Избранные циклы фантастических романов. Компиляция, Книги 1-17 [Денис Юрин] (fb2) читать онлайн

Денис Юрин Одиннадцатый легион

Глава 1 Начало

Не каждому посчастливится выжить после косого удара махаканской секиры. Осчастлививший его гном явно был известным на всю округу рубщиком мяса или специалистом по забиванию свай. Ценный навык, особенно в военное время. Любая голова, будь она хоть из камня, разлетелась бы, как гнилая кочерыжка, но, несмотря на весьма «профессиональный» подход противника к делу, выжить все-таки удалось.

Минут пять ушло на то, чтобы просто открыть слипшиеся от запекшейся крови веки и побороть чудовищные спазмы боли, парализовавшие все тело, еще столько же, чтобы сфокусировать взгляд и осознать, что он еще жив. Левая часть головы, на которую как раз и пришелся роковой удар, была залита кровью. Неизвестно, спас ли его рост гнома, не позволивший занести секиру под более тупым углом, или крепкая лобовая кость – наследственная черта его рода, но голова выдержала смертоносный удар, и в этом ему повезло.

На лицо свисали ошметки разрубленной кожи, правый глаз распух, а левый подергивался. Но самое страшное заключалось не в этом. В результате падения он был придавлен бесформенной тушей, которая еще утром была его лошадью. Сил, чтобы освободиться, не осталось. Совершив несколько бесплодных попыток, Дарк решил расслабиться и немного прийти в себя, чтобы потом начать все заново.

Когда глаза закрылись, боль стала мягче, а затем совсем отпустила его измученное тело. В голове начали формироваться смутные образы – призраки ушедшего дня.

* * *

Горнист протрубил в три утра. Лагерь начал постепенно оживать, отходя от недолгого и тревожного сна. Между палатками суетливо забегали солдаты в черных доспехах из вороненой стали. Чистка оружия, проверка амуниции, подготовка лошадей – все, что необходимо для удачного завершения этого великого дня, дня, сулившего окончательную победу.

Война началась два месяца назад и, как всегда, внезапно для врага. Империя нуждалась в новых землях, новых ресурсах и возможностях. Три экспедиционных корпуса под личным командованием принца Вортье вторглись в Филанию, уничтожая все на своем пути, сметая гарнизоны пограничных застав и подавляя численным преимуществом все заградительные отряды армии Объединенного Королевства. Сегодня здесь, у местности под странным названием «Великие низовья», состоится последняя, решающая битва. Королю Кортелиусу удалось собрать двенадцать тысяч пехоты и две тысячи конницы. Это все их войско, все резервы, включая даже известную филанийскую гвардию. По данным имперской разведки, Махакан и Аврилия решили оказать им поддержку и направили часть своих войск для защиты соседнего государства. Их отряды были хорошо обучены, но малочисленны и поэтому не представляли серьезной угрозы для наступающих имперских корпусов. Общая численность объединенного войска трех королевств составляла всего девятнадцать тысяч, в то время как силы Империи превосходили их вдвое.

Дарк сидел на барабане у входа в палатку, наблюдая за приготовлениями своего отряда. Фортуна всегда была к нему благосклонна. Шесть лет назад наивным юнцом он приехал в столицу Великой Империи, мечтая о карьере кавалериста. Сразу удалось поступить в элитную военную академию, куда попадали только отпрыски лучших семей. Помогли военные заслуги отца, рядового алебардийца, который в битве при Ренеле защитил грудью самого императора. Лишившись руки, отец заработал дворянский титул, поместье и будущее для своих детей. Не всем солдатам так щедро платят за потерю конечностей.

«Эх, отец, отец, – думал Дарк, – как жаль, что ты не дожил до того дня, когда твоему сыну, кавалерийскому лейтенанту Дарку Аламезу, вручили капитанский патент на командование «эскадроном последней атаки», лучшей гвардейской дивизии. «Лучшим – лучшее» – вот принцип жизни в военное время, поэтому и командование известным во всей армии эскадроном поручили ему, а не сынку какого-нибудь графа или барона. За одно только это стоило любить, нет, просто обожать войну…»

– Дарк, проснись! Через полчаса выступаем, а у тебя тут порядочек, словно утром в борделе.

Рядом с палаткой стоял пехотный капитан Фламер – старый вояка с закрученными усами, командующий батальоном копейщиков принца Лондре. Как только Дарк прибыл в дивизию, так сразу же подружился с этим ворчливым воякой, уж больно много в нем было родного, знакомого с детства: крепко сбитая фигура пехотинца, седые усы и добрые, большие голубые глаза, так часто смотревшие на двадцатитрехлетнего лейтенанта по-отечески ласково и заботливо, – все напоминало Дарку отца.

Поразительное сходство с отцом было не единственной причиной их странной дружбы. Уж очень они были похожи: педантичны, ревниво относились к службе и самое главное – оба были изгоями среди родовитых дворян, которыми в основном и комплектовались гвардейские корпуса.

– А ты все ворчишь, старый вояка. Ну, чем ты недоволен в этот раз? Оружие, люди и кони в полной готовности, хоть в первом эшелоне иди.

– У колодца поймал двоих из твоего отряда. Знаешь, чем занимались?

– Не-а, наверное, кирасы чистили, – решил пошутить Дарк.

Отвращение Фламера к парадному блеску было притчей во языцех в дивизии. Когда к нему в батальон прибывали новобранцы в начищенных до блеска мундирах, капитан радостно ухмылялся и устраивал марш-броски прямо в парадном обмундировании. Только протащив ничего не понимающих солдат верст двадцать-тридцать по болотам, капитан начинал обходиться с ними более снисходительно. Вначале солдаты на него злились, и только потом приходило чувство гордости за командира, основной принцип жизни которого был банален и прост: «Война – грязь, и парадам на ней нет места».

– Жрали…

Одного слова оказалось достаточно, чтобы уничтожить, нет, просто растоптать Дарка. Есть перед боем равносильно самоубийству. Это было прописной истиной, которую вдалбливали в тупые головы деревенских олухов, как только они попадали на службу. Ранение в брюшную полость при набитом желудке – смертный приговор для солдата.

– Ну, ты скажи, Фламер, сколько можно повторять этим недотепам, чтобы не набивали брюхо перед дракой?

– Ну ладно тебе, сынок, не переживай. Мои такие же дурни, только не на конях, а с палками. Не это сейчас самое главное, не это меня беспокоит…

Фламер сел рядом и задумчиво принялся рассматривать то ли голубое небо, то ли зеленеющий на горизонте лесной массив.

– Уж больно все хорошо складывается, уж больно все просто. За неполных два месяца прошли полстраны, серьезных потерь нет, враг бежит, а города сдаются. Все как-то… просто, как на па-ра-де. Не нравится мне все это, Дарк, ох как не нравится! Поверь моему опыту и стариковскому чутью, война всегда свое берет, коль до этого дня потери малые, так, значит, сегодня и есть день жатвы.

– Да ладно, старина, что-то ты совсем расклеился. Ты же этих филанийцев лучше меня знаешь – ничего серьезного. Думаю, часа за два-три управимся. Там же одни новобранцы. Ты вон своих уже три года муштруешь, а этих только вчера от вил да сохи оторвали. Чуть-чуть нажмем – и побегут.

Во время разговора на лице капитана не происходило никаких изменений. Он просто безмолвно сидел и смотрел вдаль. Казалось, что слова Дарка так и не достигли ушей старого уставшего солдата. Прошло еще несколько минут, прежде чем Фламер тяжело встал, еще раз кинул взгляд на узкую полоску леса, видневшуюся на горизонте, и угрюмо пошел к шатрам своего отряда. Неожиданно обернувшись, он как будто невзначай произнес слова, которые Дарк запомнил на всю жизнь: «Для многих этот день последний, а для тебя, кто знает, может быть, все только начинается…»

* * *

Приказ о построении в боевой порядок пришел в четыре утра. Бой должен был состояться на холмистой местности, что было крайне выгодно для противника, так как объединенные силы трех имперских корпусов не могли в полной мере использовать преимущества первого кавалерийского натиска.

Сегодняшняя битва была последним шансом Филании, последним шансом короля Кортелиуса, который, несмотря на преклонный возраст и старческий маразм, все же оставался весьма опасным противником. Его войска удачно перекрыли узкий проход между горной грядой и лесом, отрезав тем самым единственный путь к столице. Армия неприятеля разбила лагерь около недели назад и успела хорошо окопаться. Повсюду виднелись деревянные походные укрепления и глубокие рвы, днища которых наверняка были густо усеяны острыми кольями. Несмотря на численный перевес имперских корпусов и на то, что большую часть армии Филании составляли ополченцы, лишь некоторые офицеры из имперского штаба лелеяли мечту о быстрой и легкой победе.

Дарку так и не удалось насладиться красотой фронтального движения шеренг, испытать чувство приятного возбуждения от первого залпа, увидеть красочную картину слияния двух войск в смертельной схватке. Впрочем, он уже привык находиться в резерве. Его отряд недаром носил гордое название «Эскадрон последней атаки». Как и у двух других специализированных отрядов: «Фурии» и «Мангусты», задача Эскадрона состояла в нанесении последнего, решающего удара в битве.

Вот уже два часа солдатам приходилось прислушиваться к отдаленному грохоту сражения и рисовать в воображении ужасные картины схватки. Приказа о выступлении так и не было. Это казалось странным и непонятным. В сердце каждого кавалериста жила тайная надежда, что командование решило не бросать в бой резервные подразделения.

Каждый из них томился мучительным ожиданием, испытывал страх перед предстоящим сражением, но открыто показывать свои чувства не решался. Каменные лица всадников, угрюмо смотревшие из-под забрал шлемов, не выражали никаких эмоций. В элитные отряды набирались только опытные наемники, прошедшие горнила нескольких войн. В их среде было не принято выставлять напоказ свои переживания, тем более на глазах командира.

Прошел еще час, затем другой, и наконец-то на холме появилась фигурка всадника, скачущего в расположение части. Буквально в нескольких метрах от командирских палаток конь рухнул на землю, волоча за собой мальчишку в форме вестового. Паренек был шустрым, быстро вскочил на ноги и кинулся с донесением к ближайшему офицеру, которым и оказался капитан Аламез.

– Ваше благородь… беда… разбиты!!! Прорыв конных бригад… Приказ командующего всем резервным подразделениям… Остановить любой ценой… Прикрыть отступление штаба.

Слова посыльного воспринимались с трудом, в них трудно было поверить, но приказы не обсуждаются, они выполняются автоматически. Прикрыть, значит, прикрыть, остановить, значит, остановить!

– Ну вот, ребята, и дождались! – выкрикнул солдатам Дарк, быстро вскакивая в седло. – А ну, живо по коням, штаб отступает, пора вступить в бой настоящим воякам, доказать, что не зря воруете казенные харчи, дармоеды! Не все потеряно! А ну, галопом, во всю прыть, вперед, не жалеть никого!!!

Отряд мчался во весь опор, чтобы отвлечь на себя прорвавшуюся в тыл конницу противника. От бьющего в лицо ветра слезились глаза, кровь приливала к голове и хотелось лишь одного: крушить, резать, топтать врага, пытающегося похитить у них победу.

Бой шел полным ходом, шел везде, начиная от передовых рубежей противника и до самых штабных палаток имперской гвардии. Единого фронта уже давно не было, были отдельные группки людей в черных мундирах, с отчаянием крысы, зажатой в угол, отбивающиеся от наседавшего со всех сторон врага.

Сотни полторы легких пехотинцев из дивизиона Форже пытались сдержать натиск кавалерийского эльфийского полка, прорывающегося к штабным палаткам. Пехота стояла насмерть, держа линию фронта, в которой вязла кавалерия. Отчаянно сопротивляясь, солдаты падали один за другим под ударами острых секир и конских копыт. Помочь им уже никто не мог, их гибель была лишь вопросом времени, которого оставалось все меньше и меньше. Пехотинцы понимали, что они обречены, однако держали строй. В голове каждого из них жила непреклонная, как сама правда, мысль: «Мы живы, пока держим строй, мы живы, пока вместе».

Будь Дарк немного постарше, немного поопытнее, то понял бы, что все уже давно потеряно, но… Эх, молодость, молодость!

С сумасшедшим воем, гиканьем и криками Эскадрон врезался в левый фланг противника, опрокидывая и подминая под себя застигнутых врасплох эльфов. В воздухе, заглушая шум боя, зазвенел боевой клич: «Империя!!!» Откуда-то справа прогремели кличи: «Хангаррр!!!…», «Династияяяя!!!..» Это «Мангусты» и «Фурии» ударили в центр и правый фланг кавалерии. Сыграл эффект неожиданности. Враг был парализован таким мощным напором. Повсюду раздавался звон мечей, крики, вопли умирающих под копытами лошадей эльфов. Прямо перед собой Дарк увидел полковничьи эполеты на белом мундире, рубанул наотмашь, вскользь, прикрылся щитом от удара слева и тут же контрудар – мощный, прямо в грудь врага. Кто-то пытался стащить его с лошади, но получил удар «утренней звездой» оруженосца, который с самого начала схватки неустанно следовал за командиром и прикрывал его спину. В воздухе просвистел шальной болт и впился прямо в прорезь забрала оруженосца. «Бедный мальчик, он был так предан и мечтал о карьере», – подумал Дарк, парируя очередной удар и нанося свой – смертельный.

Бой разгорался. Враг был застигнут врасплох, но быстро оправился от удивления. Эльфы всегда отличались коварством и холодным жестоким расчетом. Они продолжали сражаться, даже потеряв командиров, сражаться жестоко, отчаянно, ненавидя все человеческое. Кто знает, чем бы закончилась эта кровавая бойня, если бы не подмога, спешившая к эльфам со всех сторон. Подавив последние очаги сопротивления имперских войск, враг стекался туда, где еще кипел бой, где еще можно было убивать. Силы эскадронов быстро таяли, теперь уже они были в кольце и яростно отбивались от наседавшего со всех сторон врага.

«Еще немного, и все кончено, – подумал Дарк, – мы выполнили задачу, спасли штаб, теперь нужно подумать и о себе». На какую-то долю секунды ему показалось, что вопль, вырвавшийся из его задыхающегося горла, заглушил рев боя. Неизвестно, показалось ли ему это, или действительно было так, но по крайней мере три десятка черных всадников тут же кинулись за ним на прорыв окружения. И это им удалось. Отряд бешено мчался по полю, усеянному трупами, уходя от преследователей, лавируя между войсками противника, пытающимися перекрыть им путь к отступлению. Пролетая по полю боя, Дарк краем глаза заметил небольшую возвышенность, которую все еще удерживала кучка алебардийцев. На рукавах их мундиров виднелась красная нашивка – оскаленная морда волка. Это были остатки батальона Фламера. Солдаты дрались, несмотря на то что еще час назад отряд потерял своего командира…

В голове Дарка пульсировала всего одна мысль, всего два слова – «к лесу». Горстка всадников взлетела на последний холм перед лесом и тут же натолкнулась на отряд махаканской пехоты, устроивший здесь свой лагерь.

* * *

Дарк открыл глаза и снова встретил прилив боли. Гудела голова, ныла придавленная лошадью грудь и зудела левая нога, которую он, наверное, подвернул при падении. Собрав остаток сил, сделал рывок, чтобы освободиться из-под уже окоченевшей туши, лежавшей на нем. Бесполезно, только боль, новая боль, пронизывающая насквозь и выворачивающая наизнанку.

Совершив еще несколько усилий, он почти выбрался из-под лошади, затем, опершись на седло, Дарк начал тянуть его на себя, проволакивая ноги под мертвым животным. Наконец-то ему это удалось. Как ни странно, но в голове вертелась по-детски наивная мысль: «Это роды, я заново родился, родился другим человеком. Оно началось, началось что-то новое…»

Он жил, он даже мог думать, думать, превозмогая не только боль, но и жуткое чувство рвоты, преследующее его весь долгий и мучительный путь по оврагам, усеянным остатками изуродованных тел. Впервые он задумался о бессмысленности всего происходящего:

«Человек – странное животное, коллективное. Находясь вместе, люди могут совершенно спокойно воспринимать действительность, какой бы ужасной и отвратительной она ни была. Маршируя в колонне победителей или отступая в толпе проигравших, люди думают о будущем или о прошлом: вспоминают погибших близких и товарищей по оружию или рисуют картины будущих побед. И только когда ты остался один, ночью на поле боя, усеянном трупами, перестаешь мыслить привычными категориями и стереотипами. Исчезают все страхи и несбывшиеся мечты, и приходит только оно – холодное и абсолютно безэмоциональное осознание действительности, жизни, какой она есть. Колеса истории вращаются безмерными амбициями одних людей и безропотным послушанием других. Движение колеса приводит цивилизацию к прогрессу, развитию, а что остается позади?»

Глава 2 Передышка

И вот наконец-то наступило долгожданное утро. Дарк выбрался из долины, в которой вчера проходило сражение. Первые лучи солнца, слабо пробивающиеся сквозь дымку тумана, он встретил уже на опушке леса. Сил идти дальше просто не было, да и куда идти, он абсолютно не представлял. Присев на сломленный ствол березы, он задал себе самый извечный вопрос всех времен и народов, воспеваемый как придорожными бардами, так и учеными мужами в философских трактатах: что делать?

Ясно было только то, что прежде всего необходимо хоть как-нибудь обработать раны. Для этого, по крайней мере, были нужны чистые тряпки, которых под рукой, увы, не оказалось. Найти каких-нибудь местных жителей, добыть у них самые простейшие мази и отлежаться пару дней на теплом сеновале было самым разумным, но, с другой стороны, и самым опасным решением. Дарк просто на миг представил радостные ухмылки филанийских крестьян, увидевших израненного имперского офицера. Нет, он слишком устал, чтобы быстро бегать… Лучше посмотрим, чем сможет «одарить» поле вчерашнего боя.

А что потом? Пробиваться к своим было бы бессмысленно. После полного разгрома войска бегут, и их явно преследуют филанийские части. В захваченных городах, конечно, остались имперские гарнизоны, но будут ли они держать оборону после вчерашнего поражения? Даже если главнокомандующий войсками принц Вортье жив, он вряд ли решится удерживать полуразрушенные города, да еще когда армия походит на напуганное стадо баранов. Скорее всего, войска полностью деморализованы и бегут все дальше и дальше – к границе, под защиту пограничных укреплений. О том, чтобы попытаться догнать своих, не может быть и речи, тем более когда ты ранен и истекаешь кровью. Ну что ж, тогда попытаюсь пробиться через соседние, нейтральные, королевства.

География в военной академии была не самым любимым предметом. Преподаватели считали, что будущим офицерам не стоит забивать себе голову всякой ерундой. Лишь немногим выпускникам посчастливилось хоть раз за время пребывания в стенах «альма-матер» увидеть карту мира, а уж о том, чтобы найти на ней столицу собственного государства, и речи быть не могло. Зато каждый кадет буквально в считаные минуты мог составить полный топографический отчет о местности, на которой находился не более двух минут.

К сожалению, эти навыки были сейчас абсолютно бесполезными: Дарк видел лес, но не знал, насколько он велик, знал только, что где-то там, за ним, находится спасительный Кодвус – маленькое пограничное королевство между известным ему миром и землями легендарных орков, которыми крестьяне, толком даже не представлявшие, как эти самые орки выглядят, пугали своих детей.

Итак, план дальнейших действий был составлен и предельно прост: обработать раны, чем-нибудь перекусить, а затем – через лес в нейтральные земли, чтобы с первым же торговым караваном попасть обратно на родину.

Над полем плыла легкая дымка тумана, и видно было не более чем на сорок-пятьдесят шагов, а учитывая легкое сотрясение мозга – не более чем на тридцать. Короткими перебежками, низко прижимаясь к земле и прислушиваясь к каждому шороху, Дарк медленно пробирался вперед. Отовсюду доносились резкие, раздражающие слух крики пирующих на поле боя птиц. «Гадкие твари, жрут все подряд: и трупы, и раненых, тех, что без сознания», – промелькнуло в голове Дарка. При одной только мысли о бедолагах, которые приходят в себя от того, что их доклевывают, по коже пробежала волна отвращения и страха.

Впереди виднелось что-то большое и белое, слышались легкие шорохи. Когда он подкрался поближе, из его груди вырвался вздох облегчения: «Да, вот и оно… как раз то, что нужно…» Это была крытая телега, лежащая на боку. Порванный белый тент слегка дрожал от ветра. Рядом с фургоном по полю были хаотично разбросаны оружие, трупы и съестные припасы, в основном, вяленое мясо, хлеб и разбитые бутылки с пшеничной водкой – любимым солдатским пойлом. Заработав пару десятков порезов битым стеклом, валявшимся вокруг, ему удалось обнаружить пару целых бутылок. Водка – оптимальное средство как для обработки ран, дезинфекции живота после плохой пищи, согрева, так и просто для внутреннего потребления. Вытряхнув из валявшегося рядом мешка с крупой содержимое, Дарк доверху набил его растоптанными буханками хлеба и вяленым мясом. Ну, вот и все, почти все… Присев на мешок с припасами, Дарк вытер с изуродованного лица пот вместе с запекшейся кровью, затем, ловким движением достав походный нож из-за голенища сапога, приступил к разделке полотняного тента.

Лучшей ткани для перевязок ему просто не найти, да еще в таких количествах.

Внезапный еле уловимый шорох оторвал его от работы. Броском, которому позавидовал бы даже профессиональный разведчик, он резко отпрыгнул от телеги шагов на пять и вжался в землю. Онемевшая кисть руки автоматически перехватила рукоятку ножа в боевое положение. Он лежал на траве, пропитанной водкой и кровью, и напряженно ждал, вслушиваясь в тишину. Ждать пришлось недолго…

* * *

Детство – хорошая вещь и, как все хорошее, кончается почему-то очень быстро. У Дарка оно закончилось в двенадцать лет, когда отец решил всерьез заняться воспитанием сына. Как каждый дворянин, вышедший из низов и не умеющий даже толком читать, он не мог дать сыну не то что светского, но даже приличного по тем временам образования, зато мог хорошо подготовить к будущей карьере военного. Почти каждый день был для мальчика одинаково утомителен и скучен: бег – гимнастика – борьба – стрельба из лука и так далее, и тому подобное – до боли в суставах и полного изнеможения. Когда молодому Аламезу исполнилось пятнадцать, наступила настоящая каторга – в его жизни появилась Джер.

А дело обстояло так… Одним из обязательных вступительных экзаменов в Академию было фехтование. Знатные дворяне, герцоги да бароны, нанимали для своих отпрысков профессиональных учителей, которые стоили очень дорого и были не по карману бедному дворянину. Заполучить учителя для Дарка было большой и, пожалуй, неразрешимой проблемой, но вот однажды отец вернулся из города с высокой темноволосой эльфийкой. Ее стройная фигура, красивые черты лица и очаровательная улыбка чуть ли не явились причиной сердечного приступа матери. Такую наложницу пожелал бы иметь всякий, она могла бы стать украшением любого, даже королевского, двора. Но, как тут же выяснилось, отцом руководило не «мужское естество», а лишь забота о будущем своего несмышленого пятнадцатилетнего оболтуса. Еще до начала весенних праздников отец написал письмо своему старому полковому другу и нынешнему начальнику местной тюрьмы, в котором просил продать ему какого-нибудь заключенного, кто «поспокойнее и прекрасно владеет оружием». В тот год было большое восстание эльфов в провинции Сардок, в результате которого погибло много народу. Таким образом Джер и оказалась в поместье сеньора Аламеза.

Появление эльфской красавицы не могло остаться незамеченным в деревне. Вначале крестьянские парни боялись подходить к ней близко, думая, что она любовница сеньора, потом, разобравшись, что к чему, осмелели и были наказаны: коромыслом, ушатом, вожжами и снова коромыслом…

Она не была добрым другом и отзывчивым наставником, но была очень эффективным учителем…

* * *

– Ну, никак не могу понять, кто же из нас мальчик, а кто девочка и кто кого должен защищать? Отдыхаешь? Отдыхай, отдыхай, красавчик! Слабенький ты мой, совсем умаялся, совсем обессилел. Самое время взять тебя на ручки, отнести домой и уложить баиньки.

– Перестань, Джер, мне плохо…

Эльфийка, важно расхаживающая взад и вперед по поляне, неожиданно присела на корточки рядом с телом поверженного на землю ученика, запустила руку в густую копну непослушных волос и рывком поставила Дарка на четвереньки.

– Ну, ты подожди, маненький, сейчас я тебя приласкаю, тебе совсем хорошо станет!

Сильный удар острых костяшек левого кулака, пришедшийся точно под ребра, вновь повалил юношу на землю. Джер поднялась в полный рост и принялась отчищать костюм от насевшей во время занятий пыли. Движения женщины были элегантными и плавными, словно у дикой кошки.

Избитый, весь в синяках, ссадинах и кровоподтеках, он лежал на песке, сдерживая слезы, выступающие не столько от боли, сколько от ненависти. В такие минуты Дарк ненавидел себя за то, что он такой слабый и беспомощный, ненавидел Джер, избивавшую его каждый день, ненавидел отца, который сейчас спокойно стоял рядом и молча смотрел, как эльфийка измывалась над ним.

Подняться он пытался несколько раз, но безуспешно – тело как будто окаменело. Единственное, что он смог сделать, подстегиваемый злобой и ненавистью, так это встать на четвереньки и тут же шлепнуться обратно в грязь, как туша коровы на пастбище во время эпидемии ящура.

Во время этой весьма комичной, как могло показаться со стороны, процедуры жестокосердная мучительница продолжала свой монолог:

– Люди – удивительные существа: так мало живут и так долго соображают. Судя по твоим умственным способностям, общаться на равных с тобой можно будет лишь к старости, когда ты наконец-то перестанешь слушать слова, а будешь понимать их смысл. Сейчас же придется объяснить подробнее. За тот месяц, что я с тобой нянькаюсь, ты все-таки чего-то достиг; вполне сносно владеешь мечом для старого, изможденного недугами и ласками наложниц аристократа… Возможно, ты даже сможешь сдать экзамен в Академию, но ради только этой цели не стоило бренчать оружием, даже брать его в руки не имело смысла. Ты молод и беден, а впереди у тебя полная опасностей жизнь. Сносно владеть мечом – вопрос не карьеры, а элементарного выживания. Даже если ты не станешь военным и не будешь стремиться улучшить свое положение в обществе, все равно тебя встретят многие, жаждущие отнять то малое, что ты имеешь: деньги, дом, жизнь. Поверь мне, я знавала многих негодяев, не брезгавших отобрать у нищего котомку и перерезать горло ближнему своему всего за пару монет. Отселе мораль, мальчик: «На ногах нужно стоять, даже когда их нет; руками надо работать, даже когда это сложно; а головой – думать… даже в твоем случае!!!»

Неожиданно, резким рывком, Джер сама подняла его, развернула в воздухе, притянула к себе за порванные рукава камзола и злобно прошипела, скалясь мелкими эльфийскими зубами: «В следующий раз я пойду до конца, буду бить тебя до тех пор, пока не встанешь на ноги, запомни!!!»

Его не оттолкнули, а просто отпустили, но этого было достаточно. Тело снова повалилось в грязь. Отряхнувшись от брызг, Джер плавной кошачьей походкой подошла к отцу и что-то тихо сказала. Сеньор Аламез одобрительно кивнул и даже улыбнулся, как всегда немного загадочно.

* * *

Ждать пришлось действительно недолго. Вскоре шум повторился, послышался скрип колес и тихие, приглушенные голоса. Прошло еще несколько минут, и из тумана выкатилась повозка с тремя оживленно спорящими мужиками. До Дарка донеслись обрывки фраз:

– А я те, Щук, говорю, за каждый зуб по полтине…

– Брешешь, собака! Коренные дороже, в них золота больше…

– Щас по роже получишь, перстни спрятал, гад…

– Так это когда было-то?!

– Когда бы ни было, а получишь.

Все сразу стало понятно, он нарвался на хозроту. Какое-то подобие порядка существовало даже в сумбурные военные времена. Вскоре после боя на поле появлялись вспомогательные подразделения победившей армии: вначале санитары – помочь раненым, а затем хозроты – собрать трофеи и обобрать убитых. Второму занятию королевские мародеры уделяли куда больше времени и сил. Лишь потом, в лучшем случае через несколько дней, начинали сгоняться похоронные команды из военнопленных.

Повозка остановилась, издав скрипучий протяжный звук, вызвавший у Дарка новый приступ головной боли. Из телеги вывалилось трое пузатых мужиков в кожанках. В руках они держали грубые холщовые мешки и бесхитростный инструментарий для вырывания зубов и отрезания пальцев.

– Слышь, Щук, подсоби… Застрял, зараза, слезать не хочет.

Один из простолюдинов пытался стащить перстень с пальца убитого офицера.

– Уйди, тефтеля, всему учить надоть… Не лезет, так руби, чего цацкаешься?

– Да он же вроде наш, не черный…

– А кой хрен разница?!!!

– Слышь, Щук, а он вроде бы того, дышит…

Щук, явно старшой в мародерской команде, снял с пояса палицу и быстрым отточенным годами ударом раздробил голову умирающему.

– Теперича ужо нет.

Дарк еще сильнее вжался в землю, старался не шевелиться и дышать очень-очень медленно. Он не был напуган, просто не знал, как поступить: притвориться убитым или напасть?

Был шанс, что мародеры пройдут мимо, посчитав его мертвым. С другой стороны, если их не обманет его притворство, то он даже не успеет подняться. Тяжелые окованные дубинки успешно завершат дело махаканской секиры, ему не дадут встать на ноги, просто забьют, как крысу. Но в то же время, будучи сильно потрепанным, потерявшим координацию и плохо видя, трудно одолеть троих здоровых мужиков, проведших большую часть жизни на скотобойне. В любой момент он мог потерять сознание, закружившись в финте или делая выпад, могла отказать больная нога.

Как ни странно, но самое худшее – наличие выбора, а не его отсутствие. Ты знаешь, что нужно выбирать, но смертельно боишься ошибиться, принять неверное решение, выбрать не тот ответ на вопрос. Дарк колебался, а времени оставалось все меньше и меньше. Трое шли почти вплотную друг к другу, шли прямо на него и были уже совсем рядом. Чашу весов перевесил Щук. Заметив золотую серьгу в ухе убитого, он отошел от группы и наклонился над телом, чтобы содрать безделушку. Один из его товарищей оглянулся и замедлил шаг, отстав от третьего мародера буквально на пару шагов. Группа немного растянулась по полю, и этого было достаточно, чтобы начать действовать.

По-кошачьи быстро вскочив на ноги, Дарк кинулся на ближайшего мародера. Несмотря на стремительность его броска, мужик среагировал моментально и нанес косой удар дубиной снизу. Спасло то, что времени для сильного замаха у него не было, и Дарк легко парировал удар стальным наручем левой руки, тут же воткнув нож в нижнюю часть живота – как раз под кожанку. Второй быстро развернулся и кинулся на воскресшего из мертвых. Дарк сильно оттолкнул обмякшее тело и сбил с ног нападавшего. Щук был уже рядом, нанося палицей быстрые хаотичные удары то слева, то справа. Дарк отступал, то уворачиваясь, то принимая удары на стальные наручи. Времени на контратаку не было, к тому же нож остался в трупе. Дело было плохо, приятель Щука наконец-то избавился от мертвого тела и спешил на подмогу. И тут Щук допустил ошибку. Посчитав, что «черный» уже скис, он сделал широкий замах, чтобы вложить в последний удар больше силы. Это дало Дарку какую-то лишнюю долю секунды, чтобы совершить правый пируэт с полным оборотом и врезать левым наручем по лицу нападавшего. Щук присел, завалившись набок, и медленно рухнул наземь. Тут же над головой Дарка засвистела дубина, которую он принял на перекрестье рук. Используя силу инерции, рванул ее на себя и отскочил в сторону. Пока противник продолжал свой полет, юноша подхватил с земли короткий обломок меча и с силой метнул его вслед. Как ни странно, но сталь вонзилась точно между лопаток. К этому времени Щук уже пришел в себя: он стоял, широко расставив ноги и слегка наклонившись вперед. Лицо было обезображено яростью и кровавым месивом вместо левой щеки.

«Ну шо, щанок, еще поиграем?! Щас резать буду…» – При этих словах Щук достал из стоявшего рядом мешка короткий пехотный меч и стал медленно приближаться, бешено вращая обезумевшими от ярости и боли глазами. К несчастью, оружия на земле поблизости не было. В этой, кажется, полностью безнадежной ситуации Дарк решился на отчаянный поступок, поступок, граничащий с самоубийством. Он начал отступать, идя полукругом, противник побежал, сокращая дистанцию, и нанес косой рубящий удар сверху. Вместо того чтобы отскочить или отклониться, Дарк сделал встречный выпад немного вбок, высоко выставив правую руку. Меч проскрежетал по наручу и вскользь содрал кожу с локтя. Если бы Дарк встретил удар под более тупым углом, то руки уже не было бы. Порой наиболее эффективные приемы бывают и самыми опасными для тех, кто отважился их применить. Промахнувшись, Щук упал. С чувством злобы и остервенением Дарк накинулся сверху и начал бить врага по голове. Стальные армейские перчатки сделали свое дело. Страшно было смотреть, в какое кровавое месиво превратилось лицо мародера. Избиение прекратилось только после того, как враг перестал дышать.

Немного придя в себя, офицер подобрал окровавленный меч и мешок с припасами. Он сделал правильный выбор и вышел победителем. Горечь вчерашнего поражения куда-то ушла, уступив место беспредельной уверенности в себе. Это мерзкое поле осталось за ним, он победил.

Глава 3 Лесная братия

Лес оказался не просто большим, а беспредельным. Дарк шел по нему уже второй день и, кажется, окончательно заблудился. Не очень густой березняк через два часа пути сменился сосновым массивом. Деревья были высокими с густыми раскидистыми кронами, через которые с трудом пробивались лучи солнца. В конце концов он очутился в болоте, в котором и проблуждал остаток дня, утопая в трясине и кормя всевозможных местных обитателей собственной кровью. Под вечер удалось все-таки выйти на более-менее сухой участок, где Дарк и заночевал, предварительно обработав раны и напившись для согрева. Костер разводить он так и не решился. Несмотря на успокаивающую тишину и убаюкивающий шорох листьев, Лес не был таким уж безопасным местом. В течение первого же дня своих скитаний он чуть было не натолкнулся у ручья на медведя-трехлетку. Повезло, что косолапый был слишком увлечен ловлей рыбы. Много раз Дарк находил гладко обглоданные кости каких-то животных. «Черт его знает, кто или что здесь водится, – думал путник, – согреться крайне необходимо, но костер может привлечь внимание ночных тварей. Далеко не все из них боятся огня, но наверняка все обожают мясо мирно посапывающих у костра путников. Лучше не рисковать и согреться испытанным деревенским способом – пол-литра на ночь».

Новый день начался на удивление замечательно: он хорошо отдохнул, раны все еще болели, но уже не причиняли больших неудобств, не сковывали движений и не парализовывали болью при каждом неудачном шаге. Немного поблуждав, Дарк вышел на старую, заросшую травой и папоротником охотничью тропу, ведущую куда-то в глубь Леса.

Когда в Лесу находишь дорогу, не возникает сомнений, идти по ней или нет, а просто идешь и боишься ее потерять. Иногда тропа действительно пропадала, прячась за деревьями, виляя по оврагам, заставляя ходить кругами на маленьком пятачке леса, в общем, вела себя, как капризная женщина, издевающаяся над свои ухажером.

Кто знает, сколько еще пришлось бы ему вилять по оврагам и тонуть в болотах, если бы вдруг прямо перед ним не ожили два куста, которые на самом деле оказались местными жителями, вооруженными луками и длинными охотничьими ножами. Поверх легких кожаных доспехов на незнакомцах были накинуты зеленые маскировочные плащи, утыканные ветками кустарника. Рука Дарка тут же легла на рукоять меча. Достать оружие он мог в считаные доли секунды. Странно, но незнакомцы вели себя очень мирно, они даже не достали ножей. Разговор завел тот, что был поменьше и смотрел на Дарка прищуренными и хитрыми, будто у куницы, глазенками.

– Здоров будь, путник! Куда идешь, коль не секрет? Откель, не спрашиваем… и так понятно.

– А если понятно, откуда, так что, не догадываешься, куда?

– Ну как не догадываемся, это ж и бурундуку ясно. Доблестная имперская армия совсем не по-доблестному наполучала под зад от филанийских мужиков, и таперича отдельные личности поперлись в Лес, ища путь в Кодвус, где их ждут, по мнению тех же самых личностей, с распростертыми объятиями и ужо запряженными экипажами, чтобы тут же отправить обратно, в Империю то бишь. Правильно?

В словах и интонациях незнакомца чувствовалась издевка, она же отражалась и на ухмыляющейся физии его спутника. «Нарываются на драку или просто такими ехидными уродились? – подумал Дарк. – Ничего, по ходу разберемся, хуже уже не будет…»

– Правильно, правильно. А вы, стал быть, милостивые государи, сидите здесь в кустах, обвешанные ветками и репьями, брюхо чешете и ждете, когда вот энти «отдельные личности» мимо вас пройдут, чтобы направить их «на путь истинный», то бишь ко двору короля филанийского, где примут они полагающееся возмездие…

Дальше продолжить тираду не удалось, так как его собеседники повалились с хохоту.

– А ты, ваш благородь, ничего… Не только на меч, но и на язык востер. Но вот сий-туй-а-цию не совсем правильно понимаешь. На фиг ты нам здесь повстречался, и куда прешь, нам дела нет. Мы королю не служим…

– Ага, вы просто хорошие лесные парни, обдирающие до нитки прохожих и отдающие деньги бедным да обиженным. А я – офицер и дворянин, то бишь богатый сумасброд, должен поделиться с вами своими пожитками, явно у крестьян награбленными. Так, что ли?!

– Ну ты посмотри, Кучерявый, парень-то совсем зеленый, нас за бандюг принял, ну ничегошеньки о жизни лесной не знает.

Молчавший до этого момента Кучерявый поднял ладонь кверху, давая напарнику знак помолчать.

– Ты, путник, на него, того… не обижайся, он по жизни такой. А тебе мы дурного ничего не желаем, иначе еще бы там «на поле» притюкнули, да только нам это ни к чему. Давай-ка, лучше на пенек присядем, я тебе быстро всю сий-туй-а-цию изложу.

Путники устроились на привал, и Кучерявый продолжил, утопая в исторических подробностях и захлебываясь местным диалектом:

– Ну, стал быть, так, начнем изначале. Лес этот тянется отсель, то бишь от «Великих низин», до самого Кодвуса и принадлежит, как ты правильно отметил, филанийскому королю Кортелиусу и брату его принцу Генриху. Да токо это все фи-ци-аль-но, то бишь не взаправду.

– А это еще как?

– Да вот так. Лет сто назад предки покойные нынешнего короля, Узун Мрачный и жена его Рея, Лес этот к Филании присоединили. У кого завоевали и по какому случаю, я не знаю, врать не буду, да и не в этом дело, а в том, что в лесу испокон веков народцы всякие мелкие жили. Они из Леса-то и носу не казали, и до королевской власти им было… ну, как энто у вас, у образованных, говорят, а… до лампады. Когда вассалы Узуна, между которыми он лес поделил, сюда сунулись, то им, стал быть, того, под зад уж больно шибко давать начали.

– Кто, мелкие да отсталые племена? В жизни не поверю, что дикари могли оказать сопротивление регулярным частям.

– Хошь верь, хошь нет, да токо надавали… точно. Рыцари-то те все больше или строем, или на конях привыкли, а какие в лесу кони? Дело худо совсем было, да к тому ж с гор Кодвуса амазонии пришли и тож права на Лес предъявили, видите ли, когда-то давно, лет этак триста али более взад, здесь их предки жили. Да только я так сужу, какие у амазоний предки могли быть… тьфу… шалавы беспутные…

– Амазонки, что ли? Я-то думал, что это легенда, сказка.

– Ну, их всяк по-разному кличет, кто амазониями, кто духобабами, ты вона по-своему обзываешь. А что сказка, так ты у Щуплого спроси, они ему о прошлом годе стрелу так крепко в зад вогнали, что всей заставой вытаскивали. Я прав, Щуплый?!

Воспоминания о прошлогодних событиях почему-то очень сильно изменили радостное до этого момента настроение ехидного парня. Он весь сжался, и в глазах промелькнула искра ненависти. Единственное слово, которое он выдавил из себя, было: «Курвы…»

– Ну, в общем, бардаку в те времена хватало, и очень это господам не нравилось. Да кому ж понравится, когда лес твой, а сделать ты с ним ничегошеньки не могешь: ни зверя набить, ни деревцов порубить. Терпел король, терпел, а апосля того, как наемный анженер, гном из Махакана, в горной гряде, что отсель на востоке, у самого Кодвуса, алмазную жилу обнаружил, кончилось королево терпение. Скумекав, что благородные вассалы его для войн лесных не сгожи, созвал он охотничье ополчение, ну охотников, стал быть, да браконьеров, и обещал, на короне поклявшись, шо коль ополченцы лес очистют, то жить в нем свободно будут. Ну вот очистили и до сих пор живем. Жизня-то здесь хоть и опасная, да зато без хозяйских батогов и налогов. Так и началось оно, братство лесное.

– Ну вот, а кто говорил, что королю не служите?

– Конечно, не служим, нам до него дела нет, как и ему, впрочем, до лесной жизни. Он с нами торгует, дерево, меха и прочую всячину имеет. Шахоперов его мы к алмазам пускаем, даже охрану у прииска держим. Все чин по чину. Договор никто, стал быть, не нарушает. Да и как его король нарушит, коль нужны мы ему.

– Интересно только, для чего, если Лес от племен уже очистили?

– От них-то да, еще годков пятьдесят назад, да токо не они одни кровь-то портят. Амазонии те по Лесу до сих пор бродят, не переловить их зараз, сколь ни пытались.

– Курвы, мать их… – озлобленно прорычал Щуплый.

– Да к тому ж границу-то охранять надо, народец в Кодвусе бандюжный, все время наведывается. Раньше грабить ходили, а тепереча все больше торговать желают, да токмо вот беда, налогов в казну платить не хотют… как это по-вашему, по-ученому… контрабанда. Королевские людишки дороги да равнины перекрыли, таможенные посты поставили, ну те, значит, сразу сюда, через Лес поперли. Вот и ловим их, грешных, бандистов, стал быть… Коль они мирно, то бишь без драки, ловятся, обратно выпихиваем, а коль за луки да ножи хватаются, так вяжем и королевским сдаем. Договорчик об этом тоже имеется.

– Ага, так, стало быть, выдаете, а кто меня только сейчас уверял, что вам до меня дела нет, что могу куда угодно пойти?

– А ты не кипятись, я мужик темный, сам тогодоговорчика не читал, да вообще, если честно, грамоте не обучен. Только одно знаю, мы тех ловим, кто сюда прется, а кто тудать, так то не наша забота. Пущай об этом у кодвусовских голова болит. Да и Богорт, старшой наш, указ дал, имперцев не трогать, а, наоборот, им всяко помогать да к нему на главную заставу для разговора препроваживать.

– А после беседы знакомство с батогом да шибеницей случайно не предусмотрено?!

– Не-а, не боись, мы народ простой, такой ерундой не тешимся, да и до королевских войн нам дела тоже нет, мы Лес охраняем. Зачем ваш брат Богорту понадобился и шо это за разговор такой, не спрашивай – все едино не знаю, да токмо со вчерашнего дня уж целая дюжина беглых имперцев по заставе шарахается, надоели, аж жуть… Ну шо, посидели, отдохнули, лясы поточили, пора и в путь.

– Погоди, я же вроде бы еще и не согласился с вами идти.

– А куда деться-то? Не хочешь – не иди, да только самому тебе из Леса не выбраться. Вон сам-то два дня по болотам плутал, а далеко ушел? Вон за той опушкой как раз поле начинается, где вам рога обломали… Одному тебе никак не можно: или в болоте утопнешь, или звери пожрут, так не артачьси, выбора у тебя все равно нету.

«Этот наполовину одичавший охотник действительно прав, одному не выйти, не добраться до границы, – подумал Дарк, – к тому же согреться у костра и отоспаться за надежным частоколом лесной заставы абсолютно не помешало бы».

– Ну что ж, ты прав, – сказал он уже вслух, – посмотрим, что за разговор ко мне у твоего Старшого.

* * *

До заставы, точнее, Лагеря Лесного Братства добрались быстро, еще до захода солнца, хотя путь был усеян не розами, а колючками, репейниками и прочей липучей растительностью. Порою группе приходилось пробираться через густые заросли кустарника, рвущего одежду и раздирающего в кровь лицо. Если еще в самом начале пути Дарк пытался запомнить дорогу к лагерю, то буквально через полчаса отказался от этого неблагодарного занятия. Они то петляли по оврагам, то ходили кругами по одному и тому же месту, а порою казалось, что группа идет в обратную сторону. «Наверное, они боятся, что я запомню дорогу, поэтому специально сбивают с толку… – думал Дарк. – …А если облегчить всем жизнь и честно признаться, что, несмотря на все мои познания в военной топографии, я окончательно запутался, тогда можно будет прямиком пойти на заставу, не наматывая бессмысленные версты». Немного погодя Дарк понял, насколько абсурдными были его предположения.

Большую часть пути они шли в абсолютном молчании, держась друг за другом след в след. Охотники общались между собой исключительно жестами, боясь нарушить священную тишину Леса. Это походило на какой-то причудливый язык пантомимы, так, например, когда Щуплый, идущий впереди, поднимал руку с открытой ладонью и держал ее вертикально, это означало «тише, дурни, дайте вслушаться», а когда рука горизонтально опускалась ладонью вниз – «лягте на землю и заткнитесь». Но самое худшее, когда выставлялась рука со сжатым кулаком и большим пальцем по направлению к земле, а затем разжималось определенное количество пальцев, например два. Такой знак предупреждал: «Опасность, впереди двое чужих».

Щуплый проделал это только однажды, и они с Кудрявым тут же упали на землю. Охотник прижался вплотную к Дарку и накрыл его сверху полами своего маскировочного плаща. Через минуту послышался легкий хруст сучьев, и на поляне показались две амазонки, плавно передвигающиеся пружинистой кошачьей походкой. Держа луки наготове, то есть уже со взведенной тетивой и наложенной на седловину стрелой, они медленно шли, прислушиваясь к тишине и внимательно осматриваясь по сторонам. Сомнений быть не могло: если их чуткие уши уловят хотя бы малейший шорох или глаза заметят какое-либо подобие движения, то они моментально выстрелят, а уж потом будут разбираться, кто или что это было. Путников не заметили, девицы легко закинули луки за спину и пошли дальше по своим делам. Чуть погодя продолжили путь и охотники. Дарку было интересно это происшествие, и он пытался расспросить Кудрявого, но тот, видно, исчерпал запас красноречия на этот день, ответил очень сжато и уклончиво: «Хотя у нас с ними щас мир, но встречаться неохота, мало ли шо кому примерещится…» «Ага, бывали случаи, – добавил шепотом Щуплый, – ей примерещится, шо ты за лук схватился, а потом твои кости, могет быть, через годик-другой в овраге найдут. Зверье так обгложет, шо и не поймет никто, отчегось ты копыта отбросил». Разговор был исчерпан, да и что тут можно было добавить? Лес опасен, и кто хочет выжить, должен соблюдать осторожность.

Перед самой заставой путники натолкнулись на большой отряд охотников. Судя по состоянию одежды, было видно, что группа возвращалась из продолжительного рейда, большая часть которого прошла по болотистой местности. Присоединившись к отряду, можно было уже не прятаться и громко разговаривать, чем и занялись его спутники. Дюжина вооруженных мужчин – большой отряд по меркам лесной жизни, напасть на них никто не осмелился бы. Вскоре вышли на широкую лесную тропу. Как пояснили охотники, такие «большаки» в лесу соединяют между собой заставы и основные торговые пути, по ним перевозят припасы, товары на продажу и прочие крупные грузы, сопровождаемые всегда большой охраной. Движение здесь было крайне редким, и в одиночку на большаке появляться не рекомендовалось.

Уже перед самыми спасительными воротами Лагеря с Дарком поравнялся Кудрявый и дал знак остановиться. После того, как их обогнал последний охотник, попутчик заговорил: «Слышь, служивый, не знаю, как сложится у тебя разговор с Богортом, но вот те добрый совет. Если в Кодвус один пойдешь, смени одежу. Мне щас кум рассказал, они на обходе были, овраг нашли, а в овраге том десяток мертвых имперцев свалено. Раны рубленые да от стрел. Дело явно амазоний».

* * *

Несмотря на уединенность и, как следствие, техническую отсталость жизни лесного люда, в большинстве своем состоявшего из проведших в Лесу всю свою жизнь охотников да беглых крестьян, Лагерь был построен на славу. Даже самый придирчивый имперский инженер был бы удивлен изобретательности и прагматичности расчетов строителей. Имея под рукой лишь дерево, им удалось соорудить воистину чудо военно-лесной архитектуры. Со всех сторон лагерь был окружен двумя рядами высокого частокола, через каждые двести футов были установлены крытые стрелковые башни. Частокол окружен широким рвом. Перед воротами – небольшая сторожевая башня, используемая для защиты подъемного механизма перекидного моста. По внешнему периметру укрепления разбросаны смотровые посты, с которых отлично просматривалась местность перед заставой.

Внутреннее устройство лагеря ничем не отличалось от обычного поселения: деревянные домики с навесами, огромный общинный амбар, кузня, торговые ряды и двухэтажный терем старосты. Да… у присутствующего здесь вполне могло сложиться впечатление, что он находится в обычном большом поселке. Лубочную картину мирной деревенской жизни портил лишь вид людей, снующих между домами. Хотя в Лагере было много женщин, а под ногами то и дело сновала грязная полуголая детвора, большинство все равно составляли мужчины, и их нельзя было назвать мирными пахарями. Почти у каждого за спиной висел лук, а к поясу была привязана палица или длинный охотничий нож, получивший в простонародье красноречивое название «пыряло». В толпе резко выделялись стражники, одетые в усиленную кожаную броню, обшитую сверху стальными шипастыми пластинами.

Кудрявый покинул Дарка на площади у дома старосты, предупредив напоследок, чтобы тот не сильно доставал с расспросами жителей и не лез к бабам. Как он считал, лучше всего, если Дарк подождет разговора со Старшим неподалеку отсюда, вместе с другими беглыми имперцами, расположившимися рядом с кузницей.

Действительно, около кузни сидели кружком примерно двадцать солдат в знакомых черных мундирах, офицеров среди них не было. Беженцы удивленно и опасливо косились на офицерскую форму, но лишь немногие из них вскочили на ноги, отдали Дарку честь и начали поспешно очищать запыленную форму. «Поражение сильно отразилось на дисциплине… – отметил про себя Дарк, – …еще вчера организованное и боеспособное войско, а сегодня – стадо баранов с помятыми физиями». Однако приблизиться к солдатам и поднять дисциплину зуботычинами он не успел. Сзади подошел стражник и, как мог вежливо, попросил следовать за ним к Богорту.

«А какое мне дело до них теперь? Кто я – офицер побитой армии, которого самого могут вздернуть на первом же суку?» – размышлял Дарк, уверенным армейским шагом следуя за стражником.

* * *

По пути он пытался представить, как выглядит главный королевский лесничий, человек, внушающий уважение лесному люду и одновременно заставляющий считаться с собой знатных вельмож и прочих дворцовых прихвостней; человек сильной воли, звериной силы и хитрого изворотливого ума. Приложив все усилия, чтобы объединить эти весьма противоречивые черты в одном человеке, Дарк представил образ двухметрового бородача крепкого телосложения, держащего в руках огромный двуручный топор. Богорт не обманул его ожиданий, за исключением того, что топора у него в руках не было.

Он увидел Старшого сразу, как только переступил порог большой залы с высокими бревенчатыми сводами и громадными, в человеческий рост, окнами. Стены были обвешаны звериными шкурами и прочими охотничьими трофеями: головами медведей, кабанов, оленей и жуткого вида пресмыкающихся. В центре стоял широкий дубовый стол, на одном конце которого лежал недоеденный окорок и стояли кубки с вином разной степени наполненности, на другом конце была свалена куча всевозможного оружия, начиная от изящного инкрустированного кинжала и заканчивая дубиной, напоминающей по размеру таран. Как раз посередине, между остатками недавнего ужина и импровизированным арсеналом, сидел рыжий кудрявый великан, напряженно размышляющий над содержанием какого-то письма и крутящий в руке изрядно обгрызенное гусиное перо. Чуть позади стола стоял невысокий жилистый человек в мундире королевского глашатая. Увидев форму имперского офицера, он широко раскрыл рот и изумленно выпучил глаза.

Видно, на Богорта все же снизошло озарение, быстрым росчерком пера он дописал письмо и запечатал свиток сургучом. Получив долгожданный ответ, глашатай отвесил почтительный поклон Лесничему и быстро проскользнул к двери. Уже переступая порог, он был остановлен звучным басом лесного великана:

– Конрат, ты его не видел… ни его, ни тех, что у кузни… Меня знаешь, шутить не люблю!!!

Когда дверь за посыльным закрылась, великан повернулся лицом и окинул Дарка острым, оценивающим взглядом.

– А я думал, ты посолидней будешь. И как это тебе удалось – Щука с братьями завалить, да еще голыми руками? Колдун, шо ли?

– Никак нет, да и руками-то только одного, последнего…

– Чо стоишь, садись да из кувшина пивка плесни, разговорчик имеется. Токмо сразу те скажу: ты дворянин, мне тоже баронский титул пожалован, но мы в Лесу и говорить по-человечески будем, то есть просто и без выкрутасов. Хитрости, уловки и прочие реверансы для дворцов оставим. Коль чо не ясно, спроси сразу, отвечу.

Идея поговорить «по-простому» была воспринята с воодушевлением. Если честно, то «при дворцах» Дарку так и не удалось побывать, как там разговаривают, он не знал. Конечно, пару раз слышал вычурный слог заезжих в армию чиновников, но повторить эти красноречивые изъяснения он точно бы не смог. «Не ясно» ему было все, то есть сама лесная жизнь с ее странными правилами и законами. Он только соприкоснулся с ней, только начал ощущать, но вряд ли Богорт за пару минут мог бы объяснить что-то. Жизнь вообще нельзя объяснить, ее можно только прочувствовать. Поэтому, не тратя времени на напрасные разговоры ни о чем, то бишь «о жизни», Дарк напрямую задал два, как ему казалось, самых важных вопроса: «Почему возник такой живой интерес к его скромной персоне?» и «Что вообще от него надо?». На первый вопрос Богорт ответил сразу, они не успели даже осушить по одному кубку, второй – стал темой для долгого разговора.

Впервые охотники приметили его еще на поле во время драки с мародерами. Золото, украшения на убитых, брошенное оружие и раскиданное в спешке продовольствие интересовали не только армейских интендантов, и в этом не было ничего удивительного. Поразило совсем другое. В отличие от привычной для Дарка системы хозрот, входящих в состав регулярных имперских частей, интенданты филанийского короля использовали куда более простой и дешевый метод. Для сбора трофеев нанимались местные мужики с их же снаряжением. Половина добычи отдавалась армии, а вторая – тут же покупалась интендантами по очень заниженным ценам. Попытка сокрытия имущества пресекалась жестоко. Нечего и говорить, что во время войны самое ценное – продовольствие, особенно в деревнях, находящихся рядом с театром военных действий. Мужикам запрещалось забирать с собой найденную провизию, но они могли ее выкупить за деньги от продажи трофеев и тоже по «очень выгодным» ценам. Таким образом, всю прибыль получала армия, а мужики – по паре мешков картошки.

Эта на удивление простая и эффективная система обдирания крестьян и была причиной того, что на поле Дарк натолкнулся не на увальней из хозроты, а на грозу округи по кличке Щук, да еще вместе с его родными братьями. Веселая семейка не давала жить спокойно всей округе, их побаивался даже местный граф. С охотниками тоже часто возникали ссоры, до поножовщины, правда, доходило редко, но мордобой по кабакам да сеновалам был частым явлением.

Каково же было удивление охотников, в то утро после боя вышедших на сбор трофеев, когда один израненный и еле державшийся на ногах человек без оружия умудрился «успокоить» всю троицу, да еще за пару минут. Неудивительно, что весть об этом выдающемся событии в мгновение ока облетела весь Лагерь и достигла ушей самого Старшого. У Богорта тут же появились планы на этого незаурядного человека.

– Налей-ка еще, совсем пересохло, пока болтал, и себе подлей, коль здоровье позволяет. Кстати, где биться так научился?

– У меня учитель был, Джер, эльфийка…

– Не знаю, но шустрая, видать, бабенка была, навроде наших лесных девок, амазонок то бишь… Ну вот о них сейчас и поболтаем, но только учти, дело серьезное. Своих мужиков на него пускать жалко, тех увальней в черном, что во дворе – бестолково, пусть лучше в Лагере поработают – мож чё хорошее и выйдет. А за дело тебе браться придется, только учти, отказаться не можешь. Сделаешь дело – до Кодвуса доберешься, и я в жизни тебе обязан буду, а это немало. Откажешься – сразу в цепи и к филанийскому палачу на забаву, так что слушай и не перебивай по пустякам.

Мир в Лесу был хрупким, а положение Братства – весьма шатким. При дворе постоянно плелись интриги, цель которых, как нетрудно догадаться, заключалась в роспуске Лесного Братства. Оно мешало всем: подрывало устои государства, развращало крестьян и самое главное – контролировало Лес. Придворным лизоблюдам, за кознями которых явно прослеживалась рука принца Генриха, было абсолютно безразлично, сколько солдат погибнет, защищая лесную границу государства от диких племен амазонок и контрабандистов. Их интересовало другое – лесные богатства и полный контроль над приисками. Несмотря на все их усилия, король чтил традиции и занимал жесткую позицию: «Братство было, есть и будет!», поэтому прямо говорить о разгоне вольницы никто не решался, зато то и дело пытались спровоцировать все новые и новые лесные конфликты. Так, например, результатом одной из таких провокаций явилось то, что полгода назад Богорт получил королевский указ о начале очередной войны с амазонками, войны на полное уничтожение инородных племен. Амазонок Богорт не любил, но воевать с ними ему не хотелось по многим причинам: во-первых, он потеряет немало верных ему людей, во-вторых, останется без прибылей от лесных промыслов, в-третьих, необходимо будет ослабить охрану шахты и пограничных с Кодвусом участков Леса, что приведет к очередному наплыву в страну контрабандистов и уголовников прочих мастей, как следствие – обвинение лично его в грубых просчетах и бездействии в трудное для страны время, последующее снятие с должности, а возможно, и роспуск Братства. И самое главное – лесная война не битва двух армий, она может растянуться на месяцы или годы, и еще неизвестно, кто победит в ходе бесчисленных мелких стычек, засад и внезапных ночных нападений. Он не настолько глуп, чтобы ввязаться в бессмысленную бойню.

В тот же день Богорт отправил курьера обратно с письмом весьма льстивого содержания, в котором заверял короля в том, что верное ему Братство немедленно примется за уничтожение банд беспутных девиц, снующих по лесу. А через полчаса доверенный гонец вручил Агнете, предводительнице амазонок, личную просьбу Лесничего уйти из указанных в письме участков Леса. Агнета согласилась, так как разговаривала с Богортом на одном языке – языке взаимных компромиссов. Через две недели Братство доложило королю об успешном выполнении его воли: «…Лес очищен, и жалкие остатки девиц скрылись в горах Кодвуса. Просим разрешения на переход границы для дальнейшего преследования и уничтожения». Разрешения, естественно, не последовало, но в Лес прибыла специальная комиссия, чтобы убедиться в правдивости отчета. В течение целой недели королевских инспекторов водили по самым удаленным уголкам Леса, показывая захваченные стоянки противника и раненных в бою охотников, которые на самом деле получили увечья при очередной стычке с контрабандистами. Единственное, что никак не смогли показать проверяющим, так это пленных амазонок. «Ну, господа чиновники, вы же знаете… – оправдывался Богорт, – …девки-то совсем чокнутые, в плен не сдаются, дуры, а трупы в костер побросали – чего им гнить?» Никто ему не поверил, но придраться было не к чему, и комиссии пришлось признать «полное соответствие отчета действительности». Инспектора еще не успели добраться до столицы, а амазонки уже вернулись на временно покинутые стоянки.

Жизнь в Лесу – сплошной компромисс, и, чтобы просить о помощи, нужно самому помогать в меру сил и возможностей.

– Ну, так вот, – продолжил Лесничий, выпив залпом еще одну кружку пива, – а два дня назад, как раз когда вы с королем нашим лупасились, Агнета письмо прислала, просит отрядить ей двух-трех бойцов для совместной экспедиции к горе Аль-Шар, что в самой, стало быть, середке Кодвуса. Ни расспрашивать, ни отказать я ей не мог, сам понимаешь… Тебе все равно туда идти, так сделай крюк. Какая разница? Зато не один, а с отрядом пойдешь, всяк надежнее.

– А не боишься, случаем, что Агнета обидится, когда вместо трех здоровых лесных парней имперского недобитка увидит? Уж очень мне не хочется в тот овраг попасть…

– Ну, сволочи, ну, трепачи, уже рассказали… Что с теми случилось, не знаю, врать не буду, но тебя не тронут – я письмо дам да повязку посланника. В той повязке по Лесу без опаски ходить можно, коль какая зараза на тя руку подымет, так свои же прикончат – закон Леса. А что один пойдешь, так не беспокойся, я о твоих подвигах в письме расписал – обиды не будет, хотя, если хошь, двух своих возьми, чай, отберешь из двух десятков тех, что потолковей…

– Лучше б твоих взять, они и Лес знают.

– Я сам знаю, что лучше, да не дам. Каждый лук на счету. Не-а, и не проси, тем более, у моих мужиков такая, знаешь, «любовь» к лесным девкам, что лучше им уж в одном отряде не быть.

Разговор был явно окончен, дальнейшие препирания не имели смысла. Дарк встал, кивнул на прощание и направился к выходу. Богорт неожиданно окликнул:

– Переночуешь здесь, в тереме, выступаешь завтра утром, до Агнеты тебя проводят. Зайди на кузню и к лекарю, возьми, что нужно. Будут артачиться – отсылай ко мне.

Через некоторое время Богорт почему-то тихо добавил:

– И еще… вчера тут офицер был, тоже ваш, имперский, крепкий такой вояка, видно сразу – бывалый. Хотел с тобой его послать, да сбег, собака… Ты ему передай, коль пути пересекутся, ему сюда дорога заказана, увижу – сам вздерну!

– А зовут-то его хоть как?

– Не знаю. Да и не спрашивал. У него на левом рукаве эмблема такая красная, приметная – оскал волка…

Глава 4 И снова в путь…

Говорят, что день не удастся, если ты встал с левой ноги. Интересно, как начинается утро для тех, кто просыпается от тычка в бок или от того, что тебя отчаянно трясут, вкладывая в незамысловатое движение «туда-сюда» все свои силы.

Первое, что он увидел, открыв слипшиеся от сна глаза, – веснушчатое, усыпанное прыщами лицо пятнадцатилетнего подростка, остервенело трясущего его за плечи. Сначала Дарк хотел укусить нахала за нос, но только чувство брезгливости и перспектива раздавить зубами пару крупных прыщей остановили его. Пареньку повезло, словив «крендель», он отлетел в другой конец комнаты, абсолютно не повредив при этом свои назревшие «украшения». Благородный поступок имперского офицера почему-то не был оценен по достоинству, скорее наоборот. Зулик, так звали добровольца, решившегося на сие рискованное мероприятие, уселся в дальнем углу у двери и подозрительно зашмыгал носом, собираясь то ли заплакать, то ли плюнуть в обидчика. Великое раздумье было прервано по-солдатски громким: «Чо надо?»

А надо-то было подростку всего ничего: выполняя приказ Богорта, он должен был разбудить офицера и, не мешкая, отвести его к амазонкам, поведав по дороге об обычаях и порядках лесных див. Выставляя паренька из комнаты, Дарк объяснил, что обычно людей будят словами, а если уж это не помогает, то необходимо быть более предусмотрительным и, во избежание неприятностей, вовремя отскакивать от «вновь проснувшихся». Поделившись с юнцом мудростью жизни, Дарк приказал ждать его через час у ворот Лагеря и выставил нахала за дверь, с трудом поборов в себе желание дать неразумному подростку напутственного пинка.

Один час – вполне достаточно времени для посещения местного лекаря и кузнеца, чья помощь была обещана Богортом во время вчерашнего застолья. Формировать же отряд для предстоящего похода ему не хотелось по многим, казалось бы, объективным причинам: упадническое настроение солдат, их нежелание покидать только что обретенное лесное убежище, неумение воевать в лесу и т. д. и т. п. Но, прежде всего, Дарк не мог решиться на этот шаг по моральным соображениям, которые порой так трудно объяснить другим, в особенности людям, редко страдающим от угрызений совести. Служа в армии и командуя эскадроном, он всегда знал, что делает сам и что должны делать его подчиненные. Сейчас же он ничего не понимал, чувствовал себя, как новорожденный ребенок, впервые увидевший мир и только готовящийся идти по тернистому пути познания окружающего. Он не мог позволить себе учиться жить за счет других, не мог взять ответственность за чужие жизни, подвести тех, кто верит его приказам и полагается на него. Рисковать только своей жизнью было для него сейчас куда проще, куда спокойнее, чем тащить за собой в неизвестность таких же несведущих в лесной жизни солдат, как он сам. Дарку было страшно и больше не хотелось видеть трупы в черных мундирах.

* * *

– Да, молодой человек, чудненько над вами поработали. Что это было? Простите за бестактный вопрос, но у меня сложилось впечатление, что вы по пьяни положили голову под колеса разогнавшейся почтовой кареты.

Маленький толстенький доктор уверенными профессиональными движениями разматывал набухшую от крови повязку, наложенную вчера впопыхах. При этом он причудливо морщил нос и оттопыривал уши, что делало его похожим на ежика, уловившего запах только что упавшего вблизи яблока. Забавная манера разговора настроила пациента на шутливый лад.

– Вы почти угадали, доктор, пьяный кузнец спутал мою голову с наковальней… Кстати, позвольте настолько же бестактный вопрос. Судя по запаху, то, чем вы мыли руки перед тем, как лапать мое лицо, сильно напоминает…

– Мочу, – закончил фразу старичок, слегка улыбнувшись, – наверное, потому, что это и есть моча. Я рад, что вы в достаточно приличной форме и можете воспринимать ваше положение с юмором, однако шутка не удалась… Испокон веков такие вот чудаки, как я, полощут руки этой противной желтой жидкостью, прежде чем перевязывать очередной окровавленный кочан. А что делать? При тех условиях, в которых, как видите, приходится работать, моча грудного детеныша – лучшее средство дезинфекции. Я ее даже покупаю у местных баб и храню, как зеницу ока, в специальном помещении. Хотите увидеть хранилище экскрементов?

– Нет, спасибо, я уже поражен. А меня почему-то лекари убеждали, что лучше использовать спирт…

– И они совершенно правы, но только дифференция в том, что ваши армейские медики имеют этот продукт в совершенно неограниченных количествах, как для дезинфекции, так и для внутреннего потребления. А здесь, батенька, лес… и спирта нет! Использовать же местный самогон не рекомендую… В нем есть нуочень странные компоненты, – отметил доктор, задумчиво облизываясь.

Перевязка была закончена. Старичок отошел и начал суетливо убирать в мешок хитроумные инструменты и бинты, аккуратно разложенные на столе.

– Если честно, – заговорил он вновь, – я удивлен… нет, пожалуй, шокирован. Вы, молодой человек, просто растоптали и выбросили вон весь мой багаж знаний, накопленный за тридцать лет практики…

Резко развернувшись, лекарь подошел ближе. Умные, знающие глаза смотрели на Дарка в упор, пронизывая насквозь. На какое-то время в комнате воцарилась гробовая тишина, затем врач продолжил тихим вкрадчивым голосом, впечатывая слова в мозг:

– Не знаю, как выглядела рана сразу после удара, но то, что я увидел сейчас, достойно удивления. Такие глубокие и обширные разрезы мне доводилось видеть раньше только на трупах… и я не знаю, почему вы живы, не вижу для этого ни одного разумного объяснения.

* * *

Находясь уже в арсенале и занимаясь подборкой оружия для предстоящего похода, Дарк никак не мог успокоиться. Слова лекаря не столько поразили его, он и сам прекрасно знал, что был на волосок от смерти, сколько оскорбили. Впервые в жизни Аламез почувствовал себя не человеком, а беззащитным кроликом, которого любопытные крестьяне потравили протухшей капустой, а затем воодушевленно обсуждают, почему он еще не подох.

Милые, добрые доктора, насколько чутко они относятся к своим подопечным. Как старательно они пытаются спасти жизнь на операционном столе и как негодуют и даже напиваются, когда это не удается и наглый пациент «совершенно неожиданно» умирает, хотя, по их мнению, должен был выжить. А тут… пришел к лекарю, а он тебе: «Вы труп, батенька, не могли бы объяснить, как это еще ножками по земле стучите? Науке в моем лице хотелось бы это узнать!»

– Ну ладно, к черту все, – сквозь зубы прошипел Дарк, – …проехали, пора делами заняться.

А дел предстояло много. Никто из охотников, видимо, не служил в армии и не имел ни малейшего понятия, как хранить трофейное оружие. Почти трезвый кузнец долго возился со ржавым замком и наконец-то открыл дверь оружейной. Привычный к виду до блеска начищенной амуниции, расставленной в идеальном порядке по оружейным полкам, Дарк обомлел, когда увидел порядка шести-семи сотен мечей, палиц, секир, щитов и всевозможных частей лат, хаотично разбросанных по полу и покрытых толстым слоем липкой грязи. Оружие было в ужасном состоянии. Собрав урожай трофеев, охотники свезли его сюда, даже не позаботившись отчистить от крови и грязи.

Поймав первого попавшегося под руку подмастерья, Дарк направил его к воротам, предупредить Зулика, что их встреча переносится часа на два-три, а сам углубился в поиски хотя бы чего-то, что еще осталось в пригодном состоянии.

Дубины и длинные ножи были идеальным оружием для охотников, воевавших в основном «из засад», а оружие ближнего боя рассматривалось исключительно как средство добивания противника и выяснения отношений при дележе добычи. Инструментарий армейского образца вызывал, скорее всего, пренебрежение – им редко кто пользовался. Трудно представить себе охотника, крадущегося в кустах или прыгающего по оврагам с тяжелой двуручной секирой в руках – тяжело, неудобно и непрактично. Сваленный же здесь лом должен был пойти на переплавку или на продажу королевскому люду. «Так пущай они и отчищают…» – логика лесного кузнеца была проста до безобразия и в корне неверна: оружие в хорошем состоянии стоит дороже.

Пока тело ползало на четвереньках по сараю, а руки были заняты разгребанием мусора, голова усиленно размышляла о том, что он все-таки ищет. Двуручные мечи Дарк не любил. Конечно, они наносили куда больший урон и могли при точном ударе разрубить противника пополам, но в то же время имели много недостатков: медлительны, хороши лишь на длинной и средней дистанции, требуют много сил и самое главное – исключают возможность использовать в бою вторую руку, которая могла бы или держать щит, или умело использовать кинжал. Дубины или одноручные топоры тоже не подходили, так как, во-первых, ими нельзя колоть, что значительно сужает круг используемых приемов, а во-вторых, данные типы оружия дают легковооруженному противнику значительные преимущества в скорости и маневренности.

При всем богатстве выбора единственным приемлемым решением был легкий одноручный меч. Изрядно вспотев и измазавшись с ног до головы, ползая на карачках по свалке, он все-таки нашел подходящий экземпляр. Им оказался хорошо сбалансированный средней длины нордер, неизвестно по какому счастливому, нет, просто непостижимому стечению обстоятельств попавший в руки не разбирающихся в оружии лесных жителей.

Глаза Дарка широко открылись от удивления и восторга. Меч был редким, и знающий боец заплатил бы за него целое состояние, да что деньги, отдал душу нечистому…

Тонкий слой покрывающей извилистое лезвие ржавчины походил на таинственный покров многовековой пыли, скрывающей от алчных глаз проходимцев настоящую реликвию, артефакт прошлого, о котором было сложено немало легенд.

В далекие времена становления Империи на северной границе разразилась череда длительных и кровопролитных войн с отсталыми племенами тугусов и магрилов. Их орды были плохо организованы, и победа была бы быстрой, если бы не одно обстоятельство, над которым до сих пор ломают голову лучшие ученые мужи цивилизованного мира: «Откуда у прозябающих во тьме невежества, не знающих ремесел дикарей появилось оружие, значительно превосходящее по боевым качествам лучшие образцы имперского вооружения?» Ответ не удалось найти даже после подавления последнего очага сопротивления и проведения ревностных пыток выживших вождей. Загадка осталась неразгаданной, а уникальные экземпляры трофеев обрели новых хозяев в лице имперской знати и высокооплачиваемых наемных убийц, которыми испокон веков кишела Столица и богатые купеческие города.

В отличие от университетской профессуры, новых владельцев прельстили в оружии северян, конечно же, не мистическое происхождение и не уникальность композитных сплавов, а весьма «прикладные», в полном смысле этого слова, свойства.

Относясь к разряду прямых мечей, нордеры были не только надежны и прочны, но и имели ряд качеств, обычно характерных для косых сабель. Ими можно было наносить более сильные косые удары как сверху, так и снизу при гораздо меньшем замахе, чем у обычных мечей. Нордер был лучше управляем во время инерционного движения, что позволяло неожиданно для противника прервать атаку, перейдя к обороне, или быстро нанести удар под совершенно другим углом. Длинный, волнистый по краям клинок был достаточно прочен, чтобы принять на себя сильный удар двуручного меча, и в то же время легок и гибок, что позволяло вести бой маневренно и на хорошей скорости.

Капитан осторожно взял в руки ценную находку и принялся внимательно изучать извилистое лезвие и узкую рукоять. На него нахлынули воспоминания из сказочно безоблачных дней обучения в Академии…

– Господа, позвольте вам напомнить, что вы будущие имперские офицеры! – грозно поправив съехавшие на кончик носа очки, начал очередное наставление профессор Отарий Татьеро, один из лучших экспертов по оружию Имперской Академии Наук. – Предупреждаю, что впредь не желаю слышать от вас дилетантские словечки типа «нордер», возникающие в обиходе из-за нежелания или потенциальной неспособности некоторых влиятельных при дворе особ выговорить полное и точное название этих великолепных образцов вооружения. Вы не ленивые придворные и не подзаборный наемный сброд, вы профессиональные военные, которые просто обязаны знать, что у них в руках!

Лектор сделал многозначительную паузу и внимательно обвел взглядом притихший зал, пытаясь понять, дошла ли до сонных кадетов хотя бы половина его слов, прониклись ли беспечные юнцы глубиной его мысли.

– Итак, – сурово продолжил Отарий, переходя от убеждения к более эффективному инструменту воздействия, запугиванию, – на предстоящем экзамене я не желаю слышать ни о каких нордерах. Есть только общепринятые в Империи термины для наименования данного класса вооружения: нордхенкер, нордблитцер и норддоннер…

Дарк всматривался в клинок, пытаясь вспомнить уроки профессора Татьеро и определить, что же у него в руках: «Северный палач», «Молния Севера» или «Гроза Севера»? Усилия были тщетны, память отказывалась воспроизводить точные критерии идентификации, наспех зазубренные перед выпускными экзаменами.

«Разве сейчас это важно? – наконец-то прекратил ломать голову Дарк. – Пускай будет нордер, опущусь на время до уровня темного и невежественного дилетанта».

Умело закрепив меч на поясе, Дарк направился к выходу. Найдя такое сокровище, можно было не тратить время на дальнейшие поиски. Дополнением к экипировке стали круглый кавалерийский щит, лихо перекинутый за спину, и длинный узкий кинжал за голенищем сапога. Ну, вот и все. Солдат снова готов к действиям.

* * *

В отличие от того, как скрытно, пугаясь каждого шороха, он с охотниками пробирался в Лесной Лагерь, дорога к стоянке амазонок казалась легкой увеселительной прогулкой после сытного обеда. Посланники Богорта шли совершено открыто. Зулик все время забегал вперед, покачивая на ходу длинным тонким шестом, на самом конце которого была намотана желтая тряпка, выполняющая роль флага посланника. Говорят, что раньше, еще лет двадцать-тридцать назад флаг был общепринято белым, но многочисленные несчастные случаи заставили лесной люд сменить его на желтый, который резко выделялся на фоне зеленой листвы и коричневых стволов деревьев. Кроме флага, на рукаве каждого из них красовалась такого же ядовито-желтого цвета повязка, делавшая их неприкосновенными для обитателей Леса.

Несмотря на столь завидное положение, тревожное чувство не покидало Дарка, он был напряжен и постоянно оглядывался по сторонам, ища хоть малейшие признаки угрозы, притаившейся поблизости. Несколько раз парнишка пытался объяснить офицеру, что бояться им абсолютно нечего, но Дарк все равно не терял бдительности и вздрагивал при каждом подозрительном шорохе, к сожалению, контрабандисты и звери не понимают языка дипломатии.

Во время долгого пути он пытался разузнать как можно больше о порядках и обычаях племени амазонок, к которому они направлялись. Но, к сожалению, оказалось, что сам паренек знал о них крайне мало. Все, что рассказал Зулик, было или уже известно Дарку, или об этом можно было догадаться: воительницы жили замкнуто, презирали мужчин и редко разговаривали с незнакомцами. За свою бытность посланником Зулик многократно бывал в лагере амазонок, но знакомыми, кроме Агнеты и двух стражниц, так и не обзавелся, несмотря на его выдающуюся непосредственность, энергию молодости и общительность.

Сама процедура посещения лагеря была на удивление проста и не занимала много времени. По прибытии его сразу же препровождали под конвоем в палатку предводительницы и по окончании разговора так же быстро выставляли обратно. Только один раз он побыл в лагере немного дольше, и то потому, что у амазонок был какой-то праздник и его решили покормить. Единственно ценное, что узнал паренек, заключалось в том, что девицы в последние месяцы постоянно тренируются, совершенствуясь как во владении оружием, так и в рукопашном бою. По его словам, с начала лета весь лагерь походил на одну большую арену, на которой места для зрителей не были предусмотрены. Лишь однажды он ненадолго задержался после разговора с Агнетой, чтобы понаблюдать за состязанием лучниц. Огромных размеров стражница тут же подскочила к нему, схватила за шиворот и, не говоря ни слова, вышвырнула за ворота лагеря.

Время шло, солнце садилось, а дорога становилась все безлюднее и безлюднее. Поначалу им часто попадались навстречу разношерстные группы поселенцев: бортники, бредущие на пасеку; охотники, возвращающиеся в лагерь с промысла; усталые дровосеки; пограничники с рейдов, конвоирующие пленных контрабандистов; затем встречи стали все реже и реже.

Наконец-то они увидели первый патруль амазонок. Девицы спокойно сидели на поляне, поправляя луки и прочее обмундирование, представляющее собой дикое сочетание кольчуг, укороченных меховых шкур и набедренных повязок. Путники прошли буквально в двух шагах, но ни одна из представительниц «слабого пола» даже не оглянулась в их сторону, им не было до посланников никакого дела.

До лагеря добраться в этот же день так и не удалось. По словам Зулика, до главной стоянки оставалось еще шесть часов ходу, а солнце уже село. Бродить ночью по лесу – дело неблагодарное, и путники устроили привал.

Костер разгорелся быстро, а приготовление незамысловатого ужина из скудных припасов, полученных «на дорогу», тем более не заняло много времени. За едой разговор не клеился. Зулик был весьма смышленым парнишкой, но рассказать ничего толком не мог, то постоянно вдаваясь в ненужные подробности, уводя тем самым разговор в сторону, то забрасывая не посвященного в лесную жизнь слушателя местными словечками, смысл которых был трудноуловим. Зато все в корне изменилось, когда Дарк решил больше не мучить спутника расспросами и, наверное, просто от скуки начал рассказывать сам.

Зулику, родившемуся и выросшему в лесу, было ничего не известно о большом мире и его обитателях. Он сидел у костра и слушал, широко открыв от удивления рот и выпучив глаза, слушал о Великой Империи, о ее до этого непобедимой армии, о войнах прошлого, о горах Махакана и их странных обитателях – гномах, об эльфах, с трудом уживающихся с людьми, слушал, пока не заснул, убаюканный монотонно тихим, успокаивающим голосом рассказчика.

«Ну, вот и все. Спекся малый. Сейчас посижу немного, часа два-три, и разбужу, – размышлял Дарк, устраиваясь на траве. – Дипломатия вещь, конечно, хорошая, но спать без караула не стоит, тем более ночью и в Лесу, который кишит всевозможными тварями». Почему-то вспомнился зал, в котором состоялся разговор с Богортом, и стены, увешанные головами животных. Хотя охота с детства была любимым развлечением Дарка, но многих тварей из тех, чьи головы демонстрировала эта «коллекция», он не знал. Зато догадывался, что именно здесь они и водятся. Предчувствуя возможную перспективу встречи с одной из таких зверушек, Дарк поудобнее устроился на пеньке и принялся за чистку оружия, которая к тому же позволяла незаметно скоротать время дежурства.

Очистив от ржавчины щит и подтянув потуже кожаные поручни, Дарк остро заточил лезвие стилета, прокрутил его в руке, проверяя правильность балансировки и одновременно привыкая к новому оружию.

Наступила очередь привести в порядок нордер. Взяв меч и кресало в руки, он уж было начал заточку, но вдруг заметил что-то странное в блеске стали, ощутил легкую дрожь клинка и зуд ладони, державшей рукоять.

Внезапно меч засверкал в пламени костра. Яркие отблески плясали на нем, оставляя на гладко отшлифованной голубоватой поверхности причудливые узоры, которые, казалось, жили своей жизнью, двигались, перемещались, уходя по острию в черное звездное небо. Волнистая форма клинка усиливала эффект пляски и чаровала смотревшего, не позволяя отвести глаз от этого изумительного зрелища, рожденного блеском стали, огнем и звездным небом.

Вскоре Дарк перестал различать отдельные всполохи, перед глазами была единая картина из постоянно меняющихся, движущихся цветовых форм. Картина росла, занимая все больше и больше пространства в его сознании, росла, входя в него, сливаясь с ним. Сквозь треск костра и шепот листвы стали проступать отдаленные звуки, послышался шум бушевавшего когда-то и где-то сражения. Усиливаясь, звук начал распадаться… Теперь это был не шум, а крики, тяжелое дыхание, звон стали, стоны, грохот падения… предсмертный крик…

Боль, чудовищная боль разорвала голову, вдавила глаза и сжала костлявой рукой горло.

Дарк лежал на траве без сознания, судорожно вцепившись в рукоять меча. Кровь сочилась через свежую повязку на голове и узкой извилистой струйкой текла по лицу.

* * *

Среди основных инстинктов любого живого существа голод по праву занимает почетное место. Именно он заставляет медведя-шатуна выползти из теплой норы в лютый мороз, лисицу прорываться к курятнику через стаю сторожевых собак, а человека – есть все, что движется, не брезгуя и себе подобными. Голод пожирает тебя изнутри, сводит с ума и убивает.

Волк был стар, он устал и не ел уже целую неделю. Большая стая вооруженных людей устроилась на привал прямо у входа в его нору. Люди были сильными хищниками, тем более когда носили железные шкуры и длинные острые когти. Он не мог справиться даже с одним, не говоря уже о целой дюжине. Четыре долгих дня он ждал, ждал, когда уйдут. И они ушли, как всегда, не оставив после себя ничего съестного. Два дня обессиленное животное пыталось поймать хоть какую-нибудь дичь, но старания не увенчались успехом. С каждым разом волк все раньше и раньше прекращал преследование жертвы и валился на траву, чувствуя, как медленно, но неумолимо силы покидают его тело.

Волк готовился к долгой и мучительной смерти, но вдруг ему повезло… Болезненно обостренный нюх учуял запах дыма и живой плоти. С трудом перебирая лапами по мокрому мху, он шел на запах человека и обнаружил пару больших кусков мяса, мирно спящих у костра.

Огонь факела и красные тряпки – оружие человека на малолетних щенков и вечно осторожных самок, но не против матерых волков, как он. Он уже давно переступил этот порог, поборол страх, прыгая через костры иохотничьи флажки.

В желтых глазах зверя отражались отблески пламени, кровь вновь побежала по уставшему телу, оживляя одрябшие мышцы. Волк крался к огню осторожно, понемногу ускоряя темп и готовясь к смертельному прыжку. На морде животного заиграл оскал хищника.

Вначале он прыгнет на ближайшего, того, что постарше и явно сильнее, одним точным движением вонзит свои острые зубы в его горло, разрывая артерии и кроша зубами шейные позвонки, затем быстро переметнется ко второму… Если повезет, то тот даже не успеет проснуться. А потом – есть… рвать зубами свежее и теплое от крови мясо…

Волк уже был готов к прыжку, как вдруг что-то насторожило его. В ночном воздухе повеяло опасностью, и он почувствовал, как страх начал проникать внутрь, заполняя все тело. Что-то странное витало в воздухе над поляной. Зверь остановился и принюхался – пахла кровь, кровь того, что постарше. В ней был какой-то давно знакомый, настораживающий, едва уловимый аромат. Но какой? Запах усиливался по мере приближения к жертве, теперь уже он не настораживал, а внушал зверю первородный страх. Волк застыл в нерешительности, быстро перебирая лапами на одном и том же месте и оборонительно щерясь. Он не понимал, что происходит. Внутри его проходила борьба, нет, бушевало сражение голода со страхом. Победил инстинкт самосохранения. Животное, обойдя кругом странного человека, с двойной яростью кинулось на его попутчика. Мечты о жизни, мечты о мясе стали реальностью.

Спустя десять дней стая под его предводительством загоняла пятилетнего лося. Испуганная жертва неслась по лесу, ломая на ходу кусты и сшибая молодые деревья, бежала, напрягая все силы, гонимая страхом и преследуемая многочисленными хищниками. И вот наступил решающий момент – вожак прыгнул на шею жертвы. Лось быстро остановился и поддел на рога летящего в воздухе волка. Распоров вожаку брюхо и раскроив грудную клетку, сохатый побежал дальше, уводя за собою стаю.

Волк лежал на траве, ощущая, как жизнь покидает его через пролом ребер. С каждой потерянной каплей крови приближаясь все ближе и ближе к концу, он снова почувствовал тот странный, едва уловимый аромат, так напугавший его недавно. Но теперь запах исходил от него самого, так пахла его собственная кровь. В последний раз закрывая глаза, волк вдруг понял: «Это был аромат смерти… так пахнет вечность…»

Глава 5 Страна Амазония

Дарк пришел в себя с первыми лучами солнца, безжалостно бьющего по глазам даже сквозь закрытые веки. Наступило утро. Он лежал у давно потухшего костра и пытался понять, что же с ним все-таки произошло. Открыть глаза не решался, боялся боли, которая, скорее всего, хлынет в голову сквозь прорези глаз вместе с солнечным светом. Так уже было в прошлый раз, там, на поле. Боль – злая сторожевая собака, которая не нападает сразу, а загоняет прокравшегося в дом воришку в самый далекий угол жилища и ждет возвращения хозяев. Когда Дарк лежал зажмурившись, то чувствовал лишь легкое покалывание в висках и затылке, но как только открыл глаза, так сразу же ощутил сильные спазмы лопающихся в голове сосудов и нестерпимую резь вновь кровоточащей раны. Кожа лица ощущала остатки запекшейся крови, руки тоже были в чем-то вязком и липком. Медленно и как бы с неохотой он начал шевелиться, сел на траву. Через пару минут боль, как ни странно, ушла, и Дарк решился открыть глаза.

«О боже… лучше бы я этого не делал!» – просвистела в мозгу полная ужаса и отчаяния мысль. То, что предстало перед его глазами, было отвратительной картинкой ночного кошмара. Вся поляна была залита кровью, уже собравшейся в омерзительно липкие сгустки. В двух метрах перед ним в странной, неестественной позе лежало обезображенное, полусъеденное тело Зулика. Лица не было, с верхней части черепа еще свисала пара ошметков мяса и кожи. Правая рука была оторвана по локоть и валялась неподалеку, прямо в костре, источая аромат подгорелого мяса. Вместо ног – до блеска обглоданные кости, заканчивающиеся короткими кожаными сапогами с кусками мяса внутри.

Минут пять Дарк сидел без движения, шокированный увиденным. Он не был изнеженным белоручкой и за свою службу в армии повидал многое. Как говорится: «Кто хоть раз в жизни увидел последствия удара двуручной секирой, уже не заплачет при виде отрубленного пальца…» Привыкший к сценам насилия и убийства, к виду обезображенных трупов, распоротых животов и отрубленных конечностей, сейчас он был не испуган, а растерян. После любого сражения на поле можно увидеть и не такое, но там все было понятно и закономерно, там оставила свои следы война, и любой солдат, не считая наивных новобранцев, был морально готов увидеть или превратиться в подобное. Сейчас же он был застигнут врасплох и подавлен бессмысленной жестокостью происходящего. Казалось, только что сидел и болтал с пареньком, закрываешь глаза, открываешь их вновь и видишь, что собеседником позавтракали.

Немного отойдя от шока, Дарк осмотрел поляну, пытаясь воссоздать картину ночных событий, ответить на вопрос, что же здесь все-таки произошло, пока он был без сознания.

Напавшее животное было одно и не очень крупных размеров. Большой хищник или стая сглодали бы труп полностью, не оставив даже костей. Судя по неестественному извороту головы, первый удар был нанесен в шею, точно в сонную артерию. Удар оказался смертельным, и мальчишка умер мгновенно, даже не почувствовав боли, – «Хоть это утешает!» Тварь не боялась огня, чтобы напасть, ей пришлось подойти вплотную к костру и, возможно, даже опалить шкуру. Скорее всего, это был старый матерый волк, хотя сказать с уверенностью нельзя – в лесу водилось слишком много хищников, которых Дарк не знал.

Единственное, что он так и не смог понять, почему тварь не тронула его? Даже если бы волк сразу понял, что обоих ему не съесть, то наверняка бы перегрыз глотку второму, обезопасив тем самым себя от внезапного нападения во время кормежки.

Последующие раздумья так ни к чему и не привели, зато помогли скоротать время, пока он мечом ковырял землю, роя могилу для своего так бессмысленно и по-глупому погибшего товарища. Именно за этим занятием его и застал патрулирующий окрестности отряд амазонок.

* * *

Если бы не повязка посланника, то его пристрелили бы сразу, даже не позволив сказать хоть слово в свое оправдание. Главная в группе приказала помочь похоронить тело, что, однако, не являлось жестом доброй воли, а было вызвано желанием сэкономить время и быстрее доставить преступника в лагерь. Несмотря на неожиданный поворот событий, сопротивляться было бесполезно. Одно резкое движение, и Дарк был бы утыкан стрелами, как еж иголками.

Разоружив и раздев по пояс «черного», его крепко связали веревкой и без дальнейших расспросов волокли в таком виде часов шесть, аж до самой стоянки.

И вот теперь, связанный и униженный, он стоял на коленях посреди большого зала, пока Агнета и две ее помощницы в который раз перечитывали письмо Богорта, задавая пленному время от времени одни и те же бессмысленные вопросы.

– Благородная Агнета! К сожалению, не могу добавить ничего нового к тому, что уже сказал. Я – капитан имперской кавалерии Дарк Аламез. После поражения в долине «Великих низин» иду в Кодвус, чтобы оттуда вернуться к своим. Два дня назад Богорт предложил мне принять участие в вашей экспедиции к горе Аль-Шар. Я согласился, так как до Кодвуса одному не добраться. Шел с Зуликом к вам в лагерь, что указано в том письме, которое у вас в руках. Мальчика не убивал, как он погиб, не видел, но, скорее всего, его ночью загрыз волк.

Во время монотонной тирады, повторяемой уже раз шесть-семь, Агнета смотрела на пленного ничего не выражающими, холодными глазами. На ее некрасивом, но приятном лице пожилой женщины не дрогнул ни один мускул, хотя Дарк мог поклясться, что предводительница амазонок сейчас в бешенстве. Последствия несчастного случая, происшедшего прошлой ночью, могли быть ужасными. Охотники могли обвинить амазонок в хладнокровном убийстве подростка, который к тому же был посланником. Такое вот случайное событие способно отбросить дипломатические отношения между амазонками и охотниками далеко назад, или, что еще хуже, привести к возобновлению кровопролитных лесных конфликтов.

Любой правитель, будь он сейчас на ее месте, метался бы в бешенстве, истерично стуча ножкой по полу, и бил бы всех слуг, начиная с казначея и заканчивая младшей прачкой. Нечего и говорить, что стало бы с персоной, обвиняемой в создании инцидента – в лучшем случае четвертование.

Несмотря на бурю эмоций, бушевавших в груди амазонки, женщина сидела на троне спокойно и гордо, сохраняя во время допроса абсолютную хладность в голосе. Рядом с нею, по обе стороны трона, стояли две амазонки, занимавшие очевидно в женском обществе весьма высокое положение. Это сразу бросалось в глаза не только по богатству одежд и качеству оружия, но и по тому уважению и благоговению, с которым остальные обращались к ним. Девушки явно были командирами высшего звена этой импровизированной женской армии.

Во время допроса, пока Агнета и ее приближенные обсуждали что-то вполголоса, у Дарка было достаточно времени, чтобы присмотреться к ним повнимательнее.

Воительницу по правую руку от трона звали Гертой, хотя ей больше подошло бы имя Гермендильда, Брунгильда и так далее, со всевозможными вариациями на тему сказаний северных народов об островитянах-богатырях. В ее двухметровой фигуре, приковывающей взгляд буграми мышц и шрамами, не было ничего женского. Даже чисто женские аксессуары, по-богатырски возвышающиеся на груди, походили скорее на дополнительный слой брони, а не на то, чем они в действительности являлись. Наверное, в бою она никогда не пользовалась оружием, ей это было просто незачем. Короче говоря: родители хотели мальчика, а получилась Герта…

Стоявшая поодаль Ильза была ее полной противоположностью. Немного повыше среднего роста, длинные русые волосы, изящно завивающиеся на концах, прекрасная фигура, которую не укрывали, а, наоборот, подчеркивали грубые военные одеяния. Несмотря на природную красоту, в глазах девицы прослеживался интеллект – редкое явление среди красивых женщин, по крайней мере тех, что встречались Дарку.

– Меня интересует не тот бред на лужайке, который ты здесь несешь, а кто твой настоящий хозяин и кто послал тебя в Лес: имперская разведка, принц Генрих или еще кто-нибудь? Какова цель твоей миссии и зачем понадобилось убивать Зулика? – произнесла все так же спокойно Агнета, пронизывая его бесстрастными, ледяными глазами.

– Единственно, кто меня послал, так это Богорт. А с чем, так про то в письме написано, если хотите – дайте мне, прочитаю медленно вслух, – пытался проявить сарказм пленник, за что и получил удар древком копья от стоявшей позади стражницы.

– Наглые речи – не самое большое преступление, но будь уверен, за них ты тоже будешь наказан. Я знаю, что тебе удалось втереться в доверие к Богорту, но как ты этого достиг – мне абсолютно безразлично. Отвечай прямо на мои вопросы, или мы будем разговаривать по-другому.

– Уважаемая Агнета, я действительно не знаю, что добавить. Я не служу благородному делу шпионажа, а просто пробирался к своим, не имея никакого злого умысла в отношении вас или охотников.

– Допустим, ты обычный беженец, зачем же тогда ты убил мальчика?

– Я не убивал и как он погиб, не знаю. Очнулся утром – парень мертв, стал хоронить, тут ваши…

– И ты хочешь сказать… – в разговор вмешалась Герта, – …что кадровый имперский офицер в чине аж целого капитана способен на такую глупость, как спать ночью в Лесу, оставив дежурным пятнадцатилетнего подростка?

– Я не спал, а потерял сознание. Если еще не заметили, то посмотрите внимательнее на мою голову. Если хотите, то могу и повязку снять… полюбуйтесь!

При этих словах Дарк рывком сорвал с головы повязку, что тут же привело к новому обильному кровотечению. От вида раны у амазонок расширились глаза, а у Агнеты вырвался даже вздох изумления.

– Неужели вы думаете, что от такой «царапины» нельзя потерять сознание? А если я вру и действительно убил парня, так зачем же мне потом труп разделывать? Ваши же видели, в каком он был состоянии, вместе хоронили…

– Как раз это мы тоже хотели узнать, – прервала паузу замешательства Ильза. – Может быть, ты колдун или просто больной придурок. Зачем руку в костер бросил? Я слышала, что колдуны часто используют в своих чарах части человеческого тела… Что же касается раны, то она впечатляет, однако не помешала тебе без оружия расправиться с тремя вооруженными мужиками. Не думается мне, что Богорт такой болван, чтобы послать к нам вместо отряда охотников полудохлого недобитка, теряющего сознание под каждым кустом, и надеяться, что мы не заметим различия. Так что не прикидывайся овечкой!

– Да не прикидываюсь я! Просто устал от вашего неверия, устал оправдываться.

– Тогда объясни, невинная душа… – продолжила Агнета, немного наклонившись вперед и пронизывая глазами собеседника, – объясни нам, непонятливым бабам, почему зверь спутника твоего сожрал, а тебя самого не тронул?

Аргумент попал в точку, на это действительно нельзя было ничего возразить.

– Не знаю, меня это удивляет не менее вас.

– Ну а ты подумай, тем более что у нас разговор «по-хорошему» все равно не получится. Твоя изобретательность и искусство притворства достойны похвалы, но и мы не дурочки болотные, языки умеем развязывать…

Затем, повернувшись вполоборота к Герте, Агнета отдала приказ о проведении допроса с пристрастием. По мнению атаманши, к вечеру Дарк должен был «запеть»…

* * *

Стражницы схватили его за руки и потащили к выходу, накинув на шею дополнительную меру предосторожности в виде тонкого шнура-удавки. «Страховка» была совершенно излишней, только полному идиоту могла прийти в голову мысль вырваться и бежать. Когда ты связан, трудно справиться с двумя натасканными охранницами, а если вдруг побег и удастся, то прорываться к лесу пришлось бы через поляну, на которой находилось не менее сорока-пятидесяти амазонок, а лук для них был естественным продолжением руки.

Его, конечно же, не убили бы, в этом не было необходимости, но девицы прекрасно бы повеселились, утыкав ноги беглеца стрелами. Изображать бегущего кабана почему-то не хотелось.

Любой уважающий себя дворянин средней руки строит замок. Дворян везде было много, а следовательно, и замки можно было встретить на каждом шагу: большие и маленькие, высокие и не очень, пугающие и комичные – в общем, всевозможные. Однако у всех них были две общие черты – большой зал для проведения бесчисленных разгульных пьянок и подземелье, где пытали разбойный люд и неверных жен. Замок, не имеющий данных атрибутов, считался ущербным и незаконченным. Амазонки были более практичным народом и испытывали тягу к подобным развлечениям. В центре лагеря находилась большая поляна, на которой и проходила вся общественная жизнь племени: там ели, упражнялись с оружием, занимались выделкой шкур и починкой, а также пытали пленных.

Дарка привели к большому, наверное, двухсот-трехсотлетнему дубу и подвесили на нем за руки. Ноги беспомощно болтались в воздухе в каком-нибудь метре от земли. Подошедшая Герта изысканно вежливо попросила его никуда не уходить и дождаться прибытия ее «девочек», которые уделят ему максимум внимания в этот вечер.

Он висел, ощущая всем телом падение мелких капель едва накрапывающего дождя. Вокруг дерева начали рассаживаться девушки с мисками мутной похлебки в руках, пахнущей непонятно чем. Вечер, скоро ко сну, почему бы им не совместить ужин с приятным для глаз зрелищем?

Вскоре появилась Герта с двумя ее любимицами, тащившими плети и бочонок с водой. Девушки были эффектными. Обтягивающие кожаные одежды и высокие сапоги из дубленой кожи плотно облегали их стройные, загорелые фигуры, удачно сочетающие в себе женские формы и натренированность мышц. Блондинка с длинными кудрявыми волосами звалась Реей, а брюнетка с короткой стрижкой – Леей.

То, что вскоре должно произойти на поляне, напомнило Дарку сюжетцы мерзких книжонок барона Садо де Марко, которыми сопливые кадеты зачитывались в Военной Академии. Творения барона открывали юнцам безграничные горизонты фантазий. Он считался кумиром, сильным мужчиной, умеющим обольщать и держать «в узде» женщин. Уже потом, как-то во время маневров, судьба свела его с бароном. Встреча принесла лишь разочарование. Де Марко оказался мерзким толстеньким старикашкой, пускающим ветры при каждом удобном случае, да к тому же импотентом, которым стал благодаря неустанным стараниям бесчисленных наложниц.

Прежде чем начать действо, Герта обратилась с речью, адресованной то ли к нему, то ли к многочисленным зрителям:

– По повелению верховной предводительницы свободных амазонок, благородной Агнеты, сегодня и здесь проводится не экзекуция, а допрос имперского офицера, повинного в убийстве посланника лесничего Богорта! Тебе, ублюдок, сильно повезло, по приказу Агнеты запрещено бить по голове и по… мужскому достоинству!

– Наверное, благородная воительница посчитала это ниже своего достоинства, – пытался отшутиться язвительным каламбуром Дарк, однако шутка осталась без внимания. Уж слишком неподходящей была аудитория.

По голове и другому месту действительно не били, зато в остальном оторвались на славу. Разминку начали с плетей, которыми девицы орудовали достаточно бойко, по схеме: два-три удара, затем плети в воду, и еще два-три удара… С лиц прелестных мучительниц не сходили загадочные ухмылки, глазки весело горели. Картина избиения сопровождалась веселым улюлюканьем толпы. Краем глаза Дарк заметил, что на него делают ставки. «Интересно, какова система – через сколько времени расколюсь или на чем: на плетях, батогах или на еще каком инструментарии?»

К сожалению, он не мог присоединиться к общему веселью. Каждый новый удар обжигал грудь, словно укус дикой осы, боль накапливалась, становилась все сильнее и сильнее. Хотелось кричать, орать, выть и кусаться от ярости. Ни того, ни другого он позволить себе не мог: до мучительниц было слишком далеко, а кричать и плакать запрещал офицерский кодекс чести. К тому же почему-то до сих пор он считал амазонок женщинами, при которых показывать слезы было позором. В конце концов, Дарк нашел достойный выход из ситуации – начал ругаться.

Бесившийся в агонии мозг обострился беспредельно, и по поляне разносился богатый арсенал армейского фольклора, который очаровал публику. Улюлюканье затихло, сменилось хохотом и одобрительными выкриками. В толпе, как всегда, нашлись любительницы, которые быстро записывали вылетающие из его рта междометия, словосочетания, а порой и целые предложения.

К этому моменту Рея и Лея наконец-то устали, и Герта опять начала задавать те же самые, наскучившие ему вопросы. Отвечать на них абсолютно не хотелось, и вместо этого Дарк разразился сложносочиненной тирадой, смысл которой сводился к тому, что мамочка Герты очень любила прогулки по лесу, где паслось стадо озабоченных горилл.

Он, конечно же, отдавал себе отчет, что злить палача не рекомендуется, но, к сожалению, эмоции взяли верх. К счастью, Герта не разозлилась и отреагировала весьма спокойно, видно, кто-то из ее «клиентов» уже выдвигал эту гипотезу, или предположение было действительно правдой, на которую, как известно, не обижаются.

Подойдя поближе, она ослабила веревку, чтобы спустить висящего пленника. Его ступни болтались теперь гораздо ниже, от поверхности их отделяли каких-то десять-двадцать сантиметров. Такое положение тела было гораздо удобнее для использования батогов.

«О бедные мои ребра, как мне вас жаль!» – прошептал Дарк, увидев, что поклонницы Садо де Марко отдохнули и направлялись в его сторону с длинными дубовыми шестами.

Девицы уже смекнули, что их подопечный – крепкий орешек, и решили подойти к экипировке серьезнее: надели на кисти кожаные фиксаторы и избавились от дублетов, обнажив тем самым торсы, которые при других обстоятельствах можно было бы назвать весьма привлекательными. Герта приблизилась к нему вплотную и злобно прошипела в ухо: «Что, нравятся девочки?! На сегодня они твои, доставят тебе незабываемое удовольствие…»

Терять офицеру было уже нечего, а чувствовать себя беспомощной жертвой не хотелось. Сопротивляться он не мог, и единственное, что оставалось – огрызаться. Картинно развернув голову к собравшейся публике, он нарочито громко произнес: «Не извиняйся, Герта! Я служу в кавалерии, там лошади так смердят, что запах вспотевших баб меня не пугает…» Добавить ничего не успел, девки остервенело накинулись на него и начали дубасить с двойной скоростью. Ругаться больше не мог, перерывов между ударами едва хватало, чтобы вздохнуть. Ему так хотелось отключиться, потерять сознание. «Ну почему, почему этого не происходит… только б скорее все закончилось…» – постоянно вертелось в его голове.

Болтаясь на веревке в состоянии странного полузабытья, он видел, что Рея разводит костер, а Лея готовится калить железо. Спектакль близился к завершению, и публика уже покидала поляну, бурно обмениваясь между собой впечатлениями. Сквозь гул в ушах, он расслышал скомканные обрывки фраз: «…Агнета приказала… прекратить… на сегодня все». Веревка ослабла, и он рухнул на землю; потом почувствовал, как кто-то тащит его за ноги.

* * *

Говорят, что люди во сне часто видят будущее, точнее, один из вариантов его реализации, но к Дарку почему-то приходили только призраки прошлого…

– Совсем другое дело. Ты больше не похож на беззащитного ягненка. Немного отдохнешь, и продолжим, только запомни, фиксировать руку надо менее твердо… чуть-чуть помягче.

Наконец-то Джер была довольна, наконец-то занятия перестали быть сплошным избиением. Дарк преуспел во владении мечом и уже мог продержаться на ногах целый час, упражняясь со своей строгой учительницей. Она больше не травила его и разговаривала, как с равным, ну почти как с равным. Вот и сейчас они вместе сидели на длинной дубовой скамье и обтирались водой из одного чана. Пить во время занятий Джер запрещала.

– Фехтование – это не только умелые руки, сильные ноги и отменная реакция. Чтобы хорошо владеть мечом и победить врага, нужно еще и думать, просчитывать возможные варианты действий, как свои, так и противника. Начиная бой, не забудь, что его обязательно нужно закончить, и закончит его только смерть.

– Странный вы народ, эльфы, мудрые, но так сумбурно говорите, что хоть удавись.

Джер загадочно улыбнулась, отчего тень грусти пробежала по ее лицу.

– Возможно, ты и прав. Наверное, мы слишком долго живем, чтобы говорить просто, и слишком ненавидим людей… Ты никогда не обращал внимания на то, что старшие братья часто издеваются над младшими? Как ты думаешь, почему?

– Ну, не знаю…

– Они видят в них себя, таких, какими они сами были несколько лет назад: глупыми, неуклюжими, наивными, не понимающими, казалось бы, простых вещей. Вот тебе и описание в двух словах проблемы «человеко-эльфских отношений», а ваши ученые мужи пишут трактаты на эту тему.

– А меня убеждали, что основная причина в территориях.

– И в этом тоже, но я говорю не в государственном масштабе, а про обычную жизнь, про таких эльфов, как я, которые уже многие годы живут среди людей, в их городах, но продолжают в глубине сердца ненавидеть своих младших братьев.

– Разве ты ненавидишь меня… или моего отца?

– Когда вырастешь, поймешь, мой младший брат!

Джер улыбнулась и впервые ласково погладила волосы на его голове. Очнувшись от приступа сентиментальности, она продолжила наставление:

– Так, вернемся к тому, чего ты не понял. Постараюсь выразиться попроще. Во время боя нет сильных и слабых, нет добрых и злых, женщин и детей, есть только ты и враг. Один из вас должен умереть, третьего не дано.

Джер ненадолго замолчала, тень грусти снова омрачила ее лицо.

– Два года назад один близкий мне человек пытался пойти по третьему пути, и был убит. Он мастерски владел мечом и быстро расправился с противником, но проявил милосердие – не стал добивать, просто отвернулся и пошел прочь. Тот, кого он пощадил, хладнокровно вонзил вилы ему в спину. Дело надо всегда доводить до конца. Если ты вынул меч, то убей врага, и пускай тебя не мучают сомнения, называемые вами, людьми, совестью.

Прервав философские размышления, они вновь обратились к практике меча. Дарк отрабатывал нападение, и у него уже хорошо получалось. Выбрав правильную позицию и темп ведения боя, он теснил противницу. Нанося быстрые и легкие удары, принуждал Джер к постоянной обороне, не оставляя шанса для контратаки. Вдруг произошло нечто странное. Защищаясь, Джер внезапно сорвала жилет, обнажив красивую упругую грудь, призывно колышущуюся при каждом вздохе. Дарк обомлел и застыл на какую-то долю секунды. Воспользовавшись замешательством, Джер сделала резкий глубокий выпад, сильно ударив его мечом прямо в висок. Не успевший отойти от изумления паренек рухнул на колени, обхватив руками разбитую голову.

Джер подошла, внимательно осмотрела рану и, убедившись, что ничего страшного не произошло, снова обратилась к нему менторским тоном:

– Ты плохо усвоил урок. В бою нет мужчин и женщин, есть лишь ты и враг. Откинь все чувства, забудь, что ты мужчина! Враг должен всегда оставаться врагом и должен быть уничтожен.

* * *

За всю неделю не было ни одного дня, когда бы ему удалось нормально выспаться. Дарк уже привык просыпаться по утрам то от головной боли, то оттого, что его нещадно трясли. Это утро не было исключением, но на сей раз его вполне деликатно пинали в живот.

Действия стражницы объяснялись просто, пленного пришли допросить, а дотрагиваться до его грязного, в кровоподтеках и ссадинах тела рукой амазонке явно не хотелось из эстетических соображений.

Он лежал на липком от грязи полу в узкой и темной землянке, в которой пахло сыростью и перегноем. Посреди комнаты стояла Агнета. Судя по гримасе на ее лице, затхлый воздух темницы ей тоже не нравился.

Жестом указав стражнице на дверь, предводительница присела на узкую скамью – единственно чистый предмет в помещении.

– У тебя есть сказать что-то новое? – прозвучал ее лаконичный вопрос.

– Конечно, есть. Я жалуюсь на условия заключения, требую просторную светлую темницу и теплую постель. А еще… не мешало бы пожрать.

– Заткнись! Неужели твои мозги настолько недоделаны, что не боятся смерти? Тебя могут убить по одному моему слову, а ты продолжаешь дерзить, ничтожество!

– Благородная Агнета, за последние несколько дней меня столько били и жизнь столько раз висела на волоске, что я перестал обращать внимание на подобные мелочи. Если вас интересует, убивал ли я Зулика или нет, то мне нечего добавить к уже сказанному. Можете сделать со мной, что хотите, но сказать мне действительно нечего.

В комнате воцарилось гнетущее молчание, но, к несчастью, продлилось оно недолго.

– Жаль, что все так обернулось. Ты стойкий, волевой человек и мог бы нам пригодиться. Как ни странно, но теперь я тебе верю; верю, несмотря на полное отсутствие логики в твоих оправданиях. Но, к сожалению, это уже не имеет значения. Зулик – не просто мальчишка на побегушках, он был единственным наследником Богорта.

Слова Агнеты прозвучали, словно гром среди ясного неба. Только теперь до Дарка дошло, насколько безвыходна ситуация, в которую он попал.

– Богорт хотел обучить сына искусству дипломатии, поэтому и посылал к нам с донесениями. Парень подрос бы, и ему пришлось бы общаться не только с простыми людьми, но и уметь хитроумно обходить ловушки дворцовых интриганов. Прозорливости ума нужно учиться с детства, вот отец и пристроил паренька к делу…

– И что же теперь?

– А что теперь. Вчера я отправила письмо к Богорту, написав про смерть сына. До правды докапываться больше не буду, теперь не мое это дело, пускай Богорт и разбирается. За тобой уже выслали конвой, мои люди отведут тебя в нейтральный сектор Леса, где и передадут в руки охотников, только, как понимаешь, радоваться тебе нечему, быстро не умрешь.

В избушке опять воцарилось молчание. Дарку хотелось что-то сказать, но сказать было нечего. Картина будущего была безнадежна и ужасна. Охотники вывернут его наизнанку, мстя за смерть сына Лесничего, вчерашнее «приключение» у дерева покажется детской забавой, по сравнению с теми муками, что ожидали впереди.

Будь у него поменьше житейского опыта, он тут же рухнул бы на колени, умоляя пристрелить его на месте или отпустить в Лес. К сожалению, он знал, что это ни к чему не приведет. Даже если амазонка сжалится над ним, то отпустить не сможет. Единственный способ обуздать и отвести от себя гнев Лесничего – выдать убийцу сына, и непременно живым…

Рисуя в воображении ужасные картины ожидающих его мучений, Дарк не заметил, как Агнета ушла. Вскоре пришла стража.

* * *

Шествие по лагерю амазонок напоминало похоронную процессию, за исключением того, что труп еще был жив и передвигался самостоятельно. Конвоируемый четырьмя стражницами, две из которых несли его оружие, Дарк совершенно не ощущал на себе взгляды окружающих. Находившиеся вокруг амазонки занимались своими делами, не обращая на него никакого внимания: ни сочувствия, ни ненависти – одно сплошное холодное безразличие.

Миновав поляну, процессия подошла к воротам лагеря, где их уже ожидала Рея, нетерпеливо расхаживая взад и вперед. Девушка выглядела хорошо отдохнувшей после вчерашних «трудов праведных», на лице сияла задорная обольстительная улыбка. Привычный костюм «а-ля сама жестокость» уступил место коротким охотничьим сапогам с отворотами, меховому подобию набедренной повязки, открывающей на всеобщее обозрение длинные стройные ноги и… о боже… его кавалерийскому дублету, свежевыкрашенному в непонятное сочетание зеленых и коричневых цветов, которое спустя много веков будет названо потомками цветом «хаки».

Понятно, что привлекло внимание девицы к армейскому обмундированию. Куртка была очень легкой, но, благодаря вшитым внутрь стальным пластинам, хорошо защищала владельца как от стрел, так и от рубящих ударов. Кроме того, прикрепленные поверх рукавов наручи не только защищали руки, но и, как показала недавняя практика, могли быть эффективно использованы в нападении. Нашивки и прочие знаки различия были аккуратно срезаны, а на левом рукаве красовалась желтая повязка.

– О боже, только не это, – прошептал Дарк, осознав, что именно Рея будет командовать конвоем, – я не выдержу еще шесть-семь часов издевательств.

Отчитав подошедших стражниц за нерасторопность, мучительница кошачьей походкой приблизилась к Дарку. Кокетливо улыбаясь, ласково положила руки на плечи, а затем резко прижалась к его груди, нежно обхватив голову.

– Привет, солдатик. Ну, как ты после вчерашнего? Курточку узнаешь? Хорошааа, да? А самое главное – «потной бабе» пришлась как раз впору!

При слове «бабе» девица сильно сжала его шею руками, так что края наручей чуть было не раздавили артерию. Кровь прилила в голову и бешено стучала в висках, дышать было нечем, и Дарк почувствовал, что теряет сознание. Неожиданно Рея ослабила хватку и тихо прошептала ему на ухо, как будто делилась с ним заветной тайной:

– Герта просила передать тебе привет, мнооого приветов, котенок…

Наконец-то Рея потеряла к нему интерес. Подозвав одну из стражниц, она приказала покрепче связать пленного и захватить его амуницию, которую тоже передадут охотникам. Через пять-десять минут, ушедших на последние приготовления, отряд двинулся в путь.

Вскоре лагерь скрылся из виду, и у Реи снова улучшилось настроение. Вооружившись уже знакомым ему дубовым шестом, она шла в двух-трех шагах позади заключенного и методично, через равные интервалы времени, наносила резкие тычковые удары в затылок, бок, икры, позвоночник, которые непременно сопровождались всевозможными шутливыми комментариями и одобрительным хохотом стражниц. В общем, девчонки веселились на славу.

Вначале издевательства бесили Дарка, пару раз он даже прикусил губу, сдерживая вырывающиеся крики боли и ярости, но потом, как ни странно, привык. Что-то притупилось и в измученном теле, и в оскорбленном сознании. В конце концов «игра с телом» наскучила, и его оставили в покое.

Он не помнил, сколько они пробрели, пока Рея не отдала отряду приказ остановиться и приготовить оружие.

– Ну, вот, кажется, и все, пришли. Знаешь, я хотела бы довести тебя до охотников, а потом пойти с ними и насладиться, наблюдая, как медленно-медленно из тебя вынимают кишки. Возможно, мы бы обменялись опытом, я могла бы показать им пару интересных трюков. Но, к сожалению, моему сожалению, нашу великую воительницу Агнету на старости лет мучают приступы доброты… Да, да, она вдруг решила облегчить тебе участь и пристрелить по дороге, якобы при попытке к бегству. О, я вижу радость в твоих глазах, радость и облегчение. Ты прав, если думаешь, что я не осмелюсь нарушить приказа. Я выполняю указания точь-в-точь, как велит мне мой долг, но до этого… я немного отведу душу, пройдясь напоследок по твоей спине еще пару раз за оскорбления, нанесенные лично мне и наставнице Герте. На колени, мразь!

Весть о решении Агнеты действительно обрадовала Дарка, обрадовала как помилование. Обнадеженный хорошим известием разум усиленно начал просчитывать варианты, как избежать «прощальных поцелуев», и, кажется, нашел решение.

Медленно встав на колени, Дарк гордо вскинул голову и обратился с последней речью к своим мучителям:

– Давай, выполняй свой долг, хотя, если честно, то меня тошнит, насколько вы, девки, глупы и спесивы. Мелете языками направо да налево, словами красивыми кидаетесь: свободные воительницы, благородная предводительница, долг, честь, свобода… тьфу, да вы даже смысл этих слов понять не в состоянии. Не влезают понятия энти в ваш куриный рассудок, так вы их под свой бабий лад приспособить пытаетесь.

Поскольку его до сих пор еще не прервали ударами палок, шанс выкрутиться все-таки был.

– Мужиков вон терпеть не можете, их грязными похотливыми свиньями называете, а вот ни одному мужику в голову не придет так за честь свою бороться – безоружного, связанного человека палками бить. У нас, грязных мужланов, по-другому за честь поруганную да оскорбленную мстят – на поединок вызывают… Ну что ж, бей! Видно, мне на роду такой позор написан, от бабья неотесанного смерть принять.

Как ни абсурден был план спасения, как ни наивен, но он сработал. Злобно сузив глаза, Рея отбросила шест прочь и выхватила из-за пояса ятаган. Одним прыжком оказалась рядом с пленным и разрубила путы.

– Марса, дай меч подонку!

– Но как же, Агнета…

Амазонка не успела продолжить, получив по лицу стальными наручами.

– Не смей перечить, дрянь, меч, говорю!!!

Нордер снова вернулся к своему хозяину. Как приятно было ощущать ладонью его мягкую кожаную рукоять, смотреть на ровное, полированное лезвие. Права, ох права была древняя поговорка: «Коль меч в руке, не все потеряно».

Рея яростно кинулась в бой, нанося обидчику молниеносные и сильные удары, крутясь в пируэтах и сбивая противника с толку. Она была хороша: напориста, энергична и непредсказуема. С первой же секунды схватки смотревшим со стороны амазонкам стало ясно, что Дарк разозлил зверя, которого вряд ли сможет обуздать.

Он отступал, отступал, постоянно ставя блоки и пропуская скользящие удары. На его голом торсе уже краснело несколько свежих порезов. В голове капитана крутилась навязчивая мысль: «Продержаться, главное, продержаться, хотя бы минуту… еще чуть-чуть, пока не отойдут от оцепенения руки, пока кровь не разольется по онемевшему от двухдневных пут телу…» И Дарк продержался. Он вновь почувствовал силу рук и гибкость суставов, почувствовал, как проходят боль и усталость, как нормализуется учащенное дыхание.

Рея продолжала наступать, тесня противника к краю бездонного оврага, ей осталось совсем немного. Бой проходил в таком диком темпе, что казалось, противник вот-вот совершит ошибку, вот-вот неправильно среагирует на безумный полет ятагана и не успеет отразить последний, решающий удар. Но ошибку совершила она: увлекшись нападением, не заметила, что противник уже вошел в темп боя и теперь просто ждал удобного момента для контратаки.

Совершив ряд обманных ударов, Рея сильно рубанула с пятой позиции, сверху вниз, надеясь разрубить пополам голову врага, который не успел бы ни быстро отпрыгнуть, ни поднять меч для блока. Неожиданно Дарк резко ушел вниз, присев на корточки и подняв обеими руками меч над головой. Ятаган наткнулся на нордер всего в метре от земли. Сила инерции потащила Рею за рукой, вперед. На какую-то долю секунды амазонка нависла над противником, оставив незащищенной нижнюю часть тела. Резким боковым разворотом меча Дарк перерубил икроножную мышцу на ее правой ноге и тут же кувырком ушел вбок. Быстро поднявшись, он кинулся на свою мучительницу, прибивая ее сильными ударами к земле и не позволяя встать в полный рост.

Рея слабела, из разрубленной ноги хлестала кровь. Стоя на одном колене, ей с каждой секундой было все труднее и труднее сопротивляться. И вот наступил момент, когда рука ослабла и выронила меч, глаза закатились, и беспомощное тело воительницы пало на землю.

Подойдя ближе, Дарк занес руку для последнего удара. «…И каждый бой завершает смерть…» – пульсировало в голове. Но добить ее так и не удалось. Не вмешивающиеся до этого момента в бой стражницы встали на защиту своей предводительницы.

«А ну отойди и положь меч!» – послышался за спиной голос. Обернувшись, Дарк увидел четыре лука, нацеленных ему в голову.

Командовала амазонка с окровавленным лицом, та самая, что получила от своей подруги наручем: «Карпа, Инга, помогите Рее, быстро! Нома, свяжи ублюдка!»

Отданным приказаниям не суждено было сбыться, впрочем, так же, как Марсе стать главной в группе. Из кустов, находившихся всего в двадцати метрах от места схватки, с шумом вылетел болт и вонзился прямо в лоб командующей амазонке. Нома, все еще державшая на прицеле Дарка, отпустила тетиву. Он инстинктивно пытался парировать стрелу мечом, но не успел, уж слишком близким было расстояние, зато инерция финта отклонила тело немного вбок, и стрела пролетела мимо, содрав лишь кусок кожи над ухом.

Тем временем кусты снова зашевелились, и послышался грозный свист еще одного болта, перешедший в душераздирающий женский крик.

Абсолютно не задумываясь над возможными последствиями своего поступка, Дарк рванулся к краю оврага и «ласточкой» прыгнул вниз. Сильно ударившись о землю в конце полета, он еще долго катился кубарем по пологому скату, сшибая сучья деревьев и подминая под себя кустарники, пока не достиг дна. Немного отдышавшись и проверив целостность костей, медленно полез вверх. Раза три-четыре он падал и скатывался обратно, но все же вставал и упорно продолжал попытки выбраться, пока одна из них не увенчалась успехом.

Вновь оказавшись на поверхности, Дарк увидел поляну, усеянную телами амазонок. Во всех трупах, даже в голове Реи, торчали одинаковые, как братья-близнецы, арбалетные болты. Кусты больше не шевелились, видно, тайный доброжелатель по каким-то причинам пожелал остаться неизвестным. Тишину леса нарушали лишь пение птиц да успокаивающий шепот деревьев.

«Ну вот и все. Я снова один, снова не знаю, куда идти и что делать, – вертелось в голове Дарка. – Хотя нет, что делать, я, пожалуй, знаю – немного поспать, часов двенадцать, не больше…»

Глава 6 Джентльмены удачи

– Одна, две, три, четыре… девять и еще три в палатке, итого двенадцать. Плохо, как плохо, – тихо шептали губы Дарка, внимательно следившего за перемещением амазонок по стоянке. Уже три часа он лежал посреди разросшегося до неимоверных размеров куста дикой смородины и наблюдал за отрядом, на который наткнулся совершенно случайно. Шансов обнаружить его у амазонок почти не было, уж больно крупным был куст, а снятый с одной из убитых стражниц маскировочный плащ делал его абсолютно невидимым посреди зелени.

Вначале он лежал без движения, боясь выдать свое присутствие малейшим звуком или треском сучьев, однако хороший камуфляж и ветреная погода, постоянно приводившая в движение ветки, внушили Дарку мысль о полной безнаказанности его действий. Теперь он много возился, часто меняя положение затекших рук и ног, и даже прихлопывал порою назойливых комаров, пытающихся пировать на открытых участках его тела.

В принципе, он мог уже давно и совершенно безнаказанно потихоньку выбраться из-под куста, отползти на безопасное расстояние и пойти своей дорогой. Однако лежать посреди колющейся смородины его заставлял не страх быть обнаруженным при отходном маневре, а иное, не менее важное обстоятельство.

Проснувшись после спокойного и продолжительного сна, он впервые за несколько дней почувствовал себя счастливым и отдохнувшим. Логика подсказывала вернуться на место боя и собрать амуницию с убитых; и он решил последовать гласу рассудка, несмотря на полную темень вокруг.

Обшаривать трупы пришлось впотьмах, почти на ощупь. Стащив с Реи свою же когда-то черную куртку, он прихватил лук с полным колчаном стрел, а затем собрал полупустые фляги с водой. Провизии, к сожалению, не было. Амазонки шли недалеко и рассчитывали обернуться всего за один день, так что тащить с собой лишний груз не видели смысла. На следующий день, ощущая потребность утолить разбушевавшийся желудок, он пытался охотиться, но его старания скорее походили на подвиги слона в посудной лавке…

И вот он лежал под этим проклятым кустом в надежде украсть провизию. Начинать действовать можно было лишь с наступлением темноты, когда отряд заснет, а на часах останется лишь пара полудремлющих амазонок. Сейчас же он коротал время, наблюдая за происходящим.

Припасы были сложены прямо у костра, так что долгих поисков в потемках не предвиделось. Тюков с едой было много, значит, до конечной цели путешествия отряду еще далеко. Возможно, это именно та экспедиция, к которой он должен был присоединиться по желанию Богорта. Если так, то ему крупно повезло. Украсть провизии надо немного, чтобы никто не заметил, затем можно будет осторожно следовать за отрядом, прячась по кустам и оврагам. Они идут к горе Аль-Шар, что в Кодвусе, лучших проводников ему не найти. Главное – действовать скрытно и не теряя бдительности.

Последние сомнения насчет цели экспедиции были внезапно развеяны. Вышедшая из палатки амазонка откинула капюшон плаща, и он увиделдлинные русые волосы с кудряшками на концах. «Ильза, ну конечно же, такую важную и рискованную экспедицию должен был возглавить кто-то пользующийся личным расположением и доверием Агнеты. Они точно идут к Аль-Шар!» – обрадовался Дарк, одновременно морщась от очередного укуса представителя семейства комариных.

* * *

Небо в эту ночь было на удивление ясным, и звезды ярко мерцали в просветах между густыми кронами деревьев. Ничто не нарушало полный спокойный сон лагеря. Караульных было всего трое: одна амазонка сидела у костра, подкидывая дрова, а две другие прохаживались вокруг палаток, изредка подходя к своей более удачливой подруге и обмениваясь парой слов о чем-то о своем, о женском… Смена троицы подходила к концу, стражниц уже клонило в сон, и они потеряли бдительность. Наступило самое удачное время для ночных деяний.

Осторожно передвигая конечностями и прижимаясь как можно плотнее к земле, Дарк медленно выполз из своего колючего укрытия. Глаза неусыпно следили за воительницами, мирно беседующими у костра, ловили каждый их жест, пытаясь предугадать их дальнейшие поступки. И вот две из них снова ушли на обход палаток, медлить было нельзя. Стараясь не шелестеть травой и не задевать особо трескучих сучьев, он прополз метров пять и скатился в неглубокую яму, где и застыл, внимательно вслушиваясь в тишину.

Казалось, что первая перебежка удалась, по крайней мере, со стороны часовых не последовало никаких действий. До заветных мешков с провизией оставалось еще пять-шесть шагов, то есть еще один короткий бросок. Перегруппировавшись и собравшись с духом, Дарк начал медленно ползти, прислушиваясь к приглушенным голосам часовых после каждого неловкого, как ему казалось, движения.

Порой излишняя осторожность еще хуже, чем беспечная невнимательность. Боясь быть обнаруженным, он двигался слишком медленно и не успел пробраться к мешкам до прихода стражницы.

Она была всего шагах в десяти и ничего пока не заметила, но шла точно в его направлении и через несколько секунд обязательно увидела бы распластанный на земле силуэт вора.

И снова в голове возник извечный вопрос: «Что делать?» Отползти назад он уже не успевал. Чтобы спастись, надо было быстро принять не какое-нибудь, а единственно верное решение, сделать правильный выбор. К счастью, решение приняли за него.

Когда силуэт стражницы приблизился почти вплотную, сзади нее неожиданно выросла тень. Нападавший схватил амазонку за голову и резким движением переломил ей шею, до Дарка донесся тихий хруст позвонков. Осторожно опустив тело убитой на землю, тень быстро проскользнула к нему. Неизвестный лег рядом, прошептав офицеру в ухо: «Лежи тихо… и без глупостей». Видя, как «тень» шустро расправилась с недругом, глупости совершать не хотелось, шуметь было тоже не в его интересах.

Вскоре из-за ближайшей палатки к костру выскользнула такая же тень в черном плаще с глухим капюшоном, быстро обхватила сзади сидевшую стражницу и вонзила кинжал ей в сердце.

Амазонка повалилась назад, издав приглушенный предсмертный крик. Операция по ночному захвату лагеря была сорвана. Палатки тут же зашевелились, что-то внутри пришло в движение, и на поляну начали выскакивать полуголые, но вооруженные амазонки. Двое девиц из ближайшей палатки тут же накинулись на неудачливого диверсанта. Третья напасть не успела, свалилась наземь прямо на бегу. Чуть ниже левой лопатки торчал черенок стрелы с ярко-красным оперением.

Лежавший рядом с Дарком человек в черном быстро вскочил и кинулся на подмогу своему товарищу. Выбора не было. Втянутому в конфликт волею судьбы и своими неумелыми действиями, Дарку оставалось лишь прийти на помощь неизвестным союзникам.

Застигнутые врасплох амазонки были обречены. Тот, что у костра, быстрым движением откинул полы плаща и выхватил два длинных остроконечных кинжала. Лихо крутя ими, он умело защищался от наседавших амазонок. Вскоре к нему подоспела помощь: бойцы в черных плащах тут же заняли самую выгодную в данных условиях позицию «спина к спине» и отчаянно отбивались от превосходящего по численности противника. Изредка то один, то другой делали выпады, благодаря которым ряды амазонок редели. Тем временем невидимый лучник продолжал отстреливать одну за другой выбегающих из палаток воительниц.

Дарка теснили двое: одна с боевым шестом, а в руках другой с изумительной быстротой сверкал легкий топор. Наверное, они обе хорошо владели оружием, но после упражнений с Реей он этого не заметил. Низкий выпад, сопровождаемый прямым уколом в грудь, уложил на землю девицу с шестом. Амазонка, ударившая сбоку топором, промахнулась, потеряла равновесие и повалилась на землю. Добить ее было несложно и не заняло много времени.

Выскочившая на поляну Ильза тут же оценила ситуацию. Отбив маленьким круглым щитом выпущенную в нее стрелу, кинулась в кусты на поиск лучника. Вернувшись буквально через минуту с окровавленным мечом в руках, она ринулась в гущу боя на помощь своим, что, однако, никак не повлияло на общий ход событий.

Расправившись с последней из нападавших, Дарк увидел, как двое незнакомцев атакуют единственную оставшуюся в живых – Ильзу. Вмешиваться было бессмысленно. Все трое одинаково искусно владели оружием, но «тени», имея численный перевес, легко справлялись с жертвой. Говоря проще, они уже давно могли бы прикончить ее, но по каким-то непонятным причинам пытались взять живьем. Тот, что был справа, отвлек внимание девушки на себя, и в тот же миг его напарник кинулся, сбил с ног и прижал ее к земле грудью. «Бои в партере», видимо, не входили в программу обучения свободных воительниц. Через пару минут все было кончено, пленница лежала крепко связанной.

«Тени» поднялись с земли и откинули глухие капюшоны. Голова ближнего к Дарку была густо покрыта растительностью. Незнакомец вспотел, видимо, сильно устав после ночного «веселья», его длинные черные волосы, борода, усы и даже брови были обильно покрыты капельками пота. Отерев лицо, он обратился к своему товарищу:

– Профессор, сколь те говорить, шоб с ножичком не выпендривался. Брось чудаковать – башку ломай, вернее будет! А уж если руки к ножу боле привыкли, так бей точно в сердце!

Профессор оказался щуплым, низкого роста мужиком с маленькими, хитренькими глазками и с седыми, коротко стриженными волосами. Он смотрел на мир сквозь линзы узких продолговатых очков в бесцветной оправе, нацепленных на самый кончик носа. Как догадался Дарк, прозвище было получено благодаря не только странным очкам, но и заумной манере разговора.

– Да я ж точно в сердце… – запыхавшись, бормотал псевдоученый муж, пытаясь оправдаться перед соратником, – но это ж фемина обыкновениус, вид, от человека конструктивно отличающийся. На груди, значит, у нее большие отложения жировых тканей имеются, которые и смягчили удар.

– Какие еще ткани, ты чего несешь, плесень очкастая?!

– Ну, груди, сиськи, по-простому, значит. Вот они-то удар и смягчили. Он у меня на мужиков поставлен, а баб, значит, необходимо бить сильнее.

– Ох, мудрый, ох, мудрый, зараза! Ты мне из-за своей мудрености чуть ли все дело не споганил, заморыш. А ну, сгоняй-ка лучше в кусты, посмотри, что там Серафим застрял? А мы тут пока с незнакомцем чуток потолкуем.

Отослав профессора, бородач развернулся к Дарку и, снимая черный, застегивающийся до груди плащ, задал неожиданный вопрос: «Водки бушь?» Получив утвердительный ответ, достал из бездонных пол балдахина плоскую железную флягу, немного отпил и протянул ее собеседнику.

– Кто таков и куда прешь, коль не секрет?

– Человек божий, а иду в Кодвус… – В свете последних событий называть свое имя как-то не хотелось. Незнакомцы могли оказаться охотниками или просто недолюбливать имперских офицеров.

– Угу, ясно дело. А меня вот, человек божий, Гаврием кличут, и направляемся мы прямехонько в Кодвус, то бишь, значит, нам с тобой по пути. Коль с нами идти хошь, так хоть как-нибудь да назовись, а то кликать трудно…

На поляне вновь появился профессор, подойдя к Гаврию, он угрюмо опустил голову, чтобы не смотреть в глаза старшему:

– Серафим мертв… зарезан… сзади по горлу…

Оцепенение продлилось недолго. Крепко стиснув зубы и сжав кулаки, Гаврий с остервенением набросился на связанную Ильзу. Успокаивая душу пинками в живот пленной, бородач не произнес ни слова, лишь потом, уже отойдя от нее, тихо процедил сквозь зубы: «Курва, мать твою…»

* * *

Маг нервно постукивал сухими костяшками изящных пальцев по подлокотнику замысловатого кресла, обтянутого, если верить россказням пропойцы-мастера, кожей предводителя орков, погибшего лет сорок назад при очередном неудачном штурме «Великой Стены». В принципе, ему было абсолютно безразлично, была ли это действительно кожа свирепого Урс-Хора или обычной свиньи, украденной из соседского хлева. Главное, что в это свято верил сам мастер, его многочисленные подмастерья, а следовательно, и половина населения Кодвуса. Такие нелепые слухи были чародею весьма на руку.

Мантия мага-некроманта обязывала к всевозможным чудачествам и непонятным действиям, создающим вокруг него загадочную атмосферу таинственности и страха. Если он заказывал кресло, так из кожи орков, стулья – из костей мифического урдона, который вряд ли вообще существовал на самом деле, а камин – только из панциря гигантской черепахи-людоеда. Маг уже давно устал пускать пыль в глаза окружающим, но, к сожалению, обман был суровой необходимостью.

Долгая жизнь привела его к весьма парадоксальному заключению: люди, в большинстве своем, уважают лишь грубую силу и то, чего боятся, что непонятно и внушает отвращение, граничащее с ужасом. Итак, основными ингредиентами зелья нормальных взаимоотношений с людьми являлись: сила, загадочность, страх и непредсказуемость поступков. Отсутствие или слишком малая доля любой из составляющих в этой гремучей смеси могли привести к летальным последствиям в буквальном смысле слова. Недавно, лет так двадцать назад, гильдия магов была потрясена известием о массовом сожжении ученых мужей королем Эдвином в далекой Виверии. Не вдаваясь в отвратительные подробности сего акта первобытного вандализма, можно сказать лишь, что тамошние маги поплатились за чрезмерную доверчивость к светским властям, немного приоткрыв завесу таинственности над истинной сущностью своих деяний. Зелье успеха потеряло всего один компонент, а маги – свои головы, как, впрочем, и остальные части тела.

С другой стороны, когда нет страха и силы, загадочность переходит в непонимание, затем в отторжение и наконец-то входит в заключительную стадию плачевной метаморфозы – костер, огонь, уничтожающий все непонятное, чужеродное и потенциально опасное.

Наглядным примером сего утверждения был благородный барон фон Вильд, как раз сидевший сейчас напротив мага. Еще полгода назад он кричал, что уничтожит цитадель сатаны, воздвигнутую бесовским отродьем на его землях, что очистит именем божьим и силой святой веры это проклятое место от скверны. В пламенных речах необузданного по молодости лет и невежественного с рождения барона цитаделью, естественно, называлась башня мага, а скверной, наверное, сам некромант.

Однажды юный ревнитель Истинной Веры даже решился на штурм, но после легкой демонстрации возможностей прикладной магии святое войско разбежалось, а праведный гнев властителя местных земель поутих. Побочным и совершенно неожиданным эффектом действия магических чар явилось истинное расположение феодала к своему «ученому, мудрому, снизошедшему до общения с ним другу», которое выражалось в частых дружеских визитах с нижайшими просьбами о мелких одолжениях.

– Благородный барон, к сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу и оживить умерших в прошлом году во время мора крестьян. Да, я прекрасно понимаю, что у вас трудности со сбором урожая, что половина мужиков перемерла, а оставшиеся разбежались, но давайте не будем превращать великое таинство смерти в неиссякаемый источник бесплатной рабочей силы. К тому же, не противоречит ли сама эта мысль вашим святым помыслам?

– Но, мэтр, я как истинный верующий готов везде и всяко бороться с любыми деяниями сатаны, биться насмерть за правое дело веры! Однако в данном случае мною движет лишь желание помочь семьям усопших. Если вы не сочтете возможным удовлетворить мою просьбу, то урожай может остаться неубранным, и крестьянам зимой нечего будет есть. Задача всякого истинного верующего состоит в том, чтобы заботиться, прежде всего, о благе живых, а потом уже о спокойствии усопших и прочих этических вопросах.

– Сожалею, но я вам действительно откажу. Мне не хотелось бы портить отношения с вашей церковью и другими ее преданными вассалами, которые, скорее всего, истолкуют назначение моих чар совсем по-иному. Некому убирать урожай – наймите батраков! Придется раскошелиться, но ничего, думаю, ваша бездонная казна выдержит потерю нескольких десятков динаров. А сейчас прошу простить стариковскую бестактность, мой юный друг, но меня ждут дела. Я не успел завершить пару важных экспериментов для герцога Уильфорда.

Маг откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, давая понять пронырливому феодалу, что разговор завершен. Наконец-то услышав долгожданный скрип тяжелой скамьи и тяжелую поступь удаляющихся шагов, маг снова открыл глаза. Некромант достал из потаенного шкафа со снадобьями и приворотными зельями небольшой хрустальный шар и начал быстро тереть его, тихо бормоча непонятные заклинания. Шар засверкал, по гладкой поверхности побежали голубоватые искры, послышался какой-то странный булькающе-шуршащий шум.

Осторожно положив шар на стол, маг подвинул кресло поближе и, закрыв глаза, начал монотонно повторять один и тот же загадочный призыв:

– Люпус, отзовись! – Так прошло минут пять, а может быть, десять, прежде чем шуршание в шаре прекратилось, и до мага донесся тихий, но отчетливый голос:

– Если это ты мне, то с каких это пор, ерш твою медь, я стал Люпусом?!

Маг открыл глаза и облегченно вздохнул. Не удававшийся в течение последней недели сеанс наконец-то состоялся.

– Уже давно, с тех пор, как ты пропал, а у моих добрых соседей-магов появилась дурная привычка без устали болтать по переговорным каналам. Спасу нет, какой белиберды только ни наслушаешься. Некоторые бездельники торчат там целыми сутками, так что давай говорить осторожно, без имен и конкретных фактов.

– И как же мне тебя величать: Ваше могущество, великий и ужасный или еще как?

– Да как хочешь, лишь бы никто ничего не понял.

– Ну, тогда будешь «Фабулес»…

– А это еще почему?

– Трепаться уж больно любишь, сказки рассказывать да морды загадочные строить, пока настоящие мужики делом заняты и по лесам комарье кормят.

Неясно, что так сильно разозлило мага в вольных речах его собеседника, наверное, замечание о комарах, но тон беседы сразу перестал быть дружеским. Насупившись и по-детски оттопырив нижнюю губу, маг раскраснелся, как рак, и заорал в шар, потряхивая при каждом вздохе щуплой козлиной бородкой:

– Эй ты, мужик деловой! Совсем обнаглел? Чем сам месяц назад занимался, гад?! По борделям мотался да собутыльникам рожи от скуки бил, дармоед, пока я тут в поте лица зельями травился, деньги зарабатывая!

– Ух ты, ух ты, как разошелся. Жаль, не видно, поди и пар из ушей уж валит, и морда от натуги красная?!

Маг посмотрел в зеркало и с ужасом заметил, что полностью, за исключением пара, соответствует услышанному. Тем временем собеседник продолжил:

– Ну чо, остыл, что ли, говорить-то можно? Палку-то не перегибай, я свое дело знаю… и делаю. А что насчет борделей, так да – мотаюсь. Я человек простой, приходится общественными, так сказать, девками пользоваться. Это вы, Ваше могущество, с герцогами да баронами якшаетесь и от них баб в дар принимаете. Сколько у тя там сейчас в гареме? Десять али двадцать?

– Не важно. Ладно, давай к делу, потом наши облики моральные сравним.

– Ну к делу так к делу.

– Надеюсь, ты с ним?

Возникшая в разговоре пауза, казалось, тянулась целую вечность.

– Я знаю, где он и с кем он, знаю, куда и зачем идет. Пока что все складывается хорошо.

– Ты что, обалдел? Неужели с ним еще не говорил?

– Пока нет, еще рано.

– Люпус, у нас мало времени. Колесо уже завертелось, я почувствовал. Скоро дойдет до тебя и остальных. У нас о-чень ма-ло вре-ме-ни!!!

Последняя фраза нарочно была произнесена по складам и медленно, чтобы донести до собеседника всю серьезность происходящего. Несмотря на убедительность голоса мага, его партнер «по шару» был абсолютно спокоен.

– Знаю, мой друг, знаю, но говорить пока все равно не буду.

– Что-то не так?

– Возможно, пока еще не понял. Развитие чрезвычайно замедлено, никаких существенных проявлений. Он до сих пор смотрит на мир прежними глазами. Поспешное вмешательство может только все испортить, натворить много бед.

– Ты думаешь, что он не успеет?

– Кто знает, но нужно быть готовым к самому худшему – бороться с бедой собственными силами.

– А может быть, все-таки рискнуть?!

– Не иметь сильного союзника гораздо лучше, чем получить слабого, но врага. Пока не могу ничего сказать точно, буду ориентироваться по ситуации. Готовьтесь к худшему и… на связь больше не выходи, у меня тут тоже соседи – не сахар…

Связь прервалась так же неожиданно, как началась. Мерцание шара погасло, оставив некроманта в полной темноте посреди большой пустынной залы. Где-то выл ветер, играя с оконными ставнями, словно мир с человеческой судьбой. Маг чувствовал – что-то движется и уходит из его понимания, жизнь меняется, а он остается прежним, обреченным на вымирание. Грядущая смерть его не страшила, пугало лишь бессилие и незнание, как сопротивляться наступающим событиям. В ту ночь он впервые за пятьсот лет своей долгой жизни во сне не увидел будущего. Ему явились лишь призраки прошлого…

* * *

Ильза крутилась по земле, конвульсивно содрогаясь от удушья. Засунутый ей в рот кляп и так уже сильно затруднил дыхание, а удары Гаврия довершили дело, приведя к спазмам дыхательных путей. Возможно, она бы совсем задохнулась, если б не молниеносная реакция Дарка, успевшего вовремя подскочить и вытащить кляп. Агония прекратилась, рот девушки жадно, глубокими шумными вдохами глотал воздух. Оклемавшись, амазонка не придумала ничего лучше, как разразиться изысканной бранью, так что кляп был поспешно возвращен на свое законное место.

Осмотр пострадавшей полностью удовлетворил даже такого опытного спеца в военной травматологии, как Дарк. На груди и животе выступали красные пятна, пара ссадин и пара отеков.

Парни были профессионалами. Буря эмоций, бушевавшая в их сердцах из-за смерти боевого товарища, с которым они, наверное, прошли бок о бок много миль и много боев, не ввергла их в пучину безумного бешенства и не заставила выместить гнев на связанной женщине. Пара пинков не в счет, это пустяки, от этого не умирают.

Буквально через минуту после экзекуции Гаврий уже был абсолютно спокоен. Вместе с Профессором они занялись сбором и осмотром трофеев, забыв на какое-то время о своем новом спутнике.

Предоставленный сам себе офицер занялся самым важным, как ему тогда показалось, делом – рытьем общей могилы. К счастью, в инвентаре отряда нашлась довольно удобная лопата, и мучиться с мечом, как в прошлый раз, не пришлось. Когда работа была наполовину выполнена, Дарк почувствовал на себе удивленные взгляды.

– Эй, паря, я, конечно, понимаю, что эти заразы тебя тоже достали, но закапывать живьем, это уж слишком! – послышался возмущенный голос Гаврия. Какое-то время они стояли и тупо смотрели друг на друга, и только потом до Дарка дошло, что его благие намерения были неправильно истолкованы. Там, где вырос он, трупы закапывали в соответствии с канонами Единой Церкви, здесь же в лесу просто сжигали.

Как известно, нет правил без исключений. В местном церемониале похорон их было два. Трупы закапывались, если потом их нужно переносить, например, как в случае с Зуликом, тело которого закопали и, скорее всего, на следующий день достали вновь, чтобы передать отцу. Второе исключение применялось только к трупам кровных врагов, их специально оставляли на съедение животным или бросали в болото.

Ему сразу же вспомнился рассказ Кудрявого об овраге, доверху набитом телами бежавших имперских солдат. Интересно, чем беглые солдаты досадили лесным воительницам, что с ними поступили, как с кровниками?

Похороны амазонок были короткими. Их окровавленные тела кое-как свалили в еще горевший костер, предварительно сняв амуницию и подбросив в огонь пару новых поленьев. Затем «тени» ушли в лес, откуда вскоре вернулись, осторожно неся на руках тело убитого друга. Серафима сожгли отдельно, с почестями, разложив вокруг его костровища трофеи, снятые с амазонок.

Закончив траурный ритуал, мужчины распределили добытое продовольствие по мешкам с поклажей и тронулись в путь. Дарку досталось самое неблагодарное занятие, тащить за собой на веревке связанную Ильзу. Амазонка была норовистой, постоянно упиралась ногами в землю, моталась из стороны в сторону, яростно пытаясь освободиться от пут, в общем, доставляла начинающему конвоиру массу неудобств. Вскоре ему надоело терпеть капризное поведение пленницы. Резким рывком на себя он повалил Ильзу на землю, а затем, подойдя вплотную к пытающейся подняться девице, сильно сдавил правой рукой ее горло.

– Послушай, ты меня знаешь, ты меня помнишь. Я имперский офицер и остаюсь им даже в вашем богом забытом лесу. Все, что я делаю, делаю в соответствии с кодексом чести, о котором ты, скорее всего, даже и понятия не имеешь. Так вот, этот кодекс заставляет меня относиться к женщине, как к женщине, даже если она амазонка, а к пленному, как к пленному, то есть уважительно, коль его все-таки взяли в плен, а не вздернули на первом попавшемся суку. Если ты хочешь, чтобы я помнил о своих принципах, веди себя спокойно. Если же нет, то ты пройдешь через все, что прошел я, благодаря стараниям твоих падких на издевательства подруг.

Рука разжалась, отпустив горло. Неизвестно, подействовала ли на Ильзу пламенная речь или сила руки, сдавившей горло, но девушка больше не сопротивлялась и покорно побрела за своим конвоиром.

* * *

Находясь на «спорных» участках леса, как выражался ведущий группу Профессор, нужно было сохранять бдительность и по возможности избегать встреч, любая из которых могла оказаться последней, в особенности, когда ведешь на привязи сильно помятую и растрепанную предводительницу отряда амазонок. Нападения стоило ожидать не только со стороны воительниц, случайно наткнувшихся на разгромленную стоянку подруг и пошедших по следу обидчика, но и охотников, не любящих праздно мотающихся по их владениям чужаков.

Естественно, в такой ситуации путники шли осторожно, внимательно осматриваясь и прислушиваясь; часто петляли, заметая следы, указывающие на истинное направление их движения. Группа кралась по дебрям леса, избегая не только попадавшихся на пути большаков, но и обычных троп. Профессор, бывавший когда-то в этих местах, весьма логично и доходчиво объяснял цель их хитроумных маневров:

– Тропы называются тропами, потому что их протоптали, значит, иногда кто-нибудь по ним да бродит. Есть вероятность на этих топтателей натолкнуться, а лучший способ выиграть бой, как известно, – избежать его…

Дарк отметил, что, несмотря на свой чудаковатый вид, Профессор был совсем не глупым малым.

Тревожное чувство подозрительности появилось сразу, как только они тронулись в путь. Мозг Дарка отошел от шока после неожиданного боя и тут же начал посылать сигналы потенциальной опасности своему беспечному хозяину. Глас рассудка бесновался в голове и громко орал: «Очнись, дурак, что ты делаешь? Ты идешь по дремучему лесу с людьми, о которых ничего не знаешь!!!» – Действительно, офицер не знал, ни кто его попутчики, ни зачем они пришли в лес. Цель же их нападения на превосходящие в четыре раза силы амазонок вообще оставалась загадкой.

Логичнее всего было предположить, что они обычные контрабандисты, отбившиеся от каравана, но в этом случае слишком уж много оставалось непонятных моментов. Ни Гаврий, ни Серафим, ни тем более Профессор не были похожи на тех пленных бандюг, которых он несколько раз встречал еще по дороге в охотничий лагерь. Уж больно дорогая одежда и амуниция, да к тому же оружием все трое владели, как закаленные в боях, хорошо обученные наемники, а не деревенские лопухи.

Граница была далеко на северо-востоке, дня три-четыре пути от того места, где они впервые встретились. Сейчас же, как ему удалось определить, они шли точно на север, то есть немного не в том направлении. Если его попутчики просто так сильно заплутали и теперь специально петляют, ища безопасный обратный путь, то где их поклажа? Контрабандисты обычно носят товары в обе стороны, иначе это невыгодно… И, наконец, почему напали на лагерь и перебили амазонок, зачем тащат с собой Ильзу?

Вопросов было много, и на них следовало получить ответы как можно скорее, желательно до наступления темноты, в которой куда легче напасть и вонзить кинжал в спину. До сих пор его попутчики вели себя дружелюбно, пожалуй, чересчур дружелюбно. Кто знает, каковы их истинные намерения?

Как будто прочитав полные сомнений и беспокойства мысли Дарка, Гаврий неожиданно остановился и сбросил свою поклажу на землю.

– Ну все, Профи, хватит на сегодня, давай огонь разводить. А ты, паря, стреножь-ка принцессу, пока мы по-шустрому привал организуем. Чую по твоему озабоченному виду, поболтать хочешь. Так всяко лучше трепаться за жрачкой да выпивкой, чем на ходу мух глотая.

* * *

Гаврий оказался прав, накалившаяся атмосфера взаимного недоверия начала быстро разряжаться по мере опустошения мисок с бобовой похлебкой и трофейных кувшинов с вином. Утолив голод, спутник Дарка решил начать разговор первым:

– Кажется, парень, тебя больше не устраивает видеть в нас случайных попутчиков, просто людей, с которыми идешь в Кодвус. Мучают сомнения, ту ли компанию ты выбрал. Ну что ж, вполне нормальная ситуация: у тебя есть вопросы, а у нас, возможно, найдутся ответы. Может, начнешь?

– Не люблю лезть в чужие дела, Гаврий, но согласись, что, пока мы вместе, они и меня касаются. Если постоянно грозит опасность, то хотелось бы знать простые, даже скажу так, элементарные вещи: кто твои попутчики, чем занимаются, что делают на чужой территории? Прикроют ли они тебе спину в бою или нет? Мне необходимо знать это, в свою очередь тоже готов все рассказать о себе.

– Угу, совершенно точно, расскажешь… Я хочу наконец-то услышать твое имя, остальные подробности ни для меня, ни для Профи не имеют никакого значения. Мы знаем о тебе достаточно, чтобы сидеть у одного костра и пить эту омерзительную кислятину; достаточно, чтобы не прибить тебя еще там, на стоянке; достаточно, чтобы позволить целый день идти позади нас и не оглядываться при каждом шорохе.

На суровом, густо покрытом растительностью лице Гаврия промелькнула загадочная ухмылка, затем он весело подмигнул Дарку:

– Хочешь послушать твою историю, паря?

– Валяй, обожаю беседовать с прорицателями.

– Я не прорицатель, не маг и не сумасшедший, просто сорок лет топчу эту поганую землю и порою кой-чему да учусь, например, быстро разбираться в людях. Поправь, если в чем вдруг не прав!

Он зажмурил глаза и сидел молча минуты две-три, не более, затем быстро выпалил на одном дыхании:

– Ты офицер имперской кавалерии, попал в Лес после недавнего поражения вашей армии, идешь в Кодвус, причем по пути успел подружиться с охотниками настолько, что они направили тебя с поручением к амазонкам. Девицам ты чем-то не понравился, и они решили тебя прикончить, но ты сбег. Все верно?

– Но как, как ты узнал?!

– Я бы мог, конечно, притвориться ясновидящим, колдуном и т. д. и т. п., как это делают бродячие шарлатаны различных мастей, но все просто… – Гаврий улыбнулся еще раз. – Наблюдательность и никакой мистики, никакой… Что ты имперский офицер, сразу заметно по одежде, хотя она и перекрашена. Кавалерист, так как сапоги мало сбиты и ранее часто чистились, в то время как у пехтуры подошвы стерты и пыль обычно въедается в кожу. Кроме того, во время боя заметил, что ты активно передвигаешься по полю, в то время как пехотинцы привыкли к другому стилю – драться в куче, то есть когда мало места и передвижения затруднены. Насчет Кодвуса? А куда тебе еще идти?

– Поразительно, но остальное как ты узнал?

– Охотники собирали имперских по всему лесу, видно, для какого-то дела, ты был в Лагере и достал свой щит там. Это, наверное, единственное место в мире, где так небрежно относятся к оружию – щит ржавел несколько месяцев, прежде чем попал к тебе. Сбежать из Лагеря, да еще с оружием ты бы никогда не смог, следовательно, тебя добровольно вооружили и отпустили. Приступов щедрости у Лесничего не бывает, значит, тебя послали с поручением к девицам. Если набрел бы на них случайно, то так глубоко на их территорию не прошел бы. С девицами ты повздорил, они тебя долго били, а потом связали.

Дарк бросил мимолетный взгляд на свои руки. На кистях были кровоподтеки и еле заметные следы веревок.

– Даже если не брать во внимание следы на руках, – продолжал Гаврий, деловито опрокинув очередной стакан с «кислятиной» в рот, – … то выдает тебя, как ни странно, куртка. Она явно меняла хозяина, что возможно или при крупном проигрыше в кости, или если тебя посчитали трупом, а куртку – трофеем. Вторая версия более вероятна, поскольку в азартные игры амазонки не играют. Вряд ли ты стал бы перекрашивать обмундирование – имперские офицеры уважают свою форму, к тому же за короткие сроки и так качественно сработать мог только профессиональный ремесленник, которым ты не являешься. Достаточно или продолжать?

Ответить Дарк не успел, внимание собеседников было внезапно привлечено чудачествами Профессора.

Покончив с едой и уже изрядно набравшись, ученый муж уселся напротив связанной Ильзы, достал из походного мешка большую лупу с красивой, инкрустированной ручкой и начал внимательно изучать интереснейший образец «Фемина Обыкновениус», порою сопровождая осмотр восхищенными выкриками: «Великолепно!», «Чудеснейший экземпляр!», «Какие длинные и ровные конечности!» Чем чаще он отхлебывал из стоявшего рядом кувшина, тем изысканнее были выкрики.

Положение объекта изучения, а если точнее – рассмотрения, явно не устраивало девушку. Злоба и ненависть сверкали в глазах. Она начала судорожно дергаться, пытаясь освободиться в порыве гнева. Попытки не удавались, и это бесило ее еще больше. В конце концов, Гаврию надоело наблюдать этот странный трагифарс с лупой, и он цыкнул на своего компаньона:

– Профессор, заткнись, надоел! И девку не трожь, она нам еще пригодится.

– А я и не трогал, мой мозг без-эмо-цио-нанально изучает образец этого вида и раз-раз-мыш-ля-ет над возможным пррррактическим применением.

– Я те покажу применение! Сказал, заткни пасть!

Обидевшись, что его в очередной раз не поняли, Профессор, сопя, лег на землю, развернувшись к костру своим вторым и, наверное, истинным лицом. Через минуту по поляне уже разносился мощный, богатырский храп, в унисон которому порой звучали другие, менее приятные для слуха и обоняния мелодии.

Обсудив потенциальную опасность взрыва костра, путники отсели немного в сторону и продолжили прерванный разговор.

– Меня зовут Дарк… Дарк Аламез, и я действительно капитан имперской кавалерии. А с кем имею честь, кто мой умудренный жизненным опытом собеседник?

– Гаврий, а точнее – Габриэль эль Сорано, бывший капитан пиратского корвета «Улыбка фортуны» и уже лет десять, как старший офицер спецслужбы Кодвуса. А тот чудак, что пытается храпом да… сапом разметать костер по поляне, – продолжил Гаврий с легким оттенком грусти в голосе, – бывший лучший канонир во всех водах от мыса Мортана до Эльсоры, а ныне – мой близкий друг и помощник.

* * *

Кодвус – загадочное, таинственное королевство, и представлялся каждому стремившемуся попасть туда путнику по-своему. Некоторые, как, например, Дарк, перекладывали на пограничье привычные для них этические и социальные стереотипы общественных устоев и государственного устройства, считая, что в стране, находящейся по соседству с очагом постоянной угрозы, просто обязана быть сильная королевская власть и жесткая военная дисциплина. Другие, например, беглые каторжники – товарищи Гаврия, вспоминая темные торговые махинации с кодвусовскими контрабандистами и купцами, разница между которыми едва прослеживалась, считали его островком вольности и беспредельной свободы на отдаленном пустыре цивилизации. И те и другие были правы; и те и другие ошибались.

Кодвус был странным порождением человеческой культуры, сочетающим в себе жесткую деспотию монархии и неограниченную свободу предпринимательства во всех его порой негативных проявлениях. Случаи, когда в сложном механизме государственного устройства «не тот шарик залезал на не тот ролик», были не то чтобы частыми, скорее периодичными. В эти моменты Кодвус походил на один большой объятый пламенем бордель, в котором бесполезно пытаться тушить пожар или прыгать в окно, а нужно только найти безопасное местечко и ждать, когда все успокоится само по себе.

Государство было слабым и раздираемым внутренними противоречиями, регулярно возникающими из-за различий интересов отдельных политических группировок, экономических кланов, религиозных сект и прочих банд. Вряд ли оно могло бы сопротивляться вторжению внешнего агрессора. Однако, несмотря на непомерные амбиции правителей соседних королевств, Кодвус был в абсолютной безопасности. Никому бы и в голову не пришло вешать на себя такую обузу, как защита границ от орков. Короли предпочитали воевать между собой, отгородившись от нависшей проблемы удобным и, как ни странно, надежным буфером.

Кодвус стал королевством всего лет сто назад, а до этого был лишь удаленной, затхлой провинцией некогда сильного государства Морении, переставшего существовать в результате внезапного наступления многочисленных полчищ кровожадных орков. Хорошо обученная регулярная армия сдерживала натиск диких племен и, медленно отступая, дала возможность мирным жителям бежать далеко на юг, за горный хребет, где наконец-то и удалось окончательно остановить агрессора. Маленький сторожевой пост, перекрывающий узкий проход, был основательно укреплен по последнему слову военной инженерии. Впоследствии он получил громкое название «Великая Стена». Орки дальше пройти не смогли, а отсталая провинция с бесчисленным количеством беженцев в своих рядах стала именоваться королевством Кодвус, во главе которого встал герцогский дом Уильфордов.

Соседи доброжелательно отнеслись к новоиспеченному правителю и вскоре подписали с ним протекционный договор. Условия данного акта были беспрецедентны по тем временам. Короли обязались каждый год выделять крупную сумму денег из своей казны в качестве безвозмездной помощи Кодвусу, а герцог за это должен был обеспечивать незыблемость горных рубежей.

Первые тридцать лет все было великолепно, страна процветала. Трудности начались потом, когда постоянные атаки орковских орд наконец-то окончательно истощили людские ресурсы. Ослабевший гарнизон крепости уже с трудом сдерживал все новые и новые атаки. Положение было критическим, катастрофа могла произойти в любой день. И тогда герцог принял удивительное по прозорливости и рискованности решение – провозгласил республику и гарантировал всем ее гражданам полную свободу во всем. Двадцатишестилетний герцог передал бразды правления избираемому из числа граждан Совету, оставив за собой лишь отдельные права и функции: защита границы, обеспечение внутреннего правопорядка и, конечно же, право на распределение «субсидий», регулярно получаемых от других государств.

Обещанное было выполнено, и в страну хлынули реки многочисленных беженцев: бывшие крестьяне, утомленные беспределом самодуров-хозяев, беглые каторжники, диссиденты, спекулянты; короче говоря, все те, кто плохо ладил с властями или кому надоело «рвать пупок», батрача на ненасытных господ. Вскоре, привлеченные полной свободой и тем, что даже Единая Церковь здесь не смела совать свой длинный нос в их дела, в страну переселились маги, ученые, медики.

Основной принцип жизни в Кодвусе был банален и прост: «Занимайся, чем хочешь, только не паскудь у всех на виду. Как зарабатываешь на жизнь, никого не касается». Естественно, что страна стала раем для контрабандистов, спекулянтов, воров, наемных убийц и, само собой разумеется, для посредников нечистых на руку крупных политических фигур и финансовых магнатов, совершающих здесь «левые» операции.

Именно благодаря этим, так сказать, «сливкам» общества в Кодвус и хлынула очередная волна эмиграции, состоящая, в основном, из агентов всех существующих в мире разведок, начиная от самой могущественной – имперской и заканчивая таинственным эльфийским сообществом Шараэль-Джабон.

Разумеется, герцог не возражал, когда разведки выслеживали своих же соотечественников, совершающих нелегальные сделки на его территории, или когда мимоходом шпионили друг за другом, абсолютно не нарушая спокойствия окружающих. Но его политика нейтралитета и невмешательства в эти пикантные дела была почему-то расценена как признак слабости. С каждым годом жизнь становилась все хуже и хуже, а поведение шпионов все наглее и развязнее. Уильфорд не обращал внимания, когда агенты начали подрабатывать на торговые гильдии, шпионя за кодвусовскими контрабандистами; закрывал глаза на караваны фальшивомонетчиков, направляемых имперской разведкой через его владения в Филанию; и даже мирился со шпионами при своем дворе; но однажды его терпение лопнуло. Случилось это после того, как сотрудники враждующих служб устроили средь бела дня открытую потасовку прямо на центральных улицах города. Во время массовой поножовщины погибло более тысячи мирных, ни в чем не повинных граждан.

На следующий день после бойни правитель подписал два указа: первый – о казни всех оставшихся в живых зачинщиков беспорядков, а второй – о создании специальной службы безопасности Кодвуса. Во главе нового формирования встал двоюродный брат герцога, барон Рональд Диверто, который, несмотря на молодость лет, оказался талантливым руководителем и сумел в краткие сроки подобрать нужных людей. Служба не занималась шпионажем в привычном смысле этого слова, ее деятельность сводилась к борьбе против других разведок, и то только в том случае, если их деятельность ущемляла интересы самого Кодвуса. В течение первого же года существования эффект от работы был потрясающим, шпионы не на шутку испугались и ушли в глубокое подполье. Борьба велась скрытно и нестандартными методами. Напакостившего чем-то властям шпиона официально не преследовали, не пытались допросить или перевербовать, но совершенно случайно находили в сточной канаве с перерезанной глоткой, а его посыльный неожиданно пропадал по дороге домой, так и не успев ничего передать своим хозяевам. Популярность службы среди народа была просто невероятной, ее сотрудников считали колдунами или иными мистическими личностями. Дело в том, что их никто никогда не видел, кроме, конечно, самого барона и ближайшего к нему окружения. Само бюрократическое название «Специальная служба Кодвуса по обеспечению внутреннего правопорядка и воспрепятствованию попыток государственного и торгового шпионажа» навсегда ушло из обихода, уступив место новому бойкому народному названию «Бригада Рональда».

* * *

– Ну, вот, пожалуй, и все. Краткий очерк истории Государства Кодвусийского считаю оконченным, – со вздохом облегчения произнес Гаврий. – Уж извини, что вокруг да около ходил, но ты ж совсем зеленый, без предисловия ничего бы и не понял. Еще посчитал бы обычным убийцей.

– А ты, стало быть, не обычный, а благородный идейный борец за свободу личности и прочие права человека, – ехидно ответил Дарк, с усмешкой глядя в глаза собеседника, – а то, что ты за эти права людей режешь, так это всего ничего, побочный эффект.

– Не смейся, паря, и не считай себя таким правильным! Людей-то я режу, да только не невинных овечек, а шпионов, вымогателей, стукачей, диверсантов, то бишь тех, кто такие же, как я, профессиональные убийцы. Отличие лишь в том, что я на обычного человека руки не подниму, а они – да! Они волки, а я волкодав. Оба хищники, но один всех без разбору грызет, а второго родители дома оставляют детей охранять. Разницу чуешь?!

– Чую… – понурившись, выдавил из себя Дарк. Умел же Гаврий правильно подбирать слова. Образ волка сразу расставил все на свои места в его сознании. Капитану вспомнились недавно происшедшие с ним события в лесу и изгрызенное тело Зулика.

– А как же ты с каторги да сразу в бригаду попал? Как тебя приняли? – уже примирительно обратился он к Гаврию.

– Ну, как, как? Просто. Пришли мы с товарищами в Кодвус, еще помню – кандалами по мостовой звенели, а на нас прохожие таращились… Осмотрелись немного, недели две-три. Ну, чем нам заниматься, коль моря поблизости нет. В контрабандисты идти – надоело, пять лет со всяким барахлом на борту плавал, да к тому же в тюрьму возвращаться неохота. В батраки наняться – та же самая каторга, только без кандалов, да в похлебке иногда мясо плавает. Торговать или ремесленничать я не мог – капиталу не было на расходы начальные. Единственное, что оставалось – в отряд на «Стену» вербоваться. Пошли туда, офицер, как имя мое услышал, так сразу за рукав схватил да к командиру поволок. У того тоже глаза на лоб полезли, в кандалы снова заковал и к Рональду отправил, думал, дурачина, что шпион я, Империей посланный. Ну, а Рональд умным мужиком оказался. Вот так странно судьба нами кидается: пришел к нему в цепях, а вышел десятником спецслужбы. Ребят моих тут же вытащил, так вместе десять лет уж как работаем. Только учти, об этом никто знать не должен, для всех остальных в городе я Гаврий-бондарь, а Профи у меня в подмастерьях.

– Понятно, конспирация, что же ты мне, непосвященному, так много о себе рассказываешь. Я уж за жизнь свою опасаться начинаю.

– Не боись, рассказываю, значит, надо так, потом сам поймешь. Ну, вопросы-то у тя еще есть, а то ведь время уже позднее, спать вроде бы пора? Вон, глянь, амазонка глазки закатила и спящей прикидывается. Хитра девка, ничего не попишешь, хитра… да мечом классно рубится.

– Вот как раз насчетнее спросить-то и хотел. Зачем девиц перебили, а ее с собой тащите?

– Задание такое было. Понимаешь, как ты правильно сказал, работаем мы конспиративно. Штаб-квартира службы в центре Кодвуса все ерунда, бутафория, там только мелкие служки сидят да писарчуки. Встречаемся же мы, старшие офицеры, в другом месте. Так вот представь, приходишь ты на секретный сбор, а там толпа амазонок ночью с факелами чего-то ищет. Ну, перебили мы девиц, тех, что живьем взяли, пытать начали – молчат, стервы. Плюнули мы да разошлись, наблюдателей оставив. Через месяц опять отряд девиц, опять все то же самое. Вычислили приблизительно интервал их движения, да и послал нас Рональд навстречу, чтобы до Кодвуса перехватить. Пленных приказал к нему доставить. Тем более, если что, и с Агнетой уже разговаривать можно будет, девчонка, видать сразу, не из простых, наверное, у них в Совете заседает. За ее выдачу любую информацию потребовать можно будет.

– Извини, Гаврий, но ты меня обидел. Мы вроде бы начистоту говорить хотели, а ты меня за дурака держишь. Если б вы обратно торопились, то пошли бы сразу к границе, а мы целый день на север тащились, зачем, спрашивается?

– А ты молодец, молодец, паря. Не думал, что заметишь. Как раз насчет этого поболтать-то с тобой и хотелось, да только вначале давай нашу прекрасную притворщицу подальше оттащим. Не хочу, чтобы она болтовню нашу слышала.

Одновременно, как по команде, мужчины встали и направились к девушке. Она притворялась спящей до самого последнего момента, пока ее не взяли за руки и ноги и не потащили в кусты. Ильза не брыкалась, только смотрела на них широко открытыми, прекрасными глазами. Гаврий был прав, она не спала и слышала их разговор и поэтому была абсолютно спокойна. Если бы было иначе, то обязательно бы сопротивлялась, думая, что ее сейчас будут насиловать.

Размявшись с переноской тяжестей, путники снова вернулись к костру, прихватив по дороге единственный оставшийся бурдюк с вином из рук спящего Профессора. Бывший канонир даже не проснулся.

– Ушли мы, значит, втроем в Лес, – продолжил Гаврий, – а тут промашка вышла, слишком рано прибыли, девиц все нет и нет. Целую неделю ждали, как вдруг видим, наши по кустам мотаются. Обычно по трое ходим, а тут целая дюжина. И все какие-то нервные. Оказалось, что беда в Кодвусе приключилась, пока мы в лесу прохлаждались. Есть такой маркиз Норик, что торговое представительство Филании у нас возглавляет, да только из него торгаш, как из меня эльф. Шпион он, притом именитый, за ним много всяких грязных делишек числится. В конторе на него досье лежит, тома три с лихвой будет. Кто его первым завербовал, ужо никто не помнит, а на кого теперь работает, никто не знает.

– Так если вы знали, что он опасный агент, почему не прихлопнули?

– Эх, парень, всех нюхачей убивать, так пол-Кодвуса опустеет. Приказа на него не было, не делал он ничего супротив нас до этих пор. А тут, говорят, бумаги важные у самого герцога похитил. Он же благородный, аж целый маркиз. Во дворец вхож, когда приемы всякие да балы, вот во время очередного празднества добычу и умыкнул. Хватились-то быстро, но все равно опоздали. В Лес он ушел, да здесь и пропал…

– Заплутал, что ли?

– Не такой это человек, чтоб заплутать. Просто понял, что по следу идут, и схоронился где-то до времени, пока погоня ни с чем уйдет. Ну, покумекали мы с коллегами, да так порешили: шестеро подходы к Филании да к лагерю Лесничего перекроют, а остальные Лес прочешут. Вот и пошли мы втроем старый храм на севере проверить, на амазонок-то плюнули, не до них стало, а они, сволочи, тут как тут – по дороге попались. Так и решили мы сдуру двух кроликов одним топором пришлепнуть, но просчитались.

– Как это так «просчитались», одного-то уже уложили, – перебил Гаврия Дарк.

– Серафима потеряли, а вдвоем маркиза трудно взять, хитрый гад да мечом побойчее любого из нас владеет. Я его год назад на дуэли видел, любо-дорого посмотреть было, как он противника разделал, а тот тоже не лопух лесной был.

– Ага, вот зачем я вам понадобился, с маркизом помочь. А если бы не это, так сразу бы убили…

– Дурень, зачем нам это. Я же сказал, что просто так людей не трожем. Ты человек простой, с разведками не связан. До Кодвуса дойдешь, а там к своим дернешь, больше здесь и не появишься. Зачем убивать? Незачем.

– То есть я от твоего лестного предложения отказаться все-таки могу, и без всякого ущерба для моего здоровья?

– Конечно, можешь, но только не станешь, ибо не глуп и сам рассудишь, что к своим тебе идти не след. Опасно уж больно…

– Поясни непутевому!

– А что тут пояснять, дело и так ясное. Придешь в Кодвус, примкнешь к торговому каравану. Обозы нынче долго тащатся, месяца через два только в Империи будешь. А там тя сразу в тюрьму до выяснения, кто ты таков на самом деле: шпион или действительно офицер. Ну, докажешь, что не стукач, тебя в штрафные роты за, как это у вас называется, подозрение в дезертирстве.

– Возможное дезертирство.

– Вот-вот. Если штрафником не подохнешь, так погоны, конечно же, вернут, но карьера накрылась. В лучшем случае отправят помощником коменданта в какую-нибудь дыру, где и будешь куковать до скончания века.

«Как ни странно, но бородач прав. Мое появление в Империи не будет воспринято с радостью. Чиновники военной жандармерии, чертовы тыловые крысы, не смогут понять, зачем был нужен такой большой обходной маневр через нейтральные земли. В лучшем случае, перспективы наглядно описал Гаврий, вариант похуже – быстрая казнь за дезертирство, а в самом худшем – гнить в подземелье до скончания века, как всякому шпиону-неудачнику. Нет, пожалуй, бородач действительно прав…»

– Ага, засомневался, малый! Расхотелось, что ли, к своим торопиться? Так послушай, что я скажу. Парень ты толковый, мечом хорошо владеешь, да и нашему делу тебя обучить несложно будет. Мы ведь за стоянкой девиц полдня наблюдали, а тебя так и не заметили, пока из-под куста не выполз. Коль пойдешь с нами, рыцарских почестей не обещаю, но жить богато будешь. Решайся, пока место Серафима свободно!

Решиться было трудно; чудовищно трудно и страшно вот так вдруг взять и резко изменить свою жизнь, понимание своего места в ней. Гаврий смотрел на него и ждал, пауза затянулась до размеров вечности. Наконец-то Дарк выдавил из себя:

– Давай поступим так: с маркизом я вам помогу, а там посмотрим… не могу вот так сразу, не обдумав.

– Ну что ж, сойдемся на этом, а теперь пора спать, завтра трудный день, – промолвил Гаврий, дружески похлопав его по плечу, – только вначале девицу нашу из кустов вытащим, а то не ровен час, сожрет еще кто…

Глава 7 Секрет маркиза Норика

Дождь барабанил по лобовому стеклу энергомобиля, настраивая сидевшего в машине частного детектива на меланхоличный лад. Говорят, охота – удивительно захватывающая вещь, а преследование жертвы будоражит кровь и доставляет массу удовольствия, массу острых ощущений. Он так не считал, наверное, потому, что был лучшим «охотником за головами» на всем Юго-Западном Континенте, уже многие столетия называемом «Старым Светом» или «Колыбелью Цивилизации».

Чуть теплый кофе в одноразовом пластике и две-три пачки дешевых сигарет в бардачке помогали скоротать долгие минуты ожидания перед тем, как он, полусонный и утомленный многочасовым сидением, наконец-то увидит жертву. А пока… пока он смотрел на дождь, орошающий булыжную мостовую старого квартала небольшого филанийского городка.

Объект не появлялся, а капли, с громким чмоканьем падающие с неба, усыпляли его бдительность. Мозг засыпал, чтобы разбудить его, нужно было заставить себя сконцентрироваться на чем-то, хоть что-то проанализировать, например, попытаться определить год постройки вон того двухэтажного дома с ярко-синей черепичной крышей или угадать, куда спешила та молодая симпатичная девушка, пока ливень бесцеремонно не нарушил ее планы и не загнал в подворотню. После недолгих размышлений выбор пал, как всегда, на девушку:

– Чуть-чуть повыше среднего роста, длинные светлые волосы. Судя по остаткам кудряшек, то мокрое нечто, что сейчас на голове, было когда-то прической…

Стандартная процедура составления портрета объекта наблюдения неожиданно была прервана шальной мыслью: «Кого-то она мне напоминает, но кого? Я уже видел когда-то похожую точеную фигуру и этот гордый, независимый профиль. Но когда и где, черт возьми?!»

Мозг судорожно заработал, прокручивая сотни мегабайт информации и разархивируя старые, почти забытые и потерянные файлы памяти, пока наконец-то не выдал единственно верный вариант. «О боже, как похожа она на Ильзу, на ту сильную и гордую амазонку, с которой я более тысячи лет назад брел по унылому и полному опасностей лесу. Как давно это было, и неужели все это действительно случилось со мной?»

Воспоминания о лесной воительнице наполнили его сердце нежностью и приятной, томной грустью. Мозг продолжал работать дальше, воспроизводя отдельные картинки происшедших когда-то с ним событий.

Первую встречу с Ильзой вспомнить так и не удалось, видимо, позднее он пытался вычеркнуть ее из своего сознания. Но по каким причинам? Возможно, с ней было связано другое, не очень существенное, но весьма неприятное воспоминание. Зато он отчетливо помнил тот день, когда впервые держал ее упругое и нежное тело в объятиях; день, принесший много впечатлений и потерь; день, окончательно изменивший его жизнь.

* * *

Они сменились поздней ночью или, точнее, ранним-ранним утром, когда сумерки отступают, и все вокруг покрывается белесой пеленой густого тумана. Сонный Гаврий, чей черед караулить выпал первым, тут же плюхнулся на большой черный плащ и моментально заснул, оставив нехотя протирающего заспанные глаза Дарка одного бодрствовать на поляне.

Выспаться как следует так и не удалось и уже не получится до следующей ночи. Вспоминая все известные междометия, он проклинал пропойцу Профессора, из-за чрезмерного пристрастия к вину которого ночное дежурство пришлось поделить на двоих.

Медленно встав с импровизированной кровати, собранной из полупустых походных мешков и имеющегося под рукой тряпья, он сделал несколько приседаний и простейших упражнений для рук, чтобы слегка снять онемение мышц и отогнать сонливость. Окончательно привести себя в порядок помогло полное ведро холодной воды, опрокинутое на голову. При этом Дарк издал звук, отдаленно напоминающий то ли победный крик боевого слона, то ли одурелый визг кота, которому наступили на хвост кованым башмаком. Ни на Гаврия, ни на Профессора свободная звуковая импровизация не произвела никакого впечатления, зато Ильза подняла опухшие веки.

На пленницу было страшно смотреть, ее трясло от холода, голода и недосыпа одновременно. Увлекшись вчера разговором, путники не только забыли ослабить веревки и покормить женщину, но и не потрудились хотя бы на время вытащить кляп изо рта. На свете много чудаков, но ни одному из них как-то не приходило в голову попытаться уснуть с туго забитой в рот тряпкой. Если бы любитель острых ощущений все-таки и нашелся, то попытка обязательно провалилась бы.

Пошарив в мешке, Дарк достал краюху хлеба, сыр и флягу с водой. Минуту поколебавшись, стоит ли идти на риск или нет, подошел к девушке, вынул кляп и развязал руки. Поставив еду перед ней, отошел и встал с обнаженным мечом метрах в двух за ее спиной.

– Прежде чем есть, советую как следует размять рот и не осложнять никому жизнь ненужными фокусами. Я слежу за тобой и если почувствую, что что-то не так, то колебаться не буду.

– С чего это ты вдруг снизошел? – с трудом шевеля губами, выдавила из себя Ильза. – Боишься, что окочурюсь, или надеешься, что в благодарность за жрачку я с тобой расплачусь?

– Ни то, ни другое. Стало скучно, и я решил немного развлечься кормлением диких амазонок.

Шутка не удалась, резким движением Ильза схватила флягу с водой и кинула ее назад, через голову, пытаясь, видимо, попасть в обидчика. Бросок был неточным, фляжка пролетела мимо и глухо ударилась о стоявшее рядом дерево. Неожиданный шум разбудил Гаврия. Он открыл узкие щелочки глаз и удивленно посмотрел на происходящее. Промямлив что-то типа: «Побалуешься, не забудь связать…», перевернулся на другой бок и снова уснул.

– Ты всегда так благодаришь людей, кормящих тебя, или только я удостоен такой чести?

– Ты оскорбил меня, ты умрешь! – тихо, сквозь зубы процедила она.

– Ну, во-первых, я тебя развязал и дал поесть, а во-вторых, именно вы, сударыня, начали парад оскорблений, предположив, что за свой бескорыстный поступок я что-то там потребую.

– А разве нет?!

– Конечно, я ведь такой простофиля, что буду пытаться склонить амазонку к противным ее сущности действиям, да еще уповая на сомнительное чувство благодарности с ее стороны. Я, конечно, мужчина и, следовательно, дурак, но не настолько же… Было бы мне нужно «это», я развязал бы не руки, а ноги. Вот о чем я действительно жалею, так о том, что вытащил кляп.

Ответа не последовало, и на поляне вновь воцарилась тишина, изредка прерываемая звуками леса. От еды девица все-таки не отказалась, уплетала за милую душу, видимо, оскорбление ближнего своего было у амазонок обычным предобеденным ритуалом для поднятия аппетита. Как бы то ни было, а через пять минут еды уже не осталось. Дарк встал на ноги и подошел почти вплотную к Ильзе.

– Теперь без глупостей, руки медленно за спину и постарайся не делать резких движений.

Инстинктивно отведя немного руки назад, девушка вдруг остановила движение и нерешительно произнесла:

– Слушай, мне нужно… в кусты… срочно.

Проблема была тривиальной. Дарк сразу вспомнил уроки в Академии. Старичок-преподаватель, захлебываясь от негодования слюной, убежденно доказывал хохочущей аудитории, что больше половины побегов военнопленных происходит именно при этих, так сказать, житейских обстоятельствах. Сейчас почему-то смеяться не хотелось. Опустившись на колени, он снова взял меч и разрезал веревки на ногах.

– Давай, только быстро и здесь!

– Тогда лучше убей.

– Ишь размечталась, давай живо!

– Ты не понимаешь, это позор!

– Слышь, девица-красавица, неужели ты думаешь, что я, наивный, сам тебя в кусты отпущу, а потом по лесу до утра ловить буду?

– Не убегу я, слово амазонки.

– Для меня оно пустой звук. Как понимаешь, имел лишь негативный опыт общения с вами. Смотри на это проще: я не мужчина, я солдат, а ты не женщина, а пленный. Если тебя это успокоит, то созерцание сей захватывающей дух сцены не доставит мне ни малейшего чувства эстетического наслаждения. А ну, давай живо!

Через пару минут ситуация была успешно разрешена, а пленница снова связана. Рот затыкать он все-таки не стал. Конечно же, существовала опасность, что Ильза закричит, призывая на помощь, если ее соратницы окажутся поблизости, или, что еще хуже, на его и так больную голову вновь польется поток ругательств, адресованных и лично ему, и всей мужской части человечества, но, слава богу, ни того, ни другого не случилось.

Отойдя к костру, Дарк решил заняться тем, что уже давно стоило сделать – сменить повязку. Пропитанные кровью и потом бинты удалялись с трудом. Порой приходилось обрывать их или, предварительно смочив теплой водой, осторожно соскребать острием кинжала. Наконец-то титанический труд по санации поверхности головы был завершен, и рана предстала в своей обнаженной красе. К счастью, он ощущал ее только на ощупь, в то время как Ильзе, сидевшей как раз напротив, повезло меньше. Не имея моральных сил смотреть на уродливый, покрытый запекшейся кровью и остатками мази рубец, девушка отвернулась и сидела, искривив шею набок, до тех пор, пока перевязка не была окончена.

– И чем это? – спросила она нерешительно.

– Секирой. Добили, когда упал вместе с лошадью и пытался из-под нее выползти. Потом не помню, но, может быть, еще чем добрые гномы попотчевали.

– Выглядит паршиво, как только выжил?

– Да для меня это раз плюнуть, я же колдун! А еще я «больной ублюдок», – со злостью процитировал он слова Ильзы на Совете, – расчленяющий трупы детей и обожающий бросать отрубленные конечности в костер. Неужели забыла?

– Помню и от слов своих не отрекаюсь. Что сказала, то сказала. А на что еще подумать можно было? Поставь себя на наше место и попробуй разберись, что к чему!

– На твоем месте я вряд ли когда-нибудь буду, а вот тебе на мое встать, к сожалению, придется. Не думаю я, что ребята Рональда менее искусны в вопросах дознания, чем ваши «сестренки». Кстати, коль доведется вернуться к своим, в чем искренне сомневаюсь, то передай Лее от меня всего три слова: «Мне было приятно…» Она поймет.

– Тогда поделись опытом, как от конвоя сбег. Мне как раз сейчас пригодится.

– А я и не сбегал, неужели до сих пор не поняла?

– Так ты что, всех пятерых?!

– Нет, одну только Рею… с остальными мне помогли, но кто, не знаю.

Неизвестно почему, но Дарк стал подробно рассказывать, что с ним произошло после того, как конвой, ведший его для передачи охотникам, покинул ворота лагеря. Ильза слушала его молча, не перебивая и не пытаясь хоть как-то оправдать действия своих подруг. Он был ей благодарен за это молчание, за то, что она вообще была здесь. Порою наступают минуты слабости, когда человек больше не может нести тяжкую ношу событий, и ему нужен кто-то, кто облегчит ее хотя бы тем, что будет молча сидеть у костра и слушать…

– Эй, – прервала рассказ Ильза уже почти в самом конце, – а может, плюнешь на них?! Пойдем со мной к Аль-Шар, выполним задание и обратно, в лагерь. Я объясню все Агнете, а она Богорту… Ты ведь совсем другой, чем эти… Нельзя тебе с ними, пропадешь!

– Сам виноват, идиот, разболтался. А ты полагаешь, что если меня на откровение вызвала, а теперь улыбки строишь, так я уже готов попутчикам своим глотки во сне перерезать да с тобой пойти?! Можешь свои женские чары на других испытывать. Хитра ты, вправду… – уже почти кричал Дарк, полный обиды, прежде всего на самого себя, расслабившегося перед человеком, готовым хладнокровно и безжалостно использовать его ради достижения своих интересов. – Сначала хочешь шкуру свою спасти, задание выполнить, а по дороге в лагерь ваш меня и пришить?! Хотя нет, до этого тебе и опускаться-то не надо. Все проще, гораздо проще – ты меня своим сдашь. Нате, девоньки, смотрите и учитесь уму-разуму, как мужиками тупыми пользоваться надо и их грубыми руками горячие угли таскать!

– Эх, и дурак ты, однако, – спокойно ответила Ильза, отворачиваясь от него, – делай, что хочешь, слова больше не скажу.

И действительно, до самого утра они просидели молча, иногда тайком косясь друг на друга.

* * *

На этот раз группа шла быстро, точнее, они бежали по лесу, торопясь попасть в район нахождения конечной цели путешествия еще до захода солнца. Суматоха началась часа два назад, когда с трудом отошедшему от похмелья Профессору все-таки удалось узнать местность и вспомнить дорогу к заброшенному храму, который как-то раз был удостоен чести принять визит «ученого мужа». Потеряв слишком много ценного времени на бесцельные скитания по лесной чащобе, теперь приходилось торопиться.

Солдаты удачи бежали быстро, ловко лавируя между густыми кустарниками и умело перепрыгивая через стволы поваленных деревьев. Казалось, что возникающие на пути природные преграды не только не снижали темп их передвижения, но наоборот – ускоряли его. К сожалению, о Дарке того же сказать было нельзя. Бег утомил его и почти совсем задушил. С гораздо большим удовольствием он проскакал бы целых два дня в седле, чем пробежал бы еще несколько метров. Учитывая то, что раньше ему столько никогда бегать не приходилось, он держался неплохо и, возможно, даже не отстал бы от группы, если бы не Ильза, которую он до сих пор так и тащил за собой на привязи. Несколько раз девушка падала, и приходилось возвращаться, чтобы поднять ее или вытащить ободранное сучками тело из очередного оврага. Порою он проклинал амазонку, порой сочувствовал ей: не каждому выпадает в жизни счастье – бежать лесной марафон со связанными руками и кляпом во рту. Как бы там ни было, но вскоре их мучениям пришел конец. В очередной раз ставя девушку на ноги, Дарк услышал окрик знакомого голоса. Обернувшись, увидел Гаврия, спокойно бредущего им навстречу.

– Можешь не торопиться, мы нашли храм, шагов двести – двести пятьдесят отсюда. Профессор остался следить за входом. Пока все тихо.

– И что теперь? – стараясь не захлебываться воздухом, произнес изможденный бегом Дарк. – Что делать надо?

– А ничего, пошли. И вынь девице кляп изо рта, ужо можно. Сам бы достал, да боюсь, пальцы откусит. Уууу, злюка! – скорчил испуганную рожу Гаврий, находившийся явно в хорошем расположении духа. – На помощь-то звать она уже не будет, амазонок поблизости нет. Единственно, кто вопли услышать может, так это маркиз, коли он действительно там, но это ей ничего не даст, а на «угощения» нарвется.

Группа устроилась среди деревьев на пригорке, с которого отлично просматривалась местность перед храмом, конечно, если так можно было назвать полузасыпанный щебнем проход в пещеру, напоминающий скорее вход в давным-давно заброшенную угольную шахту. Единственное, что еще наводило на мысль о том, что когда-то пещера имела культовое значение, были две поваленные и полуразрушенные колонны, на верху которых некогда красовалась пара каменных идолов. Мелкие осколки и отдельные фрагменты, наверное, величественных в прошлом статуй были теперь хаотично разбросаны перед входом.

– Так проходит слава мира, – задумчиво морща лоб и качая головой, продекламировал Профессор. – Когда-то этим статуям божеств ноги языками вылизывали, а теперича скунсье всякое задами о них трется, территорию метит…

– Профессор, опять дурь лепишь, – прервал напарника Гаврий, – я, конечно, понимаю, ты о повадках сородичей больше знаешь, но кажется мне, что не настолько уж они глупы, чтобы об острые осколки тереться.

– Хам ты, Гаврий, и быдло деревенское. Я те о высоком… аллегорию задвинул, продемонстрировал возвышенность мысли, а те все опошлить… Хам и неуч!

– Ну ладно, муж ученый, ты лекций тут не разводи, скажи лучше, как действовать будем?

– Ну, как, как? Как всегда, обычная процедура. Скоро солнце сядет, дождемся темноты, ближе к полуночи и двинем. Если он там, то точно уж спать будет. Огонь не разжигаем, факелами не балуемся. Входим вдвоем, Дарк у входа на случай чего останется, а девица у дерева, привязанная, разумеется. Вопросы иль предложения есть?

– Как же вы без света, в темноте-то?

– Ну, за это ты не беспокойся, – усмехнулся Гаврий, – энтому мы обучены.

До начала операции оставалось еще часа три, и диверсанты решили выспаться, оставив на этот раз дежурным проштрафившегося вчера Профессора. Перед тем как заснуть, Гаврий повернулся лицом к Дарку.

– Слушай, паря, ты с нами впервой идешь, поэтому вот что я те скажу. Когда у входа караулить будешь, о девке забудь, что бы она ни делала, пущай даже бежать попытается – пес с ней… О нас тоже забудь, внутрь не суйся, твое дело – проход охранять, чтоб никто туда не вошел и тем более не вышел. Коли к маркизу подмога подойдет, то те с ней одному разобраться придется. Лучше всего биться в самом проходе – он узкий и темный. Атаковать тя, самое худшее, только по двое смогут. Стой всегда лицом к выходу, так видеть лучше будешь, а враги наоборот. К тому же следи не только за окрестностями, но и за пещерой. Возможно, мы с ним не справимся, всякое может случиться, тогда вся надежа на тебя. Маркиза живьем взять не старайся, сложно это, да и ни к чему. Нужны только бумаги, найди их и передай Рональду.

* * *

Сон пролетел незаметно, как будто его и не было. Вот только закрыл глаза, и снова подъем. В воздухе веяло ночной прохладой и сыростью. Собираться пришлось в темноте, поскольку костер вблизи логова врага разжечь не осмелились. Открыв глаза, Дарк увидел, как Гаврий надевает свой загадочный плащ «тени», а Профессор умело привязывает веревкой амазонку к стволу ближайшей сосны.

– Торопись, через десять минут выступаем, не забудь проверить оружие! – послышался во тьме наставнический бас Гаврия. – Плащ возьми, иначе замерзнешь.

Быстрым прыжком встав на ноги, Дарк принялся за проверку амуниции. Первым делом протер мокрую рукоять нордера, сделал несколько пробных поворотов, разминая кисть и привыкая к мечу, который, по какому-то странному стечению обстоятельств, аж целых два дня не держал в руках. Вынул кинжал из-за голенища сапога и пристроил его поближе, то есть за пояс. Носить кинжал было удобнее за голенищем, но доставать быстрее из-за пояса. Одернув куртку и подправив сапоги, Дарк потянулся за щитом, но его внезапно окрикнули:

– Дарк, оставь ты этот таз, он же громоздкий и гремит, мы на захват идем, а не шеренгу лучников атакуем.

– Не волнуйся, Гаврий, я знаю, как этой штукой пользоваться…

При этих словах, Дарк резко закинул щит за спину и туго стянул его крепежными ремнями. Наброшенный сверху маскировочный плащ полностью скрыл замысловатую боевую конструкцию.

– Ты же сам говорил, что мне, возможно, в бой вступить придется, коль маркизу подмога подоспеет. А если один против нескольких стоишь, так всегда хитрец найдется, что со спины полезет. Лишняя броня не помешает.

– Ну, смотри, те виднее, но только если при ходьбе греметь, как телега с камнями, будешь, пеняй на себя, я не прощу.

Произведя последние приготовления и убедившись, что ничего не забыли, троица встала в круг. На всякий случай Профессор еще раз повторил несложный план операции, особенно подчеркивая моменты, касающиеся Дарка.

Работая вместе в течение многих лет, диверсанты понимали друг друга с полуслова и были на все сто уверены в правильности действий своего напарника. Участие же в деле нового человека вызывало опасения. Дарк понимал, что в глазах остальных именно он был слабым звеном. Если провал и произойдет, так, скорее всего, по его вине, считали они. Чрезмерная опека со стороны профессионалов внушила новичку не только чувство ответственности за корректное исполнение поставленной задачи, но и неуверенность в себе, боязнь все испортить.

После последнего инструктажа солдаты удачи накинули и туго завязали глухие капюшоны маскировочных плащей, затем двинулись вперед, низко припадая к земле и продвигаясь к цели по одному, короткими перебежками. Несмотря на очень медленный темп передвижения, сердце отчаянно билось в груди Дарка, кровь стучала в висках. В какой-то момент он почувствовал, как подгибаются ноги и трясутся руки. Его охватил таинственный, никогда ранее не изведанный страх, и волна оцепенения прокатилась по напряженному телу. Он боялся неизвестности, которая скрывалась там, впереди, в самом сердце пещеры, боялся спугнуть врага неловким движением или случайным шорохом. Такое же чувство охватывает хищника, тихо крадущегося к жертве и готовящегося к решительному прыжку. Азарт охоты куда-то уходит, уступая место опасению промахнуться, совершить ошибку, неправильно рассчитать дистанцию или просто подвернуть ногу при броске.

К счастью, путь до заброшенного храма оказался не настолько долгим, как это показалось вначале. Миновав последние метры почти ползком, группа нырнула в черную дыру прохода пещеры. Встав в полный рост, солдаты расслабились и наконец-то смогли вздохнуть полной грудью. Легкие моментально заполнились холодным воздухом, а в нос ударил омерзительный, выворачивающий наизнанку запах плесневелой сырости и трупного разложения.

Гаврий приблизился к Дарку и тихо прошептал в самое ухо: «Вожмись в камни, лучше всего ляг вполоборота и накройся плащом. Не поворачивайся спиной ни к пещере, ни к лесу… – Затем отвернулся и добавил: – Мы пошли, до скорого, паря!» Напарники бесшумно исчезли в недрах пещеры, оставив новичка наедине с лесом и его страхами.

* * *

Солдат «бригады Рональда» называли по-разному, в зависимости от того, как к ним относились, то есть боялись или восхищались. Среди агентов разведок самым употребительным эпитетом был «палачи». Прозвище подчеркивало безжалостность и холодную жестокость, с которой сотрудники службы безопасности истребляли врагов Республики. В народе же их часто называли «тенями», «крадущимися в ночи», восхищаясь умением и мастерством, с которым им удавалось незаметно добираться до самых сильно охраняемых и могущественных персон.

И вот теперь двое из них тихо передвигались по темному, усыпанному камнями и остатками костей проходу пещеры. Шли на ощупь, попытки присмотреться во тьме так ни к чему и не привели, уж слишком глухим был проход, и, скорее всего, даже днем солнечные лучи не могли пробиться сюда. Сделав еще несколько осторожных шагов, путники остановились и решили пойти на крайние меры.

Идущий впереди Гаврий что-то тихо прошептал Профессору, а затем достал из полы плаща маленький флакон. Открыв пробку, капнул немного пахучей вязкой жидкости себе на палец и аккуратно протер слизистую оболочку глаз. Резкая боль заставила его сморщиться и конвульсивно затрясти рукой. Ядовитая жижа проникла в глаза и сжигала их изнутри, по щекам побежали потоки слез. Щурясь и пытаясь дышать медленно, Гаврий ждал, превозмогая боль, пока резь ослабнет, а потом совсем уйдет. Когда этот долгожданный момент все-таки наступил, глаза постепенно открылись.

Теперь он видел, видел в абсолютной тьме. Экстрактная мазь, регулярно получаемая спецслужбой от магов, сделала свое дело. Взяв за руку Профи, он, как собака-поводырь, осторожно вел его вниз по наклонному проходу.

Если бы зелье приняли оба, то пошли бы гораздо быстрее, однако могли бы оказаться совершенно беспомощными перед внезапно появившимся врагом. Дело в том, что загадочная жидкость перестраивала на краткое время сетчатку глаза, неожиданный выход в более освещенное помещение или встреча с врагом, держащим в руках факел, привели бы к временной слепоте, длящейся всего несколько секунд, которых порой вполне достаточно, чтобы лишиться жизни.

Коридор вдруг перестал спускаться, стал немного шире, и под ногами больше не было щебенки, перемешанной с полураскрошенными костями. Каменный монолит совершенно неожиданно уступил место хорошо сохранившейся кирпичной кладке. Теперь это был не скальный проход, а ровно выложенный кирпичом и брусчаткой тоннель, ведущий куда-то в глубь скалы.

Они прошли еще немного, осторожно переступая с пятки на носок по каменному полу, пока Гаврий не застыл на месте и не начал судорожно тереть глаза, вновь причинявшие ему адскую боль.

– В чем дело, действие заканчивается? Так вроде бы рано…

– Свет, свет впереди!

– Но я не вижу…

– Ничего, скоро заметишь…

Глаза под действием мази чрезвычайно чутко реагировали на появление света. Пройдя еще немного, они увидели отблески факела, находившегося где-то там, впереди, за поворотом коридора. Гаврий остановился и усиленно заморгал, заново привыкая к свету.

– А все-таки ты был прав, маркиз действительно здесь, – прошептал он своему напарнику.

– Здесь, а где же ему еще быть, не в болотах же с василисками да кикиморами отсиживаться. Я в храме давно был, но помню, там, в принципе, ничего, обосноваться можно, даже камин во второй зале имеется.

– А в первой?

– Статуи да могильники. Те, что храм строили, а происходило это еще о ту пору, когда Кодвуса в помине не было, странные привычки имели, своих покойников прямо тута и хоронили.

Закончив обсуждение ритуальных причуд древнего народа, солдаты двинулись дальше и вскоре оказались посреди огромной залы, в которой было не менее тридцати каменных саркофагов, расположенных тремя правильными рядами. Свод залы подпирался шестью массивными колоннами. Помещение сильно напоминало большой собор, за исключением того, что окон, конечно же, не было. Какие могут быть окна, если потолок залы находился под землей на глубине эдак тридцати метров?

Осторожно прокравшись между могильниками, путники увидели впереди три узких прохода, ведущих в неизвестном направлении.

– Профи, куда дальше-то? По какому идти?

– А без разницы, они все в одно место ведут, в залу с камином.

– Ну, так пошли, только как, их же три, а нас только двое, вдруг Норик через третий прошмыгнет?

– Не по себе мне что-то, давай пойдем по одному, а если маркиз ускользнет, так всяко услышим. Пошли, Гаврий!

Стараясь не шуметь и низко пригибаясь к полу, чтобы висевшие по стенам факелы не отбрасывали теней, солдаты осторожно двигались вперед, пока не увидели в конце коридора яркие отблески горевшего в камине огня и не услышали треск сухих поленьев.

Зала была в три раза меньше первой, но намного уютнее. На стенах висели большие, выцветшие от времени гобелены, саркофагов не было, их место занимали два ряда высоких лампад, которыми, видимо, пользовались еще совсем недавно. В противоположном от входа конце помещения пылал огромный древний камин, освещающий добрую половину залы, там же стояли широкая кровать и длинный дубовый стол с кучей грязной посуды на нем. Перед камином красовалось старинное кресло изящной работы из красного дерева, в котором и сидел маркиз, укутавшись в теплый плед и увлеченно читая лежавшую на руках большую книгу в ярко-синем кожаном переплете.

Маркиз был мужчиной в самом расцвете сил, лет сорока – сорока пяти, не более. Красивое волевое лицо несло на себе отпечаток галантности и развитого интеллекта, удачное сочетание которых позволяло Норику не только слыть грозой придворных дам, но и быть опаснейшим политиком. Седина, едва пробивающаяся в его черных как смоль волосах, свидетельствовала о бурно проведенной юности маркиза. Несмотря на прошедшие годы, стиль его жизни, судя по последним событиям, видимо, так и не изменился.

Они подобрались уже достаточно близко, почти совсем вплотную, как вдруг маркиз повернулся в их сторону, и его лицо озарила приветливая улыбка, обнажившая ровные белоснежные зубы.

– Приветствую вас, господа! Спецслужба Кодвуса, не так ли?

Прятаться больше не было смысла, тем более что Норик грациозным движением руки откинул плед, легко встал с кресла и плавной походкой аристократа сам пошел им навстречу. Расшитый золотом и изумрудами черный придворный костюм изящно сидел на его высокой, мускулистой фигуре.

– А хоть бы и так? – ответил Гаврий, вставая в полный рост и подавая знак Профессору быть начеку.

– Мы, конечно же, можем разрешить наши разногласия, господа, прямо здесь и сейчас, но, как вы видите, я безоружен, так что было бы все-таки предпочтительнее поговорить, тем более что, убив меня, письма вам не найти, к тому же…

– Мы не торгуемся… никогда, – сухо прервал изысканные речи придворного франта Гаврий.

– А зря, господин Сорано, зря… – загадочно улыбнувшись, продолжил маркиз, получая истинное наслаждение от удивленного выражения лица бывшего пирата, – в процессе переговоров мы могли бы узнать много нового, интересного для нас обоих.

– Как ты узнал…

– Твое имя? Ну, право, это же сущие пустяки. Не только «бригада» следит за шпионами, но и мы за ней. Я знаю гораздо больше, чем можете предположить вы или даже ваш прозорливый хозяин Рональд.

– Можешь засунуть эти знания себе в… – встрял в разговор Профессор, но сразу же осекся под жестким взглядом Норика.

– Господа… – холодным, как сталь, голосом продолжил маркиз, – я знал о вашем «визите» еще полчаса назад, когда вы только блуждали у входа. Как? Не спрашивайте, у каждого уважающего себя агента свои секреты, и с вами я ими делиться не собираюсь. Но дело не в этом. Не кажется ли вам странным, что, заблаговременно зная о вашем приходе, я не пытался бежать или хотя бы вооружиться?

Маркиз демонстративно развел руки, оружия действительно не было.

– Вместо этого я остался, чтобы спокойно поговорить с вами, как профессионал с профессионалами. Так давайте приступим к делу, без угроз и взаимных оскорблений!

– Что тебе… вам нужно? – поправился Гаврий, встретившись глазами с суровым взглядом маркиза.

– В сущности, ничего особенного – жизнь. – Маркиз опять галантно улыбнулся и изящно развел руками. – Видите ли, открою вам маленький секрет, господа. Единственный недостаток этого убежища в том, что выход только один. Я бы, конечно, мог попытаться бежать, но шансы убить вас или погибнуть самому приблизительно одинаковы, а рисковать что-то не хочется, тем более что у меня опять начался приступ мигрени и чувствую я себя преотвратно, ну да бог с ним. Предлагаю вам получить бумаги в обмен на такую мелочь, как моя жизнь. Что скажете?

– Не пойдет! – Голос Гаврия был тверд, хотя в душе ему хотелось пойти на сделку. – Ты явно прочел письма, хотя бы для того, чтобы убедиться, что похитил те бумаги, которые искал. Зная содержание, ты можешь передать его на словах принцу Генриху. Нас это не устраивает.

– Генриху? – На лице Норика появилось выражение неподдельного удивления. – Не смешите меня, господа, или вы взаправду думаете, что я стал бы работать на это сумасбродное убожество?!

– Нам все равно, кто твой хозяин. Ты знаешь содержание писем, ты должен умереть!

Во время разговора с маркизом солдаты находились в постоянном напряжении. Глаза внимательно следили за каждым жестом противника, возможно, просто усыпляющего их бдительность. Руки лежали на рукоятях мечей, готовых выпорхнуть из ножен в считаные доли секунды.

– Ну, что ж, сделка, как я вижу, не получилась, – огорченно пожал плечами, эффектно прицокнув языком, маркиз. – А жаль, действительно жаль… В таком случае предлагаю еще один компромисс, к сожалению, менее выгодный для вас. Как я уже сказал, до бумаг вам самим не добраться. Могу предложить следующее… Вы, уважаемый Гаврий, берете мой меч, и мы все втроем идем в центральную залу. – Рука шпиона указала в сторону помещения с саркофагами. – Я достаю документы из тайника, а вы отдаете мне оружие. В этом случае у схватки появится хоть какая-то цель. Для меня – спасти свою жизнь или погибнуть, как подобает истинному дворянину, с мечом в руке, а для вас – получить желаемую переписку.

– Все это, конечно, так, – усмехнулся Гаврий, – только скажите, маркиз, неужели я похож на идиота, готового вооружить своего собственного врага? Мне почему-то видится совсем другое развитие ситуации. Мы вас крепко связываем и ведем в Кодвус, где часа через два допроса с пристрастием вы сами все расскажете.

– И не подумаю. Поверьте, Сорано, мне известно, что такое боль, и я не скажу ни слова. О тайнике знаю я и еще… одна персона, которая может прийти сюда через два дня, месяц или год, то есть в любой момент, когда поблизости не будет ваших ищеек-наблюдателей. А документы герцогу нужны сейчас и срочно. Как, вы думаете, отнесется барон Диверто к тому, что его люди были рядом с бумагами, имели реальную возможность достать их, но не воспользовались случаем всего лишь из-за боязни за свои поганые, никому не нужные жизни.

Диверсанты молча переглянулись. Как ни ужасно было осознавать, но наглый шпион был прав. Уж лучше рискнуть шкурой в драке, чем полагаться на милость сильных мира сего. Выбора не было. Гаврий молча подошел к столу и поднял лежавший на нем меч.

– Пойдемте, маркиз, мы согласны.

– Не будем терять времени. А вы, милейший, – обратился Норик к Профессору, – не забудьте захватить факелы. Вы уже наверняка наглотались магических пилюль, а я в темноте плохо вижу…

Теперь зала казалась менее зловещей, то ли путники уже привыкли к сырости и мрачной атмосфере храма-кладбища, то ли их отвлекала болтовня маркиза, не закрывавшего ни на минуту рот и постоянно причмокивающего губами.

Подойдя к одному из саркофагов центрального ряда, Норик умело закрепил факел на ближайшей колонне, затем, встав на колени, засунул правую руку в узкую щель между днищем саркофага и полом и начал быстро шерудить пальцами, видимо, набирая только ему известную комбинацию. Неожиданно одна из плит громко скрипнула и отъехала в сторону, открыв удивленным взорам спутников маркиза небольшое углубление в полу. Не вставая с колен, шпион забавно прополз по полу от саркофага до тайника и почему-то с загадочной улыбкой на лице достал из ямы перевязанную толстой бечевкой плотную связку бумаг. Подкинув пару раз пакет в воздухе, он бросил его прямо в руки Гаврия.

– Я выполнил мою часть сделки, теперь дело за вами. Кстати, проверьте, те ли это бумаги, – деловито и спокойно произнес маркиз, изящно поднимаясь с колен и тщательно сбивая пыль со своего дорогого костюма.

– Те самые, ваш меч, маркиз!

Меч просвистел в воздухе и закончил свой полет в руке Норика, поймавшего оружие ловким и едва заметным глазу движением руки.

– Ну что ж, господа, я рад, что вы оказались людьми чести. Скажу даже более, мне будет весьма неприятно убивать вас, но что поделать? Такова жизнь. Давайте же выдержим цивилизованный тон нашей встречи и выполним до конца древний ритуал поединков.

– Что еще за ритуал такой? – нахмурил брови Гаврий, чувствующий нутром подвох, но не понимающий, в чем он заключается.

– Согласно древнему обычаю проведения сатисфакционных боев, – просвещал их маркиз, медленно прогуливаясь среди пыльных могильников, – стороны, вступающие в поединок, могут произнести «последнюю речь», прежде чем приступить к делу. Вам есть что сказать мне или, может быть, друг другу?

– Да нет… – пробурчал удивленный очередным чудачеством маркиза Гаврий.

– Тогда скажу я. Не бойтесь, господа, это не займет много времени.

– Валяй! – нетерпеливо выкрикнул Профессор, шмыгая носом. – Только не очень долго, а то от тутошней сырости уж сопли потекли.

Прощальная речь маркиза началась крайне замысловато:

– Люди глупы! – неожиданно констатировал Норик давно всем известный факт. – Бросаясь в гущу событий и слепо следуя движению водоворота, они всегда забывают ту цель, которую изначально преследовали. Благородный герцог Уильфорд, ввязавшись в сомнительные переговоры, как следует из той переписки, что у вас в руках, не отдает себе отчета, что теряет намного больше, нежели мог бы приобрести. Высоко почитаемый мною барон Диверто закапывает в землю свой талант, служа своему недальновидному кузену, вместо того, чтобы самому взойти на трон. Что же касается вас, господа, это вообще сплошной парадокс!

Маркиз сделал недолгую паузу, чтобы насладиться зрелищем того, как эмоции спонтанно изменяют выражение лиц собеседников.

– Вы знали, где меня искать, но даже не предполагали истинной цели моего здесь нахождения. Дело в том, что я никогда не спешил в Филанию и тем более не служил принцу Генриху. Этот заброшенный храм – не укрытие, это мой дом, мое родовоепоместье, так сказать! А я сам не шпион. Скрывающийся под личиной маркиза Норика, я – Эмас Ноурисий Икольн, глава клана вампиров Джурату!

Маркиз еще раз улыбнулся, демонстрируя изумленно таращившимся на него агентам два ряда белых и острых клыков. Внезапно зал ожил: стены пришли в движение, начали отодвигаться каменные плиты саркофагов. Мгновенно помещение заполнилось омерзительными, дико ревущими тварями, постепенно отходящими от долгого сна и медленно, но грозно надвигающимися со всех сторон. Солдаты-«тени» среагировали моментально: тут же прижались спина к спине и обнажили оружие, испуганно вертя головами по сторонам.

– О, черт! – вырвался крик отчаяния из груди Профессора.

– Спокойно, Профи, спокойно! – пытался подбодрить товарища Гаврий, которого самого трясло от страха.

Наблюдая, как кольцо многочисленных тварей сужается вокруг двух потенциальных «кувшинов с кровью», маркиз, с присущим ему изяществом, присел на крышку одного из саркофагов и скучающе сложил руки на груди.

– Господа! Вы удостоили меня чести визита, пришли сами, добровольно. К тому же вы благородны, держите свое слово, – философствовал вампир, наслаждаясь беззащитностью жертв. – Я хочу, в меру моих скромных сил, конечно, немного облегчить вашу участь. Сложите оружие, и я обещаю, что вы умрете быстро и без мучений.

– Закрой сосало, пиявка! – крикнул Профессор, метко кинув оба кинжала в голову наступающей твари и выхватывая из-за спины короткую абордажную саблю с круглой массивной гардой.

Тварь, в которую попал Профессор, слегка покачнулась и, зверски завыв, пошла дальше, даже не вытащив по рукоять застрявшие в глазницах кинжалы.

– Ну, я же говорил, – с искренней грустью в голосе продолжил маркиз, – люди так глупы. Смотрите, я хотел как лучше. – И махнул рукой, отдавая своим подданным приказ об атаке.

С ревом вурдалаки кинулись на людей. В ответ прогремел злобный боевой клич «Мать твою!», и двое смертников одновременно кинулись в бой, умело нанося молниеносные удары.

Несмотря на предсказуемость исхода битвы, победа не далась кровососам так просто. Они были быстры, а их когти и клыки опасны, но на стороне солдат были опыт и проворство. Друзья искусно крутились, отбивая атаки врага и прикрывая друг другу спины. Уроки молодости, уроки абордажных боев на шатких палубах горящих галеонов не проходят бесследно.

Они то вырывались из кольца окружения, оставляя на месте, где только что бушевала схватка, изрубленные тела врагов, то вновь попадали в ловушку все появляющихся из ниоткуда и преграждающих им путь к спасению новых и новых полчищ упырей.

Кровь струилась по лицам уставших солдат, на их руках и ногах виднелись следы множества укусов и порезов. Теряя кровь, силы и порою сознание, солдаты продолжали ожесточенно сопротивляться, дорого продавая свои жизни.

Маркиз удивленно наблюдал за быстро катающимся по залу шаром сражения, непонимающе смотрел на валявшиеся повсюду обрубки тел своих слуг. Он даже не мог предположить, что победа достанется такой дорогой ценой.

Тем временем бой продолжался. Профессор, быстро орудуя саблей, отбивал атаки наседающих тварей. Резким ударом с разворотом корпуса снес голову прыгнувшему на него откуда-то сверху вампиру, затем, используя еще не угасшую инерцию того же удара, гардой раздробил клыкастые челюсти второго, но не заметил третьего, кинувшегося ему на шею сзади и впившегося в сонную артерию. Из последних сил, сжимая слабеющей кистью клинок, развернул оружие назад и вонзил острие в брюхо кровососа. Туша «захребетника» забилась в конвульсиях и повалилась назад, увлекая за собой уже не имеющего сил стоять на ногах Профессора. В ту же секунду на поваленного бойца накинулось несколько изголодавшихся тварей. Раздался отрывистый предсмертный крик.

Гаврий не мог ни видеть, ни слышать, как погиб друг. Прижатый к стене в другом конце залы, он еле отбивался от толпы упырей. В конце концов силы оставили и его. Он потерял сознание в то время, как наносил удар, удар, так и не достигший цели.

Насытившиеся твари отошли от изуродованных тел и медленно собирались около хозяина. Норик так и сидел на плите, задумчиво осматриваясь по сторонам. Его воинство понесло значительный урон, но почему? Даже не глядя в сторону слуг, он властно отдал приказ привести в порядок храм и принести оружие солдат.

Когда окровавленные клинки со звоном грохнулись об пол у ног, он понял, в чем просчитался и почему победа не была бескровной. Обычное оружие, как известно, на вампиров не действует, но те клинки, что он увидел, не были дешевыми тесаками. Солдаты «бригады Рональда», скорее всего, и не знали, каким редким, уникальным оружием они пользовались.

Прямой короткий клинок Гаврия выковали лет триста назад в далеких горах Махакана. Это был прекрасный образец старой школы оружейников-гномов. Будучи по натуре своей практичным народом, гномы не понимали, зачем делать отдельно оружие на живых противников и отдельно на нежить. Они не ковали серебряных мечей, как люди, и даже не вплавляли в металл серебряные прожилки, как это делали хитроумные эльфы, но зато при ковке каждого меча в лезвие ближе к рукояти впечатывалась специальная и, к счастью вампиров, уже давно забытая руна.

Клинок Профессора оказался более загадочным. Маркиз долго крутил его в руках, пытаясь вспомнить, где же ему приходилось встречать подобную работу. И только совсем отчаявшись найти ответ, он вдруг вспомнил, что видел такую же ковку около тысячи лет назад, во времена войны эльфов с властелинами морских глубин. Тогда еще он был молод и не был вампиром.

* * *

Жуткий свист ветра в ночи был не самой страшной бедою, обрушившейся на офицера. Ветер только пугал своим воем, создавал иллюзорную атмосферу таинственности и смерти, быть может, притаившейся за тем вот кустом, деревом или внутри пещеры; навевал ночной страх неизвестности. Но страхи и суеверные образы, гнездящиеся в сознании, умирают, развеиваются, как дым, когда судьба сводит тебя с настоящим, реальным врагом.

Враг напал на него неожиданно, исподтишка, Дарк ощутил его холодное прикосновение только тогда, когда уже ничего нельзя было сделать. Он подошел сзади, впился в мужчину, проник под одежду, сковывая тело, и только потом соизволил представиться:

– Здравствуй, мой милый, я Холод, я убью тебя медленно-медленно, каплю за каплей высасывая жизнь из твоего теплого, нежного тельца!

Первое время Дарк ничего не чувствовал, теплые одежды надежно оберегали его от холодных камней пещеры, но вскоре все изменилось. По телу пробежала дрожь, и ноги начали коченеть, затем задрожали руки и зубы пустились в пляс, постукивая друг о друга.

Холод пронизал все тело, капитана трясло, в голове крутилась одна лишь мысль: «Если сейчас кто-нибудь появится, то я даже не удержу меч в руках». Нужно было согреться, разжечь костер и оттаять в его тепле, унять дрожь парой серьезных физических упражнений. С другой стороны, был страх оказаться замеченным, не только выдать свое присутствие, но и подвести доверивших ему свои жизни людей, тех, что были теперь внутри, в черной дыре неизвестности.

Дарк колебался и, наверное, совсем бы замерз, не в силах принять никакого решения, но судьба вновь взяла его жизнь в свои руки, в корне изменив ситуацию.

Внезапно из недр пещеры раздались приглушенные крики, послышался странный шум, как будто чрезмерно чистоплотная хозяйка принялась за уборку и наняла пару десятков здоровенных грузчиков для перестановки мебели. Дарк напрягся и вслушался, пытаясь разобраться в природе таинственных звуков. Когда они повторились, то сомнений больше не было, там внизу шел бой, нет, кипело сражение. Его друзья совершили ошибку, предположив, что маркиз один. Подмога шпиону пришла, притом еще до их появления. Теперь здесь, у входа, ему нечего делать, а там – его товарищи, им нужна его помощь.

Вскочив на ноги, Дарк ринулся было в глубь пещеры, но тут же остановился, поняв, что ничего не сумеет увидеть в кромешной тьме подземелья. Далее смысла прятаться не было, он выбежал наружу и подобрал первый попавшийся под руку увесистый сук, затем кинжалом отрезал несколько лоскутов материи от своего плаща. Плотно обмотав тряпками конец деревяшки, поджег ее. «Халтура, конечно, кто же так факелы делает, – прозвучал внутренний голос, – …но ничего, на первое время должно хватить».

Уже не заботясь о конспирации и соблюдении тишины, Дарк бросился внутрь прохода, расшвыривая ногами камни и гремя не хуже роты ландскнехтов металлом доспехов. Факел действительно вскоре погас, оставив его в полной тьме и зловонной сырости. Громыхая и часто падая, он бежал вперед, ориентируясь на звуки сражения, которые становились громче и громче, но вдруг неожиданно стихли.

«Все кончено, – прошептал его внутренний голос. – Но как? Кто победил в этой схватке?» У Дарка была всего одна и очень рискованная возможность ответить на этот вопрос – идти дальше и убедиться самому. Если победа осталась за его товарищами, то он всего лишь получит нагоняй за уход с поста. А если нет?

Только полному идиоту понравилось бы самому нарваться на драку и, как он уже успел определить по доносившимся ранее крикам, с превосходящими силами противника. Но выхода не было, его союзники могли быть еще живы, могли попасть в плен, и тогда их сейчас пытают. Размышления были недолгими. Откинув бесполезный уже факел, он выхватил меч и кинулся в темноту, туда, где еще недавно кипел бой.

Разогнавшись во время бега, Дарк поздно заметил, что коридор кончился и плавно перешел в огромную залу. Не успев вовремя затормозить, он вылетел прямо на врагов, собирающих с пола куски гнилой плоти. «Жуткие твари… вампиры!» – вдруг дошло до него. Страх и ужас моментально сковал тело. Твари были вокруг, злобно шипя и скаля отвратительные уродливые кровавые пасти. Любой, неожиданно попав в такое «изысканное» окружение, должен был немедленно умереть от страха, но Дарк стоически перенес превратность судьбы: он всего лишь потерял дар речи, а также способность соображать и двигаться.

Если бы кровососы не медлили, то могли бы накинуться и в считаные доли секунды растерзать не успевшего отойти от шока Дарка, но, как ни странно, их подвело чувство самосохранения, в эту ночь они уже имели негативный опыт общения с хорошо вооруженными людьми. Вместо молниеносной атаки твари предпочли использовать секунды замешательства противника для занятия выгодной тактической позиции.

Пауза продлилась недолго. Тварь, зашедшая сзади, с ревом кинулась на спину Дарка, но налетела грудью на гладкую стальную поверхность. Не долетев до цели совсем немного, она смогла зацепиться костлявыми пальцами за острый край щита.

Не соображая, что делает, Дарк двигался инстинктивно: выхватил кинжал и сильно хлестнул по крепежным ремням. Щит вместе с висящим на нем захребетником шлепнулся на землю. Визг неудачно приземлившегося вурдалака был сигналом для остальных броситься на жертву, уже успевшую к тому времени прийти в себя. Мозг был чист, мыслей не было, все, что Дарк делал, он не осознавал, как будто кто-то невидимый управлял его телом.

Вампиры бросились на него со всех сторон. Вместо того, чтобы защищаться, он прыгнул им навстречу низким броском параллельно полу. Противники разошлись в воздухе: вампиры пролетели сверху, а он – снизу. Из прыжка капитан вышел на руки, перекувыркнулся через голову и по инерции встал на ноги. Одна рука выхватила нордер, вторая – кинжал. Дарк не застыл на месте в оборонительной стойке, а начал быстро отступать назад, виляя по залу то вправо, то влево.

Маневр удался, он сбил врагов с толку и заставил рассредоточиться. Только так чудовища могли окружить Дарка. В тот самый миг, когда кольцо вокруг него замкнулось и должно было начать сужаться, Дарк резко изменил направление движения и кинулся навстречу двум крайним справа вампирам. Они не успели опомниться и остановиться: один налетел грудью на острие меча, а второму вспороло шею острое, как бритва, лезвие кинжала. Фонтан темной, почти черной крови взвился ввысь и моментально иссяк.

Опешившие поначалу вампиры перегруппировались и кинулись на солдата вновь. Он быстро перемещался по залу, держа двойную защиту: меч отбивал нападения на длинной дистанции, кинжал расправлялся с теми, кто пробивался вплотную. Тактика боя была проста: крутись, вертись, не стой на месте и атакуй быстро, вскользь, наверняка.

Зала была большой, а наличие колонн и саркофагов дало возможность капитану в полной мере реализовать его тактические таланты. На только что прибранном полу вновь растеклись лужи черной крови и появились многочисленные обрубки тел. Неизвестно, сколько бы еще «порезвился» Дарк, перепрыгивая с крышки одного саркофага на другой, если бы не вампир, подкравшийся сзади и впившийся острыми, как иглы, клыками в его ключицу. Дарк почувствовал толчок и сильную боль, он слышал, как затрещала разорвавшаяся кожа куртки, ощутил, как прогнулся стальной наплечник и как потекла кровь, его кровь. Тварь заерзала на его спине, поудобнее пристраиваясь ко вновь открытому источнику жизни. Присоединиться к попойке спешили и остальные.

Вдруг Дарк почувствовал, как тело трутня у него на спине забилось в конвульсиях. Костлявые лапы разжались, и кровосос упал на пол, судорожно крутя головой и молотя по воздуху всеми четырьмя конечностями. Затем вампир поднялся на четвереньки и, содрогаясь всем телом, начал отрыгивать только что выпитую кровь. Из его рта вместе с кровавой слюной вываливались комки шипящей зеленой жижи.

Твари замерли, испуганно уставившись на мучения своего собрата, затем начали медленно пятиться, щерясь и шипя, словно стая дворовых котов, загнанная в угол волкодавом. Агония вампира продлилась недолго. Изрыгнув на пол последнюю порцию собственных внутренностей, он опрокинулся набок и замер.

На Дарка неожиданно снизошло чувство холодной жестокости. Он развернулся лицом к толпе отступающих тварей, поднял с пола оброненный им меч и сильно сжал рукоять. На лице капитана появилась зловещая ухмылка. Он не чувствовал ран, нанесенных ему в бою, забыл о шее, из которой все еще сочилась тонкой струйкой кровь, не помнил даже о потере товарищей. Единственная потребность, которую он ощущал, было желание убивать. Пару раз слегка крутанув кистью в воздухе меч, он спокойно и очень медленно пошел на толпу отступающих.

Однако желание убивать осталось нереализованным, под сводами залы прогремел властный голос: «Довольно, остановись!» Офицер повернул голову, метрах в десяти справа от него стоял нахмурившийся от гнева и злости маркиз. Дарк прежде никогда не видел Норика, но внутреннее чутье подсказывало, что это именно он.

– Довольно, хватит на сегодня загадок и парадоксов, – обратился глава клана не то к Дарку, не то к слугам, а может быть, к самому себе. – Сначала являются двое из спецслужбы и, сами не понимая как, перебивают половину моих вассалов. Потом появляешься ты и травишь оставшихся. Кто ты такой и что за отрава у тебя в жилах?!

Некогда красивые, очаровавшие и погубившие многих дам глаза вампира сейчас злобно смотрели на Дарка через узкие прорези век. В них почему-то не было ни капельки шарма.

– Отвечай, мразь! – настаивал Норик.

В голове все смешалось и окуталось непонятным туманом. Язык вдруг начал двигаться сам по себе, рассказывая историю его жизни. «Это чары… – родилась полная отчаяния мысль, – так называемое «очарование вампира» – способность заставить жертву сделать все что угодно, даже пойти на самоубийство». Неожиданно пелена спала. Контроль над сознанием вернулся. В утомленной, больной голове появилась новая, ранее неизвестная информация. «Боже мой, откуда я все это знаю?!» – удивился Дарк прежде, чем его язык снова заработал.

Монотонно повествующий о себе капитан вдруг замолчал и резко встряхнул головой. Его безжизненные глаза ожили, а на устах вновь заиграла та самая зловещая ухмылка.

– Итак, еще раз. Меня зовут Дарк Аламез, но это не важно, по крайней мере, для тебя, старая замшелая пиявка, насос человеческих испражнений!

– Как… как ты смог… – вырвалось из удивленно раскрытого рта вампира, – сопротивляться мне?!

– И это тоже не важно. Важно, не кто я и как смог… а кто ты! Ты – Эмас Ноурисий Икольн, родился эльфом лет эдак тысячу с лишним назад. Кровососом стал девятьсот тридцать девять лет назад, когда один из высших вампиров дал тебе право выбора – умереть или переродиться. Вскоре твой «родитель» пожалел об этом. Движимый желанием власти, ты напоил его отравленной кровью. Ты высший вампир, не боишься ни серебра, ни света, поскольку поборол «жажду». Сейчас ты пьешь только ради удовольствия. Отказ от постоянного потребления крови привел к негативным последствиям – ты смертен, и убить тебя можно так же, как любого обычного человека… Еще забыл одну маленькую деталь – ты был тупым, самонадеянным эльфом и стал таким же вампиром. Тщеславие толкнуло тебя на создание собственного клана, но ты – недоучка, ты не в состоянии создать ни одного полноценного вампира, поэтому производишь такие вот… отбросы.

– Не знаю, как ты потравил моих слуг, – ледяной голос Норика был единственным средством не показать врагу затаившуюся в глубине души ненависть и отчаяние, – не понимаю, как ты смог сопротивляться мне и откуда столько знаешь, но я твердо уверен в одном. Ты сейчас умрешь, и я собственноручно раскрою твою недобитую, чересчур смышленую башку!

Дарк едва успел заметить, как Норик выхватил меч и сделал сокрушительный по силе и ошеломительный по быстроте выпад, метя в его голову. Парировать удар или отскочить в сторону не успел, уж слишком мгновенно все произошло. Его реакции только хватило, чтобы буквально на дюйм отклониться назад. Левая щека тут же почувствовала обжигающий укус острой стали. Молниеносно отскочив после глубокого выпада, маркиз перегруппировался и тут же продолжил атаку, нанося удары то слева, то справа, постоянно совершая обманные финты с полуразворотами корпуса и неумолимо тесня Дарка в угол залы.

Норик был быстр, неимоверно быстр и непредсказуем. Перемещения его клинка были настолько стремительны, что их не мог уловить человеческий глаз. Дарк отступал, лишь успевая ставить спасительные блоки, и защищался, ориентируясь наугад, куда будет нанесен следующий, быть может, последний для него удар.

Говоря откровенно, бой мало чем отличался от обычного избиения беззащитного младенца. Удивительно, как Дарк еще ухитрялся отбиваться и даже стоять на ногах. После удачного бокового финта маркиза офицер распрощался с кинжалом, выбитым из его рук, вскоре приказал долго жить левый наплечник, затем со звоном отлетел наруч, правый наколенник и т. д. и т. п. Норик издевался над жертвой, не убивал сразу, а раздевал мечом, заставляя прочувствовать страх и унизительную неизбежность скорой гибели.

Устав от наскучившего развлечения, Норик нанес последний удар сверху. Еле сумев отбить его нордером, Дарк не удержал равновесия и отлетел метра на четыре назад, больно ударившись спиной и затылком о стенку одного из саркофагов. В результате полученного сотрясения меч вывалился из рук и, звеня по каменным плитам пола, отлетел далеко в сторону. Подобрать его Дарк уже не мог, он не в силах был даже пошевелиться и встать на ноги.

Маркиз подошел к нему плавной походкой, на лице вампира появилась ехидная усмешка победителя, рука в элегантной перчатке из тонкой кожи занесла ввысь меч для последнего удара. В тот самый момент, когда меч полетел вниз, со свистом рассекая воздух над головой обессиленного солдата, послышался другой, более грозный и неприятный для человеческого уха жужжащий звук; звук, который Дарк слышал не так давно в лесу; звук, приносящий надежду на спасение и гибель врага.

Пискливый визг Норика раскатился по залу, ему вторило громкое, многоголосое эхо колонн и печальных сводов. В кисти правой руки, только секунду назад направлявшей смертоносный удар меча, торчал знакомый Дарку арбалетный болт.

Шагах в тридцати за спиной маркиза Дарк увидел рослую фигуру в черной испачканной грязью и кровью форме капитана имперской гвардии. Руки незнакомца отбросили в сторону ненужный уже арбалет и неторопливо достали из-за спины массивный двуручный меч пехотинца. Лица спасителя не было видно за забралом глухого шлема, но Дарку показалось, что он знает, кто пришел ему на выручку. На правом рукаве краснела раскрытая в оскале пасть волка.

Игнорируя присутствие в зале Дарка и остатков армии вампиров, незнакомец обратился к Норику:

– Браво, маркиз! Классно с малышом разделался, не желаешь позвенеть железом с равным противником?

Корчась от боли, Норик вытащил из окровавленной ладони болт и отшвырнул его, затем, поднеся руку ко рту, тщательно зализал рану. Она не затянулась, но кисть начала действовать.

– А ты, собственно, кто такой? – устало поинтересовался маркиз.

– Какая разница? Можешь считать меня тенью из прошлого, пришедшей мстить за смерть одного человека, имя которого ты вряд ли помнишь.

– Ну что ж, «тень из прошлого», позвеним так позвеним. Одним трупом больше, одним меньше, какая разница.

Легким жестом руки маркиз подал знак, и его еще оставшиеся в живых вассалы накинулись на незнакомца. Первый же взмах двуручного меча отсек несколько уродливых голов. Затем имперец и вампиры закружились в быстром танце смерти. Спустя минуту последний представитель клана Джурату сполз на пол, жалобно скуля и поддерживая руками разрезанную вкось брюшину.

Норик и незнакомец сцепились друг с другом. Лежа на полу, Дарк не успевал следить глазами за их юркими перемещениями, быстрыми выпадами и бросками. Он видел много боев, в том числе и рыцарских поединков, но никогда в жизни не думал, что драка может проходить в таком ошеломляюще бешеном темпе. Скорость реакции Норика он ощутил на себе, она была объяснима и естественна, как одна из основных способностей вампиров, но незнакомец…

Способности неизвестного спасителя, пришедшего ему на выручку уже во второй раз, оставались загадкой. Имперский офицер не только не уступал маркизу в скорости, но, наоборот, превосходил, как, впрочем, и в силе натиска, и в технике боя. Смертоносные дуги, создаваемые в воздухе взмахами двуручного меча, теснили маркиза все дальше и дальше, в глубь залы. Пару раз Норик пытался поставить защиту мечом, но потом отказался от бессмысленных затей. Удары незнакомца были слишком сильны, они пробивали, просто крушили возникающие на его пути блоки.

После каждого соприкосновения оружия маркиз отлетал назад, теряя равновесие и сбивая ритм дыхания. На незнакомца же это, похоже, никак не действовало, он продолжал настойчиво идти вперед, нисколько не снижая скорости своих атак.

Развязка наступила неожиданно. Дарк не успел осознать и поверить в то, что уже все кончено. Делая широкий замах для очередного рубящего удара сверху, незнакомец обманул противника, внезапно изменив траекторию удара, и, вместо того, чтобы рубить, нанес сильный прямой укол сверху вниз. Острое лезвие клинка вошло в мягкое, как тряпка, тело маркиза около горловины и вышло наружу, с хрустом ломая кости грудной клетки и позвоночника, где-то на уровне поясницы. Норик испустил легкий вздох и тут же обвис на лезвии, как проколотая иголкой бабочка.

Не мешкая и даже нисколько не наслаждаясь видом побежденного врага, имперец провернул несколько раз меч, а затем, оперевшись об обмякшее тело ботфортом, рванул клинок на себя, вытаскивая его из трупа. Обтирая испачканное лезвие куском материи, оторванной от камзола убитого, он наконец-то обратил внимание и на Дарка.

– Эй, вставай! Чего разлегся? Дел по горло, а ты валяешься.

– Каких еще дел?

– Как каких, а сжечь эту мерзость! Вот не люблю я сказителей да рифмоплетов, чешут языками напропалую, дурь несут всякую ради подходящей рифмы да красочного словца. Их послушать, так поверженный вампир просто золото, сам распадается, сам возгорается, а остается лишь аккуратная горстка пепла. А тут столько дряни выгребать придется! – передернув от омерзения плечами, произнес офицер и отбросил на пол использованную тряпку.

– А зачем сжигать-то, чтоб не воскресли?

– Ты вроде, Дарк, раньше посообразительней был, видать, скитания по лесу в обществе простолюдинов отрицательно отразились на твоих умственных способностях. Конечно же, нет, воскреснуть уже не смогут, но мясо, оно всегда мясо. Воняет здесь, как на бойне, а лес живностью полон, заползет сюда пара зверушек, отравы нажрутся, а там мор пойдет. Так что лучше все здесь пожечь!

– Постой, а меня ты откуда знаешь и кто ты вообще таков?

– Ну, извини, мне показалось, что ты меня уже узнал.

Руки незнакомца потянулись к шлему и осторожно стащили его с седой головы. На Дарка смотрел, по-отечески улыбаясь, немного уставший Фламер.

Глава 8 Мнимые откровения

Дел оказалось действительно много. Уборка помещения заняла куда больше времени, чем предполагалось изначально. Надеявшийся облить все горючей смесью, а затем сжечь, Фламер вынужден был отказаться от самого простого и надежного решения проблемы.

Дарк уже нашел большой медный таз, в который им без разбора сливались водка из походных фляг и содержимое многочисленных винных бутылок, обнаруженных возле камина, когда настойчивый голос Фламера заставил прекратить сей изысканный акт алкогольного вандализма и подойти туда, куда подзывал его взмахами руки старый боевой товарищ.

В темном углу залы, неподалеку от камина, лежало окровавленное человеческое тело, широко раскинувшее, неестественно изогнутые конечности. Изувеченное укусами лицо было почти неузнаваемо. Если бы не торчавшая ежом густая черная борода, слипшаяся в сгустках запекшейся крови, то определить, кто это: Гаврий, Профессор или, может быть, кто-то другой, было бы абсолютно невозможно. Часть изуродованного тела прикрывал изорванный когтями черный маскировочный плащ солдата «бригады Рональда».

– Дарк, он дышит, еле-еле, но все же дышит…

– А может, Гаврий перевоплощается?!

– Эх, темнота, темнота. Чтоб стать кровососом, надо испить крови вампира, да не простого, как эти, а настоящего, высшего… их еще «лордами» или «хозяевами» называют. А приятель твой, видишь, где успокоился, вряд ли Норик к нему близко подходил и собственную кровь давал. Организм, видать, крепкий, да кровь хорошо свертывается, не успело много вытечь, вот и теплится жизнь еще.

– А что делать будем, как помочь ему?

Фламер сощурил глаза и нервно затеребил правый ус. Насколько Дарк успел изучить своего товарища, данный ритуал мог означать или глубокое раздумье, или сигнал о полной боевой готовности, подаваемый девицам легкого поведения. Женщин поблизости не наблюдалось, следовательно, в голове ветерана шел напряженный мыслительный процесс.

– Есть у меня эликсир один… – продолжил Фламер, видимо, немного колеблясь, – …магами сделанный. По какому случаю достал, потом объясню. Так вот, он эти раны, может, и залечит, но время нужно, чтоб подействовало, дня три-четыре, не меньше. С собою его, конечно, тащить нельзя, помереть может, да к тому же тяжел, зараза, не унести.

– Я потащу…

– Ты на себя посмотри, тебе самому бы дойти, подранок! В общем, поступим так: даю эликсир, и оставляем твоего знакомого здесь, отойдет так отойдет – его счастье. Зал палить не будем. Соберем всю эту дрянь и сожжем в камине, пол водярой зальем, чтоб запах сбить. Ну все, давай за работу.

По-армейски лаконично и безапелляционно распределив обязанности, Фламер полез в сумку, из которой, покопавшись немного, извлек грязный, видавший виды флакон, заткнутый промасленным обрывком тряпки вместо пробки. Вылив несколько капель бултыхающейся в сосуде жидкости непонятного цвета Гаврию в рот, старый вояка аккуратно засунул лоскут обратно. Тело умирающего забилось в судорогах и затихло, дыхание пациента немного участилось.

– Пока все успешно складывается, авось оклемается. Эй, Аламез, их двое вроде бы было, посмотри, что со вторым сталось, у меня тут чуток эликсира еще имеется.

Поиски Профессора вскоре увенчались успехом.

– Фламер, а твой эликсир тела склеивает? А то тут такое…

Глазам подошедшего Фламера предстало чудовищное по своей жестокости зрелище: на полу лежало туловище солдата, а вокруг, в радиусе трех-четырех метров валялись обгрызенные части тела.

– Этого, пожалуй, тоже в огонь. Здесь уже все, видимо, парень был основным блюдом … На вот лучше, возьми!

Рука Фламера протянула Дарку большой липкий и скользкий от крови пакет, туго перевязанный бечевкой.

– Что это?

– Не спрашивай, не знаю. У диверсанта за пазухой нашел, пока ему микстуру вливал, должно быть, что-то важное.

– А… Наверное, это как раз те бумаги, ради которых мы сюда и пришли. Они у Уильфорда Нориком несколько дней назад выкрадены были.

– Значит, действительно важные, коли у Уильфорда, – озабоченно произнес старый вояка. – Тогда так поступим, ты их пока у себя спрячь, а когда все закончим да отоспимся как следует, вот тогда и подумаем, что с ними дальше делать будем.

– А что тут думать, я Гаврию обещал бумаги вернуть, слово дал.

– Давай позже об этом, а то от зловония да смрада уже тошнить начинает…

Если в это время в подземном храме была хотя бы еще одна живая душа, то она точно померла бы то ли от отвращения, то ли от безудержного хохота, настолько омерзительной и одновременно гротескно комичной казалась со стороны процедура похорон. Оба капитана ходили по залу друг за другом, выдерживая дистанцию в несколько метров.

Впереди гордо шествовал Фламер, держа левой рукой уже бесполезный, изрядно помятый кавалерийский щит Дарка. В правой руке вояки был двуручный меч, которым он пользовался, как шампуром, насаживая куски плоти и небрежно сбрасывая их затем в щит. Его лицо при этом излучало умиротворенное безразличие и расслабленную флегматичность. Во время «сбора урожая» солдат напевал слова популярной когда-то в имперской армии песенки: «Бордель закрыт, все шлюхи на попойке…» За ним брел Дарк, распрыскивая по полу гремучую алкогольную смесь из медного таза.

Утомительный процесс санации зала прекращался время от времени, то есть по мере наполнения щита или опустошения таза.

В ту бесконечно долгую и полную событиями ночь канул в Лету не только известный вампир, маркиз Норик, погубивший за свою тысячелетнюю жизнь немало человеческих душ, но и интерьер его логова. Дров не хватило, и дубовый стол на пару с креслом изысканной ручной работы закончили существование вместе со своим родовитым хозяином в топке камина.

Огонь очищает, он бесследно стер с лица земли весь клан вампиров Джурату.

* * *

Свежий воздух утреннего леса ворвался в легкие и тут же ударил в голову, словно крепкая деревенская настойка. От неожиданного прилива свежести Дарк покачнулся и едва удержался на подогнувшихся ногах. К счастью, его вовремя подхватил шедший сзади Фламер.

– Что с тобой? Выглядишь преотвратно, может, все-таки хлебнешь из флакончика?

– Не стоит, просто голова закружилась… Такое уже бывало, наверное, последствие ранения.

– Мда… раскроили тебя на славу, как только выжил?

– Ты будешь смеяться, но именно этот вопрос мне чаще всего задают в последнее время.

Они были почти снаружи, впереди уже виднелся выход, и слабые лучи восходящего солнца начали слепить их привыкшие к темноте глаза.

– Может быть, лучше вытащить Гаврия сюда? – спросил озабоченный судьбой раненого товарища Дарк.

– Да ты что? Здесь же лес, зверья полно, а он в ближайшие дни, как бревно, проваляется. Там безопаснее.

– А вампиры?

– Их больше нет, на призыв хозяина сбегаются обычно все. Думаешь, как я узнал, где их логово. Услышал призыв да за ними пошел.

– Но как?.. Неужели ты тоже?

Они смотрели друг на друга. Дарк с испугом в глазах, а Фламер с непониманием. Затем лицо старого вояки расплылось в широкой улыбке, и он начал биться в истеричном приступе хохота.

– Ты, ты подумал… я тоже… вампир? – выдавливал из себя слова Фламер в кратких перерывах истерики. – Нет, друг мой, ты можешь не опасаться… Но почему я могу слышать их призывы, расскажу позже. Мы же договорились, сначала перекусим, выспимся, а там уж и все остальное.

– Как знаешь, но если честно, мне многое непонятно… и пугает.

– А жизнь вообще такая странная штука: сначала мучаешься, чтобы понять, что происходит, а потом вспоминаешь, как счастлив был, когда ничего не понимал. Не думай много – вредно! Вот лучше скажи, у вас там, на стоянке перед пещерой, пожрать что-нибудь есть?

– Бобы, вяленое мясо, сыр, хлеб, может, еще что найдется…

Старик заметно повеселел, в его хитрых голубых глазах, как это бывает у всякого заядлого обжоры, заиграли искорки предвкушения.

– Вот это да, вот это я понимаю! А может, еще и женщина имеется?! – остроумно, как ему показалось, пошутил Фламер.

– В общем-то да, у дерева привязана…

– Так чего ты здесь застрял, пошли быстрее! Вот что значит жить умеючи: порубились, а потом погуляли!

– Ильза, пленная амазонка… – прервал Дарк воодушевленную тираду спутника.

Лицо солдата сразу осунулось, как прокисшее молоко в крынке, а горевшие в глазах искры потухли.

– Трудный случай, – наконец-то выдавил из себя Фламер. – Никогда не шути так со стариками. Сердечко, знаешь ли, уже не то, может и не выдержать такого сурового разочарования. Надо было сказать прямо – существо среднего пола, считающее себя женщиной, курица с петушиным гребнем, гермафродит, абстрактное нечто, жалкое подобие …

– Стой, стой, ну хватит. За что их так?

– Доживи до моих седин, сам узнаешь… Ладно, хорошо еще, что провиант настоящий. Где тут твои запасы?

– Мы уже пришли, только вот на пригорок подняться.

Как ни странно, но все оказалось на месте: провизия в походных мешках, и Ильза – привязанная у дерева. Девушка спала, низко опустив голову, длинные волосы с золотыми кудряшками прикрывали лицо и часть рельефной груди.

– А ничего, хороша феминка… – прочавкал жующий мясо Фламер, откинув в сторону меч и устраиваясь поудобнее на траве возле мешков. – Что делать-то с ней будешь?

– Отпущу, наверное, она не мне, а попутчикам нужна была. У меня против нее зла нет, хотя… – Дарк ненадолго призадумался, вспоминая слова Ильзы на Совете и их последующий разговор. – Нет, пожалуй, действительно нет. Вот сейчас встану и сразу же развяжу, пускай катится к… своим!

– Погодь, дай лучше я, а то она как гавкнет, что про кобелей думает, так сразу сознание потеряешь… – вновь оседлал своего излюбленного конька Фламер.

Неторопливо прожевав мясо и тщательно обтерев руки о штанину, он поднялся на ноги и побрел к пленнице. Подойдя вплотную, уже было начал развязывать тугие веревки, как вдруг что-то насторожило старика. Ильза была слишком безропотна и неподвижна даже для связанной. Бережно подняв рукой повисшую голову амазонки, Фламер откинул назад пряди ее длинных волос. Улыбка моментально слетела с лица солдата.

– Дарк, девчонка мертва! – разорвал тишину его холодный бесстрастный голос. – Похоже, кто-то из пролетающих «на призыв» тварей решил ненадолго задержаться и перекусить.

Фламер слегка наклонил голову девушки, и Дарк увидел отпечатки укусов на ее нежной шее. Когда сняли веревки, тело безжизненно повалилось на землю.

Еще одна бессмысленная, глупая, никому не нужная смерть. Сначала Зулик, потом Ильза… Дарк закрыл глаза и всего на минуту представил себя на месте девушки. Он стоял беспомощный, привязанный к дереву, и сердце разрывалось от страха при виде ужасных вампиров. Кругом зловонные пасти с огромными окровавленными клыками, стремящимися вонзиться в его беспомощное, связанное тело…

– Дарк, Дарк, очнись! – разорвал пелену видения знакомый голос. Кто-то настойчиво тряс его за плечи. Открыв глаза, он увидел перед собой озабоченное лицо Фламера.

– Аламез, давай без нервов! Всякое может случиться. Смотри на мир с высоты солдатского седла. Ты ни в чем не виноват, понял?!

– Да, конечно, только слишком много людей умирает вокруг меня, слишком много смертей…

– Как говорил отравитель, подсыпая очередной жертве яд, – попытался развеселить и подбодрить его Фламер. – А если серьезно, то в этом поганом лесу подобное случается постоянно. Здесь каждый день кто-то кого-то где-то и чем-то убивает. И самое интересное, что такая веселуха лет уж сто, говорят, идет, а народищу от этого меньше не становится, скорее наоборот.

– Считай, твоя терапия помогла, что теперь делать-то? – как будто пришел в себя Дарк.

– Ну, опять ты с этим поганым вопросом пристал. А я почем знаю? Вылью девке остатки зелья из флакона в рот, да вниз оттащим к твоему приятелю. Из двоих кто-нибудь да оклемается, а может, и обоим сфартит.

Решение проблемы было простым, однако совершенно неприемлемым. Гаврий еще дышал, получив свою порцию чудодейственного эликсира, а тело Ильзы жизнь уже покинула, и подобная мера вряд ли помогла бы. Однако, даже если предположить, что повезет обоим, то как сложится ситуация, окажись они вместе? Стал бы очнувшийся первым Гаврий утруждать себя и тащить наполовину безжизненное тело Ильзы в Кодвус? И как повела бы себя амазонка на его месте? Скорее всего, вонзила бы нож в беспомощное тело врага и побежала бы обратно в лагерь к своим. Почему-то ни того, ни иного варианта развития ситуации Дарку не хотелось. Оставалось только одно…

– Ты прав, давай попробуем эликсир, но вниз Ильзу не понесем, мы возьмем ее с собой, в Кодвус.

Фламер удивленно уставился на товарища. Казалось, он был готов услышать все что угодно, но только не это. Дарк заметил, как изменилось выражение его глаз: удивление плавно переросло в страх за психическое состояние друга.

– Слушай, Аламез! – Так всегда называл его Фламер во время размолвок или ожесточенных ссор, которые порою были близки, но по удачному стечению обстоятельств так никогда и не перерастали в драки. – Я, конечно, понимаю, может, у тебя с этой девахой что и было, и впечатления от этого до сих пор согревают твое израненное сердце, но пойми – сейчас она труп! И кто знает, подействует на нее зелье али нет? Может быть, она через сутки начнет вонять и разлагаться, сколько ты ее на своем горбу таскать собираешься? Я не труслив, но брезглив.

– Идея, может быть, и не ахти, – произнес как никогда в жизни твердо и однозначно Дарк, – но ты правильно сказал – идея моя, а значит, и нести тело мне. Если начнется разложение, то тут же закопаем. А сейчас давай, лей свое зелье!

Небрежно и как бы нехотя опрокинув содержимое флакона в податливый рот амазонки, Фламер отошел в сторону и укоризненно покачал головой.

– Хорошо, сделаем по-твоему, – проскрипел сквозь зубы старый ворчун, – но только будь добр, держись от меня с этой тухлятиной подальше. Раздавить пару вампиров – это одно, а нюхать трупный смрад – немного другое… не приучен.

* * *

Затишье принесло успокоение и странную дремоту сознания. Нет, его не клонило ко сну, и тело было в полном порядке, за исключением так и не зажившей до конца раны. Долгого двенадцатичасового отдыха было вполне достаточно, чтобы привести себя в хорошую форму и не чувствовать усталости. Дремали только эмоции, они притупились, и многоцветная картина мира стала тусклей, ее цвета не казались теперь такими яркими и насыщенными.

Уходя в лес, он надеялся по дороге в спасительный Кодвус обрести покой и хотя бы на время убежать от войны со всеми ее отвратительными атрибутами: трупами, голодом, виселицами. Кто мог тогда предположить, насколько наивными окажутся его надежды. Глупо, по-детски глупо было бы думать, что это зловещий рок идет за ним по пятам, что смерть преследует его, убивая страшной ржавой косою всех тех, с кем он хоть недолго общался. Смерти знакомых ему людей объяснялись, конечно, гораздо проще и намного банальней.

Мир живет своей жизнью, и борьба за выживание проходит не только на полях великих сражений, она постоянна, она – неотъемлемая часть повседневной жизни. Отдохнуть от борьбы, все равно что отдохнуть от жизни. Теперь он не понимал, а ощущал эту несложную прописную истину, воспринимал ее как объективную реальность, и уход «в мир иной» знакомых ему людей перестал казаться чем-то экстраординарным, он стал обычным и даже естественным, как солнце, небо и шелест деревьев…

Сидя у еле тлеющего костра, Дарк внимательно ощупывал бездыханное тело Ильзы, что объяснялось не замысловатым финтом фантазии начинающего извращенца, а заботой о ближнем своем, впрочем, которым она и не являлась. Несмотря на ее природную красоту, обаяние и вполне сносный для амазонки характер, он не питал к девушке никаких особых чувств. Он просто не хотел, чтобы она умерла.

Из всех амазонок, встретившихся ему на пути, Ильза, пожалуй, оказалась единственной, с кем можно было даже поговорить. К сожалению, женщины, в силу устоявшихся традиций и накопленного ими опыта, смотрят на мужчин как на потенциальных сволочей; а амазонки пошли дальше – как на фактических, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ильза была вменяемой, она представляла собой прекрасное исключение из этого ужасного по своей глупости правила.

А может, все было гораздо проще, может быть, он привязался к суровому взгляду ее голубых глаз и золотым кудряшкам, привязался, как к Фламеру, Гаврию, бывшему денщику или к любимой лошади. Она незаметно стала частью его окружения в этом бескрайнем и сумасшедшем мире человеческих жизней.

Уже был вечер, и прошел целый день с тех пор, как эликсир начал действовать. Дарк следил за состоянием тела, поскольку боялся пропустить момент начала изменений. Что-то должно было появиться: или пульс, или отвратительный запах трупного разложения.

Его пальцы умело скользили по неподвижному телу, пытаясь ощутить биение пульса или почувствовать слабую толику тепла, исходящего изнутри. Кожа амазонки оставалась упругой и мягкой. Наверное, прикосновения воспринимались бы намного приятнее при других обстоятельствах, если бы тело не было таким омерзительно холодным.

Проснувшийся после долгого сна Фламер застал Дарка именно за этим занятием. Он смотрел на боевого товарища, выпучив от удивления глаза.

– Кончай лапать девку! – пробурчал он спросонок. – Если хочешь с ней что-то сделать, то ты мерзкий извращенец, а если проверяешь пульс, то дурак. Сказал же тебе, еще рано, – сопел старик, протирая глаза и подсаживаясь ближе к костру. – Давай-ка лучше подкинь дровишек, да поболтаем…

История лесных похождений Фламера, в принципе, ничем не отличалась от злоключений Дарка. Во время боя егобатальон охранял позиции крупного подразделения стрелков: лучников и арбалетчиков, наносивших существенный урон перешедшим в наступление войскам противника. Вполне естественно, что их часто атаковала вражеская кавалерия, которая, в конце концов, так и подавила точку сопротивления.

Сам Фламер финала кавалерийских атак не увидел. Получив в толчее очередного натиска сзади по голове, он потерял сознание и очнулся, уже заваленный горой окровавленных трупов людей и лошадей. Быстро осмотревшись по сторонам и вычислив по вторичным и даже третичным признакам, кому же досталась победа, принял единственно верное решение – бежать в Лес. Серьезных увечий не ощущалось, кроме, конечно же, головы, которая сильно гудела. В глазах все плыло, и он долго не мог понять, почему же у него на руках так много пальцев: то ли пятнадцать, то ли двадцать. Магический эликсир быстро вернул остроту зрения и снял головную боль. Не дожидаясь возвращения команд победителя на поле массового ристалища, капитан скрылся в Лесу, прихватив у кого-то по дороге недостающую часть экипировки – рыцарский шлем.

В дальнейшем события развивались по весьма знакомому шаблону: встреча с охотниками, разговор с Богортом, перспективы далекой экспедиции…

Жизненный опыт и чутье ветерана подсказали Фламеру, что не стоит ввязываться в рискованную авантюру или раздражать прямым отказом Лесничего. Он поступил гораздо проще – сбежал, сняв одежду с одного из напившихся охотников и покинув Лагерь вместе с большим торговым конвоем, идущим в Филанию.

Опыт общения с сильными мира сего научил его рассуждать трезво, то есть исходя только из собственных интересов. Участие в походе амазонок дало бы ему лишь одно и притом весьма сомнительное преимущество – возможность беспрепятственного прохода по контролируемой воительницами территории. На другую же чашу весов легло слишком много недостатков. Прежде всего, в отличие от Дарка, судьба уже пару лет назад заносила его в это дремучее место. Дорогу к границе он знал, точнее, тогда казалось, что помнил. Путешествие же с отрядом воительниц могло надолго задержать его в лесу. С другой стороны, сам поход был в интересах амазонок и, скорее всего, как-то косвенно затрагивал Богорта, в то время как самому Фламеру от горы Аль-Шар ничего не было нужно. Разговоров же об оплате Лесничий с ним не заводил.

Настораживало также нежелание Богорта послать на ответственное задание своих, преданных ему людей. Кроме того, перспектива провести много времени в обществе амазонок не прельщала старого вояку. Каждодневное наблюдение за прекрасными формами тел лесных воительниц могло окончательно расшатать стариковские нервы и толкнуть на необдуманный, самоубийственный поступок – прижать одну из девиц в кустах или в раскидистых ветвях большого дерева. В общем, Фламер решил не рисковать и не связываться с чужими проблемами, тем более когда хватало своих.

Ему пришлось долго блуждать в поисках дороги, которую, как казалось ранее, он хорошо помнил. Во время мытарств по бескрайним чащам Леса, он, конечно же, не раз натыкался и на охотников, и на «милых» зверушек с острыми и длинными когтями. Судьба была благосклонна к ветерану и позволяла выходить из стычек победителем, расплачивался же он с ней мутным содержимым магического флакона, которого становилось все меньше и меньше.

Как-то раз, ища дорогу, он услышал знакомый голос и стал нечаянным свидетелем пылкого объяснения Дарка и Реи. Фламер захотел вмешаться сразу и пристрелить девиц еще до начала схватки, но замешкался и не успел занять выгодную позицию, стрелять же по быстро двигающимся фигурам, одна из которых его друг, капитан не решился: он все же был пехотинцем, а не метким стрелком, зато, дождавшись завершения боя, повеселился на славу.

Когда тело последней амазонки замертво упало на землю, он хотел было двинуться на поиски запрыгнувшего в овраг Дарка, однако передумал. Вонзившаяся в голень стрела сильно мешала передвижениям и вразумила неуемного бойца, что сейчас лучше позаботиться о своем теле, чем скакать по оврагам, как горный козел. Фламер почему-то не предположил, что Дарк вернется на место схватки. Поступки стариков бывают порой алогичны…

Через пару дней случайное совпадение вновь свело боевых друзей вместе. Встреча состоялась в логове вампира.

– Фламер, ты обещал разъяснить один очень сильно мучающий меня момент, – прервал затянувшееся молчание Дарк, – и до сих пор, к сожалению, я так и не получил ответа. Как ты услышал «призыв» Норика?

Старый вояка еще немного выдержал паузу, взвешивая в голове все «за» и «против» подобного откровения, потом устало вздохнул и продолжил рассказ. Видимо, «за» перевесили…

– Я понимаю, что ты интересуешься не из праздного любопытства, и как-то настораживает идти по лесу наедине с человеком, у которого имеется пара «странностей». Я расскажу тебе все и надеюсь, что ты сохранишь мой секрет в тайне.

– Я вроде никогда не отличался болтливостью, не правда ли?

– Конечно, но то, что я расскажу, может сильно затронуть твои привычные устои и принципы. Ну да ладно, отвечу заодно и на другой, наверное, следующий твой вопрос: «Откуда у меня эликсир?» Попытайся понять меня и не осуждать.

– Слушаю… – произнес Дарк отрывисто и почему-то немного испуганно.

– Я намного старше тебя и еще помню те времена, когда жизнь в Империи была другой, там были маги… много магов, целые гильдии. Они не только торговали зельями и лечили людей, но пытались активно воздействовать на все сферы жизни страны: искусство, общественные устои, политику, обычаи и даже армию. Их уважали и боялись не только темные и забитые простолюдины, но и высшее дворянство. Для сыновей бедных помещиков было только два пути выбиться в люди: или армия, или школа магов. Затем все изменилось. Императору надоело считаться с интересами гильдий и делить с ними власть. Для укрепления своего положения он вступил в союз с Церковью. Расправляясь с учеными мужами огнем и мечом, он вытравливал любовь и уважение к ним из сердец народа путем хитроумных проповедей почувствовавших безнаказанность священников из бесчисленных храмов, возведенных по всей стране. Магию запретили, а магам даже не дали возможности скрыться… вешали, сжигали, гноили в тюрьмах. Ты был еще совсем мал и не помнишь этого, а мне кажется, что разгул мракобесия был только вчера…

Фламер замолчал и опустил седую голову. Дарку показалось, что в уголках глаз мужественного пехотинца появились слезы. Не поднимая головы, старик продолжил:

– Их искореняли сурово и беспощадно: «Магам – смерть, кто укрывает магов – смерть, кто помогает магам – лютая смерть, а кто видел бежавшего мага, но не донес – пожизненная каторга». Это не девизы того времени, не лозунги, одурачивающие толпу, это законы, официально принятые тогда Империей. Несмотря на суровость наказаний и хорошо спланированную охоту на людей, объявленных преступниками, некоторым все же удалось добраться до границы и укрыться в других, более лояльных королевствах. Среди этих малочисленных счастливцев был и мой старший брат. Семь лет назад от одного торговца я случайно узнал, что он переехал в Кодвус. Я нашел его и с тех пор тайно поддерживаю связь. Мартин – единственный из моей родни, кто еще жив. От него я и получаю эликсиры, он же научил меня паре простых фокусов, заметно облегчающих жизнь. Вот и вся загадка.

– Неужели ты думал, что я донесу на тебя? Мы же столько лет знаем друг друга! – вознегодовал Дарк.

– Ты вырос в совершенно другое время, когда такие люди, как я и мой брат, оказались вне закона, они мерзкие изгои и «пособники темных сил» в глазах Единой Церкви, как, впрочем, и в представлении большинства людей.

– Не беспокойся за меня, я же видел, как ты расправился с настоящими темными силами. Кстати, а кто тот человек, за которого ты мстил?

– Не знаю! – вновь весело улыбаясь сквозь еще текущие слезы и задорно разводя руками, ответил Фламер.

– Как так не знаешь? Ты что, просто так прикончил маркиза, без всякой причины, рискуя жизнью, полез в пасть зверю?

– Ну почему же без причины? Я рассуждал просто. Вампиры убивают людей, пьют их кровь и поэтому живут долго и счастливо. За многие лета существования кровосос мог столкнуться или со знакомым мне человеком, или с потенциально близким, то есть тем, с кем мы могли бы встретиться и стать друзьями, но не встретились, так как этот поганый паразит убил его еще до нашей встречи…

– Не понял… – произнес озадаченный Дарк, в душе радуясь тому, что к его товарищу вернулось прежнее жизнелюбие.

– Объясню проще. Он убивает людей, так как он вампир, и это основа его существования. А я человек, значит, в моей природе заложено стремление убивать вампиров, поскольку они могут убить меня или подобных мне. Это моя такая же естественная потребность, как пить, есть, громко сморкаться и обращать внимание на противоположный пол…

– Ты, конечно, прав, но мне как-то мало доводилось видеть людей, рисковавших головой только по этой причине.

– Ты просто молод, очень молод… – загадочно произнес Фламер и, как всегда, улыбнулся.

– Вполне возможно, хотя порою мне кажется, совсем наоборот, – сказал Дарк, пытаясь собраться с мыслями и представить возможные варианты дальнейших действий, – только давай оставим в покое мой сопливый возраст и займемся чем-нибудь более интересным, к примеру, пофантазируем на тему «как добраться до своих».

– А тут и размышлять долго нечего. Перво-наперво доберемся до Кодвуса. Ты, кстати, в курсе, что так называется не только королевство, но и столица, то бишь единственный там город?

– Не-а, как-то совсем не задумывался…

– Ну, так теперь знай. Добраться надо до столицы и отсидеться там пару-тройку недель.

– А это еще зачем? Что нам там делать-то? – изумился Дарк.

– По двум весьма существенным причинам: во-первых, мне очень хотелось бы навестить брата, тебе бы встреча с Мартином тоже не помешала, а то выглядишь хуже утопленника. Твоя голова кого угодно напугает, даже лошадь от страха подохнет, или ты до Империи хочешь плюхать пешком?

– Ладно, не развивай тему, и так все ясно. А что во-вторых?

– А во-вторых, те ребята из спецслужбы, когда тебя вербовали, то убеждали, что в Империи тебя особо никто и не ждет, что, скорее всего, сразу в тюрьму бросят?

– Говорили…

– Так вот, к сожалению, они правы, а значит, на родину торопиться не очень-то следует.

– Что ты предлагаешь, осесть в Кодвусе? – возмутился Дарк.

– Да ну, сдался он нам, но поступить надо по-хитрому. В столице полно шпионов и агентов различных спецслужб. Понял?

– Не-а…

– Ох, молодежь, молодежь. Такие вещи на лету просекать нужно.

Фламер подсел ближе к Дарку и неожиданно перешел на шепот:

– Мы выйдем на агента имперской разведки, того, что повлиятельнее, и предложим ему свои услуги в обмен на его протекцию. Пускай замолвит словечко за нас своему шефу, главе разведки герцогу Корвию. Дескать, истинные патриоты, отступая через Кодвус, содействовали интересам Империи, оказали неоценимые услуги резиденции в Кодвусе и т. д. и т. п. Наградить-то нас, конечно, не наградят, и в чинах не повысят, но с таким письмом уж точно в тюрьму не посадят и в дезертирстве обвинить не посмеют.

– Эх, Фламер, Фламер, – произнес Дарк с интонацией строгого учителя, отчитывающего нерадивого школяра за элементарную, грубую ошибку. – Вроде мудрый ты и опытный, а вот такую чушь несешь. Ну скажи, как мы на агента выйти сможем, ни ты, ни я не знаем, кто он и под каким именем работает. А если бы даже и знали, то что предложить сможем: полудохлую амазонку, которая еще неизвестно оклемается ли, план укрепления лагеря Богорта, место нахождения стоянок лесных девиц или другую ценную информацию?

– Давай огурцы не вперемешку жрать, а строго по мере их поступления, – серьезным и поучительным тоном ответил старик. – Ты, парень, сам не понимаешь, как нам, точнее, тебе подфартило. Где наш агент скрывается и как его найти, мы не знаем, а кто, думаешь, знает?

– Ну, герцог Корвий, еще, наверное, пара высших чиновников из штаб-квартиры имперской разведки.

– А кто еще, кто поближе да подоступнее?

– Да не знаю я, чего пристал.

– Рональд, начальник спецслужбы Кодвуса.

Дарк уставился на собеседника изумленными и ничего не понимающими глазами.

– Он, скорее всего, тоже знает, но с какой стати станет со мной делиться?

– Все просто, парень. Ты ему бумаги передашь, те, что у вампира отняли, про меня только не упоминай, ни к чему это. Так вот, а у барона Диверто выхода другого не будет, как человека, бумаги ему передавшего, возле себя пригреть, поскольку пакет распечатан и, возможно, человечек этот бумаги тоже читал.

– А не сочтет ли благородный барон возможным куда проще поступить да человечка этого, то бишь меня, потихоньку пригрохнуть? – возмутился Дарк, которого явно не прельщала сия радостная перспектива.

– Не-а, ты плохо знаешь шпионов, они «по-простому» даже в кусты отлучиться не могут, все с выкрутасами. Ты – имперский офицер, приносишь секретные бумаги не своей разведке, а начальнику спецслужбы другого государства, не странно ли это?

– Вот я и говорю, что странно…

– Это может быть расценено двояко: либо ты говоришь правду, и тебя тот агент, ну как его там… тот, что в храме, в общем, остался, завербовал; либо это хорошо спланированная провокация, и имперская разведка пытается подсунуть Рональду своего человека под хорошим прикрытием. А что с такими людьми делают?

– Камень на шею да с моста… – Неожиданное решение проблемы почему-то развеселило Дарка и привело к приступу раскатистого смеха.

– Дурак, ясное дело – кавалерист, ржать-то от лошадей хорошо научился, а головой совсем не работаешь. Такого человека, наоборот, к себе приблизят, чтобы через него противника дезинформировать. Так что в любом случае тебе в разведке остаться предложат. Соглашайся, недели через две-три точно знать всех агентов будешь и имперских, и филанийских… Понял?

– Понял-то понял, да… – Дарк не докончил фразу, встал, разминая ноги, и задумчиво начал бродить возле костра, то и дело пиная валяющиеся под ногами сучья. После недолгого успокоительного променада он вновь обратился к другу: – Прав ты, конечно, прав, но есть одна заковырка… Что я шпиону имперскому предложить-то смогу, зачем я ему понадоблюсь?

– Ну, первый «огурец» мы уже уплели, а теперь переходим ко второму. Узнав, кто агент и где проживает, выходишь на связь с ним и говоришь все как есть, то есть что передал ценные бумаги Рональду и тем самым вошел к нему в доверие ради интересов Великой Империи, что теперь ты при нем и готов раздобыть любую информацию. Содержание бумаг на словах передашь. Конверт все равно распечатан, а до Кодвуса еще три дня дороги будет, так за это время их аж наизусть выучить можно.

– Умно это все, но опасно…

– Не настолько, как ты думаешь. Во-первых, раненый диверсант оклематься еще может и, когда к Диверто придет, так твои слова подтвердит да про то, какой ты верный и надежный человек, напоет. До этого времени за тобой следить будут, так что ты поаккуратнее первые два-три дня держись, пока я с Мартином не встречусь. А там мы тебе вдвоем такое прикрытие организуем, что все агенты, как кролики, со страху разбегутся.

Дарк опять вскочил и забегал по поляне.

– Да ты успокойся и сядь, а то ненароком на красавицу твою спящую еще наступишь.

– Правильно ты говоришь, друг, правильно, да только страшно мне, – признался Дарк, – замесим кашу, из которой потом не сумеем выбраться…

– А ты не волнуйся, – успокаивающе произнес Фламер. – В жизни часто рисковать приходится и на авось идти. У нас неплохие шансы, гораздо лучше, чем были у меня, когда я на маркиза пер. Если бы действие зелья, что скорость увеличивает, чуть раньше закончилось, то не сидели бы мы здесь. И вообще, для Империи ты сейчас мертв. В списках личного состава числится, что капитан кавалерии Дарк Аламез погиб, быть может, даже геройски, при битве у «Великих низин», так и воспринимай себя трупом. Считай, что судьба тебе дала второй шанс – разыграй его!

Как ни странно, но абсурдная аргументация старого вояки сработала. Дарк почувствовал, что ему полегчало, страх пропал, а жизнь стала казаться веселее и проще. Только теперь он понял, нет, ощутил и прочувствовал, что это такое – смотреть на мир с высоты солдатского седла.

* * *

Изменения в состоянии Ильзы произошли внезапно и гораздо раньше, чем предполагал Фламер, а именно в середине следующего дня, ближе к полудню. Дарк, тащивший перекинутую через плечо амазонку, почувствовал легкое сокращение мышц и дрожь, пробежавшую по ее телу. Он тут же остановился и проверил пульс девушки. Тихий вздох облегчения вырвался у него, когда пальцы ощутили едва уловимую пульсацию артерий. Пульс был слабым, но все же был… тело начало медленно оживать. Фламер никак не отреагировал на радостное известие, но Дарк знал, что его товарищ привык умело скрывать эмоции под внешней маской безразличия.

Остановка продлилась недолго. Теперь путники старались идти быстрее, спеша пройти как можно большее расстояние до захода солнца. Возникшая спешка объяснялась просто. Если состояние больной будет улучшаться в том же темпе, то вскоре понадобится продолжительная стоянка, чтобы переждать самую опасную фазу восстановления организма.

К сожалению, этот момент наступил слишком рано. Уже через час пути Дарк почувствовал, что у его «ноши» начинаются судороги. Подав Фламеру знак остановиться, он бережно положил Ильзу на землю и обернул дрожащее тело плащом. Едва ощутимые подергивания мышц перешли в сильные сокращения. Тело амазонки каталось по траве и, казалось, плясало, как марионетка на тонких, привязанных к конечностям нитях, затем оно снова затихло. Пульс то ускорялся, то резко замирал и был едва различим. Кожа покрылась яркими багровыми пятнами.

Самое страшное случилось ночью – начался жар, а потом сильный озноб. Девушка то билась в агонии, покрываясь горячими каплями пота, то сжималась в позе эмбриона, трясясь от холода. Удивительно, что эти абсолютно противоположные состояния больной сменяли друг друга через каждые пять-десять минут.

Реакция организма Ильзы на эликсир поразила не только Дарка, но и Фламера, который раньше не видел ничего подобного. Внимательно наблюдая за ее конвульсиями и задумчиво теребя правый ус, старик размышлял вслух, в чем таится причина непредвиденных побочных эффектов и как помочь телу нормализовать температуру внутренних процессов.

Как всегда и бывает, эти размышления оказались абсолютно бессмысленными, поскольку, в конечном счете, остановился Фламер на том варианте, что был назван первым и казался наиболее логичным. Солдаты перенесли тело Ильзы поближе к огню, а затем сбросили с себя теплые вещи.

Плотно укутанная плащами и куртками девушка походила на огромную гусеницу, бьющуюся о стенки кокона и пытающуюся выбраться наружу. Единственное отличие состояло в том, что бабочки не бредят.

Говорят, что во время беспокойного сна после бурной гулянки, а также в приступе жара человек не контролирует себя и бредит, открывая свидетелям своего состояния любые тайны и секреты. Именно тогда жены узнают имена любовниц своих неверных супругов, тюремщики – всю подноготную замыслов заключенных.

В эту ночь Дарку довелось убедиться в правдивости данного мнения. Ильза бредила, вначале это были отдельные и ничего не значащие для него слова, названия и имена, но затем они соединились и приобрели смысл. Так складываются осколки разноцветного стекла в красивый мозаичный узор.

Рыцарские каноны чести не позволяли воспользоваться слабостью и бесконтрольностью поступков врага, тем более если враг – прекрасная дама. Следуя им, Дарк должен был удалиться от Ильзы на приличное расстояние, чтобы ничего не слышать, или заткнуть уши воском. Но почему-то благородные рыцарские устои сильно подрасшатались за время блуждания по лесу, и он узнал много интересного о цели экспедиции к горе Аль-Шар.

Как удалось понять из коротких обрывков фраз, амазонок привлекали руины заброшенного храма, находящиеся у подножия горы, а вовсе не место сходки агентов спецслужбы. Они хотели найти вход в зал бывшей храмовой библиотеки, где, по мнению Агнеты, спрятан древний и очень сильный артефакт, принадлежавший когда-то амазонкам. Что это такое, понять так и не удалось, хотя, судя по значению, которое придавалось воительницами его находке, артефакт должен был сыграть важную роль в дальнейшей судьбе их племен.

Полученные нечестным путем сведения были безусловно интересными. Возможно, он сумеет использовать их в будущем, но как, Дарк пока не знал и даже не хотел думать об этом. Впереди ждал Кодвус и хитрая игра с двумя разведками одновременно. Реальная оценка своих перспектив на поприще двойного агента не впечатляла, беспокоила и не давала уснуть, в то время как его старший товарищ совершенно спокойно храпел. Тревожные мысли о «дне грядущем» не мешали крепкому солдатскому сну ветерана.

Глава 9 Пограничье

Стоянка затянулась на целые сутки. Друзья решили подождать, пока Ильза не придет в себя окончательно. Жар, терзавший тело амазонки всю ночь, к утру спал, и девушка наконец-то погрузилась в крепкий продолжительный сон. Тем временем путники не сидели без дела и старались с толком использовать передышку, выдавшуюся им в пути.

Когда у солдата есть время, а кабаков поблизости не наблюдается, то существует всего несколько способов скоротать его: сон, приведение оружия в порядок или тренировка. Поскольку они уже основательно выспались, а то, что осталось у Дарка от доспехов, самостоятельно починить не представлялось возможным, то оставалось только полностью посвятить себя оттачиванию навыков владения оружием.

Несмотря на долгую совместную службу, упражнялись вместе они впервые. После недолгой предварительной разминки воины встали друг напротив друга и начали тренировку.

Фламер был намного выше ростом и казался сильнее, наверное, из-за того, с какой легкостью и быстротой он управлял движением огромного двуручного меча, со свистом рассекающего воздух в смертоносных дугах. Поначалу Дарку пришлось туго. Постоянно отступая и меняя направление движения, он был вынужден все время обороняться или поспешно отскакивать от очередного взмаха меча напарника. Фламер не подпускал его близко и старался нанести удар на длинной дистанции, дающей ему не только возможность сильных и непредсказуемых выпадов, но и обеспечивающей в то же время максимальную безопасность от контратак более короткого, чем его меч, нордера.

Время шло, а бойцы все танцевали по поляне, надеясь нанести друг другу хотя бы один существенный удар.

Дарк устал, его дыхание участилось и стало неритмичным. Сил легких не хватало, чтобы забрать достаточную порцию воздуха. «Еще немного и пора прекращать, а то совсем задохнусь», – подумал Дарк, отскакивая в очередной раз от размашистого удара меча противника. Он уже действительно хотел поднять левую руку вверх, подавая знак прекратить поединок, как в голове родилась шальная и полная авантюризма идея.

Отступая, он сделал вид, что поскользнулся и упал, в надежде на то, что Фламер захочет воспользоваться ошибкой напарника и подскочит ближе для окончательного удара сверху. Во время замаха двуручного меча ему было бы достаточно какой-то доли секунды, чтобы полоснуть самым концом нордера по неприкрытой противником нижней части живота.

Но старик оказался умнее, он прервал атаку и застыл в оборонительной позиции, представляя Дарку возможность снова встать на ноги.

– И ты… решил… я настолько… глуп? – прерывисто, экономя дыхание, произнес Фламер. – Ну, ладно… пожалуй, хватит… если ты не против.

– Только «за», – запыхавшись, выдавил Дарк, оставаясь лежать на траве и откидывая уже ненужный меч. – Скажи, а как ты определил, что я блефую?

Фламер воткнул меч в землю и уселся рядом.

– Опыт, – констатировал он. – Твой замысел был неплох, и я чуть было не попался, но дело в том, что обычно, когда люди поскальзываются, запинаются о сук или подворачивают ногу, то не могут сделать этого молча. Они выкрикивают всякую всячину, вроде… «ой!», или хотя бы шевелят губами, пытаясь бросить в воздух какое-нибудь проклятие. Это нормальная реакция на неожиданное падение, а ты молчал, значит, упал специально.

– Удивительно, и как тебе удается замечать подобные мелочи да еще во время боя?

– Хочешь выжить – заметишь!

Они еще долго сидели на траве, давая своим телам возможность расслабиться и отдохнуть. Впервые за многие дни было время, чтобы просто так любоваться красотой окружающей их зелени леса, греться в лучах солнца и болтать ни о чем.

Идиллию расслабления прервал Фламер, решившийся наконец-то заняться изучением таинственных документов, добытых ими совершенно случайно.

Достав из мешка окровавленную стопку бумаг, Дарк развязал бечевку, и друзья занялись чтением переписки герцога Уильфорда с каким-то совершенно неизвестным им торговцем Ур-Пьером.

Прочитанное не просто разочаровало, а ввергло в бездну непонимания. Письма, ради которых столько людей, в том числе и они сами, рисковали жизнью, не содержали в себе ничего ценного. Горя предвкушением и надеждой проникнуть в зловещие тайны хитроумных многоуровневых политических интриг и узнать истинные намерения герцога в отношении соседних королевств, а быть может, и самой Империи, они были сильно разочарованы, столкнувшись всего-навсего с архивом проведения не очень крупных, заурядных торговых операций двора Кодвуса с купцом по имени Ур-Пьер.

Документы можно было поделить на две группы: письма Ур-Пьера, содержащие перечень заказываемых товаров, сроки поставки и цены, которые был готов платить купец за привозимые грузы; другую стопку образовали отчеты начальника торгового каравана Пауля Дантона о дате прибытия в пункт назначения, ценах фактической продажи товаров и общем объеме прибыли, за вычетом всех возникающих дорожных расходов. Никакой политики, тайн, заговоров или интриг.

Бегло вдвоем пролистав документы, друзья с непониманием уставились друг на друга. Им показалось, что Гаврий добыл у маркиза не те бумаги, которые в действительности искал, а то, что у них сейчас в руках – бесполезный, ничего не значащий хлам.

Разочарованный ошибкой агента спецслужбы, Дарк хотел уж было забросить весь ворох никчемных бумаг в костер, как его руку неожиданно остановил Фламер. Не допустив опрометчивого поступка чересчур эмоционального в последнее время товарища, старый воин забрал бумаги и принялся внимательно их изучать, то перелистывая пачку сразу через несколько страниц, то возвращаясь обратно к первому листу.

Примерно через час Фламер прекратил чтение, отложил бумаги и задумчиво уставился на замысловатые формы облаков, неторопливо плывущих по небу. Загадочная ухмылка, озарившая лицо Фламера, заставила Дарка заговорить.

– Ну что? Нашел что-нибудь ценное?

– Конечно, «да», – ответил ветеран, отрываясь от созерцания небес, – далеко не на все вопросы, но все же ответы есть… По крайней мере, теперь я точно уверен, что это именно те документы.

– Объяснишь или будешь мучить дальше?

– Мне бы хотелось, чтобы ты сам внимательно прочитал и понял, почему я прав, но уж ладно, сэкономим время и мои стариковские нервы…

Заключение о том, что для спецслужб ценность представляют именно эти бумаги, основывалось, конечно же, на косвенных доказательствах.

Ни один богатый дворянин, тем более герцог, не стал бы утруждать себя вопросами торговли. Дворяне обычно нанимали купцов управлять своим имуществом и торговать от их имени. Контроль осуществлялся не за единичными сделками, а за общим объемом операций, совершенных за год. Дантон же отчитывался по каждой партии товаров в отдельности.

Кроме того, Уильфорду, который фактически правил страной, вообще не было необходимости торговать. Если бы возникли проблемы с деньгами, он мог бы заставить Налоговый Совет Республики увеличить размер сборов и податей.

Набор поставляемых товаров отличался пестротой и многообразием. Торговали буквально всем, начиная от продуктов, одежды и предметов домашнего обихода и заканчивая оружием, причем, в соответствии с отчетами Дантона, фактические цены продажи порою в два-три раза превышали задекларированное первоначально предложение Ур-Пьера. Обмен велся не на золото или монеты какого-нибудь из королевств, а на сушеные травы, которые по возвращении продавались в «Долину магов», находившуюся недалеко от Кодвуса.

Больше всего поражало, что ни в одном из писем не было указано, куда шел караван. Вместо названия города или страны стояла простая, ничего не значащая запись «место назначения».

Сами по себе эти факты уже настораживали и заставляли призадуматься о необычном характере сделок, но, судя только по ним, посторонний человек, никогда не бывавший в Кодвусе и не играющий в политические игры на мировой арене, не мог бы ответить на самый простой и сокровенный вопрос: «А что, черт возьми, здесь происходит?»

– Ты опять оказался прав, – подытожил предположение Фламера Дарк. – Это определенно те самые бумаги, за которыми все гоняются, но самое ужасное, что разобраться в происходящем мы сможем только на месте, в Кодвусе.

Разговор неожиданно прервала Ильза, очнувшаяся ото сна и уставившаяся на путников удивленными, ничего не понимающими глазами.

К сожалению, не все функции организма восстановились так же быстро, как зрение. Девушка попыталась встать и тут же упала обратно. Моментально подскочив к ней, Дарк едва успел удержать голову амазонки от сильного удара о землю. Взяв Ильзу на руки и поднеся ближе к мешкам, он аккуратно посадил девушку и бережно накрыл ее ноги плащом. Ильза едва заметно улыбнулась, а может, это ему лишь показалось, настолько скована была мимика ее лица. Чуть заметно качнув головой, Ильза указала на Фламера, в глазах был вопрос, а губы пытались пошевелиться в попытке облечь его в словесную форму.

Дарк осторожно прислонил палец к ее опухшим губам, прося экономить силы, и нежно улыбнулся. Затем подробно рассказал о том, что с ними произошло, пока она была без сознания. Едва ли девушка поняла все сказанное им, слышала она тоже плохо, однако ситуацию в общих чертах осознала.

Окончив рассказ, он собирался встать и уйти, но Ильза остановила его, нежно коснувшись ладонью его руки. Почти неподвижные губы с трудом прошептали всего одно слово – «спасибо».

* * *

Они шли уже вторые сутки. Состояние девушки значительно улучшилось. Она нормально слышала и даже могла немного говорить, хотя, впрочем, как раз разговорами ее особо никто и не утруждал. Нелюбовь Фламера к амазонкам, которая, наверное, передалась по наследству или, по крайней мере, впиталась с молоком матери, превратила заядлого болтуна в его молчаливую противоположность. Старик шел впереди, выдерживая постоянную дистанцию в десять-пятнадцать шагов, и старался оборачиваться назад только в случаях крайней необходимости, чтобы сообщить об опасности впереди или остановить группу на привал.

Темп передвижения значительно ускорился, поскольку ноши, состоящей, в основном, из запасов провизии, оставалось все меньше и меньше, пока не настал момент избавления от пустых фляг, котелков и прочего бесполезного уже инвентаря.

Кроме того, увеличить скорость помогло почти полное выздоровление Ильзы, которую уже не надо было тащить на себе. Девушка шла рядом с Дарком, и он только изредка поддерживал ее на особо трудных участках пути. Как ни странно, но амазонка ни разу не возмутилась, что ей подают руку на крутых спусках или слегка обнимают за талию при подъеме. Выдвинутая ранее гипотеза о «вменяемости» Ильзы успешно подтвердилась практикой каждодневного общения.

Дремучие чащи Леса, усеянные бесконечными оврагами и болотами, остались далеко позади, а холмистая местность, по которой теперь приходилось идти, как Лес уже и не воспринималась, слишком редкими были деревья.

Фламер поднял левую руку, и Ильза с Дарком тут же остановились, напряженно всматриваясь вдаль и прислушиваясь к пению птиц. Старик обернулся и впервые за последние сутки улыбнулся.

– Чего встрепенулись? Нормально все. Давайте привал устроим, – сказал он, сбрасывая с плеч полупустой вещевой мешок. – Отдохнем до утра и двинем дальше.

– Зачем это? – удивленно нахмурила брови Ильза. – Я не устала и вполне могу идти.

– Вот странный вы народ, амазонки! – негодуя, пробурчал Фламер, хлопая себя для пущей убедительности по ноге. – Кажется вам, что весь мир только вокруг вас и вертится, а других причин тому и быть не может.

– Ты спас мне жизнь, и я не могу отвечать на оскорбления, – лаконично откликнулась Ильза, опустив голову.

– Вот и не надо, тем более, я тебя и не оскорблял. На правду, как говорится, не обижаются.

– Будет вам! В чем дело, Фламер? – вмешался в перебранку Дарк.

– Пришли мы, вон, смотри! Видишь, просвет – это Лес проклятущий кончился, за ним подъем на гору, не очень крутой и сложный, а там и торговый тракт, что в город ведет.

– Так пошли, чего ждать-то?!

– Эх, и наивный ты! Если охотники да амазонки всех отлавливают, кто в Лес входит, то контрабандисты, будь уверен, на выходе караулят. Дождемся утра, то бишь когда еще сумерки не совсем рассеются, и осторожненько в путь двинем, а то, знаешь ли, имперские офицеры и амазонки – хорошие мишени для стрел, по мнению местных бандюг.

Молча сбросив мешки в знак согласия с умудренным жизненным опытом товарищем, начали устраиваться на ночлег. Ильза подсела ближе к Дарку и задала очень простой вопрос, глядя в упор на него своими голубыми, как небо, глазами.

– Что дальше?

– А дальше Кодвус, у нас там дела, так что задержимся ненадолго.

– Ты не понял, мне нужно к Аль-Шар. Ты со мной?

– Нет, – коротко ответил Дарк, изумившись в душе наглости вопроса. – Я ничего ни тебе, ни Агнете не обещал.

– Понятно, значит, пойду одна, – жестко проговорила Ильза, наверное, пытаясь вызвать в солдате чувство ответственности.

– Я не пойду, да и тебе не рекомендую соваться. Ты еще слаба, к тому же одна не пробьешься.

– Что делать? Я обещала. Это мой долг, одна или нет – не важно, долги надо отдавать.

– Уж мне про долг не говори, я это и без тебя знаю! – возмутился офицер. – Только не стоит тебе идти, слаба еще. Пойдешь вместе с нами, отдохнешь несколько дней, поправишься, а там посмотрим.

– Дай оружие! – внезапно прервала его амазонка.

Дарк отрицательно покачал головой и отвел взгляд, так сильно испепеляли его бездонные, как море, и ясные, как небеса, голубые глаза.

– Если я не пленница, то почему нет?

Дарк не знал, что ответить, не знал, как объяснить, что беспокоится за совершенно чужую женщину, которая еще недавно была его врагом. Он действительно боялся, что Ильза, почувствовав себя немного лучше, тут же кинется «выполнять свой долг» и, конечно же, попадет в цепкие руки солдат «бригады Рональда». Совершенно запутавшись в чувствах, мыслях и словах, он просто угрюмо молчал.

На помощь ему неожиданно пришел Фламер. Тихо подойдя к парочке сзади, он небрежно кинул под ноги Ильзы абордажную саблю, еще недавно принадлежавшую Профессору.

– Возьми! – спокойно произнес он. – Я прихватил ее в храме, хорошая штука, тебе понравится! Если хочешь, иди хоть сейчас, мы не держим, но только будет обидно увеличить счет…

– Какой счет? – удивленно обернулась девушка, беря в руки оружие.

– Счет моих знакомых, которые должны были выполнить долг, но не хотели ждать, когда будут готовы для этого.

– Ты хочешь сказать…

– Нет, – не допускающим возражений тоном прервал ее Фламер. – Я так не считаю. Я думаю, что ты опытный и умелый воин, раз достигла в племени высокого положения. Но то было в Лесу, в прошлой для тебя жизни, а здесь ты ничего не знаешь, но спешишь, и вместо того, чтобы несколько дней осмотреться, сразу бросаешься очертя голову волку в пасть. Рекомендую пойти с нами, разведать окрестности и подступы к горе, расспросить людей в городе, а затем уж действовать. Впрочем, делай, как знаешь, решение принимать тебе.

Окончив разговор, Фламер вытащил меч и пошел рубить дрова для костра. Ильза и Дарк долго сидели молча, потом девушка поднялась, бросив как будто невзначай:

– Твой друг прав.

* * *

Ночь пролетела быстро и без происшествий. Едва начало светать, путники поспешно собрались и тронулись с места, осторожно крадясь последнюю часть пути.

Вскоре Лес действительно кончился, и их изумленным взорам предстал возвышающийся до самых небес горный хребет. Троица на некоторое время застыла, осматриваясь вокруг. Они столько плутали по Лесу, что чаща стала казаться единственно естественной средой обитания. Большое открытое пространство и высокие, неприступные горы впереди казались чем-то ненормальным, опасным и пугающим. К счастью, им не пришлось взбираться по крутым, почти отвесным склонам. Прямо перед ними виднелась усыпанная мелкими камнями широкая горная дорога, ведущая в глубь страны.

Осторожно ступая по камням и стараясь не сильно шуметь, путники двинулись дальше. Они прошли уже шагов четыреста-пятьсот, контрабандистов не было видно, и группа ускорила шаг. Им показалось, что можно не беспокоиться, что все опасности уже позади, но судьба сыграла с ними злую шутку.

Неожиданно Дарк услышал знакомый свист, в двух шагах перед ним в землю вонзился арбалетный болт. Фламер инстинктивно потянулся, чтобы достать висящий у него за спиной арбалет, но точно такой же болт вонзился прямо у его ног.

Если стрелявшие хотели бы их убить, то на дороге сейчас валялось бы два трупа. С ними явно хотели говорить, выстрелы были только предупредительными.

Безмолвное затишье продлилось недолго, откуда-то сверху, из-за камней, прогремел властный голос: «Оружие на землю, и без шуток!»

Как только путники подчинились приказу, из-за камней появились две фигуры и пошли навстречу, не сводя с них внимательных, зорких глаз. Гримаса мимолетного испуга пробежала по лицу Ильзы, каменное лицо Фламера, как всегда, ничего не выражало, а из груди Дарка вырвался вздох облегчения. Приближающиеся к ним парни были закутаны в знакомые черные плащи «бригады Рональда». Вдруг стало понятно, почему по пути они не встретили ни одного контрабандиста.

– Кто такие и куда претесь, имперские крысы?! – грозно спросил один из солдат, подойдя почти вплотную.

Фламер хотел уже раскрыть рот и рассказать трогательную и маловероятную для стороннего слушателя историю их злоключений, но его успел опередить Дарк.

– Здорово ребята, привет от Гаврия!

Солдаты удивленно переглянулись. Никто, за исключением самих солдат «бригады», не знал «теней» по именам.

– Ну, здоров, откель Гаврия знаешь?!

– И не только его, – бойко продолжил Дарк, – а также Профессора и Серафима, но приветов от них передать не могу, поскольку померли. Я даже знаю, чего вы здесь ошиваетесь – Норика пасете. Кстати, передайте своим, чтоб снимали посты, его уже упокоили.

– Ты кто такой?! – почти прокричал от испуга страж, приставляя арбалет вплотную к горлу Дарка.

– Кто такой, кто такой! – заорал в ответ Дарк, злобно сверкая глазами. – Такой же солдат «бригады», как ты. Выполняли особое поручение Диверто, сейчас возвращаемся, по дороге Гаврия и встретили, да с маркизом ему подсобили.

– А где Гаврий? – уже спокойно и даже немного испуганно произнес солдат в черном плаще, отводя арбалет в сторону и снимая с головы капюшон.

– На юго-востоке отсюда, два дня пути будет, в заброшенном храме. Зацепил его Норик, сильно зацепил… Скажи своим, чтобы забрали.

– А почему сами товарищу не помогли? – И снова нотка подозрения зазвучала в голосе стража.

– Дурак ты, дурак! – подхватил импровизацию Фламер. – Говорят же тебе, ранен он, тяжело ранен, тащить нельзя, а донесения у нас срочные, у каждого свое: три задания – три донесения.

– Так остался хотя б один, а другие за него отчитались бы.

– Ты что, устава не знаешь?! – возмутился Дарк.

– Да, знаю, конечно, знаю, но товарища одного оставлять…

– Видишь эти бумаги?! – достал окровавленную пачку из-за пазухи Дарк. – На них кровь Гаврия, он просил бумаги эти, за которые Серафим с Профессором полегли, как можно скорее Рональду передать. У меня нет времени тут лясы с тобой точить. Встретишь Диверто, передай ему свое мнение, а сейчас – пошел вон!

Резко оттолкнув растерянного солдата, Дарк уверенно пошел вперед. Подобрав брошенное на землю оружие, Фламер и Ильза кинулись ему вслед. Пламенная речь патриота Республики подействовала, им не стреляли в спину и даже ничего не кричали вослед.

Отойдя на достаточное расстояние от места происшествия, Фламер заговорил:

– Ну, ты даешь! А еще боялся, что с разведками играть не получится, да ты же прирожденный актер. Как только Корвий проморгал и к себе не забрал?

– У меня нет основного таланта для этого дела, – сухо констатировал Дарк.

– Это еще какого?

– Доносить не могу.

У Дарка были свои представления и негативный опыт общения с имперской разведкой.

Вскоре дорога изменилась: стала немного шире и пошла под уклон, наверное, из-за того, что они удачно миновали хребет. Темп движения возрос, и это весьма обрадовало путников, стремившихся наконец-то добраться до заветного города. И вот уже через какие-то полчаса они увидели последний спуск, за которым виднелось огромное поле с узкой, пересекающей его поперек лентой торгового тракта. Фламер остановился и обратился к товарищам: «Давайте сейчас потише, видите плоскогорье слева, там обычное место сбора контрабандистов, что-то вроде перевалочного пункта и склада под открытым небом».

Опасения пехотинца были напрасными. Конечно, даже отсюда, с дороги, было видно, как суетливо бегают мелкие фигурки людей, однако угрозы для них контрабандисты не представляли. Видимо слух о засадах, устроенных «бригадой» на дороге, заставил любителей незаконных пересечений границ на время забыть о коммерческих планах и держаться подальше от большака, ведущего в Лес.

Миновав последний спуск, группа очутилась на торговом тракте. Дорога была широка и даже выложена чем-то наподобие брусчатки. На обочине, в придорожной пыли, виднелись многочисленные следы человеческих ног и лошадиных копыт, которые свидетельствовали об интенсивном движении по ней торговых караванов. Однако сейчас, ранним утром, дорога была абсолютно пуста, если не считать трех всадников, быстро скачущих по направлению к ним и кгороду.

Заметив приближение отряда, Ильза схватилась за рукоять сабли, но рука Фламера властно легла поверх ее кисти, не позволяя амазонке вытащить оружие из ножен.

– Спокойно, девушка, спокойно! – прозвучал его холодный голос. – Это всего лишь разъезд. Там, позади, видимо, караван на ночлег встал, а охрана по утрянке дорогу решила проверить, безопасна ли.

– А вдруг нападут? – беспокойство светилось в ее глазах.

– Это же не Лес, три человека на большаке, даже хорошо вооруженных – не отряд, опасности не представляют.

И действительно, в подтверждение слов старого вояки, всадники промчались мимо, обдав путников запахом лошадиного пота и облаком пыли.

– Вот черти! – отряхиваясь и откашливаясь, произнес Фламер. – Мало того, что пылью обдали, так еще все комнаты на постоялых дворах скупят, придется в гостинице в центре города жить, а там цены о-го-го.

– Откуда ты знаешь, что все займут? – спросил Дарк, подбирая выпавший из-за голенища кинжал.

– А ты разве не заметил родные цвета имперской формы? Видать, большой караван идет, а тамошние купцы к комфорту приучены, коли до города добрались, так на постоялых дворах жить изволят.

– Ну, может, хоть одна комната отыщется?

– И не надейся. Черт! Опять цены на выпивку да девок подскочат! – удрученно воскликнул Фламер, абсолютно игнорируя присутствие Ильзы.

Немного еще помесив сапогами дорожную пыль, путники вышли на развилку. Обычно на перекрестках имелись хоть какие-то указатели, хоть полуистлевшие дощечки, наспех прибитые к придорожному дереву лет двадцать-тридцать назад, здесь же ничего подобного не было. Наверное, городские власти считали, что тот, кто захочет, дорогу к ним всегда найдет.

– Ну и куда дальше пойдем? – спросил Дарк.

– Вы направо, а я, пожалуй, налево, – немного подумав, ответил Фламер. – Не стану я в городе время терять, лучше побыстрее человечка того повидаю, – многозначительно взглянув на Дарка, сказал он.

Аламез, конечно же, знал, о ком идет речь, и утвердительно кивнул. Понявшая, что ей не доверяют, Ильза хотела было возмутиться, но в последний момент передумала и промолчала.

– Значит так, меня дня два-три не будет, смотри, кавалерист, не натвори дел, – весело ухмыльнулся Фламер, – а то у тебя это талантливо получаться стало. После твоего разговора с «плащами» с визитом к Диверто не мешкай, а то поймут неправильно, но особо и не спеши – неправильно истолкуют. Лучшее время – завтра с утра.

– Но как же мы без тебя, города-то совсем не знаем.

– А тут и знать нечего. Кто Лес прошел, в городе не заблудится. Остановитесь в гостиничном дворе «Вольница», что в центре города, я там вас найду. На-ка, возьми на первое время!

Фламер подкинул в воздух увесистый кошель с деньгами. Его дар описал кривую дугу и, приятно звеня, упал в руку Дарка, на удивленном лице которого ясно проступил вопрос: «Откуда?» Предвосхищая его, Фламер таинственно прищурился и, выдержав упоительную паузу, произнес:

– Ну я же тебе рассказывал, что, блуждая в лесу, на разное наталкивался, в том числе и на контрабандистов.

Товарищи обнялись и хотели уже разойтись, каждый в свою сторону, но Ильза прервала трогательную церемонию расставания.

– Минутку, нам в город нельзя!

– А это еще почему? – нахмурившись, спросил Фламер.

– Слишком рискованно! – кратко заявила девушка и перешла к перечислению причин: – Во-первых, наши одежды. Платье амазонки и армейская куртка имперских войск, перекрашенная в маскировочный цвет, лучше любых свидетелей говорят: «Они вышли из Леса». Во-вторых, ваш ужасный имперский акцент. Официальные власти, конечно же, ничего не сделают, им всегда было безразлично, откуда в Кодвус приходят люди, но внимание разведок мы точно привлечем.

– А ты ничего, соображаешь… – впервые за время пути похвалил девушку Фламер. – Но не волнуйся, все продумано. Сегодня в город придет большой караван из Империи, с которым обычно путешествует много различного люда, начиная от воров и заканчивая вельможами. Они, как правило, останавливаются в пригороде, выкупая сразу несколько постоялых дворов и таверн, так как там дешевле, да и вместе держаться сподручнее. «Вольница» находится в центре, так что никого из каравана вы не встретите, для местных же он, – Фламер ткнул пальцем в Дарка, – не очень богатый, но и не нищий дворянин, путешествующий вместе с торгашами и соскучившийся по комфорту хорошей гостиницы. Потертость одежд можно списать на дорогу. Кстати, сразу сходите к портному и купите обновки.

– Все это так, а как же я, – ехидно заметила Ильза, показывая на доспехи амазонки, – тоже путешественница?

– Нет, ты рабыня, которую приобрел для утех в дороге молодой странник, – повторил ехидный тон девушки Фламер, – к тому же весьма привлекательная…

– Амазонки не попадают в рабство! – гордо заметила Ильза.

– …их только иногда таскают на веревке, – смеясь, продолжил фразу Дарк.

Острый, словно кинжал, взгляд пронзил его насквозь. Девушка уже открыла рот, чтобы гневно разразиться ответной тирадой, но положение спас Фламер, картинно встав между ними.

– Нашли время для ссор, как бы в городе без меня поножовщины не устроили. Дарк, будь посерьезней!

Затем он повернулся к Ильзе и продолжил с того места, на котором их бесцеремонно прервали.

– Конечно же, ты права, Ильза. Амазонки действительно редко попадают в плен, а уж если это и случится, то их вряд ли можно представить наложницами в гареме. Однако мир вращает не только воля порой безумных королей, но и прибыль, ради которой торговцы пускаются на различные хитрые трюки, в том числе обряжают обычных девиц в одежды амазонок. Как мне когда-то рассказывал по пьянке один из таких мудрецов, стоимость «товара» возрастает в два-три раза, так что не удивляйся, коли в Кодвусе придется узреть несколько твоих «соплеменниц».

– Не нравится мне все это, – нахмурившись, пробурчала девушка.

– Что поделать, но другого выхода нет. Я надеюсь, что Дарк не допустит со своей стороны прилюдных вольностей, – совершенно серьезно произнес Фламер, незаметно для Ильзы хитро подмигивая Дарку.

Путники уж было совсем распрощались и разошлись, но Фламер снова окликнул бывших попутчиков:

– За вашими распрями, дети, совершенно забыл предупредить. Вскоре будет еще одна развилка. Кодвус прямо, та дорога, что налево, ведет к «Великой Стене».

– А та, что направо? – поинтересовалась Ильза.

– Правая дорога идет к храму Единой Церкви, но вам не стоит идти по ней, – ответил Фламер, многозначительно взглянув на Дарка.

* * *

Фламер оказался прав, вскоре Ильза и Дарк действительно увидели развилку дорог и естественное для этой страны отсутствие указателей на перекрестках. Сразу же показалось странным, что ответвления, ведущие в сам Кодвус и к храму, были широкими и выложены кирпичом, в то время как тракт к «Великой Стене» смахивал скорее на заброшенную лесную дорогу времен междоусобных войн. Каменную кладку растащили уже давно, а на ее месте красовался оголенный грунт, частично заросший кустарником и прочими мелкими сорняками. Видимо, походы к военным укреплениям были менее популярны среди приезжих купцов, чем посещение торговых рядов городского рынка. Дарка это удивило, обычно купцы предпочитали сделать крюк и торговать с не посвященными в искусство коммерции военными, чем договариваться с такими же проходимцами и обманщиками, как сами они, осевшими на базарных площадях.

Он тогда еще не мог предположить, что Торговая Гильдия Кодвуса несколько лет назад умудрилась протолкнуть на Совете Республики хитроумный закон, фактически запрещающий торговать приезжим с нечленами Гильдии. Республиканские порядки хороши тем, что произвол и открытое нарушение прав граждан можно всегда втиснуть в красивые рамки закона.

От размышлений на тему «Разъездная торговля военного времени» Дарка оторвала Ильза, уже несколько секунд упорно трясущая его за плечо. «Эй, Дарк, посмотри назад!» – прозвучал ее встревоженный голос. Поле было открытым, и холмистость участка дороги, на котором они сейчас находились, позволяла видеть весьма далеко. То, что предстало глазам Дарка, ему не понравилось. В нескольких милях позади них над дорогой поднималось огромное облако пыли. Фламер был прав, караван оказался большим. Заурядный торговый конвой не смог бы напылить так сильно.

Путники прибавили шагу. Встреча на дороге с торговцами не предвещало ничего хорошего не с точки зрения безопасности, а просто элементарного удобства. Одно дело спокойно идти по дороге и наслаждаться чистым воздухом, и совершенно другое – вдыхать облака придорожной пыли, поднятой копытами лошадей и колесами вечно дребезжащих и как будто специально старающихся задавить одинокого странника телег.

Вскоре показался город, он совершенно неожиданно вырос за очередным поворотом дороги. Глазам предстало удивительное зрелище мирной жизни, которым Дарк так давно не наслаждался, а Ильза, может быть, никогда и не видела.

Город был опоясан не очень высокой крепостной стеной серого цвета. Даже с расстояния нескольких миль были заметны идеально правильные пропорции кладки башен и укреплений. Большинство зданий в Кодвусе были одно– или двухэтажными, поскольку отсюда, издалека, можно было заметить лишь красные черепичные крыши отдельных, наиболее высоких домов, возвышающихся над крепостной стеной. Перед укреплениями виднелись несколько небольших группок убогих деревянных лачуг, хозяева которых были настолько бедны, что даже не смогли купить участок земли внутри городских стен.

Путники не хотели возбуждать подозрение городской стражи, стоящей у ворот, и остановились неподалеку от стены в ожидании каравана, смешавшись с которым надеялись незаметно проскользнуть внутрь. Примерно через час на дороге послышался гул приближающейся толпы и раздражающий слух скрип груженых телег.

Удачно маневрируя между фургонами, всадниками и пешими с тяжелой поклажей на спинах, они прошли в город. Похоже, их опасения и, как следствие, долгое ожидание возле стен были напрасными. Привратная стража абсолютно не обращала внимания на караван, на телеги и на людей, беспрепятственно проходящих через ворота и разбредающихся по узким улочкам Кодвуса.

Прежде чем приступить к ознакомлению с городом-загадкой, Дарк подошел к Ильзе и вытянул руку.

– Давай оружие, – тихо прошептал он, боясь привлечь внимание посторонних.

– С какой стати?

– Что, забыла? Ты же сейчас рабыня, а я играю роль хозяина. Где ты видела рабов с оружием?

Девушка молча кивнула и нехотя отстегнула висевшую на поясе саблю, затем, повернувшись, чтобы идти дальше, оглянулась и бросила через плечо:

– На танец живота можешь не рассчитывать.

На какой-то миг ему показалось, что в глазах амазонки сверкнули веселые игривые искорки. Тряхнув головой и решив, что ему привиделось, Дарк пошел вслед за Ильзой, которая ушла уже далеко, и вот-вот могла затеряться среди многочисленных проулков городской окраины.

В принципе, бедные кварталы Кодвуса ничем не отличались от того, что он видел в других городах: те же домишки, стоящие вплотную друг к другу, те же узкие улочки, по которым с самого утра сновал озабоченный житейскими хлопотами ремесленный люд. Отличался не город, не дома, не стены, отличались сами жители.

Чем дальше они продвигались к центру, тем меньше становилось вокруг путников, пришедших в город с караваном. Толпа постепенно разошлась по дешевым кабакам и постоялым дворам, от грязных замызганных вывесок которых уже пестрело в глазах. На узких извилистых улочках стало появляться больше местных жителей, внешний вид которых говорил сам за себя: «Мы не бедствуем». В воздухе витала атмосфера достатка и уверенности в завтрашнем дне. Даже представители городских низов были одеты намного лучше и выглядели куда сытнее, чем их собратья из других городов. Но самое главное отличие состояло в ином – народ был спокойнее, менее суетлив, проще в общении и более независим.

Перед одним из домов, мимо которого они проходили с Ильзой, местный пьянчужка развлекал стражу, рассказывая им какие-то пошлые шутки, сопровождаемые порой весьма неприличными телодвижениями. Опустившийся субъект то и дело по-дружески хлопал по плечу ближайшего к нему солдата. Компания весело хохотала и не обращала никакого внимания на развязное поведение горожанина. Если бы нищий попытался проделать подобное в любом из городов Империи или Каргоса, в котором Дарк однажды побывал, то в лучшем случае бродягу избили бы, а в худшем – сослали бы на каторгу за оскорбление властей. Здесь же такая простая манера общения, очевидно, считалась нормой.

Понятно, что вид одежды Дарка, изрядно поистрепавшейся во время лесных приключений, не соответствовал статусу дворянина, и шляп перед ним поэтому не снимали. Но оказалось, что приветствовать благородных господ поклоном и снятием головного убора среди местных простолюдинов вообще не принято. В лучшем случае ремесленники вежливо здоровались с проходившими мимо «господами», причем даже не приподнимая краешка шляпы. Это казалось странным и неестественным, как рыцарь без доспехов.

Проплутав еще какое-то время по витиеватым закоулкам улиц и подворотен, они уже совсем отчаялись найти дорогу, как внезапно Дарка окликнул громкий мужской голос:

– Куда торопишься, друг?!

Оглянувшись, Аламез увидел, что прямо сзади них стоит городской патруль – двое солдат и офицер в начищенных до блеска доспехах, поверх которых было надето красно-белое яке, подпоясанное увесистым кожаным ремнем.

– Мы приезжие, с караваном пришли, – начал было Дарк.

– Вижу, что не местные, куда добраться-то надо? – спросил офицер совершенно спокойно и даже участливо.

– В «Вольницу».

– Ну, это ж совсем близко, – начал объяснять стражник, – …пойдешь сейчас прямо, домов через десять переулок будет, свернешь налево, еще два дома пройдешь, направо и на площадь с фонтаном выйдешь, перейдешь через нее, прямо в гостиницу и упрешься.

– Спасибо тебе, а то мы совсем заплутали.

– Да не за что, только… предупредить тебя должен. – Офицер оценивающе посмотрел на Ильзу и тихо произнес: – С рабыней своей повнимательней будь, здесь рабства нет, сбежит ненароком, так ловить сам будешь… – Потом, ненадолго замолчав, уже громче добавил: – И будьте добры, оденьтесь поприличнее, не пугайте народ.

Когда стража ушла, парочка переглянулась. Видок у них действительно был не ахти. Местный портной и цирюльник были обречены на их посещение.

Чем дальше в лес, тем больше дров; чем ближе к центру, тем богаче кварталы и зажиточнее люд. В этом золотом правиле они еще раз убедились, идя по указанному стражем маршруту. Выйдя на площадь, путники сразу же открыли рты от удивления. Только однажды в жизни, когда он был в столице Империи, Дарку довелось видеть такие красивые дома, похожие скорее на миниатюрные дворцы. Поразила также идеальная чистота мостовой и громадный размер площади, абсолютно пустой в ранний утренний час.

В центре ее украшал не один, а целый ансамбль фонтанов, вода из которых со звоном падала в бассейн, имитирующий горное озеро, и наполняла воздух прохладой и свежестью. С трудом поборов желание скинуть грязную одежду и броситься с головой в чистую голубую гладь бассейна, путники пересекли площадь и уткнулись прямо в гостиницу, над дубовыми дверьми которой красовалась мастерски нарисованная вывеска, изображающая веселое застолье бравых вояк. Вверху, над головами солдат, красовалось лихое название «Вольница».

Прервав затянувшееся замешательство, возникшее из-за боязни войти, Ильза дернула рукав Дарка и тихо спросила:

– Слушай, а у тебя денег-то хватит?

– Должно… – открыв толстый кошель, доверху набитый золотыми имперскими сонитами, выдавил из себя Дарк, – …если не покупать всю гостиницу.

* * *

Золото – универсальная отмычка к сердцам людей. Оно способно открыть любые, казалось бы, наглухо запертые двери души, за него можно получить все: начиная от сапожного гвоздя и заканчивая уважением аристократа.

Хозяин долго не хотел их пускать, утверждая, что гостиница переполнена и мест нет. Положение изменилось, когда он наконец-то оторвал свой взгляд от изношенных, видавших виды одежд наглых посетителей и на секунду задержал его на том, что с таким приятным для сердца звоном грохнулось на стол. Это был толстый кошель, доказывающий хозяину заведения, что далеко не всегда о состоятельности клиентов можно судить, исходя лишь из такого сомнительного критерия, как чистота и свежесть воротничка.

Комната моментально нашлась, причем большая, уютная и с видом на площадь. Оставив в ней свои скромные пожитки, путники решили не мешкать и сразу пуститься завоевывать доверие цирюльника и портного. Золотой инструментарий безотказно сработал и там.

Потеряв много времени на бесчисленные примерки, чередующиеся с приятным отмоканием в огромной бадье с теплой водой, они были теперь не только свежи и бодры, но и элегантно одеты.

Ильза сменила потрепанные доспехи лесной воительницы на прогулочный костюм благородной дамы. Высокие охотничьи ботфорты сделали ее изумительные ножки еще более длинными, стройными и привлекательными. Заправленное в них трико изысканно подчеркивало округлость и упругость женских форм. Полностью иллюзию «благородная графиня на охоте» завершал расшитый золотом светло-голубой кафтан с отпущенным рукавом и широким двубортным вырезом. Когда же девушка распустила длинные волосы, и золотые кудряшки упали на грудь, то Дарк замер от восхищения, потеряв дар речи.

«Красота – страшная деморализующая сила, – думал он, – сила, порождающая стремление и страсть, которые, в свою очередь, мешают логично мыслить и заставляют совершать глупости, расплачиваться же за них порой приходится жизнью. Какое счастье, что судьба когда-то свела меня с Джер, давшей отличный урок подавления эмоций. Ильза – не женщина, она бывший враг и, возможно, потенциальный союзник, не более…»

– Я смотрю, ты консерватор. Меняешь одежду, но не цвет и не фасон, – прервала его размышления мило улыбающаяся Ильза.

Он посмотрел на себя в зеркало и усмехнулся. Ильза была права, многолетняя привычка одеваться в черное взяла верх. При разговоре с портным большая часть его сознания была слишком занята обдумыванием ситуации и просчитыванием возможных ходов в замысловатой игре, которую они затеяли с Фламером, а другая – совершенно автоматически выбрала доминирующие цвета костюма – черный и темно-зеленый. Кроме того, фасон его нового одеяния сильно напоминал имперскую форму, валяющуюся сейчас в углу примерочной.

– А ты не могла раньше сказать? – разочарованно упрекнул Ильзу Дарк. – Что же мне теперь, второй костюм заказывать? Я не такой большой модник.

Заскочив после посещения портного всего на минутку в гостиницу, чтобы бросить в дальний угол комнаты старые и пока не нужные одежды, путники решили немного перекусить в корчме на первом этаже гостиницы.

Три-четыре часа пополудни – как раз то время, когда постояльцев еще не было, а основными посетителями забегаловки являлись местные аристократы и зажиточные горожане, немного уставшие от дневного променада и расслабляющиеся в уютном зале за прохладительными напитками.

Приятные запахи, врывающиеся в помещение из приоткрытой двери кухни, моментально разбудили аппетит и, как следствие, привели странников к увлекательной часовой трапезе. В последние дни они не голодали. Слава богу, во время похода у них было мало покоя, но много еды. Однако разве может сравниться вяленое мясо с горячей, только что приготовленной искусным поваром свиной ножкой, а полузасохший сыр – с изысканным гарниром?

Согласно первоначально оговоренному плану, после легкого обеда они должны были отправиться на осмотр города и попытаться добыть более-менее ценную информацию о горе Аль-Шар и о деятельности спецслужбы Кодвуса, но планы – это как раз то, что полностью противоположно реально протекающим событиям.

Увлекшись дегустацией изысканных блюд местной кухни, они не заметили, как чувство легкого голода ушло, уступив место тяжести в членах и сонливости от переедания. С трудом оторвавшись от скамьи, они пошли туда, куда вели сами ноги, то есть к кровати.

Возможно, прогулка на свежем воздухе развеяла бы их дремотное состояние, но проверять эту гипотезу просто не было сил. Еле поднявшись наверх и войдя в комнату, они наконец-то заметили, что у их нового жилища был один крупный недостаток, на который они вначале совершенно не обратили внимания. Кровать была одна, большая, широкая, с мягкими пуховыми перинами и бесчисленными подушками, но одна…

Ильза неожиданно разразилась потоком ругательств в адрес нерадивых хозяев, забывших поставить вторую кровать. Когда праведный гнев обманутой постоялицы угас, Дарку все-таки удалось вставить слово и объяснить девушке, что молодые состоятельные дворяне путешествуют в обществе прелестных рабынь как раз для того, чтобы спать с ними на одной перине.

– И что теперь делать? – спросила Ильза, до которой дошло, что отсутствие второй кровати не ошибка прислуги, а обычная практика гостиничной жизни.

– Я, конечно, могу доплатить, – размышлял вслух Дарк, – и потребовать вторую кровать, но это будет воспринято примерно так же, как если бы один из гостей явился на званый ужин абсолютно голым. Мы не должны привлекать внимания, – продолжил он, кидая одну из подушек на пол и сооружая импровизированное ложе из старых одежд, – оставим все, как есть. Крыша не капает, крыс нет, и то хорошо.

– Нет, на полу ты спать не будешь, – возмутилась Ильза, – с какой стати? Оба поместимся, кровать вон какая широкая.

– Понимаешь, Ильза… – пытаясь как можно деликатнее объяснить пикантность ситуации, подбирал слова Дарк, – я не очень знаком с нравами амазонок, вашими правилами жизни, идеями, и то, что я слышал о них, дошло до меня в весьма искаженном виде. Ответь, вы действительно считаете мужчин похотливыми скотами, лезущими под юбку при каждом удобном случае?

Девушка смотрела на него в упор, напряженно поджав губы.

– Дарк, я не понимаю, к чему ты клонишь!

– Дело в том… – растягивая в задумчивости слова, начал он, а затем выпалил на одном дыхании: – …что, наверное, вы в чем-то правы, но у каждого мужика своя норма похотливости. Я не волочусь за каждой юбкой, не насилую, если даже очень хочется, но не могу представить себя мирно спящим в одной кровати с красивой женщиной и… не хочу портить с тобой отношения…

Достаточно лаконично высказав все, что он думал по этому поводу, Дарк поспешно отвернулся и продолжил расстилать на полу плащи. В эту минуту он сам себя ненавидел, ему казалось, что он нытик, признавшийся женщине в своей слабости.

Молчание не затянулось надолго, как ни странно, но голос Ильзы прозвучал совершенно спокойно:

– Дурью не майся, кровать ведь широкая: ты на одном краю, я на другом… Если откажешься, то и я на полу лягу!

– А это еще зачем? – удивленно произнес Дарк, развернувшись к собеседнице лицом.

– Мне не позволяет кодекс амазонки, – совершенно серьезно заявила Ильза, хотя в глазах почему-то опять заиграли веселые искорки. – Если я буду отдыхать на удобной и мягкой кровати, в то время как мой спутник – мужчина, проделавший сегодня такой же долгий путь, как я, будет ютиться на полу, это докажет, что я больше устала, то есть что амазонка слабее и менее вынослива, чем представитель сильного, как вы считаете, пола.

Загнанный в угол витиеватой логикой спутницы, способной вывернуть наизнанку привычные для него правила поведения и нормы жизни, Дарк чертыхнулся и, плюнув на все, грузно плюхнулся на самый край кровати.

– И не думай об этом… – весьма флегматично добавила Ильза, – за наши одежды мы выложили примерно столько же, сколько стоит прокормить двадцать амазонок в год. Я-то уж точно знаю, торговлей занималась.

– Ну и что? – устало ответил Дарк.

– А то… – наставительно продолжила Ильза, расстегивая кафтан. – Нам еще неизвестно сколько здесь мотаться и где. Вдруг на прием какой придется пойти, ты должен выглядеть на все сто! Испортишь одежду, новую покупать придется – ненужные траты. Кстати, будь добр, отвернись!

– Хорошо, – выдавил из себя Дарк, не в силах более пререкаться с женщиной, одержимой приступом меркантильности.

Скинув одежду и нырнув под одеяло, Дарк наконец-то расслабился на мягких пуховых перинах. Легкое дуновение ветерка приятно освежало, а отдаленные голоса за окном сливались в какую-то странную, убаюкивающую мелодию. Он почувствовал едва ощутимое подрагивание перин и услышал легкий скрип кровати – это Ильза легла со своего края.

Сон уже начал навевать свою сладкую, упоительную мелодию, но Дарку мешало заснуть взбудораженное мыслью сознание, что рядом с ним, в одной кровати, лежит красивая обнаженная женщина, что стоит только протянуть руку, и тело погрузится в манящий мир удовольствий.

Мораль и похоть, как два заклятых врага, сошлись на битву у него в голове, раздирая и без того уставший мозг на части. В конечном итоге благоразумие (а может быть, просто усталость) победило, и он почувствовал, что засыпает, все глубже и глубже погружаясь в загадочный мир грез.

* * *

Раньше Дарк никогда так быстро не гнал коня. Скорость движения напрягала тело и позволяла забыться, уйти от реальности, сыгравшей с ним злую шутку. Уж лучше слезы в глазах от ветра, чем от обиды и чудовищной несправедливости, настигшей сегодня и растоптавшей его доселе безоблачное существование.

Придя в тот день на тренировку, он не увидел Джер. Вместо нее на полене сидел отец, печально смотревший на своего отпрыска, изрядно повзрослевшего за неполный год занятий фехтованием.

Он не стал ничего отвечать на неуместный вопрос подростка «Где Джер?», просто протянул измятый листок письма от своего друга – начальника тюрьмы.

«Мой дорогой друг!

Будучи преисполненным чувством глубокого уважения к тебе и помня дни нашей ратной жизни, я откликнулся на просьбу об учителе фехтования для твоего сына. И уже целый год бывшая каторжница Джер живет в твоем доме.

Мне было приятно получить письмо, в котором ты высоко оцениваешь мой выбор и радуешь меня тем, что Джер оказалась полезной для воспитания твоего сына.

К сожалению, обстоятельства вынуждают меня просить вернуть мой подарок. Комиссия, расследующая подробности восстания в провинции Сардок, выявила новые факты зверств эльфов по отношению к мирным жителям. Причастность Джер к массовым расправам доказана.

Два дня назад я получил приказ доставить заключенную в столицу для проведения дальнейшего расследования и экзекуции.

Остаюсь верным нашей дружбе,

Полковник имперской стражи

Альфредо Торез».

– Когда это случилось? – дрожащими от горя губами произнес Дарк.

– Они уехали еще утром, часа два назад.

Дарк изо всех сил гнал коня, пытаясь догнать тюремную повозку. Он знал, что не сможет помочь своей наставнице, не сможет спасти ее, но хотелось хотя бы увидеть ее еще раз, напоследок, хотелось проститься.

Он чувствовал незавершенность их отношений, недосказанность, как будто кто-то забыл поставить точку в конце предложения.

Судьба не дала ему шанса увидеть Джер, не дала возможности сказать, как он ей благодарен. Когда вдали на дороге уже виднелось облако пыли, поднятое колесами тюремного фургона, его конь захрапел и пал на скаку…

Картина сна вдруг расплылась, оставив Дарка в полной темноте, затем начали проступать новые образы.

Он различал смутные очертания стен подземелья с играющими на них отблесками факелов, слышал веселый хохот пьяной толпы и слабые, едва различимые стоны женщины. Медленно плывя по темному тюремному коридору, он ощущал холод смерти, сырость и запах гниения, исходящие от стен подземелья. В конце была полуоткрытая дверь, через которую пробивался свет, откуда слышались голоса. Открыв дверь и войдя в комнату, он увидел омерзительную сцену насилия. На большом столе, посреди грязной посуды и остатков еды лежала связанная женщина, с которой стражники развлекались по очереди. Когда один из них отошел в сторону, то Дарк увидел лицо несчастной. Это была эльфийка, это была Джер.

Изображение затряслось и пропало, снова наступила тьма. Яркий свет неожиданно резанул по глазам, заставил зажмуриться. Он стоял на дороге, ведущей неизвестно откуда и в никуда. На обочине стояли виселицы с только что повешенными узниками. Отряд стражников толпился около последней из виселиц. Палач накинул петлю на шею еле стоящей на ногах от побоев женщины. Распущенные волосы упали вперед, и лица узницы не было видно. Но вот порыв ветра откинул прядь черных, как смоль, волос. Это опять была Джер.

Истошный крик вырвался из груди Дарка, оглушил стражников и поднял бурю пыли, за которой уже не было видно ни поля, ни неба, ничего, кроме виселицы и связанной пленницы с петлей на шее. Джер открыла глаза и смотрела на него до тех пор, пока мираж сна не рассеялся.

* * *

– Дарк очнись, очнись же! – звучал настойчивый женский голос. Длинные волосы падали ему на лицо, кончиками щекоча лоб и щеки. Чьи-то сильные теплые руки впились ему в плечи и трясли его. Открыв глаза, он увидел прямо вплотную перед собой озабоченное лицо Ильзы.

Девушка облегченно вздохнула, ослабила хватку и отпрянула назад, показав тем самым формы изумительной красоты. Глаза еще не проснувшегося Дарка не могли оторваться от ее ровных нежных плеч, казалось, выточенных из слоновой кости, пропорциональных ключиц и манящих, как запретный плод, грудей.

Слишком поздно осознав свою ошибку, девушка испуганно вскрикнула и укуталась в одеяло. Он почувствовал, что нужно что-то сказать, но слова путались в голове, еще не успевшей отойти от непонятного, зловещего сна, так сильно походившего на реальность. Она заговорила первой:

– Извини, я не хотела тебя смущать, но я испугалась…

– Испугалась чего?

– Не знаю… – ответила Ильза, пожав плечами и откинув с лица прядь волос. – С тобой творилось что-то странное.

– Это был всего лишь сон, обычный кошмар, – сказал Дарк, садясь рядом с нею, – такое бывает со всеми.

– Да, но никто при этом не спит с открытыми глазами и… еще ты не дышал!

– Тебе, наверное, почудилось, – как можно спокойнее пытался произнести Дарк, не показывая внезапно охватившего его страха. – Скажи, я что-нибудь говорил?

– Ты звал какую-то Джер. Кто это, твоя любимая?

– Нет, но когда-то она была очень дорога мне, была учительницей, которую я с трудом понимал.

В комнате воцарилась тишина. Присутствие Ильзы не давало покоя и нервировало. Ему захотелось побыть одному, попытаться понять, что же с ним происходит, почему все чаще и чаще к нему приходят эти странные сны, видения из прошлого, и почему сегодня во сне он видел события, без всякого сомнения, реально происшедшие, но свидетелем которых он не мог быть. Конечно же, Дарк не надеялся вот так сразу найти все ответы, но прогулка на свежем воздухе была просто необходима, ее требовал воспаленный мозг, желающий успокоиться.

Поднявшись с кровати, он начал поспешно одеваться, стараясь держаться как можно дальше от открытого окна, через которое в комнату проникал томный свет уличных фонарей. Надеть штаны он успел вовремя, пока еще Ильза не повернулась к нему.

– Ты куда? – испуганно и одновременно удивленно спросила девушка.

– Хочу немного проветриться, здесь душно что-то, – соврал Дарк.

– Не уходи, пожалуйста… – Ее голос был тих и дрожал. – Мне почему-то страшно.

– Это я, дурак, виноват. Видимо, раскричался во сне и тебя напугал. Ты спи, я скоро приду.

Прицепив на всякий случай к поясу меч, Дарк пошел к двери. Уже выходя, он махнул Ильзе рукой, девушка ответила ему едва заметным кивком головы.

* * *

Приближалась полночь – самое холодное время суток в этих местах. Горная местность вообще отличается от равнин резкими перепадами температуры: днем слишком жарко, ночью омерзительно зябко. Здесь же полночный холод казался невыносимым. Едва переступив порог гостиницы, Дарк понял, что совершает ошибку, и решил вернуться обратно, чтобы пропустить пару стаканчиков красного вина для согрева.

При входе в корчму в глаза ему сразу бросилось, как сильно отличаются ночные посетители заведения от тех аристократических личностей, что проводили здесь время днем. В зале было полно народу, гораздо больше, чем он видел ранее. Почти все места были заняты, посетители, как мухи, облепили столы и стойки, толпились в проходах. Голоса сливались в одно сплошное жужжание, на фоне которого порой раздавался то пронзительный хохот картежников, то громкие выкрики спорщиков.

Состав участников ночного загула был пестр и многообразен, было много приезжих и лиц, живущих где-то в окрестностях Кодвуса, но явно не горожан.

Среди столов можно было заметить красно-белые яке стражников, отдыхающих после дежурства, походные камзолы чужеземных дворян и наемников, бесформенные сюртуки купцов, ремесленников и прочего люда. В углу корчмы сидело даже несколько пиратов, неизвестно каким ветром занесенных так далеко от моря. Казалось, что в небольшом зале представлены не только различные страны и профессии, но и все известные Дарку народы: люди, эльфы, полуэльфы, гномы, зумры и даже официант-карл, мечущийся между столами с подносом; не было только соотечественников – жителей Империи. Видимо, Фламер действительно был прав, имперские торговцы чувствовали себя здесь не совсем уверенно и предпочитали держаться вместе на окраине города.

После продолжительной толкотни у стойки Дарку удалось наконец-то купить вина и найти свободное местечко на подоконнике углового окна рядом со столом, оккупированным увлеченно режущимися в карты гномами.

Малыши орали так, что лопались барабанные перепонки, в глазах мельтешило от их постоянных быстрых перемещений. За столом сидели только играющие, в то время как бесчисленные болельщики бегали вокруг, заглядывая в карты то одного, то другого игрока. При этом они эмоционально жестикулировали, разбрызгивая по залу пиво из больших деревянных кружек, которые не выпускали из рук. Брань, вылетающая из их пьяных глоток, наскучила и утомила даже такого приверженца армейского фольклора, как Дарк. Дело было не в крепости выражений, а в частоте их употребления. Солдаты матом ругались, гномы же на нем разговаривали.

Отвернувшись от стола буквально на минутку, чтобы пополнить стакан из стоявшего у самого окна кувшина, Дарк почувствовал сильный толчок в коленку и услышал слова, адресованные явно ему:

– Эй, приятель, двинь задом!

Развернувшись, Дарк увидел довольно рослого, крепко сбитого гнома, стоящего перед ним с кружкой пива в одной руке и огромной пригоршней квашеной капусты в другой. Следы закваски и хмеля виднелись также в полуседой бороде и на покрытой густой растительностью груди.

– Ну, садись, – дружелюбно предложил Дарк, немного потеснившись на подоконнике.

Гном не заставил себя долго ждать, быстро плюхнулся рядом с ним и опрокинул залпом содержимое кружки в рот. Сконцентрировавшись, отвратно рыгнул и одним движением руки отправил в бездонные недра желудка все запасы прихваченной с собой капусты. Затем малыш повернулся, заросшее лицо расплылось в добродушной, приветливой улыбке, а мокрая от капусты лапища потянулась к нему для рукопожатия.

– Румбиро Альто, а ты кто? – прогремел его бас прямо в левое ухо Дарка.

– Дарк Карнисо, путешествую с караваном, – соврал офицер, так и не решившийся сунуть руку в грязную и склизкую ладонь гнома.

– А, имперец-перец! – пробасил гном, продолжая держать руку на весу. – У вас там чо, здоровкаться не принято?

– Принято мыть до этого руки, – ответил спокойным голосом Дарк, вспоминая слова Фламера, что у него особый дар нарываться на неприятности.

– Аааа… – картинно протянул гном, сверкая злостью через сузившиеся щели глаз, – а я уж подумал, что спесивый дворянский паршивец со мной, гномом, рукой потрясти брезгует!

– И это тоже, у меня на вас, недомерков, аллергия, – тем же спокойным голосом продолжал ухудшать свое положение офицер.

– И давно?

– С тех пор, как один коротышка вроде тебя мне по макушке заехал.

– Ну, а если я с другой стороны, так сказать для симметрии врежу, то твоя аллюргия пройдет?!

– Не-а, боюсь, наоборот, усилится, в отличие от твоей бороды, которая поредеет.

Во время напряженного диалога – преддверия драки Дарк внимательно следил за руками и головой противника. Гномы – противный народ, обожают использовать свою крепкую лобовую кость в качестве тарана. Краем глаза юноша также следил за изменением настроения собратьев нахала, толпившихся вокруг стола, но те слишком увлеклись игрой, чтобы обращать внимание на что-то еще.

Пожилой гном со странным именем Румбиро наконец-то замолчал и убрал лапищу. Вот-вот должен был последовать удар, но почему-то драки не произошло, несмотря на наличие всех возможных поводов.

Гном спрыгнул с подоконника и, гордо подбоченясь, развернулся к нему лицом.

– Можно было бы хавку-то тебе начистить, да чо-то охота прошла. Как-нибудь в другой раз, под настроение… – меланхолично анонсировал свои намерения гном и отошел обратно к карточному столу.

К сожалению, Дарк понимал, что это не пустое бахвальство, прикрывающее трусость и нерешительность, и не пустые угрозы, навеянные пивными парами. Гномы славились по всему миру отъявленными задирами и непревзойденными мастерами кулачного боя. Маленькие и кругленькие, они казались с виду слабыми и легко уязвимыми толстяками, забавно бегающими на своих коротеньких и кривых ножках. Однако те, кто с ними сталкивался ближе, например, как он, – в бою, знали, что под одеждой не жир, а крепкая броня сильных мышц и здоровых костей. Силу и отточенность же ударов «добродушного» народца ему довелось испытать на себе.

Вина в кувшине осталось мало, оно еле булькало на дне, и Дарк решил наконец-то совершить запланированную ночную прогулку по городу. В жесткой перепалке с гномом было и что-то хорошее, а именно: драка так и не состоялась, к тому же угроза в реальном мире притупила боль ночного кошмара.

Проталкиваясь к выходу через толпу вновь прибывших полуночников, Дарк был слишком сильно занят своими мыслями, чтобы заметить несколько посетителей, внимательно следивших за его действиями. Как только он вышел, хлопнув на прощание дверью, из-за крайнего к проходу стола поднялся обычный, ничем не приметный мужчина, закутанный в потрепанный плащ, и неторопливо направился к выходу.

Ночь была прекрасна. Луна сверкала на небе в окружении ярких звезд, отбрасывала мягкий и нежный свет на стены и крыши кирпичных домов, играла своими лучами в струях фонтана и уныло отражалась в глади бассейна. Загадочный блеск фонарей и пламя уличных факелов делали ночной город таинственным и настраивали редких прохожих на романтический лад.

Любуясь пейзажами ночного города, Дарк не заметил, как свернул с площади в узкий проулок. Сейчас его мысли всецело занимала Ильза, которой незаметно удалось в течение последних нескольких дней глубоко запасть в сердце солдата.

Возможно, Дарк и был романтиком, но мыслил всегда трезво, порою чересчур трезво, по-другому как-то не получалось. Он не мечтал о дальнейшем развитии отношений, прекрасно понимая, что она амазонка и этим сказано все. Но сейчас хотелось расслабиться и наедине с самим собою вспомнить прекрасные, может быть, немного идеализированные моменты общения с нею, хотя бы на минуту погрузиться в заманчивый и иллюзорный мир любовных грез.

Забыв о реальности и потеряв бдительность, он все дальше и дальше брел по узким улочкам города, удаляясь от площади и прилегающих к ней хорошо охраняемых ночью кварталов.

Внезапно в голове капитана прозвенел зуммер опасности, отодвигая полуночные несбыточные мечты в самый дальний угол сознания. Он услышал шаги. Кто-то шел за ним, точнее, крался, стараясь ступать как можно тише по булыжной мостовой.

Рука быстро легла на рукоять меча, он резко развернулся, выхватывая нордер из ножен. Всего шагах в пяти от него стоял мужчина в длинном плаще, лица которого не было видно из-за низко опущенного капюшона. Голос незнакомца прозвучал отчетливо и совершенно спокойно:

– Кошелек на землю – и пошел к черту! Мне ничего больше не нужно.

Не вступая в излишние разговоры с нахальным ночным грабителем, Дарк приступил к действиям, кинулся на него с занесенным для удара мечом. Рука незнакомца мгновенно выпорхнула из-под полы длинного плаща, и Дарк почувствовал, как горло сжала тонкая леска с металлическим шариком на конце. Инерции броска было достаточно, чтобы леска несколько раз обвилась вокруг шеи. Едва заметный рывок руки вора, и жертва бессильно упала на мостовую, потеряв и меч, и сознание.

Он очнулся от холодных капель дождя, безжалостно барабанящих по лицу. Откашлявшись и растерев ноющую от резкой боли шею, ему удалось сесть. Уже было раннее утро, часа четыре, не больше. Полночи он провалялся на холодной и мокрой мостовой, на том самом месте, где его ограбили. Кошелька, конечно же, не было. К счастью, он вчера забыл переложить бумаги Уильфорда в новую куртку. Иногда забывчивость спасает. С трудом опершись руками о брусчатку, Дарк встал сначала на четвереньки, затем рывком на ноги. Его колотило от холода, ноги не слушались, а голова кружилась. Осторожно размяв затекшую шею, он побрел, шатаясь из стороны в сторону, обратно в гостиницу. Вчерашний грабитель бессовестно наврал – кроме кошелька, он забрал и меч.

Открыв дверь номера, Дарк обреченно прислонился к дверному косяку и бессильно сполз на пол. Его ожидало новое разочарование – Ильзы в комнате не было. На аккуратно застеленной кровати лежал исписанный клочок бумаги. Собравшись с силами, он поднялся, закрыл дверь и подошел ближе к пустому ложу, чтобы прочесть записку.

«Прощай, Дарк! Я должна уйти. Долги надо отдавать. Быть может, еще увидимся».

«Скудные отрывистые фразы и ничего более, даже подписи нет», – печально констатировал Дарк.

Устало повалившись на кровать и не считая необходимым снять грязную и мокрую одежду, он попытался ненадолго забыться, чтобы потом, со свежими силами, осмыслить происшедшие с ним события заново.

Из состояния дремотного полусна его вывел громкий, настойчивый стук в дверь. Разозлясь на бесцеремонных посетителей, он быстро вскочил с кровати и ринулся к двери, намереваясь настучать поглупым головам незваных гостей.

Порыв гнева угас, как только дверь распахнулась. Перед ним стоял отряд стражи в полной боевой форме.

– Собирайся, тебя хочет видеть Диверто! – голосом, не допускающим пререканий, заявил командир.

Глава 10 Барон Диверто и компания

Его раньше никогда не арестовывали. Армейская гауптвахта нечто иное, чем гражданская тюрьма, а осужденные за провинности любой степени тяжести солдаты и офицеры чаще всего являлись туда самостоятельно и добровольно, прийти под конвоем считалось позором и клеймом на всю жизнь.

Представления об обычном аресте были смутными и расплывчатыми, сформированными на основе красочных россказней друзей и просто знакомых. Народные байки образовали у него в голове весьма неприглядный штамп процедуры задержания обвиняемого: стража является рано утром, солдаты сразу с порога бьют заключенного и его домочадцев, переворачивают все вверх дном, распарывают подушки и перины, ища вещественные доказательства, возможно, и не совершенного им злодеяния. Затем избитого до полусмерти подозреваемого вытаскивают во двор, связывают руки и привязанным за хвост лошади волокут по дорожной пыли аж до самой тюрьмы.

Процедура его собственного ареста приятно удивила Дарка, она абсолютно не соответствовала имеющемуся стереотипу, за исключением, пожалуй, того, что визит стражи пришелся действительно на очень ранний час.

Командир конвоя проследовал за ним в комнату и сел на стоящий возле кровати табурет, видимо, решив немного отдохнуть, пока его «клиент» собирается. Отряхнув костюм и забрав драгоценные бумаги из старой куртки, Дарк подошел к двери и развел руки, давая знак офицеру, что готов следовать за ним.

Командир поднялся и, подойдя к двери, обратился к задержанному:

– Милостивый государь, мне кажется, вы что-то забыли.

Дарк удивленно пожал плечами, показывая, что не понимает собеседника. Его также крайне насторожило вежливое обращение, нехарактерное для подобной ситуации.

– Вы же дворянин и, кажется, офицер, не соблаговолили бы вы захватить свой меч? – настойчиво попросил офицер, глядя на Дарка в упор.

– К сожалению, не могу. Меня сегодня ночью ограбили на улице вашего гостеприимного города, оружие прихватили вместе с кошельком, так что придется пройтись как простолюдину. Одна надежда, что в ранний час мало кто это заметит, – стараясь выдержать корректный, уважительный тон беседы, ответил Дарк.

– Хорошо, – сказал офицер, утвердительно кивнув, – связывать мы вас не будем, но прошу для вашей же личной безопасности надеть вот это…

В руке офицера появилась черная деревянная маска, предназначенная для того, чтобы полностью закрыть лицо задержанного от взглядов прохожих.

– Предупреждаю, – продолжил стражник, – если вы откажетесь, мне приказано применить силу, связать вас и, все равно надев маску, привести к господину барону.

«Странные обычаи, – думал Дарк, крутя в руках весьма неординарный атрибут ареста, – может, ношение масок здесь считается позором и меня хотят морально сломать еще до начала допроса? Ну ладно, там посмотрим. А пока поиграем в маскарад…»

Он не стал пререкаться и задавать лишние, ничего не значащие вопросы. Зачем расспрашивать обычного стражника, когда через каких-то полчаса у него встреча с самим бароном.

Послушно надев маску, он последовал за конвоирами. Спускаясь с лестницы, подумал: «Почему барон послал за мной стражу, а не своих подручных? Может быть, стражники подосланы одной из разведок, чтобы перехватить документы? Но зачем тогда куда-то вести, почему просто не прибить?» Мучаясь подозрениями, Дарк понимал, что сделать пока все равно ничего не сможет, но решил быть настороже.

Его опасения, к счастью, оказались напрасными. Конвой шел по центральным улицам, и солдаты обменивались на ходу приветственными выкриками с сослуживцами из городских патрулей. С ним обращались на удивление уважительно. Конвоиры не подходили чересчур близко, не подгоняли древками алебард и даже не оскорбляли ведомого. «Все-таки и у демократии есть свои маленькие, но приятные преимущества», – думал он, легким прогулочным шагом следуя за офицером.

Вскоре сомнения совсем развеялись, его подвели к большому дому, над раскрытой дверью которого красовалась черная табличка в форме рыцарского щита. «Специальная служба Кодвуса по… защите чего-то там от кого-то там», – гласили красиво выточенные, позолоченные буквы.

«Написали бы проще «бригада Рональда», сэкономили бы и деньги, и место», – почему-то пришло ему в голову.

Пройдя громадный холл и пару заурядных, ничем не привлекательных коридоров, его повели не в подвал, а к кабинету шефа спецслужбы. «Сразу бить не будут, это радует», – промелькнуло в сознании.

Офицер удалился в раскрытую дверь кабинета, дав указание своим подчиненным и Дарку ждать в коридоре.

Несмотря на ранний час, работа в заведении уже началась: из открытых дверей кабинетов слышался скрип гусиных перьев, по коридору то и дело сновали служащие канцелярии, ничем не отличающиеся от обычных мелких чиновников, красочно называемых настоящими бойцами, такими как Гаврий и Профессор, «служками».

Дверь неожиданно распахнулась, и вновь появившийся командир приказал Дарку и двум иным конвоя зайти внутрь. Кабинет Диверто поражал не только малыми размерами, но и простотой, если не сказать убогостью обстановки. Даже Богорт и Агнета, вожди из глухого леса, старались создать атмосферу величия и мужественности вокруг своих персон, развешивая по стенам охотничьи трофеи и огромное количество оружия, Диверто же, несмотря на признанную далеко за пределами Кодвуса значимость своего положения, не пытался подчеркнуть его внешними атрибутами.

Пара стульев, скамья, книжный шкаф и огромный дубовый стол, заваленный грудой книг, черновиков и официальных бумаг – вот и все убранство обители великого человека, которого многие политические противники и короли соседних держав считали истинным правителем этих земель. У Дарка было достаточно времени присмотреться не только к обстановке, но и к сидевшему за столом хозяину кабинета, занятому прочтением каких-то срочных бумаг.

Рональд Диверто был бароном в классическом смысле слова: высок, жилист и мускулист. В фигуре чувствовалась неимоверная физическая сила и грация. Ниспадающие на плечи длинные белые волосы гармонично дополняли острые скулы и ястребиные черты лица. Дарк видел барона впервые в жизни, еще и не разговаривал с ним, но сразу понял, что «мышонок попал в лапы хищника». Пытаться обмануть или перехитрить этого человека бесполезно. Можно было только молиться, чтобы Диверто поверил ему и не посчитал бы своим врагом.

Впечатление усилилось, когда Рональд наконец-то оторвался от прочтения бумаг и посмотрел на него холодными, пронизывающими насквозь глазами. В этот момент Дарк благодарил всех известных ему богов, что он в маске и Диверто не заметил смущения и страха, исказивших его лицо.

– Милостивый государь, вы можете снять маску, она вам пока не нужна, – таким же ледяным, как и взгляд, голосом произнес Рональд. – Вчера, ближе к вечеру, пришел отчет от моих служащих, посмотрите, не о вас ли там идет речь?

Барон положил на край стола исписанный крупным, неуверенным почерком лист бумаги.

Слегка дрожащей рукой Дарк взял документ и быстро пробежался по строчкам. Отчет был составлен действительно о нем, о том, что они с Фламером и Ильзой вышли из Леса и натолкнулись на «теней».

Еще тогда он предполагал, что солдаты «бригады» поставят в известность начальство, но думал, что произойдет это не так скоро. «В конце концов, нет худа без добра, – подумал Дарк, – если бы не донос, то кто его знает, сколько бы пришлось обивать пороги приемных, чтобы встретиться с самим Рональдом».

– Так точно, обо мне, Ваше Высочество, – по-армейски бойко отрапортовал Дарк и встал навытяжку.

– Во-первых, я не Высочество, а во-вторых, – бумаги на стол!

Дарк утвердительно кивнул и положил на край стола перевязанный бечевкой пакет. Барон разорвал веревку и начал быстро перелистывать документы, затем отложил их в сторону и занялся пристальным изучением Дарка.

– Надо же, действительно они, притом все, – произнес с ухмылкой Диверто и отдал приказание страже удалиться, затем, вызывающе глядя прямо в глаза Дарка, продолжил: – У вас, молодой человек, всего пять минут, чтобы доказать, что вы не шпион. Начинайте, время пошло!

Уже в …надцатый раз Дарку приходилось рассказывать историю своих злоключений. «Надо было еще в Лесу не полениться и изложить все на бумаге, чтобы потом просто раздавать всем заинтересованным лицам в письменном виде», – думал он, подробно докладывая барону о лесных похождениях. Лицо Рональда ничего не выражало, как, впрочем, и лица всех тех, кому Дарк озвучивал эту историю ранее.

– Ну что ж, молодой человек, поздравляю! Вы меня почти убедили, и ваша жизнь теперь почти в безопасности, – сказал по окончании увлекательного повествования барон. – Ответьте на мои вопросы, и это «почти» превратится в «полностью».

– Слушаю, Ваше Высочество!

– Я уже говорил, что так ко мне не обращаются, юноша. Если хотите отдать дань уважения моим заслугам, то называйте меня «господин барон» и сядьте, мы не на плацу.

Присев на стоящий поблизости стул, Дарк позволил себе немного расслабиться. Причина тому заключалась не в предложении сесть, а в том, что лицо барона изменилось. Оно не стало мягче или добрее, ушло лишь напряжение мышц. Рональд стал походить на хищника, который не на охоте, а Дарк, соответственно, перестал чувствовать себя дичью.

– Итак, вопрос первый, – снова заговорил после недолгой паузы Рональд, – почему не пришли ко мне сразу, еще вчера?

– Захотелось отдохнуть и отоспаться, господин барон, – честно признался Дарк.

– Вы что же, не отдавали себе отчет, что с такими бумагами надо являться как можно скорее?

– Конечно же, отдавал, господин барон, я также предполагал, что у вас будет много вопросов, на которые весьма затруднительно отвечать сразу после прогулки от «Великих низин» до Кодвуса, во время которой постоянно получаешь по голове…

– Допустим, – ухмыльнулся барон, откидываясь на спинку кресла, – а кто те двое, ваши попутчики?

– Фламер – тоже имперский офицер, мой сослуживец. Встретились в лесу и пробивались вместе…

– И где же он теперь? – перебил Рональд.

– Не знаю, наверное, сразу к границе направился.

– Как же так? Шли вместе, Норика вместе убили, а тут разошлись…

Кажется, барон поймал его. Умолчать о Фламере было нельзя, о нем писалось в рапорте, сказать правду – нарушить договоренность с ним, и, возможно, подведешь не только старого друга, но и его брата Мартина. Мозг судорожно работал, прокручивая различные варианты, пока не нашел единственно верный.

– Мы повздорили, господин барон, из-за женщины… чуть было не дошло до поединка. При таких обстоятельствах посчитали разумным расстаться.

– Убедительно, весьма убедительно, – кивая головой, сказал барон, хотя, судя по его ухмылке и двусмысленной интонации, показалось, что не очень-то он и поверил. – Прежде чем перейти к персоне очаровательной амазонки, ответьте, сударь, вы читали бумаги?

Вопрос был задан неожиданно, специально в алогичной последовательности. Рональд внимательно наблюдал за изменением мимики Дарка, стараясь определить, соврет ли ему имперский офицер или скажет правду. Врать Дарк и не собирался.

– Конечно, читал, господин барон.

– И вы не боитесь признаться, что ознакомились с секретными документами?!

– У меня не было выхода. После драки с Нориком переписка была разбросана по всему залу, как, впрочем, и остальной архив маркиза. Нужно было собрать все листы. Гаврий же к тому времени… был не в состоянии.

– А ваш приятель читал?!

– Нет, господин барон, он сказал, что хочет долго жить…

– Хм, передайте, коли еще его увидите, – усмехнулся Рональд, – что я восхищен его чувством самосохранения. Ну что ж, допустим, что с этим вопросом разобрались, теперь перейдем к воительнице. Кто и, главное, – где она?

Дарк вновь оказался в затруднительной ситуации. Наврать он не мог, спецслужба слишком много знала о походах девиц к Аль-Шар; сказать правду – все равно что выдать девушку, хотя, с другой стороны, шансов у нее однозначно не было.

– Зовут Ильзой, а где сейчас, не знаю. Я ночью не был с ней, возможно, заметила стражу, испугалась и убежала.

– Ага, прямо к горе Аль-Шар, – продолжил Рональд с явным сарказмом в голосе. – Кстати, не знаешь, что им там надо?

– Знаю, они ищут в старом храме какой-то артефакт или реликвию амазонок, – признался Дарк, понимая, что если врать не получается, то лучше уж и не пробовать.

Впервые он увидел, как глаза барона расширились от удивления. Неожиданно он стукнул кулаком по столу и рассмеялся.

– Вот бабы, вот дуры! Мы-то думали, что они в политику ударились да против нас играют, а они просто старые тряпки ищут! – Диверто покатывался в приступе смеха, то и дело вытирая выступающие на глазах слезы.

Его рука потянулась к маленькому колокольчику, стоящему на столе рядом с чернильницей. Как только он тряхнул его, дверь тут же распахнулась, и на пороге появился адъютант.

– Бертью, – обратился к вошедшему барон, – передай Мотрано, чтобы немедленно убрал наблюдателей от горы. Увидят там амазонку, пускай не трогают. Все, пошел!

– Спасибо, господин барон, – искренне поблагодарил Дарк, думая, что Рональд делает ему одолжение.

– Не за что, у меня и так народу толкового мало, а тут больше месяца сразу несколько постов держать приходилось. Спасибо тебе, что прояснил. Меня ведь эта бабская возня с реликвиями совершенно не интересует.

В оживленно протекающем до этого разговоре возникла пауза. Диверто встал из-за стола, и его рослая фигура долго перемещалась взад и вперед по комнате. Барон размышлял. Наконец-то он замедлил шаг и сел на стол, прямо на кипу важных бумаг.

– Не знаю, что с тобой делать и какую игру ты ведешь. Давай пока поступим так: за Гаврием я уже послал, и до того момента, пока с ним не поговорю, считай, что я тебе верю. О возвращении в Империю забудь, сбежишь – мои люди тебя убьют.

– И что же мне делать? – симулируя удивление, перебил барона Дарк. – Меня ночью ограбили, денег нет, оружия нет…

– В армии служил, а хозяев перебиваешь! В первый и последний раз прощаю, – сурово сверкнул глазами Диверто. – Деньги и оружие как раз не проблема, зайдешь на склад, там все получишь. О караване ты знаешь много, слишком много даже для моих людей. Иди в гостиницу, днем тебе принесут письмо для Пауля Дантона. Найдешь его контору и передашь письмо. Пока при нем будешь, ребята у него толковые, за тобой присмотрят.

– А что дальше? – обеспокоенный непредвиденным развитием ситуации, спросил Дарк.

– Дальше все зависит от того, что скажет Гаврий. Если слова твои подтвердит, то считай себя принятым в «бригаду», если же нет… – Глаза Рональда сузились. – То по-другому поговорим.

– Ну, а что, если он умер?

Рональд не ответил, спрыгнул со стола и вновь затряс «волшебный» колокольчик, «чудо» и в этот раз случилось быстро, на пороге появился подобострастный Бертью, с собачьей преданностью уставившийся на своего господина.

– Проводи бывшего капитана на склад и в канцелярию, пускай подберет себе железо и немного денег…

– Насколько «немного», господин барон? – проскулил Бертью, явно забыв добавить в конце «тяв-тяв».

– В размере месячного жалованья лейтенанта.

Как выяснилось немного позже, лейтенанты в Кодвусе получали намного больше, чем капитаны имперской гвардии.

* * *

Существует масса увлекательных способов скоротать время, например: плевать в потолок или ловить мух. Капитан Аламез был более изобретательным и, ожидая письма Диверто, метал кинжал в стену гостиничного номера. Этим незамысловатым на первый взгляд действием он убивал сразу не двух, а, пожалуй, трех зайцев: оттачивал навык броска, портил гостиничное имущество в отместку за то, что его вещи выкинули из номера сразу же после ареста, и размышлял над дальнейшими действиями.

С одной стороны, все сложилось очень даже неплохо. Он пережил разговор с Диверто и все еще на свободе. У него снова появилось оружие, комната в гостинице и деньги, которых с лихвой хватило бы на проживание в Кодвусе в течение нескольких месяцев или на оплату дороги до имперской границы.

В остальном же везение было сомнительным. Диверто явно имел на него какие-то виды, но пока не доверял, а значит, стать одним из его людей и получить доступ к архивам спецслужбы в настоящее время невозможно. Личность имперского резидента могла оставаться для него загадкой достаточно долго. Его положение в Кодвусе было шатким, оно во многом зависело от того, удалось ли тогда выжить Гаврию, и как Диверто расценит рассказ своего агента.

Дарк снова остался один, не у кого спросить совета или попросить помощи. Если шеф спецслужбы решит, что от него лучше избавиться, то бежать некуда: с одной стороны «Великая Стена», с другой – Лес, в котором нашлось бы немало «доброжелателей», жаждущих заживо снять с него шкуру. Побег с торговцами имперского каравана был нереальным. Купцы не станут портить отношения с властями и выдадут его по первому же требованию, какие бы баснословные суммы он ни предлагал за свое укрытие.

Печальные мысли о почти безвыходном положении прервал стук в дверь. На пороге стоял посыльный, которого Дарк пару раз видел в штаб-квартире «бригады». Полученный от служащего конверт был ярко-красного цвета, с грифом «Совершенно секретно» и с пометкой «Вручить лично в руки г-на Пауля Дантона в течение дня».

Уставший от бесплодного времяпрепровождения Дарк решил не мешкать и тут же отправиться в контору торговца. Выходя из гостиницы, он убедительно пригрозил кулаком хозяину заведения, давая понять, что в цивилизованном обществе арест постояльца – это еще не повод для выселения. «Когда вернусь, надо будет в ухо дать, чего кулаком просто так грозить!» – подумал Дарк, покидая «Вольницу». Тогда он еще не знал, что справедливое возмездие не настигнет толстощекого хозяина заведения так скоро. Обратно вернется он лишь через несколько дней и настолько сильно уставшим, что физически не сможет заняться воспитанием обнаглевшей прислуги.

Вчера город казался загадочным и красивым, сегодня же он излучал лишь враждебность и холодное безразличие к судьбе обитателей. Даже небо было пасмурным и извергало вниз мелкие капли моросящего дождя. Всего пять минут находясь на улице, Дарк уже основательно замерз, холодные порывы ветра пробирали до самых костей. Пришлось сделать небольшой крюк по дороге в контору и еще раз обрадовать посещением портного, который работал также цирюльником, старьевщиком и ростовщиком, а вдобавок торговал готовой одеждой.

Старичок был вежлив и словоохотлив, наверное, потому, что посчитал Дарка состоятельным клиентом. Купив теплый плащ и длинные перчатки из толстой кожи, Дарк умудрился направить разговорчивость торговца в нужное для него русло и узнать, где же находится контора управляющего загадочным караваном.

К счастью, Пауль Дантон был весьма известной личностью в городе. Собратья по Торговой Гильдии считали его везучим сумасшедшим: везучим, потому что никто не мог понять, как ему удавалось с легкостью зарабатывать столько денег, а сумасшедшим, поскольку швырялся он полученной прибылью с расточительством на грани безумия.

– Вы только подумайте, господин, – причавкивая и брызгая слюною от негодования, бойко бормотал старик, – вместо того, чтобы оборот увеличить, он пускает все на ветер. Купил громадный трехэтажный дом в центре, а сам там не живет. Ну, на первом этаже, понятно, контора находится, а верхние-то этажи «мазилам» сдал, притом бесплатно.

– Каким еще таким «мазилам»?

– Ну тем, что картинки всякие малюют.

– Художникам, что ли?

– Угу, я и говорю, «мазилам». Мы его на собрании Гильдии спрашивали, зачем, а он разорался, дескать, не наше собачье дело, «…что хочу, то и делаю, деньги мои».

– И он прав, уважаемый, – усмехнулся Дарк, – ведь действительно его.

– Да так-то оно так, но ведь молодежь развращает. Они ведь вместо того, чтоб торговлей заниматься али ремеслом, картинки малюют! – Старик нагнулся и прошептал собеседнику в ухо: – Некоторые весьма непотребные.

– Баб, что ли, голых?

– Угу, и не только… А хуже всего, что он этим соплякам-«мазилам» помогает, а они и наглеют. К нам идут, денег «на искусство» просят.

Все сразу стало ясно. Торговцы не обращали бы никакого внимания на моральный облик молодежи и на то, как расточительно сорит деньгами Дантон, если бы художники не просили денег заодно и у них.

– А еще там оргии проходят всякие, – продолжал шамкать старикан, – по ночам в мастерской своей собираются, пьют и дебоши развратные устраивают. Поначалу только между собой, а потом и вельможи к ним потянулись, вместе теперича озорничают.

После услышанного Пауль казался Дарку не сумасшедшим, а расчетливым хитрецом, сумевшим найти нужный ключик к душе толстосумов-аристократов. Вроде бы бесцельно соря деньгами, он на самом деле получал возможность «на дружеской ноге» в непринужденной богемной обстановке совершать выгодные контракты. Вот в чем заключался секрет везения.

– Ну, а вы, значит, так спокойно на эти чудачества и смотрите?! – спровоцировал Дарк портного на дальнейший разговор.

– А что делать-то?! – негодуя, возмутился старик. – Когда нам его безумие вконец опостылело, на Совете Гильдии порешили Дантона купеческих прав лишить да из Гильдии выгнать. Так на следующий день всех старших наших сам герцог Уильфорд вызвал. Кричал, говорят, аж жуть как, а под конец обещался, что, коли мы Дантона в правах не восстановим да впредь ему помехи чинить будем, то он Гильдию вообще закроет.

– Как так? У вас же здесь вроде Республика.

– Республика, она, конечно, имеется, да только вот именно, что «имеется». Как герцог скажет, так и будет, никто супротив него не пойдет.

– Ну, а Дантон что, потом притих?

– Какой там! На следующий день, как он вновь торговцем стал, гуляния аж на целый город устроил, прям здесь, на площади, столы выставил да актеров созвал. Два дня и три ночи весь город гудел.

Распрощавшись с торговцем, Дарк снова очутился на улице. Благодаря новому плащу и теплым перчаткам воздух уже не казался таким холодным, а город – враждебным. Совершенно случайно, по иронии судьбы, он зашел в лавку и узнал много нового о человеке, с которым вскоре предстоит иметь дело.

Размышляя о бескорыстности меценатства, Дарк шел на встречу с Дантоном.

Контора находилась неподалеку от центральной площади города, прозорливо называемой местными жителями «площадью с фонтаном». Дорога заняла не более десяти минут, и взору Дарка предстало трехэтажное не просто огромное, но и вызывающее по меркам Кодвуса здание. Ровная кирпичная кладка особняка была претенциозно строгой только на нижнем уровне, где как раз и находился офис торговца. Верх дома, начиная со второго этажа, украшали изящные колонны, крытые балконы и декоративные арки. Стены были расписаны картинами сражений и прочих эпохальных сцен времен возведения «Великой Стены». Чувствовалось, что воспитанники Дантона изрядно потрудились и здесь, создавая своему патрону в глазах общественности образ незаурядного и утонченного человека.

На некоторое время Дарк задержался перед входом, чтобы повнимательнее рассмотреть фасад. От возвышенного созерцания сцен великих баталий и архитектурных изысков его отвлекла далеко не возвышенная деталь. Он обратил внимание на боковую лестницу, ведущую на третий этаж, где, по словам портного, и находилась мастерская «мазил».

Его первоначальные предположения подтвердились. Если бы Дантон был просто ценителем прекрасного и меценатом молодых дарований, то предоставил бы им помещение, не заботясь об излишних удобствах.

Явно не запланированная при строительстве здания мраморная лестница была широка и украшена под стать самому фасаду. Дополнительно возводя ее, вряд ли торговец особо заботился об удобствах богемы, скорее ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из его светских гостей случайно подвернул ногу на ступенях или спьяну упал со скользкой и узкой лестницы.

Что делать, если строишь первоклассный бордель для изысканной публики, приходится заботиться о таких мелочах, как удобная лестница и ширма «приобщения к искусству».

Дантон, конечно же, не был обычным торговцем, скорее хитрым пронырливым дельцом, находящим индивидуальный подход к клиентам.

Пару раз шмыгнув носом от холода и достав из-за пазухи заветный красный пакет, Дарк подошел к двери и трижды постучал по ней молотком. Долго ждать не пришлось, через минуту послышалось обнадеживающее шарканье, и резная дубовая дверь со скрипом открылась.

На пороге стоял полуголый, волосатый гном, глаза которого с раздражением взирали на непрошеного гостя. После дежурного «Чо надо?» возможны были только два варианта последующего ответа малыша-крепыша: «Входи» или «Пошел вон». Судя по взгляду из-под нахмуренных бровей, второй вариант употреблялся гораздо чаще. В случае же с Дарком гному пришлось пойти по нетрадиционному для него пути и впустить посетителя, чем привратник был явно расстроен.

Задвинув за гостем дверной засов, гном покинул Дарка прямо посреди узкого темного коридора и удалился в большую комнату, где обедала компания из шести-семи охранников-гномов. Когда дверь за ним с шумом захлопнулась, Дарк очутился в полной темноте и, как ни странно, в тишине.

«Из этого чертового сарая такая же контора, как из меня эльф, – ругался про себя Дарк, пробираясь по заставленному проходу к указанной двери. – Мало того, что ничего не видно, так еще и тишина, как на кладбище. Не офис, а бандитский притон какой-то!»

Войдя в комнату, капитан вовремя успел отскочить обратно, мимо уха со свистом пролетела чернильница и грохнулась о стену позади, где-то там, в недрах темного коридора.

– Рузель, паршивец, говорил же тебе, не возвращайся, в кредит ничего не даю! – послышался из кабинета мужской похмельный голос.

Приготовившись к возможности полета очередной порции канцелярских принадлежностей, Дарк быстро нырнул внутрь.

* * *

– Так вот значит, кого Рональд в помощь прислал, – отложив прочитанное письмо в сторону и взгромоздив обе ноги на стол, изрек Дантон.

Это были первые слова с тех пор, как Дарк решился пересечь порог кабинета. Пренебрегая общепринятыми формальностями представления друг другу, капитан сразу же положил перед удивленным торговцем красный конверт с печатями и сел на стоящую около стола скамью. Дантон согласился с условиями игры в молчанку и вместо расспросов разорвал конверт и углубился в чтение документа.

За время ожидания Дарк видел, как изменялось выражение гладковыбритого лица торговца от негодования до легкой улыбки сарказма. Вид Пауля заставил его насторожиться и вести себя крайне сдержанно, уж очень сильно Дантон отличался от сложившегося стереотипа торговца. Он был молод – не старше сорока, что само по себе настораживало, был обладателем статной натренированной фигуры и вихрастой копны темно-каштановых волос. В одежде преобладали светлые, яркие цвета, не говоря уже о вальяжном фасоне сшитого по последней моде платья. Столкнувшись с ним случайно где-нибудь в городе, можно было бы принять его за аристократа-помещика, чиновника или придворного подхалима, но только не за торговца.

– Ну что ж, резон в этом есть. – Голос Дантона оторвал Дарка от размышлений. – Во-первых, ты человек новый, в городе никого не знаешь, а следовательно, никем и не подкупленный.

– А что во-вторых? – деловито перебил Дарк.

– Ты тоже имперец, – печально улыбнулся Пауль. – Из столицы или из провинции?

– Провинция Виланьеза.

– Бывал, а мне не повезло, я из Сардока. Слышал, там буча лет девять назад была, так во время нее и сбег.

– Участвовали в восстании?

– Не-а, просто почувствовал, что жареным запахло, вот и уехал. Я ведь не дворянин, а торговец, поместий нет, где склады – там и дом родной. И давай, Дарк, проще будь, хватит мне тут выкать. Думаешь, тех вот мало, чтобы еще здесь жеманиться?

При этих словах Пауль указал пальцем вверх, Дарк, конечно же, понял, что речь идет о посетителях верхних этажей. В ответ на предложение Дантона о деформализации отношений капитан утвердительно кивнул. Торговец продемонстрировал натренированную годами дежурную улыбку и извлек из-под стола бутылку вина с парой стаканов.

– Это «Куэрто», выдержанное вино, ты просто обязан попробовать. Давай выпьем за знакомство! – уже разливая по стаканам, сказал Дантон. – Что новенького творится в Империи?

– Не знаю, я больше двух месяцев там не был, – устало выдавил из себя Дарк, опрокидывая стакан крепкого, но нежного вина, – поскольку последнюю битву у «Великих низин» проиграли, значит, теперь репрессии, предателей да саботажников ищут.

– Ууу… да я смотрю, солдатик действительно долго дома не был! – В интонации Дантона сквозила не издевка, а слышались печаль и сочувствие. – Все гораздо хуже. Этот старый пьянчужка Вортье умудрился, отступая к границе, попасть в окружение и вместе с остатками войск сдаться на милость победителя. Так что война закончилась, граница филанийского королевства полностью восстановлена, а принц Генрих радостно потирает руки, на его плантациях и шахтах появилось много абсолютно дармовой рабочей силы.

Видимо, Дарк и вправду слишком долго блуждал по Лесу, весть о полном поражении почему-то не расстроила и не удивила капитана, скорее, поставила точку в конце очередного этапа его жизни.

– Ну, ты не горюй, нас с тобой это уже не касается, мы здесь, и у нас свои «пироги», – игриво подмигивая, продолжил Пауль, по второму кругу наполняя стаканы. – Скажи, за те два дня, что в Кодвусе находишься, много обо мне слышал?

– Достаточно, чтобы понять, что ты весьма хорошо пристроился, – открыто высказал свое мнение Дарк.

– Ценю за прямоту, действительно неплохо, даже намного лучше, чем ты можешь себе вообразить. – Затем Дантон как бы невзначай сменил тему беседы: – Я и тебе прямо скажу, меня ведь не интересует, что про себя расскажешь, поэтому, кстати, и не спрашиваю. Все здесь написано. – Пауль похлопал рукой в перстнях по красному конверту. – Диверто людей не носом чует, он их насквозь видит. Если бы он тебе не доверял и считал бы шпионом, то не стал бы пускаться в хитрые игры, это не его стиль, просто бы ткнули ножом в спину – и бывай.

– Ну, и к чему ты клонишь?

– Да так, философствую… – пожав плечами и склонив голову набок, протянул Дантон. – Не думаю, чтобы тебе сейчас чересчур нервничать и напрягаться стоило бы, жизнь твоя на кону не стоит. Смотри на задание, как на двойной тест. Справишься, или я, или Диверто, а может, и оба, работу предложим, а это неплохо, ой как неплохо…

– Послушай, Пауль, может, объяснишь мне, недоразвитому да убогому, что за задание такое?! – уже начиная дергаться, произнес Дарк.

– Успокойся, всему свое время. Только сейчас с начальником охраны разберусь, слышь грохот и мат в коридоре – это он прется, – как всегда, усмехаясь, произнес Дантон и полез в стол за третьим стаканом.

Дверь в кабинет с треском распахнулась, и ввалилось страшно бородатое нечто в доспехах. Грозно шипя и помахивая боевым молотом, гном пытался сказать что-то важное Дантону, но его взгляд случайно упал на Дарка.

– А этот пижон что здесь делает?!!! – злобно проорал гном, который оказался не кем иным, как Румбиро Альто.

– Чего орешь, Альто? – спокойно и твердо спросил Пауль, подавая ему доверху налитый стакан. – На-ка, промочи глотку! Это наш стажер, так сказать, господин бывший капитан имперской гвардии Дарк Аламез, прошу любить и жаловать.

– Полюблю я его, сапог тебе в пасть! – опрокидывая стакан, пробурчал гном не так громко, как ранее, но не менее грозно. – Я ему тест прямо сейчас устрою, на боеспособность. А ну, бывший капитан, вали во двор, на кулаках биться будем!

– Непременно, Румбиро, хоть на кулаках, хоть еще на чем, – ровным голосом ответил Дарк, бесстрастно глядя в глаза противника, – только вначале с господином Дантоном вопросы решу и буду полностью в твоем распоряжении.

– В моем распоряжении ты во дворе будешь, притом полностью: и морда, и почки… – зловеще потирая костяшки пальцев, продолжил угрожать гном.

Дантон флегматично сидел в кресле, поглядывая то на одного, то на другого участника ссоры и не желая вмешиваться. Вдруг он совершенно некстати задал Румбиро вопрос, казалось бы, никак не относящийся к делу:

– Румбиро, ты случайно не помнишь, не задолжал ли нам чего маркиз Норик?

Гном ошарашенно уставился на Дантона, вспоминая подробности неофициально выданного кредита.

– Как не задолжал ли? Конечно задолжал. Вместе с процентами за два просроченных месяца, но без штрафа – сто сорок шесть имперских сонитов будет или триста двадцать одна наша крона, а со штрафом…

– Спиши в убыток, он уже не вернет, – так же флегматично произнес Пауль, кивнув головой в сторону Дарка.

Гном застыл в удивленном молчании. В больших, как сливы, глазах бородача отражались одновременно изумление, непонимание и уважение. Гнев моментально остыл, и, воспользовавшись моментом замешательства, Дантон продолжил:

– Ну что, Румбиро, желаешь ли новичка протестировать? Если еще раз подобное услышу, то гнить тебе в шахте до скончания веку, и не за то, что на парня наехал, а потому, что ерепенишься в моем собственном кабинете, да еще не спросясь разрешения. Понял?!

– Понял, – угрюмо ответил гном.

– А тебе, Дарк, я так скажу. Мне плевать, что вы там по пьяни не поделили, девку или еще чего, но вы оба на меня работаете и трений быть не должно. Для тебя он… – Пауль ткнул пальцем в нагрудник гнома, – господин Румбиро Альто, уважаемый гном и начальник охраны конвоя, то есть почти такой же шеф, как я. Понял?!

Дарк утвердительно кивнул, и лицо Дантона опять засверкало радостной улыбкой, а руки потянулись к любимой бутылке.

– Ну вот, хлопнем еще разок, за знакомство. Румбиро, что там еще случилось?

– Пауль, совсем плохо… – сказал уже успокоившийся гном, опрокидывая в рот очередной стакан, – мои ребята час назад лошадей нашли, три убиты, а у двух все седла в кровище.

Глаза Дантона быстро забегали из стороны в сторону, кончики пальцев нервно забарабанили по столу.

– Хорошо, ждать больше не будем. Завтра в семь утра выступаем. Собери человек, прости, гномов тридцать – тридцать пять, не более, будете прикрывать, если что… Ну ладно, иди, мне тут с Дарком пошептаться надо.

Дверь за гномом закрылась, и они вновь вернулись к разговору.

– Еще раз советую подружиться с Румбиро, – убеждал Пауль Дарка, – во-первых, потому что вместе работать будете, а во-вторых, он мужик отличный, хотя вспыльчивый, природа у него такая, гномья!

– Посмотрим, – скупо ответил Дарк, – сам лезть первым не буду, что такое дисциплина, знаю.

– Ну, вот и ладно, вернемся к нашим баранам, точнее баронам…

Рассказывать Дантон начал издалека, то есть с того самого момента, как он очутился в Кодвусе. Дарк внимательно слушал, пытаясь определить по игре хитрых глаз торговца, зачем он так подробно повествует о своих похождениях, и вообще, к чему они с Диверто клонят.

Капитан был уверен, что, несмотря на попытки Дантона предстать в его глазах прямым и открытым человеком, парень был совсем не прост. Пауль выставлял себя в выгодном свете и рассказывал только то, что Дарк и так уже знал из переписки или мог в дальнейшем узнать по слухам и сплетням горожан. История пребывания Дантона в пограничье свелась к следующему.

Девять лет назад он с парой закадычных приятелей покинул мятежную провинцию Сардок и бежал без оглядки до самого Кодвуса. Прихватив с собой немного, по меркам торговца, денег, он осел вначале на окраине и стал быстро увеличивать капитал, проводя порой полулегальные и весьма рискованные операции. Как раз на одной из таких афер его и поймали люди Диверто. Дело даже было не в том, что он не платил налогов. Один из его ближайших помощников оказался шпионом. Парень бежал в Империю с торговым караваном, прихватив с собой инженерные планы укреплений «Великой Стены». Осудить самого Дантона не могли, но пригрозили лишить лицензии за пособничество шпиону, неуплату налогов и прочие нарушения коммерческого права, если он не согласится на весьма интересное предложение властей.

Ему дали хороший капитал, частичное освобождение от налогов и указали, с кем и как торговать. Конечно же, деньги были герцога, и контроль осуществлялся строго во всем, даже многочисленные охранники и помощники коммерсанта набирались самим Диверто или его людьми. Весьма приличное жалованье, которое раза в два превышало его прошлые прибыли, вполне компенсировало эти мелкие неудобства. Все, что от него требовалось – организовать сеть поставщиков и водить караван три раза в год в одно и то же «место назначения». Во время рассказа Пауль, естественно, это место ни разу так и не назвал.

Участи Дантона мог позавидовать любой торговец: работать в четыре раза меньше, а получать в два раза больше, к тому же не рисковать собственными деньгами. Но тут Пауль заскучал, привычный к постоянной работе мозг съедал сам себя, и предприимчивый коммерсант начал судорожно искать новые области применения своей активности и талантов, в противном случае он просто бы спился.

Вскоре он обнаружил новое поле деятельности для растраты своих неуемных сил. Жизнь в Кодвусе была богатой, размеренной и ужасно скучной. Находясь на самом отшибе цивилизации, народ истосковался по искусству и развлечениям: здесь не было ни театров, ни университетов. Живущие в стране маги отделились от внешнего мира, заперлись в долине и никого к себе близко не подпускали.

Пауль взялся за решение этой проблемы с привлечения в страну опальных актерских трупп, которые успешно развлекали веселыми представлениями и карнавалами народные массы на площадях города и рынках. Конечно, тут же появились местные самодеятельные труппы. Некоторые из них составляли конкуренцию профессионалам аж целые месяцы, но затем неожиданно покидали город и больше не возвращались. Что с ними произошло, знали только Пауль и Диверто.

Первый год занятия организацией актерской буффонады пролетел незаметно. Бродячие комедианты плясали на площадях, деньги текли рекой, а Пауль бегал в радостной суете, ища все новые и новые формы представлений. Затем его снова настигли скука и разочарование. Труппы творили сами по себе, и процесс их работы больше не требовал его активного личного участия. Кроме того, они давали только деньги и признание толпы, в то же время местные аристократические круги смотрели на него всего лишь как на предприимчивого простолюдина, и не более. Купить их уважение он не мог, сколько бы он ни зарабатывал, они все равно были богаче.

С актерскими труппами положение стало ухудшаться еще три года назад, когда началась активная экспансия Единой Церкви на земли Кодвуса. Герцог был, безусловно, хозяином своей страны, но обстоятельства вынудили его пойти на компромисс с другими королевствами, поскольку он все-таки зависел от их финансовой помощи. Короли заставили его пустить в Кодвус рыцарский орден «Святая граница» для обеспечения большей безопасности рубежей. В настоящее время каждый десятый защитник «Стены» был членом Ордена. Уильфорду пришлось выделить рыцарям наделы и дать согласие на строительство храма Церкви. Священники умело манипулировали мечами рыцарей для внедрения на новые территории, неся с собой не только оружие для защиты границ, но и новый образ аскетического аристократизма.

Через год после появления рыцарей уличные представления уже не пользовались былым успехом у дворян. Все больше и больше знати считало их «делом рук бесовских».

Выход нашелся неожиданно, один из аристократов после продолжительного пребывания на чужбине начал воодушевленно рассказывать об архитектурных, скульптурных и прочих художественных изысках иностранных зодчих. Разговоры породили нездоровый ажиотаж и сформировали спрос. Предложение же быстро и профессионально организовал Дантон.

– Ну вот видишь, – прервал рассказ Пауль, чтобы открыть еще одну бутыль забористого вина, – у нас с тобой много общего.

– И что же, если не секрет? Я вроде бы не торговец, а ты в кавалерии не служил, – поразился заключению собеседника Дарк.

– Все это ерунда, – пропыхтел Дантон, с трудом откупоривая бутылку, – внешние признаки, до которых никому дела нет. Смотри глубже. В суть! Мы оба бывшие имперцы, оба бежали от войны: ты с поля боя, а я был немного умнее. Оба оказались в Кодвусе и оба чего-то здесь достигли.

– Ну, сказал, ну рассмешил! Ты, конечно, достиг, а я?

– Не держи за дурака, мне год пришлось корячиться, чтобы Диверто приметил, а ты здесь всего второй день, но уже попал на прием к Рональду и со мной вон вино трескаешь. Что думаешь, я бездельник и алкоголик какой, чтоб с первым встречным второй час трепаться? Ну ладно, что-то мы отвлеклись.

Начал новое дело Дантон с малого, подкормил несколько местных художников, малюющих вывески для трактиров, и через три месяца организовал выставку их наспех и коряво написанных работ. Сам факт проведения показа картин воодушевил благородную публику, жаждущую чего-то возвышенного и модного. Под конец, как истинный меценат, пышущий бескорыстием, он подарил несколько более-менее сносных картин герцогу Уильфорду, а оставшиеся полотна отдал в Совет Республики.

Первый шаг был успешно сделан, все остальное – дело техники: подбор талантливого молодняка и покупка дома, в котором на третьем этаже творили, а на втором жили его юные дарования.

Уже через месяц после проведения выставки пошли заказы от богатых вельмож, а Пауля как человека искусства начали приглашать на балы и прочие празднества знати.

– Ну, это все понятно, на этом ты неплохо зарабатываешь и деньгами, и положением. Многих завидки берут, – произнес Дарк, вставая со скамьи и разминая затекшие от долгого сидения мышцы, – как я понял, тебя совершенно в другом собратья-торговцы обвиняют: в разврате и содержании великосветского притона.

– Ах, это… – отмахнулся Пауль. – Какая ерунда! Художники, в отличие от нас, другие люди – творческие. Им надо не только оттачивать мастерство, но и черпать вдохновение. А где это делать? Среди бондарей и кузнецов? Там их не понимают, им надо держатьсявместе, в своем кругу, так сказать. Люди молодые, живут и работают вместе, естественно не только за разговорами о прекрасном ночи проводят, – многозначительно подмигнул Пауль.

– А мне говорили, что ты специально их вместе собрал, чтоб было удобнее под вельмож подкладывать.

– Не верь всякой дури, что на заборах пишут и в подворотнях болтают! – кажется, начал сердиться Дантон. – Я же не виноват, что богачи – стадо непуганых, откормленных баранов, которым в жизни ощущений не хватает. Вот если тебя взять, ты чем прошедший месяц занимался?

– Известно чем, по Лесу плюхал…

– …И головы почти каждый день рубил, – продолжил за него Пауль. – А чего сейчас хочется, только честно?!

– Спать, жрать и потом снова спать.

– Вот, а они, в основном, только этим и занимаются, поэтому развлечений и требуют. Им ведь не картины нужны, а приобщиться к прекрасному, увидеть, как создается оно, общаться с людьми, которые ТВОРЯТ. Вначале просто картины покупали, потом наскучило, заказывать портреты начали: жен, любовниц, любимых собачек. Вскоре и это приелось, захотелось увидеть, как шедевры рождаются, да с мастерами поболтать. Ну, а уж если целый день в салоне проторчал, то как на вечеринку не остаться?

– И хочешь сказать, что ты здесь ни при чем, что все само по себе получилось.

– Почти что, я только умело управлял, как штурман, который рулем крутит, а не в паруса дует… Замечать я начал, что вельможи к молодым художницам приставать стали. Сам разговор о великом ведет, а рукой по попке погладить пытается. Вдохновляет, так сказать, искусство. Нужно было девчонок от домогательств оградить, вот я буфер и поставил – натурщиц нанял. Как только господа обнаженных баб в мастерской увидели, так о перепачканных красками да растворами «мазилках» сразу забыли. А что, все условия соблюдены: и искусство рядом, и аппетитная попка под боком.

– Почем натурщиц-то нанял?

– Не нравится мне тон твой, – произнес Дантон абсолютно серьезно, – молодой ты еще и в жизни ничего не понимаешь. Ты хоть раз задумывался, каково девицам-красавицам на свете жить? Вот скажи, чем, по-твоему, гулящая девка отличается от порядочной простолюдинки?

– Ну, кто ж его знает, одна нормальная, а вторая гуляет, – огорошенный странным вопросом, промямлил Дарк.

– А ты по-другому смотри! Девка продается многим и поэтому свободна. Если не сопьется, то к тридцати годам завяжет и спокойной жизнью жить будет, одна, независима и при деньгах. А порядочная продается всего один раз, и тут уж как повезет с «хозяином».

– Ты хотел сказать, с законным мужем!

– Синонимы… – кратко отрезал Дантон, – притом продает и тело, и свободу, и непосильный бабский труд на огородах да за прялкой. Если повезет, то лет до сорока доживет, коли, конечно, муж после очередной попойки не забьет.

– Да ты просто бичуешь язвы общества и страдаешь за женское тело, пардон оговорился, дело, – саркастически каламбурил Дарк.

– Ничего я не бичую и никого не свожу. Я девчонкам плачу лишь за то, чтоб они перед художниками нагишом лежали, а уж то, как натурщицы с кем договариваются – их личное дело, меня это не интересует.

– Но ты это предвидел!

– А как же… – хитро улыбнулся и прищурился Пауль: – Я рулевой, все предвидеть должен…

– Хорошо, а я-то здесь с какого боку, в чем задание-то заключается?

– В подавлении конкурентов!

Это была не шутка подвыпившего торговца. Дантон обладал способностью трезво рассуждать в любом состоянии, даже вусмерть упившись и валяясь под столом в непотребном виде. Используя обширные связи, деньги и могущественное покровительство правящего двора, он мог в течение нескольких дней раздавить и уничтожить любого, кто попытался бы вмешаться в его отношения со знатью на почве «искусства». Но угроза не была явной, а конкуренция – прямой.

Если еще несколько месяцев назад его дом постоянно осаждали молодые, привлекательные горожанки, мечтающие стать натурщицами, то в последнее время наплыва красоток не наблюдалось, исчезли также некоторые завсегдатаи его заведения.

В то же время при дворе все больше и больше ходило слухов о недавно приехавшей в королевство загадочной графине Самбине, поселившейся в удаленном замке на юго-востоке от города, на землях Ордена и Церкви, и так ни разу не удостоившей столицу своим посещением.

По словам очевидцев, то есть счастливцев, которым хоть раз удалось повидать юную графиню, Самбина отличалась красотой и изысканным шармом, а также любила собирать вокруг себя огромные толпы поклонников из знатных дворян и рыцарей Ордена.

«Так вот, значит, куда господа запропали!» – подумал Пауль, направляясь за информацией к своему боссу Диверто.

Рональд не стал с ним лукавить или ходить вокруг да около, притворяясь, что не понимает опасений своего подчиненного. У них всегда были доверительные, по словам Дантона, отношения.

Несмотря на недавний приезд в страну графини, ее бесшабашный и разгульный образ жизни уже успел привлечь интерес шефа спецслужбы. Она была веселой, непоседливой домоседкой. Никогда не покидая поместья, не могла и дня прожить без шумных компаний и развлечений. Балы, охота, рыбалка, турниры и спортивные состязания пестрым калейдоскопом событий сменяли друг друга, наполняя сердце красавицы и ее окружение жизнью.

В прекрасном обществе великосветской дамы проводило свободное время почти все рыцарство Церкви и многие потомственные аристократы Кодвуса, опальные при нынешнем дворе. Замок Нюэль, в котором жила графиня, превратился не только в плацдарм постоянных развлечений, но и в логово оппозиционной мысли.

Рональд считал, что Самбина – новый агент, зарабатывающий авторитет и доверие среди знати и формирующий антиуильфордские настроения. Он был абсолютно уверен в своей оценке, но не знал, на кого же, в конечном счете, графиня работает: на Церковь или на имперскую разведку, что по большому счету было одно и то же.

Взвесив слова Диверто и сопоставив с фактами потери клиентов, Пауль решился нанести визит в замок Нюэль и лично познакомиться с очаровательной хозяйкой.

Их встреча состоялась на одном из устроенных ею балов для узкого круга знакомых, всего на двести-триста заранее приглашенных персон. Среди девиц, развлекающих публику песнями, танцами и прочими захватывающими дух действами, он узнал своих бывших «работниц», уход которых от него переманил и многих их почитателей. Благородный барон Диверто, как всегда, был прав, графиня, не жалея сил и средств, формировала круг влиятельных приверженцев.

Примерно за неделю до появления Дарка в городе случилось из ряда вон выходящее событие. Двое неизвестных напали на Нею, одну из самых лучших «натурщиц» Пауля, и изуродовали ножом ее прекрасное личико. Мимо подворотни, куда злоумышленники затащили девушку, случайно проходило несколько охранников каравана. Услышав истошный крик, они кинулись на помощь. Негодяям удалось скрыться. В ближайшем трактире их ждали уже оседланные лошади. Разозленные мерзким действием гномы отобрали у хозяина оставшихся в конюшне коней и бросились в погоню.

К вечеру преследователи не вернулись, на следующий день тоже. Расспросы пострадавшей Неи показали, что за три дня до случившегося к ней пришел человек от графини и предложил огромные деньги за развлечение танцами и «прочим» гостей замка Нюэль. Девушка отказалась и поплатилась за это.

– И как поступим? – спросил Дарк завершившего повествование Дантона.

– Как, как – просто! Поедем да прищучим графиньку! – Затем, немного остыв, Пауль начал рассуждать конструктивно: – Завтра в замке бал будет, день рождения у кого-то там из друзей графини, явимся вдвоем в качестве гостей и постараемся отыскать моих людей. Ребята Альто нашли только лошадей, так что, возможно, они еще живы и находятся в подземелье замка. Найдем их и деру оттуда, сами связываться не будем. Собственная охрана графини почти никакая, но рыцари там, и они встанут за нее горой. В роще, неподалеку от замка, нас будет ждать отряд Румбиро, они, если что, отход прикроют.

– А что потом?

– Вернемся в город и сразу к Диверто, он знает, как расквитаться, не привлекая излишнего внимания… – Лицо Дантона исказила злорадная ухмылка. – У него ребята – профи, не одну такую графиню успокоили!

– Твой план хорош, но можно несколько вопросов и замечаний? – нерешительно возразил Дарк.

– Валяй, с удовольствием послушаю.

– Во-первых, как мы попадем на бал без приглашений, а во-вторых, нас будет всего двое, мы не сможем сладить со всей стражей темницы.

– Замечания с благодарностью приняты и тут же отклонены, – снова успокоился и повеселел Пауль. – Балы у Самбины отличаются тем, что двери на них почти всегда открыты для «друзей графини», таких, как я, и для симпатичных знатных вельмож, таких, как ты.

– Но я не знатный вельможа!

– Будешь, куда денешься. Скажем, представлю тебя как юного графа Аламеза из провинции Виланьеза. Я, мол, веду дела с управляющим твоего отца, который и просил меня в письме показать молодому путешественнику, жаждущему новых впечатлений, прелести далекого Кодвуса.

– А не раскроют, – засомневался Дарк, – вдруг на кого-нибудь с родины напоремся?

– Да успокойся ты, в Империи графов да баронов, как свиней в Кодвусе, а твоя Виланьеза, прости за прямоту, такая дыра…

– Ну, допустим, удастся нам в замок проникнуть, а дальше как быть?

– По обстоятельствам, – хитро прищурился Дантон, – ты обольщаешь графиню, она падка на новые симпатюшные мордашки, а я тем временем лезу в подвал.

– Как, один?! – изумленно выкрикнул Дарк.

– Слушай, еще до того, как начать торговать, я воровал и притом успешно, с пяти до двадцати лет, – произнес широко улыбающийся Дантон, которому было приятно похвалиться перед собеседником очередным талантом своей многогранной натуры.

– Ну, а если, несмотря на все мои старания, графиня не клюнет?

– Клюнет… – почему-то убежденно ответил Пауль, – я чую, что клюнет. Но если что вдруг не так, устроишь пьяный дебош с дракой, отвлечешь на себя внимание стражи. Да не боись ты, коли за меч хвататься не будешь, то ничего тебе не сделают, ну рожу набьют да за ворота вышвырнут, ерунда!

– Понятно, поэтому меня и выбрали, никому из «бригады» по морде получать не хочется.

– Наверное, и поэтому тоже, – весело рассмеялся Дантон, – но основная причина в другом – ты в городе не засветился. Кроме того, если что не так, то за себя в одиночку постоять сможешь. Победить Норика – значит, стать легендой, он многих драчунов здесь уложил.

«И со мной бы расправился, если бы не Фламер», – невесело подумал про себя Дарк, а вслух бодро произнес:

– Ну и во сколько мне завтра у твоего дома быть?

– А ни во сколько, ты здесь остаешься, а то влипнешь еще во что, все дело попортишь, – однозначно и безапелляционно произнес торговец. – Пойдем наверх, с компанией познакомлю, у них сегодня как раз вечеринка, не пожалеешь!

– Да нет, я, пожалуй, как-нибудь в другой раз, по возвращении.

– Ага… – хитро щурясь, процедил сквозь зубы Пауль. – Прекрасная амазонка скрылась в ночи, незаметно прихватив кошелек и сердце.

– Нет, – печально улыбнулся Дарк в ответ, – кошелек оставила.

Глава 11 Замок графини

Вчерашнее вино было великолепно: приторно сладкое и легкое в процессе потребления, оно незаметно просочилось в кровь и, как говорится, забрало и пробрало. Но самое ценное, что, встав ранним утром, Аламез с облегчением почувствовал – голова свежа и симптомов похмелья не наблюдается.

Умывшись из кувшина, стоящего на столике возле кровати, Дарк быстро оделся, забрал оружие и вышел во внутренний двор дома, который, несмотря на утренний час, был полон приготовлений и сборов. Посреди небольшой площадки стояли четыре запряженные лошадьми телеги, поспешно готовящиеся к выезду. Вокруг них бегали маленькие фигурки гномов, таскающих мешки со снаряжением и запасами провизии.

Опытный глаз военного сразу определил, где находится командир отряда. Дантон стоял вместе с Румбиро возле ворот, и они о чем-то шептались. Увидев появившегося во дворе Дарка, Пауль приветливо замахал рукой, приглашая присоединиться к разговору. Приблизившись, Дарк подал руку для приветствия сначала Дантону, а затем Румбиро. Гном посмотрел на протянутую ему руку, чертыхнулся в бороду, но ответил на приветствие, обхватив кисть солдата своей огромной ладонью.

– Румбиро, запомни, вы будете ждать нас здесь. – Пауль ткнул пальцем в карту, которую держал на весу в левой руке. – Костры не разводить и по роще не слоняться. Приехали – сразу залегли. Если вас кто увидит, то ловите его, но тихо, не поднимая шума.

– Да понял, командир, это мои ребята здесь такие шумные, а если нужно, то сутками будут лежать неподвижно, как бревна, ты же знаешь!

– Конечно, знаю, я в твоих бородачах абсолютно уверен, потому и беру с собой. Просто предупреждаю, что дело серьезное и опасное.

Неожиданно внимание Дарка привлекло странное зрелище. Уложив на телегу провизию и необходимый для похода инвентарь, гномы начали сваливать туда же и доспехи, вместо того, чтобы надеть их. Сверху арсенал на колесах был прикрыт охапками сена, лопатами, граблями и косами.

– И запомни, Румбиро, – продолжал давать наставления Дантон, – доспехи в дороге не надевать. Вы едете на заготовку сена для лошадей каравана, а то посторонние увидят, еще подумают, случилось чего, незачем нам панику поднимать. Приблизительно вот здесь, – Пауль снова ткнул пальцем в карту, – за милю до границ владений Ордена, будет поворот. Перед ним загоните телеги в лес, переоденетесь и пешком через чащу пойдете дальше. Только не забудь пару-тройку ребят с телегами оставить, а то сопрут…

– Это все ясно, – перебил хозяина уважаемый гном Альто, – ты лучше скажи, сколь ждать вас и что делать, если не вернетесь?

– Если к вечеру второго дня нас не будет, то уходите. И не смей, старый хрыч, замок штурмом брать! У тебя ребята крепкие, но там, поди, пол-Ордена будет, перебьют вас. Выступайте только, если увидите, как мы из замка к лесу бежим, а за нами гонятся, понял?

Гном ответил утвердительным кивком, не сотрясая басом понапрасну воздух.

– Ну, если понял, тогда все, пока. Мы сейчас поедем, а вы за нами, минут через двадцать, нечего вместе переть. – Дантон повернулся к Дарку, и солдату тоже досталась порция указаний: – Пойди в конюшню и подбери двух лошадей, что пошустрее! Ты кавалерист, ты в этом лучше разбираешься.

Подбор лошадей оказался делом простым. Несмотря на то, что в стойле находилось более двадцати голов, две трети из них были не верховые, а из оставшихся добрая половина доживала свой век и могла окочуриться прямо под седоком. Умелой руки опытного конюха хозяйству явно не хватало. Проругавшись и оплевав от злости все стены, Дарку все-таки удалось подобрать двух более-менее сносных кляч. Рассчитывать на быструю езду не приходилось, зато точно в дороге не подохнут.

– Ну, как, осмотрел конюшню? – спросил Пауль, сияя улыбкой, постоянно присутствующей на его лице.

– Угу, – недовольно буркнул Дарк, – сама конюшня хороша, тяговые тоже ничего, а верховые – совсем плохи!

– Полностью согласен с мнением специалиста. Когда вернемся, закатим попойку, а потом на базар, коней выбирать. Поможешь?

– А куда же я денусь.

Дантон приветливо подмигнул и вскочил на кобылу, Дарк последовал его примеру, и вновь испеченные компаньоны тронулись в путь. По городу ехали тихо, как будто боясь разбудить спящего великана. До самых городских ворот Пауль рассказывал о Кодвусе, показывая рукой на самые примечательные здания: Городской Совет, Совет Республики, налоговая служба, отличный бордель, неплохой кабак, снова отличный бордель…

Слушая попутчика, Дарк размышлял, сможет ли он здесь ужиться, свыкнуться с городом и его обитателями хотя бы месяца на два, на три, пока они с Фламером не вернутся на Родину.

За городом Дантон замолк, начались поля и однообразная, извилистая лента дороги. Где-то там, на горизонте, виднелись далекие горы и одинокие, редкие рощи – жалкие свидетельства того, что когда-то давным-давно здесь тоже шумел лес. Первое время ехали быстро, но через полчаса Дарк подал спутнику сигнал остановиться.

– В чем дело? – спросил не менее лошади запыхавшийся Дантон.

– Дальше так быстро ехать нельзя, лошадей загоним. Смотри, твоя кляча вся в пене!

– Черт, да если так и дальше переться будем, то нас скоро обоз догонит.

– Не догонит, телеги позже вышли и с большой поклажей идут: мешки, доспехи и по десятку гномов на каждой. Кстати, ответь на праздный вопрос.

– О гномах, что ли?

– Ага, почему охрану из них набрал?

– Есть тут своя специфика, – ответил Пауль и замолчал, видимо, не желая посвящать Дарка в некоторые нюансы дела, но неожиданно передумал: – Ладно, пес с тобой, скажу. Ребята они сильные, грязной работы не чураются, да и бойцы хоть куда. Тебя вон тоже гном приложил, мне Альто сказал.

– Да, было дело… – проскрипел Дарк, поправляя повязку на голове, – но все равно как-то странно…

– Есть еще одна причина – они вдалеке от своих и себя изгоями чувствуют, вместе держатся, кланом, одной большой семьей; дисциплинированны и отлично понимают, когда молчать надо. Пока караван идет, в дороге всякое случиться может, мне лишний треп не нужен.

Их лошади шли грива в гриву, синхронно отмахиваясь хвостами от назойливых мух. Проехав милю, а может, и две, путники снова заговорили. На этот раз инициатором беседы стал Дантон.

– Зря ты вчера со мной не пошел. Чувства чувствами, а общество прекрасных дам еще никому не вредило, да и ребята были расстроены.

– Это чем же?

– Я им обещал привести имперского офицера, реального участника битвы у «Великих низовий», которая уже несколько недель будоражит их творческое сознание, а герой позорно завалился спать!

– Что делать, не люблю бестолковое, бесцельное общение, тем более если это ни к чему не приводящий и утомительный флирт.

– Уж сразу так и ни к чему не приводящий? Ты, похоже, себя недооцениваешь.

– Насколько я понял, – Дарк пытался как можно осторожнее подбирать слова, чтобы ненароком не обидеть хозяина мастерской, – твои девушки привыкли к обществу не бедных героических солдат, а состоятельных вельмож. Зачем им безденежный беглец?

– Типичный случай архаичного дворянского мышления, – со вздохом, как будто сам себе, пробормотал Пауль. – Дарк, будь выше этого и учись мыслить по-новому, с перспективой и учетом возможностей. Кто ты для них? Не столько участник великих событий, сколько человек, которого привел я, а от меня они во многом зависят. Логика мышления девиц проста: угождая твоим желаниям, они выслуживаются передо мной, их хозяином. Это и есть здоровая конкуренция, а ты лишь объект воздействия, одно из средств достижения цели – расслабься и получай удовольствие! – вывел, гордо подняв указательный палец вверх, философскую формулу человеческих отношений Дантон.

– Торговец, а философствуешь… – хмыкнув, возразил Дарк, – позволь взглянуть на вчерашнюю ситуацию с практической точки зрения, то есть с высоты моего седла.

– Ну-ка, ну-ка, я весь внимание! – оживился заинтересованный разговором Пауль.

– Когда-то и где-то, кто-то очень умный сказал, что за все в жизни надо платить или расплачиваться. Заплатить я вчера не мог, денег не было, да и в борделях дешевле, а расплачиваться как-то не хочется. Что ты от меня потребовал бы взамен?

Дантон громко рассмеялся, испугав и так еле живую кобылу. В его глазах загорелись веселые искры.

– Виноват, беру свои слова об архаичности мышления обратно. А расплачиваться тебе бы действительно пришлось, притом сразу тремя услугами. – Пауль начал загибать пальцы: – Первое, мы с тобой поедем на базар, и ты научишь меня разбираться в лошадях; второе, ты расскажешь по возвращении художникам о битве, в которой участвовал, а то им бедным уже надоело рисовать орков, штурмующих «Стену», да местных вельмож в виде полуголых божков.

– А что третье? – спросил заинтригованный Дарк.

– Если тебя заберет к себе Диверто и ты быстро пойдешь вверх, то не забывай о дружеском обществе торговца Пауля, – опять весело подмигивая, ответил Дантон и, пришпорив слегка отдохнувшую кобылу, помчался вперед.

Долго ехали молча, общительность Дантона отдыхала, как школяр на каникулах. Едущему немного позади Дарку казалось, что его товарищ кемарит в седле. Напряженная деловая жизнь, сопровождаемая выпивкой, неуемной болтовней и прочими прелестями, в конечном итоге дала о себе знать.

Вокруг тянулся заунывный полевой пейзаж, который немного разнообразили изредка попадающиеся навстречу пешие странники, всадники и с дребезжанием проносящиеся кареты, спешащие попасть в город к самому началу деловой жизни.

Вскоре они проехали мимо места, где каких-то два дня назад троица лесных бродяг вышла на дорогу после перехода через перевал. «Это случилось всего два дня назад, а кажется, что целую вечность; столько событий произошло, столько перемен… – думал Дарк, пришпоривая лошадь. – Лучший способ не вспоминать о прошлом – не видеть его следов, тех мест, где когда-то побывал».

Воспоминания нагоняли тоску и тревогу, ему не хватало общества Ильзы, ее звучного то бойкого, то нежного голоса. К тому же он сильно волновался за нее, не знал, жива ли она еще, увидятся ли они вновь.

Погнав лошадь, он разбудил Пауля, промчавшись мимо него и обдав легким облаком дорожной пыли. Торговец моментально очнулся и ускорил ход коня, пытаясь нагнать спутника. Через десять минут скачки Дарк вновь пустил лошадь шагом, Дантон повторил его действие и тут же снова погрузился в дремоту, склонив вихрастую голову на грудь.

Так они и ехали час, а может быть, и два, пока не уткнулись в развилку. Куда дальше ехать, Дарк не знал. Поравнявшись с ним, Дантон вскинул голову и протер водой из походной фляги слипшиеся после сна глаза.

– Почему встали-то?

– А куда дальше ехать, указателей ведь у вас тут нет, – возмущенно пробурчал Дарк, – поди разберись, какая дорога, куда ведет!

– И разбираться нечего, – возразил почти проснувшийся Дантон, – та, что прямо – это тракт, а налево – владения Ордена. Нам как раз туда и надо, если ты, конечно, не передумал и не решил рвануть на прорыв к имперской границе.

– Боишься, что тебя по башке огрею да убегу?

– Не-а, не боюсь. Ты же не дурак, сам понимаешь – через сутки уже догонят или мои ребята, или патруль «бригады». Ладно, чего болтать, поехали быстрее.

Дантон проснулся вовремя, спокойная дорога продлилась недолго. Через полчаса Пауль подъехал ближе, дернул Дарка за рукав и указал рукой на виднеющиеся впереди, справа от дороги, верхушки деревьев. Именно там был перевалочный пункт отряда гномов, там начинался лес, идущий до самого замка Нюэль.

Дорога пошла прямо к лесу и огибала его по самому краю. Примерно через милю после поворота, как помнил Дарк по утреннему разговору торговца с Румбиро, начнутся владения Ордена.

Дантон остановил коня и спешился, подавая товарищу знак последовать его примеру. Присев на ствол поваленной сосны, Пауль решил провести краткий инструктаж по основной линии поведения на землях Ордена.

Члены братства были задирами и не любили присутствия граждан Кодвуса на своих территориях, несмотря на то, что сами давали клятву вассальской верности герцогу Уильфорду. Задача путешественников была проста – постараться добраться до замка без приключений, то есть не вступая в конфликты, на которые чаще всего рыцари сами и провоцировали въезжавших на их земли без приглашения путников.

Орден распоясался до того, что огородил границу своих владений и выставил на дорогах пограничные посты. Решение о том, пускать или не пускать чужаков, принималось начальником стражи на месте, зачастую исходя из того, насколько нравился ему путник. Уже были случаи, когда на границе разворачивались даже кареты знатных вельмож и без объяснений отправлялись обратно. Законы Республики здесь ничего не значили, и слово самого Уильфорда не всегда имело вес. Фактически правила на этих землях только воля Церкви и Ордена.

К счастью, по словам изрядно запугавшего спутника Дантона, до замка от границы было всего десять миль, там же вообще не действовали никакие законы, кроме желаний благородной графини, которая всегда была рада гостям, вне зависимости от их веры и политических убеждений.

Выпив для храбрости по стакану вина, путники сели на коней и снова отправились в путь, предвкушая непростой разговор на пограничной заставе.

За поворотом их ожидало истинное чудо военно-полевой архитектуры. Чистый, без посевов участок поля был разделен надвое земляным валом, протянувшимся перпендикулярно дороге. Ровно утрамбованная, гладкая насыпь была невысока, не более полутора или двух метров. На ее вершине через каждые десять-пятнадцать шагов были воткнуты длинные, упругие жерди с полотнищами белого цвета на торчащих в небо концах.

Заслонившись рукой от яркого солнца и прищурившись, Дарк разглядел на белом фоне полотнищ изображение еще никогда не виданного им ранее герба – серебряный треугольный щит с красной окантовкой, заканчивающийся в нижней части овалом. Из расплывчатых объяснений Дантона, плохо разбирающегося в геральдике, именно этот щит и был гербом Ордена. Он изображался как на белых полотнищах знамен рыцарей, так и на их одеждах, символизируя крепость охраняемых Орденом границ. В народе рыцарей храма называли не иначе как «щитоносцы», а беспризорная детвора, околачивающаяся на рынках да базарах, воспринимала треугольно-овальный щит как хорошую мишень для камней, выпускаемых из самодельных рогаток.

Подъехав ближе, почти вплотную к границе, они увидели, что рядом с местом пересечения земляного вала и дороги находится маленькая, наспех сооруженная из полуотесанных бревен хибара, возле которой суетились четыре фигуры в белых, надетых поверх кольчуг накидках.

Заметив их приближение, солдаты забегали еще быстрее: перегородили дорогу телегой и взяли в руки оружие.

– Ну, слава богу, повезло! – послышался слева голос Дантона. – Рыцаря – начальника поста с ними нет, может быть, и проскочим.

– Как нет? Наверное, просто в хибаре дрыхнет, что ему при каждой повозке на дорогу выбегать – не рыцарское это дело.

– Лошади его поблизости не видно. Не будет же он верхом ездить на той кляче, что повозку тащит. Отъехал болезный куда-нибудь к знакомой батрачке на сеновал…

Доводы торговца были весомыми, та доходяга, что впряжена в повозку, вряд ли выдержала бы вес закованного в тяжелую броню рыцаря.

На расстоянии двадцати шагов перед заставой их остановил грозный выкрик старшего из солдат:

– Эй, вы, слазь с лошадей и быстро ко мне! – Судя по суровости тона, разговор предстоял долгий и трудный. – Кто такие и куда прете?! – поинтересовался старший, окидывая путников надменным и одновременно изучающим взглядом.

– Я житель Кодвуса, торговец Пауль Дантон, а это мой гость, благородный рыцарь, граф Аламез из имперской провинции Виланьеза, – ответил Пауль, видимо, решив обезоружить стража границ обходительностью речи и своей лучшей улыбкой, – торопимся на бал в замок уважаемой графини Самбины, мы ее друзья.

– Друзья, говоришь, что-то я раньше тебя здесь не видел, – возразил обладатель иммунитета на улыбки и дружелюбный тон. – Ну ладно, притащи лошадей для досмотра. А вы присаживайтесь, господин рыцарь.

Отдавая дань уважения рыцарскому званию, солдат приказал одному из сослуживцев принести из хижины маленькую деревянную скамью. Водрузившись на нее, Дарк флегматично взирал, как солдаты осматривают лошадей, чуть ли не заглядывая им под хвост, и роются в вещевых мешках «на предмет незаконного ввоза». Подобные досмотры были обычным делом на границах, избежать их удавалось лишь очень высокопоставленным персонам.

Закончив с осмотром кобыл, упряжи и мешков, солдаты отрицательно покачали головой, подавая знак, что ничего подозрительного не обнаружено. Старший недовольно нахмурился и подозвал к себе жестом обоих путников.

– В результате осмотра имущества ничего запрещенного к провозу обнаружено не было, – пробурчал явно разочарованный солдат, – сейчас приступим к личному досмотру.

– Да как ты смеешь, быдло!!! – взревел разъяренный Дарк, хватаясь за меч.

Среагировать по-другому он просто не мог, иначе солдаты усомнились бы в его благородном происхождении. Ответная реакция солдат была мгновенной: двое схватились за луки, а третий – за меч. Старший поднял левую руку вверх, давая команду: «Отставить».

– Уберите руку с меча, сударь! – произнес он абсолютно спокойным голосом. – Мы не дикари и всегда сможем договориться. Мне достаточно вашего честного слова, что не везете на себе никакой контрабанды: запретные рукописи, магические травы, амулеты и прочие бесовские штучки…

– Даю слово рыцаря! – гордо вскинув голову, заявил Дарк и убрал кисть с рукояти меча.

– Хорошо, – пробурчал страж, – стоимость веры в рыцарское слово двадцать кодвусовских крон: десять с вас и десять с вашего холопа.

– А не дороговато ли берешь, родной, – язвительно заметил Дантон, – холопы-то дешевле идти должны!

– Заткнись, тварь, я не с тобой разговариваю, а с господином графом, – спокойно и очень жестко оборвал колкость страж.

– Я незамедлительно требую сатисфакции от твоего командира, солдат. Ты оскорбил меня, мою честь и мое слово!

– Уважаемый граф, – ответил старший с насмешливой улыбкой на лице, едва кивнув головой в символическом поклоне, – поймите нас правильно, мы простые солдаты Веры и доверяем лишь слову рыцарей Ордена. Я не желал вас оскорбить, а наоборот, преисполненный уважения к вашему титулу, готов пойти на уступки за весьма умеренную плату. Командующего постом, благородного рыцаря Ордена Лауриса Корнота, к сожалению, как вы видите, сейчас нет, но я обязательно передам ему ваш вызов по возвращении, то есть ближе к вечеру. До этого же момента пропустить вас не имею права.

Дарк и Пауль переглянулись, желания торчать здесь до вечера, а затем еще и биться с рыцарем ни у того, ни у другого не было. Рука Дантона скользнула за широкий пояс и достала полупустой мешок с деньгами. Подойдя к старшему стражнику, он покорно отсчитал в протянутую руку ровно двадцать крон.

Неторопливо спрятав монеты за пазуху, страж еще раз склонил голову и заверил благородного графа, что желания оскорбить его у солдат Ордена и в мыслях не было.

«Кажется, обошлось», – подумал Аламез, делая шаг по направлению к границе. Солдаты опять угрожающе схватились за оружие.

– Ну, что еще?! – процедил Дарк сквозь зубы.

– Господин граф, мы с вами еще не закончили разговор, извольте вернуться на место, – официально прозвучал голос вымогателя. – Вы въезжаете на Святые земли Церкви и как человек не нашей веры должны заплатить подать за очищение ваших душ, по двадцать крон с каждого.

– Это за то, что будем топтать грязными сапогами земли, которые два года назад ни с того ни с сего взяли, да и стали Святыми?! – возмутился выведенный из себя лицемерием стражника Дантон.

– Заткнись, смерд, пока язык не вырвал! – огрызнулся солдат, сурово нахмурив сросшиеся густые брови.

– Не стоит так волноваться, – ответил Дарк, показывая висевший на нагрудной цепочке символ. – Мы с тобой одной веры, солдат.

Глаза старшего изумленно расширились, такого затруднения он явно не ожидал. Буквально через пару секунд после Дарка Пауль достал из-под одежд цепочку с таким же символом. Солдаты казались расстроенными, денег на посещение трактира заработать не удалось. Однако предприимчивый старший наряда решил исправить положение.

– Очень рад, что ваша душа на истинном пути. Нам осталось еще исполнить маленькую формальность, и вы сможете пройти.

– Ну, что еще? – обреченно вздохнул Дарк.

– Доблестные рыцари нашего Ордена уже долгие годы грудью стоят на защите рубежей благословенных Господом земель, охраняя их от полчищ варваров и демонических чудовищ. Долг каждого истинного верующего в том, чтобы оказать посильное содействие в защите священных границ. Извольте внести пятьдесят крон в кассу помощи Ордену, – заявил солдат и протянул в ожидании руку, – по пятьдесят с каждого.

Случилось то, чего Дарк никак не ожидал. Душа торговца, привыкшего давать взятки направо и налево, не смогла вынести бандитского побора на дороге. Выпучив глаза, Пауль отчаянно замахал руками и заорал так громко, как только могла позволить натренированная в базарных склоках глотка:

– Ты что, вконец освинел, морда усатая?! Да за такие деньги в Кодвусе трех коней купить можно. Обнаглели тут, грудью они нас защищают! До них «Стена» лет сто стояла и не падала, а они вдруг все заслуги себе приписать вздумали, защитнички…

Высказать все, что он думал, Пауль так и не успел. Рука старшего стражника схватилась за меч, и трое солдат, стоявших позади, последовали его примеру. Выражение лица Дантона резко изменилось: от ярости перешло к испугу. Его руки остановили бойкую жестикуляцию, демонстрирующую эмоциональное негодование хозяина, и медленно, испуганно-покорно поползли вниз; но вдруг они бойко выхватили из-под плаща два ножа, и метнули их во вскидывающих луки стражников. Один нож угодил лучнику точно в глаз, второй был кинут не совсем точно и всего лишь пронзил правое плечо другого стрелка. Солдат испустил крик боли и отпустил тетиву, стрела сорвалась и ушла куда-то вдаль…

Почти одновременно с этими событиями старший отряда бросился с мечом на Дарка. Благородный граф Аламез легко парировал неумелый удар и совершенно неблагородно врезал коленом в то место, до которого доходила далеко не всякая кольчуга. Броня стража границы оказалась явно короче, чем следовало бы, и владелец «хозяйства» громко завыл, катаясь по траве.

Единственный уцелевший стражник кинулся, размахивая мечом, на Дарка. Добежать он так и не успел, стрела, вонзившаяся между лопатками, прервала его путь. Свист еще одной стрелы – и безумный ор беснующегося на земле старшего стражника прекратился.

Пауль опустил лук и гордо улыбнулся, оглядывая поле:

– Ох, хорошо повеселились! Четыре – ноль в мою пользу, ты ни одного не уложил.

– Ты что, совсем сбрендил?! – заорал не разделяющий его оптимизма Дарк. – Заплатили бы и спокойно прошли, а что нам теперь со всем этим делать?

Дарк обвел руками кровавое поле побоища. Дантон был спокоен, он молча отбросил ненужный лук и принялся аккуратно вытаскивать ножи из тел убитых. Выдержав минутную паузу, он наконец-то ответил на упреки:

– Ты так ничего и не понял? Ну что ж, объясняю для вновь прибывших благородных особ. Пока доблестный рыцарь храма, как его там, Лаурис Корнот развлекается, заваливая очередную крестьянку на сеновале, ребята решили подзаработать себе на карман. Нет такого налога – пятьдесят монет с души, это абсурд!

– Ну и что, это же сразу понятно было.

– А то, что, содрав с нас так много, они считали, что мы наверняка обратимся в Орден за разъяснениями, и, следовательно, их грязные делишки выплывут наружу… Не пропустили бы они нас. Забрали бы деньги и все равно убили бы.

– Убедил, как дальше будем?

– Оттащим господ разбойников в ближайший кустарник и быстрее в замок, пока храмовники не обнаружили пропажу отряда.

Дарк утвердительно кивнул и потащил ближайшее к нему тело в лес. Когда он вернулся, то Пауль уже сидел на коне и рылся в мешке. Неторопливо достав из него шапку с ярко-красным оперением, торговец повернул голову и обратился к Дарку:

– Пока ты трупы оттаскиваешь, я милю-другую назад отъеду, Румбиро знак подам, что мы набедокурили и что теперь его ребятам особенно осторожно идти придется. Закончишь, меня не жди, садись на коня и потихоньку вперед трогай, а я тебя вскоре догоню.

– А как ты предупредишь, времени нет записки писать, да и не заметят их твои гномы.

– Есть у нас система знаков. Я на дороге шляпу эту цветастую брошу, красный цвет – опасность. Ну ладно, бывай!

Дантон погнал коня, а Дарк, обреченно вздохнув, принялся оттаскивать следующий труп.

Навести порядок оказалось непросто. Убрать трупы и разбросанное перед хижиной оружие было только половиной дела. Он долго провозился, вначале засыпая следы свежей крови на траве песком и осколками щебня, а потом отчищая единственный костюм от насевшей на него пыли.

Казалось, он столько потратил времени, что вот-вот из-за леса должен был появиться Дантон, возвращающийся после выполнения своей несложной работы: проехать две мили и бросить на дорогу шапку. Товарища не было, и Дарк решил, следуя совету Пауля, сесть на коня и убраться подальше от места их совместного преступления.

Он медленно ехал вперед, погруженный в раздумья, как вдруг отчетливо услышал позади себя конский топот и бряцанье железа. Обернувшись в седле, он увидел, что конь Дантона мчится к нему на пределе своих лошадиных возможностей с седоком, низко пригнувшимся к гриве. Пауль отчаянно жестикулировал на скаку и что-то кричал. Через долю секунды ветер донес до Дарка обрывки фраз «…быстрее… в лес», а в следующее мгновение из-за поворота дороги, укрытой деревьями, появился еще один всадник. Это был рыцарь в цветах Ордена в полном боевом вооружении, гремя железом лат и с длинной пикой наперевес, гнавшийся за его товарищем.

«По-моему, нам все-таки удалось повстречать доблестного рыцаря Лауриса…» – пронеслось в голове Дарка, пока он разворачивал коня мордой по направлению к врагу. Несмотря на отчаянные выкрики Дантона, бежать он не мог, ему не позволяли честь и совесть – рыцарь догонял Пауля.

Тяжелые доспехи затрудняли бег породистого коня храмовника, уйти от погони не составляло бы труда, если бы под торговцем был хотя бы средний по прыткости конь, а не эта полудохлая кляча. Обругав про себя торговца за его легкомысленный подход к выбору лошадей, Дарк направил своего коня галопом навстречу закованной в латы смерти.

Быстро промчавшись мимо обалдевшего от страха и удивления Пауля, Дарк вытащил на ходу меч и ринулся прямо на рыцаря. Кончина была неизбежной, удар острой массивной пики на полном скаку пронзил бы его не прикрытое доспехами тело насквозь. Однако, когда противник приблизился на расстояние удара, Дарк резко перенес центр тяжести вправо, заставив тем самым коня присесть на скаку и завалиться на правый бок. Они вильнули так, что чуть не перевернулись, но маневр удался. Прижавшийся к гриве Дарк услышал, как острый кончик пики рассек воздух буквально в нескольких сантиметрах над его левым ухом. Он тут же налег на поводья, останавливая коня и разворачивая его в сторону врага.

Его грузному противнику понадобилось куда больше времени, чтобы развернуться. Дарк подскочил к нему вплотную и, привстав в седле, нанес оглушительный по силе удар сверху. Рыцарь успел принять меч на щит, высоко поднятый над головой. Согнувшись под ударом, он, не будь дураком, отбросил в сторону бесполезную на короткой дистанции пику и схватился за боевой топор, привязанный к луке седла.

Расчет был точен и верен. Не имеющему не только брони, но и даже щита Дарку было сложно парировать мощные удары топора, в то время как быстрые атаки меча легко отражались щитом противника.

Лаурис не позволил Дарку воспользоваться моментом неожиданности и уже теснил его мощным рыцарским напором. Уворачиваться от топора при бое верхом было практически невозможно. Парируя очередной удар, Дарк зазевался, и сильный толчок щита едва не сбил его наземь. До конца поединка оставалось недолго, Аламез выдохся, постоянно крутясь в седле, в то время как его враг только начинал разогреваться.

Спасла Дарка не случайность, а внезапно пришедшая в голову мысль. Он снова перенес центр тяжести направо и вытащил левую ногу из стремени. Свободной от меча рукой дотянулся до голенища сапога и достал из него кинжал.

Через узкие прорези забрала было видно, как расширились от удивления глаза противника. Что мог сделать ему, с ног до головы закованному в латы, какой-то кинжал? Но Дарк задумал иное.

Зайдя сбоку и немного сзади противника, он нанес обманный удар мечом, который рыцарь легко принял на щит. В это же время левая рука взлетела в воздух и вонзила кинжал по самую рукоять в незащищенный бронею круп лошади. Обезумевший от резкой боли конь встал на дыбы, сбросил седока и рванулся в поле. Рыцарь не успел очнуться после падения, а Дарк не был чрезмерно благороден и не дал ему возможности прийти в себя. Острые копыта коня продавили нагрудник и шлем.

Спешившись, Дарк нанес мечом последний удар и милосердно прекратил мучения рыцаря.

Подъехавший к месту схватки Пауль молча взирал то на Дарка, то на поверженного врага.

– Ты сумасшедший, – наконец-то произнес торговец.

– Не более, чем ты, считавший, что сможешь на старой кляче уйти от породистого скакуна, – ответил Дарк, с трудом ловя воздух ртом. – Трупом в этот раз займешься ты, хватит с меня на сегодня таскать мертвечину.

– Хорошо, – даже не споря, согласился Пауль, слезая с лошади.

– И еще знаешь что?

– Что?

– Пожалуй, наш счет четыре – четыре, – задумчиво произнес Дарк и улыбнулся.

От его улыбки Дантону стало не по себе, уж очень сильно она напоминала радостный оскал волка, догнавшего свою жертву.

Взявшись за ноги трупа, Пауль потащил его в лес. Помятые пластины доспехов противно бренчали, стукаясь друг о друга.

Убрав с дороги тело поверженного рыцаря, путники снова двинулись в путь и уже через час въехали в ворота замка Нюэль.

* * *

Если рыцари действительно часто посещали замок, то уж точно не для того, чтобы полюбоваться красотой архитектурного ансамбля. Внешне Нюэль ничем не отличался от своих собратьев – замков прифронтовой полосы: два ряда высоких стен темно-серого цвета, круглые башни с остроконечными покатыми крышами и узкими прорезями бойниц, а также многие другие непременные атрибуты военного времени… Иными словами, замок был воздвигнут так, чтобы обеспечить владельцу прежде всего безопасность, а потом уж комфорт.

Остановив коней и спрыгнув на землю, путники принялись растирать онемевшие ноги и затекшие в седле поясницы. Приглядевшись внимательней к убранству внешнего двора, Дарк понял, что им довелось лицезреть как раз тот период жизни замка, когда грозная крепость только что потеряла свое военное назначение.

Нынешний владелец, а точнее, владелица, не придавала особого значения мерам безопасности. Ворота, через которые они вошли внутрь, были настежь открыты и не охранялись даже убогим старичком-привратником. Внешний двор былбезлюден, впрочем, как и стены, и крытые башенные площадки. Если бы не отдаленный шум, доносившийся из жилых помещений замка, да кудахтанье кур с находившегося неподалеку скотного двора, можно было бы подумать, что хозяин замка поспешно бежал, прихватив с собой всех домочадцев и прислугу, а в воротах вот-вот должен появиться передовой отряд наступающих вражеских войск.

Пораженный зрелищем запустения, Дарк вопросительно посмотрел на Дантона, который равнодушно пожал плечами и объяснил, что они приехали слишком рано, когда утомленные ночными гуляньями хозяйка и посетители замка, а также и прислуга, специально нанятая для развлечения гостей, еще спят. Солнечные часы во дворе показывали всего полдень, в то время как день здесь обычно начинался не ранее четырех, а заканчивался около семи утра.

Прогуливаясь по двору, Дарк случайно оказался возле лестницы, ведущей на крепостную стену. На ее узких ступенях и шатких перилах лежал толстый слой грязи и пыли, в углах виднелась паутина с угодившими в нее мухами. Наверх явно никто не поднимался в течение месяца или двух. Все это поразило и насторожило Дарка, однако для Дантона сей парадокс был легко объясним.

Замок Нюэль был построен более трехсот лет назад, когда еще не было «Стены» и самого королевства, а отдаленную провинцию Кодвус раздирали междоусобные войны и постоянные крестьянские восстания. Затем, уже во времена Республики, стены замка надежно защищали владельца от разбойничьих банд и прочего пестрого сброда, свободно мотающегося по окрестностям. Когда местными землями завладел Орден, то бандиты ушли, а нынешняя хозяйка чувствовала себя в полной безопасности и экономила не только на ремонтных работах, но и на содержании вооруженной охраны. Благородную графиню Самбину защищали не высокие стены замка, а многочисленные рыцари Ордена. Ежедневно в замке гостило не менее десяти-пятнадцати храмовников, а по ночам здесь гулял, пожалуй, весь Орден, кроме несчастных, находившихся на дежурстве или в трехмесячном наряде на «Великой Стене».

От размышлений на тему «выгодность деловых и прочих связей с Орденом» их отвлек внезапный окрик. На широкой лестнице замка, ведущей к жилым помещениям, стоял, укрываясь зонтиком от ярких лучей солнца, старенький мажордом и махал им рукой, настойчиво подзывая посетителей подойти ближе.

– Меня зовут Борий Тортенос, управляющий замка Нюэль. Могу ли я узнать имена благородных господ, и чем мы обязаны вашему визиту? – обратился старичок к подошедшим путникам.

– Я, Пауль Дантон, торговец из Кодвуса, уважаемый, – взял разговор с управляющим на себя Пауль. – Благородная графиня Самбина милостиво позволила посещать ее замок в любое удобное для меня время.

– Ах как же, как же, господин Дантон, – закудахтал, будто курица, старичок и стукнул себя свободной от зонтика рукой по наполовину лысой голове, – извините, господин Дантон, но вы так давно у нас не были, что я, старый дурак, не узнал вас сразу. Госпожа графиня будет несказанно рада видеть вас. Недавно на охоте она с грустью призналась всем присутствующим господам рыцарям, что ей так не хватает вашего изысканного общества.

– А это мой высокочтимый друг, граф Аламез из далекой имперской провинции Виланьез, – прервал светское бормотание старика Пауль, пока оно не перешло в изобильный поток комплиментов в его адрес. – Господин Аламез, путешествующий по нашим краям, почтил меня своим визитом, и я был бы несказанно рад отблагодарить его, познакомив с самой прекрасной дамой на свете – хозяйкой этого замка, высокочтимой графиней Самбиной.

Вычурные речи, непривычная жеманность общения порядком наскучили Дарку, ему хотелось назло высокомерно-льстивому старичку совершить что-нибудь грубое и антиобщественное, например, скорчить рожу или громко, заунывно-протяжно высморкаться. Одна только мысль о том, как при этом вытянется и без того продолговатое лицо мажордома, вызвала у него приступ истеричного смеха, который, однако, был героически подавлен зажатием рукой расплывающегося до ушей рта.

Сей необычный жест привлек внимание Бория, вопросительно уставившегося на графа Аламеза. Дарк картинно чихнул, объяснив, что, сгорая от нетерпения увидеть прекрасную графиню, слишком сильно гнал коня и, как следствие, наглотался дорожной пыли.

Несмотря на полную нелепость объяснения, Бория оно, как ни странно, устроило. Старичок приветливо улыбнулся и продолжил разговор с Паулем:

– К великому сожалению, госпожа графиня не может принять вас прямо сейчас. После вчерашней охоты и последовавшего за ней званого ужина она немного устала и теперь отдыхает, но будет несказанно обрадована увидеть вас на балу, который состоится сегодня вечером в честь дня рождения высокочтимого рыцаря Хорна, члена «Совета пяти» доблестного Ордена «Святой границы». Сейчас же позвольте показать ваши комнаты, господа, где вы сможете отдохнуть до начала бала, то есть до восьми часов вечера.

Старик повернулся к ним спиной и пошел вверх по лестнице. Воспользовавшись моментом, Дантон приблизился вплотную к спутнику и весело прошептал в его ухо:

– Перевожу на нормальный язык: «У девчонки был вчера трудный денек. Сначала повеселилась под каждым кустом в лесу, а потом со всеми гостями под столом. Естественно, она немного устала и пошла отдыхать, прихватив с собой пару конюхов и свинопаса».

Дарку показалось, что идущий в десяти шагах впереди них старичок услышал крамольные речи заезжего шалопая, но почему-то никак не отреагировал на них.

Борий продолжал идти вверх по лестнице, как мессия, выводящий раскаявшихся грешников из мира хаоса и забвения в рай, полный духовных и телесных наслаждений.

Разруха и запустение, царившие у крепостного вала, сменились, как только управляющий открыл двери замка, на радующую глаз картину прекрасного сада внутреннего двора, благоухающего ароматами зелени и свежести. Вокруг щебетали птицы, росли цветы и били ключом бесчисленные фонтаны, украшенные античными статуями и имитирующие природные ландшафты: оазис среди пустыни, горный ручей, полное спокойствия и умиротворения лесное озеро и т. д. и т. п. По аккуратно выложенным дорожкам сада гордо прохаживались диковинные птицы с цветастым оперением и важно взирали на новых посетителей.

Похоже, Самбина гнушалась окружающей реальности и стремилась создать вокруг себя маленький мирок фантазии и иллюзии; мирок, в котором ей хотелось бы жить. Изысканное убранство сада нужно было ей, чтобы отдыхать душой от скуки и серости реальной жизни. Создать рай во дворе своего жилища было куда дешевле, чем перестраивать все свои владения, и намного проще, чем пытаться изменить жизнь к лучшему. Здесь в воздухе витал дух возвышенного и гармонии, а за воротами царила обыденность, без которой, к сожалению, еще никому не удавалось обойтись. Ну что за хозяйство без жилья для прислуги, скотного двора, конюшен и прочих бытовых мелочей, то есть всего того, что реально необходимо для жизни? Облагораживать же быт кухарок да свинопасов никто не собирался.

Миновав сад, Борий повел путников в сам дом. Обстановка залов, коридоров и лестничных пролетов так же, как сад, не только излучала красоту и благополучие, но и свидетельствовала о наличии у хозяйки денег и вкуса.

Они не заметили ни одного простого окна. Каждый оконный проем был индивидуален как по форме, так и по рельефу подоконника. Вместо обычных стекол в них были вставлены причудливые мозаичные витражи, волшебно сверкающие и переливающиеся под падающими на них солнечными лучами.

Высокие потолки каменных сводов, стены и даже полы были или выложены плиточной мозаикой, или разрисованы неизвестным, но явно талантливым живописцем в стиле «прелести богатой жизни». Участки стен, до которых еще не добралась кисть художника, были сиротливо прикрыты огромными гобеленами ручной работы.

Дом ничем не отличался от королевского дворца, за исключением разве того, что в придворных покоях всегда было полно народу, здесь же царила гробовая тишина, изредка прерываемая приглушенными голосами, доносившимися то ли с кухни, то ли из других подсобных помещений.

Удивленный этим обстоятельством, Дарк решился расспросить управляющего, до сих пор ведущего их через огромные залы и длинные извилистые коридоры, по обеим сторонам которых находились двери бесчисленных комнат для гостей.

Вежливо улыбнувшись любопытному гостю, Борий объяснил, что оставшиеся на ночлег после вчерашнего ужина господа, а также обслуживающая их прислуга еще отдыхают и набираются новых сил перед предстоящим балом. Бодрствуют же сейчас лишь повара да рабочие, приготавливающие к вечернему празднеству зал для пиршества и бальные площадки.

Вскоре они достигли цели. Мажордом снял с пояса огромную связку ключей и, открыв дверь, поклоном пригласил гостей войти первыми. Отведенная им комната была большой и роскошно обставленной. Наверное, половину ее занимала огромная кровать, на которой при желании могло бы уместиться человек десять и притом хорошо выспаться, не мешая друг другу.

Извинившись перед гостями за то, что в связи с ожидаемым наплывом гостей, не может предложить им второй комнаты, Борий положил ключ на столик возле кровати и с низким поклоном удалился, напомнив напоследок еще раз, что ожидает их появления в восемь часов в зале для торжеств.

Как только дверь за любезным старичком закрылась, Дарк облегченно вздохнул и, расстегнув ворот камзола, тяжело плюхнулся в стоящее рядом со входом кресло.

– Ну вот и все! – обратился он то ли к Паулю, то ли к самому себе. – Наконец-то можно и отдохнуть. Не знаю только, от чего я больше устал – от «веселой» прогулки или от ваших со старым грибом реверансов? Не могу я так общаться, не приучен. Завалю я все дело, не выдержу да и ляпну во время утонченной беседы что-нибудь такое, армейское…

– Не волнуйся, – ободрил его Дантон, разваливаясь на кровати, даже не сняв сапог, – светский тон бесед продлится недолго. Тебе, главное, продержаться первые два часа, пока будут звучать торжественные речи и гости не упьются, а затем такая гулянка начнется, какой ты еще и не видел, в разгаре попойки бордель покажется женским монастырем.

– А что делать, если в первые два часа меня станут расспрашивать об искусстве? Из меня ведь ценитель прекрасного, как из тебя конюх. – Дарк рассмеялся от точно подобранного им сравнения.

– Самое главное – вот так не ржать! – ответил Пауль почему-то обиженно. – И старайся не употреблять в разговоре с дамами простых слов. Выражайся красиво и немного загадочно, например: не «задница», а «изящные формы ягодиц»; не «вступать в сношения», а «уступить порыву страсти». Уверен, эта игра тебе понравится – можешь сказать все, что угодно, но никто не обидится, или сделает вид, что не обиделся.

– Ну что ж, попробую. А ты, надеюсь, если что, поможешь?

– Конечно, а теперь давай все-таки выспимся. Для меня полдня в седле – подвиг, с ног совсем валюсь, а еще столько всего впереди…

– Пауль, – обратился кавалерист к уже закрывшему глаза и начинающему засыпать приятелю, – не могу спать, у меня какое-то странное чувство. Что-то здесь не так, в этих стенах. Чем-то сквозит в воздухе…

– Расслабься, ты просто нервничаешь перед балом, – ответил Пауль, даже не открыв глаз, – он у тебя, наверное, первый.

– Нет, это не то, я чувствую… – твердо возразил Дарк. – Одновременно спать не будем, сначала ты, а потом я.

– Ладно, – пробурчал уже во сне Дантон и перевернулся на другой бок.

Когда Дантон заснул, то вид абсолютно непринужденно сопящего товарища отвлек Дарка от пасмурных мыслей. Странное предчувствие уже исчезло, он ощущал лишь легкую враждебность обстановки, возможно, навеянную тем, что они с Паулем не намеревались, как все прочие гости, увлекательно провести время на балу, а были на ответственном задании, вдвоем против целого замка…

Первые полчаса пролетели незаметно, за них он еще раз успел продумать возможные варианты действий. Потом время начало тянуться, чем дальше, тем медленнее и медленнее проходили минуты ожидания. Легкая дремота овладела телом, веки отяжелели, и капитан понял, что вот-вот уснет, как бы он ни противился этому.

Решив выбрать наименьшее зло, Дарк собрался с силами и титаническим рывком вырвался из томного плена мягкого кожаного кресла. Он запер дверь и для большей уверенности загородил ее платяным шкафом, затем подошел к окну и проверил прочность запоров. Минуту поколебавшись, простучал стены и пол, проверяя, нет ли тайного хода. И только тогда, когда был полностью убежден в том, что, пока они спят, никто не сможет проникнуть в комнату, решился лечь на кровать и заснул по-детски крепким сном.

* * *

Они проснулись одновременно от чудовищно громкого стука в дверь и жалобного поскрипывания шатающегося из стороны в сторону шкафа. Быстро вскочив с кровати, оба первым делом схватились за оружие и приготовились принять непрошеных посетителей. Потом вдруг до них дошло: что-то в комнате было не так. Этим «что-то», как ни странно, оказалась полная темнота, в которой они с трудом различали друг друга. «Проспали!» – эта мысль родилась в их головах одновременно.

Убрав оружие, они вдвоем отодвинули шкаф. Дверь тут же открылась, и комнату заполнил свет факелов. На пороге стояли двое здоровенных слуг и тщедушная фигурка испуганного, с белым от страха лицом, Бория.

– Господа, что случилось? – спросил управляющий дрожащим от волнения голосом. – Мы уже час пытаемся взломать дверь.

– Ничего страшного, мы просто проспали, – успокоил Бория Дантон и одарил его одной из своих лучших улыбок.

– А что, что… а почему здесь шкаф?

– Видите ли, уважаемый Борий, – произнес Дантон, беря мажордома под руку и таинственно отводя в сторону от слуг, – во всем виноват я. Мне слишком часто приходится по торговым делам отлучаться из дома, и порою… – добавил он шепотом, – …имея при себе солидную сумму денег. А в гостиницах у нас, как вы знаете, одно ворье, так что теперь у меня маленький пунктик, никак не могу уснуть в гостях, если не забаррикадирую дверь. Извините милосердно мою слабость!

– Да, да, конечно, я понимаю и всем сердцем сочувствую вам, господин Дантон, – уже более спокойным и размеренным голосом заговорил старик, – но знаете, случилось ужасное… Вы пропустили торжественную часть, когда глава Храма, господин Брюсот, наградил юбиляра, уважаемого всеми нами рыцаря Хорна, «лентой доблести»! И к тому же графиня очень разволновалась, не увидев вас и вашего друга среди гостей.

– Уважаемый Борий, прошу вас сделать мне и господину Аламезу маленькое одолжение. – Пауль по-дружески положил руку на плечо старика. – Извинитесь за нас перед графиней и передайте, что мы сразу же спустимся в залу, как только приведем себя в порядок.

– Обязательно передам, господин Дантон, Маркус будет ждать вас в коридоре и проводит на пир.

Низко поклонившись, Борий удалился. Один из слуг, которого, скорее всего, и звали Маркусом, зажег стоящие на столе свечи и, отвесив еще более низкий поклон, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Пауль резко развернулся на каблуках и прошептал, злобно сверкая глазами:

– Ты что, сдурел?! Проспать официальную часть – да это же оскорбление Ордену! Не хватало, чтобы нас сейчас начали вызывать на поединки. Храмовники, они еще большие снобы, чем вы, имперские дворяне. Тебя устроит перспектива биться на двадцати-тридцати поединках за вечер?!

– Не кипятись, я же не знал…

– Не знал, не знал… – передразнил его Пауль, уже начинающий отходить от приступа негодования. – Ладно, будь что будет, только прошу тебя, сделай милость – держись от «щитоносцев» подальше, а уж если сами заговорят, то будь омерзительно вежлив! – Вдруг Пауль повеселел и с язвительной улыбкой на лице произнес: – Мы сегодня и так уже основательно проредили ряды доблестного Ордена.

В том, что они бессовестно проспали торжественную часть, был один маленький, но весомый плюс. Все высокопарные, монотонно-размеренные речи, перемежающиеся проповедями духовенства, остались позади, и они вошли в зал как раз в нужный момент, то есть когда народ ел, пил и веселился.

Зал был огромным, на двести-триста человек, в то время как за столами сидело в два раза больше народу. Снующая по залу прислуга с кувшинами и с подносами, полными яств, с трудом протискивалась среди веселой, шумно гудящей толпы гостей. От белого цвета одежд рябило в глазах, подавляющее число присутствующих, как и ожидалось, были рыцарями Ордена, и лишь за дальним столом пестрела разноцветная группа кодвусовских аристократов.

Вельможи, которых было не более двадцати, чувствовали себя весьма неуверенно и порой с опаской взирали на бушующее вокруг море белых одеяний. Некоторые из них даже не пили, боясь перебрать лишнего и, не дай бог, каким-нибудь неосторожным словом задеть обидчивых рыцарей.

Войдя в зал, парочка встала, нерешительно оглядываясь по сторонам и не зная, куда дальше идти. Но тут к ним подбежал Борий и пригласил присесть к столу представителей Кодвуса. Когда они пробрались сквозь толпу и заняли указанные им места, то вельможи, почувствовавшие в своих рядах пополнение, немного повеселели. К тому же все они прекрасно знали Дантона, так как ранее относились к числу его постоянных клиентов.

Пауль не разочаровал их ожиданий, после первого же бокала вина он вошел в привычную для него роль радушного хозяина и увлекательного собеседника. Поглощенные его веселыми байками да сплетнями о жизни известных особ, сотрапезники не обращали никакого внимания на Дарка, сиротливо сидевшего на дальнем краю стола.

Реально оценив обстановку и поняв, что в течение ближайшего часа светских бесед с ним никто заводить не собирается, солдат полностью сконцентрировался на увлекательном и единственно возможном занятии – поглощении пищи.

Столы ломились от яств, а гости шумно гуляли, весело переговариваясь между собой и опрокидывая стакан за стаканом крепкого виноградного вина. В только что начавшемся застольном марафоне уже наметились первые жертвы. За соседним столом один из молодых рыцарей залпом осушил полный кубок и, не удержав равновесия, опрокинулся на спину. Как только раздался глухой удар тела об пол, подскочило четверо слуг и, аккуратно подняв павшего бойца, вынесли его с «поля боя».

Свиная ножка помогла утолить первый голод и вскоре наскучила Дарку, жаркое с разнообразным гарниром тоже не лезло в рот, не говоря уже о выпивке, которой он боялся злоупотреблять. «Ну почему я не могу, как остальные, нажраться и когда же Пауль начнет действовать? Неужто мы так и просидим за этим чертовым столом до самого утра?» – думал Дарк, нервно тыча столовым ножом в остаток свиной ножки.

Не выдержав затянувшихся минут ожидания, Аламез встал из-за стола и подошел сзади к Паулю, оторвав друга от увлекательного рассказа о том, как ему однажды, еще при жизни в Сардоке, за одну ночь удалось не только обыграть в карты местного префекта, но и заодно соблазнить его жену с двумя уже вполне созревшими дочерьми.

– Не пора ли нам познакомиться с графиней? – прошептал Дарк на ухо спутнику, который, казалось, уже позабыл об истинной цели их пребывания здесь.

– Не торопись, ночь еще впереди… – так же шепотом ответил Пауль. – К тому же во время застолья не знакомятся, неприлично отрывать благородную даму от поглощения курочки и рыцарских бахвальств.

Получив отказ и не зная, чем заняться, пока не наступит долгожданное время действий, Дарк стал пробираться к открытой двери балкона.

Свежесть полуночного воздуха выбила из головы остатки хмеля и позволила Дарку наконец-то расслабиться. Стоя на широком балконе второго этажа, он взирал сверху на открывшуюся панораму водоемов и зелени. Если днем сад был просто красив, то теперь – чарующе загадочен. Ночь убрала ненужные, яркие цвета, оставив в палитре красок лишь темноту ночи и серебристый свет далекой луны – полночного солнца. Кусты, дорожки, гладь бассейнов и даже еле струящаяся вода из фонтанов были наполнены спокойствием, умиротворением и вечной мудростью бытия.

– Что с вами, сударь? – раздался у него за спиной певучий и нежный, как сама ночь, голос.

Очнувшись от завладевших им грез, Дарк повернулся, и его глазам предстало зрелище, куда более захватывающее, чем сад. Стоящая в тени стены дама была высока, таинственна и привлекательна. Ее стройная фигура была облачена в черное, обтягивающее формы платье с золотистыми блестками. Длинные пряди черных волос плавно струились с головы на плечи и падали на оголенную глубоким декольте большую и девственно-нежную грудь. Лица дамы не было видно, его укрывала густая вуаль полночной тени.

– Ничего, сударыня, – ответил он, немного замешкавшись, – просто наслаждаюсь видом сада и чистым воздухом после избытка винно-пивных паров. – Дарк кивнул в сторону шумящего, наполненного светом зала.

– Вы противник веселья? – удивленно спросила дама, слегка наклонив набок голову.

– Нет, что вы, но мне захотелось побыть одному…

– Тогда извините, что помешала наслаждаться одиночеством, – холодно произнесла она и направилась к двери.

– Постойте! – вдруг вырвалось у Дарка, почувствовавшего себя виноватым. – Вы меня неправильно поняли. Просто эта шумная толпа чужда мне, она огромна и безлика, а сад… сад прекрасен! – произнес он и отвернулся, почему-то постеснявшись своих слов.

Дама остановилась, она долго молчала, но не уходила в зал. Дарк ждал, напряженно ждал ее слов. Наконец-то у него за спиной послышалось легкое постукивание приближающихся шагов, и он почувствовал, как незнакомка встала рядом с ним, облокотившись на перила.

– Зачем же вы сегодня явились сюда, если у вас такое меланхоличное настроение? Не кажется ли вам не совсем разумным идти на бал, чтобы погрустить? – произнесла она томным, женственным голосом, заставившим поток мурашек пробежать по спине Дарка.

– Я и не очень хотел, вообще-то я здесь впервые… Меня привел друг, посчитав, что мне надо расслабиться.

– Похоже, его затея не удалась… Атмосфера праздника давит на вас, поглощенного своими мыслями, и заставляет чувствовать себя еще более ущербным, покинутым и несчастным.

Дарку вдруг стало страшно. Дама как будто читала его мысли, точнее, не сами мысли, а гамму бушевавших в нем эмоций.

– Нет, что вы, – взял он себя в руки, – не все так печально. Вечер только начинается, а я слышал, что хозяйка дома искусна в устройстве всевозможных потех.

– Вы правы, Самбина – известная целительница израненных или скучающих душ, – почему-то печально и с легким оттенком издевки произнесла собеседница. – Так что грустные мысли вскоре покинут вас. Кстати, сад более красив днем, и у вас еще будет время полюбоваться им.

– Не скажите, днем он другой, он живет для того, чтобы люди любовались им, живет напоказ, а ночью он такой, как есть… – высказал Дарк мысль, только что родившуюся у него в голове.

– Удивительно, вы первый человек, от которого я слышу подобные речи. Будьте осторожны и опасайтесь ступить за грань. Вы уже рядом с нею…

Дарк хотел что-то ответить, но легкий шелест платья оповестил, что он вновь остался один. Слова таинственной незнакомки казались странными и были явно выше его понимания.

От дальнейших разъяснений его отвлекли шум и оживление в зале. Появившийся посреди пирующей толпы мажордом оповестил гостей о программе развлечений на предстоящий вечер.

Желающие посмотреть балет в исполнении прекрасных, обнаженных танцовщиц направились на открытую танцевальную площадку, откуда уже слышались ласкающие слух трели флейт. С удивлением Дарк заметил, что большинство гостей осталось сидеть за столами или под столами, кто как смог…

Стол кодвусовской знати был пуст, если не считать разозленного Дантона, нервно тыкающего вилкой в остатки лежащего на блюде розового поросенка.

– Где тебя черти носят?! – накинулся он на подошедшего к столу Дарка. – Голыми бабами у меня вчера полюбоваться мог, когда предлагали… Пошли дело делать, графиня пригласила нас в галерею.

Встав из-за стола, Дантон схватил Дарка под руку и потащил куда-то вверх по крутым мраморным ступеням лестницы. На ходу Пауль объяснял Дарку, что такие развлечения, как балет, существуют лишь для обычных посетителей, в то время как для высших чинов Ордена сегодня предусмотрена иная, куда более захватывающая дух программа, которая начнется сразу же после осмотра картин. По счастливой случайности, им удалось попасть в узкий круг избранных гостей.

Одетые в черные ливреи слуги галантно распахнули перед ними двери картинной галереи. Быстро пройдя по первому, совершенно пустому залу, парочка спешила дальше, на поиски графини, развлекающей круг близких друзей.

Полюбоваться полотнами Дарку так и не удалось. Проносясь мимо картин, он лишь краем глаза успел заметить, что это были не художества «мазилок», а работы известных и почитаемых всеми аристократами имперских мастеров. Стоимость картин, собранных в одном только зале, была намного больше, чем цена замка и прилегающих к нему земель.

Графиня беседовала с гостями в третьем зале. Маленькая группа вельмож и рыцарей стояла около огромного полотна, на котором изображалась батальная сцена какого-то неизвестного и давнего сражения. «Дама с балкона», а именно она и оказалась великолепной графиней Самбиной, изящно разводила руками и певучим нежным голосом оживленно рассказывала о замысле живописца по «экспрессивному отображению эмоционального состояния героев полотна». Большинство произнесенных ею слов так и остались для Дарка загадкой, над которой он, кстати, и не собирался ломать голову.

Увидев лицо графини, скрытое на балконе тенью, Дарк почувствовал разочарование. Судя по россказням Пауля, он ожидал увидеть ожившую богиню или, на худой конец, деву небесной красоты, а не заурядную среднестатистическую красавицу. Самбина была, конечно же, красивой женщиной с правильными тонкими чертами лица и живыми, наполненными страстью глазами, но до идеала ей было ой как далеко!

Подойдя ближе, они с Паулем смешались с толпой в ожидании момента, когда на них упадет благосклонный взгляд хозяйки дома. Дарк подозревал, что Самбина заметила их сразу, как только они вошли в зал, но, не желая отвлекаться от показа картин и легкого попутного флирта с парой рыцарей, решила, видимо, отложить радостную сцену дружеской встречи до конца экскурсии.

Благородная дама могла бы еще долго сотрясать воздух изысканными сочетаниями мало кому понятных, но благозвучных слов, однако, обведя взглядом уже изрядно утомленную ее высокопарной болтовней публику, резко сменила тему общения. Взгляд графини остановился на Дантоне, и Самбина радостно вскинула руки, изобразив к тому же на лице мину внезапного, приятного удивления.

– Пауль, дорогой, тебя ли я вижу? – обрадованно вскрикнула она и протянула руку для поцелуя.

Обогнув толпу изумленных господ, Дантон припал к руке графини и покрыл ее наигранно страстными поцелуями от кончиков пальцев до самого локтя.

– Графиня, только превратности судьбы и козни моих конкурентов заставили вашего покорного слугу и искреннего почитателя так долго не видеть вас.

Самбина смотрела на Пауля с умилением и не убирала руку, которую все еще слюнявил вошедший в роль торговец. В глазах Дантона окружающие видели желание и пылкую страсть влюбленного. Оба врага были прекрасными актерами и талантливо разыгрывали перед глазами изумленных зрителей сцену встречи влюбленных, пребывающих в романтической стадии развития отношений.

– Господа, позвольте вам представить господина Дантона, известного кодвусовского мецената, ценителя искусств, увлекательного собеседника и моего близкого друга, – прервала спектакль Самбина и вернулась к обязанности хозяйки по представлению гостей друг другу.

Среди посетителей галереи оказалось несколько кодвусовских аристократов, все члены «Совета пяти» Ордена, включая юбиляра – господина Хорна, прочие сильные мира сего. Закончив церемонию представления и так уже, наверное, известного всем торговца искусством, Самбина перевела взгляд на скромно стоящего поодаль Дарка.

– А с вами, молодой человек, мы кажется, уже встречались… – произнесла красавица двусмысленно-игривым тоном и одарила его улыбкой, которая показалась Дарку истинной и не наигранной, как все остальное. – Пауль, не представите ли мне вашего спутника?

– Ах, графиня, – схватился в смущении Дантон за голову, – ваша красота и очарование, ваши прелестные, бездонные, как море, глаза и чарующая улыбка заставили меня позабыть о приличиях. – Затем, развернувшись к толпе собравшихся, продолжил: – Госпожа графиня, господа рыцари, позвольте вам представить человека, которого я, скромный торговец, даже не могу решиться назвать другом, благородного рыцаря, господина графа Аламеза из далекой, плодородной провинции Виланьеза.

Господин лжеграф обменялся учтивыми поклонами с присутствующими и поцеловал протянутую графиней руку.

– Пауль, – произнесла Самбина после окончания формальной процедуры представления. – Я была бы несказанно рада услышать мнение человека с таким утонченным вкусом, как ваш, о балетной постановке, которая проходит сейчас на танцевальной площадке. А с вами, господин граф, мне бы еще хотелось немного поболтать, потом…

Затем графиня демонстративно развернулась и окруженная толпой светских почитателей пошла прочь, плавно и грациозно извиваясь соблазнительными формами тела.

– Ага, иными словами «пошел вон, недоносок»! – пробурчал Пауль с желчью в голосе, как только они остались вдвоем. – А ты молодец, времени зря не терял, успел зацепить дамочку. Теперь давай так, я полезу в подвал, а ты будь на виду, покрутись между залом и танцевальной площадкой.

– А, может, все-таки вместе пойдем? – спросил Дарк, которого снова начали одолевать плохие предчувствия.

– Ни в коем случае, ты нужен мне здесь, – сказал, как отрезал, Пауль, нервно прищурившись и покусывая от напряжения губы. – Попытайся что-нибудь выудить у графини. Кроме того, если часа через два я снова не появлюсь на гулянке, то иди на выручку. Когда доберешься до подвала, то поступай со всеми, как с тем рыцарем на дороге – ни одного живого свидетеля! Ну, все, пока…

* * *

За час с небольшим, проведенный им в картинной галерее, вид зала, в котором проходило пиршество, сильно изменился: столы были сдвинуты, а стулья разбросаны по полу. Повсюду: и на столах, и рядом с ними – валялись в хаотичном беспорядке огрызки еды, опрокинутые кувшины с разлившимися из них лужами дорогого вина и, конечно же, обязательный атрибут любого гулянья – не выдержавшие темпа попойки гости.

Еще остававшиеся в зале рыцари разбились на группки: кто оживленно спорил, кто похвалялся перед еле сидящими и кемарящими собутыльниками ратными подвигами или приключениями на любовном фронте. В дальнем конце зала, возле колонн, четверо одуревших от вина солдат решили провести показательный урок фехтования. Едва держась на ногах, один из них пытался обучить товарищей какому-то хитрому и стопроцентно верному приему. К сожалению, демонстрация не удавалась, солдат то падал сам, то ронял меч из ослабевших, потерявших координацию и твердость рук.

Поняв, что делать здесь больше нечего, Дарк пошел на звуки музыки, доносившейся с танцевальной площадки. Там еще был шанс обнаружить парочку вменяемых, не вконец упившихся гостей.

На площадке, рядом с оркестром, толкался десяток-другой гостей. Представление давно закончилось, но несколько обнаженных девиц еще танцевали, развлекая зевак соблазнительным кручением аппетитных бедер.

К нему подошел сильно шатающийся, но стойко держащийся на ногах рыцарь Ордена и, фамильярно обняв за плечо, спросил о впечатлении, которое произвел на него танец. Аккуратно снимая руку наполненного пивным духом собрата по разуму, Дарк выпалил ему в лицо псевдосветскую фразу:

– Изящные формы округлостей и изгибы ровных конечностей навевают сознанию мысли о возможности возникновения порыва страсти, которому, к сожалению, вряд ли суждено реализоваться по причине фактической неготовности к действиям подобного рода потенциального инструментария.

Оставив вояку самостоятельно постигать смысл услышанного, Дарк еще минут десять послонялся по площадке, а затем двинулся дальше, пытаясь «совершенно случайно» попасться на глаза очаровательной Самбине.

Гости разбрелись по замку вместе с очаровательными танцовщицами, дабы предаться буйству пьяных фантазий. Бесцельно шатаясь по коридорам и залам дворца, Дарк слышал доносившиеся из некоторых комнат характерные звуки порывов страсти, сопровождаемые скрипом мебели и грохотом падающих на пол предметов. Дверь в одну из комнат была настежь открыта.

Заглянув туда, Дарк увидел, как трое танцовщиц замерли в причудливой скульптурной композиции, наверное, символизирующей какое-то мифическое действо или эпизод из Священной Книги. Обнаженные, отлично сложенные тела девушек были обмазаны кремом, сиропом и еще какими-то трудно определяемыми в общей липкой массе сладкими ингредиентами.

Рядом с девушками стояли семь-восемь рыцарей, трое из которых под одобрительные выкрики товарищей лакомились «десертом», слизывая сладко-клейкую массу с прелестных тел. Явно это было пари с неординарными правилами: кто первый слижет или кого первого стошнит.

Подобные же изыски ценителей красоты, способной, по мнению бездельников-аристократов, спасти мир, наблюдались в замке повсеместно. Возле бокового лестничного пролета двое вельмож соревновались в искусстве живописи. Бог весть откуда притащив кисти и краски, они поймали двух танцовщиц и увлеченно разрисовывали их спины и обнаженные ягодицы. Судя по наброскам одного из художников, он был пейзажистом, второго тянуло на изображение морских баталий.

Задержавшись не более минуты возле «картин», Дарк презрительно шмыгнул носом и двинулся дальше, рассуждая о том, как сильно может деградировать мозг ведущего праздный образ жизни человека.

Мотание по коридорам наскучило, к тому же в нем не было толку. Графини нигде не было видно, хотя прошел уже час с тех пор, как Пауль отправился в подвал, а Дарк неустанно был занят поисками Самбины.

После второго, а может быть, и третьего круга по замку, Дарк решил снова выйти на балкон, на котором впервые встретился с графиней. Конечно, он не надеялся вновь найти ее там, но мысль еще раз, напоследок, насладиться видом ночного сада показалась ему заманчивой.

Облокотившись на мраморные перила балкона и наблюдая за волнением темной глади бассейна, Дарк не заметил, как за его спиной появились пятеро рыцарей.

Предчувствие опасности, мучившее его в течение целого дня, оправдалось. Удар чем-то тяжелым по голове моментально отключил его сознание, картина ночного сада погасла в глазах, уступив место черной пелене забвения.

* * *

Первое, что он почувствовал, придя в себя, – брызги холодной воды, бьющие в лицо. Способность мыслить вернулась, и мозг быстро прокрутил назад последние запомнившиеся полчаса его жизни.

Боли, как ни странно, не было, лишь неприятное ощущение мокрой одежды и капель воды на лице. Повторный холодный душ заставил Дарка открыть глаза и увидеть отчаянность своего положения: перед ним витали расплывчатые очертания темницы, едва освещенной светом одинокой лампады; он стоял, а его руки и шея были прикованы к сырой, покрытой плесенью стене.

Новая порция ледяной воды заставила зажмуриться и встряхнуть головой. Когда глаза раскрылись, то стены и решетки на окнах приобрели уже четкие контуры и не пытались раздвоиться или растроиться.

– С добрым утром, граф! – долетел до него знакомый певучий голос. – Вот мы с вами и встретились, я же обещала, что еще поболтаем.

В двух-трех шагах от прикованного пленника стояла широкая кушетка с мягкой обивкой, на которой вальяжно развалилась графиня, поигрывая пока что пустым черпаком.

– Надеюсь, что мои верные вассалы не переусердствовали и вы еще в состоянии говорить? – совершенно спокойно и без каких-либо лицемерных ужимок да гримас спросила Самбина, зачерпывая новую порцию воды из ведра, стоящего неподалеку.

– Чем обязан сему радушному приему и что, черт возьми, происходит? – пытался еще играть роль невинного путешественника Дарк.

– Слушай, господин, как будто бы граф, перестань спектакль разыгрывать, у меня на притворство и реверансы времени нет, – произнесла она голосом уставшего человека, слишком много работающего и слишком мало спящего в последнее время, – в соседней камере твой приятель сидит, мне еще с ним пообщаться хотелось бы.

«Дантон попался, я тоже, миссия провалена, да она и удаться-то не могла. И как я только впутался в подобную авантюру?» – крутилось в голове Дарка, пока он вслух возмущался подобным обращением с ним.

Выслушав негодование пленника, графиня откинула в сторону черпак и, подложив под голову правую руку, разлеглась на кушетке вполоборота, лицом к Дарку.

– А теперь послушай меня, парень, – оборвала она поток пылких возмущений, – играть я с тобой не буду, извини, сильно устала. Я знаю, что ты никакой не граф, а человек Диверто и прибыл сюда вместе с Паулем, который тоже у него на службе. Скажу даже больше, сюда Дантона заманила я, устроив инцидент с натурщицей и пропавшими гномами. Что вы собирались делать, как и зачем – меня не волнует. Ты – пешка в этой сложной политической игре, грубая наемная сила, машущая мечом, быть может, искусно машущая, но все же пешка, поэтому о замыслах спецслужбы, извини, но я буду говорить с Паулем, ты меня в этом плане не интересуешь.

– А в каком же еще плане я могу вас заинтересовать, уважаемая графиня? Вокруг вашей персоны вьется столько всегда готовых почитателей, что я и не мог надеяться заинтересовать вас, – пытался задеть свою противницу Дарк, но намек на привольный образ жизни куртизанки получился чересчур тонким и настолько прозрачным, что его просто не было видно.

– Ты прав, – невозмутимо ответила Самбина, слегка кивнув головой, – в этом плане ты мне тоже не интересен, хотя что-то привлекательное в тебе несомненно есть… Так будешь отвечать на вопросы или слуг позвать, чтоб пытали?!

– Буду! – пожалуй, даже слишком быстро согласился Дарк, прекрасно отдавая себе отчет, что ничего особенного он и не знает…

– Великолепно, мы сэкономили друг другу время, – промурлыкала графиня и достала пилку для ногтей, видимо, решив объединить допрос с маникюром. – Итак, вопрос первый, кто ты такой?

Дарк тяжело вздохнул и уже в который раз повторил рассказ о периоде своей жизни с момента сражения и до пересечения границы «мирного» королевства.

Внимательно выслушав душещипательную историю, графиня тяжело вздохнула и, глядя прямо в глаза Дарка, устало произнесла:

– Все-таки обидно, когда тебя считают красивой бабой, а значит, и полной дурой. Меня интересует не то, как ты развлекался в последнее время, а кто или что ты такое?! Будешь дальше дурачка разыгрывать, по-другому поговорим! – Последняя фраза была произнесена с насмешливой, а не враждебной интонацией.

– Я не понимаю, что вы хотите услышать?

– Как ты убил Норика, – четко и кратко прозвучал ответ. – Только не отпирайся, что это сделал не ты.

– А как вообще убивают? Хладнокровно и без всякого сострадания.

Графиня села на кушетку и долго вопросительно смотрела на Дарка, ни на секунду не отрывая взгляда от его удивленного лица.

– Меня интересует другое! – медленно произнесла графиня, отчетливо выделяя каждое слово. – Как ты, человек, несведущий в магии, смог убить вампира высшего ранга?

– О чем вы, какого вампира? – дрожащим от волнения голосом произнес Дарк.

Вдруг до него дошло, что в Кодвусе никто, даже сам Диверто, не знал, что Норик вампир. Кровососы искусно скрывали свою истинную сущность, поскольку для них это было вопросом первостепенной важности, вопросом выживания во враждебном мире других существ. Истинное лицо придворного франта Норика мог знать лишь другой вампир.

– Ты мне еще запой, что вампиров не существует и это все детские сказки… – произнесла Самбина и слегка улыбнулась, обнажив ряды белоснежных зубов, украшенных парой тонких и острых верхних клыков.

Дарка передернуло от страха, он ясно представил, какой смертью ему суждено умереть, притом именно сегодня и именно здесь. Неожиданно графиня откинулась назад и грациозно, как дикая кошка, развалилась на кушетке.

– Как мило, ты так талантливо изображаешь испуг, – рассмеялась она. – Я чуть было не поверила, но есть одно обстоятельство, подсказывающее, что передо мной опасный враг. От тебя несет кровью вампиров, – неожиданно перешла Самбина на серьезный тон. – Специфический аромат выдает владельцев – клан Джурату. От этого запаха не избавиться так скоро, его сразу не отмыть, как ни старайся. За последние две недели ты уничтожил не менее двадцати-тридцати моих собратьев, и меня интересует вопрос: «Как?!»

– Зелье ускорения, – произнес Дарк, вспомнив рассказ Фламера.

– Чушь, от тебя тогда пахло бы магическими эликсирами. У меня острое обоняние, намного острее, чем клыки…

Дарк судорожно соображал. Рассказав о Фламере, он не только подпишет себе смертный приговор, поскольку графиня тут же потеряет к нему интерес, но и выдаст друга. Жизнь висела на волоске, оставалось лишь блефовать и идти на риск; не отступать, а нападать.

– А ты сними с меня цепочки и узнаешь. – Омерзительная ухмылка заиграла на его лице. – Чего зря воздух сотрясать, показать проще!

– Я не дам тебе шанса, и живым ты отсюда не выйдешь. – Голос Самбины был ровен и спокоен. – Но умереть можно по-разному: тяжело или даже ничего не почувствовав. Выбор за тобой!

Времени на размышление Дарк не брал. Нарочно повернув голову набок, он напряг шею, чтобы противник видел, как призывно пульсирует его артерия.

– Тебе так будет удобно, дорогая, – ласково и нежно спросил он, – или занять другую позицию?

Разозленная наглыми речами пленника, Самбина яростно сверкнула глазами. Мгновенное, еле уловимое глазами движение, и шея Дарка ощутила легкое покалывание клыков. Графиня не укусила, лишь провела острыми, как бритвы, клыками по коже и задумчиво отошла в сторону. Что-то насторожило и испугало ее.

– Кровь, они отравились твоей кровью! – догадалась она. – И я чуть было не попалась в ловушку…

– Совершенно верно, – ответил Дарк, решившись встать на скользкий путь полуправды, – только ловушки никакой не было. Я не охочусь на вампиров, онинапали сами…

Не обращая никакого внимания на присутствие уникального представителя человеческого вида, графиня рассуждала вслух о возможных причинах гибели соплеменников. Свелось все, как всегда, к элементарному пищевому отравлению. Плохая еда, которой Дарк питался во время скитаний по Лесу, привела к попаданию в его кровь нескольких компонентов, видимо, абсолютно безвредных для человека, но не воспринимаемых высшими созданиями.

– То, что ты не хотел убивать Норика и что ты такой ядовитый, ничего не меняет, – наконец-то вспомнила графиня о его присутствии. – Существует масса других, более простых способов отправить на тот свет закованного в кандалы человека…

– …например, натравить на него верных псов-рыцарей, – докончил за нее фразу Дарк.

– Хотя бы, было бы очень мило. Вампир мстит за смерть собратьев, и негодяй умирает от рук таких же простых людей.

– А хитрый вампир не боится, что доблестные рыцари Ордена узнают, что долгое время находились в услужении у «бесовского отродья и порождения сатаны»?!

Самбина весело рассмеялась и снова села на кушетку, поджав красивые длинные ноги.

– Браво, мальчонка огрызается и судорожно хватается за любую возможность спасти свою никчемную жизнь. Только у тебя ничего не выйдет, – произнесла она с наигранным сочувствием и печалью в голосе, – доблестные рыцари все знают, у нас с ними соглашение и взаимовыгодное сотрудничество…

– А это еще как? – спросил Дарк, не веря своим ушам.

– Маленький еще, чтобы знать… – мило улыбнулась графиня, игриво поджав губки.

– Ну, так просвети, порадуй напоследок! Старше-то все равно, твоими стараньями, не стану, – нагло заявил Дарк, которому все вдруг стало безразлично.

Графиня опять погрузилась в долгое молчаливое размышление, о напряженности которого свидетельствовало легкое покусывание прелестных губок, затем встала с кушетки и плавной размеренной походкой подошла к пленнику.

– Возможно, я совершаю ошибку, но ты мне еще понадобишься, – вдруг заявила она, отодвигая запоры колодок. – Только без фокусов, кровь твою пить я не могу, но шею сверну, если что, запросто, и пикнуть не успеешь!

Руки бессильно упали вниз, шея и ключицы тоже онемели и страшно ныли. Растирая сдавленную железом, сильно покрасневшую кожу, Дарк стоял у стены, не понимая, что происходит и что заставило графиню, еще недавно собирающуюся покончить с ним, так неожиданно изменить решение.

– Здесь ужасно сыро, подай, пожалуйста, плед! – обратилась Самбина к нему, как к старому, закадычному другу, снова садясь на кушетку. – И запрыгивай сам, только на другой конец, а то всякое может случиться… – В глазах красавицы мимолетно промелькнули искорки игривого шарма.

Оставаясь пребывать в изумлении, Дарк послушно, как зомби, последовал ее приглашению.

– Естественно, и тебя, и твоего приятеля стоило бы убить, – оптимистично начала Самбина второй тур общения, – но политика – дело тонкое, у меня только что изменились планы, и ты поможешь мне разыграть мою партию.

– Не боишься, что поклянусь в чем угодно, лишь бы выбраться из этого подвала, а потом обману? – спросил Дарк, который, кажется, уже начал понимать, куда клонит красавица.

– Нет, наши интересы не противоречат друг другу, ты ведь хочешь не просто выбраться, а еще и отличиться в глазах Диверто? – После его утвердительного кивка графиня продолжила: – Тогда слушай и не перебивай! Когда я уйду, то дверь оставлю открытой. Дантон находится в соседней камере, освободишь его, и попытайтесь незаметно выбраться из замка. Вернувшись в Кодвус, передай Диверто, что его любимчик Дантон на самом деле – резидент имперской разведки, подготавливающий прорыв орками «Великой Стены».

Слова Самбины звучали, как бред сумасшедшего, в них трудно было поверить. Если бы Дарк не знал, что вампиры не страдают душевными болезнями, то подумал бы, что беседует с законченной параноичкой.

Тем временем Самбина, абсолютно не обращая внимания на вытянувшееся лицо пораженного Дарка, уверенно продолжала:

– Похищенные несколько лет назад чертежи укреплений «Великой Стены» – дело рук Пауля, а не только его помощника. Эти бумаги использованы для создания аналогичного рубежа обороны в горах Эль-Ружа, в двадцати милях от кодвусовско-имперской границы. Генеральный штаб имперских войск считает, что после прорыва пограничной линии обороны у орков не хватит сил на штурм второго укрепления и их орды хлынут через лес на территории Филании, Махакана и прочих независимых государств. Разгоревшаяся война ослабит все втянутые в нее стороны. По мнению Империи, орки, истощив свои силы, отойдут обратно, а для захвата независимых королевств имперцам не потребуется больших усилий.

Графиня закончила рассказ, ввергнув единственного слушателя в пучину неверия и отчаяния.

– Почему ты думаешь, что я не заодно с Паулем, и почему мне должен поверить Диверто? – спросил Дарк после продолжительного молчания.

– Во-первых, ты не из имперской разведки, и это точно, во-вторых, человек юный, наивный и полностью аполитичный, – ответила графиня, с интересом рассматривая крысу в углу комнаты. – Доказательств для Диверто у меня нет, но он не дурак и ситуацию просчитывает. Строительство крепости Эль Руж уже завершено, да и Орден здесь не просто так, а по договоренности Церкви и Императора исполняет роль живого буфера. Перед самым штурмом, вот увидишь, Орден найдет благовидный предлог, вроде священного празднества, чтобы убрать со «Стены» всех своих рыцарей. – После короткой паузы она добавила: – Естественно, Диверто передашь, что информация получена от меня. Какую игру вести дальше с Паулем, он сам разберется.

– Почему ты все это мне рассказываешь, ты же не альтруистка? Зачем вампиру заботиться о человечестве? – изумился Дарк, которому признание графини показалось весьма странным.

– Имперский штаб недооценил силу орков, их мощи хватит не только на захват королевств, но и на борьбу с самой Империей. Речь идет не о территориях, а о полном уничтожении человечества.

– Но какое тебе дело до этого, неужели кровь орка хуже человеческой?

– Можно пускаться в долгие философствования, искать все «за» и «против», но я не вижу в этом смысла, – произнесла графиня, продолжая отстраненно взирать на крысу. – Люди таковы, каковы они есть, то же касается и вампиров. Есть среди нас некоторые, типа Норика, – презрительно сморщила нос графиня, – которые, получив вечную жизнь, остаются людьми или эльфами, теми, кем были раньше, со всем набором обуревающих их страстей: деньги, власть, почести… Они создают собственные кланы, играют в политику и стараются подчинить себе мир. Я же смотрю на жизнь по-другому. Вампиры, чего греха таить, раса паразитов, которые не могут существовать самостоятельно, им всегда нужна кровь других народов. Если люди исчезнут, то нам придется не только пить кровь орков, но и подстраиваться под них. Возможно, жизнь станет проще, может быть, хуже, но лично меня устраивает тот мир, в котором я сейчас живу.

– Это и есть так называемое сотрудничество?

– Скорее симбиоз. Живя в дружбе с Орденом, мне даже не приходится скрываться и охотиться. Господа избалованы жизнью, и им постоянно хочется новых ощущений. Попробовавшему «темный поцелуй» смертному захочется вкусить его вновь. Вампир же получает за это кровь, деньги и защиту. Меня устраивает этот мир, и я не собираюсь его менять.

Поставив логическую точку в разговоре, Самбина встала и направилась к выходу. Дарк поднялся с кушетки и вопросительно взирал ей вслед. Перед самой дверью графиня повернулась и, недолго подумав, сказала на прощание:

– Ни Дантону, ни Диверто не стоит знать, кто я на самом деле. Они не поверят, а Церковь обвинит тебя в ереси и богохульстве со всеми вытекающими для тебя последствиями…

* * *

Самбина не обманула, и дверь камеры, как и было обещано, после ее ухода осталась открытой. Стараясь не шуметь и не скрипеть ржавыми дверными петлями, Дарк прошмыгнул в темный тюремный коридор, который мало чем отличался от виденных им во сне застенков. Все тюрьмы одинаковы: та же самая сырость и то же свинство надзирателей. Различие заключалось лишь в одном: в настоящей тюрьме двери запирались на массивные висячие замки, а в замке графини решили ограничиться только запорами.

«Возможно, красота действительно спасет мир, но погубят его точно халатность и экономия на мелочах!» – размышлял Дарк, осторожно отодвигая деревянный запор камеры Дантона.

Дверь даже не скрипнула, когда он вошел внутрь, Пауль лежал боком на грязной охапке сена, глаза были закрыты, и он тихо протяжно стонал во сне, держась правой рукой за живот.

С минуты последней их встречи облик «светского льва» сильно изменился. Костюм из дорогой ткани был порван во многих местах, к его пестрой раскраске добавились новые цвета – цвет пыли, грязи и крови владельца.

По приказу графини обоих преступников взяли живьем, но только Паулю, видимо, заметившему ловушку, повезло куда меньше. По синякам и ссадинам на лице и содранных в кровь коленях, было понятно, что во время ареста он отчаянно сопротивлялся, а, судя по неестественной позе то ли сна, то ли обморока, Дарк безошибочно определил наличие множественных ушибов внутренних органов.

Встав на колени перед телом избитого товарища, Аламез осторожно, боясь задеть что-нибудь больное, потряс его за плечо. Через минуту усилий Пауль застонал и открыл глаза.

Времени на объяснения и прочие ненужные разговоры у пленников не было. Разбор просчетов и ошибок будет потом, конечно, если им удастся живыми уйти из замка, в чем и тот, и другой сильно сомневались.

Пострадавший от побоев торговец мог стоять и даже ходить, слегка подволакивая левую ногу. Дело с его левой рукой обстояло хуже. Мордовороты-тюремщики слишком резво крутанули ее при задержании, сломав кисть и вывернув локтевой сустав. И в том, и в другом месте рука не гнулась и ужасно распухла, так что владельцу не приходилось на нее рассчитывать в ближайшее время.

Оставив Дантона в камере наспех зализывать раны, Дарк бесшумно выскользнул в коридор и, прижимаясь к ледяной и мокрой стене, двинулся на свет факела, туда, где должен был находиться выход из подземелья.

Предчувствие оказалось верным, факел висел на стене как раз возле узкой винтовой лестницы, ведущей наверх к казарменным помещениям стражи. К счастью, ступени были каменными, и можно было спокойно двигаться, не опасаясь выдать себя неловким движением. Лестница вывела на небольшую площадку. Факела здесь не было, но пролет был освещен тусклым светом, пробивающимся через узкое врезное окошко в центре деревянной двери.

«Ну почему графиня, возлагающая большие надежды на мою встречу с Диверто, просто не отпустила нас, а обрекла на мучения побега?» – горевал Дарк, наблюдая краем глаза через решетку за перемещениями стражи. Вопрос был чисто эмоциональным, разумом солдат прекрасно понимал, что их спасение должно выглядеть натурально и не возбудить подозрения Дантона, вне зависимости от того, являлся ли он в действительности пресловутым неуловимым имперским шпионом. Кроме того, как иначе Самбина смогла бы объяснить свои действия Ордену, преследующему лишь частично совпадающие с ее намерениями интересы.

«Конспирация конспирацией, игры играми, а со стражей придется разбираться мне, на Пауля сложно рассчитывать», – чертыхался Дарк в предчувствии большой драки.

Охранников в комнате было трое: двое играли в карты за небольшим дубовым столом в центре комнаты, а третий спал на кровати в дальнем углу. Теша себя надеждой, что больше стражников поблизости нет, Дарк поспешил вниз за товарищем.

Неизвестно, был ли Дантон шпионом или нет, но способности к быстрому восстановлению и мобилизации сил у его организма точно имелись. За пять-десять минут отсутствия Дарка Пауль уже успел прийти в себя и даже стал меньше хромать, хотя рука все еще беспомощно висела вдоль тела и моталась, как плеть, при ходьбе.

Подойдя к лестнице, Дарк снял со стены факел – единственно доступное им сейчас оружие. Его яркий свет мог выдать их присутствие и помешать незаметно подкрасться к страже. Как только они достигли верхних ступеней, капитан тут же загасил его о каменные плиты пола.

Как и ожидалось, везти во всем не могло – дверь оказалась заперта изнутри. Недолго думая, он прижался вплотную к стене слева от двери и многозначительно кивнул товарищу. Пауль понял его жест правильно, открыл разбитый в кровь рот и громко заорал, прижавшись изуродованным лицом к решетке окна:

– Эй, паршивые свиньи, я требую свидания с графиней, немедленно!

Скрип табуреток и шум встающих стражей дали знать, что его затея удалась, тюремщики купились на старый как мир трюк.

– Черт, графиня опять забыла запереть дверь. Валес, пойдем вернем уважаемого торговца в стойло!

Ключ обнадеживающе заскрипел в замочной скважине, и дверь быстро открылась. Вылетевший из дверного проема кулак охранника врезал точно в середину лба Дантона, сбив его с ног и опрокинув на пол. Вслед за кулаком на пороге появился и его хозяин – огромный детина почти двухметрового роста. Размашистый удар справа еще горячей, окованной в железо головней факела пришелся точно по переносице. Не успев даже ойкнуть, стражник грузно упал назад, прямо в руки стоявшего за ним товарища.

Дарк молниеносно ворвался в дверь и пнул ногой в грудь ничего не понимающего второго охранника. Скульптурная композиция «Раненый боец на руках товарища» с грохотом повалилась на пол.

Не тратя напрасно времени, Аламез рванулся дальше, к кровати, с которой уже вставал разбуженный шумом и криками третий страж. Косой удар факела по левому виску заставил бедолагу заснуть снова.

Понимая, что потеха еще не кончена, Дарк развернулся и хотел броситься обратно, однако остаток работы за него доделал Дантон. Единственная действующая правая рука торговца схватила стоящий рядом со входом табурет и обрушила его на голову поднимающегося с пола охранника.

– А ты все-таки подлец! – простонал Пауль, закрывая глаза и морща от боли лоб. – Мог бы этому гаду и раньше врезать…

– Извини, он был шустрее… – не воспринимая упрек всерьез, ответил Аламез и нагнулся над телом охранника.

Отстегнув связку ключей с его пояса, Дарк подбежал к ведущей наружу двери и начал судорожно подбирать подходящий ключ.

– Погоди! – раздалось сзади. – Я без своих ребят никуда не пойду, они где-то здесь, их надо найти!

– Забудь, они мертвы… – с горечью ответил Дарк, не решаясь обернуться и сообщить эту страшную новость, глядя в глаза Пауля. – Пока ты был без сознания, ко мне приходила Самбина и хвасталась, что специально подстроила все, чтобы заманить тебя в ловушку. Тела гномов закопали неподалеку от места, где и убили. Она знала: не найдя тел, ты подумаешь, что их взяли в плен, и явишься в замок.

– Дрянь, убью гадину!!!

– И я помогу тебе в этом, но не сегодня. Теперь нам главное – выбраться отсюда, – произнес Дарк, пытаясь успокоить озверевшего товарища.

– Ты прав, открывай быстрее! – донеслось у него из-за спины.

Через минуту дверь поддалась, и они оказались снаружи. Ночная мгла уже рассеялась и уступила место утреннему туману. К счастью для них, тюрьма оказалась не в замке, а в подвале одной из построек внешнего двора. В противном случае, им бы пришлось пробираться к воротам через гуляющую, хоть и сильно поредевшую толпу неуемных гостей.

Утренняя прохлада и страх быть обнаруженными заставили их действовать быстро. Первым делом они побежали к конюшне, но она оказалась запертой изнутри. Времени на взлом ворот не было, да и шум поднимать не хотелось, тем более что внутри наверняка спали конюхи, у которых под мускулистой рукой всегда найдется парочка острых вил.

Несмотря на туман, ворота замка нашли быстро. До них добрались короткими перебежками, то низко припадая к земле, то ложась в высокую и сырую от росы траву.

Осторожность была не напрасной. В связи с приездом в замок высоких гостей из верхушки Ордена ворота, конечно же, были закрыты, и возле них была выставлена стража, о чем свидетельствовала открытая дверь караулки. Бесшумно подкравшись, Дарк заглянул внутрь помещения. Солдаты Ордена образцово несли свою вахту: двое спали на кроватях, а оставшаяся парочка мирно дремала за столом.

Используя самый надежный в мире инвентарь – пустые бутылки, беглецы быстро погрузили часовых в еще более глубокий сон.

Найденный в каморке арсенал оружия разочаровал: у солдат даже не было коротких мечей, только громоздкие алебарды. Дарк вспомнил, что когда-то, еще в Академии, их обучали вертеть неповоротливым древком с пикой и топором на конце. Но это было давно, настолько давно, что уже забылось, а в жизни ему приходилось пользоваться совсем другим оружием. Несмотря на нелюбовь к плебейскому инструменту, делать было нечего, одно древко пришлось прихватить.

Для Пауля ничего не нашлось, пользоваться алебардой одной рукой он бы не смог. К тому же бледность его лица и легкое пошатывание при ходьбе все больше убеждали Дарка в том, что Дантон держится на ногах из последних сил, только благодаря неимоверной силе воли и еще не успевшей остыть злости.

С трудом открыв тяжелые ворота замка, беглецы погрузились в густую массу сплошного тумана. Бежать приходилось настолько быстро, насколько только позволяло состояние Пауля. От спасительной рощи, в которой ждал отряд гномов, их отделяло не больше мили.

Неожиданно двигавшийся немного впереди Пауль упал на колени. Подбежавший Дарк успел вовремя поддержать спутника за плечи, Дантон потерял сознание, и это весьма осложнило их и так незавидное положение. Взвалив обмякшее тело напарника на плечи, Аламез подхватил упавшую алебарду и побежал дальше. Инстинкт солдата не позволил расстаться с пускай неудобным, но все же оружием.

Дорога была немного в гору, и туман вскоре рассеялся. Впереди, всего в каких-то пятистах шагах, уже виднелись кроны деревьев, но сил ускорить движение не было.

До Дарка донеслось совсем близкое ржание коней и разгоряченные азартом погони голоса. Наверное, к караулу у ворот пришла смена и, обнаружив картину разгрома, солдаты подняли тревогу.

Отчаянные попытки ускорить шаг ни к чему не привели, лес приближался медленно, а сзади из тумана уже выплывали расплывчатые контуры лошадей.

Его обнаружили, топот коней ускорился, раздались обрадованные выкрики: «Вот он!», «Держи!» Убегать было бессмысленно, кричать о помощи или молить о пощаде – тоже. Единственное, что оставалось – умереть с честью, не от стрелы в спину, а стоя с оружием в руках лицом к врагу.

Остановившись, Дарк положил на землю бесчувственное тело Пауля и развернулся, крепко сжимая ладонями гладкое, увесистое древко.

Преследователи были уже шагах в двадцати, их было не меньше дюжины. Среди толпы солдат виднелись два рыцарских шлема. Готовясь к последней схватке, Дарк встал, широко расставив ноги и держа полусогнутыми руками древко алебарды горизонтально, чуть-чуть ниже уровня пояса. Его холодные и ничего не выражающие глаза спокойно взирали на приближение противника. Ни страха, ни азарта не было, тело было подчинено только одной мысли: «Я не могу умереть один, я должен захватить с собой врагов!»

Кодекс чести рыцарей Ордена был парадоксально противоречив, он не позволил растоптать конями одинокого пехотинца, но не помешал всем скопом напасть на одного. Ехавший впереди рыцарь приказал солдатам остановиться и слезть с лошадей. Отряд послушно спешился и, бренча доставаемым из ножен оружием, начал полукругом обходить жертву.

Дарк стоял неподвижно и молча взирал на маневры солдат. До его слуха доносились слова командира, обещавшие легкую, безболезненную смерть в случае добровольной сдачи, но ему уже все было безразлично. Как только один из наступающих подошел достаточно близко, древко алебарды взметнулось ввысь, и началась потеха…

Первого солдата он достал, совершив круговой разворот вокруг своей оси и резко выкинув древко на одной руке вперед. Алебарда очертила в воздухе широкую дугу, и прикрепленный к ее концу топор со свистом врезался в шею врага. Резкий рывок на себя, и голова солдата отделилась от уже мертвого тела.

Все остальные сразу кинулись на него, удары, сыпавшиеся со всех сторон, заставили его отступать, отбивая некоторые из них и пропуская другие.

Он выдержал напор первой массированной атаки, отряду не удалось окружить и зажать его на короткой дистанции. Постоянно крутя в руках массивное оружие, он не давал подойти к себе близко и чувствовал, как силы покидают его, просачиваясь через порезы ран.

Древко летало в воздухе, описывая смертоносные дуги вокруг хозяина. Несколько раз находились смельчаки, пытающиеся приблизиться к Дарку, подгадав амплитуду кругового движения. И каждый раз попытки заканчивались неудачей – движущееся со страшной скоростью острие наталкивалось на живую преграду и, разрубая ее на лету, замедляло движение.

После каждого такого случая на Дарка обрушивался новый град хаотичных ударов; некоторые достигали цели. Ощущая боль все новых и новых ранений, воин держался на ногах и, в конечном счете, выравнивал положение.

Он потерял счет времени и числу убитых врагов. Его мозг отключил ненужные функции и сконцентрировал все имеющиеся резервы на автоматическом отражении атак.

В конце концов, картина мира поплыла перед глазами, быстро мелькающие тела врагов потеряли свои очертания, превратились в единое целое. Свист и грохот ударов, принимаемых на древко, слились в один постоянно присутствующий в голове гул. Дарк понял, что теряет сознание.

* * *

Небо, он видел небо, нежно-голубое с плывущими по нему бесконечными караванами белых и мягких, как пух, облаков. Ничего, кроме неба, всеобъемлющего и всепоглощающего. До него доносились крики возниц, скрип колес разбитых плохими дорогами телег, отдаленное щебетание птиц и отборная ругань охранников-гномов. Но ничего не могло оторвать глаз Дарка от удивительного зрелища, по сравнению с которым все остальное – ерунда и блошиная возня.

Голубая высь исчезла сама, ее заслонила черная волосатая масса, оказавшаяся не чем иным, как бородой старого ворчуна – уважаемого гнома Альто, склонившегося над ним.

– Никак очнулся, а мы-то уж думали, хоронить придется, – пробурчал Румбиро, вытаскивая из бороды застрявший кусок чего-то съестного.

– Я тоже рад тебя видеть, Альто, – ответил Дарк, пытаясь подняться.

Тело тоскливо заныло, напоминая неугомонному хозяину, что ему нужен покой. Он снова лег и возобновил попытки с малого – попробовал пошевелить перемотанными бинтами конечностями. Боль, раскатившаяся по телу и ударившая сокрушительной волной в голову, дала знать, что руки и ноги у него на месте. То же самое подтвердил и Румбиро:

– Ты не волнуйся, рыцари те ничего не отхряпали, хотя стоять еще долго не сможешь. Кто-то замечательно прорубил тебе кость выше правого колена.

– А что вообще произошло? – поинтересовался Дарк, которому было непонятно, как же он смог переместиться с поля боя прямо на телегу бородачей-гномов.

Румбиро открыл рот и начал старательно заполнять пробелы в памяти Дарка.

В то утро отряд гномов под его командованием лежал на опушке леса и ждал возвращения из замка своего хозяина вместе с Дарком. Из-за тумана, заполнившего низины, в том числе и место стоянки их лагеря, ничего не было видно. Руководствуясь инстинктом и своим гномьим чутьем, Альто решил рискнуть и выслать на разведку несколько групп. Затея была опасной, поскольку в тумане разведчики легко могли заплутаться и нарваться на разъезды рыцарей, но делать было нечего.

Вскоре одна из групп вернулась, сообщив, что неподалеку раздаются звуки схватки. Быстро похватав оружие, гномы побежали в том направлении. Как только вышли из тумана, так сразу увидели Дарка, отчаянно размахивавшего алебардой, отбиваясь от наседавшего отряда солдат.

С противником расправились быстро: половину перебили из арбалетов, а за оставшимися пришлось немного погоняться, но не ушел никто.

– Вот тут-то мы репы и зачесали, – продолжил Румбиро, устраиваясь поудобнее рядом с Дарком, – что делать с тобой, не знали. Ты вроде бы обезумел, весь в крови стоял и палкой вертел. Пытались к тебе подойти, а ты не узнаешь, видать, за рыцарей принимал; кричать пытались – тоже без толку. Румпель, десятник мой, даже предложил тебе по балде булавой кинуть, ну чтоб ты того, сознанку потерял.

– Ну, и как, помогло? – поинтересовался без злости Дарк, исключительно ради спортивного интереса.

– Не-а, – отрицательно затряс бородой Альто, – промазывали, сколько ни кидали: ты то уворачивался, то отбивал.

– И как же поступили?

– А никак, ну покрутился ты еще чуток, мы, не будь дураками, в сторонке постояли, а потом взял да и упал, кровью истек.

Дарк закрыл глаза и попытался вызвать из памяти образы, чтобы сопоставить свои отрывистые воспоминания с рассказом гнома, но ничего не получалось.

– А вообще ты молодец, здорово без нас повеселился, – оторвал от бесполезного занятия голос Альто, – из дюжины ровно треть сам положил!

– Что с Паулем? – прервал гнома отрывистый вопрос Дарка.

– А ничего, в порядке все. Апосля того, как ты о землю грохнулся, он как раз в сознанку пришел. Огляделся немного и орать начал, что мы, дескать, дармоеды ленивые, как всегда, поздно на выручку пришли. Потом к тебе кинулся, увидел, что жив, да и отошел, успокоился то бишь. Сейчас вон на передней телеге дрыхнет.

– Мне нужно поговорить с ним, срочно! – простонал Дарк, опираясь локтями о днище телеги и пытаясь сесть.

– Сейчас покличем, – ответил Альто, помогая раненому сесть, а затем спрыгнул с телеги и поспешно направился к голове обоза.

Разговору не суждено было состояться. Воздух неожиданно наполнился противным жужжанием, и на телеги обрушился град стрел. Несколько гномов упали замертво, другие взвыли от боли, судорожно схватившись за простреленные конечности.

Дарку в этот раз повезло. Перед самым началом обстрела колесо телеги наскочило на лежащий на дороге камень, колымагу тряхнуло, и он, не удержав равновесия, упал на спину. В тот же миг над ним просвистела стрела и вонзилась в спину возницы. Если бы не камень, если бы не падение, то бывшему капитану Аламезу пришел бы конец.

Первый залп невидимых лучников, укрывшихся на опушке леса, застал отряд врасплох и унес несколько жизней. Ко второму залпу малыши успели хорошо подготовиться. Телеги моментально превратились в гудящий муравейник, в котором каждый без всяких команд знал, что нужно делать. Несколько храбрецов соскочили наземь и стали затаскивать обратно на телеги свалившихся убитых и раненых, другие повытаскивали неизвестно откуда большие круглые щиты и установили их в несколько вертикальных рядов по левому борту повозок. Вся операция заняла не больше пары секунд, и когда в воздухе вновь раздалось жужжание, телеги уже быстро мчались вперед по дороге. Повторный залп не принес результатов, смертоносные наконечники стрел пропели свою противную песнь, но не разорвали мягкую плоть в конце полета, а бесславно вонзились в деревянные доски щитов. Телеги стали похожи на четырех огромных, утыканных иголками ежей, быстро бегущих от леса.

За краткий промежуток времени между вторым и третьим выстрелами две первые повозки сумели выехать из зоны обстрела, до третьей, на которой ехал Дарк, долетело всего несколько стрел, не причинивших никакого вреда, но ездокам четвертой не повезло – стрелы побили лошадей. Оставшиеся на ней гномы превратились в живые неподвижные мишени, на них теперь с учетверенной силой сыпались все новые и новые рои смертоносных стрел.

Обрадованные успехом лучники осмелели и вышли из-за укрытия леса, чтобы расстрелять, добить в упор попавшего в ловушку противника.

Выглядывая в узкие просветы между щитами, Дарк видел, как из леса появилось сорок, а может быть, и пятьдесят маленьких фигурок, стреляющих, быстро бегущих по направлению к отставшей телеге и стреляющих снова… К сожалению, кто это был, разглядеть так и не удалось: может быть, солдаты Ордена, а может быть, просто большая банда, принявшая их за торговый караван.

Логика подсказывала, что с гномами на последней телеге все кончено, уже несколько щитов не выдержало ударов стрел, потрескалось и разлетелось в щепки. С каждым новым залпом оставалось все меньше и меньше целых щитов, еще чуть-чуть, и гномы остались бы совсем без защиты. И тут они решились на отчаянный шаг: как только в воздухе отзвенели стрелы, они дружно выскочили из телеги и перевернули ее набок. Стрелы следующего залпа дырявили уже днище.

В любой армии, даже в имперской, славящейся дисциплиной и отменной слаженностью действий, командир дал бы команду отступать, уводя основную часть отряда из-под обстрела. По возвращении, составляя отчет об операции, он списал бы брошенных им солдат по графе «неизбежные потери». Но Румбиро не писал отчетов, он был темным необразованным гномом, не умеющим даже читать…

Отведя телеги с ранеными на безопасное расстояние, гномы спешились и встали в строй. Взяв на руки тяжелые щиты, они продвигались назад, туда, где остались товарищи. Теперь стрелы сыпались на них. Разбитые щиты заменялись другими, и отряд быстрой уверенной поступью шел навстречу врагу. Даже отсюда, с телег, слышался громкий бас Альто, отдающего бойцам команды, вперемешку с руганью на чисто гномьем языке.

Как только отряд поравнялся с телегой, оставшиеся в живых гномы подхватили на руки раненых и кинулись под защиту щитов. Несокрушимая стена стала медленно пятиться, отступая под градом стрел. Вскоре нападавшие поняли, что упустили добычу, и возвратились в лес.

Вновь усевшийся на телегу, на которой лежал Дарк, Альто грязно выругался и произнес всего одну фразу: «Терпеть не могу амазонок!» Остаток дороги до Кодвуса они проехали молча.

Глава 12 Правда – убийца

Обоз прибыл в Кодвус только вечером. Телеги – и так нескоростной вид транспорта, а уж если они везут раненых, то тащатся исключительно медленно. Пауля Дарк увидел только после того, как весь обоз въехал во двор дома торговца и массивные ворота за ними закрылись.

Дантон был вновь на ногах, к нему вернулись силы и желание действовать. Еще смертельно бледный и с мотающейся на перевязи распухшей рукой, он лично руководил разгрузкой раненых и отдавал указания первоочередной важности: о подготовке помещений для больных, о выставлении усиленных караулов и, конечно же, о немедленном сборе у него дома лучших целителей Кодвуса.

Дарка раньше всех остальных переложили с телеги на самодельные носилки и осторожно, стараясь не слишком сильно трясти, отнесли в специально отведенную для него комнату на втором этаже среди апартаментов художников и прекрасных натурщиц.

Дантон лично приставил к больному двух девиц, которые должны были кормить его, перевязывать и развлекать в меру своих скромных возможностей. Уже через полчаса после того, как Дарка аккуратно переложили на мягкую кровать, явился доктор.

Старичок, внешне чем-то походивший на своего собрата из Лесного Братства, осмотрел раны и, важно покачав головой, заявил, что многочисленные порезы, включая повреждение кости правой ноги, в принципе, ерунда и угрозы для жизни не представляют, в отличие от раны на голове, которая непременно вот-вот приведет к смертельному исходу. Ученого мужа чуть не хватил удар, когда Дарк признался, что именно это ему уже говорили почти месяц назад.

Очнувшийся от потрясения доктор налил больному какой-то пахнущий ландышем лекарственный эликсир, и Дарк погрузился в крепкий спокойный сон.

Он выздоравливал поразительно быстро, девушки, перевязывающие его раны, каждый раз, отрывая прилипшие от крови бинты, забавно охали и хлопали большими ресницами удивленных глаз…

Доктор прописал ему два месяца строгого постельного режима, а он поднялся с кровати уже ближе к вечеру второго дня. Как ни странно, попытки ходить не вызывали приступов боли. Он вообще ничего не чувствовал, кроме неудобства от тугих, сковывающих движения бинтов и сонливой усталости. Подняв валяющуюся на полу доску от лангета, он приспособил ее в качестве трости и медленно похромал на первый этаж в поисках Дантона. Именно тогда Дарк оценил и восхитился удобствами лестницы, которая при первом посещении дома торговца казалась дорогостоящим чудачеством хозяина и архитектурным излишеством.

Его появление в конторе конвоя вызвало бурю удивления и радостных эмоций гномов, не рассчитывающих увидеть его так скоро. Румбиро он не застал, ворчун, по словам помощников, хозяйничал на складах, занимаясь подготовкой конвоя, который должен был отправиться в путь уже через несколько дней, зато ему удалось повидаться с Дантоном.

– Эх, ничего себе! – воскликнул удивленный торговец, когда дверь его кабинета открылась и на пороге появился Дарк. – Никогда больше не буду вызывать Матилиуса. Этот шарлатан, мнящий себя лучшим лекарем в городе, уверял, что месяца два-три ты с койки не встанешь.

– Извини, друг, так получилось, – тихо произнес Дарк, с трудом преодолевая последние метры до стоящего возле стола мягкого, удобного кресла, – можешь считать это таким же чудом, как наше возвращение живыми из замка. И то, и другое – приятные неожиданности вне нашего понимания…

– Да уж… – печально шмыгнул носом Дантон, осторожно ощупывая руку на перевязи.

Неудачное движение заставило торговца сморщиться от внезапного приступа острой боли.

– Черт, знал бы ты, как кисть ноет! Сегодня сижу у Диверто, он меня отчитывает, а мне орать от боли хочется. Что делать, не знаю, через четыре дня с караваном идти, а рука мучит и мучит.

Дарк сочувственно покачал головой, хотя в действительности он завидовал товарищу. Боль после сильного ушиба и перелома – обычное, нормальное явление. Он же сам, всего два дня назад беспощадно израненный, сейчас уже был почти в боеспособной форме и ничего не чувствовал. Это его сильно пугало, как все непонятное и сверхъестественное. За чередой быстро сменяющих друг друга событий Дарк давно не обращал внимания на рану на голове, свыкся с ней, как с чем-то неотъемлемым, как с родимым пятном или уродливым шрамом на лице. Новые увечья опять пробудили страхи и сомнения, заставили снова вернуться к вопросу, на который он не мог найти ответа: «Что же со мной происходит?» От пасмурных мыслей его отвлекло бойкое щебетание Пауля.

– Ну, так вот, для тех, кто витает в облаках, еще раз повторяю, – весело обратился к задумавшемуся собеседнику Дантон, – знал бы, что ты уже сегодня на ноги встанешь, так ни за что бы один к Диверто не пошел. За обоих «кренделей» получил… Ругался шеф, что мы у него не спросились да сами на рожон полезли. Но это ерунда, тобой он впечатлен и, как только поправишься, сразу просил зайти, так что недельки через две готовься к визиту.

– Я завтра зайду, – неожиданно произнес Дарк, у которого откуда-то появилась уверенность, что уже на следующий день он сможет совершать более продолжительные прогулки, чем от кровати до кресла.

– А я говорю, отлежись, – настойчиво и почему-то слишком серьезно произнес Дантон, – из дома не выходи, даже если по утрянке уже бегать сможешь! Почувствуешь себя лучше, иди к натурщицам, развлекись…

– Что-то не так? – тихо спросил Дарк, чувствуя, что торговец от него что-то скрывает.

– Гаврий не вернулся, – ответил Пауль после недолгого молчания, – но это не все. В храме его не было, так что твое положение еще очень шатко. Если поторопишься, то долечиваться будешь не у меня в особняке, а в застенках! Диверто приказал пока за тобой присмотреть, не стоит его провоцировать на принятие поспешного решения. Так что извини, но ты под домашним арестом. Для твоего же, кстати, блага…

– Хорошо, – согласился Дарк, – но мне надо зайти в гостиницу, забрать вещи и… повидаться кое с кем.

– Все ждешь возвращения прекрасной воительницы? – ехидно усмехнулся Пауль. – Брось, она уже давно забыла о тебе. Вернулась наверняка к своим подругам, кстати, вместе с которыми, скорее всего, и обстреляла нас.

– Мне все равно нужно… проверить.

– Ну, что с тобой, неугомонным таким, делать? – развел руками Дантон. – Ладно, с завтрашнего утра меня здесь не будет, на склады поеду, но ребят своих предупрежу. Если завтра лучше себя чувствовать будешь, то найди Румбиро. Он и еще парочка гномов тебя проводят, но обещай, что один в городе появляться не будешь.

Дарк утвердительно кивнул головой и нарочито важно положил руку на сердце.

– Клянусь, о, мой тюремщик! – произнес он с улыбкой на лице.

Дантон не обиделся, он только усмехнулся в ответ.

Дарк уже покинул кресло и, хромая, направился к выходу, чтобы воспользоваться предложением Пауля и познакомиться с прекрасными обитательницами дома поближе, как в голову ему пришла странная мысль.

– Пауль, – обратился он снова, – у меня к тебе просьба, личная…

– Внимательно слушаю, – ответил торговец и развернулся в кресле.

– Помнишь, я говорил, что меня ограбили? Я хочу найти этого человека.

Взгляд Дантона скользнул по телу Дарка, оценивая его физическое состояние.

– А стоит ли, тем более в такой «чудесной» форме?

– Стоит, – утвердительно кивнул Аламез, – лица напавшего я не видел, но он высок и пользуется леской с металлическим шариком на конце. Так он душит жертв.

– Хорошо, – ответил Пауль, – через два дня ты узнаешь имя подонка.

* * *

Когда тюремщик обязан тебе жизнью, то тюрьма кажется раем, а заключение не в тягость. Если бы не мысли о сбежавшей Ильзе и о Фламере, который, наверное, уже давно разыскивал его в гостинице, то Дарк, может быть, и не помышлял бы об активных действиях.

Прекрасные натурщицы нашли его сами. Как только он вернулся в комнату, то в дверь тут же раздался стук, и на пороге появились очаровательные создания, ухаживающие за ним в течение двух долгих дней. Девицы весело улыбались и, как только вошли, тут же принялись за работу: расставили на столе фрукты и сладости, а также достали откуда-то из-за двери огромный бурдюк вина.

«Сейчас начнется вакханалия», – подумал Дарк, мимолетно успев оценить размеры запасов спиртного и то, как щедро разливалось оно по стаканам. Но он ошибся, пьянство закончилось после первого же тоста, произнесенного за его здоровье, и началась безумная оргия, продлившаяся с краткими перерывами на «промочить горло» до самого утра.

Изрядно уставший после бурно проведенной ночи, Дарк только к полудню нашел в себе силы встать с кровати и провести беглый осмотр ран. Как он и предполагал, когда размотал бинты, то на месте рубленых разрезов виднелись лишь еле заметные шрамы.

«Интересно, что бы сказал мудрый доктор, увидев эту чудесную метаморфозу? – почему-то пришло ему в голову. – Скорее всего ничего: его или хватил бы удар, или он просто сошел бы с ума».

После ночи одурманившего сознание наслаждения мир казался иным, Дарка уже не мучили извечные вопросы: «Что делать?» и «Что со мной происходит?» Он знал, что не сможет сам найти на них ответ. Все, что он мог, – это действовать, полагаясь на удачу.

Сбросив на пол ненужные уже бинты, он встал с кровати и сделал несколько пробных шагов по комнате. Голова немного кружилась, и еще чуть тянуло правое колено. Но это была не боль, а только неприятное ощущение чужеродности, как будто ногу облили клейкой и липкой массой. В любом случае прогресс был налицо, и он точно знал, что трость ему больше не понадобится. Несколько легких приседаний окончательно убедили больного в том, что он полностью готов отправиться в город.

Но тут возникла другая проблема. В результате поспешного бегства из замка и схватки с отрядом Ордена его недавно сшитый костюм полностью потерял пристойный вид, точнее, был безжалостно искромсан. К сожалению, одежда не смогла сама срастись, как его кожа.

Минуты размышления оказалось достаточно, чтобы принять единственно возможное решение. Он подошел к столу и позвонил в колокольчик. Через пару минут дверь открылась, и появилось заспанное лицо одной из девиц. В ее глазах читался испуг: «Неужели господин хочет еще?» Услышав его скромную просьбу всего лишь о новой одежде, блондинка с облегчением вздохнула и исчезла за дверью, утвердительно кивнув напоследок головой.

Немного погодя, Дарк, облаченный в новый, модный камзол на редкость пестрой раскраски, уже был на первом этаже и, с отвращением вдыхая пары витающего в конторе перегара, искал уважаемого гнома Альто. Минувшая ночь тоже не прошла для Румбиро зря. Дарк нашел его в дальнем конце коридора, спящим посреди мешков с крупой и прочих тюков с непонятным содержимым. Гном лежал, широко раскинув конечности, на импровизированном мягком ложе посреди груды пустых винных бутылок и с шелковыми женскими панталонами в руках. Когда Дарк окликнул его, то старик тут же открыл глаза и, как ни странно, казался абсолютно трезвым. Злоупотребление винными продуктами минувшей ночью выдавали лишь чрезмерная помятость физиономии и зловонные пары, исходящие из его рта при каждом слове или даже легком вздохе.

Идея прогулки по городу пришлась Альто по душе, тем более, что на первом этаже гостиницы находился, по мнению гнома, «вполне даже отличный кабачок», в котором без труда можно было найти подходящую и недорогую «микстуру» от похмелья.

Свежий воздух улиц окончательно отрезвил Альто и снял с Дарка томную сонливость. В лучах яркого полуденного света город сверкал цветными узорами оконных витражей и блеском металлических элементов одежды обитателей. Шум пестрой толпы был приятен, он расслаблял и настраивал на умиротворенный лад. На какое-то время Аламез забыл о невзгодах жизни изгоя и почувствовал себя мирным городским обывателем, ведущим спокойный и размеренный образ жизни.

Войдя в гостиницу, они разделились. Альто напутственно махнул рукой и скрылся в корчме, Дарк же уверенно направился к стойке хозяина. При виде него толстощекое лицо владельца гостиницы расплылось в радостной улыбке.

– О, это вы, милостивый государь! Я так рад вашему возвращению, наконец-то закончится это безобразие.

– Ты о чем, мерзавец? – Лицо Дарка приняло угрожающий вид. – Что, опять выкинул вещи из номера?

– Ну, что вы, господин, как можно?

– Тогда о каком безобразии ты тут несешь?

– Видите ли… – Хозяин перегнулся через стойку и загадочно зашептал в ухо Дарка: – Мы порядочная гостиница, только с приличными постояльцами, то, что здесь творится в последние два дня, – это кошмар, скандал… позор!

– Да говори тыяснее! – рассерженно заорал Дарк, которому вдруг так захотелось осуществить давнюю мечту и врезать кулаком в омерзительную, жирную морду хозяина.

– Я о вашей рабыне, милостивый государь, – перешел к делу толстяк, явно почувствовав настрой постояльца. – Она вернулась два дня назад и заперлась в номере, потребовав бочонок вина. Я принес лучшего, а через день мой слуга Гастон пошел за деньгами, и…

– …она спустила его с лестницы, – осенила Дарка догадка.

– Именно, она была ужасно нетрезвой, избила слугу и пригрозила, что спалит гостиницу, если ее не оставят в покое… и все на глазах постояльцев, от меня уже съехали трое!

– Запишите на мой счет, милейший, – бросил Дарк, отходя от стойки и направляясь к лестнице.

– Постойте, господин! – запротестовал хозяин. – Это еще не все…

– Ну, слушаю! – буркнул Дарк, поворачиваясь обратно.

– Вопрос не в деньгах, милостивый государь, вино и нанесенный ущерб оплатил достопочтенный господин, назвавшийся вашим другом, но репутация! Мы не дешевый постоялый двор, здесь такое поведение недозволительно, – возмущался, трясясь от негодования, хозяин. – Я попросил бы вас немедленно съехать и оставить рабыню мне в качестве компенсации за омерзительные слухи о гостинице, которые уже поползли по городу!

Толстяк разонравился Дарку давно, еще тогда, когда вышвырнул его вещи из номера, сегодняшний же фокус окончательно вывел капитана из себя. Он резко выкинул руку вперед и, схватив толстяка за кружевной воротник, рванул на себя и перетащил через стойку.

– Слушай ты, корчмарь! Я съеду из твоего притона тогда, когда посчитаю нужным, а если ты против, то тобой займутся все, начиная от налоговой службы и заканчивая людьми Диверто, понял?!

Уверенный тон постояльца и крепко сжатое горло заставили хозяина утвердительно кивнуть головой.

– Хорошо, тогда переходим к другому вопросу. Где тот человек, что осмелился называться моим другом и платить по моим счетам?

– Он, он поселился в гостинице, а сейчас, сейчас… – лепетал, задыхаясь и постоянно откашливаясь, толстяк, – сейчас он в корчме.

– Как выглядит?!

– Высокий, седой, с закрученными усами, в синем охотничьем костюме и с огромным мечом.

– Фламер, – облегченно вздохнул Дарк, отпуская раскрасневшегося хозяина и направляясь к корчме.

По дороге он не удержался и пошел на поводу естественного желания: на глазах у удивленной прислуги и обескураженных постояльцев пнул сидящего на полу толстяка ногою в отвислый живот. Жалобное похрюкивание, вызванное ударом, звучало приятнее и милее сердцу, чем мелодичные трели флейт.

Удар все той же ноги распахнул двери корчмы, и глазам Дарка предстала неожиданная картина бурного дружеского застолья. Зал был почти пуст, за одним из столов сидели в обнимку Фламер и Альто, черпали большими деревянными кружками пиво из огромного бочонка, стоящего прямо посреди стола, и оживленно болтали друг с другом.

Даже когда Дарк подошел ближе, собутыльники не обратили на него никакого внимания. Громкое покашливание и постукивание пустой кружкой по столу тоже ни к чему не привели. Пораженному Аламезу не оставалось ничего более, как только усесться за стол перед весело галдящей парочкой и ждать, когда они заметят его присутствие.

– А помнишь, как под Сарконом жарко было?! – спросил гном, тыча Фламера кружкой в грудь. – Когда на нас кавалерия перла, а мы только из окружения вышли… Если бы не полковник ваш, усач Рей, так раздавили бы всех. Он молодец, вовремя прикрыл…

– Да ладно, вы, гномы, народ бойкий, и так бы выдержали.

– Как знать, как знать… – замотал головой Альто, – кстати, а где он сейчас?

– Кто?

– Да старина Рей! – воскликнул гном, широко открыв сливообразные глаза.

– Погиб еще десять лет назад, – опустив голову, печально произнес Фламер. – Не повезло ему, при битве за Нерву как раз в самое пекло попал. Тела так и не нашли, болота там кругом да трясины.

Фламер выпил залпом содержимое кружки и замолчал, тупо уставившись в стол. В беседе возникла гнетущая пауза, и тут Альто заметил присутствие Дарка. Глаза гнома вновь заиграли огнем.

– О, Дарк, представляешь, дружка старого встретил. Захожу сюда, а он прям здесь и сидит. Не узнал вначале, а ведь мы с Анри Фламером раньше часто встречались. Поди, лет пять наши полки бок о бок воевали за императора и всех прочих хмырей в эполетах!

– Рад познакомиться, господин Фламер! – согласно дворянскому этикету отчеканил Дарк, прикидываясь, что в первый раз в жизни видит своего старого боевого товарища.

– Брось, Аламез, перед кем-кем, а перед Румбиро комедию ломать не стоит. Он свой парень, проверенный, – прервал только начинающийся актерский дебют Фламер.

Гном переводил взгляд широко открытых, изумленных глаз то на Фламера, то на Дарка.

– Так вы знаете друг друга, – наконец-то дошло до гнома, – откуда?

Фламер, которого, как оказалось, звали Анри, не стал опускаться до вымыслов и рассказал Альто всю долгую и малоприятную историю их приключений, включая встречу со зловещим вампиром Нориком.

– Теперь все понял, все сложилось, – сказал гном, хлопая себя массивной ладонью по не менее массивной ляжке, – вот, значит, почему этого проклятого маркиза никому положить не удавалось. Так, значит, его ты, старый ворчун, а не Дарк уделал?

Фламер утвердительно кивнул низко опущенной головой.

– Но он тоже ничего, всего два дня назад один против целого отряда бился! – решил поднять репутацию Дарка в своих же собственных глазах гном.

Фламер еще раз утвердительно кивнул головой, а затем, решив сменить тему разговора, обратился к Дарку:

– Ильза вернулась, заперлась у вас в комнате, пьет, дебоширит и никого, даже меня, не впускает. Пойди, успокой красавицу, а мы тут со старым другом еще посидим, былое вспомним…

* * *

Хозяин гостиницы уже очухался от нанесенных ему оскорблений и занял свое обычное место за стойкой, однако, когда увидел Дарка, решил поспешно ретироваться в комнату для прислуги, где занимался «неотложными» делами, пока норовистый постоялец не поднялся к себе в номер.

Присутствующие в зале при сцене избиения постояльцы испуганно косились на Аламеза и предпочитали держаться от него подальше, как от любого неуравновешенного человека, совершившего грубые, выходящие за рамки приличия действия. Зато в глазах прислуги ясно читались одобрение и восторг. Дарк знал, что если он и дальше решит оставаться в гостинице, то наверняка благодарные уборщики будут каждый день до блеска надраивать пол в его номере, а горничные – стелить на кровать свежие простыни.

Костяшки пальцев уже начинали зудеть от непрерывного стука в дверь комнаты. Если даже хозяин гостиницы и удержался бы от комментариев по поводу безудержного пьянства попутчицы, то Дарк смог бы об этом догадаться по затхлому запаху винного погреба, веющему через двери и распространяющему свои смрадные, опьяняющие пары по большей части коридора.

Повторив несколько раз бесплодные попытки достучаться, Дарк вновь решился на порчу гостиничного имущества и вышиб дверь ногой. Петли выдержали удар, а дверной косяк вместе с врезным замком разлетелся под мощью кованого сапога. Через широко распахнутую дверь виднелась картина хаоса и погрома. В центре комнаты валялся перевернутый набок средних размеров бочонок вина, литров на сто, не более. По залитому остатками дорогостоящей и крайне пахучей жидкости полу были разбросаны обломки мебели и лоскуты мелко порезанных занавесок. Единственными пережившими пьяный дебош предметами мебели были: заваленный вещами стол и кровать, на которой сейчас спала возмутительница общественного спокойствия.

Вид пившей в течение нескольких дней женщины – не лучшее зрелище: тело Ильзы было покрыто разводами дорожной грязи и налипшими кусками глины, платье разорвано, а слипшиеся волосы напоминали промасленный шматок использованной несколько раз пакли.

Первым делом, переступив порог, Дарк ринулся к окну и распахнул его настежь. Ворвавшийся в комнату свежий воздух хоть немного разогнал угарные спиртные пары. Будить спящую пьяным сном красавицу не было смысла, да и не рекомендовалось из соображений собственной безопасности.

Когда Дарк уже хотел покинуть комнату и присоединиться к компании приятелей в трактире, его взгляд случайно упал на видневшийся из-под валяющихся на столе одежд край толстой книги в черном кожаном переплете. Движимый любопытством, а может быть, и проказницей судьбой, он подошел к столу и вытащил из кучи тряпья впервые видимый им увесистый фолиант.

Титульный лист был исписан большим и весьма странным шрифтом, причудливость которого сначала навела Дарка на мысль, что книга написана на чужом, неизвестном ему языке. И лишь потом, внимательнее всмотревшись в замысловатые завитушки знаков, он начал различать отдельные буквы и складывать из них слова. Книга была написана давно, еще лет двести назад, причем не общеупотребительным, а специальным церковным шрифтом культа Горро, который после упадка этого духовного течения перестал изучаться в школах Империи и сопредельных королевств.

Пожелтевшие страницы фолианта приковали взгляд солдата, он чувствовал, что на них и хранится загадочное таинство прошлого, ради раскрытия которого многие амазонки расстались с жизнью. Усевшись поудобнее на подоконнике у распахнутого окна, Дарк открыл книгу и стал внимательно изучать непривычные для глаза знаки.

Название фолианта заинтриговало и подтвердило предположение Дарка. Это именно и был разыскиваемый воительницами древний артефакт. Ровные ряды больших витиеватых букв гласили: «Сборник исторических документов гражданских войн королевства Марении / Часть 8: Восстание богомерзкой принцессы Ирмы, 3457–3460 гг.». Чуть ниже и более мелким шрифтом было написано: «Копия действительных исторических документов, сделанная преподобным отцом Родмиром для учебных целей в святилище Аль-Шар Культа Величественного Горро; 3521 г.».

Дарка охватило странное и неведомое ему ранее чувство соприкосновения с вечностью. Ему захотелось во что бы то ни стало прочесть этот древний сборник, скрывающий в себе тайну прошлого.

«Сколько мне понадобится времени: год или два… – с огорчением подумал Дарк, отрываясь от пожелтевших страниц, – …если на разбор надписей только титульного листа ушло не менее получаса?»

Быстро пролистав книгу, он вздохнул с облегчением. Она состояла из набора светских документов, в основном, официальных писем, и поэтому была написана общеупотребительным, а не трудночитаемым церковным шрифтом.

Обрадованный этим обстоятельством, Дарк углубился в чтение, совершенно позабыв о ждущих его внизу товарищах.

Письмо преподобного отца Гессарио

Королю Ирвину, 12-й день Улиния 3457 г.

Ваше Величество!

Как Верховный жрец Великого Горро и Ваш покорный слуга, считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что в то время как Вы, доблестный сын Горро, вступили в святую борьбу с племенами диких орков на северо-восточной границе Марении, сестра Ваша, высокочтимая по рождению принцесса Ирма, сеет в столице смуту и пытается убедить двор в жестокости Вашего нрава и… да простит меня Горро за повторение омерзительных слов, …в неумении управлять государством.

Принцесса Ирма во дворце собирает дворян и не только блудом с ними занимается, но и речами крамольными умы совращает.

Прошу Вашего королевского вмешательства.

Преданный раб Ваш и Великого Горро.

Письмо преподобного отца Гессарио

Королю Ирвину, 27-й день Улиния 3457 г.

Ваше Величество!

Покорно склоняю колени перед Волею Вашей и повелением прекратить порочить наветами Вашу сестру, благородную принцессу Ирму, однако долг преданного слуги Вашего Величества принуждает меня донести до Вас лишь некоторые факты, в столице Марении происшедшие.

В 17-й день Улиния вассалы Вашего двора не пришли в храм Великого Горро почтить День Рождения Вашего. По городу чернь распускает дерзкие слухи, что Вы, Ваше Величество, не совсем законным образом на свет появиться изволили, что благословенный отец Ваш, Король Уторий, немного в юности согрешить изволил. Охальники пойманы были и, железом пытаемые, сознались, что речам паскудным их барон Метцгдорн и граф Уильторс научить изволили, кои при особе сестры Вашей, принцессы Ирмы, в фаворитах ходят.

В ночь на 20-й день Улиния вышеупомянутые господа барон Метцгдорн и граф Уильторс вместе со своими приятелями дебош учинили, в коем они вступили в драку с офицерами дворцовой стражи. Всего в беспорядках погибло тридцать дворян и пятьдесят верных Вам солдат, сгорело десять жилых домов и постоялый двор.

В 22—24-й дни Улиния чернь взбунтовалась, кричала: «Долой Узурпатора!», «Ирму на царство!» и на приступ дворца шла. Силами преданной Вам гвардии и дворцовой стражи мятеж был подавлен. Убито двести пятьдесят человек, арестовано пятьсот. Ваша сестра, благородная принцесса Ирма, столицу покинуть изволили.

Преданный раб Ваш и Великого Горро.

Письмо преподобного отца Гессарио

Королю Ирвину, 39-й день Улиния 3457 г.

Ваше Величество!

Молюсь на коленях за Ваше божественное здравие и благополучие Вашей Короны. Согласно Вашему Высочайшему повелению дворяне, в мятеже черни повинные, арестованы и на центральной площади Амидии, столицы нашей, казнены. Однако грязной свинье барону Метцгдорну и коварному интригану графу Уильторсу удалось скрыться в своих родовых владениях, кои вскоре верными Вам войсками во главе с доблестным генералом Ларенцо осаждены будут.

Благородная по рождению и порочная по помыслам принцесса Ирма арестована и на днях, в соответствии с Волей Вашей, вместе с сорока ближайшими фрейлинами в крепость Норток далекой провинции Логрен под сильным конвоем препровождены были.

С вожделением ожидаю Ваших божественных повелений.

Преданный раб Ваш и Великого Горро.

Отчет капитана Финеля,

начальника конвоя принцессы Ирмы,

направленный в 45-й день Улиния 3457 г.

генералу Ларенцо

Сиятельный Лорд!

Произошло несчастье. Вверенный мне конвой попал в засаду мятежных дворян под предводительством барона Метцгдорна. Принцесса Ирма вместе с фрейлинами бежала в неизвестном направлении. Во время боя мерзавец Метцгдорн был убит. Из двухсот конвоиров в живых осталось не более тридцати, большая часть из которых ранена. Все старшие офицеры, включая Вашего кузена, юного Анри эль Дахара, убиты. Сам я, Ваш покорный слуга, тяжело ранен и нахожусь при смерти. В сложившемся положении преследование беглецов было невозможно.

Умирающий с Вашим именем на устах,

капитан Эдуардо Финель.

Письмо наместника провинции Логрен, арк-герцога Хорна

Королю Ирвину, 81-й день Улиния 3457 г.

Ваше Величество!

Довожу до Вашего сведения, что на 70-й день Улиния во вверенной мне провинции появилась многочисленная банда воинствующих девиц, причиняющая большой ущерб Вашим владениям и наделам дворян. За минувшие десять дней ограблено три замка, два города и совершено нападение на колонию каторжников, причем освобождены были только женщины, а мужчины, как и стражники, зверски перебиты. В настоящее время не имею достаточно сил для подавления бунта.

Ваш покорный слуга, арк-герцог Хорн.

Письмо наместника провинции Логрен, арк-герцога Хорна

Королю Ирвину, 3-й день Дестерция 3457 г.

Ваше Величество!

Я в отчаянии, бунт охватил всю провинцию. Бабская банда разрослась до размеров армии, к восставшим присоединяются озверевшие женщины в каждой деревне, в каждом захваченном городе. Чиня беззаконие и произвол, они не только сжигают города и крепости, но и вырезают мужчин как потенциальных солдат Вашей армии. Местное дворянство покидает свои поместья и бежит, ища укрытия в столице провинции, от которой войска мятежников всего в двух днях пути. Милостью всех богов прошу Вас выслать войска для подавления бунта.

Согласно рассказам нескольких беглецов, предводительница повстанцев не кто иная, как Ваша единокровная сестра Ирма.

Ваш покорный слуга, арк-герцог Хорн.

Письмо генерала Ларенцо,

начальника карательного экспедиционного корпуса,

Королю Ирвину, 72-й день Дестерция 3457 г.

Ваше Величество!

Выполняя Вашу монаршью Волю, сегодня вверенный мне экспедиционный корпус вступил в провинцию Некона и продолжает движение к мятежной провинции Лонгрен. Дороги заполнены беженцами, по рассказам которых арк-герцог Хорн и верные ему рыцари были казнены еще тридцать дней назад. Слухи о том, что возглавляет бунт Ваша сестра Ирма, подтверждаются многочисленными очевидцами. Силы мятежников растут, к ним присоединяется большинство женщин на захваченных территориях. Не согласных взять в руки оружие против Вас или показательно казнят, или наравне с мужским населением угоняют в рабство.

По оперативным данным разведки, в армии противника – не менее сорока тысяч, что более чем в четыре раза превышает численность экспедиционного корпуса.

В сложившейся ситуации считаю невозможным выполнение первоначально возложенной на меня задачи по немедленному подавлению бунта. Предлагаю закрепиться в горной крепости Дорьер, отрезав тем самым путь мятежникам к остальной части Королевства. Данная тактика позволит собрать необходимую по численности армию и следующей весной начать наступление.

Если Ваше Величество соблаговолит одобрить мой план, то должен предупредить о неизбежности потери провинций Некон, Уронель и Кодвус, которые останутся без подкрепления войск. Однако эта жертва позволит не только собрать необходимые силы, но и измотать противника в мелких и частых боях.

Преданный Вашей Короне генерал Ларенцо.

Письмо генерала Ларенцо,

начальника карательного экспедиционного корпуса,

Королю Ирвину, 57-й день Лаутоция 3457 г.

Ваше Величество!

События развиваются в соответствии с нашими планами. Мятежницы уже многократно пытались штурмовать наши укрепления. Линия обороны крепка, и попытки бунтовщиц бесплодны и ничтожны.

Сегодня принял под командование посланный Вами полк копейщиков графа Нуаре. Численность корпуса теперь двадцать пять тысяч. Для быстрой и эффективной очистки территорий, которую планирую начать не позднее середины Улиния 3458 г., необходимо не менее сорока тысяч солдат.

Преданный Вашей Короне генерал Ларенцо.

Письмо генерала Ларенцо,

начальника карательного экспедиционного корпуса,

Королю Ирвину, 38-й день Чарокия 3457 г.

Ваше Величество!

Несмотря на отсутствие явных изменений положения, решился написать Вам, чтобы сообщить о важных сведениях, полученных от моих агентов с захваченных территорий.

Мятежницы имели наглость провозгласить независимое королевство Амазония, а сами, мерзавки, назвались амазонками. Ваша сестра Ирма, а то, что это именно она возглавила мятеж, уже не вызывает сомнений, осмелилась короноваться и объявить самого Великого Горро – женщиной. К отступнице присоединились не только женщины-священослужительницы, но и магички, проводящие какие-то непонятные эксперименты над захваченными в плен мужчинами.

Преданный Вашей Короне генерал Ларенцо.

Письмо генерала Ларенцо,

начальника карательного экспедиционного корпуса,

Королю Ирвину, 65-й день Улиния 3458 г.

Ваше Величество!

Победа! Ваши доблестные войска наголову разбили армию так называемых амазонок. Освобождены провинции Некон и Уронель. В результате сражения погибло пятнадцать тысяч девиц и всего три тысячи преданных Вашей Короне солдат, в плен взято пять тысяч девиц – все тут же были казнены по Вашему монаршему велению.

Среди вражеских войск был отряд мужчин, представляющих жалкое зрелище и мало чем отличающихся по умственному развитию от домашнего скота. По мнению армейских магов и лекарей, их плачевное состояние – результат магических экспериментов. В одном из замков была захвачена лаборатория. Наряду с одурманиванием мужчин, велись эксперименты по изменению пола и богомерзкому искусственному зачатию детей. Как показал осмотр оврага, заполненного умерщвленными образцами этих экспериментов, магички пока не достигли положительных результатов.

Преданный Вашей Короне генерал Ларенцо.

Письмо генерала Ларенцо,

начальника карательного экспедиционного корпуса,

Королю Ирвину, 34-й день Чарокия 3458 г.

Ваше Величество!

Последние укрепления амазонок в провинции Лонгрен пали под натиском Ваших войск. Весной следующего года, как только сойдут снега с горных перевалов, королевские войска двинутся на штурм последнего рубежа – провинции Кодвус. В успехе последнего этапа операции нет никакого сомнения, однако должен просить Вас о новом подкреплении.

Внедренная мною в ряды магичек баронесса Фонвурт сообщила, что эксперименты по искусственному зачатию и ускоренному росту особей женского пола увенчались успехом. Срок подготовки индивидуумов с момента зачатия до превращения в полноценного воина составляет всего 100 дней. Ориентировочная численность войск противника к весне составит десять-двенадцать тысяч. Нужно атаковать немедленно, как только сойдут снега. Еще раз умоляю о подкреплении.

Преданный Вашей Короне генерал Ларенцо.

– Можешь не утруждать себя дальнейшим чтением, – раздался за спиной Дарка хриплый голос Ильзы.

От неожиданности он чуть не выронил книгу в открытое окно. Девушка проснулась и теперь сидела на кровати, обхватив руками привлекательные даже под слоем грязи ноги. В ее голубых и ранее полных жизненной силы и воли к борьбе глазах не было ничего, кроме усталости и печати разочарования. Голос был тих и явно простужен.

– Я сэкономлю тебе время, – прошептала она, уставившись рассеянным взглядом куда-то вдаль. – Королевские войска разгромили армию амазонок, а жалкая кучка восставших скрылась в лесу, из которого так и не суждено было выйти ни им, ни их потомкам. Ирма погибла в одном из сражений, но осталась жить красивой легендой в сердцах амазонок…

Тут Ильза не выдержала. Прервав рассказ, она схватила валяющийся на покрывале грязный черпак и с яростью человека, осознавшего, что прожил жизнь зря, запустила его в стену.

– Все ложь, кругом одна ложь! – заорала она в истеричном приступе гнева. – Все, во что мы верили, к чему стремились, ради чего умирали, оказалось ложью… Ирма, Великая Ирма, Святая Ирма, божественная женщина-легенда, сама справедливость, сошедшая с небес, на которую хоть чуть-чуть походить мечтала с рождения каждая амазонка, оказалась всего лишь избалованной, стервозной бабой, готовой ради глупых и низменных амбиций утопить весь мир в крови и муках…

Расшатанные нервы Ильзы не выдержали напряжения. Ее истошный крик сменился жалобным плачем. Обхватив руками голову, она бессильно упала на кровать. Девушка лежала несколько минут, закрыв глаза и содрогаясь всем телом.

Дарк встал с подоконника, подошел к кровати и, осторожно присев на край, стал еле ощутимыми прикосновениями гладить сначала обнаженное плечо Ильзы, а затем и слипшиеся волосы. Девушка затихла и лежала неподвижно. Казалось, ей нравились нежные прикосновения руки, но гордость амазонки запрещала в этом признаться самой себе и тем более ответить на ласки.

Она резко вскочила, села на кровати напротив Дарка и пристально посмотрела в его глаза, в которых, как ни странно, нельзя было заметить ни похоти, ни страстного желания, только дружескую заботу и еще что-то; что-то нежное, теплое, успокаивающее…

Какое-то время парочка сидела молча, никто не решался нарушить воцарившуюся в комнате тишину.

– Дарк, я так рада тебя видеть, – наконец-то призналась Ильза. – Если бы ты был здесь два дня назад, то я не… опустилась бы до такого…

– Два дня назад я был… мне тоже было плохо, – выдавил он из себя, не решаясь сказать, что чуть не погиб, в том числе и от стрел ее соплеменниц…

– Мне нужно привести себя в порядок, – констатировала и так явный факт Ильза, – прикажи, пожалуйста, принести горячей воды.

Уже через пять минут комната была полна прислуги, ликвидирующей последствия дебоша и устанавливающей в дальнем углу бадью с горячей водой. Дарк стоял у распахнутого окна и меланхолично наблюдал то за работой по уборке комнаты, то за интенсивной вечерней жизнью городских улиц. Присутствующий в номере хозяин гостиницы, к своему счастью, удержался от каких-либо комментариев и решил отомстить за свои побои самым эффективным методом – завысить до небес сумму нанесенного ущерба. Сведя последнюю цифру, он протянул листок бумаги Дарку, которому ничего другого не оставалось, как молча кивнуть в знак согласия и отсыпать в толстую потную ладонь подлеца почти все содержимое кошелька.

– И почему у всех негодяев и торгашей потные руки? – подумал вслух Дарк, когда дверь за прислугой закрылась и они снова остались одни.

– Потому что они родственники, – буркнула Ильза, не поднимая головы. – Спасибо, я очень признательна за твою заботу. Приди через час, и мы поговорим.

Выйдя в коридор и плотно закрыв за собой дверь, Дарк внимательно изучил содержимое кошелька и, явно неудовлетворенный ревизией, скорчил гримасу. Он вновь почувствовал себя нищим и несчастным, хотя, с другой стороны, сегодня произошло важное событие – вернулся Фламер, и теперь ему предстоял долгий и напряженный разговор с товарищем. Общение, возможно, и не будет приятным, но зато это будет шаг вперед, шаг к действию!

* * *

Он застал Анри на том же месте, одиноко сидящего за столом и уныло допивающего оставшееся после пирушки с гномом пиво, Румбиро поблизости не было.

– Наш общий друг, уважаемый гном, отпустил тебя со мной до послезавтрашнего утра, то есть до приезда Дантона, – с ходу огорошил подошедшего к столу Дарка старик. – А сейчас сядь, любезный друг, и по порядку, со всеми подробностями, расскажи, что ты успел натворить в мое отсутствие.

За время повествования Фламер ни разу не взглянул на своего товарища, но внимательно слушал, то рассматривая дно своей кружки, то искусно делая маникюр грубым походным ножом.

Утаивать что-то и в мыслях не было, Дарк рассказал все: и о беседе с Диверто, и о посещении таинственного замка на землях Ордена. Старик иногда кивал головой, что означало известность для него информации, или покачивал ею, когда слышал совершенно новые факты, не вписывающиеся в картину его понимания ситуации. Когда Дарку уже нечего было добавить, Фламер наконец-то убрал нож и подытожил сказанное:

– Все правильно, Самбина действительно права в оценке происходящего. Твой Пауль и есть неуловимый имперский шпион, который на пару со своим подручным Альто водят Диверто за нос.

– Почему ты так в этом уверен? – удивился Дарк. – Графиня могла и солгать, ведя собственную, непонятную нам игру.

– Могла, – утвердительно кивнул старик головой, – но не солгала. Румбиро сам мне признался. Не забывай, мы старые друзья и часто прикрывали друг другу спину.

– Послушай, Фламер, почему ты уверен, что гном говорит тебе правду?! Когда-то вы дружили, но сколько с тех пор лет прошло…

– Я тебе как-нибудь потом объясню, что такое настоящая дружба, – ответил старый вояка, пытаясь кружкой выскрести остатки пива со дна опустевшего бочонка, – а сейчас давай обойдемся без лишних вопросов, просто доверься мне!

– Хорошо, я не буду ни о чем спрашивать, но что же нам делать? Идти ли мне к Диверто и закладывать Пауля или дождаться торговца и поговорить с ним начистоту?

– Ни то, ни другое, – внезапно ответил Фламер, и впервые за время встречи на его лице появилась привычная, чуть-чуть загадочная улыбка. – Итак, солдат, слушай план боевых действий. Прежде всего, ты идешь наверх, приводишь в божеский вид Ильзу, и пусть она завтра по утрянке идет к своим, я имею в виду, ищет тот отряд лесных стрелков, что обстрелял вас на дороге. Уверен, что Гаврия они из храма прихватили, когда по нашим следам шли… Даю тебе время до пяти утра. Завтра, с первыми лучами солнца, мы отправимся в гости к моему брату Мартину, разговор у него к тебе важный есть, после чего к вечеру возвращаемся обратно, «чистим перья», а затем уж только и непременно вдвоем прижимаем к стенке твоего многоликого друга – торгаша. Вопросы есть?

Дарк отрицательно покачал головой вместо того, чтобы по-армейски бойко отрапортовать: «Никак нет». Время скитаний уже, кажется, окончательно отвратило его от солдатских привычек.

– Тогда чего ждешь? – весело спросил усач Анри, игриво подмигивая другу. – А ну, пошел успокаивать красавицу!

* * *

Все страхи перед будущим и все напасти минувших дней исчезли, ушли в самый отдаленный закуток сознания, как только он переступил порог комнаты. Ильза накинулась на него, повалила на кровать и прижала весом своего сильного, гибкого тела. Ее сочные, влажные губы впились в рот капитана и задушили родившиеся у него в голове мысли, не дав им вырваться наружу и обрести форму никому не нужных слов.

Дарк потерял возможность не только двигаться, но и думать. Реальность уплывала куда-то вдаль, и он хотел лишь одного – зафиксировать, не потерять приятную негу томного состояния. Он чувствовал сильные, но ласково-нежные прикосновения рук, ощущал возбужденность дыхания и гибкие движения горячего тела. Состояние неги неожиданно ушло, оно сменилось диким желанием, желанием ответить на ласки, желанием обладать этим прекрасным телом…

Потом он долго пытался вспомнить, как же прошла ночь, продлившаяся по его внутренним ощущениям всего несколько недолгих минут, но память не желала делиться с ним воспоминаниями. Все, что он помнил, – отрывки безудержной игры тел и ощущение растворения в чем-то теплом, мягком, приятном.

Уже было раннее утро, Дарк молча лежал в постели, крепко обняв любимую и гладя рукой золотистые кудряшки, запомнившиеся ему еще с первой минуты их встречи. Он не знал, чего ему больше хотелось: повторить действо безумной ночи или продлить эти прекрасные минуты расслабления? Но, к сожалению, счастье не вечно и даже хуже – оно мимолетно, как птица, разрезающая крылом в полете серые будни нашего бытия.

Легкими, едва ощутимыми поцелуями он разбудил девушку. Она сначала сморщилась, мягко улыбнулась, промурлыкала что-то в ответ, как котенок, и снова закрыла глаза. Будить ее не хотелось, но обстоятельства бывают жестоки…

– Ильза, проснись! – шептал он все настойчивее и настойчивее, пока девушка совсем не открыла сонных глаз.

– Ну, что такое? Дай поспать… – недовольно промурлыкала она в ответ.

– Мне пора уходить.

Ильза сразу очнулась и вскочила с постели. Ее большие и пронизывающие насквозь умные глаза смотрели на него с вопросом, ожидая подробных разъяснений.

– Вчера не успел тебе сказать, – продолжил он, чувствуя какую-то неловкость и смущение, – вернулся Фламер, и нам надо отлучиться из города, но ненадолго, дня на два.

Ильза в ответ кивнула в знак согласия и начала быстро одеваться. Ласковый котенок вновь превратился в неприступную и грозную воительницу.

– Я скоро буду готова, – бросила она, надев, прежде всего, сапоги, а уж потом потянувшись к платью.

– Ты не поняла, мы поедем одни, без тебя, – жестко, пожалуй даже чересчур безапелляционно, прозвучали его слова.

Девушка тут же развернулась и пронзила его испепеляющим взглядом. Через пару секунд к суровому взору на помощь пришли и слова.

– Послушай, то, что случилось, случилось, потому что так хотела я и так хотел ты. Эта ночь многое изменила, но не главное. Я, прежде всего, твой союзник и боевой товарищ, а уж потом… – После недолгой паузы замешательства амазонка продолжила: – Ну, ты понял. Я не беззащитная принцесса и не жеманная постельная принадлежность, а воин, такой же, как ты, ничем не лучше, но и не хуже!

– Только слишком своенравный и боящийся, что его будут считать беззащитной женщиной, что даже не может выслушать до конца, а уже делает выводы!

Выражение лица Ильзы изменилось: глаза стали холоднее, мышцы на щеках напряженно сжались.

– Продолжай! – проронила она.

– Мы с Фламером должны уйти из города и встретиться с одним человеком. Кто он такой, я не знаю, но чувствую, что предстоящее рандеву будет не из легких. Я рад был бы пойти втроем, но у нас к тебе просьба. Есть работенка, которую можешь сделать только ты.

– Какая просьба? – деловито спросила девушка, лицо и тело которой уже расслабились и не были напряжены, как струна.

– Здесь в Кодвусе, на юго-востоке, появился отряд амазонок. Ведут себя очень агрессивно – недавно обстреляли конвой, с которым я возвращался в город. Фламер думает, что они шли по нашим следам и захватили Гаврия. Он нам нужен, нужен живым и невредимым, поскольку лишь его показания могут помочь нам, всем троим, не угодить за решетку.

Дарк ожидал услышать все, что угодно: упреки, что они отправляются на опасное задание, а ей для отвода глаз подсовывают какую-то ерунду; нелестные отзывы в адрес Гаврия, которого и не стоит спасать; и еще многое, но только не то, что однозначно произнесли губы Ильзы.

– Я не вернусь к амазонкам, обратной дороги нет.

– Ильза. – Дарк сел на кровати и обнял девушку за плечи. – Мы же не просим тебя возвращаться к ним, только узнать, что им здесь нужно и спасти Гаврия, если он у них в плену.

– Не могу, – ответила девушка, прижавшись к нему, – я с детства выросла в Лесу, и мне было трудно проститься с ним. Прошло слишком мало времени, чтобы я вот так просто могла встретиться со своими…

– Если ты не переломишь себя и поддашься эмоциям, то нам не вернуть Гаврия, и тогда нас всех бросят в тюрьму или тихо прирежут, как имперских шпионов, – произнес он, обзывая сам себя болваном за то, что не облек неприятную правду жизни в мягкую форму нежных уговоров.

Ильза убрала его руки с плеч и встала с кровати. Подойдя к окну, она принялась пристально разглядывать фигурные крыши домов, затем заговорила, медленно, холодно, монотонно:

– Ты как-то признался, что ничего не знаешь об обычаях амазонок и их традициях. Вижу, настало время тебя просветить. Мы две сотни лет жили в Лесу и терпели лишения. Каждый день был днем борьбы, борьбы за выживание: война с Братством, контрабандистами, случайно забредающими в Лес мародерами и обычными дикими животными, которых полно в чащах и на болотах. А зачем все, ради чего? Ради легенды, красивой легенды, похожей на сказку, ради мифа о прекрасной, погибшей стране Амазонии, в которой была гармония и порядок, где люди жили спокойно и в равенстве, где мужчины и женщины имели равные права и не унижали друг друга. И вот надежды рухнули, рухнули в одночасье, как гнилой ствол дерева при сильном порыве ветра. Я поняла, что меня обманули, а мои подруги до сих пор пребывают в неведении и в крепкой паутине обмана.

– Ты можешь отдать им книгу, можешь объяснить все.

– Нет. – Ильза отрицательно замотала головой. – Мне самой слишком сложно было переосмыслить жизнь, а многие просто побоятся, посчитают, что проще верить старым идолам и идеям, прекрасно понимая, что это ложь. Я воин, а не мессия и не готова умереть за высокие идеалы истины, – сказала она, усмехнувшись, – к тому же подозреваю, что многим мои откровения окажутся невыгодными.

– Неужели Агнета знает?! – воскликнул Дарк, удивившись своей догадке.

– Я уверена в этом. Агнета творит невозможное даже для хорошего знахаря, да и, кроме того, выглядит сейчас так же, как в те годы, когда я еще была маленькой девочкой. Возможно, она и Герта живут слишком долго…

– Выжившие магички, – добавил Дарк, понимая теперь опасения Ильзы.

– Нет, только Агнета. Герта слишком прямолинейна и, кроме рукопашного боя, ни в чем не разбирается, хотя кто знает, кто знает… Они навряд ли согласятся разрушить легенду и развенчать «божественную» Ирму.

– Тогда зачем была предпринята экспедиция, зачем столько усилий и столько бессмысленных жертв?

Ильза подошла к постели, села на колени Дарка и крепко прижалась к его груди, пытаясь таким образом получить его безмолвную поддержку и решиться «оголить правду» до конца.

– Им нужна была не книга, а сундук, в котором находятся свитки. Я просмотрела некоторые из них, но ничего не поняла. Они написаны на чужом языке, и там было очень много цифр и странных символов. – Ильза закрыла глаза и, видимо, старалась до мельчайших деталей вспомнить картину минувших событий. – В библиотеке храма было сыро и пусто, – вновь зазвучал ее голос, – я нашла рычаг и открыла дверь в потайную комнату, а там – трупы, много трупов. Одежда и плоть еще не истлели, было так омерзительно, такая вонь… По браслетам и насечкам на оружии я поняла, что это останки первого отряда амазонок. Они перебили друг друга. Возле сундука лежал труп Конры, командовавшей отрядом, ее руки сжимали книгу, а на стене была сделана надпись кровью: «Кто решится оживить легенду, пусть прочтет эту книгу!» Я взяла фолиант и сундук, и уже потом, когда прочла по дороге обратно, то поняла – в свитках результаты экспериментов, кто-то очень хочет взять реванш.

– Где они? – прохрипел Дарк, у которого почему-то пересохло в горле.

– Сожгла, – ответила Ильза, – мне обратной дороги нет!

В комнате воцарилась тишина, изредка прерываемая доносившимися из окна криками петухов, вечно мешающих спать честным горожанам. Времени оставалось мало, Аламез встал и начал медленно одеваться, собираясь уже второй раз за неделю покинуть город.

– Ты совершено права, Ильза, – наконец-то прервал он гнетущее молчание, – идти к своим тебе опасно. Если они уже побывали в храме и ничего не нашли, то тебя будут пытать, чтобы узнать, где свитки, а когда признаешься в содеянном, то сразу убьют. Тут и думать нечего, пойдешь с нами.

– Нет, – неожиданно сменила решение Ильза, – я найду отряд, они еще не были в храме, иначе вернулись бы в лагерь, доложить Агнете. К тому же, вы наткнулись на них на юго-востоке от города, а Аль-Шар на западе. Я встречусь с амазонками и спасу Гаврия, хотя не хочется вытаскивать мерзавца из заслуженной петли, но я сделаю это, сделаю для тебя!

– Сделай это для нас, – ответил Дарк, открыто глядя прямо в бездонные глаза Ильзы. – Я чувствую, что у НАС есть будущее!

* * *

Путешествие началось совершенно не так, как Дарк ожидал. Он снова шел по дороге, но на этот раз не с заядлым болтуном Дантоном, а с угрюмо насупившимся и погруженным в раздумья стариком. Фламер обычно не упускал возможности поболтать, но сегодня на него что-то нашло, наверное, одолели печальные мысли о будущем, способные любого вывести из равновесия и отбить охоту трепать языком.

Дорога была другой – более мрачной и пустынной. В этот раз путники покинули город через северные ворота, ведущие к «Великой Стене». Удивившись странно выбранному маршруту, Дарк пытался расспросить товарища, но тот только буркнул в ответ: «Так надо» и не стал тратить время на дальнейшие объяснения.

Впереди появилась развилка. Широкий, вымощенный камнем тракт шел прямо по направлению к горным рубежам, но Фламер, вопреки ожиданиям Дарка, свернул на узкую, песчаную дорогу, ведущую к владениям Ордена. Убогий вид тропы свидетельствовал, что ею редко пользовались, не чаще, чем пару раз в год.

– Старина, а тебе не кажется, что мы сбились с пути? Куда ты идешь, «Долина магов» вроде бы совершенно в другом направлении?! – громко крикнул идущему далеко впереди спутнику Дарк, останавливаясь на обочине. – К тому же, мне как-то не хочется возвращаться в теплые объятия «гостеприимных» храмовников.

Фламер развернулся и, тревожно оглядываясь по сторонам, подошел вплотную к другу.

– Ты можешь не так громко орать?! Лес близко, и в нем могут быть люди. А насчет дороги не волнуйся, я знаю, куда идем. Мартин уже давно разругался с собратьями магами, заслуженно обвинив их в невежестве и шарлатанстве, а они в отместку выставили его из «Долины». Вот он и построил башню на землях фон… – Старик напрягся в напрасных попытках вспомнить имя владельца лена. – В общем, какого-то барона. Не задавай так много вопросов! Придешь к брату, сам его обо всем расспросишь. К чему мучить больного старика-склеротика, когда через час сможешь получить ответы из первых уст?

– Я просто боюсь, что мое появление на границе «воинов божьих» может плохо закончиться. В прошлый раз было пять трупов.

– Сегодня будет только один, и то, если не перестанешь донимать меня глупыми вопросами.

Оценив мрачное подобие юмора раздраженного чем-то собеседника, Дарк ответил на грубость едва заметным кивком и молча пошел дальше, пиная от злости придорожную пыль и изредка попадающиеся под ноги камни. Минут через двадцать вдали появились знакомые взору и близкие сердцу пограничные столбы, еще раз напомнившие о неприятном инциденте.

Сегодня процедура досмотра прошла на удивление спокойно и без хамства солдат. Едва Фламер, отвечая на вопрос начальника поста, упомянул имя Мартина Гентара, как святое воинство сразу передернуло: на лицах появился испуг, губы всех четверых зашептали слова молитвы, а руки потянулись к груди, осеняя себя святым знамением. Командир отряда даже выронил меч, поспешно отскакивая на два шага назад от Фламера.

Пройдя пост и оставив шагах в сорока за спиной смертельно напуганных солдат, Дарк уж было открыл рот, собираясь задать очередной вопрос: «Почему?», но суровый взгляд из-под нахмуренных бровей спутника заставил его промолчать.

Чуть позже ворчливый старик заговорил сам:

– Я тебе еще в Лесу упоминал о том, что Церковь уже давно причислила магов к армии нечистых сил. Сказать «маг» в присутствии храмовника, все равно, что в соборе во время службы громко выкрикнуть «Черт!», тем более если речь идет не об обычном, заурядном маге, а о Мартине Гентаре.

– А чем же он так знаменит? – не удержался от вопроса Дарк.

– А тем, что когда воины Церкви штурмовали его башню, то он легким движением руки половину из них перебил, а оставшихся заставил поседеть и наложить в штаны от страха.

С тех незапамятных времен, когда гвардейцами перестали называть увальней из дворцовой стражи, а само гордое слово «гвардия» сталообозначать элитные, боевые корпуса, в имперской армии появилась бойкая поговорка: «Кавалерист чаще видит спину врага, чем свой собственный зад». Если отвлечься от лошадиной тематики и попытаться расширить смысл армейской мудрости, то можно сказать и так: «Солдат видит чаще стены крепостей, чем мирные хижины».

Дарк не был исключением из общего правила и за время своей службы повидал множество башен и редутов: каменных и деревянных, высоких и низких, неприступных и тех, что берутся за полчаса парой залпов из катапульт и без потери темпа движения войск, однако возвышающаяся посреди клубов темно-серого тумана башня Гентара поразила даже его. Огромная, метров двадцать – двадцать пять в высоту, она была выложена из какой-то особенной породы черного как смоль камня. На шпиле крыши и вокруг смотровой площадки мерцали красные сигнальные огни.

Как только путники подошли ближе и поравнялись с полосой густого тумана явно магического происхождения, Дарк увидел, что под ногами уже не привычная, зеленая трава, а обугленные комья земли и пепел. Атмосфера казалась странной и мрачной даже для чудаков-магов, привыкших отпугивать непрошеных посетителей различными монстрами или страшными и не всегда безобидными фокусами.

К счастью, туман оказался не настолько густым, чтобы потеряться в нем. Сразу, едва путники вступили в зловещую и почему-то холодную пелену темных облаков, под их ногами загорелась полоса красных огоньков, показывающая дорогу к башне, а воздух наполнился пронзительным воем разноголосых сирен. Ужасные звуки врывались в уши, резали барабанные перепонки и как будто втыкали острые иголки раздражения и боли в воспаленный мозг.

– Да отключи ты эту трещотку, не видишь, свои идут! – донесся до Дарка сквозь какофонию омерзительных звуков еле слышимый голос Фламера.

Находясь на расстоянии всего пары шагов, Дарк с трудом разобрал выкрик товарища, но тот, кто управлял этим адским концертом из башни, просьбу расслышал, и сирены мгновенно замолкли.

Идти в тумане было непросто, даже ориентируясь по сигнальным огням, которые показывали только направление движения, а не рельеф местности. Пару раз Дарк падал, то проваливаясь в неглубокую яму, то спотыкаясь носком сапога о торчащий из земли бугорок или не совсем сгоревший пень.

Чертыхаясь и сыпля отборной армейской руганью, сдобренной парочкой заимствованных у гномов выражений, путники вышли из полосы тумана и увидели прямо перед собой высокий деревянный частокол с насаженными на верхушки торчащих ввысь острых кольев черепами людей, медведей, косуль и прочих обитателей окрестностей. Хозяин был явно рачительным и экономным человеком, взяв головы для украшения забора, он не забыл и о других конечностях, костями которых были декоративно обиты ворота.

Дарка вдруг осенила догадка, он дернул за рукав Фламера, развернув его на себя, и с испугом и недоумением в голосе прошептал прямо в усатое лицо:

– Куда ты меня завел?! Ты не сказал, что твой брат некромант.

– Ну и что? – прозвучало спокойно в ответ. – Некромант – не маг, что ли? А если сомнения замучили и боишься испачкать свою бессмертную душу часом ни к чему не обязывающего общения с приспешником тьмы, так вали в храм и замаливай грех посещения проклятой земли!

Саркастическое замечание возымело эффект, явно противоположный тому, на который рассчитывал Фламер. Дарк развернулся и быстро пошел прочь.

– Стоять! – раздался позади грубый выкрик, затем перешедший во вполне миролюбивый тон. – Извини, мне и в голову не могло прийти, что человек, отважившийся в одиночку войти в логово вампира, побоится зайти в дом ученого, всего лишь изучающего таинство жизни и смерти.

Противоречивые мысли и чувства смешались в голове солдата: страх и отвращение толкали его назад, подальше от этого места, в то время как логика и природная любознательность, усугубленная жаждой найти ответы на давно мучащие его вопросы, заставляли остаться. Неизвестно, сколько бы продлилась борьба противоположностей, которые, по мнению некоторых, не вылезающих из своих уютных кабинетов философов, едины, если бы не последний камень аргументов, умело брошенный Фламером на нужную чашу весов.

– Там, – указал рукой на ворота подошедший Анри, – не только ответы на вопросы, там наше будущее: твое, мое и Ильзы, а может быть, и многих других людей… Ты идешь или будешь стоять здесь, как пень?!

– Идем, – наконец-то решился Дарк, – но это в первый и последний раз, когда я поверил тебе на слово.

– А больше и не надо, – таинственно произнес Фламер, и загадочная улыбка вновь мимолетом осветила его лицо.

Пренебрегая висевшим на частоколе костяным молотком, Фламер три раза ударил в ворота окованной в железо перчаткой. Во дворе послышались шорохи и поскрипывающие звуки шагов, зашумел деревянный засов, и ворота распахнулись.

Быстрым движением руки Дарк выхватил меч и застыл в оборонительной позиции. За воротами стояли двое привратников-скелетов, не тощих, как смерть, людей, а именно останков бренных тел. Чуть позади парочки клацающих челюстями в жалкой попытке улыбки и сверкающих белизной полированных костей, стоял небольшой отряд скелетов-воинов в полуржавой броне с саблями и алебардами наперевес.

– Мартин, убери эту мерзость! – заорал что есть мочи Фламер. – Сколь раз тебе говорить, что противно…

Ответа не последовало, но костлявые фигуры покойников задрожали и растворились в воздухе. На их месте так же неожиданно из ниоткуда возникла группа полуобнаженных девиц.

– И баб убери, – не менее громко, но уже без раздражения прокричал Фламер, – надоели твои глупые фокусы, можешь ими детей да попов распугивать!

– Ну и хам же ты, Анри, – раздался спокойный, отчетливый голос невидимого мага, идущий то ли из башни, то ли просто витающий в воздухе, – сорвал мне всю презентацию, так сказать, не дал произвести должное впечатление на гостя.

– Не бойсь, гость уже вполне впечатлен, – ответил старик, обернувшись и окинув насмешливым взглядом застывшего с оружием в руках Дарка, – еще немного, и он тебе все костяные причиндалы с ворот посшибает.

– Хорошо, тогда отведи уважаемого гостя в библиотеку и развлеки его в меру твоих убогих способностей, пока я не приду. Мне нужно закончить эксперимент, но осталось совсем немного…

Библиотека некроманта, в отличие от ворот и прочего убранства двора, не отличалась экстравагантностью от виденного ранее: та же огромная зала, тот же заваленный исписанными бумагами стол, уходящие под потолок книжные стеллажи, большие лестницы-стремянки и великолепное собрание книг. Исключение составляли лишь кресла, сделанные из кости, а не из привычного красного дерева, и обитые кожей непонятного, но приятного глазу серо-зеленого цвета.

Едва переступив порог залы, старина Фламер предупредил юного спутника, что, несмотря на все заверения гостеприимного братца, развлекать он его не намерен. Сейчас же он расхаживал уверенным армейским шагом взад-вперед и нервно покусывал усы в ожидании прихода некроманта.

И вот наконец-то послышались легкие шаги, и в комнату впорхнула фигура, облаченная в строгую черную мантию с вышитым на груди изображением черепа.

К недоумению Дарка, Мартин был абсолютно не похож на своего высокого, подтянутого и мускулистого братца, а уж тем более никак не соответствовал типичному описанию прислужников сатаны.

Он был на целую голову ниже, чем Фламер, и его глаза еле доходили до уровня подбородка Дарка. Оседлый образ жизни отрицательно сказался на фигуре мага: он был весьма щупл и костляв, но в то же время имел вполне симпатичный отвислый животик, с трудом замаскированный искусным покроем мантии. Козлиная бородка отменно дополняла тонкие черты морщинистого, треугольного лица.

– Ну что, Анри, так и будем стоять, или все-таки грубый солдафон додумается представить меня гостю?

Явно нервничающий Фламер неохотно выполнил формальную процедуру знакомства, после чего вновь забегал взад-вперед по зале.

– Анри, если ты не против, то мне бы хотелось кое-что обсудить наедине с Дарком, а потом, я думаю, часа через два мы вместе пообедаем и отпразднуем наше знакомство.

Фламер утвердительно кивнул и, одобряюще подмигнув на прощание Дарку, направился к выходу.

– Кстати, – догнал покидающего компанию Анри певучий голос Мартина, – я приказал служанкам прибрать в твоей комнате, будь поосторожнее с ними, они ведь живые… – Маг многозначительно улыбнулся брату, что означало: «У тебя есть два часа, чтобы развлечься!»

Дверь за воякой захлопнулась, и тут Мартин совершил совершенно непристойное действо: задрал мантию аж до колен, выставив тем самым на обозрение изумленного Дарка кривые и волосатые ноги в домашних тапочках.

– Извини, мой дорогой друг, за подобные манеры, но прежде, чем сесть за стол и начать наш разговор, хотелось воспользоваться моментом и показать, что под мантией нет копыт, а ноги хоть и волосаты, но не настолько, как это бывает у настоящего беса.

– Могли хотя бы предупредить… – буркнул смущенный Дарк, с трудом приходя в себя от захватывающей дух демонстрации, – …а то если уж в начале беседы такое творится, то чем же она закончится?

Если бы на месте Мартина был Фламер, то зал сотрясся бы от дикого, раскатистого хохота, но маг лишь слегка улыбнулся и жестом предложил гостю сесть в любое из стоящих перед ним кресел.

– Итак, дорогой господин Аламез, – начал беседу Мартин, погрузившись в широкое кресло и на светский манер скрестив руки на груди, – как мне сказал Анри, вы попали в весьма банальную военную ситуацию позорного бегства с поля боя. Прошлая, привычная жизнь далеко позади, чего вы теперь хотите?

– Как можно скорее добраться до границы Империи и не попасть при этом в тюрьму за дезертирство или подозрение в шпионаже, – четко сформулировал свои скромные желания Дарк.

– И для этого ваш друг и мой дорогой брат Анри Фламер вместо того, чтобы сразу привести ко мне, втянул вас в сложную политическую авантюру, последствия которой были весьма предсказуемыми?

– К сожалению, вы правы, мэтр, – опустил голову Дарк, – если оставить все как есть, то будущее не сулит мне ничего хорошего. По стечению обстоятельств я буду вынужден помогать имперскому резиденту, рискуя попасть в немилость у спецслужбы Кодвуса, а если…

– А если выдадите Дантона, – продолжил за собеседника Гентар, – то можно будет забыть о возвращении на Родину.

Дарк утвердительно кивнул головой. Почему-то до начала этого разговора собственное положение не казалось ему таким печальным и настолько безвыходным.

– А с другой стороны, вы прекрасно отдаете себе отчет, что уважаемый торговец Дантон с завидной легкостью жертвует верными ему людьми для прикрытия своей хитрой и пронырливой шкуры, – решил окончательно морально добить его Мартин, – например, бывшим помощником Оскаром, которого направил с секретными документами к границе и тут же через подставных лиц сообщил об этом Диверто. В результате он попал на хороший счет спецслужбы, завоевал доверие барона и самого герцога, а копии документов со следующим караваном спокойно переправил в руки генерала Корвия, начальника имперской разведки.

– Что вы, господин маг, можете мне посоветовать? – тихо спросил Дарк, еще не потеряв надежду найти выход из сложившейся ситуации. – Я чувствую, что заваривается большая каша!

– Если вы о том, что сообщила вам чаровница-графиня, то совершено правы. Заварушка обещает быть чудесной, а ваша скромная персона – лишь одна из ничего не значащих пешек в этой игре, – весело констатировал маг, сменив наскучившую позу в кресле на более вальяжную.

– Что же мне делать? – спросил Дарк, стесняясь собственного вопроса, так как подобный вопрос свидетельствовал о полной растерянности и неспособности спрашивающего самостоятельно участвовать в игре, ставкой в которой, кроме всего прочего, была и его жизнь.

– Прежде всего, перестаньте так сильно переживать, а то с вашими нервами случится то же самое…

Некромант демонстративно взял из стоящей на столе вазы спелое красное яблоко и слегка ткнул его хрустящую, молодую кожицу магической иголкой. Плод начал быстро терять форму и цвет, пока не превратился в неаппетитный, сморщенный сухофрукт в лужице сочной жижи.

Пример был наглядным и явно впечатлил слушателя. Мартин выбросил яблоко, тщательно вытер мокрые руки о полы мантии и, загадочно улыбнувшись, точь-в-точь как Фламер, продолжил:

– У меня есть для вас готовое решение, но прежде чем приступить к его изложению, предлагаю перейти на «ты».

Дарк, усталый и замученный, в очередной раз кивнул головой, вызвав тем самым одобрительную улыбку мага.

– Я думаю, что ты, Дарк, совершил все, что мог, для достижения цели «вернуться на Родину», но, к сожалению, обстоятельства бывают сильнее нас, они делают невозможной реализацию наших желаний. В этом случае можно идти напролом и погибнуть, как пешка в чужой шахматной игре, или попытаться переосмыслить свою жизнь и поставить более реальную, достижимую цель.

– Мэтр, вы… ты о чем? – поправился Дарк.

– О тебе, конечно, разве не понятно? – склонил голову Мартин. – Я просто пытаюсь сэкономить наше время и наглядно разложить перед тобой суть вещей и событий по полочкам.

– Я не привык к умным разговорам и к ученым спорам, мне чаще приходилось общаться с грубыми солдатами, чем с учеными мужами, мэтр, – неуклюже пытался оправдать непонимание слов мага Дарк.

– Ничего страшного, тогда буду объяснять проще. Первый по важности и последний по очередности вопрос нашей беседы: «Что делать Дарку Аламезу в случае, если возвращение на Родину невозможно?» – Маг удрученно развел руками: – К сожалению, это так, я, по крайней мере, приемлемого варианта не вижу.

– Каков второй вопрос? – сухо спросил Дарк, пытаясь представить и смириться, что остаток жизни ему придется провести на чужбине.

– Я очень удивлен, что ты не задал этот вопрос сразу же, – разочарованно вскинул вверх брови Мартин. – Разве за последний месяц с тобой не происходило ничего особенного? Неужели ты ни разу не задумался над тем, почему ты тогда потерял сознание в Лесу, почему твоя кровь – смертельный яд для вампиров, а раны заживают с поразительной скоростью? Разве вереница этих необъяснимых событий не заставляет человека задать себе самый простой вопрос: «Что со мной происходит?»

– Конечно, я задавал его себе много раз и долго мучился, не находя ответа, но я не думал…

– Смогу, я смогу на него ответить! – резко перебил Дарка маг. – То, что с тобой творится, не ново ни для меня, ни для Фламера, ни для… некоторых других людей, прошедших через такую же поначалу едва заметную и абсолютно непонятную разуму череду изменений.

– Я весь внимание! – испугавшись слов мага и звука собственного, показавшегося чужим голоса, произнес Дарк и напряженно уперся локтями в скользкие костяные подлокотники кресла.

– Не так сразу, не так быстро, – рассмеялся Мартин, беря в руки вазу с фруктами и протягивая ее Дарку, по праву хозяина дома предлагая гостю отведать сочные дары природы, – вначале побеседуем на более отвлеченные, но не менее важные темы, к примеру: «Что такое магия?»

Вопрос был действительно чересчур отвлеченным и застал Дарка врасплох. Усиленно хмуря брови, солдат начал соображать, в голове вяло потекли мыслительные процессы, пытающиеся освежить память и облечь расплывчатые, отрывистые представления в форму более-менее связных слов.

– Ну, это какие-то особые обряды или заклинания, – сумбурно начал он, заикаясь и теряя мысль после каждого слова, – воздействующие на человека, зверя или иной объект природы.

Мартин одобрительно закивал головой, и это придало экзаменуемому уверенность.

– А еще магия бывает белой и черной. Белая – проявление божественной силы, а черная…

– Дело рук прислужников темных сил типа меня, которые и дня не могут прожить без того, чтобы не принести на алтарь сатаны невинную душу, вырвав ее бренные останки из могилы и заставив скитаться по свету… – весело иронизировал Гентар, не отрываясь от процесса поглощения яблока.

– Я не осмелился бы так утверждать, – робко возразил Дарк.

– Брось, какая разница: осмелился – не осмелился, сказал – не сказал. Все равно это ложь и неправильная постановка вопроса, подразумевающая однозначное деление всех жизненных процессов на «добро» и «зло», на «белое» и «черное», – успокаивающе махнул рукой некромант. – Вот скажи, яблоко, что у меня в руке, – это «добро» или проявление «зла»?

– Оно плод природы, кормящий людей и иных существ, значит «добро», – вывел незамысловатое философское заключение Дарк.

– А теперь? – совершенно спокойно произнес Мартин и сильно метнул яблоко, целясь в голову собеседника.

Дарк едва успел отклониться от пролетевшего мимо левого уха снаряда. «Плод природы» с силой врезался в книжную полку и разлетелся в клочья, подняв фонтан мякоти и брызнувшего во все стороны сока.

– Ты что, сдурел?! – заорал пораженный Дарк, вскакивая с кресла и со злобой уставившись на сумасшедшего мага.

– Я просто хотел доказать, – невозмутимо продолжил маг, абсолютно не обращая внимания на вспышку праведного гнева, – что яблоко может нести не только добро, но и зло, в зависимости от того, в чьих оно руках и как его используют. Магия, – повысил голос некромант, – это то же яблоко, она не может быть ни белой, ни черной; ни доброй, ни злой; она нейтральна, она лишь инструмент в чьих-то руках.

– В следующий раз я бы попросил тебя приводить менее наглядные доказательства, – процедил сквозь зубы немного пришедший в себя Дарк.

Мартин лишь рассмеялся в ответ.

– Я знал, что ты увернешься. Неужто ты думаешь, что я как хозяин дома осмелился бы нанести вред гостю?

Дарк сел в кресло и, с опасением ожидая новых фокусов, стал внимательно слушать рассуждения Гентара. С самого начала убедительной речи мага было понятно, почему его не любили собратья по ремеслу и, как совершено не признающего общепринятых догм еретика, изгнали из Гильдии. Его взгляды на жизнь, магию и нормы поведения разбирающегося в силах природы человека шли полностью вразрез с традиционными, веками неизменными канонами магического братства. Впрочем, этот позорный факт изгнания, казалось, абсолютно не отразился на линии поведения и уж тем более на точке зрения Мартина.

Речь началась с тезиса, напрочь перечеркивающего все, что знал ранее Дарк.

Выслушивая парадоксальные, с точки зрения обычного обывателя, утверждения, основанные на сложных логических доводах и заключениях, Дарк вначале был удивлен и шокирован, а затем потерял надежду понять смысл сказанного и начал воспринимать слова ученого собеседника на уровне подсознания и, как следствие, с огромной долей скептицизма и недоверия.

Изменения в настроении слушателя не остались незамеченными, и мэтр Гентар решил сменить манеру повествования.

– Магии нет, – торжественно заявил некромант, – тот, кто думает иначе, или бездарь, научившийся парочке простых приемов и считающий себя всесильным профессионалом; или шарлатан, что еще хуже, поскольку, в отличие от наивного дурака, прекрасно осознает истину, но врет другим для достижения корыстных целей.

В магических заклинаниях и обрядах нет ничего сверхъестественного, только знания и опыт, известные узкому кругу лиц. Число хранителей знания бывает порой так ограничено, что все остальные считают его проявление божественной силой…

– Ну что ж, вижу, что ты не совсем согласен с моей точкой зрения, – прервал очередное доказательство маг прямо на середине логической цепочки.

– Скорее, она слишком расходится с тем, что приходится слышать на каждом шагу. А твои аргументы… – на минутку задумался Дарк, стараясь не злить собеседника и подобрать правильные, не обидные слова, – …они слишком сложны. Лично я не знаю и половины из сказанных тобой слов, не говоря уже о том, что они означают вместе.

Как ни странно, но маг рассмеялся, видимо, ему давно не приходилось общаться с простыми людьми, не стесняющимися признаться в незнании понятий и специфических терминов.

– Спасибо, что честно признался, не побоялся расписаться в невежестве, а то обычно бывает по-другому… Забредет какой-нибудь из Гильдии, кто год назад пуще всех против меня на сходках глотку драл, и бьется в истерике, что, дескать, эксперимент не получается и пальма из вишневой косточки не вырастает. Я ему объясняю, объясняю, а он все кивает и кивает, и вдруг становится до омерзения ясно, что ничегошеньки он не понимает.

– Я ведь сразу сказал, я такой же солдафон, как Фламер, мне бы попроще да понагляднее, только без кидания яблоками и другими тяжелыми предметами.

– Уговорил, – одобрительно кивнул маг, – кидаться не будем, будем играть в очень увлекательную игру. Некоторых моих гостей она забавляет даже больше, чем погоня за голой женщиной по лесу или выяснение отношений со служанкой.

– Надеюсь, что все будет пристойно, без глупостей… – возразил Дарк, которому вспомнились волосатые конечности хозяина дома и та легкость, с которой он выставил их напоказ малознакомому человеку.

– Абсолютно, ты называешь мне какое-нибудь проявление магии: заклинание, обряд, зелье, магическую способность организма – все, что угодно, а я объясняю, что же это на самом деле. Если назовешь хоть что-то, не поддающееся объяснению, то я выполню любое твое желание.

– А если нет? – осторожно спросил Дарк, боясь чрезмерно высокой ответной ставки со своей стороны.

– Ничего, можешь потом прилюдно называть меня «бездарем» и «выжившим из ума старым шарлатаном».

– Зелье ускорения, – не оговаривая дальнейших условий, начал игру Дарк.

– Обычный настой из трав, увеличивающий приток крови в мозг и заставляющий жизненные процессы течь по телу с более высокой скоростью. Наверное, слышал о «проклятии берсеркера» среди воинов северных островных племен, впадающих в безумие на поле, крушащих и своих и чужих и абсолютно нечувствительных к боли? Когда безумие заканчивается, они умирают, даже если не получили существенных повреждений. Как это объясняет Единая Церковь?

– Перед боем воины заключают сделку с темными силами, пьют ядовитую кровь демонов. Она дает им силы, но как только заполняет все тело, отбирает душу.

– Великолепно, хотя на самом деле все куда проще. Северные лекари, друиды и знахари, накачивают войско перед сражением отварами. Те из воинов, в основном, молодые, которые хотят быть «лучшими из лучших», зачастую перебирают с безвредным и даже полезным в ограниченном количестве настоем, и их организм не выдерживает нагрузки. – Маг вдруг подозрительно хитро сощурился и взял из вазы очередное яблоко, заставив тем самым Дарка непроизвольно поежиться. – Возьмем яблоко. Если ты съешь одно или два, то получишь наслаждение от вкуса, а если осилишь целую корзину, то…

– Получу незабываемое впечатление другого плана, конечно, если выживу, а не помру позорной смертью в не совсем для этого предназначенном месте, – бойко продолжил мысль Дарк, чувствуя себя немного лучше от того, что яблоками кидаться в этот раз не будут.

– Или другой пример. Скорее всего, после схватки с Нориком Анри признался, что выпил зелья и боялся, что его действие не вовремя закончится? – Последовал утвердительный кивок Дарка, и маг продолжил: – Так вот, у него было несколько флаконов, ты не задавался вопросом, почему он не выпил второй? Он боялся, что сосуды в голове не выдержат сильного напора крови и полопаются, вызвав излияние в мозг и, соответственно, смерть.

– Убедили, мэтр, а как же быть с искусственным созданием существ и кровожадных монстров? – решил задать новый вопрос Дарк, поняв, что на любую тему маг может рассуждать часами.

– Есть такие вещества природного, а совсем не божественного, сверхъестественного происхождения, названия которых сложны, и в беседе их проще назвать галлюциногенами. Они воздействуют на мозг так же, как пиво на почки, и заставляют видеть то, чего нет на самом деле…

– Но во время сражений я собственными глазами видел, как вражеские маги напускали на наши отряды монстров, разрывающих людей одним ударом когтистой лапы! – выкрикнул Дарк, вскакивая с кресла.

– В обычной жизни цель создания монстра – отпугивать воров, сборщиков податей и прочий сброд, такое чудище никого никогда не укусит, только напугает. Во время сражения же иллюзия опасна тем, что на поле скапливается слишком много народу с оружием, наносимый реальный вред – дело рук людских, но от страха никто ничего не помнит. Сейчас проведем эксперимент! – заявил маг и легким движением руки заставил появиться в углу комнаты уже виденный Дарком скелет привратника.

Жесты неугомонных рук следовали один за другим, и в библиотеке появлялись все новые и новые создания. Мартин говорил «стражник», и перед Дарком появился здоровенный мужик в латах и с топором; «красавица» – прекрасная танцовщица в прозрачном одеянии; «Анри» – наиглупейше улыбающийся Фламер с кружкой, полной пива, в одной руке и с вульгарной девицей в другой.

Некромант хлопнул в ладоши, заставив видения исчезнуть в воздухе.

– Видения были вызваны эфиром из вшитого в рукав мантии флакона. – Некромант демонстративно отогнул лацкан и показал маленькую пробирку из очень гибкого и упругого вещества. – С каждым взмахом руки я разбрызгивал в твоем направлении эфир, заставляющий высвободить твои ассоциации и образы на произносимые мною слова. Ты можешь поклясться, что люди были реальны, но я их, например, не видел, как в принципе любой другой человек, находящийся при этом в комнате.

– Ты не прав! – резко возразил Дарк. – Фокусы фокусами, но во время войны с горными племенами Набуса дикари применяли драконов. Те, кого разорвали эти милые зверушки, существующие только в больном воображении, вряд ли бы с тобой согласились!

– Невежество погубит мир, – печально произнес некромант. – Молодой человек, даже нахалы-маги не осмеливаются назвать дракона магическим созданием, это вымирающий вид животных, которые еще каких-то триста-четыреста лет назад встречались так же часто, как свиньи да кошки.

– Хорошо, – продолжал расхаживать по библиотеке Дарк, азартно подбирая примеры из своей жизненной практики, – а магические руны: защитные, увеличивающие урон, способные поразить нежить и т. д.?

– Дарк, ты видел хоть один предмет с изображением руны, сделанный за последние двести лет? – презрительно хмыкнул Мартин. – И не встретишь, так как руна – только пустой символ, обозначение… Это точно такой же способ письменной передачи речи, как слово, и ничего больше! Человечество не стоит на месте, оно совершенствуется, а мастера-оружейники, исследуя законы неживой природы, открывают все новые и новые сплавы. Открыв что-то новое, любой кузнец ставит на нем свое клеймо.

– Ты хочешь сказать, – мелькнула догадка в голове Дарка, – что руна не что иное, как клеймо, обозначающее имя владельца?!

– Не совсем. Это сейчас мастера боятся подделок и метят свое оружие, а раньше клеймо использовали не как знак изготовителя, а для указания характеристик оружия, например: «защитная руна» – сплав, обеспечивающий большую прочность, «руна урона» – более острая и долговременная заточка, «руна против вампиров» обозначает лишь повышенное содержание в клинке серебра. Люди суеверны и думают, что защищает знак, впечатанная в него божественная сила.

Собеседнику удалось убедить Дарка, заставить переосмыслить истины, которые он ранее, как большинство других людей, считал бесспорными и естественными, словно воздух, вода, жизнь… «Чудес не бывает, – витала в голове, набирая силу и вес, абсурдная мысль, – но если действительно все так просто, то зачем же люди усложняют жизнь, почему верят в волшебство?»

– Потому, что многого не могут объяснить… – послышался голос мага, как будто прочитавшего мысли собеседника. – Человечество развивается, и через сотни, а может, и тысячи лет люди найдут ответы на все вопросы. Сейчас же любопытному по природе своей человеческому сознанию необходимо смириться с теми явлениями, которые оно не в силах понять. Куда проще списать их на вездесущую божественную, волшебную силу.

В комнате воцарилась тишина, разговор, казалось, достиг завершения, и собеседникам уже нечего было сказать друг другу. Молчание прервал некромант:

– Не думай, что сидящий перед тобой старик знает ответы на все вопросы. К примеру, я понимаю, что такое магический портал и как им пользоваться, но сделать его никогда не сумею.

– Недостаток знаний, – подхватил мысль Дарк, – но если подобные порталы существуют, значит, знанием реально кто-то обладает, тот, кто их сделал.

– Увы, уже нет, – печально рассматривая плитку пола, произнес маг. – Когда-то, еще до гномов и эльфов, на земле была другая цивилизация. Тот народ вымер, а детище их рук осталось. Я видел таинственные записи о механизме устройства, но разобрать их не могу, слишком много непонятного, я слишком мало знаю. А тем временем с каждым годом действующих порталов становится все меньше и меньше, они выходят из строя, но никто не знает, как их чинить. Думаю, лет через сто не останется ни одного.

– Ладно, Мартин, будем считать, ты меня убедил, магии не существует. – Дарк решил изменить тему и направить разговор в практическое русло: – Так что же такое таинство жизни и смерти? Как воскрешать мертвых?

– Об этом можно говорить вечность, многие спорят, пристойно ли воскрешать мертвецов или лучше оставить их бренные останки спокойно гнить в могиле. Наш разговор и так уже неприлично долго затянулся, скажу лишь одно: доктора ненавидят магов не из-за этических разногласий, а за то, что те больше знают о человеческом теле, глубже проникли в таинство бытия. Корни противоречий и ненависти между обычными магами и некромантами произрастают из той же зловонной почвы амбиций и зависти. Меня выгнали из «Долины» только по одной причине: я – некромант. Случилось это после того, как Гильдия, руководствуясь якобы морально-этическими соображениями, ввела запрет на воскрешение мертвецов, на самом деле никто из этих невежд просто не умел этого делать. Маги могут спасти человека на грани жизни и смерти, когда от безнадежного пациента уже отказались доктора, но его дух еще не покинул тела.

– А ты? – спросил Дарк, подталкиваемый любопытством и сомнением в правдивости слов.

Маг долго молчал, задумчиво закрыв глаза, Дарк уже хотел повторить вопрос, видимо, не расслышанный собеседником, как маг вновь заговорил:

– В зависимости от ситуации, в течение пяти-десяти минут после факта смерти. Речь идет не о создании иллюзии жизни в сознании родственников и не о зомбировании, а о полноценном возвращении к жизни с восстановлением всех функций организма. При зомбировании, то есть элементарном поднятии куска разлагающейся материи для выполнения простейших команд хозяина, время, прошедшее от момента смерти, значения не имеет. При этом я не общаюсь с загробным миром, в существовании которого, кстати, будучи сам некромантом, я весьма сомневаюсь.

– И это тоже не волшебство? – спросил изумленный Дарк, прекрасно догадываясь, что ему ответит маг.

– Это знание! Знание, которым обладают единицы. Знание, которое я могу объяснить любому, даже тебе, но не хочу тратить наше драгоценное время на подобную ерунду, тем более что тебя таинство жизни и смерти уже давно не касается, – жестко оборвал дальнейшие вопросы некромант, одарив собеседника саркастической усмешкой. – Мне кажется, что нам пора перейти ко второму вопросу встречи. Если ты не против, то я приглашу Анри.

Если в кабинете у Диверто был волшебный колокольчик для вызова слуг, то чем пользовался Мартин в подобных случаях, Дарк так и не понял. Некромант не совершил никакого действия, но через минуту двери библиотеки распахнулись, и каблуки тяжелых армейских сапог застучали по каменным плитам пола. Фламер был немногословен, быстро подойдя к столу, уселся в единственно свободное кресло и вопросительно уставился на брата.

– Уже сказал? – прозвучал его лаконичный и резкий, словно удар кинжала, вопрос.

– Пока нет, но собираюсь, – ответил Мартин, не сводя глаз с Дарка.

– Как всегда, ничего не можешь сделать без меня, – занервничал Анри, покусывая верхнюю губу и пряча глаза от взгляда Дарка.

Еще с самого утра Аламез заметил странности в поведении друга: несвойственная ему ранее молчаливость, раздражительность, а теперь еще и боязнь смотреть ему в глаза. Вывод напрашивался сам собой: произошло что-то страшное, притом с ним, но братья боятся ему в этом признаться.

– Скажи, ты слышал когда-нибудь старую легенду об одиннадцатом легионе, – осторожно спросил некромант, – или о древнем клане воинов-морронов?

– Отстаньте вы от меня! – наконец-то не выдержав гнетущей атмосферы намеков и недомолвок, взорвался фонтаном эмоций Дарк. – Двое почтенных старцев, а ведете себя, как дети: затащили меня сюда, целый час травите байки про магию, которой к тому же и не существует вовсе, ходите вокруг да около, как гусаки. Хватит дурью маяться, хотите что-то сказать – валяйте, нечего понапрасну тянуть время!

Анри с Мартином переглянулись, и их лица широко расплылись в улыбках облегчения.

– Ну что ж, ты, пожалуй, прав, начистоту так начистоту, – решительно заявил отошедший от спячки замешательства и приступа неуместной робости Мартин и начал рассказ, ради которого и был приглашен Дарк: – За те два часа, что мы провели вместе, ты кое-что узнал об устройстве этого мира, но то была лишь нудная прелюдия к настоящему разговору трех взрослых мужчин. Мужчин, не боящихся смотреть в глаза других, в лицо реальности и самое главное – понимать, кто они есть на самом деле, и смириться с уготовленной им ролью в этом парадоксальном, а порой и безумном мире. Предупреждаю – прессинг действительности жесток, не каждому удается его выдержать! Если ты боишься узнать правду о себе, то только скажи, скажи сейчас, мы поймем и сделаем вид, что разговора не было, ты сможешь вернуться к своей обычной жизни.

Слова и голос некроманта были пугающими и жестокими, как острый скальпель хирурга, разрезающий живую плоть. Несмотря на страх и боль осознания своей сути, Дарк готов был услышать правду, какой бы суровой она ни была. Он чувствовал, нет, точно знал: именно ради этих суровых слов он одолел долгий и полный лишений путь от самой долины «Великие низовья».

– Нет уж, – ответил Дарк, собрав в себе остаток сил, – я слишком через многое прошел, чтобы идти обратно. Я готов… готов узнать правду о себе!

– Добра и зла нет, – уверенно начал препарировать сущность мироздания Мартин, – как нет и магии, а также божественных и бесовских сил. Это всего лишь упрощенные до безобразия людьми понятия, объясняющие неизвестную сущность природных процессов. Реально существуют только знания: известные всем, ведомые немногим и те, которые, возможно, когда-нибудь будут поняты человеком. Знания – инструмент, и как всякое орудие, могут быть использованы в различных целях, на благо или во вред другим. Мир зиждется на трех китах: знания, природа, цивилизации… С первым мы вроде бы разобрались, переходим к остальным. Природа – это окружающий нас мир. Он нейтрален к человеку, живет по своим законам. Все, что происходит вокруг: смена времен года и дня, дожди, наводнения, ураганы – лишь внешние проявления сложных процессов по поддержанию природы в целом. Жизнь не однородна, как известно, форм жизни существует несметное количество, но их можно подразделить на две категории: разумные и неразумные, играющие лишь вспомогательную роль по обеспечению циркуляции энергии на микроуровне. Представители разумных форм не могут жить отдельно и в статике, их удел – постоянное движение, развитие. Любая цивилизация: гномы, люди, эльфы, орки и т. д. – образует коллектив, общность, только благодаря которой возможен прогресс, то есть поступательное движение вперед. Коллектив, остановивший свое развитие, обречен на вымирание. Как я уже говорил, еще до эльфов жили другие, более развитые народы – они вымерли, остановившись в развитии. Скорость прогресса у каждого народа различна: кто несется, как дикий скакун, а кто тащится, как черепаха, но все они не стоят на месте. Для успешного роста всегда необходимы природные ресурсы, которые, увы, ограничены. Цивилизации сталкиваются – и начинаются войны.

– Но вроде бы гномы и эльфы с людьми уживаются, и войн с ними нет, – встрял в рассуждения Дарк, – люди больше дерутся друг с другом.

– Кровопролитные войны с гномами и эльфами были раньше, лет так пятьсот-шестьсот назад. Люди победили, а проигравшим пришлось ассимилироваться. Гномам удалось лучше приспособиться, они ушли в горы, не потеряв целостность общности, а став одной из важных деталей механизма человеческой культуры. С эльфами ситуация куда хуже, даже ассимилировавшись и живя в человеческой общности, они движимы гордынею и амбициями и до сих пор тайно пытаются бороться за восстановление своего могущества. Что же касается войн между королевствами – это тоже борьба за выживание, но только на более низком уровне. Волки дерутся в стае только до тех пор, пока поблизости не появится реальный враг или добыча.

– Ты говоришь интересно, и, скорее всего, так оно и есть, но при чем же тут я? – удивился Дарк.

– Не торопись, мы уже близко, – рассерженно произнес некромант, которому явно не понравилось, что его сбили с мысли. – Цивилизации сталкиваются, и эти конфликты дают еще больший стимул для развития каждой. Совокупность всех столкновений и процессов общего развития можно условно назвать «Колесом истории». Это «Колесо» может вращаться с различной скоростью, если чересчур быстро, то общности сталкиваются и, как две мчавшиеся навстречу друг другу телеги, разбиваются вдребезги.

– А если скорость поменьше?

– То погибает только одна, или столкновение проходит гладко, как это было с гномами или эльфами, – ответил на наивный вопрос новичка Мартин и продолжил дальше развивать мысль: – У каждого народа есть свой собственный механизм регулировки скорости, устройство которого…

– …пока неизвестно, – опять встрял Дарк.

– Отнюдь, известно, но только частично, как, например, с порталами. Мы видим и можем описать лишь внешнюю сторону процесса, но не знаем, что движет им изнутри. К тому же, мы люди и можем говорить только о механизме человечества, как он выглядит у других, мы не знаем…

– Ну что ж, я непритязателен, – с грустной усмешкой произнес Дарк, – довольствуюсь малым. Если честно, то ни до эльфов, ни до гномов, ни до человечества в целом мне дела нет, разобраться бы, что происходит со мной…

– Нам известно, – невозмутимо продолжил Мартин, – что незадолго до самого ответственного момента срабатывает коллективный разум человеческой цивилизации, то есть нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех ее представителей. Он не может воздействовать на одну из своих составляющих, то есть на кого-либо из живущих, и создает моррона, что в переводе с одного из древних языков обозначает «легионер павших». У коллективного разума достаточно сил, чтобы уберечь от разложения материальную оболочку и мысли одного умершего из десятка тысяч павших, а также наделить его энергией мысли умерших людей. Моррон – не просто воскресший человек, он носитель энергии многих умерших и к тому же обладает чутьем и способностью затормозить разогнавшееся «Колесо истории».

– Вы хотите сказать… – Голос Дарка испуганно задрожал, голова закружилась, и он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

– К сожалению, да. Ты умер еще месяц назад, так и не сумев пережить рокового удара секиры. Шрам от рубца останется, как метка об этом событии, на всю твою долгую и полную приключений жизнь.

Далеко не каждый человек может перенести потерю руки или ноги, смириться с выбитым глазом или с утраченной функцией мужского организма. Но вот так, в беседе узнать, что ты труп – дело нелегкое, можно в одночасье сойти с ума.

Видя, как эмоции и хаотичные мысли раздирают Дарка, Фламер решил вмешаться и поддержать друга в трудную минуту внутренней борьбы.

– Да не переживай ты так, – прозвучал его вновь задорный и бесшабашный голос. – Ты не первый и, скорее всего, не последний… Мы с Мартином прошли через это и, как видишь, нормально живем. Я вон лет двести как девок лапаю да мечом махаю, и ничего, вкус к жизни не потерял.

– Мое же настоящее имя, – продолжил некромант, – Март Иносий аль Гентариус, я был когда-то известным дипломатом и философом. В любой более-менее уважающей себя библиотеке можно найти как мои труды, так и тома с описанием моих скромных деяний эпохи создания Империи.

– Что я теперь… – подавленно спросил Дарк, – что я теперь из себя представляю?

– Да, в принципе, ничего особенного, такой же человек, как и был, когти с клыками не отрастут, можешь и не надеяться, – усмехнулся Мартин, – летать, становиться невидимым, читать мысли и испепелять врага злобным взглядом тоже не сможешь.

– Единственно, что хорошо, – продолжил Фламер – убить тебя нельзя, то есть можно, конечно, но ты того, как это… регенерируешься. Тебе брюхо вспороли иль на мелкие клочки порубили, несколько дней трупом повалялся, а потом очухался и – как новенький.

– Не мели чепухи, Фламер, – вмешался рассерженный Гентар, – и не вводи парня в заблуждение. Регенерация работает только в тот период времени, пока не ликвидирована угроза, то есть когда впереди конфликт и миссия еще не выполнена. Если тебя убьют после, а до следующего ускорения «Колеса» останется более ста лет, то, возможно, ты и не воскреснешь.

– Как это «возможно», вы что, точно не знаете? – воскликнул Дарк.

Анри с Мартином вновь обменялись задумчивыми взглядами, затем заговорил Фламер:

– Понимаешь, дружище, вопрос этот не однозначен: может, воскреснешь, а может, и нет. – Старик сделал долгую паузу, борясь с нахлынувшими переживаниями. – Со мной лично такого не происходило, с Гентаром тоже, а вот с другими братьями…

– Насколько я помню, – пришел на помощь Анри некромант, – из семерых, убитых в этот период, воскресли лишь двое. Что стало с остальными – неизвестно, может быть, когда-нибудь, позже… – тихо произнес маг, по лицу которого совершено неожиданно прокатилась слеза.

– Постойте, – нахмурил брови Дарк, пытаясь собраться с мыслями, – вы что же все – братья?! Ничего себе семейка!

– Да, все морроны братья, – однозначно констатировал Фламер, – и поддерживают друг друга в труднуюминуту!

– Не усложняй, а то он не поймет, – перебил Анри успокоившийся некромант, а затем вновь обратился к Дарку: – Не совсем так. Если тебя интересует, общие ли у нас с Анри родители, то нет. Мы были рождены разными людьми, в разные эпохи и в разных странах, но стали братьями, воскреснув и превратившись в похожие друг на друга инструменты коллективного разума. Наши отношения – больше, чем обычные кровные узы, единство взглядов, общее дело и прочие объединяющие людей критерии. Тебе сейчас трудно это понять, но вскоре ты прочувствуешь, что такое быть морроном.

– А почему вас, нас… – поправился Дарк, еще не успевший привыкнуть к своему новому положению, – называют «легионерами павших» или «одиннадцатым легионом»?

– Погибшие в сражении воины умирают, но энергия их мыслей питает твое тело, поддерживает его жизнь. Каков в точности механизм процесса, я не знаю. Морронами называем себя мы, обычные же люди видят только внешние проявления наших деяний, поэтому часто дают опрометчивые, несоответствующие действительности названия: «рыцари смерти», «темные легионеры», «воскрешенные сатаной». Название «одиннадцатый легион» возникло благодаря лично мне, – усмехнулся Гентар. – Недавно, лет триста назад, произошла последняя крупная битва между людьми и эльфами, в результате которой древний народ перестал существовать как единое целое, как общность, утратил коллективное сознание. Во время сражения под Дуенабью эльфы одерживали верх, и тогда я, который уже к тому времени был некромантом, оживил погибших и бросил их на врага. В армии генерала Мартууса было всего десять легионов, очевидцы же событий назвали оживших мертвецов «одиннадцатым легионом», который в действительности и одержал победу.

– Странно, а в книгах по военной истории об этом ни слова?

– Книги пишут победители, в этом случае им почему-то не хотелось вдаваться в подробности, – хитро прищурился маг, – тем более что большинство людей чтит мертвецов только до момента похорон…

Возникшая тишина давила на сознание. Дарк судорожно пытался собраться с мыслями, он знал, что должен что-то спросить, но никак не мог понять, что же именно.

– И как же мне теперь со всем этим жить? – смог наконец он подобрать хоть какие-то слова.

– Да просто, как раньше жил… – буркнул Фламер.

– Не беспокойся, в нужный момент коллективное сознание само подтолкнет тебя на правильное действие, само введет тебя в гущу событий. Посмотри, как твоя жизнь протекала до этого дня! Мы, морроны, знали, что угроза человечеству кроется в столкновении с ордами орков, в падении «Великой Стены». Коллективный разум, или можешь называть его «судьбой», «роком», привел тебя в Кодвус и смоделировал цепь событий так, что ты уже сейчас оказался в самом центре интриги. Единственное, что от тебя требуется – не противиться своему собственному «я» и не слушать ничьих советов.

– А если я, нет, мы проиграем? – задал Дарк неожиданно пришедший в голову вопрос.

– Тогда случится ужасное, – ответил Анри, – человечество может погибнуть, а если и выживет, то ты воскреснешь лет через сто и должен будешь ликвидировать последствия твоего промаха.

Братья по второму рождению переглянулись, и Мартин утвердительно кивнул головой Фламеру, давая свое согласие на ознакомление неофита с известным всем морронам печальным фактом.

– Среди морронов, – со вздохом печали произнес Фламер, – ходит легенда о Неприкаянном Конте. Еще на заре человеческой цивилизации он упустил возможность повлиять на события. Восстав вновь, Конт обнаружил, что цепочка последствий так сильно разрослась, что для исправления ошибки надо перебить половину людей. Коллективное сознание натолкнулось на хронологическое противоречие, столкновение произошло у него в голове и полностью уничтожило, подавило его собственное «я». Говорят, он до сих пор бродит где-то в горах, раздираемый на части множеством спорящих внутри него голосов. Согласись, это куда хуже, чем обычная смерть, так что слушай только самого себя и постарайся не упустить свой шанс!

Глава 13 Старые долги

Прошло два дня после встречи Дарка с некромантом, целых сорок восемь долгих часов бесплодных ожиданий под домашним арестом в конторе Дантона.

Дарк сидел у открытого окна и меланхолично наблюдал за дождем, идущим уже несколько часов и успевшим изрядно надоесть обитателям города.

Холодные капли бились о крыши домов и о булыжную мостовую, а затем, образуя ручейки и потоки, стремительно текли по улицам, оставляя на брусчатке следы пенной грязи.

Созерцание жизни природной стихии, в котором он коротал время вынужденного бездействия, явно шло на пользу. Оно не только успокоило и осушило эмоции, бушевавшие ранее в нем, но и дало возможность собраться с мыслями и разработать более-менее приемлемый план действий на ближайшие дни.

Прекрасно отдавая себе отчет, что в то время, пока он сидел здесь, в теплой, уютной комнате, и потягивал куэрто из высокого стакана, где-то там, вдалеке, происходили важные события и свершались необратимые процессы истории, Дарк был спокоен и не собирался никуда спешить. В его обостренную во время судьбоносного разговора память глубоко запали мудрые слова Гентара, что коллективный разум сам смоделирует ситуацию и бросит в нее Дарка, словно ударную, решающую силу. Пока интересы общества молчали, бывший капитан имперской гвардии, а ныне член клана морронов, Дарк Аламез решил заняться куда более мелкими, собственными делами.

Фламер покинул его сразу же, как только они миновали городские ворота. Сославшись на необходимость решить несколько важных вопросов, друг растворился в толпе неторопливых и непривычно довольных жизнью горожан. В принципе, Дарк и не ожидал, что тот останется и будет на пару с ним участвовать в заварушке. Позиция морронов была проста: он, то есть Дарк, должен действовать один, полагаясь лишь на свои собственные силы и ведомый внутренним «я». Любое вмешательство или даже опрометчиво данный совет по пустяковому вопросу мог нарушить единую цепь событий, заглушить «голос разума» в сознании Дарка и, следовательно, привести к необратимым последствиям.

«Мы с Анри продолжим анализировать ситуацию, но вмешаемся только тогда, когда будем точно уверены в правильности наших поступков, – объяснил ему напоследок Мартин, – а до тех пор тебе придется действовать одному, полагаясь лишь на собственные силы и внутреннее чутье».

Несмотря на то что беседа в башне некроманта затянулась гораздо дольше, чем планировалось, вернуться в контору Дарк успел вовремя. Как только он скинул грязные дорожные сапоги, во дворе послышался стук конских копыт, ругань и оправдывающиеся голоса гномов. Приехавший со складов хозяин наводил порядок в своем логове.

Как ни странно, но с самого момента приезда Пауль ни разу не зашел к пленнику, а при случайных встречах приветливо махал рукой, бросал пару общих фраз, в основном насчет самочувствия Дарка, и тут же убегал под предлогом необходимости срочных приготовлений к выходу каравана. Нелепость отговорок была ясна. Пауль решил соблюдать строгий нейтралитет в общении с товарищем, пока всемогущий Диверто не примет какого-либо решения относительно его судьбы.

Неприятности поджидали Дарка и на другом фронте: вчера к нему приходила Ильза, расстроенная провалом порученного ей дела. Встреча была мимолетной, сугубо деловой и абсолютно не сентиментальной. Тайком, прячась от посторонних глаз в одном из сараев, девушка вкратце успела рассказать, как, проблуждав полдня по незнакомому лесу, обнаружила стоянку отряда и привязанного к дереву пленника в черном маскировочном плаще. Разобраться, был ли это Гаврий или кто-то другой, она не успела, бывшие соплеменницы накинулись на нее сразу же, как только увидели. Уйдя от погони, девушка не медля вернулась в город и разыскала Дарка.

Судя по реакции амазонок, им уже удалось побывать в библиотеке храма и обнаружить вместо желаемого артефакта зияющую пустоту сундука. Но почему же отряд еще здесь, а не вернулся в Лес, остались ли они в надежде схватить Ильзу и вернуть украденные, по их мнению, свитки или их предводительница была движима иными причинами? Не придя к единому мнению насчет странного поведения амазонок, друзья расстались: Ильза вернулась в гостиницу, где и должна была ожидать дальнейших вестей от Дарка.

Вдыхая свежий ветер, врывающийся вместе с брызгами в комнату из распахнутого окна, Дарк не заметил опасности, таившейся в стакане с темно-красной жидкостью. Уже во второй раз куэрто сыграло с ним злую шутку, вино проникло в кровь и отуманило мозг гораздо раньше, чем он смог заметить первые признаки опьянения. Голова наполнилась негой и приятным дурманом, веки отяжелели, и ослабевшая рука выронила почти пустой стакан.

* * *

Как старый, добрый друг, приходящий без приглашения и когда заблагорассудится, его снова посетил сон о Джер…

Отряд эльфийских повстанцев напал на деревню. Дикое ржание лошадей перемежалось с криками ужаса, боевыми кличами эльфов и стонами умирающих. Кругом был огонь, кожа лица ощущала жар от горящих деревянных построек и домов. Дым застилал глаза, сквозь него были видны лишь смутные очертания суетящихся в панике людей и контуры конских задов.

Справа от Дарка из смрадной мглы выскочил эльф и с дьявольским азартом в блестящих от возбуждения глазах кинулся на него с занесенным для удара мечом. Клинок просвистел в воздухе и обрушился на голову Дарка, рассекая ее пополам и проходя дальше вдоль тела. Сталь остановилась лишь у пояса, слегка звякнув о железную пряжку ремня, которую не смогла перерубить. Эльф отчаянно рванул меч на себя, но так и не смог вытащить его из тела, разрубленная плоть начала быстро срастаться, и оружие застряло в ней. Гримаса ярости исчезла с лица воина, ее место заняла тень ужаса и первородного страха, парализовавшая тело разбойника.

– Мориэль! – испуганно успел выкрикнуть эльф, прежде чем рука Дарка, подобно змее, взлетела вверх и одним смертоносным движением разорвала ему горло. Кровь врага фонтаном брызнула в лицо, приятно освежая иссохшую от близости к пожарищу кожу. «Эльфы, отродье отродьем, но какая нежная кровь… – говорил кто-то невидимый, сидящий у него в голове, – …мне нужна их кровь, много крови!»

Выйдя из полосы сплошного дыма, он увидел, как семеро всадников окружили толпу беззащитных крестьян и, весело хохоча и споря о чем-то между собой, рубили мечами головы людей. Когда ближайший из всадников развернул коня, Дарк увидел лицо темноволосой Джер. Красивые черты были искажены зловещей радостью кровавого наслаждения. Добив последнего из пленных, эльфы громко рассмеялись и, пришпорив коней, умчались прочь.

Он подошел к горе изуродованных тел и молча смотрел, изучая и пытаясь сохранить в памяти каждую мельчайшую деталь картины чудовищной расправы. В нем не было ни ужаса, ни сочувствия, ни отчаяния. Мозг был холоден и спокоен, чувства, казалось, умерли, и лишь откуда-то изнутри слышался тихий, еле различимый в треске пожарища голос: «Я моррон, мститель; я все, что от вас осталось…»

Пелена дыма, движимая ветром, начала наступать и вскоре скрыла от его глаз тела погибших. Он долго блуждал в тумане, пытаясь угадать направление движения и выбраться из пожарища. Наконец-то густая дымовая завеса осталась позади, а перед глазами была поляна, в центре которой на пне сидела, печально склонив набок голову, молодая женщина в черном платье с серебряными блестками. Когда Дарк попытался приблизиться к ней, красавица остановила его жестом руки и повернула голову.

– Самбина! – вырвался у него крик удивления.

– Тише, господин Аламез, тише… – словно напела она. – У вас, у людей, такие противные, резкие голоса, хотя исходят они из нежного, лакомого горла. Многие, очень многие пытались защитить его от меня; укрыть за толстым воротом одежд или кольчугой, но все, все было тщетно. Я всегда получала, что хотела; я убью и тебя, но потом, потом…

Стройная фигура вампира исчезла в тумане, в завесе черной мглы, неожиданно упавшей на глаза. Он ничего не видел, лишь слышал разнотональный хор голосов, множества голосов. Один из них становился все громче и громче, набирал силу и вот уже поглотил весь мозг:

– Господин Аламез, проснитесь, вас хочет видеть хозяин!

– Ну, вот и началось! – пробормотал Дарк, протирая заспанные глаза и поднимаясь из кресла.

* * *

Дарк застал Дантона в самый разгар нелегкого мыслительного процесса. Торговец сидел за письменным столом, обложившись кипами бумаг и книгами с таинственными названиями: «Приход – Расход», «Налоговые льготы Королевства Кодвус», «Экспортно-импортные операции с точки зрения защиты экономических и прочих интересов государства», «Торговое Право Кодвуса», «Свободная работорговля и налоги», «Подави конкурента!».

Не дав Паулю опомниться и завершить нелегкий труд по выявлению актов хищения и провоза нелегальных товаров поставщиками и его же подручными, Дарк начал разговор первым, плюхнувшись с ходу в мягкое кожаное кресло, предварительно небрежно скинув с него на пол стопку аккуратно разложенных бумаг.

– Поскольку ты меня вызвал, значит, есть что сказать. Я весь внимание…

Пауль оторвал взлохмаченную голову от бумаг и удивленно уставился на посетителя уставшими, красными от недосыпа глазами.

– Мой милый друг, – прохрипел Дантон простуженным голосом, – не кажется ли вам, что вы слишком сильно вошли в роль родовитого графа и почему-то забыли из нее выйти. Для полноты комплекта излюбленных приемов общения благородных особ с плебейским торговым отребьем не хватает поставить на мой стол грязные сапоги и плюнуть в любимую кошку, которой у меня, кстати, отчасти по этой причине и нет.

– Извините, милостивый государь, – нарочито манерно произнес Дарк, пытаясь разыграть партию «легкий психоз заключенного», – если мои слова и поступки носили некоторый вызывающий оттенок, но поймите сами, заключение может расшатать даже очень крепкую нервную систему и отрицательно сказаться на манерах…

– Да брось, Дарк! – насилуя больное горло, прокричал Дантон. – Какое заключение?! Мы же еще в прошлый раз обо всем договорились: пока ситуация не утрясется, посиди у меня. Любой, слышишь, любой, даже настоящий граф позавидовал бы таким условиям содержания: делай, что хочешь, жратвы и выпивки полно, девчонки под боком. Чего тебе еще не хватает?

– Мне нужно действовать, – уверенно произнес Дарк, отбросив ненужную уже маску обиженного арестанта, – ситуация не уладится сама по себе, пойми! Если Гаврий не пришел сам и в храме его не было, значит, кто-то его похитил. Раз так, то надо искать, а не сидеть на месте!

– Где искать? – усмехнулся Пауль.

– Не знаю где, но искать: у амазонок, контрабандистов, в Ордене, да где угодно, но действовать, а не сидеть, сложа руки, и ждать, когда тебя или помилуют, или прирежут!

– Что ты предлагаешь? – устало спросил Пауль. – Скажу сразу, что отпустить тебя без приказа Диверто я не могу, он с меня голову потом снимет.

– А я и не требую от тебя жертвенности, просто организуй мне встречу с бароном.

– Хорошо, – утвердительно кивнул Пауль, – как только вернусь со склада, дня через два, так сразу тобой и займусь.

– Нет, ты пойдешь к Диверто немедленно, – продолжал настаивать Дарк, – и не забывай, кто тебе жизнь спас!

– Ну, во-первых, – спокойно начал перечисление Дантон, которого абсолютно не задел брошенный в его сторону упрек о неблагодарности, – у тебя не было другого выхода, вернулся бы один, пошел бы сразу на дыбу, а во-вторых… – Пауль хитро улыбнулся: – Я коммерсант, и чувство благодарности для меня непозволительная роскошь. С ЭТИМ у нас, торгашей, не выживают.

– А может, и третье есть?

– Конечно, ради этого тебя и просил прийти. Вместо того, чтобы кидаться безосновательными упреками, лучше бы поблагодарил. – В голосе Дантона послышались нотки незаслуженно обиженного человека. – Я нашел мерзавца, ограбившего и чуть не убившего тебя. Дал взятки страже, заплатил скупщикам краденого, мелким жуликам, перевернул вверх дном весь воровской мир, но нашел. Только попробуй после этого еще хоть раз назвать меня неблагодарным, самовлюбленным мерзавцем!

– Прими искренние извинения за наглые слова и непристойное поведение, – выпалил на одном дыхании Дарк. – Итак, где он?

– Найти его было не так уж и просто, – гордо произнес Пауль, смакуя сладостный момент триумфа, – тем более, обладая лишь весьма туманным описанием: высокий рост и леска с шариком на конце, но деньги и мое знание, кому их дать, сделали свое дело.

– Надеюсь, ты не будешь вдаваться в подробности, – сказал Дарк, которому уже надоела пафосная бравада шпиона, разыгрывающего из себя самодовольного простака.

– Конечно, нет, не буду же я раскрывать свои методы, – ничуть не обидевшись на колкое замечание, продолжил Пауль. – Этот тип бандюг называют «охотниками». Они скрытны, никому не доверяют и даже не имеют традиционной воровской цепи: наводчик – исполнитель – скупщик краденого. Работают в одиночку, выслеживая толстосумов в людных местах, например: в трактирах или на рынках, затем совершают нападение в тихом уголке. Характерно, что «охотник» никогда не носит оружия, так что случайные облавы и прочие недоразумения со стражей им не страшны. Твой красавчик, скорее всего, носит леску в манжете или зашитой в поясе, и только когда уже идет по следу жертвы, на ходу извлекает ее.

– Пауль, я тебе очень благодарен, – перебил рассказчика Дарк, которого уже начинало трясти от нетерпения, – но не мог бы ты перейти к сути: имя и где его найти?

– Хорошо, – согласился невозмутимый торговец, – его кличка Ирбис, снежный барс, настоящего имени никто не знает. Высокий, светло-голубые, почти бесцветные глаза и пепельные волосы. На днях пытался продать твой нордер контрабандистам, но не сошелся в цене, так что, если поторопишься, то еще можешь успеть вернуть вещь.

– Где мне найти ворюгу?

– Поначалу я думал, что придется тебя разочаровать. Дело в том, что «охотники» крайне подозрительны и никогда не работают больше недели в два-три месяца: поработал здесь, на следующий день в другом месте, насобирал деньжат и лег на дно. Но тебе чертовски повезло… – Дантон откинулся на спинку кресла и не удержался от того, чтобы сделать долгую, эффектную паузу. – Он положил глаз на твою амазонку и следит за ней целые сутки.

Слова торговца поразили Дарка. Он потерял контроль, и за считаные доли секунды на его лице отразилась вся многообразная гамма нахлынувших эмоций: изумление, непонимание, испуг за Ильзу, ненависть.

– Ну, ну, не переживай, ничего он ей пока не сделал, да и не сделает, – поняв мимику собеседника, попытался успокоить его Пауль. – Если бы его интересовала она или ее деньги, которых наверняка не так уж и много, то прекрасную Ильзу еще сегодня утром нашли бы в сточной канаве. Он ходит за ней по другой причине, – почему-то перешел на шепот Пауль, – ему нужен ты.

– Откуда ты знаешь про возвращение Ильзы и как ее зовут? – задал вопрос Дарк, наконец-то взяв себя в руки.

– Не будь дураком! Если ты еще не понял, то мы с тобой работаем на самую лучшую разведку в этой части света. Ребята Корвия по сравнению с «бригадой» – наивные сосунки. Я знаю, что она вчера вернулась в город и тайком приходила к тебе. Вы около получаса проторчали в дальнем сарае. Надеюсь, что не теряли время зря… – На лице Пауля едва заметно проскользнула пошленькая усмешка. – Кстати, в следующий раз рекомендую пригласить девушку в дом. Амазонки, конечно, девицы со странностями, но кажется, даже им не нравится, если с ними слишком часто «беседуют» на задворках в хлеву.

– Непременно учту твои рекомендации, – сухо ответил Дарк, вставая с кресла и направляясь к выходу, – а сейчас извини, сегодня вечером мне нужно кое-что уладить.

– Дарк! – окрикнул его Дантон. – Не забудь, что ты под арестом, и захвати с собой Альто. Не бойся, Румбиро – гном деликатный, не вмешивается в чужие дела: ни в любовные, ни в… другие.

Дарк ответил кивком головы и собирался уже уходить, как вдруг его осенила шальная мысль.

– Пауль, ты язык эльфов знаешь? – чуть смущенно спросил он.

– Мой милый друг, нелегка судьба честного торговца. Если хочешь выжить, то приходится общаться со всяким сбродом, в том числе и с этим. Что тебя интересует?

– Что означает слово «Мориэль»?

Лоб Дантона покрылся мелкой сеткой морщин. Торговец молчал, вспоминая находящийся у него в голове скудный запас слов великого народа, затем он отрицательно покачал головой:

– Не знаю, не встречал, но могу дать хороший совет. Ты замечал лавку торговца одеждой напротив твоей гостиницы? У него работает эльфийка, кажется… – Пауль снова наморщил лоб, напрягая память. – Да, точно, ее зовут Кенивеэро Шаконэль, она сможет тебе помочь.

* * *

Перспектива продолжительной прогулки по ночному городу явно не обрадовала уважаемого гнома Альто, которого Дарку пришлось вытащить из-за карточного стола в самый разгар сражения. Громко пыхтя и чертыхаясь, Румбиро бросил карты на стол и, бормоча проклятия в адрес недотеп, у которых пробуждается интерес к приключениям именно тогда, когда уважаемые гномы собрались скоротать вечерок за игрой, принялся недовольно натягивать кожаный плащ с глухим капюшоном.

Полдороги Дарку пришлось выслушивать продолжение поучительной нотации с примерами из священных писаний, суть которой сводилась к весьма тривиальной истине: «Грешно отрывать людей от заслуженного отдыха после напряженного трудового дня». Лишь надежда опрокинуть пару стаканчиков в корчме гостиницы заставила старого ворчуна немного успокоиться и даже замолчать.

Прежде чем проследовать к спасительному источнику живительной влаги, Дарк решил на минутку завернуть к старику-портному, который внешне больше напоминал старьевщика или торговца подержанными лошадьми.

Несмотря на совсем не поздний час для магазинов в центре города, где торговля только начиналась после семи вечера, лавка была закрыта. Пришлось долго стучать кулаком в дверь, пока внутри не зажегся тусклый свет фонаря и не послышались шаркающие шаги.

– Чего надо? – раздался по-старчески скрипучий, но еще с остатками прежней мелодичности женский голос.

– Нам хотелось бы посмотреть на ваши товары, уважаемая! – соврал Дарк, предпочитающий вначале войти в дверь, а уж потом объяснять истинную цель позднего визита.

– Так и приходите завтра с утра! Чего в дверь ломитесь, не видите, что ли, лавка закрыта!

– Мне хотелось бы поговорить с уважаемой госпожой Кенивеэро Шаконэль.

– Пошел вон, мерзавец, она не хочет ни с кем разговаривать… и вообще ее нет, она уехала из города.

Стоявший до этого момента в стороне Альто решил нарушить свое золотое правило невмешательства в чужие дела и подошел к двери.

– Хватит комедию ломать, Шако, давай открывай быстрее, пока мы не замерзли! – грозно пробасил гном, пару раз для пущей убедительности шмыгнув носом.

– Румбиро, ты, что ли? – раздался из-за двери немного потеплевший голос.

– Нет, тень Великого Эльфа, открывай быстрее, говорю!

Раздался скрип отодвигающихся засовов, и, как только дверь открылась, путники быстро вошли внутрь.

Эльфы странный народ, они очень похожи на людей, хотя имеется несколько существенных отличий. Оставив в стороне внешние различия и особенности восприятия окружающей жизни, можно с уверенностью сказать, что еще ни одному человеку не удавалось точно определить возраст эльфа. Если вам повстречается молодая, симпатичная эльфийка, оказывающая вашей персоне знаки внимания и особого расположения, то будьте осторожны, возможно, она флиртовала еще с вашими прародителями.

Заводить интрижку с Шако Дарк не собирался. По человеческим меркам недоверчивой представительнице Великого народа было около шестидесяти-семидесяти лет, значит, в действительности возраст бабушки колебался между тремястами пятьюдесятью и четырьмястами пятьюдесятью годами.

Не собираясь надолго растягивать удовольствие от общения с престарелой прислужницей, Дарк с порога приступил к изложению сути проблемы, предварительно выложив на конторку пять кодвусовских крон. Щедрость вознаграждения основывалась не на сложности услуги по переводу всего одного слова, а была скромной компенсацией за поздний час визита и отрыв старушки от самого важного в ее возрасте дела – сна.

Сухая, морщинистая рука быстро скользнула по гладкой поверхности стола, схватив и спрятав монеты где-то среди бесчисленных складок платья. Дарк никак не ожидал такой алчной торопливости от вечно гордых собой, высокомерных эльфов, видимо, долгие годы, проведенные в обществе людей, оказали свое воздействие и помогли старушке полностью ассимилироваться во враждебной человеческой среде.

Услышав таинственное слово, Шако вздрогнула и изумленно уставилась на Дарка, сверля его пронзительным взглядом холодных глаз.

– Где ты услышал его, человек? – прошепелявило создание, причем слово «человек» было произнесено с явным презрением.

– Его слышал мой друг, – предусмотрительно соврал Дарк, – во сне…

– Скажи, а этот друг тебе ничего не должен? Постарайся получить с него деньги быстрее, он долго не проживет… Согласно древней легенде, Мориэль – имя призрака-мстителя.

– А что это за легенда? – спросил Дарк, кинув на стол еще пять звонких монет.

На Шако щедрый жест дворянина не произвел никакого впечатления, она не притронулась к деньгам.

– Ты заплатил за перевод, я сказала, что означает это слово, но не думай, что за жалкие пять крон, я открою тебе, человеку, смысл древнего пророчества.

– Тогда назови твою цену, – неумело попытался торговаться Дарк.

– Вам лучше уйти, – прошепелявила старуха и, развернувшись, медленно пошла в свою каморку, досматривать прерванный сон.

На самом выходе из лавки внимание Дарка привлек странный предмет, похожий на собачий ошейник. Не в силах противостоять внутреннему призыву, он быстро схватил его и, пряча в полах плаща, вынес наружу. Поскольку возмущенных криков старухи не последовало, то Дарк поздравил сам себя с первым удачным опытом мелкого воровства.

В корчме было многолюдно, пожалуй, сегодня собралось даже больше народу, чем в тот раз, когда Дарк познакомился с Румбиро.

Компаньоны сидели за угловым столом возле окна, расположившись таким образом, чтобы обоим был виден весь зал. Занять выгодную наблюдательную позицию удалось исключительно благодаря нахальству Румбиро, а не эфемерному счастливому стечению обстоятельств.

Как только они вошли в зал, Альто опытным взглядом командира осмотрел местность и определил, где лучше встать, а точнее, сесть дозором, затем подошел к выбранному столу и вышвырнул из-за него парочку уже изрядно подвыпивших стражников. Справедливое возмущение служителей правопорядка было безжалостно подавлено кулаком в нос.

Видимо, гном был в Кодвусе известен и уважаем ничуть не меньше, чем его хозяин. Вскочившие с мест военные намеревались усмирить нахала, но, увидев, что это не кто иной, как уважаемый гном Альто собственной персоной осчастливил их общество своим присутствием, вернулись к прежним занятиям. На всякий случай обведя зал пару раз грозным, вызывающим взглядом, гном грузно шлепнулся на стул и стащил кружку пива с подноса проходящего мимо официанта.

План ловли разбойника был составлен впопыхах, по дороге от лавки к корчме. Румбиро считал, что поскольку «охотник» постоянно следил за Ильзой, то лучшего места для наблюдения, чем корчма, невозможно представить: тепло, сухо, носят пиво, а из больших окон прекрасно виден холл гостиницы.

Сойдясь на том, что бандита надо искать в корчме, а не в сырых подворотнях, друзья решили попристальнее осмотреться в зале. Как только они обнаружат подходящего под описание типа, то Дарк обострит ситуацию, демонстративно выйдя на улицу. «Охотник» последует за ним и попадет в незавидное положение: впереди ожидающий нападения Дарк, а позади подоспевший Румбиро с его огромными кулачищами. Замысел был примитивно прост, но хорош хотя бы тем, что другого не было.

Уже приблизительно полчаса они скучали за столом, время от времени прихлебывая из кружек до неприличия разбавленное, в лучшем случае, водой пиво. Осмотр позиций пока не дал никаких результатов. В глазах рябило от перемещающихся по залу суетливых официантов и полупьяных посетителей, среди которых были собраны головы всех возможных типов: лысые, с залысинами, с черными, как смоль, волосами, с рыжими и седыми волосами, но только не с заветными пепельными.

Когда в глазах окончательно запестрело, Дарк ненадолго отвлекся от бесплодного процесса созерцания и решил осмотреть трофей, прихваченный из лавки. Загадочный предмет действительно оказался широким ошейником из крепкой кожи, только непонятно, водились ли в округе такие длинношеие собаки… Он был чересчур широк и одновременно короток. Недоумение вызывало также и то, что сшит он был из двух слоев кожи, между которыми виднелась гибкая стальная пластина. Зачем сумасшедший мастер вшил ее туда, было абсолютно непонятно. Неизвестно, сколько еще времени Дарк потратил бы на разгадывание сложной загадки, если бы не Румбиро, пришедший ему на помощь.

– Любуешься? Хорошую вещицу стырил, да только жаль, бесполезную, – буркнул гном, не отводя глаз от зала.

– Да уж, собаки у меня долго не будет, – ответил Дарк, кидая ошейник на стол, – с нашей веселой жизнью не до собак…

Альто медленно развернул голову и несколько секунд пялился на Дарка широко раскрытыми, удивленными глазами, затем зал содрогнулся от его безумного хохота.

– Ты думаешь, это для собаки?! – выдавил из себя содрогающийся от смеха и захлебывающийся слюною Румбиро. – Во, умора!

– Нет, для особой породы котов-переростков, – обиженно ответил Дарк, не понимая неожиданного приступа веселья.

– Вообще-то это страж, – пояснил Альто, которому все-таки удалось успокоиться и подавить спазмы смеха, – …и носят его люди.

Смотревшие на него, ничего не понимающие глаза Дарка заставили гнома пуститься в разъяснения:

– Ну, это такая штуковина, которую суеверные личности на шею надевают, чтобы вампир не укусил.

– А почему суеверные?

– Да потому, что, окромя комаров да мошек, прочих кровососов в природе не существует! – уверенно заявил гном, даже не подозревая, что один из их с Дантоном заемщиков-неплательщиков был самым настоящим вампиром. – По крайней мере, ни я, ни мои ребята в жизни ни одного не видели.

Переубедить товарища было делом заманчивым, но Дарк сдержался из соображения безопасности, уж слишком много пришлось бы тогда объяснять; возникли бы ненужные вопросы, типа: «А как тебе удалось убить Норика?», отвечать на которые не хотелось.

Оставив в покое бесполезный, по мнению гнома, предмет, Дарк занялся повторным осмотром зала, от которого его неожиданно оторвал громкий выкрик Альто, сопровождаемый звучным хлопком огромной ручищи по собственной голове.

– Идиоты, кретины, недомерки!.. – неистовствовал гном, осыпая свою голову и стол очередной серией ударов. – Дарк, мы, дурни, высматриваем голову с пепельными волосами, а он мог не снимать капюшон.

Простота догадки гнома поразила Дарка. Он окинул зал быстрым взглядом и обнаружил не менее шести-семи человек, решивших при входе в корчму не откидывать глухие капюшоны плащей.

– Тогда мне пора, – тихо прошептал Дарк, наклонившись к самому уху гнома, – если кто-то пойдет за мной следом, не накидывайся на него сразу, подождем, пока он нападет первым.

Получив в ответ утвердительное бурчание, Дарк резко встал из-за стола и, лавируя между посетителями, направился к выходу. Как только дверь за ним закрылась, от одного из столов отделилась высокая, закутанная в серый плащ фигура и неторопливо вышла следом.

Он не слышал шагов, бандит был умен и двигался чрезвычайно осторожно, держался на приличной дистанции, боясь раньше времени вспугнуть жертву, но Дарк чуял присутствие опасности, ощущал ее спиной.

Еще находясь на площади, он накинул капюшон, якобы прячась от еле моросящего дождя, и, стараясь не привлекать резкими движениями внимание преследователя, застегнул на шее страж. Штуковина пришлась как нельзя кстати, если она могла защитить от укуса вампира, то обязательно убережет горло владельца от смертоносного сжатия лески.

Вскоре послушалось легкое постукивание каблуков о булыжники мостовой, «охотник» сокращал дистанцию, понемногу приближаясь к жертве. Дарк решил не противиться ходу событий, а ускорить их. Несмотря на порывы холодного ночного ветра, он откинул капюшон, облегчив тем самым работу врагу по накидыванию петли, и, замедлив шаг, свернул в ближайшую темную подворотню.

«Охотник» не заставил себя долго ждать. Уже через десять-пятнадцать шагов по мрачному проулку, освещенному только светом тусклого фонаря да блеском луны, в воздухе послышался легкий свист, и Дарк почувствовал, как тонкая нить обвила шею. Боли от сдавливания горла он не ощутил, только толчок – враг тянул нить на себя, стараясь задушить его. Принимая условия опасной игры, Дарк конвульсивно дернул руками, хватаясь за горло, и упал, сильно ударившись локтем о мостовую.

Послышались торопливые шаги, заставившие сердце «жертвы» биться чаще в азартном предвкушении подготовленного сюрприза. Как только враг склонился над телом и начал переворачивать на спину свалившегося вниз лицом «клиента», Дарк резко схватил его левой рукой за волосы и рванул на себя. Секундного замешательства нападавшего было достаточно, чтобы кинжал, зажатый в ладони правой руки капитана, очертил в воздухе дугу и вонзился выше левой ключицы.

«Охотник» взвыл от боли и, неестественно выгнув руку, импульсивно рванулся назад. Дарк отпустил его, предоставив возможность встать на колени, затем вынул кинжал из раны и быстрым, косым ударом перерезал сухожилие локтевого сустава правой руки. Очередной приступ резкой боли заставил бандита свалиться обратно на камни и, судорожно дрыгая в воздухе ногами, издать душераздирающий визг. Дарк не любил шума, удар носком сапога по виску заставил подранка потерять сознание и наконец-то замолчать.

Сзади раздался торопливый топот сапог, и в подворотне появился запыхавшийся гном. Едва не налетев с разбегу на лежащее тело, гном остановился и одобрительно кивнул головой Дарку:

– Ну, ты даешь, когда только успел уложить мерзавца?!

– Пока ты торопился мне на помощь, – с издевкой произнес Дарк, разматывая на глазах удивленного Румбиро запутавшуюся на шее леску. – Вот видишь, оказывается, и не такая уж это бесполезная вещь, годится не только для защиты от мифических вампиров, но и от вполне реальных душегубов.

Гном подошел к бесчувственному телу бандита, лежащему в луже собственной крови, и пару раз пнул его в бок сапогом.

– А с этим что делать будем, не на себе же его через полгорода переть?

– Зачем же куда-то идти, сейчас он оклемается, – почему-то с уверенностью сказал Дарк и, как настоящий доктор, наклонился над телом, – крови потерял немного, так что минут через пять очухается и сможет говорить.

– Может, до конторы дотащим? – засомневался гном. – Там-то оно сподручнее будет.

– А если стражников встретим, то как объясним? Дескать, напился приятель и давай обо все острые углы биться, так, что даже кровь пошла?

– Это уж точно, – кивнул Румбиро, – от патрульных не отбрехаешься, а если правду скажем, так бандюгу в тюрьму заберут, а нас по судам да дознаниям затаскают.

– Самое страшное, что тогда правды от него не добьемся, – сказал Дарк, наклонившись над телом. – И что он ко мне так привязался?

Преступника быстро удалось привести в чувство, одарив его всего несколькими звонкими пощечинами. Представитель семейства кошачьих в конце концов открыл глаза и ошарашенно уставился на Дарка, затем, вспомнив о боли, принялся стонать.

– Заткнись! – процедил сквозь зубы Дарк, угрожающе поигрывая окровавленным кинжалом. – Еще раз хоть простонешь, я тебе нос отрежу! Давай, выкладывай, зачем меня искал?!

Ирбис закрыл глаза и молчал, на лице наемника красовалась холодная маска презрения. Поначалу он стоически терпел угрозы, оскорбления и довольно сильные оплеухи, но после того, как Дарк полоснул кончиком кинжала по его левой щеке, хладнокровие покинуло бандита. Стиснув зубы от острой боли, он разразился потоком отборных ругательств, символизирующих начало переговоров.

– Ничего я тебе не скажу, можешь не терять времени, – устало заявил бандит по окончании потока бранных слов.

– Почему? – холодно, но без злобы спросил Дарк.

– Не в моих правилах болтать с покойниками, – огрызнулся Ирбис в ответ.

Испуг на какое-то время парализовал сознание Дарка. «Он знает! Откуда? Если знает он, то и его наниматель», – обрушилась на него ясная, как солнечный день, мысль.

– Чо ты городишь, падаль полуночная?! – продолжил разговор Румбиро, видя, что его товарищ почему-то впал в замешательство. – Колись живее, пока башку не раскроил!

– А то, – выкрикнул Ирбис, – что приятелю твоему все равно не жить! Охота на него, понял, недомерок?! Не я, так кто-нибудь из контрабандистов или приезжих наемников прирежет.

– Говори, – произнес пришедший в себя Дарк.

– Зачем, все равно ведь убьете?

– Обещаю, что отпустим, если расскажешь всю правду, – сухо проговорил Дарк, слыша за спиной возмущенное бурчание Румбиро.

Наемник скривил рот в подобии болезненной усмешки и снизошел до разговора с потенциальным покойником:

– Тогда, в первый раз, ты меня особо не интересовал, так, обычный приезжий толстосум, ничем не лучше и не хуже моих постоянных «клиентов», – откровенно заявил Ирбис, отплевывая кровь с мелкими осколками зубов, – дорогая одежда, непотрепанная рабыня, хорошее оружие – верные признаки крепко набитого кошелька.

– А без философствования с профессиональным уклоном можно? – поторопил разоткровенничавшегося на радостях разбойника Дарк.

– Ну вот, взял кошелек, прихватил меч, уж больно он мне понравился, и через несколько дней пошел на стоянку контрабандистов. Есть там пара ребят, через которых я иногда дорогие шмотки сбываю, – не расслышал замечания Ирбис. – Как только пришел, так сразу странным показалось, что там тетки лесные крутятся…

– Амазонки, – удивился Дарк, – так они вроде с контрабандистами не ладят?

– Вот и я подумал, странно все это как-то. Лес поделить не могут, режут постоянно друг дружку, а тут несколько теток спокойно по стоянке расхаживают, ляжками голыми сверкают…

– Ты на бабьи ляжки не отвлекайся, недобиток! – прорычал гном, которому уже надоело мокнуть под дождем. – По делу давай трепись!

– Отцепись, борода, я по делу и говорю! – огрызнулся наемник. – Одна из теток, как меч твой увидела, так сразу ко мне кинулась, допытываться начала, где взял.

– А эта «тетка» не выглядела случайно, как «дядька»? – вспомнил Дарк характерное описание Герты.

– Ага, точно, именно так, рослая такая и здоровущая, как кузнец. Мне еще тогда подумалось, что это орчиха. Ну так вот, рассказал я ей, а она меч у меня и купила. Контрабандисты – прощелыги, перепродают все, так за вещь такой великолепной работы более ста крон не давали, а тетка сразу две сотни отвалила и тебя «заказала».

– Не понял… – нахмурил брови Дарк.

– Ну, заказ на тебя сделала. Сказала, что если за неделю, что они в лесу неподалеку от стоянки пробудут, я ей твою голову принесу, то еще двести крон получу…

– Чо врешь, гад! – прервал откровение убийцы Румбиро, страшно сверкая глазищами. – Кто за такую мелочь работать будет?! Человека убить – не менее пяти сотен стоит.

– Точно, гномик, говоришь. Откуда расценки знаешь, подрабатывал, что ли? – ответил колкостью Ирбис.

Гном насупился, но оставил слова разбойника без дальнейших комментариев.

– Двести крон только за саму голову, она ведь слышала, что о тебе я до этого уже договорился.

– Стой-ка! Вот здесь поподробнее, с кем договорился и о чем? – быстро вставил Дарк, которого явно заинтересовала случайная подробность.

– В палатке у Мисила, дружка моего, через которого шмотье иногда сбываю, эльф какой-то странный крутился. Он меч увидел и допытываться начал, откуда я, дескать, штуковину такую раздобыл. Купить не захотел, а тебя сразу заказал, семь сотен отсчитал…

– Опять врет, паразит! – недовольно фыркнул Альто. – Что ж эльф таким дураком был, чтобы деньги все вперед давать?

– Ну, чо ты вечно лезешь, недомерок! – бурно отреагировал Ирбис на скептические комментарии гнома. – Что я, на сумасшедшего похож, чтобы эльфийского мага обманывать?

– Мага? – переспросил Дарк.

– Ага, я его, конечно, раньше не видел, не из наших он, но дружок мой сразу предупредил, чтоб я не дурковал. Сказал, что эльф и с Джабон связан.

– С кем, с кем? – удивился Дарк, впервые слыша странное название.

– Шараэль-Джабон, тайное общество эльфов, – пояснил Румбиро, деловито морща нос, – серьезные ребята, поймать трудно, а словишь одного, так молчит, сколь ни пытай. До сих пор никто точно не знает, чего им нужно…

– Вот-вот, и Мис говорил, что серьезный мужик эльф этот и что якобы он оттуда, из-за «Стены», пришел, от орков…

– Где и когда ты с ним встретиться должен, чтобы за работу отчитаться?

– Нигде… Он сказал, что в игры не играет и что некогда ему второй раз со мной встречаться. Если, дескать, работу завалю, то он всегда меня найти сумеет, – на полном серьезе заявил Ирбис, а потом добавил свое личное мнение, сформированное на основе опыта разбойничьей жизни: – С такими не шутят!

– Ну ладно, ползи отсюда, рыцарь кинжала и лески! – брезгливо проронил Дарк, отходя от тела и неторопливо направляясь в сторону гостиницы.

Когда он отошел на несколько шагов, то позади раздался увесистый стук топора и оборвавшийся крик. Мгновенно развернувшись на каблуках, он увидел, как Румбиро склонился над уже бездыханным телом и тщательно вытирает окровавленный топор об одежду трупа.

– Ты что, с ума сошел?! – набросился он на гнома. – Я же ему жизнь обещал!

– Во-первых… – деловито начал перечислять гном, не отвлекаясь от процесса очистки оружия, – обещал ты, а я промолчал. Молчание далеко не всегда означает согласие. Во-вторых, еще никто и никогда не осмеливался называть меня «гномиком» и «недомерком». В третьих, ты же сам слышал, что его, в случае неудачи, эльф бы пришил, так что я всего лишь ускорил события, а в-четвертых… – Гном замолчал, задумчиво нахмурив лоб и ища в головепотерянную мысль.

– Ну, что еще? – смеясь, спросил Дарк, которому почему-то понравилась философская педантичность и логическая обоснованность действий гнома.

– А в-четвертых, – протянул Румбиро, – ну не могу я смириться с тем, что такая мразь по свету ползает!

* * *

Конечно же, Румбиро предполагал, что Дарк, движимый порывами молодости и неуемной страсти, ненадолго выбравшись в город, непременно воспользуется возможностью повидаться с Ильзой. Считая, что короткая встреча влюбленных продлится до самого рассвета, Альто был морально готов вернуться в гостиницу и засесть в корчме, коротая долгие часы ожидания за кружкой хорошего пива. И каково же было его удивление, когда, вопреки всякой логике, Дарк предложил подняться в номер вместе с ним.

Радость встречи на лице открывшей дверь Ильзы сменилась изумлением, когда из-за спины Дарка выглянула черная, давно не чесанная борода гнома, который так же, как девушка, не мог понять цель своего визита.

– Проходи, Румбиро, садись, – мимоходом бросил Дарк, подходя к окну и занимая привычное для него место на подоконнике, – у меня к вам обоим разговор имеется, важный и весьма срочный.

После недолгой и исключительно формальной процедуры представления друг другу участников встречи, Дарк так же сжато перешел к изложению своего предложения, суть которого заключалась в следующем.

Отряд воинственно настроенных амазонок засел в лесу возле дороги к замку Самбины. Предводительница, в распоряжении которой не менее сорока весьма неплохих лучниц, в чем все присутствующие недавно убедились, не только замышляет убить Ильзу и Дарка, но и явно планирует какую-то крупномасштабную операцию, иначе никогда и ни за что не стала бы вступать в переговоры с контрабандистами.

У них троих есть только два возможных варианта действий: сообщить обо всем Диверто и ждать, сложа руки, посчитает ли шеф спецслужбы необходимым ликвидировать банду и освободить захваченного амазонками Гаврия; или разобраться с воительницами самим, поставив барона в известность лишь после завершения операции. Дарк, естественно, настаивал на втором варианте.

Несмотря на полное пересечение интересов всех трех сторон, между ними возникли разногласия. Как ни странно, но первой несогласие с самостоятельными, активными действиями высказала Ильза.

– Дарк, о чем ты говоришь? – произнесла девушка после недолгого раздумья и стыдливо отвернулась. – Ты же знаешь, я не могу стрелять в своих…

Услышав слова амазонки, Румбиро презрительно хмыкнул:

– Эх, девица-красавица, не знаю, что за нравы у вас там в Лесу, но здесь «свой» – это тот, чей лук направлен в противоположную от тебя сторону.

– Ты не прав, – вступился за девушку Дарк, – представь, что завтра тебе пришлось бы драться против гномов!

– Исключено, – лаконично констатировал Румбиро, но, заметив непонимание в глазах собеседников, решил открыть тайну сложной гномьей души: – Это у вас, у людей, все так запутано: сегодня за этих дерусь, завтра за тех, а мы – кучей держимся, к чьей стороне пристали, значит, пристали, притом все! – Толстый указательный палец крепыша взмыл вверх, как будто ставя восклицательный знак в конце мысли. – Для нас прежде всего – важно держаться вместе, а на людские разборки и тонкости нам плевать… Хватит, прошли те времена, когда эльфы с людьми нас друг против друга настраивали. Гном на гнома топор никогда не подымет!

Дарк чувствовал, что пришло время активных действий, об этом говорила логика и кричало внутреннее «я». Кроме крайней необходимости вызволить из плена Гаврия, он понимал, что амазонки участвуют в какой-то странной игре: они пешки, но пешки на стороне противника. Он должен ударить первым, лишить врага возможности собрать силы, нарушить его план, но без союзников действовать нельзя.

– Ильза… – Голос Дарка дрожал и не был уверенным. – Я не прошу тебя драться с теми, с кем ты еще недавно делила кров и хлеб, мы с гномами Румбиро все сделаем сами, но нам нужно знать место тайной стоянки. Ты сможешь показать его нам?

Ильза кивнула головой, печальная улыбка на ее губах свидетельствовала о сложной внутренней борьбе, раздирающей душу девушки. Примирив Ильзу с ее совестью, Дарк облегченно вздохнул, но тут возникло новое осложнение.

– Минуточку! – разорвал тишину бас Румбиро. – Может, кто-нибудь объяснит, при чем здесь я и мои ребята? Пауль просил проводить тебя – я проводил, помочь – я помог, но амазонок бить – увольте, такого приказа не было!

– Альто, ты же прекрасно знаешь, что отряд вот-вот уйдет со стоянки, и где его потом искать?!

– Ничего не знаю, приказа не было, – упорствовал гном.

– Пауля в городе нет, так ты за главного остался, какие приказы тебе нужны?

– Ты мне тут воду не мути! – закричал гном, отстаивая свою позицию. – Мое дело – конвой охранять, а не за девицами по лесам гоняться! Сообщи Диверто, пускай он и решает, а я – пас, в ваши людские игры не играю!

Гном твердо стоял на своем и не поддавался на уговоры, которые его только злили. В то же время помощь его подручных была необходима, даже если Ильза и изменила бы решение не поднимать оружие на своих бывших соплеменниц, то вдвоем одолеть отряд амазонок шансов не было. Чувствуя, что единственная возможность переубедить товарищей будет вот-вот упущена, Дарк решился на весьма рискованный метод добиться своего.

– Хорошо, будь по-вашему, сообщим Диверто и забудем. Ильза переедет ко мне, тем более что Пауль приглашал. Там и отсидимся пару дней, пока отряд амазонок не уйдет. Нам-то что, нам за убитых товарищей мстить не надо!

Стрела упрека попала точно в цель, лицо Альто налилось краской, а глаза яростно засверкали. Сильно сжимая от злости кулаки, гном долго молчал, пытаясь унять бушевавшие в нем эмоции.

– Нечестно играешь, – процедил он, стараясь сохранить спокойствие в голосе, отчего его речь походила на шипение змеи, – и я это тебе припомню, но в одном ты прав – за своих надо мстить! Через час жду вас обоих у городских ворот.

* * *

Люди считают гномов весьма неуравновешенными созданиями, которые вспыхивают, как факел, от одного лишь оскорбительного, по их мнению, слова, но тут же отходят и прощают обиды. Исходя из этого описания, Румбиро был гномом только наполовину: обиделся быстро, а вот с прощением дело обстояло хуже…

Когда через час Дарк с Ильзой появились в назначенном месте у городских ворот, то их уже ждали знакомые Дарку телеги, на которых сидело не более двадцати гномов, маскирующихся, как обычно, под мирных пахарей. Подойдя к Альто, Дарк пытался как можно осторожнее и деликатнее намекнуть, что для успешного завершения операции было бы неплохо хотя бы удвоить численность отряда, на что в ответ получил лишь невнятное бурчание: «…и этого на пару десятков девиц хватит…» Ни извиняться, ни вступать в долгие объяснения с гномом не хотелось, Дарк пожал плечами, молча занял место на телеге, и группа тронулась в путь.

Унылый пейзаж покрытых утренним туманом полей, скрипучее дребезжание повозок и ворчание не совсем проснувшихся гномов создавали неприятную атмосферу обреченности. Дарк чувствовал, что некоторые из тех, с кем он вместе трясется в повозке, едут навстречу своей смерти, но даже не подозревают об этом. Еще час назад, уговаривая Румбиро совершить налет, он хотел только одного – во что бы то ни стало достичь цели, уничтожить отряд амазонок, угрожающих лично ему и жизни близких людей, теперь же пришло необъяснимое чувство вины. Он знал, что в результате его настойчивости несколько гномов обречено на гибель. Никогда еще никто не рисковал жизнью ради его интересов. Командуя в армии эскадроном, он не принимал решение, наступать на позиции противника или не ввязываться в бой, он был лишь низшим передаточным звеном в огромной цепочке управления войсками, получал задачу и исполнял ее, стараясь свести потери к минимуму. Потом, после судьбоносного поражения, он рисковал только своей собственной жизнью, и вот теперь на нем повисла обременяющая совесть ответственность.

«О боже, как я не хочу этого…» – думал он, даже боясь представить, сколько еще раз повторятся подобные мучения совести, если то, что сказал Гентар, действительно правда. От тягостных раздумий его отвлекла Ильза, положившая голову ему на плечо.

– Ты обиделся на меня? – тихо спросила она, поглаживая нежными пальцами его руку.

– Нет, наоборот… – так же тихо ответил Дарк, отрицательно покачав головой, – можешь считать меня глупым, самодовольным мужланом, не признающим равноправия, но мне хотелось бы запереть тебя в гостинице и никуда не отпускать, пока все не закончится.

Ильза отпрянула от него и пристально посмотрела в глаза.

– Если ты мужлан, то я клуша-домоседка, – ни с того ни с сего заявила она, – мне тоже не хочется, чтобы мы рисковали жизнью.

Трогательное объяснение было грубо прервано криком возниц, телеги остановились, и гномы повыскакивали на землю, суетливо откидывая сено с повозок и доставая обмундирование. Сборы продлились не больше минуты: мирные пахари превратились в отряд закованных в тяжелую броню пехотинцев. К ним подошел Румбиро и, стараясь не смотреть в глаза Дарку, на которого еще злился, пояснил, что дальше придется пойти пешком.

До стоянки амазонок оставалось не более двух миль, и, следовательно, передвигаться остаток пути по дороге означало бы непременно привлечь внимание выставленных дозоров. Отряд быстро достиг опушки леса, и Ильза ушла на несколько десятков шагов вперед, играя роль проводника и скаута одновременно. Дело было не только в том, что девушка точно знала местонахождение стоянки, но, и как более привыкшей к лесной жизни, ей было проще обнаружить установленные ловушки и устроенные врагом засады. Примерно с полчаса шли молча, стараясь не бренчать оружием и вслушиваться в каждый звук. Неожиданно в тишине призрачного передвижения раздался громкий, отчетливый хруст – молодой, неопытный гном случайно наступил на сухой сук, за что и получил по звонкой оплеухе от каждого проходящего мимо товарища. Наверное, Дарк был единственным, кто не приложился к его рыжей кучерявой макушке.

Отряд замер на месте, идущая впереди Ильза подняла вверх руку, приказывая остановиться и ждать, затем нырнула в густые заросли папоротника. Потянулись долгие минуты напряженного ожидания.

Румбиро был опытным командиром, не любящим полагаться на случай и допускающим любое возможное развитие ситуации, в том числе и то, что Ильза специально заманила их в ловушку.

Едва заметным знаком руки он подозвал к себе двоих гномов, видимо, десятников, и отдал им шепотом какие-то распоряжения. Гномы кивнули покрытыми густым слоем растительности головами и побежали обратно к отряду. За считаные доли секунды бородачи перестроились из походного строя и заняли глухую оборонительную позицию, образовав два плотных круга по десять солдат в каждом. Они встали на колени, выставив перед собой большие, окованные железом щиты, топоры воткнули в землю и отстегнули с поясов легкие, одноручные арбалеты. Теперь импровизированная крепость могла выдержать любой шквал стрел, участвовать в длительной перестрелке.

Дарк сидел неподалеку и с удивлением наблюдал за слаженностью и отточенностью действий бойцов, которая была редкостью даже в регулярной имперской армии. Засмотревшись на солдат, он не заметил, как сзади к нему подбежал Румбиро и, сильно толкнув, впихнул в центр ближайшего круга.

– А ты чего встал, особого приглашения ждешь! – грозно шептал Альто, сверкая большими глазищами. – Чо, не видел, как бабы стреляют, аль жить надоело?!

Упрек был уместен, и Дарк промолчал, опустив глаза и устыдившись своей нерасторопности. Еще не так давно он сам ругал бестолковых новобранцев за неумение держать строй и неспособность быстро приспосабливаться к мгновенно меняющейся во время боя обстановке.

Вскоре из зарослей бесшумно вынырнула Ильза и, низко припадая к земле, плавно, как кошка, проскользнула к Румбиро. Альто махнул Дарку рукой, подавая знак приблизиться.

– Плохо дело, надо возвращаться, – прошептала еще не успевшая как следует отдышаться Ильза. – Лагерь большой, человек на двести – двести пятьдесят, два дня назад такого не было. Судя по количеству костров, их сейчас на стоянке не больше сорока-пятидесяти, но, видимо, ожидается подкрепление. Местность чужая, а значит, крупные силы передвигаются по ночам. Сейчас утро, они могут быть на подходе.

– Видать, прав ты был, Дарк, – озадаченно произнес Румбиро, – затевают девахи что-то крупное, надо в город возвращаться и Диверто предупредить.

– А почему ты решила, что подкрепление подойдет сегодня? – спросил Дарк, надеясь, что девушка ошиблась в своей оценке.

– Амазонки никогда не устанавливают палатки на временной стоянке впрок, за несколько дней. Вчера поставили, сегодня отряд придет.

Румбиро с пониманием кивнул и уже хотел приказать своим отступать, но его остановил Дарк.

– Подожди, не торопись, – прошептал Дарк, размышляя над неожиданно посетившей его догадкой. – Как Ильза сказала, амазонки осторожны и передвигаются по незнакомой территории только по лесу и только в полной темноте.

Девушка еле заметно кивнула.

– Даже если предположить, что они пересекли горный хребет с самым наступлением темноты, то есть около десяти часов вчера вечером, то дорога займет не менее семи часов.

Лицо Румбиро озарила коварная ухмылка, он понял, куда клонит Дарк.

– Сейчас не более четырех утра, а значит, у нас в запасе целый час, – обрадованно пробормотал гном. – Перебить передовой отряд и выкрасть пленника всего за полчаса до прибытия основных сил, вот это да, вот это я понимаю!

– Ничего не выйдет, – оборвала эйфорию Ильза, – лагерь сильно охраняется: восемь часовых по внешнему периметру, двое у склада с амуницией, еще двое у палатки предводительницы и парочка у пленного, итого четырнадцать караульных. Шансов незаметно пробраться нет, – подвела девушка к неутешительному выводу.

– Ты видела пленника, это Гаврий?

Девушка утвердительно кивнула и отвела взгляд, так больно ей было смотреть на разочарование, постигшее ее любимого человека.

Кровь пульсировала в висках и призывала к действию. Дарк знал, он не может отступить, он должен вернуть Гаврия, от этого зависит не только его судьба.

– Румбиро, отходите, – сказал он наконец, – я остаюсь!

– Ты что, спятил? – накинулась на него Ильза. – Говорят же тебе, шансов нет!

– Для отряда нет, а для одного человека возможно… конечно, если повезет, – произнес Дарк дрожащим от волнения голосом.

Румбиро понял, что хотел сказать Дарк, и после недолгого раздумья согласился поддержать товарища в дерзкой, граничащей с самоубийством затее.

– Значит так! – подытожил гном, стукнув себя ладонью по массивной ляжке. – Даю тебе не более получаса, вытаскивай Сорано и бегом сюда. Вас, конечно, заметят и погонятся, а мы здесь им встречу организуем. Как раз может получиться: они ведь думают, что ты один…

– Нет, я не согласна, – пыталась протестовать Ильза.

Дарк знал, что будет не в силах противостоять ее уговорам остаться, поэтому вместо ответа быстро вскочил и скрылся в зарослях кустарника.

Участок высокой, густой травы закончился, к сожалению, уже через несколько десятков шагов. Дарку пришлось лечь на живот и оставшиеся метров триста преодолевать по-пластунски, лишь изредка отрывая голову от земли и оглядываясь по сторонам.

Предводительница амазонок избрала самый верный способ охраны ночного лагеря – постоянное патрулирование по периметру через равные, небольшие промежутки времени, что позволяло каждому часовому видеть спину идущего перед ним.

Тезис о гибели мира из-за небрежности, выдвинутый Дарком еще во время побега из замка, полностью оправдал себя и в этот раз. Привыкшие бродить по лесу мелкими группками по пять-семь человек, амазонки сейчас почувствовали себя в безопасности, расслабились и потеряли бдительность.

Ночь прошла, видимость улучшилась, а уставших девушек клонило ко сну и окончательно утомило монотонное топтание по кругу. Зная, что начальство в этот ранний час спит, амазонки пренебрегли указаниями и сбились в группки по два-три человека, что естественно увеличило интервалы между патрулями и позволило Дарку без особых затруднений проползти внутрь периметра.

Передвигаться в самом лагере было куда проще: большое число палаток, установленных на весьма ограниченной площади поляны, дало возможность Дарку подняться с земли и продолжить движение мелкими перебежками, то и дело прячась от взоров часовых за туго натянутыми тентами пустых палаток.

Уже через минуту перемещения от одной палатки к другой он оказался в самом сердце лагеря и увидел цель своих мытарств, – пленника, привязанного к дереву всего в нескольких метрах от палатки предводительницы.

Даже отсюда можно было разобрать осунувшиеся черты лица и узнать в сидящем возле сосны человеке Гаврия. Действие эликсира и последующее содержание в неволе, сопровождаемое пытками и каждодневными издевательствами, не прошли даром и сильно отразились на внешности солдата: он похудел, лицо покрылось складками морщин, а некогда черные как смоль волосы и борода поседели.

Несмотря на близость товарища, освободить его было не просто: палатка и пленник были рядом друг с другом, что удваивало число охраны. Если Дарку удалось бы незаметно подкрасться и обезвредить карауливших Гаврия амазонок, то стражницы возле палатки непременно заметили бы его передвижение и подняли бы тревогу.

Время шло, а решение сложной задачи не спешило посетить голову капитана. Понимая, что ждать он больше не может, Дарк чертыхнулся и, обругав на чем свет стоит злодейку-судьбу, начал осторожно пробираться к заветной сосне, стараясь незаметно обойти ее сзади. Расстояние между ближайшей палаткой и пленником было небольшим, но на преодоление его ушла вечность.

Теперь он лежал всего в двух шагах позади Гаврия и мог разобрать тихие голоса сидящих рядом девиц.

– Асла, ты сделала это? – прошептала одна из стражниц, с опаской оглядываясь по сторонам.

Вместо ответа Асла достала из-за пазухи туго набитый кошель, встряхнула его и тут же пугливо засунула обратно, так и не дав подруге как следует насладиться приятным сердцу звоном монет.

– Сколько? – прозвучал лаконичный вопрос, сопровождаемый пристальным взглядом и дрожью в голосе.

– Не волнуйся, Дана, все хорошо. Шкуры ушли дороже, по пятьдесят крон за дюжину, так что всего около тысячи выручили.

– Давай мою долю! – скороговоркой пробормотала Дана, в глазах которой загорелись радостные огоньки, а губы расплылись в широкой улыбке.

– Успокойся, не сейчас, а то еще заметят и…

Договорить Асла так и не успела, ее подруга выхватила из-за голенища сапога кинжал и молниеносным движением приставила его к горлу «казначея».

– Слушай меня! – прошептала Дана, красивое лицо которой мгновенно превратилось в безобразную личину разъяренной фурии. – Мы вдвоем рисковали, везя товар и пряча его от остальных. Ты знаешь, что нам сделали бы, если б нашли… Я не позволю тебе смотаться с деньгами в Кодвус. Гони мою долю!

– Хорошо, – дрожащим от страха голосом прошептала Асла и тут же привела последний аргумент, чтобы отсрочить момент дележа: – А как же этот, он же смотрит, вдруг заложит?

– Не беспокойся, Дана все устроит.

Девица быстро убрала кинжал от горла подруги и, найдя в походной котомке грязный мешок, подошла к Гаврию и дрожащими от возбуждения руками натянула его на голову пленника. Видимо, такой акт неуважения совершался не впервой, по крайней мере, Гаврий на него никак не среагировал.

Покончив с созданием конспиративной обстановки, Дана вернулась к подруге, выхватила из ее протянутых рук кошель и, рассыпав содержимое по траве, принялась поспешно отсчитывать свою долю.

«Ну что ж, видимо и идейным борцам за женское дело, суровым воительницам, может надоесть влачить полуголодное существование и прозябать в лесной глуши. Девушки решили бежать в Кодвус, ограбив напоследок подруг. Чем строже дисциплина, тем сильнее стремление солдат к свободе и упоительней надежда на спасительное дезертирство», – подытожил свои наблюдения Дарк, радуясь благоприятному развитию ситуации.

Убедившись, что враг окончательно потерял бдительность, Дарк быстро подполз к дереву и начал торопливо развязывать путы на руках пленника. Гаврий отошел от аморфного оцепенения и неожиданно напряг тело.

– Гаврий, тихо, без шума… развяжу, и уходим, быстро! – еле слышно прошептал он.

– Дарк?! – раздался знакомый, полный удивления голос. – Ты жив?!

– Потом, сейчас надо убраться отсюда!

Аламезу уже почти совсем удалось освободить связанные руки товарища, как вдруг раздавшийся неподалеку легкий хруст веток заставил его замереть.

Одна из охраняющих вход в палатку амазонок заметила странное поведение соплеменниц, ползающих по земле и, оставив подруге оружие, кинулась к ним, испуганно оглядываясь по сторонам.

«Ну вот, – подумал Дарк, – сейчас спугнет голубок, и все старания к черту!»

Однако уже через несколько секунд он понял, что переоценил дисциплинированность лесных воительниц. Вместо того, чтобы призвать девиц к порядку, стражница, подбежав, приняла активное участие в дележе. Парочка была явно не против, видимо, предпочитая заплатить за молчание, чем поднимать шум вокруг темных делишек с контрабандистами. Дарка передернуло от отвращения, и он еще быстрее принялся разматывать путы на руках Гаврия. В конце концов, какими бы грязными махинациями ни занимались девицы, ему это было только на пользу.

Тугие веревки, которыми были скручены руки Гаврия, вскоре поддались, и Сорано принялся медленно, не привлекая внимания оставшейся на посту амазонки, распутывать ноги. Опасения были напрасны, внимание девушки было полностью поглощено наблюдением за входом в палатку предводительницы.

– Что делать будем? – прохрипел Гаврий. – Незаметно все равно не уйти.

– А этого и не надо, – пытался внушить товарищу уверенность в успехе затеи Дарк, – неподалеку засел Румбиро, а с ним еще двадцать ребят. Главное – до них добраться, бежать можешь?

Молчание Гаврия было лучшим ответом на неуместный и глупый вопрос. Разве можно ожидать шустрости передвижений от человека, проведшего много дней в путах?

– Хотя бы постарайся! – умолял товарища Дарк. – Беги на прорыв, что есть мочи; ориентир – вон то дерево, шагах в четырехстах уже наши будут. Ну, пошел, я отвлеку!

Напрягая остаток сил на борьбу с онемевшими конечностями, Гаврий резко вскочил и стремглав кинулся в указанном направлении. Одновременно с побегом товарища Дарк выскочил из укрытия, отвлекая внимание амазонок на себя. Первым делом он подбежал к делящим добычу и несколькими скользящими ударами меча навсегда отучил воительниц обворовывать сослуживцев.

Заметившая неожиданное появление врага стражница подняла тревогу и схватилась за лук. Времени точно прицелиться не было, и стрела, пролетев мимо, вонзилась в ствол дерева. Из палаток начали выскакивать сонные амазонки.

Дарк уже давно мог бы скрыться в чаще леса, но решил дать Гаврию больше времени, чтобы уйти, и поэтому вместо бегства ввязался в бой. Подскочив к ближайшей палатке, он вскользь прошелся острием меча по виску вылезающей девицы. Тело упало вовнутрь, загородив проход и не дав возможности остальным, находившимся в ней, быстро выбраться наружу. Инстинктивно развернувшись вполоборота, Дарк отбил летевшую точно в грудь стрелу и кинулся к другой палатке, намереваясь проделать тот же самый трюк.

Он, конечно же, не успел, две воительницы выскочили ему навстречу, грозно вращая в руках мечи. Дарк резко ушел в низкую позицию и выставил вверх клинок. Одна из нападавших не успела затормозить, и инерция бега привела ее живот прямо на острие меча. Поднявшись в полный рост, Дарк оттолкнул обмякшее тело на вторую амазонку, сбив ее с ног.

Тем временем поляна заполнилась воительницами. Из командирской палатки вылетела печально знакомая ему мучительница – брюнетка Лея, держа в руках его же собственный нордер. Соблазн отобрать оружие был велик, но он не затуманил разум бойца. Смело развернувшись спиной к противнику, Дарк кинулся бежать. Он дал Сорано достаточно времени, чтобы добраться до отряда, теперь можно было подумать и о своей незавидной участи.

Подгоняемый боевыми кличами и стрелами преследовательниц, Дарк несся вперед, пробиваясь напролом сквозь густой кустарник и перепрыгивая на ходу через пни и поваленные стволы деревьев.

Уже на подходе к своим Дарк почувствовал резкую боль, парализовавшую левое предплечье. «Это ерунда… – мелькнуло в голове, – главное – не останавливаться!» Буквально через секунду он увидел отряд, державший арбалеты наизготове, а еще через миг – скрылся за спасительной стеной щитов.

Первый и последний залп был удачным. Шквал смертоносных болтов повалил на землю более десятка из первых рядов преследовательниц, однако в отличие от лука перезарядка арбалета занимает куда больше времени. Второй раз выстрелить гномы не успели, на них налетели разъяренные амазонки, и началась рукопашная.

Впервые Дарк увидел, каковы гномы в бою. До этого его мучили сомнения, сможет ли отряд Альто противостоять превосходящим силам противника. Страхи развеялись, как туман, с первой же минуты сражения. Гномы были сильны, выносливы, отважны и умело владели страшными не только на вид одноручными топорами с широкими лезвиями. Единственный недостаток – низкий рост, с лихвой компенсировался проворством маленьких существ и умением держать строй.

Как только амазонки приблизились вплотную, круги обороны слились в один неприступный для атакующих квадрат. Воительницы нападали со всех сторон, отходили назад для перегруппировки и неожиданно наскакивали вновь, но все попытки сломать строй были тщетны, место убитого или раненого гнома занимал другой, и линия обороны оставалась нерушимой.

Хуже всего пришлось тем, кто оказался вне квадрата: а именно Дарку, Ильзе и Гаврию, их оттеснили в сторону и загнали в овраг.

В самом начале боя чуть было не случилось ужасное: не знавший кардинально изменившейся за время его отсутствия ситуации Гаврий едва не зарубил Ильзу, неосмотрительно повернувшуюся к нему спиной. Лишь в самый последний момент, когда клинок уже свистел над головой бывшей амазонки, Дарк успел подскочить и выбить меч из рук изумленного товарища.

– Она за нас, объясню потом… – успел выпалить скороговоркой Дарк, отбивая очередную атаку.

Время от времени Дарку приходилось отвлекаться и бросать мимолетные взгляды на Ильзу, крайне беспокоясь за девушку, которой так и не удалось остаться в стороне от конфликта. Из всех троих амазонки наседали больше всего на нее, убить предательницу – было для них делом чести. Сама же Ильза старалась удержаться от убийств: она защищалась, долго возилась с каждой противницей, пытаясь ранить или обезоружить, а не убить. Пацифистские настроения неуместны в сече, с ними не выживают. Если бы не Дарк, постоянно приходящий ей на помощь, то девушка, уже погибла бы.

Команда собралась не ахти: обессилевший от пыток и постоянных побоев Гаврий, еле держащий меч в трясущихся руках, и девушка обремененная моральными принципами. Драться в такой компании – верный способ выиграть билет на тот свет.

Они ни за что не продержались бы так долго, если бы не решение предводительницы амазонок, приказавшей бросить все силы на гномов. Три амазонки продолжали атаковать Гаврия и Ильзу, а с Дарком Лея захотела покончить сама.

– Ну, вот и встретились, подонок! – угрожающе прошипела она, осторожно обходя Дарка полукругом и крутя в правой руке нордер.

– Давно мечтал о встрече, с тех пор, как зарезал твою сестренку! – ответил Дарк, готовясь отразить нападение и одновременно проверяя, как идут дела у Ильзы.

То ли ему уже давно не попадался стоящий противник, то ли беспокойство за Ильзу отвлекало и не давало сосредоточиться, но первый удар он пропустил, проиграв тем самым и весь поединок.

Продолжая кружить возле Дарка, Лея внезапно ринулась вперед, перехватив в прыжке меч из правой в левую руку. К мгновенному сокращению дистанции Дарк был готов, а вот к смене руки противником – нет. Острая боль пронзила правое запястье, и меч упал на землю. Совершив чудо акробатики, Дарк все-таки вывернулся из-под последующих ударов противника и сумел подхватить с земли выроненное оружие. «Черт, я же не умею драться левой рукой!» – промелькнуло в голове.

Может быть, Лея была телепаткой, но скорее она просто заметила, как неумело стал работать Дарк мечом. На лице амазонки появилась кровожадная улыбка, и она кинулась на него с удвоенной силой. Пары умелых финтов было достаточно, чтобы сбить Дарка с ног и выбить оружие из его рук. Гордо возвышаясь над поверженным врагом, Лея эффектно занесла ввысь меч, чтобы нанести последний удар, удар смерти…

В составленном Дарком списке возможных причин гибели мира появилась новая запись: «Любовь к дешевым эффектам». Если бы Лея добила его сразу, а не наслаждалась моментом победы, то нож не успел бы просвистеть в воздухе и не вонзился бы ей между лопаток.

Когда Ильза увидела, что ее любимый в опасности, она забыла о принципах и пацифистских взглядах: метнула нож в Лею и лишилась сил. Сейчас она, подавленная, беспомощно сидела на траве, и ей было плохо.

Окинув быстрым взором овраг, Дарк не заметил Гаврия. Добив своих противниц, Сорано посчитал, что Дарк с Ильзой и так справятся, и поспешил туда, где больше всего нужна была его помощь – на выручку гномам.

Поднявшись с земли, Дарк вырвал из мертвых рук Леи нордер и, стерев с него собственную кровь, сел рядом с Ильзой. На поле брани от них уже было мало толку: он не мог держать в руках меч, а она не хотела.

Они молча сидели в овраге, обнявшись, посреди изуродованных тел. Где-то, совсем близко, грохотало сражение, потом звуки стихли, но это было не важно, они-то знали, кто победил.

Глава 14 Караван смертников

– Господин барон, я, как действительный капитан-фактотум вашей службы и реальный участник событий, подтверждаю слова стоящего перед вами Дарка Аламеза, – четко выговаривая каждое слово, важно произнес Гаврий. – Немногим менее месяца назад мною, Габриэлем эль Сорано, находившимся при выполнении задания, был завербован капитан имперской кавалерии Дарк Аламез. Исключительно по моей инициативе господин Аламез был подключен к операции по поиску пропавших бумаг. К сожалению, в ходе операции мои помощники погибли, я же получил сильные ранения в стычке с вассалами маркиза Норика. Господин Аламез, прикрывая тыл группы, проявил инициативу, мужество и героизм, благодаря которым бумаги были своевременно возвращены, а я, ваш покорный слуга, имею честь стоять перед вами.

Гаврий уверенно врал, глядя в глаза шефа и не подавая ни малейшего повода для сомнений в правдивости его слов. Кроме того, это была не ложь, а всего лишь полуправда. Еще по дороге в Кодвус он похвалил Дарка за сообразительность, и они также договорились в дальнейшем не уточнять, что известный фаворит двора и филанийский агент на самом деле был мистическим существом, вампиром, в существование которых уже давно никто не верит. Зачем говорить правду, если она вызывает сомнения у окружающих? К тому же, ну что за вампир маркиз, если его часто видели днем, при свете яркого солнца? Чеснок он, правда, горстями прилюдно не ел, но тому могли быть другие основания – трудно снискать славу дамского угодника, если от тебя постоянно разит острыми специями.

Во время того, как Гаврий подробно излагал ход минувших событий, барон внимательно слушал, размышляя уже совсем над другим и изучая собравшуюся у него в кабинете странную компанию. Его взгляд лишь изредка останавливался на говорившем, глаза мгновенно фиксировали изменения мимики лиц, жестов и поз Дарка и Румбиро, основное же внимание было уделено процессу изучения прекрасной экс-амазонки Ильзы. Во-первых, потому что девушка была божественно красива и явно умна, а во-вторых, из-за того, что Гаврий всего лишь подтверждал и так уже известные факты, в то время как вопрос вторжения амазонок на территорию Кодвуса был делом ближайшего будущего.

– Достаточно, господин Сорано, – прервал Гаврия Диверто, когда тот, не упуская малейших деталей, перечислял вопросы, ответы на которые пытались получить от него при помощи пыток воительницы, – перейдем от того, что девицы старались выведать у вас, к тому, что они вообще здесь делают. Есть какие-либо предположения или об этом лучше и точнее сможет рассказать госпожа Ильза?

– Господин барон, к сожалению, я ничего не знаю, – уверенно ответила девушка, успевшая заметить, что Диверто терпеть не мог обращений типа «Ваша светлость» или «Ваше высочество».

– Как же так? – Барон развел руками, насмешливо копируя манеру плохих комедиантов изображать изумление, негодование и прочую гамму эмоций. – Вы были приближенным лицом Агнеты, ее советницей, и ничего не знаете?

– Совершенно верно. Я отправилась в экспедицию на Аль-Шар, а о том, что случилось в лагере после моего ухода, не имею ни малейшего представления. Видимо, не сумев получить артефакт, Агнета поменяла свои планы.

– Какие планы? – цепко среагировал Диверто на невзначай брошенное слово.

– Планы по восстановлению могущества племени амазонок, – спокойно произнесла девушка. – Вначале большие надежды возлагались на спрятанную в храме магическую реликвию, но, видимо, не найдя ее там, Агнета решила пойти по другому пути…

– По какому пути? – вновь поинтересовался Диверто.

– Не знаю, – лаконичный ответ оборвал нить деликатного допроса.

– Ну что ж, предположим, вы действительно не знаете, с какой целью ваши соплеменницы оказались в нашем королевстве, а разве не пытались узнать?

Ильза утвердительно кивнула головой и подробно рассказала о недавней попытке поговорить с отрядом. Сидевший рядом с ней Гаврий подтвердил слова девушки и не забыл описать «радушный прием», устроенный амазонками своей бывшей предводительнице.

К сожалению, находясь в плену, он не имел возможности получить ценные сведения о планах противника. Вся информация, которую он передал Диверто, была основана на отдельных обрывках фраз, изредка долетавших до его профессионально отточенного слуха, и сводилась к следующему.

Амазонки захватили его не в храме, как предполагал ранее Дарк, а на пограничном посту Лесного Братства. Отряд напал неожиданно, нарушив заключенное между лесными группировками перемирие, и перерезал всех попавшихся под руку: и лесничих, и пойманных контрабандистов, оставив в живых лишь его. Пощада не была актом проснувшихся случайно совести и милосердия и отнюдь не данью уважения к форме «бригады», а прагматичным расчетом – от офицера спецслужбы воительницы рассчитывали получить немало полезных сведений о ситуации в стране.

Отряд был всего лишь авангардом, цель которого заключалась в сборе информации, наведении контактов с наиболее сильными группировками контрабандистов и в подготовке лагеря для перемещения более крупных сил. Ожидаемое в утро нападения гномов многочисленное подкрепление было всего лишь инженерной группой для возведения постоянного лагеря. Амазонки решили уйти из Леса и полностью переселиться в Кодвус. Для чего им понадобилось вторгаться на чужую территорию и как собирались они строить отношения с правителями страны, Гаврию было неизвестно, зато он подметил интересный факт: Герта часто надолго отлучалась со стоянки, а возвращалась порой в сопровождении богато одетого эльфа. Представителей старшего народа было в Кодвусе очень мало, и Гаврий знал их всех в лицо, но этого надменного эльфа он никогда раньше не видел.

Как заметил Дарк еще во время первой встречи с шефом спецслужбы, стучать костяшками пальцев по столу было дурной привычкой Диверто, выдающей процесс глубокого размышления. Судя по силе и интенсивности стука, можно было уверенно сказать, что барон находится в тупике раздумий и попыток логического объяснения наглого поведения лесных жительниц.

Гаврий закончил рассказ, и в кабинете воцарилась зловещая тишина нервного ожидания. Диверто был так поглощен мыслями, что не замечал вопросительных взоров посетителей, безмолвно ожидающих от него хоть какой-нибудь реакции и продолжения разговора. Положение спас Румбиро, он, совершенно не заботясь о деликатности поведения в кабинете большого начальства, громко чихнул и высморкался в рукав, вернув тем самым барона из облаков размышлений и гипотез на грешную землю реального времени.

Очнувшись от напряженных мыслей, Диверто дал понять, что беседа закончена и собравшиеся могут идти. В этот момент Дарк, движимый юношеской решительностью и максимализмом, а может быть, действительно существующим «внутренним я», решил взять инициативу в свои руки.

– Господин барон, – громко заявил он, привлекая внимание еще не успевших удалиться из кабинета посетителей, – мне хотелось бы сообщить вам важную информацию.

– Об амазонках? – не отрывая взгляд от бегло пролистываемых бумаг, спросил барон без какого-либо энтузиазма в голосе. – А что вы о них можете знать?

– Нет, о посещении замка Нюэль.

Маска флегматичного безразличия и сарказма спала с лица шефа.

– Тогда попрошу вас остаться, – сказал он, подавая властным жестом руки указание остальным удалиться.

– Мне хотелось бы, чтобы при разговоре присутствовал господин Сорано, – нагло и самоуверенно заявил Дарк, рискуя, что на него может обрушиться приступ гнева хозяина кабинета.

– Хорошо, – как ни странно, совершенно спокойно согласился Диверто, – присаживайтесь, господа, у вас не более десяти минут.

Дверь за Румбиро и Ильзой закрылась, и офицеры «бригады» остались втроем. Диверто внимательно смотрел на Дарка, которому вдруг стало не по себе, и ждал разъяснений. Спокойное, как будто выточенное из камня лицо Гаврия не выражало абсолютно ничего: ни удивления по поводу неожиданного заявления своего несдержанного протеже, ни моральной поддержки новичку, осмелившемуся на решительный шаг.

– Господин барон, – собравшись с силами, начал Дарк, – обстоятельства не позволили мне сразу же по возвращении из замка предстать перед вами…

– Да, конечно, я в курсе… Вы были ранены, и за вас обоих отчитался Дантон, – с непониманием и с нежеланием повторно слушать россказни о похождениях в замке двух идиотов-авантюристов ответил Диверто. – У вас есть что-то добавить или вы просто хотите лично повторить мне историю ваших несанкционированных похождений?

– Никак нет, – наконец-то окончательно решился рассказать всю правду Аламез. – Я остался по другой причине, чтобы сообщить, что Пауль Дантон, ваше доверенное лицо, на самом деле не кто иной, как резидент имперской разведки.

Диверто передернуло, а отрешенное лицо Гаврия перестало походить на облик задумавшегося о высоких материях монаха-отшельника.

– Вы понимаете всю серьезность такого заявления? – спросил барон, пронзив новичка острым, ястребиным взглядом. – Надеюсь, у вас есть доказательства, иначе остаток жизни вам придется провести в тюрьме!

– Я хочу сообщить информацию, которую просила передать лично вам графиня Самбина…

– …которая сама подозревается в шпионаже в пользу Империи. Очень надежный источник, – саркастично добавил Диверто. – Ну что ж, я вас внимательно слушаю.

Изложение разговора было кратким, Дарк опускал ненужные, утомительные детали и подробности, оставляя лишь главное – факты: помощь графини в побеге из замка; строительство резервной линии обороны на границе Империи с Кодвусом, ставшее возможным лишь благодаря похищению секретных чертежей укреплений, попавших все-таки в руки имперской разведки; ожидаемый в ближайшее время отзыв рыцарей Ордена со «Стены».

Закончив, Дарк закрыл глаза и ждал, ждал, когда Диверто крикнет стражу, и он бесславно закончит жизнь, томясь долгие годы в тюремных застенках. Несмотря на то что во время повествования взгляд Диверто был холоден, недоверчив и строг, Дарку, кажется, поверили.

– Можете дышать спокойно, – разорвал гнетущую тишину ожидания голос Диверто, – считайте, что я вам поверил, пока поверил, до выяснения всех обстоятельств…

– Господин барон, – вмешался Гаврий, – еще тогда, когда я изымал чертежи у бежавшего подручного Дантона, я предупреждал вас, что парень был недостаточно умен для самостоятельных действий, говорил, что, скорее всего, за ним стоял его хозяин.

– Я помню! – жестко оборвал Диверто откровенное напоминание подчиненным факта его просчета. – Пока оставим все как есть. То, что вы сказали, – ценные сведения, они позволят заполнить пробелы во многих делах и выстроить гипотезу происходящих сейчас событий, но они бездоказательны, и я не могу обвинить Дантона в предательстве.

– Мы же не в суде, барон! – встрял Гаврий, сменивший холодную безразличность на эмоциональную агрессию. – Одного вашего слова достаточно, чтобы избавиться от мерзавца.

– Не торопитесь, Сорано, не торопитесь… – охладил его пыл Диверто. – Доказательства нужны мне, я пока ни в чем не уверен. Слова графини – это правда или подкинутая врагами дезинформация? Разобраться в деле и собрать сведения придется вам!

Дарк и Гаврий обменялись взглядами, выражающими абсолютное непонимание. Диверто встал из-за стола и задумчиво заходил взад и вперед по комнате. Румбиро в кабинете не было, а никто из присутствующих не решался оторвать начальство от долгих размышлений.

– Итак, слушайте мое решение, – наконец-то вернувшись за стол, произнес Диверто. – Я принимаю вас на службу, Дарк. Вам присваивается звание лейтенанта, и вы поступаете в прямое подчинение капитану Сорано. О нашем разговоре никому ни слова, даже вашей… женщине. Завтра же с утра отправляется конвой Дантона, вы оба едете с ним в качестве офицеров охраны, попросите Румбиро, если он еще здесь, зайти в канцелярию и получить мое письменное указание об этом для Пауля.

Товарищи опять недоуменно переглянулись.

– Да, да, не удивляйтесь. Вас допустили к самой секретной информации, – повторил Диверто, видя изумление и шок на лицах сидящих перед ним офицеров. – Я оповещу Пауля о вашем назначении, но не об истинной цели вашей поездки. Ваша первоочередная задача – следить за Дантоном и начальником охраны, Альто, выявлять их контакты, как во время пути, так и по прибытии на место, собирать сведения. Через неделю, как только вернетесь, сразуко мне с подробным отчетом, ясно?

– Не совсем, – ответил Гаврий и заерзал в кресле под испепеляющим взглядом шефа. – А как же быть, если Пауль догадается и перейдет к активным действиям или решится на что-то, угрожающее безопасности королевства, во время пути?

– Тогда поступайте, как всегда, но очень тихо и осторожно, не оставляя свидетелей, – произнес Диверто вкрадчивым голосом, от которого друзьям стало не по себе. – Кстати, Дарк, прихватите с собой вашу девицу, нечего ей по городу одной слоняться, еще натворит что-нибудь…

Офицеры кивнули головами в ответ и направились к выходу.

– Постойте, – остановил их Диверто уже в самых дверях, – хочу предупредить вас сразу, чтобы завтра не было неожиданностей, конвой идет за «Великую Стену» в пограничный город орков Шемдарн…

В отличие от шокированного Гаврия, слова главы спецслужбы не произвели на Дарка особого впечатления. Порой ему казалось, что загадочное коллективное сознание все больше и больше захватывает его рассудок, подавляя эмоции и заставляя воспринимать действительность с ее пестрой гаммой событий на уровне логического наплевательства: «Моррон так моррон – надо смириться и вживаться в новую роль; к оркам так к оркам – значит, так надо!»

Как и предполагал мудрый Диверто, Румбиро с Ильзой ждали возвращения товарищей в холле. Девушке просто незачем было куда-то идти без Дарка, а ворчливый гном, несмотря на то что порою спорил с ним, все-таки привязался к Дарку и поэтому хотел узнать, чем же закончится таинственная беседа с глазу на глаз. Увидев, что оба товарища выходят из кабинета барона, притом одни и без сопровождения стражи, Альто облегченно вздохнул и смачно плюнул на пол, чем вызвал недоумение и испуг у проходивших рядом клерков.

– Ну, как пошептались?! – пробасил на всю приемную гном, заставив еще раз шарахнуться в сторону служащих.

– Можешь поздравить господина Аламеза с назначением лейтенантом «бригады», – радостно заявил Гаврий, лицо которого расплылось в широкой улыбке. – С этого дня он в моем подчинении, передай эту новость уважаемому господину Дантону.

Гном воспринял известие о карьерном росте товарища на удивление равнодушно: понимающе кивнул головой и пожал ему руку, в глазах Ильзы особого восторга тоже не наблюдалось. Проигнорировав сдержанную реакцию собеседников, Гаврий невозмутимо продолжил разговор с Румбиро:

– Диверто просил тебя зайти в канцелярию и взять приказ для Дантона. По воле господина барона, мы втроем – Дарк, Ильза и я – направляемся с вами в Шемдарн для обеспечения дополнительной безопасности груза.

– Барон недоволен работой моих ребят? – насупившись, пробурчал Альто.

– Отнюдь, но твой отряд потерял много бойцов в ходе последней операции, необходимо подкрепление, – миролюбиво ответил Гаврий.

– Как пожелает господин барон, – сухо ответил Альто, – но только учтите, командир охраны я, пререканий не потерплю. Выходим завтра в пять утра, ждать не будем!

Румбиро по-гномьи неуклюже развернулся и, не попрощавшись, направился под удивленными взглядами компании прямиком в канцелярию.

– Хорошие они ребята, гномы, – тихо произнес Гаврий вслед уходящему Альто, – но только обидчивы не в меру, все воспринимают слишком близко к сердцу.

– Или просто не хотят, чтобы посторонние совались в их дела, – задумчиво продолжил Дарк.

– Если на наше общество в поездке так среагировал добродушный старина Румбиро, то чего же ожидать от Пауля?

– Наверное, посчитает нас как раз теми самыми козлами, что вторгаются в его огород. По крайней мере, у одного из нас даже борода есть, – пытался шуткой разрядить атмосферу Дарк, искоса поглядывая на густую бородищу Гаврия.

– Ты сегодня к Паулю не ходи, не надо. Встретимся все вместе завтра утром при отправлении, – трезво рассудил Гаврий, не заметив или сделав вид, что не заметил остроты по поводу растительности на его лице.

Покинуть здание штаб-квартиры одной из самых известных и уважаемых спецслужб в мире сразу не удалось. Набежавшие неизвестно откуда клерки накинулись на новичков и потащили их в темные во всех отношениях коридоры власти, без умолку болтая о необходимости уладить какие-то формальности. Гаврий насмешливо улыбнулся и сочувственно развел руками, что на языке жестов означало: «Извините, помочь ничем не могу, через мучительные процедуры бюрократических условностей обязаны пройти все».

Сначала их заставили расписаться в книге приема сотрудников, затем усадили за стол, заваленный пыльными талмудами должностных инструкций, и оставили на час одних для изучения материалов. По возвращении устроили выборочный опрос и, удовлетворенные его результатами, дали расписаться в ознакомлении, а также в документе-обязательстве о неразглашении государственной тайны Кодвуса.

Наивно предположившие, что худшее уже позади, вновь принятые сотрудники встали и направились к выходу, но оказалось, что мучения только начинались.

Согласно законодательству, быть сотрудниками «бригады», впрочем, как и занимать официальные посты в государстве, могли только граждане Республики. Процедура смены гражданства заняла не более четырех часов, причем три четвертых этого времени ушло на заполнение бесчисленных анкет, формуляров и написание автобиографий в нескольких экземплярах.

Подавленные и одурманенные никому не нужной писаниной и чтением заковыристых документов новички так и не смогли изобразить на своих изможденных лицах гримасы умиления и восторга, когда одетый в черный строгий фрак тощий служащий с пенсне на носу тожественно поздравлял их со вступлением в ряды кодвусийцев или кодвусян, а может, еще как, точно они не расслышали…

К сожалению, арсенал бюрократических пыток был еще не исчерпан. Служащие отвели их в другое крыло здания, где после получасовой процедуры вручили новенькие, только что изготовленные служебные медальоны – символы государственной власти – и метрики о рождении, выписанные почему-то на чужие имена. В свидетельстве Дарка стояло труднопроизносимое имя Франциссио Сокамурио, а у Ильзы – Фрингильда Ласкес. Все тот же призрак в пенсне вежливо объяснил, что все оперативные работники службы, во избежание недоразумений, проживают под вымышленными именами.

К счастью, от получения табельного оружия можно было отказаться, чем друзья и воспользовались: во-первых, их вполне устраивали собственные мечи, а во-вторых, заполнять новые кипы бумаг просто не было сил.

В заключение клерк извинился, что в связи со срочным отбытием их группы на важное задание он не смог провести процедуру приема полностью, на что Дарк с Ильзой удивленно переглянулись, их взоры были полны жалостью к самим себе и обреченностью.

Не заметив упадническое настроение слушателей, старший клерк принялся осыпать их новыми радостными известиями. После возвращения с операции им придется изучить и сдать экзамены по следующему ряду обязательных дисциплин: Уголовное, Гражданское и почему-то Религиозное Право Кодвуса, История Королевства Кодвусийского, Собрание Указов герцога Уильфорда со всеми поправками, принятыми за последние три года Советом Республики… «К тому же, – добавил явно издевающийся над ними бюрократ, – вам будет необходимо раз в полгода сдавать тесты по физической подготовке и навыкам владения оружием, не помешал бы психологический тренинг общения и адекватного воздействия на представителей различных слоев населения, а также следует раз в год сдавать зачет по эффективному ведению допросов в стационарных, полевых и экстремальных условиях».

Понимая, что если их не убьет враг, так замучают свои же бюрократы, новобранцы обреченно дослушали пламенные речи старца, а когда фонтан мудреца иссяк, быстро кинулись на свободу.

По дороге в гостиницу они единодушно пришли к заключению, что сейчас же кинутся наслаждаться немногими оставшимися до рассвета часами крепкого сна. Иных желаний у молодых людей не возникало, полная бурных приключений и утомительной писанины жизнь съедала без остатка все силы.

Уже поднявшись по лестнице и взявшись за ручку двери их номера, Дарк понял: что-то здесь не так. Подав знак Ильзе замереть на месте, он напряг слух… В комнате не было света и царила гробовая тишина, но внезапно возникшее предчувствие не давало покоя и запрещало вставить ключ в замочную скважину.

После секундного размышления Дарк жестом руки приказал Ильзе отойти назад. Девушка насторожилась и, аккуратно ступая по скрипучим доскам деревянного пола, бесшумно отошла к лестнице. Еще ненадолго задержавшись у двери, лейтенант последовал ее примеру.

– В чем дело? – прошептала Ильза, с тревогой глядя ему в глаза.

– Там кто-то есть… – еле слышно прошептал Дарк в ответ.

– Я ничего не слышала.

– Я тоже, – честно признался он, – но все равно в комнате кто-то есть.

– А мне кажется, – уже в полный голос сказала Ильза, уверенно направляясь к двери, – что сегодняшний инструктаж сделал тебя чересчур подозрительным.

Не говоря больше ни слова, Дарк быстро схватил девушку за плечи, прижал к себе и поволок вниз по лестнице.

– Да ты что?! – негодовала девушка. – Осторожность осторожностью, но не превращайся в мнительного труса. Если так пойдет и дальше, ты станешь бояться выходить на улицу и в каждом пьянчужке будешь подозревать наемного убийцу.

– Ильза, послушай! – начал Дарк, не зная, как объяснить свои предчувствия, не затронув при этом содержание беседы с некромантом. – Просто доверься мне! – наконец-то хоть что-то сказал он, понимая, как сложно было еще совсем недавно общаться с ним самим Фламеру.

Примерно с минуту девушка пристально смотрела ему в глаза, рассерженно поджав уголки губ. Неизвестно, передалось ли ей предчувствие опасности или она просто решила довериться любимому человеку, но Ильза вдруг согласилась, надменно отдернув при этом руку.

– Хорошо, уговорил. И что же ты теперь предлагаешь: спать на столах в корчме или ночевать на лестнице?

– Зачем же? – ехидно улыбнулся Дарк. – У меня есть куда более интересное предложение.

Солдат достал из кармана ключ, положил на пол и, наступив на него сапогом, сильно рванул вверх. Ключ не выдержал издевательств человека и погнулся. Затем вместе они спустились к стойке управляющего, и Дарк пару раз звякнул колокольчиком.

Из подсобки выплыло широко улыбающееся лицо владельца, слегка раскрасневшееся от пива и колыхающее при движении обвисшими щеками. Мина гостеприимства сразу же покинула лицо хозяина, как только он заметил, кто именно его вызывал.

– Милостивый государь, что вам угодно?! – важно пыжась и как можно суровее, спросил управляющий.

– Милейший, надеюсь, вы меня помните, я один из постояльцев, – серьезно произнес Дарк, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Он был абсолютно уверен, что толстяк еще долго не забудет их последнюю встречу, омраченную «дружескими» пинками в живот.

– Конечно, помню, что с того? – Хозяин скорчил гримасу непонимания.

– У нас возникла маленькая проблема. – Дарк положил на стойку погнутый ключ. – Не могли бы вы нам помочь и лично открыть дверь, а то у меня не всегда получается… – И он изобразил на лице инфантильную улыбку смущения.

Хозяин взял ключ со стола и быстро сунул его в карман.

– Милостивый государь! – гордо заявил он. – За порчу имущества с вас следовало бы взять три кроны, но считайте, что это прощальный подарок гостиницы. Заплатите двадцать пять крон, оставшихся по счету, и выкатывайтесь!

– Как выкатываться и каких еще двадцать пять крон? – вознегодовал Дарк, не понимая, о чем говорит хозяин.

– Срок аренды вашей комнаты истек еще день назад. В соответствии с вашим желанием, мы не стали выкидывать на улицу старое тряпье, которое вы почему-то именуете «вещами», – язвительно и нарочно громко произнес хозяин, привлекая к скандалу внимание собравшихся в холле постояльцев, – следовательно, вы должны мне за простой помещения двадцать пять крон. Будете платить или как?

Резким толчком в бок Ильза давала понять, чтобы он обернулся, однако предупреждение было излишним. Краем глаза Дарк видел, что сзади к нему подкрадываются двое верзил, видимо, местных штатных вышибал, с дубинами наперевес. Дарк устал, за последнее время ему и так хватало развлечений.

– Конечно, будем, – примирительно произнес он, пытаясь изобразить на уставшем лице подобие наиболее очаровательной улыбки Дантона, – сколько там с нас, повторите!

– Двадцать пять кро… – не смог договорить толстяк, увидев, что вместо набитого золотом кошелька дворянин достал из кармана камзола медальон «бригады».

Внезапное появление маленького блестящего предмета произвело на вышибал неизгладимое впечатление. Они ретировались так же быстро, как если бы увидели блуждающего ночью по лесу мертвеца.

– А сейчас, подонок, – процедил сквозь сжатые зубы Дарк, испепеляя взглядом обомлевшего хозяина, – ты пойдешь и откроешь мне комнату. Кто кому и сколько должен, разберемся с утра, когда высплюсь.

– Да, да, конечно… как пожелаете, – покорно промямлил не на шутку перепуганный толстяк, – я сейчас, быстро, только возьму ключи, господин!

Теперь уже они поднялись втроем. Хозяин трясущимися руками долго пытался найти в связке нужный ключ, а затем ничуть не меньше времени у него ушло, чтобы открыть дверь. Стоя в двух шагах за спиною хозяина, Дарк поднял правую руку вверх, а потом, отойдя чуть вправо, положил ее на рукоять меча. Ильза правильно поняла жест Дарка и скопировала маневр, достав оружие и отступив на два шага влево.

Ключ щелкнул в замке, старик распахнул дверь, сделал шаг вперед и развернулся вполоборота, приглашая постояльцев пройти. Внезапно из черного проема полураскрытой двери появилась рука в кожаной перчатке, схватила толстяка за шкирку и втащила его в комнату. Дверь захлопнулась, раздался глухой стук тяжелого предмета о голову и отрывистый, едва отличимый от скрипа половиц визг. Сквозь узкую щель между дверью и полом они увидели, как в комнате зажегся свет. Чей-то хрипящий простуженный голос разочарованно вскрикнул: «Не он!»

Дарк не стал больше ждать и резким ударом ноги вышиб дверь. Сильный толчок распахнувшейся двери пришелся по спинам и сбил с ног двоих наемников, склонившихся над тушей толстяка. Третий не успел среагировать и достать меч, ворвавшийся в комнату Дарк зарубил его ударом сплеча.

Тело еще не успело свалиться на пол, а сзади уже раздался отрывистый, предсмертный крик – Ильза добивала лежавших на полу бандитов. Дарк тут же развернулся с истошным воплем: «Нееет!!!», но опоздал, второй визг раскатился по комнате, а пришпиленный острым мечом к доскам пола наемник задрыгал ногами в конвульсиях смерти.

– Ну что ты наделала, дура! – обрушился Дарк на шокированную и пораженную его бурной реакцией Ильзу. – Ну, как мы их теперь допросим, как сможем узнать, кто их послал?

Ильза молча вытерла меч, вложила его в ножны и села на край кровати. Низко опущенная голова и молчание девушки свидетельствовали о том, что она поняла опрометчивость и поспешность своих действий, но поправить уже ничего нельзя…

– Как ты думаешь, зачем я подставил хозяина?! Да для того, чтобы хоть одного взять живьем!

– Не ори, я поступила неправильно… – сконфуженно прошептала она, отворачиваясь в сторону и пряча лицо в длинные пряди волос.

– Ладно, – уже успокоился Дарк, – в конце концов, они навряд ли сказали бы что-нибудь ценное. Давай попробуем хотя бы их обыскать.

Шарить по одежде и ощупывать «свежеизготовленные», еще не успевшие остыть трупы – дело малоприятное, хуже него только – обыскивать уже окоченевшие тела. Морщась от стыда и отвращения, они шарили по карманам бандитов в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку, ниточку, которая могла бы привести к объяснению цели ночного визита.

Их ожидания увенчались успехом, наградой и моральной компенсацией за малоприятное действие были: двести пятьдесят кодвусийских крон, тысяча филанийских талеров и запечатанный сургучом конверт.

Дарк уже собирался взломать печать и ознакомиться с содержанием бумаги, как на лестнице послышался топот десятка сапог и позвякивание тяжелых армейских доспехов. Ильза схватилась за меч, но Дарк остановил ее, отрицательно покачав головой. Несчастная дверь в который раз за вечер распахнулась, чуть не слетев с петель, и в комнату ворвался отряд стражи. Видимо, постояльцы услышали крики и позвали патруль.

Решительно нацеленные в грудь острия алебард и наведенные арбалеты были лучшими аргументами не оказывать сопротивления. На самом деле необходимости в драке и не было. Дарк выставил вперед правую руку с раскачивающимся на зажатой в ладони цепочке медальоном.

– Спецслужба Кодвуса! – выкрикнул он. – Кто из вас главный?!

Солдаты молча переводили взгляды то на Дарка с Ильзой, то на усеянный трупами пол, то на раскачивающийся медальон, и хранили молчание, не зная, как среагировать на явно нестандартную в их службе ситуацию. Из оцепенения их вывела Ильза, доставшая из левого ботфорта такой же символ власти. Стражи порядка расслабились и опустили оружие. Командир, находившийся, как всегда, не в первых рядах, растолкал солдат и подошел вплотную к Дарку.

– Сержант Малкис, господин лейтенант, – отрапортовал служака, определивший звание Дарка по наличию одного золотого треугольника на медальоне. – К сожалению, вынужден аре… задержать вас, – робко промямлил сержант, пытаясь смягчить формулировку. – Вы нарушили Положение Совета Республики о деятельности спецслужб, устроили резню в публичном месте…

– Постойте, постойте, сержант, – спокойно произнес Дарк, пряча медальон, – мы официальные лица, находящиеся при исполнении важного поручения самого барона Диверто. Пришли в свой номер, а тут эти… бог знает кто, устроили на нас засаду и прежде, чем мы успели отреагировать, убили нашего друга – хозяина гостиницы.

На лице сержанта отразилась упорная борьба между уставом и разумом, свидетельствующая о наличии, по крайней мере, начальной стадии развития интеллекта, а, следовательно, и о скором увольнении в запас по статье «профессиональная непригодность».

– Ну, я не знаю… если вы не нападали, а защищались, то возможно… – промямлил сержант.

– Вы можете проверить по гостевой книге, что мы действительно здесь проживаем, – наталкивал Дарк служаку на правильный ход размышлений.

– Я все равно должен посоветоваться с начальством, – так и не смог прийти самостоятельно к необходимому выводу Малкис.

– Докладывайте кому угодно, только быстро, а то спать хочется, а завтра рано вставать, – согласился Дарк, садясь на кровать рядом с Ильзой и показывая всем своим видом полное безразличие к происходящему.

Сержант послал за дежурным офицером одного из солдат, а сам вместе с тремя стражниками остался караулить нарушителей в комнате. Приблизительно минут через двадцать посыльный вернулся и отрапортовал, что дежурный офицер так и не принял никакого решения, поскольку коменданта гарнизона в городе не было, а сам он не готов взять на себя ответственность. Необходимо сообщить о случившемся самому Диверто и ждать решения от него.

– Вот-вот, – усмехнулся Дарк, – разбудите господина барона посреди ночи, а мы посмотрим, что он вам скажет.

– А может, вы все-таки до утра посидите в кутузке, – жалобно попросил сержант, – мы вам такие условия организуем, ничуть не хуже, чем в гостинице…

– Я бы, конечно, пошел вам навстречу, сержант, но, к сожалению, в пять утра мы должны покинуть город по долгу службы, так что принимайте решение сами или будите господина барона, – пожав плечами, равнодушно произнес Дарк и отвернулся к окну. – Хотя постойте! – заронил он искру надежды в сердце начальника патруля. – Вас устроит слово моего начальника, капитана Сорано?

– Так точно! – оживленно кивнул головой сержант, вновь отправив на пробежку по ночному городу несчастного посыльного.

На этот раз ждать ответа пришлось целый час. Дарк совершенно забыл о конспирации среди оперативников секретной службы. Солдату пришлось добежать сначала до штаб-квартиры «бригады» и сообщить о случившемся дежурному клерку, который, в свою очередь, направил вестового службы в дом мирного бондаря Гаврия, и только потом цепочка замкнулась. Если бы посыльные бегали чуть медленнее, то решения пришлось бы ждать до самого утра.

Наконец-то солдат вернулся с ответом.

– Ну что?! – накинулся на него измученный ожиданием сержант.

– Вам дословно или в общих чертах? – спросил запыхавшийся солдат.

– Дословно, конечно, болван! – заорал вышедший из себя Малкис.

– Господин капитан Габриэль эль Сорано просил передать, – замялся солдат, опасаясь точного цитирования по-армейски грубого и простого обещания, – что если вы не отстанете от его людей, то он вам лично грязным сапогом под…

Конечно же, посыльный не успел договорить, он тут же заработал увесистую оплеуху за дерзость речей. Командир кивнул солдатам, и патруль направился к выходу.

– Сержант, – окликнул его Дарк и указал на трупы: – Не соблаговолите ли забрать с собой это… а то уже вонять начинает.

Лишь после того, как комната была очищена от стражников и мертвых тел, Дарк решился распечатать конверт. Письмо, как ни странно, было адресовано ему:

«Искренне сожалею, что не смогу быть рядом, когда тебе прочтут эти строки. Дела государственной важности и забота о судьбах Братства заставили меня позабыть об отцовском долге и отказаться от удовольствия лично вспороть брюхо убийце моего сына.

Надеюсь, что ты сейчас мучаешься, катаешься по грязи, скуля от боли и умоляя моих посланников о быстрой смерти. Не трать понапрасну силы, смерть твоя будет долгой и мучительной.

Желаю подавиться собственными кишками!

Богорт.

P.S.

1. Если ты оказался настолько умен, что мои ребята не одолели тебя, а это письмо ты взял с трупа, то знай: тебе удалось уйти от возмездия сегодня, но это ничего не изменит. Я буду посылать по твоему кровавому следу убийц до тех пор, пока один из них наконец-то не принесет мне твою голову.

2. Можешь облегчить свою участь и вернуться в Лагерь сам. Обещаю, что в этом случае тебя ждет только четвертование».

– Кажется, у тебя талант заводить друзей, – усмехнулась Ильза, стоя за спиной Дарка и прочитав письмо через его плечо.

– Напрасно иронизируешь, Богорт хороший человек, но, к сожалению, обстоятельства сделали нас врагами и кто-то один должен умереть, предпочитаю, чтоб это был он… – задумчиво произнес Дарк, погружаясь в океан печальных воспоминаний.

* * *

Утром их разбудил громкий стук в дверь. «Проспали!» – успел подумать Дарк, вскакивая с кровати и пытаясь совершить два действия одновременно: натянуть штаны и разбудить Ильзу. Девушка проснулась сразу, чего нельзя было сказать о штанах, натянутых далеко не с первой попытки.

На пороге стоял бодрый и свежий Гаврий, бледность ушла с его лица, на щеках появился румянец, а глаза весело сверкали, как прежде. Более двенадцати часов крепкого сна оказали благотворное влияние на измученный неделями плена организм.

– Вставать-то будете, головорезы? – бодро поинтересовался он, без стеснения переступая через порог и даже не подумав отвернуться от смущенной, полуобнаженной Ильзы. – Меня тут ночью какие-то болваны разбудили и что-то там невнятное наплели, будто вы прямо здесь бойню устроили.

– Да, было дело, – мрачно пробормотал Дарк, застегивая ремень.

– Может, тогда соизволишь объяснить своему командиру, что же здесь произошло, – намекнул на необходимость подробного отчета Гаврий, рассматривая следы запекшейся крови на полу, – доверять-то я вам, конечно, доверяю, да вот только в курсе происходящего быть тоже охота, поскольку отчет для барона все-таки мне составлять.

Дарк не стал тратить времени на объяснения, сунул Гаврию в руки письмо Богорта и продолжил героическую борьбу с застежками жилета.

– Понятно, – произнес Сорано, аккуратно складывая письмо и пряча его в камзол, – старые грешки жить не дают. Ничего страшного, приложим писульку к отчету, а уж Диверто придумает, как вашу вендетту с Богортом на пользу дела повернуть.

– Вот только этого не надо! – не выдержал Дарк и раздраженно забегал по комнате. – Это дело барона не касается, оно между мной и Лесничим, к тому же я ни в чем не виноват и сына его не убивал.

– Знаю, – спокойно отреагировал Гаврий на вспышку эмоций подчиненного, – ты мне еще в лесу рассказывал, но штука в том, что теперь ты, Дарк, на службе, на довольствии и на казенных харчах. Личных дел больше нет, они в прошлом, все, что касается тебя, имеет и непосредственное отношение к дому герцога Уильфорда, не забывай об этом!

Пока Гаврий делал внушение, личный состав его малочисленного отряда уже оделся, пристегнул мечи и ожидал указаний.

– Молодцы, быстро собрались, – похвалил их капитан, аккуратно разглаживая рукою поседевшую бороду. – Ну что, поехали!

– Мы намного опаздываем? – взволнованно поинтересовался Дарк, которому не хотелось начинать первый день своей службы с самого распространенного в мирное время дисциплинарного проступка – опоздания.

– Прибудем даже немного раньше, – ошарашил спутников Гаврий неожиданным известием. – Меня оповестили, что вы вечерком изрядно повеселились, и я решил заехать пораньше, разбудить вас, а то обязательно бы проспали.

Дарк облегченно вздохнул, мысленно поблагодарив Гаврия за предусмотрительность и заботу, а Ильза присела на кровать и начала вновь погружаться в томную дремоту.

– Только не расслабляйтесь, – повысил голос Гаврий, видя, как его подопечные вновь отправляются в сонное царство, – времени осталось не так уж и много, да и лошадей перед гостиницей свистнуть могут. Хозяина-то по вашей милости вчера укокошили, вот прислуга и перепилась от счастья.

К конторе Дантона они подъехали действительно слишком рано, когда еще шли приготовления к отъезду. Во дворе стояла всего пара телег, вокруг которых суетились маленькие фигурки гномов, занимающихся погрузкой продовольствия и амуниции. Дантон стоял у колодца, внимательно изучая какие-то бумаги и время от времени бросая мимолетный взгляд на работу своих людей.

Заметив подъехавших к телегам офицеров, Пауль махнул рукой в знак приветствия и вновь ушел с головой в изучение накладных и перечней товаров. Жест торговца был знаком официального приветствия и не более… Гаврий остановил Дарка, намеревающегося подойти к Дантону, и объяснил, что холодный прием – верный признак того, что дружеские отношения между ними закончены. Торговец рассержен, и сунуться сейчас к нему с разговорами и заверениями в искренней дружбе все равно, что сознательно пойти на обострение ситуации и спровоцировать скандал. Сорано порекомендовал держаться в стороне и ждать, пока Пауль не заговорит первым.

Беседа состоялась намного раньше, чем Аламез мог предположить. Небрежно бросив на стоящую рядом телегу ворох прочитанных бумаг, Пауль важно подошел к спешившейся группе, взгляд его был официален, холоден и подчеркнуто строг.

– Приветствую вас, господа, и вас, прекрасная амазонка. – При обращении к Ильзе взгляд Дантона немного потеплел, похотливые глазенки торговца быстро пробежали по ее фигуре, профессионально быстро оценивая достоинства и недостатки. – Рад, что вы пунктуальны и, несмотря на ранний час сборов, прибыли даже раньше назначенного срока. Должен вас предупредить, что путешествие опасное, по вражеской территории, и я требую от своих людей дисциплины, точного и быстрого исполнения приказов, а также полного подчинения. Мысли о дружеских и панибратских отношениях прошу оставить позади, здесь, в городе, – добавил Пауль, мельком посмотрев на Дарка.

– В свою очередь хочу отметить, господин Дантон, – взял слово Гаврий, дождавшись окончания речи оппонента, – что от СВОИХ людей вы вправе требовать чего угодно. Советую вам еще раз внимательно изучить пункты 1.4, 2.7 и 3.3 приказа господина Диверто, где черным по белому написано: «Придаваемый для усиления отряд состоит из трех сотрудников спецслужбы и является независимой боевой единицей», – процитировал Гаврий, – а значит, в подчинение ни к вам, ни к уважаемому гному Альто мы не входим. К тому же прошу вас впредь воздержаться от фривольных обращений к подчиненным мне офицерам, типа: «прелестная амазонка». Перед вами капитан Сорано, лейтенант Аламез и агент Ильза, иные обращения будут считаться оскорблением, фиксироваться и впоследствии упоминаться в отчете, – расставил точки над «i» Сорано.

– Я вас понял, господа, – ледяным тоном ответил Пауль, кривя уголки губ от нахлынувшего приступа бешенства, – а сейчас позвольте мне идти и заняться делами.

– Еще минуту, господин Дантон, – остановил Гаврий уже собирающегося уходить торговца, – хочу обратить ваше внимание также на пункты 7.2 и 7.3, в которых сказано, что вы обязаны ставить нас в известность о графике движения конвоя, а также о всех перемещениях участников экспедиции в отдельности от основной группы, это касается не только солдат и десятников, но и вас с господином Альто, которого мы почему-то не наблюдаем на сборном пункте.

Ярость переполняла, захлестывала и душила Пауля, еще никто, включая самого барона Рональда Диверто, не осмеливался заходить так далеко, так нагло вторгаться «в его огород», однако Гаврий держался корректно, в рамках своих полномочий, и торговцу не оставалось ничего иного, как терпеть выходки зарвавшегося солдафона и отчитываться перед ним.

– Выезжаем через десять минут. Здесь, как видите, лишь незначительная часть отряда, сам конвой находится на складах, чтобы не привлекать внимания излишне любопытных горожан. Встреча с основной группой, которую и сопровождает интересующий вас господин Альто, назначена в шесть утра на двенадцатой миле от города. Пересечение пограничных рубежей с 7.00 до 8.00, затем в девять часов встреча с отрядом сопровождения Ур-Пьера, а в десять утра – первый привал и корректировка графика дальнейшего следования. Мне можно идти?

Гаврий ответил утвердительным кивком и сухо поблагодарил Пауля за предоставленную информацию.

– Ты случайно не перегнул палку? – прошептал обеспокоенный Дарк на ухо Сорано, когда коммерсант вернулся к телегам.

– Ничуть, – прозвучал уверенный ответ, – давно пора было поставить зарвавшегося торгаша на место. Пускай своими куртизанками командует, а к нам не суется.

Ровно через десять минут, как и было обещано Паулем, охрана уселась на телеги, и отряд тронулся в путь. По улицам города и первые три мили от крепостной стены ехали молча. Сотрудники «бригады» держались вместе позади телег, а Дантон одиноко ехал впереди, демонстрируя тем самым свою независимость, презрение и нежелание разговаривать.

Пока они двигались по своей территории и без груза, можно было расслабиться. Несмотря на желание Сорано многое обсудить со своей новой группой, он решил отложить инструктаж на потом, предоставив возможность подчиненным, проведшим бурную ночь, хоть немного поспать в седле. Дарк, как опытный кавалерист, вспомнил навыки былых дней и тут же погрузился в сон, а Ильзе задремать так и не удалось. Видя, что она все равно не спит, Гаврий не стал упускать случай перекинуться с ней парой слов с глазу на глаз.

– Слушай, девушка, – неуверенно и поэтому немного грубо начал Гаврий, – ты меня извини уж, что тогда в Лесу…

– Забыли, – лаконично ответила Ильза.

– Не смог сдержаться, – продолжал извинения Гаврий, – ты тогда Серафима, моего друга, зарезала, ну и …

– Послушайте, капитан. – Ильза резко остановила коня. – Вы правильно сказали «тогда», так вот, с тех пор многое изменилось: я перестала быть амазонкой, и мы теперь в одной упряжке, стоит ли старое без толку ворошить?

– Согласен, – кивнул головой Гаврий, явно обрадованный тем, что Ильза правильно понимает новую расстановку сил на шахматной доске судьбы, – тогда слушай мой приказ, – с сегодняшнего дня обращаешься ко мне на «ты» и по имени, а «господин Сорано» оставь для общения со всякими Дантонами.

Несмотря на многолетнюю привычку спать в седле, отдохнуть Дарку как следует не удалось. Он только задремал и начал видеть смутные очертания призраков сна, как его вернуло в мир реальности страшное грохотание на дороге и противный скрип. Открыв глаза, лейтенант обомлел, – еще никогда в жизни, за исключением сопровождения армейского обоза, он не видел такого огромного скопления телег. Они встретились с конвоем, движущимся со складов, и их маленький отряд затерялся, утонул в веренице повозок, фургонов и переделанных для перевозки грузов старых карет, растянувшихся по дороге на добрую милю. Поднятая колесами пыль лезла в глаза, не говоря уже о почти нулевой видимости – гриву своей лошади Дарк с трудом, но различал.

Подъехавший вплотную Гаврий прокричал что-то, однако его голоса не было слышно за скрипом колес и ржанием кобыл. Благодаря тому, что командир наконец-то отказался от попыток перекричать шум каравана и перешел на язык жестов, Дарк понял, что Гаврий просит следовать за ним.

Троица отъехала метров на триста в поле и теперь двигалась параллельно дороге, пытаясь на ходу отчиститься от толстого слоя пыли, осевшего на черных одеждах.

– Вернемся в Кодвус, все Рональду выскажу! – сурово хмуря брови, прорычал Гаврий. – Это ж надо до такого додуматься: прикрытие для группы – обеспечение дополнительной безопасности каравана, – продолжил негодовать шеф, – да ты только посмотри, сколько их!

Действительно, даже в самые жаркие дни деловой активности Пауля Дарк никогда не видел в конторе более тридцати-сорока гномов, в то время как сейчас на телегах ехало не менее трех сотен закованных в латы бородачей. Но, видимо, даже такое огромное количество охраны казалось Дантону недостаточным: в хвосте колоны и по ее флангам громыхали по две обшитых бронею повозки с установленными на них легкими катапультами походного образца.

– Подставил так подставил, мыслитель кабинетный, – продолжал ругаться Гаврий, – на кой черт мы здесь нужны, если они с собою целую армию тащат. Ясно дело, Дантон понял, что нас послали следить за ним.

– А это что-нибудь меняет? – философски спросил Дарк у разнервничавшегося начальства.

– Как «Стену» переедем, держимся вместе и поближе к лошадям, – буркнул тот вместо ответа и, развернув коня, помчался к концу колоны.

Покрутившись не более минуты возле телег с катапультами, капитан быстро вернулся и подозвал к себе Дарка.

– Я в этом плохо разбираюсь, нужен твой совет! – по привычке тихо прошептал он, несмотря на то что они были в чистом поле и, кроме Ильзы, в радиусе метров двухсот никого не было. – Катапульты заряжены мелкими шариками с шипами, что это за чертовщина такая?

– Не знаю, как там у вас в Кодвусе, а в имперской армии «эта чертовщина» называется «чеснок». В отличие от обычных противопехотных зарядов, – пустился в подробное разъяснение Дарк, – он эффективен против конницы, им выстреливают не столько по скоплению сил противника, сколько усеивают пространство перед атакующей кавалерией.

– Зачем? – удивился Гаврий, и вправду ничего не понимающий в оружии массового поражения.

– Лошади на скаку наступают на шипы, прокалывают копыта и падают, ломая ноги, или бесятся, встают на дыбы и сбрасывают седока. Если плотно усыпать местность перед позициями своих войск, то можно остановить атаку целого кавалерийского полка.

– Да что они там, с ума все посходили, что ли? – опять занервничал ничего не понимающий Гаврий. – Какая, к чертям собачьим, у орков кавалерия, они сами быстрее лошадей бегают!

Дарк пожал плечами с видом эксперта, давшего свое заключение и не желающего ломать голову над выяснением причин и мотивов странного поведения.

– А может, ты ошибся, – спросил Гаврий, задумчиво морща лоб.

– Да пойми ты, – стоял на своем Дарк, – нет смысла в шипах, если по пехтуре стреляешь. Кусок железа – он и есть кусок железа, летит быстрее стрелы, а уж если врежется, так полголовы снесет, и абсолютно без разницы: человеку или орку, есть там шипы или нет.

Минут на пять Гаврий отъехал в сторону и погрузился в раздумье над загадочным фактом. Видимо, так и не придя ни к какому разумному объяснению, он вновь приблизился к товарищам и попросил во время перехода через «Стену», который затянется, как минимум, на целый час, внимательно и очень осторожно, не возбуждая подозрений среди охранников и возниц, осмотреть телеги «на предмет определения количества катапультных зарядов».

«Неужто он боится, что гномы собрались штурмовать Шемдарн?» – подумал Дарк и утвердительно кивнул, так и не став спорить с чересчур мнительным начальством.

Караван двигался утомительно медленно, и путники, обсудив все мелкие вопросы, вновь погрузились в дремоту, из которой их вывело приближающееся цоканье копыт. Одиноким всадником, подъехавшим к группе, ко всеобщему удивлению оказался Дантон.

– Господин капитан, позвольте официально предупредить, что через полчаса мы приблизимся к «Великой Стене». Убедительно прошу вас не вступать в переговоры с гарнизоном укрепления и не пересекать рубеж впереди телег.

– Спасибо, господин Дантон, – так же официально ответил Гаврий, – мы обязательно воспользуемся вашим советом.

– Господин лейтенант, – с едва заметной иронией обратился Пауль к Дарку, – мне бы хотелось поговорить с вами с глазу на глаз, конечно, если господин Сорано ничего не имеет против.

– Господин Сорано согласен, – ответил Гаврий и пришпорил коня, жестом дав знак Ильзе следовать за ним.

– Дарк, я не понимаю, чего ты хочешь и какую игру пытаешься вести? – Маска холодного безразличия слетела с лица Дантона, как только они остались одни, и обнажила его истинную сущность – расчетливый интриган, взбешенный тем, что его планы посмели расстроить. – Может, объяснишь мне «по дружбе», что происходит и какого черта ты вдруг вставляешь мне палки в колеса?

– О чем ты? – сумел талантливо разыграть удивление Дарк. – О каких еще играх ты говоришь и чем собственно я тебе помешал?

Пауль сощурил глаза и просто пожирал Дарка ненавидящим взглядом, затем, решив зайти с другого конца, взял себя в руки и постарался успокоиться.

– Хорошо, давай разбираться по порядку, – теперь уже вполне дружеским тоном заявил Пауль. – Вспомним, как развивались наши отношения: еще совсем недавно, изрядно побитый и уставший, ты очутился в чужой стране без денег и всяких перспектив к существованию, поскольку возвращаться на Родину представлялось сомнительным удовольствием, а Диверто смотрел на тебя с подозрением, виня в шпионаже и гибели его людей. Он направил тебя ко мне, определить, что ты за человек такой… Ты мне понравился, – заявил Пауль после недолгой паузы, – мне показалось, что из нас получатся хорошие компаньоны, намек на это последовал еще при первой нашей встрече. Вместо того чтобы устраивать рутинные проверки на лояльность, которые ты, кстати, будучи наивным человеком, не прошел бы, я дал тебе шанс показать себя в деле. На свой страх и риск, взвалив всю вину за самодеятельность на себя, я отправился с тобой в замок графини. Затем, выслушивая недовольства Диверто, я рисковал своей репутацией ради того, чтобы выставить тебя в лучшем свете: отважный боец, преданный товарищ и полностью аполитичная личность, но этого оказалось мало… Барон был взбешен пропажей своего любимца Гаврия и хотел отыграться на тебе, но я и тут рисковал собой, умоляя заменить содержание в тюрьме на домашний арест, во время которого ты, кстати, не только беспрепятственно улаживал свои дела в городе, но и изрядно повеселился с моими девчонками…

– Пауль, ты неправильно истолковываешь…

– Молчи, гаденыш, сейчас говорю я! – взорвался Дантон, готовый в приступе ярости накинуться на товарища с кулаками. – Я помог отыскать ограбившего тебя бандюгу. Мы договорились, что пойдем к Диверто вместе, и я со спокойной совестью, полностью доверяя тебе, уехал по делам. И что же я узнаю по возвращении?! – негодовал Пауль, выражая эмоции не только комбинацией интонационных оттенков, но и импульсивной жестикуляцией. – Ты надавил на Альто и заставил его пойти с тобой на охоту за амазонками, рисковал моими людьми ради спасения этого недальновидного солдафона Гаврия! А ты знаешь, что из отряда Альто выжило всего пятеро, что твоя инициатива вышла боком мне? Меня обвинили в «отсутствии дисциплины в отряде». Это не мои слова, а слова Уильфорда! – орал Пауль, размахивая руками перед самым лицом не теряющего хладнокровия Дарка. – И что потом?! Я узнаю, что человек, которого я считал другом, которого прикрыл от бед, которому доверял и помогал выжить, вдруг ни с того ни с сего неблагодарно отказывается платить по счетам, бросает меня и получает патент лейтенанта спецслужбы. Нет, друг мой, так не пойдет! Я вложил в тебя деньги, мои знания и время, поделился репутацией и прикрывал тебе спину – изволь платить по счетам!!!

– Не понимаю, о чем ты, – невозмутимо и слегка удивленным тоном произнес Дарк, – мы работали вместе, и я ни разу не подставил тебя. Кроме того, ты совершенно забыл упомянуть, что при побеге из замка, в который затащил меня именно ты, я не бросил тебя подыхать в темнице, а когда ты потерял сознание, то полдороги тащил на плечах, поэтому и не успел уйти от погони… А в случае с амазонками события развивались так быстро, что не было времени дожидаться твоего возвращения, а потом еще полдня терять на бестолковое согласование операции. Как потом выяснилось, промедлив всего лишь час, мы не смогли бы спасти Сорано и узнать о планах амазонок.

Пауль молчал, потратив запас аргументов и сил в первые минуты выяснения отношений. Дарк решил, что настал удобный момент для перехода в контрнаступление.

– Ты правильно сказал, что много сделал для меня, и я благодарен тебе за это, – так же спокойно и на нейтральных тонах продолжил Дарк, – но смог бы ты вытащить мою шею из петли, если бы не вернулся Сорано? Конечно, нет. У меня был шанс позаботиться о себе и спасти шкуру. И ты, человек, учивший меня жить, винишь теперь за это?!

– Пожалуй, ты прав, – опустив голову, признался Пауль, – все идет в последнее время наперекосяк, одна большая полоса неудач. Извини, сорвался!

Какое-то время ехали молча, но это была лишь перегруппировка сил и поиск новых аргументов, а затем Дантон вновь завел разговор:

– Я один, а толковых помощников нет. Румбиро – хороший подручный, но по части безопасностии дать в морду неплательщику, а мне нужны умные, деловые ребята. Я один не успеваю: пробел там, промах здесь, и нет человека, который смог бы прикрыть спину. Ну, зачем ты согласился на должность в «бригаде»? – вновь начинал заводиться Пауль. – Теперь будешь прозябать с тупыми исполнителями типа Сорано, а мы бы могли ворочать такими делами…

«Прав Гентар был, во всем прав! – размышлял Дарк, слушая уговоры Пауля вернуться к нему. – Сколько бы умных трактатов ни писали ученые мужи: философы да историки, а государство – всего лишь большая волчья стая. Дантон, когда был на взлете своих сил, смог захватить кусок побольше: стать преуспевающим торговцем, доверенным лицом правящего двора, меценатом, любимцем публики и даже вторгнуться в сферу деятельности спецслужб, а теперь силы начали иссякать, и он понял, что более молодые волки отнимут у него добычу, которую он больше не в силах удержать. Нет, пора кончать комедию, а то слеза пробьет», – устало подумал Дарк и решил покончить с бессмысленными разговорами.

– Послушай, Пауль, ты хочешь сказать, что я тебе что-то должен или убедить работать вместе? – поинтересовался Дарк.

– Я хочу показать, насколько опрометчиво ты поступил, согласившись на государственную должность.

– Как бы там ни было, но я принял решение и его не изменю, а знаешь почему? – спросил Дарк и, не ожидая ответа, продолжил: – Ты очень умный, но чересчур самонадеянный и жадный, пытаешься усидеть на нескольких лошадях одновременно, и поэтому вместо быстрой езды получается лишь постоянное шлепанье лицом в грязь. Работать на тебя, значит, встать на сторону проигравшего, в то время как мужланы и солдафоны, подобные Сорано, целенаправленны, они сидят всего на одной лошади, но крепко, и их ничто не выбьет из седла. Гаврий знает, что он диверсант, и не пытается стать еще и светским львом – в этом его плюс, его сила!

– Вот как ты заговорил! Ну что ж, ты пытаешься просчитывать ситуацию и это похвально, но смотри… – насмешливо добавил Пауль, глядя на Дарка глазами противника. – Мне кажется, ты поставил не на ту лошадь! – бросил Дантон, а затем пришпорил коня.

– Я на лошадей не ставлю, я на них езжу! – выкрикнул Дарк вслед умчавшемуся прочь Паулю.

* * *

Уже больше месяца находясь в Кодвусе, Дарк успел узнать многое о стране, свести знакомство с влиятельными людьми и даже привыкнуть к размеренной жизни городских улиц, но до сих пор ему так и не довелось увидеть самую большую достопримечательность королевства, которой оно и было обязано своим благополучием, независимым положением и процветанием – «Великую Стену».

Крепость показалась издалека, она гордо возвышалась над равнинным ландшафтом и была выше и величественнее гор, между которыми и перекрывала узкий проход. Если орки в течение не одной сотни лет так и не смогли перейти через неприступные горы, то непрерывные атаки самой крепости казались верхом идиотизма, на который были способны только самые дикие и отсталые существа.

«Стена» была выше, мощнее и намного лучше укреплена, чем все замки, которые он видел раньше. В ней было метров сорок высоты и десять ярусов обороны. На каждом из них находилось несколько сотен солдат, более двух десятков катапульт и других защитных механизмов.

Когда конвой приблизился к укреплению, трубачи затрубили тревогу, и по стенам забегали многочисленные фигурки солдат, торопящихся занять места у бойниц. Суетливые приготовления гарнизона напоминали издалека муравейник в разрезе и наполняли сердце тревогой. Дарку было страшно, страшно представить, что там, за «Стеной», какая великая опасность и угроза притаилась за горным хребтом, куда они, собственно, и направлялись.

– Ну что, любуешься?! – поинтересовался подъехавший Гаврий. – Есть чему подивиться, у самого дух захватывает, хоть и не впервой вижу, а уж сколько деньжищ в этот чертов редут вгрохали, лучше и не задумываться…

У него и не возникало мыслей о финансовой или эстетической стороне вопроса, его обуревал страх и нежелание оказаться по ту сторону крепости. Чем ближе они подъезжали, тем отчетливей становились отдельные очертания башен, ярусов, перекрытий, тем сильнее его рука сжимала поводья и усиливалось желание развернуть коня.

– А почему гарнизон поднялся по тревоге? – спросил он, так и не сумев скрыть дрожь в голосе.

– Да не бойтесь вы, обычная процедура! – подбодрил Гаврий Дарка и побледневшую от страха Ильзу. – У нас с орками есть договоренность о торговле, но осторожность, как понимаете, не помешает. Изначально ворот в крепости не предполагалось, вот и приходится три раза в год, когда конвой туда-сюда ходит, небольшой участок стены разбирать. Гарнизон, пока телеги ползут, местность под прицелом держит, чтобы орки вероломно ситуацией не воспользовались и на штурм не пошли.

Приблизившись вплотную к «Стене», Дарк убедился в правоте слов своего шефа. Солдаты прильнули к бойницам и зорко просматривали узкий участок горной дороги перед крепостью, не обращая никакого внимания на столпившийся внизу обоз. С высоты седла было видно, как повозки медленно исчезали в проломе крепостной стены, походившем издалека на вход в пещеру чудовища или узкий тоннель.

– Слезайте, ребята! – крикнул Гаврий, спрыгивая с коня и присаживаясь на камни. – Пока телеги не пройдут, нам соваться нечего. Видишь, как столпились, часок спокойно поспать можно, – мудро заметил капитан, поудобнее устраиваясь на огромном валуне.

Уверенное и даже беспечное поведение Гаврия развеяло страхи неизвестности, таившиеся по ту сторону «Стены», и успокоило солдата, однако уснуть Дарк не смог. Природное любопытство и армейская привычка осматривать укрепления одолели усталость и заставили влезть на верх камня, откуда можно было лучше рассмотреть устройство редута.

Прежде всего, поражали инженерные особенности перекрытий ярусов и страховочных крепежей крупногабаритных предметов. Обычно это было слабым местом всех крепостей: когда вражеский снаряд попадает в катапульту или чан со смолой, находящиеся на верхнем уровне, то вся громоздкая конструкция, к огромной радости нападающих, летит вниз, давя защитников крепости, ломая деревянные балки лесов.

Защитники горного рубежа были полностью застрахованы от сей незавидной участи. Дело в том, что деревянных деталей просто не было: полы уровней были выложены из толстых каменных плит, державшихся на цельнометаллических вертикальных и горизонтальных сваях. Видимо, к строительству редута приложили умелые руки горные мастера – гномы, умевшие защищать свои жизни от обвалов шахт. На каждом из уровней имелись не только перила, но и страховочные бортики, надежно предохраняющие от падения с высоты раненых или просто подвыпивших солдат, хотя вряд ли кто-нибудь из них стал бы пить на посту.

Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что солдаты крепости – профессиональные наемники, прошедшие многолетнюю школу боевых действий в лучших армиях мира.

Дарк чуял хороших бойцов, их сразу можно было выделить из общей толпы не только по суровой осмысленности лица и крепкой фигуре, но и по тому, с какой подавляющей все остальные чувства и естественные человеческие желания ответственностью они относятся к службе. Он наблюдал за крепостью уже более двадцати минут, и за это время ни один из бойцов не шелохнулся: они прильнули к бойницам и сосредоточенно следили за местностью, не было слышно ни шуток, ни обычной болтовни на посту и не видно неприкаянных мотаний из стороны в сторону.

Голову Дарка посетила сумасшедшая мысль. По его скромным подсчетам, каждый уровень защищало около трех сотен солдат, на нижнем уровне, как обычно, – двойной караул, значит, сейчас на стенах около трех тысяч хорошо обученных, профессиональных вояк плюс усиленная ночная смена, отсыпающаяся в бараках, итого гарнизон крепости составлял около шести-семи тысяч солдат. Если бы герцог Уильфорд не чтил международные договоренности и поставил этих ребят не на стены, а под свои знамена, то, скорее всего, маленькое пограничное королевство вскоре превратилось бы в могущественную державу.

От гипотетических рассуждений его отвлек камень, больно ударивший в плечо. Задумавшись, он не обратил внимания, что время отдыха прошло, последние телеги приближались к импровизированным воротам, а Гаврий с Ильзой пытались докричаться до него снизу, отчаянно жестикулируя руками и надрывая голосовые связки на холодном ветру.

Местность по ту сторону «Стены» разочаровала его ожидания. Узкая горная тропа плавно спускалась вниз и переходила в дорогу посреди песчаной пустыни с редкими островками неизвестной и непривычной для глаза растительности. Единственным звуком было монотонное гудение ветра, свободно гуляющего по бескрайним равнинам. Живности не было, за исключением нескольких стервятников, парящих высоко в небе. При виде этих «птичек» Дарка передернуло, уж слишком свежи были воспоминания о пирующих на поле брани падальщиках.

Конвой съехал с горного перевала и, перегруппировавшись в нечто среднее между походным и боевым строем, двинулся дальше. Скорость передвижения стала еще меньше, а гномы, едущие на телегах с катапультами, заняли боевые позиции.

– Забыл тебя спросить, – внезапно раздался голос Гаврия, – ты помирился с Паулем?

«Не судьба», – хотел было ответить Дарк, но его опередил веселый голос неизвестно откуда появившегося рядом торговца:

– Что за глупые фантазии, господин Сорано, с какой стати мне портить отношения с моим лучшим другом, к тому же однажды спасшим мне жизнь? Я просто хотел лично поздравить лейтенанта Аламеза со вступлением в ряды вашей доблестной службы.

Дарк развернулся в седле и хотел подыграть лжи Пауля, но Дантон не дал ему такой возможности.

– Лейтенант, можно вас еще раз на пару слов, – вежливо спросил он, удаляясь на несколько десятков шагов от группы.

– Пауль, я не хотел … – начал было оправдываться Дарк, приблизившись к Дантону, но тот перебил его извинения.

– Нет, послушай ты меня, я был не прав! – вдруг признался Пауль. – Эмоции затуманили разум, и я сорвался… Уже только потом понял, что ты действовал правильно: и с амазонками, и с поступлением на службу. Обидно, конечно, что больше не придется работать вместе, – печально и усиленно выдавливая из себя скупую мужскую слезу, произнес вечно играющий роли многоликий Дантон, – но так будет лучше. К тому же ничто не сможет нам помешать остаться хорошими друзьями, – завершил на трогательной ноте пламенную речь торговец и протянул руку Дарку.

За рукопожатием последовало приглашение всей компании на вечеринку в его загородный особняк под Шемдарном.

– Во устроился, паразит, – взбесился Гаврий, услышав о приглашении, – даже здесь, среди орковских степей, особняк отгрохал!

К сожалению, дальше развить свою мысль капитан не успел, к группе приблизился забавно подскакивающий в седле небезызвестный Дарку десятник и мыслитель Пархавиэль Зингерщульцо.

– Господа и баба! – важно пыжась, выкрикнул гном. – Уважаемый всеми командир конвоя и просто хороший парень Румбиро Альто просит вас прибыть к нему, то бишь к первой телеге, для согласования действий и для того, чтоб удобнее было совать ваши носы в наши дела… ой… то есть обеспечивать дополнительную безопасность, – испуганно поправился проговорившийся гном.

– Ну что ж, передай уважаемому гному Альто, что нюхачи, то есть «господа и баба», скоро будут, – спародировал забавную манеру общения посыльного развеселившийся Гаврий.

– Ну ладно, молодняк, а ты, человек солидный, опытный, понимать должен, – отчитывал Гаврия развалившийся на повозке Альто, – чем больше впереди телег, тем больше грязи во рту. Могли бы сами держаться поближе, чтобы я своих парней взад-вперед не гонял.

– Да кто ж тебя поймет, Альто: ты то сердишься, то рядом ехать предлагаешь?

– Зато вы, люди, очень уж простые, – ехидно заметил гном. – Да в тех помоях, что в ваших башках бултыхаются, ввек не разобраться… Сегодня одного хотите, а завтра совершенно другого, все сложности на свою… шкуру ищете, – подобрал более деликатное слово Альто, почему-то постеснявшийся присутствия Ильзы, – не то, что мы, гномы, коль взялись за дело, то до конца уж точно его доведем. А все почему, потому, что мы це-ле-на-прав-ле-ны! – вывел Румбиро очередную гномью истину, важно тыча указательным пальцем в небо.

– А если люди такие глупые, то что ж ты в Кодвус подался, где вам так плохо, а не в Махакан или Аврилию? – спросил подъехавший ближе к телеге Дарк.

– Вот-вот, сразу видно типичный человеческий вопрос, обычная поспешность в выводах. Да кто ж тебе сказал, что нам тут плохо?!

– Не увиливай, Румбиро, – поддержал мысль Дарка Гаврий, – нам же интересно, почему столько гномов среди людей живет, а вот эльфы замкнуто держатся, во всем Кодвусе десятка не наберется, а вашего брата хоть пруд пруди.

– Ты в Махакане был?! – выкрикнул гном, которому явно подействовало на нервы упоминание об исторической Родине. – Сразу видно, что нет, тогда б глупостей не болтал, а сам бы все понял… Скушно там, – заявил вдруг Румбиро, – кроме шахт да скважин, ничего нет, а народец местный на горном деле повернут. Куда ни придешь отдохнуть, везде одни и те же байки про обвалы да разглагольствования о клиноременных передачах камнедробилок. Даже бабы в постели и то о сплавах да породах языками чешут, свихнуться можно! А здесь жизнь не лучше, но веселее, и пиво кобальтом не отдает…

– А почему к людям, почему не к эльфам подался? – вмешалась в разговор молчавшая всю дорогу Ильза.

– Красива ты девица, да и не дура вроде, так чего же вопросы глупые задаешь? – возмутился Альто. – Эльфы, они, кроме себя, не то что никого не любят, не уважают даже: ни людей, ни орков, ни тем более нас…

– А вас-то за что, гномы, вроде бы тоже древний народ, по крайней мере, намного старше людей будете?

– За то, что мы их генофонд испортили! – заявил Румбиро, гордо поддернув штаны.

На лицах троих собеседников появилось выражение искреннего недоумения. Ненадолго замолчав, Альто выдержал паузу, чтобы люди прочувствовали важность роли гномов в мировой истории.

– А дело было так! – наконец-то решил прояснить ситуацию гном. – Раньше, несколько тысяч лет назад, жили в мире эльфы, гномы, орки да прочие мелкие народцы, о которых даже болтать не буду, поскольку они из своих болот и лесов не вылезали и особливо никому не досаждали. Были конфликты, были войны, но, в общем, жизнь тогда текла тише. В эльфийском описании истории мира, книге Итхле, та пора еще эпохой «мирного сосуществования и всеобщего процветания» называется, то есть это когда разные народы друг дружке не черепа раскраивали, а больше торговали. Городов в ту пору много общих было, где вместе эльфы да гномы жили, вот из-за этого весь последующий бардак и вышел.

– Никак не пойму, к чему ты клонишь, как может что-то плохое случиться, если народы вместе живут да мирно торгуют? – удивился Гаврий.

– А так, – рассердился, что ему не верят, Альто, – что беда вся из-за наших с эльфами баб, женщин, то бишь, приключилась!

– Ну, как всегда, – хмыкнула Ильза, – чуть что, сразу женщины виноваты, в них корень Зла!

– Помолчи, девица, и нечего тут обиженную за женщин всех времен и народов строить, послушай лучше, что говорю! – прервал ее Альто и невозмутимо вернулся к рассказу: – Нет, никого ни в чем не виню, просто природа их такова, что гномихам, например, раза два-три в год всего надо… У эльфов же все наоборот: женщины у них темпераментны, а сами они всяких этических норм напридумывали: контроль за рождаемостью, моральный облик и прочую ерунду… Вот и получилось, что, с одной стороны, мы, то бишь гномы, с выпученными глазищами бегали, а с другой – эльфийки на кое-какие овощи засматривались…

Вскользь брошенное замечание о пристрастии женщин к плодам природы заставило щеки Ильзы покрыться пунцовой краской.

– Поначалу эльфийки от нас шарахались, морды брезгливые строили, – продолжал гном, не обращая внимания на смущение девушки, – а потом, куда деваться, выбора особого не было.

– Ты хочешь сказать, что в результате этого смешения рас и появились люди? – усомнился Дарк.

– Ничего не хочу, – вспылил гном, – и сам не верю, что из таких умных ребят, как мы, такие олухи получились.

– Зачем же тогда сказки рассказываешь? – поинтересовался Гаврий.

– Да потому, что эльфы взаправду этому верят, – заорал Альто, – и нас в том винят!

Ненаучный спор, посвященный природе возникновения человека, был неожиданно прерван появлением на горизонте трех всадников – патруля, высланного Альто в дозор впереди конвоя. Гномы гнали лошадей во весь опор, вплотную прижимаясь к гривам, отчего были еле заметны на спинах величественных животных. Причина спешки была ясна, впереди на дороге быстро росло облако пыли, которое мог поднять только очень внушительный по численности и движущийся с большой скоростью конный отряд.

– Румбиро, шаконьесы! – пропыхтел взмокший дозорный, поравнявшись с командиром.

– И чего орешь, сам вижу, что не бабочки, – ответил невозмутимый Альто, приказывая колонне остановиться. – Сколько их?

– Не знаю, более трех сотен будет! – испуганно пролепетал гном в ответ.

– Какие штандарты?

– Чаго? – не понял вопроса дозорный.

– Ну, флаги какие, дубина?! – заорал Альто на обескураженного солдата.

– Белые с двумя красными полосами.

– Понятно, бандюги… – недовольно поморщился Альто, а потом вдруг заорал так громко, что находившийся рядом с ним Гаврий чуть ли не свалился с седла: – К бою!!!

Царившая до этого момента тишина сменилась разноголосым гомоном гномов, послышались команды, свист кнутов и недовольное ржание лошадей. Уже через минуту телеги стояли кругом, ощетинившись частоколом длинных копий, а солдаты устанавливали по бортам осадные щиты. В центре возникшего лагеря разместились телеги с наиболее ценными грузами и катапультами. Стрелки заняли позиции за щитами, а пехотинцы достали из-за широких поясов топоры, и лагерь вновь погрузился в тишину, ожидая появления мчавшегося на них противника.

Тем временем облако росло, и на фоне бесформенных клубов пыли начали проступать призрачные очертания всадников. Отряд был на расстоянии полумили, когда рука Румбиро упала вниз, и грохот шести выстрелов слился в единый залп, чуть не разорвавший барабанные перепонки. В глазах потемнело от роя мелких снарядов, несущихся вдаль, заслоняя солнце и раздирая небо с пронзительным свистом.

К сожалению, катапульты выстрелили слишком рано, всадники заметили уловку гномов и успели вовремя затормозить. Конница столпилась, пытаясь перегруппироваться, а затем снова ринулась в бой, обходя стороной участок поля, усеянный «чесноком». Повторный залп остановил нападавших, но на этот раз они не пытались совершить обходной маневр, а просто застыли на месте.

Привстав в седле и заслонившись рукою от яркого солнца, Дарк пытался разглядеть фигуры наездников, но отказался от бессмысленного занятия: противник был слишком далеко, и отдельные очертания конников сливались в одну огромную черную массу, внутри которой шло непрерывное движение. Аламез мог с уверенностью сказать только одно: перепугавшись, дозорный ошибся при определении численности отряда, всадников было не менее пятисот. Поделившись своими наблюдениями с Румбиро, Дарк в очередной раз нарвался на грубость. Гном пробурчал что-то невнятное в ответ, а потом приказал не лезть под руку…

Вскоре от отряда отделилось несколько точек, медленно и как будто с опаской направляющихся в сторону конвоя. Альто не стал размениваться по мелочам и тратить залп на единичные цели, он приказал подпустить группу поближе и расстрелять из арбалетов. Стрелки послушно взвели пусковые механизмы и прищурили левый глаз, фиксируя взгляд на мишенях, но в самый последний момент по полю разнесся поспешный приказ: «Отставить!!!» Скомандовал не Альто, а Дантон, быстро мчавшийся на вороном жеребце вдоль рядов телег.

– Дантон, полководец доморощенный, какого черта лезешь?! – громко заорал взбешенный Румбиро. – Во время боя я командир, закрой пасть, пока по морде не получил! – добавил Альто, угрожающе потрясая в качестве аргументации увесистой дубинкой.

– Не горячись, Альто, – прохрипел Дантон осипшим от крика голосом, – у них белый флаг.

– А мне-то что, пусть хоть подштанники на шест повесят! Флаг встречающих должен быть зеленым с красным квадратом, тряпки остальных цветов меня не интересуют, – кратко объяснил свой подход к дипломатии Альто.

– Там Сурьем Аш Кдер!

Ничего не говорящее Дарку имя заставило Румбиро сменить решение и дать стрелкам отбой. Пока Дантон и Альто дебатировали по весьма банальному вопросу: «Бить или не бить, стрелять или обождать?», группа из десяти парламентеров поравнялась с внешним кругом телег. К удивлению Дарка, орк был всего лишь один, а остальные члены отряда оказались людьми.

Впервые в жизни Дарк своими глазами увидел орка. Вид огромного существа с черными паклями длинных волос и клыкастой мордой лишил его дара речи. Облаченная в толстую кожаную броню двухметровая груда мышц с трудом умещалась на спине бедной лошади.

Если бы живописец решил создать уникальное по своей несуразности полотно «орк-кавалерист», то ему достаточно было бы взять натурщиком пятилетнего оболтуса и усадить его верхом на дворнягу средней величины.

Гномы поспешно освободили проход, и орк, гордо оглядывая низкорослое воинство, подъехал к позиции командира, то есть к телеге, на которой восседал Румбиро.

– Ал-То, старый дрян, – прогремел мощный грудной бас орка, – моя твоя не понимат, твоя моя стрелят!

– Сурьем, дружище, – ответил за Румбиро Дантон, видя, что гном уже открыл рот и собирается выплеснуть в лицо делового партнера ответную тираду непристойного содержания, – с каких это пор ты стал плохо разбирать цвета и путать зеленый с белым? В письме твоему наджибу я же ясно указал «зеленое полотнище с красным квадратом в центре», а что у тебя за флаг?

– Аааааааа, – протянул на одной ноте орк, – Ур моя ничего не сказать, а твоя зачем стрелят?

– Как зачем, у вас тут разбойниками степь полна, а у меня груза, сам знаешь, на сколько!

– У нас совсем тихо, элфа шаконьес разбойник поймат, тепер дорога чиста-чиста.

– Ладно, все целы, все здоровы, чего волноваться? – примирительно подытожил Пауль и хлопнул Сурьема по массивному плечу. – Лучше скажи, почему наджиб сам не встречает или нас уважать перестал?

– Ур тебя очен луйбит. – Орк стукнул в подтверждение своих слов кулаком по груди, отчего испуганно шарахнулась стоящая рядом лошадь. – Но проклята элфа его в Шерм-Дарнъ задержат, важна разговора говорит, в пут он меня посылайт!

На этом дорожное недоразумение было исчерпано, телеги вновь выровнялись в походный строй, и конвой в сопровождении шаконьесов, людей на службе орков, тронулся в путь. Еще никогда в истории торгового дела караваны так хорошо не охранялись: на каждую телегу с грузом приходилось более двенадцати солдат.

Глава 15 Цена альянса

Говорят, чтобы спиться, необходимо прикладываться к бутылке в течение долгих лет, Дарк был талантлив, ему потребовалось всего два дня.

С тех пор, как караван миновал «Стену», прошло не более трех суток, двое из которых были полны бездельем и беспробудным пьянством в поместье Ур-Пьера возле города Шемдарн. Делать было нечего, как только конвой прибыл во двор дома торговца, Сурьем, руководствуясь, по его словам, исключительно соображениями безопасности, ограничил перемещения участников экспедиции домом, складом и небольшой площадкой заднего двора. Выставленные по периметру высокой стены усадьбы усиленные караулы должны были не только никого не впускать, но и не выпускать без личного разрешения Сурьема или Ур-Пьера, которого, кстати, никто так и не видел.

Свинское отношение к людям и гномам нагло прикрывалось заботой об их благополучии, вызванной якобы нелюбовью местных жителей к тем, кто прибыл «оттуда». Единственным человеком, на которого, видимо, не распространялась ненависть обитателей города, оказался, как нетрудно было догадаться, пронырливый Дантон.

Пауль свободно перемещался вне пределов лагеря, порой он пропадал несколько часов, а потом появлялся в сопровождении шаконьесов в сине-белых мундирах или орков, большинство которых вообще пренебрегали одеждой. Однажды по этому поводу даже произошел конфликт.

Подвыпившие гномы собрались во дворе рядом с еще нераспочатым бочонком пива. В это время Пауль был рядом и показывал товары двум потенциальным покупателям-оркам, одному из которых почему-то показалось, что гномы смеются над его непропорционально малым орковским достоинством и тычут в него пальцами, хотя, если честно, то Зингершульцо был воспитанным гномом и указывал булавой…

Когда орку наконец-то надоело терпеть дружный хохот десятка собутыльников и их веселое бормотание на непонятном языке, но явно адресованное его физиологическим особенностям, орк, рыча и брызгая слюною, в два прыжка оказался рядом с обидчиками и саданул массивной лапой по маленькой головке Пархавиэля. Гном кубарем скатился с бочонка и грохнулся о землю, затем встал, гордо отряхнул испачканную одежду и принял вызов… Высоко подпрыгнув в воздухе, Зингершульцо размахнулся, и его кулак с силой врезался в объект невинных насмешек.

Орк взвыл и упал на землю, мигом подскочившие к своему собрату орки похватали дубины, кинулись на гномов, те взялись за топоры. Лишь благодаря одновременному вмешательству Сурьема и Дантона конфликт удалось предотвратить, но товар ушел с двадцатипроцентной скидкой.

В принципе, продажа шла неплохо, всего за два дня товаров убавилось на треть. Наверное, полная изоляция и подконтрольность перемещения участников экспедиции способствовали бойкой торговле, не отвлекая Дантона на улаживание случайно вспыхивающих конфликтов, но крайне неблагоприятно сказывались на выполнении поставленных Диверто задач. Что и говорить, следить за контактами и темными делишками Дантона, ведомыми к тому же на орковском языке, не удавалось.

Кроме провала миссии, у возникшей ситуации был еще один и весьма неприятный побочный эффект – делать было абсолютно нечего, и каждый член группы пытался скоротать мучительно тянувшиеся часы ожидания в меру своих скромных сил и фантазий.

Любимой забавой Ильзы и Гаврия стали тренировки с оружием, которые не только позволяли коротать время и оттачивать мастерство, но и сближали бывших врагов, незаметно превращая их в хороших приятелей и напарников. Панацеей же для Дарка стало вино, только оно позволяло взглянуть на положение дел без лишних эмоций, оценить ситуацию и продумать следующий ход.

Вот и сейчас, пока его товарищи скакали под моросящим дождем, нанося друг другу легкие тренировочные удары, Дарк сидел в обнимку с кувшином вина у входа в шатер и думал… думал об ошибках, которые успел совершить за эти три долгих дня. Многочасовой анализ просчетов привел к неутешительным результатам: поставленная Диверто задача была с самого начала невыполнима, а любые их действия обречены на провал. Причина неудач заключалась не в их неумении сориентироваться в ситуации и найти правильное решение, а в полном отсутствии предварительной информации о жизни на бескрайних просторах орковских степей.

Возможно, Диверто никогда и не интересовало, что же происходит на землях орков, ему вполне хватало проблем в Кодвусе и разборок с соседними королевствами. А если не так, а если он специально не стал инструктировать группу? Подумать об этом было страшно даже самому, не то чтобы поделиться мыслями с Гаврием. Отправить своих людей с заведомо невыполнимым заданием в тыл врага, о котором они к тому же абсолютно ничего не знали – все равно, что подписать им смертный приговор.

* * *

Дураком Дарк почувствовал себя сразу же, как только к конвою примкнул отряд сопровождения. Он чего-то не понимал в жизни, факт добровольной службы людей оркам уже сам по себе был для него подозрительным и наводил на размышления о правилах выживания в этом чуждом для него мире. Присмотревшись к солдатам поближе, Дарк заметил некоторые странные черты внешности молчаливых парней, сильно отличающие их от обычных людей: более высокий рост и крепкое телосложение, широкие скулы и неестественно угловатая лобная кость, и, конечно же, темный, почти коричневый оттенок кожи.

По наущению Гаврия, с которым он поделился наблюдениями, Дарк подъехал к ближайшей группе шаконьесов и начал оживленно расспрашивать о лошадях, надеясь затем плавно перейти к беседе на более интересные темы.

Парни удивленно вытаращили на него раскосые глаза и замотали головами, пытаясь объяснить чужаку, что не говорят на его языке. Один из них нахмурил сросшиеся, густые брови, напряженно вспоминая когда-то слышанные им слова чужого языка, и медленно, по слогам произнес: «Неееэ по-ни-майт». Непривычная артикуляция более мягкой всеобщей речи заставила солдата широко раскрыть рот, обнажив белоснежные зубы и две пары клыков, остроте и крепости которых явно позавидовал бы маркиз Норик.

Испугавшись неожиданного зрелища, Дарк рассеянно кивнул головой и быстро поскакал прочь. Доехать до Гаврия он, правда, так и не успел, его окрикнул с повозки заметивший неудачную попытку общения с туземцами Альто.

– Не лезь к этим парням, – тихо произнес гном, оглядываясь по сторонам. – У тебя своя работа, у них своя… Не суйся в чужие дела, мне конфликты не нужны!

– У них… клыки, – поделился открытием Дарк.

– Знаю, что с того? – на удивление невозмутимо отреагировал Румбиро.

– Но у людей не может быть клыков, а у них есть! – уже в полный голос возразил Аламез, не в состоянии отойти от увиденного.

– Чудак, тебе же сразу сказали, это не люди, а ШАКОНЬЕСЫ!

Участь проигравшей стороны при столкновении рас незавидна: или ассимиляция, или полное уничтожение. Спрятавшиеся за «Стеной» от нашествия племен диких орков люди быстро забыли о судьбе сородичей, не успевших пересечь спасительный горный рубеж. «Орки – порождение сатаны, они пожирают людскую плоть и пьют кровь праведников, как вино, – неустанно твердила Единая Церковь, поднимая боевой дух бойцов.– Попасть в плен к чудовищам – обречь себя на лютую смерть!»

По словам же бывавшего не раз среди орков Румбиро, история взаимоотношений людей и орков на захваченных ими территориях развивалась совершенно не так. Попавшие в плен граждане бывшей Морении превратились не в ходячие запасы провизии, а в рабов, гнущих спины на плантациях, пасущих скот и занимающихся ремеслом, то есть батрачащих на новых хозяев.

Вначале людям было трудно: они быстро вымирали, загибаясь от непосильного труда и погибая в многочисленных, стихийно вспыхивающих восстаниях, но, в конечном счете, некоторым удалось выжить и приспособиться. С течением времени пламя ненависти между расами угасло, чему во многом способствовали эльфы, поселившиеся в бывших людских городах и, как ни странно, быстро нашедшие общий язык с орками. Эльфы пользовались уважением старейшин племен, к их советам прислушивались, с ними торговали и даже считались с их мнением.

Верховный Совет эльфов неожиданно встал на защиту ненавистных им ранее людей и заставил племена смягчить условия пребывания в рабстве, то есть поднять людей в глазах орков с уровня домашнего скота, управляемого батогом, до завидного положения слуг, то есть к кнуту иногда добавлять пряник.

К удивлению старейшин, настоятельные рекомендации эльфов принесли пользу: люди перестали бунтовать и принялись за работу – у них в глазах загорелся слабый огонек надежды выжить и постепенно улучшить свое положение. Проблема с людьми была решена, но тут же на смену ей пришли новые осложнения…

Отложив плетку в сторону и прекратив разговаривать с людьми только с позиции силы, орки заметили, что у них больше общего с их рабами, чем с заносчивыми, замкнутыми и постоянно выдерживающими дистанцию в общении эльфами. Народы сблизились, а многочисленные плоды их общения вскоре наводнили стоянки племен и городские площади.

Как ни пытался Уркан Надыр эк Мануш, бывший в ту пору предводителем Орды, бороться за чистоту крови, но темперамент воинственных орков был куда сильнее, чем дисциплинарные и племенные устои. Буквально за какой-то десяток лет шаконьесы, что в переводе с языка степей означает «полукровки», наводнили страну.

В зависимости от суровости обычаев отдельных племен, с притоком неполноценных детей боролись по-разному: убивали, изгоняли, делали рабами или даже пытались лечить, совершая над ними таинственные шаманские обряды изгнания скверны из тела воина. Не стоит и говорить, что какие бы суровые меры ни принимались, число шаконьесов продолжало неумолимо расти: изгнанные в дикие степи и пустынные горы выживали, рабы убегали или втирались в доверие к хозяевам. Обладая силой и выносливостью орков, а также ловкостью и упорством людей, новая раса боролась за право жить, за место под солнцем. В конце концов, она победила!

Прошло еще несколько десятков лет, и небольшая этническая проблема переросла в угрозу. Изгнанные или бежавшие на свободу полукровки стали образовывать банды и нападать не только на мелкие поселения, но и на достаточно крупные становья орков. Тем временем, ослабленные изнурительными попытками взять штурмом «Великую Стену», орки не могли оказать достойного сопротивления и переловить обнаглевших бандюг.

Новый предводитель Орды, сын ушедшего на покой Уркан Надыра, Дакар эк Мануш, скрепя сердце, был вынужден вместе со Старейшинами обратиться в Верховный Совет эльфов. Ответ поразил своей простотой: «Помощи не дадим, вы в состоянии уладить конфликт сами. Разделяйте и властвуйте, направьте враждебную силу в нужное вам русло!»

Старейшины были разгневаны и собирались объявить войну обнаглевшим эльфам, однако Дакар сдержал праведный гнев неугомонных старцев, он понял смысл таинственных слов…

Уже через год рабство «по крови», к великой радости многочисленных шаконьесов и жалких остатков людей, было отменено, а из полукровок начали по всей стране формироваться боевые отряды. Вновь организованное воинство использовалось властями не только для подавления крупных банд и мелких разбойничьих шаек, но весьма часто бросалось и на штурм «Стены».

Дакар, в чьих жилах, по сплетням недоброжелателей, тоже текла «нечистая кровь», умело воспользовался советом старшего народа: он не только разделил шаконьесов и заставил их драться между собой, но также направил их энергию и злость в выгодное для орков русло – на войну с людьми.

Альто закончил рассказ, и туман гнетущей неизвестности начал рассеиваться. Теперь уже Дарк избавился от груза ложных представлений, тянувших его с товарищами в глубокий омут поражения. Он знал, точнее, чувствовал, что основную опасность на очередном витке «Колеса истории» для человечества представляют не дикие орки и не заносчивые эльфы, а шаконьесы, объединившие в себе лучшие черты нескольких рас.

Второе откровение реальности этого мира обрушилось на Дарка на следующий день, когда он понял, что фактическими хозяевами на орковских землях являются эльфы.

Был полдень, поместье Ур-Пьера напоминало сонное царство, возле палаток и вповалку на телегах отдыхали после буйной попойки гномы. Вчерашнее торжество не было спонтанным решением промочить горло после недолгого, но опасного перехода, оно являлось традицией. За исключением того, что основную массу гуляющих составляли гномы, праздник ничем не отличался от обычной армейской попойки в походных условиях: свежий воздух, плохая еда, костры, обилие спиртного в бочонках и завистливые взгляды часовых, правда, последний, неприятный факт смягчался тем, что на посту стояли шаконьесы.

Дарк с Ильзой долго не знали, что им делать среди веселящихся гномов. Дело в том, что они остались одни: Дантон уехал по делам сразу по прибытии в лагерь, а Гаврий, сославшись на головную боль, отправился спать. Немного послонявшись в гудящей толпе и посидев то у одного, то у другого костра (им так и не удалось влиться в общее веселье), влюбленные решили последовать примеру капитана Сорано и отправились спать.

Как ни странно, в отведенном для них шатре Гаврия не оказалось. Не раздумывая над возможными причинами исчезновения начальства, парочка с толком использовала выпавшие на ее долю минуты уединения.

Гаврий появился только ранним утром. Не обращая никакого внимания на спящих в обнимку подчиненных, он лег на свободный топчан и крепко заснул. Проснувшись в полдень, он даже не совершил общепринятый ритуал умывания, а сразу кинулся на поиски Дарка, который, по словам Ильзы, прохаживался где-то между телегами.

Найти лейтенанта оказалось делом несложным, он сидел возле одного из костров и, вместе с уже протрезвевшими гномами, занимался чисткой оружия. Гаврий пытался отозвать его в сторону, но окружающие вдруг ни с того ни с сего проявили деликатность и сами ушли.

– Дарк, дело совсем плохо, – многообещающе начал разговор Гаврий, – караван всего лишь формальное прикрытие заговора…

Оторвавшийся от клинка взгляд Дарка был лучшим свидетельством внимания собеседника. Оглядевшись по сторонам, Сорано подсел ближе и перешел на шепот:

– Вчера, пока гномы гуляли, мне удалось пробраться в кабинет самого Ур-Пьера и пошарить по тайникам. Он такой же торговец, как я священник: на самом деле Ур-Пьер не кто иной, как сам Уранес нар Птилх Эдер, полномочный наместник всех пограничных территорий. У него с Дантоном какие-то дела, возможно, они действительно готовят штурм или какую-то иную крупную операцию. Орков не интересуют товары, они хорошо платят для отвода глаз, чтобы Уильфорд посылал сюда караваны, а Пауль хитер, кроме того, что получает фиксированную мзду, он еще втридорога загоняет товары местным купцам.

– Наконец-то хоть кто-то мне поверил, и наконец-то хоть ты сможешь подтвердить мои слова, – флегматично ответил Дарк и вернулся к зачистке слегка покрывшейся ржавчиной рукояти меча.

– Конечно, могу, я даже сделал копии писем из переписки Ур-Пьера с самим Предводителем Орды, в которых, кстати, про Дантона ох как много написано…

– Значит, миссию можно считать выполненной, – почему-то совершенно апатично констатировал факт Дарк, не разделяя энтузиазма товарища.

– Да не совсем, – загадочно прошептал Гаврий и опасливо огляделся по сторонам, – кроме того, что он оркам помогает, наш дорогой Пауль еще и с эльфами в махинации пустился!

Последняя фраза в корне изменила настроение Дарка и вывела его из состояния полнейшего безразличия. Наконец-то увидев блеск в глазах лейтенанта, Сорано продолжил:

– Он поставляет им книги, научные трактаты и образцы изобретений. Зачем только, не знаю…

– Это-то как раз понятно, к чему тратить время на создание нового оружия или прочного сплава, когда проще купить готовый рецепт или чертеж.

– Если бы только оружие, тогда понятно, – размышлял Гаврий вслух, – а зачем им самодвижущийся плуг или улучшенный ткацкий станок?!

– Скоро узнаем, – прошептал Дарк, увидев, как во двор въезжает Дантон в сопровождении нескольких эльфов.

Группа эльфов спешилась и, что-то обсуждая с Дантоном, прошла к находившейся неподалеку телеге. Пауль бойко запрыгнул на повозку и начал показывать покупателям какие-то странные, впервые увиденные Дарком приспособления. Торговец объяснял, как пользоваться диковинками, показывал, как эти штуковины устроены и каковы в действии, эльфы внимательно слушали и задавали много вопросов, над которыми порой Паулю приходилось сильно задумываться.

К счастью, язык старшего народа, на котором и велась демонстрация товаров, был куда распространеннее раскатистого рычания орков, и Дарк даже когда-то давным-давно изучал его в Академии.

Усиленно напрягая память и слух, Дарку удалось разобрать отдельные слова и даже обрывки фраз:

– Реторта… особый сплав… выдержать высокую температуру… до 500 градусов… маги… эксперименты.

– Где сделано?

– Махакан, – произнес Дантон, непривычно коверкая названия страны на эльфийский лад.

Случайно один из эльфов отвлекся от разговора, окинул поляну беглым взглядом и увидел Дарка, прислушивающегося к их словам. Не говоря ни слова, молодой воин вскинул лук и выстрелил, целясь человеку точно между глаз. Дарк инстинктивно нагнулся, и стрела со свистом пролетала мимо. Дантон разъяренно закричал на стрелка, а остальные участники беседы недоуменно посмотрели на своего товарища.

– Грязный… эта свинья слушает… шпион! – выкрикнул эльф в свое оправдание и выхватил из колчана вторую стрелу.

Перспектива и дальше изображать движущуюся мишень не прельщала Дарка, тем более что во второй раз он вряд ли смог бы так ловко увернуться. Если эльфы слыли во всем мире отличными стрелками, то в Имперской Академии учили метать все: от ножниц до топора. Быстро нагнувшись, Аламез выхватил из костра горящую головню и, не разгибаясь обратно в полный рост, метнул ее в голову неугомонного лучника.

Раздался дикий крик, горячая деревяшка обожгла левую сторону лица эльфа, а фонтаном разлетевшиеся во все стороны искры попали ему в глаз и подпалили волосы. Парень упал и, завывая от боли, закрутился по земле, двое стоявших поблизости эльфов кинулись на помощь товарищу, а остальные выхватили мечи и решили отомстить за нанесенное увечье.

Дарк хотел было пуститься бежать, но подоспевшие сзади шаконьесы – слуги эльфов – лишили его возможности отступления. Попытка Дантона встать на его защиту была пресечена ударом кулака в живот, от которого торговец сложился пополам, и бессильно, как тряпичная кукла, свалился на землю. Шаконьесы орков предпочли не вмешиваться в конфликт и не встали на защиту своих гостей.

Внезапно Дарк услышал топот шагов и учащенное дыхание за спиной, к нему на выручку пришли Гаврий и Ильза.

– Спина к спине! – скомандовал капитан, выхватывая меч.

Враг начал наступать, замыкая цепь вокруг троих бойцов: впереди был десяток эльфов, а сзади и по бокам около двадцати полукровок. Внезапно в воздухе раздался громкий боевой клич, из дальней части лагеря на выручку спешил Румбиро и еще около полусотни только что проснувшихся гномов, грозно размахивающих на бегу топорами. Конфликт, причиной которого послужила неосторожность Дарка и невыдержанность заметившего его эльфа, грозил перерасти в крупное побоище с применением всех подручных средств вплоть до катапульт. Дарку этого нехотелось…

– Гаврий, Ильза, мечи в ножны и отойдите в сторону! Румбиро, останови своих! – прокричал он что есть мочи. – Это только мое дело, вас не касается!

Альто замер на месте и призадумался, затем приказал гномам убрать оружие и разойтись. Коллеги Дарка тоже отошли в сторону, но мечи в ножны не вложили. Не обращая никакого внимания на переставших их интересовать защитников шпиона, эльфы вновь двинулись на него.

Дарк медленно вытащил нордер и высоко поднял его вверх, готовясь к круговой обороне. Сознание и эмоции ушли куда-то в глубь него, разумом вновь овладела холодная и бесстрастная сущность, не тратящая силы на бесполезные страхи, а точно просчитывающая тактические варианты оборонительных действий. Несмотря на явный численный перевес противника, существо, иногда появляющееся у него в голове, пришло к выводу, что он победит. Перед глазами возникла легкая дымка тумана, а на губах заиграла зловещая ухмылка.

На считаные доли секунды эльфы застыли на месте, их поразила наглая уверенность, с которой человек отказался от помощи и в одиночку решил бросить вызов трем десяткам врагов. Неожиданно глаза эльфов раскрылись еще шире, удивление сменилось испугом, пробежавшим по их утонченным, аристократическим лицам. «Мориэль!» – выкрикнул кто-то вибрирующим от ужаса голосом. Неизвестное слово тут же подхватили остальные и начали пятиться, не сводя ошарашенных взглядов со зловещего оскала Дарка. Один из группы, видимо старший, примирительно поднял руку вверх и осторожно сделал шаг в сторону Дарка.

– Все, закончили, человек! – выкрикнул он на всеобщем языке даже без малейшего намека на акцент. – Разошлись и забыли!

Дарк жестким взглядом суженных глаз пробежался по лицам испуганных эльфов, удивленных гномов и безразличных ко всему шаконьесов.

– Потом продолжим! – угрожающе прорычал он в ответ, а затем молниеносным, едва заметным глазу движением вложил меч в ножны.

Толпа начала медленно расходиться, и лагерь вновь погрузился в привычную для него спячку. Обессиленный от бессонной ночи и напряжения последних минут Гаврий сел на песок и истерично рассмеялся; где-то сзади, у колеса повозки, пытался встать на ноги и отплеваться от попавшей в рот грязи Дантон; а Дарк вдруг почувствовал, как кто-то сильно и совсем неделикатно схватил его за рукав.

– Пошли, припадочный, поговорить надо! – прорычал, тяжело сопя, Румбиро и потащил его в один из дальних закутков двора. – Ты что, совсем очумел? – заорал на него возмущенный гном, как только они скрылись от посторонних глаз за тентом дальней повозки. – Это же эльфы, хитрые, злопамятные существа, они тебя в живых не оставят и корченье грозных рож в следующий раз не спасет!

– Не волнуйся, старина, все же обошлось, – пытался успокоить гнома Дарк, до глубины души потрясенный тем, как сильно волновала Альто его судьба.

– Да какой обошлось?! – прокричал Румбиро в новом приступе негодования. – Если бы ты, скажем, мне или Сурьему по пьянке морду набил, вот это бы обошлось, а эльфы тебя живым обратно не выпустят. Ты хоть знаешь, с кем связался?

Дарк отрицательно покачал головой.

– Тот, которому ты глаз выжег и лицо попортил, Антрониэль, сын главы Шемдарнского Совета Эльфов, а остальные – шишки из Джабона.

Осознание того, что одним неосмотрительным поступком он сумел убить двух зайцев: испортить отношения с местными властями и бросить вызов эльфийской спецслужбе, подорвали уверенность Дарка в своих силах. Утешением служило только одно – так должно было случиться, конфликт возник не из-за его глупости, а был создан невидимой рукой «сознания», ведущего его по самым извилистым и полным опасностей тропам судьбы для достижения великой цели – спасения человечества.

– Что будет, то будет, давай не загадывать наперед, – холодно оборвал нотацию Дарк, – а тебе спасибо, что за судьбу мою волнуешься, да и от опасностей предостеречь пытаешься.

– Ничего я не пытаюсь, – засмущался гном, – неблагодарное это занятие, других уму-разуму учить, да только я сдуру обещал Фламеру…

– …присмотреть за мной, – докончил за запнувшегося на полуслове Альто Дарк.

Компании старого вояки, с его знанием жизни, умением просчитывать ситуации и добиваться победы не без помощи острого двуручного меча, сейчас сильно не хватало. Но что делать, Анри был где-то далеко, оставалось советоваться лишь с теми, кто был рядом и, может быть, обладал полезной для него информацией.

– Послушай, – обратился он к гному, – ты много знаешь об этих местах, а для меня здесь все внове. Почему эльфы приняли меня за призрака-мстителя?

– Ну, ты спросил, – хмыкнул неожиданно повеселевший Альто, – да кто ж его знает; похож, наверное, особенно когда морды строишь. Слушай, просьба есть: я к тебе своих парней пришлю, научи их эльфов пугать!

– А если серьезно?

– Не знаю, – ответил гном, положив руку на толстый живот, где, наверное, находилось сердце, – помнишь, нам даже старуха Шако ничего не рассказала, хотя ты ей большие деньги сулил, да и мне она, горемычная, немалым обязана. Эльфы – они вообще народ скрытный, у других все выведывают, а уж если что-то только им известно, так точно никому не расскажут, «знание – сила», говорят.

– И что ж делать? – задал Дарк вопрос, скорее адресованный самому себе, чем собеседнику.

– Эльфа найти, что поразговорчивей, да только вряд ли получится…

– А почему слуги Сурьема эльфов не остановили? – неожиданно сменил тему разговора Дарк.

Альто задумчиво зачесал огромную, колючую бороду, видимо, сухой воздух степей благоприятно сказывался на росте поголовья ее фауны.

– Знаешь, я не первый раз сюда езжу, – произнес гном, наконец-то уняв сводящий с ума зуд подбородка, – может быть, как вы, люди, любите выражаться «формально», эти земли к оркам относятся, да только заправляют здесь точно не они, а эльфы. Орки, они кто? – не смог остановиться на голой констатации факта Румбиро и полез в дебри аргументации, пытаясь обосновать свое мнение: – Прежде всего, воины, скотоводы и немного земледельцы. Ремесел у них нет, науки тоже, акромя знахарства, не наблюдается. Раньше им хоть люди-рабы оружие да утварь домашнюю делали, а теперь совсем плохо стало – все у эльфов покупать приходится, без остроухих им уже никуда не деться!

– А как же города, что еще в давнюю пору люди построили, чем же там орки занимаются?

– Орков по городам мало живет, – ответил Альто, – у них все больше становья, даже столицы постоянной нет. Где Предводитель Орды остановиться прикажет, там и дворец, кочевники они, понимаешь! Да и эльфы не любят их к себе в города пускать. В Шемдарне, например, орки еще живут, мало их, но все-таки есть, а другие города, что дальше от границы, для них закрыты, там только эльфы обитают.

– Люди в городах есть? – поинтересовался Дарк, опять рассмешив гнома.

– Конечно, есть – шаконьесы! – заржал гном, вспомнив, как Дарк принял их за людей в первый день пути, а потом добавил уже на полном серьезе: – Здесь больше нет людей, вывелись…

Дарк понимающе кивнул головой и хотел уйти, но Альто его остановил:

– Дарк, будь осторожен! Если старуха Шако не совсем еще из ума выжила и тогда правду сказала, то тебе не позавидуешь.

– Спасибо, Румбиро, постараюсь, – поблагодарил старика за заботу Дарк и поспешил вернуться к своим.

До шатра дойти так и не удалось, к нему поспешно подбежал Гаврий и с ходу накинулся с обвинениями:

– Где тебя черти носят, пошли быстрее к воротам!

– Куда?! – удивился Дарк.

– Пока ты с Румбиро лясы точил, мы с «обожаемым» господином Дантоном друг дружку чуть не прирезали, – нервничая, скороговоркой проговорил Гаврий, – из-за тебя, между прочим. Он мне, видишь ли, выговаривать начал: «Возмутительное поведение ваших сотрудников чуть не поставило под угрозу развитие торговых отношений с орками», – процитировал высказывание торговца капитан, пародируя не только его интонацию, но и возмущенное выражение лица.

– И что?

– А то… что я, старый дурак, не выдержал и сглупил, – нехотя признался Сорано, – проболтался я в сердцах, что Диверто ему не доверяет и нас за ним приглядывать послал.

– Эка важная оплошность, – хмыкнул Дарк, – да об этом каждый гном еще с самого начала догадывался.

– Не скажи, одно дело догадываться, а другое – открытое признание официального лица. Из этого знаешь, какой скандал раздуть можно?

– Не знаю и знать не хочу, – нахально прервал откровение начальства Дарк. – К воротам-то идти зачем?

– Затем, что я не просто проговорился, а запретил Паулю без нас покидать лагерь, пригрозил, что если хоть раз еще за ворота выйдет в одиночку, то по возвращении в Кодвус сразу колодками загремит. Пускай с Сурьемом вопрос как хочет решает, а только сидеть взаперти мы больше не будем!

– Подействовало? – из чистого любопытства спросил Дарк.

– А как же, – ухмыльнулся довольный собой Гаврий, – минут пять назад от Сурьема шаконьес приходил. Господа торгаши едут в город с визитом к Ур-Пьеру, приглашают нас с собой, так что поспешим, а то вдруг передумают!

У ворот их действительно ожидал Дантон вместе с бессменным провожатым Сурьемом и парой десятков конных охранников. К людям подскакал шаконьес, ведущий на привязи приготовленных для них лошадей. Не сказав ни слова слуге, Гаврий взял из его рук поводья и, лихо вскочив в седло, подъехал к Паулю. Недруги обменялись парой ничего не значащих, формальных фраз, и отряд тронулся в путь.

В дороге Дантон вел себя, как обычно, то есть держался в стороне от них, демонстрируя тем самым свою независимость и презрение к тем, кто осмелился им помыкать.

Ворота поместья еще не скрылись из виду, а Сорано уже задремал в седле. Организм разведчика требовал отдыха и хотя бы непродолжительного сна после напряженных часов ночных бдений. Заняться Дарку было нечем, так как Дантон, игнорируя его присутствие, оживленно болтал с орком, а заводить разговор с шаконьесами столь же увлекательно, как беседовать с деревом.

Видимо, Дантон обсуждал с орком недавние события в лагере, по крайней мере, так показалось Дарку, вынужденному судить о беседе только по жестам и мимике. Если бы он даже подъехал ближе, то все равно ничего бы не понял, разговор велся, скорее всего, на оркском. Сурьем слишком плохо владел языком людей, чтобы общение протекало в таком ошеломляюще интенсивном темпе.

Несколько раз орк оглядывался и с нескрываемым любопытством рассматривал Дарка, как диковинную зверушку, как храбреца, а может быть, просто глупца, осмелившегося пойти на конфликт с группой высокопоставленных эльфов. В конце концов, Аламезу надоело быть объектом пристального внимания сына диких степей, и, когда Сурьем посмотрел на него вновь, лицо Дарка расплылось в идиотской улыбке, он быстро замотал головой из стороны в сторону, вывалив наружу язык и вдобавок выпучив глаза.

Орк сердито нахмурил брови, пробасив отрывистое ругательство, сопровождаемое смачным плевком, а затем отвернулся и оставшийся путь больше не оборачивался, избавив тем самым Дарка от своего пристального внимания.

Как и предполагалось, на посту у ворот были шаконьесы, однако командовал отрядом охраны высокий эльф в светло-голубом, расшитом позолотой камзоле.

Их пропустили сразу и без лишних расспросов. Эльф вежливо поздоровался с орком, едва кивнул головой уже намозолившему глаза всем обитателям города Дантону и презрительно сморщил нос при виде людей, ехавших в самом конце отряда. У Дарка было ощущение, что эльф вот-вот не выдержит и плюнет в его сторону, однако офицер был при исполнении служебных обязанностей и удержался от чрезмерно эмоциональной демонстрации своих чувств.

Вид извилистых улочек и площадей чужого города, сменивший однообразный пейзаж безграничных степей, наполнил сердце Сорано тоскою по Родине. Он не был сентиментален, просто слишком долго не жил мирной жизнью скромного бондаря. Те неполные сутки, проведенные в Кодвусе за день до отъезда, были не в счет, большую часть времени Сорано проспал, стараясь хоть немного восстановить иссякшие силы.

Грохот конских копыт по булыжной мостовой окончательно разбудил его, и он принялся с любопытством оглядываться по сторонам и делиться впечатлениями с Дарком. По словам Сорано, бывавшего в таких далеких местах, о которых Аламез даже и не слышал, города были, как люди: имели свой характер и особые, неповторимые черты, они несли на себе отпечаток образа жизни и культуры хозяев, хранили малую частицу их души.

В этом плане Шемдарн был уникален, он сочетал в себе две культуры, два совершенно противоположных образа жизни. Грязь и оживленная беготня орковских кварталов уже через миг сменялась ухоженностью и сонливой размеренностью полупустых улиц, на которых проживали эльфы.

Гаврий точно подметил: города – зеркала души народа, но он не понял главного. Он видел окружающие предметы только такими, какими они были сейчас, а Дарк же ощущал, что происходило с ними раньше. Аламез не мог разделить восхищение товарища зелеными палисадниками эльфов, увитыми декоративным плющом и прочим обилием садовой растительности, не имел сил негодовать над недотепами-орками, сколотившими ветхие хибары на каменных фундаментах, способных выдержать не только одно-, но и двух-трехэтажные дома.

Каждый мимолетный взгляд на строения отдавался горечью и печалью в душе Дарка. В отличие от Гаврия, он видел то, каким город был раньше, еще до падения Великого Королевства. Обитающие здесь сейчас культуры были чужды этой местности, являлись всего лишь падальщиками, пирующими на разлагающихся останках жертвы.

«Этот орковский амбар выглядит так нелепо, хотя раньше здесь была вполне сносная даже по нынешним меркам церковь. А здесь когда-то шумел многолюдный рынок, теперь же – покрытый грязными лужами скотный двор», – размышлял Дарк, слушая речи Гаврия и медленно проезжая по отдающим зловонным навозом орковским кварталам.

Настроение не улучшилось и в ухоженной эльфской части города. С приходом старшего народа улицы стали чище, а дома намного опрятнее, но чувство отвращения и неприятия окружающего так и не покидало Дарка.

Что было в прошлом, то ушло, стало фундаментом новой, более приспособленной к жизни общности, но прошлое города было роднее, ближе его душе, принадлежавшей теперь не только ему, но и десяткам тысяч погибших сородичей.

Пока человек старался прочувствовать атмосферу города, а моррон печалился по ушедшим временам, кавалькада всадников уже миновала жилые кварталы и въехала в административную часть города, которая была таковой лишь наполовину. Конечно же, на небольшой площади, расположенной на холме, находилось и здание Совета, и Городская Управа, и еще целый ряд общественных заведений – непременных атрибутов цивилизованной жизни, однако большую часть домов занимали богатые и родовитые орки, которым не разрешалось жить вместе с эльфами, а строить особняки среди шатров бедных сородичей не хотелось.

Отряд остановился перед большим, трехэтажным особняком с огромными окнами и выложенными затейливым орнаментом стенами. Пауль, спрыгнув с коня, снизошел до разъяснений, что этот дом принадлежит их деловому партнеру – торговцу Ур-Пьеру и является конечной точкой их недолгого путешествия. Попросив агентов спецслужбы немного подождать на улице, Дантон вместе с Сурьемом скрылись за массивной входной дверью. Вернулся Пауль один и достаточно быстро, печальная и, конечно же, фальшивая мина лица выражала недоумение и разочарование. Демонстрируя огорчение натренированным жестом разведения в стороны рук и пожимания плечами, Дантон обратился к Гаврию, упорно продолжая игнорировать присутствие Дарка.

– Господа, произошло досадное недоразумение! Я договорился о встрече с Ур-Пьером, чтобы обсудить некоторые нюансы наших торговых отношений, однако члены Совета Эльфов изъявили желание принять участие в коммерческих переговорах.

– Ну и что, – буркнул Гаврий, не понимая смысла туманных речей торговца, – нам они не помешают, пускай сидят, мы не против.

– Дело в том, – немного замялся Пауль, – что среди эльфов есть несколько участников сегодняшнего конфликта. Присутствие на встрече вашего подчиненного, – Дантон снизошел до легкого кивка головой в сторону Дарка, – было бы крайне нежелательно и могло бы отрицательно сказаться на результатах весьма важных переговоров.

– Без меня ни с кем встречаться не будешь, – отрезал Гаврий, бесстрастно глядя прямо в глаза торговца.

– Господин Сорано, у меня и в мыслях не было обойтись при обсуждении сложных торговых вопросов без ваших ценных советов, – съехидничал Пауль и отвесил Гаврию грациозный поклон, – но уважаемому господину лейтенанту придется подождать окончания нашей беседы в каком-нибудь уютном местечке, например, в таверне «Три всадника»: там подают хорошее вино, да и отсюда всего в паре шагов, шаконьесы проводят…

Гаврий ничего не ответил, он молча взял Дарка под руку и отвел в сторону.

– Не нравится мне все это, – тихо прошептал Сорано, – но на попятную я пойти не могу!

– Да и не надо, – решил принять заманчивое предложение Дантона Дарк, – я прекрасно проведу время за кружкой доброго вина, пока ты будешь мучиться на скучных дебатах.

* * *

В таверне было ужасно темно и грязно, но все же она казалась уютной, наверное, из-за того, что еще не пришла основная масса посетителей и не устроила здесь, в дополнение к перечисленным неудобствам, еще и невыносимый галдеж. Хозяин заведения – старый, грузный орк с отвисшим животом изумленно вытаращил большие глазища на вошедшего Дарка. Людей жители Шемдарна видели нечасто, в основном, во время штурма «Стены», поэтому удивление подобно заразной болезни волною прокатилось по лицам немногочисленных посетителей: двух беседующих за столом у окна эльфов, десятка шаконьесов, скромно сидевших в углу, и нескольких воинов-орков, злобно сверкнувших при виде врага глазами.

Заметив агрессивное настроение окружающих, Дарк был готов к тому, что удивление, вызванное его появлением, продлится недолго, оно непременно должно было смениться ненавистью и перерасти в открытый конфликт в течение ближайших минут. Любого мелочного повода, пустяка, на который обычно не обращают внимания, было бы достаточно, чтобы вспыхнула ссора, плавно перешедшая в драку с применением всех имеющихся в наличии подручных средств: стульев, скамей и поварского черпака.

Дарку не хотелось неприятностей; недолго думая, он развернулся и направился к выходу, но уже в дверях его остановили трое сопровождающих его шаконьесов.

– Хозяин приказал всем сидеть здесь, господин, – обратился к Дарку по-эльфски один из рослых охранников. – Людей здесь не любят, но вы в безопасности.

Недолгая речь прозвучала уверенно и сопровождалась окидыванием зала грозным взглядом готовых к любым осложнениям хищных, раскосых глаз. Уверенного поведения полукровок, их грозных поз и острых сабель на боку было достаточно, чтобы трактирщик приветливо заулыбался, эльфы презрительно отвернулись, а часть шаконьесов-ремесленников поспешно покинула зал, лишь орки продолжали смотреть на Дарка грозными взглядами. Чтобы предотвратить возможность возникновения конфликта и усмирить воинственный пыл солдат, шаконьесы использовали последний довод из скудного запаса мирной аргументации: скинули плащи, выставив на всеобщее обозрение мундиры личных телохранителей Ур-Пьера. Орки недовольно пробурчали что-то себе под нос, отвели взгляды и вернулись к своему разговору, правда, один из них так и не смог вынести душевных страданий, вызванных присутствием поблизости человека. Он встал и, демонстративно опрокинув табурет, гордо направился к выходу.

Дарк сел с краю дальнего стола, устало прислонившись к стене, шаконьесы кинули плащи на скамью и сели рядом, храня невозмутимость лиц и скованную неподвижность поз.

К счастью, заведение находилось в центре города, и хозяину – несомненному приверженцу орковской кухни, особенностями которой были плохо прожаренное, почти сырое мясо и обилие острых специй, приходилось принимать во внимание предпочтения более требовательных к еде нежных желудков эльфов, так что в меню нашлась пара вполне даже съедобных блюд.

Есть пришлось в одиночку, шаконьесы продолжали неподвижно сидеть за столом и не притронулись ни к жареному поросенку, ни к вину. Дарк чувствовал себя неудобно и предложил наиболее разговорчивому из парней отведать яств или хотя бы выпить за его счет, но тот отрицательно замотал головой в ответ, сопровождая отказ от заманчивого предложения смущенной улыбкой широких губ.

Доесть поросенка Дарк не сумел, от ужина его оторвал раздавшийся на улице шум. Сидевшие около окна эльфы встали и, поспешно расплатившись, бегом бросились к заднему выходу, но не успели вовремя покинуть таверну. Дарк ошибся, посчитав, что орки смирились с присутствием под одной крышей с ними человека и оставили его в покое. Удалившийся ранее посетитель вернулся, ведя за собой более десятка разъяренных дружков-солдат. Двери корчмы с треском распахнулись, и в зал влетели орки.

Хозяин пытался остановить незваных гостей, намерения которых не вызывали сомнений, но пара увесистых тумаков и отборная ругань, посыпавшиеся на его седую голову, заставили бедолагу отказаться от миротворческой миссии.

Шаконьесы отреагировали моментально и, к счастью Дарка, не так, как это было при его стычке с эльфами. Телохранители вскочили и потащили его к запасному выходу вслед за парочкой эльфов, однако возникшие уже и там орки заставили отказаться от плана поспешного бегства. Охранники прижали Дарка к стене, а сами, заслонив его спинами, выхватили оружие.

Проявив милосердие и зачатки гуманности, налетчики позволили случайным посетителям и прислуге беспрепятственно покинуть корчму. Дарк не понимал слов орущих друг на друга орков и шаконьесов, но об общем смысле непродолжительной беседы догадывался.

– Чего ты задумал, Гар-Тагаш, – прокричал один из охранников, – этот человек под нашей защитой и опекой самого Ур-Пьера, мы не позволим прикоснуться к нему!

– Ну, вы только посмотрите, – осклабившись, прорычал орк своим дружкам, – эти недоделанные так обнаглели, что уже нахально разговаривают с полноценными орками, считают возможным «позволять» или «не позволять»! – нагнетал атмосферу Гар-Тагаш, распаляя свой боевой дух и заводя толпу приятелей.

– Отпусти нас, и мы ничего не скажем Ур-Пьеру, – схватился за последнюю возможность избежать смерти шаконьес.

– Плевал я на предателя Ура, – зарычал еще более разъярившийся орк, – шушукается втайне с людьми, пока мы, истинные воины, сотнями гибнем на полях сражений… А у тебя, выродок, – вновь обратился предводитель шайки к шаконьесу, – есть только один шанс спасти твою шкуру: брось оружие, отойди в сторону и на колени!

В ответ орку прогремел звонкий боевой клич, и шаконьесы отчаянно кинулись в бой. Несмотря на численное и физическое превосходство орков, одолеть противников оказалось не так-то и просто. В непродолжительных промежутках между отражением ударов огромных косых мечей и дубин Дарк видел, с какой быстротой и проворством трое охранников скакали по залу, ловко уходя от сокрушительных, но прямолинейно простых атак орков. «Румбиро говорил правду, – пришла в разгар сражения мысль, – упорство и ловкость полукровки точно получили в наследство от людей».

Тем временем в потасовке появились первые трупы. Нападающий орк нанес шаконьесу размашистый удар сверху, тот не парировал его, а юрко извернулся, отскочив одним движением влево и немного вперед, последующий за прыжком удар острой сабли рассек спину орка. По инерции огромная туша прогнулась назад и с воем повалилась на пол.

Убийство не спасло положения, а наоборот, еще больше распалило обезумевших орков. Троим солдатам наконец-то удалось зажать в угол отбивающегося и уворачивающегося от их ударов шаконьеса. Лишившись возможности передвижения и маневра, охранник был обречен на смерть. Пару ударов он все-таки смог отбить, а третий, сильный, прямой, вспорол его тело от пупка до горловины.

Второй шаконьес, с проворством акробата прыгающий по столам, отвлекся на крик умирающего товарища и не заметил, как подкравшийся сзади орк рубанул его по обеим ногам. Вскрикнув от неожиданности и боли, охранник выронил саблю и упал, подскочивший к нему другой орк одним ударом отсек голову. Как погиб третий страж, Дарк не заметил, пропущенный им удар окованной в железо дубины парализовал левое плечо болью поломанных костей и откинул под стол. Когда он снова встал на ноги, то бой уже затих, а его окружили гневно сопящие орки.

– Ну что, поросеночек, – прорычал на довольно сносном всеобщем Гар-Тагаш, – остался один, без защитничков? Маленький, розовый поросеночек, ты дрожишь, тебе страшно, ты готов просить о пощаде… – издевался орк под одобрительное ржание дружков. – Ребята, а знаете сколько еще вот таких поросят спряталось за «Стеной» и безнаказанно поливает нас горячей смолой, закидывает камнями?! Ну ничего, мы скоро покончим: сначала с ним, а затем и с остальными…

«Они не просто убьют, они будут медленно резать меня на куски, мстя за гибель товарищей и за позор былых поражений, – крутилось в напуганной грядущей расправой голове Дарка, – делать, нужно что-то делать, немедленно!»

– А кто ж тогда ты, если я поросенок? – неожиданно для орков заговорила жертва.

Гар зарычал и хотел было ударить Дарка, но его лапу перехватил в воздухе другой орк.

– Гар, некогда развлекаться, мы потеряли двоих и кучу времени, – сказал осмелившийся вступиться за человека орк, – ты зря отпустил посетителей, они вот-вот приведут стражу. Прирежь его, и уходим! – подытожил орк и направился вместе с товарищами к выходу.

Дверь корчмы закрылась, и Дарк остался наедине с Гар-Тагашем. Орк радостно улыбнулся, отчего его огромная пасть растянулась до ушей, и, достав из-за пазухи нож с изогнутым лезвием, начал медленно приближаться, смакуя удовольствие расправы над человеком. Дарк растерянно отступал, к сожалению, он выронил нордер, а дотянуться до него не было никакой возможности.

– Ты уж извини, растянуть удовольствие не получится, – рычал приближающийся орк с одурманенными азартом глазами, – давай-ка посмотрим, что у тебя внутри.

Как назло, под рукой у Дарка не было абсолютно ничего подходящего, кроме, разве что, вилки, валяющейся на столе, однако даже такая безобидная, мирная вещь может стать грозным оружием в руках умелого бойца. Отступая, Дарк положил руку на стол и незаметно подобрал столовый прибор, а затем, откинув растрепавшиеся волосы со лба, обреченно застыл на месте, якобы отказавшись от дальнейших попыток спасти свою жизнь. Когда Гар приблизился и пырнул ненавистного человека в живот, Дарк увернулся от удара и, подскочив вплотную к врагу, засунул вилку в расширенную от учащенного дыхания ноздрю орка.

Завсегдатаи кабаков и профессионалы пьяных поножовщин утверждают, что удар вилкой в глаз куда эффективней, но дотуда Дарк просто не мог дотянуться…

Орк взвыл от боли и, позабыв обо всем на свете, схватился обеими руками за морду, пытаясь вытащить впившийся в нос ненавистный предмет. В распоряжении человека были считаные секунды, и он умело воспользовался ими: добежал до валяющегося под столом нордера, подхватил его и, вложив в удар весь остаток сил, вонзил его со спины под левую лопатку орка.

Именно за этим увлекательным занятием его и застал ворвавшийся в трактир отряд городской стражи.

* * *

Глаза офицера-эльфа расширились от удивления. В таверне был полный погром: среди поваленных столов, на полу, залитом кровью и усеянном обломками мебели, валялись шесть трупов, а в центре ужасающей картины резни стоял непонятно откуда взявшийся человек с окровавленным мечом в руке.

– Мориэль! – выкрикнул Дарк в приступе панического страха, и только это невпопад брякнутое слово спасло его от моментальной расправы. Стражники уже навели на него луки и хотели прикончить на месте, не дожидаясь команды опешившего командира.

Офицер пришел в себя и остановил нацелившихся в грудь Дарка солдат, затем, развернувшись, приказал человеку бросить оружие. Лишь после того, как меч упал, глухо ударившись о еще конвульсивно подергивающееся тело умирающего Гара, эльф наконец-то произнес:

– Кто ты, человек?!

– Я прибыл сюда с конвоем из Кодвуса… вместе с шаконьесами, – Дарк указал рукой на мертвые тела охранников, – ждал здесь возвращения от наджиба Ур-Пьера господина Дантона, начальника конвоя, и Сурьема, уполномоченного с вашей стороны. На нас напали орки, около дюжины, затем сбежали, наверное, увидев вас, – с трудом подбирая слова чужого языка, пытался объяснить случившееся Дарк.

Эльф слушал внимательно, не перебивал и, видимо, был даже готов поверить в сказанное.

– Почему я должен верить тебе?

– Мои слова очень легко проверить. Вы можете спросить обо мне у Сурьема, а у побоища, которое произошло здесь, есть живой свидетель, – Дарк указал на стойку, под которой прятался с самого начала потасовки испуганный хозяин заведения.

– Да, да, я подтверждаю слова человека, – залепетал корчмарь, которого шаконьесы грубым рывком подняли с пола и подтащили к своему командиру. – Он… – ткнул орк пальцем в сторону Дарка, – вместе с охранниками Ур-Пьера мирно ужинали, никого не трогали, а тут солдаты… много солдат, и началось такое!

– Понятно, – остановил эльф заикающегося хозяина и обратился к Дарку: – Возьми свое оружие, ты не арестован, но пойдешь с нами, человеку небезопасно бродить по Шемдарну.

– Но как же мои товарищи? Они после встречи с Ур-Пьером будут искать меня здесь.

– Не волнуйся, мы отведем тебя в городскую управу, а хозяин передаст Сурьему, где тебя искать.

Орк согласно закивал головой, радуясь тому, что обошлось без ареста, судебных разбирательств и закрытия заведения. Дарку ничего не осталось, как подчиниться приказу офицера и вместе с ним и еще парой солдат направиться к зданию Управы. Когда Дарк с патрулем вышел на улицу, то из таверны донесся приглушенный крик, но Аламез опрометчиво посчитал, что ему показалось…

Они шли недолго, только пересекли площадь, прошли по узкому переулку и свернули в подворотню, неожиданно закончившуюся тупиком. Дарк не понимал, куда и зачем его завели, вопросительно уставился на офицера, но тот ничего не ответил, только смущенно отвел глаза и принялся разглядывать мостовую. Шаконьесы тоже хранили молчание, положив волосатые ладони на рукояти мечей.

Ответ пришел сам, причем в четырех экземплярах. Послышались тихие шаги, и в тупике появились рослые фигуры, закутанные с ног до головы в черные плащи. Строгие и немного зловещие одежды незнакомцев сильно походили на униформу солдат «бригады», за исключением, пожалуй, того, что покрой платьев был более изящен, лица же скрывали не привычные капюшоны, а черные маски.

Как только фигуры перекрыли проход, эльф подошел к одной из них и тихо прошептал что-то на ухо, время от времени косясь на Дарка. Незнакомец понимающе кивнул и позволил стражникам уйти. До тех пор, пока звук удаляющихся шагов приведшего Дарка в западню патруля окончательно не затих, «тени» не произнесли ни слова. Правда, потом они тоже не отличились многословием. Вместо расспросов или хотя бы объяснений, они выхватили мечи и с криком: «Умри!» ринулись на человека.

Основное отличие бывалого воина от новичка состоит в том, что прошедший горнила войн солдат понимает: четырехкратное превосходство сил – всего лишь залог успеха, а не сама победа. Преимущество может быть как успешно реализовано, так и безвозвратно потеряно, исход схватки решают только случай и мастерство.

Если бы таинственные незнакомцы, решившие устроить Дарку кровавую баню, были просто опытными солдатами, то это было бы полбеды. Умение владеть оружием, быстрота передвижений и отточенность тактических маневров выдавали в них наемных убийц высшего класса, истинных профессионалов меча и кинжала.

Эти четверо не были приверженцами общепринятой людьми и эльфами унылой тактики двустороннего и посменного боя, когда группа разбивается на пары и атакует жертву с разных сторон, поочередно нанося удары и заставляя противника с течением времени либо прижаться к стене, либо подставить спину одной из групп. Они действовали куда решительней и веселее.

Нападавшим хватило мгновения, пока Дарк выхватывал меч, чтобы окружить его со всех сторон и не позволить прижаться спиною к стене. Удары сыпались отовсюду: часто, аритмично и одновременно, не давая Аламезу возможности не только перейти в атаку, но и как следует блокировать их. Дарк чувствовал, что долго он не продержится. Темп атаки был скор, чему во многом способствовало нанесение ударов вскользь, острием мечей, а не как обычно большей частью лезвия, с оттягом. Парировать все удары было просто невозможно: от некоторых приходилось уворачиваться, а какие-то пропускать.

Быстрый темп перемещений изматывал его силы и сбивал дыхание, в то время как нападавшие только разогрелись и решили усложнить схему ведения боя: начали быстро кружить вокруг Дарка, двигаясь синхронно, в разные стороны и совершая неожиданные выпады. Бедная голова Дарка совсем закружилась от безумного танца с саблями и от агонии легких, не успевающих закачивать в организм воздух.

Чуть-чуть задержавшись при парировании очередного удара, Аламез не успел среагировать на неожиданный выпад зашедшего сзади бойца. Острая боль пронзила икроножную мышцу, и нога бессильно подогнулась. Он упал на одно колено и понял, что обречен, шанс выжить был только в движении.

Фактически бой уже завершился: через секунду боль вновь посетила его тело, парализовала левое предплечье, затем холодный кусок стали пронзил сверху вниз правое легкое и вышел в живот, разрезая внутренности. Один из эльфов ударил ногой по правой кисти еле стоящего на коленях, пошатывающегося Дарка и выбил нордер из ослабевших рук.

– Ну, вот и все! – облегченно вздохнул один из нападавших, снимая маску и отирая пот со лба. – А я-то думал, он дольше продержится. Столько шуму было: «Мориэль, призрак-мститель, проклятие эльфов…»

– Заткнись, Фондарьяно, – раздался певучий женский голос. – Если бы у человека было больше места для передвижений и нас хотя бы на одного меньше, то еще неизвестно, кто бы сейчас глотал пыль пополам с собственной кровью.

– По крайней мере, не я, – самонадеянно заявил эльф, пнув каблуком сапога Дарка в грудь.

От легкого толчка тело вяло повалилось на мостовую и уже нисколько не походило на зловещего мстителя. Трое теней молча развернулись, вложили мечи в ножны и, не спеша, пошли прочь.

– Ну что, дружок, отправляйся в последний путь! – цинично произнес вставший на колени перед Дарком Фондарьяно, достав нож и собираясь добить жертву.

Но как только левая рука эльфа расстегнула ворот поверженного, а правая с ножом протянулась к его горлу, глаза Дарка широко раскрылись, а кулак молниеносным и сильным ударом раздробил переносицу врага. Самонадеянный циник умер мгновенно, не издав ни единого звука, осколок лобной кости глубоко вошел в мозг.

Осторожно подхватив обмякшее тело, Дарк сел и аккуратно, чтобы не привлекать внимания удаляющихся эльфов, положил труп рядом с собой, затем встал на ноги и с любопытством осмотрел раны. Вокруг него не было ни сияющей ауры, ни фантомных клубов дыма, придающих таинственность и загадочность моменту воскрешения, не было ничего сверхъестественного, кроме, пожалуй, самого факта, что он жив. В который раз он убедился в правоте Гентара: он действительно уже давно умер, обычный человек не в состоянии твердо стоять на ногах с раскроенной грудной клеткой и брюшной полостью.

Совершенно не заботясь об эстетических моментах, то есть о внешнем виде свисающих наружу внутренностей, и не мучаясь извечным философским вопросом «Почему?», Дарк подобрал меч и последовал в проулок за остальными, пока еще живыми эльфами…

«Хотели призрака-мстителя, ну что ж – получите, гады остроухие! Да сбудется древнее пророчество!» – злорадствовал он в предвкушении грядущей расправы.

– Фондарьяно, надеюсь, ты не предавался извращению с трупом, как в прошлый раз, – произнесла идущая позади группы «тень», оборачиваясь на звук приближающихся сзади шагов.

Испугаться эльф не успел, меч просвистел в воздухе и сорвал его голову с плеч, как топорик садовода-любителя отделяет капустный кочан от кочерыжки. Крутясь в воздухе, голова подлетела вверх и завершила сложную траекторию полета, разбив окно кухни ближайшего дома. Изнутри помещения послышался истошный женский крик, который и заставил наемников обернуться. Фонтан крови из откупоренного, как бутылка шампанского, тела обрызгал эльфов с головы до ног, а тем временем к ним уже подскочил оживший мертвец.

Второй отличительной чертой профессионала от слезливого новичка является хладнокровие и стремление бороться за жизнь в любой ситуации, забывая о страхе и не понимая слова «обреченность».

Оставшиеся в живых эльфы быстро выхватили мечи и успели достойно встретить врага. В этот раз бой закипел на узкой улочке, противников было в два раза меньше, а Дарка совершенно не интересовала собственная безопасность, он не защищался, а нападал, пропуская редкие ответные удары и стремясь лишь к одному: раздавить, смять, уничтожить врага.

Наемники, одним из которых, судя по голосу, была женщина, не пытались бежать, то ли считая позором показывать врагу спину, то ли понимая бесполезность подобной затеи. Мужчина принимал основную массу ударов на себя, а женщина тем временем старалась зайти противнику сзади. Они продержались долго, целую минуту. Первым упал разрубленный до пояса мужчина, затем, испустив слабый стон, сползла по стене женщина, извилистое лезвие нордера распороло ей живот.

Эльфийка сидела, скорчившись, у стены, пытаясь из последних сил остановить сочившуюся из раны кровь. «Вот и нашелся разговорчивый эльф», – прагматично и абсолютно без злорадства подумал Дарк, приближаясь к беззащитному телу и собираясь получить от нее ответы на интересующие вопросы в обмен на облегчение предсмертных мук.

Сдернув маску с лица женщины, Дарк обомлел и бессильно опустился на колени перед еще дышащей жертвой: нападавшей на него эльфийкой была Джер.

– Джер, очнись, Джер, это я, Дарк! – изо всех сил кричал Аламез, тряся за плечи покидающую этот мир наставницу его юных лет.

Эльфийка услышала его и приоткрыла затуманенные глаза.

– Флакон, за поясом, пожалуйста… – тихо прошептали ее ссохшиеся губы.

Дарк вытащил из-за пояса женщины маленький мешочек, похожий на кошелек, и, достав из него единственный пузырек с мутной, коричневой жидкостью, влил его содержимое в рот умирающей, затем, не дожидаясь, пока эликсир подействует, оторвал от рукава куртки кусок материи и попытался остановить хлещущую из сквозной раны кровь.

– Брось, Дарк, бесполезно, чудес не бывает… – послышался шепот начинающей приходить в себя Джер, – эликсир только снял боль и замедлил смерть, но у нас не более двадцати мнут.

Глаза эльфийки смотрели на него ласково и нежно, пытаясь разобрать в суровых чертах лица склонившегося над ней мужчины округлости щек когда-то знакомого ей мальчика.

– Вы, люди, так быстро взрослеете… Я тебя не узнала, – прошептала она, и лицо Джер озарила грустная улыбка. – Ну, вот мы и встретились, мальчик… – Дрожащие, тонкие пальцы по-матерински заботливо поправили спутавшиеся пряди его волос. – Если бы я знала, что это ты, то никогда… этого не произошло бы.

– Ваши чертовы маски… – с горечью произнес Дарк, глаза которого начинали видеть все хуже и хуже из-за наворачивающихся, обжигающих лицо слез. – Как, как ты здесь оказалась и почему именно ты?

– Судьба забросила, – вновь грустно улыбнулась Джер, – сначала тюрьма, пытки, позор, затем казнь: тогда по дорогам эльфов сотнями вешали, вот и повезло, петлю на шею набросили, а выбить табурет из-под ног забыли.

– Но почему, почему ты меня не нашла? – обиженно упрекнул Дарк.

– А зачем? У тебя свой путь, у меня свой, они ненадолго пересеклись, и я была рада этому, мальчик. – Теплой ладонью Джер нежно коснулась его щеки. – Да и не могла я больше среди людей жить, не могла…

– Где у вас тут поблизости лазарет или знахарь какой?! Тебе нужна помощь!

– Уже нет, осталось совсем немного. Я горжусь тобой – у тебя отличный удар и отменная техника боя. Я рада, что когда-то мне довелось учить азам настоящего мастера клинка.

– О чем ты, Джер?! – закричал неугомонный Дарк, в котором проснулась жажда действий. Он не мог сидеть, сложа руки, и смотреть, как из близкого ему человека, то есть эльфа, медленно, капля за каплей, уходит жизнь. – Я должен тебе помочь!

– Брось, ничего ты не должен, да и не сможешь, – спокойно произнесла Джер, смирившись с мыслью о приближающейся смерти, – зато я могу… помочь тебе, рассказав о том дерьме, в которое ты влип, все мы влипли… Я ведь все-таки как-никак офицер Джабона, много знаю… – пыталась еще раз улыбнуться Джер.

– Меня принимают за какого-то Мориэля, в чем тут дело?

– Да, Мортирьеро, глава Совета, снова ошибся… Я расскажу тебе, но вкратце, это сейчас не главное… – Джер резко напрягла тело, пронзенная новым приступом возрождающейся боли. – Слушай внимательно, у нас мало времени…

Больше половины неприятностей, свалившихся на голову Дарка в последнее время, возникли из-за суеверных страхов потомственного мага – эльфа Мортирьеро, главы Совета Шемдарна, члена Верховного Совета эльфов, а также по совместительству и руководителя тайного сообщества Джабон, верившего в легенды и древние предания.

Когда-то давным-давно эльфы воевали с людьми и, одерживая одну победу за другой, не брезговали устраивать массовые расправы над мирным населением людских городов и деревень. Во время одной из «акций» был полностью вырезан целый город, в живых остался лишь один человек – двадцатилетний небогатый дворянин Морис. Месть стала смыслом его дальнейшей жизни на протяжении более сорока лет. Он не женился и не обзавелся семьею, а все деньги и силы потратил на то, чтобы найти и самолично убить всех участников карательной операции. Из тысячи двухсот солдат экспедиционного корпуса он перебил своею рукою более пяти сотен эльфов, а затем был пойман и публично казнен, однако через год кто-то продолжил его дело.

Казнь второго маньяка тоже не принесла результатов, за ним появился третий, четвертый, пятый, причем выглядели они приблизительно одинаково: чуть вышесреднего роста, русые волосы, заплетенные в косу, и голубые глаза. Настораживало также и то, что все убийцы-мстители предпочитали одеваться в черные цвета и пользоваться в качестве инструмента казни извилистым клинком нордера.

Скорее всего, озлобленные тиранией эльфов предки Дарка возвели носителя идеи мести Мориса в ранг мучеников и продолжали его правое дело, стараясь походить на своего героя даже внешне. Выбор же оружия возмездия был не случаен. Древний народ мало интересовался человеческой культурой и не знал, что один из типов извилистых клинков назывался у людей «Северным палачом». Прагматичным и рациональным по природе своей эльфам было не понять алогичного стремления людей к внешнему сходству с героем, так и возникла легенда о призраке сумасшедшего мстителя Мориса, названного на эльфийский лад Мориэлем, который вселялся в тела людей с похожей внешностью и продолжал заниматься сведением на нет рода эльфийского. Одна из задач Джабона состояла как раз в борьбе со все новыми и новыми воплощениями Мориэля.

По мнению некоторых высокопоставленных эльфов, именно Мориэль выпустил на их армию триста лет назад при сражении под Дуенабью «одиннадцатый легион».

– Но это все ерунда… – уже с трудом произнесла Джер, дыхание которой заметно участилось, а тело било мелкой дрожью, – ты влез в опасную игру, смысл которой я попытаюсь тебе объяснить. Как уполномоченный член Сообщества я имела доступ к информации… – Речь прервалась протяжным стоном. – Дантон – имперский шпион, готовящий вместе с орками прорыв «Великой Стены», Альто, начальник его охраны, с ним заодно.

– Я знаю, – тихо ответил Дарк, осторожно пытаясь приподнять голову раненой и остановить кровь новым куском материи.

– Не перебивай, это еще не все… Интересы эльфов не совпадают с намерениями орков, мы не хотим вторжения на людские территории прямо сейчас, считаем это бессмысленной растратой сил, мы… еще не готовы. Ур-Пьер нам никогда не доверял и пытался играть в свою игру. Он держал свои планы в секрете от нас, но среди людей Дантона нашелся предатель… – Речь Джер все чаще и чаще была сбивчивой и прерывалась стонами. – Нападение на «Стену» состоится завтра в полночь. Есть в горах узкий туннель, о котором орки узнали только недавно, а людям и совсем неизвестно. Около двух тысяч орков пройдут по нему и нападут на крепость сзади, одновременно с гномами… В долине ждут сигнала крупные силы Орды, около семидесяти тысяч клинков… Как только проход будет свободен, они ринутся в Кодвус.

– Как мне предупредить своих?

– Не думай об этом, и Уильфорд, и Диверто в курсе. Мы поставили их в известность. Конвой перебьют, как только они приблизятся к «Стене», а орков в горной пещере ожидают стрелки, амазонки… им хорошо заплатят и люди, и мы. Герцог разрешил им поселиться в лесах Кодвуса, а мы… Мортирьеро обещал поделиться с воительницами знаниями… эксперименты по искусственному выращиванию людей.

Последний вздох, вырвавшийся из груди эльфийки, поставил точку в ее рассказе. Джер умерла, подарив на прощание Дарку нежный взгляд красивых, миндалевидных глаз и такую безделицу, как жизнь.

Глава 16 Проблема выбора

Прежде всего, Дарку пришлось вернуться в «Три всадника» в надежде встретиться с Сурьемом и Гаврием. Еще с другой стороны площади он заметил несколько десятков толпившихся перед таверной зевак. Внимание праздно слоняющихся по городу граждан было привлечено действиями похоронной команды, поспешно наводящей порядок.

Спрятавшись за углом дома, Дарк наблюдал, как шаконьесы вытаскивали за ноги трупы из дверей корчмы и, бесцеремонно волоча их по земле, складывали в два ряда перед зданием, затем подъехала телега, тела закинули на нее, и толпа любопытных обывателей разошлась по домам, а может быть, в поисках новых острых ощущений.

Среди мертвых тел был и труп старого трактирщика, эльфы не оставляют следов. Почему-то Дарк вдруг поставил себя на место командира-эльфа, что бы он сделал, оставил бы в живых свидетеля, старого, никому не нужного орка? Ответ был однозначный: «нет». Зачем проявлять милосердие и жалеть никчемного старика, рискуя завалить все дело?

Этика и гуманизм постепенно отмирают, отпадают, как хвост ящерицы, когда убийство становится нормой жизни, причем совершенно безразлично: победил ли ты противника в честном бою или зарезал ударом в спину ни в чем не повинного человека. Люди ведь боятся не самого факта лишения жизни себе подобного существа, а сопровождающих процесс умерщвления побочных эффектов: вида крови и отрубленных конечностей, стонов жертв и вываливающихся из распоротых животов внутренностей. У каждого, не привыкшего к виду смерти человека, рождается парализующая волю мысль: «На его месте мог бы быть я!»

Подобная прагматичная и бесчеловечная постановка вопроса возникла не в результате происшедшей с Дарком метаморфозы, она сформировалась годами службы в армии. Солдат, прошедший хотя бы через одно крупное сражение, уже не мучился при виде разорванной на куски плоти и был глух к мольбам и стонам жертв. Наверное, именно поэтому граф Себастьян фон Наке, глава имперской жандармерии, утверждал, что пик роста преступности приходится не на время войн, а по их завершении, когда в страну возвращаются бывшие крестьяне-ополченцы, привыкшие много пить и убивать. Театр боевых действий для них перемещался с полей сражений на темные, безлюдные улочки городов.

От мрачных мыслей его отвлек скрип колес отъезжающей от трактира телеги. Площадь снова была пуста, но на месте недавних событий осталась парочка вооруженных шаконьесов. Судя по плащам и оружию, солдаты состояли на службе у эльфов, а значит, скорее всего, они не следили за порядком, а дожидались его возвращения.

«Нет, друзья, я не доставлю вам удовольствия быть пойманным вновь», – думал Дарк, прекрасно понимая, что должен дождаться своих попутчиков, хотя бы одного Сурьема. Моррон устроился поудобнее, прислонился плечом к стене и стал ждать…

Прошел час, а никто так и не появился. Возможно, его товарищам уже сообщили о его кончине во время схватки с орками, и они вернулись в лагерь. Времени оставалось мало, действовать нужно было быстро, но спокойно и последовательно: сначала посетить особняк Ур-Пьера, а уж затем попытаться в одиночку вернуться в поместье, но, прежде всего, следовало поесть.

Еще разговаривая с Джер, Дарк мельком заметил, как затягиваются его раны, срастаются глубокие разрезы тканей, вначале превращаясь в грубые швы, а затем переходя в стадию едва заметных рубцов. Все это время он не ощущал ни боли, ни удивления, только голод, всепоглощающий и сводящий с ума – организм требовал свое, ему нужны были новые силы.

Даже имея в кармане несколько эльфских золотых монет, соваться в лавку или в трактир было опасно, тем более теперь, когда слух о резне облетел весь город. У него уже был опыт, как реагируют местные жители на появление среди них человека.

Самым разумным казалось проникнуть в опустевшую таверну и пошарить в бесхозных запасах провизии. Он так и сделал: дождавшись ухода часовых, украдкой и постоянно оглядываясь по сторонам, добрался до заветной двери кабака, которая к тому же оказалась даже не запертой.

На кухне пахло ничуть не лучше, чем в зале: аромат свежей крови перемешивался с тошнотворным запахом залежавшегося мяса. Разбираться в продуктах и готовить времени не было, а есть сырыми куски плоти неизвестного происхождения он так и не решился. Кроме обилия мяса и специй, на кухонных столах ничего не было, что и не удивляло: среди орков и шаконьесов вряд ли бы нашлось много приверженцев растительной пищи. Действительно, разве это еда для настоящего мужчины, если она при жизни не двигалась?

«Хоть какая-то польза от эльфов», – подумал Дарк, обнаружив между разделочным столом и баками с мусором большую корзину фруктов, подаваемых, видимо, на десерт разборчивым в еде представителям старшего народа. Насытившись и не забыв прихватить с собой, Аламез был готов и преисполнен желанием приступить к реализации второго пункта своего плана – к посещению дома наместника.

Когда Дарк вышел на улицу, уже стемнело и передвигаться стало значительно проще, хотя пару раз все-таки пришлось поспешно нырять в подворотни или прижиматься спиною к стенам домов. Он боялся не только патрулей, но и редких в этот час прохожих, которые могли позвать шаконьесов или сами кинуться на враждебное им существо – человека.

Особняк Ур-Пьера был пуст, это можно было сразу заметить, так как светилось всего одно окно – в помещении охраны, но Дарк решил не ограничиваться предположениями, а убедиться до конца. Незаметно прошмыгнуть мимо сонных охранников не составляло труда, а вот не заплутать среди лабиринта бесчисленных комнат оказалось задачей не из легких. Дело заключалось даже не в том, что помещения были огромными, а их числу мог позавидовать любой король. Орки строили по-другому, и логика планировки дома была чужда и совершенно непонятна для человека: спальня хозяина оказалась рядом с помещением для прислуги, а зал для переговоров находился по соседству с кухней.

Как бы ни были причудливы идеи по обустройству домов состоятельных орков, Дарку наконец-то удалось обойти все помещения. Никого не было: ни гостей, ни хозяев, ни, что казалось более странным, постоянных обитателей дома – прислуги.

Идея посетить напоследок еще раз кабинет наместника и осмотреться там более тщательно возникла случайно, скорее инстинктивно, чем как следствие здравого рассуждения. Инстинкты не подвели, а результат превзошел все ожидания: в ящике стола он обнаружил подробную карту участка местности от Шемдарна до «Великой Стены», которая была испещрена символами, графическими знаками и длинными надписями, большую часть которых составляли цифровые обозначения.

Военно-топографическая символика орков была для него загадкой: черепа, скрещенные кости внутри кружков, кривые и прямые, пунктирные и сплошные линии, рядом с каждой из которых было множество неизвестных значков и цифры, море непонятных цифр, от которых рябило в глазах и возникала мысль о собственной тупости. Чтобы детально разобраться во всей этой графической мешанине, нужна была вечность, но пары часов, проведенных, склонившись над картой, было вполне достаточно для понимания главного.

Формирования орков были разбросаны по степи в радиусе сотен миль, общая численность войск приблизительно составляла от восьмидесяти до ста тысяч, что превышало названную Джер цифру, хотя он, конечно же, мог ошибиться и посчитать кружки, обозначающие всего лишь вспомогательные подразделения. У всех сплошных линий была одна общая черта: как бы ни виляли они по карте, а сходились все в одной точке – у «Великой Стены». Жирная цифра, обведенная двойным кружком, указывала на время сбора – завтра в полночь.

Дарк уже собирался сложить карту, как его внимание привлекли маршруты двух отрядов, перемещения которых обозначались пунктиром. Обе линии заканчивались на изображении горной крепости: одна шла напрямую от Шемдарна точно к крепости, а вторая пересекала горный хребет, делала дугу около двух-трех миль по горной местности и подходила к «Стене» с тыла. Информация Джер полностью подтверждалась, пунктиром обозначались охранники каравана гномов, который должен был отвлечь внимание стражи и двухтысячное поголовье орков, направленное по туннелю в горе.

«Интересно, а у Диверто есть такая же карта?» – подумал Дарк, сворачивая плотные листы и с трудом запихивая их за пазуху. Если он был поставлен в известность эльфами, в чем Дарк был полностью уверен, то карта не имела никакой реальной значимости. «Ничего, трофей будет лишним доказательством моей сноровки и преданности», – успокоил себя Аламез и тут же ужаснулся тому, что стал рассуждать, как придворный подхалим и лизоблюд.

* * *

Степь – не самое лучшее место для ночных прогулок, тем более если нужно пройти в одиночку добрый десяток миль. Где-то совсем близко от дороги завыли койоты – волки диких степей.

«И почему их днем не было видно, знал бы, что их так много, ни за что бы не пошел», – подумал Дарк, пытаясь плотнее укутаться в теплый плащ, позаимствованный у командира поста стражи городских ворот, того самого эльфа, что с презрением и превосходством взирал на него днем. Одолжить одежду было несложно, один точный удар по затылку, и крепкий сон до утра, после которого эльф еще больше возненавидит человечество, персонифицированное в его, то есть Дарка, лице.

Выйти из города было так же просто, как забрать одежду, но вот достать самую что ни на есть захудалую кобыленку в Шемдарне оказалось настоящей проблемой. Орки на лошадях не ездили, а эльфы, вынужденные жить по соседству с воинственными хамами и ворюгами, крепко запирали на ночь ворота домов. Шанс перерастания мирной кражи в разбойное нападение был слишком велик, а шуметь и сражаться с половиной города, сбежавшейся на помощь, не хотелось.

Он долго пытался напрягать мозги в поисках альтернативных возможностей, но, к сожалению, добраться пешком до лагеря было единственным приемлемым решением. Именно с того момента, когда он миновал городские ворота, и начались настоящие мучения.

Сейчас позади осталось не менее пяти миль, то есть половина пути, а силы моррона уже были на исходе. Если бы не пронизывающий до костей ветер, бьющий в уставшую спину порывами холодного воздуха и подгоняющий путника, то он, пожалуй, уступил бы соблазну и улегся бы спать прямо посреди дороги, не особо переживая, что может быть обнаружен случайными патрулями или койотами.

Дарк торопился, что никак не было обосновано, с точки зрения великой цели спасения человечества. Гарнизон «Стены» был, конечно же, в курсе запланированного нападения, и завтра, точнее, уже сегодня ночью, на помощь им будут стянуты все имеющиеся в Кодвусе силы, включая дворцовую стражу и клерков из штаб-квартиры Диверто, поставленных «под алебарду».

Нет, за человечество он не волновался, оно было в относительной безопасности, по сравнению с его друзьями: Гаврием и Ильзой. Даже не приходилось гадать, какая судьба ожидает солдат «бригады», когда конвой двинется в обратный путь: удавка на шею или топором по голове…

Подгоняемый страхами за жизнь других и холодным ветром, надувающим мигрени, миозит, ломоту костей и прочие болячки, ожидающие его в будущем, Дарк продолжал идти.

До лагеря он добрался лишь к десяти утра, к сожалению, как всегда опоздав. Конвой уже тронулся в путь, во дворе не было ни стражников-шаконьесов, ни гномов, ни телег, только беспорядочно разбросанные, ненужные вещи да затушенные второпях, еле дымящиеся кострища. Обнаружив в конюшне пару вполне сносных кобыл, Дарк облегченно вздохнул, пешеходная прогулка до «Стены», к счастью, не состоится.

Позволив себе немного отдышаться и перекусить, путник оседлал гнедую, что казалась немного покрепче своей пегой подруги, и уже собирался продолжить путь, как до его слуха донеслось отдаленное лошадиное ржание. Дарк замер на месте и напряг слух, пытаясь разобрать, были ли это действительно кони или призрачная галлюцинация воспаленного мозга.

К счастью, а может быть, и наоборот, на беду, с головой у него все было в порядке, вскоре послышались тихие голоса и топот приближающихся копыт. Дарк быстро спрыгнул на землю, поспешно расседлал коня и, забросив пинком седло в дальний угол стойла, что есть мочи помчался через пустынный двор, где спрятался за грудой ненужного тряпья, горой пахнущих пищевых отходов и кучей использованных ящиков, то есть, говоря проще: «нырнул с головой в помойку».

Запахи сводили с ума и заставляли извергнуть из глубин желудка скромные запасы недавно съеденных фруктов, рой наглых, облепивших волосы и лицо мух навевал своим жужжанием и отвратительными прикосновениями мысли о суициде, но моррон терпел, превозмогая позывы желудка, отвратные запахи и позор. Он верил, что муки не пропадут зря и его присутствие останется незамеченным.

Помойка – самое лучшее место для шпиона, конечно же, в прямом, а не в переносном смысле. Дарк был убежден, что никто из подъехавшего отряда не подойдет сюда ближе, чем на двадцать шагов, он тоже не стал бы рисковать здоровьем, если бы не суровая необходимость – шанс оказаться обнаруженным был куда меньше здесь, чем в любом другом месте, тем более в конюшне, куда приезжие сунутся в первую очередь.

Через минуту после погружения Дарка в омерзительную кучу отходов в распахнутые настежь ворота поместья въехал небольшой отряд всадников, сопровождающий две кареты, одна из которых была украшена гербами, а вторая – толстыми решетками на окнах. Только трое шаконьесов были слугами орков, все остальные носили цвета эльфов. Экипажи остановились возле дома, и из одного, на боку которого красовалась голубая фиалка на золотистом поле геральдического щита, вышел высокий эльф в одежде под стать гербу, то есть в золотисто-голубоватых тонах. Спешившиеся шаконьесы быстро подбежали ко второй карете и, распахнув дверцу, выволокли оттуда связанного, но продолжающего отчаянно сопротивляться Гаврия. Пара ударов по голове и еще десяток ногами в живот заставили Сорано скорчиться от боли и уткнуться лицом в песок, затем, к великому удивлению Дарка, из экипажа, как ни в чем не бывало, вышел самодовольный Дантон и с охотой последовал приглашению эльфа пройти в дом. Проходя мимо валяющегося без сознания Гаврия, торговец не упустил возможности сильно пнуть капитана ногою по и так уже окровавленному лицу.

Едва уловимым движением руки Пауль подал знак солдатам, а эльф подтвердил его кивком головы – прислужники эльфов накинулись на своих собратьев – шаконьесов и в считаные доли секунды перерезали им глотки.

«Торгашом был – торгашом и остался, – брезгливо поморщился Дарк, – как только поймали на махинациях, так сразу же предал: вначале людей, а затем и орков».

Дантон в сопровождении своего нового партнера последовал в дом, куда за ним вслед двое шаконьесов поволокли тело Гаврия, остальной же отряд расположился во дворе, ожидая завершения деловых переговоров, одним из пунктов которых, видимо, было выбивание информации из полуживого Сорано.

Дарк ошибся, наивно предполагая, что посетители усадьбы не почтят своим присутствием его зловонное укрытие. В анатомии человека и шаконьеса есть много различий, но отвращение к запаху гниющих отходов их несомненно роднит, однако жизнь порой не обходится без неприятных моментов, одним из которых является вынос мусора, чью роль в разыгравшемся на дворе трагифарсе исполняли тела только что зарезанных солдат.

Рядом с Аламезом раздался глухой удар падения тела, затем второй, сопровождаемый поднятием в воздух целого роя встревоженных запахом новой добычи мух, но, как ни странно, третьего так и не последовало…

Осторожно отодвинув в сторону ящик, Дарк переместился немного левее, что позволило не только испачкаться в липкой массе непонятного происхождения, но и просмотреть участок местности, на котором задержался третий «мусорщик».

Причина задержки была тривиальной, шаконьес бросил тело и, спрятавшись от посторонних глаз за деревом, справлял естественную потребность мочевого пузыря.

«Боязнь прилюдно опорожняться – наилучшее доказательство ущербности и закомплексованности рода людского! – утверждал небезызвестный в гномьих кругах мыслитель Зингершульцо. – Именно страх показать свое естество и приведет к гибели человечества».

Неизвестно, правомерно ли было переносить радикальное утверждение гнома на всех людей, но шаконьеса стыдливость сгубила точно. Дождавшись момента завершения продолжительного процесса, Дарк выскочил из-за укрытия и одним резким движением рук переломил шею владельцу могучего мочевого пузыря.

Полукровки были значительно ниже орков, но выше людей, поэтому на переодевание и подгонку одежд ушло не менее десяти минут. Видок был, конечно, ужасным, и на шаконьеса Аламез походил, как нищенка на придворную даму, но если не приближаться к солдатам близко и опустить капюшон плаща, то слабая надежда незаметно подкрасться к дому все-таки оставалась.

В принципе, ему было абсолютно безразлично, о чем шептался многоликий торговец со своим новым хозяином, желание самолично придушить подлеца тоже не возникало, но он должен был спасти Гаврия и узнать, что стало с Ильзой.

Тяжело вздохнув и вспомнив слова всех немногих известных ему молитв, Дарк глубоко натянул капюшон и быстро направился к дому, нечеловеческим усилием воли сдерживаясь от желания побежать со всех ног.

Как ни странно, но план сработал, никто не обратил внимания на низкорослого, прячущего лицо шаконьеса, незаметно пересекшего двор и прошмыгнувшего в дом. Солдаты были слишком утомлены разъездами, продлившимися целую ночь, и мирно дремали, не обращая внимания на такие мелочи, как мотания по двору сослуживцев.

В доме царила зловещая тишина, лишь откуда-то издалека доносились глухие удары и стоны, процедура допроса с пристрастием началась. Скинув уже ненужный плащ, в огромных складках которого он постоянно путался и наступал на длинные полы, Дарк обнажил меч и бросился по коридору туда, откуда доносились слабые стоны Гаврия. Он успел пробежать всего пару комнат, а звуки уже затихли, видимо, мучители решили немного отдохнуть или пленник потерял сознание. Вариант того, что Сорано заговорил и начал один за другим выдавать секреты «бригады», Дарк исключил сразу, зная стойкость и непоколебимую принципиальность своего боевого товарища.

Фортуна решила повернуться к моррону лицом, а не тем местом, которое капризная девица упорно демонстрировала Дарку до сих пор. Он наконец-то нашел дверь, за которой проводилась экзекуция. Судя по голосам, в комнате было четверо, за исключением, конечно же, Гаврия, который молчал или был без сознания.

Не тратя времени на вникание в содержание разговора, отголоски которого доносились из-за двери, и не рассуждая над тем, что случится, если в комнате окажется больше народу, Дарк сильным ударом ноги вышиб дверной засов и ворвался в огромную залу.

Врагов, как он и предполагал, было четверо: двое шаконьесов около колонны, к которой был привязан склонивший набок окровавленную голову, бесчувственный Гаврий, а также Пауль и загадочный эльф, сидящие за накрытым столом и сочетающие приятное с полезным, то есть допрос с завтраком. В глазах Дантона возникло удивление, эльф задумчиво принялся осматривать с ног до головы неожиданно появившуюся фигуру незваного гостя, а шаконьесы не умели ни думать, ни удивляться, они работали саблями, и к тому же весьма прескверно. Для Дарка не составило особого труда уложить их за несколько секунд, даже не замедлив темп движения.

Не обращая никакого внимания на безоружных заговорщиков за столом, Дарк уверенно направился к колонне и принялся развязывать путы на руках висевшего на веревках Гаврия.

– Хотя бы поздоровался! – раздался за его спиной ничуть не испуганный, насмешливый голос самонадеянного Дантона.

– Зачем здоровье тому, кто скоро станет трупом? – на полном серьезе заявил Дарк, не отрываясь от своего занятия и даже не повернувшись лицом к столу.

– Что это за придурок? – послышался невозмутимый голос эльфа.

– Уважаемый господин Мортирьеро, этот, как вы изволили правильно выразиться, «придурок» не кто иной, как пресловутый Мориэль, внушающий иррациональный страх вашим соплеменникам, – разглагольствовал Пауль, вальяжно развалившись в кресле.

– Аааа, тогда понятно, – протянул эльф, беря из вазы очередную гроздь винограда, – мальчик вошел в роль и, кажется, потерял чувство реальности.

– Не стоит его корить за это, – продолжая иронизировать, вступился за бывшего товарища Пауль, – всему виной плебейское происхождение, усугубленное дурным имперским воспитанием. Но, в принципе, материал неплох, для работы мечом, конечно, мыслителя из него явно не выйдет.

Дарк крепко сжал зубы и старался как можно быстрее освободить Сорано. Слушая издевательства врагов, кажется, не воспринимающих всерьез его и его намерения, он сильно жалел, что не прирезал их сразу, вслед за шаконьесами. Наконец-то тугие узлы поддались, и тело Гаврия повисло у него на руках. Аккуратно посадив товарища на мраморный пол и прислонив спиною к колонне, Дарк развернулся и решительно направился к столу, собираясь расквитаться с обидчиками за нанесенные оскорбления.

– Не глупи, – нахально заявил Пауль, как всегда, улыбаясь, – во дворе более сорока шаконьесов, они из тебя решето сделают.

Аргумент торговца не подействовал, Дарк быстро приближался к столу.

– Они там, а ты здесь! – процедил он сквозь зубы на ходу и высоко занес меч для удара по голове.

Ему не просто хотелось убить лицемерного, двуличного предателя, а изуродовать, навсегда стереть с лица его надменную, нахальную улыбку. Поддавшись порыву эмоций, Аламез потерял контроль над общей ситуацией в зале и не успел своевременно отреагировать на бросок эльфа. Боль пронзила правое предплечье, заставила опустить руку и выронить меч, под ключицей торчал вошедший в тело на три четверти узкий метательный нож. Повторный бросок, и подогнулась левая нога, еще один свист, и он упал на колени.

– Браво, господин Мортирьеро, – воодушевленно захлопал в ладоши Пауль, – я был наслышан о вашем мастерстве, но увиденное превосходит все ожидания…

– Не стоит никчемных похвал, – флегматично отверг лесть эльф, убирая ножи и откидываясь на спинку кресла, – предлагаю немного побеседовать с молодым человеком, пока уважаемый капитан Сорано не соизволит прийти в себя. Мне кажется, что потерять сознание было весьма неприлично с его стороны, он заставляет нас ждать, – таким же бесстрастным тоном добавил эльф, сосредоточенно делая маникюр одним из своего великолепного набора ножей.

«Они с самого начала были уверены в своей безнаказанности, – думал Дарк, терпя угасающие отзвуки боли, – ну что ж, пора показать нахалам, каково быть жертвой!» Но ненависть и обида прошли вместе со жжением ран. Эмоции отхлынули, уступив место холодному расчету. «Куда ты спешишь, дурачок, – навязчиво шептал внутренний голос, – зачем торопиться, дождись конца спектакля!»

И действительно, торопиться ему было совершенно незачем, прирезать врагов он мог в любую минуту, а вот получить информацию от трупа представлялось проблематичным… С другой стороны, и Дантон, и надменный предводитель эльфов считали его выбывшим из игры и, следовательно, не стали бы скрывать от него своих истинных планов, а наоборот, с удовольствием поделились бы ими, получив наслаждение от минут триумфа и садистского удовольствия.

– Дантон, мерзавец, может, объяснишь, что происходит?! – заорал Дарк, изображая с недюжинным актерским мастерством муки от приступа боли.

– Вот это да! – весело пролепетал Пауль и вскинул руки наподобие придворного мажордома. – Неужели почитаемая нами вампириха Самбина тебе ничего не объяснила, не рассказала, что я имперский шпион, вступивший в сговор с орками?

Волна холода пробежала по телу Дарка, и ужасная догадка обожгла мозг. О содержании их разговора с графиней знали только двое: Гаврий и Диверто. Сорано случайно проговориться не мог, тем более Дантону, а то, в каком плачевном положении он сейчас находился, не допускало предположений о его предательстве.

– Ты правильно догадался, друг, – нежно улыбнулся Пауль, – о твоем разговоре с графиней мне в тот же день сообщил сам Диверто. Почему, спросишь, да потому, что ты наивный, но ужасно везучий чудак, лезешь в чужие игры, не зная правил, выиграть не можешь, но карты путаешь сильно…

– О чем ты? – спросил Дарк, демонстрируя голосом, да и всем своим видом непонимание. На этот раз притворяться ему не пришлось.

– Господин Мортирьеро, позвольте объяснить ему напоследок, – запросил разрешения Пауль у своего хозяина.

– Как вам угодно, Пауль, спешить все равно некуда, – пожав плечами, произнес эльф, подбирая с пола и крутя в руках нордер Дарка.

Демонстрируя абсолютное безразличие к разговору людей, эльф встал вполоборота и принялся внимательно рассматривать извилистое лезвие меча.

– Видишь ли, Дарк, – важно начал свой рассказ Дантон, – еще при первой встрече я намекал, что между нами много общего, в частности, то, что нами обоими пожертвовали, выбросили, списали со счетов. После поражения имперской армии бравый капитан Аламез перестал кого-либо интересовать. Даже трудно сказать, чего ты боялся больше до появления в Кодвусе: попасть к филанийцам в плен или в имперскую тюрьму по подозрению в дезертирстве и шпионаже. То же самое произошло и со мной, когда старина Корвий направил меня, неопытного и во многом наивного агента в Кодвус, пополнить ряды имперской разведывательной сети. По приезде я тут же был арестован и допрошен самим Диверто, человеком-легендой в шпионских кругах. Оказывается, незадолго до моего прибытия ему удалось устроить тотальную чистку и переловить всех более-менее значимых резидентов. Ускользнуть от облав смогла лишь мелочовка, которую Рональд и предложил мне собрать вокруг себя. Перспектива иметь ручную сеть шпионов – мечта любого контрразведчика.

– И ты предал Империю?! – попытался придать Дарк как можно больше негодования и возмущения голосу.

– Конечно, нет, – поразил его неожиданным ответом Пауль, – тогда я был наивен, юн и сентиментален, имел идеалы, но, к счастью, не был готов за них умереть. Да, я принял предложение, объединил вокруг себя оставшихся в живых агентов и с первым же донесением признался во всем Корвию.

– Он тебя простил?

– Нет, наградил и повысил в должности, – умилился наивности своего собеседника Дантон. – Видишь ли, перспектива запутанных двойных игр его тоже устраивала. Так я и балансировал между ними, набираясь опыта, сил, связей и, что более важно, – денег, – хитро улыбнулся Пауль. – Преимущество двойного агента в том, что в отличие от обычных исполнителей, – Дантон состроил презрительную мину и кивнул в сторону Гаврия, – им хорошо платят и предоставляют широкий спектр возможностей, притом с обеих сторон.

– Ага, и отрезать им голову тоже хотят обе стороны!

– Профессиональный риск, пугающий лишь неуверенных в себе новичков, – невозмутимо ответил на реплику Дарка шпион и самозабвенно продолжил: – К сожалению, постепенно пришлось избавиться от всех, переживших облаву Диверто, ну почти от всех…

– Твой помощник Альто, – догадался Дарк.

– Совершенно верно, – утвердительно кивнул в ответ Пауль, – ворчун Румбиро был хорошим помощником и не влезал в хитроумные игры, у него в жизни другое призвание – бить морды! Гномы наивны и прямолинейны, он ведь до сих пор считает, что я работаю только на Корвия, если бы он узнал правду о моих махинациях, то собственной рукой бы прибил, а лапища у него ого-го, сам видел, – рассмеялся шпион. – Ну ладно, пес с ним, с гномом, ты уже скоро отбросишь копыта, – спокойно констатировал Дантон, оценивающе глядя на увеличивающуюся лужу крови под Дарком, – а мне еще про дела с орками рассказать бы хотелось. Жаль тебя в неведении на тот свет отпускать!

– Боишься, что, если сейчас не расскажешь, по ночам являться буду? – медленно и прерывисто прошептал Дарк, раны которого уже начинали затягиваться, а изображать умирающего становилось все труднее и труднее.

– Может быть, может быть… – Дантон воспринял шутку умирающего всерьез. – Ты настолько непредсказуем, что и этого исключать нельзя. Ну ладно, слушай!

– Господин Дантон, вам не кажется, что сегодня вы чересчур словоохотливы? – впервые встрял в разговор эльф.

– Не стоит волноваться, господин Мортирьеро, – невозмутимо возразил Пауль, – он почти труп, нужно уважать побежденных противников и выполнять их последние желания!

С орками все просто, как песня. Их наместнику Ур-Пьеру надоело, что им помыкают эльфы, а их Предводитель к тому же решил немного расширить свои владения, уйти на новые, более плодородные земли.

– Не переходи границу, человек, – грозно сверкнул глазами эльф, – знай свое место!

– Знаю, знаю, господин важный эльф, и вы, дорогой мой, знаете, поэтому заткнитесь, пожалуйста, и не суйтесь в наши людские дела, – проговорил скороговоркой Пауль в лицо эльфу, а затем невозмутимо повернулся к Дарку.

Дантон продолжил откровения, совершенно не обращая внимания на сердитые взгляды, которые то и дело кидал на него эльф. Торговец чувствовал свою независимость, и вскоре Дарк понял почему.

Выполняя волю Предводителя Орды, которая, кстати, полностью соответствовала его желаниям и стремлениям, наместник Ур-Пьер после многолетних военных действий предложил герцогу Уильфорду завязать торговые отношения, истинный смысл которых заключался в коммерции «с большой буквы». Орки не только хотели разведать местность «за Стеной», но и купить людей, способных организовать и спланировать нападение на горное укрепление. Вот тут-то Диверто, у которого свои интересы тоже имелись, и подсунул Ур-Пьеру Пауля, в надежде, что тот будет сообщать ему все ходы орков, а также и шпионить за развитием их отношений с эльфами.

Кроме того, в Кодвусе начала возникать проблема с деньгами. Безвозмездная помощь королевств, утомленных постоянными пограничными стычками и бесконечными междоусобными войнами, становилась с каждым годом все меньше и меньше, в то время как требовалось все больше и больше солдат, которым к тому же было необходимо своевременно выплачивать жалованье. Орки отменно оплачивали поставки, и можно сказать, что, как это ни парадоксально, но именно на их деньги и содержалась «Стена» несколько последних лет.

Узнав о заключенном соглашении и о роли в нем его питомца Дантона, шеф имперской разведки посчитал этот факт достижением всей своей жизни и в очередной раз повысил Пауля в должности, подарив мимоходом несколько деревень и графский титул.

Но самое странное произошло на второй год торговли: Дантона, который, кстати, особо и не сопротивлялся, завербовали эльфы.

Старший народ интересовало, как развивается человечество, доступ к которому был весьма ограничен. Они охотно покупали результаты научных экспериментов, технические достижения, научные труды, произведения искусства, сведения о политических изменениях на международной арене. Складывалось ощущение, что эльфы пытаются предсказать пути развития отдельных государств и человеческой культуры в целом на ближайшие десятки лет, только зачем им это было нужно, для Дарка пока оставалось загадкой.

– Давай все-таки отойдем от интересов Великих народов и поговорим о моих личных потребностях, – издалека приближался Пауль к завершению саги о своей нелегкой жизни не то что двойного, а четверного агента. – Я оказался между несколькими огнями, что, признаюсь, поначалу чуть ли не привело к помешательству и нервному срыву. В жизни настало время для окончательного выбора хозяина, и мне кажется, что я сделал правильный, – произнес Дантон, игриво улыбнувшись эльфу. – Орки хотят разрушить «Стену», Империя желает руками орков раздавить соседние королевства, и только двое, точнее, трое участников конфликта хотят, чтобы все оставалось, как есть: эльфы, уважаемый барон Диверто и… – Дантон выдержал эффектную паузу. – Твоя подруга Самбина с остальной кодлой кровососов. Кстати, до сих пор не могу понять, почему она тобой не поужинала, может быть, у нее на тебя другие планы? – Пошлая ухмылка опять пробежала по лицу Дантона.

– И ты, конечно же, решил поработать на всех троих?!

– Только на двоих, вампиры, понимаешь ли, да простит меня уважаемый господин Мортирьеро, хитры, как эльфы, властолюбивы, как люди, и непредсказуемы, как ты, мой друг.

– Не стоит извиняться за лестное сравнение, господин Дантон, – холодно произнес эльф, – но вам не кажется, что нам уже пора идти?

– Да, да, конечно… – заторопился Пауль. – Извини, Дарк, срочные дела. У тебя есть еще вопросы?

– Что стало с Румбиро и Ильзой? – процедил сквозь зубы Аламез, понимая, что непременно должен узнать это перед тем, как начнет действовать.

– Сегодня ночью вероломные гномы, вступившие в сговор с орками, попытаются напасть на «Стену», но благодаря провидению господина барона Диверто и героическим усилиям его людей нападение будет сорвано, – прочитал наизусть текст уже готового официального отчета об операции Дантон. – К сожалению, капитан Сорано вместе с его помощницей, бывшей амазонкой Ильзой, пали от руки предателя и имперского шпиона, Дарка Аламеза. Мне жаль Румбиро, – искренне признался Пауль, – я к нему привязался, но… делать нечего, жизнь есть жизнь. Зато я сделал ворчуну и его гномам прощальный подарок, твою амазонку, – тихо прошептал, прильнув вплотную к уху Дарка, Пауль, – пускай порезвятся по дороге…

– Мерзавец! – процедил Дарк, чувствуя, как в жилах закипает кровь.

– Прощай, Дарк, – сказал Пауль, приставляя к голове сидящего на полу Аламеза легкий армейский арбалет. – С тобой было весело.

– Постой, – выкрикнул моррон, – только один вопрос!

– Ну что еще? – Пауль нетерпеливо постукивал носком сапога по полу.

– Зачем, зачем ты втравил в это меня и Гаврия?

– К господину Сорано у меня антипатия, враждуем уже давно, а ты, ты мне вначале понравился, – после недолгой паузы печально ответил Дантон, – я хотел сделать тебя партнером. Поездка к графине – тест, который ты не прошел. Ты выдал меня, поставил не на ту лошадь, прощай!

Дарк уже приготовился накинуться на не ожидающего сопротивления Дантона и выбить арбалет из его рук, как послышался на этот раз жесткий и не терпящий пререканий голос эльфа: «Не сметь!» Пауль опустил арбалет и ничего не понимающими глазами уставился на эльфа.

– Ты что, Мортирьеро, хочешь оставить ему жизнь после того, что я ему наговорил?! – недоумевал Дантон.

– Нет, ни в коем случае, – уже спокойно произнес эльф, – но мне еще хотелось бы задать ему парочку вопросов. Не беспокойся, отправляйся через туннель в Кодвус, Пауль, амазонки тебя не тронут, я с ними договорился.

– А как же…

– Не волнуйся, я добью его сам, – едва заметно улыбнулся эльф, хищно прищурив глаза, – или ты сомневаешься?

Пауль ничего не ответил, слегка дернул головой, а затем развернулся на каблуках и направился к выходу. Как только по залу прокатился грохот прощального хлопка двери, эльф повернулся к Дарку и совершенно невозмутимо, но властно произнес:

– Прекрати ломать комедию, садись к столу и поговорим начистоту!

Пораженный наблюдательностью эльфа, возможно, раскрывшего его обман еще в самом начале встречи, Дарк поднялся с пола и, не спеша, вытащил из ран ножи, затем, садясь в свободное кресло, демонстративно небрежно кинул на стол окровавленные инструменты убийства. Ножи со звоном упали рядом с эльфом, Мортирьеро слегка улыбнулся и совершил ответный жест: бросил к ногам Дарка нордер. Нагнувшись для того, чтобы поднять меч, Дарк услышал вопрос, которого боялся, на который не знал, что ответить.

– Кто, точнее, что ты?

– Мориэль, – соврал Дарк, наслышанный от Джер о мнительности и суеверии главы Джабона.

В ответ эльф сделал то, что Дарк ожидал от него меньше всего: громко рассмеялся. Звуки холодного, циничного хохота разносились по залу, резали слух и заставляли поежиться от неприятного ощущения, возникшего где-то в области позвоночника. Аламез облегченно вздохнул, когда Мортирьеро наконец-то успокоился.

– Молодой человек, – укоризненно обратился к нему эльф, – неужели вы думаете, что я стал бы верить слухам и легендам, за распространение которых сам каждый год плачу кругленькую сумму всяким недоумкам. Нет, господин Аламез, от меня моими же баснями не отделаетесь. Вы не Мориэль и уж точно – не человек, но кто?!

– Как вы поняли, что я обманываю, а не умираю? – ответил вопросом на вопрос Дарк, в надежде потянуть время и придумать правдоподобное объяснение своей живучести, рассказывать же правду чужаку с непонятными в отношении его и людей в целом намерениями он не собирался.

– Вы талантливый актер и смогли точно изобразить муки смерти, наверное, потому, что сами ее часто видели, – рассуждал вслух Мортирьеро, клюнув на удочку тактического обмана. – Вы смогли обмануть даже самого проницательного из известных мне людей, ловкача Дантона, но надуть пожилого эльфа, прожившего долгую и полную опасностей жизнь, вам не удалось и никогда не удастся впредь, по крайней мере, первые сто-двести лет вашего существования.

– Так в чем же заключались мои просчеты, мои ошибки, милостивый государь? – настаивал Дарк, пытаясь понять ход мысли собеседника и за кого он все-таки его принимает.

– Как таковых ошибок не было, но пережить нападение дюжины орков, а затем убить четверку моих лучших агентов не под силу ни одному человеку. Вначале я сомневался, но, когда Пауль рассказал о вашем посещении замка Нюэль и доверительной беседе с графиней, все сразу же встало на свои места. Только такой сильный вампир, как прекрасная Самбина, способен создавать кровососов, гуляющих под солнцем, мои поздравления, вам очень повезло с хозяйкой, юноша. При нашей последней встрече, лет пятьдесят назад, графиня жаловалась, что у ее детенышей в первые месяцы проблема с клыками, не могут ими пользоваться. Господин Аламез, ради спортивного интереса, покажите клыки, я уверен, что ваша хозяйка смогла избавить за пятьдесят лет упорных трудов свои создания от этого неприятного дефекта!

– К сожалению, нет, – ощерился Дарк, демонстрируя эльфу ровные ряды зубов, – не все так просто в этом мире.

Эльф сочувственно кивнул головой и поднялся с кресла, разминая ноги. Прервавшая разговор пауза дала Дарку возможность хоть немного обдумать свое новое амплуа, роль недавно обращенного вампира. За последние дни ему все-таки удалось научиться прописной истине: «События развиваются сами по себе, не надо мешать вершиться истории!»

– Каким бы самовлюбленным подонком ни был Дантон, он еще нужен нам, – продолжил беседу эльф, снова сев в кресло и вальяжно закинув ногу на ногу, – я рад, что мне удалось предотвратить его убийство.

– Пока удалось, – философски заметил Дарк и состроил самую что ни на есть омерзительную ухмылку, – а вообще-то, господин Мортирьеро, простите невежество новообращенного, но мне казалось, что наши народы раньше не сотрудничали.

– Раньше нет, но времена меняются, меняется мир и мы, – задумчиво прошептал эльф скорее не Дарку, а самому себе, – пора строить планы и говорить о будущем!

Внезапно Мортирьеро широко открыл глаза и уставился на сидящего у колонны Гаврия. Рука эльфа потянулась за ножом, ноподнявшийся с кресла Дарк заслонил своим телом Сорано.

– Не надо, господин эльф, с чего это вы вдруг?

– Он уже давно пришел в себя, – тихо произнес Мортирьеро, – и слушает, а то, что я сейчас скажу, не должен узнать никто, ни один человек.

– Я не собираюсь перед вами отчитываться, – уверенно произнес Дарк, – но в сложившейся ситуации скажу лишь одно: моя хозяйка приказала доставить к ней Сорано живым и невредимым, а я привык исполнять приказы, чего бы это ни стоило!

Для большей убедительности Дарк состроил воинственную мину и положил ладонь на рукоять вновь обретенного меча.

– Хорошо, будь по-вашему, тем более если это воля уважаемой графини, – согласился эльф и изобразил на лице некое подобие примирительной улыбки, – но только обещайте, что капитан не сможет разгласить услышанного!

– Это и не в моих интересах, – произнес Дарк, глядя на эльфа холодными, стеклянными глазами.

– Тогда присаживайтесь, и продолжим!

– Минутку, мне нужно связать пленного, на всякий случай, – бросил на ходу Дарк, направляясь к колонне.

Склонившись над Гаврием и делая вид, что связывает ему руки за спиной, Дарк тихо прошептал ему в ухо: «Ничему не удивляйся, дружище, я на твоей стороне!»

– К сожалению, времени у нас не так уж и много, – продолжил разговор Мортирьеро, как только Дарк вернулся к столу, – я не смогу объяснить все нюансы, но прошу передать вашей хозяйке следующее: «Время взаимного недоверия прошло, будущее открывает перед нами широкие перспективы процветания и сотрудничества. Эльфы готовы протянуть руку вашему народу, чтобы совместно управлять этим миром».

– Господин Мортирьеро, я, конечно же, передам графине ваши пламенные излияния, но боюсь, что она сочтет вас наивным простаком или трусом, который не может открыто смотреть в глаза реальности. О каком господстве вы говорите, если сами вынуждены ютиться в степи рядом с орками, которых к тому же не можете удержать в узде, – презрительно заметил Дарк, имея в виду несанкционированный штурм «Стены».

– Ты слишком молод и глуп, я уверен, что графиня поймет меня правильно! – сорвался на крик Мортирьеро, а затем успокоился и продолжил разговор в нейтральном тоне: – Во избежание непонимания из-за малообразованности гонца, объясню более подробно. Сегодняшний инцидент действительно из ряда вон выходящий, досадный факт, способный разрушить наши планы, но, к счастью, мы узнали о нем заблаговременно и смогли предотвратить. Штурма не будет, – уверенно и самодовольно заявил эльф, – люди предупреждены, и они перебьют конвой гномов еще на подступах к крепости, передовой отряд орков попадет в засаду амазонок в горном проходе. Мы специально наняли девиц, чтобы скрыть наличие прохода от Кодвусийских властей. Орда постоит, постоит и, не дождавшись сигнала, вернется обратно в Шемдарн. Как видите, ситуация под контролем.

– Согласен, однако, что из того? – флегматично заметил Дарк. – Вы упомянули о ваших планах, а в чем они, собственно, заключаются? Орки хозяйничают по одну сторону «Стены», люди плодятся, как кролики, по другую, эльфы обитают в дикой, бесплодной степи, а мы, вампиры, так и будем прятаться по лесам да болотам, приспосабливаться, скрывать собственное «я», подлаживаться под людей. В чем же, черт возьми, состоит ваше господство?! – весьма эмоционально возмущался Дарк, не давая эльфу повода усомниться в искренности своих слов.

– Вы слишком недальновидны и эмоциональны, возможно, со временем это пройдет, – заявил эльф. – В чем же действительно заключаются наши планы, я сообщу только госпоже Самбине при личной встрече, которую вы, милостивый государь, для меня и организуете.

– Боюсь, вам придется поискать другого посланца, поскольку я не хочу выглядеть дураком, – закончил разговор Дарк, поднялся с кресла и направился за Гаврием. – Кстати, советую поторопиться, перед моим отъездом графиня сообщила, что собирается переместиться ближе к морю, там лучше климат и, соответственно, людишки вкуснее, – как будто невзначай бросил напоследок Аламез, поднимая с пола упирающегося Гаврия и силой таща его к выходу.

– Да стой же ты, болван! – не выдержал Мортирьеро. – Хорошо, я расскажу тебе все, но если, кроме графини, еще кто-нибудь узнает об этом, то я не пожалею ни денег, ни средств, ни крови эльфов, чтобы найти тебя и растянуть твои предсмертные муки на десятки, а может быть, и сотни лет!

Дарк слушал признания высокопоставленного подлеца, и голова кружилась, не веря, что это действительность, а не страшный ночной кошмар. Только теперь он полностью осознал реальную угрозу, нависшую над человечеством, и тысячу раз благодарил свои инстинкты, заставившие его разыграть безумные роли сначала умирающего, затем вампира, а не прирезать омерзительную парочку лжецов сразу.

Говорят, что на войне все средства хороши, но лишь сейчас он понял, что это не так. Есть вещи, которым нет оправдания, несмотря на любые благородные цели, ради которых они совершались.

Противостояние между людьми и эльфами длилось многие сотни лет. Три века назад отгремела последняя война, и люди наивно предположили, что победа осталась за ними, что им удалось сломить дух врага. К несчастью, это было совсем не так. Эльфы стали хитрее и начали действовать скрытно, отбросили мечи и взялись за другое, более изощренное оружие, используя в борьбе свое основное преимущество – долголетие.

Дарк слышал о чудаках-ученых, посвятивших долгие годы жизни своим никчемным, с точки зрения большинства людей, трудам, размышлениям и опытам. Но это были только десятки лет, в то время как эльфы затеяли эксперимент, который начался, как минимум, лет двести назад и должен был закончиться еще через пару сотен лет. Масштабы проведенной работы не укладывались в голове, а уже сейчас полученные промежуточные результаты превосходили все самые смелые ожидания.

Как только орки разгромили Морению, несколько тысяч радикально настроенных эльфов покинули Аврилию и поселились в степи среди диких племен. В принципе, все пограничные земли по эту сторону «Стены» были не чем иным, как огромной лабораторией, в которой упорно трудилось более тысячи сумасшедших ученых.

«Если нельзя победить врага, то нужно его обмануть!» – гласила древняя людская поговорка. Эльфы зашли куда дальше, они не просто хотели победить, а навсегда подчинить себе людей, изменить их природу, создать новую расу, расу послушных рабов. В течение сотен лет эльфы культивировали породу нового человека, создавая благоприятные условия для скрещивания людей с орками, следя за этим процессом, направляя изменения в нужное для них русло и убирая нежелательные побочные эффекты. Результатами трудов на текущий момент были шаконьесы: отличные воины, преданные рабы и послушные исполнители. Фактически уже сейчас десяток тысяч полукровок можно было бы выпустить в мир людей и как следует испортить человеческую кровь, но не «заразить послушанием».

Пробные эксперименты по спариванию шаконьесов и людей показали, что потомство – скорее свободолюбивые шаконьесы, чем покорные люди. Эксперимент нуждался в продолжении, генетически заложенный вирус «покорности» должен был доминировать, подавлять как человеческую природную составляющую, так и эффективно сопротивляться внешнему воздействию человеческого социума, выживать в условиях численного соотношения: один «зараженный» на десять тысяч обычных людей.

Оставалось немало и других проблем: пониженный иммунитет, низкая продолжительность жизни, частые психические отклонения, повышенное число бесплодных особей, в общем, работа предстояла большая! А тут еще совершенно несвоевременно решили проявить характер орки, затеяв свою игру и преследуя жалкие сиюминутные интересы.

Верховный Совет Эльфов не мог позволить в одночасье загубить поголовье подопытных особей при штурме «Стены», а остатки развеять по миру людей, растворить ценные капли экспериментальной крови в бездонной бочке человеческого суррогата. Вердикт Совета был прост: «Не допустить нападения на людей любой ценой, вплоть до полного уничтожения племен орков на пограничных землях!»

– И как же вы собираетесь это осуществить? – удивился Дарк. – Орков много, да и воины они ого-го, здоровые, таких не перережешь, как кроликов!

– Сразу видно, что ты недавно стал вампиром, иначе был бы сообразительней, – с усмешкой ответил эльф, – есть уйма не явных, но не менее эффективных способов.

– Отравленная еда?

– Например, но не будем придавать слишком большого значения мелочам, поговорим лучше о действительно важных вещах!

– Так я все-таки не понял, в чем же должно состоять наше сотрудничество и какие преимущества оно нам сулит? – решил прикинуться полным идиотом Дарк, в надежде до конца выудить информацию.

Мортирьеро закрыл глаза, сжал скулы и напряг тонкие губы, даже наивному простаку, каким хотел казаться Дарк в глазах собеседника, и то стало бы понятно, что эльф еле сдерживает приступ гнева.

– Вы, вампиры, должны как следует укрепиться в пограничных землях людей и иногда выполнять наши маленькие просьбы, – объяснил эльф, титаническим усилием воли сохраняя спокойствие, – а взамен через пару сотен лет вы сможете наконец-то выбраться из ваших потаенных берлог, переселиться в дворцы людей и управлять многотысячным стадом рабски покорных ходячих сосудов с кровью, обогащенной жизненной силой.

Дарк хотел задать еще парочку вопросов, прежде чем с доброжелательной улыбкой на лице проколоть живот экспериментатору-эльфу, но донесшийся со двора шум нарушил его планы. Снаружи происходило что-то странное: паника, суматоха, метания, испуганные крики, лязг железа, вой, истеричный смех, топот копыт. Затем какофония звуков стихла, и в неожиданно возникшей тишине послышался скрип входной двери и звучный, быстро приближающийся топот пары тяжелых сапог.

* * *

Створки двери с треском разлетелись в разные стороны от мощного удара армейских сапог, и в зал ввалилась грозная фигура рослого пехотинца с двуручным мечом в руках. Лицо, волосы и когда-то черная куртка были покрыты густым слоем свежей, липкой крови: собственной и его жертв – шаконьесов. Солдат тяжело дышал после недавнего боя, а глаза горели шальным огнем ярости.

– Дарк, ну ничему в жизни ты не учишься, – прогремело существо хриплым басом, – вваливаешься в орковский особняк и оставляешь за спиной столько охраны… Живой! – добавил после недолгого раздумья солдат, протяжно шмыгнув носом.

Только по голосу Дарку удалось узнать в этом исчадии ада своего боевого товарища и собрата по несчастью, бывшего имперского капитана Анри Фламера. В зале возникло замешательство, казалось, время замедлило свой ход или совсем остановилось. Мужчины замерли и долго смотрели друг на друга в недоумении: Дарк и Гаврий обомлели от зверского вида Анри, а Фламер удивленно взирал на Дарка в компании неизвестного эльфа и ожившего Гаврия, которого он видел всего один раз и то мертвым.

Из остолбенения троицу вывел эльф. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Мортирьеро выхватил из-под полы серебристого плаща метательные ножи и вознамерился расправиться с Фламером, но усатый старик был быстрее и по морально-этическим соображениям не мог позволить убить себя какому-то эльфу. Мимо Дарка, с ревом разрезая воздух, пролетел огромный двуручный меч, который и пригвоздил Мортирьеро к креслу. Глава Джабона сделал последний, шумный вздох и бессильно свесил голову набок, ножи выпали из его рук, пару раз звякнув напоследок о каменные плиты пола.

– А это еще что за шут? – невозмутимо поинтересовался Анри, оперевшись ногой о подлокотник кресла и рывком вытащив меч из разрезанной надвое грудной клетки эльфа.

– Да так, один эльф, – не придавая особого значения инциденту, ответил Дарк, – с которым я, между прочим, разговаривал.

– Надеюсь, беседа близилась к концу?

– Точно.

– Ну, вот и ладушки, – невозмутимо подвел итог Фламер, бесцеремонно срывая с трупа блестящий плащ и отирая им кровь с лица. – И все равно ты идиот, пропадаешь, пес знает куда, в самый ответственный момент, а мы с Мартином тебя повсюду ищем. Ты хоть знаешь, что на свете белом творится, что на Кодвус прет Орда?

– Конечно, знаю, – спокойно ответил Аламез и бросил под ноги старого вояки карту, позаимствованную у орков, – посмотришь на досуге, сейчас некогда, пора в путь двигать!

– Может, мне хоть кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – подал голос поднявшийся с пола Гаврий, а затем, уставившись на Анри, с головы до ног покрытого сгустками крови, добавил: – И что это за хмырь усатый?

– От покойника слышу, – флегматично отреагировал Фламер на грубость Сорано и перешел от протирания лица к чистке оружия все тем же несчастным плащом.

– Не горячитесь, вы оба, я вам сейчас все объясню! – решил разрядить напряженную атмосферу Дарк, на всякий случай встав между солдатами и положив руку на эфес нордера. – Кстати, Сорано, именно этот, как ты изволил выразиться, «хмырь» спас нам обоим жизнь, вытащив из логова Норика.

Гаврий с недоверием посмотрел на рослую фигуру имперского офицера и почувствовал себя неловко, оскорбив человека, спасшего его от смерти.

– Извини, – буркнул Сорано и, подойдя вплотную к Фламеру, стеснительно протянул в знак примирения руку.

– Ничего страшного, бывает, – ответил на рукопожатие Анри и перешел от чистки меча к сапогам.

Наконец-то Дарк мог вздохнуть с облегчением, он был уверен, что теперь его товарищи, не знавшие друг друга до этого момента, не устроят поножовщины.

– Ты лучше скажи, старина, как нас нашел? – обратился Дарк к Фламеру, желая свернуть разговор с опасного пути взаимных вопросов. – Я вроде бы пометок на дороге не оставлял.

– Румбиро час назад на дороге встретил, – ответил Анри, бросив под ноги липкий, измочаленный кусок материи, бывший еще не так давно дорогим плащом высокопоставленной особы, – он мне и подсказал, где тебя искать.

Кровь бешено запульсировала в висках Дарка, он одновременно почувствовал себя идиотом и последней сволочью. Увлекшись утонченной игрой с эльфом, он совершенно забыл об участи, постигшей покинутую им Ильзу.

– Скажи, а с ним была Ильза? – медленно произнес Дарк, боясь в эту минуту больше всего на свете получить утвердительный ответ.

– Ага, вместе с Альто на телеге ехала, – мимоходом ответил Анри, внимание которого было сейчас поглощено совершенно другим – истреблением оставшихся на столе фруктов.

Ничего не объяснив присутствующим, Дарк рванулся к выходу. Родной человек был в беде, он должен догнать конвой и предотвратить ужасное… Добраться до двери он так и не успел, уже на самом пороге путь ему преградил Фламер.

– А ну, помедленней, дружище, помедленней, – сурово глядя на Дарка, произнес усач. – Я тебя только что нашел, а ты тут же неизвестно куда мчишься, может, хоть объяснишь, что происходит?!

– Некогда, потом. – Дарк пытался отговориться и прошмыгнуть мимо загородившего проход Фламера, но сильная рука пехотинца крепко схватила его за плечо и призвала к ответу.

– Дантон ее гномам отдал, на утеху… надо спешить!

– Успокойся, – прозвучал стальной и властный голос солдата, – ничего с Ильзой плохого не случится: во-первых, я еще ни разу в жизни не встречал гнома-насильника, это противно их натуре, а во-вторых, Альто – мой друг, он никогда не сделает ничего дурного близкому мне человеку, тем более твоей женщине. Давай лучше займемся делами. Меня почему-то так же, как Сорано, интересует весьма назревший вопрос: «Что происходит?», и почему-то кажется, что только ты сможешь дать на него вразумительный ответ.

* * *

Фламер добился своего, он получил долгожданный ответ на мучивший всех морронов вопрос, правда, от этого не стало легче. Двое пожилых мужчин, умудренных опытом жизни и прошедших через множество битв и мелких стычек, сидели молча в гнетущей атмосфере раздумий и слушали повествование Дарка. Когда он закончил, в зале воцарилась абсолютная тишина, кажущаяся зловещей из-за рано наступающих в это время года сумерек.

– Вот это я понимаю, заварушка, – прервал молчание Гаврий, – и что нам теперь со всем этим делать?

– Не НАМ, а нам вдвоем с Дарком, – уточнил Фламер. – Не истолкуй мои слова превратно, Сорано, но это не твоя война, не лезь!

Гаврий долго смотрел на бесстрастное лицо Анри, затем перевел вопросительный взгляд на Дарка.

– Анри прав, – смущенно прошептал Аламез и отвернулся, не в силах смотреть в честные и добродушные глаза Сорано, – тебе лучше переждать, а потом…

– Нет уж, друзья! – возмущенно возразил Гаврий, сильно хлопнув кулаком по крышке стола в подтверждение твердости своих намерений. – Судьба свела нас вместе, так значит, до конца и пойдем. Не знаю я, что у вас за общество такое странное и кто вы на самом деле, но знаю одно – я с вами!

– Гаврий, ты не понимаешь… – начал было отговаривать Дарк, но был прерван повторным, еще более сильным ударом кулака по столу.

– Нет больше Гаврия-бондаря, кончился, Рональд подставил и предал! Есть только пират Габриэль эль Сорано, которого он, – Гаврий бесцеремонно ткнул пальцем в грудь Фламеру, – однажды спас от гибели, а ты, Дарк, два раза из плена вытаскивал. Я привык платить по счетам, тем более, как я понял, второго случая не представится.

– Хорошо, идешь с нами, – после недолгих раздумий принял решение Анри, – только бы еще понять куда? Вот незадача, – хмыкнул Фламер, закусив нижнюю губу, – а утром все было так хорошо, просто найти неизвестно где мотающегося недотепу Аламеза и вместе с ним примкнуть к защитникам «Стены». А что теперь прикажете делать?

Дарк понял, что вопрос адресован именно ему, слова Анри подтверждал и вопросительный взгляд Гаврия. «Если бы я сам знал…» – началась и тут же внезапно оборвалась мысль, на долю секунды Дарк почувствовал сильную боль в висках, нахлынувшую на его мозг, смешавшую мысли и выстраивающую их в строгой логической последовательности. Приступ длился не больше секунды, а голова потом еще долго гудела, но зато теперь Дарк точно знал, что он, а вернее, они должны делать.

– Я вижу, тебя посетило озарение, – произнес Фламер и загадочно улыбнулся, косясь на Гаврия.

В присутствии не посвященного в таинство морроны не могли говорить открыто. Анри двусмысленно намекнул и успокоился, получив однозначный утвердительный кивок головы.

– Итак, сейчас около шести часов вечера, – уверенно начал планировать операцию Дарк. – До момента штурма еще целых шесть часов, у нас вполне достаточно времени. Прежде всего, прыгаем в седла и догоняем гномов, предупреждаем Альто о готовящейся ловушке, а затем вместе с его отрядом переходим через горный туннель. К тому времени амазонки, скорее всего, уже нашпигуют стрелами шкуры орков и с чувством выполненного долга уйдут обратно в лес. В худшем случае, они оставят наблюдательниц, и нам придется немного повозиться.

– Дай мне пятнадцать минут, и я уберу патруль из двадцати человек, – с уверенностью профессионала ночных нападений констатировал Гаврий.

– Затем, – бойко продолжил Дарк, но вдруг осекся, – ах, черт, с нами же нет Мартина, он бы нам здорово помог!

– Я внимательно слушаю тебя, Дарк, – раздался где-то поблизости размеренный и тихий голос некроманта.

– Извини, Аламез, совсем забыл тебя предупредить, – сконфуженно улыбнулся Фламер и достал из походного мешка маленький, светящийся нежно-голубым светом коммуникационный шар.

– Неужели вы думали, что в такой ответственный момент я могу позволить себе оставить вас одних! – послышалось из сферы. – Что я должен сделать?

– Вместе с отрядом Румбиро нас будет не более трех с половиной сотен, а врагов намного больше, ты должен поднять одиннадцатый легион! – с трудом выговорил Дарк и сам испугался своих слов.

– Хорошо, – тут же согласился Мартин, – я подниму павших, и они нападут на орков.

– Нет… – отрывисто произнес Дарк и еще долго не находил в себе силы объяснить свое безумное решение, – легион должен атаковать «Стену».

– Что?!!! – раздались в унисон возмущенные крики Сорано и Фламера.

Солдаты смотрели на Дарка непонимающими и одновременно испепеляющими от гнева глазами, и только шар хранил молчание.

– Да ты что, совсем рехнулся?! – наконец-то обрел дар речи Фламер. – Да как можно…

– Он прав, Анри, – послышалось тихое жужжание коммуникационной сферы, – как ни больно это осознавать, но наш единственный шанс спасти людей – помочь оркам! Дарк, я тебя понял, если сможешь, то объясни остальным…

– Дело в том, – запинаясь, начал обоснование своего странного решения Дарк, – что основную угрозу представляют не орки, а эльфы, точнее, их питомцы, шаконьесы. Через пару сотен лет они смешаются с людьми, заразят их. Кто знает, возможно, в результате многовековых экспериментов, эльфы добьются полного внешнего сходства с людьми, и переловить зараженных особей будет невозможно. «Стена», какой бы высокой она ни была, все равно падет, ее разрушат сами люди, чья бурно развивающаяся цивилизация не сможет уместиться в пределах нынешних границ. Вот тогда-то и наступит настоящая беда, которую уже никто не в силах будет остановить.

– Да вы, мыслители, хоть понимаете, сколько народищу погибнет?! – заорал Фламер, нагнувшись над шаром.

– Эмоции, эмоции, Анри, они ни к чему хорошему не приведут, – прозвучал успокаивающий голос Мартина. – У нас есть два возможных варианта действий: оставить все как есть, сохранив множество жизней сейчас, и перечеркнуть будущее человечества, или пожертвовать жизнями многих из живущих ныне, ради следующих поколений.

– Насколько многих? – произнес Дарк дрожащим голосом.

– Ну, сложно сказать, – колебался Гентар, пытаясь быстро прикинуть в уме возможные варианты хода войны с орками. – С учетом того, что Империя не будет вмешиваться, пока не осознает реальных размеров угрозы, а королевства так и не смогут договориться между собой, думаю, тысяч сто пятьдесят – двести.

– Много, слишком много, – процедил сквозь зубы Фламер, нервно покусывая ус и постукивая костяшками пальцев по столу.

– Знаю, но другого выхода нет, – бесстрастно заявил шар.

– Постой, а если поднять легион после падения «Стены», скажем, когда Орда нападет на Кодвус? – схватился за соломинку надежды Дарк.

– Было бы неплохо, но это невозможно, – печально ответил Мартин. – Дело в том, что павшие могут восстать только в тот момент, когда вершится История и решается судьба человечества, то есть во время штурма. Кроме того, легион не может воевать против людей, так что…

– Я в этом не участвую, – однозначно заявил Фламер, – помогайте оркам вырезать людей без меня!

– Не горячись, Анри! – пытался воззвать к гласу рассудка Мартин, что, однако, не привело к положительному результату.

– Послушайте, – неожиданно встрял в спор морронов Гаврий, – не знаю, кто вы такие, наверное, очень сильные маги, а я лишь простой, необразованный солдат, но позвольте сказать!

– Внимательно слушаем, господин Сорано, – донеслось из шара, а Дарк и Фламер подтвердили свое согласие синхронными кивками.

– Когда я был моряком… пиратом, то приходилось постоянно рисковать жизнью, но в сердце каждого морского бродяги жили мечта и надежда, мечта о спокойном будущем и надежда на лучшую жизнь, когда-нибудь, через несколько лет. Ради этой надежды любой моряк готов перерезать сотни глоток сегодня. Что такое сто пятьдесят тысяч ради надежды, тьфу! – Гаврий смачно плюнул на пол. – Да вы знаете, что только при обороне «Стены» за последний год погибло около пяти тысяч солдат, а сколько их мрет от голода или в междоусобных войнах?!

Пламенная речь Сорано, аргументированная весомыми доказательствами из области статистики, возымела эффект и достучалась до разума Фламера, Анри согласился. Солдаты уже собирались отправиться в путь, как Дарка вдруг осенила на удивление простая идея, на которую, как это ни парадоксально, его натолкнул Мортирьеро. Подбежав к Фламеру, он вырвал из крепких рук солдата коммуникационный шар и снова обратился к некроманту:

– Мартин, а сколько жителей в Кодвусе?

– Порядка восемнадцати-двадцати тысяч, трудно назвать более точную цифру, а что?

– А куда двинутся орки после захвата Королевства?

– К имперской границе они не пойдут, там еще одно укрепление, значит, через Лес в Филанию, а там…

– Уже не важно, – радостно перебил Дарк своего учителя, – в Лесу много болот и живности, которой нет в степи…

– Гениально! – оборвал радостный крик дальнейшие объяснения. – Молодец, Дарк, неплохо, весьма неплохо для обычного солдафона.

– Может, и с нами поделитесь, комбинаторы, – выразил общее с Гаврием мнение Фламер.

– Анри, я болван, что сам не додумался. Орки всю жизнь провели в степи, где жарко и сухой воздух, а в Лесу влажно и много болот, значит, сотни тысяч комаров.

– Ну, полно кровососов, и что с того? – наморщился Фламер от неприятных воспоминаний форсирования трясин и прочей болотной местности.

– Комары – лучшие разносчики заразы, они доставляют ее прямо в кровь, – продолжил лекцию Гентар. – Любое заболевание от сырости, безвредное для людей, например, простуда, может привести к смерти орка. Я могу усилить и ускорить этот процесс: создам в лаборатории вирус, от которого человек только чихнет, а орк загнется, затем заражу через кровь всех комаров на болотах…

– Можешь не продолжать, – с отвращением поморщился Фламер, который явно не был приверженцем ведения войн подобным трусливым образом. – Делай, как знаешь, лишь бы подействовало! – буркнул на прощание ворчун Анри и засунул еще продолжающую вещать сферу в мешок. – А вы чего расселись, девоньки, а ну, живо по коням!

Глава 17 Легионеры

По темной, пустынной степи скакали трое всадников. Низко наклонившись к лукам седел, авантюристы то и дело подгоняли коней ударами острых шпор. Им повезло: ветра не было, а недавно прошедший, редкий в этих краях дождь прибил дорожную пыль, так что можно было без опаски приоткрыть при езде рот и не прищуривать глаза, наподобие раскосых шаконьесов. Везение было весьма относительным, впрочем, как и степь пустынной.

Каждый из троицы знал: если оторваться от земли и подняться на высоту птичьего полета, то можно увидеть сотни, тысячи орков, в грозном молчании марширующих по различным направлениям к одной, общей точке сбора. Ур-Пьер пытался до конца сохранить свои планы в тайне от союзников-эльфов, поэтому не мог позволить случайному путнику, едущему в этот поздний час по дороге, или высланному эльфами патрулю шаконьесов заметить движущиеся в боевом порядке многочисленные отряды. Судя по карте, которая перекочевала в котомку Фламера, от обочины дороги до ближайшей колонны орков было не менее четырех миль, в то время как видимость поздним вечером сократилась до двух.

Во время сумасшедшей скачки каждый думал о своем. Фламер молился привередливой богине удачи Фортуне, прося о последнем одолжении – успеть предупредить Румбиро, догнать конвой еще до того, как не подозревающие о раскрытии заговора гномы попадут под массированный огонь катапульт. Остальное уже не имело значения, даже то, удастся ли их безумное мероприятие. Он знал, что Удача здесь ни при чем, это уже не ее компетенция, а только дело их собственных рук, рук когда-то погибших людей, которые в эту гадкую, холодную ночь будут вершить Историю, разворачивать хаотично катящееся Колесо Прогресса в нужное для человечества направление.

Гаврий строил предположения, кто же его попутчики-союзники на самом деле, а также рисовал при помощи своего богатого воображения изощренные картины расправы над предавшим и пожертвовавшим им Диверто. Сорано знал, что это теперь не главное в его судьбе, но размышлять над самым важным вопросом: «Что делать дальше, когда все закончится?» он боялся и усиленно гнал от себя навязчивые идеи на эту тему.

И только мысли Аламеза были примитивны и практичны. «Еще немного, и лошади падут, необходимо сбавить темп!» – крутилось в мозгах Дарка, воспринимавшего тряску в седле как часть работы, а не свободное время, в которое можно предаваться праздным, абстрактным размышлениям и строить несбыточные планы на будущее.

Опасения профессионального кавалериста оправдались. Когда на горизонте уже замаячили смутные очертания повозок, конь Гаврия захрапел и пал на полном скаку. К счастью, Сорано смог вовремя почуять неладное и успел выскочить из седла, заработав, кубарем прокатившись по земле, лишь пару ссадин и синяков. Увидев несчастье, произошедшее с товарищем, Фламер остановил коня и хотел кинуться Гаврию на помощь, но и его кобыла не выдержала безумной гонки: встала на дыбы, а затем медленно завалилась набок, подмяв под себя седока.

Повезло лишь Дарку, если, конечно, можно назвать везением профессиональные навыки и природное чутье. Видя, что творится с лошадьми, Аламез не стал рисковать и, немного притормозив, выпрыгнул из седла на скаку. Несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, он уверенно приземлился на ноги и, не переведя дух, тут же кинулся на помощь Фламеру, оттаскивать труп лошади за поводья. Вдвоем они быстро смогли освободить Анри из-под храпящей и брызгающей пеной туши.

К тому моменту, когда Фламер встал на ноги, Сорано уже очухался и ковылял, припадая на левую ногу, в их направлении. Дарк помог Гаврию осмотреть и обработать ушибы, а Анри, на котором происшедшее, казалось, никак не отразилось, тем временем вскочил в седло единственной уцелевшей лошади и поскакал догонять еле ползущий по дороге караван.

Вернулся он достаточно быстро, примерно через полчаса или триста шагов, которые все же удалось проковылять за это время незадачливым путникам.

– А пораньше нельзя было?! – недовольно пробурчал Дарк ведущему под узды пару лошадей Фламеру.

– Пива не было, а то вообще бы в запой ушел, – усмехнулся Анри, отдавая поводья, – а если честно, то сам подумай: пока доехал, пока объяснил, что к чему, пока лошадей из телег распрягли да седла нашли. Ладно, не дуйся, поехали лучше к Румбиро, совет держать будем!

На обратном пути телег было куда меньше, чем по дороге в Шемдарн: воз со съестными припасами, шесть подвод катапульт и дюжины полторы телег, на которых, плотно прижавшись друг к дружке, устало, но гордо сидели вымотанные дорожной тряской гномы.

Альто, как и подобает настоящему командиру, ехал впереди отряда. Сейчас он стоял, подбоченясь, возле первой повозки, на которой, свесив прекрасные, сводящие с ума длинные ноги, невозмутимо сидела Ильза.

На радостях Дарк спрыгнул с коня и помчался, чтобы поскорее обнять девушку, но его остановил холодный, не понимающий порыва неуместной страсти взгляд амазонки. «С чего это вдруг, да еще на виду у нескольких сотен глаз?» – прочел Дарк по лицу девушки. Действительно, она не могла понять причину несдержанности мужчины, она ведь не знала и даже не могла предположить, какую участь уготовил ей Дантон. Низкорослые бородачи были для Дантона всего лишь наемными охранниками, не блещущими в обществе хорошими манерами. Он оценивал их по тем же меркам, что и людей, и за три года совместной работы и тесного контакта в быту так и не смог понять главного: их грубость, вспыльчивость, эмоциональная невоздержанность и предпочтение решать большинство вопросов силой – всего лишь внешние проявления доброй, открытой души. Гном мог жестоко избить первого встречного всего лишь за косой взгляд в его сторону, но то, что женщину можно изнасиловать, никак не умещалось в их примитивных, по мнению Дантона, мозгах.

– Так значит, Пауль нас предал? – подытожил рассказ Фламера Альто, сурово нахмурив брови и задумчиво рассматривая носки своих стоптанных сапог.

– Похоже на то, – произнес Анри.

– Точно, – подтвердил Дарк почти одновременно с Фламером.

Морроны ожидали бурной реакции обманутого гнома, проклятий, сыплющихся неисчерпаемым потоком на голову подлого предателя, угроз, метаний с обещаниями отомстить, но Альто был на удивление спокоен и сосредоточен.

– Итак, на кону, то есть на повестке дня, стоят всего два вопроса, – прозвучал его задумчивый голос, – что делать дальше и по какому рецепту зажарить подлеца, когда его поймаем. Кухонные дела я обсужу в кругу своих, не обессудьте, а от вас я готов выслушать любое вразумительное предложение.

– То же, что и собирались делать раньше, только не в лоб, а с тылу, надо пройти через туннель вслед за орками и… – начал было излагать план внезапной атаки укрепления Дарк, но его бесцеремонно перебил Румбиро:

– Дурь, чушь собачья! Вместе с вами нас всего ничего, тридцать дюжин солдат, а в гарнизоне не менее пяти с половиной тысяч хорошо обученных и предупрежденных о нападении рубак, – убедительно аргументировал Альто, – нас перережут, раздавят, даже до «Стены» добраться не успеем.

Дарк не знал, что возразить, каждое слово старика было жестокой правдой. Понимая, что сам, пока бессмертен, он мог позволить себе ради дела рисковать собственной жизнью, но не посылать на верную смерть других, смертных, Аламез смотрел на логично разъясняющего безнадежность затеи Альто виноватыми глазами школьника, совершившего из-за непонимания азов элементарную ошибку, и просто не знал, что возразить. На выручку растерявшемуся другу пришел не испугавшийся устрашающей истины Фламер. Он властно положил руку на плечо пустившегося в дальнейшие разглагольствования Альто и молча потянул его за плечо. Гном упирался, но Анри схватил его, поднял в воздух и, бесцеремонно засунув под мышку, потащил в сторону, не обращая внимания на возмущенный ропот и дерзкие угрозы обескураженных неуважительным отношением к их командиру гномов. Некоторые малыши даже начали бойко засучивать рукава, собираясь догнать и «наподдавать» нахалу, но их быстро урезонил вовремя подоспевший Зингершульцо.

– Чего повыскакивали, бороды вшивые?! А ну, обратно по телегам, дармоеды! Я вам покажу, как пить-риотизм где не надо выказывать! – орал что есть мочи Пархавиэль, явно не понимающий происхождения благозвучного слова. – Вы чо, будто вам Альто не говорил, что усач его друг старый, сами и разберутся, не лезть!

Оттащив колотившего по воздуху ногами Румбиро шагов на пятьдесят от телег, Анри наконец-то поставил его на ноги, и между старыми друзьями завязалась продолжительная беседа с бурной жестикуляцией рук, ног и других частей тел.

Слов слышно не было, но Дарк полностью согласился с предположением Гаврия о нецензурности подавляющего большинства из них. Минут через пять пыл спорщиков угас, а через десять закадычные друзья вернулись обратно.

– А вы чо рты раззявили, бочонки пивные?! – набросился Альто на столпившихся гномов. – Марш по телегам, к туннелю трогаем, а путь неблизкий!

Не привлекая внимания окружающих, Дарк подошел к Фламеру и попытался узнать, как ему так быстро удалось переубедить гнома, но Анри лишь загадочно улыбнулся и, оставив товарища теряться в догадках, вскочил в седло.

* * *

До места, обозначенного на орковской карте, добрались только через два часа, виной тому были громоздкие, медлительные телеги, предназначенные для перевозки тяжелых грузов, а не для совершения быстрых марш-бросков. К счастью, найти сам туннель не составляло труда, огромная площадь перед проходом в пещеру и прилегающая часть скалы были обильно усеяны трупами орков и шаконьесов, утыканных древками стрел.

Щель была узкой и явно естественного происхождения. Недавно, два года назад, прокатившаяся череда землетрясений не только осыпала мелкие камни к подножью горы, но и образовала узкую, полуметровую трещину в монолите горного хребта. Орки воспользовались подсказкой природы, согнали шаконьесов и расширили нижнюю часть трещины до пяти метров в ширину и до трех метров в высоту, то есть подогнав под рост самого высокого воина-орка.

Теперь стало понятно, почему Ур-Пьер не послал на помощь гномам более многочисленный отряд или не провел через туннель все силы Орды. Проход был узким, орки могли двигаться только в колонну по три, и на переход многочисленного войска понадобилось бы слишком много времени: месяц, а может, и все два. Именно этим недостатком и воспользовались хитрые амазонки, засев на скале по эту и, скорее всего, по другую сторону туннеля. Прячась среди массивных камней, на высоте двадцати-тридцати метров, амазонки имели идеальную зону обстрела, и двум-трем сотням метких девиц потребовалось не более получаса для полного уничтожения двухтысячного войска.

Присмотревшись к месту недавней массовой бойни, сражением назвать происшедшее не поворачивался язык, Дарк попытался восстановить картину случившегося. Девицы явно затаились на склонах горы и стали поджидать, прячась за валунами, пока большая часть отряда не скроется в проходе. По сигналу предводительницы или обычного наблюдателя начался одновременный обстрел. Амазонки по эту сторону хребта атаковали хвост колонны, а их подруги со стороны Кодвуса расстреляли передовую часть отряда, как только она появилась из туннеля. Орки растерялись и повели себя неосмотрительно, вместо того чтобы бежать в прилегающий по ту сторону к хребту лес, а здесь отступить обратно в степь, они послушались зова воинственно бурлящей крови и попытались вскарабкаться по склону и добраться до ненавистных лучниц, что, конечно же, только упростило работу метких воительниц. Затем остатки отряда пытались укрыться в туннеле, но их окружили с двух сторон и перебили, как безответные мишени в тире.

И люди, и гномы спокойно восприняли судьбу, постигшую попавший в засаду отряд. Еще там, на дороге, они были готовы увидеть горы трупов и знали, что не смогут успеть предупредить, а значит, и спасти соратников-орков, которых воспринимали как временных союзников и не питали к ним теплых, душевных чувств.

Как только телеги остановились у подножья горы, Альто начал подбирать группу для разведки туннеля и ближайшей к нему местности по ту сторону хребта, попасть в положение орков как-то не хотелось. Однако гномов опередила Ильза, спрыгнувшая с телеги и стремглав кинувшаяся к проходу. «Я быстро!» – крикнула девушка на бегу и скрылась в темной дыре пещеры, сильно напоминавшей Дарку вход в логово Норика.

Ильза ошиблась, трудно ожидать от девушки точности и пунктуальности, вернулась она только через час, вся грязная, уставшая и перепачканная кровью орков.

– Дело совсем плохо, – тихо прошептала она, не успев полностью отдышаться, – проход завален трупами, телеги не пройдут, а на расчистку пути уйдет не менее двух-трех часов. Амазонки свалили тела убитых по ту сторону в туннель и полностью загородили выход. Там море тел!

– Не беда, – спокойно воспринял плохую новость Румбиро, – телеги бросим здесь и пойдем пешком. Придется пошевелиться, но можем успеть.

– Это еще не все, – остановила девушка начавшего отдавать распоряжения гнома, – амазонки здесь, они никуда не ушли, расположились по ту сторону прохода и…

– И что?! – настойчиво заставил продолжить замявшуюся Ильзу Фламер.

– Празднуют, – последовал краткий, но емкий ответ.

– Ага, понятно, – буркнул себе под нос Анри, массовая оргия и вакханалия, сопровождаемые традиционными для лесных жителей плясками у костра.

– А вот мне, тупому гному, неясно, – возмутился Румбиро, – что еще за органалии такие?!

– Это когда водку жрут немерено, целуются с кем попало да у костров голыми от счастья пляшут, – дал точное определение Гаврий, вспомнив самые мучительные моменты пребывания в кругу лесных девиц.

– Теперь уже ясно, – хмыкнул гном, – а сколько их всего?

– Около пятисот, – прошептала Ильза, – большая часть племени.

– Много, слишком много, – зачесал длинную бороду Альто, – минут на двадцать-тридцать задержат, разбегутся ведь, пока всех по лесу разыщешь да перебьешь…

– Так ты все-таки хочешь атаковать?! – воскликнул Фламер, обрадованный тем, что его друга не испугал численный перевес и более выгодная тактическая позиция противника.

– Нет, шашни заводить, – возмутился Румбиро. – Вот сейчас как разденусь догола да в лес пущусь, могет быть, по пьянке за сатира и сойду, а могет быть, кто-нибудь даже и приласкает… – нарисовал радужную картину гномо-амазоньих гуляний Альто и, трижды сплюнув на землю, пошел отдавать распоряжения своей команде.

В туннеле было темно и пахло смертью, увы, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. Отряду приходилось осторожно пробираться вперед при скудном свете нескольких сделанных на скорую руку факелов, которые освещали что угодно, но только не ту пелену кромешного мрака, что расстилалась под ногами. Может, это было и к лучшему, кому же приятно лишний раз убедиться, что приходится идти по трупам, притом опять-таки в прямом смысле.

То и дело Дарк чувствовал, как наступает ногой на мягкое, скользкое от крови, мертвое тело, часто поскальзывался на трупах, падал, наталкивался на идущих впереди гномов. Правда, его утешали два весьма сомнительных факта: он спотыкался не один, и если бы трупы начали разлагаться, было бы гораздо хуже. Со всех сторон доносились тихие ругательства и громкое бряцанье от падения закованных в тяжелые латы гномов. Пару раз Аламеза ударял в спину шлем спотыкающегося позади гнома, а однажды латник, идущий впереди, упал прямо под ноги Дарку, и тот полетел кувырком, широко расставив руки в стороны, выронив меч и больно ударившись головой о чью-то закованную в доспехи ягодицу. От неожиданности пикантная часть тела издала протяжный звук, и Дарк почувствовал себя окончательным неудачником.

Хорошо то, что быстро заканчивается или заканчивается вообще. Как ни утомительны были четыреста метров туннеля в скале, но и им пришел конец. Бредущие впереди гномы неожиданно остановились, и до слуха Дарка донеслись протяжные ругательства Альто на чисто гномьем языке. Поскольку старик чертыхался не на всеобщем, значит, колонна натолкнулась на действительно серьезную преграду. С трудом протиснувшись вперед, Дарк увидел собственными глазами, что послужило причиной внезапной вспышки эмоций. Ильза не приукрасила суровую действительность, сообщив, что проход был завален трупами, но никто не мог и представить, насколько она была права.

Путь отряду преградил не обвал, не камни, а огромное, до самого потолка, нагромождение тел. К счастью, гномы не отличались излишней сентиментальностью во время боевых действий. Чертыхания Альто вскоре плавно перешли в команды, и несколько десятков гномов, побросав оружие, начали поспешно расчищать проход.

Только наблюдая за работойрасчищающей проход команды, Дарк понял, через что пришлось пройти, точнее, проползти девушке, чтобы оказаться по ту сторону завала. На войне нет места для морали и брезгливости, женщины становятся хладнокровными воинами, амазонками или умирают.

Когда гномы уже почти закончили работу, трое мужчин, Румбиро и Ильза устремились к выходу, в ту часть туннеля, откуда пробивался слабый лунный свет. Поляна перед пещерой была освещена блеском нескольких десятков костров, повсюду слышался ритмичный бой походных барабанов и звонкие голоса изрядно подвыпивших девиц. Девичник был в полном разгаре, и мужчины онемели от обилия красивых, подтянутых женских тел, призывно изгибающихся в откровенных танцах.

Фламер закрыл глаза, не в силах выдержать столь увлекательное зрелище, Гаврий нервно прикусил губу, Дарк положил дрожащую руку на талию лежавшей рядом Ильзы, и только Румбиро, несмотря на бытующее среди обывателей мнение о гномьем темпераменте, сохранил стоическое спокойствие и не предался бесплодным мечтаниям.

Каждый из подсматривающих за женским гуляньем мужчин инстинктивно хотел оказаться сейчас там, на поляне, на этом манящем празднике жизни, но никто так и не попытался воплотить в жизнь мечту. Дело было даже не в том, что сегодня ночью вершится судьба человечества и их своевременного вмешательства ждут другие, куда более важные, дела. Солдаты понимали, что самой нежной лаской для внезапно появившегося мужчины в эту ночь на поляне будет остро заточенный наконечник стрелы в живот.

– Ну что, потешили взор, а теперь и за дело пора, – деловито произнес Румбиро, стойкость которого к женским чарам была сформирована и закалена частыми посещениями богемных вечеринок в доме Пауля.

– Кобели, – тихо прошептала Ильза, сильно ткнув Дарка костяшками пальцев в бок и одарив возлюбленного многообещающим взглядом – преддверием долгой разборки с глазу на глаз.

– Девицы почувствовали себя в безопасности и даже караулов серьезных не выставили, – оценил обстановку первым пришедший в себя Гаврий.

– Не скажи, а там что, по-твоему, не часовые? – возразил Фламер, указав рукой на группу вооруженных амазонок.

– Жалкое подобие поста крестьянской милиции, – парировал Гаврий, не воспринявший выставленных часовых всерьез, – ты только посмотри, из двадцати девиц только четверо твердо на ногах стоят, да и то, наверное, дальше десятка шагов не видят, плывет все… Они сегодня рисовую водку вперемешку с куэрто пили, да и еще какую-то бодягу, так что точно, как слепые котята.

– А ты откуда знаешь? – удивился Альто.

– Чую, – прозвучал краткий ответ, подтверждаемый профессиональным шмыганьем носа.

– Ладно, предлагаю лобовую атаку: быстро, неожиданно, напористо, – уверенно заявил Анри.

– Не пойдет, – с сожалением в голосе отверг затею Альто, – проход узкий и больше семи гномов одновременно не пройдет, так что напасть мы сразу не сможем, возникнет заминка, и девицы успеют протрезветь. А выходить постепенно и толпиться на этом пятачке рискованно, если заметят, то даже десяток пьяных в стельку лучниц дел натворить могут. Не попасть в такую кучу голов все равно, что с двух шагов в слона промазать.

– Что предлагаешь ты? – прошептал в ответ Анри.

– Здесь у подножия отличная позиция, поляна находится ниже по склону. Если разместить пятьдесят арбалетчиков прямо у выхода и столько же на скале, то перебьем всех, как куропаток.

– Глупо, – вмешался Гаврий, – во-первых, темно, а девицы могут быстро загасить костры, во-вторых, ну уложим мы сотню, остальные сбегут, очухаются, перегруппируются, да и на нас нападут. Не хочется как-то на дело идти, оставляя за спиной четыре сотни озверевших воительниц.

– Правильно, Сорано, слишком рискованно, – согласился Фламер.

– Ну, тогда я не знаю, делайте что хотите! – вспылил гном.

– Диэль, – неожиданно произнес не принимавший до этого момента участия в совете Дарк, – сражение под Диэлью, маневр генерала Фердинанда Керхорфа.

– Точно, Аламез! – забыв об осторожности, воскликнул Фламер, лицо которого опять расплылось в довольной улыбке. – Объясни остальным.

– Значит, применительно к нашему положению, это будет выглядеть так, – увлеченно начал излагать диспозицию Дарк, – делим солдат на пять отрядов, пятьдесят арбалетчиков остаются у входа в пещеру, еще девяносто занимают позицию на скале, остальные три отряда незаметно, мелкими группами прокрадутся к лагерю и займут позиции по флангам и с тылу…

– Да говорят же тебе, не выйдет. В темноте своих перебьем, – прервал Альто, не дослушав до конца.

– Помолчи, старина, дай парню все объяснить, – вступился за бывшего сослуживца Фламер.

– Наоборот, все выйдет, – продолжил Дарк, ничуть не смутившись, – гномы, оставшиеся в проходе, с шумом вывалятся из пещеры и сделают вид, что не знали о присутствии амазонок, те же…

– Кинутся на них, – продолжил за Дарка гном, до которого наконец-то начал доходить замысел юного полководца, – и попадут под массированный огонь.

– Когда они поймут, что попали в ловушку, то отступят обратно в лагерь, возьмутся за луки и затушат костры. Это как раз и будет сигналом для начала второго этапа атаки. Арбалетчики на горе прекратят стрельбу, и остальные отряды вступят в бой: всего один залп в спину врагу, а затем рукопашная.

– Недурно, недурно, – вновь зачесал бороду Альто, – ну что же, так и поступим, набирайте отряды, ребята!

– Не знал, что ты учился в Академии, – прошептал Дарк на ухо Фламеру, когда старый вояка прокрадывался мимо.

– Да нигде я не учился, с чего ты взял? – буркнул в ответ Анри.

– А откуда же ты узнал про сражение при Диэли?

– Я в нем участвовал, – ответил Фламер и по-отечески похлопал Дарка по плечу.

Такого, самого что ни на есть простого ответа Дарк не ожидал, дело в том, что легендарная битва произошла более ста восьмидесяти лет назад, за многие тысячи миль от этих мест.

* * *

К сожалению, планы порой диаметрально противоположны реально развивающимся событиям. Дарк лежал в густой траве вместе с бойцами своего отряда, занявшего позицию на левом фланге от лагеря, и видел собственными глазами, как все пошло наперекосяк, а гениальная тактическая задумка вот-вот могла обернуться поражением перемудривших полководцев.

Им удалось незаметно пробраться к объятому праздничным гуляньем лагерю и окружить его со всех сторон. Амазонки клюнули на наживку, кинувшись на группу, казалось бы, растерянных и удивленных гномов, появившихся из пещеры, но тут-то хитрый план и был разрушен провидением, материализовавшимся на поляне в виде огромной полуголой бабы с двуручным молотом в руках, успевшей вовремя остановить девиц и предотвратить неминуемую гибель их отряда.

– Назад, дуры, назад! – металась из стороны в сторону Герта, останавливая и призывая к порядку свое полупьяное, разгоряченное алкоголем войско. – Это засада, ловушка, уходим назад, в Лес! – разносился по поляне ее отвратительный, режущий слух бас.

Неизвестно, где и когда удалось лесной воительнице ознакомиться с трудами гения военной мысли, величайшего тактика прошлых лет генерала Керхорфа, но замысел нападавших был определен точно. Герта остановила почти всех, только несколько десятков девиц не послушались ее команд, а может быть, просто не расслышали их и продолжили сломя голову нестись на врага. Их незавидная участь, гибель под шквальным огнем арбалетных болтов, остудила пыл самых горячих голов и изгнала хмель из самых пьяных.

Вопреки логике и здравому смыслу, амазонки не стали удерживать лагерь и вместо того, чтобы уйти в глубокую оборону, прячась за палатками и тюками, сразу же кинулись в Лес, точно в направлении отряда под командованием Фламера. Прятаться гномам дальше не было смысла, лавина объятых паникой девиц катилась прямо на них. Как будто по мановению волшебной палочки из травы поднялось несколько десятков низкорослых воинов, которые дружно, не дожидаясь запоздалых команд командира, сделали первый и последний залп. Расстояние между врагами было слишком коротким, а растерянность девиц продлилась не настолько долго, чтобы успеть перезарядить оружие. Откинув разряженные арбалеты в сторону, гномы сомкнули строй и плотной линией щитов приняли на себя удар мчавшегося на них врага.

Амазонок было слишком много, они тут же раздавили и смяли отряд, превратили единое, боевое подразделение в разрозненные очаги сопротивления внутри массы вооруженных женских тел.

Фламер со своими солдатами продержался бы не более минуты, если бы не подоспевшие на выручку, ударившие с флангов отряды Дарка и Гаврия. Им удалось предотвратить неминуемую гибель товарищей, внести сумятицу в ряды амазонок и превратить битву в хаотичное побоище, в котором уже трудно было разобрать, где свой, а где чужой.

За годы службы в армии, которые теперь вспоминались как красивый, сказочный сон, Дарку приходилось участвовать во многих сражениях. Он отчетливо помнил те случаи, когда его эскадрон врезался с ходу и, теряя скорость, застревал в безликой массе смертников-пехотинцев, которые яростно бились друг с дружкой и лишь порой пытались стащить с седел возвышающихся над ними кавалеристов. Теперь же он сам был внутри этой давки, его тело безвольно перемещалось под давлением хаотично движущейся толпы. Законы тактики и умение владеть оружием были здесь бессильны, судьбу солдат решал только случай и наличие свободного пространства для того, чтобы поднять руку в ударе.

Несколько раз толпа прижимала его вплотную к разгоряченным, пышущим жаром телам амазонок, противники злобно смотрели друг другу в глаза, но не могли ничего сделать, правда, одна из девиц в подобной ситуации все-таки умудрилась извернуться и укусить Дарка за мочку уха. Взвыв от боли, обиды и гнева, моррон больно ущипнул девицу за упругую ягодицу и, воспользовавшись тем, что женщина ослабила хватку, боковым ударом головы сначала разбил ей бровь, а затем вцепился зубами в щеку. Неизвестно, чем бы закончилась эта своеобразная дуэль на зубах, если бы очередное движение толпы не разметало врагов в разные стороны.

Положение спас Румбиро, его умение командовать и холодный, трезвый расчет. Вместо того чтобы кинуться в хаос свалки, его отряд выровнял строй и вошел в толпу дерущихся как единое целое, давя врагов натиском крепких щитов и только попутно добивая свалившихся на землю меткими ударами топоров. По мере продвижения шеренги, врагов становилось все меньше, а в строй вливались все новые и новые бойцы. Вскоре по неровным рядам амазонок прокатилась паника, и лесное воинство стало спасаться беспорядочным бегством. Гномы преследовали врагов, им нужно было перебить всех.

Но даже когда исход битвы ясен, а войска бегут, всегда найдется несколько отчаянных храбрецов, пытающихся спасти безнадежное положение. Дарк не любил Герту, тому была масса личных причин, но ему пришлось отдать должное силе воли и хладнокровию гигантской женщины. Собрав вокруг себя несколько амазонок, воительница загородила путь преследователям, дав возможность хоть немногим из ее отряда спастись, укрыться в Лесу.

Волна преследования, казалось, натолкнулась на непреодолимую преграду с двуручным молотом в руках. Пытавшиеся приблизиться к Герте гномы отскакивали сами или разлетались в разные стороны, по мере везения, так и не сумев сломить сопротивления великанши.

Все уже было кончено, никто из соратниц Герты не остался в живых, а она все стояла, отшвыривая ударами молота все новые и новые партии смельчаков, пытающихся приблизиться к ней.

– Герта, бросай оружие! – выкрикнул Дарк, подоспевший на помощь штурмующим женщину гномам. – Если не сдашься, то расстреляем из арбалетов!

– Аааа, это ты! – пробасила предводительница племени свободолюбивых амазонок, стирая пот со лба и нанося очередной удар громадным, окровавленным по самую рукоять молотом. – Не желаешь ли попробовать «взять меня»? – Герта кинула на Дарка высокомерный взгляд, в котором светились презрение и ненависть. – Ну, ублажишь меня, имперец?!

Дарк принял вызов гигантши, за что уже по прошествии нескольких секунд себя очень сильно корил. Герта крутила тяжелый молот с умопомрачительной скоростью, управлялась с тяжелой железкой намного быстрее и проворнее, чем Аламез с легким мечом. Она сбила его с ног уже на первой секунде боя и, злорадно улыбаясь, занесла кувалду для последнего удара, направленного в голову поверженного Дарка. Вдруг в воздухе раздался пронзительный свист, и болт впился в древко молота всего на дюйм выше пальцев правой руки.

– Эй, малышка, второй будет в глаз, – меланхолично заявил стоявший неподалеку с двумя арбалетами в руках Румбиро, – отойди от него и, может, со мной силенкой померяешься? Обожаю сильных женщин.

– Стреляй, недомерок, – прогремел бас запыхавшейся Герты, – не могу отказаться от удовольствия прикончить эту мразь!

Дарк едва успел увернуться, молот с грохотом впечатался в землю всего на волосок от его головы. Моррон почувствовал острую боль и теплую струйку крови, потекшую из уха, он стал хуже слышать – от звука близкого удара лопнула барабанная перепонка. Дарк попытался подняться на ноги, но голова закружилась, и он рухнул обратно, с ужасом понимая, что от второго удара уже не уйти. К счастью, Герта не успела добить мужчину, доставившего ей в жизни столько неприятных моментов. Быстро подскочивший к воительнице гном подпрыгнул в воздухе и сильно саданул ее обухом топора по лицу. Амазонка отлетела на несколько шагов назад и, грузно плюхнувшись на землю, схватилась обеими руками за разбитую переносицу.

– Молодец, Зингершульцо! Будет знать, кикимора болотная, как обзывать уважаемых гномов недомерками! – прозвучал суровый голос Альто. – А теперь, ребята, смотрите показательный урок борьбы со много о себе мнящими великаншами!

Сквозь пелену, окутавшую его взор, Дарк видел, как Румбиро засучил рукава, деловито вынул из-за пояса топор и, тщательно оплевав его рукоять, прокрутил оружие несколько раз в воздухе. Затем гном снял со спины щит и в одиночку двинулся на уже пришедшую в себя и поднявшуюся на ноги Герту.

– Ну что, тетка, бери свою кувалду, и начнем, пожалуй! – прозвучали дерзкие слова слишком уверенного, по мнению Дарка, в своих силах гнома.

– Отчего же не побаловаться, маленький, – прошипела в ответ Герта и, схватив молот, нанесла сокрушительный размашистый удар снизу вверх, метя в самый центр тела гнома.

Вместо того чтобы отскочить назад или уйти в сторону, Альто неожиданно припал к земле, молот просвистел над его головой и ушел по инерции ввысь, набирая силу для нового, бокового на этот раз удара. Гном не терял времени даром, поднявшись на четвереньки, он оттолкнулся руками и ногами от земли, прыгнул вперед, перекувыркнулся через голову и в конце забавного маневра оказался вплотную у ног Герты. Женщина успела понять, что происходит, но своевременно остановить полет молота и отпрыгнуть в сторону не смогла. Первый удар пришелся по ее колену, а второй, более сильный – в живот, Альто вогнал топор по самую рукоять в крепкие мышцы пресса. Герта широко раскрыла рот, пытаясь крикнуть в последний раз, но, не сумев выдавить из себя ничего, кроме тихого хрипа, медленно повалилась назад.

– Ну что, поняли, олухи, как рубица нужно? – начал поучительную речь Альто перед десятком столпившихся гномов, вытаскивая окровавленный топор из туловища, казалось бы, несокрушимого врага. – Рост, оно, конечно, того, преимущество, но может и недостатком быть, смотря как повернуть…

Голова Дарка кружилась, а по виску, словно огромный тамтам, били несколько сотен неутомимых невидимых барабанщиков. Удар молота пришелся как раз в ту часть головы, которая несколько месяцев назад пострадала от махаканской секиры. Превозмогая боль и слабость в коленях, Аламез поднялся на ноги и огляделся по сторонам, пытаясь определить потери, понесенные отрядом во время спонтанного и совершенно незапланированного побоища. По опушке леса и на поляне среди гор трупов бродили гномы, пытающиеся найти тяжелораненых и оказать им посильную помощь. Неподалеку на пеньке сидел Фламер и тщательно перебинтовывал поврежденный в бою локоть.

– Зачем? – начал с неожиданного вопроса разговор с Анри Дарк. – Все равно скоро само заживет.

– Да не скажи, – хмыкнул в ответ продолжающий бинтовать руку старик, – это тебе сейчас безнаказанно подставляться можно, а у меня восстановление медленно идет. Вон рана, пустяк, а неделю-другую промучаюсь.

– Ну ладно тебе, кончай жаловаться, старина, – решил сменить тему разговора Дарк, – ты Гаврия с Ильзой не видел?

– Сорано там где-то мотался. – Анри указал рукой направление и тут же застонал от пронзившей локоть боли. – Помогает гномам раненых перевязать, а Ильзы не видел, врать не буду.

– Где же она, черт подери? – процедил сквозь зубы начинающий серьезно волноваться Дарк.

– Пошли, – раздался позади тихий и вкрадчивый голос.

Дарк обернулся и увидел стоявшего за спиной понурившегося Альто.

– Пошли, покажу, – отрывисто повторил гном, стараясь не смотреть Аламезу в глаза.

Они прошли не более сорока шагов, гном остановился на небольшом холмике возле трех ветвистых молодых берез. На зеленом ковре из травы и лесного мха, среди груды мертвых тел амазонок и гномов лежала его любимая женщина, Ильза, в затылке которой уродливо торчал гномий топор. Некогда золотистые, задорные кудряшки были густо покрыты кровью и брызгами мозгов.

Дарк закрыл глаза и опустился на колени перед телом женщины, которую любил, которая дарила ему веру в будущее и сладкие минуты радости в краткие промежутки между повседневной резней, кровью и грязью, заполнившими его будни. Он чувствовал, как слезы текут через закрытые веки, обжигают нос, губы, щеки. Стоя на коленях в приступе нахлынувшего оцепенения, Дарк слышал, как ему что-то заботливо и печально бормотал Румбиро:

– Такое бывает, дружище, бой есть бой, не всегда различить можно, где свой, а где чужой. Ильза твоя, она ведь, того, тоже женщина, тоже амазонка… не разобрались ребята, что она за нас, ну и саданули в суматохе…

– Найди его… я ему сам… собственными руками! – бормотал Дарк в приступе слепого гнева.

Альто пожал плечами, присел на корточки перед телом и принялся внимательно рассматривать древко торчавшего в голове девушки топора, затем, печально крякнув, поднялся в полный рост и зачесал заляпанную кровью бороду.

– Знаю я, чей это топор, по насечкам узнал, – вывел Дарка из оцепенения голос Альто, – Утеро Четырехпалый ее зашиб.

– Где, где он! – кричал вскочивший на ноги Дарк, яростно вращая горящими от ненависти и полными слез глазами. – Да я ж его…

– Вот он, – оборвал гневные излияния Аламеза Румбиро, – рядом с Ильзой лежит, тот, у которого живот распорот да глаз выбит…

Гном незаметно ушел, оставив товарища наедине с постигшим его горем. Дарк не помнил, сколько он просидел на траве, зажмурив глаза и пытаясь осознать потерю, привыкнуть к утрате. Если бы он смог найти убийцу и отомстить, то сладкий бальзам мести, возможно, облегчил бы боль сердца, но даже мстить, и то было некому, кроме разве что бездыханного тела погибшего гнома.

– Не распускай нюни! – послышался за спиной грубый голос Фламера, сопровождаемый сильной оплеухой по и так больной голове.

Дарк вскочил, выхватил меч и кинулся на обидчика, но острая боль в переносице, возникшая в результате удара кованой перчаткой, отбросила его на несколько шагов назад. Анри подскочил вплотную, схватил противника за грудки, притянул к себе, и мощный удар кулака из-под низа пронзил ребра Дарка. Отвесив товарищу еще пару пощечин, старик небрежно оттолкнул его от себя и нервно забегал взад и вперед.

– Какого черта?! – прокатился по опушке его грозный голос. – С какой стати ты вдруг позволил себе расслабиться?! Ты знаешь, какова ставка в этой игре, сопляк?!

– Плевать мне на все эти игры, на тебя и на человечество в целом! – прорвало Дарка. – Ильза мертва!

– Послушай, – уже спокойнее произнес Фламер, садясь рядом с Дарком на землю, – мы с тобой бессмертны, а ведем маленький отряд добродушных, доверчивых гномов на штурм самой неприступной крепости, в которой засело шесть тысяч отпетых головорезов. Каждый, кто идет с нами – смертник, никому не вернуться живым. Это знал Гаврий, но пошел с нами, об этом догадывается Румбиро и любой, даже самый недальновидный гном из его отряда. Обреченность нашей затеи понимала и Ильза. Но все равно пошла, причем не из любви к тебе, а догадываясь, ради чего мы сражаемся.

– Обидно, – прошептали губы Дарка, – ее свой же, со спины…

– Не думаю, что тебе стало бы легче, если бы она упала с крепостной стены или погибла от руки стражника. Какая разница, смерть, она и есть смерть, от нее никому не уйти, даже нам с тобой…

Фламер покинул друга, дав возможность проститься с телом любимой женщины. Уже через десять минут отряд смертников маршировал быстрым шагом к конечной точке жизненного пути. После стычки с амазонками в строю осталось чуть более двухсот бойцов.

* * *

До полуночи, условленного времени штурма, оставалось не более двух часов, и отряду пришлось двигаться быстро. Они бежали по пересеченной местности, срезая извилистые загибы дороги и ловко форсируя попадающиеся на пути препятствия: холмы, овраги, перелески и снова овраги. Дарк завидовал гномам, их силе и выносливости, благодаря которым низкорослые бородачи умудрялись сохранять быстрый темп бега, несмотря на тяжелые и сковывающие движения доспехи.

Он также жалел, что не служил в пехоте, может быть, тогда было бы легче, может быть, он смог бы привыкнуть к продолжительным, изматывающим марш-броскам и к той чудовищной боли, что сейчас ощущалась в деревенеющих ногах и давящих на грудную клетку легких. По крайней мере, Фламер, прослуживший в пехоте всю свою жизнь, умудрялся бежать в самом начале колонны, и казалось, совсем не знал, что такое усталость.

Уже когда Дарк почувствовал, что больше не может бежать и падает, как загнанный нерадивым хозяином скакун, прозвучала долгожданная команда остановиться. Не размышляя над тем, кто и по какой причине отдал спасительный приказ, Дарк повалился плашмя на землю и полностью сконцентрировался на одном-единственном действии – он пытался дышать.

– Что, совсем скис? – прозвучал рядом голос Анри, присевшего на корточки перед судорожно глотающим воздух приятелем. – Вот так-то, друг, это тебе не верхом скакать. Привыкай, пехотинец сам себе лошадь!

– Почему остановились? – спросил немного оклемавшийся Дарк.

– Мы почти на месте, прямо за тем холмом начинаются казарменные постройки. Румбиро решил дать ребятам передохнуть перед боем.

– Правильно сделал, но все равно это сумасшествие, – мягко охарактеризовал свою же собственную затею Дарк, поднимаясь с травы и садясь рядом с Фламером, – нас слишком мало!

– Не раскисай, все получится! – Анри по-дружески хлопнул Аламеза по плечу и поделился причинами своей уверенности: – Во-первых, Мартин обещал помочь, а я ему верю. В бою от такого изнеженного зануды, как он, мало толку, но на выдумки и иллюзии Гентар мастак. Скелетами да привидениями кодвусийский гарнизон не напугать, не те там парни собрались, но он что-нибудь похитрее придумает.

– Ладно, посулы поддержки великого и ужасного Мартина Гентара уже внушили мне некоторую уверенность, – пытался иронизировать отдышавшийся Дарк. – А что во-вторых? Чем еще порадуешь?

– Румбиро ни за что не послушался бы уговоров и не ввязался бы в авантюру, не будь в его хитрых гномьих мозгах особого, резервного плана, – неожиданно признался Фламер. – А вот, кстати, и великий заговорщик собственной персоной…

Подошедший Альто подозрительно сощурил глаза, нутром чувствуя, что парочка шепталась о его скромной персоне.

– Ну что, дохляки человеческие, давайте перед боем поболтаем немного, как гибнуть-то будем, с песнями али нет? – неудачно попытался гном приободрить товарищей, чьи лица почему-то не излучали энтузиазма и веры в победу.

Дарк слушал объяснения Альто и удивлялся, насколько точно ему удалось дать определение сущности Дантона еще тогда, при разговоре по дороге в Кодвус. Пауль действительно пытался объять необъятное и усидеть одновременно на двух лошадях, и именно поэтому не был в силах глубоко проработать ни одного вопроса. Он был стратегом, комбинатором, связывающим между собой отдельные звенья цепи событий и не удосуживающимся понять, что же из себя представляет каждое звено в отдельности. При переговорах с Ур-Пьером он обговаривал лишь главное, не интересуясь мелочами, которые порой способны расстроить самые мудрые планы и многоходовые, запутанные комбинации.

Обсуждать с наместником техническую сторону диверсии он предоставил Альто. Когда же гном пытался поставить его в известность, что Ур-Пьер предлагает одновременно приступить к подготовке и запасного варианта операции, Пауль лишь отмахнулся и разрешил гному действовать на свое усмотрение. «Делай, что хочешь, только не забивай мне голову всякой чепухой! – накричал он однажды на Румбиро. – Если Ур хочет подстраховаться, то утешь старика, а у меня и так забот полно!» Альто оставалось только пожать плечами и послушно не информировать босса о ходе последующих приготовлений.

В самом начале торговли с орками на пути успешного проведения коммерческих операций возникла серьезная преграда: орковские тунгусы и эльфийские элькеры были у людей не в ходу, а обменивать товары на золото, серебро и драгоценные камни не представлялось возможным по весьма тривиальной причине: в степи их не было. Зато на каждом шагу, прямо по обочинам дорог, рос апок – редкая трава, применяемая при изготовлении стекла, химических реактивов и целебных снадобий, и следовательно, высоко ценимая магами, знахарями и горняками. После каждой поездки Дантон привозил из степи несколько телег, доверху набитых мешками с сушеной травой, и продавал ее в «Долину магов», получая при этом дополнительный навар.

Но кроме того, что апок являлся ценным реагентом, у безобидной на первый взгляд травки было еще одно ценное свойство: при правильном режиме приготовления и просушки дым тлеющей травы оказывал куда более дурманящее воздействие на организм человека, чем самое забористое вино. Именно на нездоровом пристрастии людей к чаду травы и решил сыграть Ур-Пьер, поручая Альто распространение апока среди гарнизона «Стены».

За несколько лет сопровождения конвоя гномам удалось организовать разветвленную сеть потребителей и распространителей отравы среди наемных солдат. Гарнизон крепости жил по законам военного времени и курение травы преследовалось намного строже, чем даже распитие спиртных напитков. Командный состав постоянно следил за солдатами, контактирующими с гномами во время прохода через «Стену», и устраивал им потом личный досмотр, но гномы с подсказки не такого уж и необразованного орка Ур-Пьера нашли идеальный способ передачи «товара». Во время прохождения телег через узкий пролом в крепостной стене, гномы замуровывали в кладку между камнями мешочки с травой, а потом заделывающие проход солдаты доставали апок и тайно распространяли его среди сослуживцев.

– Ну и что? Ты хочешь сказать, что гарнизон уже так обкурился, что не сможет оказать нам достойного сопротивления, или что за мешок «травки» пристрастившиеся к дурману солдаты откроют перед орками ворота? – негодовал Дарк, не понимающий смысла затеи гнома.

– Дурак ты, Аламез, – спокойно ответил Альто, невольно копируя манеру общения Фламера, – мы же в стену, кроме травы, еще вот это замуровывали!

Гном приблизился к Дарку, схватил его руку и высыпал в открытую ладонь удивленного солдата горсть черного, рассыпчатого порошка.

– Что это?

– Новинка из Махакана, – весело прищурился Румбиро, – гномы уже не те пошли, надоело молодежи горы вручную долбить, вот и изобрели эту игрушку…

– Может, объяснишь темным и непонятливым людям? – вмешался в разговор Фламер.

– Этот порошок применяется при взрывах монолитных скальных пород. В горе выдалбливается щель и засыпается эта штуковина, затем ба-бах… – увлекшись, резко взмахнул руками гном и задел ладонью по носу Дарка, – и скала в мелкие щепки!

– И много вы уже заложили?! – воодушевленно воскликнул Дарк, до которого начал доходить смысл запасного, а теперь уже и единственного варианта штурма.

– Ну, считай сам, под каждый мешок апока по мешку этой гадости, так что левая сторона «Стены» сейчас вся утыкана, рванет хорошо!

Улыбка радости и облегчения впервые за этот долгий, полный событиями день озарила лицо Дарка, однако его жизнерадостный настрой не передался более опытному товарищу.

– А как же мы его взорвем, до крепостной стены еще добраться надо, – растоптал надежду Дарка на близкую и легкую победу Анри грязными сапогами действительности.

– В этом-то все и дело, – нахмурился Альто, – мы еще в землю шнурок специальный вкопали, который хорошо горит, махаканцы говорили, как называется, но я забыл… Так вот, его надо поджечь, он сам к порошку огонь и приведет…

– Где он? – не сговариваясь, в один голос спросили морроны.

– Закопан у левого крыла «Стены» на нижнем ярусе, дотуда как раз пробиваться и придется, – пояснил гном, – охрана там очень сильная, так что жарко будет!

– Как станем атаковать? Твои предложения, старина.

Гном присел на корточки и веткой стал чертить диспозицию на мокрой земле.

– Вот это «Стена», вот дорога на Кодвус, а здесь, – гном поставил крестик с левого края укрепления там, где «Стена» примыкала к горе, – как раз порошок и заложен. Неподалеку, вот здесь, – Альто аккуратно вывел большой квадрат, – находится городок, казармы то бишь. Весь гарнизон сейчас в крепости, мы незаметно прошмыгнем между домами и нападем на охрану нижнего яруса. Времени будет мало, но минут пять, пока ребята ищут шнур и поджигают, я думаю, продержимся. По команде отступаем с боем обратно, а там ба-бах… – Гном опять резко вскинул руки вверх, но Дарк вовремя успел убрать голову. – И через пролом появляются орки!

– Ерунда, – неожиданно раздался голос Гаврия за спинами увлеченно ползающих на корточках полководцев, – ты, Румбиро, башковит, да только трех важных вещей не учел…

– Это еще каких? – обескураженно произнес гном.

– Во-первых, от казармы до указанного места метров сто по открытой местности будет, во-вторых, согласно уставу гарнизона, который ни ты, ни твой друг Пьеро не читали, – почему-то ехидно заметил Сорано, – охрана «Стены» производится круглосуточно, значит, городок не пуст, а в нем отдыхает дневная смена, то есть около тысячи головорезов.

– А в-третьих? – настороженно спросил Анри, боясь, что самую плохую новость диверсант оставил напоследок.

– Самое плохое для нас, – выдержав паузу, медленно произнес Сорано, – от момента взрыва до появления орков пройдет не менее двадцати минут, за которые нас всех и прирежут!

* * *

К сожалению, Гаврий говорил чистую правду: казармы не были пусты, о чем свидетельствовали тусклые огоньки, горящие в окнах некоторых домов, а подходы к городку охранялись. Правда, из-за повышенной боевой готовности гарнизона в эту ночь патрули, бродившие возле невысокой каменной стены, были редкими и малочисленными, за исключением одного, расположившегося возле костра у ворот. Счастливчиков, которым довелось погреться в морозную ночь у огня, было всего четверо.

– Ну, я пошел, – тихо прошептал, облачившись в маскировочный плащ, солдат «бригады» Сорано, – запомните, выступайте только после того, как затушу костер!

– А если не сумеешь? – задал дерзкий вопрос стоявший за спиной Гаврия Румбиро.

«Тень» обернулась и бросила на гнома уничижительный и полный презрения взгляд. Альто потупился и больше не стал задавать глупые вопросы.

– Может, тебе все-таки помочь? – нерешительно спросил Фламер. – Ты ведь один, а их поболе…

– Пятнадцать минут, – бросила на прощание «тень» и скрылась в темноте ночи.

Если Сорано и не уложился в установленный им же сам срок, то никто этого не заметил. Костер погас, и до слуха Дарка тут же донеслась прокатившаяся по рядам отряда команда: «Пошли!» Гномы двигались тихо, низко припадая к земле и даже не бряцая стальными частями доспехов. Дарк впервые принимал участие в ночном нападении, и силуэты солдат казались ему зловещими тенями призраков, бесшумно подкрадывающихся к спящему крепким сном мирному городку. В чем-то моррон был прав, но только не в безобидности спящих обитателей. Поднять шум означало бы верную смерть, проснувшиеся вояки могли оказать серьезное сопротивление, а высланный по тревоге из крепости отряд смог бы расправиться с авантюристами за считаные минуты.

В раскрытых нараспашку воротах, рядом с трупами стражников, их поджидал Гаврий.

– Постарайтесь не шуметь, я буду наблюдать за «Стеной»! – быстро прошептал он на ухо ворвавшемуся в первых рядах Румбиро и снова бесследно исчез в ночи.

За считаные секунды отряд бесшумно распался на мелкие группки по пятнадцать-двадцать солдат и растекся по лагерю, двигаясь по направлению от ворот к крепости и не оставляя без внимания ни один дом, ни один барак.

Дарк попал в одну группу с Фламером, скорее всего, старик решил подстраховать своего менее опытного товарища, боясь, что у того могут сдать нервы. Действительно, напряжение было чудовищным. Аламез крался, прижимаясь спиной к стене дома, и боялся нашуметь, наткнувшись в темноте на что-нибудь громкое и звонкое или наступив ногой на сучок. Кульминационный же момент страхов и переживаний наступил тогда, когда нога Фламера с треском врезалась в хлипкую дверь первой на их пути хибары, снося дверной засов и вышибая непрочный косяк. Сердце ушло в пятки, и на Дарка напал столбняк. Он видел, как мимо него в темную комнату хлынул поток гномов и слышал, как один за другим начали раздаваться глухие удары и булькающие всхлипы умерщвленных во сне солдат.

Закончив зачистку помещения, группа покинула комнату, торопясь к новой цели. Последним на пороге появился Фламер, пехотинец крепко схватил за локоть оцепеневшего Дарка и потащил во двор.

– Стой здесь тихо, чистоплюй! – сердито проворчал Анри и бросился догонять отряд.

Дарк долго стоял в тишине и никак не мог прийти в себя. «Мораль, проклятая мораль… пережиток прошлого, человеческого бытия. Она мешает, мешает достичь главного, ставит ложные идеалы выше явных истин, – звучал у него в голове асинхронный хор накладывающихся друг на друга голосов, – не отрекайся от человечности, отрекись от худшей ее части, от ложных истин, от дум, мешающих дум…»

Спиритический сеанс с собственным мозгом был внезапно прерван громким протяжным криком, вслед за которым послышались голоса, возня, грохот падающих предметов, топот бегущих ног, то есть шум обычной потасовки, означающий провал ночной операции.

По злой насмешке судьбы, ошибка была совершена при очистке последнего дома, что, конечно же, никак не помогло его обитателям спастись от расправы. Подоспевший к толпе гномов Дарк увидел, как Румбиро грозно трясет кулаком у самого носа молодого бойца, крепко отчитывая его перед всем отрядом.

– Я не виноват, – испуганно пыхтел гном в свое оправдание, – ну кто же мог знать, что он напьется и не доползет до кровати?

Причиной неудачи оказалось чрезмерное пристрастие одного из стражников к спиртным напиткам. Напившийся после дежурства кодвусиец не смог доползти до кровати и заснул прямо у двери. Ворвавшись в комнату первым, гном споткнулся о лежавшее тело и с грохотом повалился на пол, перебудив тем самым половину барака.

– Ах ты, пень слепой, колода неуклюжая! – никак не унимался разозленный Румбиро. – Да я ж тебя… все труды коту под хвост!

Что же все-таки хотел сделать командир с неуклюжим бойцом, присутствующие так и не узнали. Как всегда, из ниоткуда возникла фигура запыхавшегося от быстрого бега Гаврия.

– Все кончено, отходим. Сюда идет отряд, – пробормотал скороговоркой Сорано, – их много, поднята общая тревога!

– Мы не можем отступить и все бросить! – Фламер пытался убедить гномов пойти до конца, но его уже никто не слушал, по рядам разнеслась команда Румбиро к отходу.

Быстро и явно с охотой подчинившись приказу, солдаты кинулись к воротам, через которые всего несколько минут назад вошли в лагерь. Дарк последовал за толпой и видел, как бегущие остановились и в их рядах возникла сумятица. Отдельные, невнятные голоса слились в единый, полный отчаяния крик: «Окружены!»

Паника и наступающий вслед за ней страх – самый страшный бич воинства, противостоять желанию бегства – значит, наполовину победить. От полного уничтожения гномов спасло только одно – жесткая, волевая рука их командира.

– Принимаем бой! – прозвучал громкий и грозный приказ Румбиро. Пытавшийся что-то возразить боец тут же получил обухом топора по глупой голове. – Рассредоточиться по баракам, стрелки к окнам, стрелять без приказа во все, что движется!

Повторять дважды команду не пришлось, площадка в центре казарменного городка, на которой еще недавно толпился отряд, мгновенно опустела. Фламер схватил за руку снова растерявшегося Дарка и потащил его за собой к ближайшей двери. За ними, слегка прихрамывая на ушибленную во время падения с лошади ногу, едва поспевал Сорано.

Как только люди переступили порог, основательно подошедшие к обороне гномы заперли дверь и подперли ее огромным столом. У каждого выходящего на площадь окна засело по два-три арбалетчика, оставшиеся «не у дел» резервные стрелки стали поспешно переворачивать скудные предметы мебели, сооружая баррикаду и готовясь к упорной обороне внутри дома.

Военный городок погрузился в зловещую тишину ожидания, но затишье продолжалось недолго. Стоя у одного из окон позади стрелков, Дарк услышал внезапно раздавшийся громкий топот сапог, а затем увидел, как просторная площадка двора в одно мгновение заполнилась тяжелыми пехотинцами в цветах кодвусийской стражи. Топот ног и голоса ворвавшихся в лагерь солдат сменились криками, стонами и свистом арбалетных болтов.

Все остальные события бойни пронеслись, как в тумане. Перестрелка продлилась недолго, пехотинцы выломали дверь и ворвались в барак. Гномы, не успевшие скрыться за наспех сооруженной баррикадой, были тут же растоптаны и смяты толпой стражников, с остальными кодвусийцам пришлось основательно повозиться.

Дарк бился рядом с Фламером на самом верху баррикады, ему приходилось сдерживать напор сразу четырех здоровенных пехотинцев. За его спиной пряталось несколько проворных гномов, которые с умопомрачительной скоростью перезаряжали арбалеты и метко укладывали рвущихся к ним врагов. Ряды защитников баррикады быстро убывали, но и нападающим приходилось несладко, они лезли вверх и тут же скатывались обратно, пронзенные болтами или зарубленные ударами острых топоров. При отражении очередной волны нападавших Фламер не сумел удержать равновесия и, выронив меч, рухнул в толпу врагов. На миг он скрылся из виду, но тут же появился вновь на гребне толпы, расчищая себе жизненное пространство ударами крепких стальных наручей по головам стражей.

Чем закончилась борьба бравого моррона, досмотреть Дарку так и не удалось, он почувствовал, что тоже теряет под ногами опору и летит. Полет был недолгим и завершился весьма плачевно: боль от падения спиной на перевернутый табурет и затем от свалившегося сверху тяжелого дубового стола заставила его на какое-то время потерять интерес к происходящим вокруг событиям.

Очнулся он, когда бой уже стих. Сомнений, кто победил, не возникало. Попытки приподнять придавивший его стол не увенчались успехом, то ли потому, что он сильно ослабел, то ли из-за нескольких мертвых тел, в дополнение громоздившихся поверх стола. Он неподвижно лежал, не в силах выбраться из ловушки, и чувствовал, как на его лицо капает кровь, просочившаяся сквозь доски стола. Внезапно сверху послышалась странная возня, как будто кто-то расчищал завал и пытался до него добраться. Дарк закрыл глаза и приготовился к худшему…

Как только с его груди убрали стол, моррон молниеносно вскочил и обеими руками вцепился в горло врага. В ответ последовал удар коленом туда, куда не хочет получить ни один мужчина. Дарк взвыл от боли, разжал руки и наконец-то открыл глаза.

– Не люблю, когда меня душат! – невозмутимо прошептали еле шевелящиеся, разбитые в кровь губы Фламера.

Когда они вышли наружу, то Дарк не поверил своим глазам, двор был заполнен рыцарями Ордена.

* * *

Они нашли своих союзников-гномов в центре площади. Альто устало сидел на перевернутом походном барабане, доставшемся им в качестве трофея после разгрома отряда кодвусийской стражи. Лицо и шея старика были обильно покрыты синяками и ссадинами, а во рту не хватало больше половины зубов. Неподалеку толпились жалкие остатки некогда грозной и многочисленной охраны конвоя, насчитывающие сейчас не более сорока бойцов, выглядевших ничуть не краше своего потрепанного командира.

Гном мирно беседовал с четырьмя высокопоставленными храмовниками, в одном из которых Дарк сразу узнал члена «Совета пяти» Ордена, благородного рыцаря Хорна, на чьем дне рождения ему удалось побывать при посещении замка Нюэль. Приблизившись на расстояние пяти-семи шагов, Дарк услышал обрывки весьма интересного разговора.

– Чем же мы обязаны вашему весьма своевременному вмешательству, уважаемый рыцарь Хорн? – с трудом ворочая распухшим языком, вымучил фразу Румбиро, сплевывая в промежутках между словами мелкие осколки зубов вперемешку со слюной и кровью.

– Уважаемый Альто, – с чувством собственного достоинства, превосходства и величия ответствовал рыцарь, стараясь не показывать своего глубокого отвращения к ужасным манерам собеседника, – мы прибыли по поручению резидента имперской разведки, графа Пауленцио Дантона. Сегодня господин граф оказал нам честь посещением храма Ордена «Святой границы» и передал письмо самого Императора с приказом оказать содействие в штурме «Стены». К сожалению, весть была доставлена слишком поздно, большинство рыцарей Ордена уже покинули нечестивые земли Кодвуса, но еще оставшиеся мечи святого воинства полностью в вашем распоряжении. Какова наша задача, уважаемый Альто?

Услышав слова Хорна, Гаврий и Дарк растерянно переглянулись, а их рты широко раскрылись от удивления. Возможно, их мозги были слишком примитивны для сложных политических игр, но как мог предатель Дантон послать им навыручку тысячу рыцарей? Что-то здесь не складывалось…

Почему-то самого Румбиро эта неожиданная новость не удивила, он кивнул головой и принялся объяснять надменному Хорну цель предстоящей атаки. Пока Альто совещался с храмовниками, Фламер жестом отозвал Аламеза и Сорано в сторону и тайком, оглядываясь по сторонам, вытащил из походного мешка коммуникационный шар.

– Ну, как вам моя уловка, друзья, надеюсь, сработала? – донесся из сферы сквозь шум помех шепот некроманта.

– Мартин, ты хочешь сказать… – начало доходить до Дарка.

– Да, именно так, – перебил его голос, – сегодня я посетил Орден, убедив кучу болванов, включая самого Хорна, в том, что я Дантон, показал написанный мною же приказ, ну а остальное вы видите сами.

– Но как вам удалось? – чуть было не закричал Гаврий. – Это же невозможно!

– Господин Сорано, это портовую девицу невозможно вернуть в лоно порядочности, а я все-таки маг и мастер иллюзий, так что, будьте уверены, любой из тех, кто видел меня в храме, даже под пытками будет утверждать, что общался с Дантоном.

– В конце концов, не важно, как, важно, что мы имеем в результате, – вмешался Фламер, запихивая сферу обратно в мешок. – Согласитесь, тысяча храмовников – хорошее подкрепление, к тому же вы можете считать мерзавца Дантона уже трупом.

– Да уж. – Лицо Сорано расплылось в злорадной ухмылке. – При любых обстоятельствах, даже если мы все погибнем, а «Стена» устоит, то Паулю не позавидуешь, его будут считать предателем все, и больше недели он всяко не проживет…

Разговор был неожиданно прерван яркими всполохами огненных шаров, разорвавших ночное небо, и нарастающим, давящим на уши адским ревом. Примерно через секунду после того, как огненные шары – горящие снаряды катапульт – исчезли из виду, издалека донесся гул многотысячной толпы и жуткий, разрывающий душу на мелкие куски боевой клич Орды: «Лллойт!»

– Опоздали, не успели к полуночи! – испуганно выкрикнул Дарк.

– Но орки все равно пошли на штурм, значит, ничего не потеряно, – успокоил молодого моррона не теряющий самообладания Фламер. – Ну что ж, это нам даже на руку, господа!

Офицеры поспешили занять место в строю изрядно поредевшего отряда, а уже через минуту они вместе с гномами и храмовниками бежали к крепости, стараясь как можно скорее уйти из зоны обстрела многочисленных стрелков. Им повезло, пройдя до «Стены» чуть более двухсот метров, они потеряли всего около сотни солдат. Крепость была рассчитана на отражение атак извне, и гарнизон не смог использовать против них развернутые в другую сторону катапульты, которые к тому же в этот ответственный момент использовались для совершенно другой цели – отстрела орков.

К сожалению, в гарнизоне не было неопытных новичков. Старший офицер нижнего яруса успел оценить ситуацию и подготовиться к эффективному отражению атаки. Обычно рассредоточенные вдоль всей стены отдельные группы солдат быстро собрались по тревоге и встретили налетевших на них рыцарей единым фронтом. Началась рубка, в которой, несмотря на организованность и слаженность действий стражи, численный перевес был за рыцарством. Святое воинство упорно теснило тающие ряды кодвусийцев к центральному участку крепостного вала, оставляя за своими спинами горы изувеченных трупов и давая гномам возможность и время для поиска закопанного где-то поблизости спасительного шнура.

Анри, Гаврий и Дарк остались вместе с гномами и вместо того, чтобы сносить головы врагам, ползали на карачках по грязной земле, рыхля ее единственными имеющимися под руками инструментами – мечами.

– Пока все хорошо складывается, – не отвлекаясь от работы, обратился обнадеженный успехами Ордена Дарк к Фламеру, – того и гляди, рыцари весь нижний ярус захватят.

– Не обольщайся, времени у нас очень мало, – остудил его пыл Анри, – сейчас к кодвусийцам подкрепление подойдет, рыцари обратно откатятся, и нам жарко будет, очень жарко!

В который раз Фламер оказался прав, победное шествие Ордена было недолгим, на помощь своим собратьям сверху спускались все новые и новые отряды бойцов. Наступление захлебнулось, и рыцари перешли к обороне, к тому же зловредный шнур так и не находился. Дело в том, что искать приходилось вслепую, на площади не менее ста квадратных метров, а последний из гномов, знавший точное расположение проклятой веревки, погиб при обороне казарм. Дарк нервничал, отбросив в сторону меч, он принялся быстро, по-собачьи рыхлить землю руками, но раскопки результатов не принесли.

От работы его отвлек внезапно раздавшийся крик Фламера: «Румбиро, готовьтесь! Дарк, Гаврий, ко мне живо!» Аламез оторвал глаза от земли и увидел, что волна отступающих рыцарей уже почти докатилась до них. Несмотря на огромные потери и постоянные попытки врага разорвать строй, храмовники отступали организованно, держась вместе и плотно прижимаясь левым флангом к стене. Слабым местом отступающего отряда был правый край: на него приходились основные, массированные атаки кодвусийцев, пытающихся окружить рыцарей, именно там стражам было проще всего реализовать численное преимущество.

Точно определив место возникновения основной угрозы, трое людей и двадцать гномов под командованием самого Альто устремились туда, остальные продолжали безуспешные поиски. Испустив грозный боевой клич: «Мать вашу!», гномы врезались во фланг врага, сея острыми топорами смерть и замешательство в его рядах. Впоследствии Дарк не мог точно воспроизвести картину боя, он помнил, как рубил, колол, резал, уходил от сыплющихся со всех сторон ударов. Перед глазами постоянно мелькали то искаженные злостью и яростью лица дерущихся, то безразличные ко всему глаза умирающих.

Спасительный шнур так и не был найден, остатки отряда, не более тридцати выживших бойцов, были прижаты к стене, и тут случилось невероятное… Войска гарнизона остановились и отступили шагов на пять назад, сторонясь, как чумы, переживших бойню противников. Дарк вопросительно посмотрел на Фламера, но тот лишь отрицательно замотал головой, старый вояка сам не понимал, в чем дело.

Разгадка странного поведения была проста. В сражении с орками наступило затишье, изрядно потрепанные отряды Орды отступили назад, а комендант крепости не знал, чем заняться в течение двух-трех часов, пока орки готовятся к новому штурму. Выбор пал на допрос предателей, которые к тому времени уже не представляли реальной угрозы, но еще и не были в плену.

Кодвусийцы расступились, и взорам зажатых в угол «изменников Родины» предстала величественная персона помощника коменданта.

– Бросайте оружие и выходите по одному! – властно отдал приказ толстощекий офицер, чувствуя себя уверенно под защитой многочисленных солдат.

Никто из заговорщиков не шелохнулся, понимая, что кроме пыток, допросов, мучительной смерти или пожизненной каторги добровольная сдача ничего не сулит.

– А ну, живо! – заорал офицер, что, однако, тоже не привело к желаемому результату. – Ну, хорошо, выродки, – решил больше не тратить времени толстяк и, развернувшись, громко обратился к своим: – Дайте этим приспешникам орков пять минут на раздумье, а затем прирежьте.

Помощник коменданта сказал свое веское слово и важно удалился, оставив размышлять над собственной судьбой окруженную со всех сторон группу мятежников, делать последний и самый мучительный выбор в жизни: геройская смерть или сомнительная надежда выжить.

– Дарк, Гаврий, слушайте внимательно, – раздался за спиной стоявших рядом бывших солдат «бригады» тихий, вкрадчивый шепот Фламера, – есть надежда выжить, но только без вопросов, некогда объяснять… Переместитесь на правый фланг и по моей команде пробивайтесь с боем, постарайтесь как можно дальше уйти от крепостной стены…

– Что ты задумал? – неожиданно прервал Фламера такой же тихий, но сильно напуганный голос Румбиро. – Не смей!

– Так надо, дружище, так надо…

Дарк обернулся и обомлел от страха, дыхание замерло, а губы онемели, не в состоянии выкрикнуть: «Нет!» Фламер стоял, вплотную прижавшись плечом к стене, в правой руке держал еле тлеющую головню, а левой прикрывал маленький, всего на дюйм торчащий из стены обрывок все-таки найденного им шнура.

– Анри, не будь идиотом, ты же… – испуганно прошептал Румбиро.

– Пошли! – прошептали губы Анри, рука подожгла фитиль, а на лице в последний раз появилась загадочная и немного печальная улыбка уставшего солдата.

– Вперед, ребята! – раздался отчаянный вопль Альто, и смертники бросились на прорыв.

Метко брошенный топор Румбиро просвистел в воздухе и вонзился в лоб стражника, который даже не успел понять, что умер. Лишившись оружия, гном активно заработал огромными кулачищами, расчищая себе путь к спасению. Остальные бойцы последовали его примеру, и за считаные секунды им удалось основательно углубиться в ряды врагов. Не ожидавшие такой наглости кодвусийцы оробели, но быстро пришли в себя и взяли беглецов в плотное кольцо, из которого уже никто не ушел бы живым, и тут, тут прогремел взрыв…

Дарка подкинуло ввысь, и он почувствовал, как летит, наталкиваясь в воздухе на такие же беспомощно барахтающиеся тела. Открыть глаза он так и не успел, сильный удар о землю переломал ребра, сотряс внутренности и моментально отключил сознание.

* * *

Мозг моррона не умер, через какое-то время он заработал вновь, наверное, специально для того, чтобы обречь своего хозяина на новые муки. Боль, резкая боль пронзила все тело. Ныл каждый орган, зудела каждая кость, начиная от раздробленных осколком стены ног и заканчивая затылком, облепленным какой-то вязкой и липкой массой. Он больше не ощущал себя человеком, единым организмом, скорее пока еще живой грудой медленно умирающих, бьющихся в аритмичных конвульсиях органов.

Единственной нитью, еще связывающей его с внешним миром, был слух. Сквозь жалобные стоны раненых, раздающиеся то слева, то справа, сквозь отдаленный шум ветра, блуждающего среди ущелий высоких гор, и железный лязг бушующего вдалеке сражения доносился какой-то слабый ритмичный звук. С каждой секундой он нарастал, становился громче и громче, пока не заглушил все вокруг. Разбитыми ребрами спины Дарк чувствовал дрожь земли, диссонирующую с мерным колебанием воздуха.

Неимоверным усилием воли моррон приоткрыл залепленные кровью веки и понял, почему он вновь почувствовал боль.

По усыпанному обломками и изуродованными трупами подножию гор в каких-то пятнадцати метрах от него маршировала походная колонна орков. Бой был окончен, Орда направлялась к Кодвусу, оставив позади себя лишь несколько небольших отрядов для подавления последних очагов сопротивления разрозненных остатков гарнизона, запертых на верхних этажах полуразваленной крепости.

Дарк не видел лиц солдат, но слышал их возбужденные голоса, опьяненные долгожданной победой. Впереди у них был Кодвус, а за ним и ненавистный мир людей: города и селения, разрозненные и ослабленные недавней войной армии враждующих между собой королевств, которые не смогут оказать достойного сопротивления агрессорам.

Упоенные мыслью о близкой и сладостной мести, мечтаниями о новых землях, славе и богатстве, воины могучей армии спешили навстречу своей смерти, навстречу врагу, против которого бессилен меч и бойцовский дух. Орки не могли знать, что из стотысячной армии, перешедшей сегодня горный рубеж, вернется обратно в степь не более тысячи – гарнизон, оставленный Ур-Пьером на месте разоренного и сожженного дотла Кодвуса.

В отличие от сынов степей, Дарк знал их будущее и был спокоен. Он выполнил свою нелегкую миссию, предотвратил гибель человечества, пожертвовав жизнями близких людей и жителями пограничного государства. Именно поэтому его и мучила боль, а искалеченная плоть не срасталась.

«Ирония судьбы, парадокс, насмешка фортуны, – думал Дарк, борясь со все новыми и новыми приступами боли. – Взрыв «Стены» завершил мою миссию, повернул «Колесо истории» в нужном для человечества направлении, но… Я ударился о землю через несколько секунд после поворотного, решающего момента. Какие-то жалкие мгновения, проведенные в полете, обрекли меня на смерть или на что-то еще, чего не знает даже Мартин. Что будет со мной: умру или, быть может, регенерируюсь за какую-нибудь пару сотен лет? А если вдруг воскресну, буду ли помнить…»

Размышления моррона внезапно оборвались, а с окровавленных губ слетел последний вздох, похожий на хрип. Всесильное «Колесо истории» прокатилось по подножию горы, оставив за собой кровавый след, безжалостно раздавив прошлый день и устремившись в будущее.

Эпилог

Профессор Теодор Хофмайер торопился домой. Спешка и его повышенная нервозность уже несколько раз за сегодняшний день приводили к скандалам и доставили ему много неприятностей. Сначала он сорвался на служителя аэропорта, который чересчур придирчиво, по мнению седобородого ученого мужа, осматривал багаж, затем на таксиста, слишком назойливо предлагающего свои услуги, а уж потом очередь дошла и до его старательной помощницы Генриэты, пытающейся забрать у него Книгу и отвезти ее в университетский музей. Педантичная и законопослушная ассистентка никак не могла понять, что ее уважаемый патрон и учитель готов подвергнуться любому административному взысканию за нарушение правил Ученого Совета, лишь бы соприкоснуться с Истиной, потушить костер познания, бушевавший сейчас у него в крови.

Уважаемый коллегами и даже любимый студентами профессор кафедры античной истории господин Т. Хофмайер прекрасно знал, что его спонтанные, необдуманные действия нарушают введенное им же положение 14в/1, которое гласило: «Все экспонаты, обнаруженные археологическими, этническими и прочими экспедициями, финансированными на средства Университета, являются его собственностью и должны храниться в помещениях Музея, Библиотеки или в научно-исследовательских лабораториях…» Конечно же, он мог в понедельник получить беспрепятственный доступ к заветному тому и с самого раннего утра до закрытия библиотеки наслаждаться упоительными сенсационными сведениями с его пожелтевших от времени страниц, однако сама мысль о том, что целых два дня, долгих сорок восемь часов, он не сможет прикоснуться к таинству, сводила с ума и толкала на глупости.

Книга была написана на герканском языке конца четырнадцатого столетия и читалась относительно легко. Он изучал ее в поезде и в самолете и даже хотел взять такси, а не ехать домой на собственной машине, припаркованной на стоянке аэропорта, но только врожденная филанийская бережливость, ставшая в мировой культуре символом жадности, и нежелание показывать находку случайному человеку, таксисту, заставили его отказаться от безумной идеи и отложить момент соприкосновения с неизвестным на время, необходимое для поездки от Фальтерберга до Гуппертайля.

Теодор, которого мама в детстве звала «осторожный Тео», а коллеги считали педантом и перестраховщиком, выжимал из старого, видавшего лучшие дни энергомобиля не менее 120 км в час, и это несмотря на скользкую от дождя трассу и установленные через каждые двадцать километров видеокамеры, фиксирующие скорость движения.

«Да, лихачество влетит мне в копеечку», – размышлял профессор в преддверии получения счетов из городской управы, но он знал, игра стоит свеч. Ему не терпелось поскорее приехать домой, разжечь камин и, погрузившись в мягкое кресло, читать, читать, читать…

Известие о том, что Ученый Совет назначил именно его научным руководителем экспедиции в один из отдаленных монастырей где-то на границе Шеварии и Восточной Геркании, было воспринято профессором Хофмайером с нескрываемым отвращением. Во-первых, как любой порядочный филаниец, он не любил герканцев с их протяжным и лающе-каркающим диалектом. Во-вторых, это означало, что на раскопки, проводимые на южном побережье славящегося своими курортами Кольбера, вместо него поедет выскочка Никман, которого он несколько раз публично обвинял в безответственном подходе к трактовке исторических фактов, «археоложестве» и прочих грехах. Но основная причина недовольства заключалась в том, что экспедиция обещала быть весьма скучной, серой и малорезультативной.

Как-то дождливым ноябрьским вечером монахи перебрали пива вперемешку с «глювайном» и в поисках новых порций спиртного случайно обнаружили вход в тайное книгохранилище, о котором никто и не помнил несколько последних сотен лет.

«Обычная, скучная библиографическая экспедиция, – думал профессор по дороге в монастырь. – Если повезет, то управимся за три-четыре дня: составим опись книг, нотацию с кратким содержанием, упакуем находки и обратно в Фальтерберг. Если не позволять ленивым ассистентам пить слишком много пива и долго болтать со словоохотливыми монахами, то до выходных управимся». Он не изменил своего скептического мнения и по приезде. Большинство томов было или малоценными копиями уже известных церковных трудов, или перепиской местных ландсграфов с монастырем и многочисленными вассалами. Ничего интересного: давно известные или второстепенные исторические факты.

Книгу он обнаружил лишь в последний день, точнее, не он, а его ассистентка Генриэта. Глупая девчонка посчитала бесценный труд кучей никчемного мусора и собиралась оставить том в потрепанном кожаном переплете в монастыре, и только благодаря его своевременному и прозорливому вмешательству, Книга не пропала для человечества.

«И все-таки нужно упомянуть глупышку в своей работе, она тоже приложила к открытию руку, точнее, другую часть тела…» – рассмеялся профессор, вспоминая, при каких обстоятельствах было сделано открытие, и едва не потерял управление на скользком повороте.

Его ассистентке, болезненно неравнодушной к мужскому полу дурнушке Генриэте, наконец-то повезло – недельная экспедиция в действующий мужской монастырь стала наградой за ее нелегкую, ущербную личную жизнь. Профессор, конечно же, деликатно закрывал глаза на ее заботу о каждом из многочисленных членов Братства, но перед самым отъездом его терпению настал конец. Девчонка занималась любовью с монахом на сваленной на пол груде книг. Пускай это были не шедевры, не ценные экземпляры, всего лишь никому не нужный хлам, но хлам исторический, созданный несколько сотен лет назад. Профессор встал на защиту морали, прогнал высокого рябого монаха в келью и начал долго и нудно отчитывать свою подчиненную, тряся в руках первой попавшейся рукописью, выхваченной второпях из кучи книг. Когда заплаканная Генриэта убежала прочь, любознательный Тео по привычке заглянул в книгу перед тем, как бросить ее обратно на пол. Он открыл ее на первой попавшейся странице где-то в середине и обомлел… Теперь его с Книгой могла разлучить только смерть.

Рукопись была написана сумасшедшим монахом, братом Мартином, проживавшим в обители монастыря где-то на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков, по крайней мере, сама книга была датирована 1397–1401 гг. по новому летоисчислению.

В отличие от обычных дневников монахов и священнослужителей, содержавших подробные описания падших женщин, греховными мыслями и действами совращающих членов Святого Братства с пути истинного, и изобиловавших мутными признаниями в любви к Богу, Книга была чем-то вроде заметок сумасшедшего, состояла из размышлений о судьбе человечества на исторических примерах последних нескольких тысяч лет.

Брат Мартин был явно не в себе. Он не только не верил ни в бога, ни в черта и утверждал, что сам он – маг-некромант, проживший две тысячи лет, но и причислял себя к неизвестному науке клану воинов-морронов, именуемых еще «рыцарями смерти».

Конечно же, ему, профессору Хофмайеру, историку и археологу с мировым именем, не пристало уделять внимание записям душевнобольного, если бы не тот факт, что брат Мартин слишком много знал для своего времени.

«Ну, как, как сумасшедший монах мог точно указать местонахождение легендарного Кодвуса еще за четыреста лет до обнаружения его руин известным археологом, доктором Шильманом, жившим в начале прошлого столетия?» – ломал голову днем и ночью профессор, многократно перечитывая наспех переведенные им на современный язык страницы и пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение прочитанному. В книге также были описаны многие события, происшедшие на заре становления цивилизации, притом настолько подробно и точно, как будто сам брат Мартин принимал в них участие. Одному только восстанию рабов в Виверии была посвящена целая глава. А хроники покорения Севера, а защита войсками Империи Эль-Ружского рубежа во времена вторжения теоцинтов?

Бесспорно, странный монах был сумасшедшим, но откуда он черпал реальные исторические знания, служившие фундаментом для его бурных фантазий? Кем он был на самом деле: медиумом, видящим прошлое, или счастливцем, имеющим доступ к потерянным впоследствии летописям древних времен? Как бы там ни было, а в его заметках было достаточно точных исторических фактов, чтобы воспринимать их всерьез. На основе рукописи можно было прославиться, написать уйму трудов, открыть много темных страниц в жизни человечества и, быть может, даже создать альтернативную теорию возникновения самого человека.

В первых главах своего труда загадочный писатель утверждал, что много тысяч лет назад землю заселяли дикие племена орков и прочие мифические, затасканные современными сказочниками персонажи: эльфы, гномы, вампиры. «Ну как, как в голове забитого богословием, темного монаха из Средних веков могли возникнуть точно такие же фантазии, как и у вполне образованных современных писателей?» – ломал себе голову уважаемый профессор Хофмайер, наконец-то подъезжая к своему двухэтажному особняку в центре обычного маленького городка.

Остановив машину, как всегда, на противоположной стороне улицы, профессор бережно спрятал за пазуху Книгу и, даже не раскрывая зонта, бегом бросился к двери дома. В этот момент он не был уважаемым и степенным профессором Хофмайером, в нем проснулся маленький мальчик, «любознательный Тео», стремившийся как можно быстрее приоткрыть завесу неизвестного.

Историк был так увлечен идеей быстрее заняться прочтением рукописи, что не заметил двух весьма неприятных фактов: на улице шел проливной дождь, а из припаркованного рядом с его домом энергомобиля вышел симпатичный молодой человек с уродливым шрамом на лбу.

Замок, как назло, долго не поддавался, наверное, из-за того, что у взволнованного профессора сильно тряслись руки. Когда же наконец удалось справиться с дверью, Хофмайер стремглав кинулся в гостиную и начал разводить огонь в камине.

«А, черт, опять забыл закрыть дверь!» – подумал профессор, услышав легкий скрип половиц и шум врывающегося в дом дождя. Он собирался встать и запереть дверь, но сильный удар тупым предметом по затылку повалил ученого мужа на ковер. «Грабители, пускай берут все что угодно, но только не Книгу…» – мелькнула в угасающем сознании мысль.

Профессор очнулся в полночь от мелодичного перезвона колоколов на ближайшей церквушке. Голова сильно болела, и он с трудом открыл глаза. Его худшие опасения и страхи стали реальностью: в затухшем камине тлели остатки кожаного переплета рукописи. Собравшись с силами духа и тела, Хофмайер встал на ноги и оглядел мутным взором комнату. Как он и предполагал, вор не взял ничего, ничего, кроме самого ценного – Книги, которая не только могла прославить его, Хофмайера, в веках, но и стать целью жизни на весь остаток лет.

Взгляд ученого, несколько часов назад стоявшего на пороге величайшего открытия, еще раз мельком скользнул по комнате и вдруг остановился на журнальном столике. Вор был настолько любезен и так не боялся стражей порядка, что решил оставить письменное извинение за преступление.

«Дорогой и глубокоуважаемый мною господин профессор Хофмайер!

Прошу извинить за содеянное, но только чрезвычайные обстоятельства толкнули меня на крайние меры. Читал все Ваши труды и поражаюсь провидению и исторической точности, с которыми Вы описываете дела давно минувших лет. Снимаю шляпу и выражаю свое восхищение не как грабитель-интеллектуал, а как реальный участник большинства описанных Вами событий.

Что же касается найденной Вами рукописи, то брат Мартин, также известный миру под куда более громкими именами, написал ее в минуты отчаяния и философских размышлений, наступающие у него регулярно через каждую пару сотен лет.

К сожалению, не могу допустить обнародования этого, возможно, бесценного философского произведения (хотя, если честно, то старина Мартин во многом драматизирует и сгущает краски) по двум причинам: во-первых, человечество еще не готово узнать Истину, да и незачем ему расстраиваться, а, во-вторых, несмотря на то что эльфы, гномы и орки уже покинули этот мир, еще остались вампиры и шаконьесы. Они среди нас, а значит, борьба продолжается!

С уважением и пожеланием на будущее

всегда запирать за собой дверь,

Сумасшедший грабитель

и Товарищ по несчастью

преподобного брата Мартина.

Юрин Денис Самый сердитый гном

Глава 1 Истинная причина глупости

«Ну и рожа! – ужасался гном, внимательно изучая свое отражение в мутных водах подземного озера. – Одно слово „жаних“, нечего сказать… Немудрено, что Моника отвергла все мои попытки ухаживания, а ее почтенные родители вылили на сватов огромный ушат вполне полноценных по смрадности и омерзительности помоев. С такой харей не под венец, а только в бадью с рассолом».

Из толщи воды на солдата смотрела квадратная, заросшая до самых глаз, черная как смоль голова пожилого гнома. На фоне безобразно густой растительности виднелись лишь красные, изможденные хроническим недосыпом глаза и мелкие крошки хлеба, замысловато запутавшиеся среди жестких, непослушных волос.

«Всего каких-то четырнадцать тысяч смен, а выгляжу на все тридцать, – с печалью признался сам себе Пархавиэль, не в силах больше смотреть на двойника-уродца. – Эх, молодость, молодость, где ты?! Куда ушла и главное – зачем?!»

Конечно же, две недели назад, когда состоялась последняя попытка отважного гнома связать себя узами брака, все было совсем по-другому. Хауптмейстер Зингершульцо был чисто выбрит и непривычно ухожен. Густая, непослушная борода была аккуратно заплетена по древнему обычаю горняков аж в целых сорок две косички, украшенные разноцветными лентами и вплетенными золотыми цепочками. Но толку из многочасовых усилий и дорогостоящей бутафории все равно не вышло.

Навыков лучшего парикмахера махаканской столицы оказалось явно недостаточно, чтобы превратить наполовину одичавшего в долгих походах воина в завидного жениха и галантного кавалера. Только Богам Великого Горна было под силу скрыть глубокие рваные шрамы, покрывающие округлости когда-то доброго лица, и убрать нездоровый хищный блеск из вечно прищуренных, недоверчивых глаз.

Сами по себе сросшиеся следы былых увечий и повышенная возбудимость были типичными признаками солдат «внешнего кольца», возвращение которых из очередного похода сильно шокировало и пугало остальных обитателей мирного горного государства.

Гильдия караванщиков была, пожалуй, самой почетной и уважаемой организацией внутри гномьего сообщества, окутанной пеленой легенд и вымыслов, загадок и таинств. Только самые сильные и отважные воины могли сопровождать караваны купцов в далекие странствия на поверхность, в неизвестные и пугающие миры, где жили эльфы, люди и прочие мифические существа…

Уважение, достаток и слава – лишь парадная и ничего, по большому счету, не значащая сторона опасной профессии, за которой, как ни странно, скрывались боль, горечь и бесконечное одиночество.

Осыпая почестями на собраниях и празднествах, даруя титулы и немыслимые привилегии, караванщиков боялись как больных троглодитской ветрянкой, как старых, выживших из ума карлов, еще встречавшихся в запутанных проходах отдаленных, полуразваленных шахт. Добропорядочные обыватели старались держаться от них подальше, не заводить дружеских отношений и уж тем более не пускать «кровожадных маньяков» в семью.

Гном тяжело вздохнул и, оторвав взгляд от воды, задумчиво уставился куда-то вдаль, рассматривая теряющиеся во мраке подземелья очертания побережья. Горькие мысли о неудавшейся жизни и обреченности на одиночество ушли, растворились в тонком слое тумана, ползущем над поверхностью озера.

Неожиданно сзади послышалось легкое постукивание сапог и шорох осыпающейся щебенки. Пархавиэль осторожно обернулся, боясь в очередной раз увидеть полные досады лица искренне соболезнующих его горю товарищей. Неизвестно, что мучило его сильнее: мысль об отказе невесты или сочувствие друзей, преследующее его как настырная муха тележку с отходами. Даже сегодня, спустя двенадцать смен после злосчастных событий, назойливая опека окружающих вывела его из себя и заставила скрыться на пустынном берегу, вдалеке от палаток отряда.

К счастью, существу, приближающемуся к солдату мерной поступью, было чуждо сострадание. Оно мыслило иными, объективными категориями и уже давно подавило в себе дурацкую привычку воспринимать мир на эмоциональном уровне. Мерно чеканя шаг, к Зингершульцо подошел Железный Карл, командир отряда.

Облаченный, как и остальные караванщики, в черные доспехи из дубленой кожи, Карл Манфайер сразу выделялся из многоликой толпы отряда именно благодаря отсутствию лица. Отблески походных костров зловеще плясали на полированной поверхности стальной полумаски, закрывающей левую половину лица, оттеняя и подавляя остальные участки живой плоти.

Взрыв гидравлического пресса, произошедший четыре тысячи смен назад в одной из юго-восточных шахт, изуродовал внешность гнома, а последующее затем напускное сочувствие соплеменников завершило метаморфозу, лишив его чувств и окончательно превратив в хладнокровное чудовище. Карл не жил, он существовал подобно механическому голему, скрупулезно выполняя приказы и умело пряча за демоническим блеском стали призраки былых страстей.

– Господин хауптмейстер, может быть, вы соизволите объяснить командиру отряда деструктивность ваших действий по отношению к подчиненным, а также причины, побудившие вас нарушить инструкции 127Р п. 3, 152Н пп. 5–7 и 263Л п. 2?

Голос Карла звучал непривычно спокойно и монотонно. Маска скрывала большую часть изуродованного лица, но грозная гримаса уцелевших мышц внушала страх и раболепный трепет. Гном широко открыл рот и изумленно уставился на командира, руки сами по себе опустились вниз, спина распрямилась, а десять килограммов мускулов пресса моментально подтянулись. Провинившийся не знал большей части произнесенных слов, но инстинктивно понял, что дело серьезное…

– Ну что молчишь, хауптмейстер, долго мне еще здесь торчать?! – повысил голос Карл, пытаясь вывести солдата из состояния комы.

– Виноват… не мог бы ты, Карл, то есть… – испуганно осекся гном, – господин командир, повторить…

– С какой стати ты, идиот, кидаешься на своих?! – неожиданно сорвался на крик голос Карла, бешено вращающего расширенными от ярости и чуть ли не выпрыгивающими через маску глазами. – Надеюсь, тебе полегчало, когда расквасил хлюпальник Зигеру и дал пня под зад Нарсу?! Но только знаешь, дружище, нечего свои слюнтяйские переживания за чужой счет успокаивать и из-за блундинистой вертихвостки товарищей калечить!

Солдат смущенно опустил голову и уставился на носок правого сапога. Он молчал, крыть было нечем… Только теперь он понял, что постигни такая беда зануду Зигера, окажись на его месте беззаботный весельчак Нарс, он тоже стал бы к ним приставать с успокоительными речами и прочей бесполезной мишурой, именуемой в народе дружеской поддержкой. «Все же как мы порой эгоистично упиваемся своим горем, забывая о чувствах других, видящих твои мучения, страдающих от них, желающих помочь, но не знающих как…» – размышлял Пархавиэль, безропотно выслушивая грубые, но справедливые слова начальства и багровея от стыда.

– Да что с тобой, Парх? – начинал успокаиваться Карл, вновь овладевший собой и перешедший на доверительный шепот. – Неужели глупые капризы малолетней девчонки настолько засели тебе в голову, что заставили забыть даже об осторожности?

– Об осторожности?! – удивленно переспросил Зингершульцо, наконец-то оторвавшись от созерцания грязных сапог и впервые за весь разговор осмелившись посмотреть в глаза командиру.

Догадка осенила гнома внезапно. Лишь сейчас до него дошло, каким же он был кретином, укрывшись от сторонних глаз здесь, на берегу. Караван еще не вышел за Ворота, не достиг опасной зоны населенных дикими тварями пещер, но кто знает, что скрывала в себе тихая гладь на первый взгляд мирного озера.

– Я понял… виноват! – скороговоркой пробормотал хауптмейстер, всего на долю секунды опередив собиравшегося пуститься в подробные разъяснения командира. – Был глуп, неосмотрителен, готов понести наказание…

– В лагерь, пшел!!! – прозвучал лаконичный приказ, сопровождаемый весьма нелегким напутственным пинком. – Не забудь извиниться перед пострадавшими! – донеслось напоследок до уже пролетевшего несколько шагов в направлении палаток Парха.

Смена закончилась несколько часов назад, и лагерь спал. Походные палатки и дюжина груженных товаром телег уже давно канули во тьму подземелья, мгновенно наступавшую каждый раз, когда гномы гасили костры. В этот поздний час, когда караванщики накапливали силы перед следующим длительным переходом, в лагере горел всего лишь один костер, вокруг которого расположилась троица полусонных гномов.

Район был спокойным, тварей здесь не водилось, и Железный Карл выставил сегодня караул не столько из соображений безопасности или соблюдения необходимых формальностей походной жизни, сколько в целях укрепления расшатавшейся за время двухнедельного отдыха в столице дисциплины. Часовые понимали истинную причину действий командира и поэтому не особо усердствовали: не тратили силы и время на бессмысленные шатания вокруг лагеря и не обращали внимания на то и дело доносившиеся из темных углов огромной пещеры пугающие завывания нотанов, мандриготов и прочих безобидных представителей местной фауны. Хауптмейстер Зингершульцо и его друг Зигер по прозвищу Скрипун были опытными бойцами, чтобы дергаться по таким пустякам. Вечная ночь, царившая в пещере, могла испугать душераздирающими криками да воплями лишь новичков, никогда не ходивших с караваном по юго-восточному торговому тракту.

Караванщики с толком использовали выпавшие на их долю часы вынужденного бодрствования и совмещали несение вахты с подготовкой снаряжения для предстоящего похода. Удобно устроившись на мягких топчанах возле костра, Зингершульцо и Зигер важно, со знанием дела, наставляли нового в отряде бойца по имени Гифер в нелегком искусстве подготовки брони.

– Мажь гуще, не скупись! – бурчал Пархавиэль, внимательно следя за неуверенными движениями новичка. – Кунгутная смола в отличие от обычной быстрее впитывается в ткань и усыхает. Как только корка образовываться начнет, так сразу же второй слой клади.

– А за ним и третий не забудь! – не упустил возможности сказать свое веское слово Зигер, пытаясь вырвать тряпку из неумелых рук Гифера и промазать еще не обработанный участок куртки вместо него.

– Отстань от парня! – прикрикнул на чересчур заботливого наставника Пархавиэль, сильно ударив Зигера по рукам. – Пускай сам учится, неумехи нам в отряде не нужны!

– Научусь, научусь… – поддакнул Гифер, тяжело вздыхая и стирая пот со лба перепачканным рукавом, а затем продолжил тщательно втирать в куртку вязкую и липкую смесь черного цвета с тошнотворным противным запахом. – Да только смысла в этом не вижу. Странные правила у вас в отряде, причудливые: вместо нормальных стальных доспехов кожанки, в которых еще деды ходили, броню всякой пакостью обтираете, да еще каким-то «гейнсом» травиться придумали…

Пархавиэль с Зигером, переглянулись и дружно, не сговариваясь, отвесили молодому, неопытному товарищу по звонкой оплеухе. Удары прозвучали одновременно, слившись в глухой шлепок и чуть ли не опрокинув подопечного лицом в костер.

– Дурак ты, Гиф, ох дурак, – просопел Зигер, глядя в глаза озадаченного новичка, – ты слушай, что тебе старшие говорят, да учись. Через пару смен сам поймешь что к чему.

– Зигер, заткнись! – вступил в разговор Пархавиэль. – Ты, Гифер, нас извини, мы сгоряча. Давай одежонку натирай, а я тебе пока разъясню, почему мы такие «странные». Ты на нашем маршруте впервой, многого не знаешь… Это у вас там, в северных проходах, все тихо да спокойно: окромя троглодитов да крысолаков, никого не водится. Ну, может быть, еще банды карлов озорничают, а здесь – полная веселуха, как Ворота минуем, так сразу поймешь… Местность дикая, и тварей там много всяких обитает. Я вот дорогой этой уже девятый раз топаю, каждый раз что-то новое встречаю…

– Что ужасно кусючее и тебя непременно сожрать норовит! – вновь встрял в разговор Зигер, подкидывая поленья в затухающий костер.

– Стальной доспех здесь не поможет, – продолжил Пархавиэль, бросив для острастки гневный взгляд на постоянно перебивающего его Зигера, – поскольку зверушки эти не столько клыками сильны, сколь ядовиты. Оно тебя лишь царапнуло, ты и не заметил, а после боя глядишь: по шкуре зуд нестерпимый, рвота и глаза на лоб от боли лезут. Мы многих схоронили, прежде чем поняли, в чем дело.

– И как же… – пролепетал не на шутку перепуганный Гифер. – Почему маршрут не закрыли и почему никто в Махакане об этом не знает?!

– Да потому, что треп есть треп, а дело есть дело! – повысил голос Пархавиэль, которого явно задели слова новичка. – Если бы Торговый Совет народу о тварях ядовитых рассказал, то изнеженные бездельники из столицы сразу бы бузу подняли: «смертельная угроза», «опасность для общества». Пришлось бы наш и еще парочку маршрутов закрыть, то есть сократить торговлю вдвое, а что это значит?

– Что?! – переспросил Гифер, озадаченный внезапно заданным ему вопросом.

– А то, балда, – Зингершульцо слегка шлепнул новичка ладонью по затылку, – что в дальних городах и шахтах голод начался бы, жрать нечего было бы. Пшеница вся как раз из Филании да Геркании идет, а окружными путями не навозишься!

– Так что же теперь, нам всем за общественный интерес передохнуть, костьми лечь?! – запаниковал Гифер, неустанно крутя головой из стороны в сторону и испуганно тараща выпученные от страха глаза то на невозмутимую фигуру сидевшего к нему вполоборота Зигера, то на каменное лицо хауптмейстера.

– Не паникуй! – резко прервал начинающуюся истерику сослуживца Зингершульцо. – На то мы и «солдаты внешнего кольца», чтобы жизнями ради общества рисковать и работу делать, что другим не под силу. Вместо того чтобы губой от страха трясти да планы дезертирства в башке строить, давай гуще одежонку мажь, не останавливайся! Чем лучше броня смолой пропитается, тем больше шансов, что когти тварей ее не прорвут.

– А если все-таки прорвут или прокусят? – задал вполне логичный вопрос уже немного пришедший в себя Гифер. – Что тогда?!

– Вот как раз на этот случай мы «гейнс» и пьем, – удрученно шмыгнул носом Зигер, которого каждый раз сильно коробило только от одного напоминания о зловонном и горьком противоядии. – Пойло, конечно, омерзительное, но жизнь многим спасло. Говорят, любую отраву перебороть может.

– Не совсем так, но, в общем, правильно, – неожиданно раздался позади стражи голос Железного Карла.

Гномы не слышали тихих шагов командира. Увлеченные беседой, они не заметили, как Карл подкрался сзади и уже около десяти минут внимательно слушал краткий курс выживания молодого бойца в исполнении двух непревзойденных знатоков военной жизни в целом и устава несения караульной службы в частности.

Часовые быстро вскочили на ноги, похватали оружие и вытянулись по стойке «смирно», не забыв при этом изобразить на растерянных лицах дежурную мину бдительности и служебного рвения.

– Вольно, разгильдяи, вольно, – как всегда невозмутимо произнес командир, повернувшись к солдатам спиной. – Зигер и ты, Гиф, возьмите фонари и проверьте периметр лагеря, а мы тут с вашим хауптмейстером потолкуем, как следует нести караул…

Когда солдаты ушли, командир повернулся к Пархавиэлю лицом. Зингершульцо давно знал командира, но только теперь понял, почему Карл все время отворачивался от костра и предпочитал отдавать приказы, стоя к подчиненным спиной. В непосредственной близи от яркого пламени блеск железной маски был ужасен. Не только лицо, но и все тело командира, казалось, было объято огнем. Складывалось впечатление, что беснующиеся в быстрой пляске языки пламени не отражались от гладко полированной поверхности металла, а шли изнутри, пытались пробиться сквозь живую плоть, избавиться от оков бренного тела и охватить весь мир демоническим огнем.

Карл походил на кровожадного акхра, пришедшего из пышущих пламенем недр земли за душами грешников. Гордая осанка прирожденного вождя и строгий, вкрадчивый голос усиливали зловещий эффект сопричастности гнома к силам зла и парализовали волю находившихся рядом.

Судьба сталкивала Пархавиэля с разными гномами, в том числе и с теми, кто, не жалея ни денег, ни сил, пытался создать вокруг своей весьма заурядной персоны ореол таинственности и страха, воздействовать таким примитивным образом на окружающих ради достижения своих мелких корыстных целей: уважение, подчинение, деньги, карьера.

Карлу не нужно было прикладывать усилий, чтобы его боялись и уважали. Четыре тысячи смен назад за него хорошо постарался пьяный механик, совсем чуть-чуть не докрутив проклятый болт пресса. Будь Карл тщеславен, хотел бы стать лидером, так давно уже заседал бы в Торговом Совете, а может быть, и в самой Консертоции Махакана, но по иронии судьбы командиру были чужды амбиции и карьерные стремления. Все, о чем он думал, чем жил, был призрачный долг перед обществом и вполне реальная забота о судьбе отряда. Порою солдатам казалось, что командир стыдился своего грозного вида, считал его преимуществом, которое не вправе был использовать…

– Ты меня слушаешь или вновь о своей блундинке мечтаешь?! – вывел Пархавиэля из бессознательного состояния строгий голос сидевшего возле костра командира. – Уже пять минут перед тобойраспинаюсь, а ты стоишь пень пнем и не отвечаешь.

– Виноват, исправлюсь, – растерянно ответил хауптмейстер, в который раз поймав себя на том, что сумасшедшая пляска огня на зеркально гладкой поверхности маски вводит его в странное состояние полузабытья, лишает возможности не только думать и действовать, но даже ощущать, что происходит вокруг.

– Итак, повторю еще раз для тех, кто грезит наяву, – монотонно произнес командир и наконец-то опустил голову вниз. – Завтра к концу смены мы достигнем Ворот. Командование группой передашь Зигеру, а сам переходишь в подчинение коменданта крепости. Должность и привилегии за тобой сохраняются. Вопросы есть?

– За что?! – вырвался из груди Пархавиэля крик отчаяния.

Слова командира прозвучали неожиданнее, чем обвал в шахте, и разрушительнее, чем взрыв горы. «Карл выгоняет меня из отряда, но за что?!» – крутилась в голове перепуганного гнома абсурдная и страшная мысль, холодная реалия сурового мира, в один миг перечеркнувшая всю его жизнь, разорвавшая в клочья смысл его существования.

– Парх, ты хауптмейстер, не просто солдат, ты должен лучше других знать, что приказы не обсуждаются, – прозвучал монотонный и неумолимый голос командира, – тем более что все привилегии за тобой сохраняются, даже членство в Гильдии Караванщиков, почетное, конечно.

– Командир, – выдавил из себя Пархавиэль, до крови сжав от злости кулаки. Его голос был тих и дрожал. Гном изо всех сил пытался сохранить спокойствие и побороть бурю бушевавших в нем эмоций. – Я подчиняюсь приказу, но хочу и имею право знать «почему?».

– Потому, что я так решил, Парх! – печально произнес командир и хлопнул широкой ладонью по мешку, на котором сидел, приглашая Пархавиэля занять место рядом с собой.

Гнев, боль, обида, отчаяние раздирали гнома на части, он терял самообладание и уже начинал всерьез призадумываться над советами лукавого бесенка, появившегося неизвестно откуда у него в голове, не решить ли проблему разжалования одним точным ударом топора по уродливой голове обидчика.

– Карл, мы с тобой… не один поход… да как же так?! – невнятно забормотал гном, которому было трудно одновременно контролировать свои действия и уважительно разговаривать с командиром. – Если ты из-за сегодняшнего, так ведь…

– Сядь! – неожиданно заорал Карл, стукнув на этот раз по мешку уже тяжелым кулаком. – Садись и слушай!

Властный взгляд из-под стальной маски и резкий крик возымели действие. Голова Пархавиэля мгновенно прояснилась, эмоции отхлынули, и он покорно опустился на мешок.

– Ты правильно сказал, мы знаем друг друга давно, очень давно, – начал издалека командир, аккуратно подбирая слова и стараясь случайно не задеть самолюбие бойца, – ты отличный воин, и лучшего командира группы мне не найти. Сегодняшние промахи не в счет, это ерунда. Мне больно и горько убирать тебя из отряда и еще труднее об этом говорить, но пойми… есть не зависящие ни от тебя, ни от меня обстоятельства, вынуждающие на этот жестокий, но единственно верный шаг. Поверь мне на слово и не заставляй ничего объяснять, прими мое решение и смирись с ним!

– Красиво, признаю, – неожиданно произнес Зингершульцо, задумчиво рассматривая одну из догорающих щепок в середине костра.

– Что красиво?!

– Красиво говоришь, Карл, хорошо у столичных научился, да только если красоту и напускное сочувствие из твоих слов убрать, стошнить может. С кем, с кем, а со мной проще изъясняться можно было бы примерно так: «Придраться к тебе, Парх, трудно, так как работу свою исправно выполняешь, но мне ты надоел. Объяснить свои причуды толком не могу и не хочу. Коль в жизни дороги наши еще пересекутся, не плюй в мою сторону слишком сильно! А сейчас бери свои манатки и пшел вон из отряда в… стражи!»

– Заткнись! – грубо оборвал гневную тираду Карл.

Какое-то время оба гнома сидели, насупившись, и молчали. Наконец-то Карл решился открыть хауптмейстеру истинную причину его отстранения.

– Хочешь правды, изволь, но легче тебе не станет. Я вывожу тебя из состава отряда по состоянию здоровья.

– Ага, ишь чего придумал, старый хрыч! – озлобленно процедил сквозь сжатые зубы гном, искренне ненавидя лживые уловки и отговорки, с помощью которых хитрое начальство имеет привычку избавляться от неугодных подчиненных. – И с кем наперегонки побегать или в кулачном бою сойтись, чтобы ты меня «по дряхлости» не выкинул?!

– Не в этом дело, Парх, не в этом…

– А в чем?! – задал вопрос Пархавиэль, гордо глядя в глаза командиру.

– Твое тело устало, – произнес после недолгого молчания Карл, вызвав приступ громкого, раскатистого хохота у единственного слушателя. – Оно больше не может переносить «гейнс».

Гном затих, его большие как сливы глаза вопросительно смотрели на командира. Во взгляде чувствовались удивление, тревога и страх.

– Продолжай, – очнулся от оцепенения гном через пару секунд, – я внимательно слушаю.

– Две смены назад, перед самым отправлением, меня вызвали в Палату Лекарей. Андер Брунгорн, старший из них, сообщил, что «гейнс» перестал воздействовать на твой организм. – При этих словах Карл замялся. Старый воин с трудом вспоминал мудреные слова, которыми с ним изъяснялся известный ученый муж. – В общем, не силен я в знахарском деле и если где что навру, ты уж не обессудь. «Гейнс» – это реа-гент, – выговаривал Карл по слогам сложные для его понимания слова, – он вступает в ре-ак-цию с какими-то… э… частицами, что у нас то ли внутри, то ли в крови плавают, и образует противоядие. Ну а в твоем брюхе этих вот частиц уже не осталось, так что пить «гейнс» тебе смысла нет.

– Брешешь, – лаконично подытожил Пархавиэль неудавшуюся попытку командира подвести научную базу под решение об его отставке. – Только не пойму, почему ты меня за дурака держишь? Если бы такое и случилось, что маловероятно, то меня бы самого в Палату вызвали и бумагу с печатью вручили бы, дескать: «не годен с караваном ходить». А так, без бумаги, твои слова – брехня и отговорки.

– На, держи. – Едва заметным движением руки Карл всунул в ладонь Пархавиэля маленький запечатанный сургучом флакон с ярко-синей жидкостью внутри.

– Что это?! – изумился солдат.

– Вот что они мне вместо бумаги дали, гады! – грозно прорычал Карл, видимо, вспоминая неприятный разговор с докторами. Затем командир взял себя в руки и продолжил: – Подобные случаи уже бывали. Помнишь, как неожиданно ушел в отставку Фарик Шеккельбор, а Эмил Круохер, а Гербер Сааршульцо? Раньше лекари ничего с «усталостью тела» поделать не могли, а теперь, протирки колбные, новый «гейнс» изобрели.

– Так это он?! – чуть ли не воскликнул сияющий от радости Пархавиэль, возбужденно крутя крошечный флакончик в огромных ладонях. – Тогда к чему весь этот треп, командир? Один глоток, и я снова в строю! – Пархавиэль хотел тут же распечатать заветный флакон, но на его плечо властно легла рука Карла.

– Подожди, не все так просто и чудесно. На твоем месте я не стал бы рисковать и пить эту пакость.

– Почему? – вновь удивился Пархавиэль.

– Во-первых, до тебя ее никто еще не пил, даже на каторжниках не успели опробовать.

– А во-вторых? – спросил Зингершульцо, носом чувствуя какой-то каверзный подвох.

– Андер сам микстуру изготовил. Род Брунгорнов с Зингершульцами с незапамятных времен не в ладах был, а тут еще, пока мы с тобой в последнем походе версты мотали, Фредерис Брунгорн, двоюродный племянник Андера, твою Монику окрутил, сам понимаешь…

Воспоминание об отказе любимой женщины выйти за него замуж заставило сжаться сердце гнома, но оцепенение продлилось недолго, всего несколько секунд. Недавнее поражение на любовном фронте отошло на второй план, уступив место другим, более важным мыслям.

– А это здесь при чем? Моника мне отказала, ее родители тоже «против». У пустомели Фредериса дорога свободна, я ему не помеха.

– Вспомни закон, – усмехнулся Карл, – недавно ты получил от Общества привилегию «Выбор невесты». Ты можешь подать прошение в Суд по Брачным Делам, и Моника станет твоей женой вне зависимости от того, хочет она или нет, «за» или «против» ее родители. Даже если Фредерис женится на ней сейчас, пока мы с тобой в походе, то по возвращении ты все равно можешь предъявить права на эту вертлявую куклу.

Внезапно открывшаяся возможность задействовать общественные рычаги для достижения семейного счастья обрадовала гнома. «И как я до этого сам не додумался, влюбленный идиот? – сверкнула радужная мысль, тут же сменившаяся другой, печальной и грустной. – Брак поневоле – тюрьма. Плохо будет и Монике, и мне. Смогу ли я быть счастливым, испортив жизнь любимой?» Из мира грез и размышлений его вернули в реальность слова продолжавшего объяснять ситуацию командира:

– Для Брунгорнов брак Фредериса с твоей пассией весьма выгоден. Родители Моники бедны, но из знатного рода, а в наши дни это многого стоит. Облагородив семейство, можно значительно расширить круг знакомств, завязать новые деловые контакты, получить большие преимущества перед конкурентами. Возможно, старый Андер решил обезопасить брак влюбленных голубков от вполне законных посягательств со стороны омерзительного бродяги-караванщика и избрал для достижения своей цели весьма изысканный способ.

– Чушь! – выкрикнул Пархавиэль, не веря, что лекари, не раз спасавшие ему и его товарищам жизнь, способны на подобную низость, тем более Андер, бывший для него идеалом милосердия и благородства. – Андер не опустится до…

– Отнюдь, – продолжил Карл, качая головой. – Андер не такой уж безобидный, добродушный старичок. К тому же в случае чего злой умысел его действий недоказуем. При самом неблагоприятном для него развитии событий лекарь отделается лишь административным порицанием, не очень большим штрафом, даже по нашим с тобой меркам, и отстранением от практики на пару сотен смен.

– Это как?! – в который раз за время разговора удивился гном.

– Ты пьешь отравленное зелье и умираешь. По возвращении конвоя я подаю иск в Верховный Суд. Твое тело похоронено где-то на маршруте, к тому же прошло много времени. Штатные судебные лекари навряд ли смогут провести экспертизу и определить истинную причину смерти. Даже если удастся доказать, что ты умер в результате отравления, а не по другой причине, то все равно в глазах добропорядочных обывателей все караванщики – моральные уроды, наемники с расшатанной психикой, – с горечью констатировал Карл. – Теперь ставим вопрос: была ли твоя смерть несчастным случаем в результате научного просчета или торжеством злого умысла изготовителя зелья? Учитывая безупречную репутацию светила лекарского дела, гроссарцтера Лидера Брунгорна, его огромный вклад в развитие Общества и то, что некоторые члены Верховного Суда обязаны ему спасением их собственных жизней, как ты думаешь, какое решение примет Суд?

Не в силах больше сопротивляться свалившимся на него превратностям судьбы, Пархавиэль обреченно закрыл глаза и задал вопрос, который всю жизнь считал позорным и стеснялся задавать другим, даже самым близким гномам:

– Что мне делать?

– Выбор у тебя небольшой, – продолжал трезво и расчетливо рассуждать командир, – либо ты рискуешь и пьешь зелье, полагаясь только на порядочность главы Палаты Лекарей, либо идешь в стражи. Мою точку зрения ты знаешь.

– Тебе не простят, – прошептали дрожащие губы Пархавиэля, – не простят, что спас меня, что не дал выпить зелья…

– Несчастный случай на дороге, – лукаво усмехнулся Карл, – телегу тряхнуло, флакон выпал из котомки и разбился, вот незадача! И что мне делать, если второго нет? Не остается ничего другого, как оставить тебя на границе, перевести в стражи Ворот.

– Брось, это не поможет. Если твои предположения правильные, то Андера лепетом о случайностях не обмануть. Он отомстит, он тебя уничтожит, сотрет в порошок…

– Пусть попробует! – прозвучал суровый ответ.

Голос заставил Пархавиэля открыть глаза и взглянуть командиру в лицо. Сквозь прорези стальной маски на него смотрели полные решимости и упорства глаза старого бойца, готового бросить вызов и достойно принять его, будь обидчиком хоть самый могущественный и свирепый акхр.

– Мне нужно подумать, – прошептал Пархавиэль и отвернулся.

Родившимся под яркими лучами солнца и чарующим взор блеском звезд на ночном небе никогда не привыкнуть к однообразному существованию во тьме пещер и извилистых скальных проходов, никогда не приспособиться к жизни в мире, где время, кажется, остановилось и нет таких привычных всем нам явлений, как рассвет и закат, смена времен года и ветер…

Когда-то очень давно гномы тоже жили на поверхности и не могли представить, что их потомкам придется измерять время мерными сменами, а не днями, и просыпаться по утрам не от лучей восходящего солнца, а от тусклого света зажигаемых фонарей.

Все в мире течет, все изменяется, кто хочет выжить, должен приспосабливаться к переменам. Натолкнувшись несколько столетий назад на извечную дилемму мироздания: «вступить ли в бой с более сильным врагом или спастись бегством», древние гномы сделали свой выбор, раз и навсегда изменив не только среду обитания, но и образ жизни потомков.

Много времени прошло с тех пор, много лет пролетело в упорных трудах по покорению чуждого и враждебного подземного мира. Даже Хранители Мудрости Древних уже не помнили, кто именно вынудил предков гномов спрятаться в недрах земли, закрыться в глубоких пещерах и шахтах: властолюбивые эльфы, кровожадные орки или, быть может, кадоны, чье племя бесследно кануло в Лету в череде бесчисленных кровопролитных войн «внешнего мира».

Нынешнее поколение сынов Великого Горна не знало ни Солнца, ни Луны. Они жили, блуждая во тьме и гордясь мудростью сумевших спастись от неминуемой гибели предков. Любой атрибут многоцветного и разнообразного наземного мира был для большинства жителей Махакана пустой звуковой оболочкой, не несущей в себе никакого смысла. Солнце, Луна, небо, звезды – всего лишь призрачные реалии чужой жизни, абстрактные теоретические понятия, в которые можно поверить, но нельзя принять…

* * *

Пархавиэль видел небо и звезды, слышал шелест листвы и ощущал нежное дуновение весеннего ветра. Это случалось трижды, каждый раз, когда ломался старый грузовой лифт, на который гномы сгружали товары в конечной точке маршрута, чтобы отправить их наверх, на поверхность.

Хауптмейстер точно помнил ту смену, когда впервые произошла поломка – двести пятьдесят семь смен назад, конец шестого похода. Перегруженный товарами лифт заскрипел и рухнул вниз с высоты пятнадцати метров, насмерть задавив четверых и тяжело ранив десять гномов. Ему тогда вместе с товарищами долго пришлось карабкаться вверх по отвесной стене шахты, вися на одной руке, вбивать второй в твердый скальный монолит длинные крепежные стержни, протягивать тросы, а наконец-то выбравшись на поверхность, вручную поднимать груз. От усталости ныли мышцы, кровоточили ободранные руки и плечи, но страдания стоили того, что он увидел…

Яркий свет, огромный темно-серый простор, затянутый причудливыми неоднородными сгустками, порывы ветра, обжигающие глаза и щеки, воздух, который пьянил и сбивал с ног своей свежестью, запахи, новые запахи… Даже впервые увиденные им люди и огромные, впряженные в телеги животные не вызвали у него такого удивления и восторга, как бескрайний простор, обилие цветов и запахов.

Именно тогда он понял, в чем заключается основная привилегия караванщика: «Возможность случайно увидеть чудо, соприкоснуться с большим, светлым миром».

Из тех счастливцев, кому двести пятьдесят семь смен назад повезло выбраться на поверхность, в живых осталось лишь трое: он, Зигер и Карл. Шестеро погибли на маршруте, трое покончили с собой по возвращении в столицу, а четверо бесследно исчезли. Говорят, что они сбежали во «внешний мир», навеки наложив проклятие на свой род, стали изгоями… Однако Зингершульцо не верил расхожим слухам, даже когда они превратились в официально зарегистрированный Гильдией факт измены. Уж слишком много солдаты болтали в пивных о необходимости перемен и «свежего воздуха»…

Последующее за позорным фактом измены ужесточение инструкций не охладило желание Пархавиэля увидеть «внешний мир» вновь, всего на несколько минут соприкоснуться с ним и сохранить в памяти чудесные воспоминания на всю оставшуюся жизнь.

Когда лифт сломался во второй раз, он первым вызвался добровольцем полезть наверх. Небо преподнесло ему неожиданный сюрприз: оказывается, оно могло быть не только серым, но и черным, усыпанным множеством сверкающих точек, называемых на языке людей звездами.

К сожалению, третье посещение поверхности сильно разочаровало гнома. Ловко карабкаясь по отвесной стене, Зингершульцо терялся в догадках, каким же будет небо на этот раз: зеленым, нежно-желтым, а может быть, голубым? Когда же он наконец заглянул за край шахты, то чуть ли не свалился от расстройства обратно. Небесная высь была вновь темно-серой.

Три смены он ходил сам не свой, не мог спать и перессорился со всем отрядом, включая самого командира. Никто не мог понять причину его внезапной вспыльчивости и резких перепадов настроения. Карл предлагал Пархавиэлю пропустить один поход и немного отдохнуть в столице. Животворящим бальзамом, исцелившим его от меланхолии, стали мысли о предстоящей по возвращении с маршрута свадьбе.

«А все-таки каким небо может быть еще и почему оно способно менять цвет? – размышлял хауптмейстер Пархавиэль Зингершульцо, крутя между толстыми, сильными пальцами левой руки флакон с ярко-синей жидкостью. – Неужели я никогда не смогу ответить на этот вопрос? Ведь небо так близко, всего в трех сменах пути. Его новым цветом и бескрайним простором насладится кто-то другой!»

Одним резким движением руки Зингершульцо сорвал сургуч с горлышка и опрокинул содержимое флакона в рот. Он не успел ничего почувствовать. Голова закружилась, стало трудно дышать, и гном потерял сознание.

Глава 2 Застава

Малага приготовилась к прыжку, распрямила длинный, раздваивающийся на конце хвост, которым во время броска могла изменять направление движения тела, и напрягла сильные мышцы. В тот самый момент, когда задние лапы уже были готовы оттолкнуться от камня, а тело должно было взмыть ввысь, откуда-то издалека послышался незнакомый зверю скрипучий, протяжный звук. Малага встревожено подняла голову вверх и неподвижно застыла на месте, распустив веером большие перепончатые уши. Теперь хищнику было не до охоты, скрип приближался, нарастал. Вслед за ним появилось много новых, никогда ранее не слышанных звуков.

Как большинство обитателей пещер, зверек был слеп. Живущим в вечной тьме не нужны глаза, достаточно острого слуха и хорошо развитого обоняния. Малага не увидела появившийся вдали свет фонарей и вереницу медленно ползущих по камням телег, но точно знала, что по направлению к ней движется огромное стадо существ, каждое из которых гораздо больше и сильнее ее. Забыв о добыче, она приняла единственно верное решение: быстро соскользнула с камня и, низко прижавшись брюхом к земле, прошмыгнула в узкую расщелину.

Караванщики даже не пытались идти тихо. Во-первых, это было бесполезно, поскольку семнадцать груженых телег так сильно грохотали по камням, что у местных обитателей, обладающих чутким слухом, наверное, лопались барабанные перепонки. А во-вторых, в осторожности просто не было смысла: кроме малаг и суховертов, хищников до Ворот не водилось. Обе разновидности ящериц были неядовиты и охотились лишь на мелкую дичь.

Колеса и рессоры жалобно скрипели, а телеги чудовищно грохотали по сыпучим камням, мотаясь при каждом новом толчке из стороны в сторону и причиняя массу неудобств впряженным в них вместо лошадей гномам. Сквозь многоголосую какофонию механических скрежетаний и ударов то и дело доносились громкие выкрики и забористая ругань смертельно уставших, измотанных многочасовой тряской караванщиков.

– Парх, бочонок старый, ты тащить-то будешь али нет?! А ну, напрягись, захребетник, хватит спать! – громко орал прямо в ухо Зингершульцо идущий позади него в упряжи Нарс. – Коль спать охота, так завались на телегу и дрыхни или на закорки мне залезь, и то легче будет!

Негодование гнома было вызвано странным поведением напарника. С Пархавиэлем в ту смену было что-то не так, это заметил каждый член команды. Он то сильно тянул повозку вперед, заставляя других ускорять темп и сбивать дыхание, то резко затормаживал, и тогда вся шестерка сбивалась в кучу. Однако аритмичность движения была не единственной странностью гнома. Порой, когда телегу мотало из стороны в сторону или заносило на крутом склоне, хауптмейстер не мог удержать равновесия и падал, увлекая за собой всех остальных. Окрики, предупреждения, ругань, сменяющиеся тычками и затрещинами, казалось, не имели никакого воздействия, всегда собранный и хорошо знающий свое дело караванщик упорно продолжал чудить, никак не реагируя на внешние раздражители. Ни Нарс, ни его товарищи даже не могли предположить, что хауптмейстер просто не слышал их раздраженных голосов и не чувствовал сыплющихся на его крепкую спину ударов.

Когда Пархавиэль очнулся после отравления, то отряд был уже на ногах и готовился отправиться в путь. Голова кружилась, тело не слушалось, а очертания палаток и фигур гномов плясали перед глазами в каком-то мутном, бледно-сером тумане. Боли не было, и с памятью вроде все тоже было в порядке. Он отчетливо помнил события вчерашней смены и, конечно же, судьбоносный разговор с командиром, после которого он все-таки решился рискнуть и выпить «гейнс». Но вот с восприятием настоящего были проблемы: он то не слышал слов окружающих, то не мог понять, что же от него хотят, движения были скованными, а реакция замедленной. Гном чувствовал, как порой на него нападает оцепенение и он на ходу погружается в странную, непривычную полудрему, как будто невидимый злой колдун время от времени произносит таинственные магические заклятия, высасывающие из него силу и притупляющие рассудок.

Когда он оборачивался, то видел озлобленные лица кричащих на него товарищей, но не слышал слов, когда падал, не чувствовал боли, хотя точно знал, что она должна быть.

Сквозь пелену тумана хауптмейстер видел, как конвой остановился и к нему подошел командир. Карл интенсивно шевелил губами, жестикулировал, зачем-то щупал его пульс и силой заставил открыть рот. Закончив с осмотром, он что-то начал говорить столпившимся вокруг телеги гномам. Пархавиэль почувствовал, как его осторожно взяли под руки и заботливо повели к одной из телег, уложили сверху между тюками с товарами и накрыли теплым одеялом. Сил сопротивляться произволу не было, да и особого желания тоже не возникало. Единственная мысль, одиноко блуждающая в его пустой голове, призывала закрыть глаза и заснуть.

Первое, что увидел Пархавиэль, открыв глаза, был высокий бревенчатый потолок, местами облепленный паутиной и грязью. Через маленькое оконце в комнату с трудом пробивался тусклый свет фонарей, костров и факелов, горящих где-то снаружи барака. Несмотря на царивший кругом полумрак, гном узнал помещение. Два ряда железных кроватей, накрытых грубыми войлочными одеялами, стоящие возле стены в ряд сундуки, большой камин и оружейные стояки у входа не оставляли никаких сомнений, он был в одном из бараков пограничной заставы.

«Интересно, как долго я провалялся? – крутилась в ясной как никогда голове гнома тревожная мысль. – А где отряд? Неужели меня оставили у стражей Ворот и ушли?!»

Испугавшее гнома предположение придало ему сил и заставило забыть о соблюдении хотя бы минимальных норм приличия. Быстро вскочив с кровати, Пархавиэль прыжками кинулся к входной двери, совершенно не обратив внимания на такую несуразную мелочь, как полное отсутствие одежды на его мускулистом, покрытом густой растительностью теле.

С шумом и треском Зингершульцо распахнул дверь и… с облегчением вздохнул. На центральной площади пограничного лагеря было многолюдно, горели костры и слышалось приятное слуху гудение многоголосой толпы: кто-то смеялся, кто-то громко кричал, видимо, проигрывая в карты более удачливым сослуживцам жалованье за десять смен и усиленный походный паек. Жизнь заставы шла своим чередом, между казарменными бараками и служебными помещениями сновали взад и вперед полусонные стражники и караванщики из его отряда. «Слава богам!» – слетело с губ Зингершульцо, который тут же расслабился и прислонился спиной к дверному косяку. Холодные металлические скобы двери в тот же миг впились в горячее тело и заставили взглянуть на его неприкрытую наготу. Испуганно ойкнув, Пархавиэль захлопнул дверь и быстро побежал к кровати, пытаясь найти впотьмах куда-то запропастившуюся одежду.

К счастью, никто из проходивших мимо барака не обратил внимания на распахнутую настежь дверь и не заметил оплошности гнома. В противном случае Пархавиэлю пришлось бы долго быть объектом злых шуточек и мишенью для язвительных колкостей, обильно отпускаемых при каждом удобном случае и по любому поводу весельчаками-сослуживцами.

Перепачканные дорожной грязью штаны и сапоги нашлись под кроватью, рубашка лежала в изголовье. А вот куда соседи по бараку задевали его широкий кожаный ремень, обшитый стальными клепками и пластинами, оставалось загадкой до тех пор, пока недовольно ворчащему, поддерживающему одной рукой постоянно сползающие вниз портки гному наконец-то не удалось разжечь в камине огонь.

Воистину, доброта и сочувствие ближних не имеют границ. Пока Пархавиэль был без сознания, предприимчивые обитатели барака умудрились использовать его любимый пояс вместо порвавшегося шнура самодельной люстры. Узорная стальная пряжка была надета на торчащий из потолка крюк, а к другому концу свисающего ремня была прикреплена железная квадратная рама с четырьмя закопченными светильниками по углам.

Еще никто и никогда не осмеливался так бесцеремонно обращаться с вещами заслуженного караванщика и уважаемого не только в Гильдии, но и во всем Обществе гнома. Ноздри Пархавиэля расширились, лицо побагровело, а прищуренные глаза налились кровью. Ярость закипела в нем. Зингершульцо тяжело засопел, закрыл глаза и до боли сжал огромные кулачищи, пытаясь совладать с нахлынувшими на него эмоциями и удержаться от массового мордобоя, грозившего в тот миг зарвавшейся и обнаглевшей пограничной страже.

Через несколько секунд Пархавиэль открыл глаза и облегченно вздохнул. Рассудок победил, ему удалось побороть приступ гнева. Хладнокровно констатировав врожденную наглость стражей, которых караванщики всегда недолюбливали, и мысленно излив на находчивых обитателей барака богатый арсенал изысканной ругани, гном подпоясался валяющейся на полу веревкой, пододвинул к центру комнаты дубовый стол, кряхтя влез на него и принялся осторожно, боясь ненароком побить светильники, разбирать хитрую осветительную конструкцию. В тот самый момент, когда отнятая во время безмятежного сна собственность уже почти вернулась в руки законного владельца, входная дверь открылась, и на пороге появились пятеро весело болтающих между собой стражников. Если Пархавиэль, будучи не на шутку разозлен бесцеремонным поступком стражи, сдержал свой праведный гнев, то сменившиеся с караула гномы действовали импульсивно, совершенно не беспокоясь о последствиях…

Одновременно с возмущенным криком «Эй!» сзади послышалось глухое гудение рассекающего воздух тяжелого предмета, и острый угол деревянного табурета больно впился между лопаток гнома.

Толчок был сильным и неожиданным. Пархавиэль потерял равновесие и кубарем полетел со стола, увлекая за собой люстру. Ударившись в падении грудью о край железной кровати, Зингершульцо громко закричал от боли, но тут же попытался подняться на ноги. Опыт участия во множестве кулачных боев и массовых потасовках подсказывал, что при подобных обстоятельствах бить лежащего все равно будут.

К сожалению, подняться он не успел. Виной тому было не столько проворство противников, сколько проклятая рама, свалившаяся прямо на него и придавившая бедолагу к полу. Попытка сбросить с себя увесистую железку была прервана самым неделикатным образом: подоспевшие стражники принялись безжалостно избивать попавшего в ловушку караванщика. Удары сыпались со всех сторон, его пинали по ногам, рукам и лицу, в ход пошли не только ноги и кулаки, но и уже знакомый Пархавиэлю табурет.

«Будешь знать, собака, как люстру воровать! Проверьте сундуки, все ли на месте?! Подселяют тут всякое воровское отребье! Грязный бродяга! Мразь караванная!» – неслись со всех сторон гневные выкрики, сопровождаемые звуками ударов и тяжелым сопением.

«Приняли за вора, надо же! – думал гном, уворачиваясь что есть сил от сыплющихся на него ударов и пытаясь прикрыть руками лицо и другие жизненно важные органы. – А то, что пояс мой прихватили, так, значит, не в счет?!»

Избиение барахтающегося под люстрой гнома неожиданно прекратилось. Пограничники не могли «веселиться» в полную силу, поскольку массивная конструкция люстры прикрывала самые важные части тела жертвы: живот и пах. Трое стражников ухватились за края металлической рамы и начали медленно поднимать ее, а двое стояли наготове, чтобы не дать освобожденной жертве вскочить на ноги и быстро кинуться наутек.

Пархавиэль понял предусмотрительный замысел врагов и бежать не собирался. Как только трехпудовый груз перестал давить на грудь, гном мгновенно перевернулся на живот и по-пластунски заполз под ближайшую кровать.

Вытащить его из укрытия оказалось не так уж и просто. Хауптмейстер извивался как угорь, отражая удары ног, и даже умудрился прокусить одному из нападавших сапог. В конце концов взбешенным охранникам пришлось поступить с кроватью так же, как и с люстрой, то есть поднапрячься и откинуть ее в сторону. Именно в этом и заключалась их роковая ошибка. Пока нападавшие возились с тяжелой преградой, Пархавиэль сумел встать на ноги…

* * *

От только что начавшейся увлекательной партии в «критс», традиционно проводимой при каждом проходе через Ворота между лучшими картежниками караванщиков и пограничников, толпу зевак отвлекли неожиданно донесшиеся из ближайшего барака истошные крики, стоны, шум ломающейся мебели и жалобные мольбы о помощи.

Несколько десятков удивленных глаз мгновенно оторвались от карт. По мановению невидимой волшебной палочки толпа развернулась, гномы подошли ближе к бараку и застыли в безмолвном ожидании. Даже игравшие небрежно побросали карты и присоединились к товарищам. Звуки стихли так же внезапно, как и раздались. Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием полусырых поленьев суомы в костре.

«Акхр меня раздери, там же Парх!» – осенила страшная догадка одного из караванщиков, за которой последовал неистовый по мощи и наиболее действенный в подобных случаях боевой клич: «Наших бьют!»

Следуя инстинкту коллективной солидарности, шестеро караванщиков кинулись к двери барака, недвусмысленно засучивая на ходу рукава, остальные гномы, не сговариваясь, похватали друг друга за грудки. В считанные секунды толпа только что веселившихся вместе солдат разделилась на два враждующих лагеря. Намерения обеих сторон были серьезными, и смена грозила закончиться в лучшем случае массовой потасовкой без применения боевого оружия. Сразу вспомнились старые обиды и давние ссоры, принципиально важными стали вечные разногласия между Гильдией и Пограничной Службой. Однако, к счастью, побоище не состоялось…

Ринувшиеся к бараку караванщики застыли на месте, остальные разжали кулаки и широко открыли изумленные глаза. Из здания вновь послышались звуки. Дверь казармы широко распахнулась, и наружу вывалился стражник в порванной униформе и с мусорным баком на голове, затем раздался звон разбитого стекла. Из окна, ломая раму, вылетело и с чмоканьем шлепнулось в грязь второе тело.

Третий пограничник вышел самостоятельно. Он шатался, переносица и полные губы были разбиты, а из разорванного до самого каблука сапога свисали уродливые ошметки окровавленной кожи. «Он кусается!» – жалобно простонал солдат и потерял сознание.

Пока гномы недоуменно перешептывались и переминались с ноги на ногу, не решаясь войти, к казарме подоспели комендант гарнизона и Железный Карл.

– Хорошенького головореза ты хотел мне подсунуть, друг! – с упреком прошептал на ухо Карлу седобородый комендант, как только старшие офицеры переступили порог казармы. – Считай, что наша договоренность не имеет силы. Мне убийцы не нужны, разбирайся с ним сам!

– Не сгущай краски, Рудольф, – возразил Карл, надеясь спасти положение, – жертв нет, все вроде бы живы… Ну, повздорили ребята, погорячились…

К сожалению, комендант гарнизона, обергабер Пограничной Службы Рудольф Дортон, уже не слышал слов командира конвоя. Он ушел, громко хлопнув на прощание дверью. Карл его не винил. Действительно, зрелище было не из приятных и только закрепляло за караванщиками репутацию психопатов-маньяков, жаждущих крови и разрушений.

По полу, среди перевернутых кроватей и раскрытых сундуков, были раскиданы порванные в клочья одежды и глиняные черепки, бывшие совсем недавно посудой. Сорванная люстра, мелкие осколки светильников, безногие табуреты и переломанный пополам деревянный обеденный стол свидетельствовали об основательном, серьезном подходе хауптмейстера к такой важной в жизни каждого солдата церемонии, как групповой мордобой. Красочную картину разрушений дополняли две пары ног в высоких армейских сапогах: одна торчала из раскрытого сундука, а вторая из-под перевернутой кровати. В том, что их владельцы еще долго будут пребывать в бессознательном сон стоянии, у Карла сомнений не возникало.

В центре комнаты, на единственном уцелевшем табурете, восседал виновник «торжества», весь в порезах, ссадинах и кровоподтеках. Он флегматично, не обращая никакого внимания на присутствие командира, пил большими глотками пиво из откупоренного обломком ножки табурета бочонка.

– Оставь мне, – спокойно произнес Карл, присаживаясь на трехногую, перевернутую вверх дном кровать.

– Возьми другой бочонок, отрываться лень! – невнятно буркнул в ответ Пархавиэль, жадно припав разбитыми губами к источнику живительной влаги.

– Может быть, объяснишь? – не теряя спокойствия и даже не повышая голоса, настаивал Карл. – Расскажи командиру, что здесь произошло и почему стражники из окон летают?!

– Не знаю, – пробулькал Пархавиэль, захлебываясь сильной струей пива из перевернутого бочонка, который страдающий от жажды хауптмейстер держал обеими руками высоко над головой. – Они, пограничники, народу странный. Захотелось полетать, вот и летают…

Наконец-то утолив жажду, Зингершульцо бесцеремонно выкинул наполовину опустошенный бочонок в пустой, оконный проем и только после этого был морально готов приступить к серьезному разговору.

– История типичная настолько, что и рассказывать противно, – невозмутимо и гордо заявил гном, смотря через распухшие веки прямо в глаза командиру. – Пограничники – жулье и ворье, тыловые крысы, отсиживающиеся за толстыми крепостными стенами. Мы оба и все остальные в отряде об этом прекрасно знают.

– Дальше и ближе к делу!

– Пока я спал, ребята решили поделить мои шмотки. Я возмутился, они тоже, ну и… началось!

– Кто первым начал мордобой?! – сурово задал вопрос Карл, парализуя гнома своим гипнотическим взглядом.

– Они, – как на духу сознался Пархавиэль, – как только сменились из караула, так сразу же и запустили табуретом по спине, а дальше…

– «А дальше» меня уже не интересует! – прервал описание последующей батальной сцены Карл, вставая и направляясь к выходу. – Сиди здесь и наружу не высовывайся, попрошу наших постеречь вход, – бросил он на прощание и скрылся за дверью.

Зингершульцо был искренне удивлен спокойствием командира отряда. Самое меньшее, что грозило Карлу, – отстранение от должности и большой денежный штраф. О нем самом и речи уже не шло – трибунал, изгнание с позором из Гильдии, лишение всех привилегий и нищета. Но Пархавиэль мог поклясться, что видел улыбку на губах уходящего Карла.

Ждать ответа и теряться в догадках пришлось недолго. Минут через десять, как раз вслед за стражниками, пришедшими забрать в лазарет бесчувственные тела сослуживцев, дверь снова открылась, и на пороге появился Карл.

– Выходи, все улажено! Рудольф не глуп и не хочет встречных обвинений в воровстве и грубом нарушении дисциплины. Однако о нашем разговоре у костра можешь забыть. Здесь тебя видеть больше не хотят, так что придется тебе рискнуть и выпить отраву. С нами дальше пойдешь! – кратко изложил ситуацию Карл, с непониманием смотря на расплывшееся в широкой улыбке побитое лицо Пархавиэля. – Чего радуешься, дурень, не понял, что ли, тебе зелье пить придется!

– Так я ж уже, с того в дороге и скрючило, – бесшабашно заявил гном и, весело подмигнув, бросил в руки озадаченного командира пустой флакон.

* * *

Несмотря на то что гномы работали не покладая рук и почти не спали, на приготовления к дальнейшему пути ушло полторы смены. Впереди был опасный участок пути, как раз та часть маршрута, ради которой и был нужен усиленный конвой. Если бы не проход по опасной, кишащей хищниками и бандитами местности, то в Гильдии вообще не было бы необходимости. Для того чтобы тащить телегу, не нужно быть хорошим воином, достаточно иметь крепкие мышцы и выносливые ноги.

Командир не торопил бойцов и, казалось, даже не следил за ходом приготовлений. Он знал, что сложная, кропотливая работа по промазке брони и защитных тентов будет выполнена качественно. Вопрос же сроков завершения работ и, следовательно, прибытия груза в пункт назначения был второстепенным и волновал лишь торговцев из наземного представительства, мнение которых совершенно не интересовало караванщиков.

Карл неотступно следовал основному правилу Гильдии: «Безопасность – прежде всего!» От того, насколько тщательно будут обработаны доспехи и остро заточено оружие, зависело многое: судьба всего груза и жизни солдат. В его отряде не было самоубийц, никому не хотелось быть вписанным в «Почетную Книгу» – длинный перечень имен членов Гильдии, погибших или пропавших без вести на маршруте.

Подготовка началась с того, что по распоряжению Железного Карла палатки отряда и телеги были перемещены ближе к Воротам, то есть к самой крепости с огромными двустворчатыми воротами, защищающей Махаканское Сообщество от набегов хищников из неконтролируемых гномами территорий. После инцидента с хауптмейстером Зингершульцо оба командира, Карл и Рудольф, предпочитали свести общение между солдатами враждующих подразделений к минимуму. Стражники, несущие караул на высоких сторожевых башнях, были не в счет. Шанс, что кто-то затеет ссору прямо под носом у дежурных офицеров крепости и постоянно находившегося поблизости коменданта, был весьма незначительный и не воспринимался всерьез.

Гномы деловито суетились вокруг костров, над которыми висели огромные чаны с кунгутной смолой. Пятеро караванщиков в перепачканных сажей и копотью фартуках следили за черным густым варевом. Еще около дюжины чихающих и морщащих носы от неприятных запахов бедолаг перемешивали промежуточные растворы, состоящие из едких и пахучих добавок органического происхождения. Получаемые в ходе утомительной процедуры смеси осторожно сливались в огромные колбы из небьющегося стекла и бережно подносились к чанам.

В соответствии с инструкцией по приготовлению кунгутной смолы, специально составленной для отрядов «проблемных» маршрутов старшим кемарием Махакана, Адором Циолием, добавлять каждую смесь нужно было в строго определенной последовательности. Первые три компонента: красная, синяя и зеленая жидкости сливались в чан со смолой в самом начале варки и почти одновременно, затем раствор следовало остудить до 50 фаров и слить в него желтую жидкость. После тщательного перемешивания вновь нагреть смесь до кипения, причем в течение нескольких минут. «Если на поверхности образуются мелкие разноцветные пузырьки, а в воздухе запахнет тухлой капустой, то сливайте чан и начинайте все заново…» – гласила инструкция ученого мужа, составленная языком, понятным даже для тех, чьи руки привыкли пользоваться топором, а не ретортой.

Работа была сложной и утомительной, состояла из нескольких этапов и промежуточных фаз, однако в результате добавления в смесь более двадцати отдельных растворов получалась первосортная кунгутная смола, липкая, пахучая масса, возможно, не романтичная по цвету и запаху, но способная спасать жизни.

Пока на кострах готовилась очередная партия смолы, не занятая в процессе варки часть отряда не сидела сложа руки. Те гномы, кто уже успел обработать доспехи слегка подогретыми старыми запасами кунгута и заточить оружие, накрывали телеги специальными защитными тентами.

Толстая дубленая кожа тентов была способна выдержать удар острых когтей и надежно защищала груз от случайного попадания на него брызг ядовитой, способной разъесть металл слюны хищников.

Обработка груза шла медленно и вяло. На подготовку каждой телеги требовалось несколько часов и усилия двух-трех десятков гномов. После обтяжки повозки тент закреплялся дополнительными стальными тросами и тонкими полосками железа, протянутыми сверху повозки и под ее днищем. Только потом поверх конструкции, походившей со стороны на огромного общипанного дикобраза, наносилось несколько толстых слоев смолы. Промазка прекращалась только после того, как новая порция черного вещества уже не могла удержаться на покатой, гладкой поверхности телеги и начинала стекать вниз ручейками черной, тягучей жидкости.

Бывали случаи, когда на подготовку повозок уходило несколько смен, но в этот раз работа шла достаточно быстро. Прошлый поход был удачным, и отряд потерял всего нескольких бойцов, которых Гильдия по настоянию Карла заменила не зелеными новичками, а опытными караванщиками из ветеранского резерва и со смежных, «проблемных» маршрутов. Лишь для троих этот поход был первым…

– Гифер, ну куда ты полез?! – кричал на новобранца с ног до головы перепачканный в смоле Зигер. – Чего тебе у повозки надо? А ну, пшел прочь!

– Я подсобить хочу.

– Без тебя, сопляка, как-нибудь справимся. Иди доспехи свои промазывай!

– Я уже все подготовил.

– Дааа?! – с издевкойпротянул Зигер, окидывая Гифера то ля презрительным, то ли насмешливым взглядом. – А сапоги за тебя кто обрабатывать будет, я или, быть может, сам Карл?!

– Как, их тоже надо?! – искренне удивился солдат, имеющий на своем счету уже несколько походов, но впервые попавший на «проблемный» маршрут.

– Нет, не надо… – перешел на гнусавый крик Зигер, оправдывая свое прозвище «Скрипун», – твои сапожищи так изнутри пропахли, что их любая тварь укусить побрезгует. А ну, давай живо отсюда!

Новичок не стал спорить и отвечать встречной дерзостью на обидные слова. Он всего несколько дней был в отряде, но уже усвоил две прописные истины: к обработке доспехов нужно относиться серьезно и не следует обращать внимание на грубости Скрипуна.

И вот приготовления были наконец-то завершены. Не дожидаясь, пока высохнет смола на последней из телег, гномы начали разбирать лагерь. Провизия, палатки и прочее походное имущество были аккуратно сложены в три саркана – огромные, обшитые броней телеги с двумя рядами вертикальных бойниц, пугающие непосвященных в искусство перевозки товаров пограничников своим грозным, неприступным видом.

Естественно, основным назначением крепостей на колесах была не перевозка походного инвентаря, а защита отряда в случае нападения многочисленного стада хищников или банды пещерных разбойников, умело пользующихся не только оружием ближнего боя, но и, как правило, отлично стрелявших из луков и пращей. В связи с увеличением численности конвойных отрядов открытые нападения случались все реже и реже. Избегая прямых столкновений, разбойники постоянно придумывали различные хитрости и уловки, устраивали на маршруте многочисленные засады, чтобы измотать караванщиков в мелких стычках и нанести как можно больший урон конвою перед столкновением с основной частью притаившейся на маршруте банды.

Удобно расположившись в надежных укрытиях на вер шинах скал, бандиты могли ждать конвой десятками смен, неторопливо пристреливая позиции и подготавливая об валы. Если отряд попался в засаду, то идти на прямой штурм было бесполезно. Медленно карабкающиеся по отвесным склонам солдаты – отличные мишени для стрел и камней. Укрыться за телегами обычно не удавалось, бандиты размещали позиции по обеим сторонам пещеры и держали караванщиков под перекрестным огнем. Единственной возможностью отряда избежать больших потерь было быстро укрыться в сарканах и вступить в длительную, порой многочасовую перестрелку.

Бронированные телеги были необходимы как воздух, без них потери могли быть куда больше, не говоря уже о том, что некоторые отряды вообще не достигли бы заветного пункта назначения.

После того как телеги были выстроены в походную колонну, а последний мешок зерна уложен в саркан, гномы принялись облачаться в доспехи.

Обитатели пограничной заставы наблюдали за сборами не впервой, но, по-видимому, так и не смогли привыкнуть к этому захватывающему дух зрелищу. Вокруг отряда моментально собралась толпа любопытствующих зевак. Обычные гномы, такие же, как и они, на глазах превращались в загадочных черных существ, покрытых липкой массой и блестящей слизью. Эффект таинственности действа усиливали непропорционально большие конусовидные шлемы, на которых не было даже видно прорезей для глаз.

Конечно же, прорези были. Хоть гномы и жили многие столетия в темноте пещер, но доверять только слуху и обонянию, как большинство представителей местной фауны, они не могли. Щели шлемов были настолько узкими, что терялись на фоне блеска брони, и их не смог бы различить на расстоянии нескольких шагов даже самый зоркий стрелок. К тому же поверх прорезей закреплялись тонкие матовые пластины из небьющегося стекла, предохранявшие глаза от попадания ядовитых брызг.

Солдаты закончили экипировку и заняли свои места. Перед первой телегой построился авангард: тридцать гномов, вооруженных большими щитами и длинными копьями с зазубренными наконечниками. Десять гномов встали за спиной командира. Это была его личная охрана и одновременно посыльные, которым предстояло в ближайшее время не только защищать командира в бою, но и выполнять во время похода его мелкие поручения, постоянно бегая от головы колонны к хвосту и обратно. В последнюю очередь к колонне примкнул арьергард. Сарканы разместили в соответствии с инструкцией, то есть в разных частях колонны. Первый находился между второй и третьей телегами, в непосредственной близости от командира и его «штаба», второй должен был следовать в середине, а третий – замыкать походный строй.

Протрубил рог, забили дробь барабаны, и массивные створки пограничных врат медленно, с заунывным скрипом расползлись в разные стороны. Долгожданный момент прощания наступил. Не было ни парадных речей, ни помпезных фанфар. Только суровые взгляды и тихие чертыхания провожали в путь уходивший в кромешную темноту отряд. Особенно усердствовали в злословии и в смачных плевках пограничники, только что выписавшиеся из лазарета. Душевные пожелания: «Чтоб ты сдох, паразит!» или «Раздери тебя троглодит!» были адресованы не столько отряду в целом, сколько уже известному всем на заставе хауптмейстеру Зингершульцо, затерявшемуся где-то среди безликой толпы одинаковых черных фигур.

Глава 3 Блуждающие во тьме

– Не нравится мне все это, – необычно начал речь Карл перед собравшимися в его палатке хауптмейстерами, – надо быть более бдительными и удвоить караулы во время стоянок. Завтра, перед тем как тронемся в путь, отрядите из своих групп по паре солдат для пополнения арьергарда. Доспехов не снимать, оружие держать наготове. Зингершульцо, сколько у тебя в группе толковых парней?

– Все, – тут же прозвучал однозначный ответ нахмурившегося гнома.

Командир был явно чем-то взволнован и спрашивал неспроста. Пархавиэль почуял в вопросе подвох, грозивший вот-вот превратиться в новые трудности для его подчиненных.

– А если точнее? – невозмутимо переспросил Карл, не отрывая глаз от карты маршрута.

– Половина, то есть дюжина, – уточнил Зингершульцо и тут же, во избежание дальнейших расспросов, аргументировал свой ответ: – Они ветераны, у каждого за спиной не менее шести походов, остальные – молодняк. Двое совсем не стреляные, только что переведены из северных зон.

– Ну, вот и отлично. Отбери пятнадцать солдат и встань с ними между девятой телегой и сарканом, – отдал приказ Карл, продолжая рассматривать витиеватые пунктирные линии, обозначающие предстоящий маршрут по извилистой горной местности, изобилующей крутыми подъемами и спусками, глубокими расщелинами и удобными позициями для засад.

– А как быть с извозом? У половины из них завтра как раз черед наступит телеги тащить.

– Не волнуйся, они получат освобождение от «лямки» до самого конца пути, – подытожил разговор Карл и обратился к остальным командирам: – С завтрашней смены в обычной упряжи по трое, а на сарканы поставьте пятерых вместо шести. Вопросы есть? – спросил напоследок Карл, обводя взглядом недовольно зашумевших и нервно заерзавших на ковре командиров групп.

Невнятное ворчание тут же стихло. Присутствующие пытались собраться с мыслями и аргументированно изложить свое недовольство странным и легкомысленным, по их общему мнению, распоряжением начальства.

– Вопросов нет, замечаний тоже, но мы не понимаем и не видим причин для ужесточения мер безопасности, – взял слово седобородый Бонер, заслуженный ветеран Гильдии, на счету которого было более двадцати походов и бесчисленное количество битв. – Возможно, их видишь ты, но не считаешь нужным сообщить нам. Не знаю, какого мнения придерживаются остальные, но меня пугает неизвестность и явная алогичность твоих поступков. Пока все складывается как нельзя лучше: конвой уже целую смену в пути, идем быстро и с опережением графика, нападений не было. К чему усиление караулов, что тебе не нравится, чего ты боишься? – произнес скороговоркой Бонер и замолчал.

Старейшина отряда лаконично высказал общее недоумение, другим добавить было нечего. Гномы сидели молча и в ожидании ответа взирали на Железного Карла. Он должен был дать разъяснения, поделиться неизвестной для них информацией, на которой основывались его противоречащие благополучно складывающейся ситуации опасения.

– Реальных фактов у меня нет, – признался Карл после минутного молчания, – есть только данные разведки, допускающие предположение о грозящей опасности, и тревожное предчувствие, которое называется людьми интуицией. Впервые за мою долгую практику вождения караванов отряд не подвергся нападению в первую же смену пути. Как помните, раньше хищники атаковали нас чуть ли не у самых Ворот, а сегодня все было тихо, пожалуй, слишком тихо. Даже кротеры и саблезубые пауки не вылезали из своих нор…

– Предчувствия предчувствиями, но неплохо было бы иметь какие-то реальные причины. Ты же лучше меня знаешь, чем больше солдат в вооруженном сопровождении, тем меньше возчих. Мы снизим скорость передвижения и задержимся на маршруте лишнюю смену, – возразил старейшина отряда. – Боюсь, как бы твои беспокойства и опасения, наоборот, не довели бы нас до беды.

– Может быть и так, но мне кажется необходимым укрепить центр колонны и выставить дозоры не только спереди и сзади, но и на флангах, тем более что завтра после тропы над Кернской пропастью будет несколько широких участков местности. Как раз там полно боковых ответвлений и мелких пещер, обзор же, как вам известно, будет затруднен из-за обилия сталактитов и неровного ландшафта. Хищники смогут незаметно прокрасться и внезапно напасть на плохо защищенные телеги в середине колонны. Пока возчие схватятся за топоры, пока подойдет подкрепление, мы можем понести большие потери.

После своего выступления Карл сделал многозначительную паузу и обвел взглядом членов военного совета. Если в начале разговора никто из присутствующих не понимал необходимости ужесточения мер безопасности и выражал свое негодование в зависимости от темперамента и личного отношения к нему как к командиру, то теперь ситуация в корне изменилась.

Недовольный ропот прекратился, и по крайней мере пятеро из двенадцати хауптмейстеров были на его стороне: ветеран Бонер, понявший причину тревог командира и оценивший потенциальную опасность внезапного фронтального удара хищников на открытой местности, педантичный Зингершульцо, ненавидящий риск и принцип «Пойдем на авось!», а также трое командиров, чьи группы находились в центре колонны и должны были в случае нападения первыми принять на себя удар. Однако победа была еще не окончательной. Большинство горело вполне понятным желанием как можно быстрее завершить поход и вновь оказаться за спасительными Воротами. В то же время Карлу была крайне необходима поддержка его решения советом отряда. В случае, если командиры усомнятся в правильности его поступков и общей оценке ситуации, то по возвращении в Махакан его может ожидать отстранение от должности. Тем более что у многочисленных завистников и недоброжелателей накопились вполне солидные тома компрометирующих материалов, обвиняющие его во всех смертных грехах, начиная от панибратского отношения с солдатами и заканчивая подрывом общественных устоев.

– Позвольте напомнить, что одобрение моих действий советом отряда носит не обязательный характер. Решение принято, и я от него не отступлюсь, – продолжил Карл, решив поставить подчиненных перед свершившимся фактом и только затем привести последний, решающий аргумент. – Однако прежде чем разойтись, мне хотелось бы ознакомить вас с данными разведывательной группы. Естественно, услышанное сейчас до личного состава не доводить. Не надо поднимать паники!

Легкий кивок охраннику у входа, и на пороге шатра появился командир разведывательной группы, унтер Биф. Он и его два помощника были единственными из «штабных», к кому никак не приклеивался унизительный ярлык «мальчик на побегушках». Биф Шварцекрайнер был самым низкорослым и щуплым среди гномов. Длинный, заостренный нос и густые, сросшиеся брови не оставляли никаких сомнений в том, что один из родителей солдата был карлом. Однако только трое в отряде знали, что в действительности в жилах командира разведки текла всего одна восьмая часть гномьей крови. Среди посвященных в таинство происхождения унтера был командир, которому были чужды весьма распространенные среди махаканских гномов расовые предрассудки, и оба разведчика, чья внешность тоже не совсем соответствовала типичному образу сынов Великого Горна.

– Расскажи, Биф, еще раз, что вы сегодня видели, – приказал командир и с подчеркнутым безразличием вернулся к изучению карты маршрута.

– Как известно… – начал было Биф, но его голос, застуженный от долгого ползанья по холодным камням, тут же сорвался на хрип. – Сегодня мы провели разведку по пути следования каравана, – откашлявшись, снова заговорил разведчик. – Как известно, местность вблизи от Ворот кишит саблезубыми, шестилапыми пауками, кротерами и схиксами. Они всегда нападали на отряд в первую же смену пути, но сегодня в пещерах все было спокойно. Мы не встретили ни одного живого представителя этих видов.

– А мертвого?! – пошутил кто-то из присутствующих.

– Видели несколько целых скелетов и много отдельных фрагментов костей, – на полном серьезе ответил Биф, никак не отреагировав на неуместную шутку. – Кроме того, мой помощник Дукер нашел разоренное гнездо пауков. Обнаружено множество скелетов мелких животных и обглоданных костей. Возможно, на пройденной нами местности нет не только хищников, но и ни одного живого существа. Долина Феб мертва, в боковых проходах и ближайших к маршруту пещерах признаков жизни не обнаружено.

– Бред! – раздался испуганный выкрик одного из хауптмейстеров. – Такого не может быть… Яйца пауков никто не ест!

– Тем не менее это факт, – спокойно продолжил Биф, как истинный профессионал, не придавая значения выкрикам несдержанных дилетантов. – Использование в пишу различных видов органической материи, включая даже высокотоксичную жидкость из яиц пауков, а также характер надкусов костей делают небезосновательным предположение, что мы можем встретить особей ранее неизвестного вида хищников.

– Что можешь сказать об этих тварях, Биф? – задал вопрос Бонер.

– Мало, очень мало, – сморщил длинный нос карл, пытаясь систематизировать наблюдения разведывательной группы. – Они невосприимчивы к яду других хищников, обладают молниеносной реакцией и хорошо маскируются перед нападением. По тому, как останки пауков были расположены возле гнезда, можно с уверенностью сказать, что большую часть из них застали врасплох и перебили поодиночке. Охотятся твари мелкими группами, не более двух-трех. Общая численность и направление движения стада неизвестны. Впереди несколько крупных разветвлений и Кернская впадина. Может быть, они ушли туда, а может, и нет…

– Выглядят-то хоть как? – Голос хауптмейстера дрожал, и в нем слышались нотки испуга.

– Не знаю, – отрицательно замотал головою Биф, – зато точно могу сказать, что они наносят сильные и резкие режущие удары. Срезы костей были такими гладкими, как будто фрезой прошли.

На этой оптимистичной ноте совещание было окончено. Утомленный разведчик отправился лечить простуженное горло, а совет отряда единогласно согласился с решением об усилении мер безопасности.

Повозки гулко грохотали по извилистой горной дороге. Справа был обрыв в бездонную пропасть, а слева крутой склон, на вершине которого, быть может, притаились бандиты. Конвой медленно продвигался вперед, как длинная огненная гусеница, светящаяся в кромешной тьме. Сколько бы гномы ни зажигали фонарей, а видно дальше тридцати шагов все равно не было. Если бы дорогу освещали факелами, то видимость, конечно же, улучшилась бы, но караванщики никогда не пользовались открытым огнем по двум весьма веским причинам. Во-первых, яркий свет факелов не только бы осветил дорогу, но и улучшил бы обзор для притаившихся в засаде. Караван светился бы, как именинный торт, и гномы стали бы отличными мишенями для стрелков. Во-вторых, кунгут хорошо горел. Зажечь факел, когда ты с ног до головы обмазан горючей смолой, было равносильно самому извращенному и мучительному способу самоубийства, например, вскрытию вен тупой вилкой.

Солдаты из группы Зингершульцо весело перешептывались между собой. Причина приподнятого настроения была ясна: в этом походе им больше не придется «тянуть лямку» и, обливаясь потом, тащить за собой многопудовую неповоротливую телегу. Пархавиэль не разделял оптимизма боевых товарищей, уж больно большая ответственность свалилась на его плечи. Пока повозки тянутся по горной тропе, группа была в относительной безопасности и отдыхала, но как только конвой выйдет в долину, ситуация тут же изменится.

Бандитов он не боялся, к их внезапным налетам он привык, а вот воспоминания о вчерашнем совещании вселяли в его сердце страх и желание убраться отсюда как можно дальше.

Если опасения Карла оправдаются и хищники нападут в долине, то его солдаты первыми вступят в бой и наверняка не успеют добраться до спасительных сарканов. Груз будет спасен ценой их жизней, точнее, их мучительных смертей.

Тяжелые мысли мучили гнома, съедали его изнутри, и самое обидное, что не с кем было даже поделиться своими предчувствиями. Карл находился далеко впереди, в голове конвоя, его приятель Дукер из разведывательной группы, по счастливому совпадению шедший вместе с ними, вновь внезапно исчез, наверняка полез в одиночку на вершину скалы. С подчиненными обсуждать эту тему было нельзя, у него был приказ командира не говорить солдатам о возможности скорой встречи с новым, более опасным видом хищников.

Стоит только подумать о «нечистом», как он тут же появится сам. Хауптмейстер почувствовал легкий хлопок по плечу. Обернувшись, он увидел озабоченное и изрядно вспотевшее лицо Дукера. Разведчик был немногословен, взял Пархавиэля под руку и потащил в сторону, к подножию скалы.

– Поговорить надо, – заговорщически прошептал Дукер на ухо Пархавиэлю, как только они отошли на пару шагов от движущейся по тропе колонны. – Я тебе расскажу, что обнаружил, а уж как поступить, ты сам решай.

– Да в чем дело-то? – недовольно прошептал Зингершульцо, не любивший тех, кто говорит загадками и нагло предполагает, что окружающие должны их понимать. – И где ты, старый мошенник, пропадал так долго?

– Работал, не на телеге же дрых, – огрызнулся в ответ гном, явно обидевшийся на незаслуженный упрек.

– Ну ладно, не злись, говори, что нашел!

– Прямо над нами метрах в десяти находится стрелковая точка. Вон там, – гном указал булавою на скалистый уступ невдалеке, – еще одна. Всего на этом участке около десяти хорошо оборудованных позиций, половину из них мы уже миновали.

– Как «миновали», я тебе покажу «миновали», ты что, чокнулся?! Почему раньше не доложил?! – громко заорал, схватив разведчика за грудки, не на шутку разозлившийся хауптмейстер. – Да они же из нас сейчас решето сделают!

– Не сделают, – остудил пыл приятеля Дукер, – они все мертвы…

Пархавиэль затих, он еще тяжело дышал, но приступ гнева прошел. Хватка огромных ручищ ослабла, и разведчик почувствовал, что наступило время продолжить рассказ.

Первая точка была обнаружена часа три назад, когда колонна еще только приближалась к Кернской впадине. Засевшие на скале стрелки не подавали признаков жизни, хотя их луки, свалившиеся вниз, выдавали присутствие врага. Вскарабкавшись наверх, разведчики увидели разбросанное повсюду оружие и походное снаряжение, лужи засохшей крови и самое главное – отсутствие тел. Вычислить местонахождение остальных точек и определить, что там тоже не осталось ни одной живой души, не составляло труда.

Однако Бифу и его помощнику Мартину, высланным впереди конвоя для разведки пути, было некогда лазить по скалам в поисках дополнительных сведений. Биф пошел дальше, а Мартин поспешил доложить о случившемся командиру отряда. Карл внимательно выслушал донесение, сердито проворчал что-то себе под нос и приказал идущему с колонной Дукеру заняться сбором дополнительной информации.

В течение двух долгих часов разведчик лазил по скалам и на каждой стрелковой площадке наталкивался на одну и ту же картину побоища. Следы упорной борьбы были повсюду, а вот тела бесследно исчезли.

– Ну и в чем проблема? – облегченно вздохнул Пархавиэль, дослушав до конца исповедь разведчика. – Иди и докладывай Карлу, так, мол, и так, ничего нового нет. Или боишься, что тебя отругают, что ценных трофеев не нашел?

– Да в том-то и дело, что нашел, но только не знаю, важно это или нет, стоит ли командира по таким пустякам от дел отрывать? – смущенно произнес Дукер и достал из походной сумы большой, размером с ладонь взрослого гнома, окровавленный коготь.

– Ничего себе пустячок, – присвистнул от удивления Пархавиэль, – да таким коготочком кого угодно напополам разрезать можно!

– И что угодно, – добавил Дукер, забирая коготь обратно, и неожиданно, с разворота метнул его в ближайший камень.

Дождь острых мелких осколков забарабанил по броне. В какой раз Пархавиэль мысленно поблагодарил своего старого учителя из Гильдии, приучившего его никогда и ни при каких обстоятельствах не снимать шлема в пещерах.

– Совсем сдурел?! – накинулся Пархавиэль на разведчика. – Во-первых, предупреждать надо, а во-вторых, зачем коготь разбил, что теперь Карлу покажешь?!

– Вот это, – спокойно ответил Дукер, нагнувшись и подобрав невредимый коготь. – Ты не понял, Парх, разлетелся камень…

Успешно миновав узкую тропу над Кернской впадиной, отряд вышел на ровный участок местности, неизвестно кем и когда названный именем богини Аноры, покровительницы домашнего очага и уюта. История наименования канула в Лету. Возможно, у первых гномьих переселенцев было отменное чувство юмора, и имя было дано методом «от противного». По крайней мере сейчас название долины, выведенное на карте красивыми ровными буквами, воспринималось не иначе как злая шутка картографа.

Во-первых, это огромное пространство, усеянное множеством выступов скальных пород, бесчисленными сталактитами и сталагмитами, выглядело не таким уж и ровным. Ландшафт был испещрен глубокими расщелинами, ухабами и заполненными ледяной водой ямами.

Во-вторых, долину никак нельзя было назвать уютной, даже если позабыть об опасностях, подстерегающих здесь на каждом шагу, и судить только по открывающемуся путникам виду на бескрайний пещерный простор. Свет походных фонарей многократно отражался от поверхности разноцветных наростов и слепил не привыкших к яркой иллюминации гномов. У большей части отряда тут же заслезились глаза и жутко заболела голова. Если бы не матовые стекла, предусмотрительно вставленные в прорези шлемов, то наверняка кто-нибудь из караванщиков ослеп бы. Еще одним неприятным моментом перехода через долину стало то, что с высоких сводов пещеры постоянно капала вода, и уже через полчаса движения по колонне пронеслось дружное пошмыгивание мокрыми носами.

Группа Пархавиэля разделилась на две части. Девять гномов под его руководством шли по пересеченной местности на удалении ста шагов от движущейся колонны. Они прикрывали телеги справа, внимательно осматривая округу в поисках притаившихся в засаде хищников. Другая часть группы, возглавляемая его старым другом Зигером, занималась тем же самым неблагодарным занятием, но только по левую сторону от телег.

Тонкие лучи света прикрепленных на концах копий фонарей шарили по оврагам и ямам, по всем укромным уголкам, остававшимся до сих пор в тени. Гномы шли друг за другом, держа интервал в двадцать шагов. Они прикрывали середину колонны, в то время как такие же патрули были выставлены и авангардом, и арьергардом.

Шансов в одиночку справиться с хищниками у дозорных не было, их задача заключалась в другом: своевременно обнаружить животных и отвлечь их на себя, пока основная часть отряда не успеет подготовиться к отражению атаки. «Лишить врага возможности застать тебя врасплох», – так звучал основной принцип военной доктрины караванщиков, постоянно критикуемый на совете и осуждаемый столичными щеголями в генеральских мундирах.

Конечно же, дозорным было не по себе. Они прекрасно понимали, что были смертниками, на которых придется первый удар. Но кто-то должен был выполнять опасную работу, сегодня был просто их черед.

Дурные предчувствия, мучившие Пархавиэля с самого начала пути, материализовались неожиданно и в самый неподходящий момент. Хауптмейстер устал и решил немного вздремнуть в саркане, оставив группу на попечение хоть порой бесшабашного, но хорошо знающего караванное дело Нарса. Он был уже на полпути к мягкой постели из упакованных в тюки палаток, как со стороны первых телег послышался призывный рев походного рожка. Воздух тут же наполнился криками, слившимися в многоголосый, тревожный гомон. «Тревога!» – промелькнуло в голове каждого гнома одно-единственное емкое слово.

Побросав повозки, караванщики схватились за оружие, и черный поток облаченных в доспехи фигур устремился к голове колонны, туда, где появился враг.

Со стороны могло показаться, что наступил полный хаос и гномы объяты паникой. Но на самом деле действия солдат были слаженными и быстрыми, просто не было никого, кто осуществлял бы «общее руководство», приводящее в таких ситуациях лишь к потере времени, сумятице и неразберихе. Каждый солдат точно знал, что ему делать и где его место в строю.

Пархавиэль и его группа тут же влились в поток бегущих солдат. Две команды арбалетчиков, по двадцать пять гномов в каждой, засели в сарканы. Они не будут участвовать в сражении, они должны были охранять середину и центр колонны на случай, если появление врага впереди лишь отвлекающий маневр хитрых и неимоверно сообразительнкх тварей.

Наконец-то добравшись до первой телеги, где собрался уже почти весь отряд, Пархавиэль внимательно оглядел строй. К счастью, его группа была в полном составе на месте и уже ощетинилась остриями длинных копий. В такие моменты он был горд за своих солдат, беспечных олухов и простофиль в повседневной жизни, но только не в строю. Еще несколько секунд приготовлений, и отряд замер, образовав единую, состоящую из трех рядов линию обороны.

Врага еще не было видно, но зато издалека доносился холодящий сердце рев хищников и топот быстро приближающегося стада. В который раз солдаты мысленно воздавали хвалы щуплому, невзрачному полукарлу Бифу И остальным бойцам разведывательного подразделения, сумевшим вовремя обнаружить опасность и заблаговременно предупредить отряд.

Ждать пришлось недолго, всего через пару секунд из расстилающейся впереди зловещей темноты появилось огромное стадо с бешеной скоростью несущихся прямо на отряд схиксов. Двухметровые чудовища быстро перебирали хорошо развитыми задними конечностями, крепко прижав к туловищу короткие отростки когтистых передних лап. Продолговатые, заостренные морды с множеством костных наростов были опущены вниз и сильно вытянуты вперед. Хищники смотрели на солдат ярко-красными бусинками кровожадных глаз.

По строю прокатился тяжелый вздох, и гномы крепче сжали рукояти оружия, нацелив острия копий в центр массивных туловищ чудовищ. Грянул первый арбалетный залп. Почти все болты достигли цели, но только несколько хищников упало замертво. Стадо продолжало быстро приближаться, уже можно было различить учащенное дыхание зверей и почувствовать зловонный запах из раскрытых пастей.

Арбалетчики успели выстрелить еще раз, но толку от этого было мало. Смертельно раненные твари громко выли, раскачивались из стороны в сторону, но продолжали сумасшедший и уже бесполезный для них бег.

В тот самый момент, когда гномы приготовились принять на зазубренные острия копий страшный по силе удар разогнавшихся тел, произошло чудо… Кто-то, наверное, вожак стаи, издал пронзительный, похожий на свист вой, и хищники, вместо того чтобы напасть, высоко подпрыгнули.

Внезапно наступила темнота. Пархавиэль инстинктивно поднял голову и увидел огромные когтистые лапы, быстро промелькнувшие перед глазами, затем еще и еще… Схиксы перепрыгнули через отряд, как через обычный камень на дороге, и помчались дальше, огибая и перепрыгивая через телеги, попадающиеся им на пути.

Гномы замерли в оцепенении, пытаясь сообразить, что же произошло, почему хищники не напали и куда они, собственно, так спешили?

Ответ пришел сам, вынырнул из темноты в виде дюжины огромных, бесшумно передвигающихся силуэтов. «К бою!» – разорвал тишину громкий крик командира всего за долю секунды до начала сражения.

Существа были не очень крупными, пожалуй, даже ниже схиксов, но их грозный вид, по-кошачьи плавная манера передвижения и решимость, с которой они сначала атаковали большое стадо тоже не безобидных животных, а теперь уверенно надвигались на отряд, подсказывали гномам, что бой предстоит серьезный.

Хищники с ходу кинулись в атаку, но тут же отскочили обратно, наткнувшись на три ряда острых копий. Гномы выдержали удар, хотя чудовищная сила толчка многих сбила с ног и разметала строй.

Нападавшие отскочили назад и замерли, медленно крутя уродливыми головами из стороны в сторону. Несмотря на то что некоторые из тварей были ранены, ни одна из них не издала ни звука. Складывалось впечатление, что они изучали внезапно появившегося у них на пути противника. Тем же самым занимались и гномы. Выровняв строй и вновь высоко подняв копья, караванщики пытались понять, с кем же они имеют дело и где находятся наиболее уязвимые точки на теле врага.

Внешне представители незнакомого вида напоминали собак-переростков, с той лишь разницей, что они были полностью лишены шерсти, а на огромной угловатой голове не было видно глаз. Гладкая прозрачная кожа плотно обтягивала внушительные бугры мышц, сухожилия и выступающие местами наружу кости. Зрелище было гадким и отвратительным. Собаки выглядели как результат неудачного врачебного эксперимента: сумасшедший ученый вначале откормил обычных дворняг до размеров слона, а затем ободрал с них кожу и выпустил «погулять».

Противостояние сторон было прервано отошедшими от шока арбалетчиками. Они дали залп, и болты с пронзительным свистом устремились в цели: пронзали кожу тварей и застревали в буграх толстых мышц или с глухим треском ломались о крепкую лобовую кость хищников. Псы вновь не издали ни звука, лишь замотали головами и судорожно подергивали мышцами, пытаясь избавиться от застрявших в плоти инородных предметов. Затем стая перегруппировалась и кинулась в бой. Шестеро напали на отряд в лоб, раскидывая в стороны сильными боковыми ударами передних лап наставленные на них копья, а остальные низко прижались к земле и почти одновременно взмыли в воздух. Приземлившись позади отряда, они мгновенно развернулись, как будто вывернулись наизнанку, и тут же напали на отряд сзади.

Маневр хищников застал гномов врасплох. Они не предполагали, что твари настолько разумны и за считанные секунды смогут найти самый эффективный вариант совместных действий.

Хуже пришлось тем, кто находился в заднем ряду. Несколько десятков гномов даже не успели повернуться, как были уже разорваны мощными ударами острых когтей. Всего лишь за один краткий миг отряд перестал существовать как единое целое и разбился на мелкие кучки пытающихся спастись бойцов. Разгром был полным, солдаты гибли десятками, начиналась паника.

Пархавиэль пытался вонзить копье в туловище повернувшейся к нему боком твари, когда получил сильный удар сзади. Коготь хищника застрял в доспехах, увяз в толстом и вязком слое кунгута. «Вот что значит тщательная и правильная промазка!» – успел подумать гном перед тем, как взмыл в воздух. Животное подняло лапу и быстро затрясло ею, пытаясь высвободить застрявший в броне гнома коготь.

Пархавиэлю было дурно, его болтало из стороны в сторону, то поднимало вверх, то резко опускало вниз. Голова кружилась, и он чувствовал, как ком тошноты поднимался к горлу. Несмотря на безнадежность положения, Зингершульцо повезло: во-первых, пасть и другая лапа пса были заняты отражением атаки доброго десятка караванщиков, а во-вторых, доспехи наконец-то порвались, и гном свалился на землю в самой нижней точке вертикального движения лапы, то есть с весьма низкой высоты.

Больно ударившись грудью о камни, Пархавиэль инстинктивно откатился в сторону и быстро вскочил на ноги. Расстегнув ремни разорванных доспехов, гном выхватил из-за спины двуручный топор и, обезумев от ярости, кинулся на ближайшее чудовище.

Приступ гнева моментально прошел, как только солдат вновь вступил в бой. Сработали сформированные упорными тренировками рефлексы, они заставили гнома подавить эмоции и действовать хладнокровно.

Спасительная идея пришла в его голову внезапно, видимо, хорошая встряска ускорила мыслительные процессы и направила их в нужное русло. Осторожно подкравшись к хищнику сзади, гном перевернул топор лезвием вверх и сильным косым ударом снизу разрубил более тонкие, чем на остальном теле, мышцы живота. Пес замер и высоко поднял вверх окровавленную морду. Из широко раскрытой пасти донесся тяжелый вздох, а лапы задергались в конвульсиях. Не дожидаясь, подохнет тварь или нет, Пархавиэль навалился всем телом на длинную рукоять и начал проворачивать топор, расширяя и углубляя рану, добираясь острой сталью до жизненно важных органов. Всего через пару секунд мышцы животного ослабли, и его туша под восторженные крики находившихся поблизости караванщиков бессильно завалилась на бок.

Потерявшие надежду выжить солдаты воспрянули духом и с удвоенной силой кинулись на врага. Теперь они знали, как следовало с ним бороться, и были готовы либо победить, либо дорого продать свои жизни. Потери были огромными, среди перевернутых телег валялись груды бесформенных, растерзанных тел. Камни пещеры, казалось, пропитались кровью, но гномы не сдавались. Караванщики стояли до конца. Из двухсот пятидесяти солдат отряда никто не бросил товарищей и не пытался спастись бегством.

Глава 4 Мечты сбываются

Пархавиэль проснулся от удушья и страшной боли, разрывающей его череп на тысячу мелких частей. Поселившиеся у него в голове джинны били по вискам и затылку кузнечными молотами, а их дикое пение создавало монотонный, сводящий с ума звон в ушах. Смрадные запахи и спертый воздух тесного помещения не только усиливали головную боль, но также вызывали приступы тошноты и способствовали естественному желанию прервать муки, покончив с собой.

Гном открыл глаза. Слабые лучи света, пробивающиеся сквозь узкие прорези бойниц внутрь саркана, осветили невзрачную картину одной из самых отвратительных сторон солдатской жизни. Чудо военной техники, неприступная крепость на колесах превратилась то ли в походный лазарет, то ли в душный склеп. Вокруг Пархавиэля были раненые, много раненых, двадцать, а может быть, тридцать сложенных вплотную друг к другу, наспех перевязанных грязными тряпками тел. Большинство были в тяжелом состоянии и не подавали признаков жизни. Те же несчастные, кто не мог погрузиться в спасительное забытье, тихо стонали.

Теперь Пархавиэль понял, что было источником царившего здесь смрада, едва не заставившего его опорожнить желудок. Зловоние исходило не от какого-то отдельного предмета, оно было комбинацией многих омерзительных запахов – спутников бедствий и войн: крови, загнивающих ран, спирта, лекарств и начинающегося трупного разложения.

«Коль в бою не погиб, неужели от удушья сдохну?» – с отвращением подумал гном и попытался подняться на ноги. Острая боль тут же пронзила грудную клетку и спину, заставив гнома повалиться обратно и впредь соизмерять свои желания с физическими возможностями организма.

Пархавиэль не помнил, что с ним произошло. Атака «псов», эпизоды побоища, гибель товарищей и совсем незнакомых гномов смешались в калейдоскопе быстро чередующихся и не связанных друг с другом хронологической последовательностью действий. Память восстанавливала события постепенно, шаг за шагом, пока не добралась до того момента, как он потерял сознание во время боя. «Был сильный толчок справа, меня подкинуло в воздух и ударило о скалу…» – с трудом вспомнил гном.

Ко второй попытке встать на ноги Пархавиэль отнесся намного ответственнее. Вначале он медленно приподнял голову и осмотрел, в порядке ли руки и ноги. Не увидев на этих частях своего многострадального тела окровавленных бинтов, он вздохнул с облегчением и попытался сесть. Грудная клетка разрывалась на части, а позвоночник предательски похрустывал, но хауптмейстер упорно продолжал медленно, но верно перемещаться в вертикальное положение. Наконец-то организму надоело посылать своему глупому хозяину болевые сигналы о повреждениях, и грудь перестала ныть. Посидев немного, гном перешел к третьей, заключительной фазе выкарабкивания на свежий воздух: сел на четвереньки и осторожно, пытаясь ненароком не задеть раненых, пополз к выходу.

Дверь оказалась запертой. Тяжело дыша и мобилизуя остатки сил, чтобы не потерять сознание, Зингершульцо принялся стучать кулаком по обшитой железом двери, выкрикивая непристойности, смысл которых сводился к весьма банальному и правомерному требованию: «Дверь откройте, дурни, дышать нечем!»

Кто ищет, тот всегда найдет, кто требует, тот свое получит! Пархавиэлю удалось «достучаться» до разума ближних своих. Снаружи послышались быстрые шаги и скрип тяжелого засова. Дверь резко распахнулась, обдав Пархавиэля сногсшибательным в буквальном смысле этого слова потоком свежего воздуха. Голова солдата закружилась, мышцы ослабли, и он бессильно рухнул в заботливо подхватившие его руки товарищей.

– Что-то с тобой в последнее время слишком часто обмороки да припадки случаться стали. Стареешь, что ли, на покой пора?! – лукаво усмехнулся Зигер, приветствуя в весьма распространенной среди караванщиков манере дружеской издевки слегка приоткрывшего глаза Пархавиэля.

– Нет, просто становлюсь бесхребетным пацифистом, боящимся вида крови, – прохрипел в ответ гном, в горле которого до сих пор стоял сухой ком тошноты и изжоги.

Еще ощущая остаточные явления ранений и легкое недомогание, гном, кряхтя, сел и осмотрелся по сторонам. Он вместе с Зигером и Гифером находился возле угасающего костра. Друзья перенесли его сюда от саркана и аккуратно положили на мешки с провизией, укрыв теплым одеялом. Неподалеку горело еще три костра, и шесть огней мерцало по другую сторону дороги. Шагах в пятидесяти отсюда, у обочины, виднелись смутные очертания поставленных подальше от костров телег. Не слышно было ни оживленных голосов, ни взрывов дружного хохота, непременных атрибутов походного становья отряда. В этот раз гномы даже не стали ставить палаток, солдаты сидели возле огня либо на мешках, либо прямо на холодных камнях, подстелив под себя лишь тонкие походные плащи.

Покончив с беглым осмотром лагеря, Пархавиэль недовольно нахмурил брови и приступил к допросу свидетеля, то есть Зигера, знавшего, что произошло с отрядом за время его «отдыха».

– Где группа? – задал Зингершульцо первый вопрос, вместо ответа на который получил открытую флягу с вином.

– Горло промочи сначала, а уж потом с вопросами лезь, – тихо проворчал Зигер, отвернувшись в сторону, – группа перед тобой… все, кто выжил…

Очередной удар судьбы чуть вновь не лишил Пархавиэля чувств. Его боевые товарищи, друзья, с которыми он жил одной дружной семьей в течение многих сотен смен, умерли в одночасье, оставив на этом свете двух больше никому не нужных сирот: его и ворчуна Зигера.

– Гифер, тебе очень повезло! – внезапно обратился Пархавиэль к удивленному и не знающему, как правильно реагировать на подобные заявления командира, новичку. – В твой первый по-настоящему боевой поход случилось такое… а ты уцелел. Это счастье, давай выпьем за твое везение! – прошептал хауптмейстер, смотря остекленевшими глазами куда-то вдаль и изо всех сил борясь с приступом горючих слез.

Гномы почти одновременно опрокинули в рот содержимое походных фляг и какое-то время сидели молча. Никто не решался первым начать разговор.

– Скрипун, старина, не томи душу, расскажи, что произошло! – наконец-то прервал затянувшееся молчание Зингершульцо.

Гномам удалось выжить, они выиграли сражение, однако отряд понес самые большие потери за всю историю караванного дела. В живых осталось не более сотни, причем могли твердо стоять на ногах всего пятьдесят три бойца. В основном пережили бойню арбалетчики, просидевшие в сарканах большую часть времени и пришедшие на помощь лишь в самом конце битвы.

Наверное, впервые за многовековую историю гномьих войн и походов караванщики не стали собирать амуницию после сражения. К чему бродить по долине, перетаскивая оружие и уцелевшие части доспехов, если потом все равно не сможешь их увезти?

Смерть товарищей не только отравила сладкие мину ты победы, но и лишила отряд основной тягловой силы. На четырнадцать уцелевших телег и три саркана теперь приходилось всего сорок два способных выполнять тяжелую работу возчих солдата.

Мысль бросить часть груза и двигаться налегке была настолько противоестественной для гномьего представления о долге и чести, что даже не возникла в качестве одного из вариантов дальнейших действий. Отвезти товары обратно к Воротам также не представлялось удачным решением. Конвой уже прошел две трети пути, и дорога на, зад заняла бы в два раза больше времени.

Конечно, можно было бы разбить отряд на две части, отправить за подмогой дюжину гномов с сарканами, в которых находились раненые, а остальным остаться на месте, охранять телеги до подхода подкрепления, однако этот план тоже был не идеален. Во-первых, в конечной точке маршрута караванщиков не было, а люди побоялись бы спускаться в неизвестный и пугающий их мир пещер. Во-вторых, Гильдия смогла бы собрать резервный отряд и выслать его на помощь застрявшему в пути каравану в лучшем случае лишь через дюжину долгих смен. Никому из выживших не хотелось оставаться в долине так долго. Кто знает, не бродила ли поблизости еще одна стая пещерных «псов»? Кроме того, гномы просто боялись делить отряд. Если случится еще одно нападение, то каждый топор, каждое копье будет на счету. У остатков отряда был шанс выжить, только держась вместе.

Наспех похоронив убитых, перевязав раненых и уложив их в сарканы, караванпродолжил путь. Темп передвижения был крайне низким, работающие за троих возчие быстро уставали, и приходилось устраивать привалы через каждые два часа. К середине второй смены движения караван бросил на дороге один из сарканов. Многие раненые умерли, а еще живых можно было разместить и в одном.

– Вот такие вот у нас радостные дела, – подвел черту под своим печальным рассказом Зигер. – По подсчетам командира, если будем двигаться так же медленно, то до пункта назначения еще пара смен пути.

– Не кисни, все не так уж и плохо, – неожиданно заявил Пархавиэль, пытаясь подбодрить заразившегося упадническими настроениями товарища. – Конечно, погибших жаль, но давай не будем преждевременно хоронить и остальных!

Сидевшие у костра с искренним удивлением уставились на хауптмейстера. Им показалось, что он не смог перенести печальных известий и начал сходить с ума. Однако Пархавиэль тут же рассеял их тяжкие предположения.

– Скрипун, будь оптимистом! Все плохо, положение отряда ужасно, но не настолько, чтобы вешать нос и молиться за упокой наших грешных душ. Нам повезло, мы пережили страшную бойню и все еще тащимся по маршруту. «Псы» так подчистили долину, что за две смены пути не было ни одного нападения. Мне кажется, все будет спокойно и впредь.

– Почему? – воодушевленно спросил Зигер, настроение которого явно начало улучшаться.

– А ты рассуди сам, старина, – усмехнулся Пархавиэль. – Уцелевшие хищники напуганы, забились по самым глубоким пещерам и еще долго будут бояться высунуть из них свои уродливые морды. Число бандитов на маршруте тоже основательно уменьшилось, может быть, их вообще нет. У нас хорошие шансы дойти без потерь. Жаль только, что из раненых мало кого живьем довезем. Вы бы их хоть из саркана на свежий воздух выносили, а то еще задохнутся…

– Командир не велел, – поморщившись, произнесу Зигер, – говорит, что тяжелораненых лучше не трогать. Перевязал, уложил, дескать, да отойди, коль в лекарском деле ничего не смыслишь. А у нас, как назло, все санитары погибли. Раны обработать и то толком некому, на каждой стоянке по паре раненых, да хороним…

– Ну ладно, вы отдыхайте тут, а я пойду с Карлом пообщаюсь, – решил Пархавизль вовремя прервать раз, говор, в котором снова начали появляться печальные нотки, как правило, приводящие к упадку боевого духа и деморализации бойцов, – надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.

Морщась от боли в крепко стянутой бинтами груди, Зингершульцо встал, накинул на плечи легкий походный, плащ и собирался уйти, как его внезапно остановили жестокие слова Зигера:

– Парх, Железного Карла больше нет, отрядом командует Бонер.

К счастью, Пархавиэль успел повернуться спиной к теперь уже единственным членам своей группы. Ни Зигер, ни новичок Гифер не видели, как исказилось от боли и побледнело лицо хауптмейстера, а по его щекам потекли ручейки слез. Смерть друга ранит больше, чем самый острый клык.

Время не шло, оно тянулось нудно и медленно, а порой, казалось, совсем останавливалось, не желая окончания мучительного похода. Многие гномы спали, сняв доспехи и удобно устроившись на плащах. Кто-то готовил еду или чистил оружие, а Пархавиэль с Зигером нашли куда более достойное занятие, чтобы скоротать долгие минуты ожидания. Они сидели возле мешков с товарами, снятых с одной из телег, и резались в карты. Вначале игра доставляла им удовольствие, но через пару часов, когда толпа болельщиков рассосалась, а вино закончилось, и тому, и другому стало неинтересно шельмовать. Азартное действо по обману партнера превратилось в механическое перекладывание колоды из рук в руки, стало лишь нудным времяпрепровождением, пока Бонер и пара солдат не вернутся с поверхности и не дадут «добро» на начало погрузки товаров в старенький скрипучий лифт.

Наконец-то из шахты донесся скрежет, и стальные тросы подъемника пришли в движение. Через пару минут перед глазами гномов возникла медленно опускающаяся вниз цельнометаллическая платформа. Озабоченное лицо седобородого Бонера, не так давно взвалившего на свои стариковские плечи бремя командования, не предвещало ничего хорошего.

– Разбиваем лагерь, и всем отдыхать до дальнейших распоряжений! Юзерос, выстави караул, пятерых хватит! Панрий, возьми своих ребят, подгоните телеги ближе к проходу и загородите вход в пещеру сарканами! Раненых, кто еще жив, положите на мешки! – прозвучали строгие команды ветерана, как только он сошел с платформы лифта и решительной походкой направился к картежникам. – Парх, давай бросай карты, и в сторонку отойдем, поговорить надо!

В желании Бонера поговорить с Зингершульцо с глазу на глаз не было ничего необычного, по крайней мере оно не вызвало удивления среди остальных караванщиков. Новый командир и Пархавиэль были единственными выжившими хауптмейстерами и представляли весьма поредевшие ряды командного состава отряда.

– Пархавиэль, у нас беда, – тихо прошептал Бонер, как только они остановились за одной из телег, – чрезвычайная ситуация!

– У нас вся жизнь чрезвычайная, так что уж привыкнуть пора, – равнодушно отреагировал на известие Пархавиэль, внимательно изучая начинающуюся отрываться подошву левого сапога. – Ты не тяни, Бонер, говори, в чем дело, может быть, вдвоем покумекаем и решение найдем!

– Завидую твоему спокойствию, но на этот раз дела наши действительно плохи, – нервничая, произнес ветеран, которого к тому же очень беспокоило появившееся в последнее время чересчур спокойное отношение Зингершульцо к происходящим вокруг неординарным событиям. – Наверху никого нет: ни телег, ни встречающих. По близости от пещеры тоже никого!!

– Ну и чего тут странного? – буркнул Пархавиэль не отрываясь от высокоинтеллектуального занятия по разглядыванию порванных сапог. – Мы задержались на целых пять смен, глупо было бы ожидать, что люди разобьют лагерь у входа и будут терпеливо медитировать на шахту лифта. Как мне рассказывал один знакомый бандит, люди вообще народ импульсивный, ждать совсем не умеют…

– Ты что, с бандитами якшаешься… – выкрикнул Бонер, испуганно уставившись на товарища, – да как ты мог?!

– Успокойся, – все так же невозмутимо продолжил Пархавиэль, – в позапрошлом походе тебя с отрядом не было, так вот, мы вдвоем с Бифом бандюгу одного живьем взяли. Он Карлу много чего интересного тогда рассказал, но дело не в этом. У них в шайке несколько людей было, беглых каторжников из рудников, так что какое-то представление об этом народце у меня есть. Суматошные они чересчур, нетерпеливые. Пришли, увидели, что конвоя нет, подождали пару часов, ну, может быть, смену и обратно ушли.

– Куда ушли, – произнес Бонер, недоуменно разводя руками в стороны, – а как же поставка?!

– Ну а я откуда знаю?! – наконец-то дал волю эмоциям Пархавиэль. – Наверное, по домам разошлись, а потом заявились в наше наземное представительство и сказали, что так, мол, и так: «Ваши тупоголовые пещерные собратья не сумели доставить груз в срок, посему мы умываем руки, а вы, достопочтенные купцы, возитесь с грузом сами, доставьте его туда-то и туда-то и причем не позднее такого-то числа!»

– Понятно, – недовольно буркнул Бонер, хмуря морщинистый лоб. – Что делать-то будем?

– А я почем знаю? Ты командир, ты и решай! Наверное, до торгового представительства надо добраться, сообщить купцам, что груз пришел. А они уж, толстосумы, пускай и решают, как поступить.

– Точно, – обрадованно поддакнул Бонер, – у тебя в группе двое осталось, бери их, и дуйте наверх. Сообщите купцам, что груз на месте. Пускай присылают грузчиков и охраны побольше, да еще про лекарей не забудь!

– Постой-ка! – недовольно пробасил Пархавиэль, не на шутку испуганный поставленной перед ним сложной задачей. – А почему именно я?! Я же на поверхности был всего пару раз, да и дальше ста шагов от шахты не отходил, куда идти, не знаю…

– А кто знает? – ответил вопросом на вопрос Бонер. – Ни я, ни кто другой из отряда представления не имеет, куда идти и где купцов искать. Был бы Биф, пошел бы он, а так не обессудь, тебе придется. Ты хоть что-то о людях знаешь, да и с разведчиками часто на задания ходил.

– Но…

– Не пререкайся, Парх, выхода другого нет. Кому-то из нас двоих идти придется. Хочешь остаться здесь и взять на себя командование?!

Пархавиэль отрицательно замотал головой. Он был морально не готов нести ответственность за груз и жизни уцелевших бойцов. К тому же гнома мучило алогичное и иррациональное ощущение, что фортуна отвернулась от него и специально заставляет проходить через все новые и новые испытания. Командир без удачи – мучение для солдат. «Уж лучше в разведку, там хоть и опаснее, но зато потом никто не обвинит, что из-за моих неумелых действий погибли солдаты или что-то произошло с грузом», – поразмыслив, пришел к неутешительному заключению Зингершульцо.

Известие о предстоящих поисках на поверхности было воспринято соратниками Пархавиэля неоднозначно. Хауптмейстер подозревал, что ворчливый и вечно недовольный жизнью Зигер, так же как и он, лелеял в глубине души мечту еще раз очутиться наверху и насладиться краткими минутами пребывания в загадочном «внешнем» мире. Однако одно дело недолго постоять около входа в пещеру, где можно скрыться при возникновении малейшей опасности, и совершенно другое – втроем отправиться путешествовать по бескрайним просторам чужого мира, искать помощи неизвестно где и от кого.

Природная любознательность гномов вступила в борьбу с инстинктом самосохранения, подсказывающим, что опасно отрываться от основной части отряда, а также подсознательной боязнью всего неизвестного.

Внешне солдаты отреагировали на новость по-разному. Гифер на какое-то время потерял дар речи и испуган; но таращился на командира. Комично выпученные глаза и широко открытый от удивления рот привлекли внимание окружающих. Сидевшие по соседству гномы повернули головы в сторону троицы и напрягли слух, пытаясь разобрать слова тихого шепота Пархавиэля. До них долетали только отдельные обрывки фраз, из которых никак не удавалось понять, о чем же шла речь, но караванщики инстинктивно почувствовали, что разговор был не из приятных.

Зигер был более сдержан и не выставлял напоказ своих чувств. На протяжении всей беседы он оставался невозмутимым и спокойным, а под конец, что случалось с ним крайне редко, даже воздержался от бурного негодования по поводу глупого, с его точки зрения, решения командира отряда. Лишь после того, как Пархавиэль закончил говорить и пошел собираться в дорогу, на усталом лице бывалого солдата был отчетливо виден риторический вопрос, заданный самому себе: «Ну почему все гадости в этом проклятом мире случаются именно со мной?»

Сборы были недолгими, да и что брать солдатам в путь, кроме оружия и походных харчей? Доверху набив мешки провизией, разведчики не спеша направились к платформе лифта. И тут произошло событие, заставившее весь отряд изумленно замереть…

Пархавиэль начал раздеваться. Сначала он расстегнул тугие ремни кожанки, отвязал наручи и наколенники, а затем, под удивленными взглядами окружающих, стянул с ног высокие армейские сапоги. Неприличное действо сопровождалось кряхтением, охами и почесыванием различных частей волосатого тела.

– Ну, чего рты-то раззявили, скидывайте манатки, живо! – прикрикнул Пархавиэль на опешивших сослуживцев.

– Зачем это? – испуганно промямлил Гифер, сильно покраснев и еще больше вытаращив глаза.

– Инструкция 147Р пп. 5–8, зачитываю, – невозмутимо принялся объяснять Зингершульцо, подпоясывая своим любимым ремнем обнаженный волосатый живот. – «Кунгутная смола относится к стратегически важным материалам Махаканского Общества. Необходимо хранить рецепт ее приготовления в строжайшей тайне и препятствовать всеми доступными средствами передаче сведений о приготовлении смеси, запасов смолы, а также покрытых ею частей брони и прочей одежды в руки представителей „внешнего“ мира. Разглашение секрета или передача образцов кунгута карается смертной казнью…» Дальше продолжать или и так все понятно? – закончил прочтение когда-то заученного наизусть положения гном и для пущей убедительности резким движением заткнул за пояс одноручный топор.

Зигер с Гифером недовольно поморщились, переглянулись и начали медленно раздеваться. Настроение у солдат было преотвратным. Им пришлось не только краснеть со стыда, раздеваясь почти догола на глазах у сослуживцев, но и предстояло отправиться навстречу опасностям в одних лишь тонких холщовых кальсонах. И перепуганный новичок Гифер, и опытный караванщик Зигер чувствовали себя незащищенными и слабыми агнцами, отправляемыми на убой.

Текст всесильной Инструкции, сумевшей предусмотреть даже такой неординарный случай, был длинным и благозвучным. Патриотически-возвышенные и строгие канцелярские слова сливались в изысканные обороты речи и заставляли караванщиков проникнуться мыслью о необходимости строжайших мер безопасности при общении с представителями «внешнего» мира. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Применительно к реально сложившейся походной ситуации смысл красноречивых изысков столичных клерков сводился к следующему: «Лучше разоружить нескольких гномов и послать их на верную смерть, чем раскрыть чужакам секрет приготовления кунгута».

По пояс голые и босые разведчики взошли на платформу грузового лифта. Холодный металл обжигал ноги и заставлял трястись в ознобе. Гробовое молчание караванщиков, смотревших на разведчиков с сочувствием и печалью, а также свист ветра в шахте лифта навевали Пархавиэлю странное ощущение обреченности. В тот миг ему казалось, что он навсегда покидает суровый, но привычный и милый сердцу подземный мир.

Один поворот рычага, и тяжелая платформа начала рывками подниматься наверх. Разведчики тряслись от холода и молча наблюдали, как маленькие фигурки столпившихся у шахты гномов медленно уплывали вдаль, становились все меньше и меньше, пока совсем не растворились в бездонном мраке подземелья.

Глава 5 Выгодный контракт

Люди любят праздники не потому, что они беспечны по натуре своей и терпеть не могут работать, а из-за особой волшебной атмосферы, сопровождающей любое торжество и начинающей волновать сердца обывателей еще за несколько дней до накрытия праздничных столов. Юбилеи, церемонии, свадьбы и прочие «круглые даты» скрашивают своей разноцветной мишурой и радостным ожиданием чуда серые будни однообразного существования, дают силы бороться с невзгодами жизни и надеяться на лучшее. Праздник – это не просто застолье и танцы до упада, торжественные речи и невнятное бормотание перепивших гуляк, коллективные драки и песнопения; это бальзам для души, уставшей от повседневных забот.

Тальберт любил веселиться, особенно ему нравились карнавалы и народные гулянья, когда на время забывшие о формальностях этикета и строгих нормах приличия степенные горожане перестают делить себя на классы, ранги, сословия и превращаются просто в людей, умеющих пить и веселиться, пускаться в безудержный пляс и заводить легкие любовные интрижки.

Бывший капитан имперской гвардии Тальберт Арканс подкинул поленья в костер и, передернувшись от порыва холодного ночного ветра, поднял выше воротник форменной куртки. Пляшущие языки пламени успокаивали его и помогали подавить бушевавший внутри гнев. Сегодня он был зол и крайне раздражителен. Виновником плохого настроения солдата являлся его новый хозяин, главный казначей имперского двора герцог Лоранто.

«И зачем я только согласился уйти из армии? Деньги, уважение, слава – конечно, хорошо, но ребята сейчас гуляют, а я торчу пес знает где! – ругал себя Тальберт за то, что месяц назад согласился на перевод в Казначейство. – Ночь, темнота, не видно ни зги, да еще заброшенное кладбище под боком, а в столице сейчас карнавал!»

Жизненный путь сорокадвухлетнего солдата был тяжелым, полным случайностей, невзгод и комичных парадоксов. Ровно двадцать лет назад седьмому сыну мелкопоместного герканского дворянина Тальберту Аркансу не оставалось ничего другого, как записаться в армию и тяжелым двуручным мечом завоевывать себе место под солнцем.

Герканская армия той поры представляла собой нечто среднее между народным ополчением и сборищем батраков, корпящих денно и нощно на плантациях именитых генералов, бывших к тому же и крупными землевладельцами. Солдаты работали много, а платили им плохо и нерегулярно. Быстро сообразив, что с полководцами-плантаторами ему не по пути, Тальберт дезертировал и покинул родину, встав на скользкий и опасный путь наемника.

Вначале фортуна была к нему благосклонна. За первые пять лет своей блестящей карьеры он участвовал во многих кампаниях, причем на стороне разных королевств. Двадцатисемилетний воин достиг всего, о чем только можно было мечтать: полковничьи эполеты, деньги, слава и толпы бегающих за ним высокопоставленных вербовщиков из армий почти всех известных ему королевств. Но тут он совершил ошибку и в одночасье потерял все. В тот самый год разразилась война между Наполисом и Герканией Приблизительно за месяц до начала боевых действий Тальберт получил выгодные предложения от обеих враждующих сторон. Не понаслышке зная, что собой представляла армия его родного королевства, наемник встал во главе полка легкой кавалерии Наполиса. Ну кто же мог знать, что когда войска Геркании будут уже разбиты, а жители столицы, древнего города Форна, будут готовы открыть городские ворота перед победителями, на арене боевых действий появится еще один и к тому же очень сильный противник.

Два имперских экспедиционных корпуса появились в тылу наступающей армии внезапно и всего за два дня отрезали ее от основных баз снабжения. Армия Наполиса сдалась, даже не приняв сражения, а Тальберт попал в плен к своим бывшим соотечественникам.

Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.

Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.

Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.

С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.

Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.

Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом «бывший наемник и дезертир» получит хорошую должность при дворе.

И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое…

Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.

Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.

И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.

Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.

Тальберт, возьми семерых лучших людей и карету! В конюшне вас ждет кучер, он знает, куда ехать. Встретьте ожидающую вас в условленном месте персону и отвезите ее ко мне в загородный особняк. В кабинет пройдите через черный ход. Лица персоны никто не должен видеть.

«Ну вот, опять любовные похождения под усиленным конвоем, – проворчал Тальберт, недовольный, что мучения выпали не дежурившему в ту ночь Хорну, а именно на его долю. – И что у вельмож все не как у людей? Даже тени своей, и то боятся».

Однако вскоре Арканс изменил свое мнение. Предстоящее свидание было явно не любовным. Немногословный седой кучер привез их не к дому какой-нибудь молодой аристократки и даже не к женскому монастырю. Кругом простирался лес, до ближайшего села было не менее пяти верст, а на краю опушки виднелись поваленная, наполовину сгнившая изгородь и заросшие мхом могильные плиты.

«То ли кучер спьяну перепутал, то ли герцог пошутил», – мелькнула в голове шальная мысль, как только он приоткрыл дверцу кареты. Но, как известно, приказы не обсуждаются, а выполняются дословно, какими бы абсурдными они ни казались. Охранники развели костер и привязали к дереву нервничающих из-за близости мертвецов лошадей. Троих Тальберт выставил в караул, охранять подходы к стоянке; одного солдата посадил на козлы к кучеру, а остальным разрешил немного вздремнуть у костра.

Потянулись долгие минуты ожидания. Близилось к полуночи, а загадочная персона так и не появлялась. «Ждем еще пару часов и уходим, не век же здесь торчать!» – только подумал Арканс, как вдруг у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Тальберт поднял с земли арбалет и быстро оглянулся, готовый мгновенно нажать на спусковой механизм.

Незнакомец стоял, вальяжно облокотившись о дерево, буквально в трех шагах от костра и задумчиво рассматривал храпевших во сне стражей. Его высокая фигура была закутана в длинный плащ с глухим капюшоном. Таинственная личность не шелохнулась даже при виде нацеленного ей в голову арбалета.

«Кто он, человек или призрак? – пытался сообразить Тальберт, чувствуя, как начинают трястись от страха руки, а немеющий палец может в любой момент нажать на спусковой крючок. – Появился так внезапно, да еще в таком месте… и как он, черт подери, сумел пройти незамеченным через посты?!»

«Персиваль и Торбен», – прозвучал хриплый голос, заставивший опустить оружие. «Кем бы он ни был, а пароль назвал правильно», – подумал Тальберт, жестом приглашая таинственного незнакомца сесть в карету. В эту минуту охранник был не в состоянии говорить.

– Далеко не уходи, Тальберт, ты можешь мне еще понадобиться. Последи, чтобы никого не было у дверей кабинета! – отдал лаконичный приказ герцог Лоранто, даже не удостоив своего слугу мимолетным взглядом или одобрительным кивком.

Как большинство сильных мира сего, главный казначей Империи был сдержан в проявлении чувств и считал верхом легкомыслия баловать прислугу знаками внимания и благодарностями. Тальберту еще повезло, что хозяин обратился к нему по имени, а не как ко всем остальным стражникам: «Эй, поди сюда!»

Дверь кабинета бесшумно закрылась, и Лоранто остался один на один с загадочной личностью в черном плаще. Несколько минут мужчины молчали, внимательно изучая друг друга и пытаясь правильно сформировать основную линию своего поведения во время предстоящего разговора.

«Это он, точно он, ошибки быть не может, – думал Лоранто, прикусив от нервного напряжения нижнюю губу и крепко сжав под столом костяшки пальцев. – Но если его подослал Корвий, то мне будет худо, в лучшем случае ссылка. Нет, ерунда, это точно он. Себастьян не мог ошибиться и выйти не на того человека, тем более шпиона, которых он чует за версту. К тому же только Мортас может позволить себе неслыханную наглость, стоять передо мной и даже не откинуть этот чертов капюшон. У других просто не хватило бы духу…»

«Выше среднего роста, ухожен и, видать, не глуп. Когда-то был крепкого телосложения, возможно, начинал карьеру в армии, но годы и светский образ жизни взяли свое… – размышлял незнакомец, пришедший в конце концов к успокоившему его выводу: – Очень выгодный клиент: заплатит любую сумму и не предаст».

– Вы Мортас? – наконец-то прервал Лоранто дуэль многозначительных взглядов и бесстрастных выражений лиц.

Незнакомец ответил легким кивком и небрежным, но быстрым движением рук сбросил на пол плащ. То, что скрывалось под объемистым балдахином, превзошло все ожидания герцога. Лоранто слышал много легенд о непобедимом Мортасе, покорителе драконов и грозе банд Северного Катара, но лично встретиться с ним довелось впервые.

Наемник был высок, не очень широк в плечах, но жилист и вынослив. Вместо стальных доспехов тело Мортаса плотно облегала легкая кожаная броня, обшитая маленькими коричневыми пластинами, чешуей дракона. На вид знаменитому драконоборцу было около пятидесяти лет, но уродливые, рваные шрамы от когтей, идущие по всему лицу и рассекающие даже горло, набавляли к его возрасту добрый десяток лет и делали похожим на старого бездомного кота, не знавшего в жизни ничего, кроме лазанья по помойкам и драк. Коротко подстриженные седые волосы и угловатые скулы завершали портрет типичного представителя «Гильдии наемных клинков», или как чаще всего называли в народе людей старой как мир профессии – «рыцарей кинжала и удавки».

Лоранто был богат, он мог нанять десятки, нет, сотни головорезов, создать из них целую армию и отправить ее на завоевание какого-нибудь маленького королевства. Но Мортас был уникален, герцогу был нужен только он.

– А я думал, ты побоишься показать мне лицо, – усмехнулся Лоранто и жестом указал наемнику на стоящее возле камина кресло. – Вроде бы у людей твоей профессии есть по этому поводу определенные предрассудки.

– Одни дураки пишут правила, а другие их придерживаются, – прохрипел в ответ Мортас, оставаясь неподвижно стоять посреди кабинета и осторожно положив кисть левой руки на широкую гарду абордажной сабли. – Привычка, не обращайте внимания, ваша светлость, – пояснил свой странный поступок наемник, увидев выражение недоумения и недовольства на перекосившемся лице герцога.

– Меня предупреждали, что ты большой оригинал, – хмыкнул казначей, наливая себе вина в украшенный изумрудами золотой кубок. – Не боишься, что кто-нибудь из твоих работодателей…

– Нет, – резко оборвал слова герцога Мортас, – среди моих клиентов нет лиц, уставших от жизни.

– Это угроза?! – воскликнул Лоранто, придавая своему лощеному лицу пожилого аристократа самое суровое выражение.

– Констатация факта, – надменно усмехнулся в ответ Мортас. – Можете позвать охрану и проверить, но я предлагаю оставить в стороне детские шалости и перейти к делу, тем более что ваши люди искали меня несколько месяцев явно по другому поводу.

– Ты прав, – согласился Лоранто, вернувшись к кубку с вином, и флегматично продолжил: – У меня к тебе действительно важное дело, ради которого я даже прощаю твою неслыханную дерзость. Выполнишь поручение, будешь купаться в золоте. Если провалишь или донесешь на меня, то я не пожалею ни денег, ни сил… – Лицо герцога вновь стало суровым, а его голос был на удивление тих и спокоен. – Тебя поймают, разрежут на мелкие части и будут торговать ими как сувенирами на всех базарных площадях Империи и прилегающих королевств!

Видимо, высокопоставленный столичный чиновник был не первым, кто расписывал наемнику «радужные» перспективы его будущих мучений. Эффектная речь казначея не привела к желаемому результату. Мортас лишь усмехнулся краешком губ, едва слышно хмыкнул и невозмутимо произнес:

– Понял, перейдем к делу!

– Открой шкатулку на столе, – скорее попросил, чем приказал Лоранто, решив изменить тактику поведения.

Герцог понял, что его пронзительный взгляд из-под нахмуренных бровей и угрозы не воспринимаются всерьез, выглядят пошло и банально, как бурчание пьяного таможенника или отборная брань базарной торговки. «Слишком много времени провожу при дворе, отрываюсь от действительности. Со свободолюбивыми, закаленными в боях наемниками надо обращаться по-другому, чем с обычным сбродом, – размышлял про себя Лоранто. – То, что ввергает обывателей в пучину страха и заставляет раболепно выполнять приказы, у этой породы людей вызывает лишь приступы истеричного смеха. А Мортас молодец, выдержка хоть куда!»

Наемник подошел к заваленному бумагами столу и неторопливо открыл стоявшую на самом краю шкатулку. Внутри оказалось всего четыре предмета: три маленьких портрета и кошелек, туго набитый деньгами. К чему слова и сложные объяснения, когда вещи говорят сами за себя.

– Не пойдет, – спокойно произнес Мортас, положив портреты обратно в шкатулку и закрыв крышку. – Сложная работа, тройное убийство высокопоставленных особ, а в кошельке не более тысячи сонитов. За эти деньги я готов заткнуть рот слишком разговорчивой любовнице, а о серьезном деле и речи быть не может.

– Ты не понял, – прошептал герцог, поднимаясь с кресла и подходя вплотную к наемнику. – Это не вся сумма и даже не аванс, а компенсация накладных расходов…

Мортас опустил голову. Он боялся, что не сможет выдержать взгляд Лоранто и покажет заказчику, как он обрадован баснословно огромной суммой, которая вот-вот должна свалиться на него как манна небесная. Сердце сильно билось в груди, голова внезапно закружилась, а руки начинали предательски трястись в предчувствии больших денег. «Успокоиться, надо успокоиться, иначе я все испорчу! – крутилась в голове единственная здравая мысль, тонущая в море только портящих дело преждевременных радостных эмоций. – Сколько он хочет мне предложить: десять, двадцать тысяч? О боже, это же целое состояние! Это мой шанс, главное не продешевить!»

Лицо Лоранто озарила улыбка победителя. Он понял, что сумел вывести оппонента из состояния равновесия, задеть за живое, найти самую звонкую струну его души. Теперь герцог знал, Мортас возьмется за заказ и троица обречена. А деньги – это пыль, ничто, тем более когда платишь не из своего кармана, а из государственной казны, что в принципе лично для него одно и то же…

– Избавь меня от них, Мортас, – тихо прошептали губы Лоранто, почти вплотную прижатые к уху собеседника, – и я тебя отблагодарю, щедро, очень щедро…

– Сколько? – произнес старавшийся изо всех сил сохранить спокойствие воин. Ему уже удалось очнуться от оцепенения и вернуть затуманенной мечтами голове способность трезво рассуждать.

– Достаточно много, чтобы бросить грязное занятие наемного убийцы и занять подобающее таким сильным людям, как ты, место в обществе, – ответил герцог, вернувшись в мягкое кресло.

– Сколько? – настойчиво переспросил Мортас.

– Ты получишь баронский титул и маленькое поместье в какой-нибудь из удаленных провинций: Виланьеза, Сардок, где тебе больше нравится?

Живая легенда наемного дела печально улыбнулся. Мортас понял, в чем был подвох, и мгновенно потерял доверие к именитому заказчику. Каким бы щедрым и заинтересованным в деле ни был клиент, а оплата подобных услуг никогда не переходит строго определенных границ разумного и допустимого. Герцог ему врал, заманивал лестными обещаниями и уже, наверное, отдал своим людям приказ избавиться от него, как только будет выполнен заказ.

– Я предпочитаю деньги! – не повышая голоса, произнес Мортас, быстрым, едва заметным глазу движением выхватив саблю и приставив ее острие к горлу Лоранто. – Решили надуть меня, ваша светлость?! Хотели, чтобы я сделал за вас грязную работу бесплатно, за обещание сладкой жизни?! Я не полный идиот, я не поверю, что когда-нибудь «грязный наемный убийца», как я, может превратиться в вельможу! Баронский титул, поместье – бред для наивных новичков! Думаешь, я никогда не наталкивался на таких именитых прощелыг, как ты?!

– Убери саблю и садись! – прозвучал невозмутимый голос казначея, который, казалось, предвидел такой поворот событий.

Светло-голубые, почти бесцветные глаза герцога смотрели на наемника властно и жестко. Может быть, в эту минуту Лоранто и испытывал страх, но Мортасу так не показалось.

– Убери саблю, дурак, и продолжим! – повторил герцог, пронизывая наемника насквозь своим холодным, жестоким взглядом.

Мортас засомневался, уж больно спокоен и невозмутим был вельможа, находясь всего на волосок от смерти. Неизвестно, поверил наемник казначею или нет, но сабля вернулась в ножны.

– Я могу понять твою вспышку гнева и недоверие к моим словам, – продолжил разговор Лоранто, поправляя съехавший набок воротник. – Если хочешь денег, то в том сундуке у камина твой аванс, тридцать тысяч сонитов Еще столько же получишь, когда работа будет сделана. Теперь ты мне веришь?

– Зачем тогда было разыгрывать глупый спектакль с баронством?! – спросил Мортас, еще не успевший прийти в себя после услышанной цифры.

– Это не спектакль. Видишь ли, мне как казначею императора так гораздо проще расплатиться с тобой. Не нужно платить «живыми» деньгами, прикажу кое-кому немного подправить некоторые документы… – хитро улыбнулся герцог. – Кроме того, мне хотелось бы быть уверенным, что ты никому и никогда не расскажешь об этом деле. Конечно, тебя можно убить, но…

– Что «но»?!

– Бывают глупые случайности, и жертва превращается в охотника, а мне крайне не хотелось бы такой метаморфозы, – весело произнес герцог, недвусмысленно косясь на саблю Мортаса. – К тому же я не хочу лишней крови: ни твоей, ни людей, что будут тебя ловить, ни тем более моей… Если есть возможность разрешить ситуацию мирным путем, то почему бы ею не воспользоваться?

Мортас молчал. Похоже, наемник поверил словам придворного и продолжал внимательно слушать.

– Ты получишь поместье в далекой провинции и больше никогда не покажешься в столице. Меня это устраивает, а тебя?

– Да, – едва слышно прошептал Мортас, мозг которого в ту же секунду переключился на обдумывание деталей предстоящей операции. – Но дело сложное, есть немало проблем.

– Внимательно слушаю, – ответил казначей, скрестив руки на груди и одарив наемника благосклонной, дружеской улыбкой.

– Во-первых, все трое находятся в Филании, во-вторых, они видные фигуры: крупный землевладелец, чиновник и фаворитка филанийского короля, могут возникнуть…

– Если ты о дополнительных расходах, – не дослушал до конца герцог, – то это пустяки. Ты получишь деньги в любом из филанийских банков, обещаю.

– Я не об этом. – Наемник долго смотрел в глаза герцогу, не решаясь открыть ему правду, а затем выпалил на одном дыхании: – Все трое находятся на службе у Викардия, главы имперской разведки. Мне придется иметь дело не только с вассалами этих персон и филанийскими властями, но и с агентами имперской спецслужбы.

– Браво! – Герцог громко захлопал в ладоши, искренне поражаясь информированности собеседника. – Тебе удалось меня удивить, слишком много знаешь для обычного «мастера удавки», но не волнуйся из-за их связей с разведкой. Преследовать тебя никто не будет. Видишь ли, порой знать часть правды еще хуже, чем не знать ничего…

– Терпеть не могу загадок, – констатировал Мортас и вопросительно посмотрел на герцога.

– Никто из этих лиц официально не числится среди агентов, и вообще они не работают на Викардия, а сотрудничают на взаимовыгодной основе с Корвием, самым талантливым и амбициозным из его заместителей. Тут сложная политическая борьба, придворные интриги… – недовольно поморщился казначей, – о которых тебе и знать-то не стоит. Отправляйся в Филанию и выполни свою работу, об остальном позабочусь я.

Лоранто замолчал, давая понять собеседнику, что разговор окончен. Мортас понял намек, взял шкатулку, подобрал плащ и молча направился к выходу. Лишь у самого порога он остановился и задал последний вопрос.

– У вас есть пожелания, когда они должны умереть и как?

– Как можно скорее, – ответил Лоранто, не отрывая глаз от прочтения какого-то письма, – а как, мне абсолютно безразлично, на твое усмотрение, друг мой!

Как только дверь за наемным убийцей закрылась, Лоранто кинул совершенно не интересующее его письмо от графа Нуареза в камин и поспешно подошел к письменному столу. Удобно устроившись в кресле, герцог пододвинул к себе чернильницу, обмакнул в ней остро заточенное гусиное перо и закрыл глаза.

Всего за несколько секунд память в мельчайших подробностях восстановила черты независимого и гордого лица наемника: каждую морщину, каждый изгиб уродливого шрама. Лоранто тяжело вздохнул, с горечью отметив, что даже такую мелочную работу приходится делать самому, и начал легкими, умелыми штрихами воссоздавать на листе бумаги отпечатавшийся в памяти портрет убийцы.

Еще не так давно герцог не утруждал себя подобными плебейскими занятиями, не пачкал холеные руки в чернилах, но год назад ему пришлось отказаться от услуг художника, прятавшегося за портьерой во время деловых встреч. Талантливый и не менее предприимчивый живописец делал копии с рисунков и продавал их политическим противникам казначея, сопровождая каждую картинку подробным пересказом содержания бесед. Конечно же, предатель бесследно исчез, как только о его коммерческом подходе к искусству стало известно герцогу.

Лоранто нанял другого художника, но не стал искушать судьбу во второй раз. Вельможа стал брать уроки живописи и лично рисовать портреты полуночных гостей. Вначале рисовать по памяти было трудно и утомительно, но потом появился азарт, и суровая необходимость превратилась в любимое занятие. Во время приступов меланхолии герцог часто запирался в кабинете и тайно рисовал портреты придворных и даже слуг, некоторые из них он потом написал красками.

«Ну, вот и все, – сказал герцог, сделав последний штрих. – Конечно, далеко от совершенства, но вполне узнаваемо». Скомкав черновики, Лоранто отправил их вслед за жалобой графа Нуареза в камин и позвонил в колокольчик. Казначей не доверял никому, тем более прислужнице, выкидывающей каждое утро мусорную корзину из-под его рабочего стола.

Дверь не открывалась слишком долго. Когда же наконец дубовые створки распахнулись, то на пороге возник не дежурный секретарь, а немного растерянный и смущенный Тальберт.

– Где Бертрат? – спросил герцог, не отрываясь от созерцания собственного творения.

– Ваша светлость, – неуверенно начал оправдываться охранник, – вы же сами приказали убрать всех от дверей кабинета, вот я и…

– …отправил секретаря подышать свежим воздухом, – закончил речь перепуганного Тальберта казначей, абсолютно не расстроенный таким поворотом событий.

– Я его сейчас позову!

– Не стоит, мне нужен ты, – произнес герцог, задумчиво рассматривая суровое лицо и крепкую фигуру стража.

– Готов служить, ваша светлость! – по-армейски лаконично и четко отрапортовал Тальберт, вытянувшись по стойке «смирно».

– Тебе ведь не нравится новая работа, не так ли? – задал Лоранто совершенно неожиданный вопрос, лукаво и загадочно смотря Тальберту прямо в глаза.

– Никак нет, это большая честь – служить вашей светлости! – ответил охранник, пытаясь припомнить, не сболтнул ли он кому чего-нибудь лишнего.

– Мой друг граф Арно много рассказывал о тебе. Никогда не поверю, что человек твоего склада и с таким богатым жизненным опытом смирится с работой простого охранника.

Хитро прищурившись, Лоранто не сводил глаз с Таль-берта. Он ждал ответа, хотя не задал прямого вопроса, провоцируя Арканса на откровенное признание.

– Мне кажется, – неуверенно произнес Тальберт, осторожно подбирая слова, – моя нынешняя работа чересчур спокойная.

– Ну, вот и отлично, – почему-то обрадовался казначей, – как раз это я и хотел услышать. Мне нужен преданный человек для выполнения одного деликатного поручения. Думаю, что лучшей кандидатуры, чем ты, мне не найти.

– Вы доверяете мне?! – удивился Тальберт. – Я же служу у вас не более месяца, да и в прошлом… – осекся охранник, вспомнив о приключениях бурной юности.

– Я все знаю, именно поэтому и выбрал тебя, – усмехнулся герцог. – Надеюсь, и ты понимаешь, что я единственный человек во всей Империи, заинтересованный в твоихуслугах и не гнушающийся общением с бывшим герканским дезертиром? Со мной ты можешь высоко подняться, без меня – будешь торговать протухшей рыбой на базаре. Я ясно выражаюсь?

– Так точно, – прошептал бывший офицер.

– Скажи, ты запомнил лицо гостя?

– Нет, – честно признался Тальберт. – До встречи с вашей светлостью он был в капюшоне, а как вышел… – охранник осекся, ему было трудно признаться в своем промахе, – …я не заметил, как он вышел.

– Ну что ж, другого я и не ожидал, – загадочно произнес герцог, протягивая Тальберту портрет незнакомца. – Запомни хорошенько его лицо. Сегодня же отправляйся в столицу Филании и найди этого человека.

– Его нужно убить?

– Ни в коем случае, просто следи за ним и ни во что не вмешивайся. Постарайся, чтобы он тебя не заметил. Если этот человек попадет в беду, то делай что хочешь, но вытащи его живым и невредимым, понял?

Тальберт молча кивнул и уже собирался уйти, как к нему вновь обратился хозяин:

– Скажи, в Филании у тебя остались знакомые из прошлой жизни?

– Может быть. Годы идут, а у наемников опасная жизнь…

– Я не буду возражать, если ты соберешь из проверенных людей небольшой отряд, один вряд ли справишься, но только запомни – никого из Империи!

Глава 6 Предел терпения

Придорожная гостиница «Гнездо Дракона» должна была вот-вот закрыться. Солидные клиенты уже лет десять как не заворачивали в ее грязный, неухоженный двор свои украшенные гербами кареты, и даже служивый люд брезговал ночлегом среди серых, обветшалых стен. Когда-то заведение знавало лучшие времена, но об этом теперь помнил лишь его престарелый владелец, Янек Брунбаузер, в сердце которого теплилась надежда поправить свои дела и еще лет десять удержаться на плаву.

Сначала в гостинице перестали останавливаться благородные семейства и именитые гости, вслед за ними исчезли чиновники среднего звена, состоятельные горожане и купцы. Если бы постоялый двор находился в самой столице, а не в пяти верстах от окраины, то уже давно превратился бы в воровской притон: прибежище бродяг и мелких аферистов.

Разорение было неизбежно, и несчастный владелец ничего не мог с этим поделать. Как ни старался Янек привлечь состоятельных постояльцев, но красивые экипажи и казенные кареты так и проносились мимо, даже не замедляя ход.

Два года назад пришлось закрыть левое крыло, затем второй этаж и флигель, сейчас же на постоялом дворе проживали не более десяти человек, притом постоянных жильцов было только трое: небогатый дворянин из провинции, бывшая примадонна столичного театра и недавно покинувший студенческую скамью летописец по имени Жак.

Небольшой обеденный зал, совмещенный с кухней и холлом, был почти пуст. Пять часов утра, постояльцы еще спали, а новых гостей не предвиделось по крайней мере еще пару недель, пока не приедут юные провинциалы, грезящие сдать экзамены в столичный университет. Те из юнцов, кто был побогаче, жили в городе, ну а остальным приходилось ютиться в «Гнезде», где плата за скромный стол и ночлег была смехотворно низкой по сравнению со столичными ценами летней поры. Если бы не тяга молодежи к знаниям, не стремление выбиться в люди, то Янеку пришлось бы совсем худо.

В этот утренний час в зале находились лишь двое: хозяин, скорее по привычке, нежели в надежде на приход посетителей подметающий пол, и Жак, решивший пораньше и посытнее позавтракать перед долгим путешествием.

– Так я не понял, куда ты отправляешься на этот раз и когда вернешься? – спросил молодого человек Янек, не отрываясь от подметания обшарпанного пола.

– Точно не знаю, – ответил Жак, отправляя в рот очередной ломоть ржаного хлеба и запивая его молоком из глиняной крынки. – К какому-то барону Гапьрезу с северо-запада: то ли из Миларса, то ли из Контьера, точнее не припомню. Буду писать родословную барона, ну и, естественно, восхвалять его ратные подвиги.

– А вернешься когда? – В голосе хозяина чувствовалась надежда на скорейшее возвращение юноши.

Дело было даже не в том, что Жак был одним из немногих постоянных клиентов и всегда исправно платил по счетам, хотя сам голодал и донашивал старые платья более обеспеченных друзей по студенческой скамье. За три года его пребывания в «Гнезде» Янек успел привязаться к доброму и тихому парню, всегда готовому прийти на помощь и поддержать в беде не только друга, но и мало знакомого человека.

Весной позапрошлого года хозяин гостиницы заболел. Четыре месяца его единственная дочь Луиза не отходила от постели больного, а Жак взвалил на свои плечи хозяйство. В ту пору прислуги уже не было, и парню пришлось нелегко: готовка, уборка, обслуживание номеров и редких посетителей корчмы едва не доконали юношеский организм, выпав как раз на время сдачи экзаменов.

Господин Брунбаузер чувствовал себя потом крайне неловко, когда бедный студент отказался от причитающихся ему за работу денег и даже пригрозил съехать, если хозяин еще хоть раз намекнет об оплате услуг.

Янек видел, что летописец нравился его дочери. Луиза была влюблена в обходительного, нежного молодого человека, обладающего не только доброй душой, но и весьма привлекательной внешностью. Высокий, стройный, с правильными чертами лица и длинными, вьющимися волосами брюнет мог бы покорить сердца многих дам, если бы не один весьма существенный недостаток – полное отсутствие денег.

В глубине сердца Янек лелеял мечту, что когда-нибудь парню улыбнется удача, и он получит хорошее место при дворе знатного вельможи или в Городской Управе. Тогда он смог бы выдать за него дочь и наконец-то вздохнуть спокойно на старости лет. Но, к сожалению, время шло, а в жизни Жака ничего не менялось в лучшую сторону.

– Не знаю, – немного призадумавшись, ответил юноша, – как дело пойдет. Морока с ними, дворянами из глуши. Сами-то не бог весть чего совершили, а от меня требуют рассказом об их деяниях сердца потомков тронуть. Каждый героем хочет казаться…

– Ну, так и послал бы их куда подальше, – пробурчал в сердцах Янек. – Доходу-то от них все равно никакого. А ты, вместо того чтобы по провинциям разъезжать, лучше бы в столице работу поискал. Мало ли у тебя студенческих друзей, пускай замолвят словечко!

Жак тихо рассмеялся. Ему была приятна забота милого старика о его судьбе.

– Видишь ли, Янек, в университетской среде друзей нет, только собутыльники, – печально констатировал юноша, допив молоко и принявшись за яблоко. – Недавно видел Андре, ну, того парня с усами, что ко мне часто захаживал.

– Ага, с девками всякими, – недовольно поддакнул Янек, – и ключи от комнат пустых просил.

– Попросил его, чтобы помог, – продолжил Жак, сделав вид, что не заметил колкого замечания хозяина. – Знаешь, что он мне ответил? «Мы, – говорит, – друзья, а ты меня в своих меркантильных интересах использовать норовишь. Сам в жизни ничего добиться не можешь, вот и попрошайничаешь!»

– Мерзавец! – выкрикнул Янек, чуть не сломав от злости метлу. – Да если бы не ты, так этот прохвост до сих пор бы за книгами штаны протирал. Сколько ты за него трактатов и прочей ученой ерунды написал, и все наверняка по дружбе, бесплатно!

– Да ладно, это я так сказал, для примера, – отмахнулся Жак. – Пускай его совесть мучает, если она, конечно, у него есть.

– Совесть, – с горечью повторил Янек, жизненный опыт которого подсказывал, что для большинства людей она недопустимая роскошь. – Совесть вещь непонятная, в сонитах неизмеримая, да только я так понимаю: нет ее у того, кто по счетам своим платить не хочет, а твой Андре…

– Не будем об этом, – прервал Янека Жак, чувствуя, что хозяин хочет разразиться длинной бранной тирадой.

– Как скажешь, но только Луиза…

– И об этом тоже! – не сдержался и выкрикнул юноша, зная, что разговор на эту тему будет неприятен для них обоих. – Я нищ, я ей не пара!

– Эх, парень, парень… – тяжело вздохнул Янек и продолжил уборку.

В зале воцарилось молчание. Жак скоро должен был отправиться в путь, и ему хотелось как-то подбодрить старика напоследок.

– Не грусти, старина, – возобновил беседу юноша, – будем надеяться, что барон не будет слишком привередлив, и я через пару-тройку месяцев вернусь. А ты пока с Гартаном пивка попьешь да с Люсией пофлиртуешь!

– Уехал Гартан, – с грустью произнес хозяин, на время остановив размеренные движения метлы слева направо. – Вчера ближе к вечеру съехал, когда тебя не было. Ничего он от столичных чиновников не добился, вот и решил домой вернуться. Люсия расстроилась, уж очень он ей нравился. Как только Гартан на коня вскочил, так бедняжка сразу же в запой ушла.

Жак опустил голову. Попытка поднять настроение старику не удалась. Бывают в жизни моменты, когда все плохо: дела идут преотвратно, уезжают люди, к которым уже привык, спиваются близкие…

– Ты уж за Люсией посмотри, жаль ведь, хорошая женщина.

– Присмотрю, присмотрю, – пробурчал Янек, наконец-то закончив уборку и присев рядом за стол. – Сам осторожней будь! Времена сейчас вроде бы спокойные, но в дороге всякое бывает…

– Не беспокойся, – весело рассмеялся Жак, – разбойники не нападут. Денег у меня кот наплакал, да и воровать особо нечего, кроме бумаги и перьев…

Жак поднялся из-за стола, отряхнул от хлебных крошек старенький, протертый на локтях сюртук и уже собирался попрощаться с хозяином, как внезапно со двора донеслось конское ржание и топот копыт.

Не сговариваясь, оба одновременно прильнули к окну. Через маленькое, облепленное по краям паутиной и грязью стекло было видно, как во двор въехали запряженный четверкой лошадей экипаж и шестеро сопровождающих его всадников в форменных одеждах темно-зеленого цвета. Золотые шевроны и нагрудные эмблемы не оставляли никакого сомнения: к ним в гости пожаловали люди принца Контре, двоюродного брата Императора.

– Святые спасители! – испуганно пролепетал Янек, вытирая перепачканные руки о не менее грязный, засаленный фартук. – Неужели сам принц пожаловал, что же делать, как принимать?!

– Успокойся. – Жак неторопливо отошел от окна и застыл в раздумье посреди комнаты. – Вряд ли это сам принц, слишком маленький эскорт, да и к тому же я слышал, что он еще не вернулся из своего поместья на юге. Скорее всего кто-нибудь из родственников или вассалов.

Тем временем вооруженные короткими мечами охранники спешились и привязали к изгороди взмыленных лошадей. Дверцы экипажа открылись, послышался звонкий женский смех, и из кареты вышли двое мужчин в ярких карнавальных костюмах, обсыпанных конфетти и разноцветной мишурой. Вслед за кавалерами появились и дамы. Их откровенные наряды и вульгарное поведение свидетельствовали лучше всяких рекомендаций о неблагородном происхождении особ и о способе, которым они зарабатывали на жизнь.

– Ну вот, Янек, а ты испугался. – Жак снова подошел к окну и с отвращением наблюдал, как четверо полуголых девиц пытались поднять с земли не удержавшихся на ногах, изрядно перепивших господ. – Это же всего лишь граф Нуарез, дальний родственник принца, и кто-то из его дружков.

– Откуда ты его знаешь? – изумился Янек.

– Да так, – отмахнулся Жак, – видел пару раз, как благородные гуляки дебоши устраивали…

Отдыхать посреди двора именитым гостям пришлось недолго, дамам пришли на помощь солдаты и поставили на ноги перепачканных в грязи и курином помете господ. Сквернословя и осыпая проклятиями нерадивого хозяина, пестрая процессия направилась к гостинице. Наиболее изысканные перлы бранной речи сыпались из напомаженных губок облаченных в костюмы из страусиных перьев дам.

Окаменевший от испуга Янек наконец-то пришел в себя и кинулся отпирать двери. Первым внутрь ворвался здоровенный рыжий детина в форменной куртке и, не говоря ни слова, одарил старика крепкой, увесистой оплеухой. Янек опрокинул стоявший у входа стол и упал на пол. Старик охнул и застонал, схватившись левой рукой за ушибленную поясницу.

– Мерзавец, хам, быдло деревенское! – орал рыжий детина, выпучив глаза и оттопырив в разные стороны похожие на мочалку усы. – Будешь знать, скотина, как бардак во дворе разводить! Из-за тебя благородный граф Нуарез чуть лицо не разбил! – Для усиления эффекта последней реплики командир эскорта сильно пнул лежавшего на полу Янека ногою в живот.

Жак хотел было кинуться на помощь несчастному старику, но окованная железом перчатка ворвавшегося вслед за своим командиром охранника больно сдавила его плечо и заставила опуститься на табурет. Двери широко распахнулись, едва не слетев от сильного удара с петель, и тесный холл гостиницы заполнился участниками праздничной процессии.

– Хватит, Эрик, еще убьешь, а кто нас поить будет?! – невнятно пробормотал граф Нуарез, качаясь из стороны в сторону и смотря на избиение старика мутными глазами.

Если бы не девушки, поддерживающие кавалера с обеих сторон, то сиятельный граф точно упал бы и разбил красивое, холеное лицо о дубовые доски пола. Его менее родовитый, но такой же неосторожный в употреблении спиртного собутыльник закрыл глаза, прислонился спиной к двери и начал медленно сползать вниз. Двое солдат мгновенно подскочили к нему на помощь, подняли за руки и оттащили бессильное тело к ближайшему столу. Дешевые глиняные миски, пивные кружки и прочая столовая утварь были бесцеремонно скинуты на пол. Освобожденное от простой деревенской посуды место было тут же занято посапывающим во сне и пускающим слюну изо рта телом.

– Дариан скис, кто бы мог подумать… – пробормотал Нуарез, грубо оттолкнув одну из девиц, которая оттирала батистовым платочком грязь с испачканного лба сиятельного графа. – Как трешь, дура, больно же!

Пока вельможа отчитывал переусердствовавшую подружку и пытался при помощи жриц любви добраться до скамьи, стражи принца Контре усердно выполняли свою работу. Двое вышли во двор, присмотреть за лошадьми и каретой, еще пара отправилась внутрь гостиницы, проверить, нет ли среди постояльцев подозрительных лиц, а оставшийся в холле охранник обнажил меч и на всякий случай встал за спиной уже пытавшегося один раз оказать сопротивление Жака.

Расположившись за столом в обществе девиц, граф обнаружил, что кружки пусты. Совершенно позабыв о правилах этикета, Нуарез засунул два пальца в рот и протяжно свистнул.

– Хозяин, винааа! – что есть силы заорал граф, которому вторил хор обеспокоенных отсутствием выпивки девиц.

Услышав приказ господина, Эрик склонился над Янеком, грубо схватил его за шиворот и резким рывком поднял избитого старика на ноги. Нижняя губа владельца гостиницы была разбита, а руки и фартук перепачканы кровью. Янек изо всех сил пытался улыбаться и сдержать поток текущих по щекам слез.

– Чего изволите, господин? – заискивающе спросил старик, за что и получил от Эрика достаточно ощутимый удар под дых.

– Ты что, деревенщина, совсем сдурел?! – Эрик схватил Янека за грудки и притянул вплотную к своему широкому, густо покрытому рыжей щетиной лицу. – Как смеешь обращаться к сиятельному графу?! А ну, повторяй за мной: «Ваше сиятельство»!

Янек дрожал от страха и боли. Его язык онемел, и губы шевелились, не издавая при этом ни звука. Внезапно раздался громкий хлопок, это сиятельный граф Нуарез ударил ладонью по столу.

– Эрик, солдафон неотесанный, – возмутился граф, стараясь придать лицу самое грозное выражение, – чему народ учишь?! Какое я тебе «сиятельство»?! Я родственник Императора! – гордо стукнул Нуарез кулаком себя в грудь. – Пускай обращается «ваша светлость»!

– Ты слышал, старый гриб, что сказал его си… – осекся охранник, – его светлость, ну, давай живо!

– Чего изволите, ваша светлость? – съежившись от страха, пролепетал Янек и отвесил низкий поклон.

– Вина, – гордо заявил Нуарез, – тащи все, что есть, и быстрее!

До смерти перепуганный старик обрадовался возможности удалиться и быстро засеменил в подвал. Тем временем страдающего манией величия графа посетила какая-то мысль, и он, заговорщически улыбаясь, стал жестами подзывать к себе Эрика. Солдат покорно исполнил приказ: подошел к столу и, небрежно растолкав девиц, опустился на скамью рядом с господином.

– Эрик, друг, подскажи, – прошептал граф, повиснув всем телом на шее стражника и плотно прижавшись мокрыми губами к его уху, – а чего это мы с Дарианом сюда притащились?

Видимо, командиру эскорта часто приходилось общаться с изрядно подвыпившими господами. Совершенно не удивившись нелепому вопросу, солдат начал вкратце излагать обстоятельства, приведшие сиятельного графа Нуареза в захолустную гостиницу.

– Вы посетили бал у маркиза Диория, там встретились с господином Дарианом. Вашей светлости стало скучно, и вы отправились на карнавал.

– Ага, помню, – поддакнул граф, – там еще было много огней и какие-то шуты в длинных мантиях и с бородами.

– Ваша светлость изволили наблюдать фейерверк и театральную постановку «Заговор магов», – невозмутимо уточнил Эрик, – но затем и это стало вам неинтересно. Вы отправились в кабак «Пастушка и Дровосек», где встретились с маркизом Фанолем и его другом из провинции.

– А, Фаноль, – расплылось в широкой улыбке опухшее лицо графа, – такой замечательный собеседник и так остроумно шутит.

– Ну так вот, вчетвером вы вернулись на карнавал, где и подцепили этих… – солдат окинул презрительным взглядом настырно липнувших к графу девиц, – потом поехали кататься на гондолах. Господин Фаноль распереживался, что вам, благородным господам, приходится кататься по грязному каналу, в то время как всего в каких-то десяти верстах от столицы протекает самая величественная и красивая река Империи.

– Аааааа! – протянул на манер оперного певца Нуарез, широко открыв рот и подняв указательный палец высоко над головой. – Я вспомнил, мы едем кататься на лодках, но где же господин маркиз и его очаровательный Друг?

– Господин Фаноль заснул прямо в гондоле, и его пришлось отправить домой. А друг, да кто ж его знает… – пожал плечами Эрик, – куда-то пропал, наверное, дружков встретил.

Пока граф пытался при помощи верного слуги своего троюродного дяди восстановить в памяти события прошлой ночи, в зале вновь появился Янек. Кряхтя и охая, старик поставил на стол два кувшина лучшего вина и принялся осторожно, насколько позволяли трясущиеся от страха руки, разливать его по высоким пивным кружкам. Бокалов, фужеров, кубков и прочих предметов роскоши в гостинице не было.

– Куда льешь, свинья?! – заорал Эрик, больно стукнув старика кулаком в бок. – Всю руку своим пойлом облил!

Сержант стражи Эрик Болива, конечно же, преувеличивал, на рукав его форменной куртки попало лишь несколько капель дешевого виноградного вина. Еще неделю назад он даже не обратил бы внимания на такой пустяк, но последние дни службы превратили пожилого служаку в неуравновешенного, истеричного параноика. Как и все остальные охранники его небольшого отряда, он проклял тот день, когда принц Контре поручил его заботам сопровождение взбалмошного, капризного родственника.

«Граф Нуарез молод и любит веселиться, – пояснял задачу принц перед самым отъездом из столицы. – Впереди праздники, а у графа талант влипать во всякие компрометирующие и его, и меня истории. Не спускай с него глаз, следуй за ним повсюду, мне не нужны осложнения! За безопасность юноши отвечаешь головой!»

Уже целых семь дней и ночей охрана сопровождала непоседливого гуляку во всех его разнузданных приключениях. Нервы солдат были на пределе. Каждую минуту в голову благородного отпрыска приходила новая бредовая идея, и они снова трогались в путь, как будто искушая судьбу и специально нарываясь на неприятности. Только за последнюю ночь у Эрика несколько раз возникало сильное желание связать графа по рукам и ногам, заткнуть кляпом его крикливый рот и запереть юношу в темном чулане до самого возвращения принца. Тогда бы уж точно неприятностей не было. Но, к сожалению, такого самоуправства Эрик позволить себе не мог, зато никто не мешал ему излить свой гнев на головы подвернувшихся под руку беззащитных простолюдинов.

– Дрянь какая! – недовольно поморщился граф, едва пригубив напиток и с расстройства вылив содержимое кружки на пол. – Чем гостей поишь, болван!

– Извините, ваша светлость, мы люди бедные, лучшего не держим, – пролепетал Янек, то и дело сгибаясь и разгибаясь в глубоких поклонах.

– Твое счастье, что нам уезжать, – произнес граф, окинув старика презрительным взглядом, и обратился к Эрику: – Пошли двоих, нет, троих людей за лодкой или паромом. Если кто отдавать не будет, пускай не церемонятся с мужичьем! Решили кататься – значит будем кататься! – заявил граф, стукнув кулаком по столу.

Эрик подал знак сидевшим за соседним столом стражникам, и двое, послушно кивнув, направились к выходу. Через минуту со двора послышался стук копыт, трое всадников уехали исполнять очередное пожелание сиятельного графа.

– На, выпей со мной. – Нуарез поставил перед командиром эскорта до краев наполненную кружку.

– Эту дрянь, увольте! – Эрик слегка стукнул по кружке, свалив ее на пол и разбрызгав содержимое по скамье и столу.

– Ты прав, – понимающе и с уважением смотря на солдата, кивнул граф. – Нужно проучить мерзавца, чтобы впредь неповадно было… Оттащите нахала во двор, спустите портки и всыпьте, скажем, двадцать плетей!

Эрик молча поднялся из-за стола, сгреб в охапку вяло сопротивляющегося и жалобно молящего о пощаде Янека и вытолкнул его во двор под дружный хохот графа и девиц.

– Рудольф, – обратился командир к единственному оставшемуся снаружи охраннику, – привяжи уважаемого хозяина притона к изгороди и отсчитай ему двадцать плетей… для начала!

Сидевший до этого момента спокойно и не вмешивающийся в происходящее Жак не выдержал. Господский произвол перешел все допустимые границы. Юноша попытался вскочить с табурета, но стоявший позади него стражник был начеку. Его левая рука ловко схватила юношу за копну длинных волос и рывком оттянула голову бунтаря назад. Жак почувствовал, как холодное и острое лезвие меча соприкоснулось с его горлом чуть повыше кадыка. Лишившись возможности действовать, юноша мог лишь говорить:

– Ваша светлость, это произвол, насилие, переходящее все границы дозволенного и попирающее все законы! Янек – уважаемый гражданин…

– А это еще что за фрукт ученый?! – удивился граф, растерянно взирая на бедно одетого юношу.

Изрядно подвыпивший Нуарез только что заметил присутствие Жака. Если бы летописец не начал двигаться и говорить, то так бы и остался невидимым для мутного взора графа.

– Отвечай, сопляк, когда тебя спрашивают! – закричал Эрик, а стражник еще сильнее потянул назад волосы юноши.

– Я летописец, – прохрипел Жак, голову которого разрывало от боли, а приставленная к горлу острая сталь затрудняла дыхание, – пишу родословные и описываю подвиги благородных господ.

– Летописец, – расхохотался Нуарез, едва не опрокинув в порыве смеха скамью и стол. – Ну кто бы мог подумать, так повезло!

Стоявший позади стражник внезапно отпустил волосы и убрал меч. Крепко зажмуренные глаза Жака открылись, и первое, что он увидел, был маленький блестящий предмет, быстро приближающийся к переносице. Инстинктивно Жак схватил его рукой. В зале послышались одобрительные хлопки и выкрики. Рукоплескали все: и граф, и ночные красавицы, и даже стража.

– Ну надо же, – слегка искривил губы в ухмылке Эрик, – писака, а какая реакция! В лучники его, цены бы не было!

Жак разжал ладонь. Маленьким предметом, брошенным ему в лицо, оказалась золотая монета в двадцать сонитов

– Доставай бумагу и чернила! – скомандовал повеселевший и немного протрезвевший граф. – Поедешь с нами, будешь вести летопись моих великих деяний. Начни с главы «Наставление на путь истинный трактирщика-отравителя», и учти, если мне не понравится, то сменишь старика у изгороди, слово даю!

– Я… – раскрыл было рот Жак, но сильный удар чем-то тяжелым по спине повалил его на пол.

– Благодари его светлость за оказанную честь и доверие! – проорал подскочивший Эрик и легонько пнул носком сапога Жака под ребра. – Не слышу!

– Благодарю, ваша светлость! – произнес юноша так почтительно и раболепно, что не оставил мучителям возможности придраться к неподобающей интонации.

Юношу трясло от злости, таких унижений он еще никогда не испытывал. Слегка успокаивало лишь то, что Луиза на днях уехала к родственникам и не видела ни его мучений, ни позора отца.

Видимо, самым порядочным из шайки гостей был Рудольф, оставшийся во дворе гостиницы стражник. Сердце молодого солдата еще не успело огрубеть и потерять уважение к старческим сединам. Он скрупулезно и точно выполнил приказ командира, наградив Янека ровно двадцатью ударами плети, но бил явно не в полную силу и по спине.

Жак почувствовал, как сотрясся пол от глухого удара. Янека втащили обратно в зал и бросили на пол в двух шагах от стола, за которым важно восседал граф Нуарез.

– Ну что, мерзавец, усвоил урок?!

– Да, ваша светлость, – тихо и жалобно прозвучал голос избитого и униженного старика.

– Великолепно, теперь проси у меня прощения, а ты… – граф повернулся в сторону Жака, – отрабатывай потраченные на тебя деньги. Бери перо и начинай писать!

Лицо Жака исказилось от ненависти, кровь закипела у него в жилах, а тонкие, не привычные к грубому физическому труду пальцы сами собой сжались в кулаки.

– Не надо, сынок, – прошептал Янек окровавленными губами, – делай, как говорит его светлость!

«Если я не выдержу и сорвусь, то сделаю только хуже: и себе, и Янеку, и даже Луизе», – возникла в голове юноши благоразумная мысль, заставившая его полезть в валяющуюся под столом дорожную котомку, достать письменные принадлежности и, скрепя сердце, приготовиться к записи.

Судьба смилостивилась над многострадальным господином Брунбаузером, послав неугомонному графу новую игрушку. Открылась дверь, и на пороге появилась Люсия.

Бывшая примадонна была красива даже в простом деревенском платье и с растрепанными волосами. Ее большие карие глаза и черные как смоль пряди волос сводили когда-то с ума именитых поклонников и вызывали зависть у придворных красавиц. Можно было бы еще долго осыпать комплиментами прелести ее фигуры и с восхищением описывать неповторимый, чарующий шарм этой прекрасной женщины, но все же основным достоинством примадонны был божественно нежный, ласкающий души слушателей голос. Ради того, чтоб хоть раз насладиться пением непревзойденной Люсии, люди съезжались в столицу не только из далеких уголков Империи, но даже из других королевств. К сожалению, ничто не бывает вечным: слава проходит, деньги кончаются, а голос исчезает.

Несчастье произошло прошлой зимой во время гастролей в городе Ванберг. Устроители концерта поскупились на обогрев театра, и примадонна потеряла голос. Вместо божественных напевов и мелодий ее горло производило лишь сдавленный тихий хрип. Сколько доктора ни пытались вернуть голосовым связкам прежнюю звучность, но все их усилия были тщетны. После лечения Люсия могла говорить, но, увы, не петь.

По возвращении с гастролей управитель театра сразу же выкинул ее из труппы, расщедрившись на скромное пожизненное пособие. Ряды многочисленных поклонников моментально поредели, а остались лишь старые афиши и сладкие воспоминания. Конечно, у нее было несколько знакомых вельмож, питающих к ней нежные чувства и готовых в любое время взять Люсию под свою опеку, но женщина была слишком горда, чтобы согласиться на роль содержанки.

Слава прошла, а сбережений у певицы не было. Творческая душа не выдержала подлого удара злодейки-судьбы и предалась пьянству. Когда же кризис прошел, то вместе с ним исчезли и деньги. К счастью, актриса не успела наделать больших долгов, и неприятные объяснения с кредиторами ей не грозили, однако женщине пришлось покинуть шикарные апартаменты гостиницы «Империал» и переселиться в маленькую комнату «Гнезда Дракона».

Как ни странно, а радикальная смена обстановки пошла Люсии на пользу: она уже почти избавилась от пристрастия к вину и начала смотреть на превратности судьбы с философским спокойствием и невозмутимостью мудреца.

– Янек, ты не знаешь, уехал ли Жак? Я хочу попрощаться с милым юношей, – произнесла нараспев Люсия, едва переступив порог и еще не заметив, что происходит в зале.

– Какая встреча, Люсия, дорогая! – воскликнул граф, губы которого моментально расплылись в хищной улыбке. – Подойдите ближе, милая, ваш любимый Жак еще здесь.

У графа Нуареза были свои счеты с певицей. Будучи самоуверенным красавцем, покорившим немало сердец, юный вельможа многократно пытался добиться благосклонности примадонны, но каждый раз его настырные попытки ухаживания наталкивались на жесткий отпор. Граф не был влюблен, но завоевать сердце первой красавицы столицы было для него вопросом чести и уязвленного самолюбия.

– Граф Нуарез, что вы здесь делаете и что здесь происходит? – спросила Люсия, испуганно прижав прелестные кисти рук к груди.

– Не волнуйтесь, мадам, просто ваш покорный слуга взял на себя нелегкий труд научить простолюдинов учтивости.

Нуарез встал со скамьи и подошел вплотную к женщине. Ласковая улыбка ни на миг не покидала лица аристократа, а глаза горели бесовским огнем. Нуарез жаждал возмездия: только унизив и морально растоптав когда-то отказавшую ему женщину, он – мог наконец-то получить истинное наслаждение и оставить в покое обитателей гостиницы.

– Что здесь происходит, граф? Кто ваши спутники и почему господин Брунбаузер стоит на коленях?!

– Вы называете господином это?! – Нуарез небрежно указал на Янека рукой. – До чего же вы дожили, Люсия, до чего опустились. Называете старого, жирного трактирщика господином, а долговязого олуха-переростка милым мальчиком! А ваше помятое платье, а морщины и синяки под глазами, они просто ужасны! – Граф ненадолго прервался, решив немного сменить тон и добавить чуть-чуть напускного сочувствия в свои жестокие слова. – Помните, Люсия, как вам рукоплескал двор, как вельможи не сводили с вас влюбленных глаз и были готовы драться на дуэли всего за один мимолетный взгляд ваших бездонных очей.

Жак прикусил до крови нижнюю губу. Он видел, как побледнела певица и как дрожали ее тонкие руки. Речь негодяя ранила Люсию в самое сердце, но женщина держалась стойко, не падала духом.

– Да, граф, помню, – ответила Люсия совершенно спокойно, – но многое в жизни меняется. Когда-то и вы были галантным, обходительным кавалером, а во что превратились…

– Во что же? – удивился граф, заинтригованный неожиданным поворотом разговора.

– В самовлюбленного негодяя и мерзавца, опустившегося до издевательств над беззащитным низшим сословием. В потрепанного, обрюзгшего ловеласа, настолько истратившего любовный пыл, что приходится платить уличным девкам, – гордо произнесла Люсия, насмешливо смотря на внезапно перекосившееся лицо графа.

«Молодец Люсия, вот молодец!» – подумал Жак и едва заметно улыбнулся.

– Ну что ж, мадам, оставим наши глупые распри и займемся делами, – примирительным тоном ответил пришедший в себя граф, придумав новую, чрезвычайно изощренную пакость.

– Какие у нас с вами могут быть дела, граф? – презрительно хмыкнула Люсия и повернулась к Нуарезу спиной.

– Я прошу вас спеть. – Мило улыбаясь, Нуарез достал из камзола туго набитый деньгами кошелек и пренебрежительно кинул его к ногам дамы.

Удар был нанесен точно. Люсия не выдержала подлого поступка графа, и по щеке женщины прокатилась слеза.

– Как вы можете, граф?! Вы же знаете, что со мной произошло!

– Ах, бросьте, милочка, какие пустяки, не беспокойтесь за мой слух. Разве я сказал, что хочу насладиться вашим голосом? – ехидно сощурил глаза и растянул тонкие губы в омерзительной улыбке граф. – Просто мне интересно, во что же он мог превратиться.

Тело женщины затряслось, она бессильно упала на колени, закрыла лицо руками и зарыдала.

«Ну все, с меня хватит! – потерял самообладание Жак, которого трясло от гнева и даже сводило костяшки пальцев. – Да пес с ней, с осторожностью, будь что будет!»

Стоявший позади летописца охранник был настолько увлечен разыгравшимся перед его глазами спектаклем, что даже не заметил, как Жак быстро достал из котомки кинжал и, не тратя времени на разворот, точным, коротким ударом вонзил острое лезвие чуть выше наколенника солдата. Страж вскрикнул от боли и выронил меч. В тот же миг сильные руки обхватили железной хваткой его голову и резко крутанули вправо. Хрустнули шейные позвонки, безжизненое тело грохнулось на пол.

Тем временем Жак уже подобрал меч и кинулся на графа. Рудольф и Эрик среагировали мгновенно, но повели себя неправильно. Если бы стражники напали вместе, то у них был бы шанс, но Эрик немного замешкался, инстинктивно прикрыв собой графа, вместо того чтобы сразу атаковать врага.

Косой удар с пятой позиции – наиболее распространенный, но далеко не самый лучший вариант нападения. Жак поднял меч над головой, легко принял на сталь клинок Рудольфа и, используя силу инерции, быстро развернул кисть. Лезвие описало в воздухе широкую дугу, с хрустом завершив ее в ключице солдата.

Оттолкнув в сторону громко воющего, окровавленного противника, Жак не стал тратить времени на добивание Он медленно, уже придя в себя и успокоившись, двинулся в сторону графа. Наконец-то раздались запоздалые женские крики. Две девицы в оперении потеряли сознание, а их более твердые духом подруги наперегонки кинулись к выходу.

Эрик оказался куда более опытным противником, чем его подчиненные, но и он смог продержаться недолго. Всего один молниеносный глубокий выпад, и острое лезвие, пронзив гортань снизу вверх, вошло в мозг рыжего детины. Резким движением вытащив меч из мертвого врага, Жак развернулся и бросил оружие в спину уже поднявшегося на ноги, но еще не переставшего выть Рудольфа. Острый клинок пронзил тело, как горячий нож кусок масла, и вошел по самую рукоять точно между лопатками.

Жалкое сопротивление стражей было подавлено, теперь оставалась лишь самая приятная часть работы. Хотя нет, в этот раз Мортас не работал, а убивал ради собственного удовольствия, чувствуя в лишении жизни естественную потребность натерпевшейся унижений души.

Смерть графа Нуареза была долгой и мучительной: сначала о его спину сломали табурет, затем долго пинали ногами и только потом свернули аристократу шею.

Сонтиловая мазь обжигала кожу, и от нее слезились глаза. Мортас морщился, но упорно продолжал оттирать руки от липкого грима. Его пальцы остались по-прежнему тонкими, как у менестреля, но потеряли белизну. Уже начали прорисовываться следы шрамов и шероховатые бугорки мозолей: нежные ладони летописца постепенно превращались в грубые руки наемника.

Мортас считал эльфов недальновидным народом, чересчур горделивым и зацикленным на их древнем происхождении, но отдавал должное искусству эльфийских алхимиков по приготовлению мазей из экстрактов трав и корений. Если бы у него было больше времени и чуть меньше дел, то наемник непременно попытался бы довести грим до совершенства. Чудо эльфийской косметики долго держалось на теле, совершенно не повреждая кожный покров, было стойко к воде и воздействию высоких температур, но трудно оттиралось.

Мортас опустил зудевшие кисти рук в таз с водой. Вскоре кожу перестало щипать, и юноша был готов отправиться в долгий путь, навсегда покинуть «Гнездо Дракона». Еще одно пристанище было раскрыто, люди, с которыми он несколько лет жил душа в душу, маскируясь под видом безвредного, нищего летописца, превратились в ненужных свидетелей, видевших его истинное лицо.

Гримироваться в седовласого старика с уродливыми, рублеными шрамами не было времени. Вот-вот могли вернуться стражники, посланные графом за лодкой, или, что еще хуже, нагрянуть полиция. Облачившись с ног до головы в броню из чешуи дракона, Мортас перекинул через руку дорожный плащ, прицепил к поясу абордажную саблю и, окинув напоследок беглым взглядом брошенное прибежище, направился в холл.

С момента окончания схватки прошло не более десяти минут, но внешний вид зала изменился благодаря усилиям Янека, пытавшегося навести порядок в своих разгромленных владениях. Трупы были аккуратно сложены штабелями у входа, обломки мебели валялись в дальнем углу, а сам господин Брунбаузер ползал с тряпкой по полу, пытаясь оттереть лужи запекшейся крови.

Старик видел, как к нему подошел Мортас, но даже не поднял головы и продолжал усиленно драить пол. Ему нечего было сказать человеку, обманывавшему его и любимую дочь в течение долгих лет.

– Янек, послушай, я не буду оправдываться и ничего объяснять! – решил говорить кратко и жестко наемник, понимая, что на доверительную, дружескую беседу не приходилось рассчитывать. – Я уезжаю очень далеко и никогда больше сюда не вернусь. Скоро прибудет стража, скажи им следующее: «Господин Дариан очнулся и повздорил с графом, началась драка. Господа были пьяны и перебили друг друга из-за распутных девиц, которые убежали, как только зазвенели мечи…» Ты меня понял?

– Люсия и девушки все видели, они…

– Не волнуйся, я имею опыт в подобных делах, – перебил старика Мортас. – Люсия наверняка подтвердит каждое твое слово, а распутниц сейчас уже не найти. Даже если стража и вычислит их, то девицы толком ничего не расскажут: «Я была пьяна, ничего не видела, ничего не знаю…»

– Но господин Дариан жив, – возразил Янек, мельком взглянув на стол, где до сих пор мирно спал перебравший дворянин.

– Да, действительно, извини! – сказал Мортас, быстро подойдя к столу и как ни в чем не бывало сломав о голову спящего табурет. – Придется немного изменить показания. Скажешь, что Дариан убил всех, но тебе удалось незаметно подкрасться сзади и оглушить его табуретом. Может быть, еще получишь награду от родственников графа.

– Хорошо, теперь уходи! – произнес Янек и вернулся к уборке.

– Прости меня, старик, я не хотел, чтобы все так… – не сумел договорить до конца Мортас, чувствуя, как слезы подкатываются к глазам. – Возьми это, – наемник бросил на пол увесистый кошелек, – мой прощальный подарок, хватит и на ремонт гостиницы, и на приданое Луизе.

Янек молча покачал головой и оттолкнул кошелек в сторону, брезгуя принять деньги из рук убийцы.

– Бери, это чистые деньги, не за убийство! – настоял на своем Мортас и быстро направился к выходу.

Ему было не впервой терять близких людей и чувствовать себя изгоем среди тех, кого он пытался защитить.

Глава 7 Досадное недоразумение

Отряд из троих гномов медленно пробирался сквозь заросли высокой и мокрой растительности. Стебли осоки, колючки кустарников и листья невесть еще какой травы больно кололи кожу и были обильно покрыты утренней влагой, которая тут же оказывалась на разгоряченных телах путников. Вначале идти было трудно и крайне неприятно, кожа зудела от многочисленных порезов и укусов мошкары, а при каждом новом падении на тело холодных капель росы по спине прокатывалась волна озноба. Гномы часто останавливались и оглядывались по сторонам, пытаясь найти другой, пускай более долгий, но сухой путь и наконец-то выбраться из мокрой и колючей западни.

После часа скитаний по диким зарослям терпению Пархавиэля настал конец, и он, чертыхаясь и громко охая, пошел напролом. Его богатырская грудь и широкие плечи врезались в гущу растительности, раскидывали в стороны, сминали, давили стебли и огромные листья, прокладывая не хуже тарана путь для идущих вслед товарищей. Спустя какое-то время тело Зингершульцо привыкло к влаге и перестало реагировать на укусы кровожадных, надоедливых обитателей болотистой местности.

Группа ускорила темп передвижения, и у гномов появилась надежда вскоре снова выбраться на дорогу, с которой пришлось свернуть, спасаясь от преследования разъяренной толпы людей.

– Парх, стой, не могу больше! – послышался позади Зингершульцо голос запыхавшегося Скрипуна. – Кажется, ногу о камень порезал, давай чуток отдохнем и дальше двинем!

– Знать бы еще куда, – проворчал Пархавиэль, отерев пот со лба и щурясь под яркими лучами недавно взошедшего солнца. – По дороге идти опасно, народ здесь какой-то дикий, одно слово «люди», ни с того ни с сего на добропорядочных гномов кидаются, а по лесу заплутаем…

– Дороги между городами да селеньями строят, – встрял в разговор подоспевший Гифер. – В лесу нам нечего делать. Не думаю, что наше представительство среди чащи находится.

– Прав Гифер, – поддакнул Зигер, – на дорогу выходить надо, но осторожно, чтобы как в прошлый раз не вышло…

Разведчики вышли на поверхность еще ночью, когда ярко светила луна, и ее свету вторили огоньки бесчисленных звезд, хаотично разбросанных по черной небесной выси. Легкий ветерок едва качал листву деревьев начинающегося в каких-то двадцати шагах от входа в шахту леса и неприятно холодил голые спины путников. Гномы в нерешительности замерли на месте и молча оглядывались по сторонам, пытаясь привыкнуть к незнакомому наземному ландшафту и унять головокружение, вызванное врывающимся в легкие свежим лесным воздухом.

Внешний мир был чарующе красив, но страшен для сынов Великого Горна. За каждым кустом, каждым деревом мерещились зловещие тени и слышались странные звуки, напоминающие то грозный рык хищника, то голодное урчание его пустого желудка. Что и говорить, гномы были перепуганы и, даже когда двинулись в путь, держали ладони на рукоятях спасительных топоров, единственных защитников в этом чужом и чутком мире.

Как и предупреждал Бонер, люди были у пещеры совсем недавно. Повсюду на поляне виднелись следы покинутой лагерной стоянки: пепел затушенных костров, вбитые в землю колья с протянутыми между ними веревками для просушки одежд и снаряжения, остатки продуктов и прочий мелкий хлам. Отряд людей пробыл здесь достаточно долго и ушел совсем недавно, не более двух смен назад, а вот куда – оставалось загадкой.

Местность была пустынной и заброшенной. Похоже, люди приезжали сюда не чаще трех раз в год, к прибытию очередного каравана, поэтому дороги как таковой не было, только слегка придавленная колесами телег трава. Путники зажгли предусмотрительно захваченные с собой походные фонари и медленно побрели к лесу, внимательно всматриваясь в землю, чтобы не потерять из виду едва заметный след колеи.

К счастью, мучиться пришлось недолго, за ближайшим поворотом леса начинался настоящий торговый тракт: песчаная дорога, покрытая сверхутонким слоем щебенки и немного напоминавшая гномам тропу подземного маршрута.

Примерно через полчаса небо начало светлеть, луна потускнела, а звезды исчезли. Дорогу, идущую под уклон, впереди застилала сплошная пелена густого тумана. Отряд остановился.

«Что делать: идти вперед или подождать, а может быть, сойти с дороги и поискать другой путь? – размышлял Пархавиэль, впервые столкнувшись с непонятным природным явлением. – Что это: ядовитые газы или разновидность пара, такого же безобидного, как если горячий чан облить холодной водой?»

Ответ подсказала сама природа. Из тумана появилась косуля и тут же, заметив троицу гномов, испуганно бросилась в лес. Никто из разведчиков не видел такого животного ранее, да и вообще ничего не видел, кроме людей и лошадей, но важно было другое: туман не причинил живому существу вреда, значит, можно было смело продвигаться вперед.

Не сговариваясь, караванщики вытащили из-за широких поясов топоры и продолжили путь. Они шли осторожно, прижавшись плечом к плечу и освещая округу тонкими лучами походных фонарей. Видно было не далее пяти шагов, и гномы были настороже. Кто знает, какая опасность могла таиться в клубах пара?

Внезапно Пархавиэль остановился и подал товарищам знак замереть на месте. Забавно изогнув короткую шею, Зингершульцо вслушивался в тишину. Зигер с Гифером удивленно переглянулись, сколько они ни напрягали слух, но ничего не было слышно, кроме шелеста листвы и монотонного завывания ветра. Прошло еще несколько секунд, прежде чем лица гномов расплылись в радостных улыбках, а в сердцах появилась надежда на скорое возвращение. Звуки, взволновавшие тонкий слух Пархавиэля, оказались ничем иным, как поскрипыванием колес и мерными ударами конских копыт.

«Это встречающие, люди одумались и решили вернуться к пещере!» – почти одновременно подумали гномы и, не сговариваясь, стремглав побежали навстречу конвою.

Возвращающийся из города в ранний утренний час крестьянин чуть не умер со страху, когда впереди послышались громкие, протяжные крики, а в клубящихся над землей облаках тумана заплясали желтые огоньки. Близость старого деревенского кладбища и отсутствие попутчиков только усилили сердцебиение и дрожь в коленях суеверного мужика, наслушавшегося от старых бабок россказней о живых мертвецах – пожирателях человеческой плоти.

«Чур меня, чур!» – залепетал седой возница, осеняя себя святым знамением и судорожно шаря левой рукой по телеге в поисках куда-то запропастившихся вил. Когда же из тумана вынырнули не полусгнившие трупы, а неуклюжие с виду, толстобокие гномы, боязнь встающих по ночам из могил мертвецов уступила место вполне реальному страху перед лесными разбойниками.

Полуголые и босые, с длинными, нечесаными бородищами и с фонарями в руках, гномы быстро неслись навстречу телеге, крича что-то на своем каркающем языке и размахивая в воздухе огромными топорами. Крестьянин не мог знать, что, несмотря на грозный вид, намерения у заплутавших разведчиков были самыми мирными. Он быстро развернул телегу в противоположную сторону и изо всех сил принялся хлестать по бокам старенькую лошаденку, надеясь уйти от погони.

Гномы не стали преследовать мчащуюся от них прочь, трясущуюся по ухабам телегу, они поняли, что ошиблись, и остановились передохнуть. Ни ворчливый Зигер, ни предусмотрительный Пархавиэль не могли тогда предположить, что, казалось бы, смешное дорожное недоразумение чуть ли не будет стоить им жизни и в корне изменит их судьбу.

Облака тумана вскоре рассеялись, в воздухе запахло свежестью, и на траве появилась роса. Небо становилось с каждой минутой все светлее и светлее, а потом над простирающимся слева от дороги полем начал медленно подниматься ввысь огненно-красный шар солнца. Открыв от изумления рты, гномы стояли посреди дороги и увлеченно наблюдали за еще никогда не виданным ими таинством рождения нового дня.

Враг подкрался незаметно, как раз в тот момент, когда разведчики были полностью поглощены созерцанием природных явлений и потеряли бдительность. Стрела просвистела над головой Пархавиэля, слегка задела волосы и скрылась в чаще леса. Вторая вскользь царапнула Зигера по плечу и вонзилась в земляную насыпь у обочины. Гномы испуганно повернули головы и увидели, как по направлению к ним мчались семеро всадников в коротких кольчугах: четверо размахивали высоко поднятыми над головами мечами, а остальные пытались на полном скаку стрелять из коротких луков. Стрелы с пронзительным свистом рассекали воздух и летели мимо. К счастью, на гномов напал не кавалерийский разъезд регулярных войск и не шайка наемников, а всего лишь простые деревенские парни, ополченцы, поднятые ни свет ни заря по тревоге перепуганным крестьянином, все-таки догрохотавшим на своей разбитой телеге до ближайшей деревни.

Пархавиэль с Зигером побросали бесполезные фонари и кинулись к деревьям, скорее инстинктивно почувствовав, нежели сообразив, что всадникам будет гораздо труднее настичь их в чаще леса, чем в открытом поле. В отличие от старших товарищей, чьи босые пятки быстро засверкали по направлению к спасительным деревьям, Гифер выхватил из-за пазухи топор и, решив немного погеройствовать, встал в оборонительную стойку, конечно же, не забыв при этом скорчить зверскую морду и издать грозный боевой клич.

Вовремя заметивший глупый поступок товарища Зигер разразился самой длинной и изощренной за всю его долгую жизнь бранной тирадой. Ругань как всегда подействовала безотказно, Гифер бросил топор и побежал что есть мочи в сторону леса. Еще долго гномы петляли между деревьев, шустро перепрыгивая через пни и юрко ныряя в овраги, пока им не удалось окончательно оторваться от преследователей.

– Прежде чем куда-то идти, давайте сядем и спокойно мозгами пораскинем! – остановил Пархавиэль своих товарищей, уже собравшихся вновь погрузиться в густые заросли. – Меня интересует, кто на нас напал и почему? Просто так ничего не бывает. В жизни не поверю, что за нами гнались просто из-за нелюбви к гномам. Должно быть, мы сделали что-то не так, что-то недозволенное в этом мире.

– Единственным, кого мы встретили, был людь на телеге, – начал рассуждать вслух Зигер, – он явно испугался нашего появления.

– Человек, – поправил Скрипуна Гифер. – Люди, это когда их много, а когда один, то нужно говорить «человек».

– Не важно, – пробурчал в ответ Зигер, которому не нравилось, когда его перебивают по незначительным, мелким поводам. – Итак, он был напуган и мог позвать на подмогу.

– Но почему? – удивился Пархавиэль. – Мы же ему ничего не сделали, пальцем не тронули!

– А ты сам посуди, – продолжал развивать мысль Зигер – Темно, он на дороге один, вдруг ни с того ни с сего из тумана выскакивают гномы, орут что-то на непонятном языке. Да и видок у нас, честно говоря, весьма бандюжный… – Зигер обвел рукой свою грязную, волосатую грудь и свалявшуюся комками бороду. – Кажется, зерно-делец нас за бандюг принял!

– Крестьянин, – снова поправил Скрипуна Гифер. – Тех людей, что зерно и прочую пищу выращивают, крестьянами называют.

– Не важно, – вновь отмахнулся Скрипун и продолжил: – Принял нас за бандюг, да и дернул что есть мочи к своим, а те на лошадей повскакали и за нами кинулись.

– Ты прав, все сходится, – кивнул Пархавиэль. – Те налошадники не солдатами были: слишком кольчуги плохие, все проржавели, да и стреляют не ахти.

– Всадники, – не выдержал и на этот раз Гифер.

Пархавиэль с Зигером многозначительно переглянулись и одновременно перевели недоуменные взгляды на слишком хорошо разбирающегося в людских словах и понятиях новичка. Гифер смущенно опустил голову, он не мог выдержать суровых взглядов гномов, которые уже догадались о его темном прошлом.

– Гифер, откуда такие познания? – прищурив глаза, процедил сквозь сжатые зубы Пархавиэль. – Мне кажется, что ты слишком много знаешь о людях для обычного караванщика. Может быть, ты еще и на их языке говорить умеешь?!

– Могу немного, – едва слышно прошептал Гифер, так и не поднимая глаз, – но только плохо и не все понимаю, когда говорят быстро…

Даже недавнее нападение на дороге так сильно не удивило ветеранов караванного дела, как неожиданное признание солдата. Гномы с северных маршрутов не только не общались с людьми, но и никак не могли видеть их. Подземные туннели в той части гномьих владений были неглубокими, и по договоренности с людьми товары складировались отрядом в условленном месте внутри пещеры. Охрану же товаров и их выдачу осуществляли не караванщики, а специальное подразделение торговой службы. Знание гномом языка людей означало только одно – он был преступником, связанным с контрабандистами и прочим воровским сбродом с поверхности.

– Так откуда знаешь язык, отвечай! – прикрикнул Пархавиэль, по привычке сжимая рукоять топора и пронзая сидевшего на траве Гифера гневным взглядом.

– До поступления в Гильдию иногда торговал с людьми, – совершенно спокойно признался Гифер. – Да ты не волнуйся так, Парх, в Гильдии об этом знают.

– Не волнуйся, не волнуйся?! – уже не кричал, а рычал раскрасневшийся как перегретый паровой котел Зингершульцо – У меня контрабандист в группе, а я «не волнуйся»?!

– Успокойся, Парх, – вступился за новичка Зигер, на всякий случай загородив его собой от взбешенного хауптмейстера, – выслушай парня до конца!

– Хорошо, пускай говорит!

– Ну а что говорить-то, – удивленно развел руками Гифер, – дело-то обычное. Все на севере чуток приторговывают: кто металл, кто самодельное оружие наверх тащит. Это здесь, вблизи столицы, дисциплина у пограничников строгая да власти инструкции Совета блюдут, а у нас на севере все уже давно на торговые делишки сквозь пальцы смотрят. Главное, чтобы стратегические материалы, которые в Инструкции перечислены, не растаскивались: кунгут, тионид, накорций; ну и механизмы, конечно, всякие, для горного дела предназначенные, типа бурильных машин, высокотемпературных котлов и прочих громоздких вещей.

– О том, что в северных шахтах бардак творится да одно ворье обитает, давно говорят, – прервал откровения Гифера уже успокоившийся и отдышавшийся Пархавиэль – Ты лучше расскажи нам, старикам несведущим, как в Гильдию умудрился попасть, неужели местное отделение на твои делишки глаза закрыло?

– И не только на мои, – рассмеялся Гифер, поражаясь наивности ветеранов в житейских вопросах. – Это у вас на южных маршрутах каждый поход как война, половина отряда назад не возвращается.

– Нам за это, сопляк, деньги платят, работа у нас такая опасная! – подбоченясь и гордо задрав подбородок, заявил Зигер.

– А я и не спорю, да только на севере опасностей нет, все спокойно, а денег караванщики чуть меньше, чем здесь, получают. Что из этого следует?

– Что?! – хором переспросили удивленные ветераны.

– А то, что много громеров заплатить нужно, чтобы в Гильдию попасть. Я вот около пятисот главному вербовщику дал и по две сотни каждому из его помощников.

– И часто такое происходит? – поморщился Пархавиэль, которому была крайне неприятна мысль о продажности чиновников и о торговле местами в Гильдии.

– Постоянно, – невозмутимо ответил Гифер. – Всем же выгодно: и покупателям, и продавцам. Только когда на маршруты смертников разнарядки приходят, вот тогда настоящая суета и начинается. Я трижды от перевода откупался, да в этот раз не повезло, приболел, а когда в отряд вернулся, меня уже к вам отписали.

– Нет, парень, тебе не то что «не повезло», ты по-настоящему влип! – с трудом выговорил Пархавиэль, держась за бока и конвульсивно содрогаясь от приступа истерического хохота.

Вслед за хауптмейстером смехом заразился и Зигер, он упал на землю, переваливаясь по сырой траве с боку на бок, дрыгал ногами в воздухе и издавал гортанные звуки, похожие на нечто среднее между поросячьим повизгиванием и жалобным поскуливанием. Караванщики смеялись долго, избавляясь таким образом от нервного напряжения, накопившегося за двадцать последних смен. Даже лицо испугавшегося вначале за здоровье товарищей Гифера расплылось в веселой улыбке. Он посмотрел на случившееся с ним со стороны и внезапно понял, что как бы он ни хитрил в жизни, пытаясь выгадать себе место получше и избежать опасностей, а судьбе все равно удалось его обхитрить. Она терпеливо подождала подходящего момента и нанесла сокрушительный удар по его спокойной, размеренной жизни.

– Да, Гифер, повезло же тебе, – примирительно произнес вытирающий слезы с раскрасневшегося от смеха лица Зингершульцо, – а мы еще как последние дураки за твою удачу пили!

– Ладно, Парх, шуточек на сегодня хватит, – перебил хауптмейстера вновь превратившийся в недовольного жизнью Скрипуна Зигер, – что делать-то дальше будем?

– С ним?! – Пархавиэль ткнул указательным пальцем в грудь Гифера. – Да ничего! Во время похода Гифер Мюссельхеймер зарекомендовал себя с положительной стороны, а о его прежних делишках мы ничего не знаем, правда ведь?! – Зингершульцо вопросительно уставился на Скрипуна и отвел взгляд лишь после того, как Зигер, поморщившись, утвердительно кивнул. – В сложившейся ситуации нам знание людского языка только на руку, – важно продолжил Пархавиэль, почесывая брюхо, натертое во время скитаний по зарослям широким поясом. – Найдем сначала поселение этих самых… крестьян, объясним, что ошибка вышла, да и про город расспросим.

– Дельно, – кратко ответил Зигер, подбирая топор и готовясь в путь.

– Эй, послушайте, – неожиданно выкрикнул Гифер, – я ведь с людьми давно не общался, позабыл слова уже все!

– Вспомнишь, если домой вернуться хочешь, – невозмутимо ответил Пархавиэль, отдавая группе приказ продолжить движение.

Видимо, Боги Великого Горна услышали молитвы забредших во «внешний» мир сынов, а может быть, проказнице-судьбе просто наскучило посылать на головы стойких к ее проделкам гномов все новые и новые испытания. Как бы там ни было, а отряд выбрался из зарослей достаточно быстро и оказался в лесу.

Деревья вокруг были высокими, с раскидистыми зелеными кронами, полностью заслонившими небо, однако росли не вплотную друг к другу, а на расстоянии пяти-семи шагов, поэтому в чаще было достаточно светло. Где-то недалеко впереди уже виднелся просвет, там заканчивался лес и начиналась равнина.

Гномы шли быстро, не прячась и не оглядываясь по сторонам. Всего за полсмены, проведенные на поверхности, караванщики поняли, что опасности подстерегают их не столько в дремучей глуши, сколько на открытых пространствах, среди поселений людей и прочих, неизвестных им народов.

Конечно же, предположение гнома было ошибочным, хищники водились и в лесу, но по сравнению с грозными обитателями пещер они показались разведчикам при первой встрече безобидными домашними зверушками.

Не успели гномы пройти и ста шагов, как слева задрожали кусты ракитника и послышался протяжный вой. Вскоре завывание повторилось, а из куста, шагах в пяти впереди отряда, выскочила дикая собака. Грозно щерясь, рыча и клацая большими белыми зубами, животное стояло на широко расставленных полусогнутых лапах и явно готовилось к прыжку, но не решалось напасть на добычу в одиночку. Хищник, загородивший группе дорогу, рычал и угрожающе щелкал зубами при каждой попытке гномов сделать хотя бы шаг.

– Гифер, хватит баловаться, не раздражай пса! – пригрозил пальцем Пархавиэль разыгравшемуся гному.

Гифер делал шаг вперед и тут же быстро отскакивал назад, как маленький ребенок, получая удовольствие от того, как склабился пес и дыбилась на загривке его взъерошенная шерсть.

– Что делать-то будем? – спросил Зигер у командира. – Собака-то, видимо, совсем дикая, ни людей, ни гномов в жизни не видела. Смотри, как щерится! Вся от страха дрожит, а зубы скалит, бедная!

– Не нравится она мне что-то, – утихомирил расчувствовавшегося товарища Зингершульцо. – Если она нас боится, так чего на дорогу выскочила, почему путь не уступает?

– Наверное, нора поблизости, за щенят боится, – сочувственно произнес Зигер, достал из походного мешка кусок вяленого мяса и метко кинул его прямо под лапы зверю.

Животное никак не среагировало на дружеский жест гнома и продолжало грозно рычать.

– Давай попытаемся отойти немного назад, а там принять вправо. Может быть, тогда удастся сторонкой обойти, – принял решение Пархавиэль.

Гномы никогда раньше не встречали волков, не знали их повадок и даже не могли предположить, что хищник не защищал свою нору, а преградил путь, ожидая, когда ему на помощь сбежится стая. Разведчики поняли истинное положение дел слишком поздно, когда на них со всех сторон накинулись подоспевшие на зов соплеменника волки.

Пархавиэль даже не успел вытащить из-за пояса топор, как ему на грудь приземлился вожак стаи и тут же попытался вонзить острые зубы в шею. Силы толчка, способного свалить с ног взрослого человека, оказалось недостаточно, чтобы свалить на землю массивное тело гнома. Пархавиэль лишь чуть-чуть пошатнулся, но удержал равновесие и ответил обидчику сильным ударом кулака. Волк жалобно взвизгнул и свалился на землю замертво. Рука гнома проломила хищнику грудную клетку, и осколок ребра пронзил сердце.

Острая боль в ключице заставила Зингершульцо вскрикнуть – это другой волк кинулся на спину гному и вонзил зубы в его плечо. Недолго думая, Пархавиэль повалился на спину и весом многопудового тела прижал хищника к земле. С трудом отбиваясь от нападения еще двух подоспевших волков, Пархавиэль чувствовал, как под ним билось в предсмертной агонии раздавленное грудой живых мышц и костей животное.

Борьба продолжалась недолго, одному из напавших волков Зингершульцо разорвал пасть, а второму метким ударом пятки выбил пару клыков. Хищник наконец-то сообразил, что добыча оказалась ему не по зубам, и, поджав хвост, быстро удалился в чащу. Вскоре примеру щербатого волка последовали и его оставшиеся в живых сородичи.

Пархавиэль поднялся на ноги и, крепко сжав левой ладонью рану на прокушенном правом плече, огляделся по сторонам. Битва была выиграна гномами без потерь, если, конечно, не считать несколько серьезных укусов и ушибов на теле каждого из бойцов. Вокруг валялось около десятка окровавленных трупов волков, и еще парочка хищников была на подходе в мир иной, мучаясь напоследок в крепких руках караванщиков.

Гиферу удалось прижать одного из волков коленом к земле. Животное дергалось и жалобно скулило, пытаясь выбраться, а кровожадный гном тяжело сопел и, сыпля отборной руганью, дробил череп и пасть зверя точными ударами мощного, как кузнечный молот, кулака. Зигер тоже был вне себя от злости и вымещал свой праведный гнев на теле полуживого противника. Стиснув задние лапы волка левой рукой, Скрипун крутил тело несчастного зверя над головой и методично, через равные промежутки времени, ударял его мордой о толстый ствол растущей вблизи сосны. Мучения животных прекратились только после громкого окрика командира.

– Хватит, отставить! Кому говорю, прекратить, бочонки пивные! – пытался утихомирить Пархавиэль разозленных вероломным нападением бойцов. – Отбились, ну и слава богам, к чему тварей лесных мучить?! Они ведь тоже того… живые!

– Ишь, пацифист нашелся! – недовольно проворчал Зигер, разжав пальцы и отпуская тело замученного зверя в последний полет.

– Мы с ними по-хорошему, нору обойти хотели, а они… – негодовал Гифер, слегка прихрамывая на прокушенную в щиколотке левую ногу.

– Ладно, сами виноваты, расслабились. Будет впредь нам уроком! – подытожил Пархавиэль. – А теперь давайте живо вперед, рассиживаться некогда. Пока мы тут прохлаждаемся, раненые в шахте умирают. Чем мы быстрее до представительства дойдем, тем больше шансов, что хоть кого-то спасти удастся!

Добравшись до окраины леса, за которым, как и предполагал Пархавиэль, находилась узкая лента дороги и бескрайние просторы засеянных пшеницей полей, гномы остановились на привал. Долгая дорога, скитания по зарослям и, конечно же, схватка со стаей волков не только измотали гномов, но и пробудили в их бездонных желудках чудовищный аппетит. К тому же было необходимо перевязать раны, хоть пустяковые и уже не кровоточащие, но мешающие неуемным зудом быстрому передвижению. Устроившись на опушке леса, под сенью высоких деревьев, гномы развязали походные мешки и принялись перевязывать раны. Как бы они ни торопились, подгоняемые тревожными мыслями об умирающих товарищах, но к болезненной процедуре перевязки ран подходили основательно, без суеты и спешки. Лучше сэкономить время на сне и быстрее проглотить пищу, чем неправильно наложить повязку или плохо обработать укус, который потом может начать гнить.

Разведчики старались не шуметь и, стиснув зубы, сдерживали крики, когда едкий дезинфицирующий раствор щипал поврежденные участки тела и, как им казалось, не хуже кислоты разъедал плоть.

Отмучившись первым, Пархавиэль прихватил из мешка ломоть хлеба и по-пластунски заполз на маленький земляной холмик. Местность была пустынна: ни в поле, ни на дороге не было ни души. Не слышно было ни звука, кроме пения птиц и убаюкивающего стрекотания каких-то насекомых в траве.

Опытный глаз разведчика методично, участок за участком, просматривал местность, пока не нашел то, что так упорно искал. За посевами пшеницы, у самого горизонта, виднелась едва уловимая глазу легкая дымка. «Возможно, там находится поселение или временная стоянка крестьян, – думал Зингершульцо, по привычке стимулируя протекание мыслительных процессов покусыванием нижней губы. – Местность кругом открытая, это плохо. Если люди поведут себя недружелюбно, то скрыться не успеть. Посевы, конечно, высокие, но у людей лошади, догонят и затопчут!»

Понимая необходимость встречи с жителями равнины, Пархавиэль пытался найти наименее опасный вариант. В конце долгих размышлений гном пришел к единственно возможному решению: найти одинокое жилище вблизи леса, расспросить обитателей и в случае чего скрыться в чаще.

Вернувшись к своим, он вкратце изложил придуманный на скорую руку план дальнейших действий. Проявляющий с самого утра стремление к никому не нужному героизму Гифер настойчиво убеждал ветеранов отпустить его в разведку одного.

– Ну, вы только подумайте, – брызгая слюной, защищал свою точку зрения Гифер, в возбужденных глазах которого плясали искорки азарта, – одного гнома куда труднее заметить, чем троих…

– Ага, зато схватить легче, – меланхолично добавил Зигер, отправляя в рот очередной кусок вяленого мяса.

– Кроме того, троих гномов люди могут испугаться, а одного нет, – продолжал перечислять аргументы бывший контрабандист. – Поверьте мне, я же с людьми раньше часто встречался, не только их язык, но и привычки чуток знаю!

– Так-то оно так, – задумчиво произнес Пархавиэль, – но разделять отряд не годится, слишком нас мало. Если обратно не вернешься, то где тебя искать, у кого спрашивать, да и как? Нет уж, Гиф, вместе пришли, вместе и дальше пойдем!

Утихомирив юношеский пыл молодого, рвущегося навстречу подвигам и опасностям солдата, гномы закинули на плечи изрядно полегчавшие мешки и, подтянув перед дорогой повязки, тронулись в путь. На поиски уединенно стоявшего дома ушло несколько часов, и только ближе к закату отряд наконец-то набрел на сторожку лесника.

– Ух, как бьет, любо-дорого посмотреть! Какой удар, какой замах, и дыхалку ровно держит, в одном ритме! – восхищенно шептал Зигер на ухо Пархавиэлю, причмокивая губами в такт ударов огромного топора.

Гномы неподвижно лежали в кустах можжевельника, растущего у самой ограды небольшого, но добротного деревянного дома, и уже минут двадцать наблюдали, как рослый, почти двухметровый лесничий колол дрова. На вид здоровяку было не более сорока лет, или пятнадцати тысяч смен, как привыкли считать гномы. Черные, с едва пробивающейся на висках сединой волосы были коротко подстрижены, другой же растительности ни на заостренном скуластом лице, ни на обнаженном атлетическом торсе не было. Видимо, мужчина считал волосы излишеством, мешающим каждодневной тяжелой работе, ненужным украшением, лишь лезущим в глаза в самый неподходящий момент.

При каждом замахе топора мускулистая грудь лесничего вздымалась вверх, а при каждом ударе дрожь рукояти передавалась телу, на котором тут же напрягались бугры крепких мышц. Гномы видели и раньше сильных людей, так как в основном общались с наемниками и грузчиками, но лесничий вызвал у них искреннее изумление и трепетный восторг. В их глазах он был не человеком, а живой машиной, сложным механизмом, совмещающим в себе громадные кузнечные меха и средних размеров гидравлический пресс.

– Ну, чего мы ждем, Парх! – продолжал шептать на ухо командира Зигер. – Вон, смотри, этот блин светящийся уже садится! Гиф, как его там по-человечьи называют?

– Солнце, – ответил Гифер, не отрывая глаз от крыльца избушки, на котором сидели двое подростков и, весело болтая между собой, ощипывали какую-то птицу.

– Ну, так чего мы медлим, Парх! – никак не унимался Зигер. – Все просто: встали, подошли, про дорогу разузнали, спросили, не помочь ли чем. Он нас с дровишками подсобить попросит, потом ужином угостит.

– Вот ты чего так нервничаешь, – усмехнулся Зингершульцо, – на дармовые харчи потянуло?

– Смейся, смейся, – обиженно засопел Зигер, – а у меня от черствого хлеба и вялено-сушеной гадости уже в животе изжога, подохну скоро от жрачки такой!

– Заткнись, Скрипун, – резко прервал жалобы на походный рацион Зингершульцо. – Обождем немного, не нравится мне что-то этот титан!

– Согласен, командир, – неожиданно встал на сторону хауптмейстера Гифер. – Нутром чую, что-то в этом месте не так, что-то странное…

– В башке у тебя странностей полно, а здесь все как обычно, дом как дом, людь как людь!

Сколько ни наблюдали гномы за двором, а ничего особенного не происходило, повседневная жизнь текла своим чередом. Мужчина продолжал колоть дрова, а подростки, наконец-то справившись с опереньем птицы, потащили ее в дом. Ничего странного, ничего подозрительного, но Пархавиэля раздирали сомнения. Какое-то непонятное, необъяснимое логикой и здравым смыслом тревожное чувство не пускало его в дом, заставляло плотнее прижаться к земле и что есть мочи ползти прочь от этого места.

«Это все нервы, слишком много событий произошло за последнее время. Становлюсь мнительным, всего боюсь. Нужно успокоиться и попытаться трезво взглянуть на положение дел», – уговаривал себя Пархавиэль, усилием воли подавляя нестерпимое желание вскочить на ноги и быстро бежать прочь.

– Гифер, ну как ты, объясниться с людьми сможешь? – прервал гнетущее молчание немного успокоившийся Пархавиэль.

– Попробую, – неуверенно ответил бывший контрабандист, – слишком много незнакомых слов, да и говорят они как-то по-другому, чем те, с которыми раньше общался. Слова произносят нараспев и намного мягче…

– Ну, вот и ты спой! – буркнул Зигер, с нетерпением ожидая момента знакомства с человеческой кухней.

– Хорошо, только вы в разговор не встревайте, – прошептал Гифер, вставая с земли, – мне и так сложно будет, а тут еще вам переводи…

Вслед за Гифером поднялись на ноги и ветераны. Смущаясь и боясь первой встречи с представителем другого народа, гномы медленно вошли во двор и остановились в нерешительности около перекошенных ворот.

Как ни странно, внезапное появление гномов не удивило мужчину, а быть может, он просто хорошо умел скрывать свои чувства и был привычен сохранять спокойствие в самых непредвиденных ситуациях. Здоровяк невозмутимо отложил топор в сторону, сложил мускулистые руки на груди и, немного наклонив голову набок, начал с интересом изучать низкорослых, облепленных грязью и репейниками гостей. Полное отсутствие на караванщиках одежды, кроме походных поясов и порванных на коленях кальсон, а также окровавленные повязки явно не способствовали успешному проведению переговоров.

– Гифер, Гифер Мюссельхеймер, а это мои товарищи Пархавиэль Зингершульцо и Зигер… – неуверенно начал говорить Гифер, пытаясь улыбаться и придавая своему изможденному лицу самое дружелюбное выражение.

– Игельс Радобержец, местный лесничий, чё надо?! – резко оборвал приготовленную Гифером череду реверансов охотник, задав простой, но емкий вопрос, расставивший все точки над и экономящий собеседникам время.

– Мы с товарищами немного заплутали, не мог бы ты подсказать, где находится торговое представительство Махакана? – с трудом подобрал Гифер нужные слова.

– И все?! – неожиданно расхохотался лесничий. – Ни жрачки, ни лошадей, ни денег вам, убогим, не надо, только дорогу указать?!

– Только дорогу, – утвердительно закивал Гифер, понимая слова, но удивляясь странной интонации как будто издевающегося над ними собеседника.

Пархавиэль с Зигером по выражениям лиц беседующих поняли, что разговор пошел как-то не так, и принялись наперебой расспрашивать Гифера. Но их умудренный в языках товарищ лишь отмахнулся от назойливого гудения над ухом, сбивающего с мысли и мешающего понять смысл, а не внешнюю канву иноязычных слов.

– Интересно, а у Гамерса вы тоже дорогу спрашивали или уж заодно и подвезти просили?

– У какого такого Гамерса?! – удивился Гифер.

– А у того самого деревенского увальня, – невозмутимо продолжил лесничий, – которого вы поутрянке ограбить пытались.

– Мы никого не грабили, – отрицательно замотал головой и затряс руками Гифер, – только дорогу спросить хотели. Он почему-то испугался и сам уехал…

– Хватит! – неожиданно громко крикнул страж лесного порядка. – Надоело твой треп слушать, бандюга, прибереги байки для судьи!

Почувствовав агрессию в голосе незнакомца, караванщики мгновенно выхватили из-за поясов топоры и встали в оборонительные стойки. Однако и лесничий был готов к такому повороту событий. Ставни на окнах дома с шумом распахнулись, и в воздухе раздался до боли знакомый гномам свист стрел. Зигер чертыхнулся, выпущенная, по-видимому, из тугого композитного лука стрела, слегка оцарапнув большой палец гнома, вонзилась в рукоять топора и пробила ее насквозь. Вторая попала в широкую пряжку любимого ремня Пархавиэля и, чуть проскрежетав по стальной поверхности, отлетела в сторону.

– Молодец, Олле, самое оно получилось! – крикнул лесничий меткому подручному. – А ты, Каре, учти, еще один такой выстрел, и вернешься к своему пьянчужке-дядьке огород копать. Понял?!

Из окна высунулась конопатая рожица ученика и, чуть не плача, кивнула в ответ.

– Вот что, господа бандюги, – продолжил лесничий, снова повернувшись к гномам лицом, – положите-ка вы свои топорики на землю и не осложняйте жизнь ни мне, ни себе.

– Но… – пытался было возразить Гифер, однако замолк под свирепым взглядом Игельса.

– Положите топоры! – продолжал твердо стоять на своем лесничий. – Я бы мог с вами сам поразвлечься, но моим парням тоже тренироваться надо. Одно неверное движение, и будете утыканы стрелами, как ежик иголками, поняли?!

– Поняли, – быстро ответил Гифер, совершенно не представляя, кто такой этот ежик и какому извергу пришло в голову протыкать бедное животное иголками.

Не дождавшись перевода, Пархавиэль бросил на землю топор. Немного погодя его примеру с неохотой последовал и Зигер. Требование лесничего было ясно без слов. Если бы не лучники, то Зингершульцо ни за что не расстался бы с оружием и непременно вступил бы в бой, каким бы грозным с виду ни казался противник. Но подростки стреляли метко, не под стать привыкшим держать в руках вилы, а не луки ополченцам. Единственной возможностью спастись было теперь вступить в длительные и нудные переговоры, убедить человека, что происшедшее всего лишь глупое дорожное недоразумение. Да, возможность была, но теперь их жизни зависели не от него, а от Гифера. Пархавиэлю же оставалось лишь корить себя за то, что не внял настойчивым предупреждениям внутреннего голоса и решился переговорить с охотником.

– Послушай, Игельс, – пытался исправить положение Гифер, вытянув руки вперед и показывая тем самым человеку, что у них самые мирные намерения. – Произошло ужасное недоразумение: и ты, и тот крестьянин на дороге нас неправильно поняли. Мы не хотим никому причинить вреда, мы не бандиты, а караванщики из Махакана, ищем торговое представительство, но не знаем, где оно. Нас не встретили в условленном месте и…

– Заливай, заливай, – вновь рассмеялся лесничий, – но только песню разнообразь, а то уже наскучила!

– Я не вру, мы действительно…

– Да ты меня за дурака держишь, что ли?! – начинал терять терпение верзила. – Я что, никогда в жизни махаканцев не видел, их от драных герканских бандюг отличить не могу?

– Ты видел, наверное, торговцев в городе, а мы караванщики, солдаты, что товары возят.

– На поверхности только торговцам быть разрешено, так что прекрати брехать, герканский прохвост! – грубо оборвал дальнейшие объяснения Игельс. – Вся округа с утра на ушах стоит, вас, мерзавцев, ищет. Уже до города слухи доползли, что банда Сегиля из Геркании вернулась. А ты меня обмануть пытаешься! – уже не говорил, а кричал потерявший терпение лесничий. – Ты на себя и дружков посмотри, сразу же понятно, что бандюги.

Гифер непроизвольно обернулся. Вид у гномов был не из лучших: грязные, полураздетые, с окровавленными повязками и в мелких порезах. Гифер Мюссельхеймер, бывший контрабандист и теперь уже потенциальный висельник, понял, что спорить бесполезно, но тянул время и продолжал упорно стоять на своем, уповая на счастливое стечение обстоятельств, называемое в мире людей чудом.

– Мы говорим правду, ни на кого не нападали, никакого Сегиля не знаем, идем к купцам, о Геркании слыхом не слыхивали.

– Ну, ты и нахал, – вновь рассмеялся лесничий, разводя в негодовании руками. – Сам по-геркански со мной говорит, ни одного слова филанийского не знает, а о Геркании «слыхом не слыхивал». Ну ничего, мои ребята голубя почтового послали, сейчас сюда ополченцы приедут и разберутся что к чему. А с меня вранья на сегодня хватит, извини.

– Парх, Зигер, все пропало, – тихо прошептал по-гномьи Гифер, когда лесничий повернулся к ним спиной, – сейчас за нами приедут ополченцы и отвезут в город. Боюсь, что выслушивать нас никто не будет, вздернут по-быстрому за разбой, вот и все!

– По счету «три» вы с Зигером бегите к лесу, – приказал Пархавиэль, низко опустив голову, чтобы ни лесничий, ни тем более стрелки в доме не увидели, как он шевелил губами. – По прямой не бежать, петляйте через каждую пару шагов!

– А как же ты?! – чуть ли не выкрикнул испугавшийся за судьбу друга Зигер.

– Не беспокойтесь обо мне, я задержу лесничего. Хотя бы один из вас должен добраться до купцов.

Гномы отрицательно замотали головами. Они не хотели бросать Пархавиэля в беде и спасать свои жизни ценой его смерти.

– Это приказ, обсуждению не подлежит! – настаивал Зингершульцо. – Вспомните о караване, об умирающих от ран в шахте. Если нас всех арестуют, то их гибель будет на вашей совести, – привел последний, самый весомый аргумент командир. – Итак, приготовились: раз, два, три!

Пархавиэль не видел, как бросились наутек гномы, но слышал крики встревоженных лучников и жужжание стрел. Если бы у хауптмейстера было время оглянуться, то он был бы горд за своих солдат, которые с неимоверным проворством и ловкостью уворачивались от летящих стрел, то низко прижимаясь к земле, то высоко подскакивая и перепрыгивая на бегу посланные «с опережением» стрелы. Видимо, стрельба по бегущим гномам не входила в список обязательных дисциплин подготовки лесничих. Лишь однажды из окна дома послышался радостный крик, юное дарование со странным именем Олле умудрилось попасть Гиферу в плечо. Гном вскрикнул от боли, но даже не остановился, а, ловко обломив торчащую из тела стрелу, продолжил бег к спасительному лесу.

Пархавиэлю не суждено было видеть это леденящее сердце зрелище. Пока его друзья изображали мишени для лучников, Зингершульцо занимался совершенно другим, но не менее опасным делом. Он схватил с земли топор и кинулся на лесничего, в надежде застать его врасплох. План не сработал, Игельс тоже успел подобрать оружие и метким встречным ударом не только отразил лезвие гномьего топора, но и выбил его из рук растерянного Пархавиэля.

Громила-лесничий обладал не только чудовищной силой, но и отменной реакцией. Пархавиэль волчком крутился на узком пятачке между поленницами, уворачиваясь от сокрушительных ударов и следя, чтобы нападавший на него Игельс находился точно между ним и лучниками.

Схватка гиганта и гнома продолжалась даже после того, как товарищи Пархавиэля успешно скрылись в лесу. Оставшиеся без дела подростки проклинали в пылких юношеских сердцах гномов за их изворотливость, а заодно и своего учителя, широкая спина которого не давала прицеливаться, загораживала быстро передвигающуюся мишень. Когда же Пархавиэль умудрился ударом полена выбить топор-колун из рук Игельса и противники сошлись врукопашную, то юноши побросали луки. Тела врагов слились в один огромный катающийся по земле клубок мышц. Ученики уже ничем не могли помочь своему учителю, только надеяться и молиться за его победу.

Караванщик чувствовал, что уступает противнику и в силе, и в ловкости. Он знал, что его поражение всего лишь вопрос времени, но держался до последнего, крепко стиснув поломанные зубы и превозмогая боль от все новых и новых ударов. «Умереть в схватке, вот смерть, достойная солдата!» – пульсировало в его голове до тех пор, пока сильные руки лесничего не стиснули его шею и не пережали сонную артерию. «Это конец!» – успел подумать гном, теряя сознание.

Глава 8 Стечение обстоятельств

Телегу трясло и мотало из стороны в сторону. Выщербленные, потрескавшиеся колеса пронзительно скрипели, Раздражая слух, и ходили ходуном, готовые в любой миг слететь с рессоры. Обилие на проселочной дороге ям и кочек усиливало тряску и заставляло Пархавиэля болезненно морщиться при каждом ударе спиной и затылком о днище телеги. Однако неудобства поездки и резь в крепко стянутых вожжами кистях и щиколотках не раздражали гнома так сильно, как полная безнадежность его положения.

Очнувшись от очередного толчка, Пархавиэль долго кашлял и ворочался с боку на бок, пытаясь побороть раздирающие горло спазмы удушья, а также боль от многочисленных ушибов и ран, полученных во время схватки с лесничим. Затем физические страдания отошли на второй план, уступив место страху перед предстоящими испытаниями.

Крепко связанный по рукам и ногам и брошенный как тюк с опилками на грязное днище телеги, гном отчетливо помнил события минувшего дня и понимал, что если его не добили на месте, а повезли в город, то быстро он не умрет. До погружения в сладостное забытье смерти ему предстояло пройти через сущий ад боли и унижений, долгих пыток и бессмысленных допросов. Он ничего не знал о банде Сегиля из Геркании, но убедить в этом зацикленных на своих проблемах и бедах людей было невозможно.

Вскоре эмоции куда-то ушли, Пархавиэль перестал нервничать и начал воспринимать свое положение отрешенно, как само собой разумеющееся последствие той странной игры, которую вела с ним злодейка-судьба. Всемогущая апатия полностью захватила разум, приглушила переживания и внушила мысль о бессмысленности активных действий.

Действительно, к чему впустую растрачивать силы и нервы в бесполезных попытках сбежать или разжалобить палачей? К чему пытаться обмануть конвоиров, если холодный, трезвый рассудок уже давно просчитал все возможные варианты и пришел к неутешительному заключению: «шансов нет». Ждать, ждать удобного случая – это единственное, что оставалось пленнику.

Успокоившись, Пархавиэль приподнял голову и, поборов боль в ноющих шейных позвонках, огляделся по сторонам. Не считая возницы, плешивого старика в грязных лохмотьях, людей было семеро: четверо ехали на лошадях и трое шли пешком позади телеги. Короткие кольчуги со следами ржавчины, натянутые поверх холщовых рубах, деревянные дубины с вбитыми в них гвоздями и грубые топоры, пригодные лишь для мелких хозяйственных работ, а не для битвы, как нельзя лучше характеризовали основной род занятий своих владельцев и подчеркивали их весьма относительную причастность к армейской службе. Однако Пархавиэлю от этого было не легче. Плохая амуниция и явное отсутствие элементарных познаний в военном деле с лихвой компенсировались численностью конвоя и заметной с первого взгляда недюжинной физической силой крестьян. Отдельные обрывки фраз, долетавшие до слуха гнома, не давали никакой полезной информации, а только раздражали слух непривычным звучанием чужой, протяжно мяукающей речи.

«И зачем я только это делаю? – думал гном, вновь опустив голову на телегу и закрыв глаза. – Какая мне разница, сколько охранников и как они вооружены? Руки-то все равно связаны, а чуть попытаюсь ослабить путы, сразу заметят. Вон тот рябой детина так косился, а я всего лишь голову приподнял. Если заметят, что по телеге ерзаю, сразу дубиной огреют как пить дать!»

Из состояния душевного спокойствия и внешнего безразличия ко всему происходящему вокруг гнома вывел внезапно раздавшийся треск сухой древесины и последовавший за ним удар макушкой о неизвестно зачем прихваченный ополченцами в город чугунный котелок. Старенькая повозка не выдержала длинной дороги и при столкновении с очередным булыжником развалилась. Сила толчка слегка подбросила грузное тело пленника в воздух и вместе с остальной поклажей выбросила на обочину.

Громко вскрикнув от боли и обличив затем в самой что ни на есть грубой форме халатное отношение людей к походному имуществу, гном вернулся из мира тяжких раздумий и открыл глаза.

В отличие от караванщика, сразу определившего, что срок службы повозки исчисляется часами, поломка телеги застала ополченцев врасплох. Громко ругаясь и импульсивно размахивая руками, всадники спешились и принялись поднимать перевернутую телегу. Остальные вытащили топоры и, отвесив в сердцах незадачливому вознице по паре увесистых оплеух, не спеша удалились в лес.

Отряд разделился, но шансов на побег у Пархавиэля все равно не было, уж слишком добротными были ремни, стянувшие его запястья. Гном собирался снова уйти в себя, но тут его осенила радостная мысль, заставившая даже слегка улыбнуться разбитыми в кровь губами. Дело в том, что поломка оказалась серьезной: от удара о камень раскололось правое колесо и, что самое важное, треснула пополамрессора. О быстрой починке не могло быть и речи.

«Люди разобьют лагерь и останутся на месте, по крайней мере несколько часов. Пока съездят за инструментами в ближайшее селение, пока устранят поломку… – мелькнул в голове гнома проблеск надежды. – На меня же тем временем будут обращать не больше внимания, чем на разбросанное по земле барахло. Я все же смогу ослабить ремни, а затем выберу удачный момент, избавлюсь от пут и быстро сигану в лес! Сейчас совсем темно, солнце село, и крестьянам в чаще меня не найти!»

К несчастью, люди оказались куда более хитрыми существами, чем предполагал гном. Слабая искра надежды угасла так же быстро, как и возникла. Трое ополченцев вернулись из леса, таща за собой несколько срубленных молодых деревьев. Протянув длинные, гибкие стволы под днищем телеги, изобретательные крестьяне всего за пять минут превратили разбитую повозку в волокушу и, забросив в нее раскиданные по земле вещи и гнома, снова тронулись в путь.

«Если не везет, так во всем», – с философским спокойствием отметил про себя Пархавиэль и закрыл глаза, пытаясь заснуть.

– Вот видишь, говорил же, поутрянке ехать нужно, а ты все одно заладил: «Срочно, важно, в городе волнуются…» – недовольно бурчал ополченец, едущий рядом с командиром конвоя. – Как чувствовал, что везения не будет! Темнота, дороги не видно, а теперь еще и телега сломалась. До города еще далеко, когда доберемся, к полудню, не раньше!

– Заткнись, Дарес! – грубо оборвал жалобные причитания парня командир и, пришпорив коня, отъехал шагов на десять вперед.

Оидрий Вельяфор, десятник окружного ополчения, терпеть не мог Дареса и его старшего брата Лареса именно за этот сомнительный дар предвидения. Любая мелочь, любой незначительный пустяк служили поводом для их занудных причитаний и сетований на непосильный, каторжный труд окружного ополченца. Стоило братьям «затянуть свою песню», как тут же по отряду прокатывалась волна недовольств и пустяковых жалоб, начинали раздаваться крамольные речи и тихие перешептывания, смысл которых был стар как мир и ясен как день: «Меньше работы, больше денег!» Была бы воля Ондрия, уже давно сдали бы братья кольчуги и топоры, но дальнее родство с самим помощником столичного префекта надежно защищало избалованных лоботрясов от справедливой оплаты их «непосильных» трудов.

– Дарес, конечно, зануда и пискун, каких мало, но в этот раз он, кажется, прав! – внезапно раздался голос за спиной командира.

Ондрий быстро оглянулся, слева к нему подъехал Иконий, молчаливый двадцатичетырехлетний парень, ходивший в подмастерьях у деревенского кузнеца.

– И ты, значит, панике поддался?! – печально произнес Ондрий, немного придержав коня.

– Почему сразу панике? – удивился Иконий. – Кого бояться, этого, что ли, на телеге, или его дружков из леса?

– Хотя бы, – ответил десятник, вызвав у подмастерья повторный приступ удивления, который тут же отразился на его открытом, по-детски наивном лице. – Крепкий мужичок, хоть и ростом мал. Вон, Игельс, силач на всю округу известный, а еле сладил. Видел, какая у лесничего побитая морда?!

– Ну, видел, – протянул нараспев Иконий и утвердительно кивнул. – Да только я карлов не боюсь, хоть связанные они, хоть нет… а вот то, что повозка сломалась, дело основательно портит. Чинить надо, а то через пару верст и передние колеса в разные стороны разлетятся!

– Починим, – согласился десятник, – вон только до «Щита Индория» доберемся, там и починим, а заодно и передохнем чуток.

– Стоит ли? – недовольно нахмурил брови Иконий. – «Щит» на всю округу таверна известная, там господа благородные часто бывают…

– А ты что, дворян, что ли, боишься? – рассмеялся Ондрий. – Ох, темнота деревенская, да пойми же ты своей башкой окаянной: ты – ополченец, а не батрак какой-нибудь, представитель власти, тебе господа не указ! Тем более сейчас, когда преступника везем и неприкосновенными персонами считаемся.

– Да так-то оно так, но от господ лучше держаться подальше, – сконфуженно произнес подмастерье и, почему-то устыдившись своего страха перед дворянским сословием, отъехал в сторону.

«Хороший парень Иконий, – подумал Ондрий, кутаясь в старенький, оставшийся еще со времен службы в армии плащ, – забитый, конечно, и темный, но куда лучше и надежнее остальных. Побольше бы таких!»

Краткий разговор с ополченцем отвлек десятника на какое-то время от тяжких размышлений, мучивших его с самого начала пути. Слава о грозной банде Сегаля еще два года назад гремела по всей стране. Многие префекты и купцы вздохнули спокойно, когда королевским войскам наконец-то удалось окружить бандитов в лесах и устроить им кровавую баню. Лишь нескольким разбойникам во главе с предводителем удалось тогда ускользнуть от возмездия и уйти через границу в Герканию. Если Сегиль вернулся, то явно не один, и впереди их ожидают большие беды. Ондрий непроизвольно оглянулся и еще раз окинул беглым взглядом лежавшего на телеге пленника.

«Если гном действительно из банды, как уверял лесничий, то его дружки непременно попытаются его отбить, а если не получится, то будут мстить!» – в который раз за эту долгую ночь тяжело вздохнул Ондрий, плотно кутаясь в протертый до дыр плащ и ругая себя за то, что позволил неугомонному лесничему уговорить отвезти пленника для допроса в город, а не вздернуть мерзавца втихую на первом попавшемся суку.

До таверны отряд добрался только к двум часам ночи. К несказанному удивлению Ондрия, в окнах первого этажа известного на всю округу заведения горел свет, и слышалась тихая, печальная мелодия флейты в сопровождении какого-то струнного инструмента. Подъехав ближе и остановившись в нескольких шагах от ворот, солдаты поняли, в чем было дело.

Несмотря на поздний час, в таверне было несколько посетителей. Во дворе стояли две добротные, явно принадлежавшие родовитым дворянам кареты; ни слуг, ни лошадей поблизости не было. «Видимо, господа прибыли в таверну надолго и приказали распрячь лошадей, – размышлял Ондрий, одновременно подавая своим людям знаки прекратить недовольный галдеж, вызванный непредвиденной заминкой. – Кучеры отвели лошадей в конюшню и, естественно, остались ночевать там. Обычное дело, вассалы богатых господ не доверяют гостиничной прислуге, считают их или жульем, или раззявами. В этом как раз ничего необычного нет, а вот сами кареты…»

Ондрий еще раз осмотрел кареты и недовольно причмокнул губами. В отличие от неуклюжих конок местных дворян экипажи были большими и комфортными: рессоры, подвески, колеса и прочие механические детали были в идеальном состоянии и сделаны из баснословно дорогой махаканской стали, внутри салонов были обитые кожей сиденья и мягкая отделка стен, делающие почти незаметной тряску по плохим филанийским дорогам. Но дело было не в том, что в их захолустье пожаловали высокородные путешественники и что стоимость каждого экипажа в несколько раз превышала годовой заработок его отряда. Подозрительным десятнику показалось другое – на каретах не было ни резных украшений, обожаемых столичной знатью, ни геральдических знаков.

«Высокопоставленные вельможи прибыли в нашу глушь и хотят остаться неизвестными, – догадался десятник. – Возможно, у них сейчас важный разговор, если сидят в корчме, а не пошли спать. Появиться в таверне – значит накликать на себя беду, нажить кучу неприятностей».

Придя к неутешительному выводу, Ондрий приказал отряду въехать во двор и сразу заняться починкой телеги. К великому недовольству солдат, хотевших для начала пропустить по паре стаканчиков, посещение корчмы было запрещено.

Как только повозка остановилась посреди двора и утомленные дорогой ополченцы стали разгружать с нее поклажу, на пороге таверны появился толстый хозяин в запачканном фартуке поверх дорогой одежды. Его пухлые щеки грозно раздувались не хуже жабр вытащенного на берег леща, маленькие глазки свирепо сверкали из-под заплывших жиром век, а остатки рыжих кудрей забавно дыбились на почти совсем облысевшем черепе, делая корчмаря похожим на престарелого бойцового петуха, обрюзгшего, но не утратившего воинский дух.

Услышав шум во дворе, старик решил прогнать заглянувших к нему в поздний час местных голодранцев, мешающих своим гомоном отдыху знатных господ. В подтверждение его недружелюбных намерений из двери корчмы вышли четверо рослых мужиков с дубинами наперевес. Однако, увидев стальные кольчуги и ярко-красные эмблемы, знаки окружного ополчения, на груди незваных гостей, старик решил унять свой воинский пыл и не портить отношений с местными властями. Вместо того чтобы выгнать ночных посетителей взашей, хозяин приказал вооруженной прислуге вернуться в дом и, найдя глазами в толпе ополченцев десятника, быстро засеменил к нему на коротких толстеньких ножках.

– Это вы десятник? – произнес корчмарь, заискивающе улыбаясь и преданно заглядывая в глаза Ондрию.

Раболепная манера общения с ним корчмарей, старост, поселковых старшин и прочих мелких деляг, без разницы, торгующих ли или состоявших на государственной службе, уже давно раздражала командира отряда и вызывала естественное желание залепить очередному подхалиму звонкую пощечину.

– Да, – сухо ответил Ондрий, поправляя съехавшее набок седло и морально готовясь к неприятному разговору с подхалимом.

– Прекрасно! – омерзительно широко улыбнулся корчмарь и взмахнул от напускного восторга пухленькими ручками. – А я Огуст Себастьян Фардобье, хозяин таверны и, по мнению высокочтимого господина префекта, самый лучший повар в округе.

«Ну вот, началось! – печально отметил про себя Ондрий. – Все прощелыги-дельцы одинаковы. Разговор только начался, а ласковый толстячок уже намекает на важность своей персоны и хорошие связи. Если начал с префекта, то к концу беседы непременно окажется, что мажордом королевского двора его лучший друг или дальний родственник».

– Ондрий Вельяфор, десятник окружного ополчения, – произнес Ондрий, стараясь вести себя корректно и выдержать официальный тон, подобающий его положению. – Не знал, что у вас, господин корчмарь, принято встречать гостей аж во дворе.

– Стараемся, стараемся, наше заведение самое лучшее в округе, господин десятник! – затараторил старик, испуганно озираясь по сторонам. – Но дело, знаете ли, не в этом. Мы всегда рады хорошим гостям и с удовольствием приняли бы вас и ваших мужественных солдат, стоящих на страже…

– Короче! – прикрикнул на старика Ондрий, не выдержав его утомительных речей и бесконечного жеманства.

– К нам пожаловали очень именитые гости, – заговорщически прошептал хозяин таверны, – им не хотелось бы, чтобы их беспокоили. А ваши солдаты, ну, вы сами понимаете, господин десятник…

– Хорошо, – закончил разговор Ондрий, нарочно сильно хлопнув ладонью по дряблому плечу корчмаря, – мы и не собирались заглядывать в твою дыру. Принеси чего-нибудь перекусить и плотницкие инструменты. Починим телегу и поедем дальше.

– Будет исполнено, – обрадовано пролепетал Огуст Себастьян и потрусил в корчму.

Хозяин сдержал свое обещание, и как только у ополченцев появились кузнечный молот и набор хороших инструментов, работа закипела полным ходом. По гостиничному двору, заглушая доносившиеся из раскрытых окон тихие звуки музыки и приглушенные голоса, разносился бойкий стук топоров, слышались скрип рубанков и звонкое гудение двуручной пилы вперемежку с отборной деревенской руганью.

При всем отвращении к людям лежащий на охапке полусгнившего, сырого сена Пархавиэль не мог не отдать врагам должное. Ополченцы работали на совесть, умело и слаженно, не халтуря и не пытаясь как можно скорее покончить с неприятным занятием. Фактически они не просто поставили телегу вновь на колеса, а перебрали ее заново, за какие-то полчаса превратив кучу полусгнившего хлама в отличное средство передвижения.

Пятеро сильных крестьянских парней под руководством Икония укрепили расшатанный настил повозки, заменив трухлявые доски, выточили из длинных дубовых жердей новые оси и уже хотели приступить к заключительной фазе ремонтных работ, подбивке расколотых колес, как дверь корчмы с шумом распахнулась, и на пороге появился взбешенный хозяин.

На этот раз Огуст Себастьян не нашел во дворе десятника, чтобы пошептаться с ним, и не стал вежливо просить солдат потише шуметь, а, сердито нахмурив брови и грозно подбоченясь, принялся во всю мощь луженого горла орать на занятых делом парней.

– Вон со двора, быдло деревенское, увальни! Кольчуги нацепили, так бесчинствовать можно?! На вас, дураков, управу враз найду! Устроили тут мастерскую, дармоеды казенные! – не на шутку разошелся раскрасневшийся корчмарь. – Ишь чего удумали, охальники, шумом и треском посетителей распугивать, слух благородных дам матюгами смущать!

Если хозяин заведения был бы немного терпеливей, не стал бы кричать на солдат, а подождал бы десятника и мирно решил с ним вопрос, то все было бы по-другому, не спустили бы ополченцы с него штаны, не отхлестали бы вожжами.

К несчастью Огуста, Ондрий, почувствовав естественную потребность организма, утомленного долгой ездой и двумя выпитыми по дороге флягами вина, ненадолго отлучился со двора. Когда же десятник вернулся, то его глазам предстала картина жестокой расправы над старым крикуном. Главные задиры в отряде, братья Дарес и Ларес, привязали зовущего на помощь старика к изгороди и принялись яростно хлестать его вожжами чуть ниже поясницы. Жалкие попытки гостиничной прислуги спасти хозяина были быстро пресечены оскорбленными до глубины души ополченцами. Единственным, кто не поддался общему сумасшествию, был Иконий. Он бегал по двору и пытался утихомирить разбушевавшихся сослуживцев. Вмешательство подоспевшего на помощь корчмарю десятника избавило старика от дальнейших побоев и унижений, но не смогло спасти ему жизнь.

– Что здесь, черт возьми, происходит?! – неожиданно прозвучал властный голос, настолько громкий и звучный, что смог заглушить жалобные стенания Огуста и гомон взбешенных солдат.

В одно мгновение какофония хаотичных звуков смолкла, и во дворе воцарилась гробовая тишина. Ополченцы почти одновременно повернули головы в сторону говорившего и увидели, как из дверей таверны медленно появилась грозная фигура рослого и крепкого в плечах дворянина. Черная бархатная ткань элегантного дорожного костюма не только придавала владельцу изысканный, благородный вид, но и, плотно облегая мускулистое тело, подчеркивала его силу и мужественность. Даже кокетливые узоры вшитых золотых нитей и белоснежное жабо не портили общего впечатления и не делали незнакомца похожим на изнеженного, придворного франта. Красивое, волевое лицо сорокалетнего мужчины сурово и презрительно взирало на застывших в растерянности простолюдинов. Языки пламени факелов эффектно отражались на смуглой коже незнакомца и его длинных, вьющихся до самых плеч прядях черных волос.

Какое-то время вельможа стоял молча, широко расставив ноги в высоких походных ботфортах и властно сложив руки на груди. Богатая одежда, надменная манера держаться и пронзительный, хищный взгляд из-под густых бровей подействовали на крестьян не хуже магического эликсира, подавили волю, заставили замолчать и подчиниться.

– Еще раз спрашиваю, что здесь происходит?! – прозвучал властный голос, заставивший нескольких ополченцев съежиться от страха, а почувствовавших силу братьев Дареса и Лареса вытянуться по стойке «смирно». – Кто из вас старший, кто отвечает за весь бардак и верховодит этим стадом завшивевших баранов?!

Ондрий, до появления незнакомца пытавшийся навести порядок и утихомирить взбесившихся солдат, вначале был готов встать на сторону дворянина и даже мысленно поблагодарил его за своевременное вмешательство, но вскользь брошенное сравнение со стадом баранов разозлило десятника и настроило его против высокородного выскочки.

– Ну я, – невозмутимо ответил Вельяфор, не отрывая глаз от надменного лица дворянина, затем вышел из толпы и остановился всего в паре шагов от ухмыляющегося незнакомца. – А кто вы такой, милостивый государь, что позволяете себе вмешиваться в работу народного ополчения и называете верных слуг короля стадом завшивевших баранов? Как нам понимать ваше двусмысленное изречение? Если стадо завшивело, то виноват только пастух. Вы что, намекаете на неспособность нашего государя, короля Кортелиуса, управлять государством? Воспринимать ли мне ваши слова как оскорбление королевской династии или просто как пьяный бред перебравшего ночного гуляки?!

Солдаты изумленно открыли рты и, вытаращив глаза, уставились на командира. Они не поняли смысла и половины произнесенных десятником слов, но инстинктивно еще сильнее зауважали Ондрия. Искреннее удивление озарило и лицо вельможи, на какое-то время потерявшего дар речи. Дворянин никак не ожидал получить такой логически обоснованный, хитроумный отпор со стороны простого десятника провинциального ополчения. Никто, даже сотник и префект, не знал, что в молодости, еще до службы в армии, Вельяфор учился на риторическом факультете столичного университета, откуда был с позором выгнан за постоянные пьяные дебоши и аморальное поведение. На озадаченном лице дворянина засияла улыбка, а в глазах появилось уважение к собеседнику.

– Браво! – Незнакомец захлопал в ладоши. – Господин десятник, вам действительно удалось поразить меня своим красноречием, примите мои поздравления!

– Спасибо, милостивый государь, крайне признателен за вашу похвалу, но давайте не отклоняться от темы разговора, – ответил десятник. – Кто вы и куда следуете? Какова цель вашего путешествия?

– Не перегибай палку, десятник! – Лицо дворянина мгновенно стало серьезным. – Неужели ты думаешь, что я буду отчитываться перед каким-то народным ополченцем?! – Слово «народный» было произнесено с особым презрением.

– Будете, – не обратив внимания на издевательский тон, продолжил Ондрий, – поскольку в настоящий момент, уважаемый господин инкогнито, я представляю королевскую власть и сгораю от нетерпения услышать вашу историю. В частности, меня интересует, кто вы и ваши спутники, а также не связан ли ваш визит в «Щит Индория» с появлением в округе банды Сегаля?

– Сегиля?! – воскликнул дворянин. – Ты хочешь сказать, что наглый гном вновь собрал отряд коротышек и перешел границу? Этого не может быть, он не осмелился бы!

Вместо ответа Ондрий указал рукой на связанного Пархавиэля Продолговатое лицо аристократа стало еще более вытянутым и, как показалось Вельяфору, даже немного побледнело. Не говоря ни слова, вельможа направился сквозь поспешно расступившихся в стороны солдат к тюкам, возле которых лежал гном.

– Ты ошибся, – уверенно сказал дворянин, вернувшись к десятнику, – этот гном не из отряда Сегиля.

– Почему? – удивился Ондрий однозначному заключению незнакомца.

– У людей, то есть у гномов Сегиля, – поправился дворянин, – есть особый знак: на левой руке ближе к плечу выжжена кирка, разбивающая человеческий череп, у этого же бродяги клейма нет. К тому же Сегиль опытный полководец и никогда не испытывал недостатка в средствах, он не стал бы отправлять своих солдат на задание в одних лишь грязных кальсонах.

Доводы незнакомца показались Ондрию разумными, однако десятник не мог и не хотел соглашаться со словами самоуверенного вельможи. Легким движением руки он подозвал к себе стоявшего поблизости солдата и что-то тихо прошептал ему на ухо.

– А что вы скажете на это, милостивый государь? – победоносно заявил десятник, когда солдат вернулся и протянул вельможе отобранный при аресте у гнома топор.

Оружие Пархавиэля явно заинтересовало незнакомца, он долго крутил его в руках, затем разочарованно покачал головой и небрежно бросил топор на землю.

– Ничего особенного, первоклассная сталь, но грубая штампованная работа. В Махакане такой топор у каждого гнома, да и в Геркании на рынках подобное барахло не редкость. В основном ими торгуют местные контрабандисты, выдавая за редкостные экземпляры тысячелетней давности, – отмахнулся вельможа.

– Но разве это не доказывает…

– Это ничего не доказывает, – перебил десятника незнакомец, явно хорошо разбирающийся в оружии. – Гномы Сегиля терпеть не могут махаканцев и их вещи, они пользуются или укороченным людским оружием, или куют топоры сами. Ты хоть допрашивал пленного?

– Он не говорит по-филанийски, – вспомнил Ондрий рассказ лесничего.

– Тем более странно, – задумчиво произнес незнакомец, хмуря лоб и поглаживая тонкими холеными пальцами гладкую кожу лица. – Возможно, это какой-нибудь мелкий герканский преступник или бежавший махаканский гном.

– В городе разберутся, – подвел черту под разговором Ондрий, который вдруг понял, как умело аристократ заговорил ему зубы и увел разговор в сторону от своей персоны – Мы отвлеклись, милостивый государь, представьтесь, прошу вас в последний раз… – и, немного замявшись, добавил: – …по-хорошему!

– Ты действительно хочешь узнать мое имя? – В нотках голоса незнакомца Ондрий почему-то почувствовал печаль и сожаление, как будто дворянин пытался намекнуть ему, что для его же блага будет лучше оставить все как есть и не лезть далеко с расспросами.

– Да, хочу, – после недолгого колебания произнес десятник.

– Ну что ж, будь по-твоему, – печально улыбнулся вельможа. – Я маркиз Норик, управляющий Палатой Иноземных Торговых Дел филанийского двора и близкий друг принца Генриха, брата короля, – торжественно произнес маркиз и как-то странно цокнул языком. – Тебя еще интересует, кто остальные посетители?

Потерявший от испуга дар речи Ондрий отрицательно замотал головой. Одно дело нагрубить заезжему графу или барону, а другое – попасть под горячую руку другу самого принца Генриха. Развеселившись от вида побледневшего десятника, маркиз широко улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных ровных зубов, и дружески похлопал растерянного Ондрия по плечу.

– Видишь ли, десятник, ты мне понравился. – Маркиз панибратски взял Ондрия под руку и повел к входу в таверну. – Таких сообразительных, толковых солдат я уже давно не встречал, тем более здесь, в дикой, провинциальной глуши. Предлагаю по этому поводу выпить!

Маркиз открыл дверь и настойчиво подтолкнул внутрь таверны оробевшего Ондрия.

Зала была огромной и богато, даже чересчур богато обставленной для провинциальной таверны. За большим, накрытым белоснежной скатертью и уставленным яствами столом сидели двое юношей в строгих черных сюртуках и пара молодых, красивых дам в нарядных платьях с вызывающе открытыми декольте. Еще две девушки в одеждах попроще сидели на стульях возле камина и музицировали: одна играла на маленькой флейте, а вторая плавно перебирала струны какого-то неизвестного Ондрию инструмента, похожего на лютню, но более сложного, с множеством рычажков и большим числом струн.

– Это конарус, древний эльфийский инструмент, к сожалению, забытый даже современными эльфами, – пояснил Норик, как будто прочитав мысли Ондрия.

Маркиз подвел гостя к столу и всунул в его онемевшую руку наполненный до краев бокал пахнувшего лепестками роз и медом красного вина. Как во сне Ондрий поднес бокал к еще дрожащим от страха губам, но тут же поставил его быстро на стол. Внимание солдата привлекло большое ярко-красное пятно на полу.

– Нет, нет, что ты, это не кровь, – звонко рассмеялся маркиз, всовывая бокал обратно в руку десятника. – Растяпа-служанка разлила вино, только и всего…

– А где прислуга? – заикаясь, спросил Ондрий, косясь на бледные, не выражающие никаких эмоций лица окружающих.

– Я же сказал, мы здесь инкогнито, отдыхаем от светской суеты. Чем меньше людей нас беспокоит, тем лучше.

– Прежде всего для них, – недовольно проворчала одна из дам.

– Не обращай внимания, солдат. – Маркиз опять рассмеялся и обнял десятника за плечо. – Баронесса сегодня не в духе: сбежавший с молоденькой эльфкой любовник, да и вчера чуток перебрала… давай-ка лучше поднимем наконец-то бокалы за нашу встречу!

Одним резким движением руки Ондрий опрокинул в рот вино и даже не заметил, как острое лезвие охотничьего ножа вспороло его горло от уха до уха. Десятник погиб мгновенно, не успев вскрикнуть. Его обмякшее тело вяло повалилось на стол и, стащив скатерть, упало на пол. Глаза сидевшей поблизости дамы, той самой, что перебила маркиза, заблестели при виде хлеставшей из артерии крови. Позабыв обо всем на свете, баронесса кинулась к упавшему телу.

– Нет, Розита, он мой, – остановил вампира властный голос маркиза. – Ваш же ужин, дамы и господа, ожидает во дворе, и смотрите, долго не задерживайтесь, примерно через час начнет светать.

Едва Норик закончил говорить, как шестеро вампиров дружно зашипели, скаля уродливые пасти в предвкушении добычи, и быстро кинулись во двор. Раздавшиеся затем снаружи крики, вопли и жалобные стоны ничуть не нарушили душевного покоя маркиза. Он налил в бокал вина и, присев над телом лежавшего на полу десятника, задумчиво смотрел не на струйку еще вытекающей из горла крови, а в широко открытые мертвые глаза солдата.

– Прости, но иначе я не мог, – прошептал маркиз и закрыл веки остекленевших глаз.

Маркиз Норик, он же Эма Ноурисий Икольн, один из самых старых вампиров в мире, не чувствовал угрызений совести и не устал от убийств, однако ему было жаль, искренне жаль лишить жизни человека, который был настолько неглуп, что сумел ему понравиться.

От печальных мыслей вампира отвлекло легкое постукивание каблуков и деликатное покашливание за спиной. Вошедшая в залу белокурая красавица остановилась в нескольких шагах позади хозяина, не решаясь подойти к нему ближе во время приема пищи. Дама грациозно уселась на стул возле окна и изящным движением руки принялась оттирать батистовым платочком кровь с уголков рта.

– Не стесняйся, Бьянка, подойди ближе, ты не нарушила таинства Испития, – произнес маркиз, поднявшись в полный рост и повернувшись лицом к ученице.

– Но как же, хозяин, вы даже не пригубили влаги жизни? – удивилась юная прелестница и захлопала, как бабочка крыльями, большими веерами ресниц.

– Я пью, когда хочу, а не когда не могу удержаться, – усмехнулся маркиз, ласково похлопав девушку ладонью по щеке. – Однако не стоит вникать в сложные философские вопросы, тебе все равно этого пока не понять. – Норик подошел к столу и доверху наполнил бокал вином. – Зачем ты пришла, хотела что-то сказать?

– Да, – немного смутилась Бьянка. – Вас просят выйти во двор.

– Зачем? – удивился маркиз. – Вы же знаете, я терпеть не могу массовых «попоек», у меня от них портится аппетит. Да и вам пора отвыкать, не маленькие! – Норик сделал несколько глотков и блаженно закрыл глаза, наслаждаясь вкусом выдержанного, приторно сладкого виноградного вина. – Я уже отдал необходимые указания. Все как всегда, вы прибираете за собой, едете в замок и ожидаете моих дальнейших распоряжений.

– Да, но…

Маркиз быстро развернулся на высоких каблуках и пронзил осмелившуюся перечить ему ученицу гневным взглядом.

– Там во дворе, – съежившись от страха, пролепетала Бьянка, – какой-то странный уродец. Мы не знаем, что с ним делать.

– Ох, молодежь, молодежь, – едва сдерживаясь, чтобы не покатиться со смеху, произнес маркиз, – какие же вы все-таки глупые и наивные, гонитесь за внешней формой, совершенно забывая о содержании! Этот, как ты изволила выразиться, «уродец» не кто иной, как представитель древнего народа, именуемого гномами.

– Я знаю, хозяин, он похож на гнома, – неуверенно начала оправдываться девушка, – но он какой-то другой и… дурно пахнет!

Последнее замечание молодого вампира, сопровождаемое гримасой отвращения на красивом девичьем лице, лишило Норика самообладания, и маркиз зашелся в приступе громкого смеха.

– Дурочка, – ласково обратился маркиз к подопечной, когда ему наконец-то удалось взять себя в руки, – всегда следует отличать внешние запахи, которые не особенно должны тебя волновать, и запах самой крови.

– Но и запах его крови иной, чем у остальных гномов, – продолжала робко оправдываться Бьянка.

– Это маленькое, мужественное создание, что лежит связанным во дворе, не принадлежит нашему миру, – начал объяснять маркиз, сопровождая свою пафосную речь грациозной жестикуляцией. – Оно, точнее, он пришел к нам из подземного мира Махакана. В жилах этого гнома течет чистая кровь древнего народа, не смешанная с кровью других рас. Ему пришлось пройти много тягот и испытаний, он убивал и терял близких, чтобы в конце концов в эту чудесную ночь попасть на ваш трапезный стол. Кожа гнома впитала в себя и запахи далеких пещер, и дым походных костров. Я почувствовал на нем благоухающие ароматы леса, запах трясины болот и смрад гниющей плоти. Это великий воин! Он убивал не только волков, но и схиксов. Даже несколько номбуров, испокон веков вселяющих ужас в сердца эльфов огромных пещерных псов, пали от ударов его топора.

Маркиз закончил наставление и направился к выходу, однако на самом пороге он остановился и после некоторого раздумья произнес:

– Мне горько и обидно, Бьянка! Впереди у нас великие дела, и я хотел сделать вам, моим лучшим ученикам и соратникам, чудесный подарок. Но вы не оценили его, точнее, не смогли распознать, что еще хуже! Видимо, я был плохим учителем, – печально покачал головой маркиз. – Ну что ж, пойду наслаждаться божественным напитком в одиночку, вы его недостойны!

Что над ним и везущими его в город стражами нависла смертельная угроза, Пархавиэль почувствовал еще задолго до того, как вампиры накинулись на людей. Взгляд маркиза, осматривающего его с ног до головы, был холоден и жесток. Так не мог смотреть человек или гном; только хищник, жаждущий пищи нутром своего кровожадного существа, так хладнокровно и одновременно алчно взирает на будущую добычу.

Предчувствия не обманули гнома. Через несколько минут стая вампиров накинулась на людей и перебила всех за несколько секунд. Ополченцы не только не оказали сопротивления, но даже не успели вытащить оружия, как стали едой оголодавших тварей. Зингершульцо не знал, что такое вампиры и чем они отличаются от людей, но быстро понял разницу, беспомощно наблюдая, как пировали хищники во дворе. К несчастью, Пархавиэль был по-прежнему связан, а значит, обречен. Сердце гнома сжалось в комок, кровь застыла в жилах от страха, когда кровососы покончили с людьми и направились в его сторону.

«Чего они ждут, почему не нападают?» – испуганно Думал гном, надеясь на быструю и не очень тяжкую смерть. Однако вампиры вели себя странно. Они внимательно осматривали гнома, переговаривались между собой, осторожно трогали его тело когтистыми руками и носками сапог, но не нападали.

Наконец-то появился уже знакомый гному маркиз. После недолгой беседы вампиры закивали, поклонились своему хозяину и разошлись. Норик склонился над телом и смотрел в глаза гнома до тех пор, пока Пархавиэль не почувствовал, как теряет сознание. Его затуманенный разум застрял где-то на полпути между действительностью и забытьем. Гном видел, как Норик пил его кровь, но не чувствовал боли. А потом, когда кровосос сел на коня и ускакал прочь, Пархавиэль бесчувственно и отрешенно наблюдал за тем, как вампиры затащили трупы людей в дом и подожгли его с двух сторон. Кто-то крепко схватил его за волосы на затылке и, пронзительно хохоча, потащил к объятой огнем таверне.

Глава 9 Обман, кругом обман

Вначале был мрак, ничего, кроме кромешной тьмы и холода, растекающегося по беспомощному телу гнома. Пархавиэль был не в состоянии сопротивляться неизвестной силе, пронизывающей его мозг и быстро захватывающей все новые и новые участки еще живой, не успевшей остыть плоти. Руки солдата онемели до самых кончиков пальцев, и даже истошный крик отчаяния не смог прорваться наружу из скованных легких, застыл в пересохшей, непослушной гортани.

Неожиданно мгла рассеялась, ушла прочь, захватив с собой страхи и боли, сухость в горле и пробирающий до самых костей холод. Наступили минуты успокоения и сладкого блаженства.

Щеки Моники были мягкими и теплыми. Они терлись о густую, колючую бороду, доставляя Пархавиэлю несказанное наслаждение. Длинные волосы девушки приятно щекотали лицо и обнаженные плечи гнома. Упругое нежное тело извивалось в его крепких объятиях, послушно отзываясь на каждое движение грубых рук и стремясь слиться с мужчиной в единое целое. В эти сладкие, упоительные минуты гном позабыл обо всем, даже о собственной смерти. Не существовало ничего, кроме тела любимой и ее ласкающего слух, нежного голоса.

– Милый, ты самый лучший, самый красивый! – шептала Моника, прижавшись влажными теплыми губами к уху гнома. – Зачем ты уехал, зачем оставил меня?! Я скучаю, мне плохо, плохо без тебя!

– Но ты сама…

– Молчи! – Девушка еще крепче прижалась к гному и властно закрыла его изуродованные губы красивыми, тонкими пальцами. – Это были только слова, слова ничего не значат. Разве ты не знал, что женщины всегда говорят одно, а подразумевают совершенно другое, кричат «Нет!», а думают «Да, да!».

Внезапно Моника отпрянула от него и сильно ударила ладонью по щеке.

– А ты, ты клялся мне в вечной любви, а сам, мерзавец, бросил меня! Предал в самый трудный момент, когда молодую, наивную девушку окружало столько соблазнов. Отпустил, ушел, отказался от борьбы! – кричала в припадке истерики женщина, хрипя и картавя, брызгая слюной и яростно размахивая руками.

Лицо разъяренной женщины перестало быть красивым, а ее нежная кожа и пышные формы уже не вызывали у гнома желания. Его рассудок охватили злость, отвращение и необъяснимое чувство брезгливости. Пархавиэль закрыл глаза и крепко сжал кулаки, силясь не поддаться искушению и не ударить еще недавно обожаемую им женщину.

Истеричные крики Моники достигли апогея громкости и бранности, а потом внезапно стихли, сменившись тишиной и успокаивающим журчанием воды. Кожа Пархавиэля ощутила приятные прикосновения теплой влаги, и гном осторожно, боясь новых сюрпризов разыгравшегося воображения, приоткрыл щелочки глаз.

Ни беснующейся Моники, ни огромной кровати, на которой гномы только что предавались безумной страсти, уже не было. Пархавиэль лежал в небольшом, выложенном из камней бассейне, медленно заполняемом струйками горячей воды из трех узких труб, украшенных на концах головами неизвестных гному животных или, быть может, птиц. Точно он не знал, да и не задавался этим вопросом. Уставшие мышцы тут же расслабились, суровое лицо гнома озарило умильное выражение засыпающего после сытной кормежки младенца, а глаза начали закрываться сами собой, повинуясь томной дремоте и размягчающей тело ласке теплых паров.

Тихий плеск воды и мягкие прикосновения к распаренной коже нежных кончиков пальцев заставили Пархавиэля очнуться. «Моника!» – слетел с его губ радостный крик, но тут же оборвался, застрял в горле, чуть ли не задушив пораженного гнома.

Рядом с ним в воде сидела обнаженная незнакомка. Мокрые волосы, ниспадающие на красивую грудь черным шлейфом, не только не скрывали прелести девичьей фигуры, но, наоборот, подчеркивали их, пробуждая желание и вызывая восхищение божественной красотой смуглого человеческого тела. Легкая улыбка сочных, манящих губ и игривый блеск больших карих глаз мгновенно покорили гнома, лишив его способности задавать глупые, никому не нужные вопросы: «Кто ты?», «Откуда взялась?», «Чего надо?» Мозг Пархавиэля окончательно распрощался с логикой и погрузился в бездонный океан ощущений.

– Моника?! – удивленно пропела незнакомка, плотно прижавшись к гному всем телом и ласково гладя мускулистую, волосатую грудь. – Нет никакой Моники. Она тебя недостойна. Капризная, глупая девчонка не смогла оценить такого мужчину! Забудь о ней, как о кошмарном сне! Больше не будет ни скандалов, ни упреков, ни истерик. У тебя есть мы, мы не позволим расстраивать тебя по мелочам!

– Кто «мы»? – едва слышно прошептал Пархавиэль, бессильно качаясь на волнах наслаждения.

– Мы это мы, а ты – самый лучший, самый красивый, ты – наш господин!

Снова послышался тихий плеск. К несказанному удивлению и радости гнома, в бассейне появились еще две обнаженные женщины. Они смеялись, шептали нежные слова, приводящие на грань исступления и потери рассудка, холили его маленькое, крепкое тело, залечивая ласками глубокие душевные раны и зудящую боль растянутых мышц.

Как прогорклый огурец портит самое изысканное яство и заставляет гурмана недовольно морщиться, так и блаженство Пархавиэля было внезапно испорчено раздражающими обоняние запахами протухшей капусты и 1 прогнивших пищевых отходов недельной давности. Гном чертыхнулся и открыл глаза.

Красавиц в бассейне не было, а на поверхности воды нежно-голубого цвета плавали грязные тряпки, щепки, бумажные коробки и безошибочно узнанные носом гнома испорченные продукты. Завершал картину сюрреалистического абсурда неизвестно откуда появившийся возле бассейна обрюзгший рыжий гном в протертой до дыр холщовой рубахе, грязных штанах и остроконечном красном колпаке. Толстяк стоял, облокотившись о каменный бортик бассейна, и, абсолютно не обращая внимания на присутствие Пархавиэля, чистил огромную рыбу. Чешуйки, ошметки и мелкие кости сбрасывались любителем сырой рыбы прямо в воду.

– Эй, чего творишь, балбес?! – выкрикнул Пархавиэль в надежде, что незнакомец одумается и прекратит свинячить. – Здесь, между прочим, порядочные гномы купаются!

Чудак среагировал на гневное замечание своеобразно: покосился через плечо на голого Пархавиэля, смачно сплюнул в бассейн и невозмутимо продолжил увлекательное занятие по загрязнению искусственного водоема.

– Эй, к тебе обращаюсь, колпак заскорузлый! – настойчиво продолжал взывать к порядку Пархавиэль, обдав на этот раз нахала фонтаном грязных брызг.

Незнакомец решил ответить и, развернувшись вполоборота, одарил Пархавиэля чарующей улыбкой щербатого рта.

– Чего шумишь, рыбка?! Сейчас с севрюжкой разберусь и тобой займусь! – прохрипел незнакомец и еще раз оросил и без того уже грязные воды бассейна своей слюной.

– Что значит «разберусь»?! Я тебе разберусь! – злобно процедил сквозь сжатые зубы Пархавиэль, собираясь вылезти из бассейна и задать хаму крепкую взбучку. – Ишь, слюнодел, расплевался, сейчас как врежу по башке!

– Попробуй! – ответил толстяк и откинул с головы колпак.

Там, где у порядочных гномов растут волосы или гордо сверкает лысина, у незнакомца возвышалась добрая дюжина мелких роговых отростков, витиеватых, зазубренных и покрытых какой-то пористой массой наподобие плесени.

– Кто, кто ты такой?! – заикаясь от страха, пролепетал Зингершульцо, ежесекундно моргая большими как сливы глазами.

– Не узнал, ты меня не узнал! – весело заверещал омерзительный тип, покатываясь со смеху и истерично долбя полуразделанной рыбиной о бортик бассейна. – Вот потеха, вот умора, он меня не узнал!!!

– Пасть закрой! – выкрикнул Пархавиэль, которому наконец-то удалось побороть испуг и взять себя в руки. – И отвечай, когда тебя спрашивают!

– А ты сам подумай, – загадочно подмигнул заплесневевший гном и перегнулся через бортик так далеко, что его толстые, лоснящиеся от жира щеки оказались почти вплотную с лицом недоумевающего Пархавиэля. – Подумай хорошенько, дурачок, ты меня знаешь. Не моргай глазищами, не вру! Даю подсказку: «Охватит злость, испуг иль страх и имя это на устах!» – проговорил скороговоркой шалопай и быстро отпрянул назад, ловко вывернувшись из рук пытавшегося схватить его за уши Пархавиэля. – Ну и кто же я таков, мой волосатый друг?

– Не знаю, – буркнул в ответ Зингершульцо, будучи явно не в настроении разгадывать головоломки, ребусы и прочие загадки.

– Фуууу!!! – Весельчак печально закачал головой. – Ты огорчил меня, Твоя Волосатость, нельзя же быть таким тугодумом! – произнес толстяк, а затем быстро схватил рыбину за хвост и с силой запустил ее в торчащую из воды голову Пархавиэля.

– Ты что творишь, акхр тебя раздери! – воскликнул Зингершульцо, с отвращением отдирая с носа и глаз липучую массу рыбьих потрохов.

– Браво, бравусеньки! Всего со второй попытки и точно в цель! – радостно заверещал толстяк, с неожиданным для его веса проворством вскочив на высокий бортик и пустившись в безудержный пляс.

Пархавиэль тихо ойкнул и принялся тереть слипшиеся от рыбьего жира глаза. Ему показалось, что из широких штанин весельчака торчали не сапоги и не голые пятки, а огромные конские копыта.

– Не три глазки, малыш, грязюку занесешь, болеть будет! – прогнусавило существо, не прекращая пляску. – Тем более это действительно копыта… подкованные лучшими мастерами и по последней моде, между прочим, – добавил толстяк, наконец-то остановившись и гордо подняв толстый палец с загнутым когтем вверх. – Ну что, Пархавиэль Зингершульцо, бывший караванщик и неудавшийся муж, давай знакомкаться, что ли?!

– Ты акхр?! – прошептали губы гнома.

– Угу-гу-гу. – Гномий черт быстро закивал плесневеющей головой и забавно сложил толстые губы буквой «о». – Акхр-мучитель первой категории, Оме Амбр, прошу жаловать, можно не любить… – пробормотал толстяк и весело захихикал. – Кстати, я твой личный душеприказчик и истязатель.

– Но… – протянул Зингершульцо.

– О, хорошо, что напомнил, – перебил его акхр и дважды хлопнул в ладоши, – у тебя сейчас как раз время процедур. Помучайся хорошенько ради меня! – подмигнул толстяк и хлопнул руками в третий раз.

Пархавиэль внезапно почувствовал, как уже почти совсем остывшая вода в бассейне становилась с каждой секундой теплее и теплее. Ровная гладь затряслась, и на ней образовались пузырьки. Жгучая боль охватила тело и прожигала насквозь раскрасневшуюся, как панцирь рака, кожу. «Я сварюсь, сварюсь заживо!» – мелькнула страшная мысль в голове гнома, судорожно барахтающегося в кипятке и безуспешно пытающегося выбраться наружу. Истошные крики боли и безудержный хохот акхра слились воедино-душераздирающий вопль гнома встревожил обитателей чащи и нарушил первозданную тишину леса. Сойки, коноплянки и даже обычно невозмутимые галки испуганно вспорхнули с веток и бойко защебетали, наверное, пытаясь обсудить со своими пернатыми товарищами причину возникновения такого страшного звука. Вторя птичьему гомону, неподалеку в кустах недовольно хрюкнул кабан и послышался треск ломающихся веток, это лось принял крик за вой вожака волчьей стаи и стремглавкинулся наутек, спасая свои аппетитные мясные бока от знакомства с зубами хищников. Что и говорить, крик гнома был внезапен, свиреп и могуч. Он застал врасплох всех в округе, даже сидевшего невдалеке на пне голого по пояс мужчину.

Тальберт, а это был именно он, быстро вскочил на ноги и, по привычке схватив лежавший поблизости меч, развернулся к источнику шума, уже стоя в отточенной годами оборонительной стойке. Однако, увидев, что послужило причиной возмущения спокойствия, мужчина грубо выругался и небрежно отбросил оружие в сторону.

Полностью обнаженный, перепачканный с ног до головы грязью Пархавиэль сидел на траве, широко раскинув ноги, и орал. Глаза гнома были закрыты, тело содрогалось в конвульсиях бугристых мышц, а руки судорожно цеплялись за траву, вырывая ее с корнями из земли и раздирая на части тонкие, неокрепшие стебли. Вывалившаяся из костра головешка случайно коснулась пятки гнома, вызвав тем самым несказанный переполох в лесу, однако не сумев разбудить кричавшего во сне.

Тальберт подошел ближе, носком сапога закинул обугленную деревяшку обратно в костер и, удрученно покачав головой, вернулся на прежнее место. Крики мгновенно стихли, и старый вояка спокойно продолжил прерванное занятие: потрошение недавно подстреленной им куропатки.

Некоторое время Пархавиэль что-то тихо бурчал себе под нос, мерно покачиваясь из стороны в сторону. А когда его телу окончательно удалось принять вертикальное положение, гном проснулся и огорошил Тальберта самым что ни на есть банальным вопросом.

– Мужик, ты кто?! – с трудом прохрипел Зингершульцо, уставившись на человека узкими щелочками красных, натертых ладонями глаз.

– За такой откровенный вопрос у нас в Филании и болт в башку схлопотать можно, – невозмутимо ответил Гальберт, даже не повернув головы в сторону отошедшего от долгого сна гнома. – Но лично для тебя я как отец родной, так что называй меня просто: «спаситель»!

Пархавиэль поморщился, пытаясь поднапрячь извилины и вспомнить, чем же он обязан неизвестному человеку. Результаты усилий были мизерными: он никак не мог припомнить, где и когда познакомился с рослым нахалом, претендующим на роль спасителя. Вместо ответа почему-то возникали только вопросы: «Что со мной?», «Почему я сижу на поляне?», «Куда подевался конвой?» Здравый смысл подсказывал, что бассейн с красавицами, встреча с Моникой и даже безобразный акхр с тухлой севрюгой были лишь кошмарными видениями, сном, но засевшие в глубинах сознания страхи нашептывали иное…

– Странный вы народ, люди. Чуть что не так, так сразу «болт в башку»! – единственное, что смог проворчать гном после долгих размышлений.

– Согласен, – кивнул в ответ Тальберт, не отрываясь от чистки птичьего оперения, – да и вы, гномы, тоже с причудцой бываете, так чего уж тут считаться?! Вот тебя взять, к примеру, другой на твоем месте какие бы вопросы задал: «Что со мной было, где я, где мои портки?» А ты все о других узнать норовишь. Нехорошо нос в чужие дела совать, – подытожил Тальберт, наконец-то повернувшись к озадаченному собеседнику лицом, – тем более в глухом лесу…

– А где они, портки то бишь?! – пролепетал гном, смущенно прикрывая наготу широкими ладонями.

– Сгорели, – рассмеялся Тальберт. – Так что судьбинушка у тебя, видать, такая, до ближайшего города срамотой сверкать. Но ты не расстраивайся, народец здесь бывалый, ко всякому приучен, а тебе топать даже сподручнее будет… свежее!

Упоминание о пожаре как волшебный ключик отперло наглухо закрытые двери сознания. Пархавиэль неожиданно вспомнил все: и поломку телеги, и ночное нападение на отряд ополченцев кровожадных чудовищ в человечьем обличье. Рука сама собой потянулась к шее. Дрожащими пальцами гном ощупал каждый участок кожи от горла до ключицы, пытаясь найти следы укусов.

– Бесполезно, можешь не стараться! – прервал наемник попытки гнома. – Уже четыре дня прошло, ранки от зубов затягиваются быстро, да и шкура у тебя добротной оказалась, крепкой.

– Четыре дня! – с ужасом воскликнул гном, вскочив на ноги и забегав нагишом по поляне. – Четыре смены, ужас какой! Зигер с Гифером явно добрались до торговцев и теперь меня ищут!

– Что точно, так точно, ищут тебя многие и не только друзья, – перебил размышления вслух Тальберт, поймав бегающего кругами гнома и властно положив ему руку на плечо. – Сядь, не мельтеши!

Послушавшись строгого голоса человека и убедительного выражения его неожиданно ставшего озабоченным лица, Пархавиэль опустился на траву.

– Начнем разбираться по порядку, то есть с того самого момента, как я тебя нашел. – Тальберт аккуратно насадил на деревянный вертел куропатку и, воткнув его в землю, присел на пень. – Я не знаю, кто ты и откуда такой странный взялся, и если честно, то на это мне абсолютно плевать! – опередил человек уже открывшего рот гнома, готового как на духу излить историю своих злоключений. – Скажу лишь одно: вчера мне пришлось свернуть с большака и укрыться в лесу. Дело не в том, что лошадь устала везти и меня, и тело бесчувственного гнома, а в неожиданно возросшем количестве солдат на дороге Патрули выставлены через каждые две-три версты, на ноги подняты все: городская стража, сельские ополченцы, ветеранский резерв и даже гвардейские части. В округе переполох, власти ищут бандита-гнома, перебившего десяток солдат и спалившего «Щит Индория»!

– Я никого не убивал! – выкрикнул гном, проворно вскочив на ноги, готовый с пеной у рта доказывать свою невиновность.

– Сядь! – прикрикнул на гнома Тальберт. – Твоя суетливость начинает меня раздражать. Я знаю, что ты невиновен, сам вытащил тебя из огня, да вот только другим ничего не докажешь, все против тебя!

– Это еще почему?! – искренне удивился гном. – Если ты был там, то видел, что натворили эти… ну… пиявки-переростки…

– Вампиры, – рассмеялся Тальберт, поразившись, как метко Пархавиэлю удалось подобрать слова и подметить саму суть существования паразитов.

– Ну, так вот! – продолжил гном, размахивая руками и забавно выпучив глаза. – Нечего нам тут рассиживаться и время терять. Выходим на дорогу, ищем стражу, требуем отвезти нас в город, а там уж и рассказываем все, как было: про кровопийц и про поджог дома! Своему-то люди скорее поверят, чем гному…

Тальберт слушал пылкую речь маленького существа и в глубине души поражался детской наивности и неиспорченности его, казалось бы, четких и простых суждений. «Если бы все вопросы решались так просто, как замечательно было бы жить!» – думал Тальберт, низко опустив голову, чтобы гном не видел искривленных в печальной ухмылке губ.

– Не пойдет! – произнес Тальберт, подождав, пока пыл Пархавиэля не утихнет и гном не замолкнет. – Во-первых, моим словам никто не поверит. Не знаю, откуда ты взялся, но в филанийском королевстве не принято доверять свидетельствам обычных простолюдинов. А я кто – охранник на службе у альмирского купца, – врал не моргнув глазом наемник, – к тому же родом не из этих мест. Во-вторых, дело получило такую огласку, что окружной судья просто обязан кого-нибудь вздернуть…

– Так пущай кровоглотов и вздергивает! – выкрикнул нервничающий Пархавиэль, взмахнув рукой так сильно, что чуть не разметал костер.

– Как можно казнить призрак, миф, легенду, в которую уже давно никто не верит? – философски ответил Тальберт и, видя, как вытянулось удивленное лицо собеседника, решил дать некоторые разъяснения: – Индорианская Церковь, да и Единая тоже, не отрицают существования живых мертвецов, питающихся человеческой плотью и кровью, но, согласно Святым Откровениям самого Индория, он «изгнал их на веки вечные из земель филанийских и близлежащих», – наизусть процитировал Тальберт изречение Великого Поборника Света. – Те, кто будет тебя судить, не поверят ни единому слову, поскольку искренне убеждены, что вампиры могут обитать где угодно: в Геркании, Империи, Кодвусе, наконец, но не на освященных рукой Индория землях. Тебя обвинят не только в убийстве и поджоге, но и в богохульстве, а это: колесование, четвертование и последующее публичное сожжение твоих грешных останков на костре. Ты хочешь быть замученным под звуки труб и фанфар?!

– Но мы же оба видели этих тварей, неужели люди настолько глупы, что не поверят словам очевидцев?! Да кто он такой, этот Индорий, бог, что ли?!

– Почти, – прошептал Тальберт, задумчиво рассматривая странного гнома. – Послушай, все-таки интересно, из какой такой богом забытой глубинки ты выполз? Ничего не знаешь ни о людях, ни о канонах Церкви, – то ли спрашивал, то ли рассуждал вслух наемник. – Если из горных районов Геркании или из Кодвуса, то все равно должен был хоть что-то об индорианах слышать!

– Махакан, – ошарашил собеседника гном.

Минуты две-три Тальберт сидел молча, пытаясь понять, издевается ли над ним спутник или произошло чудо, и подземному жителю как-то удалось выбраться на поверхность. Но почему тогда он бежал в Филанию, а не в Герканию или одну из бесчисленных имперских провинций, куда было проще добраться и где гораздо легче укрыться. Да и люди к гномам там лучше относятся…

– Не считай меня идиотом! – сурово произнес солдат и повернулся к гному спиной, показывая тем самым, что не желает больше общаться.

– А я и не считаю, – изумился гном, до которого вдруг дошло, что на него обиделись. – На поверхности впервой, еще семь смен, дней, по-вашему, не прошло, ничего не знаю…

– Ага, а в махаканских горных училищах учат по-филанийски болтать, да еще так бойко и правильно, что лучше, чем у самих филанийцев, выходит! – буркнул с сарказмом в голосе Тальберт, решив больше не тратить времени на общение с отпетым вруном и заняться приготовлением куропатки.

Если бы Тальберт несколько секунд назад не отвернулся от гнома, то изумился бы, как побледнело лицо Пархавиэля, затряслись его руки и задрожали губы. Очнувшись от кошмарного сна, гном сразу же погрузился в пучину событий: увлекся общением с человеком, старался усвоить и осмыслить как можно больше полезной информации о местных обычаях и нравах. За разговором и размышлениями он не заметил, что не только говорит, но и думает на чужом языке.

Беспокойные мысли типа: «Что со мной?» и «Не заразно ли это?» бесконечной чередой крутились в голове и не давали покоя. В последнее время Пархавиэль успел привыкнуть к пакостным сюрпризам судьбы, но такого воистину бесценного подарка никак не ожидал. Немного успокоившись, гном попытался произнести несколько слов по-махакански. Как ни странно, он не забыл родного языка. Проверив на всякий случай, не вырос ли у него хвост и не отвалились ли уши или более важные части тела, Пархавиэль пришел к выводу, что только выиграл от непредвиденной и необъяснимой здравым смыслом метаморфозы.

Пока Пархавиэль осмысливал произошедшие с ним перемены и упорно боролся за крепость своего рассудка, толстые бока куропатки покрылись поджаристой коркой, а шипение капель жира, падающих в костер, и аппетитные ароматы готовящегося мяса взбудоражили местных обитателей. Тальберт мог поклясться, что за ближайшим кустом притаился волк, с жадностью и завистью взиравший на вертел. Солдат был спокоен и не волновался из-за близости хищника. Он и сам был хищником, только более крупным и сильным. Зверь чуял это и никогда бы не решился напасть на человека, рядом с которым лежало остро отточенное стальное лезвие.

Вынув из-за голенища короткий охотничий нож с широким лезвием, солдат срезал с вертела немного подгоревший кусок и небрежно кинул его в кусты, откуда тут же донеслось урчание и радостное причмокивание. «Куском больше, куском меньше, какая разница, а для бедолаги, может быть, это вопрос жизни и смерти, – подумал Тальберт, повернувшись к Пархавиэлю лицом и жестом пригласив его присоединиться к трапезе. – Гном, конечно, неблагодарный врун, но не умирать же ему с голоду? В конце концов, какая мне разница: кто он и что у него на уме? Скоро отправлюсь в путь и уже больше никогда не увижу его отвратительной, лохматой бороды и неуклюжей, смешной фигуры».

Понимая, что повторного приглашения ждать не стоило, Пархавиэль подсел к костру, но вместо того чтобы сразу впиться зубами в бока куропатки, гном решил попытаться как-нибудь наладить отношения со спасшим его человеком.

– Послушай, я действительно не знаю, как научился говорить по-людски, – неуверенно начал гном, пристально смотря в глаза жующего человека. – Возможно, из-за того, что меня эта тварь укусила. Может быть, я сам в такую же превращаюсь, не знаю, но тебе я благодарен. Ты меня из огня вытащил, четыре дня беспамятного с собой таскал, нянчился, как с маленьким, а я, выходит, тебе вроде как вру…

Пархавиэль замолчал в надежде, что человек ему что-то ответит, но Тальберт молчал. Горячее мясо обжигало рот, мешало думать и говорить.

– Согласен, это выглядит как ложь, притом очень глупая, но я говорю правду: я махаканец и не знаю, как выучился вашей речи, – произнес гном, преданно и открыто смотря в глаза человеку.

За двадцать лет на имперской службе Тальберт забыл многое: былые привычки и лица прежних соратников, вызывающе-агрессивную манеру держаться вольных наемников и их весьма вульгарный жаргон. Но было нечто, что крепко засело в его голове со времен бурной молодости и сохранилось на всю оставшуюся жизнь – умение разбираться в людях, мгновенно и безошибочно определять, кто врет, а кто говорит правду, кто прикроет спину в бою, а кто вонзит в нее нож в темной подворотне. Как ни нелепы и абсурдны были слова гнома, но Тальберт ему верил, хотя сам не мог понять почему.

– Хватит впустую болтать, ешь давай! – сказал наемник, жадно впившись зубами в горячее крылышко. – Веришь – не веришь, вру – не вру, все это пустая болтовня. Через пару минут я тронусь на запад, а тебе шевелить ягодицами на юго-восток, вон туда! – не отрываясь от еды, указал направление Тальберт наполовину обглоданным крылышком, с которого еще свисали шматки мяса и кожи.

– А это еще почему? – спросил Пархавиэль, удивившись не столько тому, что человек покидает его, а что отсылает прочь в строго указанном направлении.

– Если не ошибаюсь, то до того, как попался, ты был не один. Вчера разговорился со стражниками на дороге, они рассказали, что какой-то лесничий вместе с ополченцами поймали в лесах двоих гномов, вроде бы твоих дружков. Их отвезли в Фальтешь, – по-армейски кратко и без лишних деталей изложил ситуацию Тальберт, затем бросил обглоданную кость в костер и встал в полный рост. – Это маленький городок верстах в трех-четырех к юго-востоку отсюда. Если поторопишься, то к вечеру доберешься, хотя куда разумнее было бы отсидеться в лесу пару недель, а потом пробираться на северо-запад, к герканской границе.

– Нет, я должен спасти товарищей и найти торговое представительство Махакана, – твердо заявил Пархавиэль. – От этого многое зависит, очень многое!

– Тогда тебе повезло, – спокойно ответил Тальберт, вытаскивая из походного мешка легкую, обшитую тонкими стальными пластинами кожанку, – и твои дружки, и гномьи торговцы как раз квартируют там: одни в тюрьме, а другие в большом трехэтажном доме на центральной площади рядом с городской управой. Будь осторожен, городские стражники и окрестные ополченцы перепуганы, а это не к добру. Тот, кто в одиночку положил отряд солдат, не должен тешить себя надеждой быть взятым живым!

Пархавиэль тяжело вздохнул и с досады больно прикусил язык. Идти в город было самоубийством, но выхода другого не было. Он не мог бросить товарищей: ни тех, кого пытали в тюрьме, ни тех, кто умирал в шахте от ран. Он должен был во что бы то ни стало добраться до торговцев, должен был с их помощью спасти друзей.

Тем временем Тальберт справился с тугими ремнями кожанки и, быстро побросав в походный мешок разбросанные по поляне пожитки, вскочил на коня.

– Возьми! – Наемник бросил к ногам Зингершульцо охотничий нож. – К сожалению, больше ничем поделиться не могу. Будь осторожен и… прощай!

Тальберт развернул коня и уже отъехал на добрый десяток шагов, когда позади раздался громкий крик гнома.

– Меня зовут Пархавиэль Зингершульцо, десятник Гильдии караванщиков Махакана!

– Будешь в Альмире, загляни в таверну «Попутного ветра!», спроси у хозяина про охранника Юкера Алса. Золотых гор не обещаю, но чем смогу, помогу! – после недолгого колебания прокричал в ответ Тальберт и, пришпорив коня, скрылся в чаще.

Пархавиэль задумчиво огляделся по сторонам. Впервые за все время странствий он остался один, гол и беззащитен. Воткнув в пень бесполезный, похожий на игрушку охотничий нож, гном тяжело вздохнул и отправился в путь.

Когда висишь над пропастью, то чувствуешь страх и ничего, кроме страха, не важно, кричишь ли ты, судорожно болтая ногами в воздухе, или, стиснув зубы, собираешь остаток сил, чтобы удержать порезанными в кровь пальцами выскальзывающую из рук тонкую нить троса – последний рубеж между жизнью и смертью. И в том, и в другом случае твой мозг бьется в агонии, пытаясь найти возможность спасти хрупкое тело, избежать сокрушительного удара о земную твердь или острые камни ущелья.

Мортас был исключением из общего правила, образцом невозмутимости и хладнокровия. Вися над крепостным рвом на высоте десяти – двенадцати метров, наемник был спокоен, хотя внизу не только простиралась водная гладь, но и грозно торчали деревянные колья, которыми предусмотрительные строители замка густо усеяли искусственный водоем. Достаточно было допустить лишь одно неверное движение или чуть-чуть ослабить хватку, как человек тут же свалился бы вниз, пронзив кольями грудь и обагрив мутные воды собственной кровью.

Однако страхи и мысли о спасении не будоражили мозг авантюриста. В подобных ситуациях он бывал уже не впервой и точно знал, что ему нужно делать и, самое главное, когда. Убийцу волновало другое: он пытался понять, где же он допустил ошибку и почему его обнаружила стража.

Было темно, отблески факелов в руках суетящихся на стене солдат не могли добраться не только до поверхности воды, но даже до того места, где притаился ночной нарушитель. Сколько охранники ни пытались разглядеть, что же творилось внизу, но факелы освещали лишь верхнюю часть стены, последние пять-шесть метров, которые как раз Мортасу и оставалось преодолеть. Судя по доносившимся обрывкам разговоров, часовые его не заметили, но услышали подозрительный звук: или шум случайного падения камня, или скрежет крепежного крюка, ерзающего по обветшалой, сыпучей кладке стены.

«Вот дурни! – удивлялся человеческой глупости Мортас, раскачиваясь из стороны в сторону на тонкой плетеной веревке. – И почему стражники всегда действуют одинаково, так глупо и предсказуемо? Как только шорох услышат, так сразу орать: „Тревога, нарушитель, все ко мне, держи его!“ Нет бы тихо позвать на подмогу и устроить непрошеному гостю хорошенькую встречу наверху, подловив его в тот самый момент, когда он только покажется в узком проеме между зубцов, когда будет растерян и беззащитен, как младенец. Взяли бы меня тихо и спокойно, без криков и шума, так нет, непременно нужно орать во все горло, побегать по стенам, побренчать латами и устроить такую иллюминацию, что ослепнуть можно!»

Действия стражников были смешны и предсказуемы, как игра в карты с портовым шулером. Крошечные светящиеся точки – огни факелов – растянулись вдоль стены, это подоспевшая на подмогу часовым стража искала веревку, по которой карабкался на стену убийца. «Как только найдут, так сразу же начнут швырять факелы вниз, пытаясь разглядеть, кто же к ним в гости пожаловал. Ничего, конечно же, не увидят и будут со злости из арбалетов палить, потом веревку обрежут», – просчитывал Мортас поэтапный алгоритм действий обитателей замка при отражении ночных вторжений.

Флегматично наблюдая, как события разворачивались в точном соответствии с его прогнозом, Мортас не терял времени даром. Он мог спокойно спуститься вниз, переплыть через ров и скрыться в лесу, но не в его правилах было менять свои планы и, поджав хвост, трусливо убегать прочь только из-за того, что противник оказался бдительным и смог обнаружить его присутствие.

Прежде всего Мортас снял со спины походный мешок, а затем, крепко обвязав его тонкие ремни вокруг троса, отстегнул плащ и закрепил его поверх мешка. Он успел вовремя. Как только чучело было готово, над головой убийцы просвистел первый зажженный факел, всего на долю секунды осветив плотно прижавшееся к манекену тело обманщика.

«Вот он, зараза, я видел его, он там, там!» – донеслись сверху радостные крики, послужившие убийце сигналом к активным действиям. «Пора!» – решил Мортас, отпуская правую руку, чтобы выхватить из-за пояса длинный узкий нож с изогнутой рукоятью. Как только в воздухе раздалось повторное гудение падающих факелов и тьма чуть-чуть рассеялась, Мортас отпустил левую руку и прыгнул на стену.

Наемник не зря упражнялся часами в лазанье по стволам деревьев и трухлявым стенам деревенских амбаров. Он пролетел всего метра два вниз, как острие кинжала попало в узкую щель между камнями кладки и немного затормозило падение тела. Пальцы левой руки тут же нащупали замеченный им еще сверху выступающий край камня и вцепились в него мертвой хваткой. Скрежеща зубами от напряжения, Мортас перенес вес тела на левую руку, повис на ней, тем временем как кисть правой руки бойко ворочала кинжалом в щели, кроша яичный раствор двухсот, а может быть, и трехсотлетней давности. Когда же нож погрузился в углубление по самую рукоять, наемник обеими ногами оттолкнулся от стены и быстро перехватил рукоять левой рукой. Как по мановению волшебной палочки, из-за пояса появился второй кинжал, и кропотливая работа по разрушению кладки повторилась заново.

Вскоре стражники бросили вниз третий факел, и вслед ему тишину ночи пронзило жужжание арбалетных болтов, один из которых все-таки угодил в раскачивающийся на веревке мешок.

– Есть, попал, Фарел, я попал! – раздался сверху радостный крик молодого стражника. – Тащи его наверх, тяни веревку, живее!

– Не-а, на всяк случай еще пару раз засадим, чтоб не дергался! – возразил более опытный товарищ.

Решение стражников застало Мортаса врасплох. Он недооценил меткость охранников замка, и теперь его хитрый план был на грани провала. Если веревку не обрежут, как он рассчитывал, а, наоборот, поднимут, то все усилия были напрасны, и ему придется спускаться вниз, притом на руках и под зловещий аккомпанемент стрел, болтов и сыплющихся на голову камней.

Недолго думая, Мортас выхватил из ножен саблю, и как только очередной факел полетел вниз, освещая веревку с раскачивающимся на ней мешком, изо всех сил метнул оружие вверх в надежде перерезать тонкий канат поверх чучела. К сожалению, сабля пролетела мимо, лишь слегка задев по плащу. Через несколько секунд внизу послышался тихий плеск воды.

– Мик, ты ничего не слышал? Вроде бы шлепнулось что-то, – донеслось сверху. – Счас узнаем, давай налегай!

Веревка быстро поползла вверх, а висевший на вбитых между камней ножах Мортас как можно плотнее прижался к стене.

– А, черт! – раздался разочарованный голос. – Видать, бандюга взаправду в воду слетел. Вон только плащ и мешок его на канате болтается, зацепился случайно, не иначе!

– Ладно, пошли чуток погреемся, поутрянке мертвяка изо рва выловим, тогда и доложим.

– Да уж, не стоит барона по всяким пустякам среди ночи беспокоить.

Свет факелов растворился в ночи, стражники пошли греться в ближайшую башню. Как оказалось впоследствии, филанийский «чуток» затянулся до самого утра.

Кто полагается лишь на удачу и свою счастливую звезду, тот непременно становится жертвой неблагоприятно сложившихся обстоятельств, случайно натолкнувшись на засаду или угодив в хитро расставленную врагами ловушку. Именно поэтому Мортас всегда готовился к ночным визитам тщательно, долго изучая местность и просчитывая запасные варианты, прежде чем решиться сделать свой первый и единственный ход. Два дня он ходил кругами вокруг замка барона Фьюго Онария, наблюдал за графиком смены гарнизонной стражи, проверял глубину рва и прочие, казалось бы, несущественные мелочи, которые порой играли решающую роль: могли спасти жизнь тому, кто их заметил, и, наоборот, погубить того, кто ими пренебрег.

Место проникновения в замок было выбрано наемником не случайно. Здесь, со стороны леса, ров подходил вплотную к крепостной стене, так что нижние камни, покрытые зеленой плесенью, были мокрыми даже в самый солнечный день. При такой сырости крепежный раствор между камнями должен был непременно потерять былую твердость, а стену же, судя по всему, в последний раз ремонтировали очень давно, около семидесяти – восьмидесяти лет назад.

Как обезьянка из бродячего цирка, Мортас попеременно висел то на одной, то на другой руке, разминая онемевшие пальцы и суставы рук. Затем он крепко схватился обеими руками за торчащие из стены рукояти кинжалов и одним рывком подтянулся вверх. Извернув свое гибкое тело неимоверным образом, он подтянул ноги и оперся о рукояти коленями. Только после этого пальцы ослабили хватку, а тело начало медленно вытягиваться в струнку, плотно прижавшись к стене и стараясь найти наиболее устойчивое положение. Мортас замер, несколько секунд он был абсолютно неподвижным, как будто мертвым, пришпиленным к стене огромной невидимой булавкой. Потом… потом произошло невероятное: мышцы рук и ног одновременно сократились, подбросив тело на целых полметра вверх. Всего на долю секунды подлетев в воздух, Мортас ловко раздвинул ноги и оперся носками сапог о торчащие из стены кинжалы. Тело резко изогнулось влево, затем вправо, а цепкие пальцы быстро выхватили из-за голенищ еще пару ножей.

Минут десять ушло на долбление новых дыр и закрепление в них оружия, затем наемник немного отдышался и, игнорируя неписаный закон цирковых эквилибристов, повторно за один вечер совершил свой коронный номер «вертикальный прыжок».

К счастью, дальнейший подъем оказался простым. Пальцы нащупали несколько выступающих наружу камней, и Мортас ловко вскарабкался по ним на стену. Рослая фигура плавно и тихо проскользнула между крепостными зубцами и тут же прижалась к стене, став абсолютно невидимой в полночном мраке, лишь слегка освещаемом тусклым светом из бойниц.

Мышцы предательски ныли, а голова кружилась, напоминая неугомонному хозяину о необходимости хотя бы краткой передышки перед тем, как приступить к самой сложной и ответственной части плана. Именно от того, Удастся ли ему незаметно пробраться сначала в замок, а затем и в спальню барона, зависел не только успех операции, но и его жизнь. Бежать было некуда, путь к отступлению преграждала высокая крепостная стена, которую ему было никогда не преодолеть без веревки, ставшей трофеем пьяной стражи.

Из находившейся в двадцати шагах слева башни доносились возбужденные голоса и грохот о стол деревянных кружек. Охранники «грелись», позабыв об осторожности и о соблюдении хотя бы относительной тишины. Мортас был уверен, что солдаты пропьянствуют до утра. Действительно, чего им было бояться? Дежурный офицер находился далеко, нес вахту у ворот замка, двух же нападений за ночь, как известно, не бывает, тем более в мирное время, а не в суровую военную пору.

Радостная весть о гибели лазутчика мгновенно облетела караулы, и часовые, отложив в сторону алебарды, отправились спать до пяти утра, когда на их место должна была заступить дневная смена.

Два дня наблюдения за замком не пропали даром, Мортас узнал многое о привычках караульных и об однообразном распорядке их размеренной жизни. Но этого было мало, чертовски мало, чтобы решиться напасть, взяться за дело, почти обреченное на провал. Именно поэтому ближе к полудню второго дня скитаний по окрестностям Мортас сделал отчаянный шаг, открыто явился в замок под видом странствующего летописца Жака и осмелился предложить свои скромные услуги именитому филанийскому вельможе.

К сожалению, план не удался, точнее, удался только наполовину. В жилые помещения замка ученого-бродягу, конечно же, не пустили, но позволили полчаса побродить среди хозяйственных построек внешнего двора, терпеливо ожидая, пока толстощекий слуга не подбежит к нему на коротких кривых ножках и не сообщит об отказе сиятельного барона от его услуг. Горсть медяков, небрежно брошенная на землю, и настоятельное требование немедленно покинуть замок – вот и вся благодарность за нелегкий труд странствующего летописца. Жак был крайне расстроен, а скрывающийся под его личиной наемник Мортас почти ликовал. Теперь он знал всю до мельчайших деталей планировку внешнего двора: расположение казарм и амбаров, конюшни и скотного двора. Это было много, но далеко не все, чего он ожидал от визита. Расположение жилых помещений оставалось загадкой, а счастливого случая, позволившего еще раз попасть в замок, пришлось бы ждать слишком долго. Теша себя мыслью, что могло бы быть и хуже, Мортас решил не ждать благосклонности судьбы и действовать наугад.

Стены были пусты. Шагах в сорока от укрытия Мортаса, как раз за башней, бойницы которой были темны, находился маленький разводной мостик, ведущий с крепостной стены на верхние ярусы замка. «Дотуда я доберусь минут за десять, еще пять, чтобы без шума перебраться на другую сторону, – прикидывал в уме наемник, пока растирал уставшие мышцы и при помощи простых упражнений приводил в порядок сбившееся дыхание. – Примерно час уйдет на поиски спальни барона и столько же, чтобы выбраться из замка. Я успею до утренней смены караулов, обязан успеть!»

Оконная рама тихо скрипнула, дернулась и открылась, поддавшись резкому толчку извне. Ржавая защелка погнулась и вылетела из ушка, оставляя на деревянной створке зазубренный след. Сначала из темноты ночи появилась порезанная оконным стеклом рука, затем локоть, плечо, а уж потом, напоследок, внутрь просунулась и голова с густой копной черно-белых волос.

Сыплющаяся буквально отовсюду известка не только перепачкала волосы Мортасу, она щипала глаза, ноздри и не давала дышать. Даже во рту появился неприятный едкий привкус вызывающий естественное желание откашляться и как следует промочить горло.

Борясь с зудом и мучаясь от приступа тошноты, Мортас огляделся по сторонам. В келье было темно и смрадно, витавшие в воздухе густые винные пары свидетельствовали о слабохарактерности жильца, не удержавшегося от соблазна опустошить на сон грядущий несколько бутылок. Постепенно глаза привыкли к потемкам, царившим в тесной каменной клетке, деликатно называемой комнатой для прислуги. Из мрака начали вырисовываться очертания убогой обстановки: платяной шкаф с обшарпанными дверцами, маленький столик у окна, пара стульев и старенькая кровать, на которой вразвалку, широко раскинув массивные лапищи, спал глубоким сном пьяный хозяин.

Окно было слишком узким не только для карлика или гнома, но даже для в меру упитанного кота. Пыжась изо всех сил и с трудом ворочая скрюченными конечностями, Мортас протискивался внутрь, стараясь при этом не шуметь и не побить стоявшую на столе посуду.

«Главное не застрять, главное не застрять!» – крутилась в голове страшная мысль, пока не сменилась другой, более оптимистичной: «Интересно, кто напугается больше: жилец, проснувшись утром в сильном похмелье и увидев у себя в окне торс человека, или стражник, первым обнаруживший мою заднюю половину, болтающую ногами на высоте тринадцати – пятнадцати метров над землей?»

Видимо, решив не подвергать смертельной опасности жизни двоих ни в чем не повинных людей и избавить их от перспективы сердечного приступа, Мортас наконец-то поднапрягся и просунул в окошко плечи. Вторая по ширине часть тела прошла сквозь проем намного легче. К великому удивлению мученика, не загремела ни одна из стоявших на столе бутылок, даже изогнутая неестественным образом трижды вокруг своей оси вилка и грязный, затупленный нож не свалились на пол.

Мортас выпрямился в полный рост и, осторожно ступая с пятки на носок, начал прокрадываться к двери. Владелец комнаты был явно поваром, о чем свидетельствовали большой, натруженный годами на кухне живот, торчавший из-под задравшейся во сне рубахи, и сальный поварской колпак, валявшийся под кроватью рядом с объемистыми женскими аксессуарами. «Какие обстоятельства могли побудить даму оставить на поле битвы столь пикантный трофей? – лукаво улыбаясь, подумал Мортас. – Срочный вызов к хозяину или злость на мужчину, напившегося в стельку и заснувшего в самый неподходящий момент?»

Как только наемник вышел из комнаты и попал в узкий, плохо освещенный коридор, так тут же прогнал из головы шаловливые мысли и принялся составлять план дальнейших действий. Опыт многочисленных посещений усадеб и замков в ночную пору подсказывал, что комнаты поваров, прачек и прочих «дам с ведрами» редко находятся в одном крыле с господскими апартаментами и обычно отделены от них приемными покоями, обеденным залом и прочими парадными помещениями. Рядом с хозяином размещался лишь ближайший, элитарный круг прислуги: одевалыцики-раздевалыцики, мойщики-купальщики, портной, цирюльник и лакеи.

Рука по привычке скользнула за голенище, но пальцы наткнулись на пустоту, арсенал был полностью исчерпан. Тяжело вздохнув, Мортас вытащил из-за пазухи небольшой продолговатый предмет, аккуратно завернутый в серую старую тряпку. Внезапно нахлынувшие воспоминания согрели теплом сердце солдата удачи и заставили его с головой окунуться в мир прошлой, уже почти забытой жизни. «Хватит, сейчас не время, нельзя расслабляться!» – отдал холодный рассудок жестокий приказ, и очнувшийся от оцепенения наемник быстро развернул старую тряпку.

Загадочным предметом оказался короткий эльфийский кинжал в ножнах из черного бархата, прошитого по краям золотыми нитями. Рука легла на рукоять, слегка потянула вверх, и кинжал послушно выскользнул из ножен. Его лезвие было коротким и очень тонким, от самого острия до рукояти зигзагами шли серебряные прожилки. «Глупые, наивные эльфы, – с сочувствием в голосе прошептал Мортас, оглаживая рукой гладкое лезвие, – думали, что такие вот никчемные куски металла могли защитить их от злых духов и проклятий маркенских магов».

Кинжал был чисто декоративным, или, как ошибочно полагали эльфы, магическим оружием. Даже при самом удачном ударе в корпус противника наносимый узким, ломким лезвием урон заставил бы врага лишь ойкнуть и поморщиться, как от неожиданного укола портняжной булавкой. Существенное повреждение оружие могло нанести лишь при точном попадании в сонную артерию или неприкрытое забралом лицо. Несмотря на полную непрактичность и бесполезность предмета, Мортас постоянно носил его с собой, берег как талисман, как память о близком друге, погибшем за многие сотни верст от филанийской границы.

Бережно охватив ладонью узкую рукоять, рассчитанную явно на маленькую женскую руку, наемник продолжил путь. Его ноги тихо ступали по каменным плитам пола, а глаза начинали слезиться от постоянного напряжения. Мортас шел осторожно, пристально всматриваясь в темноту, прежде чем сделать очередной шаг. Он боялся ненароком наступить на хвост одной из беспорядочно снующих по коридору крыс или случайно споткнуться о забытую на полу корзинку с бельем.

Было тихо, из-за запертых изнутри дверей не доносилось не звука. Прислуга крепко спала, досматривала последние сны перед началом нового трудового дня, полного бессмысленной суеты, криков и тумаков. Минут через десять Мортас выбрался на маленькую лестничную площадку, единственное освещенное место на верхнем ярусе. Бесшумно двигаясь по каменным ступеням винтовой лестницы, наемник пробирался вниз, полагаясь теперь уже не на порядком уставшее зрение, а на свой от природы чуткий слух, способный уловить малейший звук, любое незначительное колебание воздуха, будь то скрип половицы в дальнем конце коридора, легкое покашливание во сне обитателей замка или тяжелое дыхание закованного в латы стражника.

Блуждать пришлось долго. На каждом ярусе он наталкивался на похожие друг на друга узкие коридоры, подсобные помещения и каморки прислуги, наглухо закрытые изнутри дубовыми засовами. Лишь пробродив около часа по бесконечным лабиринтам замка, Мортас наконец-то наткнулся на странную, выкрашенную в ярко-красный цвет дверь с загадочным рисунком. В центре была изображена чаша, обведенная золотым кругом, а вытянутые конусы равной длины, находившиеся сверху, снизу и по обеим сторонам от сосуда, складывались в причудливую четырехконечную звезду.

Такого необычного знака Мортасу еще не приходилось видеть, хотя он мог поклясться, что знал все геральдические изыски филанийских дворян и даже альмирских купцов, считавших себя настолько уважаемыми и именитыми, что вывешивали над лавками и домами свои собственные гербы. Потуги торгового люда приравнять себя к знати были настолько забавны и смешны, что их даже не пресекали власти, а лишь высмеивали на балах и прочих великосветских собраниях. Ну разве можно было удержаться со смеху при виде герба с изображением двух скрещенных вилок на грязной тарелке или виноградной лозы, изящно оплетающей бочонок?

Как ни странно, дверь оказалась не запертой. За ней находилась огромная тронная зала с высокими сводами и массивными квадратными колоннами. «Я, кажется, на правильном пути, – подумал Мортас, осторожно переступив через высокий порог. – Вон та дверь за троном наверняка ведет в покои хозяина: в кабинет, библиотеку, спальню или иное помещение, предназначенное только для сиятельного барона».

Не прошел Мортас и пары шагов, как его охватило тревожное предчувствие. Что-то в зале было не так, что-то настораживало и пугало. Отблески нескольких дюжин факелов плясали по зале, освещая огромные красно-черные гобелены, развешенные по стенам вперемежку с родовыми портретами. Трон был обычным, даже чересчур простым и невзрачным. Один из самых богатых и влиятельных людей в Филании, барон Фьюго Онарий был явно не амбициозен и не пытался пустить золотую пыль в глаза аристократического окружения. В других замках и поместьях Мортас видывал убранства и получше, но никогда не видел, чтобы вокруг трона правильным полукругом стояла целая дюжина мягких кожаных кресел. Присутствие комфортной мебели в корне нарушало строгие правила этикета, поскольку сидеть в присутствии хозяина замка могли лишь жена и далеко не все из ближайших родственников. Даже дети вельможи согласно филанийскому обычаю должны были стоять возле трона, покорно опустив голову и не смея смотреть в глаза отцу.

Мортас был озадачен; удивление и непонимание тут же отразились на его красивом лице. Насколько ему было известно, барон Онарий чтил обычаи, а жены и близких родных у него уже давно не было. Решив как-нибудь на досуге, за кружкой холодного, крепкого пива, поломать голову над этой загадкой, наемник уверенной поступью направился к двери за троном. Неожиданно он застыл на месте, повернул голову и начал внимательно вслушиваться в тишину. Всего мгновение назад ему показалось, что где-то там, вдали за колоннами, раздались тихие шаги, столь же бесшумные и осторожные, как крадущаяся поступь готовящегося кинуться в погоню за ланью тигра.

Ладонь наемника еще крепче сжала рукоять крохотного кинжала. Тело напряглось, готовое в любой миг отскочить в сторону и перегруппироваться для отражения атаки. Секунды напряженного ожидания слились в минуты, таинственный звук так и не повторился, хотя Мортас никогда не страдал слуховыми галлюцинациями и не был мнительным. Он мог поклясться, что слышал шаги, и не хотел успокаивать себя глупой отговоркой «показалось».

«Теперь понятно, почему двери комнат были заперты изнутри, притом не на обычные защелки, а на крепкие дубовые засовы, и почему внутри замка нет ни одного стражника, хотя снаружи дежурят усиленные караулы, – облегченно вздохнул Мортас, которому наконец-то удалось найти разумное объяснение странностям ночной жизни замка. – Старичок барон решил идти в ногу со временем и отдать дань уважения последним веяниям придворной моды. Вместо постоянно засыпающих на постах стражников он просто выпускает на ночь диких зверушек немного погулять среди пустых залов. Ну что ж, хитро, надежно, экономично, хотя есть и недостатки…»

Мортас рассмеялся, его разыгравшееся воображение представило красочную картину утреннего загона львов и гепардов по клеткам. «Несчастная прислуга делится на две группы: одни ловят зверей, а другие, вооружившись лопатами и мешками, бродят по залам и лестницам в поисках „горячих“ следов присутствия хищников, – веселился наемник, снимая самым естественным образом накопившееся за долгую ночь нервное напряжение. – Интересно, а как называется должность тех мужиков, что с лопатами: подбиральщики или ищущие?»

Неизвестно, как далеко зашел бы Мортас в своих бурных фантазиях, если бы внезапно не раздался пронзительный свист и сильный удар не обрушился бы на плечи застигнутого врасплох наемника. Невидимая угроза таилась не за колоннами, а под высокими сводами замка. Как только Мортас расслабился и собирался продолжить путь к уже близкой цели, от потолка отделилась фигура рослого человека в черном плаще и с восьмиметровой высоты обрушилась точно на спину жертве. Крепко прижатый к полу телом противника наемник орал от боли. Он не чувствовал ни рук, ни ног, даже разбитое в кровь лицо и поломанный нос не доставляли ему такого чудовищного страдания, как смятая, раздавленная, сплющенная силой удара грудь.

Враг вел себя странно, он не пытался вскочить на ноги и завершить удачное нападение быстрым ударом меча. Вместо этого он плотнее прижался к поверженному противнику, придавил его весом своего тела и старался зубами добраться до прикрытой пластинчатым воротником шеи. Мелкие драконьи чешуйки трещали и хрустели под резкими ударами клацающих зубов, прогибались, но все же в конечном итоге выдержали и защитили шею хозяина.

«Неужели вампир?! – мелькнула в голове Мортаса догадка, несмотря на полную с первого взгляда абсурдность, хоть как-то объясняющая странное поведение стража. – Но их же давно в этих местах перебили!»

В подтверждение смелой гипотезы над ухом наемника раздалось грозное, полное злости и ненависти рычание. Вампир приподнялся, сел на жертву верхом и принялся с остервенением раздирать чешуйчатый воротник когтистыми лапами.

«Не по зубам одежка, паразит!» – едва слышно прошептали губы постепенно начинающего приходить в себя Мортаса. Боль куда-то ушла, уступив место нечеловеческой силе и ярости. Одновременным резким толчком всех четырех конечностей наемник быстроподпрыгнул и встал на ноги, сбросив со своей спины как пушинку довольно упитанного захребетника.

Не ожидавший такого поворота событий вампир издал пронзительный гортанный крик и тут же кинулся вновь на поднявшегося врага. Скорость его движений была молниеносной, а сила ударов когтей сокрушительной, однако Мортасу удалось увернуться, присесть и резко уйти в сторону от размашистых движений лап. Оказавшись за спиной пролетавшего мимо кровососа, Мортас стремительно ударил его вслед полусогнутым локтем. Удар пришелся точно в затылок и, слегка подбросив вампира в воздух, впечатал его в ближайшую колонну. С треском стукнувшись лбом о каменную преграду, кровопийца повалился на пол, но тут же поднялся и застыл на широко расставленных ногах, мотая из стороны в сторону разбитой головой.

Мортас не стал дожидаться, пока враг придет в себя, и, подхватив с пола выроненный при падении кинжал, изо всех сил метнул его точно в лоб вампира. Лезвие с хрустом пробило лобовую кость и вошло в голову по самую рукоять. Не издав ни вздоха, ни предсмертного крика, тело хищника повалилось на пол.

Короткая, но жестокая схватка полностью истощила силы солдата. Как только сердцебиение немного замедлилось, а кровь перестала, чуть не разрывая сосуды, стучать по вискам, Мортас устало опустился на колени и закрыл глаза. Приступы ярости случались с ним не впервой, они спасали ему жизнь, мобилизуя возможности уставших мышц и подчиняя их единственной цели – выжить. На время затихшая боль принялась с новой, удвоенной силой терзать его тело. Поломанные ребра резали грудь, и ныл изувеченный нос, из которого еще хлестала кровь, заливая нижнюю часть лица. С рук и лба наемника уродливо свисали куски содранной кожи.

«Я дурак, дважды, нет, трижды дурак, полный кретин! – отчаянно ругал себя запыхавшийся Мортас, пытаясь усилием воли подавить боль и еще клокотавший внутри гнев. – Я чувствовал, знал, что в этом деле что-то не так… слишком высокая оплата, да и герцог был чересчур мил. Благородный ублюдок, кинул меня как кусок мяса волку в пасть, отправил на бойню!» Внезапно Мортас оборвал внутренний монолог, простая и ясная как день догадка осенила его затуманенный эмоциями рассудок. Он вдруг понял и устыдился, что зря обвинил Лоранто в предательстве, в грязных играх за его спиной. Находясь в столице Империи, за несколько сотен верст от замка барона, главный казначей не мог знать, кем был Онарий на самом деле. Для него, вельможи и влиятельного имперского чиновника, «проницательный Фьюго», как называли барона за глаза, был всего лишь опасным политическим противником, способным оказать нежелательное влияние на филанийский двор при решении важных мировых вопросов. Даже самые хитрые и пронырливые агенты, щедро оплачиваемые из имперской казны, не смогли докопаться до истинной сути существования барона и его ближайшего окружения, поскольку жили в столице и видели лишь внешнюю, показную сторону его непростой, двуличной жизни. Только ему, грязному наемнику и убийце, удалось заглянуть за завесу страшной тайны, случайно попасть в логово вампиров.

Мортас встал на ноги и, шатаясь, подошел к ближайшему гобелену. Рука крепко схватила красное полотно и с силой рванула его на себя. С уст побледневшего солдата слетели слова проклятия. За дорогостоящей декоративной тряпкой скрывался огромный, в три человеческих роста, оконный проем. Поверхность стекла была темно-синего цвета и зловеще блестела, отражая пляску пламени факелов.

«Форенсийский торьер, – с горечью отметил про себя Мортас, – если верить древним легендам, только этот редкий стекольный сплав отсеивал убийственные для кровососов лучи. В этой зале они могут собираться даже в самый солнечный день!»

Погруженный в тяжелые размышления наемник медленно подошел к неподвижно лежавшему телу, наступил на окровавленную голову врага и, отвернувшись, чтобы не видеть уродливой раны на лбу, быстрым, сильным рывком выдернул глубоко засевший в черепе кинжал. Челюсти вампира клацнули в последний раз и навеки застыли в оскале.

«А может быть, я просто сгущаю краски? Устал, боюсь трудностей, ищу отговорки, чтобы не пойти до конца, а побыстрее убраться из замка… – придирчиво копался в себе Мортас, неподвижно стоя над телом вампира и терпеливо ожидая, когда же труп нежити наконец возгорится священным пламенем Индория, пожирающим, по словам священников, тела убиенных живых мертвецов. – Кого я хочу обмануть, самого себя?! Возможно, не все так плохо… Фьюго – придворный, а не провинциальный вельможа-затворник, его часто видели в королевском дворце, притом при свете дня. – Мортас слегка улыбнулся, смеясь в душе над своими глупыми человеческими страхами. – Нет, нужно меньше общаться с суеверными людишками, а то вскоре собственной тени бояться начну! Барон – обычный, постепенно выживающий с возрастом из ума старикашка. Ну, держит на службе, быть может, последнего во всей Филании вампира, что с того? Чем кровосос хуже обычного тигра или льва? Грешно, опасно, зато на балах есть чем похвастать: ручной вампир – экстравагантно и очень, очень неординарно!»

Священное пламя никак не хотело загораться и забирать обратно в ад тело богомерзкого упыря. «Дрова сырые», – подумал Мортас и, громко рассмеявшись собственной топорной шутке, быстро направился к двери. Размышления размышлениями, а времени у него не было, скоро должно было начать светать. Кроме кровососа-одиночки, в замке обитали около семидесяти человек прислуги и добрая сотня хорошо вооруженных стражников, готовых порубить на мелкие куски непрошеного посетителя.

Дверь за троном вела в большую темную комнату с книжными полками до потолка – личную библиотеку хозяина. Тихо прокравшись по узкому проходу между заваленным бумагами столом и лежавшими в творческом беспорядке прямо на полу стопками книг, Мортас осторожно приоткрыл ведущую в другую комнату дверь и прильнул к узкой щелочке.

Спальня барона была пуста, а огромная, роскошная кровать не тронута. «Плохой признак, – нахмурился Мортас, все-таки склоняясь к версии, что безобидный с виду старичок-барон тоже вампир. – В его-то возрасте люди спят по ночам, а не колобродят. Ох, ввязался же я в авантюру!» Массивная, обитая железом дверь бесшумно отъехала в сторону, и наемник проскользнул в спальню. Отсутствие возле даже не примятой постели общепринятой религиозной символики – священной пирамидки на ночном столике или хотя бы защитных индорианских кругов над изголовьем кровати – только усугубляло тяжкие предположения Мортаса. Как бы там ни было, а не выполнить задания наемник не мог. Он не боялся гнева могущественного герцога Лоранто, но в силу определенных, только ему известных причин не мог нарушить слова, данного человеку.

«Не важно, вампир барон или нет, но он сегодня умрет!» – подумал Мортас и решительно направился через спальню к последней двери, из-под которой пробивалась узкая полоска света.

Барон оказался намного шустрее и проворнее своего слуги. Как только Мортас взялся за резную ручку двери и осторожно потянул ее на себя, чудовищной силы удар обрушился на его и так настрадавшуюся за эту ночь грудь. Не удержавшись на ногах, наемник отлетел назад и, перевернув в полете кадку с цветами, больно стукнулся затылком о край кровати. Искры посыпались из затуманенных глаз, а язык, более не подчиняясь воле хозяина, выплеснул в лицо нападавшего поток грязных, оскорбительных слов, в очень вульгарной форме характеризующих личную жизнь старика, его почтенных предков и предметов домашнего обихода.

Среди наемников, бандитов и прочего притонного отребья ходят рассказы о якобы честных схватках один на один между убийцами и застигнутыми врасплох жертвами. Когда не меткий удар из-за угла и не ловкое движение накинутой сзади удавки решают судьбу, а когда враги степенно и с чувством собственного достоинства сходятся в смертельном бою, наговорившись до этого вдоволь и осыпав друг друга с ног до головы комплиментами. Восхищение жертвы благородством и сноровкой противника, последнее слово обреченного на смерть и прочая жеманная белиберда – лишь красивые слова и ничего более, жалкая попытка стареющих бандюг хоть как-то примирить себя с не до конца утопленной в стакане совестью и облагородить грязное ремесло. К сожалению, реальная жизнь имеет с подобными сказками мало чего общего. По крайней мере барон не слышал пьяных бредней опустившихся ветеранов наемного дела или имел свой, весьма отличный от общепринятого взгляд на то, как протекает процесс общения хорошо воспитанной жертвы с не менее интеллигентным наемником.

Железная хватка сильных когтей рванула волосы Мортаса. Тело наемника, еще не успевшего опомниться после сокрушительного броска, послушно приподнялось вверх, следуя за своей шевелюрой. Сквозь боль в затылке и резь вырываемых волос наемник почувствовал, как вторая рука барона схватила его за пояс и резко рванула на себя. «Нет, только не это!» – подумал Мортас, отправляясь в новый, еще более продолжительный и болезненный полет. Повинуясь сильным рукам, его тело поднялось и, со свистом рассекая воздух, полетело в противоположную сторону. «Кадка, дверной проем, лампада, стол, стул, камин…» – машинально пересчитывал Мортас предметы, на которые наталкивался и сшибал по пути. Разрушить или сдвинуть с места громоздкий камин ему, конечно же, не удалось, зато спина в полной мере ощутила крепость изящных и очень острых декоративных завитушек, впившихся ему под лопатки и в позвоночник.

Страшная боль и внезапно нахлынувшее бешенство спасли наемника от потери сознания, и он, стеная и охая, все-таки поднялся на ноги.

В голове Мортаса навеки отпечаталась картинка быстро приближающегося к нему тщедушного, высохшего старикашки в багровом парчовом халате. Хищные глаза, злобно смотревшие на него из-под маски морщинистого лица, изогнутые в надменной ухмылке крепко сжатые тонкие губы и даже лысый, с извилистыми нитями красных и синих вен, череп вызывали у Мортаса отвращение и страх.

Видимо, «проницательного Фьюго» не мучила жажда, и ему было совершенно не интересно, кто же из его врагов подослал наемного убийцу. В его глазах пылали ненависть и желание забить насмерть непрошеного гостя, стереть его в порошок, но медленно, получив как можно больше наслаждения от его жалобных стенаний.

Когда когти чудовища уже почти сомкнулись на горле, Мортас резко выкинул правую руку вперед и вонзил острое лезвие кинжала точно в солнечное сплетение старика. Барон застыл, в его глазах появилось удивление, затем утолки рта дрогнули, и он разразился диким хохотом, от которого закачалась лампада и даже погасло несколько настенных светильников. В очередной раз с неимоверной легкостью отшвырнув Мортаса в дальний угол кабинета, Фьюго повернулся к нему лицом и нарочито медленно вытащил из живота окровавленный нож.

– Хорошая попытка, малыш, умная, – проскрипел старческим, дребезжащим голосом Фьюго, глядя в глаза с трудом поднимающегося с пола Мортаса. – Но серебро на меня не действует, впрочем, как и солнечный свет!

– А как насчет честного поединка, без вампирских штучек и дешевых базарных выкрутасов? – прохрипел в ответ Мортас, едва держась на разъезжающихся в разные стороны ногах и опираясь о стену обеими руками. – Все-таки среди людей живешь, надо бы по их правилам драться, честно!

– Какие правила, малыш? – усмехнулся удивленный вампир. – Это не игра, а жизнь!

Еще не успев окончить фразу, барон молниеносно подскочил к жертве и занес руку для последнего удара, собираясь одним быстрым взмахом когтей снести голову нарвавшемуся негодяю, который вместо того, чтобы умолять о пощаде, взывал к справедливости и пытался диктовать ему какие-то глупые правила. Однако когтистая лапа не успела достигнуть цели, вырвавшаяся из широко раскрытого рта Мортаса струя огня сбила кровопийцу с ног и отбросила назад на несколько шагов. Пару секунд объятая пламенем тварь еще металась по кабинету, поджигая все на своем пути и будя обитателей замка душераздирающими предсмертными воплями. Наконец-то обезумевший столб пламени повалился на пол и затих.

– Ну, говорил же я тебе, давай по-хорошему, по-человечьему, – прошептал Мортас, крепко прижав трясущиеся ладони к болевшей груди.

Постепенно кабинет наполнился дымом и запахом гари. Горела не только плоть, но и перевернутые бесновавшимся в агонии вампиром стулья. С чувством выполненного Долга Мортас уже собирался уходить, как его внимание привлекло лежавшее на краю стола запечатанное сургучом письмо. «Сиятельному барону Фьюго Онарию Уль Керу от графини Самбины», – было аккуратно выведено на конверте красивым женским почерком. Фаворитка короля Кортелиуса, графиня Самбина, была следующей в списке жертв. Недолго думая, Мортас засунул непрочитанное письмо за пазуху и кинулся прочь, подгоняемый раздающимися повсюду криками «пожар!» и топотом разбуженной стражи.

Глава 10 Дела гномьи и людские

Матеуса Фельдсеркрауцера, полномочного торгового представителя Независимого Горного Сообщества Махакан в Священном Королевстве Филания, мучило жуткое похмелье. Острая боль в затылке вместе со спазматическими позывами уже давно опорожненного желудка неотступно преследовали его с самого утра и не давали ни минуты покоя. Вчера, когда инцидент с пропавшим караваном был наконец-то благополучно исчерпан, Матеус и его товарищи по несчастью, как он называл про себя сотрудников представительства, позволили себе немного расслабиться…

Вальяжно развалившись за столом в распахнутом до пупка домашнем халате, высокочтимый член Торговой и Дипломатической Гильдий Махакана господин Фельдсеркрауцер делал вид, что внимательно слушал заявившегося к нему на ночь глядя посетителя, хотя на самом деле занимался куда более важными и неотложными делами: пытался унять головную боль и вспомнить, что же произошло прошлой ночью между двумя и тремя часами, то есть в промежутке между прогулкой нагишом по центру города и хоровым исполнением популярных портовых песенок на крыше городской ратуши.

«Вроде бы ничего страшного не случилось, – размышлял Матеус, массируя правой ладонью ноющий затылок, – ну, пошалили вчера чуток, ну, побузили немножко, со всяким бывает, когда напьется. Ни жертв, ни разрушений особо больших нет, и это радует! Людишки здесь простые, не чета столичным снобам, простят, не впервой… Нужно подкинуть Городскому Совету деньжат, и все уладится. Главное сейчас – вспомнить, что же еще произошло ночью, не нанесли ли мы ненароком личного оскорбления кому-нибудь из членов Совета или влиятельных горожан, не натворили ли пакостей, которые не исправишь деньгами?»

В постепенно оживающей памяти торгпреда возникали все новые и новые подробности ночного кутежа: драка с патрулем городской стражи возле фонтана, погоня всей толпой за припозднившейся горожанкой и еще парочка безобидных шалостей. Однако события, происшедшие между двумя и тремя часами ночи, казалось, полностью стерлись из памяти, потерялись в калейдоскопе не связанных друг с другом картинок и потоке обрывков фраз.

«Ну и пес с ним, – прекратил бессмысленные попытки Матеус, – если никто до сих пор мне морду не начистил, значит, все обошлось. В худшем случае безвинно пострадавшие от разгула широкой гномьей души напишут пару жалоб в столицу… ну, придет из Дворца официальная нота с порицанием, что с того? Из страны не выгонят, а дальше Фальтоши при всем желании не сошлешь!»

Воспоминания гномом ночных проказ случайно задели самую болезненную тему его постоянных раздумий, взбередили самую глубокую рану его души.

В отличие от соплеменников Матеусу в жизни повезло: он никогда не был в подземельях Махакана и ужасно боялся там оказаться. Все гномы из рода Фельдсеркрауцеров были уважаемыми дипломатами и занимались трудным, но почетным делом поддержания дружеских отношений с человеческими королевствами. Его прадед был послом Махакана в Империи, дед усмирял воинский пыл далеких Виверских племен, а отец, Сексиль Фельдсеркрауцер, представлял политические интересы Махаканского Сообщества при дворе герканского короля Оугуста Манукхейма Жакота XIII, и только с ним, дипломатом в восьмом поколении, судьба сыграла злую шутку, забросив пятнадцать лет назад в ненавистную его сердцу Филанию.

Вначале жизнь казалась полной радости и чудес: шикарные посольские апартаменты в Королевском квартале Альмиры, десяток прекрасных наложниц, по сравнению с которыми самые привлекательные гномихи были всего лишь жалкими, низкорослыми курицами, раскормленными на пивных дрожжах. Матеус грелся в лучах политической славы, утопал в ласках и роскоши за казенный счет, но потом от рода Фельдсеркрауцеров отвернулась удача.

В стране усилилось влияние Индорианской Церкви, основным постулатом которой была избранность богом человеческой расы. Матеус был не силен в вопросах религии и сколько ни пытался, так и не смог понять разницу в трактовании духовных писаний индорианцами и служителями Единой Церкви, зато в житейских вопросах весьма чувствительно ощутил ее на собственной шкуре.

С тех пор минуло уже десять лет, но Матеус хорошо запомнил тот злополучный день, когда Франсиа Арана, Глава Палаты Иноземных Дел Филании, вручил ему королевский указ о разрыве с Махаканом всех ранее существовавших отношений за исключением договорных обязательств по торговым контрактам. Это был крах, уже на следующий день махаканским дипломатам пришлось покинуть Альмиру, а вслед за ней и страну. По повелению короля Кортелиуса в Филании разрешено было остаться лишь маленькому торговому представительству гномов, притом не в столице, а в находившемся в трех днях пути провинциальном городке Фальтошь.

Перспектива скорого переселения под землю для гнома, прожившего всю жизнь на поверхности среди людей, была хуже смертного приговора. Матеус уже всерьез начинал призадумываться, не прихватить ли ему посольскую казну и не податься ли в дикие леса, но вдруг ему улыбнулась удача.

Иногда так бывает: беда одного становится счастливым билетом другого. При переезде из Альмиры в Фальтошь умер сотрудник Посольства, непосредственно отвечавший за исполнение торговых контрактов и соответственно назначенный при разгоне Посольства торговым представителем. После бессонной ночи, проведенной за стаканом и размышлениями, Матеус решился занять его место, далеко не подобающее положению его рода в гномьем обществе.

«Что значат почести и слава, чего стоит эфемерная честь рода, если до скончания века придется коротать безрадостные дни в мрачном, сыром подземелье с гордым названием Махакан, вкушать гнилые плоды сомнительных привилегий среди стаи оголодавших пещерных крыс?» – задавал сам себе вопрос Матеус, постепенно приходя к самому ответственному решению в своей жизни.

Впоследствии Старейшины Махакана одобрили «самоотверженный и благородный поступок дипломата, решившегося пожертвовать своей карьерой во благо родины». В письме, полученном Матеусом через два месяца, Совет Махакана официально подтвердил его новое назначение и сообщил о сохранении за ним почетного членства в Гильдии Дипломатов с перспективой занятия места Посла в Филании при нормализации политической ситуации. На самом деле Старейшинам не хотелось видеть в своих рядах именитого отщепенца из «внешнего мира», который явно начал бы сеять смуту, подрывать общественные устои и попытался бы привнести в жизнь «новые веяния».

Филанийский двор тоже вскоре подтвердил свою благосклонность к новому представителю, но скромно, ограничившись лишь официальной аккредитацией и подчеркнуто сухими поздравлениями. Королю Кортелиусу нравился бывший посол Махакана, но выразить открыто свое отношение мешала проводимая двором жесткая политическая линия по отношению ко всем лицам и государствам «нелюдского происхождения».

Смутные времена неопределенности, страхов и тревожных ожиданий канули в Лету, грозовые тучи над головой Матеуса рассеялись, и началась новая жизнь. Уже через год торговый представитель успокоился, и его голову перестали посещать бредовые мысли о побеге с казной. Он устраивал всех: Махакан, потому что лучше других умел ладить с людьми и, следовательно, успешно вести дела; филанийский двор, поскольку умел быть незаметным: не докучал попытками влезть в политические игры и не срывал поставок стали.

Положение Матеуса постепенно укреплялось, а состояние быстро росло, вскоре он уже не жалел о сделанном шаге и корил себя лишь за глупость и лживые идеалы, мешавшие ему ранее заняться прибыльными торговыми делами. Секрет его успеха был прост: богатство валялось буквально на земле, его нужно было не полениться подобрать. Прекрасно разбирающийся в сложных международных интригах и имеющий представление о распределении сил на политической арене мира гном знал, что Махакан торговал с наземным миром не ради коммерции, а чисто из политических целей. Старейшины понимали: если у людей не будет махаканской руды и стали, то они, несмотря на подстерегающие в пещерах трудности и опасности, постараются начать добычу сами и вторгнутся на исконно гномьи территории. Кроме того, под землей не хватало продовольствия. Караваны поднимались наверх со сталью, а возвращались груженные обмененным на нее зерном.

Хитроумный Матеус удлинил цепочку торговой операции всего на одно звено. Он не контролировал сделки, а проводил их сам, не обменивал сталь на продукты, как делали гномы ранее, а продавал ее на столичном рынке, пуская всего незначительную часть получаемой прибыли на закупку продовольствия у непритязательных провинциальных дворян; барыш, естественно, оседал в его бездонных карманах. Фактически махаканский чиновник богател одновременно за счет родного государства, ничего не знающего о его махинациях, и альмирских купцов, которых гном лишил стабильного источника баснословной прибыли. Оказалось, что находиться между двух огней не так уж и опасно, как предполагал Матеус, только берясь, за дело. Махакан был доволен, что получает зерно вовремя и в достаточных количествах, а столичные купцы молчали, боясь былых связей именитого гнома при дворе.

Однако не все шло гладко. Оставшись с людьми, Матеус стал жертвой беспристрастного и жестокого правила жизни: «За все нужно платить – или расплачиваться!» Гном был готов расстаться с деньгами, но, к сожалению, ему приходилось расплачиваться. Сидя на мешках с золотом, торгпред не чувствовал себя счастливым, поскольку не мог купить себе ни уважения в обществе, ни элементарных житейских благ. Филанийские законы были строги ко всему «не человеческому». Согласно королевским указам, нелюди не могли покупать дома и рабов, вступать в браки с людьми, торговать от своего имени и т. д., и т. д., и т. д. Жить среди глупых правил и строгих ограничений было бы невыносимо трудно, если бы не находились люди, всегда готовые за мзду прикрыть грязные делишки и маленькие шалости гнома своим «добрым именем».

– Мне нечего больше добавить, господин представитель, – прервал воспоминания Матеуса голос сидевшего напротив заросшего и грязного гнома.

Фельдсеркрауцер облокотился на стол и, деловито нахмурив брови, сделал вид, что напряженно осмысливает услышанное. Медленное, ритмичное постукивание о стол ножичком для заточки перьев и невнятное бурчание, имитирующее мысли вслух, помогали Матеусу разыграть перед легковерным, но очень вспыльчивым и опасным визитером абсурдный спектакль полного сочувствия и понимания, доверительного разговора «тет-а-тет».

На самом деле Матеус не услышал за последние полчаса ничего нового, он был в курсе злоключений, выпавших на долю караванщика, а сейчас просто усыплял бдительность незваного гостя, тянул время, пока в его кабинет не ворвется городская стража и не арестует дерзкого преступника. Конечно, в глубине души торгпреду было искренне жаль несчастного служаку-караванщика, стечением безжалостных обстоятельств заброшенного за грань закона, но сделать он ничего не мог…

– Господин Зингершульцо, вы говорили чрезвычайно убедительно, и я поверил бы каждому вашему слову, – прервал гнетущее молчание Матеус, как только в дверном проеме за спиной Пархавиэля появилась плешивая голова дежурного секретаря и кивнула несколько раз, подавая знак, что стража уже на месте, – если бы не свидетельства очевидцев ваших гнусных злодеяний и не рапорт командира конвоя о дезертирстве из рядов отряда троих солдат, – продолжил Матеус таким же невозмутимым тоном. – Господин Зингершульцо, сопротивление бесполезно, сейчас вы будете арестованы и переданы в руки местных властей, поскольку все преступления были совершены вами на территории Филанийского королевства.

– Чего?! – успел лишь удивленно выкрикнуть Пархавиэль, в гневе вскакивая со стула.

Слова торгового представителя послужили сигналом, по которому в кабинет ворвались четверо стражников в тяжелых кирасах и открытых полушлемах фиолетового цвета. Действия служителей правопорядка были слаженными, отточенными и быстрыми, они не оставили застигнутому врасплох Пархавиэлю ни единого шанса на побег. Уже через пару секунд гном бессильно барахтался на полу, рыча от злости и сотрясая воздух криками о своей невиновности, а солдаты, явно привычные к подобному поведению своих подопечных, невозмутимо продолжали опутывать беспомощное тело крепкими войлочными веревками.

– Послушайте, господин представитель! – прокричал, выплевывая изо рта кляп, еще сопротивляющийся десятник. – Это ложь, мы втроем были посланы на разведку, найти вас, мы не предатели, не дезертиры. В шахте гибнут остатки отряда, умирают от ран, помогите им!

Пархавиэль замолчал, одному из стражей все-таки удалось всунуть ему в рот кляп.

– Похвально, мерзавец, что тебя хоть сейчас стала волновать судьба товарищей, – громко произнес Матеус, вспомнив прежние ораторские привычки и нарочито сурово сдвинув густые брови. – Могу тебя успокоить, с караваном все в порядке: груз в безопасности, а брошенные тобой товарищи отправились обратно в Махакан. Что же касается тебя и твоих дружков, то отпираться бессмысленно! У меня на руках рапорт командира конвоя Бонера о дезертирстве из рядов отряда трех мерзавцев и отщепенцев. – При этих словах Матеус передал филанийскому офицеру исписанный мелким, корявым почерком листок бумаги. – Обращаю ваше внимание, господин офицер, и прошу передать начальству, что эта троица дезертиры и не имеют ничего общего ни с махаканской торговой миссией, ни со славной Гильдией караванщиков. От лица Независимого Горного Сообщества Махакан прошу наказать злодеев, опозоривших свою родину и причинивших вред подданным Филанийского королевства, по всей строгости ваших законов!

Фельдсеркрауцер закончил свою напыщенную речь и устало опустился в кресло. Офицер понимающе кивнул, отдал честь и удалился вслед за стражниками, волокущими по полу дергающегося и пытающегося сопротивляться Пархавиэля.

«Ну, вот и все! – с облегчением вздохнул Матеус, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. – Оказывается, подонком быть не так уж и трудно: ни сопляк-лейтенант, ни его дубины-стражники не заметили подвоха… Или только сделали вид?! Нет, – успокоил сам себя представитель, – они для этого слишком глупы, а я был когда-то мастером лицедейства…»

Умело разыгранный Матеусом спектакль успокоил головную боль и унял позывы неугомонного желудка, но совесть, притаившаяся глубоко внутри его прагматичного мозга, неожиданно решила проснуться и обрушила на неги поток ядовитых, отравляющих жизнь угрызений.

История, из которой Матеусу только что удалось удачно выпутаться, грозила разразиться большим скандалом и потерей всего, что он нажил за последние годы. Несколько дней назад по провинциальному городку поползли слухи о возвращении банды Сегиля. Горожане, как всегда, начали с опаской и недоверием коситься в его сторону, всплыли пересуды двухлетней давности, когда перепуганный проделками гномьей шайки Городской Совет чуть ли не обвинил его и остальных гномов из представительства в сговоре с бандитами.

Вслед за слухами о деяниях банды город заполнился войсками и ополченцами, атмосфера накалялась с каждым часом. Недовольные перешептывания горожан, косые взгляды и недвусмысленные намеки заставили гномов забаррикадироваться в конторе и со страхом в сердцах ожидать начала погрома. Известие о поимке двух из троих бандитов вызвало вздохи облегчения у каждого из сотрудников представительства. Служащие успокоились и принялись расставлять по местам мебель, которой в приступе коллективного страха предусмотрительно загородили окна и двери.

Однако радость была преждевременной. Примерно через час после разборки укреплений во дворе представительства появился вооруженный конвой, доставивший закованных в цепях двоих изголодавшихся и израненных гномов. В сопроводительном письме судьи содержался подробный список злодеяний пойманных негодяев и краткий отчет о наспех проведенном допросе, в ходе которого оба не переставая твердили, что они не члены банды неизвестного им Сегиля, а уважаемые караванщики, ищущие личной встречи с торговцами из Махакана. Тон письма был угрожающе официальным и строгим, судья требовал немедленных объяснений.

Самое ужасное, что преступники говорили правду. После десятиминутного разговора с ними у Матеуса развеялись последние сомнения – они действительно были солдатами пропавшего каравана. Однако официально признать это было невозможно. К тому времени за бродягами числился большой список тяжких преступлений: поджог гостиницы вместе с постояльцами и прислугой, вооруженное сопротивление властям, смерть четырнадцати ополченцев, кража семи баранов из стада одного из дворян, изнасилование трех крестьянских девиц, двух монашек и семидесятилетней бабки-повитухи. Матеус хорошо изучил повадки людей и не сомневался, что подавляющее большинство из перечисленных преступлений совершили не гномы, а рыскающие по округе отряды поборников законности и справедливости, но доказать невиновность бедолаг было невозможно, на них с облегчением списали все преступления, совершенные в окрестностях города за последние дни.

«Если сказать людям правду, то представительство тут же закроют, а по стране прокатится волна недовольств и гномьих погромов, – размышлял Матеус, пытаясь написать ожидаемый судьей ответ. – Фанатики-индорианцы начнут разжигать „праведный“ гнев толпы, будет много смертей! Нужно найти выход и ни в коем случае не признавать связь заключенных со службами Махакана. Жаль Дураков, но ничего не поделать… в конце концов, сами виноваты, нечего было на поверхность высовываться!»

Поломав с полчаса голову над содержанием и над выбором наиболее подходящего тона письма, Матеус нашел единственно приемлемое решение и обвинил обоих солдат в дезертирстве. Как только стража увела заключенных со двора, его подчиненные снарядили телеги и отправились к пещере за грузом.

Занявший место погибшего Карла Бонер долго упирался и не хотел подписывать фальшивый рапорт. В порыве безудержного гнева старик чуть было не снес голову представителя топором. Только накинувшиеся на своего разбушевавшегося командира караванщики смогли утихомирить ветерана и спасти трясущемуся от страха Матеусу жизнь. Последующая за вспышкой эмоций ругань плавно переросла в конструктивный диалог, в итоге которого Бонер все-таки поставил заветную подпись и, по-стариковски расчувствовавшись, напился. Дело было сделано, Матеус спас свое место и несколько десятков гномьих жизней по всей стране, хотя, если честно, судьба филанийских гномов интересовала его весьма опосредованно.

Инцидент был успешно исчерпан, нервное напряжение эффективно снято звоном бокалов и грохотом пивных кружек, жизнь пошла своим чередом. Промучившись целый день от последствий ночного разгула, Матеус принял пару целебных снадобий и отправился спать пораньше. Он только заснул, только погрузился в сладкую негу забытья, как окно в его спальню с треском распахнулось, и вместе с осколками разбитого стекла ему на постель свалился огромный, дурно пахнущий комок шерсти. От испуга сердце Матеуса сжалось в груди, и он, позабыв о подобающих его положению нормах приличия, громко заорал и шустро полез под кровать.

К счастью чуть не умершего со страху торгпреда, загадочное и ужасно вонючее существо оказалось не оборотнем и даже не рысью, которыми кишели окрестные леса, а всего лишь гномом, завернутым в овечью шкуру. Сильный смрад, исходивший от его липкого тела, был неприятным побочным эффектом избранного гномом пути для проникновения в резиденцию Махакана. Расстояние от городских ворот до дома торгпреда разведчик преодолел ползком по сточной канаве, только так можно было остаться незамеченным в городе, кишевшем бдительными стражами и напуганными горожанами.

«А все-таки он мерзавец и нахал, этот Пархавиэль, – размышлял Матеус, постукивая толстыми пальцами по подлокотнику кресла. – Прополз ко мне через весь город, под носом у кучи народу, ввалился среди ночи в спальню, прямо на кровать, перепачкал постель, да еще натворил там таких миазмов, что полное амбре, до утра проветривать надо! – злился торгпред, с нетерпением ожидая, пока нерасторопные слуги наконец-то сменят белье и проветрят комнату. – Простой десятник, какой-то вшивый бродяга-караванщик осмелился на такую неслыханную наглость. Хам, мерзавец, остолоп, нахал… но какой молодец! – пришел разгневанный торгпред к неожиданному заключению. – Настоящий боец, видит цель и прет напролом, невзирая на глупые приличия и общественные нормы; нахрапист, но не глуп, и хитер. Эх, жаль, очень жаль, что им пришлось пожертвовать. Но что поделать, это общая беда всех настоящих бойцов, гномов с большой буквы, они хитры и искусны в достижении цели, всегда добиваются своего, но прямолинейны и недальновидны, не могут выбрать цель, достойную их талантов и благородства. К примеру, этот Пархавиэль, его слабость в силе духа и наивной доброте, прикрытой маской солдафонского хамства. Он выбрал для себя неверную цель, чувствовал жалость и ответственность за своих ближних, хотел им помочь. Как ни странно, это ему удалось, однако какой ценой и, главное, ради чего? Те, кого он спас, не встали грудью на защиту троих, ими же посланных в неизвестность разведчиков, а довольно быстро поддались на мои уговоры. Они трусливы и слабы, желание поскорее вернуться к домашнему очагу и привычной, размеренной жизни перевесило дружбу, честь и боевое братство. Разве такие навозные черви достойны, чтобы их защищали, жертвовали ради них жизнью?»

Внезапно пальцы Матеуса крепко вцепились в подлокотники кресла, спина вытянулась в струнку, и вздох застыл в груди. Он вдруг ясно и отчетливо вспомнил, что происходило с ним прошлой ночью с двух до трех, и… и испугался.

Отбившись от шумной толпы собутыльников, он случайно забрел в темную подворотню и там, возле сваленных досок и кучи мусора увидел грязную, оборванную нищенку, дрожащую во сне от холода и крепко прижимающую к груди маленький комочек в лохмотьях, девочку двух-трех лет.

Матеус вспомнил, как ему стало горько на душе и жалко бедных бродяг, как он повалился на грязную мостовую и зарыдал, чувствуя сострадание и искреннее желание хоть как-то помочь. Движимый благородным порывом души, он кинулся со всех ног домой, хотел принести несчастным еды и немного денег, но по дороге натолкнулся на потерянных им сослуживцев, и его закрутила, завертела веселая жизнь.

Матеус продолжал неподвижно сидеть, крепко сжимая побелевшими пальцами подлокотники кресла. Два тоненьких ручейка слез катились по пухлым щекам и терялись в густой бороде.

«Я найду, я непременно найду их и помогу!» – поклялся торгпред, неожиданно почувствовав ответственность за судьбу совершенно незнакомых ему людей.

Кто говорит, что все тюрьмы одинаковы, тому повезло: он никогда не попадал под суровую длань правосудия. Тюрьмы, как люди, бывают богатыми и бедными, опрятными и мрачными в зависимости от контингента постояльцев казенного заведения и от того, насколько власти обеспокоены судьбой преступивших закон сограждан. Если проворовавшемуся министру или опальному вельможе удается избежать королевского гнева и не попасть под горячую руку на эшафот, то жизнь его в заключении мало чем отличается от обычных будней, а наказание выражается скорее в общественном презрении и гибели его как политической фигуры, нежели в ощутимом изменении размера барского живота.

В маленьком провинциальном городке Фальтешь тюрьмы как таковой вообще не было. Судья и префект были людьми рачительными и демократичными, они не видели необходимости в бессмысленном томлении узников по сырым казематам. До вынесения приговора все преступники: и уличные воры, и уважаемые казнокрады, ожидали визита к судье в большой клетке с толстыми железными прутьями, установленной прямо посередине рыночной площади рядом с тремя виселицами. После продолжительной, иногда многодневной отсидки в «зверинце» правонарушителям наконец-то удавалось предстать пред светлым ликом Закона, воплотившегося в потного старика с жирными, слюнявыми губами, то есть в местного судью Ланса Мантия, и с замиранием сердца выслушать приговор.

Из зала суда вели три дороги: на виселицу, на каторгу и домой. Самой протоптанной, как нетрудно догадаться, была вторая, поскольку именно она являлась одной из основ процветания Филанийского королевства. Казнить человека просто, дурное дело нехитрое, а вот заставить его поработать на благо общества куда полезнее и увлекательней. Кто киркой, кто лопатой расплачивался за свои проступки и прегрешения, оплачивал долг королю и обществу на рудниках, плантациях и лесоповалах. Королевство богатело, положив в основу своей экономики принцип жизни практичного крестьянина: «В хозяйстве пригодится даже навоз!»

От преступников в тот день отвернулась удача, их казнили десятками, без проволочек ведя сразу после заслушивания приговора на эшафот. Видимо, у судьи было плохое настроение или он придерживался мнения, что чем больше разбойников будет сверкать пятками в воздухе, тем быстрее успокоятся горожане, воочию убедившись в бдительности стражей порядка.

– Вон смотри, Семиль, еще одного тащат, вроде Фимка… – обратился старик в сюртуке с оторванными рукавами к своему дружку. – Восолья, похоже, его, да отсюда точно не разглядеть…

– Остынь, Бурила, ушел Фимка, ушел, – откашлявшись и сплюнув кровью, произнес невысокий, но крепкий представитель городских низов, сидевший в углу клетки. – Как облава на привозе началась, так все и сдернули, только мы с тобой, как олухи последние, влипли!

– Да я ж хромой, Семиль, бегать-то не могу…

– Молчи, хрыч старый, лучше не зли! – огрызнулся мужик в рваных лохмотьях, осторожно ощупывая следы недавних побоев. – Кричишь те, кричишь, так нет, надо было к мясниковой дочке присосаться!

– Так я ж кошель дергал, кошель!

– Ага, кому другому ври, – тихо пробурчал Семиль, уже изрядно настрадавшись от привычек любвеобильного старикашки-напарника, – полапать девку под шумок захотел, пень плешивый, вот и влипли!

– Не-а, я здесь ни при чем, – шустро затряс куцей бороденкой старикашка в предчувствии побоев. – Это гномье во всем виновато, из-за них, нелюдей поганых, стражей в городе полно, облавы да засады кругом, из-за них, окаянных, честному вору спокойно делами заняться невмоготу.

Семиль ничего не ответил, только зло сверкнул глазами в сторону говорливого старика и тут же перевел гневный взгляд на неподвижно лежавшего у противоположной стенки клетки закутанного в овечью шкуру гнома.

Пархавиэль появился в «зверинце» ранним утром. Стражники громко переругивались между собой и долго бряцали железными запорами, перебудив всех обитателей клетки. Когда неподатливые, проржавевшие замки наконец-то поддались, латники, грубо распихивая сапогами спящих на полу заключенных, приволокли в клетку окровавленное тело бесчувственного гнома.

«Пытали, гады!» – подумал тогда сонный Семиль, инстинктивно сочувствуя товарищу по несчастью и одновременно злясь на нового сокамерника, ставшего виновником его преждевременного пробуждения.

Ближе к полудню Пархавиэль очнулся. Он приподнялся на локтях и обвел мутным взором из-под распухших век тогда еще многочисленных обитателей узилища, а затем, не говоря ни слова, отполз на четвереньках к стенке. Уже два часа гном лежал неподвижно, свернувшись калачиком и отгородившись от окружающих толстым покрывалом шкуры. Ни постоянное перешептывание заключенных, ни гомон толпы на базаре, ни даже предсмертные крики висельников, порой заглушающие барабанную дробь, не могли нарушить его искусственного и хрупкого уединения. Пархавиэль полностью ушел в себя, потеряв всякий интерес к происходящим вокруг событиям.

– А ты ведь прав, Бурила! – внезапно крикнул Семиль, поднимаясь с пола и медленно растирая затекшие от долгого сидения ноги. – Все беды наши от бородатых недомерков и еще от остроухих ослов, что себя эльфами называют. Привычка у них такая, людям жизнь портить. День спокойно прожить не могут, сволочи, чтоб человеку в чем не подгадить! Прав я, ребята?!

Вопрос, обращенный к сокамерникам, повис в воздухе, никто из находившихся в клетке даже не повернул головы в сторону пытающегося поднять бузу Семиля. Внимание ожидающих встречи с Законом людей было полностью поглощено страшным действом у виселиц, где за последний час была вздернута уже добрая дюжина заключенных.

Безразличие окружающих к его словам еще больше распалило безудержный гнев, клокотавший внутри Семиля и пытающийся найти выход наружу. «Мы все умрем, нас всех казнят из-за каких-то подонков-гномов! – заводил сам себя бродяга, сжав кулаки от злости и упорно пробираясь через заполненную народом клетку к ненавистному комку, накрытому овечьей шкурой. – Он мне заплатит, за все заплатит, задушу недомерка собственными руками!»

Потерявший рассудок вор не догадывался, что именно Пархавиэль и его друзья были истинными виновниками внезапных облав. Ему было это не важно, он не собирался искать причины и путаться в оправданиях, он просто решил выместить свои неудачи на первом попавшемся гноме. «Все они одинаковы, убью того, что под рукой!» – крутилось в голове безумца, локтями и коленями прокладывающего себе путь через толпу.

Апатия дремлющего Пархавиэля была бесцеремонно прервана серией пинков в живот. Укрывавшая его от внешнего мира шкура отлетела в сторону, и перед широко открытыми от боли и удивления глазами караванщика предстала искаженная отзлости рябая физиономия, брызгающая во все стороны слюной и извергающая на него безудержный поток бранных слов. Руки и ноги крепыша не отставали от сквернословящего рта, они хаотично и яростно месили лежавшее на полу тело, стараясь превратить лицо гнома в одно большое кровавое пятно, переломать ему кости и напрочь отбить укрытые за толстым слоем мышц живота внутренности.

Боль отрезвляет, она изгоняет из головы все глупые мысли и духовные страдания, дает силы для жизни и борьбы, искореняет скверну размышлений и заразу внутренних переживаний. «Я жив и должен бороться!» – стрелой пронзила мозг Пархавиэля внезапная мысль, заставив быстро вскочить на ноги и вцепиться железной хваткой в горло противника.

Сильные пальцы гнома все крепче и крепче сжимали шею нападавшего. Безумно выпученные глаза, круговые взмахи потерявших силу рук и жалобный хрип из горла жертвы не могли смягчить гномьего приговора. Пархавиэль не задавал себе ненужных вопросов, его не интересовало, почему человек напал на него и кто он таков. Он враг, враг должен быть уничтожен – вот высшая истина, перечеркнувшая вмиг наивные представления о добре и зле и сведшая на нет все писаные и неписаные законы.

Испугавшись, что обычный мордобой мог вот-вот превратиться в хладнокровное убийство, несколько человек повскакали с мест и кинулись на помощь готовому отойти в мир иной Семилю. В принципе, их мало интересовала судьба бродяги и вора, который вскоре наверняка пополнил бы ряды висельников, но умерщвление негодяя прямо в «клетке правосудия» подорвало бы основы законности и значительно ужесточило бы приговоры остальным заключенным, имевшим несчастье находиться в узилище в этот момент.

Пара рук вцепилась Пархавиэлю в плечи, кто-то зачем-то схватил гнома за ноги, а двое рослых и сильных верзил пытались разжать его левую кисть, пальцы которой как раз и сжимали горло. Громкие чертыхания и шумная возня миротворцев все-таки привлекли внимание стражников. Сильный удар тяжелой дубинкой по затылку заставил Пархавиэля упасть на колени, сознание мгновенно упорхнуло из головы гнома, погрузив его в тяжелое беспамятство. Пальцы разжали мертвую хватку, но было уже поздно, бездыханное тело Семиля грузно повалилось на пол.

Скольжение по наклонной плоскости стало самым страшным кошмаром Пархавиэля. Реальность распадалась: Рушились здания и своды пещеры, земная твердь накренилась и разорвалась. Гномы, повозки, осколки домов и строений скатывались в бездонную пропасть небытия, в царство вечного мрака и холода, во всепоглощающее ничто. Крики страха и отчаяния тонули в грохоте падающих камней и катящихся под уклон обломков предметов, бывших еще совсем недавно частями этого гибнущего мира.

Пытаясь спастись, Пархавиэль прижался к земле и изо всех сил уцепился за торчащий из грунта камень, который вдруг ни с того ни с сего растаял у него в руках, рассыпался в прах. Поверхность накренилась еще сильнее и стала гладкой, как отполированный до зеркального блеска стальной щит. Конечности не находили опоры, и гном начал медленно скользить вниз, с ужасом осознавая, что через несколько мгновений умрет, сгинет в разверзшейся за его спиной бездне. Напрягая остаток сил, Пархавиэль принялся карабкаться вверх, но гладкая плоскость, бывшая еще минуту назад землей, продолжала неуклонно накреняться, пока не застыла почти в вертикальном положении.

Каким-то чудом гному все же удалось зацепиться на отвесном и скользком склоне, он оторвал взгляд от зеркальной глади и огляделся по сторонам. Ничего не было, только пустота и мрак простирались вокруг. Мир погиб, был уничтожен могущественной и неизвестной силой. Он остался один, без надежд и стремлений, без друзей и цели существования. «Ну и что же мне делать?» – возник в голове вопрос, на который тут же нашелся самый логичный ответ. Пархавиэль разжал руки и прыгнул в великое ничто. Он летел долго, крича и непроизвольно махая руками, потом был удар, боль и незнакомые голоса…

– Вроде бы очухался, ваша честь, – прозвучал над ухом Пархавиэля пропитой мужской бас, гулкие отголоски которого еще долго блуждали в голове гнома.

– Не называй меня так, болван, я тебе не судья! – раздраженно возразил ему другой голос, более мягкий и напевный.

– Ну и как же мне к вам обращаться?

– А ты не обращайся, не обижусь. Сделал свое дело и пшел вон, холоп!

– Как прикажете, ваша ч… – осекся обиженный стражник, и его кованые сапоги загрохотали по каменным плитам пола.

Мерное потрескивание поленьев в камине и звон капель, падающих с потолка, раздражали слух Пархавиэля, но их его болевшая голова еще могла вынести. Другое дело тяжелая поступь охранника и прощальный хлопок железной дверью – они разорвали мозг, заставив гнома скорчиться от боли и нарушить тишину подземелья диким криком.

– О черт, так и оглохнуть можно… ты уж потише, дружок, – вновь прозвучал мелодичный голос, сопровождаемый легким постукиванием каблуков и скрипом старого, рассохшегося кресла. – Даю тебе минуту, чтобы открыть глазки и подобрать сопли! Дал бы больше, но времени нет, да и сыровато здесь, неуютно как-то…

Повинуясь не столько наглому требованию незнакомца, сколько вполне естественному желанию увидеть очередного мучителя, Пархавиэль открыл глаза. Помещение было мрачным и навевало изможденному гному мысли о самоубийстве. Пламя камина и двух небольших факелов освещало серые влажные стены и огромный деревянный стол, на котором в идеальном порядке был разложен богатый инструментарий местного палача. Из полумрака едва выступали смутные очертания дыбы, филанийской козы и прочих замысловатых приспособлений для препарирования души и тела в целях получения признаний.

Комната дознания была знакома гному, он был здесь вчера и самолично убедился в эффективности каждого из агрегатов. Палач и его подручные трудились долго, но безрезультатно. Крича от боли и осыпая проклятиями заплечных дел мастеров, гном «молчал» и никак не сознавался в якобы содеянных им преступлениях.

С тех пор комната пыток немного изменилась: уже не было омерзительных луж крови на полу, а возле камина появилось широкое кресло с высокой спинкой, на котором в задумчивой позе восседал неизвестный человек в объемистом красно-синем балахоне. Узкая бородка клинышком делала незнакомца похожим на молодого безрогого козла. Длинные тонкие пальцы, сложенные в замок, и забавные завитушки по краям бороды подчеркивали изысканный вкус и утонченность натуры странного посетителя.

«Невысок, щупл, костляв… – мгновенно оценил собеседника Пархавиэль и решительно поднялся с пола. – Сейчас двину ему по макушке и бежать, авось повезет!»

– Не выйдет, – меланхолично произнес незнакомец, как будто прочитав мысли гнома, – за дверью несколько стражников и во дворе дюжины три-четыре, так что геройствовать не советую, тебе же дороже будет, – лукаво прищурил глаза незнакомец и обаятельно улыбнулся.

Прозорливость и спокойствие человека остудили проснувшийся было воинский пыл Зингершульцо, а необычный покрой платья привел в замешательство. Напрягая память, гном нахмурил брови так сильно, что на его широком лбу появились весьма рельефные складки. Он пытался припомнить, где и когда мог видеть людей в похожих одеяниях, но ничего не приходило на ум, кроме сумбурных воспоминаний об одном из эпизодов казни, мимолетно виденном им из-под покрова овечьей шкуры.

Неуклюжий толстяк в похожем балдахине, но ярко-желтого цвета и с капюшоном, стоял на эшафоте возле виселиц. Он невнятно бормотал себе что-то под нос и неустанно махал длинным продолговатым предметом над головами приговоренных, то ли успокаивая их перед казнью, то ли совершая иной, непонятный гному человеческий духовный обряд.

– Ты священник? – неуверенно спросил гном.

Пархавиэль, конечно же, не угадал. Он понял, что попал пальцем в небо, как только начала подергиваться причудливая бородка незнакомца. Щеки собеседника мгновенно окрасились в цвет хорошо проваренного рака, а на глаза накатились слезы. Своды мрачного зала в ту же секунду содрогнулись от пронзительного, визгливого хохота, вызвавшего гулкий звон в ушах и волну мурашек по спине гнома. Беснующийся в приступе веселья человек ерзал по креслу, то подпрыгивая, то раскачивая из стороны в сторону и без того ветхие подлокотники. Башмаки чудака неустанно стучали по каменным плитам пола, а голова хаотично и быстро вращалась вокруг своей оси, выписывая весьма опасные для здоровья восьмерки.

«Как бы не покалечился ненароком, весельчак, – думал гном, с опаской наблюдая за бурной реакцией незнакомца, – а то еще одно убийство на меня свалят, хотя какая разница: одним грешком больше, одним меньше, я уже все равно не жилец. Пускай веселится, болезный, может быть, шейку себе подвернет!» Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Повизгивания стихли, тело незнакомца прекратило ходить ходуном, а на вдруг ставшем серьезном лице человека мимолетно промелькнуло выражение ненависти и злости.

– Не угадал, милок, – уже вполне дружелюбно произнес весельчак и окинул гнома с ног до головы пытливым, изучающим взглядом, – то ли тебя по головушке слишком сильно били, то ли действительно только вчера из подземелья выполз.

– Какой я тебе «милок», мешок навозный! – взорвался гном, готовый кинуться на весельчака и хорошенько оттаскать его за жиденькую бороденку. – Пропойца-карл те милок, отродье козломордое…

Пархавиэль только начал извергать поток нелестных эпитетов, но незнакомец совершил едва заметное круговое движение кистью правой руки, и гнев исчез, улетучился из разгоряченной головы гнома. Вместо ярости и сопутствующего ей желания «почесать кулаки» появились спокойствие и умиротворение, потребность осмыслить свое положение и попытаться спастись.

– Так-то оно лучше, – произнес человек, абсолютно не удивившись мгновенному изменению состояния гнома. – Похвально, что тебя интересует, кто я таков. Ты об этом узнаешь, но давай вначале поговорим о тебе! Времени нет, так что обойдемся без отвлекающих от сути дела вопросов.

Человек поднялся с кресла, поежился от холода и, растирая озябшие кисти рук, заходил кругами по комнате.

– Ты Пархавиэль Зингершульцо, десятник Гильдии караванщиков, прибыл с последним торговым конвоем в Филанию, – скороговоркой забормотал незнакомец, не обращая внимания на комичное выражение лица удивленного его осведомленностью гнома. – По дороге твой отряд попал в переделку, и командир отправил тебя и еще пару солдат за помощью к махаканским торговцам, так? – неожиданно спросил человек и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжил: – Не зная ни местных обычаев, ни нравов, вы влипли в несколько, так сказать, пикантных ситуаций, и благочестивые местные обыватели с непринужденной легкостью свалили на ваши головы свои грешки: убийства, разбой, грабеж, изнасилования невинных девиц и безобидных старушек…

Человек сделал паузу и пристально посмотрел на гнома. Однако так и не дождавшись ни единого слова, снова заговорил:

– В силу обстоятельств вам пришлось разделиться и добираться до торгашей по отдельности…

– Что ты знаешь о Зигере с Гифером?! – нетерпеливо выкрикнул Пархавиэль, бесцеремонно перебивая рассказчика. – Где они, что с ними? Они живы?!

Беспокойство о судьбе друзей было одной из немногих связующих с окружающим миром нитей, удерживающих рассудок гнома от падения в пропасть безумия и апатичного безразличия. Из слов обманщика Фельдсеркрауцера он понял, что оба товарища добрались до Фальтеши, а вот что с ними стало потом?

– Пока живы, – холодно ответил незнакомец, которому явно не понравилось, что его сбили с мысли.

– Что значит твое «пока»?!

– Вчера их направили в Альмиру. Как только дознание будет завершено, их скорее всего продадут в рабство, а если еще что-нибудь натворят, то повесят.

– Как в рабство?! – с ужасом выкрикнул Пархавиэль. – Почему, по какому праву?!

– Видишь ли, – печально улыбнулся человек, – как только вас передали филанийским властям, вы стали собственностью королевства. Если твоих друзей не казнили здесь, где они якобы натворили бед, значит, столичные ищейки что-то хотят от них узнать. После дознания, – пожал плечами человек, – их продадут на имперские галеры или в алмазную шахту, что в двух днях пути от столицы. Вешать преступников в этих краях не принято, на этом денег не заработаешь…

– Ага, – вновь перебил нетерпеливый гном, – то-то на рыночной площади веселье вовсю идет, палачи трупы с виселиц оттаскивать не успевают!

– Это не типично, – пренебрежительно и немного жеманно отмахнулся рукой человек, – профилактические мероприятия органов правосудия в целях устрашения неблагонадежного населения проводятся регулярно, дважды в год, но грабежей и убийств все равно меньше не становится. Ты бы, дружок, не глупые вопросы задавал, а сявку немного прикрыл бы и меня послушал! – сурово произнес незнакомец, видя, что гном уже собрался задать следующий вопрос. – Говоря по-простому, положение твое бросовое, одной ногой в могиле стоишь. Если даже убежать удастся, в чем лично я сильно сомневаюсь, то деться тебе все равно некуда: на поверхности никого не знаешь, а к своим вернешься – повесят, или что там у вас с убийцами и дезертирами делают?

– В шахте живьем замуровывают, – буркнул Пархавиэль, не понимая, к чему клонил собеседник, но наглядно представив «радужные» перспективы своего ближайшего будущего.

– У меня к тебе предложение, – сказал человек, наконец-то согревшись и возвратившись в кресло. – Я помогу тебе выйти на свободу и спасти друзей, а ты взамен ответишь на несколько моих пустяковых вопросов, например: «Как варить кунгут?»

«Передача посторонним стратегически важных сведений карается смертной казнью», – всплыли в голове гнома заученные наизусть слова служебной инструкции. Но что они значили теперь, когда Сообщество предало своих верных граждан, бросило в беде… Из обширного набора внушаемых годами общественных ценностей, норм поведения, целей и задач события последних дней пережила всего одна, простая до примитивности житейская истина: «Важны лишь невредимость собственной шкуры и судьба близких».

– Согласен, – кивнул гном, – но все же неплохо было бы узнать, из чьих рук принимаешь помощь.

– Я маг, не из этих мест, по делам направляюсь в Альмиру, терпеть не могу ни индорианцев, ни прочих ханжей-святош. Остальное расскажу по дороге, времени нет. Действие наложенных мной заклинаний заканчивается через пару минут, так что наши драгоценные жизни зависят только от скорости сокращения наших же ягодичных мышц.

Закончив объяснение, человек быстро вскочил с кресла и, забавно придерживая руками длинные полы балахона, бегом кинулся к выходу. Не размышляя над тем, какие мышцы у него «ягодичные», а какие нет, Пархавиэль подхватил с пола овечью шкуру и, даже не удосужившись обвязать ее вокруг своего волосатого тела, последовал вслед за галопирующим магом.

Камера пыток находилась в подвале здания Суда. Дежурившая в коридоре стража не обратила на беглецов никакого внимания, наверное, потому, что просто не видела их. Лишь у самого выхода один из закованных в латы стражей порядка, завидев бегущего мага, почтительно согнулся в глубоком поклоне. «Тот самый, что привел мага ко мне. Наверняка старичок на него другие чары наложил. Колдону-ка и я, по-своему, по-гномьи!» – на бегу подумал Пархавиэль и, не удержавшись от соблазна, с силой треснул кулаком по шишаку блестящего шлема. По вскрику и грохоту, раздавшемуся за спиной, гном понял, что солдат потерял сознание.

Впоследствии маг долго ругал своего нерадивого подопечного, глупая выходка которого чуть не погубила их. Темный, неграмотный гном, недавно выползший на свет из мрачных подземелий Махакана, был несведущ в законах магии и не знал, что сонные заклинания действуют лишь до тех пор, пока до «зачарованных» не дотронуться рукой.

Глава 11 Союз отверженных

– Ну, вот и все, кажется, выбрались, – с облегчением вздохнул маг, как только карета выехала за городские ворота. – Можно считать, первую часть сделки я уже выполнил, следующий шаг за тобой!

– Какой еще шаг? – прищурился гном, с опаской взирая на спасителя из-под густых бровей.

– Ты бы мог в знак благодарности за спасение твоей шкуры, точнее, двух твоих шкур, – съязвил маг, с отвращением косясь на пропахшую нечистотами овчину, – открыть мне секрет приготовления кунгутной смолы.

– Не выйдет, сначала освободи друзей, – буркнул гном и отвернулся к окну.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласился маг, – но тогда сделай мне маленькое одолжение, избавься от вонючки, под которой ты пытаешься скрыть свои волосатые, жирные телеса. Вид голого гнома – не самое изысканное зрелище, но я его как-нибудь выдержу, а вот за свое обоняние не ручаюсь, может и стошнить…

– Сам ты дряблый индюк, – проворчал Пархавиэль, открыв дверцу кареты и выбросив на ходу свое единственное имущество. – Думаешь, балдахин нацепил, так твоей убогой дряблости под ним незаметно?! Сам тощ, как смерть, а пузо вон какое наел. Жир прямо от кости растет, чудодей! Ты хоть раз в жизни что-нибудь тяжелее ложки поднимал?! – завелся рассерженный гном.

Как ни странно, маг не обиделся, он лишь слегка улыбнулся и заботливо погладил упитанное брюшко.

– Каждому свое: кто развивает грубую силу, а кто тренирует мозги. Скажи, разве твои кулачищи помогли тебе спастись, или к побегу приложил костлявую руку «одряблый» маг?!

Пархавиэль промолчал, он жалел, что сорвался и обидел человека, вытащившего его шею из петли. «Как ни крути, а я старичку обязан, – подумал гном, уткнувшись носом в окно и притворяясь, что с интересом разглядывает быстро проносящиеся мимо деревья, кусты и детали ландшафта, включая торопящихся в город людей. – Надо быть сдержаннее, терпимее, а то совсем пропаду!»

– Кстати, беру свои слова обратно, – примирительно заявил маг, возобновляя прерванный разговор, – брюхо у тебя не жирное, а мясистое. Извини, сразу не разглядел, все-таки ты гном, конституция совершенно другая…

– А вот словами непонятными обзываться не надо! – проворчал Пархавиэль. – Что такое эта «коституция», я не знаю, но насчет твоей козлиной бороды уважительно молчу!

– Неужто и впрямь на козлиную похожа? – искренне удивился маг и принялся внимательно рассматривать жидкую бороденку в маленьком, прикрепленном к стенке кареты зеркале. – А мне лучший кодвусийский цирюльник говорил, что так модно и очень даже элегантно.

– Сбрехал, собака! – кратко, но четко выразил свою точку зрения Пархавиэль. – Коль волосья на морде нормально расти не могут, сбрей и не позорься!

– Не могу, я же маг, по статусу положено, – тяжело вздохнул человек и откинулся на мягкую спинку сиденья.

– Ну, тогда носи на здоровье, только от подслеповатых старушек подальше держись, а то с козлом перепутают и хворостиной в сарай загонять начнут.

– Всенепременно последую твоему совету, Пархавиэль, – рассмеялся маг.

– Называй меня Парх, так проще и короче!

– А ты меня Мартин, – представился человек, – ученые степени, титулы и прочие звания, я думаю, стоит опустить, не те обстоятельства…

– Кстати, об обстоятельствах, – оживился гном. – Куда ты едешь и что дальше делать намерен?

– Не я, а мы, – поправил гнома маг. – Некоторое время нам придется путешествовать вместе.

– Радостное известие… – недовольно проворчал Пархавиэль, совершенно не доверяя своему новому попутчику и немного побаиваясь его.

– Я тоже рад нашему знакомству, – невозмутимо ответил Мартин, поудобнее устроившись на мягком сиденье и закрыв глаза. – Как я уже говорил, наш путь лежит в филанийскую столицу, славный град Альмиру, во-первых, потому что у меня там важные дела, а во-вторых, именно туда отвезли твоих подельников.

– Боевых товарищей! – гордо заявил гном.

– Бандиты и воры тоже товарищи в определенном смысле, – устало ответил маг. – Какая разница?! Не придирайся к словам, уважаемый гражданин Махакана в отставке! Я изможден, хочу спать, думаешь, было так просто заколдовать с полсотни тупоголовых горожан? Лучше помолчи и послушай, пока меня не укачало и я не уснул!

Тихое поскрипывание деревянных колес и мерное покачивание кареты из стороны в сторону убаюкивало не только мага. Пархавиэль, голова которого только что перестала болеть, чувствовал, как слипались его распухшие веки и наливались свинцом конечности, но гном стойко держался, не позволяя себе уснуть, пока маг не изложит план их дальнейших совместных действий.

– Завтра ближе к вечеру прибудем на место, поселимся в какой-нибудь неприметной гостинице, и я начну поиски…

– А я?! – встрял гном.

– Отсидишься несколько дней, а там видно будет. Шататься по улицам – только на неприятности нарываться. Гномов в Филании не жалуют, а уж в Альмире, где и собралась вся высокопоставленная кодла индорианских святош, тем более.

– Вроде бы и к тебе священники претензии имеют, – возразил Пархавиэль, вспомнив их разговор в темнице. – Еще неизвестно, кому из нас первому стража пику к горлу приставит: обычному гному или чародею, наведшему богомерзким колдовством порчу на целый город?

– Быстро учишься, молодец! – рассмеялся маг. – И где только слов таких нахватался: «порча», «богомерзкий»?

– Дурацкое дело нехитрое, – отмахнулся сконфуженный Пархавиэль. – Пока в клетке сидишь, и не такого услышишь, сколько уши ни затыкай!

– Так-то оно так, – произнес неожиданно ставший серьезным Мартин, – но только мантию в любое время снять можно, а вот твою гномью натуру никакой одеждой не прикроешь. К тому же у меня есть знакомства, а с ними нигде не пропадешь, даже в Альмире.

– Мантия, снять мантию… – задумчиво забормотал гном, пытаясь уловить мгновенно промелькнувшее в голове и вновь улетучившееся воспоминание.

– Ты о чем это?! – насторожился Мартин, нутром почувствовав, что тихое бормотание гнома не просто несвязанное шевеление губами.

– Да так, ни о чем…

– Нет уж, давай выкладывай! – настоял маг.

– Твой балахон, я недавно видел человека в похожей одежде, но не помню, где и когда… – признался Пархавиэль, стукнув ладонью себе по лбу. – Точно знаю, что видел, но…

– Припомни! – то ли приказал, то ли настоятельно попросил маг. – Это может быть очень, очень важно… для нас обоих.

Сколько гном ни силился, ни напрягал извилины, но его старания были напрасными. Вскоре он сдался и, демонстрируя магу свое искреннее сожаление, развел руками.

– Ладно, оставим на потом. Можно было бы попробовать вытянуть из твоей забывчивой башки воспоминания, прибегнув к помощи «богомерзкого» гипноза, но я слишком устал, – подвел черту под разговором маг и, снова закрыв глаза, откинулся на спинку сиденья.

– Кто бы еще тебе это позволил! – прошептал себе под нос обидевшийся Пархавиэль и тоже попытался уснуть.

Карета быстро набирала ход, все сильнее и сильнее Раскачиваясь из стороны в сторону и дребезжа расшатанными рессорами. Колеса пронзительно скрипели, наталкиваясь на кочки и попадая в частые ямы на дороге. Однако кучер продолжал гнать лошадей, совершенно не беспокоясь об удобствах пассажиров и игнорируя угрожающий треск хлипкой деревянной конструкции. Когда экипаж подбросило на очередной кочке, Пархавиэль больно стукнулся локтем и открыл глаза. Его ученый попутчик невозмутимо спал, прислонившись головой к обитой мягкой кожей стенке. Ни дорожная тряска, ни нарастающий топот копыт не могли нарушить по-детски безмятежного и крепкого сна Мартина.

Прежде чем растолкать отдыхавшего мага, Пархавиэль решил выяснить, что же послужило причиной сумасшедшей скачки по ухабам и рытвинам. Он открыл дверцу кареты и осторожно высунул наружу голову. Погони за экипажем, к счастью, не было, лесная дорога была пуста, и только шум листвы раскачиваемых порывами ветра деревьев да топот конских копыт нарушали девственную тишину вечернего ландшафта.

«Куда мы спешим? Еще ненароком колесо слетит», – удивлялся Пархавиэль, пытаясь окликнуть возницу. Однако сгорбленный старик не слышал его и продолжал вовсю хлестать взмыленных лошадей. Убедившись вскоре в бессмысленности затеи, гном решил пойти по иному пути.

– Мартин, проснись! – затряс за плечо Пархавиэль громко храпевшего мага. – Проснись, мужика на козлах остановить нужно, а то неровен час карета развалится! Да проснись же ты!

Внезапно карету сильно тряхнуло вправо, и гном, не удержав равновесия, кубарем откатился в противоположный угол. При резком толчке пальцы Пархавиэля машинально вцепились в мантию мага, и спящий человек бессильно повалился на пол. Вопль ужаса застрял где-то в горле гнома и не давал ему ни вскрикнуть, ни вздохнуть. Упав на пол, тело Мартина рассыпалось на мелкие части, превратилось в прах.

– Плохая рыбка, далеко заплыла, пыталась спрятаться от дядюшки Омса! – раздался откуда-то сверху знакомый Пархавиэлю голос. – Рыбка-глупышка будет наказана, дядюшка Омс не любит беглецов…

Голос смолк, но в ту же секунду послышался оглушающий треск, а стенки кареты прогнулись внутрь и сотряслись от мощного удара. «Колеса отлетели», – успел подумать Пархавиэль еще до того, как повалился на спину и больно ударился затылком о край сиденья.

Несмотря на потерю колес, карета продолжала быстро нестись вперед. Через пустой проем отвалившейся левой дверцы Пархавиэль видел, как мимо с ошеломительной скоростью проносились кусты, деревья и верстовые столбы. Тряска утихла, больше не было слышно ни стука копыт, ни свиста кнута одержимого возницы. Превозмогая приступ рвоты и боль в затылке, Пархавиэль поднялся на ноги и осторожно приблизился к зияющему пролому, затем, крепко уцепившись правой рукой за спинку сиденья, высунулся наружу. Лошадей не было, кучера тоже, но карета продолжала нестись, паря где-то в метре от земли и быстро набирая скорость.

– Рыбка плохая, хотела от меня уплыть! – опять послышался сверху омерзительный скрипучий голос.

Пархавиэль развернулся вполоборота, поднял голову и широко открыл от удивления рот. На крыше кареты, скрестив волосатые ноги, гордо восседал грязный зловонный акхр в красном колпаке. Он беззвучно причмокивал слюнявыми губами и стремительно размахивал над головой рыжей лапищей, как будто подгоняя только ему видных лошадей.

– Ааааа, рыбка! – протянул мучитель первой категории, завидев высунувшуюся голову гнома. – Высунулась из норки, малышка. А ну, обратно брысь!!! – произнес Омс Амбр волшебное заклинание, видимо, для усиления эффекта которого смачно плюнул прямо в раскрытый рот гнома.

От неожиданности и испуга Пархавиэль разжал руки и вывалился из мчавшейся кареты, которая почему-то оказалась не у земли, а парила высоко в небесах. Шум ветра разрывал барабанные перепонки, а сердце зажмурившегося от страха гнома замерло в груди, готовое вмиг разлететься на тысячу мелких осколков.

– Ну, хватит блажить, припадочный! – внезапно раздался издалека сонный голос Мартина, сопровождаемый весьма болезненным ударом в правое плечо каким-то тяжелым предметом, похожим, по ощущению жертвы, на подкованный каблук.

Стальная набойка оставила на плече длинный кровоточащий след, но Пархавиэль даже не ойкнул, не бросил мимолетного взгляда на свежую рану. Он молча сидел на полу, уставившись в одну точку, и тяжело дышал. Его сознание пыталось вернуться из мира кошмарных грез.

– Если ты и дальше будешь так орать, то перед сном придется затыкать тебе рот, – продолжал возмущаться изможденный многодневным недосыпанием Мартин.

– Не кричи, – прошептал Пархавиэль, вытирая кровь с плеча. – За шумы извиняюсь, конечно, но и ты хорош, из-за какого-то пустяка копытом как старый мерин бьешь…

– Пустяк, пустяк?! – не унимался маг. – За последние сутки я дважды чуть не оглох, и все из-за кого… из-за недотепы-гнома, которому, видишь ли, снятся кошмарики!

– Да пошел ты… акхру под хвост! – проворчал Пархавиэль, обидевшись и отвернувшись от мага.

– Ну вот, так всегда, – усмехнулся Мартин, которого почему-то развеселила импульсивность и обидчивость гнома. – Сначала мучает меня храпом, потом орет во сне, затем просыпается и, корча серьезную морду, учит жизни, а под конец, видимо, для особой убедительности, решает сразить меня наповал видом обнаженных ягодичных мышц!

– Да что ты ко мне все цепляешься?! – возмутился Пархавиэль, вновь поворачиваясь к ученому мужу лицом, – и что это за мышцы такие, созерцание которых тебя так возмущает?!

– Те самые, мой милый друг, на которых ты обычно сидишь, – пояснил Мартин, с трудом сдерживаясь, чтобы не покатиться со смеху. – Обычно у людей не принято показывать другим эту пикантную часть тела.

– А заставлять порядочных гномов выкидывать из окна единственную шмотку принято?! – негодовал Пархавиэль. – Хоть бы тряпку какую взамен дал, скупердяй!

– Ну нет у меня гномьих тряпок! – неожиданно сорвался на крик Мартин. – Подожди немного, скоро в придорожной гостинице заночуем, там что-нибудь подходящее раздобуду, а пока, будь добр, не крутись и не ворчи попусту!

Пархавиэль не ответил, у него не было сил для бессмысленных споров и утомительных пререканий. В тот миг ему было гораздо приятнее наблюдать за мелькающими за окном пейзажами, чем спорить на такую туманную и непонятную для него тему, как человеческие представления о приличиях.

Опытный караванщик, прошедший многие сотни верст подземных маршрутов, даже не мог предположить, что бесцельное созерцание через окно мчавшейся кареты будет столь увлекательным. Деревья, колодцы, узкие проселочные тропы, ведущие на большак, быстро мелькали перед глазами, оставаясь навеки в памяти любознательного гнома.

Увлекшись наблюдением, Пархавиэль не заметил, как лошади замедлили ход. Седобородый кучер трижды стукнул рукоятью кнута о крышу кареты, подавая хозяину знак, что они благополучно добрались до таверны. Мартин тут же проснулся и, еще не успев как следует протереть сонных глаз, принялся тщательно разглаживать складки помятой в дороге мантии.

– Ну, филанийцы, ну, народец! – недовольно ворчал маг, безуспешно борясь с измятой тканью и стряхивая с величественных одеяний дорожную пыль. – Каждый себя мыслителем или пророком мнит, куда ни плюнь, в философа иль святошу попадешь, а дороги в порядок привести не могут, лоботрясы! Ну, ты только посмотри, – возмущенно взмахнул испачканными руками маг, – не мантия, а пыльный мешок какой-то, как будто не в карете ехал, а верст сто верхом проскакал!

По мнению привычного к суровым походным условиям Пархавиэля, маг был крикливым занудой, мнительным, вечно недовольным жизнью и любящим устраивать скандалы по пустякам самодуром, но на этот раз гном вполне разделял негодование попутчика. Дорога была действительно никудышной, поднятая копытами лошадей пыль оседала на стенках кареты и забивалась сквозь узкие щели внутрь, оседая на дорогой парчовой обивке и кожаных сиденьях. Глаза гнома всю дорогу слезились, кожа зудела, а муки слизистой оболочки носа чуть не заставили Пархавиэля разразиться смачным чихом. Однако боязнь навлечь на себя гнев чересчур привередливого и взбалмошного мага не давала гному последовать позывам своего страдающего естества. За весь путь Пархавиэль не только ни разу не чихнул, но даже не почесался.

Как только возница произнес заветное «тпрууу», а четверка лошадей послушно остановилась, Пархавиэль быстро вскочил, распахнул дверцу и выпрыгнул наружу, стремясь как можно скорее стряхнуть с себя едкую пыль и ощутить блаженство от обливания холодной водой из колодца.

Мечте утомленного дорогой путника не было суждено сбыться. Уже почти коснувшись босой ногой манящей зеленой травы, гном почувствовал, как его резко дернуло назад. Мартин успел схватить его за лодыжку и, осыпая проклятиями врожденную гномью суетливость и легкомыслие, втащил брыкающегося и упирающегося всеми свободными конечностями Пархавиэля обратно в карету.

– Ты что творишь, дитя природы, на виселице болтаться захотел?! – накинулся маг на озадаченного неожиданным поворотом событий Пархавиэля.

– А в чем, собственно, дело? – удивился гном, не понимая, какую же глупость он умудрился совершить на этот раз.

– Да пойми же ты, горе подземельное, – уже не кричал, а едва слышно шептал обессиленный плохой дорогой и постоянным противоборством с непоседливым гномом Мартин, – мы не должны привлекать внимания окружающих. Чем ближе к столице, тем чаще встречаются и гномы, и эльфы. Ходят слухи, что в самой Альмире даже пара-другая орков обитает. Но все они живут по людским законам и соблюдают при-ли-чия, – произнес по слогам Мартин, по-отечески снисходительно постукивая скрюченным указательным пальцем по широкому гномьему лбу. – Они не бегают средь бела дня голышом и не кувыркаются, как блохастые собаки в мокрой траве, по крайней мере прилюдно!

– Ну и что же мне теперь делать, до самой столицы в карете сидеть? Ты, значит, в харчевне сытно жрать и сладко спать будешь, а мне тут куковать?! – возмутился Пархавиэль, которого уже начинала бесить творившаяся вокруг него несправедливость.

– Потерпи чуток, сейчас что-нибудь придумаю, – обещал маг и, не обращая внимания на вновь раскрывшего рот гнома, вышел из кареты.

Оставшись один на один с самим собой, Пархавиэль Удрученно вздохнул и прижался горячей щекою к стеклу. Выбор был небольшим: коротать время в мучительных самокопаниях или наблюдать за размеренной жизнью гостиничного двора. Без колебаний Пархавиэль пошел по второму пути.

Гостиница выглядела намного престижнее и опрятнее, чем «Щит Индория», в поджоге которого совершенно безосновательно обвинялся гном. К большому трехэтажному строению примыкали две пристройки, а неподалеку виднелась еще парочка маленьких домиков, предназначенных для отдыха прислуги заезжих господ. Все здания, включая конюшню и скотный двор, были выкрашены в черно-белый цвет, а крыши покрыты одинаковой ярко-зеленой округлой черепицей. Переливаясь под лучами заходящего солнца, крыши причудливо блестели и напоминали гному чешуйчатые спины огромных ящериц, греющихся под последними лучами уходящего дня.

Что и говорить, гостиничный двор был ухожен и никак не сочетался с невзрачным видом пыльного, разбитого тракта. Он был сказочным островком порядка и красоты в море запустения и хаоса, оазисом благополучия в пустыне разрухи. Сам двор и даже дорожки между зданиями были выложены кирпичом, аккуратно стриженные газоны и два ровных ряда высоких деревьев навевали томную сонливость и успокоение. Под ноги вальяжно расхаживающих взад и вперед постояльцев не бросались бродящие без присмотра куры и поросята, и перед парадным входом не было видно ни перепачканных навозом конюхов, ни поварят в прожженных, засаленных фартуках.

«Да-а-а, видно сразу, халупа для богачей, – пришел к выводу Пархавиэль, мысленно сравнивая ее с грязным и затхлым двором „Щита Индория“. – Чем все красивее вокруг, тем больше ты за это платишь. Мне-то без разницы, а вот зануде-чародею раскошелиться на славу придется. Ну ничего, его сума стерпит, зато выспимся на перинах и пожрем всласть…»

Попеременно рассматривая то прогуливающиеся по двору парочки разодетых в богатые платья дворян, то изящные барельефы на фасаде здания, гном совершенно не заметил, как в карете снова появился маг.

– На, держи! – произнес Мартин и кинул в руки растерянного гнома огромную белоснежную простыню. – Закутайся пока в это, а там раздобуду какое-нибудь барахлишко. На гномов здесь не шьют, а детские тряпки на твоем пузе потрескаются, так что придется тебе, вооружившись иголкой и ножницами, запереться в комнате и вечерок поработать белошвейкой.

– А может быть, колданешь? – жалобно попросил гном, с испугом представив себя на месте портного. – Взмахнешь пару раз лапищами, наложишь заклинание, одежда и появится. Маг ты или не маг, в конце концов?!

– Хорошо, я колдану, превращу тебя в барана или осла… баранам одежда без надобности… – сжав от злости зубы, прошептал Мартин, а затем сорвался на крик: – А ну, хватит болтать, живо обвернулся тряпкой и марш за мной, любитель прикладной магии!

Послушно закутавшись в простыню, Пархавиэль пробормотал что-то себе под нос и засеменил вслед за магом к дверям гостиницы. Путаясь в складках и чертыхаясь каждый раз, как босые ноги наступали на волочащиеся по камням края ткани, гном стремился как можно быстрее попасть внутрь респектабельного постоялого двора. Причина спешки заключалась не в неудобствах новой одежды, а в том гнетущем внимании, с которым несколько десятков глаз наблюдали за упорной борьбой гнома с простыней. Пархавиэль сгорал со стыда, на него пялились все: горничные, бегущие через двор с бельевыми корзинами, лакеи, проветривающие вещи из господских сундуков, и даже пара вельмож, прогуливающихся по двору.

– Не дрожи, – тихо прошептал Мартин на ухо смущенному Пархавиэлю, – экстравагантность наряда – признак всего лишь легкого душевного расстройства, а не преступного умысла. Готов поклясться, что вон та парочка столичных щеголей тебе завидует. Каждый день им часами приходится ломать голову, как же разнообразить наряд. Они обвешиваются бантами и лентами, обшивают платья бахромой и прочей дрянью ради того, чтобы выделиться из толпы таких же бездельников и слабоумных балбесов, быть не таким, как все, а ЛИЧНОСТЬЮ, – презрительно произнес маг, одновременно обмениваясь с глазевшими на них вельможами уважительными поклонами. – А ты их всех перещеголял. Дураки и не догадывались, что секрет успеха так дешев и прост: обвернулся простыней и сразу стал основателем нового направления придворной моды.

Пархавиэль так и не смог понять сложной и противоречивой человеческой логики: «Пробежаться нагишом в людном месте значило нарушить приличия и вызвать подозрения, сделать то же самое, но в простыне, – добиться признания и успеха!»

Полная сарказма и глубоко скрытой ненависти к родовитым бездельникам речь мага не успокоила сконфуженного гнома, но Пархавиэль был благодарен Мартину за дружескую поддержку. Уже давно никто не беспокоился о том, что он чувствовал и каково у него было на душе. «Сочувствие ближних – вещь бесполезная, но зато такая приятная!» – отметил про себя, слегка улыбнувшись, гном и переступил через порог гостиницы. К великому огорчению новоиспеченного законодателя светской моды, мучения не закончились, а, наоборот, только начались.

Холл заведения был обставлен мебелью из красного дерева, мягкими пуховыми кушетками и огромными кожаными диванами, расположенными как вдоль стен, так и в центре зала. На поражающих глаз белизной стенах висели картины, на которых были изображены живописные пейзажи филанийской природы и какие-то напыщенные сановники в парадных мундирах. Пархавиэль вначале попытался быстренько прикинуть в уме, сколько же могла стоить окружавшая его роскошь по махаканским ценам, но тут же одумался и оставил безумную затею, уж слишком баснословными и умопомрачительными показались цифры…

Подавляющая величественностью красота дорогостоящего антуража не испугала гнома так сильно, как изумленные взгляды прислуги и гримасы отвращения на лицах постояльцев. В эту трудную минуту жизни Пархавиэль вновь остался один. Мартин покинул его, бросив на прощание властное «стой здесь!», зачем-то поспешил к низкорослому толстяку в парчовом сюртуке, стоявшему за высокой деревянной стойкой.

Маг пытался что-то объяснить управляющему, то приветливо улыбаясь, то корча недовольные гримасы и отчаянно жестикулируя руками. Пархавиэль не слышал слов, но понял смысл по тому, как подозрительно косился на него толстяк, да и остальные присутствующие. Двое дворян, до появления гнома мирно беседовавшие за маленьким столиком у окна, вскочили со своих мест и, демонстративно опрокинув с грохотом стулья, ушли. Еще одним недовольным оказался лысый старичок в расшитом золотом дублете и с зонтиком от солнца вместо меча на поясе. Отвлекшись от созерцания обнаженных девиц на картинах, вельможа подозвал к себе проходившего мимо служителя гостиницы и нарочито громко, чтобы слышали все остальные, начал возмущаться:

– Позор… не гостиница, а скотный двор… Ну ладно эльф из благородного семейства, но какой-то вонючий заморыш-гном… немедленно уезжаю… – доносились до стоявшего вдалеке гнома обрывки фраз, которые престарелый постоялец сопровождал постукиванием каблуков по узорным напольным плитам и размахиванием зонтом.

«Забил копытом, конь плешивый!» – выругался про себя Пархавиэль, боясь, что вот-вот разразится скандал и его выкинут взашей или, что еще хуже, арестуют.

Однако остальные постояльцы были более сдержанны в проявлении чувств, видимо, считая устраивать публичные скандалы ниже своего дворянского достоинства: трое молча покинули зал, другие вернулись к своим делам, игнорируя присутствие гнома. Лишь одна дама в красном платье с откровенным декольте к высокой стойкой воротника не сводила с гнома красивых карих глаз. Ее белоснежная грудь вздымалась в такт учащенному дыханию, а взор медленно скользил по складкам простыни, внимательно изучая каждый изгиб ткани, каждый волосок на обнаженных плечах гнома.

«Боги Великого Горна, она же меня зенками раздевает! – ужаснулся внезапной догадке Пархавиэль, раскрасневшись со стыда и пытаясь как можно плотнее закутаться в ткань. – Поверить не могу, такая благородная дама… чего ей от меня надо?!»

Пархавиэль не успел найти ответа на этот вопрос. На его плечо внезапно легла влажная рука подошедшего сзади Мартина, и вкрадчивый голос спутника произнес долгожданную фразу: «Все улажено, пошли!» Обрадованный гном быстро засеменил вслед за направившимся к лестнице магом, стараясь не обращать внимания на преследующие его недружелюбные взгляды и держаться как можно дальше от, безусловно, безумной, но чарующе красивой женщины.

Валегертес ден Штерц – это неблагозвучное, каркающе-шамкающее выражение обозначало на махаканском языке страшное древнее проклятие и дословно переводилось как: «вездесущая кара». Обычно несуеверные гномы боялись гневить богов и произносить название ужасного наказания полностью, поэтому в обиходе сокращали его до «вадешь».

Люди мало интересовались многовековой культурой гномов, изучали ее однобоко, исключительно в узких рамках металлоплавления и горного дела, в которых маленькие человечки были непревзойденными мастерами. Что же касалось неточных наук и искусства, то университетская профессура и прочие ученые мужипредпочитали упиваться благозвучиями эльфийской речи и черпать вдохновение из ритмичной прозы степных кхертов, но никому не приходило в голову всерьез заняться языком горного народа. Лишь однажды кто-то из малоизвестных герканских ученых удосужился перевести древний гномий манускрипт и, второпях толком не разобравшись, умудрился приравнять «вадешь» к заурядной порче.

На самом деле проклятие не имело ничего общего с происками злобных односельчан по сглазу соседей или с любым иным понятием, являющимся неотъемлемой частью так называемой черной магии. Правильно было бы трактовать выражение как: «злой рок, грозящий медленной, мучительной и неминуемой смертью души и тела». Согласно преданию, Боги Великого Горна убивали разгневавшего их гнома не мгновенным ударом сияющей молнии, а постепенно, лишая его друзей и близких, обрекая вначале на муки духовные, а уж потом телесные. Душевные страдания, одиночество, боль, увечья и снова боль, а лишь потом желанная смерть – вот долгий и мучительный путь «вадеша», растянутый порой на целую жизнь.

«Я проклят, я точно проклят! – ужасался Пархавиэль, слизывая кровь с уколотого портняжной иглой пальца. – Сначала фортель Моники с отменой свадьбы, затем гибель отряда, скитания, потеря друзей, безумные выходки акхра, не дающего мне спать по ночам, позор, изгнание, пытки и вот теперь это…»

Гном с отвращением отбросил в сторону многострадальные обрезки тряпок, из которых уже битый час пытался скроить себе простую, без узоров и прочих изысков рубаху. «Не могу я, не умею и не хочу учиться! Я солдат, а не портной!» – горячился гном, пытаясь найти хоть какую-то отговорку, чтобы закинуть ненавистные человеческие обноски в дальний угол комнаты и со спокойной Душой лечь спать.

Еще недавно, когда они с Мартином только вошли в гостиничный номер, Пархавиэль надеялся, что маг поленится выполнить данное им обещание и, вместо того чтобы бегать по гостинице в поисках старых тряпок и портняжных инструментов, просто наколдует одежду. Однако мечты развеялись, когда Мартин вернулся с двумя большими мешками, в одном из которых были порванные обноски, а в другом стоптанные башмаки. Гордо вручив обомлевшему Пархавиэлю набор иголок, нитей и ржавые ножницы, маг вывалил на пол возле кровати содержимое обоих мешков и, сославшись на важные дела, тут же удалился.

– Да, да, как же… так я тебе и поверил… – обиженно прошептал Пархавиэль вслед скрывшемуся за дверью Мартину. – Какие могут быть на ночь глядя важные дела; тайная встреча с заезжей магичкой или компания разгульных сельских девиц?!

Латать дыры и накладывать заплаты на кожаные штаны Пархавиэль научился в походах. Ставить набойки и прибивать к сапогам оторванные подошвы – тоже было неотъемлемой частью караванной жизни, поэтому и не заняло много времени. Облачившись в собственноручно укороченные и залатанные кожаные штаны дикого красно-коричневого цвета, Пархавиэль примерил сапоги, внимательно оглядел себя со всех сторон и, явно удовлетворенный результатом тяжких трудов, звонко похлопал ладонями по толстому животу. Дело оставалось за малым: скроить из двух дюжин разорванных холщовых рубах всего одну, но целую. Вот тут-то и начались муки творчества…

Непослушная иголка постоянно выскальзывала из огрубевших, привычных к топору рук, нитки путались и рвались в самый неподходящий момент, а уж если Пархавиэль решался что-то отрезать, то линии непременно шли вкось и виляли сумасшедшими зигзагами. С трудом сшитая рубаха не дожила даже до первой примерки, гном только взял ее в руки, как сразу же стало ясно, что левый рукав в два раза короче правого, а ворот пришит где-то на пупке.

Не на шутку разозлившись, неумелый портняжка покромсал свой шедевр на мелкие лоскутки, а потом просто не оставалось ничего другого, как сшить из мелких разноцветных и разноформенных лоскутков что-то наподобие покрывала с прорезью для головы.

Именно за этим кропотливым занятием и коротал Пархавиэль время, сидя на подоконнике открытого окна. Красный овал солнца медленно скрывался за горизонтом, в воздухе начинало веять прохладой и свежестью. Наступала ночь, время суток, воспетое влюбленными и трубадурами, время романтики и чудес, страха перед неизвестным и внезапных смертей…

В комнате царил полумрак. Пять горевших свечей стоявшего на столе канделябра могли осветить лишь малую часть огромного пространства, погруженного в зловещую темноту: стол, кресло, софу и двух человек. Оба хранили молчание и думали о своем: она лежала на софе и читала письмо, а он терпеливо ждал, лишь изредка теребя края мантии тонкими, как у менестреля, пальцами.

Женщина грациозно растянулась на мягких подушках, подобно дикой кошке, отдыхавшей после удачной охоты. Изгибы красивого тела были пленительны и могли свести с ума любого, даже самого стойкого к женским чарам мужчину. Тонкая ткань полупрозрачного черного пеньюара подчеркивала белизну нежной кожи и соблазнительно выставляла напоказ самые сокровенные, интригующие участки тела. Красивое, волевое лицо и длинные пряди черных волос, ниспадающих плавными волнами на упругую грудь, завершали портрет томной соблазнительности, написанный рукой самой великой природы.

Графиня была красива, расчетлива и умна. Это убийственное сочетание качеств позволило ей добиться многого в жизни. Одной из самых легких и мимолетных побед стала привязанность к ней филанийского короля. Однако мужчина, сидевший в кресле напротив, буквально на расстоянии вытянутой руки от обольстительного тела фаворитки, был далек от агонии возбуждения и приступа дикой, необузданной страсти. Его грудь вздымалась ровно, а лицо выражало полное безразличие и даже снисходительное презрение к наивной попытке графини смутить его видом обнаженных прелестей.

«Даже не подумала одеться, дрянь! – мысленно возмущался Мартин, внимательно следя за изменением выражения лица читавшей письмо Гильдии Магов графини. – Зачем ей понадобился этот глупый спектакль? Уж явно не для того, чтобы меня очаровать. Она вампир, я маг, друг друга знаем давно, и никаких симпатий возникнуть не может. Тогда зачем: немного подразнить, поиздеваться надо мной и показать, что не считает меня полноценным мужчиной?!»

– Без злого умысла, Мартин, просто не было времени, – внезапно произнесла нараспев Самбина, не отрывая глаз от последней страницы письма. – Ты уж извини, только приехала и даже переодеться не успела.

– Неужели Ложе Лордов удалось открыть, как читать мысли магов? Мои поздравления… – холодно произнес на самом деле немного сконфуженный и удивленный маг.

– Да что ты… – рассмеялась графиня, – никому и в голову не пришло время впустую тратить. У всех более важные дела: житейские дрязги, заботы, клановые разногласия…

– Тогда как же, если не секрет?!

– Секрет, – кокетливо улыбнулась Самбина и, аккуратно сложив, положила на столик прочитанное письмо. – Давай не будем вдаваться в подробности, спишем мою догадку на женскую интуицию.

– Женскую?! – наигранно удивился Мартин, уязвленное самолюбие которого не могло упустить возможности съязвить и хоть немного испортить триумф противника.

– Ах да, совершенно забыла, я же для тебя не женщина, а кровожадное чудовище, монстр в человечьем обличье, – вздохнула графиня, плавно изменив положение тела.

– Не будем об этом, – резко закончил разговор на весьма спорную и скользкую тему маг. – Мне нужна твоя помощь и…

– Никаких «и»! – так же резко оборвала мага Самбина, лицо которой мгновенно стало серьезным. – Я крайне возмущена и тоном, и содержанием этого, так сказать, письма! Насколько мне известно, договор между Гильдией и Ложей не подразумевает сотрудничества, мы просто не нападаем друг на друга, вот и все. Так с какой стати и по какому праву вы решились так дерзко и настойчиво просить о помощи?! – возмущалась графиня, голос которой перестал быть нежным, но не повысился при этом ни на йоту.

– А о «праве сильного» ты ничего не слышала?! – снисходительно произнес маг, а затем, насмешливо улыбнувшись, откинулся на спинку кресла.

Ответа на наглое и крайне самоуверенное заявление не последовало. Грубоватый юмор и залихватское бахвальство были хороши при общении с простыми и необидчивыми гномами, но никак не уместны в разговоре со светской дамой, тем более если она не обычная фаворитка, а глава одного из влиятельных вампирских кланов. В жалкой попытке показать собеседнику свое моральное превосходство маг раздразнил опасного зверя. Ненароком нанесенное им оскорбление могло заставить графиню забыть о существовании мирного соглашения между ними и поддаться иррациональному зову уязвленного самолюбия.

«Она может кинуться! Потом, конечно, будет очень жалеть, но сейчас не удержится и перегрызет мне глотку, – Думал маг, незаметно нащупав правой рукой маленький квадратный флакончик в складках мантии. – Ну что ж, будь что будет, попытаюсь исправить положение».

– Точнее, я хотел сказать: «по праву достаточно сильного, чтобы бросить вызов, а также настолько отчаявшегося, чтобы пойти на все ради достижения цели», – произнес Мартин на этот раз совершенно серьезно. – Я против войны и конфликтов, но факт есть факт: если мои поиски не увенчаются успехом, то реакция Гильдии непредсказуема. Долина Магов бурлит и…

– Что ты ищешь, Мартин? – перебила графиня, быстро забыв об обиде и пытаясь понять сбивчивые и туманные объяснения мага.

– Из Долины Магов украдена одна очень важная вещь. Настолько важная, что мы готовы прибегнуть к любым средствам ради ее возвращения. Меня послали ее найти, больше ничего сказать не могу, – после недолгого размышления скороговоркой выпалил маг.

– Вы подозреваете в краже нас? – спокойно и даже слегка улыбнувшись спросила Самбина.

– Гильдия никого не обвиняет, но дерзость нападения и некоторые странности, сопутствующие этому происшествию, не позволяют исключать и такой возможности, – дипломатично вывернулся Мартин и, видя, что графиня на него уже не злится, убрал пальцы с горлышка флакона. – Следы преступников ведут в Филанию, где наше влияние весьма ограниченно, поэтому…

– Поэтому и понадобилась помощь омерзительных кровососов, а точнее, одной из самых лицемерных и жестоких упырих, – продолжила мысль мага Самбина, слегка улыбнувшись и игриво сощурив большие миндалевидные глаза.

– Я никогда не обвинял тебя в жестокости, а лицемерие, точнее, двуличие и обман, являются обязательными составляющими вашего образа жизни, без них вы, вампиры, никуда! – примирительно разводя руками, ответил Мартин.

– В чем-то ты прав, чего греха таить. – Графиня поднялась с подушек и плавно перенесла свое обольстительное тело к столику, на котором стояли кувшин красного вина и ваза с фруктами. – И как же я могу тебе помочь?

– Не ты лично мне, а Ложа Гильдии, – уточнил Мартин.

– Брось, – небрежно отмахнулась графиня, вонзив острые зубы в нежную мякоть персика, – может, ты и уполномочен представлять интересы Гильдии, а я говорю только от своего лица, тем более теперь…

– А что такое произошло? – искренне удивился маг.

– Ты действительно ничего не знаешь?! – воскликнула Самбина, выронив из рук персик. – Вездесущий и всеведущий Мартин Гентар, глаза и уши Гильдии, не знает о смерти барона Онария?!

Неожиданное известие потрясло мага. Барон был Верховным Лордом Ложи, и именно он определял политику древнего союза вампиров, не говоря уже об огромном влиянии старика при филанийском дворе. Смерть Фьюго могла изменить многое, в том числе и достаточно лояльное отношение «детей ночи» к магам.

– Как и когда это произошло? – задал вопрос Мартин, стараясь не показать своего волнения.

– Не беспокойся, – успокоила его графиня, – магов никто не обвиняет, хотя загадочные обстоятельства инцидента не позволяют исключать и такой возможности, – припомнила Мартину Самбина его хитрые дипломатичные извороты. – Онария поджарили живьем в кабинете собственного родового замка, а его личного телохранителя закололи эльфийским магическим кинжалом прямо в Зале Вечной Ночи.

– Почему же маги вне подозрений, из-за кинжала?

– Отнюдь, – отрицательно покачала головой Самбина, вернувшись к столику и наполнив бокал вином. – Дежурившие в ту ночь стражники утверждают, что в замок пытался проникнуть чужак. Они клянутся, что застрелили его, когда он карабкался по стене, но, видимо, ошибаются…

– Погано, – честно выразил свое отношение к происшедшему Мартин. – Онарий был…

– Мы знаем, что смерть барона невыгодна прежде всего вам, – перебила графиня дальнейшие объяснения и слегка пригубила вино, – именно поэтому Гильдия вне подозрений. К тому же никто из магов не стал бы перелезать через стену замка. Кто же в действительности за этим стоит, можно узнать, лишь поймав убийцу.

– Незаурядная личность, – задумчиво произнес Мартин, теребя козлиную бородку. – Обмануть стражу – это пустяки, а вот за одну ночь убить двоих могущественных вампиров не каждому человеку под силу!

– Это не человек, – прошептала Самбина, подойдя ближе к креслу и изящно опустившись на ковер. – На месте схватки осталось много крови, в том числе и убийцы. У нее такой странный запах… – произнесла графиня дрожащим голосом, – так не пахнет ни кровь человека, ни эльфа. В ней был какой-то едва ощутимый аромат, что-то древнее, давно забытое…

– Ты боишься?! – воскликнул Мартин, сам удивившись своей внезапной догадке.

В ответ Самбина лишь несколько раз кивнула.

– Я была в замке на следующее утро после убийства, еще до приезда королевского тайного сыска. Моя переписка с бароном исчезла, вся… наверное, я следующая…

Вампиры не плачут. Жидкая и горькая субстанция, именуемая слезами, не может литься из их глаз, но это не значит, что они не переживают и ничего не боятся. Мартину еще не приходилось видеть вампира в отчаянии, когда слетает маска напускного хладнокровия и жестокости и остается лишь лицо отчаявшегося, перепуганного до смерти существа. Непроизвольно рука мага потянулась к Самбине и успокаивающе погладила ее по плечу. Как ни странно, графиня приняла жест дружеской заботы, не оттолкнула нежную, теплую руку, хотя и не прильнула к ней.

– Что тебе нужно, Мартин? – спросила Самбина, повернувшись к магу. Выражение ее лица было бесстрастным и холодным. – Зачем ты искал встречи со мной?

– На самом деле я прошу не так уж и много, – приступил к изложению своей просьбы Мартин, осторожно убирая ладонь с плеча. – Я и еще одна персона едем в Альмиру. Нам нужно, чтобы подданные короля не особо докучали расспросами, а также желательно получить некоторую официальную информацию не совсем официальным путем…

– Хорошо, – кивнула графиня, – я помогу тебе, но и ты обещай, что…

– Нет, – отрицательно замотал головой Мартин. – Я не буду давать опрометчивого обещания, сдержать которое, возможно, окажется выше моих скромных сил, но я постараюсь тебе помочь!

– Найди его, Мартин, и убей! – попросила Самбина и, медленно поднявшись с ковра, вернулась на софу. – А если не сможешь, то хотя бы узнай, что он такое…

В знак согласия Мартин молча кивнул. У него оставалось еще несколько менее важных вопросов, но неожиданно раздавшийся за дверью грохот прервал наконец-то наладившуюся беседу. Вслед за шумом послышались возбужденные голоса, крики и ругань, затем дверь распахнулась и на освещенном светом из коридора пороге появилась троица вампиров. Двоих из них: пышногрудую девицу и юношу с топорщащимися усами Мартин уже видел раньше, они дежурили перед апартаментами Самбины, весьма удачно изображая парочку щебечущих влюбленных. Третьего вампира Мартин лицезрел впервой и ничуть не жалел об этом. Своим страшным видом рослый кровосос полностью нарушал представление мага об аристократически изящной, ухоженной внешности «детей ночи». Продолговатая голова с широким квадратным лбом и копной рыжих, всклокоченных волос произрастала прямо из могучих плеч двухметрового чудовища. Природа забыла снабдить его тело шеей, но зато с лихвой компенсировала этот дефект огромными кулачищами и мускулистой грудью, выпирающей наружу из-под новенькой ливреи изумрудно-зеленого цвета. Под левым глазом верзилы сиял здоровенный фонарь, нижняя губа была разбита, а драные рукава и многочисленные кровоподтеки по всему телу свидетельствовали о недавней стычке кучера графини по крайней мере с целой ротой филанийской гвардии.

– В чем дело, Марц? – взволнованно спросила графиня, приподнявшись с софы и окинув нарушившего ее покой слугу властным, суровым взглядом. – Что с твоим лицом и почему ты вторгся без разрешения?!

– На нас напали, госпожа! – оправдываясь, пробасило чудовище и недоверчиво покосилось в сторону мага.

– Кто напал: солдаты, прислуга, разбойники или кто-то другой?! Не тяни, рассказывай!

Марц смущенно потупился и, сгорая со стыда, выдавил из себя всего два слова: «чокнутый гном».

– Ты хочешь сказать, что тебя, огромного бугая, побил и искалечил какой-то вшивый недомерок?! – закричала пришедшая в ярость графиня, вот-вот готовая сама накинуться на нерадивого слугу и завершить начатое гномом дело.

– Но вы же сами, госпожа, запретили в людных местах пользоваться… – осекся верзила, вновь недоверчиво косясь на Мартина.

– А кулачищи тебе на что, олух?!

– Я не успел, он шустрый…

– Живо рассказывай, что случилось! – приказала Самбина, немного успокоившись и залпом осушив наполненный до половины бокал вина. – Можешь не стесняться, он свой.

Легкий кивок графини в сторону Мартина придал Марцу уверенности, и он, время от времени сплевывая кровь в ладонь, начал рассказ:

– Ну, значит, был я возле конюшни, подкармливал лошадей порошком, что вы мне дали… ну, тем, чтоб не ржали, когда нас везут, – пояснил кучер. – Вдруг слышу, вроде копошится кто-то возле кареты господина Артакса и госпожи Форенье. Глянул – никого, принюхался – чую, гномьем слегка попахивает, пошел посмотреть. Подхожу – точно гном, в лоскутном покрывале и кожаных штанах, копается в сундуке господина Артакса и одежду всю на землю выбрасывает.

– Не тяни, Марц, давай быстрее! – поторопила слугу графиня, нервно постукивая по столу костяшками пальцев.

– А что тут рассказывать, вот и все! Пытался я бандюгу к порядку призвать, вот что из этого получилось, – обвел Марц ладонью вокруг своего побитого лица. – Господа Артакс и Колис, к счастью, вовремя подоспели, втроем повязали бродягу…

– Ну и зачем ты ко мне заявился?! – начала отчитывать тугодума-слугу графиня. – Оторвал меня от важного разговора, заставил понервничать! Мелкие дорожные дрязги и сами уладить можете!

– Так что нам с вором делать-то?

– Камень на шею и в реку, – небрежно отмахнулась Самбина. – Кормиться не вздумайте, могут случайно увидеть!

– Постойте, графиня, – вмешался в разговор до этого момента деликатно молчавший Мартин. – Если меня не подводит интуиция, что, признаюсь, случается, но крайне Редко, эта гроза брошенных без присмотра сундуков и есть та персона, с которой я направляюсь в Альмиру. Предлагаю пригласить его сюда и расспросить.

– Чего стоишь, тащи мерзавца! – лаконично отдала приказ Самбина, а после того, как дверь за слугой захлопнулась, пристально посмотрела на мага, ожидая от него объяснений.

– Ничего сам не понимаю, – оправдывался Мартин, разводя в знак неведения руками, – но гнома в округе видел только одного, и то того, с кем целый день трясся в карете.

– Для тебя будет лучше, если это другой коротышка, – многообещающе произнесла графиня.

Томиться в напряженном ожидании пришлось недолго, через пару минут в комнате снова появился верзила Марц с огромным мешком, перекинутым через плечо. Рыжая шевелюра кучера осталась такой же растрепанной, а вот следы недавней схватки, к великому удивлению Мартина, стали едва заметны. Лишь крупный, сияющий всем многоцветием радуги синяк под глазом сохранился в первозданном виде. Для магов не было секретом, что тела вампиров способны к быстрому заживлению ран, но что процессы восстановления идут с такой умопомрачительной скоростью, Мартин не ожидал.

– Вот он, – с важным видом оповестил Марц присутствующих и, не церемонясь, вывалил на ковер содержимое мешка.

В воздухе промелькнули волосатый торс и яркие красно-коричневые штаны, затем послышался глухой удар о пол, и связанное тело многострадального гнома кубарем покатилось по ковру в сторону графини. Кляп, наспех сделанный из оторванного рукава дорогой батистовой рубашки, затыкал рот пленника и лишил окружающих возможности насладиться шедеврами бранной гномьей речи.

Сделав несколько кувырков и переворотов, тело Пархавиэля остановилось прямо у ног графини. Бывший хауптмейстер открыл глаза, и жуткая ненависть в них тут же сменилась пылкой страстью. Зингершульцо впервые видел вблизи прикрытое лишь прозрачным пеньюаром красивое тело женщины и вожделел.

– Ишь ты, маленький, а туда же, пялится! – звонко рассмеялась Самбина и слегка пнула острым носком туфли в мускулистый живот.

Графиня привыкла к вниманию мужчин, страстные взгляды и тихие вздохи за спиной преследовали ее повсюду: в королевском дворце, на балах у именитых вельмож и даже в собственном особняке, поскольку парочка из числа ее молодых воспитанников тешили себя бесплодными надеждами добиться ее расположения. Она давно свыклась с пылкими речами и нежными признаниями, они ее не радовали и не раздражали, скорее воспринимались как одна из обязательных составляющих жизни. Однако откровенно похотливый огонь в глазах гнома почему-то импонировал вампирше. Графиня с ужасом ощутила, что наглый взгляд немного бередил струны ее души и пробуждал давно дремавшие чувства.

– Этот? – спросила Самбина у мага, всего за пару секунд сумев взять себя в руки.

Мартин удрученно кивнул и медленно поднялся с кресла. Его мозг интенсивно работал, просчитывая возможные варианты спасения.

«И на кой черт он полез в этот проклятый сундук?! Рубаху, что ли, не смог сшить и решил позаимствовать? Угораздило же его, придурка, обокрасть именно свиту графини… – попутно с напряженными размышлениями ругал неудачливого воришку маг. – Что делать, что делать?! С верзилой и той парочкой за дверью я справился бы без труда, рискнул бы помериться силами один на один с графиней, но они все вместе, к тому же я не знаю, сколько их поблизости вообще. Нет, открытая конфронтация обречена на провал. Нужно тянуть время и попытаться уговорить Самбину отпустить гнома. А если не удастся? Тогда Пархавиэлем придется пожертвовать…» – пришел Мартин к весьма неприятному и абсолютно неприемлемому выводу.

Тем временем Самбина подала знак слуге, и кляп с громким чмоканьем, похожим на звук пробки, вылетающей из узкого горлышка бутылки, покинул рот гнома.

– Допроси его сам, Мартин, – с напускным безразличием в голосе попросила графиня, поспешив на всякий случай подальше отойти от гнома и закутаться в плед.

– Ну и что все это значит, чудо волосатое? – начал допрос в свойственной ему непринужденной манере Мартин, садясь на корточки возле связанного тела.

– Развяжи, покажу! – кряхтя и отплевываясь сгустками крови, прохрипел гном.

– Только без глупостей, махаканец, здесь найдется кому усмирить твой воинский пыл! – предупредил Пархавиэля Мартин и, заручившись молчаливым согласием графини, развязал веревки на руках гнома.

Зная вспыльчивость и необузданность характера гнома, Мартин ожидал, что Пархавиэль или накинется на обидчиков, мечтая взять реванш и отомстить за побои, или разразится потоком грязной ругани, однако поступок соратника превзошел все его ожидания. Как только веревки упали на пол, воришка быстро засунул правую руку в штаны и, громко кряхтя от натуги, вытащил наружу кусок измятой красной ткани с синим узором.

– На, смотри сам! – выкрикнул Пархавиэль, бессовестно подсовывая лоскут пропахшей потом ткани под самый нос мага.

Вначале Мартин инстинктивно отпрянул назад и поморщился от противного запаха, исходившего от тряпки. Кровь прилила в голову, и он хотел устроить хорошую взбучку не ведающему об элементарных приличиях гному. Но вдруг взгляд Мартина застыл на замысловатом узоре, резким рывком он выхватил тряпку из трясущихся рук гнома и, пронизывая Пархавиэля насквозь маленькими бусинками умных глаз, прошептал всего одно слово: «Где?»

– В сундуке, от которого меня отогнал вот этот верзила, – флегматично произнес измотанный дракой гном и, громко выдохнув из легких воздух, одним толчком сильных конечностей поднялся на ноги. – Кстати, Мартин, не знаю, как эта дама, а те ребята, что меня повязали, были вампирами, – предупредил товарища Пархавиэль и, совершенно не беспокоясь о дальнейшем ходе событий, принялся очищать штаны от налипшей на них во время драки грязи.

Рассерженный Мартин не расслышал слов гнома, он подошел вплотную к графине, протянул ей кусок красно-синей материи и, смотря прямо в глаза Самбины, задал вопрос:

– Что это?

– Откуда мне знать, Мартин, – удивленно пожала плечами красавица. – Какая-то рваная тряпка, что с того?

– Неделю назад, – сухим, официальным тоном начал говорить маг, чеканя каждое слово, – в Долине Магов произошло бандитское нападение на хранилище артефактов, принадлежащих Гильдии. Преступники не только похитили воистину бесценную вещь, но и зверски убили двоих магов, пытавшихся защитить святыню. С тел погибших были кощунственно и непонятно зачем сняты мантии. Вы, уважаемая графиня, отрицаете свою причастность к данному событию, тогда извольте объяснить полномочному представителю Гильдии Магов, при каких обстоятельствах одна из мантий попала в сундук вампира вашего клана?! – закончил обвинение Мартин и разжал пальцы.

Кусок материи упал на колени обомлевшей графини, а правая рука мага снова скользнула в складки одежды и нащупала горлышко спасительного флакона.

– Как… нет… этого не может быть… это чудовищная ошибка, – пролепетала сраженная наповал неожиданным поворотом событий Самбина, – возможно, эта ткань просто похожа…

– Перестань отпираться, – печально покачав голоси, произнес маг и незаметно подал Пархавиэлю знак спрятаться у него за спиной. – Я абсолютно уверен, что в сундуке твоего слуги найдется и остальная часть мантии. К тому же еще никому не удавалось подделать рунические узоры на одеждах магов, а этот фрагмент тесьмы подлинный, уж я-то знаю! – Мартин почувствовал позади учащенное дыхание гнома и осторожно, внимательно следя за каждым жестом, каждым движением Самбины и Марца, начал пробираться к выходу. – Твоя оплошность, а может быть, просто наглая самоуверенность упростили мне задачу. Расследование еще не закончено, но я непременно изыщу возможность оповестить Гильдию, кто является организатором нападения.

– Постой, Мартин, не горячись! – вскрикнула графиня, вскочив с софы и неосторожно сделав шаг в сторону мага.

– Назад, не вынуждай меня на крайние меры! – Рука Мартина взмыла высоко вверх, угрожающе замерев над головой с пузырьком смертоносной жидкости.

– Ни с места, Марц! – почти одновременно с магом выкрикнула графиня, успевшая вовремя остановить рьяно кинувшегося на ее защиту слугу. – Клянусь, Мартин, я сама ничего не понимаю и теряюсь в догадках, позволь мне разобраться!

В напряжении ожидая вот-вот последующего сигнала мага идти на прорыв, Пархавиэль обомлел и забавно заморгал, когда его боевой соратник совершенно по непонятным ему причинам поддался уговорам вампира и вместо того, чтобы бросить флакон, а затем со всех ног помчаться к двери, как ни в чем не бывало опустил руку и снова сел в кресло.

– Я тебе верю, но мне нужны доказательства, – тихо произнес маг и, крепко сжав тонкие губы, погрузился в молчаливое ожидание.

– Марц, быстро ко мне Артакса! – приказала графиня и, даже не дождавшись, пока слуга скроется за дверью, обратилась к Мартину: – Позволь побеседовать с глазу на глаз с твоим спутником.

– Нет, – отрицательно покачал головой маг, – только в моем присутствии.

– Хорошо, – согласилась Самбина и, смотря в глаза Пархавиэлю, задала ему самый логичный при данных обстоятельствах вопрос: – Малыш, откуда ты узнал, что мантия в сундуке?

– Я вспомнил твоего слугу, красотка! – огрызнулся Зингершульцо, которому явно не понравились недоверчивый тон и снисходительное обращение.

– Какая я тебе «красотка», мерзкий заморыш?! – взревела, как разъяренная львица, оскорбленная графиня, едва сдерживаясь, чтобы собственноручно не растерзать обнаглевшего гнома.

– А какой я тебе «малыш»? – невозмутимо ответил Пархавиэль и, устав стоять на ногах, сел на пол.

Зингершульцо не то чтобы чувствовал свою безнаказанность под покровительством мага, он просто устал, устал от драк и суеты, от непонятного стремления окружающих превратить его в козла отпущения и замучить бесконечными допросами.

– Не стоит, графиня! – вмешался в словесную перепалку Мартин. – Не слишком ли многого вы хотите от нечестивого слуги темных сил и дикого махаканского гнома, только сегодня утром сменившего овечью шкуру на штаны. Не расточайте бисер красноречия перед неблагодарной аудиторией, оставим этикет для дворцов и займемся делом!

– Ну и как же ты догадался, что мантия в сундуке? – уже спокойным голосом повторила вопрос внявшая аргументам мага Самбина.

– Когда меня ополченцы впервой схватили и в город повезли, – начал объяснять Пархавиэль, повернувшись лицом к магу, которого в отличие от вспыльчивой графини уже давно считал «своим», – то они у харчевни остановились, ну, той, которую я якобы поджег… Я связанным валялся и многого не видел, но после того, как они двор подожгли…

– Кто «они», ополченцы? – спросил маг.

– Да нет же, они, товарищи ее, кровососы, – пояснил Пархавиэль, тыча пальцем в сторону графини. – Сначала они, правда, ополченцев того… потюкали, а уж потом только дом запалили…

– Давай дальше! – закусил от нетерпения губу Мартин.

– Дом разгорелся, ну а они шмотки по сундукам перекладывать начали, к отъезду готовиться. Вот тут-то я этого белобрысого кровососа и заприметил.

– Артакса? – спросила Самбина, растирая виски трясущимися пальцами.

– Может быть, – пожал плечами гном, – я его не по имени, а по харе запомнил, но тому верзиле, что меня сюда приволок, именно он на подмогу пришел.

– Точно Артакс, у Колиса темные волосы, – размышляла вслух графиня.

– Ну, тогда мне в голову и запало, как этот белобрысый балахон такой же, как и у тебя, – обратился гном к магу, – из рук главного ихнего взял и в сундук себе сунул. Помнишь, я еще в дороге говорил, что одежонку твою где-то раньше видел?

– Помню, помню, – кивнул Мартин. – Так что ж ты, чудо махаканское, не ко мне прямиком поспешил, а чужое барахло ворошить кинулся?!

– Я был не уверен, – устыдился Пархавиэль своего, как ему казалось теперь, глупого поступка и смущенно отвел взор. – Укушен я тогда был, много крови потерял, перед глазами все плыло, как в тумане, мог и ошибиться. Вначале сам проверить хотел…

– Итак, графиня, мне все ясно, – быстро поднялся на ноги Мартин, громко хлопнув ладонями по подлокотникам кресла.

– Мне тоже, – с печалью в голосе прошептала Самбина, легким движением руки останавливая собравшегося уйти мага. – Мерзавца Артакса и его подружки Форенье не было при мне около десяти дней, только позавчера ближе к утру вернулись… Предателей вместе будем допрашивать! – твердо сказала графиня и отвернулась.

Самбине было стыдно за грязные делишки приближенных за ее спиной и горько осознавать сам факт измены. Те, кому она безгранично доверяла и кого любила почти так же горячо, как мать своих детей, нагло обманывали ее и работали на кого-то еще.

– Согласен, – тихо произнес Мартин, осознавая тяжесть момента для графини и отдавая должное ее выдержке, – но только здесь и сейчас, не стоит откладывать «удовольствие»!

– Я его убью! – зло процедила Самбина сквозь сжатые зубы и стукнула кулаком по столу. – Убью негодяя, переманившего моих слуг и втянувшего их в эту грязь!

– Позже, – возразил Мартин, – сначала я верну реликвию, а уж потом разбирайтесь между собой, сколько хотите, меня ваши вампирские дела не интересуют!

– Меня тоже, – поддакнул Зингершульцо и тут же виновато потупился под гневными взглядами обоих собеседников.

Воцарившуюся в комнате тишину прервал звук гулких шагов в коридоре. В третий раз за ночь дверь комнаты с шумом распахнулась и на пороге возникла грозная фигура Марца. «А синяк так и не прошел, – злорадствуя, отметил про себя Мартин. – Вот что значит качество ручной гномьей работы!»

– Он исчез, госпожа! – прогнусавил великан, растерянно разводя руками. – Обыскал и гостиницу, и двор, Даже в конюшню заглянул, нету его, пропал! Госпожи Форенье тоже не видно…

– Ступай, – устало отмахнулась Самбина, у которой не осталось сил ни на негодования, ни на крик. – Передай всем членам клана, что я приговорила эту парочку беглецов к смерти!

– А может, стоит поймать их и допросить? – скромно высказал свое мнение Мартин.

– Нет, уже поздно, – возразила графиня, – клановая связь нарушена, они теперь чужаки, умрут, но будут молчать.

– Ну что ж, тогда мы продолжим наш путь. – Мартин учтиво кивнул на прощание и направился к двери, жестом подавая Пархавиэлю знак следовать за ним.

–. Мартин, – окрикнула мага Самбина, а затем, вопреки всем строгим правилам отношений между магами и вампирами, подошла к нему вплотную и положила ладонь на плечо. – В этой битве ты будешь не один, – произнесла она дрожащим голосом, – для меня это теперь дело чести, можешь рассчитывать на мою помощь!

– Во дают! – прервал трогательный момент заключения союза грубый выкрик гнома, сопровождаемый звонким хлопком ладони по ляжке. – Такие мудрые и образованные, а дела до конца довести не могут, спешат куда-то, искать невесть кого!

– Что ты хочешь сказать? – спросил Мартин, едва успев схватить за локоть Самбину, кинувшуюся преподать наглому гному урок учтивости.

– А ты подумай?! – не обращая никакого внимания на разгневанную графиню, ответил Пархавиэль и похлопал указательным пальцем себе по виску. – Раз я видел, как старшой вампирский ейному слуге мантию передавал, значит, и второго кровососа описать могу!

– Говори! – не сговариваясь, выкрикнули в унисон маг и вампир.

Пархавиэль закрыл глаза, чтобы освежить в памяти образ укусившего его вампира, а затем умудрился описать внешность маркиза настолько подробно, что у внимательно слушавших словесный портрет не возникло ни капли сомнений.

– Норик! – воскликнула графиня, не сдержавшись и все-таки продемонстрировав магу в приступе ярости свой грозный, хищный оскал.

– Норик, – хмыкнул Мартин, задумчиво прищурив глаза и размышляя над чем-то своим.

– Покойник! – прошептал Пархавиэль, радостно потирая вспотевшие ладони.

Бывший хауптмейстер караванной службы Пархавиэль Зингершульцо учился жизни во «внешнем мире», одной из основ которой был совершенно новый для гнома принцип: «Коль не можешь одолеть врага сам, ищи союзников!»

Глава 12 Стольный град Альмира

Солнце сияло, колеса скрипели, птицы за окном кареты весело щебетали, а пребывающий в хорошем расположении духа Пархавиэль мучил своего спутника расспросами:

– Скажи, и о чем это вы трепались после того, как выперли меня за дверь?

– Мне пришлось долго извиняться за несдержанность одного крайне невоспитанного гнома, пялившегося всю ночь на бюст графини, – пробормотал Мартин, даже не приоткрыв глаза, а затем чуть позже добавил: – И не только на бюст…

Ночное приключение, едва не закончившееся для любопытного гнома купанием в реке с камнем на шее, придало Пархавиэлю сил. Он чувствовал, что развязка близка, и сгорал от нетерпения поскорее встретиться со своими менее удачливыми товарищами. Мартин же, наоборот, устал и был во власти дурных предчувствий. Беседа с графиней, затянувшаяся до самого утра, и постоянные напряженные размышления утомили его пытливый ум, который в настоящий момент уже не мог трудиться над разгадкой страшной тайны вампирского заговора, а стремился лишь к спасительному отдыху.

– А что тут такого зазорного?! – не унимался разговорившийся гном, игнорируя полудремотное состояние мага. – Если красавица сама прелести свои напоказ выставляет, значит, на них пялиться надо! Иначе нельзя, неучтиво, женщину обидишь, вниманием обделишь!

– Точно, – слегка рассмеялся Мартин, чувствуя в словах волосатого крепыша долю первозданной истины, прикрытой лицемерными современниками всякой бутафорской мишурой: правилами приличий, этикетом и т. д. – Да только Самбина не женщина, а вампир, грозный и опасный противник!

– Дурак ты! – неожиданно заявил Пархавиэль, почесав волосатую грудь и смачно сплюнув на днище кареты. – Женщина всегда остается женщиной, даже если она штаны по глупости нацепила и мечом опоясалась. Это только мужики, стоит им балахон, узорами расшитый, нацепить, сразу о своем естестве забывают!

– Отнюдь, – возразил Мартин, ничуть не обидевшись на недвусмысленный намек. – Хотя порой просто необходимо забыть, что ты мужчина, и, невзирая на отвлекающие мелочи, трезво оценить положение дел. Вчера, к примеру, была совершенно не та ситуация, чтобы…

– Бред, – бесцеремонно перебил ученого мужа Пархавиэль, еще раз оросив днище кареты слюною. – Ты вон, как сопливый мальчонка, все время от вампирихи глаза отводил, а я пялился! – гордо заявил гном. – Ну и что от этого изменилось?!

– Ровным счетом ничего, – прошептал Мартин, не чувствуя в себе сил пускаться в утомительные, да к тому же и бесполезные объяснения. – Но впредь будь осторожен! Не все красавицы так терпимы к похотливым взорам волосатых самцов.

– А ты… ты… бесполое нечто, старик немощный! – выпалил Пархавиэль и отвернулся к окну.

Наконец-то в карете воцарилась долгожданная тишина. Гном больше не докучал назойливыми расспросами, и Мартин мог спокойно отдаться сладкому плену сна. В который раз, закрыв глаза и вслушиваясь в мерный стук колес, маг пытался уснуть, но усилия были тщетны. Своенравный мозг перестроился на рабочий лад и принялся вопреки воле хозяина просчитывать возможные комбинации дальнейших действий.

Положение было сложным, а с трудом добытая информация весьма противоречивой. Сколько ни напрягал маг уставшие извилины, сколько ни сопоставлял разрозненные факты, главное – мотив преступления – оставалось загадкой. Сама по себе похищенная вещь не представляла для Норика и его окружения никакого интереса, если он только не собирался использовать ее против Гильдии магов. Однако, как ни силен был маркиз, какими бы связями ни обладал при филанийском дворе, а идти против воли Ложи он не осмелился бы.

Бессмысленным и непонятным казалось также и зверское убийство барона Онария, оно никак не вписывалось в общую картину коварного преступного замысла. Фьюго был ключевой фигурой в отношениях с Гильдией, но его позицию поддерживало подавляющее большинство Лордов.

«Норик не настолько глуп, чтобы надеяться извести всех Лордов и их преданных последователей, а затем самому встать во главе союза вампиров. Силенок, да и Духу не хватит! – думал Мартин, рассматривая мелькающие за окном деревья. – Тогда зачем ему Книга? Может быть, она нужна не ему, а кому-то еще, третьей, неизвестной мне силе, а маркиз лишь наемный исполнитель? – осенила мага внезапная догадка. – Деньги Норика, конечно же, не интересуют, а вот поддержка сильных мира сего – дело другое. Нужно действовать осторожно, не спеша, просчитывать каждый шаг, прежде чем предпринимать какие-то действия…»

Один из неписаных законов невезения гласит: «Как только мысли перестают путаться и выстраиваются в логическую цепочку, непременно найдется кто-то, кто собьет их глупым вопросом или неуместным действом». В случае с Мартином роковым злодеем была обычная дорожная кочка. Карету сильно тряхнуло, и маг повалился на пол, больно ударившись лбом об оказавшуюся неимоверно твердой коленку Пархавиэля.

– Держаться надо! – пробурчал гном, недовольно косясь на пытавшегося подняться на ноги мага. – Вот так вот нос себе расквасишь, а потом меня обвинишь! Коленка, видишь ли, недостаточно мягкая попалась!

– Заткнись, – проворчал маг, растирая ладонью ушибленный лоб. – Вашему Гномьему Всезнайству уже давно пора прекратить дуться по пустякам и всерьез призадуматься о предстоящей работе.

– Работе?! – удивленно переспросил Пархавиэль, оперевшись широкими ладонями на не менее габаритные коленки и свесив над скамьей массивный живот. – Какой еще работе? Кто-то вроде говорил, что я в гостинице отсиживаться буду, пока ты по городу рыщешь, что мне на улицах появляться опасно…

– Сейчас не самое подходящее время для ехидных ухмылок и плебейского злорадства, – перебил гнома маг, попутно роясь в стоявшей рядом с ним на скамье дорожной сумке. – Обстоятельства изменились, да и ты, мой друг, показал недюжинный талант в потрошении чужих сундуков, так что о безделье на мягких перинах можешь забыть.

– То-то, – расплылся в широкой улыбке Пархавиэль, – а то: «я сам… я один… я самый лучший!» – Неожиданно лицо гнома стало серьезным. – Я с радостью помогу тебе пристукнуть эту зловонную пиявку и его прихвостней, но боюсь, одним нам не справиться. Вампирица, кажись, помочь обещалась, а где она?!

– Тронется в путь, как только стемнеет, – ответил Мартин, вытаскивая один задругам из недр огромной сумки предметы дворянского гардероба: черные кожаные штаны, расшитую золотом перевязь, дорожную куртку с пестрыми узорами и т. д. и т. п.

– Так она же, как я понял, под солнцем гулять может, что ж вслед за нами не поехала, вертихвостка?!

– Во-первых, – перебил язвительную реплику строгий голос Мартина, – она тебе не «вертихвостка», а сиятельная графиня. Учись этикету и элементарным правилам хорошего тона!

– А что во-вторых? – насупился гном.

– Графиня – высший вампир, поэтому не боится солнечных лучей, но, как ты заметил, на встречу с нами она приехала не одна. Многие из ее свиты не могут похвастаться способностью вести дневной образ жизни. Ехать же в карете с завешенными окнами неудобно и неразумно. Экипаж может остановить стража, и что тогда?

– Жаркое! – злорадно хихикнул Пархавиэль.

– Мне не нравится твой неотесанный солдафонский юмор и пренебрежительный тон. – Лицо Мартина стало строгим, тонкие губы сжались в тонкую прямую линию, а в глазах промелькнула искра злости. – Япрекрасно понимаю, что у тебя есть причина злорадствовать, но учти: Самбина и ее клан – союзники, я не потерплю по отношению к ним пошлых выходок и не буду больше сдерживать их гнев, как это было прошлой ночью!

– Ладно, понял, остынь, – примирительно произнес гном. – Ты хочешь сказать, что кровососы, как люди иль гномы, бывают хорошими и плохими…

– Нет, я хочу сказать, что вампиры – паразиты и гнусные твари, но с некоторыми из них иногда можно договориться, – высказал свою точку зрения маг и начал не спеша развязывать пояс мантии.

Человек, так долго убеждавший гнома в необходимости соблюдения хотя бы элементарных правил приличия, повел себя весьма странно: стянул через голову мантию и, совершенно не обращая внимания на присутствие Пархавиэля, начал неторопливо облачаться в элегантный дорожный костюм. Как точно определил еще при первой встрече с магом гном, дорогая ткань мантии скрывала под собой тщедушное, костлявое тельце с узкими полосками мышц и рыхлым округлым животиком, расположенным точно по центру худосочного существа.

– Одевайся скорее, а то стошнит, – просипел, морщась, Пархавиэль и отвел взгляд в сторону.

– Мое тело не идеально, – нарочито важно и с чувством собственного достоинства произнес маг, засовывая худые отростки ног в штаны, – но не стоит так пафосно выражать свое отвращение. Не девица, можешь и потерпеть!

– Девица и потерпела б, а я не могу! – проворчал гном и смачно плюнул на этот раз не на пол, а в открытое окно.

Вслед за ногами под одеждой постепенно скрылись и остальные части тела. Поправив манжеты и важно пристегнув к перевязи короткий узкий клинок, Мартин окинул оценивающим взглядом свой новый, светский наряд и возобновил прерванную беседу:

– Ну, как тебе?

– В мантии было лучше, – не лукавя, признался Пархавиэль, – выглядел важнее, да и худоба в глаза не бросалась.

– Что поделать, – вздохнул маг, комом засовывая мантию в сумку, – конспирация должна иметь место быть.

– Чего-о-о?! – протянул Зингершульцо.

– Маскироваться надо! – пояснил Мартин суть своего замысловатого высказывания. – Не могу же я по Альмире в мантии щеголять. Это все равно что рога нацепить, а к штанам хвост привесить. Для индорианцев что маг, что черт, все едино – нечисть!

– Дураки они, – подытожил Пархавиэль, основываясь на собственном опыте общения с филанийскими властями.

– Не без этого, не без этого, – философски заметил Мартин, – но давай не будем обличать других, а займемся лучше нашими делами.

– Говори, чем могу, помогу.

– Прежде всего должен тебя расстроить, – заявил Мартин, панибратски хлопнув ладонью по голому плечу гнома. – Маркиза я убивать не буду… пока не буду, – уточнил маг, видя, как исказилось от недоумения и досады лицо спутника. – Цель моей миссии – вернуть похищенную вещь, а уж потом наказать преступника. Запрещаю его трогать и тебе! Если встретишься с кровососом, то беги без оглядки, он тебе не по зубам.

– Я… я был связан! – вскипел раскрасневшийся Пархавиэль. – Беспомощен как младенец, если бы не веревки…

– То результат бы остался неизменным, – печально улыбнулся Мартин. – Поверь, этот прохиндей слишком силен!

За двое суток общения с магом Пархавиэль успел понять, что словам бойкого старичка можно было верить. Как ни горько было признаться самому себе, что мечты о скорой мести растворяются, как призрачный фантом, а Делать было нечего. От злости Пархавиэль лишь закусил нижнюю губу и продолжал внимательно слушать вкрадчивый, монотонный голос мага.

– Как найдем Кн… эту вещь, – чуть ли не проговорился Мартин, – я сам не устою перед соблазном поквитаться с мерзавцем. А пока стоит на время забыть о личных обидах и заняться важными делами.

– Не тяни, – прорычал от нетерпения Пархавиэль, – вот уже битый час, как вокруг да около ходишь!

– Маркиз Норик не просто знатный вельможа, а высокопоставленный придворный чиновник, – невозмутимо продолжал Мартин, не обращая внимания на выкрики несдержанного собеседника. – В услужении у него не только кровососы, но и масса служивых людей, не подозревающих об его истинной сути. Если мы будем действовать неосмотрительно, то начнется такая охота, что и представить страшно. Ни влияние Самбины, ни другие мои связи нас не спасут.

– Понял, можешь дальше не запугивать, – кивнул гном. – Говори, что мне делать, а не ходи кругами, как стражник возле пышногрудой прачки!

– Норик, бесспорно, сильный вампир, но, как сообщила мне графиня, у него есть маленький дефект, – продолжал не спеша излагать маг, не идя на поводу у торопливого гнома, а стараясь описать ситуацию в целом, прежде чем отдать конкретные приказания. – Сиятельный маркиз не может сам производить полноценных вампиров. Его детища настолько уродливы и неразумны, что ему приходится держать их где-то в лесной глуши на границе между Филанией и Кодвусом.

– Ну и что? – удивился гном. – Еще и не такое в жизни бывает. Вот у нас в Махакане есть женщина, так она…

– Заткнись! – грубо прервал занимательный рассказ о чудесах природы маг. – Дело не в самом дефекте системы вампирского воспроизводства, а в том, что Норику приходится переманивать вампиров из других кланов. Он собирает вокруг себя неокрепший духом молодняк и при их помощи обделывает свои грязные делишки в столице и в других городах, то есть в людных местах, где нельзя открыто сверкать клыками и брызгать во все стороны кровавой слюной. Естественно, вампиры скрывают от хозяев свою принадлежность к шайке Норика.

– Уже понял, – поддакнул Пархавиэль, вспомнив, как бесновалась графиня, узнав о причастности к похищению артефакта членов ее клана.

– В стране, где в существование вампиров никто не верит, в самом оплоте Истинной Веры Норику приходится туго. «Осторожность и еще раз осторожность!» – вот девиз двуличного вельможи. Никто из его приближенных наверняка не общается с ним напрямую и уж точно не осмелится близко подойти к королевскому дворцу.

– А как же Самбина и этот… Онарий? – удивился гном. – Они же тоже вампиры, но очень близки к королю. Неужели они не боятся быть раскрытыми?

– Не путай кислое с пресным! – слегка повысил голос Мартин, которому уже изрядно надоела дурацкая привычка гнома перебивать его в самый неподходящий момент. – Отличить Лордов от людей почти невозможно: они ведут дневной образ жизни, невосприимчивы к серебру, чесноку и даже могут отражаться в зеркалах. Подручные же Норика – вновь обращенные, еще не успевшие ничему толком научиться юнцы. Они уязвимы и приметны, поэтому прячутся днем и появляются на улицах лишь ночью.

– Весьма полезная информация, но только зачем она мне?

– А где бы ты, будь на месте маркиза, спрятал украденную вещь? – ответил вопросом на вопрос Мартин, хитро прищурив глаза и внимательно следя, как забегали складки по широкому лбу застигнутого врасплох Пархавиэля.

– Я бы ее сразу использовал или продал, – наконец-то произнес гном, пожимая плечами. – Ни разу не воровал, но смысла иного в краже не вижу.

– То-то и оно, что ни разу, – усмехнулся маг. – к нашему счастью, оба варианта отпадают. Самому маркизу вещь не нужна. Я уж и так, и так прикидывал, ну не сможет он ею воспользоваться, а покупать ее никто не будет, пока маги не успокоятся и не смирятся с потерей, значит, остается одно…

– Спрятать хорошенько и ждать, – продолжил за собеседника Пархавиэль, – закопать под укромным кустом и выждать месяцок-другой.

– Не все так просто, но мыслишь ты правильно, – рассмеялся Мартин, с хрустом разминая затекшие пальцы. – На виду, в общедоступных местах прятать добычу опасно, не исключена вероятность, что «куст» выкопают или он приглянется влюбленной парочке крестьян. Не исключены и другие подарки судьбы. Возникает вопрос, где же найти подходящее место?

– Да во дворце хотя бы, чего мудрить-то? – хмыкнул гном. – Засунул в сундук с грязным шмотьем, всего и делов!

– Не скажи, – покачал головой Мартин и почему-то грозно затряс перед носом Пархавиэля указательным пальцем. – Дворец – это один большой великосветский гадючник. Все друг на друга доносы строчат и слуг подкупают, чтобы те по сундукам своих господ рылись. Уж тогда проще с артефактом в руках ходить, и то неприметней будет!

– Ну, я не знаю! – устав от раздумий, развел руками Пархавиэль. – Хотя постой, ты ведь про молодняк вампирский не зря речь завел, – осенила гнома внезапная догадка. – Норик с ними где-то тайно встречаться должен, там он скорее всего добычу и держит, а подручные его штуковину эту заодно и охраняют!

– Ты растешь в моих глазах, – наконец-то снизошел до похвалы Мартин и даже пожал ладонь гному.

– Не-а, это просто ты перестал смотреть на меня с высоты твоего роста, – по привычке ожидая подвоха, парировал с опережением гном.

– Не будем и дальше ломать копий красноречия, перейдем к делу! – заявил маг и ненадолго замолчал перед тем, как начать излагать план действий. – Времени у нас не так уж и много. Альмира – город большой, а логово шайки может быть где угодно. Кроме того, не стоит забывать и о духовной специфике Филанийского государства.

– Что-то я опять не пойму, к чему ты клонишь.

– К тому, мой нечеловеческий друг, что поиски наши придется вести порознь.

– Да как же так?! – подпрыгнул гном, не на шутку испугавшись заявления соратника. – Ты что, совсем умом тронулся? Я же ни города, ни порядков не знаю, влипну тут же в какую-нибудь историю, пропаду!

– Не шуми, – успокоил Пархавиэля Мартин. – У тебя будет провожатый, он тебе все объяснит и покажет. Вдвоем с ним вы обыщете портовую часть города и цеховые кварталы. Несмотря на строгость людских законов, тяжелую работу выполнять кому-то надо. В Альмире полно гномов и полуэльфов, они обитают как раз там, так что ваше появление среди городских трущоб не вызовет подозрений, в то время как родовитому иноземному путешественнику, – скорчив надменное выражение лица, Мартин жеманно обвел свой торс рукой, – не место среди пахучих отходов.

– Как всегда, – вздохнул Пархавиэль, опять сплюнув на пол. – Все лучшее – чокнутым старикам, вся грязь – уважаемым гномам!

– Я же, в свою очередь, – продолжил маг, не выдержав и слегка улыбнувшись, – возложу на свои дряблые стариковские плечи непосильный труд поисков в Торговом, Королевском кварталах и на Дворцовой площади, то есть в тех частях города, куда вход низкорослым коротышкам запрещен.

– Смотри не надорвись с натуги, – процедил сквозь сжатые зубы Пархавиэль, пытаясь придумать ответную колкость.

– Мы уже скоро будем в Альмире и остановимся в гостинице «Довольный купец» на набережной Королевского квартала. Ближе к ночи прибудет твой провожатый, и мы начнем поиски. Вопросы есть?

– Куча, – тут же выпалил гном. – Твой план дыряв как старое сито. Во-первых, кто же меня пустит в Королевский квартал и тем более поселит в гостинице?

– Ерунда, – отмахнулся Мартин. – Я иноземный дворянин, путешествующий со слугой-рабом, мог и не знать местных обычаев. В первый день не выселят, а больше нам и не надо.

– Ну а как мы связь поддерживать будем?

– Рыночная площадь открыта для всех, будем встречаться там каждый вечер перед закатом.

– А если что срочное?

– Передашь провожатому, он по своим каналам свяжется со мной.

– Ну а провожатый-то кто? Откуда он взялся?

– Говорят, выглядит как полуэльф.

– «Выглядит»? – насторожился Пархавиэль, чувствуя, что маг недоговаривает что-то важное.

– Ну, вообще-то он из клана Самбины, – как бы между прочим произнес Мартин.

– Что?! – заорал гном, подпрыгнув так высоко, что ударился головой о потолок кареты. – Да ты сбрендил, старый хрыч, ты что ж, думаешь, я совсем сдурел, чтобы один на один с кровососом по городу целыми днями мотаться?!

– Молчать! – заорал в ответ маг, поедая гнома сердитым взглядом сквозь узкие щелочки прищуренных глаз. – Самбина нам помогает, и ее слуга никогда не осмелится причинить тебе вред. Кроме того, он обычный вампир, и если что, ты с ним сможешь справиться. Для пущего успокоения пугливых гномов хочу особо отметить, что вместе бродить по городу вам придется только ночью, днем колобродить будешь один!

– Вместе с вампиром шага не сделаю, – твердо заявил гном и, за неимением под рукой стола, хлопнул кулаком по коленке.

Не тратя сил на дальнейшие пререкания, Мартин рывком распахнул дверцу кареты и, обезумев от злости, принялся выпихивать Пархавиэля наружу.

– Вон из кареты, пошел прочь, соглашение расторгнуто! – орал маг, таща гнома к открытому дверному проему.

Несмотря на худобу и внешнюю тщедушность ученого мужа, движения его были быстрыми, а пальцы цепкими. Пархавиэль крутился по скамье волчком и еле успевал выворачиваться из ловких захватов. В конце концов Мартин обессилел, и одолевшая его усталость погасила вспышку ярости.

– А еще что-то там о приличиях толковал, об этикете… – пробормотал Пархавиэль, забившись на всякий случай от запыхавшегося мага в дальний угол кареты.

– Прости, не сдержался, – прошептал Мартин, приводя в порядок съехавшие манжеты и поправляя помятый воротник. – Последний раз спрашиваю…

– Уговорил, – быстро ответил гном и, не желая продолжать разговор, отвернулся к окну.

Близость конца путешествия Пархавиэль почувствовал еще задолго до того, как карета въехала в городские ворота. Трудно было не обратить внимания на то, что экипаж перестал раскачиваться на ухабах, а толстый слой грязи, в котором всю дорогу тонули колеса, сменился довольно сносным покрытием из кирпича. Пытаясь разглядеть нечто большее, чем расплывчатые пятна, мелькающие за залепленным грязью окном, Пархавиэль приоткрыл дверцу и высунул наружу покрытую липкими от пота волосами голову. Бьющие в лицо капли мелкого, моросящего дождя и ветер, приятно обдувающий вспотевшее тело, мгновенно улучшили самочувствие гнома, чуть ли не задохнувшегося в карете.

Мартин, как ни странно, промолчал, не пытался втащить спутника обратно и не расточал свое изысканное красноречие в попытках вразумить бестолкового гнома, который снова позабыл об осторожности и приличиях. На самом деле маг сам был обрадован ворвавшемуся внутрь потоку живительного свежего воздуха, вмиг разогнавшему его головную боль.

«Пускай покуролесит напоследок! – думал маг, терзая себя сомнениями и в глубине души боясь начала активных действий. – Не совершаю ли я ошибку, отпуская коротышку одного? Не натворит ли он дел, не попадет ли в руки врагов? А если его поймают, будет ли крепыш молчать? У маркиза наверняка есть хорошие средства по развязыванию упрямых языков». Опасения грызли Мартина изнутри, терзали его мозг и, самое главное, впустую транжирили время, предназначенное для отдыха и восстановления изрядно потраченных душевных сил. «Ну что я трясусь, как мальчишка? К чему эти глупые переживания? Выхода другого все равно нет», – пытался успокоить себя Мартин, зарекавшийся уже тысячу раз никогда не возвращаться к повторному обдумыванию принятых однажды решений.

Пока маг размышлял и искал успокоения в перебирании скудных фактов, Пархавиэль старался не упустить из виду ни одной крупинки разноцветной мозаики окружавшего его мира. Красивые кареты с диковинными гербами, сменившие на дороге крестьянские повозки и волокуши, гомон торгового люда, чьи кибитки прижимались к обочине, пропуская экипажи вельмож, разноцветные наряды людей и многое, многое другое – все разжигало любопытство гнома и желание быстрее понять жизнь в новом для него мире, влиться в него, стать неотъемлемой частью этой повседневной и, казалось бы, бессмысленной суеты. Иного выхода не было, путь к возвращению в подземелья Махакана преграждали силы, которые было не побороть оклеветанному караванщику: сформировавшийся на протяжении многих веков страх горняков перед новым и дурная молва.

«А зачем мне вообще возвращаться, что я там забыл? – размышлял Пархавиэль, наблюдая за толпой закованных в цепи людей, понуро бредущих на рабские рынки столицы. – Быть как они, всеми презираемым изгоем, нет уж, увольте! Родина там, где твои близкие, где тебя любят, а что я оставил в той жизни? Друзья погибли, любимой нет, родственники – выжившие из ума старики, которые уже давно перестали меня узнавать. Нет, обратно я не хочу! Эх, только бы товарищей вызволить, спасти их из рук палача, а там втроем не пропадем! Живут же здесь гномы, приспособились».

Внезапно лошади остановились, возле кареты откуда ни возьмись появились трое солдат в стальных доспехах липового цвета с позолоченными полосками на наручах и паундорах. На блестящих поверхностях отполированных кирас были выгравированы золотые кубки – герб столицы. Увидев патруль, старенький кучер по-молодецки спрыгнул с козел и согнулся в глубоком поклоне, выронив из трясущихся рук шапку и кнут. Недоверчивые взгляды из-под надвинутых на самые брови открытых шлемов с кольчужными шлейфами пробежались по кучеру, лошадям и карете, а затем остановились на торчащей из-за приоткрытой дверцы голове гнома. Не говоря друг другу ни слова, воины переглянулись и, небрежно оттолкнув старика, направились к экипажу. Пархавиэль испугался, двое из троих вынули из ножен мечи и надели кольчужные рукавицы.

– Закрой дверцу, живо! – прикрикнул взволнованный Мартин, больно пнув гнома под коленку. – Не видишь, стража приезжих досматривает, не привлекай внимания!

Пархавиэль резко отпрянул, а вот дверцу закрыть уже не успел, широкое обоюдоострое лезвие меча просунулось в узкую щель между дверцей и стенкой.

– А ну, вылазь, вша подзаборная! – прозвучал грубый приказ распахнувшего дверцу стража.

Подручные сержанта не стали дожидаться, пока гном добровольно покинет карету. Рука в армейской перчатке схватила Пархавиэля за щиколотку и потянула на себя, но тут же отпустила, ее хозяин увидел в карете богато одетого дворянина, с удивлением взиравшего на сцену солдатского произвола. Пару секунд все молчали, патрульные опешили и не могли произнести ни слова. На помощь служивым пришел Мартин, его громкий, визгливый голос разорвал гнетущую тишину.

– В чем дело, капрал, какого черта вы, олухи, прицепились к моему слуге?! – изобразил искреннее возмущение действиями стражи маг, прекрасно разглядев, что на паундоре старшего из солдат блестели не одна, а две вертикальные полосы.

– Я сержант, милостивый государь, – робко поправил заезжего аристократа стражник, одновременно подавая рукой сослуживцам знак вложить в ножны мечи и отойти от кареты.

– С сегодняшнего дня уже нет, а будешь пререкаться, я лично прослежу, чтобы твой недотепа-командир заставлял тебя каждое утро драить казарменные конюшни! – продолжал разыгрывать из себя капризного вельможу Мартин, гневно сверкая глазами и корча страшную рожу. – У вас, филанийцев, что, принято вламываться в кареты и избивать на глазах у господ их слуг?!

– Милостивый государь, – жалобно залепетал сержант, воровато озираясь по сторонам, – стоит ли так серчать из-за какого-то гнома? Я приношу вам свои извинения и…

– Это не гном, это МОЙ шут!!! – прокричал маг, хватаясь за рукоять меча.

Пархавиэль тихо крякнул в кулак и мысленно поблагодарил соратника в самых изысканных выражениях за отведенную его скромной персоне почетную роль.

– Еще раз прошу прощения, произошло ужасное недоразумение, – оправдывался раскрасневшийся, как девица на выданье, служитель порядка. – Дело в том, что ваш гном… слуга… то есть шут очень похож на одного беглого недомерка. Ваша карета без герба, и мы подумали…

– Я вообще сомневаюсь, что твою голову могут посещать хоть какие-то мысли. Где ты видел гнома, разъезжающего в одиночку в карете? – заявил Мартин уже тише и более мягким тоном, а затем, к великой радости гнома, убрал руку с меча.

По тому, как неумело легла ладонь бузотера на рукоять, Пархавиэль понял, что магу никогда не доводилось пользоваться оружием.

– Но ваш экипаж без герба… – заикаясь, пролепетал сержант. – Ваша светлость, мы же ненароком…

Талантливый лицедей не стал дослушивать до конца невнятное бормотание служивого, а подал растерянному кучеру знак трогать и громко хлопнул на прощание дверцей кареты. Лошади тронулись, увозя вельможу и его шута к городским воротам: мимо обыскиваемых солдатами экипажей менее удачливых путников, прочь от застывшей на месте онемевшей троицы.

– А кто это был, Ковий? – робко спросил командира молодой солдат, за что и получил увесистую оплеуху. Сержант Ковий Понурис сам не мог понять, почему пропустил карету не только без досмотра, но даже не узнав имени владельца.

Уже через десять минут карета выехала из лабиринта экипажей и крытых брезентом торговых фургонов, досматриваемых прямо на дороге. Таможенный пост находился в двадцати шагах перед каменной сторожевой башней, одиноко возвышающейся на невысоком холме по левой стороне широкой реки, названной Леордедроном в честь какого-то героя или предсказателя.

Сколько Пархавиэль ни пытался расспросить спутника об этом древнем муже или о конструкционных особенностях огромного арочного моста, нависшего над рекою, маг лишь отмахивался и требовал оставить его в покое. Мартин устал, ему надоел докучливый гном и его многочисленные вопросы, ответы на которые не приближали к разгадке тайны, а лишь удовлетворяли досужее любопытство маленького ворчуна. После десятого или двенадцатого вопроса, заданного в пустоту, Пархавиэль обиженно отвернулся к окну и принялся увлеченно рассматривать плывущие по реке барки и грозно возвышающиеся на правом берегу высокие стены городских укреплений.

Мост закончился неожиданно, он плавно перешел в десятиметровую арку городских ворот. Зрелище было величественным и захватывающим: поток людей и карет стремился в раскрытую пасть огромного окаменевшего чудовища, лежавшего на берегу реки. Пархавиэль еще ни разу в жизни не видел зрелища такого размаха. По сравнению с аркой пограничные ворота Махакана казались всего лишь узенькой щелочкой, едва заметной трещиной в древнем монолите.

От высоты белокаменных стен и крытых красной черепицей четырехугольных башен кружилась голова и возникали мысли, что ты крошечный муравей, букашка, ползущая по спине спящего монстра. Успокаивал обескураженного гнома лишь факт, что среди высоких зданий и полотняных шатров начинающегося прямо у ворот городского базара он был не одинок, ползал не один, а в многоликой пестрой толпе таких же жалких, беспомощных букашек.

– Ничего, скоро привыкнешь, освоишься, – прорвался сквозь стук колес о булыжную мостовую и гомон окружившей карету со всех сторон толпы голос мага. – Это поначалу только страшно, а потом дела захлестнут, и будешь, как они, суетиться, бегать…

– На муравейник походит, – робко заметил Пархавиэль, не отрываясь от окна.

– Скорее на клоповник. Муравьи – они труженики, а здесь на одного работягу – с дюжину бездельников и трутней. Кого ни спроси, все делами важными заняты, без них королевство рухнет, – пренебрежительно морщась, прошептал маг и снова погрузился в дремоту.

Широкая, выложенная крупными каменными плитами мостовая пересекала рыночную площадь точно посередине и уходила куда-то вдаль, к видневшимся на горизонте домам городских кварталов. Торговые будни были в самом разгаре: снующие туда-сюда покупатели и рабочие с гружеными тележками то и дело встревали между каретами приезжих и пешими гостями столицы, создавая невообразимую толчею и сумятицу, следствием которых были постоянно возникающие то тут, то там перебранки и несчастные случаи.

Несколько десятков измотанных, вспотевших стражников в одних лишь расстегнутых до пупка кожаных куртках безуспешно пытались хоть как-то упорядочить хаотичное движение народных масс, но от их усилий ситуация становилась еще хуже. Ругань перерастала в ожесточенные драки, под колеса телег попадали зазевавшиеся прохожие.

Не успела карета проехать и сотни шагов от ворот, как толпа возбужденно закричала, и откуда-то издалека донеслась приглушенная барабанная дробь. По тому, как исказилось лицо Мартина, Пархавиэль понял, что остановились они надолго.

– Ну, филанийцы, ну, народец! – в который раз за время поездки ругал маг бестолковых местных жителей. – Ты только подумай, мало того что кареты прямо посреди базара пустили, они еще и казни в такой толкучке устраивают!

– А посмотреть-то хоть можно? – осторожно поинтересовался гном, боясь услышать новые нарекания со стороны строгого наставника. – Вдруг товарищей моих казнят?

– Валяй, если сможешь, – устало отмахнулся Мартин, – в такой толпе тебя все равно никто не заметит.

Обрадованный гном приоткрыл дверцу и просунул в щель голову. К сожалению, видно ничего не было. Кареты заслоняли интересное зрелище, а бурлящее море людей заглушало усилия надрывающих горло глашатаев. Разозлившись на праздных зевак, Пархавиэль решился пойти на крайние меры. Его сильные пальцы крепко вцепились в крышу, а ноги резко оттолкнулись от скамьи. Гном повис на руках, затем рывком подтянулся и уже через секунду уселся, поджав под себя ноги, на гладкой крыше кареты. Упорство малыша было вознаграждено. С трехметровой высоты было отчетливо видно, как вершилось в Альмире правосудие. В принципе в действе по лишению жизни ничего интересного не было. Пархавиэль видел точно такой же спектакль два дня назад в Фальтеши, разве что эшафот в столице был чуть-чуть побольше, а священники в желтых рясах дольше и усерднее бормотали напутственные пожелания «виновникам торжества».

«И чего люди такие дурни, – ругался про себя гном, пытаясь получше разглядеть ряды осужденных. – Столько зевак собралось, а на что, собственно говоря, смотреть-то? Им что, в жизни мерзости и свинства не хватает, чтобы еще на висельников любоваться?»

Через пару минут Пархавиэль облегченно вздохнул: сколько он ни осматривал ряды, а товарищей, к счастью, среди смертников обнаружить не удалось. Он собирался полезть вниз, но неожиданно передумал. Отсюда, с крыши кареты, как на ладони была видна шумная жизнь торговых рядов. Пользуясь случаем, Пархавиэль решил осмотреться. Мысль о том, что завтра ему предстояло погрузиться в людскую толчею, не давала покоя и пробудила былые инстинкты подземного разведчика.

Руководствуясь наставлениями доблестного разведчика отряда, унтера Бифа, Пархавиэль мысленно разбил осматриваемую площадь на участки и внимательно изучил каждый в отдельности. Всего через пару минут Пархавиэль точно знал, где торговали пушниной, а где сыром, во что одевались модницы-горожанки и прочий люд. Гном отчетливо запомнил опасные участки базара, то есть те места, где была высока вероятность натолкнуться на шайки воров и патрули городской стражи. Покончив с общим осмотром территории рынка и продаваемых на лотках товаров, гном пытался сосредоточиться на изучении городских обитателей, но вскоре бросил это неблагодарное занятие, поскольку чуть не ослеп от мелькающих в тесноте разноцветных головных уборов и одежд.

– Ну как, высмотрел что-нибудь? – поинтересовался Мартин, когда промокший под дождем Пархавиэль вернулся в карету.

– Их там нет, – отрицательно покачал головой гном. – Странно все здесь как-то, необычно. У нас в Махакане сразу понять можно, кто нищ, а кто богат, а тут ничего не разберешь. Одежды пестрые, яркие…

– Ничего, освоишься, – дружески похлопал Мартин спутника по плечу. – Но только учти, красота одежд не всегда соответствует толщине кошелька: кто-то скупится на дорогой костюм, хотя может позволить себе дюжину, а кто-то выкладывает за него последний заемный грош.

– Освоюсь, – поддакнул гном. – Я вот другого разобрать не могу. По твоим словам выходит, гномы здесь бесправны и обездолены, а я у лотков несколько торгашей видел, разодеты хоть куда! Значит, есть шанс для гнома в Альмире богатствовать?!

– Нет, – однозначно ответил Мартин, покачав головой. – Закон запрещает нелюдям торговать и иметь собственность. Ты видел наемных торговцев, они толкутся целыми днями на рынке, получая от хозяина лишь тухлую похлебку и жалкие гроши. А одежда, – сделал многозначительную паузу Мартин, – одежда продавца – лицо товара. Хозяин заставляет их хорошо одеваться, поскольку никто не будет покупать у оборванцев в грязных лохмотьях. Чаще всего бедолаги скидываются и покупают один поношенный халат на двоих-троих.

Беседа о нелегкой судьбе выходцев из подземелий в наземном мире была неожиданно прервана легким толчком и раздавшимся скрипом, карета наконец-то пришла в движение.

Большинство посетителей гостиницы «Довольный купец» принадлежали, как нетрудно догадаться, к торговому сословию. Убранство комнат и залов было здесь намного проще, чем в апартаментах придорожного постоялого двора для знатных особ, да и постояльцы не отличались чрезмерной возвышенностью натур и брезгливостью по отношению к представителям других рас. Появление в холле робко семенившего за магом Пархавиэля не повергло никого в шок и не вызвало бури возмущений. Только один толстосум в красном парчовом халате презрительно хмыкнул при виде гнома и, ворча что-то себе под нос, сплюнул на пол, за что и получил в бок от своего более сдержанного соседа.

Хозяин гостиницы, упитанный седой здоровяк двухметрового роста по имени Праг, был настолько обрадован посещением его заведения богатым дворянином, что требований о выселении гнома не возникало. Казалось, хозяин вообще не заметил присутствия низкорослого нелюдя-слуги. Как Пархавиэль понял из непродолжительного разговора по пути к двери комнаты, находившейся на третьем этаже, хозяин усиленно пытался вывести заведение на совершенно иной уровень: обслуживать только самых богатых купцов и иноземных дворян.

Торговцы любили постоялый двор за удобство покоев, хорошую кухню и, что также немаловажно, за близость к Дому Гильдии и рыночной площади, а вот именитые вельможи жаловали сюда крайне редко, традиционно предпочитая селиться в находившихся неподалеку «Кариоте» и «Королевском дворе». Присутствие поблизости еще одного конкурента, постоялого двора «Негоциант», ничуть не смущало Прага. «Затхлый клоповник для разорившихся торговцев рыбой и подержанным барахлом», – кратко охарактеризовал разговорчивый здоровяк жилье для купцов средней руки.

Мило улыбаясь и лебезя перед посетителем, Праг наконец-то удосужился отпереть дверь и впустить измотанных дорогой постояльцев в номер. Наверное, он принял Мартина за очень важную особу, путешествующую инкогнито. Именно поэтому комната была великолепна и удовлетворила бы даже самого придирчивого, избалованного аристократа: широкая двуспальная кровать с мягкими перинами и дюжиной подушек, письменный стол, шкаф, гардероб и прочие предметы обихода были удачно расставлены, ничуть не загораживая льющийся в комнату через пару больших окон солнечный свет и не уменьшая жизненного пространства. Здесь были все мыслимые и немыслимые Удобства, включая кушетку для чтения лежа и маленький чуланчик для слуг.

«Отдыхайте, милостивый государь, отдыхайте!» – приветливо улыбаясь, пролепетал Праг и скрылся за дверью. Оставшись наедине с гномом, Мартин отстегнул перевязь и как подкошенный рухнул на кровать. Раздавшееся тут же сопение и причмокивание успокоили гнома: в течение двух ближайших часов судьбоносных разговоров не пред, виделось, и можно было немного отдохнуть. Со вздохом облегчения Пархавиэль взялся за ручку дверцы в чулан но раздавшийся из-под кучи смятых подушек голос остановил его:

– Не дури, кровать широкая, вдвоем поместимся. Еще не хватало тебе на собачьей подстилке в чулане спать.

– Уговорил, подвинься, – согласился гном после того, как все-таки приоткрыл дверцу и презрительно сморщился при виде не очень чистого топчана.

– Только двери запри, а то неровен час прислуга заглянет, неправильно поймет! – прошептал, погружаясь в дремоту, маг.

Пархавиэль выполнил указание предусмотрительного Мартина, а затем шлепнулся на край кровати и сразу же заснул.

Сны – существа своенравные и капризные. Порой они мучают людей кошмарами или тягостными видениями, а порой незаметно пролетают, оставляя в качестве свидетельства о своем посещении лишь слипшиеся глаза и легкое, приятное головокружение. Так было и на этот раз. Мартин быстро вскочил с кровати и беспомощный, как слепой котенок, пытался определить, что происходит вокруг.

В комнате было темно и тихо, из полураскрытого окна струился тусклый лунный свет, а откуда-то снаружи слышался заунывный дуэт флейты и скрипки. Но не эти нежные звуки стали причиной его пробуждения, а какое-то скрежетание, раздавшееся неподалеку. Маг прищурил глаза, сфокусировал взор и тщательно осмотрелся по сторонам. Ничего особенного: гном спал, свернувшись калачиком в углу кровати, вещи были на своих местах, в комнате никого.

«Почудилось», – облегченно подумал Мартин, но тут звук повторился. В дверь стучали, точнее, не стучали, не громко барабанили кулаками, а робко царапались, боясь потревожить кого-то еще, кроме обитателей комнаты. Осторожно, на цыпочках, Мартин подкрался к двери и прильнул ухом к ее гладкой поверхности. Слышно ничего не было: ни голосов, ни дыхания, ни шороха, но маг точно знал, что за дверью кто-то был. Не могло же ему почудиться?

– Откройте, мэтр Гентар, я одна, – раздался из-за двери незнакомый женский шепот. – Я пришла от графини.

Дальше продолжать не требовалось, маг отпер засов и распахнул дверь. В комнату бесшумно впорхнула женская фигура, с ног до головы закутанная в черный плащ. Девушка была высокой и стройной, лицо же посланницы графини надежно скрывал от пытливого взора Мартина плотный капюшон, опущенный до самой переносицы.

– Вы не хотите показывать мне вашего лица, сударыня, – прошептал на всякий случай Мартин, не зная, было ли тихое постукивание в дверь всего лишь мерой предосторожности или было вызвано другими, более вескими причинами.

– Что вы, мэтр, – виновато прошептала незнакомка и грациозным движением руки откинула капюшон.

От поступка вампирши Мартину не стало легче. Женщина стояла в тени, и он видел лишь длинные пряди светлых волос и расплывчатое пятно вместо лица.

– Зажгите свечу, вам же ничего не видно, мэтр, – прошептала незнакомка, потупив взор.

Канделябр оказался под рукой, а с огнивом маг не расставался даже во время сна, всегда носил его за голенищем высокого сапога. Прошло лишь несколько мгновений, и пламя пяти свечей превратило нечеткие, расплывчатые контуры в красивое девичье лицо и пряди вьющихся, пепельных волос. Упырица была очаровательна, тонкие черты лица и большие голубые глаза, полные невинности и природной добродетели, как нельзя лучше соответствовали образу безобидной овечки, под которым так любили скрываться кровожадные хищники, «дети ночи». Чуть-чуть продолговатое лицо, заостренные кончики ушей и утонченность бледных губ тут же выдавали опытному взгляду, что до превращения девушка была полуэльфом.

– Не бойтесь, я не голодна, – прошептало невинное создание, ошибочно приняв раздумье Мартина и его пытливый взор за испуг. – А если даже была бы, то никогда не осмелилась…

– Я не боюсь, девочка, – прервал Мартин наивные объяснения новичка в деле кровопускания, – я пытаюсь запомнить твое лицо на случай, если с Пархавиэлем что-нибудь случится.

– Вы можете не беспокоиться, мэтр, я защищу вашего человека, – самоуверенно произнесла девушка, поджав красивые губы.

– Не утруждайся, – весело рассмеялся маг. – Пархавиэль сам может постоять за себя, просто покажи ему город!

При этих словах Мартин подошел к кровати и отдернул одеяло. Взору вампирши предстал голый по пояс, свернувшийся калачиком гном, который только что проснулся и, даже не успев как следует открыть глаза, приподнял с подушки обросшую черными волосами, взъерошенную голову.

– Гном, ваш спутник гном?! – пренебрежительно изогнув уголки красивых губ, воскликнула девушка.

– А ты кого ожидала увидеть, милочка, принца на белом коне? – съязвил Мартин, прекрасно зная, как презирали столичные жители коротышек. – Я тоже никогда не допускал мысли, что великий шутник-случай заставит меня действовать заодно с вампирами.

– Мы умеем держать слово, мэтр, – стоически произнесла девушка, с отвращением косясь на медленно оживающую груду одеял и подушек.

– «Мы» – слишком абстрактное слово, не выражает ничего, – философски заметил Мартин, присаживаясь на подлокотник кресла. – Не могла бы ты уточнить, милое дитя, кто такие эти загадочные «мы»: вампиры, клан графини или кто-то еще?

– Мы – это сиятельная графиня Самбина и я, Каталина Форквут, – бесстрастно произнесла женщина, снова овладев собой. – Надеюсь, вам знакомо мое имя?

Мартин ничего не ответил, лишь молча кивнул. Самбина сдержала свое слово, прислала на помощь молодого, но очень хитрого и расчетливого ученика, чье зловещее имя было хорошо известно не только магам и членам вампирского клана.

Глава 13 Ночная прогулка

Зингершульцо поежился от порыва холодного ночного ветра, набросившегося на его согревшееся в уютной кровати тело. Жизнь – странная штука: всего полчаса назад он нежился под теплым одеялом, а сейчас стоял на пороге гостиницы, кутаясь в старенький плащ младшего сына господина Прага и лоскутную рубаху собственного пошива. Ветер заунывно выл, блуждая в потемках ночного города по чердакам и крышам домов, пугал пронзительным свистом прохожих, навевая лишь одну мысль: «Домой, скорее домой!»

Дверь гостиницы громко хлопнула на прощание, а скрежет задвигаемого засова заставил Пархавиэля окончательно распрощаться с надеждой на возвращение. До самой последней минуты он мечтал, что Мартин одумается и не выкинет его ночью на улицу, да еще в компании неразговорчивой вампирши.

Каталина не понравилась гному сразу же, как только он высунул свой приплюснутый нос из-под одеяла. Она была, бесспорно, красавицей, но знание гномом ее истинной сути и тот презрительный, высокомерный взгляд, которым она окинула спутника в первую же минуту знакомства, заставили его позабыть об обольстительной внешности и подавить в себе зародыш симпатии.

«Сейчас чуть позже полуночи, – прикидывал Пархавиэль, – солнце взойдет около пяти, значит, мне нужно продержаться всего каких-то четыре с половиной часа. Главное, не раздражать даму и не докучать ей расспросами!»

Госпожа Каталина, как она представилась гному, тоже не горела желанием скрасить прогулку непринужденной беседой и была немногословна.

– Я покажу тебе новое жилье, следуй за мной!

– А что потом? – робко поинтересовался гном.

– Потом будет потом, – загадочно произнесла девушка, а затем скупо добавила: – Советую запоминать дорогу и внимательно смотреть по сторонам.

Разговор был закончен, и длинное платье девушки зашуршало по мостовой. Она шла бесшумно, казалось, плыла над землей, не слышно было даже легкого стука каблуков. Еще недолго постояв на ставшем так быстро родным пороге, Пархавиэль тяжело вздохнул и засеменил вслед. Он догнал девушку и, как положено истинным кавалерам, которых он видел днем по дороге в гостиницу, встал слева от дамы, однако не прижимаясь вплотную и не пытаясь взять спутницу под руку, а почтительно держась на расстоянии двух шагов.

– Я сказала тебе, следуй ЗА мной, а не рядом! – недовольно прошипела Форквут, резко повернувшись к гному и угрожающе склонившись над ним. – Не зли меня, коротышка!

«Женщина отвратительна, когда она чувствует власть и свое превосходство», – пронеслось в голове слегка испугавшегося гнома. Он послушно кивнул и поплелся за вампиршой, не приближаясь к вспыльчивой особе ближе чем на пять шагов.

Молчаливая процессия вышла на набережную и быстро приближалась к мосту между Королевским кварталом и Рыночной площадью. Эта часть пути была знакома Зингершульцо, днем они с Мартином проезжали здесь. Пархавиэль огляделся: справа покинутая им в поздний час гостиница, а слева виднелись трехэтажное здание Дома Гильдии и крыша городской библиотеки. Об этом гному рассказал маг, девушка не утруждала себя комментариями и быстро шла, почти бежала, иногда недовольно оглядываясь и подгоняя выразительными хищными взглядами отстающего гнома. Лишь однажды, когда они прошли уже шагов тридцать – сорок по длинному мосту, Каталина снизошла до объяснений: «Не глазей по сторонам, эта часть города не для таких, как ты!» Гном и на этот раз промолчал, по его подсчетам, до рассвета оставалось ровно четыре часа.

К счастью, прогулка оказалась не такой уж и скучной. Ночью город был совершенно другим, чем в свете солнечных лучей. Луна загадочно отражалась от крыш домов и умиротворенной, как будто спящей, глади воды. Базар больше не раздражал толчеей и оглушающим гомоном толпы. Он был тих и спокоен, привлекал внимание полуночного скитальца шелестом разноцветных шатров и интриговал загадочным видом опустевших прилавков. Все вокруг казалось таинственным, а не страшным. Даже видневшийся вдали эшафот с несколькими Рядами виселиц походил на огромный парусник, дрейфующий в море колышущихся от ветра тентов.

Внезапно Каталина развернулась и, широко расставив Руки, прыгнула на Пархавиэля, сбила его с ног и плотно прижала своим телом к сырой мостовой. Гном пытался сопротивляться, но тут же покорно затих. Вампирша не напала, а лишь укрыла спутника от посторонних глаз. Через пару секунд послышались приглушенные шаги. Приподняв край черного вампирского плаща, Пархавиэль увидел, как из-за ближайшего шатра вынырнула одинокая фигура припозднившегося горожанина. Это был невысокий мужчина лет сорока, не очень богато одетый, но и не сверкающий заплатами на протертых штанах. Он кутался в плащ и, то и дело с опаской озираясь по сторонам, двигался быстрым шагом в сторону Королевского квартала.

«Меча при нем нет, возможно, прячет кинжал в складках плаща. Я бы тоже на его месте не шлялся бы ночью без оружия. Что в этом такого?» – удивило гнома странное поведение Каталины, испугавшейся приближения засидевшегося в корчме и теперь торопящегося к домашнему очагу клерка.

Пархавиэль задыхался под плотным плащом, к тому же тело отдыхавшей на нем красавицы было не таким уж и легким. Гном попытался выбраться наружу, но острый локоть вампирши больно впился ему в позвоночник, а властный голос тихо прошептал в самое ухо: «Не дергайся!» Всего через несколько секунд гном понял, чем было вызвано возмутительное поведение провожатой. Из-за шатров и находившейся неподалеку груды пустых ящиков появились три зловещие тени. Вампиры быстро пронеслись мимо, преследуя уже удалившуюсяна приличное расстояние жертву и обходя ее широким полукругом.

– Надо помочь! – прошептал взволнованный Пархавиэль, как только троица кровососов исчезла из виду, а Каталина поднялась с него.

– Кому надо?! Не вмешивайся, пошли! – прозвучал, равнодушный ответ.

Девушка одернула платье, отряхнула испачканный плащ и как ни в чем не бывало продолжила путь. Гном застыл на месте, он не мог просто так уйти и бросить человека в беде, не мог жить спокойно, зная, что из-за его бездействия погиб невинный прохожий. Вампирша прошла чуть более двадцати шагов и остановилась, затем вернулась к застывшему на месте гному.

– Пошли! – повторила Каталина, схватив Пархавиэля за руку и увлекая его за собой.

– Нет, – твердо ответил гном, ловким разворотом кисти сбросив руку вампирши. – Я должен ему помочь, ты со мной?!

– Еще чего, не подумаю вмешиваться в чужие дела и тебе не позволю, – строго произнесла девушка, смотря на гнома сверху вниз. – Будешь совать свой уродливый нос куда ни попадя, долго не проживешь! На тебя мне плевать, но у нас общее дело, только попробуй все испоганить!

Мысль о том, что единственной целью его теперешнего существования было спасение друзей, остудила пыл гнома. Он должен был выжить и не рисковать жизнью по пустякам. «Точно как в походе, – размышлял Пархавиэль. – К сожалению, чтобы победить, необходимо кем-то пожертвовать!»

Буквально через сотню-другую шагов им навстречу попался усиленный патруль городской стражи. Десяток солдат, вооруженных мечами, арбалетами и пиками, устало брели к центру огромной площади, тихо переговариваясь и иногда посмеиваясь. Пархавиэль замер в нерешительности. Он не знал, как ему поступить: спрятаться от патруля или, наоборот, сообщить стражникам о совершаемом преступлении. Интуитивно почувствовав, что гнома раздирали сомнения, Каталина взяла его за руку и уверенно потащила вперед. Парочка прошла всего в тридцати шагах от солдат. Никто из них даже не повернул головы в сторону авантюристов. Темнота и детский плащ на плечах гнома спасли обоих от ненужных расспросов и весьма вероятного ареста. Стражники приняли Каталину за рассерженную мамашу, тащившую силой домой загулявшего десятилетнего сорванца.

Как только патруль скрылся из виду, дама брезгливо отдернула руку и ускорила шаг. Как ни странно, Пархавиэль был благодарен вампирше, чья находчивость уберегла его от новых неприятностей. Если он попытался бы спрятаться, то наверняка привлек бы внимание патруля. Учитывая его преступное прошлое и отсутствие документов, самым легким наказанием была бы пожизненная каторга. Предупреждать же солдат о нападении вампиров было не менее опасно. Пархавиэлю вспомнились слова спасшего его из огня охранника о твердой убежденности филанийцев в отсутствии кровососов на землях, освященных самим Индорием. К тому же обескровленный труп несчастного горожанина скорее всего уже погрузился в темные воды реки и уплывал из столицы, уносимый течением.

«Мне многому еще придется научиться, – думал опечаленный гном, шагая вслед за вампиршей. – Какое счастье, что я не один, что есть кто-то в этом суровом мире, кто заботится обо мне и оберегает от роковых ошибок. Пускай это даже кровожадный вампир, пускай он, точнее, она, презирает меня и брезгует общением. Какая разница, главное – результат, а Каталина уже дважды спасала мне жизнь!»

Погрузившись в тягостные размышления, гном не заметил, как они вновь оказались на мосту. Пархавиэль не напрасно сравнивал Альмиру с огромным чудовищем, окаменевшим у реки, но ошибался, приняв за правый берег Леордедрона несколько крупных островов, находившихся в дельте реки. Быстрые воды отделяли друг от друга городские кварталы, а жители филанийской столицы пытались объединить творение своих рук в единое целое, связать разрозненные части города системой мостов и маленьких лодочных причалов. Только на Рыночной площади было пять мостов: два вели в северную и южную части Королевского квартала, еще один соединял рынок с Торговым кварталом, а оставшиеся два вели в Цеховой квартал, сливаясь где-то на середине в одно огромное чудо инженерной мысли.

Но не замысловатые изыски архитектурной конструкции волновали в данный момент Пархавиэля, а зловещее темное пятно, простиравшееся впереди. В отличие от других островов, сверкающих в ночи иллюминацией уличных фонарей, городские трущобы тонули во мраке. Лишь редкие огни светящихся окон свидетельствовали о том, что мост вел путников все-таки в жилую часть города, а не на заброшенный пустырь городской свалки.

По мере продвижения мгла постепенно рассеивалась, вдали начали вырисовываться контуры маленьких, убогих строений, обветшалых домов в трещинах и с отколотой штукатуркой. Они были на месте, именно отсюда и начинался город гномов, нищих и полуэльфов, невзрачный мир тружеников цехов, воровского отребья и прочих представителей общественных низов. Если Пархавиэль не провел бы всю жизнь в Махакане, среди копоти доменных печей и надрывного рева паровых механизмов, то он наверняка бы подумал, что в квартале начался пожар. Однако чуткий нос гнома безошибочно определил истинную природу витавших в воздухе запахов. Ни один махаканец не спутал бы дым пожарища с ядовитым смрадом фабричных отходов. Едкие клубы, поднимающиеся над крышами домов, затрудняли дыхание, но, к счастью, забивали въевшийся в стены и мостовую запах городских нечистот.

Как только Каталина спустилась с моста, сразу же обогнула угловой барак и нырнула в узкий проем между домами. Пархавиэль нехотя последовал за ней.

Гном чертыхался, но упорно пробирался вперед, спотыкаясь о груды полусгнившего барахла, выкинутого нерадивыми хозяевами прямо на улицу. Было темно, левой Рукой Пархавиэль опирался на обшарпанную, покрытую мхом и грязью стену, а выставленной вперед правой хоть как-то пытался обезопасить путь. Дважды он падал: один раз, поскользнувшись на липкой, зловонной массе, судя по запаху, бывшей когда-то арбузом, а второй раз – наступив на спину бездомного кота. Когда же ему все-таки удалось выползти наружу, то невзрачная, в десять гномьих шажков шириной улочка показалась просторным торговым трактом.

– Ну, где ты опять застрял, ротозей? – прошипела с нетерпением ожидавшая его Каталина и, совершенно не интересуясь ответом, продолжила путь.

– Дрянь, – тихо ругнулся Пархавиэль и засеменил вслед.

Плечи девушки дернулись, а ладони сжались в кулаки. Гном понял, что совершил непростительную ошибку. Вампиры обладали чутким слухом, и провожатая явно слышала, какого он о ней был нелестного мнения. Тем не менее Каталина не стала заострять внимания на нанесенном ей оскорблении и пошла дальше.

Маленькие домики и деревянные сарайчики сменились огромными корпусами оружейных цехов, затем взгляду Пархавиэля предстали жилые бараки: полуразрушенные здания с заколоченными окнами. Судя по шуму, доносившемуся изнутри каждой такой общественной обители, гном сделал два важных вывода: жизнь в квартале кипела даже ночью, а в руинах полуразрушенного барака могло поместиться до двухсот обитателей.

Чем дальше продвигались путники в глубь квартала, тем чаще встречались прохожие и даже целые компании подвыпившего рабочего люда. Среди грязных, плохо одетых гуляк часто встречались совсем маленькие дети и женщины с распущенными сальными волосами.

– А где же гномы? – решился спросить Зингершульцо.

– Здесь их не любят, здесь живут люди и эльфы. Гномы обитают в юго-западной части квартала, – снизошла до ответа Каталина, не удосужившись даже повернуть головы в сторону собеседника.

Слова вампирши оказались правдой. Порой Пархавиэль чувствовал на себе недовольные взгляды гуляк, а некоторые осмеливались выкрикивать ему вслед гневные реплики. Какой-то бойкий подросток запустил в его широкую спину булыжником, но, к своему счастью, промахнулся с пьяных глаз. Гном был не в духе и не упустил бы возможности почесать кулаки, тем более что спившихся оборванцев он не боялся, а служители правопорядка не посещали Цеховой квартал без крайней нужды.

Вскоре перед глазами изумленного Пархавиэля возник один из центров ночной жизни городских трущоб. Длинное одноэтажное здание было более опрятным, чем бараки, и могло бы, наверное, показаться уютным, если бы не жуткий гул пьяных голосов, доносившийся из раскрытых окон, и тела не рассчитавших своих сил посетителей, валявшиеся прямо посреди мостовой и вдоль плетеного забора. «Грохот стакана» – гласила надпись под перекошенной вывеской с изображением сталкивающихся кружек и разлетающихся в разные стороны пенных пивных брызг. Струившиеся из окон ароматы напомнили Пархавиэлю, что более суток он ничего не ел: вначале было не до того, а в гостинице он сразу заснул.

– Может, зайдем?! – робко предложил гном спутнице.

– Нет, – тут же прозвучал однозначный убийственный ответ. – Сюда гномам нельзя! – пройдя несколько шагов, добавила Каталина.

– Да что у вас за законы такие? Сюда нельзя, туда нельзя! – возмутился гном.

– Закон здесь ни при чем. Официально посещение этой таверны гномам разрешено, но лично я не советовала бы, если, конечно, не хочешь нарваться на скандал и получить в пьяной драке кухонным ножом в толстый бок. Гномов здесь не любят!

– А где нас любят-то?! – негодуя, взмахнул руками Пархавиэль.

– Нигде, – презрительно поморщилась Каталина, – но я покажу тебе места, где вашего брата терпят.

Бараки по правую сторону улицы сменились цеховыми корпусами, кузнями и маленькими мастерскими, над некоторыми даже красовались самодельные вывески. Толпы уличных гуляк попадались все реже, дорога становилась все безлюднее. «Наверняка мы в центре квартала, где живет бедный люд, но не спившиеся голодранцы», – пришел к выводу Пархавиэль, наблюдая вокруг присутствие относительного порядка, а местами даже и чистоты.

Действительно, дома были невзрачными и запущенными, но с руинами их пока еще было сравнивать рановато. Мусор, старая мебель, изношенная до дыр одежда и пищевые отходы были не беспорядочно разбросаны по мостовой, а аккуратно сложены в огромные кучи, судя по внушительным размерам которых пора генеральной уборки наступала не чаще одного раза в год.

– По весне жители нанимают баржу и вывозят мусор вниз по реке, – неожиданно произнесла Каталина, как будто прочитав мысли гнома. – Чаще не по карману, а реже нельзя – мор пойдет.

Пархавиэль понимающе кивнул, хотя все равно считал местных жителей свиньями и сторонился зловонных куч – источника инфекций, болезней и просто преотвратного настроения.

Каталина в очередной раз свернула в проулок и ускорила шаг. Пархавиэлю приходилось почти бежать за ней, от чего гном согрелся, но одновременно и ощутил острое чувство голода. Пустой желудок бунтовал и громко урчал, напоминая своему нерадивому хозяину о необходимости срочного приема пищи.

«Да что ж это такое творится? Куда эта дылда-кровососиха меня тащит? Все плутаем и плутаем по подворотням! Ну ничего, должны же эти муки когда-нибудь закончиться. Как только на место придем, сразу жратвы потребую!» – обнадеживал себя гном, настойчивые позывы желудка которого уже давно заглушили все мысли, страхи и переживания.

Внезапно Каталина застыла на месте и откинула капюшон. По тому, как девушка изогнула голову и как задергались кончики ее чуть-чуть заостренных ушей, Пархавиэль смекнул, что вампирша почувствовала что-то неладное, какую-то опасность, притаившуюся в темной подворотне между домами по левой стороне улочки. Гном тоже пытался прислушаться, но не смог уловить ничего, кроме скрипа флюгеров и раскачиваемых порывами ветра вывесок.

– Что случилось? – встревоженно прошептал Пархавиэль, внимательно следя за малейшим изменением выражения лица спутницы.

– Ничего, – ответила девушка, быстро схватив гнома за руку и настойчиво увлекая его за собой, – ничего особенного, пошли, у нас мало времени!

Пархавиэль почувствовал в голосе девушки нотки лжи, но не стал перечить, подчинился ей. Однако вскоре, пройдя с дюжину шагов, он услышал доносившийся откуда-то издалека женский крик, затем другой, третий…

– Подожди, – произнес гном, останавливаясь и вырывая руку из цепкой хватки вампирши, – там что-то происходит, надо помочь!

– А ну, марш за мной! – едва сдерживаясь, чтобы не Ударить своенравного гнома, прошипела Каталина. – Последний раз предупреждаю, не суйся не в свои дела!

Душераздирающие крики повторились вновь, но на этот Раз громче и отчетливее: два из трех резко оборвались перейдя в едва различимые слухом стоны. И тут до Пархавиэля дошло, что в действительности происходило в темной подворотне между обветшалых домов. Там не шел бой или драка, не кипела ожесточенная битва, а вампиры чинили кровавую расправу над тремя случайно попавшими в их ловушку женщинами. Каталина почувствовала это и не хотела мешать лакомиться своим. Не страх за жизнь опекаемого ею гнома заставлял девушку не вмешиваться и уйти, а проклятая солидарность с такими же, как и она, хищниками, имеющими, по ее мнению, вполне законное право охотиться и убивать.

Кровь прилила к голове гнома. Закусив губу и крепко сжав кулаки, он сделал первый неуверенный шаг в сторону подворотни.

– А ну, стоять, недомерок! – закричала Каталина, с силой вцепившись острыми когтями в плечо гнома.

– Заткнись, упырица, пока клыки на месте! – грозно прорычал в ответ обезумевший от ненависти гном и до хруста костей сжал кисть девушки своею сильною рукою. – Не хочешь своим мешать, не суйся! – прокричал напоследок Пархавиэль, отпуская руку опешившей и побледневшей от боли вампирши, а затем стремглав бросился во мрак подворотни.

Гном бежал быстро, мчался напролом, спотыкаясь и падая, но каждый раз вскакивая на ноги и упорно продолжая путь. Вначале он ориентировался по стонам жертв, но потом они стихли. Кромешная тьма простиралась вокруг и снижала видимость до кончика носа. Неожиданно Пархавиэль больно ударился головою о какую-то преграду, упал на землю, но тут же вскочил и ощупал руками возникшее на пути препятствие. «Забор, невысокий!» – радостно подумал гном, подтягиваясь и с ловкостью циркового акробата переваливая через препятствие свое грузное тело.

К счастью, дворик, в котором он оказался, был хоть как-то освещен тусклым светом вышедшей из-за облаков луны и отблесками факелов, пробивающихся через узкие щели наглухо закрытых ставень. Пархавиэль видел лишь расплывчатые контуры тел и серые пятна вместо лиц, но этого было вполне достаточно, чтобы оценить ситуацию и начать незамедлительно действовать.

Четверо вампиров устроили засаду на соседней улочке и загнали в пустынный двор трех женщин в черно-белых одеяниях. Двоих тут же прикончили, а третью спас случай: пока двое лакомились кровью из поваленных на грязную землю тел, остальные выясняли между собою отношения, громко спорили, кому принадлежит третья жертва и кто, по их вампирским законам, имел право приступить к трапезе первым.

Женщина испуганно прижималась спиною к забору и, с ужасом взирая на грозно скаливших друг перед другом клыки кровососов, невнятно бормотала какие-то рифмованные слова. Больше всего Пархавиэля поразило, что она тратила время на совершенно бесполезные стишки, вместо того чтобы воспользоваться моментом замешательства и попытаться сбежать.

Лучшим способом борьбы с превосходящими по численности силами противника военные стратеги той поры считали мощный, внезапный натиск, застающий врага врасплох и не дающий ему времени опомниться. Пархавиэль не читал мудрых книг и нудных трактатов об искусстве ведения войн, но полностью разделял мнение об эффективности молниеносных, решительных действий, тем более когда другого выхода просто не было.

Одним длинным прыжком он подскочил к ближайшему, стоявшему на четвереньках кровососу и мощным Ударом ноги в грудную клетку откинул хищника на несколько шагов от жертвы. Появление гнома заставило спорщиков тут же забыть о разногласиях. Они одновременно взмыли в прыжке, надеясь сбить с ног и повалить на землю внезапно появившегося врага. Пархавиэль перекувыркнулся, уходя немного вбок, и, не дожидаясь приземления прыгунов, выставил вперед сжатую в кулак руку. Раскрытая пасть одного из вампиров налетела точно на крепкую кость кулака, послышались хруст и душераздирающий вопль. Зингершульцо заскрипел зубами и поморщился, мелкие, острые осколки клыков содрали кожу и впились между костяшками пальцев. Справа раздалось злобное шипение, а последующий за ним удар в плечо повалил гнома на землю. Инициатива в схватке была потеряна. Вампир ловко оседлал сбитого с ног гнома, придавил его к земле и пытался добраться клыками до шеи. Опрокинутый на спину Пархавиэль ворочался и крутился из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя кровососа и не дать ему возможности впиться в незащищенное горло. И вот когда кожа уже ощущала легкое покалывание клыков, а страх перед приближающейся смертью начал парализовывать рассудок, гнома посетила спасительная мысль. Он крепко обхватил обеими руками голову вампира и изо всех сил надавил на виски – так, что заболели пальцы и свело напряженные мышцы груди. Жуткий хруст и клейкая, вязкая масса, брызнувшая Пархавиэлю в лицо, доказывали, что гном добился желанного результата, раздавил череп врага, как гнилой арбуз.

Однако сил у Зингершульцо оставалось мало, а эффект неожиданности был утерян. Он еще смог откинуть в сторону обмякшее тело убитого врага, а вот подняться на ноги уже не успел: посыпавшиеся со всех сторон удары лишили гнома сознания.

Капля соленой, теплой жидкости упала на разбитый лоб гнома и медленно покатилась вниз, к переносице, раздражая кожу режущим зудом. Превозмогая боль в затылке и звенящий гул в голове, Пархавиэль приоткрыл глаза. Расплывчатое белое пятно, застилавшее взор, отдаленно напоминало гному лицо женщины. Он не разглядел, была ли склонившаяся над ним незнакомка молода и красива уродлива и стара, он испугался и тут же зажмурился. «Нет, только не это, только не сейчас!» – промелькнула в голове раненого мысль отчаяния. Руководствуясь собственным горьким опытом, Зингершульцо был твердо убежден: женщины являлись во снах не к добру. Последняя встреча с призрачными красавицами обернулась весьма неприятным знакомством с акхром, а в реальной жизни ей последовали арест и бесчисленная череда мучительных допросов. «Уж лучше пускай голова трещит, чем видения мучают!» – с надеждой взывал гном к духам снов, боясь новой порции уготовленных ему судьбой злоключений.

Звон в ушах стих, голова начала проясняться. К Пархавиэлю возвращались чувства: он уже слышал свист ветра, а кожа лица ощущала его слабое дуновение и ласковые прикосновения теплых женских рук, гладивших гнома по щекам и спутанной бороде. Через несколько мгновений Зингершульцо понял, что это не сон. Его израненная голова лежала на мягких коленях женщины, которая заботливо ухаживала за ним и пыталась привести в чувство.

Испустив вздох облегчения, принятый незнакомкой за стон, Пархавиэль снова открыл глаза и даже умудрился с первой попытки приподнять голову. Его одновременно терзали боль и смущение: резь в груди, шее и затылке перемешивались с неприятным осознанием своей беспомощности и слабости, которые у махаканских гномов было не принято выставлять напоказ перед женщинами.

– Слава тебе, о святой Конопий! Ты внял моим мольбам и не позволил погибнуть благородному воину! – громко заголосила женщина, как только Пархавиэль, шатаясь, поднялся на ноги.

«Странная она какая-то, больная, что ли? – подумал гном, обхватив обеими руками голову и крепко сжимая Раздираемые болью на части виски. – Спасли-то ее мы: я и еще какой-то там „благородный“, что и мне заодно загнуться не дал, а благодарит, дурочка, кого-то третьего, которого здесь вообще не было!»

Убедившись, что, прилагая некоторое усилие, может твердо стоять на ногах, а в глазах не так уж сильно и двоится, Пархавиэль огляделся по сторонам. Начинало светать. Солнце еще не взошло, но ночная мгла уже рассеялась. Он и сидевшая на коленях женщина находились в том же самом дворе, где произошло нападение. Однако ни трупа вампира, ни тел жертв не было. «Удивительно, – подумал гном, пытаясь найти логическое объяснение тому невероятному факту, что все еще жил, а на его теле не было ни одного укуса, только синяки, ссадины да разбитый о челюсть кровососа кулак, – почему твари не добили меня и оставили в живых женщину? Если их спугнули пришедшие на помощь жители, то почему мы все еще здесь и куда подевались трупы?»

У гнома было слишком много вопросов, а нити рассуждений путались между собой, обрывались или приводили в тупик новых вопросов. К счастью, странная женщина уже закончила воздавать хвалы неизвестному Пархавиэлю Конопию и обратила свой светлый лик к стоически державшемуся на ногах заступнику.

– Как чувствуешь себя, посланник Небес? – спросила женщина, с восхищением взирая на Пархавиэля чарующей синевой больших, немного раскосых глаз.

Зингершульцо огляделся и, только окончательно убедившись, что в дворике больше никого не было, решился ответить:

– Меня никто не посылал, женщина, я сам послался!

– Это не так, – прошептала незнакомка, загадочно улыбаясь. – Когда на нас с сестрами напали богомерзкие твари, я молила святого Конопия. Он послал мне спасителя… ТЕБЯ!

– Вот как, – пролепетал Пархавиэль, смущенно потупив взор.

Гном понял, что случай свел его со служителем церкви, и не знал, как себя вести. С одной стороны, он боялся обидеть симпатичную молодую девушку, решившую посвятить свою жизнь служению Высшим Силам, но, с другой стороны, не мог согласиться, что его иногда импульсивными, а порой просто опрометчивыми поступками руководил какой-то там Конопий.

– Не смущайся, – продолжала лепетать незнакомка, подзывая гнома движением руки. – Это великая честь быть посланником Небес, даже если ты и не осознаешь возложенной на тебя миссии! Подойди ближе и прими мое благословение!

– Не надо, мне и так хорошо, – пробурчал в ответ гном, чувствуя необъяснимый страх перед обрядом чужой веры. – Лучше расскажи, что здесь произошло, после того как я… то есть меня…

– Святой Конопий не оставил в беде посланного им на спасение невинных душ ратника, – опять начала изъясняться на привычном для нее церковном языке девушка, к великой радости гнома, все-таки поднявшись с колен и позабыв о благословении. – Когда силы твои иссякли, Конопий не дал Злу одержать вверх, он послал второго воина, величественного, как небесная высь, и красивого, как мученица София.

– Появилась женщина, – перевел сам для себя Пархавиэль. – А что произошло дальше?

– Повергшие тебя твари, исчадия ада, кинулись на нее, но Дева прочла божественное заклинание на неизвестном для непосвященных в таинство борьбы с темными силами языке, и упыри раболепно подчинились ее воле.

«Все ясно, – подумал гном, стараясь изобразить на лице самое что ни на есть почтительное и умильное выражение, чтобы ненароком не оскорбить чувств глубоко верующего человека. – Каталина все-таки решилась принять участие в моей судьбе и не позволила собратьям-вампирам добить мое бесчувственное тело. Что ж, хоть за это спасибо!»

– А куда делись тела убиенных подруг твоих и нечестивые останки успокоенной мною навеки грешной души? – задал вопрос Пархавиэль, стараясь изо всех сил соответствовать высокому званию небесного посланника.

– Дева забрала их с собой, чтобы подчинившиеся ее воле служители Зла предали останки мучениц земле, прежде чем сами навеки сгинут в геенне огненной, – ответила девушка, зачем-то вскинув руки вверх.

– Понятно, – произнес Пархавиэль, с опаской взирая на странное движение девушки. – А мне Дива, то есть Дева Небесная ничего не передавала?

– Передала, – утвердительно кивнула служительница. – Сказала, что ваши пути пересекутся на стезе служения Добру сегодня вечером.

– Угук, – произнес гном нечленораздельный звук вместо ответа, сопроводив его весьма выразительным кивком.

Он уже мысленно представлял, в каком свете будет представлено его сумасбродное приключение Мартину и сколько нареканий ему предстоит выслушать от ворчливого мага.

– А что-нибудь еще просила передать? – на всякий случай решил уточнить гном.

– Да, – ответила женщина и смущенно потупила взор, – но я не поняла. Наверное, это какой-то тайный язык, понятный только посвященным, а для всех остальных звучащий омерзительным набором похабных слов. Я дословно запомнила, но мой язык не осмеливается передать…

– Не утруждайся, почтенная, – успокаивающе похлопал Пархавиэль служительницу по руке, – я уже понял смысл послания.

Ситуация прояснилась. Каталина покинула его, то ли разозлившись из-за своевольной выходки, то ли просто испугавшись приближения рассвета. Как бы там ни было, а он снова остался один. Помахав рукой на прощание служительнице, Пархавиэль двинулся в путь. Он решил позже поразмыслить над сложной, запутанной игрой мотивов и приоритетов, движущих действиями вампиров, сейчас же перед ним стояла куда более сложная задача: прожить в городе день, дождаться заката и встретиться с Мартином в условленном месте, около виселиц на рыночной площади. Необычное место встречи было выбрано магом не случайно, у эшафота всегда толпилось много любопытствующих ротозеев, никто не обратил бы на слоняющегося поблизости гнома никакого внимания. Кроме того, стража не узнала бы Пархавиэля. Для служителей порядка все гномы были одинаковыми низкорослыми пакостниками, жалкими попрошайками и голодранцами, существами второго, а может быть, даже и третьего сорта, недостойными того, чтобы утруждаться различать их в лицо.

«Главное, попытаться освоиться в огромном лабиринте бесчисленных улочек и постараться ни во что не влипнуть», – думал гном, ежась от порыва холодного ветра и ускоряя шаг.

Пархавиэль уже дошел до перекрестка и хотел было свернуть на другую улочку, как до его слуха донеслось легкое постукивание каблуков. Гном остановился и резко развернулся. «Этого еще не хватало!» – тихо проворчал Пархавиэль, увидев, что служительница шла за ним следом, почтительно держась на расстоянии двадцати шагов. Женщина тоже остановилась, а затем, виновато потупив взор, принялась зачем-то разглядывать бесчисленные складки многослойного, как луковица, церковного одеяния.

– Тебе чего-нибудь нужно, почтенная? – спросил Пархавиэль, подойдя к женщине вплотную. – Помочь, может, чем?

– Я только хотела спросить, – неуверенно произнесла служительница, – как зовут моего благородного спасителя и не сочтешь ли ты дерзостью, если я прочту о тебе несколько молитв перед ликом святого Конопия?

– Мобусом кличут, – соврал гном, не собираясь открывать малознакомому человеку свое настоящее имя. – А насчет моленья, как хочешь, дело твое!

Пархавиэль собирался продолжить путь, но девушка резко схватила его за руку и таинственно прошептала, глядя прямо в глаза:

– Не соизволил бы уважаемый гном последовать за мной в Святилище и подтвердить наставнику рассказ об ужасной гибели моих несчастных сестер?

– Нет уж, – испуганно замотал головой гном, – вы, люди, сами между собой разбирайтесь. К тому же кто мне поверит, даже на порог твоего храма не пустят!

– Это не так, – ласково улыбнулась девушка и еще крепче вцепилась в руку гнома. – Мы, служители Единой Церкви, чтим любые создания, в душе которых горит частица Света. Для нас все равны: и люди, и гномы, и эльфы, избранных нет!

– Так ты не из Храма Индория? – наконец-то догадался Пархавиэль, судивший о духовной жизни столицы лишь по рассказам ненавидящего индорианских святош Мартина.

– Нет, – отрицательно замотала головой девушка. – Я сестра Терения, младшая служительница духовной миссии Единой Церкви, что открылась два месяца назад неподалеку отсюда, на юго-западе Цехового квартала.

– Там же только гномы живут! – удивился Пархавиэль, вспомнив слова Каталины.

– В основном, – согласилась Терения, – но среди наших прихожан есть также эльфы и люди, не поддавшиеся индорианскому безумию. Мы призваны заботиться о душах всех истинных верующих, даже если судьба забросила их в проклятые еретические земли Филании.

«Вот те на! – восхитился гном, слушая речь девушки, обличающей последователей Индория. – С виду тихоня и скромница, а такую речугу толкает, хоть куда! Согласиться, что ли, и посетить богадельню, делать-то до заката все равно нечего? Может быть, святош да прихожан порасспрашиваю и что полезное узнаю!»

– Ладно, уговорила, пошли, – перебил Пархавиэль разошедшуюся в приступе праведного негодования служительницу. – Только недолго, а то у меня от голодухи брюхо сводит. Надо бы еще раздобыть чего-нибудь подкрепиться.

– Наш долг, – гордо вскинула голову вверх Терения, – помогать всем страждущим, голодающим и обездоленным, именно этим мы и отличаемся от…

– Я не убогий там какой-нибудь и голодающий! – взревел рассерженный гном, заставив сестру Терению смолкнуть и отскочить от испуга на несколько шагов в сторону. – Просто пока другим помогаешь, собственное брюхо к спине прирастает!

– Ты неправильно понял, у меня и в мыслях не было тебя обидеть, – заискивающе забормотала девушка, часто моргая и интригующе хлопая длинными, загнутыми кверху ресницами.

– Да ладно уж, это ты меня извини, сорвался, – виновато произнес гном, устыдившись своей внезапной вспышки гнева.

Разговорчивая миссионерка оказалась куда более интересной спутницей, чем молчаливая, надменная вампирша. По дороге в миссию Пархавиэль узнал многое о жизни в городе. Вообще-то города было два: сама Альмира, столичный град с фонтанами, дворцами, добротными домами городских богачей, и огромное царство цеховых корпусов да убогих трущоб, именуемое Цеховым кварталом. Низшие сословия редко посещали престижные части города, к тому же доброй половине из них, гномам и эльфам, вход был запрещен под страхом смерти, а богачи и аристократы, в свою очередь, не горели желанием полюбоваться на грязь и нищету. Связующими островками между сословиями как в прямом, так и в переносном смысле были Рыночная площадь и Портовый квартал – два крупных центра торговли.

«Коммерция – великая сила, пожалуй, помогущественнее любого божества будет. Ни нашим богам, ни людским не удалось между собой всех объединить, а она смогла! Богачи и бедняки, гномы и люди к одним лоткам ходят и одним делом занимаются: друг дружку обманывают!» – размышлял Пархавиэль, мимоходом слушая высокопарные речи Терении о деянии божественных сил и изредка задавая ей весьма приземленные, насущные вопросы.

– А люди из других кварталов к вам часто заглядывают?

– Филанийская знать погрязла в кощунственном грехе индорианской ереси! – вещала служительница, возбужденно размахивая руками. – Грех, он как мор, заразен! Все они пали жертвами лжи, богохульственного трактования слов святого Индория о наивысшей божественности человека.

«Так, так, все понятно, – понимающе закивал Пархавиэль, тут же переводя ответ с церковного на обычный язык. Значит, у вельмож принято только индорианцами быть, а к Единой Церкви примкнуть для них так же немыслимо, как на улицу без портков выйти. Оно, конечно, понятно, кому ж охота, чтоб тебя к голодранцам да гномам приравнивали?»

– А скажи-ка, Терения, что-то я в толк не возьму. И вы, и те в одно и то же вроде бы веруете, вон даже индорианцы разрешили вашей миссии в городе осесть, так что же вы друг дружку так хаете-то?

Лицо служительницы мгновенно стало серьезным, она долго молчала, пытаясь сообразить, как выкрутиться из сложного положения. Терения совершила ошибку, от которой почти каждый день предостерегал служительниц настоятель, позволила себе откровенные речи, дозволенные лишь в кругу миссионеров.

– Ты преувеличиваешь, – задумчиво произнесла девушка, ища путь сгладить негативное впечатление, сложившееся у потенциального прихожанина благодаря ее промаху. – Обе церкви служат Добру и не имеют ничего общего с темными силами, но индориане руководствуются в своих действиях учением святого Индория, притом весьма вольно трактуя некоторые его изречения. Мы же считаем более разумным следовать по стопам святого Конопия. Это как в деревне, – для пущей наглядности привела пример из жизни бывшая крестьянка, – кто-то сеет, а кто-то жнет, но все занимаются одним общим делом!

– Ясно, – кивнул гном. – А почему же ты тогда утверждаешь, что земли Филании прокляты?

– Не придирайся к словам! – бойко затараторила нервничающая Терения, пытаясь на ходу придумать оправдание своему глупому проповедническому ляпсусу. – Я всего лишь младшая из братьев и сестер-миссионеров, и мои слова далеки от совершенства. Я еще не достаточно опытна, чтобы правильно доносить до праведных душ мысли, посланные мне свыше. Под проклятием я имела в виду не господство над ними темных сил, а то, что дух пастыря не совсем соответствует настрою паствы. Королевский двор опрометчиво последовал учению индориан, в то время как половина жителей столицы не люди, а гномы и эльфы. Было бы более разумно проповедовать в королевстве слова святого Конопия!

«Все понятно, – подумал гном, смеясь в душе над наивными философствованиями Терении, неумело прикрывающими весьма прагматичную суть дела. – Святоши не могут договориться, кому больше церковных сборов да пожертвований достанется, вот и норовят друг у дружки души людские украсть! Миссионерам, видать, здесь туго приходится, так они и гномьими грошами не брезгуют!»

– Ага, и я так думаю, – произнес Пархавиэль вслух. – А то для тебя я посланник Небес, а для местных священников – мерзкое гномье отродье!

На этом спор был закончен. Терения интуитивно почувствовала скрытую издевку и больше не пыталась оттачивать на своем спасителе навыки красноречия. Разговор перешел на менее скользкие, мирские темы и помог гному лучше узнать суровые нравы местных обитателей.

Люди ненавидели собратьев по нищете – гномов – и часто громили их дома, соплеменники Пархавиэля отвечали им тем же. Эльфы и полуэльфы презирали и тех, и других, но были малочисленны, поэтому метались между враждующими лагерями. Борьба за эфемерную власть в Цеховом квартале проходила на пестром фоне постоянных стычек уличных банд, воровских разборок и столкновений цеховых группировок.

«Ну, Мартин, ну, чудодей, удружил! – мысленно поносил Пархавиэль своего соратника, переступая порог церковной миссии. – Здесь не то чтоб чего-то найти иль разнюхать, выжить бы!»

Глава 14 Дотянуть до заката

«Будь прокляты люди и их поганые языки! – кипел от злости Зингершульцо, с проворством опытного лоцмана лавируя между кучами мусора на мостовой. – Чтоб вы все провалились, гнилых арбузов нажрались, снобы и лицемерные сволочи!»

Гном был расстроен, унижен и оскорблен холодным приемом в Святилище. Сидя в молельне, куда его сразу же привела Терения, он долго и тщательно готовился к встрече с главой миссии: приглаживал, поплевывая на широкую пятерню, торчащие в разные стороны волосы, расчесывал бороду и подбирал приветственные слова, при помощи которых надеялся с первой же минуты разговора завоевать симпатию настоятеля. А что из этого в результате вышло?

«Преподобный отец-настоятель очень занят, – прозвучали как гром среди ясного неба слова незаметно подошедшей сзади служительницы. – Можешь не волноваться, он поверил рассказу сестры Терении и не нуждается в свидетельствах очевидцев. Прими в знак благодарности, сын мой!»

Пять жалких медяков сменили хозяина, перешли из тонкой холеной руки пожилой служительницы в мозолистую лапищу ошарашенного известием гнома. Пархавиэль еще долго стоял, растерянно моргая, а затем вместо нижайших поклонов и слов благодарности, терпеливо ожидаемых дамой в строгом церковном одеянии, неожиданно разразился чередой непристойных жестов и потоком грубых изречений в адрес новоявленной мамаши, а заодно и не пожелавшего увидеть его «отца». За что и был тут же выставлен за дверь дюжиной крепких братьев.

«Что же это получается? – никак не мог успокоиться Пархавиэль, вымещая свой гнев на гнилых досках заборов и потрескавшихся стенах зданий, которые, бредя по улице, мимоходом награждал сильными пинками. – Я его человека от верной гибели спас, а у него, видишь ли, минутки не нашлось, чтоб „спасибо“ сказать! Я как последний дурак в их затхлый сарай приперся, а он мне от щедрот души пять медяков подал, даже пожрать не дал, скряга!»

Мысли о еде были приветственно встречены урчанием пустого желудка. Вновь пробудившийся в недрах объемистого живота звериный голод остудил пыл Зингершульцо и заставил его позабыть об обиде.

Улицы, как и час назад, были пусты: рабочие уже пробрели греметь кувалдами в мастерские, а бродяги отсыпались после ночных похождений. Лишь изредка гному попадались навстречу сонные женщины с корзинками, мелкие клерки и неопрятного вида торговцы, везущие на скрипучих тележках товары к ближайшему рынку. Пархавиэль не знал, куда идти, брел наугад, полагаясь на интуицию, счастливый случай и обострившееся от голода обоняние. Плутая по лабиринту узких улочек и подворотен, он и не заметил, как оказался в юго-западной части квартала, где жили гномы и пахло чесноком.

Встреча с сородичами поразила Пархавиэля, привыкшего понимать под словом «гном» розовощекого крепыша с широкой лобовой костью, нависающим над ремнем пузом и увесистыми кулаками. Альмирские же гномы были выше ростом, загорелее и худее, то есть более походили на маленьких людей, чем на вышедших из подземного мира махаканцев. Прореженные брови и коротко остриженные бороды, похожие на людские сюртуки, инфантильно простодушные выражения лиц вызывали у Пархавиэля отвращение и нежелание признать в проходивших мимо существах своих сородичей.

«Люди совсем ослепли, как они могли спутать меня и моих боевых товарищей с этими тщедушными доходягами?! – поражался Зингершульцо, внимательно осматривая с ног до головы каждого попадавшегося навстречу гнома и пытаясь найти в их непривычных одеждах, а также в чужих, до омерзения добродушных лицах хоть что-то знакомое и родное. – Может быть, мне просто не повезло, и на этой улочке живут полукровки? Есть же полуэльфы, так почему бы не быть полугномам?»

Теша себя эфемерной надеждой найти в квартале «настоящих» гномов, Пархавиэль продолжал понуро брести вперед, с нетерпением ожидая, что вот-вот из ближайшего дома неуклюже вывалится на улицу привычная фигура длиннобородого, толстобокого крепыша.

Зингершульцо потратил целый час на бесполезные блуждания по грязным улочкам. Он заглядывал в каждую подворотню и усилием воли подавлял позывы не на шутку разбушевавшегося желудка. Старания были тщетны: бывшему караванщику попадались навстречу лишь одни «наземники», как он презрительно называл местных гномов. Внимательно разглядываемые Пархавиэлем прохожие пугались обросшего, неимоверно пузатого гнома в лоскутной рубахе и детском плаще с вышитыми цветочками и лошадками, пристально глазевшего на них маленькими бусинками беспокойных глаз, и старались как можно быстрее удалиться от него на безопасное расстояние. В конце концов Пархавиэль понял, что его внешний вид шокирует окружающих ничуть не меньше, чем его их щуплые, костлявые фигуры и коротко остриженные бороды.

«К несчастью, мне здесь жить, может быть, месяц-другой, а может быть, и до скончания века, – печально подумал гном, понимая необходимость слиться с толпой короткобородых соплеменников и ничем не отличаться для людей от других гномов. – Иначе нельзя, я слишком приметен!»

Решение пришло само собой, над дверью одного из домов висела невзрачная, выцветшая табличка «брадобрей», в которой почему-то не хватало обеих букв «р». Пархавиэль быстро пересек улицу и, с опаской оглядевшись по сторонам, скрылся за перекошенной дверью.

– Стриги, коротко! – приказал Зингершульцо испугавшемуся его неожиданного появления мастеру причесок и небрежно бросил на деревянный столик у входа пригоршню медных монет.

Пожилой и по иронии судьбы лысый гном жестом указал обросшему посетителю на стоявший посреди комнаты табурет, положил в карман фартука два из пяти медяков, а затем, окинув беглым взглядом всклокоченную, спутанную шевелюру бродяги, взял со стола еще одну монету и, обреченно вздохнув, заклацал длинными ножницами.

Через полчаса на улицу вышел совершенно другой гном: благоухающий ароматами изрядно разбавленных масел, с коротко остриженной бородой и аккуратно причесанный, но по-прежнему голодный и недовольный собой. Пустой желудок урчал, а проблема с внешностью была решена лишь наполовину. Остричь волосы оказалось недостаточным, чтобы сойти за коренного жителя Альмиры. Редкие прохожие продолжали сторониться его, пугаясь непривычно широкоплечей фигуры и сумасшедшего, как им казалось, блеска суровых глаз.

Грозный вид одичавшего в походах воина не подходил для мирного жителя столицы и уж никак не соответствовал нелепому одеянию шута. Надо было срочно что-то делать, но еще никому на свете не удавалось перевоплотиться в одночасье и приобрести новую одежду всего за пару медных монет.

Рука Пархавиэля скользнула в карман штанов и извлекла оставшиеся после посещения брадобрея гроши. Гном не знал местных цен, но тешил себя надеждой, что сумеет на эту жалкую сумму наполнить съестным бушевавший с голодухи желудок. О пиве, свиной ножке с тушеной капустой и прочих радостях гномьей жизни не могло быть и речи, но в данный момент он был согласен и на краюху хлеба со стаканом свежего молока.

Размышляя над тем, хватит ли ему денег или для того, чтоб позавтракать, необходимо совершить еще один подвиг, Пархавиэль развернулся и медленно побрел в противоположную сторону. Где-то там, совсем неподалеку от миссии Единой Церкви, находился трактир «Топор гнома». Интуиция и элементарная логика подсказывали, что основными посетителями заведения с таким специфичным названием были его сородичи. Навряд ли кому-нибудь из здешних людей нравилась гномья кухня.

Осторожно, стараясь не шуметь и не привлекать внимания посетителей, Зингершульцо переступил порог корчмы. Интуиция не обманула гнома, а отточенная годами логика не подвела. Окинув беглым взглядом убранство просторного кабака, Пархавиэль облегченно вздохнул и вошел внутрь. Десять из двенадцати длинных дубовых столов были пусты. Утро не самое удачное время для веселого кутежа, но самый удачный момент, чтобы спокойно перекусить в почти пустом трактире. Заняв место с краю стола возлеокна, Пархавиэль скинул плащ и, за неимением пуговиц на самодельной рубахе, немного надорвал душивший его узкий ворот.

Зала была рассчитана по крайней мере на сто – сто пятьдесят гномов, а при особом желании за большим дубовым столом могли разместиться сотни две махаканцев или немного больше «наземников». Трое прислужников в серых фартуках усердно ползали на четвереньках по заляпанному грязью, лужами пахучей жидкости и остатками пищи полу и пытались привести его в порядок после бурного ночного кутежа. Громкие крики: «Хозяин, хозяин!», при помощи которых Пархавиэль несколько раз пытался привлечь внимание к своей персоне, не возымели никакого действия. Устало орудующие тряпками и щетками подростки даже не повернули голов в сторону крикливого клиента, взгляды же быстро ворочающих ложками посетителей были обращены исключительно в недра своих тарелок.

Наконец-то из-за приоткрытой двери кухни донеслось долгожданное «Щас», Пархавиэль успокоился и в ожидании встречи с миской наваристого супа принялся разглядывать аляпистые картинки и предметы гномьего обихода, которыми были обвешаны стены трактира.

В погоне за кошельками посетителей хозяин пытался воссоздать на маленьком пятачке корчмы неповторимый колорит подземного горного государства, царства шахт и сталелитейных цехов, Пархавиэль не знал, была ли удачной затея корчмаря и что чувствовали приходившие сюда вечером отдохнуть гномы. Ощущали ли они себя в Махакане, или экстравагантное убранство залы навевало им другие, неизвестные ему ассоциации? Сам же Зингершульцо едва сдерживался, чтобы не покатиться со смеху при виде Развешенных по стенам одежд, оружия и горнодобывающих инструментов, которые не имели ничего общего с Сообществом, разве что были частично изготовлены из привозимой караванщиками стали. Возможно, владелец заведения сам искренне верил в подлинность экспонатов, а может быть, как истинный мастер интерьеров, просто не вдавался в подробности, малозначительные и несущественные с точки зрения создания у посетителей подходящего душевного настроения.

– Что жрать будешь? – прозвучал хриплый голос за спиной Пархавиэля, оторвав гнома от созерцания декоративных изысков альмирских собратьев.

Зингершульцо быстро повернул голову и оценивающе пробежался глазами по рослой фигуре упитанного корчмаря. Сомнений в том, что перед ним владелец довольно преуспевающего на фоне общей нищеты заведения, не возникало. Пухлые руки, лоснящиеся щеки и пренебрежительный, полный морального превосходства взгляд как-то не сочетались с образом простого разносчика блюд.

– А у тебя что, всех гостей так радушно встречают? – поинтересовался Зингершульцо, чувствуя открытую неприязнь во взгляде хозяина.

– Только тех голодранцев, у которых ни гроша за душой, – прозвучал невозмутимый, вызывающий ответ. – Если ты надеешься пожрать на дармовщинку и смыться, не расплатившись, то советую выйти прямо сейчас… по-хорошему!

Не успел гном закончить фразу, как на пороге кухни появились два крепких повара в перепачканных кровью и жиром фартуках. Молча встав за спиною хозяина, они поигрывали внушительных размеров тесаками и смотрели на Пархавиэля как на очередную тушу, которую в случае чего им пришлось бы разделать.

– И в мыслях не было, у меня есть деньги, – произнес Зингершульцо, решивший не нарываться на скандал и уладить назревающий конфликт еще до того, как в ход пойдут табуретки и прочие тяжелые предметы, предусмотрительно развешенные по стенам.

Пара медяков, звякнув, покатились по столу. На лице корчмаря появилась снисходительная улыбка.

– Пол кружки пива или стаканчик вишневой настойки, – произнес хозяин и подал знак поварам удалиться в кухню.

– Мне б пожрать, – попросил Пархавиэль, надеясь, что с хозяином все-таки удастся договориться.

– Краюху хлеба дам, сжуешь за дверью, – ответил хозяин, забирая деньги со стола и подзывая жестом одного из моющих пол подростков. – Моле, дай господину хлеба и проследи, чтоб он тут же покинул залу!

– Послушай! – окрикнул Пархавиэль уже отошедшего от стола гнома. – У меня сейчас нет больше денег, но…

– В кредит не отпускаем, – прозвучал ответ, сопровождаемый холодным блеском безразличных к чужим бедам глаз.

– На, возьми! Попрошайничать не буду! – Пархавиэль схватил лежавший на табурете плащ и швырнул его под ноги корчмаря.

Отчаянный поступок изголодавшегося посетителя не произвел на толстяка большого впечатления. Он уже привык, что некоторые из его клиентов снимали ради миски похлебки последнюю рубаху, а на кипевшем от злости и бешено вращающем глазами гноме еще оставались довольно приличные кожаные штаны и сапоги…

– Моле, налей господину тарелку рыбного супа, – невозмутимо произнес хозяин, подняв с пола плащ и убедившись, что бывшая когда-то дорогой вещь находилась еще во вполне сносном состоянии. – Пускай ест и проваливает, на все про все не более десяти минут!

Злость душила Зингершульцо, выворачивала его наизнанку и толкала на необдуманные поступки. Не столько алчность трактирщика, сколько брезгливый взгляд и унизительная манера общения с ним через слугу казались махаканиу достаточно весомыми причинами, чтобы устроить в забегаловке притонного типа вполне полноценную заварушку. Однако Пархавиэль сдержался, низко опустив голову, он сел за стол и, силясь побороть бушующие эмоции, крепко сжал кулаки.

«В конце концов, без плаща я не пропаду, – утешал себя гном, хлебая деревянной ложкой мгновенно появившуюся у него на столе горячую похлебку. – Главное, ни во что не влезать, дотянуть до заката, а там все у меня будет: и нормальная одежка, и теплая постель, и еда… много еды!»

Молодой гном по имени Моле чересчур буквально воспринял указание своего хозяина и принялся ретиво исполнять его. Он внимательно следил, как пересыпался песок в песочных часах и незамедлительно переворачивал их, как только последняя крупинка падала в нижний сосуд. «Два раза уже перевернул, четыре минуты осталось, – отметил про себя Зингершульцо, обжигая язык о горячее варево. – Ух и достал же меня этот скряга-трактирщик, скупердяй малахольный! Ну ничего, вот Скрипуна с Гифером вытащу, мы тут обоснуемся, устроим жадюге веселую жизнь!»

Рука подростка потянулась к часам в третий раз, но замерла в воздухе, а затем быстро отпрянула назад. Лицо паренька исказилось в испуге, а ноги сами понесли его худое тело к кухне. Пархавиэль поднял голову, бросил мимолетный взгляд на входную дверь, а затем продолжил как ни в чем не бывало вымазывать опустевшую тарелку хлебной коркой.

Причина странного поведения прислуги заключалась во внезапном появлении на пороге четырех крепких гномов. У Зингершульцо язык бы не повернулся приклеить к закутанным в плащи фигурам обидный ярлык «наземник». Широкая лобовая кость, объемистые талии и сбитые до мозолей костяшки пальцев выдавали в новых посетителях выходцев из Махакана.

«Наверняка беглые или изгои, которых насильно из Сообщества выперли. От таких лишь одни неприятности, – подытожил свои наблюдения Пархавиэль и вернулся к вылизыванию тарелки. – Хозяин – сволочь, пускай сам и разбирается, а мне в чужие дела соваться незачем, ужо научен!»

В подтверждение предположения Зингершульцо седобородый старик с уродливым шрамом на правой щеке подошел к одному из столов и перевернул его набок сильным ударом ноги, затем, важно скрестив руки на груди, уселся на стоявший поблизости табурет. Главарь хранил молчание, сидел неподвижно, не моргая, уставившись на одну из картин над камином. Трое его подручных грозно встали позади старика и почти одновременно скинули на пол плащи.

Пархавиэля не удивило, что под длинными одеждами скрывались кожаные куртки, обшитые сверху стальными пластинами, клепками и мелкими костяными шишаками. В руках двоих были самодельные палицы, а у третьего – легкий боевой топор.

К тому моменту, как из кухни появился трактирщик в сопровождении двоих поваров-охранников, Пархавиэль остался единственным посетителем, шестеро остальных предпочли позабыть о недоеденных яствах и заблаговременно ретироваться.

– Ты что здесь делаешь?! А ну, пошел вон! – грозно сверкая глазами, крикнул корчмарь Пархавиэлю.

– Оставь в покое мужика, пущай пожрет! – неожиданно вступился за Зингершульцо седобородый главарь. – Мне он не мешает, а на твое мнение мне…

Гном не договорил. К чему слова, когда можно выразить свое отношение намного проще, например, при помощи смачного плевка на сапоги собеседника. Повара одновременно схватились за тесаки, но под суровым взглядом старика мгновенно отпустили короткие рукояти.

– Ну ладно, будь по-твоему, Карл, пускай сидит, если ты так хочешь, – пробормотал трактирщик, раздираемый изнутри ненавистью и страхом. – Зачем пожаловал?

– Давно не был, Матус, давно не был, – задумчиво протянул Карл, продолжая рассматривать картину и теребя короткую бороду. – Решил вот зайти, посмотреть, что у тебя изменилось, что лучше стало, а что хуже… Помнится, не так давно твоя харчевня намного больше была, просторнее…

– Не тяни, Карл, говори, с чем пришел?! – сорвался на крик потерявший самообладание, но изо всех сил старающийся не показать, что до смерти перепуган, Матус.

– А все из-за твоего скупердяйства, твоей неимоверной жадности, – продолжал вещать старик, не обращая внимания на выкрик трактирщика. – Именно из-за нее, родимой, ты урезал половину залы и лишил возможности порядочных гномов культурно отдыхать после тяжелых трудовых будней. Видишь ли, с сородичей наших, кровных братьев, навару набрать не мог, так во второй части дома эльфийский притон открыл, с нашей кухни чужаков прикармливаешь!

Действительно, Пархавиэль вспомнил, что с другой стороны дома был второй вход, над которым красовалась вывеска с изображением натягивающего тетиву остроухого лучника и с аккуратно выведенной зеленым цветом надписью «Эльфийский стрелок».

– Ну и что с того, Карл, что с того?! – оправдывался перепуганный трактирщик. – Всем же лучше, и ты, и я больше доходов имеем…

– А то, крыса, – неожиданно заорал до этого момента спокойный старик, – что я в отличие от тебя своих за барыш не предаю! Я тебе запретил для эльфов кабак открывать, а ты ослушался, ну так получай!

Легкий взмах руки послужил сигналом к началу активных действий, троица сорвалась с места. Дубины и топор с грохотом обрушились на мебель, бочки с вином, картины и деревянные столы. Бандиты громили трактир, старик невозмутимо разглядывал приглянувшееся ему полотно, а Матус с его поварами, понуро опустив головы, стояли в дверях кухни и не пытались защитить свое имущество.

Еще в самом начале погрома Пархавиэль подумывал незаметно уйти, но затем здравый смысл взял верх над природным инстинктом. Бандиты чувствовали себя слишком уверенно, чтобы бояться случайного свидетеля. Ему же не было никакого смысла заступаться за ободравшего его до нитки корчмаря. «Неприятности мне встречаются часто, а вот еда попадается редко», – подумал Пархавиэль, стащив под шумок с соседнего стола ломоть хлеба, луковицу и два аппетитных спелых помидора.

Вначале изголодавшийся гном был доволен: он поглощал оставленную без присмотра еду и, удобно устроившись на высоком табурете, наблюдал, как вершилось возмездие. Однако вскоре он и сам был втянут в веселый спектакль.

Один из бандитов опрокинул стол, за которым гордо восседал Зингершульцо, при этом не потрудившись своевременно предупредить о своих намерениях мирно завтракающего гнома. Неожиданно оказавшись на полу, да еще придавленным сверху массивным дубовым столом, Пархавиэль за считанные секунды осыпал обидчика таким градом комплиментов, что все присутствующие, включая главаря и еще недавно рыдавшего навзрыд трактирщика, покатились с хохоту. Не смеялся только один, как раз тот самый бандит, который и стал объектом насмешек.

Сильный удар кованого сапога пришелся остряку немного выше правого виска. Боль, сотрясшая голову и чуть не лишившая Пархавиэля чувств, заставила бывшего караванщика забыть обо всем, кроме желания разорвать на части зарвавшегося негодяя. Скинув с себя как пушинку тяжелый стол, Зингершульцо мгновенно оказался на ногах и накинулся на бандита. Мощный удар кулака раздробил челюсть лысого гнома, выбил пару зубов и откинул его обмякшее тело на несколько шагов назад. К несчастью, затылок пострадавшего налетел точно на острый угол камина. Противник Пархавиэля умер мгновенно, еще до того, как его тело грузно повалилось на пол.

Оба товарища убитого, не сговариваясь, выхватили оружие и кинулись на Зингершульцо, но в самый последний момент, когда палица и топор уже рассекали воздух над головой стоявшей к ним спиной жертвы, их остановил громкий, властный выкрик главаря:

– Стоять, назад, кому сказал!

Бандиты нехотя послушались и, продолжая сопеть от злости, убрали оружие.

– Ондер сам виноват, нарвался! Дураком был, по-дурацки и помер. Все, хватит, пошли! – приказал Карл и направился к двери, кулаками подталкивая к выходу своих разгоряченных солдат. Лишь на самом пороге главарь остановился и тихо прошептал, глядя все еще ожидавшему продолжения схватки Пархавиэлю прямо в глаза: – Не попадайся мне больше, караванщик!

Жизнь начинала потихоньку налаживаться. Город уже не был враждебным и чужим, а его обитатели не казались Пархавиэлю гадкими эгоистами, думающими только о себе и не знающими сострадания. Немного портили чудесное настроение гомон прохожих, высыпавших как горох из стручка ближе к полудню на улицы, и чуть-чуть жмущая в подмышках куртка. Но подобные мелочи не могли повергнуть в бездну пессимизма гнома, которому впервые за долгое время широко и радушно улыбнулась удача.

Добротная кожанка и теплый плащ, сытый желудок и радующий сердце звон монет в кошельке. Что нужно было еще беглецу для счастья? Только спасти друзей, и можно было начинать новую жизнь.

* * *

Карл с подручными покинули «Топор гнома» сразу же, как только один из членов их шайки превратился в труп. Трактирщика и его громил-поваров вывернуло наизнанку прямо в зале. Вид раскроенного черепа и разбрызганных по полу мозгов вперемешку с кровью парализовал их и лишил крепости духа.

«Слюнтяи, – надменно ухмыльнулся Пархавиэль, вспомнив события, происшедшие в корчме незадолго до схватки, – а еще туда же, великих вояк из себя корчили, тесачками поигрывали да пыль в глаза пускали. Дескать, попробуй не заплати, вмиг в капусту покрошим, как куренка разрежем и выпотрошим! Нет, ребята, мало, ой как мало страшные морды на физиях изображать да ножичками поигрывать. Заколоть поросенка это одно, а вот гнома или человека убить – совершенно другое!»

Пока свидетели убийства опорожняли желудки, Пархавиэль занимался неблаговидным, но очень прибыльным делом, именуемым в народе мародерством. Серег, перстней и прочих украшений упокоенный не носил, зато к ремню был подвешен весьма увесистый кошелек. Сочившаяся из открытой раны кровь испачкала только подкладку плаща и самый верх кожанки. Пархавиэль не был брезглив: стащив одежду с трупа, он тут же надел ее на себя и придирчиво огляделся со всех сторон. Если плотно закутаться в плащ, то пятен крови было почти не видно. Палица так и осталась лежать возле бездыханного тела. Оружие не помешало бы, но рисковать гном не хотел. Случайная встреча с патрулем могла закончиться каторгой или виселицей. В Цеховой квартал служители порядка заглядывали редко, но ему еще нужно было посетить в тот день порт и Рыночную площадь.

Бросив прощальный взгляд на погромленную корчму и мертвое тело, Пархавиэль уже собирался уйти, но его внимание внезапно привлекла наполовину стершаяся татуировка на правом плече убитого. Кирка, разбивающая человеческий череп, – в этом символе было что-то таинственное и одновременно знакомое, что-то, о чем ему доводилось слышать, но он не мог вспомнить, когда и от кого.

Решив без особой нужды не утруждать капризную память, Пархавиэль направился в кухню. Он нашел Матуса в дальнем углу кладовки. Некогда важный и довольный собой гном стоял на четвереньках и извергал в пустую кастрюлю то ли вчерашний ужин, то ли сегодняшний завтрак.

– Эти гномы, кто они?! – спросил Зингершульцо, выбрав удобный момент, когда рот корчмаря был свободен, и бесцеремонно приподнял его за ворот дорогой рубахи.

– Они… они служат Карлу, – заикаясь, пролепетал обессиленный Матус.

– Кто они?! – настаивал Пархавиэль, поднимая тело корчмаря все выше и выше. – Говори, жабеныш, а то позавтракаешь из кастрюли! Что значат их татуировки: череп и кирка?!

– Армия Сегиля, – пролепетал толстяк, задыхаясь и едва не теряя сознание.

Пальцы Пархавиэля отпустили ворот. Цель была достигнута, он получил ответ на вопрос, а сводить личные счеты у него желания не было. Повергнутый, морально униженный противник был жалок, об него не хотелось пачкать руки, как в буквальном, так и в переносном смысле. Небрежно оттолкнув от себя перепачканную тушу трактирщика, Пархавиэль быстро пошел прочь.

– Постой! – раздался позади жалобный стон. – Там в зале тело, избавься от него, плачу пятьдесят золотых!

– Сам возись! – сплюнув на пол, ответил Пархавиэль и вышел, громко хлопнув на прощание дверью.

Эйфория победы вскоре прошла, остались лишь затянутое темной пеленой неизвестности будущее и вопросы, на которые, сколько Пархавиэль ни ломал голову, так и не смог найти ответов. Присутствие в столице членов бывшей банды Сегиля ничуть не смутило гнома. Должны же были они куда-то податься после гибели вожака? К счастью, их интересы не пересекались, а нынешний предводитель шайки, Карл, был по отношению к Зингершульцо весьма лояльно настроен. Далеко не каждому главарю хватило бы духу не мстить за убийство своего солдата, тем более совершенное прямо у него на глазах. Однако факт, что седобородый главарь признал в нем бывшего караванщика, весьма настораживал ставшего за последнее время мнительным гнома.

«Конечно, на „наземника“ я не похож, – размышлял Пархавиэль, – но я мог быть, как они, изгоем или беглым каторжником. Главарь же говорил так уверенно, как будто знал обо мне все».

Поглощенный раздумьями Зингершульцо не заметил, как выбрался из толчеи узких улочек и оказался на довольно безлюдной для разгара дня набережной. Сильный порыв ветра с реки и топот конских копыт по булыжной мостовой оторвали Пархавиэля от бессмысленных размышлений. Теряться в догадках можно до бесконечности, а вот предположения строятся на реальных фактах, которых у гнома, увы, не было.

Облокотившись о невысокий каменный парапет, Пархавиэль подставил дувшему с реки ветру разгоряченный лоб и от нечего делать стал наблюдать за движением по синей глади весельных лодок и небольших одномачтовых парусников. Белые пенные барашки быстро неслись по поверхности темно-синей воды. Плавные перекаты волн и их тихое шлепанье о каменный парапет усыпляли гнома, заставляли его наслаждаться величественным видом слияния в единое целое городского с речным простором и не ломать голову по пустякам.

И вот, когда уже отяжелевшие веки слипались, а в ушах зазвучал приятный, монотонный гул, похожий на раскатистое звучание махаканских труб, спина и левое плечо Пархавиэля ощутили сильный, скользящий удар. Борт стремительно промчавшейся мимо кареты едва коснулся Зингершульцо, но толчка разогнавшегося экипажа оказалось достаточно, чтобы сбить с ног зазевавшегося гнома и чуть ли не перекинуть его за парапет.

Чертыхаясь и осыпая проклятиями сумасшедшего возницу, Пархавиэль поднялся с мостовой. Его шатало, ныли плечо и ушибленный бок, кожа штанов вмиг стала мокрой и прилипла к содранным в кровь коленям. В глазах двоилось, но гном крепко сжал ладонями виски и все-таки сфокусировал взгляд. Кони пронеслись еще шагов сорок и остановили карету обидчика перед крыльцом маленького одноэтажного особняка.

Желание преподать урок нахалу на козлах оказалось куда сильнее, чем боль пустяковых ран. Крепко сжав зубы и держась обеими руками за отбитую поясницу, гном медленно заковылял вперед. В прищуренных глазах Пархавиэля горели огоньки ненависти и азарта: он надеялся добраться до кучера до того, как из домика выйдет какой-нибудь степенный господин и лишит его возможности поквитаться с нерадивым слугой.

Чем быстрее двигался гном, тем меньше болели ушибы. До заветной цели оставалось уже не более десяти шагов, как дверь дома распахнулась, и на пороге показался молодой господин в сопровождении красивой дамы.

«Не может быть! Это я головой слишком сильно ударился и теперь всякая чушь мерещится, – опешил Пархавиэль, узнав в элегантном кавалере сбежавшего от Самбины в ту проклятую ночь подручного маркиза Норика. – Артакс, днем, невозможно! – чуть ли не выкрикнул застывший от удивления гном. – Но ведь Мартин утверждал, что новички-вампиры не могут появляться при свете солнца!»

Как ни в чем не бывало блондин в черном дорожном костюме огляделся по сторонам и, о чем-то непринужденно беседуя с дамой, помог ей сойти с высокого крыльца и сесть в карету. Конечно же, Артакс видел застывшего невдалеке в полусогнутой позе гнома, но к счастью Пархавиэля, для самовлюбленных, надменных вампиров, как и для городской стражи, все низкорослые уродцы-гномы были на одно лицо.

Дверца захлопнулась, в воздухе просвистел кнут, и лошади тронулись. Размышлять о выдающихся способностях учеников маркиза времени не было. Забыв о боли и о грозящей опасности, Пархавиэль кинулся вслед за каретой. Ни подгонявший лошадей кучер, ни молодая парочка внутри не заметили, как экипаж слегка тряхнуло на повороте. Только нищий на перекрестке да стайка бездомных сорванцов провожали удивленными взглядами сидевшего свесив ноги на закорках кареты гнома.

«Ну, вот и все, кажется, добрались», – вздохнул Пархавиэль в предчувствии долгожданного момента, когда наконец-то сможет спрыгнуть на землю и размять одеревеневшие во время поездки суставы. Спину и поясницу ломило от постоянных толчков, ноги затекли, а голова просто раскалывалась от частых ударов затылком о борт кареты.

Мучения начались с тряски по бесконечному мосту, соединявшему Цеховой квартал с портом, затем экипаж целый час пробирался сквозь пеструю толпу моряков, докеров и торговцев живым товаром, а потом снова был мост, еще более длинный и многолюдный. Во время путешествия перед глазами Пархавиэля мелькали торговые ряды, верфи, причалы, высокая серая стена лагеря для рабов, позолоченные купола Храма Истинной Веры и лица, тысячи лиц: гномы, эльфы и люди, торговцы, стражники, моряки, нищие, клерки из городской управы, женщины всех сословий, цвета волос и пышности фигур; морды собак, кошек и лошадей… Он чуть не сошел с ума, чуть не потонул в море галдящего, жестикулирующего, толкающегося народа.

Пархавиэль с нетерпением ожидал радостного момента, обещанного ему Мартином, когда огромное скопление горожан перестанет его раздражать, а будет восприниматься как нечто естественное и обычное. Пока же гном страдал, но на его мучения никто не обращал внимания…

Карета замедлила ход. Громогласно ругавшийся всю дорогу то на замученных кнутом лошадей, то на нерадивых, лезущих под колеса прохожих кучер принялся заворачивать экипаж во двор двухэтажного дома, над входом в который висела вывеска «Столярная мастерская братьев Нокато». Как только лошади остановились, Пархавиэль быстро спрыгнул на мостовую и нырнул в густые, ужасно колючие заросли. Упав ниц, гном прижался вплотную к земле и, сроднившись с растительностью, стал внимательно наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Дверца открылась, двое кровососов пугливо выскочили наружу и, даже не размяв ног после утомительной поездки, тут же скрылись в дверях мастерской. «Вот это чудеса, – прошептал озадаченный гном. – С каких это пор благородных кровопийц стало интересовать изготовление оконных рам и столов?» К числу неразгаданных тайн и загадок добавился еще один парадоксальный факт.

Карета вскоре уехала, вампиры остались внутри мастерской, а до увлекшегося слежкой Пархавиэля совершенно неожиданно дошло, что он очутился в самом центре Торгового квартала. Там, куда вход гномам и прочим «нелюдям» был запрещен.

Сумасбродная идея последовать за вампирами посетила голову Пархавиэля, но была тут же отвергнута. В конце концов, он и так уже совершил героический поступок, проникнув на запретную территорию.

«Хватит, не все же шишки да тумаки мне огребать! Пущай чародей теперь помучается, ему полезно. Будет впредь знать, как порядочных гномов голодом морить да одних бросать! – Пархавиэль осторожно выполз из-под куста и, приподняв голову, огляделся по сторонам. – Ага, дворик приметный, надо местность хорошенько запомнить да магу описать. Вечерком в гости к кровопийцам наведается».

В отличие от грязных трущоб Цехового квартала ни кучи мусора, ни бесчувственные тела перепивших горожан не портили чудесного вида опрятных домов и гладко остриженных газонов. Аккуратно выложенные кирпичом дорожки между домами пересекали густо засаженное кустами и деревьями пространство, походившее скорее на маленький парк, чем на подворотню.

Пристрастие к зеленым насаждениям зажиточных купцов и бедных дворян, населявших Торговый квартал, оказалось как нельзя кстати. Прячась за деревьями и прижимаясь к стенам домов, Пархавиэль осторожно, мелкими перебежками пробирался на юг, туда, где был спасительный мост в порт. Одна подворотня сменялась другой, такой же опрятной и ухоженной. Частые тупики, заканчивающиеся высокими каменными стенами или деревянными заборами, изрядно измотали силы гнома. Пару раз Пархавиэлю приходилось, как вору, взбираться на крыши домов и осторожно ползти, стирая в кровь руки о шероховатые, а порой и заостренные углы черепицы.

Упорство гнома было вознаграждено. Заветный мост виднелся уже шагах в тридцати, а его присутствие так и осталось незамеченным. Добравшись до края последней крыши, Пархавиэль решил немного отдохнуть и, переводя дух, поразмыслить, как поступить дальше. Впереди простиралось открытое пространство: маленькая площадь с четырьмя скамейками, фонтаном и парой десятков лотков уличных торговцев. Быстрая пробежка через толпу мирно прогуливающихся по набережной людей могла бы Увенчаться успехом, но впереди был мост; узкий, протянувшийся на добрых полмили, кишевший враждебно настроенными людьми и патрулями городской стражи.

«Те, что возле фонтана сшиваются да по набережной разгуливают, мне не опасны. Прошмыгну быстро, даже сообразить никто не успеет, не то чтобы поймать… – прикидывал гном, парясь от жары на раскаленной крыше. – Торговцы меня ловить не бросятся, у них товар, без присмотра не оставишь. Стражники в броне, от них убежать просто, а вот толпа на мосту смущает: в сотне-другой народу всегда найдется парочка идиотов, что не в свои дела лезут. Поймают меня просто так, чтоб другим коротышкам неповадно было в людскую часть города соваться».

Как обычно бывает, самое удачное решение приходит в голову не в результате напряженных раздумий, а как будто невзначай, само по себе. Прогромыхавшая мимо дома, на крыше которого расположился гном, телега натолкнула Пархавиэля на весьма простую мысль.

Быстро спустившись с крыши по водосточной трубе, гном спрятался за мусорным баком в ожидании новой подводы. Нос раздирали отвратные запахи, а назойливые, наглые мухи старались облепить его вспотевшее лицо и залезть в широко раздувавшиеся ноздри. К счастью, вскоре с соседней улицы выехала небольшая, крытая брезентом повозка. Упорная борьба с докучливыми насекомыми была закончена. Воровато озираясь по сторонам, гном прошмыгнул к фургону и скрылся внутри, среди сена и пустых ящиков.

Полчаса кувырканий на колючей соломе и утыканных мелкими гвоздями досках пронеслись незаметно. Духота и льющийся градом с Пархавиэля пот были необходимым злом, наименьшей ценой, которую пришлось заплатить за жизнь и свободу. Зато потом, прогуливаясь по набережной порта, гном полной грудью вдыхал прохладный, свежий воздух и искренне радовался тому обстоятельству, что на его поясе мотался толстый, набитый звонкими золотыми монетами кошелек.

Глава 15 Пленники чести

– Ну и чего тебе, толстощекий, капустки с бараниной навернуть или винцом залиться?

– И того, и другого, матушка, да побыстрее!

– Если я была б твоей матушкой, звалась бы коровою!

Действительно, высокая костлявая старушенция в бывших когда-то белыми переднике и чепце мало походила на мать гнома. Строгий взгляд бесцветных глаз, тонкие губы и крючковатый нос, выделяющийся на суровом, морщинистом лице, совершенно не соответствовали образу не только добропорядочной гномихи, но и радушной хозяйки трактира. На вид пожилой женщине было около шестидесяти лет, хотя, возможно, она была намного моложе, но трудовая молодость, прошедшая в портовых кабаках да притонах, состарила ее преждевременно. Манеры женщины ужасно раздражали даже такого отпетого грубияна и сквернослова, как хауптмейстер Зингершульцо. Пренебрежительное, вульгарное общение с посетителями, граничащее с откровенным хамством, резкие движения рук, часто появляющихся перед самым носом собеседника в форме весьма выразительного кукиша, и, конечно же, отборное сквернословие заставляли гнома каждый раз поежиться при звуках противного скрипучего голоса. Но все же Зингершульцо выбрал именно эту таверну для осуществления своей заветной мечты: сытного ужина в спокойной обстановке.

Естественно, переполненный зал портового кабака мог показаться не самым подходящим местом для отдыха и наслаждения яствами, но у Пархавиэля сложилось свое, специфическое представление о комфорте. Гвалт чрезвычайно шумных и в большинстве своем уже изрядно набравшихся моряков мешал расслабиться и полностью отдаться увлекательному процессу чревоугодия, но зато здесь гном был среди своих. За соседним столом не спеша шевелили ложками пятеро эльфов, все как один в элегантных легких кольчугах, голубых плащах и с длинными белыми волосами, перевязанными голубой тесьмой. На поясах похожих друг на друга как братья-близнецы остроухих существ висели короткие мечи с широкими лезвиями. Чуть-чуть подальше бурно праздновала сошествие на берег команда с другого корабля. Среди бойко стучащих по столу кружками и то и дело вскакивающих со своих мест моряков было несколько гномов и один полуэльф с отрезанным ухом. Возле окна прикорнула парочка приспособившихся к жизни в человеческом обществе орков.

Портовая таверна была удивительным местом, центром пересечения возможного и нереального, приютом беспокойных душ, где не действовали глупые филанийские законы и отсутствовали расовые предрассудки.

«Хоть здесь и бардак творится, да и прислуга сальными руками жратву подает, все равно на душе хорошо и спокойно, – печально вздохнул Пархавиэль и вонзил острые зубы в покрытую хрустящей коркой свиную ножку. – Я среди своих! Пускай они не изгои и беглецы, а всего лишь иноземные матросы, все равно они такие же, как и я, чужаки в этой безумной Альмире!»

Однако истинная причина настойчивого желания отужинать именно в этом шумном кабаке крылась не в нестерпимых позывах вечно голодного желудка, случайно заставших гнома поблизости от заведения, и не в привлекательной атмосфере мнимой безопасности, а в названии таверны.

«Попутного ветра!» – с трудом читалось полустертое пожелание на выцветшей вывеске. Именно здесь гном мог найти охранника Юкера, человека, спасшего ему однажды жизнь и обещавшего помощь в будущем, единственного товарища среди безликой толпы эгоистичных людей. Конечно же, Пархавиэль был признателен и Мартину, но маг преследовал свои цели и никогда не стал бы вызволять его из тюрьмы, если бы не надеялся узнать секрет махаканского кунгута. Юкер же был роднее гному по духу и ближе, поскольку совершенно бескорыстно рисковал своей жизнью, вытаскивая тело бесчувственного Пархавиэля из огня, а потом в течение нескольких дней выхаживал и возился с ним, как с ребенком. Только его, немного скрытного, но в душе доброго и отзывчивого человека, гном мог попросить о помощи, тем более Мартин был где-то далеко, а Пархавиэлю еще предстояло несколько дней мотаться по порту и Цеховому кварталу.

Горячий жир капал с наполовину обглоданной кости и заляпал рукава почти новой кожаной куртки. В начале трапезы Пархавиэль пользовался человеческой ложкой, но, окончательно перепачкавшись, отбросил неудобный, слишком маленький для него инструмент и принялся отправлять тушеную капусту в рот прямо руками. Настроение гнома улучшалось по мере убывания съестного на столе. Хамство костлявой старухи и сомнительная чистота потрескавшихся тарелок с лихвой компенсировались гигантскими размерами и удивительной сочностью блюд. Расправившись с капустой и чисто обглодав свиную ножку, Пархавиэль еще раз пробежался глазами по переполненному залу. За то время, пока он занимался чревоугодием, Юкер так и не появился. Делать было нечего, неохотно поднявшись из-за стола и отерев сальные руки о штанину спавшего за соседним столом матроса, Пархавиэль начал кряхтя пробираться к узкому пятачку между дверьми кухни и местом хозяйки, по которому быстро метался туда-сюда помятый чепец крикливой старухи.

– Послушай, хозяюшка! – громко выкрикнул Пархавиэль, когда не по годам бойкая дама в очередной раз стремглав проносилась мимо.

– Ну, чего тебе?! – проворчала на ходу хозяйка, даже не повернувшись к просителю. – Еще чан капусты поставить иль ведро пива налить?!

– Мне б с Юкером парой словцов перекинуться.

Желание гнома застало уже почти скрывшуюся в дверях кухни старуху врасплох. Она резко развернулась на каблуках и, прервав очередной забег по проторенному маршруту, быстро подскочила вплотную к гному.

– Зачем он тебе, коротышка? – прошептала женщина, согнувшись над гномом, и сердито нахмурила густые брови.

– Знакомец я его старый, несколько лет уже поди не встречались, повидаться бы, – соврал гном, каким-то чудом сумев придать своему покрытому шрамами лицу умильное выражение, иногда возникающее на невинных мордашках грудных младенцев и апатичных лицах душевнобольных.

– Ты мне тут глазки не строй, щетина вислоухая! – неожиданно закричала женщина, превратно истолковав цель игры лицевых мышц гнома, но затем тут же взяла себя в руки и сменила гнев на милость. – Стой здесь, сейчас буду!

Не успел Пархавиэль раскрыть рта, как хозяйка скрылась в кухне. Гном чертыхнулся и, присев на широкий подоконник, терпеливо стал ожидать возвращения старушенции.

– Ты Юкера спрашивал?! – внезапно прогремел над ухом подхриповатый бас.

Зингершульцо повернул голову. Перед ним стоял огромный, почти двухметровый мужик. На обширной лысине незнакомца сверкали капельки пота, а длинные, загнутые кверху усы топорщились в разные стороны, как у заправского таракана. Обнаженный волосатый торс человека поражал внушительными размерами грудных мышц и выпирающим на добрых полметра вперед несокрушимым монолитом живота, обмотанного в несколько слоев широким красным поясом.

– Ну я, – ответил гном, на всякий случай спрыгнув с подоконника и приготовившись пуститься наутек.

– Выкладывай живее, чаго надоть, я Юкер, – пробасила волосатая гора мышц.

– Не бреши, дядя, Юкера позови! – ответил внешне спокойный гном, хотя его до глубины души взволновало предположение, что придется вступить в схватку с таким грозным противником.

– Так, значит, ты правду Агнессе сказал; Юкера в лицо знаешь, – неожиданно рассмеялась лысая голова, по-дружески хлопнув тяжелой ладонью по плечу гнома. – Ну что ж, пошли!

Великан развернулся и, не снимая массивной руки с плеча гнома, потащил его за собой к дверям кухни.

Душное, наполненное клубами дыма и пара помещение сменилось узким, заставленным пустыми коробками и корзинками коридором, затем, проплутав в темноте по невзрачным подсобкам, парочка свернула в винный погреб. Подойдя к угловой бочке, человек едва заметным движением надавил на крепеж одного из настенных факелов. Рот изумленного Пархавиэля широко раскрылся, часть стены с лязгом и скрежетом отъехала в сторону.

– Ну что застрял, пошли! – легонько подтолкнул верзила Пархавиэля к узкой винтовой лестнице, ведущей куда-то вниз. – Только осторожней, не скувыркнись! Кости по полу разметаешь, никто собирать не станет, – заблаговременно предупредил радушный хозяин подземелья и пошел следом.

Аккуратно ставя ноги на покатые, выщербленные ступени, гном медленно спускался вниз. Правое плечо прижималось к сырой от избытка влаги стене, а обе руки были наготове в любой момент уцепиться за неровные каменные плиты. Где-то там, внизу глубокого колодца, горел свет и слышались тихие голоса, но разобрать, о чем говорили люди, было невозможно из-за постоянного брюзжания провожатого за спиной.

– Ну что встал опять, давай шевели копытами! Заснуть можно, как ты ползешь. Не боись, насмерть ужо не скувыркнешься, а могет быть, еще и поймать успею!

Доброжелательное напутствие великана заставило Пархавиэля неосмотрительно ускорить шаг. Нога соскользнула с края ступени, и гном, потеряв равновесие, полетел вниз. Но буквально в следующее мгновение Пархавиэль почувствовал, как его шею и левую ногу схватили и крепко сжали сильные руки. Человек-гора раскатисто рассмеялся, легко закинул барахтающегося гнома на плечо и быстро побежал вниз. Перед глазами возмущенного таким неуважительным отношением к его персоне Пархавиэля мелькали ступени и покрытые плесенью стены, он кричал, кувыркался и бойко стучал кулаками по спине человека, но попытки освободиться были тщетны. Отвешиваемые гномом тумаки не способствовали его освобождению, а приводили лишь к новым раскатам громкого смеха.

– А вот и мы, принимайте! – пробасил человек, небрежно скинув с себя как охапку соломы все еще барахтающегося гнома.

Пархавиэль больно ударился спиной о каменный пол, тут же вскочил на ноги и хотел было кинуться на обидчика, но вовремя передумал…

Сладить с великаном один на один было непросто, а присутствие в маленькой, завешанной коврами и загроможденной мешками комнате четырех его дружков сводило на нет и без того небольшие шансы гнома поквитаться за нанесенное оскорбление. Конечно же, не все из сидевших за заваленным грязной посудой и начищенным до блеска оружием столом были такими же могучими и огромными, как их товарищ. Один из мрачной компании сотрапезников вообще был женщиной, не воспринятой поначалу Пархавиэлем всерьез.

«Слишком девка молода и красива, чтоб мечом махать, – подвел итог беглого осмотра черноволосой красавицы Пархавиэль. – Наверняка подружка чья-нибудь, а может быть, и всей компании. Люди – народ странный, от них всего ожидать можно!»

Однако Зингершульцо изменил свое мнение, когда девушка немного придвинулась к столу, и свет факелов осветил уродливый, рваный шрам, пересекающий наискосок красивое лицо от левой брови до кончика правого уха. Рана была давнишней и глубокой, даже самый искусный фехтовальщик не смог бы поставить такую обширную метку при помощи меча или кинжала, над лицом девушки явно потрудился двуручный топор или, на худой конец, абордажный крюк.

Люди молчали, они внимательно оглядывали гнома с ног до головы и ожидали, что он начнет разговор первым. Холодные, пронзающие насквозь глаза на суровых, угловатых лицах подсказывали гному, что не стоит лезть на рожон и усугублять и без того сложное положение. Отблески горевшего в камине огня и двух факелов над входом создавали атмосферу таинственности и нереальности всего происходящего. Пархавиэль ожидал, что вот-вот лысый громила или красавица с изуродованным лицом превратится в хорошо знакомого ему по кошмарным снам Омса Амбра и начнет череду изощренных издевательств. Однако зловредный акхр не появлялся, что, как это ни парадоксально, ужасно расстроило гнома. К сожалению, Пархавиэль не спал, он был в плену у кровожадных разбойников.

Жестокие, бесстрастные лица убийц были обращены в его сторону и ждали, ждали того момента, когда он сам заговорит. Стальные кольчуги и оружие, развешенные по стенам, придавали комнате вид арсенала или придорожной таверны военной поры. Ящик с картинами у камина и пара мешков с награбленным добром завершали зловещий антураж бандитского логова, куда нежданно-негаданно Умудрился по своей же собственной воле попасть обескураженный гном.

– Долго еще стоять будешь, родимый?! – оторвал Пархавиэля от созерцания интерьера резкий и немного насмешливый женский голос. – Садись к столу и рассказывай шустрее, зачем пожаловал!

Зингершульцо кивнул, но сесть за стол не решился, предпочитая держаться на расстоянии от мрачной компании. Игнорируя приглашение дамы, он скромно пристроился на куче пустых мешков в дальнем углу комнаты. Ни странная женщина, ни ее дружки не вызывали у гнома доверия. Он знал, что если разговор пойдет не так, как хотелось бы подозрительным личностям, то последнюю точку в беседе поставит острый кинжал, вонзившийся по самую рукоять между его лопаток. При таком раскладе стоило держаться подальше от стола и поближе к выходу.

– А чего говорить-то, с Юкером повидаться хочу, знакомец я его давний, – врал гном, наученный горьким опытом, что не стоит вдаваться в подробности при разговоре с малознакомыми людьми.

– Наслышаны, наслышаны, – прошептала девушка, гипнотизируя гнома взглядом бездонных карих глаз. – Громбер, он был один? – обратилась предводительница к окаменевшему в дверях лысому великану.

– Да, Флейта, – кивнул силач, ехидно улыбаясь, отчего загнутые в обычном состоянии кверху усы встали дыбом. – Другого гномья поблизости не было.

– Странно, весьма странно, – промурлыкала девушка и, видимо, задумавшись, принялась скрести заостренными зубцами серебряной вилки по фарфоровой тарелке.

Чудовищный скрежет ворвался в мозг гнома и заставил его передернуться. Плечи Пархавиэля сжались в комок, а руки затряслись, как у страдающего дергунчиком столетнего старца, что вызвало легкие усмешки на лицах присутствующих, уже привыкших к своеобразной манере атаманши размышлять.

– Если у тебя дело к Юкеру, выкладывай! – наконец-то произнесла девушка, к великой радости гнома, отложив в сторону вилку. – Иначе сам знаешь, кинжал в бок и в канаву!

– Да ты что, совсем сдурела?! – выкрикнул рассерженный наглым заявлением Пархавиэль. – Я с другом пришел повидаться, только с ним разговаривать и буду!

– Сядь, – приказала девушка, одновременно подавая знак повскакавшимиз-за стола мужчинам вложить в ножны мечи. – И с каких это пор, милок, ты с Юкером дружбу водишь: год, два, а может быть, и три?!

– Две недели назад познакомились. Он мне жизнь спас, – честно признался Зингершульцо и, понимая бессмысленность попытки побега, опустился на прежнее место.

– А при каких обстоятельствах, если не секрет? – продолжала допрос нахальная девица.

– Он меня из горящего дома вытащил, – едва слышно прошептал Пархавиэль. – В лесу дело было, около Фальтеши. Я тогда в город пошел, а он в столицу торопился.

– Надо же, вроде не врет… – произнесла Флейта, бегло пробежавшись взглядом по бесстрастным лицам бандитов. – Полковник как раз тогда в Альмиру прибыл и про какой-то пожар, помнится, рассказывал…

– Послушай, девица-краса! – снова вскочил с мешков гном, однако тут же сел обратно и замолк под полным ненависти взглядом красивых глаз.

Невзначай брошенное словцо чуть ли не стоило Пархавиэлю жизни. Девушка восприняла его обращение как издевательство, как грубый намек на ее уродство. Тонкие губы мгновенно сжались в отвратительной гримасе, смуглое лицо женщины вмиг побелело, а глаза налились кровью. Послышался хруст. Пархавиэль перевел взгляд с искаженного злостью лица на стол и громко охнул. Тонкая женская кисть в элегантной перчатке из черного бархата раздавила высокую деревянную кружку. По столу полетели осколки и брызги пива.

– Допустим, ты не врешь, – заговорила поборовшая вспышку гнева девушка и изящным взмахом руки стряхнула со стола щепу, – тогда почему ты одет, как один из приспешников Сегиля? Что вы замышляете?! Когда и где?! Каков ваш план и почему решили начать именно с полковника, а не с меня?! – быстро сыпались вопросы, не дающие гному сказать даже слова в свое оправдание.

– Успокойся, Флейта, он свой, – неожиданно прозвучал за спиной Пархавиэля знакомый голос. – Ты чересчур подозрительна, прямо как твой покойный старик.

Ни Громбер, загородивший широкою спиною лестничный пролет, ни остальные члены шайки, ни тем более взволнованный гном не заметили, как в комнате появился темноволосый господин в дорогом дорожном костюме и высоких ботфортах. Зингершульцо облегченно вздохнул и на радостях с силой саданул кулачищем по стенке камина; он узнал в перепачканном с ног до головы грязью человеке своего спасителя.

– Оставьте нас одних, – сухо произнес Тальберт, устало опускаясь на деревянную скамью.

Мужчины послушно встали и направились к выходу.

– Флейта, тебя это тоже касается, – невозмутимо повторил Тальберт специально для оставшейся сидеть за столом девушки.

Помощница Тальберта явно привыкла, что обычно действие приказов подобного рода на нее не распространялось. Надменно хмыкнув и искривив губы в презрительной ухмылке, женщина поднялась из-за стола и, по-кошачьи грациозно изгибаясь, скрылась в темноте лестничного пролета.

– А ты молодец, не ожидал, – произнес Тальберт, как только остался с Пархавиэлем один на один. – До столицы добрался, да смотрю, прибарахлился по дороге! Не удивлюсь, если и с деньжатами все в порядке.

– Не жалуюсь, – ответил гном, не дожидаясь разрешения человека, сев за стол и наполнив показавшийся ему чистым кубок вином. – Я вон тоже кой-чему удивлен…

– Договаривай, договаривай, нам, простым людям, недомолвки и намеки ни к чему! – улыбнулся краешками губ Тальберт Арканс и, отстегнув с пояса меч, небрежно кинул его на пол.

– Не ожидал, что к бандюге в гости пожалую. Всю жизнь таких, как ты, давил, а теперь за одним столом сидеть приходится.

– Да кто ж тебе мешает, не хочешь, не сиди. Вот только выслушать меня все равно придется, коль пожаловал!

Пархавиэль окинул человека презрительным взглядом, а затем, подобрав полы длинного плаща, встал и направился к выходу.

– Не дури! – громко выкрикнул Тальберт и хлопнул по столу ладонью так сильно, что несколько тарелок со звоном упали на пол и разбились вдребезги. – Не для того ты сюда приперся, чтоб ни с чем уйти. Говори, чего хочешь?!

– Того же, что и тогда, в лесу то бишь, хотел: друзей из застенок вызволить, – после недолгого молчания произнес гном. – Да только о помощи у честного охранника просить собирался, а не у того, кто ни чести, ни совести не имеет!

– Ну и дурак! – глядя в глаза гному, рассмеялся Тальберт, а затем, перестав улыбаться, на полном серьезе добавил: – Честный охранник твоему бы горю только посочувствовал, понимающе покивал бы головушкой, а потом деликатно намекнул бы, что он человечек маленький и помочь не имеет ни малейшей возможности, впрочем, как и желания. Не любят они, люди маленькие да честные, в чужие дела соваться и другим помогать, хотя помощь чужую всегда охотно принимают, тем более когда просто так, по дружбе, на дармовщинку!

– Я гном, не человек, мне твоих вывернутых наизнанку мыслей все равно не понять, – ответил Пархавиэль, поднимаясь из-за стола. – А слушать тебя тошно и противно, слишком уж себя любишь да других ненавидишь!

– Сядь! – властно приказал Тальберт. – Ты меня неправильно понял. Вещи всегда не так уж и просты, как кажутся на первый взгляд. Не стоит делить мир на черное и белое, на добро и зло, и не обижай людей, о которых толком ничего не знаешь! Не один я гнусный разбойник, ты, к примеру: убийца и насильник, поджигатель, бежавший каторжник, дезертир, тать!

– Ложь! – взревел взбешенный гном, повторив подвиг своего собеседника по сбиванию со стола посуды. – Ты прекрасно знаешь, я никого не убивал и… и…

Пархавиэль был не в силах больше говорить, он только грозно сопел, ритмично раздувая широкие ноздри.

– Знаю, – кивнул Тальберт и, прислонившись спиной к влажной стене, скрестил руки на груди. – Да только маленькие, честные людишки к твоей бороденке уже ярлыки прилепили, и сколько ты ни старайся, до скончания века так и не отмоешься. Ты вон меня тоже разбойником ни с того ни с сего окрестил, а за что, спрашивается?

– Так ведь, а ведь… да… – нечленораздельно забормотал обескураженный гном, до которого вдруг дошло, что он сделал поспешный, опрометчивый вывод.

– Ты выдаешь свои предположения за действительность, слишком импульсивен и горяч! – продолжал развивать свою мысль Тальберт, видя, что его слова падают на благодатную почву сомнений и замешательства. – Откуда ты знаешь, кто я и те люди, что недавно сидели за этим столом на самом деле? Хотя в чем-то ты бесспорно прав: мои компаньоны действительно не в ладах с законом, но не настолько беспринципные и кровожадные душегубы, чтобы не иметь с ними дел.

– А кто ты? – прошептал Пархавиэль, наконец-то вернувшись за стол. – И почему они называют тебя полковником?

– В наших с тобой судьбах есть много общего, – загадочно улыбнулся Тальберт и подлил себе в бокал вина. – И ты, и я живем под гнетущим бременем прошлого и страдаем от позорных ярлыков, которые на нас, недолго раздумывая, понавесили добропорядочные обыватели: «бывший дезертир», «бывший преступник», «бывший солдат», все «бывший», а кто мы теперь, в настоящем?

Вместо ответа Пархавиэль виновато пожал плечами. Он часто проводил время в раздумьях, но как-то никогда не удосуживался задать себе такой, казалось бы, простой вопрос.

– Мы те, кто пытается выжить и спасти своих близких. Мы добровольно взвалили на свои плечи ответственность за других, – ответил за Пархавиэля Тальберт и залпом опустошил бокал вина. – Когда-то давным-давно, в другой жизни, я был командиром наемников, армейским полковником, потом попал в плен к моим же соотечественникам, затем долгие годы прозябания в имперской кавалерии…

Тальберт замолчал. По тому, как его пальцы с хрустом сжались в кулаки и как дрогнули мышцы мужественного лица, Пархавиэль понял, что воспоминания давались солдату с трудом. Гном не хотел больше докучать человеку расспросами, а, наоборот, попытался как-то разрядить гнетущую атмосферу молчания.

– Мои друзья в столице, в здешней тюрьме. Ради их спасения я готов пойти на все!

– Я не буду помогать тебе просто так… – Тальберт оторвался от созерцания пустого стакана и перевел взгляд на полное решимости лицо гнома. – У меня очень важное поручение, к тому же приходится заботиться и о своих близких. Просто так поддержки не жди: или мы действуем сообща и помогаем друг другу, или опрокидываем еще по стаканчику и расстаемся без обид!

– Я готов на все, – повторил Пархавиэль, покусывая от нервного напряжения нижнюю губу, – даже если придется пойти на…

– Придется, это я тебе обещаю, – перебил гнома Тальберт. – И еще, хочу сразу предупредить: если я посвящу тебя в мои дела, то выбор будет невелик: бороться вместе со мной или умереть. Слишком многое поставлено на карту, чтобы впустую болтать!

– Я уже сказал свое слово, не заставляй меня повторяться! – решительно заявил гном и для пущей убедительности хлопнул кулаком по многострадальному столу. – Что нужно мне, ты знаешь, теперь мой черед слушать!

– Иного я и не ожидал. – Тальберт снова загадочно улыбнулся и начал свой рассказ.

Еще в те времена, когда Тальберт Арканс был вольным наемником, таверна «Попутного ветра!» процветала. В огромной зале, где теперь буйствовали пьяные моряки, когда-то собирались лучшие наемники, заключались контракты с вербовщиками со всех частей света. Именитые генералы, вельможи и просто безумно богатые купцы сходили с трапов заморских кораблей лишь для того, чтобы пополнить ряды своих поредевших в битвах армий. В таверне собиралась элита военного дела, лучшие из лучших, солдаты, прошедшие горнила многих войн и не раз увенчанные славой громких побед. Часто сиживал здесь и полковник Арканс, пока не подписал злосчастного контракта, поставившего жирную точку в конце его успешной карьеры.

Судьба забросила Тальберта на чужбину, где он прожил долгих двадцать лет, не ведая, что по указу филанийского короля таверна перестала быть центром сборищ профессиональных головорезов и превратилась в обычный, ничем не примечательный портовый кабак. Лутор Наборжец, хозяин заведения и давний друг Тальберта, пытался исправить положение дел, чем и навлек на себя гнев королевской семьи. Внезапное исчезновение Лутора так и осталось загадкой. Ходило много слухов, но вскоре все забыли о жизнерадостном старике. Хозяин заведения бесследно пропал, оставив после себя кучу долгов, сказку о закопанных где-то в подвале таверны сокровищах и дочь двенадцати лет, прозванную за пристрастие к музыке Флейтой.

Через два года с девочкой произошел несчастный случай, изуродовавший ее милое личико. Голод и нищета, позор и унижение преследовали подростка по пятам и заставили в конце концов пристать к одной из городских банд, состоявшей исключительно из осевших в Альмире наемников. Бывшие солдаты удачи помнили отца Флейты и не давали ее в обиду. Время шло, девочка росла, усиленно вытравляя из своего сердца все женское и человеческое, ненавидя мир и презиравших ее уродство людей.

Вскоре настали жестокие времена: филанийская армия разгромила в лесах банду Сегиля, а ее жалкие остатки бежали в столицу. Ночные поджоги и внезапные нападения из-за угла, частые потасовки по кабакам и вооруженные столкновения прямо средь бела дня истощили силы бывших наемников, вытеснили их шайку сначала из Цехового квартала, а уж затем и из большей части порта. После гибели вожака, попавшего год назад в засаду на узкой улочке, бразды правления в свои руки взяла к тому времени уже хорошо известная в преступном мире Флейта.

– Вот так оно всю жизнь странно и получается. – На губах закончившего рассказ Тальберта появилась горькая усмешка. – Прибыл в столицу за одним, а приходится заниматься совершенно другим, думал: соберу отряд из бывших товарищей, сделаем дело, да и в Империю все вместе вернемся, а на самом деле…

– Ну и что тебе мешает? – удивился гном, не понимая причину пессимизма собеседника.

– А то, чудак несмышленый, что у «Пунцовой розы» банды Флейты, война с гномами в полном разгаре! – внезапно сорвался на крик Тальберт. – Ты видел, сколько их осталось, всего ничего… пятеро!

– Ну и плюнь ты на эту войну! Сделаете свое дело, да и валите из Альмиры!

Вполне логичное заключение гнома развеселило Тальберта. На его опечаленном лице даже возникло подобие улыбки.

– Не могу, Флейта как маленькая уперлась. Хочет, глупышка, пойти до конца, а это самоубийство, не выжить им здесь, не гномы, так кто-нибудь другой задавит!

– Тогда оставь все, как есть, – посоветовал Пархавиэль, дружески похлопав Тальберта по плечу. – Ну, не хочет девица спасаться, что тут поделаешь?!

– Иногда людей надо спасать от самих себя, кто-кто, а я-то уж точно это знаю, – произнес Тальберт и осушил уже четвертый за время разговора бокал вина. – Я должен ее вытащить, слишком многим отцу ее обязан. К тому же делами можно заняться с проверенными бойцами, а из ее шайки я только Громберу доверяю.

– Ну а я-то чем помочь могу? – осторожно спросил Зингершульцо, боясь, что Тальберт потребует от него стать лазутчиком в шайке гномов.

– Ты должен мне спину прикрыть, – заявил Тальберт, переходя к изложению своей задумки. – Чем больше в отряде будет верных мне бойцов, тем больше шансов на успех!

– Так ты мне все-таки доверяешь? Позволь узнать, почему?

– Во-первых, ты мне жизнью обязан, а у вас, гномов, к вопросам чести строгий подход. Во-вторых, интересы наши совпадают, да и разборки с гномами меня не интересуют, наоборот, ни в какие дрязги с ними ввязываться не хочу. О том, в чем именно заключается наше задание, я пока никому не рассказывал, даже Флейте и Громберу, придет время, сам все узнаешь. Но оно сложное, поверь! Выполнить его сможет только хорошо подготовленный, слаженный отряд.

– Так мне что, топором их, что ли, махать учить?! – не мог понять ход мысли подвыпившего человека гном.

– Это-то они не хуже тебя умеют, – отмахнулся Тальберт. – Слаженность действий и сплоченность отряда оттачиваются в серьезных делах, и я уже нашел одного заказчика, который…

– Вот те на! – выкрикнул Пархавиэль, бешено вращая глазами и снова вскочив из-за стола. – Ты мне на разбой с вами пойти предлагаешь?!

– Не предлагаю, а приказываю, притом сегодня ночью, – невозмутимо ответил Тальберт. – Если несколько таких нападений успешно пройдет, то твоих дружков из тюрьмы вытащим, выполним задание…

– А что потом?!

– А потом, друг, – Тальберт подошел к Пархавиэлю вплотную и положил тяжелую ладонь на его плечо, – мы все вместе отправимся в Империю и будем служить одной весьма влиятельной персоне, сытно есть и не нуждаться ни в чем. И главное, – Тальберт решил привести последний, самый весомый аргумент, – там никто не будет ненавидеть тебя только за то, что ты гном, а не человек. Наше с тобой прошлое отвратительно, а настоящее – это не жизнь, это шанс сделать будущее прекрасным!

Слова Тальберта глубоко запали в душу гнома. Он уже был готов согласиться и навсегда распрощаться с глупыми понятиями, мешающими нормально жить: добро и зло, преступление, мораль, справедливость… У него была цель, и он должен был ее достигнуть, невзирая на гуманность выбранных средств. В эту минуту ему было плевать на людей и других гномов: тупых ожиревших обывателей, не раз предававших его и отправлявших из-за опасения за собственную шкуру на верную смерть. Но был Мартин, товарищ, которого гном не мог бросить одного, которого не мог подвести!

– Мне нужно встретиться сегодня на закате с одним человеком, а после этого я с вами!

– Исключено. – Тальберт отрицательно замотал головой. – Пойми меня правильно, я не могу допустить, чтобы кто-нибудь случайно пронюхал о нашей затее. Отныне ты будешь находиться постоянно с нами, иначе… ну, ты сам понимаешь!

«Длинновата, а эта чересчур узка. – Зингершульцо снял с крюка на стене одну из кольчуг и приложил ее к своему объемистому животу. – Вроде бы впору, да несколько звеньев не хватает, как раз на пузе!»

– Давай пошевеливайся, скоро выступаем! – поторопила гнома явно недовольная его основательным подходом к подбору брони Флейта.

Девушка сидела на пыльном мешке с крупой, по-мужски широко расставив ноги в высоких ботфортах и поигрывая в руках ключом от кладовой. Черно-зеленый костюм и надетая поверх него кольчуга плотно облегали прелести стройной фигуры и придавали разбойнице особый, чарующий сердца многих мужчин шарм. Она была чрезвычайно привлекательной, несмотря на уродливый шрам и далеко не женскую манеру общения. Собранные в хвост и туго перетянутые красной тесьмой волосы заостряли тонкие черты лица, подчеркивая решительность натуры и жесткость характера воительницы.

– Ну что ты там копошишься, уродец?! Давай шустрее, мочи уже нет! – прикрикнула Флейта на гнома, отбросившего в сторону после примерки очередную кольчугу.

– Говорил же я, глупая затея! Чем вам моя кожанка не по нраву пришлась? Впору ведь, да и свыкся я уже с ней.

– Давай, давай, коротышка, не рассуждай! – нахмурив тонкие брови, прикрикнула девушка, демонстративно показывая Зингершульцо свое недовольство решением Тальберта о приеме его в отряд. – Вот скажу полковнику, как ты его приказы критикуешь, отхлещет он тебя по толстым мордасям!

Желание выпороть несносную девчонку уже давно не давало покоя Пархавиэлю, но он терпел, помня разговор с Тальбертом и стараясь не обострять отношения с будущими подельниками. Гном вновь промолчал и продолжал упорно копошиться в ворохе бесполезных, то длинных, то рваных, то проржавевших от сырости и крови кольчуг.

– Вон та безрукавка должна как раз прийтись, – посоветовала Флейта, убедившись, что ее попытки вывести гнома из состояния душевного равновесия наталкивались на неприступную стену терпения и хладнокровия. – Да, да, точно, самое оно! – радостно закивала девушка. – Выкидывай свою блоханку и броньку примерь!

Нехотя Пархавиэль расстегнул тугие ремни кожанки и, немного стесняясь присутствия рядом дамы, быстро натянул кольчугу прямо на обнаженный волосатый торс. Холод металла обжег кожу гнома, заставив его мышцы непроизвольно сократиться.

– Вот это ничего себе картинка! – присвистнула Флейта, пожирая изумленными, широко раскрывшимися глазами напрягшиеся бугры мышц на неприкрытых одеждой руках. – Не ожидала, не ожидала, – продолжала восхищаться девушка толщиной запястий, рельефом мышц и сухожилий, – с виду-то обычный толстячок, а тут такое богатство открылось!

– Как открылось, так и прикроется! – недовольно пробурчал Пархавиэль, поспешно закутавшись в плащ. – Кожанку-то мою куда пристроить?

– Возьми с собой, по дороге выкинешь, – очнувшись, произнесла девушка и отвела взгляд, как показалось гному, устыдившись проявленного ею интереса к его мускулистым рукам.

– Как выкинуть, зачем выкинуть?! – затараторил Пархавиэль, интенсивно моргая вытаращенными глазищами. – Вещь хороша, мне с боем досталась, не вот так на помойке нашел, а ты «выкинешь»!

– Ну куда она тебе, чудо низкорослое?! – насмешливо произнесла Флейта, хлопнув от негодования ладонью по изящной коленке. – Надеть-то ты ее все равно больше не сможешь!

– А это еще почему?!

– Сам рассуди! Если мы ночью на банду гномов натолкнемся, и бой завяжется, то как нам тебя отличить-то прикажешь? Для меня и днем вы все на одно рыло, а ночью тем паче не разобрать! На всех кожанки одинаковые, еще зашибем ненароком!

Резко оттолкнувшись ногами от пола, девушка вскочила с мешка и направилась к выходу. Подобрав приглянувшуюся ему утреннюю звезду, единственное оружие из богатого арсенала банды, чью рукоять не надо было укорачивать под гномью руку, Пархавиэль нехотя последовал за девушкой. Брезгливое и недоверчивое отношение к нему членов банды раздражало гнома, ему хотелось пустить в ход кулаки и на деле опровергнуть лживый постулат Индорианской Церкви о превосходстве человеческой расы. Однако Зингершульцо стойко терпел насмешки и косые взгляды. Конечная цель оправдывала не только грязные средства, но и те унижения, через которые гному предстояло пройти.

Глава 16 Мелодия ночных подворотен

Стук колес, сопровождаемый легким покачиванием крытого фургона, да свист ветра, резвящегося над бескрайними просторами порта, – вот и все звуки, которые слышал Пархавиэль по дороге на свой первый разбой. Четверо сидевших бок о бок разбойников не проронили во время пути ни слова. Ни вкрадчивые перешептывания, ни молодецкие бахвальства, ни горькие воспоминания о неудавшихся делах не нарушали гробового молчания. Тишина раздражала, она создавала в голове гнома зловещую пустоту, которую в любую минуту могли заполнить страхи и угрызения совести.

«Уж лучше бы они долдонили без умолку, как дятлы, делишки бы свои грязные вспоминали, – думал Пархавиэль, нервно теребя толстыми пальцами мелкие звенья кольчуги. – Воровские россказни да бандюжьи словечки я бы еще стерпел, честное слово, стерпел бы, но этого безмолвия – не могу!»

– Не дергайся, оно всегда так бывает впервой, – раздался над ухом Пархавиэля вкрадчивый женский шепот как раз в тот самый момент, когда гном уже решился нарушить слово, данное Тальберту, и на ходу выпрыгнуть из телеги. – Ты же вроде был караванщиком, как полковник рассказывал. Чего тебя так корежит? Перед боем всегда нервишки пошаливают, пора бы привыкнуть!

– Так то перед боем, – прошептал в ответ Пархавиэль, почему-то стесняясь повернуться и посмотреть Флейте в лицо.

За спиной гнома раздался тихий, сдавленный смешок. Запахло миндалем и лепестками роз, шею гнома приятно защекотали тонкие волосы Флейты, почти касавшейся влажными губами мочки его оттопыренного уха.

– А какая разница: что бой, что ночной налет? И там, и там кровь льется да добыча делится. Поверь, это та же самая война, только намного прибыльней и безопаснее. Мы всегда нападаем первыми, внезапно для врага, а значит, и удача за нас! Если тебе будет легче, представь, что мы на войне. Мы маленький, попавший в окружение отряд, пробирающийся к своим через вражеские ряды. Нет стражников и мирных жителей, невинных жертв и честных людей. Вокруг только вражеские солдаты и их прихвостни, жаждущие содрать с тебя кожу живьем иль вздернуть на первом суку. Никакой жалости, никакого сострадания: или мы, или они, иного не дано!

Как ни странно, но от слов девушки стало легче на гномьей душе. Разум Пархавиэля прекрасно понимал натянутость и абсурдность проводимых Флейтой сравнений, но сердце почему-то перестало учащенно биться в груди, а кровь уже не барабанила по вспотевшим вискам. Идя на бой, солдат должен быть убежден в своей правоте, иначе гибель неизбежна. Доводы, доказывающие обратное, отступают, тонут в напряженном потоке сознания, бьющегося в агонии и пытающегося второпях создать хоть какую-то логическую цепочку своей духовной непогрешимости. Только так можно оправдать весьма неприглядные действия, которые вскоре предстоит совершить.

Толчок застал бандитов врасплох. Лошади мгновенно остановились, повинуясь воле резко натянувшего поводья возницы. Сила инерции откинула Пархавиэля назад, прямо в объятия не успевшей вовремя отпрянуть Флейты. Руки гнома инстинктивно прикрыли лицо и спасли тем самым его переносицу от сильного удара кованого каблука одного из сообщников. Ругань и чертыханья – непременные спутники любого внезапного падения – так и не нарушили тишины тесного и темного пространства. Придавивший Пархавиэля бандит едва слышно крякнул от боли, а затем молча закопошился, отползая в сторону.

Инстинкты формируются медленно, на это уходят месяцы, а порой и долгие годы, но зато, если уж они образовали устойчивую линию поведения в неожиданных ситуациях, ничто не способно нарушить последовательную цепочку действий. Никто из сидевших внутри не знал, что именно послужило причиной непредвиденной остановки: тело валявшегося на дороге пьянчужки или приказ внезапно появившегося перед телегой ночного патруля.

– Да слезешь ты с меня наконец?! – вывел Зингершульцо из оцепенения раздраженный шепот Флейты, ворочавшейся под его грузным телом. – Если ты меня потискать решил, коротышка, то выбрал не самый подходящий момент!

Пархавиэль поспешно откатился в сторону. Сгорая со стыда и не зная, как оправдать свое чересчур затянувшееся пребывание на груди девушки, гном собирался пуститься в долгие извинения, но шероховатая, пахнувшая солеными огурцами и чесноком ладонь разбойника крепко зажала ему рот.

– Тихо, потом сбрехнешь чего-нибудь! – прошептал ему на ухо картавый, низкий голос.

Снаружи раздались шаги, послышался скрежет железа, потом стало светло. Свет от зажженных факелов пробился сквозь туго натянутую ткань тента внутрь повозки. Стражники о чем-то расспрашивали сидевших на козлах Тальберта и Громбера, затем огни переместились к задней части фургона. Повозку слегка качнуло, послышались крик и звон металла о мостовую. Заплясали огни, лязг оружия разорвал тишину ночи.

– Началось! – громко выкрикнул затыкавший рот Пархавиэлю бандит и, отпустив гнома, быстро выпрыгнул из фургона.

Остальные члены шайки тут же последовали за ним. Зингершульцо немного замешкался, а когда ему все-таки удалось выбраться наружу, схватка уже была окончена. Пронзенное мечом насквозь тело последнего солдата падало на мостовую, но было на лету подхвачено сильными руками Громбера. Лысый великан привычным движением закинул труп стражника на плечо и потащил его к парапету. Бросок, плеск воды под мостом, и еще один патруль стражи бесследно исчез в тиши альмирской ночи.

– Чего рот раззявил, быстрее назад! – закричал на Пархавиэля суетившийся среди второпях заметавших следы преступления бандитов Тальберт, схватил растерянного гнома за шкирку и силой запихнул обратно в фургон. Через минуту повозка снова тронулась в путь. Потухшие факелы скрылись следом за телами убитых стражников в мутных водах Леордедрона, и только растекшиеся по булыжникам лужи крови свидетельствовали о кипевшей совсем недавно на мосту битве. Мелкий моросящий дождь начинал медленно набирать силу и смыл к утру все следы. Начальник столичного гарнизона так и не узнал, где именно погиб очередной патруль, не вернувшийся утром в казарму.

– Скис, коротышка?! – обратился к Зингершульцо занявший место Флейты Громбер. – Я смотрю, не очень-то ты на подмогу торопился, когда заварушка началась…

– Чего тебе надо, верзила?! – огрызнулся в ответ Пархавиэль, почувствовав неприязнь в словах и интонации великана.

Остальные разбойники по-прежнему не разговаривали с гномом, лишь изредка бросали в его сторону настороженные, недоверчивые взгляды.

– Просто понять хочу, кто же тебя к нам подослал: то ли Карл постарался, что недобитками сегилевского гномья верховодит, то ли ищейки из городской управы?!

– Король герканский, – выкрикнул Пархавиэль, чем заставил всех одновременно обернуться в его сторону. – Говорит, надо бы товарищу моему по короне, королю филанийскому, подсобить и со свету негодяев изжить, что разбой по ночам творят и жить честным людям спокойно не дают! Так и сказал, пойди, Парх, истреби «пунцовую» братию и смотри, про громилу тупоголового не забудь, у которого мозги в штанах спрятаны, а вместо головы…

Закончить гневную тираду Пархавиэль так и не успел, рука великана быстро, как гадюка, подалась вперед и вцепилась в горло гнома. Слова застряли в гортани, кровь бешено застучала по вискам. Пархавиэль наверняка потерял бы сознание, если бы на помощь к нему неожиданно не пришла троица разбойников: двое принялись разжимать пальцы Громбера, а тот длинноволосый, чьи ладони пропахли солеными огурцами, приставил обоюдоострый кинжал к горлу великана.

– Хватит, Гром, отстань от парня! – прошептал пахнущий соленьями заступник, глядя прямо в глаза взбешенному, раскрасневшемуся верзиле. – Полковник его в отряд принял, ему и решать, произвола не допущу!

В конце концов совместные усилия шайки привели к желанному результату. Громбер пришел в себя и разжал пальцы. Больше он не задавал вопросов и даже до конца пути ни разу не повернул головы в сторону ненавистного гнома.

Едва моросящий дождь вскоре превратился в полноценный ливень. Тяжелые капли громко барабанили по брезентовой крыше фургона, усыпляя сидевших внутри и отбивая у них всякое желание высовываться наружу. Затем дождь вдруг затих, как будто специально подгадав под встречу шайки с заказчиком. Повозка остановилась, разбойники стали нехотя выбираться наружу и, кутаясь в теплые плащи от порывов гудящего ветра, разминать затекшие ноги. Как ни пытался Пархавиэль убежать от своей судьбы, как ни плутал в течение долгого, трудного дня по городу, а ближе к полуночи он снова оказался в Цеховом квартале, на той самой улочке, по которой они с Каталиной спешили к таверне «Грохот стакана».

Когда Пархавиэль терпеливо дождался своей очереди и хотел было по-молодецки бойко выпрыгнуть наружу, сильный пинок в спину нарушил его планы и буквально выбросил не ожидавшего подвоха гнома как пушечное ядро в самый центр грязной и мокрой мусорной кучи. Наглая выходка Громбера была встречена дружным хохотом и продолжительными рукоплесканиями. Колкости бандитов и вид довольного лица обидчика взбесили Пархавиэля так же сильно, как подлая кража махаканскими пограничниками его любимого пояса. Стиснув зубы и зло прищурив глаза, гном быстро заработал всеми четырьмя конечностями, пытаясь выбраться из кучи липких отбросов и как следует проучить негодяя.

Однако он опоздал, возмездию было не суждено свершиться. Когда Зингершульцо наконец-то удалось выкарабкаться из зловонной кучи и стряхнуть с лица прилипшие остатки протухшей еды, разбойники были уже далеко, они стояли на углу одного из убогих домишек и о чем-то мирно беседовали с неизвестно какими судьбами оказавшимся среди городских трущоб богато одетым дворянином. Точнее, беседовали только двое, Тальберт и Флейта, но остальные почтительно держались вблизи, на расстоянии двух-трех шагов, и внимательно слушали только что начавшийся разговор. Сводить личные счеты прямо сейчас было равносильно самоубийству. Вся шайка накинулась бы на него, и никто не стал бы вдаваться в подробности, прав он или виноват.

«Ничего, он у меня еще схлопочет кувалдой по почкам, хряк-переросток!» – подумал Зингершульцо, а затем грязно выругался и, выплюнув изо рта какую-то вязкую массу, заковылял к своим.

Гнев Пархавиэля прошел так же быстро, как и захватил его разум. Желание пройтись заостренными носками сапог по внутренностям Громбера сменилось недоумением и опасением за крепость своего рассудка. Высокий, костлявый господин в полосатом черно-желтом костюме и приплюснутом берете с павлиньим пером оказался чародеем Мартином.

– Нюх у них хоть куда, да и слышат отменно, так что не тешь себя надеждой на внезапное нападение. Сколько их, не знаю, но всяко не меньше полудюжины.

– Уже сталкивались, знаем, – перебила мага Флейта.

– Учитывая опыт твоих людей, да и мои скромные умения… – продолжил Мартин, но тут же осекся, его взгляд скользнул по толпе разбойников и неожиданно замер на фигуре только что подошедшего гнома. – Пархавиэль… ты… живой?!

– Вроде бы… – едва успел пробормотать не менее обескураженный встречей Зингершульцо.

Оторвавшись от мгновенно переставшего быть важным разговора, Мартин быстро подскочил к гному и, подхватив его под руку, бесцеремонно потащил за собой на противоположную сторону улочки.

– Рассказывай! – заявил маг, как только они удалились на добрый десяток шагов от продолжавших удивленно таращиться на них бандитов.

Конечно же, Пархавиэль не надеялся, что Мартин заключит его в дружеские объятия и, пролив скупую мужскую слезу, будет бурно выражать свою радость по поводу его неожиданного появления, однако сухой, резкий тон и жесткий взгляд хищных глаз из-под нахмуренных бровей мага обидели и разочаровали гнома до глубины души.

«Действительно, какое ему до меня дело? – признался самому себе опечаленный Пархавиэль, переводя взгляд с сурового лица ожидавшего ответа мага на грязные носки своих сапог. – Я для него так, дешевый расходный материал, временный сообщник, как вон те наемные бандюги. Прижучили меня где-нибудь в подворотне, не жаль, а коли выжил – давай колись, как выпутаться из передряги сумел да что пронюхал!»

– А что именно тебя интересует? – наконец-то заговорил гном. – Почему я на встречу с тобой не явился или как с душегубами в одной компании оказался?

– Меня интересует все, – едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, процедил сквозь сжатые зубы Мартин. – Постарайся излагать кратко и четко, без лишних Деталей и твоих вечных гномьих изворотов!

– Вампириха меня в беде бросила, остался один, спас монашку из миссии Единой Церкви, был изгнан оттуда с парой медяков в кармане, убил гнома из банды Сегиля…

Да, еще попутно успел пару раз пожрать! – выпалил Пархавиэль на одном дыхании и замолк, вопросительно уставившись на Мартина большими честными глазами.

– Как бросила? Где, когда, почему?! – сыпал вопросами сраженный наповал откровениями гнома маг.

Отделаться от такого зануды кратким ответом, естественно, не удалось. Устало вздохнув, Зингершульцо почесал зудевшую после «купания» в мусоре кожу лица и принялся подробно освещать события, происшедшие с ним этим днем.

– Теперь хоть что-то понятно, – задумчиво прошептал Мартин, дослушав рассказ до конца.

– А чего тут не понять-то? – развел руками Пархавиэль. – Не хотела девица против своих пойти, вот и бросила меня. Я, если честно, на нее не в обиде, сам бы так поступил… могет быть.

– Я не об этом, – небрежно отмахнулся маг и подозвал к себе Тальберта. – Она на встречу со мной не пришла, пропала, как и ты… Битый час в потемках возле виселиц промотался, ни тебя, ни ее… так что извини, если чем обидел, вид болтающихся на веревках покойников не самое приятное зрелище, тем более когда темно и сильный ветер дует. Тут не то что настроение ухудшится, жить совсем не захочется!

Приближение Арканса прервало своеобразное извинение Мартина, искусно завуалированное сетованиями на плохую погоду и дикий филанийский обычай не вынимать шеи висельников из петель до момента полного истления тел.

– Вы знакомы?! – без предисловий и излишних формальностей выразил Тальберт общее недоумение банды.

– Длинная история, не будем сейчас об этом, тем более что в ближайшие дни все равно будем действовать вместе, – прервал череду дальнейших расспросов маг и тут же перешел к делу. – Ситуация в корне изменилась! Теперь я не знаю, где вампиры прячут нужную мне вещь.

Возможно, они перевезли ее сегодня днем из того милого домика на набережной в мастерскую братьев Нокато.

– Днем?! – удивился полковник, взлетевшие кверху брови которого слились в единую волнистую дугу.

– Днем, днем! – повысил голос маг, нервно барабаня тонкими пальцами по пряжке ремня. – Как им это удалось, не спрашивай, не знаю, но Пархавиэль видел, как они сели в карету и…

– Не важно, – прервал мага Тальберт. – Что делать будем: нападем на мастерскую или на особняк?

– Нужно разделиться, – прошептал себе под нос маг после продолжительного молчания. – Если мы ошибемся и нападем не на то логово, то они могут испугаться и перепрятать артефакт.

– Исключено, – всего одним словом выразил свое мнение Тальберт, глядя магу прямо в лицо, но, видя на нем непонимание и недоумение, решил снизойти до объяснений: – Во-первых, ты заплатил за нападение на один дом, а не на два.

– Получишь столько же, – выкрикнул Мартин, – мне денег не жалко, результат нужен!

– А во-вторых, – невозмутимо продолжил наемник, – вампиры – опасные противники, даже если речь идет о неопытном молодняке. Ни в одном из этих домов мы раньше не были и расположение комнат не знаем. Возможны ловушки и прочие сюрпризы… Я не буду делить отряд, слишком рискованно, – по-армейски кратко и четко подытожил полковник.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласился Мартин и мило улыбнулся.

Пархавиэль насторожился: насколько он знал мага, сговорчивость и покладистость характера не были добродетелями ученого мужа.

– Наш договор расторгнут, – пренебрежительно поморщившись, заявил маг. – Придется поискать других помощников, менее пугливых и более мужественных!

Ладонь Тальберта скользнула к мечу, но тут же, едва коснувшись рукояти, вернулась обратно на пояс. Мужчины поедали друг друга красноречивыми взглядами, напряжение нарастало. Наблюдавший за молчаливой дуэлью Зингершульцо был в растерянности. Гном не знал, что делать, на чью сторону встать, если люди кинутся друг на друга. В отличие от гнома подручные полковника не колебались. Как только Флейта поняла, что разговор зашел совсем не туда, куда первоначально планировалось, она что-то тихо прошептала сообщникам, и банда начала медленно обходить спорщиков полукругом.

«Вдвоем против шестерых, да к тому же матерых! Шансов мало, но бывало и хуже! – мелькнула мысль в голове безрассудного гнома, уже не размышлявшего, к кому примкнуть. – Главное, держать дистанцию и не дать себя окружить. Посмотрим, маг, каким боевым заклинаниям ты обучен!»

– Будь по-твоему, – внезапно разорвал зловещую тишину голос Тальберта. В знак примирения полковник протянул Мартину руку. – Мы вдвоем отправимся в мастерскую пропойц Нокато, а все остальные – в домик на набережной.

– Согласен, – кивнул Мартин и пожал мозолистую ладонь солдата, – только учти, вдвоем будет жарко!

Тальберт ничего не ответил, он резко развернулся на каблуках и пошел отдавать своим людям распоряжения. Пархавиэль облегченно вздохнул, избежать драки было намного приятнее, чем выиграть ее.

Небольшой отряд из пяти разбойников и одного по воле случая попавшего в их компанию гнома осторожно продвигался по узким улочкам ночной Альмиры. В северо-западной и центральной частях Цехового квартала, через которые проходил их сложный, зигзагообразный маршрут, жили люди, не гномы, но, как несложно догадаться, в последнее время у «Пунцовой розы» появилось много врагов.

Так всегда бывает: стоит проиграть всего один раз, как на тебя ополчаются буквально все. Побежденный вожак стаи должен умереть, этот закон отменно действовал в мире людей. Когда-то сильная и влиятельная шайка бывших наемников превратилась в объект всеобщего растерзания и травли. Она должна была прекратить свое существование, однако жесткая воля предводительницы и крепкая дружба воевавших в течение долгих лет вместе солдат противились распаду и нарушали безжалостный закон природы.

Они скользили быстро и бесшумно, как тени, избегали людных мест и прятались в подворотнях каждый раз, когда идущий немного впереди Громбер подавал условный знак об опасности, поднимая вверх свою мощную волосатую руку. Мелкие перебежки, бесконечные лазанья по шатким заборам и дырявым крышам сараев утомляли, изматывали, лишали сил, но зато отвлекали Пархавиэля от преследующих его размышлений и сводили общение с его новыми соратниками к быстрым кивкам, жестам и перемигиваниям.

«Когда поутру вернемся в подвал, нужно будет найти себе уголок поукромнее, – тешил себя надеждой Пархавиэль, стараясь держаться на несколько шагов позади отряда, – еще не хватало целыми днями эти поганые рожи видеть, так и прибить кого-нибудь недолго!»

Примерно через час после расставания с Тальбертом и Мартином, уехавшими вдвоем на скрипучем фургоне в Торговый квартал, банда наконец-то завершила свой утомительный пеший переход и добралась без потерь до пункта назначения. Пархавиэль сразу узнал маленький домик на набережной, невдалеке от которого его сбила карета. Невысокая изгородь перед входом, стены из серого шероховатого камня и наглухо закрытые ставнями окна, через щели которых не пробивались лучи света, налицо были все признаки обычного жилого дома, ничем не примечательного и уж никак не соответствующего представлению гнома о тайном логове кровавой братии. Однако, по-видимому, «рыцари кинжала и удавки» были другого мнения.

Приказав бандитам ждать ее возле изгороди, Флейта ловко перепрыгнула через проржавевшие колья забора и уже через мгновение припала ухом к замочной скважине дубовой двери. Секунды ожидания растянулись в минуты, Пархавиэль с ужасом отметил, что его тело начинала бить дрожь, а лоб покрылся испариной.

«Нужно взять себя в руки, успокоиться! Ничего необычного не происходит, обычный бой, обычный налет», – едва слышно шептали губы гнома, трясущегося от страха, но старавшегося скрыть от остальных свое нервное напряжение.

Громбер и троица молчаливых бандитов внешне казались абсолютно спокойными. Великан не спеша прогуливался кругами, высматривая, не пройдет ли случайно по набережной патруль или одинокий, припозднившийся гуляка; длинноволосый усердно разминал кисти рук, а двое остальных о чем-то невозмутимо шептались, облокотившись как ни в чем не бывало об изгородь. И только гном не мог найти себе места. Страх сковал его разум, окутал паутиной дрожи онемевшее тело. Перед глазами всплыло красивое смуглое лицо того самого кровососа, который напал на него возле таверны. Самбина и Мартин называли его маркизом Нориком, у Пархавиэля же не находилось для него другого имени, кроме как «ублюдок». Гном жаждал его смерти, но боялся встречи с вампиром, боялся, что он окажется в этом доме, за этой проклятой дубовой дверью.

– Все ко мне! – почему-то ужасно громко, чуть ли не разорвав барабанные перепонки гнома, прозвучал в ночной тиши шепот Флейты.

Наемники мгновенно повскакали с мест и, вытаскивая на ходу оружие, кинулись к двери.

– Все как обычно: Громбер и Жал со мной впереди, а вы двое прикрываете по бокам! Не разделяться, продвигаемся быстро, но осторожно! Кто зашумит, голову оторву! – бойко командовала Флейта, совершенно позабыв, что в эту ночь ее шайка увеличилась на одного бойца.

– А мне-то что делать?! – обидевшись, спросил гном.

– Под ногами не мельтешить, а то ты маленький, еще ненароком не углядим да наступим! – ответил за девушку Громбер и злорадно оскалился.

Двери выдавливают плечом, выбивают ногами, на худой конец, долго мучаются с отмычками и открывают, но видеть, как крепкую дубовую преграду, обшитую в несколько слоев листами железа, просто снимают с петель и аккуратно отставляют в сторону, гному пришлось впервой. Длинные, толстые гвозди жалобно лязгнули и погнулись, когда чудовищная сила, исходившая из рук великана, вырвала их из дверного косяка. Посыпались щепки и куски штукатурки. Не тратя времени на разговоры, шайка быстро скрылась внутри, оставив Пархавиэля на безлюдной улице один на один со снятой с петель дверью.

Вернуть дверьна прежнее место не составило труда, хотя Зингершульцо сомневался, смог бы он повторить подвиг лысого верзилы по отдиранию ее от косяка. Тяжело вздохнув и вытащив из-за пояса утреннюю звезду, гном последовал за сообщниками в темноту простиравшегося впереди коридора.

К счастью, Пархавиэль ни обо что не споткнулся и не наступил в кромешной мгле ни на одну из снующих под ногами крыс, хотя отчетливо слышал, как недовольные внезапным вторжением людей грызуны бегали по скрипучим половицам и противно пищали. Впереди начали раздаваться тихие, осторожные шаги, затем острая боль пронзила глаза гнома. Убедившись, что дом был абсолютно пуст, разбойники решились зажечь факелы, яркий свет которых и ослепил Пархавиэля.

– Черт козлобородый, видать, ошибся! – разочарованно хмыкнула Флейта, водя рукой с факелом из стороны в сторону, чтобы лучше осветить потрескавшиеся, облепленные паутиной стены и покрытый пылью и кусками засохшей грязи пол пустой комнаты. – Здесь уже больше года никого не было. Жал, как там у тебя?!

– Все то же самое, – развел руками длинноволосый бандит, выходя из боковой комнатушки, – только слегка почище, хотя бардака и там хватает!

– Да нет тут никого, – пробасил Громбер, спускаясь вниз по скрипучим ступеням лестницы, – только пауки и тараканы.

– Все ясно, пошли отсюда! – приказала Флейта и, держа высоко над головой факел, направилась к выходу. – Если поторопимся, то до мастерской Нокато до рассвета добраться успеем!

– Подождите! – выкрикнул Пархавиэль и встал в дверном проеме, загородив своим телом выход в коридор. – Носом чую, что-то здесь не так! Нужно остаться и еще раз внимательно осмотреть каждый угол, каждый закуток обшарить!

– Ну, ты меня достал, доходяга убогий! – неожиданно взревел Громбер и, расталкивая огромными ручищами обомлевших товарищей, кинулся на гнома. – Щас полетишь шариком до самой набережной, недомерок!

Бой с превосходящим по силе и росту противником был привычным делом для каждого бывалого караванщика. Три не очень больших, но весьма увесистых шарика утренней звезды просвистели в воздухе и одновременно вонзили свои острые шипы в левую коленку верзилы. Громбер громко охнул, как будто разорвались переполненные воздухом кузнечные мехи, и упал на четвереньки. Сморщившееся от боли лицо великана оказалось на одном уровне с плечом Пархавиэля. Не задумываясь о возможных последствиях и о соблюдении неписаных правил так называемого честного поединка, Зингершульцо с резким разворотом вонзил широкий кулак точно в центр покрытого морщинами лба. Сила удара отбросила противника шага на три назад, и он, перекувыркнувшись в воздухе, врезался затылком в стену. Соприкосновение двух монолитов – каменной кладки и черепа великана – вызвало страшный грохот и подняло внушительное облако пыли. Пархавиэль хотел тут же кинуться к выходу, опасаясь мести разбойников, но его парализовал внезапно раздавшийся в комнате звонкий, задорный смех. Разбойники удивленно переглянулись, а затем, так и не успев до конца вытащить из ножен мечи, отошли на всякий случай подальше от сотрясавшейся всем телом в приступе неуемного хохота предводительницы.

– Браво, малыш, хорошо врезал! – произнесла Флейта, немного отдышавшись и поправляя выбившийся из-под тесьмы клок черных как смоль волос. – А я-то все гадала, когда же ты не выдержишь, когда ответишь?!

Справившись с растрепанными волосами, девушка подошла к пыхтевшему на полу Громберу и, успокаивающе похлопав его по плечу, помогла великану встать на ноги.

– Еще раз коротышку заденешь, пришибу! – угрожающе потрясла пальцем перед носом Громбера девушка.

Со стороны происходившее в комнате казалось не просто странным, а абсурдным: растерянный гном в дверном проеме, не знавший, то ли засунуть оружие обратно за пояс, то ли со всех ног бежать к выходу; трое окаменевших от удивления бандитов с мечами в руках; и, наконец, изящная, хрупкая девушка, отчитывающая здоровенного детину, который покорно выслушивал нарекания вперемежку с угрозами, хотя мог бы откинуть назойливую воспитательницу в дальний угол комнаты одним легким щелчком.

– Остальных это тоже касается! – строго произнесла Флейта, окончив длинное, полное бранных слов внушение. – Коротышка один из нас, чтоб ни одна собака шелудивая его пальцем не тронула!

Пархавиэль победоносно хмыкнул, но тут же стер радостную улыбку с лица. Флейта резко повернулась к нему и пронзила насквозь сердитым взглядом.

Красивая женщина способна очаровать мужчину, даже если она этого не хочет, а ее далеко не приветливое лицо искажено злостью и ненавистью. Скулы девушки возбужденно подергивались, в бездонных карих глазах горел сумасшедший огонь, а грудь высоко вздымалась в такт учащенному дыханию. Пархавиэль обомлел, в жизни ему доводилось видеть много разгневанных женщин, но ни одной из них не удавалось быть столь обольстительной и желанной. Грубый рваный шрам не уродовал в этот сказочный миг красивого лица, а, наоборот, придавал ему какую-то утонченность и даже изысканность.

– Ты меня понял, коротышка?! – обратилась Флейта к Пархавиэлю, не подозревая, что сраженный наповал женскими чарами гном не слышал ни единого слова ее пламенной речи.

– Понял, – кивнул в ответ Зингершульцо, растерянно отводя взгляд, – больше такого не повторится!

– Ну ладно, давай выкладывай, чего нам сказать хотел! – продолжила как ни в чем не бывало Флейта, примирительно хлопнув гнома по едва доходившей до ее груди макушке.

– Домишко вроде бы бесхозный, – начал излагать свое предположение Пархавиэль, – да это только с виду так, для отвода глаз. Помните, полковник говорил, что вампиры – твари хитрые, на всякие уловки да сюрпризы дюже охочие?

– Ну, помним, что с того?! – встрял оклемавшийся Громбер. – Не тяни, выкладывай, что на уме притаил?!

– Комнатка потайная в этом домишке наверняка имеется или ход какой, что для посторонних глаз неприметен, – заявил гном и обвел лица присутствующих многозначительным взглядом. – Да вы сами рассудите, господа разбойнички! С жильем в столице туго, вон в бараках по нескольку сотен семей ютится, а тут на видном месте такой приятный домишко пустует, непонятно как-то получается!

– Хозяева могли уехать, а дом не захотели продать. Никто же из бродяг самовольно не селится, потому что владелец перед отъездом в городской управе кому надо приплатил, и за домом присматривают, – разбила в пух и прах теорию гнома Флейта. – Я не вижу смысла все здесь по кирпичику разбирать и время даром терять, когда полковник, вместе с твоим дружком, кстати, жизнями рискуют!

– А как же тогда те два кровососа, что сегодня из этого дома выходили? Они, между прочим, из этих, – Пархавиэль ткнул указательным пальцем вверх, – из благородных! У вашей альмирской знати что, привычка такая, в свинарнике возиться?! А дверь-то, между прочим, заперта была изнутри! – не унимался гном. – А та комнатушка, почему там намного меньше пыли?!

Присутствующие внимательно осмотрелись по сторонам. Действительно, грязное местечко как-то не походило на уютное гнездышко привыкших нежно ворковать в комфортных условиях аристократов.

– Он прав, – прервал гробовое молчание голос Жала, выразительно посмотревшего на Флейту.

– Быстро все туда! – скомандовала предводительница. – Все вверх дном перевернуть, а лаз найти! Оружие держите наготове!

В какой раз Пархавиэль убеждался, что не дурак, и в какой раз ему приходилось корить себя за сообразительность и неумение, когда нужно, держать язык за зубами. Легкого поворота одиноко торчавшего на потрескавшейся стене светильника оказалось достаточно, чтобы деревянные половицы разъехались в разные стороны и открыли потайной вход в подземелье.

Туннель был узким, разбойникам пришлось идти по одному, что никак не способствовало поднятию боевого духа. Впереди, согнувшись в три погибели, шествовал с факелом в руках Громбер, за его широкой спиной пряталась Флейта, затем шли два других разбойника, Пархавиэль, и замыкал процессию молчаливый, но совсем не глупый, как это могло показаться с первого взгляда, Жал. Зингершульцо чувствовал, как хитрые, подозрительно прищуренные глазки длинноволосого постоянно скользили сверху вниз по его спине, ни на миг не отвлекаясь и не выпуская его из виду. Хоть Флейта и заявила во всеуслышание, что гном один из них, а доверия к чужаку по-прежнему не было. Жал специально пошел последним, чтобы приглядывать за новым членом банды, который мог оказаться сегилевским лазутчиком и завести отряд в западню. Пархавиэль понимал опасения разбойников и не корил их, поскольку сам бы поступил на их месте подобным образом.

Проход был длинным и одинаковой ширины, как будто кто-то всемогущий и невидимый прочертил две параллельные линии, прежде чем рыть ход. Однако больше всего поразило Пархавиэля отсутствие капель влаги и наростов вездесущей в подземельях плесени на идеально ровных каменных стенах.

«Кровососы в своем духе, – размышлял гном, вспоминая рассказы Мартина, – любят комфорт и не жалеют денег на заботу о своей холеной внешности. А от сырости, как известно, портится цвет лица, вот и пришлось кровопийцам раскошелиться, чтоб в идеальной сухости жить!»

Идя в конце колонны, Пархавиэль отчетливо слышал монотонное потрескивание факела и чуть ли не ослеп от ярких кровавых отблесков, плясавших на зеркально-гладкой поверхности стен. Если вампиры следили за коридором, то уже наверняка заметили приближение отряда. Это понимал не только гном, но и каждый член шайки, однако решения Флейты было не принято обсуждать и оспаривать.

– Пойдем с огнем, – твердо заявила девушка, прежде чем они спустились в темноту туннеля. – Если будем шарахаться в потемках, то вампиры нас точно услышат. Так же есть хоть какой-то шанс прокрасться незамеченными.

Слова атаманши не были лишены здравого смысла, хотя Пархавиэль не разделял ее оптимизма. Ночная прогулка с Каталиной наглядно подтвердила бытовавшее мнение об абсолютном слухе «детей ночи».

Неожиданно отряд остановился, и до ушей Пархавиэля донеслось невнятное перешептывание. Флейта что-то тихо обсуждала с Громбером.

– Эй, коротышка, подь сюда! – позвал Зингершульцо женский голос.

С трудом протиснувшись мимо вжавшихся в стену разбойников, Пархавиэль поравнялся с девушкой, которая тут же согнулась над ним и прижалась влажными, благоухающими губами к его левому уху. Приятное прикосновение вызвало дрожь в руках, прилив крови к вискам и временное помутнение рассудка. Однако гному удалось быстро взять себя в руки и вернуть разгоряченной голове способность соображать.

– Видишь, проход разветвляется, – шептала девушка, указывая рукой в зловещую темноту. – Налево путь идет немного вверх, а направо – вниз.

– Угук, – буркнул гном и понимающе кивнул.

– Полковник говорил, ты махаканец, значит, в темноте должен получше нашего видеть. Сходи проверь, что там. Только далеко не отходи и если что не так, непременно кричи, не надо геройствовать!

– Понял, – ответил гном. – Уберите факел подальше, он мешает!

Отряд отошел немного назад от развилки. Пархавиэль решил вначале разведать левый коридор, тот, что шел наверх. Пройдя вслепую шесть-семь шагов, Зингершульцо замер на месте и крепко зажмурил глаза, потом резко открыл их и начал всматриваться в темноту. Слабый свет факела уже не добирался до того места, где застыл гном. Постепенно глаза привыкли и начали различать едва заметное свечение, исходившее откуда-то спереди. Осторожно переставляя ноги с пятки на носок, гном медленно направился вперед. Хотя времени ушло много, Пархавиэль был доволен результатом. Ему удалось узнать гораздо больше, чем он надеялся, и при этом не нашуметь.

– Ну и где тебя, окаянного, носило?! – набросилась на Пархавиэля Флейта, когда через полчаса гном вернулся к отряду.

– Тот коридор, что направо и вниз, – деловито начал излагать диспозицию гном, не став тратить впустую времени и сил на жалкие оправдания, – выходит в небольшой зал. Там много красивой мебели, безделушки всякие по стенам развешаны, и четверо кровососов за длинным столом трапезничают.

– Все ясно, пошли! – устремилась вперед Флейта, но гном остановил рвущуюся в бой девушку, крепко сжав правой рукой ее локоть.

– А тот, что налево, выводит на маленький балкончик, как раз над этим зальчиком. Предлагаю не бросаться в бой очертя голову, а вначале немного понаблюдать за противником. Вдруг их в действительности больше, а могет быть, и в нашу пользу расклад сложится. Пожрут, к примеру, твари и дрыхнуть разбредутся!

– Не выйдет, – с сожалением покачала головой Флейта. – Учуют они нас, по запаху распознают.

– Не-а, – хитро улыбнулся гном. – Потолки в зале высокие, воздух кверху идет, а значит, и запашки к сводам сносит. Можно сидеть спокойно и наблюдать, сколько душеньке угодно будет.

– Ну, ты и голова! – радостно прошептала Флейта и ласково улыбнулась гному краешком губ, затем развернулась вполоборота к остальным и отдала приказ: – Пошли по левому коридору, факел загасить, держаться друг за другом!

Душевная мелодия, исходившая из струн конаруса, древнего инструмента, часто путаемого несведущими в музыке современниками с обычной лютней, наполняла мрачный зал теплотой и домашним уютом. Двое юношей в одинаковых черных одеяниях и красивая белокурая девушка в белом платье сидели за ломившимся от яств столом и меланхолично ковыряли вилками в тарелках. Еще одна упырица средних лет стояла неподалеку, облокотившись плечом о стенку камина, и музицировала. Медленное подергивание струн конаруса, видимо, способствовало плавному течению ее печальных мыслей.

Притаившийся на балконе отряд уже минут десять наблюдал за противником, и за это время ничего так и не изменилось: одна заунывная мелодия тут же сменялась другой, а вампиры продолжали звенеть вилками по полупустым тарелкам.

– Я думала, они только кровь сосут, а до обычной жратвы им дела нет, – призналась Флейта, придвинувшись ближе к Пархавиэлю.

– Да кто ж их, кровососов, разберет, – ответил гном, который постепенно начинал терять терпение. – У Мартина лучше спроси, он в них вроде разбирается! А я чего, я не больше вашего знаю, раза три всего с ними встречался и все как-то не за столом.

– Может, просто нападем и дело с концом, – вмешался в разговор Громбер. – Лучший вампир – мертвый вампир!

– Напасть-то можно, – задумчиво прошептала Флейта, – тем более их только четверо, других поблизости точно нет, а вот что нам, собственно, достать нужно, я как-то У козлобородого спросить запамятовала… Он тоже хорош, одно слово «маг»! По-человечески сказать не мог, пень ученый, все «вещь» да «вещь», артефакт да артефакт! А как эта вещь ценная выглядит, я вот, к примеру, не знаю. Только сейчас стрельнуло, как мы лопухнулись!

– Не беспокойся, я знаю, – заявил к всеобщему удивлению гном. – Он мне перед самым расставанием сказал, так что, если она все еще здесь, не пропустим!

– Вот сволочь старая, не доверяет! – прошипела Флейта и в порыве гнева сильно стукнула кулаком по ключице гнома.

На глаза Пархавиэля мгновенно накатились слезы, стало трудно дышать, и он чуть ли не взревел от боли. Рука Флейты оказалась неимоверно тяжелой и почему-то острой. Только прикусив до крови нижнюю губу и крепко зажмурив глаза, гному удалось удержать вырывающийся из груди крик.

– Извини, – виновато прошептала Флейта, быстро отползая от съежившегося в судорогах Зингершульцо в сторону.

Тем временем ситуация внизу изменилась. Скульптурная композиция «трое за столом, не считая слуги у камина» распалась и пришла в движение. Вскочивший из-за стола как ошпаренный рыжеволосый вихрастый юноша быстро забегал кругами по комнате, что-то невнятно бормоча себе под нос и громко сыпля проклятиями.

– Сядь! – прикрикнула на него белокурая красавица, по-мужски сильно и уверенно стукнув кулаком по столу.

– Их нет, Бьянка, понимаешь, Н-Е-Т!!! – взревел юноша, подскочив вплотную к столу и схватившись трясущимися руками за бокал с жидкостью красного цвета.

– Кровь, – брезгливо поморщилась Флейта.

– Вино, – выдвинул контрпредположение Громбер, повидавший в жизни много хлипких нытиков и знавший об их пагубном пристрастии топить свои страхи в спиртном.

* * *

– Перестань причитать, как истеричная баба! – прикрикнула снова красавица, отвесив возмутителю спокойствия полный презрения взгляд.

– Сядь, Калвий, не трепыхайся! – поддержал Бьянку второй юноша. – Они всего на час задерживаются, это по нынешним временам почти в порядке вещей.

– Кто на час, на какой час?! – выкрикнул рыжеволосый, взмахнув рукой и нечаянно разбрызгав остатки жидкости из бокала по белоснежной скатерти.

– Кто, кто, Артакс со своей пассией, – хмыкнул собеседник и опять заворочал вилкой.

– Да плевать мне на этого слюнтяя и его…

Веснушчатая физиономия рыжеволосого искривилась в отвратительной гримасе. Он явно хотел сказать какую-то гадость в адрес подружки знакомого Пархавиэлю вампира, но Бьянка опередила его, со звоном опустив на вихрастую голову медный кувшин. Вероломное нападение со спины увенчалось успехом. Получивший по затылку вампир повалился на пол и, вереща во все луженое горло, закатался по ковру.

– Ого, страсти закипают! – рассмеялся лысый великан.

– Молодец девка, за честь подружки вступилась! – произнесла Флейта, но тут же осеклась. На нее с удивлением и непониманием смотрели пять пар мужских глаз.

– Дура! – простонал Калвий. – Еще только раз себе позволишь, и…

– И что?! – усмехнулась Бьянка и опустилась на кресло с высокой спинкой.

Она сидела вполоборота, грациозно закинув ногу на ногу и изогнув прекрасное тело. В эту минуту Пархавиэль с ужасом поймал себе на мысли, что сожалеет о длине платья обольстительной вампирицы. Судя по пылким взглядам остальных, разбойники горевали о том же.

– Калвий, не один ты обеспокоен задержкой Тонесы и Монжеро, но давай не будем делать поспешных выводов и впустую сотрясать воздух причитаниями! – принялась успокаивать побитого вампира Бьянка, окончательно убедившись, что медный кувшин оказался наилучшим средством успокоения расшатанных нервов. – Видишь, Артакс с Маргаритой тоже задерживаются. Ну, что с этим поделать? Мы можем только ждать.

– На час, не на двое суток же, – простонал Калвий, отнимая трясущиеся руки от окровавленной головы и подняв на Бьянку мутный взор.

– Сами виноваты, – проворчал третий вампир, по-прежнему невозмутимо сидевший за столом и медленно потягивающий вино из высокого бокала. – Мало того что бедного странника бессовестно обокрали, так еще посмаковать решили, придурки!

– Между прочим, дорогой Борто, – неожиданно вступилась за дружков рыжеволосого Калвия Бьянка, – в суме этого, как ты выразился, «бедного странника» оказалась древняя эльфийская мазь, открывшая для нас чудесную возможность появляться на улицах днем, так что я считаю, их инициатива заслуживает наивысших похвал!

– А по мне, и ночь хороша, – проворчал Борто. – Днем на улицах нечего делать: слишком людно и шумно!

– Да ты, я смотрю, романтик, – рассмеялась Бьянка. – Не ожидала, не ожидала!

– Скорее прагматик, – прицокнул языком Борто и, встав с кресла, принялся растирать поясницу. – Таким легкомысленным шалопаям, как вы, други мои, днем на улицах делать нечего, только бед натворите!

– Ишь ты, как заговорил, – процедила сквозь сжатые зубы Бьянка и пронзила Борто испепеляющим гневным взглядом. – Что же ты при маркизе в философствование не пускаешься, а молчишь да глаза отводишь?!

– А это, милейшая госпожа Бьянка, не вашего ума дело, – спокойно заметил вампир, подойдя к креслу дамы и галантно припав губами к ее тонкой, изящной руке. – Однако позвольте отметить, что я далеко не всегда воздерживаюсь от высказывания своего мнения в присутствии высокочтимого господина Норика. К примеру, я всегда говорил, что госпожа Тонеса слишком юна, а господин Монжеро слишком легкомыслен и неосмотрителен, чтобы взваливать на свои плечи груз ответственных дел.

– Ах, вы как всегда правы, барон! – звонко рассмеявшись, воскликнула Бьянка и с наигранным кокетством легонько стукнула галантного кавалера по щеке кончиком веера.

– Спелись, смотреть противно! – пробурчал из-за стола Калвий.

– О незрелости этой парочки, – не обратив внимания на реплику обиженного ворчуна, продолжил Борто, – свидетельствует хотя бы тот прискорбный факт, что, совершенно случайно получив в руки воистину бесценную мазь, они не поспешили в столицу, а решили уединиться, чтобы отдельно от нас, в каком-нибудь грязном, кишащем крысами амбаре вдоволь напиться крови обобранного ими же бедолаги. Не удивлюсь, если это был седой, немощный бродяга, использующий ценнейший концентрат не по назначению, например, для растирания вечно ноющей в его преклонном возрасте поясницы.

– Отнюдь, – пропела Бьянка и игриво посмотрела на Борто, – этот нищий был молод и чертовски красив. Я даже немного позавидовала Тонесе…

Парочка продолжала флиртовать на глазах у невозмутимо перебирающей струны конаруса служанки и нервничающего Калвия, готового сгрызть скатерть и посуду во вновь назревающем приступе бешенства. Наблюдать за жизнью вампиров было увлекательно и весьма познавательно, однако время шло, его оставалось не так уж и много.

– Выдвигаемся к проходу, – прошептала на ухо Зингершульцо бесшумно подползшая к нему Флейта. – Малыш, ты с нами впервой, так что тылы прикрывать будешь. Мы позовем, когда закончим!

Пархавиэль открыл было рот, чтоб возразить, но опоздал, отряд уже скрылся в проходе. Ему не оставалось ничего иного, как спуститься следом за остальными, присесть на одинокий камень у развилки и ждать, всматриваясь в темноту и ловя удаленные звуки симфонии бушевавшего внизу боя.

Громкий боевой клич банды сменился лязгом железа и топотом, потом были крики и стоны, затем долгая тишина и, наконец, в узком проходе гулко раздались шаги. Пархавиэль достал из-за пояса утреннюю звезду и приготовился встретить приближавшееся к нему существо, будь оно человеком или вампиром. К радости гнома, из темноты вынырнула взъерошенная голова Жала. Волосы были растрепаны, а по усталому, перепачканному грязью и кровью лицу струились ручейки пота.

– Иди, тебя кличут, я тут покараулю, – запыхавшись, пробормотал Жал и, тяжело дыша, сполз по стенке на пол.

Вид совсем недавно опрятной и чистой залы поразил гнома. Судя по разбросанным на полу остаткам еды, размазанным по коврам приправам и раздавленным фруктам можно было сразу сказать, что бой был упорным и жестоким. Перевернутый набок стол и поломанные стулья гармонично вливались в общую картину беспорядка и создавали неповторимый антураж для гротескного полотна «погром в великосветском борделе». Перешагнув через лежавший на полу труп, Пархавиэль начал осторожно пробираться к столпившимся возле камина разбойникам. Трое кровососов были мертвы: рыжеволосый Калвий лежал возле порога, служанка вместе с конарусом была погребена под столом и черепками разбитой посуды, барон Борто сидел возле стены, обхватив обеими руками торчащее из его груди окровавленное лезвие меча. Банда победила, хотя и в ее рядах не обошлось без потерь.

Громбер стоял на коленях над стонущим и судорожно бьющим ногами по каменным плитам пола разбойником. Обрывком красно-белой материи, в которой Пархавиэль признал часть бывшей недавно белоснежной скатерти, великан пытался остановить бьющую фонтаном из разорванной шейной артерии кровь. Ему никто не мешал, но и не помогал, разбойники понимали бессмысленность попытки остановить уходившую из тела жизнь.

Немолодой мужчина с расцарапанной щекой, с которой уродливо свисали багровые ошметки кожи, громко чертыхался и туго прикручивал веревкой Бьянку к единственному уцелевшему стулу. Вампирша в разорванном платье грозно скалила зубы, рычала, но не сопротивлялась. К ее горлу был приставлен острый, и как Пархавиэль понял по особому блеску лезвия, серебряный нож. На ее месте гном тоже не стал бы трепыхаться и искушать судьбу. Рука в черной бархатной перчатке, сжимавшая рукоять оружия, была тверда, а ее хозяйка, грозная разбойница Флейта, редко колебалась и мучилась пустыми сомнениями.

– Иди сюда, – прикрикнула атаманша, движением свободной руки подзывая Зингершульцо. – Мы тут бардачок маленький натворили, но ты уж постарайся, эту штуковину чудесную-расчудесную побыстрей найди, а то времени, чую, у нас мало!

Женщины обменялись взглядами. В голубых глазах Бьянки сверкали ненависть и угроза, а в карих Флейты – холодное безразличие и презрение.

– Ну, попадись ты мне, стерва! – тихо прошипела вампирица и обвела свирепым взглядом присутствующих, стараясь не только напугать врагов, но и получше запомнить их ненавистные лица.

«Я вас всех убью! Будете умирать долго и мучительно!» – без слов говорило искаженное злостью лицо. Ни Флейта, ни разбойник, туго затягивающий последний узел веревки, ни тем более Громбер, продолжавший бесплодные попытки спасти уходившего в мир иной товарища, не восприняли по-детски глупое запугивание всерьез. Слишком много людей, гномов и эльфов жаждали гибели «Пунцовой розы» и осыпали грозными обещаниями ее членов, многие из которых, кстати, звучали всего за несколько мгновений до смерти и прерывались предсмертным криком.

– Ее здесь нет, – огорченно произнес гном, подходя к Флейте.

– Точно нет?! – переспросила разбойница.

– Всю залу обыскал, – развел руками Пархавиэль. – Может быть, тайник какой имеется, но об этом уж у госпожи Бьянки спрашивать надо!

Взгляд вампирши бегло скользнул по лицу Зингершульцо, и из груди связанной девушки вырвался глубокий вздох.

– Ты… живой?! – испуганно прошептали трясущиеся губы Бьянки. – Но мы же тебя до конца, до последней капли…

– Не совсем, как видишь, – прорычал в ответ Пархавиэль, только сейчас узнав в красавице одну из подручных маркиза.

– Что, тоже старая знакомая?! – усмехнулась Флейта, схватив свободной рукой для пущей острастки вампиршу за клок белокурых волос. – Может быть, она в память о старой дружбе быстрее секретами поделится? А, гадюка, говорить будешь?! – Флейта резко рванула голову вампиршу на себя и слегка надавила острым лезвием ножа на нежную кожу, так что по кадыку заструилась тонкая темно-красная струйка.

– Расскажет, непременно расскажет, – произнес гном, не сводя прищуренных, налившихся кровью глаз с побелевшего от испуга лица Бьянки.

Ничто не пугает так сильно, как неизвестность и непонимание. Мозг бьется в агонии и пытается объяснить невозможное, абсурдное явление, которое никогда не могло произойти, но происходит вопреки всем законам логики. И вот тут настает время мистики, суеверных предрассудков и страхов.

Рассудок Бьянки был на грани потери связи с реальностью. Она отчетливо помнила, как ее господин осушил гнома, специально в наказание своим нерадивым ученикам не оставив ни толики живительной влаги. Сколько она сама и другие вампиры ни припадали к иссякшему источнику, результат стараний оставался неизменным. Гном был полностью обескровлен, а теперь он стоял перед ней, розовощекий и здоровый, готовый одним взмахом утренней звезды разнести голову давнишнему обидчику.

– Не молчи, зараза, говори, где тайник! – орала на Бьянку Флейта, отбросив в сторону нож и вцепившись в горло вампирши сильными, как будто из стали, пальцами.

– Нет никакого тайника, нет, – едва слышно прошептала Бьянка, балансируя на грани потери сознания.

Проверить, говорила ли пленница правду, не удалось. Разбойники только перевели дух после краткого, но изнурительного боя, только приступили к поискам, как в залу, споткнувшись о валявшийся возле входа труп Калвия, ворвался встревоженный Жал.

– Вампиры, много вампиров, – выкрикнул дозорный, прежде чем повалился на каменные плиты пола.

– Громбер, хватай все подряд, заваливай вход! Тусий, помоги ему! Жал, хватит разлеживаться, как красна девица, поджигай все, что горит, и закидывай на балкон! Еще не хватало, чтоб нам кровососы на голову прыгали! – бойко командовала Флейта, позабыв о пленнице и кинувшись крутить факелы из обрывков скатерти и отломленных ножек стульев.

Предводительница снова забыла о присутствии гнома, хотя Пархавиэлю не нужно было указаний в подобных ситуациях. Он и так знал, что нужно было срочно завалить проход. А потом… потом просто держаться до конца.

В тот самый миг, когда Зингершульцо уже собирался кинуться на помощь ворочавшему шкафы Громберу, в его голове появился чужой голос.

«Напади, напади на них сзади! Перебей людей, они твои враги! Перебей всех!» – отдавал приказы чужак, изменяя тональность и громкость, как будто подстраиваясь и уподобляясь собственным мыслям гнома.

Пархавиэль обернулся. Бьянка сидела на стуле, закрыв глаза, а ее тонкие губы что-то беззвучно шептали. Напрягшиеся мышцы лица и побелевшие пальцы, крепко вцепившиеся в подлокотники кресла, не оставляли сомнений, что она пыталась завладеть разумом гнома.

– Ах ты, шарлатанка блундинистая! – сам не зная почему, выкрикнул гном и опустил на голову гипнотизерши-неудачницы увесистый квадратный кулак.

Голос моментально исчез, как только оглушенная Бьянка откинула голову набок. Порой самая изощренная, хитрая магия не выдерживает мощного напора грубой физической силы.

Зала быстро наполнилась дымом. Горели деревянные перила балкона и недостроенная баррикада, которую пришлось поджечь, чтобы хоть как-то замедлить появление стаи вампиров.

– Сколько их, десять, двадцать? – спросила у Громбера Флейта, пытаясь разглядеть сквозь пляшущие языки пламени количество снующих по ту сторону костра голов.

– Все, что были в округе, сбежались, – угрюмо произнес Громбер, бросив на пол меч и сняв со стены приглянувшийся ему двуручный топор.

Пархавиэль знал, что великан был не прав. У вампиров, как и у людей, было много группировок и кланов. На клич о помощи могли поспешить только свои, такие же, как и они, слуги маркиза Норика. Знание – сила, если, конечно, знать, как его применить. Пархавиэлю же от его осведомленности не стало легче. Вампиров было много, слишком много, чтобы надеяться уцелеть.

– Флейта, встань за моей спиной, вы двое прикрывайте по бокам, – взял на себя командование Громбер, широко расставив ноги и поднимая тяжелый двуручный топор до уровня груди. – Они наверняка попытаются нас разъединить, держитесь плотнее друг к другу и не выскакивайте из строя!

Разбойники молча кивнули и, как по команде, одновременно вытащили из ножен мечи. Зингершульцо опять оказался не у дел. Куда бы он ни встал, каким бы боком ни пытался пристроиться, он только мешал и сковывал движения соратников, высокий рост которых к тому же затруднял бы совместное ведение действий. Решив не нарушать привычное боевое построение, Пархавиэль запрыгнул на перевернутый стол, а с него забрался на камин. Высоко подняв над головой утреннюю звезду и держа в левой руке прихваченный им по дороге медный кувшин, Пархавиэль застыл в ожидании атаки.

Томиться пришлось недолго: как только обрушились прогоревшие стенки массивного шкафа, последней преграды, разделявшей людей и вампиров, в залу хлынул многоголовый поток кровососущих тварей всех видов и мастей. Среди нападавших было всего несколько вампиров, похожих на людей, основную же массу составляли жуткие уродцы, рычавшие, брызгавшие слюной и сверкающие омерзительными клыкастыми пастями. Только теперь Пархавиэль воочию увидел и осознал, что имел в виду Мартин, говоря о неспособности маркиза Норика создавать «полноценных» вампиров.

Одна из жутких тварей прямиком прыгнула на камин, растопырив в воздухе когтистые лапы и широко открыв зубастую пасть. Удар утренней звезды откинул упыря в сторону и осыпал пол градом мелких, острых осколков клыков.

– Развяжите меня, быстрее! – истерично орала пришедшая в себя Бьянка, подпрыгивая на стуле от нетерпения вступить в бой.

Зингершульцо окружили, четыре твари прыгали внизу, пытаясь взобраться на камин, однако гном ловко отгонял упырей быстрыми круговыми движениями шипастых шаров на цепи. Один вампир не вытерпел и прыгнул вверх. Через миг рядом с осколками клыков на полу появились брызги мозга и крови.

Зингершульцо уверенно держал оборону, время от времени оглядываясь по сторонам, чтобы получить представление о ходе боя. За себя он был спокоен, как ни отвратительны были рожи вампиров, как ни остры их клыки, а до пещерных хищников им было далеко и по силе, и по ловкости. Дела же у разбойников шли не очень…

Окруженные со всех сторон бандиты не смогли прорваться к спасительному выходу и были прижаты к стене. Вспотевшему, тяжело дышавшему и сопровождающему каждый взмах топора громким выкриком Громберу с трудом удавалось удерживать тварей на безопасном расстоянии. Один взмах топора уносил жизни нескольких тварей, но их количество ежеминутно росло, а силы великана убывали. Едва державшиеся на ногах Жал и Флейта помогали товарищу чем могли, но их гибель была лишь вопросом времени. В рядах бойцов уже были первые потери. Зингершульцо не заметил Тусия, его тело было разорвано на части, погребено под ногами многочисленных тварей.

– Живьем брать, живьем! – визжала, заглушая порой рев толпы, обезумевшая от ненависти Бьянка. – Эту бабу и толстобокого на камине, живьем!

«Нелестного же ты обо мне мнения, красавица, – подумал гном, умело саданув тяжелым кувшином по голове очередного приблизившегося кровососа, – видимо, по репе тебе сильно дал, обиделась!»

Среди монотонного гула сражения раздался пронзительный крик. Длинноволосый Жал не рассчитал глубины ответного выпада и был разорван на части. Примерно через минуту топор Громбера увяз в грудной клетке одного из вампиров, великан потерял равновесие и упал. На него тут же набросились и растерзали. Потеряв самообладание, флейта подняла высоко над головой меч и кинулась на врагов. Через мгновение ее обезоружили и, не осмелившись ослушаться приказа Бьянки, принялись связывать. Зингершульцо остался один, несметное полчище кровососов безмолвно повернулось в его сторону. Горевшие адским огнем мутные глаза тварей и их оскаленные, слюнявые пасти могли испугать кого угодно, даже закаленного в опасных походах караванщика.

Твари обступили камин со всех сторон. Их было около тридцати, а гном один, но он не собирался сдаваться. Уж слишком свежи и ужасны были воспоминания о расправе, учиненной над ним в лесу.

– Слезай, миленький, приди ко мне! – уже не кричала, а, наслаждаясь победой, ласково уговаривала Бьянка. Рот красавицы искривился в насмешливой, издевательской ухмылке. – Мы с тобой чуток поворкуем, а будешь себя хорошо вести, даже больно не сделаем!

Те из вампиров, что походили на людей, уже отделились от безликой массы уродливых тварей. Шестеро вполне благовидных господ окружили лежавшую на полу Флейту и о чем-то оживленно перешептывались, видимо, деля добычу. Их не волновали ни раскиданные по полу трупы сородичей, ни засевший на высоком камине гном. Жажда веселого развлечения и предвкушение лакомства заглушали все остальные чувства.

– Ну что ты такой упрямый, или я тебе не нравлюсь? – продолжала насмехаться Бьянка, кокетливо строя глазки и призывно изгибаясь всем телом. – Приди же ко мне, маленький!

– Сама залазь! – буркнул в ответ гном, продолжая внимательно следить за перемещениями тварей и угрожающе покручивая в руке шипастое оружие, ласково прозванное им мозгодробилкой.

– Я же дама, это неприлично, по каминам карабкаться!

– Не хочешь, не лезь, а мне и тут хорошо!

– Особенно тебе, гаденышу мелкому, уютно станет, когда камин растопим! – не выдержала игры Бьянка и стерла с лица маску лукавой обольстительницы. – А ну, живо слазь!

– Как же так, мадам, вы только что вещали о приличиях, а позволяете себе такую вульгарщину?! – гулко раздалось откуда-то сверху, из-под высоких, тонущих в темноте сводов залы.

Вампиры удивленно переглянулись и стали крутить головами по сторонам. Звучный мужской голос, которому вторило многоголосое эхо, напугал их и заставил на время позабыть о притаившемся на камине гноме.

В возникшей тишине послышалось легкое шуршание, потом воздух сотрясли гудение и нарастающий свист. Из темноты вынырнуло и быстро неслось к земле человеческое тело, закутанное в черный плащ. Полы одеяния развевались и хлопали, как паруса на ветру, создавая невообразимый шум. Упав с такой высоты, бедолага должен был непременно разбиться, переломать себе все кости, превратиться в бесформенную лепешку, однако примерно в трех метрах от пола тело внезапно остановилось, человек перевернулся в строго вертикальное положение и сбросил плащ. Представшая изумленным глазам присутствующих рослая фигура в блестящей чешуйчатой броне заставила Пархавиэля тихо крякнуть и чуть ли не выронить из рук оружие. Пламя факелов плясало на мелких гладких пластинках, переливающихся то желтым, то зеленым, а иногда и коричневым цветом. Красивое, продолговатое лицо с тонкими чертами, вьющиеся черные волосы и отрешенный взгляд слезившихся глаз делали незнакомца похожим на грозное, жестокое божество, сошедшее всего на миг с небес.

«Во счастье привалило! – подумал Пархавиэль и с расстройства смачно оросил слюною голову ближайшего вампира. – Мало мне обычных тварей, так еще вон летающее нечто пожаловало!»

Бледная кожа незнакомца и его неординарные способности ввели гнома в заблуждение. Странное существо оказалось союзником, а не новым врагом. Едва коснувшись земли, незнакомец оттолкнулся ногами от пола, сделал сальто в воздухе, во время которого вытащил из ножен мечи, и, не издав ни звука, ни боевого клича, ринулся прямо в центр полчища вампиров.

Крики, вопли и стоны, лязг железа, клацанье клыков и скрежет выдерживающей сильные удары брони смешались в сумасшедшей симфонии вновь разгоревшегося боя. Пользуясь замешательством тварей, Пархавиэль быстро спрыгнул с камина и, низко пригибаясь к полу, побежал на помощь к связанной Флейте. Гном не знал, кем или чем был явившийся из Выси спаситель и что он не поделил с кровососами. Пархавиэль не стал ломать голову над подобными мелочами, важно было другое: пока кипел бой, твари не обращали на гнома никакого внимания. Появление незнакомца дало им шанс спастись; грешно отказываться от таких подарков!

Затея гнома почти удалась. Незаметно проскользнув за спинами рвущихся в бой тварей, Пархавиэль не добежал всего несколько шагов до Флейты, как путь ему преградила Бьянка и парочка человекообразных вампиров с мечами, вставших у нее за спиной.

– Не так быстро, малыш, не так быстро, – запыхавшись, произнесла красавица с всклокоченными волосами и легким кивком отправила своих подручных в бой.

Выстоять было трудно. Вампиры обладали отменной реакцией, и их мечи с умопомрачительной скоростью рассекали воздух. Гном крутился волчком, уворачиваясь от ударов. Отражать лезвие меча короткой деревянной рукоятью утренней звезды было бессмысленно. Еще не прошла и первая минута боя, а на вспотевшем лице гнома уже красовалось несколько свежих порезов. Горло надрывно хрипело, не успевая закачивать в легкие воздух. Споткнувшись о мертвое тело, Пархавиэль упал на спину, Перед его глазами тут же засвистело острое лезвие меча, опускающегося точно на его голову. Правая рука неожиданно наткнулась на какой-то продолговатый деревянный предмет, Зингершульцо инстинктивно схватил его и подставил под удар. Треск и дрожь, передавшаяся рукам, сопровождали соприкосновение меча и древка двуручного топора Громбера. Лезвие рассекло рукоять на три четверти, легкий рывок рук гнома завершил дело. Древко укоротилось пополам, как раз под руку гнома. Перевернувшись назад через голову, Пархавиэль вскочил на ноги и бросился на врага. Теперь в его руках оказалось подходящее оружие, чтобы оказать достойный отпор.

Троица быстро крутилась, перемещаясь по зале. Они то врезались в редеющую толпу вампиров, бьющихся с воином в чешуйчатых доспехах, то вываливались из нее. Исход боя был предрешен, у озверевшего гнома открылось второе дыхание. Встречный удар топора смел, отбросил в сторону движущееся к виску лезвие меча и тут же, описав в воздухе дугу, вонзился чуть выше коленки вампира. Отскочив в сторону от падающего прямо на него тела, Пархавиэль покончил с врагом резким, коротким ударом обломленного конца древка. Второй вампир бежал, но попал в самую гущу кипевшего сражения и не смог выбраться из смявшей его толпы.

Окинув беглым взглядом заваленное трупами поле боя, Пархавиэль развернулся и быстро направился туда, где лежала связанная пленница. Пока он сражался, Бьянка не теряла времени даром. Склонившись над беспомощным, окутанным путами телом, она допрашивала Флейту, медленно проводя острыми и длинными когтями по лицу девушки, точь-в-точь по линиям зарубцевавшегося шрама.

– Говори, кто вас послал?! – повторяла бессердечная вампирша, наверное, уже в сотый раз один и тот же вопрос, тонущий в шуме боя и душераздирающих криках жертвы.

Пархавиэль прекратил пытку сообщницы ударом кулака по затылку. Мгновенно лишившись чувств, Бьянка повалилась на пол.

«Второй раз за один день приходится женщину по голове кулаком дубасить, так и во вкус войти недолго!» – ужаснулся гном, отпихивая ногой в сторону бесчувственное тело.

– Быстрее к проходу! – выкрикнул Зингершульцо, как только последняя веревка упала с рук Флейты на пол.

– А как же он?! – пыталась возразить Флейта, кивая в сторону бушевавшего сражения.

Пархавиэль не дал девушке опомниться и натворить глупостей. Откинув топор, он сгреб в охапку едва державшуюся на ногах Флейту, перекинул ее через плечо и, кряхтя под тяжестью ноши, поспешил к выходу.

Глава 17 И сны дурные, и просыпаться тяжко

– Постой, дай отдышаться чуток! – взмолилась Флейта, навалившись всем телом на перила парапета. – Совсем загнал, окаянный!

– Некогда отлеживаться, бежать надо! – возразил запыхавшийся гном. – На руки больше не возьму, и не проси, самому туго!

Брезжил рассвет. В ранний утренний час набережная была такой же пустой, как и ночью. Первые лучи солнца с трудом пробивались сквозь низко нависшие над городом тучи и густую пелену ползущего с воды тумана. Пархавиэль устал. Тесная колючая кольчуга стесняла его движения и не давала возможности как следует отдышаться после долгой пробежки. До самого конца подземелья гному пришлось тащить на плечах бесчувственное телоФлейты. Только выбравшись наружу, девушка пришла в себя и, неожиданно вспомнив о девичьей гордости и прочей мещанской ерунде, изъявила желание передвигаться самостоятельно. Однако усталость и маленькое кровопускание, устроенное Бьянкой, взяли свое. Они не пробежали и двух сотен шагов от проклятого дома, как Флейта попросила об отдыхе.

– Ну ладно тебе, вставай! – уговаривал девушку гном, дергая ее за рукав кольчуги. – Уже совсем светло, скоро народ на улицы вывалит, а до берлоги вашей еще бежать да бежать.

– Отстань, – отмахнулась от гнома Флейта, поднявшись с перил и зачем-то стягивая с себя кольчугу. – Все равно не успеть, придется здесь переждать.

– Как здесь?! Какой еще переждать?! За нами стая вампиров гонится! – нервно задергал сросшимися бровями гном.

– Говорю тебе здесь, значит, здесь! – устало огрызнулась Флейта. – Прав ты, не успеть нам до таверны добраться, а если на патруль ненароком нарвемся, то пиши пропало! Ты, малыш, видать, двужильный, а я больше не могу, сил нет, спать хочу!

– Тогда бросаем кольчуги в воду и идем так, – упорно стоял на своем Зингершульцо. – Кольчуг нет, оружия нет, патруль не прицепится.

– А рожу мою куда девать?! – не выдержав, прокричала Флейта.

Пархавиэль не смог ничего возразить. Привыкший к боям и потасовкам, он как-то сразу не сообразил, что кровавое месиво на лице Флейты вызовет подозрение не только у солдат, но и у каждого более или менее добропорядочного горожанина. Конечно, поутру на улочках города можно было довольно часто встретить подвыпивших гулящих девок в грязных, разорванных платьях и с синяками под глазами, но свежие кровоточащие рубцы на щеках и лбу Флейты переходили тонкую грань допустимого и не могли сойти за случайные последствия бурной ночной гулянки.

– Не таращься, глазенки лопнут! – проворчала Флейта и, шатаясь, побрела в глубь Цехового квартала.

Зингершульцо послушно последовал за ней, на всякий случай сняв с себя кольчугу и подставив холодному утреннему ветерку голую, обливающуюся потом спину. Они больше не бежали, шли медленно, долго и молча. Девушка еле передвигала ногами и часто хваталась руками за стены домов и шаткие изгороди заборов. От помощи гнома Флейта отказывалась, что поначалу бесило Пархавиэля Он не мог понять глупого и неуместного упорства, с которым девушка пыталась продемонстрировать свою неженскую выносливость и независимость. «Пускай мучается, дура, если ей так легче, – сердился гном. – Ничего ведь зазорного нет дружескую помощь принять, когда тебе плохо и ты истекаешь кровью». В конце концов Пархавиэль махнул рукой на причуды спутницы и перестал предлагать ей помощь.

Сплошная пелена тумана поредела и превратилась в едва заметную дымку. Солнце поднималось все выше и выше, а по мостовой уже застучали башмаки первых прохожих, сонно бредущих в мастерские к началу нового рабочего дня.

«Ну, вот и все, опоздали», – тяжело вздохнул Пархавиэль, видя, как цеховой люд испуганно шарахался в сторону при взгляде на разукрашенную в багровые тона физиономию его спутницы. Однако вскоре им удалось скрыться от раздражающих взоров зевак. Флейта подала знак следовать за ней и нырнула в зазор между стенами стоявших по соседству домов. Протиснувшись боком через узкий проход, Зингершульцо оказался на заваленных мусором развалинах. Две стены разрушенного двухэтажного здания мрачно возвышались над грудой обломков кирпича, полусгнивших досок и вещей.

– Помоги! – выкрикнула Флейта, скрывшаяся от глаз гнома за трухлявым каркасом наполовину рассыпавшейся перегородки.

Осторожно перебирая ногами по осколкам битого кирпича, Пархавиэль вошел внутрь развалин. Флейта стояла на коленях и пыталась изо всех сил приподнять массивную дубовую доску, которая, судя по выцветшим расписным узорам на краях, была не так давно чем-то вроде боковой стенки внушительных размеров шкафа. Стоны и всхлипывания через сжатые от натуги зубы чередовались с проклятиями, но тяжелая доска оставалась на прежнем месте.

Подойдя вплотную, Пархавиэль крепко вцепился руками в мокрые, скользкие края и с силой рванул на себя. Доска поддалась и отъехала в сторону. За свою недолгую бытность в наземном мире Зингершульцо встречал только двоих людей, способных в одиночку справиться с подобной тяжестью: лесничего Радобержца и ныне покойного Громбера. На что надеялась Флейта, ухватившись своими изящными ручками за такую махину, для гнома так и осталось загадкой.

За доской скрывался люк. Подобрав валявшийся поблизости железный прут, Флейта ловко подсунула его под крышку и отодвинула железную плиту в сторону. Гном молча последовал за ней в темноту ямы.

– Люк закрой! – приказала девушка, как только Пархавиэль очутился на дне неглубокого колодца.

Железная плита протяжно заскрипела, возвращаясь на прежнее место, и погрузила гнома в кромешную тьму. Неожиданная яркая вспышка заставила Пархавиэля зажмуриться и прикрыть руками глаза. Флейта зажгла фонарь и, не проронив ни слова, направилась куда-то вдаль, по темному и узкому коридору. «Опять подземелья, опять туннели, – обреченно вздохнул Пархавиэль и засеменил вслед. – Нет, все-таки не понять мне людей. Им так повезло: живут под солнцем, кругом зелень да водная гладь, ветер щеки приятно обдувает, а их все под землю, к крысам и сырости тянет!»

Через минуту спутники оказались перед обшитой железными листами дверью. Флейта молча всунула в руки гнома фонарь и принялась возиться с висячим замком. Рука в черной перчатке умело заворочала в скважине отмычкой, и спустя несколько секунд дверь распахнулась.

Путники оказались в маленькой комнатушке, завешанной пыльными коврами. Три кровати, столик с подсвечником и древний, перекосившийся набок шкаф, вот и вся обстановка временного бандитского пристанища.

– Вопросы, переживания, планы и прочая лирика потом, все потом! – устало произнесла бывшая предводительница и, не снимая одежды, повалилась на ближайшую к входу кровать.

Видения накинулись на Пархавиэля сразу же, как только голова утомленного гнома соприкоснулась с подушкой, а отяжелевшие веки опустились. Зеленые сады в лучах восходящего солнца сменялись невзрачными пейзажами городских развалин. Оскаленные пасти кровожадных вампиров чередовались с невзрачными лицами равнодушных горожан, парусами над водной гладью, испортившимися овощами и прочими хаотично всплывавшими в голове всего на долю секунды предметами. Разноцветные картинки быстро менялись перед глазами, так и не складываясь в единое полотно абсурдного сна. Часто одно видение накладывалось на другое, создавая невообразимую мешанину цветов, звуков и расплывчатых очертаний фигур.

Пархавиэль мельком увидел акхра во сне. Его личный мучитель, Оме Амбр, только беззвучно зашевелил губами и хитро прищурился, собираясь преподнести гному какой-нибудь отвратительный сюрприз, как его лицо расплылось, а вместо коротких роговых наростов на голове появились надкусанные соленые огурцы. Отдельные фрагменты бесовской морды еще долго присутствовали на фоне речных пейзажей и городских улочек, но затем исчезли, растворились, как кусочек льда на горячей ладони.

Зингершульцо открыл глаза и, кряхтя, сел на кровати. Было холодно, голова болела, а навалившаяся усталость превратила его сильное тело в бесформенное, дряблое желе. Он хотел заснуть, но не мог. Всесильная панацея крепкого сна не собиралась лечить ни ноющие мышцы, ни перенапрягшийся рассудок.

«Годы берут свое, – подумал гном, массируя толстыми пальцами болевшие виски. – Впервой такое, что и спать хочется, и задрыхнуть не могу. Дает, видать, о себе знать походная жизнь. Во номер будет, коль ни топор, ни меч не возьмет, а от болячки какой загнусь!»

– Не надейся, мы сегодняшней ночью себе смертный приговор подписали, так что чинно и важно встретить смерть в постели нам не грозит, разве что во сне кто прирежет, – неожиданно раздался из-под пледа голос Флейты. – Сдохнем где-нибудь в канаве с перекусанной глоткой иль с ножом в животе, не сейчас, так через пару недель!

Боль внезапно прошла, а по телу пробежала холодная дрожь. Сердце Пархавиэля сжалось в груди. Он точно помнил, что только размышлял и ничего не говорил вслух, откуда же Флейта могла узнать его мысли? Поднявшись с постели, гном на цыпочках подошел к девушке и осторожно приподнял край пледа. Разбойница спала, глаза были закрыты, а грудь размеренно приподнималась. Ни легкое пощелкивание кончиками пальцев перед носом спящей, ни громкие покашливания не смогли нарушить покоя крепкого сна.

Внезапно охвативший разум гнома суеверный страх чуть ли не заставил его кинуться прочь, убежать со всех ног от скрывающейся под ликом обычной разбойницы коварной колдуньи. Однако через пару секунд здравый смысл восторжествовал. Пархавиэля вдруг осенило, что Флейта продолжала безмятежно спать, несмотря на все его душевные метания, и явно не слышала его последних мыслей.

«А может быть, дело вовсе не в ней, а во мне? – посетила голову гнома печальная мысль. – Помнится, сразу после укуса той твари я во сне филанийский язык выучил. Наверняка это яд вампирский по моей крови бродит и всякие фокусы творит. Куда это меня приведет? Ну ничего, там посмотрим, а сейчас надо бы еще с девчонкой поговорить попробовать, авось получится!»

Смелое предположение не подтвердилось. Флейта упорно молчала, несмотря на обильный поток сыплющихся на нее вопросов. Продолжая ломать голову над непонятным явлением, Пархавиэль вернулся на кровать. Внезапно, как удар молнии среди ясного неба, его осенила догадка.

«А что, если способности мои проявляются не всегда, а только при определенных стечениях обстоятельств. Я тогда, помнится, сидел на кровати и… и… тер виски». Пальцы гнома вновь коснулись головы, раздалось легкое гудение.

– Ты спишь? – мысленно задал вопрос гном, косясь на мирно сопевшую во сне девушку.

– А то не видно, придурок, дай отдохнуть! – прошептала Флейта, так и не открыв глаз.

Пархавиэль положил руки на колени и задал следующий вопрос. Ответом было молчание и тихий сап. Гном снова приложил пальцы к вискам и повторил свой вопрос слово в слово. На этот раз он получил ответ и, обрадовавшись, как малое дитя, запрыгал на кровати.

«Значит, точно, значит, могу! – пело сердце гнома, убедившегося, что он обладает чудесной способностью. – Интересно, а если ей что-нибудь предложить, точнее, приказать, исполнит или нет?!» и Д. – Встань с кровати и почеши нос! – зачем-то приняв важный вид, приказал гном.

– Да пошел ты! – рассерженно пробурчала девушка и перевернулась на другой бок.

«Командовать спящими не могу, а если просто поговорить? Помнится, Мартин трепался, что во сне люди не контролируют свой язык и выбалтывают секреты. Порой треплют даже такое, в чем бы никогда не признались в обычном состоянии. Надо попробовать! Интересно, а что Флейта думает обо мне?»

– Гномье ненавижу, а ты… ты… – замялась девушка и отчаянно заворочалась на кровати, – ты забавный и мне нравишься! – к удивлению гнома, призналась Флейта. – Но если сейчас не замолкнешь, то встану и чем-нибудь тяжелым по мордасям пройдусь!

Гном испуганно подскочил на кровати. Увлекшись исследованием, он совершенно позабыл убрать пальцы с висков. «Надо впредь быть более осторожным», – успел подумать Пархавиэль, прежде чем внезапно навалившаяся на него сонливость окончательно не завладела его мозгом и телом.

На этот раз Пархавиэль спал крепко и без сновидений. Крики о помощи и шум бушевавшей в каком-то метре от его кровати потасовки не нарушали отдыха гнома. Его разбудила чья-то рука, нахально трясущая за плечо, а в кратких перерывах отвешивающая звонкие пощечины по раскрасневшимся во сне щекам.

– Просыпайтесь, господин хауптмейстер, просыпайтесь! – пел незнакомый мужской баритон.

Еще не успев открыть глаза, Пархавиэль схватил руку наглеца, а правый кулак резко выкинул вперед и вверх, туда, где, по его расчетам, должно было находиться лицо обидчика. Покрытые мозолями костяшки пальцев со свистом рассекли воздух и замерли, так и не наткнувшись на преграду лица. Незнакомец перехватил руку гнома в запястье и крепко сжал ее.

Пархавиэль наконец-то открыл слипшиеся глаза, и его луженая глотка в тот же миг испустила крик, сравнимый по мощи разве что с ревом взбесившегося носорога. Он сидел на кровати в обнимку с тем самым загадочным воином, спасшим их с Флейтой от вампиров. Мутные слезящиеся глаза смотрели на него в упор, а коротко остриженная борода гнома едва не касалась белого, полностью покрытого неестественно глубокими морщинами лица.

– Хватит обниматься, – без малейшего намека на ненависть или злость произнес мужчина и легонько оттолкнул от себя Пархавиэля.

Не опасаясь ответных действий со стороны гнома, пораженного внезапным вторжением, воин скинул плащ и пересел на соседнюю кровать. Переливающаяся разными цветами чешуйчатая броня, которая так удивила гнома в подземелье, сменилась заурядной, сильно поношенной одеждой небогатого горожанина. Холщовая рубаха с протертыми рукавами и застиранным воротником, помятый, выцветший жилет и грязные, стоптанные башмаки как-то не сочетались с величественным образом небесного защитника и благородного истребителя кровожадных тварей.

Резким рывком Пархавиэль принял вертикальное положение, сел на кровати и, оторвав взгляд от незнакомца, огляделся по сторонам. Небогатая, но вполне опрятная комнатка превратилась и поле жестокого побоища: сорванная с петель дверь, перевернутая кровать и лежавшая посреди черепков разбитой посуды связанная Флейта с кляпом во рту говорили о том, что еще несколько минут назад здесь бушевали страсти и кипела борьба. Зингершульцо стало стыдно: он никогда не убегал от драки, не то чтобы проспать ее самым бессовестным образом.

– Чего надо-то?! – спросил гном, поднимаясь с кровати и готовясь к, возможно, последнему в его жизни бою.

– Поговорить, – сухо ответил незнакомец.

– Тогда девчонку раазвяжи и…

– Потом, все потом, – перебил его мужчина и неожиданно усмехнулся: – Горяча она у тебя больно, чуть что, сразу в драку кидается, не думая, на кого с кулачишками лезет!

– И на кого же?! – грозно нахмурив брови, поинтересовался Пархавиэль, миновавший стадию смущения и растерянности и плавно переходящий в состояние праведного негодования и злости.

– Имя Мортас тебе знакомо? – спросил незнакомец. – Так я и думал, – продолжил мужчина, получив вместо ответа интенсивное мотание головой. – Тогда это абсолютно не важно. Долго объяснять, да и к делу не относится!

– К делу, к какому делу?! Да и обо мне ты откуда знаешь?! – подозрительно прищурился Зингершульцо, искренне сожалея, что позабыл утреннюю звезду на поле боя.

– Я знаю, что тебя арестовали за преступления, которых ты не совершал, и отправили бы на каторгу лет так на десять – двадцать, если бы не вмешательство одного хитрого и изворотливого мага.

Звучному голосу незнакомца были чужды интонации, так же как его лицу игра мышц. Белая потрескавшаяся маска кожи сковала скулы, лоб и щеки, однако милостиво оставила человеку возможность шевелить обескровленными, слегка посиневшими губами.

– Меня не интересуешь ни ты, ни твоя ретивая подружка, – продолжал монотонно вещать незнакомец, гипнотизируя гнома пронзительным взглядом карих глаз. – Я болен, мне нужно встретиться с твоим покровителем-магом. Клянусь, намерения мои не злые, я его пальцем не трону!

– Как и ее?! – Пархавиэль кивнул в сторону ворочавшейся по полу и пытавшейся освободиться от пут Флейты.

– Мартин Гентар маг разумный. Ему и в голову не придет кинуться на человека с ножом, не дав ему перед этим возможности высказаться. До драки не дойдет, уверяю!

– Что тебе нужно от Мартина? – менее грозно, но так же недоверчиво спросил Пархавиэль, стараясь изо всех сил подавить нервную дрожь в ладонях и скрыть удивление поразительной осведомленностью странного человека.

– Помощь, помощь в рамках его истинного рода деятельности, так сказать, – темнил человек, искусно подбирая слова. – Взамен я предлагаю свои услуги.

Незнакомец попытался улыбнуться, но скорчился и закрыл глаза от пронзившей его щеки боли.

– Какую помощь ты предлагаешь и, главное, в чем? – продолжил разговор Пархавиэль, как только человек пришел в себя.

– Не мудри, Пархавиэль, не надо! – устало заявил собеседник. – Я тебя всего-то прошу помочь найти мага. Не усложняй!

– А если я откажусь?

– Тогда умрешь, – спокойно заявил человек, а затем кивнул в сторону Флейты: – И она тоже. Жестоко, конечно, но выбора у меня нет, как, впрочем, и времени.

Сказать, что решение было принято Пархавиэлем взвешенно и обдуманно, – значит наврать. Гном вообще в ту минуту был не способен соображать, хотя и пытался изобразить на своем суровом лице решимость и хладнокровное безразличие к угрозам чужака.

– Я согласен, – ответил Пархавиэль после минутного замешательства, которое со стороны можно было легко спутать с напряженным раздумьем.

– Тогда чего стоишь как пень?! Развяжи воительницу и пошли! – невозмутимо произнес незнакомец, как ни в чем не бывало вставая с кровати и направляясь к выходу.

– Не ругайся, соблюдай приличия! – через силу произнес гном и сам ужаснулся тому прискорбному факту, что пришлось опуститься до нравоучений. Пархавиэль знал, что общение с отбросами общества тлетворно влияет на молодые, неокрепшие умы: отравляет и мысли, и речи, но он не предполагал, что доведется услышать от Флейты такие сложнопроизводные слова и выражения, о смысле которых он сам-то с трудом догадывался. Троица уже приблизилась к мосту, ведущему в порт, а девушка так и не унималась: осыпала проклятиями идущего шагов на десять позади Мортаса и корчила грозные рожи, при виде которых даже у видавшего виды Зингершульцо бегали мурашки по коже.

– Приличия, какие там, псу под хвост, приличия. Не говори мне о приличиях и манерах! Этот мерзавец сорвал дверь с петель, ворвался, накинулся на меня, облапил, как деревенскую простушку, связал, а ты тут о каких-то приличиях пыхтишь! – ворчала девушка, то и дело оглядываясь и посылая мертвецки бледному спутнику многообещающие взгляды.

Больше всего Пархавиэль боялся, что кипевшая внутри Флейты злость толкнет ее на необдуманные поступки, сулившие неприятности не только ей, но и ему. Разъяренная девица могла в любое мгновение выхватить меч и накинуться на бредущего позади незнакомца. А потом могло произойти что угодно: мастер клинка и эффектных полетов расправился бы с ней за долю секунды, или бой затянулся бы, и на шум схватки прибежал бы патруль. И в том, и в другом случае исход был бы плачевным: каторга или смерть.

«Интересно, а что лучше, мгновенная смерть или долгие мучения в руках властей? – внезапно задумался Пархавиэль, не забывая, однако, регулярно кивать в знак полного согласия с гневными изречениями спутницы. – Пожалуй, каторга как-то душевней, – пришел к заключению гном. – Там хоть надежда есть при случае драпануть, а с того света не сбежишь!»

В мире нет абсолютной истины, как, впрочем, и идеальных решений. Не успел гном окончательно определиться, что же ему следовало делать при возможной встрече с превосходящими силами блюстителей закона, как в голове возник иной, не менее сложный и противоречивый вопрос: «А есть ли он вообще, „тот свет“, и его непременные причиндалы? Например, бессмертные боги, существуют ли они? В Махакане все просто было: Боги Великого Горна правят миром, и точка, а кто оспорит – кулаком в морду! Тут же сложно все как-то, непродуманно, запутанно: индорианцы, Единая Церковь, да и у эльфов с вампирами, поди, своих всесильных богов полный набор. А если они есть, то почему жизня такая поганая? За что они борются, чем занимаются, если их подопечные, как бесхозные овцы, по свету мыкаются? Кто из них прав, а кто нет? Во что верить, а главное, зачем, если по ночам вместо див прекрасных акхры волосатые являются?!»

– Заснул, что ли?! – прикрикнула на Пархавиэля Флейта, больно ткнув его костяшками пальцев в бок. – Бежать надо, говорю! Отделаемся от провожатого бледномордого и деру!

– Зачем?! – недоуменно спросил гном. – Не вижу смысла в бесплодных суждениях, человеку помощь от мага нужна, и только.

– Помощь, какая помощь, коротышка?! – зашептала Флейта в ухо гнома. – Ты что, маленький, ничего не понимаешь?! Мы живы только потому, что он не знает, как до мага твоего добраться. Выведем мы на него, укажем убежище, вот тогда он нас всех и прирежет, глазом не моргнет!

– Я обещание дал и от него не отступлюсь, – твердо заявил гном. – Больно уж ты подозрительна, девонька, в каждом пустяке заговоры да предательства видишь, а на самом деле нам от бледномордого помощь одна выходит!

– Ты чего это?! – изумленно захлопала длинными ресницами Флейта.

– От вампиров нас спас – раз, – принялся бойко загибать пальцы гном. – Одежонку нами позабытую назад возвернул – два, дальше помогать обещался – три, – закончил перечисление Пархавиэль и, громко шмыгнув носом, добавил: – К тому же не сладим мы с ним, силен, гад! Вон что в подвале натворил, резню вампирюгам отменную устроил!

– Так то в подземелье, а ты на него сейчас погляди! Еле ноги переставляет, иссякли силенки, видать, самое время наброситься!

– Нет, – возразил гном. – Я слова своего не нарушу и тебе вероломствовать не позволю!

– Это приказ, – вдруг заявила Флейта, поджав красивые губы. – Я командир отряда и…

– Какого отряда? – спокойно переспросил Пархавиэль и удивленно посмотрел на девушку исподлобья.

– Браво, господин хауптмейстер, хороший ответ! – раздался позади выкрик, сопровождаемый хлопками в ладоши.

Флейта насупилась и замолкла, Пархавиэль тоже не стал продолжать разговор. Как выяснилось, идущий позади человек обладал отменным слухом и наверняка слышал каждое слово их милой беседы.

Процессия растянулась, теперь Флейта быстро мчалась вперед, не реагируя на выкрики гнома и ни разу не обернувшись. Мортас тоже не горел желанием общаться и полностью сконцентрировался на ходьбе. Ускоренный темп передвижения давался ему с трудом, и уже к середине моста он порядком отстал.

Пархавиэль не считал себя виноватым в размолвке. Флейта сама нарвалась на грубость, не сумев избавиться от барски командных привычек после гибели преданных ей людей. Гном не собирался ей подчиняться и, как Громбер, безропотно кивать, когда ему грозят изящным дамским пальчиком. Тальберту – возможно, Флейте – нет, ей он не был ничем обязан, скорее уж она должна была благодарить гнома, вынесшего ее на руках с поля боя. Но все же именно Зингершульцо пришлось сделать первый шаг к примирению. Гнома подвела забота о ближнем. В очередной раз обернувшись, он не увидел в многоликой толпе своего компаньона. Мортас отстал, ему было плохо. Перегнувшись через парапет, грозный воин извергал изо рта в воды Леордедрона какую-то вязкую темно-синюю жидкость.

– Чего надо? – из последних сил огрызнулся вояка, вот-вот готовый упасть в обморок.

– Пошли, – ответил Пархавиэль и, обхватив человека за талию, находившуюся на уровне гномьей головы, потащил его вперед.

– Оставь меня, на нас глазеют! – отпрянул Мортас и снова свесил голову через парапет.

– Будь здесь! – ляпнул по глупости гном, прекрасно понимавший, что без посторонней помощи ему далеко не уйти.

Пархавиэль нагнал Флейту в самом конце моста. Подбежав к девушке, он схватил ее за рукав и, с силой рванув, развернул в свою сторону надувшуюся разбойницу.

– Пошли, ему плохо, надо помочь, один не могу, ростом мал! – на одном дыхании выпалил запыхавшийся гном и пытался увлечь девушку за собой.

– Пошел вон! – огрызнулась Флейта и отдернула руку. – Мне нет дела ни до тебя, недомерок, ни до твоего дружка!

– Это судьба, – внезапно произнес Пархавиэль, заставив Флейту замолчать и не сотрясать воздух бессмысленными злопыханиями. – Так должно было рано или поздно случиться, случилось вчера. Друзья умирают, а отряды распадаются. Глупо кого-то в этом винить, тем более самого себя!

– Мы с ними… они для меня… – не выдержала навалившегося горя Флейта и тихо, жалобно зарыдала, прикрыв руками глаза.

Пархавиэль молча стоял и ждал, когда слезы иссякнут. Ему так хотелось подставить девушке свое богатырское плечо, крепко прижать к себе, успокоить, но приходилось сдерживать порывы дружеских чувств. Окружающие и так взирали с подозрением и опаской на ревущую красавицу рядом с гномом, а уж если он осмелился бы обнять ее, то вообще не избавиться от бед. «Чертов город, проклятые тупоголовые ханжи, змеи в человечьем обличье!» – злился гном, нервно покусывая нижнюю губу. Приобретенный за последнюю неделю опыт удерживал Пархавиэля от радикальных суждений типа «Все люди сволочи!». На общем фоне человеческого свинства встречались и хорошие люди: Мартин, Тальберт, Флейта… однако филанийский люд в целом, с его религиозным фанатизмом и наплевательским безразличием, вызывал в сердце гнома только ненависть и глубокое отвращение.

– Поверь, могло быть хуже, намного хуже, – заговорил гном, когда всхлипывания начали затихать. – Я был хауптмейстером в торговом караване. Большую часть отряда перебили огромные пещерные псы, а многие из выживших в бою умерли потом, притом умирали долго и мучительно, страдая от ран и трупного смрада.

– Но кто-то ведь все равно выжил? – произнесла Флейта, вытирая рукавами заплаканные глаза.

– Можно сказать и так, хотя для меня они умерли, – ответил гном и замолчал, видя, что его слова подействовали, и девушка больше не плакала.

Когда они подошли к Мортасу, то помощь воину была уже не нужна. Ему удалось очистить легкие от темно-синих накоплений и привести в порядок сбившееся дыхание.

Неизвестное существо в обличье человека, способное летать и совершать головокружительные прыжки, слегка улыбнулось при приближении к нему комичной парочки: он – маленький и толстый, она – высокая и худая.

Зала таверны была шумна и полна, как столичный базар. Громкие раскаты хохота, звон посуды и возбужденные голоса посетителей казались чем-то неестественным и враждебным после тишины улочек вечернего города. Стараясь как можно быстрее и незаметнее миновать застолье веселившихся моряков, Флейта напрямую направилась к стойке Агнессы. Физиономия неприветливой старушенции в потрепанном чепце вытянулась от удивления, когда вместо могучего торса Громбера за спиною Флейты появилось изможденное, бледное лицо Мортаса.

Несколько слов, тихо прошептанных разбойницей на ухо трактирщице, чуть не лишили старую женщину чувств, однако многолетний опыт воровской жизни и железная выдержка хозяйки портового кабака взяли верх над женской сущностью Агнессы. Она не упала в обморок и не зарыдала, только быстро затеребила костлявыми пальцами истрепанные края засаленного фартука.

– Все в порядке, полковник внизу, – сообщила Флейта после недолгого разговора со старухой и, не тратя времени на дальнейшие объяснения, направилась к кухне.

Вкусные запахи, бьющие в нос остротой специй, и угар от огромных котлов, болтовня поваров и ритмичные удары ножей о деревянные доски, все в одночасье перемешалось в голове гнома. После ночного приключения кухня показалась Пархавиэлю не комнатой для приготовления блюд, а местом разделки тел недавней бойни. Ком рвоты подкатил к горлу, но он сдержался. Побороть подступившую тошноту помог Мортас, сильно сжавший его плечо.

– Сейчас не время, пошли, – произнес компаньон и потащил Зингершульцо прочь из кухни, подальше от запаха жаркого и вида разделываемых свиных туш.

Загроможденная корзинами и прочим хламом подсобка сменилась коридором, а затем винным погребом. Все тот же маршрут, что и чуть более суток назад, только в этот раз впереди была не неизвестность, а за спиной не громыхал бас усатого великана.

Комната была пуста, если не считать спавшего за столом Тальберта. Обнаженный по пояс полковник заснул прямо во время трапезы, точнее, тризны, и весьма походил на один из предметов мебели, разве что стулья не храпят и не пускают во сне пузыри.

Привыкшая к общению с мужчинами и их глупой привычке напиваться до чертиков при каждом удобном случае Флейта подошла к столу и, устало вздохнув, вылила на голову спящего Тальберта кувшин холодной воды. Пархавиэль поморщился и передернул плечами, Мортас ехидно улыбнулся, а Тальберт мгновенно принял вертикальное положение и пробежался опухшими глазами по лицам присутствующих в комнате.

– Кто таков будет? – спросил полковник у Флейты, кивнув в сторону Мортаса.

– Да так, союзник, наверное, – ответила Флейта, опустившись на скамью рядом с другом отца и без стеснения стаскивая с ног сапоги.

– Не понял, – переспросил удивленный полковник, – что значит «наверное»?!

Пархавиэль хотел было встрять в разговор и ответить за девушку, но не смог произнести ни слова. Так сильно его поразила закалка старого солдата. Всего несколько секунд назад пьяный мужчина был сейчас абсолютно трезв, невозмутим и спокоен, несмотря на весьма радикальный способ Флейты будить перепивших соратников.

– Я тот чудак, что спас их от смерти, – пропел за спиною гнома приятный мужской баритон, – хотя, возможно, этого не стоило делать…

– Где остальные?! – строго спросил Тальберт, глядя на растиравшую отекшие ноги Флейту.

– Дом на набережной пуст, – уклончиво ответила девушка и погрузила ступни в чан с горячей водой.

– Значит, все полегли, – причмокнув губами, произнес Тальберт и потянулся за кувшином с вином.

– А может быть, хватит бельма заливать?! – повысила голос Флейта и, на мгновение отвлекшись от ухода за ноющими ногами, одарила своего наставника выразительным взглядом.

– Молчи, женщина, я не себе, а гостям! Садитесь, господа! Парх, чего стоишь? И ты, как там тебя, давай к столу!

Пархавиэль замялся, он чувствовал напряжение, повисшее в комнате, и не хотел преждевременно расслабляться. Бледный человек, напротив, принял приглашение и, вальяжно расположившись за столом, налил себе вина.

– Мортас, – представился гость и пригубил вино. Тальберт вскочил, чуть не опрокинув скамью. Посуда полетела со стола.

– Ты?! – вырвался крик из груди полковника.

– Да, господин Арканс, именно я, – невозмутимо ответил юноша, подобрав луковицу из опрокинутой набок тарелки, и, обтерев ее о сомнительной чистоты рукав, отправил в рот.

– Я тот человек, за которым послал вас следить сиятельный герцог Лоранто. Наверняка он описывал мою внешность немного по-другому, но поверьте, я не ожидал вас здесь увидеть, да и времени гримироваться не было.

– Не может быть, чудеса, – прошептал полковник, возвращаясь за стол.

– Наша первая встреча была весьма романтична: ночь, кладбище возле глухой деревушки, эдак в верстах десяти – пятнадцати от имперской столицы, а вот расставание, к сожалению, не удалось. Вы просто не заметили, как я вышел из кабинета герцога, хотя не спали, а были начеку.

– Хватит, – произнес Тальберт, убедившись, что собеседник не врал. – Ты меня убедил, что дальше?!

– Дальше? – задумчиво прошептал Мортас, вертя в руках пустой кубок. – А дальше, собственно, ничего. Если господин казначей послал тебя расправиться со мной, когда я закончу работу, то придется немного подождать. Так что Убери, пожалуйста, руку с меча, еще не время. Тальберт поморщился и нехотя положил на стол правую ладонь, которая всего мгновение назад сжимала обшитую шершавой кожей рукоять.

– Успокойся, – как ни в чем не бывало продолжал говорить Мортас, – наша встреча произошла преждевременно и совершенно случайно. Я пришел не по твою душу. Наоборот, радоваться должен: облегчил себе жизнь, узнал меня в лицо!

– Так вот оно, твое чертово задание: всего лишь одного зарвавшегося молокососа прирезать! А ты нас с вампирами стравил, всех моих людей положил! – взорвалась от негодования Флейта и, опрокинув чан с кипятком, кинулась на полковника.

Пархавиэль среагировал мгновенно: он бросился разбойнице наперерез, перехватил руку с кинжалом и принял вес летевшего тела на свою богатырскую грудь. Толчок был сильным, Флейта сбила гнома с ног, и они оба кубарем покатились по полу. Борьба на пыльном ковре продолжалась до тех пор, пока Пархавиэлю не удалось вырвать из рук Флейты нож, а саму девушку крепко прижать к полу.

– Горячность тебя когда-нибудь погубит, – печально покачав головой, произнес Тальберт, затем встал из-за стола и одним рывком поднял гнома и девушку на ноги.

Не дождавшись оправданий или объяснений, Флейта вырвалась из рук мужчины, оттолкнула его и убежала прочь, даже позабыв надеть сапоги. Пархавиэль хотел кинуться вслед, но Тальберт остановил его, властно положив руку на гномье плечо.

– Не стоит, без сапог все равно дальше стойки Агнессы не убежит. Дерябнет для успокоения стаканчик да поворкует с тетушкой о том, какие все мужики дряни да сволочи. Дело житейское, почти семейное, не беспокойся, садись-ка лучше послушай!

Зингершульцо послушался, хотя не разделял уверенности Тальберта, что бывшая атаманша не натворит сгоряча бед.

– Ну и зачем ты тогда сюда приперся, неужто только морду мне свою показать?! – спросил Тальберт, когда трое мужчин оказались за столом.

– С магом пошептаться, – честно признался Мортас – Тебя увидеть не ожидал, хотя, если честно, мне от твоего присутствия ни жарко, ни холодно.

– Понятно, – закивал Тальберт, а затем пристально посмотрел на наемника. – Лоранто не приказывал убивать тебя, только присматривать и помочь, если вдруг попадешь в беду.

– И ради этого ты собрал вокруг себя целую банду?

– Приказ герцога.

– Какая трогательная, я бы даже сказал, отеческая забота! – усмехнулся юноша. – Хотя с другой стороны, возможно, ты и не врешь. Ход мыслей сильных мира сего неисповедим и туманен. Я действительно попал в большую беду, но помочь ты мне ничем не можешь, предлагаю просто не мешать!

– Потом, когда я не смог найти тебя в Альмире, – продолжил полковник, не обращая внимания на слова собеседника, – со мной связались агенты герцога и переда ли новый приказ.

– Какой же? – Мортас попытался изобразить на лице удивление, но ссохшаяся кожа причинила ему новую боль.

– Доделать за тебя работу: Самбина и Норик, – произнес Тальберт два заветных имени, услышав которые до этого момента равнодушный к людским делам гном навострил оттопыренные уши.

– С Нориком разберусь сам, если хочешь, присоединяйся! – жестко расставил точки над «i» убийца. – Тронешь графиню – умрешь! – Не стоит забегать вперед, покончим с маркизом, а там посмотрим! – спокойно ответил Тальберт, ничуть не испугавшись угрозы.

– Ты прав, всему свое время, – согласился наемник и попытался улыбнуться в меру своих скромных возможностей.

В комнате воцарилась тишина. Наемникам было больше нечего сказать друг другу, Флейта не возвращалась, а Пархавиэль размышлял, пытаясь оценить ситуацию частичного несовпадения интересов и гадая, какую же позицию в этой сложной, запутанной игре займет Мартин.

– Ну и где же твой ученый друг? – прервал затянувшееся молчание Мортас.

– Придет скоро, – ответил за гнома Тальберт, – по друзьям столичным пошел да по аптекам, арсенал склянок пополнять!

– Жаль, не успели, – произнес Мортас, отбросив в сторону вилку, которой уже проковырял в скатерти внушительную дыру. – У меня была бы для него парочка весьма полезных заказов.

Тальберт презрительно фыркнул. Он, как и Пархавиэль, полагался только на выучку и силу и не воспринимал магические хитрости и уловки всерьез, поэтому и был искренне удивлен интересом именитого наемника к алхимическим порошкам.

– Кстати, а у вас как прошло, книгу нашли? – воскликнул Пархавиэль, неожиданно вспомнив, что позабыл спросить, увенчалась ли успехом ночная вылазка.

– Да какой там, – отмахнулся Тальберт. – Мы и на сто шагов к мастерской подойти не успели, как нас окружили. Со всех сторон твари поперли, чудом отбились!

– Иного и не следовало ожидать, – загадочно произнес Мортас, поправляя сбившиеся на лоб длинные волосы. – Маркиз не дурак, он предвидел вашу попытку и принял все меры предосторожности. Налеты, облавы, кража к результату не приведут. Нужен нестандартный ход, шаг, который он не сможет предугадать, что-то такое, чего никогда раньше не было. Сложная комбинация с несколькими неизвестными, отвлекающими маневрами и с посторонними игроками… – заумно выражался Мортас, не столько пытаясь донести свои мысли до собеседников, сколько просто размышляя вслух.

Возможно, едва уловимые нити раздумий в конце концов сложились бы в замысловатый узор интриги, но усилия Мортаса были прерваны донесшимися с лестницы шагами и отчаянными чертыханиями.

Дверь открылась, на пороге стоял Мартин, уставший и злой, но в новом костюме. Пархавиэля начинало беспокоить нездоровое стремление мага к постоянному изменению внешнего вида. Они прожили в столице всего несколько дней, а Мартину уже неоднократно удавалось поразить гнома то залихватским беретом, то щегольскими отворотами сапог, то диковинным цветом одежд. К примеру, на этот раз в элегантном одеянии мага присутствовала по крайней мере половина известных гному цветов и оттенков.

Ходячий витраж медленно прошествовал к столу и осторожно поставил на него маленький сундучок. Легкое по-звякивание стекла и та сосредоточенность, с которой маг совершил простое действо, навели Пархавиэля на мысль, что внутри находились весьма хрупкие и опасные реагенты. Приоткрыв резную крышку и убедившись в сохранности ценного груза, Мартин наконец-то обратил внимание на появление в компании соратников нового и совершенно незнакомого ему лица.

– С кем имею честь, милостивый государь? – корректно и сдержанно произнес Мартин, ощупывая острым взглядом внимательных глаз каждую морщинку на лице незнакомца.

– Мортас, мэтр, – прозвучал односложный ответ, как говорящая сама за себя прелюдия к серьезному разговору. – И чем же мы обязаны вашему присутствию, молодой человек? Вы, похоже, серьезно больны, так какое же срочное дело подняло вас с постели и привело в этот сырой подвал?

– Вы весьма проницательны, мэтр, – произнес Мортас и, приложив немало усилий, сложил свои непослушные губы в неестественно натянутое подобие улыбки. – Вы, подобно древним мыслителям, зрите в суть и не растрачиваетесь по пустякам. Да, я действительно болен и пришел к вам за помощью.

– Я не аптекарь и не знахарь, молодой человек, вы ошиблись! – резко окончил разговор маг и, потеряв интерес к собеседнику, демонстративно повернулся к нему спиной.

– Моя болезнь не обычный недуг, излечить ее не сможет никто, даже вы, мэтр.

– Так чем же тогда могу помочь?

– Для приготовления лекарства, что облегчит мои страдания, нужны некоторые компоненты, которые очень трудно достать. Вы их достать сможете. Вполне возможно, некоторые из них находятся прямо в этом ларце.

– Исключено, молодой человек, почему бы вам самому не сходить к аптекарю? – спросил маг, удосужившись повернуться к Мортасу лицом.

– Мне нужны концентрированные растворы триния, докольвия и амбии, – со знанием дела перечислял мудреные названия жидкостей наемник. – Теперь вы понимаете, почему я не могу последовать вашему совету?

– Сочувствую, – холодно произнес Мартин, но все же интонация его голоса не смогла скрыть удивление глубокими познаниями Мортаса в лекарском деле. – Достать эти реагенты трудно, нет, просто невозможно в Альмире В основе триния лежит двухлетняя выдержка из мышечной ткани вампира, а докольвий и амбия – производные, они добываются в процессе сложной реакции, одной из необходимых составляющих которой является костный мозг, притом не животного, а высокоорганизованного существа: эльфа, гнома, человека, на худой конец, орка. Здесь вам этих растворов не найти, езжайте в Герканию, а лучше всего посетите Долину Магов в Кодвусе! Там-то уж точно достанете все необходимое.

– Спасибо за еще один ценный совет, мэтр, но я достану компоненты здесь, точнее, вы достанете их для меня, – самоуверенно заявил Мортас после того, как внимательно дослушал до конца лекцию мага. – Конечно, вы правы. Никто из городских аптекарей не сознается, что у него в запасах имеются растворы подобного рода. Индорианские власти придерживаются высоких моральных принципов: за расчленение трупов – смерть, а за покупку составляющих у иноземных купцов – пожизненная каторга. Что уж говорить о выжимке из мышц вампиров, которых, по мнению служителя Храма Истинной Веры, просто не существует…

– Ну вот видите, вы сами прекрасно осознаете положение дел, – развел руками Мартин. – А сейчас я попросил бы вас удалиться, у меня очень много дел.

– Господин Гентар, не считайте меня идиотом! – Лице Мортаса мгновенно стало серьезным, а на губах заиграла хищная ухмылка. – На крышке ларца, который вы только сейчас принесли, вырезаны три буквы: «ДКЛ», аббревиатура имени известного столичного аптекаря и алхимика Докоция Кадвия Ларета. Вчера вечером ваш друг с такт отнюдь не филанийским именем лечил принца Генри от весьма пикантного заболевания. Для приготовления мази он использовал много редких компонентов, в том числе те, что я только что назвал. Вы, господин Гентар, может мне помочь, но не хотите, позвольте узнать почему?

– Не вижу к тому причин, – честно признался Мартин, которого только что ловко поймали на лжи. – С какой стати я должен помогать первому встречному нахалу (потрескавшейся мордой и ужасными манерами?! Мартин перешел на крик. Будь на его месте кто-нибудь другой, то повышенные тона непременно сопровождались бы интенсивным размахиванием рук. Ладони же мага постоянно находились за спиной, что создавало определенную дисгармонию в привычном стереотипе поведения взбешенного человека. «Наверняка чудодей за поясом колбу какую припрятал, чтоб при опасности в морду швырнуть!» – подумал Зингершульцо и вопросительно посмотрел на Тальберта. Полковник изогнулся, заглянул магу за спину и кивнул в знак того, что гном не ошибся.

– Простите, мэтр, наверное, по моей вине между нами возникло маленькое непонимание, – по-прежнему спокойно произнес Мортас, как только раскричавшийся маг сделал недолгую паузу, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. – Мне нужно было сразу назвать ту причину, из-за которой вы должны отвлечься от важных дел и снизойти до помощи страждущему.

– И убогому, – с издевательской усмешкой добавил маг.

– Всего три слова: два имени и одна цифра, которые в корне изменят ваше ко мне отношение. Не желаете, чтобы я назвал их с глазу наглаз, мэтр?

– Отчего же? – гордо сложил руки на груди Мартин. – У меня нет тайн от друзей.

Два кратких, звучных имени: «Конт» и «Анри» заставили самоуверенного мага стереть с лица надменную ухмылку, а последовавшая за ними цифра «одиннадцать» придала коже Мартина куда более бледный оттенок, чем у страдавшего неизвестным недугом Мортаса.

– Откуда? – едва слышно прошептали трясущиеся губы мага.

– Вы хотите, чтобы я прилюдно ответил и на этот вопрос, или вначале все же посетите тайную лабораторию вашего эльфийского друга?

– Потом, мы поговорим потом! – задыхаясь от гнева, выкрикнул маг и быстро направился к выходу. – И не надейся что-нибудь от меня получить, пока не ответишь на ВСЕ вопросы! – припугнул воина маг и, прежде чем скрыться за дверью, зачем-то пригрозил ему пальцем.

– Сурово ты с ним, не ожидал! – покачал головой Тальберт, как только со стороны лестницы перестал доноситься топот шагов. – И что это за словеса такие волшебные?

– Не твое дело, – резко прервал расспросы праздно любопытствующего Мортас.

Получасовое пререкание с занудой Мартином могло не только полностью истощить запас хороших манер, но и ввергнуть решившегося на такой отважный поступок в пучину безнадежного пессимизма. И Тальберт, и Пархавиэль не понаслышке знали об этом, поэтому оставили хамское высказывание без соответствующего ответа.

Вскоре на лестнице снова раздался шум. «То ли Мартин разулся, то ли Флейта с девичника возвращается», – едва успел предположить Зингершульцо, как дверь с треском распахнулась, и в комнату вбежала не на шутку перепуганная атаманша.

– Солдаты! – выкрикнула Флейта и стремглав кинулась к камину.

Сидевшие за столом мужчины одновременно повскакали с мест и ринулись вслед за девушкой. Легкое нажатие на один из камней кладки привело в действие скрипучие механизмы. Камин отъехал в сторону, в стене открылась дверь, и заговорщики устремились в пыль и темноту убежища. В возникшей суматохе только Пархавиэль додумался схватить со стола ларь мага. Крепко прижав к груди шкатулку с драгоценными эликсирами, Зингершульцо подхватил с пола свою любимую утреннюю звезду и поспешил к спасительному проему, в котором уже успели скрыться его товарищи.

Глава 18 Пожары

«Ну и когда же это все закончится? Одна беда за другой! Мартин опять исчез, как раз когда поболтать с ним серьезно собрался. Хватит уже его делами заниматься, конца и края не видно, а Гифер со Скрипуном тем временем в узилище томятся, если они, конечно, живы еще!»

Пархавиэль нервно теребил бороду и корил себя за излишнюю честность, не позволившую ему сбежать от мага с бандой его приспешников и, вместо того чтобы сражаться с полчищами вампиров, спокойно заняться поисками друзей. Жизни его друзей висели на волоске, а он бессовестно транжирил отведенное ему судьбой время, растрачивал его на всякую ерунду. Гном чертыхнулся и попытался перевернуться на другой бок, что вызвало шквал недовольства притесненных им, в буквальном смысле слова, товарищей.

Комнаты как таковой за камином не оказалось, был лишь узкий каменный мешок всего метр высотой и два шириной. Заговорщикам приходилось коротать время полулежа-полусидя и обтирать одеждами плесень с влажных стен. Больше всех досталось Тальберту, он не успел надеть рубаху и громко клацал зубами, крайне раздражая тем самым остальных. Даже Флейта умудрилась прихватить сапоги и теперь, расталкивая соседей по тайному убежищу, высвобождала себе минимальное пространство, необходимое для их надевания. По сравнению с остальными Пархавиэлю сильно повезло: во-первых, его пихали только в один бок, а во-вторых, тонкие струйки свежего воздуха, пробивающиеся между трещинами и стыками камней, делали его заключение в каменном мешке весьма комфортным, в то время как соседи страдали от духоты.

– И сколько нам здесь отсиживаться, то есть отлеживаться? – прервал молчание шепот Мортаса. – Пархавиэль, что там снаружи творится, послушай!

– Можешь не стараться, – посоветовал гному упорно борющийся с ознобом и дрожью полковник. – Стенка двойная, специально сделали, чтоб во время облавы простучать нельзя было.

– Это вы здорово придумали, – произнес Мортас, не то издеваясь, не то констатируя утверждение как объективный факт. Болезнь не только приносила наемнику страдания, но и лишала его возможности поигрывать интонациями, без которых речь любого человека превращается в ничего не выражающее перечисление взаимосвязанных слов. – Может, тогда рискнем и дверцу откроем? Времени много прошло, солдаты наверняка ушли. Господин Арканс, где там заветный рычаг?

– Не знаю, без меня строили, – продолжал музицировать зубами Тальберт. – В мои времена сюда ни один солдафон сунуться не осмелился бы!

– А откуда тогда про стенку знаешь, если без тебя строили? – попытался Мортас поймать полковника на лжи.

– Агнесса трепанула, она здесь краденое да контрабанду прячет.

– Ну, тогда давай вместе искать. – Объяснение Таль-берта удовлетворило Мортаса, и вместо расспросов убийца приступил к активному поиску.

– Да не дрыгайся ты, – прикрикнула раздраженная Флейта, – и лапищи от меня подальше держи! Нет никакого рычага, непонятно, что ли?! Товар здесь хоронили, а самим нам внутрь никогда залазить не приходилось. Не суетись, стража уйдет – Агнесса выпустит!

Темнота скрыла выражение лица наемника, но по его учащенному дыханию нетрудно было понять, что такой внезапный поворот событий не привел его в восторг.

– Да вы что, совсем свихнулись, или у вас в Филании обычай такой, башку в чан с кипятком совать и надеяться, что все обойдется?! Думать надо, думать, варианты просчитывать, а не очертя голову в неизвестность кидаться!

– Чего раскричался, чем недоволен?! – накинулась на бузотера Флейта, так и не простившая ему вероломного нападения. – Чем я перед тобой провинилась, чем не угодила?! Ах да, совсем забыла, спрятаться заставила, не дала с солдатами в драку вступить. Ну, так уж извини, мы люди простые, летать и прочие чудеса творить не умеем! Нечего было за нами лезть, остался бы, вот бы уж вдоволь мечом намахался!

– Помолчи, Флейта, – перебил девушку Тальберт. ~ Никто тебя не винит, но Мортас кое в чем прав.

– Кое в чем? Интересно, в чем же, если не секрет?! – не унималась разбойница, в отличие от Мортаса демонстрируя присутствующим полный набор язвительных тональностей и ужимок.

– Стража могла забрать Агнессу с собой, и тогда нам придется сидеть здесь долго, очень долго! – поделился своими опасениями полковник.

– А за что ее забирать-то? – искренне удивилась Флейта. – Контрабанда это так, мелочевка, за нее не сажают, штрафуют только. Тетка уж много раз откупалась, не оплошает и в этот!

– А сколько солдат было? – как бы невзначай поинтересовался Мортас. – Как всегда или…

Договорить наемник не успел, пронзительный крик девушки оглушил, разорвал барабанные перепонки каждого пленника каменного мешка.

– Как же я сама не сообразила, что дело нечисто?! Что же я натворила?!

– Сколько их было? – так же спокойно и невозмутимо повторил вопрос Мортас.

Трое мужчин, затаив дыхание, ожидали ответа.

– С полсотни, а может, и больше, – прозвучали так же грозно, как смертный приговор, слова разбойницы. – Дюжины две вошли внутрь и посетителей выгнали, остальные окружили таверну. Такого раньше никогда не было. Придет, бывало, парочка очкастых клерков из городской управы да солдат пять-шесть, сразу на кухню да в подвал, перекопают все, перепортят товар, потом уйдут…

– Значит, это не обычная проверка притонов, – принялся размышлять Тальберт вслух. – Похоже, мы кому-то важному насолили, но только кому? Кроме вампиров, никого не трогали, вели себя мирно. Флейта, а ты со своими ребятами богача какого не тряхнула, пока меня не было?

– Скупщику пару оплеух дала да торговку одну на базаре прищучила, чтоб языком меньше трепала, карга старая, откуда Агнесса товары берет.

– Не то, совсем не то, – прошептал Тальберт, дрожа от холода.

– Норик, – уверенно произнес Мортас, – это его ответный удар, мощный и красивый. Он ищет нас и хочет уничтожить как можно быстрее. Ему незачем разбираться, кто нас послал. Он и так знает, что это дело рук магов из Долины.

– Резонно, особенно если учесть его влияние при дворе, – согласился с предположением Тальберт. – Ночью за нами будут гоняться вампиры, а днем искать стража. И те, и другие не будут мучиться, чтобы взять нас живьем.

– Прежде всего вампиры, – добавил Мортас и, прилагая немало усилий, улыбнулся: – Они уже потеряли достаточно голов.

– Постойте! – вмешалась в разговор Флейта. – А откуда они узнали, где мы скрываемся? Раньше же никто не догадывался.

– Раньше, то было раньше, – усмехнулся Тальберт. – Не забивай голову чепухой! Главное сейчас – сообразить, что дальше делать.

– Запах, – неожиданно произнес Мортас, – вампиры нашли ваше убежище по запаху, точно так же, как и я нашел вас с Пархавиэлем в трущобах. – А ты что, тоже вампирюга? – насторожилась Флейта.

– Нет, но это не важно. Я тот, кто вам пока помогает, оставьте мои способности в покое, так будет лучше всем, спокойнее…

– Согласны, – опередил Тальберт девушку, собиравшуюся уже задать новый вопрос. – Перво-наперво нам надо выбраться отсюда и найти мага. Предлагаю не медлить и разрушить стенку прямо сейчас. Конечно, мы рискуем наткнуться на солдат, но потом будет еще хуже. Стражники никого не найдут, заберут Агнессу со всей прислугой и уйдут, а ночью, которая, кстати, уже близко, в пустую таверну нагрянут вампиры Норика и тогда…

– Не думаю, – возразил Мортас. – Маркиз влиятелен и хитер, но не всемогущ. Ему приходится вести двойную жизнь и скрывать от людей свою истинную сущность. К тому же при дворе обитают другие Лорды вампиров, с удовольствием расстроившие бы его далеко идущие планы. Я на его месте не стал бы поручать одно и то же задание и людям, и вампирам. Кроме того, ему сложно обойти людские законы и формальные условности…

– А это-то здесь при чем? – удивилась Флейта. – Для вельмож законы не писаны, что хотят, то и творят…

– Не скажи, государственная машина – сложный механизм, крайне медлительный и неповоротливый. Если случается какая-нибудь непредвиденная ситуация наподобие нашей, то…

– То тогда шарики заезжают за ролики и большой бух-бух! – подал голос отмалчивающийся Зингершульцо. – Я в Махакане на многие механизмы насмотрелся: работают хорошо, но еще лучше взрываются!

– Отстань ты со своим Махаканом, – огрызнулась Флейта. – Мортас, ты проще изъясняться можешь? Я ведь баба, значит, дура, мне твоих мудреных абсракции не понять!

– Да и я, признаться, что-то в толк не возьму, – присоединился к просьбе девушки Тальберт.

– Ну что вы к человеку с ерундой пристали, объясни им все, видишь ли, да разжуй! – не выдержал Зингершульцо – Все проще простого. Если уж вампиры к поискам филанийские власти подключили, значит, власти с нами до конца разбираться и будут. А то вдруг стражники лишнего чего узнают, например, на кровососов случайно напорются, конфуз выйдет, вампиров же в Филании нет! Да и командир отряда просто так из таверны не уйдет, на всяк случай засаду поставит, вдруг кто явится. Я бы точно поставил!

– Что предлагаешь? – прервал возникшее молчание Тальберт.

– Ждать, – уверенно ответил Мортас. – Скорее всего маркиз натравил на нас службу сыска, а не сборщиков податей. Грешков за вашей бандой числится наверняка немало, вот служака и ухватился за возможность вас всех разом в таверне повязать. Сейчас они ничего не обнаружили, значит, как Пархавиэль сказал, устроят засаду. Прислугу с хозяйкой здесь оставят, кто же в пустую таверну сунется?

– Да ты что? Посетителей всех разогнали, на весь порт шумиху подняли, какая уж тут засада?! – возразила Флейта.

– Кабак портовый, посетители меняются часто. Сколько ни разгоняй, вскоре снова набегут. Хорошая ищейка всегда лучше вора мыслит, ситуацию со всех сторон просчитывает. Если бы ты сейчас с дела возвращалась, разве не послала бы кого-нибудь разузнать, что за шум в таверне был? Вот такого визитера они и ждут, – опроверг предположение девушки Мортас. – Давайте головы впустую не ломать, что да как. Будем ждать, пока Агнесса не улучит возможности выпустить нас отсюда, заодно и расспросим, с чем незваные гости пожаловали.

– А если не улучит? – с опаской спросил Тальберт.

– Тогда через пару часов выбираемся сами, но это опасно, – продолжил Мортас. – Если хотя бы один стражник остался внизу, то возьмут нас без боя, пока из камина вылезать будем.

– С твоими способностями – и без боя?! – язвительно заметила Флейта.

Мортас промолчал, ему крайне не хотелось вдаваться в подробности и объяснять самоуверенной девице, что и у чудес бывает предел.

Пархавиэля вновь мучили кошмары. Удушье каменного мешка поспособствовало нездоровой игре воображения. Уважаемый когда-то в Махакане хауптмейстер Зингершульцо прилюдно целовался взасос с лошадью на базарной площади, затем долго слонялся по городу со стаей бродячих собак, купался в лужах и ел, стоя на четвереньках, из мусорных куч. Потом появился зловредный акхр с его уже давно наскучившими фантазиями на рыбную тему. В перерывах между варкой в огромном котле, засолкой в бочке с пивом и жаркой на сковородке Пархавиэль много бегал, лазал по заборам и прыгал, пытаясь найти хотя бы одного брадобрея. Но цирюльники бесследно исчезли из города, наверное, потому, что используемый ими мыльный раствор был наилучшим средством от огромных трехголовых блох – пожирателей человеческого пота.

Сон есть сон, он абсурден и необуздан, как полет вольной мысли, он – отчаянная попытка разума предостеречь от ошибок, переведенная на непонятный для его владельца язык намеков и символов.

Скрип проржавевшего механизма вырвал Пархавиэля из мира безумных грез. Стена отъехала в сторону, а в глаза ударил свет факелов, на самом деле тусклый и слабый, но казавшийся после кромешной тьмы заточения ослепительно ярким.

– Вылазьте, живее, живее! – раздался на фоне сплошного желто-красного пятна скрипучий голос Агнессы. – Ну, что замер?! Вполз, разогнулся и пошел, пошел! Поясницу потом разотрешь, дай другим выбраться! – ворчала вечно недовольная старуха, вцепившись в плечо гнома костлявой рукой.

Привычка командовать и помыкать впиталась в кровь и плоть хозяйки портового кабака. Она громко кричала, бросалась на каждого появившегося из убежища, бесцеремонно хватала его то за плечи, то за руки и волокла на себя, попутно злословя, видимо, на излюбленную ею тему врожденной мужской неуклюжести. Только Флейте удалось избежать касаний костлявых лап и нелестных эпитетов.

Наверное, желание как следует осадить нахальную старушенцию возникло у каждого, выбравшегося из каменного мешка, даже у Флейты, которую бойкая бабулька начала обхаживать, оглаживать и совершенно не к месту осыпать ласковыми именами: «кисонька», «лапочка», «рыбонька», «солнышко» и прочие гадости. Девушка раскраснелась от смущения и чуть не закатила скандал, но ей на помощь пришел Тальберт, отвлекший старую женщину от увлеченного и самозабвенного ухаживания за племянницей.

– Закройся, Агнесса, хватит девку взрослую конфузить! Заведи себе кота иль поваренка, да и сюсюкайся с ним сколько влезет! У тя что, материнский инстинкт по дряхлости лет проснулся?!

Агнесса тут же приняла излюбленную женскую позу буквой «ф» и, грозно вытаращив глаза, собиралась обдать полковника мощным потоком отборного сквернословия, но неожиданно в почти семейный конфликт встряла третья сторона.

– Мадам, мы крайне признательны вам за спасение из каменной западни! – произнес Мортас и, галантно согнувшись в поклоне, припал губами к женской руке. – Простите моих компаньонов за грубость, но это не знак неуважения к вам, а лишь прискорбное следствие долгого пребывания в чрезвычайно неудобных позах. А теперь несоблаговолит ли великодушная спасительница сообщить, как обстоят дела наверху.

– Да ладно уж… да чего там… сразу уж и спасительница, – зарделась и размякла старушка, по крайней мере лет тридцать не слышавшая подобных речей.

– И все же, сударыня, как обстоят дела наверху и с чем пожаловали незваные гости?

Предположение Мортаса оказалось верным, в зале таверны засели не меньше дюжины агентов тайного сыска, а в ближайших домах разместились около полусотни вооруженных до зубов стражников. Шансов пройти незаметно не было, не говоря уже о попытке прорваться с боем. На такое был способен решиться только слабоумный.

– Агнесс, а как тот старый проход поживает, что в катакомбы под городом вел? – спросил Тальберт, припоминая приключения былой юности.

– Вспомнил, – в негодовании взмахнула руками хозяйка. – Засыпали его, поди, лет десять как засыпали да в три слоя камнем заложили.

– Неразумно, – констатировал Тальберт и, погрузившись в глубокое раздумье, принялся оглаживать подбородок.

– А чё «неразумно», ты хоть знаешь, сколько крыс оттуда перло?! Ни пшена, ни круп хранить нельзя было, все твари окаянные пожирали да обгаживали! – снова разгорячилась старушка. – Это вы тут, то придете, то уйдете, а мне хозяйство вести!

– Ну ладно, ладно, не нервничай, тетя Агнесса, – успокаивающе похлопала родственницу по плечу Флейта. – Мы же не с упреком, а так, чтоб понять, как выбраться.

– Понять, понять, – недовольно заворчала старуха. – Нет бы у мудрой женщины спросить, а они все понять что-то пытаются, шкодники!

– Так ты знаешь, как обмануть стражу? – стараясь изо всех сил не показать удивления, произнес Тальберт.

– Мы внимательно слушаем вас, сударыня! – вовремя вставил ласковое слово Мортас, предотвратив новый поток ругани.

– Конечно, знаю, поэтому и пришла, иначе бы вы у меня тут до скончания века парились бы! – проворчала старушка, соизволив кокетливо улыбнуться красивому и обходительному кавалеру. – Значит, так: сейчас шевелите ногами в подсобку, что сразу за винным погребом, и ждите. В кухню не соваться, там парочка ищеек к жаркому присосалась, не оттащишь! Как дым почуете и крики «пожар» услышите, так сразу и бегите в общий зал. Только не вздумайте к запасному выходу соваться, ныряйте в толпу и вперед! Посетителей сейчас много набежало, так что в гуще народища и проскочите!

– Да ты что, таверну взаправду подожжешь?! – с ужасом воскликнула Флейта. – Да ты что, тетя Агнесса, да как же, а с чего жить-то будешь?!

– Не волнуйся, кисонька. – Старушенция расплылась в ласковой улыбке и запустила руку в копну черных волос племянницы. – Тетушка хоть тебя, девонька, и любит, но не настолько, чтобы убытки терпеть! Мне уже за все заплатили…

– Как заплатили?! – в один голос выкрикнули трое удивленных мужчин. С некоторым опозданием к их восклицанию присоединилась и Флейта.

– Да не трепыхайтесь, убогие! Наш маг окаянный и оплатил. Бродяжкой переоделся и в заведение прокрался. Я-то уж поварам крикнуть хотела, чтоб его, того, выкинули, а он капюшон драный откинул, козью бородку свою показал, я так и ахнула с перепугу! – быстро прощебетала внезапно подобревшая Агнесса и высыпала на стол содержимое снятого с пояса кошелька. – Вот, смотрите, голубчики, как господин Мартин щедр, как он жизни ваши никчемные ценит!

Парочка крупных рубинов, три алмаза средней величины и внушительная россыпь мелких бриллиантов заворожили взгляды авантюристов. Даже по самым грабительским расценкам эльфийских ювелиров стоимость драгоценных камней на столе в несколько раз превышала цену портового кабака вместе с годовым жалованьем прислуги.

– Ничего себе кучка! – присвистнула Флейта и, забыв о приличиях, в присутствии мужчин засунула руку в широкий разрез рубашки. – Да мы с ребятами за всю жизнь столько не видывали, а тут вот так сразу, на столе!

– А еще передать вам просил, – насторожившись от зачарованных взглядов, Агнесса засуетилась и принялась быстро собирать рассыпанное по столу сокровище обратно в кошель, – что всех, окромя коротышки, до завтрашнего полудня у себя в гостинице ждет. Ты, голубчик, знаешь, где это! – кивнула старушка Таль-берту. – Ну, все, пошли, лясы точить некогда, еще ищейки чего заподозрят.

– А как же я? – не смог скрыть удивления и обиды Зингершульцо.

– А ты, милок, в Королевский квартал не вхож. Увидится он с тобой на том же месте и в то же время, – не отрываясь от сбора камней, ответила Агнесса. – Да, да, так и сказал: «На том же месте и в то же время»!

– Он умом двинулся, что ли?! – закричал рассерженный гном. – Значит, мне целый день, как бродяжке, по помойкам и трущобам мотаться?

– Чего не знаю, того не знаю. За что купила, за то и продаю, – пробормотала скороговоркой Агнесса и, спрятав кошель в засаленный чепец, направилась к выходу. – Прощайте, родимые, не свидимся, видать, более! – бросила старушка через плечо и зашуршала платьем по каменным ступеням лестницы.

Флейта медленно опустилась на скамью и положила руки на колени. Лицо девушки было бледным, смотревшие в одну точку глаза слезились, а уголки красивых губ слегка подрагивали. Слишком многое связывало девушку с этим сырым подвалом и крикливой старушенцией. Здесь прошли ее детство и юность, здесь она выросла, а теперь должна была проститься со всем в одночасье: погибшие друзья, сбежавшая с набитым бриллиантами кошельком тетка и эти невзрачные стены, которые напоминали о многом и которые ей никогда больше не придется увидеть. Шли последние секунды ее старой жизни. Через несколько неумолимых мгновений привычный мир начнет распадаться, и не останется ничего, кроме наклонной плоскости, по которой молодой, красивой девушке с изуродованным лицом придется скользить вниз.

Пархавиэль был слишком рассержен на мага, чтобы заметить произошедшую с Флейтой перемену. Тальберт, как опытный солдат, целиком отдался поспешному сбору амуниции, и только Мортас подставил в трудную минуту свое плечо. Он сел рядом с девушкой на скамью, нежно обнял ее и тихо прошептал в самое ухо: «Любой конец – это всего лишь точка нового отсчета, так было, есть и будет! Впереди новая жизнь, и только от тебя зависит, как поплывет корабль твоей судьбы!»

– Ну и горазды жрать! Ты только глянь, как хрумкают, трескают душевно, аж за ушами трещит! – подзывал Зингершульцо прикорнувшего на мешке Тальберта присоединиться к подсматриванию через дверную щель за пиршеством оголодавших стражей порядка.

Время тянулось долго, а нервное напряжение росло. Они уже минут десять сидели в подсобке в ожидании заветного топота ног и криков: «Пожар!» Каждый коротал время как мог. Распределив между членами небольшого отряда прихваченное из подвала снаряжение, Тальберт отдыхал на мешке. Мортас, бесшумно ступая по скрипучим половицам, прохаживался из угла в угол комнаты, размышляя о чем-то своем и едва шевеля мертвецки бледными губами. Флейта сидела в углу, механически теребя и оглаживая кожаные ножны меча. И только Пархавиэль, как прирожденный разведчик, использовал мучительные минуты затишья с толком: наблюдал за противником.

– Нет, ну это надо видеть. Я сам, бывало, голодал, но чтоб так самозабвенно зубами шевелить! Как будто дней пять не жрали!

Мортас с Тальбертом многозначительно переглянулись. Губы полковника на мгновение искривились в горькой ухмылке, а не владеющий мышцами собственного лица Мортас просто кивнул. Они оба были наемниками и не понаслышке знали, что такое казенные харчи. Известная военная поговорка: «Солдат должен быть слегка голодным!» утрировалась в армиях большинства королевств до полного беспредела, причем чем могущественнее и богаче была держава, тем хуже жилось солдатам и тем тощее были их животы.

Среди бывших коллег Тальберта было только несколько непоседливых душ, оставивших службу в регулярных частях и ставших наемниками из-за неуемной тяги к приключениям, славе и острым ощущениям. Остальные же пошли по опасной стезе только ради того, чтобы забыть, что такое болезненные позывы голодного желудка.

– Дай-ка посмотреть, – произнес Тальберт и, быстро поднявшись с нагретого мешка, бесцеремонно оттолкнул гнома от щели.

Зрелище предстало не из приятных. Двое сыскарей в одежде портовых грузчиков жадно хватали со сковородки горячие куски мяса и, урча от жадности, рвали их зубами на части. Горячий жир и приправы текли по лицам и одеждам, обжигая кожу и пачкая видавшие виды наряды.

– Волки, голодные волки, – печально вздохнул Тальберт, отрываясь от двери. – Такие же голодные и худые, как волки зимой. Каждый кусок – шанс выжить, убежать от смерти на пару дней.

Полная трагизма речь была прервана тихими хлопками из угла комнаты, в котором находилась Флейта.

– Хорошо сказал, а главное – с чувством и красиво! – флейта сощурила глаза и поджала губы, отчего стала похожа на озверевшую и одновременно немного подвыпившую фурию. – Да только зря ты их жалеешь, они враги. Знаешь, скольких наших они поймали и на допросах замучили, а скольких на каторгах погноили?! Кстати, таких же, как я и ты, не подонков и не извергов, какими обычно рисуют разбойников. Да, мы воровали, да, грабили и убивали, что с того?! Король и его прихвостни занимаются тем же самым, но только намного больше и чаще, потому что они сильнее, чем мы, потому что им не надо самим марать холеные руки. У них есть огромная свора шавок, а эти, на кухне, одни из них. Они сами выбрали такую жалкую, унизительную жизнь и теперь подбирают объедки с чужого стола. Хотя нет, ошибаюсь, сейчас они как раз разбойничают, по-своему, по-мелкому, таскают куски мяса с чужой сковородки!

Флейта закончила говорить и отвернулась. Попытки Тальберта возразить прерывались одной и той же фразой: «Мне это неинтересно!» Пархавиэль призадумался. Оба спорщика были по-своему правы, но и тот, и другой во многом ошибались. Полковник сочувствовал голодным и нищим служакам, поскольку раньше тоже был таким, а Флейта… Флейта была слишком юна и эмоциональна, чтобы рассуждать трезво, без примеси личной неприязни к сотрудникам тайного сыска, ее кровным врагам. В конце концов спорщики чуть ли не разругались, но Мортас примирил их, точнее, объединил против себя, произнеся надменным, менторским тоном короткую речь, оскорбительную для обоих:

– Слабые сбиваются в стаи, иначе им не выжить. В стае должен быть порядок. Он может быть справедливым или не очень, но обязательно должен быть слепым, бездушным и суровым. Кто считает себя сильным, тот не подчиняется закону и в результате борется против всех. Рано или поздно и слабые, и сильные умирают: одни корят себя за то, что нарушали закон, а другие за то, что ни разу так и не решились его преступить. Не занимайтесь дурью, дамы и господа, не ломайте голову над неразрешимыми проблемами, подумайте лучше о себе!

Разногласия и взаимные обиды отступили на второй план, когда наступил долгожданный момент действий. Мортас застыл и, не обращая внимания на ругань Таль-берта и Флейты, прислушался к неразборчивым, едва различимым голосам, доносившимся из залы. Пархавиэль ничего не услышал, сколько ни крутил головой и ни ворочал оттопыренными ушами, зато его чуткий нос уловил слабый запах дыма, идущий откуда-то сверху. Агнесса подожгла второй этаж, где находились обычно пустующие гостевые комнаты и, следовательно, было проще остаться незамеченной во время совершения злодеяния. Через несколько секунд раздались долгожданный шум и разноголосые вопли толпы, на фоне которых выделялось многократно повторяемое страшное слово «пожар».

Не сговариваясь, все четверо одновременно рванулись к кухне. Заблаговременно предупрежденные Агнессой повара уже давно покинули рабочие места и спасались в первых рядах рвущейся наружу толпы. Трапезничающие ищейки были застигнуты врасплох. Мортас вбежал в кухню и мимоходом, не останавливаясь, оглушил одного из них сильным ударом кулака. Второй попытался оказать сопротивление, но метко брошенный Тальбертом табурет размозжил ему голову. Сочувствие сочувствием, но полковник не забывал, что перед ним был враг, пусть даже не виноватый, а по воле злодейки-судьбы оказавшийся в рядах неприятеля.

Они пропустили зловещий, полный драматизма и отчаяния момент, когда посетители только поняли, что таверна горит, и, обезумев, кинулись к выходу. Зингершульцо впечатлил не вид перевернутых столов и разбросанной посуды, беспорядок в хозяйстве – само собой разумеющееся последствие хорошей драки. Гнома взволновало и заставило замереть на месте совсем другое.

Около сотни моряков, девиц легкого поведения и портовых грузчиков в панике рвались к выходу. Толстые решетки на окнах делали дверь единственным путем спасения. Мужчины и женщины толкались локтями и хаотично дубасили друг друга по головам, позабыв о порядке и так сильно чтимых людьми приличиях. Стоны, вопли, крики и ругань смешались в один безумный хор напуганных голосов. Тальберт и Флейта одновременно подхватили оцепеневшего Пархавиэля под руки и потащили в самую гущу рвущейся на свободу толпы. Давка была неимоверной. «Только бы не упасть, только бы не упасть! – судорожно билась в голове гнома мысль, иногда сменяемая запоздалым раскаянием: – Неужели весь этот кошмар из-за нас? Это мы натворили!» На его глазах поток напуганных, остервеневших существ смял, раздавил, растоптал нескольких людей и эльфов. Стоило немного зазеваться, потерять равновесие и упасть, подняться было бы уже не суждено. Они шли по трупам, и это не было красочным преувеличением. Мортас усиленно работал локтями, пробиваясь сквозь толпу. Он двигался впереди группы и расчищал путь, остальные едва успевали втиснуться в освободившееся пространство. Все рвались из горевшей таверны, всем хотелось жить.

Облако густого дыма опустилось сверху и поглотило толпу, позади послышались кашель и хрипы, это начали задыхаться от гари задние ряды, упало вниз несколько прогоревших балок. Широко распахнутые двери были совсем рядом, но толпа застряла и не двигалась вперед. Виной тому был отряд стражи, высыпавший из соседних домов. Блюстители порядка пытались упорядочить процесс бегства, чтоб в суматохе и хаосе не упустить скрывавшихся от них преступников. Естественно, из этого ничего не вышло. Когда возникает угроза для жизни, даже тихони забывают про закон и пытаются спастись любой ценой. Нескольким смельчакам из первых рядов удалось вытащить мечи. Солдаты не ожидали атаки и, неся потери, отступили, освободив морякам немного жизненного пространства, но вскоре пришли в себя и снова сомкнули строй. Завязался бой. Призывный клич: «На абордаж!» вырвался из чьей-то пьяной глотки и был воодушевленно подхвачен толпой. Напор народных масс усилился, Пархавиэль уткнулся носом в стальной щит стражника. Биться не пришлось, оба противника попали в самый центр давки и не смогли воспользоваться оружием: Пархавиэль не мог взмахнуть рукой, а солдат держал длинный меч высоко над головой, но не мог опустить его. Новый напор толпы растащил их в разные стороны, противники лишь успели обменяться гневными взглядами и полностью отдались борьбе за выживание. Живой поток смял оцепление и тут же распался на мелкие ручейки разбегавшихся во все стороны бунтарей. Пархавиэль так и не понял, как ему удалось выбраться, но цепкие пальцы Тальберта и Флейты оставили на его предплечьях и запястьях здоровенные синяки.

Этой ночью было светло как днем. Пламя бушевавшего пожарища освещало просторы доков, стены складов и домов. Повсюду бегали люди, маленькие, беспомощные существа, почувствовавшие опасность и спасавшие свое добро. Они что-то кричали и размахивали руками, то ли взывая о помощи к своим богам, то ли пытаясь заставить рыскавшие по порту отряды стражи отвлечься от поисков взбунтовавшихся моряков и принять участие в тушении огня.

– Скоро все успокоится, – с невозмутимостью столетнего старца произнес Мортас, отходя от края крыши. – Солдаты переловят бунтарей, и можно будет идти дальше.

– Это мы, это мы во всем виноваты, столько людей погибло, столько смертей! – говорил сам с собой Зингершульцо, сжавшись в комок и плотно приткнувшись спиною к теплой печной трубе. – Если бы знал, что такое получится…

– Парх, помолчи! – перебил причитания гнома Тальберт – Странно слышать слюнтяйское нытье от бывалого солдата.

– Вот именно, солдата, а не бездушного наемного убийцы, привыкшего прикрываться телами невинных людей! – разгорячился гном. – Для вас, может быть, эта бойня в порядке вещей, а я, я лучше бы сдался… я не мясник…

Сидевшая рядом с гномом Флейта снова захлопала в ладоши, сопроводив на этот раз аплодисменты весьма неприятным смешком, походившим на скрип ржавых дверных петель.

– Браво, у гномика проснулась совесть, сейчас еще один умник произнесет длинную и красочную речь на тему: «Какие мы сволочи!»

– Заткнись! – грубо перебил истеричные стенания Тальберт. – А ты, Парх, в руки себя возьми, нечего кукситься и раскисать, на войне как на войне!

– Но они-то, они-то при чем?! – Пархавиэль шустро вскочил на ноги, подбежал к краю крыши и принялся тыкать пальцем вниз. – Они не наши враги, они – мирные жители, а не кровососы и не стража, они не виноваты…

– А кто, по-твоему, виноват: мы, солдаты или кровососы? – задал вопрос Мортас, смотря гному прямо в лицо.

– Все виноваты, – уверенно ответил гном, дрожа от ненависти и злости на самого себя, – но прежде всего мы, поскольку позволили, допустили такое!

– А что, собственно, произошло, – не наигранно, а действительно искренне удивился Мортас. – Погибло всего три-четыре дюжины живых существ, зато мы спаслись, притом красиво и даже руки в крови не испачкав. Не так давно мы вместе перебили целую сотню вампиров, ты же не рыдал по этому поводу! – Так то вампиры, а то люди! – заикаясь, произнес пораженный словами человека гном.

Тальберт с Флейтой настороженно переглянулись. Они тоже не могли понять странного и весьма экстравагантного хода мысли боевого товарища. Уж больно легко и непринужденно он относился к вопросам жизни и смерти.

– А какая разница? – широко развел руками Мортас – Что люди, что гномы, эльфы, орки иль вампиры, все живые создания. Кровососы так же хотели жить, но ты убивал их, не задумываясь о своей правоте. «Мирные жители» – понятие относительное, неуместное во время войн. Это бараны, безумно мечущиеся по полю боя. Вполне естественно, что они попадают под руку то одним, то другим. Ты думаешь, тот пьяный моряк, что первым выхватил меч, задумывался о возможных последствиях? Иль командир отряда, приказавший солдатам преградить толпе путь? Его не волновало, сколько «невинных» задохнется от дыма и сколько сгорит в огне, он должен был взять нас и уверенно шел к своей цели. Пархавиэль, ты гном бывалый и умный, я тебе честно скажу, без прикрас и прочей ерунды. Мне плевать, сколько людей и прочих разумных существ погибнет, пока власти гоняются за мной, а я спасаю дорогую мне шкуру. Если в твоей башке завелся червь сомнения, то пойди и сдайся или прыгни с крыши головой вниз, но не раздражай остальных!

Зингершульцо виновато потупил взор и медленно отошел от края крыши. В жестоких, прагматичных словах наемника была огромная доля первозданной житейской истины: «Прежде всего думать надо о себе!» Успокоившись, но не найдя покоя и не сумев заключить перемирие с разбушевавшейся совестью, гном замкнулся в себе, свернулся калачиком и прикорнул у теплой трубы.

– Ты что, в университете учился? – спросила Флейта у Мортаса. – Уж больно мозги прочищаешь речисто; умело и складно! – Много странствую, от скуки в пути книжки читаю, да и с народом разным встречаться приходится, так… само собой получается, – уклончиво ответил Мортас и во избежание дальнейших расспросов пересел подальше от остальных.

Потянулись минуты молчания. Гном воевал с совестью, Мортас рассматривал пламя пожара, а Флейта с Тальбертом задремали, плотно прижавшись друг к другу, чтобы спастись от леденящих порывов холодного ночного ветра. Отряд действовал четко и слаженно только в минуты опасности, затишье разъединяло бойцов, им было просто не о чем говорить. Каждый воспринимал окружающий мир по-своему и не хотел прислушиваться к чужой точке зрения.

– Пора! – прервал тревожную дремоту голос дозорного. Мортас поднялся на ноги и принялся собирать свой невеликий скарб. – Солдаты уходят, нам тоже пора. Чем быстрее попадем к магу, тем лучше, заварушка серьезная начинается!

Услышав слова наемника, Пархавиэль открыл глаза и нехотя оторвался от теплой трубы. Засунув за пояс утреннюю звезду и крепко завязав на шее лямки плаща, Зингершульцо бойкой армейской походкой направился к покатому карнизу.

– Эй, коротышка, а ты ничего не забыл?! – громко выкрикнула удивленная безмолвным уходом насупившегося гнома Флейта. – Вот так вот встал и пошел…

– Прощевайте, – буркнул Зингершульцо в ответ, прыгнул вниз, по-кошачьи развернулся на лету и, ловко обхватив всеми четырьмя конечностями водосточную трубу, заскользил вниз.

– Обиделся, – огорченно закачал головой Тальберт.

– Нет, нам просто с ним в разные стороны, – произнес Мортас и хладнокровно оторвал со щеки начинающий отслаиваться кусок кожи.

* * *

Одиночество успокаивало, оно не примирило гнома с совестью, но отвлекло от мук. Душевные переживания отошли на второй план, когда разведчик пробирался по кишевшей врагами местности. Вспомнились слова Флейты, сказанные в фургоне: «Мы маленький, попавший в окружение отряд, пробивающийся к своим…»

«Действительно, опасностей кругом полно, а вот с отрядом не повезло, каждый за себя, каждый о себе…» – вздохнул Пархавиэль и ускорил шаг.

Люди продолжали бегать вокруг: одни пытались загасить бушевавший на руинах таверны огонь, а другие, преимущественно жители соседних домов, вытаскивали на улицу пожитки. Ветер с реки мог в любую минуту сыграть злую шутку, всего немного изменив направление и перекинув жадный огонь на соседние крыши.

Обычная, ничем не примечательная поначалу операция по поимке банды воров неожиданно превратилась в подавление бунта. Сам порт был закрыт, на причалах выставлены усиленные караулы, а сошедшие на землю матросы вновь загнаны на корабли.

Мимо Зингершульцо, мерно печатая шаг, прошла колонна солдат. Войска уходили, не обращая внимания на все еще бушевавший пожар. Их миссия была завершена: бунт подавлен, пойманные мятежники казнены. В шагах пятидесяти от входа в таверну лежали в два ряда небрежно прикрытые какими-то тряпками трупы. Наверняка среди погибших были не только не успевшие вовремя скрыться «оказавшие сопротивление властям», но и так называемые подозрительные личности, то есть те, кто более или менее подходил под расплывчатые описания взбунтовавшихся моряков.

Пархавиэлю стало даже немного обидно. Он открыто шел по площади, сквозь толпу бегающих горожан и мимо марширующих отрядов солдат, и никто, никто не обращал на него внимания. Лишь у самого моста гнома остановил патруль.

– Стой, куда прешь, гномья рожа?! – пробасил сквозь опущенное забрало шлема картавый сержант.

– Туда, – односложно ответил Зингершульцо, кивнув в сторону моста. – А что, нельзя?

Стоявшие позади командира солдаты не проявили особого интереса к разговору. Их внимание было полностью сосредоточено на досмотре тех, кто, наоборот, спешил покинуть Цеховой квартал. Как заметил Пархавиэль, людей стражи беспрепятственно пропускали, эльфов с полуэльфами досматривали, а гномов без объяснений разворачивали обратно.

– Пререкаться вздумал, мерзавец?! – грозно прикрикнул на гнома закованный в броню человек и резким движением руки откинул вверх забрало.

Представшие взору Пархавиэля пегие борода и усы занимали три четверти открывшегося пространства. На фоне густой растительности выделялись длинный горбатый нос и голубые глаза.

– Да нет, просто спрашиваю, вдруг мне туда нельзя, вдруг королев указ какой вышел, а я не знаю, – умело изобразил Зингершульцо раболепный испуг и для усиления эффекта начал быстро раскачиваться на носках вверх-вниз и суетливо размахивать руками.

– Тебе нельзя?! – Пожилой служака громко рассмеялся, так что умудрился привлечь внимание уставших солдат и проходивших мимо людей. – Тебе туда как раз можно, но… не нужно!

– То есть как? – Пархавиэль теперь уже взаправду удивился и захлопал глазами.

Отсмеявшись, сержант низко склонился над гномом и, заговорщически оглядевшись по сторонам, прошептал:

– Хоть ты и гном, а значит, тварь убогая и жалости недостойная, но ты меня рассмешил, так что не трепыхайся и совета моего послушай. Не ходи сегодня в Цеховой, не видишь, что ль, зарево играет. Гномье там палят, всех без разбору!

Пегие заросли вновь скрылись за глухим забралом, сержант отвернулся и отошел в сторону. Пару секунд Пархавиэль молча стоял, часто моргая глазами. Вдали, за мостом, на темном фоне мрачных, неприветливых трущоб время от времени мелькали всполохи. Если бы не предупреждение старого солдата, то Пархавиэль в жизни не догадался бы, что пламя бушевало и там. Слишком похоже было далекое зарево на отблески пожара в порту.

– Ну и долго ты здесь торчать будешь? – послышался за спиной гнома знакомый женский голос.

Пархавиэль обернулся, перед ним стояла Флейта. Девушка запыхалась от бега и отирала перчаткой пот со лба. Длинные волосы были перевязаны черной тесьмой, а на губах сияла улыбка.

– Флейта, ты здесь?! – опешил Зингершульцо.

– Пошли, пошли, нечего на виду стоять, – затараторила девушка, хватая гнома под руку и волоча к мосту. – Ты что же, гаденыш мелкий, думал, что можно вот так просто взять да уйти?! Думал, я тебя одного брошу, не выйдет!

– Но как же остальные, как же маг?

– Плевать мне на них. Как-нибудь денек без моего общества обойдутся, авось не перегрызутся, а завтра к ночи все равно все вместе опять соберемся. Так что не дрейфь, малыш, вдвоем не пропадем!

Решительные действия разбойницы заставили гнома на время позабыть о предупреждении сержанта, и только поравнявшись с рядами солдат, Пархавиэль вспомнил о подстерегавшей впереди опасности.

– Послушай, туда нельзя, там погром, – зашептал гном, останавливаясь и не пуская девушку дальше. – Мне вон тот вояка сказал, там гномов громят, вишь, зарево играет! – Знаю, поэтому и пришла, – спокойно ответила флейта. – Если останемся здесь, еще на большие беды нарвемся. Сыскари вскоре очухаются и порт заново прочесывать начнут. Лучше уж туда, там стражей нет.

Необычная парочка – высокая девушка под руку с гномом – успешно миновала ряды оцепления. Флейта молча стерпела презрительные взгляды солдат и несколько гадкихреплик типа: «меченая дрянь» или «гномья подстилка». Не среагировал на оскорбления и гном, хотя на мгновение обернулся, чтобы запомнить лица не в меру языкастых солдат. Кто знает, жизнь – забавная штука, порой она предоставляет возможность пройтись по голове обидчика увесистым кулаком.

Глава 19 Кровные узы

Чем ближе был Цеховой квартал, тем заметнее становилось пламя пожарища. Огонь бушевал в юго-западной и центральной частях квартала, где жили гномы и находилась миссия Единой Церкви. Поток беженцев значительно поредел, это могло означать лишь одно: толпа озверевших людей отрезала беженцам подступы к мосту.

Пархавиэль с опаской озирался по сторонам. Они шли в центр народного побоища не одни, рядом, понуро опустив головы, брели несколько десятков остановленных стражей местных гномов, именуемых Зингершульцо наземниками Некоторые из них пытались переждать бойню на середине моста, но как только они останавливались, на их трусливые головы начинали сыпаться десятки стрел и арбалетных болтов. Стражники сами не вмешивались в конфликт, но и не давали никому уйти от него. Что такое погром, Зингершульцо было известно. Еще будучи в Махакане, он сам иногда участвовал в налетах на поселения банд, гнездившихся в удаленных пещерах и развалинах древних храмов. Немного рассказывал о филанийской традиции раз в год устраивать резню инородцам и Мартин, но все же многое оставалось за гранью понимания пытливого ума гнома, например, странная позиция невмешательства властей, как будто специально подстрекающих толпу и способствующих увеличению числа жертв. Почему стража завернула обратно гномов? Почему среди беженцев было так много людей и эльфов? Кто стоял за якобы спонтанным выражением праведного гнева народных масс? Казнят ли зачинщиков, или массовые убийства сойдут с рук?

– Никого не казнят, – неожиданно произнесла Флейта, как будто прочитав его мысли, смутилась и ускорила шаг.

Пархавиэль поспешил за ней. Девушка почти бежала, и гному пришлось изрядно попотеть, чтобы не отстать.

– Что ты сказала? – переспросил Пархавиэль, когда наконец-то сумел приспособиться к ускоренному темпу передвижения.

– Я не знаю, как у вас в Махакане к людям относятся, – произнесла Флейта, замедляя шаг, – а у нас гномов не любят, поэтому бьют их часто и с удовольствием. Кто толпу распаляет, точно сказать не могу, но думаю, что без аристократов из Дворца и индорианских священников не обходится. Ходила, помню, как-то в Церковь, там такого про гномов наслушалась, просто жуть! Дескать, вы из подземелий своих вылезаете, детей у крестьян воруете, потом их едите, но не сразу, а выращиваете и выкармливаете, как свиней.

– Бред какой! – возмутился гном. – Да у нас в Махакане вообще людей не водится, хоть маленьких, хоть больших. Я пока в караванную службу не определился, ни одного человека не видел!

– Бред не бред, а местные дурачки верят, – констатировала прискорбный факт Флейта и закрутила головой, озираясь по сторонам. – Уже не впервой такое творится. В прошлом году брехали, что гномье зерно на базаре потравило, а что в этот раз удумали, не знаю!

– Неужто люди верят?!

– Верят, – кивнула Флейта. – Верить ведь проще, чем головенкой соображать. Вера, она на то и вера, что доказательств не требует. Один сбрехнул чего, второй повторил, третий ужасов всяких добавил, чтоб красивее да страшнее было, а дальше слух как ком покатился. Народ серчает, за вилы и прочие инструменты тяжелые хватается. Гнев окрепчал, созрел как чирей, вот и круши! А Дворец, что Дворец… Власти молчат, им ведь выгодно, чтобы вилы не в их сторону, а на вашего брата гнома обращены были. Надо же цеховому люду на ком-нибудь злость излить, а то иначе жить тошно. Вот и идет веселуха, стража квартал оцепит, и делай что хочешь, да только за оцепление не залазь!

От слов разбойницы стало тошно и противно на гномьей душе. Мир вдруг показался огромным сборищем ублюдков и негодяев. «Прав был Мортас, ох как прав! – признался сам себе гном. – Люди живут в стае, да и Махаканское Сообщество недалеко ушло. Есть сильные, а есть слабые. Слабых притесняют, но они боятся излить свой гнев на тех, кто сильнее, поэтому ищут врага, то есть еще более слабого и беззащитного. Мерзость какая!»

– У-у-у, куда ты в своих философствах залез, так и руки на себя наложить недолго! – звонко рассмеялась Флейта, чем не на шутку испугала гнома.

Девушка опомнилась, замолчала, снова ускорила шаг, но потом резко остановилась и облокотилась на парапет. Они стояли молча, а мимо, испуганно озираясь по сторонам, пробегали гномы. До набережной Цехового квартала оставалось шагов сто, не больше, малыши спешили укрыться среди домов, попрятаться по чердакам и подвалам, переждать, выжить. Оставаться на мосту было опасно, в любой момент могла появиться разъяренная людская толпа и учинить над ними жестокую расправу.

– Я не знаю, почему и как это произошло, – тихо заговорила Флейта, стоя к гному спиной и не отрывая глаз от глади воды. – Наваждение какое-то, бред… После той схватки с вампирами я стала слышать твои мысли, все! – Девушка резко развернулась и с жалостью посмотрела Пархавиэлю в глаза. – В том числе и те… о том… в общем, как ты ко мне относишься, – наконец-то выговорила Флейта.

«Доэкспериментировался!» – опешил гном и тут же испугался, что девушка узнает о его опытах над ней в убежище. Хотя ничего предосудительного он не делал, но все-таки почувствовал себя омерзительным, гадким подонком, вторгшимся в святая святых – в мысли других. К счастью, Флейта не услышала его опасений или просто сделала вид, что не слышала, хотя это маловероятно. Девушка быстро и самозабвенно щебетала, пытаясь изложить гному в самой что ни на есть щадящей форме прописную истину жизни.

– Ты симпатичный, умный, честный, обходительный, настоящий человек, то есть мужчина, но ты гном… – с улыбкой сочувствия на лице Флейта пожала плечами, – а я человек. Между нами…

– Поэтому ты и пошла за мной? – перебил Пархавиэль, облегчив девушке задачу наставления на путь истинный влюбленного гнома.

Флейта кивнула и снова повернулась к нему спиной. Сладостные иллюзии, которыми в перерывах между схватками и размышлениями на серьезные темы тешил себя гном, были развеяны. Легче не стало, наоборот, как будто что-то оборвалось. Пархавиэль никогда бы не осмелился воплотить в жизнь свои фантазии, он понимал обреченность и нереальность самонадеянных притязаний, но мечта есть мечта, она едва теплилась в душе и согревала в трудную минуту. Зингершульцо злился на девушку, лишившую его надежды, но в то же время прекрасно понимал, что иначе она поступить не могла. Не у каждого хватило бы сил носить такое в себе.

– Ты поступила глупо и опрометчиво, – превозмогая ком, застрявший в горле, произнес Пархавиэль. – Не потому, что сказала правду, а потому, что пошла за мной. Во-первых, ты подвергаешь свою жизнь опасности…

– Это уж мое дело, сама как-нибудь разберусь! – прервала гнома Флейта, пытаясь резкостью тона и грубостью слов прикрыть разрывающие ее душу пополам сомнения и переживания.

– А во-вторых, – не обратив внимания на вспышку эмоций, продолжил Пархавиэль, – тебе в течение суток придется слушать мысли заядлого ворчуна.

– Я справлюсь, – сказала Флейта и улыбнулась.

Во всем можно найти плюсы и минусы, положительные и отрицательные стороны, важно не только, что происходит с тобой, но и как ты к этому относишься.

Пархавиэля не порадовало известие, что Флейта может беспрепятственно копаться в его голове. Секретов него не было, но кое-что крайне не хотелось выставлять напоказ, тем более девушке, к которой имелись чувства. Однако гном быстро приспособился, он думал только о делах и гнал прочь фривольные мысли, время от времени появляющиеся в голове при взгляде на объект пылких мечтаний. Контролировать и направлять поток сознания оказалось в итоге ничуть не сложнее, чем держать язык зубами. Пархавиэль отдыхал, теперь ему не нужно было долго изъясняться и мучиться, подбирая слова для выражения скачущих в голове мыслей. Флейта слышала и понимала его, говорить приходилось ей.

Дюжина безумных дворников изрядно потрудились над округой: развалили кучи мусора, опрокинули телеги и выбили стекла во всех близлежащих домах. Именно такое зрелище предстало глазам путников, вошедших в Цеховой квартал.

Ветер с реки беспрепятственно гулял среди опустевших домов, раскачивал свернутые набок вывески и разбитые фонари, шуршал пустыми коробками и перекатывал по мостовой мелкий мусор. На опустевшей площади догорали дома. Огонь еще плясал где-то внутри, за обугленными оконными рамами и выбитыми дверьми. Жуткая картина разрушения усиливала затаившиеся в глубине души страхи и заставляла насторожиться.

«Почему нет трупов?» – подумал Зингершульцо, вытаскивая из-за пояса утреннюю звезду.

– Ничего странного, – возразила Флейта, – погром начался в центре квартала, и пока толпа докатилась досюда, жители успели убежать: кто через мост рванул, кто дальше на юг, – махнула девушка рукой в сторону, где над крышами домов играло багровым цветом пламя пожаров. – Не беспокойся, если чуток на север пройдем, то и трупы увидишь, много трупов!

«А если на юг?» – подумал гном, активно пользующийся возможностью не утруждать понапрасну язык.

– А вот туда не советую, – предостерегла девушка. – Сейчас там как раз самое пекло. Кто не успел ноги сдернуть, засели в домах. Люди их выкуривают, ну, в общем, самый разгар заварушки.

«Помнится, то ли Терения, то ли Каталина говорила, что здесь в основном живут люди да эльфы, что жилища гномов дальше на юг. Чего же здесь дома крушить?»

– Ух ты, да я посмотрю, ты любвеобильный мужичонка, – обиженно поджала губы Флейта и наградила Зингершульцо строгим взглядом. – Не больше недели в столице, а уже столько знакомых дам!

Пархавиэль покраснел, он не мог предположить, что вскользь упомянутые женские имена возмутят девушку, только что утверждавшую, что между ними ничего не может быть.

– Погром есть погром, – через некоторое время принялась объяснять Флейта. – Не все люди таковы, чтоб с топорами по улицам бегать и веселою толпою гномье гонять. Правила же народного игрища исключают нейтральную позицию: «Если ты не в толпе, значит, сочувствующий, а значит, получи!» Стоит кому-нибудь одному из сброда не приглянуться, и тебя затопчут, забьют до смерти. Вот и убегают люди от греха подальше, чтоб под горячую руку бузотеров не подвернуться. Да и с гномами в эту пору лучше не встречаться, звереют твои собратья, сатанеют, как загнанные кабаны!

«Бардак», – подумал гном, вовремя спохватившись и удержавшись от парочки вертевшихся в голове крепких словец.

Флейта отвернулась и немного нагнулась вперед, чтобы скрыть пробежавшую по губам улыбку. Усилия гнома импонировали и льстили ей.

Миновав пустынную площадь, путники свернули на узенькую улочку и, внимательно всматриваясь в темноту, начали осторожно продвигаться вперед. Каждый шорох, каждая тень, промелькнувшая на фоне догорающих окон и каким-то чудом уцелевших уличных фонарей, заставляли вздрагивать и замедлять шаг. Неизвестно, чего стоило бояться больше: то ли разгоряченных ненавистью к гномам людей, то ли бродящих по ночной Альмире стай вампиров.

Раздавшийся впереди хлопок двери и гулкий топе по мостовой кованых сапог не застали путников врасплох. Почти одновременно оба прижались к стене и крадучись прошмыгнули за перевернутый мусорный бак! Шаги приближались, их гул нарастал и заставлял сердца биться чаще. Наконец-то из подворотни в дальнем конце улицы, громко хрипя и охая, выбежал толстый, лысый гном. Как показалось Пархавиэлю вначале, его сородич был одет в какую-то диковинную белую шкуру, и только когда запыхавшийся бедолага приблизился на расстояние десяти – пятнадцати шагов, авантюристы одновременно ахнули: старик был голым, до безобразия волосатым и абсолютно седым. Единственным предметом прихваченного в спешке обмундирования были изрядно стоптанные и явно великоватые ему сапоги.

Пушистый и гладкий шарик прокатился мимо, так и не заметив сраженных наповал его наготой зрителей, однако докатиться до пункта назначения ему было не суждено. Послышались радостные крики, и через миг улицу осветило яркое пламя факелов. Лысый гном испуганно крякнул и, хлопнув себя ладонями по отвислым ягодицам, вприпрыжку кинулся в ближайший просвет между домами.

– Да что он делает, дуралей, там же тупик! – прошептала Флейта и от расстройства стукнула себя по коленке кулаком.

Преследователей было всего трое: у каждого было по факелу и топору в руках. Они хорошо знали местность и, увидев неудачный маневр гнома, перешли с бега на шаг. Спешить не стоило, впереди охотников ожидала веселая потеха, а уставшей жертве некуда было бежать, она попала в западню из трех вплотную примыкавших друг к другу стен.

– Так, так, так, вы только гляньте, какое у нас тут чудо! – раздалась язвительная реплика на фоне доносившегося из подворотни смеха.

– Карп, да он же точь-в-точь как твой тесть волосат, только у того весь волосняк черный, а этот бел, как виверийский кролик!

– Ну, значитца, мы его и поджарим! Отчаянные крики жертвы заглушил дружный хохот. Пархавиэль закрыл глаза и крепко сжал кулаки.

– Почему бы и нет? – пожала плечами Флейта, прочитав мысль гнома, и, не дожидаясь ответа, поспешила в подворотню.

Зингершульцо смачно сплюнул, отер рукой вспотевший лоб и побежал вслед за ней. Ему хотелось не только отомстить людям за издевательство над беззащитным стариком, но и поквитаться с теми, кто называл гномов грязными недомерками.

Перепуганный до смерти старик сидел, вжавшись в стену, и, дрожа от страха, пытался прикрыть руками свое волосатое, толстое тело. Люди играли, тыкали факелами в жертву, пытаясь опалить седой мех.

Ненависть толкает на безумные поступки, но уравновешивает шансы на успех, придавая одержимому ею неимоверные силы. Пархавиэль промчался к цели, чуть ли не сбив с ног не успевшую вытащить из ножен меч Флейту. Толчок, прыжок, полет, и острый носок кованого сапога с оглушительным хрустом врезался точно в копчик противника. Человек не успел ни вскрикнуть, ни выронить факел. Сила удара подкинула его высоко в воздух, и широкая лобовая кость встретилась с каменной преградой где-то метрах в трех от земли.

Зингершульцо не довелось оценить красоту падения бездыханного тела, в этот момент он был занят другим. Завертевшись в воздухе, как раскрученная юла, гном ловко опустился на землю буквально под носом у одного из врагов. Глубокий выпад, сопровождаемый звериным рыком, вогнал древко утренней звезды в широко открытый от удивления рот человека. Последний из «охотников» бросился наутек. Флейта преградила ему путь и хотела покончить с мерзавцем косым ударом меча из-под низа, но разъяренный гном не дал врагу умереть легкой смертью. Он поймал жертву за пояс, с силой рванул на себя и опрокинул на землю. Человек катался в грязи и выл от боли, не успевая прикрывать руками лицо и другие жизненно важные органы, а Пархавиэль с упорством горняка, разбивающего крепкий монолит, методично дубасил его кулаками. Лишь вмешательство Флейты, с трудом оттащившей гнома от трупа, прекратило безумное действо. – Да успокойся, черт волосатый, кончено все, кончено! – кричала девушка, удерживая Пархавиэля сзади за плечи.

Зингершульцо пыхтел и рвался в бой. Разгоряченному азартом схватки гному казалось, что враг еще жив, что вот-вот он по-молодецки вскочит на ноги и с презрительной ухмылкой на губах кинется на него.

– Он мертв, понимаешь, мертв! – чуть не рыдала девушка от боли, которую причиняло рукам мечущееся в ее объятиях мускулистое тело. – Он мертв, успокойся, ну пожалуйста!

Неожиданно гном обмяк, упругие мышцы расслабились, и боевой сап сменился обычным, слегка учащенным дыханием.

– Кабан проклятый, – жалобно простонала Флейта, садясь на корточки и прижимая трясущимися ладонями дрожащие и ноющие мышцы рук. – Чем вас в Махакане этом только кормят?

Слезы текли из глаз, а разбойница даже не могла поднять онемевшей руки, чтобы вытереть их.

– Прости, – прошептал гном, опускаясь рядом на землю.

Пархавиэля трясло, он обливался потом и чувствовал какой-то нездоровый прилив сил: хотелось крушить, рвать, убивать…

– Шпашибо, – внезапно подал голос старик, шамкая беззубым ртом, – вы шпашли меня!

– Не за что, дедуля, – ответила Флейта, поднимаясь в полный рост и подозрительно косясь на отдыхавшего Пархавиэля. – Это мы не ради тебя. Есть тут у нас кровожадный маньяк, коль уж до человечины добрался, не оторвать!

– Шмешно, ошень шмешно, – захихикал старик, отходя боком от стены и прикрывая ладонями гномье достоинство. – Девушка, милая, не найдетшя ли у тя тряпошки какой?

– На, прикройся! – Флейта кинула старику плащ, притом не свой, а Пархавиэля.

– Еше раш благодарштвую, – прошамкал старик, жизнерадостно улыбаясь беззубым ртом. – Пошвольте предштавитшя, прекрашная шпашительница и ты, увашаемый гном, Мищл Шингершульшо, орушейник, а такше роштовшик!

– Как, как? – одновременно выкрикнули спасители, озадаченно переглянувшись.

– Мишл Шингершульшо, – повторил старик, удивленно переводя взгляд со смеющейся взахлеб Флейты на растерянно таращившегося на него гнома.

– А што тут такого? Род Шингершульшо, кштати, ошень шнаменит, в Махакане его кашдый шнает!

– Парх, да ты никак родственничка нашел, – все еще продолжала покатываться со смеха Флейта.

– Не может быть, как, говоришь, тебя кличут?! – переспросил Пархавиэль, оглядывая прикрывающегося плащом старика с ног до головы.

– Мишл Шингершульшо, я ше яшно шкашал! Только я што-то тя не припомню, шынок.

– Ясно, не припомнишь, – проворчал Пархавиэль, сердито нахмурив густые брови, – потому что самозванец и грязный обманщик! Мисл Зингершульцо, мой двоюродный прадед, погиб семьдесят лет назад при зачистке захваченных троглодитами южных шахт. Теперь всяк прохиндей горазд его честным именем прикрываться!

Пархавиэль поднялся с земли и, окинув старого обманщика презрительным взглядом, пошел прочь.

– Поштой, шынок, не шпеши! А ты шам, шобштвенно, кто таков будешь?! – по-прежнему ласково, несмотря на нанесенное ему оскорбление, спросил старик.

– Пархавиэль Зингершульцо, хауптмейстер караванной службы, – не оборачиваясь, ответил гном и немного погодя добавил: – Бывший… – Да нет, я ше не о том, шей внушок, уш не Карвы и Эдегеля Шингершульшо?!

Пархавиэль резко обернулся. «Неужели этот чудаковатый старикан говорит правду, неужели он мой предок?» – сердце учащенно забилось у гнома в груди.

– А ты почем знаешь? – спросил гном, облизнув ссохшиеся губы.

– Да как ше мне не шнать, милок, коль я шалопая Эдегеля родный дядька! А бушотер твой дедок был ишвештный – Мисл закатил к небу глаза и предался сладостным воспоминаниям. – Помнитшя, как-то в мешшменье акхром переоделшя и в дом к штарейшине Шильберу шалеш, шуму поднял, шуть! Дошери Шильбера, обе на выданье тогда ходили, нагишом вышкошили и шелую ношь по городу бегали, вернутыпя боялишь…

О юношеском похождении сумасбродного Эдегеля знали только члены семьи. Шильберы, по весьма понятным причинам, не стали поднимать шум, и история не получила широкой огласки.

– У моего деда, как и у его дядьки Мисла, примета особая была, – после минутного раздумья произнес все еще сомневающийся гном. – Если ты не самозванец, покажи!

– Ш удоволыптвием, ток пушай подрушка твоя отвернетшя, – прошамкал старик, – я штешняюшь!

Флейта обиженно хмыкнула, но отвернулась и даже отошла в сторону. Старик крякнул с натуги, поднял высоко вверх левую ногу и без помощи рук стряхнул с нее стоптанный сапог.

– Неужели правда?! – воскликнул Пархавиэль, чуть не потеряв сознания.

– Вот видишь, вошемь пальцев, – рассмеялся Мисл Зингершульцо, подергивая мелкими кривыми отростками, – а у твово деда Эдегеля тоше вошемь было, только на правой.

– Вы там как, разобрались? – подала голос Флейта. – оборачиваться можно?

– Мошно, мошно, крашавиша, – весело захихикал арик, пряча ногу в сапог. – Вот ишша этого дедушка ришл убешать от паршившев не шмог! – назидательно произнес старик и крепко обнял потерявшего дар речи правнука.

Встреча с прадедом не столько открыла новые страницы в жизни семьи, сколько помогла Пархавиэлю понять, что собой представляло Махаканское Сообщество, вольное горное государство, которому гном верой и правдой служил в течение долгих лет. Кучка пугливых маразматиков узурпировала власть. Страх перед другими народами и боязнь потери безграничного господства над подданными заставляли их насильно держать гномов в подземелье, лишая естественной потребности видеть солнечный свет.

Мислу Зингершульцо, семьдесят лет назад одному из лучших оружейников подземелий, часто приходилось бывать наверху и тесно общаться с представителями так называемого внешнего мира. Мастер был достаточно умен, чтобы понять, ради защиты чьих интересов тысячи гномов прозябали в темных пещерах внутри горных пород, и достаточно мудр, чтобы открыто не выступать против Совета Старейшин. К тому же было много ярких, наглядных примеров, чем заканчивались подобные выступления. Бороться за счастье всех и каждого показалось Зингершульцо слишком утомительным и неблагодарным занятием, а главное, бессмысленным. Гномы не видели ничего иного, они привыкли жить во тьме. Если не нравится мир, в котором ты живешь, гораздо проще потихоньку переселиться в другой, чем изменить его к лучшему.

Так и сделал предок Пархавиэля. Собрав десяток верных друзей, он ушел в далекие пещеры. Беженцы разбили лагерь, работали долго и осторожно, боясь привлечь внимание хищников и пограничных отрядов, голодали, терпели лишения, но в итоге пробили в скале тайный проход.

В первом же маленьком городке, попавшемся им на пути, Мисл и его товарищи, к своему удивлению, обнаружили гномов. Оказывается, они были далеко не первыми, кто отважился бежать. Вскоре ветры судьбы разбросали отряд: одни поселились в Геркании, другие ушли на запад, а Мисл удачно женился на дочери альмирского купца и остался в Филании.

– Почему в Альмире, дедушка, неужели любовь такою сильной была? – спросил Пархавиэль, старающийся освоиться с непривычной для него ролью почтительного внука.

– Не-а, малыш, шувштва шдешь ни пришем. Марика шеной толковой, хошяйштвенной была, хоть гномьей крови в ней вшего на треть. – Старик лукаво улыбнулся и затыкал указательным пальцем в небо. – Рашшет, рашшет правит миром!

– Ну, тогда, дедуля, ты сильно просчитался! – встряла в семейный разговор Флейта. – Филания для гномья… то есть для уважаемых гномов не самое лучшее место.

– Так то когда было, двадшать шешть тышь шмен нашад, а шишнь плохая не боле пятнадцати тышь шмен нашалашь, как король филанийский Вульдвиг, дед нынешнего Кортелиуша, помер, а шынок его Ковелькарт индорианских олухов привешать штал, вот тогда гонения и нашалишь. – Старик закончил краткий экскурс в историю Филанийского королевства.

– А почему он так странно считает, в сменах каких-то? – прошептала Флейта на ухо Пархавиэлю. – И сколько это в годах будет?

– Не шепши, девонька, я хоть и бешшуб, но не глухой. А в годах ваших никогда не шшитал, глупый отшшет, неправильный.

– Семьдесят лет и сорок, – подсказал Флейте Пархавиэль – Ты лучше скажи, дедушка, куда это ты нас ведешь такими закоулками?

– Куда, куда, домой к шебе, куда ше еше?! Иль ты меня до дома не проводишь и от утешения щтариковшкого откашешьшя?!

– Не откажемся; не откажемся, дедуля, – ответила за гнома Флейта, сильно толкнув растерявшегося Пархавиэля локтем в бок. – Дел у нас особых нет, так что денек погостим, как раз до следующей ночи, если, конечно, дом твой цел.

– А што ш ним штанетшя? – рассмеялся старик, забавно тряся головой. – Яш роштовшик не ошень шадный, меня на шевере квартала вше шнают, вше любят, хоть я и гном.

– А это еще почему? – удивилась Флейта. – То есть я хотела сказать, как удалось доверие завоевать?

– Деньги, девошка, деньги, родимые. Их вше любят, ошобенно те, у кого их нет. В долг я даю, процент небольшой беру, мне уш многого и не надо. К тому ш у наш там одни бедняки шеховые обитают, кто ш им, кроме меня, в долг дашт?! Да и маштера, хошяева их, меня штят и увашают, ошобенно орушейники, я еше с их дедами шекретами, бывало, делилшя, но ошторошно. – Старик опять поднял указательный палец, но не вознес его к небу, а застучал по лбу Пархавиэля. – Шапомни, внушек, делитьшя нушно только теми тайнами, што тебе ушо беш надобношти, и не шрашу, а поштепенно: шегодня одно, а шереш год другое!

– Запомню, дед, запомню! Ты мне лучше вот что скажи: коль тебя так уважают, что ж ты по улицам голышом бегаешь?

– Балда! – осерчал старик и отвесил Пархавиэлю звонкую затрещину. – Говорят ше тебе, на шевере, там люд другой, а эти паршившы мештные, я их впервой видел. – Ну а голым почему? – повторила вопрос Флейта, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Разбойница знала, что неподалеку от того места, где они спасли старика, находился вполне приличный по меркам Цехового квартала бордель.

– Так полушилось, – прозвучал уклончивый ответ смущенного старца.

Узкая улочка сменилась подворотней, потом троица забралась на крышу полуразрушенного дома и спустилась по покатому карнизу на второй этаж соседнего здания, прошла в подвал и запутанными подземными лабиринтами, соединявшими между собой несколько строений, вышла в заброшенную портняжную мастерскую. На запыленном, покрытом кусками извести и мелкими лоскутами ткани полу валялись опрокинутые манекены, сломанный портняжный инвентарь, вырезки и недошитое платье, то есть весь тот хлам, который не захватили с собой бывшие хозяева.

– Шдешь и переищем шуток, – прошепелявил старик, прильнув глазом к дырке в трухлявой стене. – Народишу тьма, тыши две, не менее!

Доносившиеся снаружи крики и гул многочисленной толпы подтверждали слова старика. Кроме того, нос Пархавиэля мгновенно определил запах гари, пробивающийся сквозь хлипкие деревянные стены.

– Дедуля, подвиньсь! – скомандовал Пархавиэль, припав лицом к стене.

Маленькая, узкая щелка, через которую приходилось взирать на мир, не позволяла оценить реального масштаба народного сборища, но увиденное удивило гнома и заставило грязно чертыхнуться, несмотря на присутствие рядом почтенного предка и Флейты.

Языки пламени жадно пожирали остатки высокого здания. На не заляпанном копотью участке стены виднелись фрагменты рисунков. Что-то было в них знакомое, гном мог поклясться, что видел их раньше.

– Миссия Единой Церкви, – прошептала Флейта, прочитавшая мысли гнома. – Похоже, олухи на площади в поджоге гномов винят. Возможно, именно из-за этого погром и начался.

Толпа бушевала. Лишь немногие пытались тушить пожар, а остальные были заняты куда более важным делом: потрясая в воздухе вилами, мотыгами и топорами, распаляли свой воинский дух. В этом трудном деянии им помогали то и дело сменявшиеся ораторы, появляющиеся то в окнах выходивших на площадь домов, то на раскачивающихся фонарных столбах. Гнев пылал, страсти кипели, толпе, доведенной до пика истерии, не хватало лишь лидера, не духовного наставника, вдохновлявшего на ратные подвиги, а обычного военного вожака.

– Не боись, свято место пусто не бывает, – усмехнулась Флейта и крепко сжала правой рукой локоть гнома. – Парх, смотри, вон и вояки пожаловали!

Через бушевавшую толпу к импровизированной трибуне из трех перевернутых телег прокладывала локтями путь маленькая группа мужчин в протертых до дыр кожанках и рваных кольчугах. «Наверняка ополченцы или разбойники», – предположил Пархавиэль, мельком оценив убогость вооружения и пестроту потрепанных одежд. Но как только чужаки среди рабочего люда залезли на трибуну и повернулись лицом, гном сразу изменил свое мнение. Уверенные позы, ястребиные взоры и надменные ухмылки при взгляде на разогретую речами толпу выдавали в неизвестно откуда появившихся людях опытных военных, привыкших командовать и управлять движением больших вооруженных масс. Человеческое зрение не позволяло с такого дальнего расстояния разглядеть лиц, Флейта не могла заметить и половины того, что видели гномы, но согласно кивнула.

За монотонным гудением толпы не было слышно, что говорил коротко стриженный седой человек, главарь шайки зачинщиков, но интуитивно Пархавиэль чувствовал, что головорез не был красноречив. Люди этой породы не утруждают себя многочасовыми упражнениями в риторике, за них обычно говорят поступки и остро отточенные клинки.

Сборище начало медленно расползаться по отрядам, в конце концов сформировалось семь больших групп по двести – триста человек. Во главе каждой встал командир из приближенных главаря. Над площадью пронеслись пронзительные боевые кличи, и семь бурлящих живых потоков растеклись в различных направлениях: пять самых многочисленных отрядов двинулось на юг, где находилось поселение гномов, а два на север. На вмиг опустевшей площади осталось не более пятидесяти человек, которые, чуть не падая от усталости, упорно продолжали бороться с огнем.

– Что-то я в толк не возьму, – пробормотал себе под нос младший Зингершульцо, растирая ладонью широкий лоб, – как-то все странно, не так…

– А чего ты не поймешь, все просто, как свадебный мордобой, – хмыкнула Флейта. – Кто-то миссию специально поджег, кто-то крикунам заплатил да этим, которых ты вначале за ополченцев принял. Одни взывают, другие командуют, толпа крушит, все при деле!

– Шлушай девоньку, внушок, она дело говорит! – назидательно затряс пальцем старик. – Именно так оно и бывает, прошто так даже шаядлые пьяншушки по кабакам не дерутшя!

– Да я не об этом, – отмахнулся гном. – Совсем другое смущает: погром уже давно идет, а эти только толпу собирать начали.

– Вот щудак, – рассмеялся старик. – Это ше тебе не побоише, а погром! Народ ша два шаша притомитыня ушпел, душок боевой пропал: кто одумалшя, кто уштал и домой побрел, а шей-то органишм водярной нагрушки не вынеш. Кто бешпорядки органишует, тот вшегда такой противный момент ушитывает и подмену шагодя готовит, чтоб, шнашитшя, шадуманное до конша довешти.

Доводы старика показались логичными. В конце концов, ни Флейта, ни Пархавиэль не горели желанием полезть в бойню. Это была не их война, тем более что Пархавиэль не испытывал к местным гномам теплых чувств.

Осторожно выбравшись из укрытия, путники продолжили путь, Мисл не обманул, северную часть квартала он знал намного лучше, поэтому хоть и шли по чудовищно грязным закоулкам, зато без приключений. Правда, пару раз все же приходилось останавливаться и поспешно прятаться, когда внезапно поблизости раздавались воинственные кличи и топот бегущих ног. Люди рыскали по округе мелкими группами, по двадцать – тридцать человек, выискивая притаившихся по подвалам и чердакам гномов. Среди разбросанного по мостовой мусора все чаще и чаще встречались растерзанные трупы.

Путники зашли в зону опустевших цеховых корпусов. Путающийся в складках плаща Мисл ускорил шаг, был менее осторожен и даже порой вел группу через открытое пространство. В результате долгих плутаний по окрестностям путники вышли к хорошо запомнившемуся гному трактиру «Грохот стакана».

Когда надеешься на кого-то другого, притупляются собственные инстинкты. И Флейта, и Пархавиэль слишком поздно заметили, что впадший в маразм старик вывел их прямо на большую толпу собравшихся у дверей трактира горожан. Бежать было поздно, выхватывать оружие бессмысленно: добрый десяток вил и заточенных наподобие алебард лопат грозно смотрели в их сторону. На суровых лицах людей не было ни сожаления, ни жалости. Это был только передовой отряд, за спинами преградивших им путь горело множество костров, и толпилось несколько сотен человек.

– Куда прешь, гномья ро… – осекся высокий рыжеволосый мужчина, поигрывающий в руках топором. – А-а-а, это ты, дедушка Мисл, а мы уже начинали побаиваться, не случилось ли с тобой чего. Вишь, опять резня началась!

Мисл Зингершульцо со вздохом облегчения откинул капюшон и, подойдя к грозному верзиле, протянул ему руку для пожатия.

– Вше хорошо, Милгар, вше хорошо, – устало прошептал старик. – На этот раш обошлошь!

– А эти приблуды с тобой? – кивнул Милгар в сторону Пархавиэля и Флейты.

– Шо мной, – ответил Мисл, подавая спутникам знак следовать за ним.

Пархавиэль сделал было шаг вперед, но острые вилы появились буквально в сантиметре от его груди.

– Дедушка Мисл, мы тя уважаем, но чужаков не пустим, – извиняясь перед стариком, пробасил верзила. – Цех оружейников округу держит, лиходеев не пускаем, хоть сегодня не раз наведывались. Тебя в обиду не дадим, но остальных… извини. Ты же знаешь, если другие узнают, что мы втихаря гномов укрываем, беды не миновать… у нас жены, дети…

– А у меня правнук родный, – гордо подбоченясь, заявил старик. – Я што, родимую кровь приютить не могу?!

– Ну, если так… – пожал плечами верзила, с интересом поглядывая на Пархавиэля. – Ребят, пропустите гнома, и девчонка тоже пущай идет!

Вилы исчезли из-под носа так же быстро, как и появились. Путь был свободен, и Пархавиэль с опаской засеменил сквозь толпу. Он боялся настороженных взглядов, пронизывающих его со всех сторон, вздрагивал при каждом резком движении и неожиданном шорохе. Люди могли в любой момент изменить решение и напасть. Сердце гнома чуть не разорвалось от страха, когда за спиной раздался звучный бас предводителя оружейников.

– Анофий, Непий, возьмите десяток парней и проводите дедушку Мисла с гостями до дому! И смотрите, чтоб там ни одна зараза не вспухла! Флейта нервничала, воровато озиралась по сторонам и не убирала ни на миг руки с пояса, надеясь в случае опасности успеть выхватить меч. Пархавиэля, наоборот, забавляло молчаливое шествие в окружении вооруженных людей. Гном чувствовал себя важной, значительной персоной, к которой боятся подступиться и даже заговорить, не то чтобы бросить булыжник вслед или прокричать оскорбление. К сожалению, улицы были пусты, и Зингершульцо не мог насладиться видом растерянных рож горожан, пугливо таращившихся на помпезное шествие маленького человечка.

Коль реальность не совсем такова, как хотелось бы, можно сетовать на горькую судьбу или просто закрыть глаза и дать возможность воображению, добавить несколько легких штрихов, исправляющих положение. Так и поступил Пархавиэль. Улица мгновенно преобразилась, заполнившись толпой зачарованно глазеющих на него зевак. Топот охраны и их перешептывание между собой создавали необходимый звуковой фон для полноты палитры и сочности красок иллюзорной картинки. Богатое одеяние и новые башмаки, закованная в латы стража и дюжина обнаженных наложниц с опахалами из павлиньих перьев – вот что было крайне необходимо для выхода уважаемого гнома в город.

Резкая боль пронзила печень, гном крякнул и схватился рукою за ушибленный бок. Пархавиэль уже успел опробовать на своих ключицах силу девичьих кулаков, но не мог предположить, что у Флейты такие острые и больно бьющие коленки.

«За что?!» – мысленно простонал гном, растирая ушиб.

– Мне плевать на девиц, их безумное количество и дурацкие опахала, но если ты меня еще раз разденешь и заставишь так непотребно вилять ягодицами, то будешь шамкать, как твой беззубый дед! – пригрозила Флейта и, скорчив недовольную мину, отошла в сторону.

До самого дома Мисла Зингершульцо они не разговаривали: Флейта обиделась на гнома, Пархавиэль, в свою очередь, не считал себя виноватым. Он же не пытался воплотить свою мечту в жизнь, не заставлял спутницу обмахивать его опахалом и не умолял призывно вилять бедрами. Мечта есть мечта, вторгаться в чужой мир вольных фантазий неприлично, тем более когда и там пытаешься навязывать какие-то глупые правила.

Эскорт проводил путников до самой двери. Мисл снова заставил девушку отвернуться, но на этот раз скинул не левый, а правый сапог. На крыльцо со звоном упали кошель и большой амбарный ключ.

«Какой предусмотрительный у меня дед, все при себе: и деньги, и ключ. Надо бы тоже деньжата за голенищем прятать», – подумал Пархавиэль, наблюдая, как его предок долго возился с висячим замком.

– Откуда у тебя деньги, бродяжка махаканский? – язвительно заметила Флейта и с чувством морального превосходства шмыгнула носом.

Пархавиэль крепко сжал кулаки и зубы, гном злился. Разбойница опять копалась у него в голове, а он снова потерял бдительность и не смог вовремя спрятать свои мысли в дальнем закутке сознания.

– Прошу, внушок, и ты, девонька, заходи! – Мисл переступил порог и замахал обеими руками, приглашая спутников зайти. – Да не штойте, не штойте, как неродные, милошти прошу!

Флейта вошла в дом, за ней поплелся Пархавиэль. Старик провел их по темному коридору и открыл скрипучую дверь в комнату.

– Вот шдешь я и шиву, не хоромы, конечно, но…

Договорить Мисл не успел, в погруженном в темноту помещении возникло едва уловимое глазом движение. Чья-то тень быстро отделилась от стены и схватила Флейту сзади за обе руки. Пархавиэль рванулся вперед, но холодное и острое лезвие ножа прижалось к его горлу. Сильная рука нахально ощупала его, сняла с пояса кошель и вытащила утреннюю звезду.

– Зажгите свет, балбесы! – раздался из дальнего угла незнакомый хриплый голос.

Пару раз чиркнуло старенькое огниво, и начало светлеть. По мере зажигания свечей прорисовывалось не совсем уж и бедное убранство жилища одинокого гнома: камин, стол, кровать, широкое кресло и много-много звериных шкур и оружия, развешенных по стенам. Незваных гостей было четверо, все они оказались гномами: один заломил руки за спину Флейте, второй обшаривал Пархавиэля, а третий весьма почтительно и с уважением к старческим сединам прижал Мисла к стене и просто не давал ему прийти на помощь своим. Четвертого можно было не воспринимать всерьез. Он был тяжело ранен и лежал на полу, закутанный в теплые медвежьи шкуры. Седая голова гнома тряслась, а на аккуратно стриженной бороде виднелись засохшие ручейки сгустков крови.

– Ну, вот и свиделись, караванщик, – прошептали бледные губы умирающего, – не хотел я этой встречи, не хотел…

Раненый закашлял и немного повернул голову. Уродливый шрам на правой щеке напомнил Пархавиэлю, где он видел это волевое лицо и бесцветные, завораживающие глаза. Перед ним был Карл, предводитель гномьей банды. Удерживающий Мисла гном ненадолго покинул боевой пост и кинулся поправлять съехавшую набок шкуру. Когда он нагнулся над главарем, разорванная рубашка съехала с плеча и обнажила зловещую татуировку сегилевского отребья: горняцкая кирка, разбивающая человеческий череп.

– Странных гостей, старик, ты у себя привечаешь, очень странных, – с трудом прохрипел Карл, отталкивая заботливого телохранителя. – Караванщик – оно понятно, все-таки гном, а вот девица! – Не юродствуй, Карл, ты не в том состоянии, чтобы шутить, – спокойно произнесла Флейта, окинув взглядом умирающего врага. – Не боишься, что не доживешь до конца шутки?

Стоявший позади девушки гном резко заломил ей руку. Лицо Флейты исказилось от боли, но гордая разбойница сдержала рвущийся из груди крик.

– Доживу, милая, доживу, я точно знаю, сколько мне осталось. Мы оба с тобой меченые, а значит, жизнью ученые, считать и рассчитывать умеем, поэтому и главари. – Карл откашлялся и осторожно перевернулся на бок, чтобы видеть лицо застывшего у стены Мисла. – Старина, ты уж не обижайся, что ребята затащили в твою халупу мои потроха. Ты с людьми дружишь, здесь тихо, тебя человеки не трогают. А мне помереть где б спокойно, чтоб не под забором…

– Я долго шдешь шиву и в помоши никогда не откашивал, ни людям, ни гномам. Не откашу и тебе, но гошти хошяевам ноши к глоткам не подштавляют!

– Их не тронут, если рыпаться не будут, – прошептал Карл и подал знак отпустить пленников.

Бандиты нехотя послушались и, не снимая ладоней с рукоятей топоров, встали у Флейты с Пархавиэлем за спинами.

– Не серчай, старик, – примирительно прохрипел Карл. – Слово даю, ничего им мои сорванцы не сделают, мы же гномы, не люди, хозяев уважаем!

Флейта открыла рот и хотела было вставить острое словцо, но вовремя одумалась и сдержалась.

– Вон видишь, старик, даже на полу себе постелить попросил, чтоб кровью тебе постель не марать. Ты уж извини за беспокойство, выхода у меня другого не было…

Речь Карла часто прерывалась и становилась все менее связной, каждое слово давалось с трудом. Гном медленно умирал и, как показалось Пархавиэлю, много говорил только ради того, чтобы как-то отвлечься от томительного ожидания неминуемой, но и не спешившей к нему смерти.

– А ты, Флейта, чего тут забыла?! Неужто гордая «Пунцовая роза» на чужой беде поживиться решила, крохи после погрома подобрать? – тихо рассмеялся Карл.

– Нет больше «Пунцовой розы», перебили всех. – Флейта опустила голову, невольное напоминание о гибели друзей причинило ей боль.

– Вот как, – опечалился Карл. – Были наемники, были гномы, все воевали-воевали между собой и от чужой руки погибли, не стало ни наемников, ни гномов, ушла эпоха! А если бы не воевали, что тогда?

– Не было бы «тогда», не договорились бы мы, – честно призналась Флейта.

– И то верно, разные мы уж больно… были! Умирающий гном поборол новый приступ кашля и обратился к одному из бандитов:

– Марвий, подь ко мне! Ты за старшего останешься, когда я концы отдам. Никого из них, – Карл провел в воздухе пальцем дугу, – не трогать. Я запрещаю, пущай идут с миром! А теперь выйдите все, мне с караванщиком махаканским пошептаться надо!

Бандиты удивленно переглянулись, но не осмелились ослушаться воли главаря. Они покинули комнату, уведя с собой Флейту и Мисла.

– Поди ближе, караванщик, слаб я, чтоб кричать! – подозвал к себе Пархавиэля Карл.

Зингершульцо оставалось только послушаться просьбы умирающего и сесть рядом с ним на пол.

– В богов я не верю, ни в гномьих, ни в людских, – перешел на шепот Карл, – грехов за мной водится много, но на это мне наплевать, а вот совесть перед кончиной мучит, виноват я перед тобой и перед друзьями твоими, сильно виноват!

Приступ кашля прервал речь гномьего вожака, на этот раз Карл харкал кровью. – Как виноват, перед кем виноват? – высоко вскинул брови Пархавиэль, не понимая, о чем шла речь.

– Слушай и не отвлекай, времени уже мало осталось, боюсь, самого главного не успею сказать! Недавно оплошал я, в тюрьму загремел, там гномов двухвстретил… Из Махакана… караванщиков. – Карл закричал, боль становилась сильнее. – Бежали мы вместе, они мне жизнь спасли, а я им помочь обещал… Тебя они искали и до сих пор ищут…

– Скрипун, Гифер, они живы?! Где они?! – Пархавиэль схватил теряющего сознание Карла за грудки и с силой затряс его.

Разбойник снова открыл глаза, встряска не дала ему потерять сознание.

– Я когда тебя у Матуса в корчме встретил, сразу понял, кто ты, да признаться не хотел. Уж больно друзья твои бойцы хорошие, терять жалко было. Из гномов, с кем я вместе у Сегиля служил, мало в живых осталось… почти никого. Энти вон потом пришли… приблуды, хоть метки себе и сделали… – кивнул умирающий в сторону двери. – Думал, поищешь ты их, поищешь, да и уйдешь ни с чем, а они при мне останутся…

– Где они, где?! – Пархавиэль затормошил Карла.

– Таверна «Последний приют», там у нас штаб. Коль доберешься, передай, чтоб не серчали…

Карл умер. Пархавиэль аккуратно опустил на пол бездыханное тело и закрыл его с головой медвежьей шкурой. Ждать было некогда, пришло долгожданное время действий. Пархавиэль знал, где находились его друзья, и не хотел искушать судьбу.

Дверь открылась, в комнату вошла троица разбойников. Они стояли и молча смотрели на Пархавиэля. Гном насторожился.

– Где Флейта и Мисл? – спросил Зингершульцо, готовясь к самому плохому повороту событий. – Мы тута, внушок, вше в порядке, – донесся из темноты коридора скрипучий голос старика.

Через мгновение целые и невредимые Флейта и Мисл переступили порог.

– Что делать будешь, махаканец? – спросил после долгого молчания Марвий, тот самый бандит, которому Карл перед смертью передал бразды правления.

– «Последний приют», я туда! – кратко ответил Пархавиэль, глядя Марвию в глаза.

– Не советую, там или уже все кончено, или еще очень жарко, но исход один! Мы втроем в Герканию двинем, с нами пойдешь?

Пархавиэль вместо ответа отрицательно покачал головой.

– Ну, как хочешь, – не стал настаивать Марвий и начал подбирать раскиданные по полу оружие и вещи. – Старик, – обратился бандит к Мислу, – ты уж извини, но Карла похоронить тебе придется. Опасно сейчас, нам с трупом на плечах далеко не уйти!

Бандиты вскоре покинули дом Мисла Зингершульцо. Пархавиэль подобрал с пола утреннюю звезду и молча направился к выходу, но, едва переступив порог, остановился и крепко обнял своего старика.

– Извини меня, дедуля, но, видимо, не судьба нам с тобой посидеть… как-нибудь потом, если живым выберусь… Там друзья мои гибнут, понимаешь?!

– Подожди, – прошептал плачущий старик и полез под кровать.

– Опять уходишь, опять вот так, в одиночку?! – закричала вдруг Флейта, накинувшись на гнома и с силой тряся его за многострадальные плечи. – Геройствовать пошел, опять один, напролом, один против всех?! Да ты хоть представляешь, что возле этой чертовой таверны творится, и друзей не спасешь, и сам поляжешь! – Я по-другому не могу, – упорно повторял гном, терпя сыплющиеся оскорбления и удары.

Разозленная упорством гнома Флейта могла бы забить до смерти своего боевого соратника, если бы на помощь правнуку не пришел облепленный пылью и паутиной дедушка Мисл.

– На, внушок, вошьми в подарок, мне-то уш она беш надобношти, – всхлипнул старик и всунул в руки правнука тяжелый продолговатый предмет, обмотанный в несколько слоев полуистлевшими тряпками.

Пархавиэль ощутил странное чувство, как будто этот предмет сильнее сроднил его с прадедом, объединил двух гномов, разделенных несколькими поколениями, но в чьих жилах текла одна и та же кровь, кровь Зингершульцо. Даже Флейта затихла и перестала отбивать о спину и плечи гнома кулаки.

– Что это?! – зачарованно воскликнул Пархавиэль, когда последняя тряпка упала на пол, и гнома ослепил блеск зеркально отполированного округлого лезвия, испещренного рунами и ярко-красными прожилками.

– Моя шекирка, – ответил Мисл, бережно оглаживая идеально гладкую поверхность двуручной гномьей секиры. – Пошледняя вешь, еше в Махакане выковал, с ней и сюда пришел. Шплав ошобый, легкий, попробуй, внушок!

Умелым и быстрым разворотом корпуса Пархавиэль принял боевую стойку, выставив оружие вертикально перед собой, и сделал несколько круговых движений. Несмотря на размеры древка и большую площадь лезвия, Пархавиэль почти не ощутил нагрузки. Оружие слушалось руки, и его лезвие летало по воздуху, как пушинка.

– «Швишт ветра» нашвал, – шмыгнул носом прослезившийся старик и обнял правнука на прощание. – Коль шудьба улыбнетшя, шаходи, не шабывай штарика!

Пархавиэль кивнул в ответ и направился к выходу. – Я с тобой! – прозвучал за спиной настойчивый голос неугомонной Флейты. – Ты ж без меня даже таверны не найдешь, города совсем не знаешь!

– Пошли, – тяжело вздохнул гном, – но только не пинаться и кулачонками шаловливыми по спине не стучать!

– Хорошо, – на удивление быстро согласилась Флейта.

Пархавиэль покачал головой и еще раз тяжело вздохнул. Гному не нравилось, когда с ним слишком быстро соглашались.

Глава 20 Череп и кирка

Начинало светать, а на улицах все еще было неспокойно. Выставленные оружейниками дозоры не разбрелись по домам, как предполагала Флейта, а, наоборот, все чаще и чаще курсировали между домами. Застава разрослась и стала походить на настоящий военный лагерь. Число костров уменьшилось вдвое, теперь люди не сидели без дела и не точили лясы о том о сем, а строили баррикаду. Старая мебель, найденная в завалах мусора, камни из разобранной мостовой и полусгнившие доски из старых сараев были не единственным строительным материалом для возведения неуклюжего укрепления. Шестеро мужчин, потея, ругаясь между собой и издавая неприличные звуки, тащили огромный чан, кто-то приволок пожертвованный ради общего дела комод, а несколько смекалистых цеховиков угнали откуда-то телеги. Работа кипела, ржавые топоры и вилы сменились копьями, мечами и щитами, на трети воинов из народного ополчения были новенькие стальные доспехи. – Видать, совсем дело плохо, коль мастеровые решились влезть в хозяйский запас, – прошептала Флейта на ухо гному. – Нацепили на себя все, что в цехе осталось, что на продажу по лавкам развезти не успели.

– И не только, – кивнул Пархавиэль в сторону дымящихся труб. – Работа полным ходом идет: только склепали латы – и сразу в бой, значит, дело – дрянь!

Рыжеволосый Милгар подтвердил опасения Пархавиэля Оказывается, как только они ушли в сопровождении эскорта, застава была атакована многочисленным отрядом повстанцев. Они напали без предупреждения и даже не пытались вступить в переговоры, как это обычно бывало раньше. Только благодаря недюжинной физической силе и небывалой сплоченности цеховиков удалось дать отпор и разогнать смутьянов.

– Ну, вот так оно и получилось, – объяснял Милгар, вытирая ладонью вспотевший под шлемом лоб, – коль их не пустили, сразу в «сочувствующие» угодили. А мы ведь что, мы никому не мешаем, просто не хотим, чтоб по округе всякая шваль лазила и бесчинства творила.

– Что делать будешь? – спросила Флейта.

– Что, что, до конца стоять, что нам еще остается?! – выкрикнул разгоряченный мужчина, но тут же умерил пыл и сбавил тон. – Ладно, как-нибудь разберемся. Сунутся раз, сунутся два, да и махнут рукой. Ребята с юга вернулись, говорят, погромщикам там не сахарно приходится. Гномье им под зад дало, так что они теперь всю силу туда кинут, не до возни с «сочувствующими» будет!

– Зато потом отыграются, – прошептала Флейта, внимательно рассматривая громоздкое сооружение, перекрывшее улицу.

Такую огромную и, по большому счету, бесполезную кучу мусора ей приходилось видеть впервой. Одно дело сдерживать сотню-другую ослепленных ненавистью горожан и совсем иное – противостоять всем тем, кто не «нарезвился» на юге. Многотысячный поток смял бы редут, как бурная река сносит ветхую запруду.

– Нечего загодя думать, будет день, будет видно, – прервал раздумья девушки голос Милгара. – Вы-то куда? Чего у старика в домишке не отсиделись? Дела какие, или боевой дух вдруг взыграл?

– Вдруг только пузо взыгрывает, вот тогда и дух начинается, – назидательно произнес гном. – А у нас дела, кои никого, окромя нас, не касаются!

– Не касаются, так не касаются, – пожал плечами тут же потерявший интерес к продолжению разговора Милгар.

Главарь ополчения оружейников отвернулся и продолжил руководить строительством самодельного редута.

– Зря ты так с ним. Зачем человека обидел? – принялась отчитывать гнома Флейта, как только они перелезли через баррикаду и удалились шагов на двадцать от передового дозора.

– Как «так»? – огрызнулся гном, но потом все-таки решился объяснить причину своего странного поведения. – Осерчал я, на глупость его непросветную разозлился, хотя и не один он здесь такой…

Пархавиэль ускорил шаг и загнал мысли о Милгаре в дальний угол сознания, чтобы Флейта не могла добраться до них. Зингершульцо чувствовал, что девушка неправильно истолкует их, и не хотел искушать судьбу, давая повод к новым препирательствам и упрекам. Гном не мог толково объяснить человеку, прожившему всю жизнь в городе трусливых эгоистов, где жизнь течет по крысиным законам и где каждый всегда за себя, что выжить среди полчищ врагов можно только держась вместе, сжавшись в кулак и упорно пробиваясь сквозь их несметные ряды.

Милгар совершал ошибку, шел по пути, по которому до этого брели многие, по пути глупой геройской смерти. Вместо того чтобы повести своих людей на юг и, преломив врожденную неприязнь к гномам, вместе с ними защищать Цеховой квартал, порядок и спокойствие жизни в нем, он решил оборонять только свою округу, маленький мирок из нескольких цеховых корпусов и домиков.

«Ну почему, почему все хорошие, порядочные люди и гномы слепы как пещерные малаги, живут сами по себе и не могут понять прописных истин, а тем временем отпетые мерзавцы и подонки сколачивают шайки и банды, порой разрастающиеся до королевств?» – негодовал гном и одновременно пугался своих собственных мыслей. Он должен был научиться жить в этом мире, приспособиться к нему, а не тратить впустую время на поиски правды и эфемерной справедливости, спящих где-то в глубокой пещере вечным сном.

Еще не успев дойти до перекрестка, путники услышали приближающиеся шаги. Почти одновременно и гном, и девушка шлепнулись на грязную землю и отползли к забору. Из-за углового дома показалась группа вооруженных луками эльфов. Высокий командир в сером плаще бойко отдавал команды своим соплеменникам. Эльфы двигались быстро и бесшумно, разбегаясь по крышам и чердакам, закуткам и темным подворотням. Буквально через миг на улице не осталось никого, даже командира.

– Это что еще за представление? – поинтересовался гном, не упустив возможности прижаться к Флейте поближе.

– А я почем знаю? На погромщиков вроде не похожи, да и «сочувствующими» не назовешь. Поглядим – увидим, что остроухие удумали. Только ты уж из канавы не выпрыгивай, когда потеха начнется, у нас свои дела!

– Поглядим, – буркнул гном, надеявшийся, что все-таки сможет удержаться от очередного безрассудства.

Ответ на вопрос приехал на двух подводах. На одной сидела дюжина вооруженных людей, а вторая была доверху загружена краденым добром. – Падальщики, – прошептала Флейта на ухо гному, – пока дурачье орет да за гномами по городу носится, эти ребята дома побогаче громят. Вишь, сколько уже набрали!

Пархавиэль облегченно вздохнул. Желание вмешиваться в чужие дела отпало. Даже когда вокруг засвистели стрелы, и люди, как перезрелые яблоки, западали с телеги, гном спокойно лежал в грязной жиже и невозмутимо наблюдал за разворачивающимся действом. Одно ворье било других, на гномьей душе стало теплее и уютнее.

На отстрел метавшихся возле телег бродяг у эльфов ушло не больше минуты. Лучники вышли из укрытий только тогда, когда последний из падальщиков испустил дух. В его груди торчало восемь стрел. Нападавшие не стали обыскивать трупы и даже не оттащили мертвые тела к обочине, сели на телеги и поехали дальше: искать новые жертвы, а может быть, делить награбленное добро.

– Пошли, – скомандовал гном, бойко поднявшись из лужи и засеменив на коротеньких ножках.

– Ты бы хоть отряхнулся! – сделала внушение Флейта, догнав его через какое-то время.

– Само отлипнет, когда подсохнет. – Пархавиэль был явно не в настроении выслушивать наставления.

В отличие от слов оракулов, которые почему-то имели обыкновение не сбываться, предсказание гнома оказалось верным: грязь засохла и отпала от его бороды, как только они оказались на площади посреди дымящихся руин догоревшего и обрушившегося здания миссии.

Цеховой квартал был безлюден. Жители ушли, ушли туда, где все еще бушевало пламя и в утреннее небо вздымались черные зловещие клубы дыма. Чем дальше шли путники на юг, тем виднее становилось зарево и тем больше было окоченевших трупов, хаотично разбросанных по мостовой. Сначала они натыкались только на изувеченные тела гномов: затоптанных и поднятых на вилы, подожженных и растерзанных толпой, но потом среди застывших в неестественных позах фигур все чаще и чаще встречались люди. Холодная и бесстрастная вечность потушила их праведный гнев и усмирила боевой пыл.

Обшитая железом дверь не открывалась. Колдовство Флейты с отмычкой не помогло, хотя девушка старалась изо всех сил, ворочая попеременно взад и вперед, влево и вправо тонким длинным штырем с крючком на конце. Замок оказался или ржавым, или очень хорошим, что в принципе было все равно. Причина неудачи никак не влияла на плачевность результата. Они находились в запертом подвале, а из темного подземного прохода в любой момент могли вынырнуть разгоряченные азартом погони преследователи.

– А все ты виноват! – Девушка перевела дух после усердных, но бесполезных трудов и приступила к излюбленному занятию капризных девиц и престарелых домохозяек: обвинению мужчин в своих неудачах. – И зачем я только тебя послушалась? Чердаками нужно было уходить, чердаками, так нет, его в подвал черти понесли! Вот и сиди теперь на старом тряпье и позапрошлогодней свекле, жди, когда гости пожалуют!

Пархавиэль устал, ему надоело слушать нескончаемые причитания, прервать их не было сил, а обосновывать правильность принятого им решения гном считал ниже своего достоинства. Расстроенная Флейта не думала головой, она изливала на окружающих, то есть на Пархавиэля, безудержный поток переполняющих ее эмоций и самозабвенно говорила, говорила, говорила…

Одна улочка сменялась другой, всюду горели дома и лежали трупы. Гномы отчаянно сопротивлялись, но люди теснили их дальше на юг, загоняли в угол квартала, откуда был всего один выход – в реку. Путники уже почти добрались до таверны. По словам Флейты, до «Последнего приюта» оставалось не более четырех сотен шагов, когда повстанцы преградили им путь, точнее, они сами потеряли бдительность и внезапно наткнулись на лагерь отдыхавшего отряда.

Люди грелись возле костров и на повышенных тона обсуждали причину неудачи последнего штурма. Пархавиэль не успел разобрать, шла ли речь о таверне или каком-то ином доме. Только что хватавшие друг дружку за грудки бойцы прекратили мордобой и направили неизрасходованный бойцовский пыл в полезное общему делу русло.

За ними гнались долго, с гиканьем, подвываниями криками. Парочка кружила между домов, умудряясь уворачиваться от летящих в спину стрел, вил и камней, конце концов им удалось оторваться, сбить с толку преследователей, укрыться в путаном лабиринте разрушенных домов и сожженных сараев.

Пархавиэль случайно обнаружил подземный ход. Логика и чутье подсказывали гному, что он должен был вести в безопасное место. Альмирские сородичи Пархавиэля боялись погромов и интуитивно чувствовали, что найти надежное укрытие смогут только под землей. Тяга к туннелям и шахтам была тяжким наследием прошлого, передаваемым по наследству от отца к сыну, как схожесть черт лица.

Вот тут-то и разгорелся спор. Девушку, как заядлого романтика и любительницу просторов, тянуло на крыши и чердаки, а Пархавиэль вожделенно поглядывал на спасительную дыру в полу. Аргументы и логические рассуждения не действовали, Флейта стояла на своем и не хотела уступать, Пархавиэлю ничего не оставалось, как применить последний и самый действенный довод. Не дослушав до конца очередную тираду одержимой уверенностью в своей правоте спорщицы, гном молча повернулся к ней спиной и спрыгнул в дыру. Девушке не оставалось ничего иного, как, чертыхаясь, полезть вслед за ним. – Ну вот, а теперь сиди здесь и кукуй, – продолжала тараторить Флейта, черпая из пустой болтовни моральные силы и вдохновение. – Час, день, два, три просидим, не знаю, пока с голодухи не подохнем! Тебе-то что, ты под землей вырос, значит, крыс жрать привычен, а я не могу, противно!

Пархавиэль устал. Нужно было прекратить затянувшийся концерт, устроенный для одного мечтающего оглохнуть слушателя.

«Флейта, какое красивое, звучное имя! – мысленно произнес гном, закатив к потолку глаза. – Оно так подходит к твоей стройной фигуре и звукам чудного, мелодичного голоса».

Девушка замолчала и удивленно уставилась на гнома. Уголки ее губ дрогнули, а рот сложился в изумительную по красоте улыбку. И вот тут Пархавиэль нанес жестокий удар.

«Хотя, с другой стороны, правильнее было бы прозвать тебя Пилою, уж больно ты скрипуча, сварлива и надоедлива!»

Сгнивший капустный кочан полетел точно в голову Пархавиэля, гном увернулся и довольно крякнул. Ему не нужно было быть многословным, чтобы добиться желаемого результата. Девушка обиделась и замкнулась в себе, но зато она наконец-то замолчала.

Насладившись несколькими минутами долгожданной тишины, Зингершульцо начал действовать. Когда не срабатывают ухищрения и уловки, наступает время грубой физической силы. Пархавиэль пнул ногой – безрезультатно, отошел назад, разбежался и прыгнул, надеясь высадить дверь плечом, – железные листы ответили монотонным гудением и скрежетом заклепок. В запасе у гнома оставался всего один инструмент, последнее, но зато самое верное средство. Поплевав на шероховатые ладони, гном вытащил из-за спины подарок дедушки Мисла и принялся крушить. Первый же удар разорвал обшивочный лист, разрезав железо так же быстро и эффективно, как столовый нож масло. Второй удар был нанесен слева направо и под другим углом, из-за раскроенного листа железа посыпались опилки, отлетело несколько досок. Третий удар пробил в двери окно, через которое гном увидел жуткую картину идущего полным ходом сражения. Флейта быстро вскочила с мешка и выхватила меч, а гном изо всех сил забил по двери, увеличивая отверстие. Ворвавшийся в подвал гул сражения заглушил удары двуручной секиры. Пархавиэль не был точно уверен, но на какой-то миг ему показалось, что в самой гуще побоища промелькнуло лицо разъяренного Скрипуна.

– Стой, погоди! Куда ты лезешь, дурень?! – кричала за спиной Флейта, пытавшаяся силой оттащить гнома. – Там же резня, ты их не спасешь, только нас погубишь!

Зингершульцо не слышал, он продолжал яростно крушить последнюю преграду между ним и попавшими в беду товарищами. Он дошел, до конца пути оставалось совсем чуть-чуть, и ему было абсолютно безразлично, каковы шансы на успех и сколько в подземное убежище гномов ворвалось врагов: сотня, две или целая тысяча.

Долгожданный миг наступил, дверь треснула пополам, и ее правая часть вылетела от последнего и самого мощного удара секиры. Пархавиэль подтянул округлый живот и по-кошачьи ловко протиснулся в отверстие между искореженными листами железа и расщепленными досками. Флейта рванулась за ним, но, к счастью, застряла, в толчее битвы гномы не утруждали себя разбирательствами: «Человек – значит враг, – круши, убивай!»

Первое, что увидел Пархавиэль, были спины врагов. Толпа загнала большую группу гномов в угол и пыталась подавить последний очаг сопротивления. Круговые вращательные движения высоко поднятой над головой секиры прорубили в радах не ожидавших нападения сзади людей достаточно широкую брешь. Лезвие пело в воздухе, разбрызгивая фонтаны крови и врезаясь в живую плоть. Пархавиэлю на всю жизнь запомнились глаза человека, почувствовавшего за спиной что-то неладное и обернувшегося как раз в тот миг, когда «Свист ветра» разрубил его голову напополам. Даже те, кто заметил вероломное нападение гнома, не смогли уйти от смерти. Людей было слишком много, они не могли быстро развернуть оружие в сторону новой опасности.

Пархавиэль рвался к своим, его рассудком руководило уже не безумное желание помочь гномам и не гнев, а холодный, трезвый расчет. Он знал: если немного промедлит, то расколотая им на две части толпа снова сольется воедино, раздавит, сомнет его.

«Спасибо, дедушка Мисл, спасибо, дорогой! – бубнил себе под нос как молитву крутящийся волчком гном. – Хороша секирка, ох хороша!»

Если бы не легкость оружия и его поразительная острота, лезвие уже давно бы застряло в каком-нибудь из тел и гном бы погиб. Пархавиэль рубил с силой, наносить скользящие удары он не мог из-за тесноты и высокого роста врагов.

Наконец-то кошмар закончился, впереди промелькнули большие деревянные щиты. Пархавиэль кинулся к ним, но споткнулся и упал. Перед глазами летевшего вперед гнома появилась огромная деревянная поверхность, потом возникла пустота и резкая боль, как вполне логичное следствие сильного удара лбом об пол. Зингершульцо потерял сознание, но главное он сделать успел: добрался до своих, попутно умудрившись вдохновить на ратные подвиги павших было духом гномов. Маленькие человечки воспользовались замешательством людей, плотнее сомкнули строй и пошли в наступление.

В минуты недолгого забытья к Пархавиэлю снова пожаловал акхр. Оме Амбр связал его, как беспомощного ребенка, и принялся дубасить огромной скользкой рыбиной по щекам. Зингершульцо катался по полу и выл от боли и унижения. Ему хотелось подняться, дать сдачи, но не было сил, чтобы развязать тугие путы. Оставалось только ругаться, и гном не преминул воспользоваться этой возможностью. Акхр повел себя странно: обиделся, оскалился на прощание и исчез, а голова гнома загудела от громких звуков родной махаканской речи.

– Сколько можно ждать, Зигер? Берем его и тащим с собой! Все уже ушли. Чего дожидаешься, чтобы люди снова пожаловали?!

– Не стони, Шульк, хауптмейстер наш парень крепкий, щас враз очухается!

Зингершульцо вдруг понял, что это уже не сон, и поспешил открыть глаза. Насколько помнил Пархавиэль, излюбленным приемом пробуждать от сна у Скрипуна было безудержное хлестание по щекам боевых товарищей. Ладони же друга были куда увесистее хвоста севрюги, да и пахли намного отвратнее…

Скрипун широко улыбнулся, что сделало его изрезанное свежими рубцами лицо омерзительно гадким, но Пархавиэль не думал в эту минуту о подобных мелочах, он был рад вновь увидеть потерянного боевого товарища.

– Ну, здоров, рожа! – воскликнул Пархавиэль, заключив друга в крепкие объятия.

– Здоров, Парх! – прослезился на глазах у дюжины стоявших поблизости гномов Скрипун. – Мы тебя с Гифером так искали…

– Знаю, мне Карл рассказывал.

– Откуда?!

– Потом, дружище, потом! – Превозмогая жуткую головную боль и онемение суставов, Пархавиэль все же поднялся на ноги. – Вы с Гифером мне все потом расскажете, сейчас же нужно выбираться отсюда, и как можно быстрее. Кстати, где Гифера потерял?!

– Вот именно «потерял», – потупился Скрипун. – Погиб?! – быстро и чересчур громко произнес Зингершульцо

– Могет быть, – виновато проворчал гном. – Парх, здесь такое творится… Люди просто озверели. Нас Альто послал женщин с детьми по убежищам искать да из города выводить, а Гифер в таверне остался, я…

– Кто таков этот Альто и как туда пробраться, в таверну, то бишь?!

– Ну, Альто, он вроде у нас за командира. Вообще-то он в помощниках поначалу у Карла ходил, но недавно они чего-то разлаялись, и Альто вроде бы не у дел остался. А когда началось и Карл куда-то пропал…

– Понятно, – перебил сбивчивые объяснения Зингершульцо – Идем сейчас в «Последний приют», берем Гифа за шкирку и дуем отсюда!

– Я не могу, – снова потупился Скрипун, – у меня приказ!

Звонкая затрещина привлекла внимание окружающих, до этого момента спокойно занимавшихся обыском трупов. Несколько гномов встрепенулись и хотели было прийти товарищу на подмогу, но Зигер остановил их.

– Нет, мы сам разбираться! – выкрикнул Скрипун по-филанийски с жутким, покоробившим Пархавиэля акцентом.

– Ну, чего встали?! Сказали же вам, сами разберемся… мародерствуйте, мародерствуйте, уважаемые гномы! – Пархавиэль пришел на помощь плохо знавшему человеческий язык Зигеру.

– А ты как так бойко болтать научился?! – вытаращил глаза Скрипун. – Вроде бы вместе сюда попали, а ты вон как шустро лопочешь!

– Потом, сейчас не до этого, веди к своему Альто! – Пархавиэль взял товарища под руку и уверенно потащил за собой.

– Да не могу же я! – вырвался из крепких рук бывшего командира Скрипун. – Приказ у меня особый. Мы беженцев из города тайком выводим, женщин да детей. В это убежище опоздали, вишь, что сотворилось! Торопиться нам надо, дальше идти, а то ведь…

– Скажи своим остолопам, чтоб одни шли, без тебя! С Альто я сам вопрос как-нибудь утрясу! – голосом, не терпящим пререканий, прошептал на ухо Зигера Пархавиэль. – Не для того я вас столько искал, столько пережил, чтобы вновь потерять, да и ты башкой бы подумал, что Гиф на верную смерть остался!

Удивленные гномы переглянулись, поморщились и, пожав плечами, сплюнули и ушли. Им было не понять странной логики Зигера, решившего вернуться в пекло, из которого они только что выбрались. Их задание казалось всего лишь легкой увеселительной прогулкой по сравнению с тем, что ожидало защитников «Последнего приюта». Три десятка оставшихся в живых гномов должны были вывести беженцев, посадить их на угнанную барку и уплыть вместе с ними в безопасное место. Если Зигер вдруг захотел рисковать своей жизнью дальше и остаться в городе, то это было его право. Гномье ополчение было не армией, где солдаты – безвольные рабы жесткой дисциплины и всемогущего устава. Каждый решал за себя, каждый спасался, как мог. Кроме того, никто не осмелился бы назвать дезертиром солдата, нарушившего приказ только ради того, чтобы снова вернуться на передовую.

Переждав несколько минут, парочка бывших караванщиков начала осторожно выбираться через заваленный проход на поверхность, и тут Пархавиэль заметил, что чего-то недостает. Уж слишком тихо и спокойно было вокруг.

– А где Флейта? – спохватился гном.

– Какая флейта? – рассмеялся Скрипун, забавно разведя дуги бровей в разные стороны. – Ты что, Парх, к музыке пристрастился или игрою на жизнь зарабатывал, пока нас искал?!

– Да нет же… девушка, высокая, красивая, черноволосая… мы с ней вместе были… – принялся сбивчиво объяснять Пархавиэль, размахивая руками и суетливо забегав по огромной зале, бывшей когда-то винным погребом.

– Не было никакой девушки, – остановил Зигер метавшегося среди мертвых тел друга. – Увидела, наверное, что здесь творится, да и ушла. Правильно, между прочим, сделала, нечего очертя голову в бойню соваться! – Зигер схватил упирающегося Пархавиэля за рукав и силой потащил к выходу.

Зингершульцо не находил себе места, переживал за исчезнувшую во время боя девушку, но все же поддался настойчивым уговорам друга. Еще раз окинув беглым взглядом место недавней битвы, Пархавиэль послушно побрел вслед за Зигером, успокаивая себя тем, что среди убитых и умирающих тела разбойницы вроде бы не было.

– Так чего, говоришь, те надо? – Трапезничающий гном на мгновение оторвал взгляд от холодной свиной ножки и вопросительно уставился на застывшего в дверях Пархавиэля.

В отличие от других защитников «Последнего приюта», ходивших или вообще без доспехов, или в сомнительной прочности кожанках, Румбиро Альто был с ног до головы закован в броню. Добротный открытый шлем валялся на столе между лоханкой с тушеной капустой и миской, полной овощей, остальные части доспехов, даже тяжелые перчатки, остались на могучем теле громко чавкающего хозяина.

– Где Гифер? – повторил свой вопрос Зингершульцо, немного нервничая и поэтому переминаясь с ноги на ногу.

– Какой Гифер? – удивился довольно рослый гном, невозмутимо продолжая обгладывать ножку.

– Тот самый, что с тобой в банде Карла был, свиное рыло! – вспылил Зингершульцо, совершенно позабыв, что разговаривал с предводителем гномьего ополчения, а не с обычным обжорой-переростком.

– А-а-а-а, – протянул Альто, наконец-то поняв, о ком шла речь. – Так бы сразу и сказал: «Гиф-караванщик», а то вон их сколько бродит, – Альто небрежно ткнул пальцем в окно, – сотни две, поди, и три дюжины из них Гифы да Пифы…

– Где он? – переспросил в третий раз Пархавиэль, на всякий случай прижавшись спиной к стене. «Бандит он всегда бандит, никогда не знаешь, какой пакости от него можно ожидать!»

– Да не стой ты там, садись! – Альто перевел указательный палец с окна на скамью. – Где же Гиф твой мотается, извиняй, не знаю! Где-то там, то ли Завал чинит, то ли с бомбарьерами на крыше дома Крамера засел, для бомбошек смолу варит.

Завалом местные гномы называли баррикаду, преградившую подступы к таверне. Огромное фортификационное сооружение перегородило узкую улочку между парой двухэтажных домов – единственный проход к уединенно стоявшему на набережной зданию таверны. Они со Скрипуном ни за что не забрались бы на вершину грозного редута, ощетинившегося ежом из остро отточенных кольев, если бы гномий дозор наверху не кинул им веревочную лестницу. Скамьи, доски, двери, мебель и даже телеги не просто сваливались в бесформенную кучу, как у оружейников на севере, а тщательно скреплялись между собой: намертво связывались толстыми веревками, сколачивались гвоздями, стягивались железными клепками. Немудрено, что разъяренная толпа индорианских фанатиков до сих пор не смогла уничтожить последний «рассадник гномьей заразы».

– Ты меня, уважаемый, не трожь, дай пожрать спокойно! – вежливо попросил Альто, возвращаясь к поискам мяса на кости. – Сам уж дружка своего найди, будь любезен!

– Хорошо, – Пархавиэль направился к выходу, – я найду его, и мы втроем уходим! – Идите, – разведя руками, ответил Альто, – кто ж те, чудаку, мешает? Я ведь никого силой сюда не затаскивал, да и не держу. Только позволь узнать, куда же ты, родимый, копыта двинуть собрался, коль вокруг таверны людей полно, а квартал стражей оцеплен?

Невозмутимость и спокойствие здоровяка насторожили Зингершульцо. Вместо того чтобы незамедлительно отправиться на поиски друга, Пархавиэль подошел к столу и без приглашения сел на край скамьи.

– Ты что ж, думаешь, я специально гномов собрал и держу, чтоб, значит, за правое гномье дело бороться? – рассмеялся Альто, не отрываясь от еды. – Эдакий, значит, целеустремленный и зловредный сегилевский недобиток, что людей всех подряд перерезать готов и кличи поганые направо и налево кидает: «Гномам равные права!», «Долой индорианских палачей!» и прочие глупости? Нет, караванщик, дело немного по-другому обстоит. Вон в окно глянь, там около двух сотен гномов копошатся, а ночью пять сотен было. Опытных солдат из них и двух десятков не наберешь, половина оружия вообще в руках не держали. Какие из них бойцы? – Альто сделал многозначительную паузу и долго смотрел Пархавиэлю в глаза. – Я никого не держу, они сами не уходят, потому что некуда, потому что там, за Завалом, их ожидает одно – вилы в брюхо да на кол! – Альто поднялся из-за стола и забегал кругами. Плотину внезапно прорвало, эмоции хлынули рекой, от былого спокойствия не осталось и следа. – Я еще вот что тебе скажу, чтоб спесь и гонор твой дурацкий сбить. Слышишь колокольный звон?!

– Ну слышу, – ответил Пархавиэль, почувствовавший себя неловко, как будто он был заносчивым учеником, ни с того ни с сего решившим учить мастера ковке мечей.

– Это звонят колокола Храма, а что это значит?

– Почем знать? – пожал плечами Пархавиэль.

– А то, что раньше погромы были мелкими: побегают людишки по улицам, покричат, дюжине гномов брюшину вспорют и успокоятся. А в этот раз н-е-е-е-т, – протянул Альто, потрясая в воздухе облитой жиром перчаткой. – Этой ночью они за нас всерьез взялись, хотели за раз всех извести, да только не вышло… Не справилась толпа с делом, дали мы им отпор!

– Что-то я не пойму, – начал было говорить Пархавиэль, но осекся под строгим взглядом вожака.

Альто успокоился, огладил бороду и, сплюнув на пол, вернулся к столу.

– Храм призывает всех верующих прийти на подмогу своим собратьям в Цеховом квартале, – произнес Альто совершенно спокойно. – Если индорианцы открыто подняли знамя веры над толпой, значит, вскоре король пришлет войска. Мы обречены, без разницы: останешься ли ты или покинешь «Последний приют».

– Ну а если по реке уйти? – спросил Пархавиэль. – Семьи же вы отправили!

– Верно, – кивнул Альто, – только барка, которую мы якобы украли, была под имперским флагом. Купец знакомый согласился помочь, за деньги, конечно, не просто так. Он к устью реки плывет, а там морем в Империю. Флот королевский реку уже давно перекрыл. Имперцев не тронут, побоятся, а всех остальных… Так что не тешь себя надеждой, караванщик!

– Ну, нельзя же вот так просто сидеть и ждать конца, нужно что-нибудь придумать! – воскликнул Пархавиэль и с расстройства стукнул кулаком по столу, отчего на пол свалилось несколько глиняных мисок.

– Да ты не дрыгайся, как припадочный! Сядь пожри напоследок иль пивка глотни, – остудил пыл вскочившего из-за стола Пархавиэля Альто. – Мы все уже придумали, в полдень на прорыв пойдем!

– Как на прорыв? – От удивления Пархавиэль широко открыл рот. – На прорыв, – невозмутимо заявил Альто, – нагло, нахраписто, сквозь вражеские ряды, авось проскочим. – Так хоть шанс какой-то будет…

– Так чего же вы ждете, почему не сейчас, пока еще войска не стянуты?!

– В поддень пойдем, – заявил Альто. – А до тех пор зубами в этот поганый клочок земли цепляться будем, из кожи выворачиваться, а Завал держать!

– Но почему?!

– Барка не успеет уйти. Ты в квартале был, что творится, собственными глазами видел. Улицы пусты. Пока мы здесь бьемся, все людские силы на юг стянуты, а не по кварталу рыщут. Я отряды послал, спрятавшихся по подвалам искать. Чем дольше мы держимся, тем больше гномов спасется!

Пархавиэль понимающе кивнул. Делать было нечего, оставалось только надеяться, что до полудня не успеют подойти регулярные войска. Против них у гномов, вооруженных топорами-колунами и самодельными щитами из досок, не было шансов.

– Я с вами, что мне делать? – важно сказал Пархавиэль, поднимаясь из-за стола.

– Да чего хочешь: хоть бреши в Завале латай, хоть бомбошки крути, только дай дожрать спокойно! То один, то другой припрется, у всех дела важные, и без меня никак, – проворчал Румбиро Альто, возвращаясь к прерванной уже в третий раз за последний час трапезе.

Когда протрубили тревогу, Пархавиэль с Зигером дремали на крыше таверны, умаявшись в ходе бесплодных поисков Гифера. Лагерь мгновенно преобразился, ожил после утренней спячки. Медленно ползающие внизу фигурки гномов забегали, засуетились, образуя галдящий и громко топающий поток бегущих к Завалу. Надрывному реву труб вторил бой барабанов, бомбарьеры на крышах зажгли костры. Если эльфы славятся своей хитростью, остротой глаза и изворотливостью ума, то гномам в трудные минуты на помощь приходят сила, сплоченность и невиданная изобретательность, позволяющая создавать грозное оружие из имеющихся под рукой скромных средств.

Сразу после разговора с Альто Пархавиэль приступил к поискам друга. Бродя по лагерю, он не раз обращал внимание на пять огромных котлов, установленных на вершине Завала: по два на каждой из крыш домов и один в центре на специально укрепленной платформе. Вначале гном думал, что в них кипятится смола, но понял, что ошибся, когда поиски Гифера завели его на крыши.

Смрадный запах ударил в нос, ободрал гортань и мгновенно выбил из глаз гнома потоки слез. Работавшие возле котлов гномы, в основном не старше двадцати лет, все как один были в круглых закопченных очках и темно-серых повязках. Странный вид юношей не удивил гнома, в литейных цехах и кузнях Махакана ему доводилось видеть и не такое, а вот занятие молодняка поразило Пархавиэля Проснувшаяся любознательность заставила его на время забыть о поисках.

Трое гномов обворачивали довольно увесистые булыжники тряпками, еще четверо обматывали их крест-накрест бечевой и, обрывая ее, оставляли длинный конец. Закутанные в тряпки камни бережно складывались возле котлов с пахучей жидкостью. Пархавиэль долго ходил кругами, пытаясь разгадать смысл загадочного действа и почему-то не решаясь спросить. На помощь пришел неизвестно откуда появившийся рядом Зигер.

– Местное гномье изобретение, очень хорошо против толпы и любого скопления войск. Не знаю, из чего они эту пакость варят, но горит прекрасно… Во время боя бомбарьеры берут бомбошки, – старый боевой товарищ ткнул пальцем в кучу камней, – обмакивают их в котле, поджигают, разматывают пошибче и кидают вниз. Говорят, горит, водой не зальешь, да и камни, как понимаешь, больно бьются!

Пархавиэль поспешно натянул на себя кольчугу и, засунув утреннюю звезду за пояс, взял в руки секиру. Плащ и прихваченная из разграбленных запасов таверны провизия остались лежать на крыше. Зачем таскать с собой то, что вряд ли уже понадобится? Повинуясь инстинкту «Бегу туда, куда бегут все!», Пархавиэль влился в ближайший поток гномов и бойко вбежал на самый верх редута, но там ему преградил путь светловолосый гном со сломанной рукой на перевязи и опаленной бородой.

– Куда прешь, рожа?! А ну, пошел вниз, здесь только стрелки и бомбарьеры! – довольно доходчиво и деликатно, учитывая обстоятельства, объяснил Пархавиэлю его ошибку командир стрелков.

Чуть не слетев кубарем с шаткой лестницы, Зингершульцо спустился вниз и, найдя глазами в многоликом скоплении гномов Зигера, присоединился к его отряду. Уже через минуту из-за Завала послышались крики и топот, в воздухе засвистели стрелы, арбалетные болты и горящие камни.

Гномам-пехотинцам оставалось только терпеливо ожидать приказа и вслушиваться в шум боя. Вначале было жутко, шум по ту сторону укрепления сводил с ума. Крики, стоны, лязг железа сливались в страшный вой, издаваемый каким-то огромным разозленным чудовищем. Нагоняли страху и тела убитых стрелков, время от времени сваливавшиеся сверху то со стрелой в груди, то с разбитой камнем головой. Постепенно гномы привыкли, Пархавиэль жалел лишь о том, что он сейчас не в гуще сражения. Стрелкам приходилось несладко, но зато их не мучили глупые предчувствия и ожидания, им просто некогда было бояться…

Бой постепенно затих, гул толпы отдалился, а свист снарядов все реже и реже разрывал воздух.

– Сейчас или отбой скомандуют, или на прорыв поймем! – прокричал на ухо Пархавиэля повеселевший Скрипун.

К несчастью, прогноз Зигера оказался чересчур оптимистичным. В наступившей ненадолго тишине отчетливо прозвучали два прерывистых сигнала трубы. Сидевшие поблизости от баррикады пехотинцы повскакали с мест и что есть мочи побежали к таверне. Заметное оживление возникло и наверху: стрелки и бомбарьеры поспешно покидали позиции.

– Акхр меня раздери, только не это! – выкрикнул не на шутку перепуганный Скрипун, схватил Пархавиэля за руку и потащил за собой. – Шевели топалками, быстрее!!!

Не успели они пробежать и двадцати шагов, как в воздухе снова загудело. Страшный удар сотряс землю, Пархавиэль не удержал равновесия и упал, а перепуганный Зигер так и продолжал волочить его по земле.

Зингершульцо с трудом удалось освободиться от мертвой хватки назойливого товарища, он поднялся и оглянулся назад. Завал был цел и невредим, а вот от крыши дома Крамера не осталось и следа. Не успевшие спуститься вниз стрелки попадали с лестницы, как перезревшие яблоки. Не покинули передовой только дозорные, трубачи и командир в блестевших на солнце доспехах.

– Чего застрял, дуралей?! Не вишь, из катапульт мерзавцы бьют! – Зигер вновь схватил за руку друга, зачарованно глазевшего на поражающую размерами картину разрушении.

Второй залп не достиг цели. Огромные камни перелетели через Завал и с оглушительным грохотом разворотили мостовую. Пархавиэль не помнил, как они добрались до дверей таверны. Чудовищный гул следовал по пятам, и каждый раз, когда сотрясался воздух, Зингершульцо казалось, что этот снаряд попадет именно в него. Лишь укрывшись за дубовыми дверьми, гномы почувствовали себя в безопасности. Каменные стены не выдержали бы больше двух попаданий, но зато здесь почти не было слышно парализующего рева проносившихся по воздуху снарядов.

– Паршиво дело! – признался Зигер, выплевывая сломанный при случайном падении зуб. – Раз катапульты бьют, значит, войска за нас принялись, значит, хана!

– А может, оно и к лучшему, – внезапно заявил Пархавиэль ко всеобщему удивлению, – быстрее в бой вступим. Терпеть мочи нет!

Соратники понимающе закивали, каждый из них уже ощутил на себе, что намного страшнее смерти ее томительное и изматывающее ожидание.

Пархавиэль так привык к грохоту разбивающихся о мостовую камней, что внезапно возникшее затишье заставило его взволноваться. Гном подумал, что он оглох, и, испугавшись, принялся сильно дергать себя за мочки ушей. Однако пугливое перешептывание вокруг развеяло тяжкие сомнения. Через миг в голову ворвался протяжный рев трубы, бесстрашный командир сзывал своих солдат на баррикаду.

Дверь таверны распахнулась, и гномы застыли в оцепенении. Площади больше не было, мостовая была перерыта бешеным кабаном размерами со слона. Повсюду виднелись глубокие воронки и бесформенные груды камней. Немного разнообразили пейзаж разбитые вдребезги телеги и изуродованные до неузнаваемости трупы не успевших укрыться от обстрела гномов. Еще недавно мощное и неприступное укрепление превратилось в горящие руины. Жидкость из перевернутых котлов пролилась вниз и полыхала. На фоне пляшущих языков пламени и вздымающихся ввысь клубов дыма возвышались жалкие остатки стен, между которыми еще как-то держались доски каркаса. В самом Завале было столько брешей, что удивляло, как эта хлипкая конструкция, похожая на решето, еще не упала. Даже самый отважный и безрассудный гном не осмелилсябы теперь взобраться наверх по единственной уцелевшей лестнице.

– Ко мне, все ко мне, живо! – махал руками и орал во все горло Альто, перекрикивая порой надрывный рев трубы. – Быстрее, быстрее, увальни бородатые, не дрейфить и не охать, это только припевка была, щас песнь грянет!

Подошедшие гномы, трясясь, косились на разрушенный редут и свисавшие со стропил трупы дозорных. Альто не боролся со страхом солдат, он решил направить его в нужное русло, не давая воцариться панике. Перепуганные гномы сбились в кучу, называемую на военном языке «плотный строй».

– Ну что, страшно, други мои?! – Как заправский полководец, Альто расхаживал перед неровным строем солдат и поигрывал булавой. – Это хорошо, когда страшно, страх силы и ногам, и рукам дает, а силы нам щас ой как понадобятся! Для тех, кто нигде не служил и, окромя свиньи, никого не резал, поясняю: прорыв это не бой, это то же самое бегство, только не порознь, а в куче. Бежать надо прямо на врага, иначе эти закованные в латы стервецы за вами погонятся и всех поодиночке перекокошат. Я впереди пойду, ты… – командир ткнул булавой в грудь Зигеру, – и дружок твой, как уж его кличут, запамятовал, рядом пойдете! Коль я паду, равняться на них! Останавливаться нельзя, бежим только вперед и изо всех сил, попутно махаем булавами и сметаем все на пути! Ясно?!

В ответ раздалось дружное пыхтение, изредка перебиваемое ворчанием и невнятным бормотанием бранных слов.

– Марц, что там у нас? – обратился Альто к притаившемуся в дыре Завала дозорному.

– Легкая пехота, сто пятьдесят – двести, идут квадратом, шагов сто – сто двадцать. Позади полсотни лучников, без доспехов, кто такие, не разобрать! – бойко отрапортовал подросток, высунув на миг веснушчатую голову из развалин.

– Во, как мило! – рассмеялся Альто. – Повезло вам, требуха ходячая! Мечниками да ополченцами драными нас не взять, пробьемся! За двадцать шагов становимся клином и в центр, самый центр!

Разнесшийся по рядам боевой клич заглушил последние слова Альто. Полторы сотни гномов, грозно потрясая оружием и строя злобные рожи, кинулись в брешь. Поток подхватил Пархавиэля и понес прямо на быстро приближающегося неприятеля. Лучники вскинули луки, свист стрел разорвал воздух. «Во черт, я же без щита», – успел подумать гном, вжав голову в плечи и побежав еще быстрее. Стрелы посыпались градом, ополченцы стреляли навесом, боясь ненароком задеть своих. За спиной Пархавиэля раздались крики, упали замертво несколько тел. Бежавший рядом Зигер пришел на помощь в трудную минуту, умудрился прикрыть щитом и себя, и друга.

Враг был совсем близко, теперь уже и филанийцы перешли с шага на бег. Их первые ряды грозно потрясали мечами и неумело изображали на лицах звериный оскал. «Легко будет», – подумал Пархавиэль, мгновенно сообразив, что яростные гримасы людей не искренни, заучены наизусть в ходе каждодневных тренировок, как и простейшие приемы боя на мечах.

Отряды столкнулись, боевые кличи «Филания» и «Круши» перемешались, слились в одно непотребное слово: «Филоуши», а затем потонули в безудержном многоголосом реве.

«Свист ветра» летал по воздуху, с треском вонзаясь то в шлемы, то в щиты врагов. Пархавиэлю приходилось тяжко, ему не хватало места для полного замаха, поэтому он то и дело высоко подпрыгивал и бил врагов по головам. Прием был эффективным, но изматывал гнома, силы таяли, а филанийская пехота хоть и отступала под дружным натиском гномов, но билась упорно и держала строй. Клин атакующих увяз в филанийских рядах и постепенно стал принимать форму правильного полукруга.

Когда Пархавиэль подпрыгнул в очередной раз, толпа немного сдвинулась, и гном после успешного удара приземлился на чьи-то широкие плечи. Оседланный соратник, как ни странно, оказался совершенно не против сыграть выпавшую на его долю роль верховой лошади. Гном-всадник гордо вспорхнул над толпой низкорослых собратьев, «Свист ветра» загулял в полную силу. Массивное лезвие двуручной секиры летало по воздуху, даже если щит врага выдерживал удар, то сбитый с ног противник валился назад, давя и сминая своих.

Пархавиэль возвысился над соплеменниками, в этом оказались не только плюсы, но и один весьма существенный минус. Один из лучников решился выстрелить, стрела прожужжала совсем рядом, лишь слегка оцарапав плечо гнома. «Меткий гад, – подумал Зингершульцо, не придавая попытке подстрелить его особого внимания. – Навряд ли во второй раз осмелится!» Сидя на «лошади», он был одного роста с людьми, и вражеские затылки защищали его от стрел, болтов и прочих метательных снарядов. Однако повторное жужжание и вонзившаяся в древко секиры стрела заставили его отнестись к этой опасности более серьезно.

Пархавиэль всего на миг оторвал взгляд от вражеских рядов и посмотрел в сторону отряда лучников. Метким стрелком оказался не кто иной, как его давний знакомый, лесничий Радобержец. Верзила узнал гнома, злорадная улыбка не сходила с искривленных губ, а крепкие руки уже вновь натягивали тетиву.

«Чтоб тебя…» – прохрипел тяжело дышавший гном, отбивая круговым движением секиры третью стрелу. Радобержец хлопнул пару раз в ладоши, как старый и добрый приятель, помахал гному рукой и вынул из колчана четвертую стрелу.

– И что те в лесах не сиделось?! – просопел Пархавиэль, мечтавший в эту минуту выхватить композитный лук из шаловливых ручонок лесничего, сломать его об колено и засунуть заостренные обломки великану в… штаны.

Четвертая попытка должна была увенчаться успехом. На этот раз стрела летела точно в живот гнома, ни увернуться, ни отбить ее Пархавиэль не мог, но, как известно, круглых дураков и избранников судьбы спасает счастливый случай. Гном, на котором вот уже несколько минут восседал Пархавиэль, споткнулся и упал, увлекая за собой седока. Стрела пропела над головой и скрылась вдали. Вскоре ряды солдат дрогнули, и началось хаотичное бегство, которое даже при самом предвзятом отношении нельзя было бы назвать отходным маневром.

Только немногим лучникам удалось сохранить спокойствие и не испугаться приближения орды разъяренных гномов. Среди них был и ненавистный сердцу Пархавиэля Радобержец. Ополченцы не покинули позиции, стреляли до последнего, слушаясь зова неписаного кодекса чести стрелков: «Последний залп в упор!»

Пархавиэль хотел лично вогнать в грудь лесничего острый топор, отомстив за то, что тогда, у одинокой сторожки на опушке леса Радобержец изменил их судьбу, обрек его и двоих друзей на страдания, сделал их изгоями, никому не нужными отщепенцами.

Мечте бывшего караванщика и махаканца не суждено было сбыться, за него отомстил кто-то другой, пронзив лесничего мечом, оглушив булавой или отрубив голову. Пархавиэль так и не узнал, какую смерть принял его обидчик, но из лучников не выжил никто. Прорывающийся сквозь кольцо врагов отряд гномов смел всех, кто стоял на его пути, перебил и прошелся по мертвым телам.

Задумка Альто удалась, хотя в это было сложно поверить. Маленький отряд прорвался и дальше уже не встречал существенного сопротивления. Эффект неожиданности и панический страх, как у загнанной в угол крысы, удачно дополнили просчеты армейского командования. Придя в квартал, войска не разогнали уже не нужное ополчение, а поручили горожанам вспомогательные функции, задвинули их во второй эшелон оцепления. Огромные и величественные, как крепостные башни, требушеты стояли посреди небольшой площади. Именно отсюда грозные осадные орудия всего за несколько минут разнесли в клочья укрепление изобретательных гномов. Обслуга орудий медленно и вяло занималась разборкой громоздких конструкций, их же работу охраняли уставшие, пробегавшие всю ночь в поисках гномов ополченцы. Немудрено, что горожане завалились спать, игнорируя отданный им приказ и легкомысленно понадеявшись, что гномами занимаются солдаты, сразу после обстрела ушедшие в сторону таверны.

Появление на площади изрядно поредевшего, но не утратившего боеспособность отряда стало для них неприятной неожиданностью. Гномы не зверствовали и не мстили за смерть друзей, гоняться за разбежавшимися в панике ополченцами не было ни времени, ни сил. Они прошли через площадь, убивая лишь тех, кто по глупости или сонливой нерасторопности оказывался на пути.

Отряд завернул на пустынную улочку и по приказу командира замедлил шаг. Альто дал солдатам немного перевести дух. Впереди был мост, самый опасный участок пути.

– Кажется, выбрались! – пропыхтел Пархавиэль на ухо неразлучному с ним Зигеру. – Пока людские командиры поймут что к чему, пока войска перегруппируются и заново нас начнут в кольцо брать, уйти успеем.

– Не скажи. – Идущий впереди Альто обернулся к Пархавиэлю. – Время у нас есть, но торопиться особо не стоит, лучше отдышаться как следует. Мост длинный, а на том конце нас стража ждет. Там по-настоящему туго придется. Если за полчаса мост не пересечем и сквозь оцепление не пробьемся, то погибнем. Спереди стража, а сзади войска подтянутся, так что, если удача изменит, придется вниз головой в воду прыгать.

– Может, тогда по другому мосту пойдем, по северному? – осторожно спросил Зигер, боясь показаться дураком в глазах командира. – Правильно мыслишь, махаканец, ценю! – Альто по-дружески хлопнул Зигера по плечу. – Северный мост явно хуже охраняется, да и солдат в той части квартала наверняка нет. Пока очухаются, пока подтянутся, мы уже проскочить успеем, да и с рынка до городских ворот рукой подать!

Последующие два часа прошли без приключений. Отряд гномов затерялся среди лабиринтов извилистых улочек, пустырей и свалок, гномы продвигались на север, не только не встречая сопротивления, но даже ни разу не увидев людей. Казалось, город вымер, почил вечным сном, пугая живых зловещей тишиной и устрашающим видом обгоревших домов.

Баррикада оружейников еще сохраняла грозный вид, но обилие трупов в округе и проломленная крыша «Грохота стакана» не оставляли сомнений: жестокие бои шли и здесь, хотя никто из соратников Пархавиэля не смог понять почему. Гномы пугливо сторонились окоченевших трупов и с опаской взирали по сторонам, боясь внезапного нападения.

– Ну что, дружище, просчитался, нашлось и для вас время, – печально прошептал Пархавиэль, склонившись над бездыханным телом пронзенного копьем Милгара. – Выходит, невыгодно самому по себе быть и между двумя огнями плясать, и те, и другие уж шибко жгутся да больно бьются! – Зингершульцо закрыл остекленевшие глаза трупа и поспешил догонять уходивший отряд.

Сердце гнома заныло в тоскливой печали, а на душе стало мерзко и тяжко. Пархавиэль знал, что если бы на оружейников не напали бузотеры-повстанцы, то тогда пришлось бы вступить в бой им. Еще раз нашла жестокое практическое подтверждение прописная истина жизни: позиция «Я сам по себе, никто не войдет в мой дом!» ведет к глупой геройской смерти.

Глава 21 Кровожадный гуманист

– Перестань дергаться и не оборачивайся через каждые пять шагов! – то и дело одергивал Мортас не находившего себе места от беспокойства Тальберта. – Она не маленькая уже, захотела и ушла. Не таращься на женщин и не крути головой, она не вернется!

– Отстань, – грубо оборвал надоевшие наставления Тальберт и продолжал всматриваться в лица проходивших мимо горожанок, надеясь, что следующей окажется исчезнувшая Флейта.

– Да угомонись ты, папаша доморощенный, на нас уже косятся! Еще немного твоих фокусов – и со стражей придется дело иметь.

– Какая стража, чего ты несешь?! Глянь, какой бедлам кругом творится: знать и купцы из города бегут, народ совсем ошалел, мечется по улицам как ошпаренный. Говорят, стража Цеховой оцепила, говорят, гномов громят! А ты ко мне с ерундой привязался, моралист с потресканной мордой!

Мортас пропустил оскорбление мимо ушей. Порой полковнику казалось, что его спутнику вообще чужды эмоции, хотя это было невероятно. Даже самые прагматичные, расчетливые люди иногда дают волю чувствам и, к удивлению хорошо знающих невозмутимость их натуры людей, вдруг разбивают цветочный горшок о чью-нибудь не в меру языкастую голову. Тальберт знал, что у терпения есть предел, и пожалел о сказанных сгоряча словах. Разозлить компаньона ему не хотелось, это могло для него очень плохо кончиться…

– Не «говорят», а точно громят, – уточнил Мортас, – поэтому и следует быть вдвойне осторожными. Видишь, сколько стражей на мосту толпится? Скучающий страж порядка похуже наводнения или пожара будет. Делать-то нечего, вот и начинают служивые ко всем цепляться. А сейчас у них повод есть, даже два. Ты с какой табличкой на виселице болтаться предпочитаешь: «убийца и бунтовщик» или «гномий прихвостень»?

– Пошли быстрее, маг уже заждался, – пробурчал в ответ пристыженный Тальберт.

– Быстрая ходьба разговору не помеха, – твердо стоял на своем Мортас, ускоряя шаг. – Ты не ответил на вопрос.

– Конечно, первое, – нехотя огрызнулся Тальберт, – звучит не так обидно.

– А суть та же: враг общества, висишь и ногами в воздухе дрыгаешь! – рассмеялся Мортас и тут же схватился обеими руками за причинившую боль кожу лица.

– Ты поменьше зубоскаль, а то рожа треснет, – съязвил в отместку Тальберт и снова закрутил головой по сторонам.

Несмотря на странный вид одного и нездоровую нервозность другого, застава на мосту пропустила путников. Видимо, однообразие службы еще не утомило солдат до такой степени, чтобы цепляться к каждому проходившему мимо голодранцу и заниматься откровенной ерундой, то есть поиском «подозрительных личностей». Досмотру и продолжительному разбирательству: «Кто таков, куда идешь, зачем и почему?» подвергались пока только степенные горожане, с которых можно было что-то взять.

Промчавшаяся карета чуть не опрокинула парочку. Полковник вовремя заметил ретивого возницу и прыжком, быстрым и длинным, как у лягушки, перескочил на противоположную сторону моста. Мортас не успел отскочить, взмыленные лошади неслись прямо на него, выдыхая клубы пара из расширенных ноздрей и бешено вращая красными глазами. Если бы наемник хоть немного подался вперед или остался бы на прежнем месте, то попал бы под звонко цокающие и выбивающие искру из мостовой копыта Выхода не было, Мортасу пришлось прыгнуть назад. Сделав головокружительное сальто в воздухе, юноша приземлился на узкие поручни парапета. Круговые движения рук и легкие повороты корпуса то влево, то вправо помогли ему удержать равновесие и не упасть с десятиметровой высоты в бурные воды реки. Карета пронеслась мимо и даже не сбавила ход. Сидевшему на козлах здоровенному мужику было абсолютно безразлично, сбил он зазевавшегося прохожего или нет.

Мгновение Мортас стоял неподвижно, раздумывая и взвешивая, стоит ли прощать обиду. Видимо, логическая цепочка размышлений, усложненная грузом навалившихся эмоций, привела к отрицательному ответу. На глазах у изумленных небывалым зрелищем горожан человек быстро побежал по узкой полоске парапета, балансируя широко расставленными руками. В ту пору бродячие циркачи часто навещали столицу. Умением ловко передвигаться по натянутому высоко в воздухе канату было не удивить скептичных, привыкших к балаганным представлениям горожан, а вот то, что эквилибрист бежал быстрее лошадей и постепенно нагонял не сбавляющую хода карету, повергло окружающих в смятение и страх. Кто-то застыл на месте, разинув рот, кто-то бросился наутек, но были и такие неугомонные натуры, которые со страху широко раскрыли луженые глотки и зашлись истошным криком: «Караул!» С последними пришлось бороться Тальберту, он перескакивал от одного паникера к другому и затыкал блажившие рты увесистым кулаком.

Удивительная пробежка завершилась не менее эффектным прыжком, Мортас мягко приземлился на крышу кареты и сбил возницу с козел пинком в шею. Кучер закрутился в воздухе и на полном скаку стукнулся лбом о каменную изгородь моста. Тут же остановив лошадей, Мортас спрыгнул с крыши кареты и, не обращая внимания ни на бездыханное тело возницы, ни на испуганное щебетание, доносившееся изнутри экипажа, не спеша пошел прочь. – Не привлекать внимания, говоришь, – подбежавший сзади Тальберт схватил его под руку и потащил за собой, – а сам, стервец, что творишь?!

– Не здесь, – произнес Мортас, высвобождаясь из крепкого захвата. – И перестань нестись как оглашенный. За нами гонятся стражники, но они еще далеко. Патруль, который впереди, не должен ничего заподозрить.

Поразительная выдержка и спокойствие не подвели наемника и на этот раз. Они успели миновать заставу еще до того, как до солдат в Королевском квартале долетела весть о странном убийстве, произошедшем где-то на середине моста. Тем не менее Тальберт не мог успокоиться. Мысль о глупой и жестокой выходке компаньона, чуть не погубившего их и убившего человека из-за пустяка, тревожила и побуждала к серьезному разговору с глазу на глаз. Быстро, почти бегом, миновав маленькую площадь с фонтаном, полковник привел Мортаса в тихий, безлюдный скверик, огороженный железной изгородью с прутьями в палец орка толщиной.

– Обычно двое крепких, сильных мужчин ищут подобное местечко в людном городе лишь с одной целью: поиграть в увлекательною игру «Двое входят, один выходит». – Мортас не мог улыбаться, но его глаза смотрели на сердитое лицо полковника с легкой иронией и покровительственной снисходительностью. – Ты что ж, меня на поединок вызываешь?

– Пока не знаю, врать не буду. – Тальберт был сдержан и строг. – Кто ты такой? – задал полковник простой и вполне уместный вопрос.

– Зачем тебе это знать? – Мортас пытался построить разговор на излюбленный эльфийский манер: уходя от прямого ответа, отвечая вопросом на вопрос и создавая вокруг себя ореол притягательной загадочности.

– Предпочитаю знать все о людях, с которыми приходится иметь дело, – честно признался Тальберт и терпеливо продолжал ждать ответа. – У меня пять веских причин, чтобы не отвечать. – Мортас сделал шаг вперед, но тут же замер на месте, рука полковника угрожающе легла на рукоять меча. – А вот, кстати, и шестая…

Полковник немного подумал, засомневался и убрал ладонь.

– Начнем с того, что я имею дело с магом, а не с тобой, следовательно, отвечать буду только на его вопросы, если он, конечно, посчитает нужным и уместным их задать. Как я уже сказал, ты меня не интересуешь, иначе один из нас уже давно был бы мертв.

– Я задал вопрос, без ответа не уйду, – произнес Тальберт, пропуская мимо ушей отвлекающую внимание болтовню.

– Как хочешь, за язык тебя не тянул… твое право, твой выбор, – пожал плечами Мортас и резко оттолкнулся ногами от земли.

Тальберт выхватил меч, но противник внезапно исчез. Полковник услышал свист и ощутил сильный порыв холодного ветра, обжегший его лицо.

– Не меня, случайно, ищешь? – прозвучал за спиною наемника голос пропавшего собеседника.

– Что за… – не успел договорить Тальберт.

Мортас прижал указательный палец к бледным губам и тихо зашипел, прося сохранять молчание. Полковник повернулся и сделал всего один шаг, а неизвестно каким образом оказавшийся по ту сторону изгороди юноша уже захлопнул калитку и запер висячий замок.

– Извини, дружище, драки не будет, не вижу необходимости! – произнес на прощание Мортас и пошел прочь.

– За что ты убил кучера, зверюга?! – выкрикнул Тальберт, пытаясь перелезть через мокрую и скользкую после недавно прошедшего дождя ограду.

– Задаешь неправильные вопросы, поэтому и не получаешь удовлетворяющих ответов. Не «за что?», а «зачем?». – Мортас замедлил шаг и повернулся вполоборота – Но на этот раз тебе повезло, я отвечу. Борт разогнавшейся кареты и копыта лошадей бьют гораздо сильнее кузнечного молота. Негодяй не ценил жизнь других, я просто уберег от смерти тех, кто еще попался бы ему на пути. Жизнь одного мерзавца в обмен на неполоманные кости и черепа нескольких потенциальных зевак, почему бы и нет?!

Тихий стук в дверь не оторвал Мартина от раздумий. Удача отвернулась от мага: он знал, где находится украденная книга, но не смог бы добраться до нее даже с дюжиной здоровых головорезов за спиной. Похоже, он недооценил противника, Норик был хитер и изворотлив, как пиявка. Мало того что он спрятал добычу в укромном месте, окруженном стаями кровососущих дряней всех разновидностей, он еще и умудрился натравить на отряд мага людей короля. Появление стражи в таверне не походило на нелепую случайность, на злую насмешку судьбы. Многое для мага оставалось загадкой, например: где прятались кровососы днем и каким образом маркизу удалось так быстро и, главное, незаметно даже для других кланов притащить в столицу свое уродливое, неполноценное по всем вампирским критериям потомство, обитающее обычно в дремучих лесах на северо-востоке от столицы.

Вопросы, вопросы, вопросы, они кружились в голове как стаи назойливых пчел и не давали покоя. Среди многих загадок самой сложной и неподдающейся пониманию оставалась цель затеянной Нориком сложной, многоходовой игры.

Мартин жалел, что в сложившейся ситуации не мог попросить о помощи верных друзей, находившихся сейчас за многие сотни миль от филанийских границ. На поддержку других магов тоже не приходилось рассчитывать. Они были жалкими, презираемыми Мартином созданиями, слишком трусливыми, чтобы покинуть пределы Долины, и слишком слабыми, чтобы противостоять натиску стай вампиров. Из двух с половиной сотен ученых мужей и дам Гильдии Мартин знал не более десятка магов, способных оказать ему реальную помощь, но они не успели бы приехать вовремя, еще до того, как начнется настоящее бедствие, а не какой-то там заурядный гномий погром. Тревожные предчувствия мучили мага, он знал, что травля мирных и добродушных в душе своей маленьких человечков являлась только началом, основное же действо разворачивающейся трагедии было еще впереди.

Повторный, более громкий и настойчивый стук в дверь был услышан. Легко поднявшись с кресла, Мартин встал у двери и прислушался: ни шороха, ни дыхания. Тот, кто стоял снаружи, был осторожен и привык таиться от посторонних глаз. «Вот и вампиры в гости пожаловали! – пришел к неутешительному выводу маг, подойдя на цыпочках к столу и запустив руку в маленький сундучок – походный арсенал чудодейственных склянок. – Хозяин гостиницы страдает одышкой, он бы кряхтел и переминался с ноги на ногу, отчего явно заскрипели бы половицы. Прислуга ночью к гостям не жалует, да и не стали бы они вести себя так тихо. Тальберт с его девчонкой и тем непонятным типом, который якобы неуязвим и определенно чересчур много знает, тоже бы не молчали. Выходит, меня нашли, ну что ж, посмотрим, для кого эта ночь будет последней!»

– Господин Гентар, впустите меня, и прошу вас, не кидайтесь с порога склянками! – прозвучал за дверью приятный мужской баритон. – Не стоит добро транжирить, пригодится еще, да и реагенты плохо отстирываются!

«Неужели ошибся?» – облегченно вздохнул маг, положив колбы на стол и направившись к двери. Голос посетителя был не только звучным и приятным, но и знакомым. Маг отпер дверь. Плохое освещение в коридоре не давало увидеть лица посетителя, но Мартин узнал по одежде того самого всезнайку-юношу, изрядно попортившего ему не так давно настроение. – Проходи и садись! – Маг прямо с порога указал Мортасу на только что покинутое им кресло. – Где Тальберт и эта разбойница, как уж ее там кличут, Скрипка?

– Флейта, – поправил ученого мужа наемник, как учтивый гость, не отказавшись от приглашения хозяина, погружаясь в мягкое, нагретое кресло.

– Какая разница, я не музыкант, – проворчал маг, подойдя к окну и всматриваясь вдаль, туда, где темноту ночного неба разрывало зарево пожарища. – Где они?!

– Флейта помчалась вслед за посланным тобой на убой гномом, а Тальберт… он скоро будет, – ответил юноша, предусмотрительно придерживая пальцами уголки губ, собирающихся расплыться в болезненной для него улыбке.

– Я никого на бойню не посылал! – выкрикнул маг, на мгновение потеряв самообладание. – Я не знал, что начнется погром!

– Не важно, – Мортас громко хлопнул ладонью по ручке кресла, – твои отношения с гномом меня не касаются. Перейдем к делу: вот твой ларь. – Наемник поставил на стол спасенный Пархавиэлем сундучок из корчмы. – Признаюсь, по дороге не удержался и заглянул: весьма любопытное содержание, но нужных для меня реагентов нет. Надеюсь, ты не забыл посетить своего знакомого еще раз?

– Да, – односложно ответил Мартин и повернулся к собеседнику лицом.

Рот мага широко раскрылся, а брови взмыли вверх. В кресле сидело уродливое чудовище. Лицо Мортаса было до не неузнаваемости обезображено расширившимися трещинами, вздувшимися волдырями, язвами и прочими гнойными прелестями.

– Ну, надо же, – усмехнулся Мортас, глядя на остолбеневшего мага, – а я-то, дурак, думал, что известный маг-некромант привык к виду разлагающейся плоти!

– Не настолько привык, – заикаясь, ответил Мартин. Профессиональное любопытство боролось с инстинктом самосохранения. Мартин ходил вокруг кресла кругами, ему хотелось изучить редкий случай заболевания, но он боялся подцепить неизвестную науке разновидность пожирающей плоть инфекции.

– Я не заразен, – развеял опасения ученого мужа Мортас. – Кстати, мэтр, вас не удивила моя осведомленность? Лишь немногим людям известно о вашем пристрастии повозиться со свежей и слегка смердящей мертвечиной.

– После тех трех заветных слов удивляться не приходится, – ответил Мартин, внимательно всматриваясь в темно-зеленую жидкость, плескавшуюся во вздувшемся под носом юноши пузыре.

– Ну, вот и ладушки, а то я, признаюсь, не люблю лишних вопросов: зачем, как, да почему? Не могут люди просто жить, все понять да осмыслить пытаются, как будто собственных проблем им мало.

– На то они и люди, – ответил Мартин, отрываясь от осмотра, – именно этим мы и отличаемся от животных, любим совать нос в чужие дела!

– А чем же тогда отличаются орки, неужели дурным характером?! – Смертельно больной не терял присутствия духа.

– Отвратительной внешностью, – продолжил шутку маг. – К примеру, мне вид разъяренного дикого кабана импонирует гораздо больше.

– Вы интересный собеседник, мэтр, но, к сожалению, у нас нет времени для увлекательных дискуссий и поединка прозорливости умов. Давайте реагенты!

– Мартин достал из комода маленький сундучок и бережно поставил его на стол.

– Ты обещал помочь, – медленно произнес маг, не убирая руки с крышки ларца. – В чем же именно будет и заключаться твое содействие?

– Умный совет и острый меч, – мгновенно ответил давно ожидавший этого вопроса Мортас. – Этого хватит, ты же не потребуешь чего-нибудь еще? Летать я не учу, проходить через стены не умею, а на праздные вопросы о моей скромной персоне не отвечаю.

Мартин молчал, он чувствовал, что загадочный молодой человек знал много интересных и важных вещей, тайн и загадок. Уж слишком рассудителен был юноша и не по годам мудр. Маг знал, что заключает невыгодную сделку, за бесценок по сравнению с тем, что можно было бы выторговать, отдает редкий дар, несущий облегчение страданий и жизнь. Однако времени на торг не было, текущие интересы превыше призрачных перспектив.

– Согласен, – наконец ответил маг, – но ты должен также рассказать, как и при каких обстоятельствах познакомился с Контом и Анри.

Мортас кивнул и протянул руку. На несколько секунд в комнате воцарилась гнетущая тишина.

– Я поступаю весьма неосмотрительно, нет, просто глупо, – произнес после недолгого замешательства маг. – Отдаю лекарство до, а не после выполнения обязательств с твоей стороны, но… – Мартин замолчал и еще раз окинул взглядом изуродованное язвами лицо, – … но выхода другого нет, боюсь, иначе ты не дотянешь. Надеюсь, ты серьезно отнесешься к нашему уговору, а если обманешь…

– То ты найдешь меня под землей, выроешь из могилы и заставишь мои бренные останки вечно скитаться по свету. Ты это хотел сказать, некромант? – Мортас был абсолютно серьезен, в его тихом, вкрадчивом голосе не было и намека на иронию и невосприятие угрозы всерьез.

– Примерно, – кивнул Мартин и передал ларец в протянутую руку.

Юноша открыл крышку, быстро пробежался глазами по трем рядам колб и пузырьков с разноцветными жидкостями.

– Ну что ж, вы честны, мэтр. Это именно те реагенты, которые я хотел получить. Теперь настала моя очередь выполнить условия сделки.

– Не желаешь вначале подлечиться?

– Потом, – произнес юноша, небрежно засунув сундучок в котомку. – Сначала мне хотелось бы дать вам обещанный совет. Желаете в краткой форме или с подробным обоснованием причинно-следственных взаимосвязей?

– Начни с утверждения, потом перейди к фактам. – Мартин присел на подоконник и затеребил козлиную бородку. Юноша ему определенно нравился, в этих краях редко встречались собеседники с такой выдержкой и остротой ума.

– Книга, которую вы ищете, всего лишь инструмент для осуществления хитрого и хорошо продуманного плана по узурпации власти сначала в Филании, а уж затем и в прилегающих землях. Игра политическая, но будет вестись всеми методами с активным привлечением народных масс. Зачинщиков трое: маркиз Норик, принц Генрих, недовольный тяжкой долей брата короля и мечтающий напялить корону на свою лысеющую голову, и… – Мортас сделал эффектную паузу, – … и весьма нелюбимые твоими собратьями-магами индорианские священники. Единства между ними нет, каждая сторона считает союз временным и хочет остаться в конечном итоге единственным правителем. Отсюда вытекает совет: играть на противоречиях и более активно использовать союзников. На Единую Церковь можно не рассчитывать, здешняя миссия действует в интересах имперской разведки и пока будет потакать всем прихотям маркиза. Единственно возможный союзник – графиня Самбина, которая вскоре потеряет и лидерство в Ложе, и влияние при филанийскош дворе. Вы заручились ее поддержкой, и это хорошо, но настало время заставить ее действовать, а не отсиживаться в стороне. Вампиры любят выжидать, обычно они вступают в схватку только тогда, когда уже ясно, кто победил.

– Любопытно. – Мартин недоверчиво посмотрел на собеседника. – Откуда такая поразительная осведомленность, молодой человек? В отсутствии фантазии и лицедейского таланта тебя не обвинишь.

– Вот. – Мортас достал из-за пазухи связку писем и небрежно бросил ее на стол. – Это переписка графини с недавно почившим бароном Онарием. Уверен, из нее ты сможешь многое почерпнуть. Правда, вампиры оказались недальновидными и замкнулись на себе. Они искренне убеждены, что Норик борется за власть в Ложе и хочет извести Гильдию магов, даже не подозревая, что проныра-маркиз мечтает создать новую империю, новый мир, в котором вообще не будет ни Ложи, ни магов. Почитайте и убедитесь сами, очень интересные факты, в особенности в зареве последних событий! – Мортас многозначительно кивнул на окно, за которым пылали пожары.

– Откуда они у тебя? – Мартин внимательно изучал стопку писем.

– Я убил Онария и забрал его переписку, – честно признался Мортас, глядя в расширившиеся от удивления глаза мага. – Но это к делу не относится, совсем другая история…

– Кроме барона, кого еще тебе приказали убить? – осторожно спросил Мартин, вспомнив о страхе Самбины.

– Передай графине, что ей ничего не грозит, – произнес юноша, как будто прочитав мысли мага. – Я отказался от контракта. Наступили интересные времена, сейчас не до мелочей!

Мартин задумался, он не знал, радоваться ему или горевать. Неизвестность пугает, сильный союзник мог оказаться хитрым врагом, подосланным, чтобы завоевать доверие, спутать планы и втянуть в собственную игру. Сам собой напрашивался вопрос: «Кто ты такой?»

– Амбиции аристократов и фантазии святош меня не интересуют. Я не собираюсь спасать Филанию от высокородного интригана, рвущегося в монархи. Я всего лишь маг, который ищет книгу, только и всего, – произнес Мартин, так и не решившись задать откровенный вопрос.

– То есть мой совет был бесполезен? – Мортас встал с кресла, но не собирался уходить. Он зашагал по комнате, разминая кисти рук.

– Отчего же, прочту письма, может быть, найду что-нибудь полезное.

– Книга – это лекарство от болезни, называемой магией, и залог раболепной преданности толпы, – быстро проговорил Мортас, резко приблизившись к магу на расстояние вытянутой руки. – Магии не существует, есть только знания. Это известно и мне, и тебе, но не другим, видящим в каждом непонятном их маленьким умишкам явлении проявление сверхъестественных сил!

– Это ты из переписки вычитал? – усмехнулся Мартин, делая вид, что не воспринял слова юноши всерьез.

На самом деле маг был испуган и поражен схожестью их точек зрения. Мортас не просто обладал отменной логикой, но и слишком много знал.

– Нет, у меня были более авторитетные источники. – Наемник не обратил внимания на попытку высмеять его и продолжил: – Фактор времени важен сейчас как никогда, но поскольку между нами возникло непонимание, позвольте, мэтр, сделать маленькое отступление и рассказать о себе. Мои язвы потерпят, а вы наконец-то поймете, что творится вокруг, и, может быть, станете мне доверять.

– Это вряд ли, – честно признался маг, занимая опустевшее кресло, – хотя кто знает, кто знает… Жизнь любопытная штука, любит преподносить сюрпризы. Только, пожалуйста, не вспоминай про тяжелое детство, проведенное на горохе и отрубях, и не описывай суровые будни наемника. Знаешь ли, не люблю я слезливые исповеди сентиментальных мясников!

– Не буду. – Мортас оторвал от щеки отслоившийся кусок кожи и небрежно бросил его на пол. – Кстати, вы позволите, мэтр, обращаться к вам на «ты»? – Валяй! – махнул рукой Мартин.

– Так вот, я, признаться, хотел сохранить эту новость на потом, но уж если так разговор пошел… – Юноша развел руками и сделал глубокий вдох. – Я расскажу, Мартин, где я встретил твоих собратьев, очень близких тебе людей: Эгнота Конта и Анри Фламера.

Мартин напрягся, его лицо оставалось спокойным, но пальцы забарабанили дробь по подлокотникам кресла.

– Это случилось в горах Хиджала семьдесят пять лет назад. Они пришли за моей головой. Фламер вернулся, а Конт сошел с ума и навеки остался в горах. Больше ты не совершал ошибки и не посылал никого убить меня, Март Иносий аль Гентариус, великий мыслитель древности, маг-некромант, дипломат и моррон!

Полночь, мужской монастырь на опушке леса был погружен во тьму. Мрак окутал каменные стены, проник в кельи и усыпил обитателей, лишь в одном окне виднелся тусклый свет.

Украденная из кладовой свеча догорела почти до конца, оплавленный воск заляпал подсвечник и капал на стол, но тощий монах, сидевший на низкой и ужасно скрипучей скамье, не замечал подобных мелочей, впрочем, как и хода времени. Удалившегося от мирской суеты мужчину посетило вдохновение, и он увлеченно скрипел гусиным пером, стараясь закончить свой многолетний труд еще до того, как померкнет огарок.

Шел 1401 г. по новому летосчислению. На восточной границе Геркании было неспокойно: шеварские ландсграфы грозили войной, по ночам полыхали пограничные деревни и усадьбы дворян. Крестьяне прятались в лесах или уходили в глубь страны, а брат Мартин дописывал книгу, очерки об истории человечества и о своей собственной жизни длиною в две тысячи лет.

Глава 22 Тезисы об истинной сути морронов

Понятие «моррон»

До настоящего времени о существовании клана морронов, или братства вечных воинов, не знает никто. Даже я, один из самых старейших членов клана, не знаю, из какого языка пришло само слово «моррон», чаще всего переводимое как «легионер падших», хотя лично мне больше импонирует «рыцарь смерти».

Возникновение морронов, или второе рождение

Морронами не рождаются, ими становятся, восставая из праха и пепла, и на протяжении долгих лет пытаются понять «почему?». Почему коллективный разум человечества, который при условии полного отрешения от типичного, общеизвестного представления о Всевышнем, можно назвать богом, выбрал именно тебя? Почему доверил слабому и ранимому существу защиту своих интересов, а значит, и всего человечества в целом?

Примечания

1. Имеется в виду защита человечества при реальной угрозе его уничтожения и/или остановке поступательного процесса развития человеческой цивилизации. (Как следствие столкновения его интересов с интересами других рас: эльфы, гномы и прочие разумные существа).

2. Вампиры не принимаются во внимание, поскольку существа производные, хоть и задирают носы!

Незадолго до возникновения реальной угрозы человечеству коллективный разум, то есть нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех представителей расы, создает моррона. У коллективного разума достаточно сил, чтобы уберечь от разложения материальную оболочку и мысли одного умершего из десятка тысяч падших, а также наделить его энергией мысли умерших людей.

Моррон – не просто воскресший человек, он носитель энергии падших собратьев и прошлых поколений, поэтому и слышит зов коллективного разума.

Морроны в обычной жизни

Моррон смертен, хотя его организм не подвержен старению и отменно работает до тех пор, пока существует коллективный разум (то есть пока существует человеческая цивилизация).

Моррон ничем не отличается от других людей, так же страдает от душевных и телесных ран/недугов, к коим лично я отношу и переживания.

Моррон особыми способностями не обладает. Единственным преимуществом перед противниками является богатый жизненный опыт.

Морроны, ведомые коллективным разумом

Моррон слышит зов коллективного разума, и его жизнь в корне меняется. С того момента, когда моррон впервые услышал зов, и до окончания возложенной на него миссии он превращается в неуязвимого воина, способного мгновенно заживлять даже самые тяжелые раны.

Примечание

Еще раз хочу обратить внимание, что после окончания миссии моррон уязвим, хотя небольшой шанс на воскрешение есть.

Коллективное сознание само подталкивает моррона на правильное действие, само направляет его, погружая в гущу событий.

Если моррон потерпит поражение, то возможны два варианта дальнейшего развития событий:

– человечество погибает;

– моррон воскресает не ранее чем через сто лет и должен ликвидировать последствия своей неудачи.

Братство морронов, или «Одиннадцатый легион»

Морроны рождаются разными людьми, в разные эпохи и в разных странах, но становятся братьями, поскольку их объединяет единая суть: они становятся похожими друг на друга инструментами коллективного разума. Отношения морронов – больше, чем обычные кровные узы, единство взглядов, общее дело и прочие объединяющие людей критерии.

Среди морронов нет учеников и учителей, старших и младших, ведущих и ведомых, есть только равноправные братья.

Название «Одиннадцатый легион», или «Легион падших», появилось в эпоху последних эльфийско-людских войн. Во время решающего сражения под Дуэнабью в армии людей было всего десять легионов, но в момент, когда битва была уже почти проиграна людьми, одному некроманту удалось оживить павших воинов, которые тут же вступили в бой и повергли противника в паническое бегство. Участники тех канувших в Лету событий назвали воскресших мертвецов одиннадцатым легионом. Немного позднее морроны, которые, собственно, и приложили к этому деянию руку, стали употреблять этот термин в более широком смысле, то есть для наименования своего клана.

Перо скрипнуло в последний раз, и огарок свечи погас. Брат Мартин сам не знал, зачем и, главное, для кого он написал эту книгу, полную невероятных фактов и открывающую новый взгляд на окружающий мир. Накопленный за долгую жизнь опыт вырывался из памяти и настойчиво требовал материального воплощения на листе бумаги, хотя бы вкратце, схематично. Март Иносий аль Гентариус создал эту книгу прежде всего для себя.

Предатель-страх парализовал мышцы мага в самый неподходящий момент. Мартин вжался в кресло и пытался сообразить, что же ему делать. Перед ним был не просто опасный противник, а кровожадный монстр, дикий зверь, неизвестно кем и когда заключенный в человечье обличье. Мысли кружились в голове, но здравый смысл отвергал любые варианты активных действий. Мартин знал, что он не успеет поднять и руки, как будет уже мертв. Он жалел, сильно жалел, что в этот момент был не бессмертен.

– Не волнуйся, я не собираюсь нападать, – прервал затянувшееся молчание Мортас. – Наша сделка остается в силе, я помогу тебе!

– Проваливай! – процедил сквозь сжатые зубы маг. – Я не нуждаюсь в помощи мясника!

– Ты забыл добавить «отшельника». Отшельник-мясник, именно так меня тогда окрестил благородный моррон Конт, узревший в моих деяниях угрозу аж всему человечеству! – усмехнулся Мортас, доставая из котомки ларь и, несмотря на присутствие в комнате враждебно настроенного мага, приступил к долгой и ответственной процедуре смешивания эликсиров.

– Пошел вон! – более грубо повторил свое требование Мартин, испепеляя юношу презрительным взглядом.

– В тот миг, когда мы заключили сделку, мы перестали быть хозяевами своих поступков. Я дал тебе слово и выполню обещание, даже если ты будешь упорствовать, как длинноухое вьючное животное. – Язык наемника не повернулся назвать ученого собеседника ослом. – Смотри на наше сотрудничество как на неожиданный и удачный поворот судьбы, комичное стечение обстоятельств. В конце концов, ваше тайное братство перестало преследовать меня, значит, не настолько уж я гадок и опасен в ваших глазах.

– Не знаю, как тебе удалось переубедить Фламера, но я не хочу иметь с тобой ничего общего, убирайся!

– Я рассказал ему, кто таков и как обстояли дела на самом деле, – пожал плечами Мортас. – Мы мирно беседовали, помнится, даже пили какую-то отвратительную настойку на кореньях, правда, до этого пришлось связать и посадить на цепь неугомонного Конта, но его истеричные причитания и вой не особо портили нам настроение.

– Никогда, слышишь, никогда не поверю, чтобы Анри выпивал и по-дружески болтал с таким, как ты: убийцей, кровожадным зверем! – потерял самообладание маг и перешел на крик. – Сколько людей ты перерезал каждый раз, когда спускался с гор: тысячу, две, три?! Сколько деревень спалил?!

– Хоть ты мыслитель и интеллектуал, а твой друг Фламер обычный рубака-солдафон, но у него есть качество, которому тебе следовало бы поучиться! – назидательнопроизнес Мортас, не отрывая глаз от колб с жидкостями.

– Отсутствие брезгливости?!

– Нет, умение слушать! Ты полагаешь, что Конт сошел с ума в горах, что это моя заслуга?! Ты ошибаешься, он был сумасшедшим еще задолго до того, как посетил мою уединенную обитель, просто это не было заметно. Ты же маг, должен знать, что у многих заболеваний длительный скрытый период. Вот и этот бедолага на протяжении нескольких десятилетий незаметно для глаз остальных страдал мнительностью, агонией мозга и разными вредными голосами, блуждающими в его черепке.

– Ты не человек, ты зверь…

– Да, это так, – откровенно признался юноша, – но я живу в человеческой шкуре не одну сотню лет и никогда, слышишь, никогда не убивал без весомых причин!

Мартин замолчал, ненависть и страх уже не владели всецело его рассудком. Логика брала верх над эмоциями и заставляла осмысливать заново неоспоримые ранее истины. «В конце концов, Фламер же не дурак, он ему поверил и не продолжил охоты!» – размышлял маг, пытаясь взвесить имеющиеся у него скудные факты и определить степень опасности колдующего над пробирками монстра.

– В ту пору, когда состоялась встреча с твоими собратьями, я находился в весьма дурном расположении духа. Полугодовая меланхолия – обычное дело для тех, кто мерит свою жизнь веками. – Мортасу наконец-то удалось добиться нужной пропорции, и жидкость окрасилась в бурый цвет. – Людишки жалки и трусливы по натуре своей. Я говорю о тех, кого ты называешь «мирные жители», а высокородные вельможи кличут быдлом или стадом. Сама гора, на которой была моя лачуга, земли вокруг, деревни, города, в общем, вся округа принадлежала какому-то стареющему самодуру. Я уже не помню его имени, а многочисленных титулов спесивца никогда и не знал.

Мортас сделал паузу, добавил в колбу какого-то порошка и залпом выпил бурлящую, шипящую и пенившуюся смесь.

– Так вот, налоги были зверскими, порядки и нравы ужасными: крестьянин косо посмотрел на рыцаря – виселица, пнул господскую собачонку – четвертование. Народ терпел и вроде бы даже привык к жизни такой. Ну а я как-то раз не удержался, хоть, помнится, сам себе зарок давал в делишки людские не вмешиваться.

– Твои жертвы исчисляются тысячами, ты в той несчастной провинции истребил почти всех! – перебил рассказчика маг, отважившийся подняться с кресла и подойти к столу.

– Не спорю, мечом помахать на славу пришлось, – пожал плечами Мортас. – Говорю же тебе, в плохом настроении был, осерчал сильно, озлобился. Ведь как оно получилось: я за бедняков заступился, отряд вассалов господских перебил, а этот высокородный мерзавец меня ловить крестьян послал.

– И народные массы, вооружившись вилами и факелами, крушить пошли, – печально добавил Мартин, незаметно для себя начиная симпатизировать тому, кого еще несколько минут назад считал чудовищем и врагом.

– Охотились за мной, я убегал, прятался, а потом надоело… – Пустая склянка выпала из трясущейся руки. – Пытался вразумить их, не помогло, потом применил силу, а там как снежный ком – покатилось, пошло!

– Тех, кто на тебя с оружием шел, ладно, ну а женщины, дети, старики?!

– Женщины и дети с оружием в руках теряют право на неприкосновенность, – бесстрастно, как городской судья, произнес юноша. – Они сами отказались от права на жизнь, поставив себя на место мужчин, а меня – в безвыходное положение. Разогнал толпу раз, другой, а потом устал, каждое утро в горы лезли, дуралеи! И понял я вдруг, что они доброго отношения не ценили, а понимали лишь язык кнута! Хозяина же своего они куда больше меня боялись, поэтому и служили верой и правдой тому, кто их каждый день с грязью мешал. Тошно мне стало, тошно и противно, вот и сорвался…

В комнате воцарилось молчание. По изуродованному лицу юноши текли ручейки слез. Существо переживало о когда-то содеянном, а может быть, это был всего лишь побочный эффект начинающего действовать лекарства.

– Ты хочешь искупить вину и вступиться за человечество, – внезапно догадался Мартин, – но ты ошибся, я не чувствую зова, я всего лишь ищу украденную вещь.

– Я знаю… – Мортас очнулся от оцепенения и продолжил работу с реактивами. – Книга, которую у тебя украли, весьма важна. Ты и представить себе не можешь, что задумали индорианцы!

– Откуда?! – Мартин резко повернулся к столу лицом. – Откуда ты знаешь, что это книга, да и про морронов тоже?! Не думаю, что Фламер с тобой откровенничал! – Я могу читать мысли, – как ни в чем не бывало признался наемник и потом с явным сожалением добавил: – Лишь иногда и далеко не у всех. Не беспокойся, твоя голова для меня наглухо закрыта! Про книгу ты признался гному, вот из его черепушки и почерпнул, хотя он знал очень мало, только то, что это книга, а не древний меч и не статуэтка какого-нибудь уже давно забытого божества.

– Верю, – кивнул Мартин, отвернувшись, чтобы не видеть, как юноша пьет вторую, пахнущую тухлыми яйцами и гниющим мясом микстуру.

– Интуиция подсказывает, – снова заговорил Мортас, – что в этом издании содержатся сведения об экспериментах, проводимых в Долине Магов за последние несколько лет. Эта информация очень важна для индорианцев Они хотят пробудить воинственный пыл толпы и использовать добытые вами знания в своих целях, в том числе и против вас. Маги ведь им мешают, как когда-то вы мешали Единой Церкви. Помнишь, чем закончилось? Вас с позором изгнали из Империи. В мире, построенном на религиозном фанатизме, нет места для ученых: вечно сомневающихся, ищущих, переосмысливающих неоспоримые ценности.

– У них ничего не выйдет, – ответил Мартин, опять быстро забарабанив пальцами.

– Ну почему же? – не согласился Мортас. – Толпа есть толпа, темная, неграмотная масса, которая даже не пытается думать. Больному без разницы, кто сует ему лекарство в рот: загадочный, молчаливый маг или общительный, постоянно долбящий о любви к Создателю священник, будет ли оно называться живой или святой водою, главное, чтоб подействовало, быстро, безболезненно и по возможности без побочных эффектов типа отрастания ветвистых рогов!

Неожиданно в голове мага прояснилось, замысел врагов стал ясен как день. План индорианцев был прост и так эффективен, что ученому мужу стало страшно.

– Ты прав, но дела обстоят еще хуже! – Мартин забегал кругами по комнате, импульсивно задергав руками и выщипывая волосья из своей и без того жидкой бороды. – Эта книга… в ней… она… – выкрикивал маг, не решаясь открыть правду.

– Не надо, я устал от чужих тайн, – прервал душевные метания Мортас. – Я обещал помочь и помогу, а что в ней написано, лично для меня не важно.

Юноша аккуратно сложил неизрасходованные реагенты в сундучок, положил его в котомку и молча направился к выходу.

– Ты куда?! – воскликнул удивленный маг.

– Выполнять обещание, куда же еще? – сухо ответил Мортас, слегка кивнув на прощание. – Со встречей с графинюшкой не медли, а то поздно будет!

Глава 23 Тайны исповедей

– Возьми виноград, угощайся! Больше тебе не придется вкушать сочных плодов земли, как, впрочем, и питаться человеческой кровью. – Голос графини был красив и певуч. – Ты же знаешь закон, ты заслужила смерть, но мое к тебе искреннее расположение не позволяет отдать подобный приказ. Тебя отвезут в замок Каэнгер и заточат в подземелье. Не беспокойся, крыс там водится много, так что еды хватит лет на сто, а потом я подумаю, что с тобой делать.

Фаворитка филанийского короля лежала на мягкой софе, поедала виноград и беседовала со стоявшей перед ней монахиней в окровавленном церковном одеянии.

– За что? – тихо спросила Каталина, стараясь не смотреть на графиню. Привычка госпожи вальяжно разваливаться в присутствии посетителей бесила Каталину и навевала крамольные мысли о создании собственного клана. Теперь же, когда вампирша была уставшей и измотанной, раздражение переросло в откровенную ненависть, которая в любую минуту могла прорваться наружу и привести к плачевным последствиям. Черный прозрачный пеньюар, выставляющий напоказ прелести красивого тела, только усиливал злость и разжигал ненависть: «Заевшаяся бездельница, только и делает, что телеса свои холит! Попрыгала бы по крышам и заборам с мое, отпала бы охота других смущать! Ладно бы людей завлекала, они на такое падки, а при мне чего разнагишалась?!»

Если бы Каталина была дурнушкой, то ее антипатия к обнаженным формам хозяйки объяснялась бы элементарной завистью, но фигура Форквут, обычно скрываемая под строгим платьем, была не менее хороша. Красивое же лицо и длинные вьющиеся волосы, которые зачастую девушке не удавалось прятать, привлекали к ней взгляды не только охочих до женщин людей, но и холодных, сдержанных эльфов. Тайно воздыхали о Форквут и некоторые вампиры, хотя традиции большинства кланов и строгие правила Ложи не поощряли подобных влечений. «Внешность – твое оружие, не менее грозное в опытных руках, чем боевой топор или меч. Вампир, использующий его для глупых утех, достоин презрения, поскольку не сумел отрешиться от страстей прошлой жизни!» – гласило правило, которое заставляли выучить наизусть каждого принимаемого в клан новичка.

Нет, Каталина не чувствовала себя ущербной, скорее затравленной повседневными заботами и дрязгами. На ее хрупких плечах держался большой, разбросанный по нескольким странам клан, в то время как Самбина жила в филанийском дворце, мыслила, общалась с Лордами Ложи и влиятельными людьми, одним словом, повелевала. С каждым годом у Каталины силилось ощущение, что Самбина создала их и бросила на произвол судьбы, как наскучившую игрушку, что сиятельная графиня заботилась лишь о своих телесах и личных интересах, а клан прозябал, жил собственной, неуправляемой жизнью.

– За что? Только подумать! – негодовала графиня. – Она еще осмеливается спросить «за что?», нахалка! – Самбина стерла с лица ухмылку и отложила в сторону виноградную гроздь. – Ты ослушалась, нарушила мой приказ, покинула гнома, хотя прекрасно отдавала себе отчет, что, помогая Мартину, мы не только ослабляем позиции Норика, но и строим отношения с Гильдией магов, а это немалый аргумент в преддверии выборов нового Главы Ложи. Ты подвела меня, опозорила, предала!

– Я сделала все, что могла, я выполняла свой долг, – произнесла Каталина, смиренно опуская глаза, – но обстоятельства оказались сильнее: близился рассвет, а своевольный гном сбежал, мне не оставалось ничего иного, как…

– Чушь, бред, байки на лужайке, рассчитанные на наивных деревенских простушек! – перешла графиня на крик и даже несколько раз стукнула по столу прелестным кулачком. – Отговорки, сплошные отговорки, прикрывающие нерасторопность, отсутствие мозгов и леность. Меня окружает стадо кретинов, ленивых идиотов, бездарей!

«Созданных по твоему же образу и подобию… – продолжила мысль Каталина, покорно опускаясь на колени и терпеливо выслушивая сыплющиеся на нее оскорбления и упреки. – Пора, ох пора создавать собственный клан Интересно, если уйду я, сколько вампиров останется с ней: десяток или аж целая дюжина?!»

– Твои упреки справедливы, – произнесла Каталина вслух, когда поток брани иссяк, – я готова понести наказание, но не слишком ли суров приговор за такой незначительный проступок?

– Что значительно, а что нет, решаю я, не смей перечить! – грозно прошипела графиня, почувствовав легкие нотки соперничества в словах осмелившейся оспаривать ее решение ученицы.

– Прости, – прошептала Форквут, крепко сжав побелевшие губы, – я смиренно принимаю твой приговор!

– Собственно, ты понесешь наказание не только за это. – Графиня снова стала спокойна и невозмутима, как эльфийская богиня Размышлений. – Другое твое преступление намного ужаснее и отвратительнее!

– Будет ли мне позволено узнать, в чем же оно состоит?

– Перестань притворяться, противно. – В голосе Самбины вдруг появились нотки сожаления и печали. – Что ты наделала, Каталина, зачем?! Как подонку Норику удалось переманить тебя на свою сторону, чем же он тебя прельстил?

– Я верна тебе и действую только в твоих интересах! – заявила Каталина, гордо вскинув голову и не забыв про себя добавить слово: «пока».

– Я не приказывала поджигать миссию Единой Церкви и провоцировать гномий погром, – возразила Самбина и тяжело вздохнула.

– Прошу, выслушай меня! Я проявила дерзкую инициативу, действовала на свой страх и риск, но только во благо клана. Выслушай меня, и ты поймешь!

– Пять минут, – сурово сказала графиня, давая своей лучшей ученице и помощнице последний шанс.

Пройдя мимо спящего на посту юноши лет двадцати, переодетая монахиней Каталина беспрепятственно покинула подвал и оказалась в огромном помещении. Высокий алтарь, множество статуй, изображавших каких-то людей в блаженных позах, и два ряда широких дубовых скамей указывали, что именно здесь проходили таинственные сборища верующих, именуемые мессами. В поздний час зал для проведения духовных служб был пуст. Вытянутые вверх створчатые окна походили на пустые глазницы ослепшего старца. От монотонного гула шагов, скрипа оконных рам и постоянно доносившихся откуда-то сверху шорохов Каталине вдруг стало не по себе, хотя вампирша точно знала, что поблизости не было ни души: ни живой, ни мертвой.

Двери оказались незапертыми. Легко открыв тяжелую трехметровую створку, Каталина очутилась в небольшом, но таком же безлюдном и плохо освещенном помещении. Широкая винтовая лестница вела наверх, где, судя по тихим голосам и неуловимому для человеческого уха храпу, находились жилые помещения. Слабые запахи, струившиеся из-за двери на противоположной стороне залы, подсказали вампирше, что там находились кухня, столовая, подсобные помещения и, конечно же, винный подвал – самое посещаемое по ночам место. Дверь справа вела на свободу, за ней гулял ветер, раскачивая уличные фонари.

Скинув уже ненужный и только мешающий обзору капюшон, Каталина одним прыжком подскочила к спасительному выходу и отдернула тяжелый дверной засов. Свобода была близко, до нее оставался всего один шаг, нужно было только переступить через порог и захлопнуть дверь, но именно в этот миг в голове вампирши заворочался червь сомнений.

Маркиз Норик со священником что-то замышляли, готовили какой-то большой и явно неприятный для ее клана сюрприз. Соблазн спасения был велик, но гипертрофированное чувство ответственности не могло позволить Каталине просто взять и уйти, едва соприкоснуться с тайной и убежать, так и не получив ответов.

Форквут напрягла слух, а ее чуткий нос поглубже втянул воздух. Среди многочисленных ароматов и звуков не было ни одного, показывающего на присутствие в Храме вампиров. Конечно же, сам маркиз с его многолетним опытом и непревзойденным умением маскироваться мог легко сбить с толку любого, в том числе и ее, но встречи один на один с Нориком Каталина не боялась, наоборот, с недавних пор мечтала о ней. Колебания, размышления, страхи и сомнения отняли немного времени, через минуту отважная вампирша приняла решение и заперла дверной засов.

Вновь подняв глухой капюшон и скинув с ног гремящие по каменным плитам сандалии, Каталина всего за пару секунд пересекла зал и ступила на винтовую лестницу. Легкие, едва касающиеся скрипучих досок шаги перенесли разведчицу на второй этаж, где были двери келий и раздавался многоголосый хор храпунов, изредка перебиваемый сольными партиями стонов и бормотаний во сне.

«Мне нужен священник, тот самый: маленький, толстый и лысый, но только как его найти?! – Каталина ругала себя, что тогда, в камере пыток, пыталась вслушаться в разговор и не догадалась запомнить запах Главы Миссии. – Не могу же я теперь врываться в каждую келью и убивать всех подряд!» Интуиция подсказывала, что апартаменты Главы должны были быть большими и находиться вдалеке от келий простых служителей. «Глава, он на то и Глава, чтоб ни в чем себе не отказывать, не важно: король ли он, владелец замка или верховный сановник Храма. Привычка к хорошей жизни объединяет всех наделенных властью персон», – размышляла Каталина, закончив осмотр второго этажа и перейдя к поискам на третьем.

Знание прихотей господских натур не подвело Каталину. Она быстро нашла нужную дверь и бесшумно открыла длинным заостренным ногтем сложный замок. Цель была близка, к великому удивлению Каталины, ее прогулка по ночному Храму обошлась без случайных жертв.

Отец Патрик замурлыкал, как полугодовалый котенок, и заворочался, когда тонкие пальчики Каталины легонько пощекотали его второй подбородок. Обрюзгшая физиономия священника расплылась в умильной улыбке, а маленькие глазки приоткрылись, образовав узенькие, едва заметные щелочки. – Не надо, сестра, я не вызывал, – пробормотали толстые губы отца-настоятеля, – но если уж ты пришла…

Пальцы вампирши сильно сжали горло, отец Патрик захрипел и изошел слюной. Опухшие веки мгновенно раскрылись, а лицо священника приобрело окрас перезревшего помидора. Хаотичные барахтанья и кувыркания по кровати массивного тела не привели к желаемому результату: Патрику не удалось высвободиться, он только усугубил свою участь, разозлив уставшую и давно точившую на него клык вампиршу.

– Лежать! – приказала Каталина, крепче сдавив горло и продемонстрировав жертве самый кровожадный оскал.

Большой палец Форквут нащупал под толстым слоем жира тонкую пульсирующую полоску артерии.

– Дышать, дышать… отпусти! – взмолился священник, жадно глотая ртом воздух.

Каталина быстро убрала руку, но оставила ноготь большого пальца на артерии.

– Одна твоя глупость, одно резкое движение, и я надавлю! – тихо прошипела Форквут, глядя в глаза обезумевшей от страха и почти потерявшей сознание от внезапного прилива воздуха жертве. – Самому кровь остановить не удастся, истечешь, как свинья, сальная, противная туша!

– Оставь меня, – пролепетали трясущиеся губы священника, – если тебе нужна кровь…

– Молчи, – прервала Патрика мучительница, надавив пальцем на горло, но не прорвав тонкую стенку артерии, – вопросы я буду задавать! Ты отвечаешь, честно и искренне, поиграем в любимую вами игру, в исповедь!

Губы Каталины неожиданно расплылись в улыбке. Ей самой понравилось, какой странный, парадоксальный оборот приняли события. Действительно, все необходимые условия для проведения священного обряда отпущения грехов были соблюдены: уединенная обстановка, наличие священника и грешницы и, конечно же, заставляющие призадуматься о переходе в мир иной обстоятельства. Один исповедуется, а второй решает: отпустить ли грехи или повергнуть заблудшую душу в бездну мучений.

– Ну, начинай! – Голос вампирши был тверд, а прищуренные глаза излучали холод грядущей смерти.

– Что… что ты хочешь узнать? – невнятно пробормотал священник, трясясь всем телом и испуганно таращась на явившуюся к нему в полночь нечестивицу.

– Все по порядку, четко и внятно, без лирических отступлений и проповеднических штучек. Не растрачивай свое время по пустякам, не нужно мелочей! Я уже слышала, что ты действуешь по приказу Корвия, и уже подивилась на приключения твоей бурной юности. Я хочу знать лишь одно: что замышляет Норик, почему вам понадобился вампир и зачем на меня нужно было надевать «платьице попроще»?! Время идет, твоя смерть все ближе и ближе, остановить ее только в твоей власти!

– Я не знаю, я ничего не знаю, – застонал человек, потея и плача. – Он скрытен, со мной ничем не делится, только приказы отдает: сделай то да это, а о планах своих ничего не говорит, – жалобно простонало создание, вполне созревшее для плодотворного сотрудничества.

– Какие приказы? – спросила Каталина, поощряя смягчением интонации разговорчивость собеседника.

– Поймать вампира, лучше женщину, молодую… мне даже коломплиеров из Империи позволили вызвать…

– Почему именно женщину?

– К молодухам у народа сочувствия больше, они не на нее злиться будут, а на того, кто ее в тварь богомерзкую превратил и на душевные страдания обрек, поскольку душа истинной верующей, не по своей воле в демона обратившейся, страдает и с проклятием плоти смириться не может…

Легкое нажатие когтя на артерию остановило рассказ, плавно перешедший в проповедь.

– Значит, маркиз не только хотел показать, что в Филании водятся вампиры, но и вызвать сочувствие и одновременно страх у толпы, чтобы каждый балбес легковерный в душе боялся, что такое и с ним произойти может, так?!

– Так… так, – пробормотал отец Патрик, заискивающе улыбаясь.

– Зачем Норику это?

– Не знаю, – прозвучал ответ, но тут же, испугавшись более глубокого погружения ногтя в шею, священник быстро заговорил: – Он хотел обвинить эльфов и гномов, что они якобы, как в прошлом году, потравили зерно, но уже не обычной, а проклятой демонами отравой, превращающей невинных людей в…

– Проклятое зерно?! – Каталина не выдержала и громко рассмеялась.

Замысел маркиза казался таким наивным и глупым, как раз под стать уровню развития мозгов темных, забитых крестьян. Знавшие истину о происхождении вампиров только рассмеялись бы, но народ был готов поверить в подобную небылицу, вот это-то и было страшно!

– Я должен был начать выступление от имени Единой Церкви против индориан, что, дескать, они не в силах справиться с тварями и защитить горожан, – быстро забормотал священник, неправильно истолковавший причину смеха и боясь возникновения сомнений в его словах. – Естественно, Миссию бы тут же закрыли, а Индорианский Храм обвинил бы нас, то есть Единую Церковь, в сговоре с нечестивыми нелюдями и в служении демонам.

– Не верю, сладко поешь, но…

Внезапно Каталина осеклась, она поняла, какую хитрую игру задумал маркиз. План был простым и чудовищно разрушительным. При помощи нескольких весьма несложных махинаций Норик убирал со своего пути всех сомневающихся и конкурентов, освобождал филанийскую арену политической борьбы от одряхлевших, почивших на лаврах игроков. Прежде всего начались бы эльфийско-гномьи погромы и охота за вампирами, возглавляемые, конечно же, Индорианской Церковью. Народ сплотился бы вокруг нее, а святое движение возглавил бы новый и сильный монарх, поставленный Храмом Истинной Веры и способный к решительным действиям. Естественно, им бы стал Генрих, принц крови и союзник Норика во многих сомнительных начинаниях. Прозорливый маркиз укрепил бы свое влияние в мире людей, управляя новым королем, как послушной марионеткой, и в то же время остался бы не только последним Лордом Ложи, умело подставив «детей ночи» под удар разъяренных народных масс, но и единственным вампиром на всех филанийских землях. Он истребил бы всех, даже своих прихвостней и уродцев-детей, они уже сыграли свои роли и теперь были для него бесполезной обузой.

– Кто еще в курсе плана маркиза? – на всякий случай задала вопрос Каталина.

– Не знаю, он скрытен, – простонал отец Патрик, с ужасом посматривая на острые клыки. – Правда, ходили к нему какие-то… Он с ними в винном погребе запирался и о чем-то шептался.

– О чем?

– Не знаю, – жалобно простонала жертва, почувствовав резкую боль в горле.

– О чем?! В жизни не поверю, чтобы такой пройдоха, как ты, не послал бы кого подслушать!

– Маршруты, маршруты они прорабатывали, как гномов пойти громить, чтобы толпа не просто по городу бегала, а…

– Что за люди к нему приходили, как выглядят?! – перебила отца Патрика Каталина.

– С виду сброд разбойничий, самый убогий, но… но сестра Анотия одного из них в городе видела, на Дворцовой площади. Он богато одет был, как рыцарь.

– В цветах, в чьих цветах был и был ли на нем герб какой?! – В цветах принца Генриха, – простонал священник за миг до того, как острый ноготь вампира распорол ему горло.

В голове Каталины появился план, опасный и рискованный, но способный вывести филанийских вампиров из-под смертельного удара. Не обращая внимания на все еще дрыгающее руками и ногами тело, Форквут покинула спальню священника, а через десять минут ночное небо озарило пламя пожара – это горела Миссия Единой Церкви.

Каталина окончила рассказ и опустила голову, покорно ожидая решения госпожи. Самбина не торопилась высказывать свое мнение и вдумчиво теребила кисть винограда. Время шло, напряжение росло, а желание Каталины сбежать усиливалось и усиливалось.

– Ты рассказала много интересного, твое умение добывать сведения достойно похвалы, но так и не ответила на мой вопрос: зачем ты подожгла церковь? – наконец-то произнесла Самбина, смотря на ученицу с непониманием и осуждением.

«Дура, какая же она дура! – разозлилась Форквут. – Немудрено, что клан слабеет и распадается, а Великая Ложа превратилась в регулярные посиделки немощных стариков, только и знающих, что болтать о традициях и абстрактной расстановке сил на эфемерной политической арене. Никакой конкретики, никаких реальных действий, одна болтовня! Мало того что сама превратилась в изнеженный придаток к софе, так еще и понять элементарных вещей без подсказки не может, все ей разжуй и в барский ротик положи! Дура, спесивая, обленившаяся дура! И я тоже хороша, давно пора было уйти, не пришлось бы сейчас перед графиней бисер метать!»

– Возможно, мое повествование было чересчур эмоциональным и немного сбивчивым, но позволь вкратце растолковать толкнувшие меня на такой ответственный шаг мотивы, – осторожно произнесла Каталина вслух, стараясь не задеть самолюбия хозяйки.

– Я жду. – Голос Самбины был по-прежнему невозмутим и певуч. – Но мне нужен ответ на конкретный вопрос, а не расплывчатые оправдания, прикрытые, несомненно, важными фактами. Назови причины, не растекайся мыслью!

– Во-первых, поджог Миссии спутал планы Норика – Форквут чуть не поддалась соблазну начать загибать пальцы перед туго соображавшей графиней. – Он был вынужден или совсем отказаться от своего коварного плана, или начать действовать преждевременно, то есть поспешно и неосмотрительно. Во-вторых, в его партии не стало одного игрока, скорее даже важного звена в цепочке последовательных действий. Индориане знают о нашем существовании, но никогда не осмелятся признаться в этом. Открыть глаза людям должна была независимая сторона, то есть Единая Церковь, на которую в итоге можно было и свалить появление вампиров на филанийских землях. Миссии теперь нет, а значит, тайна нашего существования останется еще на какое-то время нераскрытой. В-третьих, Норик планировал натравить горожан на эльфов, гномов и нас. Отсутствие Единой Церкви выбило козыри из его рук. Единственное, что он смог, – обвинить гномов в поджоге, то есть нам удалось вывести из-под удара кланы вампиров и филанийскую общину эльфов. В-четвертых, в дальнейшем нам будет намного проще строить деловые отношения с эльфами. Они лишились поддержки гномов, значит, будут искать новых союзников. В-пятых, о нашей акции непременно узнает Гильдия Магов. У ученой братии давние счеты с Единой Церковью, а значит, можно будет рассчитывать на их не то чтобы дружеские, но непоколебимо нейтральные отношения. И, наконец, шестая, последняя причина: некто Корвий, генерал-барон имперской разведки, никогда не простит Норику гибели лучшего из трех отрядов коломплиеров, преподобного отца Патрика и еще пары десятков его не самых плохих агентов.

Каталина объяснила ситуацию подробно и доходчиво, как могла, ей больше нечего было добавить.

– Браво, – произнесла графиня и захлопала в ладоши. – Наконец-то тебе удалось внятно и членораздельно объяснить причины твоих деяний. Мое расположение к тебе восстановлено, ты прощена. А теперь ступай, завтра к ночи собери весь клан, у меня будет для вас задание! – Самбина небрежно махнула рукой и отвернулась, подведя тем самым черту под затянувшимся разговором.

– Воля твоя – закон, – прошептала Форквут заученную наизусть фразу и, низко поклонившись, направилась к выходу.

– Да, кстати, – внезапно пропела графиня, – когда битва с Нориком будет закончена, не забудь мне напомнить о твоем наказании!

– О каком наказании, за что?! – искренне удивилась Каталина.

– Слово вампира свято, нельзя нарушать его даже ради спасения целого клана. Нужно чтить традиции и не преступать законов Ложи! Ты же обманула священника: пообещала ему жизнь, а потом коварно убила!

– Я ему ничего не обещала, я только сказала, что исповедую его, а исповеди далеко не всегда заканчиваются отпущением грехов. – Каталина лукаво улыбнулась и скрылась за дверью.

Труд меняет любое живое существо, притом не всегда в лучшую сторону: толстый становится тонким, бодрый – изможденным, добродушный – озлобленным, а графиня Самбина научилась спать по ночам. Обычное явление для человека превратилось в настоящую муку для вампира, но распорядок службы при дворе был суров и не предусматривал ночных раутов. Бессонница и усталость сделали жизнь Самбины невыносимой, но к концу второго года пребывания в королевском дворце вампирша освоилась и привыкла. Даже в свободные дни, которые графиня почти всегда проводила или у себя в замке, или в небольшом двухэтажном особняке в центре Королевского квартала, Самбина спала исключительно по ночам, боясь отвыкнуть от привычки, приобретенной с большим трудом.

Как только дверь за Каталиной закрылась, Самбина тут же покинула софу и блаженно вытянула ноги на кровати. Последние дни были тяжелыми и чрезвычайно изнурительными. Долгие переговоры с кланами и интриги вельмож измотали Самбину, лишили ее сил, не говоря уже о непрекращающихся кознях придворных дам, старающихся в меру своих скромных возможностей занять ее место при короле. От повседневных забот не спасала даже уединенная жизнь в особняке. От полудня до заката приходилось общаться с людьми, с заката до рассвета – решать вопросы с вампирами, и только от рассвета до полудня Самбина была предоставлена самой себе. В эти сладостные часы делового затишья она полностью отдавалась крепкому сну.

Отяжелевшие веки закрылись, и долгожданная дремота завладела телом. Мозг вампирши уже ступил на тонкую грань между реальностью и забытьем, как в голове прозвучал сигнал тревоги. Не слышно было ни шороха, ни звука, но Самбина почувствовала в комнате чье-то присутствие, какого-то странного существа, пахнувшего иначе, чем человек или вампир. Глаза мгновенно открылись; не поворачивая головы, Самбина бегло, но тщательно осмотрела каждый метр погруженного во тьму пространства. Никого не было, мебель стояла на своих местах, вот только кресло у камина стало как будто больше, объемнее и источало тепло вместе с новым, чуждым ароматом. Именно там и притаился враг!

Графиня прыгнула быстро и приземлилась точно на изголовье кресла, где, по ее расчетам, должны были находиться голова и шея незваного гостя. Челюсти грозно щелкнули в воздухе и сомкнулись, поймав лишь пустоту. В самый последний момент от кресла отделилась рослая тень и беззвучно скользнула в сторону. От сильного удара заболела грудь, Самбина едва успела затормозить, чтобы не налететь на камин. К счастью, огонь не горел.

Полуночный визитер повел себя странно: он не пытался помочь графине подняться на ноги, но и не проявлял враждебности, просто молча стоял в углу и наблюдал за мучениями пытавшейся подняться на ноги женщины. Тут же последовавшая за принятием вертикального положения повторная атака была более осмотрительной и осторожной. Самбина больше не предпринимала эффектных, но бесполезных прыжков, а зажала гостя в узком пространстве между камином и комодом. Сильный удар выпущенных наружу когтей по едва видневшимся контурам головы должен был поставить последнюю точку в ночном поединке, но тень вывернулась и на этот раз: резко нырнула вниз, появилась уже за спиной нападавшей, заключила графиню в крепкие объятия, а затем вдруг оттолкнула ее на кровать.

«Кто он такой, что задумал?!» – крутилась в голове вампирши тревожная мысль, но подходящий ответ не находился. Незнакомец был слишком силен и ловок даже для опытного вампира и уж никак не походил на медлительных и неуклюжих людей, тем более абсолютно слепых и беспомощных в темноте. Графиня ощерилась и сжалась в комок, как загнанный в угол волк, на которого надвигался тигр. Она терялась в догадках и судорожно «пыталась понять, за что же ей предстоит дальше бороться: то ли за жизнь, то ли за честь.

Незнакомец не стал зажигать огня, он сделал шаг к окну и откинул с головы капюшон. Слабые лучи тускнеющего в ранний утренний час лунного света выхватили из темноты часть волевого молодого лица: длинные вьющиеся волосы, красивые, чувственные губы и удивительно правильной формы нос.

– Огюст, это ты?! – воскликнула графиня, широко раскрыв от удивления глаза и рот. – Не может быть…

– Может, – холодно произнес юноша, сделав еще один шаг к окну. Самбину ослепил яркий блеск чешуек плотно обтягивающей крепкое тело брони. – Только я сейчас не Огюст, а Мортас, безжалостный и кровожадный убийца, врывающийся в дома по ночам и убивающий спящих хозяев.

– Онарий твоих рук дело?! – Графиня пришла в себя и прикрыла распахнутые полы тонкого пеньюара.

Мортас, на лице которого уже не было ни глубоких трещин, ни уродливых язв, отошел от окна, сел на софу, бесцеремонно скинув на пол мешающие подушки, по-барски заложил ногу на ногу и только после этого утвердительно кивнул.

– Я так и знала! Ты всегда был жалким комедиантом, ничтожеством, наделенным неимоверной силой, тупым, ограниченным созданием, транжирящим ниспосланный на его глупую башку воистину божественный дар! – Самбина отошла от шока и дала волю эмоциям. – Ты же мог стать императором, властелином, почти богом, а во что превратился?! – Графиня закуталась в одеяло, встала с кровати и продолжила обвинительную речь, расхаживая по комнате и размахивая прелестными белоснежными руками. – Кем ты был за те триста лет, что мы не виделись: монахом, разбойником, отшельником, бродячим циркачом, и вот теперь у великолепного Огюста новая роль: ночной убийца, достойное применение сил, ничего не скажешь!

– Ну почему ж, – задумчиво возразил Мортас, – я был еще капитаном какой-то лодчонки и, помнится, даже командовал армией во времена войн с северными племенами.

Раскатистый нервный смех прервал воспоминания. Вдоволь насмеявшись, Самбина подошла к окну и молча наблюдала за первыми лучами восходящего солнца, отражающимися от черепичной крыши соседского дома.

– Мелко, очень банально и мелко, – пропела графиня, одарив юношу презрительным взглядом.

– А ты, однако, слишком хорошо осведомлена о моих деяниях, – заметил Мортас, стараясь перевести разговор на иную, более актуальную тему, чем его ничтожное, с точки зрения когда-то любимой женщины, существование.

– Мне было иногда интересно, чем же занимается мерзавец, обманувший и бросивший меня сразу после свадьбы!

– Точнее, в первую брачную ночь, когда пылавший от страсти и нетерпения жених неосмотрительно сорвал с законной супруги фату и вместо чарующего взгляда влюбленных глаз, обворожительной улыбки и жаждущих поцелуев губ увидел хищный оскал, – мгновенно парировал Мортас неуклюжий упрек. – И уж совсем непонятно, почему низкий мерзавец бежал и не слился, как полагается, со второй половиной в единое целое!

– Не прикидывайся наивным ягненком и не смей насмехаться! – прикрикнула было графиня, но тут же сменила тон. – Не прибедняйся, ты тоже удивил меня. Не каждой женщине суждено увидеть и пережить такое…

– Безобидная защитная реакция, – ухмыльнулся Мортас, – нужно же мне было хоть как-то остудить твой пыл? Я всего лишь показал тебе мое истинное лицо, немного уродливое, но обычно монстрам нравится!

– Чем же?!

– Вдохновляет на корченье страшных рож, они пытаются достичь однажды увиденного совершенства! – Похоже, юноша основательно подготовился к этому разговору, У него были на все готовы остроумные ответы. – Я любила тебя и… не желала твоей смерти, – внезапно призналась графиня и повернулась к юноше. – Я только хотела подарить тебе вечность!

– Спасибо, у меня уже был этот бесценный дар, а барону Огюсту варк Клеру он был без надобности. Он мечтал всего лишь иметь семью и провести отпущенные ему судьбою тридцать – сорок лет рядом с любимой женщиной.

– Роли, вечные роли, роли, которые ты играешь, как неугомонный ребенок, вместо того чтобы наконец признаться самому себе, кто ты есть на самом деле! – В голосе Самбины чувствовалась жуткая смесь ненависти, сочувствия и обиды.

– Мне не нужно ничего осознавать, – печально усмехнулся Мортас, – я знал это изначально, еще задолго до того, как ты стала вампиром. Я знал и чуть не сошел с ума от безысходности и одиночества, а потом… потом вдруг до меня дошло, что нужно срочно найти способ бороться с изматывающей рутиной жизни. У каждого он свой: ты создала клан, борешься, стремишься к чему-то, а я живу жизнями маленьких людей и, кстати, получаю от этого больше удовольствия!

– Да ну?! – Самбина недоверчиво прищурилась и скрестила руки на груди в ожидании разъяснения сомнительного утверждения.

– К примеру, Мортас. Он не убийца, а наемник, мечта его жизни проста и вполне осуществима: получить выгодный контракт, выполнить его и уйти на покой с полной котомкой золотых монет. Ни тебе мировых господств, ни глупых амбиций, простое человеческое желание, в ходе осуществления которого получаешь множество положительных и негативных эмоций. Лет сорок дышишь полной грудью и не задумываешься о том, кто ты на самом деле. – Последние слова были произнесены с явным сожалением и горечью.

– Ты жалок и ничтожен, как нищий попрошайка, стянувший из корчмы бутылку вина и напившийся лишь для того, чтобы представить себя в дурманном угаре всемогущим королем, окруженным женщинами и вкусной жратвой!

– В отличие от бедняка, мечты которого никогда не сбудутся, я уже был однажды королем, – небрежно произнес юноша. – Это было очень давно, еще до встречи с тобой. Так вот, эта великосветская тягомотина надоела мне уже через пару недель. Понимаешь, очень захотелось острых ощущений: влезть в какую-нибудь войну или, на худой конец, перевешать пару тысчонок крестьян. Я не человек, но и не чудовище, на такое пойти не могу!

– А кто же, собственно, ты?! Меняешь внешность, когда захочешь, живешь вон как долго, не говоря уже о полетах, бойцовских навыках и прочих пустяках, мудр, как древний…

Самбина испугалась, ее взгляд случайно скользнул по переливающимся разноцветным чешуйкам брони, и внезапная догадка разорвала сознание.

– Ты угадала, – ласково улыбнулся Мортас, – ты первая, кто догадался, что это не броня, а моя настоящая кожа. Иногда я позволяю себе носить ее, это единственное напоминание о моей прошлой и давно уже забытой жизни.

– Ты дракон?! – переспросила Самбина, когда к ней вернулся дар речи.

– Последний, выживший только благодаря случайному стечению обстоятельств.

– Ты смог превратиться в человека?

– Нет, – рассмеялся Мортас, которого позабавили испуг и удивление влиятельной и еще недавно считавшей себя всемогущей женщины. – В человека меня превратила стая. Они изгнали меня, но перед этим решили обречь на муки. Самым ужасным наказанием вожаку показалось сделать меня человеком. Это еще хуже, чем для вампира вновь стать смертным, а для человека – навозным жуком!

Графиня недоуменно заморгала, ей показалось, что печальный рассказ почему-то забавлял Мортаса. – Суровых проступков уже давно никто не совершал, и мои собратья не смогли провести процесс превращения правильно. Они изменили лишь форму, но не суть, отсюда и долгая жизнь, и удивительные способности. Я остался драконом, – юноша развел руками, – хотя сам очень хотел стать человеком, чтобы быстрее умереть. Жизнь для дракона вне стаи невыносима, это только в сказках рисуют ящеров холодными, жестокими и ужасными эгоистами. К сожалению, это не так…

– Что за проступок ты совершил?

Вопрос прозвучал неожиданно и застал дракона врасплох. Он долго молчал, вновь переживая события, произошедшие на заре его жизни. Самбина уже не надеялась получить ответ, как в комнате вновь прозвучал приятный мужской баритон.

– Меня обвинили в сочувствии к людям. Жизнь тогда была другой, ни городов, ни сел в помине не было, только бескрайние леса, реки, огромные драконьи пастбища и горы. Дикие племена людей и эльфов ютились в пещерах, они казались сверху мелкими и ужасно пакостными букашками…

– Могу понять твоих соплеменников, я бы тоже изгнала из клана вампира, осмелившегося без пользы для дела завязать с человеком близкие отношения, – провела Самбина неуместную параллель. Формально она осуждала поступок Мортаса, но голос был полон искреннего сочувствия и тоски.

– Парадокс заключался в том, – юноша игнорировал комментарий собеседницы и просто продолжал рассказ, впервые за долгие годы делясь своей бедою с кем-то, кроме бездушных камней, – что я терпеть не мог людей. Мои благие помыслы были неправильно истолкованы. Человечье мясо вкусно и питательно, но в костях, которые любой дракон в силу своих размеров заглатывает вместе с плотью, содержится много вредных веществ…

– Послушай, – Самбина неожиданно положила свою ладонь на руку Мортаса, – не важно, кто ты и кем был. Мне трудно в этом признаться, но за долгие годы разлуки я часто вспоминала о тебе. Мы похожи, мы одинаковы, впереди у нас вечность, так к чему же страдать?! Начни новую жизнь, начни ее вместе со мной!

Рука Самбины была мягкой и, вопреки бытовавшему представлению о вампирах, теплой. Мортас закрыл глаза, ему хотелось поддаться мгновенному импульсу, но он не мог… Томясь в теле человека, дракон оставался драконом, а у летающих ящеров было обостренное чувство долга, ответственности и справедливости, наверное, именно поэтому они и вымерли.

– Мне бы очень хотелось, – честно признался Мортас, убирая руку, – но есть два „но“, две веские причины против нашего союза.

– Какие? – тут же спросила Самбина. От влюбленной женщины невозможно отделаться общими словами и расплывчатыми намеками.

– Сейчас ты играешь в политику, строишь великие планы, ставишь высокие и вряд ли осуществимые цели, – нехотя начал объяснять юноша, с трудом подбирая правильные слова. – Вскоре тебя постигнет жестокое разочарование. Эти бесконечные игры наскучат, утомят, заставят переосмыслить саму суть твоего существования. А закончатся твои мытарства тем, что, отрекшись от всего, что уже создала, возьмешь с собой парочку верных слуг и поселишься в какой-нибудь тихой глуши, например, в Кодвусе, где будешь наслаждаться ночной тишиной да светом полночной луны. Вот когда наступит этот момент, я и предлагаю вернуться кнашему разговору!

– Ну что ж, впереди у нас вечность, почему бы и не подождать пару сотен лет? – нехотя согласилась графиня.

– Уверяю, это случится намного раньше, лет через десять – двадцать, – печально улыбнулся Мортас. – Какова вторая причина? Хочется уж знать сразу все, чтобы не было потом неприятных сюрпризов!

– Собственно, именно по этому поводу я и явился. Я не могу бросить начатых дел, не могу не дожить жизнь Мортаса до конца. Нужна твоя помощь!

– Тебе?! – удивилась графиня.

– Нет, Мартину, – покачал головой Мортас. – Я не всесилен, а ему с ничтожной кучкой соратников не выстоять против махины Филанийского королевства, да и дружки Норика под ногами вечно мешаются!

– Не беспокойся, мы с магом уже обо всем договорились, – с облегчением вздохнула Самбина. – Как ни странно, но на этот раз у нас с хитрецом Гектаром полностью совпадают интересы.

В комнате стало совсем светло, солнечные лучи проникли внутрь сквозь запотевшие стекла. Наступил новый день, день великих свершений и последний в чьей-то долгой жизни.

Глава 24 Опасные союзники

В домике дедушки Мисла было ужасно холодно и сыро. Несмотря на яркие лучи солнца, пробивающиеся внутрь через узкие щелки запертых ставен, трое сидели за столом в полумраке тускло горевшей свечи. Освещен был только маленький пятачок вокруг стола. Сидели молча, трясясь от холода, но не разжигая огня. Дымок, поднимающийся из трубы, мог привлечь внимание крайне нежелательных посетителей.

История повторилась, сыграв с Пархавиэлем злую шутку. Он снова оказался в лачуге предка, а на полу вновь стонал в полузабытьи тяжелораненый гном. Однако на этот раз в медвежьи шкуры был закутан не какой-то бандит, а его лучший друг Зигер, получивший в последней схватке смертельный удар копьем в живот. Скрипун умирал, радовало лишь то, что он так и не приходил в сознание и при удачном стечении обстоятельств мог отойти в мир иной без мучений.

Отчаянная попытка гномов вырваться из Цехового квартала увенчалась успехом. Отряд быстро перешел через мост и напал на полусонную стражу, не ожидавшую, что „жалкое гномье“ способно пробиться так далеко на север. Но на Рыночной площади храбрецов ожидал неприятный сюрприз в виде ощетинившихся длинными копьями рядов филанийской гвардии. Румбиро скомандовал отступление, гномы побежали обратно к мосту, но на той стороне их встретили подоспевшие цепи лучников, копейщики и легкая кавалерия. Боя не было, нельзя назвать схваткой кровавую резню, учиненную превосходящими в несколько раз по численности войсками. Из семи десятков гномов по какой-то невероятной случайности уцелело трое: Румбиро вынес на своих могучих плечах тело смертельно раненного Зигера, а Пархавиэль с секирой наперевес прикрывал их отход, умудрившись на какое-то время сдержать рвущихся в погоню солдат. Им просто повезло: была бы улочка чуток пошире, не сидели бы гномы теперь за столом, не пытались бы хоть немного согреться плескавшимися в стаканах остатками дешевого вина.

Мисл Зингершульцо давно уже спал, кряхтя и ворочаясь с боку на бок на скрипучей кровати. Шум, беготня, драки и посиделки за бутылкой вина были чересчур утомительны для стариковского организма. Третий стакан держала в руке Флейта. После того как девушка потеряла из виду Пархавиэля, она пришла сюда, ведомая женской интуицией и вполне объяснимым желанием переждать смуту в укромном месте. На гнома высокая и стройная разбойница не походила, но попасть на виселицу в качестве „сочувствующей“ ей не хотелось, тем более что ее многие видели в обществе гнома. Троица грелась вином и молчала. Каждый вспоминал погибших друзей и пытался просчитать варианты спасения. Возможностей было много, а вот шансов почти никаких.

– Перевяжи наконец голову, уже по бороде льет! – прервал молчание Альто, глядя на залитые кровью лоб и правую щеку Пархавиэля.

– Само засохнет, – пробурчал в ответ Зингершульцо, небрежно поправляя съехавшую набок и уже изрядно пропитанную кровью повязку. – Что делать будем, командир?!

– Какой я те командир, командовать-то уж некем, – огрызнулся Румбиро, чуть-чуть ослабив крепежные ремни стальных наручей. – Переждем несколько дней, а там из города выбираться надо да в леса на северо-востоке двигать. Если повезет, то через месяц в Кодвусе будем!

– А почему в Кодвус, почему не в Герканию бежим?! – поинтересовался Пархавиэль, продемонстрировав собеседнику обширное познание наземной географии.

– Далась всем эта Геркания, – недовольно проворчал Альто, – до Кодвуса ближе, да и добраться проще. В лесах разный люд обитает: вольные охотники, амазонки, контрабандисты туда-сюда бродят, зато войск нет, а лесовикам не то чтобы до гномов, до филанийского короля дела никакого нет. У них своя жизнь, свободная, лесная… Бежать же в Герканию – все равно что самому на эшафот взойти. Люди-то как размышляют: коль сегилевская братия в Герканию ушла, значит, у гномов там жизнь хорошая, значит, опосля погрома всей толпой туда и побегут! Дороги на запад наверняка уже перекрыты, на юг пойдем, в море упремся, а до восточной границы топать и топать…

– В Кодвус – значит в Кодвус, – согласился Пархавиэль, тупо смотря в бездну вновь наполненного стакана. – Ты командир, тебе виднее! Альто хотел было возразить и в который раз объяснить, что не претендует на старшинство, но здравый смысл взял верх. Зингершульцо было не до того, гном был подавлен и удручен приближающейся смертью друга.

– Я с вами пойду, – неожиданно подала голос Флейта, встряв в вялотекущий разговор гномов.

– Еще чего не хватало! – одновременно выкрикнули бородачи, испугавшись грозящей перспективы путешествия в женском обществе.

– Сказала пойду – значит пойду! – уверенно заявила Флейта и для пущей убедительности стукнула днищем граненого стакана по столу. – Вы, коротышки, мне не указ! С вами, без вас, а отсюда все равно уйду, мне здесь больше делать нечего…

– Ты, милая, не понимаешь. – Румбиро как более опытный в общении со своенравными и импульсивными человеческими женщинами быстро смекнул, что угрозы и запреты не помогут, поэтому и перешел на вкрадчивые уговоры. – Гномы в опале, с нами странствовать опасно, да и тяжко. Это только в герканской сказке „Белоручка и восемь гномов“ с добродушными горняками хорошо, легко и весело, а главное, делать ничего не надо. В жизни оно по-другому! Мы вон с приятелем твоим сутками без роздыху бежать могем, а потом еще и в бой вступить, если надо… а ты существо нежное, хрупкое, к тяготам походной жизни не приучена, и себя угробишь, и нас погубишь!

– Так дело только в этом, в женской слабости моей?! – недоверчиво прищурилась Флейта. – Только поэтому меня с собой брать не хотите, других причин нет?!

– Нет, что ты, конечно, нет! – закивал Альто, умудрившись незаметно для девушки сильно пнуть ногой под столом пытавшегося что-то добавить Пархавиэля. – Если б ты парнем была, то добро пожаловать!

– Предлагаю пари, борода! – Флейта лукаво улыбнулась и выставила на стол правую руку. – Если ты победишь, здесь останусь, если же наоборот, то с вами пойду! – Согласен, – усмехнулся Альто и обхватил своей лапищей изящную девичью руку.

– Нет, нет, постой, борода, не так! – бойко затараторила Флейта, останавливая гнома, пытавшегося с ходу прижать кисть девушки к столу. – Мы же с тобой не силой мериться собрались, а мою выносливость проверить, как я боль и лишения терпеть могу, так ведь?!

– Ну так, – насторожился Альто, почувствовав какой-то подвох.

– Беремся за руки друг друга и жмем изо всех сил, кто первый закричит, тот и проиграл, – предложила свои условия Флейта.

– Да ты чокнулась, девка, – громко расхохотался Румбиро, протягивая девушке расслабленную руку. – Только уж, если поломаю чуток, не обессудь, сама напросилась! К тому ж сломанная рука – оно намного лучше, чем отрубленная голова!

– Начали! – произнесла Флейта и резко сжала кисть гнома.

Самоуверенная улыбка неожиданно слетела с губ Альто, а бугристые мышцы руки напряглись. Гном жал изо всех сил, но девушка молчала, стиснув побелевшие губы и гипнотизируя противника суровым взглядом. Поединок длился уже вторую минуту, оба противника стоически терпели боль, но не произнесли ни звука, только упрямо смотрели друг другу в лицо. Никто не хотел уступать, но удача изменила гному. Сначала предательски затряслась рука, затем задрожали уголки губ, а потом все могучее тело пробила мелкая дрожь, сопровождаемая звоном стальных доспехов. Румбиро не выдержал и застонал, Флейта тут же разжала руку. На черной дамской перчатке виднелось несколько капель свежей крови, а у Альто была содрана кожа между большим и указательным пальцами.

– Когда выступаем? – Флейта победоносно улыбнулась и гордо посмотрела на вытянувшиеся от удивления лица гномов.

– Через два дня, – сквозь сжатые от боли зубы простонал Альто, пытаясь унять боль и восстановить кровообращение в кисти.

Пархавиэль ничего не ответил, он подумал. Для Флейты этого было вполне достаточно, девушка виновато улыбнулась.

Вскоре посиделки закончились, Румбиро с Флейтой улеглись спать, плотно закутавшись в снятые со стены шкуры, а Пархавиэль добровольно остался на посту, хотя необходимости в дежурстве не было: если бы Зигер очнулся, то стонами перебудил бы всех, да и запоры на дверях прадеда были крепкими, застигнуть врасплох их не могли.

Зингершульцо устал, его клонило ко сну, но он специально не стал допивать вино и залезать под теплую шкуру. Холод, несомненно, самый жестокий и коварный враг, но при данных обстоятельствах он помогал гному, не давая погрузиться в дремоту.

„Нельзя спать, нельзя расслабляться, опять явится акхр. Я чувствую, он всегда появляется в трудную минуту. Я не выдержу новых кошмаров, сойду с ума! Нельзя, нельзя спать!“ – твердил как молитву гном, то и дело протирая слипающиеся глаза и сдерживая зевоту.

Пархавиэль медленно, но верно проигрывал схватку с утомленным организмом, щелочки глаз становились все уже и уже, а голова все ниже и ниже опускалась к полу. Гном бы непременно заснул и погрузился в мир кошмарных видений, если бы к концу второго часа мытарств у него неожиданно не появились бы союзники.

– Парх, прекрати, совсем замучил! Сам не спишь и другим вздремнуть не даешь, – жалобно простонала из-под шкуры Флейта. – Спасу нет: „Акхр придет, акхр придет!“ – долбишь, как дятел. Что это за зверюга такая пакостная, что спать не дает?! – Черт гномий, – донеслось из-под другой шкуры. – Про пакостника ты точно подметила, гад, каких еще поискать! Все помучить да поиздеваться норовит!

– Так и к тебе он тоже является?! – удивился Пархавиэль

Медвежья шкура закряхтела и заворочалась, из-под нее всклокоченной бородой вперед появилась сонная физиономия Альто.

– А ты чё, караванщик, думал, ты один такой, единственный и неповторимый?! Эта тварь каждого уважаемого гнома теребит, кто махаканские пределы покинул, ратно вернуться призывает! Вон у деда своего спроси, кивнул Альто в сторону мирно сопящего на кровати Рика. – Правильно я говорю, уважаемый?!

– Правильно, дошенька, правильно, милая, вот так давай, осторожнее, осторожнее, – замурлыкал во сне прадедушка Мисл и, блаженно улыбаясь, перевернулся на другой бок.

Видимо, Оме Амбр давно прекратил бесплодные попытки вразумить старика, и теперь гному снились только приятные сны.

– Он вроде памяти твоей да совести, которую сомнения гложут, – принялся объяснять окончательно проснувшийся Альто. – Я вон с людишками разными общался, у них, говорят, во снах тоже оказии всякие неприятные случаются: то в огне горят, то тонут, а бывает, и поколачивает их кто!

– И не такое случается, – поддакнула Флейта.

– Только у людей это спонтанно получается, они по пробуждении часто и не помнят, что только что с ними творилось. А мы, гномы, существа более обстоятельные, у нас все по полочкам, по порядку…

– Так он что, выходит, не настоящий?! – До Пархавиэля неожиданно дошло, что Омса Амбра на самом деле не существовало, это был концентрированный, воплощенный в чудовищной форме подсознательный страх перед новым миром, новой жизнью, боязнь потери старого, хорошо известного.

– Не знаю, – пожал плечами Альто и откашлялся. – Настоящий, ненастоящий, кто же его, шелудивого, разберет. Я только одно знаю: чем дольше ты среди людей и здешних гномов обитаешь, тем реже эта рожа тебя во снах тревожить будет. Я вон лет десять, как из Махакана сбежал, так он теперь раз в год только является и то мельком, украдкой… нашкодит и пропадет, а раньше чуть ли не каждую ночь жаловал!

– Страсти какие, – хмыкнула Флейта и снова залезла под шкуру в надежде хоть немного вздремнуть.

– Послушай, – заговорщически прошептал Пархавиэль, – а есть способ какой, ну это… то есть… того… дело ускорить, чтобы, значит, и ко мне не чаще раза в год?!

– А кто ж его знает? Я в ученые тонкости не вникал, – честно признался Альто. – Достал меня паскудник как-то сильно, ногой ему по морде рогатой заехал, после того и спал год спокойно!

Альто поделился с товарищем народной махаканской мудростью и с чувством выполненного долга отошел ко сну. После сбивчивых, но доходчивых объяснений у Пархавиэля стало легче на душе, и гном решился поспать. Хитрый, зловредный Оме Амбр почувствовал боевой настрой подопечного и на этот раз не появился.

Рука была сильной и настойчивой, ее хозяин тряс Пархавиэля за плечо, не обращая внимания на сонную ругань и жалкие попытки гнома освободиться от хватки цепких пальцев. В крайне плохом расположении духа и сгорая от нетерпения проучить нахала, осмелившегося потревожить сон уважаемого и степенного гнома, Зингершульцо открыл глаза. Крикнуть он не успел, рука быстро разжала пальцы, отпустила плечо и плотно прикрыла ладонью раскрывшийся было рот. – Тише ты! – прошептал стоявший перед ним на коленях Альто.

Вторая рука рослого гнома была занята, она поспешно подтягивала ремни стальных доспехов. Массивная булава и шлем, лежавшие рядом, а также встревоженный вид гнома, вслушивающегося в тишину, лучше любых слов говорили, что рядом находился враг, хитрый и осторожный, не пытавшийся сразу ворваться в дом, а предпринявший все меры предосторожности. Наверное, он стоял сейчас где-нибудь поблизости – на крыльце или под окном – и старался определить по доносившимся изнутри звукам, сколько гномов пряталось в доме.

– Вставай, одевайся, на крыльце кто-то есть! – скомандовал Альто и, убрав наконец-то потную и липкую ладонь от лица Пархавиэля, принялся будить спавшую Флейту.

Зингершульцо прислушался. За окном гудел ветер, и звонко барабанили о крышу капли дождя, других звуков не было, по крайней мере он ничего не услышал.

– А может, показалось? – засомневался Пархавиэль, натягивая через голову порванную в последнем бою кольчугу. – Тихо вокруг вроде, не слышно ничего.

– Половица на крыльце скрипнула, – ответил Альто, бесшумно проскользнув от разбуженной Флейты к кровати хозяина дома.

– Может, кошка? Их щас много бездомных бродит, тепло ищут.

– Может, и она, да только осторожность не помешает. Я к двери пойду, а вы с девицей у окон встаньте!

Едва Румбиро успел отдать распоряжение, как в дверь постучали. Гномы удивленно переглянулись. Люди не стали бы вести себя так деликатно, а если бы постучали, то ногою или обухом топора. Возникло замешательство, инициативу взял в свои руки дедушка Мисл.

– Кого там нелегкая принешла?! – прозвучал дребезжащий старческий голос, ставший суровым и, пожалуй, даже грозным после продолжительного, крепкого сна.

– Кого принесла, кого принесла, открой – и увидишь! – недовольно проворчали из-за двери и сильно стукнули ногою о косяк.

Гномы одновременно взялись за оружие. Сомнений не было, с ними разговаривал человек, притом озябший, промокший под дождем и уж совсем не дружелюбно настроенный.

– Чего те надо-то?! – продолжил дискуссию старик, в спешке пытаясь отцепить намертво приколоченный к стене декоративный топор. Старость не радость, у дедушки Мисла начинали появляться первые признаки маразма.

– Не чего, а кого! Ищу Пархавиэля Зингершульцо и ворчливую девчонку по кличке Флейта!

Мисл только было открыл рот и собирался поклясться именами всех известных святых, что в доме он один, как рука Флейты легла на плечо старика.

– Это свои, я открою, – произнесла девушка, узнавшая голос.

– Какие еще свои? – недовольно пробурчал Альто, переводя вопросительный взгляд с пожимавшего в растерянности плечами Мисла на отмалчивающегося Пархавиэля.

Дверной засов жалобно скрипнул, раздались тяжелые мужские шаги, в комнату вбежала Флейта, а за ее спиной появился Мортас. Наемник сильно изменился с тех пор, как они с гномом расстались на крыше. Болезненный блеск слезящихся глаз, неестественная белизна кожи и уродливые трещины покинули лицо юноши. Мортас был молод, свеж и красив. Переливающаяся разноцветными чешуйками броня и абордажная сабля с массивной гардой на поясе придавали мужчине прежний воинственный вид, не говоря уже о сапогах и наручах, перепачканных кровью. Наемник выглядел именно так, как при первой их встрече, когда он спустился из-под высоких сводов подземного зала, прилетел, сея разрушение, ужас и смерть. – Привет, махакане или махаканцы, точно не знаю, но все равно привет! – пробормотал скороговоркой незваный гость и, не спросив разрешения, уселся за стол.

– А это что еще за чудо привалило?! – спросил Румбиро у Пархавиэля, сурово смотря на юношу из-под нахмуренных густых бровей и мерно постукивая шипастым набалдашником булавы по краю стола.

– Он свой, хоть человек, но безвредный, – ответил Пархавиэль, вызвав недоумение у Альто и спровоцировав бурный хохот у посетителя.

Мортас смеялся от всей души, громко и раскатисто. Еще никто из видевших его в боевом облачении да заляпанным с ног до головы чужой кровью не додумывался назвать его безвредным.

– Ага, божья коровка прямо, жук навозный на куче, а кровь это так, случайно на труп наступил, их теперь много по канавам раскидано! – заворчал Альто, несмотря на абсолютное спокойствие Зингершульцо и Флейты, не решаясь подойти близко к визитеру и внимательно следя за движениями его рук.

Неизвестно, к чему привели бы недоверчивость одного и снисходительная манера общения другого мужчины, если бы Флейта не вмешалась в разговор.

– Хватит, Мортас, чего расселся, как в борделе? Говори, зачем пожаловал?!

– О, женщины, на вас не угодишь. – Только что смеявшийся взахлеб комедиант превратился в задумчивого мудреца, посвятившего долгие годы поискам смысла жизни. – Высаживаешь дверь, на тебя бросаются с мечом, вежливо стучишься, впускают, но опять недовольны!

Трое гномов и девушка молча смотрели на Мортаса, ожидая ответа. События последних дней отбили у них интерес к балаганным представлениям и красноречивым жеманствам.

– За вами, драгоценные, пришел, а кровь – это пустяк, непредвиденное, но вполне объяснимое последствие нежелания стражи впускать меня в Цеховой квартал.

Мортас стал серьезен, витавшая в комнате атмосфера подозрительности и враждебности не нравилась ему. У наемника окрепло ощущение, что Флейта и гномы не рады видеть его, не рады представившейся возможности выбраться из окружения жаждущих их смерти людей.

– Что тебе нужно? – повторила свой вопрос Флейта. – Зачем пришел, с чего это вдруг о нас беспокоиться начал?

– Сегодня ночью решительный штурм, мы нападем на мастерскую Нокато и отобьем артефакт. Хоть мы вдвоем с Мартином многого стоим, да и небезызвестная Парху графиня обещалась помочь, ваши топоры и мечи были бы весьма кстати, – честно признался Мортас и поднялся из-за стола. – Рассиживаться некогда, пошли!

Альто тихо хмыкнул в бороду и сел на пол, Пархавиэль, потупившись, молчал, а дедушка Мисл, устав от скучного и совершенно не касавшегося его разговора, залез на кровать и скрылся под шкурами.

– И с чего это ты вдруг удумал, что мы тебе помогать кинемся? – спросила Флейта, которой вновь пришлось отдуваться за молчавших мужчин. – В чем резон снова в драку соваться, когда только что из резни выбрались?!

– Ты помогаешь не мне, а Тальберту, и притом не бесплатно. Коль взялась за контракт, изволь довести до конца, девонька!

Голос наемника был спокоен, а его аргументы показались Пархавиэлю весомыми, хотя сама Флейта придерживалась иного мнения.

– У Тальберта своя башка на плечах, он с магом договаривался, вот теперь пускай ее куда захочет и сует, а я сама за себя решаю, – смотря прямо в безжизненные и неподвижные глаза Мортаса, произнесла девушка. – А договор, что договор? Это у вас, наемников, он чего-то значит, а я беспринципная разбойница, мне на слова да обещания, тем более за меня кем-то данные, плевать. Ситуация изменилась, не выгорело дело сразу, ну и пока! – Флейта театрально помахала рукой и мило улыбнулась.

– Ну что ж, на войне не без дезертиров, придется нам мужской компанией за дело браться, – обратился юноша к гномам. – Берите топоры, ребята, и в путь!

– Нахал, он во всем нахал, – покачал головой Альто. – Нет, ну надо ж! Приходит неизвестно кто, спектаклю ломает, а в итоге выходит, что я еще и драться должен, только не понятно, за кого и за что.

– Надеюсь, это веская причина? – Мортас бросил в руки сидевшего на шкурах гнома туго набитый кошель.

От сильного удара тесьма разошлась, и по полу покатились большие разноцветные камешки: изумруды, алмазы, рубины.

– Эх, знала бы тетка истинные пределы щедрости козлобородого, не подожгла бы корчму так задешево, просто даром! – весело рассмеялась Флейта, бегло оценив размеры раскиданного по грязному полу богатства.

– Это не маг платит, а я, – уточнил Мортас, даже не повернув головы в сторону Флейты, переставшей его интересовать сразу же после отказа встать в ряды вновь собираемого отряда.

– Аккуратней кидаться надо было, – флегматично заявил Альто, с интересом рассматривая ближайший камень, но не дотрагиваясь до него рукой. – Теперь замучаешься собирать, а мне они без надобности, навоевался уже, пора бы и отдохнуть!

– Только не говори, что и ты отказываешься, – обратился Мортас к понуро опустившему голову Пархавиэлю – У тебя же с магом договор был…

– Нет больше договора, нет! – взревел вдруг Пархавиэль, выпуская наружу накопившиеся за долгое время эмоции. – Был договор, да вышел весь! Он для меня пальцем о палец не ударил, друзей найти обещался, а сам пес знает чем занимался! Сам я их нашел, договору конец! – прокричал на одном дыхании гном и отвернулся, не в силах смотреть на неподвижное тело Зигера.

Мортас мгновенно оценил ситуацию и понял, кем был для Пархавиэля умирающий гном. Наемник склонился над телом и, небрежно откинув в сторону шкуру, осмотрел рану.

– Рана глубокая, рваная, задеты печень и кишечник, дольше пары часов не протянет! – огласил приговор наемник, насмотревшийся за свою опасную жизнь на множество подобных ран. – Пойдешь со мной, если спасу ему жизнь?!

Вопрос прозвучал неожиданно и вызвал удивление окружающих. Пархавиэль как во сне кивнул и через силу выдавил из себя всего одно слово: „Пойду!“ Не тратя времени даром и не отвлекаясь на посыпавшиеся вопросы Флейты, Мортас достал из мешочка на поясе пару склянок, вытащил из-за голенища эльфийский кинжал и принялся колдовать над телом. Примерно через час, проведенный за обмыванием раны, заливанием внутрь распоротого живота гнома дурно пахнущих растворов и прочими таинственными действиями, Мортас накрыл свежезашитую рану чистой тряпкой и наконец-то отошел от тела.

– Ну, вот и все, – тяжело вздохнул юноша, протерев тыльной стороной ладони вспотевший лоб. – Часа через два-три в себя придет. Кричать да дергаться шибко будет, так что лучше его покрепче связать. Через пару недель будет ходить, обещаю!

Пархавиэль не знал, обманывал ли его человек или нет, но надеялся на лучшее, тем более что предел возможностей Мортаса оставался для него загадкой. „Кто может летать, тот и брюхо заштопает!“ – пришел к заключению Зингершульцо, легонько похлопал по плечу храпевшего на кровати прадеда и направился к выходу. Флейта сплюнула на пол и, опоясываясь мечом на ходу, пошла вслед за гномом. Румбиро Альто остался, кто-то ведь должен был позаботиться о тяжелораненом и защитить самого старого гнома в Альмире от визитов непрошеных гостей.

До гостиницы добрались без приключений. В только что наступивших сумерках улицы и площади города были пусты, жители сидели по домам и не высовывались наружу, где в ночной тьме вовсю орудовали обнаглевшие шайки разбойников. Большинство стражей отсыпались после недавней бойни, и немногочисленные патрули встречались крайне редко. Лишь однажды, где-то посередине моста, ведущего в опустевший Королевский квартал, путникам попались навстречу блестящие кирасы. Один служитель порядка обнажил меч и кинулся на Пархавиэля. Столкновения, однако, не произошло, сослуживцы остановили ретивого солдата и силой заставили вложить меч в ножны. Вид Мортаса в окровавленной броне, двуручная секира гнома, поднятая высоко над головой, да и сумасшедший блеск в глазах девушки со шрамом на лице не способствовали поднятию боевого духа служивого люда. Патрульных было всего четверо, а, как известно, не каждый наряд доживал до утра.

Стороны разошлись, обменявшись, как приветствиями, настороженными взглядами. Солдатам слишком мало платили, чтобы лезть на рожон, а в планы Мортаса и его попутчиков не входили бессмысленные уличные потасовки. За их плечами были кровопролитные бои, а впереди ожидали многообещающие перспективы.

Пархавиэль легко узнал гостиницу, в которой они с Мартином разместились сразу по приезде в Альмиру. Красивое здание обычно способствовало поднятию настроения путников, его стены излучали тепло домашнего очага, уют и спокойствие. При виде его у уставших, измотанных долгой дорогой купцов становилось тепло на душе, а ноги сами спешили наверх, быстрее залезть под мягкий плед в одном из комфортабельных номеров. Но даже здесь, вдали от Цехового квартала, в воздухе витали тревога и страх.

На площади перед входом в „Довольный купец“ горела лишь треть фонарей, а увязший во мраке фасад здания испугал гнома зловещими глазницами темных окон.

Гостиница опустела, богатые купцы поспешно покинули Альмиру, как только до их ушей долетело известие о беспорядках в квартале бедняков. Богатый жизненный опыт и отменное чутье подсказывали торговцам, что за любым, даже самым организованным и локализованным погромом непременно пойдет череда хаотичных налетов и грабежей.

Двор гостиницы был пуст, ворота, через которые еще недавно въезжали и выезжали кареты и повозки, стояли открытыми нараспашку, из опустевшей конюшни вырывались запахи навоза, конского пота и свежего сена. Заметные невооруженным глазом перемены заставили гнома насторожиться, но самое удивительное ожидало его еще впереди.

Не обращая внимания на царившее запустение, Мортас уверенным шагом направился к дверям гостиницы, потянул на себя массивную ручку и скрылся внутри. Пархавиэль с Флейтой дружно чертыхнулись и нехотя последовали за ним. Разбойница на всякий случай положила ладонь на рукоять меча, а гном взял в руки секиру, висевшую у него до этого момента за спиною.

Опасения оправдались, в холле гостиницы их ожидала встреча с тремя вампирами: двое расхаживали взад и вперед по красному ковру, коротая томительные минуты ожидания, а третий, одетый в платье богатого дворянина и с длинным мечом на поясе, дремал, вальяжно развалившись в широком деревянном кресле.

Появление путников лишь на миг привлекло внимание „детей ночи“, они встрепенулись и одновременно повернули головы в сторону открывшейся двери. На губах кровососов заиграл хищный оскал, сопровождаемый блеском клыков, но нападения не последовало. Дремавший ранее вампир узнал Мортаса, слегка поклонился и показал рукой на винтовую лестницу на второй этаж, где среди опустевших апартаментов находилась всего одна занятая комната, комната мага. Парочка, маршировавшая по ковру, тут же потеряла интерес к посетителям и продолжила свое однообразное действо. Потенциальные жертвы, к сожалению хищников, превратились в неприкосновенных особ.

– Ты куда нас завел, мерзавец? Здесь же… – не успела договорить Флейта, как Мортас сильно сжал ее локоть и, склонившись над спутницей, прошептал что-то девушке на ухо, затем юноша распрямился и произнес уже вслух: – Пойду наверх к Мартину, подождите меня в корчме. Вампиров не бойтесь, они из клана Самбины и вас не тронут. Пархавиэль, будь добр, убери секиру, не провоцируй наших друзей!

– Друзей… – недовольно проворчал гном вслед наемнику, потом огляделся по сторонам и после недолгого раздумья все же закинул секиру за спину. – Таким бы друзьям камень на шее не помешал бы!

– А это еще зачем? – прошептала Флейта.

– Чтоб в колодце с нечистотами топить сподручнее было, – проворчал гном и неторопливо, вразвалку направился к приоткрытым дверям корчмы.

Когда девушка и гном покинули холл, троица стражей переглянулась. На губах каждого заиграла улыбка, они слышали слова гнома и, как ни странно, получили удовольствие от его ворчания.

В небольшой обеденной зале, рассчитанной на два десятка толстых, солидных купцов, привыкших откушивать с комфортом, то есть не стесняя себя в пространстве и занимая примерно половину стола, уместилось около полусотни вампиров. Увешанные драгоценностями дамы и горожанки в простеньких платьях, галантные кавалеры, одетые по последней моде, и представители ремесленных гильдий, все общественные сословия, оттенки кожи и формы лиц смешались в единой и нерушимой временем и прочими обстоятельствами стае, именуемой вампирским кланом.

Войдя в корчму, Пархавиэль и Флейта в нерешительности замерли у входа, прижавшись на всякий случай спинами к стене. Не у каждого храбреца хватило бы смелости не убежать из зала, не говоря уже о том, чтобы попробовать изыски местной кухни. В корчме было на удивление тихо, хотя за столами не было свободных мест. Вампиры или молча пили вино, или едва слышно перешептывались, стараясь не мешать компаниям за соседними столами. Никто из кровососов не скрывал своей истинной сущности, а некоторые даже, наоборот, старались подчеркнуть ее всеми доступными средствами: одни широко улыбались, выставляя напоказ острые белоснежные клыки, и рассказывали забавные истории из своей ночной жизни, другие деловито рассуждали о возможностях маскировки и вкусовых особенностях представителей той или иной расы или сословия.

Торжественное сборище кровопийц было в полном разгаре, мертвецки бледный хозяин и парочка слуг, что еще не потеряли сознание при виде нагрянувших посетителей, бегали между столов и пытались всячески угодить опасным гостям. Прислуга тряслась от страха, а обольстительности дежурных улыбок мешала бьющая людей дрожь. Плохо вымытый стакан или чуть-чуть не прожаренное жаркое могли стоить жизни.

Появление девушки и гнома на какое-то время отвлекло вампиров от беседы. Сотня хищных глаз мгновенно пробежалась по вжавшимся в стену телам, оценивая сочность и питательность пока запретных блюд. На Пархавиэля нашлось мало желающих, а вот шея Флейты пользовалась успехом, на нее вожделенно глазели почти все.

– Пойдем-ка отсюда, – пролепетала девушка, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, – не по себе мне здесь как-то!

– Мортас здесь ждать сказал, – тихо произнес Пархавиэль, который тоже был не в восторге от радушного окружения и от игривых подмигиваний некоторых вампиров Флейте.

Зингершульцо чувствовал себя не только неловко, но и глупо. Впервые в жизни он вошел в корчму и, как смущенная девица, мялся у входа, не решаясь пройти и заняться поисками свободного места. Но в конце концов гном поборол свой страх и стал осторожно пробираться к угловому столу, где виднелся незанятый кусок скамьи. Флейта поспешила за ним, хотя более охотно направилась бы в противоположном направлении. В холле гостиницы было всего трое вампиров – почти безопасное место.

Пока парочка осторожно пробиралась сквозь ряды столов и скамей, боясь задеть кого-нибудь ненароком и спровоцировать тем самым нападение, сидевшие за намеченным столом кровососы поняли, что является целью деликатных и осторожных маневров презренной дичи. Не желая терпеть поблизости присутствие смертных, пятеро молодых вампиров дружно сняли с себя и скинули на свободное место плащи и шляпы.

Пархавиэль замер в нерешительности, он опять умудрился попасть в весьма затруднительное положение: вежливо попросить убрать одежду значило надерзить и нарваться на очень большие неприятности, отступить обратно к дверям – показать свою слабость, то есть обречь себя на издевательства всего зала и в конце концов на те же самые неприятности. Колебания продлились всего несколько секунд, гном не нашел решения, оно само посетило его и толкнуло на отчаянный шаг. Большую часть жизни проведя в борьбе с хищниками, Зингершульцо хорошо усвоил прописную истину: „Звери ценят лишь силу, слабый обречен!“ Остановив уже немного отступившую назад Флейту, Пархавиэль грозно шмыгнул носом и уверенным шагом направился к столу.

Компания вампиров встретила гнома и девушку ехидными ухмылками, но предчувствия грядущей потехи не оправдались. Пархавиэль не стал заискивающе просить, как ожидалось, не вступал в дебаты и пререкания, гном даже не стал тратить времени на то, чтобы скинуть вещи со скамьи. Молниеносным движением рук он выхватил из-за спины секиру и резко, с размаху вонзил острое лезвие точно в центр стола. Жалобный треск древесины и возгласы возмущения пронеслись по всему залу. Пятеро вампиров испуганно шарахнулись в стороны от разрубленного напополам стола. „Свист ветра“ грозно рассек воздух во второй раз и замер над головой гнома, ожидая встречи со смельчаком, который решился бы испробовать его остроту на своей шее.

– Назад, все назад! – заглушил недовольные крики и угрожающее шипение повскакавших с мест кровососов уже слышанный гномом однажды женский голос. – Назад я сказала, это приказ!

В толпе незнакомых лиц, если, конечно, можно назвать лицами оскаленные морды разозленных вампиров, промелькнули знакомые гному черты, это была та самая вампирша, что завела его ночью в трущобы и бросила раненого на произвол судьбы. Каталина даже не кивнула Пархавиэлю, она суетилась между рычащими тварями и сдерживала их гнев, направленный на голову, точнее, на шею, нахального гнома. Внезапно откуда-то из толпы вынырнул обнаженный по пояс Тальберт. Он с силой толкнул растерявшуюся Флейту к окну и, выхватив меч с кинжалом, занял позицию чуть позади застывшего на месте Пархавиэля. Обычно удары двуручной секиры широки и размашисты, встать на одной линии с гномом означало или мешать его замаху, или подставляться под удар. Положение же немного сзади было при данных обстоятельствах самым выгодным.

Шипение начало стихать, Форквут удалось призвать слуг Самбины к порядку, хотя это стоило ей много сил, не говоря уже об изрядно подсаженных голосовых связках. – А вы что застряли?! – прохрипела Каталина, повернувшись лицом к возмутителям спокойствия. – Тальберт, веди их наверх, живо!

Полковник тут же кивнул, убрал оружие и, подхватив на руки оцепеневшую от испуга Флейту, стал протискиваться сквозь успокаивающуюся толпу к выходу. Зингершульцо засеменил вслед за людьми, однако не выпускал секиру из рук и ни на секунду не забывал про корченье страшных рож.

Флейта очнулась только на лестнице, девушку начало трясти, и ей вдруг стало стыдно за свое замешательство и испуг.

– Я… я виновата… их так много… так неожиданно… все сразу… – лепетала девушка, чуть не плача и заискивающе смотря в глаза полковнику.

– Не волнуйся, девочка. – Тальберт опустил на пол разбойницу и по-отечески похлопал ее по плечу. – Я сам чуть не помер, когда это стадо увидел!

– Вот видишь, Самбина, одного приказа оказалось недостаточно, чтобы удержать твоих слуг от нападения на людей. Бой есть бой, всякое может случиться, да и с природой не поспоришь! Практика войн показывает, что смешанные отряды не только допустимы, но и эффективны, однако не следует забывать, что людей, гномов и эльфов разделяют только расовые противоречия, вампиры же смотрят на иные существа как на пищу, поэтому их стоит держать отдельно. – Голос Мортаса был абсолютно спокоен, а рассуждения логичны.

В маленькой комнатке Мартина проходил военный совет, на котором Тальберт, Форквут, Флейта и Зингершульцо были всего лишь слушателями. Вопросы стратегии и тактики предстоящих действий решали Мортас, Мартин и Самбина, которая на этот раз была даже в одежде. Оказывается, столкновение Зингершульцо с вампирами в обеденном зале было подстроено специально. Мортас пытался доказать оппонентам свою точку зрения и устроил маленький жестокий эксперимент. Когда Пархавиэль понял великий замысел доморощенного стратега, глубокая потребность души огреть юношу каким-нибудь тяжелым предметом чуть не подавила здравый смысл гнома и не привела к очередной и крайне нежелательной в свете грядущих событий потасовке. Бурные возмущения Флейты пресек на корню Тальберт, наконец-то встретившийся со своей подопечной и теперь проявлявший о ней двойную заботу. Люди с графиней спорили, а Пархавиэль молча сидел в дальнем углу и размышлял о своем, о гномьем. Цель похода была ясна: напасть на мастерскую и отнять артефакт, попутно подавляя все возникающие очаги сопротивления. Остальное его не касалось, он превратился в бездушного, не желавшего думать наемника, расплачивающегося меткими ударами топора за оказанную услугу, в грубую физическую силу, которой нет дела до высоких материй стратегического, тактического и прочего планирования. Кроме того, Зингершульцо был твердо убежден, что все равно реальные события будут развиваться совершенно не так, как сейчас пытались предположить его соратники.

– Ты хочешь сказать, что клан не подчиняется мне, что я потеряла власть?! – возмутилась Самбина, восприняв подтвержденные практикой доводы Мортаса как личное оскорбление.

– Отнюдь, я не ставлю под сомнение твой авторитет, – возразил Мортас, стараясь успокоить графиню.

„А совершенно напрасно, – подумала про себя Форквут – Даже не удосужилась ободрить слуг, объяснить, куда идем и зачем. Если бы не я, половина вообще разбрелась бы!“

– Я хотел только сказать, – продолжил юноша, – что группы слишком различны. Нельзя оставлять голодную собаку и ягненка на ночь в одном хлеву. Природа есть природа, а зов желудка весьма весомый аргумент. – Что скажешь, Мартин? – Самбина обратилась за поддержкой к молчавшему во время спора магу.

– Он прав, хотя, с другой стороны, в определенные моменты придется сражаться бок о бок!

– Поэтому я и предлагаю следующее, – на лету подхватил мысль мага юноша. – При подходе к мастерской держимся четырьмя группами: три группы вампиров и одна людей, то есть людей и остальных, – поправился Мортас, виновато глядя на Пархавиэля и мага.

– И, конечно, группой людей командуешь ты. – Придворная привычка интриговать проявилась и здесь. Самбина ревностно относилась к попыткам других получить хоть малую толику власти.

– Зачем же? – ответил Мортас. – Я привык действовать в одиночку, командовать другими не люблю, да и не умею. У нас есть господин Арканс, опытный военный, целый полковник. – Мортас уважительно кивнул Таль-берту. – Диспозиция такова: наша группа выходит вперед и направляется к мастерской, остальные располагаются позади полукругом, примерно так. – Мортас отметил на нарисованной им же карте несколько точек. – Вампиры Норика атакуют, мы занимаем круговую оборону, а две группы слуг госпожи графини приходят нам на помощь, берем врага в двойное кольцо!

– А что будет делать третья, или ты про нее уже забыл? – Самбина нервничала и пыталась вывести Мортаса из состояния душевного равновесия.

– Ну почему же забыл? – пожал плечами юноша, сохраняя спокойствие и не отвечая на колкости. – Ей предстоит выполнить весьма ответственную задачу: пока идет бой, прорваться в мастерскую и завладеть артефактом. Возможно, на нас нападут не все, я бы на месте врага не оставлял бесценную вещь ни на миг без присмотра.

– Согласна, – перебила графиня. – Двумя группами будем командовать я и Марц, а третью поручаю Форквут. „Как всегда, в самое пекло!“ – подумала Каталина, низко опустив голову в поклоне.

– Ну, раз мы все решили, в путь, господа! – Самбина поднялась из-за стола, но легкое движение руки мага остановило рвущуюся в бой графиню.

– Постойте, мы еще не обсудили двух важных моментов! Во-первых, поможет ли нам ваш клан, сиятельная графиня, выбраться из города? Оставаться в Альмире ни у меня, ни у моих спутников нет ни малейшего желания.

– Конечно, помогу, что за вопрос, Мартин?!

– Во-вторых, когда подойдут остальные силы? При прошлом посещении мастерской на нас накинулось около сотни тварей… простите, вампиров, – поправился оговорившийся маг. – Внизу же собралось около полусотни ваших слуг, где остальные три сотни, графиня?

– Форквут?! – потребовала немедленного ответа Самбина и, выражая свое крайнее недовольство, стукнула по полу каблучком.

Каталина медленно поднялась с кровати, на краю которой скромно просидела в течение всего разговора. Низко опущенная голова, согнутая спина и сложенные руки выражали покорность и смирение гораздо нагляднее, чем армейская стойка „смирно“.

– Осмелюсь заметить, – робко произнесла девушка, – ваше приказание было исполнено в точности. Я призвала всех членов клана, оставшихся в Альмире, однако тремя неделями ранее ваше сиятельство отдали распоряжение удалить из столицы всех вампиров, имеющих честь служить вам менее десяти лет, чтобы не искушать молодые, неокрепшие умы крамольными речами маркиза Норика.

– Достаточно, – перебила Самбина и резким жестом руки приказала Каталине сесть. – Извини, Мартин, но…

– … ждать больше некого, – договорил за графиню маг, явно недовольный таким плачевным поворотом событии – Ну что ж, тогда выступаем! Трубите в трубы или во что вы обычно трубите!

Последнее известие не улучшило настроения гнома и остальных присутствующих. „Мрачный город, противный, скорей бы на волю!“ – подумал Пархавиэль, подбирая с пола секиру и нехотя покидая уютную и теплую комнату, в которую ему никогда больше не суждено было вернуться.

Глава 25 Крестовый поход нечестивых

Издали могло показаться, что передгостиницей собралась обычная толпа припозднившихся горожан, но стоило подойти ближе, как иллюзия рассеивалась. Не слышалось веселых голосов, глаз не радовали беззаботные лица гуляк, собравшиеся были мрачны и от нетерпения оглаживали рукояти оружия. Даже хрупкие, миловидные дамы в роскошных платьях держали в руках мечи, кривые кинжалы, топоры и прочий инструментарий убийства, как будто для лишения жизни других им не хватало острых клыков, уродовавших обольстительные лица. Зрелище было абсурдным и жутким, как кошмарный сон, в котором отсутствуют смысл и элементарная последовательность действий, но зато очень-очень страшно.

Появление Самбины и неотступно следовавшей за ней по пятам Форквут внесло оживление в ряды вампиров. За пять минут сиятельная графиня поделила бойцов и во главе из двадцати слуг пошла по улице вместе с людьми. Группа Марца полезла на крыши, а Форквут и ее солдаты просто бесследно исчезли в ночи, растворились, как туман, как призраки, которые имеют привычку внезапно пропадать, но всегда появляются в нужное время и в нужном месте.

Вампиры двигались быстро, они неслись по плохо освещенной улице, сбивая с ног или небрежно отталкивая к стенам домов изредка попадавшихся навстречу прохожих. Люди бежали изо всех сил, но едва поспевали держаться в хвосте несущегося вперед отряда. Даже таким опытным бойцам, как Тальберт и гном, приходилось туго, не говоря уже о не привыкшей к изнурительным переходам и марш-броскам Флейте. Единственным, кто выдерживал и, казалось, не ощущал высокий темп передвижения, был Мортас Юноша мог легко догнать и перегнать вампиров, но исключительно из чувства солидарности держался вместе с людьми.

По сигналу Тальберта группа остановилась и перешла на медленный шаг. До мастерской Нокато оставалось не более пятисот шагов, вампиры уже исчезли, притаились в укромном месте, ожидая, когда люди выманят на себя врага.

– Ну что, отдышался? – Подойдя к гному, Мортас по-дружески похлопал его по плечу.

Юноша был свеж, весел и бодр, что никак нельзя было сказать об остальных – запыхавшихся, взмыленных и измученных.

– Бывало и хуже, – ответил за Зингершульцо полковник и тут же забеспокоился, закрутил головой. – А где чудодей?

Пархавиэль и Флейта как по команде оглянулись, улица позади них была пуста. По всей вероятности, Мартин отстал и едва ковылял где-нибудь посередине уже пройденного ими пути, чертыхаясь и держась рукой за ноющий бок.

– Не беспокойтесь, кажется, я его слышу, – рассмеялся Мортас. – Маг, он всегда маг, щуплый, хилый, не чертовски хитрый!

Веселая беспечность наемника не нравилась гному, он нутром чувствовал: что-то было не так, что-то не давало покоя Мортасу, что-то, но только не свойственный людям страх.

Со стороны только что пройденного переулка отчетливо донесся цокот копыт, из темноты появился потерянный маг. Мартин важно и гордо восседал на хромом осле, а козлиная бородка победоносно развевалась на ветру, как стяг на башне захваченной вражеской крепости.

– Не вижу повода для насмешек, – серьезно заявил Мартин, увидев сдержанные улыбки на лицах людей и катающегося по мостовой в приступе безудержного хохота гнома. – Народ из города бежит, лошади не достать… уж кому и стоит бока надрывать, так это мне, над глупостью вашей и неумением соображать смеяться! Вы зачем за вампирами рванули?! Вам их в жизни не догнать. Размяться решили или жирок согнать?!

– Согреться, – усмехнулась в ответ Флейта, легонько пнув носком сапога в бок кувыркавшегося по камням мостовой Пархавиэля. – Вставай, Парх, пошли, кавалерия прибыла!

Веселье было окончено, дальше шли молча и озираясь по сторонам. Мерный стук каблуков и пронзительный свист разгулявшегося ветра мешали вслушиваться. Вампиры не только быстры, но и отлично видят во тьме. Мысль, что где-то неподалеку притаился враг, который отлично видит тебя и слышит, а ты слеп, как котенок, и глух, как старая полевая мышь, сводила с ума и не давала покоя. В любой миг мог раздаться пронзительный крик и прямо перед глазами возникнуть омерзительная зубастая рожа, жаждущая твоей крови и смерти.

Мастерская была все ближе и ближе. „Пятьсот, четыреста, триста шагов“, – вела свой отсчет судьба, неумолимо приближавшая путников к цели. Когда уже из темноты начали проступать нечеткие контуры зловещего здания, впереди возникло движение. Руки гнома еще крепче сжали древко, а Флейта и Тальберт выхватили мечи. Враг вел себя крайне неосмотрительно, не прятался, не подкрадывался, а, наоборот, старался передвигаться как можно заметнее, как будто провоцируя людей на нападение. Стоявший немного впереди остальных Мортас небрежно махнул рукой, подавая соратникам знак убрать оружие. У одной из идущих в их сторону фигур начали прорисовываться знакомые женские черты.

– Дом пуст, никого нет, возле него тоже, – прозвучал мелодичный голос за секунду до того, как из темноты появилась Самбина в сопровождении двух слуг.

– Как нет?! Не может быть! Вы входили в дом?! – затараторил Мартин, не веря своим ушам.

– Зачем? – удивилась Самбина. – Чужих вампиров поблизости нет, мы бы почувствовали их присутствие. Маркиз нас опередил, нужно возвращаться!

– Давайте все-таки проверим мастерскую! – предложил маг, не желая мириться с поражением.

– Мартин, я чувствую, что выродки Норика и отступники из других кланов были здесь совсем недавно. Мы опоздали на час, может быть, два, – с сожалением развела руками графиня, – но сейчас дом пуст, здесь никого нет.

– Пусть даже так, но нам все равно необходимо попасть внутрь!

– Зачем? – Самбина настойчиво повторила раздражавший мага вопрос. – К чему напрасные траты времени и сил?

– Норик перепрятал артефакт, – продолжал настаивать Мартин, пытаясь объяснить докучливой графине свое желание осмотреть опустевшее логово. – Однако внутри могли остаться следы, намеки на то, где продолжать поиски. Может, мы найдем какую-нибудь зацепку.

– Или подземный ход, – неожиданно произнес Пархавиэль, вспомнив о посещении заброшенного дома.

– А ведь точно, как в прошлый раз в Цеховом было! – подхватила Флейта. Самбина почему-то сомневалась и не хотела идти внутрь, она вопросительно посмотрела на Мортаса, ища у него поддержки, но юноша отрицательно покачал головой и, не тратя времени на слова, решительно направился к двери.

– Форквут, бери своих и за мной, остальные ждут снаружи! – выкрикнула Самбина в темноту и нехотя направилась следом.

В мастерской действительно никого не оказалось: ни вампиров, ни братьев Нокато, по словам Тальберта, ворчливых, но весьма добродушных растений, поливающих себя спиртным с завидной периодичностью. Облака опилок и стружки взметнулись к потолку, грохот падающих инструментов, переворачиваемых верстаков и наполовину собранных шкафов наверняка разбудил бы соседей, если бы пугливый портной и подозрительный ювелир не покинули Альмиру еще с утра. Десяток вампиров при помощи людей перевернули в мастерской все кверху дном, так и не найдя потайной двери.

Самбина уже хотела скомандовать отход, как внимание гнома привлек угловой верстак. Закинув за спину секиру, Пархавиэль подошел к столу и стал пристально всматриваться в бесхитростные столярные приспособления, трогать руками тиски, зажимы и прочие прикрепленные к верстаку устройства.

– Ну что ты там копаешься, пошли! – сердито выкрикнул маг, срывая раздражение на ни в чем не повинном гноме.

– Да погодь ты! – отмахнулся Зингершульцо, не обращая внимания на нервное подергивание жидкой бородки и импульсивные движения рук ученого мужа. – А лучше подь сюды, коль в ремесле соображаешь!

Мартин издали окинул недовольным взглядом верстак, поморщился, почесал бровь и отвернулся. За долгую жизнь маг-моррон так и не удосужился научиться работать руками.

– В чем дело, Парх? – вместо мага подошел к гному Мортас. – Я немного умею ковать да мебель попроще починить могу.

– Ну, вот тогда и скажи, – задумчиво произнес Зингершульцо, то и дело теребя рычаги механизмов, – зачем на одном верстаке трое тисков? Те, что к переднему краю прикреплены, понятно, а этот, боковой?

– Хватит ерундой заниматься! – выкрикнул потерявший, терпение маг. – Что, зачем, почему?! Тоже мне любознательный выискался, делом нужно заниматься, делом!

– Отстань, – грубо перебил раскричавшегося мага Мортас.

Юноша подошел к верстаку сбоку и обеими руками налег на длинную ручку лишних тисков. Несмотря на титанические усилия, ручка не поворачивалась, а плотно прижатые друг к другу скобы не расходились.

– Во-во, и я об этом говорю, – хмыкнул довольный собой гном. – Любой, даже самый неряшливый и тупоголовый ученик ремесленника знает, что тиски после работы нельзя зажимать плотно, напряжение металла возрастает и…

– Да короче! – выкрикнул рассерженный маг.

– Эти тиски, – Пархавиэль ткнул пальцем в громоздкую и бесполезную металлическую конструкцию, – были намертво завернуты изначально, год, а может, и два назад, с тех пор ими ни разу не пользовались. Скобы уже приросли друг к другу, поскольку…

Мортас не дослушал объяснение гнома и полез под верстак. Он немного осмотрелся, а затем легко, не прилагая усилий, начал выкручивать массивные крепежные болты. Когда последний штырь с нарезкой упал вниз, произошло невероятное: пол разъехался в разные стороны, и в центре комнаты образовался проход. Заговорщики осторожно подошли ближе, их глазам предстали каменные ступени, ведущие глубоко под землю.

Вязкая, липкая масса покрывала толстым слоем пол и стены туннеля. С потолка капало, а ноги разъезжались в разные стороны, заставляя пытавшееся сохранить равновесие тело выделывать замысловатые выкрутасы. Отряд медленно продвигался вперед, задыхаясь от удушья смрадных испарений и по пояс утопая в просочившихся через древнюю кладку подземных водах.

– Не столица, а болото какое-то! – недовольно – ворчал Мортас, в результате частых падений весь покрывшийся липкими отложениями темно-зеленого цвета.

– Заброшенный коллектор! Не думал, что когда-нибудь придется попасть сюда еще раз, – произнес Тальберт, с любовью оглядывая старые стены и предаваясь воспоминаниям.

– Что-то я не слышала ни о каком таком коллекторе, хоть всю жизнь в Альмире прожила, а так и не слышала, – проворчала Флейта и, поскользнувшись, упала в воду, подняв фонтан брызг и взбултыхав вязкую муть.

– Его еще прадед нынешнего короля строил, – пояснил полковник, протягивая девушке руку и рывком подняв ее на ноги. – Чудаком, говорят, был, хотел Альмиру самым красивым городом в мире сделать, а какая красота, если на улицах грязь да отходы? Вот и пытался самодержец под землей что-то вроде огромной сточной канавы создать.

– А что дальше? – спросила внезапно появившаяся возле людей Форквут.

Рассказ человека заинтересовал вампиршу и заставил ее отделиться от отряда недовольно ворчавших соплеменников. До этой ночи Каталина считала, что знает о городе все, но наличие заброшенного подземного лабиринта стало для нее, как, впрочем, и для других вампиров, настоящим открытием.

– Король Петробур Брадобрей, прозванный так, поскольку лыс и безбород был, чтоб самому себе убогим да ущербным не казаться, дворянам приказывал бороды да шевелюры начисто брить, – принялся объяснять запыхавшийся маг и, поскользнувшись, упал лицом вниз в мутную жижу. – Ну так вот, именно он строить коллектор и приказал, – поднявшись при помощи Флейты и Мортаса, продолжил повествование Мартин, отплевываясь на ходу и отжимая намокшую бороду. – Великими государственными целями окрыленный, вогнал король народ в большую нужду, поборами да повинностями мужиков замучил. Много крестьян и каторжников смерть нашли, пока эти туннели рыли: кто потоп, а кто под обвалами сгинул. Сынок его, как уж звали оболтуса, забыл…

– Вульдвигом кликали, – блеснул познаниями в филанийской истории Пархавиэль, случайно вспомнивший разговор со своим прадедом.

– Да, точно, Вульдвиг Разумный, которого еще в народе Мягкотелым называли, – тут же подхватил Мартин, удивившись про себя поразительной эрудиции гнома, – пытался после смерти отца народ задобрить, поэтому строительство и остановил. Ему не до великих планов было, трон под ним шатался. Ну а туннель заколотили…

– Слуги Норика прошли здесь, я чувствую, – произнесла Каталина, когда Мартин закончил рассказ. – Но вот только как Норик узнал о туннелях? В королевском архиве пусто, никаких сведений нет!

– Он же его, милая, и строил, когда при дворе Петро-бура служил, – прозвучал мягкий и мелодичный голос графини, решившей покинуть скучную толпу идущих впереди слуг и присоединиться к группе людей. – Каталина, деточка, тебе не кажется, что твое место впереди отряда?!

Форквут виновато опустила глаза и, отвесив низкий поклон хозяйке, удалилась. Помощница уже не злилась на госпожу – сердятся только на тех, кого любят, уважают и ценят. Отношения между учительницей и ученицей уже миновали стадию скрытых эмоциональных конфликтов, Каталина готовила план по созданию собственного клана. Заброшенные коллекторы могли сыграть в нем важную роль, стать надежным убежищем для ее приверженцев. „Пускай изнеженных господ пугают вонь, грязь и сырость, они лишь побочные, а значит, маловажные факторы, на которые можно сетовать и злиться, но не отказываться же из-за них от заветной мечты!“ – подумала Каталина, встав в первые ряды отряда.

– Куда мы идем? – тихо спросила Самбина у Мартина, как только Форквут удалилась на достаточно большое расстояние и не могла услышать ее слова.

– А я думал, вы нас ведете. – Маг был настолько растерян, что даже не догадался скрыть своего искреннее удивления.

– Мы идем по следу врага, но куда ведет туннель? – уточнила графиня вопрос. – Что нас ждет впереди?!

Мартин призадумался, а затем ему не осталось ничего другого, как застенчиво пожать плечами. На помощь ученому мужу пришел Тальберт.

– Если мне не изменяет память, – неуверенно произнес полковник (биться с вампирами ему пару раз уже приходилось, а вот мило беседовал с ними он впервые), – мы сейчас идем по стволу, ведущему из Королевского квартала на остров Веры.

– Куда?! – в три голоса прокричали Самбина, Мартин и Мортас, после чего графиня и юноша многозначительно переглянулись, а маг звонко хлопнул себя мокрыми ладонями по голове.

– Идиот, кретин, осел лопоухий! – осыпал себя ругательствами маг. – Как же я сразу не догадался? Храм, конечно же, Храм Истинной Веры, Оплот Индориан, куда же еще мог отнести маркиз артефакт! Додумался бы сразу, не пришлось бы мокнуть, как корабельным крысам! Все, разворачиваемся, идем назад, в индорианский Храм есть более доступный и сухой путь!

– Не стоит, – перебил мага Мортас, – наземный путь, несомненно, более приятный, но совсем не доступный. У нас мало времени, некогда возвращаться!

– Да и с солдатами встречаться неохота, – поддержал Мортаса Пархавиэль. – Если в кварталах богачей солдат нет, это еще ничего не значит, наверняка Храм и Дворец надежно охраняются!

– Точно, король даже возле моего дома охрану выставить предлагал, – поддержала гнома графиня и обратилась к Тальберту: – Продолжай!

– Скоро будет развилка, нужно будет пойти по левому ответвлению, центральный ход затоплен водой, а правый заканчивается тупиком. Наверное, его хотели довести до Цехового квартала, но не успели…

– Дальше! – слегка кокетливо на этот раз произнесла Самбина, гипнотизируя Тальберта лукавым блеском карих глаз.

– Тот ствол намного уже, дорога пойдет наверх, но постепенно, без крутых подъемов. По пути будет много тупиковых ответвлений, но я смогу найти правильную дорогу, уверен, что смогу! – произнес Тальберт и робко улыбнулся.

– К чему такие лабиринты, почему не простой прямой ствол? – настойчиво продолжала расспрашивать Самбина, руководствуясь далеко не праздным любопытством.

– Потому что люди самоуверенные, тупоголовые дураки, – сердито проворчал Пархавиэль, пребывающий в преотвратном расположении духа из-за того, что поток холодной воды доходил ему почти до подбородка. – В подземных работах не разбираются, а туда же… лезут! Нет бы мастеров махаканских нанять да у них уму-разуму поучиться! – Зингершульцо не мог просто так, голословно обвинить людей, педантичная натура гнома требовала привести полное логическое обоснование своего высказывания. – Рыли вручную: киркой да лопатой, без машин, поэтому стены то сходятся, то расходятся, да и уровень потолка прямую линию не выдерживает. Ни специфику породы не учли, ни течение реки. Здесь-то еще ладно, глубоко, поэтому и незаметно, а когда чуть-чуть вверх пошло, немудрено, что вода проходы затапливает. Каждое боковое ответвление – результат неудачной попытки, только и всего!

– Хорошо, если так, – тихо прошептала Самбина.

– Что ты имеешь в виду? – Мартину не понравилось, как вдруг задумчива и беспокойна стала графиня. – Говори!

– Ты рассказывал, что выродки Норика, не перебежчики, а именно те гнусные склизкие твари, которых он без стеснения называет детьми, напали на вас у мастерской. Примерно в то же время они появились и в домике в Цеховом квартале. Не смотри так на гномика, Мартин! – строго произнесла Самбина, видя, что маг уже собирался незаслуженно обвинить Пархавиэля в неумении держать язык за зубами. – Не такая уж я и простушка, как ты полагаешь, у меня свои способы получать информацию, не менее эффективные, кстати, чем у имперской разведки…

– Хватит впустую трепаться, выкладывай! – потерял самообладание маг, уставший от придворных реверансов и ненужных отступлений от темы разговора.

– Они могли прятаться только здесь, более надежного места в Альмире нет!

В подтверждение слов графини откуда-то издалека донесся шум. Сомнений не было: отряд натолкнулся на врага. Душераздирающие вопли оглушали и блуждали по бесконечным коридорам, вторя гулким эхом, однако не было слышно звона мечей. Оружие приверженцев клана пронзало плоть, не встречая сопротивления вражеской стали. Маленький человеческий арьергард даже не успел вступить в бой, слуги Самбины легко подавили сопротивление всего двух десятков уродливых чудищ, беззаботно устроившихся на ночлег прямо посередине туннеля.

Красивая и воинственно выглядящая Форквут предугадала желание госпожи видеть ее и появилась раньше, чем Самбина успела выкрикнуть ее имя. Волосы девушки были растрепаны, лицо перепачкано грязью, а тонкие, белоснежные, как из мрамора, руки легко держали окровавленный двуручный меч.

– Дети Норика, около двух дюжин, спали, перебили без шума, зов послать не успели! – отчиталась помощница, даже не дав Самбине открыть рот. – Предлагаю послать дозор, наверняка это не единственная стая.

– Подожди, – легким жестом руки Самбина приказала девушке замолчать и остаться на месте, – мне нужно подумать.

– Некогда мыслить, – произнес Мортас, решивший открыть соратникам только что появившийся у него в голове план, бесхитростный, но в то же время самый надежный. – Нужно идти напролом, прорываться с боем, невзирая на то что поднимем шум. Вампиры могут действовать только ночью, сейчас около двух, значит, у нас в запасе всего пара часов. Норику служат не только вампиры, но и люди: слуги герцога и индорианская воинская братия, что-то наподобие боевых магов, которые даже не пользуются оружием.

– Шарлатаны, – презрительно хмыкнул Мартин.

– Не важно, главное, что они весьма эффективны в бою, – продолжал Мортас. – Придет день, и Норик перепрячет артефакт. Нам нужно успеть до рассвета, пока нас полсотни, а не пятеро!

– Шестеро, – поправила наемника Самбина, – я не оставлю вас даже при лучах солнца!

– Нам нужно успеть, – повторил Мортас, пробежавшись глазами по суровым лицам товарищей. – Все остальное не важно, с уродцами разберемся потом! – Не пойдет! – На этот раз возразила не Самбина, а Форквут, впервые осмелившаяся за время совместного путешествия открыть рот и поднять глаза в присутствии своенравной и строгой хозяйки. – Нельзя вступать в бой, оставляя за спиною тучи врагов. Ни я, ни глубокоуважаемая госпожа графиня не сможем блокировать зов Норика, значит, нужно сначала очистить каналы, а потом уж подниматься наверх.

– Вот и отлично, – широко и открыто улыбнулась Самбина, давно ожидавшая удобного случая под благовидным предлогом избавиться от набравшейся силы и снискавшей уважение в Ложе помощницы, ставшей для нее не менее опасным противником, чем Норик. – Возьми дюжину бойцов, очистите подземелье и присоединяйтесь к нам!

– Но… но это самоубийство! – Губы Каталины предательски затряслись, она слишком поздно поняла, что сама заманила себя в ловушку.

– Это война, а не бал благородных девиц, все мы смертны, всех могут убить. Я отдала приказ, выполняй!

Каталина колебалась: ослушаться госпожи означало подписать себе смертный приговор, выполнить приказ – то же самое, только с честью, которая, увы, по большому счету ничего не стоила. Уповать на поддержку клана не приходилось – в отряде ее явных сторонников было мало, слишком мало, чтобы предпринять какое-либо активное действие.

– Ух ты, как пахнуло, ух-уху! – вдруг запричитал гном, забегав кругами. – Во ужас, во смрад какой!

Пархавиэль картинно поморщился, состроил брезгливую рожу и интенсивно замахал вокруг своей головы руками, как будто отгоняя от себя испорченный воздух.

– Хватит юродствовать! – выкрикнул маг, пытаясь поймать за шкирку быстро промчавшегося мимо гнома. – Воняет здесь, что с того?! Мы все терпим, или до твоего утонченного гномьего обоняния только сейчас дошел чарующий запах прелой тины?! Прекрати концерты устраивать, терпи!

– Ты не понял, – вдруг совершенно спокойно произнес Зингершульцо, резко остановившись перед магом и прекратив корчить рожи. – Гнусностью и пакостью завоняло, маленькими хитренькими интрижками, прикрытыми красивыми словами о долге. Лично я такое терпеть не намерен, а ты как хочешь!

– Как ты смеешь, недомерок?! – закричала графиня, одарив Пархавиэля гневным взглядом и грозным боевым оскалом. – Еще никто не осмеливался…

– А мне плевать, – грубо перебил Зингершульцо графиню, – чего кто-то там осмеливался, а чего нет! Я говорю, что вижу, а вижу я поведение, недостойное вожака, командира, который не только за себя, но и за бойцов своих в ответе должен быть. Ты что думаешь, не видно, как девка потом покрывается, за тебя пашет и людьми, то есть вампирами за тебя управляет?! За это ты ее и ненавидишь, поэтому и боишься, а тут повод удобный представился…

– Заткнись! – взревела Самбина и хотела кинуться на гнома.

Однако Пархавиэль предугадал позыв души вампирши и высоко занес над головою секиру. Мортас тут же вмешался, склоки ослабляли отряд, который и так был слишком мал.

– Ты же знаешь, он прав, – произнес юноша, заслонивший своею спиною гнома.

– Не лезь не в свое дело! – прошипела разозленная дерзкими словами графиня.

– А я и не лезу, – равнодушно пожал плечами Мортас, – только гнома тебе тронуть не дам. Мартин, ты уж меня извини, но я внизу останусь, надо тылы прикрыть!

– Нет, ты пойдешь со мной, – прошипела Самбина уже менее грозно, но по-прежнему настойчиво. Графиню начинала бить нервная дрожь. – Я не вправе вмешиваться в чужие дела, но своим мечом могу распоряжаться, как захочу. Не могу я на убой оставить ни людей, ни вампиров!

– И я, – прозвучал из-за спины юноши голос гнома.

– И я, – уверенно произнесла Флейта.

– Да вы что, с ума посходили, или испарения ядовитые на ваши мозги так подействовали?! – пытался навести порядок маг. – Вы все со мной пойдете, вы мне наверху нужны!

– Плевать! – не сговариваясь, произнесла хором троица бунтарей.

– Отставить! – гулко разнеслось вдруг под высокими сводами.

Вступивший в разговор Тальберт добавил к армейской команде еще парочку нецензурных выражений, подчеркивающих его серьезный настрой и нелестно характеризующих мыслительные способности бузотеров.

– Маг прав, вы нужны наверху, – уже спокойно резюмировал пылкие высказывания полковник, а затем, к всеобщему удивлению, добавил: – Останусь я!

Внезапно повеяло холодом, облепленные зеленой слизью стены стали казаться намного сырее и омерзительнее, когда отряд скрылся в темноте последнего коридора, ведущего к свету, ведущего к Храму. Тальберту стало не по себе, по спине пробежали мурашки – первые симптомы неуверенности и страха, так часто посещающие воинов перед сражением. Возраст и опыт бойцов не имеют значения, со страхом борются все, только ветераны более умело скрывают озноб, бегущий по коже, и дрожь в коленях.

Полковник вздохнул и украдкой, чтобы не привлекать внимания, осмотрел лица новых соратников. Вампиры они и есть вампиры: холодный взгляд, клыки, одинаковое выражение лиц и надменный изгиб губ. Тальберт не знал, кого стоило опасаться больше – то ли утративших человеческий образ врагов, пока спящих в недрах туннелей, то ли своих новых союзников, которые в любую минуту могли расправиться с ним. В сложившейся ситуации винить было некого, кроме себя. Полковник не смог найти компромисса со своей совестью и промолчать, теперь же он должен был расплачиваться за это.

– Не бойся, не тронем! – Форквут неожиданно появилась за спиной и положила на плечо солдата холодную мокрую руку.

– Пока не тронете, – произнес Тальберт, поворачиваясь к вампирше лицом, – пока я вам нужен, а там… не уверен.

– Не волнуйся по пустякам. – Каталина едва заметно улыбнулась и поправила упавшую на лоб прядь вьющихся волос. – Гномик правильно сказал, умный он, смышленый, Самбина от меня избавиться решила, поэтому и в отряд смертников только верных мне вампиров определила, чтоб сразу от всех одним махом избавиться. Никто тебя до схватки не тронет, а „после“ не будет, мы умрем вместе, человек!

– Вот незадача, а я еще пожить собирался!

Каталина с удивлением посмотрела на собеседника. Человек был или безнадежно глуп, что как-то не вязалось со сложившимся о нем представлением, или у него был в запасе хитрый план спасения. У Форквут появилась надежда, в глазах заплясали веселые огоньки, а с уст слетело всего одного слово:

– Говори!

– Как ты, наверное, понимаешь, я остался здесь только ради своих друзей, которым нужно прикрыть тыл. До вампирских шкур мне дела нет, – бойко начал излагать свою жизненную позицию Тальберт. – Для меня вы мерзкие кровососущие твари, паразиты, живущие за чужой счет!

– Без лирики, к делу, полковник, к делу! – торопила Форквут, чувствуя приближение беды. – А дело так выглядит: если мы сейчас по ответвлениям шарахаться будем, то только сами погибнем и остальных наверху погубим. Норик пошлет зов, и те твари, до которых мы добраться не успеем, тут же наверх кинутся, а по дороге и нас дружною толпою задавят. Были бы у нас часа три-четыре, может быть, коллекторы и очистили бы, а я боюсь, что более получаса у нас не осталось!

– Что предлагаешь?! Не тяни! – Каталина не стала спорить, она интуитивно чувствовала в мужчине силу, интеллект и многолетний опыт боев, поэтому и не собиралась оспаривать его решений.

– Скажи, а вампиры не боятся воды?

– Боязнь воды, это что-то новенькое! – нервно рассмеялась Форквут, поражаясь про себя способности людей придумывать всякие небылицы, вместо того чтобы попытаться понять истинную природу вещей.

– Вот и отлично, – обрадовался Тальберт. – Невдалеке отсюда есть затопленный проход. Так же как и в основном стволе, там нет врагов, но зато под водой куча полезных вещей, тяжелых и громоздких: балки, телеги, инвентарь. Во время потопа или обвала люди спасаются сами, а снаряжение, как правило, остается…

– Ясно, – усмехнулась Форквут и, окрыленная надеждой, принялась бойко отдавать распоряжения.

Наполовину сгнившие дубовые столы и бревна, крепежные сваи и шахтерские тачки появлялись из воды с завидной быстротой и уже через десять минут после начала работ загородили ведущий наверх проход. Непривычные к физическому труду вампиры обладали по природе своей огромной силой и легко перетаскивали в одиночку тяжелые предметы, которые люди смогли бы поднять лишь втроем-вчетвером. Работа кипела, в который раз Тальберт убедился, что желание выжить – лучший стимул для сотворения чудес. – Внушительно выглядит, – оценила почти законченную работу подошедшая к полковнику Форквут, – жаль только, что дольше четверти часа не продержится. Разметают, сомнут!

– Скажи своим, чтоб посередине узкий проход оставили, – невозмутимо произнес Тальберт, пока шли строительные работы, занимаясь заточкой меча. – Что у вашей братии, что у людей – мозги одинаково варят, ищут самое легкое решение.

– Ты о чем?! – Каталина не понимала замысла человека.

– Они завал разбирать не кинутся, поскольку проход есть, в него и устремятся. Больше троих одновременно не протиснутся, а мы с другой стороны их все вместе и встретим. Твари оружием не пользуются, на клыки да когти полагаются, так что часа два легко продержимся, а больше и не надо!

Форквут одобрительно кивнула. В этот момент надменная и самоуверенная вампирша благодарила судьбу, пославшую им для спасения слабого, но умного и опытного человека.

Худшие предположения оправдываются, это противное правило работает почти без исключений. Как только последнее бревно легло на баррикаду, перекрывающую проход от пола до потолка, кожа Тальберта почувствовала необычное, едва уловимое колебание воздуха, идущее направленной, повторяющейся волной со стороны входа в Храм. Один из молодых вампиров закричал и упал замертво, схватившись в предсмертной агонии руками за раздираемые виски. По самонадеянности и неопытности юноша попытался блокировать зов, посланный Лордом-вампиром. Результат оказался плачевным, Тальберт мог только предположить, в какую кашу превратились мозги неосмотрительного юнца, но в этот момент полковника волновало другое: их осталось только двенадцать, отряд понес потери еще до того, как появился противник. Зов стих, наступила зловещая тишина, не предвещавшая ничего, кроме кровопролитного и жестокого сражения.

– Они скоро придут, – прошептала на ухо Тальберту имеющая дурную привычку незаметно подкрадываться сзади Форквут. – Ты слышишь?

Человек отрицательно покачал головой и, решив поверить вампирше на слово, достал из ножен меч, а из-за пояса длинный обоюдоострый кинжал.

– Зато я слышу, они проснулись и скоро будут здесь, приготовься!

– Скажи своим, чтоб стали тесным полукругом возле дыры, дай мне двух бойцов, я буду в резерве!

Тальберт знал, что в любом бою бывают опасные моменты, когда ряды защитников могут дрогнуть и быть сметены силой натиска нападающих. В таких случаях важно, чтобы кто-то оказался сзади и прикрыл своей грудью образовавшуюся брешь.

– Нет, человек никогда не будет командовать вампирами! – гордо заявила Форквут, расставляя своих солдат правильным полукругом возле приготовленной ловушки.

– Спесивая, глупая девка, – проворчал полковник вслух, не беспокоясь о последствиях.

Форквут было не до ссоры с ним, уже и человеческое ухо уловило звуки приближения стаи. Доходившая кому-то по пояс, а кому-то г» о грудь вода заметно снижала скорость движения. Именно поэтому Тальберт и успел разглядеть, как грозно рычавшие и скалившиеся твари за десять шагов до баррикады перестроились клином и хлынули в узкий проход. Едва освещавшие туннель факелы мгновенно погасли, и человек с ужасом понял, что абсолютно ослеп. Где-то шагах в пяти-восьми бушевал бой, слышался свист рассекавшего воздух оружия и пронзительные вопли, по которым нельзя было понять, издавала ли их луженая глотка воющего от боли или кричавшего от бешено вырывающейся наружу ненависти к врагу.

Помочь защитникам полковник не мог. Наверное, самым разумным решением было бы покинуть баррикаду и поспешить наверх, где тоже кипел бой, но было светло, а значит, он мог бы принести реальную пользу. Однако внезапно пришедшая в голову мысль остановила его. Тальберт никогда не бросал на поле боя солдат, никогда не бежал, даже когда ситуация была безнадежной. Кромешная темнота вокруг показалась старому солдату недостаточным основанием, чтобы изменять старым привычкам.

Тальберт сделал пару шагов вперед и застыл на месте, широко расставив мерзнувшие в ледяной воде ноги. Ждать пришлось недолго, ряды защитников дрогнули, и человек почувствовал впереди себя зловонное дыхание, исходившее из пасти прыгнувшей на него твари. Оказывается, в кромешной мгле человеку приходит на помощь не только слух, но и обоняние. Слуги Самбины почти ничем внешне не отличались от людей, и из их ртов не могло нести так отвратительно. Меч молниеносно рассек воздух, послышался крик. В то же мгновение возникло едва уловимое движение слева, Тальберт быстро полоснул кинжалом чуть выше уровня воды. Остро отточенное лезвие вспороло чье-то брюхо. Справа кто-то появился, Тальберт занес меч, но вовремя остановился, свист чужого меча в воздухе подсказал, что это был свой. Резкий удар в грудь свалил полковника с ног, и он с головой ушел под воду. На него тут же накинулись сверху. Цепкие лапы крепко прижали кисти рук к полу. Полковник не мог пошевелить ни мечом, ни кинжалом и содрогался от ужаса, чувствуя, как острые зубы рвали, продавливали звенья кольчуги и наконец-то вонзились в его левую ключицу. Возможности освободиться не было, последние силы уходили на то, чтобы удержать жалкие остатки воздуха и не открыть под водой рот. В тот самый миг, когда Тальберт уже собирался разжать губы, хватка чудовища ослабла, когтистые лапы обмякли и отпустили его. Последовавший затем резкий рывок поставил солдата на ноги, правда, попутно чуть ли не с корнем вырвав его шевелюру.

– Ты свое дело сделал, постой в стороне и не суйся! – прозвучал над самым ухом голос запыхавшейся Каталины.

Полковник послушался, шатаясь и опираясь на меч, с трудом доковылял до ближайшей стены и прижался к ней здоровым плечом. Его трясло, тело била крупная дрожь, а боль открытой раны обжигала шею, плечо и верх груди. «Все кончено, вот так вот глупо и бесславно, – пришла в голову истекавшего кровью солдата ясная мысль. – Сейчас я ослабею, потеряю сознание, свалюсь в воду и захлебнусь. Ну что ж, могло быть и хуже, я мог бы превратиться в одну из этих омерзительных склизких тварей!»

Створки дубовой двери оказались открытыми – плохой признак, в особенности когда речь идет о жизни и смерти незваных гостей. Не для того хозяева укрепляют двери, обшивают их железом, да еще навешивают всевозможные запоры, засовы, заслонки, чтобы потом держать их открытыми нараспашку, как будто специально приглашая грабителей зайти.

– Что скажешь, Самбина? – прошептал маг, когда отряд остановился в конце туннеля. – Халатность, спешка или…

– Тихо, – прошептала в ответ графиня, внимательно вслушиваясь в тишину, изредка прерываемую журчанием какой-то жидкости.

Вампиры уже более минуты напрягали слух и водили по сторонам носами. Люди и гном молча стояли, их обоняние и слух были слишком слабы, чтобы соперничать с чутьем хищников.

– Ловушка, – пришла к выводу графиня, немало удивив своим заключением преданных слуг.

– Но, госпожа… – пытался возразить рослый рыжеволосый детина, служивший у Самбины кучером. – Помолчи, Марц, я знаю, что чуете вы и что могу чуять я! – Наградив слугу благожелательным взглядом, Самбина повернулась к Мартину. – За дверью большой зал, скорее всего винный погреб. Сильно пахнет куэрто и церковным вином. Запах очень терпкий и крепкий. – В процессе объяснения графиня пощелкала перед носом пальчиками. – Он забивает все остальные ароматы, поэтому мои слуги и не чувствуют, что находится за дверьми подвала. Норик хитер, но он не предполагал, что я пойду сама, думал, пошлю зазнайку Форквут.

– И что же там?! – спросил маг, которого совершенно не интересовало, что думал маркиз о прелестной графине и ее красавице помощнице.

– Вампиры, много вампиров, – почему-то прошептала графиня, хотя каждый из стоявших поблизости слуг прекрасно слышал ее слова. – Слышишь журчание? Они специально выбили затычки из нескольких бочек, чтобы сбить нас с толку, чтобы запах вина был сильнее. Это не дети Норика, а полноценные вампиры, перебежчики из других кланов, быстрые, хитрые, умные, отлично владеющие оружием и…

– Мне уже страшно, – флегматично произнес скучающий Мортас. – Графиня, а кого вы, позвольте узнать, предполагали здесь встретить: ожиревших пьяных монахов или, быть может, роту филанийской гвардии с требушетами, скорпионами и катапультами?!

Снисходительный тон и издевательская ухмылка, промелькнувшая на лице юноши, весьма не понравились «детям ночи», по рядам вампиров прокатился недовольный ропот, и кто-то особо рьяный даже ощерился.

– Вампиры для Норика ничто, так, отребье, ненужный, бросовый материал, уже отслуживший положенный срок, – спокойно продолжал говорить Мортас, совершенно не обращая внимания на волнения за его спиной. – Его помыслы устремлены в будущее, он мыслит категориями завтрашнего дня, а шайка ренегатов-перебежчиков тяготит его, тянет в прошлое. К тому же предатели – весьма ненадежный материал, измена входит в привычку, становится образом жизни. Маркиз поступает весьма разумно: избавляется одним ударом и от вас, и от ненужных слуг.

– Подлец, – прошипела графиня.

– Ну почему же? Ты же послала Форквут на верную смерть, – пожал плечами юноша и, осторожно отодвигая в сторону стоявших на пути вампиров, направился к двери.

– Ты куда?! – забывшись, громко выкрикнул Мартин.

– А чего ждать? – удивился Мортас. – Нам все равно нужно в Храм, другого-то пути нет!

– Пошли! – приказала слугам графиня, поджав от злости красивые губы.

Самбина понимала, что Мортас был абсолютно прав, но говорить об этом открыто было с его стороны откровенным свинством. Графиня гневалась и серчала, прежде всего на себя, бессильную что-нибудь изменить.

Наемник вошел в пустой подвал и стал оглядываться по сторонам, изучая поле предстоявшего боя. Три ряда бочек в человеческий рост стояли по центру зала и увеличивали возможность маневра, довольно высокий потолок, с которого через каждые двадцать метров свисали гроздья железных цепей, позволяли вампирам высоко прыгать и совершать всевозможные воздушные выкрутасы, так обожаемые зубастой братией. Из подвала внутрь Храма вели две небольшие двери, за каждой из которых, без сомнения, пряталось по полсотни вампиров, с нетерпением ожидавших, когда отряд зайдет в ловушку и рассредоточится среди бочек.

Последними в погреб вошли люди. Пархавиэль и Флейта хотели было встать ближе к наемнику, но Мартин успел поймать их за рукава и, заговорщически подмигивая, потащил обратно, к двери в туннель. Вначале Зингершульцо испугался, что маг струсил, но вместо того, чтобы потихоньку пуститься бежать, Мартин закрыл тяжелые створки двери и запер их на засов.

– К Мортасу не суйтесь, только мешать будете, да и графиньевых вампиров вы плохо знаете, еще зашибете кого ненароком, а мне отдуваться!

– А что же нам делать-то?! – удивился Пархавиэль, часто заморгав удивленными глазищами.

– Меня прикрывать!

– То есть в стороне отсиживаться, – пришла к поспешному заключению Флейта.

– Ты вначале попробуй, а потом мы с тобой покалякаем, легко ли пришлось! – обидевшись, надул щеки маг, а затем запустил руку в бездонные полы одеяния.

Пархавиэль тяжело вздохнул и приготовился к худшему, просто так ученый муж в карман не лез.

Стоило слугам Самбины достигнуть центра зала, как двери с треском распахнулись, и внутрь ворвались два бурлящих потока потрясавших оружием вампиров. Отряд дружественных чудовищ мгновенно рассредоточился, рассеялся между огромных бочек, и завязался бой. Какая бы тактика ни применялась в войнах людей, они всегда стремились к одной и той же неизменной цели: разъединить силы врага, хитрым обманом или мощным натиском заставить его сломать строй, чтобы легко перебить поодиночке разрозненные очаги сопротивления. Вампиры же сражались совершенно по-иному, высокая скорость передвижений, быстрота реакции, физические возможности, намного превосходившие человеческие, диктовали другие принципы ведения боя, которые Пархавиэль про себя назвал «Тактика полнейшего бедлама и хаоса».

Оба отряда мгновенно разбились на мелкие группы по трое-пятеро бойцов и принялись кружить по залу, то сталкиваясь друг с другом, то разлетаясь в разные стороны. Бились везде: на полу, на бочках и даже под потолком, перепрыгивая по раскачивающимся цепям. – Как поножовщина в кабаке, – с презрением произнесла Флейта, пытаясь понять необходимость в сумасшедших акробатических выкрутасах и молниеносных перемещениях. – Каждый как будто за себя и как будто нажрался в ухрюк!

– Не скажи, девонька, – рассмеялся маг, – это нам только кажется. Они же, к примеру, считают, что мы, люди, бьемся, как сонные черепахи, только и знающие, что сталкиваться панцирями да пыхтеть!

Бой продолжался, если, конечно, можно назвать сражением безумный полет вокруг улья роя встревоженных ос. На полу появились первые трупы, с потолка попадали оборванные цепи, лопнула пара бочек, разлив по полу море красного, похожего на кровь вина. Пархавиэль заметил, как в гуще сражения несколько раз промелькнула знакомая чешуйчатая броня. Мортас хитрил, он не бросался в резню очертя голову, а выманивал на себя из круговорота сражения несколько врагов, расправлялся с ними при помощи абордажной сабли и увесистого кулака, а затем выжидал. Вампиры слишком плохо владели оружием, чтобы справиться с ним, а привычного для них преимущества в скорости не было. Кроме того, острые клыки и отвердевшие в боевом положении когти только царапали чешуйки брони и соскальзывали с изворотливого тела.

– И долго мы еще отсиживаться будем, спинами косяки подпирать?! – недовольно пробурчал гном, весьма осторожно обвиняя мага в трусости. – Чего мы ждем?!

– Пока вампиры устанут и сбавят темп, – как ни в чем не бывало ответил Мартин, не отрывая глаз от кипевшей битвы и медленно поднимая над головой склянку с молочно-белой жидкостью. – Боюсь в своих попасть!

– Да кидай уж! – не выдержала напряжения Флейта. – Когда нам кровососы своими были?! – Злая ты и жестокая, замуж тебе пора, – шокировал Флейту неожиданным заявлением маг и, прицелившись, метнул пузырек в толпу.

По тому, в какой блаженной улыбке растянулась физиономия мага, Пархавиэль понял, что Мартин попал, притом точно туда, куда метил. Дымящийся труп вампира упал на пол, волшебная жидкость из маленькогопузырька попала врагу в лицо и на шею, мгновенно сожгла кожу и мягкие ткани, обнажив левую часть черепа с торчавшими клыками. Еще один кровосос скулил и метался по залу, тряся в воздухе разъеденной до кости рукой.

– А кто-то еще о жестокости говорил, – прошептала Флейта, подавляя подкатившийся к горлу комок рвоты.

– Мне женитьба не поможет, наоборот, усугубит, – рассмеялся в ответ маг и достал следующий пузырек.

Метание ядовитой жидкости приносило успех. Шесть из семи пузырьков попали точно в цели, убив или обезвредив около двух десятков врагов. Однако счастье и удача длятся не вечно. Белокурая женщина легко увернулась от летевшего ей в спину снаряда, а затем резко повернулась лицом в сторону опасности. Пархавиэль без труда узнал в оскалившейся красавице Бьянку, ту самую предводительницу вампиров, которую ему уже пару раз доводилось угощать крепкими тумаками. Вампирша вспомнила о прошлых обидах и, позабыв о сражении, прыгнула в сторону гнома. Зингершульцо не ожидал такой быстрой реакции и такого дальнего прыжка, гном замешкался и не успел вовремя занести для встречного удара секиру. У мешавшегося под ногами Мартина, как назло, закончились склянки, а в ближнем бою от тщедушного ученого было мало толку. Уповать оставалось только на чудо, и оно пришло: Флейта неожиданно выскочила перед гномом, заслонив его от вампирши. Острые клыки вонзились в вытянутую вперед кисть правой руки, девушка слегка пошатнулась, а на мраморный пол посыпался дождь мелких осколков.

«Руку откусила, тварь!» – испугался за девушку Пархавиэль, который стоял неподвижно и боялся поднять глаза. Истошный женский крик пронзил гномьи уши, ворвался в мозг бешеным эскадроном боли и скатился по позвоночнику вниз, распространяя по телу волну непроизвольных судорог и конвульсий.

Кричала Бьянка, в широко раскрытом рту красавицы вместо белоснежных зубов виднелись окровавленные шатающиеся осколки. За то время, пока мужчины стояли и глазели на страшное зрелище, пытаясь восстановить ход событий и понять что к чему, Флейта успела совершить четыре важных поступка: вонзить в живот вампирши острый меч, вытащить его, обтереть лезвие о волосы Бьянки, а затем снять с правой руки разорванную черную перчатку. Теперь Пархавиэль понял, почему при первой их встрече девушка играючи раздавила пивную кружку, почему силач Альто не смог побороть ее на руках и, наконец, почему челюсти Бьянки превратились в осколки. Кисть Флейты состояла из отдельных железных пластин. Тонкие стальные пальцы легко и бесшумно двигались на маленьких шестеренках и замысловатых пружинках, прикрепленных как к тыльной, так и к внутренней сторонам ладони.

– Ну, чего уставились, ротозеи?! – прикрикнула разбойница на оцепеневших мужчин, которые не могли оторваться от созерцания диковинного механизма. – Бой закончился, все уже в Храме, пошли!

Глава 26 Последние аргументы

Времени на расспросы и сочувственные вздохи не было. Пархавиэль с магом многозначительно переглянулись и направились вслед за Флейтой – догонять ушедший внутрь Храма отряд. Несмотря на численное превосходство шайки сторонников маркиза Норика, клан Самбины выиграл схватку, но радоваться было нечему. В живых осталось всего семь вампиров, к тому же еле державшихся на ногах. На бывшем совсем недавно изнеженным и белоснежным теле графини виднелись синяки, многочисленные порезы и глубокие рваные раны от клыков, когтей и от скользящих ударов острой стали. Вампиры не люди, они менее восприимчивы к боли, а их организм восстанавливается с непостижимой для человеческого разума быстротой, но все равно для заживления ран нужно время – время, которого не было. Даже самая непродолжительная передышка могла стоить слишком дорого, Норик мог улизнуть, прихватив с собой украденный артефакт. В этом случае все усилия и жертвы были бы напрасны, поиски пришлось бы начинать заново.

Осторожно, стараясь не шуметь и боясь новых сюрпризов маркиза, заговорщики покинули подвал и поднялись по узкой каменной лестнице наверх, где тут же наткнулись на запертую дубовую дверь. Другого пути не было. Возможно, конечно, он все-таки был, но до рассвета оставалось не так уж и долго, чтобы утруждать себя поисками.

– Призови Форквут и остальных! – приказал Мортас голосом, не терпящим возражений. – Нападут ли враги со спины – это еще вопрос, а вот впереди нас ожидает огромное открытое пространство, хорошо просматриваемое и простреливаемое, главный молельный зал, дамы и господа!

Юноша припал глазом к узкой щели между досками и всматривался, пытаясь понять, что же их ждало за дверью: новая ловушка или желанный артефакт?

– Нет, – возразила графиня, – Форквут останется в туннеле. Твое с недомерком совместное выступление обострило давно назревавший конфликт. Мне не хватило мудрости, чтобы отказаться от вашей бредовой затеи, но я не на столько глупа, чтобы драться с изменницей плечом к плечу. В бою, знаете ли, всякое может случиться…

– Прекрати, – оборвал Мартин объяснение вампирши, – всем и так ясно, что да почему. Моргас, что там видно?

– Зал пуст, но я не поручусь, что поблизости нет врагов. Должно быть, они притаились на балконах. Лампады горят, хотя никого нет. Много статуй, картины, деревянные скамьи. В конце зала огромная дверь, скорее даже ворота… наверняка ведут на площадь, винтовая лестница наверх, постамент, ширмы, алтарь. – Монотонно описывающий обстановку зала Мортас на секунду замолк, а потом вдруг огорошил мага прямым вопросом: – Скажи, Мартин, а твоя книга, случайно, не огромный, страничек так на тысячу том в черно-красном кожаном переплете?

– Где она, покажи! – заволновался маг и, оттолкнув наемника в сторону, сам припал к щели. – Ну, чего стоите?! Давайте вышибайте дверь, живее!!!

– Ох не нравится мне, когда все слишком просто! – Пархавиэль высказал свое мнение и, удостоверившись, что к нему никто не собирался прислушиваться, вогнал лезвие топора чуть левее нижней дверной петли.

Топоры, мечи и длинные кинжалы только царапали поверхность двери, отслаивали от нее щепу, но не причиняли существенного вреда. Вторым, более сильным ударом Пархавиэль погрузил лезвие еще глубже в образовавшуюся трещину, затем, поплевав на ладони, изо всех сил нажал на длинную рукоять. Руки гнома тряслись, а напрягшиеся мышцы ныли, щель увеличивалась, но крайне медленно, нехотя ползя вверх, как объевшийся кроликами удав. Внезапно гном почувствовал у себя на затылке чье-то теплое дыхание, человеческие руки легли на рукоять поверх его ладоней, а мускулистое тело за спиной напряглось, крепко прижав его к древку.

– Ну, давай, Парх, вместе, раз, два, три! Совместные усилия гнома и Мортаса слились в один мощный рывок. «Свист ветра» погнулся, но выдержал чудовищную нагрузку. Дверь треснула, захрустела, заскрипела, и массивная створка, сорванная с петель, полетела вниз, прямо на голову растерянного гнома. Зингершульцо зажмурился, страх парализовал тело и обрек бы гнома на гибель, но в тот самый момент, когда дверь должна была накрыть, расплющить, раздавить зазевавшегося гнома, чья-то рука схватила его за ворот и откинула в сторону. Отважным спасителем, рисковавшим собственной жизнью, как ни странно, оказался не Мортас, а эгоистичный, думающий, по мнению гнома, только о себе Мартин.

Пока Пархавиэль вставал да вытаскивал из-под двери секиру, отряд во главе с магом, горевшим от нетерпения наконец-то взять в руки чуть ли не потерянную навсегда реликвию, уже приближался к алтарю. Зингершульцо хотел было кинуться догонять своих, но какое-то странное чувство не пускало его, не давало переступить порог, заставляло мозг напряженно работать в поисках хорошо замаскированной врагами ловушку.

Даже если предположить, что уродливые детища маркиза спали крепким сном в закутках туннеля, перебежчики-вампиры упокоились среди бочек с вином, а служители Храма напились во здравие или за упокой кого-нибудь из бесчисленного воинства святых, кто-нибудь, хотя бы повар или уборщик, все равно должен был услышать грохот топоров и громкий шум падения двери. Уж больно подозрительно спокойно было вокруг, обстоятельства складывались непривычно удачно и просто, как будто кто-то невидимый и всесильный решил немного поиграть с грабителями в «кошки-мышки» и лишь в самый последний момент нанести сокрушительный, смертоносный удар.

Тревожные предчувствия не обманули гнома. Не успел отряд приблизиться к алтарю на расстояние двадцати шагов, как каменные плиты ушли вниз. Маг едва успел отскочить назад и не свалиться в глубокую яму, днище которой было утыкано острыми железными кольями. Трое вампиров, в том числе и Самбина, оказались менее удачливыми и полетели вниз. Мортас не растерялся и прыгнул вниз разверзшейся бездны. Через миг он уже появился, держа на руках графиню. Самбина дрожала от страха и с ног до головы была перепачкана кровью разорванных на части слуг.

– Мартин, будь в следующий раз осторожен, из-за твоего нетерпения…

– В следующий раз, в следующий раз… – передразнил юношу бегающий по самому краю ямы маг. – Следующего раза может и не быть, книга-то вон она, рукой подать, а что делать?! Может быть, вампиры перескочить попробуют, ямка-то неширокая, шагов пятнадцать, не больше!

Услышав предложение Мартина, «дети ночи» поспешно отвернулись и на всякий случай отошли подальше от сумасшедшего старика.

– Самбина, а ты что молчишь, прикажи! – Мартин попытался заручиться поддержкой главы клана, но натолкнулся лишь на холодный взгляд карих глаз.

– Я внизу уже побывала, другим не советую! – произнесла графиня, придя в себя и легко выпрыгнув из рук Мортаса.

– Еще бы, Каталины поблизости нет, послать некого! – съехидничала Флейта, подойдя вплотную к яме и на глаз измерив ее ширину. – Я легкая, попробую…

– Не стоит! – Подоспевший вовремя гном схватил девушку как раз в тот момент, когда неугомонная разбойница уже собиралась начать разбег.

– Во умора! – Мортасу стало весело, его лицо расплылось в широкой улыбке, а ладони быстро забарабанили по коленям дробь. – Мудрецы трактаты пишут, что человеком движет, понять пытаются, теории строят, а на деле все просто выходит: глупость одних да свинство других!

– Это ты о чем? – насторожился маг. – Не на меня ли, случайно, намекаешь?

– В глупости я тебя не обвинял, а вот правило жизни «Своя рубаха ближе к телу!» ты отменно усвоил, – высказал свою точку зрения юноша и, легонько оттолкнувшись ногами от пола, взмыл в воздух.

Тело наемника двигалось в полете по правильной дуге, он приземлился точно возле алтаря, взял в руки тяжелую книгу и тут же прыгнул обратно, вызвав бурю одобрительных выкриков и рукоплесканий.

– На, держи! – Бесценный том, из-за которого погибло столько людей, вампиров и гномов, перешел из рук наемника в трясущиеся ладони мага.

– Это она, она! – выкрикнул обрадованный Мартин, открыв фолиант и жадно перелистывая пожелтевшие от времени страницы, испещренные схемами, формулами, рисунками и всевозможными мелкими закорючками.

Непредсказуемы и жестоки бывают порой повороты судьбы, вздох облегчения, вырвавшийся из груди мага, превратился в крик отчаяния. Сверху на отряд бесшумно опустилась огромная летучая мышь. Цепкие когтистые лапы вонзились в кожаный переплет и вырвали книгу из рук мага. Чудовище взмыло вверх и скрылось на балконе второго этажа. Нападение произошло так внезапно и быстро, что ни вампиры, ни Мортас не успели остановить вора.

– Что это было?! – одновременно выкрикнули Пархавиэль и Флейта.

Мартин был так потрясен происшедшим, что не мог говорить, он только громко кричал и хлопал себя по бокам руками.

– Быстрее наверх, за ним! – скомандовала вампирам графиня и первая кинулась к винтовой лестнице.

Пархавиэль присоединился к погоне, а Флейта трясла за плечи пребывавшего в шоке мага, пытаясь привести его в чувство. В воцарившейся суматохе никто не обратил внимания на Мортаса. Юноша сидел на скамье, зажимая лицо руками. Через тонкие длинные пальцы сочилась кровь. Летучая мышь успела не только похитить книгу, но и изуродовать красивое лицо наемника. Острые когти располосовали левую щеку и губы, но самое страшное – выцарапали глаз. Маркиз бросил вызов, вызов был принят!

Пронзительное жужжание стрел разорвало воздух, вампирам пришлось поспешно отступить. Появившиеся на балконах толстые и неуклюжие с виду стрелки в рясах обращались с луками намного проворнее, чем ополченцы. За считанные секунды деревянные перила винтовой лестницы оказались густо утыканы стрелами с разноцветным оперением. В отряде были потери: двое вампиров свалились с лестницы, из спины каждого торчало около десятка стрел, еще один кровосос уже почти успел скрыться за каменной колонной, но смерть догнала его, вонзив острый наконечник чуть выше голенища правого сапога. Молодой веснушчатый парень поначалу не обратил внимания на пустяковое ранение и, лишь посмеявшись над глупостью святош, надеявшихся убить вампира из лука, выдернул стрелу из раны. Однако уже через минуту юноше было не до смеха, он бился головой в предсмертной агонии о каменные плиты пола.

– К вопросу о шарлатанах-индорианцах, – произнес успевший восстановить глаз Мортас, рассматривая покрытый черной слизью наконечник стрелы. – Посмотри, Мартин, думаю, ты будешь впечатлен!

Маг взял отравленную стрелу в руки, предварительно стерев с наконечника тонким батистовым платком остатки вязкой массы. Через минуту обнюхивания, рассматривания и поливания платка каким-то раствором из переносного арсенала склянок чудодей огласил свое заключение:

– Муэта эвкалда, сильнодействующий яд, приготовленный на основе сока так называемого кровавого дерева, растущего на юго-восточном побережье Кантерского полуострова. При попадании в кровь смерть неизбежна.

– Даже для вампира?! – удивилась Самбина. – Человек умирает примерно на восьмой секунде, а вампир может продержаться около минуты, если, конечно, его не утыкали, как дикобраза. – Мартин кивнул в сторону лежавших возле лестницы трупов. – Противоядия нет. – Маг замолчал, ему нечего было добавить, кроме того, что план провалился и они попали в большую беду.

Массивная каменная колонна надежно защищала остатки отряда, но стоило им покинуть укрытие, как они тут же попали бы под перекрестный огонь сведущих в применении страшного яда монахов. Вопрос «что делать?» витал в воздухе, но никто из бойцов не решался его задать, поскольку боялся не получить оптимистичного ответа. Гнетущее молчание было прервано протяжным, едва ощутимым человеческому и гномьему уху звуком. Оставшиеся в живых вампиры вжались в колонну и плотно закрыли глаза и уши.

– Что это было? – спросил Мартин у побледневшей графини.

– Начало нашего конца. – Оторвав прекрасные телеса от мягкой софы, Самбина, по-видимому, твердо решила встать на путь трагико-героической патетики и философствования.

– А если точнее? – переспросил маг, едва сдерживаясь, чтобы не высказать своего отношения к любителям загадок и эффектных сцен.

– Зов Норика, – произнесла графиня и закрыла глаза. – Маркиз не только мастер трансформации, но и обладает сильным зовом, который нельзя не только блокировать, но и слышать. Для людей зов безвреден, но вампир-чужак от его звука может погибнуть или сойти с ума.

– Какие вы нежные, утонченные натуры, – проворчал Мортас и осторожно выглянул из-за колонны.

Самбина не обратила внимания на полную сарказма реплику человека-дракона, в этот миг ее волновало совершенно другое.

– Если Каталина не успела очистить туннель, то… – То через несколько минут к нам в гости пожалует около сотни разъяренных монстров, – закончила за графиню Флейта.

– Ну что ж, нет худа без добра, по крайней мере никто не будет стрелять в нас отравой, – воспрял было духом Мартин, но тут же помрачнел, взглянув на изуродованное свежими шрамами лицо Мортаса.

– Боюсь, индорианцы в курсе маркизовых проказ, они не уйдут, будут стрелять до конца… слишком многое поставлено на карту, чтобы жалеть каких-то недоделанных вампиров. Норик…

– Уже слышали, не продолжай! – оборвала разъяснения Мортаса графиня, не желавшая слушать горькую правду. – Что же нам делать? – все-таки прозвучал зловещий вопрос.

– Бороться! – ответил Мортас, на которого были устремлены взгляды соратников. – Вы напрасно на меня так смотрите, я не всесилен. Яд действует на меня медленней, но более четверти часа не продержусь. Конечно, есть другое решение, но…

– Какое? – насторожился маг, почувствовав недоброе.

– При строительстве Храма и туннелей погибло много людей, ты мог бы…

– Нет, – быстро замотал головой маг, – нет, только не это!

– Другого выхода нет, они невосприимчивы к яду, да и вампиры не причинят им вреда…

– Замолчи, я сказал «нет»! – закричал Мартин и стукнул кулаком по колонне.

– Вы о чем?! – Самбина, как, впрочем, и остальные, удивленно захлопала глазами, пытаясь понять, о чем же говорили мужчины.

– Ты должен поднять их, поднять одиннадцатый легион, точнее, то, что вначале называлось легионом! – Мортас пристально смотрел в глаза мага.

Мартин почувствовал, что Мортас знал намного больше, чем рассказал ему при встрече в гостинице. Дракон знал и о братстве морронов, и о сражении с эльфами под Дуэнабью.

– Это ведь просто, как тогда, под Дуэнабью! Я же не прошу призвать твоих сестер и братьев… только их… – Мортас замолчал, не решаясь говорить в присутствии посторонних дальше.

– Не могу, в той битве решалась судьба человечества, сейчас же угрозы нет, ничего не выйдет! – отпирался изо всех сил маг.

– Ты не можешь или не хочешь?!

– Не могу, – прозвучал лаконичный ответ, – нет необходимых условий.

– Будут, – печально улыбнулся Мортас, – условия я тебе обеспечу, но только уж и ты не подведи!

Пархавиэль накинулся сзади и крепко обхватил руками наемника, пытаясь остановить совершавшего глупость товарища, но Мортас ловко вывернулся из его захвата и выскочил из-за колонны. Дюжина ядовитых стрел тут же просвистели в воздухе, но юноша увернулся и, чтобы привлечь внимание стрелков, замахал руками над головой.

– Не стреляйте, я хочу говорить с Нориком, мне нужен маркиз! – кричал Мортас, увернувшись от второго и третьего залпов.

– Что он делает, что делает?! – негодовала графиня, пытаясь вырваться из рук удерживающих ее слуг. – Пустите, пустите меня, я должна остановить…

Совместными усилиями людям и вампирам удалось побороть потерявшую контроль над своими действиями Самбину

– Успокойся, ты ничего не изменишь, – вкрадчиво зашептал на ухо графине маг. – Это его право, его выбор, или погибнет он, или поляжем мы все!

– Прекратите стрельбу! Я сказал прекратить, а не опустить луки, болван! Держите его под прицелом! – прозвучал откуда-то из-под сводов Храма властный мужской голос.

– Но-о-орик! – в гневе прошипела графиня и попыталась вырваться из рук отвлекшихся слуг.

– Спасибо, маркиз, а то у меня сегодня не танцевальное настроение, – пошутил Мортас, отвесив появившемуся на балконе Норику галантный поклон.

– Чего изволите, милостивый государь?! Только давайте покороче, без долгих дискуссий!

– Мартин, ну сделай же что-нибудь, ты же умный, сделай, прошу! – упрашивала мага Самбина.

– В двух словах, кто я и почему я здесь, не объяснить, – усмехнулся юноша, задирая голову вверх.

– Это ни к чему, я и так знаю, – сухо ответил маркиз. – Ты Моэрдок Одал Реданшьен Тамвиллисс, легендарный дракон, уже которую тысячу лет мучающийся в человечьем обличье. Чего ты хочешь?

– Заключить союз. – Мортас стоял неподвижно и даже не шевелил руками, чтобы не провоцировать изрядно уставших держать тетиву в натянутом состоянии лучников.

– Почему?! – прозвучал вопрос, самым логичным и одновременно банальным ответом на который при данных обстоятельствах было бы: «Хочу жить!»

– Мне стало скучно, – выкрикнул Мортас после недолгого колебания. – Это приключение завершится сегодня, не важно как, но завершится. А что потом, пить со скуки да драться по кабакам, пока не найду новую забаву?! Ты же можешь меня обеспечить развлечениями на ближайшую сотню-другую лет.

Маркиз сомневался. С одной стороны, получить могущественного союзника, которому уже давно наскучили и деньги, и слава, а интересовали только частая смена обстановки и кровавые развлечения, было весьма заманчиво, а с другой – Мортас был опасен и непредсказуем, никто не мог знать, что придет в голову скучающему дракону.

– Убей их и поднимайся наверх! – наконец-то ответил маркиз.

– И что тогда?! Мы заключили союз, союз против жалких людишек, ничтожных букашек, вечно снующих под ногами у таких, как мы, великих и могущественных?! – нарочито громко и медленно произнес Мортас, слегка повернув голову и незаметно подмигнув прятавшимся за колонной товарищам.

– Да заключили, заключили, и против людей, и эльфов, и гномов, и даже орков, если хочешь! Давай живее, нет времени на пустое позерство! – Маркизу не терпелось побыстрее избавиться от назойливых врагов и приступить к новому пункту плана его грандиозной интриги.

Пархавиэль услышал за спиной тяжелый вздох и грохот падения тела. Мартин упал на колени и закатил глаза, голова мага закрутилась на тонкой шее, а куцая бороденка встала дыбом. Мартину Гентару стало плохо: его тщедушное тело тряслось, а язык то и дело повторял какие-то странные, нечленораздельные звуки, которые вряд ли являлись словами.

Монотонное постукивание о камень капель воды вернуло Тальберта из мира забытья. Он долго не решался открыть глаза и неподвижно лежал на чем-то влажном и твердом, вслушиваясь в падение капель и журчание воды. Постепенно в голове появлялись новые звуки, звуки, которые он еще никогда не мог воспринимать так ясно и четко: мерзкое попискивание стаи крыс, обгладывающих чей-то труп, треск перерубленной опорной балки, вот-вот готовой упасть в воду и поднять фонтан брызг, и, конечно же, сбивчивое тяжелое дыхание, раздающееся издалека, но так отчетливо, как на расстоянии вытянутой руки.

Понимая, что все равно ничего не увидит в кромешной мгле подземелья, Тальберт открыл глаза. В туннеле было светло, светло, как днем, но почему-то все окружавшие его предметы потеряли цвета. Мир был черно-белым, привлекающим глаз новизной и интригующим поразительно широкой гаммой серых оттенков. Он лежал на возвышенности, на самой вершине разбитой и раскиданной баррикады. В мутной воде, которая была теперь не темно-зеленой, а черной-черной, среди бревен и прочих деревянных предметов, дрейфовали трупы. Когда-то сильные, надменные, упивающиеся своим превосходством над людьми вампиры превратились в крысиный корм.

Полковник попытался подняться, боль тут же напомнила о себе ломотой в ключице и резью разорванной плоти. По какому-то странному и необъяснимому стечению обстоятельств наемник был еще жив, хотя непременно должен был истечь кровью или, потеряв сознание, захлебнуться в мутной жиже. Мерзкая тварь почти перекусила ключицу и вырвала зубами из тела большой кусок мяса, но, несмотря на тяжесть полученной раны и то, что никто не удосужился ее перевязать, Тальберт был еще жив.

– Не вставай и не вздумай ворочаться, я сейчас буду, потерпи! – издалека послышался знакомый голос, принадлежащий молодой и смертельно уставшей женщине.

«Похоже на Каталину, но где же она?!» – Стараясь не беспокоить ноющую шею, Тальберт огляделся по сторонам. Поблизости никого не было, если, конечно, не считать двух-трех десятков плавающих внизу и начинающих уже испускать неприятный запах трупов. Послышался плеск воды, а затем из-за дальнего поворота туннеля, находившегося шагах в пятидесяти – шестидесяти от баррикады, появилась и быстро приближалась маленькая женская фигурка.

Форквут медленно шла по пояс в воде, слегка прихрамывая и опираясь на двуручный меч. Платье вампирши было разорвано и обнажило прекрасную белоснежную грудь. Растрепанные, грязные волосы, многочисленные синяки, укусы, порезы не смогли изуродовать плавного изгиба талии и мраморной отточенности плеч.

«Она чертовски красива, как жаль, что она вампир!» – подумал Тальберт, закрывая глаза и прощаясь с жизнью. Полковник знал: вампиры смотрят на людей как на сочный, пропитанный кровью кусок мяса. Его судьба была предрешена, он выжил только затем, чтобы стать лекарством для израненного кровососа, необходимой порцией крови для излечения ран и пополнения потраченных в битве сил.

Каталина ловко запрыгнула на бревна и склонилась над раненым. Кончики женских волос приятно защекотали лицо и обнаженную грудь. Нежные прикосновения и тепло, исходившее от тела вампирши, заставили солдата на миг отвлечься от мыслей о грядущей смерти. Форквут медлила, не впивалась зубами в открытую рану, а осторожно водила кончиками пальцев по ее рваным краям. Тальберт ждал, ждал того мига, когда его тело пронзит новая боль и нехватка живительной влаги отключит сознание.

– Все в порядке, заживает медленно, но так и должно быть. – Форквут ласково провела рукою по мужской щеке и отстранилась.

Тальберт открыл глаза. Девушка лежала рядом, положив голову на бревно и закрыв глаза. Плавные изгибы тела казались в этом ракурсе еще более желанными и привлекательными.

– Чего ты тянешь, пей! – простонал полковник, неимоверным усилием воли изгнав из головы навязчивые похотливые мысли.

Каталина открыла глаза и улыбнулась, кончики пальцев осторожно погладили мужчину по щеке и волосам, а затем застыли на плече.

– Ты храбрый и сильный, – совершенно некстати заявила вампирша, – но очень-очень наивный и глупый. Зачем ты остался с нами?

– Я солдат, я не привык впустую болтать, делай живее свое дело! – Я его уже сделала. – Женская рука вновь пробежала по спутанным волосам. – Я подарила тебе вторую жизнь, подарила вечность…

Слабо бегущие по жилам потоки крови остановились, испуганно замерли и потекли в противоположном направлении, по крайней мере Тальберту так показалось, когда до него дошел страшный смысл нежных слов. Теперь полковнику стало ясно, почему он все еще жил, почему видел во тьме и почему раньше немой мир наполнился звуками. Он превратился в вампира, в мерзкую кровососущую тварь.

Форквут почувствовала неизбежную борьбу старой и новой сути в голове новообращенного и решила немного помочь бывшему человеку. Девушка прижалась к Тальберту всем телом и крепко обняла за плечи. Полковник был слаб и беспомощен, как младенец, он не мог оттолкнуть Каталину, но самое страшное – не хотел. Эмоции, крики отчаяния и вполне резонные обвинения застряли в горле и не могли вырваться наружу. Мужчина млел от близости женщины и слушал.

– Прости меня, другого выхода не было! Вокруг столько негодяев и мерзавцев, я не могла позволить умереть хорошему человеку, – шептала на ухо Каталина и ласково гладила беспомощное, неподвижное тело. – Ты привыкнешь, не так уж это и плохо, быть «сыном ночи», я тебе помогу, я буду рядом… всегда!

– Я слишком стар для сынка, – произнес разомлевший от ласк полковник и погрузился в томную дремоту.

– Не беспокойся, у меня для тебя приготовлена другая роль, – прошептала Форквут и облегченно вздохнула.

У нее наконец-то появился кто-то, кому можно было безгранично доверять.

Мартин потерял сознание. Послушавшись приказания Норика, Мортас вытащил саблю и не спеша направился к тем, кто еще минуту назад были его союзниками. Намерения воина не вызывали сомнений, он переметнулся на сторону врага и теперь атаковал, но как-то лениво и неуверенно.

– Норик, прикажи своим олухам, чтоб не стреляли, еще в меня ненароком попадут!

– Так что, ты тоже, выходит, яда боишься?! – усмехнулся маркиз, облокотившись на перила и хищно улыбаясь в предвкушении предстоящего зрелища.

– Нет, но у меня от него прыщи и зуд по коже! – ответил Мортас и замер в оборонительной стойке.

– Не выходите, пускай он сам зайдет за колонну! – остановила Самбина рвущихся в бой слуг.

Графиня не понимала, что происходит, и действовала интуитивно. Если бы вампиры накинулись на воина, то стали бы отличными мишенями для стрел. Разговор между мужчинами ничего не значил, он мог быть всего лишь хитрой ловушкой, чтобы заставить отряд выйти под обстрел.

– Ну, давай живее, чего возишься?! – кричал с балкона маркиз, призывая юношу к активным действиям.

Мортас тянул время, он не дошел до колонны пару шагов и застыл на месте, жестами подзывая накинуться на него. Только Пархавиэль понял хитрый замысел наемника и решил подыграть. Мортасу зачем-то нужно было открыть двери Храма, те самые большие ворота, ведущие на площадь. Добраться же до заветной цели можно было, только кружа в смертельном танце схватки. Гном поднял над головой секиру и, вырвавшись из-под опеки пытавшейся его удержать Флейты, кинулся на мнимого врага.

Зингершульцо бился в полную силу, иначе бы маркиз почувствовал подвох и приказал лучникам стрелять. «Свист ветра» летал, рассекая воздух косыми дугами, и время от времени сталкивался с гардой и основанием сабли наемника. Мортас держался близко к гному, часто парировал удар и отскакивал в сторону, бросая беспокойные взгляды то на балкон, где томились в ожидании исхода схватки стрелки, то на стоявшего на коленях Мартина. Наемник ждал, ждал с нетерпением того момента, когда Мартин очнется.

Флейта быстро поняла, что эффектная схватка с финтами, молниеносными разворотами и ложными наскоками была всего лишь красивым спектаклем, разыгрываемым для одного зрителя. Замысел показался девушке удачным, а вот исполнение не очень понравилось. Маркиз не был дураком и вскоре непременно догадался бы, что его обманывают и зачем-то тянут время. Нужно было добавить в схватку реализма, и разбойница, вытащив из ножен меч, поспешила на помощь гному. Троица кружилась по залу, громко крича, бренча оружием и поражая неуклюжих монахов резкими выпадами и размашистыми финтами. Минут через десять к потехе присоединились и вампиры.

– Дальше, дальше отойдите, дайте рукой взмахнуть, кровососы проклятые, а то зашибу, – сердито бубнил Пархавиэль не всегда державшим должную дистанцию вампирам.

– Чего мы ждем, в чем смысл спектакля, Мортас?! – шептала на ухо юноши Самбина, запрыгнув ему на спину и имитируя попытку прокусить броню.

– Маг. Мартин… он должен очнуться… как только я скажу, медленно продвигаемся к двери, драку не прекращать! – объяснял Мортас, ловко уворачиваясь от сыпавшихся на него со всех сторон далеко не шуточных ударов.

Наконец-то Мартин очнулся и, перебирая трясущимися руками по колонне, поднялся в полный рост. Когда взгляды заговорщиков встретились, маг кивнул и мотнул головой в сторону двери.

Норик понял, что его провели, как мальчишку, слишком поздно. Он принялся кричать на монахов и с расстройства забил кулаком по перилам, но отряд уже вышел из зоны обстрела. Спускаться вниз было опасно, уж слишком медлительна и неповоротлива была боевая братия в ближнем бою.

– Как только пойдут обратно, стреляйте, мерзавец обманул нас! Эй, вы, двое на крайнем балконе, цельтесь в колонну, не дайте магу улизнуть! – командовал Норик, пытаясь спасти положение. – Карл, беги к его преосвященству, пускай посылает за подмогой к королю! Бейте в набат, мне нужны войска, все войска, что только есть в этом проклятом городе!

– Мортас, беги, спасайся, они сейчас уже будут здесь! – кричал одновременно с маркизом маг, пытаясь предупредить юношу о грозившей ему опасности. – Они нападут и на тебя, ты заключил союз!

– Понял! – выкрикнул в ответ Мортас и кинулся к двери в подвал.

Юноша пробежал всего десять шагов и остановился. Он не успел: через выбитую ими же дверь подвала в зал хлынул поток запоздавших детищ Норика. Теперь уже началась настоящая схватка, отряд отступал под натиском тварей к двери, неся потери и оставляя за собой кровавый след из разрубленных тел.

– Отпирайте, отпирайте живее засов! Мортас, чего встал, беги! – кричал во все горло маг, размахивая руками. – Ну, беги же!

– Поздно, не успеть, – прошептал сам себе дракон, взмахнув в последний раз саблей, и, перепрыгнув через головы трех упырей, бросился отпирать тяжелый засов. – Парх, помоги!

Гном закинул за спину топор и, подбежав вплотную к двери, принялся толкать обеими руками массивное бревно вверх. Остатки отряда перестроились полукругом и прикрыли спину Пархавиэля от полчищ разъяренных упырей. Мортасу повезло меньше, он тоже поднимал бревно, но на его защищенную только броней спину и совершенно открытый затылок сыпался непрерывный град ударов когтей. Воин громко стонал от боли, но упорно продолжал поднимать многопудовый брусок. Блестящая, переливающаяся зеленым, желтым и коричневым цветами броня вначале спасала, выдерживала удары, но потом вдруг потускнела, и на пол посыпались отколотые сморщенные чешуйки. Из последних сил гном и дракон подняли брус до верхней точки и откинули его назад, прямо на головы атакующих. Стоны, крики, вопли смешались в один жуткий вой раздавленных тварей. Они сделали свое дело, отперли дверь, но только зачем? Об этом знали лишь двое: Мортас и Мартин. Воспользовавшись замешательством врагов, остатки отряда хотели покинуть Храм, но маг кричал и махал руками, призывая их срочно вернуться.

– Обратно к колонне, живее! – скомандовала графиня единственному выжившему слуге, гному и Флейте, последним бойцам погибшего отряда.

– Никуда они не денутся, не троньте их, стреляйте в дракона, все дружно, залпом! – приказал Норик священнослужителям и тут же послал соответствующий зов своему изрядно поредевшему потомству.

Гадкие твари прекратили преследовать беглецов и обступили Мортаса полукругом. Дождь ядовитых стрел осыпал маленький пятачок, на котором находился наемник. Большинство из них пролетели мимо или попали в вампиров, но парочка все-таки вонзилась в потускневшую броню. Ослабевший воин едва держался на ногах, кровь сочилась из рваных ран и стекала тонкими ручейками по ногам на каменные плиты пола. Взор Мортаса был мутным, очертания приближавшихся врагов казались нечеткими, дрожали и расплывались. «Всему приходит конец, даже долгой, невыносимо долгой жизни. Жил я по-разному, а вот погибнуть придется всего один раз, притом сейчас», – подумал дракон, подбирая с пола выпавшую из рук саблю и готовясь к последнему бою.

Уродливые твари внезапно замерли, остановились, не дойдя до жертвы всего пяти шагов, и, испуганно попискивая, закрутили покрытыми слизью и слюною головами. В воздухе появился новый запах, запах могильного смрада, запах гниения плоти.

– Что это?! – спросила у Мартина Самбина, чье острое обоняние уловило омерзительные миазмы на большом расстоянии.

– Прижмитесь к колонне и, что бы ни случилось, не двигайтесь с места! – приказал маг и протер ладонью вспотевший лоб.

Тяжелые створки дверей со скрипом поползли в разные стороны, сначала медленней, а затем все быстрее и быстрее. На пороге Храма появилась дюжина трупов, настоящих оживших мертвецов, скелетов со свисающими с костей кусками разлагающейся плоти. Среди них были мужчины и женщины, что зачастую можно было определить лишь по остаткам истлевших, выцветших одежд, солдаты в ржавых доспехах, горожане, крестьяне с вилами и закованный в кандалы сброд. Глазницы мертвецов были пусты, черепа крутились на тонких шейных позвонках, обнюхивая зал.

Какое-то время стороны стояли неподвижно, но затем упыри издали воинственный клич и дружно кинулись на врага. Первый натиск, первые удары когтей увенчались успехом, в воздух поднялась туча разбитых черепов, поломанных костей и разодранных одежд, но потом ситуация изменилась. За отрядом разведчиков через широко распахнутые двери зала ворвались сотни мертвецов. Со звоном разлетелись стеклянные витражи, подвижные и изворотливые скелеты запрыгивали внутрь через окна и тут же без разбора накидывались на все движущееся, все инородное, будь то перепуганный монах или уродливый вампир. За считанные секунды от детищ Норика и священников остались лишь окровавленные ошметки, разбросанные по полу.

Графиня рыдала, до крови кусая красивые губы. Стоя прижавшись к колонне, она видела, как бился в море скелетов одинокий боец, бесстрашный воин, благородный рыцарь в залитой кровью чешуйчатой броне и с абордажной саблей. Сопротивление было бессмысленно, Мортас знал, что обречен, но стоял до конца ради принципа, потому что не мог иначе…

Появление мертвецов возле колонны заставило графиню на миг отвлечься от хода трагической борьбы. Скелеты обнюхали заговорщиков с ног до головы и ушли, не причинив им вреда. Битва затихла, в живых не осталось ни одного монаха, над морем голых черепов уже не мелькала абордажная сабля. Исполнив указание коллективного разума, выполнив свой долг перед человечеством, прошлые поколения медленно покидали опустевший Храм. Как только двери за последним скелетом закрылись, графиня заметалась по – залу в поисках Мортаса, но так и не смогла найти его труп среди разбросанных костей, луж крови и перевернутых скамей.

– Пойдем! – Мартин крепко сжал руку Самбины и повел ее за собой. – Нам нужно закончить, мы должны остановить маркиза и вернуть книгу. Только ты сможешь найти Норика в лабиринте комнат!

– Но… – пыталась возразить Самбина.

– Ничего уже не исправить. Я объясню тебе все… потом. Вначале давай поставим последнюю точку!

– Он наверху, в библиотеке, – прошептала графиня и лишилась чувств.

Их осталось всего трое: человек, гном и моррон, хотя ни Пархавиэль, ни Флейта не догадывались, кем был маг на самом деле, считали его обычным человеком со странностями, обусловленными редкой профессией. Самбина не выдержала груза тяжелых душевных потрясений, ее обессиленное, бесчувственное тело авантюристы поручили заботам верного слуги, а сами направились наверх, где среди опустевших залов и келий их появления ожидал маркиз.

Забрезжил рассвет. Первые лучи восходящего солнца ворвались через окна третьего этажа как раз в тот миг, когда Зингершульцо выбивал дверь библиотеки ударами кованого сапога, а маг, как всегда, совался под руки, точнее, под ноги, со своими наставлениями и мудрыми советами.

Норик не думал бежать. Статный высокий красавец сидел в кресле возле горевшего камина и задумчиво теребил струны конаруса, извлекая из старинного инструмента обрывки приходивших ему на ум мелодий. Бесценный фолиант в черно-красном переплете был небрежно брошен на столе среди бокалов, наполненных на треть вином, двумя рядами недопитых бутылок и вазой с надкушенными фруктами. Маркиз отдыхал, появление врагов никак не отразилось на его флегматичном, умиротворенном настроении. Слишком малым и незначительным показался Норику этот повод для того, чтобы предпринимать хоть какие-то действия.

– Проходите, гости недорогие и нежеланные, проходите, не стесняйтесь! Малыш, прикрой дверь, а то чертовски дует! Да не стойте вы у порога, индорианцев все равно здесь нет, я Храм в аренду взял на эту ночь! – весело рассмеялся маркиз, попеременно пронзая каждого посетителя хищным взглядом. – С чем пожаловали, если не секрет?!

– Не ломай комедию, отдай Книгу! – Мартин был не в настроении шутить и не видел оснований для вежливого расшаркивания.

– Интересно, а что вы можете предложить взамен мне и человечеству?!

– Тебе жизнь, – ответил за мага Пархавиэль, деловито оглаживая рукоять секиры, – штука хорошая, бери, не прогадаешь!

– А-а-а-а, малыш! – протянул Норик, изрядно повеселев. – Я, кажется, уже имел честь близкого знакомства с тобой. Мило, очень мило, что ты решился зайти во второй раз.

– Во второй раз, не в первый, руки не связаны, можно и поболтать, – невозмутимо ответил гном и, нарушая весьма уважаемые в Филании правила приличия, смачно сплюнул на дорогой ковер.

– Хватит болтать! – Мартин решительно направился к столу и протянул за томом руку.

Глаз Пархавиэля едва уловил быстрое движение. Маг отлетел на три шага назад, согнулся пополам и упал на пол, жадно хватая ртом воздух. Маркиз ударил только кулаком, он не считал разговор законченным, поэтому Мартин и остался жив.

– Самонадеянность, пожалуй, наивысшая степень глупости. – Отвлеченные философствования Норика прервались, уступив место более актуальным темам для разговора. – Твой друг-дракон погиб, Самбина сбежала, на что ты рассчитывал, маг? Хотел справиться со мной дешевыми фокусами со склянками или надеялся на помощь этих никчемных существ? – Норик брезгливо поморщился и кивнул в сторону Пархавиэля и Флейты. – Зачем тебе Книга, зачем?! Ее же написал ты и твои замороченные опытами да раздумьями соратники-маги, вы же и так все знаете, но боитесь применить! Наука ради науки, никакой корысти, никакого личного интереса. Гильдия Магов сейчас бы процветала, если бы в Долине было поменьше глупцов, как ты. Чем вы занимаетесь, ты только подумай?! Торгуете травками да эликсирами, вместо того чтобы изменить, улучшить природу человека, вместо того чтобы повелевать. Индориане глупы, но фанатичны, у них нет и десятой доли ваших знаний, но с моей помощью они изменят мир, создадут нового человека, чей организм будет более силен и почти неуязвим. Жизнь будет длиться не жалких сорок – пятьдесят лет, а четыреста – пятьсот, больше силы, больше здоровья и выносливости. Ты только вдумайся, маг, вы открыли бесценный секрет продления жизни и скрываете его от людей, обрекая свою же цивилизацию на жалкое существование, а я, вампир, радею о благе людей, защищаю их от трусливых ничтожеств, вечно боящихся, как бы чего не вышло, боящихся нового, перемен! – Маркиз закончил речь и напоследок добавил: – Естественно, подарок будет не бесплатным, люди будут мне служить и почитать, как великое божество!

– Пятьсот лет рабства, пятьсот лет мучений и унижений, – произнес Мартин, с трудом поднимаясь на ноги и сплевывая на ковер зуб. – Зачем человеку бесценный дар, когда он не может им воспользоваться? В двенадцать лет дети впервые берутся за оружие, в двадцать начинают убивать, до сорока доживают единицы, которые или спиваются по кабакам, ропща на злодейку-судьбу, или окончательно превращаются в животных, привыкших убивать и наслаждаться видом крови. Какая разница, на сколько лет жизни рассчитан организм, коль люди всеми возможными способами укорачивают себе жизнь?! Не философствуй, кровосос, отдай Книгу по-хорошему!

– А то что, мертвецы опять загремят костями?! – усмехнулся Норик, грациозным, плавным движением доставая из ножен меч.

«Флейта, когда заварушка начнется, хватай Книгу и беги!» – послал девушке мысленный приказ Пархавиэль.

– Я тебя не оставлю, – прошептала в ответ разбойница, не сводя глаз с приближавшегося врага.

– Делай как говорят, некогда спорить! – уже вслух прокричал гном, поднимая секиру.

Пархавиэль едва успел парировать стремительный и точный удар маркиза. Меч и секира столкнулись в воздухе, рассыпав по комнате фонтан искр. Норик был силен, искусен во владении мечом и чудовищно быстр, на стороне гнома была та же самая сила, маленький рост и прекрасная двуручная секира, наносившая мощные удары при незначительной потере скорости. Парочка закружилась по библиотеке, переворачивая столы, кресла и усеивая пол грудами падающих с полок книг. Маленький рост помогал шустрому гному уворачиваться. Маркиз часто бил на опережение, когда Зингершульцо заносил секиру для удара и сам был не готов отразить встречную атаку, но каждый раз меч задерживался в воздухе на долю секунды дольше, чем в бою с человеком, и гном успевал отскочить, то кувыркаясь по полу, то прячась за перевернутые столы. Флейта пыталась помочь Пархавиэлю, но ее меч рассекал лишь пустоту, маркиз уходил от ее ударов и, если было время, отвечал, но основные силы он направлял на борьбу с юрким, непредсказуемым махаканцем.

У Мартина хватило ума не лезть в драку, он пытался наложить одно заклинание за другим, но чары не действовали на вампира. Арсенал склянок был окончательно истощен. У мага осталось всего несколько пузырьков, да и то предназначенных для лечения ожогов и несерьезных ран. Наконец-то осознав свою полную бесполезность, маг подскочил к столу, схватил оказавшуюся без присмотра Книгу и кинулся к выходу, попутно вцепившись свободной рукой в локоть рвущейся в бой Флейты и силой потащив сопротивляющуюся девушку за собой.

Пархавиэль мысленно поблагодарил пронырливого старика за находчивость. Он не только спас так много значившую для человечества книгу, но и вывел из боя Флейту, которая, если быть откровенным, только мешала гному ускользать от ударов. Задача Пархавиэля значительно упростилась, теперь он должен был только сдерживать Норика, давая возможность друзьям удалиться на безопасное расстояние, но кто-нибудь пытался сдержать бушующий ураган?!

Меч неутомимого вампира мелькал над головою гнома с поразительной быстротой, лезвие секиры, которым отражались удары, покрылось вмятинами и зазубринами. И вот настал тот момент, когда клинок маркиза завис над головой, а лезвие секиры двигалось после очередного удара по инерции вниз. Пархавиэлю ничего не оставалось, как подставить под удар древко. Гном лишился оружия, клинок легко перерубил деревянную рукоять и царапнул гнома по толстой щеке. Зингершульцо был беззащитен и безоружен, верная утренняя звезда осталась внизу, он выронил ее в молельном зале и теперь сильно жалел об этом прискорбном факте. Теперь жизнь гнома зависела только от ног, он кувыркался, уворачивался и прятался за мебелью, уходя от быстрых рубящих ударов.

За время поединка Норик не произнес ни слова, Лорду-вампиру было не до глупого позерства и не до разговоров. Гном ускользал от его атак, а тем временем маг убегал все дальше и дальше, унося у него из-под носа добычу. В конце концов маркизу надоело гонять изворотливого гнома по углам, и, решив отложить расправу с малышом на потом, Норик поспешил в погоню.

Мысли не всегда посещают голову, в самые ответственные моменты жизни они минуют медлительного посредника – рассудок, пытающегося все взвесить да понять, и напрямую вселяются в руки и ноги. Зингершульцо почувствовал острую душевную необходимость запустить в спину убегавшего с поля боя врага чем-нибудь крепким и тяжелым. Веление гномьей души – закон для послушного тела, острый край табурета вонзился точно между лопаток вампира. Сам по себе бросок не мог принести большого вреда, но маркиз оступился, подвернул ногу, не удержал равновесия и упал в открытый камин. Языки пламени мгновенно перекинулись на богатые одежды, огонь жадно пожирал новую жертву, – куда более аппетитную и большую, чем уже порядком наскучившие ему поленья.

Маркиз кричал и катался по полу, пытаясь сбить пламя с горевших одежд. Вспыхнул ковер, загорелись разбросанные по полу книги. Зингершульцо не стал дожидаться, пока ненасытное пламя охватит всю комнату. Норик был обречен, друзья в безопасности, а значит, стоило подумать и о себе. «Бежать, бежать, пока есть возможность! Прочь из комнаты, из Храма, из столицы и этого проклятого королевства, страны индориан и плохих дорог!» – думал Пархавиэль, несясь со всех ног к выходу.

Эпилог

«Ну и рожа! – ужасался гном, внимательно изучая свое отражение в водах маленькой реки, лениво текущей на юг и скрывавшейся за поворотом леса. – Ничего себе существо разумное, такое чучело в потемках встретишь, сразу и помрешь… Немудрено, что крестьяне да купцы на тракте меня сторонятся. С такой бандюжьей харей не по дороге идти, а чащами глухими пробираться».

Из толщи воды на Пархавиэля смотрела квадратная, заросшая до самых глаз, черная как смоль голова гнома в полном расцвете сил. На фоне безобразно густой растительности виднелись лишь красные, изможденные хроническим недосыпом глаза и мелкие крошки хлеба, запутавшиеся среди жестких, непослушных волос.

«Всего каких-то сорок лет, а выгляжу на все шестьдесят, – с печалью признался сам себе Пархавиэль, не в силах больше смотреть на двойника-уродца. – Эх, молодость, молодость, где ты?! Куда ушла и главное – зачем?!»

Еще парочку-тройку раз тяжело вздохнув, Зингершульцо отошел от кромки воды и вернулся к костру, разведенному шагах в десяти от берега. Близилась полночь, после сытного ужина из подстреленной куропатки гнома клонило ко сну. Долгое изнурительное путешествие по большакам да оврагам утомило странника, месяц назад покинувшего стольный град Альмиру.

«Завтра ближе к вечеру я наконец-то пересеку восточный пограничный рубеж. Если вы есть, боги, не дайте мне снова ступить на эту проклятую землю! Я не хочу, не хочу возвращаться в королевство, где хлебнул столько горя, где жизнь человека или гнома не стоит ни гроша. Наконец-то, наконец-то все закончилось», – думал гном, не замечая, как постепенно погружался в ласковые объятия сна.

Каждый сам строит свою судьбу, выстраивает ее из отдельных поступков, как дом из кирпичей. Если жилище получилось неказистым и хлипким, то в этом некого винить, разве что себя да плохой строительный материал. Уже месяц Пархавиэль пытался разобраться, что же он сделал не так, где же была та роковая ошибка, не давшая ему ступить на стезю мирной жизни. Сколько ни ломал голову гном, а ответа не находил. Он все сделал правильно, просто не рассчитал длину пути до конечной цели. Первый привал, первая передышка, еще не конец долгой дороги!

Мортас погиб, Тальберт и Флейта бесследно исчезли. Выбравшись из Индорианского Храма, гном встретил только Мартина. Маг долго разводил руками, недоумевал и тряс жидкой бородой, удивляясь, куда исчезла Флейта. Девушка бесследно пропала в ночи, оставив после себя лишь черную бархатную перчатку. Это был прощальный подарок, который Зингершульцо постоянно носил на груди, грея свое сердце сладкими воспоминаниями. Ни одна настоящая филанийка не свяжется с гномом, этот предрассудок сформирован с рождения, и даже сильные духом женщины не в силах преодолеть невидимую, но вполне осязаемую черту, разделяющую людей и гномов. Пархавиэль был благодарен разбойнице, избавившей его от мучительной сцены прощания, решившейся сразу, одним махом, прекратить лишенные будущего отношения.

Гибель Мортаса была неизбежна. Об этом гному рассказал маг две недели назад, когда они прощались на опушке огромного лесного массива, неизвестного и таинственного, чарующего красотой дикой природы и пугающего, как все неизвестное.

Мортас сам обрек себя на смерть. Незадолго до появления в Альмире он убил самого сильного Лорда-вампира. Справиться с Главой Ложи человеку-дракону оказалось непросто, пришлось пойти на крайние меры и дыхнуть огнем. Оболочка человеческого тела, в которой был заключен дракон, оказалась слишком хрупкой и, не выдержав нагрузки, начала медленно распадаться. Нездоровая белизна кожи, постоянно слезившиеся глаза и трещины на лице были всего лишь внешними симптомами необратимых внутренних изменений. От его болезни не было лекарства, эликсиры лишь ненадолго замедлили неизбежный процесс разложения плоти и убрали внешние проявления недуга, по сути, ничего так и не изменив. Если бы он не совершил отчаянный шаг, то все равно бы умер через пару лет», – объяснил напоследок маг и скрылся в чаще дикого леса, выбрав до Долины Магов самый короткий и опасный путь. Гном же немного постоял и пошел на восток.

Пархавиэль так и не понял, каким образом Мартину удалось поднять мертвецов и как этому поспособствовал Мортас. Маг темнил и петлял языком, нарочно путая и сбивая с толку гнома. Из туманных объяснений Пархавиэль понял лишь одно: заключив союз с Нориком, дракон нарушил какой-то сложный природный баланс, и нереальное стало возможным.

В принципе Зингершульцо мало интересовали магия и прочие фокусы. Жизнь поставила перед ним новую задачу. Мысль об уплывшей в Империю барке с гномами не давала покоя бывшему караванщику, именно поэтому он и шел на восток. Надежда отыскать в толчее бесчисленных имперских городов потерявшегося товарища теплилась в неугомонной душе. Призрачный шанс, что Гиферу удалось спастись, все-таки существовал, Зингершульцо был обязан его использовать.

Хоть в эту тихую ночь гном дремал у костра один, но он не был одинок. Альто и Зигер остались в Альмире. Скрипун был слишком слаб, чтобы отправиться вместе с Пархавиэлем в путь, но Зингершульцо знал, куда возвращаться, когда он найдет Гифа. Румбиро Альто, Зигер и, конечно же, неунывающий, жизнерадостный прадедушка Мисл будут ждать его в Кодвусе, в далекой сказочной стране, где находилась Долина Магов и всем было абсолютно безразлично, гном ты или человек.

Нижний Новгород, 2003 г.

Денис Юрин Наследие орков

Глава 1 Вызов

Дождь монотонно барабанил по лобовому стеклу старенького «Торнадо», навевая сонному водителю с распухшими, красными глазами и трехнедельной щетиной привычные мысли о суициде. Сгустившиеся над городом сумерки и отражающиеся на мокром асфальте отблески тусклого света фонарей тоже не способствовали поднятию настроения и появлению хотя бы жалкого подобия оптимизма.

Он устал, устал от жизни, неумолимо текущей чередой хаотически сменяющих друг друга событий, которые, по непонятному стечению обстоятельств, проносились обычно мимо него. Время шло, все кругом изменялось, а он никак не мог приспособиться к быстрому темпу жизни, поспеть за неугомонным человечеством, торопящимся неизвестно куда и зачем.

Казалось, еще не так давно, буквально вчера, они с друзьями сидели в тихом опустевшем баре где-то на восточном побережье Нового Континента и воодушевленно спорили о шансах на выживание в капризном человеческом обществе такой фантастической штуки, как виртуальная реальность… Затем щелчок в сознании, череда не связанных между собой событий, мелких проблем, на решение которых ушло несколько лет, и с ужасом осознаешь, что ты, как подросток, проводишь в воображаемом мире куда больше времени, чем в реальном, и с момента приятельского спора прошло каких-то двадцать – двадцать пять лет.

Все двигалось, все изменялось, подчиняясь непреклонным законам природы. Неизменными оставались лишь он сам и весьма узкий круг знакомых, которых он никак не мог, да и не хотел возвести в ранг друзей. Еще не так давно, лет сто назад, он пытался меняться, быть «на плаву», поспевать за прогрессом. Только одна мысль о неминуемом превращении в обломок прошлого, в отставшего от жизни старика в теле тридцатилетнего мужчины вселяла в него страх и толкала на безрассудные с точки зрения обычных людей поступки.

Он много читал и постоянно учился, совершенствуя свои познания почти во всех областях науки и человеческой жизни, даже написал несколько неплохих трудов, но потом сдался, устал, однажды не нашел в себе сил ответить на, казалось бы, простой вопрос: «Зачем?»

Проснувшись как-то ранним утром, он свалил в огромную груду содержимое многочисленных книжных шкафов, не забыв при этом и о двадцати дипломах, полученных за пятьдесят лет бесконечных мучений в лучших университетах мира, и после недолгих колебаний одним легким движением руки с горящей спичкой прекратил бесцельные страдания.

Как ни странно, но вандализм помог. Эйфория от вида пожарища моментально сменилась глубоким душевным успокоением и чувством выполненного долга. Он перестал играть в человека, шагающего в ногу с эпохой и пытающегося возвыситься над своей природой. Для того чтобы убивать, не надо быть современным и начитанным, достаточно логики, врожденного чутья и крепких рук.

Сумбур размышлений был прерван тихим, но пронзительным писком будильника. По привычке рука проскользнула в карман плаща и придавила заветную кнопку, прервав тем самым раздражающий слух низкочастотный звук, напоминающий вопль смертельно раненной летучей мыши.

Век пейджеров был краток, он безвозвратно прошел еще несколько лет назад. Компактные, надежные в употреблении, рассчитанные на долгие годы службы аппараты, изготовленные на заводах крупнейших фирм Континента, быстро перекочевали из карманов владельцев в набитые пищевыми отходами и прочим хламом мусорные баки. Лишь этот пронзительный, душераздирающий писк спас маленькую пластмассовую коробочку с гордым названием «Трансериус» от неминуемой гибели на свалке. Моррон пользовался аппаратом исключительно как будильником, способным поднять на ноги хозяина, находящегося в любом, даже мертвецки пьяном состоянии.

Водитель приоткрыл окно и выбросил наружу опаленный фильтр сигареты. Перегнувшись через высокую спинку сиденья, он одним рывком перетащил к себе огромную черную сумку и, сняв правую перчатку, уверенно расстегнул «молнию». Уже через минуту старенький энергомобиль превратился в арсенал на колесах. Один за другим на сиденье появлялись: автомат «АПНС-48» старого образца с семью сменными рожками, пистолет с самодельным глушителем и венец творения инженерной мысли конца тридцатых годов прошлого столетия – жидкотопливный огнемет, изготовленный на военных заводах Геркании.

Пытаясь отрегулировать вечно барахлящий, соскальзывающий с нарезной трубки вентиль, он вспомнил, как старый шевариец – торговец оружием – предупреждал о ненадежности конструкции времен «мирного противостояния», пытаясь предложить взамен всевозможные модификации взрывчатки и убеждая чуть-чуть подождать, пока он не закажет у своих партнеров-виверийцев более позднюю, газовую модель. Моррону самому не хотелось рисковать и связываться с громоздкой и крайне опасной штуковиной, но что делать? Огнемет был оптимальным видом оружия для предстоящей операции, а ждать несколько месяцев сомнительной поставки не хотелось. Утешало только одно: если перегреется основательно проржавевший бак или в соединительный шланг попадет шальная пуля, то гибель будет мгновенной, хотя вряд ли можно было считать полноценной смертью пару месяцев забытья, усугубленного частичной потерей памяти, которой, кстати, он уже давно не дорожил.

Только после того, как в третий раз проверил амуницию и отругал себя за чрезмерную скрупулезность, он вставил ключ в зажигание и осторожно, опасаясь случайной встречи с алчными сотрудниками дорожной полиции, снимающими основной урожай наличности именно в это время, тронулся в путь.

До ночного клуба было недалеко. Уже через пять минут он остановил машину с противоположной стороны улицы, метрах в пятнадцати-двадцати от входа, и стал внимательно изучать обстановку. Сколько его опытный глаз ни пытался обнаружить хоть что-то подозрительное, усилия были тщетны. Все было как обычно: пара расслабленных бритых охранников, уставших от вида респектабельных кавалеров и назойливо кружащих возле них смазливых девиц всех окрасов и мастей; десяток подвыпивших или обкуренных студентов, без умолку галдящих на всю округу; и два ряда аккуратно припаркованных на тротуаре машин представительского класса. Ничего особенного, все как всегда, обычное начало очередной трудовой ночи для «прислуги». К этому классу людей моррон причислял не только профессиональных обольстительниц и барменов, но и всех остальных бесполезных, никчемных, с его точки зрения, существ, делающих деньги на слабостях и извращенных прихотях тех, кто побогаче.

Мужчина еще раз достал из кармана пейджер и взглянул на электронные часы. «Полдвенадцатого, пора!» – подумал он, полагая, что те, кого он искал, уже собрались внутри заведения. Правая рука потянулась к пистолету с глушителем, а на лице заиграла бесноватая ухмылка, чем-то напоминающая оскал матерого волка.

Еще пару дней назад, при проработке плана операции, моррон хотел вначале пронести сумку с оружием внутрь, а затем, засев в одной из кабинок туалета, не торопясь, приготовиться к бойне, однако в последний момент он решил действовать по-другому. Его не испугали примитивные металлоискатели охранников, обмануть устаревшие, списанные с вооружения местной таможни образцы чудо-техники не составляло проблем. Причина крылась в неудобной планировке клуба, находившегося в здании бывшего детского кинотеатра. Туалеты были в подвальном помещении прямо в центре здания. Когда он появится оттуда во всеоружии, то у нескольких врагов будет мизерная, но все-таки возможность ускользнуть. В его же планы входило расквитаться со всеми, а значит, двигаться надо от входа внутрь: медленно и методично, как он умел, как его научила жизнь.

Небрежно оставив дверцу машины открытой, моррон сунул в карман пистолет и направился к клубу. Первый охранник так и не успел ничего понять, ему даже не было суждено повернуть голову и посмотреть в бесстрастное лицо своей смерти. Глухой шлепок глушителя прозвучал с трех шагов, моррон стрелял, не вынимая руки из кармана. Парень тихо всхлипнул и сполз по стене, на белой рубашке расползлось алое пятно. Второй удивленно вытаращился на падающее тело напарника и тут же умер сам. Пуля вонзилась точно в висок, разбрызгав по колонне фасада пятна темной крови и ошметки мозга.

Толпившаяся неподалеку молодежь моментально отреагировала на происходящее истошными криками и кинулась врассыпную. Только один из подростков остался сидеть, прислонившись спиной к дереву. Травка сыграла с ним злую шутку: он просто не мог встать и последовать за приятелями, сам же он так и не понял, что происходит. Скорее всего, профессиональный убийца решил бы избавиться от ненужного свидетеля, но моррон знал: парень не видел его лица, он потерял контакт с окружающим еще минут пятнадцать назад и пребывал в сладостном мире наркотических грез.

Поднявшаяся суматоха, сопровождаемая поспешным бегством молодежи, стала сигналом для водителей дать полный газ и бросить на произвол судьбы веселящихся в клубе хозяев. Его это не волновало, в худшем случае беглецы вызовут по телефону полицию, которая, как всегда, опоздает к началу «представления». У него было вполне достаточно времени до приезда спецгруппы в тяжелых бронежилетах.

Мужчина быстро вернулся к машине, рассовал по карманам плаща обоймы, перекинул через плечо автомат и надел на спину увесистый огнемет, туго застегнув крепежные ремни и еще раз проверив расшатанный вентиль. Теперь моррон был готов к предстоящей бойне, готов мстить.

За время его недолгих приготовлений никто из находившихся в холле не обратил внимания на исчезновение молодежной компании перед входом и на отсутствие наружной охраны. Разлетевшаяся вдребезги под ударом ноги дверь и струя огня, ворвавшаяся вслед за осколками стекла в помещение, были для присутствующих полной неожиданностью. Кассир, двое охранников и несколько уже собравшихся уходить посетителей погибли сразу, их внезапно поглотило жадно пожирающее плоть пламя. Воздух мгновенно наполнился жаром и резким запахом горелого мяса. Вторая струя огня стрелою взметнулась вверх по лестнице, охватив пламенем перила, картины и ковровую дорожку на мраморных ступенях.

«Второй этаж: стриптиз и казино, – просчитывал ситуацию холодный мозг убийцы, – им я займусь позже. Наверняка большинство объектов в зале на первом, там, где шумно, где громкая музыка, танцы и беспечная молодежь».

Наивно было бы предполагать, что устроенное им адское представление осталось незамеченным. Сквозь треск огня и барабанный бой еще не смолкшей музыки раздались дикие вопли и испуганные крики «пожар!», несколько человек пытались пробиться сквозь бушующее пламя к выходу, но новая струя огнемета заставила их снова отступить в зал, в котором то ли по чистой случайности, то ли из-за наплевательского отношения хозяина заведения к нормам пожарной безопасности уже давно не было окон.

Толпа посетителей беспомощно прижалась к дальней стене, и несколько десятков глаз с ужасом наблюдали, как огонь охватил выход и все ближе и ближе подбирался к центру зала, пожирая на своем пути стулья, столы и кожаные кресла. Вопли и гомон неожиданно смолкли, когда из клубов дыма и пламени появилась рослая фигура в дымящемся черном плаще и с огнеметом в руках. Не дожидаясь, пока пройдет оцепенение, моррон обратился к обреченным на смерть:

– Мне нужны только вампиры! Если кровососы проявят благородство, которым они так кичатся, то пусть отойдут в сторону, остальные не пострадают!

Большинство людей, оказавшихся не в то время и не в том месте, обреченно закрыли глаза, подумав, что имеют дело с очередным спятившим маньяком. К сожалению, для многих это была последняя мысль в их жизни. Вдруг с разных сторон толпы в воздух выпрыгнули три фигуры, их шипение и яростный крик на какое-то мгновение даже заглушили рев пожарища. Движения нежити были быстрыми, а траектории полета различными, но все они сходились в одной точке – на горле нахала, осмелившегося бросить им вызов.

Моррон резко отпрыгнул назад и немного вбок, пальцы правой руки автоматически нажали на спуск, и упыри запылали в воздухе. Мощная струя пламени поглотила их и тут же прошлась по толпе ни в чем не повинных людей. Зал снова заполнился воплями и запахом горящей плоти. Огонь был повсюду, и убийца не видел мучений своих жертв, но запаха и криков было достаточно, чтобы ком тошноты подкатил к горлу. «Потом, я это сделаю потом, – думал он, быстро отыскивая лазейки в, казалось бы, сплошной стене огня, – еще немного, только второй этаж».

К его удивлению, пожар бушевал на лестнице, пожирал перила и деревянные перекрытия здания, но так и не смог самостоятельно пробиться наверх. Виной тому были несколько охранников и стриптизерш, вооруженных огнетушителями и обломками киев, используемых в качестве пожарных багров. Действия «народного ополчения» были успешными, и первая волна наступления стихии была отбита. Пробираясь наверх по лестнице, он заметил, что среди «героев» не было ни игроков, ни любителей посмотреть на экстравагантные танцы. Посетители предпочли или забиться подальше от огня, или повыпрыгивать в окна, ломая конечности и шейные позвонки.

В принципе он допускал возможность того, что нескольким находившимся наверху вампирам удастся уйти, но, как заядлый оптимист, надеялся только на лучшее. Эти хитрые твари предпочитали охотиться на молодую, свежую кровь, а не пить вяло текущую влагу, напичканную антибиотиками, всевозможными стимуляторами и алкоголем. В любом случае не проверить второй этаж он не мог. Мысль, что кто-то из врагов смог отсидеться наверху, не дала бы ему спокойно жить.

Неожиданно перед глазами пытающихся тушить пожар людей появилась зловещая фигура в черном. Демоничность картины дополнял слой липкой черной жижи, покрывающей пришельца из адского пламени с ног до головы. Специально разработанный для подобных случаев огнеупорный крем не выдержал продолжительного воздействия высоких температур и начал течь.

Одна из девиц закричала от страха, а стоявший рядом охранник выронил огнетушитель из рук. Не дав врагу опомниться, моррон закрыл глаза, чтобы не видеть мучений умирающих, и нажал на курок, но вместо уже привычного шума вырывающегося на свободу пламени прозвучали лишь скрежет металла и надрывное гудение шланга, бак у него за спиной завибрировал. «Черт, я так и знал, что он сломается, – пронеслось в голове у судорожно расстегивающего крепежные ремни убийцы, – сейчас будет взрыв!»

Ему повезло. Он успел стянуть с себя огнемет, а взрыв раздался уже внизу, когда злосчастное устройство успешно пролетело сквозь лестничный пролет и грохнулось в бушующее пламя. Момент неожиданности был окончательно и бесповоротно потерян, левое легкое и правую ногу пронзила острая боль – один из охранников выхватил пистолет и открыл огонь, но точно прицелиться ему мешали едкие клубы дыма, режущие глаза. Парочка девиц, испуганно попискивая, кинулась в зал, а третья танцовщица, вместо того чтобы последовать примеру подруг, запустила в голову «нечестивцу» тяжелый огнетушитель.

Происходящее сильно разозлило убийцу и вынудило продолжить бойню. Локализуя боль и не позволяя ей лишить его способности действовать, моррон резким движением перекинул автомат со спины и пронзил оказавших ему сопротивление одной очередью.

Поиск наверху увенчался успехом, среди мечущихся в панике людей он сумел найти еще троих кровососов. Кто утверждает, что на потомков легендарного маркиза Норика действует лишь серебро и осиновый кол, пусть попробует еще одно волшебное средство – две полные обоймы калибра 9,67 в голову нежити. Оно его не разочарует.

Покончив с последним из вампиров и выбросив его обезглавленное, изуродованное тело в окно, моррон осмотрелся по сторонам: на него испуганными глазами смотрели десятки забившихся по углам людей. «На сегодня хватит смертей», – подумал он и бросился по лестнице вниз, прямо через пламя к выходу.

Мимоходом, пробегая мимо бильярдного стола, убийца выхватил нож и отточенными годами движениями вырезал на зеленом сукне равносторонний треугольник, вверху которого красовалась буква Л, а по боковым углам – цифра 1. Впоследствии служба сыска посчитала знак символом одной из новых групп сатанистов, но один из гостей заведения сразу узнал в нем герб Одиннадцатого Легиона.

Морроны только внешне похожи на людей, они странные существа с непостижимой для человека логикой и непредсказуемым ходом мысли. В тот вечер мститель жестоко и хладнокровно убил пятьдесят семь невинных людей ради гибели всего шести вампиров, но, пренебрегая собственной безопасностью, оставил в живых девятнадцать свидетелей, отчетливо запомнивших его лицо.

Глава 2 Ночной визит

С недавних пор темнота стала неотъемлемой частью его жизни, с каждым годом все больше и больше дел приходилось решать после наступления сумерек, когда заканчивается трудовой день и города зажигают таинственные огни уличных фонарей, разноцветных рекламных щитов и просто домашних окон. Именно на это время суток клиенты предпочитали назначать ему встречи, пугливо сторонясь любопытных глаз коллег и домочадцев, сующих длинные носы не в свои дела. Работа частного детектива, которой он разбавлял серые будни в перерывах между охотой на беглых преступников, платных душегубов и кровавых маньяков, казалось, окончательно превратила его в человека ночи, то есть того несчастного, что заваливается домой лишь ранним утром и сразу, не снимая мокрого плаща и грязных ботинок, валится в объятия самой любимой подруги – мягкой кровати.

Вот и сейчас он лежал в полной темноте и отдыхал, флегматично рассматривая красочные картинки рекламных роликов, быстро сменяющие друг друга на безмолвном экране телевизора. Он не был глухим, но рекламные паузы протяженностью в пятнадцать-двадцать минут сводили с ума и заставляли серьезно задуматься о будущем поколения «памперсов, йогуртов и зубных щеток».

Из-за постоянных разъездов и ненормированного рабочего дня, впрочем, как и по причине необустроенности жизни в целом, созерцание телепрограмм не относилось к числу его любимых занятий, хотя порой приходилось идти на жертвы и отсиживать пару часов перед экраном. Делал он это только в тех случаях, когда шел новый исторический или приключенческий фильм с обилием погонь, драк и батальных сцен. Даниэль не был кровожаден, и вид изувеченных тел не вызывал повышения адреналина в крови. Чего-чего, а острых ощущений ему с избытком хватало в жизни, однако просмотр кинолент был такой же неотъемлемой частью его работы, как для политика встречи с избирателями и посещение элитных клубов. Кроме борьбы с преступностью во всех ее проявлениях, начиная от поиска неверных супругов и заканчивая ловлей сбежавших убийц, он еще успевал снимать кино, точнее, был постановщиком трюков и консультантом по историческим вопросам.

Два года назад его сыскное агентство получило заказ на поиски четырнадцатилетней девочки, сбежавшей из дому в компании друзей-подростков. Отцом неугомонного ребенка, ищущего свободы и собственного «я» методом автостопа по всему западному побережью Старого Континента, оказался не кто иной, как сам Франц фон Хубер, известный кинорежиссер, сделавший карьеру и кучу денег на постановке, как ни странно, весьма приличных фильмов. Церемония передачи блудного дитяти состоялась прямо в студии, Даниэль притащил обкуренную девочку на съемочную площадку, чем в принципе и нажил себе новые проблемы.

Пока раболепно заботливые ассистентки отмывали уставшее чудо природы, а вечно занятый родитель гонял артистов и выписывал чек, детектив обратил внимание на грубые ошибки и несоответствия эпохе, допущенные костюмерами, декораторами, бутафорами и прочей киношной братией. И все бы ничего, да только кто-то дернул его за язык высказать свои замечания самому мэтру режиссеру. Чек в тот день он получил только в полночь, и лишь после долгой и основательной беседы с Францем в пивном павильоне. С тех пор ни один шедевр гения кино не обходился без консультаций великого знатока истории и драк, частного детектива Даниэля Андерсона, более известного в мире кино под прозвищем Зануда Ди.

Вот и сегодня он только вернулся из Полесья, где провел со съемочной группой более двух месяцев «на натуре», снимая фильм о нелегких судьбах герканских переселенцев при дворе Александра XVII, как зазвонил телефон и неугомонный Франц начал жаловаться на проклятых дальверийцев, сделавших жуткий «remake» на один из его лучших фильмов. Друг просил посмотреть «этот ужас», транслирующийся нынешней ночью по четвертому коммерческому каналу, и оценить его с точки зрения исторической достоверности.

Ожидания и сам перелет из Урвы в Мальфорн были крайне утомительными, хотелось принять горячий душ и заснуть, но неутомимый детектив решил принести в жертву свои естественные потребности на алтарь дружбы и искусства.

С трудом пережив последний рекламный блок и все-таки досмотрев концовку фильма, Даниэль обреченно набрал телефонный номер своего мучителя и, собравшись с силами, приготовился к краткому разговору. Как только на другом конце провода зазвучал нервный голос Франца, консультант выразил свое мнение однозначным и безапелляционным словом «дурь» и бросил трубку.

Обычно терпимый к странным выходкам своего эксперта, фон Хубер на этот раз был неумолим и не собирался ограничиваться чересчур кратким заключением. Даниэль не успел как следует взбить подушку, как зазвонил телефон.

– Ди, я понимаю, ты устал… мы все устали, но это крайне важно… я подаю в суд. Дальверы не просто обворовали меня, они обгадили искусство, да еще посмели сунуться с этим на Старый Континент, так сказать, в обитель высокого и прекрасного…

Врожденное отвращение ко всему, что сделано на Новом Континенте, было типичной чертой не только склочного характера великого режиссера. Большинство герканцев, филанийцев, виверийцев, намбусийцев, шеварийцев и прочих жителей Континента – колыбели цивилизации – снисходительно отзывались об умственных способностях заносчивых, самоуверенных дальверийцев и не упускали возможности ехидно позлословить на их счет, но тем не менее охотно смотрели их фильмы и покупали товары, сделанные где-то в неизвестной заморской дали.

– Хорошо, – обреченно вздохнул Андерсон, устав от сумасшедшего мира искусства в целом и от гениального Франца в частности, – только пройдемся кратко, по позициям.

– Костюмы? – раздалось в трубке.

– Женские выдержаны в лучших традициях, придраться не к чему, мужские светские тоже ничего, а вот с доспехами беда: дикий, спонтанный разброс от девятого до четырнадцатого веков.

– Как с гримом, прическами?

– Более-менее, – зевнул в трубку Даниэль, – хотя лучший грим у герцога Антонио, он у них почему-то получился темнокожим, причем не просто темнокожим, а самым черным из всех эфиолов, да еще с чарующим акцентом Кальверопоских островов.

– А само сражение? Ну то, что под конец фильма?! – произнес режиссер, почему-то немного нервничая.

– Все, кроме главного героя, эффектно стучат железом о железо, боясь случайно сделать друг другу бо-бо, позируют перед камерой, пытаются драться красиво – в общем, чушь, хотя… – Даниэль выдержал паузу, силясь больше не зевать в трубку, – кто знает, может быть, в кино так и надо.

– Что-нибудь еще? – не унимался Франц.

– Вагон и маленькая тележка! – начал выходить из себя Даниэль, еле сдерживаясь, чтобы не послать друга к черту. – Любой, кто хоть раз в жизни держал в руках рапиру и прочитал пару исторических книг, помрет на этом шедевре со смеху. Я же, по твоей милости, могу окочуриться от хронического недосыпа!

Андерсон рассерженно бросил трубку, выдернул шнур из розетки и уткнулся головой в подушку. Его дыхание тут же замедлилось, веки начали тяжелеть, и пришла приятная нега погружения в глубокий, сладостный сон. Он уже перестал различать отдельный шум машин за окном и тихое тиканье настенных часов, как голову пронзила резкая механическая трель. На этот раз звонили в дверь.

«Свинья!» – процедил сквозь сжатые зубы Даниэль. Рывком оторвав обнаженное тело от теплой и мягкой кровати, он начал на ощупь пробираться по заставленному нераспакованными чемоданами коридору к двери, усиленно протирая глаза и пытаясь привести себя в состояние готовности наконец-то высказать Францу все, что он о нем думает.

Оказывается, навязчивость киногения имела границы, укладывающиеся к тому же в пределы приличия, – за дверью оказался не он. Полуночных визитеров было трое: высокий, крепко сложенный эфиол в строгом деловом костюме и парочка молодых людей – мужчина и девушка в черных плащах. На лбах у этих двоих так и красовалась незримая метка: «молодой, перспективный, обреченный на успех». Троица приветливо улыбалась, в особенности девушка, успевшая окинуть быстрым, едва уловимым взглядом достоинства фигуры хозяина.

Даниэль удивленно смотрел на незваных гостей, он их не знал, но выходца с южного архипелага когда-то и где-то видел, хотя наверняка знакомство было шапочным и не могло послужить весомой причиной для ночного вторжения, да еще с целой компанией друзей. Молчание продлилось несколько секунд, а затем было прервано не менее приветливым, чем улыбка, вкрадчивым голосом эфиола: «Прошу прощения за поздний визит, вы Даниэль Андерсон?»

После недолгого колебания детектив утвердительно кивнул головой. За те доли секунды, что понадобились для ответа, мозг успел прокрутить десятки вариантов возможных причин визита и оценить уровень потенциальной угрозы, исходящей от незнакомцев. Конечно же, он многим пересекал дорогу в жизни, но ловля беглых преступников была строго засекречена сыскным агентством, а о существовании этой квартиры знали лишь безобидные киношники, которые скорее подмешают слабительного в кофе обидчика, чем наймут убийцу. «Наверняка они пришли за консультацией, но неудачно выбрали время», – в конце концов, пришел к выводу Андерсон.

– Можно войти? – деликатно и осторожно прервал возникшую паузу юноша, робко выглядывая из-за спины босса.

– Нет, – холодно ответил хозяин квартиры, глядя прямо в умные глаза темнокожего, коротко стриженного гостя.

– К сожалению, дело срочное и…

– И я не вижу ни одной веской причины, – прервал дальнейшие реверансы Даниэль, – чтобы впускать в дом абсолютно незнакомых мне людей, да еще в первом часу ночи! Хотите что-то сказать, говорите здесь, у вас десять секунд!

– Хорошо, – на удивление легко согласился эфиол и моментально стер улыбку с лица. – Вы, Даниэль Андерсон, или Дарк Аламез, по решению Совета…

Договорить миссионер Совета не успел. Даниэль, он же Дарк Аламез, один из старейших морронов, прекрасно знал, что речи, начинающиеся со слов «по решению…» или «во имя…», обычно заканчиваются весьма плачевно для слушателей. Лобовая кость моррона с силой врезалась в раскрытый рот вещавшего. Эфиол не удержал равновесия и повалился назад, сбив с ног не успевших вовремя отскочить коллег. Девушка в падении выхватила пистолет с глушителем, но рука ушла в сторону и вверх. Выстрел лишь сбил штукатурку со стены в десяти сантиметрах от паха мишени. Возмущенный посягательством на святая святых, Дарк перехватил кисть и резко крутанул ее против часовой стрелки. По характерному хрусту кости и потере сознания жертвой он понял, что вывихнул плечевой сустав, и с чувством удовлетворения от свершившегося возмездия переключился на остальных.

Юноша не доставил особых хлопот: удара пятки левой ноги по виску было достаточно, чтобы молодой человек окончательно и бесповоротно вжился в роль коврика, а вот с темнокожим крепышом пришлось повозиться… Громила неожиданно быстро отошел от шока и вскочил на ноги, но, к счастью, так и не смог полностью восстановить координацию. Пару ударов ему удалось парировать, однако продолжительная серия апперкотов окончательно развеяла миф о нечеловеческой выносливости выходцев с южных островов.

* * *

Маленькая полуночная зарядка помогла моррону прийти в себя и разогнала последние остатки сонливости. Так и не успевший отдохнуть мозг вновь ожил, включил полные обороты своей активности и принялся усиленно анализировать абсурдную ситуацию, в которую вновь умудрился попасть его везучий на неприятности владелец. Пока голова просчитывала ходы дальнейших действий, тело занималось привычным делом – заметанием следов потасовки.

Прежде всего он затащил внутрь и крепко связал по рукам и ногам наивных нахалов, посчитавших возможным взять его, да к тому же живым. Не обошлось и без ненавистной ему процедуры обыска связанных. Его результаты были далеки от желаемого, но все-таки давали хоть какой-то шанс выжить. Два двадцатизарядных «мангуста» с глушителями, автоматический пистолет, выстреливающий более двух с половиной килограммов свинца в минуту, и несколько сменных обойм легли на письменный стол один за другим.

Кроме оружия, ничего не было: ни писем, ни записок, у нападавших отсутствовали даже удостоверения и водительские права, что в принципе весьма характерно для наемников, не привыкших в случае неудачи оставлять следы и информацию о своих скромных личностях.

Даже не пытаясь разгадать загадку появления таинственных незнакомцев до момента их «пробуждения», Дарк занялся более срочными и важными, по его мнению, делами. Вначале он оделся, присутствие в доме «гостей» не то чтобы смущало обнаженного хозяина, скорее напоминало о приличиях и настраивало на нерабочий лад. Затем, проведя долгую ревизию в хозяйственном шкафчике и наконец обнаружив заветный тюбик со строительной смесью, он выскочил на лестничную площадку и попытался закрепить вывалившийся от выстрела кусок штукатурки снова в стене. Обильно залив дырку раствором и аккуратно впихнув заветный кусок, он пару раз прошелся по поврежденному участку кисточкой с масляной краской голубоватого оттенка. После внимательного осмотра результата реставрационных работ он пришел к неутешительному выводу, что схалтурил, однако достаточно качественно, чтобы его соседка, подслеповатая госпожа Зигер, по крайней мере, несколько дней не замечала порчи чужой собственности и, следовательно, не сообщила бы владельцу дома, а заодно и в полицию, об асоциальном поведении господина Андерсона.

Старушка была на редкость склочной и сильно переживала потерю красоты и внимания противоположного пола, которые безвозвратно, дружно взявшись за руки, покинули ее лет двадцать-тридцать назад. «Слава богу, она не знает, сколько мне лет, а то избила бы клюшкой, стараясь выведать секрет молодости», – повеселел Дарк, вспоминая о своей шестидесятилетней соседке, заставлявшей всех жильцов дома именовать ее «баронессой».

К сожалению, у него не было времени вспомнить все комичные моменты общения с несчастной одинокой женщиной, которую он в глубине сердца искренне жалел, но не осмеливался показывать ей этого.

Из комнаты донесся слабый стон, один из «гостей» начал приходить в себя. Плотно закрыв за собой входную дверь, Дарк кинулся в комнату и решительно подскочил к телу связанной девушки, которое и было источником возникновения несвоевременного и крайне нежелательного шума. Со словами «не сейчас, милая», произнесенными сухо и без капли издевательства в голосе, Дарк профессиональным движением врача пережал женщине сонную артерию и вернул ее тело в исходное состояние молчаливого беспамятства.

Свежесваренный горячий кофе приятно обжег гортань и быстро распространился по всему телу, неся тепло и бодрость, давая новый заряд энергии для предстоящих в течение ближайшего часа двух важных дел: сбора вещей и допроса пленных. Ни с девушкой, ни с юношей он говорить не хотел. Они были грубой физической силой, работающей «на подхвате», его же интересовал их босс, тем более что он вспомнил, где и когда впервые встречался с эфиолом по имени Бартоло Мал, мирно лежавшим сейчас перед ним на полу.

Вторая половина девятнадцатого века, северное побережье Нового Континента, маленький городок переселенцев, затерявшийся где-то между высокими хребтами Карвейсийских гор. Охватившая страну кровопролитная гражданская война не только привела к разрухе и запустению, но и послужила причиной появления нескольких новых морронов, одним из которых и был эфиол Бартоло.

Тогда Дарк воевал на стороне реформаторов, хотя его человеческие симпатии и убеждения… «А, к черту! Что значат убеждения и идеалы, когда вершится история, когда доминирует слово „надо“?!» – прервал тонкую нить мимолетно нагрянувших воспоминанийДарк, решив вернуться в день настоящий, тем более что собрат-моррон начал подавать слабые признаки жизни.

– Ну что, очухался? – обратился он, садясь на расшатанный стул, к испустившему слабый стон и приоткрывшему глаза Бартоло. – Кофейку хочешь?

Эфиол со злостью посмотрел на Дарка через узкие щели распухших глазниц. Издав нечленораздельное бурчание, бесцеремонно выплюнул на чистый паркетный пол осколок зуба и засопел в жалких попытках сесть. Не будучи садистом по натуре, Дарк помог связанному гостю принять более удобное, вертикальное положение и заботливо оттер сочившуюся с губ кровь.

– Не ценишь ты, Бартоло, чужого благородства, да и никогда не ценил, – начал разговор моррон. – Согласись, я мог бы просто и невзначай разделаться с вашим трио, но что-то – наверное, память о том, что мы с тобой играем, точнее, играли за один «клуб», заставила меня дать тебе возможность высказаться. Кстати, извини, перебил твою пафосную речь, но, сам понимаешь, обстоятельства…

– Зря ты так, зря… – тихо прошептал Бартоло, продолжающий тупо созерцать загадочный узор дешевого намбусийского ковра на стене.

– Шутки в сторону! – констатировал Дарк, которого нехватка времени заставила стать серьезным. – Единственная причина, почему ты и твои неумехи-подручные еще живы, – моя любознательность. Очень хочется понять, как моррон, даже если он такой недальновидный придурок, как ты, смог докатиться до роли наемного убийцы? И что еще за Совет такой, о котором ты осмелился болтать: Совет дураков или беглых каторжников?!

– Совет Легиона, – с глубоким вздохом выдавил из недр грудной клетки Бартоло и уставился на Дарка ничего не выражающими, немного выпуклыми глазами.

Упоминание о верховном органе власти призрачного клана бессмертных воинов-морронов, именуемых в последние несколько сотен лет Одиннадцатым Легионом, стерло насмешливую улыбку с лица Дарка. Бартоло не врал, он бы почувствовал ложь, наемников действительно прислал Совет, одним из двенадцати членов которого он, кстати, тоже являлся, но зачем? Что произошло, пока он прохлаждался с киношниками в далеком Полесье? Догадка, что он снова умудрился угодить в какую-то ужасную переделку, обожгла мозг и отразилась удивлением на озабоченном лице. Растерянный вид «Великого и Непобедимого Дарка» вселил в эфиола уверенность, и Бартоло продолжил:

– На вчерашнем экстренном заседании голоса разделились, но затем большинство приговорило тебя к семидесятилетнему заключению в «Бездне».

Дарк смотрел на Бартоло, на лежащие рядом с ним тела и не мог поверить, что происходящее сейчас с ним, в этой комнате, не сон, не ночной кошмар, отражающий только его внутренние потаенные страхи.

Провинившихся морронов не убивали, Совет клана считал, что лишать жизни своих же собратьев нецелесообразно и глупо, поэтому и ввел изуверское наказание. Приговоренных крепко связывали, а затем приковывали ко дну глубокого водоема, где им и приходилось коротать долгие годы в полузабытьи, на грани сумасшествия: неподвижно лежать и смотреть, как секунда за секундой изменяется окружающий мир. Конечно, было несколько счастливчиков, потерявших сознание сразу, а пришедших в себя лишь тогда, когда их обросшие тиной, холодные тела лет через двадцать вытаскивали на берег, но такое везение редкость, на него вряд ли стоило рассчитывать.

– За что? – нашел в себе силы прошептать Дарк.

– Ты сам знаешь, ублюдок, палач! – выкрикнул пришедший в нормальное для него агрессивное состояние эфиол, за что и получил ногой по только что переставшим кровоточить губам.

– Я задал вопрос, – произнес Дарк холодным и подчеркнуто спокойным голосом, – изволь на него ответить, тем более что это входит в твои обязанности исполнителя приговора. Я хочу и имею право знать, за что Совет приговорил меня к такому суровому наказанию. Я не буду оправдываться и кричать, что невиновен, не буду строить из себя беззащитного ягненка, подставленного злоумышленниками и оклеветанного врагами. Но я хочу знать: за что?

– За ту бойню, что ты устроил в Старгороде, гад! – сквозь сжатые зубы прошипел Бартоло, опять принявшийся истерично накручивать свою ненависть, которая, наверное, давала ему моральные силы. – За шестьдесят невинно загубленных душ, за шесть убитых тобой вампиров, за нарушение мирного договора с Ложей Лордов-Вампиров. За то, что ты, мерзавец, поставил под угрозы наши жизни и развязал войну!

Слова Бартоло впечатывались в мозг и тут же подвергались тщательной логической обработке. Дарк уже давно перестал чему-либо удивляться слишком долго и воспринимать неожиданно возникающие обстоятельства на эмоциональном уровне, так свойственном людям. Он сразу понял, что попал в центр сложной интриги, автоматически зачислил себя в разряд потенциальных покойников, ужаснулся этому факту и незамедлительно начал просчитывать возможные варианты улучшения своего незавидного положения. Для расчетов не нужны были эмоции, требовались лишь факты и прочая вспомогательная информация.

– Подробнее и без истерики, друг мой! – остановил он излияния Бартоло, доведшего себя до истерического припадка, в котором он не только мог порвать связывающие его веревки, но и, уподобившись собаке, искусать… – Мне нужны только факты: например, почему Совет решил, что в старгородской трагедии повинен именно я?

Еще сутки назад, пакуя чемоданы перед вылетом из Урвы, Дарк слышал по телевизору о страшных событиях в древнем полесском городе, но он никак не мог тогда предположить, что они повлияют на его жизнь, а собратья по оружию посчитают именно его тем самым необузданным «наркоманом-маньяком», устроившим жаровню в центре крупного города.

– Не твое дело, – огрызнулся Бартоло, истративший в обличительном припадке все свои силы и красноречие, – тебя это не касается. Ты должен знать лишь приговор, который непременно будет приведен в исполнение мною или кем-нибудь еще, это не так уж важно!

– Бартоло, не валяй дурака, – устало и даже зевнув для пущей наглядности заявил Дарк, – ты же прекрасно знаешь, что я тебя отпущу и что напоследок ты «пропоешь» все, что знаешь. Не заставляй меня мучиться, как тех ребят из «Освободительной армии».

В глазах южанина появились испуг и желание сотрудничества. Он понял, что Дарку известна история, произошедшая с ним в конце двадцатых годов на юге Дальверы. Члены антиэфиолского тайного общества распяли его на кресте и подожгли. Ко всеобщему удивлению доморощенных инквизиторов из новоконтинентальной глубинки, «черномазый» никак не горел, и им пришлось вылить на него не одну канистру бензина, прежде чем добиться желаемого результата. Бессмертие не только благо, оно имеет и отрицательные последствия. Бартоло не забыл ту ночь, а сейчас с ужасом вспомнил, как сильна была боль, как долго длилась агония его тела… К тому же процесс последующей регенерации продлился более пятидесяти лет.

– Ладно, уговорил, но только без ссылок… да и вряд ли это что-то изменит…

– Начинай. – Дарк поднес к потрескавшимся губам упрямца, решившего наконец-то встать на путь благоразумия и компромиссов, стакан коньяка.

– Во-первых, только ты из морронов был тогда, то есть два дня назад, в Полесье, – начал «петь» Бартоло, заглотив до конца живительную влагу, – во-вторых, только немногие, даже из «стариков», решились бы на такой отчаянный шаг. Кроме того, именно ты противился дольше всех заключению мира с вампирами.

– И это все? – несколько раз переспросил Дарк, пристально глядя в хитрые глаза явно умолчавшего о чем-то эфиола.

– Тебя узнали, – решил открыть последнюю карту Бартоло, – узнали вампиры. От них приехал посланник. Ложа считает, что убийцей был именно ты, и грозилась разорвать договор, если морроны тебя не выдадут. Совет отказался, но заверил, что сам разберется с тобой. Посла это устроило.

– Еще бы, – с сарказмом и ненавистью хмыкнул Дарк, – загребать жар чужими руками – это их стиль!

Аламез, он же Андерсон, поднялся со стула и начал быстро собирать вещи. Информация была получена, и она будет подвергнута тщательной обработке тем необычным компьютером, что находился у него в голове. Сейчас же нужно было уходить, притом срочно. Совет скоро поймет, что попытка захвата преступника провалилась, и пошлет новую группу более многочисленных и опытных исполнителей.

Дарк быстро собрался: джинсы, тяжелые ботинки армейского пехотинца, легкая куртка на тонком меху и маленькая сумка с деньгами, оружием и документами – вот и вся экипировка странника двадцать первого века. Прежде чем уйти и благородно оставить приходить в себя троицу неудачников, он развернулся и задал Бартоло последний вопрос:

– Почему ты и эти… малолетки? – Слова сопровождались небрежным кивком головы в сторону связанных подручных. – Неужели у Совета не нашлось никого посерьезнее?!

– Они побоялись… побоялись смуты, – прошептал Бартоло, уставившись в пол, – «старики» могли отказаться ловить тебя или встать на твою защиту. Ты слишком для многих из них был примером, – на ноте неприкрытой зависти закончил монолог послушный исполнитель чужой воли.

Дарк громко хлопнул дверью и написал краткую прощальную записку для госпожи Зигер. Все-таки она когда-то была его возлюбленной, правда, сама она так и не узнала в бесшабашном разгильдяе Андерсоне похитившего сорок лет назад ее сердце Гельмурса Грубера.

* * *

Дарк вышел из дому и внимательно осмотрелся по сторонам. Ночная улица была пустынна, если не считать рядов плотно припаркованных друг к другу машин по обе стороны дороги. Возможно, внутри энергомобилей кто-то и был, например четвертый исполнитель, ожидающий возвращения своих сообщников, однако он вряд ли бы решился в одиночку на активные действия, да еще с дальнего расстояния, когда пропадает эффект неожиданности. Он мог только наблюдать. Дарк был не против, ему это было даже на руку.

Закурив длинную, десятисантиметровую, сигарету и передернувшись от внезапного порыва холодного ночного ветра, Дарк неторопливо прошелся по тротуару и сел в старенький «Торнадо», который на днях собирался отправить на свалку, не подозревая, что развалюха сможет оказать ему последнюю услугу. Как только завелся мотор, а колеса устало зашуршали по мокрому асфальту, моррон начал методично составлять план активных боевых действий. Мысль «сбежать и скрыться от неприятностей» обиделась на него еще лет триста назад и с тех пор больше не посещала голову.

«Что произошло в Господине Вольном Городе, точнее, в Старгороде, как он называется уже четыреста лет, я не знаю, – размышлял Дарк, ведя машину по ночному городу и регулярно проверяя, нет ли за ним „хвоста“. – Фактов нет, есть только обилие чужих эмоций и фантазий. Строить гипотезы сейчас и здесь, за две тысячи миль от места реальных событий, все равно что гадать на кофейной гуще, да еще с перепоя. Вполне допустимы варианты как провокации Ложи с целью давления на Клан, так и хитрой игры кого-то из членов Совета, пытающегося немного поприжать кровососов, а заодно и упрочить свое положение внутри организации. Нельзя исключать и возможность действий одиночки-маньяка или целой группы религиозных фанатиков, поклоняющихся какому-нибудь выдуманному кровожадному божеству и даже не предполагающих, какие страшные механизмы они привели в действие. Добыть информацию, докопаться до фактов можно только на месте, в Старгороде. Если повезет, то смогу выйти на исполнителя, хотя вряд ли он еще жив».

С тех пор как он стал морроном, прошло много лет. Если быть абсолютно точным, то девятьсот девяносто семь, почти целое тысячелетие. Мир вокруг стал совсем другим: люди научились строить высотные дома и скоростные дороги, усовершенствовали технологии и само общество, но так и не смогли изменить свою природу, ими двигали те же самые стремления и желания, что и тысячу лет назад. Современный разбойник, разъезжающий в шикарном энергомобиле, мало чем отличался от своего гарцующего на прекрасном скакуне предка, разве что кольчугу заменил бронежилет, а вместо громоздкого кистеня из-за пояса торчали миниатюрные рукояти пистолетов. Политики, как всегда, жаждали денег, а купцы изо всех сил рвались к власти, наемники убивали, нищие прозябали – жизнь шла своим чередом, постоянно ускоряясь и наращивая обороты. Дарка не удивляли быстрое развитие технологий и закоснелость, неизменность человеческой натуры, его ужасало другое: деградация морронов и медленное, постепенное ослабление Клана, которое в конце концов непременно должно было завершиться распадом. Дарк чувствовал это и боялся предстоящей развязки. Не важно, наступит ли она уже завтра или через пару сотен лет. Нужно было как-то бороться, что-нибудь делать, но что?!

Тысячу лет назад все было просто. Коллективный разум человечества, нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех представителей расы, воскресил его и дал силы для борьбы, для защиты человеческой цивилизации от агрессии других рас. Рядом сразу же оказались те, кто помог ему освоиться с новой сутью, дал ответы на многие «Почему?» и «Зачем?» и объяснил ему, несмышленому, что добренький бог-покровитель слабых да убогих существует лишь в воспаленном воображении темных, забитых людей. Коллективный разум заботится о человечестве в целом и не обращает внимания на тяготы или стенания отдельных людей.

Сколько их было в ту пору? Десять, двадцать, от силы тридцать. Они воевали с эльфами, орками и прочими цивилизациями, уже давно безвозвратно канувшими в Лету. Именно благодаря их усилиям сейчас этот мир населяли люди, а другие расы ушли, вымерли…

Коллективный разум воскрешал одного из десятка тысяч убитых людей, поддерживал его материальную оболочку от распада и наделял его энергией мыслей умерших. Моррон – не просто человек, воскресший из праха и пепла, он носитель энергии павших собратьев, хранитель мыслей прошлых поколений, поэтому и способен слышать зов коллективного разума.

«Пока слышишь зов, ты бессмертен, как бог, а потом беспомощен и слаб, как обычный человек, – печально усмехнулся Дарк, доставая из портсигара еще одну сигарету. – Нет, что-то в этом мире несовершенно!»

На памяти Дарка были еще те времена, когда морроны гибли как мухи, конечно же, не во время выполнения возложенной на их плечи миссии, а потом, в обыденной скучной жизни, которую старцы в телах молодых людей пытались разнообразить пьяными драками по кабакам и поиском безрассудных приключений. Теперь же молодые легионеры берегли себя, были осторожны и боязливы, избегали опасностей и не ввязывались в рискованные затеи. Мысль о случайной глупой смерти пугала их и заставляла просыпаться в холодном поту по ночам, в то время как Дарк и прочие «старики» смотрели на проблему ухода из жизни спокойно, с невозмутимостью и безразличием отшельников, постигших великое таинство бытия.

Самому ему уже доводилось умирать: один раз – будучи человеком, а два последующих – как моррону. Вопреки всем законам, по какой-то непостижимой прихоти коллективного разума он воскресал. Впервые это случилось через триста лет после выполнения им кодвусийской миссии, он очнулся в совершенно другом мире, в другой эпохе. Долго не мог освоиться, но был счастлив снова дышать, есть, пить и наслаждаться пением птиц. Кому-то из его собратьев так же повезло, а кому-то и нет, они ушли навсегда и безвозвратно, их имена навеки занесены в историю Клана, в почетную книгу Одиннадцатого Легиона. Однако радость от чудесного воскрешения была недолгой, вскоре его снова захлестнула обыденность жизни.

«Мой организм молод и не подвержен старению, хотя и страдает от обычных недугов, а вот душа уже того, поистрепалась… – иногда размышлял Дарк в минуты затишья между постоянными погонями, розысками преступников и перестрелками. – Жизнь для меня ничего не значит, а на зов разума может откликнуться и кто-нибудь другой». Не страх перед забвением, а непреклонный принцип солдата «Стоять до конца!» не позволял Аламезу сунуть ствол револьвера в рот и нажать на спасительный курок.

Цивилизация развивалась, население росло, а войны происходили все чаще и чаще, и почти каждая из них несла угрозу уничтожения всего человечества. Люди победили другие расы и теперь неустанно пожирали друг друга, как скорпионы в банке. Раньше междоусобные войны охватывали лишь несколько городков и пару десятков деревень, но начиная с восемнадцатого века каждый локальный конфликт мог перерасти в крупномасштабную бойню по всему Континенту. Клан постоянно рос, к концу прошлого века в рядах Легиона было уже более двух тысяч морронов: молодых, неопытных, но самонадеянных и наглых. Виной тому была политика Совета, пытавшегося бороться с новыми и новыми угрозами руками лишь нескольких закаленных в боях, проверенных бойцов, таких же «стариков», как Дарк.

«Сами виноваты, уподобились людям! Коль есть Клан, должен быть и Совет, чтобы, значит, было кому управлять природными процессами, как будто мир без нашей помощи не в состоянии разобраться, что к чему! – негодовал Дарк, стараясь не врезаться в вилявший впереди по дороге „Гепард“. – Вообразили о себе черт знает что, идиоты! Вон раньше все как просто было. Случилась беда – тут же появился новый моррон. Кто поблизости окажется, тот и помогает, и не больше! Не больно-то Мартин да Анри старались решать вопросы за меня. „Ты зов сильнее всех слышишь, вот и действуй, а мы так, на подхвате постоим“. А что теперь?! Как где беда случится, так сразу всем скопом на нее бросаемся, кто опытней, тот в бой и идет, а непосредственный „виновник торжества“ в сторонке стоит да удивленными глазищами хлопает, опыта, видишь ли, набирается…»

«Чем крупнее организация, тем больше в ней бардака и любителей прятаться за спинами других» – эта прописная истина мира людей, к сожалению, распространилась и на Клан морронов. Результаты были плачевны: трое молодых легионеров не смогли справиться с одним «стариком», впрочем, если бы соотношение было один к тридцати, то от этого, возможно, что-нибудь и изменилось бы. Когда-то малочисленный, но могущественный Клан разросся и ослабел, одряхлел до такой степени, что ему осмеливалась диктовать условия даже Ложа Вампиров.

Не прерывая ход печальных размышлений, моррон достал из нагрудного кармана куртки телефон, набрал код Альтрунсии, а затем номер знакомого, проверенного во многих сомнительных операциях и совместных аферах пилота. Долгие гудки в трубке сменились заспанным «алло» и непонятным, раздраженным кудахтаньем на языке северного народа находившейся в этот поздний час рядом со Свеном женщины.

– Свен, это ты? – спросил Дарк, переходя на общеконтинентальный язык.

– А кто еще может быть? – протяжно донеслось из трубки. – Призрак Карла Великого или тень святого Патрика?

Дарк никогда не понимал топорного юмора потомков покорителей суровых северных морей и, наверное, поэтому недолюбливал их язык, но сейчас было не самое подходящее время для встречных острот и долгих пререканий.

– Свен, это Андерсон, слушай внимательно и не перебивай! – торопливо говорил Дарк, по опыту зная, что избранный им повышенный тон беседы и приоритет повелительного наклонения в речи как нельзя лучше способствовали отходу ото сна северного гиганта. – Сегодня же первым рейсом вылетаешь в Фальтенберг, затем в Палему. Там, на частной аэробазе, стоит мой самолет. Заправляйся под завязку и вылетай немедленно! Сначала в Мальфорн, заберешь Катарину и еще пару ребят, потом в Альмиру, переждешь там два дня – и в Гуппертайль, остальные инструкции потом.

– Ты что, с ума сошел, с какой это стати мне над всем Континентом крыльями махать, я тебе не…

– Десять тысяч, – прервал Дарк возмущения проснувшегося Свена, – и это только твой гонорар. На аэробазе Палемы тебя встретит мой адвокат, ты его знаешь. Он даст тебе двадцать штук, остальные на топливо и жратву. Удачи!

Не дожидаясь ответа, Дарк повесил трубку. Он знал, Свен не подведет, да и остальные в точности исполнят его указания, не подозревая, что помогут ему на какое-то время сбить с толку преследователей и пустить их по ложному следу. Как только Совет узнает о провале операции, то сразу же будет установлен жесточайший контроль над всеми вокзалами и аэробазами Геркании. Дарк не сомневался, что непрерывное наблюдение будет вестись за его самолетом и яхтой, о существовании которых было известно каждому.

Если повезет, то Свен успеет подняться в воздух до приезда наблюдателей. Пока агенты Совета будут гоняться за самолетом по центральной и юго-западной частям Континента, считая, что Дарк собирает для мятежа верных ему морронов, он успеет оказаться в Полесье и собрать доказательства своей невиновности. Даже если обман будет раскрыт, то все равно удастся выиграть немного ценного времени. Поймать же кого-то на бескрайних просторах Полесья с его бездорожьем, плохими коммуникациями и отменно отлаженным бюрократическим аппаратом – дело почти невозможное, тем более что лишь немногие из полесиян говорят на общеконтинентальном, а уж загадочную душу местных аборигенов цивилизованному человеку точно не понять.

До центрального железнодорожного вокзала оставалось не более десяти минут езды. За это время Дарк успел связаться с несколькими преданными учениками-морронами и отдать необходимые указания адвокату. «Они ничем не рискуют, – успокаивал себя Дарк, мучившийся угрызениями совести, что впутывает в свои дела посторонних, – им ничего не сделают, они только выполняют распоряжения своего наставника и не могут знать о его опале. Совет не обвинит их ни в чем, разве что в глупости, которая, как известно, порок, но не преступление».

Дарк отогнал машину на платную стоянку. Конечно, разумнее было бы бросить ее прямо на площади, но радужная перспектива разбираться по возвращении еще и с полицией заставила его поступить, как подобает каждому порядочному герканцу.

Опасливо осмотрев ряды пустых машин на нижнем ярусе привокзальной стоянки, Дарк двинулся к лестнице, ведущей наверх. «Хвоста» за ним не было, но неожиданно появившееся несколько минут назад тревожное чувство, что за ним следят, не позволяло расслабиться и заставляло постоянно держать правую руку на «молнии» куртки, где находилось достаточно крупнокалиберных аргументов для любого спонтанно возникшего «спора».

* * *

Жизнь города замирает с наступлением сумерек: улицы пустеют, избавляясь от непрерывного движения суетливой толпы и бесконечных потоков машин. Куда-то уходит, исчезает монотонная какофония тысячи различных звуков, сопровождающая активность обитателей. И лишь здесь, на вокзале, времени суток не существует, жизнь течет по иным законам.

Несмотря на глубокую ночь и размеренный сон города, вокзал продолжал существовать в привычном для него темпе смены надписей на электронных табло прибытия и отправления поездов, повинуясь своему единственному божеству – расписанию – и не обращая никакого внимания на такие мелочи, как заход и восход солнца, погода или смена времен года.

В главном зале центрального вокзала было многолюдно и невыносимо шумно, работали кассы и забегаловки, постоянно гудела и двигалась толпа, то разбиваясь на отдельные группки индивидуумов, то сливаясь в перемещающиеся в одном направлении потоки голов.

Дарк сидел за столиком в маленьком уютном кафе на втором этаже зала, разыгрывая из себя пассажира, беспечно коротающего время за чашечкой кофе в ожидании поезда. Как только он переступил порог зала, непонятное чувство тревоги не покинуло его, а, наоборот, возросло, стало неимоверно сильным, парализовало сознание. Беглец даже занервничал, чувствуя, что опасность где-то рядом, но не в состоянии понять, в чем же она заключалась. Самыми сложными были те десять минут, что пришлось отстоять в очереди перед окошком кассы, повернувшись к находившемуся в толпе источнику угрозы спиной и ожидая внезапного нападения призрачного врага.

Напряжение немного спало лишь после того, как он купил проклятый билет и поднялся сюда, в безопасное место, откуда можно было неторопливо и методично осмотреть зал, визуально разбив его на условные сектора и отфильтровывая из толпы подозрительных, с его точки зрения, людей.

В повседневной жизни морроны предпочитают держаться подальше друг от друга, охотнее общаясь в быту с обычными смертными. Стремление избегать встреч с себе подобными и навязчивая идея духовного одиночества не были заложены в них изначально природой или, точнее, коллективным сознанием, скорее наоборот: являлись пережитками человеческой сущности.

Уже на пятом году совместной жизни большинство супругов не может видеть свою «ненаглядную половину» более восьми часов в день, с течением лет взаимная терпимость становится и того меньше. Что же говорить о морронах? Им приходилось общаться между собой на протяжении многих сотен лет, кто же тут выдержит?

О странном увлечении Дарка играть в частного детектива и охотника за головами знали немногие, пожалуй, только члены Совета да парочка исполнителей для мелких поручений вроде сегодняшнего. В их глазах «старина Аламез» был законченным трудоголиком, не умеющим отдыхать и разумно распоряжаться свободным временем. У него же было свое особое мнение на этот счет. «Жизнь – как шахматная доска, – часто говаривал он ученикам из числа молодого пополнения Клана, – сегодня ловишь ты, а завтра тебя!»

Охотиться он умел, но многолетняя практика сыска дала и знания, необходимые для выживания в роли дичи. Дарк учился, учился на промахах своих «подопечных», перенимая новые трюки и уловки, всегда стараясь быть лучше и хитрее их. Если у охоты есть свои сложившиеся веками законы и традиции, то и бегство – искусство, а не просто быстрое перемещение ногами по команде «Ломись!».

Правил, точнее заповедей, у умелого беглеца было всего пять:

1. Ты должен находиться в постоянном движении! Перемещайся хаотично, бессистемно. Путай след, не жалея ни сил, ни времени, ни денег на покупку билетов в какое-нибудь далекое «Какманду», в которое, конечно же, никогда не полетишь, или на крюк в несколько сотен миль в произвольно выбранном направлении.

2. Темп перемещений должен быть аритмичным: то бежишь что есть сил, то «ложишься на дно»!

3. Необходимо быть непредсказуемым, избегать стандартных решений и понятных преследователям целей!

4. Каждый шаг – что-то новое, не характерное для тебя раньше. Нельзя допустить, чтобы преследователь изучил твою манеру игры и начал думать, как ты.

5. Догмы и правила умерли вместе со спокойной жизнью. Поступай глупо и нелогично, если того требует твое чутье!

В ту ночь Дарк Аламез нервничал не из-за ощущения близости неприятеля, а потому, что его нашли слишком быстро, в течение какого-то получаса. Что-то шло не так, не так, как он рассчитывал, а значит, инициатива в игре уплывала из его рук, ситуация становилась неконтролируемой и грозила в любой момент обернуться непредвиденным, плачевным поворотом событий.

Зрачки моррона находились в непрерывном движении, взгляд скользил по головам и перескакивал с одного подозрительного лица на другое, искал, даже точно не зная, что именно: странность в поведении, озабоченность, нервозность, ненависть в глазах, что-то характерное для наблюдателя, на время потерявшего из виду свой объект.

Дарк устал, толпа постоянно менялась, и в ней появлялись все новые и новые лица, а чувство тревоги не исчезало, грозя вот-вот перерасти в бесконтрольный психоз. Наконец-то взгляд моррона прекратил бегать по залу и застыл, из груди вырвался вздох облегчения, а на губах заиграла улыбка.

«Ну, конечно же, как я не догадался сразу, – пришло к нему озарение при виде двух импозантных девиц с небольшими дорожными сумками, элегантно перекинутыми через плечо, – теперь все встало на свои места». Парочка непринужденно болтала возле табло, как будто поджидая задержавшихся у билетных касс дружков. Девушки явно имели богатый опыт слежки и ничем не выделялись из толпы, за исключением такой несущественной, неприметной для спешивших по своим делам людей детали, как отсутствие теней.

«Какой же я идиот! – отчитывал себя Дарк за легкомысленную беспечность и парадоксальную наивность составленного им изначально плана. – Как я мог забыть о вампирах, предположить, что они поверят обещанию Клана и не предпримут самостоятельных действий?!»

Девушки не были похожи на профессиональных убийц и, скорее всего, просто «вели» Дарка, регулярно оповещая сообщников о его перемещениях и предпринимаемых действиях, хотя кто знает, кто знает? Внешность порою обманчива, тем более у вампиров, привычных прятать острые клыки за масками наивности, обольстительности, а порой и открытого инфантилизма. Как бы там ни было, а выявленная угроза – наполовину спасенная шкура!

Дарк расплатился с официантом и, перекинув сумку через плечо, легко сбежал по лестнице вниз, беспечно направляясь к табло, как раз туда, где стояли девушки. Пройдя буквально в паре метров от них, моррон ненадолго задержался у доски электронных объявлений в ожидании появления следующей надписи. Девицы продолжали увлеченно разговаривать, казалось, не обращая внимания на приближение объекта слежки на чересчур близкое расстояние.

На табло зашуршали и стали быстро переворачиваться цифровые и буквенные ячейки, сообщая об отправлении очередного поезда. «Скорый на Альмиру, восьмая трасса, отправление через двадцать минут, великолепно…» – тихо прошептали губы авантюриста, прекрасно знавшего, что вампиры обладают чрезвычайно чутким слухом и отчетливо слышат каждое прошептанное им слово, каждый непроизвольно слетевший с губ звук придыхания.

Небрежно поправив съехавший набок ремень сумки и с наигранной опаской оглядываясь по сторонам, Дарк направился к выходу на платформы. Когда моррон отошел метров на двадцать от парочки, он как будто невзначай оглянулся и облегченно отметил, что у табло осталась одна девушка. Темно-синий плащ ее подружки маячил в очереди перед окошками касс.

«Девочки собрались в Альмиру! – веселился Дарк, как озабоченный школьник, сфотографировавший в душе свою сексапильную учительницу. – Жаль, мне их будет так не хватать!»

В кармане детектива лежал билет до Варканы на отправляющийся через десять минут интерконтинентальный экспресс. Если даже вампиры раскусят уловку, поймут его хитрый трюк, то им все равно не успеть…

Глава 3 Повороты судьбы

– Давайте вернемся, господин барон, давайте вернемся! – назойливо ныл пожилой слуга, прячась за спиной своего молодого хозяина.

– Отстань, Франц, а то получишь плеткой! – прошептал барон Манфред фон Херцштайн, мимоходом обернувшись и бросив на трусливого простолюдина гневный взгляд.

– Но, господин барон, их так много… они повсюду! – Франц трясся со страху, но не осмеливался убежать без разрешения господина.

– Во-первых, не так уж много, всего полсотни, а во-вторых, я запретил тебе называть меня бароном, в Братстве все рыцари равны.

– Извините, господин… – замялся на полуслове Франц, – благородный рыцарь, но мне кажется, что…

– Заткнись, смерд! – резко прервал перепуганного слугу Манфред и полностью сосредоточился на наблюдении за вражеским отрядом.

Орден Святого Заступника, или Братство Северо-Восточного Рубежа, был образован в 1188 г. по указу Кариота Единой Церкви Генриха Вальпона. Вот уже более пятидесяти лет резиденция Великого Магистра Ордена находилась в Маль-Форне, столице могущественного Герканского королевства, а святое воинство, состоящее в основном из младших, безземельных сыновей герканского дворянства, продолжало победоносное шествие на северо-восток, неся слово и дух Истинной Веры на земли диких приморских племен. Шел 1240 год, за полвека существования Ордена граница Герканского королевства переместилась далеко на северо-восток, поглотив земли элькрусов, лантов и прочих мелких племен. Победоносная поступь воинственного рыцарства отчетливо слышалась на границах владений непокорных лесовиков. Орден захватил несколько крупных пограничных поселений лесного народа: Юнск, Копорье, Паевск. Однако дальнейшее продвижение на восток было прервано двумя непредвиденными обстоятельствами: труднопроходимой лесисто-болотистой местностью и вольноградским ополчением, собравшим в своих рядах свирепый наемный сброд со всех диких северо-восточных земель.

Вольный град, единственный город во всем Полесье, процветал. Купцы, торгующие ценными дарами богатых северных лесов не только с прибрежными герканскими городами, но и с далекой Империей, не жалели денег на защиту границ и отменно платили каждому бородатому мужику с топором, примкнувшему к ополчению. Логика торгового люда была примитивна, проста, но, как ни странно, действенна: «Лучше щедро платить своим, чем отдавать все чужим». Ордену пришлось на время остановиться и призадуматься над укреплением границ.

Барон Манфред фон Херцштайн, командир гарнизона одной из опорных крепостей рыцарства на землях лантов, был крайне удивлен, наткнувшись во время охоты на достаточно крупный отряд вольноградского ополчения. «Что делают здесь лесовики, за много десятков миль от установленных последним перемирием границ? – размышлял Манфред, прячась вместе со слугой в кустах и наблюдая за походной стоянкой отряда. – Что им надо? Зачем, а может быть, за кем они пришли?»

– Не пыхти, Франц, и постарайся поменьше потеть, а то среди лесного народа охотников много, учуют запах, вот тогда действительно нам придется туго, – наставлял Манфред вассала, не сведущего в премудростях разведки и особенностях быта дикарей.

– Я верю, мой господин, благородный рыцарь Единой Церкви, заступник верующих, спасет меня от гнева богомерзких нечестивцев, служителей темных сил, прозябающих в грехе и разврате! – высокопарно и со скрытой издевкой заявил Франц, боясь дать хозяину хоть малейший повод упрекнуть его в непочтительности к безрассудному поведению господина.

– Дурак, – тихо, опасаясь привлечь внимание врагов, рассмеялся барон, конечно же уловивший истинный смысл сказанного, – дурак не потому, что прикидываешься преданным лизоблюдом, а поскольку боишься умереть. С такой жаждой жизни тебе следовало родиться жирным монахом, а не грязным рабом. Пожалуй, когда вернемся, прикажу дать тебе пару десятков плетей для осознания своего места в жизни, – дал рыцарь радужное обещание и жестом приказал слуге замолчать.

Барон любил общаться с Францем, причиной тому была врожденная прямота слуги, неумение держать язык за зубами и та легкость, с которой он иногда дерзил хозяину, в то время как остальной сброд только покорно соглашался со словами господина и пугливо прятал взор. «Труслив пошел народец; жалкое, забитое стадо, не то что раньше. Святоши – молодцы, так оболванили крестьян премудрыми речами за пару сотен лет, что те не то чтобы бунт поднять, даже косо посмотреть на господина боятся», – размышлял комендант крепости, пока его зоркие голубые глаза скользили по палаткам и группам воинов, ощупывали каждый уголок поляны. Манфред пытался найти хоть какую-то мелкую деталь, намек, дающий понять, зачем лесовики вторглись в его владения.

Еще вчера его посетило дурное предчувствие. Ему так не хотелось устраивать охоту и загонять ни в чем не повинного лесного зверя, но он не мог отказать в удовольствии гостившему в крепости маркизу Орнадо, дальнему родственнику Великого Магистра Ордена. К тому же охотничий азарт, словно эпидемия чумы, быстро распространился по рядам собратьев-рыцарей. Глаза только принятых в Братство юнцов и седовласых ветеранов одинаково загорелись огнем желания: преследовать и убивать.

«Пожалуй, самое время устроить маленький набег, спалить пару полесских сел, пограбить купцов, а то с этим проклятым перемирием вояки совсем с ума сойдут, еще, не дай бог, друг дружку резать да грабить начнут», – размышлял командир гарнизона, отдавая распоряжения егерям.

В памяти барона неожиданно всплыла забавная метафора, брошенная невзначай кем-то из его старых знакомых, кем именно, когда и по какому поводу – Манфред уже не помнил: «Люди – волчья стая, если поблизости нет врага, начинают грызться между собой». Слова провидца, слова пророка, а может быть, просто утомленного общением со своими ближними мудреца. Как бы там ни было, высокопарное сравнение имело право на жизнь, как любая иная истина сумасбродного мира людей. Конечно, это правило опровергали заумные слова священнослужителей, произносящих напыщенные речи под величественными сводами церквей, и клятвенные заверения правителей, признающихся в дружбе и вечной любви соседям, но это обман, или, как принято называть в благородных светских и духовных кругах, «дипломатия».

Реальные дела людей почему-то всегда расходились с напыщенными, красивыми словами: церковники призывали голодающих людей к смирению и покорству, веками вытравляя из крестьян дух бунтарей, а сами обжирались за их спинами. Лучшим же примером двуличности правящих дворов были постоянные междоусобные войны стремящихся к чуть ли не мировому господству герканских курфюрстов, причем чем меньше двор, тем больше амбиций. Если бы не войны с соседними государствами – Филанией, Шеварией и Виверией – и не бесконечные набеги на северо-восток, то своенравная герканская знать уже давно перебила бы друг друга. Сил Ордена не хватило бы, чтобы воспрепятствовать междоусобной резне, а власть герканского короля фактически не распространялась за высокие крепостные стены Маль-Форна.

Люди врали, врали постоянно, справляя естественную потребность своей загадочной души и подсознательно подчиняясь неумолимому закону природы: «Выживает сильнейший». А что остается делать, если ты слаб? Врать, усыплять бдительность, убаюкивать жажду наживы и власти более сильного врага – иными словами, стараться выжить любыми средствами.

Пасмурное вечернее настроение не прошло с наступлением утра, скорее усугубилось из-за радостных предвкушений других обитателей замка. Скрепя сердце Манфред надел темно-зеленый охотничий костюм и натянул высокие сапоги. Толпе весело галдящих дворян не удалось заразить его азартом и хорошим расположением духа. Барону было не до развлечений и шумных безумств, душа взывала к одиночеству, ей хотелось не забав и не заунывных церковных песнопений, а реальных опасностей и будоражащих кровь боевых действий.

К счастью, охота – всего лишь светское развлечение, а не турнир или духовный церемониал Ордена, на котором присутствие командира было обязательным, однако соблюсти негласные нормы приличия и появиться при выгоне собак и помпезном выезде кавалькады из ворот замка все же пришлось. Изнывая от скуки и терпя несносную болтовню любителей острых ощущений, немногие из которых решились бы поохотиться по-настоящему – один на один со зверем, без десятка голодных собак и ревностных слуг, – барон из последних сил ожидал спасительного момента, когда старший егерь наконец-то задует в свой проклятый рог, а прислуга спустит свору.

«Терпящий и страждущий да обретет успокоение!» – едва слышно прошептали губы барона прилипшие к ним слова последней проповеди аббата Бертона – духовника замка, когда раздался призывный рев охотничьего рожка и три десятка седоков пришпорили коней, пытаясь обогнать несущихся к лесу борзых.

Посчитав свою миссию завершенной, барон хотел было развернуть коня и поехать в замок, где среди опустевших залов и галерей витали тишина и успокоение, однако внезапный порыв ветра донес до рыцаря приглушенные звуки симфонии леса: пение птиц, легкое поскрипывание высоких стволов корабельных сосен, успокаивающий шелест травы.

«Где еще искать покой, как не в лесу, в этой вековой опочивальне из душистых трав», – вздохнул Манфред, которому в последние годы слишком много времени приходилось проводить среди холодных, сырых стен замков и крепостей.

В лесу он не был давно, хотя именно с пением птиц, безмятежным шорохом листвы и зеленью деревьев у него были связаны самые яркие воспоминания в жизни: минуты сладкого отдыха в лесных поселениях, утомительные многодневные переходы по заросшим высокой травой тропам, ночные привалы у костра, война, потери и первая, давно ушедшая любовь.

В голове стерлись многие события и связующие их нити логической последовательности: с кем, куда и когда он ходил, от кого спасался и кого преследовал; остались только образы, красочные картинки прошлого с гаммой сопутствующих эмоций, ничего лишнего. Так вот устроена память – комната, в которой всегда не хватает места, чулан жизни, где хранится лишь самое главное.

Лес не был его другом или храмом общения с самим собой, скорее являлся местом для горьких воспоминаний, обителью печали. Уж слишком много близких он потерял на лоне природы, среди ельников да густых дубрав.

Всадники ехали молча, слуга не мешал своему господину тонуть в бездонном мире размышлений. Франц инстинктивно понимал, когда можно без умолку болтать, а когда лучше не лезть к человеку, тем более если он высокопоставленный вельможа и вдобавок твой господин. Поскольку слуга безмолвствовал и почтительно ехал в десяти шагах позади, Манфред наконец-то смог в полной мере насладиться упоительными минутами одиночества. К счастью, кабана погнали совершенно в другую сторону, и отсюда не было даже слышно противного трезвона свистков и воя рожков.

За полчаса конной прогулки рыцарь со слугой уже довольно далеко углубились в лес и могли бы заплутать, если бы не легкий бриз, освежающе дующий с моря. Решив, что пора возвращаться, к сожалению – в замке ждали дела! – барон развернул коня, как привык говорить, «мордой по ветру», и уже через пару минут они оказались на краю скалистого, заросшего лесом берега.

С обрыва открывался впечатляющий вид на широкую гладь морского простора. Казалось, что путникам только удалось выбраться из одного океана и тут же погрузиться взором в другой, с играющими бликами солнца на нежно-синих, почти голубых волнах. Шепот деревьев и таинственный шелест травы сменились гомоном чаек и плеском лениво накатывающегося на скалы прибоя. Смена обстановки была слишком быстрой, Манфред застыл в изумлении, наблюдая величественную панораму слияния воедино трех стихий: суши, моря и чистого голубого неба.

От увлекательного процесса созерцания Манфреда отвлекли неожиданные и совершенно неделикатные толчки. Франц тряс его за плечо и что-то орал, дыша прямо в лицо запахом чесночного супа. Недолго думая, Манфред отвесил зарвавшемуся слуге звонкую оплеуху, от которой шарахнулась в сторону испуганная лошадь, а бедолага кубарем скатился наземлю.

– Совсем обнаглел, смерд, быдло! – заорал господин, спешиваясь и беря в руки плетку.

– Господин барон, господин барон, – тараторил слуга, отползая назад и вытаращив от страха глаза, – посмотрите туда!

Решив на время отложить процесс воспитания нахала, Манфред повернул голову в направлении, на которое указывал грязный палец холопа. Негодование и ярость прошли, уступив место непониманию и смутной тревоге. На голубой глади горизонта маячили два едва различимых белых пятна парусов.

– Господин барон, я в жизни не осмелился бы, но…

– Замолкни! – перебил оправдания властный голос хозяина, руки которого уже отбросили плеть, а глаза были прикованы к белым точкам на водной глади.

Корабли находились еще далеко от берега, но опытный глаз командира безошибочно определил принадлежность судов, их скорость, грузоподъемность и степень загрузки. Это, без сомнения, были две легкие торговые барки вольноградских купцов, почему-то именуемые лесовиками «челнами». Суда шли тяжело, грузно шлепаясь низкими бортами о каждую накатывающуюся волну. Перегрузка явно давала о себе знать, и мореходам, несмотря на почти безветренную погоду, приходилось то и дело спускать и поднимать парус, меняя направление движения, скорость и «ловя волну». Даже отсюда, с расстояния в несколько морских миль, было понятно, что за груз везли корабли. Возле парусов время от времени появлялись яркие всполохи – отблески солнечных лучей, отражающиеся от гладких металлических поверхностей кольчуг и шлемов.

После того как прагматичный мозг командира наспех сопоставил скорость движения посудин с оставшимся до побережья расстоянием, тревога прошла, сменившись удивлением и любопытством. Несмотря на продолжительную войну и постоянные пограничные стычки, купцы из Господина Вольного Города продолжали активно торговать с островитянами-альтрунсами и прибрежными герканскими городами. Однако плавали сами редко, предпочитая принимать гостей у себя или на пустынных, необитаемых островах вблизи побережья, а уж если выходили в открытое море, то большими караванами, не менее дюжины судов.

Присутствие на палубе вооруженных людей еще ничего не означало, каждый купец надевает кольчугу в плавание или поход, но челны шли прямо к берегу, в то время как до ближайшего торгового города оставалось не менее тридцати миль. Возможность кораблекрушения отпадала: оснастка казалась целой, корпуса челнов не были побиты волнами, да и море было спокойным на протяжении трех последних недель.

«Нет, они точно приплыли не по торговым делам, что-то им здесь нужно, но что?» – размышлял командир крепости, беспокоясь из-за появления сил врага во вверенной ему магистром Ордена округе.

– Господин барон, надо уходить, возвращаться в замок! – скулил напуганный Франц, более не решаясь подходить к господину ближе чем на пять шагов.

– Чего ты дрожишь, дурень?! – Рыцарь прервал стенания слуги. – Они еще в море и до берега доберутся не скоро. Уйти сейчас глупо, дождемся, пока они высадятся, разгрузят суда; пересчитаем, сколько их, а уж потом поскачешь в замок и приведешь отряд.

– А вы, мой господин?! – В глазах холопа светился испуг, непонимание барского безрассудства.

– А я прослежу, куда они направятся, – меланхолично ответил Манфред, занимая удобную наблюдательную позицию на траве под растущим на самом краю обрыва деревом.

Высадка отряда началась намного раньше, чем предполагалось. Причина тому крылась не в сказочном везении и не в неожиданной смене ветра, а в безответственной, по мнению барона, манере вольноградских рулевых проводить корабли сквозь прибрежные рифы. К тому же лесовики не стали выбрасывать трап и спускать на воду лодки, а по-простецки попрыгали через борт на мелководье, в десяти-пятнадцати метрах от берега. Даже с вершины скалы, где прятался Манфред, был отчетливо слышен противный, скрежещущий треск древесины, царапающейся и расщепляющейся от ударов об острые камни дна.

Однако барон ошибся, списав варварское отношение к шхунам на простую небрежность. Дикарям больше не нужны были суда, они не собирались возвращаться на них обратно. Как только разгрузка походного скарба закончилась, моряки отвели корабли подальше от берега и затопили их, даже не сняв паруса и снасти.

«Лесовики прибыли надолго, с военной миссией и возвращаться обратно будут через леса», – подытожил неутешительные наблюдения Манфред, предвкушая возникновение больших проблем в его полуцерковном-полувоенном хозяйстве.

Рыцарь не сдержал слова, опрометчиво данного слуге, и не отослал его в замок, поскольку сообщить пока что было абсолютно нечего. Если бы ополченцы избрали для возвращения морской путь, то диспозиция была бы куда проще: оцепить прибрежный район и ждать, пока отряд не вернется к челнам или не посетит одну из мелких, разбросанных по лесу деревушек лантов. Сейчас же ситуация была неясной и непредсказуемой. Полсотни хорошо вооруженных и явно хорошо обученных бородатых головорезов тайно высадились среди прибрежных скал, затопили корабли и поспешно уходили в лес, тщательно заметая следы своего недолгого пребывания на берегу.

Францу не суждено увидеть спасительных стен замка, пока он, барон Манфред фон Херцштайн, не будет знать намерений врагов и точного маршрута их передвижения…

* * *

…Поезд слегка качнуло на крутом повороте извилистого участка дороги. Дарк проснулся от неожиданного удара левым виском о стекло. Глаза моментально открылись, и беглецу удалось застать свое тело в том странном, загадочном состоянии внезапного пробуждения, когда слуховые, зрительные и прочие рецепторы ощущают настоящее, а не успевшее отойти от сна сознание находится в иллюзорном мире грез или в видениях из далекого прошлого, как происходило на этот раз.

«Какой тогда шел год и как меня звали? – пытался вспомнить давно минувшие дни Дарк, вновь закрывая глаза и давая сознанию время освоиться в реальном мире. – О, вспомнил: барон Манфред фон Херцштайн по прозвищу Манфред Жестокий, северное побережье, конец лета 1240 года, – на губах долгожителя появилась легкая улыбка то ли ностальгии, то ли иронии. – Хорошие были деньки, да и имя тогда гордо звучало, а вот сейчас с таким выжить трудно: клеймо тупоголового кровожадного маньяка на всю жизнь. Другие времена, другие нравы…»

Иногда к нему приезжали издалека морроны и жаловались на современную жизнь. «С нынешним поколением трудно ладить, невозможно найти адекватную позицию в общении и понять алогичный, порой абсолютно иррациональный ход беспринципных, запутанных мыслей!» – искренне негодовали они и получали в ответ дежурное изречение мудреца бессмертных: «Хлеба и зрелищ!»

По мнению Дарка, жить стало намного проще. Общество развивается, стремясь обрести гармонию в новых формах и упростить извечно витиеватые, запутанные межличностные отношения. Разрозненные и абстрактные понятия с расплывчатыми границами Добра и Зла медленно, но верно приводятся ко всеобщему денежному эквиваленту. Процесс замены протекает настолько эволюционно и неторопливо, что неуловимо для взгляда большинства обычных людей.

Поколение за поколением люди по-другому ощущают себя в мире. Понятия «хорошо» и «плохо» постоянно колеблются и теряют четкие очертания, сливаясь воедино, вытесняя друг друга или взаимозаменяясь. Еще двести лет назад лозунг только что оперившейся из подросткового возраста молодежи звучал: «Честь превыше всего!», в начале же двадцатого века на смену терминам «честь», «достоинство», «долг» пришли их менее радикальные эквиваленты: «совесть», «свобода», «мораль», «гуманность». Сейчас же идеалов просто не было, общество пресытилось ими и заменило всеобъемлющим, древним, как мир, примитивным требованием «Хлеба и зрелищ!», модифицированным на современный лад: «Бабок и развлечений!» Не важно, откуда ты достал деньги на забавы или что ты за человек; главное, чтобы развлекаловка «имела место быть».

Конечно, с точки зрения догматичных морально-этических норм, подобное упрощение было регрессом, означающим растление и загнивание человеческой натуры и общества в целом, но лично Дарку так было проще: проще общаться с людьми и отстаивать свои интересы. Стало меньше ханжества и притворного жеманства, разрушающих неокрепшие умы душевных метаний, неразрешимых внутренних противоречий и, конечно же, утомляющего словоблудия доморощенных философов.

Спонтанное философствование на тему «Куда же мы катимся?!» было внезапно прервано тяжелым прикосновением руки, властно легшей на правое плечо беглеца. Рефлексы взяли верх над рассудком и логикой, чуть не приведя к плачевным последствиям.

Кондуктор, обходивший с проверкой билетов вагон второго класса, был шокирован, когда молодой пассажир, которого он собирался озадачить привычным императивным вопросом «Ваш билетик?!» и которому неосмотрительно положил руку на плечо, сильно сжал его кисть левой рукой, резко рванул на себя и с разворотом отшвырнул официального представителя железнодорожной службы прямо в центр прохода, под ноги изумленных пассажиров.

Осознав свою непростительную ошибку, Дарк вскочил с кресла и кинулся на помощь больно стукнувшемуся локтем и спиной контролеру, который, вместо того чтобы учтиво принять извинения, обильно рассыпаемые Дарком, и все же подняться на ноги, начал испуганно отползать на карачках в дальний угол вагона. Когда же детективу удалось поднять официальное лицо на ноги и отряхнуть с него пыль, к потерпевшему мужчине с отвисшими шеварийскими усами наконец-то вернулся дар речи.

– Вы что, с ума сошли, да как вы смели?! – заорал что есть мочи невинный страдалец, гневно выпучив глаза и шевеля складками второго подбородка.

– Еще раз прошу простить меня, господин Альтфукс, – Дарк старался говорить как можно доброжелательнее: дружески похлопывал кондуктора по плечу и персонифицировал процесс общения при помощи именной таблички на униформе служащего, – но вы подошли так внезапно, не сказали ни слова и дотронулись до меня. Откуда я мог знать о ваших намерениях, сработали профессиональные рефлексы.

– Кем ты работаешь, придурок?! – заорал потерпевший, на которого явно дурно повлиял задушевный стиль общения. – Вышибалой в портовом борделе или клоуном в цирке, где еще можно встретить таких уродов?!

– Ну, если вас так интересует… – не отступая от культурной манеры общения, ответил Дарк, доставая из наплечного кармана куртки удостоверение старшего инспектора фальтербергского уголовного сыска.

Фальшивка, выписанная на имя какого-то Генриха Краузе с не совсем удачно наклеенной сверху цветной фотографией слегка подвыпившего Дарка, как и ожидалось, произвела неизгладимое впечатление на отошедшего от шока контролера. Пожилой шевариец даже на время закрыл рот.

– Еще раз прошу прощения, – широко улыбнулся Дарк, – но на спине у человека глаз нет. Я не знал, кто вы и с какой целью прикоснулись ко мне. В поездах ведь народ разный ездит, столько маньяков развелось, господин Альтфукс, вы же знаете… Я ошибочно подумал…

– Да, да, – испуганно поддакнул служащий, – вы абсолютно правы, в наше время надо быть осторожней, вот две недели назад двое мерзавцев сели в Атаре и…

– Вам хотелось увидеть это? – Дарк, которому были абсолютно безразличны похождения очередных негодяев, протянул контролеру смятый билет.

– Ну что вы, что вы, господин инспектор, и проверять даже не буду. Я уверен, что все в полном порядке.

Совершив друг перед другом еще несколько взаимных реверансов, сопровождаемых псевдодружескими улыбками, пожилой контролер и мнимый полицейский с облегчением расстались. Дарк поспешил вернуться на свое место, избегая настороженных взглядов присутствующих, у парочки из которых явно были сложные отношения с представителями закона.

За окнами монотонно мелькал среднегерканский ландшафт, точнее – среднеконтинентальный, поскольку с недавних пор притяжательные прилагательные «герканский», «виверийский», «шеварийский» потеряли реальный смысл, хотя еще и сохранились в обиходе. Пять самых крупных и на протяжении многих веков могущественных государств Старого Континента объединились, создав единое Континентальное Сообщество. Огромная территория нового конгломерата (более семидесяти процентов всего континента), различия в характерах и укладах жизни представителей пяти наций, экономические, политические, социальные отличия и многое, многое другое препятствовали созданию нового государства. Но тем не менее два года назад люди решились на этот ответственный шаг, основали новую империю, более величественную и могущественную, чем та, в армии которой почти тысячу лет назад довелось служить капитану Аламезу.

Пока еще граждане нового государства делили себя на филанийцев и герканцев, смеялись над протяжным виверийским акцентом и ужасались шеварийской манере одеваться, но вскоре, через каких-нибудь сорок-пятьдесят лет, границы окончательно сотрутся, новые поколения будут ощущать себя гражданами единого континента. Дарк Аламез верил в жизнеспособность нового образования, поскольку сам в далеком прошлом называл себя имперцем, в то время как его отец считал себя виланьезцем, представителем маленького народа, покоренного огромной Империей.

Слабые лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь утреннюю мглу и пытались добраться до красных черепичных крыш однотипных домов и хозяйственных построек в псевдорыцарском стиле, создающих атмосферу ухоженности и близости к Средневековью.

До бывшей виверийской столицы Варканы, конечной остановки поезда и очередного пункта сложного маршрута бегства моррона, оставалось чуть более трех часов. Спать он уже не хотел, и трудолюбивый мозг авантюриста пытался найти хоть какое-то применение своей неуемной энергии. Дарк решил сыграть в старую интеллектуальную игру «Угадай, кто твой сосед», пристально присматриваясь к окружающим и стараясь определить их образ жизни, характер, настроение, манеру поведения, профессию и прочие индивидуальные черты. Умение опознавать людей, сформированное в результате этой высокоинтеллектуальной забавы, часто выручало его в сложных ситуациях. Благодаря постоянным тренировкам Дарку так удалось отточить навыки наблюдательности, что при беглом осмотре толпы он безошибочно выделял из серой массы людей лиц с потенциально высоким уровнем угрозы и агрессивности.

К сожалению, в вагоне не было колоритных личностей, над разгадкой тайн души которых пришлось бы потрудиться: командировочный банкир, когда-то попавший в аварию и теперь боявшийся летать на самолетах; парочка влюбленных студентов; несколько ничем не примечательных рабочих и служащих; пара лиц с криминальным прошлым, осознавших ошибки молодости и давно забросивших опасные игры. Ничего особенного, обычные люди, заеденные житейскими дрязгами, копаниями в самих себе и постоянно возникающими бытовыми проблемами.

На составление краткого психологического портрета целого вагона ушло не более двадцати минут. Закончив с осмотром последнего из попутчиков, Дарк не знал, чем заняться дальше, и решил для начала перекурить. Бывало, что именно в моменты поглощения никотина в голову приходила какая-нибудь ценная мысль. Он встал и направился к тамбуру, сунув на ходу в рот длинную сигарету. Как только открылась дверь вагона, в глаза сразу же бросилась вопиющая своей наглостью табличка: «Не курить!»

Людям доставляет истинное удовольствие заботиться о своем здоровье, особенно если есть возможность при этом насолить другим. «Курение не только вредит вашему здоровью, но и отрицательно влияет на дыхательные пути окружающих!» – любили бубнить с экранов телевизоров респектабельные доктора и смазливые ведущие, даже не представляя, сколько людей в мире регулярно прощается с жизнью из-за пристрастия к другим вредным привычкам, например, совать нос в чужие дела, переходить улицу на красный свет, приставать к замужним женщинам, спорить с тещей, нервничать на работе.

«Вот придурки, – чертыхался про себя Дарк, переходя из вагона в вагон в поисках тамбура для курящих, – заботятся о здоровье, как будто собираются жить вечно, а мне тут километры наматывать. И вообще, что за дискриминация такая? Чувствую себя как эфиол в резервации Намбуса! У сексуальных меньшинств и то куда больше прав!»

Нервозность прошла лишь после того, как Дарк обнаружил пристанище отверженных в тамбуре последнего вагона. На площадке в несколько квадратных метров толпилось около десятка изгоев общества, отдыхающих измученными непониманием окружающих душами и изможденными от никотинного голодания телами. Глаза моррона тут же заслезились от густых клубов дыма, а нос зачесался от едких запахов табака разных марок и сортов. Курить, конечно же, было можно, а вот получить наслаждение от самого процесса, почувствовать, как никотинный дурман проникает в мозг, увы, не получилось.

Не выдержав больше двух минут в зловонном помещении, где можно было бы повесить не только топор, но и целую гильотину, Дарк решил вернуться обратно. Проходя через вагон первого класса, он неожиданно остановился и прислушался. Мгновение назад сквозь тихий стук колес и монотонное гудение двигателя локомотива ему послышался слабый отрывистый стон. «Наверное, показалось», – подумал Дарк после десятисекундного ожидания. Звук так и не повторился, однако, собираясь продолжить путь, он заметил на полу нечто, что напрочь развеяло гипотезу о слуховых галлюцинациях на нервной почве. После того как Дарк опустился на корточки и провел пальцем по маленькому, едва заметному красному пятнышку на ковре, сомнения окончательно развеялись. Как он и опасался, это была кровь, притом свежая, еще не успевшая загустеть. Несколько минут назад здесь ранили человека – возможно, жертва и напавшие на нее еще находились в вагоне. Моррон закрыл глаза, усилием воли блокировал сигналы других рецепторов и полностью превратился в слух.

Постепенно, шаг за шагом, его чуткое ухо отфильтровывало все лишние звуки: ритмичные шумы механического происхождения и мирное посапывание дремлющих пассажиров. Занятие было неблагодарным и отняло много сил у человека-локатора, однако привело к желаемому результату. За третьей от него дверью купе слышалось учащенное дыхание тяжело раненного вперемешку с гортанными всхлипами, странное шебуршание, как будто кто-то то и дело сворачивал и разворачивал одеяло, и тихо шепчущиеся между собой мужские голоса:

– Нашел?! Давай быстрее!

– Отстань, посмотри лучше в сумке!

– А, черт, кровью испачкался!

– Куда ты его дел?! Отвечай, на куски порежу!

Оружия у Дарка не было. Возвращаться за ним значило потерять время и дать подонкам возможность завершить их грязное дело. Не раздумывая над удручающим обстоятельством, что пуля, полученная в случайной схватке, может вычеркнуть его из списка живых и лишить единственного шанса доказать свою невиновность перед Советом, Дарк ринулся в бой. Не запертая бандитами дверь купе с шумом отъехала в сторону, и первое, что увидел моррон, была пятка в дорогом ботинке ручной работы, несущаяся на полной скорости к его переносице.

«Сильный ход», – успел подумать Дарк, быстро приседая и ловя летящую ступню вытянутыми вверх руками. Резкий поворот сомкнутых кистей вбок заставил нападавшего потерять равновесие, а последующий затем толчок вверх повалил на пол уже обмякшее тело. При падении злодей номер один крепко ударился шейными позвонками о торчащий подлокотник кресла и потерял сознание.

Реакция второго мерзавца была отменной, а вот выбор варианта действий его подвел. Вместо того чтобы реализовать преимущество первой атаки на узком пространстве и кинуться на сидевшего на корточках Дарка, раздавить его в натиске, оглушить сильными ударами сверху, убийца по привычке положился на длинноствольный «мангуст» с глушителем, который еле успел вытащить из внутреннего кармана плаща. Нехватка места, разбросанные по полу вещи и тела, а также молниеносная реакция нападавшего не позволили ему не то чтобы прицелиться, даже направить оружие в сторону Дарка.

Не пытаясь подняться в полный рост, на такой сложный маневр все равно не хватило бы времени, моррон оттолкнулся всеми четырьмя конечностями от пола и в сумасшедшем прыжке впечатал своего незадачливого противника в железно-пластиковую конструкцию перегородки купе. «Проштампованное» тело обмякло у Дарка в руках, изо рта убийцы потекла тонкая, извилистая струйка крови, а пистолет выпал из разжавшейся руки.

«Сломал грудную клетку, ребра разорвали легкие, – поставил диагноз Дарк, отпуская противника. – Хороший получился прием, надо взять на вооружение!» План бегства мгновенно поменялся. Свидание с древним виверийским городом пришлось отложить на неопределенный срок. Времени оставалось мало, до следующей остановки поезда всего двадцать минут, а значит, нужно было срочно уходить. Сидеть за тройное убийство Аламез не собирался. Грозило «пожизненное», а в его случае это было ой как долго…

Однако чувство собственной безопасности не заставило моррона забыть о цели визита. Жертвой налетчиков оказался его недавний знакомый, контролер Альтфукс. «Вот уж не думал, что бандитов стали интересовать контролеры, машинисты и почтальоны, – отметил про себя Дарк, пока стаскивал с залитой кровью груди кондуктора придавившее его тело одного из убийц. – Наверное, правительству надоели бесконечные забастовки профсоюзов, и оно начало нормально платить, а может быть, у ребят просто не хватало денег на билет…»

Моррон склонился над жертвой и принялся осматривать обширную, еще кровоточащую рану в верхней части живота. Заключение почти профессионального хирурга, повидавшего в жизни несметное множество колотых, резаных, стреляных и дробленых ран, было неутешительным. Бедолаге оставалось жить не более десяти минут, он даже не дотянул бы до следующей остановки поезда.

Чертыхнувшись и больно прикусив от злости нижнюю губу, Дарк встал и собрался уходить. Его усилия были напрасны, он не смог предотвратить смерть, а сейчас был не в силах хоть на йоту облегчить страдания умирающего. Нужно было подумать и о себе, пойти в туалет и попытаться смыть пятна крови с перепачканных рук и заляпанных рукавов куртки.

Неожиданно Альтфукс пришел в сознание, его холодеющие пальцы судорожно схватились за штанину Дарка и больно сжали ногу. Видимо, умирающий вложил в последнюю хватку весь резерв покидающих тело сил.

– Господин инспектор, это судьба… – едва слышно прошептали разбитые, кровоточащие губы, – ближе, наклонитесь ближе.

Подчиняясь воле умирающего, Дарк еще раз склонился над телом и слегка приподнял голову старика, стараясь облегчить ему дыхание в последние минуты жизни.

– Инспектор, слушайте внимательно! – хрипел контролер, брызгая слюной вперемешку с кровью. – Седьмой вагон, шестое купе, кресло двадцать один, за подкладкой диск, передашь… – Альтфукс застонал и закрыл глаза.

– Кому, кому передать? – теребил Дарк потерявшее сознание тело, в котором еще теплилась жизнь.

– Диане Гроттке или Луиджио Альваро… Континентальная полиция, возьми мой телефон, в нем маяк… они сами свяжутся, когда поймут… – с трудом произнес Альтфукс, глядя на Дарка полными надежды глазами. – Это очень важно… обещай… – Контролер не успел договорить и испустил дух.

– Обещаю! – поставил логическую точку в разговоре Дарк, закрывая глаза покойному.

У моррона было полно своих проблем, ему не хотелось влезать в мелкие дрязги людей: играть в шпионов и сыщиков, включаться в бессмысленную погоню за наркомафией, террористами или свихнувшимися нефтебаронами, почувствовавшими себя всемогущими властелинами мира. Но он не мог, не мог отказать в последней просьбе солдату, покидающему этот мир с надеждой на победу в глазах.

Поезд начал замедлять ход, сбрасывать скорость перед последней остановкой маршрута. Минут через пять в окнах покажется серая платформа гуппертайльского вокзала. Времени на сантименты не было. Перепачканными в крови руками Дарк принялся обыскивать мертвое тело. С виду обычный, ничем не примечательный дешевый телефон оказался в правом нагрудном кармане форменной куртки и чудом уцелел после всего, что довелось пережить его незадачливому хозяину.

Покинув залитое кровью купе, Дарк стремглав бросился в туалет и начал отчаянно, изо всех сил отдирать запекшуюся на руках кровь. На чистку ушло не более двух минут, весьма хороший результат.

«Интересно, в армии есть нормативы по сборке и разборке оружия, по надеванию обмундирования и прочей дребедени, а у убийц есть подобные нормы по отмыванию рук и избавлению от трупов? – почему-то пришла в голову несуразная мысль, пока Дарк стягивал с себя куртку и запихивал ее в мусорный бак. – Лучше трястись от холода до ближайшего магазина, чем слоняться по городу с окровавленными рукавами».

Покончив с мучительной процедурой санации, Аламез кинулся в седьмой вагон, интенсивно работая локтями и грубо откидывая со своего пути готовящихся к выходу и поэтому толпившихся в тамбурах пассажиров. Когда он добрался до нужного места, поезд почти остановился, а усталый голос машиниста предупреждал по селектору, что стоянка продлится не дольше двух минут.

Названное контролером место было занято респектабельным господином в очках. Не тратя времени на объяснения и уговоры, Дарк бесцеремонно схватил за шкирку и выкинул с кресла даже не закричавшего от наступившего шока мужчину. Острый охотничий нож, прихваченный с места схватки, быстро расправился с обшивкой, и еще мокрая рука погрузилась в недра наспех препарированного сиденья.

К счастью, Альтфукс ничего не напутал, не ошибся ни вагоном, ни местом. Диск оказался там, а у Дарка оставалась еще целая минута, чтобы успеть забрать свою сумку и выскочить из поезда до его отправления. Покинуть поезд все равно бы пришлось, а прыгать на ходу при скорости разгоняющегося локомотива в восемьдесят-сто километров в час как-то не хотелось.

Глава 4 То, что не канет в Лету

Аламез проснулся от жуткого холода и противной мелодии телефонного звонка. Видимо, покойный кондуктор был не только секретным сотрудником Континентальной полиции, но и заядлым меломаном, благоговеющим при звуках военных маршей и млеющим от завывания походных труб.

Окоченевшей рукой моррон с трудом достал из кармана сумки телефон и с третьего раза все-таки попал по мелкой и неудобной клавиатуре.

– Карл, уходи! – Без всяких вступлений и привычных «алло» прозвучал встревоженный женский голос, прерываемый помехами радиоволн и многомоторным шумом автострады. – Они вычислили тебя, сели на хвост. Бросай все и уходи! Только доберись до…

– Поздно, – прервал девушку Дарк, усиленно борясь с неприятным побочным эффектом озноба – наполовину парализованными голосовыми связками, – Карла убили, два часа назад, в поезде…

– Кто говорит?! – почти выкрикнула девушка, озадаченная непредвиденным поворотом событий.

– Не важно, – не стал вдаваться в подробности Аламез, – диск у меня, в целости и сохранности. Передам его только Гроттке или… как его там… Альваро, через две недели в Мальфорне.

– Постойте! – быстро среагировал голос, в то время как его обескураженная и, возможно, даже вполне симпатичная владелица пыталась судорожно сообразить, что к чему. – Так не пойдет, это очень важно и срочно, нам нужно…

– А мне нужно уладить свои дела, а потом уж благородно заниматься чужими проблемами! – резко поставил точки над «i» Дарк, начиная сердиться на настырную собеседницу, осмелившуюся встать между ним и спасительной чашкой кофе. – Через две недели в Мальфорне. Если такой нетерпеж, то отследите меня по маяку и догоняйте!

– Кто вы, куда направляетесь?! – донеслось напоследок, перед тем как Дарк прервал разговор.

– Лучше бы тебе не знать, милая, – прошептал беглец уже самому себе, аккуратно засовывая телефон обратно в сумку.

На часах было около девяти, до открытия дверей магазинов оставались считаные и самые трудные минуты. Около двух часов он продремал в пронизываемом сквозняками зале вокзала, то и дело просыпаясь от нового порыва холодного ветра, накидывающегося на него при очередном открытии входной двери, и от заботливого вмешательства полицейских, подозревающих в съежившемся на скамейке в обнимку с сумкой, продрогшем юноше без куртки потенциального нарушителя общественного спокойствия и нравственных устоев.

Противостоять чересчур ревностному отношению к службе блюстителей общественного порядка было несложно: удостоверения частного детектива сыскного агентства, известного на всем западном побережье континента, оказалось вполне достаточно, чтобы от Дарка, вежливо извинившись, отстали и оставили один на один с куда более сильным и безжалостным врагом – всемогущим холодом, пожирателем человеческой плоти.

«Какое свинское недотепство, халтура мироздания, наплевательское отношение к честным вершителям человеческих судеб! – негодовал Дарк, замерзая по вине мелких просчетов всесильного „коллективного разума“. – Ну, конечно, „разум“ интересует только конечный результат, только самое главное – выполнение морроном своей миссии, возможность быстро восстановить силы и залечить ранения, полученные в боях во славу человечества. До того же, что мы ощущаем в обычной жизни, когда не слышим зова, ему нет никакого дела. Видимо, всемогущим силам природы было лень отключить пару десятков ненужных рецепторов и избавить тем самым своих верных слуг от восприятия боли: обычной ломоты костей, повреждений кожного и мышечного покрова и т. д. и т. п. Человеку боль необходима, она сигнализирует организму о нарушении отдельных внутренних функций и агрессивном воздействии внешней среды, а моррону?! Ну, зачем, зачем мне знать, что зуб гниет от кариеса, что порезана рука, кровоточит ухо или выбит глаз, все равно, как только я услышу зов, функции сами по себе восстановятся, а поврежденные участки тела заживут», – философствовал Дарк, по-молодецки шустро пробегая несколько метров до заветной кафешки, где было все, чего так страждали его израненная несправедливостью мироздания душа и измученное неожиданным похолоданием до минус пяти, трясущееся от озноба тело.

В который раз злодейка-судьба поступала с ним своенравно и жестоко: он пережил несколько холодных зим в бескрайних восточных степях, мучился неизвестными заболеваниями в непроходимых джунглях, кочевал по Северному полюсу, выполняя возложенную на него Советом миссию, но никак не мог предположить, что будет страдать от холода не где-нибудь на Тальваре, а на юге Геркании, да еще при детской температуре минус пять градусов. Виной тому был не столько сырой морской климат с просвистывающими порывами дувших с виверийских гор ветров, сколько отсутствие верхней одежды – гарантии выживания человека в период зимних стуж.

Трясущаяся, словно у дряхлого старца, рука так и не смогла собрать рассыпавшиеся по полу монеты. Конечно, неимоверным усилием воли, направленным на контроль за двигательными функциями, можно было бы справиться и с этой сложной задачей, но природная лень и нежелание размениваться по мелочам взяли верх. Дарк оставил в покое закатившуюся под прилавок сдачу и полностью посвятил себя упоительному моменту первого глотка обжигающего гортань и нёбо кофе.

Испытанный веками метод согревания через желудок помог немного унять дрожь в конечностях и вернул голове способность соображать, позволил сконцентрироваться еще на чем-то, кроме омерзительных мыслей о последствиях охлаждения организма. Десятая за последние полчаса сигарета внесла в жизнь толику успокоения и погрузила моррона в воспоминания о безвозвратно потерянном комфорте теплого съемочного павильона.

Случайностей не бывает, есть только общепризнанные закономерности и неподвластные человеческому рассудку проявления законов природы. Как только он подумал о съемках, так тут же зазвонил телефон, а на дисплее высветились маленькие буквы, сложившиеся в имя нетерпеливого киногения.

– Даниэль, где тебя черти носят?! – неистовствовал в припадке бешенства режиссер. – Чтоб через пять минут был у меня в кабинете! Поможешь Эльзе подготовить документы в суд.

– Франц, – тихо произнес Дарк, прижавшись губами к трубке и придавая голосу как можно больше таинственности, – даже перспектива встречи с твоей обольстительной ассистенткой не позволит мне добраться из Гуппертайля до офиса за пять минут.

В эфире воцарилась гнетущая тишина. Гнев режиссера мгновенно сменился испугом.

– У тебя все в порядке? Помощь нужна? – прошептал заразившийся дрожью в голосе Франц.

– По первому вопросу «нет», по второму «да», – ответил через секунду Дарк, на всякий случай подозрительно осмотревшись по сторонам. – Кто-нибудь из наших еще в Полесье?

– Что случилось? – наконец-то задал растерянный Франц самый логичный при данных обстоятельствах вопрос.

Дарк ждал этих слов и боялся. Ему не хотелось лгать и запугивать человека, считавшего его другом, но по-другому он поступить не мог.

– Это не задание, Франц, все гораздо хуже. Вчера вечером ко мне ввалились трое бандюг. Их нанял Генсил Сольберц, один из моих «любимых» клиентов. Парень поднял свои связи и начал шикарную охоту за моей головой. Мне придется на время уехать, возможно, скрыться в Полесье. Хотелось бы позаимствовать что-нибудь из твоего реквизита, с возвратом, конечно.

– В самой Урве оборудование уже демонтировано, но старгородская группа задержится на несколько дней, там сложные конструкции и…

– Замечательно, – бесцеремонно перебил Дарк, чувствуя, что иначе ему придется выслушивать утомительную лекцию о правилах разборки и перевозки крупногабаритного имущества киностудии, – позвони начальнику группы и предупреди, что я на днях навещу места былой славы и позаимствую пару вещей!

– Хорошо, но…

– Не надо, Франц, дело серьезное, так что не звони мне больше. Я сам объявлюсь, когда все утрясется.

– Удачи, – прозвучал лаконичный ответ.

При огромном количестве недостатков, свойственных каждому гению, у Франца была не характерная для людей искусства положительная черта: он понимал все с полуслова и не требовал подробных объяснений прописных истин.

Опаленный фильтр сигареты обжег кончики пальцев, Дарк поморщился, кинул окурок в чашку с недопитым остывшим кофе и уверенно направился к дверям вокзала. Пора вынужденного ожидания и замерзания на вокзальной скамье миновала, наступило время быстрых перемещений, время действий.

Внезапно моррон застыл на месте, чем вызвал недовольный гомон спешивших в город приезжих, столпившихся у него за спиной. В голове беглеца отчетливо прозвучал сигнал тревоги, предупреждение об опасности, притаившейся впереди. Дарк почувствовал угрозу, но не знал, в чем она состоит, однако верная подруга интуиция подсказала, что беда пришла из далекого и уже почти забытого прошлого.

* * *

Манфред остался один. Недавно он отослал слугу в замок и сейчас уповал на то, что Франц не замешкается в дороге, не заплутает в незнакомом лесу и приведет отряд вовремя, еще до того, как лесовики свернут палатки и двинутся дальше, в известном только им направлении.

От двухчасового сидения в кустах ныла спина и онемели суставы скрюченных ног. Даже укусы мелкой мошкары, то и дело обжигающие кожу острым зудом, не раздражали барона так сильно, как неудобная поза, в которой он вынужден был коротать время, сливаясь с ветками куста и прячась от зорких глаз дозорных. Только благодаря этому неестественно изогнутому положению тела ему удавалось оставаться незамеченным буквально под носом у неприятеля, в десяти метрах от входа в палатку командира отряда. Конечно, вести наблюдение можно было и с более безопасного расстояния, например, из густых зарослей на опушке поляны, где они изначально и сидели с Францем, но в этом случае он был бы лишен возможности слышать, что происходило в лагере, о чем говорили солдаты. Барон знал: чтобы получить результат, порой приходилось идти на риск, как в бою, – увеличивать силу атаки за счет снижения защиты и ослабления некоторых позиций. Иначе не выиграть, главное – чтобы риск был оправдан, а расчет верен и привел к победе, а не к горькому поражению.

Пока что все шло как нельзя лучше: его присутствие в самом центре лагеря осталось незамеченным, а он смог узнать много нового, понять цель самоотверженной и опасной вылазки вольноградцев.

Дружина ждала прибытия какого-то важного человека, знатного герканского вельможи, едущего на встречу с кем-то из числа полесской знати, возможно, с самим князем Александром IV. Отряд должен был встретить влиятельную персону, провести через лес и доставить ко двору вольноградского князя.

Желал бы Манфред почета и славы, хотел бы выслужиться перед магистериумом и занять более достойное положение в Ордене, благодарил бы Небеса за предоставленную возможность отличиться и раскрыть гнусный заговор алчных герканских курфюрстов за спинами доблестных рыцарей Единой Церкви, кровью и потом прокладывающих дорогу Истинной Вере на восток. Однако Манфреда все устраивало, в особенности его ссылка в коменданты отдаленной крепости, где не было ни придворной суеты, ни треплющих нервы постоянных интриг. Узнал бы он об этом раньше, не стал бы препятствовать замыслам лесовиков, не стал бы устраивать охоту на «бородатого медведя», тем более что ни грабить, ни разорять поселения, находящиеся под его защитой, ополченцы не собирались.

Но сейчас было поздно корить себя за поспешность действий и необдуманность поступков. Перепуганный Франц уже наверняка добрался до замка, поднял всех обитателей на ноги и ведет многочисленный отряд ландскнехтов на подмогу своему господину, попавшему в западню свирепых дикарей.

«Бойня, будет бойня! – тяжело вздыхая, думал фон Херцштайн, понимая, что не в силах остановить предстоящую резню. – Здоровяков подобрали, крепкие мужики, бугай к бугаю, просто так не дадутся, много солдат потеряю!»

Предположение барона было оправданным и основывалось не только на отменном качестве кольчуг и ширине плеч полесских богатырей, но и на том неутешительном факте, что они обращались с оружием с исключительной ловкостью и сноровкой. Он часто сталкивался с дружинами вольноградцев в бою, ополченцы были хорошо вышколенным, дисциплинированным войском, не имеющим ничего общего со сборищем тупоголовых крестьян, которое в Геркании и других цивилизованных странах было принято называть ополчением. Полесские бойцы умели держать строй, а если нужно, то и отважно бились в одиночку; на поляне же, казалось, были собраны лучшие из лучших, гвардия, отборная дружина вольноградского князя.

Лагеря как такового не было: три просторные палатки вокруг костра, огромный котел, из которого исходил аппетитный капустно-грибной аромат, да пара рядов наспех сколоченных деревянных стояков для оружия – вот и все обустройство стоянки.

Пятеро солдат копошились у костра, около десятка расхаживали по лесу, патрулируя прилегающую к поляне местность, а все остальные до седьмого пота упражнялись с оружием, используя выпавшую свободную минуту для совершенствования боевых навыков. Бойцы то разбивались на пары, отрабатывая одиночные удары и комбинации, то объединялись в группы, развивая чувство локтя или спины товарища, в зависимости от того, как протекал бой и на чьей стороне был перевес сил.

Заправлял занятиями сам командир, рослый, толстощекий детина по имени Данила с косматой пегой бородой, по-детски добрыми глазами и иссеченным глубокими шрамами лицом. Вальяжно восседая на поваленном стволе березы, он внимательно следил за тренировкой солдат: ругал, давал дельные советы, комментировал неловкие выпады и грубые ошибки подопечных, не гнушаясь приводить нелестные сравнения из мира животных и обильно рассыпая под ноги неуклюжих ополченцев изысканные перлы из сокровищницы образного языка лесовиков. Несмотря на явно панибратские отношения с солдатами, Данила умело руководил людьми и добивался от них беспрекословного исполнения указаний. Кроме того, что он сам являлся искусным бойцом, судя по советам, которые давал, и отличным командиром – по тому, как его слушались и безропотно сносили обидные прозвища и издевательства, здоровяк также был обладателем звучного раскатистого баса, чудовищно грубых манер и забавного прозвища Тулуп.

Время от времени Данила прекращал бой и заново делил бойцов на неравные группы: двое против пяти, трое против семи, один против трех. Обучение изначально ломало привычные стереотипы единоборства и готовило солдат к реальным условиям схватки, когда неизвестно, кто в следующий миг появится у тебя за спиной: враг или друг, прикроет ли спину щитом или вонзит между лопаток острый топор. Сама методика тренировки исключала возможность честной игры и как нельзя лучше подготавливала участников побоища к неприятным сюрпризам судьбы.

– Едор, Афанасий, да вы что, совсем очумели?! – орал великан на двоих из семерых бойцов, уже долгое время безуспешно пытающихся побороть троицу солдат в центре поляны. – На кой ляд вы посередке атакуете?! Там же Гаврий, он и себя прикрывает, да и Мефодию с Емелом подмогает. Растащите их, порознь, поодиночке разбейте!

Гаврий вместе с двумя товарищами отчаянно отбивались от натиска семерых, точнее, уже пятерых, поскольку двое из нападавших получили «условные» ранения и вышли из кровавой игры. Солдаты бились понарошку, но, как взаправду, яростно и боевым оружием. Один из выбывших из кровавого игрища сидел неподалеку на пеньке, судорожно сжимая обеими руками голову. Его лицо было красным, а из ушей и носа хлестала кровь. Один из разгоряченных противников не рассчитал силу удара и крепко заехал парню обухом топора по голове. Второму «умерщвленному» досталось не меньше: скользящий удар меча распорол щеку, и теперь над залитой кровью бородой красовался уродливый рваный рубец. Винить было некого, сам виноват – подставился!

– Вот так, Афанасий, так его, жми, отбивай от своих! Едор, чего хлебало раззявил, подсоби другу, сзади, сзади заходи! – давал указания Тулуп, подбадривая парочку бойцов, сумевших отделить от прижавшейся спиной к спине троицы одного, наиболее слабого противника.

Теперь основные группы бились трое на двое, а Афанасий с Едором бойко работали топорами, стараясь отогнать врага подальше от своих и заставляя совершить ошибку. В конце концов, одному из них удалось зайти противнику со спины. Теперь оттесненному от группыополченцу приходилось то и дело разворачиваться полным корпусом то к одному, то к другому врагу и быстро отражать атаки с обеих сторон. Долго так продолжаться не могло, и незадачливый боец наконец-то получил решивший исход схватки удар в спину.

Левая рука Данилы в толстой, обшитой железом перчатке поднялась вверх, что означало завершение боя. Воины опустили оружие и устало разбрелись по поляне, сбрасывая с себя на ходу тяжелое обмундирование и жадно припадая пересохшими губами к флягам с холодной водой.

– Гаврий, подь сюда! – прогремел звучный глас Данилы.

– Чего тебе?! – вопросил здоровенный детина, осмотрительно не доходя до командира пару шагов и опасливо озираясь по сторонам.

– Гаврий, ты теперича за кого у меня?! – нарочито громко, чтобы услышали остальные, поинтересовался Данила.

– Ну, стало быть, за этого, за десятника, – недоуменно пожал широкими плечами воин. – А что случилось, Тулуп?!

– А случилось то, родный, что ты теперь в бою не только за свою дурную башку отвечаешь, но и за других, так что не обессудь!

Бросок был неожиданным, быстрым и резким, кручение в воздухе булавы даже не было заметно глазу. Гаврий повалился на землю, как только окованная сталью дубина тяжело ударила о шишак шлема. Дружинники бросились к телу упавшего без сознания товарища, но Тулуп остановил их одним властным движением руки.

– Чего кинулись, как квочки, дел, что ли, нет?! А ну, пошли отсель, заботливые да болезные! Едор, вылей-ка на десятника ушат воды, мигом отойдет!

Площадка военных игрищ опустела: дружинники разошлись по поляне, и только бесчувственное тело Гаврия, забавно раскинувшего в стороны руки и ноги, напоминало о прошедшем недавно бое. Лагерь погрузился в легкую негу расслабления и отдыха: одни подсели к костру и с предвкушением вдыхали запахи готовящейся пищи, другие наслаждались минутами покоя и легкой дремоты, а третьи коротали время перед обедом за чисткой оружия и доспехов. Только Манфреду приходилось мучиться, терпя боль в суставах, и вздрагивать каждый раз, когда поблизости внезапно раздавалась болтовня шатающихся без дела по стоянке солдат.

Неприятное онемение членов сменилось ломотой костей и острыми, то и дело простреливающими тело резями. Барон чувствовал – нужно уходить, пока приступы боли не сменились судорогами и он окончательно не потерял способность двигаться. Но как?! Пробраться сюда было легко, а вот выбраться обратно в лес – гораздо сложнее. Путь к спасению, путь до ближайших зарослей был прегражден добрым десятком мирно посапывающих на голой земле солдат. Пройти незамеченным не удастся, хотя бы один из отдыхающих да заметит чужеродную лагерю тень в темно-зеленом кафтане, поднимет тревогу, и карьере, а вместе с ней и жизни блистательного барона фон Херцштайна придет бесславный конец.

Всерьез поразмыслив над сложившимся положением, Манфред был все же готов предпринять отчаянный шаг и рискнуть прошмыгнуть между спящих солдат, прекрасно понимая безрассудность затеи и ничтожность шансов на успех. Молча, скрипя зубами от боли, он начал постепенно изменять положение тела, разминать затекшие конечности, готовясь к решительному и, быть может, последнему в своей жизни броску, как вдруг со стороны побережья раздался пронзительный свист.

Поляна ожила и моментально превратилась из сонного царства трутней в гудящий улей готовящихся к отражению вражеской атаки диких лесных пчел. Солдаты, еще секунду назад мирно сидевшие у костра или вольготно развалившиеся на мягкой траве, тут же повскакали со своих насиженных мест, засуетились, натягивая кольчуги и хватая оружие. Через миг дружина уже находилась в полной боевой готовности и во внезапно наступившем затишье с тревогой ожидала появления на поляне врага.

Барон тоже приготовился к бою. Кисть правой руки привычно легла на рукоять меча и слегка сжала дубленую кожу, прошитую сверху тесьмой. Вне зависимости от хозяина, полностью поглощенного напряженным ожиданием развязки, ладонь перемещалась по оружию, приспосабливаясь к шероховатой поверхности рукояти и изгибам массивной гарды.

К счастью, атмосфера таинственности и зловещей напряженности царила недолго, хотя для каждого на поляне секунды ожидания растянулись на целую вечность. Из леса послышался шум приближающихся шагов и отдаленное конское ржание, затем зашевелились кусты, и из них выскочил запыхавшийся от быстрого бега ополченец.

Два десятка рук одновременно ослабили тетиву и с облегчением опустили луки. По строю пробежал радостный шепот, сопровождаемый едва заметным оживлением неподвижно застывших ранее фигур. Дозорный лишь на секунду замешкался, ища лицо командира в строю одинаковых, грозно застывших в воинственных позах солдат, и как только обнаружил Тулупа, сразу бросился к нему с докладом.

– Данила, он… он приехал… едет сюда! – скороговоркой выпалил солдат, жадно ловя губами воздух в кратких перерывах между словами.

– Как так, уже?! – удивленно хмыкнул командир и недоверчиво прищурился на солдата. – Ты ничего не перепутал, Соловчик, верно он?

– Верно, верно, – торопливо закивал дозорный, – он слово секретное сказал… ну то, что ты мне на ухо вчера прошептал.

– А почему он не один? – продолжал пытать часового недоверчивый начальник. – Почему две лошади ржали?

– Ну… – замялся Соловчик, – тут, понимаешь, история одна вышла, да он сам тебе все объяснит. Вот-вот сейчас будет.

«Какой молодец! – не удержался от восхищения барон, отдавая должное проницательности и опыту противника. – С такого расстояния, да еще в лесу, умудриться отличить ржание одной лошади от другой… молодец, я вон в кавалерии всю жизнь, а не смог…»

Действительно, вскоре кусты снова пришли в движение, и на поляну выехали два всадника. Увиденное заставило Манфреда широко открыть рот от изумления и чуть было не разрыдаться от отчаяния.

Первым из леса появился красавец вороной, неся на своей сильной, упругой спине закованную в полную боевую броню рослую фигуру рыцаря. Белые одежды и длинный, испачканный в дорожной грязи плащ с черно-красными, вышитыми по бокам гербами не оставляли никакого сомнения – рыцарь был членом Ордена Святого Заступника.

«Значит, все еще хуже, заговор зреет внутри самого Братства, – пронеслось в голове барона. – Просто поразительно, как далеко зашли интриги верхушки Ордена, если кто-то решился на сговор с самым злейшим и опасным врагом, осмелился вступить в союз с вольноградцами!»

Негодование сменилось досадой на грани отчаяния. Рыцарь был не один, он вел под уздцы второго скакуна, быть может, менее красивого и грациозного, но такого же выносливого и проворного. Сердце барона сжалось, он знал этого коня, он сам выбрал и купил его у заезжих торговцев. Это был его любимец, его Зигер, а крепко связанный седок – не кто иной, как преданный слуга Франц.

Рыцарь проехал еще пару шагов и молча остановил коня в центре стоянки, наверное ожидая, что лесовики первыми начнут разговор. Лицо незнакомца было скрыто под глухим забралом конусовидного шлема, но Манфред чувствовал, как его цепкие, пронизывающие насквозь холодные глаза скрупулезно, метр за метром изучают местность и ощупывают строй солдат, ища в однородной массе бородатых и потому похожих друг на друга людей более живое и осмысленное лицо командира.

Барон почувствовал дрожь, волной пробежавшую по телу. Что-то было в этом члене Братства не так, что-то отталкивающе непривычное и пугающее. Когда взгляд рыцаря бегло проскользнул по палаткам и кусту, среди ветвей которого прятался Манфред, то в голове барона пронеслась ужасающая своей прямотой мысль: «Он знает, что я здесь, он видит меня, чувствует мое присутствие!»

Прервал зловещую тишину Данила. Он, подбоченясь, вышел на несколько шагов из строя и по-простецки развеял искусно нагнетаемую чужаком мистическую атмосферу таинственности.

– Ну что, господин хороший, и дальше в молчанку играть будем или все же пароль скажешь? – в лоб задал вопрос командир, на которого ни грозная манера держаться, ни пугающее молчание незнакомца, ни суровый взгляд стеклянных серо-голубых глаз не оказали никакого воздействия.

– Можно и пароль сказать, – прозвучал в ответ красивый мужской баритон, – да только ты, Тулуп, меня и так знаешь.

Цельнометаллические тяжелые перчатки рыцаря-заступника медленно поднялись, легли на гладкую поверхность шлема и резко потянули его вверх. Вначале окружающие увидели лишь густую копну сбившихся вперед белых длинных волос, но после того, как рука рыцаря грациозно и властно откинула пряди со лба, по рядам ополченцев пробежал испуганный шепот. Похоже, лесовики встречались с этим всадником не впервой, притом прежнее общение протекало не в столь мирной обстановке. В глазах удивленного Данилы сверкнула искорка азарта и вызова, а лицо растянулось в злорадной ухмылке.

– Конрад, сукин сын! – непроизвольно сорвался с губ Данилы выкрик, полный злобы к старому недругу и одновременно уважения к сильному противнику. – Давно не виделись. Я уж грешным делом подумывал, не пришиб ли тебя кто в лесу, не лишил ли меня удовольствия…

– Хватит, Данила, хватит! – спокойно перебил рыцарь, на чуть продолговатом скуластом лице которого не шевельнулся ни один мускул, не отразилось никаких эмоций. – Я тоже рад встрече и с удовольствием побренчу с тобой оружием, но потом… Сейчас у нас дела, общие дела, так давай-ка, дружище, займемся ими!

– И вправду, старый пес, делишки имеются, – ответил Данила, уверенно и гордо глядя в пугающие остальных, как будто мертвые глаза собеседника. – Если бы не приказ князя, то сошлись бы прямо здесь и сейчас, но удача твоя, Конрад, не могу я ослушаться. Остается только верить твоему лыцарскому слову.

– Оно многого стоит, поверь! – произнес со снисходительной усмешкой Конрад, слезая с лошади и отдавая поводья ближайшему из солдат.

– Не верю, знаю! – ответил Данила, давая своим людям команду «Отбой». – Но прежде чем приступим к делам, поясни, что это за мужичонка такой, там на лошади?!

– Это не мужичонка, а плод твоей беспечности! – надменно искривил тонкие губы Конрад, показывая рукой на связанного Франца. – Стареешь, Тулуп, стареешь, теряешь былую хватку и проницательность.

– Не скаль зубы, жаба белощекая, говори яснее! – начал сердиться Данила, прекрасно понимая и мысленно ужасаясь тому факту, что рыцарь был абсолютно прав: годы брали свое.

– Это, – продолжал Конрад, подходя к Зигеру и рывком скинув обтянутого крепкими путами Франца под ноги лошади, – не мужичок, не обычный деревенский увалень, заплутавший в лесу, а верный слуга небезызвестного в Ордене, да и у вас в Вольном Городе, барона фон Херцштайна, коменданта местной крепости. Вместе с хозяином они отправились на охоту и, прогуливаясь по лесу, случайно наткнулись на вашу стоянку. – Рыцарь сделал эффектную паузу, чтобы в полной мере насладиться гаммой эмоций, промелькнувшей на суровом лице сотника: замешательство, негодование, признание собственной ошибки, стыд.

Однако униженная гордыня недолго властвовала над старым солдатом, она сменилась испугом за судьбу отряда и стремлением действовать. Данила собирался уже дать команду к поспешному отступлению в лес, но Конрад ни с того ни с сего успокаивающе похлопал его по плечу.

– Не стоит так волноваться, старина, право, не стоит. Ничего страшного не случилось. Комендант послал слугу в замок за подкреплением, а тот встретил меня по дороге, так что доблестные рыцари Церкви спят праведным сном в своих далеко не аскетических кельях и хватятся пропавшего командира лишь к вечеру.

– Едор, Афанасий! – окликнул рассерженный сам на себя Данила парочку крепких ребят. – Спустите штаны с пленника и быстро выпытайте, где его господин! Геркашка не особо крепкий, так что палок двадцати-тридцати вполне хватит.

– Не стоит, – бросил Конрад, поворачиваясь к Даниле спиной и разминая одеревеневшие от долгой езды мышцы ног. – Нет, если хочешь развлечь своих парней, то, пожалуйста, но вроде бы и так все понятно…

– Оставь свои ужимки, говори яснее! – проскрипел сквозь крепко сжатые зубы Данила, ничего не понимая и еле сдерживаясь, чтобы не разбить о голову самоуверенного и надменного рыцаря какой-нибудь увесистый предмет.

– Да успокойся ты и не ори! – остудил пыл временного союзника Конрад. – Барон послал слугу в замок и дал ему своего коня, значит, сам отсиживается где-то здесь, вблизи от лагеря. Дай команду солдатам прочесать кусты – и возьмешь его тепленьким, в охотничьем костюме и без доспехов. Только прошу, не убивай сразу, дай нам немного поговорить…

Манфред не слышал этих слов, но догадался о содержании разговора, как только Данила созвал молодцов и те начали методично и осторожно осматривать каждый растущий возле поляны куст. Он проиграл, виной тому был не грубый просчет, не роковая ошибка, а просто неожиданный поворот судьбы, превратное стечение обстоятельств. Предвидеть все мог только бог, в существование которого, кстати, Манфред уже давно не верил.

Беседовавший с Данилой рыцарь повернулся к кусту лицом, и барон вспомнил, где и когда он видел этот гордый античный профиль, аристократически утонченные черты лица, прямую независимую осанку и холодные рыбьи глаза.

Торжественный сбор в Магистериуме, два года назад, рыцарское Братство праздновало пятидесятилетие основания Ордена. Они были представлены друг другу, но разговор так и не состоялся. Конрад извинился и куда-то внезапно исчез, сославшись на срочное поручение Великого Магистра. Ландсмейстер Дервиг, с которым Манфред в течение пяти долгих лет поддерживал теплые дружеские отношения, был в тот вечер крайне взволнован и недвусмысленно намекнул, что умный человек стал бы держаться от Конрада фон Хольца как можно дальше и не пытался бы завязать с ним даже невинных приятельских отношений. Вскоре ландсмейстер умер, причем при весьма загадочных обстоятельствах.

– Ну как, нашли?! – крикнул Данила снующим по опушке взад и вперед дружинникам.

– Не-а, нет его!

– Ищите, ротозеи, обшарьте все, он где-то здесь!

– Осмотрите палатки и вон тот куст! – вмешался Конрад, указывая рукой в направлении прибежища Манфреда.

Прятаться дальше не было смысла. Если суждено умереть, так достойно, а не прячась по кустам и оврагам, тем более что смотреть в лицо смерти и ощущать ее холодное дыхание барону приходилось не впервой.

– Не меня ли случаем ищете, господа? – поинтересовался Манфред, поднимаясь в полный рост и чувствуя истинное наслаждение от легкой разминки затекших суставов.

Лица дружинников исказились от неожиданности и испуга, как будто вояки увидели черта или, тиская очередную девку, наткнулись вместо мягкой, нежной кожи на мускулистую и волосатую мужскую грудь. Однако, нужно отдать им должное, лучшим лекарством от страха лесовики считали добротный меч в руке и наконечник копья, нацеленный прямо в грудь беса.

Трое дружинников тут же подскочили к лазутчику, собираясь повалить его наземь, отобрать меч и крепко связать по рукам и ногам. Но в тот самый миг, когда один из них уже начал закручивать руку барона за спину, над поляной пронесся громкий и властный приказ.

– Не трогать! – выкрикнул Конрад. – Господин барон сам желает присоединиться к нашей компании.

Ополченцы на секунду опешили и замерли в нерешительности, вопросительно уставившись на командира.

– Отойдите от него, – нехотя подтвердил приказ Данила, с открытой ненавистью взирая на фон Хольца. Еще никто не осмеливался командовать его людьми.

Плотное кольцо солдат вокруг Манфреда послушно расступилось, и пленнику не оставалось ничего иного, как безропотно подойти к стоявшим поблизости заговорщикам. Бесцветные глаза Конрада пронизывали его насквозь, пытаясь вселить в сердце ужас, отчаяние и страх, но Манфред стойко выдержал гипнотизирующий взгляд, ответив на него пренебрежительной ухмылкой. Около минуты Конрад молчал, затем вполоборота повернулся к Даниле и тихо, чтобы никто не слышал, прошептал почти на ухо сотнику:

– Данила, мы отойдем ненадолго… дела Ордена. Потом можешь делать с ним что хочешь, лично я рекомендую повесить.

Тулуп недовольно скривил рот, хотел что-то возразить, но внезапно передумал, махнул рукой и сам отошел в сторону.

– Ну что, господин барон, – обратился к Манфреду Конрад, как только они остались одни, – жизнь тебя так ничему и не научила. Неужели смерть твоего друга Дервига и ссылка в богом забытую глушь не отбили охоту соваться в чужие дела?!

– Меня, как члена Братства, касается все, что связано с Орденом, в особенности грязные делишки таких мерзавцев, как ты, Конрад. Терпеть не могу, когда дворцовые прихвостни плетут интриги и строят заговоры за спинами честных солдат, проливающих кровь в боях, – открыто высказал Манфред свое мнение в лицо врагу.

– А ты, оказывается, романтик и правдолюб! – усмехнулся фон Хольц, неожиданно отведя взор и уставившись себе под ноги. – Нет, честно. Ты борец, а не фанатичный идиот, рвущийся в бой за призрачные идеалы. Мы бы, пожалуй, могли найти общий язык, будь ты не настолько прямолинеен.

– Хватит, – прервал его излияния Манфред, – нам обоим все понятно, закончим бессмысленный разговор!

– А если я смогу убедить тебя, что действую в интересах Ордена и Церкви, тогда как? – Конрад снова пожирал барона холодными глазами.

– Единственное, что смогло бы убедить меня, – приказ, подписанный Великим Магистром, которого у тебя, похоже, нет, – подытожил Манфред.

– Мне искренне жаль! – качнул головой Конрад после недолгого молчания и жестом подозвал к себе сотника: – Забирай его, Данила, мы закончили.

Командир отряда нехотя, но послушно кивнул, и тут же за спиной барона появилась парочка крепких солдат, схвативших его под руки и ловко накинувших на шею петлю. Конрад отвернулся и пошел прочь, ему не хотелось видеть, как ополченцы вздернут барона. Подобные зрелища его никогда не интересовали.

– Постой, Конрад, еще два слова! – громко выкрикнул Манфред, когда солдаты волокли его к дереву.

– Слушаю, – надменно произнес фон Хольц, полагая, что Манфред наконец-то одумался и будет теперь унижаться, жалобно прося о пощаде.

– Ты свинья! – быстро выкрикнул Манфред и смачно плюнул напоследок в сторону предателя.

На Конрада последние слова обреченного не произвели никакого впечатления, наверняка ему уже приходилось слышать куда более нелестные отзывы в свой адрес, и, возможно, он был с ними даже в чем-то согласен. По лицу фон Хольца пробежала печальная улыбка, он небрежно пожал плечами, развернулся и медленно пошел прочь.

Тем временем барона подвели к дереву, связали руки и перекинули конец веревки через сук. В тот самый миг, когда петля сдавила пересохшее горло и Манфред, закрыв глаза, прощался с жизнью, раздался спасительный выкрик Данилы.

– Отпустить! – прогремел над поляной его хриплый бас.

От удивления глаза барона широко открылись. Насупившийся и грозно подбоченившийся Данила стоял перед ним в двух шагах. Остальные лесовики опешили и не знали, что делать: то ли дергать за веревку, то ли выполнить странный приказ командира. Конрад резко развернулся, на его изумленном лице одновременно отражались гнев и непонимание замысла Тулупа.

– Ну, что замерли, увальни, оглохли, что ли?! Я сказал развязать! – заорал Тулуп, яростно вращая красными от злости глазами.

Дружинники вышли из оцепенения и принялись поспешно стягивать путы с рук и петлю с горла барона.

– Ты что, рехнулся?! – возмутился недоумевающий фон Хольц.

– Молчи, Конрад! – сурово ответил сотник. – Хватит тебе жар нашими руками загребать и от своих врагов избавляться, надоело… Сам сказал «делай с ним, что хочешь», вот я и делаю! Ну-ка, отвали отсель, теперь мы с бароном пошушукаемся!

Не дожидаясь, пока Конрад послушается и отойдет в сторону, Тулуп сильно сжал левую руку все еще откашливающегося после знакомства с петлей Манфреда и потащил его за собой в палатку. Рыцарь хотел было последовать за ними, но вход был прегражден добрым десятком воинов, выросших у него на пути.

Еще четыре года назад, когда Манфред только попал на Восток и впервые столкнулся с жителями лесов, он сразу же обратил внимание на неприхотливость в быту дикарей и умение хорошо себя чувствовать в абсолютно некомфортных, порой невыносимых для цивилизованного человека условиях. Единственным предметом обихода в жилище командира была огромная охапка полусырой соломы, наспех брошенная на голую землю. Ни стола, ни стульев, ни прочей утвари, обычно скрашивающих походную жизнь даже самого захудалого рыцаря, здесь не было. Наверняка Данила мог позволить себе многое, но не видел в этом необходимости.

Как только полог палатки опустился, огромная лапища богатыря наконец-то разжала медвежью хватку на предплечье барона, и Данила с ходу приступил к переговорам.

– Слушай, Фо-хер-какой-то-там-еще, ты мужик хлипкий, значит, до коменданта башкой дослужился и поймешь меня на лету. Некогда долго лясы точить. Мне плевать, о чем вы с Конрадом шептались, да только вижу, разговор суровый вышел, – произнес сотник и замолчал, вопросительно уставившись сверху вниз на не успевшего прийти в себя барона. – Прав я или нет? Зуб на него имеешь?!

– Имею, – осторожно ответил Манфред, не понимая, куда клонит Данила.

– Вот и замечательно, значит, поладим, лыцарь! – неожиданно улыбнулся Тулуп и дружески хлопнул барона по плечу. – Мы уйдем, а при тебе со слугой я пару ребят оставлю, они вас вскоре отпустят. Вернешься к своим, так слух распусти, что, дескать, Конрад трус и мерзавец, что ты его оскорбил, позорными словами прилюдно называл, а он с тобой поквитаться побоялся, понял?!

– Нет, – отрицательно покачал головой Манфред, – ничего не понял: ни что ты задумал, ни зачем это тебе надо.

– Не в свое дело не лезь и мои думки понять не пытайся! – внезапно взорвался Данила и перешел на крик: – Не твоего это ума дело!

– Согласен, – кратко ответил барон, – да только не кидаюсь я в затеи, которых не понимаю, обычно выходит дороже, так что не мучайся и сразу повесь!

С минуту оба стояли молча, пристально глядя друг другу в глаза. Наконец Данила не выдержал и заговорил. Желание поквитаться с Конрадом было куда сильнее, чем врожденная потребность души прикончить очередного рыцаря.

– Хорошо, твоя взяла! – произнес богатырь и начал рассказ: – Не важно, какая собака меж нами пробежала, но скажу лишь одно. Много пакостей этот белобрысый гаденыш в наших землях натворил, ой как много. Если бы не приказ князя, задавил бы собственными руками, голову б свернул, но ослушаться Александра не могу… У вас, я слышал, всякие кодексы чести и прочая мура имеются. Так вот, если не какой-то там сосунок, а такой человек с положением, как ты, слухи распускать начнет, ему поверят, а значит, мерзавцу долго не прожить. Врагов у него и среди вас, поди, тоже хватает, почувствуют волки его слабину, подумают, что сдает, да сожрут.

– Не обольщайся, – тихо рассмеялся Манфред, – кодексы, они для юнцов желторотых писаны. Не думаю, что после моего заявления каждый второй рыцарь фон Хольца на поединок вызывать начнет, чушь это все…

– Я не о том, – задумчиво произнес Данила, – не о поединках речь, а о слабине. Как только ее другие почувствуют, так сразу травить начнут: перед вашими попами его в невыгодном свете выставлять, козни всякие строить да душегубов платных к нему подсылать. Глядишь, через годок-другой кто-нибудь башку мерзавцу да снесет.

– А тебе с этого какой прок, сам-то ведь не отомстишь, удовольствия не получишь?

– Не в наслаждении дело, а в справедливости, – тяжело вздохнул Данила. – Не могу я прирезать его сейчас. В Вольном Городе он будет под защитой самого князя, не подкопаешься, а потом неизвестно, придется ли нам еще встретиться да на чьей стороне сила будет. Разговор из кустов слышал?

Манфред утвердительно кивнул в ответ.

– Так вот, правда его, старею я, уже не тот… – Данила тяжело вздохнул, ему было трудно признаваться, что силы потихоньку покидают его богатырское тело. – А побеждает не тот, кто прав, а у кого рука сильнее да глаз вострее! Не смогу я спокойно помереть, зная, что эта мразь землю топчет. Ну да ладно, нечего киснуть. Сделаешь, как я сказал?!

– Нет! – уверенно ответил Манфред, глядя пораженному неожиданным отказом собеседнику прямо в глаза. – Но если дашь меч, а твои люди мешать не будут, то сам негодяя прикончу, тем более что у меня тоже должки имеются, – произнес Манфред, вспоминая о смерти ландсмейстера Дервига.

– Дурак, ох, дурак! – воскликнул Данила, тряся от злости головой. – Да неужели ты, простофиля заморский, не понял?! Случится с ним что, так и меня, и дружину всю в землю живьем закопают, и не важно, что да как было!

– Хорошо, – нехотя согласился Манфред после недолгого колебания и препирания со своей совестью, – хоть и не по мне сделки такие, но оно того стоит. Сделаю по-твоему, обещаю!

– Ну как, выпытал, что хотел? – послышался знакомый баритон, как только Манфред, следуя по пятам за Данилой, переступил порог палатки. – Представляю, наверняка многое разузнал: сколько в здешней крепости баб да какие харчи имеются.

Шагах в десяти от входа, на том же самом стволе березы, с которого час назад Данила руководил побоищем, вальяжно развалился Конрад и осыпал язвительными колкостями своего старого недруга.

– Скажи, Данила, и какие такие важные секреты можно выпытать у командира маленького гарнизона? Он же ничего не знает, кроме ширины рва своей крепостенки, которая, заметь, весьма далеко от вашей границы. Или амбиции князя Александра настоль велики, что он мечтает расширить владения Господина Вольного Града за счет земель лантов? – открыто издевался фон Хольц, высмеивая наивность сотника. – Так вам бы вначале свои городишки хоть как-то отвоевать, а потом уж на чужое зариться!

Данила сдерживался, позволяя «наглой геркашке» выставлять себя полным дураком в глазах собственных же солдат. Конрад не прекращал насмешливых излияний, хотя Манфреду показалось, что за ужимками рыцаря и демонстративным невосприятием Данилы всерьез крылся сильный испуг. Внезапное желание лесовика переговорить с врагом с глазу на глаз не только удивило Конрада, но и, как все непонятное, вызвало страх. Тонкая нить действительности начала ускользать из рук хитреца, а ситуация становилась непонятной и непредсказуемой. Похоже, фон Хольц не считал Данилу обычным ограниченным дикарем, признавал за ним способность вести собственную игру и втайне опасался козней прикидывающегося простаком вольноградца.

– Что выпытывал, до того и дознался, но не до конца… – после долгого молчания нехотя пробурчал Данила, – да только не твоего ума это дело.

– Точно, – кивнул головой Конрад, доставая из-под плаща спелое яблоко и за раз откусывая целую половину, – подвесь ублюдка, да тронулись, нечего засиживаться!

– Повесить – дело нехитрое, всегда успеется, оставлю лучше при нем пяток солдат, пускай до конца все выпытают, а уж потом и повесят.

– Не-а, так не пойдет! – спокойно заметил Конрад, расправившись с яблоком и бесцеремонно запустив огрызок в остроконечный шлем одного из сидевших у костра ополченцев. – Вешай сейчас! Я должен быть уверен, что он умер, мне ведь еще назад возвращаться, не хочу слухов, не хочу свидетелей.

– Не доверяешь? – мрачно спросил Данила, хмуря морщинистый лоб.

– Не исключаю возможности непредвиденных обстоятельств и досадных недоразумений, приятель! – хитро улыбнулся рыцарь в ответ. – Вешай сейчас, при мне!

– Не буду, и не указывай мне, что и когда делать, здесь я командир! – начал заводиться Данила, окончательно убедившись, что хитрый герканский лис почуял западню.

– Хорошо, – примирительно произнес Конрад, плавно вынимая из металлических ножен меч, – поступай, как знаешь, я тебе не указ, но, с другой стороны, и ты не можешь мне приказывать! – рассудил рыцарь и повернулся лицом к Манфреду. – Барон, твое ослиное упорство и несдержанность языка ни при чем, ты мне чем-то даже симпатичен, но обстоятельства сильнее нас, они заставляют действовать!

Рука в стальной перчатке полностью обнажила меч, и Конрад двинулся в сторону безоружного Манфреда, намереваясь быстро учинить расправу над свидетелем его сговора с врагом. «О, черт!» – слетело с губ барона, отдающего себе отчет, что, несмотря на все уловки и хитрости, сложные финты и акробатические пируэты, его шансы на выживание равны нулю. «Продержусь, сколько смогу», – подумал он, напрягая мышцы ног в ожидании атаки.

Внезапно Манфреда оттолкнули назад, а на его месте возникли два крепких ополченца, преградивших путь фон Хольцу большими круглыми щитами. Конрад остановился и в недоумении посмотрел на Данилу.

– Тулуп, убери своих! Ты же знаешь, меня это не остановит. Не хочу калечить твоих солдат, – размеренно произнес Конрад, испепеляя Данилу обжигающе холодным и властным взглядом.

– Так не пойдет, у парня даже оружия нет! – твердо возразил сотник, тяжело дыша от нервного напряжения и отворачиваясь, не в силах выдержать жесткий напор бесцветных глаз.

– Ну, верни ему меч, если такой сердобольный, – усмехнулся самоуверенный рыцарь, – все равно это ничего не изменит.

Командир с минуту колебался, судорожно ища хоть какую-то возможность предотвратить поединок, который, скорее всего, будет походить на обычную бойню, забивание беззащитного ягненка безжалостным мясником. Спасительное решение так и не пришло в голову солдата. Ему было жаль, что не сбудутся его планы, а человек, на которого он возлагал надежды, уже через пару минут будет бездыханным лежать на траве. Он видел фон Хольца в бою, у барона не было шансов, и не важно, с мечом или без. «А ладно, будь что будет!» – пошел на сделку с совестью Данила и приказал солдатам отдать пленному меч.

Подброшенный в воздухе клинок описал неполную дугу по пологой траектории и уже через миг оказался в проворной, сильной руке Манфреда. В глазах барона заиграли сумасшедшие искры азарта, а на губах появилась уже давно забытая кровожадная ухмылка, так напоминавшая когда-то окружающим оскал волка. Вместе с оружием, как неотъемлемая его часть, вернулась и уверенность в себе, он перестал быть жертвой, ведомой на заклание, и превратился в гордого и независимого хищника, прогрызающего острыми клыками путь через все превратности жизни. «Коль меч в руке – не все потеряно!» – всплыла из глубин памяти поговорка минувших дней, истина из далекого прошлого.

Резкая перемена, произошедшая с бароном за считаные доли секунды, конечно же, не могла остаться не замеченной растерянно попятившимися немного назад вольноградцами. Воины, стоявшие между ним и Конрадом, поспешно отскочили в стороны, освобождая противникам площадку для боя.

– Ты что-то повеселел, барон, – обратился к Манфреду Конрад, задумчиво склонив голову набок и с любопытством рассматривая фигуру более низкого ростом противника. – Неужели надеешься победить, дурачок?!

– Надень шлем, а то тошнит от твоих жеманств и ухоженной, брезгливой рожи! – осклабился в ответ Манфред, медленно начиная движение полукругом и пытаясь выбрать оптимальную позицию для первого броска.

Конрад не внял просьбе противника и шлем не надел, он неподвижно стоял на месте, как бы предлагая барону ударить первым и начать поединок. Однако Манфред не был новичком и умел молниеносно рассчитывать дистанцию: было слишком далеко, и кинуться в атаку сейчас значило подставиться, открыться перед опытным врагом.

Внезапно застывший, как статуя, Конрад совершил огромный прыжок и мгновенно сократил дистанцию вдвое. Едва заметное глазу, лезвие его меча проскользнуло снизу вверх, нанося мощный косой удар, нацеленный в пах и нижнюю часть живота противника. Большинство смельчаков, решившихся бросить вызов Конраду фон Хольцу, не успевали вовремя среагировать, и поединок заканчивался после первого же удара.

Манфред отскочил назад, развернулся в прыжке вполоборота и тут же нанес встречный удар в корпус, чуть ли не заставший Конрада врасплох. Рыцарь едва успел остановить инерционный полет массивного меча и направить лезвие полукругом к земле, в глубоком выпаде отводя в сторону прямой тычковый укол. Маневр удался, но тяжелые доспехи повлекли его назад. Конрад отступал, с трудом удерживая равновесие и едва успевая отбивать сыпавшиеся со всех сторон удары более юркого и неимоверно настырного противника.

Раздался раздражающий слух, скрежещущий треск налокотника, отлетела правая наплечная пластина, лопнул кожаный ремень наруча: так Манфред меткими ударами «раздевал» закованного в броню противника, стараясь добраться до цели – скрытых под толстым слоем железа и грудой тренированных мышц внутренних органов. Конрад тоже не оставался внакладе, порой ему удавалось сбить ритм быстрых атак и, отражая бесчисленные рубящие и колющие удары, наносить свои, более весомые из-за отсутствия на бароне доспехов.

Тонкая струйка крови с рассеченного лба текла по левому веку к переносице; горячие, липкие капли то и дело попадали в глаз, мешая видеть и отвлекая внимание; предательски ныла разрезанная острым кончиком меча грудная мышца, немели уставшие ноги. Но Манфред продолжал бой, тесня врага и выматывая его быстрыми передвижениями.

С начала схватки прошло уже десять минут, а противники до сих пор не сбавляли темп, их напряженные тела метались по поляне и порой в азарте боя залетали в самую гущу зазевавшихся зрителей. Толпа возбужденно галдела и рукоплескала при виде красивых комбинаций и выпадов, делались ставки, и разгорались ожесточенные споры, иногда сопровождаемые легкими дружескими тумаками и затрещинами, и лишь Данила не разделял всеобщего восторга от будоражащего кровь зрелища. Сердце солдата желало гибели Конрада, но разум охлаждал жажду вражеской крови. Если фон Хольц погибнет, то у дружины две дороги: или на плаху – или в разбойники, в лес.

Манфред был близок к победе: еще один решительный натиск, еще одна серия удачных ударов – и враг бы упал, подкошенный болью кровоточащих ран и тяжестью обременительных доспехов, уже не защищающих хозяина, а только сковывающих его движения. Поединок близился к концу, когда исход зависит не от брони, не от реакции или силы ударов, а лишь от того, сколько у бойцов осталось в запасе сил. Сделав весьма примитивный финт, Манфред развернулся вокруг своей оси и очутился всего в полуметре левее противника. Одно резкое движение, и острие меча вонзилось точно в прорезь наколенника. Конрад упал и выронил меч. Его рослое крепкое тело какое-то время покачивалось из стороны в сторону, балансировало, пытаясь удержать равновесие на коленях и не пасть ниц. Барон не был жесток, но никогда не останавливался на половине пути. Ударом меча в спину он повалил наземь израненного врага и завершил поединок.

У фон Хольца начались судороги: железные перчатки скребли землю и выдергивали с корнем траву, тело билось в конвульсиях, а изо рта вместе с брызгами крови вырывались хриплые гортанные звуки. Потом он затих.

Манфред отбросил уже бесполезный, да к тому же изрядно выщербленный в ходе схватки меч и под одобрительные крики лесовиков побрел к ближайшему дереву. Его не интересовало, что будет дальше, как сложится судьба: отпустит ли его со слугой Данила или вздернет на ближайшей ветке, тело барона требовало лишь одного: упоительного, продолжительного сна.

Неожиданно гомон стих, толпа попятилась назад, а лица дружинников стали бледнее савана, белее рыцарского плаща, кто-то даже стал молиться и взывать к лесным богам. Барон из последних сил развернулся и как вкопанный застыл на месте. Он не был испуган, он видел такое и раньше, но не ожидал столкнуться с подобным сегодня и здесь.

С зеленого ковра травы поднималась фигура в пропитанном кровью, уже красно-белом плаще. На одеждах ожившего мертвеца были отчетливо видны багровые следы еще кровоточащих, смертельных ран, лик покойника был бледен и лишь общими чертами напоминал человеческое лицо. Некоторое время Конрад стоял, пошатываясь и мотая головой из стороны в сторону, затем он нагнулся, подобрал меч и наконец-то открыл мутные, затуманенные глаза.

– Барон, продолжим! – с трудом выговорил еле стоящий на ногах мертвец и сделал несколько неуверенных шагов. – Эй, барон, я тебя не вижу, где ты?!

«Моррон, он тоже моррон, – пронеслось в голове испуганного Дарка, – теперь многое стало понятно, но, черт возьми, какая скорость заживления ран, такого я еще никогда не видел!»

В обычных условиях, когда моррон не слышит зова, а коллективный разум не ставит перед ним сверхзадач, легионеры ничем не отличаются от обычных смертных. Каждая серьезная рана может привести к плачевным последствиям, к смерти. Но даже те счастливчики, кому удалось пережить роковые удары стали, не могли вот так запросто подняться с пропитанной кровью травы. На полное восстановление у любого моррона ушло бы не менее десятка лет, а тут прошло всего две минуты – и Конрад вновь стоял на ногах, еще столько же – и он снова был бы готов вступить в бой. Состояние же Дарка оставляло желать лучшего. Силы моррона были на исходе, и при самом благоприятном стечении обстоятельств он не смог бы продержаться более десяти минут. А что потом?! Смерть или забвение на долгие годы, после которого необходимо начинать все заново. Воин знал: моррон Дарк Аламез, возможно, будет жить, а вот рыцарю Ордена Святого Заступника, барону Манфреду фон Херцштайну, сегодня придет конец.

Сомнения и колебания – чувства типичные для человека, но чуждые моррону. «Когда не знаешь, что делать, – действуй!» – гласила одна из основных заповедей клана бессмертных.

– Оружие, живо! – выкрикнул Дарк, поворачиваясь к толпе обомлевших и перепуганных насмерть солдат.

– Держи! – раздалось в ответ, и в воздухе просвистел одноручный клиновидный топор.

Ловко подхватив оружие на лету за шершавое деревянное топорище, Дарк кинулся в бой. В запасе у него было всего несколько секунд, потом к неприятелю снова вернутся силы.

«Главное – действовать быстро, сбить с ног, положить врага на землю и нанести максимальный урон: отрубить конечности, искромсать тело. Варварство, вандализм, чудовищное, отвратительное зверство, но только тогда будет хоть какой-то шанс уйти, убежать далеко-далеко, пока чертов Конрад не восстановит полностью свое тело! Сколько ему потребуется: день, два?!»

К сожалению, новоявленный моррон возвращался к жизни гораздо быстрее, чем предполагал Дарк. Он удачно отбил первую атаку и сам перешел в наступление. Скорость реакции и сила ударов были еще больше, чем прежде, «до смерти». И вот барон беспомощно лежал на земле и истекал кровью. Его отрубленная рука, валяющаяся неподалеку, все еще шевелила кистью с крепко зажатым в ней топорищем.

– Ну что, Манфред, – прошептал Конрад, опускаясь перед телом на колени и приставляя к горлу острое лезвие клинка, – вот мы и поменялись местами. Надо отдать тебе должное, хорошо маскируешься, сразу не признал. Только когда сцепились… – Конрад на секунду замолк, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, – тогда и понял, но отступать уже поздно было, прости!

– Как… как ты узнал? – произнесли белеющие от потери крови губы Дарка.

– Приемы: варканский крест, укус скорпиона, тамбуэро, – произнес Конрад и почему-то рассмеялся, – их теперь никто не знает, забыты, только моррон мог…

– Ясно, – прервал его Дарк, чувствуя, что теряет сознание, и закрыл глаза. – Все равно ты скотина, Конрад!

– Конт, всеми отвергнутый Неприкаянный Конт, – поправил умирающего Конрад, стирая с глаз выступившие от нервного напряжения слезы. – Держи последний подарок, моррон, надеюсь, наши пути больше не пересекутся!

Конрад стянул с руки стальную перчатку и осторожно дотронулся изящной ладонью до лба поверженного противника. В месте соприкосновения тел пробежали голубые искры, Дарк глубоко вздохнул и затих.

Глава 5 Дриблинг авантюриста

За все в жизни нужно платить, и, к сожалению, далеко не всегда звонкой монетой. На этот раз моррону повезло: разбитый нос, пара порезов на макушке и с дюжину синяков по всему телу – не слишком большая цена за потерю бдительности и беспечное времяпрепровождение в мире грез. Могло быть и хуже, намного хуже…

Дарк не был задумчивым профессором, бьющимся над разрешением загадок бытия даже в свободное от работы время, или мечтателем, вечно витавшим в заоблачных высях иллюзорных фантазий, но накопившаяся усталость и нервное напряжение взяли свое. Он неожиданно погрузился в воспоминания, потерял бдительность и, как следствие, при выходе из здания вокзала тут же попал под колеса промчавшегося с явным превышением скорости энергомобиля.

«Не повезло!» – посетовал бы на судьбу кто другой, но Аламез ругал только себя и не пытался свалить вину на ротозея-водителя или на неблагоприятное стечение обстоятельств. По мнению умудренного многовековым опытом жизни юноши, случайности вообще были не чем иным, как маленькими частичками закономерности. Он устал, частые переезды с места на место, высокий темп жизни и, конечно же, события последних дней утомили его, а когда человек ослабел и рассеян, то всегда совершает глупые, непростительные ошибки.

«Сам виноват, расслабился», – едва слышно прошептал моррон, поднимаясь с холодного, покрытого тонкими слоями льда и грязи асфальта. В глазах двоилось и расплывалось, а непослушные ноги, как назло, расползались в разные стороны. Дважды он поскальзывался, падал и дважды пытался подняться заново, пока наконец-то телу не удалось приобрести искомое вертикальное положение.

Прохожие шли мимо, с опаской косясь на перепачканного с ног до головы кровью и грязью мужчину, робко проявляли интерес к происходящему, но не спешили на помощь. Так уж устроен мир: каждый сам по себе и сам за себя. Никто не хочет просто так помогать другим, взваливать на свои хрупкие плечи груз чужих тягот и невзгод, но в глубине души любой человек надеется, что если беда приключится именно с ним, окружающие тут же кинутся ему на помощь. Таков уж этот мир, мир замкнутых, ущербных индивидуумов, мнящих себя центром вселенной.

К счастью, за столетия жизни среди людей Дарк так и не сумел заразиться эгоистичной манией величия, отягченной гипертрофированно преувеличенной значимостью своей персоны, поэтому и не ожидал, что кто-нибудь из толпы спешивших в утренний час горожан поможет ему подняться на ноги.

«Собственно, ничего особенного не произошло. Ну, сбила человека машина, но ведь не насмерть же! Сам поднялся, отряхнулся, немного поохал, куда-топобрел, ничего интересного. А вот если бы мозги по мостовой разбрызгал или хоть руки переломал, вот тогда бы уж точно зеваки набежали. Все про дела неотложные позабыли бы, чтоб на такое зрелище полюбоваться…» – ворчал моррон по пути к ближайшей скамейке, где хотел немного отдышаться и остановить сочащуюся из затылка и носа кровь. На создание хрупкой иллюзии приличного внешнего вида Дарку не приходилось рассчитывать: свитер и джинсы в грязи, лицо и руки в крови. Однако он тешил себя слабой, почти призрачной надеждой, что сердобольные продавщицы из видневшегося прямо через дорогу магазина модной одежды все же позволят потрепанному голодранцу с побитой физией переступить порог их респектабельного заведения.

Вера в доброту человеческой души в очередной раз подверглась тяжкому испытанию, как только прихрамывающий на обе ноги беглец переступил порог дорогого салона одежды. Будь магазин чуть попроще, находился бы не в центре города, а где-нибудь в захолустье, среди исписанных похабными надписями стен домов и заборов, возможно, к его неординарному виду отнеслись бы терпимее. Однако у моррона не было времени, а главное, сил бегать по гуппертайльским кварталам в поисках убогой лавчонки, хозяева которой были бы непритязательны и привычны к любым покупателям, даже к таким потрепанным доходягам, как он.

Естественно, у продавцов дорогого магазина было свое представление о том, как должен выглядеть клиент. О недовольстве служащих его появлением красноречиво говорили беглые взгляды морщившихся от отвращения молоденьких красоток в униформе нежно-голубого цвета и та поспешность, с которой пара крепких охранников направились к двери, видимо желая наглядно и доходчиво изложить утреннему посетителю суть концепции фирмы по обслуживанию не очень платежеспособных клиентов.

У моррона было в запасе достаточно инструментов для эффективного разрешения подобных конфликтов: деньги, оружие, очаровательная улыбка перепачканных кровью губ и, конечно же, поддельные документы. Нужно было только быстро принять решение: встать ли на позицию силы или попавшей в беду добродетели. Внутренняя борьба продлилась не долее пары секунд, выбор был сделан. Хоть игры в «хорошего парня» моррону порядком надоели, но он и на этот раз решил разрешить конфликт способом наиболее приемлемым с точки зрения морали, гуманности и пацифизма. Вопреки подсознательной неприязни к физиям раскормленных охранников, юноша сделал все, чтобы избежать радикальных мер. В конце концов, служащие магазина не были виноваты в том, что судьба изваляла его в грязи да к тому же расквасила нос.

– Назад! – громко выкрикнул Дарк, одновременно доставая фальшивое удостоверение фальтербергского инспектора и несколько помятых сотенных купюр.

Позолоченная книжечка представителя власти внушала страх, деньги – раболепное уважение и желание угодить. Вместе же священные предметы произвели неизгладимое впечатление на опешивших здоровяков: они застыли на месте, так и не успев стереть с лиц грозное выражение. Вялотекущие мыслительные процессы остановились в поисках нового направления, а едва различимые за узкими амбразурами опухших век глазки быстро забегали из стороны в сторону, пытаясь сфокусироваться на посетителе, но постоянно отвлекаемые видом желанных купюр.

– Полиция, старший инспектор Краузе, – отрывисто произнес Дарк, решив не выпускать инициативу из рук, а заодно уж и вывести респектабельных вышибал из состояния столбняка, – непредвиденные обстоятельства, нужна ваша помощь, плачу…

Радостное известие еще глубже погрузило охранников в пучину непонимания и замешательства. Медлительные бортовые компьютеры машин для заламывания рук и производства синяков зависли окончательно и бесповоротно. Вводные данные: «Полицейский платит наличными, а не берет добро бесплатно, ссылаясь на последующую и, как правило, запоздалую оплату со счета городской управы…» – разрушили стандартные логические алгоритмы и привели к ощутимой перегрузке. В головах костоломов перегорели все схемы и вылетели все имеющиеся предохранители.

На помощь обескураженным стражам пришла молоденькая эфиолка в укороченной до неприличия юбке и с очаровательной улыбкой.

– Я Эмма, пойдемте, господин инспектор! Вам нужно умыться, а потом мы позаботимся об остальном… – затараторила девушка, нежно взяв Дарка под руку и настойчиво увлекая его за собой в темные и путаные дебри подсобных помещений.

Приятный теплый душ и пахнущее ландышами мыло, щедро выданное миловидной девушкой Эммой из скромных запасов магазина, помогли Дарку снова почувствовать себя уважаемым и вполне респектабельным человеком, а не грязным замарашкой из городской ночлежки. Всего пять минут теплые струи воды хлестали по лицу и оголенному торсу, разливая по телу волны неги и несказанного наслаждения, всего пять минут – вот то недолгое время, на которое Дарк мог позволить себе забыть о навалившихся невзгодах и, отключив кричащий о подстерегающих опасностях разум, отдаться самому древнему и блаженному ритуалу человечества – упоительному процессу мытья.

Рука быстро и резко повернула вентиль крана, и вместе с последней каплей воды из служебного душа упало и настроение. Аламез снова превратился в Зануду Ди, но только на этот раз недовольного не неумелой игрой актеров, а собственными нерасторопными действиями. Он терял время, тем самым давая преследователям возможность замкнуть кольцо облавы, исправить их просчеты и ошибки.

Любезная и предприимчивая продавщица Эмма поджидала гостя в раздевалке персонала. Деликатно отвернувшись от только что вышедшего из душевой Дарка, девушка для проформы осведомилась о его самочувствии и тут же начала бойко перечислять самые дорогие из имеющихся в магазине товаров, сопровождая рассказ профессиональными комментариями, а порой даже цитируя изречения наиболее модных модельеров.

– Эммочка, милая, мне это неинтересно, – стараясь не задеть самолюбия высококвалифицированной продавщицы дорогостоящих тряпок, произнес Дарк как можно ласковее и дружелюбнее. – Моя одежда пришла в негодность, подбери мне джинсы, свитер и спортивную куртку на теплом меху. Цена, фасон и прочая ерунда не имеют значения, лишь бы одежда не была чересчур пестрой и яркой. Род моей деятельности не позволяет выделяться из толпы.

– Но как же… – пыталась возразить эфиолка, невзначай повернувшись и застав посетителя в тот самый пикантный момент, когда мокрое полотенце уже лежало на скамье, а нижнее белье еще не успело обтянуть верхнюю часть стройных мускулистых ног хозяина.

Буквально через несколько мгновений их взгляды встретились. «Как жаль, что я на работе, а за дверью полно людей», – прочел Дарк в глазах прекрасной эфиолки. «Как жаль, что времени так мало и так много проблем!» – с прискорбием прокричала голубая бездна глаз моррона.

– Мои размеры вы уже знаете, так что принесите одежду прямо сюда. Не хочу после душа снова влезать в грязное и мокрое шмотье, – без дрожи в голосе и прочих признаков бушевавших внутри эмоций продолжил моррон, вежливо улыбаясь и стараясь больше не смотреть в карие миндалевидные глаза. Уж слишком сильно было спонтанно вспыхнувшее желание накинуться на обольстительницу и, перекинув ее стройное тело через плечо, укрыться в каком-нибудь теплом укромном местечке, на мягком ковре из благоухающих трав. – Оплата по карте, а это вам… за беспокойство, сочувствие и хлопоты…

Молча взяв престижную банковскую карту и две сотенных купюры, Эмма загадочно улыбнулась и тут же оставила Дарка наедине с печальными мыслями об условностях и обстоятельствах, которые почти всегда почему-то оказываются выше и сильнее нас.

Выбор Эммой одежды был великолепен, правда, у Дарка не было возможности сообщить ей об этом. Девушка больше не появилась, видимо опасаясь искушать судьбу. Карту и запакованные по пакетам покупки в раздевалку принес охранник. Молчаливый рослый субъект в строгом костюме деликатно удержался от смешков и хмыканья, но все-таки демонстративно окинул худосочную, с его точки зрения, фигуру Аламеза снисходительным взглядом.

«Что делать? – подумал про себя Дарк, когда дверь за мускулистым парнем закрылась. – Когда сутками лазаешь по подвалам и чердакам, дерешься, стреляешь и прыгаешь из окон горящих домов, катастрофически не хватает времени на систематические занятия спортом. Да и на дешевом кофе с отравой из забегаловок мышечную массу не нарастишь. Вот уж когда устану от беготни, пошлю всех к черту с их нытьем, дрязгами и мировыми проблемами, вот уж тогда точно раскормлюсь. Буду растить мясо, соблюдать режим и с мудрым видом вещать по телевизору о необходимости правильного, сбалансированного питания».

К несчастью, моррон знал, что времена праздного безделья и самосовершенствования никогда не наступят. Он мог обмануть других, но только не себя, прекрасно понимавшего, что подобная смена образа жизни просто невозможна. Разогнавшийся локомотив не может мгновенно остановиться, а конь, замерший на полном скаку, тут же падает с разрывом сердца. Его удел – постоянное движение, быстрая смена темпа равносильна смерти, мгновенной или мучительной, сопровождаемой зудом старых ран и появлением новых, совершенно неожиданных болячек и недугов.

Неизвестно почему, наверное мечтая еще раз взглянуть в очаровательные глаза сногсшибательной эфиолки, Дарк поступился принципами и покинул магазин не тайком, через служебный вход, а демонстративно пройдясь в обновах по торговому залу. Приветливо махнув рукой на прощание прекрасной Эмме, в чьи крепкие сети соблазна уже попала новая жертва, Дарк вышел на улицу и тут же, не успев отойти и пары шагов от магазина, сообщил по телефону о пропаже банковской карты. Интонациям трясущегося от испуга голоса мог бы позавидовать самый талантливый актер, а та настойчивость, с которой моррон не переставал долдонить в трубку, что карту, скорее всего, украли, а он уже покинул Гуппертайль и теперь не знает, что делать, не оставляла сомнений в правдивости его слов.

Насолить магазину Аламез не хотел: несмотря на неприветливую встречу, прием, в общем и целом, оказался радушным, даже более чем радушным, но положение беглеца обязывает быть неблагодарным и заботиться только о себе. «Магазину просто не повезло, он не успеет снять деньги с моего банковского счета. Ближайший межбанковский процессинговый центр находится в Фальтенберге, значит, на проведение трансакции должно уйти не менее шести часов, – размышлял Дарк, не спеша бредущий по направлению к центру города. – В то же время сигнал о несанкционированном использовании карточного счета уже поступил из телефонной службы процессинга в ближайший полицейский участок».

Какими бы сложными паролями и хитрыми электронными уловками ни пользовались полицейские, пытаясь защитить свою единую сеть от посягательств со стороны незаконопослушных граждан, но желание время от времени покопаться в базе данных правоохранительных органов было настолько велико, что превратилось чуть ли не в самоцель деятельности многих преступников. Одни взламывали пароли или искали, как сокровища, закопанные глубоко под землей оптоволоконные кабели, другие не жалели денег на подкуп полицейских и на покупку самодельной аппаратуры по дистанционному перехвату и считыванию. Одиннадцатый Легион усердно устраивал на работу в отделы электронной коммуникации полицейских управ своих членов, а Ложа Лордов-Вампиров неустанно поставляла любовниц начальникам тех же самых отделов. В результате о том прискорбном факте, что беглец Аламез позволил себя обокрасть в Гуппертайле, мгновенно узнали все, но ни вампиры, ни морроны не могли и подумать, что Дарк сам наводил их на собственный след.

«Вампиры потеряли меня на вокзале, следующее известие обо мне поступило из Гуппертайля, притом когда я якобы уже покинул город. Предположим, вампиры и морроны действуют заодно и оперативно обмениваются информацией о моих перемещениях, значит, и те и другие будут искать меня в южном направлении: в Виверии и, конечно же, в самой Варкане. Ну что ж, все идет хорошо, пускай и дальше мчатся на юг, а мне пора отправиться на северо-восток и посетить милое сердцу Полесье», – усмехнулся Дарк, злорадствуя при воспоминании о том, что Картиш Адамур, глава Совета Клана, стал жертвой собственной лености и тугодумия.

Еще полгода назад Дарк с пеной у рта пытался доказать необходимость внедрения агентов непосредственно в сами межбанковские процессинговые центры, а не довольствоваться скудной, усеченной информацией, предоставляемой этими центрами в полицию. Если бы Картиш не был столь упрям в своей глупости, то сегодняшний трюк наверняка не удался бы. Агент-программист из Фальтенбергского процессингового центра легким нажатием пары клавиш сопоставил бы данные, поступившие в полицию, с входящими данными телефонного звонка и кратким описанием внешности последнего покупателя по карте, непременно составляемым и отправляемым в процессинговый центр при любой оплате с карты, производимой в другом городе. Даже если бы он был неопытен в сыскных делах и несказанно глуп, то все равно бы пришел к единственно возможному заключению, что карту не крали, а сумасшедший владелец просто чудит. Но, к счастью, мир зиждется на самовлюбленных дураках и лентяях, неспособных мыслить и из зависти не позволяющих это делать другим.

* * *

Глаза великана открылись, инстинктивно повинуясь позывам назойливой телефонной трели. Волевой лоб, плавно переходящий в лысину, нахмурился, отчего по всему лицу пробежала волна витиеватых, похожих на инеевый узор на стекле морщин, а огромная рука властно опустилась на трубку дребезжавшего аппарата.

В ранний утренний час в кабинете никого не было, но разговаривать по громкой связи человек-гора в дорогом костюме не любил, тем более когда на дисплее телефона высвечивалось имя Марты, его неофициальной помощницы по грязным, пикантным, деликатным, скандальным и прочим позорящим светлый лик преуспевающего бизнесмена делам.

– Да или нет? – скупо прошептал мужчина в трубку, напряженно вслушиваясь в затянувшееся молчание на другом конце провода.

– Мы взяли его, но он успел передать диск курьеру, – быстро и вкрадчиво забормотал приятный женский голос, который немного портили кашель и хрипотца.

– Тупицы, – устало прошептал великан и, небрежно бросив трубку, снова закрыл глаза.

Огюстину Муэрто Дору, некоронованному королю пищевой промышленности Старого Континента, уже давно надоело объяснять своим нерасторопным помощникам, что его интересует только результат, притом окончательный, а не промежуточный. Он сидел в кабинете и ждал, ждал всего одного слова, всего одного краткого и четкого «да», слетающего с женских губ. А вместо этого его пытались неумело успокоить или озадачить потоком противоречивой, путаной информации и малозначительных, неинтересных фактов. Тупость и нерасторопность слуг злила хозяина, он устал от их заискивания и сбивчивых рассказов о ходе поисков. Ему нужен был результат, но как раз результата никак не удавалось добиться.

Телефон зазвонил во второй раз, Огюстин Дор потянулся за трубкой, всерьез начиная размышлять о замене докучливой Марты на кого-нибудь менее раболепного, но более сообразительного и трудолюбивого.

– Выслушайте, прошу… – заискивающе произнесла Марта и замолчала в ожидании господского ответа.

– Он передал диск курьеру, что дальше? – снизошел до разговора некоронованный король.

– Курьер ликвидирован, но диск забрал некто Генрих Краузе из фальтенбергской полиции. Следим за ним, ждем указаний!

– Зачем следите и чего ждете?! – прогремел голос великана, окончательно выведенного из себя тупоумием подчиненных. – Ты что, надеешься, что я лично буду санкционировать каждый твой шаг, или данное в детстве обещание престарелой мамочке хорошо вести себя не позволяет тебе убивать более двух полицейских в день?!

– Шеф, но в полицейской управе Фальтенберга никакого Генриха Краузе не числится! Парень бывалый и сам, кажется, в бегах… Я думала, он работает на вас…

– Через час диск должен быть на моем столе, – уже спокойно произнес Огюстин Дор и повесил трубку.

Могучее тело уставшего великана опустилось в кресло и расслабилось, бесцветные рыбьи глаза закрылись, а морщинки разгладились, мгновенно исчезнув с широкого лба. Порой и королям приходится ждать, погружая свой царственный мозг в крепкий, но отнюдь не беззаботный сон.

* * *

Колокола гуппертайльского собора прозвонили одиннадцать раз, оповещая горожан не только о времени, но и об окончании субботней утренней службы. Одним глотком Дарк осушил чашку остывшего кофе и, закурив последнюю сигарету, стал внимательно следить через окно маленького кафе, как из массивных церковных ворот, высотой чуть более четырех метров, не спеша начали выходить люди. Их было немного, всего около двадцати, все старше сорока и с явным отпечатком на челе непосильного груза житейских проблем. А совсем недавно, еще лет сто назад, все было бы совсем иначе. Весело щебеча и галдя, из собора на площадь хлынул бы многолюдный поток взволнованных проповедью священника горожан. Живая река нарушила бы размеренное, неторопливое движение карет и дилижансов, внесла бы в жизнь города сумятицу и неразбериху, которая непременно продлилась бы до самого вечера, как минимум часов до восьми, пока не закрылись бы лавки торговцев и не опустела бы находившаяся всего в нескольких шагах отсюда рыночная площадь. В ту пору субботняя проповедь была чем-то особенным, пожалуй, одним из самых важных церемониалов в жизни города, теперь же кучка престарелых прихожан мгновенно растворилась в многоликой толпе горожан, забывших за будничными, суетными делами о боге.

Ни для кого уже давно не было секретом, что Единая Церковь окончательно и бесповоротно утратила свои позиции в обществе. Массовые церковные ритуалы доживали последние дни. Лишь изредка, по самым известным и значительным религиозным праздникам, под высокими сводами соборов и церквей собиралось более-менее приемлемое число верующих, чтобы не считать залы полупустыми. Если кто-нибудь в последнее десятилетие удосужился бы провести социологический опрос «Веруешь ли ты, сын мой?» – то самым распространенным ответом наверняка бы стало: «Верую, обращаюсь к богу по праздникам и на дому». Люди, в основной массе своей, настолько слабы и двуличны, что не могут признаться даже самим себе, что забыли о боге и что повседневные заботы и жажда развлечений в редкие часы досуга напрочь стерли из их мозгов стремление к духовному и возвышенному, чистому и святому. Многие уже давно не верят, но боятся показаться асоциальными и бездушными, боятся попасть под сформированный обществом стереотип: «Раз ты не веришь, значит, сатанист», поэтому большинству приходится чуть ли не каждый день врать, обманывая таких же тайком неверующих соседей.

Дождавшись, пока последний прихожанин покинет лоно святой обители, Дарк быстро поднялся и, на ходу расплатившись с подбежавшим официантом, вышел из кафе. Из пасмурной выси небес накрапывал то ли дождь, то ли мокрый снег. Беглец был осторожен: то и дело оглядывался по сторонам и перешел на противоположную сторону площади только после того, как приветливо замигал зеленый свет светофора. Слежки или открытого нападения он не боялся, однако одной встречи за утро с лихачом-водителем ему показалось вполне достаточно. Новая одежда нравилась Аламезу, да и повторно валяться в грязи не хотелось.

«Двери храма всегда открыты» – это фигуральное выражение одного из основателей Единой Церкви стало призывом к действию для его ретивых последователей, причем было почему-то истолковано второпях, то есть как в прямом, так и в переносном смысле. В любую погоду и вне зависимости от времени суток скрипучие двери деревенских церквей, ворота удаленных монастырей и городских соборов оставались открытыми, как будто предлагая уставшим путникам зайти и остаться с Истинной Верой навеки.

Прошедшая через века традиция оказалась как нельзя кстати. Скорее по привычке, нежели боясь преследователей, Дарк еще раз проверил, не следят ли за ним и, стараясь не думать о своей затерянной в потемках мироздания душе, ступил на каменные плиты собора.

Широкие колонны, украшенные резными узорами, фресками, барельефами и скульптурами святых, словно огромные стволы корабельных сосен, уходили ввысь и, пересекаясь, образовывали величественный свод. Повеяло холодом и печалью, в голове моррона возникла мысль о ничтожности и бесцельности существования. Какое-то время Дарк стоял неподвижно среди поражавшей размерами залы и озирался, пытаясь вспомнить, как выглядело внутреннее убранство собора пятьсот двадцать семь лет назад, в тот самый день, когда он в первый раз переступил его порог.

«Пожалуй, все как прежде, – подытожил наблюдение Дарк, – только нет флагов гуппертайльского герцога и рыцарских орденов, чуть меньше священников, да и посетителей не ахти!»

Действительно, в храме находилось не более десяти человек, притом занятых своими делами и не обративших внимания на робко застывшего у порога юношу. Двое священнослужителей копошились возле алтаря, расставляя в строго определенном канонами церкви порядке священные предметы, несколько прихожан сидели на скамьях, вслушиваясь в нежные звуки струившейся из-под сводов собора музыки и думая о чем-то своем. Возможно, они мечтали или просто заснули, убаюканные мелодичным голосом пастыря, пропустив долгожданный конец проповеди. В конце концов, чем бы ни вызывалась их сонливая неподвижность, а Дарку она была только на руку. Он пришел в храм по мирскому делу, а не исповедоваться в тайнах бессмертной души.

Подойдя вплотную к одной из колонн, Аламез стал внимательно изучать барельеф, изображавший подвиг гуппертайльских рыцарей при Кертонской битве. Одновременно нажав на голову самого сиятельного герцога и левый башмак павшего барабанщика, Дарк едва успел отскочить в сторону. Часть колонны бесшумно отъехала влево, и перед беглецом открылся узкий проход. Как только Аламез ступил внутрь колонны, отверстие мгновенно закрылось, и платформа пола медленно поползла вниз.

Двойная жизнь не столько сложна и опасна, сколько разрушительна для сознания. Страх быть пойманным и раскрытым вкрадывается в голову постепенно и с каждым днем все больше и больше овладевает мозгом, лишает возможности трезво оценивать возникающие ситуации, подавляет собственное «я» человека. Члены любого тайного сообщества – потенциальные параноики, боящиеся собственной тени и, как никто другой, ощущающие на себе молчаливую враждебность окружающего мира. Их удел – притворство, а образ жизни – постоянный маскарад, от которого можно быстро устать или окончательно сойти с ума, потеряв самого себя в обилии играемых ролей.

Дарк не мог точно вспомнить, кто первый из морронов предложил устраивать «лежбища», маленькие, скрытые от посторонних глаз закутки, которые служили членам Клана не только тайными убежищами, но и приютами, где можно было немного побыть собой, отдохнуть от притворства и навязываемых жизнью ролей.

О маленьком укрытии в самом сердце Гуппертайля знали немногие. Лет триста назад ему по секрету сообщил о «лежбище» в соборе его лучший друг, Мартин Гентар, бывший маг, дипломат и некромант. Годы шли, магия ушла из жизни людей, уступив место чудесам божественного происхождения. «Живую» воду стали называть «святой», а тот, кто не хотел свернуть с увлекательного пути познания, должен был или идти в монахи, или прятаться по дальним пещерам и заброшенным ответвлениям канализационных стоков крупных городов.

Старый друг и в каком-то смысле учитель Дарка питал отвращение к церковным песнопениям. Лишь однажды он решился уйти в монастырь и потом сожалел об этом опрометчивом шаге на протяжении долгих веков. Врожденная же любовь к комфорту не позволила Мартину встать на тернистый путь отречения от мирских благ, поэтому в далекую эпоху гонений на магов и духовно-светских перемен бывший некромант сменил род деятельности. Он стал архитектором, как раз одним из тех ученых мужей, которые начинали строить гуппертайльский собор более шестисот лет назад.

Платформа остановилась настолько резко, что Дарк чуть не упал в простиравшуюся впереди пустоту. В подземелье царил кромешный мрак, но в отличие от других подвалов, в которых Дарку приходилось довольно часто бывать, здесь не веяло холодом и пробирающей до костей сыростью. Правая рука моррона зашарила по стене в поисках факела, однако, к великому удивлению ее хозяина, наткнулась на маленький компактный выключатель. Щелчок, вспыхнул яркий свет, мгновенно озарив убранство далеко не аскетического убежища. Дарк удивленно присвистнул. Любовь бывшего некроманта к удобствам оказалась столь велика, что не умещалась в узких рамках конспирации и самоотречения. Широкая двуспальная кровать и мягкие диваны, обилие электронной аппаратуры, колб с реактивами и, конечно же, произведения искусства, развешенные по стенам вперемежку с редкими экземплярами коллекционного оружия, навевали мысль, что ты попал не в убежище пугливого беглеца, а в подземную лабораторию непризнанного, но тем не менее весьма обеспеченного гения. Увиденное никак не укладывалось в голове Дарка и совершенно не соответствовало его представлению о походных условиях.

Включив отопление и проведя экспресс-ревизию в запасах съестного, Аламез проверил спиною мягкость диванов, и только после того, как мышцы полностью расслабились, а ушибленный утром затылок перестал болеть, моррон принялся размышлять о дальнейших действиях.

«Последний посетитель был в убежище недавно, месяца три, а может быть, четыре назад. Об этом месте знали всего трое: я, Мартин и Анри. Холодильник полон, срок годности консервов не истек, а вещи в идеальном порядке: вазы не побиты, мебель и ковры на своих местах, значит, здесь был не Анри. Старый усач, определенно, не удержался бы и опробовал весь арсенал развешенного по стенам оружия, начиная от охотничьего ножа и заканчивая тяжелым двуручным топором, самым грозным и малоценным предметом коллекции. Поскольку хрупкие реторты и колбы в сохранности, а оружие не свалено в угол, значит, последним здесь все-таки прятался Мартин, но вот только вопрос: от кого?»

Привычки профессиональной ищейки взяли верх над желанием выспаться. Дело в том, что о Мартине и о старом вояке Анри Фламере уже давно ничего не было слышно. Около тридцати лет назад они бесследно исчезли, не на шутку встревожив и озадачив Совет Клана, членами которого, кстати, сами являлись.

К сожалению, Дарк был несведущ в естественных науках. Мутные, почти до конца испарившиеся осадки в ретортах и колбах, а также хаотично разбросанные по столу листы с записями свидетельствовали о том, что Мартин проводил какие-то эксперименты, но вот над чем бился пытливый ум бывшего некроманта – для Аламеза оставалось загадкой. Эликсир вечной молодости, зелье левитации, лекарство от какой-нибудь не излечимой медициной болезни, просто мазь от прыщей, вечно зудящих и портящих внешний вид ранимых подростков, – зная размах и непостоянство натуры гения, нельзя было исключать ни одного из возможных вариантов. Закончив ломать голову над тем, что все равно никогда не смог бы понять, Дарк отошел от лабораторного стола и занялся привычным для него делом, то есть поиском улик.

Записок, заметок, написанных на человеческом языке, а не пугавших каждого здравомыслящего человека формул, маг после себя не оставил. В бесчисленных тайниках, найденных сыщиком, не было ничего, кроме пыли, обрывков истлевших тряпок и денег. Вытащенных на свет божий помятых бумажек с портретами выдающихся личностей Старого Континента и дальверийских глав правительств было вполне достаточно, чтобы совершить увлекательное кругосветное путешествие в сопровождении трех десятков весьма притязательных красавиц или на месяц арендовать для прогулок океанский лайнер.

«Хоть что-то ценное, хоть недаром зашел», – недовольно ворчал Дарк, выкладывая на стол оружие и забивая сумку помятыми купюрами. Бегство моррона близилось к концу, ему оставалось добраться до гуппертайльской аэробазы, долететь оттуда в Мальфорн и сделать пересадку на Урву. Военный арсенал при этом только бы мешал, гражданские авиалинии не любили, когда пассажиры перевозили оружие, а фальшивое удостоверение полицейского котировалось только на территории КС, то есть до полесской границы. Вряд ли командир авиалайнера позволил бы недогадливому полицейскому открыть иллюминатор на высоте десяти-одиннадцати тысяч метров и вывалить полный боекомплект над нейтральными пограничными землями. Деньги же Дарку могли пригодиться, тем более что расследование в Полесье могло затянуться на неопределенное время, а многочисленным набором банковских карт пользоваться было нельзя. Частенько Дарк прятался от преступников и врагов, но моррон не смог предусмотреть, что однажды ему придется бежать от своих. У него не было абсолютно чистой карты, как, впрочем, и документов, с которыми его не могли бы узнать.

«Главное, добраться до Урвы, главное, покинуть пределы Сообщества, – тешил себя надеждой Аламез, утрамбовывая ветхие, помятые купюры в сумку. – В Полесье все просто, не как здесь, у нас. Если нет денег, то с голоду дохнешь, а если в кошельке что-то шелестит, то и документы любые сделаешь, и оружием под завязку отоваришься». Наконец-то набитая деньгами сумка примялась, и тугие замки «молнии» сошлись. Спать уже не хотелось, преследовавшая всю дорогу моррона усталость при виде мягкой кровати куда-то ушла, затаилась, чтобы застигнуть его вскоре вновь, но в неподходящей для сна обстановке.

Взяв сумку и еще раз окинув взглядом пристанище, в котором ему не суждено было отдохнуть перед долгой дорогой, Дарк направился к выходу. Бесследное исчезновение Мартина и Анри по-прежнему оставалось загадкой, ломать голову над которой, к сожалению, не было ни времени, ни сил. Успокаивало лишь то, что, по крайней мере, месяца четыре назад Гентар был жив.

* * *

Случайности – они на то и случайности, что происходят крайне редко. В основном же причинами провалов миссий и неожиданной гибели агентов бывают логические просчеты. Однако люди неохотно расписываются в своих ошибках и предпочитают свалить вину на кого-нибудь другого, а уж если непосредственного виновника найти трудно, то на выручку личностям с врожденными дефектами интеллекта приходит палочка-выручалочка: превратное стечение обстоятельств. «Извини, так получилось… Ну, кто же мог знать, что… Так сложились обстоятельства» – наверняка эти магические слова многократно доводилось слышать каждому и непременно тогда, когда затеи были изысканны, хитроумны и просто обречены на успех.

О том, что он был беспечен и совершил непростительную ошибку, променяв пару надежных пистолетов на охапку бумажных купюр, Дарк понял сразу же, как только вступил внутрь колонны и медлительный подъемник повез его наверх, туда, откуда доносилось приглушенное эхо перестрелки. Опасность была совсем рядом, она поджидала его впереди. В церковном зале, где испокон веков звучала только успокаивающая музыка да профессионально поставленные голоса священнослужителей, теперь бушевало настоящее сражение, причем, судя по доносившимся звукам, стороны не гнушались применения автоматического оружия и взрывчатых средств армейского образца.

Дарк думал, что враги остались далеко позади, знал, что обязательно встретится с ними, но не предполагал, что так скоро: сегодня и здесь. Оставив на потом размышления на тему: «Каким образом преследователям удалось так быстро выйти на мой след?» – он судорожно пытался сообразить, что же ему делать буквально через несколько секунд, когда подъемник достигнет верхней точки и створки колонны раскроются, предательски выпустив его прямо в гущу бушующего сражения. Не важно, кто ждал его снаружи, ждали ли они именно его и почему стреляли друг в друга. Главное сейчас было выжить, уцелеть без оружия среди стаи озлобленных, кровожадных парней, азартно нажимающих на курки и вырывающих чеки противопехотных гранат.

Иногда время тянется, сейчас же оно летело, как сумасшедшая птица, решившая геройски погибнуть в полете от истощения сил. Лифт остановился, створки открылись, и под ставший нестерпимо громким гул стрельбы к ногам Дарка свалилось бездыханное тело.

Выстрел с десяти-двадцати метров мгновенно лишил человека жизни, пуля насквозь пронзила гортань и, пролетев дальше, испортила бесценную фреску возрастом в шесть сотен лет. Оставляя кровавый след, обмякшее тело мужчины беспомощно сползло по колонне на пол и, когда потайная дверца открылась, повалилось внутрь, прямо к ногам удивленного беглеца.

«Не более двадцати пяти лет, умер мгновенно, – пронеслось в голове Дарка, пока ноги стремглав несли его согнувшееся в три погибели тело под защиту крайней слева колонны. – Плохо, очень плохо, гораздо хуже самых отвратительных предположений, шансов выбраться почти нет…» Причина пессимизма опытного бойца крылась, конечно же, не в шоке от юного возраста погибшего и не в размерах незапланированного ристалища, охватившего весь зал, а в том удручающем факте, что на убитом была залитая кровью и перепачканная известкой куртка полицейского капрала. Инцидент никак не походил на спонтанно завязавшуюся перестрелку не так посмотревших друг на друга бандитов или на неудавшийся террористический акт увлеченных бредовыми идеями юнцов. Судя по отрывистым командам, иногда различимым сквозь свист пуль и канонаду взрывов, Дарк понял, что угодил в самый центр тщательно подготовленной и, как всегда, неожиданно вышедшей из-под контроля полицейской операции. Штатный арест перерос в маленькую войну, поэтому каждый гражданский, которому удастся выбраться из храма божьего живым, будет или по ошибке пристрелен перепуганными служаками из оцепления, или надолго задержан для дачи показаний, что в его случае было почти одно и то же.

Дарк осторожно выглянул из-за укрытия и тут же отпрянул назад. Всего в каких-то десяти сантиметрах от его головы просвистели пули: две из них врезались в основание колонны, уничтожив уникальную фреску, изображавшую благословение святым Канасием гуппертайльского воинства в 1547 году, а остальные пролетели дальше, к выходу. Краткого мгновения оказалось достаточно, чтобы беглый взгляд моррона зафиксировал мельчайшие детали увиденного, а мозг выстроил цепочку возможного развития событий, произошедших за те полчаса, пока он беспечно отдыхал внизу.

С полной уверенностью Дарк сказать не мог, однако многолетний опыт работы детективом подсказывал наиболее вероятный вариант происшедшего. Полиция, скорее всего, проводила групповой арест, но хорошо вооруженной банде каким-то чудом удалось выскользнуть из сетей облавы и укрыться в соборе. Перевернув скамьи, столы и прочий церковный инвентарь, о назначении которого несведущим в религиозных тонкостях оставалось только догадываться, преступники неплохо забаррикадировались у алтаря. Надежды на спасение у нарушителей закона не было, но удачно выбранная позиция и отменная меткость стрельбы гарантировали им возможность дорого продать свои жизни.

На полу уже лежало около двух десятков обезображенных смертью тел, и всего двое из убитых были в штатском. Из-за арок, колонн и высоких спинок скамей то и дело появлялись черно-зеленые шлемы штурмового подразделения полиции и голубые фуражки патрульных. Должно быть, городская управа бросила в бой все свои силы, но пули до сих пор продолжали свистеть, а памятники старины разлетаться на мелкие осколки от разрывов гранат.

Ругая себя за чрезмерное любопытство, которое уже не раз стоило ему жизни, Дарк на секунду высунулся из-за колонны, и его изумленным глазам предстала незабываемая картина агонии боя. Выждав момент, когда большинство полицейских перезаряжало оружие, из-за баррикады появились трое: двое рослых мужчин в черных плащах вели заградительный огонь из автоматов, а стоявшая между ними черноволосая девушка с сумасшедшей ухмылкой на лице орошала зал снарядами из подствольного гранатомета. Как только перед взором беснующейся дьяволицы предстала взъерошенная шевелюра Дарка, осыпанная тонким слоем штукатурки, женщина тут же издала громкий победоносный рык и направила оружие в его сторону.

В голове моррона щелкнул переключатель. «Бежать, пробиваться к выходу любой ценой!» – пришла в голову мысль, подавившая и растоптавшая все логические «за» и «против». Ноги сами понесли беглеца к выходу. Подгоняемый грохотом раздающихся позади разрывов, Дарк бежал напролом, сквозь ряды перешедших в глубокую оборону полицейских. Лишь у самых ворот собора его попытались остановить. Очередь из пистолета-автомата перепуганного полицейского-новобранца пронзила бы насквозь грудь мчавшегося прямо на него Дарка, если бы буквально за секунду до того, как парень нажал на курок, шальной осколок разорвавшейся вблизи гранаты не снес бы верхнюю часть черепа служителя порядка.

Полицейские из томившегося в оцеплении резерва были слишком напуганы перспективой вступления в бой. Осознание прискорбного факта, что им не столько платят, чтобы рисковать жизнью, деморализовало сознание и превратило бойцов в медлительных зомби. Растерявшись, они не успели остановить неожиданно выскочившего из ворот собора парня в джинсовой куртке, который, воспользовавшись моментом общего замешательства, поддернул на бегу ремень съехавшей с плеча сумки и кинулся к ближайшей патрульной машине. Нецензурная брань командиров, подкрепляемая однозначными обещаниями в адрес ротозеев и легкими тумаками, заставила полицейских прийти в себя и пуститься в погоню.

Служебную машину с противно воющей сиреной и работающими мигалками нашли в пустынной подворотне всего через пару кварталов, но странного длинноволосого парня с уродливым шрамом на лбу в ней уже не было.

Глава 6 Нейтральная территория

«Кровавая неделька», «Бойня в святилище», «Старгородские маньяки перебрались в Гуппертайль», «Апокалипсис начался», «Крупнокалиберная месса» – вечерние газеты пестрели броскими заголовками, содержание же статей было убого. Журналисты, как всегда, старались быстрее пустить материалы в печать и не утруждали себя проверкой достоверности приводимых фактов. Кто-то где-то что-то сказал, другой что-то увидел, а остальное – дело техники: скудный минимум информации по привычке разбавляется бредовыми фантазиями со ссылками на анонимные, но очень компетентные источники из властных кругов. Как известно, секрет успеха и повышения объема тиража кроется не в правдивом изложении событий, а в искусстве поразить, шокировать доверчивых читателей. Вымыслы облачаются в профессионально-штампованный слог, а сами статьи непременно изобилуют красочными описаниями зверски растерзанных тел и весьма дальновидными лозунгами: «Куда же мы катимся?!», «За что мы платим налоги?!», «Мы все погибнем из-за нерасторопности, а может быть, и злого умысла бюрократов!»

Две-три статьи Дарк прочитал во время перелета из Гуппертайля в Мальфорн, остальные бегло просмотрел, вникать в литературные изыски авторов не было сил, тем более что если отбросить малозначительные факты, комментарии полицейских чинов и прозорливые догадки самих журналистов, то суть всех многословных публикаций можно было свести к одному емкому слову: «заговор». Пресса в который раз совершала свойственную ей ошибку, связывая между собой два совершенно разных, но внешне похожих события: бойню в полесском ночном клубе и перестрелку в гуппертайльском соборе. По мнению большинства писавших, вина в прокатившейся волне жестоких убийств лежала на пока еще неизвестной, но очень опасной террористической группе, созданной и финансируемой дальверийскими спецслужбами с целью дестабилизации внутриполитической ситуации на Старом Континенте, прежде всего в КС. Единственным фактом, на который опиралось столь резкое предположение пронырливых представителей прессы, была татуировка на плече одного из убитых в храме – «череп в залихватски сдвинутой набок армейской фуражке», знак дальверийских десантных войск.

Естественно, никто не выдвигал официальных обвинений на основании всего лишь этого смехотворного факта. О разрыве или существенном осложнении дипломатических отношений с Дальверийской Республикой тоже не могло быть и речи. Никто не несет ответственности за бывшего служаку, ставшего на скользкую стезю сумасбродных афер и поиска острых ощущений. Однако пресса на то и пресса, чтобы бездоказательно шуметь и формировать общественное мнение, выгодное определенным кругам.

Пропустив через себя кучу пустых слов, Дарку все-таки удалось узнать парочку полезных для выживания фактов. Во-первых, внешность нужно было срочно менять. Его эффектное бегство из храма не осталось не замеченным газетной братией, и теперь, с легкой руки журналистов, живущих по принципу «что вижу, то и пишу», каждый обыватель знал, что один из скрывшихся террористов был длинноволос, молод, носил джинсовую куртку и имел внушительных размеров шрам на лбу. Во-вторых, преступников было шестеро, исключая, конечно же, его самого. Четверо убиты, а еще двоим, высокому мужчине и красивой темноволосой женщине, удалось скрыться.

Случившееся не выходило у Дарка из головы. Изначальное предположение, что преступники попали в собор случайно, трещало по швам. «Журналисты недальновидны и поверхностны, но не настолько же, чтобы не расспросить полицию», – пришел к выводу Аламез, закрыв глаза и силясь воссоздать в памяти лицо стрелявшей в него женщины. Он не разглядел отдельных черт, не помнил ни цвета глаз, ни длины волос. Девушка ассоциировалась с образом, притом не визуальным, а мысленным, с мимолетной догадкой: «Я не знаю ее, она знает меня и непременно хочет убить».

Уже через час после посадки в Мальфорне Аламез был внешне совершенно другим человеком. Джинсовый костюм сменили плотно облегающие ноги кожаные брюки и стильная молодежная куртка с эполетами, перекрученными аксельбантами и нецензурным пожеланием на спине всем прочитавшим. От прежних локонов не осталось и следа, наголо остриженную голову прикрывала натянутая до самых ушей кепка.

До начала регистрации рейса на Урву оставалось еще два часа. Решив совместить приятное с полезным, Дарк посетил маленький ресторанчик на первом этаже зала вылета, где, с аппетитом поглощая хорошо прожаренное жаркое с овощным гарниром, внимательно наблюдал, как дикторы потелевизору возмущались неумелыми действиями полиции и гоняли по кругу одни и те же кадры с места событий.

Сначала общий план, позволяющий в полной мере оценить красоту и величие многовекового строения, затем камера медленно опускается вниз, и глазам зрителей предстает опустевшая площадь и плотные ряды оцепления. Слышится хаотичная стрельба и взрывы. Камера трясется, плавно приближается к зданию и скользит вдоль фасада, демонстрируя разбитые витражи и искореженные оконные рамы. По экрану бегут помехи, звук пропадает. Средний план, изображение расплывчатое. Из ворот собора выбегает длинноволосый юноша и кидается к патрульной машине. В рядах полиции замешательство.

К счастью, оператор не успел отрегулировать резкость кадра. Даже Дарк с трудом узнал себя в растрепанном беглеце. Со стороны могло показаться, что действия преступника отточены и отработаны многолетней практикой, хотя Аламез отчетливо помнил, что в тот миг едва соображал, что происходит. Он действовал рефлекторно, инстинкты не подвели.

В который раз на экране возник карикатурно-уродливый фоторобот бежавшего преступника. Длинные волосы и шрам – вот что смогли запомнить свидетели происшедшего. Никто не разглядел черты лица, поэтому и парень на портрете скорее походил на солиста популярной группы «Бим-бэнг-кванг», чем на респектабельного детектива Даниэля Андерсона. Впрочем, Дарк и так понимал, что с практикой частного сыска придется покончить. Слишком опасно, да и общение с отбросами общества надоело, как заезженная граммофонная пластинка.

Убедившись, что про него ничего не известно, Дарк стал орудовать вилкой с удвоенной скоростью. Пока организм продолжал уничтожать запасы съестного, мозг скрупулезно и последовательно прорабатывал варианты возникновения возможных осложнений. В конце концов он пришел к выводу, что полиция обязательно установит его личность по приметному шраму, но на это уйдет от двух до пяти дней, в зависимости от сообразительности гуппертайльских следователей и расторопности фальтенбергского управления. В любом случае, когда это случится, он будет уже далеко, и его станут волновать совершенно иные проблемы.

Момент постановки последней точки в размышлениях совпал с окончанием трапезы. Тарелка и кружка с пивом опустели, Дарк собрался уходить, как вдруг его вновь охватило тревожное чувство, что за ним наблюдают. Специально уронив со стола вилку, беглец нагнулся и посмотрел назад. Никого подозрительного, восемь посетителей забегаловки были заняты своими делами, да и сидели они уже давно, в то время как зуммер опасности заработал не более минуты назад.

Дальновидному и прозорливому хозяину заведения была чужда мысль экономить на удобствах посетителей, поэтому столиков было не очень много, да и стены были настоящие, а не типовые перегородки, через которые все видно и слышно. Когда люди едят, они расслабляются. Спокойная обстановка и отсутствие посторонних глаз как нельзя лучше способствуют поднятию аппетита, а следовательно, и пополнению кошелька хозяина. Хорошо отобедать на глазах у двух-трех сотен зевак сможет далеко не каждый, даже у диких животных соблюдается принцип интимности заглатывания добытого куска, о котором почему-то постоянно забывают те, кто ставит стеклянные ширмы в обеденных залах вместо добротных стен и превращает питание клиентов в бесплатное шоу.

Наблюдать извне за Дарком не могли, окна были слишком маленькими и тонированными, тем не менее неприятное ощущение не пропадало, а, наоборот, нарастало с каждой секундой. Аламез занервничал, на всякий случай он решил немного задержаться за столом и, улучив момент, когда официант пробегал мимо, заказал пачку сигарет и чашку кофе. Ни курить, ни глотать кофеин не хотелось, но не мог же он сидеть просто так, это могло показаться подозрительным.

Время тянулось, тревожные предчувствия не покидали моррона. Снаружи кто-то поджидал его, но кто: вампиры, снова напавшие на его след, бывшие собратья по Клану или те сумасшедшие из собора? В любом случае встреча не предвещала ничего хорошего. Дарк не торопился к выходу, а преследователи не шли на ближний контакт.

Ситуация разрешилась сама собой. Снаружи неожиданно раздались голоса и крики перепуганных женщин, послышался топот ног. Коротавшая за столиком у окна время до вылета парочка молодоженов синхронно прилипла к тонированному стеклу, встревоженный поднявшейся суматохой официант выглянул за дверь и тут же, уронив поднос, помчался на кухню докладывать о случившемся хозяину. «Убили, убили!» – доносились снаружи истеричные причитания. Оставив деньги на столе, Дарк поспешно направился к выходу. Он знал, что через несколько минут ресторанчик будет оцеплен полицией. Дача письменных показаний, досмотр имущества и проверка личности – по закону обязательные процедуры для тех, кому выпало на долю находиться поблизости от места преступления класса С13. Принимая во внимание, что речь шла о С13/7, то есть о преднамеренном убийстве, да еще в общественном месте, ночь в кутузке была гарантирована всем, кто по наивности не поспешил скрыться, а растерянно топтался возле трупа.

Любителей экстремального отдыха в казематах полицейского участка набралось человек двадцать-тридцать, не менее. Дарк быстро обогнул толпу «счастливчиков» и поспешил к эскалатору на второй этаж. Из громкой болтовни галдевших наперебой очевидцев он понял, что убили мужчину средних лет. Несчастного застрелили, когда он мирно прогуливался у входа в ресторан. Убийцей была женщина, она стреляла из пистолета с глушителем с расстояния в пятнадцать-двадцать шагов.

В который раз Дарк убедился, что для того, чтобы получить информацию, необязательно самому лезть в гущу событий, достаточно напрячь слух и прислушаться к возбужденному гомону словоохотливых очевидцев.

Аламез успел удалиться на безопасное расстояние прежде, чем появилась полиция. Стоя на ступенях эскалатора, он с профессиональным злорадством частного сыскаря наблюдал, как не успевших вовремя скрыться с места преступления ротозеев-очевидцев выводили из зала. Некоторые из них эмоционально размахивали руками, объясняя, что ничего толком не видели, кто-то показывал на часы и утверждал, что опаздывает на самолет, большинство же невинно пострадавших от формальных процедур находились в шоке и покорно брели за блюстителями порядка в припаркованный прямо возле входа спецфургон.

Последнее, что смог увидеть Дарк, были трое мужчин, подошедших к лежавшему на боку с запрокинутой назад головой трупу. Моррон не переживал, что не смог дальше любоваться работой следственной группы. О первых результатах расследования он узнает уже в Полесье, из утренних газет. Интерес к этому, казалось бы, случайному происшествию был далеко не праздным. Аламез теперь точно знал, что именно убитый мужчина был причиной его беспокойства. Преследователь поджидал его у выхода из кафе, потерял бдительность и, как это часто бывает на охоте, внезапно сам превратился в жертву, стал добычей более хитрого и опытного хищника.

* * *

Мысли о странной череде событий, происшедших с ним в течение всего лишь одного дня, не выходили из головы Дарка. За иллюминатором самолета виднелось звездное небо. Маленькие яркие точки, пылающие во тьме, успокаивали, притупляли пробудившиеся ни с того ни с сего в недрах сознания эмоции и заставляли смотреть на вещи философски, без сетований на злодейку-судьбу.

С момента начала злоключений прошло чуть менее суток. За это время Дарк успел проверить на боеспособность троих членов Клана, отправить на вечный покой двоих убийц полицейского, заполучить абсолютно не нужный ему диск, попасть под колеса энергомобиля, выжить в перестрелке, совершенно незаслуженно оказаться зачисленным в ряды террористов – разрушителей памятников старины и, наконец, стать свидетелем убийства, косвенным виновником которого сам же и являлся. Конечно, на эти прискорбные факты можно было смотреть и по-другому, воспринимать события с точки зрения заядлого оптимиста. Уже более двадцати двух часов ему удавалось морочить преследователей, попутно получая маленькие радости в жизни. Он чуть было не соблазнил очаровательную эфиолку; увеличил свое материальное благосостояние, позаимствовав без спроса деньги у своих старых друзей; убедился, что старый ворчун и зануда Мартин Гентар еще жив; сменил имидж, что тоже было немаловажно для укрепления боевого духа и улучшения самочувствия.

Однако вопрос: «Как воспринимать этот чертов мир?» – был далеко не единственным и не первостепенным. Дарка волновало, как выжить. Он чувствовал, что происшедшие с ним события как-то взаимосвязаны, но не мог осмыслить эту связь. К разряду случайностей можно было отнести только грязевую ванну на привокзальной площади, да и то только при большой степени допущения.

Причины перестрелки в соборе и смерти незнакомца оставались загадками. Единственно возможное предположение, которое пока не подтверждалось фактами, сводилось к тому, что жизнь ему осложнял проклятый компьютерный диск. Повинуясь воле умершего, Дарк носил его повсюду с собой, даже не зная, что на нем записано, какие секреты таили в себе дорожки тоненькой круглой пластинки.

Однако догадка, что какая-то неизвестная ему группа лиц хотела силой заполучить диск, пока оставалась лишь гипотетически возможной версией. Уж слишком много было «но», масса несуразиц и противоречий, чтобы проводить мозговой штурм именно в этом направлении. Как преступники из группировки «Х» узнали, где он находится? Почему каждый раз, когда они почти достигали цели и были от него в непосредственной близости, неожиданно разменивались по мелочам: затеяли перестрелку с полицией, ликвидировали ненужного свидетеля, конкурента, а может быть, и сообщника на глазах у толпы…

«Нет, нужно прекратить мучить себя! У гадания на остатках капустного супа и то больше шансов на успех, чем у той ерунды, которой я сейчас занимаюсь!» – поставил точку в тщетных размышлениях Дарк и закрыл глаза, пытаясь заснуть.

Была ночь, за иллюминатором простиралась великая чернота неба, в салоне самолета горели лишь тусклые лампочки аварийного освещения. До Урвы оставалось еще целых три часа полета, вполне достаточно времени, чтобы выспаться и восстановить силы, впустую потраченные на разрушительные эмоции и напряженные, но бесплодные мыслительные процессы.

Дарк провел в полудреме около часа, монотонное гудение тиниловых двигателей помогло ненадолго забыться, но так и не смогло усыпить жаждущий деятельности мозг моррона. Сопротивляясь воле хозяина, надеявшегося проспать в мягком сиденье до самого прилета, противное серое вещество пошло на решительный шаг, отключив контроль над некоторыми весьма пикантными функциями.

Прошипев спросонья пару крепких проклятий в адрес чудака, изобретшего растворимый кофе, а также предприимчивых хозяев ресторанов, кафетериев и прочих забегаловок, травящих этой бурдой посетителей, Аламез поднялся с сиденья и направился в хвост самолета, где, по его прозорливому предположению, должна была находиться дамско-мужская комната, деликатно обозначенная буквами «Д/М».

Когда Дарк, сонный и злой, брел по проходу, его взгляд нечаянно упал на парочку молодых девушек, распивавших бутылочку филанийского вина и тихо щебечущих о чем-то своем, о женском. Остаток пути моррон почти пробежал. Быстро задвинув трясущимися руками заслонку, беглец включил холодную воду и засунул под кран наголо остриженную голову. Благодаря такому неординарному способу приведения себя в чувство моррон с удивлением обнаружил, что в отсутствии волос на голове есть свое преимущество: их не надо сушить, достаточно протереть лысину салфеткой. Только после принятия водной процедуры, заменившей в походных условиях ледяной душ, Дарк пришел в себя и был способен снова соображать.

«Я испугался, да, действительно испугался, по-настоящему, – усмехнулся моррон, когда кровь перестала бешено стучать по вискам. – Эти девицы, шатенка и блондинка, как же они меня нашли?»

Вопрос был интересным и далеко не праздным. Дело в том, что в мирно попивавших молодое вино красотках Дарк узнал вампириц, которых он сумел обмануть на фальтенбергском вокзале. И вот теперь они летели с ним на одном самолете в Полесье, продолжали следить, чтобы дождаться удобного момента и устроить при помощи полесских дружков-кровососов изысканную и вероломную западню.

Окончательно успокоившись и избавившись от эмоциональной составляющей в размышлениях, Дарк поставил перед собой три важных вопроса: как вампиры вышли на его след, как вести себя сейчас и что делать по прилете в Урву? Как ни странно, но ответ на первый вопрос нашелся мгновенно. Опыт и логика – могучие силы, конечно, если им не мешают страх и жалость к самому себе.

«Наверняка поисками руководит кто-то из Лордов-Вампиров, – пришел к заключению Дарк, – старый и опытный кровосос, привыкший, как шахматист, выстраивать сложные, многоходовые комбинации. Когда девушки не обнаружили меня в поезде, он приказал им немедленно ехать в Мальфорн. Только оттуда каждый день летают самолеты до Урвы, остальные аэробазы не видят смысла гонять наполовину пустые самолеты туда-сюда через границу КС и ограничились всего одним рейсом в неделю».

Лучший охотник тот, кто знает повадки дичи, способен думать, как матерый волк или свирепый кабан. Лорд-Вампир явно раньше встречался с Дарком, знал его деятельную натуру, привыкшую, если враги приперли к стенке, не прятаться в темном углу, а идти напролом, пробиваться с боем сквозь ряды окружения. Именно поэтому он и приказал своим подругам срочно лететь в Полесье, а не обыскивать южную часть континента.

Ситуация вновь стала ясной и простой, Дарк повеселел и даже улыбнулся, хотя, увидев свое отражение в зеркале, тут же стал серьезным и клятвенно пообещал никогда не повторять такого впредь. Отсутствие волос на голове в корне изменило внешность. Когда губы были плотно сжаты, а брови и лоб чуть-чуть нахмурены, он походил на молодого талантливого ученого или преуспевающего коммерсанта. Стоило же краешкам губ хоть немного расплыться в улыбке, светлый лик мгновенно преображался, и из зеркала смотрела физиономия душевнобольного, страдавшего к тому же полнейшей атрофией лицевых мышц.

Одна проблема была решена, Аламез убедился, что не совершил тактического просчета, а у вампиров не было секретного, известного только им способа находить потерянных беглецов. Последующие вопросы были вычеркнуты из повестки нервных бдений в туалете. Дарк знал, что как минимум два часа он будет находиться в абсолютной безопасности. Лорд-Вампир явно запретил слугам предпринимать активные действия. И правда, навряд ли парочка вампириц не старше сотни лет решилась бы атаковать опытного моррона, да еще в самолете, на высоте в одиннадцать с половиной тысяч метров, когда маленькая дырочка в обшивке может стоить жизни всем пассажирам и экипажу. Конечно, некоторые «дети ночи» умели трансформировать свое тело и превращаться в мерзких, отвратных летучих мышей, но любая мышь, будь она хоть сто раз летучей, мгновенно превратится в сосульку за бортом, где температура была не выше минус сорока градусов по Фареллу. Перспектива скорой встречи с кланом полесских кровососов тоже не пугала моррона. Он был уверен, что собьет девиц со следа еще при проходе таможенного контроля, а их хозяин хоть опытен и мудр, но не всесилен, он не сможет предвидеть все.

«Самбина, – Дарк был почти на сто процентов уверен, что слежкой за ним руководит его старая знакомая, аристократически утонченная и томная графиня, любительница светских развлечений и полуночного созерцания луны. – Она не сможет руководить поисками издалека, она не сможет сказать своим деткам, какой я сделаю шаг сразу по прилете… по крайней мере, я сам этого еще не знаю!»

Несмотря на весьма оптимистичный настрой, Дарка немного смущал тот удручающий факт, что он не почувствовал присутствия вампириц, сидевших всего в каких-то нескольких метрах за его спиной. Обычно интуиция не подводила, он всегда ощущал приближение опасности, но в этот раз шестое чувство не сработало.

«Ну и черт с ним! Будем считать, что я просто не в форме», – покончил с размышлениями Дарк и, к великой радости топтавшегося под дверью толстячка, покинул уютную обитель.

Вместо того чтобы спокойно прошествовать на свое место и, закутавшись в пушистое одеяло, проспать оставшиеся до посадки полтора часа, моррон с ехидной улыбкой на лице направился к местам вампириц. Его мозг в последние сутки усердно и много работал, теперь он требовал от хозяина развлечений. Грех не пуститься в веселые проказы, когда точно знаешь, что останешься безнаказанным.

Хотя ему уже однажды довелось без особых усилий обмануть этих «топтунш», Дарк высоко оценил умение девушек маскироваться. На вокзале вампирицы походили на привлекательных, но стесненных в средствах студенток или продавщиц, на эротические полуфабрикаты, из которых при умелом приготовлении мог бы получиться толк. Невзрачные одежды для низшей ступени среднего класса скрывали красивые, отлично натренированные фигуры и превратили девушек в обычных сереньких мышек, замученных житейскими невзгодами и дурным характером близких. Миловидные личики, которые до конца так и не удалось испортить дурными прическами, конечно, привлекали взгляд мужчин, но не могли удержать его надолго. «Симпатюшки, но таких много, твердая семерочка по десятибалльной шкале», – сказал бы придирчивый ценитель женской красоты, прошел бы мимо и посчитал бы ниже своего достоинства оглянуться.

Сейчас же вампирицы преобразились. Легенда слежки требует порой в корне изменить внешность и из опрятной простушки с окраины города превратиться в сказочную королеву или, по крайней мере, в роковую женщину – разбивательницу хрупких мужских сердец. Черные мешковатые брюки для повседневной носки и цветные плащи, сезона два назад потерявшие новизну и свой первозданный цвет, сменились элегантными деловыми костюмами, которые одновременно и придавали девушкам строгий, не располагающий к флирту вид, и подчеркивали восхитительные прелести их фигур. Прически, макияж, манера гордо держать красивенькие головки и прочие мелочи антуража тоже в полной мере соответствовали бытовавшему в обществе представлению о преуспевающей коммерц-леди. Лучшее прикрытие для поездки в Полесье было трудно придумать. Как охотник, в зависимости от особенностей местности и погодных условий, меняет теплые меховые ботинки на высокие болотные сапоги, так и вампирицы сменили походный камуфляж. Студентки и продавщицы на самолетах не летают, да и маленькая страна на северо-востоке не походила на курорт. В это забытое богом и прогрессом захолустье могли отправиться только клерки среднего звена крупной компании или банков, по неосмотрительности открывших в Урве филиалы и представительства. Уважающие себя карьеристы командировку в Полесье считали ссылкой, первым предупреждением со стороны руководства фирмы, что работу пора менять. Исключение составляли лишь ревизоры, из года в год бесплодно пытавшиеся поймать на воровстве прожженных местных управляющих.

Каждая роль требует хотя бы частичного отрешения от собственного «я» и перевоплощения, сменить одежды недостаточно, чтобы стать другим человеком. В настоящее время вампирицы умело разыгрывали из себя преуспевающих коммерц-матрон, а новое обмундирование Дарка весьма располагало к наглым выходкам и хулиганскому поведению, столь типичным для главарей подростковых банд и прочих темных личностей, только начинающих свое восхождение к большим деньгам и возможностям из грязных трущоб и куч смрадных отбросов.

Женщины продолжали разговаривать и потягивать вино, со спокойствием и хладнокровием профессиональных агентов разведки игнорируя перемещения жертвы по салону. Они даже не посмотрели в сторону Дарка, когда он, немного шатаясь, приблизился к их креслам. Однако Аламез уже тоже свыкся со своей ролью, и этот незначительный факт его нисколько не смутил. Бесцеремонно сбросив на пол с третьего сиденья в ряду дамские сумочки, моррон громко рыгнул вместо приветствия и рухнул в опустевшее кресло.

– Ну что, тетеньки, знакомиться бум?! – вопросил молодой грубиян, вальяжно вытянув ноги и похотливо щурясь.

Непредвиденная активность жертвы смешала карты охотников, мелкий удар маленького молоточка изобретательности вдребезги разбил толстое стекло заученных правил и логически обоснованных стереотипов поведения. Дамы многозначительно переглянулись, возможно, даже вступили в телепатическую связь. Они не знали, как вести себя дальше, и, не найдя спасительного ответа, решили и дальше придерживаться старой легенды.

– Молодой человек, что вы себе позволяете?! – возмутилась шатенка в сером офисном пиджаке и довольно короткой юбке.

– А ну, пошел отсюда, хам! – пискливым голосом завизжала ее менее сдержанная напарница, по-девичьи слабо и неумело пытаясь столкнуть приставалу с кресла.

– Ну-ну, спокойней, девоньки, спокойней, – рассмеялся Дарк, не реагируя на толчки, и попытался дотянуться до откупоренной бутылки, стоявшей на откидном столике у иллюминатора. – Умерьте пыл, козочки, он вам еще понадобится, если щас до чего путного договоримся!

Звонкая пощечина обожгла его правую щеку, Дарк зажмурился и закусил нижнюю губу, вполне достоверно изображая вспышку гнева, которая непременно бы возникла у любого третьесортного приставалы, ощутившего страстное прикосновение женской руки. Любовью здесь и не пахло, но удар был пылким, да и ненависти в ладонь было вложено много, пожалуй, даже чересчур много. Моррону почти удалось вывести блондинку из себя, еще чуточку усилий, чуть-чуть побольше хамства – и красавицы не выдержат игры: сбросят личины и покажут свои истинные лица.

– Послушайте, разве не понятно: ваше присутствие нежелательно! Немедленно оставьте нас в покое, а то позовем на помощь! – пыталась уговорить Дарка шатенка, в то время как ее подружка не оставляла надежду силой выпихнуть наглеца из кресла.

– Ну что ты так пыжишься, сладенькая моя, – просюсюкал Дарк блондинке, подражая манере заботливых мамаш, пытавшихся уговорить расшалившегося младенца. – Ты же себе бобошеньки сделаешь, иди лучше к дяде на ручки!

Левая рука моррона, как змея, быстро обхватила блондинку за плечи, а правая скользнула девушке под колени, один резкий рывок на себя – и гибкое тело вампирицы продолжило борьбу за независимость уже в крепких объятиях Дарка. Под хаотично сыпавшимися на голову ударами девичьих рук кепка свалилась на пол. Аламез захохотал. Неизвестно, что его рассмешило больше – звонкие шлепки по лысине, выражение лица стиснувшей от злости зубы шатенки, титанические усилия извивавшейся в его руках блондинки, старающейся сдержать клокотавший в груди гнев и колотить пьяного наглеца по-женски слабо, а не в полную силу, или неповторимая по предсказуемости реакция окружающих. Бортпроводницы поспешили ретироваться в носовую часть самолета, а сидевшие поблизости пассажиры отвернулись к иллюминаторам, посчитав, что разразившийся в какой-то паре метров от них скандал настолько незначителен, что не сможет отвлечь их от созерцания звездного неба, на котором, наверное, вот-вот должен был появиться космический корабль таинственных пришельцев.

Дарк чувствовал азарт и вдохновение, ему было легко, нервное напряжение неожиданно спало, он готов был веселиться дальше и устроить настоящий спектакль, но его грандиозным планам помешала оставленная без мужского внимания шатенка.

– Хватит, Аламез, немедленно прекрати! – прошептала девушка, откидывая назад съехавшую на лицо прядь волос. – Давай обойдемся без клоунады! Чего ты хочешь, чего к нам пристал?!

– Вот так бы давно, девоньки, просто и душевно, я же сразу предложил познакомиться, – невозмутимо произнес Дарк, разжав руки и выпустив на волю изрядно потрепанную блондинку. – Благодарю, милая, за незабываемые впечатления, звон твоих нежных ладошек о мой «тамтам» еще долго будет стоять в ушах, удары острых каблучков по ноге тоже были на высоте!

– Сам виноват, идиот! – огрызнулась девушка, поправляя блузку, а затем быстро нагнулась, ловко подхватила с пола сумочку и, по-армейски печатая шаг, направилась в туалет.

Конфликт был исчерпан: пассажиры вздохнули с облегчением и наконец-то решились оторвать взгляды от порядком надоевшей темноты за иллюминаторами, в салоне вновь появились услужливые бортпроводницы.

– К чему весь этот шум? – устало повторила вопрос шатенка, глядя Дарку прямо в глаза. – Чего ты добился, кроме того, что теперь весь этот сброд будет тыкать в нашу сторону пальцами?

– Не сброд, а стадо, – поправил ее моррон. – Кажется, так твои сородичи привыкли классифицировать людей. Кстати, хотелось давно спросить, да вот случай как-то не подворачивался, разве ваши наставники не учат уважать тех, кто «…дает кровь насущную»? – процитировал Дарк известное изречение одного из членов Ложи. – Твой Лорд, к примеру, всегда соблюдает указы Ложи или так, от случая к случаю?

– Как может она не соблюдать законы, которые сама же и пишет? – ответила девушка и тут же испуганно осеклась, сообразив, что попалась на хитрую уловку.

Лицо Дарка расплылось в широкой улыбке. Он узнал, что хотел, слова вампирицы подтвердили его предположение. Хозяином девушек была женщина. В Ложе было всего четверо женщин-Лордов, конечно, если у вампиров можно было с уверенностью определить пол. Этот вопрос часто обсуждался в среде морронов, и однозначного ответа не было, но Дарк никогда не придерживался радикальных суждений, поэтому и считал кровососа женщиной, если она соответственно выглядела. К примеру, пол его собеседницы не подвергался сомнению: высокая, стройная, длинные волосы и чарующий взгляд, не говоря уже о божественной улыбке пухленьких губок.

Четверо Лордов – круг претендентов на роль главного охотника за его головой был максимально сужен. Карвия Деноль занималась наукой. Попытки доказать прежде всего себе самой, что вампиры являются древнейшей расой и расой вообще, были для нее куда важнее всех мелких житейских дрязг, вместе взятых. Марталуна посещала Старый Континент лишь в исключительных случаях, уже лет сорок она не покидала далеких Каргапольских островов. У Франсии Нивалы неожиданно вспыхнули чувства к смертному, и страстный роман, больше напоминавший детские шалости с едой, отнимал все ее время и силы. Оставалась только Самбина.

– Больше ничего не скажу, – решительно заявила девушка, беря сигарету и наливая бокал вина.

Шок прошел, дальнейшие попытки расспросов не привели бы к результату. Можно было долго запугивать врага, препираться, опуститься до взаимных оскорблений или, что еще хуже, пуститься в бессмысленные дебаты на повышенных тонах.

– А больше и не надо, – Дарк мило улыбнулся и встал, собираясь уходить, – я узнал, что хотел, хотя есть еще один вопрос… Как тебя зовут?

– А это еще зачем? – Девушка растерянно улыбнулась, а затем с ее красивых губ слетело мелодичное имя: – Миранда.

– Так вот, Миранда, – произнес Дарк на прощание, – передай Самбине, что вы гоняетесь не за тем, а еще… – Моррон сделал паузу, сомневаясь, стоит ли облачать в форму пустых, ничего не значивших слов то, что крутилось у него в голове и стремилось прорваться наружу. – Ты мне нравишься, как женщина нравишься, не знаю почему… Не исполняй свой долг перед Кланом слишком рьяно! Я задавлю каждого, кто встанет на пути, и мне абсолютно плевать, сколько убийц подошлет ваша паршивая Ложа. Морронов я постараюсь не убивать, а резать вампиров – просто и весело, как давить тараканов!

Закончив пафосную речь, Дарк развернулся и пошел к своему сиденью, не упустив по дороге возможности хлопнуть по упругим ягодицам возвращавшуюся из туалета блондинку. Впервые за долгие годы он чувствовал себя дураком, опустившимся до уровня напыщенной и глупой бравады, хотя его репутация, конечно же, заставила Миранду отнестись к предупреждению серьезно.

Во время разговора с ним что-то случилось. Возможно, он потерял контроль над своими чувствами или сказалось долгое отсутствие близкого общения с женским полом, а может быть, просто накопившаяся усталость временно снизила приобретенный иммунитет к «очарованию вампириц». Как бы там ни было, но Аламез не сомневался в себе. Спонтанный всплеск давно дремавших чувств никак не отразится на грядущих событиях.

Самолет начал медленно заходить на посадку. Загоревшаяся надпись «Пристегните ремни» имела для Дарка другой, более глубокий смысл. «Внимание, передышка закончена, приступаем к боевым действиям!» – прочел моррон между светящихся строк.

Глава 7 Гарпун судьбы

– Двое у входа, остальные за мной! Пошевеливайтесь, увальни, быстрее-быстрее, не дрейфить, Святые с нами! – командовал граф Кальвирия бледными в лице, но еще не оробевшими до стадии дезертирства солдатами. – Мартуас, Фальк, прикройте сзади! Следите за боковыми проходами, арками и темными местами! Стреляйте на звук, не ждите, пока враг появится! Эти твари любят прятаться и нападать со спины!

– Слушаюсь, господин! – по привычке бойко отрапортовал лучший стрелок отряда, одноухий Мартуас, проклиная про себя тот злосчастный день, когда, убегая от картежных долгов и прочих курьезов опасной воровской жизни, записался в Орден.

Небольшой отряд во главе с графом начал медленно продвигаться вниз по винтовой лестнице, ведущей на нижний ярус заброшенного храма. Не считая оставшихся наверху, их было всего семеро: трое благородных рыцарей и четверо солдат – горстка отважных храбрецов, решивших бросить вызов грозному чудовищу, дремавшему многовековым сном в оскверненной обители. Свет факелов, лязг железа и топот шагов разогнали мрак и спокойствие подземелья. Удары подкованных каблуков о каменные ступени гулким эхом отдавались в ушах смельчаков, готовых пожертвовать жизнью в борьбе со Злом. Впереди были мрак, ужас и смерть, позади оставались жизнь, тепло и солнце. Солдатам Ордена не хотелось умирать, но они, превозмогая страх, шли навстречу судьбе, полные решимости найти и уничтожить чудовище, спящее в своем логове.

«Во имя Добра, во имя Света! – тихо шептали губы графа Кальвирия. – Ты не уйдешь от меня, мразь! Я вытащу твои полусгнившие кости на свет и буду наслаждаться, когда лучи солнца медленно и мучительно испепелят твою бренную плоть. Я покончу с тобой, клянусь именем…»

Девушка чертыхнулась и выключила приемник. В отличие от большинства ее знакомых, обычно слушающих музыку за рулем, Диана терпеть не могла оглушающие звуки ударников и визгливо-слезливые завывания сексуально озабоченных особ обоих полов, которыми кишели радиоволны. Нежные звуки классической музыки усыпляли, а мелодии его величества короля блюзов – саксофона погружали в воспоминания, чересчур сладостные, чересчур расслабляющие, а значит, мешающие работе.

Ответ на сложный вопрос: «Что слушать в дороге трудоголику-полицейскому?» – отыскался случайно. Как-то, обреченно крутя ручку приемника, девушка нашла интересную частоту. «Литературное радио», малоизвестная виверийская радиостанция из маленького провинциального городка, вопреки всем правилам и тенденциям рынка, не гналась за популярностью и не засоряла эфир низкопробным хламом. Мужчина и женщина средних лет с хорошо поставленными голосами попеременно читали радиопьесы с девяти вечера до четырех часов утра, то есть как раз в то самое время, на которое в основном и приходились ее утомительные многочасовые переезды. Звуки мягкого, спокойного голоса как нельзя лучше разгоняли усталость и снимали стресс, но одновременно помогали автопутнику не заснуть, пока глаза следят за усыпляющей лентой дороги, а руки покоятся на руле. Старые, уже давно вышедшие даже из гимназических программ произведения прошлых столетий держали в напряжении и давали силы доехать из злосчастного пункта А в проклятый городок Б.

«Мартисон, Орковилс, Дэлькалит, Артур Конье – в их книгах был смысл, прозорливые идеи и непредвиденные повороты сюжета; любовь, душевное тепло, доброта, какие-то особенные, едва уловимые мелочи, создающие неповторимый колорит прошлого, – размышляла Диана, с горечью констатируя примитивизм и шаблонность мышления нынешнего поколения литераторов. – Раньше играли на чувствах, а теперь на страстях. Писатели прошлых лет старались взбудоражить эмоции, расстрогать, на что-то подвигнуть людей, а теперь только веселуха на уме. Кровь, стрельба, секс – вот три кита современного бумагомарательства, а лучше всего кровавый секс во время стрельбы! – Девушка едва заметно улыбнулась, ее богатое воображение попыталось воссоздать идеальный кульминационный момент современного произведения, то есть сцену, оптимально сочетающую в себе три принципа коммерческой литературы. – Нет, стой, Диана, вдарь по тормозам, куда-то тебя не туда занесло! Ты же полицейский, а не сумасшедший маньяк-насильник!»

Девушка сбавила скорость, прижалась к обочине и остановила энергомобиль. Правая рука потянулась к термосу с кофе, а левая немного ослабила натерший подмышку ремешок кобуры. Десять часов вечера, окрестности Гуппертайля, до аэробазы Мальфорна оставалось более четырех часов езды. Спецприемник уже в течение целого часа фиксировал сигнал маяка на одном и том же месте. Цель была на аэробазе, а значит, в скором времени непременно помашет крылом в неизвестном направлении. «Все равно не успеть, можно немного и отдохнуть», – пришла к неутешительному выводу девушка, умудрившись налить в стакан горячую жидкость из термоса и при этом не обжечь пальцы.

Вечер был под стать целому дню – неудачным. Даже пьеса сегодня была отвратительной; какие-то бредовые фантазии на тему далекой рыцарской поры. Примитивный сюжет, плоские, однобокие персонажи и ярко выраженный религиозный уклон. Где-то далеко-далеко, в неизвестной стране на краю света, в заброшенном храме спало могучее древнее Зло. Просыпаясь раз в сотню лет, оно принимает форму человека, выходит на свет божий и начинает обедать мирными обывателями. Насытится, разомлеет и уходит дрыхнуть опять, как будто у Зла дел других нет. Но однажды, к несчастью омерзительной бяки, находится несколько насквозь положительных воинов: сильных, решительных, благородных, посвятивших свои жизни служению Добру. На этот раз ими оказались благородные рыцари из выдуманного Ордена.

Усиленное нагнетание страха, кровавые сцены, чередующиеся с рассусоливаниями на избитые темы: «Борьба Добра со Злом», «Можно ли убивать во имя Добра?» или «Каким должен быть настоящий человек?» – типичны для подобных творений. В конце концов, положительные герои побеждают, а монстр повержен. Благородный рыцарь запирает мерзавца-людоеда в склепе, поскольку автор лелеял в душе надежду накропать такое же убогое продолжение. Естественно, попутно хороший дядя с мечом наперевес спасает уже приготовленную на ужин принцессу. Сухо, серо, скучно, написано на скорую руку…

Старший инспектор Континентальной полиции Диана Гроттке не верила в чудеса, бога и страшных монстров. С точки зрения двадцатипятилетнего полицейского самыми злыми существами на земле были люди, те самые кровожадные, подлые, гадкие, омерзительные подонки, которые загубили ее молодую жизнь, опошлили наивные девичьи идеалы и представления о справедливости.

Животное, какими бы длинными ни были его когти и острыми клыки, никогда не убивает без причины. Голод, самозащита, борьба за право продолжения рода – весомые аргументы в процессе выживания каждого существа. Власть, деньги, положение, ревность, ненависть – более продвинутые, но, по сути, те же самые параметры естественного отбора. Эти мотивы преступлений можно понять и принять, но когда малолетний король подворотен вышибает из дробовика мозги первому попавшемуся прохожему только ради того, чтобы скоротать скучный вечерок, это уже переходит все границы разумного и объяснимого.

Ирония судьбы заключалась в том, что чаще всего именно мерзавцев ей и приходилось защищать по долгу службы. Конечно, на свете много хороших, порядочных граждан, чтящих законы, обычаи и не причиняющих вреда другим, но так уж сложилось, что в ее практике на одного безобидного да невинного приходилось более десятка отпетых негодяев, грызущихся между собой за лучшее место под солнцем. По какой-то странной случайности, а возможно, наоборот, закономерности, судьба часто подкидывала Диане парадоксальные, комичные сюрпризы. Она находит угнанный энергомобиль, а на следующий день его осчастливленный владелец грабит банк. Мелкие воришки-гастролеры обкрадывают дом уважаемого в криминальных кругах города шулера. Известный наркоделец вместе со своей охраной погибает от рук обкурившихся его же травкой подростков. Смазливую вертихвостку насилуют на дискотеке, а она в отместку совращает отца и младшую сестренку дружка, решив для пущей пикантности заразить их неприличной болезнью, специально подцепленной накануне от третьего, совершенно непричастного к этой веселой истории лица.

Тем, кто ищет правду в жизни, не место в полиции. Это работа не для веснушчатых идеалистов, а для холодных, черствых индивидуумов, роботов, а не живых людей с чувствами и эмоциями. «Я не слуга закона, не профессиональный борец за справедливость, а просто регулировщик радикальных человеческих конфликтов», – пришла к неутешительному выводу Гроттке к концу первого года службы в полиции.

Коллеги по ОСР, «Отряду Специальных Расследований», Континентальной полиции не разделяли пессимистичных воззрений строгой блондинки, прятавшей природную красоту за лацканами длинных мешковатых пиджаков, более походивших на картофельные мешки с прорезями для рук, нежели на одежду.

«Мадам слишком долго жила среди трущоб и привыкла к отбросам», – любил подшучивать над ней весельчак Родриго, намекая на двухлетнюю службу Дианы в 1787-м континентальном округе – рабочих кварталах Альмиры.

«Твой юношеский, точнее, девичий максимализм скоро пройдет. Не борись с ним, он сам исчезнет, как исчезают прыщи у подростка, ставшего мужчиной, – успокаивал пытавшуюся с пеной у рта доказать свою правоту Диану седовласый северянин Свен. – Просто перетерпи какое-то время!»

«Тебе нужно больше отдыхать и чаще развлекаться, милая, – советовал любимец женщин – вивериец Луиджио Альваро, широко улыбаясь и лукаво глядя на нее сквозь щелочки прищуренных глаз. – Не забывай, ты красотка, лакомый кусочек… Сделай макияж, носи более облегающее и менее длинное, и ты увидишь, радость моя, как жизнь перестанет быть скучной и серой, она откроется перед тобой совершенно с иной стороны!»

«Милые мои, коллеги, друзья, братья… как же мне вас не хватает! Так паршиво и одиноко, что хочется выть!» – печально вздохнула Гроттке и еле успела смахнуть со щеки слезу, уже собиравшуюся шлепнуться в стакан с остатками остывшего кофе.

Два года назад она пришла в ОСР, тогда их было пятнадцать, пятнадцать лучших полицейских агентов, подчинявшихся напрямую Главе Континентального Конгресса и расследовавших самые крупные преступления. По правде говоря, они не занимались расследованиями в привычном смысле слова. Расследовать – значит работать уже с чем-то свершенным, что нельзя предотвратить, их же целью было бить с опережением, пресекать заговоры, преступления и крупные финансовые махинации еще в стадии их подготовки, не давать злоумышленникам осуществить преступные замыслы, короче – искоренять причины, а не ликвидировать последствия.

Наверное, об их работе можно было снять неплохой фильм, зрелищный, эффектный, захватывающий, да вот только рассказать скучающим без хороших сценариев режиссерам об их службе было уже некому. Родриго и его напарница Энтра погибли год назад. Раскручивая ловкие махинации известного шеварийского финансиста, они случайно перешли дорогу намбусийской спецслужбе. Свен утонул в батискафе невдалеке от юго-западного побережья Континента. Что заставило его спуститься под воду на глубину более пятисот метров, так и осталось загадкой. Рамису застрелили, самолет Антура разбился в горах. Смерть преследовала их, ОСР нес потери, но упорно продолжал борьбу: до конца, до последнего агента.

И вот полгода назад наступил тот злосчастный день, когда шестерым оставшимся в живых членам отряда поручили дело пищевого магната Огюстина Дора. Персона Дора привлекла внимание Конгресса неспроста. Один из самых богатых и влиятельных людей Старого Континента вел себя весьма странно, нетипично для лиц его круга и положения. Он был всегда на виду, но не стремился во власть. Многие влиятельные политики пытались свести с ним знакомство и «подружиться» для ведения совместных дел. Однако двухметровый великан изящно избегал случайных встреч на кортах, раутах и приемах. Министры, сенаторы, лидеры правящих партий не могли пробиться сквозь несокрушимую, многослойную стену из его пресс-секретарей, помощников, ассистентов, советников и заместителей по различным вопросам. В то же время бизнесмен весьма щедро финансировал мелкие организации, которые никогда не играли, да и навряд ли когда-нибудь стали бы играть весомую роль в общественной жизни: «Континентальный союз геологов», «Филанийская ассоциация добровольных мусорщиков», «Исследователи морского дна», «Общество защиты исторических памятников», «Шеварийская ассоциация домохозяек», «Герканский союз покинутых жен»…

Аполитичность магната была непонятна, но не могла стать причиной для начала расследования. Щедрость вполне объяснялась рекламными целями, но сама стратегия развития крупнейшей компании Континента оставалась неразрешимой загадкой. Человек, создавший мощную пищевую империю, безрассудно выбрасывал огромные деньги на ветер. Семьдесят процентов прибыли корпорации направлялось на финансирование заведомо убыточных проектов. Казалось, Дор специально разыскивал самые глупые, самые абсурдные идеи по всему Континенту, чтобы потратить на них лишние деньги: осушение болот Альтрунсии, производство энергомобилей нового поколения в Полесье, строительство энергетического комплекса в Намбусе.

Одно дело подкинуть несколько десятков тысяч представителям нежизнеспособных общественных организаций, и совершенно другое – транжирить миллиарды. Никто не мог понять замыслов пищевого короля, но в то же время никому не приходило в голову обвинять его в глупости. Непонятные, алогичные действия солидных персон пугают и поэтому автоматически становятся объектами расследования.

Шестеро агентов стойко пережили два месяца скучной,изматывающей, кабинетной работы. Анализ финансовых потоков, отслеживание политических тенденций и закулисных игр денежного воротилы; головные боли, постоянно слезящиеся глаза, рези в пояснице от многочасового сидения в кресле, несметные галлоны выпитого кофе, разговоры, обсуждения, отчеты, мозговые штурмы… Как это было уже далеко, нереально, призрачно, отрешенно, словно в чужой жизни, тихой, спокойной, желанной…

Наконец-то им удалось получить результат, тонкую ниточку, ведущую к центру интриги и обрывающуюся на границе Шеварии. Хотя бы раз в полгода каждый из председателей нелепых ассоциаций и союзов посещал горные курорты Шеварии, гораздо чаще бывали там руководители инвестиционных прожектов. После того как было установлено, что все они проходили курс лечения в закрытой клинике возле маленького городка Монтеранк, сомнений уже не было, речь шла о крупном и хорошо подготовленном заговоре, но вот только каком?

Дальнейшее просиживание штанов в штаб-квартире ОСР было бессмысленно. В Мальфорне остался лишь Альваро. Вместе с Карлом Альтмайером, сменившим фамилию на Альтфукс, а любимый кожаный плащ на униформу контролера Управы железнодорожных путей сообщения, Луиджио координировал действия агентов, разъехавшихся по удаленным уголкам Континента.

Диане в который раз не повезло, ей достался Намбусийский энергетический комплекс. Десять квадратных километров многоэтажных зданий, производственных корпусов, ангаров и вспомогательных сооружений грозно возвышались над ровным ландшафтом южнонамбусийской пустыни.

Невыносимая жара, палящее солнце, налетающие неизвестно откуда песчаные бури делали жизнь отвратной, а наружное наблюдение – почти невозможным. Для проникновения внутрь комплекса требовалось время. Сначала нужно было определить слабые места в системе охраны, а уж потом предпринимать активные действия. На протяжении долгих двух с половиной месяцев Диана изображала студента-археолога, самозабвенно перекапывающего тонны песка возле каких-то старых развалин. Только каждый день рискуя получить солнечный удар и натирая ладони о растрескавшееся древко лопаты, можно было безнаказанно находиться всего в километре от внешнего периметра объекта, охраняемого не хуже, чем завод по производству банкнот. В самое жаркое время суток девушка отсиживалась внутри спецфургона, оснащенного довольно мощным кондиционером и замаскированного под передвижную археологическую станцию. Она не знала назначения и названий большей части замысловатых инструментов и хитрых приспособлений, которыми приходилось работать на глазах у наблюдавших за ней через бинокль охранников.

Грязь, пыль, жажда, обгоревшая кожа и внушительные мозоли на руках оказались напрасными жертвами. За время «раскопок» она так и не увидела ни одного грузовика, подвозящего к комплексу стройматериалы, хотя, по заверениям прессы, второй этап строительства был в полном разгаре. Она составила подробную схему наружной сигнализации, изучила систему видеонаблюдения и график движения патрулей и только потом наконец-то решилась проникнуть на территорию стройки. Какое же разочарование постигло агента, когда внутри громоздких строений и корпусов оказалась абсолютная пустота. Строительством и не пахло, средства, инвестированные Дором на закупку оборудования и монтажные работы, ушли в неизвестном направлении. Даже сами здания были ветхими макетами, сляпанными на скорую руку из подручных, отслуживших свой срок материалов. Марионетки Дора прилагали титанические усилия, чтобы водить общественность за нос, но вот только с какой целью?

Ответ на этот вопрос нельзя было найти среди бесконечных барханов пустыни, нужно было возвращаться в намбусийскую столицу и попытаться выкрасть из местного филиала компании Дора фактическую проектную документацию. Не успел запыленный фургончик отъехать и пяти километров от опостылевших развалин, как неожиданно заработал молчавший уже две недели спецприемник.

Код «ЛА-18/7» появился на маленьком мониторе вмонтированного в электронную записную книжку устройства. «Луиджио Альваро: Тревога, один из членов отряда убит», – гласила ненавистная надпись. Подробности случившегося Диана узнала из быстро промелькнувших на экране рядов мелких цифр. Дирс Авернтон, посланный в Шеварию наблюдать за клиникой, сумел проникнуть в главное здание и похитить компьютерный диск с важной, по его словам, информацией. Операция прошла успешно, но потом на него напали. Истекающий кровью агент оторвался от преследователей и передал добычу Карлу Альтмайеру.

Не успела Диана доехать до ближайшего городка, как вновь заработал звуковой сигнал приемника. Сердце девушки оборвалось при виде нового сообщения о гибели коллеги. На этот раз не повезло Мансу, командированному в Альтрунсию. Еще через час пришло известие о смерти Лукрении Анвы из Полесья. Сомнений не было: люди Дора с самого начала знали о каждом их шаге, приглядывали за ними, но не предпринимали никаких мер. Похитив диск, Дирс в корне изменил ситуацию, теперь их убивали одного за другим.

Версия об акте возмездия отпала сразу. Людям Дора было не до того, чтобы сводить глупые счеты, их первоочередной задачей было вернуть диск. По всей вероятности, посланная команда боевиков потеряла след Дирса, и теперь люди Дора убивали членов отряда только для того, чтобы не дать лазутчику возможности передать добычу по цепи. Альтрунсия и Полесье находились невдалеке от Шеварии, поэтому Манса и Лукрению убрали в первую очередь. Сообщения приходили от Луиджио, значит, он еще жив. К тому же вряд ли убийцы осмелились бы напасть на штаб-квартиру, находящуюся в здании Министерства Обороны КС. Ей самой пока тоже ничего не грозило: Намбус был слишком далеко от места событий, и она не представляла интереса для врага, а вот Карл, курсирующий на поезде между Борном и Варканой, должен был стать следующей жертвой.

Страх за жизнь товарища заставил Диану пойти на отчаянный шаг, позабыть об осторожности и инструкциях, запрещающих связь между членами ОСР по открытым каналам. Горечь очередной потери смешалась с крайней растерянностью, когда из телефонной трубки донесся не привычный хрип коллеги, а совершенно неизвестный голос.

«Не расслабляйся, Диана, все потом, слезы тоже потом! – приказала себе Гроттке, развернув фургон на сто восемьдесят градусов и помчавшись на предельной скорости к намбусийской границе. – Сейчас не время раскисать! Главное, как можно быстрее забрать чертов диск!»

Неожиданно раздавшаяся трель телефонного звонка чуть не привела девушку к инфаркту. Альваро тоже решил позабыть об инструкциях и связался с ней по более оперативному каналу, чем трижды зашифрованный-перешифрованный кодовый сигнал, приходящий на приемник с получасовой задержкой. Внимательно выслушав краткий пересказ разговора с незнакомцем, Луиджио занял весьма неадекватную, с точки зрения Дианы, позицию. Он сообщил, что заберет диск сам, и тут же, воспользовавшись привилегией старшего по званию, приказал Диане немедленно скрыться, переждать опасные времена где-нибудь на курортах юго-восточного побережья.

Не споря, Диана ответила «Есть!» и повесила трубку. Она понимала, что Луиджио хотел по-мужски благородно отгородить ее от опасности и не принял бы возражений с ее стороны. Однако она была не беззащитным созданием, а полицейским и не могла позволить себе трусливо отсиживаться, пока льется чужая кровь.

Приемник противно заскрежетал, настраиваясь на частоту маяка. Цель находилась в Гуппертайле. Пустая дорога и хорошая погода позволяли гнать фургон с максимальной скоростью, но все равно она прибыла бы на место слишком поздно. «До Нобии пятнадцать километров, там сменю таратайку на скоростной энергомобиль. – Диана нахмурила загорелый лоб, стараясь сосредоточиться на составлении плана дальнейших действий. – До границы километров двести пятьдесят, не больше, там поверну на северо-запад. Дорога на Гуппертайль в хорошем состоянии, километров семьсот-восемьсот можно будет преодолеть за три с половиной часа. Учитывая напряженность движения, усталость и прочее непредвиденное – четыре, четыре с половиной часа. Луиджио наверняка перехватит цель раньше, но…»

Именно в этом «но» и заключалось все дело. Диана не была уверена, что Альваро успеет найти глупого и самоуверенного юнца – нынешнего обладателя диска – раньше, чем до него доберутся подручные Дора. Если это произойдет, то все труды, все жертвы и мучения были напрасны. Они никогда не узнают, что замышлял магнат, имитируя строительство дорогостоящих объектов и куда на самом деле уходили умопомрачительно огромные средства. Диане не было жалко наглеца, нагрубившего ей по телефону. Жизнь одного, да к тому же совершенно незнакомого человека ничего не значит при таких высоких ставках в игре.

«Я должна торопиться, я должна подстраховать Альваро, а если… – Диана осеклась, мысль о возможной смерти Луиджио заставила ее содрогнуться, – если он тоже погибнет, то должна вернуть диск любой ценой, любой ценой!»

Пластиковый стакан с недопитым кофе выпал из рук. Диана испустила пронзительный крик и заколотила руками в припадке ярости по рулю энергомобиля. На мониторе приемника загорелись зловещие цифры: «18/00». На этот раз сигнал был послан не членом отряда, а кем-то другим. Луиджио Альваро погиб, последние две цифры означали, что она осталась одна.

«Аэробаза Мальфорна, 21.47», – успокоившись, прочитала последний агент ОСР колонки цифр со вспомогательной информацией. Сейчас было 22.23, цель по-прежнему находилась на месте.

Глава 8 Через тернии в Старгород

Самолет медленно и тоскливо, словно доживающий свой век стервятник, начал кружить над посадочной полосой, постепенно сбавляя скорость и выбирая самую пологую траекторию для приземления. Агрессивный стиль посадки полесских пилотов нравился Дарку куда больше, правда, из-за укороченной процедуры виражей часто возникало недовольство среди пассажиров, содержание желудков которых неожиданно оказывалось на уровне гортани. Однако неудобства клиентов были такой малой и незначительной ценой за экономию дорогостоящего аэротоплива, что на них не обращали внимания. Действительно, люди ругались-ругались, но в суд на полесскую авиакомпанию не подавали, а если своенравное содержание желудка все же прорывалось наружу сквозь недостаточно крепко стиснутые зубы, то на этот случай были предусмотрены симпатичные пакетики в цветочек и тряпки для пола.

Полессяне или полессцы – Дарк так и не смог запомнить, как правильно называть жителей этой когда-то лесной страны, – были намного неприхотливей и терпимей к дискомфорту, чем взбалмошные граждане КС. Они не скандалили и не ворчали, когда на их столик ставили пиво вместо заказанного виски, не подавали судебных исков, если вдруг им доставались места хуже, чем те, за которые они заплатили. Ну уж а если нерасторопная бортпроводница проливала на брюки пассажира горячий кофе, то инцидент ограничивался гневной тирадой с пострадавшей стороны и по-детски наивной улыбкой с виновной. Терпение – вот национальная черта потомков лесовиков, кое-кем еще называемых по старинке «медведями».

За иллюминатором засверкало разноцветными огнями здание полесской аэробазы. Огромные корпуса из стекла и бетона были лишены привычных арок, балконов и прочих архитектурных изысков. Они выглядели просто, но в то же время величественно и помпезно. Уже в третий раз за последний год Дарку довелось наблюдать это незабываемое зрелище. «Великая кодвусийская Стена, могучая, несокрушимая крепость, созданная для того, чтобы огородить и спасти, – впервые возникшая четыре месяца назад ассоциация крепла с каждой новой посадкой в Урве. Нет, точно, очень похоже, только окна намного больше бойниц да светятся ярко, как витражи дворца филанийского короля эпохи освоения Нового Континента».

Легкий, едва ощутимый толчок качнул самолет. Колеса коснулись посадочной полосы, а шум двигателей стал затихать. «Ну, вот и все, – подумал Дарк, поправляя перекрутившийся ремень сумки и застегивая „молнию“ куртки до самого верха, – через пять минут подкатимся к терминалу, и начнется второй раунд увлекательной игры в кошки-мышки». Моррон быстро оглянулся и тут же принял исходное положение. Девушки сидели спокойно и, в отличие от других пассажиров, не собирали вещи в надежде первыми покинуть наскучивший борт самолета.

«Мне торопиться тоже не стоит, девчонки пойдут сзади и будут держаться на средней дистанции, – пришел к заключению Дарк, выбирая оптимальный вариант побега. – Самбина наверняка уже предупредила полесских сородичей, и в зале прилета мне уготована теплая встреча». Моррон посмотрел в иллюминатор, возле международного терминала стояли два самолета: дальверийский лайнер «АВ700» и намбусийский «С370». Кроме того, еще какое-то крупногабаритное аэрочудо неизвестной конструкции с нарисованными пальмами на фюзеляже только начало заходить на посадку.

«Много прилетевших, много встречающих, как это некстати! В тесном зале прилета будет толчея и неразбериха: сумки, чемоданы, потерянные вещи, назойливо предлагающие свои услуги таксисты и прочие неофициальные лица. Достать мою фотографию было нетрудно. Блестящая лысина и ультрарадикальный прикид может обмануть людей, но не представителей семейства кровососущих. Местные вампиры явно узнают меня и постараются напасть в суматохе. Для этого не нужно обнажать клыки и злобно шипеть, достаточно всего лишь одного укола снотворного. Подойдут сзади, уколют в толкучке и, под видом того, что их незадачливый приятель не рассчитал дозу спиртного в полете, выведут под руки на свежий воздух, а там все просто и понятно, как дважды два…» – Дарк призадумался. Он должен исчезнуть еще до того, как войдет в зал. Нужно задержаться на пограничном или таможенном контроле.

Задача оказалась не из легких. Просто спрятаться и отсидеться было невозможно. Во-первых, его новые подружки будут внимательно следить за ним, а во-вторых, насколько он помнил процедуру прохождения досмотра иностранными гражданами, укрыться было просто негде. Длинный коридор без окон и, естественно, дверей вел прямо от борта самолета к пункту пограничного контроля, затем было просторное помещение с конвейером для выдачи багажа и таможенный пост. Никаких ответвлений и переходов в соседние терминалы, даже туалеты не были предусмотрены.

«Остается только одно: устроить скандал и изнурительную разборку с таможенными чинами. Долго провалять дурака я не смогу, поскольку вещей у меня с собой нет, а ввоз крупной партии наличных в Полесье преступлением не считается, скорее наоборот, неофициально приветствуется. Ну, ничего, придумаю что-нибудь на ходу, потяну время, пока зал прилета не опустеет. Тогда вампирам будет сложно приблизиться ко мне незаметно, да они и не настолько глупы, чтобы решиться на открытое нападение».

Самолет остановился, герметичный люк распахнулся, и бортпроводницы, даря на прощание последние улыбки, вежливо попросили пассажиров проследовать к выходу. Дарк послушно встал и, немного переждав возникшую в проходе толчею, великодушно принял приглашение покинуть борт самолета. Поспешность действий не входила в планы моррона, но слишком затягивать встречу с неизбежным было опасно. Продолжавшие наблюдение за ним девушки могли неправильно истолковать его задержку и, как следствие, решиться свершить святую месть самостоятельно, без помощи полесских собратьев.

Дарк не солгал Миранде, девушек с такими глазами невозможно обманывать, ему действительно была неприятна мысль, что когда-нибудь придется убить рыжеволосую красавицу и ее не в меру визгливую подружку. Однако сантименты сантиментами, а главными причинами его бездействия по-прежнему оставались соблюдение конспирации и соображения личной безопасности. Любая шумиха на аэробазе чрезвычайно осложнила бы не только предстоящее расследование, но и отношения с местными властями. За ним и так гнались морроны и вампиры, вокруг его скромной персоны постоянно устраивали кровавую возню неизвестно на кого работающие убийцы, а вмешательство полесской полиции окончательно сделало бы его жизнь невыносимой. Его пребывание за гранью закона было чревато плачевными последствиями как для кровожадных преследователей, так и для ни в чем не повинной полесской общественности.

Перспектива бесславной смерти не пугала Дарка. Моррон изначально мертв, он не должен бояться небытия, поскольку и так уже зажился на этом безумном свете. В отличие от молодых морронов, у Дарка было много времени и возможностей, чтобы свыкнуться со своей сутью. Почти тысяча лет – достаточный срок, чтобы произошли существенные изменения в шкале жизненных ценностей и смерть казалась бы порой такой же желанной, как для других вечная жизнь. Честь, доброе имя и хорошая молва – эти людские понятия уже давно ничего не значили для Дарка. Они были пустым звуком, всего лишь внешними, весьма относительными показателями, мизерными и такими смешными по сравнению с уважением к самому себе.

«Я вступил в борьбу, принял брошенный кем-то вызов. Я могу погибнуть или победить, всякое может случиться, но одно я сделать обязан – выложиться, отдать все силы победе, бороться до последнего, а иначе… иначе я напрасно корпел под этим небом на протяжении стольких веков», – размышлял Дарк, безропотно повинуясь течению толпы, несущей его по длинному и узкому коридору к уже видневшимся впереди стеклянным стойкам пограничного контрольного пункта.

* * *

– Повернитесь, еще-еще, вот так… теперь немного правее! – Голос женщины в униформе был требователен и строг. – Не отворачивайтесь от света, мне нужно разглядеть вашу… лицо!

«Тридцать пять, может быть, сорок лет; немного полновата, страдает бессонницей и панически боится начальника смены, кажется капитана, если я правильно сосчитал крестики на погонах. Они мелкие, отсюда не разберешь, сколько их там: семь или восемь», – развлекался наблюдением за сотрудницей пограничной службы Дарк в томительном ожидании того момента, когда наконец-то настанет его черед всунуть в узкое окошечко фальшивое удостоверение личности и очаровательно улыбнуться сердитой воительнице с плохой косметикой.

Время шло, уже двадцать седьмую минуту он толкался среди гудящей толпы желающих посетить Полесье, настолько обезумевших и отупевших во время перелета, что простая и естественная мысль организовать очередь не осенила их изможденные головы. Ровно двадцать семь минут, долгих и мучительных, одну тысячу шестьсот двадцать секунд, посвященных упорной борьбе за выживание при помощи острых локтей и выносливых плеч. Если бы он был толстым, то легко избавился бы от пары килограммов лишнего веса, но, к несчастью, тело Дарка состояло из мышц, изрядно уставших, которые нужно было срочно подкормить, о чем не преминул минуту назад напомнить предательски заурчавший желудок.

Дарк вспотел, голова трещала от монотонного гудения, в котором еще несколько минут назад можно было различить отдельные слова и даже акценты. Дальверийцы, виверийцы, герканцы, шеварийцы – все они почему-то неустанно галдели, как будто сговорившись свести его с ума. Моррон уже давно потерял из вида вампириц, но отсюда было некуда деться. Он точно знал, что они позади и что им намного хуже, чем всем остальным. Чуткий слух – преимущество во время охоты и огромный недостаток, когда вокруг полно тихо бормочущих и громко кричащих людей. Сколько ни зажимай уши и ни прикидывайся глухим, убийственные разнотональные звуки все равно прорвутся сквозь крепко прижатые к ушам ладони и разорвут на мелкие части чрезвычайно чувствительные барабанные перепонки. Поездка в Полесье стала для вампириц неожиданностью, и вряд ли в их элегантных сумочках имелись затычки для ушей. Моррон внезапно поймал себя на мысли, что проникся сочувствием к застигнутым врасплох противницам.

«Неужели я настолько размяк, что красивая мордашка и пара игривых взглядов возымели такое действие?! Старею, добрею!» – вздохнул Дарк и сильно заехал кулаком в бок обрюзгшему дальверийцу в широкополой шляпе, пытавшемуся бессовестно вклиниться между ним и спасительным окошком.

– Назад… к линии, живо! – устало прошипело чудовище в женском обличье, грозно поедая Дарка мутными слезящимися глазами.

– Какая линия?! Вы что, не видите… такое творится?! – пытался вразумить женщину в форме моррон, едва удерживая напирающую и клокочущую за его спиной толпу.

– К линии! – настойчиво повторила приказ пограничница, глядя на строптивого юношу как на агрессора, интервента, контрабандиста и наглеца в одном лице.

Титаническим усилием воли и напрягшихся мышц спины моррону все же удалось немного потеснить назад рвущихся к барьеру товарищей по несчастью. Только после этого грозная воительница открыла окошечко и милостиво согласилась принять маленькую книжечку в серой обложке.

Спустя несколько секунд пристального разглядывания помятых корочек и сверки личности на фотографии с покрывшейся потом физиономией стоявшего перед ней субъекта служащая все же поставила во вкладыше желанный штамп и нажала на кнопку.

Магнитный замок приветливо щелкнул, подмигнув Дарку зеленым цветом, и массивная железная дверь, как скрипучие ворота средневекового замка, медленно отъехала в сторону. Только переступив порог и осознав, что все мучения остались позади, моррон спохватился: «Я же лыс, как колено, а на фотографии с длинными волосами. Мое лицо изменилось до неузнаваемости, я сам себя с трудом узнаю… Почему же она меня пропустила?»

Случившееся объяснялось просто. За шесть часов смены женщина налюбовалась на столько фотографий и лиц, что если бы она одинаково внимательно всматривалась в каждую, то определенно сошла бы с ума. Дарку повезло, он попал в число тех счастливцев, якобы рассматривая удостоверения которых на самом деле женщина закрывала глаза и отдыхала. Если бы не ее усталость, то, вероятно, возникли бы большие проблемы не только из-за отсутствия волос у оригинала, но и из-за дилетантского качества немного смазанной с левого края печати.

Конвейерная система проверки прибывающих имела один существенный недостаток – человеческий фактор. Экономия на персонале свела на нет работу всего пограничного механизма.

Не растрачивая попусту ограниченный запас душевных сил, прибереженных для куда более важных вещей, чем соболезнование уставшей женщине, Дарк усиленно заработал локтями, пробивая себе дорогу через две сотни уже прошедших пограничный пост счастливцев, теперь пытавшихся отыскать свой багаж среди бесформенного нагромождения чемоданов и сумок.

Похоже, власти умышленно издевались над иностранными гостями полесской столицы. Конвейер был всего один, и из темной бездны загадочного отверстия в стене ежесекундно прибывали все новые и новые партии упакованного барахла. Стоит ли уточнять, что вещи попадали на движущуюся ленту транспортера в хаотичном порядке, то есть вперемешку со всех рейсов. Человек тридцать-сорок ползали между разбросанными чемоданами, еще столько же тешили себя надеждой поймать то чудное мгновение, когда их драгоценная сумка торжественно въедет в зал и не будет сброшена под ноги. Остальных приезжих, видимо, уже покинули силы, они держались в стороне и пребывали в сомнамбулически глубоком раздумье: «В каком состоянии достанется мне багаж? И появится ли он вообще?»

К счастью, моррон путешествовал налегке, и это помогло ему избежать проблемы, с которой столкнулись привыкшие к хотя бы минимальному комфорту в дороге путешественники. Однако дойти до зала таможни оказалось непросто. Пару раз Дарк падал, спотыкаясь о валявшиеся на полу чемоданы и оторванные ремни сумок, которые, наподобие змей, так и норовили оплести его ноги, трижды его грубо отпихивали в сторону, а однажды даже пнули.

С виду респектабельные, еще недавно переполненные жеманством и показными манерами граждане всего за какие-то полчаса превратились в обезумевших, мечущихся по замкнутому пространству багажного отделения зверей. Природа есть природа, против нее не попрешь! Борьба за помятую и перепачканную котомку – та же борьба за кусок мяса в голодную зиму, но только в условиях цивилизованного, высокоразвитого человеческого общества. Как только вещи оказывались в руках владельцев, накал страстей моментально спадал. А после того как таможенный кордон оставался за спиной, взъерошенные и растрепанные пассажиры «чистили перышки» и снова превращались в напыщенных дам и господ, способных часами рассуждать об этикете с приличиями и неустанно вываливать на собеседников словесный шлак на высокие темы.

Выбравшись из толпы, Дарк поспешил к стойкам таможенников, одетых в униформу небесно-голубого цвета и пугающих «клиентов» изрядной толщиной лоснящихся щек. Беглец сначала хотел отдышаться, но не мог позволить себе упустить удачный момент, когда встречающие еще не видели его, а девушки-вампирицы еще не прошли пограничный контроль. Именно сейчас он должен был исчезнуть, раствориться как дым. Не время обращать внимание на неопрятный вид, льющийся со лба пот и сбившееся дыхание, когда, возможно, всего через несколько мгновений шанс уйти незамеченным будет окончательно и бесповоротно утерян.

– А ну-ка, пшел! – Рука моррона схватила за ворот пиджака степенного господина в очках и откинула его в сторону. – Чо рты раззявили, курицы моченые?! А ну, пропусти!

Молодой таможенник с жиденькой бороденкой и оттопыренными усами чуть ли не выронил из рук магнитный щуп при виде наголо бритого юноши в кожаной куртке, грубо распихивавшего выстроившуюся перед пунктом проверки очередь. Действия нахала привлекли внимание и находившихся поблизости коллег: двое таможенников открыли от удивления рты, а седовласый сержант со следами кофе на рубашке и кителе выпучил глаза и чуть было не подавился отправляемым в бездонные недра живота бутербродом. Даже служебный пес ощетинился и тихо зарычал в преддверии драки. Пройдя сквозь очередь, как ледокол сквозь льды северных морей, Дарк остановился в метре от жидкобородого таможенника и, мимоходом сплюнув под ноги, водрузил сумку с деньгами на стол досмотра.

– Долго еще я ждать буду?! Валяй, обнюхивай! – обратился Аламез то ли к служащему, то ли к внезапно испугавшемуся и забившемуся под стол псу.

Реакция собаки ничуть не удивила моррона. Такое уже случалось не впервой, животные чувствовали, что он не человек, и предпочитали держаться подальше. У них был острый нюх, обостренные инстинкты, а вот молчание оробевших служащих уже начинало по-настоящему выводить Дарка из себя. Еще немного, еще минутная задержка из-за нерешительности остолопов в погонах – и его затея бесславно провалится.

– Встаньте в очередь, – неуверенно пролепетал юноша, косясь на начальника, который, отложив бутерброд, начал медленно принимать грозный вид, естественно не забыв при этом раздуть для пущей важности толстые щеки.

– А те какое дело, мелюзга, в очереди я или нет?! У тя там чо, теща стоит?! Развели тут свинарник, а от других порядка требуете! – продолжал спектакль Дарк, плавно и почти незаметно для окружающих переходя с общеконтинентального на полесский. – Давай живее, не тяни время, мне еще с дороги в кабак заглянуть надо!

– Убрать отсюда эту мразь! Чего встали, бездельники?! – подал голос начальник смены, наконец-то доведя свой гнев до кондиции кипения. – Манш, Иланор, исполнять!

Испугавшись грозного крика, пес для порядка жалобно тявкнул из-под стола, а два рослых парня, сбросив оковы оцепенения, поспешно кинулись исполнять приказ. Запоздалая реакция оппонентов не застала моррона врасплох. Как только рука одного из таможенников властно легла на его плечо, Дарк совершил легкое круговое движение и вывернул кисть незадачливого вышибалы.

Дальше события стали развиваться в строгом соответствии с намеченным беглецом планом. Дежурный полицейский наряд находился неподалеку от поста и внимательно наблюдал за происходящим. Пока шла словесная перепалка, служители порядка не вмешивались, предоставляя своим коллегам-таможенникам возможность разрешить чрезвычайную ситуацию мирными средствами, но как только конфликт перерос в стадию рукоприкладства, вооруженные автоматами мужчина и девушка поспешили использовать в споре последние и весьма увесистые аргументы.

Тяжелый стальной приклад врезался точно между лопаток. Если бы Дарк не предвидел нападения сзади и предусмотрительно не рванулся вперед, то удар бы пришелся точно по основанию черепа.

«Задумка могла окончиться плохо: полгода больничной койки или летальный исход, а все из-за плохой подготовки! Ну, не научили оболтусов в академии рассчитывать силу удара, что с этим поделать… дилетанты!» – выражал про себя недовольство Дарк низким уровнем профессионализма местных полицейских, пока сладкая парочка в бронежилетах заваливала его обмякшее тело на стол и, осыпая спину ударами кулаков, закручивала назад руки.

Не считая явного перебора с применением приклада, нужно было отдать должное слаженности и отточенности действий напарников. Процедура ареста заняла не более пяти секунд, а стоявшие поблизости гражданские даже не успели как следует испугаться. Однако, когда стальные браслеты защелкнулись на запястьях хулигана, по рядам невольных свидетелей инцидента прокатился недовольный ропот, мгновенно переросший в шквал возмущений. К великому удивлению Дарка, среди присутствующих нашлись чудаки, осуждавшие действия представителей властей и по непонятным причинам вставшие на его сторону.

«Да что же творится?!», «Беззаконие, произвол, нарушение прав!», «Правильно, так с ними и надо, подонками!» – неслись вслед Дарку, которого уже волокли в сторону служебных помещений, противоречивые выкрики.

* * *

Сознание вернулось не сразу, оно долго пробиралось сквозь разрушенные адским сотрясением коридоры мозга, но наконец нашло путь и объединило отдельные функции восприятия мира в единую цепь. Сначала открылись глаза, ядовито-зеленый фон резал сетчатку и отдавался ноющими болями в затылке; затем вернулось обоняние, жуткая вонь поразила дыхание. Дарк издал тихий хрип, отчего заболели разбитые в кровь губы. Серьезных повреждений вроде бы не было, иначе побитый организм обязательно просигналил бы об этом спазмами, ломотой, резями и прочими разновидностями болевых ощущений. Еще пару раз крякнув, моррон сел на липкий пол и огляделся вокруг: темно-зеленый кафель в грязных разводах, яркая лампочка без абажура на потолке, три писсуара – источника зловония, пара туалетных кабинок и проржавевший умывальник, из которого монотонно капала вода. Сомнений не было – его заперли в туалете полицейского опорного пункта аэробазы, не забыв предварительно снять наручники и слегка попинать ногами.

Последним из чувств к моррону вернулась память. Он на твердую четверку с плюсом отыграл комедийную сценку на таможне, но так и не успел перейти ко второму действию. Внезапно появившийся самозванец-режиссер взял инициативу в свои руки и хорошо поставленным ударом по голове объявил антракт. Это произошло сразу же, как только он в сопровождении двух костоломов скрылся от взглядов публики за дверью служебных помещений. Дарк немного не рассчитал, за что и поплатился, хотя, по большому счету, еще ничего не было потеряно. Сколько бы ни тянулся антракт, а зрители все равно не смогут отсидеться в буфете.

Моррон медленно встал и, не спеша проверив работу двигательно-опорной системы и вестибулярного аппарата, доковылял до такой же темно-зеленой и грязной, как кафель, двери. «Три громких удара, как это символично, – размышлял Дарк, пока барабанил по запертой двери, – три удара – три звонка в театре, хватит, ротозеи, бездельничать, шут отдохнул, шут готов продолжить клоунаду!»

Вскоре в ответ раздались торопливые шаги, дверь открылась, и на пороге возникла уже знакомая моррону девушка: среднего роста, стройная, черноволосая, с немного раскосыми глазами и короткой стрижкой. Дарк сделал было шаг вперед, но округленный кончик полицейской дубинки тут же уперся ему в грудь.

– Очухался, скандалист? Я рада, теперь посиди спокойно и не мешай работать, а то получишь вторую порцию… прав, – быстро проговорила девушка и захлопнула дверь так сильно, что с потолка отвалился кусок штукатурки, а барабанные перепонки задержанного чуть ли не разорвались.

На языке мгновенно завертелось много нелестных эпитетов, адресованных женщинам во власти, но Дарк сдержался. В конце концов, его повторно не побили, а обошлись вполне вежливыми уговорами.

Выждав с минуту, он снова постучал в дверь, но на этот раз результата не последовало. Привыкшая к фокусам перепивших в полете пассажиров и прочих бузотеров-арестантов, девушка наверняка стиснула зубы и упорно барабанила по клавиатуре, стараясь не обращать внимания на побочные шумы, мешающие печатать отчет о задержании. Время шло, Дарк продолжал бесплодные попытки сочинить увертюру для одинокого ударника с оркестром гулко завывающих водосточных труб и бачков. Костяшки кулака уже начинали распухать, а на него так и не обращали внимания. Отчаявшись, Дарк сильно пнул по двери ногой и затих в ожидании ответной реакции. Не прошло и минуты, как вновь послышались шаги и голоса. На всякий случай моррон отошел от двери и начал разминать кисти рук. Долетевшие до его слуха обрывки фраз и интонации свидетельствовали о том, что разговор предстоит серьезный.

На этот раз визитеров было двое. Негласная инструкция руководства запрещала поодиночке проводить «воспитательные» мероприятия с задержанными. Не то чтобы кто-то боялся возможности побега, скорее присутствие при избиении второго полицейского намного облегчало судебные разбирательства в случаях нанесения воспитуемым тяжелых, а порой и не совместимых с жизнью увечий. Должен же был кто-нибудь засвидетельствовать, что арестант набросился первым и получил по заслугам.

Черноволосая накинулась на жертву сразу. Крепко сжав зубы, она быстро приблизилась к Дарку и, не говоря ни слова, занесла для удара дубинку. Ее напарник, скуластый, широкоплечий детина лет сорока, взял на себя роль пассивного наблюдателя. Широко расставив ноги, он замер у двери. Видимо, сегодня был не его черед развлекаться, он не вмешивался, только подстраховывал разъяренную львицу.

В отличие от боевого оружия – секир, кинжалов и мечей – полицейская дубинка была всего лишь детской игрушкой. Эффективный инструмент усмирения безоружной толпы был бесполезен и жалок при применении против опытного противника. Набор атакующих ударов дубинки ограничен, а ход мысли ее владельца примитивен и предсказуем. Дарк легко ухватился за кончик дубинки в полете и рванул на себя: оружие оказалось в его руке, а растерянная девушка беспомощно затрепыхалась в крепких объятиях предполагавшейся жертвы. Ее напарник бросился было на помощь, но тут же остановился, повинуясь волевому взгляду Дарка.

– Стой, где стоишь, а то боевой подруге все кости переломаю, начну с мордашки! – на всякий случай озвучил моррон мысль, которую светловолосый верзила уже самостоятельно прочел по выражению его лица.

– Не осложняй! – лаконично произнес полицейский, гневно взирая на Дарка исподлобья. – К чему тебе это?! Мы ведь только хотели тебя успокоить, чтоб дверь не ломал. За тобой же ничего нет. Ну, побузил немного, перебрал чуток в полете, со всяким бывает. Мы и помяли-то тя самую малость, так… для острастки, уже отпускать собирались!

– Хватит трепаться! – прервал Дарк сладкие успокоительные речи, при помощи которых полицейские имели обыкновение усыплять бдительность разбушевавшихся преступников. – Еще шаг вперед, и я ей шею сверну!

Дарк легонько сжал рукой горло жертвы. Девушка застонала от боли, ее тело конвульсивно содрогнулось, а из уголка рта потекла слюна. Наглядная демонстрация серьезности намерений возымела действие. Полицейский сделал шаг назад и примирительно вытянул руки открытыми ладонями вперед.

– Хорошо, хорошо, как скажешь. Только зачем тебе осложнения? Ты же не преступник: банк не грабил, никого не убивал. Хочешь, прямо сейчас отпустим?!

– Мне нужны три вещи: моя сумка, нож и твой начальник, – четко выговорил каждое слово не поддавшийся на уговоры моррон. – Жду три минуты, затем начинаю ломать кости. С оружием не входить, усыпляющий газ, газовые гранаты и прочую дребедень не применять! У меня хватит времени свернуть девке шею!

Видимо, до полицейского наконец дошло, что слащавые заверения не подействовали на террориста. Он молча кивнул в ответ и, не поворачиваясь спиной, удалился. К тому же требования парня были настолько несуразными и смешными, что их можно было удовлетворить без особых усилий и не поднимая шумихи.

Через пару минут дверь снова открылась. Порог переступил невысокий худощавый мужчина в форме полицейского лейтенанта. В одной руке он держал отобранную при аресте сумку Дарка, а в другой – небольшой перочинный нож. Дарк не сомневался, что за закрытой дверью с нетерпением ожидала условного знака – легкого покашливания или нарочито громко произнесенного условного слова – вооруженная до зубов спецгруппа. Вне зависимости от страны, эпохи и континента действия властей всегда одинаковы, прямолинейны и настолько предсказуемы, что порою становилось просто неинтересно нарушать букву закона.

– Поставь на пол рядом с собой! – скомандовал Дарк, предвосхищая глупость офицера, который непременно постарался бы приблизиться к нему и использовать сумку в качестве оружия. – Молодец, теперь возьми нож и вспори днище с правой стороны. Смотри аккуратней, она мне еще понадобится!

Лейтенант изумленно вытаращил глаза, но точно выполнил указания. С такими странными требованиями ему еще не приходилось сталкиваться, но, по заверениям психиатра-эксперта, которые лейтенанту доводилось несколько раз слышать на регулярно проводимых в академии семинарах, ход мысли рассерженных психов был опасен и неисповедим.

Беспокойство за жизнь своего подчиненного, а следовательно, и за собственную карьеру взяло верх над стремлением воздать преступнику по заслугам. Маленький, но острый ножик с хрустом вонзился в бок сумки и начал вспарывать тонкую ткань.

– Вот, я сделал, – отчитался офицер, выполнив работу. – Что теперь?!

– Приподними и встряхни! – медленно произнес Дарк, гипнотизируя собеседника строгим настойчивым взглядом.

Лейтенант не решился перечить и осторожно приподнял сумку. Из-за отпоротой подкладки вылетела и шлепнулась на пол маленькая черная книжечка с крупными золотыми буквами: ГАПС. Офицер чертыхнулся и испуганно отскочил к двери, как будто увидел вместо безобидного удостоверения личности агрессивно настроенную гремучую змею. Оказалось, что упоминание нечестивого всуе и было сигналом к началу штурма. Дверь распахнулась, но автоматчики не успели проникнуть внутрь, они испарились при звуках властной и громкой ругани офицера.

– Между прочим, команды «Пошел!» и даже «Вон!» уставом не предусмотрены, господин лейтенант! С чего это вдруг такая экспрессия?! – усмехнулся Дарк и отпустил заложницу.

Обмякшее тело девушки упало на пол. Радостное известие, что все закончилось и угроза для жизни осталась позади, почему-то привело к непонятной для моррона реакции – потери сознания.

– Бог с ней, сама оклемается, – отмахнулся Дарк, раздумав приводить девицу в чувство. – Ты лучше, лейтенант, пнем не стой, а книжечку подними! Пол-то у вас тут давно не мытый, запачканный весь…

Мужчина робко кивнул и поспешно поднял удостоверение.

– Теперь открой и прочти, кричать не надо, но так, чтобы я слышал! – потребовал Дарк, не отводя пронизывающего насквозь взгляда от лица перепуганного полицейского.

– Государственное Агентство Политического Сыска, – задребезжал тонкий противный голос полицейского коменданта международного терминала, – капитан Кабион Алендор, уполномоченный и полновластный…

– Достаточно, – скомандовал Дарк, подходя к офицеру вплотную и вытирая вспотевшие ладони о ворот его форменной куртки. – Твои ребята немного со мной пошалили, но я прощаю… Зачем я устроил скандал на таможне, не скажу, поскольку не твоего это ума дело. Меня вообще здесь не было, понял?!

– Угу. – Лейтенант не нашел слов и кивнул.

– Ну, вот и отлично. Надеюсь, наличность в порядке, пересчитывать не надо?!

– Нет, что вы, мы же не… – Лейтенант не менее интенсивно замотал головой.

– Приятно иметь дело с умными и порядочными людьми, – перебил его заверения Дарк. – А теперь пускай твои орлы снимут жилетики, отложат автоматики и пойдут попить кофе минут на пятнадцать! Кстати, я буду не против, если и ты присоединишься к ним. Устрой коллегам корпоративное кофепитие где-нибудь подальше отсюда, например в баре на втором этаже!

– Понял. – Офицер преданно мотнул головой, а затем быстро скрылся за дверью.

Моррон облегченно вздохнул и задумчиво посмотрел на совершенно пустой блокнот, который до сих пор держал в руках. На бледно-серой обложке не только не было позолоченных букв, но и листы внутри тонкой книжечки были девственно чисты. Старый трюк, о котором ему когда-то рассказывал непревзойденный мастер иллюзии Мартин Гентар, сработал и помог ему выпутаться из весьма затруднительного положения.

«Значит, самая страшная контора в Полесье называется ГАПС. Звучит комично, но дяденьки там, по-видимому, собрались серьезные. Нужно запомнить название, вдруг впредь пригодится», – подумал Дарк, перекинув сумку через плечо и не спеша покидая опустевший как по мановению волшебной палочки полицейский участок.

* * *

В четвертый раз за последний час звучала эта противная песня. Творчество современных полесских музыкантов и рифмоплетов поражало своей примитивностью и нежеланием осознать простые реалии жизни: слушатели не всегда бывают пьяными, и далеко не все из них провели бурную молодость в тюрьме. К звукам голоса тоскливо завывавшей певицы у Дарка сложилось особое отношение: он резал уши, пронзал мозг, заставлял мурашки ускорить бег по позвоночнику и отзывался спазмами желудка.

«Когда закончу дела, специально задержусь на несколько дней. Найду певичку, увезу из столицы и утоплю в самом вязком болоте! Ишь разголосилась, дрянь!» – моррон передернулся, поправил воротник куртки и нехотя открыл глаза.

На электронном табло седьмого терминала полесской аэробазы было 4.37 утра. До начала посадки на старгородский рейс оставалось чуть менее получаса. Из-за довольно заметной разницы между западноконтинентальным иполесским временем эта ночь оказалась слишком долгой. С тех пор как Дарк успешно освободился из зловонных застенков полицейского сортира, прошло три томительных часа. Потеряв след, вампиры наверняка попытались найти его среди пассажиров ночного рейса на Старгород, а затем кинулись на железнодорожный вокзал и междугородные станции энергомобилей. Не обнаружив беглеца и там, они пришли к единственно разумному решению: прекратить поиски и направиться в Старгород. Действительно, у известного хитреца Аламеза мог быть свой собственный способ быстро и незаметно добраться до древнего полесского города. Он мог на несколько дней осесть в столице и переждать или использовать энергомобиль, специально оставленный во время недавнего посещения Полесья на одной из платных стоянок аэробазы. Проверять все возможные варианты у вампириц не было ни времени, ни сил, ни тем более желания. Они знали, что конечным пунктом сложного маршрута его бегства все равно окажется старгородская глубинка. Именно туда он стремился – в бывшую полесскую столицу, а ныне небольшой провинциальный городок, находившийся всего в трехстах километрах от Урвы.

«Везет же кровососам, – завистливо сетовал на жизнь Дарк, ежась от холода и пытаясь залезть внутрь куртки наподобие черепахи, прячущей голову и конечности внутри панциря. – Они уже давно на месте, разбрелись по уютным лежбищам гостинично-подвального типа и отсыпаются до заката, а ты тут бди, мерзни, пока не подкатят старенькую винтовую таратайку! И кто только составлял это чертово расписание? Надо же было чудаку додуматься поставить рейс в полночь, а следующий только на утро, голову бы ему оторвать, мерзавцу!»

Рынок – результат развития спроса. Самые умные и предприимчивые коммерсанты целенаправленно формируют потребительские приоритеты, подстраивают желания людей под налаженный процесс массового производства. В этом и заключается успех умелого ведения дел: «Заставить покупать то, что тебе выгодно производить, а не производить то, чего хотят покупатели!» Именно руководствуясь этим абсурдным с первого взгляда принципом, и работали самые крупные и удачливые компании Континента. Клиент сегодня хочет одно, а завтра его интересует совершенно другое. Сначала ему нужен скоростной автомобиль, потом удобный в управлении, через пару лет все помешаются на безопасности, а затем основным параметром неожиданно станет экономичность двигателя. Человек никогда не знает точно, чего он хочет, в голове не хватает извилин, чтобы четко и конкретно сформулировать собственные желания. Добивается высокого уровня прибыли только тот, кто формирует и стимулирует потребности, а не тот, кто, как основная масса недальновидных самоучек-торговцев, идет по проторенному веками пути удовлетворения спроса. Каждый, кто пытается поспеть за развитием рынка, на самом деле всегда оказывается на шаг позади, не успевает перестраиваться, теряет прибыль, получая лишь малую часть от максимально возможного.

Тот человек, который составлял расписание рейсов, был явным консерватором и бюрократом. Он, ссылаясь всего лишь на статистику покупки билетов, объявил промежуток времени с полуночи до пяти утра «мертвым», отменил трехчасовой рейс и даже не задумался о том, что плохая заполняемость салона в ночное время объяснялась не отсутствием спроса у потребителей транспортных услуг, а отвратительной работой городского общественного транспорта.

Держали бы на службе умных, радеющих за дело людей, расписание бы выглядело совсем по-другому. Ответственный за его составление проел бы плешь своему руководству, чтобы оно, в свою очередь, объяснило ленивым клеркам из городской управы необходимость наладить работу транспорта в ночное время.

«Все, как всегда, упиралось и упирается в человеческий фактор, или, как сейчас модно говорить, персонал. Руководство беспокоит не максимализация прибыли, не успешное развитие порученного им дела, а крепость их задниц в уютных и теплых креслах. Люди привыкли идти по самому легкому пути, зарабатывать меньше, но зато без дерготни, напряжения мозгов и прочих усилий. Старый Континент – старые, дряблые, уставшие от жизни люди, не чета дальверийцам. Те куда шустрее, работоспособнее и подвижнее нас, именно за это мы их и не любим!» – подвел черту под размышлениями на отвлеченную тему полусонный моррон.

Седьмой терминал находился на окраине аэробазы. Отсюда летали старенькие, доживающие свой век самолеты, а дальность маршрутов не превышала пятисот километров. В расписании значились лишь местные рейсы, за исключением одного, на Старгород, который уже давно не пользовался популярностью, но не мог быть отменен из тактических соображений ведения продолжительной межведомственной войны между государственными палатами воздушного и железнодорожного транспорта.

Дарку не было дела до дрязг бюрократов, растрачивающих годы, нервы и бюджетные средства ради доказательства своей значимости и незаменимости. Однако из разбитого окошка зала ожидания ужасно сквозило, а соседство с многодетным семейством полесских фермеров, возвращавшихся из столицы после закупок, абсолютно не устраивало. Будущее полесского народа носилось и визжало, пытаясь достать всех и вся. Степенные родители не обращали внимания на невинные забавы навязчивых деток, их больше волновали надежность и плотность упаковки огромных баулов, которые они не сдали в багаж, а собирались протащить в салон самолета под видом ручной клади.

Моррон стойко терпел визг и радовался тому, что в Старгород полесские сельчане не полетят. Поблизости вообще не наблюдалось более двадцати человек, предположительно летевших с ним одним рейсом. Три часа назад было еще хуже: он был совершенно один среди орущего и постоянно движущегося царства крестьян, гусей и вещей.

Приятный женский голос объявил по громкой связи о начале посадки на старгородский рейс. Дарк облегченно вздохнул и, взяв в руки сумку, быстро направился к турникету. В этот миг его вновь посетило странное чувство. Вышедший из строя во время полета зуммер опасности заработал вновь, притом сигнал был настолько сильным, что разболелся правый висок и задергалось веко. Моррон вернулся на прежнее место и внимательно осмотрел зал. Будущие компаньоны по тряске в стареньком самолете обрадованно зашевелились и начали собирать вещи. В зале возникло оживление, но новых лиц не было, за исключением нескольких сельских жителей, которые не воспринимались беглецом как потенциальные источники угрозы. Тем не менее сигнал продолжал усиливаться, пульсирующая боль в виске перекочевала на правый глаз, лоб и переносицу.

Внезапно внимание Дарка привлекла только что появившаяся в зале особа. Обругав и грубо оттолкнув замешкавшегося в узком проходе между стеклянными дверями бородатого мужчину, в зал вбежала молодая симпатичная девушка. Дорожная сумка была небрежно перекинута через плечо, застегнутый на все пуговицы просторный черный пиджак доходил почти до колен и прикрывал от посторонних взоров явно хорошо натренированную, изящную фигуру. Боль моментально улеглась, как только Дарк увидел блондинку. Она застыла в центре зала, растерянно озиралась по сторонам и, казалось, кого-то высматривала.

«Похоже, пребывание в Полесье отрицательно сказывается на органах чувств, – предположил Дарк, на всякий случай спрятавшись за сумками и наблюдая за действиями светловолосой красавицы. – Она не вампир, со мной в самолете не летела. Следующий рейс из КС прилетает лишь послезавтра. Девушка не из числа боевиков из собора, но мой мозг среагировал именно на нее. Может, она причастна к резне в Старгороде, что-то вроде полесского филиала террористической организации. Почему бы и нет? Коль банки рискуют деньгами и открывают отделения в Урве, то этим веселым ребятам сам бог велел здесь обосноваться».

Пассажиры продолжали один за другим покидать зал и подходить к стойке регистрации. Уже более половины улетающих получили посадочные талоны и скрылись в коридоре, ведущем к трапу самолета. Красавица вела себя странно, она продолжала неуверенно топтаться на одном и том же месте, провожая внимательным взглядом каждого подходящего к стойке регистрации, а потом смотрела на маленький, умещающийся в ладони предмет, который то и дело доставала и снова убирала в карман пиджака.

«Ладно, была не была, вроде бы оружия у блондинки нет, а очаровательные улыбки, конечно, ранят, но не убивают», – подумал Дарк, вышел из-за укрытия и, стараясь не обращать на себя излишнего внимания, направился в сторону зоны посадки.

Он был предпоследним, кто зарегистрировался на старгородский рейс. Таинственная девушка поедала глазами его затылок, пока он получал посадочный талон и непринужденно общался с весело щебечущей бортпроводницей. Входя в коридор, моррон быстро оглянулся через плечо. Стоявшая ранее неподвижно незнакомка залихватски перекинула сумку через плечо и стремительно неслась к пункту регистрации пассажиров.

Глава 9 Зимние игрища

Лютый мороз ударил по щекам и сковал дыхание. Глаза мгновенно заслезились, а руки раскраснелись и затряслись, пронзенные насквозь безжалостным холодом. Минус сорок пять по Фареллу, это вам не шуточки, не ерунда! Птицы замерзают в полете, а двигатели энергомобилей глохнут и больше не заводятся. Такая холодина даже для Полесья редкость. К примеру, неделю назад, когда съемочная группа Франца фон Хубера покидала промерзшие стены старгородского павильона, было всего минус двадцать. Актеры кутались в теплые шубы и вынуждены были то и дело прибегать к изнурительной процедуре внутреннего согрева. Исполнительница главной роли жаловалась на судьбу, не рискуя использовать в борьбе с жестокосердным режиссером свой излюбленный и самый действенный аргумент – слезы. Избалованная примадонна кинематографа не пускалась, как обычно, в продолжительные стенания исключительно из соображений самосохранения. Слезы мгновенно замерзли бы на ее милом личике и сделали бы жизнь еще более невыносимой и отвратной.

До отлета в Полесье Дарк предвидел, что ему придется стойко перетерпеть несколько неприятных мгновений, выдержать двадцати-тридцатиметровую пробежку по морозу от дверей аэробазы до дверцы такси, а затем еще столько же от машины до заветной секции меховых изделий первого попавшегося на глаза магазина. Но минус сорок пять было уж слишком, такой чудовищно низкой температуры не ожидал даже он, привыкший постоянно быть одетым не по погоде и стойко переносить резкие изменения климатических условий.

Первая попытка забега до энергомобиля окончилась позорным провалом: он только вышел наружу и тут же вернулся обратно. Плотно прижавшись к горячей панели, по счастью, работающей отопительной системы, Дарк с ужасом наблюдал, как закаленные лесовики поднимали вороты курток и отважно шли навстречу морозу. Сколько бы веков ни прошло, как бы ни назывался этот уголок Континента, а для Дарка местные жители так и остались лесовиками: гордым, свободолюбивым народом, привыкшим к стуже и прочим невыносимым для других условиям существования. Ежась и хлопая рукавицами по замерзшим ногам, местные жители страдали от холода и пронизывающего ветра, но, невзирая на погодные капризы, шли по своим делам, в то время как он прилип к теплой панели отопления и не находил в себе сил оторвать от нагретого полифлама окоченевшие ладони.

Полет, в общем, прошел успешно, хотя пятидесятиминутная тряска стала достойным дополнением к пятичасовому ожиданию вылета. Странно, девушка вела себя в самолете пассивно и большую часть времени мирно проспала на своем месте в хвостовой части. Потом она бесследно исчезла, ее мешковатый пиджак, еще более холодный и продуваемый, чем его куртка, не промелькнул в толпе выходивших из дверей.

Моррон устал от тайн и загадок, у него все равно не хватало информации, чтобы просчитать возможные варианты действий неизвестного противника. Коллективный разум не подарил ему также и дар предвидения, который позволил бы величественно закатить к небу глаза и мгновенно узнать, какие сюрпризы преподнесет ему судьба в течение нескольких ближайших дней. Когда командир окруженного отряда не знает ни местности, ни замыслов превосходящего по численности противника, он не тратит времени на бессмысленные попытки выяснения положения дел. Он отдает солдатам приказ укреплять занятые позиции и готовиться к отражению неизбежного штурма. Так и Аламез не гадал, куда запропастилась таинственная девица, а просто констатировал факт, что в радиусе пятнадцати метров ее не наблюдалось, и перешел к решению более насущных проблем.

Через пять минут руки уже согрелись, а по спине и ногам прекратила прокатываться волнами дрожь. Вторая попытка выхода наружу была бы такой же неудачной, как и первая. До стоянки такси приблизительно тридцать пять – сорок шагов, а прямо к выходу местные «извозчики» почему-то не подъезжали. Дарк обвел глазами небольшой зал провинциальной аэробазы и тут же нашел, что искал, – маленькое кафе, отличающееся от дешевой привокзальной пивной лишь наличием видавшего виды стола для бильярда и парочки еще работающих игральных автоматов в дальнем углу. Несмотря на ранний час – полвосьмого утра, почти все столики в заведении были заняты. Играла заунывно-скрипучая музыка, неопрятного вида мужчины в тулупах и кожаных куртках на меху пили чай, вяло перекидывались в карты и о чем-то гудели, то ли сплетничая, то ли делясь опытом по ремонту машин в походных условиях.

«Излюбленный уголок таксистов, отъездивших пока свое, притон энергомобильных страстей и небывалых дорожных историй… Как раз то, что мне нужно!» – подумал моррон, открывая стеклянную дверь и переступая через высокий порог.

Появление в забегаловке вызывающе одетого иностранца послужило причиной гробового молчания и недоверчиво настороженных взглядов хищно прищуренных глаз. Последовавшие потом выкрики: «Во, чудо привалило!» и «Не туда залетел, стервятник импортный!» – только подчеркнули общий враждебный настрой отдыхавших после тяжелой трудовой ночи водил.

Отличная от окружающих одежда, небогатырское телосложение и молодость часто затрудняли моррону плодотворный процесс задушевного общения. Дарку уже много раз приходилось наталкиваться на подобный прием и доказывать свои права, ломая скамьи о хребты заносчивых грубиянов. Однако на этот раз побоище не состоялось, у моррона было много дел, а сладостный час развлечений еще не наступил.

– Чего те надо, чувырло заморское?! – проголосил здоровенный бугай из-за крайнего стола. – У нас сегодня только для орлов, попугаи в другой клетке!

Дружный хохот прокатился по залу, даже официантки смеялись над ним, не пытаясь скрыть отвращения к разукрашенной клепками да аксельбантами куртке и голубым глазам, по-детски наивно смотревшим на мир из-под длинного козырька кепки.

– Сто континенталок… до центра! – прервал моррон всеобщее веселье и бросил на ближайший столик три помятые бумажки.

Гомон моментально утих. Вид наличных привлек внимание весельчаков, а звуки нарочито подчеркнутого южногерканского акцента заворожили слух.

– Иди на стоянку, сейчас их смена! – не отрывая взгляда от стола, произнес угрюмый мужчина, по-видимому наиболее авторитетный и уважаемый среди джентльменов извоза.

– Сто пятьдесят! – Моррон бросил на стол еще одну бумажку.

– Панорыч, паренька, похоже, приперло! Морозняк сегодня вишь какой, а он… – неуверенно произнес бородач в тулупе.

– На стоянку! – более жестко проговорил старший и для подтверждения окончательности своего решения обвел лица присутствующих строгим взглядом.

– Триста! – принял Дарк вызов главаря водительской шайки и тут же подкрепил свои слова новой порцией измятых купюр.

– Да чтоб тебя с твоими правилами! – взорвался бородатый верзила с крайнего стола и в негодовании обрушил кулачище на пустующую рядом с ним скамью. – Мы же с ночи совсем пустые пришли, нет клиенту… нету! А жрать-то надо!

Главарь стиснул зубы и собирался устроить зарвавшемуся оппозиционеру показательный разгон, однако прокатившийся по корчме недовольный ропот заставил его пойти на уступку требованиям изголодавшихся без навару масс.

– Хорошо, но правила ты знаешь. Если что, с Щавием сам объясняться будешь!

– Не пужай, ученые! – буркнул в ответ здоровяк, поднялся в полный рост и, захлестнув на могучей груди тулуп, направился к выходу, не забыв, конечно же, по дороге сгрести в карман валявшиеся на столе деньги. – Пошли, геркашка околелый! Сколько вас, чудил, не учишь, что в руки деньги давать надо… в руки… все без толку!

– Подгонишь машину к выходу, даю тебе пять минут! – голосом, не терпящим пререканий, скомандовал Дарк, как только они с водителем покинули забегаловку.

– Не положено! – буркнул на ходу великан, даже не замедлив шаг.

– Еще сотня сверху, – стоял на своем Дарк, – или машину к выходу, или гони свой тулуп, зря я, что ли, деньги плачу?!

Последний аргумент оказался убедительным и весомым. Таксист остановился и зачесал в бороде. В конце концов, желание получить бумажки с портретами великих деятелей Континента перевесило страх перед запретами дорожной полиции.

– Уговорил, но только шустро, без проволочек! – нехотя произнес великан и выскочил на морозную стужу.

Беглец и не думал медлить. Находиться долго на одном и том же месте было чрезвычайно опасно, к тому же впереди было много дел. Заплатив водителю в пять-шесть раз больше, чем на самом деле стоила поездка, моррон заботился не только об удобствах изъеденного холодом тела. Его могли поджидать. До стоянки такси было сорок шагов, тридцать метров по открытой, немноголюдной в утренний час местности. Подстрелить бегущего человека мог любой новичок, впервые взявший в руки снайперскую винтовку. Слишком много вокруг было непонятного, чтобы халатно относиться к вопросам безопасности и подставляться под удар.

К выходу, тарахтя, подъехал энергомобиль, водитель открыл дверцу, и Дарк, сделав глубокий вдох, кинулся к спасительному сиденью. Замерзнуть он не успел, получить пулю в голову тоже. Очередной этап злоключений был успешно завершен.

* * *

Сто веселых чертенят поселились в голове Дарка и, отмечая новоселье, устроили отменную вечеринку с танцами, игрой на барабанах и подвываниями. Так громко и грозно работал мотор такси, спутанного поначалу не разбирающимся в марках местных энергомобилей морроном с виверийским «Ланканселом 733», снятым с производства лет эдак тридцать назад.

Заполняя салон жутким гудением, мощный мотор тащил приплюснутую по бокам кучу металлолома, называемую полессцами энергомобилем, по наезженной колее. Они пятнадцать минут назад выехали из зоны аэробазы. Дорога шла через заснеженную рощу, встречных машин не было, а метрах в ста позади уже минут пять как маячила какая-то маленькая машинка, по-видимому тоже местного производства.

Стало скучно, однообразие дороги навевало грусть, а верзила-водитель, как назло, молчал, то ли не зная, о чем говорить с залетным «попугаем» из далеких стран, то ли напрашиваясь на дополнительную плату за болтовню в дороге.

– Странное имя «Пандорыч», – напрягая голосовые связки, произнес моррон, чтобы завязать хоть какое-то подобие разговора, – вроде бы не полесское…

Бородатый водитель на мгновение оторвался от созерцания дороги и окинул пассажира снисходительным взглядом. Секунд через двадцать он все же пришел к выводу, что должен удовлетворить праздное любопытство лихо переплатившего чудака.

– Это не имя, а прозвище, – пояснил бородач, перекрикивая рев мотора. – Старшой наш родом из Конопорья, из юго-западных земель, значит. По-улесски, то есть на тамошнем говоре, «пандо» – это барин, хозяин. Вот отсюда и прозвище!

– Уважаете, что ли, особо? С чего это вдруг хозяином прозвали?!

– Замашки у него уж больно барские, а в жизни самый что ни на есть хрыч, вот и окрестили Пандорычем! – пояснил бородач и, радостно захохотав, огорошил Дарка встречным вопросом: – А ты где по-нашему трепаться так научился?

– Да так, бывал раньше, – уклончиво ответил моррон, не вдаваясь в подробности, когда и при каких обстоятельствах ему довелось изучить полесский язык.

Уж больно неправдоподобной и сказочной могла показаться история его жизни этому простаку с ощетинившейся на морозе бородой и огромными ручищами, едва помещавшимися на руле. Сколько таких парней перевидал Дарк на своем веку: сотни две-три, не меньше. С виду суровый и злобный, а на самом деле честный и добродушный, пытающийся выжить, пряча ранимость души и покладистость характера за маской напускного безразличия и холодной жестокости. Такие люди могут стать верными и преданными друзьями, но всегда держатся в стороне от других, боясь быть наказанными судьбой за свою доверчивость и открытость, которые, увы, в мире людей никогда не считались признаками ума и добродетели.

– Ну ты только глянь! Что творит дура?! – пробасил таксист, резко крутанув руль вправо и ударив по тормозам.

Мотор надсадно взревел, машина закрутилась на скользкой дороге и, не успев сбросить полностью скорость, как подводная лодка, погружающаяся в набегающую волну, въехала в сугроб. Дверца со стороны Дарка оказалась заваленной снегом, а выбраться наружу через занимающее большую часть салона тело великана не представлялось возможным. Подрезавший их энергомобиль остановился на обочине метрах в десяти и начал медленно давать задний ход, неторопливо подъезжая к месту происшествия.

– Удавил бы того идиота, что этой дамочке права выписал! Да и хахаль хорош: подарил коробчонку, а другие мучайтесь! – пыхтел от злости великан, которому в результате неимоверных усилий все-таки удалось открыть заклинившую дверцу и, подобрав длинные полы тулупа, выбраться наружу. – Ты где права покупала, милая, подскажи?! – прокричал водитель кому-то извне. – У меня бабка слепая, тоже за руль просится. Посоветуй, к кому обратиться!

В ответ грянул выстрел. С веток ближайших деревьев повалил снег, а встревоженные вороны заголосили на всю округу. Повинуясь чьим-то безмолвным приказам, таксист поднял вверх руки и отошел от машины шагов на пять. Сколько Дарк ни изворачивал шею, ни крутил головой, но так и не смог увидеть, где точно стояла решительно настроенная женщина с пистолетом, как минимум десятого калибра, в руке.

– Вылезай, нечего прятаться! – раздался звучный голос. – Дурить не советую, выползай медленно, по частям, сначала руки… Ну, пошел!

«Столько усилий, столько трудов, и все напрасно!» – злился моррон, коря себя за беспечность. Он расслабился слишком рано и только исключительно по халатности не воспринял всерьез тащившуюся за ними таратайку. Именно из-за таких досадных мелочей рушатся грандиозные планы, погибают лучшие из лучших, случайно застигнутые врасплох.

– Эй, уснул, что ли, или головкой треснулся?! Не зли меня, ползи наружу. Горю от нетерпения увидеть твои холеные ладошки!

– Вылезай, парень, дамочка, вроде того, не шутит! – встрял не на шутку перепуганный таксист.

– Заткнись, твое дело лапы кверху держать да в сугроб поглубже урыться! – поставила его на место женщина, которой явно не нужны были добровольные помощники в подобных вопросах.

«Говорит на общеконтинентальном, без акцента. Голос молодой, звонкий, не старше двадцати пяти. Судя по манере общения, из полицейских, привыкла иметь дело с глупой самоуверенной шпаной, кидающейся грудью на дуло пистолета. Позицию выбрала умело: она видит меня, а я ее нет, значит, ранее бывала в переделках. Может, коллега убиенного кондуктора? Не исключено, но не факт. Придется подчиниться!»

– Вот молодец, вот умничка! Теперь головку вслед за лапками тяни. Особо пугаться не надо, больно не сделаю! – издевалась девушка, держа под прицелом медленно появляющуюся из машины голову в кепке. – А теперь давай и остальное тельце подтягивай, шустрее, шустрее!

Повинуясь приказу, Дарк выбрался наружу. Грозной захватчицей транспортного средства и двух находившихся в нем мужчин оказалась та самая девица с аэробазы, только сейчас поверх нелепого пиджака была надета теплая шуба, а на голове красовалась пушистая шапка со свисающим лисьим хвостом.

«А выглядит даже очень… прямо красавица с журнальной обложки, правда, вот с оружием зря балуется, но что уж тут поделать – тотальная феминизация загнивающего общества. В женщинах ценятся воля и сила, а мужчин любят за душевность и отзывчивость», – поскакали не в том направлении мысли моррона, вместо того чтобы выстроить в голове цепочку быстрых и решительных действий.

– Хватит пялиться, диск гони! – приказала незнакомка, умудрившись всего четырьмя словами пресечь на корню возможность сексуального домогательства и высказать свое требование.

– Шесть шагов, красавица целится точно в лоб, – пробормотал моррон, переводя взгляд с девушки на дуло пистолета и медленно запуская руку во внутренний карман куртки. – Ну вот, диск в руке, что дальше делать? Командуй!

– Достань, положи на капот и топай в сугроб к своему дружку! – лаконично произнесла прекрасная грабительница, нутром профессионала чувствуя в поведении моррона какой-то подвох.

Уж больно покладистым и послушным показался ей этот лысый парень в кепке, слишком уверенным в себе. Его жизнь висела на волоске, а он трясся от холода, но не от страха.

Дарк в точности выполнил предписанный алгоритм действий, и квадратный железный футляр с проклятым диском сменил владельца. Перепуганный таксист что-то пробормотал себе под нос и вжал голову в плечи. Он был уверен, что вот-вот грянет выстрел и пелена небытия охватит сознание. Однако девушка почему-то не собиралась избавляться от ненужных свидетелей, она быстро подобрала диск и, не сводя дула пистолета со стоявших по колено в снегу мужчин, начала пятиться к своей машине.

– Кажись, пронесло! – облегченно вздохнул лесовик, схватив Дарка под руку и волоча его к застрявшей в сугробе машине. – Все, паря, кончено! Теперь главное – не одубеть на морозе, греться пошли!

– Свяжись со своими, пускай высылают машину. Мне в центр нужно, срочно! – ответил моррон, освободившись из лапищи великана и первым занырнув в не успевший остыть салон. – Кстати, ты напрасно испугался, она бы все равно не выстрелила!

– А ты почем знаешь? – искренне удивился бородач, залезая внутрь и захлопнув за собой дверцу.

– Морозы у вас уж больно лютые, а она без перчаток. Выстрелить в первый раз смогла, потом металл быстро стынуть начал… палец бы к курку примерз, а до нее всего шесть шагов было, я бы успел…

* * *

Вытащить энергомобиль на дорогу своими силами оказалось намного быстрее и проще, чем дожидаться помощи с аэробазы. К несчастью, они застряли именно там, где пересекались зоны покрытия сразу нескольких сигнальных подстанций. Шум, треск, механический скрежет и чужие разговоры лишь иногда прерывались рассерженными криками «алло!». Аккумуляторы телефона медленно, но верно разряжались, уровень заряда в батареях энергомобиля тоже приближался к нулю. Еще немного, еще каких-нибудь двадцать минут работы двигателя в экономном режиме – и салон нечем было бы греть, островок тепла среди зимней стужи мгновенно превратился бы в холодную западню. Получавшие неустойчивый сигнал абоненты не представляли плачевности их положения, поэтому злились, ругались, грозили и в конце концов вешали трубки.

Дорога, как назло, по-прежнему оставалась пустынной. Изредка появляющиеся на ней энергомобили проносились мимо, обдавая призывно размахивающего руками таксиста фонтаном ледяных осколков, таких же мелких и острых, как битое стекло. Лишь через полчаса бесплодных попыток остановить машину на горизонте появился маленький грузовичок. Водитель мусоросборщика, худощавый парень с сизым носом и в протертом до дыр пальто, согласился помочь.

Греясь в кабине грузовика, пока водители бегали кругами, кричали друг на друга, махали руками, спорили и тянули стальные тросы, Аламез размышлял, как бы поступил он, окажись на месте таксиста: затормозил бы, рискуя собственной жизнью, или протаранил внезапно появившуюся на пути машину. Применительно к его ситуации казался более предпочтительным второй вариант. Дарк ценил человеческую жизнь, но считал несправедливым, когда по вине одного страдает другой. Он не был обязан рисковать жизнью, резко сбавляя скорость на скользкой дороге, из-за какого-нибудь неумехи, задумавшегося в пути или просто заболтавшегося по телефону. Кроме того, за рулем преградившего ему путь энергомобиля мог оказаться враг. Он не заурядный водитель, чья жизнь – дорога, не обычный гражданин, садящийся в машину лишь для того, чтобы прокатиться с ветерком или доехать от дома до работы. Он играет в игры, ставка в которых – жизнь. Пусть она ему не дорога, но это не значит, что можно безрассудно рисковать ею по каждому пустяковому случаю.

«Прочь, человеколюбие и обманщица-мораль! С вами я уже достаточно намучился, вы не помогаете мне, только осложняете жизнь, как будто действуете заодно с врагом. Хватит полумер и мягких решений! Если я и дальше буду выбирать самый безопасный для окружающих вариант действий, буду хитрить и изворачиваться, словно уж, вместо того чтобы решительно атаковать и уничтожать врагов, то долго не протяну, растрачу силы в нескончаемом бегстве от неприятностей, которых, увы, не становится меньше. Выживают не сильные, а наиболее приспособленные, те, кто безжалостно расправляются со слабыми, усыпляют бдительность сильных и, главное, никогда всерьез не задумываются о морали, о которой зато очень любят говорить. Мораль – не абстракция, она реальна, она инструмент борьбы, такой же острый и безжалостный, как меч, и непременно убивающий того, кто в нее поверил. Отныне буду действовать, как все: выбирать самый легкий путь и заботиться только о собственной шкуре!» – принял решение моррон и мгновенно почувствовал, как с его рук свалились тяжелые кандалы гуманности.

* * *

Непредвиденная задержка в пути привела к плачевным последствиям – Дарк опоздал. Такси остановилось у ворот трехэтажного каменного особняка, арендованного съемочной группой под павильон, ровно в десять часов утра, слишком поздно, чтобы надеяться застать демонтирующих оборудование техников трезвыми. Каждое утро, ровно в 9.00 по местному времени, оставшимся на месте съемок членам технической группы имел привычку звонить Хубер. Наивный режиссер пытался ускорить процесс демонтажа и надоедал рабочим одними и теми же вопросами. С 8.30 до 9.30 хотя бы кто-то должен был оставаться на ногах и во вменяемом состоянии, затем разгульная попойка снова входила в привычную колею. Отъезд из Старгорода актеров и администраторских чинов, а также сорокапятиградусный мороз заметно расшатали дисциплину и увеличили дозы принимаемых внутрь горючих средств.

Маленький дворик с тремя чахлыми деревцами и переполненными мусорными баками – любимое место сборища облезлых дворняг, драных котов, ворон и прочей бездомной живности – пестрел фольгой разорванных упаковок, разноцветными кусками мусора неизвестного происхождения и, конечно же, грудой разбитых бутылок. Было мертвецки тихо, ничто не выдавало присутствия в доме живых существ.

Дарк вышел из машины и, на прощание махнув рукой поспешившему тут же отъехать водителю, направился к крыльцу. Отсутствие признаков жизни не удивило моррона, он слишком хорошо знал привычки киношной братии, чтобы ожидать чего-то другого.

Входная дверь оказалась лишь прикрытой, половина замков была сломана, а массивный стальной запор висел на единственном еще державшемся в двери болте. Грязь и куски штукатурки под ногами чередовались с порванными тряпками из невывезенного гардероба и поломанными частями штативов. Естественно, весь этот разгром был прикрыт сверху тонким слоем снега и инея. Тревожная мысль посетила моррона и начала быстро укрепляться в сознании. Решив на всякий случай действовать осторожно и не шуметь, Дарк приоткрыл дверцу, ведущую на склад осветительной аппаратуры и прочих технических средств.

Штабеля заколоченных ящиков с грозными надписями «Не кантовать!» занимали большую часть комнаты. Та же самая штукатурка и грязь под ногами, никаких признаков проведения работ или бандитского нападения. Все тихо и спокойно, все покрыто толстым слоем пыли. За соседней дверью когда-то находилась кухня. Туда не стоило совать нос: остатки припасов были наверняка уже давно съедены, а электрическую плиту и посуду вывезли в первую очередь. Единственное, что еще можно было обнаружить ценного среди куч пищевых отбросов, были случайно уцелевшие упаковки одноразовых стаканов и вилок.

В занимающем добрую половину первого этажа зале когда-то проходили съемки королевского бала. Некоторые из декораций еще находились на своих местах: копии портретов известных вельмож прошлого, заказанные у местных художников, муляжи дворцовой утвари и аппетитных блюд, макеты столов, стульев и прочего малоценного хлама, которые никто не собирался не только вывозить, но даже сжигать.

Не найдя на первом этаже ни одной живой души, моррон поднялся наверх. Перила старенькой лестницы шатались, ступени скрипели, а с потолка что-то капало. Дарк надеялся, что это всего лишь вода, а не содержание разбитой бутыли с каким-нибудь сложным реактивом для проявки пленок, а заодно и травли жирных полесских тараканов. В противном случае одежду пришлось бы выбрасывать. Всего за каких-то десять минут ядовитые капли, попавшие на куртку, смогут разъесть волокна кожи и окрасят ярко-зеленым ободком края отверстия. Человеку слабый раствор не причинил бы вреда, а вот гардероб пришлось бы срочно менять, если, конечно, не хочешь ходить в куртке с дырками, словно от бандитских пуль.

Среди бесчисленных маленьких комнатушек, закутков и чуланов второго этажа начали появляться косвенные признаки жизни. Бутылочный след привел Дарка на импровизированную кухню. Из открытого крана лилась вода, на переносной плитке выкипали последние остатки воды в чайнике, по заваленному чешуйками рыбы и обертками столу бегали окурки, переносимые тараканами.

Фенолет Гуннершанц, второй помощник администратора, и оставленные в его подчинении рабочие веселились на славу. Личный звонок Франца фон Хубера и угроза скорого появления на демонтируемой площадке самого Зануды Ди, по-видимому, были недостаточными основаниями для приостановки запоя и попытки разгребания бардака.

«В конце концов, кто я такой? Всего лишь консультант и друг режиссера. Звезды киноэкрана меня боятся, а у монтажеров, осветителей и декораторов свои божества. Им на мою мантию серого кардинала съемок откровенно плевать!» – пришел Дарк к осознанию жестокой правды жизни и, закурив сигарету, стал греть онемевшие пальцы над синим пламенем плитки.

Спешить было некуда, район поисков живых душ сузился до третьего этажа, откуда, кстати, изредка доносились легкое постукивание и нечленораздельные звуки, напоминающие недовольное ворчание. Наличие среди бесхозной стеклотары нескольких бутылок из-под легкого вина говорило о возможном присутствии на празднике жизни дам, хотя, зная привычки рабочих, сказать об этом со стопроцентной уверенностью было нельзя. Кисленькое винцо местного производства могло использоваться в качестве ингредиента какой-нибудь сложной убойной гремучей смеси, составлением которых славился Бульдог Жано – старенький морщинистый плотник, не просыхающий даже в самую напряженную пору съемок.

Завернув кран и выключив газ, Дарк выкинул в выбитую форточку догоревший до фильтра окурок и, стараясь не поскользнуться на разбросанных по полу бутылках, приступил к последнему этапу поиска.

Наверху не было ни комнат, ни перегородок, огромное пространство мансарды тянулось от края дома до края. Когда-то это был обычный чердак, на котором хранилось старье, но с приездом съемочной группы трухлявая мебель и тюки со сгнившей одеждой перекочевали на свалку. В результате долгой и упорной санитарной обработки, при которой использовались всевозможные моющие и дезинфицирующие средства, за исключением огнемета, из затхлой голубиной обители получилось вполне сносное цеховое помещение. Здесь делались макеты и муляжи, подготавливались отдельные части декораций, которые затем монтировались внизу. Во время съемок работа кипела днем и ночью, а отсутствие перегородок помогало техническому директору, взявшему на себя заодно и функции проворовавшегося администратора, следить за тем, чтобы его подчиненные монтеры, художники и плотники не слишком часто прибегали к спиртным допингам.

Сейчас же, через неделю после завершения съемок, чердачные просторы были похожи на пустынную степь, вдали которой виднелось одинокое становье кочевников. Вновь испеченных бедуинов было пятеро: двое сидели, покачиваясь, за импровизированным столом, составленным из нескольких перевернутых ящиков, а остальные, предположительно, спали в недрах горы из сваленных в угол шуб. Заградительного рва и ям-ловушек не было, но зато частокол из опустошенных бутылок поражал своими внушительными размерами.

– Чур меня, чур! – прогнусавил Бульдог Жано, испуганно вытаращившись на приближающегося к парочке самых стойких алкоголиков Дарка. – Анвер, пора на боковую!

– Что, старина, черти мерещатся?! – усмехнулся упитанный плотник, пополняя стакан с темно-коричневой жидкостью, напоминавшей с виду коньяк, а по запаху трехгодичный настой из протухших кабачков, свеклы и капустных листьев.

– Не-а… хуже, – протянул Жано, тыча для пущей убедительности пустым стаканом в нос собутыльника. – Ди… притом лысый, битый и в трех экземплярах!

– О-о-о-о, да ты совсем расклеился! Ди тот еще зануда, мы и одного-то с трудом выносили, а тут целая троица пожаловала… сдохнуть можно!

– Ничего не имею против! – выкрикнул Дарк и с разбегу ударил носком ботинка по свисавшему с табурета копчику рабочего.

Анвер взвыл и, разбрызгивая на лету содержимое стакана, врезался лбом в балку деревянного перекрытия. Дарку уже давно хотелось всерьез заняться воспитанием технического персонала, но как-то не доходили руки, да и Франц не позволял вмешиваться в чужие дела.

– Ди… настоящий! – заорал Жано, вскочил с места, но, не удержавшись на ногах, тут же шлепнулся на пол.

– Ну не плюшевый же, старая пьянь! – презрительно произнес Дарк, нагибаясь над бесчувственным телом Анвера. – Потерял сознание, скоро придет в себя и, как всегда, ничего не вспомнит…

– Ты, то есть вы… здесь… как… мы… тут… – невнятно забормотал начинающий трезветь Жано.

– Где Фенолет? – не тратя сил попусту, спросил Дарк и сделал многозначительную паузу, во время которой гипнотизировал старого пропойцу суровым взглядом и методично растирал костяшки пальцев.

– Там! – показал Жано на огромную кучу реквизитных шуб и пропахших спиртным одеял.

Проходя мимо стола, Дарк взял в руки бутылку с плескавшейся на дне мутной жидкостью и, морщась от отвращения, поднес горлышко к носу. В ноздри ударил букет резких запахов: спирт, красное вино, немного коньяка, брусничной настойки и цитинловой вытяжки. Смесь крепкая, но действует не очень долго, поскольку ни мебельного лака, ни клея, ни прочих токсичных добавок в ней не было. «Трудовая интеллигенция», – усмехнулся про себя моррон и, отбросив подальше источающую омерзительный аромат бутылку, решительно направился к коллективному лежбищу.

Выудить тело второго помощника администратора удалось с третьей попытки. Сначала рука, запущенная в глубь завала из шуб, наткнулась чье-то плечо, добычей оказался обыкновенный рабочий. Аккуратно отложив в сторону дергающее конечностями и недовольно фырчащее тело, моррон продолжил поиски. Во второй раз пальцы нащупали голую лодыжку. Дарк потянул на себя – появившаяся нога оказалась чересчур толстой, да к тому же женской. Видимо, тяжкий труд демонтажа и упаковки реквизита по ящикам никак не мог быть удачным и плодотворным без содействия профессиональных муз. Желания увидеть опухшую физиономию местной вдохновительницы на трудовые подвиги не возникло, Дарк поспешно запихал ногу обратно и принялся за раскопки с другого конца.

Выкопав наконец искомое тело в расстегнутой рубахе и с всклокоченной шевелюрой, юноша, не обращая внимания на пьяную ругань, адресованную в пустоту, взвалил рослого парня на плечо. Немного пришедший в себя Жано уже был способен выражать свое возмущение короткими предложениями с преимущественным употреблением ненормативной лексики вместо большинства слов и восклицательных знаков. Его речь походила на отрывистый собачий лай: тихое брюзжание – пауза – громкий выкрик – пауза – снова брюзжание. Не обращая внимания на попытки подчиненного спасти от жестокой расправы «уважаемое» начальство, Дарк уверенно направился к лестнице. Насколько он помнил планировку здания, где-то среди каморок второго этажа должна была находиться одинокая душевая кабинка.

К счастью, память не подвела, а воду после отъезда группы не отключили. Крайне низкая температура хлещущей из душа жидкости не являлась уважительной причиной для отмены экзекуции. Тело второго помощника сжималось в комок и перекатывалось с боку на бок по кафельному полу душа. Оно страдало, жалобно пищало и старалось прикрыться руками от низвергающихся сверху струй ледяной воды. На третьей минуте водных процедур безличностное «оно» начало превращаться в туго соображающего индивидуума по фамилии Гуннершанц.

– Напрасно ты так, не по-человечески, – жалобно простонал Фенолет, одновременно трясясь от холода и мучаясь от жуткого похмелья.

«Он даже не может себе представить, насколько прав. Человечности во мне маловато. Слава тебе, о великий и всемогущий коллективный разум, избавивший своих верных слуг от пьянства и прочих вредных пристрастий!» – подумал Дарк, протягивая замерзшему собеседнику чашку только что сваренного кофе.

Фенолету было плохо, опухшие глаза слезились, а тощее тело била мелкая дрожь. Длинная меховая накидка полесского егеря конца семнадцатого века помогала озябшему Гуннершанцу бороться с холодом, но не могла защитить от побочных эффектов вчерашнего веселья. В течение уже десяти минут парень корчился, раскачивался на шатком табурете взад-вперед и держал шею изогнутой под странным углом. Видимо, именно в таком неестественном положении его голова с обвисшими мокрыми паклями черных волос не чувствовала блуждающих болей, вызванных резким сужением кровеносных сосудов.

Они сидели вдвоем в маленькой комнатушке, на той самой кухоньке с выбитойфорточкой и обезумевшими от обилия грязи тараканами, решившими ни с того ни с сего поиграть в переносчиков табачных отходов. Трудолюбие маленьких тварей не спасло их от горькой участи. Вместе с обертками, окурками и прочим хламом они были безжалостно сметены с нагретого плиткой стола на холодный пол, где многие из них тут же перевернулись на спинки и поджали тонкие лапки. Конечно, состояние помощника администратора было не столь плачевно, как у его усатых сожителей, но страдания парня пробудили в морроне отдаленное подобие чувства вины.

– Слышь, кутила, может, тебе коньячку принести? Опохмелишься, полегчает!

– Не-а… после «полесских грез» нельзя… только хуже будет! – поделился опытом Фенолет и, не успев окончить фразы, быстро рванулся к двери.

Минут через пять Гуннершанц вернулся, его по-прежнему трясло и мотало, но на губах играла умильная улыбка. Одной проблемой стало меньше, кризис похмельного синдрома успешно миновал, теперь бедолагу оставалось только согреть, и можно было продолжать разговор.

– Выпей кофе, сосуды расширятся, а заодно и согреешься!

– А ты чего это в нашу глушь пожаловал? – огорошил Гуннершанц Дарка внезапным вопросом, предварительно выхватив из его рук чашку с подогретым напитком. – Франц, что ли, послал?

– Не обольщайся, я здесь по своим делам, – ответил Дарк, не вдаваясь в подробности.

– А-а-а-а, – с пониманием и сочувствием протянул парень, жадно припадая пересохшими губами к горячей панацее от остаточных спазмов.

– Ну, уж и вас решил проведать. Не ожидал, что такое устроите!

– А что «такое»?! – неожиданно рассердился старший группы и, скорчив обиженную физиономию, стукнул чашкой по столу. – Ты хоть представляешь, каково нам здесь приходится?! Вы свою муру отсняли и укатили, а мы тут загибаемся! Холодина, горячей воды нет, отопления нет, инструмент к рукам примерзает, а этот жлоб… – Фенолет замялся, спохватившись, что не стоит жаловаться на начальство в присутствии друга режиссера.

– Ты имеешь в виду администратора, – продолжил за него Дарк. – Полностью с тобой согласен, куркуль известный: что плохо лежит – утащит, а свое сгноит, но не отдаст!

– Ну, в общем, грузовик был нанят только один, приходится барахло в два рейса вывозить, – высказал свою мысль в менее агрессивной форме Фенолет. – Вчера утром машина ушла, вот сидим и ждем. Дня через три отсюда выберемся, если, конечно, в дороге заминок не будет.

– Оптимист, – рассмеялся Дарк, ставя на плитку вторую порцию кофе. – Я утреннюю сводку погоды слышал. В Старгороде мороз еще несколько дней простоит, а западнее снегопады… думаю, вам еще дней пять, а то и шесть «греться» придется.

– Во… – воскликнул было сраженный печальным известием Гуннершанц, но осекся под строгим взглядом Дарка.

– Ругаться не надо, не поможет. Пьянство тоже не спасет, только почки да печень посадите.

– Тебе хорошо говорить, а мы тут…

– Ладно, – прервал Дарк жалобные стенания, – лучше скажи: оружие по каким ящикам распихано?

– То, что якобы огнестрельное, с первой машиной ушло, доспехи тоже, они вроде бы с муляжами отрубленных конечностей и париками в одном контейнере были, – принялся вспоминать Фенолет, хмуря покрытый морщинами лоб. – А тебя что конкретно интересует?

– Мечи, – отрывисто произнес Дарк, боясь услышать отрицательный ответ.

– А-а-а-а, эти побрякушки, а я-то уж думал, те что-то ценное нужно!

– Где они?!

– Ящики «А7», «Б12» и, кажется, «Е3». То, что сломалось, мы упаковывать не стали, в павильоне валяется! – отмахнулся Фенолет, весьма обрадованный тем обстоятельством, что Зануду Ди удовлетворил его ответ и водных процедур больше не будет.

Не тратя времени на дальнейшие расспросы, Дарк оставил помощника администратора наедине со спасительным кофе и побежал на первый этаж. Через полчаса он вернулся. На плече моррона висела черная полотняная сумка, в которой бряцал позаимствованный на время реквизит. Все еще восседавший на табурете Фенолет удивленно вытаращил глаза. Парень не мог понять, зачем такому серьезному человеку, как Ди, понадобился бесполезный бутафорский хлам.

– На, возьми, думаю, на пять дней вам хватит. – Дарк положил на стол рядом с парнем пачку сотенных купюр. – Снимите жилье поблизости и поживите по-человечески. Реквизит покараулить и один человек может, не стоит всем из-за старого барахла мерзнуть, тем более что дорогостоящую аппаратуру наверняка уже вывезли.

Гуннершанц утвердительно кивнул, не отводя изумленных глаз от денег на столе. Неслыханная щедрость консультанта вмиг разрушила все представления о скупости режиссеров, директоров и прочего начальства.

– Только не ночуйте здесь, слышишь, ни при каких обстоятельствах не оставайтесь в этой халупе на ночь! – пытался докричаться Дарк до шокированного баснословным количеством денег парня.

Щедрость моррона была вызвана не сочувствием, не заботой о здоровье людей, вынужденных в умопомрачительных количествах поглощать низкопробные спиртные «коктейли». Он не хотел, чтобы из-за него кто-то погиб, а вампиры в эту ночь обязательно посетили бы бывший съемочный павильон.

Вытравить из себя стремление к справедливости и сострадание к слабым оказалось не таким уж и легким делом, как это представлялось каких-то пару часов назад.

Глава 10 Ночное рандеву

Глаза открылись всего за несколько мгновений до того, как прозвенел будильник. Человеческий организм – удивительная вещь, только нужно знать, как его правильно настроить и использовать. Внутренний хронометр скрупулезно отсчитал секунды сна, сопоставил их с желанием хозяина проснуться и дал сигнал к возобновлению мозговой активности точно в положенный срок.

Семь часов вечера, в комнате было темно. Яркий свет уличных фонарей не пробивался внутрь гостиничного номера. Привычка плотно задергивать шторы и не подходить близко к окну возникла у моррона задолго до изобретения человечеством снайперского прицела. Дарк не любил, когда за ним наблюдают, – не важно, подсматривает ли томящийся от скуки сосед, ведет ли наблюдение шпион или наемный убийца. Личная жизнь – на то она и личная, чтобы делать все, что пожелает истомившаяся без отдыха душа: флиртовать с прекрасным созданием женского пола, читать философские трактаты или просто стоять на голове, шевеля ушами и пытаясь пяткой левой ноги сбить висящую на стене картину.

Платя за гостиничный номер, человек приобретает не только квадратные метры жизненного пространства, но и покой, который нельзя нарушать ни глупыми звонками с настойчивым предложением прибраться, ни тем более подсматриванием в окно.

По-стариковски кряхтя, Дарк поднялся с кровати и направился в ванную. Голова страшно чесалась, виной тому были начавшие отрастать волосы. Мелкая поросль была колючей, как елочные иголки, а внешне походила на щетину, перепутавшую место произрастания. Моррон выглядел ужасно, шарм блестящей лысины безвозвратно исчез. Теперь он походил не на клиента психиатрической лечебницы, а на заурядного заключенного, только что покинувшего родные сердцу пенаты.

Стоит только подумать о плохом, как тут же оно непременно случится. Сладостные минуты уединения были вероломно нарушены телефонным звонком, на цветном дисплее гостиничного коммутатора высветился номер дежурного администратора.

«Ну вот, началось! Теперь будут приставать через каждые полчаса, не желаю ли я прогуляться, пока горничная будет чистить ковер, или настойчиво предлагать иные услуги».

– Господин Акну-ранк-швенс? – запинаясь и путая буквы местами, произнес по слогам приятный женский голос.

– Он самый. Чего изволите, милая? Кстати, не утруждайтесь общеконтинентальным, я говорю по-полесски.

– Замечательно, – облегченно вздохнула девушка и бойко затараторила на родном языке: – Я ужасно извиняюсь за причиненные неудобства. Обычно мы не беспокоим наших гостей, тем более когда они только с дороги и наверняка отдыхают, но дело срочное, по крайней мере, так мне передали.

– Что вы хотите? – прервал словесный поток Дарк, устав слушать пустую болтовню.

– Час назад звонил ваш партнер. Он просил передать, что ждет вас сегодня в «Барсуке» ровно в одиннадцать.

– Во-первых, я не знаю, что это за барсук такой…

– Это ночной клуб, очень хороший и с отменной кухней.

– А во-вторых, – продолжил Дарк, – вы ошиблись, перепутали меня с кем-то другим.

Моррон хотел повесить трубку, но голос девушки продолжал настойчиво щебетать:

– Господин Акну-ранк-швенс, ошибка исключена. Мы солидная гостиница, и мы никогда ничего не путаем. Ваш партнер…

– Девушка, – перебил дальнейшие заверения Дарк, – я не имею дурной привычки держать компаньонов и домашних животных. Проку от них никакого, только жрать просят да следят где попало!

– Господин Акну-ранк-швенс. – Голос девушки задрожал. Видимо, согласно строгим правилам отеля, подобная ошибка могла стоить ей работы. – Я еще раз проверила по компьютеру. В 18.17 вам звонил мужчина, представился вашим партнером. Он сказал, что вы приехали в Старгород для проведения ответственных переговоров, и попросил передать…

– Хорошо, хорошо, успокойтесь! Я вас ни в чем не виню. Я, кажется, понял, о ком идет речь, – нагло соврал Дарк. – Это мой управляющий, на старости лет у него начала появляться мания величия.

– Вы знаете, голос был молодой, не старше сорока…

– Ну, значит, это его сынок, болезнь передалась по наследству. Я понял вас, спасибо, обязательно посещу встречу, тем более что барсук – не скунс, и мне ничто не угрожает. – Дарк попытался подбодрить расстроенную девушку невинной остротой, но шутка не удалась.

– Вы будете заказывать такси, если да, то на сколько? – продолжила беседу девушка.

– Я охотнее арендовал бы энергомобиль.

– Сожалею, но наши законы запрещают вождение транспорта иностранными гражданами без специальной аккредитации в дорожной полиции.

– Ну что ж, тогда на десять. Проедусь немного по городу, осмотрюсь, – принял решение Дарк и, услышав в ответ официальное «Заказ принят», повесил трубку.

Кто-то решил сыграть с ним в опасную игру. Моррон терялся в догадках, было ли приглашение на встречу ловушкой или чьей-то отчаянной попыткой связаться с ним. В голове снова всплыл проклятый вопрос «Зачем?». Возможных вариантов ответа было четыре, однако ни один из них не казался настолько правдоподобным, чтобы воспринимать его как аксиоматичную истину.

Вампиры могли снова выйти на его след и попытаться выманить на ночные улицы города. Они не стали бы нападать на него ни в гостинице, ни в ночном клубе, тем более что в свете недавних событий во всех респектабельных заведениях дежурили усиленные патрули полиции, а досмотр посетителей осуществлялся так же тщательно, как при входе на секретный объект. Ошибки прошлого научили «детей ночи» избегать открытых действий. Им стоило столько усилий и средств перекроить общественное сознание, убеждая народные массы, что кровососущие твари существуют только в легендах отсталых племен и детских сказках, и теперь о прилюдном обнажении клыков не могло быть и речи. Если это действительно вампиры, то ожидать неприятностей стоило по дороге в клуб.

Ту же тактику нападения избрали бы и его собратья по Клану. Кроме того, Дарк не был уверен, что кровососы информировали Совет Легиона о перемещениях жертвы. В течение долгих веков морроны и вампиры соревновались между собой на поприще мелких стычек и интриг, не решаясь развязать настоящую войну, бойню до победного конца. Охота за его головой была всего лишь одним из туров, одним из бесконечных этапов в утомительном противоборстве. Ни Совет Клана, ни тем более Ложа не стали бы делиться лаврами победителя.

На поддержку друзей Аламез не рассчитывал. Во-первых, только двое из числа морронов, с которыми завязались дружеские отношения, решились бы пойти против воли Совета. Остальные только шептались бы по углам, но не отважились предпринять реальные действия. С Анри и Мартином не было связи. Дарк был вообще не уверен, живы ли они. Косвенных свидетельств было явно недостаточно, чтобы рассчитывать на поддержку без вести пропавших друзей. Во-вторых, даже если бы конспираторы обнаружили следы его посещения тайника в гуппертайльском соборе, то не смогли бы добраться до Старгорода раньше его.

Наиболее вероятной причиной беспокойства казалась суета вокруг злосчастного диска. За ним охотились Континентальная полиция и преступники. Кому достался в конечном итоге приз, Дарк не знал. Прекрасная налетчица могла как работать на полицию, так и быть членом шайки наемников. Но как бы там ни было, противоборствующая сторона не могла знать о событиях в заснеженной роще. Они думали, что диск по-прежнему у него, и продолжали идти по ложному следу.

И все-таки что-то в этой истории было не так; рельефные, как горы Манхарса, края головоломки не подходили друг к другу. Враги почему-то мудрили и усложняли задачу, придумывая нелепую встречу, вместо того чтобы по старинке подкараулить его в темной подворотне и, огрев кирпичом по голове, забрать добычу.

Погрузившись в размышления, Дарк не заметил, как прошел целый час. На электронном будильнике высвечивалось чуть больше восьми, времени оставалось мало, а нужно было еще как следует подготовиться к многообещающей ночи.

«Хватит бездельничать, пора и делом заняться!» – отдал сам себе приказ моррон. Холодный душ придал сил, бодрости и отваги, чтобы решиться самостоятельно обрить голову. Дарк провозился с бритвой около получаса, но зато не сделал ни одного серьезного пореза. После маленькой паузы на чашку кофе с сигаретой моррон приступил к самому важному и ответственному действу.

Сев на пол, беглец достал из-под кровати черную сумку, позаимствованную, как и лежавший в ней реквизит, с пыльного склада павильона. Тонкие ремни и полотняная ткань чудом выдержали вес железа и не порвались по дороге к гостинице. «Интересно, какими бы глазами смотрели на меня обслуга и посетители, если бы я появился в холле с охапкой мечей? У нас в Геркании срочно бы вызвали бригаду ангелов в белых халатах, а здесь народ проще, ко всяким фортелям приучен. Нет, медбратьев вызывать бы не стали, а вот в гостиницу точно не поселили, пока не предъявил бы лицензию на хранение и ношение холодного оружия, – тихо рассмеялся Дарк, в который раз поражаясь местным порядкам. – Помнится, мне довелось посетить Урву то ли в конце семнадцатого, то ли в самом начале восемнадцатого века. Тот же самый бардак был и то же взятковымогательство. Лошадей покупать заморским гостям, конечно, разрешалось, а вот по городу гулять после десяти запрещалось. Туда не ходи, сюда не ходи, в храмы соваться не смей, а кабаки посещать можно было только при уплате „пьяной пошлины“. Еще сбор на отхожие места ввели бы – или ввели?!» Дарк засомневался, память отказывалась вспоминать серые мрачные дни пребывания в Полесском королевстве три с лишним века назад.

Какими бы глупыми ни казались местные обычаи и законы, а к ним нужно было уже начинать привыкать. Ностальгические воспоминания отошли на второй план, когда «молния» сумки разошлась в разные стороны и на гостиничный ковер легли тяжелые и тупые, как необработанные болванки, мечи. Первым произведением бутафорских искусств была копия позднеимперской кальеды: длинный, одноручный, обоюдоострый меч с односторонней усеченной гардой вместо привычного перекрестия. Типичным для кальед был также широкий и глубокий желобок для стока крови. С экрана оружие выглядело правдоподобно, точь-в-точь как настоящее. Дарку, лично изготовившему этот образец, удалось добиться абсолютного внешнего сходства, но сражаться им в настоящем бою он, конечно же, не стал бы. Сплав был прочным, но тяжелым, лезвие постоянно вело вниз, а большая инерция удара замедляла переход к защите. Заточить лезвие не составляло проблем, но точной балансировки и прочих высоких боевых характеристик, увы, не удалось бы добиться. Секреты древних оружейников канули в Лету, а сам Дарк в прошлом часто пользовался мечами, но никогда не ковал боевого оружия сложнее примитивных наконечников для стрел. Знакомые кузнецы научили его технике ковки, но не раскрыли секретов подготовки и обработки металлов.

Безымянный палец медленно заскользил вниз по желобку, пока чувствительная кожа не обнаружила едва заметную трещину. Дарк осторожно вставил в отверстие предварительно заточенный кончик пилочки для ногтей и сильно нажал вниз. Внутри рукояти щелкнул запорный механизм. Дарк потянул за гарду, и из лезвия начал медленно появляться на свет другой клинок, настоящий. Этому фокусу его когда-то обучили намбусийские контрабандисты, умудрявшиеся провозить в полых мачтах кораблей не только запрещенные грузы, но и чугунные стволы двенадцатидюймовых кулеврин. В принципе ничего сложного в этом трюке не было. Бутафорское лезвие служило ножнами для боевого клинка. Нужно было только надежно закрепить его внутри и позаботиться о том, чтобы шаловливый актер не обнаружил секрет при каком-нибудь изысканно-грациозном, придуманном им же самим финте и не проверял прочность меча, стуча им о железобетонную стену.

Дарк осторожно провел пальцами левой руки по острию длинного обоюдоострого кинжала. Двадцать сантиметров остро отточенной качественной стали, легкого и прочного сплава, который сейчас нигде не найти. Быстро свинтив мешавшую гарду и внешнюю оболочку рукояти, моррон задумчиво прокрутил оружие в руке. В случае серьезной драки лезвие выдержало бы удар среднего по качеству меча, также его можно было спрятать в рукав и незаметно пронести через кордон охраны. Риск обнаружения, конечно, был, но стопроцентные гарантии существуют только на кладбище. Их выдает угрюмый и небритый гробовщик, который точно знает: сколько бы ты ни скакал и ни чудил в этой жизни, а все равно когда-нибудь станешь его клиентом.

Следующим объектом разборки стал короткий, кривой намбусийский кинжал середины одиннадцатого века. Этот макет был изготовлен известным мастером бутафории Калсом Андовиеном. Дарк не решился портить чужую, почти ювелирную работу, только немного усовершенствовал рукоять. Оторвав кожаное покрытие, моррон ногтем указательного пальца нажал на маленькую кнопку, крышечка наверху откинулась в сторону. Дарк перевернул кинжал лезвием вверх и встряхнул, на пол упали три таблетки: две зеленые и одна синяя.

«Черт, опять закрутился и забыл пополнить запас!» – корил себя за забывчивость моррон, быстро засовывая таблетки во внутренний карман висевшей на стуле куртки.

За последующие полчаса сборочно-разборочных работ на ковре появилась большая куча бесполезного металлолома и несколько весьма полезных вещей, заметно облегчающих процесс выживания в условиях активного образа жизни и наличия полнейшего отсутствия перспективы разжиться в ближайшие несколько часов огнестрельным оружием.

* * *

Ровно в двадцать минут десятого господин с трудно произносимой фамилией, ставшей результатом многократного и морфологически неправильного скрещивания северогерканских и шеварийских корней, легко сбежал по ступеням винтовой лестницы в холл гостиницы. Вызывающая черная куртка с развевающимися аксельбантами привлекла внимание нескольких скучающих посетителей, а бряцанье металла в сумке заставило низенькую полноватую девушку, дежурившую за стойкой приема посетителей, оторвать взгляд от застывших на компьютерном мониторе рядов цифр. Смотревшие по телевизору игру в водное поло охранники тоже лениво повернули головы в сторону возникновения шума. Их насторожил внезапно раздавшийся металлический звук, но, увидев, что беспокоиться не о чем, оба парня как по команде синхронно вернули головы в исходное положение и невозмутимо продолжили наблюдать за увлекательной возней в бассейне.

– Господин Ан… – удивленно захлопала загнутыми кверху ресницами девушка.

– Не утруждайтесь произносить мое имя, мне это тоже порой дается с трудом, – приветливо улыбнулся Дарк и бросил на стойку ключ от номера. – Вы же знаете, планы – это то, что обычно диаметрально противоположно реальным событиям. Я передумал, отмените заказ на такси!

– Сожалею, но…

– Понятно, тогда поступим вот как… – Дарк взял со стола листок бумаги с ручкой и, не дав девушке опомниться, стал быстро писать. – Мне нужна одежда. Завтра начинаются переговоры, а мои чемоданы куда-то пропали. Наверняка эти олухи с аэробазы отправили их другим рейсом куда-нибудь в Варкану. Возьмите такси и пошлите кого-нибудь по магазинам. Список вещей я уже пишу, размеры указываю. Фасон, естественно, строгий, цвет тоже… или черный, или коричневый.

– Но мы не оказываем подобных услуг, – виновато улыбнувшись, произнесла девушка, когда немного пришла в себя.

– Думаю, на этот раз вы сделаете исключение, – возразил Дарк, не отрывая глаз от листа бумаги. – Пойти навстречу попавшему в затруднительное положение гостю и есть истинное гостеприимство!

Эффект воодушевленной речи, как всегда, был усилен толстой пачкой купюр, не замедлившей появиться на краю стола. Девушка растерянно кивнула и забрала деньги. Отдельно объяснять, что сдача не будет востребована, не пришлось.

К ночи на улице стало еще холоднее и противнее. Под первым номером в списке заказанных морроном вещей, как нетрудно догадаться, значилась теплая куртка с глухим капюшоном, сейчас же ему оставалось лишь стойко терпеть мороз и греться излюбленным в простонародье способом, то есть регулярно вливая в рот содержимое маленьких бутылочек, прихваченных из мини-бара. В общем и целом Дарк был настроен оптимистично. Он чувствовал, что эта ночка выдастся жаркой и полной событий, ему вскоре будет некогда думать об озябших пальцах и промерзших конечностях. Быстрый бег под аккомпанемент свистящих вслед пуль согреет намного лучше, чем любые «полесские грезы», и не вызовет побочных эффектов утром, если, естественно, он сумеет до него дожить.

Несмотря на то что в Старгороде Дарк был совсем недавно, города он почти не знал. В краткие часы досуга, свободные от войн с упрямыми актерами и пытавшимися перенести новомодные веяния на одежду семнадцатого века костюмерами, он или мирно спал в отведенной ему каморке на втором этаже особняка, или, вырвавшись из компании Франца, пьянствовал в ближайшем кабаке. В общем, вел себя тихо: шумно не кутил, драк не устраивал. Отсутствие приключений и ярких событий стало причиной того прискорбного факта, что этот древний и в определенном смысле красивый город так и остался для него загадкой. Заснеженные улочки и глухие подворотни несли на себе слабый отпечаток прошлых веков и лишний раз подчеркивали необустроенность быта нынешнего поколения лесовиков.

Двигаясь наугад, но интуитивно придерживаясь направления строго на запад, Дарк забрел в подворотню двухэтажного деревянного дома с перекошенным фасадом и растрескавшимися угловыми столбами. Ворота оказались не запертыми, жильцов не было видно. Жалобный лай одинокой собаки да тусклый свет, струившийся из единственного горевшего окна, – вот и все, чем встретил Аламеза маленький дворик, доживающий последние годы перед тем, как ветхий домик снесут или он сам развалится.

Огромный сугроб за сарайчиком с провалившейся под грузом снега крышей стал последним пристанищем черной сумки. Благодаря усердным стараниям Дарка казенный реквизит превратился в килограммы бесполезного металлолома. Использовать дважды одни и те же уловки и тайники противоречило принципам моррона, открыто же выбрасывать ненужный хлам было опасно. Шанс, что его обнаружат и поймут, чем служили раньше изуродованные куски металла и искореженные части одноразовых запорных механизмов, был почти равен нулю, но параноидальное стремление к безопасности толкало Дарка на глупые с точки зрения обычного обывателя поступки. Он бродил по холодным и темным улицам незнакомого города, мерз, несколько раз падал, поскальзываясь на покрытой толстым слоем льда мостовой, тратил время и силы – и все ради того, чтобы найти самый заброшенный домик и в его дворе распрощаться с отходами, которые любой другой, будучи на его месте, отправил бы в первый попавшийся по дороге мусорный бак. Зато моррон был теперь точно уверен, что, пока не сойдут снега, что случится месяца через три, не раньше, ни одна живая душа не обнаружит заветную сумку. Уничтожать следы своих действий было для Дарка не менее важно, чем для убийцы избавиться от тела жертвы и орудия преступления. Он не мог допустить, чтобы вампиры или кто-то иной проникся его стилем работы и изучил ход мыслей.

Распрощавшись с унылой подворотней, а заодно и со «случайно потерянным» реквизитом, Дарк поспешил выбраться из окованных льдом и снегом городских трущоб на хорошо освещенную и оживленную улицу. К счастью, плутать пришлось недолго. Уже через пять минут он стоял на обочине проезжей части и, попивая коньяк из горлышка последней бутылки, пытался поймать такси или просто попутную машину.

Буквально первый же энергомобиль остановился. Название клуба было знакомо водителю основательно подержанного «Форжера». Забавный герканский акцент и парочка свежих анекдотов из жизни важных полесских персон развеселили приземистого толстяка в очках настолько, что он даже не взял с промерзшего иностранца денег.

«Оказывается, быть в этих краях придурковатым шутом весьма выгодно. Им, как детям, прощается незнание прописных истин и элементарное отсутствие денег. Убогие, к примеру, не платят за проезд. Посмотрим, что еще можно получить здесь бесплатно. Главное, скорчить слезливую рожу и вести себя как можно инфантильнее, авось и в кабак бесплатно пройду!» – тешил себя надеждой моррон, пытаясь как можно быстрее добежать от машины до здания с ярко светящейся вывеской «Барсук».

* * *

Если говорят, что встреча пройдет в ночном клубе, то не нужно фантазировать и представлять себя попивающим дорогое вино в окружении лиц из высшего общества. Захватывающие дух танцы красавиц, казино, дамы в вечерних платьях и породистые мужчины в смокингах тоже из мира несбыточных грез. На самом деле в Полесье ночным клубом называется любое заведение, где есть что выпить и закусить, звучит музыка, а из зала не выгоняют после двенадцати, – иными словами, ночного хоть отбавляй, а вот от клуба только одно название.

Разочарование постигло Дарка сразу же, как только он переступил порог и попал в шумную толпу молодежи, беснующейся перед билетными кассами. Шум, гам, визг, оглушающие звуки доносившейся из зала музыки и пьяная ругань весельчаков старшего подросткового возраста сводили с ума. Его кожаный наряд и вновь обретшая прежний блеск лысина ни у кого не вызывали удивления, скорее воспринимались как жалкая попытка двадцатичетырехлетнего старика вписаться в молодежную среду. Чего только не увидел моррон, пока, как все остальные, толкаясь локтями, крича и сквернословя, пробивался к заветному окошку кассы: стриженные наполовину головы, головы с волосами разной длины, выстриженные кружочками и квадратиками; татуированные затылки, запястья и переносицы; черепа со шрамами и загнанными под кожу булавками; тела, обмотанные вместо одежды разноцветными тряпками. Каждый хотел выделиться из толпы, быть не таким, как все, и совершенно не замечал, что его экстравагантная, броская личность лишь пополняет пеструю толпу таких же самоутверждающихся индивидуумов.

«Уж если меня сюда занесло, отмучаюсь до конца, хотя, скорее всего, это чья-то дурацкая шутка», – пришел к заключению Дарк, снесенный потоком в сторону кассы. Отсутствие местной валюты не помешало ему получить билет и бесплатную бутылку пива с улыбающимся хвостатым созданием на этикетке. Зверек, ставший символом клуба, скорее уж напоминал бурундука или раскормленную до безобразия престарелую шиншиллу, но на такие мелочи, естественно, никто не обращал внимания: не тот настрой, не та ситуация, чтобы корчить брезгливые рожи и демонстрировать свои познания в зоологии.

О прохождении сквозь ряды службы безопасности не стоило беспокоиться. Галдящий поток подростков нес его прямо на двух парней в черных, обтягивающих внушительные рельефы тела безрукавках. Охранники с трудом успевали сдерживать рвущуюся на танцевальную площадку молодежь и, выхватывая из рук билеты, поспешно ставили на руках посетителей чернильную печать, слегка напоминающую зловещую пиратскую метку. Затем был гардероб: все та же толкучка, все тот же беспорядок, усугубленный массовым перекладыванием мелочи из карманов и запихиванием шапок и толстых шарфов в рукава сдаваемых шуб. Кто-то притомился от безделья и поэтому попытался завязать драку, кто-то нечаянно облил дружков пивом, стройная девушка лет шестнадцати сломала каблук. Дарк находился в клубе не более пятнадцати минут, а уже был уставшим и измотанным, как будто проскакал на лошади не один десяток верст или толкал в гору заглохший энергомобиль.

Наконец-то первый этап мучений был завершен. В глаза ударил яркий мерцающий свет, а уши заложило от барабанного боя, стремительный поток вынес моррона прямо в середину танцевального зала. Как и ожидалось, площадка была огромной, она занимала весь первый этаж, за исключением дальнего уголка. На маленьком пятачке в двадцать-тридцать квадратных метров размещались стойка бара, две дюжины плотно сдвинутых столов и лестница на второй этаж. Дарк вновь заработал локтями, надеясь пробиться к заветным перилам и подняться наверх. Если кто-то действительно хотел с ним встретиться в этом бардаке, то его стоило поискать наверху, где наверняка было намного меньше народу и значительно тише. Осуществить задуманное оказалось не таким уж и легким делом. Несколько раз его сносил в сторону хаотично движущийся поток танцующих, дважды на шею вешались какие-то девицы, то ли перепутав в темноте его с дружком, то ли желая таким образом познакомиться. Облитый пивом и перепачканный помадой, Аламез все-таки умудрился достичь контрольной точки сложного маршрута и вцепился руками в полированное дерево перил.

Трудности остались позади, дальше продвигаться стало легче. Второй этаж был превращен в огромный развлекательный комплекс: боулинг, девять бильярдных столов, одинокая скамья для только что появившегося в Полесье скаммселла и, конечно же, закусочная, названная почему-то рестораном. Лестница на третий этаж, где находилось казино, была закрыта. «Ремонт» – гласила табличка на листке бумаги, аккуратно приклеенном к стене.

«Ну, вот и все, конец мучениям. Теперь остается лишь расхаживать взад-вперед, потягивать пиво и глазеть на длинноногих, пышногрудых девиц. Кому я нужен, сам меня найдет!» – подумал Дарк и не преминул тут же приступить к осуществлению этого плана.

Действительно, делать было нечего, только томиться в ожидании, что кто-нибудь из присутствующих проявит к тебе интерес, и наматывать бессмысленные круги. Среди отдыхавших за столиками, катающих шары и заляпывающих грязными руками голубое сукно бильярдных столов знакомых лиц не было. Ни с кем из зала он раньше не встречался, ни с кем не пересекались его жизненные пути. У Дарка была отменная память на лица, он не мог ошибиться.

Дармовое пиво заканчивалось, пачка сигарет тоже заметно отощала. Схватив за руку пробегавшую мимо официантку, Дарк заказал еще одну бутылку захмелевшего фирменного зверька. Время шло, кругом все непринужденно болтали и веселились. Аламез вдруг почувствовал себя жалким и старым. Он был чужим на этом полночном празднике жизни. Конечно, он выглядел молодым, коллективный разум остановил старение его организма именно в той фазе жизненного цикла, когда юноша только что превратился в молодого, полного сил мужчину. Двадцать четыре года – хороший возраст: старшие поколения уже не осмеливаются обвинять тебя в юношеском максимализме, а только распустившие бутоны своей красоты девушки считают тебя привлекательным, сильным, опытным… взрослым. Вот и сейчас, например, четверо болтушек за ближайшим столиком уже целых пятнадцать минут попеременно строили ему глазки и приветливо улыбались, намекая, что он может присоединиться к их веселой компании.

Внимание молоденьких красоток льстило, но одновременно и огорчало. Сколько таких вот несмышленышей перевидал он на своем веку. Каждый роман, каждая случайная встреча непременно приводили к расставанию и печали. Дарк знал, как подойдет и о чем будет говорить, что за этим последует, и так далее, и так далее… до бесконечности. Флиртовать было скучно, как в сотый раз слушать одну и ту же пластинку или смотреть старенький фильм. Охотничий азарт ловеласа внезапно вспыхивал, как это произошло при встрече с Мирандой, но и быстро угасал. Обилие стройных ног и аппетитных губок вокруг не распаляло воображение, а, наоборот, пресыщало, делало конечную цель ухаживания мизерной, никчемной и глупой. Порой он завидовал Анри Фламеру, на протяжении долгих веков не утратившему живого, почти маниакального интереса к противоположному полу.

«А все из-за того, что ворчун Анри превратился в моррона уже в почтенных годах. Сколько ему тогда стукнуло? Кажется, пятьдесят… – В памяти Дарка всплыл давний разговор с другом. Они пережидали дождь в корчме с прохудившейся крышей. Старый вояка был мертвецки пьян и проболтался о своем возрасте. – Когда мужчине переваливает за полвека, а груз болезней и житейских невзгод еще не согнул богатырских плеч, то он ощущает жизнь по-особому. Начинается вторая весна, открывается второе дыхание, и престарелых кобелей тянет в объятия юных прелестниц».

Раздумья моррона на отвлеченную тему были неожиданно прерваны легким постукиванием по плечу. Дарк повернулся, рядом стояла уже знакомая официантка и протягивала ему бутылку пива с маленьким клочком бумаги.

– Просили передать! – прокричала девушка в самое ухо, схватила деньги и быстро удалилась, так и не ответив на трижды заданный вопрос: «Кто?!»

Осушив с расстройства одним глотком больше половины бутылки, Дарк развернул записку и прочел три написанных карандашом слова: «Близко враги, уходи!»

«Совсем обнаглели, за идиота меня держат! – разозлился моррон и, скомкав листок бумаги, бросил его себе под ноги. – Нет, точно, какие-то малолетки веселятся от души. Забавная, должно быть, игра: сначала выбирается жертва, скажем, господин, поселившийся в сто восемнадцатом номере, то бишь я, затем его закидывают посланиями, и он, как последний дурак, мотается по городу, ища неизвестно кого… Где же эти весельчаки? Они должны быть где-то поблизости, наверняка сейчас хохочут и тыкают в меня пальцем!»

Ища компанию шутников, Дарк бегло окинул взглядом зал. Как ни странно, но никто не обращал на него внимания, даже девушки-хохотушки больше не смотрели в его сторону, видимо отчаявшись затащить его за свой столик и раскрутить на несколько бутылок дорогого вина. Внезапно внимание моррона привлекло движение около двери в кухню. Из подсобных помещений появились трое: светловолосый парень в дорогом кожаном плаще на меху, среднего роста брюнет в спортивной куртке и женщина…

В местах, где прошло его детство, за такую красавицу отдали бы не одно стадо баранов. Высокая, фигуристая, с черными, заплетенными в пучок волосами. Длинные стройные ноги, плотно обтянутые серым трико, заканчивались высокими сапогами, а произрастали из умопомрачительно аппетитных бедер. В ней чувствовались и сила, и грация дикой кошки, она с легкостью могла бы выжать штангу в сто килограммов и выделывать сложные акробатические трюки. А уж если бы прекрасная незнакомка решила станцевать эротический танец, то поглазеть на это зрелище сбежались бы все мужчины в округе.

Однако помыслы женщины были далеки от развлечения беспечной толпы. Она встала чуть впереди спутников и начала медленно, методично просматривать зал. Почему-то у Дарка не возникло сомнений, кого она ищет. Он уже был готов поверить, что автор посланной ему записки не шутил. Мысленно развязав пучок густых волос и основательно растрепав их, моррон сопоставил получившийся результат с визуальным портретом, сохранившимся в архиве памяти. Сходство было поразительным – в двадцати шагах от него стояла дьяволица из гуппертайльского собора, пытавшаяся расстрелять мишень «бегущий моррон» из подствольного гранатомета.

Дарк осторожно попятился, ему нужно было уходить, но медленно, не привлекая внимания. Видимо, женщина почуяла его испуг, она резко повернула к нему голову и пронзила юношу насквозь хищным, ястребиным взглядом. На секунду Дарку показалось, что сердце остановилось, страх парализовал тело. Такого с ним не случалось очень давно. Что-то в карих глазах незнакомки было особенное, не обычная ненависть или жажда вражеской крови, а надменная, всепоглощающая пустота. «Я сама вечность, я глашатай из прошлого, я сею смерть! Не стой у меня на пути, раздавлю, даже не заметив!» – прозвучал в голове моррона чужой женский голос.

Правая кисть Дарка слегка изогнулась, он приготовился выхватить спрятанный в рукаве куртки кинжал и ожидал того момента, когда троица кинется на него. Однако грозная женщина повела себя странно. Уделив изучению его лица не более секунды, взгляд воительницы заскользил дальше по фигурам и беспечным физиономиям присутствующих. Наемница узнала его, но не предприняла никаких действий, значит, сюда она пришла не за ним.

Буквально через минуту Дарк окончательно убедился, что не является целью охоты. Шея женщины напряглась, взгляд застыл на одной точке, а губы зашевелились, сообщая спутникам результаты поиска. Пришедшие вместе с ней мужчины одновременно кивнули и стали пробираться сквозь толпу в направлении, указанном предводительницей.

«Боулинг, они идут к боулингу!» – пронеслось в голове моррона, продолжавшего внимательно следить за перемещениями группы. Разум подсказывал незаметно уйти, но интуиция настоятельно требовала остаться. Не в первый раз в жизни пренебрегая гласом рассудка, Дарк повиновался инстинкту и стал медленно продвигаться вслед за мужчинами. Привычка вести слежку в опасных для жизни условиях заставляла его регулярно оглядываться и смотреть за действиями женщины, которая, казалось, потеряла интерес к происходящему и, облокотившись о стену, терпеливо ожидала возвращения своих коллег. Внешняя беспечность красавицы была обманчива, Дарк чувствовал ее напряженную готовность вмешаться в случае возникновения опасности и прикрыть отступление группы.

Толкаясь и грубо распихивая идущих навстречу людей, Дарк приближался к дорожкам боулинга. Светловолосый был уже у стойки с запасными шарами. Он застыл на месте, ожидая, когда его напарник зайдет с другого конца площадки.

«Кого, ну, кого же они ищут? Кто привлек их внимание: тот седоватый мужчина с отвисшим брюхом или тот тощий увалень в протертом свитере и торчащими в разные стороны волосами?»

Возможно, моррон смог бы догадаться, ради кого посетили клуб убийцы, но на это уже не осталось времени. Светловолосый быстро откинул полы плаща, и в его руках появилась крупнокалиберная винтовка, внешне похожая на дробовик. Грянул выстрел, от потолка вместе с люстрой отвалился кусок, великан в кожаном плаще упал на колени и схватился левой рукой за голову. Метко брошенная Дарком пивная бутылка со смешным зверьком на этикетке угодила наемнику точно в висок. Еще до того как присутствующие поняли, что происходит, второй мужчина выхватил из кармана спортивной куртки пистолет-автомат и прицелился в длинноволосую брюнетку, готовящуюся катнуть шар. Дарк понял, что ему не успеть предотвратить убийство, но девушка и сама оказалась не промах. С резким разворотом корпуса она метнула шар, как спортсмены толкают ядро. В воздухе раздалось гудение, убийца успел отскочить, но выронил из рук оружие. Используемый не по назначению спортивный снаряд пролетел мимо цели и врезался в экран игрового терминала, разметав по залу фонтан искр и мелких осколков.

Публика завизжала и бросилась врассыпную. Светловолосый громила пришел в себя и снова вскинул ружье. Девушка быстро прыгнула на руки, перекатилась через голову и выхватила из внутреннего кармана висевшего на стуле пиджака двенадцатизарядный «мини-мангуст». Во время акробатического трюка парик слетел с ее головы, и глазам Дарка предстала растрепанная копна светлых волос.

«Да это же та самая дива, что утром похитила диск», – успел подумать моррон перед тем, как пригнуться. Его чуткий слух уловил какое-то движение за спиной. Как оказалось, присел Дарк вовремя, пули просвистели у него над головой и сбили кепку. Не тратя драгоценного времени на разворот, моррон боком перекатился по полу и прыгнул под защиту ближайшего столика. Грохот музыки и вопли убегающих заглушили звуки выстрелов, но в перевернутом набок столе быстро появлялись все новые и новые дырки.

Плохо приходилось не только ему, безудержная пальба продолжалась и на дорожках боулинга. По рукаву серой спортивной куртки темноволосого струился ручеек крови. Мужчина сидел под прикрытием колонны и, стиснув зубы, перезаряжал одной рукой пистолет, а его рослый напарник быстро перемещался по залу, меняя стрелковые позиции, и с интервалом в доли секунды разряжал магазин винтовки в невидимую для Дарка девушку.

«Раз палят, значит, эта зараза еще жива. Ничего, сама справится, будет знать, как невинных людей на дороге грабить да в сугробы запихивать!» – мысленно попрощался с попавшей в трудное положение обидчицей Дарк, вскочил на ноги и кинулся по направлению к лестнице.

Охотившаяся на него женщина сделала еще пару выстрелов и прекратила огонь. Стрелять дальше было не в кого, цель скрылась за колонной. Не убирая оружия, наемница побежала вслед за добычей. Горя охотничьим азартом, она не просчитала вариант, что жертва не пустилась бежать вниз по лестнице, а решилась перейти в наступление и поджидает ее за углом колонны. Встречный движению бегущего тела удар кулака пришелся в центр грудной клетки. Он остановил женщину на бегу, а мгновенно последовавший за ним апперкот под левую скулу отбросил ее назад. Тело убийцы развернулось в воздухе. Пролетев метра два, женщина приземлилась спиною на стол и, сшибая с него грязные тарелки, скатилась на пол. Казалось бы, после таких ударов не встают, но, вопреки законам физики и человеческой анатомии, наемница мгновенно вскочила на ноги и, выхватив из-за голенища сапога длинный армейский нож с изогнутым лезвием, набросилась на Дарка.

К счастью, пистолет леди удачи куда-то закатился, а прикончить моррона ножом у самонадеянной красавицы не было шансов. Человек не может плыть быстрее дельфина и кусаться больнее акулы. Сколько бы дамочка ни упражнялась в боях на ножах,каким бы опытным и матерым ни был ее армейский инструктор, но по сравнению с Дарком она все равно была зеленым новичком.

Лезвие кинжала легко парировало удар ножа из-под низа в брюшину. Аламез удержался от соблазна сократить дистанцию и быстро отпрыгнул назад. Слишком близкое расстояние в схватке могло свести на нет преимущество, данное навыком владения холодным оружием. Женщина заскрежетала зубами и, списав свою неудачу на нелепую случайность, повторила все тот же отработанный удар. На этот раз Дарк не стал отбивать нож, он просто ушел немного в сторону и сделал глубокий встречный выпад. Острое лезвие кинжала распороло ткань трико и вонзилось в мышцы ноги чуть выше колена.

Сделав укол, Дарк тут же отскочил назад. Искусство фехтования заключается не столько в знании комбинаций ударов, сколько в умении выждать нужный момент, неожиданно атаковать и мгновенно уйти в защиту. Женщина застонала от боли и схватилась обеими руками за ногу. Ее глаза горели сатанинским огнем, напрягшиеся скулы и учащенное дыхание свидетельствовали о том, что милосердный поступок Дарка, не убившего, а только ранившего ее, истолкован неправильно и был воспринят как знак его превосходства, как вызов, как личное оскорбление. Воительница желала продолжить схватку, ну а Дарк не видел в этом необходимости. Раненая женщина будет хромать и не сможет за ним угнаться. Не растрачивая сил на дешевые, картинные раскланивания и издевательские ухмылки, Аламез спрятал кинжал в рукав и направился к выходу.

– Кьомо, орн эр шоро! – громко выкрикнула оскорбленная девица на неизвестном Дарку языке.

За долгую жизнь моррон побывал почти во всех глухих уголках как Старого, так и Нового Континентов, но такого языка не знал и никогда не слышал, хотя в отрывистой интонации и сложных гортанных переливах проскользнуло несколько знакомых ноток. Пробелы в лингвистических знаниях не помешали моррону понять смысл сказанного. Дружки девицы прекратили обстрел забившейся в угол жертвы, у которой, похоже, закончились патроны, и развернули оружие в его сторону.

К этому моменту музыка уже стихла, снизу доносились затухающие крики остатков толпы, успешно выбирающихся наружу, и пронзительный вой полицейских сирен. Мгновенно оценив ситуацию и придя к вполне логичному выводу, что бежать навстречу пулям так же опасно, как и встречаться с местной полицией, Дарк кинулся в противоположную сторону, к двери, из которой минут десять назад и появилась опасная троица.

«Пули над ухом свистят, и мне очень-очень жарко, вот и не верь потом интуиции!» – отметил про себя Дарк, скача по столам, как горный козел, и неумолимо приближаясь к спасительным коридорам и темным закуткам подсобных помещений.

Глава 11 Танцы загнанных в угол крыс

– Не стрелять! Не тратьте патроны, болваны! Ушел он, ушел… все… кончено! Кьомо, ко мне, помоги! Фаго, что с девицей?!

– Пока жива, но уже отходит… Добить?!

– Не валяй дурака, ищи диск! – выкрикнула Марта из последних сил и, страдая от обжигающей боли в ноге, повалилась боком на бильярдный стол. – Не тяните, сейчас здесь будет полно полиции…

Светловолосый мужчина подбежал к Марте, осторожно взял ее на руки и заботливо усадил на бильярдный стол. Ловкими движениями длинные и тонкие, словно у музыканта, пальцы разорвали ткань трико и слегка надавили на края кровоточащей раны. Женщина, стиснув зубы, издала хрип, но не закричала.

– Ну, как там?!

– Ничего серьезного, но с недельку похромаешь, – ответил Кьомо, вытаскивая из кармана кожаного плаща упаковку стерильного бинта, и незамедлительно приступил к обработке раны.

– Я не тебе, идиот! – огрызнулась женщина. – Фаго, оглох, что ли?! Диск у нее?!

– Да, но… – заикаясь, произнес обыскивающий бесчувственное тело девушки наемник.

– Никаких «но», хватай его, и уходим! – Марта грубо оттолкнула занимавшегося перевязкой Кьомо и дрожащими руками сама стала обматывать бинт вокруг ноги. – Не стой пнем, найди мой пистолет и займись полицией, живо!

Светловолосый обиженно поджал нижнюю губу, но не решился ослушаться приказа. Тем временем Фаго, спотыкаясь и роняя по дороге стулья, наконец-то добрел до импровизированного лазарета на столе и протянул командиру разбитую коробку из-под диска. Марта быстро выхватила добычу и открыла пробитый пулей футляр. Желанный диск находился внутри, но даже самый высококвалифицированный профессионал компьютерного мира не смог бы вставить его в дисковод. Восьмимиллиметровая разрывная пуля прошила коробку насквозь и превратила диск в множество мелких осколков.

– Так получилось… – прошептал побелевший от страха и потери крови Фаго.

Раненого наемника била дрожь, правая рука свисала плетью, а из дырок в спортивной куртке продолжала сочиться кровь. Не тратя времени на бурное проявление чувств и бессмысленный крик, Марта достала из маленькой сумки на поясе телефон и набрала номер босса.

– Да, – послышалось на другом конце провода.

– Диск у нас, испорчен, восстановлению не подлежит, – по-армейски кратко и четко отрапортовала наемница.

Ответом было молчание, потом в трубке раздались короткие гудки. Марта тяжело вздохнула и обреченно закрыла глаза, она слишком долго работала на Огюстина Дора, чтобы не понять, что означало его молчание. Проваливший задание солдат предстает перед грозным ликом военного трибунала. Она же работала на организацию, где штрафные отряды, понижение в должности и прочие гуманные меры наказания не были предусмотрены. Провинившийся получал пулю в лоб, никаких проволочек и утомительных бюрократических процедур: просто, четко, конкретно!

– Полиция! – выкрикнул дежуривший на лестнице Кьомо и в подтверждение своих слов открыл беглый огонь.

– Уходим, – приказала Марта, соскочила со стола и, выхватив у замешкавшегося Фаго оружие, полоснула его по горлу ножом.

– Зачем?! – взревел Кьомо, увидев картину жестокой расправы над его товарищем по оружию.

– Потом объясню… некогда! – прокричала в ответ Марта и, превозмогая боль, заковыляла в сторону кухни.

Светловолосый великан сделал еще несколько выстрелов наугад и, вскинув винтовку на плечо, помчался к запасному выходу. Марте оставалось дохромать буквально несколько шагов, когда дверь подсобки слетела с петель, а на пороге появились двое полицейских штурмовиков в касках с забралами и в тяжелых бронежилетах. Раненая и разозленная неудачей женщина открыла огонь: разрывные пули дырявили недостаточно прочные бронежилеты и отрывали от дергающихся в конвульсиях тел кровавые ошметки. Через секунду магазин был пуст, Марта отбросила в сторону уже бесполезный пистолет-автомат и подобрала с пола лежавшую в луже крови винтовку.

– Быстрей, шевели ногами! – поторопила она отстреливающегося на ходу компаньона и погрузилась в полумрак плохо освещенного коридора.

Они двигались с максимальной скоростью, которую позволяла развивать покалеченная нога. Бегство остатков группы из клуба напоминало прохождение самого сложного уровня кровавой компьютерной игры: жесткий лимит времени, ограниченный боекомплект и бесчисленные орды появляющихся то впереди, то сзади врагов. Разница заключалась лишь в том, что сохранений и перезагрузок не было, а плачевное состояние здоровья отражалось не мерцающим красным значком в левом нижнем углу монитора, а вполне реальными повреждениями, потерей крови, усталостью и жуткими болями в пораженных конечностях.

Успешно отбив первую атаку штурмового подразделения, они уже почти достигли лестничного пролета, когда внезапно появившийся из боковой двери полицейский вскинул пистолет и выстрелил в голову бегущей на него Марты. Всего за долю секунды до того, как палец нажал на курок, Кьомо оттолкнул женщину в сторону и принял пулю в левое плечо. Ответная очередь из штурмовой винтовки сбила отважного блюстителя порядка с ног. На вооружении у полесской полиции были только обычные пули, бронежилет выдержал порцию расплавленного свинца, поэтому потерявшего сознание врага пришлось добить ножом. Легкий взмах кривого лезвия, и на грязно-серой двери продуктового склада появились кровавые брызги.

Спустившись на первый этаж, преступники снизили темп. Им пришлось двигаться медленно и осторожно, прячась за укрытиями и ведя непрерывный огонь. Шанс покинуть здание через запасной выход был упущен. Полицейские блокировали пути отступления и теперь сжимали кольцо окружения, методично, шаг за шагом загоняя Кьомо и Марту в подвал, откуда не было выхода.

– Сбей замок и давай живее внутрь! – прошептала Марта, занимая удобную позицию за ящиками у стены и держа под прицелом узкий, заставленный коробками, шкафами и прочим хламом коридор.

Кьомо повиновался, хотя не понимал, что замыслила женщина-босс. Приклад винтовки с грохотом опустился на дужку замка, сильный удар ноги сбил дверь подвала с петель.

– Лучшей позиции, чем здесь, не найти: коридор тесный, хорошо простреливается, а в подвале…

– Заткнись и лезь вниз! – приказала Марта, не отводя глаз с видневшегося в конце прохода лестничного пролета. – Там где-то должна быть дверь: стальная, толстая… Как только откроешь, позови!

Великан удивленно пожал плечами и, скинув с плеч мешавший плащ, удалился в темноту подвала. Минут через пять грохот роняемых тяжелых предметов сменился не менее громким, протяжным, надрывным пыхтением, которое завершилось скрежетом проржавевшего металла. За это время полиция не предприняла активных действий, если не считать парочки сброшенных с верхнего этажа газовых гранат. Едкие облака слезоточивого газа быстро распространились по коридору, они значительно снизили видимость и вызвали потоки слез из вмиг опухших, покрасневших глаз. Однако Марта стойко терпела боль и не отрывала взгляд от мушки прицела.

– Готово! – наконец-то донесся из недр подвала раскатистый бас, ставший для женщины сигналом покинуть позицию и спуститься в промозглую темноту.

* * *

Дарк достиг лестничного пролета, свист пуль и неприятная компания остались позади. Пробежка не утомила, только размяла одеревеневшие от холода и длительного безделья мышцы. Шаги преследователей стихли, а вот снизу раздавался зловещий топот армейских сапог – это штурмовой отряд полиции поднимался по лестнице.

Остатки хмеля медленно выветривались из головы, как назло разболелся затылок. «Плохое пиво, больше в рот не возьму!» – торжественно поклялся Дарк, пытаясь одновременно решить две сложные задачи: унять головную боль и найти способ ретироваться с места событий. Хмельной зверек не думал уходить, он устроил у моррона в голове уютную норку и не хотел вылезать наружу. Без парочки таблеток обезболивающего и без крепкого сна эту проблему было не решить, зато способ обмануть полицию нашелся почти мгновенно.

Дарк вбежал в опустевшую кухню, нашел валявшийся на полу грязный халат и, добавив к незатейливой экипировке поваренка засаленный чепец, залез под разделочный стол. Полиция не заставила его долго мучиться в позе эмбриона. Дверь распахнулась, и в помещение для обработки мясных туш ворвались трое автоматчиков.

– А ну, вылезай, живо! – выкрикнул плечистый мужчина, тыча дулом автомата в торчавший из-под стола бок.

– Сначала руки, медленно! – послышался суровый женский голос.

– Я здесь… а тут пальба… – жалобно захныкал Дарк, высовывая из-под стола перепачканные жиром и кровью ладони.

Возможно, у полицейских и возникли сомнения, однако когда их глазам предстала заплаканная физиономия с отвисшей нижней губой и трясущимся подбородком, то вопрос о причастности перепуганного поваренка к перестрелке отпал сам собой.

– Первый, я Семнадцатый, на складе чисто, в кухне тоже, продвигаемся в зал, – сообщил по рации старший группы. – Тут у нас поваренок под столом завалялся, отправляем к вам, не обижайте!

– Чо, глухой, что ли, ну, пшел! – Чья-то рука схватила Дарка за шкирку и вытащила из-под стола.

Моррон затрусил к выходу, но тут ему дорогу преградила девушка с автоматом наперевес.

– Кентар, а чего это у него куртка под халатом? – Девушка откинула забрало и принялась поедать притворщика пытливым взглядом.

– Да я ж в холодильне… туши когда достаю… холодно там… – усиленно выжимая из глаз слезу, пролепетал Дарк.

– Рона, хватит запугивать парня! Делать, что ли, нечего?! – сердито проворчал Семнадцатый и подтолкнул переминающегося с ноги на ногу Дарка к двери. – А ты чего прирос?! Сказали же «пшел»!

Когда тебя настоятельно просит человек с автоматом, то лучше не перечить и подчиниться приказу. Аламез не собирался становиться исключением из этого правила. Уже через пять минут он снова очутился в объятиях холодной полесской ночи и, беспрепятственно миновав плотные ряды оцепления полиции, пожарных и беснующихся перед камерами журналистов, растворился в толпе мерзнущих без верхней одежды посетителей клуба. Из здания непрерывно доносилась стрельба, к полицейским прибывали все новые и новые отряды подкрепления, пожарные и медики скучали, греясь по машинам. Дарк потерял интерес к происходящему и, скинув оказавший ему большую услугу халат, побрел прочь.

Полпервого, ночь только начиналась, самое захватывающее действо еще ожидало его впереди.

* * *

Дуло пистолета уткнулось в ее затылок как раз в тот момент, когда Марта только надрезала повязку и начала разматывать бинты. Материя была липкой и грязной, последние полчаса им пришлось пробираться по заполненным водой из канализации, заброшенным и забытым подземным туннелям бомбоубежища эпохи «мирного противостояния». Пропитанные мутной жижей бинты уже давно потеряли свою стерильность и не защищали рану от инфекции, а, наоборот, способствовали попаданию в кровь бактерий. Боясь заражения крови и прочих неприятных последствий, Марта занялась ногой сразу же, как только они вернулись к оставленному в двух кварталах от клуба фургону.

Вероломный Кьомо удачно подгадал ситуацию и время нападения. Тесное пространство фургона не позволяло развернуться и обезоружить предателя, трофейная штурмовая винтовка стояла слишком далеко, а любимый пистолет был потерян в клубе. Шансов на спасение не было, наемница знала об этом и в ожидании рокового щелчка курка закрыла глаза.

«Кьомо – боец, он всегда идет до конца и не наставляет оружия без причины, его не обмануть глупыми обещаниями. Я пропала. Чего же он ждет? Всего один выстрел, и воля великого и всемогущего Огюстина Дора, предусмотревшего даже такой поворот событий, исполнится…» – думала Марта, вместо того чтобы читать молитвы за упокой собственной грешной души.

Как ни странно, но мятежный подручный не торопился стрелять. Оттягивая «отправление в отставку» бывшего командира, великан завел разговор:

– Я буду задавать вопросы, ты отвечать: кратко и понятно, без виляний… – бесстрастно и холодно звучал голос за ее спиной. – Соврешь – убью, попытаешься рыпнуться – тоже!

– Как скажешь, ты же теперь вроде как старший, – пожала плечами Марта и закусила от злости губу.

– Зачем ты убила Фаго?

– Он испортил диск, завалил все дело…

Дуло пистолета еще сильнее надавило на затылок и содрало кожу.

– Он наш товарищ, ты не имела права так поступать!

– Постой, не горячись! – выкрикнула Марта, почувствовавшая, что закипавшие внутри гиганта ненависть и гнев не дадут ему довести допрос до конца. – Одну минуту, дай мне всего лишь одну минуту, и я все объясню!

– Слушаю, – вместе с глубоким выдохом выпуская из организма злость, великодушно разрешил Кьомо.

– Диск нужен был Дору целым и невредимым, иначе эта возня вообще не имела смысла. Фаго испортил его и подставил нас всех под удар! Босс не прощает ошибок, теперь он нас всех…

– Мало этого оправдания, чертовски мало, чтобы оставить тебя в живых, – прошептал на ухо Марте склонившийся над ней великан. Его разум был уже чист от эмоций, а голос холоден и спокоен, как никогда. – Мы были больше чем друзья, мы были товарищами по оружию. Друзья всегда предают и обманывают, на то они и друзья, чтобы втираться в доверие и лгать, использовать тебя и твои слабости, мы же всегда прикрывали друг друга в бою. Мы верили тебе, мы шли за тобой, не спрашивая зачем, готовы были погибнуть, но не подохнуть так… так глупо… так подло… от руки собственного командира! Плевать мне на Дора и на его милость, вместе попали в беду, вместе и выпутались бы… не стоило тебе так… прощай, Марта!

– Стоило! – выкрикнула от отчаяния Марта, понявшая, что сейчас расчувствовавшийся оппонент нажмет на курок. – Я спасла Фаго, только такой идиот, как ты, не мог бы этого понять! Он был ранен, страдал, истекал кровью. Нам бы все равно пришлось бросить его, а что потом?! Чем потом для него обернулась бы жизнь, ты подумал об этом?! Сырые казематы полесской тюрьмы, где с голоду пухнут даже тараканы, пожизненное одиночество, страдания, вонь, сырость, туберкулез, грязь… Ты хотел, чтобы наш боевой товарищ так провел остаток дней?!

– Он был бы жив, мы бы вытащили его… – прошипел сквозь зубы вновь потерявший самообладание Кьомо.

– Ты лучше меня знаешь, что нет, – продолжала уверенно наступать Марта, расширяя и углубляя брешь в душевной обороне противника. – От Дора не уходят просто так. Уже послезавтра здесь появится другая команда, они будут охотиться за нашими с тобой головами. Нам нужно бежать, спасаться, забиться в глушь, исчезнуть навсегда не только из этой проклятой страны, но и с Континента. А что они сделали бы с Фаго, если бы вытащили его из тюрьмы?! Ты об этом подумал, дурак?!

Ствол пистолета больше не давил на затылок, салон фургона сотрясся, хлопнула дверца. Кьомо вышел наружу и закурил. Разгоряченную грудь великана прикрывала лишь тонкая рубашка, но он не боялся мороза, ему было не до того.

– Пойдем, – выскочившая вслед за ним Марта нежно обняла мужчину за плечи и увлекла за собой в фургон. – Нас теперь только двое, мы должны выжить, мы сможем, я знаю! – шептал на ухо Кьомо ласковый, успокаивающий голос, а ставшие внезапно мягкими и нежными руки Марты заботливо гладили его по голове. – Я не брошу тебя, никогда, мы будем вместе…

Дыхание великана стало спокойнее и реже, голова откинулась на спинку сиденья, а глаза закрылись. Смерть товарища и прочие неудачи отошли на задний план, растворились в ласковой ворожбе рук и нежных объятиях. Успокоенный и примиренный со своей совестью солдат удачи уснул, не подозревая, что уже никогда не проснется. Каждый выживает сам по себе, Марта не простила ему пистолета, приставленного к ее затылку.

* * *

Поступки людей часто иррациональны и противоречат здравому смыслу. Ослепленные эмоциями или движимые навязчивой идеей, мы не только ущемляем интересы других, но и наносим вред самим себе: в одночасье портим годами формируемый имидж, растрачиваем нервы, губим свой организм. Например, кто-нибудь задумывался над тем, что заставляет больного гриппом идти на работу: жадность, усугубленная стремлением подсидеть коллегу и продвинуться по службе, долг, ответственность, а быть может, элементарная глупость и недальновидность?

Чтобы понять истинную природу мотивов, забудем об уроне, наносимом инфицированным субъектом окружающим, оставим в покое мораль, тем более что потребность кашлянуть в нужный момент на ближнего своего заложена в нас на генетическом уровне, оценим лишь деструктивность подобных действий по отношению к самому себе.

Много денег на должности мелкого служки, клерка или, как сейчас модно говорить, «профессионала», не заработать. В то же время много вопросов не решить, когда капает из носа, да и голова раскалывается от слабой, но постоянной боли. Начальство не оценит ваш трудовой порыв, а наоборот, будет злиться и опасливо обходить ваш стол стороной. Больному на работе плохо, он чувствует себя неполноценным, к тому же ощущает враждебный настрой тех, кто еще не шмыгает носом, но ужасно боится подцепить от него эту дурную манеру. Однако, сколько ни твердят, что больной должен лежать в постели, а не геройствовать за письменным столом, толку от этого никакого. Человек потребительски относится ко всему, даже к собственному организму. Мы убиваем себя собственными руками, хотя многие искренне убеждены, что если будут напичканы общеукрепляющими медицинскими препаратами и откажутся от «вредной пищи», то сумеют протянуть до глубокой старости.

Почему так происходит? Да из-за обычной глупости, неумения правильно расставить в жизни приоритеты и еще из-за дурной привычки ставить насущные, сегодняшние проблемы гораздо выше перспективных, завтрашних задач. К чему гробить здоровье в молодости, пытаясь сделать карьеру, если, будучи потом руководителем, занимая высокий пост, большую часть рабочего времени проведешь на больничной койке?

Если уж слабые, уязвимые люди не холят и не лелеют свой организм, то что говорить о морронах, которых не может вогнать в гроб не только грипп или воспаление легких, но и куда более серьезные заболевания.

Машину развернуло на триста шестьдесят градусов и занесло в сугроб. Дарк чертыхнулся и выключил двигатель, ему нужно было немного отдохнуть… Вина за случившееся лежала полностью на нем. Борясь с болью и балансируя на грани потери сознания, он всего на миг отвлекся от дороги и не успел притормозить на скользком повороте. На панели энергомобиля мерно мерцали цифры: 01.43. Прошло чуть больше часа с тех пор, как он покинул ночной клуб и возложил очередную жертву на алтарь расследования.

Денаторит амиона хловицонтия – сложное химическое соединение, изобретенное Мартином Гентаром незадолго до его исчезновения и, как следствие, не доведенное до ума. Маленькие зеленые таблетки, названные морронами ДАХ или шутливо «антикровосос», были одним из излюбленных тайных средств борьбы Легиона с докучливыми вампирами. Вещество изменяло запах, не тот специфический аромат, исходящий от не имеющего привычки мыться грязнули, а запах самой крови, по которому обычно вампиры находят жертву на расстоянии нескольких сотен метров. Человек или моррон, проглотивший таблетку, становился невидимым, точнее, неосязаемым для вампира, исходящие от его крови флюиды ничем не отличались от запаха березового сока, еловой смолы и прочих растений или неодушевленных предметов, находившихся поблизости. Вторым, но не менее важным свойством вещества являлось целенаправленное воздействие на обонятельные рецепторы самого моррона, которое выражалось в избирательно усиленном восприятии отдельных групп запахов. Иными словами, Мартин нашел способ не только маскироваться от врага, но и обнаруживать присутствие вампиров примерно в радиусе километра. Нос моррона превращался в своеобразный радар, способный определить не только ориентировочное местонахождение кровососущего противника, но и его возраст, вес и даже степень сытости.

Хотя массовый выпуск препарата был успешно налажен последователями Гентара, далеко не все члены Клана решались им пользоваться. Виной тому были болезненные побочные эффекты: быстрое обезвоживание организма, повышенное артериальное давление, отслоение участков кожи и т. д.

Дарк сидел за рулем и жадно пил воду из пятилитровой канистры, парочка уже опустевших фляг лежала на заднем сиденье. У моррона был жар, пот валил градом, лицо опухло, а белки глаз приобрели нездоровый желто-зеленый оттенок. На обвисшей коже лица и рук выступили темно-фиолетовые прожилки, сложившиеся в замысловатые каббалистические узоры. За чудесную способность приходилось платить большой ценой. Естественно, ожидавший подобной реакции организма Аламез не стал брать такси. Он не мог позволить водителю увидеть себя в таком состоянии. Единственным способом раздобыть машину оставалось ее похищение. Без зазрения совести и колебаний Дарк преступил закон. Связанный по рукам и ногам хозяин «железяки» на четырех колесах уже целый час мерз в багажнике. Иного выхода у моррона не было. Убивать толстощекого, с виду добродушного полесского гражданина не хотелось, а допустить его обращения в полицию Дарк не мог.

«Ничего, совсем не замерзнет, зато чуток поумнеет. Ишь, раскатался по ночам, цветочек! Если уж приспичило в час ночи баранку крутить, то не нужно перед каждым встречным тормозить. А все жадность человеческая, денежку захотелось по-быстрому срубить!» – Дарк свалил вину за свой омерзительный поступок на человечество в лице легкомысленного толстяка, и ему стало значительно легче.

Уже целый час он ездил по городу, пытаясь найти вампиров. Через каждые пятнадцать минут приходилось выпивать по литру воды, искусственно поддерживая организм в этом ужасном болезненном состоянии. ДАХ не имел срока действия, Аламез мог прекратить издевательство над своим телом в любой момент. Для этого не нужно было сложных процедур или приема других препаратов, достаточно было лишь выпить чуть больше воды и выровнять дестабилизированный жидкостный баланс. Но поиски еще не были завершены, обнаруженные за час катания по улочкам города вампиры не интересовали моррона.

Вопреки ожиданиям, «дети ночи» не появились ни у его гостиницы, ни у опустевшего «Барсука». Крупная стая, примерно из десяти особей возрастом от двухсот до трехсот лет, посещала особняк съемочной группы, но Дарк опоздал, к его приезду в воздухе витали лишь остаточные ароматы былого присутствия. Неизвестно зачем принятое приглашение на встречу в «Барсуке» порушило все его грандиозные планы. Кровососы ушли, растворились в ночи, исчезли в неизвестном направлении, и теперь он должен был колесить по городу до самого утра в надежде случайно обнаружить их логово.

План моррона был незамысловато прост и нахален, как все гениальное. Он хотел напасть на охотившуюся на него группу первым, взять «языка» и как следует расспросить о бойне в Старгороде. Его не интересовали новообращенные новички и умудренные опытом старцы, нужна была особь как раз в возрасте от двухсот до четырехсот лет.

«Молодняк не посвящен в дела клана, да и хозяевам в рот заглядывает, из этих желторотых фанатиков ничего не вытянуть. Старшее поколение – крепкие орешки, слишком верят в свою силу и исключительность, они не пойдут на диалог. А вот двухсот-четырехсотлетние как раз то, что нужно. В этой фазе жизненного цикла у них происходит переоценка ценностей, да и ведут они себя ничуть не лучше, чем человеческие подростки. С такими вопросы решать – милое дело, долго не промаешься!» – именно этими рассуждениями и руководствовался моррон, выбирая подходящую жертву для нападения.

Дарк отставил на соседнее сиденье изрядно полегчавшую канистру и, стерев катившийся со лба пот, завел двигатель. Энергомобиль медленно тронулся с места, и тело вновь ощутило мелкую тряску движения. Проехав метров триста, Дарк притормозил. Он ощутил присутствие невдалеке двух объектов.

«Слишком молоды, уже насытились и спят…» – произвел моррон экспресс-анализ и, крайне неудовлетворенный его результатом, тронулся дальше.

Лишь в три часа ночи он нашел то, что так долго искал. Настала пора повеселиться. Проглотив последний оставшийся в канистре литр жидкости, Дарк отправил в рот синюю таблетку, нейтрализующую на время действие побочных эффектов. Хозяину энергомобиля оставалось мерзнуть в багажнике не более сорока минут. Именно за это время Дарк рассчитывал расправиться с пятью находившимися в подземелье вампирами и получить необходимые сведения.

* * *

Запах крови вампиров привел моррона к небольшому двухэтажному домику. Степень износа кирпичной кладки и некоторое своеобразие архитектурных решений подсказывали, что здание было построено не очень давно: лет тридцать, может быть, сорок назад. Вокруг было тихо: в окнах не горел свет, и даже не слышалось привычного для Полесья лая собак. На всякий случай оглядевшись по сторонам, Дарк вынул из кармана куртки отмычку и подошел к железной двери единственного подъезда.

Изогнутые, скрепленные крест-накрест щупы тихо заскрежетали в отверстии замка. Этот примитивный воровской инструмент, естественно, морально устарел еще в начале столетия. Уважающие себя мастера взломов и ночных краж уже давно пользовались плодами электронных технологий. Однако ни один из образцов новых взламывательных систем не уместился бы в недрах бутафорского реквизита. К тому же электроника такая хрупкая и ненадежная вещь, что не выдержала бы каждодневной тряски и неправильного хранения. Аламезу уже не раз доводилось пользоваться именно этим типом отмычек, и привыкать к иному, даже самому совершенному инструменту он не хотел.

«Два поворота направо, один влево, пока все идет хорошо. Попробуем еще раз влево… ага, теперь щелчок, начинаем заново! – разговаривал сам с собой Дарк. – Вот так, вот так вот лучше, а сейчас чуть-чуть надавим вверх!» Через три минуты ковыряния в замке дверь открылась.

Внутри обшарпанного подъезда было немного теплее, чем на улице. Старенькие забитые радиаторы отопительных батарей тряслись и громко гудели, но, несмотря на весьма впечатляющие потуги, их мощности едва хватало, чтобы не дать лужам грязи на ступенях превратиться в лед. На площадке виднелись четыре запертых двери и две лестницы: одна вела на второй этаж и чердак, а другая вниз, к проржавевшей двери подвала. Логика подсказывала спуститься в подвал, обоняние ей не перечило. Снизу струился слабый, едва осязаемый запах. Витавшие в спертом воздухе ароматы плесени, отложений на стенах канализационных труб, протухшей капусты и испорченных солений затрудняли восприятие специфичного запаха вампиров, но все равно не могли заглушить его полностью.

Осторожно нащупывая ногами ступени в темноте, Дарк спустился в подвал. «Глупо, чертовски глупо было бы умереть, свернув себе шею на скользкой лестнице», – ужасался моррон, проклиная строителей, забывших поставить перила. Ржавый пятимиллиметровый лист железа сопротивлялся недолго. Не прошло и минуты, как он сдался и со скрипом отъехал в сторону. Отпереть простенький замок оказалось намного легче, чем входную дверь. С этой задачей справился бы даже десятилетний мальчишка, имея под рукой перочинный ножик.

Снова стало зябко. Сквозь пустые проемы маленьких окошек под потолком в полуподземное помещение врывался холодный ветер. Небольшие сугробы чередовались на земляном полу с кучами гниющего хлама, стенками шкафов, спинками кроватей, дверцами холодильников и прочей рухлядью, которую нерадивые хозяева не удосужились дотащить до ближайшей свалки. Заметно усилившиеся флюиды привели моррона к дверце сарая под номером четыре, на которой не было даже самого незатейливого висячего замка. Хлипкая фанерно-деревянная конструкция закрывалась на смехотворно маленькую защелку.

Достав из рукава кинжал, Дарк отпер засов и шагнул в темноту. Что-то легонько ударило моррона по лбу, молниеносно взметнувшаяся вверх рука вместо горла врага схватила пустой осветительный патрон, свисавший с потолка на длинном шнуре. Вампиры отлично видели в темноте и не нуждались в электричестве. Оставшееся, по-видимому, еще от прежних хозяев простенькое осветительное приспособление уже давно не использовалось по назначению.

Вспыхнул огонь зажигалки. Маленький дрожащий язычок пламени осветил три полки с рядами стеклянных банок. Внутри самовскрывшихся сосудов десятилетней давности, кроме толстого слоя плесени, плавало еще что-то вязкое, неоднородное, сморщенное… К счастью, благодаря низкой температуре окружающей среды нос моррона не ощутил в полной мере букет сногсшибательных запахов растления, брожения и гниения. Кроме полок – кладбищ протухших консервированных овощей – в сарайчике ничего не было, хотя пол был весьма примечательным и просто не мог не обратить на себя внимания. Чистенький деревянный настил не был покрыт ни слоем пыли, ни коркой льда. Его явно часто снимали, чистили и не позволяли сгнить. Как и ожидал Дарк, подняв деревянные доски, он увидел не зловонную кучу перегноя, а бетонную заливку, в центре которой красовался блестящий люк из нержавеющей стали. Возле ручки на люке находился миниатюрный замок с прорезью для карты с намагниченной полосой. Традиционной отмычкой устройство было не разблокировать, но на подобные случаи в арсенале Дарка имелось весьма неординарное приспособление.

Бережно отложив кинжал, Дарк достал из кармана маленькую коробочку с двумя проводками, заканчивающимися на концах резиновыми присосками. Прикрепив один проводок к замку на люке, а другой к вмонтированному в бетон держателю, моррон сдвинул рычажок на панели коробки. При тусклом свете пламени зажигалки Дарк внимательно наблюдал, как на счетчике устройства замелькали цифры. Когда сила разряда достигла отметки в сто пятьдесят СКР, подрывник нажал на красную кнопку и зажмурил глаза. Что-то сверкнуло, послышался треск, а в ноздри ударил неприятный запах паленой резины.

«Тьфу, опять не рассчитал!» – ругнулся от огорчения Дарк, наблюдая, как пламя пожирало остатки присосок и изоляцию проводов. Хитрое приспособление превратилось в бесполезный утиль, но зато вопрос был решен радикально: магнитный замок не просто отперло, а с корнем вырвало из бетона, искорежив стальные пластины корпуса и превратив электронные внутренности в труху.

С виду неподъемный люк открылся на удивление легко, как будто был сделан не из крепкой стали, а наспех склеен из картона. Прогрессивные технологии уверенной поступью шагали в жизнь, завоевывая себе признание не только среди людей, но и у испокон веков считавшихся консерваторами «детей ночи». Такого сплава Дарку еще не приходилось видеть, даже дверцы банковских сейфов и те были куда тяжелее и ненадежнее. Если бы магнитный замок был сделан из такого же крепкого металла, то от попытки проникнуть в убежище можно было бы смело отказываться. Но, к счастью, вампирам, как и людям, приходилось искать оптимальное соотношение цен и качества и придерживаться жестких рамок сметы.

За люком был узкий колодец со вбитыми в стену поручнями. Что было на дне, скрывали мгла и клубы пара, поднимающегося кверху, словно из преисподней. Вампиры любят комфорт, они не только надежно скрыли жилище от посторонних глаз, но и наверняка оборудовали его не хуже королевского номера в десятизвездочном отеле.

«Ну что ж, по крайней мере согреюсь, заодно и посмотрю, как жить надо, а то мотаюсь по свету, сплю где придется, ем что попало…» – утешал себя Дарк, крепко зажав зубами рукоять кинжала и начиная спуск. Тонкие гладкие поручни обжигали ладони холодом, дважды ноги соскальзывали, и Дарк повисал на руках, больно ударяясь при этом грудью и лбом о стальные прутья. «Да как же они спускаются? В жизнь не поверю, что, как я, мучаются!» – негодовал моррон, пытаясь разгадать сложную загадку.

Внезапно вспыхнул свет, Дарк инстинктивно разжал правую руку, чтобы выхватить изо рта кинжал, но не смог удержаться на левой. Полет был недолгим, а приземление, как ни странно, мягким. Тело моррона упало с высоты двух-трех метров и погрузилось в объятия мягкой перины.

Кто любит удобства, тот ленив и изобретателен. Вампиры лишь поднимались по лестнице, а спускались весьма удобным, быстрым и безопасным способом: прыгали на перину, такую мягкую и глубокую, что тонули в ней с головой. Выбравшись на поверхность, Дарк еще долго нырял среди дряблых волн из искусственных перьев, пытаясь отыскать выроненный при падении кинжал. Шестое погружение увенчалось успехом, оружие было найдено.

Шахту колодца освещали четыре ряда тускло горевших лампочек, стальной люк был снова закрыт. Вначале Дарк не понял, что произошло, но потом на него снизошло прозрение.

Вампиры хорошо видят во тьме, но не в кромешной. Глаз человека менее чувствителен к восприятию света, чем зрачок любого существа, ведущего ночной образ жизни. Кошка хорошо видит ночью, потому что способна уловить больше частиц призрачного для нас лунного света. Зрачкам вампиров в колодце нечего было улавливать, нуль, умноженный на любое число, остается нулем. Когда моррон преодолел половину спуска, сработали тепловые датчики, они отдали команду компьютеру закрыть люк и активизировать осветительную систему. Качаясь на пуховых волнах, Дарк с трудом различал контуры окружающих его предметов, но вампирам такой яркости было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно.

В голову моррона закралась пугающая мысль. Он вдруг отчетливо представил, как безнадежно отстал Легион в техническом плане от своего врага. «Конечно, техника решает далеко не все, но предопределяет многое: против танка на коне не попрешь, да и саблей махать в наше время как-то глупо. Сколько же денег они тратят на эти прибамбасы?! Только одна автоматизированная система спуска потянет тысяч на сто – сто пятьдесят!» – Дарк ужасался, но не пытался прикинуть хотя бы ориентировочную сумму затрат на обустройство убежищ, он боялся впасть в отчаяние.

Вскоре зрачки расширились настолько, что на темном фоне стены колодца прорисовались расплывчатые контуры двери. Дарк заработал конечностями, подполз к краю перины и скатился на пол. Переступая с пятки на носок, диверсант подошел вплотную к двери и прислушался – абсолютная тишина. Моррон осторожно взялся за круглую резную ручку и медленно повернул ее против часовой стрелки. Его не ударило током, а в ушах не раздался пронзительный вой сирены. Вампиры были уверены в надежности маскировки входа и в прочности магнитного замка, поэтому не стали усугублять расходы по проекту введением дополнительных мер безопасности.

За дверью «комнаты прыгунов» царил полумрак. Настенные лампы освещали длинный коридор с рядом отполированных до зеркального блеска дверей. Ковры, картины, мягкие кресла, отсутствие зеркал – типичная обстановка для притона кровососущих и им сочувствующих. На протяжении веков вампиры упорно придерживались консервативных взглядов как на одежду, так и на создание интерьеров. Люди делают моду, стремятся вперед, экспериментируют, изобретают новые линии и расцветки, вампиры же специально держатся во всем на шаг позади общепринятых стандартов. Они не хотят бросаться в глаза, но в то же время нарочито подчеркивают неизменность их образа жизни и уклада.

Дарк по-кошачьи мягко переступил порог и прижался к стене. Свет в «прихожей» через секунду погас. Опять сработала компьютерная система, самостоятельно погасив лампочки и услужливо закрыв дверь за забывчивым хозяином. Путь к отступлению был окончательно отрезан, хотя моррон не собирался бежать. Он был сейчас охотником, не жертвой, он чувствовал каждого из пяти врагов, в то время как сам оставался для них невидимым. Без своего хваленого обоняния «дети ночи» были слабы и беспомощны, словно обычные дети. У них оставался шанс обнаружить убийцу на слух, но Дарк хорошо заучил урок, преподнесенный ему жизнью в кодвусийской казарме, когда один из союзников-гномов, гремя латами, кубарем вкатился в барак стражи. С тех пор многое изменилось, чужая ошибка испугала и стала призывом к самозабвенному совершенствованию навыков. Сейчас его бесшумной походке могли позавидовать самые опытные диверсанты из бригады Рональда, а умению использовать тень от предметов рукоплескал бы даже самый надменный эльф.

Постепенно глаза освоились в темноте. Только когда очертания двух ближайших дверей стали отчетливыми, моррон решился сделать первый шаг. Гостевые комнаты располагались по правой стороне коридора, слева стояли кресла, диван, два маленьких столика для газет. На стенах висели картины в тяжелых рамах, не кровавые натюрморты с отрезанными головами, плавающими в лужах крови, а вполне веселенькие пейзажи и безобидные портреты полесской знати прошлых лет. Комнаты были пустыми, хотя едва ощутимые, почти выветрившиеся ароматы свидетельствовали о потенциальном наличии жильцов. Сразу за последней дверью начинался маленький холл, в центре которого на невысокой сцене стоял концертный рояль. Остальные помещения тонули во мраке, но обостренное обоняние подсказывало точное местонахождение каждого из пяти постояльцев дневного пристанища.

Судя по всему, бункер был трехуровневым. Двое вампиров находились на нижнем этаже, притом по отдельности. Расстояние между ними было около пятнадцати метров, а разная сила исходивших от них запахов делала возможным предположение, что они отдыхали по разным комнатам. Это значительно облегчало задачу. Дарк знал, с кого начнет расправу, однако абсолютно не представлял, как ее закончить. Обезвредить троицу на верхнем этаже казалось весьма проблематичным. Они были вместе: сидели, пили вино и о чем-то спорили на повышенных тонах. Интуиция подсказывала, что именно одного из них и следовало брать в качестве «языка». А что делать с остальными? Когда дерешься один против троих, то трудно рассчитать силу и не переусердствовать…

«Авось хоть одного так аккуратненько покалечу, что худо-бедно изъясняться сможет», – обнадежил себя Дарк, а внутренний голос тут же пожурил своего хозяина за чрезмерную самоуверенность.

Когда моррон подошел к роялю, то тьма окончательно отступила и открыла взору оставшуюся часть холла. Дарк был разочарован, он ожидал увидеть намного большее, что-нибудь оригинальное и экстравагантное, подчеркивающее величие и благополучие вампирского рода: эксклюзивную модель телевизора с экраном три на четыре метра или хотя бы скопление музыкальной аппаратуры. Вместо этого на стене висел простенький ковер, а над белой дверью величественно красовалась декоративная конструкция из металла «а-ля рыцарские времена»: овальный щит с изображением оскалившейся морды красноглазого медведя, по-видимому переболевшего бешенством, два перекрещенных боевых топора и полесский шлем с открытым забралом. Не вникая в сложный язык псевдогеральдики и художественного символизма декораторов, Дарк открыл дверь и оказался на лестничной площадке. Впереди была глухая стена, лестница слева вела вниз, а ступени справа поднимались наверх. Действуя согласно намеченному плану, моррон поудобнее перехватил рукоять меча и, внимательно следя, не вмонтированы ли в стену детекторы движения, стал спускаться на нижний уровень.

Поиски первого увенчались успехом буквально через минуту после того, как моррон миновал лестничный пролет. Кто убежден, что вампиры спят исключительно в обитых дорогими тканями гробах и непременно в отутюженных смокингах, весьма удивился бы, увидев рослого атлета лет сорока – сорока пяти, неподвижно лежавшего в широком, но неглубоком бассейне. От поверхности воды поднимались клубы теплого пара, кровосос находился в состоянии глубокого сна: мышцы обнаженного тела были расслаблены, а глаза плотно закрыты.Мерно журчащие струи воды, поступающие в бассейн из двух кранов в форме змеиных голов, не позволяли «постели» остыть. Тонированный свет, проходивший сквозь стены, и нагромождение каменных глыб, покрытых искусственной растительностью, вполне правдоподобно имитировали ландшафт подземного грота.

Кто-то любит пальмы, кокосы и водопады, другие расслабляются, лишь представляя себя лежащим на горячем песке морского пляжа, а для этого вампира самым уютным местом на земле была темная пещера с бьющими сквозь камни горячими источниками. Что поделать, у каждого из нас свои представления о романтике. Дарку, к примеру, этот интерьер был неприятен и чужд, хотя бы потому, что, подкрадываясь к добыче, ему пришлось замочить ноги. Утешало лишь то, что тварь нежилась в воде, а не в бурлящем потоке свежей крови.

Быстрый прыжок и точный удар кинжала в сердце открыл счет в пользу моррона. Враг умер мгновенно, не испустив ни вздоха, ни крика. Дрожь не пробежала ни по одной из мышц его расслабленного тела.

«Как прекрасна и величественна смерть во сне! Лицо не искажено уродливой гримасой боли, а конечности не сводят предсмертные судороги, они грациозно покоятся на воде…» – цинично философствовал убийца, прижав коленом труп ко дну бассейна и осторожно извлекая кинжал из глубокой раны.

Аламез не знал, да и никогда не пытался узнать секрет сплава, из которого четыре века назад седобородый угрюмый кузнец из затерянной в горах Шеварии деревушки выковал этот удивительный клинок, одинаково эффективно умерщвляющий как людей, так и существ, ошибочно и утрированно называемых нами нежитью. Вера в наше время ослабла, но религиозные предрассудки крепко засели в человеческих головах. Старые штампы и ярлыки, которые когда-то давно были наклеены по неведению истинной природы вещей, передавались из поколения в поколение, обрастая легендами и небылицами. Когда проводящий время в непрерывных песнопениях монах называет вампира нежитью, это еще можно понять и простить. У верующих своя, особенная картина мира, все общественные процессы и природные катаклизмы для них не более чем вечная борьба Добра и Зла на полигоне, именуемом цивилизацией. Однако когда подобные нелепицы повторяет хорошо образованный, современный человек или, что еще хуже, моррон, то становится смешно и горько. Вампиры когда-то были людьми, они заразились вирусом «жажды крови», но никогда не вступали за грань холодного, всепоглощающего небытия. Смерть не коснулась их лбов костлявой рукой, так почему же суеверные неучи называют их живыми мертвецами?

Лезвие поднялось на три сантиметра, из колотой раны начала хлестать кровь, которую тут же смывал сильный поток воды и уносил в маленькие воронки стоков. Жидкость препятствовала распространению запаха крови, иначе бы уже давно завыла сирена. Опасаясь, что, как только тело всплывет, находившийся на этом уровне второй вампир учует знакомый аромат и поднимет тревогу, Дарк протащил тело по дну к краю бассейна и придавил его сверху дюжиной настоящих морских камней. При строительстве бассейна использовались не только искусственные, но и натуральные материалы, поэтому тело удалось надежно зафиксировать. Моррон не боялся, что оно всплывет, по крайней мере в течение ближайшей четверти часа. Дело было сделано, поскольку запаха не чуял он сам, значит, и вампиры пребывают в приятном неведении.

Следующей жертвой стал дежурный по убежищу, хотя Аламез не знал, как точно называлась должность того, кто просматривал теленовости и пролистывал свежие газеты, пока все остальные спали: сменный аналитик, вахтенный, связист, бодрствующий или как-то еще? У моррона в бегах не было ни сил, ни желания вникать в реалии жизни полесского Клана.

Дверь в маленькую комнатку с одновременно работающими шестью телевизорами была лишь прикрыта. Вампир сидел ко входу спиной и делал подборку прессы, устало шевеля ножницами, а затем аккуратно складывая вырезанные статьи в кожаную папку с красно-синим переплетом.

Смерть подкралась к нему незаметно. Она крепко обхватила голову вампира руками и резким движением вправо свернула шейные позвонки. Дарк не решился на этот раз использовать кинжал. Запах мог достичь ноздрей остальных вампиров быстрее, чем он дотащил бы тело до бассейна. Оставлять же кинжал в ране моррон не хотел. Наверху еще трое кровососов, и неизвестно, какое оружие у них под рукой.

Второе убийство еще не было закончено. Вампиры – ужасно живучие твари, обычный перелом основания черепа не мог стать причиной смерти. Мгновенно включившиеся механизмы регенерации восстановят поврежденные ткани всего за пару часов. Но, как известно, на каждый яд есть противоядие, а то, что строится, всегда можно разрушить. Дарк откинул голову жертвы назад и, оттянув вниз челюсть, засунул в рот бездыханному врагу последнюю оставшуюся в запасе зеленую таблетку.

Химическая реакция началась мгновенно: что-то внутри вампира зашипело и забулькало, а из вновь закрытого рта поднялся дымок. ДАХ был безвреден для человека, принявшему его моррону грозил некоторыми осложнениями в виде вполне терпимых и потом легко нейтрализуемых побочных эффектов, вампиров же безжалостно сжигал изнутри.

«Ну вот, пожалуй, и все… Пора разыграть последнее действие драмы. Знали бы вы, недотепы, как я от вас устал…» – вздохнул моррон и, неизвестно зачем выключив телевизоры, направился наверх.

* * *

– Я жду ответа, Карст!

– Ответа на что? – Вампир искусно притворялся, что не понял смысл вопроса.

– Хочешь, чтобы я повторила еще раз? Изволь, я хочу получить ответ и поэтому согласна немного поработать попугаем, но только учти… немного! – Упырица была спокойна, и на бледном, похожем на восковую маску лице не отразилось ни капли волнения.

От десятиминутного стояния на коленях, да еще в одной и той же позе, у Дарка затекли ноги. Нужно было подвигаться, размять конечности, но за дверью, через замочную скважину которой он подсматривал, находились вампиры. Малейший шум мог привлечь внимание беседующих, и тогда бы он никогда не услышал, чем закончился разговор, ведущийся, как ни странно, о нем.

Вампиры не пользовались телепатической связью, видимо, потому, что один из присутствующих не в достаточной мере владел этим высокоинтеллектуальным искусством, как, впрочем, и менее сложным общеконтинентальным языком. Обсуждение велось на полесском, что значительно усложняло процесс подслушивания. Вертлявая блондинка, которую Дарк так бесцеремонно облапал в самолете, сидела в кресле и осыпала расхаживающих по комнате мужчин вопросами вперемежку с язвительными замечаниями, остротами и колкостями. Похоже, девица занимала достаточно высокое положение в вампирском Клане, если позволила себе учинить откровенный допрос и отчитывать двух первых лиц полесской общины. Она говорила тихо и с режущим слух акцентом. Дарк прислушивался изо всех сил и даже пытался читать по губам, но понимал лишь половину из произнесенного дамочкой.

– Итак, когда же я смогу лицезреть неуловимого Дарка Аламеза? – повторно задала вопрос девица и ехидно улыбнулась.

«Скоро, ох, скоро, милая! Неужто уже соскучилась по шлепкам?!» – беззвучно рассмеялся Дарк. Однако хорошее настроение покинуло его, как только прозвучал ответ примериуса полесской общины.

– Скоро! Обещаю, мы поймаем мерзавца и принесем тебе его голову. – Карст подошел к двери, и его широкая поясница загородила подсматривающему моррону вид.

«Сначала запишись в очередь, болван! На этом поприще чудовищная конкуренция!» – позлорадствовал Дарк. Прошли те времена, когда подобные обещания воспринимались всерьез и бесили, теперь заверения самоуверенных нахалов лишь немного раздражали моррона, как причиняет дискомфорт жужжание назойливой навозной мухи.

– Мне нужна не только его голова, но и остальные части тела, притом в совокупности, а не порознь, – заявила блондинка. – Для особо сообразительных полесских собратьев уточняю задачу. Он нам нужен живым, желательно также обойтись без тяжких увечий. Вы поймаете его и поможете переправить в Герканию. О дальнейшем, Карст, можешь не беспокоиться, это уже не твоя проблема…

– Зачем? – раздался голос молчавшего до этого момента второго мужчины, который, предположительно, находился в дальнем углу комнаты слева от замочной скважины.

– Не твое дело, приказ Лорда не обсуждается, – хотела поставить точку на обсуждении этого вопроса блондинка, но голос из непросматриваемого угла комнаты упорствовал:

– Пойми, Белинда, мы не привыкли совать нос в чужие дела, но…

– Это не «чужие дела», это дело Клана! – неожиданно выкрикнула вампирица и для пущей убедительности сильно ударила кулачком по подлокотнику кресла. – Пока я не вижу рвения с вашей стороны, хотя приказ Лорда звучит однозначно: «Поймать быстро и любой ценой»! Вы должны были бросить на поиски все силы, а что сделано? Где результат?!

– Мы подчиняемся воле сиятельного Лорда Самбины и в точности выполняем ее указания. Ты не можешь упрекнуть нас в непослушании, – спокойно и уверенно возразил Карст, которого почему-то насторожила вспышка гнева Белинды. – На поиски беглого моррона отправилась группа Ситора Омниса, кстати, вместе с твоей коллегой Мирандой. Они ищут, но пока не нашли. Ну, что мы можем еще сделать?

– Не держи меня за дуру, Карст. Я способна отличить добросовестное выполнение распоряжений от жалких отговорок и формального подхода к делу. Сколько вампиров в поисковой группе? – задала Белинда вопрос и тут же сама на него ответила: – Только девять, не считая Миранды. У тебя в общине сто пятьдесят слуг, пятьдесят из них в Старгороде, где остальные?!

– Заняты делом, – вновь послышался голос из левого угла.

– Каким еще таким «делом»?!

– А на этот вопрос, уважаемая Белинда, мы ответим только самой сиятельной Самбине. У вас же нет полномочий инспектировать деятельность общины.

– Будут! – сжав зубы, прошипела Белинда и вскочила с кресла.

– Сядь, девонька, и не глупи! – приказал Карст, преградив путь к выходу. – Не стоит лезть без причины туда, куда лезть не положено. Наша община – часть Клана, но мы в Полесье, а Самбина и ее прихвостни в Геркании, чуешь разницу?! Вас почему-то никогда не интересовали проблемы вампиров с окраин. Все, что Клану было нужно от нас, – это взносы, огромные деньги, регулярно поступающие в казну Лорда. Мы не знаем, на что тратит Самбина эти баснословные суммы, но, по крайней мере, не на нас…

– Да как ты смеешь?! Это же крамола, бунт! – выкрикнула блондинка, но Карст лишь по-отечески похлопал ее по плечу и резким толчком попросил вернуться в кресло.

– Никакой крамолы тут нет. Нас не интересует, куда идут наши деньги, а Клан не должно волновать, как мы их зарабатываем. Я знаю, что ты легко можешь получить полномочия на проверку, поэтому и снизошел до объяснений прописных истин, а не выставил тебя за дверь, как нашкодившего котенка!

Карст сделал паузу, ожидая услышать слова оппонентки, но ответной реплики не последовало. Белинда поджала побелевшие губы, напрягла мышцы и учащенно задышала.

– Мы регулярно переводим деньги на ваши счета, но должны позаботиться и о себе. Мы подчиняемся приказам Лорда. Что вам еще нужно?! Глупо требовать, чтобы я отвлек своих людей от важных дел и отправил их на охоту за каким-то придурковатым морроном.

«А вот о придурковатости мы с тобой поговорим отдельно!» – подумал Дарк, которого немного задели насмешливые, уничижительные слова в его адрес.

– Людей, ты сказал людей? – презрительно поморщилась Белинда.

– Да, людей! – кивнул Карст. – В полесском языке слово «человек» имеет много значений, в том числе и «раб», «слуга». Сказав «люди», я подразумевал «слуг», и не более! У нас в стране вообще привыкли смотреть на вещи широко, идти на компромисс и не употреблять устаревшие понятия.

– Я уже поняла, – язвительно заметила Белинда.

– Понять происходящее мало; чтобы выжить, необходимо умение встать на нужную сторону или хотя бы придерживаться молчаливого нейтралитета. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Карст остановился перед креслом Белинды и ожидал ответа. Отсиживавшийся в углу третий участник беседы тоже подошел к девушке. Это был рослый, почти двухметровый верзила, веснушчатый, бородатый и с копной рыжих непослушных волос.

– Я буду молчать… и о нашем разговоре, и о «холодильнике», но мы с Мирандой не можем вернуться без беглеца!

– Успокойся, сыщем, поймаем, – рассмеялся рыжеволосый и легонько погладил девушку по коленке, соблазнительно видневшейся сквозь прорезь юбки, – но только, милая, от тебя потребуется еще кой-чего!

– Чего вы хотите?! – испуганно прошептала девушка, подумав, что у рыжеволосого неожиданно взыграло мужское начало.

– Не пугай гостью, Финолий! Она тебя не так поняла, – рассмеялся Карст и обратился к вампирше: – Нам нужна информация… так сказать, гарантия того, что ты не забудешь о нашей договоренности, как только пересечешь полесскую границу. Мы не злодеи и не враги тебе, просто хотим уберечь тебя от глупых, опрометчивых поступков…

– Что вы хотите знать? – прошептала девушка, в которой чувствовался страх и не осталось ни капли от прежнего лоска и начальственно-снисходительных манер.

«Девчонка только сейчас поняла, куда ее занесло и как сильно она влипла. Похоже, Карст и этот рыжий крутят свою игру. Плевать им на Самбину, Клан и всю остальную вампирскую кодлу!» – пришел к заключению моррон, разрываемый на части сомнениями: вмешаться или дослушать увлекательную беседу до конца. В принципе размолвка между союзниками никак не меняла расклад карт: и эмиссары Лорда, и главарь полесских кровососов оставались для него по-прежнему врагами.

– Зачем этот чудак нужен Самбине живым?

В комнате воцарилось молчание. Белинда не знала, как правдоподобно соврать, и поэтому после бесплодных раздумий решилась открыть правду:

– Лорд сомневается в виновности Аламеза. Она с ним давно знакома и не видит причин…

– Что еще?! – перебил Карст.

– Ситуация в Старгороде была непонятной… Графиня почувствовала, что что-то шло не так… Ваш отчет, он слеплен на скорую руку, в нем много нестыковок и откровенных глупостей. Он основывается на свидетельстве не вампира, а «прислужника» Клана, смертного, какого-то никчемного банкира…

Договорить Белинда не успела. Сообщив местным кровососам о подозрениях графини, она выложила из рукава последний козырь и подписала себе смертный приговор. Пальцы Карста вцепились девушке в горло, а рыжеволосый подручный сорвал со стены топор и косым ударом с разворота вогнал его глубоко в грудь жертвы.

Булькающий всхлип поставил последнюю точку в разговоре. Кому нужны рискованные компромиссы, когда под рукой есть такой замечательный козел отпущения, как яростный ненавистник вампиров, сошедший с ума отступник-моррон.

Лживый и лицемерный Карст дважды обманул Белинду: нарушил обещание сохранить ей жизнь и не предоставил возможность лицезреть Аламеза. Примериус полесской общины был и сам удивлен, когда дверь слетела с петель под ударом ноги и в комнату влетело фиолетоволикое безволосое чудовище с желто-зелеными глазищами. Неизвестно, догадался ли Карст, что нападавший и был разыскиваемым беглецом. Что-то мелькнуло перед его глазами, засвистело в ушах, и вампир почувствовал, как острая холодная сталь пронзила его кадык, разорвала гортань и уперлась в конце пути в шейный позвонок. Мучения продлились всего долю секунды. «Глупая смерть, но легкая…» – успел подумать вампир, падая на пол и захлебываясь собственной кровью.

Будучи абсолютно уверенным, что его бросок достиг цели, Дарк не стал задерживаться и смотреть, как грузное тело поверженного врага падает на пол. Моррон прыгнул на стол, пробежался до другого края и схватил со стены висевший над камином короткий меч с широким лезвием. К несчастью, в отличие от двуручного топора рыжеволосого громилы, клинок оказался декоративным: тяжелым, ломким и совершенно тупым. Вступать с этой болванкой в бой было равносильно самоубийству. Дарк уже начал корить себя за легкомысленность, подтолкнувшую его расстаться с верным кинжалом. Финолий очнулся от оцепенения, легким движением волосатой мускулистой руки вырвал из груди трупа топор и, издав звероподобный рык, бросился в атаку.

«Клыки, он забыл выпустить клыки», – вдруг пришла в голову Дарка несуразная мысль, в то время как тело моррона ловко извивалось, уходя от бойко сыпавшихся на него ударов. Всего два раза Дарку удалось отразить мечом рубящие удары, третьего столкновения с острием топора болванка не пережила. В руке у моррона остался короткий обломок, а на пол посыпались мелкие куски хрупкого металла.

В конце изнурительного танца с топором рычащему от злости и пыхтевшему с натуги Финолию удалось загнать жертву в угол комнаты. На вспотевшем и покрытом собственной кровью, вследствие многочисленных столкновений с вазами, подсвечниками и прочей тяжелой утварью, лице рыжеволосого заиграла победоносная улыбка. Наконец-то взору Дарка предстали и смехотворно мелкие, кривые клыки. Настало время последнего, решительного удара. Глаза бойцов встретились, в них не было ни гнева, ни злости, только холодный бесстрастный расчет. Один не хотел промахнуться, а другой пытался угадать угол удара высоко занесенного над головой топора. В бою сошлись не вампир и моррон, не топор и обломок меча, а сила и ловкость, опыт убийства и акробатическое мастерство. Напряженную тишину разорвал свист, и лезвие полетело вниз. Финолий поступил мудро: он не стал оглушать врага прямым и предсказуемым ударом по голове, не стал разворачивать тяжелое лезвие, надеясь ударить в бок, а быстро изогнул руки в локтях, перехватил рукоять и пустил топор в полет широкой дугой по кругу, рассчитывая подсечь под колени жертву, непременно попытавшуюся бы отпрыгнуть в сторону. Но имелось одно обстоятельство, которого великан не учел.

Дарк знал этот коварный прием и, более того, предполагал, что опытный противник, которым рыжеволосый вампир, без сомнения, являлся, скорее всего, использует именно его. Моррон не отпрыгнул в сторону, он бросился прямо на врага. Деревянная рукоять топора больно ударила по мышце выше левой коленки и сбила Дарка с ног. Аламез упал в объятия обескураженного вампира и повалил его на пол. Началась долгая и упорная возня в партере. Парочка каталась по полу, свозя ковры и раскидывая барахтающимися в воздухе ногами уцелевшую мебель и еще не побитую посуду. Кисти моррона пытались сомкнуться мертвой хваткой на горле кровососа, Финолий действовал более грубо и прямолинейно: его огромные кулачищи дубасили Дарка по вискам и ребрам.

Аламез не надеялся победить в честной схватке, с виду хаотичные перемещения клубка тел по полу на самом деле имели вполне конкретную цель – добраться до тела убитого Карста. Когда мышцы многострадальной спины уже почти превратились в отбивную, а озлобленно оскаленная морда вампира начала расплываться перед помутневшим взором, рука моррона схватила перепачканную загустевшей кровью рукоять кинжала. Резким рывком он вырвал клинок из одного горла и тут же погрузил его в другое: теплое, трепещущее… пока живое. Хватка гиганта слабела с каждым рывком и поворотом лезвия. Прежде чем Финолий окончательно затих, Дарку пришлось изрядно поработать кинжалом и расширить рану до размеров третьесортного куриного яйца.

Обилие пахучей вампирской крови, как на одежде, так и на полу, усугубленное действием принятой таблетки, привело к нежелательным последствиям. С Дарком произошло то, чего он меньше всего ожидал, – его вывернуло наизнанку прямо на тело врага. Потом навалилась слабость. Моррон с трудом поднялся на ноги и побрел в сторону выбитой им же двери. Окинуть последним взглядом место побоища не хотелось, слишком жуткой была картина, предать все огню тоже не входило в планы моррона. К чему уничтожать следы содеянного? Пусть изуродованные тела врагов станут грозным предупреждением тем, кто в следующий раз отважится встать у него на пути.

Глава 12 Пикантная ситуация

Мышцы ныли от быстрого бега, зато мороз уже не холодил кровь и не казался непреодолимой преградой на пути к теплой и мягкой постели, ожидавшей его в гостиничном номере. «Не сбить дыхание, только не сбить дыхание!» – твердил, как молитву, Дарк, пытаясь выдержать высокий темп передвижения до самых дверей гостиницы. Солнце еще не взошло, хотя на наручных часах, одном из немногих предметов, оставшихся на теле закаленного атлета, было около половины шестого утра. Темно-багровые пятна загустевшей крови не оттирались при помощи снега, поэтому с курткой, штанами и рубашкой пришлось распрощаться.

Выпив залпом три литра воды, Дарк окончательно нейтрализовал действие ДАХа. Отечность вскоре спала с лица, белки глаз и кожа тоже вернули себе прежний цвет. Окоченевший хозяин машины даже не поблагодарил заботливого грабителя, выпустившего его из железной западни, но Дарк не обиделся, наоборот, проникся сочувствием к натерпевшемуся толстячку и не стал отбирать у него теплые вещи. Таким образом, чтобы добраться до гостиницы, моррону пришлось изображать борца за здоровый образ жизни. Бежать несколько километров на пятидесятиградусном морозе в одних трусах и ботинках, вместо того чтобы отнять шубу у незнакомого человека, – вот истинное самоотречение, достойное наивысших похвал!

До теплого холла гостиницы оставалось не более двух километров. Дарк хорошо изучил центр города во время ночной поездки и поэтому теперь уверенно продвигался по намеченному маршруту. Он не боялся замерзнуть, но вот то обстоятельство, что холодный воздух, проникающий в легкие, мог нарушить ритм дыхания, казалось настоящей проблемой. Стараясь не думать о плохом, а заодно и как можно скорее позабыть кровавые картинки минувшей ночи, Дарк решил на бегу заняться систематизацией скудного минимума информации, который ему все-таки удалось добыть.

«Карст и Финолий вели собственную игру, почему? Да потому, что им надоело работать в пустоту, то есть отсыпать деньги в казну Лорда и ничего не получать взамен, разве что эфемерное покровительство. Самбина, видимо, опять заигралась в политику, чересчур увлеклась решением глобальных проблем и позабыла о том, что слуги тоже „хочут кушать“, в смысле… жить по-человечески… то есть по-вампирски…»

Моррон окончательно запутался в, казалось бы, простых словах, уже не в первый раз страдая от того, что филологические кафедры университетов мира не удосужились разделить понятия «человек» и «разумное существо». Как прозорливо заметил ныне покойный Карст, слово «человек» имело много значений, и не только в полесском языке. От каждого значения образовывались производные слова и независимые смысловые единицы. Выражение «жить по-человечески» означает «жить хорошо», а как точно выразить этот смысл применительно к вампиру? «Жить по-человечески» звучит непонятно, возникает скрытый подтекст; «по-вампирски» – режет слух и ассоциируется с манией кровопускания или образом жизни иждивенца, паразита-нахлебника, привыкшего существовать за счет других. Подобные языковые проблемы встречались довольно часто. К примеру, Дарк до сих пор точно не знал, изменяется ли слово «вампир» по родам, есть ли множественное число у звания «примериус» и т. д. и т. п.

«Ладно, что-то я отвлекся. Пускай очкастая профессура и зануды из Совета Легиона занимаются подобной дурью, а у меня найдутся дела и поважнее, – прервал размышления на отвлеченную тему моррон и попытался сконцентрировать усилия уставшего мозга на главном. – Примериус явно втянул в свои делишки все ближнее окружение. Да какой там, на него наверняка пахала вся община! Слуги – они на то и слуги, чтобы безропотно подчиняться и вопросов не задавать. Община выполняла формальные требования Клана и жила припеваючи. Роскошь, хорошее техническое оснащение и прочие блага – результат каких-то махинаций. Не ясно только, был ли у Карста деловой партнер или он проворачивал делишки собственными силами? Почему они с Финолием сами спровоцировали Белинду на откровенный разговор, почему не встали в позицию „я бедная овечка, ничего не знаю“, а вскрыли некоторые из своих карт? Что было в том проклятом холодильнике, о котором Белинда клятвенно обещала молчать? Почему им пришла в голову мысль обвинить в старгородской трагедии именно меня? Кто такой этот „прислужник“-банкир?»

Вопросы, вопросы… Они кружились в голове, сбивали с толку, запутывали, сводили с ума… Пока же моррон мог с уверенностью сказать лишь одно: прохиндеи испугались, что Самбине стало известно об их делишках, они хотели выведать, насколько глубоки эти познания… Убедившись, что Лорд пока пребывает в неведении, они хладнокровно избавились от разговорчивой свидетельницы.

«Итак, подводим итоги! Важной информации по-прежнему нет, но есть две тонкие ниточки. Как высплюсь, начну их раскручивать! Во-первых, установлю личность таинственного банкира. Нужно будет с ним потолковать о том, что он видел и видел ли что-то вообще. Во-вторых, попытаюсь связаться с Мирандой и рассказать ей свою версию случившегося с ее подружкой. Добиться доверия будет трудно. Убийство Белинды и так бы свалили на меня, а теперь еще и остальных собак довесят, хотя формально вампиры будут абсолютно правы – разгромил-то убежище действительно я. Союз с кровососами невозможен, но пару услуг мне от Миранды получить нужно: передать информацию о происходящем Самбине и попытаться разузнать о таинственном холодильнике. Не думаю, что они хранят в нем мороженое или запасы плазмы крови. Наверняка там что-то еще…»

Пробежка подошла к концу. За десять метров до входа в гостиницу Дарк перешел на шаг и на глазах изумленных охранников стал демонстративно разминать мышцы, делать простенькие дыхательные упражнения.

* * *

– Эй, эй, вы куда?! – Сменщица приветливой пышечки, дежурившей вчера за стойкой администратора, была несказанно удивлена появлением в холле гостиницы почти голого, да еще к тому же разгоряченного от быстрого бега мужчины.

«Эх, видела бы ты, душа моя, меня часок-другой назад, под стойку бы залезла!» – подумал Дарк, продолжая свой путь к лестнице на второй этаж.

– Стой, куда прешь?! – не унималась высокая кудрявая девица, переходя на фамильярное «ты». – А вы чего смотрите?!

Последние слова были адресованы парням из охраны, невозмутимо продолжавшим курить возле входной двери. Приметная внешность посетителя, конечно, удивила профессиональных вышибал, но не настолько, чтобы бросить приятное занятие. Дело в том, что они видели Дарка еще вчера. Охранники дежурили сутками, а смены менялись в восемь утра.

– Все в порядке, Дала! – отмахнулся старший. – Этот чудик наш, из сто восьмого, вчера в «Барсуке» отдыхал…

Девушка с пониманием кивнула и успокоилась. Она была в курсе очередной трагедии, разыгравшейся этой ночью в известном ночном клубе. Оба местных телеканала полночи крутили репортажи с места событий, изредка разбавляя их музыкальными паузами и философствованием различных особ, гордых тем, что им удалось пережить «старгородскую бойню», произошедшую всего неделю назад. Подобные передачи не очень интересовали молодую и симпатичную девушку Далу, но ночь дежурства была длинной, а смотреть было нечего…

Последние метры до двери номера давались Дарку с трудом, запас сил истощился, а мозг забился в агонии, озадачившись какой-то ерундой. Его почему-то волновали клыки Финолия, непропорционально мелкие, тонкие, да еще и кривые. «Где-то я и раньше видел таких же уродливых недомерков? – крутилась навязчивая мысль, не желая покидать голову, пока на смену ей не пришло запоздалое осознание своей рассеянности. – Проклятье, я же забыл взять со стойки ключ!»

С единственным оружием, кинжалом, моррону пришлось расстаться. Вид бегуна в трусах, далеко не спортивных ботинках и с холодным оружием в руках настолько же привлекателен для полицейских патрулей, как красная тряпка для разъяренного быка. Чрезвычайно редкое, надежное и незаменимое в борьбе за выживание лезвие упокоилось в недрах холодного подвала. Дарк тешил себя надеждой, что когда-нибудь вернется за ним, но чувствовал, что это всего лишь обычный самообман. Менее громоздкий, но не менее нужный инструмент моррону все-таки удалось прихватить с собой.

Спрятанная в ботинке отмычка помогла найти выход из затруднительного положения и не спускаться вниз. Дверной замок своенравно заскрипел, но в конце концов поддался силовому воздействию. Дарк зашел в номер, запер за собой дверь и тут же упал на широкую двух-, а при желании и трехспальную кровать. Плотно задернутые толстые шторы создавали уютную атмосферу полумрака. Через несколько минут моррон уже крепко спал, совершенно не обратив внимания на присутствие в темной комнате посторонних предметов.

Сны теснились в голове, им явно не хватало места, чтобы предстать перед морроном в полном великолепии. Оскаленные морды вампиров сменялись брезгливыми физиономиями бывших клиентов и объемистыми животами полесских таможенников, сотрясающихся в эротических танцах. К ряду абсурдных картинок прилагался еще и какой-то сюжет, настолько несвязный и халтурный, что сразу забылся после пробуждения.

На светящемся зеленым цветом циферблате было четыре часа. «Интересно, дня или ночи?» – подумал моррон и, превозмогая боль натруженных мышц, поднялся с кровати. Дорога к ванной длиною в целых два метра не обошлась без происшествий. Нога запнулась обо что-то мягкое, и дверь к желаемым удобствам была открыта головой. Крепкая лобовая кость выдержала удар, ничего страшного не случилось и с кафелем пола, на который с разбегу грохнулось тело. Свет в ванной зажегся то ли автоматически, то ли вследствие того, что в падении моррон умудрился задеть по выключателю.

Медленно проведя ладонью по лбу, Дарк проверил, не было ли нежелательных последствий у экстравагантного способа открывания двери и, перевернувшись, сел на холодный пол. Глазам предстала куча фирменных пакетов с эмблемами дорогих магазинов, которые были плотно составлены на маленьком пятачке между кроватью и злосчастной дверью. Судя по внушительным размерам целлофановой горы, прислуга добросовестно выполнила все его предписания.

«Весьма кстати, – облегченно вздохнул моррон, готовый увидеть у своей кровати что угодно, начиная от гремучей змеи и заканчивая свеженьким трупом, – а то у меня из одежды остались лишь трусы да ботинки. Этого маловато, особенно если учесть местные климатические условия».

Холодный душ придал сил и разогнал остаток дремоты. Волосы на голове снова начали отрастать, но сбривать упрямую поросль Дарк передумал, слишком долго мучиться – и совершенно не ясно ради чего. Потратив на водные процедуры чуть более получаса, моррон подошел к окну и распахнул шторы. В глаза ударил яркий солнечный свет, Дарк зажмурился и радостно усмехнулся. Опасения развеялись, он проспал всего лишь десять часов, а не более суток.

Хорошее настроение мгновенно улетучилось, как только моррон повернулся на сто восемьдесят градусов. Рука по привычке потянулась за кинжалом, но, обнаружив пустоту, схватилась за ножку стоявшего поблизости табурета. В его постели кто-то спал. Тело человека лежало на боку и было полностью скрыто под одеялом. Наружу торчали лишь растрепанные пряди светлых волос.

«Что это: помешательство или безобидные галлюцинации на нервной почве? Я ошибся дверью, кто-то забрел по ошибке не в свой номер или это тот самый навязчивый гостиничный сервис Полесья, ставший в КС притчей во языцех?» – пытался найти объяснение увиденному Дарк, подкрадываясь на цыпочках к изголовью кровати. Версия, что ему в номер подложили труп, была отброшена за несостоятельностью, тело дышало. Едва заметные глазу, редкие колебания одеяла вверх-вниз говорили о том, что человек, предположительно женщина, находится в состоянии крепкого и глубокого сна. Трясущиеся от волнения пальцы Дарка слегка приоткрыли край одеяла. Моррон чертыхнулся и отпрянул в сторону, чуть не выронив из рук табурет. В его кровати спала та самая таинственная незнакомка, ограбившая его на дороге, на которую минувшей ночью устроили охоту бандиты. Голова закружилась, реальность стала быстро растворяться в череде абсурдных событий и парадоксальных фактов, таких же нелепых, как эта девушка на его кровати.

Опустошив залпом полбутылки вина, найденной в мини-баре, Дарк сел на табурет и стал напряженно искать хоть какое-то логическое объяснение увиденному. «Когда я выбрался из „Барсука“, девица еще оставалась там, значит, в номер она забралась в промежутке с полвторого ночи до полшестого утра, в то время пока я охотился. Утром я совершил непростительную ошибку, настолько устал, что даже не осмотрел комнату, сразу завалился дрыхнуть, придурок! Служащих гостиницы обмануть нетрудно, но вот зачем девице понадобилось запрыгивать в мою постель, да еще не раздевшись?! – Моррон окинул беглым взглядом пространство возле кровати, ни одежды, ни обуви не было видно. – Бред какой-то, мистика…»

Желая получить наглядное подтверждение предположению, что нахалка забралась на чистые простыни в грязной обуви, Дарк ухватился за край одеяла и резким рывком сдернул его на пол.

Девушка была не одета, если не считать одеждой туго обтягивающие ее соблазнительные формы бинты. Зрелище было не из приятных: красивая женщина походила на мумию, лишь голова, шея и левая рука, начиная с локтя, не были перетянуты в несколько слоев бело-красными лентами. Кровь вяло сочилась сквозь повязки, образуя багровые разводы по всему телу. То, что вначале Дарк принял за безмятежный сон, было всего лишь следствием введения обезболивающего.

«Грудь прострелена в двух местах, конечностям тоже досталось на славу… Ранение в живот смертельно. Странно, что она еще дышит!» – подивился моррон, теряясь в догадках, что за шутник подложил ему такой вот подарочек.

Озарение так и не пришло, впрочем, как и решение, что делать дальше: вызвать полицию с санитарами или просто сбежать, положившись на то, что горничная все равно будет убирать номер и непременно обнаружит тело. Рука от отчаяния потянулась к телефонной трубке и набрала номер администратора. За время отсутствия его никто не спрашивал, никто не заходил и даже передать ничего не просили, иного Дарк и не ожидал услышать.

Повесив телефонную трубку, Дарк механически потянулся за чайником. Уже бывали случаи, когда вовремя выпитая чашечка крепкого кофе помогала ему сконцентрироваться и найти выход из сложной ситуации. Тот, кто притащил девушку в номер, явно знал его привычки, к шнуру электромагнитного чайника была приклеена маленькая записка:

«Девушка из Континентальной полиции. Пускай пока побудет у тебя! Пришлось собирать ее по частям, но сейчас состояние стабильное. Все необходимые препараты уже введены, вскоре придет в себя. Жду тебя на набережной под Северным мостом. На этот раз встреча не сорвется.

Твой компаньон Мартин Гентар».

Абсурдная ситуация вмиг прояснилась, Дарк облегченно вздохнул и даже рассмеялся. Сомнений, что записку написал кто-то другой, быть не могло. Знакомый почерк и краткая манера изложения являлись далеко не единственными причинами стопроцентной уверенности. Девушке в клубе пришлось несладко: ее взяли под перекрестный огонь, а после его отступления наверняка добили. Дарк видел не раз, что делают с хрупкой человеческой плотью разрывные пули, и знал только одного человека, способного вернуть жизнь уже бездыханному телу. Конечно, это был его друг, маг-некромант Мартин Гентар, никто иной не смог бы совершить подобное чудо…

* * *

– И чего же ты от меня хочешь? Твоя проблема, ты сама и разбирайся. – Сидевший напротив Марты мужчина явно не хотел принять участие в ее судьбе.

Две симметрично расположенные залысины на широком лбу немного старили толстощекого крепыша с переломанным носом. Ситор Омнис, командир штурм-крыла полесской общины, стал вампиром в тридцать пять лет. На вид ему было чуть более сорока, а настоящего возраста никто точно не знал. Даже он сам порой путался и называл совершенно различные даты рождения. «Ориентировочно конец шестнадцатого – начало семнадцатого века», – гласила краткая запись в досье из архива Клана.

– Ишь, как запел… Надо же, а я-то думала, мы друзья! – Марта скорчила обиженное выражение лица и усилием воли попыталась выдавить из глаз непослушную слезу.

Таким избитым женским приемом «молчаливого Омниса» было, естественно, не пронять. Наемница и не надеялась на успех весьма посредственного лицедейства, ей нужно было только вывести собеседника из заранее намеченной колеи разговора и загнать в болотистое бездорожье ловких уловок.

– Во-во, еще слезу пусти, обзови всех мужиков самовлюбленными сволочами и вспомни про потерянную лет эдак пятнадцать назад девственность!

Вид притворяющейся обиженной женщины начал потихоньку бесить Ситора. Ему стало противно и чертовски жалко себя, вынужденного сидеть в тесном, неотапливаемом фургоне и выслушивать нытье бывшей компаньонки.

– Я единственный раз обратилась к тебе за помощью – и что получила?! Вспомни, сколько раз я тебя выручала, сколько раз покрывала твои промахи!

– Марта, не строй из себя истеричную бабу, я все равно не куплюсь на эти дешевые балаганные штучки. Ты просишь меня слишком о многом, я не могу помочь… не трать силы!

Притворщица добилась своего, она обманула противника. Ситор начал оправдываться, вместо того чтобы ответить на просьбу холодным безапелляционным «нет» или просто, не говоря ни слова, покинуть фургон. Дело оставалось за малым: ей нужно было лишь немного надавить на оппонента, убедить его в выгодности взаимного сотрудничества.

– Сейчас как въеду по роже! – Женщина мгновенно отреагировала на обидные слова, сняла маску «убитая горем, беспомощная овечка» и тут же нацепила личину № 9 – «разъяренная фурия». – Я не о милости тебя прошу, даже не о помощи… я требую возврата долгов! Замолк, гаденыш… Молчи, молчи! Три года подряд мои люди подчищали за тобой хвосты, улаживали конфликты с властями, не говоря уже о том, в какую сумму влетело твое ротозейство и элементарное неумение делать дела! И заметь… – Марта крепко схватила вампира за воротник пальто и силой притянула к себе, – ни Карст, ни Финолий ничего не узнали о твоих промахах. Пришла пора платить по счетам!

– Карст мертв, Финолий тоже, – прошептал Ситор и, брезгливо поморщившись, отдернул руку женщины. – Ситуация изменилась, теперь на моих плечах лежит ответственность за будущее общины. Я не могу портить из-за тебя отношения с Дором. Он нас в порошок сотрет, прожует, проглотит и не подавится. Не заставляй меня объяснять тебе, кто такой дядюшка Огюстин.

Известие потрясло и расстроило Марту. Силы тайной коалиции «полесские вампиры + слуги Дора» начали быстро таять на старгородском плацдарме боевых действий. Это ставило под угрозу основной проект, и, естественно, пищевой магнат не мог смириться с таким поворотом событий. «Завтра, а может, уже и сегодня к вечеру Старгород будет наводнен хорошо обученными наемниками. Расправа надо мной – не главная, но и не последняя в списке их задач. Нужно бежать из города… нет, уже поздно… срочно ложиться на дно!» – размышляла Марта, одновременно продолжая разговор с возгордившимся глупцом.

– Поздравляю с повышением, хотя, между нами, бремя власти не для твоих тщедушных плеч и слабенькой головушки. Обескровливать молоденьких девиц по ночам – вот предел твоих возможностей!

В глазах Ситора промелькнула искорка ненависти, но вампир сдержался. Марта, без сомнений, являлась «лакомым кусочком», но слишком сильным противником… даже сейчас, когда была ранена и устала.

– Я не прошу тебя объявлять войну Дору. Во-первых, потому, что это не выгодно ни тебе, ни мне, а во-вторых, ты проиграешь… Мне нужны всего лишь тишина и покой на несколько месяцев. Хочу отсидеться в одном из ваших убежищ, пока страсти не утихнут. Помоги спрятаться, и мы в расчете, ты меня больше никогда не увидишь!

Новый примериус полесской общины хранил молчание, на его широком гладком лбу проступила печать серьезных раздумий. Марта была сильным бойцом и бывшим компаньоном… в том-то и дело, что бывшим. Когда-то она действительно выручала его, но это осталось в прошлом. Дальнейшее общение с ней не представляло интереса. Однако прямой резкий отказ привел бы к нежелательным последствиям. Озлобленная и отчаявшаяся наемница могла натворить немало дел…

– Хорошо, я помогу тебе, но не в счет прошлых заслуг. Слушай внимательно и помни, предложение делаю всего один раз, обсуждению не подлежит! – решительно заявил Омнис, наконец-то придумавший, как извлечь выгоду из чужой беды. – Этот человек очень опасен, – начал Омнис, доставая из внутреннего кармана пальто измятую фотографию Дарка, – точнее сказать, он не человек, а беглый моррон, если тебе это о чем-то говорит…

Марта весьма удивилась, увидев знакомое лицо, но промолчала. Ситор вел себя по-свински, он был недостоин того, чтобы делиться с ним информацией.

– Говорит, – соврала Марта и деликатно умолчала об истории погони за компьютерным диском.

– Не знаю, чем он не угодил нашему Лорду, но только позавчера пришел приказ поймать его любой ценой. – Омнис тоже отличался скрытностью и скромно промолчал, что именно Дарка ныне покойный примериус решил обвинить в массовом убийстве вампиров. – Вчера он прилетел в Старгород, а о последствиях ты уже знаешь. Цена оказалась слишком высокой: Карст, Финолий и еще несколько наших мертвы!

– Ну и?! – вопросила Марта, хитро прищурившись.

– По ночам за ним охотимся мы, но он хитер и умен… ловко прячется и нападает внезапно…

– Ближе к делу!

– Карст был единственным вампиром в Старгороде, на которого не действовал солнечный свет. Мерзавец наверняка знает об этом, поэтому днем не будет таким уж бдительным. Убей его, голову можешь не приносить, поверю на слово! – Ситор положил фотографию Дарка на край откидного столика и покинул фургон.

«Странный тип, – подумала Марта, взяв в руки помятое фото и внимательно всматриваясь в ненавистное ей лицо. – Он не полицейский, сам в бегах: живет по поддельным документам и прячется от вампиров и властей, но зачем-то напал на моих людей в поезде, зачем-то забрал диск… В Гуппертайле ему повезло, мы случайно попали в засаду полиции. Потом он почему-то оказался в клубе, хотя диск был уже не у него…»

Марта терялась в догадках. На самом деле она представления не имела, кто такие морроны, но зато точно знала, что убивать их нужно издалека. Все ещеноющая рана отбила у наемницы охоту соревноваться с загадочным противником в искусстве владения холодным оружием.

* * *

Тело незнакомки впервые пошевелилось лишь в восьмом часу вечера. К этому времени Дарк успел сделать многое: примерить полностью обновленный гардероб, сходить в ресторан подкрепиться, отбиться от массированной атаки назойливых горничных, пытавшихся проникнуть в его номер, чтобы пропылесосить ковры и сменить простыни, и, конечно же, обпиться кофе до легкого постукивания в висках. В общем и целом вторая половина дня прошла удачно, моррон не подвергся нападению и не стал жертвой ничьих хитрых козней. Раненая женщина иногда тихо постанывала, и только это отличало ее от ковра, телевизора, платяного шкафа и прочих предметов скромного убранства номера.

Сидя на ковре возле работающего на минимальной громкости телевизора, моррон курил пятую или шестую за последний час сигарету и пытался морально подготовиться к предстоящей встрече со старым другом. Обычно их рандеву после долгой разлуки проходили в более уютной обстановке, чем «под северным мостом». К традиционно задаваемым Мартину вопросам «Что происходит?» и «Что делать?» на этот раз добавился целых список, каждая из позиций которого звучала или как каверзное замечание, или как серьезный упрек. Дарк не мог понять и простить, почему они с Анри пропали много лет назад, так и не посвятив его в свои замыслы. Аламез чувствовал себя покинутым, обманутым и обиженным, после стольких лет совместной борьбы он рассчитывал на большую степень доверия.

Уже целый час Дарк ломал голову над тем, как поведет себя при встрече и что будет говорить, но мысли в голове играли со словами в чехарду, линия разговора не строилась, и, кроме истеричных обвинений в предательстве и скотском отношении к боевому товарищу, ничего толком не получалось.

«Они не могли, почему-то не могли предупредить меня. Наверняка есть какое-то логичное объяснение их поступков: спешка, невозможность связаться, а может быть, просто неуверенность, что я смогу воспринять правду такой, какая она есть на самом деле. Не стоит судить сгоряча, у меня слишком мало информации, чтобы высказывать предположения, я слишком близко к сердцу воспринял их поступок, чтобы быть беспристрастным, в то время как жизнь – чудовищно объективная штука… именно объективная, а не жестокая… – Дарк закончил прокурорствовать и окончательно переметнулся на позицию сочувствующего адвокату судьи. – Мартин никогда не любил слово „правда“, считал ее лишь корявым, утрированным до безобразия отражением истины. Кто ищет правду, тот мечтает о справедливости и всегда делит людей ни правых и неправых, пострадавших и виноватых. Истина же нейтральна, она не жалкий инструмент в руках судьи, она вообще никого не осуждает, а лишь показывает, как в действительности развиваются объективные процессы. Если бы меня сейчас кто слышал, то, скорее всего, обвинил бы в заумствовании на высокие темы. Эк, какие навороты накидал, какие огороды нагородил, самому тошно! Другое дело Фламер, старик всегда умел выражать самые трудные мысли на близком простому народу языке, притом незамысловатая форма повествования никогда не ущемляла содержания».

Дарк вспомнил о старом ворчуне и слегка улыбнулся. Отвлекшись от тягостных размышлений о предстоящей встрече, он закрыл глаза и попытался представить, как объяснил бы Анри различие между правдой и истиной простому крестьянскому парню из какой-нибудь удаленной деревушки.

«Человек бежит по лугу и давит несколько десятков невинных букашек. Правдолюбец реагирует на сам факт содеянного – кучу невинно загубленных душ, затем озадачивается вполне уместным вопросом: „Кто виноват?“ Нога, но она всего лишь выполняла приказ человека; человек, но букашки такие мелкие, что глаз не в состоянии различить их в гуще травы. Следствие заходит в тупик, но вскоре находится козел отпущения. Виновата девица, за которой гнался пастух. Именно ее легкомысленное поведение послужило причиной многих смертей.

В чем же истина?! А истина в том, что девушки будут всегда флиртовать, парни за ними бегать; ноги – давить того, кто меньше игольного ушка; сколько бы ни взывали букашки к справедливости, им ее все равно никогда не добиться!»

Прикладное философствование было прервано стонами и возней на кровати, девушка начала приходить в себя. «Кстати, прежде чем окончательно разругаться с Мартином, нужно спросить, зачем он подкинул мне эту диву», – подумал моррон, выключив телевизор и приготовившись заняться допросом больной.

Девушка открыла глаза и удивленно захлопала длинными ресницами, заметив Дарка, подошедшего к кровати. Она не закричала и не стала делать резких движений, которые, по правде говоря, были и так невозможны в ее плачевном состоянии. Даже банальный вопрос, обычно задаваемый первым делом после внезапного пробуждения в чужой постели, прозвучал в ее устах как-то странно, по-особому, неординарно…

– Ты кто? – без капли притворства в голосе прошептала Диана, сощурив глаза и наморщив от пронзившей ее боли красивый лоб.

«Вот те на! Сначала ограбила, чуть не убила, а теперь еще и притворяется, что впервые видит…» – возмутился про себя Дарк и, все-таки удержавшись от возмущений вслух, сел на ковер рядом с кроватью.

– Я тот несчастный, кого ты сутки назад загнала в сугроб и у кого, наставив пистолет, похитила диск. Если честно, я поначалу обиделся, но потом простил… во-первых, потому, что эта штуковина не очень-то мне и была нужна, а во-вторых, я по наивности понадеялся, что наша встреча на заснеженном лоне природы была первой и последней.

– Диск… – жалобно простонала девушка, вспомнив о потере потом и кровью добытого трофея.

– В тот же день, точнее, ночью, я увидел тебя в клубе, – не заботясь о том, как себя чувствует закатившая глаза незнакомка, продолжал Аламез. – Ты была в парике и с друзьями, зажгли вы на славу, постреляли от души! Думаю, «Барсук» откроется только через пару неделек, естественно, при условии, что у владельца найдется несколько десятков свободных тысчонок на ремонт.

– Заткнись, – скорее попросила, чем потребовала девица, так и не открывая глаз, – мне плохо…

– Ну, а мне, значит, весело и чудесно! – возмутился Дарк и пересел с пола на край кровати. – Прихожу я после трудной ночи в свой номер и что нахожу в кровати?! Полудохлую девицу в окровавленных бинтах, которая целый день провалялась труп трупом, а теперь очухалась и еще требует тишины! Нет уж, милая, или мы сейчас беседуем, или отлеживаться будешь на коврике в коридоре, пока за тобой не приедут из ГАПСа.

Упоминание о полесской службе политического сыска заставило девушку собраться с силами и снова открыть глаза.

– Диана Гроттке, Континентальная…

– …полиция, – закончил фразу за еле ворочающую языком собеседницу Дарк. – Представляешь, как тебя зовут и откуда ты такая наглая взялась, я уже догадался. Кондуктор Альтфукс просил передать проклятый диск лично тебе или этому… как его там… Альваро. О том, зачем ты угрожала мне пистолетом, когда я и так бы все отдал, мы поговорим потом. Твои приятели из клуба меня тоже мало интересуют, как, впрочем, и правомочность применения оружия сотрудником Континентальной полиции за пределами КС.

Дарк говорил громко и то и дело тряс раненую за руку. Только так можно было предотвратить потерю ею сознания.

– Сейчас меня интересует совсем другое: кто подобрал тебя в клубе, притащил сюда и перевязал? Я не спрашиваю, почему именно я удостоился чести быть бесплатной сиделкой у выпотрошенного полицейского. Мне важно знать кого поблагодарить за такое доверие?!

– А разве это был не ты?

Встречный вопрос разозлил Дарка, но девушка, не отрываясь, смотрела на него изумленными глазами, глазами, в которых были испуг, неподдельное недоумение, страх, мольба о помощи, но ни капли лжи.

– Нет, не я… Твои друзья приняли меня в компанию весельчаков и самозабвенно разряжали обоймы в мою сторону, когда ты уже вышла в тираж…

Дарк замолчал, ему вдруг стало ужасно стыдно, что он мучил слабую и беззащитную женщину дурацким вопросом, на который уже знал ответ, вместо того чтобы оказать ей посильную помощь.

– Я… я ничего не помню… меня подняли… куда-то понесли, а затем… затем…

Диане не хватило сил договорить. Глаза закрылись, и девушка погрузилась в крепкий дурманный сон. «Видимо, Мартин не пожадничал: ввел не только лошадиную дозу обезболивающего, но и на снотворное не поскупился», – решил Дарк, вставая с постели и начиная неторопливо собираться на многообещающую встречу.

Глава 13 Пустые хлопоты

Ночь снова вступила в свои права, хотя стрелки часов показывали всего лишь без четверти десять. Зимою рано темнеет и поздно светает. И пусть в святых писаниях Единой Церкви сказано, что нечисть встает из могил ровно в полночь, Дарк точно знал, что это не так.

Еретические взгляды моррона основывались на двух неопровержимых фактах: во-первых, сама нечисть в привычном смысле слова – зомби сине-зеленого цвета с мотающимися ошметками гниющей плоти, прозрачно-летучие призраки со съемными головами, живые скелеты, блистающие белизной оголенных костей, мохнатые оборотни, лешие, водяные и крысы размером со здоровенную собаку – существовала лишь в воображении трусливых, боящихся собственной тени людей. Конечно, если не принимать всерьез проказы иллюзиониста Мартина и спецэффекты кинематографистов, паразитирующих на этих же суеверных страхах. Во-вторых, сырость и холод могильных плит были неприятны чопорным и величественно-надменным вампирам, которых, при высокой степени допущения, все-таки можно было отнести к разряду нежити. Кровососы, обитающие в гробах, да еще за железной оградой «последнего приюта», такая же редкость, как и преуспевающий финансовый воротила, обедающий в компании отвратно пахнущих попрошаек. Нет, вампиры не встают из могил, да и появляются среди нас не только ночью, но и тогда, когда солнечный свет слишком слаб и не может причинить им ощутимый вред. Не так давно, три или четыре года назад, Аламез собственными глазами видел, как по центральным улицам Альмиры средь бела дня прогуливались дюжины две «детей ночи». Смертоносные солнечные лучи не могли пробиться сквозь густую пелену тумана и смог, обычный пасмурный день стал для тварей ничем не хуже ночи.

Сигарета выпала из рук, дрожащие пальцы удачно крутанули колесико зажигалки лишь с третьего раза. Дарк нервничал, уже дважды он был вынужден покидать гостиницу в темноте, подвергая свою жизнь глупому неоправданному риску. «Действительно, а почему Мартин решил встретиться ночью, да еще в безлюдном месте? – закралось сомнение. – Может, записку писал совсем не он и меня заманивают в ловушку?»

Однако холодный рассудок быстро отмел подозрения. Прошлой ночью его пригласили в «Барсук», вблизи от клуба вампиров не было. Открытое, просвистываемое ветрами пространство набережной, да еще в пору лютых морозов, тоже не входило в число излюбленных мест кровососущих. Конечно, Дарку было бы куда спокойнее встретиться с Мартином днем, но, возможно, у мага были веские причины избегать людных мест и не покидать убежище в оживленные часы. Конфликт с властями, взаимная неприязнь с местной преступной шантрапой, неудачный эксперимент, на какое-то время изуродовавший внешность ученого, и т. д. и т. п. – от не в меру принципиального и чересчур увлекающегося научной работой Гентара можно было ожидать чего угодно.

«Ладно, хватит нюни распускать, пора взять себя в руки и приняться за дело!» – Дарк небрежно бросил под ноги догоревший окурок и вразвалку побрел к припаркованному в двадцати метрах от входа такси.

Непринужденная, расслабленная походка туриста никак не соответствовала быстрым движениям прищуренных цепких глаз. Всего за несколько секунд променада моррон успел внимательно осмотреть площадь перед гостиницей, вход в маленький ресторанчик на набережной и дворики ближайших домов. Редкие прохожие не обращали на его выдающуюся персону никакого внимания.

«В конце концов, Мартин не всесилен, он не мог знать, что я, как последний растяпа, забуду пополнить запас ДАХа», – успокоил себя Дарк и опустился на заднее сиденье такси.

Именно в отсутствии под рукой спасительных зеленых таблеток и крылась истинная причина нервозности беглеца. Рыскавшая по городу стая вампиров во главе с красавицей Мирандой и еще каким-то Ситором могла учуять исходивший от крови моррона специфический аромат. Вовремя принятое снадобье избавило бы Дарка от многих проблем. Разгуливать же по ночным улицам без чудодейственного препарата было так же опасно, как плавать в бассейне рядом с дюжиной прожорливых акул. Приятное различие состояло лишь в том, что город был куда больше даже самого огромного бассейна, а кровожадные вампиры не рискнули бы полакомиться его ядовитой для них кровью. Однако встреча все равно не предвещала бы ничего хорошего. Кроме острых клыков, в арсенале у кровососов были крепкие длинные когти, способные располосовать мышцы до кости, и прочие смертоносные средства, изобретенные людьми: мечи, ножи, пистолеты, автоматы, переносные артиллерийские установки. Цивилизация развивалась, вампиры шли в ногу со временем и, не переставая кичиться своим превосходством над людьми, отнюдь не гнушались использовать в борьбе за выживание созданное человечеством вооружение. Аламез ничуть не удивился бы, встретив вампира в бронежилете с мечом за спиной, штурмовой винтовкой последней модели в руках, да еще и обвешанного с ног до головы гроздьями противопехотных гранат.

– Куда едем? – Вопрос таксиста прозвучал неожиданно и оторвал Дарка от размышлений.

– Рессорная площадь, – быстро ответил моррон и еще раз окинул беглым взглядом окрестности.

Если за гостиницей и наблюдали, то издалека, например, из окон ближайших домов или изнутри находившихся на стоянке энергомобилей. Однако когда такси отъехало, ни одна из машин не тронулась с места.

– Гони быстрее, плачу по двойному тарифу! – поторопил моррон водителя, желая увеличить отрыв от, возможно, сидевших у него на хвосте преследователей.

Площадь с устаревшим, но далеко не романтичным названием была Дарку совершенно не интересна, это был всего лишь один из многих пересадочных пунктов на пути от гостиницы до набережной Северного моста. До полуночи оставалось два часа, Дарк не хотел так долго колесить по городу, но до встречи с Мартином он должен был еще уладить одно очень важное дело.

Бесхитростные правила жизни изгоя запоминаются очень быстро. Те, кто не в состоянии заучить их, погибают, зато остальные крепки и духом, и телом, и головою. Беглец должен быть всегда готов к неприятным сюрпризам, не доверять никому и, мило беседуя с доброжелательно настроенными к нему людьми, не забывать держать их под прицелом.

Моррон чувствовал себя весьма неуверенно без оружия. Забрать кинжал из сарайчика было опасно, вокруг разгромленного прошлой ночью убежища крутились вампиры. Не то чтобы они специально поджидали его возвращения, но кто-то ведь должен был ликвидировать последствия учиненного им разгрома. К тому же кинжал был хорош лишь для внезапного нападения из-за угла или для борьбы в тесных, запутанных лабиринтах комнат и подвалов. Сколько бы ни напрягал воображение Дарк, а так и не смог представить, что он делал бы с коротким лезвием в руках, окруженный врагами с автоматами. Герои надуманных приключенческих фильмов и низкопробных боевиков как-то умудрялись находить выход из затруднительных положений, Дарк не хотел даже пробовать, ему было необходимо огнестрельное оружие, желательно автоматическое и с полным боекомплектом.

Торговля оружием в Полесье была почему-то запрещена, хотя без ствола в кармане ходили лишь наивные да ленивые. Правительство как будто нарочно создавало режим наибольшего благоприятствования для подонков, промышляющих разбоем и грабежом. О нападении на полицейский участок не стоило и мечтать. Моррон не чтил закон и никогда не питал особой любви к его представителям, но он умел трезво оценивать соотношение сил и не хотел походить на ту дурную собачку с известной картины, которая пыталась укусить слона за призывно болтающийся хвостик. Даже во время ночной смены в участке было слишком много полицейских, они мгновенно превратили бы его в решето. При удачном стечении обстоятельств он, возможно, смог бы спастись, но определенно не добрался бы до оружейного склада. Риск был слишком велик, а шансы на успех чрезвычайно малы. К тому же зачем идти напролом, когда есть удобный обходной путь. Дарк знал, как в любом городе раздобыть оружие, притом быстро, почти без риска для жизни и не привлекая внимания властей.

Несмотря на поздний час, на Рессорной площади было по-прежнему многолюдно. На яркие огни круглосуточно работающего супермаркета, как бабочки, слетались подвыпившие горожане всех достатков и сословий: клерки крупных и средних компаний, решившие продолжить корпоративный праздник, прежде чем разбрестись по домам, где их с нетерпением ожидали ворчливые жены, веселящиеся после сдачи очередной сессии студенты, отработавшие свою смену пролетарии и личности, привыкшие «соображать на троих». Иными словами, все те, кому было скучно сидеть по домам и кто самозабвенно занимался поисками приключений. На фоне галдящей шумной толпы изредка виднелись и абсолютно трезвые личности. Как правило, их лица были угрюмы и печальны, а глаза с черной завистью взирали на гулявших собратьев.

«Как мало нужно народу для счастья, было б что выпить да закусить под рукой!» – тяжело вздохнул Дарк, стараясь не думать о грустном и как можно быстрее пробраться к дверям магазина сквозь рвущийся в продуктово-винный отдел живой поток.

Хотя ряды изобилующих питьем и снедью прилавков занимали весь первый этаж, к выходу, видневшемуся на другом конце зала, было не пропихнуться. Ругань, толчки, нечленораздельный галдеж и магическое заклинание «В очередь!», то и дело слетавшее с губ умаявшихся продавцов, могли окончательно испортить настроение любому трезвому покупателю и привести к легкому психическому расстройству. Однако уже подогретым алкоголем клиентам все было нипочем.

Вначале моррон пытался плыть по течению, но вскоре понял свою ошибку. Бурлящий поток занес его в центр водоворота из нескольких очередей, откуда уже не было выхода. Товарищи по несчастью бойко толкались локтями и наперебой кричали, пытаясь разобраться, кто за кем стоит. Преодолев большую часть пути по-собачьи, на четвереньках, Дарк покинул площадку веселого народного игрища и поднялся по лестнице на второй этаж. Как и предполагал моррон, в отделах мужской и женской одежды, нижнего белья и кожаных аксессуаров ажиотажа не наблюдалось. Десяток случайно забредших в поздний час посетителей терялся на фоне заполненных товарами стеллажей и витрин. Пройдясь быстрым спортивным шагом мимо шуб, костюмов и засыпающих продавцов, Дарк оказался у точно такой же лестницы на противоположной стороне зала. Еще минута – и он в толпе отоваренных счастливцев вышел на улицу имени какого-то полесского князька с длинной, труднопроизносимой фамилией.

Теперь можно было и не торопиться, если вампиры и проследовали за ним до входа в супермаркет, то определенно потеряли его из вида внутри. К тому же от разгульной толпы несло за версту различными сортами вин и настоек, запах крови моррона мгновенно растворился в амбре спиртных эфиров и плодово-ягодных добавок.

Другой таксист отвез конспиратора на площадь перед пустующим в зимнюю пору речным вокзалом. Маленькое, не пользующееся успехом казино и невзрачное кафе с игровыми автоматами немного оживляли покинутый людьми городской закуток. По крайней мере, трое таксистов посчитали возможным ловить клиентов именно здесь.

Прикурив последнюю сигарету из смятой пачки, Дарк стал медленно прохаживаться возле ярко-красных энергомобилей с желтыми эмблемами такси на борту. Топтание на маленьком пятачке было неправильно истолковано водителями, они приняли моррона за припозднившегося бедного студента, скорбящего над последними грошами.

На самом деле Дарк не страдал от стеснительности и разминал ноги не просто так. Он всматривался в колоритные типажи джентльменов извоза, чтобы определить, кто из троих наиболее подходил для его затеи. Седой костлявый старик, сидевший за рулем первой машины, явно придерживался суровых пуританских взглядов на жизнь и постоянно ворчал на беспечную молодежь. Такие люди вечно недовольны судьбой и начинают любой разговор с банальных, давно приевшихся всем слов: «А вот в наше время…» Толстощекий крепыш с отвисшим подбородком, в надвинутой на лоб до самых бровей меховой шапке пересел за баранку совсем недавно. До этого он был или уважаемым в деревенской глуши агрономом, или каким-нибудь инженером-технологом с разорившегося металлургического завода.

«Не то, совершенно не то… А вот третий подходит, – принял решение моррон, прекратив круговые маневры возле стоянки и уверенно направившись к дверце выбранного такси. – Хищный взгляд исподлобья; заостренный подбородок со шрамом; маленькие, бегающие, крысиные глазки – и костяшки пальцев, сбитые до мозолей. Мужичонка явно не раз побывал в тюрьме и, скорее всего, до сих пор крутится в криминальной среде. Как раз то, что нужно. Распутная девка-удача снова дует в мои паруса!»

– Занят, – недовольно пробурчал худощавый таксист с крысиными глазками, едва Дарк открыл дверцу машины.

– Повтори еще разок, а то я что-то глуховат стал, – усмехнулся моррон, отработанным эффектным жестом доставая из кармана сотенную купюру.

В прищуренных щелочках джентльмена извоза заблестели искорки азарта, тонкие губы изогнулись в приветливой улыбке. Таксист обрадовался, что ошибся в оценке платежеспособности клиента, и приглашающе кивнул головой на сиденье:

– Куда тебе, друг?

– Не знаю. – Дарк хитро улыбнулся и пристально посмотрел в глаза прожженного прощелыги. – Думаю, ты сам догадаешься, куда отвезти сошедшего на берег моряка.

– Парск или Конорье? – поинтересовался водитель, не выдержав взгляда и отвернувшись.

– Парск, послезавтра снова уходим…

– А сюда-то каким ветром?

– Попутным! – грубо оборвал дальнейшие расспросы Дарк и протянул любознательному таксисту еще две купюры. – Твое дело не вопросы задавать, а баранку крутить да путь знать!

Давно миновали те времена, когда Старгород назывался Вольным Городом и был единственным крупным поселением лесовиков. Вокруг деревянных стен древнего города шумели непроходимые леса, а караваны груженных пушниной и медом ладей уходили вниз по Медведке. Плаванье вольногородских купцов длилось недолго: всего три дня по реке до устья, а затем еще двое суток вдоль морского побережья до ближайшего герканского города или острова с торговым аванпостом заморских купцов.

Шли века, леса заметно поредели, город сменил название, а владения «медведей» расширились за счет земель приморских племен. В пятнадцатом веке возникла караванная база в Конорье, а в семнадцатом был основан Парск, маленький портовый городишко, быстро превратившийся в центр торгового мореплавания Полесского королевства. С тех пор набитые деньгами после долгого плавания моряки редко заглядывали в Старгород, они растрачивали нажитое в приморских городах.

Именно на жадность темной личности за рулем и рассчитывал Дарк, разыгрывая из себя сорившего деньгами морского волка. Его должны были отвезти в притон, опоить, соблазнить, обыграть в карты, отнять деньги и, немного намяв бока, снова выбросить на улицу.

– Тебе какие женщины больше нравятся: постарше или помоложе? – вновь открыл рот замолчавший было таксист.

– Почище, – кратко ответил моррон и мельком взглянул на часы. До встречи оставалось чуть больше часа.

– Грязнуль не держим. Есть тут одно местечко поблизости…

– Не болтай, вези! – поторопил водителя Дарк, умело изобразив на лице наивысшую степень мужского нетерпения.

* * *

План моррона рушился, словно карточный домик, но менять его было поздно. Вместо хлипкой лачуги с обветшалыми стенами и выбитыми окнами, в грязном подвале которой находился бандитский притон, водитель привез его к весьма опрятному двухэтажному особняку неподалеку от центра города. Заведение явно считалось приличным и обслуживало только состоятельную клиентуру. Возможно, здесь принимались чеки с кредитками и в ходу были даже собственные дисконтные карты для постоянных клиентов. Мечты об увлекательной игре с картежными шулерами в облаках едкого дыма дешевых сигар и последующем мордобое медлительных толстопузых горилл-вышибал растаяли как дым.

«В этой респектабельной обители продажной любви не играют в карты, не бьют клиентов со спущенными штанами бутылкой по башке и не подсыпают в бокал снотворное. Здесь грабят цивилизованно, при помощи чудовищных расценок, уважительного отношения и заискивающих улыбок, – пришел к выводу Дарк, выходя из машины. – Ну что ж, жалко, конечно, но ничего не поделаешь, придется слегка встряхнуть заведеньице!»

– Погодь чуток, – окликнул водитель спешившего в объятия нежных услуг моррона, – сначала позвонить нужно, мы же ведь того, без договоренности…

– Зачем? Машин же других во дворике нет…

– Затем, что порядок такой. – Водитель растянул тонкие губы в омерзительной улыбке и, лукаво подмигнув, поднес к уху видавшую виды телефонную трубку.

Дарк не слышал слов разговора, но прекрасно представлял, о чем шла речь. Сообщив «маман» о страждущем общения с ее подопечными клиенте, крысоподобный таксист договаривался о размере комиссионного вознаграждения.

«Не работа, а песнь! С меня денег немало срубил и еще зарплату требует. Чем же таким важным его совесть занята, почему не грызет?!» – дивился моррон, вновь начавший трястись от пробежавшей по телу волны холода.

– Все в порядке, иди, тебя ждут, – махнул рукой на прощание гид по злачным местам древнего полесского города и, сев обратно в машину, тут же уехал.

Еще не успело такси скрыться из виду, как входная дверь особняка распахнулась, и появившийся на пороге рослый, коротко стриженный охранник в строгом, но отнюдь не дешевом костюме жестом пригласил мерзнущего посетителя пройти в дом.

Опрятный, но серенький невзрачный фасад здания был всего лишь скромной ширмой, скрывающей от посторонних глаз великолепие внутренних интерьеров. Расписные вазы из фарфора величиной в человеческий рост, барельефные композиции, украшающие стены и высокий потолок, хрустальная люстра, позолоченные подлокотники кресел, мебель из красного дерева и, конечно же, вполне сносная коллекция картин – именно так и должна выглядеть гостиная вертепа для состоятельных особ.

«А чего-то все-таки не хватает, – со злорадством отметил моррон, придирчиво выискивая недостатки в изысканном интерьере. – Люстра висит косовато, да и хозяюшка могла бы не заставлять себя ждать. Гостей у порога встречать надо!»

Повинуясь высказанному в весьма деликатной форме предложению встречающего, Дарк расстегнул «молнию» куртки и повесил сумку на диковинную вешалку в виде торчащей из стены человеческой кисти с растопыренными пальцами. Раздеваться моррон не стал, чем вызвал легкое недоумение у троицы застывших у входа охранников. Блюстители спокойствия продажного гарема удивились, но не стали настаивать, странное поведение гостя было списано на неуверенность в себе и неловкость, которые часто испытывают те, кто прибегает к пикантным услугам впервой.

«Маман» задерживалась, то ли чистя перышки, чтобы предстать перед новым клиентом в полной красе ее преклонных лет, то ли улаживая какой-нибудь незначительный, мелкий конфликт. Для успешной реализации задуманного морроном присутствие хозяйки и ее дамочек было совершенно не обязательно. Дарку нужно было только время, минуты две-три, не более, чтобы изучить планировку дома и просчитать возможные варианты действий. Первым делом внимания были удостоены не очень-то бдительные охранники.

«Двое из троих вооружены электродубинками: маленькими, компактными, раздвижными, легко убирающимися в карман брюк. Тот, что меня встречал, должно быть, за главного. Пиджак у него дорогой, сшит на заказ, и не видно, есть ли у парня пистолет. Будем считать, что есть… По крайней мере, должен быть! – Дарк быстро окинул взглядом фигуры мужчин и, покончив с осмотром будущих жертв, перешел к оценке сцены предстоящих боевых действий. – На втором этаже ничего интересного нет, там только рабочие помещения: спальни, бассейны, площадки для игрищ: „Я сделаю тебе больно, но хорошо…“ Подниматься по лестнице не придется: закуток охраны и комнатка наблюдения за внешним периметром здания, где устало пялится в мониторы еще один бритоголовый крепыш, находятся наверняка вон за той прикрытой ширмой дверью. Хорошо устроились, практично и со вкусом… Ну что ж, пора начинать. Полюбоваться на стройные ножки и аппетитные… телеса загляну как-нибудь в другой раз».

– Ну и долго мне еще здесь топтаться? – Озадачив охранника вполне уместным вопросом, Дарк развернулся к старшему лицом и непринужденно вскинул руку, чтобы посмотреть на часы, свободно болтающиеся на запястье.

Наручные часы, несомненно, являются одним из важных элементов антуража уважающего себя мужчины. По ним судят о человеке: о его состоятельности, образе жизни, консерватизме или радикальности взглядов. Фирма-производитель выступает гарантом не только и не столько безупречности работы маленького механизма, но и того, что его счастливого владельца примут как своего в определенных кругах общества. Если собираешься блистать на светских раутах потомственных аристократов, то следует надеть часы от «Герцог ля Кур». Влиятельные государственные мужи, крупные промышленники и финансовые короли предпочитают продукцию шеварийских мастерских «Протерос» и «Мемос». Лидеры оппозиционных правительству КС партий носят исключительно дальверийские «Кансон». Среди известных артистов, художников, музыкантов и прочих творческих натур котируются товары под марками «Модорн» и «Кэль Бафан». Что и говорить, в современном мире часы стали не только признаком материального благополучия, но и символом клановой принадлежности. Часы могут быть разных размеров и форм, золотыми или обычными стальными, противоударными или водонепроницаемыми, но корпус только одних часов в мире был специально укреплен и сбалансирован для броска.

Легким движением пальцы моррона расстегнули замок ремешка. Ближайший и самый крепкий из парней даже не успел удивленно вскинуть брови, как тяжелый цинтиловый циферблат с хрустом врезался в его переносицу. Резкая боль пронзила лицо и волной прокатилась до затылка, охранник мгновенно потерял сознание. Быстрый удар ногой в грудную клетку откинул старшего смены на пол ко входной двери. Рука третьего вышибалы машинально скользнула за спасительной дубинкой, но своевременно подскочивший к врагу моррон обхватил и сильно надавил на запущенную в карман брюк кисть. Как только раздалось тихое потрескивание, Дарк отдернул руки и отскочил на шаг назад. Тело охранника забила частая дрожь, глаза вылезли из орбит, а из непроизвольно открывшегося рта потекла слюна. Если бы у обритого наголо парня были волосы, то они непременно встали бы дыбом. Преждевременно активизированная электродубинка парализовала своего же хозяина.

Победа досталась моррону на удивление быстро и легко. Схватка продлилась не более двадцати секунд, и еще столько же времени Дарк потратил, чтобы добить кулаком по лбу начавшего подниматься с пола начальника смены и досконально изучить содержимое его карманов. Как и предполагалось изначально, складки просторного пиджака скрывали от глаз посетителей массивную длинноствольную «сурабу», вещь в бою малоэффективную из-за малой вместимости обоймы, сильной отдачи и низкой скорострельности, но зато достаточно грозную на вид, чтобы припугнуть зарвавшегося клиента, не желающего оплачивать счета.

«Какие они, эти громилы, самонадеянные, медлительные и глупые, даже оружие выбрать мозгов не хватает… Ничего, обойдемся и этим, сойдет за неимением лучшего!» – подумал моррон, пряча громоздкий пистолет за пазуху и поспешно распихивая по карманам четыре запасные обоймы.

Шальной мысли посетить комнатку наблюдения и проинспектировать внутренности, возможно, находившегося там оружейного сейфа не суждено было воплотиться в жизнь. Во-первых, до установленного времени встречи оставалось всего сорок минут, а во-вторых, Дарка спугнуло доносившееся сверху легкое постукивание каблуков. Хозяйка, а может, всего лишь освободившаяся сотрудница притона наконец-то решила почтить неурочного гостя своим присутствием.

«Затея и так удалась, не нужно усложнять задачу и зарываться…» – Дарк подобрал с пола забытые было метательные часы и побежал к выходу. Спускавшаяся по лестнице женщина даже не успела заметить быстро мелькнувшую за дверь тень, а меткий выстрел из крупнокалиберной «сурабы» по прикрепленной к стене видеокамере отложил момент поднятия тревоги по крайней мере на три-четыре минуты.

* * *

Холодный ветер дул с окованных льдом просторов реки, пугая моррона то залихватским свистом, то жуткими завываниями. Сверху доносилось надрывное кряхтение иногда проезжающих по мосту энергомобилей. Было темно, пустынная набережная тонула во мраке. Освещения не было, лишь под самым мостом качался из стороны в сторону единственный уцелевший во всей округе фонарь.

«Ну и занесло меня в местечко! – чертыхнулся моррон, стараясь как можно плотнее укутаться в полы просвистываемой ветром куртки. – Нужно, пожалуй, умерить свой авантюрный пыл, а то и до беды недалеко. Если вампиры не укокошат, так погодка доконает».

Опасения Дарка не были лишены здравого смысла. Место встречи было выбрано крайне неудачно. Если бы из темноты неожиданно вынырнули вампиры, то бежать было бы некуда: кругом простиралось открытое пространство, а под ногами скрипел тонкий слой снега, слегка припорошивший бугры неровного льда, образовавшегося в результате многократной и хаотичной смены заморозков и оттепели. Горожане, в лице ворчливых и вечно пьяных дворников, не мешали суровой природе создавать непревзойденные произведения искусства изо льда и снега. Любовь к натурализму местных аборигенов привела к тому, что на мостовой можно было с трудом стоять, не то что бегать.

Боязнь опоздать на долгожданную встречу с Мартином сыграла с морроном злую шутку. Он так торопил заспанного таксиста, что приехал в назначенное место задолго до положенного срока. Пятнадцатиминутное ожидание окончательно подорвало бойцовский дух и поморозило конечности. С мечтой о горячем душе, теплой постели и двухстах-трехстах граммах любой живительной влаги на спиртовой основе Дарк встретил первые удары колокола расположенной где-то поблизости церкви. Мерный звон возвестил о приближении полночи и вселил в сердце надежду.

– Давно ждешь? – Прозвучавший за спиной голос заставил беглеца резко обернуться.

Скрипучий фонарь, раскачивающийся на высоте двух с половиной метров, освещал лишь маленький пятачок погруженного во тьму закутка под мостом. Мартин находился поблизости, но видно его не было.

– Давно мерзнешь, спрашиваю?! – повторно прозвучал вопрос.

От стены отделилась рослая фигура в черном плаще, слишком большая, чтобы принадлежать тщедушному магу, да к тому же с развевающимися на ветру прядями белых волос. Дарк застыл в оцепенении, непослушный язык машинально облизнул пересохшие губы, глаза напряглись, всматриваясь в темноту. Незнакомец медленно приближался, еще пара шагов – и тусклый свет фонаря осветил скуластое лицо с выпученными бусинками бесцветных рыбьих глаз.

– Конрад, сукин сын! – испуганно выкрикнул моррон, выхватив из-за пазухи «сурабу» и прицелившись старому недругу точно в лоб.

– Рад, что ты меня узнал. Столько лет прошло, а помнишь… Трогательно. – Тонкие губы второго моррона искривились в ухмылке. – Вообще-то меня зовут Конт, можно кликать Контом Неприкаянным, но не Конрадом и уж никак не сукиным сыном. Я же не называю тебя по старинке Манфредом Жестокосердным!

– Где Мартин?! – отрывисто произнес Дарк и взвел курок.

– А я почем знаю? – Конт пожал плечами и задернул полы легкого осеннего плаща, надетого поверх свитера с высоким воротом. – Наверняка прячется где-нибудь и, отрешившись от дел мирских, с головой погрузился в исследования. Постигает истину в удаленном монастыре или колдует над ретортами в заброшенной шахте, чего от него еще ожидать?! Сказать по правде, это я вызвал тебя на встречу. Пришлось пойти на обман, но иначе бы ты не пришел…

– Что тебе нужно?! – При воспоминании о прошлой встрече с морроном-изгоем Дарка начала бить дрожь.

– Поговорить, но не здесь… Холодно слишком… пошли! – Не обращая внимания на все еще смотревшее ему в лицо дуло «сурабы», Конт повернулся к Дарку спиной и направился к стене. – Пошли, не трусь! И убери ты эту игрушку, ты же знаешь, она тебе не поможет!

К сожалению, Конт был абсолютно прав. После произошедшего с морроном две тысячи лет назад несчастья его мозг сумел побороть сумасшествие, а тело стало неуязвимым. Своенравный, бессмертный, как бог, и не подчиняющийся воле коллективного разума, Конт стал бы для Легиона настоящей проблемой, если бы бесследно не исчез несколько столетий назад. Дарку повезло, ему довелось уже дважды видеть живую легенду Одиннадцатого Легиона, в то время как многим собратьям по Клану никогда не выпадала такая возможность.

Повинуясь желанию докопаться до сути происходящего и успокаивая себя мыслью, что если бы Конт хотел его смерти, то уже давно осуществил бы задуманное, Дарк опустил пистолет и медленно побрел вслед за великаном. Когда они подошли к основанию моста, Конт нажал на скрытый между камнями кладки рычаг, и стена бесшумно отъехала в сторону.

– Иди первым, выключатель справа, – слова хозяина убежища прозвучали как заверение, что он не ударит в спину.

Глава 14 Под Северным мостом

– Ты гостеприимный хозяин, твое вино достойно похвал, а ораторское умение просто поражает своей изощренностью. Уже пятнадцать минут ты бесплатно плачешься в мою жилетку и жалуешься на злодейку-судьбу, поступившую с тобой незаслуженно жестоко. Неужели только ради этого ты хотел видеть меня? Неужели только потому, что тебе захотелось покаяться и пролить скупую мужскую слезу, я столько мерз под этим чертовым мостом?!

У Дарка внутри все клокотало от злости. Он ненавидел Конта и презирал себя за глупость, за пустую трату времени, которое могло быть потрачено на поиск причин и ликвидацию последствий затеянной полесскими вампирами игры. К тому же у моррона было с избытком своих проблем, чтобы впустую растрачивать душевные силы и драгоценное время на выслушивание чьих-то слезливых бредней. Расцвет эльфийской государственности, становление первых человеческих королевств – кому это сейчас интересно? Даже для него, тысячелетнего долгожителя, эти времена казались далекими, сказочными, нереальными…

Злость и обида перемешались в гремучем коктейле чувств, Аламез был готов вскочить с кресла и накинуться на сидевшего перед ним Конта с кулаками. Однако разум уберег моррона от эмоционального импульса, который наверняка стоил бы ему жизни.

– А я-то думал, ты умнее… по крайней мере, на это надеялся, ну да ладно. – Конт флегматично пожал плечами, поставил бокал с вином на пол, а затем положил ноги на стол. – Мне казалось, ты не торопишься, поэтому я и начал рассказ с самого начала, так сказать, с истоков. Однако вижу, тебя гложут сомнения: обладаю ли я действительно ценной информацией или просто ищу благодатную аудиторию для излияния безумных фантазий?

– Не гложут, все и так ясно, – с вызовом произнес Дарк, уставившись взглядом прямо в глаза Конту. – Твое сумасшествие – притча во языцех, факт аксиоматичный, не оспариваемый!

– Придется тогда поступить по-другому, – невозмутимо продолжил Конт, не обратив внимания на колкое замечание. – Сначала я изложу лишь голые факты, а потом отвечу на твои многочисленные и вполне уместные, с моей точки зрения, «почему».

– Валяй, сгораю от нетерпения, а вот насчет вопросов не уверен, вряд ли они последуют, – ответил Дарк, отводя взгляд от мертвецки бледного лица собеседника и сконцентрировавшись на изучении мокрых подошв высоких армейских ботинок, вопреки правилам приличия появившихся между горшком с дымящимся мясным рагу и огромной миской с тушеной капустой.

– Эх, молодежь, молодежь, такая прагматичная и ограниченная! Ее не интересуют глобальные проблемы, судьба всего мира для нее – ничто! Мозги начинают шевелиться только тогда, когда дело коснется непосредственно их, – печально произнес Конт, как всякий отшельник, привыкший мыслить вслух. – Ну что ж, коль по порядку рассказать не удалось, перейдем к фактам. Признание первое: «старгородскую бойню» устроил я, по личным, так сказать, мотивам. Реалия нашей собачьей жизни номер два: вампиры обвинили в резне тебя, поскольку о моем пребывании в Полесье им до сих пор неизвестно, а ты был у всех на виду. Легендарный, заслуженный моррон, член Совета Легиона, весьма тривиально боролся со скукой, возясь с балбесами-киношниками. Вот тебе и суровая объективная истина: никто не захотел долго копошиться в этой неприятной истории, а просто свалили мои делишки на твою невинную, случайно оказавшуюся поблизости голову. Это Полесье, друг мой, здесь делом сыска всерьез никто не утружден. Народец простой, зреть в глубину проблемы не приучен… – Конт весело рассмеялся и игриво щелкнул кончиками пальцев. – Ну вот и ответ на вопрос, ради которого ты притащился в Старгород. Ты знаешь, кто виноват и почему обвинили тебя. Теперь я готов объяснить, что заставило меня немного порезвиться в ночном клубе, и ожидаю твое первое «почему».

– А как насчет встречи с Советом Легиона и понесения заслуженного наказания?!

– Я-то предстану пред светлыми очами собратьев-морронов, да вот они со страху разбегутся. – В бесцветных холодных глазах моррона впервые за время разговора промелькнула искорка жизни.

Хоть Дарк и пытался держать марку, но на самом деле он прекрасно понимал, какой безумной и абсурдной была бы его попытка применить силу. Опыт прошлого поражения показывал, что Конт намного сильнее и проворнее его. Аламез не сомневался: если начнется схватка, то закончится она точно так же, как та их давняя встреча в приморском лесу.

– Я, пожалуй, промолчу. Вижу,ты уже сам понял, как наивны и самонадеянны твои речи. Мальчика занесло, ну что ж, бывает…

Вместо того чтобы еще сильнее разозлиться, Дарк неожиданно для себя успокоился и даже п7роникся странной, иррациональной симпатией к врагу. Конт упорно добивался встречи с ним, хотел что-то объяснить, а мог бы ведь продолжать отсиживаться в убежище под мостом и, усмехаясь, наблюдать, как стаи разъяренных вампиров гоняют давнего недруга по Полесью. Настойчивость, с которой изгой продолжал разговор, должна быть вознаграждена вниманием. Рассудок окончательно поборол бушевавшие эмоции, теперь Дарк действительно готов был слушать.

– Сначала предлагаю заключить пакт о взаимном уважении: ты на время забудешь о старых обидах и моем сумасшествии, а я удержусь от нелестных высказываний о Совете Легиона в целом и о его членах в отдельности.

– Договорились, – к изумлению Конта, быстро согласился Аламез, – тем более что политика Совета в последние годы мне тоже не нравится, а псих, которого столетиями ловят, но не могут поймать, достоин уважения.

– Ну, вот и отлично, – кивнул Конт и в знак взаимного уважения к собеседнику убрал ноги со стола. – Итак, начнем! У меня есть к тебе весьма выгодное предложение. Я хочу изжить из Полесья вампирскую заразу, но мне не справиться одному, не хватит сил…

– Тебе?! – искренне удивился Дарк.

– Да, мне. Прошу слушать и впредь не перебивать! Тратить время на бессмысленную болтовню – не самое разумное времяпрепровождение. – Конт на секунду замолк и, пытаясь нащупать утерянную нить разговора, нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Задача на самом деле не так уж и проста, как кажется на первый взгляд. Слабенькие кровососы, удаленность общины от основных сил Клана, недальновидность руководства, разобщенность… Но есть одно обстоятельство, которое в корне меняет дело. Если мы будем действовать сообща, то сможем переломить хребет вампирской гадине, а в знак благодарности я предстану перед Советом и верну тебе честное имя. – Видя раздумье на лице Дарка, Конт, немного погодя, добавил: – Обещаю, что при этом никого из морронов не убью и постараюсь даже не покалечить. Последнее, как ты понимаешь, будет зависеть не только от меня: всегда найдется дурак, решивший погеройствовать!

– В принципе я не против, но хочу знать, что это за обстоятельство загадочное такое и почему у тебя зуб именно на полесских вампиров.

– Это имеет значение? Что-то может измениться? – подозрительно нахмурился Конт.

– Нет, но я не люблю действовать вслепую, слишком стар, чтобы быть мальчиком на побегушках. К тому же марионеткой чувствовать себя неприятно, теряешь самоуважение.

– А-а-а, ты об этом… – Конт понимающе улыбнулся. – Хорошо, я расскажу, но слушать придется долго, так что запасись терпением, компаньон!

– Потенциальный, – поправил собеседника Дарк, – я ведь еще не дал согласия.

Конт нахмурил лоб и, чтобы помочь мыслям выстроиться в линию логической последовательности, стал жадно поглощать не успевшее окончательно остыть рагу. «Здоровая реакция здорового организма: перед тем как утруждать себя словоблудием, следует основательно подкрепиться. Если беседа так пойдет и дальше, то мне достанутся только капуста да вода!» – хороший аппетит хозяина мгновенно вызвал спазмы пустого желудка гостя.

– История эта началась очень давно, – опустошив добрую половину горшка, не отягченный наличием хороших манер Конт вытер рот засаленным рукавом свитера и начал вещать, гипнотизируя Дарка блеском рыбьих глаз. – И, как каждое событие, у которого уже нет живых очевидцев, обросла мифами, легендами и нелепыми выдумками. Одни рассказчики стараются приукрасить, воплотить прозу жизни в романтическую поэтику, другим не хватает знаний или мозгов, и они строят ложные предположения, но есть и такие, кто специально искажает факты, чтобы представить дела давно минувших лет в выгодном для них самих свете. У одного и того же происшествия может быть десяток различных трактовок. Время устраивает гипотезам и теориям суровый экзамен: через пятьдесят лет из десятка вариантов остается лишь три-четыре, а через двести – всего один, тот, который последующими поколениями воспринимается как неоспоримая истина. Скажи, что ты слышал обо мне, почему меня считают сумасшедшим, почему называют Неприкаянным?

Вопрос прозвучал неожиданно и застал Дарка врасплох. Моррон поспешно начал припоминать разрозненные отрывки слышанной им когда-то истории, но так и не успел сложить их в затуманенной голове. У Конта не хватило терпения, он сам ответил на собственный вопрос:

– Можешь не утруждаться, я и сам знаю, чем забивают старожилы Клана мозги вновь испеченным легионерам. Коллективный разум создает моррона и ставит перед ним задачу, от успешного решения которой зависит судьба человечества. Если великая миссия провалилась, что на практике случается крайне редко, то моррон погибает, но иногда судьба дает ему второй шанс. Он воскресает и должен ликвидировать последствия прошлой неудачи. В случае со мной, как гласят отредактированные лет эдак тысячи полторы назад записи в летописи Легиона, которые сейчас, естественно, считаются подлинными, произошел весьма неприятный казус: коллективный разум совершил ошибку, не предусмотрел патовой ситуации, и я угодил в безвыходную западню. Моррон, который должен был покончить с зарождающимся вампиризмом, потерпел неудачу, а воскреснув через несколько десятков лет, даже теоретически не смог бы вернуть историю в прежнее русло. Перебить всех вампиров означало бы уничтожить часть человечества, разум которого создал его самого. Вампиры – не биологический вид, они люди, инфицированные вирусом жажды крови. Если не веришь, то спроси у любого кровососа, помнит ли он времена, когда был смертным, испытывает ли он влечение к особям противоположного пола, гложут ли его порой угрызения совести? Если тебе ответят «нет», значит, просто покривят душой.

Конт величественно поднялся с кресла и подбросил дров в камин. Дарк молча слушал. Показавшаяся вначале весьма скучной лекция заинтересовала моррона. Он чувствовал, что может узнать много нового, и начал сомневаться в правдивости прописных истин.

– Сейчас уже не осталось в живых тех, кто помнил бы меня во времена первой попытки. Очевидцы же моего воскрешения утверждают, что я вел себя неадекватно. Раздираемый на части противоречивыми позывами разума и спорящими между собой в моей голове голосами, я медленно сходил с ума. Часто разговаривал сам с собой, был вспыльчив, раздражителен, груб, порой жесток… Действия мои нередко противоречили здравому смыслу. Коллективный разум требовал от меня избавить его от вампирской составляющей, но в то же время энергия мыслей превращенных в вампиров людей ставила на моем пути препоны. Я попал в замкнутый круг и, не найдя выхода, сбежал в горы, где нет людей и голоса не так громко слышны. Потом я вернулся, проклятые голоса иссушили мой рассудок, и я стал бессмертным сумасшедшим, вынужденным целую вечность влачить жалкое существование. Приблизительно так рассказывают обо мне в Легионе?

– Почти, вот только причина твоей неудачи объясняется не человеческой сутью вампиров, а значительной численностью популяции и быстрыми темпами воспроизводства. Видишь ли, в Совете до сих пор спорят, можно ли распознавать пол вампиров, а уж твое заявление о «зараженных людях» – явная ересь с точки зрения подавляющего большинства.

– Понятно, а что говорят Мартин и Анри?

– Ничего, – Дарк развел руками, – до того как пропали, они предпочитали целомудренно хранить молчание по данному вопросу.

– Мудро и в то же время весьма опрометчиво.

Конт задумался. По бледному лбу пробежала волна морщин, а неуемные пальцы затеребили края свитера. Внезапно посетившая изгоя мысль всего на минуту оторвала его от повествования.

– Так вот, на самом деле все было совершенно не так. Куда проще и одновременно безысходнее. Я расскажу правду, а воспримешь ли ты мои слова всерьез, решай сам. Кто знает, может быть, когда-нибудь ты, как Мартин и Анри, покинешь ряды Легиона и будешь искать свой собственный путь борьбы.

– Вряд ли, но выслушаю тебя с удовольствием. – Дарк не кривил душой, рассказ Конта не походил на несвязные бредни томящегося от духовного одиночества сумасшедшего.

– Все началось с эльфов, – внезапно заявил Конт так серьезно и напыщенно, как будто огласил вердикт суда.

Упоминание о древнем, давно вымершем народе заставило Дарка слегка передернуться. Его опыт общения с остроухими худощавыми снобами нельзя было назвать приятным.

– Я не знаю достоверно, как долго просуществовала их цивилизация, – продолжал говорить Конт, алчно косясь на горшок с остатками рагу. – Тебе почти тысяча лет, но ты застал лишь осколки прошлого великолепия. Мартин в два раза старше, но он видел только упадок и угасание когда-то великой культуры. Я же топчу эту землю более двадцати шести столетий, мне посчастливилось быть свидетелем того исторического момента, когда солнце эльфийского народа достигло зенита и начало медленно клониться к закату. Внутренние распри, межклановый дележ земель, всепоглощающий карьеризм высших чинов, стремящихся любой ценой удержаться на высоком посту, не дать нижестоящим перепрыгнуть через их головы, а соседу по-дружески запустить стадо козлов в их огород, – вот те невидимые черви, которые медленно, но верно сгрызли тело могущественной эльфийской империи. Не правда ли, что-то напоминает? Масштаб не тот, но проблемы похожи!

– На Легион намекаешь?

– И на него в том числе, – презрительно хмыкнул Конт, – вообще-то эти проблемы присущи любой большой организации, будь то ассоциация свободных торговцев протухшей рыбой, интерконтинентальная корпорация или огромная держава. Мне кажется, вполне уместно привести сравнение с боевой машиной, скажем, с танком. Не видя, кого задавить, бортовой компьютер начинает борьбу с ржавчиной и не замечает, что болты уже давно объявили войну шестеренкам и гайкам.

– Механик из меня никудышный, технику не люблю, да и в философы тоже не гожусь, может, все-таки не будем отвлекаться от темы? – Дарк почувствовал, что Конт еще долго мог проводить образные сравнения и параллели, утомляя его открытием истин, которые он и так знал.

– Эльфийское государство разлагалось абсолютно по тем же причинам, по которым впоследствии распадались и человеческие многонациональные, крупнотерриториальные образования. Разница лишь в том, что отсутствие сильных внешних врагов растянуло этот процесс на тысячелетие. Болезни эльфийского общества были присущи весьма банальные симптомы: слабость центральной власти, благополучие столичной жизни, голод, серость и нищета на удаленных окраинах, все учащающиеся бунты и мятежи в провинциях, плавно перерастающие в войны за независимость, спровоцированные местными удельными князьками, возомнившими себя будущими императорами. Однако основной угрозой, по мнению эльфийских правителей, стало поднимающее голову человечество.

– Понятно, тривиальное до тошноты стремление зажравшихся властелинов найти виновного оптом во всех бедах и направить праведный гнев народных масс в нужное русло. Почетно-переходящее знамя козлов отпущения, кочующее в настоящее время между эфиолами островных территорий и дальверийцами, оказывается, было изготовлено надменными эльфами и торжественно вручено первому человеку.

– В точку, – весело рассмеялся Конт и бойко забарабанил ладонями по многострадальным подлокотникам кресла, – дела обстояли именно так, хотя не могу осуждать остроухих, в каждом мифе есть доля истины. Люди действительно представляли угрозу для эльфийской цивилизации. Как ты, наверное, знаешь, существует множество версий возникновения первого человека. Не будем перечислять религиозные теории, их много, и все они сводятся к одному: человек создан небесными силами из божественной плоти.

– А вот ошибаешься, шаманы Мангурского полуострова и близлежащих атоллов до сих пор искренно убеждены, что их слепили из глины, песка и ила.

Резкая перемена в настроении Конта не могла не отразиться и на собеседнике. Дарк начал шутить, чему сам искренне поразился.

– Да-да, конечно. Я еще забыл про легенду северян о теле женщины, вырубленном из глыбы льда, и ее волосах, созданных из пены морского прибоя. Но если говорить серьезно, то никто не знает, откуда мы появились, и чем дальше шагает человечество, тем меньше шансов это узнать. Официально признанная верной ныне теория гласит, что человек возник в результате длительных эволюционных преобразований и скрещивания пещерных и древесных обезьян. Эту гипотезу можно было бы считать разумной, однако современная наука имеет весьма смутное представление о прошлом. События, произошедшие ранее чем пятьсот лет назад, покрыты для ученых пеленой мрака. Ни биологам, ни историкам ничего не известно об орках и эльфах. Даже сами названия этих рас не вышли из обихода исключительно благодаря народному творчеству, сказкам, передаваемым из поколения в поколение. Вспомни, существование легендарного Кодвуса, в котором ты, кстати, весьма отличился, было доказано каких-то пару лет назад!

– Ты и об этом знаешь?

– Я знаю о многом, но дело совсем в другом… – Конт снова был собран и напряжен, наверное, из-за того, что боялся сбиться с заранее намеченного пути повествования. – Мне больше импонируют теории эльфов…

– Теории?! – перебил Дарк. – Почему во множественном числе? Лично я слышал лишь одну: человек – побочный эффект блуда эльфиек и пронырливых гномов.

– Да ты романтик! – Игривая улыбка вновь пробежала по хищному лицу Конта. – Из двух версий выбрал самую привлекательную, хотя, впрочем, и она имеет право на существование.

– А в чем заключалась другая?

– Все то же избитое предположение об эволюции пещерных обезьян, но на этот раз искусственно ускоренной самими эльфами. Не буду распространяться долго, перечислю лишь основные вехи становления человека: примат – дармовая тягловая и вьючная сила; тупой, умственно ограниченный раб, выдергивающий редиску на господских полях; перетаскивающий болванки слуга у кузнеца и т. д. и т. п., по нарастающей…

– Ты хочешь сказать, что всемогущие эльфы испугались потенциала развития, заложенного ими же самими в черепную коробку обезьянообразного слуги?

– Быстро мыслишь и схватываешь на лету, приятно удивлен! Однако это всего лишь теория. В те времена, когда я стал морроном, человечество уже существовало как общность и даже пыталось создать какое-то подобие государства. Эльфы же потеряли большую часть своих знаний, они сами лишь строили предположения, где и в чем допустили ошибку их предки. Одни склонялись к теории с гномьим блудом, другие огульно винили во всех несчастьях вышедший из-под контроля эксперимент. Кстати, с приверженцами именно этого учения ты впоследствии столкнулся в Шемдарне. Они пытались отплатить людям за свое унижение той же монетой и создали шаконьесов. «То, что незаслуженно возвысило человека, его же и уничтожит!» – процитировал Конт высказывание одного из старейшин шемдарнской эльфийской общины, слышанное, по-видимому, непосредственно из уст первоисточника. – Какая бы из теорий ни была верной, а факт остается фактом: эльфы видели в людях потенциал к дальнейшему развитию и внезапно почувствовали себя лишь жалким промежуточным звеном в цепи эволюции разумных существ.

– Позволь усомниться, ты слишком утрируешь. Во-первых, с чисто физиологической точки зрения эльфы ничуть не уступали людям. Они выглядели немного по-другому, но по сути…

– К вопросам физиологии вернемся потом. Что «во-вторых» или ты это так, для красного словца сказанул?

– Да нет… – Дарк попытался собраться с мыслями, он интуитивно чувствовал, что оппонент ошибается, но доказать это элементарно не хватало знаний. – Я, конечно, не такой знаток эльфийской культуры, как ты или Мартин, и собственными глазами видел лишь разрозненные остатки когда-то великого народа, но натуру эльфов я знаю, прочувствовал на себе. Если бы они вовремя увидели реальную угрозу, то уничтожили бы человечество на корню, забыли бы о внутренних разногласиях и занялись бы повальной резней.

– В том-то и дело, что вовремя! Ты застал уже не тех эльфов, – печально улыбнулся Конт и по-отечески покровительственно посмотрел на несмышленого подростка, сидевшего перед ним. Именно так он и воспринимал Дарка, разница в возрасте и накопленном жизненном опыте давала о себе знать. – У эльфов – твоих современников ненависть ко всему человеческому была сформирована на генетическом уровне. Целью их жизни была борьба и восстановление безвозвратно утраченного, они были готовы неустанно жечь и убивать. Горнила многочисленных кровопролитных войн сделали свое дело. В те же времена, о которых пытаюсь рассказать я, такое чувство еще не возникло. Единства во взглядах не было, да и радикально настроенные группировки понимали абсурдность идеи уничтожения всего человечества. Колесо истории можно направить и влево, и вправо, но заставить его катиться назад нельзя! Кто-то же должен был продолжать дергать редиску и таскать тяжелые кирпичи? Низы эльфийского общества были избалованы и делать это уже не хотели. К тому же слишком много людей попало в рабство к гномам, а бородачи симпатизировали своим новым помощникам и издавна питали отвращение к «эльфийским завихрениям». Они бы не согласились устроить кровавую баню разумным существам, пусть даже не таким высокоразвитым, как сами они.

– Понял. – Дарк мельком взглянул на часы и с ужасом отметил, что встреча длится уже два с половиной часа. – Тебя интересно слушать, но время идет, а мы еще не добрались до сути вопроса.

– Отнюдь, мы только что достигли кульминационного момента. Многие наши с тобой неприятности произошли как раз из-за того, что проказники-эльфы решили перехитрить природу, но обманули в конечном итоге лишь себя. Несмотря на множество общих черт, между нашими видами есть одно существенное различие.

– А я-то, дурак, думал, их целых четыре: уши, рост, худоба и отвратительный характер, – пошутил Дарк, но, не увидев на лице Конта улыбки, замолчал.

– Нет, это различие – жизненный цикл, у нас он значительно короче. Эльфы жили долго: триста-четыреста лет, в то время как человеческий организм рассчитан природой всего на семьдесят-сто лет, и это при благоприятных внешних условиях. Войны, голод, тяжкий труд, стрессы и прочие негативные факторы значительно укорачивают среднюю продолжительность жизни. Сейчас она относительно высока: пятьдесят пять – шестьдесят пять лет, а в те времена сорокалетний мужчина считался уже стариком.

– Подожди, так чего же испугались эльфы? В чем заключается преимущество нашего вида, если мы даже сейчас менее жизнеспособны, чем они? – Рассуждения Конта не укладывались в голове Дарка, в то же время Аламез чувствовал, что изгой знает, о чем говорит. Напрашивался вывод: он сам еще многого не понимает в этом мире.

– С точки зрения отдельно взятого живого существа ты абсолютно прав: лучше быть эльфом и жить четыреста лет, чем всего сорок. Но, как это ни парадоксально прозвучит, вид в целом от этого только проигрывает. Продолжительный жизненный цикл не преимущество, а весьма существенный недостаток, если рассматривать вопрос объективно, без привязки лично к себе. Говоря современным языком, человечество имело три конкурентных преимущества: высокие темпы воспроизводства, низкая стоимость жизни одного индивидуума и частая обновляемость стандартов.

– Стой-стой, куда-то тебя не в ту степь понесло. Проще объясняться можешь?

Из груди Конта вырвался тяжкий вздох. К сожалению, его новому компаньону не хватало опыта, материал нужно было разжевывать, вместо того чтобы обозначать основные позиции емкими социофилософскими терминами.

– Пойдем по порядку! Более высокие темпы воспроизводства гарантировали людям быструю восполняемость популяции во времена войн и умопомрачительные темпы роста, когда обстановка относительно спокойна. Природа усилила значимость для человека инстинкта размножения, у эльфов же он был намного слабее, чем инстинкт самосохранения. Разве в твоей практике не бывало случаев, когда человек рисковал жизнью только ради того, чтобы вступить в интимные отношения?

– Да на каждом шагу! – рассмеялся Дарк, вспомнив, сколько раз сам ползал по отвесным карнизам, пытаясь залезть в окна опочивален красоток, и безрассудно дрался из-за женщин на дуэлях.

– Ну вот, а для любого эльфа такой повод для риска был бы неприемлем, хотя это не значит, что он трус, просто по-другому устроен. Ты бы ведь тоже не стал осознанно рисковать жизнью, скажем, из-за места в очереди или лишней пары ботинок? Подчеркиваю, лишней, а не единственной.

– Понятно, женщина – повод для драки никчемный, а какие причины для них были значимыми?

– Собственные жизнь и благополучие, знания, самосовершенствование, улучшение мира, познание истины. Заметь, те же самые ценности присущи и современным ученым, их склад ума очень близок к эльфийскому, именно поэтому над ними часто смеются обыватели. Отсюда вытекает и второе конкурентное преимущество человека…

– Торопимся жить, чтобы успеть как можно больше? – выдвинул предположение Дарк, но ответом ему была лишь снисходительная улыбка.

– Ты чересчур субъективен, опять пытаешься рассмотреть вопрос с точки зрения отдельного индивидуума, а не общности в целом. На самом же деле реальность такова, что жизнь человека никогда много не стоила. Высокие темпы воспроизводства и по сей день дают обилие дешевого расходного материала. Ради достижения своих интересов сильные мира сего испокон веков жертвовали десятками, сотнями тысяч людей. Обычные люди тоже не отличаются гуманностью, ценят жизнь близких и собственные удобства, а все остальное – хлам! Эльф никогда не отважился бы пуститься на спасение одного ребенка, чисто теоретически предполагая, что в результате его действий может погибнуть несколько десятков, пусть даже виновных и заслуживающих смерти, взрослых особей. Мы же всегда делим мир на белое и черное. Стоит убедить человека, что он дерется за правое дело, и он начнет без зазрения совести уничтожать всех вокруг!

– Что-то ты пацифистом стал, не узнаю!

– Нет, – резко отвел обвинение Конт, – просто констатирую факты, а факты – вещь объективная, им чужды мораль и самокопание. Я сам многих убил, да и ты не одну тысячу людей на тот свет отправил. Однако это не значит, что мы кровожадные монстры, просто смотрим на убийство гораздо прагматичней. На решение вопроса: «Убивать или не убивать себе подобного?» – у эльфа ушло бы несколько часов, а среднестатистическому человеку вполне хватило бы минуты.

– Как ни горько признаться, но ты во многом прав, – прошептал Дарк, стараясь изо всех сил удержаться от подсчета убиенных за тысячу лет лично им.

– Ну, а насчет быстрой смены общественных взглядов, стереотипов и стандартов и так понятно. Что сегодня плохо, завтра вдруг становится хорошо, точки зрения большинства людей мгновенно меняются в зависимости от того, кто пришел к власти: заплесневелые консерваторы или радикально настроенные реформаторы всех мастей. Пятьдесят лет назад целомудрие юных дев считалось добродетелью, сегодня же – признаком ханжеского воспитания или серьезного психического отклонения; воровство было пороком, сейчас же прохиндеев и мошенников пытаются возвести в ранг святых. Список изменений огромен, перечисление можно продолжать до бесконечности, и заметь… – Конт торжественно поднял вверх указательный палец. – Резкое изменение поведенческих норм произошло за каких-то несчастных полвека. У эльфов же подобный процесс занял бы лет эдак пятьсот, если не больше!

– Считай, убедил, но какое отношение к нашим с тобою насущным проблемам имеют давно вымершие эльфы? Ты что, время тянешь? Зачем?

– Ничего я не тяну, – Конт небрежно отмахнулся и снова взялся за горшок с мясом, – просто пытаюсь доходчиво объяснить одному балбесу истинные причины бардака, который вокруг нас творится, а он торопится и сбивает с мысли!

Новая порция изрядно остывшего, но все равно вкусного мяса придала старейшему из морронов сил. Еще раз испачкав рукав свитера в соусе, Конт отодвинул в сторону опустевшее блюдо.

– Можешь сколько угодно считать меня сумасшедшим, но я продолжу рассказ об эльфах.

– Псих – не псих, а зануда отменный уж точно, – недовольно пробурчал себе под нос уставший Дарк и приготовился дальше слушать вялотекущее повествование.

– Во времена правления клана Анжиро – Велькота жил такой ученый, Тариэль Валькьеро. Не он первым заметил нависшую над эльфийским народом угрозу, но решительный шаг отважился сделать именно он. Замысел мага, или ученого, если хочешь, хотя, по большому счету, это одно и то же, был на удивление миролюбив и, как все гениальное, прост. «Если нельзя ограничить развитие человечества, значит, нужно ускорить свое», – подумал ученый муж и принялся за работу. Чудодейственный препарат должен был помочь эльфам решить махом несколько проблем: удлинить жизнь почти до бесконечности, прогресс прогрессом, а с долголетием остроухие прощаться не хотели; повысить половое влечение, а заодно и сделать представителей вида умнее, быстрее, сильнее…

– Позволь, догадаюсь: чудо-микстура была получена, но что-то потом пошло не так!

– Да все пошло так, только ученые – народ суматошный, а вельможи – взбалмошный; ни те ни другие вовремя остановиться не могут. К зелью начали добавлять все новые и новые компоненты, часто только ради того, чтобы улучшить вкусовые ощущения. Лекарство захотели превратить в деликатес, ну и не выдержали хлипкие эльфийские тельца!

– Мор пошел? – высказал предположение Дарк.

– Не-а, хуже… Появились первые вампиры!

Заявление Конта возымело эффект разорвавшейся бомбы. Не спросив разрешения у хозяина, нижняя челюсть Дарка отвисла, а веки быстро заморгали, пытаясь перещеголять по периодичности колебаний вибрацию крыльев бабочки.

– Принявшие злополучное зелье, а таких уже было достаточно много: сам Тариэль, его соратники-ученые и даже некоторые вельможи-пациенты, боявшиеся не дождаться конечного результата и умереть естественной смертью, чувствовали себя первый месяц весьма хорошо, – Конт продолжал говорить, не обращая внимания на растерянное выражение лица все еще не отошедшего от шока Аламеза, – но потом, однажды ночью, им захотелось крови…

– Ты… ты сумасшедший! – с трудом выдавил из себя Дарк.

– Конечно, а разве это для тебя новость? – пожал плечами Конт. – Как ты понимаешь, шайке кровососов во главе с Тариэлем пришлось срочно покинуть столицу. Устроенная ими в первую же ночь пирушка сильно напугала городскую общественность. Возможно, цивилизованное решение проблемы и нашлось бы, но вид растерзанных в клочья тел и пребывавших в продолжительном столбняке выживших жертв вампирского нападения отбил охоту даже у самых здравомыслящих ученых мужей искать лекарство от новой болезни и возиться с агрессивно настроенными пациентами. «Выжечь заразу огнем и мечом!» – гласил указ тогдашнего императора Ментуса Велькота. Даже за сокрытие информации о перемещениях стаи полагалась смерть; впрочем, сочувствующих вампирам не нашлось. Благодаря вновь приобретенным качествам вампирам удалось уйти от посланных в погоню за ними войск и скрыться в дремучих лесах необжитой в ту пору западной части Континента.

Конт замолчал. Увлеченно слушавшему его рассказ Аламезу вдруг показалось, что из холодных глаз собеседника покатилась слеза. «Должно быть, мы подошли к тому месту повествования, когда эльфийская трагедия коснулась лично его», – подумал Дарк и, как выяснилось впоследствии, не ошибся.

– В ту пору я был рабом на плантациях кьоры. Как ты, наверное, уже догадался, путь стаи прошел через поля моего господина. За одну ночь округа опустела, выжило не более трех дюжин несчастных.

– Ты погиб? – тихо прошептали пересохшие от нервного напряжения губы Дарка.

– Нет, к сожалению, я выжил. Ближе к полудню следующего дня в поместье появился конный отряд. Солдаты перебили и сожгли всех, вот тогда-то и наступила смерть, вот тогда-то и начался мой путь моррона, хотя воскрес я только через сорок лет. – Конт говорил отрывисто и быстро, стараясь как можно скорее миновать эпизод, с которым были связаны такие тягостные воспоминания.

В комнате воцарилось молчание, в камине мерно потрескивал огонь, и слышно было тихое тиканье настенных часов. Дарк долго не решался нарушить гнетущую тишину, но все-таки задал интересующий его вопрос:

– Почему?

– Вирус «жажды крови», как его окрестили эльфы, был тогда неустойчив: генетическая мутация человеческого организма, в который случайно попала инфекция, наложилась на трансформацию в моррона, плюс сильное тепловое воздействие… костра, в котором я горел… не знаю точно…

– Нет, прости, я хотел спросить, почему солдаты перебили жертв нападения, ведь от простого укуса не заражаются, а тех, кого кровососы хотели обратить, они наверняка забрали с собой?

– Это нам с тобой об этом известно, а тогда ужас, панический страх гулял по стране. Никто не знал, заражены ли жертвы или нет, находятся ли они в дурманном состоянии из-за шока, большой потери крови или потому, что медленно превращаются в тварей. Тогда у вируса был длительный инкубационный период, около месяца. Эльфы не хотели допустить последующих вспышек заболевания.

– А что было потом?

– А потом, друг мой, я пошел по трудной стезе проб и ошибок. Месяца три-четыре после воскрешения ушло на то, чтобы разобраться, кто я такой: монстр или все-таки человек? Затем вчерашний необразованный и туго соображающий раб неправильно истолковал веление коллективного разума. Приказ «уберечь человечество от инфекции» был принят к исполнению, но вот понят чересчур дословно. – Конт рассмеялся, к нему вновь вернулись прежние спокойствие и рассудительность. – За сорок первых лет существования вампирской общины мало что изменилось, кровососы только учились жить в ночи и охотиться. Заложенное зельем стремление к размножению натолкнулось на проблему почти стопроцентного бесплодия, которая, однако, была тут же решена иным путем, тем, которым они размножаются до сих пор. Я быстро научился обращаться с мечом, благо были достойная цель и хорошие учителя, и стал выслеживать прятавшихся по лесам тварей. Сначала даже угрызений совести не возникало. Инфицированные эльфы превращали в вампиров только себе подобных, ночное братство было закрыто для людей, орков, гномов и прочих… Однако с течением лет связь с прошлой сутью у кровососущих остроухов ослабла, они принялись обращать и людей.

– Почему твоя миссия провалилась: не смог перебить всех?

– Смог бы, да только в том-то и дело, что задача заключалась совершенно в другом. Вампиризм был привлекателен для людей по многим причинам: кроме долголетия и новых физиологических возможностей, обращенный получал и свободу. Гнущий по шестнадцать часов в день поясницу на полях раб в одночасье сбрасывал оковы и перепрыгивал с самой низшей ступени пирамиды общества куда-то в середину, получал статус слуги эльфа-вампира и возможность иметь собственных, не обращенных рабов.

– Иными словами, люди сами искали возможность превратиться в упыря?

– В очередь выстраивались, – презрительно хмыкнул Конт. – А на мою долю выпала тяжелая миссия разубедить толпу желающих отрастить клыки. Представляешь, как это выглядело со стороны?! Все равно что зайти к толстощекому богачу и потребовать: «Раздай деньги бедным и живи честно!» Примерно так, но только слова другие: «Откажись от счастья, и марш на поле, раб!» Конечно, меня стали принимать за сумасшедшего. Ты вот как поступил бы на месте рабов?

– Ну-у-у, – протянул Дарк, не зная, что ответить.

– Я знаю, почему ты замялся, как, впрочем, и то, о чем ты еще хочешь спросить! Когда количество обращенных людей перешагнуло критический рубеж, коллективный разум посчитал, что я не справился с заданием, и лишил меня дара бессмертия. Кто именно нанес роковой удар и по какому поводу, я уже не помню. Кажется, это случилось в придорожном трактире…

– Но ведь у тебя был еще второй шанс, именно после второго воскрешения ты сошел с ума!

– С ума я начал сходить, как только появился «человек клыкастый», а второй шанс действительно был, только не через несколько десятков лет, как считают в Легионе, а через шесть веков. Подавляющее большинство вампиров уже составляли люди. Помнишь маркиза Норика, изначально он был эльфом, но изменил внешность, чтобы лучше маскироваться в мире, который уже окончательно и бесповоротно стал людским. Мое возрождение – отчаянная попытка коллективного разума избавиться от вируса. Задача оказалась еще труднее, а средств к ее реализации не было. Представь, ты мелкий клерк, работающий в большой фирме, у тебя больше десятка начальников, и каждый бездельник считает своим долгом давать тебе указания. Как бы ты ни крутился, как бы ни пытался совместить несовместимое, чтобы удовлетворить противоречащие друг другу прихоти, а увольнения тебе не избежать…

– Или сумасшествия, – произнес Дарк и, опомнившись, поторопился извиниться: – Прости, я не хотел…

– Ничего-ничего, не извиняйся! Да, я сошел с ума, но справился с этим и, спустясь с гор, вернулся в мир людей совершенно свободным. Я не знаю, моррон ли я, но я почти бессмертен и почти неуязвим. Никто не руководит мной и не отдает мне глупые приказы. Я сам по себе, но, словно уволенный в запас отставник, пытаюсь от скуки тянуть прежнюю лямку.

– Поэтому и воюешь с вампирами?

– Да, согласись, они мне основательно жизнь попортили, надо же им отплатить!

– А почему полесским, разве на свете мало других упырей? Почему не Геркания, не Виверия, а именно этот занюханный закуток, где процветают вековой бардак и воровство, где зимы такие холодные, а люди продажны, будто армейские куртизанки?

– Они самые омерзительные! – Конт рассмеялся.

Дарку на миг почудилось, что рыбьи глаза собеседника ожили, в них появились отеческая забота и теплота. Но, возможно, моррону это только показалось, голос изгоя был по-прежнему холоден, а лицо оставалось неподвижным, застывшим, как восковая маска, на которую сверху наложили толстый слой белил.

– Ты даже представить себе не можешь, как близок к ответу. Еще немного пораскинуть мозгами, и на тебя снизойдет озарение. Однако время дорого, не буду осложнять твою жизнь лишними загадками.

– Да уж, головоломок и так хватает…

– Испокон веков Полесье было богатой страной, но настолько обособленной и удаленной от центра цивилизации, что более девяноста процентов населения даже не догадывались о своем богатстве. Пронырливые купцы поняли преимущества замкнутости страны и заключили союз с местными князьями, которым тоже было выгодно не пускать на свои земли инородцев… так было проще удерживать власть. На протяжении столетий аристократическо-торговый альянс держал свой народ в нищете и убогости, что позволяло им при минимальных затратах сил и средств наиболее эффективно обдирать чернь и разбазаривать несметные богатства лесов.

– «Власти закрыли границы Полесского королевства для герканских, шеварийских и иных купцов, а также под страхом смертной казни запретили выезд из страны собственных граждан. Стремление удерживать высокие цены на дефицитные товары на мировом рынке – пушнину, корабельную древесину и прочие дары леса – лицемерно прикрывались культивированной национальной идеей…» – наизусть процитировал Дарк отрывок из университетского курса «Краткая история Полесского королевства». – Как видишь, я тоже кое-чего знаю, но, при чем здесь вампиры, понять не могу!

– А при том, что изолированное от внешнего мира Полесье всегда было надежным пристанищем для кровососов-ренегатов всех окрасов и мастей. Сюда бежали предатели кланов, преступники, опальные бунтари и ученые или просто те вольнолюбивые твари, которым надоело лизать пятки своему Лорду. Это только двадцать лет назад полесская община присоединилась к Клану Самбины, поскольку другого выхода не было, жить по-старому уже не могли…

– Почему к Клану Самбины и что ты понимаешь под словами «жить по-старому»?

– В жилах двоих из троих предводителей кодлы, Карста и Ситора, текла кровь графини. А «жить по-старому» – значит находиться на службе у властей! Присягнув верой и правдой местным князькам, они куролесили как хотели и измывались над народом.

– Так полесский король знал о них?!

– Не только знал, но и приветствовал присутствие на его землях кровососов. Дело в том, что, когда границы долго закрыты, жизнь в королевстве течет вяло, размеренно… Вскоре изолированному королевству становится трудно угнаться за прогрессом и защитить границы от натиска более развитых с технической точки зрения внешних врагов. Я вижу недоумение на твоем лице, поэтому специально поясню разницу в жизненных позициях полесских и обычных вампиров. Ложа Лордов, несомненно, по сей день сильный игрок на мировой политической арене. Однако она не выступает открыто, а ее воздействие на королей, министров, президентов и прочие политические фигуры всегда ограниченно и оказывается не ради извлечения явной выгоды, а для обеспечения безопасности кланов. – Увидев наморщенный в раздумьях лоб Дарка, Конт выразил свою мысль проще: – Ну, плевать им на политику, по большому счету, к мировому господству не стремятся и территорию для создания собственного государства ни у кого отхватить не хотят. Однако Лорды вампиров вынуждены барахтаться с политиканами в одном котле, чтобы никому не пришло в голову объявить священный поход против кровососущей братии. «Скрытность и еще раз скрытность!» – вот девиз Ложи, чьи эмиссары никогда не действуют от собственного лица. А здешние упыри всегда вращались среди высших эшелонов власти, не скрывая своей сути!

– Подожди, но ведь простым людям здесь тоже о кровососах ничего не известно, а в армии, например, никогда не было подразделений из наемников-вампиров. Какая же тогда открытость?!

– Не утрируй, я же сказал «среди высших эшелонов власти»! Никто, естественно, свою вампирскую натуру открыто не афишировал, в генеральских погонах не щеголял и не просиживал ягодицы в начальственном кресле. Вампиры веками были глазами и ушами полесских королей, не брезгуя при этом и ролью палачей.

– Хорошо, пусть так, но диверсии и шпионаж остались в прошлом, времена изменились, и ты сам сказал, что вампиры больше не работают на государство. Страны Континента объединились, Полесье еще не вошло в КС, но его границы открыты. Почему же ты продолжаешь питать ненависть к полесской общине, которая, кстати, уже вошла в Клан Самбины?

– Да, правители Полесья больше не нуждаются в услугах «детей ночи», те же, однако, до сих пор тесно связаны с торговыми династиями и ничуть не изменили свое отношение к людям. Основополагающими постулатами доктрины Ложи является утверждение не только о вампирском превосходстве над людьми, но и о невмешательстве в жизнь человечества. Именно благодаря этому Ложе удалось убедить Совет Легиона заключить с ней мирный договор, и ты был одним из тех, кто принял это решение. Здешняя же община, наоборот, старается занять значимую нишу в структуре полесского общества, уже сегодня она играет ощутимую роль как в деловой жизни, так и в формировании социально важных стереотипов.

– Опять ты со своими стереотипами да нормами! Голова уже болит от параноидальных закидонов, – не выдержал Дарк, – чаще среди людей бывать надо, башку проветривать, а то тараканы и плесень от глупых мыслей заведутся!

– Полесские вампиры не воспитаны на нормах клановой морали и многовековых традициях, – продолжал быстро говорить Конт, игнорируя ярко выраженное недоверие слушателя к его словам. – Эти упыри самые приспособленные к жизни среди людей из всех вампиров и поэтому самые опасные! Если мы не расправимся с ними сейчас, то, возможно, вскоре отношение людей к кровососам изменится. Пока что в их существование никто не верит, но люди смотрят фильмы и читают книги. В наши дни вампиры воспринимаются как враги, а через век, кто знает, вдруг быть вампиром станет даже не предосудительно, а модно. Не забывай, жизнь большинства людей настолько сера и однообразна, что смертные подсознательно стремятся к острым ощущениям и опасностям, уподобляясь бабочкам, кружащимся над пламенем костра.

– А ты не перегибаешь палку? – недоверчиво спросил Дарк, хотя на самом деле уже всерьез призадумался над таким вполне возможным вариантом развития событий.

– Всего двести лет назад в сводах законов многих государств была предусмотрена смертная казнь за однополые интимные отношения. Сейчас же гордые своей «неординарностью» парочки спокойно прогуливаются по центральным улицам городов всего Континента. Осуждать однополую связь стало признаком тупости и умственной ограниченности. Ты можешь поручиться, что в будущем на человека, который крикнет: «Да это ж вампир!» – не будут показывать пальцем или, что еще хуже, не упекут за решетку за разжигание межвидовой вражды?!

– Сказки рассказываешь, слушать интересно, но…

Глаза морронов встретились, Дарк не выдержал жесткого взгляда и опустил голову. «Конт не запугивает и не сгущает и без того багровые краски, он просто наглядно демонстрирует возможную перспективу. Я моррон, я должен защищать людей, хотя они этого зачастую и не заслуживают, защищать их от врагов и от собственной глупости! Конт прав, нужно ударить на опережение и уничтожить угрозу в зародыше! – пришел к выводу Дарк. – Какая, собственно, разница, сбудутся ли опасения Конта или нет? Кого я жалею, вампиров?»

– Ты преувеличиваешь, возможно, это всего лишь игра твоего больного воображения, – произнес Дарк вслух, – но если это даже и так, то я все равно с тобой. Когда устроим резню?!

– Если бы проблему можно было решить при помощи обычного кровопускания, то я бы не обратился к тебе за помощью, – вздохнул тоже уставший от долгого разговора Конт. – За последние четыреста лет я трижды очищал землю лесовиков от «испорченной крови», но все равно кровососы вновь слетались в Полесье, как мухи на… ну, ты понимаешь, на что! В кланах всегда отыщутся недовольные политикой Лордов, а полесские торговые династии, которые, между прочим, до сих пор заправляют здесь жизнью, всегда будут нуждаться в помощи неуловимых ночных тварей. Это замкнутый круг, наша задача его разорвать тихо, быстро и навеки!

– Как?

– Прежде всего надо получитьинформацию о деловых контактах вампиров с местными богачами и о нелегальных операциях, найти слабое место в цепи выстроенных взаимоотношений и больно ударить, свалив вину на происки общины. Местные торгаши и преступные князьки должны сами загореться желанием разорвать узы многовекового сотрудничества и начать войну против бывших союзников.

– Хорошо задумано, а осуществить-то как?

– Это уж твоя забота, – ответил Конт, поднявшись с кресла и подойдя к камину. – Кто из нас имеет опыт сыска: ты или я? Разнюхивай, ищи, провоцируй, вживайся в среду… Советую начать поиски с отслеживания финансовых потоков. Свидетели и доказательства могут пропасть бесследно, а деньги – никогда!

– Хорошо же ты придумал: я буду рыть землю носом, да еще бегая от неприятностей, а ты отсиживаться в берлоге под мостом да жрать мясо из горшка!

– Да, именно так и будет, – флегматично заметил Конт и, сняв со стены огромный двуручный меч, принялся аккуратно протирать тряпкой блестящее лезвие. – Я буду жрать мясо и прозябать под мостом до тех пор, пока ты не раздобудешь сведения. Мы вместе посидим, подумаем, сопоставим факты, определим слабое звено и только тогда нанесем сокрушительный удар. Грязную работу я уж, так и быть, возьму на себя!

Тонкие губы Конта искривились в омерзительной ухмылке. Длинные белые локоны упали на лицо, и Аламезу вдруг показалось, что перед ним предстала собственной персоной смерть. Дарк передернулся, он понял, о каком «сокрушительном ударе» шла речь. Гипотетически предполагая возможность кровавой бойни, моррон не был морально готов к участию в потехе, по сравнению с которой разгром ночного клуба мог показаться невинной детской шалостью.

– Даю подсказку. Посвящения в вампиры ждет банкир из Старгородского Экспортного банка. Возможно, именно через него кровососы и ворочают деньжищами, хотя с уверенностью сказать не могу, – как будто между прочим произнес Конт, закончив полировать лезвие меча и приступив к подтяжке кожи на рукояти. – На столе у входа лежит листок. Там написано, как чудака очкастого найти. А сейчас уходи, мне нужно немного размяться!

Глава 15 Проблема отсутствия выбора

Утро встретило Дарка морозом и яркими солнечными лучами, пытавшимися ослепить, но не согреть. Замерзшие просторы реки и обледеневшая набережная казались не столь уж чужими и враждебными после шестичасового бдения у чадившего камина, в течение которого не раз пришлось напрягать одурманенную занудными речами и угаром голову.

«А летом здесь, наверное, хорошо, – подумал Дарк, подойдя к реке и перегнувшись через перила парапета. – По Медведке кораблики плавают, музыка играет, детишки голышом купаются, молодежь на берегу пляски устраивает, не жизнь – сплошная лафа, а вот зимней сказки, увы, не получилось – холодно уж больно да лед буграми, того и гляди ногу сломаешь!»

Несмотря на все еще лютующие морозы, Дарк не спешил поймать такси и, набив живот ресторанной едой, укрыться от мерзкой погоды в тепле и уюте гостиничной норки. Хоть тело и мерзло, но холодный ветер освежал уставшую голову. Дарк решил немного пройтись и не спеша обдумать услышанное от Конта. Время для размышлений было выбрано неудачно, но потом его вообще могло не быть. Двух-трехчасовой сон помог бы придать мыслям былую резвость, однако тяжелый груз новой, разбивающей в пух и прах привычные представления информации давил на сознание и отбивал охоту спрятаться от насущных проблем под теплым пуховым одеялом.

«Нет, Конт не сумасшедший, не безумец, ведомый сквозь века навязчивой идеей, он точно знает, чего хочет, и методично идет к намеченной цели самым коротким и надежным путем, – пришел к заключению Дарк, заново прокрутив в голове долгий рассказ изгоя. – Вот только открыл ли он мне всю правду, не утаил ли важные факты и истинные замыслы?»

Опасения моррона не были лишены оснований. В жизни его часто пытались использовать вслепую беспринципные ловкачи и грязные махинаторы, имеющие привычку вначале затуманить голову красивыми и правильными речами, а потом бесследно испариться, оставив его среди жаждущих отмщения врагов.

«Влип я, кажется, основательно. Приму я сторону Конта или нет, в любом случае бегать от кровососов и от своих придется до скончания лет. Легион не прощает ни измены, ни самодеятельности, хотя кого я хочу обмануть? Легиона давно уже нет, есть только кучка узурпировавших власть членов Совета, безликая масса тупых исполнителей и жалкая прослойка чудаков вроде меня или Мартина, которые все видят и понимают, но ничего не предпринимают, потому что боятся сделать еще хуже. – Внезапно голову моррона посетила шальная мысль: – Безумный, отверженный и всеми презираемый Конт на самом деле больше легионер, чем я или кто другой. Недаром он намекал на особенный путь борьбы, избранный Мартином с Анри, а возможно, и им самим. Он не боится действий и до сих пор продолжает бессмысленную с точки зрения здравого эгоизма войну. Ведь если он изживет вампиров из Полесья, то от этого для него абсолютно ничего не изменится. Он не услышит вновь зов коллективного разума, а морроны будут считать его еще большим безумцем. Однако он продолжает борьбу, а не прячется за пораженческим мирным договором с Ложей!»

Дарк колебался. С одной стороны, ему хотелось сдержать данное изгою обещание, а с другой – он боялся масштаба грядущих событий и не доверял новому партнеру, слишком могущественному, таинственному и расчетливому, чтобы иметь с ним дело.

Валуны льда под ногами сменились выщербленными плитами мостовой. Дарк вышел на дорогу, утренний променад, а вместе с ним и размышления были закончены. Подняв вверх руку с отставленным в сторону указательным пальцем, Дарк стал с нетерпением поджидать приближения видневшегося метрах в ста впереди сине-красного мини-фургона. В тот самый миг, когда водитель только начал долгий тормозной путь и морально настроился на проведение переговоров о размере причитающейся ему мзды, голосующий юноша стукнул себя рукой по голове и, плюнув на и без того скользкую проезжую часть, опрометью кинулся обратно к набережной.

Дарк неожиданно вспомнил, что, увлекшись беседой на высокие темы – споря о происхождении человека и размышляя над проблемой неестественно ускоренной трансформации человеческого сознания в современном мире, – он совершенно забыл задать Конту самый насущный для него вопрос: «Что делать с девушкой в моем номере?»

Конт не был странствующим целителем, оказывающим помощь каждому страждущему. Если уж он взял на себя труд дотащить бесчувственное тело полицейской от клуба до гостиницы, да еще потратил уйму времени на обработку серьезных ран, то на это должны были иметься весьма веские причины. Дарк не собирался устраивать скандал, он хотел всего лишь получить ответ на последнее «почему». Он имел право на это, по крайней мере, по той причине, что подстреленная девчонка отсыпалась в его номере, а не в душной конуре под мостом.

«Вообще-то в приличном обществе за такие сюрпризы морду бьют!» – именно так, агрессивно, но без особого нажима, и хотел Дарк начать импровизируемую во время бега речь. Однако выказать свое отношение к лицемерным доброхотам, считающим возможным быть добренькими за чужой счет, Дарк не сумел. Рычаг между камнями стены, при помощи которого Аламез буквально десять минут назад закрыл за собой тайный проход в келью изгоя, был залит еще не успевшей застыть строительной смесью. Конт обманул, он не собирался упражняться с мечом и покинул убежище сразу же вслед за ним.

* * *

Забывать важное и отвлекаться по пустякам постепенно становилось для Дарка такой же неприятной традицией, как попадать в щекотливые положения и сложные ситуации. К счастью, ко вновь приобретенным чертам пока не прибавилась привычка забывать нужные вещи и ключи. На этот раз дверь гостиничного номера открылась значительно быстрее, поблагодарив таким образом неряшливого хозяина за использование фирменного ключа, а не царапающей механизмы отмычки.

В комнате было темно и безлюдно. Проснувшись, Диана не стала отдергивать шторы, видимо ничуть не меньше его опасаясь слежки, и начала день, как всякий заурядный обыватель, с утреннего туалета, о чем свидетельствовал шум воды, доносившийся сквозь прикрытую дверь ванной.

«Какую же мазь использовал Конт, что вчера еще еле дышащее создание сегодня беспечно плещется под струями горячей воды?» – подивился Дарк, сбросив на пол тяжелую верхнюю одежду, и блаженно растянулся на кровати. Однако закравшееся в душу тревожное чувство не позволяло моррону расслабиться и заснуть. Что-то в маленькой комнатке было не так, что-то по-другому, какая-то мелкая деталь беспокоила бдительное сознание и не давала покоя. Дарк зажмурился и воссоздал в голове картинку комнаты вчерашним вечером, затем быстро открыл глаза и пробежался взглядом по углам. Все было вроде бы на своих местах, для полноты композиции не хватало лишь девушки в окровавленных бинтах, лежавшей с правой стороны кровати.

«Вот оно что, и как я сразу не догадался, болван, – облегченно вздохнул ставший в последнее время чересчур мнительным моррон. – Вчера простыня и одеяло были пропитаны кровью, а сегодня на постели чистый комплект». Поднявшись на ноги, Дарк распахнул дверцу бельевого шкафчика, и резкий, удушливо-тошнотворный запах запекшейся крови тут же ударил в нос.

Служа в полиции, Диана имела представление о конспирации, по крайней мере начальное, основанное на обычной логике и кратком лекционном курсе в полицейской академии. Девушка не поддалась инстинктивному желанию и, побоявшись привлечь ненужное внимание, не стала выкидывать испорченное постельное белье в окно. Ей хватило сообразительности не обращаться к гостиничной прислуге, а, скомкав простыни и одеяло, запихнуть зловонный, липкий ком в ящик. После чего Диана с чувством выполненного долга застелила на постель запасной комплект.

«Вот так всегда, самые трудные и грязные дела женщины сваливают на меня», – расстроился Дарк, пытаясь придумать оптимальный способ незаметно избавиться от окровавленных тряпок. Пока что в голову пришли всего два варианта: запихать белье в сумку, вынести, а затем ночью утопить в проруби – или не мелочиться и поджечь гостиницу. Дальнейшие раздумья были прерваны скрипом двери и усилившимся шумом воды, на пороге ванной появилась закутанная в белый махровый халат Диана.

– Это ты? – Голос девушки прозвучал чуть громче мышиного писка.

Сухость в горле, опухшие гортань и небо, а также легкая слабость были неприятными побочными эффектами большинства изготавливаемых Мартином лекарств. Раненую лечил Конт, но он наверняка пользовался старыми рецептами некроманта, руководствуясь весьма банальным принципом: «К чему самому изобретать колесо, когда гораздо проще и быстрее стащить его с соседской телеги».

«Сама застенчивость и покорность, прямо скромница-невеста на выданье, а не разбойница с большой дороги!» – ехидно отметил про себя Дарк, не любивший людей, которые хоть раз в жизни наставляли на него пистолет.

– Как видишь, я, глупо было бы ожидать кого-то еще, – грубо ответил Дарк и отвернулся, не в силах больше смотреть на девушку, безмолвно застывшую в дверях ванной.

Она была обворожительно женственна, печальна, загадочна и красива, в нее можно было влюбиться и, забыв обо всем на свете, предаться истоме душевных переживаний. Однако Дарк уже давно потерял способность самопроизвольно воспылать нежными чувствами и впадать в наиглупейшее состояние пылкой слепой влюбленности. Страсти и романтические воздыхания безвозвратно ушли из его сердца, в гостях пока задержались лишь желания, притом сугубо плотские и проявляющиеся изредка, под соответствующее настроение…

– Ну, я не знаю, – замялась девушка, слегка покраснев и застенчиво теребя длинными тонкими пальцами кончики пояска от халата, – мог ведь вернуться тот… ну, кто меня спас.

«Во дрянь! Если бы я в кабаке не вмешался, пришлось бы Конту ее от стены отскребать. Он, значит, благородный спаситель на белом коне, а я так… хозяин лазаретной койки!» – невинная фраза, выражающая вполне логичное предположение, взбесила моррона. Дарк грузно плюхнулся в кресло и закурил, нисколько не стесняясь присутствия в номере дамы.

– Не думаю, что твоему благодетелю еще раз захочется посетить сию скромную обитель, так что не трать время впустую. Оделась, причесалась, шмотки собрала – и марш на выход!

Лицо Дианы вмиг побагровело, губы задрожали еще сильнее, а изящные пальчики резко сжались в костлявый и наверняка больно бьющий кулак. Гнев клокотал внутри прекрасного создания, борясь с природной сдержанностью и вызванной холодным приемом растерянностью. Конечным итогом упорной борьбы бушевавших страстей стала твердая оборонительная позиция, основанная на откровенном, бессовестном шантаже.

– Никуда я не пойду! – заявила Диана и в подтверждение своих слов нырнула под одеяло. – Выгонишь силой, обращусь в полицию. Въезд в страну по поддельным документам карается лишением свободы сроком до десяти лет. Вот так вот, господин Даниэль Андерсон, частный проныра и хам!

«А девчушка-то ничего, бойкая, такая себя в обиду не даст. Жаль, ох как жаль, что некогда с нею нянчиться… Встретились бы месяца два назад, могла бы получиться забавная парочка: самоуверенная, горделивая красавица, облеченная властью, и проныра-сыскарь – чем не задумка для миленького детективно-любовного романа? Погони, перестрелки, головокружительные трюки и красочные, волнующие постельные сцены в перерывах между разгадыванием хитрых замыслов коварных преступников…» – думал Дарк, грозно уставившись исподлобья на красотку, нахально запрыгнувшую в его кровать.

– Во-первых, я не Даниэль Андерсон, те документы тоже были поддельными, – наконец-то заговорил Дарк после трехминутной игры в излюбленную забаву строгих учителей и нашкодивших учеников: молчанку – гляделку – грозно пыхтелку – глазами пожиралку. – Во-вторых, чертовски хочется спать, и присутствие в постели посторонних объектов при данном обстоятельстве весьма нежелательно, а в-третьих, я не вижу смысла в дальнейшем твоем пребывании в этой конуре. Ты выздоровела, окрепла, оклемалась, хоть это и кажется невозможным за такой короткий срок, почему бы тебе просто по-быстрому не собрать вещички и не пуститься в погоню за негодяями, чуть более суток назад всадившими в тебя добрый десяток пуль?!

– Смысла нет, как, впрочем, и вещей, – ответила Диана и откинула съехавшую на лоб прядь волос.

– Насчет вещей понимаю, – произнес Дарк после того, как беглым взглядом окинул мебель с полом и не обнаружил присутствия хотя бы испачканной и порванной одежды, – а вот насчет смысла чего-то не ясно. У вас в полиции что, выросло молодое поколение миротворцев-пацифистов? Преступников ловить-то будешь или как?!

– Отстань, говорю же: смысла нет, диск испорчен! – выкрикнула Диана со злостью, но тут же успокоилась и взяла себя в руки. – Мне нужен был только диск, а эти… исполнители меня мало интересуют. За всеми подонками не угонишься!

– Понятно, – хмыкнул Дарк и, достав из стоявшей на полу сумки толстую пачку купюр, бросил ее на то место, где, предположительно, начинались ноги непривычно рассудительной и трезвомыслящей полицейской дамы. – На, это тебе! Раз мстить обидчикам не собираешься, пора покинуть пределы радушного Полесья. Купи одежду, документы и билет на стальную птицу! На первое время могу одолжить брюки, ботинки и куртку вон из того запаса. – Дарк небрежно махнул рукой в сторону горы пакетов с еще не разобранной одеждой. – Бери, не брезгуй, все чистое, ни разу не надевал. Будет немного великовато и мешковато – в общем, как раз в твоем стиле!

Диана не отреагировала на обидный намек. Она по-прежнему неподвижно сидела на кровати и избегала смотреть Дарку в глаза. По нахмуренным бровям и нервному потиранию кончиков пальцев, торчащих из-под одеяла, моррон предположил, что в красивой головке упорно шевелилось серое вещество и протекали сложные мыслительные процессы.

«Так просто от нее не отделаться. Девчонка явно умная и с нюхом будто у ищейки, сейчас она окончательно придет в себя, поднатужится и заподозрит неладное в ее сказочно быстром выздоровлении, потом задаст тот самый коварный вопрос, на который я не знаю как соврать. К сожалению, современная медицина еще не изобрела лекарств, в течение суток поднимающих на ноги потенциальные трупы, чем она в принципе и являлась в начале вчерашнего дня». Дарк испугался и, пытаясь направить мысли девушки в иное русло, первым задал совершенно не интересующий его вопрос:

– Кстати, пока ты еще здесь, не просветишь, зачем тебе понадобилось катать шары в «Барсуке»? Я бы на твоем месте дернул из Полесья, как только получил диск.

– У тебя остался телефон, – произнесла девушка, очнувшись и удостоив Дарка мимолетным взглядом, – в него встроен маяк и еще…

– Ясно, вещь казенная, подотчетная, но, увы, должен тебя расстроить, случайно потерянная… – перебил моррон, рывком вставая с кресла и направляясь к двери. – Ну что ж, на сем радостном моменте считаю наше знакомство оконченным. Искренне рад, что мы друг дружку не убили и даже не покусали! Когда вернусь, завалюсь на боковую. Спать в чьем-то присутствии не люблю, так что сделай соответствующие выводы и не злоупотребляй великодушным гостеприимством преступного элемента!

– Но ты ведь не преступник… А кто?

Вопрос прозвучал неожиданно и заставил замереть на месте уже взявшегося за ручку двери Дарка. Недокуренная сигарета выпала из задрожавших пальцев на ковер, моррон резко обернулся и испуганно уставился на Диану. Девушка почувствовала себя неуверенно, она не понимала, чем вызвана такая неадекватная реакция хозяина комнаты на вполне естественный и уместный вопрос, и, как следствие, еще глубже забралась под одеяло.

Порой человек годами мучается над сложной задачей, не спит ночами, грезит наяву, но так и не находит ответа. Однако, по иронии судьбы, ключом к разгадке становятся не многочисленные эксперименты и стройная цепь умозаключений, а нелепая случайность или простое совпадение. Луч солнца падает на груду битого стекла, и возникает свечение удивительной красоты.

Интерес Дианы к его скромной персоне был понятен и вполне объясним. Дарка насторожил не вопрос, а то, что он был задан в первую очередь. В экстремальных ситуациях людям свойственен эгоистичный субъективизм: «Что было со мной?», «Что со мной будет?», «Как я здесь оказалась?», «Сколько я провалялась без чувств?» и «Почему так быстро зажили мои раны?» Эту череду меркантильных вопросов Дарк был готов услышать в любой последовательности, именно с них должен был начаться серьезный разговор и только потом плавно перейти на менее значимые для Дианы темы. Человек, сбитый энергомобилем, действует импульсивно: вначале осматривает свое тело в поисках повреждений, проверяет, целы ли руки и ноги, а уж потом пытается понять, что произошло, и ищет виноватых. Это инстинкт, аксиома, в которой нет и никогда не было исключений.

Само по себе нарушение цепочки стандартно-рефлекторной последовательности еще ничего не значило, но в голову моррона закралось ужасное предположение. «О, нет, только не это, только не сейчас и не со мной!» – едва слышно прошептал Дарк, пытаясь сфокусироваться на расплывающемся перед глазами лице Дианы. Шальная догадка крепла и постепенно превратилась в рабочую гипотезу.

– Что ты делаешь?! Прекрати! Кричать буду! – пыталась утихомирить и вразумить Диана ни с того ни с сего обезумевшего Дарка.

Девушка быстро выпрыгнула из кровати и забилась в дальний угол, откуда испуганно наблюдала, как моррон подскочил к бельевому шкафчику и вывалил на пол зловонную, слипшуюся от крови простыню. Губы юноши тряслись и что-то непрерывно бормотали, глаза бешено вращались в глазницах, а движения были резкими, порывистыми. Он мял, теребил трясущимися пальцами запачканное белье, обнюхивал простыню, прижимая ее вплотную к лицу, и даже пару раз лизнул языком омерзительные на вид сгустки крови. Затем простыня полетела вверх и повисла на стене, зацепившись за края картины. Выбрав самый короткий маршрут до ванной, Дарк прошелся ногами в грязных ботинках по кровати и, как жаждущий найти вкусную косточку оголодавший пес, принялся рыться в мусорном ведре. Использованные бинты в багровых разводах и окровавленную, разорванную одежду Дианы постигла та же участь, что и несчастную простыню.

Результаты ревизии еще больше разозлили моррона. Изо рта помешавшегося летели брызги слюны, и слышалось уже не приглушенное бормотание, а сотрясающая стены отборная брань, по содержанию нечто среднее между солдатским жаргоном и привольными излияниями страдающей души опьяневшего кондуктора.

Опустошив, обнюхав, облизав и расшвыряв по полу содержимое мусорного бака, Дарк подскочил к Диане и попытался сдернуть с нее халат. Девушка отчаянно сопротивлялась, однако силы были неравными. Моррон повалил ее на кровать, лишил единственного предмета одежды и… и вдруг, вместо того чтобы довести начатое до логического завершения, истерично захохотал и принялся крушить мебель и стены сильными ударами кулаков.

Не дожидаясь, чем закончится припадок безумия, Диана схватила одеяло и поспешила запереться в ванной. Примерно через минуту Дарк успокоился, хотя и не смог смириться с непрошеным и несвоевременным подарком судьбы.

Ни на бинтах, ни на простыне, ни на одежде Дианы не было следов мази. Единственным запахом, который исходил от белья, был омерзительный запах крови. Теперь Дарку стало понятно, почему Конт принес раненую к нему, а не к себе в конуру под мостом. Обнажив загорелое, благоухающее ароматами лаванды и мяты тело, Дарк увидел не только прелестные формы, но и едва заметные кружки на груди и животе – следы заживших пулевых ранений. Конт не лечил девушку, только дотащил до гостиницы, перевязал и ушел. Она выздоровела сама, сотрудник Континентальной полиции Диана Гроттке превратилась в моррона.

* * *

– Не верю я твоим сказкам! Отстань, маньяк! – раздался из ванной женский крик, сопровождаемый грохотом падения тяжелых предметов, шумом воды и длинным рядом нелестных эпитетов в адрес сломавшегося бачка.

Дарк облегченно вздохнул, к началу третьего часа добровольного заключения Диана наконец-то начала говорить. До этого момента девушка упорно молчала, стоически вынося нелепые бредни про каких-то морронов, возомнивших себя бессмертными спасителями человечества, и не реагируя на уговоры отпереть замок, чередуемые с гулкими ударами в дверь. Барабанная дробь кулаков сменялась неуклюжим степом тяжелых ботинок, а ласковое сюсюканье – ехидными замечаниями и откровенными угрозами выломать дверь и пройтись железной пряжкой ремня по тем местам, где любят собираться целлюлитные отложения. На какие ухищрения и провокации ни пускался Дарк, чтобы разговорить своенравную и обидчивую девицу, все его усилия были тщетны, ответом было лишь оскорбляющее самолюбие мужчины молчание.

И вот наступил момент, когда упрямая затворница снизошла до общения.

– Если я вру, то почему ты сейчас не в морге? Взгляни, девонька, на свою загорелую грудь и плоский живот, видишь шрамики от пуль, на их месте должны были быть большие-пребольшие дыры!

Что-то пришло в движение за дверью. Дарку показалось, что девушка собралась выходить. Он быстро вскочил с кровати и приготовился пресечь возможную попытку беглянки прошмыгнуть ко входной двери. Новобранцы-легионеры были чрезвычайно импульсивны, в особенности если они до превращения тянули солдатскую лямку или щеголяли в полицейской фуражке. Если к непредсказуемости новообращенных добавить еще женскую эмоциональность и обидчивость, то получится редкая смесь, под стать яду виверийской анаконды…

Тревога оказалась ложной, дверь не открылась. Видимо, Диана просто сменила неудобную позу, например, пересела с края ванны на более приспособленный для раздумий сантехнический узел.

– Ну, в конце концов, хватит дуться и корчить из себя пес знает кого! Я же не пламенный воздыхатель, чтобы меня воспитывать и под каблук загонять. Открой дверь, поговорим по-человечески!

– Это уж точно, – послышался из ванной раздраженный голос, – ты не воздыхатель, даже не хам, а грязная свинья и насильник!

Если бы Дарк дал возможность возмущенной девушке говорить и дальше, то наверняка досталось бы не только ему, но и всей мужской половине человечества, а закончились бы гневные излияния избитым, легко предсказуемым выводом: «Все мужики самовлюбленные эгоисты и сволочи. Да здравствует эмансипация!»

– Какой же я насильник, дорогуша? Я же на тебя только взглянул. Мне и в помойном ведре покопошиться пришлось, что же теперь, в мусорщики податься?

Дарк добился желаемого результата, хотя и не ожидал, что не совсем удачное сравнение приведет к весьма болезненным последствиям. Затворница-птичка выпорхнула из клетки и с ходу заехала растерянному моррону в глаз костлявым и действительно больно бьющим кулаком.

– Это тебе за сравнение с отходами, дорогуша! – пояснила Диана, подражая снисходительно-пренебрежительным интонациям Дарка. – В следующий раз…

– А вот следующего раза не будет, – неожиданно рассмеялся Аламез, поднимаясь на ноги и прикрывая рукой мгновенно распухший глаз. – Согласен, я вел себя как хам, мерзавец, пустослов и скотина, но у меня есть оправдание.

– Интересно, какое: трудное детство, сексуальная озабоченность или дурное влияние преступной среды? – с издевкой в голосе произнесла Диана, все еще не утихомирившая вулкан бушевавшей в ней злости.

– Важная цель действительно часто оправдывает не самые изысканные и гуманные средства, – немного дополнил известную пословицу Дарк, пока пытался наложить на глаз примочку, наспех свернутую из мокрого полотенца. – Мне нужно было убедиться, что ты моррон, а потом… потом вывести твою потерявшуюся в потемках неведения душу из состояния глубокой апатии. На все про все ушло чуть более трех часов, а могли и за неделю не управиться. Иногда новенькие такие хлипкие нытики, спасу нет, запрутся в ванной и ничего не хотят слышать!

– Допустим. – Диана сменила гневные интонации на нейтрально-холодные.

– И мне чашечку свари, – попросил Дарк, видя, что девушка принялась крутить ручку старенького кофейного аппарата.

– Обойдешься, сам не маленький, – прозвучал суровый ответ.

Не обращая внимания на возню Аламеза с выскальзывающим из рук полотенцем, девушка налила себе полную до краев чашку горячего напитка, положила сахар и, бесцеремонно распотрошив пачку сигарет Дарка, снова забралась под одеяло.

– От своего мнения о тебе не отказываюсь, но в одном ты прав: нам нужно серьезно поговорить. Рассказывай!

«Ну, вот и прошла тяжелая душевная травма», – подивился Дарк поразительно быстрой смене настроения девушки, сейчас рассудительной и спокойной, а еще несколько минут назад ударившей его в припадке ярости.

– А что, собственно, рассказывать-то? – пожал плечами Аламез, решивший не утруждать свой невыспавшийся и пострадавший от побоев организм приготовлением кофе и ограничиться сигаретой. – Карауля под дверью, я тебе все рассказал и о морронах, и о Легионе и даже объяснил, что такое коллективный разум. Повторяться не буду, спрашивай, если что непонятно!

– Я не слышу никакого зова, и голосов у меня в голове никаких нет, может, это ошибка?

– И не надейся, милочка, – усмехнулся Дарк, но, заметив, как порозовело и исказилось лицо собеседницы, решил быть более серьезным и избегать впредь уменьшительно-ласкательных частиц, фривольных словечек и двусмысленных оборотов. – Зов теперь слышат лишь единицы. Слишком много нас развелось, сил у разума на всех не хватает. К тому же времени прошло слишком мало, не переживай, услышишь еще!

– Допустим, ты прав, – произнесла Диана, глядя Дарку прямо в глаза. – Согласись, я имею право не верить… все это так… нереально.

– Можешь не продолжать, – хотел было перехватить инициативу в разговоре Дарк, но девушка жестом приказала ему замолчать.

– Однако тот факт, что я жива и здорова, не позволяет сомневаться в правдивости твоего рассказа. Итак, что от меня требуется?

– Ничего, – пожал плечами моррон, – все остается по-прежнему: ты уезжаешь и продолжаешь жить, как жила. Я подскажу, как найти других морронов, а уж захочешь ты вступить в Легион или нет, решай сама. Мы не секта религиозных фанатиков, силком не тянем, беспрекословного повиновения и полного отрешения от прошлой жизни тоже не требуем.

– Что я должна буду делать и что мне даст служба в вашем Легионе?

– Вот, вот оно, нынешнее поколение недальновидных, примитивных эгоистов, все в этом! – простонал моррон так жалобно и печально, что даже Диана, несмотря на изумление его реакцией, прониклась к нему сочувствием. – Ты бы еще спросила, сколько платить будут и выдаются ли бесплатные обеды по вторникам и четвергам!

– Послушай… – Девушка хотела обратиться по имени и вопросительно уставилась на юношу в ожидании, что он догадается представиться.

– Дарк Аламез.

– Послушай, Дарк, в чем же тогда смысл служения, не для других, а лично для меня?

– Мне некогда рассказывать и разжевывать прописные истины об устройстве наших организмов, – устало вздохнул моррон. – В Легионе тебе все объяснят и всему научат гораздо лучше, чем смог бы сделать я, даже если бы не был таким невыспавшимся и озлобленным. Я сказал, к кому обратиться, я выполнил свой долг…

– Но зачем мне это? – разведя руками, спросила Диана, на лице которой застыло выражение искреннего удивления и непонимания.

Дарк подошел вплотную к кровати и, рискуя здоровьем, осмелился сесть рядом с девушкой. Его мозолистые подушечки пальцев осторожно коснулись тыльной стороны ладони новообращенной.

– Я стал морроном около тысячи лет назад. Это было давно, очень давно. Кроме служения коллективному разуму и выполнения великих миссий, есть будни: обычные серые дни, похожие друг на друга так сильно, что хочется выть. Я не поручусь, что однажды промозглым осенним утром мне не захочется засунуть шею в петлю или прыгнуть с моста. Однако в трудные минуты меня всегда согревала мысль, что рядом есть и другие, такие же обреченные на невзрачное, серое существование от одного задания до другого. Люди будут приходить и уходить из твоей жизни, а собратья– морроны – величина более постоянная. Ты можешь их ненавидеть, корить за нерасторопность, глупость или даже презирать, но без них тебе не выжить!

Дарк встал и начал медленно раздеваться. Глаз еще болел, на языке натерлась мозоль, а мысли буксовали, как застрявший в сугробе энергомобиль. Он выполнил свой долг, долг первого моррона, встретившего новичка, который должен был вкратце объяснить желторотому юнцу, что к чему. Остальным займутся другие, те, кто сейчас просиживал седалища в мягких креслах и нежился в теплых постелях.

– Хорошо, я сделаю, как ты сказал, – быстро произнесла Диана, побоявшись, что Дарк заснет, так и не услышав ее решения, – но только после того, как мы вместе вернемся из Полесья. Не обольщайся, дело не в тебе… ты мне, по правде говоря, не только несимпатичен, но даже противен… я… я просто чувствую, что так нужно…

– Делай, как знаешь… твое право, но должен предупредить: мы вместе, но каждый за себя. Прогнать тебя не могу, но и на поддержку не рассчитывай! Кроме того, я в опале, за мной охотятся и морроны, и вампиры, – пробурчал Аламез, наконец-то добравшись до постели и зарывшись лицом в подушку.

– Вампиры?! – воскликнула Диана, не подозревавшая о существовании кровососущих тварей.

– Ага, такие вредные, пакостные и очень-очень настырные создания, – простонал Дарк, погружаясь в сон.

Глава 16 СЭБ во всей его красе

Дарк проснулся от запаха кофе, проникшего в нос сквозь ритмично раздувающиеся во сне ноздри. Моррон все еще хотел спать, но бороться с оживляющим, наполняющим бодростью ароматом не было сил. Пробуждающие флюиды проникли в мозг, и чувство блаженной сонливости ушло, не оставив надежды на возвращение. Аламез медленно открыл глаза. Буквально в двух сантиметрах от его носа благоухала большая чашка кофе на блюдце, слегка подрагивающем в женской руке.

– Ну, вот мы и проснулись, – пропел мелодичный бархатный голос, в котором не осталось ни капли раздражительности и недовольства. – Вставай, засоня, день уже на дворе. Делом пора заняться, если не хочешь застрять здесь до лета!

Рука Аламеза ухватилась за блюдце, а губы жадно припали к краям чашки. Обжигающе горячая жидкость проникла внутрь организма, вызвав небывалый прилив сил. Кофе был крепким и вкусным, человеку, умеющему так варить этот божественный напиток, можно было простить многое, даже сиявший всеми цветами радуги синяк под глазом.

Опустошив чашку в три-четыре глотка, Аламез окончательно проснулся и сел в кровати. Яркие солнечные лучи пробивались внутрь комнаты сквозь раздвинутые шторы, наполняя ее какой-то необычной жизнерадостностью и светом. За время его безмятежного сна многое изменилось: стало больше вещей и как-то уютнее. Его новая спутница сидела в кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, и что-то подшивала к подкладке длинного женского пальто. Махровый банный халат сменили узкие брюки, обтягивающий стройную фигуру свитер и высокие сапоги, как минимум, на одиннадцатисантиметровых каблуках. Длинные волосы девушки были аккуратно заплетены в косичку с троящимся по последнему писку моды хвостом. Завершала картину «Примерная домохозяйка за работой» кожаная кобура под мышкой с торчащей из нее массивной рукояткой трофейной «сурабы». Рукодельница-искусница увлеклась работой и не обращала внимания на удивленно таращившегося на нее юношу.

– Сколько времени? – спросил Дарк, сунув в рот сигарету и пытаясь крутануть онемевшим во время сна большим пальцем маленькое колесико зажигалки.

– Около десяти, – ответила Диана, не отрывая глаз от сложного перекрестного шва.

– Совести у тебя нет, даже часа не дала вздремнуть, – недовольно проворчал Дарк, точно помня, что сон его сморил около девяти.

Девушка прекратила шить и посмотрела на Дарка исподлобья. Гроттке пыталась понять, шутит ли Дарк или действительно его биологические часы дали сбой.

– Ты проспал ровно на сорок минут больше суток, – констатировала прискорбный факт Диана и продолжила борьбу с непокорной, выскальзывающей из пальцев иглой.

Дарк чуть было не поперхнулся едким сигаретным дымом, пошедшим вместо легких прямиком в нос. Он не мог поверить, что позволил себе расслабиться и проспал целый день, как минимум шестнадцать полноценных часов, за которые мог бы многое успеть сделать.

– Не переживай, – успокоила его Диана, – со всяким может случиться. Помнится, когда я служила в Альмире, пришлось просидеть в засаде более трех суток. Глаз не смыкали, от кофе уже воротило, а никотин въелся в одежду. Подонков, конечно, взяли, а потом опрокинули на радостях пару стаканчиков, да так и заснули прямо в участке. Утром начальник отряда на работу пришел, а мы на столах дрыхнем…

– Ну и что?

– Да ничего, – пожала плечами Диана, – премия за поимку опасной банды оказалась ровно в два раза меньше, чем штраф за попойку на рабочем месте.

«Проблема большой организации» – Дарк вдруг вспомнил философствования Конта. Изгой во многом был прав. Внутренние конфликты системы, которые когда-то давно сгубили эльфийское общество, сейчас медленно разъедали и человеческую цивилизацию. «Проблема в том, что абсолютно никого не интересуют реальные дела, то есть сама работа. Руководство любого звена заботит лишь блеск формальных показателей, а творческая инициатива и трудовой пыл рядовых сотрудников задавлены грудой противоречащих друг другу инструкций. Прошли те времена, когда система ломала отдельно взятого человека, теперь она подстраивает его под себя, изменяет стереотипы, жизненные ценности и нормы поведения!»

– Коншьеро каракос! – внезапно выкрикнул Дарк и вскочил с кровати.

Древнее ругательство намбусийских пиратов считалось настолько отвратительным и нецензурным, что до сих пор не имело точного перевода и близких по экспрессивности аналогов в других языках. Но только посредством этого омерзительного, вульгарного изречения Аламез мог в полной мере выразить свое отношение к дурацкой привычке Конта не договаривать до конца.

«В последнее время происходит резкое изменение общественных стандартов. То, что раньше считалось грехом, сегодня приемлемо…» – Дарк судорожно пытался вспомнить слова Конта, точнее, их истинный смысл, который сразу ему не удалось уловить. «Трепло проклятое, всю ночь мне про эльфов да вампирюг задвигал, а на самом деле его интересуют совсем не они… – снизошло на Дарка прозрение. – Если темп изменения норм поведения ускорен, значит, за этим кто-то стоит. Кто-то могущественный и очень умный пытается искусственно ускорить процесс развития, естественно, придав ему немного иное направление, то, которое этому лицу или группе лиц выгодно. Вот до кого пытается добраться Конт через полесских вампиров! Ныне покойные Карст и Финолий проворачивали сделки втайне от Клана, значит, реальную угрозу для людей представляют не кровососы, а кто-то другой! Проклятый псих, мерзавцем был, мерзавцем и остался, хотел меня вслепую использовать, гад! – обвинил в сердцах союзника Аламез, но тут же нашел ему приемлемое оправдание: – Кто я такой для него, всего лишь чужак, до недавнего времени искренне убежденный в его сумасшествии. Изгои такие, они никому не привыкли доверять. Могу ли я винить его за осторожность, конечно, нет!»

– Странный ты какой-то, – неожиданно встрял в череду размышлений насмешливый голос Дианы. – Вчера с меня одежды сорвал, сегодня сам оголился. Ты что, за всеми девушками так ухаживаешь или только я удостоена чести лицезреть обнаженного долгожителя?

Дарк с ужасом обнаружил, что стоит на кровати совершенно голым. Прятаться под одеяло было поздно, девушка уже успела оценить достоинства его невысокой, но стройной и мускулистой фигуры. Извиняться же за промашку не хотелось.

– Не приставай с глупостями, будь немножко посерьезней! – назидательно произнес Дарк, продолжая стоять неподвижно, поскольку боялся слишком быстро прикрыть свою наготу. – Я не мужчина, а ты не женщина, мы морроны, наши жизни…

– Прямо как в полиции, – усмехнулась Гроттке, откладывая в сторону подшитое пальто, – мужики неустанно твердят, что мы коллеги, но при каждом удобном случае пялятся на мой бюст или заглядывают в раздевалку в самый неподходящий момент. Не надо наскучивших песен, коллега!

– Извини, я просто забылся, – Дарку хватило мужества признаться в своем промахе, – но прятаться под одеяло, кажется, уже поздно…

– Поздно, но ты все равно спрячься! – настояла Диана, отводя в сторону взгляд. – Кстати, ты не поделишься, что за муха тебя укусила? Если уж дело дошло до намбусийского пиратского творчества, значит, дело действительно серьезно.

Напарница поразила Дарка своей эрудицией. Во всей Геркании было не более пяти лингвистов, знакомых с этим древним табуированным выражением, и только двое стареньких профессоров из мальфорнского университета в полной мере представляли силу его экспрессивности.

– Нет, – твердо и безапелляционно произнес Дарк, натягивая штаны, – слишком долго объяснять, да и не стоит тебе знать об этом!

– Ты считаешь возможным держать партнера в неведении? – К Диане начали возвращаться прежняя раздражительность и суровый блеск в глазах.

Аламез оторвался от натягивания носков вместе с ботинками и сел на край кровати всего в метре от кресла девушки.

– Пойми, то, что сейчас со мной происходит, касается только меня. Я в сложном положении, я не хочу втягивать тебя в свою войну, но и не могу запретить тебе остаться… Это против правил! Коллективный разум создал тебя не просто так, не в строгом соответствии с каким-нибудь планом или разнарядкой, а именно потому, что считает тебя способной повлиять на дальнейший ход событий. Ты должна руководствоваться только своими чувствами, можно сказать, интуицией, а я не вправе вмешиваться ни с советами, ни с указаниями…

– Я только хочу понять, что происходит, в какую заварушку ты влип и с чем придется столкнуться?

Голос Дианы был спокоен. Она вела себя как полицейский, убеждающий ценного свидетеля перестать бояться за свою жизнь и решиться дать показания против опасного преступника. Казенная манера общения и интонации, въевшиеся в голос за годы полицейской практики, раздражали и бесили Дарка ничуть не меньше, чем попытки явных нимфоманок разыгрывать из себя неприступных невинных девиц.

– Говоря на привычном для тебя языке, меня подставили, – произнес Дарк, пытаясь как можно быстрее закончить неприятный разговор. – За мной охотятся вампиры, да и собратья-морроны не прочь наказать отступника. Слишком долгое общение со мной тебе только навредит… однако повторюсь, указывать тебе я не вправе!

– В чем тебя обвиняют?

– «Старгородская бойня», а заодно уж и «гуппертайльское побоище» постараются навесить, – высказал предположение Аламез, зная прямолинейный ход мыслей большинства членов Совета: «Две случайности – уже закономерность!»

– Твои действия? – Диана явно не любила быть многословной.

– Мне нужно встретиться с одним заморышем из Старгородского Экспортного банка и провести допрос, возможно, с пристрастием. Он – прихвостень вампиров, в существование которых ты, кстати, не веришь, и, конечно же, будет долго корчить удивленную, непонимающую рожу. Все они такие, эти глупые наивные идиоты, стремящиеся к бессмертию и жаждущие приобщиться к таинству высасывания красной жидкости из чужих вен.

Посчитав разговор оконченным, Дарк поднялся с кровати и поспешил завершить процесс натягивания носков, намертво прилипших к ботинкам. Диана долго молчала, то ли размышляя над тем, стоит ли ей брать билет до Урвы, то ли пытаясь свести воедино отдельные части головоломки, кружащиеся у нее в голове. Интуиция подсказывала, что история Дарка каким-то странным образом пересекается с расследованием, которое неудачно провели ее бывшие коллеги. «В конце концов, недаром же именно Дарку попался этот проклятый диск. Наши пути слишком часто пересекались: гуппертайльский собор, Альваро натолкнулся на людей Дора, аэробаза, где он был убит, „Барсук“… Это не просто череда совпадений, здесь есть какая-то скрытая закономерность», – пришла к выводу Диана.

– Я пойду с тобой, буду слушаться твоихуказаний и обещаю больше не задавать никаких вопросов, – решительно заявила девушка и начала собираться. – Кстати, насчет вампиров ты оказался прав, они существуют…

– Позволь узнать, откуда такая твердая убежденность? Еще вчера ее не было, – поинтересовался Дарк, попутно размышляя над тем, стоит ли отбирать у спутницы «сурабу» или лучше оставить.

– Ночью несколько тварей кружили под окнами, потом двое попытались влезть, – как будто между прочим заявила Диана и положила на стол обломок кривого клыка. – Совсем новое пальто порвали, гады!

«Пожалуй, „сурабу“ лучше оставить», – решил Дарк, отдав должное боевой подготовке, мужеству и находчивости девушки, которая не стала будить его по пустяковому поводу, а предпочла, не громыхая на всю округу гулкими выстрелами, самостоятельно надавать тяжелой рукояткой пистолета по клыкастым мордасам.

* * *

Дарк впервые вышел на улицу днем. Город показался каким-то другим – нестерпимо унылым и серым, хотя солнечные лучи и старались вовсю увеличить яркость тусклых, выцветших красок. Блеклые стены домов, бугры заледеневшей грязи на мостовой, покрытые черным налетом копоти сугробы и проржавевшие железные ограды не способствовали поднятию настроения. Несмотря на солнечную, ясную погоду, хотелось быстрее вернуться в гостиницу.

«Первые симптомы болезни общества, вестники грядущего социального взрыва, – отметил про себя Дарк, разглядывая через окно медленно ползущего такси похожие друг на друга улицы города. – Профессор социологии Ланкауер утверждал: „…люди не могут привыкнуть к жизни в свинарнике, подобное существование может продлиться всего десять, от силы двадцать лет, а потом непременно волна недовольств достигнет критической массы, и грянет взрыв…“ Какая несусветная чушь! Лесовики опровергли эту надуманную, несостоятельную теорию. В грязи рождаются, в ней и живут, и так на протяжении многих столетий. Никто не в состоянии разорвать этот замкнутый круг, а все почему? Да потому, что это никому не нужно. У всех находятся более важные дела, чем благоустройство ничейных улиц: одни воруют, а другие тщетно пытаются им помешать, все заняты, все при деле, не жизнь, а праздник души!»

– Ну, ты посмотри! Только глянь, куда этот урод прет! А эта размалеванная тоже хороша! Что она там за рулем делает, колготки переодевает?! – бесновался таксист, громко крича, постоянно жестикулируя и забрызгивая салон слюной.

Дорога в центре города была узкой и не рассчитанной на большой поток машин. Если ночью энергомобили еще могли двигаться со скоростью сорок-шестьдесят километров в час, то днем из-за постоянных пробок и аварий средний темп передвижения заметно снижался. Наверное, гораздо быстрее до банка можно было бы добраться пешком, но, к сожалению, Конт забыл указать адрес. Скучающая на заднем сиденье Диана была в Старгороде впервые и тоже не знала, где находился один из крупнейших полесских банков с коробящим слух названием СЭБ. Именно поэтому морронам пришлось взять такси. Они были готовы потерять время и переплатить за извилистый, объездной маршрут по менее оживленным боковым улочкам и подворотням, но слушать истеричные вопли водителя не было сил.

– Я тебе башку сверну, зараза, куда на встречку полез?! – орал таксист, высунув из окна большую часть своих телес.

– Да чтоб тя с голодухи еще больше расперло! Залез обратно, жирдяй! – не захотел остаться внакладе лысый поджарый дальнобойщик, по глупости заехавший на многотонном грузовике на узкую улочку и тщетно пытавшийся развернуться.

Перепалка водителей продолжалась. От ругательств и угроз жестокой расправы при помощи подручных средств стороны конфликта перешли к перекидыванию пластиковыми бутылками, порой не совсем опорожненными. Наконец грузовик развернулся, немного покорежив при этом деревянный забор и опрокинув переполненный мусорный бак. Таксист закрыл окно, но так и не смог остановить поток сквернословия.

– Ну, ты скажи, мужик, кто таких идиотов за руль сажает?! – кричал толстощекий, раскрасневшийся от натуги водитель прямо в левое ухо Дарка и неустанно брызгал нескончаемой слюной.

– Чего ты встал, дорога уже освободилась, поехали, – произнес в ответ Дарк, не желая потакать и уподобляться разбушевавшемуся водителю.

В конце концов, клиент платит за переезд из пункта А в пункт Б, а не за участие в концерте водительской самодеятельности.

– А чо ты тут раскомандовался, ты кто вообще такой?! – Неуемная энергия крикливого таксиста принялась фонтанировать в другом направлении. – А ну, пшел из машины и девку свою забирай!

Впереди их ждало ответственное мероприятие, Дарк не хотел размениваться по пустякам и тратить силы на воспитание водительского состава Третьего старгородского таксопарка, однако без пары крепких оплеух было не обойтись. Аламез уже собирался проверить на прочность нависший над ремнем живот крикуна, но сзади раздался щелчок. Диана взвела курок и прижала длинное широкое дуло к затылку, покрытому слоем вспотевшего сала.

– Послушай, ты, окорок на колесах! Крути баранку и не строй из себя хозяина, а то придется твоим толстопузым деткам долго салон от папули оттирать!

Угроза, конечно, подействовала, машина быстро тронулась в путь. «Надо девчонке внушение сделать, чтобы больше не вмешивалась и не смела открывать рот!» – решил Дарк и попытался за остаток пути составить текст деликатного, но основательного внушения для не в меру активной и обидчивой выскочки. Моррон не боялся, что спутница попытается захватить пальму первенства и, как все самостоятельные, волевые женщины, начнет руководить их маленькой группой. Дело было не в оскорбленном мужском самолюбии, а в том, что Диана говорила по-полесски с чудовищным западногерканским акцентом. Их могли вычислить и найти гораздо быстрее, чем ожидал беглец. Дарк нутром чувствовал, что, кроме вампиров и той троицы убийц в клубе, в игру скоро должны вступить куда более могущественные силы, например, полесские власти или коррумпированные чины из КС.

* * *

Такси затормозило перед огромным серо-зеленым зданием на одной из центральных площадей. Трехметровые буквы на крыше не оставляли сомнений, что недовольно надувшийся и молчавший остаток дороги толстяк все-таки привез их к пункту назначения.

– Выходим, – скомандовал Дарк, открывая скрипучую дверцу.

– Эй-эй, а деньги?! – снова стал нарываться на взбучку разъевшийся грубиян.

– А моральный ущерб?! – ответил вопросом на вопрос Дарк и одарил водителя одним из самых «дружелюбных» взглядов, которые в давние рыцарские времена он щедро раздавал зарвавшимся холопам и вечно ноющим об убытках трактирщикам. – Есть претензии, друг?!

– Нет, – просопел таксист, до которого наконец-то дошло, что вежливость, сдержанность и доброжелательность по отношению к клиентам – такие же неотъемлемые составляющие его работы, как и умение крутить руль.

– Зря ты так, лучше было бы заплатить, – высказала свое мнение Диана, как только такси скрылось в бурном потоке машин и они остались вдвоем на площади перед банком, – еще, чего доброго, донесет!

– Не посмеет, – Дарк закурил и, как всегда, проверяя, нет ли слежки, медленным, прогулочным шагом направился в сторону банка. – Здесь не привыкли беспокоить власти по пустякам. Если клиент отказывается платить, то его завозят в глухой дворик и учат жизни методом ломания ребер.

– Да я не об этом. – Диана занервничала и принялась покусывать нижнюю губу. – Я же ему пистолетом угрожала, в Полесье ношение огнестрельного оружия запрещено. За это на пять лет сажают!

– Не забивай голову ерундой. – Дарку было почему-то приятно осознавать, что, несмотря на хорошую подготовку и опыт оперативной работы в элитном подразделении полиции, его спутница была, по сути, всего лишь пугливым, наивным в житейских вопросах ребенком, которому предстояло еще многое понять и прочувствовать, прежде чем превратиться в полноценного моррона. – «Если она открыто угрожает оружием, значит, у нее есть на то моральное право. Девка не какая-нибудь шантрапа подзаборная, а солидный, уважаемый бандит!» – могу поспорить, наш толстощекий друг размышлял именно так. Советую поскорее забыть об этом досадном недоразумении и наслаждаться свежим воздухом, тем более что там, – Дарк кивнул в сторону зловеще возвышающегося массива банка, – он наверняка затхлый и спертый, пропахший дешевым кофе, казенной бумагой и баночками из-под прихваченных из дома обедов.

Миновав стоянку служебных энергомобилей, парочка остановилась возле одной из скамеек. Дарк не спешил попасть внутрь, ему нужно было осмотреться, чтобы лучше понять, чем живет этот финансовый монстр с чуждым для слуха названием СЭБ, прочувствовать атмосферу, понять психологию людей, проводящих по восемь-двенадцать часов в сутки в этой мрачной каменной норе, и выбрать единственно верную линию поведения.

Судя по размерам здания, банк не испытывал недостатка в средствах. Однако по изысканности архитектурных решений и жизнерадостности окраски фасада здание СЭБ могло успешно соревноваться с туберкулезным диспансером или корпусом для буйнопомешанных. Строители имели весьма расплывчатое понятие о том, что такое «строгий деловой стиль». Слово «строгий» в представлении полесских зодчих обозначало безысходность и тщетность надежд, мощь крепостного вала и неприступность суверенных границ, величие правителей и покорность рабов, притом под рабами в данном случае понимались не столько клиенты, сколько собственные сотрудники, закованные в кандалы инструкций, блеклых галстуков и строгих костюмов.

Руководство СЭБ определенно страдало рядом психических расстройств, самым легким и распространенным среди которых была параноидальная мания величия. Они хотели доказать, прежде всего самим себе, что их неповоротливое и малоэффективное финансовое детище, отягченное бременем обилия бумаг и раздутым до неприличия штатом, ничуть не хуже мобильных герканских или шеварийских банков. Золотая табличка над входом; прозрачные стеклянные двери, как-то не сочетающиеся с толстыми железобетонными стенами и решетками на окнах первого этажа; расчерченные и пронумерованные места для стоянок служебного транспорта, на которые в действительности ставил энергомобили кто угодно; зловещие глазищи вращающихся видеокамер, ощупывающие каждый метр пятачка перед банком, и многие-многие другие мелкие детали неудачно имитировали современный стандарт охраны и внешнего благоустройства зданий банков и финансовых учреждений. Возможно, на нечасто посещающих другие страны граждан Полесья этот дорогостоящий антураж и производил впечатление, но Дарку было противно и одновременно смешно. Он мог поспорить на что угодно и с кем угодно, что для того, чтобы свинтить золотую табличку над входом, не нужно быть гением воровского дела, достаточно дождаться ночи и иметь при себе стремянку и отвертку. Система безопасности ограничивалась лишь периметром самого здания, отдельного поста охраны прилегающих площадей не было. Злоумышленник в маске мог спокойно работать, приветливо махая ручкой охранникам внутри банка, которые ни за что не решились бы выйти наружу, то есть за пределы поставленного на сигнализацию контура.

– Долго еще стоять будем? – Диана замерзла в модном, не стесняющем движений, но недостаточно плотном пальто, ей хотелось поскорее попасть в теплый холл за стеклянной дверью.

– Иди внутрь, я еще немного постою, – ответил Дарк, доставая из пачки уже третью по счету сигарету.

Девушка кивнула, но внутрь не пошла, видимо боясь остаться одна под неусыпным оком видеокамер, в массе чужих, совершенно непонятных ей людей.

За десять минут наблюдения, а именно столько понадобилось Дарку, чтобы отравить легкие двумя полноценными порциями никотина, в здание вошло и вышло много людей, но всех их можно было поделить на три категории.

Большую часть из прошмыгнувших «туда-сюда» составляли сотрудники банка: задерганные, всклокоченные или уже окончательно отупевшие от бестолковой беготни и устало взиравшие на мир сквозь призмы помутневших глаз. На их одеждах лежал отпечаток стесненности в средствах, противоречащий завышенным требованиям руководства, пытавшегося блюсти имидж: «солидный банк – солидные клерки», но не считавшего нужным выделять на это необходимые суммы. Подделка под «Верканти», подделка под «плащи мадам Бурже», оригинальные экземпляры рабочей спецовки местной швейной фабрики, успешно обанкротившейся в прошлом году. Что и говорить, при виде уставших людей, прикладывающих массу усилий, чтобы выглядеть хорошо при нищенской зарплате, на глаза Дарка накатились слезы, которые, впрочем, могли быть всего лишь следствием попадания в слезные каналы едкого сигаретного дыма.

Вторую группу составляли только мужчины: упитанные, одетые в дорогие костюмы с модными пестрыми галстуками и в не менее дорогие шубы, но какие-то нервные и задерганные, старающиеся поспеть в тысячу мест и суметь объять необъятное. «Директорат крупных фирм – клиентов банка, профессиональные ловкачи, жлобы и прохиндеи, должностные инструкции которых можно уместить в емком девизе: „Обмануть и недоплатить!“ – классифицировал эту группу Дарк к середине третьей сигареты.

И лишь немногочисленную прослойку среди мечущихся перед входом голов составляли настоящие хозяева жизни, те, кто не бегал, а степенно ходил и был выше того, чтобы производить впечатление. Их движения были плавными и размеренными, как течение Медвянки, а одежда – теплой, дорогостоящей, удобной, но совершенно не деловой. К чему натирать шею галстуком и затягивать живот тугим ремнем, когда банковские служки знают тебя в лицо и сгибаются в три погибели при виде твоей величественной фигуры в испачканном после вчерашнего посещения ресторана свитере?

«Ну, вот и все, теперь все предельно ясно, – подвел итог наблюдения Дарк. – Хоть рекламные плакаты и убеждают: „Мы открыты для всех!“ – на самом деле этот финансовый титан ориентирован на работу с крупными экспортными фирмами. Оно и понятно, богатыми в этой стране всегда были те, кто продавал ресурсы на внешних рынках. Как сказал бы Конт, исторически сложившиеся торговые династии. Кроме экспортных операций, СЭБ явно оказывает полный спектр банковских услуг и для состоятельной клиентуры: высшие городские чиновники, руководство компаний с семьями, магнаты и легализованные криминальные авторитеты. Средний класс дальше холла не пустят, а нам нужно попасть на четвертый или пятый этаж. Именно там усиленная вентиляция и матовые стекла на окнах, там, и только там, должен находиться компьютерный центр банка».

Дарк достал из кармана скомканный клочок бумаги и еще раз взглянул на реквизиты человека, с которого посоветовал начать поиски Конт. «Осмас Карван, директор ВРУ (вычислительно-расчетной управы)» – было написано мелким, но вполне разборчивым подчерком.

– Ничего себе названьице! Если бы я командовала подразделением, которое так сокращается, то сгорела бы со стыда! – высказалась Диана, краем глаза заглянув в листок.

– Тебе бы этот пост никогда не доверили, – меланхолично произнес Дарк и, разорвав на мелкие кусочки, выкинул записку в ближайшую урну.

– Это еще почему?! – подозрительно прищурилась девушка, ожидая услышать от Дарка какую-нибудь гадость.

– У тебя нет основополагающего профессионального качества для этой работы.

– Какого еще такого качества?

– Наличия полнейшего отсутствия собственного достоинства, – невозмутимо ответил Дарк и, бросив окурок мимо урны, направился ко входу в банк.

* * *

Стеклянные двери оказались не символом доступности банка для посетителей, а всего лишь данью общеконтинентальной моде. Предположение Дарка оправдалось – обычным клиентам здесь были не рады. Размеры холла не превышали тридцати квадратных метров, а дальше путь в банк преграждали две будки охраны с пуленепробиваемыми стеклами, ряд турникетов и вооруженный укороченными автоматами наряд полиции, расположившийся прямо у лифтов.

Без пропуска внутрь здания не пройти, использовать трюки Мартина казалось рискованным: слишком много народу толпилось вокруг постов охраны, да и видеокамеры вели постоянное наблюдение. Нужно было срочно придумать какой-нибудь способ заполучить пропуск. Предложение Дианы нахально стащить документы из сумочки пожилой дамы, рассматривающей выставленную на продажу коллекцию драгоценных камней, он, естественно, отклонил. Дарк не гнушался карманных краж, но шансы пройти по чужому пропуску были слишком малы.

Подойдя к информационному стенду, на котором находилось больше рекламных брошюр имиджевого содержания, чем действительно интересной для потенциальных клиентов информации, Дарк стал внимательно оглядывать холл, надеясь найти какую-нибудь зацепку, позволяющую проникнуть внутрь. Выставка камней и золотых монет не давала возможности разгуляться фантазии, впрочем, как и три монотонно гудевших банкомата, один из которых даже выдавал деньги. Истинное вдохновение посетило пройдоху лишь тогда, когда его взгляд упал на маленький столик возле окна, за которым скучала миловидная девушка в броском розовом пиджаке. «Информационная служба СЭБ» – гласила табличка на краю стола.

– Держись немного позади меня и корчь брезгливую рожу. Представь, что ты потомственная аристократка, случайно попавшая в хлев! – тихо прошептал Дарк на ухо спутнице.

– Это нетрудно, – так же шепотом ответила Диана, – запашок здесь точно как на помойке.

Дарк был не согласен с заявлением напарницы, по крайней мере, его нос ничего не чувствовал, кроме запахов машинного масла и не успевшей высохнуть краски, но спорить моррон не стал. Девушка входила в образ изнеженной светской дамы, ей не следовало мешать.

– Мне бы кредитик, девица, не подскажешь, куда обратиться? – с ходу огорошил Дарк сотрудницу банка вопросом, моментально привлекшим внимание всех окружающих.

– Мы не кредитуем частных лиц, но вы можете обратиться в любой из наших филиалов. – Голубоглазое создание обворожительно захлопало длинными ресницами и протянуло Дарку брошюру с перечнем филиалов.

Аламез удивился, почему его приняли за частное лицо, а не представителя фирмы, но потом догадался, что предположение девушки было основано на двух фактах. Во-первых, управляющие более-менее кредитоспособных фирм сами по банкам не ходят, за ними, наоборот, без устали бегают сотрудники клиентских отделов, а во-вторых, стоявшая позади него шикарная дама казалась весьма емким объектом для безвозвратных инвестиций.

– Ты не поняла, красавица, я по этим дырам бегать не буду! – Моррон ткнул указательным пальцем в протянутую брошюру и скорчил недовольное выражение лица. – Привык разговаривать с первыми лицами… с глазу на глаз! – грозно добавил Дарк, переводя взгляд с милого личика девушки на квадратную рябую физиономию подошедшего охранника. – Чего надо?! Скучно стоять, решил чужие разговоры послушать?!

Охранник крепко сжал пудовые кулаки и выщербленные зубы, ему хотелось схватить за шкирку и выкинуть на улицу наглого посетителя, но, к несчастью, для применения грубой физической силы пока не было дано повода. Рослый парень отвернулся и отошел в сторону, однако не перестал следить за подозрительной парочкой.

– Мне очень жаль, но директор Кредитной управы лично встречается с клиентами лишь в исключительных случаях.

– Марвин, ну долго еще? – противным голосом простонала истомившаяся в ожидании Диана.

– Развлекись, позвони сестренке, дорогуша, пригласи ее послезавтра на морскую прогулку. Скажи, там будут Френс и дядюшка! – не оборачиваясь, попросил Дарк и достал из внутреннего кармана блокнот и ручку.

– Полагаю, эта сумма может служить уважительным поводом для встречи? – Дарк вывел на листке единицу с рядом уходящих в бесконечность нулей.

– Но… но… такие кредиты… – пыталась возразить обомлевшая сотрудница информационной службы, но, не решившись взять на себя ответственность за отказ, принялась быстро крутить диск старенького телефона.

Дарк отошел от стола, демонстрируя, что внутренние проблемы банка его не касаются, и стал терпеливо ожидать ответа.

– К сожалению, господин директор выехал на обед, но вы можете обсудить вопрос с его заместителем, госпожой Софарой, – заискивающе пролепетала девица в розовых тонах и одарила Дарка чарующей улыбкой, которая тут же погасла под гневным взором Дианы. – За вами спустятся, подождите, пожалуйста!

– Надеюсь, ты знаешь, что творишь, – прошипела на ухо Дарку Гроттке, подойдя к нему вплотную и резко взяв под руку. – У меня даже документов нет, а охрана уже наблюдает за нами.

Со стороны могло показаться, что ревнивая взбалмошная жена отчитывает любвеобильного мужа, расточающего улыбки и томные взгляды направо и налево.

– Не беспокойся, дорогая, – Дарк ласково улыбнулся и успокаивающе погладил девушку по руке, – конечно, знаю. Продолжаем играть наш спектакль, а о документах не думай, у таких состоятельных и влиятельных персон, как мы с тобой, их и не подумают спросить. Держи себя раскованней и чаще выражай недовольство: шипи, язви, но не кричи, ты же светская дама!

– Не учи меня быть стервой! – прервала наскучивший урок Диана, резко выдернула руку и отошла в сторону.

Вопреки ожиданиям, встречать состоятельных визитеров вышел не мелкий клерк, а сама сиятельная госпожа Софара, женщина средних лет, чья прическа еле доставала Дарку до подбородка, а широкие бедра с трудом протискивались через турникет. При всех достоинствах пышной фигуры и стремлении выдержать сугубо деловой стиль общения с клиентами ярко-красное платье заместителя директора имело внушительных размеров декольте, выставляющее на всеобщее обозрение… «О боже!» – у не ожидавшего увидеть такое великолепие Дарка перехватило дух, однако острый одиннадцатисантиметровый каблук, впившийся в носок его ботинка, помог моррону прийти в себя.

– Добрый день. – Широкая улыбка на лице банкирши отвлекла Аламеза от того, что начиналось сразу за вторым подбородком. – Ваше лицо кажется мне знакомым, мы определенно виделись, но вот только не могу припомнить где, господин…

– Возможно, на приеме у столичного мэра, – непринужденно парировал Дарк хитрую попытку узнать его имя.

– О нет, – жеманно отмахнулась пухленькой ручкой старгородская красавица, – я и у нашего-то изредка бываю, но все-таки позвольте узнать ваше имя!

На помощь Аламезу вновь пришли блокнот и ручка. С опаской оглядываясь по сторонам, Дарк написал на чистом листке бумаги два слова и протянул его госпоже Софаре.

– Как, вы родной племянник самого!.. – воскликнула сраженная наповал банкирша.

– Тише, прошу вас, тише… – Не осмеливаясь прилюдно зажать рот, галантный кавалер сильно сжал мягкое запястье. – Если дядюшка Огюстин узнает, что я с вами общался….

– Конечно-конечно, – залепетала раскрасневшаяся банкирша, – мы солидная организация с мировым именем, мы ни за что не допустим огласки. Прошу вас за мной, господин… Ах, извините, никаких имен!

Как и предсказывал Аламез, их беспрепятственно пропустили внутрь здания. Ожидая прибытия лифта, Дарк как будто невзначай окинул беглым взглядом доску объявлений, электронное информационное табло и схему здания. ВРУ находилась на пятом этаже, а кабинет его директора, как и апартаменты всего высшего руководства банка, на седьмом. «Очень удобно, – подумал Дарк, входя в бесшумно подъехавший лифт, – если что-то пойдет не так, мы просто ошиблись дверью. Не думаю, что госпожа Софара решится беседовать с нами в своем кабинете, где стол завален бумагами, нет камина и бара с коллекцией дорогих вин».

Лифт остановился на седьмом этаже. Дежуривший возле двери охранник молча пропустил парочку авантюристов в сопровождении самой госпожи Софары. Попытка задать неуместный вопрос и продемонстрировать трудовое рвение могла бы стоить ему места.

– Дорогая, боюсь, разговор будет долгим, и у тебя не останется возможности отлучиться. – Дарк деликатно намекнул Диане, что не грех было бы заглянуть в дамскую комнату.

– Ты совершенно прав, милый! Госпожа Софара, вы не…

– Конечно, покажу, пойдемте! – Толстенькая банкирша несказанно обрадовалась возможности остаться с женой Марвина Дора с глазу на глаз и во время непринужденной беседы за «припудриванием носиков» выудить из глупой аристократки важные сведения. – А вы, Марвин, не стесняйтесь, не стесняйтесь, проходите в кабинет, вторая дверь налево!

Дарк не преминул воспользоваться приглашением, но только зашел не во вторую, а в четвертую по счету дверь!

Глава 17 Старгородский гамбит

Мягкий ковер приглушил поступь тяжелых зимних ботинок. Дарк не хотел незаметно подкрадываться к маленькому тщедушному человечку, сгорбившемуся за письменным столом, но Осмас Карван говорил по телефону и даже не посмотрел в сторону открывшейся со скрипом двери.

– Нет, сегодня не получится, у меня дела. Завтра тоже. Нет, не другая… важные переговоры в Урве, потом ряд встреч… может, после выходных, – дребезжал тонкий противный голос надувшего для пущей важности щеки пигмея. – Потерпи немного. Да-да, я тоже скучаю…

Узкая грудь Осмаса вздымалась, будто кузнечные мехи, делая хозяина похожим на нахохлившегося, промокшего воробья. Непропорционально длинные и тонкие кисти рук, произрастающие из рукавов великоватого на два-три размера пиджака, изгибались ломаной буквой Г в попытке удержать выскальзывающую телефонную трубку. Пара асимметричных залысин, козлиная бородка, испачканная чернилами плешь и густо промазанные гелем редкие волосы завершали портрет самовлюбленного сокрушителя женских сердец.

«А ведь он и вправду считает себя неотразимым! – ужаснулся Дарк воистину безграничным возможностям человеческой психики, способной прикрыть любые физические недостатки плотной вуалью самообмана. – Интересно, сколько времени он регулярно тратит на кривляние перед зеркалом: час, два? Нет, пожалуй, целый день, делать-то ему все равно больше нечего!»

Вывод о тунеядстве и успешной симуляции напряженного производственного процесса маленьким человечком на ответственном посту был сделан не на пустом месте. Во-первых, действительно работающий начальник не сидит, он бегает, в его кабинете бывает много народу, а на столе царит творческий бардак, усугубленный обилием текущих бумаг, на которые просто необходимо наложить начальственную закорючку. Во владениях же директора ВРУ было девственно чисто, как в плане бумаг, так и толпящихся в ожидании решения подчиненных. Во-вторых, и опыт подсказывал Дарку, что этот признак самый верный, к середине рабочего дня ни один настоящий трудоголик не выглядит таким опрятным и ухоженным. Ворот белоснежной рубашки Осмаса был абсолютно чист, значит, попотеть ему не пришлось ни от беготни, ни от нервов, что с начальством случается гораздо чаще.

«Хорошо устроился: сидит на теплом местечке и якобы технически обеспечивает производственные процессы; никуда не спешит, никому из коллег-директоров не мешает. Вряд ли глава банка и его заместители имеют хоть какое-то представление о современной технике и о проблемах разработки специализированного программного обеспечения. Даю голову на отсечение, что с работой, которую делает вся эта ВРУ, легко могли бы справиться двое прыщавых подростков в перерывах между отстрелом зубасто-когтистых чудовищ. Ну что ж, каждый таракан ползает в этой жизни по-своему. Эта пиявка хорошо присосалась – молодец!»

Ответственные телефонные переговоры с одной из вторых половин были успешно завершены на ноте взаимного недоверия. Однако сюсюканье в трубку на время успокоило ревнивую женщину, пытавшуюся выяснить правду и поставить в отношениях все точки над «i». Директор повесил трубку, брезгливо поморщившись, допил апельсиновый сок из стоявшего на столе стакана и только после этого удостоил проникшего в кабинет постороннего гневным взглядом.

– Кто вы, почему без записи и по какому вопросу? – выстрелил господин Карван в Дарка дежурной, заученной наизусть тирадой.

– А разве ты не узнаешь? – Моррон изобразил на лице удивление, которое отчасти было искренним.

По словам Конта, Осмас ждал посвящения в кровавую братию и управлял счетами полесской общины. Из подслушанного разговора Карста с Белиндой Дарк узнал, что охота за ним началась именно благодаря свидетельству прислужника – высокопоставленного банкира, якобы видевшего его в клубе в ту проклятую ночь, когда Конт решил свести счеты с кровососами. Вероятность, что тот и другой говорили об одном и том же лице, зашкаливала за сто процентов.

«Неужели Карст специально сфабриковал обвинение и заставил Карвана дать ложные показания, при этом даже не удосужился показать лжецу фото оклеветанной жертвы?» – неувязка заставила Дарка призадуматься, но затем логичное объяснение нашлось само собой. Полесские вампиры были весьма ленивы и гораздо прямолинейней, чем их континентальные сородичи. Живя в государстве, где испокон веков беспрекословно верили доносам, Карст решил не утруждать себя скрупулезной подгонкой фактов навета. Он не предполагал, что кто-нибудь из Ложи Лордов-Вампиров займется расследованием, и не думал, что Дарку удастся добраться до старгородской глубинки.

– А если повернусь так? – Дарк встал к Осмасу вполоборота и вытянул вперед шею, чтобы тот мог лучше разглядеть далеко не идеальный профиль. – Представь, что я с длинными волосами, а лицо перепачкано сажей. Что, не удается припомнить?!

– Вон, вон отсюда! Что ты себе позволяешь?! Я позову охрану! – взревел неожиданно рассвирепевший директор и доведенным до автоматизма движением схватился за трубку внутреннего коммутатора.

– Конечно, позовешь, если успеешь…

Оставаясь внешне совершенно спокойным, Дарк ухватился левой рукой за спинку ближайшего стула и легким непринужденным движением метнул тяжелый предмет точно в голову надменного, вспыльчивого типа, желавшего прервать только что начавшийся процесс плодотворного общения.

Крякнув от испуга, Осмас резко пригнулся и, не удержав равновесия во вставшем на дыбы кожаном кресле, повалился на пол, свозя со стола стопку свежих газет и увлекая за собой массивный многоканальный коммутатор. Ножки стула пронеслись всего в двух сантиметрах от крышки стола и полетели дальше к стене, где успешно отделились от спинки и сиденья. Обитые деревом стены кабинета обладали хорошей звукоизоляцией. Дарк был уверен, что сопровождающих акробатический этюд шумов не услышит никто ни в коридоре, ни в соседних кабинетах. Можно было продолжать разговор в той же манере и не беспокоиться о последствиях. Не обращая внимания на жалкую попытку Осмаса спрятаться под столом и оттуда связаться с охраной по поломанному коммутатору, моррон закурил и, стряхивая пепел в вазу с цветами, уселся на начальственном столе.

– Перестань терзать клавиши, они все равно не работают. Вылезай из норки, и поговорим! Обещаю, сильно бить не буду, если не разозлишь.

– Что вам нужно, кто вас послал?! – простонал Осмас, так и не решившись выползти из укрытия.

– Не-а, друг, так не пойдет, – протянул на одной ноте Дарк, быстро нагнулся и запустил правую руку под стол.

Ловкие пальцы нащупали тонкую полоску кожаного ремня, вцепились в нее мертвой хваткой, а затем сильно рванули вверх. Глазам Дарка предстали оголенная поясница, сбившийся в ком на тощей спине пиджак и парочка дрыгающихся в воздухе ножек. Моррон отпустил жертву, и груда костей в дорогой одежде с грохотом упала на пол.

– Вопросы буду задавать я, это моя роль… – все так же невозмутимо пояснил моррон, когда раскрасневшиеся, вспотевшие залысины с испуганно моргающими глазками и трясущейся козлиной бородкой появились из-под стола. – Времени у нас мало, скоро обед начинается. А в обед нужно что?! Правильно, покушать и отдыхать, так что давай не утомлять друг друга глупостями. Согласен, господин директор-ВРУн?!

Допрашиваемый поспешно закивал маленькой головенкой. Возможно, он бы еще немного поупрямился, поломался и Дарк был бы вынужден применить грубую физическую силу, но в дверях кабинета появилась Диана, державшая в руках «сурабу», грозный инструмент как для отстреливания лишних конечностей, так и для ломки костей.

– И чего это мы так долго? О чем это, позволь узнать, вы с госпожой Софарой у писсуаров шушукались? – Оставив на время в покое перепуганного Осмаса, Дарк переключился на допрос напарницы.

– Во-первых, ты – идиот, в женской уборной писсуаров нет, – просветила Диана пребывавшего в неведении собрата-моррона и, грациозно присев на маленький журнальный столик у входа, принялась растирать натруженные запястья, – а во-вторых, когда в следующий раз будешь составлять грандиозные планы, учти, я не нанималась таскать десятипудовые туши!

– Не преувеличивай, в ней не больше семи, сало много не весит, – возразил Дарк и, посчитав тему закрытой, вновь повернулся к брошенному без внимания директору: – Итак, на чем мы остановились? Ах да, ты проявил благоразумие и согласился сотрудничать. Видишь, как все чудесно складывается, даже без мордобоя обошлось!

* * *

«Эй, парень, сколько можно курить? Так и в лапы онколога попасть недолго. Побереги здоровье, ну, давай-давай, пошел внутрь и полицейскую дрянь с собой прихвати! Живучей оказалась мерзавка!» – мысленно подгоняла Марта остановившуюся в двадцати шагах от здания банка парочку.

Безвылазно проведшей около двух суток в фургоне наемнице было невдомек, что ни Дарку, ни его очаровательной спутнице из Континентальной полиции смерть от рака не грозила. Болезни могли развиваться в организмах морронов лишь до определенного предела. Легионеры чувствовали боль и видели, как на их телах появлялись внешние признаки заболеваний: сыпь, варикозные узелки, гнойниковые язвы, опухоли – иными словами, все те зловещие симптомы, при виде которых любой человек хватается за голову и считает себя серьезно больным. Однако на стадии возникновения реальной угрозы для жизни коллективный разум посылал мозгу моррона энергетический импульс, а тот, в свою очередь, брал на себя роль универсального лекаря, способного изгнать из тела любую заразу, будь то обычная простуда или смертоносный вирус. Шансы Дарка умереть от засорения легких никотиновой отравой или застудить жизненно важные органы в результате продолжительного пребывания на полесском морозе были столь же ничтожны, как возможность провалившего задание наемника заслужить прощение у Огюстина Дора, то есть приблизительно один на миллион.

Последний глоток горячего кофе из термоса вернул Марте прежнюю бодрость. В фургоне было ужасно холодно, несмотря на непрерывно работающую отопительную систему.

«Такая уж это чудесная страна: здесь всегда холодно, тоскливо и проваливаются любые беспроигрышные начинания», – пыталась успокоить себя Марта.

Мягкие подушечки пальцев ощущали холод металла покоившейся на коленях штурмовой винтовки. Время тянулось, а мышцы обмякли и ныли от долгого сидения в водительском кресле. Охота, к сожалению, не всегда веселая погоня за испуганной жертвой. Если зверь хитер и силен, то приходится расставлять ловушки и томиться в долгом ожидании момента, когда стальные створки капкана захлопнутся на медвежьей лапе.

Ситор поставил перед ней трудную задачу, трудную, но вполне выполнимую, если запастись терпением и подойти к делу с умом.

Марта была слишком разумна, чтобы считать себя непобедимым специалистом экстра-класса. Даже само слово «профессионализм», бывшее для многих представителей ее профессии чем-то вроде идеала, ассоциировалось в ее голове с прямолинейным, предсказуемым и шаблонным поведением, а значит, непременно обреченным на провал. Профессионал – тот же ремесленник, только возомнивший о себе бог весть что. На ее счету было много розыскных и карательных операций, из которых ей почти всегда удавалось выходить победительницей, хотя другие, более сильные и ловкие, но не в меру самоуверенные, бесславно канули в Лету. Они не усвоили основного правила, продиктованного опасным образом жизни: «Никогда не полагайся на удачу и не повторяй один и тот же ход!»

Марта не знала, кем в действительности был с виду обычный парень, стоявший сейчас всего в пятнадцати метрах от припаркованного на банковской стоянке фургона и куривший одну сигарету за другой, но встречи в «Барсуке» было достаточно, чтобы избегать лобовых атак.

«Слишком умен и находчив: убил двоих в поезде, выжил в соборе, сумел поразительно быстро добраться до Полесья, да и кинжалом владеет, как будто родился с ним в руке. Бывший военный, головорез-десантник? Нет, девушка, поднимай планку выше: какой-нибудь секретный агент спецслужб с кучей вшитых в тело имплантатов и обученный по индивидуальной программе самыми лучшими специалистами», – пришла к неутешительному выводу Марта сразу после разговора с Ситором.

Хотя двуличный вампир и темнил, но она ни на секунду не сомневалась, что к смерти Карста и Финолия приложил руку именно этот обритый наголо парень – обычный, неприметный, ничем не выделяющийся из толпы, такой, каким и должен быть самый опасный и грозный противник.

Половину следующего дня Марта провела в раздумьях. Ей не хотелось встречаться с объектом охоты ни на ближней, ни на дальней дистанции, но отказ от задания означал бы смертный приговор. Он лишал опальную наемницу единственного шанса выжить, уйти на глубокое дно, где ее никогда не найдут, да и не будут искать, люди Дора.

Наконец-то хитрый план был готов, продуманы все необходимые детали и возможные осложнения. Марта знала: загадочный противник, принадлежащий к неизвестной ей группе каких-то «матранов», проявляет живой интерес к делам полесской общины кровососущих. Наверняка он пытался разузнать о проекте «107», тщательно засекреченном Дором, в котором местные вампиры играли роль лишь тупых исполнителей, не посвященных в суть дальновидных замыслов. Объект должен был непременно заинтересоваться счетами общины в СЭБ. Наемнице оставалось лишь терпеливо следить за входом в банк и ждать, когда же он соизволит переступить изрядно надоевший за сутки непрерывного наблюдения порог.

И вот долгожданный момент настал. Из подъехавшего к банку такси вышли таинственный незнакомец и небезызвестная Диана Гроттке. Присутствие рядом с будущей жертвой этой служительницы закона, слишком быстро оправившейся после тяжелых ранений, крайне удивило, но не смутило Марту. Ее план был коварен, прост и не предполагал личного контакта с объектом.

Дарк докурил последнюю сигарету и направился к зданию банка, чуть позади него побрела и Диана. Марта мельком взглянула на часы: 11.32. «Начну ровно в полдень», – решила наемница, позволяя жертве еще двадцать восемь минут насладиться спокойной жизнью.

Потянулись долгие полчаса обратного отсчета. К 11.41 последние приготовления были завершены: Марта проверила механизмы штурмовой винтовки, прикрепила к ремню четыре осколочные гранаты, рассовала по карманам длинного черного плаща запасные обоймы и под конец еще раз проверила снаряжение дорожной сумки. Наемница была готова, она могла начинать, но терпеливо ожидала того момента, когда стрелки часов сойдутся на цифре 12. Женщина не была суеверной и не верила в глупую армейскую примету, что удачными бывают только те операции, которые начинаются ровно в «00». Марта ждала окончания часа совершенно по другой причине. Противник не просто курил, он осматривался, пытаясь придумать, как проникнуть внутрь. Самым простым и надежным способом пройти через турникет охраны было договориться о деловой встрече с кем-то из сотрудников. На изложение правдоподобной легенды и оформление пропуска необходимо время, как минимум пятнадцать-двадцать минут, и то при благоприятном стечении обстоятельств, то есть если обманываемый клерк не будет долго упрямиться и если перед будками охраны не соберется длинная очередь желающих попасть внутрь. Стрелки часов неторопливо доползли до отметки «12». «Жду еще две минуты, и вперед!» – решила Марта, не желая случайно столкнуться в холле с промедлившей парочкой.

Среда. Близился к середине обычный рабочий день, такой же скучный и серый, как два предыдущих. Служащие устало тянули казенную лямку, мечтая дожить до пятницы, по счастливой случайности выпавшей на двадцатое число. Впереди их ожидал двойной праздник – сладостное преддверие выходных и день зарплаты. Это была достойная цель, чтобы трудиться и терпеть однообразие оформляемой банковской документации с резолюциями, подписями и печатями, которая мертвым грузом пролежит на рабочем столе до ближайшей ревизии, а потом навеки исчезнет в бездонной дыре архива.

Шел последний час перед долгожданным обедом, ничто не предвещало беды, как вдруг в холл бойко вошла высокая красивая женщина с перевязанными тесьмой волосами и дорожной сумкой, перекинутой через плечо. Длинный плащ на меху подчеркивал контуры стройной фигуры, хотя и не был плотно застегнут. Блестящие с мороза волосы и овал божественно красивого лица привлекли внимание скучавших у лифта полицейских и заставили оторваться от оформления пропусков охранников в будке. Десять мужчин, позабыв о сохранении бдительности на посту, раздевали глазами материализовавшийся из ниоткуда предмет вожделенных мечтаний, героиню незабываемых эротических снов, после которых любой еще на что-то способный мужчина просыпается с блаженной улыбкой на довольном лице.

И лишь один щербатый охранник не поддался воздействию женских чар. Взгляд красавицы показался ему подозрительно хищным, а поза неестественной, как будто под застегнутым всего на одну пуговицу плащом скрывался какой-то тяжелый продолговатый предмет.

– Ложись!!! – вырвался истошный крик из груди бдительного стража порядка, когда полы плаща распахнулись и в руках у снизошедшей на грешную землю богини красоты появилась штурмовая винтовка «РЛ 83».

Снаряд из подствольного гранатомета разорвался при соприкосновении со стеклом левой будки охраны. Фонтан мелких осколков вместе с кусками металла и разорванной плоти мгновенно разлетелся по небольшому залу. Человек десять успели упасть на пол еще до того, как раздался взрыв; остальные, чья реакция не была столь быстрой, повалились на мраморный пол, сраженные градом смертоносных осколков. Через секунду послышались первые стоны и крики.

Инстинктивно пригнувшиеся полицейские не заметили, как в их сторону полетела осколочная граната. Маленькая смерть в железной капсулеприземлилась точно под электронным табло. Второй взрыв был намного разрушительней первого. Он вдавил внутрь, искорежил металлические дверцы лифтов, разметал в клочья пластмассовые перегородки и проделал в стенах дыры размером с человеческую голову.

Зал мгновенно наполнился бесформенными грудами обломков и изувеченных тел. Из-за плотного облака медленно оседавших микрочастиц штукатурки и дыма видимость упала до нуля. Выжившие, а таких было мало, не помышляли о бегстве, они находились в шоке и даже не пытались заползти под спасительные обломки, где можно было укрыться от свинцового дождя, вырывающегося из дула раскаленного автомата. Марта не видела, куда стреляла, она вела заградительный огонь, стараясь деморализовать тех, кто еще мог оказать сопротивление.

Затвор автомата предательски щелкнул, магазин опустел. Наемница достала из посеревшего от пыли плаща сменную обойму и привычным движением руки загнала в штурмовую винтовку еще полкилограмма свинца, пятьдесят готовых к употреблению порций смерти.

Где-то наверху противно завыла сирена тревоги, ей вторили душераздирающие вопли раненых и истеричные выкрики снаружи. Обычная музыка боя, такая же привычная для солдата, как для кого-то ежедневная ругань соседей за стенкой.

Марта вскинула автомат и, подобрав с пола сумку, начала медленно продвигаться в сторону, где должна была находиться лестница на верхние этажи. От пыли было нечем дышать, глаза слезились, разъедаемые жуткой резью. Она брела сквозь едкое облако, стреляя короткими очередями на любой отличный от стона звук.

Наконец-то мучения были окончены, руины холла остались позади, а впереди белела заветная дверь лестничной площадки. Вытерев слезы предусмотрительно захваченным чистым носовым платком, наемница приступила ко второй фазе жестокого плана.

Однако, не дойдя до двери всего пару шагов, Марта остановилась и прислушалась. Вой сирены и стоны нарушил другой, более мощный, нарастающий звук.

«Бараны бестолковые!» – со злостью прошипела убийца сквозь сжатые зубы и быстро отскочила от двери метров на десять назад.

Деревянные створки с треском слетели с петель под натиском многоголовой толпы, несущейся к выходу. Служащие банка подумали, что здание рушится, и, движимые вполне естественным желанием выжить, кинулись вниз. Чем ближе люди были к заветной цели, тем безумнее становились их глаза и пустее головы, еще минуту назад заполненные служебными инструкциями и представлениями о морали. Те несчастные, кто оказался в первых рядах и чьими телами одуревшая толпа выдавила дверь, были безжалостно растоптаны собратьями по несчастью. Когда-то бегство животных из горевшего леса называлось гоном, теперь же подобный массовый психоз сравнивали со сходом снежной лавины. Форма сравнения не важна, важна суть – стадо неуправляемо и опасно!

Широко расставив слегка согнутые в коленях ноги, Марта задержала дыхание и нажала на курок. Стрелять вверх предупредительными очередями было бессмысленно, толпа неслась, сметая все на своем пути и не задумываясь над потенциальной угрозой, что человек с автоматом может взять чуть-чуть ниже. К тому же натиск задних рядов в любом случае не позволил бы передним вовремя остановиться.

Первые десять человек упали на бегу замертво, сраженные шквалом свинца. Следовавшие за ними попадали, споткнувшись о трупы, и образовали бесформенную груду барахтающихся тел. Марта не убирала палец с курка, моля всех известных ей богов и святых, чтобы патроны в обойме не закончились раньше, чем из мертвых образуется непроходимый завал для живых. Ей повезло, толпа завязла, остановилась и, подгоняемая новой угрозой, изменила направление своего движения на сто восемьдесят градусов, то есть кинулась обратно наверх.

«Прямо как тогда, в Карагосе, – вспомнила Марта былые подвиги, перезаряжая оружие и вытирая платком липкие от пота ладони, – застрявшая посреди выжженного поля машина, трое пьяных автоматчиков из повстанческой армии и мчавшееся прямо на нас стадо диких быков…»

Живой поток хлынул на второй этаж и присоединился к тем, кто спасался бегством по боковым лестницам. Опасность для жизни миновала, наемница вскинула на плечо винтовку и начала подниматься наверх. Останавливаясь на каждом опустевшем этаже, женщина педантично разряжала в воздух по обойме и не жалела гранат, превращая в щепу дорогостоящую технику и офисную мебель. Лишь изредка ее методичному продвижению пытались помешать разрозненные силы банковской охраны. Она подавляла их сопротивление градом свинца и шла дальше, отсчитывая оставшиеся минуты до того момента, когда полицейские отряды сомкнут кольцо оцепления вокруг банка и начнут штурм.

Чем дольше из здания будут доноситься выстрелы и взрывы, тем испуганнее и злее будут штурмовики. Ей нужно было убедить трясущихся за свои шкуры, трусливых полицейских, что на СЭБ напал не один человек, а целый отряд хорошо вооруженных головорезов. В этом случае, когда они окажутся внутри, будут стрелять без разбора во все, что движется, будут не арестовывать, а просто уничтожать всякого, кто не успел скрыться из банка в общем потоке перепуганных беглецов. Невинно погибших потом спишут на террористов. Так было и будет всегда: своя рубашка ближе к телу, а собственная жизнь дороже хоть тысячи загубленных душ.

Марта достигла пролета седьмого этажа, прислушалась к тишине в безлюдном коридоре и поспешила дальше наверх. Она была абсолютно уверена, что Дарк с Дианой еще не успели покинуть кабинет Осмаса Карвана и не смогут прорваться сквозь цепь методично обшаривающих этаж за этажом стрелков.

«Нет, я все правильно просчитала. – В который раз Марта прокручивала в уме возможные варианты развития событий. – Пятнадцать-двадцать минут у них ушло, чтобы проникнуть за турникет, еще пять-десять – чтобы дождаться лифта и подняться на седьмой этаж. Итого, порог кабинета вампирского прихвостня они переступили в промежутке от 11.52 до 12.02. Мой выход на сцену состоялся в 12.03, паника поднялась приблизительно в 12.05–12.06. Они не из тех, кто останавливается на полпути, а чтобы выбить сведения из такого упрямого и тупого ублюдка, как Осмас, даже виртуозу допросов понадобится не менее двадцати минут. – Наемница взглянула на часы, большая стрелка застыла на цифре 21. – Шахты лифтов заблокированы взрывом, быстро им не спуститься, а через две-три минуты уже начнется штурм. Добро пожаловать в мою игру, дамы и господа! Белые начинают, жертвуют никчемными пешками и выигрывают партию!»

Успешно отстреляв среди обшарпанных стен восьмого, хозяйственного, этажа последнюю обойму, Марта откинула в сторону послужившую верой и правдой винтовку и поднялась по вентиляционной трубе на чердак. Всего за одну минуту и семь секунд универсальный десантный набор, извлеченный из покрывшейся, как и хозяйка, густым слоем пыли и паутины сумки, открыл проржавевшую дверь на крышу.

Яркое солнце ударило по глазам, холодный ветер хлестал по щекам и взъерошенным волосам, пробрался под полы плаща и сковал тело дрожью.

«Еще немного, еще пять минут усилий, а потом согреться и спать», – утешила себя Марта, высыпая содержимое сумки на покрытую двухметровым слоем девственно чистого снега крышу.

К несчастью, полесская полиция использовала вертолеты только во время ночных операций, то ли экономя на топливе, то ли не видя необходимости в прикрытии с воздуха. Иначе бы пилот непременно увидел, как женщина в черном плаще установила на заснеженной крыше банка каркас палатки и обтянула его сверху белым полотном. Когда сборка была окончена, Марта замела следы на снегу и скрылась внутри искусственного сугроба, ничем не отличавшегося от настоящих, даже так же блестевшего под лучами солнца.

* * *

– Так, значит, ты толком ничего не разглядел, а может, тебя вообще в клубе не было? – Дарк сидел, закинув ногу на ногу, в кожаном кресле Карвана и мучил хозяина кабинета вопросами.

– Нет, что вы, был… – дрожащим голосом пролепетал Осмас, наивно предполагая, что если вытянется по струнке и состроит плаксивую рожу, то завоюет расположение незваных гостей, – был, но ничего не видел. Как только началось, я сразу под стол залез.

– Допустим. – Дарк пытался понять, врет ли Карван или просто чего-то недоговаривает.

С точки зрения здравого смысла, действия Карста были вполне объяснимы. Лжесвидетельствовать против Аламеза должен был именно преданный Клану человек, а не вампир. Решившийся нарушить мирный договор моррон убил бы всех кровососов, но пощадил бы не путающихся под ногами людей, поэтому свидетельство члена общины показалось бы подозрительным. Только у человека был шанс выжить в той знаменитой бойне. Однако поскольку Карван все равно ничего не видел, то показания мог дать любой другой прислужник, менее значимая фигура. Зачем понадобилось рисковать человеком, который втайне от правления банка гоняет деньги по нужным счетам, который в курсе левых делишек полесской общины и явно не из храброго десятка? Карст, конечно, знал о вспыльчивости графини, но вдруг она не поверила бы навету, вдруг захотела бы лично побеседовать с живым свидетелем трагических событий, произошедших в далекой северо-восточной стране. Карст не произвел на Дарка впечатления дурака, он мог полениться и допустить небрежность, но не пойти на откровенную глупость. Что-то в этой с первого взгляда простой истории было не так, но что?

«Ничего, увижу банковские проводки за последние месяцы, разберусь. Конт прав, люди врут или бесследно исчезают, а деньги – никогда! Посижу вечерок, покопаюсь в бумажках, выстрою схему, кто кому платит, а уж за что, потом догадаться несложно будет», – размышляя, Дарк поднялся с кресла и заходил кругами по кабинету, ужасно нервируя своими маневрами готового лишиться чувств Осмаса.

– Значит, тебе подсунули готовое письмо и заставили подписать, ты же сам в клубе был, но убийцу вампиров не видел, – резюмировал Дарк рассказ лжесвидетеля. – Так или не так?

– Да нет же, вы неправильно поняли. – Осмас еще больше занервничал и затеребил лацканы пиджака. – Мне никто ничего не давал, просто приказали написать, вот я и написал… Внешность твою, то есть вашу, вкратце обрисовали, да и сказали, как звать…

– Пусть так, но все равно Карст заставил оклеветать меня.

– Карст?! – взвизгнул от удивления Осмас. – Нет, что вы! Карст с прислужниками лично не общается, мы и видели-то его всего пару раз, с ним нам даже разговаривать запрещено.

– Кто же тогда, Финолий?

– Не-а, – Осмас резво замотал плешивой головой, – Онита приказала, моя хозяйка…

– Твоя кто?! – переспросила Диана, впервые встрявшая в мужской разговор.

– Та несчастная, которая однажды должна будет высосать кровь из этого жилистого заморыша, а потом поделиться с ним своей, – ответил за Карвана Дарк.

– Ну, зачем же вы так? – чуть не плача простонал Осмас.

– Затем, – резко прервал попытку подлизывания Дарк, – затем, что заморыш ты и есть, а еще гадкий, мерзопакостный хмырь, слизняк-переросток, мечтающий о вечной жизни и о власти над людьми. Разве не за этим ты подался к вампирам, а, Осмас?!

Карван промолчал и вжал голову в плечи. Глаза Дарка в этот миг так грозно блестели, что Осмасу показалось – сейчас его будут бить.

– Я ничего плохого не делал, мне велели написать, я и написал… – затараторил директор ВРУ, повторяя в который раз жалкие оправдания.

– Ну, ладно, ладно, не дрейфь, тумаков не выдам! Лучше скажи, откуда имя мое узнал, то есть как Лорду своему обосновал, что меня по имени знаешь?

– Онита надоумила… я вроде как вас в банке видел, когда вы с этим… режиссером известным за деньгами приходили.

– А ты, оказывается, со знаменитостями на короткой ноге. Вот что значит быть мо… – усмехнулась Диана, но мгновенно стерла улыбку с лица под суровым взглядом Аламеза.

– Следи за языком и…

Закончить наставление Дарк не успел, откуда-то снизу донесся грохот, и на столе заплясали стаканы. Тело Дарка почувствовало легкое сотрясение, затем еще раз громыхнуло, и последовал более сильный толчок, от которого со стены попадало полдюжины декоративных блюд.

– Что это, землетрясение? – испуганно прошептала Диана, вскочив с журнального столика, – но в Полесье…

– …землетрясений не бывает, – продолжил за нее Дарк, подойдя к выходу и открыв для улучшения слышимости дверь, – впрочем, как и наводнений, цунами, извержений вулканов и огромных пауков-людоедов. Похоже, друг Карван, работу тебе придется менять, у твоего банка серьезные проблемы. Вам решила нанести визит банда налетчиков, да вот как-то странно они начинают, не по-грабительски, сразу с гранат… Они бы еще танк к парадному подъезду подкатили!

Послышавшийся через несколько секунд приглушенный треск автоматных очередей подтвердил смелое предположение Дарка. Коридоры банка наполнились криками и топотом сотни-другой бегущих ног. Моррон закрыл дверь, посторонние звуки мгновенно исчезли.

– Бежим быстрее! – Диана решительно шагнула к двери, но Дарк остановил ее, обхватив за гибкую талию и плечи.

– Не паникуй!

– Нужно убираться, ты не понимаешь! Плевать, ограбление это или террористический акт, сейчас начнется полицейская операция, нас поймают или… – пыталась убедить напарника девушка, еще не успевшая привыкнуть к реалиям новой жизни.

– Успокойся, мы успеем, – прошептал Дарк, глядя в глаза Дианы, и впервые за последнюю неделю добродушно улыбнулся, – нужно взять информацию о счетах из банковской базы данных, скачать все опер-дни как минимум за последние два-три месяца, второго шанса у нас не будет!

Гроттке кивнула и, осторожно высвободившись из дружеских объятий, направилась к компьютерному столику у окна.

– Давай пароль, заморыш! – потребовала девушка, когда после нескольких бойких ударов пальцами по клавиатуре, на дисплее высветился отказ в доступе.

Дарк посмотрел в сторону Карвана, но директора на прежнем месте уже не было. Воспользовавшись минутным замешательством, Осмас прижался к стенке и пытался бочком, не привлекая внимания, прошмыгнуть к двери. Сильная рука моррона схватила дезертира за шиворот и отбросила на пол.

– Ну, а ты куда собрался, родимый?! Давай живее говори пароль и номера счетов!

Дарк просил по-хорошему, не запугивал, не применял силу, но по тому, как испуганно и воровато вращались глазенки директора, моррон заподозрил неладное.

– Один, семь, восемь…

– Отказ!

– Три, пять, шесть…

– Снова отказ, система заблокирована, – сообщила Диана и с расстройства разбила рукояткой «сурабы» двадцатичетырехдюймовый монитор.

Дарк занес руку для удара. Для того чтобы выбить из тщедушного тельца обманщика дух, ему не нужно было оружие.

– Постой, он не виноват! – выкрикнула Диана в тот миг, когда кулак моррона вплотную приблизился к виску жертвы. – В банке тревога, все системы заблокированы, пароли аннулированы. Разблокировать систему можно только из центрального полицейского управления. По крайней мере, в КС так…

Осмас поспешно закивал, отползая на четвереньках от нависшего над ним кулака.

– А зачем вам пароли, зачем счета, я и так все скажу, только давайте побыстрее уйдем отсюда! – Карван съежился на ковре и умоляюще смотрел на Дарка.

– Ты меня за круглого дурака держишь? – вопросил Дарк, картинно разводя в стороны руки. – Хочешь, чтобы я такому вруну, как ты, на слово поверил? Нет уж, друг, пока я данные с компьютера не скачаю, никуда не уйдем.

Раздающаяся откуда-то снизу канонада прорвалась сквозь плотную звукоизоляцию стен. Осмас обхватил голову руками и, жалобно причитая, катался по ковру. Ему казалось, что вот-вот в дверь кабинета ворвутся злые люди с оружием и превратят его в огромное решето.

– Заберем его с собой и уходим, а потом, когда все успокоится, вернемся, – предложила Диана.

– Нет, «потом» может и не быть, – отверг предложение Дарк. – Не верю я в совпадения: мы в банк, а на него тут же и напали; вернемся, а данные уже тю-тю, испарились. Действовать надо сейчас!

Моррон снова схватил за шиворот Осмаса и рывком поставил его на ноги. Подоспевшая Диана бойко отхлестала Карвана по заплаканным щекам, и к паникеру временно вернулась способность соображать.

– Где хранится информация, где находится ваш чертов сервер?! – Дарк сопроводил вопрос сильным тычком в дряблый бок.

– Пятый этаж, комната пятьсот двадцать три, но там кодовые замки, – пролепетал Осмас, продолжая трястись, как несчастный пропойца, перепивший пива и теперь ищущий уютный кустик.

– Ничего, справимся. – Дарк резко отпустил ворот директорского пиджака и обратился к подручной: – Ту проклятую железку, на которой все записано, узнать и из сервера вытащить сможешь?

– Да, но чтобы прочесть…

– Этим займемся позже, – перебил объяснения Дарк и, взяв девушку за руку, решительно направился к выходу.

– Постой, а как же быть с ним, может, заберем с собой?

– Оставь, эта шваль только под ногами мешаться будет, – проворчал Дарк и увлек Диану за собой в коридор.

* * *

Пробежка до двери под номером 523 прошла без происшествий. Раздававшиеся в последние две минуты почему-то сверху, а не снизу выстрелы неожиданно прекратились, в банке воцарилась небывалая тишина. «То ли у террористов патроны кончились, то ли начался обед, волшебное в Полесье время суток, когда никто не работает, общественный транспорт замирает и только самолеты почему-то не зависают в воздухе. – Дарк посмотрел на часы, до заветного перерыва оставалась тридцать одна минута. – Нет, похоже, амуницией плохо запаслись или всех хороших парней перестреляли!»

По большому счету, Дарка не волновали проблемы банка, за исключением того неприятного факта, что налет банды на СЭБ отразился и на их планах. Теперь им придется долго возиться с кодовыми замками и при помощи подручных средств препарировать высокотехнологичную аппаратуру. А в завершение злоключений нужно будет взвалить на плечи трофейную железяку, наверняка тяжелую и неудобную, и с боем пробиваться сквозь отряды полиции. Примитивная однокоридорная планировка здания не давала возможности проскользнуть незамеченными сквозь ряды стражей порядка, а наличие всего одной «сурабы» на двоих не оставляло надежды на успешное завершение открытого вооруженного столкновения.

– Пришли, – идущая немного впереди Диана остановилась перед стеклянной дверью с тремя замками: двумя электронными, открываемыми карточкой безопасности, и одним кодовым.

– Ну, и чего здесь сложного? С чем тут возиться-то? – подивился Дарк и резким ударом локтя выбил стекло. – Чего встала, пошли!

Диана не отреагировала, только подняла вверх левую руку, подавая напарнику знак помолчать. Девушка всматривалась в пустынный коридор со следами перестрелки на стенах и полом, заваленным грудой брошенных при бегстве папок и отдельных листков бумаги.

– Долго еще медитировать собираешься? – пытался деликатно намекнуть Дарк на отсутствие времени. – И что можно высмотреть в этом заброшенном храме казенных бумаг и постных рож?

– Тихо как, – почему-то прошептала Диана, повернув голову в сторону Дарка, – сирена стихла, да и выстрелов больше не слышно…

– Праздник бешеного свинца окончен, скоро начнутся тяжелые будни борьбы с полицией, – усмехнулся Дарк и, перешагнув через пролом в двери, скрылся внутри компьютерного центра. – Пошли-пошли, не задерживайся!

– Послушай… – Диана перешагнула через порог, но упорно не хотела приступить к поискам проклятой железяки. – Перестрелки-то и не было: трупов нет, да и стреляли, похоже, с одной позиции.

– Ага, и из одного автомата, – продолжил мысль девушки Дарк, успешно совмещающий разговор с крушением корпуса самого большого и внушительного системного блока. – Нас подставили, притом я даже догадываюсь кто.

– Да что же ты делаешь? Это не тот сервер, этот даже не подключен… Вон тот! – Диана указала пальчиком на самый невзрачный и маленький из десяти находившихся в помещении корпусов.

– Надо же, вот незадача… – пробормотал Дарк и, вооружившись отверткой и плоскогубцами из числа инструментов, раскиданных по столу техника, накинулся на новую жертву. – Выбирай! – произнес Дарк, когда работа была окончена и сквозь прорези искореженного листа металла стали видны детали замысловатой формы, обмотанные прядями разноцветных кабелей и проводов.

– Вот это и… это… – Диана взяла несколько продолговатых железных пластинок, испещренных микросхемами и наплавными соединениями.

Ценные трофеи уместились в элегантной дамской сумочке, неизвестно откуда появившейся у Дианы в руках. Дарк не стал уточнять, подобрала ли напарница красивую вещицу в коридоре или позаимствовала у госпожи Софары, наверное до сих пор отдыхавшей в одной из уютных кабинок дамского туалета на седьмом этаже. Только полный дурак или зажравшийся ханжа мог обвинить рисковавшего жизнью солдата в мародерстве. «На войне нет награбленного, есть только трофеи!» – говаривали солдаты в старину, да и нынешние поколения вояк придерживались того же мнения.

– Уходим, – скомандовала дама с сумочкой и пистолетом, всего на долю секунды опередив хотевшего сказать то же самое Дарка.

Аламез поморщился, ему не нравилось, когда напарники перехватывают друг у друга инициативу, как эстафетную палочку, и крадут слова прямо из открытого рта. «Воспитанием подрастающего поколения займусь потом, сейчас главное смыться отсюда, и как можно быстрее!» – решил моррон, предвидевший большие трудности и множество неприятных моментов при общении с возомнившей себя командиром особой женского пола.

Предчувствия не обманули хитреца, трудности начались сразу же, едва авантюристы снова вышли в длинный темный коридор без окон, освещенный единственной уцелевшей лампочкой. Бывшая некогда белой двустворчатая дверь лестничного пролета распахнулась, и в темноту коридора, громыхая накладками бронежилетов, ворвались двое штурмовиков. Компактные и не очень мощные фонарики, закрепленные на правых наплечниках пуленепробиваемых конструкций, освещали лишь маленькую часть тонущего в полумраке пространства.

Внезапное появление полицейских еще не означало провала. Можно было устроить захватывающий дух спектакль с плачами да стонами или просто незаметно уйти, затаиться в темных углах комнат без окон. Однако грозная воительница, посчитавшая себя, вопреки подробным объяснениям Дарка, не только бессмертной, но и неуязвимой для пуль, повела себя крайне неосмотрительно, если не сказать глупо. Вместо того чтобы хотя бы попытаться разыграть из себя невинную овечку, чуть не попавшую в плен к кровожадным террористам, Диана широко расставила ноги и, держа массивный пистолет по-дальверийски, обеими руками, открыла огонь.

Пули эффектно забарабанили по стальным пластинам бронежилетов и откинули штурмовиков на два метра назад, но толку от этой выходки не было никакого. «Сураба» была заряжена обычными пулями, а нападение только разозлило полицейских. Место упавших заняли их товарищи, поспешившие тут же открыть ответный огонь.

Распахнув дверь ближайшего и, по счастливой случайности, незапертого кабинета, Дарк бесцеремонно схватил девушку за развевающийся на затылке хвостик и, не обращая внимания на ее жалобные повизгивания, впихнул в царство аккредитивов и банковских гарантий, если верить табличке, висевшей на двери.

Темнота не только друг молодежи, она еще и покровительница воров, надеющихся не только уйти от погони, но и не потерять добытое с неимоверным трудом. Захлопнув дверь, Дарк кинулся бежать по коридору. Пули свистели вслед, сбивая со стен штукатурку и напоминая о неминуемости расплаты за глупость. Он совершил ошибку, послушавшись Конта, недооценил опасность посещения банка днем, но самым опрометчивым поступком стало то, что он связался с глупой сопливой девчонкой, имеющей дурацкую привычку быть пробкой во всех бутылках и брать инициативу в свои руки, не спросив на то разрешения у более опытных и умудренных жизнью товарищей. Два напоминания были особо суровыми: одно вонзилось в левое плечо, задев ключицу, а второе впилось в весьма пикантное место. Темп передвижения заметно снизился, наглядно иллюстрируя древнюю народную мудрость: «Туда раненый боец далеко не убежит!»

Полицейские прекратили стрелять, перезарядили оружие и пустились в погоню за беглецом. Ослепленные светом собственных фонариков, враги не видели, кто в них стрелял и сколько вообще было злоумышленников. Они гнались за морроном и проскочили мимо двери, за которой тихо, как мышка, шаловливая мышка с длинным хвостиком, отсиживалась Диана. Дарк уводил преследователей не столько от нее, сколько от маленькой дамской сумочки, в которой лежала воистину бесценная добыча.

В самом конце коридора Дарк свернул в открытую дверь углового кабинета. Потеря крови была незначительной и еще не дала о себе знать, а вот боль вовсю напоминала о присутствии в теле двух инородных тел свинцового происхождения. Проскакав по столам, как сайгак, Дарк выбил кулаком стекло и шагнул на узкий обледеневший карниз.

Порыв холодного ветра пронзил разгоряченное тело, а крики удивленных полицейских из оцепления и слетевшихся, как воронье на падаль, журналистов подтвердили предположение о безвыходности положения.

«У них рации, они не будут стрелять в безоружного на виду у прессы, но непременно сообщат своим, где меня искать, – мысленно прокручивал ситуацию моррон, осторожно перебирая ногами по покатой кромке льда. – Вот и хорошо, так и было задумано: натуральненько и остросюжетненько, чтобы ни у кого не возникло сомнений, другого выхода все равно нет. А так будет выглядеть вполне правдоподобно: загнанный в угол бандит пытался уйти от погони и поскользнулся на обледеневшем карнизе. Если повезет, много костей не поломаю, а свернутая шея, в моем случае, не повод для расстройства. Годика через три-четыре воскресну, может быть…»

Это «может быть» неустанно преследовало Аламеза на протяжении десяти веков. Он никогда не знал наверняка, что оживет, но, похоже, у великого и почти всемогущего коллективного разума все же были свои слабости и фавориты. Пока Дарку везло, везло настолько, что он решил искусить судьбу.

Самым трудным было отважиться прыгнуть вниз с двенадцатиметровой высоты, туда, где, как назло, даже не было сугробов. Но если колесница Провидения въехала в колею, то с пути ее уже не свернуть. Высунувшийся из окна полицейский отвлек внимание Дарка, и нога поскользнулась. Тело моррона полетело вниз, сопровождаемое ревом испуганной толпы.

Глава 18 Дела государственной важности

Шкафы бывают разными: одностворчатыми и двустворчатыми, большими и маленькими, старыми и новыми, пропахшими нафталином и благоухающими въевшимися в стенки запахами духов. Они – как люди: одни красивые и ухоженные, другие скрипучие и обшарпанные. Бытие определяет не только сознание, но и внешний вид.

Тот шкаф, в котором пришлось укрыться Диане сразу, как только Дарк впихнул ее в кабинет, был старым, безногим и завалившимся на правый бок. Девушка не предполагала, что убежище будет комфортным, но все равно открыла перекошенную дверцу и залезла внутрь. Другого выхода просто не было, полиция пустилась в погоню за Аламезом, но это не значило, что полесские коллеги забудут методично, метр за метром, обыскать весь этаж.

Внутри собственность банка оказалась еще отвратительнее, чем снаружи. Его Величество Случай пребывал, по-видимому, в хорошем настроении и решил напомнить девушке прежние деньки, когда она неустанно лазила по трущобам и помойкам Альмиры, то в поисках вещественных доказательств, то гоняясь за не страдающими брезгливостью преступниками. Оказавшись внутри темного мирка со стойким запахом сменной обуви и одурманивающими ароматами загнивающих остатков еды, Диана неожиданно поняла, что ужасно боится замкнутых пространств, и начала всерьез призадумываться о добровольной сдаче полиции.

Мелкие мошки и букашки, считавшие себя наравне с сотрудниками отдела аккредитивов полноправными совладельцами затхлой обители, эмигрировали с недоеденных бутербродов и перебрались на лицо, волосы и руки девушки. Несколько особо пакостных и находчивых умудрились заползти под свитер и брюки. Одержимые жаждой познания и поиском новых лакомств, насекомые ползали по коже и вызывали дикий зуд, от которого объекту исследований хотелось выть и кусаться. Однако Диана стоически стиснула зубы и, терпя боль, решила воздержаться от активных карательных мероприятий. Древнее хранилище шуб, сапог и объедков могло не выдержать ее возни.

На четвертой минуте добровольного заключения послышался скрип двери, по полу загрохотали армейские ботинки. Судя по шагам, полицейских было двое, они обшарили весь кабинет, не забыв заглянуть под столы, непонятно зачем разбили прикладом компьютерный монитор, но так и не удосужились заглянуть в платяной шкаф. Потом вандалы ушли, на всякий случай оставив входную дверь открытой. Это плачевное обстоятельство заставило Диану и дальше томиться в грязном и смрадном питомнике паразитов. Из коридора то и дело доносилась поступь тяжелых ботинок, звон оружия и громкие голоса. Полицейские прочесали этаж, никого и ничего не нашли, но почему-то не уходили. Через замочную скважину и щели двери внутрь шкафа проник смрад дешевого табака. Служивые закурили, их было не меньше десятка.

«Чего они ждут, что охраняют? – недоумевала Диана, борясь с судорогами в затекших ногах и с новой массированной атакой назойливых насекомых. – Что за дурацкая привычка топтаться на одном месте, когда поезд уже ушел. Не думают же они, что преступники вернутся или добровольно повылазят из укромных мест? Хотя если эти омерзительные твари и дальше будут так кусаться и лазить где попало, то придется действительно сдаться властям!»

Имевшей солидный опыт оперативно-разыскной работы Диане даже не пришло в голову, в чем крылась истинная причина топтания полицейских в коридоре. Операция была завершена, и казалось, самым разумным решением было уступить плацдарм следственной группе. Однако послышавшийся вскоре на фоне многоголосого бормотания властный, сотрясающий уцелевшие стены и перегородки голос расставил все точки над «i». Вначале Гроттке испугалась, ей почудилось, что наступил тот судьбоносный момент, о котором предупреждал Дарк, и она наконец-то услышала голос коллективного разума, но впоследствии оказалось, что это был всего лишь рев недовольного полицейского начальства, решившего собственными глазами осмотреть место происшествия.

У начальника старгородской полиции полковника Гарварса был плохой день: жена отказалась выполнять супружеский долг, а тут еще совершенно некстати произошло нападение на самый крупный и влиятельный в городе банк, повлекшее за собой весьма неприятные разговоры с чинами из городской управы. Угроза досрочной отставки по позорящей честь мундира статье «Частичное служебное несоответствие» заставила полковника ненадолго покинуть стены своего кабинета и «научить» подчиненных, как надо работать.

– Идиоты, бараны… скоты безмозглые! – громыхал полковничий бас в тиши разгромленного коридора. – Мало того, что в городе порядок навести не можете, никто на это и не надеется… вы даже одного паршивого летуна изловить не в состоянии! Где банда, где сообщники того паршивца, не один же… такой погром устроил?!

– Господин полковник, мы прочесали все здание… – робко начал оправдываться командир штурмового отряда, чем вызвал новый шквал негодования взбешенного руководства.

– А ты, капитан, у меня скоро помойку прочесывать будешь, объедки искать! Как мог позволить этому придурку из окна сигануть, да еще на глазах у всего города?! Молчать! Мне жалкие оправдания не нужны, работу нужно работать, а не спирт казенный втихаря хлестать!

В ходе проведения незапланированного воспитательно-разъяснительного мероприятия Диана почерпнула много нового и интересного о тяжких служебных буднях и интимной жизни с нетрадиционным уклоном офицерского состава старгородской полицейской управы. Полковник разошелся, он самозабвенно изливал накопившуюся с утра злость на головы вытянувшихся по стойке «смирно» солдат штурмового отряда и чувствовал облегчение. Когда полковник выдохся, на него снизошло озарение. Он понял, что, несмотря на мелкие превратности судьбы, в общем и целом жизнь удалась. Тональность разговора стала менее грозной, а содержание – более конструктивным.

– Ну ладно, балбесы, показывайте, где тут у нас птички из окон летают?

По коридору прокатился дружный вздох облегчения, настроение воинства мгновенно улучшилось, а по каменным плитам пола загромыхало около двух десятков кованых сапог. В тот самый миг, когда полицейские толпой побрели в дальний конец коридора, одна из противных букашек заползла Диане прямо в ноздрю. Девушка пыталась удержать чих, но не совладала с естественной потребностью организма избавиться от залезших в него паразитов. Очищение дыхательного канала сопровождалось не только громким звуком, отдаленно напоминающим трель охотничьего рожка, но и сотрясением всего тела. Расшатанные стенки шкафа не выдержали нагрузки, и прогнившая изнутри конструкция обвалилась, похоронив Диану под обломками досок, горой шуб и осколками банок со зловонными смесями.

После десятиминутного нагоняя почти каждый из полицейских посчитал своим долгом показать служебное рвение и поучаствовать в поимке опасного преступника. На Диану, с трудом выбравшуюся из-под залитых протухшим рассолом обломков, одновременно накинулись не менее восьми человек. Ее не били, только повалили на пол, заломили за спину руки и, защелкнув на запястьях браслеты наручников, волоком потащили в коридор, где бросили под ноги ожидавшего конца операции полковника.

Небрежно брошенные на пол рядом с девушкой дамская сумочка и «сураба» с опустевшей обоймой лишили пленницу призрачного шанса прикинуться заснувшей на рабочем месте сотрудницей банка. Надежда на спасение была окончательно потеряна, муки в зловонном шкафу были напрасными.

– А вот и сообщница! Что же ты, дрянь трусливая, в шкаф заползла, что ж вместе с дружком не выпорхнула?!

Плоское подобие юмора развеселило солдат, хотя, возможно, оглушающий гогот был всего лишь данью уважения полковничьим эполетам. Стараясь держать себя в руках и не ответить на откровенное издевательство язвительной насмешкой, от которой обычно у самых заядлых шутников отпадала охота острить, Диана подняла голову и молча посмотрела на полковника исподлобья.

Единственно грозным и страшным в фигуре толстощекого карапуза были превосходящие возможности даже самого богатого воображения размеры живота. Если бы не отработанный годами упорных тренировок командный голос, вселяющий трепетный страх в сердца подчиненных, то Гарварса можно было бы принять за переодетого клоуна, засунувшего для пущей гротескности и комичности своего персонажа под форменный китель кучу подушек и свернутых одеял. Облысевший, покрытый потом лоб и клочки торчащих по бокам головы вихрастых волос, пухлые пальчики и обвисшие щеки, покоящиеся на вороте рубашки, – все это обрюзгшее великолепие как-то не ассоциировалось в голове Дианы с образом высшего полицейского чина.

– Ну, что молчишь, дура, немую из себя корчишь или героиню?! Вот погоди, до конторы доберемся, ты у меня завизжишь, как свинья на сносях!

Полковник слегка колыхнул складкой между вторым и третьим подбородком, и подчиненные ревностно кинулись исполнять понятый без слов приказ. Диану грубо схватили за руки и волосы, встряхнули в воздухе, а затем поставили на колени перед толстяком. Это было сделано лишь для того, чтобы пухленькая ручка ожиревшего чиновника отвесила девушке звонкую пощечину.

– Вы не имеете права бить арестованного, это произвол! Я гражданка КС и требую…

Полесские полицейские так и не услышали, чего же хотела потребовать возмущенная поведением толстяка Гроттке. Гарварс совершил воистину невозможный при его комплекции акробатический трюк: каким-то образом умудрившись поднять согнутую в коленке ногу до уровня живота, с криком: «На, жри!» – он пнул Диану в лицо. Пленница упала на спину и заметалась по полу, пытаясь перебороть чудовищную боль, причиняемую изувеченной переносицей и разбитыми в кровь губами.

– Ну что, штучка импортная, может, еще чего потребовать желаешь или попросить? – усмехнулся довольный своей отменной физической подготовкой полковник и властно произнес, обращаясь к оробевшим подчиненным: – Эту падаль в контору, займусь ею лично. Саменс, собери всех, кто из банка во время стрельбы сбег, и в лагерь, на двадцать седьмой километр! Опосля разберемся, кто из них в банке служит, а кто в суматохе к толпе присосался. Да, и еще, начальство банковское, смотри, не трожь, обидятся слюнтяи, вони потом не оберешься!

– Да, это уж точно, вони будет много! Народец нынче пошел такой глупый и упрямый, ну, ничегошеньки понимать не хочет, никак в шкуру честного сыскаря влезть не желает! – раздался со стороны лестничного пролета приятный мужской баритон.

Полицейские, все как один, повернулись и изумленно уставились на невысокого щупленького мужчину, умело скрывающего под дорогим клетчатым пиджаком маленький аккуратный животик. Короткие волосы на голове незнакомца плавно переходили в бакенбарды, а в середине остренького подбородка произрастала редкая поросль, издали напоминающая крохотную бородку. Хотя аудитория казалась настроенной крайне недоброжелательно, а некоторые особо ретивые полицейские даже направили в его сторону снятое с предохранителей оружие, мужчина продолжал медленно приближаться и, не сводя глаз с раскрасневшегося лица Гарварса, пакостно улыбался.

– Значит, превышаем должностные полномочия, господин полковник, да еще при этом грубо нарушаем закон, нехорошо, нехорошо! – пел мелодичный голос, раздражающий слух абсолютным спокойствием. – Иностранную гражданку без суда и следствия сапожищем по морде! Вот тебе и вмешательство правосудия, вот тебе и защитники правопорядка… Срамота!

– А это что еще за сморчок выискался? – обратился отошедший от шока полковник к командиру отряда.

– Не могу знать, – капитан Саменс виновато развел руками.

– Ну-ка, ребята, оттащите пижона в уборную и научите уму-разуму, потом на двадцать седьмой, к остальным!

Трое полицейских, на чьи лица упал начальственный взор, кинулись исполнять незаконный приказ. Однако, не успев сделать и трех шагов, штурмовики остановились и вытянулись по стойке «смирно». Виной тому была маленькая черная книжечка, быстро выпорхнувшая из кармана брюк «пижона». Даже полковник с его врожденной близорукостью увидел позолоченные буквы ГАПС, не предвещавшие ничего хорошего. Хитрые глазенки застигнутого врасплох чинуши испуганно заметались из стороны в сторону. Страх перед зловещей организацией с неограниченными полномочиями мешал сосредоточиться, но полковник все-таки взял себя в руки.

– Отставить! – с запозданием как минимум на пятнадцать секунд прозвучала бессмысленная команда.

Полицейские и так уже вытянули руки по швам и поедали глазами носки ботинок, ожидая, чем же обернется дуэль высокого начальства: приказом об аресте Гарварса или очередным строгим внушением, которое в принципе не повлечет за собой серьезных последствий. Мысль ослушаться решения представителя ГАПС была чужда любому гражданину Полесья.

– Прошу меня простить, – виновато заулыбался полковник, поспешно протягивая руку подошедшему вплотную мужчине. – Сами поймите, нервы, мы все на взводе, не каждый день происходит такое…

– Совершенно верно, не каждый, примерно с интенсивностью раз в три дня, но об этом позже, – ответил офицер политического сыска, пожав протянутую руку и тут же вытерев ладонь о ткань клетчатого пиджака.

Гарварс подавил в себе вспышку гнева и приказал капитану увести отряд. Во время предстоящего и наверняка неприятного для него разговора полковнику не нужны были свидетели. Неизвестно, чем бы могла обернуться милая беседа с наделенной большими полномочиями персоной, которую буквально минуту назад он неосмотрительно приказал избить в пропахшем нечистотами туалете. Незнакомец не стал противиться, он медленно подошел к лежавшему на полу телу потерявшей сознание женщины и флегматично взирал, как ручейки крови стекали с изувеченного лица на пол.

– Жесток ты, Гарварс, лют да глуп, как тюремный надсмотрщик, – произнес незнакомец, как только последний солдат вышел на лестницу. – Вот из-за таких трусливых, тупых служак, как ты, наша страна до сих пор в полной… политической изоляции.

– А с кем, собственно, имею честь? – прищурив и без того узкие щелочки заплывших жиром глаз, произнес полковник, на которого явно тлетворно подействовало отсутствие при разговоре свидетелей. – Помахать издали документом каждый может, а вот…

– Смотри. – Мужчина устало ухмыльнулся и, не сводя глаз с бесчувственной Дианы, протянул полковнику служебное удостоверение.

Чин худощавого выскочки был невысок, Гарварсу приходилось беседовать с политсыскарями и поважнее, но маленький вкладыш, дающий владельцу неограниченные полномочия на территории Старгорода и близлежащих окрестностей, в корне менял канву и суть предстоящего разговора. Одного слова козлобородого было достаточно, чтобы его, заслуженного офицера полиции, полковника и кавалера множества орденов, поставили к стенке и расстреляли на месте собственные солдаты.

– Ну, хватит глазеть! Еще, чего доброго, потом заляпаешь или сжуешь… «от нервов». – Капитан Малвис Донато ловко выхватил книжечку из трясущихся рук полковника и убрал ее во внутренний карман пиджака. – Хорошая бумажка, не правда ли? Надеюсь, теперь ты не будешь корчить из себя хозяина города?

Складки под подбородком полковника пришли в круговое движение по горизонтальной оси. Этот жест мог означать лишь одно: «Я на все согласен!»

– Отлично, значит, слушай сюда… – Малвис подбоченился и придал лицу суровое выражение. – Сотрудников банка не трогаешь, на двадцать седьмой километр не отправляешь! Дамочку покалеченную я с собой забираю, прикажи своим людям отнести ее в мою машину. Никому ни о чем ни гугу, даже Городскому совету!

– Не пойдет, – вдруг воспротивился указаниям воспрянувший духом полковник. – Даже ваши полномочия не дают права вмешиваться в расследование полиции, если дело касается…

– Слушай, ты, свинопотам в эполетах! – впервые повысил голос полномочный представитель ГАПСа. – Одно моеслово, и весь этот коридор обмажут твоим салом! Ты на кого осмелился пасть разевать?!

– Параграфы 18 РС и 273 ПН Уложения… – начал было монотонно вещать полковник, но, испугавшись властного взгляда, решил сменить тактику и разжалобить собеседника: – Вы же запретили Совету докладывать, а так меня городской глава…

– …только уволит, – продолжил за полковника Малвис. – Поверь, мой плюшевый друг, в твоем случае это не самый плохой вариант!

Маленькие хищные бусинки глаз Малвиса пронзили Гарварса насквозь, они сантиметр за сантиметром поедали обрюзгшую физиономию провинциального чиновника, решившего вдруг не к месту прикрыться буквой закона, упрямиться, когда речь зашла о действительно серьезных вещах, о делах государственной важности.

– В чем тебя могут обвинить? В бездействии, в том, что ты не смог справиться с захлестнувшей город волной преступности, какая ерунда! Выйдешь в отставку, будешь рыбку ловить. А эта девка, которую, между прочим, ты собственным каблуком искалечил, не просто гражданка КС, она в нашей картотеке под очень серьезным значком числится. Чуешь, куда я клоню?!

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – покорно кивнул полковник и протер заслезившиеся глаза.

Перспектива ловли карасей на берегу тихого пруда вдруг показалась Гарварсу манящей и желанной. Злодейка-судьба втянула его в чужую игру, в игру с большими ставками, непонятными правилами и очень скверными оппонентами. Он был искренне благодарен худощавому гапсовцу с козлиной бородкой, позволившему выйти из нее в самом начале, то есть с минимальными потерями.

Глава 19 Старый и противный

«У крайнего гномика справа нос отбит. Наверное, несколько раз на пол падал, бедолага. – Диана закрыла глаза и попыталась облизнуть пересохшие куски распухшего мяса, бывшие совсем недавно губами. – Он такой же, как и я, недобиток-подранок, но только не тешит себя глупой надеждой, что когда-нибудь наступит долгожданный покой и жизнь потечет размеренно. За что мне все это? Меня столько раз били, уродовали лицо и мяли бока! Нет, нужно было, как мачехе, в манекенщицы податься. Хоть телесами обнаженными сверкать пришлось бы да годами на диетах сидеть, зато бы мной восхищались, а не калечили. Два раза за четыре дня – это уже перебор, такого темпа я долго не выдержу…»

Несмотря на то что природа благосклонно одарила девушку красивым лицом, роскошными волосами и идеальной фигурой, Диана прекрасно отдавала себе отчет, что выход на подиум ей не грозил как в ближайшем будущем, так и в отдаленной перспективе. Не тот характер, не то воспитание. Родители сформировали в ее голове неправильную систему ценностей, вдолбили принципы, не совместимые с образом жизни преуспевающей современной женщины. Ей было противно обольстительно хлопать накрашенными ресницами, строя глазки богатым мужчинам, нарочито вилять бедрами при ходьбе, часами кривляться перед зеркалом, жеманничать, ежедневно следить за безукоризненностью полировки ногтей и заниматься прочими глупостями, чтобы эффективно выклянчивать деньги или выгодно выйти замуж. Она всегда хотела чего-то добиться в жизни, что-то собой представлять, а не быть бездушной, стервозной самочкой-иждивенкой, кричащей взахлеб о равноправии с мужчинами, но в то же время элегантно переваливающей обязанности на чужие плечи. Девиз «В слабости наша сила!» был явно придуман не для нее.

Вязкая, пахнущая алоэ масса, густо покрывавшая лицо девушки, потекла и попала в рот. На языке и деснах появился тошнотворный горький привкус. Зеркала поблизости не было, но Диана догадывалась, как отвратно выглядит. Ей приходилось видеть не раз, что собой представляет лицо несчастного, которого самозабвенно пинали ногами или били дубинкой по голове. Похоже, удар толстяка не сломал переносицу, но кованый каблук его сапога разодрал щеку и прошелся по губам, вмиг превратив красавицу в уродливого монстра, которым впору пугать детей по ночам.

Под целебной маской, наложенной неизвестно кем и как давно, наверняка скрывались опухоли, отеки, синяки и многочисленные ссадины. Диана не чувствовала боли, но охватившая тело слабость не позволяла пошевелить даже пальцем. Скользкая холодная слизь, подобно хищной амебе, прилипла к лицу и высасывала силы, направляя их, правда, не на поддержание своей собственной жизни, а на заживление глубоких ран пациентки.

Вот уже полчаса, если верить стареньким настенным часам, Гроттке лежала под теплой медвежьей шкурой у горевшего камина, думала, вспоминала и рассматривала диковинные предметы, находящиеся в плохо освещенной комнате.

Несмотря на огромные размеры помещения, мебели было немного: широкий дубовый стол, заваленный книгами, бумагами, чертежными инструментами и канцелярскими принадлежностями, да кресло с высокой спинкой, искривленные подлокотники которого были обшиты волчьим мехом. Фотографии походной жизни, охотничьи трофеи и оружие на стенах отсутствовали, хотя хозяин кабинета явно любил побродить по лесу с двустволкой и пощекотать себе нервы охотой на крупного зверя. Примерно три четверти пространства пола было устлано шкурами убиенных зверушек: медведей, кабанов, волков, и лишь узкая дорожка, ведущая от двери к столу, а затем к камину, сохранила девственность серых мраморных плит.

Самым экстравагантным и интересным экспонатом в музее меховых изделий и выделки шкур был его хозяин, невысокий, перешагнувший пятидесятилетний порог мужчина в клетчатом пиджаке. Выдающийся вперед животик смотрелся странно на его костлявой фигуре, возникало ощущение, что он или переел, или страдал небывало сильным расстройством желудка. Незнакомец появился в кабинете примерно минут двадцать назад, увидел Диану с открытыми глазами, что-то невнятно пробормотал себе под нос и, игнорируя вопросительный взор неспособной шевелить распухшими губами девушки, как ни в чем не бывало уселся в кресло. Все это время он усердно шебуршал листами бумаги, читал, делал пометки, что-то расчерчивал на огромных листах и ни разу не удосужился взглянуть в сторону лежавшей на полу пациентки.

Диана сразу поняла, что она не пленница: руки не связаны, одежда на месте, а противная слизь на лице хоть и лишала сил, но исцеляла. Обычный тюремщик не стал бы заботиться о здоровье узника, тем более когда нанесенные увечья всего лишь уродовали лицо, а не грозили преждевременной смертью того, кого еще следовало основательно допросить.

Огонь потрескивал в камине, поедая недавно положенную порцию дров, часы мерно тикали, а темноволосый мужчина преклонных лет с жидкой козлиной бородкой продолжал корпеть над столом, демонстрируя девушке то задумчивый анфас, то остроносый профиль, то начинающий лысеть затылок. В конце концов Диана устала ждать, когда на нее благосклонно обратят внимание. Отчаявшись услышать от занятого работой мужчины хотя бы слово, хотя бы банальный, напрашивающийся сам собой вопрос: «Как себя чувствуешь?» – Гроттке полностью переключилась на рассматривание коллекции забавных статуэток, стоявших на камине.

Фигурки были довольно большими, сантиметров двадцать высотой, не считая постаментов, – явно ручной работы, поскольку заводская конвейерная штамповка не предполагала такой плавности и отточенности линий. Искусный мастер трудился над каждым экспонатом не меньше месяца, тщательно и кропотливо шлифуя и подравнивая изгибы мускулистых тел и мелкие детали сложных, многокомпонентных доспехов. Даже с расстояния двух метров можно было разглядеть отдельные звенья кольчуги, волоски густых бород и чешуйки, которыми были обшиты кожанки-безрукавки.

Однако самым удивительным было то, что коллекция состояла исключительно из фигурок гномов, притом не тех вечно улыбающихся, щупленьких добрячков из детских сказок, а широкоплечих, мускулистых и волосатых крепышей с нависшими над ремнями животами. Лишь в двух или трех случайно попавших под руку книжках Диана встречала похожие описания представителей мифического, когда-то якобы жившего в пещерах Макановых гор, а ныне полностью вымершего народа. Каждый творец на поприще словесного жанра фантазировал, как мог: одни писали волшебные истории для детей, другие – притчи и саги для взрослых, поэтому у бедных сказочных персонажей животы то выпячивались, то убирались обратно, то отрастали густые бороды, то розовели и становились по-детски нежными и припухшими щечки. Характеры же вымышленных персонажей соответственно варьировались от добродушно-миролюбивых до агрессивно-воинственных.

Неизвестный скульптор, видимо, не любил лепить радушные мордашки и милых барашков на зеленом лужку. Гномы в его исполнении были обросшими и сердитыми, пугающими ценителей прекрасного видом рубленых шрамов, горой выпирающих из-под одежды мышц и взглядом исподлобья, от которого по коже пробегали мурашки. На общем фоне волосатых и грозных бородачей особо выделялась статуэтка, стоявшая точно по центру. В отличие от других, этот гном был каким-то всклокоченным, растерянным и почти голым. Его мощный торс и огромный живот едва прикрывала вывернутая наизнанку шкура, руки сжимали двуручную секиру, а глаза испуганно и тоскливо взирали вдаль, куда-то туда, за горизонт, где скрывалось пугающее неизвестностью будущее.

– Что, нравятся малыши-крепыши? Сам лепил, – прозвучал поблизости приятный мужской баритон.

Увлеченно рассматривая изваяния бородатых созданий, Диана не заметила, как мужчина поднялся из-за стола и подошел к ней на расстояние вытянутой руки.

– Ты будешь удивлена, но у этих карапузов много общего с тобой. Они были такими же свободолюбивыми гордецами, да и на помойках Альмиры им пришлось изрядно повоевать. Правда, это было давно, более тысячи лет назад… Участники легендарного гномьего погрома, смельчаки, сумевшие выдержать натиск разъяренной черни и пробиться из столицы сквозь ряды филанийской гвардии. Эх, славные были деньки, трудные, но не скучные!

Диана промычала в ответ. Она хотела возмутиться и вежливо попросить незнакомца не держать ее за круглую дуру, но липкая масса прочно сковала лицо и позволила вырваться изо рта лишь нечленораздельному бурчанию.

– Ах, извини, совсем забыл. – Мужчина наклонился над девушкой и быстрым движением руки сдернул опостылевшую Диане маску. – Теперь все в порядке, можешь говорить, но вот в зеркало пока не смотрись, там такой огромный синяк!

– Верю, – тихо прошептала девушка, пытаясь отделаться от ощущения, что с ее лица рывком содрали кожу.

Как ни странно, но губы теперь могли шевелиться, хотя мышцы щек онемели и были напряжены, словно туго натянутые стальные тросы. Девушка осторожно провела подушечками пальцев по лицу, боясь, что вот-вот на нее вновь накинется затихшая на время боль. Но время шло, а рези не возникло. Кожа на ощупь была целой, без отеков и ссадин, хотя натянутой и чужой, будто кусок резины. «Липучая гадость сделала свое дело», – пришла к выводу Диана, совершив усилие, чтобы придать голове, а затем и остальным частям многострадального тела более удобное для разговора вертикальное положение. Однако тело сильно ослабело, затылок лишь слегка оторвался от подушки и тут же упал обратно.

– Лежи, лежи, отдыхай, – произнес мужчина в клетчатом пиджаке и повернулся к пациентке спиной, собираясь вернуться к столу и продолжить работу.

– Где я, в психиатрической клинике с косметологическим уклоном или в тюремном лазарете?

Необычный по форме и содержанию вопрос заставил мужчину остановиться и резко развернуться на высоких каблуках.

– Откуда, позволь узнать, такие бурные фантазии? – усмехнулся мужчина, явно не ожидавший подобной постановки вопроса. – Насчет косметологии и тюрьмы, в общем и целом, понятно, а вот психушка-то здесь при чем? Я что, странно одет, трясу головой, разбрызгиваю слюну по стенам…

– Какой еще гномий погром?! Гномов не существует, – прервала Диана длинное перечисление внешних симптомов наиболее распространенных психических заболеваний.

– Конечно, не существует, – кивнул головой незнакомец, – но тысячу лет назад они были, потом ассимилировались, смешались с людьми. Одним словом, вышли из подземелий и стали неотъемлемой частью человеческого общества.

– Бред какой! – простонала Диана и, закрыв глаза, с отчаянием вопросила: – О боже, за что мне все это?!

Всевышний, как всегда, не ответил, божественный глас не прогремел с небес, а вот добродушного старичка как будто ошпарили кипятком. Он чуть не выпрыгнул из великоватого пиджака и, яростно вращая глазами, разразился гневной тирадой в адрес безвольных, слабохарактерных людишек, привыкших переваливать свои проблемы на чужие плечи, взывать к небесным силам, а также отягчать стонами да стенаниями жизнь близким, вместо того чтобы собраться с духом и действовать самим.

– Там, – указательный перст крикуна взмыл вверх, – своих дел невпроворот, чтобы по пустякам отвлекаться и маленьким плаксивым куколкам носы подтирать! – подвел итог сказанному мужчина, когда запас нецензурных слов и экспрессивных междометий был окончательно исчерпан. – Неужели за целых два дня Дарк тебя так ничему и не научил?!

Упоминание о напарнике, с которым они поспешно расстались на пятом этаже банка, придало девушке сил. Она легко вскочила на ноги, но голова предательски закружилась, и пол с потолком вмиг поменялись местами. Если бы мужчина среагировал чуть-чуть медленнее и не успел подхватить на лету падающее тело, то наверняка пришлось бы повторно накладывать омерзительную маску.

– Давай без театральных эффектов и резких движений, красавица, – примирительно произнес мужчина, бережно уложив Диану на пол и заботливо укрыв ее сверху медвежьей шкурой. – Не для того я с тобой возился, чтобы ты сдуру лоб расшибала. Осторожнее подниматься надо, постепенно-постепенно…

– Где Дарк, он жив? – незамедлительно спросила Диана, как только кровь стала немного слабее стучать по вспотевшим вискам.

– Моррона убить нелегко, тем более Аламеза… Он у нас счастливчик, – уклончиво ответил старик.

– Где он, он воскреснет? – задала вопрос по-другому Диана, смутно припомнив разговор полицейских о вылетающих из окон террористах.

Мужчина сел рядом с девушкой на пол и долго молчал, пытаясь облечь ответ в наиболее мягкую, не травмирующую психику форму.

– Думаю, да, но не скоро, – наконец-то ответил мужчина, разводя руками, – точнее сказать невозможно. В силу некоторых объективных причин на полное восстановление жизненных функций моррона может понадобиться разное время: от пяти до ста пятидесяти лет. В любом случае ждать этого момента не стоит, тебе нужно начинать действовать самой.

– Кто ты?! – почти выкрикнула Диана, с запозданием осознавшая, что не знает, кем на самом деле является ее таинственный собеседник.

Девушку немного успокоило лишь то обстоятельство, что пожилой мужчина слишком много знал, чтобы быть обычным человеком. «Определенно, этот хитрый, зловредный сморчок тоже моррон, – Диана пристально посмотрела на собеседника, – хотя не исключено, что сейчас он зашипит, обнажит клыки и вцепится мне в горло. Нет, глупо… Дарк говорил, что кровососы морронов не кусают, наша кровь для них яд. Укусить – не укусит, а вот коготками полоснуть может, старый хрыч, или иную пакость учудит!»

– Ну, наконец-то наш разговор хоть отдаленно стал напоминать беседу интеллигентных людей, – старик покачал головой и картинно воздел руки к небу, напомнив Диане древнего карвеопольского божка из какого-то старого, просмотренного отрывками фильма. – Сначала нужно было представиться друг другу, потом немного поговорить на отвлеченные темы, а только затем перейти к каверзным вопросам, выяснению отношений и прочим важным делам с использованием попавшихся под руку тяжелых предметов.

С мужчиной было невозможно говорить. Диана терялась в догадках, почему он вновь разозлился и начал извергать на нее потоки ехидства и сарказма. То ли она чего-то не понимала, то ли он был чем-то сильно расстроен и накручивал свои, а заодно и ее нервы.

Старик замолчал, неожиданно вскочил с ковра и заметался по кабинету, стараясь, наверное, догнать и изловить верткую и ускользающую от него мысль. Примерно через минуту забег по комнате был окончен, и клетчатый пиджак вместе с его носителем вернулся в обшитое волчьим мехом кресло.

– Ладно, была не была, – вновь заговорил старик, сопроводив начало нового этапа беседы звонким шлепком ладони по острой коленке. – Хоть я о тебе почти ничего не знаю, да и, честно говоря, не интересуешь ты меня: ни как сотрудник Континентальной полиции, ни как женщина, и уж тем более как моррон, расскажу тебе правду, но если станешь языком вертеть где попало…

– Не надо угроз, говори! – резко перебила старика Диана, которой уже изрядно надоел этот глупый спектакль.

– Меня зовут Малвис Донато, я полномочный офицер ГАПС и занимаюсь делами, которые тебя не касаются, но местами пересекаются с тем неудачным расследованием, которым занимался твой отряд. Вижу по глазам, ты уже догадалась, что я тоже моррон. Имя Мартин Гентар тебе ничего не говорит, Дарк обо мне не рассказывал?

Диана не могла ответить на этот, казалось бы, простой и незатейливый вопрос. Запершись в ванной гостиничного номера, девушка, конечно, слушала рассказ Дарка, но временами переживания затуманивали голову, и она уходила в себя, погружалась в размышления, и то, о чем ей твердил сидевший под дверью моррон, пролетало мимо ее сознания. Может быть, Аламез и упоминал имя Мартина Гентара, может быть, даже несколько раз, но точно припомнить она не могла. От долгого рассказа в памяти осталась лишь суть. Мелкие детали, незнакомые имена и второстепенные факты были забыты.

– Впрочем, это не важно, – прервал затянувшуюся паузу Мартин, догадавшись о причине долгого молчания. – Для людей я Малвис Донато, для морронов Мартин Гентар. Когда вернешься в Мальфорн и встретишься с легионерами, то услышишь много нелестных отзывов как обо мне, так и о некоторых других персонах. До меня дошли слухи, что Совет теперь распускает клевету о странности моих привычек и шокирующих любого нормального человека или моррона пристрастиях. Болтуны явно не лишены фантазии, обвинения разнообразны, одни смешнее других… То я трупы поедаю, то с курочками-несушками экспериментирую, чтобы они, значит, золотом и прочим драгоценным хламом неслись. В общем, пакостей много, всех не упомнишь!

– Меньше бы блажил да бороденкой тряс, глядишь, и отзывы были бы поприличнее, – проворчала Диана.

– Злишься? Ну-ну, злись, – весело рассмеялся Мартин, которому почему-то понравилось, как Диана сердится и очаровательно морщит лоб. – Однако ты не права. Во-первых, характер у меня испортился только за последние два десятилетия. Поторчишь в полесской… дыре, всех возненавидишь. Даже в Филании тысячу лет назад не было так погано.

– А что во-вторых? – спросила Гроттке, почувствовав, что Гентар не торопится переходить к объяснению другой причины.

– А во-вторых, хоть я в Легионе и занимал высокий пост, но его добровольно оставил, никого не предупредив и разрешения у Совета не испросив. На то были причины, но факт остается фактом, отступников и дезертиров никто не любит, вот и распускают всякие омерзительные слухи, чтобы расшатавшуюся дисциплину укрепить да мне напакостить, если я жив. Кстати, что меня видела, в Легионе не проговоришься?

– С какой стати? Я даже не уверена, буду ли в него вступать, – честно призналась Диана.

– Будешь, куда ты денешься! Это лишь брюзжащие старики вроде меня и Дарка могут прожить в одиночку, а молодежи, ни духом, ни умом не окрепшей, компания себе подобных нужна, да и учителя опытные не помешают, одна-то многому не научишься.

– Хорошо, обещаю, что не скажу, – ответила Диана, хотела добавить, что, в отличие от Мартина, Дарк хоть и зануда, но не престарелый брюзга, однако в последний момент передумала. – Ты меня от полиции спас, вылечил, а это многого стоит.

– Это все ерунда, так, мелочовка по сравнению с тем, что я сейчас тебе расскажу, какой информацией поделюсь.

Мартин вальяжно развалился в кресле и, закинув ногу на ногу, не сводил глаз с Дианы. Он пытался понять, удалось ли ему произвести впечатление на собеседницу. Однако фиолетово-бурый синяк надежно скрывал большую часть лица девушки, разглядеть под ним игру лицевых мышц и изменение выражения было невозможно.

– Зачем? – спросила Диана, вновь почувствовав легкое головокружение и усталость.

– Зачем мне это нужно? Да просто так, жест доброй воли, отеческая помощь начинающему бойцу, – вновь приветливо заулыбался Мартин, отчего жиденькая растительность на подбородке встала дыбом и приняла строго горизонтальное положение.

– Зачем мне твоя информация? У меня от событий последних дней и так голова раскалывается.

Откровенное признание девушки сильно расстроило бывшего мага. Его лицо мгновенно стало суровым, а глаза заблестели бесовским огнем, но на этот раз Мартину все же удалось взять себя в руки и удержаться от потока ругательств в адрес всех самонадеянных глупцов, и упрямой Дианы Гроттке в частности.

– Затем, что морроны не растут, как грибы, – назидательно произнес Мартин, когда успокоился. – Человечество – живой организм, коллективный разум – мозг, а мы – лейкоциты в крови этого организма. Если появился новый моррон, значит, где-то появилась опасная инфекция. Смысл нашего существования предельно прост – найти и обезвредить пробравшихся внутрь паразитов: уничтожить или по крайней мере локализовать источник угрозы.

– Излагаешь красиво и мудро. Не знаю, как в вашем ГАПСе, а у нас в Континентальной полиции говорят: «Философскую белиберду к делу не подошьешь!» Я поняла, что ты имел в виду, но каким боком реалии жизни Полесья относятся ко мне? Чем может помочь твоя информация?

– Ты слышала голоса? – внезапно спросил Мартин и пронзил Диану насквозь взглядом умных, слегка прищуренных глаз.

– Пока еще нет, но…

– Скорее всего, и не услышишь. Нас слишком много, человечество разрослось как на дрожжах, в мире каждый день происходит слишком много важных, судьбоносных событий. Лично мне кажется, что резервы коллективного разума почти исчерпаны. Он не поспевает своевременно реагировать и посылать сигналы одновременно всем, создает морронов, но не указывает точного направления действий. В этом большая проблема, в этом большая беда. Новичкам приходится думать самим или полагаться на мнения более мудрых и опытных собратьев.

– Так вот куда ты клонишь, в учителя и духовные наставники набиваешься?!

– И не мечтай. – Мартин резко пресек попытку голословно обвинить его в непомерных амбициях. – У меня и своих дел полно, чтобы еще за другими грязь вывозить. Пусть Совет Легиона глобально мыслит и мир спасает, мне же, старику, и полесских заморочек с лихвой хватает: коррупция, поголовное воровство, дележ сфер влияния между торговыми династиями и криминальными группировками, разбазаривание национального богатства, перманентный упадок отечественного производства и постепенное превращение суверенного государства в сырьевую-сбытовую зону, в хозяйственную пристройку КС. Согласись, завидное поприще для работы, дел – хлебать не перехлебать!

Мартин замолчал. По тому, как нервно забарабанили его пальцы по краю стола и как покрылся морщинами узкий лоб, Диана поняла, что Гентар устал. Он не рассчитал сил и взвалил на свои плечи груз, который не мог унести. Трясина ежедневной борьбы со всеми постепенно засасывала слабеющего бойца. Он уже не мог нападать, только латал постоянно возникающие в обороне бреши.

– Морронами становятся не случайно. До сих пор ни мне, ни другим собратьям не известно, по каким критериям коллективный разум выбирает несчастных, которых потом воскресит.

– Почему несчастных?

– Поживи с мое, узнаешь, – мгновенно парировал глупое замечание Мартин и тут же продолжил развивать свою мысль: – Однако при выборе претендента территориальный фактор играет далеко не последнюю роль. Это доказано практикой: например, рассмотрим случай небезызвестного тебе Дарка Аламеза. Сражение, в котором он погиб, проходило всего в каких-то трехстах-четырехстах километрах от места, где впоследствии решалась судьба человечества. С географической точки зрения, богатства выбора у разума в ту пору не было, война была всего одна, да и то энергии мысли павших солдат едва хватило, чтобы создать одного-единственного моррона. В наше время людей значительно больше, гибнут они чаще, и, следовательно, энергетический фактор не является первостепенным показателем. Иными словами, стоимость строительного материала сильно упала в цене.

– Постой, ты можешь говорить помедленнее и не так заумно? Я ведь в этой биоэнергетике ничего не понимаю, – честно призналась Диана.

– О, стражи небесные! – жалобно простонал Мартин и тут же шлепнул себя по губам.

Диана вспомнила, что морроны верят лишь в сотворивший их коллективный разум, а точнее – не то чтобы верят и поклоняются, а просто признают его существование и воспринимают как обычную реалию окружающего мира: горы, воду, деревья. К любым же проявлениям религиозного фанатизма людьми они относятся крайне негативно. По словам Дарка, морроны являются чем-то вроде авангарда воинствующего атеизма, передовым отрядом интеллектуалов, считающих, что мир надо познавать, а не бездумно поклоняться непонятным пока человечеству явлениям. Видимо, для Мартина упоминание высших сил в серьезном разговоре было столь же недопустимым, как для истинно верующего чертыхнуться в церкви.

– Ну, куда уж проще? Вот смотри: тысячу лет назад общая численность популяции людей едва составляла один миллион биологических единиц, проще говоря, особей. Ежегодно гибло в среднем семьдесят-восемьдесят тысяч, может, чуть больше. Согласно моим подсчетам, на поддержание нормальной жизнедеятельности только одного моррона ежегодно тратится энергия от пяти до десяти тысяч умерших, а для создания нового моррона требуется значительно больше, двадцать пять – тридцать тысяч, хотя это не текущие, а единовременные затраты, по мере необходимости, так сказать… А теперь давай подсчитаем! Тысячу лет назад одновременно существовали приблизительно десять морронов. Жизнь есть жизнь, и от смерти в случайной драке никто не застрахован. Совокупные ежегодные затраты энергии на поддержание жизнедеятельности всего Легиона составляли от ста до ста пятидесяти тысяч, налицо явное энергетическое голодание. Разуму часто самому приходилось инициировать голод, эпидемии и, конечно же, войны, чтобы сформировать минимально необходимый ресурс. Новый же моррон мог возникнуть лишь в годы, когда человеческая кровь текла рекой. Как ни горько признавать, все мы, морроны старшего поколения, – чудовища, порожденные войной.

– Минутку, – Диана высоко подняла руку вверх, прося рассказчика помолчать, – но ведь если в жизни людей большую роль играет наследственность, она во многом предопределяет характер, темперамент, наклонности человека, то…

– Умница! – Мартин засиял, как будто выиграл в лотерею миллион, и на радостях захлопал в ладоши. – Должен перед тобой извиниться, поначалу я не очень высоко оценил твои умственные способности… Рад, что ошибся. За последние двести лет в среде морронов произошли не только количественные, но и качественные изменения. Но, честно говоря, я боюсь утомить тебя нудным рассказом.

– Внимательно слушаю, – произнесла в ответ Диана и с удивлением отметила, что старик перестал казаться ей противным брюзжащим ворчуном. У нее возникло к нему странное чувство, отдаленно напоминающее уважение и симпатию.

– Сейчас в Легионе чуть больше двух тысяч морронов, и еще по свету раскидано десятка два самолюбивых отщепенцев вроде меня. Энергетические затраты разума на жизнеобеспечение одного моррона остаются неизменными. Общая же величина затрат растет только в прямой зависимости от увеличения численности Легиона. Ничего сложного. Элементарная арифметическая прогрессия: два плюс два – четыре, а четыре плюс два – шесть. Ресурсов стало много, теперь разум может создать моррона когда угодно, хоть штамповать нас через каждый час!

– Но ведь не штампует же!

– А зачем? Лейкоцитоз возникает, только когда по организму бродит зараза. Все хорошо в меру. Недаром мы в обычной жизни ничем не отличаемся от людей. В период, когда нет угрозы человечеству, мы из белых кровяных телец превращаемся в нейтральную субстанцию. Ты уж прости, что влезаю в дебри медицины, но так вроде бы нагляднее. На примерах из жизни животных получилось бы хуже, ты еще, чего доброго, обиделась бы…

– Я не против, продолжай. – Диане не терпелось узнать, чем же закончится увлекательный рассказ, куда заведут Мартина его рассуждения, но в то же время девушка боялась пропустить что-то важное, нарушить последовательность и целостность логической цепочки. – Если что, я и про зверушек послушаю, но только без пошлостей, а то знаю я вас, старичков, шустры да языкасты не в меру!

Мартин не обиделся, он весело рассмеялся и игриво подмигнул девушке, красивой, даже несмотря на обширный синяк, покрывающий большую часть лица.

– Количественные изменения влияют на качество, и, к сожалению, далеко не всегда в лучшую сторону. Раньше люди чаще всего гибли в ходе войн: солдаты, павшие в битвах, крестьяне, застигнутые врасплох вражеским авангардом, купцы, ограбленные разбойниками в смутные времена, не важно… на каждом из них, так или иначе, лежал отпечаток войны. В современном же мире статистика смертности сильно изменилась. Хоть люди и продолжают самозабвенно убивать друг друга, но подавляющее большинство индивидуумов регулярно уходит в мир иной по совершенно иным, обыденным причинам. Заболевания сердечно-сосудистой системы, возникающие на основе врожденных дефектов или неврозов, онкология кожных и внутренних тканей, дорожно-транспортные происшествия и катастрофы, вызванные или буйством природных стихий, или дефектом возводимых людьми же конструкций, например, непрочный фундамент высотного здания, прорыв плотины и т. д. и т. п. Наследственность у нынешних поколений морронов плохая, – Мартин печально вздохнул и развел руками, – поэтому и Легион превратился в проходной двор. Бойцов мало, зато много обывателей, озабоченных тем, как бы протянуть еще пару-тройку сотен лет.

– Здоровый человеческий эгоизм, – возразила Диана. – Что поделать, умирать-то никому не хочется.

– Желание жить долго и счастливо вполне разумно для человека, но не для моррона. Пока тебе этого еще не понять, но лет через двести ты станешь призадумываться о смерти, а через тысячу лет она будет казаться тебе бесценным подарком судьбы, манной небесной! – Гентар чертыхнулся и опять захлопал себя по губам.

– Все это, конечно, очень интересно…

– …но где та обещанная информация, ради которой тебе пришлось выслушивать бредни старика? – договорил Мартин за девушку. – Ну что ж, изволь! Со стопроцентной уверенностью могу сказать, что цель твоей миссии находится в Полесье, а именно в Старгороде. При нынешних условиях, о которых мы с тобой так долго говорили, коллективный разум не стал бы создавать моррона в одном городе, когда серьезные проблемы назревают в другом. Как офицер ГАПСа, наделенный реальными полномочиями, я знаю обо всем, что происходит в этой стране. Событий много, но в них нет ничего особенного, так, обычная возня местных удельных князьков. Единственно, что действительно заслуживает внимания и может представлять реальную угрозу для всего человечества, это деловая активность некоего Огюстина Дора, крупного пищевого магната из вашей страны.

Услышав до боли знакомое имя, Диана встрепенулась. Теперь она поняла, почему выбор коллективного разума пал именно на нее.

– Приятно иметь дело с умными и сведущими людьми, – констатировал известный всем факт Мартин и затеребил бороденку, то ли расчесывая ее, то ли вылавливая кусающих подбородок паразитов, – ты им только слово сказал, а они уже обо всем сами догадались. Не надо убеждать да разжевывать – большая экономия времени получается!

– Что… что он задумал? – Голос Дианы задрожал и сорвался на едва слышимый хрип.

– Да в принципе ничего особенного, – пожал плечами Мартин, – просто этот герканский парень оказался умнее и проворнее других коммерсантов. Вместо того чтобы размениваться по мелочам и покупать всякую дребедень: телеканалы, газеты, политиков и предприятия, он скупает оптом целые города.

– Что?! – Голосовые связки девушки, сраженной наповал внезапным известием, испустили пронзительный крик, от которого слетели со стола листки бумаги, в камине задрожал огонь, а Мартин съежился в кресле и зажал ладонями уши. – Как скупает?! Да кто ж ему позволил, куда вы смотрели?!

– Не бушуй, пожалей стариковские уши, – не повышая голоса, попросил Мартин, когда Диана перестала сотрясать воздух. – Он к этому вопросу весьма основательно подошел, не жалея ни денег, ни сил на создание по всему миру разветвленной сети подставных фирм и лиц, тайных обществ и криминальных организаций. Об афере такого крупного масштаба догадаться невозможно. Я сам-то узнал об этом лишь час назад, когда наши специалисты получили железки из твоей сумочки и вскрыли защиту фактических, а не фиктивных опер-дней СЭБ. Про двойную бухгалтерию слышала? Ну, так вот, в этом заведении она многослойная, как пирог. Даже глава банка, оказывается, не знал, где его деньги гуляют и какие дела творят. Финансовая экспансия СЭБ на мировой рынок ценных бумаг только за последний год разорила три крупные межконтинентальные корпорации. И это еще цветочки! На, возьми, почитай на досуге! – Мартин взял со стола толстую пачку бумаг и кинул ее в руки Дианы. – Это распечатка тех сведений, ради которых вы с Дарком здание банка разрушили.

– Ничего мы не разрушали! – возмутилась Гроттке, но собеседник ей не поверил и небрежно отмахнулся рукой:

– Не важно, это уже не важно. Узнаешь такое – и жить не захочешь! – прошептал Гентар. – Даже Карван, который эти аферы технически обслуживал, не знал, по чьим счетам циркулируют деньги банка и его клиентов, а главное, с какой целью…

– Что же теперь со всем этим делать? – спросила Диана, испугавшись внезапно свалившейся на нее ответственности.

– А я почем знаю? – пожал плечами Гентар. – Изучи бумаги, составь схему денежных потоков, на их основе воссоздай замысел доровской махинации. А что потом делать, уж сама решай. Мне, признаться, с этим не хочется возиться, да и страшно… Я хоть многое и могу, но не рискну воевать против целого мира.

В кабинете воцарилась зловещая тишина. Диана зачарованно смотрела на кипу испещренных мелкими цифрами бумаг и не знала, что с ними делать. Возникшее вначале желание бросить ворох листков в топку камина постепенно ослабело. В голове хаотично забегали обрывки мыслей, но потом они вдруг куда-то ушли. Девушка услышала громкий и отчетливый голос: «Ты уже мертва, так чего же тебе терять?» Диана кивнула на прощание магу и молча удалилась. Жребий был брошен, новичок-моррон решил пойти до конца.

* * *

– Фавек, от меня сейчас вышла девушка… да-да, та самая красотка с разбитой переносицей, что мы в СЭБ подобрали. Выпиши ей документы какие попросит, отдай оружие и проводи до выхода! Да, я ее отпустил… конечно, под мою ответственность… – Мартин повесил трубку.

Живя в современном мире, Мартину приходилось выполнять много формальных и никому, по большому счету, не нужных дел: писать заявления и инструкции, заполнять формуляры и составлять подробные отчеты о каждом сделанном шаге, о каждой беседе с попавшими в застенки ГАПСа. Несмотря на тотальную компьютеризацию Агентства, стучать пальцами по клавиатуре Гентар не любил. Он всегда писал от руки, а потом величественно и важно, как настоящий самодержец, отдавал испещренные мелкими каракулями, пометками и сносками черновики на «надлежащее оформление». Благо, как и везде в Полесье, на одного реально работающего в ГАПСе приходилось от шести до семи человек вспомогательного, технически и организационно обслуживающего производственные процессы персонала.

Ручка с обкусанным кончиком быстро пробежалась по чистому листку бумаги, оставив на нем многообещающий заголовок: «Отчет о перевербовке сотрудника Континентальной полиции». Наверное, содержание официальной бумаги было бы весьма интересным и информативным, повествовало бы о зреющем международном заговоре с целью подрыва полесской экономики и о героических действиях сотрудников ГАПСа, сумевших предотвратить и уберечь. Однако написать что-нибудь еще, кроме заголовка, Мартин так и не успел.

Дверь кабинета для допроса особо важных свидетелей, иностранных шпионов и высокопоставленных чиновников, предавших государственные интересы, открылась, и на пороге появился двухметровый великан. Посетитель был не только высок, плечист и мускулист, но и чрезвычайно самоуверен, поскольку осмелился завалиться в кабинет не только без стука, но и голым по пояс. Длинные белые волосы ниспадали на обнаженные плечи и рельефную грудь, размерам которой позавидовал бы любой атлет, годами тягавший железо и поглощавший литрами белковые коктейли. В руках силач держал не папку с бумагами и даже не штурмовую винтовку, а огромный круглый поднос, на котором возвышались кофейник, две чашки и гора приготовленных для пиршества на рабочем месте бутербродов. Мартин оторвал взгляд от срочных бумаг и молча наблюдал, как великан прошествовал к столу, легким движением свободной руки смахнул на пол залежи казенной макулатуры и водрузил на него поднос. Потом он уселся сам, отчего дубовая крышка стола жалобно заскрипела и прогнулась.

– Восемь вечера, пора перекусить, – как ни в чем не бывало сообщил нахал, осмелившийся забросить ноги на стол начальника, и отправил в широко раскрытый рот первый бутерброд.

– Конт, ты слышал что-нибудь о приличиях и правилах поведения в государственных учреждениях? – Мартин обреченно улыбнулся – ругаться и бороться с дурными привычками компаньона у него уже не было сил.

– Глупость все это, – отмахнулся Конт и потянулся за вторым бутербродом. – Ты мне уже лет тридцать последних о нормах да правилах жужжишь, не устал?

Мартин отрицательно замотал головой.

– Ну и ладно, мне тоже начхать, так что долдонь на здоровье!

– Убери ноги со стола, – не теряя самообладания, вежливо попросил маг и, приложив немалое усилие, выдернул из-под ноги великана измятый листок с тремя гербовыми печатями и грифом «Совершенно секретно», – вдруг кто войдет, еще, чего доброго, твое хамство неправильно истолкуют, разговоры пойдут…

– Не истолкуют, – возразил Конт, облизывая липкие пальцы. – Во-первых, не осмелятся, а во-вторых, какой же идиот к тебе сунется, когда я всем сообщил, что у нас с тобой экстренное совещание? Это же ГАПС, здесь самоубийц и умалишенных не держат… вроде бы…

– А как насчет конспирации?! – повысил голос маг, начинающий постепенно терять терпение. – Я же о многом не прошу. Сделай хотя бы вид, что тебе не все по барабану! Мы среди людей живем, мы должны…

– Тебе кофейку плеснуть? – бесцеремонно перебил собеседника Конт, на лице которого засияла приветливая улыбка хозяина вкусных яств.

– Полчашки и без сахара, – ответил Мартин, успокоившись, отчаявшись и в который раз махнув рукой на выходки подчиненного, никак не желавшего подстраиваться под деловой этикет и прочие существующие в человеческом обществе формальности.

– Вот и хорошо, наконец-то беседа начинает налаживаться. Ты же знаешь, как я эти чопорные жеманства не люблю. На людях себя насиловать приходится, а ГАПС – наш дом родной, закрытая зона для ограниченного круга лиц, которые ко всему уже давно привыкли. Так зачем же из себя бюрократов да аристократов корчить?

– Ты бы еще тапочки домашние надел, с помпонами розовыми, – проворчал Мартин, осторожно поднося ко рту чашку с горячим кофе. – Так бы по коридорам власти и ходил бы – голым, с подносом и в шлепанцах.

– Это идея, надо попробовать! – радостно воскликнул Конт и тут же рассмеялся, видя, как вытянулось и исказилось лицо напуганного его реакцией Мартина. – Не боись, я грань знаю и никогда ее не перейду, тем более что терпеть еще недолго осталось. Скоро нам с тобой, дружище, службу в Агентстве придется оставить.

– Скорей бы, – поддакнул маг, которому тоже изрядно надоело прозябать на скучной государственной службе, да еще в отсталом захолустном Полесье, где они прожили последние десять лет. – Ты вообще чего заявился-то?

– Как чего, по-братски трапезу с тобой разделить, – попытался разыграть из себя добродушного здоровячка-простачка Конт, но Гентара было сложно провести.

– Ага, так я тебе и поверил, – покачал головой маг. – Если бы дела важного не было, сам бы все сожрал, а потом еще и других объедать пошел бы!

– Ты хлипкий, тебе много харчей не надо, а мне мышцы кормить… – Конт заботливо погладил ладонью мускулистый живот. – Нет бы посочувствовать, а ты все подковырнуть да обидеть зря норовишь!

– Ладно, человек-гора, выкладывай, с чем пришел, не томи!

– Есть новости. – Лицо Конта мгновенно стало серьезным, а в глазах появился обычный для них ледяной блеск.

– И, как всегда, их две: одна плохая, а другая хорошая, – попытался пошутить Мартин, но Конт не поддержал его оптимизма:

– Скажем так, одна меняет наши планы, а другая – нет. В детских же категориях «хорошо», «плохо» мыслить не привык, извини!

Конт наконец-то встал со стола и подошел к камину. Раскидывая кочергой обгоревшие по краям поленья, моррон продолжал размышлять над непредвиденным развитием событий, до этого протекавших без малейших осложнений.

– Я слушаю, слушаю! – прокричал Мартин, о присутствии которого в кабинете ушедший в себя Конт позабыл.

– Новость первая: интересующий нас самолет полчаса назад покинул аэробазу Мальфорна и скоро пересечет границу Полесья.

– Это точно?!

– Точнее не бывает, он сам связался со мной, хотя и не мог говорить открыто, пользовались твоим шифром.

– Неужели клюнули, неужели мы не напрасно…

– Новость вторая, – поспешил Конт расстроить обрадовавшегося было мага, – морг номер три сгорел.

– Как сгорел, когда сгорел?! – Мартин резко вскочил на ноги и опрокинул кресло. – Там же…

– Я знаю, там было тело Дарка, – перебил Конт, продолжая невозмутимо ворошить пепел кочергою. – Думаю, именно поэтому он и сгорел. Не верю я в совпадения. Только тело привезли, только в холодильник положили да бумаги оформили, а через час пожар. И что самое интересное, никто не выжил!

– Это еще ничегоне значит…

Внезапно разболевшаяся голова не давала магу покоя. Мартин скинул на пол ставший в Агентстве притчей во языцех клетчатый пиджак, почему-то вызывающий у подчиненных ассоциацию с одеянием печального клоуна, и, растирая пальцами виски, забегал по кабинету.

– Через два дня праздники, народец здесь сам знаешь какой. Нализались в стельку, охламоны!

– Не сходится, – отверг вполне логичное предположение Конт. – Никогда не поверю, что врачи, пусть даже они патологоанатомы, за один стол с санитарами, мусорщиками и охранниками сели… да еще где, в «разделочной»! Нет, Дарк не сгорел, его похитили.

– Кто… кому это надо? – задал сам себе вопрос Мартин. – Конечно, Дор знает и об Аламезе, и о Легионе, но верных ему людей в Полесье нет, пока нет, кроме…

– Чокнутая Марта отпадает, – меланхолично заметил Конт, привыкший понимать компаньона с полуслова и досконально изучивший за тридцать лет совместной работы ход его мыслей. – Она сама в опале и пытается спрятаться от бывших коллег. Нет, Мартин, это все Ситор балуется, – Конт тяжело вздохнул и, отойдя от камина, поспешил занять освободившееся кресло. – Ох, как не вовремя Дарк убил Карста! А ведь кровососы у нас на привязи были, пикнуть без нашего разрешения не смели!

– Смели, не смели, убил, не убил… Какая теперь разница?! Ситору-то Дарк зачем нужен?

– Как зачем? Неужели не догадываешься? – Конт вскинул вверх белые, как и волосы, брови и удивленно уставился на завершившего круговой забег Мартина. – Положеньице у него не ахти: у нас на плохом счету всегда был, только по договоренности с Карстом ему грязные делишки и прощались. Дор выскочек всерьез не воспринимает, да и наша графинька, то бишь Самбина, клыки на него точит. Как-никак, а две приближенные к ней персоны бесследно исчезли на полесских просторах. Вот наш хитрец и решил собственную игру затеять, выхода-то у него другого нет. Устроит аукцион, кто ему больше гарантий предложит, тому он бездыханное тельце и продаст.

– Ты думаешь, он знает?!

– Нет, но он полагает, что мы надеемся, – уклончиво ответил Конт. – Дарк всегда был слишком приметной фигурой. Вампирам известно, что он несколько раз погибал, а потом воскресал, но они не догадываются, почему это происходило. Впрочем, Аламез и сам считает, что ему просто чертовски везет.

– Тогда у нас есть надежда, продолжим операцию, – облегченно вздохнул маг и направился к телефону. – Представляю напуганную рожу Ситора. Он-то думает, что у него есть как минимум год. Вот весело будет, когда Дарк через два дня воскреснет и в их логове шороху наведет!

– Мартин, отмени операцию, – неожиданно попросил Конт. – Ты всю жизнь называл меня кровожадным, лицемерным мерзавцем, готовым не задумываясь пожертвовать сотнями жизней ради достижения цели, а теперь сам отправляешь несмышленое дитя на убой!

Гентар побагровел, недоумение и растерянность сменились злостью, лоб наморщился, а крепко сжатые губы растянулись в тонкую нить.

– Ты что, издеваешься?! Нашел время слюнтяйничать. Где твой пацифизм чертов два месяца назад гулял, когда мы только планировали операцию?!

– Дарк – закаленный боец, а Диана пока еще глупенькая девчонка, которая ничего не знает ни о жизни морронов, ни о Доре. У Аламеза был шанс выжить или хотя бы потом воскреснуть, он крепкий орешек, а она…

– Поздно, Конт, слишком поздно, чтобы что-то менять, – печально произнес Гентар, садясь на ковер. – Ставки слишком высоки, а второго шанса у нас не будет. К сожалению, Дианой придется пожертвовать.

– Тогда давай ей поможем, я могу…

– Нет, слишком рискованно, пускай все идет по первоначальному плану, – настаивал на своем маг. – Диана начнет действовать, затронет «проект 107», Дор будет охотиться за ней и совершит ошибку. Мы выждем подходящий момент и только тогда ударим. Жизнь жестокая штука: неопытная девушка, почти ребенок – подсадная утка, а мы – проходная пешка, которая просто обязана незаметно пробраться в ферзи и поставить мат оставшемуся без защиты вражескому королю.

– Скорей уж козырная шестерка в рукаве шулера, – поморщившись, презрительно хмыкнул Конт, которого явно не устраивала перспектива отсиживаться в стороне, пока другие рискуют жизнью. – Тогда хотя бы сообщи ей правду, а то наврал с три короба про какой-то всемирный экономический заговор, тошно слушать было!

– А ты, значит, подслушивал? – укоризненно закачал головой маг.

– А ты ожидал от меня чего-то другого? Нет уж, с волками жить…

– Не продолжай, знаю. Да только я ведь ей не лгал, я никогда не лгу, просто порой не говорю всю правду…

– Далеко не всю… – Конт специально сделал ударение на слове «далеко». – В принципе это то же самое, что нагло врать, только совести потом немного спокойней. Да, Мартин?!

– Мы оставим все как есть, – решительно произнес маг, ставя в разговоре жирную точку. – Если Диана узнает подноготную этого дела, то наверняка испугается и первым же рейсом покинет Полесье. Мы не можем так рисковать!

– Понял. – Хлопнув ладонями по коленкам, Конт поднялся с кресла и, не произнеся больше ни слова, побрел в сторону двери.

– Конт, обещай, что не будешь вмешиваться! Тридцать лет трудов коту под хвост пустишь! – прокричал ему Мартин вслед.

Великан ничего не ответил, только остановившись у самого порога, медленно обернулся и, глядя на мага холодными рыбьими глазами, произнес:

– Не буду, слово моррона!

Глава 20 Нежданные гости

Электронные часы показывали половину одиннадцатого. Ровно полтора часа назад в службе управления полетами старгородской аэробазы началась третья, ночная смена, конечно, если можно считать полноценными рабочими буднями промежуток времени с 21.00 до 5.00, в который никто не летает и даже метеосводки приходят с двухчасовым опозданием. Старший и единственный ночной диспетчер Марион Адарс скучал, высокоточное оборудование мерно гудело, помигивая в темноте разноцветными лампочками, а огромный монитор радара по-прежнему оставался чист.

Первые два часа всегда были самыми трудными, потом становилось легче бороться со скукой и одолевающей тело сонливостью, а где-то около трех часов утра Марион обычно засыпал, естественно, не забыв поставить будильник на 4.45. Ночью делать было нечего, суровая и бдительная охрана аэробазы не пропускала в здание службы гостей, а зловредный начальник, которому Адарс две недели назад имел неосторожность сказать что-то не так, приказал убрать из центра управления полетами старенький телевизор. Чтение книг, как, впрочем, и другие интеллектуальные развлечения, быстро утомляло старшего диспетчера, однако находчивый ум все-таки нашел достойное применение пропадавшим напрасно силам. Каждую ночь Марион вешал на стенку фотографию начальника службы, брал миску с вишней и, медленно раскачиваясь взад-вперед на скрипучем кресле, стрелял косточками по широко улыбающейся физиономии тирана, деспота, самодура и сатрапа. Судя по кучности выстрелов и по износу порозовевшей фотографии, упражняться в стрелковом деле Адарс начал задолго до того злосчастного дня, когда у него отобрали телевизор.

Еще лет десять назад, когда Марион только начинал службу стажером, подобное развлечение было невозможным, по крайней мере, по двум причинам: спелую вишню зимою в Полесье было не достать, да и самолеты летали гораздо чаще. Лишь три года назад зимою в магазинах стали появляться свежие фрукты, а ночная смена превратилась в никому, по большому счету, не нужную формальность, в утомительную отсидку единственного сотрудника среди пустых стен погруженного в полумрак зала. Между этими событиями, казалось, не было никакой взаимосвязи, но Марион чувствовал в простом совпадении хитрый, запутанный заговор враждебно настроенных сил, заговор против независимого полесского государства и лично его, диспетчера, престижность работы которого резко упала на сто двадцать семь пунктов в полесском рейтинге профессий и, естественно, зарплат.

Он по-прежнему оставался высококвалифицированным специалистом, способным мгновенно разобраться в самой сложной аэрокарте, посадить самолеты при любых погодных условиях и безошибочно вычислить поправку на ветер, но вот друзья почему-то от него отвернулись, а оскудевшего жалованья стало едва хватать, чтобы свести концы с концами. Радужные надежды юности – решить квартирный вопрос, обзавестись семьей и позабыть, что такое «дотянуть до получки», растворились как дым, затерялись где-то среди изобилующих экзотическими овощами и фруктами магазинных прилавков.

От гудения неожиданно заработавшего зуммера у Адарса дрогнула рука. Вишневая косточка отклонилась от намеченной траектории и угодила вместо сизого носа начальника в лампочку аварийного освещения. К счастью, крепкий плафон выдержал удар и не разбился, а то бы Мариону пришлось резко сократить рацион поглощаемого кофе и перейти на самый дешевый сорт сигарет, считавшийся неприличным даже в среде нищих сотрудников аэробазы.

«Опять схему процессора закоротило! – подумал Адарс, глядя, как на радаре появилась и медленно поползла к центру маленькая зеленая точка. – Надо бы все-таки дождаться прихода техника и заставить его поменять блок. Мне плевать, что у него нет деталей и настроения работать, больше я мучиться не могу!» Однако проведенное исключительно ради успокоения совести сканирование при помощи резервной системы неожиданно привело к положительному результату. Радар не дал сбой, к старгородской аэробазе действительно приближался неопознанный самолет класса «Д» или «Е». «Удаленность – 400, высота – 9700, скорость примерно 1100–1250, – быстро вычислил Марион, исходя из промелькнувших на мониторе рядов цифр и колеблющихся графиков траектории. – Идет прямо на нас, снижается, если и дальше пойдет без изменений курса и скорости, то через двадцать одну минуту будет над посадочной полосой».

Прежде всего в голову ночного диспетчера пришла абсурдная мысль, что его решили подставить и в надежде, что он проспит, заблаговременно не предупредили об изменении плана полетов. Однако, согласно данным компьютера, эта ночь, как, впрочем, и все остальные на месяц вперед, была совершенно пуста: ни одного приземления, ни одного взлета. Предварительной договоренности о посадке не было, и это могло означать лишь одно: приземление было вынужденным, с самолетом в воздухе случилась беда, и теперь пилот пытается дотянуть до ближайшей аэробазы.

Рука Мариона зависла над кнопкой поднятия по тревоге пожарной команды, медицинской бригады и прочих наземных служб. Диспетчер колебался, поведение небесного пилигрима было странным: он пролетел всего в пятидесяти километрах северней столичной аэробазы, до сих пор так и не связался с центром полетов для получения разрешения на экстренную посадку, метеосводки и данных о состоянии полосы, которая, как назло, из-за только что начавшейся оттепели покрылась коркой тонкого льда. Кроме того, пилот не отвечал на его многочисленные запросы, радиосигналы уходили в пустоту, а ответом было лишь привычное шипение помех на спецчастотах аэроэфира.

Марион занервничал и даже обжегся выроненной из руки сигаретой. Загадок он не любил, тем более когда дело было серьезным и касалось его работы. На разосланный по закрытым каналам электронной связи запрос пришел удручающий ответ: ни с одной аэробазы Полесья за последние два часа борт подобного класса не взлетал и ни на одну не собирался приземляться. Напрашивался вывод: самолет был иностранным и те, кто находился сейчас в небесах, задумали недоброе.

Вытерев рукавом вспотевший лоб, диспетчер торопливо залистал телефонную книжку в поисках номера ГАПСа. Пальцы застучали по клавишам, и в прижатой к уху трубке послышались долгие гудки.

– Алло, это ГАПС? Вас беспокоит старший диспетчер ночной смены старгородской аэробазы. У нас чрезвычайная ситуация… Как знаете?! – Марион был весьма удивлен, что о приближении таинственного небесного странника в местном отделении политического сыска уже известно.

– Не волнуйтесь, мы в курсе. Окажите пилоту необходимое содействие и не поднимайте шума.

– Как я ему содействие окажу, если он на связь не выходит?! Ни метеосводку не запросил, ни…

– Не запросил, значит, не оказывайте, вам же проще. – Голос дежурного офицера был спокоен и невозмутим. – Все в порядке, приятель, не волнуйся, считай, что сегодня к тебе никто не прилетал!

В трубке раздались короткие гудки. Несмотря на строжайший запрет руководства мусорить в центре полетов, Марион трижды сплюнул на пол и в приступе ярости скинул со стола переполненную бычками пепельницу. Такого обхождения Адарс не любил, он вдруг почувствовал себя маленьким, жалким и никому не нужным, лишним человечком на формальном посту, без которого можно легко обойтись.

Беда никогда не приходит одна. В тот самый момент, когда Мариону было хуже всего – горько, тошно и обидно, – раздался телефонный звонок. Заспанный голос разбуженного посреди ночи властными органами начальника службы долго извергал неблагозвучный поток ругательств и угроз, обвиняя подчиненного в глупости, нерасторопности, паникерстве и, конечно же, в служебном несоответствии. Когда истерика наконец завершилась, Мариону было приказано больше никуда не звонить, сидеть тихо, к самолету не приближаться и заниматься своей работой.

Через десять минут на фоне черного неба замерцали проблесковые маяки идущего на посадку самолета. Марион сидел, развалившись в стареньком скрипучем кресле, пил рябиновую настойку и курил, стряхивал пепел на пол. Последний телефонный звонок открыл ему глаза на горькую правду жизни, наглядно продемонстрировал ошибку, которую он каждый день совершал на протяжении последних пяти лет, портя себе нервы и нарываясь на грубости начальства. Он честно пытался работать, в то время как ему платили за то, чтобы он просто отсиживал в этой затхлой, душной каморке с девяти часов вечера ровно до пяти утра.

* * *

– Отойди от иллюминатора, сядь и налей себе выпить! Терпеть не могу, когда без толку мелькают перед глазами.

Высокий лысый мужчина с трудом умещался в изготовленном на заказ кресле, занимавшем больше половины салона маленького самолета представительского класса «Е». Огюстин Дор не только являлся одним из самых богатых и влиятельных людей Старого Континента, но и был обладателем почти рекордного роста. Пищевому магнату не хватало каких-то жалких трех сантиметров, чтобы достигнуть заветной отметки в два с половиной метра и получить титул самого высокого человека в мире. Конечно, при помощи чудес современной медицины и комплекса специальных упражнений можно было немного «вытянуться» и стать королем великанов, но Дор не видел в этом необходимости. Высокий рост ему только мешал, затруднял общение с людьми, лишь немногие из которых, встав на цыпочки, едва доставали ему до плеча.

– Нет, я точно прибью Самера! Долго мы еще на летном поле торчать будем?! Неужели так сложно подать транспорт в срок?!

Седовласый, выше среднего роста мужчина не находил себе места. Он суетился и постоянно перескакивал от одного окошка к другому в надежде, что вот-вот на поле появится долгожданный эскорт бронированных энергомобилей. Даже залихватски закрученные на кончиках седые усы топорщились и вставали дыбом от нервного напряжения, не говоря уже об умных цепких глазах, которые находились в постоянном движении, то просматривая пространство перед самолетом, то ощупывая каждое окно, каждый метр балкона и крыши здания аэробазы.

– Дакон, прекрати дергаться, это уже перестает смешить.

Дор был спокоен и чувствовал себя в абсолютной безопасности, несмотря на то что, не считая пилотов, в самолете их было лишь двое. Личную охрану магнат в последний момент решил оставить в Мальфорне. Ход мыслей великого мира сего был часто непредсказуем, но зато страх его преданного слуги в данном случае был вполне объясним. В любой момент из темноты летного поля могли вынырнуть машины злоумышленников, и за несколько секунд автоматной стрельбы с ближнего расстояния неподвижная мишень превратилась бы в груду горящих обломков.

– Босс, вы совершили ошибку, надо было взять с собой охрану. Сейчас бы расставили ее по периметру самолета. Пространство открытое, хорошо простреливается, а транспорт неизвестно где застрял. К тому же «вороны», – Дакон ткнул пальцем в небо, – приземлятся только через полчаса. Мне кажется, что вы специально провоцируете…

– Да брось ты! – Дор небрежно отмахнулся. – Конечно, проект под угрозой срыва, и мы имеем дело с опытным противником, но это еще не повод, чтобы становиться параноиком. Мы боремся не с организацией, а с отдельными очень везучими личностями, умело мешающимися под ногами, и не более… Они чувствуют, что скоро что-то случится, действуют, плутая в потемках, скорее ради самоуспокоения, нежели действительно надеясь на результат. Им никогда не постигнуть глубину моих замыслов, не догадаться об истинных планах!

– Да как сказать. Порой меткий выстрел снайпера перечеркивает все грандиозные планы, а болван, который нажимает на курок, даже и не пытается в них вникнуть.

Дакон чувствовал себя неуверенно и инстинктивно потянулся к висевшей на стене штурмовой винтовке, чтобы проверить ее боеготовность и переложить поближе к себе. Однако он совершенно позабыл об автоматических системах безопасности, которыми был недавно оснащен самолет Дора. Две скорострельные пушки мгновенно выехали из стены и застыли в ожидании, осмелится ли собеседник хозяина дотронуться рукой до металла или к нему все-таки вернется благоразумие.

– А-а-а, черт! – выругался Дакон, быстро отдернув руку назад и плюнув с расстройства на ковер. – Никак не могу привыкнуть к этим штуковинам, совсем позабыл, что их и сюда уже успели установить!

Непосредственная реакция слуги и его забывчивость на нервной почве развеселили Дора. Магнат снизошел до улыбки.

– Вот видишь, не такой уж я и беззащитный. Пара малюток в салоне, несколько их более крупнокалиберных братьев снаружи, и любой незваный гость мгновенно превратится в решето. Давай не отвлекаться по пустякам, самое время дать тебе указания!

– Но вы ведь уже…

– Забудь о том, что было сказано перед отлетом. Далеко не всем из моих приближенных положено знать, чем я собираюсь заняться в этом захолустье, стране дураков, воров и женщин хронически легкого поведения.

Дакон больше не смотрел в иллюминаторы и даже не шевелился в кресле. Он застыл, превратился в слух, ожидая приказа хозяина.

– Ты не будешь принимать участия в операции. Во-первых, «вороны» не любят, когда с ними работает кто-то еще, и я полностью разделяю их точку зрения, а во-вторых, у меня для тебя есть особое задание.

– Марта? – осмелился высказать предположение Дакон.

– Да, Марта. Найди ее и приведи ко мне, непременно живой и невредимой. Не в моих правилах миловать приговоренных к смерти, но мне нужно узнать, что именно произошло в этом городишке за последние дни.

– Означает ли это, что вы ее простили и снова готовы пользоваться ее услугами? – В интонации Дакона чувствовалось не только недоумение, но и расстройство.

– Успокойся, конечно же, нет, но ей об этом знать необязательно. Найди красавицу-беглянку, усыпи ее бдительность, приведи ко мне, а после разговора… Думаю, холодные воды Медведки самое подходящее место для нерасторопных особ вроде нее.

– Как скажете. – Дакон почтительно кивнул и едва удержался, чтобы не расплыться на глазах у босса в радостной улыбке.

Между приближенными Дора шла неустанная борьба за право пользоваться особым расположением хозяина и получать от него самые важные поручения. Марта продержалась на месте фаворита более двух лет, теперь настала очередь Дакона, и он не хотел упускать отличный шанс, тем более что доходное место, как известно, пусто не бывает. Стареющего, но еще полного сил солдата сзади уже подпирали настырные молодые конкуренты.

– Но прежде чем отправиться на поиски, тебе придется доставить вот это письмо… адрес на конверте. – Дор достал из внутреннего кармана пиджака маленький конверт и бросил его на стол перед подручным. – Понимаю твое недоумение, быть курьером – не твой уровень, но там очень важный приказ, да и получателя ты знаешь в лицо. Вы с ним часто встречались… – Дор сделал многозначительную паузу, в течение которой тщетно пытался прочесть мысли на окаменевшем лице солдата, – раньше… в твоей прошлой жизни.

Хоть лицо Дакона по-прежнему ничего не выражало, но взгляд стал жестче и настороженнее. Старик явно не хотел видеться с теми, кто раньше составлял неотъемлемую часть его жизни, с кем ему не раз приходилось делить кров и хлеб.

– Кто? – произнес Дакон, замерев в ожидании знакомого имени.

– Некто Бартоло Мал и десяток преданных ему морронов. Что, удивлен? – усмехнулся Дор, видя, как расширились зрачки Дакона и как застучали по подлокотникам кресла кончики его пальцев.

– Конечно. Никогда не думал, что придется сотрудничать с Легионом. Вы – и вдруг Клан, интересы-то вроде не совпадают, скорее наоборот…

– А разве я сказал «Легион»? По-моему, я всегда четко выражаюсь: «Бартоло Мал и десяток преданных ему морронов». Пока большое и неповоротливое воинство бессмертных заботится о спасении человечества, в его рядах всегда найдется маленькая группка лиц, преследующих свои меркантильные интересы. Мало жить долго, нужно еще и прожить отпущенный век хорошо: иметь деньги, связи, уважение! В общем, не мне тебе объяснять прописные истины. Сам же ты мне служишь, хоть и бывший легионер. От прежних друзей отказался, даже имя сменил, чтоб о прошлом лишний раз не вспоминать.

– Я… я никогда, – лицо Дакона внезапно стало белее полотна, а сильные пальцы крепко сжали подлокотники кресла, – я никогда никого не предавал, не лицемерил и не вел двойную игру, я…

– Знаю, знаю, поэтому тебе и доверяю. – Дор приветливо улыбнулся, что случалось с ним нечасто. – Ты сначала вышел из Легиона, пожил сам по себе, а уж затем примкнул ко мне. Я всегда ценил в тебе честность и преданность, поэтому и приблизил к себе.

– Это наверняка ловушка. Моррон может предать Легион, но никогда не будет вредить человечеству, коллективный разум не позволит, – произнес Дакон, поверив заверениям Дора, и, как преданный слуга, попытался найти подвох в действиях ненадежных союзников.

– Чтобы позволить или не позволить, разуму нужно сначала разобраться, что к чему, а он у вас тугодум. К тому же у каждого из нас свои недостатки, – философски заметил Дор, – но я покупаю только преимущества. Хорошего бухгалтера нецелесообразно использовать как коммерсанта, спортсмена заставлять петь, а музыканта – убивать. У каждого работника должна быть узкая специализация, именно поэтому я и не посвящал Бартоло в планы нашего дела, не ввел его в организацию, а лишь использую его навыки и умения для выполнения разовой работы.

– Вы забыли добавить «хорошо оплачиваемой», – насторожился Дакон, привыкший за долгие годы службы к устойчивым оборотам речи хозяина.

– Вот что значит старая школа, на мякине не проведешь! – лукаво прищурился Дор. – Ты правильно догадался, платить я им не собираюсь. Что поделать, игра с соблюдением правил всегда снижает эффективность используемых приемов. Кто хочет получить хороший результат, должен уметь хитрить и обходить букву негласных законов.

– А от меня заодно с Бартоло не избавитесь? Я ведь тоже много знаю, да и для вас чужой.

– Может, хватит ерундой заниматься?! – Огюстин Дор внезапно рассвирепел и ударил огромным кулаком по крышке стола, которая тут же прогнулась и растрескалась по краям. – Да, это так, ты действительно другой, чем я и остальные мои слуги, другой по природе своей, но не по сути! Преданность и умения – самые дорогие товары на рынке рабочей силы. Ты умелый боец и доказал свою преданность двадцатью годами верной службы. Не зли меня, не смей сравнивать себя с сопливыми идиотами, решившими быстро заработать деньги на грязном деле. Бартоло и его молокососы – дешевый расходный материал, в крайнем случае двухразового использования, а таких подручных, как ты, еще поискать надо! – Вспышка гнева так же быстро прошла, как и наступила. Огюстин вновь стал спокойным. – К сожалению, далеко не со всеми я могу быть откровенным, и далеко не каждый из верных слуг может справиться с трудной работой, где надо думать, а не интриговать. Если бы ты две недели назад не был в Дальверии, то поиски диска я непременно поручил бы тебе. Работа над проектом тогда бы не остановилась, а мне не пришлось бы самому тащиться на край света, лететь в страну, где получасовая задержка транспорта считается в порядке вещей, а люди настолько продажны, что их даже неинтересно покупать.

– Извините, босс, я больше никогда не осмелюсь вам докучать глупыми стариковскими страхами. – Голова Дакона склонилась в почтительном поклоне.

– Не смеши меня, ты уж поди лет пятьсот как старик, да и еще тысячу не одряхлеешь. – Настроение Дора заметно улучшилось, он даже перестал поглядывать на часы.

Внезапно раздавшийся треск в селекторе прервал разговор. Не осмелившийся войти в пассажирский салон самолета первый пилот сообщил, что прибывший точно по графику «небесный странник» кружит над аэробазой и просит разрешения зайти на посадку.

– Не сейчас, пускай подождут с полчаса, а потом садятся! И еще, – Дор заговорщически подмигнул Дакону, – подтверди командиру отряда, что первоначальные указания остаются в силе.

– Простите, босс, что вмешиваюсь не в свое дело, – робко заметил Дакон, – но если у вас для «воронов» нет другой работы, то зачем вам Бартоло?

– Чувствую, засыплешь ты меня вопросами. Любопытство – плохое качество. Ну, не пугайся, не пугайся, я и так все собирался тебе рассказать. Когда Мал получит письмо, возможно, возникнут вопросы, тебе придется придумать подробное объяснение. Чем раньше начнешь, тем лучше получится, так что слушай и не перебивай… – Огюстин залпом выпил стакан вина, смягчив пересохшее в ходе продолжительного разговора горло, и продолжил: – Как тебе известно, эксперименты по «проекту 107» проводятся в лаборатории одного из вампирских логовищ. Я не знаю, что точно произошло, но со смертью Финолия наши отношения с полесской общиной дестабилизировались. Я не могу рисковать, поэтому придется сворачивать работы. В письме, которое ты передашь, приказ для Бартоло напасть на кровососов и уничтожить всех. Мне не нужны свидетели, и я не могу допустить, чтобы хотя бы одна склянка из лаборатории, хотя бы один опытный образец попали не в те руки.

– Избавиться от вампиров руками морронов – весьма умный ход! – задумчиво произнес Дакон и затеребил правый ус. – Нападение на полесскую общину непременно приведет к расторжению мирного договора, и даже если стороны конфликта сумеют удержаться от развязывания войны, то это надолго отвлечет внимание сил, которые действительно могли помешать внедрению проекта. Ну, а «вороны»-то вам зачем? Да и в вашем личном присутствии в Полесье, извините, смысла не вижу. Марту я вам и в главную резиденцию доставить бы мог.

– Если волки – санитары леса, то падальщики – лучшие ассенизаторы. «Воронье» слетится и уничтожит все следы, кроме проектной документации и некоторых опытных материалов. Я лично возьму их с собой и больше никому не доверю, самый надежный носитель информации – мозги! – Дор легонько постучал пальцем по виску. – Проект уже почти завершен, больше нет необходимости в местном материале, да и новая лаборатория под Мальфорном уже готова. Видел бы ты, дружище, какое там оборудование!

– Значит, «вороны» должны уничтожить выживших после битвы морронов. А справятся?

Вопрос прозвучал искренне, без фальши. В голосе Дакона не было ни капли сочувствия к тем, кого еще лет двадцать назад он называл собратьями. Обиды, нанесенные когда-то Советом Клана, не забылись, а лет десять душевных метаний и скитаний по свету, после которых он поступил на службу к Дору, только ожесточили сердце вечного старика.

– Знаешь, – в глазах Дора появился таинственный блеск, а голос почему-то перешел на шепот, – порой я сам боюсь этих ребят, не говоря уже о других, ну, тех из наших, что такие же, как я…

* * *

Рябиновая настойка домашнего производства – коварная штучка, пьется как компот, ну а потом трудно встать на ноги. Марион не рассчитал дозу и понял, что произошло непоправимое, лишь когда обмякшее тело не смогло оторваться от кресла. Диспетчеру вдруг стало смешно, его больше не беспокоили маленькие житейские страхи, которые обычно портили жизнь: «А что будет, если будильник не прозвенит и утренняя смена застанет меня спящим?», «А что, если кто-то там наверху примет решение о сокращении службы и меня выкинут на улицу?», «А вдруг начальник захочет пристроить на тихое и спокойное местечко одного из родственников жены?» Эти «что» да «вдруг» делали жизнь Мариона Адарса невыносимой, съедали его изнутри и превращали в трусливого кролика, боявшегося жить и предпринимать хоть какие-то шаги, чтобы улучшить свое незавидное положение.

– Что будет, что будет?! – прокричал пьяный Марион в пустоту. – А ничего не будет, жизнь начнется… Топор за пояс – и на большак, так и то веселее!

Эйфория, настоянная на алкогольных парах, подняла диспетчера из кресла и направила к смотровому окну, из которого было видно почти все взлетно-посадочное поле.

– Ишь, прилетели… птахи заморские, – с трудом произнес заплетающийся язык захмелевшего диспетчера, не замечавшего, что он мыслит вслух. – Чо бы вам только сотворить, гадам?!

Желание напакостить незваным гостям вдруг стало доминирующей идеей в пьяной голове, оно потеснило отвращение к ненавистному начальнику и даже заглушило жалость к самому себе. Однако сделать диспетчер, по большому счету, ничего не мог. Красивый, напоминающий космический челнок из фантастического фильма, черный самолет с ярко-красными зигзагами на крыльях и фюзеляже стоял в конце второй посадочной полосы и не собирался выруливать к зданию аэробазы. Время шло, самолет оставался на прежнем месте, а бутылка пустела. Идеи, одна безумнее другой, метались в голове диспетчера, но так и не смогли материализоваться в последовательную цепочку действий. Мариону стало жалко себя, такого беспомощного и ненужного, не имеющего возможности даже испортить кому-то жизнь. Он заплакал и сломал последнюю сигарету.

Тем временем на летном поле появилась кавалькада бронированных энергомобилей: два транспортных фургона, напоминающих по внушительным размерам и оснащенности средний танк, и три легковых энергомобиля, таких же бронированных, но без торчащих из лобовых стекол пулеметных стволов.

Не отвлекаясь от самозабвенных стенаний, Марион наблюдал, как из таинственного самолета без опознавательных знаков вышли два человека и сели в машины. Легковые уехали, а вот фургоны, наоборот, начали медленно продвигаться к центру летного поля, как будто поджидая кого-то еще.

Сделав над собой титаническое усилие, Марион попытался повернуть голову, чтобы на всякий случай взглянуть на безмолвствующий аэрорадар. Перед тем как послать все к черту и напиться, диспетчер предусмотрительно выключил у аппаратуры звук. Однако поворот получился слишком резким, вместе с головой в движение пришел и весь корпус. Тело повело в сторону, и Марион очутился на полу. Невнятно пробормотав что-то про матерей тех придурков, кто выложил эту часть пола кафелем, а не устлал лепестками роз и мягким ковром, диспетчер выполз на позицию, с которой был хорошо виден монитор радара. Предположение профессионала, не потерявшего навыков даже в мертвецки пьяном состоянии, оправдалось, на радаре мерцала еще одна точка, на этот раз синяя, обозначавшая в соответствии с международной классификацией борт класса «А», то есть большой самолет, предназначенный для перевозки до четырехсот пассажиров.

Точка вдруг прекратила кружить и двинулась прямо к центру. Послышался нарастающий гул, в оконных рамах задребезжали стекла, это интерконтинентальный транспортник быстро снижался, заходя на посадку под углом не менее 70 градусов. Сумасшедшего пилота явно не смутил тот факт, что морально устаревшая полоса старгородской аэробазы хоть и пребывала в сносном по полесским меркам состоянии, но была слишком коротка и не рассчитана на прием самолета подобного класса.

Хмель моментально выветрился из головы диспетчера, но вот к телу так и не вернулось умение стоять на ногах. После тщетных попыток подняться Марион, лежа на полу, развернулся на сто восемьдесят градусов и пополз к блоку радиосвязи. Стремление предупредить об ошибке одного беспечного «летуна» и его пассажиров перевесило обиду на все человечество.

Неизвестно, сколько понадобилось времени единственному работнику ночной смены, чтобы преодолеть долгий путь в три с половиной метра, а затем еще и осилить подъем на стул, но, когда цель была достигнута, многотонный транспортник уже взлетал, а рядом с развороченной взлетной полосой больше не было таинственных фургонов.

Пьянство – порок, оно вредит, но иногда невидимые ангелы-хранители используют именно его, чтобы уберечь подопечных от роковых ошибок. Марион пропустил эффектное зрелище, он не увидел «воронов», когда они пересаживались в фургоны, зато он остался жив.

Глава 21 Муки совести

Цифры, цифры, цифры, проклятые цифры – они сводили с ума и неоднократно вызывали у Дианы спазмы сосудов, отважно преодолеваемые через каждый час увеличивающимися порциями таблеток. Шестнадцатизначные номера счетов, девятизначные коды организаций рядом с их причудливыми наименованиями и длинные столбцы сумм с бесконечными нулями воспринимались затуманенным взором девушки как огромное математическое пятно, запачкавшее сразу целых восемьдесят семь листов белоснежной канцелярской бумаги.

Полночь давно миновала. Гостиничный номер, в котором каждая вещь напоминала о недавней гибели Дарка, походил на комнату студенческого общежития в последнюю ночь перед сдачей экзамена. Измятые и перепачканные сигаретным пеплом листки валялись повсюду. Страницы, с первой по восемнадцатую, были разбросаны по кровати, с шестьдесят первой по восемьдесят седьмую – еще не просмотрены и поэтому лежали аккуратной стопкой на столе, а все, что оказалось в промежутке, усеяло пол, комод, телевизор – иными словами, любую имеющуюся под рукой исследователя горизонтальную поверхность. Желая вникнуть в суть аферы, Диана пыталась чертить схемы, выстраивать временные и территориальные графики перечисления платежей, группировать показатели по всевозможным признакам, но единой картины так и не получалось. За два с половиной часа безуспешного мозгового штурма Гроттке пришла лишь к пяти неутешительным выводам:

1. Огюстин Дор каким-то образом умудрился подчинить себе полесскую общину вампиров, которые по его приказу заставляли Осмаса Карвана осуществлять втайне от руководства банка крупные финансовые операции на международных рынках.

2. Деньги банка и клиентов не лежали без дела в «ночное время», с их помощью осуществлялось воздействие на мировые фондовые рынки с целью скупки или разорения неугодных интерконтинентальных компаний. Мощный поток финансовых средств, ряд подставных биржевых фондов, постепенная скупка, а затем резкий сброс от пяти до десяти процентов пакета акций – этого было вполне достаточно, чтобы дестабилизировать даже самый устоявшийся курс и вызвать панику на бирже. Главное, чтобы сброс инициировал не один, а одновременно несколько формально независимых друг от друга участников торгов, территориально находившихся на разных концах света, тогда мыльный пузырь лопался с удвоенной силой. В этом случае у маклеров возникала непоколебимая уверенность, что это не грязные игры конкурирующих компаний или инсайдеров, а объективная тенденция изменившегося рынка.

3. Не только в Старгороде, но и в каждом крупном городе КС было хотя бы по одному банку, работавшему в «ночное время». Через них текли реки финансов, но вот кто кому в действительности платил и за что – оставалось загадкой. Как ни напрягала мозги Диана, но так и не смогла понять, за что «Виверийское общество исследователей морского дна» перечислило в марте прошлого года старгородской швейной фабрике несколько десятков миллионов и откуда у бедных, вечно выклянчивающих подачки ученых такие огромные деньги. В цепочках было слишком много посредников, слишком много лишних запутывающих и отвлекающих шагов. Дор не жалел денег на конспирацию – видимо, прибыль от нелегальных сделок с лихвой покрывала все накладные расходы.

4. Корпорация Дора что-то замышляла в Намбусе и Полесье, поскольку основные потоки средств шли именно в эти страны.

5. Чтобы разобраться во всей этой финансовой бутафории и зацепиться за что-то конкретное, нужны были не жалкие дни, а годы.

«Дор что-то замышляет, банкиры во всем мире продажны, полесские вампиры у магната на побегушках, а в Намбусе и Полесье легче всего обделывать грязные дела, – подвела итог бессмысленных самоистязаний Диана, твердо решившая выкурить последнюю сигарету, лечь спать и больше никогда в жизни не возвращаться к копанию в банковской макулатуре. – Мне-то от этого что за прок? Пока я додумаюсь, что этот гад собирается сотворить, он уже успеет провернуть свои махинации и возьмется за новые игрушки. Нужно действовать по-другому, копать с другого конца…»

До фильтра сигареты еще оставалось две-три затяжки, когда тишину ночи взорвал телефонный звонок.

– Диана Гроттке? – вопросил молодой мужской голос, по юности лет не дождавшись, пока девушка скажет «алло».

– Вы ошиблись, таких здесь нет, – ответила Диана, искусно изобразив наивысшую степень сонливости.

– Ах да, простите… – виновато пролепетал юноша. – Вы Либиша Милоса? Я Фавек, помните? Я выводил вас сегодня, то есть вчера вечером, из конторы.

Диана, конечно же, вспомнила миловидного розовощекого юнца, который по приказу Гентара выписал ей фальшивые документы и от щедрот юной души вернул вместо громоздкой «сурабы» отобранный у кого-то другого пистолет-автомат с лазерным прицелом и миниатюрным глушителем. В те пятнадцать минут, пока оформлялись документы, Диана великодушно позволяла пылкому юнцу раздевать ее похотливым взглядом и томно вздыхать. За подарки надо благодарить, прощать невинные детские шалости, но телефонный звонок в третьем часу ночи перешел границы дозволенного.

– Допустим, чо надо? – Грубость в пределах разумного и холодный, насмешливый тон были наилучшим оружием против докучливых воздыхателей мужского пола возрастом до двадцати пяти.

В трубке послышался вздох облегчения. Похоже, Диана неправильно определила причину ночного звонка или ее «чо» прозвучало не очень убедительно.

– Слава богу, три раза не туда попадал, – весело прощебетал Фавек. – Связь у нас ни к черту, связисты – лентяи и пропойцы. Моя б воля, всю телефонную службу на двадцать седьмой километр!

– Чо надо?! – повторила Диана, которую с недавних пор сильно раздражала пустая болтовня.

«Человек должен говорить лишь по делу: кратко, четко, доходчиво. Чем больше слов, тем туманнее и расплывчатее их смысл!» – новый девиз Дианы был категоричен, максималистичен, но определенно в нем было заложено зерно здравого смысла.

– Я звоню по поручению господина Донато, – бойко затараторил жизнерадостный оптимист из агентства политического сыска, которого не беспокоила сталь в голосе девушки. – Господин Донато приказал срочно разыскать вас и передать, что интересующая вас персона сегодня ночью прибыла в Старгород и остановилась в поместье барона Вина на одиннадцатом километре от города по южному шоссе.

– Что еще за поместье такое? – спросила Диана, сразу сообразив, о ком шла речь.

– Поместье как поместье, раньше принадлежало барону, а когда старик помер, отошло в собственность города. Вообще-то его вот уже два года как арендует для проведения международных конференций и прочих мероприятий старгородское общество собаководов, но господин… эта персона – его почетный член, поэтому и остановилась на два дня в особняке. Послезавтра она, то есть он, поскольку мужчина, улетает обратно, – выдал исчерпывающую информацию Фавек.

– А он, то есть уважаемый господин, который вам приказал меня найти, не просил передать что-нибудь еще? – поинтересовалась Диана, не упустив возможности спародировать манеру разговора юного гапсовца, боявшегося упоминать по телефону должности и имена.

– Просил, – к удивлению Дианы, тут же ответил Фавек. – Он просил передать, что полностью разделяет и поддерживает основные линии внутренней политики Тарцита Третьего. Правда, если честно, я не знаю, кто это такой…

– Спасибо, молодой человек, я знаю, кем был Тарцит Третий, – закончила разговор Диана и повесила трубку.

«Старый хрыч, толкает меня на самоубийство!» – выругалась про себя Диана и потянулась еще за одной сигаретой. Усталость ушла, боль в висках притупилась под действием адреналина, буквально захлестнувшего мозг и тело.

Тарцит Третий был одним из самых известных правителей Восточно-Континентальной Империи. На рубеже тринадцатого и четырнадцатого веков на мировой политической арене было относительно спокойно: больших войн не было, но зато скучающие вассалы королей, и уж тем более самого императора, направили свои силы и воинский пыл на расширение собственных владений, а самые отчаянные трудились на многообещающей ниве узурпации власти. Абсолютно по всем странам Континента прокатилась волна смут, мятежей, дворцовых заговоров и междоусобных войн. Тарцит Третий стал для потомков легендой, символом той неспокойной эпохи. Он продержался на троне целых шестьдесят семь лет, то есть до тех пор, пока не умер от старости. В большинстве современных учебников по психиатрии его персону приводят в качестве нагляднейшего примера явного параноика, а в курсах лекций закрытых учебных заведений высшего дипломатического корпуса называют провидцем и мудрым политиком, у которого был врожденный дар раскрытия заговоров и распутывания сложных интриг.

На самом же деле он никогда ничего не распутывал, а просто обрубал… Как только атмосфера при дворе немного накалялась, он, не раздумывая и не обращая внимания на родственные связи, отдавал приказ о казни всех высокопоставленных чиновников, включая смотрителя имперского скотного двора, а затем набирал новых вассалов из числа провинциальной знати. Деспотичный самодержец не ограничивался полумерами и ни для кого не делал исключений. Послетрех-четырех чисток в Империи наступила долгожданная эпоха политического спокойствия.

Намек Мартина был понятен и ясен как день. Диана не могла распутать клубок интриги, значит, нужно выиграть время. Гроттке понимала, что Дор действует не один, за ним стоит какая-то мощная тайная организация, пытающаяся подстроить под себя весь мир. Какой бы выдающейся ни была личность, одиночки так высоко не забираются, на них непременно накидывается стая таких же амбициозных, но держащихся вместе волков. Как ни прискорбно было осознавать, но единственно возможным способом спутать карты злоумышленников и внести в их ряды раздор было убийство Дора. Тогда у Дианы появилось бы время, немного – год или два, но сейчас у нее в запасе оставались лишь считаные часы. Прилет Дора в Полесье был не случаен.

Чем больше Диана думала о том, как в одиночку она будет бороться с явно многочисленной охраной, тем сильнее было желание позабыть обо всем и уехать на какой-нибудь далекий южный остров. Однако так поступить она не могла, и дело заключалось не только в моральных соображениях. К ней словно было привязано взрывное устройство, и часы мерно тикали, ведя обратный отчет последним дням и часам. Теперь уже девушка полностью верила тем неправдоподобным вещам, о которых рассказывал Дарк. Если она не остановит угрозу, нависшую над человечеством, то до скончания дней ей придется пробыть пациентом дешевой психиатрической клиники. Мысль о сумасшествии, длящемся века, пугала гораздо сильнее, чем смерть.

Оплавившийся фильтр сигареты обжег кончики пальцев. Решение было принято и обжалованию в более высокой инстанции не подлежало, потому что такой инстанции просто не было. Быстро собрав деньги и вещи в сумку, Диана положила сверху пистолет-автомат с тремя запасными магазинами, рывком застегнула «молнию» и ненадолго присела перед тем, как пуститься в самую наиглупейшую в ее жизни и определенно обреченную на провал авантюру.

Насладиться последними минутами спокойствия перед боем не дал громкий стук. Сам по себе факт, что кто-то осмелился ломиться в номер в поздний час, уже вызывал беспокойство, а принимая во внимание то положение, в котором находилась Диана, отреагировать можно было только одним образом. Дверь номера распахнулась от сильного удара изнутри, и красная точка лазерного прицела заплясала на лбу незнакомца, внешне сильно напоминавшего смерть в мужском обличье.

– Стой там! – приказала Диана, укрывшаяся от глаз гостя в тени платяного шкафа. – Шаг вперед, – буду стрелять!

– Альмирские грезы, – неожиданно произнес гость и уверенно шагнул внутрь номера.

– Что?! – вырвался выкрик изумления у растерявшейся Дианы.

– Что-что, пароль, вот что, – усмехнулся незнакомец и закрыл за собой дверь. – Только не говори, что его уже поменяли.

– Пошел вон! – Диана взвела курок, и красная точка снова нашла лоб. – Ты что, оглох?! Эй, бледнолицый клоун!

Конт, а это был именно он, по-прежнему оставался невозмутим и спокоен. Он избегал резких движений, но в то же время вел себя уверенно и даже в какой-то степени нахально. Скинув с одеяла сумку и расшвыряв ногой по полу пакеты с одеждой, оставшиеся после Дарка, он водрузил гору мышц своего тела на кровать и призывно похлопал ладонью по стулу, приглашая девушку присесть.

– Послушай, все это, конечно, забавно, но ни у тебя, ни у меня нет времени на детские шалости, поэтому сядь и поговорим. Я, как видишь, без оружия, – Конт поднял руки, демонстрируя, что ни в рукавах, ни под мышкой пальто нет пистолета, – а у тебя сороказарядный «беркан» одиннадцатого калибра. О чем тебе беспокоиться?

– Как ты догадался? – удивилась Диана, точно знавшая, что с того места, на котором сидел незнакомец, можно было различить лишь расплывчатые контуры ее силуэта.

– Я сам приказал выдать его тебе, – сознался Конт и осторожно, чтобы лишний раз не раздражать взволнованную девушку, поправил съехавшую на глаза прядь волос. – А ты что, думала, малыш Фавек так тобой залюбовался, что перепутал гладкоствольный пугач с настоящим оружием? Не такой уж он и наивный, каким хочет казаться, у нас в ГАПСе розовощеких ротозеев не держат.

Метка прицела исчезла со лба ночного гостя, но Диана по-прежнему оставалась в тени, на всякий случай решив не сокращать дистанцию.

– Так ты, значит, тоже от господина Донато. Что он на этот раз просил передать?

– Да, я работаю вместе с Мартином Гентаром и тоже моррон, но передавать он тебе ничего не просил, – произнес Конт, поедая бесцветными глазами темноту, в которой пряталась пугливая собеседница. – Наоборот, если он узнает о нашей беседе, то очень-очень разозлится, а в гневе старичок ужасен, даже ужаснее, чем его клетчатый пиджак.

– Так зачем же ты пришел?

– Зачем? – задумчиво повторил за девушкой Конт, наверное пытаясь сам для себя найти ответ на этот трудный вопрос. – Затем, чтобы обратить внимание опытного полицейского на череду преследующих его в последнее время совпадений. Когда случайности происходят слишком часто, то возникает вопрос: а не единая ли это закономерность?

– Чего замолчал? Начал говорить, так выкладывай до конца, только прошу, ближе к теме и без философствования, а то я и занервничать могу! – послышалось из темноты.

– А я-то думал, ты сама догадаешься. Ну да ладно, придется опять разжевывать, как в детском саду, – ответил Конт и бесцеремонно развалился поперек кровати. – Итак, начну не очень издалека. Маленький, но мобильный и хорошо подготовленный спецотряд Континентальной полиции получил приказ заняться Огюстином Дором. Случайность, конечно, случайность, в мире полно других богачей и подлецов. После месяцев бесплодных трудов одному из членов отряда совершенно случайно попадается в руки диск с ценнейшей информацией, затем тоже по воле проказника-случая люди Дора за неполные сутки уничтожают весь отряд, кроме одного человека, притом заметь, не самого опытного и смекалистого, но зато сумевшего проникнуть на намбусийский секретный объект.

– А это-то здесь при чем? – не выдержала Диана.

– Да так, в принципе совпадение, но вот только автоматические системы безопасности на том объекте полностью идентичны тем устройствам, которыми утыкан периметр поместья барона Вина. Однако это тоже, как ты понимаешь, чистое совпадение, – ухмыльнулся Конт, искривив тонкие бледные губы. – Провидению показалось мало, оно продолжило резвиться дальше. В погоне за ценными сведениями Диана Гроттке попадает в Полесье, именно туда, где проводятся основные работы по «проекту 107».

– Какому проекту? – опять подала голос Диана.

– Не отвлекайся и не сбивай меня с мысли! Через пару часов сама все узнаешь и увидишь, – недовольно проворчал Конт, не любивший рассказывать о чем-то вне рамок строгой логической и хронологической последовательности. – Сразу по прилете судьба сталкивает путешественницу с опальным морроном, который, сам того не подозревая, втянут в эту историю и у которого, кстати, тогда находился необходимый девушке диск. Потом в ход плавно протекающих рутинных событий вмешиваются две вроде бы совершенно непричастные к истории личности. Дарк Аламез получает записку от старого друга, а полицейской передают сообщение по спецприемнику, и оба главных действующих лица почему-то в одно и то же время появляются в одном и том же ночном клубе. Эй, там, в потемках, чего молчишь?! Мне продолжать или уже заснула?!

– Говори, говори, я внимательно слушаю, – произнесла Диана и с громким щелчком поставила пистолет-автомат на предохранитель.

– Ну, а дальше все просто. С небес спускается богиня удачи и покровительница дураков, берет смертельно раненную девушку под свою опеку и дарует ей жизнь, превращая в моррона. Потом на своих белоснежных крыльях богиня относит бесчувственную красавицу прямиком в постель вышеупомянутого Дарка Аламеза, который в ту ночь отсутствует, а через какие-то сутки вдруг ни с того ни с сего решает посетить очень интересный банк. Ну вот, мы и перечислили первый десяток совершенно случайных совпадений. Затем все было еще проще, твоя история выходит на финальный виток. На банк нападают неизвестные злоумышленники, Дарк убит, Диана в руках полиции, и на сцене эффектно возникает Мартин Гентар, моррон, которого в Легионе уже давно считают мертвым. В задушевной беседе у камина бывший маг, а ныне шеф местной спецслужбы, жалует с барского плеча несмышленой девушке ценнейшую информацию, не потому, что добрый и не жадный, а потому, что точно знает – из одной только финансовой макулатуры никогда не понять, что происходит. Девушку отпускают, а на прощание, наверное, чтоб хоть как-то компенсировать моральный ущерб и огромный синяк на физии, снабжают не устаревшей моделью огнестрельной ореходавки, а современнейшим инструментом профессиональных убийц.

– Ты хочешь сказать, что и Дор прилетел неслучайно, что и он участвует в этом абсурдном заговоре против такого маленького человечка, как я? – Диана наконец-то вышла из темного угла и, включив кофеварку, села в кресло.

– Ну, нет, ты все перепутала, – неожиданно громко и раскатисто рассмеялся Конт. – Ты слишком эгоцентрична, все я да я. Ты лишь инструмент, один из игроков этой партии, которого упорно подталкивают к выгодному для другого игрока решению, подводят к мысли, что единственно возможный выход – убить Дора. И, как я вижу, небезуспешно, ты вон уже вещички собрала. – Конт кивнул в сторону сумки, из которой торчала наружу пара автоматных рожков.

– Значит, вы меня используете, используете вслепую, как тупого исполнителя, неодушевленный предмет, орудие убийства, – медленно и завораживающе произнесла Диана, как будто говоря сама с собой, как будто случайно озвучивая сокровенные мысли.

Плотно сжатые губы девушки вытянулись в прямую бледную линию, скулы напряглись, а на щеках стали быстро появляться и исчезать ямочки. Это были плохие признаки. Конт едва успел вскочить с кровати, как Диана выплеснула на покрывало пол-литра только что сваренного кофе. Следующим делом взбешенная особа схватилась за оружие, но щелчок взводимого курка заставил ее разжать пальцы и медленно убрать ладонь с рукояти.

– Не глупи, мы только говорим, и нам обоим не нужны осложнения, – произнес Конт, в руке которого неизвестно откуда появился маленький пистолет с глушителем.

– А разве меня можно убить этим? – спросила Диана после минутного молчания и слегка кивнула подбородком в сторону грозно смотревшего на нее дула.

– Не знаю, – честно признался Конт, – но вывести из строя на долгое время могу, впрочем, как и ты меня. – Конт показал свободной рукой на лежавший возле кресла пистолет-автомат. – Хочешь попробовать?

– Не-а, – лаконично ответила Диана и отрицательно замотала головой.

– Вот и отлично! – Маленький пистолет быстро скрылся в складках плаща. – Тем более что шансов на выживание у меня гораздо больше. Слишком через многое пришлось пройти. А ты, дорогая подруга, хоть и считаешься «морроном на задании», но не единственный шар в игре, есть еще Дарк.

– Дарк мертв.

– Дарк на днях воскреснет, если этого еще не случилось. – Видя, как вытянулось от удивления лицо Дианы, Конт решил выдать свою тайну: – Мартин знает, что Аламез воскреснет быстро, но он боится, что Дор успеет сделать свое грязное дело и улететь. Мартин даже не догадывается, что я могу ускорить процесс воскрешения, если окажусь рядом с телом. Не стоит ему об этом говорить, и потом, пусть это будет наш с тобой маленький секрет!

– Согласна, – кивнула Диана в ответ. – Что ты предлагаешь?

– Прежде всего заварить новый кофе и убрать с кровати эту грязь. – Не дождавшись согласия, Конт рывком скинул на пол мокрые покрывало и одеяло. – Займись кофе на правах хозяйки, а я пока расскажу все, что тебе нужно знать, чтобы не чувствовать себя обманутой.

Диана не стала перечить, тем более что и самой ей чудовищно хотелось глотнуть бодрящего напитка.

– Все, что рассказал тебе Мартин, правда, но он поделился с тобой далеко не всей информацией, – многообещающе начал Конт, снова по-барски развалившись на кровати. – О многом не буду говорить сейчас и я. Через несколько часов все равно придется объясняться с Дарком, так что поэкономим время и мои подсаженные голосовые связки.

– Ничего, я подожду, – на удивление легко пошла навстречу Диана.

– Дор, безусловно, ключевая фигура с большими возможностями, но он, как ты, наверное, догадываешься, не один, за ним стоит мощная организация, цели которой не только обогащение и скупка по дешевке акций крупный компаний. Их планы амбициозны, идут намного дальше и грозят всему человечеству, хотя они и не хотят устраивать вселенскую катастрофу… Ну, ладно, я что-то увлекся, – остановился Конт и на секунду закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. – Тридцать лет назад несколько морронов случайно вышли на след хорошо законспирированной тайной организации, окутавшей своей невидимой сетью весь мир и внедрившей своих людей во все сферы человеческой деятельности. Это общество можно было бы сравнить с обычным разросшимся преступным синдикатом, да вот только масштаб деятельности был не тот, да и планка задач намного выше. С тех пор много воды утекло, многое в мире стало другим, ряды морронов, втайне от Легиона вступивших тогда в борьбу, сильно поредели, а общество злодеев так и продолжает существовать по сей день. Мы даже не знаем его точного названия.

– Неужто так сложно было…

– Не перебивай! Не одна ты у нас гений сыска, Мартин заговоры распутывал, когда и Тарцита Третьего в помине не было. – Конт почему-то занервничал, но быстро пришел в себя. – Так о чем это я, ах да… Случайно попавшая нам с Мартином в руки нить расследования заставила нас десять лет назад переселиться в Полесье. Самым удобным способом вынюхивать, расспрашивать и действовать, не вызывая подозрения, было внедриться в ГАПС. К тому же в нашем распоряжении оказался огромный сыскной аппарат, который тогда использовался правителями страны, откровенно говоря, не по назначению. Ну разве политический сыск должен заниматься кулуарной возней проворовавшихся министров? Разве это наше дело – помогать одному чиновнику забираться повыше по служебной лестнице и избавляться от всех, кто не только сейчас, но и когда-нибудь, в отдаленной перспективе, сможет составить ему конкуренцию? К сожалению, лесовики испокон веков слово «политика» понимали именно так. Ну да ладно, пускай проблему недостатка образования у полесских чинуш решает кто-нибудь другой, мы работали с тем материалом, что имели, и, естественно, выбирали соответствующие методы. Десять лет назад мы вышли на «проект 107», но только в прошлом году узнали всю его подноготную. Он ведется Дором совместно с полесскими вампирами, то есть как ведется… – Конт замолчал, пытаясь найти более точную формулировку. – Дор, конечно же, не считает кровососов полноценными партнерами. Он купил их с потрохами, профинансировал создание огромной подземной лаборатории и теперь ждет того момента, когда эксперимент будет полностью завершен.

– Что же это за проект такой?

– Диана, я уже просил не перебивать меня. – В голосе Конта послышались усталость и обреченность. – Ты узнаешь обо всем намного подробнее, когда мы вытащим Дарка.

– Что значит – вытащим? – насторожилась девушка. – Разве он…

– Его тело было похищено из морга, и не исключено, что в скором времени он станет подопытным кроликом, хотя вряд ли кровососы решатся экспериментировать с морроном, слишком непредсказуем результат…

– Что же ты сразу не сказал?! Решатся, не решатся!

Диана мигом вскочила с кресла и кинулась к выходу, спеша на выручку Дарку, но Конт оказался проворнее. Он преградил девушке путь к выходу и силой усадил в кресло.

– Садись, торопыга, время еще не настало. Порой прийти слишком рано гораздо хуже, чем опоздать или не прийти вообще. Используем время с толком! Я хочу, чтобы ты кое-что узнала и поняла. Угроза человечеству кроется не в Доре, не в его мышиной возне с финансами, а именно в этом проекте. У нас с Мартином вполне хватило бы политического влияния и собственных сил, чтобы уничтожить подземную лабораторию, но проблема в том, что Дор до недавнего времени регулярно получал копии всех записей по исследованию и даже особо интересные опытные образцы.

– Так вот что было на том проклятом диске! – догадалась Диана.

– Совершенно верно, – подтвердил предположение Конт и даже не обиделся, что его в очередной раз бессовестно перебили. – Предвосхищая твой следующий вопрос, скажу, что Полесье было и остается самым удобным местом для создания лаборатории. Видишь ли, эксперименты проводятся на людях, даже на начальных стадиях заменить их приматами было невозможно, и поэтому постоянно необходимо большое количество подопытного материала, то есть людей. Конечно, Дору было бы куда проще и удобнее, чтобы ученые находились под боком – скажем, в одном из маленьких и ничем не приметных герканских или шеварийских городков, но как бы среагировала полиция и общественность, если бы граждане КС начали десятками да сотнями пропадать без вести? Можешь не отвечать, и так понятно. А в Полесье этой проблемы нет, здесь жизнь любого отдельно взятого индивидуума мало чего стоит, конечно, если он не член аристократической семьи или торговой династии. Импортировать живой товар в КС Дору было неудобно: опасно, да и накладные расходы резко бы возросли. Вот и решил наш добренький Огюстин создать базу прямо в Полесье. Когда проект вошел в заключительную фазу, мы с Мартином начали действовать. Цель наша ясна и проста: уничтожить всю документацию по проекту и тех, кто мог бы ее воссоздать. После похищения диска, которое, признаюсь, тоже наших рук дело, Дор сам выполнил за нас часть работы. Он уничтожил все резервные копии и образцы, за исключением одной, которую теперь постоянно возит с собой. Паранойя – девятое чудо света, она творит чудеса, – рассмеялся Конт. – Стоит лишь убедить лидера, что вокруг него собрались дураки да предатели, как он сам начинает делать за врагов грязную работу, методично и безжалостно уничтожая верных сподвижников.

– Понятно, теперь документация существует лишь в двух экземплярах: у Дора и в лаборатории. Что дальше? – Диане явно не хотелось услышать длинный ряд исторических примеров, подтверждающих этот прискорбный факт.

– Дальше мы предприняли ряд шагов, противоречащих общепринятым представлениям о чести и морали, играли грязно и подло, но в итоге все-таки создали условия, при которых Дор был вынужден лично прилететь в Полесье, чтобы ликвидировать лабораторию вместе со всеми, кто хоть как-то участвовал в проведении экспериментов. Полесской общине вампиров осталось просуществовать считаные часы, подручные Дора скоро приступят к чистке. Дело за малым…

– …убить самого Дора, и с этой задачей вы захотели справиться чужими руками, то есть, попросту говоря, натравить меня. – Лицо Дианы вновь стало бледным и злым.

– Не совсем так, ты опять даешь волю эмоциям и смотришь на проблему слишком субъективно, – возразил Конт. – Мы надеялись, что коллективный разум наконец-то почувствует беду и сотворит нового моррона, даже создали предпосылки, чтобы им оказалась именно ты, ведь только тебе под силу незаметно проникнуть в особняк, но основная ставка все равно делалась на Дарка. Естественно, мы тоже не остались бы в стороне, но вступать в игру слишком рано было чрезвычайно опасно. Дор – хитрая бестия, он мог бы почувствовать ловушку. Уж слишком много стариков-морронов собралось в неприметном полесском городке. Однако нелепая случайность внесла корректировку в наши планы… Как всегда не вовремя, как всегда на последнем этапе работы.

– Ты о банке, что ли?

– Да, о нем, родимом. Кто ж мог предположить, что на банк нападет какой-то сумасшедший, да еще как раз в тот самый момент, когда вы выбивали сведения из Осмаса. Кстати, как он, не очень кочевряжился?

– Минут пятнадцать не мог прийти в себя от страха, а потом запел как соловей, – презрительно хмыкнула Диана. – Гордых поз вроде бы не было, но я опоздала к началу представления, спроси потом у Дарка.

– Дарк, Дарк, Дарк… – задумчиво повторил несколько раз имя Аламеза Конт. – Именно из-за него, точнее, его несвоевременной гибели и произошел раскол в дружных рядах заговорщиков. Мартин хотел оставить все как есть и пустить тебя в особняк одну.

– А ты, значит, решил проявить благородство? – усмехнулась Диана.

– Нет, – отрицательно мотнул головой Конт, которого вдруг стал раздражать надменный и насмешливый взгляд самоуверенной девицы, – просто я посчитал, что одна ты завалишь все дело. Охрана у Дора хороша, так что дольше трех минут ты против нее не продержишься: и врагов не отвлечешь, и сама погибнешь.

– Вот как. – Диана обиженно закусила нижнюю губу и вызывающе уставилась на ночного гостя.

«Еще немного, и она вызовет меня на дуэль. Тщеславна девица и горда, а я, дурак, кажется, задел ее за живое!» – подумал Конт и поспешил продолжить рассказ, чтобы не дать разразиться буре негодования и прочих неуместных эмоций:

– Первоначально планировалось, что вы вдвоем навестите особняк: ты обезвредишь сигнализацию, камеры и прочую дребедень, а Дарк отвлечет на себя охрану…

– …и тут появляетесь вы, с тросточками и в белых костюмах, – не удержалась Диана, которую бесила мысль, что ее, как дождевого червя, чуть ли не скормили голодным рыбам, а мерзавцы-рыбаки еще и сомневаются в ее способности провихляться на крючке достаточно долго.

– Послушай, мне это уже надоело, – прервал повествование Конт и занялся неблагодарным делом воспитания учтивости у молодого поколения. – Уж кому и жаловаться на судьбу, так это нам с Мартином, двум уставшим старикам, обреченным вечно помогать неблагодарному молодняку, выслушивая от них при этом всякие гадости.

– Ты хочешь сказать, что два почтенных альтруиста занимаются благотворительностью? В жизни не поверю в бескорыстность, – усмехнулась Диана.

– И правильно делаешь, нам всем от этой жизни что-то нужно: Дарку расквитаться по старым, не до конца оплаченным долгам, по которым уже натекли огромные проценты, тебе отработать свалившееся на твою голову бессмертие…

– А вам с Мартином?

– А мы, мы столько трудились во благо человечества, что нам далеко не безразлично, что с ним в конечном итоге станется. Трехлетний карапуз очень горюет, когда морская волна смывает только что возведенный им песчаный замок. – Конт замолчал, а потом, как будто вспомнив о чем-то важном, быстро взглянул на часы: – Ну все, нам пора!

– Куда? – пролепетала растерянная Диана, когда Конт неожиданно подхватил ее под руку, всунул в руки сумку с оружием и потащил к двери.

– Куда-куда, за Дарком! Потом поболтаем, настало время действовать!

Глава 22 Основной инстинкт

Человек воспринимает окружающий мир через призму своих ощущений. Он, как и любое иное живое существо, реагирует только на то, что видит, слышит и чувствует благодаря многочисленным рецепторам языка, носа и кожного покрова. Наверное, именно поэтому мы часто так скептичны, субъективны и не желаем понять объективность, беспристрастность протекающих вокруг нас процессов. Понятия «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло» – всего лишь производные и всегда привязаны к визуальным способностям того лица, чьими глазами другие пытаются смотреть на мир. В принципе ничего страшного в этом нет, главное, чтобы у харизматичной личности было все в порядке со зрением. Вождь не должен быть слишком дальновидным или чересчур близоруким.

В отличие от людей, морроны чувствуют немного по-другому, у них имеется особое, шестое чувство, не имеющее ничего общего с мистическим даром предвидения, скорее наоборот, уходящее корнями в те времена, когда единственными формами жизни были амебы да планктон.

Дарк ощущал свое тело как чужеродную, окаменевшую оболочку, внутри которой притаилось сознание. Он, словно первобытный дикарь, спрятался от врагов в надежной пещере и изредка высовывался наружу, чтобы проверить, не отползли ли от входа огромные рептилии, вознамерившиеся его слопать. Мозг несколько раз то начинал работать, оживляя неподвижную кровь и омертвевшие ткани, то останавливался, давал обратный ход жизненным процессам. Дарк не видел и не слышал, что происходит вокруг, даже его кожный покров не реагировал на внешние раздражители, но он точно знал, когда вблизи появлялась опасность, когда процессам восстановления нужно было замереть и не выдавать присутствия в теле остатков жизни.

Особо запомнилась Дарку последняя попытка. Процесс восстановления функций зашел довольно далеко: температура тела повысилась до пятидесяти процентов от нормальной, и кровь начала медленно течь по артериям и венам. Дарк даже смог почувствовать кожей холод внешней среды, но потом регенерация замерла и стала постепенно угасать, подобно очагу, в который нерадивые хозяева забыли подбросить поленьев.

И вот теперь повторялось то же самое, алгоритм возрождения не изменился, но процессы зашли намного дальше. Сердце стучало все чаще и чаще, разнося живительную влагу по онемевшему телу, моррон постепенно начинал ощущать места повреждений и то, как слегка подергивались мышечные ткани.

«Еще чуть-чуть, и я почувствую холод, затем смогу слышать, а если хватит сил приподнять веки, то и видеть», – возникла в голове моррона первая мысль, как только сознание перешло из состояния «внутреннего ощущения» в полноценный рабочий режим.

По-видимому, вблизи от оживающего Дарка не было угрожающих факторов. Тело моррона начало трясти от холода, а по рукам и ногам прокатились волны долгожданных мурашек. Боли не было, хотя Дарк чувствовал легкое покалывание в левой ноге и неестественную онемелость спины – последствие повреждения позвоночника. Через минуту моррон зашевелил пальцами, но приоткрыть глаза не хватило сил. Наконец-то появились первые звуки: сначала монотонное гудение, сопровождаемое шумами в ушах, как будто барабанные перепонки решили протестировать диапазон принимаемых частот, а затем раздражающее слух падение капель воды на фоне колеблющегося по громкости и интенсивности гула, постепенно принимающего форму произносимых друг за другом звуков.

– Кровь – это жизнь, жизнь без крови невозможна, кровавая жизнь лучше, чем бескровная смерть, жизнь в кровь… ночь, подворотня, фонарь, жертва, страх, азарт… Хочу крови! – вдруг взревел оглушающе громкий и, как показалось Дарку, женский голос.

«Ну вот, похоже, я все-таки умер, – закралось в голову Аламеза чудовищное предположение. – Не надо было быть таким самоуверенным, не стоило испытывать судьбу».

– Слоны, люди, кони, кролики, все в крови, во всех кровь… Освободить, ее нужно спасти, не дать пропасть, – продолжал бредить невидимый сумасшедший, перешедший с крика на едва различимый шепот. – Спасти кровь, спасительная кровь, кровь-спасительница, кровь во спасение… Каждый, каждый владеет кровью, но не ценит, не ценит дар…

Несуразное бормотание всерьез озабоченного жаждой кровопускания маньяка стало бесить Дарка уже на второй минуте прослушивания. Ассоциативно выбрасываемые в воздух словосочетания были различны, но во всех них присутствовало ключевое слово «кровь».

«Я умер, я точно умер, попал в ад или куда-то там еще, а теперь обречен на вечные муки. Тот, кто отвечает в бесовской организации за наказание моей грешной души, явно не страдает недостатком фантазии. Ишь чего учудил, паразит! Вместо традиционной поджарки на сковородке без масла мне уготовлена иная кара: лежать неподвижно и слушать, как завывает оставшийся без любимых игрушек маньяк. Интересно, как долго я выдержу? День-два продержусь, но никак не вечность, – ужаснулся Дарк радужной перспективе. – Хотя если я умер, то почему тогда чувствую тело, почему все протекает так же, как в прошлые разы? Лучше уж побыть немного оптимистом, в загадочные потусторонние миры клоачного типа попасть всегда успею!»

Собравшись с силами, моррон сжал пальцы рук в кулаки. Это ему удалось, он был жив. Обнадеженный результатом, Дарк попытался ускорить мучительный процесс реабилитации обмякших мышечных тканей. Теперь у него была цель: быстро встать на ноги и заткнуть кулаком пасть завывавшему над ухом придурку.

Возня внезапно зашевелившего ногами и руками мертвеца, сопровождаемая гортанными хрипами и потрескиванием сгибаемых суставов, заставила сумасшедшую ненадолго замолчать, но затем вновь раздалось монотонное бормотание, ставшее немного тише и жалобнее.

К Дарку вернулось осязание, он почувствовал, что совершенно голый и лежит на холодном мокром полу. Вестибулярный аппарат и двигательные рефлексы еще не пришли в норму, но моррону все-таки удалось сесть. Прогресс был налицо, вот только глаза по-прежнему ничего не видели, хотя веки уже давно были открыты.

«Что это: временное явление, которое вскоре пройдет, или побочный эффект воскрешения? Только бы не слепота, пусть лучше рука отнимется, только бы не слепота, – твердил про себя, как заклинание, моррон, сидя на полу и разминая мышцы, прежде чем решиться принять вертикальное положение. – Без глаз мне не выжить, да и зачем? Не хочу быть калекой!»

Стенания женщины стали громче. В принципе Дарк уже привык к ним, и они его не раздражали, как, впрочем, не смущал и тот факт, что он абсолютно голый в присутствии хоть сумасшедшей, но все-таки дамы. Тематика бреда изменилась. Заветное слово «кровь» слышалось все реже и реже, наиболее употребительным словом стало личное местоимение «оно».

– Оно очнулось… оно пролежало так долго, а теперь встает… оно приманка… оно яд… оно убьет меня… оно все сильнее и сильнее…

– Оно устало слушать всякую дурь! – прокричал почти по слогам моррон, догадавшись, что речь шла о нем.

Язык еще ворочался с трудом, половину согласных заменили шипение, причмокивание и прочие неповторимые в нормальном состоянии речевого аппарата звуки, но женщина, как ни странно, его поняла и замолчала. Первая попытка встать провалилась, в результате второй Дарк чуть-чуть приподнялся, но не удержал равновесия на подгибающихся ногах и, подняв фонтан брызг, шлепнулся обратно в натекшую с потолка и стен холодную лужу.

Дарк чувствовал, что женщина следит за ним. Она не помогала ему, но и не мешала. Она замерла в ожидании и старалась не шевелиться, видимо надеясь, что быстро пришедший в себя моррон забудет о ее присутствии.

– Эй, где ты? Я не вижу тебя, впрочем, я вообще ничего не вижу. Я ослеп, помоги мне! – прокричал Дарк, поднявшись на ноги и тщетно обшаривая пустоту в поисках стены или какой-нибудь иной опоры.

– Ты не ослеп… здесь… чертовски темно, – запинаясь, прошептала женщина.

Ее голос дрожал и был тих, но в нем уже не звучали нотки сумасшествия. Похоже, к незнакомке вернулся рассудок, обнадеженный тем, что она теперь не одна в темном и промозглом подвале. Или, может быть, вид обнаженного стройного мужчины ненадолго затушил агонию кровавых желаний.

– Но ты же меня видишь, – произнес Дарк, продолжая ощупывать пустоту.

– Конечно, вижу, Дарк, я ведь вампир… пока еще вампир, – ответила незнакомка, сопровождая каждое слово частым стуком зубов.

Аламез замер, непослушные мышцы напряглись, а страх парализовал мозг. Он был один, гол и беспомощен, в темном подвале, где не видно ни зги. Тело его плохо слушалось, и один быстрый точный удар острых когтей мог поставить кровавую точку на славной карьере одного из старейших морронов. Однако женщина-вампир вела себя странно: несла всякую чепуху, вместо того чтобы добить врага сразу, как только он задрыгал ногами, и теперь тоже не проявляла агрессии.

«Если это допрос, то почему здесь? Вампиры не любят сырости, да и с голосом ее что-то не то… Она как будто продрогла, а ведь кровососы менее восприимчивы к холоду. Они его не любят, это точно, как мы, к примеру, валяться в грязи или есть отходы, но легко переносят», – пытался сообразить, что к чему, Дарк.

Женщина снова заговорила. Ее просьба не просто озадачила Дарка, а заставила всерьез призадуматься, не сошел ли он с ума сам.

– Обещай, что ты меня не тронешь, а я подскажу, как включить свет. – Зубы вампирицы продолжали стучать друг о дружку, отчего ее слова прозвучали жалостливо, почти как мольба.

– Обещаю, – ответил Дарк после трехсекундного раздумья, вызванного исключительно неожиданной постановкой вопроса, а не смыслом просьбы. – Я вообще-то и не собирался…

– Три шага вперед, упрешься в стену, – не дала моррону договорить до конца женщина, – затем два шага вправо, ищи на уровне груди!

Дарк послушно последовал указаниям, но вот только стена оказалась на полшага раньше. Острая боль пронзила переносицу, нос как будто вдавило в лицо, глаза заболели, а на губах появился солоноватый привкус.

– Нет, только не это! Ничтожество, кретин, сволочь! – внезапно завопила женщина, а затем стала биться о стену и громко подвывать.

– Ну, ты уж определись, дорогая: или кретин, или сволочь – или дурак, или подлец! Понятия-то слабо совместимые, – спокойно отреагировал на истерику Дарк, шмыгая и вытирая кровь, хлеставшую из разбитого носа.

Рука моррона зашарила по стене, ища старенький проржавевший рубильник – ровесник первой лампочки и электричества. Уж больно запущенным и неказистым показался Дарку подвал, чтобы предположить, что хозяева узилища оснастят его чем-то другим, более современным и надежным. Однако вместо шершавой ржавчины рычага пальцы нащупали миниатюрный кнопочный выключатель. Легкое нажатие, и вспыхнул свет. Дарк зажмурился и поспешно стал растирать пронзенные острой болью виски и дуги бровей. Когда резь утихла, а отвыкшие от света глаза вдоволь прослезились, невзрачный каземат предстал в полной красе. Как и предполагал моррон, помещение было средних размеров и совершенно пустым. Каменные плиты пола, затопленные широкой, но не глубокой лужей; каменные стены, покрытые плесенью и бледным мхом; высокий потолок, с которого неустанно капало; железная дверь и охапка прогнившей соломы, в которой копошился кто-то, одеждой и длинными паклями грязных волос напоминавший когда-то преуспевающую, но потом спившуюся и опустившуюся на дно общества женщину.

«Жестокая реалия моей новой жизни. Я проспал более тысячи лет, и цивилизация пришла в упадок, – морально подготавливал себя к самому худшему моррон, не решаясь приступить к расспросам вжавшейся в стену вампирицы. – По миру прокатилась чудовищная межконтинентальная война, и теперь выжившие вампиры и люди вместе прячутся по сырым подземельям, а на поверхности разгуливают стаи монстров-мутантов, питающихся всем, что движется или хотя бы не напоминает по вкусу металл».

Превозмогая опасение, что его бурные фантазии окажутся горькой правдой, Дарк медленно приблизился к охапке соломы и склонился над женщиной, пытаясь получше разглядеть изможденное бледное лицо. Узница не отвернулась и не произнесла ни слова, только плотнее прижалась спиною к стене и затравленно взирала исподлобья на пышущего силой и здоровьем Дарка.

Дорогой костюм первоначально коричневого цвета был перепачкан грязью и разорван в нескольких местах. Сквозь дыры на рукавах и плечиках виднелись ошметки подкладки, а изящные туфли-лодочки лишились каблуков. Двух третей лица женщины не было видно за густыми, сбившимися вперед волосами, но Дарк мог поклясться, что незнакомка следила за ним, точнее, за его руками, которые могли случайно позабыть о данном хозяином обещании.

– Кто ты? Как тебя зовут? – спросил Дарк, стараясь говорить тихо и доброжелательно.

– А разве ты меня не узнал? Хотя понятно… ужасно выгляжу, да… настоящее чучело? – прозвучал по-прежнему дрожащий и запинающийся голос, в котором, однако, появилась пара знакомых, слышанных уже Дарком однажды интонаций.

– Ты знаешь меня? Разве мы раньше… – смутное подозрение закралось в голову Дарка.

Моррон осторожно протянул руку и сдвинул немного вбок липкие волосы. Тусклый свет маломощной лампочки, мотавшейся на шнуре под потолком, осветил морщинистое лицо восьмидесятилетней старухи. Кожа была бледной и отвисала, заостряя широкие скулы и подбородок, под глазами виднелись обширные синяки желто-коричневого цвета, то ли последствия побоев, то ли следы измождения, и только глаза женщины были молодыми и смотрели на Дарка как-то по-особому…

– Миранда, это ты?! – воскликнул Дарк, пораженный чудовищными изменениями, произошедшими с девушкой всего за несколько дней.

– Тише, и отойди назад, если не трудно… Чуять твою кровь нестерпимо… мне больно… – Девушка свернулась клубком, словно огромная кошка, и тихо заплакала.

Пытаться разговорить Миранду было бесполезно, она страдала от боли и балансировала на грани потери рассудка. Насколько моррон знал особенности вампирской физиологии, подобное плачевное состояние могло быть вызвано только двумя причинами: попавшая в кровь инфекция или обескровливание организма, аналог человеческому обезвоживанию. Судя по внешним признакам и тому несусветному бреду, который несла больная, Дарк принял за рабочую гипотезу второе предположение.

Действительно, смерть Миранды была выгодна Ситору и остальной братии полесских кровососов. Самбина прислала в Старгород двух доверенных лиц. Смерть одной вампирицы, увидевшей какой-то загадочный холодильник, да и вообще ведущей себя чрезвычайно неосторожно, можно было легко свалить на Дарка. Вторая же посланница только мешала, да и вряд ли подтвердила бы придуманную на скорую руку сказку. Ситор не хотел рисковать и решил избавиться от Миранды, представив перед Кланом ее смерть как несчастный случай, как последствие необдуманного действия вампира, давшего волю эмоциям и позабывшего об осторожности.

«Ее поймали, выпустили половину крови и не кормили три-четыре дня, доведя до состояния, близкого к помешательству, – размышлял Дарк, наблюдая, как корчилось в муках страдающее от голода живое существо. – Затем подбросили мое тело в надежде, что жажда заглушит глас рассудка и девушка накинется на меня. Вот тебе и несчастный случай на охоте! Любой вампир-эксперт подтвердит, что Миранда умерла не насильственной смертью, а от отравления кровью моррона. Что ж, вполне разумно и находчиво, нужно отдать должное вампирской изобретательности. Ситор продумал все, даже то, что на клыках и когтях трупа останутся микрочастицы моих тканей».

– Увидела она убийцу почившей подруги своей, в голове у нее помутилось, и вонзила она вострые клыки в ненавистное горло, – шепотом продекламировал моррон, подражая вычурному слогу древних летописцев.

Вампирице становилось все хуже и хуже. Миранда затихла и уже не пыталась заглушить боль, катаясь по сгнившей соломе. Ей удалось побороть безумие и удержаться от дегустации отравленной крови, однако угасание организма стремительно продолжалось, через пару часов непременно наступила бы смерть, ужасная, мучительная, которую не пожелаешь и лютому врагу.

Сострадание к ближнему присуще морронам, у некоторых оно выражается даже сильнее, чем у большинства людей. Однако одного сострадания явно недостаточно, чтобы моррон начал действовать. Смерть Миранды не дала бы Дарку никаких преимуществ, а вот спасение ее жизни, наоборот, было целесообразно по многим причинам. Во-первых, только она могла рассказать Самбине о событиях последних дней и о том, что в действительности собой представляет полесская община, только свидетельству заслуженного вампира поверили бы Лорды из вампирской Ложи. Во-вторых, Миранда могла сообщить ему важные сведения как о полесских аферах, так и о логове, в котором они сейчас находились. Кроме того, иметь под боком надежного информатора и какого-никакого, а союзника было гораздо полезней, чем ссохшийся труп на сгнившей соломе. Что и говорить, жизнь вампирице нужно было спасать, и моррон даже знал как, но только от одной мысли, на что ему ради этого предстояло пойти, Дарка начало тошнить.

Дверь темницы была прочной только с виду. Хоть железные листы и внушали мысль о неприступности преграды, но опыт подсказывал Дарку, что на самом деле все решает лишь крепость замка да косяка. Оглядев углы комнаты в поисках тяжелого предмета и так и не обнаружив ничего похожего, Аламез разбежался и врезался левым плечом в грозную металлическую обшивку двери. Эхо загуляло по бескрайним просторам утопающих во мраке помещений, разнося гул сильного удара и последующий за ним крик живого тарана. Плечо заныло, на внешней стороне руки образовалось красное пятно, которое вот-вот должно было превратиться в обширный синяк. Дверь устояла, но вот косяк дал трещину, по всему периметру двери осыпалась штукатурка, обнажая неровную поверхность прогнившей от сырости древесины.

«Экономят, на всем экономят, – рассмеялся сквозь слезы моррон, проводя рукой по трухлявому косяку, – нет бы из железа все сделали».

Уже не в первый раз Аламезу удавалось освобождаться из темниц благодаря глупости и непредусмотрительности самоучек-тюремщиков: то ключ в двери оставят, то за состоянием стены не следят – в общем, спасала Дарка чужая халатность и милая сердцам лентяев надежда на авось.

Для окончательного освобождения уже не требовалось вредить своему здоровью, вышибая с разбега дверь. Скорее толчок, нежели настоящий удар по косяку вызвал повторный град штукатурки и несколько новых трещин в прогнивших досках. Глаза моррона заслезились, но не от боли, а от поднявшегося облака известковой пыли. Еще серия из нескольких ударов, и с той стороны двери послышался глухой шлепок. Металлическая дужка замка не смогла удержаться в расщепленной древесине и свалилась на пол. Путь был свободен, теперь нужно было только выяснить, куда идти.

Коридор за дверью тонул во мраке и сырости. Неизвестно, в каких целях использовали вампиры подвал, но если для содержания плененных людей, то замок на двери был пижонским излишеством. На стенах не было выключателей, найти путь на волю через несколько десятков, а может быть, и сотен метров темноты мог только вампир или слепой, с рождения привыкший ориентироваться по слуху. Возможно, какой-то шанс был еще у собак и кошек, но Дарк, к счастью, был не слеп и, к сожалению, не обладал чутким обонянием.

Пробредя на ощупь около двадцати шагов, Аламез набил на ногах несколько синяков, вывихнул мизинец и содрал кожу с локтей, но так и не нашел, где включался свет, не говоря уже о том, чтобы выбраться наружу. Пол пошел под уклон вниз; судя по усилившимся сквознякам и отдаленным звукам, доносившимся с разных сторон, впереди коридор разветвлялся на несколько рукавов. Дарк решил вернуться, пока еще это можно было сделать,пока еще позади был виден тусклый свет, исходивший от одинокой лампочки в покинутом застенке. Первоначальный план бегства и спасения Миранды пришлось изменить, от чего предстоящее действо не стало менее противным, но зато теперь требовало больше усилий и было сопряжено с определенной степенью риска.

Вернувшись в комнату, Дарк еще раз осмотрел углы в поисках острого предмета. Однако самым острым и одновременно стерильным инструментом в темнице оказались его зубы. Моррон прокусил себе руку и, присев на корточки снаружи перед дверью, наблюдал, как тонкая струйка собственной крови стекала на выщербленные камни пола. Примерно через минуту после того, как на полу образовалась лужица, из темноты донеслось желанное попискивание. На запах крови сбежались крысы, те самые мерзкие разносчики заразы, ради которых ему пришлось терпеть боль, а затем еще и мучиться, пытаясь зализать ранку языком.

Восемь маленьких красненьких бусинок засветились в темноте. Аламез замер и боялся даже дышать, чтобы ненароком не спугнуть пришедших полакомиться тварей. Первую дочь подземелий и сточных канав оказалось поймать довольно легко, притаившийся в метре от лужи моррон еще не ассоциировался у стаи со смертельной угрозой. Дарк быстро выкинул вперед правую руку, схватил пальцами крысу за шейку и резко надавил, пережимая артерии и ломая позвонки. Зубастый зверек не успел даже пискнуть, как его жирное тельце отправилось в последний полет и, поднимая фонтан брызг, приземлилось точно в центре камеры.

То, что вначале казалось противным и гадким, впоследствии превратилось в увлекательное времяпрепровождение. Горка мертвых тушек в луже росла, благо из темноты прибывали все новые и новые крысы. Однако главное на охоте – не поддаться азарту, стремление придушить как можно больше зверьков чуть не стоило Дарку жизни. Одной из самых жирных, кажется, четырнадцатой по счету, крыс удалось вывернуться из стального захвата пальцев и, пронзительно заверещав, кинуться на агрессора. Ее примеру последовала и остальная стая, крысы – существа коллективные во всем. Перепуганный перспективой быть растерзанным взбесившейся дичью, Дарк быстро вбежал обратно в темницу и плотно закрыл за собой железную дверь. Крысы верещали и грызли стенку, в конце концов их усилия непременно увенчались бы успехом. Попискивание и повизгивание за дверью раздражало Аламеза, но не более… Моррон недаром душил только тех крыс, которые не успели лизнуть его крови. Аламез знал, что, как только упадет замертво первый грызун, стая в панике разбежится и еще долго не вернется в эту часть подземелья.

Что и говорить, самосохранение – основной инстинкт для всех разумных существ и неразумных тварей, он сильнее голода, мести, жажды наживы и прочих страстей. Вампир будет умирать от жажды, но не притронется к отравленной крови, крысы убегают, почуяв опасность, олень уступает самку сильнейшему, и только человек, возомнивший себя царем природы, не ценит собственную жизнь. Может быть, с точки зрения всего человечества это большой плюс, но для отдельно взятой личности – огромный минус.

Мертвая тушка крысы упала Миранде на грудь. Девушка не отреагировала, ее глаза по-прежнему оставались закрытыми. Второй бросок был более точным, еда попала в голову, но и это не вернуло вампиру сознание. Судьба испытывала моррона, пытаясь точно определить ту грань, до которой Дарк был готов дойти, чтобы вернуть к жизни потенциального союзника. Зажмурившись и стараясь не думать, что он творит, Аламез поднес тельце третьей крысы ко рту и впился в нее зубами. Он почувствовал, как зубы пронзили тонкую шкурку и впились в еще теплую плоть. На лицо и губы брызнула теплая, вязкая жидкость, несколько солоноватых капель попали в рот и вместе с удушающим ароматом помойки, проникшим в нос, чуть не вынудили моррона оросить пол желудочным соком.

Миранда зашевелилась, но еще до конца не очнулась от болезненного забытья. Потрескавшиеся губы девушки стали подрагивать, и если бы Дарк в этот момент не был занят борьбой со своим желудком, то стал бы свидетелем редкого зрелища – клыки вампирицы выдвигались в боевую позицию. Окровавленная тушка описала дугу в воздухе и приземлилась точно у носа Миранды. Умирающая кошка почувствовала запах мышки и, даже не открыв глаза, впилась в ее тельце зубами.

– Приятного аппетита, – пожелал Дарк и, чувствуя, что сейчас сам потеряет сознание, принялся полоскать рот водою из лужи.

Холодная жидкость помогла справиться с приступом тошноты, она очистила рот и освежила кожу. По завершении водной процедуры Дарк отошел в дальний угол комнаты, сел на пол и закрыл глаза. У него не было сил смотреть, как возвращающаяся к жизни Миранда жадно осушала тушки наловленных им крыс.

«Теперь я знаю, почему у всех крысоловов дурной характер и они много пьют. Работенка у них ни к черту…» – посетила моррона последняя мысль, перед тем как разум затуманился и он заснул.

Глава 23 «Свой – чужой» и прочие взрослые игры

Сон как рукой сняло, когда поблизости раздался легкий плеск воды. Дарк открыл глаза. Прежняя Миранда, та самая красавица, которую он видел в самолете, а не бледная, сморщенная старуха, стояла перед ним буквально в нескольких шагах и приветливо улыбалась. Грязные волосы и разорванная одежда, конечно, немного портили незаурядную внешность, но вампирица по-прежнему оставалась красивой и чертовски привлекательной. Наверное, желание прикоснуться к этому шедевру неземной красоты сгубило не одного любвеобильного мужчину, но Дарк был морроном, вечным скитальцем, перевидавшим многое и многих за долгие века порою утомительной жизни. Он знал истинные мотивы завлекающих улыбок и томных взглядов, его было не удивить и уж тем более не обворожить смиренной позой и нежными придыханиями. Аламез умел разговаривать с вампирами на одном языке и не гнушался применять свои навыки при беседе с дамами.

– Слушаю, – отрывисто произнес моррон, бесстрастно взирая на милое личико.

– Я… я хотела поблагодарить, – произнесла девушка, виновато улыбаясь, – не каждый моррон пойдет на такое ради вампира.

Миранда сделала шаг вперед, но Дарк резким жестом приказал ей оставаться на месте. Моррон знал, как талантливо умеют вампиры втираться в доверие и использовать природную красоту в корыстных целях. У него не было времени играть в увлекательную игру «романтический флирт», и уж тем более отсутствовало желание быть манекеном, на котором вампир оттачивал бы навыки обаяния.

– Во-первых, не каждый моррон попадает в подобную ситуацию, – голос Дарка был нарочито холоден, а взгляд суров, – а во-вторых, дежурным «спасибо» ты не отделаешься. Ты мне обязана жизнью, и я великодушно позволю тебе вернуть мне долг.

– Хорошо. – Миранда кивнула и смущенно потупила взор, продолжая разыгрывать из себя милую невинную овечку. – Если мы выживем, то я попытаюсь уговорить Самбину…

– Слушай, девочка! – Дарк рывком поднялся на ноги и, совершенно не смущаясь своей наготы, подошел к вампирице вплотную. – Я знавал сиятельную графиньку еще лет за пятьсот до того, как твой папаша осчастливил твою мамулю! Мне протекция не нужна, и уж без чего я точно обойдусь, так это без вампирского прощения. Ложа объявила мне войну, прекрасно, но только где же толпы желающих надрать мою тысячелетнюю задницу?! Мне нужно от тебя совершенно другое!

– Не кричи, я сделаю все, что ты скажешь, – прошептала Миранда и, как-то осунувшись, отошла в сторону.

Вампирица упорно продолжала играть роль молоденькой наивненькой девочки, только что снявшей с глаз розовые очки и робко вступившей в мир взрослых, озлобленных друг на друга людей. Моррону просто не оставалось ничего другого, как вжиться в образ злого нервного дядьки, боровшегося с кучей скрытых комплексов и легким психическим расстройством на почве крайней сексуальной озабоченности.

– Ты расскажешь мне о делах полесской общины! Чем они занимаются, кто их партнеры и что хранится в холодильнике?! – решил на всякий случай спросить Дарк, сильно сомневаясь, что Миранда обладает хоть какой-то информацией о засекреченных полесских аферах.

– Не знаю, я ничего не знаю, – замотала головой девушка и отвернулась, чтобы Дарк не увидел ее слез. – Все произошло так быстро, так внезапно, я даже не успела сообразить! Сначала мы искали тебя, а потом… потом они накинулись на меня!

– Можешь не продолжать, я догадываюсь, что произошло потом. – Дарк был по-прежнему настороже и следил за дистанцией в разговоре, но решил немного смягчить тон, чтобы ненароком не перегнуть палку.

– Белинда, должно быть, выбралась из Полесья и…

– Она мертва, – сообщил плохую новость Дарк, – ее убили Карст и Финолий, но давай не будем об этом, тем более что и убийц твоей подруги уже нет в живых. Нам нужно выбираться отсюда. Ты знаешь, где мы находимся? Сможешь найти путь?

Дарк специально старался говорить как можно быстрее и не дать женщине замкнуться на мыслях о подруге. Ничтожный шанс, что Миранда не разыгрывает из себя святую невинность, а действительно переживает, все-таки был. Моррон не хотел остаться один на один с вампирицей, впадшей в депрессию.

– Не знаю, не помню. – Миранда прислонилась к стене и отрицательно замотала головой. – Когда меня сюда несли, я часто теряла сознание… но попытаться припомнить могу…

– Где мы находимся? Как велико убежище? Сколько в нем кро… вампиров? – осекся заговорившийся в азарте допроса моррон.

– Это главное убежище полесской общины, – закрыла лицо руками Миранда и медленно сползла по стене вниз, где уселась, выставив напоказ соблазнительные коленки. – Самбина даже не предполагает, что в Полесье так много вампиров. Это целый город, в нем живет не менее тысячи.

– Естественно, не зарегистрированных по надлежащей форме и ни гроша не платящих Клану. Твою вертлявую хозяйку наверняка беспокоит только эта сторона вопроса, – усмехнулся моррон, наслышанный о нетерпимости Самбины к тем, кто запаздывает или уклоняется от уплаты подати.

– Как может беспокоить то, о чем она даже представления не имеет? – искренне удивилась Миранда, не понявшая истинный смысл колкого замечания Дарка.

– Не важно, давай насчет города поподробнее, план начертить сможешь?

Миранда отрицательно замотала копной липких волос и по-собачьи преданно посмотрела в глаза Дарку, отчего моррону стало как-то не по себе. Вдруг он почувствовал себя гадким, противным извергом, издевающимся над беззащитным, напуганным до слез ребенком.

– Ну, хоть примерно описать, как этот город выглядит? – спросил Дарк уже мягче.

– Большой, широкий туннель… широкий, как настоящая улица… наверное, метров пять, а то и все восемь шириной, – начала вспоминать Миранда, снова закрыв глаза. – Меня везли по нему в открытом фургоне. Я видела двери, огромные железные ворота через каждые двести-триста метров… на них были большие цифры, номера. Когда мы проезжали мимо одних из ворот, они как раз закрывались. Я видела дома, площадь, а на ней…

– …около тысячи крово… то есть вампиров, – опять забылся моррон.

– Нет, меньше, но все равно… – покачала головой Миранда, открыв глаза и задумчиво смотря на Дарка снизу вверх. – Мне кажется, ты не понимаешь всей глубины проблемы, всей безысходности нашего положения. Дело в том, что по крайней мере девятьсот из тысячи жителей этого города в списках общины не значатся и Клану они ничего не платят, то есть дело не только в этом.

– А в чем же еще? – спросил Дарк, устав стоять и присев на корточки рядом с Мирандой.

– Полесская община наверняка дает прибежище всем, кто не в ладах с традициями кланов и кто не чтит дисциплину. Это гнусное отродье, пожираемое амбициями, низменными страстями и жаждой доказать свое превосходство над остальными!

– Постой, постой, где-то я уже слышал подобное, – снисходительно улыбнулся Дарк. – Ага, припомнил! Примерно так лет семьсот-восемьсот назад отзывались священники Единой Церкви об индорианских собратьях. Послушай, меня ваши клановые распри не интересуют. По мне, вы все жалкие, гнусные отродья, паразитирующие на других: на людях и крысах…

Порой не все сравнения и примеры бывают удачными. Дарк не хотел унизить вампириц, но упоминание о крысах задело самолюбие девушки, воспринявшей его обобщенное высказывание как личное оскорбление. Обескровленные тушки крыс в углу комнаты еще не успели остыть, а во многих кланах питаться грызунами считалось так же предосудительно и позорно, как в цивилизованном человеческом обществе поедать остатки пищи с чужой тарелки.

– Я тоже могла бы многое высказать в адрес твоего легендарного Легиона, но пока удержусь, – процедила сквозь сжатые зубы Миранда, в глазах которой заплясали огоньки злости.

– И как долго будет длиться это «пока»? – поинтересовался Дарк, пытаясь свести на нет назревающий конфликт и представить свои слова как глупую, неудачную шутку.

– Пока я не оплачу долг, – ответила Миранда и резко отвернулась, обрызгав лицо Дарка каплями грязи с мокрых волос. – Если бы ты был более беспристрастен, хоть немного последователен и вместо того, чтобы лишний раз пытаться уязвить мое самолюбие, подумал бы головой, то не прошел бы мимо вопроса: «А чем вся эта орава кормится?»

Лицо Дарка мгновенно стало серьезным. Он вдруг понял, что Миранда была абсолютно права.

– Существуют строго определенные, проверенные временем демографические показатели, в соответствии с которыми Лорд Клана и определяет численность общины каждого города, каждой страны, – продолжала вещать Миранда, пряча от Дарка взгляд. – Договором с Легионом установлено: «…чтобы не наносить человеческой популяции вред, Ложа обязуется выдерживать пропорциональное соотношение: один вампир на пятьсот и более человек…» – процитировала наизусть Миранда пункт договора, по поводу которого Дарк больше всего и громче всех возмущался, когда другие члены Совета Легиона убеждали его поставить подпись под этим пораженческим, уступническим соглашением. – Однако на практике Лорды стараются придерживаться других цифр. Перестань смеяться, меня бесит твоя ухмылка! Мы можем быть незаметными лишь при пропорции один к тысяче, а для таких маленьких городков, как Старгород, Самбина вообще установила норму: один вампир на две тысячи человек. Чуешь, куда я клоню?!

Дарк молча кивнул. В маленьком полесском городке с численностью населения чуть больше ста тысяч человек могло проживать не более пятидесяти вампиров, а, по словам Миранды, в одном только подземелье их было около тысячи. Соотношение: один к ста, город уже давно должен был вымереть, но на поверхности о кровососущих даже не было слышно.

«Вот оно, я, кажется, нашел то, что искал, по крайней мере, это хорошая зацепка! Полесские вампиры или изобрели альтернативный источник полноценного питания, или научились разводить людей, как домашний скот, – пришел к выводу Дарк. – Что из двух, я сегодня установлю!»

– Ладно, проехали, признаюсь, я болван, – произнес моррон вслух и примирительно похлопал все еще злящуюся на него Миранду по плечу. Конечно, его больше устроило бы «по-дружески» погладить соблазнительную коленку, но обстоятельства, к сожалению, были не те. – Ты натолкнула меня на ценную мысль, поэтому будем считать, что твой долг полностью погашен. Можешь ругать Легион сколько влезет, а теперь давай выбираться отсюда!

– Как? – тяжело вздохнула Миранда. – Мы даже не знаем, в каком из отсеков этого коллективного саркофага находимся. А даже если бы и знали, то моррону ни за что не прокрасться сквозь толпу вампиров. Они учуют твою кровь, не хочешь же ты перебить всех?

– Хочу, но не смогу, – честно признался Дарк и подмигнул девушке для поднятия настроения и боевого духа. – Давай не загадывать наперед, а действовать. Выхода-то все равно другого нет, рано или поздно палачи захотят проверить, кто оказался сильнее: голодный вампир или наполовину дохлый моррон.

* * *

Коридор не стал светлее, но двигаться по нему на этот раз было намного проще. Миранда, прекрасно видевшая в темноте, держала его, как ребенка, за руку и вела за собой по извилистому проходу, идущему то вверх, то вниз, петляющему неимоверными зигзагами и обросшему боковыми ответвлениями, по словам поводыря, явно более поздней постройки. Прогулка обошлась почти без травм, если не считать пары ссадин и синяков, зато Дарк узнал интересный факт, подтверждающий его первоначальное предположение. Они прошли мимо десятка, а может быть, и более железных дверей, полностью идентичных той, о которую он самозабвенно бился плечом. Подземный лабиринт был для пленных людей тюрьмой, которая по непонятным причинам в последнее время опустела.

– Ну, вот и пришли. – Заботливая мамаша остановилась и отпустила руку моррона.

– Где мы? Опиши, что видишь, – попросил спутницу Дарк, даже не пытаясь вслушаться в неимоверную тишину, царившую вокруг.

– Абсолютно пустая комната площадью приблизительно в десять квадратных метров, три коридора. Мы пришли из того, что слева от тебя, – методично начала перечислять Миранда. – Впереди небольшая лестница, ступеней двадцать, ведет наверх, к двери.

– Дверь какая, железная? – решил уточнить Дарк, у которого от дурного предчувствия заныло все еще болевшее плечо.

– Железная, но она лишь прикрыта. Ты отсюда не видишь, но между ней и стенкой узкая полоска света. Я и сама не сразу заметила, – обрадовала моррона Миранда.

– Тогда чего мы стоим? Пошли!

– Постой. – Ладонь Миранды легла на многострадальное плечо и остановила рвущегося на свободу моррона. – Ты уверен в том, что делаешь? Наверху действительно много вампиров, они учуют тебя, как только мы переступим порог.

– Есть другие предложения? – кратко спросил моррон, сам не знавший, как поступить, но не видевший смысла и дальше отсиживаться в темноте и сырости.

– Если тебя чуть-чуть обмазать моей кровью…

– Милая, – перебил Дарк, заранее просчитавший этот вариант, – мы, морроны, как варканские сыры: чем дольше живем, тем от нас сильнее пахнет. Не я придумал, могу сослаться на авторитетный источник, то есть на слова твоей госпожи. Это «чуть-чуть» в моем случае вырастает до нескольких литров. Ты опять обессилеешь, а мне крыс по подвалу гонять. Нет уж, пошли так!

– Как знаешь, но должна сразу предупредить: как за дверь выйдем, каждый сам за себя. Я тебя грудью прикрывать не намерена!

– А я-то больно на твою грудь… то есть помощь… и не рассчитывал, – оговорился Дарк, ненароком выдав загнанное им в самый дальний угол сознания абсурдное желание.

Глаза Миранды снова сердито сверкнули, но спасительная темнота не позволила моррону увидеть это, как, впрочем, и игру нахмуренных бровей, и слабый, едва заметный румянец, проступивший на бледных щеках вампирицы.

Спутница не ошиблась, дверь подземного каземата действительно оказалась незапертой. Яркий свет нанес сокрушительный удар по зрачкам моррона и вызвал острую боль в висках и затылке.

– Ну, что ты застрял, пошли! – настойчиво и властно тянула за руку моррона Миранда, чье зрение, словно у кошки, было способно реагировать на мгновенное изменение освещенности без болезненных побочных эффектов.

Наконец-то в пылавших огнем, пересохших слезных каналах появилась долгожданная влага. Дарк приоткрыл глаза и, щурясь, как выползший из своей норы крот, огляделся вокруг. В помещении не было ни души. Оно сильно напоминало полицейский участок не только обстановкой, но и уникальным, неповторимым бардаком, который при помощи пластиковой посуды, снаряжения, вещественных доказательств и раскиданных бумаг умудряются создавать только блюстители общественного порядка.

– Похоже на полицейский участок, – озвучила мысль Дарка Миранда и, не дождавшись ответа, принялась быстро шевелить ноздрями. – Я чую кровь, много крови и совсем близко!

– Ничего удивительного, – пожал плечами моррон, – в подземелье держали людей, сюда их приводили. Это как приемный пункт тюрьмы: отбирают вещи, немного мутузят для острастки, и по камерам, вшей кормить! Стены и вещи впитали запахи, за годы накопилось.

– Нет, кровь свежая, совсем свежая и… хотя нет, мне, наверное, показалось…

В глазах вампирицы появилась тревога. Дарк увидел, как на пальцах Миранды начали медленно отрастать когти.

– Договаривай, что именно тебе показалось?! – насторожился Дарк. – И подбери коготочки, а то я нервничать начинаю, непредсказуемым становлюсь!

– Там, – Миранда кивнула в сторону двери на противоположной стороне зала, – совсем недавно была резня, крови – как на бойне, в основном людская, она почти забивает запах вампирской…

– Интересно, – прошептал Дарк и еще раз огляделся по сторонам.

Моррон не любил ребусов и загадок, тем более когда речь шла о его жизни. Незапертая дверь, опустевший приемник, ворох раскиданных по столам и полу бумаг непонятного содержания, которые могли пролить свет на происходящее, но в которых не было времени копаться, зловещие реки крови за дверью – все это было, по меньшей мере, странно. В голове начал появляться образ, который можно было выразить двумя емкими словами: «налет» и «погром».

– Ладно, нечего гадать, пошли! – скомандовал Дарк, поднимая с пола семидесятисантиметровый стальной штырь с заточенным концом, по-видимому используемый вампирами-тюремщиками вместо полицейской дубинки.

– Пошли! – произнесла не своим голосом Миранда, на всякий случай выпустив наружу длинные изогнутые клыки.

При виде хищного оскала союзницы Дарку стало не по себе. Внутри вдруг закипела ненависть, и он едва удержался, чтобы не вогнать стальной стержень в ее пышную, высоко вздымающуюся от учащенного дыхания грудь.

Разум быстро победил желание, возникшее в состоянии аффекта. Импульсивные действия почти всегда приводят к плачевным последствиям. Дарк отдавал себе отчет, что рядом с ним не просто красивая девушка, а вампир, то есть враг, который сразу постарается расправиться с ним, как только они выберутся на поверхность. Однако до выхода из логова сначала нужно было добраться, а значит, время размахивать штырем еще не пришло.

Миранда оказалась права: за дверью тюрьмы находился настоящий город, точнее, одна из его многих частей. Путники вышли в огромный зал – площадь с фонтаном, в котором приветливо журчала хрустально чистая вода. Шагах в сорока впереди виднелись высокие четырехметровые ворота, распахнутые настежь, и какое-то транспортное средство, внешне напоминающее пятитонный грузовик производства пятидесятилетней давности. Два ряда дверей, обозначенных четырехзначными номерами, шли по левой и правой стенам. Наверное, они вели в дома проживавших в тайной обители «детей ночи». Огромные разноцветные фрески на стенах и живописные картины от пола до потолка, несомненно, позволили бы назвать открывшийся вид красивым, если бы не тот прискорбный факт, что пол был усеян десятками трупов, плавающих в лужах собственной, еще не успевшей свернуться крови.

– Вот тебе и маскироваться, вот тебе и обмазаться кровью с ног до головы, – произнес Дарк, подойдя к ближайшему телу и осторожно перевернув его ногой на бок.

Раны были стреляными, грудь крест-накрест прошили две автоматные очереди. Тот, кто стрелял, явно не экономил боезапас. Мельком взглянув на лицо мертвого человека, моррон с удивлением отметил, что его не исказил страх, а на нем, как маска, застыло выражение крайней апатии, граничащее с откровенным дебилизмом. Смутное предположение закралось в мозг моррона. Дарк вытер кровь с плеча трупа и увидел маленькие черные цифры «5421/2», вытатуированные на предплечье. У другого мертвеца был аналогичный номер, отличающийся лишь числом, следующим за дробью: «5421/8». Аламез бегло пробежался глазами по левому ряду открытых настежь дверей, пока его взгляд не застыл на двери под номером «5421». Не обращая внимания на выкрики шокированной его поведением Миранды. Дарк направился прямиком к заветной двери, он шел, наступая на безжизненные тела и шлепая босыми ногами по лужам липкой крови. Ужасное предположение оправдалось. Как только Дарк рывком открыл деревянную дверь, его глазам предстало убогое убранство жилого барака: тусклая лампочка без абажура, голые стены без окон и мебели, два ряда лежаков, в изголовье каждого из которых был приклеен порядковый номер, и маленький уголок за перегородкой для отправления естественных нужд. Жилище рабов, жилище несчастных безмозглых существ, именуемых кровососами не иначе как «кормовым скотом».

«Вот оно, жалкое будущее, уготованное человечеству. Теперь понятно, почему никто из легионеров уже давно не слышал зова. Коллективный разум не распознал угрозы, не смог определить, в чем она состоит. Полесские твари задумали не извести человечество, а просто указать людям на их настоящее, по мнению кровососов, место, – осознал горькую правду моррон. – Разум, место, разум, место, фонтан, Миранда…»

Случайно сложившийся в голове ассоциативный ряд заставил моррона вспомнить об оставленной без присмотра посреди площади девушке. Дарк кинулся со всех ног обратно и едва успел предотвратить непоправимое.

Миранда склонилась над фонтаном. Деревянная кружка, одна из многих, стоявших на специальной мраморной подставке, уже зачерпнула пахнувшую лесной свежестью родниковую воду и стала медленно приближаться ко рту. Не тратя времени на бессмысленный и всегда запоздалый при данных обстоятельствах крик: «Нет!» – моррон подскочил вплотную и на бегу выбил кружку из женских рук.

– Ты что, совсем спятил?! – Разозлившись на хамскую выходку, вампирица обнажила клыки и застыла, готовая в случае необходимости мгновенно накинуться на проявляющего агрессию врага.

– Где же оно… где же оно, твое хваленое вампирское обоняние? – спросил Дарк, запыхавшись после недолгой, но быстрой пробежки. – Неужели ты ничего не чувствуешь?

Миранда забавно зашевелила ноздрями, отчего напомнила Дарку одного знакомого нюхача – дегустатора вин и дорогих одеколонов, который, в свою очередь, всегда ассоциировался у Аламеза со старым, безухим и бесхвостым бродячим псом, шарящим по помойке в поисках кости из бульона и прочих съедобных отбросов.

– Нет, – развела руками Миранда, – пахнет кровью, водою и твоим потом…

– Оставь мой пот в покое, к воде принюхайся, к воде! – не выдержал Дарк и перешел на крик.

– Ну, есть в ней какой-то странный запашок, может, минерализированная добавка какая или безобидное средство дезинфекции, но точно не яд.

– Вон, посмотри! – Моррон схватил девушку под руку и силой подтащил к одному из трупов. – Что ты видишь у него на лице?! Разве такими глазами смотрит человек, когда в него в упор разряжают автоматную обойму?! Я видел много смертей: тысячи, десятки, нет, сотни тысяч мертвых лиц, но ни на одном из них не было такого блаженного умиления! Или вон, – Дарк подвел Миранду к другому телу, – на этом лице апатия, безразличие ко всему. Ты можешь заглянуть в глаза любому убитому, хоть все пересмотри, но ни у кого не найдешь выражения страха, злобы или лютой бессильной ненависти!

– Значит, это не город, это не площадь, а огромный загон для скота, – быстро пришла к единственно возможному выводу Миранда. – Людей ловят, опаивают особым дурманом, содержат здесь годами и пьют их кровь. Что ж, умно. Если сразу угнать в рабство несколько тысяч человек, это будет заметно. Поднимется шум, а если в течение каждого года по две-три сотни, да еще и из разных концов страны, то никто не заметит. Но знаешь, что-то здесь не сходится, есть одна загвоздка.

– Какая? – удивился Дарк.

– Зачем тогда понадобилось это? – показала указательным пальцем на дверь тюрьмы. – Зачем тогда сырое страшное подземелье?

– Во-первых, оно пустое, кроме нас с тобой, в нем никого не было.

– А что во-вторых?

– А во-вторых, я тебе не нарколог и не политик, чтобы знать тонкости технологии оболванивания народных масс. Может, в воде препарат, только поддерживающий людей в таком состоянии! Может, курс первоначальной обработки мозгов совсем другой! А может, микстура не сразу действует, ей время какое-то нужно, чтобы в организме устояться?! – занервничал Дарк, в душе понимая, что его смелое предположение – всего лишь рабочая гипотеза, требующая более основательного подтверждения, чем вывод, сделанный на основе изучения мертвых лиц. – И чего мы вообще здесь стоим, хватит трепаться, пора ногами шевелить!

– Кстати, к вопросу о шевелении частями тела, – ответила Миранда, невозмутимо рассматривая замысловатый барельеф потолка. – Ты хоть бы прикрылся чем, а то, когда руками в азарте размахиваешь, у тебя там, – не отрывая глаз от потолка, девушка показала рукой на часть тела, расположенную чуть ниже живота, – трепещется и развевается ничуть не хуже сигнального флажка на ветру.

Дарк хмыкнул, хотел что-то ответить, но передумал и молча отошел в сторону. Девушка абсолютно права, крыть было нечем. Несколько часов, проведенных голышом в обществе вампирицы и крыс, конечно, не сформировали устойчивую привычку к нудизму, но исключили необходимость раздобыть одежду из списка первоочередных задач.

Осмотрев поле недавней бойни, Дарк нашел подходящие по размеру ботинки. Снимать заляпанные кровью брюки с трупа моррон не стал, как по соображениям брезгливости, так и во избежание инфекционного заражения. Неизвестно, чем мог болеть вампирский скот, подхватить вшей, чесотку или что-нибудь еще, в лучшем случае венерическое, не хотелось.

«Если приключения находят обычно на задницу, то зловредные микробы предпочитают приставать к другому месту», – подумал моррон и, отняв у обескураженной Миранды хоть драный, но все еще годный для носки в походно-боевых условиях пиджак, обвязал его вокруг поясницы наподобие набедренной повязки.

– Ну, все, я готов, пошли! – скомандовал Аламез, направляясь к воротам и стоявшему возле них грузовичку.

– Эй, постой! – Миранда сделала всего лишь несколько шагов и в нерешительности остановилась. – А тебя не смущает тот факт, что вокруг одни трупы? На общину напали, перебили весь скот и охрану. Тебе не кажется это странным, не возникают вопросы «Кто?» и «Зачем?».

– Когда я их увижу, то пойму «Кто?», а «Зачем?» предоставлю выяснить тебе, – как ни в чем не бывало ответил моррон и, выбросив труп вампира из кабины, начал заводить барахливший мотор старенького энергомобиля.

* * *

Мотор надрывно тарахтел, дребезжа изношенными деталями и убивая все иные звуки в округе. Тридцать километров в час – максимальная скорость для старенькой колымаги с пробитыми задними шинами и проржавевшими подвесками. Вела машину Миранда, только вампирица могла видеть во тьме туннеля, где не было даже минимального аварийного освещения. Минут через пять после того, как машина завелась и, кряхтя, тронулась, справа появился свет, он исходил из распахнутых настежь ворот. Миранда заглушила мотор, но выходить из кабины беглецы не стали – не было смысла. Внутри жилого блока царила абсолютная тишина, а лежавшие возле ворот трупы свидетельствовали, что жителей отсека постигла та же самая участь. Кто-то методично уничтожал обитателей подземного убежища, как будто заметая следы преступления.

– Поехали, если у следующих ворот то же самое будет, то не останавливайся, – сказал Дарк и хотел, пользуясь случаем, расспросить Миранду, что она видит впереди, но девушка завела мотор, и вопрос поглотило гулкое тарахтение.

Неимоверно большие темные пространства туннеля каким-то странным образом поглощали громкие звуки. По-видимому, вампиры использовали при строительстве новейшие акустические технологии, чтобы снизить травматизм их чутких и нежных барабанных перепонок. Даже шум чихающего, кашляющего и хрипящего двигателя грузовика был слышен лишь на расстоянии в несколько метров. Стремление достичь во всем максимальной степени комфорта зачастую отрицательно сказывается на безопасности любителей удобств. Трудно себе представить наемного убийцу, поджидающего жертву, развалившись в шезлонге да еще и с коктейлем в руке. Как правило, снайперы неприхотливы: находят самый укромный уголок, забиваются в него и лежат там тихо на протяжении долгих часов, позабыв о пролежнях, отеках конечностей и естественной нужде. Полесские вампиры уделили особое внимание комфорту, а не безопасности, и поплатились за это. Нападавшие не только знали планировку убежища, но и были в курсе особенностей звукоизолирующих покрытий стен. Большие расстояния между отсеками и дорогостоящая система подавления звуков создали оптимальные условия для применения огнестрельного оружия. Машина проехала мимо ворот уже четвертого блока, и везде была одна и та же картина: вампиры были застигнуты врасплох и даже не успели закрыть массивные, обшитые листами брони ворота. Смерть подкрадывалась к ним из гробовой тишины, как к людям из темноты, и наносила быстрый точный удар.

– Стой, стой, останови! – Не надеясь, что Миранда его услышит, Дарк замахал руками и нечаянно стукнулся затылком о низкий потолок кабины.

– Зачем? – спросила Миранда, когда заглушила мотор. – Уже пятый отсек, и все то же самое: ворота нараспашку и горы остывшей человечины в крови…

– …слегка перемешанной с гарниром из освежеванных вампирских туш, – в ответ на демонстрацию пренебрежительного отношения к людям тут же съехидничал моррон. – Все то, да не совсем то!

Дарк выпрыгнул из кабины и, осторожно ступая по мелким осколкам стены, приблизился к воротам. Его предположение оправдалось – там, где с обратной стороны на воротах должен был находиться электронный замок, зияла огромная дыра, а металл вокруг был оплавлен и искорежен.

– Ну что, вынюхал чего-нибудь, защитник обездоленного человечества? – усмехнулась Миранда, выйдя из кабины и грациозно облокотившись на бампер.

– Убийцы сильны и хорошо подготовлены. Их немного, десятка два, но они стоят нескольких сотен твоих соплеменников. Мы их скоро встретим, думаю, в следующем отсеке, – со стопроцентной уверенностью в голосе произнес Дарк и, отодвинув с пути Миранду, уселся в кабину. – А еще я пришел к выводу, что полесские вампиры заключили с кем-то сделку и этот кто-то их сейчас сливает, как воду из-под макарон. Если не веришь, пойди взгляни на ворота!

– Да я и отсюда неплохо вижу, – обиженно поджав губы, заявила Миранда и продолжала смотреть в глаза Дарку, ожидая подробного объяснения.

– Нападение на предыдущий жилой отсек не прошло незаметно, – пошел на уступку пытливому взгляду Дарк. – Охрану успели предупредить, и они закрыли ворота. Слышимость здесь минимальная, да и «пастухи» за стадом следили, вместо того чтобы поджидать «волков», поэтому их рядом с воротами не было. В общем, как ни крути, а запереться они не успели бы, если б кто-то их заранее не предупредил.

– Понятно, дальше!

– А дальше все было просто. Вампиры ведь не сами это подземное царство-государство строили, им, как всегда, кто-то другой и деньгами, и всем остальным помогал.

– С чего ты это взял? – Тот факт, что все вампиры – продажные, двуличные твари, способные обманывать своего господина и работать на кого-то еще, был Миранде явно не по душе.

– Деньги – вот новое всесильное божество этого мира! – с пафосом заявил Дарк, про себя добавив: «Как это ни горько признать». – В Полесье ведь нет алмазных шахт, а если бы даже и были, то вряд ли община получила бы над ними контроль. Ни для меня, ни для тебя не секрет, что совсем недавно, еще до того, как войти в ваш Клан, полесские вампиры состояли на службе у местных властей. Однако сильные мира сего так много не платят, тем более избалованные дешевой, почти дармовой, рабочей силой полесские аристократы, порядок цифр не тот… Нет, тут приложил руку кто-то богатый и влиятельный: финансировал, организовал тайную поставку материалов и даже сегодняшний подарочек предусмотрел.

– Какой еще подарочек?!

– Замки, – произнес с опережением Дарк, не дав Миранде высказать предположение по поводу здравости его рассудка. – Электронные замки находились точно под механическим запором, а ведь в этом нет необходимости! У нападавших было дистанционное устройство, они декодировали замки и активизировали вмонтированные в них взрывные механизмы. Из обычного фугаса, даже из среднего полевого орудия эту дверь так просто не пробьешь, тут нужен очень мощный заряд.

– Ты уверен?

– Любой эксперт подтвердит: взрывчатка была заложена в полое пространство двери, запал в замке… Ну ладно, давай, поехали!

– А как ты определил количество убийц? – Миранда вернулась на водительское сиденье и, вставив ключ в энергоблок, приготовилась завести мотор сразу же, как только получит ответ.

– Если бы их было больше, то они разделили бы отряд на группы и нападали на несколько блоков одновременно. Чтобы перебить десяток вампиров и сотню-другую одурманенных, опоенных зельем людей, для этого армию с авиацией вызывать не нужно, достаточно маленькой слаженной группки профессиональных наемников. С чем-чем, а со стрелковой практикой у этих ребят все в порядке. Поднялась тревога, они заторопились и стали убивать быстро, с одного выстрела вампира в прыжке укладывали. Не веришь, иди посмотри!

Миранда не ответила, она молча перевела взгляд на дорогу и повернула ключ, заведя старый уставший мотор.

Глава 24 Один среди волков и крыс

Вспышка яркого света обожгла сетчатку, Дарк на мгновение ослеп. Последовавший буквально через секунду удар, сопровождаемый грохотом взрыва, подбросил старенький грузовичок под своды туннеля и, перевернув его в воздухе, ударил крышей и левым бортом о стену. Металл раскалился, запахло паленым деревом и жженой резиной.

Аламезу повезло. Неизвестный доброжелатель, стрелявший из темноты, промазал, и снаряд разорвался в каком-то метре перед машиной. Тело потерявшей сознание Миранды смягчило удар и уберегло моррона от лишних и крайне нежелательных в свете предстоящих событий травм. Рискуя быть замеченным врагом, Дарк выбил ногой искореженную дверцу и, мысленно поблагодарив вампира за благополучное приземление, выбрался наружу.

«Правый борт и передние колеса горят, топливный бак пробит, у меня пять, от силы семь секунд», – оценил ситуацию моррон и, позабыв о боли в руках, ногах и остальных частях тела, стал вытаскивать обмякшее тело Миранды из кабины. Потом был бег, сумасшедшее быстрое передвижение на подгибающихся ногах и с шестидесятикилограммовым грузом на плечах. Ударная волна раздавшегося позади взрыва подбросила Дарка с Мирандой вверх и ускорила их перемещение, придав полету оптимальную траекторию в сорок пять градусов. Наверное, именно поэтому куривший в ожидании результата не совсем удачного выстрела гранатометчик и не заметил, что пассажиры грузовика спаслись.

Перекувырнувшись несколько раз и перекатившись метров пять по обдирающему кожу асфальту, тело Дарка остановилось возле противоположной стены. Миранда откатилась в другом направлении, а импровизированная набедренная повязка из ее пиджака жутко сдавила подмышки.

«Проклятый мотор так тарахтел, что девка меня не услышала! И она хороша, раззява, сама могла бы догадаться, не маленькая… Нужно было остановиться, как только увидела свет!» – ругался в сердцах моррон, прекрасно понимая, как глупо и низко переваливать свой промах на плечи не сведущей в военных хитростях девчонки и винить давно отработавший свое двигатель, для которого было подвигом, что он вообще завелся и не заглох по дороге.

Открывшимся вновь глазам предстала красочная, поражающая своим символизмом и глубокой аллегоричностью картина. Темный туннель, свет, пробивающийся сквозь сорванные с петель створки ворот, красные всполохи бушующих вдали пожаров, вспышки взрывов и грозная канонада идущего полным ходом сражения. На фоне этого цветового и звукового многообразия выделялась маленькая фигурка одинокого гранатометчика, устало бредущего туда, где продолжала резвиться огненная смерть.

«Если выживу, непременно подскажу этот кадр Францу. Пусть использует в фильме, помучит всех до седьмого пота, но зато призы на любых фестивалях легко возьмем», – утешал себя сладостными мыслями об ожидавших его в будущем лаврах Дарк, по-пластунски подползая к зашевелившейся и застонавшей от боли вампирице.

– Ты как, ничего, дышишь? – прошептал Аламез, прижавшись губами к самому уху трясущейся от боли девушки.

– Что там… серьезно… совсем плохо? – Миранда закрыла глаза и ожидала ответа, готовясь услышать самое худшее.

– Да нет, ерунда, пару мышц на ногах разрезало, да из левой коленки обломок кости торчит, – успокоил девушку моррон и осторожно приподнял голову, проверяя, не приготовила ли судьба для него новых сюрпризов. – Ты полежи здесь спокойно, а я пополз.

– Не оставляй меня! – Пальцы Миранды сильно сдавили локоть Дарка. – Неужели ты бросишь меня одну?!

В глазах девушки были боль и страх; страх остаться одной, раненной, среди жестоких врагов, которые вот-вот могли подавить последний очаг сопротивления и двинуться обратно.

– Успокойся, ничего с тобой не случится, – улыбнулся разбитыми губами Дарк и заботливо погладил ладонью по растрепанным волосам подопечной. – Твои раны не опасны, ты же не человек. Вон они уже затягиваться потихоньку начали, через полчаса бегать сможешь.

– А что, тебе полчаса подождать невтерпеж или сил не хватит девушку на руках понести?! А может, ты меня женщиной не считаешь?! – Обида переполняла раненую вампирицу, заставляла ее страдать и даже заглушила боль. – Ты же все равно в темноте слеп, как кутенок! Неизвестно, сколько еще этот проклятый туннель тянется, как без меня пойдешь, подумал?!

– Послушай, – ладонь моррона опустилась с волос Миранды и нежно вытерла слезы из-под глаз и со щек, – ты выберешься, я уверен, а я… мне придется немного задержаться…

– Ты с ума сошел, – испуганно прошептала Миранда. – Зачем тебе это, зачем?! Какое тебе дело до чужих проблем? Ты что, полесских гадов спасать вознамерился?!

– Мне нет дела до кровососов, мне нет дела до их убийц… и до тебя, но очень хочется узнать, что же находится в этом пресловутом холодильнике, – произнес вдруг Дарк отрешенным жестким голосом и, не сказав напоследок даже «прощай», отполз в сторону.

Возмущенный шепот Миранды вскоре стих за спиной, Дарк полз к воротам, на ходу пытаясь избавиться от сбившегося на грудь пиджака. Там, куда он так стремился попасть, не обращали внимания на приличия, правила хорошего тона, манеры и прочую дребедень, присущую разжиревшему, зажравшемуся цивилизованному обществу, там собрались голодные хищники, тамубивали и наслаждались видом чужой смерти.

Страж ворот был низкорослым, но крепким парнем. Бугры мышц на обнаженной по пояс спине плавно переливались каждый раз, когда рука солдата удачи поднималась, чтобы поправить съехавший с плеча ремень штурмовой винтовки или сделать затяжку крепким табачным дурманом. Лица было не разглядеть, слишком далеко. Пост солдата находился у самых ворот, точнее, прямо между их разбитыми створками. Часовой скучал, то и дело заходя внутрь отсека, постоянно прислушиваясь и тоскливо взирая на кровавое веселье товарищей. Казалось, солдату не было никакого дела до того, что творится в темных недрах туннеля. Даже недавнее появление грузовика не заставило стража хоть изредка вглядываться в зловещую пустоту. Вел он себя беспечно, но это была лишь видимость, которая, как известно, зачастую обманчива.

Аламез подполз еще ближе, до поста оставалось не более семи метров. Моррон не видел, что происходит внутри, но зато с этого расстояния мог хорошо разглядеть странную продолговатую коробку на треноге, находившуюся рядом с брошенным на пол гранатометом и ящиком с боеприпасами. Это был «ДДМ-1», последнее достижение дальверийской военной мысли, чуткий детектор движения, реагирующий на приближение металла. В отличие от его акустических и тепловых собратьев, этот аппарат было невозможно обмануть, разве что враг будет совершенно голым, безоружным и без металлических коронок во рту. Дарк немного слышал об этой передовой технологии и искренне радовался, что ботинки, снятые им с трупа, были без клепок и с оторванными кончиками шнурков, иначе чудо вражеской техники уже давно бы пронзительно заверещало.

Часовой вновь скрылся за створкой ворот. Осмелев, Дарк поднялся на ноги и, быстро пробежав несколько метров, занял более удобную смотровую позицию. Он не приблизился к цели, но зато отсюда было хоть немного видно, что происходит внутри отсека. Вначале Дарку показалось, что солдат стоит на краю адской бездны, из которой ввысь поднимались языки пламени и клубы порохового дыма. Однако, когда глаза окончательно привыкли к яркому свету, моррон понял, что стал не свидетелем заурядного, пускай даже крупного бандитского нападения, а попал на настоящую войну.

Миранда, конечно, ошиблась в определении численности обитателей подземного городка, поскольку приняла «скотоводческие» фермы за городские площади. На самом деле вампиры жили лишь в одном отсеке и, судя по количеству крыш домов, их было около трех сотен. Сразу за воротами начинался покатый спуск и открывались бескрайние просторы искусственно сотворенного подземного мира. Глубина ямы, по краю которой вальяжно прохаживался часовой, была не более четырех метров, но зато дно намного превышало размеры кратера самого большого в мире вулкана. «Примерно от пяти до семи квадратных километров» – так Аламез оценил навскидку площадь подземного комплекса. Здесь было все так, как в настоящем городе: центральная и пересекающие ее боковые улицы, жилые кварталы, магазины, увеселительные центры, мигающие разноцветными огнями вывесок вульгарного содержания, а вдали над крышами домов величественно возвышалось огромное здание – стальная полусфера небесно-голубого цвета.

«Во молодцы, два удовольствия в одном флаконе! – подивился Дарк изобретательности и находчивости строителей. – И тебе градообразующее предприятие, и небо для увеселения скучающих поселенцев. Интересно, а есть ли у них там такой механизмик, чтобы кнопочку нажимаешь – и тучки по небу поплыли?»

Красивый пейзаж из фантастического фильма о космических переселенцах в далекие миры портило лишь то обстоятельство, что половина домов была разрушена, повсюду пылали пожары, а на когда-то тихих, уютных улочках шли ожесточенные бои. Сказать, как именно протекает сражение и на чьей стороне перевес, можно было лишь непосредственно вблизи, хотя бы с того места, по которому не спеша разгуливал кругами обкурившийся от скуки часовой. Одно Дарк знал теперь точно: эта огромная стальная сфера и была «холодильником», из-за которого разгорелась война, именно к ней прорывались нападавшие, встречая ожесточенное сопротивление вампиров, превосходящих их по численности в несколько раз.

Солдат повернулся спиной и застыл на краю склона. Нужно было не упустить удачный момент. Дарк поднялся и бесшумно, как дворовый кот, охотящийся на беспечную синичку, стал подкрадываться к врагу. Настоящий хищник никогда не бежит за добычей, он выжидает, незаметно сокращает дистанцию, а затем убивает одним молниеносным прыжком, одним смертоносным ударом.

Аламез приближался, осторожно переступая с пятки на носок и стараясь не смотреть на затылок жертвы. Люди и животные в этом смысле совершенно одинаковы: они всегда чувствуют, когда их сзади поедают недобрым взглядом. До солдата оставалось всего шесть мелких шажков, пять, четыре, три… Дарк сгруппировался для прыжка, но в самый ответственный момент часовой неожиданно повернул голову в профиль.

– Сибил, а ты что здесь делаешь, поросенок?! – экспрессивно выразил свое удивление неожиданной встречей Дарк, мгновенно расслабив напрягшиеся для прыжка мышцы спины и живота.

Часовой вздрогнул и повернулся к Аламезу лицом. Это действительно был Сибил Карнеро, добродушный весельчак и балагур, легионер, ставший морроном недавно, каких-то тридцать – тридцать пять лет назад.

– Да-а-а-а-рк?! – не менее удивленно протянул на одной ноте Сибил и заморгал карими, по-детски большими глазами.

Что-то не понравилось в этом взгляде Аламезу – кроме изумления, в нем был еще и страх с большой добавкой затаенной ненависти. Так смотрит двенадцатилетний подросток, застигнутый родителями за просмотром журнала для взрослых.

Дурное предчувствие не обмануло изгоя. Старый знакомый быстро вскинул винтовку и нажал на курок, но, к счастью, Дарк предвидел возможность подобного развития событий. Мышцы охотника мгновенно вновь стали упругими, как тугой резиновый жгут, и он прыгнул на жертву. Рука в полете отвела ствол в сторону, пули звонко пробарабанили по стальной обшивке ворот. Навалившись на нерасторопного противника всем телом, Дарк прижал его к земле и отработанным ударом лобовой кости по переносице предотвратил попытку оказать дальнейшее сопротивление.

«Эх, плохо молодежь учим, медлительны, как жабы, комарами обкормленные! – сетовал моррон, пытаясь снять с тела брюки. – Боевая подготовка ни к черту, да и мораль хромает. Ишь чего, паршивец, удумал, наемником подрабатывать!»

Тугой ремень наконец-то поддался трясущимся пальцам. Дарк уже справился со сложной застежкой и стащил одну брючину, когда раздался зловещий свист и песок в пяти сантиметрах справа взбила автоматная очередь. Схватив лежавшую рядом с телом винтовку, Дарк перекувырнулся через голову и заполз за ближайший камень. Со стороны горевшего дома к нему бежали трое солдат. Они стреляли довольно метко, учитывая тот факт, что приходилось вести огонь на бегу, да еще самим уворачиваться от выстрелов засевшего где-то вдалеке снайпера. Нелепая случайность помешала моррону разжиться трофейными брюками: у нападавших закончились патроны, и они послали троих добровольцев за новым ящиком.

Пули отбивали от поверхности камня фонтан мелких осколков. Несколько раз Аламез пытался высунуться из-за укрытия и открыть ответный огонь, но все было тщетно. Пока двое пополняли запас снарядов, третий автоматчик держал валун под прицелом. «А мне все-таки повезло. Спасибо тому чудаку на крыше, что за этой троицей охотится. Если бы не он, подошли бы чуть ближе, и того, конец… Ребята вроде не промах…» Вкравшееся в голову предположение оборвало внутренний монолог и толкнуло Дарка на отчаянный поступок. Он на миг поднялся из-за камня и послал наугад короткую очередь. Цель вылазки была достигнута. Дарк убедился, что был прав, но порой отрицательный результат намного ближе и приятней сердцу, чем положительный. Аламез узнал двоих из троих стрелков: они были морронами. Версия, что началась война между Легионом и Ложей, сразу показалась несостоятельной, поэтому и не рассматривалась. Оставались лишь два возможных варианта: действия тайного общества внутри Легиона, то есть заговор, или игры скучающей, оставленной без присмотра старших товарищей молодежи, которая хотела проверить у себя наличие воинской жилки, а заодно и подзаработать денег на вольных хлебах.

Ситуация на арене боевых действий изменилась, так бывает часто во время войны, особенно если сражение проходит на тесных улочках города и в его окрестностях. Двое солдат не стали тащить тяжелый неудобный ящик, они набили походные рюкзаки патронами и ушли, оставив Дарка на попечение третьего товарища, который, в свою очередь, великодушно облегчил Аламезу задачу, выставив бритый затылок на линию огня снайпера. Пока все складывалось хорошо, за исключением того неприятного факта, что штанами Дарк так и не разжился, а холодный валун поморозил моррону спину и еще ту группу мышц, из которой произрастают ноги.

Трясясь от холода и проклиная злодейку-судьбу, Дарк решил потихоньку продвигаться в глубь квартала. До ближайшего дома, приветливо зияющего дырой пустого дверного проема, было около тридцати метров. Их моррон преодолел достаточно быстро, виляя на бегу из стороны в сторону и мешая хитрому стрелку точно прицелиться. Маневр удался, снайпер даже не стал тратить патроны, посчитав мишень слишком трудной. Запрыгнув внутрь дома, Дарк огляделся по сторонам. Вампиры жили с комфортом, от которого, однако, сейчас не осталось и следа, только обломки мебели, осколки стекла да догорающие головешки. Моррон не обращал внимания на профессионально разделанные и хорошо прожаренные трупы, считая их неотъемлемой частью сурового военного интерьера. Бои начались именно отсюда, здесь проходила первая линия обороны, разбитая и смятая, судя по сгусткам запекшейся крови и иным признакам, около часа назад.

Нужно было двигаться дальше, хотя Дарку абсолютно не хотелось принимать участие в идиотской войне, где обе стороны были для него врагами. Объятые пламенем и дымом руины домов не позволяли увидеть, что происходило вокруг. Даже из чердачного окна, к которому пришлось пробраться моррону, не было видно, как и, главное, где протекало сражение, однако свист пуль, грохот разрывов и прочие звуковые эффекты разной громкости давали некоторое представление о его ходе.

Немногочисленный отряд легионеров прорвался к самой сфере, но там и застрял, не в состоянии взять последний рубеж. За спиной у морронов остались мелкие группки противника, засевшие по уцелевшим домам и теперь наносящие им удары с тыла. По-видимому, легионеры не стали придерживаться тактики круговой осады, а вместо этого разделили отряд: основные силы продолжали штурмовать сферу, а несколько групп по двое-трое солдат в каждой разбрелись по городу в поисках разрозненных, но еще оказывающих сопротивление остатков заградительных отрядов. Ситуация была скверной. Дарк понимал, что ему придется преодолеть несколько километров жилых домов, стараясь избегать встречи и с теми, и с другими, что возможно было только теоретически.

Первая перебежка из дома в дом увенчалась успехом, затем была маленькая площадь, на которой Дарка чуть ли не подстрелил выискивающий одиночные мишени снайпер. Пуля едва оцарапала левое плечо моррона, придав его ногам особую прыть. С площади Аламез заскочил в подворотню, где натолкнулся на двоих легионеров, азартно избивающих прикладами катающегося по земле вампира. Дарк позволил ребятам завершить начатое, а затем снизил им уровень адреналина в крови короткой автоматной очередью. Пополнив запасы патронов, Дарк склонился над телом ближайшего легионера и осторожно отодвинул закрытое веко пальцем. Как и предполагал Аламез, зрачок был темно-фиолетовым, а белок испещрен затейливыми зигзагами красных, бледно-зеленых и синих прожилок. Воинствующая молодежь не стала рисковать, надеясь только на свои силы, и накачалась боевыми стимуляторами.

– Плохо дело, ой, как плохо, – прошептал вслух моррон, по своему горькому опыту знавший, как трудно иметь дело с такими же, как он, когда они находятся под действием препаратов.

Морроны стали не только сильнее, ловчее и быстрее, но и озлобленнее и, по большому счету, глупее. В таком состоянии с ними невозможно было разговаривать, их можно было только убивать.

Дарк с надеждой посмотрел на свое раненое плечо, надежда не оправдалась: ранка, полученная примерно десять минут назад, не затягивалась. Что-то не так было с коллективным разумом, великое и могучее почти божество не успевало реагировать на изменение ситуации и вело себя, откровенно говоря, так, как будто заболело легким психическим расстройством.

Внезапно Аламез почувствовал что-то неладное у себя за спиной. Доверившись ощущениям, моррон резко отпрыгнул в сторону. Как тут же выяснилось, поступил он совершенно правильно. Из окна четвертого этажа на его спину прыгнул вампир. Трусливая тварь из семейства кровососущих не решилась прийти на помощь избиваемому легионерами собрату, но осмелилась напасть сзади на обнаженного одиночку.

Упырь стремительно приближался, падал вниз, поджав под себя задние и широко расставив передние конечности. Каким-то непонятным образом вампиру в воздухе удалось откорректировать траекторию полета и вновь нацелить свои гадкие когти прямо на горло цели. Поток раскаленного свинца не дал сбыться его мечтам. Окровавленное тело вампира со снесенной верхней частью головы подбросило в воздух и откинуло к стене. Перезарядив опустевший магазин, Дарк без сожаления разрядил в конвульсивно дергающее конечностями тело и вторую обойму.

– Извини, друг, колышка поблизости не нашлось, – усмехнулся моррон, вспомнив наивные киносказки для взрослых, в которых «дети ночи» умерщвлялись исключительно при помощи дурно пахнущих специй и символов различных вер, в зависимости от того, кто снимал фильм, освященной воды из-под крана и остро заточенных черенков сельскохозяйственного инвентаря.

Гул сражения стал затихать. Похоже, вампирам удалось отбить атаки и отстоять последний оплот своей обители. Неся потери, легионеры отступали, наверняка приняв разумное решение пополнить боезапас, немного отдохнуть и начать штурм заново. Необходимость обдумывать план дальнейших действий отпала сама собой, правую ключицу внезапно пронзила острая боль. Назойливый подлый снайпер продолжал упорно преследовать моррона, оказывая ему весьма ощутимые знаки своего дальнобойного внимания. Отпрыгнув в тень, Дарк быстро пробежался глазами по крышам домов. Единственной позицией, с которой хорошо простреливался двор, была крыша восьмиэтажного здания, находившегося примерно на полпути до цели его рискованного путешествия.

«Ну что ж, планы – на то и планы, чтобы их строить, а потом подстраивать под обстоятельства. Придется нанести настырному парню визит вежливости. Ставь чайник, дружок!» – принял решение моррон, пока тщательно затягивал более-менее чистыми бинтами из трофейного подсумка поврежденное плечо.

* * *

Высотное, по меркам подземелья, здание находилось гораздо ближе к загадочной сфере, чем изначально предполагал Дарк. Дорога заняла чуть более часа, отчасти потому, что приходилось пробираться двориками, закоулками и крышами, то прячась от меткого взгляда снайпера, то пережидая, пока мимо пройдет очередной отряд. Легионеры прочесывали местность парами или тройками, а более многочисленные вампиры посылали крупные поисковые группы, численностью от десяти до двадцати солдат. Когда блуждающие по городу в поисках друг друга враги сталкивались, начиналась перестрелка, а так стало намного тише и спокойнее. Легионеры наконец-то осознали тщетность попыток взять последний рубеж обороны решительным штурмом и выбрали иную тактику, хоть менее прямолинейную, но запоздалую, а значит, обреченную на провал. Они хотели измотать противника в мелких стычках, создать видимость бегства, заставить вампиров разделиться на отдельные группы и при помощи хитрых уловок и умело устроенных засад лишить врага основного преимущества – численного превосходства. Если вампиры поверили в бегство с поля боя морронов, то Дарк исключал такую возможность. Отступление было чревато для наемников-легионеров большими неприятностями. Совет Легиона явно не одобрил бы их самовольную выходку, да и Ложа бы не простила еще одну «старгородскую бойню». Выхода у отступников не было, они могли или победить, или умереть.

Добравшись до пункта назначения, Дарк на время отрешился от размышлений на тему «Противостояние Ложи и Легиона, а также шкурные интересы отдельно взятых личностей» и полностью сконцентрировался на изучении окрестностей. Он подобрался к зданию слишком близко, чтобы бояться снайпера, но в то же время стрелок мог быть не один. Его мог прикрывать маленький отряд вампиров, кроме того, на расправу над ним могли отправиться и морроны, которым явно не понравилось, когда стреляют в спину, да еще с недосягаемой для них дистанции. В общем, попасть внутрь Аламез не спешил, предпочитая вначале как следует осмотреться, а уж потом действовать.

Уродливое здание представляло собой нечто среднее между жилым домом, закупочным центром, многоэтажным спортивным залом и развлекательным комплексом. Антикварные лавки чередовались с барами, а помещения для тренировок плавно переходили в универсальные магазины. Аламезу было не понять сложной, витиеватой и крайне запутанной логики архитектора, придумавшего в пьяном ночном кошмаре весь этот стеклобетонный винегрет, а потом еще и не постеснявшегося воплотить свои бредовые изыски в жизнь. Возможно, разумное объяснение нашлось бы, но у Дарка не было времени, чтобы думать о пустяках, его волновало другое: сколько в здании врагов и заминированы ли подходы и лестницы.

Только новички, насмотревшиеся глупых фильмов и начитавшиеся мемуаров, написанных далеко не «лучшими из лучших», любят скакать по крышам через каждые два-три выстрела. Настоящие мастера своего дела меняют пристрелянную позицию лишь в исключительных случаях. Они не жалеют денег на солнцезащитное напыление на оптику и перед тем, как наслаждаться стрельбой, тщательно минируют подходы.

Кто-то умный однажды сказал: «Самые сложные проблемы в жизни решаются сами по себе!» Дарк перефразировал это мудрое высказывание, адаптировав его к актуальному случаю, а именно к прогремевшему на четвертом этаже взрыву: «Ответы на самые сложные вопросы находятся сами по себе!» Теперь можно было не вглядываться в кучи обломков перед входом. Моррон точно знал две вещи: снайпер еще находится на крыше, а путь до лестничного пролета четвертого этажа абсолютно чист. Дарк выполз из-под обломков стены соседнего дома и, закинув на плечо винтовку, поспешил внутрь здания. Уже через пять минут он стоял на площадке третьего этажа и вслушивался в тишину.

Единственным звуком, раздающимся сверху, было потрескивание горевших перил. Глаза слезились от заполнивших лестничный пролет клубов дыма и медленно оседающих известковых микрочастиц, а нос мучили неприятные запахи: вонь паленой резины и смрад обгоревшей плоти.

Засевший на крыше снайпер, видно, не имел богатого выбора взрывчатых средств, ему пришлось установить заряд из того вещества, что имелось под рукой, необоснованно мощного и опасного для всей конструкции здания. Убить воробья из пушки можно, а то, что пострадает дом, возле которого он весело прыгал, уже другое дело, так сказать, допустимый побочный эффект. Взрыв разворотил стены и обрушил треть лестничного пролета, ведущего наверх. Поднявшись на площадку, Дарк одновременно попал и в тренажерный зал, и в примыкающую к нему раздевалку. Среди разбросанных по полу обломков стены, искореженных ящиков с одеждой и фрагментами спортивного инвентаря валялись все еще шевелившиеся, дымящиеся куски мяса. Дарк не мог сказать точно, сколько изначально было простачков, не заметивших противопехотную растяжку, ведущую к заряду, способному поднять на воздух маленький одноэтажный домик. Может быть, двое, а может, и больше. Останки тел выглядели так, как будто их пропустили через мясорубку, совмещенную с микроволновкой.

«Если это были морроны, то разум вряд ли решится их восстановить. Далеко не каждый реставратор станет возиться с шедевром, порезанным на куски размером с салфетку», – пришла в голову моррона печальная мысль. Хоть он и считал, что Легион неимоверно разросся, но не был сторонником искусственного сокращения рядов, тем более таким ужасным образом. Эмоции часто вредят, они притупляют не только рассудок, но и бдительность. Раздавшийся за спиной щелчок взводимого курка вернул Аламеза на грешную землю.

– Ужасно, да? А ведь на их месте мог быть ты, – прозвучал позади знакомый Дарку насмешливый голос.

– А-а-а, старина Мал, только не убеждай Совет, что это… – Дарк кивнул на кучу обгоревших останков, – натворил тоже я. Ты здесь какими судьбами: все за мной гоняешься или подзаработать решил?

– За тобой не гонялся, но видеть тебя очень рад, – невозмутимо ответил эфиол, опасаясь подходить к Дарку ближе чем на три метра. – Темнить не буду, я ведь перед тобой в долгу: ты меня тогда не убил, а мог бы…

– Может, отпустишь, и мы в расчете? – пошутил Дарк.

– Ну что ты, друг, – негромко рассмеялся Бартоло, – ты мой счастливый билет. Представлю тебя перед Советом, – в каком состоянии, естественно, зависит от твоего поведения, – получу награду, да и мое присутствие в этой подземной клоаке оправдаю.

– Так, значит, это были они, – Дарк снова кивнул в сторону кусков обгоревшей плоти, – твои сопливые напарники, с которыми ты тогда завалился ко мне ночью?

– Не только, – ответил Мал, похоже, ничуть не опечаленный потерей верных соратников, – там еще двое других примешались, но ты их не знал, так что не горюй! Кстати, совсем забыл… от нервов, наверное… ты бы автоматик-то снял, только без детских шалостей, мне сегодня боксировать недосуг.

– А зачем? – удивился Дарк. – Ты ведь все равно выстрелишь.

– Вопрос куда, – быстро продолжил Мал. – Могу в голову, а могу и по рукам. Честно говоря, второй вариант предпочтительней не только для тебя, поэтому до сих пор лясы и точим.

– Неужели за меня живого больше заплатят? – высказал вполне логичное предположение Дарк.

– Ну что ты! – рассмеялся Бартоло, но на этот раз в его голосе прослеживались следы прежних обид и нотки глубоко затаенной злобы. – Дождешься от Совета денег, как же! Все, на что старики могут расщедриться, так это дружески похлопать по плечу. Знаешь, сколько у меня таких друзей-халявщиков, которые хотят заставить работать бесплатно?! Не-е-ет, всякий труд должен быть оплачен! Вот видишь, до чего с голодухи дошел, за халтурку взяться пришлось!

– Правильно сказал: халтура, она и есть халтура, – Дарк бросил штурмовую винтовку на пол, – и по оплате, и по содержанию невыполненных работ.

– Кто ж знал, что их столько?! Нам говорили… – чуть ли не проболтался Бартоло, но вовремя опомнился. – А на твой вопрос, почему не хочу убивать, отвечаю. Раненого гораздо проще через границу перевезти, чем дохлого, да и возни в дороге меньше… Видишь, как все просто объясняется и благоприятно для тебя складывается.

– Не боишься, что я расскажу, как все на самом деле было?

– Да кто ж тебе поверит, болезный? Тому, кто сначала сам погром устроил, а затем вокруг себя предательский сброд собрал да на полесскую общину напал, веры нет. Тебя и слушать-то не станут, сразу на океанское дно отправят, лет этак на триста, если не более… Но только ты глупыми мыслями голову себе не забивай, – предупредил Бартоло, которому показалось, что Дарк напряг мышцы и собирается прыгнуть на него. – Из океанских да озерных глубин морроны порой возвращаются, а после встречи со мной – нет. Фортель какой выкинешь, клянусь, башку твою глупую срежу и в банке заспиртую! Посмотрим, как тебя разум по частям воскресит! Я тебе покажу…

Что именно он собирался показать пленнику, эфиол договорить не успел. Раздался тихий шлепок, и затылок Бартоло стек по стене. Через долю секунды звук повторился, Дарк, корчась от боли, упал и обхватил обеими руками простреленную икроножную мышцу. Иногда охотник не замечает, как сам превращается в жертву. Чайка гоняется за рыбешкой, а над нею кружит стервятник.

Усилием воли локализовав боль, моррон открыл глаза. Над обрывом уничтоженного взрывом лестничного пролета стояла амазонка нынешних дней, та самая демоница из гуппертайльского собора, которую он впоследствии ранил в «Барсуке». Женщина смотрела на него и улыбалась, за ее спиной висела снайперская винтовка, а в вытянутой вперед правой руке был «мангуст» с глушителем. Дарк потянулся за оружием, но наблюдавшая за его мучениями наемница отрицательно замотала головой, даже не удосужившись стереть с лица злорадную ухмылку. Направленный в его сторону пистолет был убедительнее слов, Дарку пришлось отказаться от глупой, обреченной на провал, но единственно возможной попытки спасти свою жизнь.

Легкий толчок, и изящное, натренированное тело женщины грациозно взмыло в воздух. Наемница непринужденным, даже немного ленивым прыжком преодолела двухметровый пролом, мягко приземлилась и, подойдя чуть ближе, плавно присела на корточки в трех метрах слева от Дарка. Убийца наслаждалась победой. Ей некуда было спешить и ужасно хотелось поболтать напоследок с тем, кто доставил ей столько неприятностей, кто изменил ее жизнь, а однажды даже осмелился своими действиями поставить под сомнение ее профессионализм.

– Классный костюмчик, тебе идет, – заявила Марта и достала из болтавшегося на ремне подсумка длинную сигарету. – Не была бы я скромницей, непременно пощеголяла бы в таком. Почем брал? Где?

По-прежнему обнаженный Дарк оценил по достоинству чувство юмора незнакомки, с которой его уже столько раз сводила судьба. Страдая от боли и стараясь изо всех сил зажать руками кровоточащее пулевое отверстие, моррон решил немного подыграть обворожительной любительнице дешевых театральных эффектов. Пока красавица упражнялась в остроумии, время шло, он терял драгоценную кровь, но получал взамен возможность обдумать, как выпутаться из незавидного положения.

– По наследству достался. Мог бы дать поносить, да он дырявый. – Аламез умудрился не допустить дрожи в голосе и даже галантно улыбнулся, чем вызвал искреннее удивление мучительницы.

– Вот незадача! Заигрываешь с мужиком, заигрываешь, знаки внимания оказываешь, а он на всякую ерунду обращает внимание. То я, видишь ли, дырку в костюме сделала, то фирменным супчиком потравила. Не ценят люди заботы и внимания, нет в современных мужчинах романтизма, тяги к риску, к опасностям, к остроте и новизне ощущений!

– Не говори: скучные времена, серые люди, – пожал плечами Дарк, пытаясь ускорить ход ленивых мыслей, не торопящихся прийти ему на помощь. – Сигареткой не угостишь?

– Без вопросов. – Марта кинула на большой осколок стены, лежавший рядом с Дарком, измятую пачку сигарет и зажигалку.

Хоть воительница и вела себя внешне беспечно, но на самом деле она ни на секунду не теряла бдительности, даже сидела от моррона на расстоянии, с которого он не мог ее достать ни рукой, ни ногой.

– Кури, напоследок что угодно делать можно. – Стерев с лица маску наскучившего ей лицедейства, Марта плавно перешла от отвлеченной темы беседы к насущному вопросу: – Минуты две-три подожду, а там уж извини… Вообще-то ты мне чем-то понравился, занимательный паренек, но давать волю чувствам в нашем деле нельзя, сам знаешь. Не грусти, ты мне жизнь несколько раз попортил, а убить тебя можно только один, – тяжело вздохнула Марта и, поднявшись с корточек, добавила: – Уж такая она, нелегкая женская доля: сколько мужикам ни мсти, а все равно в проигрыше остаешься!

– Хватит скулить, как девка вокзальная! – Моррон увидел на руке у женщины свои часы и понял, что у него есть шанс выпутаться из переделки. – Мы оба профессионалы, умеем держать марку и не боимся смотреть в глаза смерти. Хочешь меня пристрелить, валяй! Пускай моя жизнь закончится здесь и сейчас, на этом грязном вонючем полу! Мне не в чем себя упрекнуть: жил красиво и достойно. А ты, ты мне в подметки не годишься, жалкая дешевка, у тебя даже смелости не хватило сойтись в честном бою!

– Браво! – Марта стояла, склонив голову набок, и, очаровательно улыбаясь, хлопала в ладоши. – Нет, парень, ты точно мой типаж, прирожденный артист, но знаешь, меня ведь на это фуфло не возьмешь. Честный поединок один на один и непременно на ножах… Я уже выиграла, у меня есть возможность поставить на твоей жизни жирный-прежирный крест, и я не хочу ее упускать из-за глупой случайности. Ты лучше владеешь холодным оружием, я умнее, у каждого свои преимущества. – Марта взвела курок, и на ее губах заиграла хищная улыбка. – Дама устала от разговоров, джентльменов просят удалиться!

– Постой, – вскинул руку Дарк. – Часы, мои часы, это память о… не важно. Дай их мне на минутку! Дай проститься… пожалуйста, чего тебе стоит?! – жалобно умолял Аламез, удачно изобразив на лице горечь отчаяния и даже выжав из глаз скупую мужскую слезу.

– На, держи… герой, – презрительно хмыкнула Марта, расстегнула ремешок и кинула часы в руки Дарка, – только не… Сволочь!

Последний выкрик вырвался у Марты, когда она уже каталась по полу, зажав левой рукой разрываемую острой болью переносицу, и палила из пистолета наугад в сторону, где, по ее предположению, должен был находиться Дарк. Наемница не ожидала подвоха в невинной просьбе. Действительно, что могут сделать безобидные часы, это же не нож, не пистолет? Но моррон уже неоднократно пользовался этим хитрым приемом в, казалось бы, безнадежных ситуациях. Поймав часы на лету, Дарк использовал инерцию полета, крутанул ремешок по оси и метким броском отправил тяжелый корпус точно между глаз новой хозяйке.

Несмотря на то что Дарк успел отскочить и ни одна из пуль не попала, его положение по-прежнему оставалось незавидным. Убежать далеко на подстреленной ноге он не мог, а до оружия было не дотянуться. Пока Марта палила наугад, но как только он начал бы шевелиться, она бы выстрелила на звук и наверняка попала бы. Оставалось только одно – прыгать.

Опершись на больную ногу и закусив до крови губу, чтобы не закричать от боли, Аламез резко оттолкнулся обеими ногами от пола и прыгнул вперед и вверх. Две пули просвистели мимо, третья слегка оцарапала кожу на руке, а четвертая вонзилась точно в больное плечо. Дарк летел, воя от нового приступа боли, но достиг цели. Он приземлился точно на пышную грудь наемницы. Пистолет выпал из женских рук, противники клубком покатились по усеянному острыми осколками и фрагментами трупов полу. Она – на время ослепшая и с поломанными ребрами; он – хромой, с недвигающейся, отекшей рукой; бой двух инвалидов, упавших с колясок, бой двух бойцов, привыкших сражаться до конца и зубами вырывать победу, иногда вместе с кадыком врага.

Дарк проиграл схватку, проиграл по собственной глупости, точнее, неосмотрительности. Моррону нечасто доводилось драться с женщинами, к тому же доводить поединок до унизительной возни в партере. У борцов-мужчин есть ряд табуированных приемов. Как бы ни ненавидели друг друга противники, ни один мужчина не схватил бы врага за место, в которое вонзила острые ноготки Марта. Аламез взвыл от боли, сжался в комок и, позабыв обо всем на свете, стал кататься по полу. Наемница воспользовалась моментом, поднялась на ноги и схватила лежавшую неподалеку штурмовую винтовку Дарка.

– Ну, все, малыш, отмучился! – прохрипела на прощание запыхавшаяся наемница и вскинула оружие.

Протрещала бойкая пулеметная очередь. Теряя сознание от обильного кровотечения, моррон видел, как пули, входящие со спины, прошивали Марту насквозь и дырявили божественно красивую грудь, усеивая окрестности в радиусе двух метров кровавыми ошметками. Невидимый стрелок убрал палец с курка только после того, как превращенное в кровавое месиво тело наемницы упало сверху на Дарка.

Глава 25 Призраки прошлого

Что-то теплое, мягкое, мокрое двигалось по лицу: сначала прошлось по лбу и глазам, а затем проскользило с левого виска до кончика подбородка. Дарк приоткрыл глаза. Над ним склонилась Миранда и заботливо вытирала смоченной в горячей воде тряпкой прилипшую к коже кровь. Дарку было неизвестно, откуда она взяла кипяток, и непонятно, зачем она пошла следом за ним, но он был благодарен вампирице, сторицей вернувшей долг и спасшей ему жизнь.

«Какой я все-таки везучий: все еще жив, боль почти прошла, и за мной ухаживает нежное, очаровательное создание, пусть даже оно, то есть она, вампир, – думал Дарк, позволяя девушке и дальше заниматься благородным и очень приятным для него делом. – Какая в принципе разница: вампир она или нет? Как утверждает Конт, вампиры – они тоже люди, только инфицированные, а значит, больные. Могло быть и хуже, она могла страдать плоскостопием, ожирением второй степени, быть косоглазой, щербатой и не иметь волос».

Поймав себя на крамольных мыслях, Дарк испугался и решил открыть глаза. Последние часы жизни поколебали твердь устоявшихся веками принципов. Собратья по Клану неожиданно превратились во врагов, а кровососы стали казаться моррону не такими уж и омерзительными существами. Конечно, подобные метаморфозы сознания происходили и раньше, но никогда и ни при каких обстоятельствах внутренние противоречия Легиона не приводили к открытым конфликтам. Моррон не шел на моррона с оружием в руках и не убивал ради денег. Кризис назрел, как прыщ на носу подростка, и вот-вот должен был прорваться. Как ни прискорбно было Дарку признать, а Одиннадцатого Легиона больше не существовало, он превратился в абстрактное, расплывчатое нечто, о чем говорят на каждом углу, но чего фактически не существует, в такой же эфемерный образ, как добродетель. «Хотя нет, какой же я все-таки дурак, – осенила Аламеза иная, жизнеутверждающая мысль. – Легион был, есть и будет! Это мечта, это легенда, это образ жизни и трезвый взгляд на мир. Распался не Легион, а Клан морронов, его приземленное, утрированное воплощение, результат неудачной попытки воплотить мечту в жизнь».

– Ну, вроде бы все. – Миранда отложила в сторону тряпку и хотела встать с колен, но Дарк удержал ее за руку.

– Спасибо, – прошептал моррон, глядя девушке в глаза. – Вот ты и спасла мне жизнь, теперь мы точно квиты.

– Давай уточним. – Миранда резко отдернула руку и состроила серьезную физиономию, типичную для налоговых инспекторов и строгих учительниц. – Я тебя не спасала, только вытащила из дома и привела в чувство. Конечно, за это «спасибо» не полагается, так, мелочовка какая-то! – обиделась девушка, не совсем верно истолковав смысл сказанных слов.

– Хватит дуться, ты же знаешь, что я действительно тебе благодарен, – примирительно произнес Дарк и, приподнявшись на локтях, осмотрелся вокруг.

Он лежал посреди улицы в двадцати метрах от восьмиэтажного здания. Было зловеще тихо: ни выстрелов, ни ставших привычными звуков далеких разрывов.

– Постой, а ты вообще зачем вернулась? – спросил Дарк, не допуская даже теоретически, что вампир не захотел оставить товарища, с которым вместе попал в беду.

– По глупости, и хватит об этом! – огрызнулась Миранда и, поднявшись, стала поправлять растрепанные волосы в надежде создать в походно-боевых условиях хоть какое-то подобие прически. – Кто тебя спас, не знаю, но как выглядел, подскажу. Я как раз к зданию подходила, когда он убегал, странный такой, – хмыкнула Миранда, наконец-то умудрившись собрать непослушные волосы в пучок.

– Почему странный? – удивился Дарк.

– Потому что один из ваших, из морронов, а вел себя так, как будто ему до заварушки этой вовсе дела нет. Мы в дверях столкнулись, он на меня налетел, с ног сбил, пробурчал себе что-то под нос и дальше побежал, – ответила Миранда.

– Выглядел как? – спросил Дарк, ожидая услышать описание Конта.

– Пожилой, высокий, крепкий в плечах, загорелый, как эфиол, седой и с огромными усищами.

– Не может быть! Ты ничего не путаешь?! – вдруг выкрикнул Дарк и, позабыв о ранениях, вскочил с мостовой.

– А как тут напутаешь? – насторожилась Миранда. – Что-то не так? Ты его знаешь?

– Кажется, да, – растерянно прошептал Дарк. – Во всем Легионе есть только трое подходящих под твое описание. Один сейчас в «бездне», второго из своего поместья даже на заседания Совета не вытащить, а третий…

– Что третий? – настороженно переспросила Миранда, чувствуя, что Дарк сильно взволнован.

– Ничего, просто он лет тридцать назад бесследно исчез.

Описание загадочного спасителя сильно напоминало Дарку портрет Анри Фламера, ворчливого старика, с которым он когда-то давно служил в имперской армии, первого моррона, встретившегося ему после воскрешения и, словно заботливый отец, опекавшего его на первых порах. Размышления о том, как здесь мог оказаться Анри и что его могло связывать с отребьем вроде Бартоло Мала, были совершенно неделикатно прерваны сильным тычком в бок.

– Дарк, уходим! – Миранда схватила задумавшегося моррона под руку и потащила за собой к руинам трехэтажного дома.

Аламез тут же пришел в себя и мгновенно понял, в чем было дело, но бежать оказалось уже поздно. Их окружила со всех сторон довольно большая стая вампиров. Трое незаметно приблизились со стороны здания, четверо вышли с боковой улицы, еще двое обошли парочку с фланга и отрезали путь к отступлению. Бежать можно было только в сторону сферы – пятнадцать метров открытого пространства до ближайшего дома, а у каждого кровососа в руках было оружие. Попытка спастись бегством окончилась бы так же плохо, как и наивная затея завязать перестрелку.

Дарк знал троих из девяти врагов – отпетые негодяи, укрывшиеся в полесском подземелье от гнева сородичей. Ложа уже давно назначила за их головы награды и даже обращалась к Легиону с просьбой оказать содействие в поимке опасных преступников. Один был неуравновешенным, вспыльчивым психопатом, убивавшим одинаково легко как людей, так и вампиров; другой – работорговцем; третий – одержим безумной идеей тотальной вампиризации мирового сообщества. Аламез не сомневался, что и у шестерых их дружков имелся богатый послужной список. Это были подонки, с которыми не договориться. Карста можно было упрекнуть во многом, но только не в глупости, он не доверял своим деловым партнерам и поэтому поселил у стен сферы отменный сброд, хорошо позаботился об охране «холодильника».

– Так, так, так, что мы тут имеем? – пакостно улыбаясь щербатым ртом, прогнусавил долговязый вампир. – Одна из любимых куколок Самбины, а с нею… глазам, ребята, не верю… с нею моррон! – кривлялся кровосос, видимо считая себя неотразимым в роли паяца.

Стая сходилась полукругом. Если бы Дарк не то чтобы вскинул автомат, а только пошевелил пальцем, его с Мирандой мгновенно изрешетили бы. Аламез хотел было открыть рот, вступить в словесную перепалку, чтобы немного потянуть время, но инициативу перехватила Миранда:

– Пошли отсюда, Дарк, здесь, видимо, традиционное место сборищ подземных придурков.

– Попридержи язык, клановая… – угрожающе проревел толстый волосатый верзила, но договорить не успел.

– Заткнись! И вы, придурки, пыл поумерьте! – скомандовала Миранда, подбоченясь и приняв типичную для рассерженных женщин всех темпераментов и возрастов боевую стойку буквой Ф. – О чем вы думаете, болваны, кому угрожаете?! Ситор мертв, я собственными глазами видела, как его отряд попал в засаду на центральной площади. Героями себя почувствовали, да, крысы подземные?! А о потерях вы подумали, а что делать будете, когда следующий отряд нагрянет? Или вы надеетесь отсидеться под куполом?!

По лицам опьяненных победой вампиров пробежала тень раздумья. Миранда продолжала развивать достигнутый успех, рисуя неприглядные картинки ожидавшего полесских вампиров будущего. Эйфория победы стала потихоньку исчезать из отупевших от безвылазного сидения под землей голов.

– Единственный ваш шанс выжить – раскаяться и снова примкнуть к вашим кланам, и только я могу уговорить Лордов принять вас обратно, – закончила пламенную речь спасавшая свою жизнь вампирица.

Возможно, уговорить кровососов и удалось бы, но в стаде всегда найдется паршивая овца, склоняющая других к анархии, разгульному пьянству с блудом и преступному образу жизни.

– Жано, ты хочешь обратно в Клан? – с насмешкой спросил щербатый парень. – Что ты там делал, я уж подзабыл: то ли ленивой хозяйке корм добывал, то ли от дохлой человечины избавлялся, когда ее свита перепивала?

Волосатый толстяк потупился и по-детски обиженно оттопырил нижнюю губу. Воспоминания о прошлой жизни в роли слуги были ему неприятны.

– А ты, Фредериус? – обратился к следующему щербатый, по-видимому заводила шайки. – Примут ли тебя обратно Лорд и его казначей, у которых ты перед побегом прихватил половину сокровищницы? Нет, ребята, вы как хотите, а я обратно под господский сапог не пойду!

Дарк понял, что они пропали. С той поры, о которой рассказывал Конт, жизнь человечества во многом изменилась. Рабство и господский произвол навеки ушли в прошлое, но система отношений в вампирских кланах оставалась устаревшей и консервативной. Когда-то люди становились вампирами, чтоб получить хоть маленькую частичку свободы, теперь же «дети ночи» бежали из кланов, не в силах выносить бремя многовековых традиций и закоснелых догм.

Дело близилось к развязке. К счастью, кровососы не были так предусмотрительны, как те, кто пытался убить Дарка чуть ранее, и обступили парочку плотным полукругом. Миранда правильно поняла многозначительный взгляд моррона и приготовилась прикрыть ему спину. Но в тот миг, когда Аламез уже собирался первым напасть на не вовремя предавшихся воспоминаниям врагов, в конце улочки появился живой титан.

Он был выше двух метров и полностью закован в блестящие темно-фиолетовые доспехи. Продолговатый глухой шлем, кираса, наплечники, налокотники и остальные фрагменты брони напомнили Дарку прежние добрые времена, когда звенели мечи и в воздухе свистели стрелы. Только тогда между пластинками лат были узкие щели, в которые как раз и старались попасть меткие на глаз стрелки – лучники да арбалетчики, а у этого великана доспехи казались цельными. Конечно, стыки имелись, но они как будто были склеены каким-то неизвестным материалом, издали напоминавшим плавленый гудрон. Раньше перед сражением рыцари надевали одежды из толстой дубленой кожи поверх кольчуги, а уж затем латы. Дарк помнил, как неудобно и труднобыло ходить в этой многослойной и ужасно тяжелой конструкции. Он сам поначалу в течение долгих месяцев по два-три часа каждый день расхаживал в полном обмундировании по скотному двору своего маленького поместья, чтобы привыкнуть к весу, к сковывающим движения перемычкам и тугим лямкам. Моррон сомневался, смог бы он вообще передвигаться в латах сейчас, после неимоверно долгого перерыва. Движения же рослого человека в герметично закупоренной стальной упаковке были легкими и плавными, как будто не Дарк, а он был совершенно голым.

Незнакомец стоял на одном месте и осматривал улицу, то ли ища, то ли поджидая кого-то, присутствие в поле зрения еще одиннадцати персон его ничуть не смущало.

– А это что еще за птица? – дрожащим от страха голосом пробормотал щербатый, как и его товарищи, мгновенно потеряв интерес к Миранде и Дарку.

– Наверное, еще один чокнутый моррон, – высказал предположение Фредериус, – у них, того, от долголетия иногда в башке переклинивает. Одни голышом бегают, а другие оденутся в железяки для устрашения и давай мечом махать! У них, того, эта… ностальгия каждые сто лет прорезается. Вон щас достанет тесак и на нас кинется.

Конечно, Фредериус был глуп, но в его словах имелась доля здравого смысла, по крайней мере, за спиной у «рыцаря» висел какой-то продолговатый предмет.

– Может, уйдем? – робко заикнулся толстяк Жано. – Что-то он мне не нравится.

– Ага, и позволить этой ржавой жестянке разгуливать по нашему городу?! Нет уж, дудки! А ну, ребята, покажем уроду!

Ненависть к чужакам заставила вампиров позабыть о страхе. Дарк терпеть не мог пустого бахвальства, ему не нравилось подозрительное спокойствие «призрака прошлого» и, конечно же, не вдохновлял тот факт, что они с Мирандой не могли удалиться. Пока они стояли неподвижно, вампиры позабыли об их присутствии, если бы они сделали хотя бы шаг, тут же начались бы неприятности.

Все девять вампиров выстроились в линию и открыли огонь. Град свинца забарабанил по глухому шлему, наплечникам и кирасе. Незнакомец слегка покачнулся и, наконец-то обратив внимание на отряд, стал медленно приближаться.

– Жано, глупый пузан, я же сказал: всем зарядить бронебойными! – прокричал щербатый, раздраженный тем, что выстрелы не причиняли врагу вреда.

– А я и зарядил, – обиженно просопел толстяк и, вдруг осознав, что сейчас им всем будет очень плохо, бросился наутек.

Остальные вампиры оказались более самонадеянными и не последовали его примеру, в этом-то и была их беда. Дарк схватил Миранду за руку и силой потащил к ближайшему дому. Моррон понял, что отряд вампиров обречен, и не посчитал возможным гибнуть вместе с ними. Неторопливо пройдя еще пару шагов, «рыцарь» неожиданно сорвался с места и перешел на быстрый бег. Латы как будто не мешали, а, наоборот, ускоряли его передвижение. Ловко выхватив из-за спины винтовку неизвестной Дарку конструкции, незнакомец выстрелил на бегу. Первый снаряд проделал в груди одного из вампиров дыру размером с кулак, щелчок, передергивание затвора – и голова второго разлетелась, как перезрелый арбуз. Шестеро оставшихся в строю вампиров не стали впустую тратить боекомплект, все равно не причинявший противнику вреда, а кинулись в рукопашную. Они набросились на странного воина одновременно и совместными усилиями повалили его ниц. На долю секунды Дарку показалось, что крепкие пластины брони не выдержат мощных ударов прикладами, а прикрывавший стыки материал непременно прорвется от режущих прикосновений острых когтей. Однако «рыцаря» не покидала уверенность в своей победе. Пальцы в стальной перчатке молниеносно схватили одного из вампиров за щиколотку и… Дарк не поверил собственным глазам… оторвали ему ступню так же легко, как тонкие пальчики трехлетнего малыша щиплют салфетки и мнут податливый пластилин. Лишенный ноги вампир выл и катался по мостовой, через секунду рядом с ним лежал другой вампир с переломанным позвоночником. Воспользовавшись замешательством в рядах врагов, «рыцарь» сумел подняться и продолжил расправу. Буквально через минуту в отряде осталось лишь двое живых. Объятые паническим страхом, они кинулись в сторону спасительного комплекса. Великан поднял первую попавшуюся под руку винтовку и двумя одиночными выстрелами повалил на мостовую обоих. Потом он подобрал свое оружие, добил на тот момент еще дышавших и снова застыл в безмолвном ожидании.

– Кто это, один из ваших? – тихо прошептала на ухо Дарку Миранда, прижавшись к моррону всем телом.

Предчувствие надвигающейся беды дополнила приятная нега.

– Нет, – ответил Аламез, стараясь не выдать голосом, что ему чрезвычайно понравилась дистанция, на которой проходило общение.

– Что делать будем?

– Ждать.

– Чего?

– Того, что ждет этот парень. – Дарк осторожно отстранился от девушки, боясь, что больше не сможет контролировать свой разум и руки. – Не просто же так он среди горы трупов изображает памятник.

Моррон оказался прав, но только наполовину. Великан действительно поджидал, но не что-то, а кого-то. Минут через пять после завершения расправы над вампирами из проулка появились еще четверо близнецов-великанов. Они шли молча и лишь иногда кивали друг другу головами.

– Что это: команда глухонемых пришельцев или общество давших обет молчания легионеров? – прошептала Миранда, пытаясь скрыть за ширмой иронии охвативший ее страх.

– Отстань ты от Легиона, я же сказал, что он не из наших! В том, что здесь творится, вообще не виноваты ни вы, ни мы. Полесская община, как ты знаешь, вела свою игру, а морроны, что на них напали, преследовали свои шкурные интересы. Наемники не справились с задачей, и в бой пошли регулярные части!

– Скорее уж элитные подразделения, гвардия, – уточнила Миранда. – Только что им нужно?

– Перебить всех и, наверное, что-то еще, о чем ни я, ни ты пока не знаем.

– Пока?! Уж не хочешь ли ты…

– Совершенно верно, я буду следить за ними. – Дарк отвернулся от Миранды и, стараясь говорить как можно жестче, произнес: – Я один пойду, тебе незачем рисковать, это не твоя война.

– Откуда ты знаешь? – Девушка не показала обиды, хотя была явно возмущена не подлежащим обсуждению решением, принятым за нее зазнавшимся морроном. – Я же не могу вернуться к Самбине с пустыми руками: или твоя голова – или подробный отчет о замыслах полесских заговорщиков.

– Тогда пошли, моя голова мне почему-то дорога, – не стал препираться Дарк, прекрасно знавший, что Самбина приказала взять его живым, и понимавший, что если уж упрямая девчонка приняла решение, то ее ни за что не переубедить.

Пять комплектов крепкой брони вместе со своими хозяевами недолго постояли, а затем, выработав в ходе молчаливого обсуждения единый план действий, направились к сфере. Дарк и Миранда последовали за ними, предусмотрительно держась на расстоянии не менее ста метров. Моррон подозревал, что доспехи странных типов не только сделаны из необычайно прочного материала, но и оснащены новейшей аппаратурой: визуальными и акустическими датчиками, электронной системой наведения, переговорными устройствами и прочими техническими новшествами, значительно облегчавшими ведение боя. Подбить эти танки на двух ногах, наверное, было бы неимоверно трудно. Моррон боялся даже думать о прямом столкновении, картина безжалостной и легкой расправы над отрядом вампиров стояла перед его глазами.

Бежавший с поля боя Жано выглядел глупее и нерасторопнее своих товарищей, но он выжил, в то время как других постигла лютая смерть. Вот они, жестокие правила естественного отбора: побеждает не сильнейший, а наиболее приспособленный, тот, кто знает, а возможно, лишь интуитивно чувствует, когда нужно сделать ноги. По крайней мере, вампиры, оставшиеся охранять сферу, возвели трусливый поступок в ранг подвига, поскольку были благодарны толстяку, сумевшему выжить и предупредить их о приближающейся опасности.

Вблизи сфера казалась еще красивей и величественней, несмотря на пробоины, видневшиеся в ее идеально гладкой поверхности. Она напоминала огромный крейсер, вышедший из крупного морского сражения хоть без палубных надстроек, с перекошенными рулями и затопленным машинным отделением, но зато на плаву. Вместо входа зияла уродливая дыра – видно, подручные Бартоло успешно повторили фокус, уже проделанный с городскими воротами. Вампирам пришлось использовать все имеющиеся под рукой средства, чтобы перегородить открывшийся проход высокой баррикадой. Хоть выглядела самодельная конструкция ужасно уродливо, примерно как обширный синяк под глазом невесты, но зато Дарку с первого взгляда стало понятно: внутри находилась научная лаборатория, а не консервный завод по вторичной переработке продуктов питания в кошачьи консервы. Лабораторные столы и штативы, компьютеры и сложные энергоагрегаты, высокоточная измерительная аппаратура и герметичные емкости – все это было окутано плотной сетью проводов и сварено во всех возможных местах. Естественно, поражающий взгляд военный пейзаж «Нелегкие будни ополчения» дополняли горы не убранных после последней атаки трупов и воронки от взрывов.

Бой начался, как только пятеро «рыцарей» приблизились к комплексу на триста шагов. Трое тяжелых пехотинцев открыли беглый огонь по баррикаде, а двое других – по пространству перед собой. Земля в ответ сотряслась от серии взрывов, а в воздух полетели деревянные и железные обломки домашней утвари, булыжники, шины и даже искореженный бампер грузового энергомобиля. Вампиры успели заминировать подходы, а встроенная в шлемы «рыцарей» аппаратура сумела обнаружить ловушки. Тем, кто сидел внутри бронекостюмов, оставалось лишь их разрядить самым простым и безопасным способом. Со стороны баррикады не прозвучало ни одного выстрела, вампиры ничего не видели за вздымающимися вверх столбами разрывов. Наконец, когда взрывы прекратились, а клубы пыли стали медленно оседать, «рыцари» пошли в атаку. Они бежали в шахматном порядке: двое впереди, трое сзади – и неустанно вели огонь. Крупнокалиберные снаряды врезались в баррикаду, то отрывая от нее плохо закрепленные части конструкции, то отбрасывая на несколько метров назад мертвые тела ее защитников. В ответ прогремели выстрелы из гранатометов. Первый же снаряд разорвался точно в центре строя, ударная волна должна была разметать нападавших в разные стороны, разорвать тела, изрешетить их осколками, но вместо этого «рыцари» всего лишь упали на землю, а уже через пару секунд как ни в чем не бывало вскочили и продолжили бег. Чем ближе отряд подходил к баррикаде, тем чаще и точнее стали попадания, но эффект по-прежнему оставался нулевым. Только одна из гранат привела к потере бойца. Она угодила точно в стеклянное забрало шлема «рыцаря» в первом ряду, его тело отлетело метров на двадцать назад. Из груди Дарка вырвался вздох удивления и разочарования, когда спустя несколько секунд солдат снова зашевелился и, покачиваясь, стал подниматься на ноги. Утешало лишь то, что в бой пострадавший пока вступить не решился, он предпочел сесть на остатки сгоревшего энергомобиля и застучал правой перчаткой по шлему, видимо пытаясь простейшим ремонтным мероприятием наладить забарахлившую аппаратуру.

Ладонь Миранды тихонько ударила Дарка по плечу. Засмотревшись на шатания оглушенного взрывом солдата, моррон чуть не пропустил момент штурма баррикады, хотя в принципе и смотреть-то там было не на что. «Рыцари» успешно преодолели несколько последних метров и ловко вскарабкались вверх по уступам конструкции. Тот из вампиров, кто остался на месте, погиб, тот, кто отступил внутрь комплекса, – на несколько десятков секунд продлил свою жизнь. Площадь перед комплексом опустела, на ней не было никого, кроме солдата, безуспешно пытавшегося ликвидировать последствия сильного сотрясения и не торопившегося подобрать отброшенную метров на тридцать в сторону винтовку, ярко мерцавшую синими и зелеными огоньками.

– Действовать нужно быстро, и учти, это наш единственный шанс, – произнес Дарк, продолжая внимательно следить одновременно за входом и за барабанившим по шлему солдатом. – Я отвлеку чудика, а ты подбираешь винтовку, разбираешься, где там на что нажимать, и сносишь ему башку! Поняла?!

– Это опасно, ты же видел, какие они сильные, – возразила Миранда, отрицательно замотав головой. – Давай лучше я отвлеку, он за мной погонится, а ты…

– Они не только сильные, но и быстрые, тебе не убежать. К тому же неизвестно, вышла ли у него из строя связь, а если нет? Вызовет подмогу, и крышка! Пока же мы с ним «танцуем», ему будет не до разговоров, – привел веские аргументы Дарк и, не тратя драгоценного времени на дальнейшие пререкания, побежал в сторону солдата.

Может быть, аппаратура шлема и вышла из строя, но «рыцарь» почувствовал приближение Дарка еще задолго до того, как моррон приблизился на расстояние, годное для прыжка. Подкрадываться не было смысла, Аламез выпрямился и быстрым шагом пошел к солдату, повернувшемуся к моррону вполоборота и смотревшему на него сквозь матовое стекло шлема.

Когда дистанция сократилась до десяти метров, воин опустил руку в подсумок и достал такой же темно-фиолетовый, как и сталь доспехов, пистолет. Вот в чем был промах, вот в чем заключалась роковая и ужасно глупая ошибка, чуть не стоившая моррону жизни. К счастью, от сильного сотрясения затворный механизм оружия переклинило. Направленный точно в лоб Дарка пистолет несколько раз щелкнул, а потом разорвался у солдата в руке. Стальная перчатка дымилась, но кисть не оторвало, даже пальцы остались на месте.

«Не одному мне сегодня не везет! Видимо, день такой: то ли звезды из созвездия Ондора озорничают, то ли магнитные бури», – рассмеялся про себя Дарк, вспомнив, какое бесчисленное количество раз в жизни у него случалось подобное.

Краем глаза моррон заметил, что Миранде осталось пробежать не более десяти метров до мерцавшей огнями винтовки. Нужно было тянуть время, минуты три-четыре, пока вампирица не разберется, на какую кнопку нажать, чтобы получить желаемый результат и случайно не пристрелить саму себя.

Несмотря на тяжесть доспехов и явное сотрясение мозга, противник оказался быстрым и подвижным. Он одним прыжком сократил дистанцию и нанес сокрушительный удар из-под низа, однако Дарк успел уйти вбок и пошел полукругом. Аламез не собирался стучать кулаками по доспехам, это все равно ни к чему бы не привело. Он тянул время, полагаясь не только на свою выносливость, но и на смекалку Миранды.

Солдат нанес еще три удара, трижды Дарк уворачивался, превозмогая боль в простреленной руке и ноге. «Прошла минута, я устал, протяну еще три, не больше», – подумал моррон, чувствуя, что теряет спасительную подвижность. И тут раздался выстрел, пуля проскользнула по левому наплечнику. «Рыцарь» резко повернулся к стрелявшему лицом и принял вторую пулю в живот. Снаряд проделал сквозную дыру в кирасе, но воин продолжал стоять на ногах, потом он быстро пошел к Миранде, желая настигнуть и растерзать ее. Пули одна за другой дырявили стальную броню, из дырок текла кровь, но солдат продолжал упорно идти вперед. Только седьмой выстрел поставил его на колени, а восьмой повалил наземь.

– Чего так долго? – спросил запыхавшийся Дарк.

– В следующий раз сам будешь ковыряться в кнопочках и рычажках, а я попрыгаю, – недовольно хмыкнула в ответ Миранда, кинув в руки Дарка сияющую разноцветными огоньками винтовку. – Ну, что теперь делать будем?

– Пойдем внутрь, оружие у нас есть, но сначала… – Дарк закрутил головой, осматривая ближайшие окрестности. – У тебя случайно не найдется чего-нибудь остренького?

– Только это. – Миранда выставила вперед руку и продемонстрировала Дарку, как ее аккуратные ноготки удлинились и превратились в острые когти.

– Сойдет за неимением лучшего. – Захватывающее дух у большинства людей зрелище не произвело на Дарка должного впечатления. – Давай переверни его и отковырни забрало!

– А это еще зачем? – искренне удивилась Миранда.

– Есть у меня дурацкая привычка, никак не могу от нее отделаться, люблю смотреть в глаза убитому врагу, – нагло соврал моррон, сам не знавший зачем, но внезапно почувствовавший, что это необходимо сделать.

Миранда пожала плечами, нагнулась над мертвым телом, вставила острый коготь между стеклом и краем шлема и рывком чуть-чуть приподняла забрало. Что-то внутри зашипело и засвистело, из едва заметной глазу щелочки начала появляться пена, уже мертвое тело солдата забилось в конвульсиях сокращающихся мышц.

– Что это?! – выкрикнула Миранда, испугавшись и инстинктивно отскочив в сторону.

Дарк, наоборот, мгновенно подбежал к телу и сорвал забрало, но было поздно. Шипящая кислотная пена темно-зеленого цвета уже сожгла лицо и принялась поедать кости.

– Это, – повторил Аламез, отойдя от пустых лат, в которых тихо булькала и плескалась уже безвредная, нейтрализованная кислота, – это означает, что «призракам прошлого» есть что скрывать, например свои лица.

Опасная прогулка по подземному городу приближалась к концу, Аламезу оставалось пройти еще несколько метров, зайти внутрь лаборатории и получить ответы на долго мучившие мозг вопросы, настолько банальные и простые, что, задавая их, Дарк каждый раз чуть не сгорал со стыда: «Что происходит?» и «Кто за этим стоит?». Однако чем ближе авантюристы подходили к цели, тем сильнее было сопротивление противоборствующих им сил, тем упрямее становилась ветреница Фортуна и тем капризнее Его Величество Случай, не желавшие отдавать заслуженный, выстраданный приз.

Четверо «рыцарей» появились в проходе и открыли огонь. Видимо, их товарищ успел перед смертью позвать на помощь, хотя, возможно, они сами догадались, что у столь долгого отсутствия соратника могло быть только одно разумное объяснение. Миранда среагировала первой, она мгновенно прыгнула за грузовик, оставив промчавшуюся мимо пулю без добычи. Дарк сделал пару выстрелов, а затем последовал ее примеру. У оружия «рыцарей» была чудовищная отдача, с непривычки ствол подбросило вверх, и обе пули улетели к куполу сферы. «Во барахло навороченное!» – злился моррон, пытаясь разобраться в добром десятке рычажков и кнопок, находившихся в нижней части ствола.

Несмотря на то что ни один из снарядов даже близко не пролетел рядом с целью, сам факт наличия у моррона трофейного оружия заставил воинов призадуматься и поумерить прыть. Они не стали рисковать и уменьшать дистанцию в перестрелке. Двое заняли стрелковые позиции за баррикадой и взяли под прицел грузовик, а остальные побежали направо, надеясь обойти врагов с тыла и взять под перекрестный огонь.

Миранда пыталась оказать моррону посильную помощь, но Дарк уже и без ее консультаций понял, на какой рычаг нажимать, чтобы выстрелить. Однако сила отдачи его не устраивала, как, впрочем, и два других фактора, мешавших эффективному ведению боя на ближней дистанции: низкая скорострельность и невозможность стрелять очередями. Аламез интуитивно чувствовал, что при помощи кнопочек и рычажков можно было настроить оружие на нужный режим. Методом проб и ошибок моррону все-таки удалось получить приемлемый результат. Кроме того, его эксперименты с оружием сдерживали врагов, не желавших рисковать своими жизнями. «Рыцари» предпочитали выжидать и провоцировать моррона на растрату боекомплекта: то один высунет голову из-за баррикады, то другой выбежит из-за мусорной кучи и спрячется внутри разрушенного дома. Дарк стрелял, не мог попасть и ужасно злился по этому поводу.

Прошло десять минут утомительного боя, более походившего на любимую забаву шеварийцев – выкуривание из берлоги горного медведя. Индикатор обоймы предательски мигал темно-красным цветом, в магазине оставалось несколько последних патронов. Если бы была возможность сдаться, Дарк непременно воспользовался бы ею и без раздумий выбросил белый флаг. Однако правилами подземной войны капитуляция не была предусмотрена, ее целью являлось нетипичное для большинства наземных конфликтов уничтожение свидетелей.

Моррон прекратил реагировать на провокации, противники осмелели и стали подкрадываться ближе, сжимая кольцо окружения. Миранда сидела рядом, она не могла ни помочь, ни убежать, они должны были погибнуть вместе. Мышцы моррона напряглись, он приготовился всадить весь остаток обоймы в первого показавшегося в поле зрения врага. «А там попытаюсь добежать до трупа и позаимствовать оружие», – тешил себя надеждой Дарк, хотя бесстрастный холодный рассудок, движимый исключительно логикой и трезвым расчетом, нашептывал на ухо, что шансы на успех подобной затеи почти равны нулю.

И вот из пролома стены появились зловещие шлем и кираса. Моррон выстрелил, пули пробили броню, и грузное тело медленно сползло по стене вниз. Дарк отбросил пустую винтовку и побежал, боясь не успеть и получить пулю в спину. Однако смертельная опасность поджидала его не сзади, а впереди, притом гораздо ближе, чем он предполагал. Сидевшее, облокотившись на стену, и казавшееся совершенно мертвым тело вдруг зашевелилось и быстро поднялось на ноги. От мощного удара стального кулака у Дарка свело мышцы живота. Он согнулся пополам и, скорчившись, упал на острые камни. Крики Миранды и собственные мысли тонули во всепоглощающей боли. Свернувшись калачиком на земле, Аламез даже не заметил, как солдат с пробитой кирасой подошел вплотную, склонился над ним и занес руку для последнего удара, который должен был раскроить череп нахала, осмелившегося оказать сопротивление истинным хозяевам подземелья.

Миранда плотно прижалась спиною к холодному борту грузовика. Ее глазам предстала ужасная картина расправы над Дарком. Она не могла ни помочь боевому товарищу, ни спасти свою жизнь. К грузовику приближались остальные «рыцари». «Сначала они убьют его, а потом меня», – пронеслось в голове вампирицы, внезапно осознавшей, что ее жизнь через несколько секунд закончится.

В тот самый момент, когда кулак в стальной перчатке уже опускался на голову Дарка, прогремел выстрел, такой оглушающий, как будто обрушились подземные своды или дали залп головные орудия флагманского линкора. Неведомая и невидимая сила подбросила «рыцаря» в воздух и отбросила шагов на пять назад. Треснувшая пополам кираса задымилась, и из ее недр поднялась темно-зеленая пена. Над ухом Миранды затарахтели автоматные очереди, снова начался бой, только непонятно с кем. Высунув голову из-за укрытия, девушка с удивлением наблюдала, как взмыла в воздух еще одна темно-фиолетовая фигура, как пятились «рыцари», отстреливаясь на ходу от невидимого ею врага и стараясь как можно быстрее добраться до выгодной позиции у входа в сферу, где, однако, их ожидал еще один неприятный сюрприз. Когда до спасительного завала оставалось не более трех-четырех метров, невидимый стрелок прекратил огонь, а над баррикадой воспарила огромная белая птица. Только когда стервятник опустился на землю позади солдат, Миранда поняла, что это вовсе не крупнейший в мире представитель пернатых, а рослый мускулистый мужчина с мертвецки бледным цветом кожи и белыми, как саван, волосами.

Дальше события развивались быстро, так быстро, что Миранда не успела разглядеть происходившее. Обезглавленные тела одновременно упали на землю, а в руках незнакомца дымились два пистолета, стрелявшие неизвестно чем, но только не пулями.

Глава 26 Старый долг и набежавшие проценты

«Так вот, значит, какая она, смерть – серьезная, благонравная девица, так долго отказывавшая мне в свидании, – именно эта странная мысль пришла первым делом в голову Дарка, как только он открыл глаза и перед его помутневшим взором предстал продолговатый, скуластый овал лица в обрамлении длинных белых волос и с бусинками бесцветных холодных глаз. – Хоть бы причесалась, убогая! Такую страшилу и за руку брать противно. Нет, подруга, с тобой я в последний путь не пойду, пусть пришлют кого поприличней. В конце концов, у меня заслуги, я ветеран стольких войн, что и подумать страшно. Нет, определенно я достоин большего!»

– Пошла вон, косматая уродина! – выкрикнул Дарк вслух, отталкивая рукой склонившегося над ним Конта.

Легендарный безумец весело рассмеялся и отвесил пришедшему в сознание собрату увесистую пощечину.

– Эй, дамы, скорее сюда! Наш приятель очнулся и требует женского внимания. – Не прекращая смеяться, Конт отошел в сторону и, широко расставив ноги, уселся на бампер перевернутого грузовика.

Боль, обжегшая кожу щеки, мгновенно привела Аламеза в чувство. Он рывком поднялся, сел и закрутил головой, пытаясь понять, на каком же он свете. Если он жив, то куда делись «рыцари» и как попали в подземелье Конт с Дианой? Если он умер, что казалось более вероятным, то почему веселая компания собралась именно в этом составе и опять же в совсем неподходящем месте?

– Да жив ты, жив, мы все живы, – как будто услышав его мысли, произнес Конт, а потом добавил: – Пока еще.

– Может, ты теперь наконец-то расскажешь, что здесь за бардак творится?! – Диана прищурила глаза и посмотрела на Конта таким сердитым взглядом, что Аламез даже проникся к безумцу сочувствием. – Дарка мы нашли, чего ты еще ждешь?!

– Здесь посторонние, – невозмутимо ответил Конт и посмотрел на Миранду. – Она вампир, дама не нашего круга, при ней не могу!

– Она… – хотел было вступиться за девушку Дарк, но Миранда опередила его. Не вступая в пререкания и не пытаясь отстоять свои права на правду, вампирица развернулась и демонстративно отошла на расстояние, с которого нельзя было расслышать ни единого слова.

– Ну-у-у?! – протянула Диана, не переставая пожирать Конта глазами.

– Буду краток и обойдусь без лирических отступлений, так как времени у нас мало, сорок минут, от силы час. – Лицо Конта стало мгновенно серьезным, а глаза, не моргая, уставились в точку, находившуюся где-то за спиной Дарка. – Перед обоими вами я виноват, поскольку почти все неприятности, происходившие с вами в последнее время, моих рук дело. Маленькими, но важными частями моего безумного замысла стали и гонения на тебя, Дарк, и гибель твоего отряда, Диана. Предупреждаю сразу! – Конт повысил голос и сурово посмотрел на Диану, собиравшуюся накинуться на него с кулаками. – Как только все закончится, готов предоставить любую сатисфакцию: в любое время, в любом месте и на любом оружии, а если сейчас кто пикнет и претензии высказывать начнет… задницу надеру!

Гроттке не остановила угроза расправы, а, наоборот, только взбесила. Она кинулась на Конта, но Дарк неожиданно встал у нее на пути, схватив за руки и загородив спиною Конта.

– Пусть говорит, должны же мы наконец узнать правду. Я хочу получить ответы, я заслужил их… Прошу, не мешай! – произнес Дарк, крепко держа вырывающуюся девушку за руки и глядя ей прямо в глаза до тех пор, пока с красивых губ не слетело желанное «хорошо».

– Как я уже однажды говорил Диане, – продолжил Конт, когда инцидент был исчерпан, – примерно тридцать лет назад небольшая группа морронов узнала о существовании некой тайной организации, одной из ключевых фигур в которой был небезызвестный вам Огюстин Дор. К тому времени Легион уже ослабел, Совет и ближайшие к нему круги погрязли в распрях, бесконечных дебатах и интригах. Бороться с надвигающейся угрозой традиционными методами было неэффективно, хотя бы потому, что эта война шла бы вразрез с интересами нескольких обособленных группировок морронов внутри Клана.

– Бартоло Мал? – спросил Дарк.

– Не только, – покачал головой Конт. – В Легионе до сих пор остается множество желающих подзаработать и не удосуживающихся призадуматься, к чему в конечном итоге приведет их неуемная жажда наживы. Естественно, их используют вслепую, не посвящая в далекоидущие планы организации. К примеру, алчного Бартоло и его приятелей даже не интересовало: зачем вампиры воздвигли подземный город и зачем кому-то понадобилось расправиться с кровососами. Интересы Мала ограничивались лишь размерами гонорара. Ну да ладно, в конце концов, он уже в прошлом, не будем отвлекаться по пустякам. Тридцать лет назад группа морронов приняла решение незаметно исчезнуть и начать собственную борьбу.

– А возглавил ее, конечно же, ты, – не удержалась от ехидного замечания Диана. – Или все же твой приятель, прощелыга Мартин?

– Ты видела Мартина, он жив?! – выкрикнул Дарк.

– Стоп, стоп, стоп, детишки, давайте не отвлекаться! – Голос Конта был тороплив и серьезен, как никогда. – Да, Мартин Гентар жив, и через несколько минут, скорее всего, ты его увидишь. А насчет меня… – Конт внезапно замолчал: видимо, вспоминать прошлое было трудно и больно. – Нет, я не возглавлял эту группу, даже не входил в ее состав, я вел борьбу с тайным сообществом еще задолго до того, как о его существовании стало известно другим. Но меня же испокон веков считали безумцем, кто же поверит чокнутому?

– Разве что такой наивный дурачок, как я, – прошептал Дарк, вспомнив встречу под мостом.

– Предвосхищу твой следующий вопрос. Мартин Гентар и Анри Фламер не поставили тебя в известность не потому, что не доверяли или изначально планировали вывалить на твою голову кучу неприятностей, а…

– …а просто так получилось, – с безразличием в голосе произнес Дарк. – Я понял, давай дальше!

– Ты всегда был слишком приметной фигурой, твое исчезновение привело бы к ненужным осложнениям.

– Проехали, дальше! – Дарку было неинтересно слушать жалкие оправдания, к тому же не из уст самих виновников. В данный момент он хотел узнать правду, а не утешить свое оскорбленное самолюбие.

– Хорошо, ты прав, что-то я становлюсь сентиментальным, стал вдруг оправдываться… – Конт впервые за время разговора позволил себе ехидно улыбнуться. – Но я исправлюсь, буду излагать только голые факты. Огюстин Дор начал работу над «проектом 107»: купил оптом полесских вампиров, построил подземный город и воздвиг в его сердце лабораторию, – Конт указал рукой на блистающую голубоватой сталью сферу. – Мы знали об этом, но не препятствовали, поскольку не было ни сил, ни возможностей, только на конечном этапе исследований у нас появился шанс. Мы спровоцировали Дора сконцентрировать всю информацию о проекте внутри лабораторного комплекса и не только расправились руками прислужников магната с вампирами, но, что тоже важно, вынудили его лично прибыть в Полесье.

– Убийство? – поморщился Дарк.

– Да, убийство, а что? – пожал плечами Конт. – Это самый эффективный способ решения проблемы. Первоначально мы планировали напасть на особняк, но твоя внезапная смерть откорректировала планы. – Конт опять рассмеялся. – Представляешь, Дарк, ведь Мартин не знает, что мы с Дианой пошли в подземелье, он до сих пор с ребятами из ГАПСа сидит в кустах и ждет, пока Диана в одиночку отправится на штурм особняка. Эх, и злющий он, наверное!

Неожиданно из заднего кармана кожаных брюк Конта раздалось жалобное попискивание телефона. Моррон включил громкую связь.

– Конт, где тебя черти носят?! – донесся из трубки знакомый Дарку голос рассерженного и продрогшего до костей мага. – Где эта глупая девчонка?! Дор уезжает, они все уезжают!

– Я с Дарком, Дианой и еще кое с кем. – Конт с явной неприязнью покосился на сидевшую в одиночестве у руин соседнего дома Миранду. – Находимся в подземелье… Да, именно там… Да, я знаю… Да, я представляю, что ты обо мне думаешь и что потом сделаешь… Да-да, но именно ПОТОМ, а не сейчас! Нет, никуда он не денется, мы не дали «воронам» довести дело до конца, так что вся кавалькада в полном составе двигается именно сюда… Да, жду!

Конт повесил трубку и примерно с минуту молчал, что-то прикидывая и подсчитывая в уме.

– Дор едет сюда. Думаю, минут через сорок он и еще две-три дюжины таких вот ребят, – Конт кивнул на темно-фиолетовые латы, покрытые зеленой грязной слизью, – предстанут пред нашими очами. Через час все будет кончено. Мы не только должны уничтожить лабораторию, но и убить Дора!

– Что «все»? – переспросил Дарк. – Ты ведь ничего так толком и не сказал. Что это за организация такая, ее цели? Какую угрозу они представляют? Почему вы с Мартином втянули в это дело именно меня? Что это за «проект 107»? Откуда взялись эти слизняки в доспехах?! Так много вопросов, и ни одного вразумительного ответа, не кажется ли тебе?

– Пошли, – ответил Конт. – К чему болтать, когда все можно увидеть собственными глазами?

Быстрым уверенным шагом Конт приблизился к трупу «рыцаря», которого подстрелила Диана. Остальные морроны молча последовали за ним. В отличие от других трупов, тело солдата было целым. В кирасе виднелась всего лишь одна маленькая дырочка, чуть выше места, где находится сердце. Дарк никак не мог отделаться от неприятного ощущения, что «рыцарь» вот-вот вскочит и ударит его в живот.

– Перед вами один из солдат элитного подразделения армии Дора, за темно-фиолетовый цвет доспехов прозванных «воронами», – встав возле тела, важно и деловито начал рассказ Конт, как будто читая лекцию перед курсантами военной академии. – Специальный сплав редких гиновизных сталей и гидронтонотановых смол, из которого изготовлены все элементы брони, невосприимчив к воздействию агрессивной внешней среды, например кислот, высокотоксичных отходов, и выдерживает прямое попадание пуль и снарядов современного огнестрельного оружия калибром менее восемнадцать с половиной.

– Хватит умничать, лучше скажи: как Диане удалось уложить их одним выстрелом? – не вытерпел Дарк. – Мы с Мирандой из их же оружия стреляли, а результат? Пока пуль пять-десять под кирасу не загонишь, стоят, паразиты!

– Видишь ли… – Конт прицокнул языком. – «Вороны» – гвардия Дора, он отправляет их только на самые ответственные задания, но полностью все равно не доверяет. Они оснащены самой лучшей броней из секретных лабораторий его концерна, но оружие немного устаревшее, чтобы, если что…

– Ты хочешь сказать, что умудрился выкрасть опытные образцы более современных моделей?

– Не совсем так, – поморщился Конт, привыкший быть точным в формулировках. – Во-первых, не выкрал, мне их достали, а во-вторых, это не опытные образцы, а новейшие действующие модели, которые пока… как это лучше сказать… не поставлены на вооружение.

– Теперь понятно, – кивнул Дарк, взяв из рук стоявшей рядом Дианы длинную и с виду тяжелую, но на самом деле чрезвычайно легкую винтовку со снайперским прицелом.

– Ты отвлек меня, мы потеряли время, – с упреком произнес Конт, зачем-то доставая из походной сумки шприц и ампулу. – Каждый генерал хочет исключить возможность случайного попадания образцов новейшего вооружения в руки противника, поэтому внутри каждого бронекостюма встраиваются специальные датчики и емкости с кислотой, которая разбрызгивается в случае смерти солдата. Я вижу, ты уже пытался примерить костюмчик, – Конт кивнул головой в сторону лежавшего вдалеке от остальных тела, – значит, знаешь, что происходит, когда несведущий человек вроде тебя открывает забрало.

Конт осторожно разбил ампулу и заполнил шприц бледно-розовой жидкостью, затем аккуратно проколол иглой герметичную прокладку между стеклом и шлемом.

– Каждый «ворон» в душе боится, что повреждения брони составят более двенадцати процентов, тогда датчики автоматически разбрызгивают кислоту, – пояснил Конт, доставая из-за голенища ботинка длинный охотничий нож и подавая его Дарку. – Я ввел стойкий к кислоте раствор. Примерно через минуту он загустеет и покроет тонкой защитной пленкой часть лица. Предоставляю тебе право первым открыть и взглянуть, только предупреждаю, зрелище не из приятных, так что лучше присядь.

Шли последние секунды этой проклятой, растянувшейся до бесконечности минуты, нож начал дрожать в руке Дарка. Наконец-то прозвучало заветное «можно». Аламез вставил узкое лезвие в щель и с силой надавил вниз.

…Степь, выжженная палящими солнечными лучами трава. Запыленные скрипучие повозки, медленно тянувшиеся вереницей к городу орков, таинственному Шемдарну. Впереди небольшой отряд всадников, изредка переговаривающихся между собой на чужом языке. Дарк подъезжает ближе, один из солдат оборачивается. Это человек, не орк, но какой-то странный: слишком широкие скулы, да и лоб неестественно угловатый. Темная, почти коричневая кожа. Возможно, уроженец Намбуса или ближайших к нему островов. Дарк что-то спрашивает, парень не понимает: отрицательно мотает головой, пожимает плечами, а затем виновато улыбается, обнажая белоснежные зубы и пару острых крепких клыков.

«Отстань от него, не спрашивай ни о чем, – говорит подошедший сзади гном, имени которого Дарк уже не помнил. – Это не люди, это ШАКОНЬЕСЫ, полукровки, плод скрещения оркской и человеческой рас».

– Не может быть, этого не может быть, – шептали, как заклинание, как молитву, трясущиеся губы Дарка.

Тонкая защитная пленка нежно-розового цвета обтянула мертвое лицо и уберегла его от воздействия кислоты. Как же оно было похоже на лицо того молодого всадника из оркской степи: те же самые широкие скулы и угловатые контуры, те же самые клыки. Теперь Дарк понял, что ему напомнила внешность рыжеволосого великана Финолия, чем поразили неестественной формы клыки. Второй предводитель полесской общины был до превращения в вампира не человеком, а шаконьесом.

– Я чего-то не понимаю, – робко прервала затянувшееся молчание Диана.

– Зато Дарк все понял, – печально улыбнулся Конт, – не волнуйся, он все потом тебе объяснит и расскажет.

– Не может быть, – еще раз повторил Дарк, качая головою.

– Может, – уверенно заявил Конт. – Штурм Кодвусийской Великой стены разрушил коварные замыслы эльфов, не позволил шаконьесам перемешаться с людьми, раствориться в человеческой общности. Ты погиб, а единственный оставшийся в живых из бывших в курсе событий морронов, то есть Мартин Гентар, допустил ошибку, с последствиями которой мы и пытаемся теперь бороться.

Лицо Дарка приняло вдруг осмысленное выражение, он не повторял больше надоевшее всем присутствующим «не может быть» и не качал головою. Он слушал, Конт говорил, стараясь уложиться в жесткий лимит отпущенного им судьбой времени. То, что Диана не знала многих старинных названий и не понимала большей части терминов, не имело значения. Пробелы в образовании можно устранить потом, в спокойной обстановке за чашкой кофе. Главным сейчас для Конта было, чтобы его понял Дарк, моррон, который отчасти повторил его собственный жизненный путь.

– Коллективный разум не всесильное божество, а живая субстанция, которой тоже свойственно ошибаться и многое не замечать. Ваше трио – ты, Мартин и Анри уничтожили только шаконьесов – слуг орков, но выживший Мартин не удосужился позаботиться об остальных шаконьесах, тех, кто был в услужении у эльфов, и тех разрозненных племенах, что кочевали по степям. Разум тоже тогда повел себя беспечно: дал приказ уничтожить прямую угрозу, но не удосужился намекнуть, чтобы «подчистили хвосты». Беспечность – черта, свойственная людям, а значит, и их коллективному разуму. Мы живем днем сегодняшним и не заботимся о проблемах завтрашних. Человечество не заболело, разум успокоился, а болезнь вступила в длительный инкубационный период. Шаконьесы разбрелись по свету: некоторые племена смешались с людьми, а такие, как этот, – Конт кивнул в сторону мертвого тела, – жили обособленно в лесах и горах, поэтому и выглядят сейчас так же, как тысячу лет назад. Чистый генофонд будущего мира, который решил создать Дор и его соратники, такие же, как и он, люди, в которых течет малая, но доминирующая часть шаконьесской крови. Теперь ты понял, о какой тайной организации я толковал, понял, почему с ней было трудно бороться, не говоря уже о том, чтобы внедрить в ее ряды своего агента? Кстати, последнее нам удалось, но только недавно.

– Значит, Дор шаконьес, – вздохнул Дарк, – но чего же он хочет: осуществить давнюю мечту эльфов и поработить человечество?

– Нет, что ты, вопрос о явном рабстве не стоит, впрочем, как и об истреблении. Шаконьесы – не вампиры, которые непременно разгулялись бы, если бы им дали волю. Нет, эта раса куда опасней. Она немногочисленна, держится вместе и хочет надежно укрепиться в верхах общества, получить рычаги власти, УПРАВЛЯТЬ человечеством. Шаконьесы слишком долго общались со своими хозяевами – эльфами, переняли их образ мыслей и методы ведения борьбы. Не забывай, шаконьесы всегда были расой, вынужденной выживать, приспосабливаться под человечество, теперь же они хотят заставить людей жить по их правилам и постепенно, эволюционным путем превратить человека в шаконьеса, уподобить себе. Мне кажется, именно поэтому разум и дремлет, он не видит прямой угрозы для человечества.

– Выходит, разум не может, а ты смог? Что-то не то получается, о великий и всемогущий Конт! – усомнился Дарк.

– Видишь ли, я основываюсь на своем опыте, исторических аналогиях и умозаключениях, я живу в этом мире, а разум реагирует лишь на внешние показатели. Он ведь подпитывается от энергии человеческих мыслей, это огромный агрегат, в котором есть детектор-лампочка, реагирующий на изменения силы тока и напряжения. Если резко увеличить напряжение в два раза, лампочка перегорит, разум пошлет зов, а если медленно и постепенно, то детектор среагирует лишь в последний момент, то есть когда будет уже слишком поздно. Любой шахматист знает – побеждает тот, кто планирует игру на большее число ходов вперед. Похоже, у коллективного разума появился достойный соперник.

– Мне все равно как-то не верится, все как-то…

– Быстро и нереально, – усмехнулся Конт. – Ну что ж, так оно обычно и происходит. Помнишь нашу встречу в приморском лесу? Я уже тогда пытался бороться с орковскими полукровками. Лесовики слишком активно сопротивлялись вторжению на их земли герканских Орденов, не обращая внимания на события, происходившие на востоке страны.

– А что там тогда происходило? – удивленно вскинул брови Дарк. – Все же было спокойно, восточнее лесовиков даже королевства никакого не было, одни леса да горы.

– Вот именно, горы, – печально произнес Конт. – А что находилось за горами?

– Я идиот! – неожиданно выкрикнул Дарк и стукнул ладонью по своей голове. – Как же я раньше не догадался?!

– Правильно, бескрайние шемдарнские степи. После удачного штурма Кодвусийской Великой стены шемдарнская община эльфов еще какое-то время просуществовала. Шаконьесы постепенно втерлись в доверие к хозяевам и получили некоторые знания, помогавшие им впоследствии выжить. В принципе никаких особых тайн они не узнали. Эльфы не были дураками и точно знали, до какой степени нужно обучатьслуг, чтобы они внезапно не превратились в господ. Однако шаконьесы оказались хитрее. Как только образовательная планка была достигнута, они ушли, разбрелись по свету. Довольно большая группа кочевников устремилась на запад и осела в диких лесах за горами. Они похищали людей и смешивались с ними, зная, что через несколько поколений их дети, оставшись по сути своей шаконьесами, внешне ничем не будут отличаться от людей. Наша встреча в лесу произошла, когда шаконьесы уже почти достигли стопроцентного сходства с людьми, но все еще боялись влиться в общество. Тогда я действительно предал Орден, я вез вольногородскому князю планы пограничных крепостей и другую важную информацию, которая позволила бы ему надежно укрепить западные границы и заняться делами на востоке, но лесовики всегда были слишком ленивы и чересчур суеверны. Их воинство отлеживало на печах бока, думая, что крестьян похищают злые духи леса.

– А потом, когда у следующего поколения детей не стало заметно клыков, шаконьесы двинулись «в люди», – довел до логического завершения краткую историческую справку Дарк.

– Да, но это только история одного племени, как и когда другие племена ассимилировались с людьми, я не знаю. Может быть, раньше, а может быть, позже, – пожал плечами Конт.

– Понятно, теперь осталось только выяснить, что такое «проект 107».

– Возможно, название означает сто седьмое поколение шаконьесов, которое, по мнению Дора, будет жить уже в ином мире, точно не знаю. Помнишь, мы с тобой говорили о слишком быстром изменении общественных стереотипов и поведенческих норм в последние пятьдесят лет? Это как раз их рук дело, так сказать, первый этап проекта, создающий необходимые рамочные условия, инфраструктуру. Впрочем, ты и сам все поймешь, пошли! – Конт направился к сфере, но резко обернулся и махнул рукой Миранде, прося ее подойти. – Думаю, твоей боевой подруге, Дарк, будет полезно узнать, на что оказались способны вампиры, движимые жаждой наживы.

А способными кровососы оказались на многое. Это стало понятно, когда трое морронов и вампирица вошли в комплекс, миновали несколько залов и комнат, разгромленных в ходе последнего штурма, и поднялись на лифте на третий этаж, где и находились главные помещения лаборатории. Идеальная частота, стерильность по высшему разряду и обилие дорогостоящей аппаратуры, которой позавидовал бы даже самый передовой научно-исследовательский центр, мягко говоря, произвели неизгладимое впечатление. Даже под угрозой смерти жители подземного города не осмелились вынести с третьего этажа ни одного стола, ни одной колбы, хотя из остальных помещений все было вынесено подчистую и свалено в баррикаду. Всем известное правило «Нельзя убивать курицу, несущую золотые яйца» отменно работало и здесь. Уберечь во что бы то ни стало основной блок подземного комплекса в целости и сохранности было единственным шансом полесской общины выжить.

Конт довольно хорошо ориентировался внутри сферы, как будто не раз бывал в ней ранее. Наверняка агенту, внедренному в тайное общество шаконьесов, удалось передать ему чертежи и планы. Пройдя по узкому коридору мимо открытых настежь железных дверей, группа поднялась по лестнице и завершила экскурсию в круглой комнате с удобным диваном, тремя креслами, огромным столом-пультом и экраном размером три на семь метров.

– У нас мало времени, – сделал вступление Конт, жестом приглашая спутников сесть. – Это главное смотровое помещение. Здесь обычно собирались ведущие исследователи и контролировали не только сами эксперименты, но и вспомогательные процессы, например производство реактивов или первичную обработку исходного материала. Переводя на нормальный язык, на этом экране можно было увидеть все, что происходило внутри сферы, на всех ее восьми этажах, четыре из которых подземные, то есть ниже уровня города, – уточнил Конт. – Конечно, вам бы хотелось рассмотреть все вблизи, но, чтобы обойти комплекс, понадобилось бы часа четыре. У нас же, по моим подсчетам, не более тридцати минут. Если уцелеем после предстоящего боя, то обещаю лично провести экскурсию по всем темным закуткам, а уж только потом поднять этот подземный инкубатор на воздух. – Конт умел приободрить бойцов.

– Может, мы прямо сейчас заложим заряды, – предложила Диана, – а то вдруг…

– С радостью, но нельзя, – перебил ее Конт. – Дор едет сюда, чтобы забрать последние образцы экспериментов и записи, лишь после этого его подручные собираются взорвать комплекс. Высока вероятность, что, как только затикает часовой механизм первого заряда, он прикажет развернуть машины и поедет на аэробазу. С потерей результатов последних трех месяцев работы трудно, но можно смириться.

– А как он узнает? – спросила Диана.

– Тебе что, описать технологию в подробностях?! – Конт начинал злиться, уж слишком любознательной была Гроттке, слишком скрупулезно копалась в мелочах, отвлекая рассказчика от главного.

– Первый этап проекта начался лет семьдесят назад, когда еще не было ни полесской общины, ни этой лаборатории. Цель «проекта 107» состоит в нахождении более эффективных средств по управлению «человеческим стадом», чем игры политиков и неубедительное бормотание священнослужителей о грехе и неминуемой расплате. Не спорю, долгие годы идеологическое воздействие на массы играло большую роль. Все большие войны велись «во имя…» и «ради…», но шаконьесы прекрасно понимали, что нет такой идеи и такого божества, под чьим знаменем можно было бы объединить все человечество. Слишком велики этнические и классовые различия, слишком разные у людей темпераменты и характеры: одни кидаются в драку, только услышав призыв «Бей!», а другие стоят и часами размышляют, стоит ли чесать кулаки. «Человеческая общность должна быть более унифицированной, народы более похожими друг на друга и, следовательно, понятными…» – пришел к выводу Макситус Дор, отец Огюстина. Он поставил во главу угла новой идеологии не очередное божество, а деньги, очень удачно заменив извечную дилемму «хорошо – плохо, добро – зло» на более приземленный и реально ощутимый эквивалент: «выгодно – невыгодно». Банально, просто, удобно…

– …и всем уже давно известно, – картинно зевнула Диана.

– Конечно, известно, – Конт удержался и не стал делать девушке внушение, – но только никто не знает, как все повернуть обратно. Нынешнее поколение – поколение жутких материалистов, в худшем смысле этого слова. Упрощается система ценностей – сокращаются до минимума мыслительные процессы! Теперь, как вы видели, даже отряд морронов можно нанять за деньги, не говоря уже о вампирах с полесской окраины, которых обдирает собственный Лорд и которым пришлось с голодухи продаться другому хозяину.

Миранда зло сверкнула глазами, но удержалась от шипения и демонстрирования клыков.

– Формирование выгодных шаконьесам общественных стереотипов и образов принесло определенные плоды, но этого недостаточно для полной стандартизации человечества, для создания общества, в котором все мыслят как один, в котором нет индивидуумов в широком смысле слова. И тогда…

– …и тогда Дор решил вернуться к старому доброму идеологическому промыванию мозгов, – снова встряла Диана.

Увесистый дырокол просвистел в воздухе и ударился о стену точно в том месте, где секунду назад находилась голова Дианы.

– В следующий раз я не позволю тебе увернуться, – сурово произнес Конт, поджав побелевшие от злости, тонкие губы. – И тогда шаконьесы поняли, в чем заключался основной просчет идеологов и «монетаристов». Все они оболванивали народные массы, действуя на сознание, в то время как воздействие на подсознательную сферу могло привести к более ощутимым результатам. Вот тогда и начался второй этап проекта. Уже нынешний Дор создал в Полесье лабораторию, где производились эксперименты над людьми. Клонирование было тупиковой ветвью, на нем ученые потеряли не менее пяти лет. Затем исследователи попытались зомбировать, но и это не принесло плодов. Шаконьесы не хотели жить в мире, наполненном круглыми идиотами, не хотели управлять стадом уже совершенно откровенных баранов. Однако исследователи не могли нарушить взаимосвязь между волевой сферой человека и его умственными способностями. Второй этап завершился неудачей, а выжившие подопытные образцы пошли на корм полесским вампирам. – Конт нажал на клавишу, и на экране возникло изображение одной из разгромленных «ферм». – Конечно, не все эксперименты третьего этапа были удачными, поэтому поголовье забракованных экземпляров регулярно пополнялось.

– Конт, у нас осталось пятнадцать минут, – напомнил Дарк, – ты не мог бы чуть-чуть покороче? Мы даже еще не знаем, что такое «холодильник».

– Да смотри, пожалуйста! Почему сразу не сказал? – удивился Конт и нажал на другую кнопку.

На экране возникло помещение, нечто среднее между холодильной комнатой для хранения свиных туш и моргом. Тела людей, десятки, сотни тел, запакованных в прозрачные целлофановые пакеты, лежали на подвесных полках, висели под потолком и на стенах. Картину ужасней и абсурдней нельзя было представить даже в кошмарном сне. Из груди Дианы вырвался тяжелый вздох, Дарк крепко сжал подлокотники кресла, и только Миранда, привыкшая относиться к людям как к домашним животным, удержалась от открытого проявления чувств, хотя в глазах вампирицы промелькнули страх и ненависть.

– «Холодильник» используется для хранения тел после первичной обработки, – прокомментировал увиденное Конт, совершенно бесстрастно взирая на заставляющее сжиматься сердце зрелище. – Вампиры ловили людей и стирали им память. Разработки второго этапа позволяли уничтожить личность человека без повреждений тканей мозга. – Видя непонимание на лицах шокированных слушателей, моррон пояснил: – Приведу аналогию из мира компьютеров: уничтожалось только программное обеспечение, без повреждения «железа». Тела могут храниться в подобном состоянии довольно долго, некоторые провисели здесь более пяти лет. Когда тело отбиралось для эксперимента, его размораживали, переводили жизненные процессы в нормальный режим, а затем устанавливали новую личность. Ну а по завершении работ вы видели, куда они отправлялись.

– Почему так сложно? Стирать личность, устанавливать новую, – спросила Диана, немного свыкшаяся с картинкой на экране.

– А по-другому было нельзя. В самый неподходящий момент подопытный образец мог вспомнить что-то не то, например, задаться вопросом «Где я?» и нарушить чистоту эксперимента, пустить все труды экспериментаторов насмарку.

– Но зачем это было нужно? Чего хотел достичь Дор? – задала еще один вопрос Диана и напряглась, готовая увернуться от следующего тяжелого предмета.

– Он хотел управлять миром, притом самым дешевым и эффективным способом. Я думаю, вам следует взглянуть на видеозапись одного из экспериментов. – Конт достал из стола кассету и вставил ее в универсальный пульт.

На экране замелькало изображение, разделенное на две части: в левой – пустая комната, за накрытым столом ест человек, а в правой – веселая компания из пяти человек, праздничное застолье. В нижних углах экрана мелькают цифры таймеров. Звучит команда, человек в левой половине экрана берет стакан сока и выливает его в суп, затем продолжает есть. То же самое повторяют и участники празднества, но только с запозданием на минуту.

– Примечательно то, – произнес Конт, нажимая на «стоп-кадр», – что команду слышал только человек из левой части экрана, а остальные, находившиеся в совершенно другом помещении на удалении в пятьсот метров, вдруг почувствовали естественную потребность поступить именно так же.

Конт перемотал пленку вперед и снова нажал на клавишу пуска.

– Ну, я не знаю, – застенчиво улыбалась в камеру миловидная девушка лет двадцати, – просто когда мы с друзьями сидели за столом, я вдруг вспомнила, что мой приятель из Шеварии делал именно так, и захотелось попробовать. А чего тут предосудительного? Врачи, между прочим, утверждают, что такой режим питания очень полезен для пищеварения.

На экране мелькнул следующий кадр.

– Я всегда так делал, с детства, – пожал плечами коротко стриженный парень, тоже один из участников застолья. – А разве можно есть суп по-другому?

– Коллективный разум, этот мерзавец использует коллективный разум! – выкрикнул Дарк, вскочив с кресла. – Но как?!

– Надеюсь, некоторым не надо объяснять – с какой целью? – Глядя в упор на Диану, Конт искривил губы в ехидной ухмылке. – Очень удобно внушать только одному человеку, когда ты хочешь добиться послушания от толпы. Никаких затрат по формированию общественного мнения, берешь одного и просто приказываешь ему, а выполняют твой приказ тысячи, причем они искренне убеждены, что это их собственное решение. – Конт сделал паузу, а потом наконец-то решился ответить на вопрос Дарка: – Ты никогда не задумывался, почему ни у орков, ни у эльфов не было морронов и коллективного разума, почему эта загадочная субстанция присуща только человечеству?

– Не время для загадок, Конт, не тяни резину, – грубо перебил его Дарк.

– Хорошо, не буду, тем более что нам уже пора выдвигаться на позицию. Объясню по дороге! – Конт встал и направился к выходу, остальные послушно последовали за ним. – В природе много вещей, которые современная наука не способна объяснить. Почему волки сбиваются в стаю, когда только один из них чует добычу? Как общаются муравьи или крысы? Мне кажется – образами. Они передают мысли на расстояние – образные мысли, а не мысли, облеченные в словесную форму. В нас та же животная основа, что у волков или крыс, которую часто сдерживает разум, сознание. При виде красивой женщины у всех мужчин возникает одно и то же желание, но общественно-социальная составляющая, называемая еще нормами поведения, глушит естественную потребность. Первобытные люди жили в пещерах, и, пока из их ртов вырывалось лишь нечленораздельное рычание, основной поток информации передавался по схеме: мысль – импульс – мысль. Однако прогресс требовал более высокой формы общения. А, как известно, два медведя никогда не уживутся в одной берлоге. Образ и слово – взаимоисключающие понятия. Как только человек пытается выразить свою мысль словами, так сразу же теряется от десяти до пятидесяти процентов информации, и это у образованных людей, не страдающих косноязычием. В отличие от других рас, становление человечества шло высоким темпом. Эльфы ускорили процесс, сжали его во времени, а значит…

– …образная система передачи информации частично сохранилась, не была полностью заменена на словесную, – догадался Дарк.

– Совершенно верно, – кивнул Конт, ускоряя шаг, – для всех остальных поясняю: в нас больше от примитивной формы жизни, чем было у всех ныне вымерших рас. Если искусственно стимулировать остатки этой системы общения, то можно заставить людей передавать друг другу информацию на расстоянии, внушать и считывать мысли, и все, заметьте, не в ущерб здоровью и сознанию. Правда, это только теория, на практике же возникает много технических трудностей. За долгие годы работы ученые сделали лишь маленький шажок вперед, добились, чтобы один реципиент передал всего пяти донорам самую примитивную мысль: «Сделай так, так вкуснее!» – и то на расстоянии в пятьсот метров и в лабораторных условиях, когда не мешают побочные факторы. Однако не надо себя обманывать, первый шаг сделан, это качественный прорыв, дальше исследования пойдут намного быстрее и успешнее. Если мы сейчас не остановим Дора, то кто знает, что станется лет через пять? Кто больше пострадает: люди, даже не понимающие, что их используют, или мы, морроны, которые целиком зависят от энергетических потоков коллективного разума?!

* * *

Вот и нашлись ответы на сложные вопросы. Теперь Дарк знал, что происходит, нашелся и враг, которого нужно было убить, чтобы сохранить этот мир, мир, который изменился и уже никогда не станет прежним. Неизвестно, чьи поступки предосудительнее, кто заслуживает большего наказания: негодяй, убивающий людей, или мерзавец, промывающий им мозги?

У Дарка не было времени размышлять над этой философской дилеммой, как, впрочем, и заново прокручивать в голове только что увиденное и услышанное. Мозг моррона устойчивей человеческого к воздействию эмоциональных факторов, он способен отложить «на потом» ворох сочувственных переживаний и разрушающих психику страданий.

Аламез позабыл о рассказе Конта сразу же, как только они вышли из сферы и заняли стрелковые позиции у входа. В голове осталась лишь сухая информация, выстроившая алгоритмичную цепочку действий: «отбить нападение приближающегося врага – убить Дора – взорвать комплекс – продолжить борьбу до полного уничтожения эльфийского наследия – шаконьесов». В данный момент Дарк не мог позволить себе сострадания к погибшим узникам подземелья или попытаться предугадать исход предстоящего боя. Его полностью поглотили куда более насущные вопросы: как настроить трофейную винтовку на прицельную стрельбу короткими очередями, как принять более удобное положение, чтобы угол монитора и узкая стальная планка распределительного щитка, на которых он лежал, не так сильно кололи бока и не стесняли движений?

Коллективный разум предательски дремал, и поэтому была высока вероятность того, что и Дарк, и Диана остались смертными, уязвимыми для пуль. По крайней мере, раны Аламеза не затягивались, а это уже о многом говорило.

Их было четверо, все молча лежали на баррикаде в ожидании боя, боя, который так и не произошел, точнее, произошел, но не с их участием и совершенно в другом месте.

Надрывная трель телефона привлекла внимание затаившихся бойцов и отвлекла Конта от осмотра площади через оптику снайперского прицела. Увидев, кто звонит, моррон быстро взял трубку и включил на максимум громкую связь. Ударивший по барабанным перепонкам звук автоматной очереди не оставлял сомнений: планы изменились, и опять не в лучшую сторону.

– Конт, ты напрасно показал Дарку морду шаконьеса, – прохрипел в трубку голос запыхавшегося человека, в котором Аламез сразу узнал баритон старого друга. – Там же камера была установлена… балда… Уходите оттуда, живо! Дор активизировал взрывной механизм… Он испугался, возвращается на аэробазу… Все кончено, слышишь?! Уходите!

Голос Фламера часто прерывался, вместо него по громкой связи слышались шумы, тарахтение очередей, крики, гулкое эхо разрывов и учащенное дыхание, сопровождаемое крепкой бранью.

– Уходите, слышишь, немедленно! Мы с Мартином пытаемся…

Связь прервалась. Из телефонной трубки продолжали доноситься радиошумы и звуки проходившего где-то вдалеке сражения.

Впоследствии Дарк узнал, что его верный боевой товарищ, соратник прежних лет, старый ворчун Анри Фламер и был тем самым агентом, сумевшим проникнуть в ближайшее окружение Огюстина Дора. Он пожертвовал всем: собственной жизнью и многолетними усилиями, чтобы спасти от верной смерти вампирицу и троих морронов, одного из которых он даже лично не знал.

Маленький отряд сотрудников ГАПСа, пришедший Анри на помощь, был уничтожен. Выжил всего один боец, как нетрудно догадаться, им оказался Мартин Гентар.

Такая уж она непредсказуемая штука, война: враг часто наносит удар там, где ты не ожидаешь, и гибнут близкие, с которыми ты многое пережил. Но это еще не повод для того, чтобы вывешивать белый флаг!

Эпилог

Дождь монотонно барабанил по лобовому стеклу старенького энергомобиля, пробуждая у скучавшего водителя неуемное желание бросить вызов плохой погоде и, завалившись в первый же попавшийся по дороге кабак, устроить настоящий праздник жизни: многочасовую гулянку с пьяным дебошем и массовой потасовкой в конце. Треск стульев, разбиваемых о чужие головы, и испуганный визг дам легкого поведения ненадолго успокоили бы изнывающую от вынужденного бездействия душу. Конечно, дел у него было много, но острых ощущений, раньше обильно заполнявших каждый день его жизни, катастрофически не хватало.

Прошло три месяца с тех пор, как Дарк вернулся из Полесья, три месяца постоянных разъездов по Континенту и кропотливой работы по сбору сведений о деятельности тайной организации шаконьесов. Враги испугались огласки и на время затихли, тут же включив множественные рычаги косвенного воздействия. За Дарком продолжали гоняться вампиры, несмотря на подробный отчет Миранды перед Самбиной, не давали покоя и бывшие собратья по Клану, теперь уже обвинявшие беглеца не только в измене, но и в гибели тридцати отправившихся на его поиски морронов во главе с Бартоло. Примкнула к числу гонителей и Континентальная полиция вместе со спецслужбами нескольких дружественных государств.

Что и говорить, жизнь была хороша и прекрасна: постоянные разъезды, осточертевший грим на лице, энергомобили и гостиничные номера, арендованные по поддельным документам. Однако будни все равно протекали однообразно и скучно. Бесконечные километры дорог утомляли, от острого дефицита общения портился характер, а расследование неимоверно затянулось. Тонкие нити, ведущие к тайному обществу, рвались одна за другой; гибли люди, но без его участия и даже не у него на глазах. Шаконьесы боялись маленькой группы морронов и поэтому часто перестраховывались, убивая сотрудничавших с ними людей, как только на них выходил Дарк или его соратники.

Маленький отряд из четырех морронов и одной очень красивой вампирицы разделился и разъехался по странам обоих Континентов. Они регулярно поддерживали между собой связь, они продолжали начатую в полесском подземелье борьбу, и именно они были теперь для Дарка Легионом.

Одиннадцатый Легион – это легенда, это мечта, образ мыслей и действия, а не разросшаяся до неимоверных пределов, одрябшая организация с расплывчатыми целями, пронырливыми руководителями и тупыми, но заискивающими исполнителями. Легенды не умирают, они восстают из пепла, даже когда в них верят всего лишь несколько человек.

Дарк протер слипшиеся глаза, поежился, закурил и, достав из кармана куртки измятый клочок бумаги, проверил адрес: улица Сторожевых Дозоров, дом 17. Все правильно, он ничего не напутал, ему оставалось лишь налить еще кофе из термоса, слушать радио и ждать.

Сегодняшняя забота выпадала из общего контекста борьбы. Вчера ему позвонил из Полесья Мартин и попросил о «маленьком одолжении», по счастью, без взлома и смертоубийства, только с нанесением легких телесных повреждений. Как-то раз, несколько веков назад, на мага одновременно напали жуткая меланхолия и приступ самокопания. Он ушел в монастырь и написал книгу, в которой подробно излагал события, произошедшие с ним с того момента, как он стал морроном. Те, кому есть что скрывать, часто изливают душу на листе бумаги, только ему доверяя сокровенные тайны, но здравомыслящие морроны и агенты спецслужб потом сжигают свидетельства своей мимолетной слабости. Гентар же засунул толстый талмуд вместе с другими представлявшими тогда для него интерес книгами в тайник, видимо надеясь через несколько сотен лет продолжить монументальный автобиографический труд.

И вот сегодня научная экспедиция возвращалась из монастыря в Фальтенберг. Если ее руководителю профессору Теодору Хофмайеру удалось обнаружить проклятую рукопись, то он непременно должен был взять ее на выходные с собой в Гуппертайль. Дарк был уверен, что пытливый ум ученого не сможет устоять перед соблазном прочитать ее до конца, прежде чем сдать в университетскую библиотеку. Аламез же, в свою очередь, не мог позволить, чтобы истинные причины многих процессов стали достоянием широких слоев общественности. Нет ничего хуже неподготовленного читателя, он подстраивает любую здравую мысль под свои ограниченные мерки, выворачивает ее наизнанку и делает выводы, от которых потом автору хочется застрелиться.

Предчувствия не обманули моррона. Из подъехавшего энергомобиля выбежал человек, полностью соответствующий описанию внешности ученого мужа, и, не раскрывая зонта, побежал к дому под номером семнадцать. «Пора!» – подумал моррон, выходя под дождь и неторопливо направляясь к мучившемуся с дверным замком человеку. В последующие пять минут Дарк нарушил сразу несколько статей действующего законодательства: проник в чужое жилище, совершил бандитское нападение с целью грабежа, усугубленное нанесением телесных повреждений, а напоследок уничтожил представляющую историческую ценность собственность государства, округлив грозивший ему в случае поимки срок тюремного заключения до двадцати лет.

«Забавно, – подумал Дарк, наблюдая, как в камине горят пожелтевшие страницы и кожаный переплет бесценного для кого-то творения, – ровно столько же я мог бы получить за двойное убийство, ограбление банка, поджог общественного заведения или публичное оскорбление главы КС. Нет, в этом мире что-то точно не так: не только стираются грани между добром и злом, но и упрощается мышление. Все меньшее число людей старается докопаться до истины, и все больше тех, кто судит поверхностно, по внешним, зачастую обманчивым показателям. Это новая норма жизни, новый стандарт!»

Денис Юрин Имперские истории

История 1 Сезон дождей

Не кабак, а помойка какая-то! Надо же было опуститься до такого свинства: крыша течет, на полу грязь мокротная, а стены… к стенам прикоснуться страшно… прилипнуть можно. Ну и гвалт здесь стоит, ну и звуки, как будто поросята перед забоем визжат. Оно и понятно, люди, у них со свиньями много общего, даже внутренности почти одинаковы. Интересно, от чего сильнее воняет: от прогнивших стен, от нечистот на полу или от потных деревенщин, не удосуживающихся хотя бы раз в день умыться и не стесняющихся портить воздух там, где едят? Вопрос сложный, так сразу и не ответишь. К сожалению, вникать в суть этой проблемы мне все же придется, мне здесь ночевать…

Старенькая широкополая шляпа, бывшая когда-то ярко-зеленой, а ныне цвета болотной тины, пропиталась водой, как банная губка. Тонкие струйки холодной жидкости ниспадали с отвисших, рваных краев и устремлялись вниз, торопясь стать неотъемлемой частью грязного месива, густо покрывавшего скрипучий деревянный пол постоялого двора. Разъехавшиеся по швам сапоги со стертыми подошвами и серая накидка с парой неумелых заплат тоже были насквозь промочены непрерывно льющим уже вторую неделю ливнем.

Октовий в имперской провинции Амария – месяц дождей и размытых дорог. Жизнь замирает, жители прячутся по теплым домам и снова начинают заниматься делами, только когда пришедшие с северных гор морозы высушат разбухшую от влаги древесину и покроют вязкую жижу под ногами толстым слоем льда.

Жар заполненного до отказа людьми помещения помог замершему в нерешительности у порога юноше немного согреться. Грубая холщовая ткань одежды не высохла, но пропитавшая ее влага стала теплой. Промерзшее тело перестала бить мелкая дрожь. Едва успев снять отяжелевшую шляпу, юноша быстро отскочил от прохода и забился в темный угол. Многочисленная толпа ввалившихся в придорожный кабак крестьян чуть ли не сбила его с ног.

Высоченные, крепкие мужики с детства привыкли не только к тяжелому труду на полях господина, но и к капризам своенравной погоды. Начавшийся примерно дней на десять раньше обычного срока сезон дождей не смог нарушить их планов, не смог помешать их молодым, пышущим здоровьем и силой организмам отравить себя мутным, высокоградусным пойлом и овсяно-овощной кашей, называемой в здешних местах «мербом».

Юноша протяжно шмыгнул носом, втянув в себя поглубже намеревающуюся вот-вот хлынуть потоком противную, вязкую слизь, и протер ладонью мокрое лицо. Красные, слезящиеся глаза подростка пробежались по шумному залу, оценивая собравшийся в нем контингент и степень исходившей от него угрозы. Близилась полночь, хотелось спать. Юноша устал, промок и простыл, ему были нужны не неприятности, а тепло очага, горячая похлебка и покой. Его представления о счастье ограничивались в эту ночь мечтою о маленьком, спокойном уголке, в котором можно было отогреться с дороги, поесть и, свернувшись калачиком, подремать до утра, мечтою призрачной и едва ли осуществимой.

Большинство клиентов невзрачного заведения составляли скучающие без работы крестьяне из окрестных деревень. Они громко кричали, размахивали руками, хохотали, о чем-то спорили и распевали непристойные песни. Ночевать за одним столом с веселящимися компаниями не хотелось. Мало того что докучливые, настырные деревенские парни стали бы задавать глупые вопросы и непременно попытались бы как можно глубже засунуть перепачканные мербом носы в его дела, они обязательно нашли бы повод, чтобы придраться и почесать мозолистые ладони о его и без того ноющий от боли затылок. Не по годам опытный юноша догадывался, чем наверняка закончилось бы подобное общение: его или накачали бы мутной жидкостью, или бы просто избили… не со зла, а от скуки, ради потехи.

Проезжих было немного, человек десять, не более. Они держались особняком и сидели вместе за длинным угловым столом. Двое портняжек из города вместе с седовласым подмастерьем, писарь или иной мелкий клерк из городской управы, мелкопоместный дворянин в стоптанных башмаках и с дырой на камзоле, супружеская чета зажиточных горожан, кучер и солдат-инвалид. Люди разного достатка и разных сословий, объединенные в эту ночь лишь одним: они ужасно боялись разгулявшейся толпы крестьянской молодежи. Фактор немаловажный, в особенности если учесть, как не любили в деревнях «зазнаек», живущих за стенами славного города Отис, и сколько уже было выпито нет-нет, да кидавшими угрюмые взгляды в сторону горожан крестьянами.

Единственной причиной, почему недружелюбные взгляды не перешли в грубые выкрики, а скамьи с табуретами не залетали по воздуху, был маленький отряд вооруженных людей, занявших лучший в корчме стол, стол прямо возле пылавшего жаром очага. Солдат было шестеро, все преклонных лет и, видимо, пережили многие войны. Отсутствие тяжелых пехотных кирас или прошитых стальными пластинами кавалерийских курток подсказало немного сведущему в обмундировании юноше, что воины не служили в имперской армии. Скорее всего это были ветераны, решившие на старости лет податься в охрану к какому-нибудь богатому вельможе, графу или маркизу. Несмотря на преклонные годы, воины не походили на дряхлых стариков. Отменная выправка, сила и резкость движений, состояние кольчуг и мечей, а также многие другие мелкие детали давали однозначно понять окружающим, что в случае возникновения беспорядков ветеранам потребуется не более трех минут, чтобы очистить помещение от бузотеров и даже не обнажить при этом оружия. Подогретые спиртным деревенские смутьяны время от времени недовольно косились в сторону солдат, но, чувствуя силу, сдерживали свой молодецкий пыл. Когда один из воинов повернулся к входу лицом, юноше наконец-то удалось разглядеть сине-желтый герб на белоснежном яке, надетом поверх блестящей кольчуги, – три птицы, парящие в облаках.

«Герб не местный, в геральдической книге провинции Амария не значится, значит, вельможа заезжий. Наверняка он здесь, отдыхает на втором этаже. Ехал по делам и застрял из-за непогоды. Конный по слякоти промчится, пеший по бездорожью пройдет, а экипаж и версты не проедет, завязнет… – пришел к заключению юноша, немного согревшись, но так и не решившись отойти от порога. – Посидит-посидит изнеженный господин пару деньков в захолустье, а потом плюнет на дорогие одежды и на дождь, в морду лица хлещущий, и поскачет верхом. Стражу с собой возьмет, а парочку вояк здесь оставит, добро в дорожных сундуках охранять. Интересное дельце может получиться… хотя нет, слишком опасно, уж больно охрана у него бдит. Вон тот усач, так на меня зыркает, прямо бельм не сводит!»

Действительно, один из стражников почтил вниманием топтавшегося у входа бродяжку. Оно и понятно: времена смутные, по дорогам да трактам много всякого сброда шатается. Нужно быть всегда начеку, а то или кошель в суматохе срежут, или коня уведут. Осмотрев подозрительного паренька с ног до головы, охранник недовольно хмыкнул, что-то пробормотал себе под нос и вернулся к выпивке. Подозрения подозрениями, а жалкий внешний вид еще не повод, чтобы выгонять продрогшего бедолагу под проливной дождь.

Основной вопрос по-прежнему оставался нерешенным. Прошло уже более десяти минут, а юноша до сих пор так и не знал, за какой из столов подсесть. Горожане не пустили бы к себе юного путника, выглядевшего, как неудачливый бродяжный воришка. О том, чтобы попытаться присесть за стол стражи, не могло быть и речи. Ветераны не чурались общества лишь пышнощеких кухарок в заляпанных жиром передниках и в поношенных платьях с вызывающе расширенными декольте. Уже в четвертый раз взгляд юноши скользил по залу и не находил подходящего места для отдыха. Несчастному страннику оставалось или усесться на пол у двери, или, разжалобив хозяина корчмы, уговорить его позволить переночевать в амбаре. И тот, и другой варианты не были хорошим выходом, больной организм подростка уже не мог переносить ни сырости, ни сквозняков.

Неожиданно взгляд юноши остановился на погруженном в полумрак закутке под лестницей на второй этаж. Половину маленького пятачка занимал высокий, широкий табурет на удлиненных ножках, как стол, уставленный мисками и кружками. Рядом, на перевернутом на бок пивном бочонке важно восседал упитанный, обросший, как леший, черноволосый гном и, не обращая внимания на царивший вокруг бардак, быстро шерудил тонувшей в огромной ладони деревянной ложкой. Это был шанс, который уставший путник просто обязан был использовать. Ни один из мускулистых деревенских парней не стал бы задирать низкорослого крепыша. Обычно мужики навеселе пристают лишь к тем, кого считают слабыми и беспомощными, а о гномах издавна ходила дурная молва. Одни считали их злыми колдунами, а другие – жестокими бандюгами; угрюмыми, замкнутыми в себе душегубами, для которых человека зарезать все равно что бездомному коту пинка дать.

Сделав выбор, юноша выбрался из темного угла и стал осторожно пробираться мимо столов к лестнице. Он очень боялся случайно задеть кого-нибудь из сидевших полами мокрой шляпы или совершить иной проступок, который мог привлечь к нему внимание окружающих. Наконец-то опасный маршрут был удачно завершен. Никто не обратил на крадущегося паренька внимания, никто не обидел и даже не оскорбил нелестным сравнением с упрямой, глупой домашней скотиной. Везение – вещь непонятная: сопутствует тебе, когда совершенно не ждешь, но стоит хоть немного понадеяться на него, и оно тут же предательски убегает.

– Хорошего отдыха, уважаемый гном! За ваш стол можно присесть?! – стараясь говорить как можно громче, чтобы перекричать хор хохочущих поблизости басов, спросил юноша и замер в ожидании ответа.

Сначала пареньку показалось, что гном его не расслышал или не понял, что обращались именно к нему. Юный путник уже собирался повторить свой вопрос, но ложка, груженная тушеной капустой, направлявшаяся в рот гнома, неожиданно замерла в воздухе и через секунду вернулась обратно в миску.

– А ты где стол увидел, паря? – недовольно проворчал гном, не поднимая головы. – Ты что, этот старый подпопник столом называешь?

– Ну да… – неуверенно пробормотал юноша, пораженный непривычной постановкой вопроса.

– Тогда садись, но предупреждаю: в карты не играю, краденого не покупаю и в слезливые истории о тяжкой сиротской доле не верю, так что за жрачку сам платить приготовься, – расставил точки над «и» гном и, небрежно скинув на пол несколько пустых мисок, освободил на табурете пространство для сотрапезника.

Юноша не заставил повторять приглашение дважды. Быстро схватив стоявшее поблизости ведро для мытья пола, парень перевернул его кверху днищем, накрыл мокрой накидкой и уселся сверху. Теперь формально место принадлежало ему, хотя вряд ли кому-нибудь из посетителей пришло бы в голову позариться на треть засыпанной хлебными крошками крышки табурета вместо стола и на дурно пахнущее ведро вместо скамьи. Других желающих скоротать вечерок в закутке под лестницей да еще в обществе неопрятного, ворчливого гнома не нашлось.

– Чего расселся, милой? Кухарки еду только страже да вон тем оболтусам носят. – Гном кивнул в сторону дальнего стола, за которым гуляла самая многочисленная и шумная группа крестьян. – Коль есть хочешь, сам до кухни дотопай, только осторожней, близко к столам стражи да горожан не подходи, а то привидится кому чего, не оберешься бед…

– Кому привидится, что привидится? – удивился юноша, не понимая, куда клонил гном.

– Видок у тебя не ахти, покажется кому, что ты глаз на его суму положил, вот и поужинаешь оплеухами, – пояснил гном, наконец-то оторвавшись от созерцания быстро уменьшающегося содержания миски и показав новому компаньону лицо.

Сквозь заросли черной, местами слипшейся бороды, в которой застряли куски мелко порубленной капусты, мошки и хлебные крошки, едва виднелись следы давних ожогов и шрамы. Густые, сросшиеся брови, толстые потрескавшиеся губы, тяжелый взгляд исподлобья; в принципе ничего особенного, юноше доводилось видеть лица и поуродливей, и пострашнее. Все бы ничего, да только в умных глазах выходца из Махакана были какой-то нездоровый блеск и одновременно глубокое душевное спокойствие. Такими глазами смотрят на мир седовласые, умудренные опытом старики, не утратившие, однако, тягу к жизни и приключениям.

– Ну что, дружок, харю мою изучил, а теперь дуй на кухню, а то капуста со свиной поджаркой закончится, будешь, как те хлеборобы, мербом давиться, – предостерег гном и снова сконцентрировался на поглощении остатков пищи. – Можешь заодно и на меня миску прихватить. Не боись, деньги сразу верну, не зажму!

Строго следуя наставлениям гнома, юноша поторопился на кухню, не забыв при этом обойти стол чересчур мнительных горожан стороной. Уж лучше получить пару тычков в бок от крестьян, чем терпеть незаслуженное обвинение в воровстве, сопровождаемое ударами кнута или вымоченных в рассоле розог.

На кухне вначале не обрадовались посетителю, но, услышав приятный звон медяков о разделочную доску, поварская братия стала более снисходительной к протертым на коленях штанам и драным рукавам старенькой рубахи клиента. В кармане у молодого человека имелось и серебро, и золото, но юноша прекрасно заучил негласное правило странника: «Достоинство высыпаемых на стол монет должно соответствовать степени потрепанности дорожного костюма». Нищий, расплачивающийся серебром, сам обвиняет себя в воровстве или в душегубстве.

Вожделенно вдыхая пары тушеной капусты и горячего мяса, юноша поспешил вернуться в закуток, естественно, соблюдая на обратном пути все те же меры предосторожности.

Хоть гном и выглядел небогато, но расплатился серебром. Миска с едой скрылась в его непропорционально широких ладонях, а ложка замелькала с умопомрачительной скоростью. Ни плохая погода, ни назревающая за соседним столом драка не могли испортить аппетита низкорослого крепыша. Последовал его примеру и юноша. Горячая пища попала в желудок, и по телу теплой волной прокатилась приятная нега. Горло уже не болело, дышать стало легче, а одурманенная болезнью голова прояснилась. Внезапно ощутившему, что жизнь прекрасна, юноше захотелось поговорить.

– Меня Нивелом кличут, – представился юноша и застенчиво улыбнулся поперхнувшемуся компаньону.

– Кличут только собак, а людей и гномов называют, – проворчал гном, выплюнув под ноги крупный кусок капустной кочерыжки, попавший ему не в то горло. – А вообще, паря, не лез бы ты ко мне. Не дело человеку с гномом якшаться.

– А я и не лезу, – обиженно произнес Нивел, – просто до утра еще долго, если уж за одним столом оказались…

– …то почему бы языками не почесать, – продолжил мысль юноши гном, пристально смотря в зеленовато-серые, по-детски наивные глаза собеседника. – Ну что ж, если хочешь поболтать, болтай, только учти, я о себе ничего рассказывать не буду, ни к чему это…

– Как знаешь, – пожал плечами Нивел. – Надеюсь, я не буду слишком докучлив, если поинтересуюсь твоим именем? А-то неправильно как-то получается, ты меня за свой стол пустил, совет мудрый дал, а я и поблагодарить-то кого не знаю.

– Толку-то от твоей благодарности… – огрызнулся гном, но после недолгого молчания все-таки решил удовлетворить любопытство приставучего подростка. – Можешь называть меня Пархом, полностью мое имя тебе все равно не выговорить.

– Как хочешь, но у меня вообще-то слуховая память хорошо развита, можем попробовать.

– Ну, попробуй, – недоверчиво усмехнулся гном и произнес нарочито медленно, почти по слогам: – Пархавиэль Зингершульцо.

– Постой, уж не потомок ли ты тех Зингершульцо, что… – Юноша не договорил, осекся под суровым, настороженным взглядом гнома, исходившим из-под хищно прищуренных век.

– Что-то с тобой, паря, не так… Ох, чую, не так ты прост, как хочешь казаться, – прервал гном затянувшееся на пару минут молчание, в течение которого оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. – С виду бродяжка бродяжкой, одежонка вся рваная, а за ужин с мясом заплатить смог. В доверие ловко втираешься, слова мудреные знаешь: «слуховая память»… «хорошо развита», – передразнил Пархавиэль, – да и об истории Махакана где-то слышал. А ну, признавайся, ты, случаем, не дворянчик какой в бегах?! Мне неприятности с законом ни к чему!

– Да нет, что вы, – испуганно прошептал юноша, съежившись и приготовившись на всякий случай дать стрекача. – Никаких неприятностей, господин гном, у моего дядьки в Эльруже книжная лавка… Я ему часто помогал. Нет-нет, а в книжку иль в словарь какой заглянешь, скучно ведь целыми днями тома таскать да пыль глотать… – Ладно, не трепещи, верю, – гном примирительно похлопал раскрасневшегося паренька по плечу, – но если со своей ученостью и дальше приставать будешь, за дверь, как кутенка блохастого, выкину!

Некоторые угрозы пропускаются мимо ушей, над некоторыми смеются, не воспринимая всерьез ни пустого сотрясания воздуха, ни авторитет говорящего, однако Нивел не усомнился в обещании гнома, слишком серьезен и сердит был бородач, слишком задумался о чем-то своем, чтобы отвлекаться на болтовню со шмыгающим носом мальчишкой. Миски опустели, юноша закрыл глаза и, передернувшись от отвращения, облокотился спиной на сырую, липкую стену. Нивел уже почти засыпал, когда на его замкнутого в себе сотрапезника напала говорливость.

– Так,значит, ты в Эльруже жил, так что тебя в Амарию занесло? Дядюшка, что ли, выгнал или сам от побоев сбег? – после получасового перерыва первым возобновил беседу Пархавиэль, начав с того самого места, на котором они остановились.

– Нет, не выгнал, он хороший, добрый… и сам я не убегал, – прохрипел Нивел, открывая глаза. – К отцу я иду, в Кирос. Он у меня моряк, тридцать лет плаваний, сейчас осесть решил, говорит, по суше соскучился.

– Кирос, Кирос, – задумчиво прошептал Пархавиэль, теребя бороду и заодно выковыривая из нее остатки сытного Ужина. – Это вроде бы небольшой городок на южном побережье, где-то между Лаконом и Даконом.

– Да, как же… – хмыкнул Нивел. – Географ из вас никудышный, господин гном. Дакон в провинции Вакьяна находится, Лакон в Шении, а Кирос еще дальше на юго-восток, в Милокасе.

– Да-а-а-а, – протянул на одной ноте гном, – видно, не зря ты книжонки по полкам в убогой лавчонке двигал. – Пархавиэль ловко спрыгнул с бочонка на пол и закопошился в дорожной котомке.

– Дядюшкина лавка лучшая во всем Бакьярде, к нам даже от самого герцога за книгами приезжали, – просопел обидевшийся Нивел. – У нас и романы, и энциклопедии, и научные труды ученых мужей…

– А карты были? – спросила косматая голова гнома, снова появившаяся в поле зрения.

– Были, конечно, что за книжная лавка без атласов, баловство одно…

– Ну, вот и отлично. – Пархавиэль скинул с табурета грязную посуду и с важным видом положил на неровную, выщербленную крышку измятый лист бумаги и двухсантиметровый обломок грифеля. – Рисуй!

– Что рисовать?! – удивился Нивел.

– Карту рисуй, вашей, так сказать, Империи. Шибко красиво не выводи, я понятливый… изыски ни к чему. Где находимся мы, где граница с Филанией и, главное, южное побережье… как там города расположены, и как долго до них плюхать.

– А Кархеон нужно? – спросил юноша, пододвигая к себе лист бумаги и беря в руку скользкий, перепачканный салом грифель.

– Что?!

– Ну, столицу нашу, где двор, Император, министры…

– Не-а, не надо, – замотал головой гном, а потом, призадумавшись, уточнил: – Если она, конечно, не по пути к побережью.

Старенький грифель быстро замелькал по листу бумаги, уже испещренному кем-то до этого непонятными каракулями чужого алфавита. На листке появились схематичные изображения гор, морей, равнин и диких, непроходимых лесов. Толстая, жирная линия обозначила границу Империи, а маленькая точка возле западного пограничного рубежа – город Отис.

– Вот, смотрите, уважаемый гном, – начал объяснение Нивел, пододвигая свое ведро к пивному бочонку Пархавиэля, – мы с вами находимся где-то здесь, примерно в ста семидесяти – двухстах милях от филанийской границы, в провинции Амария.

– Ты что, хочешь сказать, что я за пару месяцев всего двести жалких миль протопал?! – Пархавиэль с недоверием посмотрел на подростка.

– Извините, я имел в виду имперских миль. Одна имперская миля приблизительно равна двум филанийским, трем виверийским милям или двум с половиной герканским верстам.

– Вот это уже более на правду походит, – вздохнул с облегчением гном. – Давай дальше!

– На южном побережье, которым вы изволили интересоваться, находится шесть портовых городов и около сорока пяти мелких рыбацких деревушек, – проявил незаурядную эрудицию юноша. – К сожалению, масштаб карты не позволяет отметить их точного местонахождения, да и я, признаться, запамятовал…

– Не надо рыбаков и прочего сброда, нарисуй лишь порт, в котором барка торговая могла причалить.

– Так в любом из шести.

– Значит, все шесть и рисуй! – тяжело вздохнул гном, только теперь, глядя на рисунок, осознавший, сколько верст или миль ему еще предстояло пройти, чтобы достигнуть конечной точки нелегкого путешествия.

На карте появились новые отметки, расстояние до ближайшей точки было примерно в три раза длиннее того, что уже преодолел гном.

– Ближе всего к нам город Нисс, почти на границе с Кольбером, затем идет уже упомянутый вами Дакон, оба они находятся в провинции Вакьяна, где наместником является герцог…

– Плевать мне, кто там верховодит, дальше рисуй! – задумчиво произнес гном, даже не заподозрив, что совершил преступление, за которое полагалось десять лет каторжных работ. «Плевать» на полномочных ставленников Императора простым смертным не разрешалось, тем более в общественных местах.

– Вакьяна граничит с Шенией, в которой находится порт Лакон, – продолжил Нивел, с опаской оглядевшись по сторонам.

Несдержанный на язык гном мог накликать на них беду, но, к счастью, крамольного высказывания, похоже, никто не услышал.

– На Марвейсийском полуострове находится провинция Милокас, куда я, собственно, и иду. Ее столица расположена на восточном побережье, а на южном – еще три города: Гарс, Семпсис и Кирос.

Нивел закончил рассказ и отложил в сторону уменьшившийся примерно на сантиметр грифель. Пархавиэль был хмур, нервно покусывал нижнюю губу и ритмично барабанил по столу кончиками коротких, толстых пальцев, напоминающих юноше сардельки средней величины.

– Ну и как мне быстрее всего дотуда добраться? – изрек после минутного молчания гном.

– Экипаж нанять, – ответил юноша, но тут же устыдился, что сморозил явную глупость.

– Не-е-е, дружок, только пешим ходом, – покачал головой гном. – Деньжат у меня не очень, да и не позволит никто таким, как я, в каретах разъезжать. Помощь лошадок и возниц отпадает, я лишь на пару своих культяпок рассчитывать можу. – Пархавиэль звонко хлопнул ладонью по мясистой ляжке. – Я, конечно, не быстрокопытная тварь, но если поднапрячься, то миль двадцать ваших имперских в день отмахать смогу, месяца за полтора-два до Нисса допрусь. Эх, знать бы раньше, что путь так долог, не плелся бы, как подраненная верещага.

Нивел в жизни не слышал про верещаг и прочих подземных тварей, но смысл сказанного ему был ясен. Юноше не хотелось еще больше расстраивать оптимистично настроенного путника, но что-то внутри, наверное, внезапно очнувшаяся после долгого сна совесть, подсказывало, что это придется сделать.

– Господин гном, должен вас расстроить. К сожалению, вы не учли политический фактор.

– Да ты что? Какая политика? – удивился Пархавиэль. – Ты, видать, башку на книжной полке в дядюшкиной лавке оставил. Где же ты видывал, дурень, чтоб порядочные гномы политикой занимались?! Я на юг иду, к побережью, а до людской возни мне дела нет!

– Живя на помойке, нельзя не испачкаться, – тихо прошептал юноша, предварительно оглядевшись по сторонам. – Вы, как я понял, из Филании путь держите, неужели общение с индорианами вас ничему не научило? Вам на политику начхать, а ей на вас?

– Ох, умен ты, братец, даже для книжного мальчика чересчур в делах взрослых сведущ, – не скрывая подозрений, произнес гном. – Ну, да ладно, не мое это дело, говори, что хотел!

– Вы по прямой дороге маршрут рассчитывали, – Нивел провел пальцем линию на карте, – а напрямик пройти не получится. С юго-востока Амария граничит с провинцией Мурьеса, а она сейчас закрыта.

– Как так закрыта? – захлопал длинными ресницами Пархавиэль. – С какой стати, кем закрыта?

– Мятеж там, – прошептал гному на ухо Нивел. – Южные земли провинции раньше Кольберу принадлежали, лет десять назад их Император отвоевал. Тамошние жители новыми порядками недовольны, смуту подняли, потом до резни дело дошло. Говорят, мятежников тайно кольберцы поддерживают. В провинцию несколько тысяч солдат введено, но повстанцы по лесам прячутся.

– И давно прячутся?

– Да уже с полгода, леса густые, недостатка в провизии и снаряжении нет. Думаю, еще лет пять-шесть заварушка продлится, а пока бои идут, никого в провинцию не пускают. У них, у военных, это еще словом таким странным, лекарским называется…

– Карантин, – подсказал гном.

– Вот-вот, карантин, – закивал головой Нивел. – Можно было бы, конечно, Мурьесу с юга обойти… через соседние королевства: Верток и Кольбер. Так, пожалуй, даже быстрей бы получилось. Там и дорога лучше, и погода… не чета нашей. – Для наглядности Нивел шмыгнул носом. – Но вот только Империя с ними враждует, границы закрыты.

– Да куда же мне теперь идти прикажешь?! Акхр вас всех задери с вашими дурацкими распрями! – выкрикнул рассерженный гном и в сердцах саданул мощным кулаком по табурету, отчего из крышки со звоном вылетело несколько гвоздей. – Там закрыто, здесь перекрыто, туда нельзя… Куда же бедному путнику податься?! Я ведь, дурак, думал, что самый короткий путь до побережья выбрал. Эх, нужно было через Наполис идти!

– Не скажите, господин гном, не скажите, – покачал головой не по годам осведомленный о политических играх советчик. – У наполийской королевской династии давняя вражда с филанийским двором, впрочем, как и с Империей. Все вы правильно сделали, иначе бы пройти вообще не смогли. Я вон тоже на юг иду, долго голову ломал, какой путь выбрать.

– Ну и?!

– В обход Мурьесы, через Самборию, Канию. – Нивел прочертил на карте большой полукруг. – Так, конечно, миль на двести длиннее выйдет, но зато дорога спокойна: досмотров нет, ни обысков, ни разбойников, ни патрулей…

– Дельно, – хмыкнул гном, про себя отметив, что для бедного мирного странника двести миль не крюк, пусть даже они имперские. – Если бы еще и дорогу знать, то есть встретить бы такого вот головастого паренька, как ты, который бы подсказал, когда налево свернуть, а когда направо податься; когда по дороге плестись, а когда леском сократить…

– Но я ведь тоже на юг направляюсь. – Нивел застенчиво улыбнулся. Уже давно никто не хвалил его, юноше этого весьма не хватало. – До юга Кании можем вместе идти, а там вы в Вакьяну, а я через Шению в Милокас подамся.

– Потом поговорим, а теперь дуй-ка отсюда, паря! – жестко и холодно произнес Пархавиэль, в глазах которого внезапно появилась звериная ненависть.

Нивел не сразу понял, почему произошла такая разительная перемена в поведении до этого момента добродушного, казалось бы, совершенно безобидного собеседника. Обернувшись, юноша увидел, как из-за одного из столов поднялись пятеро здоровенных парней и, пакостно ухмыляясь, направились в их сторону. Высокий винный градус сделал свое дело: деревенскому молодняку захотелось почесать кулаки. Драться между собой было скучно, со стражей – опасно, у любителей острых ощущений оставался всего лишь один вариант. Хоть гномов и считали опасными противниками, да к тому же приспешниками темных сил, численный перевес и безудержная жажда бойцовских подвигов заглушили у пропойц глас рассудка.

Уверенные в быстрой и легкой победе, а может, просто неспособные мыслить в глубоком подпитии, крестьяне даже не удосужились окружить лестницу, чтобы обеспечить простор для своих действий и не дать жертве возможности пуститься наутек. К великому удивлению окружающих, прекративших разговоры и с интересом следивших за разыгравшимся у них на глазах спектаклем, гном и не собирался спасаться бегством. Вместо того чтобы попытаться добраться до стола стражников, которые, возможно, встали бы на его защиту и призвали бы смутьянов к порядку, Пархавиэль ловко спрыгнул с пивного бочонка и, потирая на ходу костяшки кулаков, решительно направился навстречу сбившимся в кучу крестьянам.

Долгих словесных прелюдий, глупых придирок и взаимных оскорблений не последовало. К чему тратить время на пустое словоблудство, когда намерения зачинщиков драки были ясны? Несмотря на недвусмысленность происходящего, Пархавиэль не мог позволить себе ударить первым, тогда бы его, гнома, пожизненного чужака в мире людей, обвинили бы в нападении на мирных тружеников полей, скотных дворов и огородов. Ознакомление с имперской системой правосудия и ее сравнительный анализ с филанийской не входили в планы гнома как на ближайшее время, так и на далекую перспективу.

Щербатый, рыжий крепыш в порванной под мышками рубахе ударил первым, не доходя метра до противника. Теперь любое действие Пархавиэля квалифицировалось бы как самооборона, руки гнома были развязаны… и не только руки. Немного согнув ноги в коленях и подавшись вперед, выходец из Махакана быстро уклонился от удара кулаком в левый висок и, поднырнув под летящей по инерции дальше рукой, прыгнул на врага и впился в низ его живота зубами.

Жуткий вопль, напоминающий одновременно и рев попавшего в капкан медведя, и радостное повизгивание купающегося в грязи поросенка, вырвался из беззубого рта и прокатился по залу. Детина завертелся волчком, размахивая огромными ручищами и сбивая с ног зазевавшихся соратников по так и не состоявшемуся мордобою. Пара из них упала на пол, а остальные двое, сшибая скамьи и свозя миски с овсяно-овощной снедью, попадали на столы. В деревенском спектакле неожиданно появилось сразу несколько десятков новых актеров. Возмущенная массовка повскакивала с мест и бойко замахала кулаками. Несколько человек накинулись на зачинщиков драки, трое попытались остановить безумное кручение слившихся воедино щербатого задиры и впившегося в него зубами гнома, но основная масса присутствующих довольствовалась тем, что самозабвенно мутузила друг дружку.

Нивел неподвижно сидел в закутке под лестницей и восхищался изобретательностью гнома, точно сумевшего рассчитать, как деморализовать плохо организованную толпу, заставить ее захлебнуться собственной агрессией, и самому при этом обойтись без синяков и шишек. Горожане затихли в своем углу и с надеждой взирали на пока не вмешивающийся в потасовку отряд стражи. Воины, в свою очередь, продолжали пить вино и делали ставки: придется ли поучаствовать в веселье или простолюдины сами сумеют хорошо промять свои бока и немытые, одуревшие от большой дозы дешевой выпивки физиономии.

Неизвестно, чем бы окончилась потасовка и кто из охранников выиграл бы пари, если бы дверь корчмы не слетела с петель под ударами армейских сапог, и в зал, бренча доспехами, не ворвалось более десятка солдат. По красно-синему цвету мундиров Нивел понял, что убогий придорожный трактир почтил своим присутствием один из специальных отрядов имперской гвардии, приписанных к Казначейству. В воздухе запахло большими деньгами и суровыми мерами пресечения любых попыток оказания сопротивления. Солдаты не церемонились и не вдавались в объяснения, они хватали дерущихся за шкирку и, сопровождая пинками и тычками в бока, выталкивали их наружу, под продолжающий лить дождь.

Корчму пришлось покинуть всем: и недоумевающим горожанам, и Пархавиэлю, наконец-то разжавшему крепкую хватку острых зубов, и даже Нивелу, не сумевшему отсидеться в темном закутке под лестницей. Единственными, кто не собирался уступать кров и очаг без подробных объяснений возмутительного поведения, были ветераны-охранники. Маленький, но сплоченный отряд стражи занял оборону на верхних ступенях лестницы и приготовился к бою.

И снова дождь, и снова холодные капли забарабанили по лицу зашедшегося в кашле подростка. Легкие разрывала острая боль, тело знобило, а по горлу как будто проехался рубанком невидимый, но очень злой плотник. Лишившись тепла, молодой организм стал уступать в борьбе с болезнью, с недугом не опасным, но навязчивым и изматывающим, лишающим сил и не дающим ни минуты покоя.

Нивел упал на колени и в приступе удушающей рвоты стал отхаркивать на крыльцо сгустки вязкой мокроты. Люди шли мимо, не обращая на подростка внимания, и только один из четверых солдат, затаскивающих в корчму огромный, обитый железом сундук, отпихнул его с пути сапогом. Юноша кубарем скатился по скользким ступеням лестницы и непременно шлепнулся бы в лужу перед крыльцом, если бы в самый последний момент обессиленное тело не подхватили бы сильные руки.

– Пойдем, паря, не время купаться. Эх, с твоим бы здоровьицем хворым у дядьки в лавке сидеть, а не по дорогам шастать, – просопел Пархавиэль Зингершульцо, перекидывая тело юноши, как тюк, через плечо и быстро побежав на коротких, немного кривоватых ногах к видневшемуся шагах в тридцати впереди амбару.

Двор был наполнен солдатами, их было полсотни, не меньше. Старенький амбар с провалившейся местами крышей мог стать единственным укрытием скитальцев от продолжающего хлестать и хлестать дождя. Корчма, конюшня и теплый сеновал были уже заняты расположившимся на постой отрядом.

Крестьянские парни, напуганные появлением солдат, предпочли позабыть о неоконченной драке и разбрестись по родным деревням. Единственными соседями по изъеденным сыростью и древесными муравьями стенам оказались продолжавшие держаться вместе горожане. Даже здесь, среди грязи и затхлости готовых вот-вот рухнуть стен, жители славного города Отис продолжали подозрительно и брезгливо коситься на странную парочку: косматого гнома и лишившегося чувств бродяжку. Если бы они собственными глазами не видели, как свирепое, низкорослое существо вгрызлось зубами в живот противника, то обязательно попытались бы воспрепятствовать пребыванию подозрительных личностей под одной с ними крышей. Однако страх заставляет снобов быть более покладистыми и гибкими, а показных храбрецов умерить свой пыл.

Гном осторожно уложил хворого юношу на ждущие в амбаре скорой зимы волокуши и закутал его как можно большим количеством тряпок, включая и собственную, протертую на рукавах куртку. Оставшись голым по пояс, Пархавиэль нарочито медленно прошелся перед приоткрытыми воротами амбара, на всякий случай демонстрируя трусливым, но пребывающим в большинстве людям богатырский торс, нависший над ремнем живот, состоящий в основном из упругих мышц, и непропорционально длинные, мускулистые руки. Недвусмысленно намекнув таким образом, что попытка нападения во сне будет жестоко пресечена, гном успокоился и свернулся калачиком прямо на земле возле волокуш. Сон не заставил себя долго ждать, за последние три месяца Пархавиэлю удалось хорошо выдрессировать свой организм, заставлять его усилием воли забывать о голоде вместе с усталостью и погружаться в крепкий, глубокий сон при помощи короткой, безапелляционной команды: «Спать!»

Зачистка помещения была почти завершена, последние из посетителей скрылись за дверью, но тут у солдат, получивших однозначный приказ выгнать с постоялого двора всех, естественно, за исключением поваров и хозяев, возникло непредвиденное осложнение. Охранники какого-то провинциального вельможи, обнажив мечи, преградили путь на второй этаж, где находились комнаты для заезжих постояльцев. Ни численный перевес, ни грозные выкрики, начинающиеся, как всегда, словами: «Именем Императора!», не оказали воздействия, разве что вызвали мимолетные ухмылки на суровых лицах закаленных во многих схватках бойцов. Ветераны хранили молчание, не расступились в стороны и не думали, вложив оружие в ножны, покидать удерживаемую позицию. Четверо из десятка имперских солдат вскинули арбалеты, а остальные приготовились к штурму узкой и шаткой лестницы. В ответ охранники вытащили из-за широких поясов и голенищ сапог метательные ножи и приготовились к броску. Потянулись мучительные секунды ожидания, ни тем, ни другим не хотелось лить кровь, но ни те, ни другие не могли ослушаться господских приказов.

Напряжение нарастало, любой громкий звук, любое резкое движение могло привести к началу кровопролитной схватки. Стрелки нажали бы на курки, а в ответ свист шести брошенных ножей разорвал бы воздух. Но, к счастью, трагедии не произошло, в корчме появился имперский офицер, командир отряда.

– Что здесь происходит? – спросил молодой, красивый капитан, приглаживая растрепанные сильным ветром волосы и по привычке одергивая полы форменной куртки.

Коротко стриженный сержанте залысиной на макушке хотел было открыть рот, но опоздал изложить обстановку. Офицер уже потерял интерес к своим солдатам и обратился к чужакам.

– Кто такие?! Как осмелились противиться слугам Императора?! – грозно выкрикнул капитан, направляясь к лестнице.

– Не пужай, ваш благородь, – ответил высокий, усатый охранник, по-видимому, старший в отряде, – и шажков на пять назад отойди, а то, вишь, обстановка нервная, вдруг кто из наших твою служебную прыть неправильно истолкует…

– Да ты мне еще и грозишь, мерзавец?! – взревел офицер, на всякий случай все-таки убрав ногу с первой ступени лестницы.

– Да кто ж тебе угрожает? – усмехнулся усач. – Ты офицер, капитан целый, благородных кровей, да и, как мы, при исполнении… вроде бы…

– Как ты смеешь, деревенщина?!

– Смею, – невозмутимо возразил старший охранник, – поскольку выполняю строжайший наказ своей госпожи никого наверх не пускать и поскольку бумаг казенных, подтверждающих ваши полномочия, господин офицер, так и не увидел. Орать же во все дурное горло: «Именем Императора…» всяк лопух может. – Старик кивнул головой в сторону солдат регулярной армии.

– Позови хозяйку, быстро! – потребовал офицер, поджав нижнюю губу и забарабанив холеными длинными пальцами по растрескавшимся перилам.

– Это невозможно, госпожа баронесса с дороги отдыхать изволит и велела до утра ее не беспокоить, – возразил старик, не хотевший нарушать сон своей госпожи из-за прихоти строптивого юнца в офицерском мундире. – Покажите ваши бумаги, и тогда, может быть, мы разбудим хозяйку.

– Да неужто ты и вправду подумал, скотина, что я императорский указ твоим грязным лапищам лапать позволю?! – потерял терпение офицер и тут же отдал приказ стоявшему за спиной сержанту: – Гарвел, беги во двор. Корс со своими людьми пусть окружит корчму! Если кто через окна сбежит, головы поотрываю! Остальных гони сюда, живо!

– Не советую, ваш благородь, уж больно ты неудачно встал, близко слишком, – произнес старший охранник, подкрутив растрепавшийся на кончике ус. – У нас шесть ножей, если в дверь еще хоть один солдат войдет, все шесть в тебя полетят, будь уверен!

– Молчи, мерзавец, кольберский прихвостень! – выкрикнул офицер, доставая меч и отходя на шаг назад под защиту своих солдат. – Говоришь, баронесса почивать изволит, а герб-то маркизе Вендер из Северного Катара принадлежит. Ей за семьдесят лет, и она уже давно не покидает родового поместья.

Переговоры были окончены, вот-вот должна была начаться резня, но одна из дверей апартаментов второго этажа скрипнула, и за спинами приготовившихся к отражению нападения ветеранов появилась светловолосая красавица в модном и чересчур откровенном пеньюаре.

– Браво, господин Гилион, я всегда отдавала должное вашему уму и проницательности, но знание провинциальной геральдики… – Женщина грациозно взмахнула руками и изобразила на лице восхищение. – Я поражена. Ах, как жаль, что между вашими с господином Корвием семействами давняя вражда. Иначе вы не прозябали бы в Казначействе.

– Карина, вы?! Как вы… – пролепетал молодой капитан, никак не ожидавший увидеть в захолустной дыре одну из самых блистательных дам Кархеона.

– Так же, как и вы, милый Гилион, нахожусь здесь по казенному делу. – Баронесса Карина Лиор нежно улыбнулась и, изящно изогнув кисть белоснежной руки, указала прелестным пальчиком на обитый железом сундук. – А вы, как я погляжу, все таскаетесь по стране с налогами? Ну и сколько в этом году своровал амарийский наместник, сколько недоплатил казне?

– Прошу прощения, баронесса, я не уполномочен обсуждать подобные вопросы, тем более с лицами, не имеющими отношения к Имперскому Казначейству. – Молодой офицер старался вести себя корректно и не смотреть в сторону светской дамы, не стеснявшейся расхаживать перед ним и еще неполными двумя десятками солдат в почти прозрачном пеньюаре.

– Мне, право, это и не интересно, – с легкой ноткой обиды в голосе произнесла баронесса Лиор. – У вас свои дела, у меня свои. Надеюсь, наши люди не подерутся из-за очага и крова?

– Сожалею, но у меня строжайшие инструкции, я не могу оставить сундук без присмотра, а оставить его на ночь в карете было бы чрезвычайно неосмотрительно.

– А я и не прошу нарушать ваши инструкции, Неужели вы могли подумать, что я собираюсь похитить деньги казны? Даже герцог Лоранто, ваш хозяин, и то менее подозрителен.

– Я служу Императору, госпожа баронесса, и у меня нет иного хозяина, – гордо заявил капитан, но не сорвал аплодисментов.

Даже неграмотные солдаты, хоть полгода прослужившие в столичном гарнизоне и наблюдавшие, как на их глазах плелись заговоры и интриги, понимали, что служить только Императору невозможно, можно служить Императору или при Казначействе, или при министерстве торговли, считать своим покровителем или герцога Лоранто, главного имперского казначея, или принца Андера, министра торговли, а заодно и иностранных дел. Ни для кого при дворе не было секретом, что баронесса Лиор состояла на службе в имперской разведке, ее шеф, генерал-анкар Корвий был одним из рьяных приверженцев принца. Капитан имперской гвардии граф Гилион и баронесса Лиор были в разных политических лагерях, поэтому и их взаимная симпатия не находила иного воплощения, как в форме колкостей, упреков и не выходящих за рамки приличия оскорблений.

– Похвально, похвально, господин граф, но если вы оставите ваших мужланов на конюшне, а мои люди заночуют здесь, то я готова побеседовать с вами за бутылочкой прелестного бертокского вина. – Баронесса кокетливо улыбнулась.

Присутствие при разговоре лиц неблагородного происхождения нисколько не мешало светской даме флиртовать и намекать на возможность более приятного общения.

– Польщен вашим предложением, баронесса, – молодой человек склонился в галантном поклоне, – но вынужден отказаться, я патриот, пью только имперские вина. – Капитан резко развернулся на каблуках и отдал распоряжения сержанту: – Гарвел, вы остаетесь здесь, с сундука глаз не спускать! Ближе, чем на десять шагов к нему никого не подпускать! Слуг баронессы не трогать!

Граф Гилион собирался уйти, но его на миг задержал раздавшийся за спиной томный голос Карины:

– Не пожалеете, капитан?

– Никак нет, сударыня, уж лучше я к лошадкам, – сухо и серьезно прозвучал голос военного, поспешившего скрыться за дверью.

Выйдя за дверь, офицер едва удержался, чтобы не покатиться со смеху. Он не видел лица Карины, когда произнес последнюю фразу, но мог представить, как оно исказилось от гнева. Далеко не каждый день избалованной вниманием придворной красавице доводилось слышать, что ее обществу предпочитают ночлег среди лошадей, навоза и пропахших конским потом седел.

Дверь за командиром отряда закрылась, Баронесса Лиор презрительно хмыкнула и, топнув по полу элегантной туфелькой, направилась к себе наверх. Господа удалились, солдаты снова остались одни, но на этот раз уже не помышляли о драке. Сначала скинули на пол обмундирование сотрудники имперской разведки, а затем их примеру последовали и гвардейцы. Пребывавшая во время недавних событий на кухне прислуга осмелела и начала носить в зал еду. Прошло всего полчаса с того момента, как солдаты чуть не повспарывали животы друг другу, теперь же они сидели плотным кружком за составленными вплотную столами, ели, пили вино и рассказывали удивительные истории из армейской жизни. Враждовать – привилегия господ, а не простых служак, не сведущих в политических игрищах.

Сколько сейчас времени? Три, а может, уже четыре часа, точно не определить. Дождь проклятый, даже небо и не черное, и не серое, а какого-то непонятного цвета. В амбаре все тихо, спят паразиты городские, моралисты двуличные, ханжи… Ими потом займусь, если время останется. Посмотрю-ка я лучше, что в округе творится. Похоже, в корчму что-то интересненькое привезли, надо проведать. Все люди гады и сволочи, но кто-то из них сволочь настолько, что остальных сволочей обирать умудряется.

Ворота старенького амбара скрипнули. Двое часовых, сидевших возле костра, резко повернулись назад, но так ничего и не увидели.

– Проклятый ветер, – пробурчал один из солдат, пытаясь спастись от холодных капель дождя в складках промокшего насквозь плаща.

– Ветер или крысы, – поддакнул его товарищ по несчастью и подлил в затухающий костер немного спиртовой настойки. Только так можно было заставить отсыревшую древесину гореть.

Греются служивые, пускай греются! Все равно без спиртного внутрь по такой погоде не выжить, а они на посту пить не осмелятся… дисциплина, драный пес ее задери! Ладно, горемычные и так мучаются, не буду их трогать, навещу-ка лучше конюшню да сеновал. Хотя нет, не с того начинаю, не с того… сначала корчму проверю, а то вдруг сил не хватит, как в прошлый раз получится.

Душный зал, в котором каких-то пару часов назад бушевали страсти, а потом гремели ложки да кружки, был полностью погружен во тьму. Единственным освещением огромной опочивальни было пламя догорающего в очаге огня. Гробовая тишина время от времени нарушалась то богатырским храпом, то возней ворочающихся во сне тел. Солдаты спали на скамьях и на столах, не снимая сапог и кольчуг, только немного ослабив кожаные ремешки доспехов и сняв с себя самые громоздкие части лат.

Железный сундук, закрытый на множество замков и запоров, был перемещен от входа ближе к очагу. Вокруг него были составлены скамьи, на которых и лежали гвардейцы. Часовой тоже дремал, однако опытный солдат поступил предусмотрительно, он поставил скамью поперек открывающейся вовнутрь двери и только после этого позволил себе отдохнуть. Испытанная годами службы, передаваемая от одного поколения часовых к другому армейская хитрость действовала всегда безотказно. В охраняемое помещение никто не мог ни войти, ни выйти, не разбудив ловкача. Конечно, злоумышленник мог проникнуть внутрь через окна второго этажа, но и на этот случай имелся особый прием. Ступени и без того скрипучей лестницы были уставлены ведрами с водой, а по полу протянуты позаимствованные у хозяина корчмы железные цепи. Казалось, любая воровская уловка была предусмотрена, любой способ незаметного проникновения был предвосхищен и обречен на провал. Однако гвардейцы не могли знать, что в эту ночь им придется столкнуться с чем-то иным, более хитрым и могущественным, чем самый бывалый воришка.

Воздух возле камина задрожал, по залу мгновенно распространился приятный, нежный аромат спелой вишни. На высоте примерно метра от пола возникло едва заметное глазу облако. Около минуты оно неподвижно висело на одном и том же месте, а потом неожиданно быстро полетело в сторону сундука, окутало его прозрачной вуалью и скрылось внутри, просочилось под крышку, даже слегка не звякнув ни одним из навесных замков.

Ну вот, опять деньги! Тысяч четыреста или пятьсот будет. Ни документов, ни артефактов, один презренный металл. Надо бы взять немножко, монет трехсот хватит, много мне все равно ни к чему, а таскаться с набитым мешком неудобно, еще, чего доброго, разбойники позарятся. А это что там еще в мешочках на дне? Во невезуха – драгоценные камни. Нести их, конечно, удобней, но за ночлег и миску горячего супа рубином не расплатишься, а с ювелирами хлопот не оберешься, уж больно часто среди них «порядочные» попадаться стали. Ворованного, видишь ли, не покупают, неприятностей не хотят… а сами разве не воры, воры они и есть: скупают за гроши, пару гранок опилят, а потом втридорога продают, мерзавцы, лгуны, прилипалы!

Ну ладно, что-то я сегодня разошелся, хватит язвы общества бичевать, все равно ничего никогда не изменится. Такая уж порода у этих людей, обман да подлость с рождения в крови.

Интересно, а что это за вельможа в корчме остановился? Судя по запахам, женщина; возможно, не старая… Что-то не нравится мне, что она здесь осталась, видно, очень влиятельная особа, иначе бы вместе с остальными в амбар отправили бы. Галантность галантностью, а в инструкциях для сборщиков налогов черным по белому прописано: «…будь то даже придворная дама, исключения не делать! В помещении, где хранится сундук, не должно быть никого, кроме стражи…» Вон солдаты даже хозяина с прислугой в подвал заперли, а дамочку не тронули… Что это значит? А значит это то, что она тоже официальное лицо. Ну что ж, проведаю, вдруг чего ценного в ее шмотках найду, а не найду, так хоть развлекусь, утешусь с расстройства.

Облако просочилось из-под запертой крышки сундука и, плавно огибая спящих солдат, устремилось к лестнице. Вверх туман подниматься не стал, он предпочел раствориться в воздухе, не оставив после себя никаких следов, даже забрав с собой едва ощутимый аромат спелой вишни.

Глаза Пархавиэля открылись. Сон мгновенно улетучился, если, конечно, можно назвать сном несколько часов, проведенных в темной бездне забытья. Раньше гному по ночам являлись видения: то обнаженные красавицы, купающиеся в бассейне, то плешивый акхр, гномий черт, мучающий его за бегство из Махакана. Теперь же отдых бывшего хауптмейстера караванной службы Независимого Горного Сообщества Махакан был ничем не примечателен и прост: гном закрывал глаза, и сознание отключалось; открывал – наступал новый день.

С каждым днем Зингершульцо все дальше и дальше уходил на юго-восток, удаляясь от старой шахты, через которую проник в мир людей, и от филанийской столицы, где примерно три месяца назад с ним произошли удивительные события. Случайное стечение обстоятельств, гномий погром в рабочем квартале Альмиры, не дал ему найти боевого товарища, молодого и неопытного гнома по имени Гифер, вместе с которым они и выбрались из подземелья. Маленькая торговая барка под флагом Великой Империи растаяла в утреннем тумане над Леордедроном и увезла в своем трюме на юг несколько десятков, а может, и сотен спасавшихся от погрома гномов, «Наверное, Гифер уже приплыл, барка достигла одного из портов южного побережья Империи», – с этой ужасной мыслью гном просыпался каждое утро. Он не знал не только порта назначения, но и названия торгового корабля; не знал, что делать, если доберется до места слишком поздно, через несколько месяцев после прибытия судна, но все равно не терял надежды разыскать друга. В Империи было не так уж и много гномов, а проведшие несколько месяцев плечом к плечу в тесном и душном трюме сородичи наверняка будут держаться вместе и на берегу. «Я найду их, непременно найду», – твердил себе гном каждое утро, собирая пожитки в котомку и отправляясь в путь.

Привычным движением рука затянула шнурок походной котомки. Нужно было идти. Пархавиэль не хотел терять даром времени, да и соседство с солдатами не предвещало ничего хорошего. Ночью служивым было не до него, а утром – кто знает: вдруг кому-то захочется почесать кулаки или, что еще хуже, продемонстрировать свою власть. Лучший способ не влипать в истории – держаться от вооруженных людей подальше, и совершенно без разницы, стоят ли они на страже законности или, наоборот, поджидают на дороге путника с кистенем. Оружие есть оружие, а гном есть гном, существо человеку инородное и, следовательно, омерзительное.

Пархавиэль нагнулся и вытащил из-за голенища сапога заметно отощавший после посещения корчмы мешочек с деньгами. Груда медяков и три серебряные монеты упали на широкую ладонь. «Четыре с половиной имперских сонита», – прошептали губы гнома, быстро сосчитавшего свои оскудевшие сбережения. Деньги быстро кончаются, в особенности если нет стабильного источника их пополнения, а привередливый желудок не переваривает традиционной местной кухни. Как-то, дней десять назад, Пархавиэль решил сэкономить и поужинал мербом вместо привычной свиной поджарки с тушеной капустой. В результате гном потерял целых два дня: первый он просидел в кустах, проклиная себя за глупость и жадность, а второй отлеживался.

Два с половиной сонита скрылись в недрах тощего кошелька, а остальные деньги гном осторожно подложил в карман пожертвованной Нивелу куртки. Груда тряпья, под которой находилось тело больного подростка, аритмично вздымалась. Юноша то кашлял, то хрипел во сне, вызывая у гнома сочувствие и муки совести. Зингершульцо не мог позволить себе взять Нивела с собой. Он должен был двигаться быстро, почти бегом и останавливаясь лишь на ночлег. Даже здоровый подросток или взрослый человек не выдержал и бы такого быстрого темпа передвижения, а простуженный организм обессилел бы через пару часов. Что и говорить, забавному пареньку лучше было остаться у теплого очага еще на несколько дней и подлечиться. Гном же не мог ждать, впереди у его коротких, но сильных ножек простирался долгий путь.

Протертая на рукавах куртка и деньги не были платой или подаянием страждущему, скорее знаком благодарности за то, что юноша помог с определением маршрута предстоящего путешествия и искренне, без заискивания или скрытой иронии, в течение всего вечера обращался к нему: «господин гном». Пархавиэль уже почти полгода скитался по миру людей, и за все это время ему встретилось не более десятка человек, у которых эти, казалось бы, простые слова складывались в словосочетание.

Стараясь не скрипеть расшатанными створками ворот, гном вышел под дождь. Было три или четыре часа утра. Холодные капли бойко забарабанили по обнаженному торсу, а порыв ветра растрепал косматую бороду, вырывая из зарослей спутавшихся волос крошки хлеба и мелкие куски тушеной капусты. Часовые у костра мельком посмотрели в сторону «ранней птахи», но, увидев, что гном направился на большак, потеряли к нему интерес.

– Странные они, эти гномы, – сказал один из гвардейцев.

– Угу, – согласился второй, – прям как крысы!

Опять запахи, эти проклятые, вездесущие запахи! Ну что ж люди меры не знают?! Внизу воняет, как в нечищенном месяц хлеву, а здесь благоухает, как у сумасшедшего цирюльника. Лаванда, кинжил, абрикот, крыжовник, хвоя, мята и еще какая-то цветущая на болотах гадость. Эх, красавица, красавица, душилась бы ты чуток поменьше, не отлетали бы от тебя мужчины, как комары от дыма. Вон благородный граф Гилион, на что нежными ароматами не избалован, а и то к лошадям пошел, почуял служивый, что наверху у тебя от эфиров да масел задохнется.

Уже три минуты небольшое облако висело под потолком комнаты баронессы Лиор, как будто размышляя, направиться ли к письменному столу и стоявшему рядом с ним дорожному секретеру или к завешенной балдахином широкой кровати, на которой изволила почивать молодая, красивая дама. В конце концов интерес к казенным бумагам оказался сильнее, чем к слегка постанывающей во сне баронессе.

Так-так-так, прав я все же был, девонька не проста, у самого Корвия служит. Что это тут у нас? Ага, приказ о наделении особыми полномочиями, вещь бесполезная, по крайней мере мне она ни к чему. Ух ты, полный список тайных осведомителей в провинции Самбория! Надо забрать, вдруг пригодится, а не пригодится, так продам или обменяю. Долговые расписки высокопоставленных чиновников королевства Берток, ну, это уж я точно заберу с собой. А это что такое? Какое-то письмо, указания, инструкции… «…волнения на севере куда опасней событий в Мурьесе…», «…эльфийское тайное общество в провинции Сардок…», «…в заговоре участвуют шпионы магов…». Вот глупец! Какие маги, какие шпионы?! В Империи уже лет двадцать, как ни одного ученика-чернокнижника не найти…

Внезапно по поверхности окутавшего секретер облака пробежали грозовые разряды, в центре и по краям стали образовываться темно-фиолетовые сгустки, которые, казалось, должны были вот-вот лопнуть и разбрызгать по комнате омерзительную зловонную жижу. Но этого так и не произошло; «рассерженное» облако вновь успокоилось и стало, как и прежде, бесцветным.

Не ожидал, не ожидал, что Корвий так тщеславен и глуп. Он так же, как и все остальные, поддался жажде неограниченной власти. Его слуги ищут «Деминоторес», он принял участие в гонке, в которой не будет победителя. Я уничтожу главный приз или убью каждого, кто осмелится приблизиться к нему, кто протянет к нему свои грязные лапы, движимые примитивным, почти неразумным мозгом. А для начала… для начала преподам-ка я имперским ищейкам маленький урок, пусть он послужит предостережением!

Облако переместилось от письменного стола к постели, скользнуло под балдахин и обволокло спящее тело. Дыхание Карины участилось, расслабленные во сне мышцы вдруг напряглись и задрожали, как струны цитары под умелыми пальцами невидимого музыканта. На лбу красавицы появилась испарина, раздался первый томный стон, затем второй, третий… Красивое, молодое тело забилось, заметалось по кровати, как будто нежась в объятиях сильного и опытного мужчины, привыкшего доводить любовниц до вершины исступления и плотского наслаждения. Потом баронесса Лиор затихла, ее большая, нежная грудь, покрытая каплями пота, мерно вздымалась, а на приоткрытых, сочных губах заиграла блаженная улыбка познавшей смысл жизни женщины.

Облако вылетело из-под балдахина и направилось к двери, но вдруг застыло на месте, решив не утруждать себя перелетом, а снова растаять в воздухе. Однако что-то пошло не так. Туманность почти рассеялась, но тут же собралась вновь, став плотнее и покрывшись слизью грязно-зеленого цвета, по округлой поверхности забегали красные огоньки, похожие на всполохи огня. Почти касаясь пола, призрачная субстанция медленно заскользила к двери. Протиснуться сквозь узкие щели оказалось не так уж и просто, по крайней мере парящему низко над полом слизняку понадобилось на это не менее пяти минут.

С трудом пройдя сквозь узкие щели дубовой двери, искрящееся облако пролетело еще несколько метров до лестницы, а затем с громким чмоканьем шлепнулось на пол и растеклось по гладкой поверхности омерзительным, грязным пятном. Какое-то время субстанция лежала неподвижно, перестав искрить и приведя палитру зеленых оттенков на своей поверхности к единому ядовито-зеленому стандарту, затем пятно продолжило путь к лестнице, достигло верхней ступени и начало медленно, осторожно преодолевать полосу препятствий из расставленных часовым ведер с водой.

Когда два ведра оказались позади, а впереди еще виднелось штук пять-шесть, наступила следующая фаза загадочной метаморфозы: пятно остановилось и стало расти вверх, вздуваясь, как разноцветный мыльный пузырь. Если кто-нибудь из спящих по столам и лавкам солдат открыл бы в этот момент глаза и увидел бы это леденящее сердце зрелище, то наверняка осенил бы себя святым знамением и кинулся бы прочь, позабыв о долге, присяге и приказе командира. Однако, к несчастью, не все в жизни происходит своевременно. Глаза воинов открылись, только когда тошнотворно-омерзительный пузырь с громким хлопком лопнул, разбрызгивая по залу мелкие брызги, а на его месте появилась невысокая и щуплая, покрытая слизью с ног до головы фигура.

Сонные солдаты растерялись, но быстро повскакивали с належанных мест, роняя на пол отстегнутыенаплечники и выхватывая оружие, которое привыкли всегда держать под рукой. Большинство из них даже не поняли, кем или чем была вызвана суматоха и кто скрывался на погруженной во мрак лестнице. Кто-то крикнул: «Огня!», кто-то во все горло орал, взывая к святым заступникам и остальной небесной братии, а с лестницы летели одно за другим ведра с водой, сбивая с ног пытавшихся подняться вверх солдат. Два деревянных снаряда, наполненных холодной жидкостью, пролетели через весь зал и разбились о заднюю стенку камина. Вода затушила огонь, наполнив зал режущим глаза дымом и погрузив мечущихся в поиске врагов солдат в кромешную темноту. Зазвенели мечи, послышались первые крики и стоны. В воцарившемся хаосе солдаты сражались сами с собой, кололи и рубили наугад, раня и убивая не врагов, а таких же, как и они, напуганных товарищей. Несколько голосов, порой перекрикивающих звон стали и разноголосую какофонию боевых кличей, пытались призвать к порядку, но паника лишила людей рассудка. Страх, что тебе в спину в любую секунду может вонзиться кинжал или что вылетевший из темноты меч мгновенно отделит твою голову от тела, заставлял бойцов хаотично работать оружием и совершенно не думать о последствиях.

Во второй раз за ночь несчастная дверь корчмы слетела с петель, в глаза дерущимся ударил яркий свет. В зал ворвались три десятка ночевавших снаружи гвардейцев во главе с командиром отряда. У каждого в руках был факел и обнаженный меч.

– Мерзавцы, скоты! – орал капитан, пытаясь отыскать глазами среди перепачканных кровью, тяжело дышащих и ошалевших от испуга солдат несущего ответственность за бойню в потемках сержанта. – Я же приказал сундук охранять и слуг баронессы не трогать! Кто огонь погасил?! Вздерну на воротах!

– Он погасил, ваш благородь, – прозвучал из толпы бас старшего охранника баронессы.

– Кто «он», Гарвел?!

– Никак нет, тот… другой, что на лестнице был… маленький и зеленый… А сержант ваш, он, кажется, где-то здесь… убит.

Граф Гилион вложил в ножны меч и вытер освободившейся рукою пот со лба. Нападения не было, но то, что произошло в корчме, было еще хуже. На залитом кровью полу лежало шесть или семь порубленных на куски трупов. Оставленные без присмотра офицера солдаты напились и передрались между собой, а теперь пытались свалить вину на какого-то маленького зеленого человечка, напавшего якобы в одиночку на полторы дюжины солдат. Это был конец, конец его военной карьере и надежде когда-нибудь, через какой-нибудь десяток лет, стать генералом. Герцог Лоранто мог простить неудачу или просчет, мог закрыть глаза на небольшую недостачу или проигрыш в карты части казенных средств, но офицер, допустивший пьяный дебош и поножовщину среди собственных солдат, был недостоин своего мундира.

– Слуг баронессы в кандалы, а остальных повесить, – отдал приказ капитан и, не обращая внимания на жалобные мольбы о пощаде, вышел во двор.

Проклятый дождь захлестал по лицу, капли звонко забарабанили по эполетам, которых граф Гилион должен был всего через каких-то несколько дней лишиться. И тут молодой офицер увидел, увидел собственными глазами, как в сторону видневшегося за деревьями большака бежала маленькая зеленая фигурка.

«Пожалуй, я погорячился, вешать никого не буду, но в кандалы для острастки паникеров все равно закую», – изменил решение граф Гилион, не испытывающий ни малейшего желания пуститься в погоню за быстро сверкающим пятками чертом, лешим, вампиром, оборотнем, магом или иным приспешником темных сил. По мнению молодого офицера, все же успевшего кое-что повидать на своем веку, бессмертие души было гораздо важнее карьеры, и он не хотел им рисковать, вступая в бой с таинственными, потусторонними силами.

Между грозовыми тучами образовался маленький просвет. В него заглянуло солнце, но тут же удалилось, ужаснувшись тому безобразию, которое натворили льющие больше недели дожди. Поля превратились в болота, речушки вышли из берегов, а на проселочных дорогах можно было бы организовать добычу грязи, если бы она, конечно, имела хоть какое-то целебное свойство.

Даже Пархавиэлю, прошедшему с караванами немало миль по опасным подземным тропам, с трудом удавалось передвигаться по темно-коричневому, неоднородному месиву. Ноги гнома разъезжались в разные стороны, голый торс и плечи покрылись слоем липкой грязи, а волосы свисали вниз, как длинные и тонкие водоросли черного цвета. Гному никак не удавалось приспособиться к размытой дороге, поэтому и скорость передвижения по ней оставалась смехотворно низкой. Утро прошло, день вступил в свои права, а путник преодолел не более двух с половиной имперских миль. Надежда добраться до ближайшего порта южного побережья к концу этого года казалась теперь призрачной и едва ли осуществимой, если только на выручку несчастному путнику не придут ранние морозы.

Последние метры до развилки дороги дались гному с особым трудом. Ноги перестали скользить, но стали вязнуть. Если раньше гном поскальзывался и шлепался на упругое брюхо, то теперь он начал проваливаться в невидимые под слоем мутного месива ямы. Дважды он погружался по пояс, а однажды даже ушел в грязь с головой. В результате героических усилий пройти путь до конца удалось, но цель, к которой, стоически терпя невзгоды, приближался гном, не оправдала ожиданий. Дожди размыли грунт, и столб с дорожным указателем упал.

Пархавиэль знал, что одна из трех уходящих вдаль дорог вела в Самборию, но какая, было определить невозможно. Зингершульцо не хотелось проплыть по грязи несколько дней, а потом оказаться на границей с Мурьесой или, что еще хуже, уйти далеко на север к Баркату. В полумиле справа виднелся лес, вокруг простирались залитые водой поля, спросить дорогу было не у кого. Гном мысленно чертыхнулся и уселся на поваленный столб, ему оставалось лишь мокнуть и ждать, пока не появится такой же непоседливый сумасшедший, как и он, отважившийся пуститься в путь, несмотря на лютующую непогоду.

Первые минуты бездействия давались с трудом, затем время ускорило бег, наверное, потому, что Пархавиэль иногда закрывал глаза и погружался в дрему. Через два, а может, и три часа вынужденного привала на горизонте появился одинокий путник. Маленькая фигурка в широкополой шляпе и накидке двигалась по дороге, которой вышел к развилке сам гном. Чем ближе подходил путник, тем крепче становилась Уверенность гнома, что первой фразой при встрече будет упрек, в определенном смысле даже заслуженный. К несчастью, а может, и наоборот, предчувствия редко обманывали бывшего хауптмейстера.

– Ну, вот и снова свиделись, господин гном, – произнес запыхавшийся Нивел, присаживаясь рядом на столб. – Не удалось вам меня бросить.

– За языком последи, – пробурчал после недолгого молчания гном. – Я никого никогда не бросаю, а тебе… тебе я ничем не обязан. Не захотелось вместе идти, вот и не пошел, понял?!

– Понял, – кивнул головой юноша, протягивая гному протертую на рукавах куртку. – Ну, теперь-то господин гном соизволил изменить решение?

– Куда идти знаешь? – ответил вопросом на вопрос Пархавиэль и накинул на богатырские плечи возвращенный подарок.

– Нам туда. – Юноша показал рукой на среднюю из трех дорог.

– Тогда отпыхивайся, и пошли! – скомандовал Пархавиэль, все-таки мучаясь угрызениями совести и поэтому стараясь не смотреть в глаза спутнику. – Но учти, если в дороге с хворобой своей сляжешь, до первой деревенской избы дотащу и там оставлю. Пойми, некогда, ну некогда мне с тобой нянчиться!

– Не беспокойтесь, господин гном, – задумчиво произнес Нивел, поднимая глаза к затянутой грозовыми облаками небесной выси, – теперь и мне хворать недосуг. Слишком дорогое удовольствие в наши времена болеть, а я человек бедный, роскошь позволить себе не могу…

История 2 Работенка, проще не бывает

Что может заставить голодающего оторваться от краюхи хлеба, замерзающего расстаться с теплым одеялом, а жаждущего не вылизывать влажное днище миски, в которой еще недавно была вода? Пожалуй, нет такой силы, нет такого средства. Все живые существа стремятся достичь прежде всего того, чего им именно в данную минуту не хватает, а уж затем, получив желаемое и крайне необходимое, озадачивают себя менее насущной, но более возвышенной целью: «А вот для полного счастья неплохо было бы еще чего-нибудь такого эдакого, для души, чтоб удовольствие получить да чтоб и другие с зависти полопались бы!»

Вид почти обнаженной красавицы, отдыхавшей лежа на подоконнике окна второго этажа лавки антиквара, не произвел на уставших солдат должного впечатления. На загорелых, потных лицах не было ни удивления, ни вожделения. Лямки доспехов натирали разгоряченные жарким, полуденным солнцем тела, ноги гудели от долгого перехода, а в пересохших ртах солдат было сухо от налетевшего песка и придорожной пыли. Конвою только что прибывшего в город каравана было не до созерцания женских тел. Два-три месяца воздержания – ерунда, вещь вполне терпимая по сравнению с усталостью, накопившейся за время похода. Сопровождающим повозки с товарами хотелось как можно быстрее добраться до перевалочного пункта на юго-востоке города, расстегнуть тугие ремни, сбросить с плеч тяжелые доспехи, вдоволь напиться воды и, укрывшись в тени от лучей безжалостно палящего солнца, заснуть долгим и крепким сном. Потом, ближе к ночи следующего дня, в одурманенные жарой и дорогой головы придут мысли и о пустом желудке, и о нехватке спиртного, и о многом-многом другом. Сейчас же каждый из полусотни солдат конвоя отсчитывал в уме последние сотни метров до желанного привала и не мог думать ни о чем ином, каким бы соблазнительным и привлекательным оно ни казалось.

Смуглая брюнетка продолжала нежиться под ласкающими кожу лучами солнца и не обращала внимания на медленно движущиеся по улице повозки, груженные доверху дорогостоящими иноземными товарами. Грохот колес и стук башмаков по мостовой – привычные звуки для жителей торгового города Баркат, столицы имперской провинции Токано. К ним быстро привыкаешь, как к толчее на узких улочках, как к ругани возниц, громкому галдежу базарных торговцев или истошным крикам: «Держи вора!» Если уделять внимание подобным мелочам и раздражаться по пустякам, то можно сойти с ума.

Хоть девушка и не была коренной жительницей самого крупного торгового центра Империи, но по слухам знала, что хорошая погода простоит в окрестностях Барката недолго. Через какую-то неделю или, в лучшем случае, две с северных и северо-западных гор подуют холодные ветры, начнутся дожди и привычные для этих мест песчаные бури. Если есть возможность, то нужно наслаждаться последними теплыми деньками перед промозглой осенью и своенравной зимою, то вымораживающей все живое, то накрывающей город тонкой пеленою забивающегося во все щели песка, то заливающей улицы потоками мутной жижи. Погода зимою в Токано непредсказуема, обычно меняется каждые два-три дня в зависимости от направления ветра и прочих природных условий.

Легкая белая торсана, женская рубашка с длинным, широким рукавом и глубоким вырезом на груди, едва прикрывала верхнюю часть стройных, мускулистых ног, красоте и грации которых позавидовала бы любая танцовщица, натурщица или представительница иной, более прикладной профессии. Блистающие под лучами солнца длинные черные волосы бархатистым водопадом ниспадали на грудь, скрывая от окружающих большую часть лица и те чисто женские формы, которые выставляла напоказ привольная, модная рубашка.

На коленях отдыхавшей красавицы покоилось широкое блюдо со спелыми абрикотами, кинжилом и прочими привозными деликатесами, не произраставшими в этих суровых местах. Девушка не спеша брала правой рукой несколько мелких фруктов и грациозно отправляла их в красивый, обрамленный плавными линиями тонких губ рот. Косточки и прочие несъедобные части экзотических даров природы как ни в чем не бывало скидывались вниз и часто попадали на головы прохожих.

Невинно пострадавшие в сердцах чертыхались и, осыпая ругательствами бесстыжую девицу с ужасными манерами, шли дальше. Лишь несколько раз косточки и мелкие кожурки падали на головы воинственно настроенных смутьянов, которым во что бы то ни стало хотелось наказать зарвавшуюся нахалку. Однако как только они, извергая потоки грязной ругани, хватались за арбалеты или кидались к входу в лавку, девушка, не отрывая глаз от блюда с лакомствами, высоко поднимала левую руку в черной перчатке и демонстрировала вспыльчивым гостям торговой столицы продолговатый овал медальона, раскачивающийся на толстой стальной цепочке. Почти всегда этого было достаточно, чтобы выхваченные мечи возвращались в ножны, арбалетные болты – в колчаны, а обиженные брели дальше, естественно, сторонясь распахнутых настежь окон.

Гильдия торговых охранников была в Баркате не менее уважаемой организацией, чем Ассоциация свободных имперских торговцев или городская стража. Ее члены имели почти неограниченные полномочия не только по ловле воров, но и по битью физиономий подозрительным личностям, находившимся вблизи от охраняемых объектов: магазинов, лавок, таверн, базарных лотков и складов. Связываться с обладателем с виду простенького, незатейливого медальона было чрезвычайно опасно и не предвещало ничего, кроме больших неприятностей.

Руководствовались древним как мир принципом: «Уж лучше минута позора, чем беды на всю жизнь» даже именитые иноземные купцы, в окна карет которых порой залетал и скользкие «приветы» плюющей на окружающих, в буквальном смысле этого слова, девицы.

Когда блюдо опустело, а последняя шкурка с чмоканьем приземлилась на конусовидный шлем одного из наемников, девушка наконец одарила вниманием движущуюся под окном процессию. С первого взгляда она поняла, что караван пришел из далеких западных земель: Виверии или Шеварии. Своих бывших сородичей, филанийцев, и их ближайших соседей, герканцев, охранница узнала бы сразу по форме и качеству доспехов, по фасонам пестрых камзолов и по глупой манере громко галдеть на непонятном для большинства горожан языке. Хоть в Баркате и сходились все без исключения сухопутные торговые пути, соединявшие западные королевства с Империей, а учиться чужой речи местные купцы и не собирались.

«Кто хочет с нами торговать, должен говорить по-имперски!» – эту расхожую фразу столько раз на дню повторяли лавочники, хозяева постоялых дворов, стражники, перекупщики и прочие горожане, тем или иным образом связанные с приезжими, что ее можно было смело считать девизом этого удивительного, почти сказочного города. Здесь не только шла торговля «по-крупному», повозками да тоннами, но и происходило слияние воедино множества культур. Богатые горожане и купцы возводили дома то в нарочито строгом герканском, то в красочно-игривом виверийском стиле; в торговый жаргон, а затем и в повседневную речь проникали все новые и новые иноземные слова и реалии; одежды жителей Барката весьма сильно отличались от платья жителей других городов Великой Империи. Если быть хоть чуточку внимательным и иногда оглядываться по сторонам, то можно было обнаружить много отличий от традиционного имперского уклада жизни, за сохранность которого так рьяно радели некоторые высокопоставленные вельможи, в том числе и главный казначей Империи, герцог Лоранто. Именно он, придворный хитрец и известный всему миру политик, сотворил этого огромного, многотысячного монстра на окраине Империи, искусственно сконцентрировал торговлю с иноземцами в одном городе, чтобы воспрепятствовать проникновению инородных, а значит, враждебных культур внутрь страны.

Однако, сколько ни держи поросенка за хвост, он все равно изваляется в грязи. Чуждые одежды, товары и мысли с каждым годом все дальше и дальше проникали в глубь страны, прежде всего в столицу и в ближайшие к ней провинции. Пожалуй, лишь далекая Виланьеза, граничащая с севера с дикими племенами магрилов, да выходящий на пустынное восточное побережье Поркан пока сохранили исконную чистоту имперской культуры, хотя консервативно настроенные аристократы прекрасно отдавали себе отчет, что это всего лишь вопрос времени, времени, которого может оказаться настолько мало, что не хватит на их век.

– Хватит на мужиков таращиться, все равно с твоей рожей даже пьянчужку запойного не подцепишь! – прервал созерцание марширующей внизу колонны солдат противный, старческий голос, внезапно раздавшийся за спиной темноволосой красавицы.

Не удостоив хозяина лавки гневным взглядом и не тратя времени на разворот, девушка схватила левой рукой лежащее на коленях блюдо и метнула его в сторону, откуда доносился скрипучий фальцет. Тяжелый, плоский снаряд, крутясь вокруг своей оси, пролетел шагов шесть-семь и смел со стола только вчера выставленный на продажу древний порканский сервиз, вещь редкую и ценную, за которую можно было бы выручить не менее четырехсот сонитов.

– Ты что делаешь, дрянь?! Да я ж тебя… – угрожающе проверещал низенький толстячок, поднимаясь с пола.

Девушка резко повернула голову, и старик замолчал, испугавшись холодного, завораживающего взгляда бездонных карих глаз, смотревших на него так же ласково, как на выползшего из щели таракана. Пряди черных волос отъехали в сторону и открыли для обозрения когда-то красивое, но сильно изуродованное лицо молодой женщины. Рваный шрам примерно десятилетней давности пересекал наискосок лицо охранницы от левой брови до мочки правого уха. След от раны был глубоким, расходящимся на несколько ответвлений. Такую метку не мог оставить кинжал или меч, над лицом девушки явно потрудился тяжелый боевой топор или брошенный с силой абордажный крюк.

– За все в жизни, Джарвис, нужно платить или расплачиваться, за хамство тоже, – произнесла девушка, не повышая голоса. – Я метилась в твою глупую башку, но ты уклонился… Что ж, я уважаю твой выбор, прими его и ты. Несколько сотен сонитов не такая уж и большая цена за уцелевшие череп и потную лысину. На похороны твоей женушке больше бы потратиться пришлось.

– Да… да, как ты смеешь, девка, такс хозяином разговаривать?! – не внял гласу рассудка престарелый антиквар, а по совместительству и ростовщик. – А ну пошла вон! Чтоб я тебя в моей лавке больше не видел!

– Во-первых, ты мне не хозяин, – все так же невозмутимо произнесла девушка, плавно, как только что проснувшаяся кошка, спускаясь с подоконника, – деньги мне не ты, а Гильдия платит, с которой у тебя годовой контракт. А во-вторых, оскорбление члена Гильдии при исполнении служебных обязанностей является грубым нарушением не только договора, но и уложения Городского Совета.

– Ишь, умная какая выискалась, – сердито огрызнулся старик, почувствовав, что дело пахнет кругленькой неустойкой и роспуском нелестных слухов об его уважаемой в городе персоне.

Второй этаж лавки, к несчастью, был пуст, свидетелей нападения на него не было, а стоило только пожаловаться в Гильдию, так его сразу обвинили бы в клевете и в неуважительном отношении к работающим у него охранникам. Судебная тяжба – вещь неприятная сама по себе, а вмиг разлетевшиеся по Баркату слухи помешают торговле. Завистники и конкуренты непременно попытаются сделать из мухи слона и опорочить с трудом завоеванное имя. Как ни прискорбно было ростовщику это осознавать, а предавать дело широкой огласке было невыгодно прежде всего ему. «Девице-то что, с нее спрос маленький. Сегодня здесь, а завтра уже в другом городе людям жизнь портит, шантрапа подзаборная!» – подумал Джарвис, взяв себя в руки и решив замять очередной скандал.

– При исполнении, говоришь?! – деловито заявил старичок, нахмурившись, подбоченясь и изогнув шею под неестественным углом. – А вот и посмотрим, как ты свой долг исполняешь! Линиор, сменщик твой, говорил, что час назад в лавку двое подозрительных типов заходили, а ты, красавица, опять в облаках витала и даже внимания на них не обратила!

– Что-нибудь пропало? – перебила девушка ворчащего старика и демонстративно обвела полки и столы руками. – Посмотрите, посмотрите, господин Джарвис, всели ваше добро на месте, не пропало ли чего?

Ростовщик еще больше нахмурился и пробежался взглядом по торговому залу, затем, видимо, не удовлетворившись результатом беглого осмотра, прошелся по лавке кругом, медленно и скрупулезно проверяя наличие и состояние выставленных на продажу вещей. Кроме порканского сервиза и немного погнутого с краю блюда для фруктов, потерь не было.

– Тебе повезло, – недовольно огласил хозяин лавки результат осмотра, – но мне не нравится, когда вокруг моего заведения ошиваются подозрительные личности. Дело даже не в том, что пропадают товары. Запомни, у меня респектабельное заведение для солидных клиентов. Господам коллекционерам не нравится, когда рядом с ними толкутся карманники, попрошайки и прочий сброд. Я уже не раз говорил, кого впускать, а кого нет. Неужели трудно запомнить, двери моего заведения закрыты для бродяг!

– Даже для тех, с кем ты по вечерам беседуешь в подвале? – Охранница хитро улыбнулась и вопросительно уставилась на онемевшего от неожиданности ростовщика. – Да-да, тех самых, которые принесли вот эту эльфийскую вазу трехсотлетней давности, вот это ожерелье, вот эту кольчугу ручной работы?!

Старик изменился в лице. Хитрые глазки забегали в щелочках опухших век, а обрюзгшие щеки зарделись, как у девицы в преддверии потери невинности. Новенькая охранница как-то узнала о его темных делишках, несмотря на то, что Линиор, охранявший лавку по ночам, сам не был заинтересован в распускании языка, а уж его «деловые партнеры» и подавно. «Эх, придется брать девку в долю. Расходы, опять расходы, – подумал ростовщик, нащупав в широком кармане халата несколько золотых монет. – Все такими алчными стали, как жить на свете честному торговцу?!»

– Извини меня, Фана, – заискивающе пролепетал старик, придав подвижному, как сырая глина, лицу выражение искреннего раскаяния и смирения. – Не знаю, что на меня нашло. День сегодня какой-то дурной: душно, пыльно, жарко да спину ломит… Зря я на тебя накричал, зря обидел. Ты человек толковый, работу свою знаешь.

В подтверждение своего хорошего отношения к охраннице Джарвис выложил на край стола тридцать сонитов. Девушка поняла, что деньги предназначались ей, но не притронулась к золоту. Первая взятка – начало конца свободной жизни. Наделенный властью охранник мгновенно превращается в безвольную марионетку, которой начинают манипулировать все: начиная с хозяина объекта и заканчивая прислугой. Кто ценит свободу и независимость, не должен опускаться до мелких подачек, а должен брать сам, что захочет, иначе быстро превратится в безвольное, ленивое существо, каким был ее сменщик Линиор.

– Коммерция – очень сложное занятие, Фана. Это река, в которой много подводных камней и течений, – продолжил Джарвис, увеличивая сумму взятки до сорока сонитов. – Если будешь строго следовать букве закона, то ничего не заработать. Время от времени любому торговцу приходится рисковать своим честным именем и иметь дело с не очень хорошими людьми.

– «…ворами, карманниками, попрошайками и прочим сбродом», – процитировала Фана недавнее высказывание собеседника, чем увеличила свою цену еще на десять сонитов.

– …с людьми, которые приносят ценные вещи по очень низким ценам, – ласково улыбнувшись, поправил девушку Джарвис. – Когда цена низка, к чему спрашивать, откуда взялась вещь? Излишние вопросы заметно укорачивают жизнь.

– Угрожаешь?

– Ну что ты, девочка, конечно, нет. Я слабый, дряхлый старик, измученный болячками и чиновниками. Какие угрозы? Я просто предлагаю жить в мире, так сказать, душа в душу, тем более что мои ночные посетители тебя совершенно не должны беспокоить, ты же работаешь днем…

– Хорошо, – подозрительно быстро согласилась охранница. – Договоримся так: я не лезу в твои дела, ты не пристаешь ко мне, но если кто из твоих дружков с краденым барахлом днем припрется, остаток дней колодками греметь будешь!

– Вот и ладненько, – потер потные ладони старик, – только прошу, голодрань всякую в лавку не пускай, ни к чему это…

Старик повернулся спиной и, волоча по полу краями немного длинноватого халата, засеменил к выходу.

– Эй, Джарвис, – окрикнула ростовщика охранница, когда тот уже почти дошел до двери, – ты тут на столе кое-что позабыл. Попил бы какого-нибудь снадобья, что ли, а то память совсем плоха стала. Как только должников помнишь?

– Записываю я их, – недовольно хмыкнул старик, вернувшись к столу и ловким движением ладони сгребая отвергнутую взятку обратно в карман. – Всех записываю, без исключений: кто, сколько и когда…

Девушка понимающе кивнула и снова вернулась на подоконник. Пятьдесят лишних сонитов в месяц ей бы совершенно не помешали, тем более что Гильдия платила всего тридцать, но не ради этих жалких подачек она покинула родную Альмиру и переселилась в дальний Баркат. Ей нужен был не презренный металл, а вещи куда более ценные: новая жизнь, новое имя и глубокое душевное спокойствие, которого ей раньше так не хватало.

В начале осени солнце садится поздно. Баркат погружается в темноту лишь ближе к полуночи. Наступает самое загадочное и опасное время суток, когда черное небо над городом покрывается яркой россыпью звезд, а в тиши опустевших улиц слышатся крики летучих мышей и сдавленное покашливание притаившихся в подворотнях грабителей. Ночь – пора не только влюбленных сердец, но и острых кинжалов, ожидающих встречи с жертвами.

Грабители, воры, наемные убийцы и прочие люди с коварными замыслами боготворят ночную тишь и спасительную темноту, позволяющую хитрому да ловкому побороть более сильного противника и незаметно скрыться в кромешной мгле. Хотя, с другой стороны, ночная жизнь так же полна неприятными сюрпризами, как и дневная пора: враг может искусно притвориться спящим и внезапно напасть на подкрадывающегося к нему убийцу, даже самый пронырливый вор может попасть в хитро расставленную ловушку, а грабитель неправильно оценить силу и сноровку жертвы.

Ночь – пора хищников. Город до рассвета превращается в огромную арену, на которой слышится то звон скрещиваемых мечей, то топот убегающих ног, то тихий шелест плащей. Ночь – время решения споров и разногласий; время, когда невидимый арбитр изменяет расстановку сил и правила человеческих игр; время не утомительных разговоров, а активных действий.

В начале осени ночь в Баркате длится всего четыре часа.

До закрытия лавки оставалось полчаса, когда пришел посыльный. Маленький свиток, запечатанный сургучом, не предвещал ничего хорошего: ни повышения жалованья, ни привилегий, только новые хлопоты, притом никак не связанные с основной работой Фаны. Время от времени большинство членов Гильдии привлекались к выполнению особых поручений Главы Гильдии, седовласого Джарета Корса, на чьих стариковских плечах лежали не только ответственность за сохранность имущества торговцев, но и многие другие, зачастую касающиеся скорее городской стражи, чем торговой охраны, обязанности.

Предчувствуя долгую бессонную ночь на опустевших улицах города, Фана сорвала печать и развернула лист дешевой, рвущейся в руках бумаги. «Площадь Контьера, за час до заката, с оружием» – вот и вся инструкция, вот и все послание, лучше всяких объяснений показывающее, как доверял Глава Гильдии ее рядовым членам. Хотя, с другой стороны, наемнику и знать-то не положено, ради чего размахивать мечом и рисковать головой. Главный вопрос для него не «во имя чего?», а «за кого?», и «сколько?». В данном случае и то, и другое было и так понятно: за интересы Гильдии, за установленное классификатором жалованье плюс небольшие премиальные в размере… а впрочем, не стоит и упоминать о таких смехотворных цифрах.

Фана наморщила лоб, пытаясь догадаться, что на этот раз задумал Корс и кто будет стоять во главе тайно собираемого отряда. Скорее всего капитан городской стражи опять разнылся перед Советом, что ему катастрофически не хватает людей для зачистки южных и юго-западных кварталов от стаек малолетних сорванцов или серьезных разбойничьих банд. Возможно, речь шла и об охоте на отдельную группировку воров, по глупости почтившую своим присутствием «не тот» особняк. Количество возможных вариантов было неограниченным, но суть задания оставалась прежней: им опять придется выполнять чужую работу и, пока стража греется у костров, лазить по пыльным чердакам и подвалам, выгонять на ленивых охотников, как стая собак, попрятавшуюся по норкам дичь. Кто же именно был назначен командиром отряда загонщиков, девушку интересовало гораздо меньше. Уж по крайней мере не ей выпала эта сомнительная честь. В классификаторе баркатской Гильдии охранников она числилась как охранник седьмого класса, бросовый материал, самый низ огромной пирамиды, вскарабкаться на вершину которой не представлялось возможным, да и не входило в число ее желаний. Счастливчики из первых трех классов никогда не принимали участия в ночных рейдах, разве что кто-то из них разгневает старика, да и то такое случалось чрезвычайно редко. Скорее всего отрядом будет командовать кто-нибудь из четвертого или пятого классов, а таких охранников в Гильдии около сотни, так что долго гадать да строить предположения не имело смысла.

Фана обвела взглядом почти пустую лавку. Джарвис и его единственный слуга, скорее грузчик, нежели продавец, пытались всучить случайно забредшей парочке состоятельных горожан какую-то древнюю рухлядь, выдавая ее за шкаф ручной работы известного кархеонского мастера. Похоже, у антиквара не очень-то получалось выдать желаемое за действительное. Мужчина был лопухом и то и дело кивал, соглашаясь с аргументами афериста, а вот его жена, прошедшая достойную школу затяжных боев с крикливыми и настырными базарными торговцами, упорно стояла на своем, придираясь то к скрипучести нижнего ящика, то к сомнительному происхождению громоздкой конструкции. Конечно же, ее не смущало ни то, ни другое, главным недостатком товара была его цена, которую тридцатилетняя горожанка пыталась сбить всеми возможными средствами. Пока что сражение скупердяйки и хапуги шло с переменным успехом, цена упала с двухсот до ста восьмидесяти сонитов и замерла на этом рубеже.

Больше посетителей в лавке не было, разве что невысокий молодой человек, возможно студент, в выцветшем кафтане и с отрывающейся подошвой левого сапога. Такие клиенты обычно не покупают, только смотрят, но зато ничего и не воруют.

Посчитав дежурство оконченным, Фана медленно побрела в свою каморку, находившуюся точно посередине между чуланом и лестницей. Если что-нибудь случится, то ее успеют позвать, терять же времени охраннице не хотелось. До сбора в условленном месте оставалось чуть более часа, как раз хватит времени, чтобы кое-как собраться и дойти до расположенной в другой части города площади.

Как только женщина прикрыла дверь, белоснежная торсана мгновенно слетела с плеч и заняла свое место на спинке единственного стула. Почему-то не посчитав нужным снять с левой руки перчатку, полностью обнаженная девушка встала в центр невысокой, но широкой бадьи и облила себя ведром нагревшейся задень в душном помещении воды. Обтираться полотенцем Фана не стала. К чему удалять со страдающего от жары тела драгоценные капли влаги? Вместо этого она просто отжала длинные волосы и, не удосужившись расчесать, перетянула их на затылке тесьмой.

Во время всего действа дверь комнаты оставалась незапертой, так охранница могла лучше слышать, что происходило в лавке. Визита же нежданного посетителя, который мог застать ее за купанием, девушка не боялась, поскольку знала, что сможет постоять за себя, и не воспринимала всерьез возможность подглядывания. Баркатские мужчины были слишком избалованы видом обнаженных женских тел, чтобы проявлять к моющейся девице какой-либо интерес. Слишком много танцовщиц кривлялись на улицах и площадях, выдавая непристойные телодвижения за высокое искусство; слишком много несчастных женщин торговали своими телами по кабакам. Когда на рынок завозят слишком много товара, цены резко падают. Никто не стал бы подглядывать за ней, рискуя нарваться на крепкую ругань и увесистые тумаки.

Платяного шкафа в жилище не было, но зато был средних размеров сундук, выполняющий заодно и роль обеденного стола. Фана открыла тяжелую крышку и извлекла на свет пропитанную потом, измятую холщовую рубашку. По возвращении из последнего рейда она настолько устала, что завалилась спать, даже не приведя в порядок одежду. Потом одолевшая девушку лень не дала заняться чисткой.

Морщась от отвращения, охранница натянула на себя дурно пахнущую тряпку и надела сверху короткую кольчугу. Затем настала очередь узких кожаных брюк и невысоких, доходивших до колен сапог. Широкий, покрытый стальными клепками пояс туго перетянул ставшую в полтора раза толще из-за заправленной внутрь кольчуги талию. Завершил экипировку толстый жилет без рукавов и черный дорожный плащ, порванный в нескольких местах и заштопанный большими, неумелыми стежками. Немного подумав, Фана не стала вешать на шею тяжелый медальон на цепочке. Она не знала, в чем именно заключалось задание, выставлять же напоказ свою принадлежность к Гильдии не стоило; не стоило тревожить до времени потенциальную дичь, нервно реагирующую на появление вблизи охранников. Конечно, она была одета не только не по погоде, но и, мягко говоря, чересчур воинственно для обычной горожанки, но по вечерам по торговой столице Империи бродило много женщин с оружием, к тому же облаченных в мужское платье. Даже Единая Церковь с ее строгими ритуалами и канонами разрешала дамам в дороге одеваться по-мужски, да еще и опоясываться мечами.

Овал медальона и пара кинжалов едва пролезли под туго затянутый пояс. Пользоваться мечами охранница не любила по многим причинам. Во-первых, меч медленнее и тяжелее кинжалов, а проигрывать врагу в скорости не хотелось. Во-вторых, что тоже немаловажно, меч неудобен в бою в узких пространствах, к тому же его легко можно потерять во время преследования жертвы, например прыгая с крыши на крышу или протискиваясь в узкую щель подвала. И в-третьих, пожалуй, основная причина, хороший меч дорого стоит, а ее же скромного жалованья хватило бы лишь на простенькую, поношенную перевязь.

Наступило время закрытия. Теперь можно было спокойно уйти, не вызвав подозрений у придирчивого Джарвиса. Девушка скользнула за дверь и быстро направилась к выходу, чтобы не отвечать на глупые, надоевшие ей вопросы: «Куда?», «Зачем?» и «Что Гильдия опять задумала?» Однако опасения Фаны были напрасными. Джарвис даже не заметил ее ухода, он отдал все силы борьбе, в которой, как ни странно, проигрывал. Упрямой, недовольно поджимающей губки домохозяйке уже удалось сбить цену на шкаф до ста сорока пяти сонитов.

Контьера была одной из семнадцати похожих друг на друга как капли воды площадей Барката. Если в обычных городах площади служат центрами общественной жизни, на них проводят празднества, торжества, казни и народные гулянья, то жители торгового города нашли большим пустым пространствам на стыках кварталов гораздо более практичное применение. Действительно, ужасно расточительно и непрактично использовать огромные массивы для каких-то развлечений, когда людям негде торговать, брать взятки и шарить по чужим карманам. Что толку в красивых фонтанах, если в них нельзя мыть зелень перед продажей и держать живую рыбу?

Каждый пятачок должен быть использован с толком, должен приносить прибыль, а не доставлять эфемерное эстетическое наслаждение.

Постепенно наступающие сумерки изменили до неузнаваемости вид многолюдной днем площади. Торговые ряды опустели, и наступило непривычное затишье, похожее на крепкий сон уставшего великана. Несколько торговцев лениво руководили работой двух десятков грузчиков, складывающих на повозки остатки товаров и сворачивающих разноцветные тенты шатров. Деловая жизнь затихла здесь каких-нибудь полчаса назад. Покупатели ушли, остались лишь… кто остался, тот и остался!

На посту стражи загорелся первый костер. Бездельники в доспехах готовились к холодной ночи. Похоже, Фана ошиблась в характере предстоящей операции. По крайней мере усиленных отрядов стражников на площади не было, да и на прилегающих улицах не было заметно оживления. Все как всегда, обычный поздний вечер перед ничем не примечательной мирной ночью, в которой не будет ни воплей обезумевшей толпы, ни света мечущихся по улицам факелов, ни звона стали, ни трупов, ни погонь, ни массовых арестов.

Фана была не то чтобы сильно разочарована, но не понимала, что происходит, и нервничала по этому поводу. Она уже сделала два полных круга по площади, обошла опустевшие прилавки и торговые лотки, а другие охранники так и не появились. «Возможно, это чья-то злая шутка», – закралось было предположение, но было тут же отклонено за полной несостоятельностью и абсурдностью. Печать на свитке была подлинной, да и посыльного она уже несколько раз видела: два раза в здании Гильдии и трижды он прибегал к ней в лавку.

Время тянулось, бестолковое ожидание сводило с ума. Оканчивающие погрузку рабочие и торговцы уже начали подозрительно коситься на расхаживающую по площади девицу с омерзительным шрамом на лице. Оторвались от баек у костра и стражи порядка, трое солдат подошли к ней, но тут же удалились, завидев в руке медальон. Гасли последние лучи солнца, на город вот-вот должна была опуститься темнота. С каждым десятком шагов желание уйти становилось сильнее и сильнее, Фана уже собиралась нарушить глупый приказ, теша себя предположением, что ее просто забыли оповестить об отмене операции, как по мостовой звонко застучали копыта. Запряженный четверкой лошадей экипаж, скрипя и раскачиваясь из стороны в сторону, въехал на площадь и остановился в нескольких шагах от поста стражи.

Кучер был незнакомым, на запыленных бортах кареты не было видно гербов, а рессоры скрипели, как будто их не смазывали целую вечность. Дверцы кареты открылись с третьей или четвертой попытки, перекошенная и рассохшаяся древесина не хотела поддаваться толчкам сидевших внутри. Однако в конце концов сопротивление двери было сломлено, и из экипажа, громко расточая проклятия, выбрались семь человек.

Из всей компании Фана не знала лишь одного: рослого, жилистого мужчину средних лет с выдающейся вперед нижней челюстью, с серьгой в ухе и с полным отсутствием волос на голове. Остальные участники поездки были членами Гильдии, но занимавшими куда более высокое положение, чем начинающая охранница Фана Лекурт. Трое охранников четвертого класса, ожидавшие на днях перевода в третий, двое – второго, слывшие в Баркате отъявленными мерзавцами и лучшими рубаками во всей провинции, и, наконец… Фана протерла глаза, в такое было трудно поверить, но факт оставался фактом. Зрение ее не подвело, перед ней, важно скрестив руки на широкой груди, стоял сам Корс.

– Ко мне! – скомандовал Глава Гильдии, сопроводив приказ властным взмахом руки в перчатке.

Фана очнулась от оцепенения и подбежала к группе. Четверо бойцов Гильдии стояли полукругом и молча взирали на своего хозяина, о чем-то тихо беседующего с незнакомцем дворянской наружности, еще в самом начале сбора отряда велевшим именовать себя просто Артуром, без титула и полного имени.

– Ну вот, господин Артур, я и выполнил ваше пожелание, – внезапно произнес Корс в полный голос, давая тем самым понять подчиненным, что пришла пора навострить уши и приготовиться к инструктажу. – Отобранные вами бойцы в сборе. Надеюсь, что тряска в стареньком экипаже не привлекла внимания ваших недоброжелателей. Как видите, мы умеем быть осторожными.

– Благодарю вас, но мне не терпится перейти к делу, – перебил дворянин Корса.

– Как скажете, но я могу предложить вам большую помощь. Может, вы все-таки откажетесь от не совсем удачного, с моей точки зрения, плана? К чему такой риск, когда можно просто оцепить квартал и…

– Благодарю вас, но мое решение останется неизменным, – кратко отверг предложение Корса мужчина и замолчал, недвусмысленно намекая, что дальнейшие разговоры на эту тему бессмысленны.

– Как знаете, – пожал плечами Глава Гильдии и наконец-то обратил внимание на своих подчиненных. – До рассвета поступаете в полное распоряжение господина Артура. Выполнять все его приказы, как мои, потом свободны! Другим из Гильдии о событиях этой ночи ни слова, узнаю, кто треплется, за языки на городские ворота подвешу!

Более краткого и абсурдного инструктажа было трудно представить: «Иди, куда пошлют, и не смей об этом болтать!» – полнейшая информация, по мнению высокого начальства, севшего в карету и тут же укатившего прочь, не соизволив даже обратить внимание на обескураженные физиономии охранников, не то что уж задать привычный и чисто формальный вопрос в конце своей речи: «Все ясно?»

А вопросы были, притом много. Однако господин Артур не был столь же кратким и таинственным, как его недавний собеседник, и как только карета уехала с площади, перешел к делу.

– Итак, господа охранники, перейдем к делу! – произнес Артур, сомневаясь, стоит ли добавлять «…и дамы» ради одной Фаны. – На ближайшие пять часов Гильдия сдала мне вас в аренду.

По полукругу присутствующих прокатился недовольный ропот. Форма высказывания была непривычно груба, однако полностью отражала содержание. Высокие чины Гильдии и Городской Совет распоряжались ими, как собственностью, торговали, как товаром, и далеко не всем охранникам это нравилось. Однако особого выбора у наемников не было: или мучиться под крылышком Гильдии, или идти на большак, ставя себя за грань закона. Из двух зол многие солдаты выбирали меньшее.

– Пускай вас не смущают меры предосторожности, с которыми уважаемый мной господин Корс собирал ваш отряд, – продолжил Артур, теребя тонкими пальцами мочку проколотого уха. – Они не касаются вашего задания, они касаются лишь меня, поскольку мое открытое появление на улицах вашего славного города могло вызвать определенный негативный резонанс среди… впрочем, это не важно и, как говорится, к делу не относится.

– А короче можно? – перебил нанимателя охранник второго класса, Камбиор Ромеро, рослый и ужасно невыдержанный атлет с двуручным мечом за спиной.

Фана и охранник по правую руку от нее почти одновременно напряглись и положили ладони на рукояти оружия. Неизвестно, как бы отреагировал дворянин, скрывавший свое имя, на грубое замечание нахального простолюдина, у которого среди массы недостатков было всего два положительных качества, помогших ему,однако, подняться в Гильдии аж до второго класса: нечеловеческая сила и дальнее родство с городским смотрителем питейных заведений, проще говоря, кабаков и притонов.

– А я в принципе уже закончил, – лукаво улыбнулся Артур. – Работа для вас привычная, никаких особых нюансов: подкрасться, окружить, напасть и перерезать. Осталось лишь уточнить детали, то есть кого и где.

– Ну и кто же не должен встретить рассвет? – снова встрял Камбиор, важно подбоченясь. – Кого потрошить-то будем? Надеюсь, не тех, кого днем охраняем?

– Нет, что ты, дело совершенно законное, у меня даже есть разрешение Городского Совета. – Артур сделал эффектную паузу и, хитро прищурясь, обвел взглядом каменные лица напрягшихся в ожидании участников ночной вылазки. – «Прыгуны».

Сердце Фаны сжалось в груди, по телу пробежала волна холода, как будто уродливая смерть в рваном балахоне уже занесла над ее головой остро заточенную косу. Все вокруг вдруг пришло в движение. Охранники кричали, размахивали руками, ругались, спорили, но она не слышала их голосов, видела лишь лица, искаженные злостью и страхом, злостью на пославшую их на убой Гильдию и страхом перед встречей с грозным противником.

«Прыгуны» были не очень многочисленной, но одной из самых хорошо организованных и опасных банд в Токано. У них не было четкой специализации, присущей остальным формированиям преступного мира. Преимущественно они были ворами, но не гнушались разбоя и душегубства. Богатые особняки и загородные дома вельмож, конторы ростовщиков и наполненные привозными товарами склады были типичными объектами их быстрых и слаженных нападений. До сих пор оставалось загадкой, как пронырам удавалось обманывать чуткий нюх сторожевых собак и обходить искусно расставленные ловушки. О них слагали легенды, никто не знал, где их пристанище, кто главарь и вообще какова их численность. О банде ходили разные слухи, зачастую противоречащие друг другу, но сходящиеся в одном: с «прыгунами» лучше не связываться, они хитры, опасны и никогда не оставляют в живых свидетелей. Полностью вырезанный год назад на подходах к Баркату караван из Виверии и три дюжины погибших за одну ночь от их рук стражников были лучшим доказательством основательного подхода к делу и полнейшего отсутствия предрассудков по поводу истребления себе подобных.

– Ну уж нет! – взревел Камбиор, потрясая в руках двуручным мечом. – Я солдат, а не самоубийца!

– Корс совсем из ума выжил, пора менять старика! – вторил ему еще один охранник, которого Фана часто видела в Гильдии, но так и не знала по имени.

– Нам не столько платят, – твердили в различных вариациях остальные трое, пытаясь доказать самим себе, что не трусы.

Странный дворянин с серьгой в ухе молчал и почему-то время от времени смотрел на Фану, видимо, поражаясь ее нетипичной реакции. Бледная в лице девушка ни разу не встряла в спор между коллегами и только нервно теребила рукой в черной перчатке край старенького плаща. Она так же, как и другие, боялась, но и понимала бессмысленность споров. Какие бы аргументы ни приводили охранники, сколько бы ни кричали и ни ругали выжившего из ума Главу Гильдии, а все случится именно так, как решили между собой наниматель и Корс. Они побесятся-побесятся, а все равно будут вынуждены подчиниться приказу и напасть на банду. Иного выхода не было. Гильдия не потерпит в своих рядах тех, кто обсуждает приказы. Членство же в ней пожизненное, выход означает смерть.

– Все, пошумели, господа, пора и делом заняться, – по-прежнему хитро улыбаясь, произнес Артур, дождавшись, пока страсти утихнут. – Претензии предъявите потом, притом не мне, а вашему хозяину. Мне ваши опасения, равно как и мысли, не интересны.

– Конечно, не тебе же со вспоротым брюхом подыхать! – пробасил Ромеро, все еще разбрызгивая слюну и трясясь от злости, но уже убрав за спину меч.

– А вот тут ошибка, – рассмеялся Артур, пронзив громилу цепким, недобрым взглядом, – я пойду с вами, и так же, как вы, приму участие в веселой потехе. Видите ли, господа охранники, эти негодяи обидели близких мне людей. Я не могу отказать себе в удовольствии лично пустить им кровь из жил. Естественно, и вы, и глубокоуважаемый господин Корс совершенно правы. Нужно было оцепить квартал, осадить их убежище, не спеша подготовиться к штурму, привлечь несколько сотен солдат, но… но это не то! Я жажду отмщения, я хочу собственными глазами увидеть предсмертные муки подонков, почувствовать, как клинок пронзает их плоть!

Артур не кричал, он был абсолютно спокоен, и от этого Фане стало еще страшнее. Хищная ухмылка, вдруг появившаяся на его невозмутимом лице, и бесовский блеск в глазах не оставляли сомнений: жажда мести – единственная сила, поддерживающая пламя жизни в теле дворянина. Он не стремился к мести, он жил ею и ради исполнения заветного желания был готов рисковать своей, а заодно и их головами.

– Выше носы, господа! – весело подмигнул Артур онемевшим охранникам. – Дело довольно трудное, но в смертники записывать себя рановато. Я по крайней мере еще намерен прожить несколько десятков лет. Времени мало, нужно поспешить. У меня есть план, объясню по дороге.

Дворянин быстро развернулся на каблуках и, немного вразвалку, шире, чем другие люди, расставляя ноги, направился к улочке, ведущей в центр юго-западного квартала. Кто-то из охранников чертыхнулся, кто-то, бормоча себе под нос, сплюнул на мостовую, а кто-то, как Фана, промолчал, но все, как один, двинулись следом за странным господином; странным настолько, что об этом даже не хотелось говорить.

Узкая улочка между пристроенными друг к другу вплотную двухэтажными домами. Видно только маленький кусок неба над головой. Грязь под ногами, лужи и выщербленные камни мостовой. Отряд старался идти тихо. Тусклый свет, еще горевший в нескольких окнах, освещал путь. Наглухо запертые двери и ставни на окнах первого этажа таили в себе не меньшую угрозу, чем простирающаяся впереди тьма. Сыро, холодно, страшно. Выживший из ума наниматель запретил пользоваться факелами, боясь, видишь ли, привлечь внимание местных жителей. Сплошная стена домов иногда неожиданно прерывалась, и сбоку открывался темный проем подворотни. Жуткая местность, куда по ночам опасалась заглядывать даже стража.

Охранники постоянно крутили головами, озираясь по сторонам, и держали наготове оружие, опасаясь, что вот-вот откуда-то сбоку прозвучит воинственный свист, и на них нападут многочисленные и хорошо ориентирующиеся во тьме бандиты. Только Артур не терял присутствия духа и чувствовал себя на ночных улочках, как рыба в воде. Он то шел вместе с отрядом, то исчезал впереди, потом возвращался и указывал путь.

Фану начинали мучить смутные подозрения насчет прошлого дворянина. Серьга в ухе и хищный блеск глаз, отсутствие доспехов и необычная походка. Артур знал, чем будет заниматься ночью, но, несмотря на это, не надел ни кожаного дублета, ни кольчуги. Дорогая, тонкая рубашка колыхалась под дуновением ветра на немускулистой, некрепкой и до неприличия волосатой груди. Прорезь расстегнута, мужчина как будто специально дразнил врагов, показывая, что не носит под одеждой даже тонкой кольчуги. Конечно, чужака можно было принять за уроженца южных земель, скажем, Милоса или Шении, на худой конец Вакьяны, но Фана нутром чувствовала: у Артура не было ни родового поместья, ни титула. Слишком просто он общался с людьми и слишком мало следил за своей внешностью для человека благородного происхождения. Вывод напрашивался сам собой: их наниматель раньше был моряком и наверняка пиратом. Только морская качка могла приучить человека к такой неестественной, переваливающейся походке и только возможность в любой миг оказаться в воде могла сформировать привычку не надевать доспехов. Торговые моряки и офицеры имперского флота носили облегченный вариант кожаной брони, сверкать голой грудью в бою привыкли лишь морские разбойники, и то не все, а только самые отчаянные головорезы.

Идущие впереди резко остановились, Фана не успела замедлить шаг и больно стукнулась носом о спусковой механизм висевшего на спине у охранника арбалета. Девушка заскрежетала зубами, хозяин арбалета чертыхнулся и, не разворачиваясь, сильно ударил ее стальным налокотником по плечу. Фана стерпела и боль, и обиду. Она не ответила, поскольку был неподходящий момент, чтобы поднимать возню, но не простила и запомнила лицо обидчика.

– В шеренгу! – скомандовал Артур, смотря куда-то поверх крыш домов.

Бойцы подчинились, хотя и не понимали, что рассматривал в ночном небе их странный командир. Если он хотел полюбоваться звездами, то выбрал для этого не самое подходящее место. Шел бы лучше в центр города, где полно стражи, или залез бы на городскую стену!

– Мы пришли, – неожиданно заявил Артур, видимо, обнаружив в выси то, что искал. – С этого момента будьте осторожны, неподалеку логово!

– Где? – снисходительно прогнусавил Камбиор, выплевывая изо рта измусоленную травинку. – Впереди лишь маленькие домики. Пустыря поблизости нет, да и подвала более или менее большого не наблюдается. О подземных стоках народец в этом районе и слыхом не слыхивал. Где логово-то бандюгам обустроить?!

– Там. – Артур повернулся к отряду лицом и, загадочно улыбаясь, затыкал указательным пальцем в небо. – Кто-нибудь знает, почему «прыгунов» так прозвали?

– Ну, по окнам лазить любят да крышами от стражи уходить, – произнес кто-то.

– А еще и убежища у них на крышах, поскольку большинство из них бывшие моряки., простор любят… – добавил Артур. – Чердаки маленькие, больше трех-четырех человек на них не поместятся, поэтому банда рассредоточена.

– Чушь, а как же они между собой общаются? – выразил общее удивление Камбиор.

– У моряков азбука специальная сигнальная есть. А если лично кому что передать надо или вместе собраться, то вон! – Артур вновь указал пальцем на звездное небо. – Всмотритесь повнимательнее!

Фана, как все, напрягла зрение. Через несколько секунд пристального рассматривания черной выси перед взором стала прорисовываться тонкая полоска, соединявшая крышу дома полевой стороне улочки с флюгером дома по правую. Сначала она подумала, что это всего лишь мираж, зрительный обман, игра слезившихся, напрягшихся глаз, но раздавшийся над ухом громкий выкрик: «Веревка!» подтвердил, что со зрением было все в порядке.

– Не веревка, а корабельный канат, – уточнил Артур, одарив заоравшего паренька взглядом, каким только просоленный и продутый ветрами морской волк может смотреть на отупевшую от безделья и обжорства сухопутную крысу.

«Нет, он точно пират, – пришла к заключению Фана, перехватив этот выразительный взгляд. – Видывала я таких ребят у тетки в таверне. Во, посчастливилось дуре, из трех с половиной сотен охранников именно мне в переделку попасть удалось. Впрочем, не одна я такая, еще пятеро везунчиков под боком. Ладно, посмотрим, авось обойдется…»

– Для того, кто полжизни по мачтам лазил, пара пустяков по канату с крыши на крышу перейти. Готов поклясться, они даже в стельку пьяные этой дорогой ходят… привычка.

– Ладно, командир, некогда трепаться, да особо и не о чем, что делать бум?! – опять встрял Камбиор, которому явно не давало покоя, что отрядом командовал не он, а какой-то худосочный дилетант-заказчик.

Фана ожидала увидеть, как возмущенный нахальным замечанием пират выхватывает острый, кривой кинжал и молниеносным, отточенным годами движением приставляет его к горлу великана. Есть вещи, которые люди этой породы не терпят, например, посягательства на их власть и завоеванный кровью или звонкой монетой авторитет. Но этого не произошло, Артур был по-прежнему невозмутим и спокоен, только продолжал щуриться и хитро улыбаться, как будто замыслил какую-то гадость, как будто знал гораздо больше, чем им говорил.

– Особых указаний не будет. Враг немногочислен и разбит на мелкие группки. Вы люди опытные, справитесь без хлопот, – произнес дворянин, воровато оглядываясь по сторонам. – Войдем в дом, зачистим чердак, потом на крышу. Вычистим все дома, в которых прячется банда. Разделимся и пройдемся по ним сверху донизу, от крыш до подвалов. Кого резать, а кого отпускать, сами поймете, не маленькие.

– И это все?! – спросил Ромеро, доставая из-за спины двуручный меч.

– Все, – пожал плечами Артур. – Можете потом с чистой совестью разойтись по домам. Да, прошу головы не отрубать и уши на сувениры не резать, не люблю я этих зверств да варварских пакостей.

Дверь казалась неприступной, поскольку была из крепких дубовых досок, обитых сверху толстыми листами железа. Однако она разлетелась пополам всего со второго удара двуручного меча. Камбиор Ромеро не только был силачом, но и знал, куда точно ударить. Раскидывая обломки в стороны, отряд ворвался внутрь дома. Жильцов не было, за исключением двух небритых молодчиков в щегольских одеждах, коротавших холодную ночь за сытным ужином, бочонком вина и в обществе уже с трудом державшейся на ногах под грузом выпитого красавицы. Дотянуться до оружия они не успели, двое охранников мгновенно подскочили к столу и пронзили груди собутыльников мечами. Девица собралась закричать, но короткий тычковый удар кулаком по затылку лишил ее чувств.

– Эй ты, меченая, – обратился Камбиор к Фане, – оттащи девку к кровати! Остальные за мной!

Охранники побежали на второй этаж. Артур недовольно хмыкнул, дивясь отсутствию предела человеческой наглости, и, обнажив меч, поднялся наверх за отрядом. Камбиор вдруг взял на себя руководство, хотя наниматель его об этом не просил.

Гулящая девица, а может быть, честная жрица любви не была тяжелой, но в ее одеждах Фана запуталась. Расстегнутая кофта, облитая вином; ослабленный корсет, заляпанный жиром с грязных пальцев; руки охранницы скользили и часто попадали туда, куда стремился запустить пятерню любой мужчина. Особое неудобство доставляла длинная юбка, в складках которой Фана постоянно путалась ногами. Самым обидным было то, что охранница не понимала, зачем Камбиору понадобилось укладывать девицу на кровать. На глупые развлечения времени не было, а если Ромеро решил проявить сострадание к представительнице древнейшего промысла, то почему за ее счет?

Грохот, сотрясший потолок, и крики, донесшиеся сверху, заставили девушку остановиться на полпути. Оставив тело девицы лежать на полу, Фана поспешила к отряду.

Врагов на втором этаже не было, но вот охранники вели себя странно. Они замерли, столпились посреди небольшой комнатки и молча смотрели себе под ноги. Сначала Фана ничего не могла разглядеть за широкими спинами товарищей по оружию, но, подойдя ближе и протиснувшись немного вперед, она увидела такое, отчего сразу лишилась дара речи.

Тело охранника лежало в трех шагах от распахнутой настежь двери, ведущей к лестнице на чердак. Из груди торчал полуметровый обрубок каретной рессоры. Стальные пластины, нашитые поверх кожаной брони, не выдержали силы удара остро заточенного штыря. Кровь пенилась и противным бульканьем била из раны фонтаном, пальцы трупа подергивались, а голова была повернута под неестественным углом. Видимо, при падении бедолага еще умудрился сломать шею. Несмотря на гробовое молчание и полное замешательство, в котором пребывал отряд, причина смерти солдата была ясна. За дверью находился какой-то сложный механизм: конструкция из деревянных брусьев с шестеренками, соединенными между собой ремешками и тонкими стальными тросиками. Ловушка сработала, как только открылась дверь. Старая каретная рессора нашла жертву, а отряд понес первую потерю. – Хватит зыркать, пошли! – скомандовал Камбиор, подталкивая охранников к чердаку. – Чем дольше смотришь, тем полнее штаны. А ну, марш на крышу!

На чердаке обошлось без сюрпризов. Еще одна ловушка, конечно, была, но, к счастью, не сработала. В сложном механизме что-то переклинило, а может, проржавело, но тяжелый груз остался висеть под потолком.

Свежий ветер, ударивший по щекам, и красочная панорама звездного неба над черепичными крышами мгновенно заставила позабыть об ужасной картине, еще несколько секунд назад стоявшей перед глазами. Командование взял на себя Артур, отряд рассредоточился и стал осматривать крышу. «Прыгуны» оказались еще большими хитрецами, чем предполагали власти. Они создали город над городом, соединив между собой крыши канатами.

«Странно, а я ведь часто видела эти веревки днем; видела, но не задумывалась, зачем они», – пришло в голову Фане, пока она рассматривала провисшую, раскачивающуюся на ветру веревку, прикрепленную к самому краю карниза. Девушке было страшно подумать, что на свете есть смельчаки, которые не только решаются ступить ногой на эту сомнительную опору, но и бегают между крышами так же легко и непринужденно, как юркие детишки-воришки по многолюдному базару.

– Кажется, вон там! К той крыше больше канатов сходится, – произнес Камбиор, тыча рукой куда-то левее лошадиного рынка. – Это, должно быть, пекарня. Живее вниз, поторапливайтесь, бездельники! Мы должны успеть, пока мерзавцы тревогу не подняли и не смылись. Кто знает, каких они еще пакостей да сигналов напридумывали.

– Стойте! – крикнул Артур, останавливая направившихся обратно к чердачному окну охранников. – Не дело это. Пока спустимся, пока добежим, много времени потеряем. А если ошиблись, что тогда? Чердачных убежищ много, так мы несколько дней пробегаем.

– Не-а, друг, только до утра, – ехидно заметил Камбиор.

– Вот то-то и оно, поэтому беготня отменяется.

– Да как же мы дотуда доберемся? Летать нас, что ли, научишь?

– Зачем летать, когда канаты есть. – Артур опять улыбнулся и, не сказав больше ни слова, ловко вступил на раскачивающуюся веревку.

Через пять секунд дворянин уже был на крыше дома по другую сторону улицы. Охранники переглянулись и дружно, как будто сговорившись, посмотрели вниз. Метра четыре – четыре с половиной, высота небольшая, но кости при неудачном падении переломать можно. Рисковать не хотелось, но стонов потом от проклятого заказчика не оберешься. Нажалуется Корсу, а тот целый год городскую свалку сторожить заставит, если вообще с позором не выгонит.

– Первой пойдешь! – Камбиор подтолкнул Фану к краю крыши.

– Это еще почему? – возмутилась девушка.

– Тощая самая, – кратко обосновал свое решение старший по званию охранник.

Девушка осторожно ступила на канат. Веревка ходила ходуном, а простиравшаяся внизу темнота пугала мыслью о неминуемом падении. Фана сделала первый шаг, потом другой, но, испугавшись, остановилась и тут же сорвалась. Глаза закрылись, ужас лишил способности соображать, но руки сами, помимо воли хозяйки, схватились за что-то тонкое и твердое над головой. Фана повисла на канате, чудом избежав падения, а значит, и множественных переломов. Через пару секунд дезертировавшее было самообладание вернулось, и девушка начала ловко перебирать руками по канату.

– Оригинальный способ, – произнес Артур, помогая добравшейся наконец-то до противоположного конца веревки наемнице влезть на крышу, – но не советую прибегать к нему слишком часто… неэффективно, да и руки перед боем устанут.

– Ничего, сдюжу, – прошептала с одышкой Фана, до сих пор не верившая, что ей удалось перебраться целой и невредимой.

– По канату нужно бежать, быстро передвигать ногами. Чем медленнее шаг, тем больше вероятность потерять равновесие. В следующий раз балансируй руками и не смотри вниз!

Воодушевленные примером Фаны, охранники вступили на канат. Камбиор сорвался ближе к середине, но ловко воспользовался увиденным приемом и добрался до крыши на руках. Последовавшему за ним охраннику повезло больше. Он часто останавливался, но каждый раз удерживал равновесие и в конце концов достиг цели. А вот двое оставшихся наемников совершили непростительную ошибку, они ступили на канат вместе, друг за другом. Протертое волокно не выдержало и порвалось. Сначала раздались крики, потом глухой удар о булыжники.

– Эй, живы там?! – выкрикнул Камбиор, перегнувшись через карниз.

Ответом было молчание. Если даже солдаты и не погибли при падении, то рассчитывать на них в эту ночь не приходилось. Изрядно поредевший отряд продолжил упражняться в акробатике, пока не достиг крыши пекарни.

Большой зал, освещенный десятком факелов, простирался внизу. Огромный стол с объедками яств и опустошенными кувшинами. Вокруг стола лежанки, на лежанках пьяные и почти раздетые мужчины, нежащиеся в объятиях девиц. Бандитское пиршество подходило к концу и плавно перешло в фазу вяло текущей оргии. Было около четырех утра, вскоре должен был забрезжить рассвет.

– Пошли отсюда, командир, – произнес Камбиор, разворачивая свои мускулистые телеса на узком пятачке балкона в направлении чердака.

– Вы еще около часа в моем подчинении, так что не вздумай смыться, – ответил Артур, продолжая разглядывать панораму затухающего празднества. – Деньги нужно отрабатывать, а приказы выполнять. Думаю, Корсу не понравится, если я потребую аванс обратно.

– Да ты что, сбрендил?! – повысил голос великан, застыв на четвереньках в трех-четырех шагах от окна на крышу. – Мы половину отряда потеряли, всю ночь по крышам проскакали: с этой на эту, с этой на эту… четыре дома очистили, с дюжину бандюг положили… Кто говорил, они мелкими группками, кто говорил, перебьем врозь?!

– Всему на свете приходит конец, тем более везению. Я ошибся, признаю, но сути дела это не меняет.

– Мы устали, а там внизу человек тридцать будет, не сладить нам!

– Количество – критерий относительный. Три десятка пьяных и расслабленных против четверых хорошо обученных и вооруженных. Еще нужно подумать, на чьей стороне перевес. Хотя думать-то и не стоит, смысла нет… Я деньги заплатил сполна, значит, будьте добры и дело до конца довести!

– Слышь, ты, ваше дворянство. – Распихивая локтями товарищей, Камбиор подобрался вплотную к Артуру. – Энти вон мужики хоть и ужрались так, что больше половины из них на девиц и внимания-то не обращают, но в случае чаво за мечи схватятся. Я тя в бою не видел, извини, девица порубленная так… лишь на подхвате пригодится, так что рассчитывать мне всерьез только на Жана приходится. Невелики шансы, да?!

Артур резко обернулся и пристально посмотрел в глаза раскрасневшемуся и брызжущему слюной, как цепной пес, Камбиору. Молчание продлилось, наверное, минуту, после чего наниматель снова обратил взгляд в сторону зала.

– Делай как знаешь, но должен предупредить: в моем договоре с Гильдией предусмотрено все, даже возможность получить от одного из вас ножом в спину. Хочешь уйти, вперед! Уговаривать не стану, но потом, сидя в тюрьме за измену и дезертирство, меня не вини! Я без вас вернуться могу, вы без меня нет, так что поднимай свой кобылозабойник, – наниматель кивнул головой в сторону лежавшего на полу двуручного меча, – и не терзай свою грешную душу сомнениями!

После этих слов Артур резко выпрямился в полный рост и, выхватив меч, спрыгнул с балкона.

– Да чтоб тя… дурья башка! – проскрипел сквозь сжатые зубы Камбиор и прыгнул следом.

Внезапное появление на столе новых блюд, двуногих и размахивающих мечами, повергло пировавших в состояние глубокого оцепенения. Одурманенные вином мозги отказывались работать. Разбойники не сразу поняли, что это происходит наяву, а не в кошмарном, бессмысленном сне, после которого непременно наступит жуткое, мучительное похмелье.

Охранники не тратили времени даром. Артур лихо срубил голову приподнявшемуся с лежанки бандиту, Камбиор размахивал двуручным мечом, разрезая медлительные тела и круша попадавшуюся на пути посуду. Не отставал от товарищей и Жан, с ходу накинувшийся на двоих схватившихся за оружие мужчин. Не повезло лишь Фане. Наступив при приземлении на что-то липкое и скользкое, разлитое по столу, девушка упала и уткнулась лицо в огромный чан с остывшим и неимоверно жирным гуляшом. Один из кинжалов вонзился в стол и намертво застрял между досок, второй скатился на пол. Противная, вязкая жижа мгновенно заполнила рот и уши, веки слиплись от жира, а еще плавающие на дне чана куски мяса накрепко застряли в волосах и ноздрях. Сквозь какофонию душераздирающих воплей, глухих ударов и звона летящей на пол посуды раздались разъяренные крики и испуганный женский визг – верные признаки того, что момент всеобщего замешательства уже прошел и было пора выбираться из чана.

К сожалению, Камбиор оказался прав. Как только зазвенели мечи, хмель улетучился из пьяных голов. Страдающие от перенасыщения алкоголем организмы включили резервные возможности, и бандиты перешли в наступление.

Первое, что увидела Фана, как только протерла лицо от липучей подливы, было лезвие меча, быстро приближающееся к ее голове. Девушка упала плашмя на пол и тут же ударила нападавшего каблуком в живот. Голый детина, невысокий, но крепкий, с хорошо развитыми мышцами пресса, выдержал Удар и вместо того, чтобы повалиться на находившийся позади него лежак, всего лишь отшатнулся на шаг назад, даже не выронив из левой руки меч.

«Крепкий гад, да к тому же левша!» – отметила про себя Фана, бойко вскакивая на ноги и судорожно ища достойную замену выроненным кинжалам. Оружия поблизости не было, но железный черпак на длинной рукояти ее вполне устроил.

Бандит кинулся на нее снова, на этот раз решив нанести коварный обманный удар с полуразворота корпуса. Разрезающее со свистом воздух лезвие было доблестно отражено разлетевшимся надвое табуретом, а черпак со звоном опустился на покрытую коротким ежиком черных волос макушку. Нападавший потерял сознание после первого же знакомства с кухонной утварью. Фана перехватила черпак в левую руку и подобрала правой вывалившийся из руки бандита меч. Сделала она это весьма вовремя, со стороны входной двери к ней бежали трое бандитов: один с кинжалом, второй с мечом и табуретом, а третий с укороченным вариантом двуручной секиры. Увернувшись от прилетевшего неизвестно откуда арбалетного болта, Фана вскочила на стол и принялась спихивать посуду, стараясь деморализовать и разъединить нападавших. В принципе задумка удалась: двое из троих замешкались, стряхивая с себя черепки и остатки гуляша, но в бой тут же вмешались четвертый и пятый, отделившиеся от основной группы и напавшие на девушку сзади.

Рукоять черпака выскользнула из руки под косым ударом меча. Девушка не успела нанести ответный удар, хоть враг, не удержав равновесия, повалился на стол и подставил незащищенную спину. Прежде чем нападать, ей нужно было позаботиться о защите. Добавить к коллекции шрамов еще несколько экземпляров не входило в ее планы. У девушки ушло всего две секунды, чтобы парировать укол меча и, развернувшись вполоборота, принять на лезвие удар секиры. Этого времени было достаточно, чтобы поскользнувшийся нападавший снова поднялся на ноги, а двое других вскарабкались на стол. Одна против пятерых – ужасный расклад, тем более когда враги не новички и умеют обращаться с оружием. Фана крутилась юлой, сама не веря, что поспевает отражать град сыпавшихся то сверху, то снизу, то сзади, то спереди ударов. Первая же ошибка означала бы смерть, силы иссякали, а на помощь рассчитывать не приходилось, ее товарищам тоже не сладко.

Молчаливый охранник по имени Жан был зажат в угол несколькими бандитами и слабел с каждой секундой. Наемник мог действовать только правой рукой, ладонь левой судорожно сжимала прорубленную артерию на ноге. Его противники особо не усердствовали, они прекрасно понимали, что рука потерявшего много крови бойца вот-вот выронит меч. В начале боя Камбиор принял на себя основной удар, и теперь его тело представляло собой кровавое месиво. На богатырской груди красовались три обширных пореза, сквозь сетку прорубленной кольчуги свисали куски мяса и хлестала кровь. Левая рука великана висела плетью, врагам удалось перерубить сухожилие, и теперь Ромеро не мог пользоваться своим любимым двуручным мечом. Если бы не Артур, прикрывавший его отступление в угол комнаты, Камбиор был бы уже покойником. Силы оставили великана слишком рано, в бою важны не только мощь и проворство, но и выносливость, которая, к сожалению, не была присуща умиравшему солдату.

Каким-то чудом Фане удалось вырваться из окружения. Драка переместилась со стола на пол. Маневрировать среди перевернутых лежаков и шкафов было намного проще. Противники время от времени разделялись, и Фане даже удалось нанести несколько метких ударов, хотя это были только царапины, несерьезные ранения, которые только злят, а не выводят из строя.

Первоначальное соотношение сил: четверо к тридцати изменилось не в лучшую для охранников сторону: двое к двадцати, если не более. Девушка упорно продолжала отбиваться от пятерых, медленно пробираясь ближе к окну, остальные бандиты гонялись за Артуром по залу. Дворянин легко перепрыгивал с лежака на лежак, со стола на лестницу или на люстру и не давал врагам возможности сомкнуть плотное кольцо окружения. На пропитанной потом рубахе виднелась всего лишь пара порезов, пара следов от ударов, прошедших вскользь.

Шансов на победу не было, но при удачном стечении обстоятельств можно было спастись. Бандиты поняли, что Фана пробивалась к окну. Но не особо препятствовали попытке глупой девчонки. Толстые деревянные ставни были заперты изнутри на стальные запоры. Чтобы открыть их, тем более измотанной женщине, вынужденной действовать одной рукой, а Другой активно ворочать мечом, нужно было время: не жалкая пара секунд в редких перерывах между отражением атак, а минута или две.

Фана не предполагала, что сможет продержаться против пятерых так долго. В свою очередь бандиты были весьма удивлены, когда прорвавшаяся к окну жертва высоко подняла в воздух левую руку в черной перчатке и мощным, сокрушительным ударом разметала крепкие ставни в мелкую щепу. Бандиты застыли, опустив оружие и широко разинув рты. Девушка воспользовалась замешательством и, метнув на прощание в голову одного из противников меч, выпрыгнула из окна.

Полет с высоты второго этажа увенчался успехом. При приземлении на мостовую Фана лишь слегка ушибла обе коленки и правое плечо. Вскочив на ноги, девушка побежала, побежала без оглядки по пустынной улочке, а над черепичными крышами домов уже начинал брезжить рассвет. Только на площади Контьера девушка остановилась и, немного отдышавшись, перешла на шаг. Опасность осталась далеко позади, впереди уже было долгое и изматывающее дознание в Гильдии. Из всего отряда она осталась одна, брошенный ею заказчик наверняка погиб – на премиальные не приходилось рассчитывать.

На улице появились первые прохожие, охранница почувствовала себя в безопасности и именно поэтому не обратила внимания на легкую поступь раздававшихся позади шагов. Несильный, но точный удар по затылку лишил Фану сознания.

Голова не болела, а вот шея разламывалась пополам, требуя от хозяйки сменить чрезвычайно неудобное положение. Фана с радостью бы пошла ей навстречу, но ничего поделать не могла: руки и ноги были крепко связаны. Она сидела на стуле, хотя это было только предположение. Глаза сжимала тугая повязка, запихнутый в рот кляп сводил скулы, а в уши были вставлены затычки из воска. «Прыгуны», девушка не сомневалась, что попала в плен к бандитам, почему-то решили полностью отгородить ее от внешнего мира. Плененная охранница не могла не только видеть, но и слышать, что происходит вокруг. Пол содрогнулся, кто-то был рядом, кто-то ходил и что-то делал. Она находилась не одна в узилище, которое явно не было сырым, промозглым подвалом: от стен не веяло холодом, а слабый ветерок приятно обдувал пылавшие щеки.

«Наверное, так чувствует себя только что появившийся на свет котенок, – подумала Фана, пытаясь изменить положение онемевших конечностей, а заодно и попробовать на прочность веревки. – Хотя нет, он куда в более выгодном положении. Его никто не связывает, да и по запаху худо-бедно ориентироваться может».

Вспомнив об обонянии, Фана зашевелила носом. К сожалению, ее нюх не был столь же чутким, как у животного, а резких, сильных запахов в комнате не было. Девушке оставалось лишь терпеть боль и ждать, какую кару, какие пытки придумают для нее бандиты. В голове пронеслись красочные картины предстоящих мучений, и Фана искренне пожалела, что не дала во время боя одному из пяти мерзавцев проткнуть себя мечом.

«А вот и еще один мучитель пожаловал», – отметила пленница, найдя одно-единственное объяснение усилению сквозняка: кто-то открыл дверь. Время шло, ничего не происходило. Судя по тому, как ходили ходуном половицы, бандиты часто перемещались по комнате, возможно, разговаривали о ней, но тела не касались. Нос уловил омерзительный запах, результат неимоверного смешения спиртовых настоек и травяных отваров. Вновь пришедший тюремщик или был лекарем, или пил все подряд, не гнушаясь остатками выжимок. Беседа продлилась не более четверти часа, потом «знахарь» ушел, унося за собой одурманивший девушку запах. Ко всем ее бедам прибавились и спазмы протестующего против омерзительной вони желудка. Если бы не кляп во рту, то ее точно вывернуло бы наизнанку.

Еще с четверть часа все оставалось по-прежнему. Видимо, «не пахнущий» тюремщик тоже ушел. Затем окружающий мир вновь пришел в движение. До плеча Фаны дотронулась чья-то рука, немного потрясла и оставила в покое, принявшись вытаскивать липкие затычки из ушей и вросший в рот кляп. Наконец-то с глаз упала повязка. Фана сощурилась под лучами яркого солнца и, поборов боль в переносице, отважилась взглянуть в лицо своей смерти.

Растерянное выражение лишь на секунду задержалось на лице девушки, которое тут же исказилось от ненависти. Фана хотела закричать, осыпать пленившего ее мерзавца проклятиями, но онемевшие челюсти не слушались, из гортани шел только рык, неистовый и злой. Охранница подпрыгнула на стуле, пытаясь ударить лбом по переносице мужчину, но ей не хватило сил.

Видя, что женщина слишком взволнована и не готова к плодотворному общению, Артур снова вставил ей в рот кляп и отошел к столу, дабы не провоцировать пленницу на всякие глупости. Когда Фана перестала мычать и подпрыгивать на стуле, дворянин обратил на нее внимание.

– Согласен, я мерзавец, я поступил плохо, ударив тебя и спеленав, как норовистую кобылу. – Артур налил себе в бокал вина, подошел к распахнутому окну и после долгого рассматривания соседской крыши осушил его залпом. – Однако у меня были на то веские причины. Теперь я горю желанием обсудить с тобой некоторые вопросы. У тебя два выхода: или ты выслушиваешь меня, или будешь сидеть на стуле до скончания лет. Итак, ты готова к разговору?

Фана зло сверкнула глазами, но затем кивнула. Терять ей было нечего, а в криках да стенаниях толку мало. Истерики, как и заумное словоблудство, хороши лишь, когда нужно потянуть время, они не помогут докопаться до истины и найти выход из затруднительного положения.

– Хорошо, я выну эту штуковину изо рта, но если будешь орать, тут же засуну обратно!

Артур быстро приблизился и вытащил кляп изо рта. Шумов не последовало, девушка принялась жадно хватать ртом воздух, а после того, как сбившееся дыхание восстановилось, стала разминать затекшие челюсти.

– Вина хочешь? – спросил Артур, повернувшись к пленнице спиной и подойдя к столу.

– Не откажусь, еще бы руки размять! – ответила Фана, конечно, не ожидая, что мужчина выполнит ее просьбу.

– Развяжу… чуть позже. – Не найдя чистого бокала, Артур налил вина в пустую миску и поднес ее вплотную к пересохшим губам пленницы. – Сначала ты меня выслушаешь, я задам вопрос, а ты, как и положено хорошей девушке, ответишь «да».

– А еще кой-чего услышать не боишься?! – Фана облизнула мокрые губы и с вызовом посмотрела на мучителя исподлобья.

– Надеюсь, ты не забудешь меня поблагодарить. Шанс, который я великодушно готов тебе предложить, выпадает раз в жизни, и далеко не каждому.

– Ближе к берегу, морячок. – Фане не терпелось перейти к делу и быстрее избавиться от режущих руки веревок.

– Ага, ты, значит, догадалась, хвалю! – расплылся в широкой улыбке Артур. – Рад, что в тебе не ошибся.

– Пираты редко ошибаются, – ехидно парировала Фана, надеясь застать «дворянина» врасплох и увидеть, как побледнеет его лицо.

Артур недовольно хмыкнул, но удержался от комментариев. Он подошел к окну и, сняв рубаху, подставил волосатую, покрытую шрамами грудь лучам полуденного солнца.

– Знаешь, только дураки живут прошлым днем, умные люди всегда смотрят в будущее. Я ведь тоже о тебе много наслышан, но ведь молчу, то есть пока молчал… Флейта!

Она услышала свое бывшее имя; имя, которое связывало ее с прошлым, с опасной жизнью и потерей близких людей.

– Не смотри на меня так, мы раньше никогда не встречались, хотя наш корабль и заплывал в мирные воды Леордедрона, – предвосхитил Артур вполне уместный при данных обстоятельствах вопрос: «Откуда?» – Готовка твоей тетки казалась райской усладой после того, чем приходилось питаться в плаваниях, а с «Пунцовой Розой» было приятно иметь дела… Правда, ты тогда была еще маленькой… совсем маленькой…

– Тогда как, как ты узнал меня?

Артур промолчал, однако не стал предаваться внезапно нахлынувшим воспоминаниям лихой юности слишком долго. Романтика прошлого была вытеснена заботами дня насущного.

– Дело не во мне, тебя узнал совсем другой человек и порекомендовал заказчику. Я лишь исполняю волю своего хозяина.

– Какой человек? Какой заказчик? Ты думаешь, я хоть что-нибудь поняла?!

– Не стоит, – неожиданно произнес Артур, – не стоит тебе вдаваться в подробности и что-нибудь понимать. Чем меньше знаешь, тем дольше живешь! – Артур развязал Флейте руки и бросил ей на колени увесистый кошелек. – Здесь сто сонитов, это плата за сегодняшнюю ночь. Можешь взять их и прямо сейчас бежать в твою чертову Гильдию, ходить всю жизнь в лакеях у жирных купцов, которые даже не считают тебя человеком, и рисковать башкой за ломаный грош, как этот придурок Ромеро и ему подобные тупоголовые громилы!

– На что ты намекаешь?

Сумбурное объяснение Артура походило на бред сумасшедшего. Он до сих пор не коснулся главного вопроса и чересчур увлекся бичеванием несовершенного во многих смыслах общества, Если бы юность Флейты не прошла бы в среде переквалифицировавшихся с голодухи в воры наемников, не умевших ясно выражать свои мысли, то девушка тут же воспользовалась бы благосклонным разрешением тюремщика и ушла бы. Бывший пират не умел, конечно, выстраивать четкие логические цепочки, но не походил и на любителя устраивать дилетантские проповеди. Он говорил сбивчиво, но не просто так, не без пользы для дела. Уже сказанного им оказалось достаточно, чтобы Флейта позабыла про обиду, про боль в затылке, про тугие веревки и полностью превратилась в слух. Дело запахло большими деньгами и возможностью раз и навсегда обустроить свою жизнь.

– Есть работа, – произнес со вздохом Артур, наконец высказав все то, что он думал о нравах и образе жизни обитателей Барката. – Мой хозяин – уважаемый в городе человек, но его имя я тебе не скажу. Он хочет, чтобы мы с тобой достали для него одну вещь. Вообще-то это никому не нужная безделушка, но она ему срочно понадобилась.

– Кража? – презрительно поморщилась Флейта.

– Можно сказать и так, хотя взять нужно не что-то ценное, а барахло, которое без толку пылится на полке.

– Что именно?

– Скажу по прибытии на место.

– Откуда украсть?

– По прибытии на место, – уперся Артур.

– Ну и где это место?

– Торалис, Самбория.

– Прощай!

Флейта резко поднялась со стула и собиралась уйти, совершенно позабыв, что не сняла с ног веревок. Тяжелый грохот упавшего тела сотряс доски пола и поднял огромное облако пыли.

– Пятьдесят тысяч: пятнадцать – задаток, остальное – по завершении дела, – небрежно произнес Артур, подхватив упавшую даму под мышки и поставив на ноги.

– На двоих?

– Нет, только тебе.

Баснословно огромная сумма вознаграждения поразила воображение Флейты. Девушка решила простить Артуру раздражающую таинственность и расспросить его о деле более подробно.

– Пожалуй, стоит еще выпить и немного поговорить. – Флейта уселась на стул, по-мужски широко расставив ноги, и кивнула недогадливому кавалеру в сторону кувшина с вином.

– Тебя это интересует?

– Пока мне это только не безразлично, а как дальше пойдет, зависит от тебя. Начни с того, кто порекомендовал меня твоему хозяину и почему ты не можешь сделать эту работу один?

– Я не вор, – честно признался Артур, начав отвечать со второй части вопроса. – Я могу красться в ночи, могу быть незаметным, но взламывать замки и обезвреживать ловушки – не мой профиль! Ты уже в этом убедилась.

Флейта молча кивнула. На нее нахлынули неприятные воспоминания: лежащий на залитом кровью полу охранник со штырем в груди. Если бы ее пустили вперед, а не заставили бы тащить шлюху до кровати, то, возможно, она смогла бы обезвредить ловушку или оказалась бы на месте того солдата.

– Хоть вещица, которую мы должны достать, никому не нужна, но формально наше действо будет квалифицировано как кража имущества Императора. – Артур вводил потенциальную напарницу в курс дела постепенно, как ловчий, осторожно затягивающий вокруг дичи петлю капкана. Его косноязычие в начале разговора было лишь маской, которую хитрец посчитал уже уместным скинуть. – Ты недавно в Империи, но уже познакомилась с нашими законами. Имущество Императора священно, кража курицы с казенного птичьего двора приравнивается к государственной измене. Мой хозяин готов хорошо платить, но не хочет рисковать. Ему нужен вор со стороны, человек с хорошей репутацией и не связанный ни с одной из местных банд.

– Понятно, – усмехнулась Флейта, – твой хозяин не дурак, шантажа боится.

– Язык – самая вредная часть человеческого тела, никогда не слушается головы, – заметил Артур.

– Ну и кто же дал мне столь лестную рекомендацию, кто уверил твоего хозяина, что я не буду болтать?

Артур явно не хотел отвечать на этот вопрос, но оставить Флейту в неведении он не мог. Не получив вразумительного ответа, девушка наверняка бы отказалась отдела и правильно поступила бы.

– Неделю назад Баркат посетил один твой знакомый. Когда-то давно он был другом моего хозяина, но потом их жизненные пути разошлись. Однако мой господин по-прежнему доверяет слову этого человека.

– Что-то я не припомню среди моих знакомых вельмож, темнишь, морячок!

– Поручившийся за тебя человек не вельможа, он тот, на кого ты работала в Альмире несколько месяцев назад, после чего, кстати, и покинула Филанию.

Флейта кивнула. Теперьдевушке стало понятно, почему Артур петлял языком и избегал называть имен. Имперские власти не только преследовали магов, но и сурово наказывали всякого, кто общался с ними. Старый ворчун Мартин Гентар нашел ее в Баркате, но не счел нужным найти и поговорить. Вместо этого маг подложил ей такую вот свинью, хотя, с другой стороны, он дал ей возможность хорошо заработать. Грех винить человека, оказавшего тебе услугу.

– Где я могу его найти? – спросила Флейта.

– К сожалению, слишком долгое пребывание в имперских городах ему противопоказано, впрочем, как и мне, – уклончиво ответил Артур, намекая, что маг покинул торговую столицу. – Ну что, ты берешься задело?

– А как же эта ночь, банда «прыгунов»? – неожиданно вспомнила Флейта про гибель охранников. – Неужели это был лишь…

– Экзамен, – сухо ответил пират, – суровый экзамен, который ты успешно прошла.

– А если бы…

– Слушай, я наравне с тобой рисковал своей шкурой и не мучаюсь угрызениями совести! – повысил голос Артур, не хотевший слушать упреков. – «Прыгуны» попортили немало крови и мне, и моему хозяину. Мы решили совместить приятное с полезным: проверить тебя в деле, а заодно и преподать мерзавцам хороший урок. Я никого не подставлял, я заплатил Гильдии за обычную работу, с которой, кстати, ее бойцы не справились, но никто в этом не виноват! Смерть исполнителей входит в число непредвиденных обстоятельств, оговоренных договором. Я же не требую с Гильдии денег обратно, так с какой стати ты пытаешься меня в чем-то обвинить?

– Меня только интересует, что было бы, если бы я погибла?! Ты что, устроил бы еще один экзамен для очередного дурачка-претендента?!

Флейту опять начали мучить сомнения. Поведение Артура казалось странным, не говоря уже об обстоятельствах, при которых проходило их общение. Она опасалась браться задело даже ради очень больших денег. Одно дело риск поскользнуться на мокрой крыше или быть пойманной стражей на месте преступления, а другое – отсутствие доверия к партнеру. В лучшем случае ей бы недоплатили, в худшем случае – убили бы или сдали бы властям.

– Конечно, нет. Я не настолько вынослив, чтобы так весело проводить каждый вечер. К тому же других претендентов просто нет, так что пришлось бы идти на дело одному.

Артур хитро улыбнулся, отчего его наголо бритая голова стала походить на лыбящийся череп с пиратского флага. Он понимал, чего боялась Флейта, и точно знал, как ее разубедить. Из открытого ящика стола один за другим появились мешки с деньгами.

– Здесь пятнадцать тысяч золотом, твой задаток, – Артур обвел рукой внушительную груду мешков, – а здесь еще десять тысяч, в счет моей доли.

Крышка стола прогнулась под весом новой партии тяжелых мешков.

– Двадцать пять тысяч сейчас, тридцать пять по выполнении. Когда платят такие деньги авансом, то не избавляются от исполнителя. Хочешь – верь, хочешь – нет. Даю тебе день на раздумье, жду завтра в полдень в этой комнате. Если не придешь, поеду один. Плодотворных раздумий!

Артур демонстративно отвернулся и отошел от стола к окну. Последний аргумент был приведен, больше он ничего рассказать не мог. Слово, данное заказчику, ограничивало его возможности убеждения. Слишком многое оставалось для девушки неясным, не каждый вор возьмется задело, в котором чересчур много «но» и откровенных тайн. Он сделал все, что мог; играть или не играть на этих условиях, решать должна была Флейта.

– И еще один вопрос, – сказала охранница уже в дверях. – Почему ты решил, что я выдержала испытание этой ночью?

– Ты быстро учишься и не идешь на необоснованный риск. Ты лучше других освоила ходьбу по канату и выдержала бой против пятерых без единой царапины. Эмоции не парализуют твой разум и не выводят сознание из-под контроля. К тому же твоя рука, крушение ставен было впечатляющим зрелищем, – отбарабанил Артур, ожидавший этого вопроса.

– Но я же бросила тебя!

– Если бы ты осталась, мы оба погибли бы. Ты бежала и дала возможность ускользнуть и мне. Господа разбойники долго не смогли отойти от шока, а я этим воспользовался. На этом все, мне нужно выспаться, извини…

Флейта ушла. Впереди у нее был долгий день; день, полный раздумий, борьбы здравого смысла и страстей; день душевных мук и воспоминаний, в конце которого она должна была принять решение, менять ли свою нынешнюю жизнь и пускаться лив новую авантюру.

История 3 За правое дело!

Солнце еще стояло высоко, но в воздухе уже похолодало. Близился к концу второй день пути. Сардок – не такая уж и большая провинция, на коне ее можно пересечь всего за несколько дней. Вчера рано утром Намбиниэль покинул Иверону, а этой ночью должен был достигнуть границы Токано.

«Если, конечно, ничего не случится в пути, – думал всадник, внимательно следивший за окрестностью и то и дело привстающий на стременах. – Постов стражи на этой дороге нет, но может встретиться конный разъезд, или охрана какого-нибудь путешествующего вельможи будет не в меру бдительна. Джер и Карвабиэль могут опоздать, тогда придется ждать, надеюсь, не дольше трех-четырех часов».

За поворотом дороги скрылась последняя винокурня, впереди было поле, небольшой лесок, пересекаемый точно посередине извилистой лентой безымянной речушки, затем холмы, опять лесок и маленькое озеро, на берегу которого находилась забытая даже сборщиками подати деревушка. Именно в это глухое поселение и направлял свою гнедую Намбиниэль, там условились встретиться трое эльфов, два дня назад покинувших Иверону. Ехать порознь предложила Джер. «Она приняла мудрое решение. Трое эльфов да еще на конях и при оружии вызвали бы подозрение. Меня и так уже останавливали трижды, досматривали, расспрашивали, выведывали, цеплялись к словам, придирались к бумагам и пытались в чем-то уличить, а если бы поехали вместе, то вообще спасу бы не было от людских ищеек».

Намбиниэль тяжело вздохнул, жить среди людей было несладко, даже в Сардоке, в провинции, на добрых две трети населенной его собратьями. А что говорить про другие края, про остальной мир людей, где эльфы были чужаками, представителями когда-то могущественной, а ныне медленно вымирающей расы, жалкими пережитками прошлого, ненужными, как развалины древних городов и руины разрушенных замков.

Когда-то давным-давно мир был совсем другим, намного чище и красивее. Он принадлежал им, эльфам, но об этой легендарной поре остались лишь призрачные воспоминания, записанные предками в толстые книги, которые были теперь или безвозвратно утеряны, или пылились на полках имперских библиотек, куда вход им, представителям древнего народа, был запрещен под страхом смертной казни.

Намбиниэль не застал той прекрасной поры, хотя ему было более двухсот лет. Не застал ее и его отец, и отец отца, и даже прадед. Никто из его ближайших предков не помнил эпоху «начала конца», когда пала могущественная эльфийская империя и настала эра мрака и невежества, пора становления первых человеческих королевств.

Внешность у эльфов обманчива: с виду чуть более двадцати лет, а в душе уже дряхлый старик, переживший не одно человеческое поколение. Если бы он жил только среди сородичей, то чувствовал бы себя совсем по-другому, но, как ни крути, эльфам испокон веков приходилось общаться с людьми, выживать в их среде, приспосабливаться к их высокому темпу жизни. На трон восходит один император, не успеешь и глазом моргнуть, как он умирает от старости и править начинает его наследник. Преемственность образа мысли нехарактерна для любой королевской династии. Каждый властелин пытается сделать все по-иному: отменяет законы своего предка и ставит на должности новых людей. Проходит немного времени, и все начинается опять: новые порядки, новые налоги, новые реалии и лица. Как жить в мире, в котором каждый год все по-другому? Как иметь дела с людьми, если пышущие здоровьем юноши всего через несколько десятков лет превращаются в беззубых, немощных старцев, а детеныши каких-то жалких пятнадцати лет от роду уже осознают себя зрелыми мужчинами?

Одним словом, эльфам было непросто. Примерно так же чувствовали бы себя люди, если бы им пришлось подлаживаться под жизненный цикл кошек и собак, текущий слишком быстро и длящийся неимоверно кратко.

Конь вдруг заржал и затанцевал на месте. Умное животное подавало знак хозяину, что неподалеку притаилась опасность. В просветах жиденькой рощицы, идущей вдоль дороги, быстро замелькали тени. «Люди, пятеро, на лошадях», – мгновенно оценил ситуацию эльф. Деться было некуда, вокруг паровое поле, а два ряда идущих в шахматном порядке молодых деревьев могли стать укрытием лишь для кролика или иной мелкой живности. Встреча с всадниками была неизбежной, тем более что они уже наверняка заметили его. Намбиниэль поспешно надел шляпу, прикрывшую длинные, заостренные на концах уши. Жмущий голову убор и просторный серый плащ делали одинокого всадника издали похожим на человека, чересчур высокого и худого, но подобные мелочи трудно разглядеть, когда мчишься на полном скаку.

Как только из-за деревьев появился первый всадник, эльф чертыхнулся и скинул на землю бесполезную шляпу. Досмотр был неизбежен, это был конный разъезд имперских войск, а не вооруженные ротозеи местного герцога. Недавние волнения в Ивероне послужили причиной усиленного патрулирования дорог и значимых населенных пунктов. Дополнительные войска в провинцию не вводились, к виноградным лозам Сардока и так крепко присосалась аж целая кавалерийская дивизия, куда уж больше?

Пятеро всадников заметили эльфа и, перейдя на шаг, незамедлительно развернули лошадей в его сторону. Намбиниэль прищурил глаза, пытаясь разглядеть на черных, сливающихся в одно сплошное пятно мундирах знаки различия. «Кажется, взятки можно избежать, а вот дорожный мешок к досмотру приготовить придется, – подумал эльф, заметив на плечах одного из всадников офицерские эполеты. – Одна радость: документы в порядке, да ничего запрещенного с собою нет».

Отряд разделился шагов за десять: офицер и пара солдат подъехали спереди, а остальные двое объехали путника полукругом и остановились сзади, отрезав тем самым ему путь к отступлению. Под бесстрастным взглядом голубых глаз молодого командира Намбиниэль достал из-за пазухи аккуратно свернутые в трубочку проездные документы и, не дожидаясь требования, первым протянул их для ознакомления.

– В порядке, – отрывисто произнес офицер, после того как внимательно изучил три бумаги с печатями магистрата Ивероны: акт гражданства, разрешение на ношение оружия и свидетельство об уплате дорожной подати.

– Вещи досматривать будете? – спросил эльф, беря в руки Дорожный мешок.

– Не стоит, – отмахнулся офицер. – Покажите лучше ваш меч!

– У меня его нет, – приветливо улыбнулся Намбиниэль, скидывая плащ на землю. – С собой только кинжал, смотреть будете?

– Странно как-то получается, господин Мансоро, – заподозрил что-то неладное офицер. – Вы платите сто сонитов в год за право ношения меча, отправляетесь в дорогу, а оружие оставляете дома, почему? Неужели не боитесь разбойников?

– Опасаюсь, – честно признался Намбиниэль, – только не могу понять, чего больше: погибнуть от руки грабителей или потерять вещь, доставшуюся мне по наследству.

– Допустим, – задумчиво пробормотал офицер, – а куда, собственно, путь держите? Почему не по торговому тракту едете?

– В Баркат, по дороге хочу навестить родственников, проживающих вон в той деревушке. – Эльф махнул рукой в сторону леса.

Командир патруля закусил от досады губу. Эльф вел себя на удивление спокойно и учтиво, не задирал нос, как обычно делали его собратья, не выражал недовольства властями и четко отвечал на все вопросы. Придраться было не к чему, а до банального копания в грязном тряпье опускаться не хотелось, тем более что иверонский эльф уплатил дорожную подать в полном размере, а значит, был освобожден от досмотра на территории всей провинции.

– Можете ехать, – небрежно махнул рукой офицер. – Советую позаимствовать у вашей деревенской родни оружие. В Токано сейчас неспокойно, бандиты озорничают…

«Надо же, культурный да заботливый, – отметил про себя Намбиниэль, когда патруль отъехал в сторону. – Надо признать, далеко не самый худший экземпляр человека». Общение с тремя предыдущими разъездами прошло в куда более напряженной атмосфере. Сославшись на особое положение в провинции, грубые солдафоны во главе с мародерами-сержантами перерыли весь дорожный мешок и даже настаивали на проведении личного досмотра. От унизительной процедуры пришлось откупаться трижды, в результате его кошель отощал на двадцать три сонита.

Намбиниэль Мансоро не давал взяток, даже не платил, он расплачивался звонкой монетой не с людьми, а с самой судьбой за то, что не дала сгинуть во время многочисленных стычек или погибнуть от рук наемных палачей, которые так любят внезапно навещать мирно спящих жертв. Он был борцом за свободу своего народа, за возрождение эльфийской цивилизации и ее былого величия, однако в отличие от большинства своих сородичей никогда не лез на рожон и не перечил представителям власти, тем более носящим оружие и умеющим им пользоваться. Глупо спорить со злой собакой, ее нужно обмануть или, на худой конец, отравить.

Имперский патруль наконец-то скрылся из виду. Эльф поднял с земли плащ и не спеша пустил кобылу к уже видневшемуся на горизонте лесу. Встреча с военными не напугала Намбиниэля, но заставила призадуматься. Это был один из шести конных разъездов, регулярно патрулирующих округу. Куда они мчались до встречи с ним? Почему не осмотрели дорожный мешок и так настойчиво расспрашивали про оружие, ссылаясь на тревожные времена и намекая на опасности, подстерегающие путников на дорогах? Из всех возможных вариантов ответа правдоподобным был только один. Что-то произошло впереди: или на дороге, или в лесу. Скорее всего разбойничье нападение. Они пустились в погоню за преступниками, но потеряли след, поехали не в том направлении и слишком поздно осознали ошибку, чтобы гнать коней в противоположную сторону. По крайней мере он на дороге подозрительных личностей не встречал, мимо него за последний час прогрохотали три крестьянские повозки и прошли двое монахов, настолько тщедушных и убогих, что просто не могли оказаться переодетыми разбойниками.

Мнительность – плохая черта, она непременно приведет к сумасшествию, но те, кто забывает про осторожность, сами накликивают на себя беду. Не слезая с лошади, Мансоро достал из-за спины дорожный мешок и извлек из него хлыст с укороченной рукоятью, но зато длинный и чрезвычайно крепкий: две дюжины переплетенных между собой тонких стальных волосков, обшитых снаружи войлоком. Бедная кобыла умерла бы или взбесилась после первого же удара, но ее как раз эльф подстегивать и не собирался.

Дурные предчувствия не обманули Намбиниэля. На обочине дороги, не доезжая пятидесяти шагов до перекрестка, стояла пустая карета. Шесть еще теплых трупов, два из них женских, лежали в дорожной пыли среди куч вываленных из сундуков тряпок. Разбойники забрали все ценное и увели лошадей, судя по брошенной тут же упряжи, четверых.

Мансоро подъехал к брошенному экипажу ближе и закрыл распахнутую настежь дверцу. Два сцепившихся в смертельной схватке льва красовались на зеленом поле запыленного герба. Дело было серьезным, нужно было как можно быстрее выбираться из округи, где вскоре будет полно солдат. Обычный дорожный сброд из беглых каторжников и крестьян не осмелился бы напасть на экипаж баронета Аркоса, родного и любимого племянника местного герцога. На такой наглый поступок могли решиться или крепкая банда из бывших наемников, или засланные убийцы, которым было трудно добраться до баронета в городе или в родовом замке. Мансоро не сомневался, что какими бы ни были истинные причины нападения, люди обвинят в нем недовольных новыми поборами эльфов. Однако дело было даже не в этом, очередная ложь из уст людей волновала путника гораздо меньше, чем опасная банда, разгуливающая где-то неподалеку.

Тревожные предположения заставили Намбиниэля ненадолго задержаться на месте недавней трагедии. Судя по состоянию колес и рессор, бойне предшествовала погоня. Перед кареты был обращен в сторону поля, значит, нападение произошло в лесу. К тому же разбойники не любят открытых пространств, слишком высока возможность случайности. Они напали в чаще, в чащу же и ушли после того, как закончили дело. По мнению эльфов, люди были недальновидными существами с врожденно ограниченными мыслительными способностями, но не настолько глупыми, чтобы не заметить очевидного. Маленький отряд, встретившийся ему по пути, не гнался за бандитами, а спешил за подмогой. Молодой офицер побоялся преследовать шайку и углубляться в лес, тем более на лошадях. Страх, что бандиты могут вернуться, позарившись на казенное обмундирование и их коней, был настолько силен, что командир даже не выставил пост возле тела убитого баронета. Окажись на его месте, Намбиниэль поступил бы точно так же. К чему рисковать живыми ради мертвых, которым абсолютно все равно, где лежать и как долго?

Беглый осмотр тел не дал пищи для размышлений. Стычка была недолгой, пара вооруженных слуг вместе с кучером не смогли отстоять жизней своего господина и его родни. Все жертвы были зарублены. Рубцы ровные и обширные, значит, мечи были остро заточены, но из дешевой стали, поскольку убийцам пришлось прилагать усилия при ударах. О численности напавших судить было нельзя, как, впрочем, и о том, являлись ли они эльфами или людьми. Среди и тех и других было слишком много не только «мстящих», но и «жаждущих легкой наживы».

Ладонь эльфа звонко хлопнула по крупу лошади, дольше задерживаться возле кареты не было смысла. Из двух зол – встреча с бандитами и объяснение с военными, прочесывающими округу, – Намбиниэль выбрал меньшее и поспешил в лес.

Солнце только что село. Свет месяца едва отражался от спокойной глади маленького озера. Деревенские детишки закончили шумные игры у воды и разбежались по домам. Парочка рыбаков заканчивала латать прохудившуюся лодку. Наступила тихая ночь, а на смену ей непременно придет обычный, ничем не примечательный день, полный неспешной работы и скучных хлопот по хозяйству. Суета не была присуща этому месту, находившемуся на границе двух имперских провинций.

Жителям деревушки повезло. Герцоги Токано и Сардока уже более двадцати лет не могли договориться, где должна пройти граница их владений. До Имперского Суда тяжба не дошла. Несколько спорных акров земли слишком незначительный повод, чтобы беспокоить придворную знать и верховные органы правосудия, тем более что земля принадлежала не управителям провинций, а Императору, которого беспокоила лишь нерушимость внешних рубежей, а не то пройдет ли граница между принадлежащими ему провинциями по опушке леса или по холмам на противоположном берегу. Для Короны разницы не было, а вот крестьяне лишь выиграли, поскольку принципиально забывшие о спорном вопросе герцоги не посылали сюда сборщиков податей и так и не одарили ничейной землей ни одного из своих верных вассалов. Появление в забытой деревушке эмиссаров одной стороны непременно привело бы к ответным действиям другой. Портить же отношения с соседом из-за пары тысяч сонитов ежегодных поборов казны ни одному из вельмож не хотелось.

Обделенные вниманием властей и осиротевшие без господина крестьяне жили припеваючи. Добротные дома, а не дырявые халупы, краснощекие лица и весело играющие целыми днями, вместо того чтобы хлопотать по хозяйству, детишки были для Джер чем-то вроде идеала размеренной сельской жизни; жизни, к которой о на стремилась в душе и которой ей никогда не суждено было достичь. Злоба, распри и ненависть обходили это глухое местечко стороной. Здесь на протяжении целых десятилетий люди жили мирно с эльфами и даже роднились, а несколько лет назад в заброшенной избушке на окраине леса поселилось семейство неизвестно откуда прибредших в округу орков. Они быстро изучили местный язык, дикую смесь человеческого и позднеэльфийского, с большой примесью восточнотоканского и западносардокского диалектов, и стали неотъемлемой частью маленького мирка пограничья.

«Ах, если бы так было везде! Почему мы сами создаем себе проблемы, а потом пытаемся героически их разрешить? – думала Джер, сидя в кресле на открытой террасе. – Намбиниэль прав, нужно бороться не против людей. Это не та постановка вопроса. Все зло в мире оттого, что одни хотят жить за счет других, не только оторвать себе пожирнее кусок, но и повелевать чужими душами и телами. Сейчас миром правят люди, мы боремся против них. Когда-то эти земли были нашими, а среди тысяч голов безвольного рабского скота нашлось несколько десятков людей-смельчаков, решивших оказать сопротивление. Они выиграли, хотя в конечном итоге, конечно же, проиграли, поскольку сами погибли в ожесточенной борьбе, а когда враг был повержен, то их место заняли те самые подлые и трусливые негодяи, которые во время войн прятались за спинами настоящих бойцов. Что же получилось в результате? Обычная перестановка мест: раб стал господином, а бывшие хозяева превратились в безропотных слуг. Разве это стоило моря крови, стольких страданий, что довелось пережить и тем, и другим?

Намбиниэль прав. Мы не только должны прийти к власти, но и уцелеть, уцелеть любой ценой, иначе наша победа не будет иметь смысла. Нужно не только сокрушить старое, но и построить новое. Нельзя допустить, чтобы новое общество возводилось по старому чертежу, а изменения ограничились лишь заменой материала. Лично мне без разницы, в какой лачуге прозябать: низ каменный, а верх деревянный, или наоборот. Я хочу жить в прекрасном дворце мироздания, где все гармонично и нет затхлых каморок».

– О чем задумалась, неужели все о том же? Глупо и непрактично использовать свободную минуту на такую ерунду, – прозвучал за спиной эльфийки приятный мужской голос.

Девушка вздрогнула и чуть не выронила из задрожавшей руки стакан с молодым виноградным вином. Джер ненавидела Карвабиэля за его идиотскую привычку незаметно подкрадываться и нарушать размеренный ход чужих раздумий. Они были вместе, сражались бок о бок за одно дело, но все же каждый из них имел право ненадолго остаться один, уединиться со своими мыслями и мечтаниями и позабыть о той грязи, в которой каждый день приходилось возиться.

– Ну, не сердись, не сердись! Ты самая умная из нас, не говоря уже о том, что своей небесной красотой почти затмила богиню Шевару. – Карвабиэль весело рассмеялся и по-детски наморщил курносый нос.

– Почти?!

– Извини, милая, тебя я люблю, как сестру, а великую Шевару почитаю, как маму. Первое место в сердце моем занято… смирись!

Пребывая, как всегда, в хорошем расположении духа, Карвабиэль выстрелил в самолюбие Джер еще парочку сомнительных комплиментов, после чего успокоился и уселся на крыльце прямо у ног стиснувшей от злости губы красавицы.

Карвабиэль был молод по меркам эльфов, ему на днях исполнилось всего пятьдесят пять лет. Он выглядел намного старше своих эльфийских сверстников и внешне лишь отдаленно напоминал представителя древнего народа. Высок, но не худощав, строением грудной клетки и поражающим взор количеством на ней мышц он больше походил на человека. О веснушчатой физиономии весельчака и говорить не стоило: Карвабиэль был рыж, скуласт и конопат, как деревенский пастух. Непослушные волосы постоянно пытались скрутиться в колечки и сваляться в комки, отчего тот кошмар, который обычно был у него на голове, скорее походил на плохо выщипанный кусок корпии, нежели на традиционную прическу эльфийских мужчин: длинные, прямые волосы с коротко выстриженной челкой. Уши юноши были чересчур коротковаты, глаза слишком широки, нос курнос, а на щеках многовато волос. Единственным, к чему нельзя было придраться, были два ровных ряда мелких белоснежных зубов. Они были совершенно эльфийскими, хоть портрет с его улыбки пиши.

Джер сдержалась, подавила в себе внезапную вспышку гнева. Девушка уже давно привыкла к вызывающей манере общения и к необычной внешности своего напарника. Что тут поделать, если родители Карвабиэля жили в такой же глухой деревушке на отшибе цивилизации и были ужасно поражены, когда случайно узнали, что, оказывается, между эльфами и людьми давняя и непримиримая вражда. Менять что-либо было уже поздно. Момент познания истины наступил, когда их сыну исполнилось двадцать лет.

– Карв, тебя можно спросить? – прошептала Джер, не сводя глаз с глади озера.

– Один вопрос – один сонит, – невозмутимо ответил юноша, насаживая на кинжал аппетитный кусок обжаренной в масле рыбы. – Если хочешь исповедоваться в грешках, то за десять сонитов готов слушать и сочувственно кивать головой около получаса, дольше не выдержу, извини… Прослушивание философских изречений тебе обойдется немного дороже, но на первый раз, так уж и быть, пару монет уступлю.

– Ты когда-нибудь бываешь серьезным? – со вздохом спросила Джер, не в силах далее терпеть пустого словоблудства.

– Когда выпью, – честно признался Карвабиэль, – поэтому и не притрагиваюсь к вину последние пятнадцать-шестнадцать лет.

Действительно, Джер никогда не видела напарника с кубком вина в руке. Даже на празднествах полуэльф-получеловек ел за двоих, но пил только воду или горячий травяной настой. Окружающие списывали его странную привычку на дурное происхождение, но Джер подозревала, что дело было совсем не в этом.

– Почему ты с нами? – внезапно спросила Джер.

– С кем «нами»? – переспросил Карвабиэль, чуть не подавившись рыбной костью.

– Почему ты вступил в Джабон? Почему кочуешь по Империи, а не уехал в Авли или не ушел в шермдарнские степи? Почему пошел за Намбиниэлем, хотя в грош не ставишь наши идеалы и не веришь в победу? – выпалила на одном дыхании Джер и замолчала в ожидании ответа.

– Ты мне не доверяешь? – Карвабиэль повернулся и посмотрел девушке прямо в глаза. – Ты считаешь, что я ненадежен и могу предать, если уже не сделал этого?

– Нет. – Джер смутилась, ей была неприятна такая агрессивная постановка встречного вопроса, но внутреннее «я» жаждало получить ответы, понять мотивы и ход мыслей соратника, с которым почти каждый день приходилось находиться рядом на протяжении долгих месяцев, а порой и лет. – Просто хочу ясности, ведь между единомышленниками не должно быть тайн.

– Налей! – Выплеснув на землю воду, Карвабиэль протянул девушке стакан.

– Ты уверен?!

– Хочешь, чтобы я отшутился, или решила серьезно поговорить?

Напарник опять ответил в свойственной ему манере, вопросом на вопрос. Но сейчас было не самое подходящее время, чтобы раздражаться по пустякам. Джер отложила лекцию о правилах хорошего тона на потом и налила вина. Карвабиэль Долго смотрел на темно-красную жидкость, плескавшуюся в стакане, а потом выпил ее решительным залпом и неизвестно зачем грохнул днищем стакана о крыльцо.

– Ну что ж, ты сама напросилась, но рот мне теперь не затыкай! – Голос напарника стал каким-то другим, более резким и жестким; щеки мгновенно раскраснелись, видимо, в голову с непривычки сразу ударил хмель. – Ты задала совсем не те вопросы, чтобы действительно понять «почему». Ответить только на них – значит солгать; начать с них – только запутать, поэтому я уж выскажу сразу все, с начала… с самого начала! – Карвабиэль призадумался, эмоции, сокровенные мысли и чувства обретали в его голове форму крадущих суть слов. – Начну с того, что я полукровка. Ни для кого это не новость, достаточно на рожу мою посмотреть, но каково быть наполовину эльфом, а наполовину человеком, «чистокровному» никогда не понять. Я изгой, существо неполноценное с точки зрения и одних, и других. Люди ненавидят во мне эльфа, а вы презираете мою человеческую половину.

– Это не так! – перебила Джер, но тут же пожалела об этом. В глазах напарника вдруг промелькнула затаенная в душе ненависть.

– «Вы» значило эльфы, все в целом, а не ты или Намбиниэль, – уточнил Карвабиэль, проклиная про себя Джер за то, что сбила с мысли. – Полукровка – существо неполноценное. Меня не дразнили в детстве, у нас в деревне почти вся детвора такая, но потом пришлось туго. Незадолго до моего двадцатилетия я впервые задал себе вопрос: «Кто я?» Я слишком отличался от отца, да и на мать был не очень-то похож. Примерно год понадобился, чтобы понять, а затем еще года три, чтобы принять и свыкнуться. Потом я сглупил. Вместо того чтобы жить припеваючи в своей деревушке, отправился в «большой мир». Жажда подвигов, приключений и прочей ерунды… – Карвабиэль весьма выразительно покрутил пальцем возле своего виска. – Приключений было много, но совершенно не тех, о которых грезил ночами несмышленый деревенский паренек. Меня шпыняли и те, и другие. Куда бы я ни пришел, в какое королевство ни забрел, везде было одно и то же: люди тыкали в меня пальцем, а эльфы презрительно воротили носы. Вопрос: «Как дальше жить?» стоял весьма актуально, а пока я не нашел ответа, приходилось скитаться и терпеть унижения, но я знал, точнее, нутром чувствовал, что в конце концов найдется кто-то, кто отнесется ко мне более благосклонно, как к равному, а не ущербному существу.

– Ты хочешь сказать… – Джер осенила догадка.

– Совершенно верно, – кивнул Карвабиэль. – Ты и твои товарищи посмотрели сквозь пальцы на мое происхождение, именно поэтому я с вами. Я нашел место, где мне комфортно, где я чувствую себя среди своих. Моя жизнь могла сложиться и по-другому. Пригрел бы меня Корвий, были бы мы сейчас врагами, носил бы я позолоченные эполеты имперской разведки и ловил бы проклятых эльфов-бунтарей.

– Неужели?!

– Я сказал, если бы жизнь сложилась по-другому. Сейчас уже поздно что-то менять, да и не хочется. Да, я не верю в победу нашего дела, но никогда не предам. Двадцать лет, как я состою в Джабоне, двадцать лет, как ощущаю себя эльфом, переделывать себя в человека неохота…

Карвабиэль закончил рассказ и ушел. Разгоряченной голове захотелось остудиться, прохладная вода озера была самым подходящим средством, чтобы выгнать из крови хмель и отогнать дурные мысли. Мужчина плавал около получаса, затем вернулся и был прежним Карвабиэлем, трезвым и веселым.

На этот раз лошадь не стала танцевать, а затрясла загривком. Кто-то хорошо умеет дрессировать собак, а Намбиниэлю удавалось находить общий язык с лошадьми. Благородные животные почему-то симпатизировали эльфу и поэтому стремились всячески облегчить его жизнь. Условный знак обозначал, что впереди враги, что они притаились в засаде и терпеливо ждут приближения путника. К сожалению, лошадь не могла сказать наезднику, сколько разбойников попряталось по кустам и как они были вооружены. Жертвы на дороге были зарублены, а не застрелены, но это по большому счету ничего не значило. Неблагоприятный ветер, страх повредить дорогие наряды, которые разбойники забрали с собой, нежелание искать стрелы по всему маршруту погони и многие другие обстоятельства могли заставить грабителей удержаться от использования луков и ударить в мечи. Гадать было бессмысленно, нужно было рассчитывать на худшее.

«Если у них есть арбалеты или луки, то выстрелят из засады и побегут обирать труп. Живой я им ни к чему. От самодельных стрел, выпущенных из плохеньких луков, я уклониться успею, а вот с болтом не поиграешь, слишком скорость большая, прошьет насквозь, даже ухом не поведу!»

Намбиниэль остановил лошадь, бесшумно соскользнул на землю и, прихватив кнут, углубился в чащу. Близко растущие друг к другу деревья, раскидистые кусты и высокая трава, доходившая почти до колен, как нельзя лучше благоприятствовали отчаянной затее.

Лошади чуют других живых существ по запаху. Если находишься в поле или на другой открытой местности, то нужно быть осторожным и не полагаться только на нюх верного хвостатого друга. На каком расстоянии животное почувствует приближение врага, во многом зависит от ветра: его силы и направления. Может, за полмили, а может, и не обнаружит вообще. В лесу все проще: ветра нет, но обилие иных ароматов снижает восприимчивость лошадиных ноздрей в несколько раз. Это, с одной стороны, ужасно плохо, а с другой – чертовски хорошо. Намбиниэль знал, что враги поджидали его впереди по дороге на расстоянии не более пятидесяти шагов, поэтому, спешившись, он стал продвигаться в противоположном направлении. Замысел эльфа был прост: обойти засаду и напасть на разбойников сзади. Много их быть не должно было, иначе лесная братия не стала бы томиться по колючим кустам, а расселась бы прямо на обочине, предварительно повалив несколько деревьев и перекрыв ими дорогу.

Низко пригнувшись, Намбиниэль почти полз по сырой траве. Даже днем солнечные лучи с трудом пробивались к земле сквозь густую листву деревьев. Всего в паре шагов от дороги начиналось вечное царство сырости, паутины и кровососущей мошкары. Но кроме насекомых в зарослях водились и иные обитатели. Эльф чуть не наступил на хвост змее. Гадюка испугалась и кинулась, впившись острыми зубами в сапог немного повыше лодыжки. К счастью, кожа оказалась добротной, Намбиниэль почувствовал легкое сдавливание, но прокусить сапог змея не смогла. Быстрым ударом кинжала эльф отделил голову лесного гада от хвоста и откинул обе части подальше в сторону.

Его жизнь была в безопасности, но сапоги нужно было срочно менять, осколки зубов застряли в плотной коже, и оставшийся на них яд с течением времени непременно проел бы дыру. Шеварийская гадюка редко встречалась в этих лесах. В отличие от местных сородичей она была крайне неповоротливой, но чрезвычайно ядовитой. Ее яд мог впитаться в любую материю, забиться в любую щель и вызвать раздражение кожи, чесотку, жар, сны наяву и прочие неприятные симптомы легкого отравления.

Немного подумав, Намбиниэль выбросил кинжал. Тонкое, обоюдоострое лезвие с обшитой выцветшей кожей рукоятью было скорее не оружием, а универсальным инструментом, заменявшим в долгих походах отмычку и вилку. Есть с кинжала эльф уже не стал бы, даже после того, как тщательно промыл бы поверхность. Намбиниэль не был брезглив, но у каждого есть свои представления о чистоплотности, через которые не переступить.

За разросшимся кустом ракитника начинался неглубокий овраг, заросший травой и заваленный сгнившими ветками. Если спрыгнуть в него, то можно было бы легко подобраться к месту, где по расчетам эльфа должна была находиться позиция стрелков. Будь Намбиниэль помоложе лет эдак на сто – сто пятьдесят, то непременно так и поступил бы, но жизненный опыт, основанный прежде всего на собственных ошибках, удержал путника от легкомысленного шага. Тихонько брошенная вниз ветка развеяла последние сомнения, из-под завала послышалось недовольное шипение. С одной гадюкой можно было сладить, а что делать, если там копошилось около сотни? Углубление, сырость, сгнившая древесина – лучшего места для змеиного лежбища не придумать.

Овраг пришлось обходить, точнее, обползать, продираясь сквозь кусты и узкие пространства между растущими почти вплотную деревьями. Неимоверно замедляла продвижение необходимость сохранять тишину. Шум раздвигаемых кустов и треск поломанных веток могли привлечь внимание охотников на людей, которые вот-вот должны были сами превратиться в жертвы.

Разбойники прятались за поваленным деревом в пяти шагах от обочины. Их было двое: один стрелок с охотничьим арбалетом, второй – здоровенный детина в драной накидке, надетой на голое тело, и с топором, воткнутым в гнилой ствол. С дороги лесных братьев было не видно, а вот сзади их сгорбленные спины были заметны аж за двадцать шагов.

«Двое, всего двое. – Тонкие губы эльфа искривились в зловещей ухмылке. – Это будет легко… и очень приятно!»

Намотав на левую руку плащ и приготовив для удара кнут, Намбиниэль медлен но опустился с четверенек на живот и бесшумно, извиваясь, как гадюка, всем телом, пополз вперед.

Заношенную до дыр кожаную куртку стрелка, ранее черного, а ныне грязно-серого цвета, когда-то носил имперский кавалерист. На превратившейся в лохмотья накидке верзилы виднелись фрагменты гербового рисунка. Сомнений быть не могло, в засаде притаились или дезертиры, или отчаявшиеся головорезы, не погнушавшиеся нападением на имперских солдат. Избавить мир от подобных мерзавцев – не грех, главное, чтобы негодяи не одолели воспылавшего в благородном порыве поборника справедливости. Чем ближе подкрадывался Намбиниэль, тем отчетливее понимал, что прирезать обоих будет не так уж и просто. Стрелок не убирал палец с курка, а в землю возле ладони здоровяка был воткнут огромный охотничий нож, которым он наверняка ловко умел пользоваться.

Одновременно убить двоих эльфу не удалось бы. Укрывшись за деревом шагах в пяти от томящейся в изнурительном ожидании парочки, Намбиниэль напряженно размышлял, на кого же сначала напасть. В конце концов решение было принято: первым к предкам должен был отправиться стрелок. Схватка с разъяренным верзилой, вооруженным ножом и топором, была куда привлекательнее перспективы получить стальной болт в живот.

Эльф слегка приподнялся на руках и напряг спину перед прыжком. Ждать было нечего, настала пора действий. Однако внезапно послышавшийся со стороны дороги цокот копыт помешал коварному нападению со спины.

Разбойники повели себя странно. Вместо того чтобы затихнуть, они громко заболтали и поднялись в полный рост-Тот, кого они увидели, наверняка был сообщником.

– Все, бездельники, хватит… топайте в лагерь… общий сбор! – как-то неестественно отрывисто и нарочито грубо прокричал женский голос, который, если бы звучал в нормальной тональности, можно было бы назвать приятным и даже мелодичным. – Э-э-эй, Карсо… чья это кобыла на дороге… шагах в ста?!

– Не знай, мимо мы никто не ехать! – пробасил великан с топором, судя по говору, герканец или шевариец, недавно попавший в Империю и еще не успевший освоить язык.

– Фертьэлла сана! – выругалась женщина по-эльфийски. – Ладно… топайте живее… в лагерь… вас ждут!

Разбойники послушались. Недовольно ворча, они собрали пожитки и побрели в лес. Видимо, просидеть всю ночь в засаде было для них куда приятнее, чем предстать пред взором главаря. Не задержался и всадник, он тут же умчался туда, где Намбиниэль оставил лошадь.

Пойти за бандитами следом, обнаружить их становье и донести властям значило не только получить хорошее вознаграждение, ной избавить жителей окрестных деревень от краж, нападений в лесу и ночных набегов. Но, с другой стороны, Намбиниэль уже успел привязаться к купленной три месяца назад кобылице, дарить ее разбойнице-эльфийке не хотелось. Кроме того, сам факт, что его сородич связался с людьми, был невероятно интригующим и подстегивал далеко не праздное любопытство.

Да, эльфы уходили в леса: кто в поисках духовного спокойствия и ради единения с природой, а кто и за легкой деньгой из карманов случайных проезжих. Но они покидали города не в одиночку, а группами, и ни за что бы не приняли в свою общину человека. Рассказы о смешанных бандах – глупые вымыслы, распущенные имперскими властями и подхваченные доверчивыми дураками.

С людьми по лесам бродили полуэльфы, притом только те из них, кто вырос в человеческом окружении и даже толком не знал эльфийского языка. Всадница же была чистокровной эльфийкой. В этом Намбиниэль не сомневался, хоть и не видел ее из-за дерева. Ему было достаточно слышать, как она говорила по-имперски. Так выкрикивает слова только тот, кто сутками общается на мелодичном эльфийском и по неведению полагает, что любой человеческий язык похож на отрывистую барабанную дробь или на собачий лай.

Желание вернуть свою лошадь и старенький дорожный мешок оказались сильнее надежды заработать тысчонку-другую сонитов. Денежные вопросы с властями решать сложно: непременно обманут, да еще и удержат налоги. К тому же поболтать с глазу на глаз с соплеменницей было куда приятнее и полезнее, чем выслеживать грязных, обросших дикарей, считавших, что запах, исходящий от их немытых месяцами тел, лучшее средство от лесной мошкары.

Как только парочка разбойников скрылась в лесу, Намбиниэль выбежал на дорогу. Ему нужно было спешить, увести чужую лошадь – дело нехитрое, для этого требуется от силы минута.

– Долго еще прятаться будешь?! Вылезай-вылезай, они уже уехали, – весело рассмеялась Джер, видя, как из чердачного окна сначала появилась рыжая копна взъерошенных волос, а затем и курносая рожица Карвабиэля.

– Чего смеешься? Их целый эскадрон. Рыскали, обнюхивали, расспрашивали… явно кого-то искали, – пробормотал Карвабиэль и ловко выпрыгнул из укрытия, находившегося на высоте примерно два с половиной метра от земли.

Подобными прыжками Джер было не удивить, она и сама много раз прыгала с крыш домов и со стен замков, при этом во рву не всегда оказывалась вода. Девушка покачала головой и перевела взгляд с растрепанного Карвабиэля на окраину деревни, где еще маячил хвост последней армейской кобылы. Нежданному визиту отряда имперской кавалерии можно было подивиться. Представители местных властей не жаловали к озеру более двадцати лет, а солдат регулярной армии впервые увидели даже старожилы.

– Не эскадрон, а всего лишь три дюжины, – уточнила Джер, с сожалением посмотрев на опустевший кувшин вина. – Ты лучше скажи, когда с детством распрощаться намерен? Мы же перед законом чисты, – хитро улыбнулась эльфийка, – так чего же ты на чердак залез?

– А ты знаешь, зачем мы в Баркат едем? Почему только втроем и почему Намбиниэль темнит? Почему он в Ивероне ничего не рассказал?

Полуэльф превзошел самого себя. На вопрос он ответил не вопросом, а сразу тремя, притом такими каверзными, что Джер захотелось разбить о голову напарника пустой кувшин вместе со стаканом, а заодно и табуретом.

– Знаю лишь, куда мы едем и к кому, то есть ровно столько же, сколько и ты, – произнесла девушка почти по слогам, пытаясь взять себя в руки и не поддаться сильному душевному порыву.

Прошло уже три часа с условленного срока, близилась полночь. Намбиниэль так и не появился, а в округе рыскало больше солдат, чем во время герцогской инаугурации на площади перед собором. А тут еще Карвабиэль вздумал пощекотать ей нервы болтовней о взаимном доверии.

– То-то и оно, что мы-то ничего не знаем, а они… – Карвабиэль многозначительно кивнул головой в сторону удалившегося в лес отряда, – возможно, больше нашего в курсе, поэтому на всякий случай и спрятаться не грех.

– Может, ты прав, – философски заметила Джер. – По крайней мере общение с солдатами было не изприятных.

– О чем расспрашивали-то?

– Да так, ни о чем, – отмахнулась Джер. – Видно, одному из здешних вельмож бандюги хвост поприжали. До утра лес обыскивать будут, но, как всегда, ничего не найдут.

– О чем тебя спрашивали? – настойчиво повторил свой вопрос Карвабиэль, почувствовав, что девушка уводит разговор в сторону. – Чего они такого наплели, что ты вон до сих пор рожу кривишь?

– Рожа бывает только у ослов и у некоторых трусливых эльфов, пристающих с глупыми вопросами! – рассердилась Джер.

– Фу… какое счастье, что я полукровка, – картинно вздохнул Карвабиэль и ехидно сощурился. – Что, не получилось, красавица? Будешь впредь знать, с кем в остроумии тягаться!

– В ослоумии, – проворчала Джер.

– Ладно, отстань от бедного животного и наконец расскажи, о чем с офицером болтала. Опять глазки, поди, строила? Самой уже за двести лет перевалило, пора бы остепениться.

Карвабиэлю все-таки удалось вывести напарницу из себя. В его сторону полетел кувшин, а затем и табурет со стаканом. Хоть ни один из метательных снарядов и не достиг цели, но Джер стало легче.

– Они спрашивали об эльфе, которого на закате встретил их разъезд в поле за лесом. Он ехал в деревню и очень походил на… – Джер осеклась, переживания не дали ей договорить.

– Понятно, на Намбиниэля, – кивнул головой ставший мгновенно серьезным весельчак.

– Офицер интересовался, приехал ли он…

На минуту воцарилось молчание, оба эльфа находились в раздумье. Они не сомневались, что тем путником был их командир, и пытались придумать причины, из-за которых он мог бы задержаться в дороге; любые, кроме одной, которая первой пришла в голову, но о которой было страшно и горько подумать.

– Давай спать, – прервал гнетущую тишину Карвабиэль, – до утра все равно в лес не сунуться. Темнота кромешная, дальше носа своего ничего не увидим, да и солдаты за разбойников принять могут. Сама же знаешь, как их учат: сначала стрелять, а затем разбираться, бандит ты или просто в лесу заблудился.

– Иди, я первой подежурю, – согласилась Джер, доставая из-за спинки кресла короткий меч без крестовины и десяток метательных ножей, – только оружие держи наготове. Если солдаты банду найдут, то к озеру прижимать станут… Нам жарко будет, очень жарко…

Внезапно наступившая темнота помогла Намбиниэлю приблизиться к врагу незаметно. Он застал воровку как раз в тот момент, когда она потрошила его мешок и бесцеремонно выбрасывала на дорогу малоценные, но дорогие его сердцу вещи, безделушки, хранившие на себе отпечаток прошлого, память о событиях давно минувших дней и о погибших товарищах. Такого кощунства нельзя было простить, эльфийка подписала себе смертный приговор. Однако эмоции никогда не заставляли Намбиниэля действовать поспешно и неосмотрительно, порой он был настолько расчетлив и хладнокровен, что ужасался сам. С воровкой нужно было сначала поговорить, а уж только затем успокоить ее грешную душу.

Внешне девица сильно отличалась от разбойничьего сброда. Что-то подсказывало Намбиниэлю, что она поселилась в лесу не только ради наживы. Высокая, стройная, золотистые волосы, собранные на затылке в аккуратный пучок, с ног до головы одета в легкую кожаную броню. Заткнутая за пояс перчатка и композитный лук, висевший за спиной, не оставляли сомнений: девушка редко вступала в ближний бой, она предпочитала пронзать врагов стрелами или издалека, или кружа между ними на лошади.

«Полное соответствие типичному представлению человека об эльфах, или „остроухих“, как они привыкли нас называть. Слабые, трусливые, малодушные существа, боящиеся скрестить мечи в честной схватке, но зато хитрые и изворотливые… Брезгливые слюнтяи, теряющие сознание при виде разрубленной сталью плоти. Вот из-за таких… воительниц… нас давно перестали воспринимать всерьез! Кем может быть эльф с точки зрения обычного человека? Или подлым лучником, стреляющим из кустов, или коварным убийцей, крадущимся в ночи с отравленным кинжалом в руке. Больше мы ничего не умеем, на большее не способны, разве что корчить надменные рожи да часами трепаться о гармонии в мире. Жалкая картина, но все-таки доля горькой правды в ней есть. Мы вымираем, деградируем, в строю остаются далеко не лучшие, такие вон, как эта девица, увлекшаяся опустошением моего мешка настолько, что даже не заметила, как я подкрался вплотную».

Намбиниэль был абсолютно прав. Живя в лесу, кишащем дикими зверями и не менее агрессивными разумными существами, нельзя быть настолько беспечной. Девушка обнаружила присутствие врага, только когда длинные и цепкие пальцы эльфа впились в ее горло. Резкое движение локтем назад не привело к желаемому результату, рука эльфийки ударила пустоту и тут же была заломлена до боли в запястье и локтевом суставе. Попытки вывернуться и пнуть нападавшего тоже не привели к желаемому результату. Мужчина предугадывал все ее действия и умело предпринимал контрмеры, играя с ней, как кошка с мышкой, и не причиняя сильной боли. Лишь когда свободная рука воровки потянулась за кинжалом, мужские пальцы усилили хватку. Девушка вскрикнула и присела, выронив на землю все-таки вытащенный из-за пояса кинжал. Ее тело как будто окаменело, руки отнялись, а по телу прокатилась волна обжигающей, сводящей мышцы боли.

– Тише, не делай резких движений! – прошептал Намбиниэль, припав губами к уху парализованной пленницы. – Никогда не воюй с тем, кто уже держит тебя за горло. Я могу тебя придушить, усыпить или сделать калекой на всю жизнь. Шея – самое уязвимое место на теле эльфа. Всего несколько легких нажатий, и ты уже никогда не сможешь скакать верхом, стрелять из твоего великолепного лука, запускать твои шаловливые пальчики в чужие мешки и делать много-много других вещей.

Девушка молчала. Она не выкрикивала проклятий и не рычала просто потому, что не могла, хотя клокотавший внутри гнев раздирал ее на части. Намбиниэль ощущал учащенное дыхание пленницы, теплоту ее разгоряченного тела, злость, ненависть, желание взять реванш, но, к сожалению, не страх. Враг не боялся, значит, еще не настала пора задавать вопросы.

Указательный и большой пальцы эльфа быстро нажали несколько точек на шее, под нижней челюстью и на ключице. Плавные движения слились в одно, как будто музыкант взял аккорд на цитаре. Реакция последовала незамедлительно: воровка упала и закрутилась от боли, сжимая руками разрываемый на части живот. Ее лицо раскраснелось, из глаз хлынули потоки слез, а изо рта вместе с брызгами слюны вырвался протяжный стон.

– Это только начало, самое начало, первые муки – преддверие настоящей боли, – зловеще прошептал Намбиниэль, присаживаясь на корточки и наблюдая за агонией будущей собеседницы. – Пока это только сокращение брюшных мышц, но скоро наступят рези в желудке и кишечнике. Долго ты не протянешь, минуты две, потом потеряешь сознание, а когда придешь в себя, мы все начнем заново…

Намбиниэль, конечно же, врал. У него не было времени, чтобы продолжать пытки, да и желание отсутствовало. Вид страдавшей женщины не доставлял ему наслаждения, хотя и не вызывал отвращения. За годы службы в Джабоне он видывал и не такое, если бы в душе не очерствел, то непременно уже давно сошел бы с ума. Самое трудное для солдата – не научиться владеть оружием, а свыкнуться с видом истерзанной плоти, убивать, оставаясь при этом самим собой. Если ты вдруг проникся состраданием к бьющемуся в предсмертной агонии врагу, или, наоборот, твой глаз начали радовать чужие муки, то пора уходить, пора воткнуть в землю окровавленный меч и вернуться к прежней жизни.

Намбиниэль уже не помнил, каким он был до того, как впервые обагрил руки чужой кровью. Однако душевные терзания не мучили эльфа. Он смотрел на жизнь просто; пожалуй, даже чересчур просто для большинства людей и его соплеменников: «Мы все в гостях у жизни, когда-нибудь да наступит пора уходить. Засидевшийся гость ставит себя в неудобное положение, после его ухода хозяева облегченно вздыхают!» Отрубленные же конечности и изувеченные тела вызывали у него не большее отторжение, чем вид заколотого поросенка или выпотрошенной курицы.

Муки жертвы усилились, девушка вот-вот должна была потерять сознание. Намбиниэль правильно оценил запас оставшихся еще у нее сил и вовремя нажал на нужную точку. Вспотевшее тело вдруг замерло на земле, девушка закрыла глаза и задышала более ритмично. Угроза разрыва сердца миновала.

– Кто ты? – задал первый вопрос Намбиниэль, дождавшись, когда воровка окончательно пришла в себя.

– Мы с тобой заодно, – слетело с трясущихся губ. – Зачем…

– Вопросы задаю я! – резко пресек попытку увести разговор в сторону Мансоро. – Кто ты, что делаешь в лесу и что у тебя общего с шайкой одичавших мародеров?!

Ответом снова было молчание, бессмысленное, упрямое молчание не желавшей выторговывать себе жизнь разбойницы.

«Что-то с этой девицей не так. Преступники обычно пасуют, когда чувствуют силу. Им нечего терять, кроме жизни и награбленного добра. Кодексы, клятвы, псевдокровные узы, которыми они якобы связывают друг друга навеки, – ерунда. Для большинства бандитов верность братству пустой звук, не стоящий даже минуты страданий. Девчонка упрямится, почему? Что ей терять, кроме жизни, которой она, похоже, совсем не дорожит, по крайней мере даже не пытается обменять ее на несколько секунд доверительной беседы».

– Что значило твое: «мы заодно»? – задал Намбиниэль новый вопрос, пытаясь завести разговор с другого конца.

– Я знаю тебя, – неожиданно заявила воровка, все-таки решившаяся заговорить, – ты Мансоро, ты тоже из Джабона…

Признание девушки весьма удивило Намбиниэля. Если ее слова не ложь, то разбойница как-то связана с тайной организацией эльфов. Странно только, что он, боец с именем и безупречной репутацией, завоевавший доверие Совета и занимавший в организации высокий пост, ничего об этом не знал.

– Дальше! – потребовал Мансоро. – Если это правда, то тебе нечего от меня скрывать.

– Не могу… клятва, – произнесла девушка, делая попытку встать.

– Кто твой командир?! – спросил Намбиниэль, жестом приказывая ей не двигаться. – Совет знает о ваших действиях?!

Ответом снова было молчание. Упрямство допрашиваемой начинало бесить Намбиниэля. Он уже всерьез призадумывался над продолжением пытки, но топот конских копыт, раздавшийся за спиной, нарушил планы.

Мансоро быстро вскочил на ноги и взял в правую руку кнут. Из-за поворота лесной дороги вылетел конный отряд. Первые двое всадников спустили тетиву луков, как только пыльный, перепачканный травою и грязью плащ Намбиниэля попал в их поле зрения. От одной стрелы эльфу удалось уклониться, вторая слегка царапнула заостренный кончик уха. «Чуток бы пониже, и я стал бы больше походить на человека. По крайней мере „остроухим“ меня бы уже никто не назвал», – подумал Намбиниэль, резко выкидывая правую руку вперед.

Плеть кнута засвистела в воздухе. Конный стрелок, тоже эльф, не счел кнут полноценным оружием и решил перехватить его рукою в воздухе. Наруч треснул, кисть наивного чудака изогнулась гусиной шейкой. Удар стальных нитей, обшитых кожей, не мог отрезать руку, но был способен разбить булыжник или переломить молодое дерево. Толчок чудовищной силы сбросил стрелка с лошади. Та испугалась, встала на дыбы и растоптала голову хозяина. Второй всадник оказался тем временем уже за спиной. У него было достаточно времени, чтобы достать из колчана еще одну стрелу и всадить ее в беззащитную спину чужака, но он почему-то медлил. Намбиниэль затылком почувствовал, что его держат под прицелом. Враг подъехал слишком близко, чтобы не успеть выстрелить, но находился слишком далеко, чтобы достать до него с разворота кнутом. Намбиниэль понял, что проиграл, и замер, стараясь не делать резких движений, но кнут из руки не выпустил. Он перестал быть палачом, но не хотел превращаться в беззащитную жертву. Лучше умереть в бою, чем мучиться на допросе.

Из-за поворота дороги появился остальной отряд. Бой продлился всего пару секунд. Теперь Намбиниэль находился в окружении десяти-одиннадцати всадников. Яркое пламя гудящих на ветру факелов осветило суровые лица, все, как один, были его соплеменниками, притом некоторых из них он действительно знавал по Джабону.

– Мансоро? А ты здесь что делаешь? – раздался знакомый старческий голос.

Ближайшие всадники отъехали в сторону. На гнедом жеребце к Намбиниэлю подъехал командир отряда, седой, лысеющий мужчина, старый даже для эльфа, но еще не расставшийся с силой и не потерявший интерес к играм молодых.

– То же самое могу спросить и у тебя, уважаемый Кондиер. Что значат эти глупые прятки в лесу и почему ты в Сардоке, когда Совет…

– Совет слаб, он не способен к решительным действиям, он вообще уже ни на что не способен, – кратко, но четко выразил свое отношение к руководству Джабона пятисотлетний Долгожитель. – Вы, молодые, слишком много времени проводите в мягких креслах, а не в седле. Правда, к тебе, Намб, это не относится. Ты молодец, предпочитаешь действия, а не Раздумья. – Кондиер слез с коня и, пристально глядя в глаза удивленного Намбиниэля, подал ему знак отойти в сторону.

Всадники нехотя разъехались, давая двум командирам возможность обсудить щекотливый вопрос наедине, однако держали луки наготове и не сводили глаз с чужака. Намбиниэль чувствовал, что балансирует на тонкой грани между жизнью и смертью. Одно неверное слово или одно резкое движение, и встреча с предками произойдет гораздо раньше, чем он планировал.

– Я не буду темнить. Я солдат, а не придворный шаркун, – начал разговор старик, как только они отошли на десяток шагов от отряда. – Совет слаб, он ведет нас по пути компромисса, а не побед. С каждым годом мы теряем силу, а враг набирает мощь. Еще недавно люди с нами считались, теперь нас не воспринимают всерьез, даже не боятся. Наши силы разрозненны, разбросаны по Континенту. К тому же у многих эльфов уже успел нарасти жирок на задах, и пропала охота браться за оружие. Война – не партия в шахматы, мой друг, в ней нет ничьих. Она продолжается даже после того, как стороны подписали мирный договор, а их вожди прилюдно облобызались. Ты не дурак, ты это прекрасно понимаешь!

Намбиниэль кивнул, он был полностью согласен со стариком, но также знал, что любая попытка поднять восстание будет обречена на провал и только усугубит их незавидное положение.

– Ты призываешь встать под твои знамена или просто беседуешь перед тем, как покончить со мной? – задал Мансоро откровенный вопрос.

– Рад, что в тебе не ошибся, – усмехнулся Кондиер, отчего его лицо покрылось густой сетью морщин. – Ты не только догадлив, но и не любишь тратить время на пустую болтовню. Предлагаю остаться с нами и собрать в этом лесу весь свой отряд. Очень скоро мы начнем войну и уже не позволим трусам из Совета украсть у нас победу.

– Сколько? – неожиданно спросил Намбиниэль, вызвав на лице собеседника выражение разочарования и презрительную ухмылку.

– Ты хочешь денег? Неужели ты стал таким же алчным, как…

– Никаким я не стал! Я такой, каким я был, – перебил дальнейшее ворчание Намбиниэль. – Сколько у тебя бойцов и сколько ты надеешься протянуть с этой… «армией»? Месяц, два или, может быть, три?! Даже если тебе удастся взбудоражить весь Сардок, и все эльфийские мужчины возьмутся за оружие, то нас раздавят в первом же сражении. Разве ты не понимаешь, что эта жалкая авантюра обречена на провал?! Нас слишком мало. Император даже не пришлет в провинцию войска, нас сомнет в бою кавалерийская дивизия, а выживших поднимет на вилы народное ополчение, в котором, кстати, наверняка будут не только люди, но и эльфы!

– Твои опасения понятны, скажу даже больше, я их полностью разделяю, поэтому и решил пойти по иному пути. – Морщинистое лицо расплылось в довольной и одновременно загадочной улыбке. В глазах появился азартный блеск. Он был рад, что не ошибся в выборе собеседника и не метал бисер перед… неблагодарной аудиторией. – В Империи есть сила, которая сожрет ее изнутри. Она плохо организована и неуправляема, но именно такой она нам и нужна, чтобы ослабить врага.

– Лесные бродяги! – осенила Мансоро догадка.

Кондиер, довольно улыбаясь, кивнул. Похоже, ему давно не встречались достойные собеседники, способные сопоставлять факты и анализировать их на лету. Мудрому старцу в основном приходилось общаться лишь с теми, кому нужно было разжевывать каждое слово и повторять приказы трижды на дню.

– Не только, кроме них есть также каторжники, которым мы вернем свободу, и городское ворье, которое мы наймем. Оставшиеся без работы наемники, убийцы, авантюристы всех мастей и просто любители выпустить своему соседу кишки тоже встанут в наши ряды, хотя даже не будут подозревать об этом. Мы пойдем на врага не как прежде, с открытым забралом. Мы не объявим войну, а поднимем волну хаоса, устроим кровавую резню по всей Империи. Люди будут сражаться между собой и слабеть. Нам же останется только руководить этим приятным процессом и дожидаться того момента, когда могущественная Империя распадется на множество маленьких королевств. Вот тогда и придет наш час!

– Как я понимаю, ты уже начал осуществлять свой план. Племянник же герцога стал лишь одним из первых в длинном списке жертв. Ты хоть понимаешь, сколько крови прольется?

– Человеческой крови, – уточнил Кондиер. – Люди же режут свиней и прочий скот, почему нас должны волновать беды их вида? Скажи лучше прямо, ты с нами или нет?

– У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда: жизнь или смерть, борьба бок о бок с верными соратниками или тяжкий труд бесправного, голодного раба. К нам уже примкнули многие из Джабона. Даже в твоем отряде есть преданные мне бойцы. Пришел твой черед принимать решение. Я не ущемляю твоего права распоряжаться собственной судьбой, но если ты скажешь «нет», – Кондиер с сожалением развел руками, – то у меня не останется другого выхода… сам понимаешь!

Намбиниэль колебался. Он не хотел предавать Джабон, да и затея выжившего из ума старика ему не нравилась. Как можно надеяться управлять тем, чем нельзя управлять вообще? Волна хаоса прокатится и уйдет, Империя – слишком крепкий корабль, способна выдержать еще и не такие штормы. Кровь и мучения тысяч будут напрасны. Кто-то потеряет все, кто-то обогатится, а, по сути, так ничего и не изменится, кроме того, что старый вояка немного потешится перед смертью и погубит напоследок не одну сотню соратников.

– Я с тобой, – наконец произнес долго раздумывающий над предложением Намбиниэль и протянул Кондиеру руку.

Как только ладонь улыбающегося старика коснулась его руки, Намбиниэль до хруста сжал высохшие пальцы. Старик, как выброшенная приливом на берег рыба, хватал воздух широко открытым ртом и упал на колени. Дальше события стали развиваться мгновенно. Солдаты растерялись, побоялись стрелять и, закинув за спину луки, кинулись на выручку своему командиру. Намбиниэль воспользовался поднявшейся суматохой, отпустил руку и прыгнул в кусты.

Раздирая одежду и царапая кожу о хлещущие по щекам ветки, он бежал, не обращая внимания ни на овраги, ни на копошившихся под ногами змей. Погоня быстро отстала, еще раз подтвердив верность принятого Мансоро решения. Как может строить грандиозные планы командир, не способный даже как следует обучить своих солдат. Война требует не только меткости глаз и крепости рук, но и изворотливости ума, способности предугадывать возможные действия противника и многих других качеств, которых сторонникам Кондиера явно не хватало. Связываться с такими недотепами было все равно что добровольно засунуть шею в петлю или вспороть себе брюхо кинжалом.

«Нет, мне еще рано задумываться о самоубийстве! – Намбиниэль решил отдышаться и, скинув с плеч разорванный в клочья плащ, уселся на землю. – Нам нужно торопиться, быстрее мчаться в Баркат и довести дело до конца, а то как бы стариковские игры в повстанцев не навредили моим планам. Начнется неразбериха, от имперских ищеек отбою не будет, а нам еще не время вскрывать карты, лет пять-шесть просто необходимо продержаться в тени, отсидеться в укромном уголке, не привлекая внимания властей!»

Примерно между двумя и тремя часами ночи, в тот самый промежуток времени, когда часовых начинает клонить в сон, деревушку у озера обволокла густая пелена дымки начавшегося в лесу пожара, которую легко можно было спутать с поднявшимся над водой туманом. Терраса выходила на озеро, поэтому Джер не сразу заметила ярко-красное зарево, разорвавшее темноту ночного неба, но зато почувствовала режущий ноздри запах гари.

Деревенька стала потихоньку оживать. Из домов выскакивали люди и с ужасом взирали на разбушевавшуюся стихию. Кто-то находился в полном оцепенении, наиболее решительные жители начали запасаться водой, нашелся и умник, призывавший выкопать заградительный ров. Однако соседи не поддержали его порыва, понимая, что им все равно не успеть. Если подует северо-западный ветер, то огонь уже через четверть часа будет пожирать крыши ближайших к лесу Домов. Пока на спонтанно начавшемся совете деревни решался сложный вопрос – спасаться или бороться за нажитое добро, Джер собрала разложенные на табурете метательные ножи и поспешила в дом, разбудить беспечно спящего напарника.

Сон крепко овладел уставшим за последние дни телом Карвабиэля. Трясти за плечо, будоражить непослушную шевелюру или легонько подпихивать самозабвенно храпевшего и пускавшего пузыри полуэльфа было бесполезно. Джер знала это по опыту прошлых мучений успокоившийся весельчак только ворочался бы с боку на бок, отмахивался бы и невнятно бормотал бы себе что-то под нос, совершенно не желая возвращаться из сказочного царства ночных грез. Крики «Пожар!» или «К оружию!» тоже обычно не действовали, Карвабиэль начинал хаотично размахивать руками, туша во сне огонь или защищаясь от пригрезившегося противника. Однако эльфийка все же знала один способ, при помощи которого можно было мгновенно поднять засоню на ноги. Он действовал ранее, не должен был подвести и на этот раз. Набрав в легкие как можно больше воздуха, Джер закричала так громко, что у нее заболели барабанные перепонки. Волшебное сочетание слов «муж» и «вернулся» подбросило отдыхавшего до потолка. Карвабиэль вскочил, не открывая глаз, обмотался одеялом и, сопя, как простуженный ежик, забегал по комнате в поисках спасительного окна.

– Пожар в лесу, живее из дома! – скомандовала Джер, увидев, что глаза Карвабиэля немного приоткрылись и он уже не всецело находился во власти сна.

За минуту, потраченную на пробуждение напарника, ситуация на дворе в корне изменилась. Жители бежали к озеру, не прихватив с собой даже самых необходимых вещей. Ветер дул по-прежнему с юго-востока, то есть от деревни. Джер не сразу поняла, что вызвало панику и превратило разумных существ в перепуганное стадо. Но когда она повернула голову в сторону леса, все тут же стало ясно, как день. С губ женщины слетело проклятие, достойное портового вышибалы, а не идейного борца, рука потянулась к оружию и крепко сжала рукоять короткого меча.

Сбылось ее самое зловещее пророчество. Настал момент, когда в деревушке действительно стало жарко. Со стороны горевшего леса к домам бежала толпа вооруженных людей. По жалким обноскам вместо одежд и стареньким доспехам можно было сразу понять, что это разбойники, сумевшие вырваться из кольца облавы. На опушке появилось полсотни имперских стрелков, нашедших проходы в стене бушевавшего огня, раздался пронзительный свист первого залпа. Около десятка бандитов упали, пронзенные на бегу стрелами, остальные успели рассредоточиться и попрятаться за стенами домов. Они продолжали стремиться к озеру, но кто-то, кому все-таки удавалось руководить плохо организованной толпой головорезов, отдал приказ остановиться и засесть по домам. На первый взгляд совершенно абсурдное распоряжение на самом деле было для бандитов единственной возможностью уцелеть. Из-за тумана и дыма Джер вначале не заметила, что дорогу к озеру преградила рота копейщиков. А тем временем из леса уже выехал эскадрон легкой кавалерии.

– Кажется, сестричка, мы попали в беду! – раздался за спиной эльфийки голос проснувшегося Карвабиэля.

– Меньше дрыхнуть нужно было! – огрызнулась Джер, судорожно пытаясь найти выход из сложного положения.

С террасы было видно, как солдаты окружили жителей деревушки, бегущих к озеру, и, отогнав их в сторону, всех без исключения взяли под стражу. Что станется с ними потом, было неизвестно. Возможно, отпустят, а может быть, сошлют на каторгу якобы за пособничество лесным разбойникам. Второй вариант казался обоим членам Джабона более вероятным, и не только потому, что они недолюбливали имперские власти. Просто герцогам обеих провинций подвернулся удобный случай раз и навсегда покончить со спорным вопросом пограничных земель. Нет деревушки, нет и причины для разногласий, а главное, ни одной из сторон не обидно.

– Между прочим, я еще в прошлый раз тебя предупреждал, что за подобные шутки безжалостно пороть буду! – Карвабиэля настолько разозлила выходка Джер, что он продолжал возмущаться, даже несмотря на нависшую над ними угрозу.

– Да будет тебе! – огрызнулась Джер. – Лучше скажи, как выбираться будем?!

– Как, как! Как всегда… с боем! – проворчал Карвабиэль, пытаясь оценить сложную диспозицию. – Вокруг враги, и еще раз враги. Пойдем к берегу – каторга обеспечена, спрячемся в доме – деревню все равно подожгут лиходеи, остается только одно…

– К лесу?!

– Задворками к лесу! – кивнул Карвабиэль в ответ. – С мыслью о смерти я еще как-то могу свыкнуться, а вот тюремная баланда – самое худшее воспоминание в моей жизни.

Кольцо окружения замкнулось. Сомкнув щиты и грозно ощетинившись копьями, двойная шеренга копейщиков выдвинулась к домам на окраине. Лучники заняли удобную позицию на опушке, а с обоих флангов зашла кавалерия. Разбойники попали в ловушку, умело расставленную регулярными войсками, раз в пять, если не более, превосходившими преступников по численности. В преддверии боя над деревней нависла зловещая тишина.

Зарево продолжавшего пылать леса хорошо освещало каждый дом, каждый закуток возле дороги. После первого же залпа огненных стрел в округе стало светло, как днем. Лучники стреляли, метясь в дома. Огонь и дым должны были выгнать врагов на открытое пространство, где их или сразят стрелы, или растопчет кавалерия, в зависимости от пожелания командующего карательной операцией.

– Ну и влипли же мы! – произнесла Джер, когда эльфы достигли ограды одного из уже загоревшихся домов и спрятались в тени деревьев. – Ну, как там?!

– Плохо дело, совсем плохо, – проворчал Карвабиэль, разглядывая окрестности сквозь узкую щель в заборе. – Окружение плотное, не проскользнуть, хотя постой… Вот там вон есть овражек, если до него успеем незаметно добраться, то, считай, спасены. Конница его обойдет, лучники тоже не дураки перегной сапогами месить.

– Какой еще перегной? – насторожилась Джер.

– Ну, перегной, компост, навоз иль куриный помет, – отмахнулся дозорный. – В общем, удобрение, деревня все-таки… огороды.

– Час от часу не легче, – проворчала Джер, представившая, как они будут с боями пробиваться и все ради того, чтобы немного поплавать в прелых и вязких отходах.

– Ладно, не брюзжи. Искупаться в навозе не стыдно, обидно лишь в нем утонуть! – подбодрил Карвабиэль напарницу и ловко перескочил через изгородь.

До заветного оврага было еще далеко, вокруг горели дома и деревья, а с неба продолжали сыпаться стрелы. «Обыденность» происходящего скрашивали лишь бандиты, выбегавшие из горевших укрытий. Неизвестно, принимали ли они парочку эльфов за имперских солдат или им было просто все равно, на ком вымещать злость, но каждый из них считал своим долгом накинуться на чужаков с оружием.

Метательные ножи закончились. Джер было до слез обидно, что она вспотела, помогая имперским властям истреблять членов невероятно огромной разбойничьей шайки. Но делать было нечего, им приходилось убивать, чтобы сохранить себе жизни. Карвабиэль умело владел мечом. Джер видела его не раз в сражении и втайне завидовала его силе, отточенной технике боя, не допускавшей лишних движений, и молниеносной реакции. Однако в ту ночь Карвабиэль выбрал совершенно иное оружие. Неизвестно откуда взявшаяся в его руках оглобля летала по воздуху с умопомрачительной скоростью, выбивая доски заборов и раскидывая врагов. Поломанные кости, проломленные черепа и множество других, менее существенных увечий ожидали всякого, кто приближался к разбушевавшемуся эльфу на расстояние менее пяти шагов. Даже Джер боялась стоять у Карвабиэля за спиной и всерьез призадумалась, а не стоит ли ей поискать иной, более деликатный способ пробуждения напарника. Вдруг он разозлился настолько, что решит припомнить недавнюю обиду и все недобрые слова, сказанные ей в его адрес?

Однако опасения были напрасными. Карвабиэль не потерял контроля над собой и не превратился в бездумный механизм убийства. Он строго придерживался выбранного направления движения и не преследовал убегавших врагов. Когда же до конечной точки сложного, зигзагообразного маршрута оставалось не более двадцати шагов, произошел случай, заставивший Джер проникнуться к бойцу с оглоблей искренней благодарностью.

Идя позади, девушка отстала, а из горящего дома, чуть не сбив ее с ног, выскочили четверо бандитов. Ближайший разбойник упал, скошенный боковым ударом короткого меча. Острое лезвие удачно попало между нашитыми сверху стальными пластинами и мгновенно вспороло толстую кожанку вместе с мышцами живота. Затем Джер приняла на клинок сильный удар шипованной булавы, идущий по касательной вбок, и одновременно ударила третьего нападавшего кованым каблуком по видневшейся сквозь драную штанину коленной чашечке. Готовясь отразить второй удар тяжелой, но медлительной булавы, девушка не заметила, как еще один разбойник подкрался сзади.

Кистень прошелся вскользь, сверху вниз, по незащищенному затылку. Если бы враг немного точнее рассчитал бы удар, то голова эльфийки разлетелась бы, как перезрелый арбуз, свалившийся на мостовую с повозки. В глазах мгновенно потемнело, Джер ощутила, как начинает быстро проваливаться во внезапно разверзшуюся перед ней бездну. Ее подхватили чьи-то руки и куда-то понесли. Чернота отступила, только когда ее тело погрузилось во что-то мягкое и ужасно вонючее.

– Эй, эй, головку над поверхностью держи, а то утопнешь! – веселились сразу четыре Карвабиэля, чьи конопатые физиономии расплывались и бегали по кругу перед глазами. – Представляешь, в этом захолустье и компост, и навоз, и птичий помет вперемешку держат… никакой культуры земледелия!

– А почему тебя так много? – заплетаясь языком и с трудом отплевывая лезущую в рот вязкую жижу, поинтересовалась Джер.

– У-у-у-у, по головке тебя, видать, дельно огрели. Ну, ничего, за правое дело и пострадать не грех. Вот солдаты оцепление снимут, отлежишься, отмоешься…

– Сначала отмоюсь, а потом отлежусь.

Джер окончательно закрыла глаза и начала борьбу с подступавшей ко рту рвотой. Пляшущие личины напарника наконец догадались слиться в одну, хоть и мутную, но всполохи пожарища продолжали вонзаться в глаза, как пара острых кинжалов. Через минуту, а может быть, полчаса Джер полегчало. Время относительно, особенно после того, как ты перебрал вина или по твоей голове прошлись весьма тяжелым предметом.

Вновь открывшимся глазам эльфийки предстала удручающая картина: небольшой, но глубокий овраг, мерцающее желтыми и красными огнями небо и плавающая в испражнениях домашнего скота, широко улыбающаяся голова напарника.

– В этом вся моя жизнь, – тяжело вздохнула Джер и чуть не заплакала.

Однако череда неприятных сюрпризов на этом еще не закончилась. Джер почувствовала сильное колебание воздуха, потом был всплеск, сильная встряска и волна нечистот захлестнула девушку с головой. Похоже, нашелся еще один смельчак, с разбегу прыгнувший в яму с удобрениями.

– О, вот теперь вся компания в сборе! – заверещал не в меру жизнерадостный Карвабиэль. – Добро пожаловать в тепленькое, командир! Ну прям традиция какая-то, все как всегда: мы вместе и в полном…

– Заткнись! – выкрикнули одновременно Джер и эффектно присоединившийся к бойцам своего отряда Намбиниэль.

Карвабиэль хотел что-то возразить, но раздавшийся наверху грохот заставил его замолчать. Это прогорел и рухнул находившийся поблизости дом.

– На все вопросы отвечу потом, – прервал молчание Мансоро, – но хочу, чтоб вы знали. В Джабоне заговор, доверять нельзя никому, отныне действовать будем только втроем!

История 4 Драгоценная безделушка

День походил на ночь, точнее на раннее утро, когда темнота уже отступила, но контуры предметов расплываются на расстоянии в несколько шагов. Небо было омерзительного грязно-серого цвета, лил дождь, если так, конечно, можно назвать хлещущий сверху поток воды, прибивающий к земле далеко не только растения. Непогода лютовала уже несколько дней подряд. Дороги по всей Самбории были размыты, остатки неубранного урожая побиты, а деревушки в низинах затоплены водой. Однако трудно приходилось не только крестьянам, но и жителям всех четырех городов провинции.

Торалис, столица Самбории, не был исключением, хотя его центральные площади и верхние кварталы не пострадали от капризов природы. Сооруженная не так давно система стоков полностью оправдала вложенные в нее средства. Состоятельные горожане, чиновники и дворяне, состоящие на службе у герцога, конечно, тоже были не в восторге от сырости, но по крайней мере могли ходить по мостовой и не замачивать ноги выше колен.

В отличие от верхов городской общины и знати ремесленникам, мелким купцам, перекупщикам, клеркам и прочим небогатым лицам, кто не мог себе позволить жить наверху, приходилось намного хуже. Стоки местами были забиты, кое-где не справлялись с объемами все прибывающей воды, а кое-где просто отсутствовали по причине недостатка средств. Городской Совет сетовал на дороговизну строительных работ и на необходимость платить завышенный, по его мнению, имперский налог. Герцог понимал, что это всего лишь жалкие отговорки, но не мешал чиновникам воровать. Горожане ворчали, дворяне предпочитали воздерживаться от светских раутов и сидеть по домам, а те, кого судьба закинула в нижнюю часть города, строили из подручных средств, преимущественно старых дверей и сундуков, весьма забавные с виду плавсредства. Жизнь города продолжалась, несмотря ни на что, а некоторым непогода даже была на руку. Приезжие днями засиживались по кабакам и невольно способствовали развитию гостиничного дела.

По узенькой улочке, на которой не было ничего примечательного, кроме маленькой кузни и дома спившегося костоправа, плыли две маленькие фигурки, закутанные в плащи. Мостовая шла под уклон, поэтому путникам приходилось идти почти по пояс в воде навстречу бурному, пенящемуся потоку. Иногда тот, кто был поменьше и потолще, спотыкался или проваливался в яму, и тогда жители окрестных домов слышали сдавленный, но грозный рык. Расточать членораздельные проклятия в адрес городских властей у утомленного путника уже не было сил.

Из подворотни мастерской кузнеца выплыла груженная ящиками телега. Это подмастерье вместе с двумя учениками повезли плотнику готовый заказ. Некоторые дела бывают срочными и их нельзя отложить из-за непогоды. Люди понимают, что обстоятельства порой сильнее погодных условий, а вот лошади нет. Гнедая кобыла упрямилась и ее то и дело приходилось подстегивать кнутом. Почти доходивший до живота поток нервировал животное, которое недвусмысленно косило мордой в сторону хоть и сырого, но более уютного стойла. Вода часто плескалась через край повозки, и держащий вожжи подмастерье громко ругался. Ученики шли впереди, ведя под уздцы лошадей и проверяя длинными деревянными палками, нет ли на дороге ям и колдобин. Однако ехать куда-то по такой погоде на самом деле оказалось гораздо сложнее, чем первоначально предполагал мастеровой люд. Не успела повозка проехать и десяти шагов, как правое заднее колесо провалилось, а половина ящиков со скобами, болтами и мебельными стяжками погрузились в пенный поток.

– А чтоб тя, Мил! – забасил подмастерье, запустив в голову нерадивого помощника кнутом. – Куда смотрел, гад?!

Дальше последовала продолжительная череда ругательств, в произвольной последовательности вылетающих изо рта возницы и характеризующих рослого восемнадцати-двадцатилетнего парня и его родителей не с лучшей стороны.

Напарник Мила бросился собирать товар, а сам виновник случившегося решил перевалить тяжкий труд на проходивших мимо подростков.

– Эй, соплячье, подь сюды! Давай скобы вылавливать! – заорал юнец, выпячивая для пущей убедительности широкую, но еще не успевшую обзавестись достаточным для кузнеца количеством мышц грудь. – Эй, мелкота, оглохли, что ли?! Щас кренделей живо отвешу!

Парочка закутанных в плащи подростков продолжали свой путь и не обращали внимания на визгливые выкрики. Лишь когда зарвавшийся Мил покончил с угрозами и, решив приступить к их осуществлению, кинулся следом, тот из двоих, что был поменьше, недовольно замотал головой под капюшоном и остановился. Ни подмастерье, ни второй ученик не пожелали призвать смутьяна к порядку. Им не было дела, что двое неповинных в их беде мальчишек получат затрещины с оплеухами только за то, что не захотели нырять в холодную воду вместо старшего и более сильного.

Грозно раздувая ноздри и состроив зверскую, по его искреннему убеждению, рожу, парень подлетел сзади к остановившимся путникам и занес руку, чтобы отвесить звонкую затрещину по затылку более низкого. Однако расправе над малышней не удалось осуществиться. Рука Мила застыла в воздухе, когда коротышка обернулся и откинул капюшон.

Густая, черная как смоль борода, сросшиеся брови, зло прищуренные, налившиеся кровью глазищи и лицо, испещренное шрамами. Паренек обомлел, перед ним вдруг возник гном-убийца из страшных сказок, которые в детстве ему любила рассказывать на ночь подслеповатая бабка. Обычно нечестивый злодей занимался тем, что пожирал живьем коней, нападал по ночам на дома добропорядочных горожан и сбивал с пути истинного невинных девиц, притом последнее делал особенно охотно и с различными фокусами.

Волосатый кулак, о размерах которого страшно подумать, взбил желе пресса и откинул задиру шага на четыре назад. Широко раскинув руки и ноги, Мил шлепнулся в воду и поднял волну, которая докатилась аж до телеги. Возмущенный подмастерье бросился на выручку обиженному ученику, но передумал. Грозный бородач скинул в воду плащ, обнажив монолит крепких, разрывающих кожу груди и рук мышц. Одна только толстая, выпирающая из-под бороды и длинных волос шея была достойна наивысших похвал и, естественно, вызвала заслуженное уважение у того, кто не сумел наработать такого богатства за десять лет упорной работы в кузне. Связываться с малышом-крепышом мигом расхотелось, да и гном был, похоже, не в настроении чесать кулаки.

– Подбери, а то потопнет еще! – произнес Пархавиэль Зингершульцо, а затем, уже повернувшись к подмастерью спиной, сердито проворчал себе под нос: – Хотя навряд ли, оно плавучее…

К гному, задыхаясь от кашля, подбежал Нивел. Юноше удалось выловить уплывший вдаль плащ и даже не потерять при этом котомку. Плохая погода не способствовала выздоровлению паренька, он чахнул с каждым днем, но не поддавался уговорам гнома остаться на пару неделек в какой-нибудь из деревенек у теплого очага. Порою Пархавиэлю казалось, что юноша не столько спешит к отцу, сколько боится расстаться с компаньоном, то бишь с ним. Однако гном не воспринимал это предположение всерьез. Они были всего лишь попутчиками, а не друзьями, к тому же нарваться на неприятности в обществе гнома можно было гораздо проще, чем их избежать.

– Сурово ты с ним, – прогнусавил юноша с заложенным носом. – Зачем же так жестоко? Он и так все уже понял.

– Понял, понял, – проворчал гном, беря под мышку мокрый и грязный, как половая тряпка, плащ. – Знаешь, как в старину у нас в Махакане говаривали? «Он не глупый, не осел – понял, об… отплевался и пошел!»

– А это еще к чему? – удивленно захлопал ресницами Нивел, не сумевший вникнуть и прочувствовать потаенный смысл древней гномьей мудрости.

– А к тому, что мерзавцев учить нужно. Коль показал кулак, так бей! Нечего впустую пугать, от этого еще хуже становится. И вообще, ты вон какой умный парень, неужели не можешь понять разницу между «понял» и «прочувствовал»? – проворчал Пархавиэль, уставший за неделю пути объяснять прописные истины применительно к воспитанию разного рода нахалов. – Ну что мог понять этот шантрапа-переросток с тощим пузом и слюнявой физией?! Только то, что прежде чем замахиваться, нужно смотреть на кого. А кулак – проверенное средство, отбивает охоту на раз к другим лезть. Брюхо всего недельку поболит, зато память на всю жизнь останется. Прежде чем кому по башке дать да слабого обидеть, трижды подумает!

– Ага, ты, значит, ему нормы морали и этики втолковал. Грубо, но доходчиво объяснил, что хорошо, а что плохо, – не унимался Нивел, не раз доводивший гнома до трясучки своими наивными, почти детскими взглядами на жизнь и желанием привить их окружающим.

– Слышь, паря, ты лучше того, от меня подальше держись, – затряс бородой Пархавиэль, – а то, говорят, пацифизм и милосердие болезни заразные, еще, чего доброго, подцеплю…

Нивел замедлил шаг и немного отстал. Юноша знал, что если уж ворчливый, но добрый и обладающий обостренным чувством справедливости гном заговорил о пацифизме и милосердии, понятиях, по его мнению, никчемных и ругательных, то его лучше на некоторое время оставить в покое. Взрывной характер крепыша мог привести к новой размолвке, хотя ссорились они обычно не всерьез и ненадолго. Пархавиэль терпеть не мог молчать в дороге, его тянуло поговорить, поэтому более чем на два часа он ни разу толстых щек не надувал.

Путники свернули на другую улочку. Идти стало легче, вода доходила гному только до пояса. Скорость передвижения заметно увеличилась, несмотря на то что продолжительное пребывание в холодной жидкости истощило запас сил. Уже не только хлипкий подросток, но и закаленный непогодой Пархавиэль зашмыгал раскрасневшимся носом.

– Ну что, пора искать трактир, – решил заговорить гном. – Долго засиживаться некогда: пожрем, выпьем, да и дальше в путь, Сушиться не будем, все равно тут же вымокнем.

– Лучше гостиницу, – робко заявил Нивел, опасаясь вспышки гнева попутчика. – Я давно хотел тебе сказать, да как-то…

– Короче! – потребовал гном, нахмурив брови.

– У меня в Торалисе дела, денька на два придется задержаться, – огорчил Пархавиэля Нивел, – но если ты торопишься…

– Да чтоб тя! – взорвался гном и в приступе ярости саданул кулаком по стене дома так, что в окнах первого этажа задребезжали стекла. – Так и знал, дороги не будет, одни хлопоты да задержки! То тащимся еле-еле, а тут вообще два дня на перинах зады просиживать. Ну, удружил, компаньон, нечего сказать, подвел так подвел!

– Я быстро постараюсь управиться, а ты пока отдохнешь, отоспишься с дороги, – успокаивал Нивел грозно пыхтевшего и захлебывающегося слюной гнома. – А там быстрее пойдем, может, мне лошадь раздобыть удастся или нас подвезут.

– Если гном на лошади, значит, украл! Ты что ерунду городишь, человечьей натуры не знаешь?! Ну и влип же я с тобой.

Аргумент не был воспринят Пархавиэлем всерьез, но зато его ярость прошла. Мокрая борода уже не торчала дыбом, а глаза не блестели, как горячие угли. Хитрый подросток ловко научился подавлять вспышки гнева гнома и приводить нужные доводы только в нужное время.

– Послушай, ты мне и так уже многим помог, давай тогда расставаться. Тебя время торопит, я понимаю…

Глаза Пархавиэля блеснули в последний раз, но не зло, а обиженно и сердито. Оттопыренная нижняя губа и наморщенный лоб свидетельствовали, что гном находился в суровом раздумье.

– Нет уж, так не пойдет, – подвел черту под недолгим мыслительным процессом гном. – Коли расстанемся, потом не встретимся, а я тебе еще денег должен. Нет, не пойдет. Пока не рассчитаемся, придется вместе брести.

Долгая дорога, да еще по чужой стране, не только отнимает много сил, но и требует денег. У Пархавиэля не было набитого серебром кошелька, но ему все же удавалось хорошо зарабатывать в пути. Богатырская сила и суеверный страх, который жители Империи испытывали перед его племенем, всегда давали Пархавиэлю возможность погреться у очага придорожной корчмы, набить ненасытное брюхо мясом с капустой и понежиться под теплым одеялом в маленькой комнатушке какого-нибудь постоялого двора. Он чинил кареты, поломавшиеся в пути, отпугивал лесных грабителей, боявшихся не столько его кулаков, сколько порчи, которую он якобы мог на них навести. А однажды ему даже пришлось впрячься в крестьянскую телегу вместо сдохшей лошади и провезти воз с дровами несколько верст. Спасенные от дорожных невзгод путники не подвозили его, боясь людской молвы, но зато расплачивались едой или звонкой монетой. Однако в последнюю неделю дела шли не очень. Разгулявшаяся непогода не способствовала поездкам, им с Нивелом не попалось по пути ни одного экипажа. Гному пришлось залезть в долги. Уже целых три дня юноша великодушно кормил и поил его за свой счет. Пархавиэль не мог покинуть попутчика, пока не рассчитался с ним, точнее мог, но не хотел, поскольку всегда весьма щепетильно относился к денежным вопросам.

– Я быстро управлюсь, – попытался улыбнуться Нивел, но зашелся в протяжном кашле, – а у тебя пока время будет. Отдохнешь да деньжат подзаработаешь.

– Ага, заработаешь здесь, как же, – проворчал гном, подозрительно косясь на идущих по колено в воде навстречу прохожих. – Вы, люди, гнома о помощи просите, только когда другого выхода нет. Мне что, у кабаков ночным дозором становиться прикажешь, гулящих девок от приставучих пропойц спасать подрядиться? И вообще, странно все как-то…

– Что странно?

– А денег у тя полно, вот что! – после недолгого раздумья высказал давнее подозрение гном. – Экипаж мог нанять, чего со мной тащишься? Скучно без приключений, что ли?!

– Зря ты так, – тяжело вздохнул Нивел. – Деньги у меня есть, но они для дела, их дядька в дорогу дал, а экипажи по бездорожью не ездят, сам знаешь.

– Знаю, – буркнул в ответ гном. – Что задело-то хоть, в неприятности не влипнем?

– Нет, что ты. – Нивел растерянно заморгал большими глазищами. Он был поражен, что Пархавиэль не исключал возможности впутаться с ним в преступную авантюру. – Дела книжные, торговые…

– Так книжные или торговые? – переспросил въедливый, докучливый гном.

– Книжно-торговые, – почему-то прошептал Нивел, заговорщически приложив палец к губам. – Клиенты у дяди привередливые, им все новые да новые книги подавай. Особенно въедливы те, что детишек благородных господ обучают, да и управитель Эльружа всякие диковинки любит: эльфийские рукописи, карты старинные. Где какой замок ранее стоял да как границы лет пятьсот назад проходили, знать хочет.

– Ну а ты-то здесь при чем? Это дядьки твоего забота, праздному любопытству богатых особ потакать. Пущай радуется, что дела хорошо идут!

– Идут, да не очень. Откуда в Эльруже серьезным книгам взяться? – Нивел произнес название родной провинции как-то по-особенному, без ненависти, но с искренним сожалением, что его молодые годы прошли именно там. – Провинция маленькая, так, убогий закуток в горах. Торговый тракт в стороне от нее проходит, солидные имперские купцы тоже глухую окраину вниманием не жалуют, вот и приходится самим поставками заниматься. Дядька попросил у одного из местных торговцев книжки заказать, чтоб тот их нам с оказией доставил.

– Ну надо ж, какие сложности, – хмыкнул гном, не очень-то поверивший в рассказ не по годам смышленого паренька. – А почему именно здесь, почему не в другом городе?

Нивел остановился как вкопанный и изумленно уставился на гнома. Так смотрят только постигшие тайны мироздания ученые в момент, когда их посещает озарение, что их многообещающие ученики всего лишь жалкие, ограниченные ничтожества, которые могут хорошо зазубрить тщательно разжеванный материал, но не способны проникнуться сутью научной проблемы.

– В Торалисе самая большая и лучшая библиотека в Империи, даже Кархеонский Университет не может похвастаться таким богатым собранием сочинений, – пролил свет истины на голову невежественного гнома Нивел. – А у местных торговцев, естественно, хорошие связи, почти любую книгу достать могут, если, конечно, хорошо оплачивать их хлопоты.

– Раз так, – пожал плечами Пархавиэль, самочувствие которого за последние часы значительно ухудшилось: ему было холодно, щеки с ушами горели огнем, а горло саднило при каждом вздохе, – ладно, короткий постой не повредит. Но только два дня, и учти, деньжатами в этом городе, чую, не разжиться, так что с возвратом долга придется повременить.

– Не беда, – ответил Нивел, прочищая носовым платком распухший, сизый нос. – Я в Торалисе дважды с дядькой бывал, здесь неподалеку есть одна неплохая гостиница, там и обоснуемся.

– А гномов туда пускают? – подозрительно прищурился Пархавиэль, еще не успевший отвыкнуть от «филанийского гостеприимства».

– Туда не пускают лишь нищих да воров, – Нивел весело подмигнул и позвенел серебром в кошельке, – но это, к счастью, не про нас.

Трактир при гостинице был почти пуст. Постояльцы разошлись по делам и должны были вернуться только ближе к полуночи, голодными и злыми на разрушившую их планы непогоду. Прислуга отсыпалась, готовясь вечером заступить на обещавшую быть тяжелой трудовую вахту. За одним из пустых столов сонно зевал единственный разносчик блюд, которому по велению зануды-хозяина пришлось дежурить днем. Он утомился от безделья и уже распрощался с мечтою наскрести за смену хотя бы пару сонитов чаевых.

Голова юноши медленно повернулась в сторону открывшейся двери и тут же возвратилась в исходное положение. Посетитель был один, к тому же оказался женщиной. Дама хоть и выглядела богатой, но не стала бы швыряться деньгами в трактире, побоялась бы испортить прекрасную фигуру обилием жирных блюд, да и выпить в одиночку более бокала вина не решилась бы.

Складки элегантного платья зашуршали по полу, глубина выреза кружевного декольте привлекла внимание четверых обедающих мужчин, выглядевших вполне обеспеченными, но не настолько, чтобы иметь в Торалисе, городе искусства и богатых бездельников, собственные дома. Им не часто приходилось видеть подобные наряды, в таких платьях дворянки ходили лишь на балах да во дворце герцога, куда не вышедшим ни состоянием, ни происхождением торговцам и чиновникам вход был заказан.

Плотная вуаль незнакомки надежно скрывала лицо. Посещение трактиров, даже в гостиницах на хорошем счету, не считалось признаком женской добродетели. Под черной тканью в равной степени могла скрываться как носатая дурнушка, так и родовитая особа, не желавшая быть узнанной в месте, считаемом в свете обителью порока и разврата.

Окинув беглым взглядом присутствующих, дама поспешила присесть за стол лысого дворянина в белой рубахе без ворота и кожаном жилете, небрежно застегнутом всего лишь на одну пуговицу. Выбор незнакомки удивил всех и прежде всего самого счастливчика, изумленно таращившегося на статную фигуру, обтянутую дорогой материей, и судорожно пытавшегося сообразить, чем же он заслужил особое внимание дамы.

– А-а-а, это ты, – с облегчением вздохнул мужчина, когда женщина грациозным движением откинула с лица вуаль. – Чего вырядилась, праздник, что ли, какой?

– Ага, праздник большого ведра и дырявого корыта, – произнесла девушка, как будто невзначай прикрыв свое лицо огромным веером из перьев диковинной птицы. – Льет целыми днями, хоть жабры отращивай. Скукотища смертная, опостылело все: и гостиница, и твоя рожа. Долго мы еще сидеть здесь будем, Артур, мочи уж нет, и главное, я не понимаю, чего мы ждем?

– Давай внимание зевак не привлекать, поднимемся ко мне, там и поговорим, – тихо произнес Артур, бегло пробежавшись по похотливым лицам таращившихся на его собеседницу мужчин.

– Стены имеют уши, говорю тебе, как специалист по уловкам. В номере нас подслушать проще всего: через камин, окно, потолок, дырку в стене, наконец. А здесь можно говорить тихо, и тебя никто не услышит, даже тот толстощекий пижон в жабо, что не сводит глаз с моей нижней части спины и готов полжизни отдать, чтобы оказаться на твоем месте.

– Там есть на что посмотреть, я его понимаю, – хмыкнул Артур, благоразумно удержавшись от констатации прискорбного факта, что на изуродованное лицо девушки лучше не смотреть. – Однако твой наряд не к месту, чересчур шикарен. Тебе не приходило в голову одеться чуток попроще?

– Приходило, но тут же и ушло. Видишь ли, шрам у меня больно приметный, вуаль только к такому платью подходит. – Флейта невозмутимо взяла со стола единственный бокал, вылила его содержимое под скамью и, заново наполнив его вином, поспешила пригубить. – Не финти, Артур! Давай-ка наконец поговорим начистоту, тем более что мой наряд и прочие светские темы мы уже обсудили. Я устала ждать, я устала торчать здесь с тобой в ожидании дела и денег. Я хочу задать всего три вопроса: «Что?», «Когда?» и «Откуда?». Соизволь на них ответить.

– Хорошо, – хитро улыбнулся бывший пират и, оглядевшись по сторонам, проговорил скороговоркой: – Ты получишь от меня полный расчет, как только мы завершим дело.

– Не строй из себя идиота. У тебя хорошо получается, но… не стоит. – Флейта уже успела привыкнуть к манере общения партнера и не обращала внимания на его двусмысленные шуточки и ловкие отговорки.

– Я не стану дуться, не буду закатывать истерик, но в одно прекрасное утро ты меня не найдешь.

– Зато найду потом. – Лицо Артура мгновенно стало серьезным, а в глазах появилась угроза.

– Не пугай, я не из тех наивных дурочек, что собираются жить вечно. Давай лучше ближе к делу!

– А ты к нему готова? Ты посещала лавку моего друга?

– Конечно. Я уже третью ночь подряд томлюсь в ожидании, глаз не смыкаю, а ты все не идешь…

Артур сдвинул брови и затеребил пальцами проколотую мочку уха. Он понял, что пришла пора вскрыть последнюю карту. Откладывать разговор на потом было опасно. Терпение Флейты подходило к концу, томящаяся в неведении воровка могла покинуть его в любую минуту, оставив один на один с проблемой, которую он не в силах был разрешить.

– Ладно, скажу, но только не здесь. Говорю же тебе, слишком людно.

– А я говорю, что наверху нас скорее подслушают. Здесь же все пялятся на мой зад, а какие песни ты мне поешь да чего обещаешь, поверь, этих господ совершенно не интересует.

– Библиотека, Имперская Библиотека Торалиса… Нам нужно попасть в хранилище и достать один манускрипт, – прошептал Артур.

– Всего-то, – усмехнулась Флейта. – А не проще ли взять почитать и не вернуть?

– Не смейся, дело намного труднее, чем тебе кажется. – От нервного напряжения на зеркально гладкой поверхности лысины Артура проступили капельки пота. – Доступ во многие залы закрыт для обычных граждан. В Зал Мудрости могут войти только служители Единой Церкви, притом в сане не ниже окружного куратора. Зал Доблести открыт только для дворян. Некоторые залы могут посещать лишь знатные вельможи или высшие чиновники Империи.

– За какой же из закрытых дверей хранится наша безделушка?

– Точно не знаю, но полагаю, в Зале Древности, – прошептал Артур и сам испугался своих слов. – Туда даже герцог, управитель провинции, войти не может. Доступ имеют лишь члены Магистрата Единой Церкви и ближайшие родственники самого Императора.

– Значит, ты меня обманул, втянул в политику!

– Не горячись. – Артур быстро схватил за руку собиравшуюся уйти Флейту. – Да, помещения закрытые, да, их хорошо охраняют, стерегут так же тщательно, как имперскую казну, но проникнуть туда все-таки можно, иначе бы я не стал рисковать своею, да и твоей головой! Что же касается обмана, то тогда, в Баркате, я сказал тебе правду. Эта вещь уже давно никому не нужна, она хранится на полках вместе с остальным невостребованным столетиями хламом. Бесценные знания, которыми никто не может воспользоваться и о которых помнят лишь единицы.

– Забавно, – хмыкнула Флейта, – совсем недавно мне уже приходилось столкнуться с нечто подобным, правда, там речь шла о книге, а не о рассохшемся манускрипте.

– Мартин? – догадался Артур.

– Не важно, – очнулась девушка от раздумий вслух. – Скажи лучше, какие знания хранятся на истлевшем клочке бумаги, за какую тай ну твой хозяин готов платить такие деньги: секрет вечной молодости, абсолютной силы или, быть может, рецепт зелья для усиления мужского начала?!

– Не знаю, – пожал плечами Артур, – и не интересовался. Нас с тобой должны волновать совершенно иные вещи: как проникнуть в хранилище, как достать манускрипт и как уйти незамеченными.

– Ты что-нибудь знаешь об охране?

– Мало, – Артур удрученно покачал головой, – только что Библиотеку охраняет рота имперской гвардии. Солдатам и офицерам даже в город запрещено выходить, чтобы случайно в кабаке ничего никому не разболтать.

– Паршиво, – Флейта застучала веером по столу, – никакой предварительной информации и ни малейшей возможности ее раздобыть. Зато теперь хоть понятно стало, почему твой хозяин так щедр. Ну ладно, будет об этом. Скажи лучше, раз все так плохо, так чего же мы тянем, чего мы ждем?

– Я не знаю, как он называется, – признался Артур. – Манускрипт эльфийский, но написан на другом языке, там даже букв нет, одни символы. Даже мой хозяин, который все языки Континента знает, а на древнеэльфийском как на родном болтает, об этом языке понятия не имеет.

– Ты хотел сказать: «этого языка не знает», – поправила Флейта.

– Да нет, в том-то и дело, что он древние закорючки кое-как переводить может, правда, через эльфийский, сразу на наш не получается, а вот чей это язык, кто на нем и когда говорил, вот об этом он как раз понятия-то и не имеет. Видел я недавно эльфов у него в гостях, они наверняка какое-то отношение к манускрипту имеют, и об этом языке что-нибудь да слышали, но темнят «остроухие», лишнего слова из них не вытянешь!

– Постой, это все очень интересно и познавательно, но как ты собираешься украсть неизвестно что? Мы что, телеги наймем и всю Библиотеку вывезем?!

– В том-то и загвоздка была.

– «Была»? – кольнуло слово Флейту. – Значит ли это…

– Да, – самодовольно улыбнулся Артур. – Дождливые дни в Торалисе не были потрачены мной впустую. Не зря я гробил свое здоровье, таскаясь по кабакам да притонам, не зря водил гулящих девиц к книжным червям. Будучи в состоянии, так сказать, душевного успокоения и телесного блаженства один из служащих Библиотеки проболтался, где находится главная регистрационная книга. В нее заносят все поступающие экземпляры, притом названия для удобства записывают на имперском или на древнеэльфийском.

– Ты хочешь сказать…

– «Деминоторес», – торжественно произнес Артур. – Так было переведено название манускрипта на древнеэльфийский. Сегодня ночью мы проникнем в главное здание Библиотеки, найдем книгу, узнаем регистрационный номер, а уж затем посетим Зал Древности. Если не поднимем шума, то управимся за одну ночь. Завтра утром мы покинем этот противный городишко, а через два дня напьемся на прощание и расстанемся богатыми людьми.

– Давай не строить планов. – Флейта не разделяла оптимизма своего напарника. Теперь пришел ее черед быть задумчивой и серьезной. Отсутствие информации об охранных механизмах, планировке здания и расположении постов охраны сводило шансы на успех почти к нулю.

– Абсолютно с тобой согласен, именно поэтому я сейчас закажу еще несколько сытных блюд, а потом, плотно набив свою утробу, – Артур картинно похлопал ладонью по тощему, впалому животу, – отправлюсь спать до заката, чем и тебе советую заняться.

– Спасибо за дельный совет, непременно воспользуюсь. – Флейта поднялась из-за стола и, не забыв накинуть вуаль, отправилась к себе в номер.

Мысли хаотично крутились в голове девушки. Страх перед неизвестностью постепенно отошел на второй план, уступив место странному эльфийскому слову. Флейта вспомнила раннее детство и уроки эльфийского языка, которые ей полгода давал выгнанный за крамолу из Альмирского Университета профессор. Слово было сложносоставным, состояло из двух корней и постфикса «рее», обозначавшего носителя действия, который что-то то ли разбивал, то ли уничтожал. Только ближе к ночи, уже выспавшись и готовясь отправиться надело, девушка вдруг вспомнила, что этот таинственный субъект, оканчивающийся на «рее», кого-то или что-то пронзает.

Тихое потрескивание поленьев услаждало слух засыпавшего с ложкой в руке гнома. Тепло огня и приятное шуршание мягкого одеяла, окутавшего озябшее тело, – как раз то, чего не хватало Пархавиэлю в последние дни. А если еще добавить, что гном только что закончил трапезничать, то есть заглотил подряд несколько порций жаркого и два кувшина вина, то можно понять, почему спешивший на помощь другу Пархавиэль простил Нивелу двухдневную задержку и хоть открыто еще продолжал выражать недовольство, но в душе был искренне благодарен заботливому юноше, устроившему ему такой замечательный и крайне необходимый отдых.

Однако были некоторые обстоятельства, добавлявшие ложку дегтя в огромную бочку с медом. Добродушный паренек вел себя слишком странно. Его манера сорить деньгами ставила Пархавиэля в зависимое положение. За последние три часа его долг перед юным попутчиком увеличился с двадцати пяти до ста трех сонитов, и гному было страшно подумать, сколько поломанных колес ему придется починить в дороге и сколько красавиц спасти от злодеев, чтобы вернуть хотя бы половину этой суммы. Нивел арендовал две отдельные комнаты вместо одной, да еще в лучшей гостинице города, скромно названной «неплохой». Он заказал и себе, и гному новую одежду, не поскупившись на добротный материал, доплату за срочность и кучу чаевых, бесшабашно розданных гостиничной прислуге. Но кроме финансовых вопросов было еще кое-что, насторожившее гнома и заставившее его внимательнее присмотреться к пареньку.

Странности начались, как только они, продрогшие и озябшие замарашки, переступили порог респектабельной гостиницы. Нивел преобразился: в потускневших глазах появился блеск, сгорбившаяся спина выпрямилась, плечи расправились, а распухший, шмыгающий нос величественно задрался кверху.

– Не найдется ли у вас комнаты, милейший? – с неповторимым пафосом и неподдельным придворным снобизмом произнес паренек в драном плаще, небрежно кинув под ноги ринувшегося к ним вышибалы несколько монет.

В горстке раскатившегося по мраморному полу серебра было достаточно сонитов, чтобы оплатить сытный ужин не только для них двоих, но и доброго десятка изрядно проголодавшихся гномов. Отношение прислуги к парочке сразу изменилось. Перед ними залебезили и забегали, низко опуская гибкие шеи и преданно заглядывая в глаза. Нивел тут же заказал дорогую одежду, посетовав на непогоду и нелестно отозвавшись о местной страже, которая ленива, глупа и не в состоянии огородить добропорядочных путников от нападений на дороге разного грязного сброда. Потом он долго капризничал и поджимал губки при выборе апартаментов, залепил звонкую пощечину нерасторопному слуге, приблизившемуся к нему слишком близко, а под конец устроил скандал, возмущаясь, почему ему не подали с дороги теплый плед и бокал горячего вина. В общем, вел себя как настоящий клиент, как взбалмошный барчонок, считавший, что мир вращается вокруг его незаурядной персоны.

Такая резкая перемена не понравилась гному. В книжных лавках так задирать нос не учат. Юноша был явно знатного рода и бессовестно врал, рассказывая байку о дядьке в Эльруже. Пархавиэлю даже показалось, что кашель, мокрота из носа и прочие симптомы запущенной простуды куда-то ушли. Устраивая разнос прислуге, Нивел казался абсолютно здоровым и даже чересчур бойким для своих лет. Зингершульцо насторожился, но смолчал, поскольку не считал возможным портить отношения со спутником, пока не выплатит ему долг.

Сытный обед, заказанный в номер, отогнал на время дурные предчувствия. Пока Пархавиэль шерудил ложкой, Нивел куда-то исчез. До вечера следующего дня гном был предоставлен сам себе и собирался с толком использовать время. Город, конечно, не дорога, в нем много денег не заработаешь, поскольку стража на каждом шагу, да и телеги дальше соседней улочки или рынка не ездят, но испытать удачу все же стоило.

Прежде чем одеться, Пархавиэль настежь распахнул окно. Повеяло прохладой и свежестью. Голова гнома сразу прояснилась, а по согревшимся, размякшим мышцам пробежала волна бодрости. Дождь уже не лил, а еле-еле накрапывал. Вызванное длительной непогодой затишье в жизни города подходило к концу, а вместе с ним куда-то улетучилось и дурное настроение. Еще полчаса назад пустынная площадь перед гостиницей стала постепенно заполняться людьми. Жители робко выползали из теплых домов и в оставшиеся часы до заката стремились наверстать упущенное время, заняться делами, отложенными из-за проливного дождя.

Гном чувствовал, вечер будет удачным, нужно было только собраться с силами и решиться покинуть уютные апартаменты, думать не о блаженном сне в мягкой постели, а о способе хоть немного сократить долг. Высказанная в сердцах идея пошататься по ночному городу в поисках горожан, попавших в беду, почему-то теперь казалась не такой уж и бредовой. Не все же люди настолько неблагодарные существа, что расплачиваются за спасение от грабителей одним лишь никчемным «спасибо».

Таверна «Коварство Гаринолла» находилась в центре города, прямо напротив решетки ворот, ведущих в парк Имперской Библиотеки. Ничего примечательного, кроме выгодного местонахождения, в ней не было. Спешившие попасть к алтарю знаний студенты и ученые, съехавшиеся в Торалис со всех концов Империи, не могли отказать себе в удовольствии пропустить по маленькому стаканчику за полчаса до открытия читальных залов, в обед и, конечно же, под вечер, когда небольшой градус вина тонизировал уставший организм и придавал сил для ночных развлечений. Примерно за три часа до заката наступало небольшое затишье, но зато потом в окнах шумной таверны горел свет аж до самого утра.

Кроме ученых мужей, по ночам здесь любили бывать слуги богатых господ, чиновники, стража герцога, солдаты имперского гарнизона, охранники купцов и, конечно же, те, без кого не обходится ни одно уважающее себя ночное заведение: жрицы любви, пройдохи-авантюристы, предлагающие подвыпившим посетителям пуститься в сомнительные предприятия, и честные шулера. Полный набор, за исключением мелких воров, опасавшихся соседства отдыхавшей стражи.

Иногда, в промежутке между третьим и четвертым кувшинами вина, кто-то из посетителей задавался вопросом: «А почему таверну назвали именно так?» или «А чья это страшная рожа на вывеске?» Завсегдатаи разводили руками, а желавшие выслужиться в надежде на чаевые разносчики блюд плели небылицы одна краше другой, то возводя легендарного Гаринолла в чин генерала, сумевшего лет триста назад обмануть врагов и спасти город от полного разрушения, то одевая его в мантию злодея-мага, наславшего на Торалис полчища ядовитых крыс, а то делая из него подлого разрушителя семейных уз и врага влюбленных сердец. Чудесных небылиц было придумано много, однако даже хозяин таверны не знал, кем же на самом деле был таинственный Гаринолл, но вывеска ему нравилась, поэтому она и раскачивалась на ветру вот уже третий десяток лет. Лицо грозно нахмурившего брови сердитого бородача привлекало внимание прохожих и было уникально, по сравнению с огромным количеством свиных окороков и довольных рож объевшихся толстяков, красовавшихся на вывесках его конкурентов.

Никто из выпивающих и закусывающих не обратил внимания на странную парочку, переступившую порог таверны: рослый дворянин в натянутом до самых бровей берете и девушка в стареньком платье, неизвестно зачем закрывшая лицо вуалью.

«Видно, впервой, видно, еще стесняется», – подумал пробежавший мимо разносчик блюд и тут же позабыл об увиденном, торопясь принять новый, обещающий быть большим заказ. Однако работник таверны ошибся. Девушка была не из стайки ночных пташек, жрицы любви ведут себя более скромно: не щипают клиентов, не подпихивают их локтем в бок и уж тем более не шепчут им на ухо ругательств.

Не реагируя на толчки и бранные пожелания явно нервничающей избранницы, мужчина внимательно изучил лица присутствующих и только после этого четким, уверенным шагом направился к стойке хозяина. Вслед за ним засеменила путающаяся в складках длинного платья девица.

– Комнату, до утра, – отрывисто произнес мужчина, бросив на стойку две серебряные монеты.

– Ошибся, господин хороший, – усмехнулся хозяин, мельком взглянув на помятый берет с обломанным пером, волевое, скуластое лицо дворянина и черный дорожный плащ, – мы не гостиница, мы не постоялый двор, комнат не сдаем.

– А как же эти обходятся? – Посетитель кивнул выдающимся вперед подбородком в сторону хохотавших на коленях солдат девиц.

– Со своей девкой ко мне нельзя, – покачал головой седеющий толстяк, – выбирай здесь.

На столе появилось еще несколько сонитов, но хозяин остался непреклонным. Он молча повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.

– Посмотри-ка сюда, милейший, – решил привести более действенный аргумент Артур и, приоткрыв полу плаща, продемонстрировал висевшую на поясе без ножен абордажную саблю.

– Ну надо ж, а повар мой дивился, куда он свой любимый тесак подевал, – расхохотался хозяин. – Послушай, дружите, шел бы ты отсюда, и воблу свою драную забери! – Второй и третий подбородки хозяина колыхнулись в сторону стоявшей поблизости Флейты. – Я даже вышибалу не держу, незачем. Вишь, солдатики гуляют? Я им все в кредит отпускаю: и вино, и жрачку, и девок. Одно мое слово и тя вмиг порубят на гуляш для свиней!

– Впечатляюще, – кивнул головой Артур и положил на стойку маленький кругляш ярко-красного цвета с выгравированным изображением чьей-то пьяной, небритой физиономии.

– Ну и зачем ты мне всякую пакость на стол кладешь? – возмутился хозяин.

– Да, извини, совсем позабыл, что мы вдалеке от побережья, – покачал головой Артур. – Придется тогда объяснить тебе, жирной сухопутной крысе, что это за побрякушка.

– Шел бы ты отсюда! – еще раз, но более громко и настойчиво повторил предложение удалиться трактирщик, а затем махнул рукой компании солдат из стражи герцога.

Шестеро здоровенных парней без доспехов, но в форменных накидках и с оружием дружно поднялись из-за стола.

– Пошли быстрей, не нарывайся! – прошептала на ухо напарнику Флейта и больно ущипнула его за локоть.

– Успокойся, – ответил Артур и резко отдернул многострадальную руку. – Ну, так вот. – С этими словами Артур снова повернулся к хозяину. – Эта пьяная рожа на медальоне – портрет Эмунута Кора, более известного по кличке Отруби-да-Отрежь! Многообещающе, не правда ли?

Толстяк насторожился и подал знак солдатам немного обождать.

– Он хам и отпетый мерзавец, наверное, именно поэтому и стал предводителем «Эскадры шторма», самого кровожадного и многочисленного пиратского братства на всем побережье. Его корабли нападают не только на торговые флотилии, но и на крупные города.

Дряблые щеки слушателя побагровели. Печальные вести о кровопролитном морском сражении с пиратами возле побережья Милокаса и о полном разгроме имперской флотилии уже докатились и до Самбории, провинции далекой от моря во всех отношениях.

– Так уж получилось, что этот мерзавец обязан мне жизнью. А побрякушка у меня на столе – свидетельство того, что он мне долг еще не вернул.

– Мне-то до чужих долгов! – выкрикнул трактирщик, разозлившись и одновременно сильно испугавшись.

– Послушай, я никуда не уйду. Мне позарез нужна комната в мансарде, – перешел на вкрадчивый шепот Артур. – Если ты, ослина, и дальше будешь упрямиться, то будет драка. Возможно, я погибну, но через некоторое время, месяц, а может, два, сюда приедут очень нехорошие люди. Тебя не спасут ни стража, ни весь гарнизон Торалиса; погибнут одни, им на смену приедут другие. Люди Эмунута Кора будут наведываться к тебе до тех пор, пока кому-то из них наконец не удастся содрать твою шкуру и привезти ее своему обожаемому адмиралу. Так морское братство карает тех, кто встревает не в свои дела и мешает вернуть долг чести!

– Вторая дверь налево, – ответил хозяин и положил на стойку маленький проржавевший ключ, – но только до утра.

Артур кивнул и, взяв под руку Флейту, направился к лестнице.

– Ты сумасшедший, – возмутилась девушка, как только парочка поднялась на третий этаж. – Разве можно так рисковать?! И из-за чего?!

– Ты абсолютно права, – согласился Артур и, найдя нужную дверь, заворочал в замочной скважине ключом, – но с крыши только этого здания мы можем незаметно пробраться в библиотеку.

Диспут на тему: «Допустимая степень риска при общении с потерявшими чувство страха трактирщиками» был окончен, едва начавшись. Напарникам так и не удалось определить, где именно проходит тонкая грань между безрассудством и отвагой, тем более что у каждого из них было свое, проверенное и подтвержденное опытом мнение по этому поводу.

Как только Артур запер дверь изнутри, Флейта скинула платье. Девушка не стала долго возиться с проржавевшими застежками, и там, где крючки не выходили из петель, безжалостно рвала старенькую ткань руками. Под одеждой бедной горожанки скрывались высокие сапоги, обтягивающие стройные ноги брюки и легкая кожаная куртка, доходившая до самых кистей и подбородка. Одежда была удобной, правда, немного затрудняли движения вшитые между слоями ткани стальные пластины. Помучившись вечерок в раздумье, девушка так и не решилась полностью отказаться от брони и оставила вставки там, где они защищали жизненно важные органы: горло, сердце и живот. Остальной металл был удален, конструкция заметно полегчала, но все равно снижала скорость перемещений.

Артур последовал примеру девушки: скинул белую рубаху, отстегнул абордажную саблю и, обмотав во круг левой руки плащ, закинул на правое плечо тяжелую сумку, которую им удалось незаметно пронести, подвесив ее за лямки под юбку Флейте. Теперь стало понятно, почему девушка все время семенила и была не в лучшем расположении духа. Абордажный крюк, длинный моток веревки, упорно называемый бывшим пиратом канатом, четыре кинжала и более двух дюжин метательных ножей не только сковывали движения, но и больно били девушку по ногам при каждом шаге. «Вот она, нелегкая женская доля, – сетовала Флейта по дороге от гостиницы до „Коварства Гаринолла“. – Но делать нечего. Нельзя же на Артура напялить юбку, не с его квадратной рожей переодеваться в девиц и подводить губки эльфийской косметикой!»

– Пошли! – скомандовал пират, открыв окно и ступив на покатый карниз.

– Ты уверен… – не успела договорить Флейта.

– Да, – прозвучал однозначный ответ на все возможные при подобных обстоятельствах вопросы, – я все просчитал и взвесил.

Флейта вздохнула, пожала плечами, морально приготовившись к тому, что все пойдет совершенно не так, как было запланировано ее компаньоном, и полезла в окно. С крыши таверны не только открывалась чудесная панорама светящегося множеством огней ночного города, но и прекрасно просматривалось место предстоящей операции.

Библиотека Торалиса превосходила читальные залы Кархеона не только по количеству, но и по ценности собранных произведений. Испокон веков в столицу провинции свозились лучшие книги со всех концов Империи. Разместить все научные труды в одном, пусть даже огромном здании было просто невозможно, не говоря уже о соображениях безопасности, которые играли немалую роль. Библиотека занимала около десятка отдельных зданий, множество подсобных строений, включая скотный двор, казармы и жилища служителей. Доступ к семи из десяти читальных залов был ограничен, они находились под особым наблюдением и были обнесены каменной стеной. Весь же библиотечный комплекс, расположенный в самом сердце города, был окружен высокой железной изгородью, в зазоры между прутьями которой не смогла бы протиснуться даже самая гибкая и изворотливая кошка.

Пугающие взгляд пространства между домами, похожими на дворцы принцев и особняки родовитых дворян, были густо засажены деревьями, кустами и прочей экзотической растительностью, семена которой были привезены издалека и наверняка стоили целое состояние. В парке было светло, как днем. На выложенных мраморными плитами дорожках через каждые пять шагов светился фонарь, а будки охраны шли точно по периметру изгороди с интервалом ровно в сто шагов. Незаметно пробраться сквозь плотный кордон охраны было невозможно. Кирасы имперских гвардейцев из вороненой стали блестели за каждым деревом, за каждым кустом, по крайней мере растерявшейся Флейте так показалось.

Однако Артур был совершенно спокоен. Сидя на корточках возле самого края крыши, он методично, со знанием дела разматывал веревку, а когда закончил, стал привязывать к одному из концов абордажный крюк. Невозмутимость и даже какая-то сонливость напарника вселила уверенность в Флейту и заставила посмотреть на их положение под другим, более оптимистичным углом. Да, охраны было много; да, парк светился, как центральная площадь во время ежегодного карнавала, но между кустами и строениями все же имелись темные уголки, а солдаты не были достаточно бдительны.

Им приходилось каждую ночь бродить по одним и тем же аллеям, прекрасно зная, что и сегодня ничего не случится. Кому нужен старый рукописный хлам, за который обычный скупщик краденого не даст и пары сонитов. Вещи уникальные и бесценные тем и плохи, что не имеют реальной цены. Найти покупателя трудно, еще труднее отстоять свой интерес и остаться при этом в живых. Как можно выгодно продать старинную книгу, когда во всей Империи едва ли найдется двадцать – тридцать человек, знающих о ее существовании, да к тому же половина из них наверняка заявит на продавца властям? Все прекрасно понимали, что воры не дураки и не полезут в хорошо охраняемый дом, рискуя в случае поимки быть обвиненными не в воровстве, а в государственной измене.

Артур наконец-то закончил приготавливать канат. Выставив левую ногу вперед и перенеся на нее вес своего тела, пират ловко закрутил абордажный крюк над головой. От пронзительного жужжания разрезающей воздух веревки заложило уши. Боясь оглохнуть, девушка отошла поближе к окну. Внезапно монотонный гул оборвался, со скоростью не меньше, чем у арбалетного болта, крюк взмыл вверх, и Флейта на несколько секунд потеряла его из виду. Заметив, куда собирался попасть напарник, Флейта поняла, почему он так упорно препирался с вредным толстяком – хозяином здания. Таверна находилась вдалеке от других домов и намного ближе к изгороди. К тому же прямо напротив них виднелся какой-то сарайчик, то ли курятник, то ли склад садового инвентаря. Именно за крышу этой хлипкой лачуги Артур и пытался зацепить канат.

В первый раз крюк не долетел до сарая несколько метров, во второй – ударился о стену, потом процарапал крышу и соскользнул вниз, вырвав прогнившую доску. И лишь седьмая или восьмая попытка, Флейта сбилась со счета, увенчалась успехом. Раскрасневшийся, как только что сваренный рак, покрывшийся с ног до головы липким потом, Артур тяжело вздохнул и стал обматывать канат вокруг печной трубы. Работа была не из легких и измотала напарника. Восемь бросков отняли у воров более часа драгоценного времени. Каждый раз, когда Артур промахивался, канат приходилось тащить обратно, а пакостный крюк цеплялся за все попадающиеся на пути предметы: деревья, пни, камни и, конечно же, проклятую изгородь, с которой пришлось дольше всего провозиться.

– Ты легче, поклажу возьмешь! – приказал пират и, перекинув плащ поверх туго натянутого каната, резко оттолкнулся ногами от крыши.

Широко открыв от удивления рот и задержав дыхание, Флейта наблюдала, как тело Артура быстро и бесшумно, словно призраке ночи, парило над городом. Канат дрожал, звенел и, казалось, вот-вот должен был лопнуть, но этого, к счастью, не произошло. Артур успешно проскользил до ограды и скрылся в тени деревьев шумевшего листвою парка. Настал ее черед испытать судьбу и доверить жизнь тонкому тросу. Плаща у девушки не было, но зато на руках были кожаные перчатки. Перекинув сумку за спину и закрыв от страха глаза, Флейта крепко вцепилась руками в канат и прыгнула с крыши.

Грога в кружке осталось всего на два глотка, а озноб все еще сотрясал могучее тело. Последние капли дождя упали с небес уже более часа назад, но стены домов так основательно пропитались влагой, что гном чувствовал на улице себя не лучше, чем в старом, заполненном по колено водой склепе. Холодный ветер, внезапно подувший с северо-запада, только усиливал тягу промерзших горожан к стакану горячего вина. Несмотря на ранний для начала ночного пиршества час, в таверне было не протолкнуться. Слуги вынесли несколько дополнительных столов, но это не спасло положения, а только усилило толчею. Поток желающих согреться был слишком большим, и так везде: и в этой таверне, и в той, чья неказистая вывеска маячила на противоположной стороне площади.

Пархавиэль радостно потирал согревшиеся о горячую кружку ладони. То, что ему приходилось пить стоя, да еще в дверях, когда люди снуют туда-сюда и непременно норовят задеть низкорослого гнома костлявыми локтями по затылку, полнейшая ерунда по сравнению с тем, какой прибыльной обещала быть грядущая ночь. Гному даже трудно было представить, сколько горожан переберут по кабакам и, немного отлежавшись под забором или в канаве, побредут ночью домой, скольким юнцам ударит в голову хмель и скольких взрослых мужчин потянет на подвиги, обычно выливающиеся в пьяную драку или приставанию ко всем, кто носит юбку, а не штаны. Впереди ждало благодатное поприще для великих деяний, деньги спасенных от хулиганов обывателей должны хлынуть в его карман рекой. Конкуренция же с ночными грабителями, стремившимися так же, как и он, найти в темных закоулках одиноких прохожих, ничуть не смущала Пархавиэля. Гном, блуждающий по улицам в ночи, ассоциировался у местных жителей с вылезшим из могилы мертвецом или с явившимся за душой грешника чертом. Особенно суеверными и мнительными были бандиты, этот странный факт был уже многократно проверен гномом на собственном опыте и отпечатан в голове, как неоспоримая истина, хотя Зингершульцо так и не смог понять почему.

«Вроде бы врагов у преступников всегда хватало: стражники, горящие от нетерпения прибить их головы к городским воротам; „коллеги“, позарившиеся на лакомый кусок чужой добычи, да и жертвы далеко не всегда оказывались безобидными овечками. К чему выдумывать врагов, когда их и так полно? Может, воров и головорезов мучают остатки совести? Может, им хочется верить, что есть на свете кто-то, кто страшнее и подлее их? А может, где-то в глубинах очерствевшей души еще теплится надежда когда-нибудь перестать воровать да грабить, когда-нибудь начать все заново? Эта мечта жива, пока внутри неприглядных тел теплится маленькая, подслеповатая и глухая к бедам других душонка. Нечисть же, по мнению людей, занимается как раз тем, что губит, порабощает заблудшие души. Разбойники боятся не умереть, а потерять надежду!»

Грубый окрик и сильный толчок локтем в плечо вывели гнома из состояния задумчивости. Остатки давно остывшего грога облили добротные, только утром купленные сапоги. В глазах Пархавиэля вспыхнула злость, а голова мгновенно повернулась в сторону обидчика. Однако кулак опустился, так и не взмыв вверх, пальцы разжались, так и не сломав ребер обидчика. Перед гномом стоял стражник, притом не желторотый юнец-новобранец, а ветеран-сержант. Длинные усы грозно шевелились, а из расширенных ноздрей служителя порядка шел пар, или, быть может, Пархавиэлю это лишь показалось.

– Чё встал, бочонок, дай пройти! – рявкнул служака, брызнув слюною гному в лицо, а затем, оттолкнув обомлевшего Пархавиэля с прохода, вышел на площадь.

«Хорошо, что про бумаги не спросил, – подумал гном, быстро поставив на стойку кружку и поспешив смешаться с толпой выходящих из таверны. – У меня же их нет. Границу бродом перешел, да и дорожную пошлину ни разу не платил. Заберут еще, чего доброго, на каторгу, налоги, за то, что я, негодяй эдакий, имперскую землю топчу, отрабатывать. Вот и будет мне южное побережье, вот и встреча с Гифером под жарким солнцем!»

Внезапно осознав, что он бродяжка, то есть существо вроде бы пока ничего предосудительного не совершившее, но тем не менее находившееся вне закона, Пархавиэль решил немного изменить свои планы. Центр города для него был закрыт. Слишком много патрулей стражи бродило среди домов богатеев.Днем люди герцога не обращали на него внимания, а вот ночью про документы обязательно спросили бы. В бедные кварталы стража не заглядывала, но там нечего было делать и ему. Народец безденежный, если кого и спасешь, то кроме черствой краюхи хлеба ничего не заработаешь.

«Нужно бродить вокруг центра, на стыке богатых и бедных кварталов. Искать кабаки для середнячков; для тех, кто не слишком богат, чтобы иметь дом в приличном месте, но уже смотрит на соседей свысока, или, наоборот, для тех, кто когда-то преуспевал, а теперь медленно опускается на общественное дно, – нашел золотую середину гном. – Нет, точно. Если прицепится стража, я сбегу, в темной подворотне среди трущоб скроюсь, а если грабители на подвыпившего середнячка нападут, я как раз из задворок и появлюсь».

Нелегкое решение было принято, у находчивого гнома оставалось примерно два часа, чтобы как следует изучить местность, проработать маршруты и пути отступления.

Тело стремилось упасть вниз, но неизвестная сила удерживала его от падения и влекла по канату в темноту ночного парка. В ушах засвистело, на Флейту быстро надвигались кроны деревьев и грозная изгородь, ощетинившаяся остриями торчащих кверху пик.

«Только бы не упасть, только бы не упасть! – вертелось в голове девушки. – Если на мостовую, есть шанс выжить, а если…» В воображении Флейты промелькнула ужасная картина. Ее мягкое, подобное сочной ягоде тело налетает на стальные штыри забора. Брызжет кровь, а ее еще не успевшая смириться со смертью плоть бьется в конвульсиях, дрыгает конечностями в предсмертной пляске.

Изгородь пронеслась под ногами так быстро, что Флейта даже не успела ее заметить, по лицу больно захлестали длинные ветки, перед широко открытыми от страха глазами вдруг возникла стена.

«Не успеть, не успеть вытянуть вперед ноги, чтобы смягчить удар!» – подумала с ужасом Флейта и закрыла глаза.

Однако толчка не последовало, ее голове не суждено было проломить доски сарая, а легким протяжно зашипеть и забулькать, когда острые обломки дерева и торчащие из них ржавые гвозди пробьют, сломают, искорежат кожу куртки и грудную клетку. Еще какая-то сила подхватила девушку на лету и увлекла на себя. Флейта вдруг ощутила, что находится в крепких объятиях. Ее плечи и талию сжимали крепкие мужские руки, а под ней шевелилось что-то мягкое, теплое и необычайно сердитое.

– Да слезай же! – проворчал Артур, спихивая с себя не торопившуюся подняться девицу. – Я тебе разве не говорил, что перед приземлением группироваться нужно: спину напрягать и колени к животу поджимать?!

– Ничего ты мне не говорил, – возмутилась такой неописуемой наглости Флейта.

Девушка вскочила на ноги, но голова предательски закружилась, и лицо тут же уткнулось в ковер мокрой травы. Полет над городом не прошел бесследно. Флейта решилась повторить попытку подняться только после того, как в глазах перестал мелькать цветной калейдоскоп звездочек, кружков и прочих геометрических форм, а в ушах затих монотонный гул, такой же назойливый и раздражающий, как и жалобные стенания попрошайки.

– Ладно, могло быть и хуже, – прошептал Артур, оценивая состояние напарницы, а заодно и собственной спины, покрывшейся красными пятнами и мелкими порезами. – Сумку хоть не потеряла?

– На месте, – ответила Флейта сквозь сжатые зубы.

Девушку вдруг охватила злость, и ей нестерпимо захотелось, прирезав оскорбившего ее напарника, перемахнуть через ограду и убежать.

– Вот теперь у тебя пути отступления нет. Из парка тебе одной не выбраться. Первый камень брошен, скоро пойдет лавина, – произнес Артур, как будто прочитав мысли замкнувшейся в себе, встревоженной Флейты. – Пригнись и ползи сюда! Ступай осторожней… ветки.

Сначала пришлось присесть, а затем действительно лечь на живот и осторожно ползти. Сарайчик, за которым они относительно успешно приземлились, находился в пяти шагах от аллеи, по которой как раз проходил патруль. Солдаты медленно перебирали ногами и не смотрели по сторонам. Они устали даже болтать, не то что вглядываться в темноту кустов и деревьев. Однако если хрустнула бы ветка или раздался бы иной подозрительный шум, все бы вмиг изменилось, дремлющие на ходу стражи превратились бы в злющих цепных псов, жаждущих крови нарушителей.

– Нам повезло, – вдруг прошептал Артур, плотно прижавшись горячими губами к уху Флейты. – Аллея заканчивается через двадцать – тридцать шагов, там маленькая площадь с фонтаном. За нею здание, два этажа, на втором контора главного архивариуса. Солдаты дойдут до площади, развернутся и пойдут обратно, у них такой маршрут. Как только они пройдут, короткими перебежками к фонтану!

– Там же охраны полно, как же мы…

– Глупость, – возразил Артур, не дослушав до конца. – Контора – не покои. Там господин Фурбо чаще двух раз в год не бывает. Ценные бумаги он наверняка при себе хранит, а здесь мелкие служки работают: приемка, списание книг, перерегистрация и прочая ерунда с волокитой. Это только так гордо называется, а на самом деле обычный временный склад, где тощие очкарики часами перья стачивают да казенную бумагу изводят. Больше троих охранников в здании нет, да и то скорее всего сидят у входа и в карты режутся.

– Ты еще скажи, вино хлещут и девок лапают. – Флейта не могла поверить, что все складывается так удачно и просто.

– Девок, возможно, и провели, – на полном серьёзе ответил Артур, – если со стражей на воротах договориться сумели, а вот вино навряд ли. Запах от него, да и глазки шальными становятся, а по регламенту караульной службы офицерская проверка должна через каждые три часа проходить.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Флейта необычной осведомленности напарника.

– Ну, я в эти дождливые дни не только с библиотекарским людом кутил, – хитро улыбнулся Артур.

– Ага, значит, еще и с солдатами!

– Обижаешь, с офицерами, – уточнил довольный собой пират. – Понимаешь, кроме меркантильного интереса, у меня с благородными господами из имперской гвардии оказалось еще и много общего. Я когда-то месяцами тосковал по берегу, а они сейчас скучают по кабакам. Запретивший выход в город гвардейцам допустил одну очень большую ошибку. Сколько ни пугай солдата предписаниями да инструкциями, а его все равно тянет к порокам. В этом огромном, пыльном книжном царстве катастрофически не хватает казенной корчмы да борделя, поэтому все, от капрала до командира, регулярно бегают в самоволку и не стесняются потом часами трепаться о радостных результатах этих отлучек.

– Мужики, – презрительно процедила сквозь зубы Флейта.

– А я бы был менее категоричен, – возразил Артур. – Люди, простые люди, с обычными потребностями и вполне естественными желаниями. Глупо идти против природы, против человеческой сути, она все равно всегда свое возьмет.

Патруль из трех солдат ненадолго задержался у фонтана, а затем пошел обратно. Как только блестевшие в свете фонарей кирасы скрылись из виду, воры вскочили на ноги и бесшумно перебежали на другую сторону аллеи. Артур закутался в черный плащ и стал настолько незаметен, что даже находившаяся рядом Флейта порою теряла его из виду.

Еще одна перебежка, и они достигли площади с фонтаном. Спрятавшись за статуей какого-то обнаженного мифического существа, отдаленно напоминавшего эльфа, но с двумя головами и без ушей, Артур огляделся по сторонам. Аллеи были пусты, ближайшую от них будку закрывали деревья, а свет горел всего в одном окне запертой на ночь конторы. Первый этаж, вторая комната от входа. Именно там, по предположению Артура, и должны были коротать за игрой в карты долгую ночь охранники.

Пока пират осматривался, Флейта выложила на постамент статуи содержимое сумки. Пару обоюдоострых кинжалов и отмычки девушка забрала себе, кривые кинжалы без крестовины и метательные ножи пододвинула ближе к Артуру. Этим оружием она не умела пользоваться, да и не хотела учиться. Конечно, бросить нож с пяти шагов и попасть в проходившего мимо солдата она бы смогла, но гарантии, что он умрет сразу, без стона и крика, не было. В случае необходимости ей было гораздо привычнее подкрасться сзади и, зажав жертве рот, вонзить кинжал в щель между доспехами. К тому же ее задача – шерудить в замках отмычками. Разбираться со стражей в их тандеме должен был кое-кто другой, у кого больше опыта в подобных вопросах, да и грубой физической силы.

– За мной! – скомандовал Артур и, сгребя в охапку выложенный рядом с ним инструмент убийства, побежал к крыльцу.

Флейта последовала за ним, ожидая, что вот-вот сзади раздастся окрик, и начнется погоня, в конце которой их или затравят собаками, или поднимут на острые пики. Погруженное в тень крыльцо показалось девушке желанным прибежищем, а дубовая двустворчатая дверь – воротами рая, которые, к сожалению, не распахнутся сами, а которые еще предстояло открыть.

Закапав в замок несколько капель позаимствованного с кухни гостиницы масла, девушка вставила в прорезь первую отмычку. Замочные механизмы не заскрипели, хотя масло еще не успело добраться до отдаленных деталей внутри замка. Какой-то скрежет, да должен был быть. Флейта покрутила отмычкой, слишком легко, слишком свободно. Озадаченная воровка отпрянула от двери и застыла с выражением крайней задумчивости, даже скорее растерянности на лице.

– В чем дело? – спросил Артур, сидевший к двери спиной и наблюдавший за площадью. Напарник почувствовал, что что-то пошло не так.

– Замок… его нет, – прошептала Флейта.

– Как нет?! Не может быть, дверь же закрыта!

– Заперта… изнутри, возможно, на задвижку, – высказала предположение Флейта и прильнула щекой к двери.

Сквозь замочную скважину видно ничего не было, но от самой двери шел едкий, противный запах, напоминавший уксус или какой-то раствор на его основе.

– Этого не может быть. Положено запирать охранников на ночь снаружи. У старшего поста даже ключа своего нет, он не мог… – не договорил Артур.

Флейта не видела в темноте лица напарника, но могла поклясться, оно исказилось от внезапно осенившей догадки.

– Оставайся здесь! – приказал Артур и одним бесшумным прыжком подскочил к единственному светившемуся окну.

Привстав на цыпочки, Артур осторожно заглянул внутрь. По-видимому, комната охраны была пуста, иначе пират не разбил бы стекло и не залез бы внутрь. Потянулись долгие минуты ожидания. Мимо здания прошел еще один патруль, следовавший по другому маршруту. К счастью, солдаты не заметили девушку, прятавшуюся в тени, и не обратили внимания на разбитое окно. Лоб Флейты покрылся испариной, руки начинали трястись, задергалось веко левого глаза. Когда же из-за двери раздался скрежет отодвигаемого засова, девичье сердце чуть не разорвалось. Дверь приоткрылась, за ней стоял Артур.

– Живее! – прошептал встревоженный чем-то напарник и, не дождавшись ответной реакции, силой втащил девушку внутрь.

– Что случилось? – спросила Флейта, но тут же поняла, насколько глупо прозвучал ее вопрос.

Посреди едва освещенного холла, широко раскинув руки и смотря глазами навыкате в потолок, лежал мертвый гвардеец.

– Это не я, – пояснил Артур. – Кто-то побывал здесь до нас. Совсем недавно, тело еще не успело остыть.

– А другие? – Голос Флейты дрожал, наверное, как следствие пережитых под дверью мгновений.

Вид мертвых тел уже давно ее не пугал. Даже попрощавшись с опасной воровской жизнью, ей все равно приходилось и убивать, и часто видеть трупы. Инстинктивно девушка повернулась назад. Высказанное ею предположение оказалось верным, замка действительно не было. Расплавленный металл застыл ручейками на поверхности обуглившейся изнутри двери и на каменных плитах пола. Проникший в контору архивариуса до них закапал в замочную скважину какое-то неизвестное, очень едкое вещество. Он не мучился с отмычками и был наверняка не только ловким убийцей, но и весьма изобретательным.

– Ты права, – кивнул головой Артур, как будто снова прочитав ее тревожные мысли. – Он, она, а может, и они очень опасны. Замок расплавлен, стражник задушен тесьмой, комната охраны пуста, следов борьбы не видно. Думаю, солдат выманивали и приканчивали поодиночке: быстро, тихо и без крови.

– А ты не думаешь, что он еще здесь? – Флейта пристально посмотрела в глаза Артуру.

– Я не знаю, но искренне надеюсь на это, – ответил внешне спокойный пират. – Мне почему-то кажется, что он пришел затем же, что и мы. Если его нет, значит, мы уже опоздали и придется возвращаться ни с чем. Не будем гадать, давай поднимемся наверх!

Сказав это, он взял в каждую руку по три метательных ножа и стал осторожно, ступая с пятки на носок, подниматься по лестнице. Флейте ничего не оставалось, как только последовать за ним. Встреча с неизвестным, но явно очень опытным противником пугала девушку, но мысль о возврате аванса и возобновлении службы в Гильдии торговых охранников была невыносима.

Невезение – упрямая штука, если уж прицепилось, то не отстанет, пока не сведет с ума. Сначала напускает дождь, затем истощает кошелек, и вот, когда Пархавиэль наконец-то нашел способ исправить незавидное материальное положение, оно начало выкидывать всякие пакостные фокусы.

Объект для спасения удалось найти не сразу, вначале гном обошел несколько таверн для середнячков. В первой посетители сидели с постными лицами и пили какую-то зеленоватую гадость, напоминающую травяной настой. Оказалось, что высохший, тощий хозяин с мутными, красными, как у крыски, глазками недавно стал рьяным поборником светлого духовного начала и вылил все бочки с вином в сточную канаву. Такой акт вопиющего вандализма возмутил постоянных посетителей, которые тут же перебежали к конкурентам, но их место заняли ученые и доморощенные богословы с такими же мутными взорами, как и у старика. Пархавиэль не выдержал и сбежал, как только один из посетителей ни с того ни с сего вскочил на стол и запел церковный псалом. К великому удивлению гнома, публика не закидала певца объедками, а зааплодировала.

В таверну «Хохолки и пятачки» Пархавиэль заглянул исключительно из-за названия, наивно предположив, что повар специализируется на приготовлении куриных блюд и аппетитных молочных поросят. «Кто много ест, много и пьет», – подумал гном и переступил порог шумной таверны.

В тесном зале находилось более сотни студентов, поглощавших дешевое вино и совершенно не закусывающих. Повара, похоже, здесь совсем не было, но заведение полностью соответствовало названию. Будущие ученые мужи и степенные чиновники толкались, дрались, петушились и вели себя совершенно по-свински, не стесняясь опорожнять желудки и раздувшиеся мочевые пузыри прямо у входа, а иногда и не отходя от стола. Буйству ученой молодежи пришел конец, когда на импровизированную трибуну залез худосочный субъект с опухшей физиономией и гордо заявил, что знает, где живет ненавистный профессор Керфауер, замучивший большую часть присутствующих классификацией трехлепестковых фиалок и постоянными переэкзаменовками. Восторженные крики и овации еще державшихся на ногах разбудил и тех, кто уже притомился, Ликующая толпа подхватила оратора на руки и понесла во двор. Судя по всему, студенты направились бить стекла в доме придирчивого старичка или устроить ему ночной концерт. Тех, кто не мог идти самостоятельно, заботливые соратники по университетскому братству прихватили с собой, как, впрочем, и пару пивных бочонков. Такой ораве были не страшны ни шайки грабителей, ни патрули стражи. Обругав себя за час потерянного времени, впустую потраченного на посещение снаружи вполне приличной таверны, Пархавиэль отправился дальше. Третий по счету кабак оказался закрытым, в четвертом вспыхнул пожар, а в пятом, по слухам, обычно спокойном местечке, внезапно разгорелась поножовщина, для усмирения которой прибыла целая рота солдат.

«Ничего себе добропорядочные горожане, в городе-то страсти кипят. Каждый со скукой по-своему борется, хорошо еще, что так, что, как в Альмире, погромов не устраивают, – нашел хоть что-то положительное гном в уйме без толку потраченного времени. – Это последняя, если и здесь ничего интересного, то придется шататься по темным закоулкам. Авось там кого-нибудь найду».

Внимание уже натершего огромные мозоли в новеньких, еще не разношенных сапогах гнома привлекло маленькое, весьма уютное с виду заведеньице. Двухэтажное здание с балкончиками и замысловатыми завитушками на фасаде. На окнах кружевные шторки, а по оконным рамам и двери шли расписные узоры на вольную тему местной растительности. Народу внутри было немного, горожане почему-то обходили это заведение стороной, хотя те, кто собирался внутри, выглядели вполне прилично и никак не походили на спившихся бродяг.

Со вкусом оформленная вывеска гласила: «Голубчик». «По-видимому, жители Торалиса просто недолюбливают голубцы. А мне вот без разницы, как капусту жрать: кручеными листьями или мелко порубленную, лишь бы к ней еще и мясо прилагалось», – подумал гном и под удивленными взглядами проходивших мимо горожан, важно подбоченясь, переступил порог.

То, что он ошибся, стало понятно сразу. Голубцами не пахло, тушеной капустой тоже, в ноздри гнома ударили омерзительные, приторно-сладкие ароматы духов, забивающие другие запахи. Посетителей было немного, человек двадцать, и все какие-то странные: разряженные как куклы, с подведенными тушью ресницами и напомаженными губами. Шум разговоров затих, как только Пархавиэль переступил порог. Двадцать пар мужских глаз уставились удивленно и растерянно на необычного посетителя. Кто-то недовольно наморщил напудренный носик, а кто-то, наоборот, лукаво улыбнулся упитанному, крепко сложенному гному.

«Ага, а вот и люди искусства, о которых Нивел говорил. Ну и мода в этом городишке! Сразу видно – центр культуры. Не мужики, а неженки, цветочки клумбовые… – вспомнил Пархавиэль рассказы попутчика о том, что Торалис – город искусства и что те, кто с прекрасным сопричастен, немного отличаются от обычных обывателей. Однако скромный юноша постеснялся уточнить, на сколько „немного“ и в чем именно эти отличия заключаются. – Ладно, доходящих до нужного градуса здесь вроде бы нет, но, пожалуй, я все-таки останусь. Судя по одежонкам, деньжата у мазилок да рифмоплетов водятся, значит, и разбойнички на публику эту позариться могут. Авось повезет».

Размышляя, стоит ли оставаться или лучше уйти, гном простоял на пороге около минуты, а потом направился к пустовавшему столику. По затихшему залу волною прокатился вздох облегчения, а из дальнего угла послышались хлопки одобрения. Пархавиэль еще больше нахмурился. Реакция окружающих на его появление была, мягко говоря, неадекватной. Гном привык, что люди смотрят на него с высоты своего роста, то есть сверху вниз, как в прямом, так и в переносном смысле. Многие боятся гномов, другие презирают. Здесь же подавляющее большинство посетителей были почему-то искренне рады его приходу, некоторые даже приветливо подмигивали. Пархавиэль оказался в центре внимания. Ему стало не по себе и захотелось уйти, но негласный закон путешествующих гномов гласил: «Раз сел за стол, нужно выпить и закусить!»

– Чего изволите? – прозвучал вдруг сбоку мелодичный голос шустро подбежавшего к столу разносчика.

Тонкие, подвижные губы двадцатилетнего паренька растянулись в искренне дружелюбной улыбке. Накрашенные ресницы заморгали, а руки как-то странно изогнулись, держа на уровне груди пустой поднос. Вид молодого мужчины был настолько омерзителен, что гному вдруг захотелось со всей силы заехать ему каблуком по зубам.

– Тушеной капусты, свинины, отварной или жареной, пива и огурцов. – Пархавиэлю все-таки удалось подавить душевный порыв и сделать заказ.

– Такого не держим, – пропел юноша, закатив к потолку накрашенные глазки. – Наши посетители люди воспитанные, они терпеть не могут грубости и грубую пищу.

– Так я вроде еще и не хамил, – развел руками пораженный отказом гном.

– Как же не грубил, а разве не оскорбление заказывать такие омерзительные, гадкие вещи? Счастье, что повар не слышал. Ах, бедный Жано, он не выдержал бы такого… – тяжело вздохнул юноша и, вдруг погрузившись в печальное раздумье, удалился.

– Мяса тащи да овощей каких! – выкрикнул гном ему вслед.

Разносчик презрительно фыркнул и отмахнулся от Пархавиэля рукою так же небрежно, как стряхивают крошки со стола.

– Ну зачем ты мальчика обидел, он же такой милый, – пропел нежный голос за спиной.

Пархавиэль почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука и кто-то томно, с придыханием задышал в самое ухо.

– Ты почему такой сердитый? Просто злюка какая-то… – шептал мужской голос, а мягкая ладонь начала оглаживать его шершавую щеку.

Вдруг до гнома дошло, почему таверна называлась «Голубчик» и почему у всех мужчин накрашены губы. Не столько со злости, сколько со страху, Пархавиэль вцепился зубами в начавшую расстегивать ворот рубахи руку, а затем, опрокинув стул, вскочил из-за стола и, как обезумевший носорог, сметая все и всех на своем пути, кинулся к выходу.

Только пробежав без оглядки более двух сотен шагов, гном остановился и решил посмотреть, нет ли погони. К счастью, его не преследовали. Мысль о том, что бы могло случиться, пойми он что к чему чуть позже, была настолько противна, что ему захотелось вернуться и сжечь проклятый притон, пристанище жеманных «мужчин», позабывших о своей истинной сути.

Изменение тактики дальнейших действий также не принесло плодов. Карман Пархавиэля оставался по-прежнему пуст, а время шло. Бродивших в одиночку по городу было много, но на них или никто не нападал, или обстоятельства не позволяли гному воспользоваться плодами победы.

Пожилой толстячок в атласных, запачканных грязью трико и рубашке с оторванными манжетами, с трудом перебирая пухленькими ручками по стене, полз домой. Жил он явно в верхней части города, но заплутал и теперь, как бабочка, летящая на огонь, брел на свет горевшего в конце проулка фонаря. Оступившись, богатый купец, а может, уважаемый член городского совета упал и забарахтался в луже, пуская газы рыгая и взывая о помощи несвязным бормотанием, то и дело срывавшимся на визгливый крик.

Возиться с пьяным не хотелось, но когда пуст карман, приходится возиться в грязи. Засучив по локоть правый рукав, Пархавиэль ухватился за ворот рубахи ушедшего в заплыв толстяка и волоком вытянул его на сухое место.

– Куда тебя? – спросил гном у пьянчужки, предварительно приведя его в чувство несильными ударами по щекам.

– Домой, – промычал стопятидесятикилограммовый тюк жира и показал рукой в сторону фонаря.

Незнание куда идти, удушающий смрад винных паров, текущие изо рта ноши слюни и вялое брыкание были далеко не всеми неудобствами, но душу гнома согревало предвкушение, сколько звонких серебряков отсыплет жена богатого толстяка, благодарная за доставку драгоценного сокровища.

Пархавиэль дотащил тело до указанного фонаря, посадил его на землю и после того, как немного перевел дух, стал легонько шлепать по щекам. На двадцать пятом ударе тучный, потный мужчина наконец-то приоткрыл тонкие щелочки слезившихся глаз.

– Куда?! – проорал на ухо толстяку гном, пытаясь узнать направление дальнейшего движения.

– Там, – с трудом произнес мужчина, затыкав сарделькой в перстне себе в живот.

– Что «там»? – прокричал Пархавиэль, стараясь разобрать невнятное бормотание, исходившее вместе со слюной и причмокиванием изо рта.

– Там… плохо… плохо совсем… – выговорило тело и, резко подавшись вперед, оросило новые сапоги и штаны гнома разноцветным содержанием желудка.

– Да чтоб тя! – заорал не успевший своевременно отскочить в сторону гном.

Именно на этот крик в проулок и вбежал слуга в ярко-зеленой ливрее и с факелом в руках.

– Тут он! Господин здесь! Быстрее сюда, какой-то недомерок по его карманам шарит!

Наконец-то Пархавиэль нашел хоть кого-то, на ком можно было выместить злость: за неудачную ночь, за нелегкий труд, за «недомерка», за перепачканные сапоги… Плюнув пару раз на ладони, гном вырвал из забора палку и решительным шагом направился в сторону дурака, неправильно истолковавшего его благородный, хотя и не совсем бескорыстный поступок. Однако проучить глупца не удалось. С соседней улочки выбежало более двух десятков таких же ярко-зеленых слуг, вооруженных палками и факелами.

Пархавиэль не помнил, сколько ему пришлось бежать и прыгать через заборы, как долго он петлял между домами, пока последний из разъяренных преследователей не потерял его из виду. Погоня и тщетность всех предпринимаемых действий истощила силы бывшего караванщика. Пархавиэль подумал-подумал, почесал вспотевшую бороду и принял решение вернуться в гостиницу. Ему не везло, с этим нельзя было ничего поделать. Дальнейшие попытки заработать честным трудом ночного заступника не привели бы ни к чему, кроме еще большей усталости, окончательно испорченной одежды, синяков да шишек.

На обратном пути гном совершил еще несколько самоотверженных подвигов, включая спасение неверной жены от гонявшегося за ней с тесаком мужа и прекращение зверского избиения недостаточно ловкого шулера, но денег в награду так и не получил. Неожиданно вставшая на защиту супруга развратница чуть не повыдергивала все волосья из его бороды и перебудила пронзительным верещанием два-три квартала. Шулер поступил честнее: он незаметно исчез и даже ничего не украл.

«Непруха, сплошная непруха, – печалился гном, пробираясь окольными путями к гостинице. – Я знал, что так будет, но надеялся на лучшее, идиот. Впредь нужно слушаться гласа рассудка. Раз он сказал: „…в городе ничего не заработаешь…“, значит, отсыпайся, Парх! Иди на бочок и храпи, а не по подворотням до зари шастай!»

Забрезжил рассвет. Пархавиэль брел по пустынной улочке, понуро опустив голову и отсчитывая последние сотни шагов до мягкой постели. Громкие выкрики, топот бегущих ног и бряцанье оружием не тревожили погрузившегося в размышления гнома. Он слышал их, но не обращал внимания. Гнались не за ним, а он сам никого больше не собирался спасать каждый день в большом городе кто-то за кем-то гнался, а кто-то кого-то грабил, насиловал и убивал. Знать бы еще, где и когда, чтобы избегать опасностей, или наоборот, встречать их добротными ударами увесистого кулака. Вот тогда бы была жизнь; не жизнь, а сказка!

Внезапно из-за угла дома вынырнула фигура в черном. Рослая женщина, по меркам гнома любой человек великан, налетела на Пархавиэля, споткнулась об него и, увлекая за собой, повалила на мостовую.

«В этом городе так принято знакомиться, что ли?» – почему-то пришло в голову гнома, активно заработавшего всеми четырьмя конечностями, чтобы выползти из-под навалившегося на него тела. Одетая в мужское платье незнакомка тоже интенсивно забарахталась, пытаясь то ли подняться, то ли задушить Пархавиэля. Гном так и не понял, чего же именно от него хотела женщина.

Вскочить на ноги Пархавиэль успел, а вот расспросить торопыгу нет. Из-за того же самого угла выскочил обнаженный по пояс мужчина и занес над головой путника острый кривой кинжал. Сталь лезвия зловеще блеснула в лучах восходящего солнца. Рассудок покинул гнома, кого-то в такие мгновения охватывает панический страх, а Пархавиэль обычно, наоборот, закипал от злости.

Отработанным годами кулачных боев ударом из-под низа в скулу Пархавиэль глубоко погрузил кулак в пах нападавшего. Прием был нечестным, но Зингершульцо был не виноват, что люди такие высокие. Мужчина согнулся пополам и взвыл, выкатив глаза, выдвинув вперед и без того выпирающую нижнюю челюсть и зажав обеими руками разрывающееся от боли место.

«Силен паразит, другой бы по мостовой катался!» – подумал гном, собираясь нанести второй, финальный удар кулаком в раскрытый рот. Но тут за спиной возникло движение. Поднявшаяся девица тоже выхватила кинжал и взмахнула руку, чтобы одним быстрым и точным движением перерезать противнику горло. Пархавиэль услышал свист стали. На время оставив скакавшего вприпрыжку в покое, гном резко пригнулся с разворотом назад, упав на спину, ушел из-под косого удара кинжала и впился зубами в аппетитное бедро девицы.

Разбойница закричала от боли. В безудержной вибрации ревущей гортани послышались знакомые нотки. Гном ослабил хватку острых зубов и, отпрянув назад, наконец-то улучил момент посмотреть в лицо нападавшей.

– Флейта?! – вырвался из груди Пархавиэля то ли сдавленный крик, то ли глубокий вздох.

– Парх, ты?! – не меньше гнома удивилась девушка, крепко сжимавшая ладонью прокушенную и сильно кровоточащую ногу.

«Как ты здесь…» – произнесли оба одновременно, но не успели довести вопрос до конца. В шагах сорока от места схватки появились кирасы имперских гвардейцев.

– Это за нами, некогда объяснять! Парх, помоги! – выкрикнула девушка, схватив своего соратника под руку и потащив его обмякшее тело в ближайшую подворотню.

В этот решающий миг, называемый в народе моментом истины, бывший хауптмейстер караванной службы Независимого Горного Сообщества Махакан и, по воле злодейки-судьбы, неприкаянный скиталец-авантюрист Пархавиэль Зингершульцо не думал, что он нарушает закон, помогая уйти от погони преступникам. Испорченные раз и навсегда отношения с имперскими властями – ничто по сравнению с просьбой старого друга и боевого товарища.

Гном догнал Флейту и, грубо оттолкнув от балансировавшего на грани потери сознания напарника, выкрикнул всего одно слово: «Куда?!»

– Через забор, а там… увидим! – прозвучал необычайно дельный ответ.

Артуру было плохо. С его покрытого рубцами тела капала кровь, пачкая лицо и руки гнома. Мужчина что-то бормотал, а когда боль становилась невыносимой, прикусывал нижнюю губу. Удар Пархавиэля был сильным, но не сокрушительным; не он довел бывшего пирата до плачевного состояния, а большая потеря крови и бурно проведенная ночь. Еще до встречи с гномом парочке где-то крепко досталось. У Флейты была разбита правая бровь и слегка порезана левая рука ближе к локтю. То, что дело было незаконным, не стоило объяснять. Солдаты имперской гвардии не любили утренних пробежек, да еще в полном обмундировании.

Шаги преследователей слышались все ближе и ближе. Добравшись до забора, беглецы стали переваливать тело теряющего связь с окружающим миром Артура на другую сторону, где, судя по всему, находился небольшой дворик или парк. Деревянную доску в нескольких сантиметрах над головой гнома пробил стальной болт, еще два вонзились рядом с Флейтой. Несмотря на близкое расстояние, арбалетчики промазали, поскольку стреляли на бегу.

Тело пирата наконец-то перевалилось через ограду и, наверное, упало на что-то мягкое, поскольку характерного звука падения не было слышно. Пархавиэль подсадил Флейту, а затем ловко подпрыгнул, ухватился за верх досок и, подтянувшись на сильных руках, оседлал, как коня, двухметровую преграду. Перед тем как спрыгнуть, гном оглянулся назад. Погоня была совсем рядом, один из солдат чуть не достал острием алебарды до его нависшего над ремнем живота.

Забор ненадолго задержал преследователей, но кольцо облавы неумолимо сжималось; то слева, то справа убегавшая троица слышала отрывистые команды и крики солдат, сослуживцев тех несчастных, кому, гремя сталью доспехов, приходилось перелезать через проклятый забор.

– Ну и куда теперь? – спросил гном, когда они выбежали из дворика на маленькую площадь, расположенную на пересечении сразу четырех улиц. – Впереди солдаты, вон там, за деревьями, тоже.

– Я ведь города почти не знаю, ты уж сам как-нибудь реши, – запыхавшись, ответила Флейта.

Пархавиэль не удержался и грязно выругался. Достойное завершение неудачного дня. Мало того что он помог и всю дорогу тащил на себе окровавленного бандита, теперь ему нужно было еще и руководить бегством, тужиться мозгами, придумывая, как уйти от погони. Однако провидение в конце концов смилостивилось над многострадальным гномом, а может, просто в это раннее утро в его жизни кончилась очередная черная полоса и началась другая, светлая. Слева внезапно раздался цокот копыт и бренчание давно не смазанных рессор. Прямо на троицу вылетел старенький экипаж, запряженный парой еще вполне пригодных для езды лошадей. Пархавиэль обомлел, на козлах убогой колымаги сидел не кто иной, как его попутчик Нивел.

– Живей, живей! – прокричал подросток, натягивая поводья и с трудом удерживая разогнавшихся лошадей.

Обстоятельства не дали возможности гному задать вопросы. Есть время действовать, а есть – обсуждать. К сожалению, далеко не всегда последовательность этих периодов правильна с точки зрения логики и здравого смысла.

Пархавиэль с Флейтой успели затащить внутрь кареты бесчувственного Артура и запрыгнули сами. Как только в воздухе засвистел кнут, а лошади тронулись с места, заднюю стенку кареты стали дырявить арбалетные болты. Гвардейцы почти настигли беглецов, но отстали. Нивел гнал лошадей, не жалея бренчащей на каждом ухабе кареты. Погоня была еще не окончена, беглецы и пришедший им на помощь юноша прекрасно понимали, что окажутся в безопасности, только когда выберутся из города и скроются в лесу.

– Кто это? – спросила Флейта, кивнув головой в сторону козел.

– Наша удача!

Гном никогда не испытывал слабости к гиперболам, аллегориям и прочим замысловатым философским выкрутасам, придуманным эльфами, охотно перенятым людьми, но никак не приемлемым для порядочных гномов. Однако сейчас он посчитал нужным ответить именно так: уклончиво и туманно, не говоря правды, но и не скрывая ее, напуская таинственности и подчеркивая непричастность Флейты к их с Нивелом отношениям. Слишком много воды утекло с тех пор, как они расстались. Когда-то любимая девушка могла измениться; не только внешне и не обязательно в лучшую сторону. По крайней мере нынешний ее компаньон гному не нравился.

– И давно ты с ним познакомился? – не унималась Флейта.

– Давно, но не очень, – ушел от ответа гном. – Ты лучше про себя расскажи. Я же тебе помог, а значит, с точки зрения парней с гербами на груди, такой же негодяй, как ты… одним словом, сообщник. – Пархавиэль не удержался от соблазна подчеркнуть, что он порядочный гном, а она как была презренной воровкой, так ею и осталась. – Я же имею право знать, во что мы с Нивелом вляпались.

– «Мы с Нивелом», – прошептала девушка, не сумев скрыть досады.

Видимо, события четырехмесячной давности значили для Флейты гораздо больше, чем она предполагала, бежав из Альмиры, даже не попрощавшись с тем, кто открыл ей свою душу. По ночам ей часто снилось, как они с ворчливым гномом бродили среди баррикад разрушенного Цехового Квартала, дрались, боролись и бок о бок выживали. Пархавиэль стал для Флейты не только хорошим другом, хотя она и боялась признаться себе в этом.

– Ладно, расскажу, но только когда окажемся за городскими воротами.

– Так мы уже, – ответил гном, выглянувший в окно.

– Примерно через три четверти часа будем в лесу, там и остановлю! – прокричал с козел Нивел, несмотря на шум ветра в ушах и громыхание колес, умудрившийся услышать разговор внутри экипажа.

Флейта кинула беглый взгляд на бредившего в забытьи Артура, откинулась на спинку и, закрыв глаза, начала рассказ.

Трупов солдат наверху не было. По всей вероятности, их следовало поискать внизу: на заваленных тюками и ящиками складах или в комнатах, где днями напролет трудились над переводами и переписью ослепшие от замысловатых каракулей писарчуки. Зато наверху была регистрационная книга. Она лежала на письменном столе в единственном открытом кабинете. Стоит ли говорить, что и здесь дверной замок был вскрыт таким же неординарным, варварским способом.

Конкурент действовал быстро и не растрачивал времени по пустякам. Он нашел нужную запись и ушел, не только оставив книгу на столе, но даже не удосужившись перевернуть страницу.

«Деминоторес» – гласила надпись в девятой сверху строке на семьдесят восьмой странице. В столбце «перевод» на соответствующей клетке красовалась жирная чернильная клякса. Скорее всего библиотекарь механически перевел слово на имперский, а потом, вдруг вспомнив, что этого не стоило делать, или получив нагоняй от начальства, решил замазать крамольную запись чернилами, чтобы начисто не переписывать целую страницу. «Научной и исторической ценности сей манускрипт не представляет», но тут же, в соседней графе стоял некачественно затертый значок «совершенно секретно». Затем шел номер: длинный, восемнадцатизначный, состоящий из букв и цифр.

– Вот оно, есть! – обрадовался Артур и, схватив со стола перо и первый попавшийся лист бумаги, стал записывать многозначную последовательность. – Видишь, третий символ от конца – буква «Д». Это значит Зал Древности. Нам нужно поспешить…

«…пока еще не поздно», – подумала Флейта, когда загоревшийся энтузиазмом напарник схватил ее за руку и потащил за собой.

До каменной стены, за которой находилась территория ограниченного доступа, воры добрались быстро. Интервалы патрулирования увеличились, солдаты устали наматывать бессмысленные круги и сбавили темп передвижения в ожидании следующей смены. Дело в том, что смена караула проходила в строго определенной точке маршрута. Если патруль прибывал туда слишком рано, то ему приходилось делать лишний получасовой круг, поэтому гвардейцы в последние минуты дежурства особенно не спешили и предпочитали немного потоптаться на месте, вместе того чтобы тянуть лямку за своих сослуживцев. Именно по этой причине Флейта за пятиминутную пробежку не увидела ни одного патруля. Даже будки охраны, к которым авантюристы на всякий случай старались не приближаться, казались пустыми и покинутыми.

Спрятавшись в кустах возле стены, Артур принялся разматывать кусок веревки, предусмотрительно срезанный сразу после приземления и аккуратно обмотанный в несколько слоев вокруг абордажного крюка. Лезть на трехметровую стену было намного приятнее, чем «скользить» по тому же самому канату, а вот со спуском не повезло, спрыгнуть было нельзя Какие-то лентяи, вместо того чтобы отогнать телегу с дровами к хозяйственной постройке, оставили ее возле стены да еще навалили поверх поленьев топоры и пилы, видимо, понадеявшись, что раз дождь лил так долго, то в эту ночь с неба не упадет ни капли.

Артур слез первым и куда-то исчез, жестом приказав Флейте ждать его возвращения. Отсутствовал пират не дольше трех минут, затем вернулся и приказал Флейте идти следом.

Зал Древности находился в северо-восточной части библиотечного комплекса, можно сказать на отшибе, скрытый от глаз имеющих доступ к другим закрытым залам посетителей маленькой рощицей и искусственным водоемом, разлившимся вследствие дождей до неимоверных размеров. Храмом знаний невзрачный домик назвать было нельзя. Выглядел он неухоженным, да и размеры были смешными. Внутри было не более двух-трех комнат и маленькая прихожая, в которой одновременно не поместилось бы более трех-четырех человек.

– А ты уверен, что это не домик садовника?

– Хватит болтать! – сверкнув глазами, прикрикнул на Флейту Артур и, опять приказав остаться на месте, подкрался к закрытой двери.

Еще не дойдя до крыльца, напарник выпрямился и подозвал Флейту взмахом руки. Дверь была приоткрыта, через узкую щелочку струился свет, а от обгоревшей дубовой створки поднимался едва заметный дымок. Неизвестный убийца только что проник внутрь. Они нагнали его и теперь не дадут уйти, по крайней мере с добычей. Артур взял в руку метательные ножи и осторожно, стараясь не вспугнуть противника и не вступить в лужицу еще булькающего, медленно остывавшего металла, скрылся внутри домика. За ним направилась и Флейта, доставшая из-за пояса кинжалы.

Скромное внутреннее убранство помещения, так же как и убогий внешний вид, были всего лишь антуражем, за которым скрывался вход в глубокое подземелье. На кровати в боковой комнатке лежало мертвое тело задушенного солдата. У его напарника в соседней комнате не было головы. Кровавый след вел под кровать, наверное, именно туда и закатилась шарообразная часть тела, которой теперь уже не подумать.

– Он вооружен одноручным мечом, очень легким и острым, – прошептал на ухо Флейте Артур. – С двуручником в тесной комнатке не развернуться. Одно из двух: или наш «друг» силач, каких свет не видывал, или у него очень хорошие связи в имперской оружейной палате. Мало кто из нынешних кузнецов способен выковать такой клинок, а уж на рынках и в лавках подобное оружие тем более не встретить.

– А если все же первый вариант?

– Тогда он орк, – усмехнулся Артур, – к тому же сведущий в сложных магических растворах и имеющий степень магистра алхимии. Не странно ли?

Флейта кивнула. Действительно, ореол таинственности вокруг конкурента, по кровавым следам которого они шли, все больше сгущался.

– Ладно, не кисни, – подбодрил напарницу Артур. – Как правило, отменное качество оружия лишь компенсирует недостаток умений владельца. А если наш приятель к тому же и маг, то в честном бою против нас двоих и минуты не продержится.

– Так то в честном, – ответила Флейта, но напарник уже скрылся за дверью третьей комнаты и ее не услышал.

Последнее помещение в доме было пустым, в нем отсутствовала не только мебель, но и две третьих пола. Внизу зияла огромная дыра, а с потолка свисали стальные тросы, ремни, канаты и части каких-то поломанных механизмов.

– Вот оно что, теперь все понятно, – проворчал присевший на корточки возле края пропасти Артур. – Хитрый, паразит, хитрый, ничего не скажешь!

– Ты о себе? – пошутила Флейта.

– Если бы, – печально вздохнул пират. – Зал Древности, как ты, наверное, поняла, находится под землей. Он спустился в шахту на лифте и, уже будучи внизу, обрубил канаты.

– Ничего он не обрубал. – Флейта снисходительно похлопала напарника по плечу, а затем указала рукою на потолок, с которого свисали искореженные детали спускового механизма и капал расплавленный металл. – Положил склянку с гадостью вон на тот шарнир и начал спуск. Трос раздавил склянку, жидкость вытекла. Чтобы металл разъесть, время нужно, он как раз успел внизу оказаться.

– Наверное, ты права, – согласился с мнением специалиста по уловкам Артур. – Все равно придется по тросу спускаться.

– Нельзя, – категорично возразила Флейта. – Не ты канаты крепил, значит, браться за них не смей! Он же не дурак, наверняка их подрезал или какую-нибудь другую ловушку поставил.

– И то верно, – кивнул головой Артур. – Что же теперь делать?

– Запасной спуск искать, что же еще.

– А он есть?

– Пораскинь мозгами!Зал под землей, его Император и ближайшая свора посещают. Пусть раз в десять лет, но все же. А теперь представь, что будет, если платформа на полпути застрянет или подняться не сможет? Нет, запасной спуск обязательно должен быть. Никому же неохота на каторгу отправляться. К тому же, раз наш «приятель» лифт сломал, значит, возвращаться другим путем собирался.

Флейта приблизилась к стене и начала тщательно ощупывать камни. Примерно через минуту она нашла рычаг. Центральная часть боковой стены ушла вниз, и глазам авантюристов предстала винтовая лестница, ведущая к тайнам подземелья.

– Ну что ж, не напрасно я тебя с собой взял, дело свое знаешь. Поднимай стенку, сквозит уж больно!

– Как, разве мы вниз не пойдем? – удивилась Флейта, но все же послушалась и нажала на рычаг.

– Опасно, – произнес Артур, сев и отважно спустив ноги с края пропасти. – Посуди сама. Что внизу, мы не знаем, только гадать можем: огромный зал с высоченными сводами, лабиринт коридоров и комнат, а быть может, что-то еще. Есть ли в подземелье служители или нет, тоже представления не имеем. Если там пусто, как в портовом кабаке наутро после попойки, то факелы не горят, зал погружен в темноту. Наш «друг» любит нападать внезапно, в умении прятаться и наносить коварные удары ему не откажешь. В общем, если мы спустимся, то вряд ли долго проживем.

– Что предлагаешь?

– Подождем здесь. Он выходить будет, мы нападем. Против двоих, да еще в открытом бою он наверняка не устоит. До банальности просто и скучно, но вполне безопасно и эффективно.

– А если из зала еще один ход есть, который в город ведет?

– Значит, не судьба нам разбогатеть. Печально, но жизнь дороже. Я не буду вступать в схватку, когда заранее знаю, что проиграю. И тебе не советую, молода еще, чтобы могильных червей кормить!

Артур привел весомые аргументы. К тому же Флейте не хотелось не только рисковать жизнью, но и лазить по пыльным полкам в поисках неизвестно чего. Выпавшая возможность перевалить грязную работу на конкурента девушку полностью устраивала.

Однако, несмотря на полнейшее отсутствие желания спускаться вниз, посетить подземную обитель парочке все же пришлось, причем быстро собравшись и чуть не позабыв закрыть за собой стенку тайного прохода.

Снаружи донесся шум, возле дома появились солдаты. Не став дожидаться, пока их поймают, воры открыли лаз и побежали вниз, громыхая сапогами по железным ступеням винтовой лестницы. Другого выхода у них не было. Слабая надежда спрятаться в укромном закутке среди темных залов была единственным шансом выжить.

Хоть спуск прошел в ускоренном темпе и, как следствие, не обошлось без синяков и шишек, но зато ловушек, которых так боялся Артур, на лестнице не было, а на выходе не поджидал коварный убийца с удавкой или с занесенным для удара мечом. Картина, представшая их глазам, потрясла и одновременно разочаровала. От Зала Древности можно было ожидать большего: помпезности колонн и величия высоких сводов, барельефов, узоров и роскошных убранств интерьера, в общем, всяких излишеств, к которым привыкли в повседневной жизни коронованные особы. На самом же деле зал выглядел как обычный продуктовый склад, правда, без мышей, сырости и характерных запахов сгнившей крупы и испорченных специй.

Флейта выбежала первой, ее спину прикрывал не отходивший ни на шаг Артур. Справа, шагах в пяти, светилась гирлянда подвесных фонарей платформы лифта. Слева была возвышенность, похожая на балкон и так же огороженная стальным бордюром. На ней стоял стол, две лампады, десяток светильников и удобное, мягкое кресло, в котором высокопоставленные посланники Императора и первые лица королевства изучали труды неизвестных ученых мужей древности. А впереди был спуск, мраморная лестница, ведущая в темноту огромного зала. Взгляд мог охватить лишь малую часть всеобъемлющего пространства. На каменном полулежали дубовые настилы, а на них высокими стопками были выложены книги и стояли деревянные ящики со свитками. Трудно было даже представить, сколько здесь пылилось рукописей и книг, никому не нужных, но скрупулезно пронумерованных и занесенных в соответствующие тома регистрационной книги. Если бы Артур не узнал номер, а возле каждого настила не была прикреплена табличка, то в пугающем мраке можно было бы блуждать вечно.

– А вот и наш «шалун», – подтолкнул Флейту Артур и показал пальцем на маленький огонек, блуждающей в темноте. – Хитрый мерзавец, факелы зажигать не стал, переносным фонарем пользуется. Посветит-посветит, манускрипт поищет, путь до следующей кучи книг наметит, а потом фонарь гасит и в темноте идет. Осторожничает, видно, носом чует, что не все у него гладко прошло.

Действительно, огонек вдруг неожиданно исчез, а затем засветился уже в другом месте. К сожалению, поохотиться на «светлячка» не удалось. По ступеням железной лестницы загрохотали армейские сапоги. По пустому залу пронесся гул, как от стада убегающих от лесного пожара туров. Такого было невозможно не услышать, фонарь вдали мгновенно погас.

Артур схватил Флейту под руку и потащил в темноту. Они спрятались неподалеку от входа, найдя укрытие в узкой щели между двумя придвинутыми почти вплотную друг к другу настилами. Позиция была чрезвычайно удобной: солдаты вряд ли обнаружили бы их, обыскивая зал, но в то же время до выхода было рукой подать. Они могли пресечь попытку бегства конкурента, а в случае необходимости и быстро исчезнуть сами, возможно, даже оставшись необнаруженными.

Всего за несколько секунд площадка перед входом и императорский балкон заполнились солдатами. Их было много, ужасно много, полсотни, а может, и более. Они не стали топтаться на месте, а, разделившись на десятки, разошлись по залу. Вокруг стало светло, как днем, и Флейта наконец в полной мере смогла ужаснуться, в какую кучу пыли и грязи они умудрились залезть. Безопасность имперского имущества, конечно, важна, но главному архивариусу не мешало бы хоть раз в год пускать в подземелье уборщиков с мокрыми тряпками.

Операцией командовал офицер, молодой, статный, красивый, судя по эполетам, капитан. Он и еще пятеро солдат остались на балконе, откуда было хорошо видно, как продвигаются поиски. Каким бы ловким ни был убийца с удавкой, а всех солдат ему было не передушить, тем более когда они не дремали на часах, а сами охотились.

– Странно, очень странно, – едва слышно прошептал Артур, разглядывая мундир офицера и доспехи солдат.

– Чего странного-то? – спросила Флейта.

– Их форма, – лаконично ответил Артур.

– Форма как форма; доспехи как доспехи, черные, гвардейские. Неужели ты ожидал увидеть деревенщин из стражи герцога?

– Не в этом дело, – возразил пират, – гвардейцы они гвардейцы, да только не те…

– Как не те?!

– У роты охраны Библиотеки эмблема другая, да и снаряжение попроще. У стражей морда кабана на плече, а у этих птица, возникает вопрос…

– Птица, кабан, тебе-то какая разница?

– Может, нет, а может, и есть.

В этот миг по сводам зала эхом прокатился крик: «Нашли, нашли, господин капитан, он здесь!» Гулкий топот и радостные выкрики могли означать только одно: преступник был пойман и обезврежен. Офицер, ловко перемахнув через перила, спрыгнул с балкона и побежал в центр зал а к сбившимся в кучу возле обнаруженного преступника солдатам. Охрана не последовала за ним, а на всякий случай перекрыла лестницу наверх. Некоторые бандиты и воры бывают чрезвычайно шустрыми и умудряются сбежать, когда это кажется совершенно невозможным.

По лицу Артура пробежала тень удивления и досады. Пират не ожидал, что ловкач-конкурент позволит поймать себя так быстро и сдастся без боя. Ни звона мечей, ни шума рукопашной драки не было слышно. Когда же под сводами потолка прогремела брань разозленного глупостью солдат командира, на губах Артура появилась ехидная ухмылка. Флейта недовольно поморщилась, не понимая, чему напарник радуется, но в конце концов списала сочувствие конкуренту на профессиональную солидарность.

– Идиоты, кретины, он вас провел! Это же только плащ и куча старых книг! А ну, живо назад, к входу! Разбиться на группы и прочесать весь зал заново, слышите, заново! – громыхал под сводами голос капитана.

Солдаты у входа насторожились. Сержант отдал приказ обнажить мечи и встать плечом к плечу. Солдаты выполнили команду очень быстро. Преступник обманул отряд и, значит, вот-вот должен был появиться у входа. Теперь оттого, насколько слаженными и отточенными будут действия поста, зависел не только успех операции, но и жизни самих солдат. Враг прятался в зловещей темноте где-то поблизости, а товарищи хоть поспешно и бежали назад, но вряд ли успели бы помочь.

Наблюдавшие из укрытия за развитием событий воры так и не поняли, что произошло. Со стороны балкона взмыла тень и обрушилась на солдат. В свете факелов что-то сверкнуло. «Меч, одноручный меч, острый и очень легкий», – догадалась Флейта, завороженно наблюдая за битвой в полумраке. У гвардейцев были потери. Один из солдат упал, сжимая разрубленную скользящим ударом шею. Однако группа выдержала неожиданный натиск и заставила преступника отступить, снова скрыться во мраке.

– Держим строй, ребята, плотнее, плотнее! – кричал сержант, подбадривая солдат. – Еще минутку, нам всего лишь одну минутку продержаться! Ближе друг к другу, не нападать, только обороняться!

Второй атаки не последовало, к прикрывавшим вход подоспела подмога.

– Что тут у вас, Корс?! – спросил подбежавший капитан, не сводя глаз с уже мертвого, но еще истекавшего кровью тела.

– Оно, то есть он… да, я уверен, это был мужчина… попытался прорваться к выходу, – сбивчиво объяснял сержант, у которого остались о короткой схватке весьма расплывчатые воспоминания. – Он прыгнул на нас с балкона. Это было так неожиданно…

– Понял, – перебил капитан, в общих чертах получивший представление о происшедшем. – Двадцать человек у входа, остальные за мной! Зажгите больше факелов, книги не трогать. Узнаю, что хоть один том сгорел, вздерну поганцев, каждого пятого вздерну!

Видимо, солдаты уважали и боялись своего командира. По крайней мере его приказы выполнялись молниеносно, а угрозы воспринимались всерьез. Еще шестнадцать солдат заняли позицию возле лестницы и платформы сломанного лифта, а остальные разбились на четыре равные группы, во главе каждой из которых встало по сержанту. На этот раз капитан тоже решил остаться у входа, видимо, посчитав, что преступнику все равно удастся проскользнуть мимо разделенных завалами книг поисковых групп.

Вторая попытка обыска зала должна была вот-вот начаться. Капитан уже открыл рот, собираясь отдать приказ о начале движения, но в этот момент сверху донесся шум. На винтовой лестнице снова застучали кованые сапоги и загромыхали Доспехи. Вниз спускался не один, не два человека, не группа, а судя по шуму, целый отряд. Ситуация мгновенно изменилась, а вместе с ней и планы, и диспозиция. Отряд имперской гвардии объединился и занял круговую оборону на маленьком пятачке между лестницей и хранилищем книг.

– Еще лучше, – проворчал Артур, убрав метательные ножи и Достав из-за пояса кинжалы, – мало гвардейцев всех мастей, теперь еще головорезы Корвия табуном пожаловали. Просто парад всех родов войск какой-то!

Напарник Флейты ошибся, появившиеся люди были одеты в красно-черную форму имперской разведки и к армии никакого отношения не имели, однако это не делало их менее воинственными и более дружелюбными.

– Кто такие, что вам здесь надо?! – выкрикнул усатый мужчина в кольчуге, сверкая сталью меча и гладковыбритыми щеками.

– Заткни пасть, деревенщина! – выкрикнул капитан гвардии и, выйдя перед строем своих солдат, демонстративно вложил меч в ножны, показывая тем самым, что не воспринимает ищеек Корвия всерьез. – Я командир отряда и буду говорить лишь с твоим командиром. Позови его, пес!

Старший разведчиков сдержался, хотя далось ему это с трудом. Отсутствие на форме имперской разведки эполет, нашивок и прочих знаков различия чрезвычайно затрудняло общение для непосвященных лиц. Трудно было понять, с кем же ты имеешь дело: с командиром или с обычным солдатом. Флейте показалось, что гвардеец ошибся и нагрубил равному себе и по званию, и по родовому достоинству, но в результате оказалось, что молодой капитан прав.

– Браво, граф, наконец-то вы захотели общаться со мной, а не с лошадьми, – раздался из-за спины слуг Корвия красивый женский голос, полный язвительности и холодного пренебрежения.

Разведчики расступились, пропуская вперед женщину в плаще. Легким движением руки дама откинула капюшон и глазам присутствующих предстала молодая, определенно красивая, но явно переборщившая с пудрой и румянами дама.

– Баронесса, вы? – растерялся и, кажется, оробел капитан.

– Да, граф, именно я, не ожидали увидеть?

– Честно признаться, здесь и сейчас мне бы хотелось встретить кого-нибудь другого.

– Вы правы, Гилион, и я не ожидала… Вам не кажется, граф, что в последнее время мы видимся при очень загадочных, я бы даже сказала, таинственных обстоятельствах: что тогда, что теперь…

Голос женщины казался нарочито официальным, но что-то подсказало Флейте, что особа благородных кровей затаила на графа обиду, в основе которой лежала не злость, не ненависть, а хорошо скрываемая симпатия.

– Не вижу ничего загадочного, госпожа Лиор, ни тогда, ни сейчас!

– Вот как? А что же тогда, позвольте узнать, делает обычный служащий Казначейства в Имперской Библиотеке, да еще в зале, куда может ходить лишь сам Император и члены высочайшего семейства? Неужели такая тяга к знаниям обуяла, господин граф? А почему только с солдатами, где вы оставили любимых вами лошадок?

– Хватит соревноваться в остроумии, баронесса. Вам прекрасно известно, почему мой отряд здесь, да и ваша банда прибыла сюда за тем же. – Граф Гилион продолжал говорить, несмотря на волну недовольства, прокатившуюся по рядам сотрудников доблестной имперской разведки. – Мы можем устроить склоку, но у меня больше солдат, вы проиграете. Вместо того чтобы тратить время на бессмысленные пререкания и прочие пустяки, предлагаю вместе обыскать зал и поймать преступника.

– Согласна, если вы отдадите мерзавца нам, – ответила баронесса, прекрасно знавшая, что оппонент не может принять таких условий. – В конце концов ловить бертокских шпионов не дело солдат Казначейства. Думаю, ваш хозяин, сиятельный герцог Лоранто, поймет и оценит ваше благоразумие. Вы не успели, граф, поймать его до нас, уступите же место профессионалам!

– Вам слишком мало известно о ратном деле. Наверное, именно поэтому вы считаете профессионалами это пугливое стадо разряженных фанфаронов, умеющих только пытать да строчить доносы, – ответил граф, окинув презрительным взглядом пылавшие от гнева лица разведчиков. – О том же, кто таков преступник, мне ничего не известно: может, бертокский агент, а может, продажный чиновник, решившийся выкрасть ценные экземпляры книг и продать их иноземным купцам. Мы вовремя узнали о нападении на Библиотеку и пришли на помощь нашим товарищам гвардейцам из роты охраны. Согласитесь, охранять имущество Императора входит в круг наших обязанностей. Официального разрешения на пребывание под этими мрачными сводами мы запросить не успели, но его нет и у вас, или я не прав?! Конечно, господину Корвию позволено совать любопытный нос в чужие дела, но он не хозяин в стране. Мы прибыли сюда первыми, настоятельно прошу удалиться!

– Означает ли ваша пламенная речь отказ подчиниться моему приказу? – задала встречный вопрос баронесса, поджав тонкие губки.

– К счастью, вы не моя супруга, чтобы беспрекословно потакать вашим прихотям, – ответил капитан и нарочито галантно поклонился. – Пока не поздно, покиньте зал, баронесса, иначе вам долго придется объяснять господину Корвию, при каких обстоятельствах погибли его люди.

Слова командира стали для солдат сигналом к действию. Они плотнее сжали ряды и достали со спин маленькие кавалерийские шиты, приготовились к бою и ждали только приказа. Атмосфера накалилась, непримиримые разногласия между слугами враждовавших вельмож могли привести к кровопролитию. Желание поймать преступника, покусившегося на святая святых, имущество Императора, а также взаимная симпатия отошли на второй план, уступив место более серьезным вещам, то есть дворцовым интригам.

– Мне искренне жаль, Гилион. С вами было приятно общаться, – произнесла баронесса и легким взмахом руки дала сигнал к атаке.

Два десятка людей в красно-черном наконец-то получили возможность поквитаться с гвардейцами за многочисленные оскорбления, за то, что армейская братия всегда высмеивала их и не воспринимала всерьез, за то, что их не боялись, за колкости, шуточки, расточаемые по кабакам, за презрительные ухмылки и прочие издевательства, которые им, настоящим солдатам, знавшим, что такое дисциплина, приходилось молча сносить, увертываясь от плевков, вместо того чтобы дать сдачи. Теперь настала пора смыть старые обиды кровью. Злой пес сорвался с цепи, и его было уже не остановить, не оттащить от окровавленного горла жертвы.

Красная волна нахлынула, но тут же откатилась обратно, понеся ощутимые потери. Среди обоих отрядов не было новичков, но кроме умения драться, гвардейцы знали, как держать строй. Они сбили с противника спесь, погасили дружным напором эйфорию кровожадных страстей и сами перешли в наступление, шаг за шагом оттесняя людей Корвия к лестнице.

– Жалкое зрелище, – прокомментировал ход уже заканчивающегося сражения Артур. – Они понадеялись на мастерство, в разведку с улицы народ не набирают, но недооценили значимость совместных действий.

– Да-а-а, этот капитан молодец, хорошо своих ребят выдрессировал, – поддакнула Флейта.

– Хорошо-то оно хорошо, но все равно проиграют.

– А это еще почему? – удивилась Флейта, чьи симпатии были на стороне гвардейцев.

– Плохо ты жизнь еще знаешь, девица, – тяжело вздохнул Артур. – Честь да сила редко выигрывают у подлости да коварства. Ставлю двадцать сонитов против одного, что через четверть часа с гвардейцами будет покончено.

– Принимаю. – Флейта сильно хлопнула по протянутой ей тыльной стороной вверх ладони.

Наверное, ушлый пират еще в те времена, когда плавал, заключил с морским дьяволом сделку, иначе как бы он мог знать, что к слугам Корвия подойдет подкрепление. Люди в красно-черных мундирах выбегали с лестницы и спускались на канатах по шахте сломанного лифта. Через несколько минут они полностью заполнили площадку перед входом и стали оттеснять изрядно поредевшие боевые порядки гвардейцев в глубь зала. Кровь лилась рекой, схватка превратилась в кровопролитнейшее сражение из всех тех, которые довелось увидеть Флейте со времен гномьего погрома в Альмире.

Не выдержав натиска, строй гвардейцев распался. Сражение перешло в стадию бойни, когда тактические навыки командира и умение солдат быстро и точно исполнять приказы Уже не имели значения, главными факторами победы становятся численный перевес и везение, у гибнувших имперских гвардейцев не было ни того, ни другого.

– Смотри! – выкрикнул в полный голос Артур, крепко сжав локоть Флейты.

Сквозь толпу сражавшихся солдат, ловко орудуя коротким, изогнутым на конце мечом, пробивался мужчина в черной одежде. Его жилет был расстегнут до груди, а из прорези торчал конец свитка.

– Он уходит, мерзавец, уходит! – прорычал закипевший от злости Артур и, оттолкнув стоявшую на пути Флейту, кинулся в гущу сражения.

– Вот повезло так повезло! – вздохнула девушка и, обнажив кинжалы, кинулась за напарником.

Они пробивались бок о бок, отражая удары и тех, и других, даже не заметивших, что в подземной битве появились третья и четвертая стороны. Авантюристы стремились добраться до шахты лифта, в которой прямо у них на глазах скрылся таинственный конкурент. Когда же израненная и замученная сражением парочка поднялась наверх, то агента какой-то там разведки уже след простыл, зато вокруг было полно гвардейцев из роты охраны, ищеек Корвия, стражников герцога и солдат других воинских подразделений, поднятых среди ночи по тревоге.

Никто из невыспавшейся воинской братии точно не знал, что происходило внизу и кто был тому виной. Артур и Флейта были приняты за прорвавшихся наружу членов воровской шайки, обнаглевшей настолько, что осмелились обокрасть Зал Древности.

– Ну вот и все, больше рассказывать нечего. – Флейта открыла глаза и виновато посмотрела на сердито сдвинувшего густые брови гнома. – Прости, Парх, но я, кажется, втянула тебя в очень дурную историю.

История 5 Пешки и Короли

Еще одна реторта разбилась о стену, разбрызгав по каменной кладке вязкую жидкость темно-зеленого цвета. Желеобразная субстанция застыла на вертикальной поверхности и не спешила сползать на пол, как будто специально зля своего создателя. Чудовище с железной мордой и огромными стеклянными глазищами сняло маску и превратилось в мужчину, на вид лет сорока.

Убий Мадериус протер ладонью вспотевший лоб и, не сдержав гнева, послал защитную маску вслед за ретортой. Стекла не разбились, хоть бросок был сильным, а стена – крепкой. Бедная маска летала за последние дни уже не один десяток раз. Будь она живым существом, то давно бы сбежала от вспыльчивого хозяина, не умевшего держать себя в руках и вымещавшего злость на неповинном в его просчетах оборудовании.

«Спать! Мне нужно как следует выспаться. Голова, как чугунный котел: гудит, звенит и пары пускает! – убеждал себя приостановить затянувшийся далеко за полночь эксперимент Убий. – Завтра к шести на процедуры к госпоже Форез, потом посещение дворца, обход больных, затем встреча с пиявочником, он привез новую партию, и стеклодувом. Нет, выспаться не получится. Если лягу в кровать, то не встану. Четыре часа на сон не хватит, раньше хватило бы, но не теперь. Я так давно нормально не спал! Кто б знал, как я устал!»

Подойдя к бадье, Убий окунул разгоряченную голову в холодную ключевую воду. Самочувствие немного улучшилось: жар прошел, а боль в переносице слегка отпустила. Насухо вытерев ежик коротко стриженных волос и двухдневную щетину полотенцем, лекарь почувствовал новый прилив сил и решил вернуться к работе.

Ящик с колбами был почти пуст, на покрытом соломой Дне лежало не более одиннадцати стекляшек, и это из двух сотен, которые он получил всего неделю назад. Запасы расходных материалов истощались, траты возрастали, а он по-прежнему был на том же месте, ни на йоту не приблизился к Цели, даже не понял, в чем же заключалась его ошибка.

«Неправильный температурный режим? Слишком быстро остужаю после нагрева или, наоборот, слишком медленно? А может, дело не в этом, а в порядке добавления ингредиентов или качестве исходного материала? – гадал лекарь, одновременно обыскивая лабораторию в поисках хотя бы нескольких случайно завалившихся под стол или камин колб. – А попробую-ка я снова комбинацию двадцать три! Вряд ли получится, но совесть успокою, да и время до утра займу. В шесть к госпоже Форез, спать ложиться нельзя. Я просплю, я точно просплю!»

Четверть часа, проведенные на четвереньках, принесли ощутимые плоды: ученому удалось найти еще пять драгоценных сосудов. Итого у него теперь было шестнадцать – вполне достаточно, чтобы отработать еще три комбинации, три из оставшихся ста сорока семи, одна из которых определенно должна была быть удачной.

Скинув фартук и отмыв дочиста руки, Убий решил немного перекусить, а после вместо проб заняться расчетами. Если работа не ладилась за лабораторным столом, то в тиши кабинета, за ворохом исписанных бумаги чертежей дельная мысль просто обязана была прийти в голову. Голову, которая когда-то стоила целое состояние и которая теперь использовалась не по назначению. Вместо того чтобы продолжать заниматься высокими материями науки, ее хозяин лечил преуспевающих горожан и только по ночам мог посвящать недолгие часы своему истинному призванию.

Лекарское дело наскучило Убию очень давно. Он достиг предела, который нельзя было переступить, поскольку мешали надзорный совет Единой Церкви, отсутствие толковых помощников и точного оборудования. Врачевание превратилось из благодатного поля исследования в кусок хлеба, в ремесло, которым было чрезвычайно доходно, но непомерно противно заниматься. Разве не обидно: идти пешком, когда есть лошадь; лечить людей слабенькими настойками и видеть, как они умирают, когда под рукой есть более действенные средства, которыми, к сожалению, запрещено пользоваться. Маг, превратившийся в лекаря, столь же несчастен, как университетский профессор, вынужденный вновь сесть за школярскую скамью.

Впрочем, в этом Убий никого не винил, кроме, конечно же, самого себя. Много лет назад, когда Император Карвеол VII изгнал магов из Империи, обвинив их в заговоре против Короны и Божественной Сути, у него, мага красной мантии и высшего сана, был выбор: остаться или отправиться в изгнание, жить в роскоши и достатке, занимаясь скучным врачеванием, или пуститься бродить по свету, не отступившись от принципов и убеждений. Он принял решение, хотя впоследствии о нем и пожалел. Особенно сильно Мадериус переживал, когда до Барката дошло известие о воссоздании Гильдии Магов на бескрайних просторах кодвусийских долин. Он хотел примкнуть к новому союзу, но было уже поздно. Отверженные не принимали в свои ряды тех, кто дезертировал в трудные годы.

Ирония имеет много личин. Одна из них особенно безобразна: когда ты находишься между двух враждующих лагерей, и в каждом тебя считают врагом. Сановники Церкви продолжали видеть в Убии мага и приверженца темных сил, несмотря на то что не брезговали пользоваться его услугами, особенно в пикантных ситуациях и при чрезвычайно запущенных случаях тяжелых заболеваний. Новая кодвусийская Гильдия поддерживала с ним контакт, но не подпускала близко. Совет Гильдии выдвинул однозначный постулат: «Каждый отрекшийся, несмотря на цвет мантии и прошлые заслуги, должен заново доказать свою преданность и кропотливым трудом смыть позор».

Отсутствие возможности открыто заниматься экспериментами было далеко не единственным неудобством, которым Убий расплачивался за свою жизнь в достатке. В городе его уважали и почтительно раскланивались при встрече, но забывали приглашать на празднества и торжества. Бывший маг уже свыкся, что во время Летнего Оконтора и прочих церковных праздников горожане бьют в его доме стекла и сваливают на порог кучу дохлых крыс, в надежде, что хоть от одной он подхватит неизлечимую заразу. За его врачебной деятельностью пристально следили бездари из Надзорного Совета, которых язык не поворачивался назвать лекарями. Если он излечил безнадежного больного, значит, заключил сделку с темными силами. Если не спас того, чья жизнь, по мнению Совета, была вне опасности, значит, загубил невинную душу. В течение каждого года он месяца два-три проводил в тюрьме, взятый под стражу после очередного навета. Однако как только У одного из священнослужителей, приближенных герцога или влиятельных купцов появлялись симптомы сложного заболевания, Убия тут же освобождали и щедро вознаграждали за причиненные неудобства. В общем и целом, жить в Империи было можно, если, конечно, не воспринимать регулярные аресты всерьез и не обращать внимания на камни, летящие в окна.

Мадериус освоился, привык, притерся, стал более флегматичным и невозмутимым, как житель далеких Шеварийских гор, но тут его скромной персоной заинтересовались люди, далекие от высоких духовных сфер и научных проблем. Имперская разведка взяла его под неусыпный контроль. Дежурившие сутками возле его дома агенты сообщали обо всех подозрительных личностях, переступавших порог, пока в конце концов не насобирали достаточно материалов, чтобы обвинить чуждого как внешней, так и внутренней политике Мадериуса в сговоре с беглецами-оппозиционерами и в сочувствии смутьянам-эльфам.

Убий не успел опомниться, как его взяли в оборот и заставили сотрудничать, конечно же, не сняв при этом тайного наблюдения. По горькому опыту бывший маг знал, что стоило в его дом заглянуть заезжему эльфу, страдавшему от расстройства желудка, как на следующий день к нему приходили из баркатской штаб-квартиры имперской разведки или из тайной канцелярии герцога, хотя последние чаще вымогали деньги, чем мучили дурацкими вопросами.

Не забыли о темном прошлом именитого баркатского лекаря кодвусийские маги и повстанцы всех мастей, пытавшиеся через него получить информацию или принудить к выполнению незаконных услуг. Убий никому не отказывал, но в то же время и не относился всерьез к своим обещаниям хранить в тайне содержание сокровенных бесед.

Маг медленно ворочал ложкой в фарфоровой миске, через силу отправляя в рот давно остывшую и покрывшуюся сверху тонкой пленкой жира пищу. В третьем часу ночи глупо надеяться на хороший аппетит, в особенности после того, как надышался едких паров. Но кормить организм было нужно, хотя бы для того, чтобы не терять сознание от голодных обмороков. Перед глазами мелькали столбцы цифр и наизусть заученные отрывки записей. Однако тревожные мысли Убия были далеки от хода эксперимента. Он прекрасно понимал, что главное в его работе сейчас зависело не от него. Даже если эксперимент удастся, и он подберет верную комбинацию, то всего лишь на маленький шажок приблизится к далекой победе. Ему нужен «Деминоторес», оригинал, а не жалкий, ущербный перевод, подсунутый эльфами. Его не хотели обмануть, но невежество порой хуже самого тяжкого греха.

От Артура по-прежнему не было вестей. Единственный слуга, нет, скорее преданный друг, которому он мог доверять, отправился за манускриптом и до сих пор не вернулся. Настораживал мага и неожиданный интерес к древнему труду со стороны имперской разведки. Три дня назад к Убию пожаловала в гости баронесса Лиор, хитрая молодая дамочка, пользовавшаяся особым расположением самого Корвия.

Столичная красотка промучила его более часа: выспрашивала, ходила вокруг да около интересующего ее вопроса и умело провоцировала мага, пытаясь вызвать на откровение. Знала бы состоявшая на службе в разведке баронесса, сколько таких вот скользких разговоров и «задушевных» бесед довелось пережить Убию на своем веку, наверняка не стала бы попусту тратить время и спросила бы напрямую: «Не обращался ли кто за помощью в работе над манускриптом „Деминоторес“?», «Не собирался ли кто выкрасть запретный труд из Имперской Библиотеки?» Правду Убий, конечно же, не сказал бы, но оба сэкономили бы уйму времени. От жеманства, кокетства, спесивого апломба и изысканного словоблудства агента в юбке у терпеливого мага разболелась голова. Их разговор быстро уперся в тупик, а варьирующиеся по форме, но не по содержанию вопросы пошли по замкнутому кругу. К началу второго часа беседы маг едва удержался, чтобы не закричать: «Не знаю я ни о каком манускрипте! Отстань от меня, вертлявая дура, занялась бы лучше здоровьем!»

Мадериус не знал точно, откуда агенту разведки стало известно о манускрипте. Скорее всего среди соратников Намбиниэля Мансоро был предатель или где-нибудь допустил ошибку посланный в Торалис Артур. Нельзя было исключать и третий вариант, самый страшный и непредсказуемый, который мог привести к ужасным последствиям. Но одно бывший маг знал наверняка: его собеседница была больна.

Обилие румян и прочего макияжа скрывало не только нездоровую бледность кожи, но и красные пятна, выступившие На Щеках, коже и прочих участках тела. Вместо того чтобы целый час толочь воду в ступе, они могли бы потратить время с пользой, тем более что во всей Империи никто лучше него не смог бы помочь даме, ведущей не только опасный, но и чрезвычайно распутный образ жизни. Однако Карина Лиор не обратилась к нему за помощью, а сам же маг никого не лечил против воли, даже никогда не ставил диагноз, боясь обвинений в наведении порчи, сглаза и прочих пакостей, которыми злодеи-маги якобы пытались извести род людской.

«Одним словом, куда ни посмотри, везде… плохо: от Надзорного Совета житья нет, работа не ладится, половина горожан ни с того ни с сего вздумали заболеть, Артур пропал, подопытный сбежал, а тут еще имперская разведка что-то пронюхала! – подытожил свое незавидное положение Убий и, не в силах больше ковыряться в непригодной для потребления еде, отшвырнул ложку. – Радует лишь то, что Намбиниэль давно не появлялся. Других дел, видно, у эльфа по горло, оно и к лучшему. Все сроки прошли, а мне показать ему по-прежнему нечего!»

Мадериус встал из-за стола и, прихватив исписанные мелким почерком черновики, направился было в кабинет, но сильный стук во входную дверь нарушил его планы.

«Наверное, госпоже Форез стало хуже, других тяжелых пациентов у меня сейчас нет, – подумал Убий, по привычке кинувшийся сразу к двери, но вдруг остановился. – А если это стража? Если Лиор все же что-то пронюхала или кто-нибудь из священников опять настрочил донос? Нужно спрятать записи!»

Недолго думая, Мадериус запихнул ворох бумаг под ковер. Основательнее прятать расчеты не было смысла. Если солдаты устроят обыск, то в доме и так полно крамольных вещей. Если же цель ночного визита его работа по «Деминоторесу», то ни священникам, ни университетским ученым все равно было не разобраться в его сбивчивых, отрывистых заметках. Он сам порой не мог вспомнить, как были рассчитаны некоторые цифры и, главное, зачем.

Как всегда, трясясь от страха и осыпая проклятиями головы неугомонных посетителей, продолжавших настойчиво колошматить кулаками по двери, Мадериус спустился вниз, вышел в прихожую и отпер засов. На пороге стояла не стража, а Намбиниэль и еще парочка приближенных к нему эльфов. Последний плюс превратился в минус, Убия ожидал весьма неприятный разговор, возможно, даже последний в его жизни.

Капитан Гилион открыл глаза, вокруг темнота. Последнее, что он помнил, был сильный удар в висок шипованной гардой. До этого была пустота, после этого – тем более. Граф помнил разговор с баронессой, как она взмахнула рукой и отдала приказ к атаке, но сам ход сражения был навсегда стерт из его памяти. В голове остался лишь горький осадок поражения, обида, боль и лютая ненависть к красно-черным мундирам.

Идти против имперской разведки было глупо, он сам подписал себе и своим людям смертный приговор, но ослушаться личного приказа герцога Лоранто он не мог. Главный казначей откуда-то узнал, что в Библиотеку Торалиса в эту ночь проникнет злоумышленник. Отряд Гилиона должен был изловить мерзавца и вместе с похищенным манускриптом доставить к герцогу. Объективные «но» в расчет казначеем не принимались, Лоранто никогда не простил бы своему порученцу, если бы оба приза достались Корвию. Только гибель отряда и его самого могла быть уважительной причиной провала операции. Даже сейчас, когда капитан истекал кровью и беспомощно лежал, заваленный грудой книг, он не мог надеяться на прощение. Только схваченный преступник и добытый манускрипт могли спасти род Гилиона от бесчестья и позора. Граф попытался пошевелить конечностями. Немного болел левый локоть и раскалывалась голова, других повреждений вроде бы не было. Собравшись с силами, Гилион заработал руками, выбираясь из-под завала пыльных томов и ящиков. Вокруг не было ни души, хотя в зале горело несколько десятков факелов. Враги должны были скоро вернуться, забрать разложенные на ступенях мраморной лестницы доспехи, снятые с убитых солдат. Трупов уже не было, от них прихвостни Корвия решили избавиться в первую очередь, а уж только затем увезти в штаб-квартиру трофейное снаряжение. Видимо, после окончания побоища победители уже прочесали зал и добили раненых, иначе они непременно оставили бы в подземелье десяток часовых.

Гилиона охватило непонятное чувство: как будто он умер и возродился в чужом теле. Каждое движение, каждый взмах руки давался офицеру с трудом. Оторвав взгляд от панорамы опустевшего зала, самыми отвратительными деталями которой были огромные лужи запекшейся крови и позабытые могильщиками конечности, офицер наконец-то осмотрел самого себя. Он был без доспехов, в застегнутом наспех мундире рядового гвардейца, без знаков различия и позолоченных эполетов.

Внезапно эмоции навалились на капитана, подавили его и заставили отдаться целиком переживаниям. Гилион закрыл окровавленными ладонями лицо и заплакал, зарыдал навзрыд, как пятилетний мальчишка, потерявший в одночасье всех родных. Его солдат, ставших неотъемлемой частью жизни, его верных боевых товарищей, которых он нещадно мучил муштрой и неоднократно обещался повесить, теперь уже не было в живых. Они думали о нем до последней минуты и пытались спасти, когда бой уже был проигран. Ему уже никогда не доведется узнать, кому из сержантов, капралов, а может, рядовых пришла в голову мысль спрятать его лишенное чувств тело под книгами и отдать свой мундир, в надежде, что раненых солдат не будут добивать. Гвардейцы не знали, не могли знать, с какими омерзительными людьми, с каким безжалостным врагом им пришлось столкнуться. По воле рока его отряд ввязался в войну, в которой не бывает пленных, есть только свидетели – ненужные и опасные. Им было суждено пасть в неравной битве и быть похороненными без воинских почестей и торжественных гимнов, как бездомным бродягам, покоиться где-нибудь в сыром овраге далеко в лесу.

«Бесславно, горько, обидно! – думал Гилион, вытирая с лица последнюю слезу. – Но Карина и ее ублюдки, жалкие трусы, казематные крысы, заплечных дел мастера, интриганы, мерзавцы, подонки… они не учли одного! Я жив, я вырву победу из их грязных рук, я найду вора, доставлю его к герцогу, а затем… затем буду мстить! Плевать на карьеру, в тартарары благоразумие! Я командир, я должен исполнить последний долг, я должен отомстить за своих солдат!»

Несмотря на головокружение и пульсирующую боль в разбитом виске, капитан решительно направился к лестнице. Но вдруг до него дошло, что из подземелья так просто не выбраться. Наверху дежурило много солдат, и для всех них он был или нежелательным свидетелем, или преступником. Пропустившую его отряд в Зал Древности роту охраны наверняка целиком взяли под стражу, Палачи Корвия допрашивают их, пытаясь наспех сфабриковать заговор и обвинить гвардейских офицеров в государственной измене.

«Избитый ход, но очень действенный, – размышлял офицер, опустившись на ступени мраморной лестницы и пытаясь найти в груде сваленного в кучу оружия свой меч. – Конечно, сами разведчики Библиотеку не сторожат, доверили это неблагодарное занятие или страже герцога, или коллегам из местной тайной канцелярии. На понимание и тех, и других трудно рассчитывать. В Самбории герцог новый, он ставленник принца Андера, а значит, враг моему господину. Корвий ведет собственную игру, но чаще всего примыкает к лагерю принца. Нет, в Торалисе мне оставаться опасно, нужно как-нибудь выбраться за городские ворота и просить защиты у местных дворян. Почти все землевладельцы Самбории приверженцы герцога Лоранто. Старый управитель провинции был близким другом казначея и земли раздавал только сторонникам нашего лагеря. Самый верный из них, граф Карвол, к тому же я его лично знаю, несколько раз охотились вместе, да и при императорском дворе раньше часто встречались. Нужно добраться до графского замка и оттуда отправить письмо в столицу, предупредить герцога Лоранто о провале операции и о возможных инсинуациях со стороны разведки. Только как это сделать, я не могу придумать, как выбраться не только из города, но даже из этого чертова подземелья?!»

Иногда бывает, что самые сложные проблемы разрешаются сами по себе, не требуя ни усилий, ни твоего участия. Роясь в груде искореженного, выщербленного, перепачканного кровью металла, молодой граф не заметил, как у него за спиной образовалось огромное облако. Призрачный туман подполз незаметно, окутал офицера с ног до головы, а затем резко подбросил в воздух. Не в силах сопротивляться парализовавшей его мышцы загадочной силе, Гилион лишь закричал и закрыл со страху глаза. Крепко зажмуренные веки офицера открылись буквально через несколько секунд, когда под ногами вновь оказалась твердая почва. Туман куда-то исчез, Гилион был один на опушке приветливо поигрывающего листвою деревьев леса, а в руках у него лежал неизвестно кем и когда найденный меч.

– Я тебе не верю, не «не доверяю», не «сомневаюсь в твоих словах», а именно не верю! Ты темнишь и обманываешь, человек, а значит, достоин смерти. – Голос развалившегося в кресле у камина Намбиниэля был холоден и беспристрастен, лицо не выражало эмоций, а глаза были стеклянными, как у трупа. – У тебя минута, чтобы разубедить нас, а иначе не обессудь!

Эльфы умели пугать. Еще со времен древних войн за ними тянулась дурная слава. Искусные палачи, умеющие продлить муки жертвы до бесконечности; не кровожадные, но упрямые и безжалостные существа, подчиняющиеся лишь гласу сухого рассудка. Они считали, что мораль и сострадание критерии второстепенные, применимые далеко не во всех случаях. Если они начинали пытать, то всегда добивались своего. Сейчас троица из Джабона хотела заставить мага сознаться во лжи.

Джер и рыжеволосый полуэльф Карвабиэль умело подыгрывали своему командиру, нагоняя на жертву страх. Темноволосая красавица эльфийка сидела на подоконнике, поигрывала кинжалом и, не отрывая глаз от кадыка мага, едва заметно ухмылялась, как будто специально для него придумывая новую, чрезвычайно изощренную пытку. Карвабиэль, как всегда, строил из себя силача-дурачка и с умильной улыбкой на лице гнул руками толстые прутья каминной решетки. Копна взъерошенных волос удачно дополняла портрет полного идиота, который никак не мог распрощаться с годами раннего детства. Инфантильного вида верзила, в чью роль так вошел полуэльф, забавлялся теперь не тем, что отрывал крылышки да лапки у бедных насекомых, а ломал кости и наминал бока упорствующим субъектам, на которых показывали пальцем его взрослые «друзья».

Будь на месте Убия кто-то другой, то он уже давно бы протирал коленками ковер, плача и жалобно скуля, заглядывал бы в глаза Намбиниэлю в надежде вымолить прощение. Однако Мадериус был не из робкого десятка и повидал на своем веку многих палачей, как настоящих виртуозов своего дела, так и балаганных притворщиков.

– Пошел вон, – отрывисто произнес маг, поджав немного толстоватые губы и пронзив Намбиниэля хищным, ястребиным взглядом. – Прочь из моего дома, остроухое отродье, и помолись своим эльфийским богам, чтобы наши пути больше не пересекались.

Мадериус не кричал, не брызгал слюной и неразмахивал руками в приступе безумного буйства. Он говорил медленно и уверенно, смотря на Намбиниэля, но в то же время не выпуская из виду и его дружков. Как только Джер попыталась встать с подоконника, из-под письменного стола, за которым гордо восседал маг, вылетел арбалетный болт, вонзившийся в оконную раму буквально в сантиметре от ее уха. Самым удивительным было то, что обе руки чудодея по-прежнему покоились на столе.

– Сядь, – приказал Джер Убий, продолжая смотреть Намбиниэлю в глаза. – Порядок выхода таков: сначала ты, затем обслюнявивший ковер верзила, потом уж вспыльчивая особа женского пола. Будьте уверены, милые посетители, арбалет под столом не единственный аргумент в пользу вашего незамедлительного ухода!

– Не сомневаюсь, ты хорошо подготовился к встрече, – прошептал Намбиниэль.

– Напротив, ваш визит для меня неприятная неожиданность. Просто я всегда готов, всегда начеку и в хорошей форме. Не люблю выслушивать чьи-то самонадеянные бредни, поэтому и не даю застать себя врасплох.

– Ты думаешь, наш уход решит нашу проблему? – Намбиниэль выделил интонацией слово «нашу» и многозначительно улыбнулся.

– Господин Мансоро, вы пришли сюда не решать проблемы, а диктовать условия. Этого я не люблю. Быть в зависимом положении так унизительно…

– Согласен, – кивнул головой эльф. – Может, тогда начнем разговор сначала и проведем его в более почтительной форме и деликатных тонах?

– Можно попробовать, – согласился Убий и встал из-за стола, – но должен сразу предупредить. Если со мной вдруг что-то случится, вам живыми из дома не выйти. Слуг я давно уже не держу, только харчи воруют да доносы, мерзавцы, строчат, а вот всякие забавные механизмы имеются.

– Мы уже поняли. – Намбиниэль подал знак Джер убрать кинжалы, а Карвабиэлю вытереть слюни, сделать нормальное лицо и оставить в покое раскаленную кочергу. – Ну, вот мы уже и готовы. Как, по-твоему, должна протекать наша беседа?

– Чем проще, тем лучше, распинаться времени нет. Я устал, да и к пациенту скоро, – произнес Убий, перестав гипнотизировать Намбиниэля взглядом, и налил четыре бокала вина. – У нас с тобой договор, который, как я полагаю, пока еще в силе. Пусть Заказчик изложит претензии, а Исполнитель, то бишь я, предоставит исчерпывающие объяснения.

– Если сможет…

– Сможет, сможет, – отмахнулся Убий. – Если я что-то делаю или, наоборот, не делаю, то это не просто так. На все есть причина.

– Надеюсь. – Намбиниэль поднялся с кресла и, скинув плащ, зашагал по комнате. Эльф думал, с чего бы начать, желания угрожать магу больше не возникало. – Убий, ты разочаровал нас. Мы поручили тебе год назад простую работу, заплатили кучу денег, а где результат? Мы предоставили тебе все необходимые материалы, дали подробнейшую инструкцию, что и в какой последовательности делать. Времени было полно. Мы терпеливо ждали полгода того, что при желании можно было бы сделать за месяц. Мы знаем, как тебе трудно, что тебя отвлекают по пустякам и что возле твоего дома постоянно дежурят имперские ищейки. Мы вошли в твое положение, а что получили взамен? Полгода прошло, ничего не сделано, одни отговорки и ссылки на объективные трудности: то этого оборудования нет, то этого раствора недостает. Мы согласились еще подождать. Итого прошел уже год, хватит! Наше терпение не безгранично. Мы хотим получить результат. Кроме того, не мешало бы убедиться, что ты по-прежнему наш союзник, что рецепт не попал в руки Корвия. Отдай нам опытный образец, дай копии твоих записей, и мы уйдем!

– А заодно и ключи от Небесного Царства, – с грустью произнес маг, уставший от постоянных столкновений с исключительно дилетантским, потребительским отношением к глубоко научным проблемам. – Ну что ж, коль пошел такой разговор, будем говорить начистоту, но только по делу, без личных обид и голословных обвинений.

Намбиниэль кивнул. Ему самому хотелось докопаться до сути происходящего, понять, что было причиной задержки, а не высказывать в сотый раз одни и те же претензии, которые обычно Мадериус просто пропускал мимо ушей. – Начну с самого начала, так будет логичней. Даже вы, эльфы, далекие от науки, поняли, что работа не такая уж и простая, иначе бы не обратились ко мне, человеку с темным прошлым, сомнительным настоящим и находящемуся под постоянным присмотром властей. «Во всем мире найдется не более десятка ученых, способных справиться с подобным заданием», – совершенно верно предположили вы, но почему-то выбрали именно меня, хотя четыре первых места в этом почетном списке занимают ваши сородичи, эльфы.

– К чему ты клонишь?

– Да к тому, что к другому магу вы никогда не пойдете. Во-первых, потому что я ближе всех живу от Сардока, а во-вторых, в данном вопросе вы не доверяете вашим соплеменникам чуть ли не больше, чем людям: ни ученым Аврилии, ни отшельникам из шермдарнских степей. Думаю, даже в Джабоне об этом рецепте никто не знает, кроме, разумеется, вас троих. – Маг сделал паузу и вопросительно посмотрел на напряженное лицо Намбиниэля. – Хоть ты и молчишь, но я вижу, что прав. Я человек аполитичный, гонимый, опальный, всеми затравленный. Только я мог согласиться выполнить работу за деньги, остальные непременно захотели бы избавиться от вас, чтобы присвоить себе результат трудов. – Разве два миллиона сонитов недостаточно щедрая плата? За эти деньги половину Империи можно скупить.

– Можно, – рассмеялся маг, – но ведь никто же не даст, тем более бывшему магу. Я даже домишко себе получше купить не могу, сразу слетятся завистники-коршуны и заклюют. В лучшем случае имущество конфискуют, а могут и в заговоре обвинить. Было бы желание, а повод всегда найдется.

– Ты что же, нас разжалобить пытаешься или выторговать чего хочешь? – Намбиниэль на миг скинул маску холодного безразличия, на его суровом лице можно было прочесть наивысшую степень презрения, которое он в данный момент испытывал к собеседнику.

– Нет, не хочу. Просто за дурака меня не держите! Кроме меня вам обратиться не к кому, так что поимейте чуть больше уважения к человеку, согласившемуся вам помогать.

– «Человек» и «уважение»? – скептически хмыкнула Джер, но тут же замолчала под строгим взглядом наставника и командира.

– Извини, продолжай, мы внимательно слушаем, – произнес Намбиниэль, закончив воспитательный момент и снова повернувшись к Убию лицом.

– Год назад я взялся за работу, даже не предполагая, с какими трудностями придется столкнуться. Ваш рецепт оказался неполным, а материал никуда не годным.

– Ложь! – выкрикнул Намбиниэль, вскакивая с кресла. – Этого не может быть. Свиток достался мне по наследству. Из поколения в поколение наши предки хранили тайну в секрете и не могли…

– Постой. – Убий поднял вверх руку, прося собеседника успокоиться. – Я не говорю, что ты подсунул мне фальшивку. Свиток был действительно написан много веков назад и, вероятно, в ту пору, когда людей в помине не было, а мир населяли лишь эльфы и… – Мадериус замолчал, не решаясь продолжить при спутниках Намбиниэля.

– Можешь говорить, они в курсе, – разрешил Мансоро.

– Пойми, это всего лишь перевод с уркальского на древнеэльфийский, в нем много неточностей и… как это лучше сказать… упрощений. Твои предки в ту пору еще не имели достаточно знаний, чтобы точно понимать научную терминологию чужого языка.

– Но перевод делали сами уркалы, они не могли допустить неточностей, – возразил эльф.

– Или не считали нужным переводить слишком подробно, – хитро улыбнулся Убий, давая понять, что не только их современники интригуют и не любят выпускать последний козырь из рук. – Перевод рукописи был сделан в образовательных целях, а значит, сокращен. В нем отсутствуют многие важные места, не упомянуты мелкие технические детали, которые сейчас играют решающую роль. Мне пришлось много поработать, чтобы опытным путем ликвидировать пробелы в записях.

– Но ведь тебе же удалось, в чем же тогда дело?

– В мире нет догм и истин, все относительно до безобразия, – уклончиво ответил маг. – Я сделал попытку и получил результат, но не совсем тот, на который рассчитывал. Возможно, из-за моих погрешностей, а может, из-за никудышного исходного материала.

– Мы потратили уйму денег и сил, чтобы снабдить тебя всем необходимым. О чем ты говоришь?!

– О том, друг мой, что мир имеет дурацкую привычку меняться. Все ингредиенты изготавливаются на основе выжимок и растительных масел, притом огромную роль играют не только пропорции и температурный режим обработки, но и химический состав самих плодов, в этом-то как раз и загвоздка! Вишня, которая растет сейчас, совсем не та по пропорциям микрокомпонентов, что произрастала на этом же месте более тысячи лет назад. Мне до сих пор приходится много экспериментировать, чтобы откорректировать содержание смесей и хоть немного приблизить их к тем растворам, которыми пользовались уркалы. В оригинале рецепта явно были указаны точные формулы, в твоем же переводе, который сильно сокращен, их, к сожалению, нет. – Маг печально вздохнул и развел руками. – Без оригинального текста эксперимент может затянуться не на месяцы, а на годы, и совершенно неизвестно, что удастся получить в конечном итоге.

– Но полгода назад ты нас обнадежил, ты заявил, что у тебя есть образец, что ты готов…

– …продолжать эксперимент, – закончил за Намбиниэля маг, – то есть заверил, что я на правильном пути, и дело не совсем безнадежно. Да, у меня получилось создать существо, точнее субстанцию, но она далеко не совершенна и крайне нежизнеспособна. Тебя интересует РЕЗУЛЬТАТ или то место, где я хороню останки разложившейся материи, которые при определенной степени допущения можно назвать трупами?

– Ты знаешь, чего мы хотим, и догадываешься, к чему стремимся. Даю тебе еще полгода, но это последний срок. – Взгляд Намбиниэля был тяжелым, Убий впервые отнесся к его угрозе всерьез. – Тебе нужен оригинал, ты его получишь, Где он хранится: Кархеон, Торалис?

– Не беспокойся, я уже послал в Самборию своего человека. Он достанет манускрипт, и я сумею довести дело до конца, – заверил Намбиниэля маг, – возможно, даже в указанный срок.

– Достанет так достанет, а если нет, делом займемся мы! – Намбиниэль медленно поднялся с кресла и подал знак своим спутникам, что пора уходить. – Смотри, маг, мы даем тебе еще один шанс. Через полгода я не буду слушать жалких отговорок, я хочу получить полноценный Деминоторес и подробную инструкцию по его созданию, – пригрозил Намбиниэль напоследок и вышел, громко хлопнув дверью.

Убий не опустился, а упал в кресло. Запас его физических и душевных сил был полностью исчерпан. Он даже не мог заставить себя спуститься вниз и запереть за непрошеными гостями дверь. Госпоже Форез пришлось в это утро обойтись без процедур, остальные больные также не дождались его прихода. Чтобы немного успокоить нервную дрожь, лекарь залпом осушил кувшин вина.

«Какое счастье, что они не знают всей правды», – подумал Убий Мадериус, засыпая на полу всего в трех шагах от кровати.

Как ни странно, но два совершенно не связанных между собой события произошли одновременно: карета остановилась, и Флейта закончила говорить. Девушка, естественно, ожидала какой-то реакции гнома на ее рассказ: одобрения, возмущения, сочувствия, конструктивной критики, наконец, грубых стенаний на тему: «Зачем ты меня в эту грязь втянула?!», сопровождаемых заламыванием ее рук, но только не того, что произошло.

Не в силах с первого раза открыть заклинивший замок двери, Пархавиэль выбил его ногой и, спрыгнув на землю, быстро скрылся в ближайших кустах, откуда тут же последовал восторженный возглас гнома, похожий на боевой клич, и продолжительное журчание мощного ручейка.

«Молодец, Парх, просто молодчина! Так толково дал понять, как он ко мне и моим бедам относится», – печально вздохнула Флейта и, больше не теша себя иллюзией по поводу воссоздания альмирского боевого братства, начала осторожно приводить в чувство пребывавшего то ли во сне, то ли в бессознательном состоянии Артура.

Наложенные наспех во время дорожной тряски повязки оказались достаточно прочными, чтобы сдержать кровь. Серьезных ранений у напарника не было, угрозу для жизни представляла лишь большая потеря крови. Флейта немного подтянула местами ослабшую ткань. Два-три лоскута материи так сильно пропитались кровью, что отодрать их от раны можно было, только вызвав адские боли у раненого и новое кровотечение.

«Лучше пока ничего не трогать. Выглядит ужасно, но обработать раны все равно нечем, даже воды поблизости нет!» – подумала Флейта как раз в тот момент, когда за спиной раздались чертыхания и тяжелая поступь облегчившегося гнома.

– ЭТО к нашему разговору не относится, – разочаровал Флейту уладивший разногласия с мочевым пузырем и теперь готовый заняться менее важными делами Пархавиэль. – Вылазь из кареты, беседовать будем!

– О чем? Что за охота впустую языками молоть? Ты мне помог, я, как ты и просил, все рассказала. У тебя свои заботы, У меня свои. – Флейта почему-то боялась разговора с гномом; боялась, что он великодушно решит оказать ей помощь, и ей потом придется во второй раз разрывать то, что уже начинало постепенно срастаться; их отношения, которые, естественно, ни к чему хорошему не могли привести.

– Впустую не впустую, а вылазь! – проворчал гном, отойдя от дверцы. – Надо обсудить, как дальше быть.

– У тебя дружок новый появился, с ним и обсуждай!

– Не могу, он ушел, – как ни в чем не бывало произнес Пархавиэль.

Известие заставило Флейту мгновенно покинуть карету, Она выскочила наружу и встала рядом с гномом, изумленно таращась на опустевшие козлы.

– И часто он так?

– Бывает, – ответил Пархавиэль, решивший не стоять без дела, а заняться осмотром колес, – паренек импульсивный, в голове завертится мыслишка какая, вскочил и побег, ни совета не спросит, не предупредит!

– Помоги Артура вытащить! – не попросила, а потребовала Флейта и полезла обратно в карету.

– А это еще зачем? – удивился гном. – Ему и там хорошо: мягко, в тенечке. Вокруг лес, с дороги экипажа никто не заметит, чего суетиться-то?

– Сбег твой приятель, вот чего! – прокричала Флейта, уже начавшая в одиночку вытаскивать тяжелого напарника наружу. – Сбежал, сопляк, еще, чего доброго, стражу приведет!

– Ага, стоило нас в городе выручать да в лес вывозить, чтоб потом пехом до ближайшего поста мчаться, – усмехнулся Пархавиэль, в очередной раз убедившись, насколько даже весьма разумные люди бывают импульсивными и делают порой не только поспешные, но и совершенно абсурдные выводы. – Щас припрется, куда ему деться-то? Наверняка по нужде побежал.

– Так долго?!

– Нужда разной бывает, – констатировал неоспоримый факт гном и, слегка поднатужившись, приподнял карету, чтобы подправить перекосившееся колесо, – да и Нив паренек стеснительный. Бегает сейчас, чай, по лесу, укромный уголок ищет, чтоб сухенько вокруг было да чтоб птички вокруг щебетали… романтик!

– Лишь бы ищейкой не оказался, а так пусть хоть до вечера птах слушает, – проворчала Флейта, так и не отказавшаяся от затеи вытащить Артура наружу.

К счастью, пират пришел в себя и с трудом сумел подняться на ноги, иначе бы Флейта ни за что не смогла бы дотащить его тело до относительно ровного и мягкого участка травы возле ракитного куста. Гном девушке помогать не собирался, предпочитая возиться с каретой. Пархавиэль никогда не принимал участия в занятиях и затеях, которые считал бестолковыми. Окончив подбивку колес, гном перешел к ремонту сломанной им же дверцы. Флейта тем временем крутилась возле пирата, стараясь как можно удобнее устроить его на траве.

– Надо бы лошадей распрячь, – пробормотал Артур, к которому потихоньку возвращались сознание и привычка давать указания.

– Вот и займись, – невозмутимо ответил Пархавиэль, пытавшийся закрепить вылетевший из паза замочный запор, – у меня на них аллюрга, то есть… ну эта… аллергия, – наконец-то выговорил гном сложное слово, почему-то ассоциирующееся в его сознании с диковинной птицей – обладательницей пушистого оперения и длинной, тощей шеи.

– Не ври, они просто бородищи твоей косматой боятся, – язвительно заметила Флейта, подтягивая и так намертво прилипшую к телу раненого повязку. – Как увидят, сразу копытами бить начинают и ржут, как будто рядом крыса пробежала.

– Сама ты… – Гном не договорил, не желая сравнивать чрезвычайно обидчивую девушку с красноглазым, голохвостым грызуном, жрущим все что попало и оставляющим после себя в продуктах омерзительные кругляшки.

– Судя по резкости ответа, ты и есть тот самый гном, что помог Мартину Гентару в Альмире? – раздался за спиной Пархавиэля слабый голос.

Артур был слишком разговорчив. По крайней мере большинство людей на его месте жалобно постанывали бы, закатывали бы к небу глаза и смотрели бы на окружающих отрешенным взглядом, а не приставали с расспросами. Вот что значит крепкая бойцовская школа. Пират держался в строю, пока мог дышать, не позволяя боли и жалости к самому себе затуманить рассудок. Только так можно было выжить на разбойничьих кораблях. Слабых добивают, беспомощные – балласт, тянущий на дно всех.

– Было дело, – ответил Пархавиэль, не отрываясь от своего занятия. – Не думал, что старый козлобород будет об этом трепаться.

– Как-то ты неуважительно о Мартине говоришь, – встряла в разговор Флейта. – Неужто он тебя обидел чем?

– Тебе-то какое дело? Ты вон сразу после драки упорхнула, и плевать тебе было и на меня, и на мага, и на всех остальных.

Флейта обиженно поджала губы. Однако вместо того чтобы продолжить развивать неприятную для нее тему и, как говорится, лезть в бутылку, девушка предпочла презрительно фыркнуть и гордо удалиться в лес.

– Зачем же ты так? Девушку обидел… – произнес Артур, как только они остались одни.

– А тя кто спрашивает? Ты вообще кто таков?! – Рассерженный гном бросил терзать уже давно отремонтированную дверцу кареты. – Потрепанный прохиндей, вор-неудачник, так лежи себе и раны зализывай! Нечего других доставать и в душу пытаться залезть! Вообще скажи спасибо, что еще там, в городе тебя не прикончил!

– Спасибо, – без доли иронии или сарказма в голосе произнес Артур.

– Он еще и издевается! – взревел гном, глаза которого вмиг стали мутными и налились кровью. – Совсем нюх потерял, бандюга?!

– Я просто пытаюсь быть уважительным с тем, кто мне тоже не нравится, но с кем придется какое-то время трястись в одной карете, – не обращая внимания на грозный вид рассвирепевшего гнома, произнес Артур.

– Или ты собрался нас тут бросить? – пришла на выручку напарнику внезапно появившаяся из кустов Флейта. – Раненых и разыскиваемых властями?

Пархавиэль презрительно хмыкнул. Его не столько возмутил этот ненавязчивый шантаж, сколько наглое заявление девушки, считавшей, что к ней должны относиться, как к раненой, только потому, что на ее локотке красовалась маленькая повязка, через которую даже не сочилась кровь.

– Не собираюсь, – выдавил из себя пристыженный гном и, не в силах смотреть на воровскую парочку, отвернулся, – но и планов своих из-за вас менять не намерен. И вообще, Нива спрашивайте, карета его, лошади тоже. Будет пареньку охота, до Кании подвезет.

– А могу и до Милокаса, если надо, подбросить, – послышался поблизости бодрый голос неунывающего подростка.

Из-за деревьев со стороны дороги вышел широко улыбающийся и немного запыхавшийся Нивел. За его спиной висел огромный мешок, в котором что-то булькало и позвякивало.

– Говорю сразу: не ворованное, а честно у бабки деревенской приобретенное, – произнес юноша, высыпая под ноги спорщиков содержимое мешка.

На зеленом ковре травы появились чистая скатерть, хлеб, лук, яйца, с дюжину различных сортов овощей, три свежеощипанные курицы и огромная бутыль крепкого напитка, заменяющего неразборчивым в вопросах выпивки крестьянам вино.

– Вот это да! – не удержалась от восторженного восклицания Флейта и тут же принялась распарывать кинжалом на лоскуты скатерть.

– Богато, – кивнул Артур, давая взглядом понять, что приятно удивлен и искренне благодарен молодому человеку, проявившему такую рассудительность и заботу.

– Я услышал конец вашего разговора, – решил сразу поставить точки над «i» Нивел, – и хочу вас заверить, что буду рад оказать друзьям моего друга посильное содействие.

«Ну кто ж его просил!» —разозлился на паренька гном, но ничего не сказал вслух. Нивел еще больше стал казаться Пархавиэлю странным и, откровенно говоря, не от мира сего. Он с такой легкостью был готов помочь малознакомым людям, к тому же назвал Пархавиэля другом, хотя гному уже надоело повторять, что они только попутчики.

– Мы едем на южное побережье ближайшим путем, через Канию и Шению в Милокас, – продолжал щебетать юноша, одновременно с поглощением яиц и моркови, – но если вам более удобен другой маршрут, то, думаю, мы сможем сделать маленький крюк.

– Нам нужно как можно быстрее попасть в Вакьяну, – заявил Артур, морщась, но терпя боль, причиняемую самогоном, обжигающим поверхность обрабатываемых Флейтой ран.

– Зачем? – спросил Пархавиэль одновременно с не менее, чем он, удивленной Флейтой.

– Как я понял, наши спасители уже в курсе дела? – Артур задал вопрос и пытливо посмотрел в глаза напарнице.

Девушка виновато кивнула.

– Оно и к лучшему, – продолжил Артур, не став выговаривать Флейте и упрекать девушку в болтливости. – Там, в Зале Древности я видел опередившего нас мерзавца лишь мельком, во время боя, но узнал его. Он действительно бертокский шпион и, кроме того, бывший маг. Его зовут Мивек Фалсо, очень хитрый, скользкий тип, у которого нет ни принципов, ни убеждений.

– Эка новость! – подал голос гном, на миг оторвавшись от разведения костра. – У людей это весьма нередкое сочетание качеств.

– К сожалению, ты прав, – не стал спорить Артур. – Мивек нашел себе очень хорошее место при бертокском дворе. Его жалует сам король и щедро оплачивает его услуги. Если даже украсть манускрипт ему поручил кто-то другой, то он непременно предложит его вначале шефу бертокской разведки. Там его лежбище, там его дом, он не дурак, чтобы портить отношения из-за разовой работы и лишаться укромного уголка.

– А если он сам захочет воспользоваться свитком? – высказала предположение Флейта.

– Исключено, – покачал головой Артур. – Во-первых, не тот уровень знаний, во-вторых, его и так все в жизни устраивает, а в-третьих, Мивек, как ты уже поняла, специализируется в совершенно иной области, чем мой хозяин. Он скорее убийца, использующий магию, чем маг, готовый пойти на убийство.

– Какая тонкая грань, с ума сойти можно! – проворчал гном, оторвавшись от раздувания огня.

– Поскольку из-за народных волнений приграничная с Бертоком провинция Мурьеса закрыта на карантин, самый безопасный и короткий путь по морю. Мивек, конечно, мастер своего дела и смог бы обойти посты и заслоны имперских войск, но, имея на руках бесценный манускрипт, он не станет рисковать. Его Величество Случай не тот король, которому прохиндей станет присягать в верности.

– Красиво как… щас заплачу, – проворчал Пархавиэль, уставший от человеческих сложностей, запутанности их мыслей и поступков.

– В Вакьяну так в Вакьяну, – неожиданно быстро и легко принял решение Нивел, – оттуда до Кироса морем всего пару-тройку дней. Возможно, даже быстрее получится, чем через Шению.

Со стороны разгоревшегося костра донеслось нечленораздельное бурчание, судя по интонации и громкости, недовольное.

– Парх, а ты-то чего ворчишь? – весело прощебетал паренек с блестящими от радости глазищами. – Для тебя же так лучше выходит, ты же как раз в Вакьяну, в Нисс идешь. Это ближайший к Филании порт. Скорее всего туда-то барка с твоим другом и причалила!

– Угу, – кивнул головой гном, которого смущали и настораживали три обстоятельства: компания бывшего пирата, нависшая над ними угроза ареста и, наконец, тот зловещий факт, что пока что все просто замечательно складывалось.

«Какое счастье, что они не знают всей правды!» – эта навязчивая мысль преследовала Убия даже во сне. С нею он заснул, с нею и проснулся поздним вечером, когда за окном уже стемнело, но уличные фонари еще не зажглись.

Поднявшись с ковра, на котором благополучно проспал в течение целого дня, Мадериус с удивлением обнаружил, что голова не гудит, очертания объектов четкие, пальцы не трясутся, а на языке нет характерной сухости. Похмелья не было, наоборот, в членах была неописуемая легкость и бодрость, как будто утомленный многодневной работой организм был обрадован спонтанной выходкой хозяина. Даже положение дел стало казаться не таким уж и плачевным, как ранним утром сразу после ухода эльфийских гостей. У Мадериуса появилась уверенность, что он сможет найти выход и не только сохранит себе жизнь, но и убережет от эльфов «Деминоторес», зловещий манускрипт, который может стать, если уже не стал проклятием этого мира. Нужно было только собраться с мыслями, сесть и подумать. Выход должен был обязательно найтись.

Именно этим и решил заняться маг. Он разжег огонь в камине, поудобнее устроился в мягком кресле, закутался в плед и, наблюдая за игрою языков пламени, погрузился в размышления.

С Намбиниэлем он познакомился два года назад. Как-то поздним вечером в его дверь постучал учтивый эльф и передал привет от общих знакомых. Мадериусу сразу не понравилось такое начало. Естественно, к нему пришел далеко не последний из членов Джабона и, припомнив делишки прошлого, стал просить о новой услуге и сулить баснословное вознаграждение. Два миллиона сонитов, которые запросил маг, могли послужить хорошим поводом для отказа. Убию действительно нечего было делать с такими деньжищами, разве что забить мешками с золотом кладовку и тешить себя мыслью, что он богаче баркатских купцов, причем всех вместе взятых. Однако серьезно отнесшегося к делу Мансоро подобная сумма не смутила, он молча кивнул, попрощался и пропал, но только затем, чтобы через год появиться вновь, уже в сопровождении трех десятков переодетых купцами наемников и двумя повозками, доверху набитыми золотом.

Мадериусу пришлось отказать эльфу открыто. Маг сослался на неусыпный надзор со стороны властей и на сложное развитие взаимоотношений с городской верхушкой. Намбиниэль опять с пониманием отнесся к трудностям ученого и даже взялся уладить особо назревшие конфликты. Мадериус пытался придумать какую-нибудь новую отговорку, но почувствовавший нежелание сотрудничать с ним эльф пообещал рассказать властям о некоторых старых делишках Убия: о его помощи Кодвусийской Гильдии Магов, Джабону и особо настойчивым разведкам, естественно, других королевств.

Убию пришлось тогда согласиться. Работа на эльфов казалась ему оптимальным решением всех проблем. Не стоит и говорить, что теперь он искренне сожалел о своей близорукости и мягкотелости.

Переданный Намбиниэлем магу перевод «Деминотореса» был написан уркалами, древней расой, жившей еще до появления людей. Каждый второй маг слышал, что они существовали, что ныне недействующие и заросшие травой телепорты по всему миру – творение их рук, но толком об уркалах никто ничего не знал. Раса исчезла, не оставив следов. Их города были уничтожены то ли эльфами, то ли в ходе первых эльфо-людских войн, а уцелевшие экземпляры книг и свитков заперты по закрытым библиотекам: сначала эльфийским, ну уж а затем и имперским. Наиболее вольнолюбивым и сведущим в истории мира ученым казалось, что правители боятся знаний, которых не понимают. Вначале Убий придерживался того же мнения, но как только начал работу над манускриптом, понял, как сильно он ошибался.

Все тайное когда-нибудь становится явным. Сильные мира сего на самом деле боялись, что знаниями может воспользоваться кто-то еще, и тогда они лишатся безграничной власти над людьми. Уж лучше биться каменным топором против безоружного, чем одеться в стальные доспехи, но дать возможность врагу взять в руки железный топор; уж лучше пергаменты с бесценными сведениями будут храниться за семью замками, на случай «а вдруг пригодится», чем признаться народу в том, что, оказывается, чудес не бывает, что возможно сплести и ковер-самолет, и скатерть-самобранку.

Ведь крестьяне и городская чернь прозябают всю жизнь в нищете не потому, что на всех добра не хватает или их господа одержимы маниакальной жаждой наживы. Просто королям и их приближенным так удобнее поддерживать власть, выстроить вертикаль общества и установить четкую грань между сословиями.

«Деминоторес», что на древнеэльфийском обозначало «пронзающий пространство и время», ставил под сомнение саму основу общества и межличностных отношений, позволяя интеллектуалам-одиночкам успешно воевать против целых королевств. Убию, глубоко вникшему в суть научного труда, было страшно подумать, к чему могло привести его практическое использование. В ходе общения с Мансоро магу стало понятно, что Намбиниэль на самом деле и есть радикально настроенный одиночка, готовый изменить мир. Он действует от лица Джабона, но только в своих интересах. Совет тайной организации эльфов ни за что не одобрил бы его шагов, если бы, конечно, узнал о них. Эльфы боролись за возвращение старых порядков, за господство над людьми, «Деминоторес» же отвергал любую власть, давая владеющему им почти неограниченную свободу. По мнению Мадериуса, мир еще не был готов к таким переменам. Порядок хорош хотя бы потому, что он порядок; какой-никакой, а устой, вводящий нормы, запреты и ограничения. Неограниченная же свобода плоха тем, что почти всегда превращается в хаос, в неуемное стремление к уничтожению.

«Любое резкое качественное изменение структуры общества непременно приведет к его разрушению. Любой экипаж в конце концов развалится, если слишком быстро гнать лошадей, – пришел маг к неутешительному заключению в ходе долгих, многомесячных раздумий. – Кто знает, может быть, уркалы исчезли именно потому, что в свое время создали „Деминоторес“ и попытались при его помощи изменить свою жизнь, улучшить общество, которое оказалось еще не готовым к переменам. Я не хочу рисковать и не могу позволить этого другим. Я должен изучить механизм, создать образец, ограничив его возможности, понять, как он действует, а затем уничтожить».

В действительности все оказалось намного сложнее и печальнее. Маг в тысячный раз пожалел, что вообще взялся за работу. На третьем месяце с начала эксперимента Убию удалось создать существо, которое хоть, благодаря мерам, предпринятым создателем, не обладало и половиной возможностей «Деминотореса» уркалов, но было достаточно хитрым, чтобы сбежать буквально за день до уничтожения.

Итог затеянной игры был трагичен: Намбиниэль оказался настойчивее и догадливее, чем предполагалось, а по миру разгуливало опасное и озлобленное существо, способное натворить много бед.

Убию стало жарко, он откинул плед и подошел к окну. Через открытые настежь створки в комнату ворвался свежий воздух, разогнав чад и затхлость винных паров.

Маг наделал много ошибок: ввязался в историю с эльфами, затянул эксперимент, увлекшись самим процессом исследования, упустил образец и, самое главное, проболтался Намбиниэлю о поездке Артура в Торалис. Опасная игра затянулась. Ставки выросли до неимоверных пределов. Нужно было принимать решительные меры, и Убий знал, что именно должен сделать.

Вынутая из тайника в стене коммуникационная сфера была покрыта толстым слоем пыли и трупами насекомых. Убий не пользовался ею больше двадцати лет, а бывшие коллеги по Гильдии даже не подозревали, что она у него сохранилась. Когда Совет Магов обращался к Мадериусу за помощью, то присылал курьеров. Даже если бы ученые мужи и знали, что бывший маг и нынешний поднадзорный лекарь хранит в своем доме один из атрибутов прошлой жизни, то общаться через сферу с оставшимся в Империи все равно бы не стали. Во времена охоты на магов несколько шаров попали в руки имперской разведки и Надзорного Совета Единой Церкви.

Мадериус тоже не хотел рисковать и ни за что бы не осмелился послать сигнал, если бы точно не знал, что сфера, находившаяся в местном соборе, бездействовала. Единственный священник, умеющий ею пользоваться, недавно уехал из города и должен был вернуться не раньше, чем через месяц. На огромном пространстве между Баркатом и Долиной Магов в Кодвусе других коммуникационных шаров не было. Сигнал шел направленно, на запад; находившиеся восточнее Барката ищейки и церковники услышать его не могли, значит, ему можно было говорить свободно, а оппоненту придется отвечать однозначно: «да» или «нет».

Тонкие пальцы неуверенно заскользили по идеально гладкой поверхности сферы. Убий, конечно же, успел отвыкнуть от дистанционного общения, поэтому допустил несколько ошибок: два раза сам оборвал сигнал и около десяти попал не туда. Чем только не занимались кодвусийские маги, какие глупости не творили со скуки, чтобы скоротать тихий вечерок. Трехдневная щетина Мадериуса встала дыбом от злости, когда он услышал, как молоденький маг признавался магичке в любви, трое болтунов непринужденно беседовали о сортах вин, разгульных девках и политике, а какой-то выживший из Ума старичок искал желающих принять участие в эксперименте, целью которого была разработка принципиально нового средства для укрепления корней жирных волос.

«Они не знают, как счастливы! Бесятся с жиру, треплются ни о чем часами и даже не представляют, каково мне здесь, каково балансировать между костром, тюрьмой и кинжалом в спину, и при этом еще умудряться оставаться втайне магом», – мысленно сетовал на злодейку-судьбу Убий, пока его пальцы вычерчивали круги и прямые линии на гладкой поверхности сферы. Наконец-то у него получилось. Внутри шара появился бледно-желтоватый свет, и сквозь шум атмосферных помех донеслось сонное: «Кто еще там?!»

– Мартин, это Мадериус, – быстро зашептал склонившийся над сферой маг. – Канал открытый, вызов односторонний. Говори кратко! Возможно, твой сигнал перехватят в Кархеоне, так что взвешивай каждое слово и прошу, не называй меня по имени.

– Понял, – прозвучал из шара ответ, по многозначительной интонации которого было ясно: Мартин Гентар не ожидал, что у его старого товарища сохранилась с прежних времен коммуникационная сфера.

Убий говорил быстро и долго. На то, чтобы более или менее подробно изложить ситуацию, в которой он очутился, ушло около получаса. За это время из шара доносилось лишь: «угу», «не понял» и экспрессивные междометия, выражающие то удивление, то гнев, то возмущенное негодование.

– Мне нужна твоя помощь, – выдохнул под конец Убий, поставив точку в долгом рассказе.

– Что оно собой представляет? – прозвучал из шара вопрос, в котором было взвешено и продумано каждое слово.

– Точно не знаю, не успел как следует изучить. Может принимать любую форму и очень опасно. Но дело не в нем! Нужно остановить троицу эльфов, они направились в Торалис, и если в их руки попадет оригинал…

– Я понял, понял… – прозвучал голос Мартина, – но если ты охотишься за охотником, то не исключено, что сзади подкрадется зверь.

– Ты сможешь мне помочь?! – Убий замер в ожидании ответа. В этот миг он чувствовал, как учащенно бьется его сердце.

– М-м-м-да, – донеслось из шара через несколько секунд. – Я попрошу помочь одного человека.

– Я знаю его?!

– Н-н-нет, он не из нашего круга. К счастью, не из нашего, поэтому и не завалит дело, – ответил Мартин и, заявив на прощание, что Убий самоуверенный, выживший из ума дурак, оборвал связь.

Мадериус вздохнул с облегчением. Мартину он полностью доверял и всегда поражался, как его старому товарищу удавались, казалось бы, совершенно невыполнимые дела.

Возможно, Намбиниэль с соратниками и доберутся до Торалиса; возможно, они сумеют заполучить манускрипт, но Убий не сомневался, воспользоваться им они точно не смогут. Раз Мартин Гентар сказал, значит, его чрезвычайно настойчивые компаньоны будут вскоре мертвы.

История 6 По праву сильного

Цыплята попались тощие, да к тому же упрямые. Двое из трех постоянно соскальзывали с вертела и шлепались худосочными боками в уголья костра. Пархавиэль уже дважды высказывал свои претензии Нивелу и многократно осыпал проклятиями ту хитрющую деревенскую бабку, которая всучила три ощипанных тушки псевдоптиц вместо одного, но добротного поросенка.

Возиться с приготовлением домашней живности пришлось, конечно же, ему. Артур был не в состоянии даже двигаться, подросток устал и, зевая, побрел отсыпаться в карету, а Флейта, гордо задрав к небу нос, заявила, что не умеет готовить. Пархавиэль не поверил воровке, но спорить не стал. Уж лучше самому зажарить не доросших до стадии зрелости петухов, чем уговаривать упрямицу и выслушивать всевозможные упреки, суть которых сводилась к следующему. «Хоть я и женщина, но не кухарка! Есть не хочу, поищите себе другую прислужницу!»

Гном был уверен, что как только тощие бока цыплят подрумянятся и покроются поджаристой коркой, девушка первой подсядет к костру и возблагодарит Небеса за своевременное возвращение покинувшего ее аппетита.

«Таковы уж эти люди, перетрудиться боятся, спорят, склочничают между собой, вместо того чтобы дружно взяться за неприятную, но необходимую работу, – думал Зингершульцо, осторожно поворачивая прогибающийся под тяжестью тушек цыплят вертел. – Еще никто и никогда от жрачки не отказывался, тем более дармовой и прилично приготовленной. Хотя, как только подсядут, тут же претензиями засыпят: „недосолено“, „…с этого бочка не прожарено“, „…самогончиком нужно было полить!“ Знаю я их, дармоеды да лентяи! Вон Флейта ноздрищами как шевелит, принюхивается, пройдоха!»

Девушка действительно время от времени посматривала в сторону костра, но за кем она наблюдала, понять было сложно: то ли за перепачканным сажей гномом, то ли за шипящими кусками мяса на вертеле.

Трапеза прошла быстро и обошлась без разговоров. Как и предполагал провидец Пархавиэль, на отсутствие аппетита никто не пожаловался: ни раненый, ни уставший, ни не умеющая жарить цыплят на костре. Закапывать под кустом объедки пришлось также гному, у всех остальных нашлись куда более важные дела. Флейта с Артуром принялись менять повязки, а Нивел решил досмотреть прерванный сон, вот и пришлось оставшемуся без дела гному снова браться за работу. Пархавиэль даже не понимал, зачем нужно прятать остатки трапезы, но добросовестно копался под кустом, проклиная тот миг, когда из-за угла дома на него вылетела растрепанная Флейта.

Судьба опять сыграла с ним злую шутку, как будто испытывая на прочность его силу воли и характер. Прошел бы он мимо того дома чуть раньше или, наоборот, чуть позже, спокойно посапывал бы сейчас в карете, везомый лошадками на восток, к границе Кании, не пришлось бы ему копаться в земле и мучить себя сомнениями: «А не бросить ли мне всех, не последовать ли примеру Флейты, решившей, что их пути разошлись, и без зазрений совести оставившей гнома с магом сразу после драки в альмирском соборе?»

Конечно, никто бы не заставил гнома силой путешествовать с людьми, но мысль, что он покинет Нивела, бросит в компании воров, не давала покоя. Убедить паренька сбежать не представлялось возможным, да и идея-то эта отдавала каким-то противным гному душком. Формально не предательство, не измена, но определенно не честный поступок, тем более что парень уже дал обещание доставить компанию в Нисс.

«Ничего, стерплю как-нибудь, только не надо давать на шею садиться, да и лысый чем меньше пасть разевает, тем лучше, – решил все-таки остаться с компанией гном и поклялся себе больше никогда ни для кого не готовить. – Стоит дать слабину, и тут же дюжина доброхотов на шею работяге усядется. Нет уж, не такой я дурень, чтоб за других потеть!»

Новая жизненная позиция вступила в силу тут же, как только объедки были захоронены под кустом. Смочив ладони и горло последними каплями самогона, гном удобно устроился на козлах кареты и спокойно заснул, не обращая внимания на назойливое тарахтение Флейты, что для бедных лошадок, щипавших невкусную травку и сухую кору, нужно было где-то раздобыть овса.

Проснулся Пархавиэль часа через три, когда уже наступил вечер. Ленивые люди как-то умудрились решить проблему с голодными животными и без него. Ржа и отгоняя хвостами настырных мошек, лошади дожевывали свой дневной рацион, скорее всего сворованный из ближайшего деревенского амбара. Нивел до сих пор отсыпался в карете, а чтобы Флейта изменила принципам и что-нибудь купила, гном в жизни не поверил бы. Гораздо проще и привычнее для воровки было стащить, чем разыскивать хозяина и платить, тем более что деньги водились только у паренька, которого девушка явно не осмелилась потревожить по такому ерундовому поводу.

Состояние раненого заметно улучшилось. На щеках Артура появился здоровый румянец, а в глазах – блеск азарта. Еще слегка пошатываясь, с трудом передвигая ноги, пират уже пытался командовать и требовал немедленно тронуться в путь. Конечно, ехать в ночь – только обрекать свои бока на лишние кочки и ухабы, но оставаться на одном месте слишком долго было опасно, тем более в лесу, находившемся всего в часе езды от ворот Торалиса. Пархавиэль не перечил, он полностью разделял опасения пирата, хотя прекрасно понимал, что компаньонами двигал не страх быть пойманными, а желание как можно быстрее догнать бертокского шпиона, добраться до Нисса еще до того, как выйдет в море его корабль.

Нивел проснулся, и компания тронулась в путь. Сборов как таковых не было, поскольку собирать путникам было нечего: только впрячь лошадей и закинуть под сиденье кареты остатки порезанной на лоскутки скатерти.

Пархавиэль попросился на козлы, хотя и не умел управлять лошадьми. Мягкая овчина сиденья понравилась гному, да и киснуть внутри кареты, наблюдая, как Флейта кудахчет и вертится вокруг Артура, как заботливая мамаша над больным ребенком, не хотелось. Над Зингершульцо никто никогда не сюсюкал, за ним никто никогда не ухаживал, ему было обидно, и что-то внутри тянуло устроить склоку. Зная, что все равно не выдержит, начнутся пререкания, а потом, возможно, пойдут в ход и кулаки, Зингершульцо решил не искушать судьбу и ехать вместе с Нивелом.

Вначале, в первые минуты пути, ему понравился вид, открывшийся с козел кареты. Дорога была как на ладони, от бьющего в лицо ветра и расстилавшихся вокруг лесных просторов захватывало дух. В экипажах гном и доэтого ездил, но обзор из бокового окошка был не тот, да и новые ощущения было трудно описать словами. Десятиминутная поездка по лесной дороге заметно улучшила настроение гнома, через четверть часа он начал расспрашивать Нивела, как управлять лошадьми, а через полчаса взял в руки поводья и заявил удивленному пареньку, что с его простудой лучше поехать в карете. Нивел обрадовался внезапному предложению, тем более что сонливость и вялость упорно не хотели покидать молодой организм. Получив от гнома ценные указания, что если попутчики начнут его обижать, нужно кричать и стучать в стенку кулаками, юноша перебрался внутрь экипажа.

Конечно, жители Самбории встречали гномов не часто, а уж на козлах и подавно не видели, но местность была пустынной: справа – лес, слева – речка и озеро, впереди – уходящая вдаль лента дороги, на которой не было видно ни души; Пархавиэль не боялся, что его скромная персона, управляющая лошадьми, вызовет нежелательный интерес и навлечет неприятности на странствующую компанию.

Однако удовольствие от поездки было омрачено прискорбным для гнома фактом. Изнутри кареты стали доноситься громкие голоса оживленно беседующих спутников, шум дружеского спора и раскатистый, звонкий смех Флейты. Нивел хорошо поладил с воровской компанией, Пархавиэль почувствовал, что он вскоре останется один, лишится собеседника, к которому уже успел привязаться. Одно дело путешествовать одному, а другое – быть среди людей и чувствовать себя одиноким, никому не нужным, отвергнутым и покинутым. К гному вернулись старые, уже хорошо позабытые страхи. Призраки прошлого, от которых ему удалось отвязаться в Альмире, нагнали его в пути и были готовы накинуться на скитальца с удвоенной силой. Пархавиэль испугался, что он сломается, что ему не хватит сил жить настоящим, и он затоскует по прошлому. В кошмарных снах станет являться родной Махакан, прежняя жизнь и неутомимый мучитель первой категории, гномий черт Оме Амбр с его излюбленными вариациями на рыбную тематику.

«Нет, нужно что-то делать, Я не могу допустить отдаления Нивела. Он мне нужен, я должен с кем-то общаться, должен разговаривать, а до Нисса еще так далеко!» – решивший положить конец веселью внутри кареты Пархавиэль громко стукнул широкой ладонью по крыше.

– Нив, вылазь, я дальше дороги не знаю! – соврал гном и нисколько не устыдился своего низкого поступка.

– Езжай прямо до конца поля. Там развилка будет, сверни по левой дороге, – протараторила взъерошенная голова Нивела, на миг появившаяся в окошке и снова скрывшаяся внутри экипажа.

– Нив, вылазь, говорю! – прокричал гном уже более сердито. – Нельзя же так, я впервые с лошадьми, твоя помощь нужна!

Пархавиэль остановил экипаж и, как сумасшедший, забарабанил по крыше, вызвав возмущенный ропот находившихся внутри.

– Да иду я, иду! – С этими словами Нивел неохотно показался наружу, а затем перебрался на козлы. – Ну и чем тебе помочь?

Пархавиэль не ответил, молча подстегнул лошадей, даже не удосужившись предупредить парочку пассажиров о начале движения. Лошади понеслись, карета быстро рванула вперед с места, а Флейта с Артуром разразились уймой проклятий в адрес начинающего возницы, не знавшего, что такое «прогон» и «разбег». Однако возмущенные крики да охи за спиной только порадовали гнома. Несколько синяков и шишек были весьма умеренной платой за ту беспардонную наглость, с которой воры влезли в их маленькую компанию.

– Ну, так чем же тебе помочь? – спросил Нивел, удивленно таращась на насупившегося, как объевшийся проса воробей, гнома.

– Поговорить нужно, – произнес Пархавиэль, уверенный, что из-за стука копыт и скрипа колес попутчики не услышат слов их серьезного разговора.

– Так говори, я слушаю, – пожал плечами Нивел, до которого еще не дошло, к чему же клонил Зингершульцо.

– Ты паренек умный, но чересчур открытый. Опыта тебе не хватает, в людях совершенно разбираться не умеешь, – начал с обвинения свою речь гном. – Ты ведь как рассуждал, когда из города нас вывозил. Гном дружков своих встретил, с ними в беду попал. Ты ведь меня другом считаешь, а друг друга, как известно, друг вдвойне, вот и распинаешься ты перед ними, учтивым показаться хочешь.

– Да брось ты, Парх, ничего я не распинаюсь, мы просто болтали, – начал оправдываться Нивел и хотел было успокаивающе похлопать гнома по плечу, но не осмелился.

– Просто… оно всегда так начинается… просто! Сначала просто болтаешь, потом просто вместе выпьешь да в картишки разок-другой перекинешься, а потом не успеешь опомниться, а ты уже в банде. Запомни, Нив, ничего в мире ПРОСТО не делается, все свой смысл и цель имеет, вот как!

– Ты впрямь как дядька мой, все бубнишь и бубнишь! – обиделся юноша.

– Видать, умный мужичонка, недаром книгами торгует, а не навозом! – Пархавиэлю польстило сравнение. Еще с давних пор гном восхищался и втайне завидовал тем, кто умел работать не только руками, но и головой. – Ты пойми только одно: никакие эта парочка тебе не друзья, держись от них подальше, а то еще в историю какую втянут. Я, конечно, своевольничать им не дам, но и ты не зевай. Воры да убийцы неподходящая компания для таких пареньков, как ты!

– А ты всех людей по профессиям делишь: вор, убийца, купец, стражник… Неужели кроме черного да белого никаких других цветов не различаешь?!

Нивел не зря заспорил. Пархавиэлю показалось, что парочка авантюристов уже начала оказывать дурное влияние на неокрепшие, почти детские в житейских вопросах мозги.

– Во-первых, речь не обо мне и не о тебе, а об этих людях, а во-вторых, паря, квашеное с молочным никогда не путай, от этого только в животе урчание! Вор и убийца – не профессии, а образ жизни. Вор всегда хитрит и обманывает, ищет выгоду лишь для себя и панически боится прогадать или дать себя обмануть. Своих у вора нет, как, впрочем, и чужих, есть только «полезные» и «опасные». От «опасных» он бегает, перед ними лебезит, а из «полезных» соки вытягивает, как червяк из яблока, сожрал мякоть и дальше пополз. Для них «предательство», «подлость», «низость» – пустые звуки, слова, которые ничего не значат. За горсть серебра они родную мать продадут и будут сетовать, что им недоплатили.

– Ну а убийцы? – спросил уставший от нравоучений Нивел.

– Те же самые воры, только еще хуже, поскольку для них кишки ближнему выпустить, что головку курице свернуть, притом кровопусканием не только за деньги занимаются, а также для удовольствия. Я сам многих к предкам отправил, но никогда не лишал жизни просто так, из-за плохого настроения или со скуки…

– Артур не такой, – возразил Нивел, – у него голова хоть и лысая, как коленка, но в остальном совершенно в порядке.

– В порядке, не в порядке, – проворчал гном. – Держись от них подальше. Я ведь не слышу, о чем вы там внутрях кареты шептались, вдруг они подговаривать тя на что начали!

– Да мы просто…

«…болтали», – хотел сказать Нивел, но не успел. Молодость обладает отменным зрением. Юноша заметил шагах в четырехстах впереди на дороге конный отряд и тут же затеребил возницу, показывая ему на маленькие точки на дороге;.

– А, пес-блохач тя задери! – выругался Пархавиэль в адрес то ли паренька, то ли появившихся впереди солдат.

Зингершульцо натянул поводья, осадил лошадей и стал второпях разворачивать карету. Всадники заметили его маневр и пришпорили лошадей. Шансы на успех были одинаковы: стража герцога могла бы догнать путников, а они могли бы успеть скрыться в видневшемся на горизонте леске. Началась погоня, захватывающее действо, в котором многое зависит не только от умения наездников и возницы, но и от воли капризного случая.

Дорога от Барката до Торалиса заняла чуть более двух дней. Рекордный срок, в особенности если не менять лошадей и ночевать в мягкой постели, а не дремать в седле. Эльфам было некуда спешить. Намбиниэль прекрасно понимал, что самим им в Имперскую Библиотеку не проникнуть, да и пытаться не стоило. Разницы же в том, успеет ли до их приезда Артур раздобыть манускрипт или его придется немного поторопить, не было никакой. Убий не трус, но и не дурак. Гильдия Магов, в которой он когда-то состоял, не осмеливалась совать нос на имперские территории, Джабону до него не было дела, а прочие тайные общества можно было не принимать в расчет, слишком слабы, да и ограниченны в помыслах. Отвязаться от них маг мог, лишь сообщив о планах Мансоро агентам имперской разведки, притом не из местной штаб-квартиры, а из Кархеона, но, к счастью, верных слуг Императора, цепных псов на страже интересов Короны, Мадериус еще больше боялся. Свидетели никому не нужны, от них избавляются, тем более те, кто легко может привлечь к работе лучшие умы от Эльружа до дикого восточного побережья.

«Наслаждайтесь дорогой, друзья!» – отдал приказ Мансоро своим подчиненным, и его ничуть не взволновало, что Карвабиэль с Джер удивленно переглянулись. Такого странного распоряжения они не получали от своего командира уже года два, если не более.

Как назло, отдохнуть, размяться и «насладиться» дорожными прелестями не удалось. На них не напали разбойники, хотя дорога проходила по лесистой местности, к ним не привязались ни в одном из четырех придорожных кабаков, в которых они останавливались, и даже стражи порядка вели себя как-то добродушно и вяло: ни разу не спросили проездных бумаг и не придрались к тому, что эльфы путешествуют с оружием. Одним словом, в дороге с ними ничего не приключилось, если, конечно, не считать маленького происшествия уже при въезде в Торалис.

Возле городских ворот выстроилась дли иная вереница карет и телег. Усиленный отряд стражи проводил досмотр, причем доставалось всем: и крестьянам, едущим на рынок, и важным господам, чьи экипажи обычно недосматривались. Беспрепятственно проезжали через ворота только повозки с гербами казенных служб, да и то не все, а только принадлежащие имперскому интендантству. Ожидание длилось часами, народ ругал власти и пил. Кто дорогое вино, кто зловонный самогон, но прикладывались к граненому другу все. Лошади нервно ржали и то и дело крутили гривами, пытаясь разогнать витавшие в воздухе винные пары.

К счастью, всадники и пешие странники имели приоритет. Вещей у них было мало, досматривать было почти нечего, поэтому они задерживались в клубах хмеля и свежего навоза недолго. Через четверть часа троица эльфов уже приблизилась к воротам, миновав большую часть лагеря из телег и экипажей.

Намбиниэль ехал первым и дремал в седле. Его лошадь шла медленным шагом, утыкаясь острой, породистой мордой в поражающий размерами круп старой гнедой кобылы, к тому же еще и подхрамывающей на обе задние ноги. Голова командира Джабона была пуста и туманна, он почти спал, когда внезапно возникло тревожное чувство.

Глаза эльфа мгновенно открылись и забегали по сторонам в поисках источника угрозы: прошлись по рядам карет, по спинам находившихся поблизости всадников, по безразличным лицам солдат и, наконец, нашли то, что искали. Взгляд; холодный, пронизывающий насквозь взгляд голубых глаз с серым отливом; взгляд не злой, а скорее отрешенный, от которого становится не по себе и хочется бежать без оглядки. Так смотрят на жертву только очень опытные убийцы, не позволяющие чувствам взять верх и относящиеся к процессу лишения жизни как к сложной и ответственной работе. Таких людей можно было пересчитать по пальцам, они работали редко и исключительно на королей, не опуская планку заказчиков ниже уровня министров или высших военных чинов. К счастью, Намбиниэль знал их всех в лицо, но седой старик, восседавший на телеге, был не из их числа, он вообще был крестьянином, хотя нет ничего более обманчивого, чем внешность.

Намбиниэль пришпорил коня и подъехал ближе к продолжавшему таращиться на него старику. Широкий лоб, угловатые скулы, залихватски закрученные седые усы и гладко выбритый подбородок как-то не сочетались с грязной, заляпанной жиром и навозом рубахой, стянутой на рукавах тесьмой. Старик был высок, как эльф, и походил крепостью сложения на силача Карвабиэля.

«Бывший солдат или кузнец, ведет дела в городе, поэтому бреет лицо, а не бродит заросший, как дикий хряк. Возможно, наемник, но оружия при себе не держит. Странный тип, нужно быть осторожней», – решил Мансоро, продолжая оценивать смотрящего на него снизу вверх и упорно молчавшего старика.

– Чего таращишься, мужик, дырку протрешь! – Мансоро в точности скопировал интонацию, с которой люди благородного происхождения разговаривали с крестьянами; не рабами, но и не достойными лучшего обращения простолюдинами.

– А я не на сапог, на рожу твою смотрю, – неожиданно грубо ответил крестьянин, видимо, давно не отведывавший господского батога.

– Ну и что такого в моем лице примечательного? – поинтересовался эльф, не ставший громко возмущаться и бить старика, как полагалось за хамский ответ, по голове плетью.

– Да, вспомнил я тебя, воевали мы как-то вместе…

– Ты напутал, старик, – покачал головой Мансоро. – Я в ваших армиях никогда не служил. Люди ведь как рассуждают: «Раз эльф, значит, лучник, к серьезному делу не пригоден». А у меня и глаз не меткий, да и башка от звона тетивы гудит.

– Тридцать лет назад… Сардок, Северный Катар, Виланьеза…

Мансоро понял, о чем говорил крестьянин. Для него это были не просто географические названия. Примерно тридцать лет назад эльфы подняли большое восстание, в котором активно участвовал и Намбиниэль. Кровавое пламя смуты охватило как раз эти три северные провинции.

– Я понял, понял, что с того? – проговорил скороговоркой эльф и с опаской огляделся по сторонам.

– В бою на Междуречье командира ты нашего убил, башку ему напрочь снес… – А для тебя он, старый, был прям как отец родной, – перебил дальнейшее разглагольствование Мансоро, – столь сердцу солдатскому дорог, что через треть века ты решил воспользоваться случаем и отомстить. Шум поднимешь или сам вилами в бок ткнуть попытаешься?

– Скотиной он был изрядной, солдатам продыха не давал, мучил нас каждый день, паразит окаянный, – огорошил ответом старик и наконец отвернулся.

Мансоро осмотрелся еще раз, проверяя, не слышал ли кто этого разговора, и, пришпорив коня, поехал догонять уже находившихся возле самых ворот соратников.

– Рассмотрел того старичка? – прошептал командир на ухо Карвабиэлю, как только они прошли досмотр и въехали на городские улицы.

– Разглядел, – кратко ответил рыжеволосый полуэльф, ожидая приказа. – Проследи за ним, потом доложишь. – Мансоро развернулся в седле и посмотрел на Джер. – Оставь лошадь, поброди по городу, сплетни послушай! Через три часа жду вас обоих в гостинице «Трель пересмешника». Все, разъезжаемся! – скомандовал Намбиниэль и пустил лошадь напрямую к гостинице.

Буквально через час после расставания на пороге гостиничного номера Намбиниэля появилась Джер. Добыть информацию оказалось гораздо проще, чем ожидалось. О событиях, произошедших всего день назад, трепались на каждом углу, в каждой корчме.

Группа неизвестных заговорщиков пыталась ночью проникнуть в Имперскую Библиотеку. Вероломное нападение было доблестно отбито благодаря совместным действиям роты охраны, стражников и, конечно же, имперской разведки. Что сталось с преступниками, никто не знал, каждый рассказчик фантазировал по-своему. Одни утверждали, что погибли все, и их тела были тайно закопаны в парке Библиотеки; другие говорили, что нескольких взяли в плен и посадили в городскую тюрьму; а один наиболее изощренный враль клялся, что собственными глазами видел, как четверо преступников, двое из них дети, скрылись от погони в черной карете, притом до пятого стакана вина мистический экипаж загадочным образом растаял в воздухе, а после шестого – улетел, несомый четверкой крылатых двухголовых коней.

– Значит, слуга Мадериуса успел навестить Библиотеку, – задумчиво прошептал Мансоро. – Интересно, достал ли он манускрипт и жив ли вообще?

– Возвращаемся в Баркат? – поинтересовалась Джер.

– Нет, мы остаемся и попытаемся разузнать правду. Что именно произошло той ночью, где манускрипт и что известно врагу?

– Неужели ты думаешь, что канцелярия герцога вывесит подробный отчет о случившемся на рыночной площади?

– Вывесит, конечно, вывесит, чтобы народ успокоить. Только мы его читать не будем, к чему нам людские вымыслы? Нам и своих, эльфийских сказок хватает. – Намбиниэль вдруг вспомнил о встрече с бывшими собратьями по оружию в лесу. – Нам нужна подробная и достоверная информация из первых уст, и я знаю, как ее получить.

– Уж не хочешь ли ты…

– Именно. – Голос Мансоро преисполнился решительности. – Этой ночью мы нанесем визит в штаб-квартиру имперской разведки. Если повезет, то узнаем, что на самом деле произошло, потом решим, как действовать дальше.

– Но это… это самоубийство. – Джер была напугана решительностью и безрассудством командира.

– Только на первый взгляд, только на первый… – тихо произнес Намбиниэль, продолжая размышлять над чем-то. – Рота гвардейцев наверняка взята целиком под стражу. Ищейки будут долго проверять, нет ли в рядах охраны предателя, попытаются использовать факт нападения в своих меркантильных целях, то есть в придворных интригах, а чтобы получить или достоверно подтасовать факты, нужно время. Разбирательство и пытки солдат затянутся на несколько дней, значит…

– …значит, Библиотеку будет пока охранять кто-то другой. – На красивом лице Джер заиграла улыбка, девушка уже поняла, что задумал ее отважный, но чрезвычайно расчетливый командир.

– Людей у них не хватит на все посты, тем более что герцогской страже и местным сыскарям особо важные участки не доверят.

Мансоро прекратил расхаживать по комнате и развалился на кровати, жестом пригласив Джер улечься рядом или занять место в кресле возле камина. Немного поколебавшись, эльфийская красавица выбрала кресло. Не то настроение, чтобы предаваться банальным глупостям, тем более когда в незапертую дверь в любой миг мог ворваться Карвабиэль или кто-то другой, столь же бестактный.

– Полковник Фонжеро, куратор провинции в имперской разведке, явно поставил на самые ответственные посты своих людей. Положение остается напряженным, и он не осмелится покинуть город. Слишком много завистников у старого пса, ему нужно постоянно доказывать свою резвость и прыть, чтобы не угодить раньше времени в отставку и не лишиться почетных привилегий. Днем он будет усердно гонять своих подчиненных, активно участвовать в допросах, утомится и заночует в штаб-квартире. Вот и ответы на все наши вопросы – почти пустое логово разведки, в котором будет не более десяти солдат охраны и дряхлый полковник, который весьма наслышан о жестокости эльфов. Мы ведь не разочаруем старичка? – Намбиниэль хитро улыбнулся, отчего вдруг стал похожим на сытого, довольного жизнью кота, выевшего полную миску сметаны и с важным видом ожидающего добавки.

– Опять спектакль?

– Да нет. Старичок может оказаться вздорным, так что, возможно, придется не только пугать. Тебя это смущает?

– Меня нет, хотя и особого восторга не вызывает. – Джер была противна сама мысль принимать участие в пытках, но в некоторых случаях без крови и грязи было не обойтись. Утешало лишь то, что игра велась честно. Не только эльфы пытали врагов, но и в застенках имперской разведки творились ужасные вещи.

Разговор был окончен, цель и средства определены, но заговорщики не спешили расходиться. Они ждали возвращения Карвабиэля и уже стали всерьез волноваться, когда прошли отпущенные ему для слежки за стариком три часа. Наконец-то дверь распахнулась, на пороге стоял растрепанный и вспотевший, как скакун после забега, полуэльф.

– Старичок не прост, и никакой он не крестьянин, – заинтриговал соратников Карвабиэль и прежде, чем представить отчет командиру, оросил свое богатырское тело ведром холодной воды.

– Кто он? – задал вопрос Мансоро, терпеливо выждав, пока его солдат не закончит водные процедуры и не утолит жажду из кувшина с вином.

– Шпион он или наемный убийца, точно не понял. Лучше я все по порядку расскажу, а вы уже вдвоем как-нибудь сообразите, какого полета эта усатая птичка.

– Хорошо, но только без отступлений на тему, какие в Торалисе красивые женщины, – язвительно заметила Джер, знавшая не понаслышке о слабости напарника к противоположному полу.

– Женщины, женщины, – проворчал Карвабиэль, уставший от бесконечных издевательств и упреков. – Лучшая женщина – это кровать: на нее падаешь, а она не задает лишних вопросов.

– Хватит, надоели оба! Давай по существу! – вмешался Мансоро, зная, что словесная перепалка могла продлиться до бесконечности.

– Значит, так. Проследил я за ним. Старик как в город въехал, так сразу не на рынок подался, а на конный двор. Там телегу продал, а лошадь в стойло поставил.

– Может быть, тоже продал? – предположила Джер.

– В том-то и дело, что нет. Он конюху заплатил и долго объяснял, каким овсом ее нужно кормить. Я краем уха слышал, как они ругались, а потом старик на что-то осерчал и оплеуху отвесил, да такую, что бедный прислужник аж к изгороди отлетел.

– Понятно, дальше, – произнес Мансоро и тут же стал рассуждать вслух: – Само по себе это еще ничего не значит. Телега у него была пустая, я еще удивился, но он мог не по торговым делам в город поехать, а телегу уж так, заодно прихватить, чтоб продать…

– Ага, по делам. – Карвабиэль явно сомневался в этом предположении. – Слушай дальше и поймешь, по каким таким делам! Наш «дружок» отправился на постоялый двор, самый дешевый и вонючий во всем городе. Мне даже возле его изгороди стоять противно было. Ну так вот, около часа прошло, и он наконец вышел. Я его даже сразу не признал: одежонку ладную справил, плечи расправил, подрос как-то, и вот еще чего вам скажу! – Карвабиэль сделал эффектную паузу, чтобы лучше передать свое удивление окружающим. – Никакой этот паршивец не старик, лет пятьдесят – пятьдесят пять, не больше. Тело здоровенное, крепкое, в самом, так сказать, соку. В общем, женщинам такие ветераны о-го-го как нравятся!

– А ты почем знаешь? – спросила Джер, но Мансоро резко стукнул кулаком по крышке табурета, выразив тем самым без слов свое крайнее недовольство.

– Значит, годков двадцать скинул?

– Если не больше. – Карвабиэль протяжно шмыгнул носом. – Он не только статный, но и сильный. Не каждый задира с ним в кулачном бою сойдется, а уж на оружии тоже мало кто рискнет. Да, забыл сказать, меч у него двуручный за спиной висит и еще пара кинжалов имеется: один на поясе, а второй за голенищем.

– Куда направился? – Пока Мансоро задавал наводящие вопросы, его мозг судорожно работал, пытаясь просчитать, была ли их встреча у ворот случайностью или псевдостарик все же наемный убийца, подосланный кем-то из его врагов.

– Сначала в кабак, потом по городу прошелся и в бордель. Дожидаться я уж не стал, извините.

– А что же слежку внутри не продолжил? – не удержалась Джер.

– Я с честными куртизанками не связываюсь, предпочитаю кокетливых распутниц, – мгновенно выпалил давнишнюю заготовку Карвабиэль. – А вообще-то, командир, есть еще одна деталь. Как сказать, не знаю, могу ошибиться.

– Говори, говори! Лучше уж ляпнуть откровенную глупость, чем замолчать важный факт.

– Его одежда, она очень похожа на форму, без знаков различия, но все же…

– Наверное, раньше был солдатом, – предположил Мансоро, – обычное дело. Старый вояка решил подзаработать деньжат.

– В том-то и дело, что форма не армейская и не здешняя. Похоже, наш «друг» был когда-то лейтенантом имперской береговой охраны.

В маленькой комнатке воцарилось напряженное молчание. Никто из троих не мог даже предположить, какую такую рыбу собрался ловить вышедший в отставку офицер в Самбории, в провинции, далекой от моря, где не водилось ни контрабандистов, ни морских разбойников.

Сзади доносился топот копыт, сливающийся в монотонный гул, и уже подзабытый гномом свист стрел. Пархавиэль гнал лошадей и старался не думать о том, что одна из посланниц смерти может вонзиться в спину или затылок. Рядом трясся от страха Нивел. Паренек согнулся в три погибели, и если было бы возможно, непременно залез бы под козлы. У Пархавиэля не было времени, он неустанно хлестал кнутом по бокам лошадей и не мог отвлечься даже на секунду, чтобы объяснить впервые попавшему в настоящую переделку юноше, что, сколько ни сгибайся, сколько ни засовывай голову между колен, а ничего от этого не изменится. Стреле без разницы, куда вонзиться: в бок, в спину или мягкую ягодичную ткань; мишени по большому счету тоже. Карета мчалась на максимальной скорости, и любое, пусть даже скользящее касание стрелы обязательно привело бы к падению на дорогу. А там переломанные кости да позвонки, если же повезет и останешься жив, то конские копыта довершат дело, тем более что поднятое экипажем облако пыли снижало видимость почти до нуля. Даже если преследователи и захотят тебя объехать, то все равно не увидят в застилающей глаза и забивающейся в нос пыли. Единственная надежда на счастливый исход заключалась в продолжении бешеной скачки. Чем выше скорость, тем больше облако пыли, и тем труднее лучникам попасть. До леса оставалось уже немного, каких-то сто, может, сто двадцать шагов. Конный отряд медленно, но верно сокращал отрыв. И возница, и его пассажиры прекрасно понимали, что долго погоня не продлится. Лошади стали сдавать и вот-вот должны были пасть замертво. Вопрос состоял лишь в том, когда и где. Если до леса, то они погибли, а если на лесной дороге, посреди густых зарослей и деревьев, то у путников был шанс, бросив карету, скрыться оврагами.

В оглушающей какофонии шумов и скрипов послышался новый звук. Интуиция подсказала Зингершульцо, что сломалась подвеска. Еще минута-другая, и карета разлетится на части, их убьют не стрелы и не мечи, а сокрушительная сила удара. Нужно было срочно тормозить, тем более что до окраины леса они уже добрались.

Сильная рука гнома натянула поводья, лошади стали замедлять бег. Сзади раздались возмущенные крики, две пары кулаков забарабанили по крыше кареты. Флейта с Артуром не поняли, в чем дело, и пытались вразумить бестолкового кучера, но Пархавиэлю не было дела до их выкриков, как, впрочем, и мнения. Он знал, что должен был делать.

Повернувшись назад и выждав момент, когда они ненадолго скрылись за деревьями от почти догнавших их преследователей, гном резко затормозил и столкнул Нивела с козел в овраг. Парень не успел даже и ахнуть, как его тело закрутилось в воздухе, а затем, ломая ветки, скрылось в зарослях. Не дождавшись шлепка окончательного падения, Зингершульцо вновь захлестал по бокам лошадей. Карета тронулась, на этот раз недостаточно быстро, но все же ощутимо для тех, кто находился внутри.

Впервые взявшемуся за вожжи вознице удалось выжать из старой развалины на колесах все, на что она была только способна. Карета проехала еще сорок – пятьдесят шагов, а затем заднее правое колесо попало в рытвину на обочине. Послышался жуткий хруст – преддверие сильного толчка, последовавшего буквально через долю секунды. Карета завалилась на правый бок и, проехав еще пару шагов на обломке колеса, врезалась в растущую возле дороги осину. Невидимая рука инерции схватила гнома за шкирку и вышвырнула с козел. Правда, летел он недолго, толстая ветка дерева вонзилась в грудь, переломав несколько ребер. На миг Пархавиэль повис на раскачивающейся преграде, а затем свалился вниз, ударился лбом о пень и потерял сознание.

Почти одновременно с тем, как заросший мхом пень подвергся коварному нападению крепкой лобовой кости и дал трещину сразу в четырех местах, к карете подъехали всадники. Их было четверо, затем подтянулись еще семеро, отставших во время скачки. Доспехи и надетые поверх них яке были намного проще, чем у стражников в Торалисе, хотя на них также красовался герб Самбории: золотистый лев, давящий когтистой лапой голову какого-то пресмыкающегося: то ли огромной ящерицы, то ли бескрылого и оголодавшего дракона. Разница в обмундировании объяснялась просто: солдаты были не из столичного гарнизона, а из форта маленького городка, до которого четверо путников не доехали всего семь или восемь миль.

По внешнему виду было трудно определить, кого больше измотала погоня: взмыленных лошадей или обливавшихся потом под тяжелыми кольчугами стражников. Тем не менее трое резво соскочили с коней и, обнажив мечи, кинулись к лежащей на боку карете. Злополучный замок дверцы опять заклинило. Служивый люд не стал церемониться, один стражник просунул в щель между дверцей и корпусом кареты меч, а двое его товарищей дружно рванули ее на себя. Почти одновременно вся троица заглянула внутрь и застыла в недоумении.

– Нет его! – выкрикнул солдат с сединой на висках и, разозлившись, пнул сапогом еще вращающееся колесо кареты.

– Кто там? – спросил один из оставшихся в седле всадников, на плече которого виднелся помятый шеврон.

– Девка какая-то да мужик голый.

– Как голый?! – удивился то ли сержант, то ли капрал и смачно сплюнул с расстройства на землю. – Ну, почти голый… по пояс. Раненый он, в повязках весь, видать, тоже бандюга.

– Тащите сюда обоих, разберемся, и про гномюгу в кустах не забудьте! – выкрикнул старший патруля, жестом отдавая распоряжение, двоим проверить дорогу, а остальным спешиться и помочь с вытаскиванием наружу тел.

Пархавиэль пришел в сознание, когда его подняли за руки, за ноги, а затем понесли. К счастью, он сразу правильно оценил ситуацию и не стал осложнять свое положение ретивым брыканием. Артур с Флейтой тоже не оказали сопротивления, хотя с ними обошлись намного деликатнее: помогли выбраться и даже не связали, не то чтобы распускать руки.

– Кто такие?! Почему убегали?! – задал вопрос командир, наблюдая, как тело Пархавиэля грузно шлепнулось и тут же заворочалось в дорожной грязи.

– За разбойников вас приняли, на нас утром уже напали, – соврал еле стоявший на ногах Артур и махнул рукой в сторону леса. – Все забрали, душегубы, одежду, деньги, драгоценности… Хорошо, что в живых оставили да лошадей не увели.

Стражники многозначительно переглянулись. С зимы по окрестным лесам не бродило ни одной банды. Возвращение из Кархеона в свой замок графа Карвола напугало разбойничий сброд гораздо сильнее, чем участившиеся карательные рейды и показательные казни на городских площадях. О молодом графе шла дурная молва. «Слишком жесток, чересчур напорист, сметает каждого, кто встает у него на пути, не гнушается любыми средствами для достижения цели», – шепталась местная знать, строя предположения одно невероятнее другого, почему их соседа прогнали из столицы и строжайше запретили ему появляться при дворе. Преступники не бывали на балах и не слушали светских сплетен, но вид челяди графа их впечатлил. Эта банда была куда многочисленнее и опаснее любой разбойничьей шайки, только самоубийца мог отважиться озорничать в графских лесах.

При данных обстоятельствах слова голого по пояс мужчины могли означать только одно: он врал, но врал чересчур неумело. Ни один из местных преступников не осмелился бы нести подобную чушь, да еще с серьезным выражением лица.

– Сами-то откуда? – после недолгой, но искусной игры в гляделки спросил сержант стражи.

– Все бумаги тоже забрали, – брякнула невпопад Флейта, за что и получила звонкий шлепок пониже спины от стоявшего позади солдата.

– Молчи, девка! Отвечать будешь, когда я спрошу! – объяснил командир причину нанесенного оскорбления, а затем перевел взгляд на Артура.

– Эльруж, – на этот раз уже убедительнее соврал Артур и предвосхитил последующий вопрос, – едем в Канию, к родственникам.

– Да хоть к плешивому магу! – вдруг рассмеялся сержант и небрежно махнул рукой, приказывая своим людям трогаться в путь. – Значит, так, странники убогие, врать-то вы, конечно, врете, не мешало б вас с собой в город забрать, да только возиться неохота, поэтому и отпускаем. Если еще раз с чем попадетесь, разбираться не станем, вздернем на самом высоком суку. Понял, коленоголовый?!

Артур отвел взгляд и кивнул. Ярость душила пирата, но ему приходилось держать себя в руках и не отвечать на оскорбление.

– Слышь, скажи напоследок, – сержант нагнулся в седле и перешел на едва разборчивый шепот, как будто не доверял своим собственным солдатам, – ты, может, девка твоя, иль тот недомерок, что у тя под ногами валяется, капитана гвардейского на дороге не видели?

Трое отпущенных пленников одновременно замотали головами, вызвав приступ неудержимого хохота у солдат.

– Ну, нет так нет, на сей раз верю. – Сержант выпрямился и пришпорил коня.

Однако отъехать отряду далеко не удалось, из-за поворота дороги прямо на них вылетели трое всадников. Они были с оружием и в доспехах, на плече каждого была вышита вызывающая с точки зрения имперской геральдики эмблема сокол, подлетающий к солнцу. Изображать на гербах небесное светило, символ имперской власти, не могли даже вельможи, – состоящие в близком родстве с Императором. Но почему-то род Карволов вот уже более двухсот лет игнорировал это правило, дерзко ссылаясь на то, что это вовсе не солнце, а очень яркая луна.

– Кто старший, крысы казенные?! – выкрикнул самый молодой и несдержанный на язык графский вассал.

Двое других медленно достали из ножен оружие и застыли в угрожающих позах. Артур удрученно покачал головой. По мнению бывалого пирата, вести себя так было чрезвычайно неосмотрительно, в особенности на пустынной лесной дороге и когда на стороне оппонента почти четырехкратный перевес.

– Закрой пасть, сопляк, не видишь, что ли, перед тобой стража герцога! Прочь с дороги! – Сержант явно не собирался церемониться и вступать в утомительные дебаты на тему, чей это лес и кто в нем имеет больше прав.

Легкий взмах руки командира, и стражники, все как один, обнажили мечи. Флейта настойчиво потянула за руку Артура и недвусмысленно покосилась на лес, но пират отрицательно покачал головой. Бежать было невозможно: перевернутая набок карета заграждала кратчайший путь, а пока путники ее обегали бы, всадники успели бы зарубить их. Нечего и говорить, что при данных обстоятельствах не только бегство, но и любое резкое движение было бы неправильно истолковано вооруженными людьми. Даже вспыльчивый гном сидел на земле и не решался подняться. Они могли только ждать, тем более что исход схватки не вызывал сомнений.

– Здесь я закон! – ехидно ухмыльнулся молодой наемник, преградив стражникам путь. – Вы не в городе, олухи, а в лесу, принадлежащем графу Карволу. Хозяин не любит, когда по его владениям мотается всякий сброд, да еще занимается грабежом. – Юноша кивнул в сторону перевернутой кареты. – Что, стало скучно за крепостной стеной сидеть, решили на чужих землях слегка поразвлечься?!

– Я слуга герцога, выполняю его приказы, и отчитываться тоже только перед ним буду. А ты, молокосос, мне надоел. Давай сюда меч, поедешь с нами, в тюрьму. Именем герцога, я арестовываю тебя за оскорбление властей!

– Нужен мой меч? На, возьми. – Молодой наемник как ни в чем не бывало пожал плечами, протянул сержанту крестовиной вперед меч, а потом быстро подкинул его в воздухе, ловко перехватил у основания и метнул в сержанта.

Острое лезвие вонзилось в горло всего в сантиметре над верхними звеньями кольчуги. Тело командира отряда упало на землю, стражники растерянно переглянулись, а затем кинулись в бой.

– Вот теперь пора! – крикнул Артур и, прихрамывая, бросился к лесу.

Флейта тоже поспешила спрыгнуть в придорожный овраг, и только Пархавиэль продолжал сидеть и отрешенно наблюдать за ходом ожесточенной схватки. Голова гнома раскалывалась, в ушах блуждали гулкие шумы, а очертания предметов расплывались перед глазами. Зингершульцо казалось, что на лесном пятачке сражается целый кавалерийский полк, гном хотел подняться, но не мог решить, к какой из трех карет бежать. В конце концов, осознав, что тянуть с отступлением больше нельзя, Пархавиэль перевернулся на четвереньки и, волоча по земле выпирающий живот, пополз в сторону крайней левой кареты. Это решение было принято наугад, только потому, что до левой кареты гному показалось намного ближе. Умудрившись каким-то чудом проползти сквозь карету и ни разу не стукнуться лбом о стволы пляшущих перед глазами деревьев, Зингершульцо дополз до края оврага и кубарем свалился вниз, где и потерял сознание среди смеющихся над ним лопухов и грибов размером с собаку.

Эльфийских заговорщиков почему-то не удивило, что их командир в очередной раз оказался прав. В сером, мрачном особняке имперской разведки, по странной прихоти городских властей находившемся не на окраине города возле тюрьмы, а между дворцом герцога и театром, дежурило не более десяти человек. Свет горел лишь в окнах первого этажа и третьего, где располагались аскетические по меркам столичной, да и местной знати апартаменты полковника Фонжеро.

Маленький, седой старичок в полковничьих эполетах и вечно помятом мундире слыл живой легендой имперского сыска и был не меньшей достопримечательностью Торалива, чем Дворец Искусств или Имперская Библиотека. Перечень заслуг добродушного с виду старичка не вместил бы в себя самый толстый талмуд. За последние пятьдесят лет в Империи не произошло ни одного знаменательного события, в котором так или иначе не поучаствовал коварный маркиз Фонжеро. Однако годы взяли свое: сначала молодое поколение придворных интриганов выжило полковника из столицы, а последовавшие их примеру местные доброхоты вот уже пять лет, как безуспешно пытались отправить одряхлевшего ветерана на давно заслуженный покой. Но, несмотря на происки врагов и козни завистливых клеветников, старый служака умудрялся быть на плаву, опровергая и отводя от себя тщательно подготовленные обвинения в казнокрадстве, злоупотреблении властью и, конечно же, государственной измене.

– Ну что ж, похоже, старый пес наконец-то совершил роковую ошибку, – самоуверенно заявила Джер, согревая дыханием онемевшие на ночном морозе руки. – Поздравляю, господа, мы войдем в историю, как герои, положившие конец злодеяниям старого негодяя.

– Войти-то в историю легко, вот выйти живыми не всегда удается, – пробурчал в ответ не разделяющий оптимизма боевой подруги Карвабиэль.

Намбиниэль промолчал, боясь спугнуть легкокрылую удачу. Пока все складывалось хорошо: опустевшее здание штаб-квартиры; пара собак, разгуливавших в парке за изгородью; сонная охрана, наверняка чешущая языками под бутылочку кислого винца; и дремлющий старичок наверху – цель их незваного визита. Но что-то подсказывало Мансоро, что где-то скрыт подвох, маленькое, подленькое «но», способное изменить расклад карт не в их пользу. По крайней мере он еще ни разу не видел, чтобы Карвабиэль так нервничал, а у полуэльфа был нюх на ловушки, засады и прочие пакости судьбы.

– Нечего больше ждать, пошли! – едва слышно произнес Мансоро и ловко взобрался на изгородь.

Товарищи последовали его примеру, не забыв надеть маски и запахнуть глухие плащи. Собаки сразу почувствовали присутствие чужаков, но не залаяли и не кинулись на них, а, жалобно скуля, забились по будкам. Эльфийская косметика славилась по всему миру, ее использовали и эльфы, и люди для ухода за кожей лица и рук, но только агенты Джабона знали секрет приготовления порошков, мгновенно распространявших в воздухе запах умершего тела. Собаки, как и их дикие сородичи, волки, боятся аромата смерти, они чуют его и убегают, трусливо поджав хвосты. Врожденный инстинкт сильнее фокусов дрессировки, как у людей желание плотских утех всегда побеждает глас холодного рассудка.

Быстро проскользнув между деревьями ночного парка, три закутанных в плащи силуэта застыли возле стены под окном. Внешней охраны не было, а свет горел всего в одной комнате. Шпионы Императора были слишком самоуверенны. Они не предполагали, что найдутся безумцы, осмелившиеся напасть на их штаб-квартиру, да еще в Торалисе, «городе верноподданных идиотов», как любили называть при дворе столицу Самбории, обитель витавших в сфере высокого, то есть ученых мужей, и прекрасного – художников, поэтов, музыкантов и прочих глубоко аполитичных личностей.

– Влезаем, третья комната направо, затем наверх, сразу на третий этаж… Все, как всегда! – экономя на связующих словах, отдал распоряжение Мансоро и, окутав руку плащом, разбил стекло.

Оружейная, а эльфам посчастливилось влезть именно туда, оказалась совершенно пустой. Прихватив на ходу по одноручному мечу, Джер и Карвабиэль поспешили за Мансоро в такой же темный и безлюдный коридор. Они тихо крались мимо запертых на тяжелые засовы дверей, и каждого ужасно радовала мысль, что они попали в обитель имперской власти поздней ночью, а не днем, когда вокруг было бы полно ненавистных красно-черных мундиров, а из-за дверей веяло сыростью, мучениями и преждевременной смертью.

Всего двое из семерых стражников успели вскочить из-за заставленного бутылками стола, когда дверь слетела с петель и в комнату ворвались диверсанты-эльфы. Пятеро их товарищей умерли сразу, пронзенные мечами и застигнутые летучими лезвиями метательных ножей. Запоздалая попытка выхватить оружие не увенчалась успехом: стражник слева упал на стол с кинжалом в боку, это постаралась ловко перепрыгнувшая через стол Джер, а тот, что был справа, откинулся на спину, пригвожденный к стулу брошенным мечом Мансоро. Сопротивление охраны было подавлено, так и не начавшись. Вряд ли в здании остался кто-то еще, кроме дремлющего на мягких подушках коварного старичка да пары скучающих под его дверью лакеев.

– Командир! – пытался остановить решительно направившегося к лестнице наверх Мансоро снова занервничавший Карвабиэль.

– Ты абсолютно прав, дружище! Мне тоже кажется, что все складывается слишком удачно и просто, – не оборачиваясь, ответил на ходу Намбиниэль, – но уж если пришли, нужно пойти до конца. Чутье чутьем, а проблемы за нас никто не решит. Не думаешь же ты, что всего лишь из-за смутных подозрений я откажусь от наполовину сделанного дела?!

Карвабиэль не решился спорить, тем более что фанатично преданная делу великих перемен и своему отважному учителю Джер не встала бы на сторону струсившего полукровки, руководствующегося не столько силой разума, сколько зовом инстинктов, доставшихся по наследству от недоразвитых человеческих предков.

Конечно, обладать природным чутьем, уважительно называемым людьми интуицией, совсем не плохо. Однако логика и трезвый расчет намного лучше, поскольку позволяют не почувствовать опасность, а вычислить ее, предвидеть ходпротивника, а значит, и знать, как с ним бороться.

Уже почти поднявшись на третий этаж, Мансоро понял, чего он не учел, нашел последний кусок мозаики, случайно выпавший и чуть не испортивший картину почти идеального преступления.

На третьем этаже здания находились апартаменты полковника Фонжеро. Как точно были расположены комнаты, эльф не знал, но обычно высокие имперские чины старались расположить кабинет подальше от спальни, чтобы не в меру любопытные фаворитки не совали напудренные носы в казенные бумаги. Естественно, семидесятипятилетнему маркизу было не до любовных утех, но статус обязывал водить к себе женщин. Сильное мужское начало всегда ценилось среди людей, как на войне, так и в политике. Карьера несчастного, утратившего его по старости лет или по иным причинам, мгновенно катилась под откос. Люди не хотели подчиняться немощным да слабым в плане продолжении рода, хотя почему-то боялись признаться себе в этом; вместо того чтобы открыто сказать правду в глаза, искали глупые предлоги, чтобы избавиться от военачальника или министра, виновного лишь в том, что уже «не мог».

Семьдесят пять лет – до этого возраста люди доживают редко. Войны, эпидемии, интриги и прочие превратности судьбы заметно укорачивают и так недолгий век. Маркиз уже давно не ценил свою жизнь, зная, что в любой миг может оказаться в могиле, вследствие как внезапной закупорки сосудов, так и иных естественных причин. Изношенный организм пока еще работал, но его хозяин прекрасно понимал, что может не проснуться в любое утро.

Стариков мало волнует, сколько они еще протянут, тем более если жизнь была бурной, переполненной яркими событиями. Их не очень интересует, что скажут на пышных похоронах современники. Другое дело – мнение потомков. Те, кто купался в славе при жизни, хотят, чтоб о них не забыли и после смерти. Оставить свой след в истории, занять достойное место среди великих мужей прошлого – вот что волновало полковника Фонжеро гораздо сильнее, чем забота о ноющих ранах и о медленно угасающем теле. Маркиз не считал нужным держать охрану возле спальни, но в кабинете, где находились не только служебные, но и его личные архивы, напоминания потомкам о деяниях далеко не заурядного предка, непременно дежурило несколько солдат. Если бы эльфы сразу вошли в спальню и принялись пытать старика, то стража из кабинета напала бы со спины, предварительно подняв шум и послав за подмогой.

– Ищем кабинет! Осторожно, там должны быть солдаты! – предупредил командир и, ступая с пятки на носок, скрылся за дверью апартаментов, занимавших весь третий этаж.

Пархавиэль очнулся уже ночью. «Как у нас в Махакане, если факелы загасить. Что-то вдали светится, а что именно, не понять», – подумал гном, садясь на сырую траву и ощупывая раскалывающуюся на части голову. Несмотря на жуткую боль в висках и затылке, на широком лбу не было даже царапины, руки остались целыми, ноги тоже не пострадали от ускоренного спуска, если не принимать в расчет порванных брюк и маленькой ссадины на левой коленке. «Счастливчик», – рассмеялся Пархавиэль и, кряхтя поднявшись на ноги, стал карабкаться по почти отвесному склону наверх, туда, где должна была проходить дорога и лежать на боку разбитая карета. Борьба с рыхлой, уходящей из-под ног землей продлилась недолго, на помощь гному пришли ветки и торчащие из почвы корни деревьев, за которые он то хватался руками, то опирался непропорционально короткими, но сильными ногами, а иногда и впивался зубами.

Карета осталась на месте, лошадей победители схватки, конечно же, увели, не поленившись нагрузить их амуницией и телами погибших сослуживцев. Зингершульцо не помнил, что точно произошло. Кто-то, вроде бы стражники вытащили его на дорогу и бросили в грязь, затем им троим задавали какие-то вопросы, потом началась драка, но кто напал на конный отряд стражи, Пархавиэль вспомнить не мог. Трава возле дороги была смята, земля перерыта, как будто на ней топтался табун лошадей, хотя, впрочем, так оно и было. Под светом необычайно яркой луны зловеще блестели лужи запекшейся крови, а на дереве возле кареты мерно раскачивались два мертвеца.

«Победила стража, а дрались они не с разбойниками», – пришел к заключению гном, всмотревшись в разорванные, окровавленные одежды повешенных. Своих убитых стражники забрали с собой, поэтому какие потери понес отряд, сказать было нельзя. Однако бой был жестоким, на теле каждого из мотающегося на суку трупа было видно по десятку рубленых и колотых ран, в большинстве своем смертельных. Стражники повесили уже мертвых. Так люди делали во время войн и восстаний, для острастки и устрашения врагов. Пархавиэль когда-то слышал об этом, то ли от Мартина, то ли от кого-то другого, но сейчас уже не мог припомнить.

Опечаленный гном крепко обхватил руками все еще гудевшую голову и уселся на обочине. Что делать дальше, он не знал. Жизнь только начала налаживаться, но зловредная судьба опять загнала его в тупик. Экипаж разбит, Артур с Флейтой пропали, к счастью, их трупов ни на дороге, ни на деревьях не было, а стражники наверняка не стали брать их с собой. Нивел спасся, слуги герцога не могли заметить, как он спихнул парня с козел кареты, но где его искать, было не ясно. За лесом начиналось поле, туда Нивел точно не пошел бы, оставаться на дороге пареньку было тоже опасно. Как ни крути, а гному снова пришлось углубиться в лес, только там можно было найти убежавших товарищей.

Пархавиэль тяжело вздохнул и полез обратно овраг. Выбора у него не было. Чересчур закостеневший и прямолинейный в вопросах чести гном не мог позабыть о попутчиках и продолжить путь один. С его точки зрения, подобный поступок – откровенное свинство, за которое нужно спускать штаны и жестоко пороть, притом прилюдно, в назидание другим. Ночной лес жил своей жизнью, не обращая внимания на дрязги людей. Кто-то из обитателей охотился, кто-то убегал, а кто-то спал, затаившись по укромным берлогам. В темноте слышалось зловещее угугуканье, раздавались пронзительные крики и протяжный, леденящий душу вой. Лесного зверя Пархавиэль не боялся, не пугала его мысль и о вампирах, которых так же, как и любого человека, можно было убить при помощи подручных средств, например тяжелой палки или увесистого кулака, опущенного точно в темечко или иное уязвимое место.

Как ни странно, гном не боялся стать добычей ночных хищников, пугала его лишь мысль, что он может утонуть. После недавно прошедших дождей низины были заполнены холодной водой. По поверхности огромных луж, можно сказать озер, плавали ветки, сучья и еще какая-то масса, наверное, растительного происхождения. Под ногами постоянно что-то булькало, хлюпало и чмокало. Пархавиэль дважды проваливался в воду по пояс, прежде чем ему удалось выйти на относительно сухой участок местности.

Гном кричал, но ночная чаща отвечала ему целой симфонией разнообразных звуков, в основном испуганных криков, в гуле которых было невозможно разобрать человеческие голоса, даже если товарищи ему и отвечали. Однако он продолжал упорно продвигаться в глубь леса и кричать, скорее от отчаяния, нежели надеясь на результат. – Ну и что ты разорался, дружище?! – внезапно послышался голос из-за деревьев, не столько рассерженный, сколько укоризненный и очень-очень уставший.

Пархавиэль огляделся, но так никого и не заметил поблизости. Он прошел немного вбок и вышел на маленькую поляну. Среди зарослей кустов и поломанных деревьев, низко опустив голову, сидел человек: молодой, раненый, смертельно уставший. Длинные светлые волосы ниспадали на плечи грязными, слипшимися сосульками. Кожаный жилет с нашитыми сверху стальными пластинами разорван на плече и локте; кисти рук, обнаженная шея и правый бок перепачканы грязью, кровью и потом. Даже если бы человек не был одет точно так же, как раскачивавшиеся на дереве мертвецы, гном все равно бы понял, что он участвовал в недавней драке со стражей.

– Кто таков? – с трудом ворочая языком, произнес человек и поднял голову, чтобы рассмотреть собеседника.

Сквозь маску грязи и крови на Пархавиэля глядело молодое, почти юношеское лицо. Насколько Зингершульцо разбирался в человеческих представлениях о красоте, женщины сочли бы молодого воина очень красивым, даже несмотря на удручающий внешний вид и уродливый свежий шрам, рассекавший правую щеку.

– Гном, – ответил Пархавиэль, вызвав улыбку на лице наемника на службе у графа.

– Вижу, что не эльф. Кто таков, спрашиваю, и как в лесу оказался?

– Я в карете ехал, а тут стражники налетели…

– А-а-а-а, – протянул наемник и снова опустил голову, – помню. Ты вместе с чудаками был, что в болото поперлись.

– Ты видел их, что с ними?! – выкрикнул взволнованный гном, вызвав гримасу страдания и злости на лице собеседника.

– Да не ори ты так! – прошипел сквозь сжатые зубы воин, которого раздражали громкие звуки. – Живы они, живы пока, но в плену. Сержанта стражников я убил, а без него солдаты убить никого не решатся.

– Так нас же вроде бы отпустили!

– Дурак ты, а еще говорят, что гномы смышленые, – устало, без злости заявил наемник и тихо застонал.

Рана на шее была открытой, каждое неловкое движение доставляло солдату боль и приводило к новой потере крови. Не став дожидаться, пока человек попросит его о помощи, Пархавиэль сорвал с себя рубаху и ловко оторвал рукава: одним гном плотно стянул разрубленную шею, вторым стер грязь с окровавленной щеки юноши. Остатки материи ушли на то, чтобы перевязать раненый бок. Зингершульцо опять пришлось носить куртку на голое тело, но он об этом не жалел. Он помог человеку, а заодно получил хоть какую-то информацию о случившемся, во время перевязки наемник был куда разговорчивее и доброжелательнее.

– Сглупили твои друзья, ох как сглупили, – прошептал наемник, позволяя гному стянуть с него куртку и оказать посильную помощь. – Леса они не знают, вот и попались. Побежали напрямик, вот и попались, им бы немного правее взять, тогда бы из низин вышли!

– Так чего их ловили-то? Нас же вроде того, отпустили.

– Ох, простота непорочная, – сквозь боль и накатившиеся на глаза слезы рассмеялся человек. – Ты вообще откуда такой взялся? Ни законов наших не знаешь, ни об обычаях местных не слышал.

– А ты не язви, рассказывай давай! – Пархавиэлю не понравился снисходительный тон человека, насмехавшегося над ним, вместо того чтобы благодарить за помощь.

– Лес этот и поле, что рядом, в рыцарский лен входят, пожалованы самим Императором графу Карволу, моему хозяину. Было это еще до того, как… а впрочем, это не важно, – осекся юноша, явно знавший некоторые подробности оставшейся в прошлом придворной жизни его господина. – Граф Карвол – единовластный хозяин этих земель, псы герцога и прочее отребье ему не указ. Только он здесь может казнить или миловать, он хозяин, он закон, и никто другой. Когда карета ваша по полю мчалась, ты флажки видел?

– Ну, видел, – кивнул гном.

– Так вот, за этими флажками власть герцога кончается, его слуги должны были вести себя тихо, меч могут обнажить, только получив личное разрешение графа, которое он им, кстати, никогда не даст.

– А это еще почему?

– Не важно, не даст и все тут! А ты бы сам как поступил, если бы в твой дом чужак ввалился и свои порядки устанавливать начал: мебель переставлять, командовать, к жене приставать?

– В морду! – без тени сомнения в голосе ответил Пархавиэль, хотя и знал, что такое семейная жизнь, только понаслышке.

– Вот и граф наш приказал: «…как чужака с оружием, ребята, увидите, сразу в морду!» Да только не помогает это, стража совсем обнаглела.

– Ну а мы-то здесь при чем? – удивился Пархавиэль. – Мы по своим делам ехали, никого не трогали.

– Откуда мне знать, почему они за вами погнались? Видно, перепутали с кем-то, решили отпустить, а тут мы, началась драка. Вы все видели, а значит, рассказать могли.

До Пархавиэля наконец-то дошло, как жестоко посмеялась над ними судьба. Стычки между людьми графа и стражей герцога происходили, видимо, часто, но в Имперский Суд никто из сторон жалоб не подавал, поскольку не было независимых очевидцев. Стражники забрали трупы своих, и на Графских землях их вроде бы не было. Слуг же графа могли поймать и казнить разбойники, которыми якобы кишели на самом деле спокойные леса.

– Вижу, дошло, вот и хорошо, а то язык болтать устал!

Гном как раз затянул последний узел, перевязка была окончена. Наемник решил не терять времени даром и, вытащив из земли меч, стал вытирать с него кровь пучком травы.

– Если друзьям своим помочь хочешь, пойдем со мной. Мне с гномами несколько раз бок о бок воевать приходилось. Вы народец хоть и мелкий, но бойкий да шустрый, пригодишься… – Молодой наемник ослаб, но сердце его было преисполнено жаждой мести, она и придала ему силы.

– Слушай, тебя вроде по головушке не били, а умом тронулся! Ты что, городок штурмом взять хочешь?! Не выйдет, нет у тебя лихого коня, да и сам еле на ногах держишься.

Пархавиэль не верил своим ушам. Слуга графа, представитель власти на этих землях, предлагал ему нарушить закон, напасть на стражу герцога, притом вдвоем, не вызвав подмогу из замка.

– За меня не беспокойся. – Наемник поднялся и, опершись на меч, сделал несколько шагов, проверяя координацию движений и крепость наложенных повязок. – Я хоть крови много и потерял, но остаток взывает к возмездию. «Бой до конца!» – девиз моего господина, а я его верный слуга!

– Был верным, станешь мертвым, как те двое, что пятками в воздухе болтают, – флегматично заметил гном, слышавший уже много напыщенных речей и пустых бахвальств.

– Те двое?! – Молодой человек изменился в лице, в глазах появился безумный блеск. – Мерзавцы осмелились не только ворваться в чужие владения, но и издеваться над трупами графских слуг?!

Огонь ненависти закипел в груди наемника, теперь его безудержный пыл было не остановить.

– Шел бы ты в замок, парень, – посоветовал гном, почувствовав, что раненный, но не сломленный духом боец преисполнился глупыми намерениями.

– Послушай меня, гном, я решения своего не изменю, но если мы пойдем вдвоем и прямо сейчас, то сможем отбить твоих друзей. Боюсь, к утру их уже не будет в живых! – Гнев, обуявший наемника, внезапно утих, его слова были рассудительными и взвешенными, что так нетипично для его юных лет.

– Надо же, какая забота о совершенно чужих людях, —усмехнулся Пархавиэль, не веривший в бескорыстность людских поступков, но замолчал под суровым взглядом карих глаз.

– Судьба твоих друзей меня не волнует, но я хочу сам расквитаться с врагами, сам, собственной рукой вонзить клинок в горло каждого мерзавца и смотреть, как их покидает жизнь.

– Но наши шансы… – пытался возразить гном.

– Шансы у нас есть. Поверь, я знаю, что говорю! Гному ничего не оставалось, как усесться на пень и сказать: «Излагай!»

– Ввязавшись в драку, мы не рассчитали своих сил. Это моя вина, мой просчет, и только мой, – начал рассказ с откровенного признания наемник, усевшись рядом с гномом и откинув прядь мокрых волос со лба. – Хоть мы и проиграли, но в живых осталось всего пять-шесть стражников. Скажи, они забрали трупы?!

– Своих, да, – кивнул Пархавиэль. Ему не хотелось быть многословным, настала пора слушать, а не болтать.

– Тем более им далеко не уйти. Пока ловили по лесу беглецов, пока грузили тела, уже стемнело. Они знали, что в замке заметят пропажу патруля и вышлют поисковые отряды. Ехать по открытому полю, да еще в темноте, слишком рискованно. Они решили найти укромный уголок и переждать там день, может, два, пока суматоха не уляжется.

– Так что же теперь, весь лес обшаривать прикажешь?

– Нет, не надо. В лес они как раз и не сунутся, слишком плохо его знают. Гиблых мест в чаще полно: болота да зверюги дикие водятся, которых в жизни никто не видел. Поговаривают даже, что нечисть в глубинке обитает, нет, туда они побоятся пойти, а вот в старую штольню, что в милях трех отсюда, наведаться могут. Местечко там глухое: с одной стороны лес, с другой – гора и равнина, которая хорошо просматривается. Спрятаться есть где, я уверен, они туда подались.

– А если нет? – Пархавиэль вдруг заразился от юноши энтузиазмом и верой в победу. Вопрос участия в афере был уже решен, оставалось лишь уточнить детали.

– Они там, другого укрытия поблизости нет. А в лес городская стража не сунется. – Наемник почему-то выделил интонацией не «городская», а «стража». Видимо, служителей порядка он презирал больше, чем чопорных горожан.

– Ну что ж, пошли. – Пархавиэль встал и протянул компаньону руку, чтобы помочь подняться.

Наемник улыбнулся, встал на ноги сам и только после этого протянул гному для пожатия свою ладонь. «Не только отважный, но и гордый. И как только среди людей живет? Наверняка тяжко бедолаге приходится», – подумал гном, с радостью отвечая на крепкое, дружеское рукопожатие.

Найти кабинет полковника оказалось не так-то и просто. Поиски увенчались бы успехом гораздо быстрее, если Намбиниэль разделил бы отряд. Но подобная глупость могла стоить слишком дорого, неизвестно, какие опасности ожидали их среди погруженных во мрак стен. Они долго проблуждали по комнате для приема гостей, походившей скорее на тронный зал маленького королька, чем на приемную провинциального чиновника, забрели под высокие своды библиотеки, прокрались на цыпочках мимо опочивальни полковника, не решившись прервать старческий сон, прежде чем закончат дело, побывали на кухне, в чулане, в пустовавших комнатах прислуги и наконец-то нашли искомую дверь кабинета, как ни странно, слегка приоткрытую и не охраняемую даже престарелым лакеем.

Внутри было тихо, через узкую щель струился слабый свет. «Всего один подсвечник в три свечи», – подумал Намбиниэль, прильнувший ухом к двери и вслушивающийся в монотонный скрип сточенного гусиного пера. На всякий случай смазав петли специальным раствором, троица осторожно открыла дверь и один за другим бесшумно переступила порог кабинета.

Одинокий подсвечник, действительно в три свечи, если считать свечой еле тлеющий огарок слева, выхватывал из темноты кабинета лишь письменный стол, за которым, низко склонив голову, сидела женщина и что-то писала. Намбиниэль не мог сказать точно, что было белее: ее кудрявые волосы или домашний халат, отороченный по краям и вороту мехом снежного барса; была ли это седина, результат косметического эксперимента или натуральный белый цвет волос, которым одарила незнакомку природа. Находясь у двери, эльфы могли разглядеть лишь тыльные стороны ладоней и тонкие пальцы, умело водившие по бумаге пером. Кожа была молодой, без морщин, но покрытая какими-то странными красными пятнами и разводами, как будто до того, как сесть за стол, женщина рисовала этюд в багровых тонах и по рассеянности, свойственной людям искусства, забыла отмыть руки.

Внезапно заскрипевшая половица под ногой Джер заставила женщину оторвать взгляд от бумаг. Божественно красивое, молодое лицо уродовали точно такие же пятна и разводы, усугубленные вздувшимися волдырями на лбу и мелкой гнойничковой сыпью на правой щеке. Визг или истошный крик «Караул!» не сотряс воздух и не пронзил чувствительные барабанные перепонки эльфов. «Расписанная» болезнью красавица удивилась, но не испугалась, поскольку прекрасно знала всех троих. Намбиниэль тихо рассмеялся, он узнал в незнакомке грозную баронессу Карину Лиор, полномочного агента самого Корвия, с которой ему уже не раз приходилось встречаться как на допросах, так и в более непринужденной обстановке.

– Господин Мансоро, прежде чем начать разговор, позволь спросить, не знаешь ли ты какого-нибудь средства от этого? – Карина вальяжно откинулась на спинку кресла и грациозно обвела рукой изуродованное лицо. – Лазаешь по помойкам да притонам, защищаешь государственные интересы, а в награду лишь заразу подцепишь. Умучилась я, все лекарства перепробовала, не знаю, как с пакостью этой и бороться! Тело зудит, чешусь, как блохастая с… собака…

– Похоже на песчаную лихорадку, – предположил Намбиниэль, усевшись в кресло напротив и подав условный знак соратникам быть начеку. – Хотя я могу и ошибаться. То безобразие, что у тебя на лице, явно побочный эффект каких-то внутренних инфекционных процессов. При твоем образе жизни ничего удивительного…

– Ты на что намекаешь, остроухий плут? – хитро прищурилась Карина, пытаясь парализовать собеседника игривым блеском красивых глаз, единственным доступным ей сейчас оружием.

– На то самое, на то самое… – намекнул Мансоро на привольные нравы, царившие при дворе и среди сотрудников имперской разведки. – Обратись к Убию Мадериусу из Барката или к Виву Монтеро из Северного Катара, они помогут, я уверен.

– К магам?! – презрительно поморщилась баронесса. – К этим приспешникам…

– Тогда иди в церковь и помолись, авось сыпь пройдет да волдыри рассосутся, – дал последний совет Мансоро, не желавший дольше общаться на отвлеченные темы.

– Будем считать, что совет ты мне уже дал, переходим к основной части беседы. – Самоуверенная манера общения и наглая привычка баронессы перехватывать инициативу бесила многих, в том числе и хладнокровного Мансоро, не привыкшего, однако, выставлять свое недовольство напоказ. – Надеюсь, вы сработали чисто, и ваш ночной визит обошелся без жертв?

– У нас разные представления о чистоте, Карина. Я, к примеру, не люблю оставлять врагов у себя за спиной. – Намбиниэль замолчал и кивнул соратникам, чтобы те не стояли без дела и, пока он мило беседует, осмотрели другие комнаты этажа.

– Вот как, – известие о гибели стражи не очень опечалило Карину, – тогда позволь узнать зачем? Зачем ты появился в Торалисе и нанес этот визит? Счеты с Фонжеро, так отправляйся в поместье. В городе маркиза не будет еще пару-другую недель.

– А кто же в конторе остался? – На лице Мансоро появилось выражение притворного удивления. – Кому же доверил наш благодушный старичок пытки и допросы, кому позволил разбираться в кипах доносов и арестовывать невинных горожан? Неужели вам, сударыня? Как это было с его стороны жестоко, взваливать тяготы суровой службы на ваши хрупкие плечи!

Мансоро сочувственно покачал головой и издевательски улыбнулся. Он уже догадался, что в свете последних событий в городе полковник был временно отстранен от дел и сослан в поместье. Хитрец Корвий никогда не давал особых полномочий просто так, даже самым преданным из своих людей. Дело было серьезным. Ищейки из имперской разведки что-то пронюхали. Оставалось лишь узнать, насколько Карина в курсе его планов и где сейчас находится манускрипт: в Библиотеке, на пути в Баркат, в дорожном сундуке Лиор или где-то еще?

– Но он же не знал, что один из известнейших командиров Джабона, сам неуловимый Намбиниэль Мансоро, почтит Самборию своим присутствием, – ловко ушла от ответа Лиор, догадавшаяся о замысле эльфа. – А вообще-то у меня много дел, так что выкладывай, что нужно, и проваливай!

– Хочу знать, что в городе происходит. Солдатики бегают, суетятся, народ на въезде осматривают, кого-то или что-то ищут…

– А-а-а-а, вот ты зачем пожаловал, и как я сразу не догадалась, что и ты причастен к нападению на Библиотеку! – усмехнулась Лиор и хотела встать с кресла, но Мансоро жестом приказал ей не двигаться.

В кабинете снова появились Карвабиэль и Джер, Карине пришлось подчиниться, поскольку шансов на побег не было.

– Не могу понять, на что ты рассчитываешь? Неужели думаешь, что, испугавшись твоих конопатых костоломов, – Лиор презрительно покосилась на Карвабиэля, – я поделюсь с тобой секретной информацией?

– Они ведь не только пугать могут…

– Через час начнет светать, шли бы вы, господа, подобру-поздорову, пока еще есть шанс выбраться из города, – уверенно заявила Лиор и, не стесняясь присутствия мужчин, почесала зудевшую подмышку. – Говорить я начну только под пытками, да и то не сразу. Развязать мне язык за час все равно не сможете, а убивать меня смысла нет, так что не трать попусту времени, Мансоро, поищи себе другого «говоруна»!

Эльфы задумчиво переглянулись. В словах баронессы была доля истины: времени у них оставалось действительно не так уж и много. Как и все остальные красивые женщины, Карина Лиор была забывчива и не удосужилась упомянуть, что через четверть часа будет произведена смена караула. Заступившие на вахту солдаты обнаружат трупы и поднимут тревогу. Заговорщикам нужно было уходить, тем более что допрос можно было продолжить и в другом, более подходящем месте.

– Ты меня убедила, с нами пойдешь, – произнес Намбиниэль, достав из-за широкого пояса и небрежно бросив на стол тряпичный кляп и короткую веревку.

– Ты хоть понимаешь, что творишь?! – спросила Карина и, не дождавшись ответа, вскочила с кресла и бросилась к камину, в стене возле которого находился потайной ход.

Нажать на рычаг баронесса успела, а вот скрыться – нет. Настигнувший ее в два прыжка Карвабиэль заломил холеные руки за спину, а подоспевшая Джер с силой впихнула в рот кляп и быстрым движением стянула кисти веревкой. Тем временем, совершенно не обращая внимания на шумную возню в дальнем углу кабинета, Намбиниэль просматривал раскиданные по столу предписания и отчеты. Из них он узнал, что «Деминоторес» похитил бертокский шпион и что в деле кроме имперской разведки и прихвостней бертокской Короны появился еще один фигурант, герцог Лоранто. Его люди пытались перехватить манускрипт, но потерпели неудачу.

– Что это еще такое: эльфийские народные игрища или ритуал посвящения в тайные агенты Джабона? – вдруг раздался за спиной Мансоро приятный мужской баритон.

В дверях стоял рослый мужчина с двуручным мечом на плече. Намбиниэль не сразу признал в обтянутом кожей гиганте того деревенского старичка, которого он встретил при въезде в город. Карвабиэль не соврал и ничуть не преувеличил разительные перемены, произошедшие с незнакомцем: он подрос, заметно окреп в плечах и сбросил несколько десятков годков. Отставной лейтенант имперской береговой охраны стоял неподвижно, наверное, выжидая, когда эльфы испугаются его грозного вида и, бросив пленницу, убегут. Однако противники оказались не из робкого десятка. Три метательных ножа почти одновременно разорвали зловещую тишину пронзительным свистом и устремились в грудь застывшей на месте мишени. В опасной жизни Мансоро бывали случаи, когда враг уклонялся от брошенного ножа, но у седеющего воина с залихватски закрученными усами не было настроения прыгать по комнате и совершать сложные акробатические пируэты. На удивление легким и непринужденным круговым движением тяжелого двуручного меча он отбил летевшие в него ножи и, как прежде, застыл, встал неподвижно, преграждая выход из кабинета.

– Уходите, я прикрою, – сказал Карвабиэль на малоизвестном диалекте древнеэльфийского и едва заметно кивнул головой в сторону потайного хода.

– Нет, возможно, это ловушка, – ответил Мансоро, обнажая меч и приготовившись к бою. – Комбинация «змеиный укус», начинает Джер, нужно поспешить, до смены караула всего шесть минут!

Когда люди или эльфы долго работают вместе – убирают урожай, строят дома или бьются бок о бок на ратном поле, то между ними не только возникает особая связь, но и появляется понятный лишь им язык с весьма специфическими реалиями. Ни один учитель фехтования не знал комбинации с таким названием, и ни один из видевших ее в действии не смог бы объяснить, почему она названа именно так, а не как-нибудь по-другому.

Резко оттолкнув в сторону связанную баронессу, Джер кинулась на врага и нанесла в глубоком выпаде укол с дальней дистанции. Обычно противник, вооруженный медлительным двуручным мечом, отводил его защитным полукругом, но не успевал вернуть движущийся по инерции меч в исходное положение. Следовавшие за уколом с секундным запозданием рубящие удары слева и справа заставали бедолагу врасплох и при удачном стечении обстоятельств разрубали его на четыре части. Этой обманной комбинацией эльфы пользовались достаточно часто и всегда побеждали уже на второй секунде боя, но в этот раз удача от них отвернулась.

Вместо того чтобы отбить острие лезвия Джер, бывший лейтенант сделал шаг назад. На долю секунды кончик меча замер буквально в сантиметре от груди жертвы. Выпад был максимально глубоким, но недостаточным, чтобы достичь отклонившейся цели. Недотянувшейся Джер не оставалось ничего другого, как чертыхнуться сквозь зубы и отпрыгнуть назад. Клинки ее напарников просвистели в воздухе и со звоном обрушились на широкое лезвие двуручного меча.

Мужчина резко отпрыгнул вбок и пустил меч по дуге сверху вниз, стараясь перерубить сухожилие на левой ноге Мансоро. Намбиниэль успел уйти назад, но споткнулся о складку ковра и упал, выронив меч. Карвабиэль с Джер мгновенно бросились вперед, прикрывая упавшего командира от сокрушительного, рубящего удара.

Отставной офицер отменно умел управляться с тяжелым оружием. Он не делал больших замахов и не вкладывал в удар больше силы, чем тот на самом деле требовал, поэтому и скорость ведения боя была необычайно высокой. Парочка эльфов летала по комнате, едва успевая отражать все новые и новые атаки, а Намбиниэль так и крутился по ковру, седовласый великан пресекал все его попытки встать на ноги.

Понимая, что время уже на исходе и что вот-вот за спиной появится пришедшая на подмогу стража, Джер совершила безумный поступок. Она поднырнула под меч усача и, обхватив его шею обеими руками, повисла на правом плече. Карвабиэль не преминул воспользоваться моментом и нанес короткий, но сильный укол в левый бок. По телу старого солдата пробежала мелкая дрожь, но опыт и выдержка победили острую боль. Не дав эльфам как следует насладиться кратким мигом победы, офицер отбросил меч и, резко выкинув вбок левую руку, впился мертвой хваткой в горло растерявшегося Карвабиэля.

Придушенный полуэльф потерял сознание, так и не поняв, что же произошло. Мансоро поднялся на ноги, но не успел помочь Джер, которую старик стряхнул с себя, как пушинку, поймал в воздухе за руку и за ногу, а затем, слегка подкинув вверх, вышвырнул в окно. Звон стекла и треск разлетевшейся рамы еще долго стоял в ушах пораженного увиденным Мансоро. Ярость и горечь постигшего их поражения взывали к мести. Намбиниэль хотел накинуться на врага и загрызть, растерзать его голыми руками, но трезвый, холодный рассудок приказал поступить по-другому. Пока офицер был занят тем, что выпихивал в пустой оконный проем бессознательное тело Карвабиэля, Мансоро подбежал к соседнему окну и, выбив ногой стекло, спрыгнул сам, не дожидаясь совершенно неделикатного приглашения покинуть здание имперской разведки.

Утро было туманным. По словам Совера, так звали наемника, которого Пархавиэль встретил в лесу, даже необычайно туманным для этих мест. Свет луны потускнел, а темнота еще не рассеялась. Сероватая летучая масса окутала пробирающихся сквозь чащу путников и заставила их по-настоящему забояться. Невероятные россказни деревенских священников и пьяные байки суеверных крестьян, в которые ни тот, ни другой не верили, казались теперь не такими уж и глупыми. Пархавиэль со страхом вслушивался в каждый звук, и ему мерещилось, что вокруг притаились акхры или иные мистические существа, на худой конец, обычные клыкасто-когтистые чудовища, с которыми ему уже не раз доводилось встречаться. В мыслях Зингершульцо ругал своего спутника, поведшего их через чащу напрямик, хотя, с другой стороны, гном понимал: пошли бы они в обход, по окраине леса, то добрались бы до места только к полудню.

Темнота постепенно рассеялась, туман же, наоборот, становился все гуще и гуще, как будто специально хотел навредить им и сбить с правильного пути. Однако Совер хорошо знал местность, как человек, который здесь и родился, а не служил у графа всего пару лет. К концу второго часа скитаний по туманной мгле путники остановились на опушке, по крайней мере впереди деревьев уже не было видно.

– Все, пришли. – Воин расстегнул жилет и уселся поддеревом, судя по ширине ствола, росшим не менее трехсот лет.

– Ты уверен? – спросил гном, как заядлый «оптимист» сомневаясь, что скитания закончились.

– Уверен, уверен. – Запыхавшийся путник хлопнул по величественному стволу ладонью. – Сейчас чуток отдохнем и наверх полезем.

– Это еще зачем? – удивился гном, которому не хотелось никуда лезть, тем более по гладкому и наверняка скользкому от утренней сырости стволу.

– Как зачем? Нужно же нам местность осмотреть да прикинуть, с какого бока лучше подобраться.

– А мы хоть что-нибудь увидим? – засомневался Пархавиэль.

– Конечно, увидим, штольня под самой горой находится, на возвышенности. Да не переживай ты так, я уже на этого старичка-дубовичка много раз взбирался. Ствол только сейчас таким неприступным кажется, а на самом деле веток толстых много, по ним и вскарабкаемся.

На протяжении всего пути Пархавиэль поражался стойкости и упорству молодого солдата. Будь на его месте другой, они еще долго топтались бы по лесу, постоянно останавливаясь и переводя дух. Совер же как будто позабыл о своих ранах. Такие, как он, дерутся до конца, и только когда бой окончен, падают замертво. Вот и сейчас юноша поднялся, поправил немного съехавшую набок повязку на шее и, как будто не чувствуя боли в боку, ловко полез наверх.

В этот миг Пархавиэль не видел обращенного к стволу лица спутника, иначе не стал бы сомневаться, испытывает ли он телесные муки. Зацепившись руками за кору, Совер одновременно напряг все мышцы тела, чтобы сделать первый рывок и оторвать ноги от земли. Из глаз солдата катились слезы, лицо покрылось мелкой паутиной морщин, а зубы крепко прикусили нижнюю губу, сдерживая вырывающийся из гортани крик. Солдат чувствовал острые рези в боку и в шее, парализующие его и отдающиеся болью во многих местах, в том числе и в затылке. Потом, уже после первого рывка, ему стало легче, но кровь вновь принялась сочиться сквозь повязки. К счастью, Совер успел добраться до высоты, с которой сквозь сплошную стену тумана была видна штольня, еще до того, как чуть было не потерял сознание. Маленькая передышка помогла нормализовать сердцебиение и прийти в себя, а вскарабкавшийся следом гном вовремя заметил плачевное состояние раненого и как-то умудрился прямо на суку заменить пропитавшиеся кровью повязки.

– Слышь, а ты ничего не напутал? – Немного рассеявшийся туман представил взору гнома не одинокий навес над входом в заброшенную штольню, а целый военный лагерь со смотровыми башенками и высоким частоколом.

– Ничего себе! – только и смог произнести человек, удивленно таращась на крепостное сооружение и покатые крыши бревенчатых домов.

– Это как это? Да у них же здесь целый лагерь? Да как они могли, как осмелились?!

Юноша не мог прийти в себя. Слуга графа не мог представить, как стражники осмелились построить лагерь на чужих землях. Пархавиэль же задавался другим вопросом: зачем управителю провинции держать гарнизон в этой глуши, в местечке отдаленном как от поселений, так и от дорог? Дремавшие на смотровых вышках и у костров стражники подтверждали предположение, что это форпост служителей порядка, а не тайное прибежище лесных разбойников.

– Только не спрашивай, что они здесь делают. Представления не имею, – честно признался Совер. – Грибы ищут или травы для герцогской лысины собирают, выжимку делать, чтобы волосы росли!

Однако наемник неправильно истолковал задумчивое выражение на лице Пархавиэля. Гном знал ответ на этот вопрос, точнее два равнозначно верных ответа.

– Зато я знаю. Они в шахте что-то нашли, что-то очень ценное: или драгоценные камни, или редкий металл. Его-то как раз от твоего графа и охраняют, а как земля снова к герцогу отойдет, тогда разработку и начнут. Я, конечно, в горном деле не спец, но чую, что-то ценное в этой горе имеется. – Пархавиэль шмыгнул носом, а затем чихнул в вовремя подставленную ладонь. Звука не было слышно, но несчастная ветка задрожала и чуть ли не обломилась. – Но это еще не все. Думаю, байки крестьян о нечистой силе не такая уж и бессмыслица. Видишь, частокол лагерь не только снаружи огораживает, но и к тому месту подходит, где вход в шахту, а по периметру каждого дома колья натыканы?

– Ну, вижу, что с того?

– Стражники боятся не только графских слуг, то бишь вас, но и тех, кто внутри шахты обитает, а гнездиться там многие твари могут, не только малаги да суховертки безвредные, но и троглодиты. Еды под землей мало, вот и прет животина разная на поверхность. По ночам прет, поскольку солнца боится, а местность здесь для них подходящая, болота рядом. Темнота в чаще да сырость, как дома себя чувствуют.

– А ты почем знаешь?

Пархавиэль удивленно заморгал большими глазищами. Пожалуй, это был самый глупый вопрос, который ему задали с тех пор, как он впервые выбрался на поверхность. Но Совера нельзя было винить, наемник не мог знать, что гном покинул Махакан менее года назад.

– Мне около сорока лет, более тридцать девяти из них я провел в подземелье, – пояснил бывший хауптмейстер караванной службы и на всякий случай придержал наемника за рукав, чтобы тот ненароком не свалился с ветки. – Так что, как там внутрях гор холодно, голодно и противно, не понаслышке знаю. Ну, хватит об этом, потом расскажу, если время будет.

– Но у нас же леса и равнины кругом, Эльружский хребет далеко на западе, эта гора здесь случайно…

– …как гриб, что ли, выросла?! Мил-друг, случайно даже прыщ на мягком месте не вскочит, – со знанием дела заявил гном, решивший преподать краткий урок прикладной географии. – Все, что под землей находится, огромная скала. Земля, почва, песок, деревья, живность всякая – это всего лишь налет, мох на дереве мироздания, плесень на тюремной стене. Где-то эта скала наружу выходит, а где-то она добротно всякой шелухой обросла, то есть глубоко под землей находится. Мох ведь тоже разной толщины бывает. Внутри скалы проходов да щелей всяких уйма. Я вот под землей более пятнадцати лет караваны водил; от Кодвуса до Геркании и Филании и ни разу, ни разу, – повторил гном, назидательно подняв указательный палец вверх, – наружу не вылазил, поскольку незачем было, да и законы наши, гномьи то есть, это запрещают.

– Так ты, выходит…

– Да махаканец я… беглый, – добавил Пархавиэль и отвернулся, не в силах смотреть на пораженного известием Совера, нижняя челюсть которого вот-вот должна была коснуться груди. – Сказал же, потом поболтаем, когда время будет. Сейчас мозгами раскинуть нужно, как попутчиков моих горемычных выручать будем. Сам-то ты поквитаться со стражниками не раздумал?

– Нет, – твердо заявил пришедший в себя Совер. – Всех перерезать не смогу, но лагерь точно запалю. Будут знать, ворюги, как на землях чужих обживаться!

– Ладно, геройские речи для графа своего оставь. План какой у тя есть?

– Да какой план?! Не видишь, что ли, стража вся храпит. В ранний утренний час как раз сон самый лучший прет.

Доберемся до частокола, перелезем, вон в том сараюге, – Совер показал рукой на недостроенное здание как раз напротив входа в штольню, – наверняка твоих дружков и держат. Если туман еще полчаса постоит, не развеется, то все как по маслу пойдет.

Как ни странно, но Совер оказался абсолютно прав. Для незаметного проникновения в лагерь не нужно было ни особых уловок, ни хитростей. Главное было не шуметь и не распевать в полный голос срамных песен. Стражники спали, не нужно их было будить.

– Интересно, сколько их там? – Странное чувство одолело Пархавиэля, оно заставляло гнома искать подвох и не надеяться, что все пройдет чисто да гладко.

– Не знаю, – пожал плечами наемник, уже начавший спуск с дерева, – но человек тридцать не более. Четыре башни, на каждой по стражнику; трое у костра в центре лагеря, а должны кругами ходить, бездельники; еще парочка на внешних воротах, вот и считай, девять-десять получается. Дежурство по их уставу трехсменное, значит, три десятка, так и выходит.

Солдатская арифметика была простой, но вот результат получился невеселый. Стоило одному из засонь внезапно проснуться, и смельчаков, забравшихся в лагерь, ожидал тяжелый бой без шансов на победу и с призрачной надеждой на плен, перспектива тоже малоприятная. Когда они уже подобрались к частоколу, Пархавиэлю показалось, что из лагеря доносится какой-то звук: то ли завывание, то ли монотонное гудение, но его компаньон ничего не расслышал и только растерянно замотал головой. Перед боем всякое может привидеться и послышаться как зеленому новобранцу, так и опытному бойцу. Разница лишь в том, что ветераны не обращают на подобные пустяки внимания.

Ограда была высокой, в два человеческих роста. Раненый да низкорослый с трудом перевалились через нее и грузно, как мешки с мукой, шлепнулись на землю. К счастью, солдаты не догадались пустить по внутренней стороне частокола ряды остро заточенных кольев, а могли бы, эффект был бы превосходным: сорвавшийся со стены мгновенно превратился бы в дрыгающий конечностями кусок мяса, насаженный на гигантский вертел.

– Эй, Парх, ты как, жив? – донеслось откуда-то справа.

– Вроде, – ответил гном, поднявшись и проверяя, не поломаны ли руки да ноги.

Через миг из тумана вынырнула рослая фигура Со вера. Наемник слегка прихрамывал, а вдобавок к рассеченной щеке на лбу появилась свежая ссадина.

– Вон, стену дома видишь? Пошли к ней, только не кряхти!

– Сам не ори, – огрызнулся гном, которому показалось, что его напарник занервничал и поэтому чересчур засуетился.

Пройдя шагов десять, путники вовремя остановились. Они чуть ли не напоролись животами на вкопанные в землю под острым углом колья. У стражников было странное представление об инженерном обустройстве лагеря: вокруг домов колья были, а рядом с частоколом почему-то нет, хотя логичнее было бы как раз наоборот. Путникам пришлось обойти стороной возникшую на пути преграду, притом не выпуская из поля зрения стену дома, единственный ориентир в море сплошного тумана. Вдруг белесая пелена посерела, уплотнилась, и шагах в трех перед Пархавиэлем возникла человеческая фигура. Она была выше гнома, но гораздо ниже взрослого человека. Совер быстро занес для удара меч, но гном вовремя подскочил к солдату и, обрушившись на него всей массой своего тела, сбил с ног.

– Свои, – громким шепотом произнес Пархавиэль, объясняя свой странный поступок, а затем протянул Соверу руку, помогая подняться. – У вас, у людей, всегда так, сначала сделаете, а потом за башку хватаетесь! Зарубил бы сейчас пацана, торопыга проклятый!

Действительно, эффектно возникшим из тумана человеком оказался перепуганный до смерти, трясущийся отутреннего холода и страха Нивел.

– Нив, как ты?! Как ты здесь очутился, бродяга?! – Пархавиэль тряс за плечи подростка, пытаясь вывести его из состояния шока и заставить произнести хотя бы слово.

– Парх, это ты, – наконец-то пришел в себя юноша и, прижавшись к колючей гномьей бороде, тихо заплакал.

– С нами парнишка ехал, да я его незадолго до встречи со стражей «высадил», чтоб он в лес убег, – пояснил Пархавиэль изумленно таращившемуся на перепуганного подростка наемнику.

– Интересно только, как он здесь оказался? – Соверу показалось такое счастливое совпадение подозрительным. – Даже если напрямик, через лес, то до этого места мили две будет, мы с тобой не меньше протопали. А он нездешний, леса не знает.

– Когда ты меня с кареты столкнул, я сильно ударился, но сразу дальше по дороге пошел, – произнес Нивел, вытирая перепачканными ладонями заплаканное лицо, отчего на щеках подростка образовались причудливые грязевые разводы, отдаленно напоминающие бублик и безголовую стреноженную лошадь. – Я все видел: как драка началась, как Артур с Флейтой в лес побежали и как ты… – паренек осекся под строгим взглядом незнакомого наемника, – то есть вы, господин солдат, к деревьям отступили. Их поймали, вот я за стражниками и побрел. Решил: прокрадусь ночью, темницу открою, бежать друзьям помогу. Парх, прости, я думал, тебя убили!

Зингершульцо улыбнулся и дружески похлопал Нивела по плечу. Совер же продолжал подозрительно осматривать совершенно целую, не порванную во время блужданий по лесу одежду парнишки и его нежные, не знавшие тяжелого, физического труда кисти рук.

– Скажи-ка, парень, а за частокол как пробрался? Неужто силенок хватило самому перелезть? – Совер пронзил Нивела пытливым, испепеляющим взглядом.

– А вы разве не знаете?! – Нивел удивленно покосился на наемника.

– Не знаем что?

– Что стража мертва, что ворота открыты, – пробормотал юноша.

Пархавиэль с Севером озадаченно переглянулись, а потом, не сговариваясь, направились в сторону, где, по их предположению, должны были находиться ворота. Туман уже немного рассеялся, и долго блуждать не пришлось. Уже через минуту они стояли возле приоткрытых ворот и с ужасом взирали на композицию из троих застывших стражников. Глаза солдат были открытыми, стеклянными, жуткими, как будто через них взирала на окружающий мир сама смерть. Они не были мертвыми, но неумолимое время остановило для них свой бег. Они спали, притом не закрыв глаз и в позах, в которых не отдыхают даже лошади.

Один стражник сидел возле давно затухшего костра и мешал ложкой в походном котелке уже давно выкипевшее варево; другой, обнаженный по пояс, сидел на траве и чистил промасленной тряпкой открытый шлем; у третьего изо рта торчал кусок ячменного хлеба, который он так и не успел дожевать, перед тем как застыть.

– Что за чертовщина?! – прошептал Совер, поднимая меч и обводя острием окружающий их туман.

– Не горячись, если бы там кто-то был, то уже напал бы, – успокоил наемника Пархавиэль, садясь на корточки возле одного из солдат и внимательно изучая его неподвижное тело.

– Похоже, ты прав, твари под землей опасные водятся, – сказал Совер, немного успокоившись, но все же опасаясь подходить близко к застывшим фигурам. – Всех перекусали, служаки даже бровью повести не успели.

– Нет, здесь кто-то или что-то другое побывало. – Пархавиэль окончил осмотр и поднялся на ноги. – На телах следов клыков нет, к тому же я не знаю животное, которое смогло бы парализовать всех сразу и яд которого действовал бы так мгновенно. Да и незачем было подземным хищникам такую толпу сразу кусать. Они ведь существа неразумные, без надобности не убивают. Нападают, только когда охотятся, когда жертву сожрать хотят. Вылезла бы зверюга из шахты, подкралась бы к стражнику, голову бы откусила и под землю уволокла б, вот в это я поверил бы! Ты вокруг посмотри: ни на траве, ни на стенах кровинки нет!

– Да уж, они как будто заснули, все сразу да еще с открытыми глазами, чертовщина какая-то! – во второй раз за последние две минуты упомянул нечистую силу Совер. – И давно они так сидят, парень?

– Как туман пришел, – пробормотал Нивел, догадавшийся, что наемник обращался именно к нему. – Я тогда вон на том дереве сидел. Гляжу, а весь лагерь вдруг разом застыл.

– Ладно, некогда нам над загадками мироздания головы ломать. Окочурились стражники или заснули, нам это только на руку, – произнес гном, подбирая лежавший возле костра бесхозный меч. – Лысого с Флейтой видел?

– Угу, – Нивел кивнул, – их в том сарае заперли. Замок крепкий, не открыть.

– Ну ничего, это мы сейчас, мигом, – усмехнулся Совер и, подойдя к недостроенной хибаре, пнул дубовую дверь ногой.

Первый и все последующие удары не привели к результату, если не считать изрядно вспотевшего Совера. Дверь оказалась крепкой, запоры – прочными, а в стенах сарая даже не было прорублено окон. Однако в запасе у троицы спасателей остался еще один, самый весомый, как в прямом, так и в переносном смысле, аргумент. Зингершульцо отошел на десять шагов от запертой двери, примерился, просчитал что-то в уме, а затем, как заправский бегун, резко рванулся с места.

Послышался грохот и треск, в воздух полетели обломки досок. С силой тяжелого камня, выпущенного из катапульты, тело гнома пробило в двери брешь и улетело в глубь сарая, откуда донесся женский визг и возмущенные крики. Встреча авантюристов наконец-то состоялась, по счастливой случайности, никто даже не пострадал.

Примерно через минуту из двери, держась под руки, вышли изрядно побитые и утомленные неволей Артур с Флейтой, а следом за ними показался и шатающийся Пархавиэль, с ног до головы облепленный опилками, соломой, древесной трухой и какой-то липкой, зловонной массой. Гном прихрамывал, чихал, отплевывался, а в перерывах расточал проклятия в адрес того дурака, который догадался запереть пленников не где-нибудь, а в недостроенном клозете.

– Парх, я тебе очень благодарна, но будь добр, отойди подальше! – морщась и прикрывая нос ладонью, произнесла Флейта, не в силах больше терпеть тошнотворного запаха, исходившего от попавшего в выгребную яму спасителя.

– Тебя бы туда с головой засунуть, – пробубнил себе под нос гном и отошел на несколько шагов назад.

Жертвенность да самоотречение вознаграждаются лишь в сказках. На самом деле мир ужасно несправедлив; помыслы ближних сугубо эгоистичны; а если ты во все горло не будешь орать о своих геройских поступках, то о них никто и не вспомнит. Если делать слишком часто добро, то это входит в обязанность, тем более когда не просишь ничего взамен.

Пархавиэль почувствовал одновременно горькую обиду и радостное облегчение. Он сделал все, что только мог: брел по лесным топям, утопая в тумане и холодной воде, лазил по дереву и частоколу, рисковал жизнью, тараня дубовую дверь и погружаясь в яму зловонных отходов. И все ради того, чтобы спасти эту женщину, которая теперь брезгливо воротила от него нос и, как будто нарочно, чтобы позлить, любезничала с Артуром, субъектом, по мнению гнома, жалким и недостойным во всех отношениях.

Да, жизнь несправедлива, но если нельзя ничего изменить, нужно принять ее такой, какая она есть, не суровой, не враждебной по отношению к тебе, а всего лишь холодной и нейтральной; подслеповатой и глуховатой старушкой, идущей напролом сквозь толпу людей и не обращающей внимания, что она давит ногами чужие корзины и больно бьет изогнутой клюшкой по чьим-то головам.

Зингершульцо был рад, рад, что все закончилось, и последняя, жирная точка встала над «i». Флейте он был безразличен, и из каких бы передряг он бы ее ни вытаскивал, этого прискорбного факта все равно было не изменить.

– А может, тебе еще и деньжат отсыпать?! Да если б не ты, мы бы уж далеко были! Свалились на нашу голову, охламоны деревенские! Скучно жить стало, пошли бы в кабак кулаки чесать! – кричал отоспавшийся и набравшийся сил в плену Артур на молча смотревшего исподлобья наемника.

Пархавиэль ненадолго ушел в себя и не слышал, в чем состояла суть внезапно возникшего конфликта, но разговор у Совера с освобожденной воровской братией явно не ладился. Артур кричал, угрожающе размахивая руками перед носом солдата, тот молчал и покусывал нижнюю губу, Флейта примеривалась, как бы вырвать из рук неудавшегося компаньона меч, а перепуганный Нивел вот-вот был готов убежать.

– Заткнись! – спокойно, но очень громко произнес гном, приблизившись к крикуну на расстояние трех шагов и важно заложив руку за руку на широкой груди. – Мне плевать, что вы не поделили; плевать, кто прав и виноват, но я больше не хочу слышать твоего омерзительного голоса. Ты гнусный, отвратительный тип, и меня от тебя тошнит. Сейчас мы подберем оружие, возьмем лошадей и выходим на большак, там расстаемся и все молча, без единого звука. А если из твоей поганой пасти вылетит хоть один вздох, то я вот этими руками, – Пархавиэль подсунул под нос ошарашенного Артура натруженные мозолистые ладони с короткими, толстыми пальцами, – оторву твою лысую башку и буду, пиная, катить ее по дороге до самого южного побережья!

Артур смолчал и остановил Флейту, попытавшуюся вмешаться в разговор, чтобы урезонить гнома. Пирату не нужны были заступники, как, впрочем, и союзники. Его цель, быстрее добраться до Бертока, была легко осуществима и без них. Вокруг валялось много оружия, да и в конюшне испуганно посапывало около двух десятков лошадей, почувствовавших, что с их хозяевами произошло что-то неладное.

– Пошли, придется пробиваться на юг одним, – сказал Артур, а затем развернулся к Нивелу и, весело подмигнув пареньку, взъерошил копну его мокрых волос. – Спасибо, малыш, я никогда не забуду твоей помощи.

Нивел растерянно уставился на Пархавиэля, но гном был непреклонен. Зингершульцо тяжко далось это решение, и он не видел причин его менять. Хотя, с другой стороны, гном не навязывал пареньку свою волю. Если бы Нивел захотел, то мог бы уйти вместе с Артуром и Флейтой.

Парочка удалялась и уже почти совсем скрылась в тумане. Подросток поедал гнома жалобным взглядом, а Совер стоял в стороне и молчал. Наемник не посчитал возможным вмешиваться в размолвку между чужими людьми, которые через несколько минут навсегда исчезнут из его жизни. – Поджигать-то будешь? – спросил Пархавиэль у Совера, когда фигурки бывших компаньонов растворились в тумане.

– Нет, я передумал, – покачал головой наемник. – Лучше вернусь в замок, расскажу графу, пусть он и решает, как поступить. Со мной поедете? Думаю, он вас вознаградит.

– Едем, – кивнул после недолгого колебания Пархавиэль.

Общаться с норовистым провинциальным вельможей гному не хотелось, поскольку никогда не знаешь, куда подобный разговор зайдет и чем может закончиться, но упоминание о награде заставило все же рискнуть. У него был долг, который нужно было возвращать, а заработки в последнее время обходили его стороной.

Не успели путники пройти и пары шагов, как со стороны конюшни раздался испуганный женский крик. Застывший лагерь вдруг ожил, послышались голоса, крики, топот ног и звон скрещиваемого оружия. По привычке не задавая вполне уместный вопрос: «А зачем?», троица сорвалась с места и побежала на шум боя.

Несмотря на онемевшее плечо, подвернутую лодыжку левой ноги и прочие незначительные последствия недавнего падения в выгребную яму, шустрый гном опередил Совера и успел увидеть, как из тумана выплыл деревянный навес стойла, под которым кипел яростный бой. Парочка воров, вооруженных мечами и вилами, быстро перемещалась между охапками сена и нервно бьющих копытами лошадей, отбивая атаки наседавших со всех сторон стражников. Что случилось, почему дремавшие проснулись и что будет дальше? – эти вопросы не уместились в голове спешившего на помощь гнома. Они промелькнули и ушли еще до того, как на них были готовы более или менее приемлемые ответы. Жестокая истина: «Наших бьют!» воззвала к незамедлительному действию, не дав Пархавиэлю даже осознать, что «наши» уже не являются «нашими», а самым разумным поступком было бы незаметно скрыться в суматохе разгоревшегося боя.

Соверу повезло меньше, он не успел добежать до стойла и увидеть, какие виртуозные трюки выделывает пират с обычным крестьянским инвентарем, пригодным, по мнению дилетантов, лишь для ворошения сена да выгребания из-под конских хвостов. Прямо на наемника вылетели четверо солдат, спешивших к конюшне по зову тревожного рожка. Удар первого стражника был предсказуем и смешон до желудочных колик. Его меч поднялся высоко вверх и обрушился на голову наемника. Такое неоригинальное начало почти всегда приводит к распоротому животу или к пронзенной груди нападавшего. Этот удар способен отразить даже новичок, пьяный, близорукий и впервые взявшийся за оружие.

Совер быстро отбил клинок противника встречным ударом из-под низа и, развернувшись вполоборота, вложил инерцию, полученную от соприкосновения мечей, в отражение острия копья, стремящегося пронзить его правый бок. Затем наемнику пришлось пригнуться, над его головой просвистел топор или что-то равноценное по весу и убойности, например кузнечный молот или булава. Противники были слабыми, но брали числом. Воину приходилось крутиться волчком, чтобы отразить их неумелые, но постоянно сыпавшиеся удары. Времени на контратаку не оставалось, редкие доли секунды в перерывах между финтами, уклонами и пируэтами наемник использовал, чтобы перевести дух, не сбить дыхание, игравшее главную роль в этой безумной пляске с оружием.

Наконец-то ему повезло, настал момент, которого он с нетерпением ждал. Один из стражников ошибся, его копье вонзилось и застряло в стене дома, чтобы вытащить его, понадобилось время. Совер получил всего пару лишних секунд, которые он тут же использовал для нападения.

Резкий выпад сбил стражника с ног, враг прикрылся щитом, но не удержал равновесия и повалился на землю. Его товарищ напал сбоку, метясь топором в шею не успевшему выйти из глубокого выпада Совера, но не рассчитал расстояния, подошел слишком близко и, промахнувшись, тоже упал. Споткнувшийся о его голову третий стражник полетел кубарем и как-то умудрился напороться животом на рукоять собственного меча. Умереть он не умер, но, громко крича, свернулся клубком и не представлял больше опасности.

Похоже, олух с копьем знал всего один удар, тычковый. Он сделал выпад, стараясь достать до горла Совера. Немного подавшись вбок и вперед, наемник грациозно ушел от укола и, почему-то сжалившись над недотепой, огрел его по голове без шлема плашкой меча. Встающих с земли добила увесистая рукоять. Совер не гнушался лишения жизни, но никогда не убивал тех, кто едва умел обращаться с оружием. Странные представления о благородстве и чести помешали воину познакомить со смертью врагов, хотя они этого определенно заслуживали.

Пока раненый боец упражнялся в искусстве фехтования, оттачивая навыки борьбы одновременно с несколькими противниками, бой на конюшне перешел в стадию полнейшего разгрома. Стражникам удалось разделить Флейту с Артуром и зажать их по разным углам.

Пират сменил застрявшие в боку стражника вилы на выпавшее из рук убитого копье и, постоянно вращая его ловкими перехватами, не давал солдатам приблизиться к себе ближе, чем на тройку шагов. Служители закона чертыхались, ругались, осыпали безволосую голову преступника проклятиями, но не могли взять его. Смельчаки, отважившиеся сделать выпады, получали мощные скользящие удары раскрученным древком и отлетали в сторону, становясь для остальных наглядным примером бессмысленности рискованной затеи. Время шло, Артур слабел и не видел выхода. Держать оборону ему удавалось, но стоило только выйти из угла или допустить хотя бы одну ошибку при вращении, как солдаты мгновенно расправились бы с ним и, окрыленные эйфорией победы, тут же набросились бы на Флейту, которой и так приходилось несладко.

С мечом в правой и кнутом в левой руке девушка металась по конюшне, пытаясь вырваться из окружения шестерых противников. Тела пятерых стражников уже лежали на земле, обагрив кровью раскиданное сено: двоих победила она, троих Артур, когда они еще сражались вместе. Однако теперь, без поддержки смертоносных вил и умелых рук, вращавших их, ее шансы выжить были невелики. Если бы не взбесившиеся лошади, рвущиеся с привязи и бьющие копытами всякого, кто пытался приблизиться к ним, она уже давно была бы мертва. Боковой финт отвел в сторону летящий в грудь клинок, девушке удалось отбить еще пару скользящих ударов и ударить кнутом по лицу подскочившего сбоку стражника, но кто-то незаметно подкрался сзади, прыгнул ей на спину, повалил и плотно прижал к земле. Флейта почувствовала, как сильные, костлявые пальцы сдавили ей шею, над ухом послышался роковой свист меча.

«Ну вот и все! Стражники редко берут живьем сильных противников, слишком накладно выходит!» – подумала Флейта, зажмурив глаза и приготовившись к встрече с вечностью. Однако острая сталь обрушилась не на нее, а на голову сидевшего сверху. Послышался хруст, глухой шлепок, что-то упало и покатилось по полу, в то время как на спину и затылок пленницы хлынула вязкая, горячая жидкость.

«Кровь», – догадалась Флейта по запаху и открыла глаза. Обезглавленный стражник так и восседал на ней, не шелохнувшись и продолжая крепко сжимать правой рукой шею. Кровь из трупа била фонтаном, доставая до поперечной балки потолка и обрушиваясь вниз горячим дождем. Зрелище было абсурдным, мягко говоря, не из приятных, но не оно привлекло внимание всего секунду назад попрощавшейся с жизнью девушки.

Вооруженный двумя мечами, по пояс голый, косматый и злой Зингершульцо крушил стену врагов, нанося молниеносные и мощные удары, от которых ломались щиты и лопались кожаные застежки доспехов. Подобно маленькому, но настырному зверьку, готовому умереть, но не пустить чужака в свою уютную норку, Пархавиэль наступал, теснил стражников, не ожидавших такого рьяного напора. Когда в руках гнома сломались мечи, в ход пошли кулаки, голова, толстое пузо и острые зубы. Никто не смог помешать бойкому малышу пробиться к Артуру и, нанеся стражникам ощутимый урон, спасти пирата от неминуемой гибели.

Разбитый в кровь, украшенный порезами и ссадинами кулак пробил доски сарая. Пархавиэль расчистил путь к отступлению, и пока Артур защищал его спину, нырнул в проделанную брешь, но лишь затем, чтобы через пару секунд появиться вновь: с двумя раздобытыми неизвестно откуда топорами в руках и с подоспевшим на подмогу Совером.

Стражники растерялись и прекратили наступать. На миг возникло затишье, даже лошади, почувствовав напряженность момента, прекратили ржать и бить копытами. Никто из сторон: ни стражники, ни члены переступившей грань закона компании не предполагали, что схватке пришел конец, что им больше было не суждено пролить в это утро крови.

Внезапно снаружи раздались конское ржание и топот копыт. Бренча оружием и расталкивая локтями бросающих мечи стражников, в конюшню ворвался отряд, внешне сильно напоминавший дезертиров и мародеров наемников. Бойцы отряда были одеты по-разному: кто в пластинчатую, кто в кожаную броню, а кто вообще в рубаху прямо на голое тело, но у каждого солдата на плече красовалась одна и та же эмблема – сокол, подлетающий к солнцу, которое в действительности было всего лишь очень яркой луной.

– Ваше сиятельство, вы живы, какое счастье! – взвыл как выпь на болоте седобородый командир и, нещадно раздавая затрещины смиренно опустившимся на колени стражникам, бросился под ноги Соверу.

Его сиятельство граф Совер Антер Карвол лукаво улыбнулся и произнес всего два слова: «В замок!»

История 7 Ловец джентльменов удачи

Эйфория боя творит чудеса. Когда кровь стучит, разрывая виски, а перед глазами мелькает искаженное злостью лицо врага, настоящий солдат не чувствует боли и не обращает внимание на тяжкие раны. Это не красивое преувеличение, это обычная физиология человеческого организма. Сигналы о повреждениях стремительно мчатся по нервным окончаниям к мозгу, но в самый последний момент замирают, поскольку сложнейший мыслительный агрегат, находящийся под черепной коробкой, занят обработкой другой, более важной с его точки зрения информации. Пропускная способность сигналов не столь уж и велика; в этом наша беда, в этом наша сила.

Только когда последний из эльфов с позором ретировался в окно, седовласый солдат в полной мере ощутил боль, причиняемую колотой раной. Нестерпимая резь заставила его опуститься на колено и исказила до этого момента беспристрастное лицо. Сжимая дрожащей ладонью левый бок, ветеран пытался остановить хлещущую из раны кровь и не скупился на бранные выражения в адрес трусливой эльфийской породы, не знавшей, что такое честный бой, и умеющей наносить удары лишь исподтишка, с уловками да хитрыми выкрутасами, которые искренне презирал любой честный солдат.

Связанная баронесса крутилась по ковру, пытаясь освободиться от тугих пут и душившего ее кляпа. Обычно предвидящий все нюансы и просчитывающий все обстоятельства Мансоро на этот раз совершенно позабыл поинтересоваться, нет ли у пленницы насморка. Скрученная в несколько слоев тряпка забила женщине рот и заставила ее дышать через заложенные ноздри. Лицо Карины стало пунцовым, глаза вылезли из орбит, а тело содрогалось в конвульсиях. Теряющий сознание спаситель не мог ей помочь, как, впрочем, и она была не в силах остановить потерю им крови. И тут, в самый трагичный момент, как всегда вовремя, в кабинете появилась стража.

К счастью, сотрудники имперской разведки оказались более привычными к неожиданным поворотам судьбы и неординарным ситуациям, чем обычные стражи порядка. Они не накинулись на чужака, пока не развязали Лиор, а та, в свою очередь, была благодарна спасителю настолько, что лично начала перевязывать его рану и, прежде чем отправить солдат за эльфами, приказала привести лекаря. Впрочем, благородный порыв дамы был вызван не только туманными представлениями о долге и чести, но и двумя более приземленными обстоятельствами. Во-первых, агенты Джабона или погибли при падении из окна, или успели уже уйти далеко. Лиор знала эту веселую компанию не первый день, упрямство и природная хитрость не дали бы им попасться в руки солдат. Ловить ветер бессмысленно, можно только следовать в его направлении. Карина не сомневалась, что внимательно изучивший бумаги на ее столе Мансоро непременно отправится в погоню за бертокским шпионом и, конечно же, в сторону ближайшего порта на южном побережье. Во-вторых, и это тоже немаловажно, ей была интересна колоритная личность неизвестного спасителя, притом во всех отношениях, даже в тех, которые выходили за рамки службы.

Пожилой мужчина позволил помочь снять с себя куртку но кране баронессу не подпустил, поскольку пятна на коже Лиор вызывали опасения у солдата.

– Почему? – изумилась Карина, когда широкая ладонь великана повторно отстранила ее руку.

– Вы больны, сударыня, а рана открытая, инфекцию занесешь, – произнес мужчина, не сумев выдержать уважительный тон и скатившийся в конце фразы на фамильярное «ты».

– Хоть выгляжу я и не очень, но пока от меня еще никто не зацвел! – Выразив свое недовольство презрительным фырканьем, Карина встала с колен и зашагала по комнате в надежде, что маленький променад успокоит немного расшатавшиеся из-за налета нервы.

– Зараза по крови быстрее разносится. Вы уж не обессудьте, но я в этих делах толк знаю, – заявил воин, вылив на тряпку половину графина вина и крепко прижав ее к ране.

– Не сомневаюсь, – произнесла баронесса, с интересом изучая широкие плечи и упругую грудь спасителя. – Кстати, а кто вы такой? Как зовут и что делал в здании разведки?

– Гусей ловил, но они разбежались, – невозмутимо ответил пожилой солдат.

Силы возвращались к раненому на удивление быстро. Еще несколько минут назад он чуть не терял сознание, а теперь не только мог вести беседу, но и хозяйничал в чужом кабинете, как в солдатской казарме. Не спросив разрешения и не обращая внимания на полный негодования вздох баронессы, мужчина отрезал кинжалом широкий лоскут шторы и обвязал его вокруг тряпичной повязки наподобие намбусийского пояса, в которых любили щеголять богатые купцы, пираты и вольные моряки. Затем, опершись на подобранный с пола меч, он встал и уселся на подоконник.

– Хорошо, сударь, если вас больше устраивает такой стиль общения, то, извольте, я задам вопрос на привычном для вас языке. Как ты осмелился ловить моих гусей, да еще в моем огороде?!

– А гуси-то они того, дикие, и, кстати, уже улетели, – осмотрев цветник под окном, отметил солдат. – Вообще-то, барышня, хорошо было бы определиться: мы с вами жеманно на «вы» или по-простому, то есть на «ты»; это дружеская беседа или уже допрос?

– По первому вопросу второе, а по второму еще не знаю, как пойдет… – Лиор кокетливо улыбнулась и, стараясь держать голову так, чтобы собеседник не видел всех «прелестей» пораженного болезнью лица, изящно изогнув талию, села в кресло. – Я благодарна за спасение, но, как ты уже, наверное, понял, на меня выпала ответственность заменять немного приболевшего полковника Фонжеро. Мой долг – задать тебе эти вопросы, а уж там или отблагодарить, или…

– …повесить, предварительно умучив на дыбе, – договорил солдат и, демонстрируя добровольное подчинение даме, облеченной властью, бросил на пол оружие.

– Похвально, но чересчур театрально, – усмехнулась Лиор, смотря на грозный двуручник и пару обоюдоострых, длинных кинжалов, лежащих у ног спасителя. – Итак, кто ты таков и почему здесь появился?

Глаза пожилого солдата и юной разведчицы встретились, глаза двух хищников, почувствовавших, что хитрить и обманывать друг друга бесполезно. Мужчине оставалось говорить правду или молчать; женщины вроде Карины Лиор чуют ложь и воспринимают ее как личное оскорбление, как завуалированный намек надменных мужчин на несовершенство и ограниченность мыслительных процессов, протекающих в голове даже самой умной и прозорливой женщины.

– Я бывший лейтенант имперской береговой охраны, десять лет командовал дозорным фортом на острове Кальваро близ Гарса, недавно вышел в отставку, родных нет, не женат, – бойко отрапортовал офицер, попутно выправляя вставший торчком правый ус.

– А имя у моего неженатого спасителя есть? – Содержание краткого рапорта рассмешило баронессу, почувствовавшую, что бравый воин проявляет к ней интерес, даже несмотря на ее жуткую внешность.

– Фламер, Анри Фламер, – после недолгого раздумья произнес ветеран, – но вряд ли оно вам что-то даст. Недавно Гарс был разграблен пиратами, и архивы береговой охраны сгорели…

– Мы уже договорились обращаться на «ты», – поправила лейтенанта Карина.

– Под «вы» имелась в виду имперская разведка.

– А я и есть имперская разведка, я, только я и никто другой, по крайней мере здесь, в Самбории! – Заниженная самооценка явно не входила в число пороков самоуверенной баронессы. – Прошлое твое проверять не буду, давай дальше!

– А что «дальше»? Вчера прибыл в Торалис, спас даму, имени которой даже не знаю, вот, пожалуй, и все, – пожал плечами Анри, поедавший глазами аппетитные формы собеседницы, прятавшиеся под белым и не очень толстым халатом.

– А зачем ты в Торалис пожаловал, коль родных все равно нет? Неужто море так надоело? Что-то непохоже на морячков и доблестную береговую братию!

– Дело было, но оно ни тебя, ни службы бывшей не касается. – В голосе Анри вдруг появилась сталь, а в прищуренных глазах заплясали огоньки ненависти. – Личное это дело, неоплаченный счет прошлых дней. Болтать много не буду, извини, скажу лишь, что мерзавец один в Торалис пожаловал. Я от знакомых узнал, что эльфы твои с ним дружбу водят, вот и выслеживал голубчиков, а когда они…

– …то ты, как верный слуга Императора, решил вмешаться и нарушить коварные замыслы грязных заговорщиков, – рассмеялась Лиор. – Красивая байка для романтичных дурочек, а может, и правда, не знаю… Звать твоего врага как?

– Баракул, Лебедка, Форштевень, Ягодица, поскольку лыс, как… – осекся Анри, постеснявшись пуститься в подробное объяснение. – Не знаю я, у пиратов имен нет, только клички, как у собак.

– Не слышала о таком, – призналась баронесса, за долю секунды прокрутив в голове все сообщения, пришедшие за последние полгода в Кархеон от тайных агентов с южного побережья.

– Откуда? – презрительно хмыкнул задетый за живое бывший лейтенант. – Вы в столице далеко не всю крупную рыбешку знаете, только о тех безмозглых дураках слышали, кто меры в грабеже не знает да в политику грязный нос сует. Форштевень это не Отруби-да-Отрежь, он на города не нападал, да и с имперскими фрегатами в бой не вступал, зато купчишек знатно пощипывал.

– Так ты ж в форте отсиживался, тебе-то до этого Фор-шей-ня? – с трудом выговорила и, естественно, переврала сложный морской термин баронесса.

– Если у меня сейчас родни нет, это еще не значит, что близких никогда не было!

– Понятно, – кивнула Карина, не пожелавшая вдаваться в подробности запутанных обстоятельств чужой кровной мести. – Могу тебя обрадовать: допрос окончен, начинаем беседовать, только на бюст мой так не пялься! Бесполезно, больна я, отблагодарить за спасение все равно не смогу, по крайней мере в этом смысле…

– Не грех посмотреть на то, что красиво, – без тени смущения заявил Анри.

– Грешно попусту глазеть на то, что нельзя использовать; толку нет, а отношения портятся.

– Да какие у нас с тобой «отношения»? Раз вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. – Офицер попытался встать с подоконника, но Карина властным жестом приказала ему оставаться на месте.

– Я баронесса Карина Лиор, большинство придворных считают меня неблагодарной, двуличной дрянью, и даже более, самой стервозной особой при дворе. Знаешь, а в чем-то они правы! – Карина сделала паузу и долго смотрела на Анри, пытаясь понять, какое чувство вызвало у собеседника ее откровенное и весьма необычное признание.

– Мне-то что с того? Я не священник, исповедей не выслушиваю да и на вознаграждение не рассчитываю, так что до того, кто кого кем считает, мне дела нет, – пожал плечами Анри. – Пошел я, пожалуй, дел полно.

– Обстоятельства твоего появления сомнительны, твой рассказ нельзя проверить, и, главное, ты видел то, что не должен был видеть! – огласила приговор Карина и замерла в ожидании, что на каменном лице отставного лейтенанта хотя бы на миг промелькнет страх.

– Хочешь меня убить или милостиво запереть в тюремном подземелье лет эдак на пятьдесят?

– Хотела бы, тогда так не распиналась бы. – Лиор отдала должное выдержке солдата. Не каждому было дано сохранить хладнокровие в стенах имперской разведки, откуда выходил на свободу лишь один из десятка вошедших.

– Есть предложение, я слушаю, но должен предупредить: я солдат, а не убийца, профиль не тот для темных делишек!

– Вот и славно, что мы так быстро нашли общий язык. Терпеть не могу долго уговаривать, противно, да и уважение к оппоненту теряешь. – Карина одарила Анри одним из самых многозначительных взглядов, намекавшим на наличие у бедного провинциального дворянина отличных перспектив в скором времени разбогатеть и заметно улучшить свое положение в обществе. – С местью тебе придется немного повременить, поедешь со мной на юг! Человек, знающий побережье и умеющий постоять за себя, мне пригодится. О цели поездки и о пункте назначения сообщу после отъезда. Возвращайся в гостиницу, на закате за тобой заедут. Все, иди, у меня еще много дел, а отказа все равно не приму. Ты же не дурак, понимаешь, с кем связался!

Карина позвонила в колокольчик, и на пороге появился бородатый мужчина в красно-черном мундире без знаков различия.

– Кариб, сопроводи господина отставного лейтенанта до гостиницы и оставь с ним пару твоих людей. Господин Фламер оказал нам неоценимую услугу, и ему, возможно, захотят отомстить шпионы Джабона, – отдала приказ баронесса и вернулась за стол. – Да, совсем позабыла, прихвати с собой лекаря и предупреди его вместе с трактирщиком. Расходы по проживанию и лечению господина Фламера берет на себя полковник Фонжеро.

Ночь, тишина, детишки играют в прятки. Ветер за окном гудит, колотятся висельника пятки, Без кожи и мяса остался Бертран, истлел и сюртук, и кафтан.

Рифма слабенькая, стишок пошлый, грубый, к тому же совершенно бессмысленный. Кем этот Бертран при жизни был: уважающим себя разбойником или сумасшедшим побирушкой? Кто же кафтан и сюртук одновременно носит? А прятки тут при нем, тем более ночью? Разве по ночам детишки шалят? Нет, детки спят, свернувшись калачиком и пуская слюнки. Ночь – время взрослых оболтусов: кто в спальни чужих женщин лазит, кто ворует да грабит, а самые занудные из поганой людской породы напьются, как околоточный, и давай творить всякое безобразие: кисти махрить, струны терзать да из башки дурной завихрастые мыслишки на бумажонку выплескивать. Как будто у всех остальных делов других нет, живут только для того, чтобы над очередным трактатиком иль похабной песенкой головенку поломать, притом похабной не столько из-за свинского и скудного на мысли содержания, сколько из-за убогости формы. А как спросишь такого вот «творца», о чем, дескать, бессмертное произведение твое? Он напыжится, щеки раздует, как бобер, корой объевшийся, глазенки мутные выпучит, а потом вдруг и ляпнет: «О жизни». Так и хочется ему вслед добавить: «…которой я не видел и не знаю!», а потом под зад коленкой, раза два-три, чтоб сидеть подольше не мог!

Вон эту песенку веселенькую какая-то пьянь балаганная придумала: смысла нет, от слов тошнит, мотивчик простенький, трехаккордный, а ведь кому-то такое убожество нравится! Ко мне тоже прилипла, спасу нет! Жаль, рифмоплет-струнотерзатель лет уж двести, как спился, а то нашел бы паршивца да отходил бы вожжами по голым пяткам, вусмерть отходил бы!

Небо над лесом было на удивление черным, ярко светили звезды и кособокий овал луны. Перевернутая карета на обочине; множество конских и людских следов на дороге; оторванные лоскуты материи; несколько погнутых стальных пластин, бывших недавно частями доспехов, и кровь, много крови – явные признаки разыгравшейся несколько часов назад трагедии.

Бесцветное, почти прозрачное облако облетело кругом место стычки путников со стражей и застыло возле дерева, на толстых ветках которого мерно раскачивались плоды кровавой жатвы: пять изуродованных трупов. Крайний справа за неимением головы был подвешен за руки.

Ага, традиционное человеческое украшение – висельники обыкновенные, свежачки, правда, слегка подпорченные. Ну, ничего, праздника вскорости вроде бы нет, так что к качеству игрушек-повисушек придираться не стоит, изготовлены наспех из того, что под руку подвернулось. Посмотрим, посмотрим, кем были при жизни последователи легендарного Бертрана?

Странная компаньица: безголовый пират – гроза морей, приблуда-воровка и трое графских слуг. О чем только растяпы-стражники думали?! Нужно было отсортировать: преступников на одну ветку, а их спесивых конкурентов из крестьянской глубинки – на другую, а то как-то неправильно получается, вперемешку, без логики, здравого смысла и порядка.

Облако уже отлетело в сторону, как вдруг резко подалось назад и обволокло фигуру среднего висельника.

Насколько они бестолковы, эти люди. Пишут законы и тут же сами их нарушают, раздают титулы с привилегиями, а затем кучка взбесившихся от неограниченной власти стражников без суда и следствия вздергивает на суку владельца здешних земель. Да, я не ошибся, этот длинноволосый висельник на самом деле граф Карвол. Угораздило же его страже под горячую руку попасться, да еще, поди, необузданная молодая кровь взыграла. Наверняка возмущаться простофиля высокородный начал, дескать: «Как посмели прихвостни герцоговы на моих землях хозяйничать?!» А у самого соображалка не домыслила, что как обычный голодранец-наемник одет, что конвой всего пара человек, вот и поплатился за свою беспечность. Жаль, у меня на него планы были, без него дальше никак... не выйдет ничего... Видать, придется снова вмешиваться.

Внезапно из глубины придорожного оврага послышался тихий стон. Облако собралось, уплотнилось до размера маленькой точки и стремительно понеслось к источнику звука, которым оказался умирающий гном. Падение Пархавиэля было неудачным. Переломанные в коленях и лодыжках ноги были далеко не самыми ужасными последствиями полета с отвесного склона.

Защищенная толстым слоем мышц грудная клетка и крепкий череп выдержали удар, но позвоночник переломился в двух местах. Это уже не Пархавиэль Зингершульцо, не косматый и добродушный гном, а груда мяса и костей, одним словом, труп. Во люди! Рвутся к свободе, а сами шагу ступить не могут. Чуть за ними не уследишь, сразу все испоганят. Жил себе гном, жил, никого не трогал, в чужие дела не влезал, а как только с парочкой авантюристов связался, на следующий день трупом оказался! Теперь уже точно вмешиваться придется, а как не хочется…

Маленький шарик опустился на землю рядом с еще теплым телом Пархавиэля, а затем стал увеличиваться. Через минуту весь овраг был окутан облаком густого тумана, через три – лес целиком обволокла вязкая пелена.

Белые клубы через какое-то время рассеялись. На лесной дороге показалась быстро мчавшаяся карета. Вот она перевернулась, в небо взмыл гном, вот подъехали стражники и, перекинувшись между собой парочкой слов, стали помогать выбраться наружу пострадавшим от сильного удара путникам. Недолгая, напряженная беседа, приехал граф со своими людьми, началась схватка.

В тот самый роковой миг, когда в незащищенную спину графа вот-вот должно было погрузиться лезвие меча, стражник, занесший оружие, схватился за горло, захрипел и свалился с коня, пораженный невидимой силой. Ценою жизни двоих верных слуг, прикрывающих отступление господина, раненному в голову и левую руку Карволу удалось сбежать. Флейта сломала ногу, неудачно приземлившись в овраге, и была застрелена стражниками. Артур утонул в болоте, а Пархавиэль пролетел чуть дальше и разбил голову о дерево.

Уже лучше, но результат все равно не тот. Гном погиб, значит, нужно продолжать прорабатывать другие варианты, пока не получу более или менее сносного исхода. Зингершульцо и Карвол нужны мне живыми и по возможности без тяжелых ранений.

Зловещий туман обволакивал лес раз пять или шесть, стражники со слугами графа сходились и сходились в схватке. Действие немного менялось, прокручивалось в замедленном темпе и начиналось заново, пока его конечный итог не устроил придирчивого творца. Затем загадочная туманность переместилась к заброшенной штольне и продолжила хозяйничать там.

«Заставь дурака молиться, он лоб расшибет, в лучшем случае свой!» – злился Анри Фламер, лежа совершенно голым на скрипучей, колченогой кровати в самой убогой комнате самого дешевого постоялого двора Торалиса.

За неимением штор на окнах отставному лейтенанту пришлось запереть ставни, отчего маленькая каморка, бывшая когда-то чуланом, мгновенно погрузилась в усыпляющий полумрак. Однако прежде чем отдаться упоительному сну, Анри нужно было отвлечься от многочисленных раздражающих факторов и как следует поразмыслить над своим положением, просчитать каждый последующий факт, давая поправку на полученное ранение, и, конечно же, взвесить каждое слово, которое ему предстояло сказать в вечерней беседе с баронессой.

Больше всего мешала сосредоточиться не ноющая боль в левом боку, не ужасная вонь, исходившая от старой, изъеденной жучками и сыростью мебели, не пьяные песнопения приехавших на базар крестьян и грохот стаканов за стеной, а последствия раболепной исполнительности, с которой остолопы в красно-черном кинулись выполнять распоряжения своей новой хозяйки. Именно из-за их навязчивой опеки лейтенант чувствовал себя бесправным арестантом.

«Зачем Лиор отпустила меня в гостиницу? Просто посадила бы до вечера в тюрьму, эффект тот же, зато без лишнего шума и намного спокойней», – думал Анри, опустошая уже второй за час лежания на кровати кувшин вина.

Трое переодетых горожанами имперских агентов дежурили перед входом на постоялый двор, еще четверо травились прокисшим вином в гостиничной корчме. Сколько служивого люда отсиживалось по соседним каморкам, Фламер не знал, но предполагал, что не меньше десятка. Его стерегли основательно, наверное, стараясь очистить честь мундира от грязи недавних поражений. Конечно, с одной стороны, это было чрезвычайно приятно: отставной лейтенант чувствовал себя как минимум действующим генералом, но, с другой стороны, раздражало, поскольку Фламеру пришлось отказаться не только от свободы перемещения, но и от привычки рассуждать вслух. За хлипкой, перекошенной дверью могли также дежурить не в меру ретивые агенты имперской разведки.

«У большинства существ всего две пары конечностей, даже великий кулинар не может вместить в пирог больше четырех сортов начинки, в самой сложной карточной игре не более четырех игроков, и это неспроста. Четыре – магическое число, максимально возможный набор комбинаций, которые может одновременно просчитать и удержать в памяти человеческий мозг», – так полагал Анри Фламер до этого дня. Встреча с баронессой поставила под сомнение эту непреклонную, проверенную жизненной практикой истину. Согласившись помочь старому другу, Анри не предполагал, что дело окажется столь запутанным и в сумасшедшей гонке неизвестно за чем принимает участие гораздо большее количество игроков, чем ему рассказал Мартин Гентар.

Убить троицу эльфов этой ночью он мог легко, но все же позволил им уйти. Неизвестно, как повела бы себя Лиор, если бы агенты Джабона были мертвы. Скорее всего избавилась бы от своего благородного спасителя и, припудрив покрытый болячками носик, помчалась бы на юг. Со смертью эльфов задача минимум была бы решена, прямая угроза человечеству ликвидирована, но нужно было до конца разобраться в обстоятельствах дела и заполучить проклятый манускрипт, о тайне, скрытой в котором, и Фламер, и поручивший ему расследование маг Мартин Гентар знали лишь в общих чертах.

Древняя рукопись покинула Торалис, где ее искать, знала только Лиор, к которой ему очень удачно удалось присоединиться. Число же участников охоты за знаниями прошлых веков оставалось загадкой. Анри закрыл глаза и в который раз попытался подсчитать количество заинтересованных в получении свитка лиц:

1. Убий Мадериус – витающий в высоких сферах познания простофиля,слишком поздно осознавший, какие у открытия могут быть последствия. Бывший маг послал за манускриптом своего слугу Артура с филанийской воровкой, которую Гентар строжайше запретил убивать при любом стечении обстоятельств. В разговоре с Лиор я описал внешность бывшего пирата и привел его несколько старых имен – никакой реакции, значит, свиток из Библиотеки похитили не они. Карина едет на юг за кем-то другим. Где находится сейчас потенциально союзная партия, неизвестно.

2. Троица эльфов – зачинщики всей этой грязной истории. Судя по выучке да и по словам баронессы, агенты Джабона, но действуют втайне от эльфийского сообщества, иначе ни за что не обратились бы за помощью к Убию, то есть не эльфу. Чрезвычайно опасны, решительны и непредсказуемы, доставят еще немало хлопот. Опоздали на главную часть представления. До сегодняшней ночи блуждали впотьмах неведения; только совершив дерзкий налет на штаб-квартиру разведки, узнали кое-что о личности похитителя и о возможном направлении его бегства.

3. Таинственный похититель – личность загадочная и явно работающая на одно из соседних с Империей королевств: Берток, Кольбер, Намбус, с большой степенью допущения Филания. Наверняка сейчас мчится, загоняя лошадей, на юг, хотя я бы на его месте несколько месяцев отсиделся бы в какой-нибудь глухой дыре.

4. Я, собственной персоной – старый дурак, позволивший уговорить себя на очередную авантюру. Самостоятельных действий пока предпринять не могу. Нужно следовать за баронессой и пока ни во что не встревать… если, конечно, получится.

5. Провинциальные власти —.игрок пассивный и чрезвычайно ленивый. Герцог непременно уже сообщил о нападении на Библиотеку своему покровителю, принцу Андеру, но пока не получит ответа, не будет вмешиваться в следствие и отдаст дело на откуп людям Корвия, у которых свои представления о законности и свои планы на манускрипт.

6. Имперская разведка (в лице баронессы Лиор). Похоже, властью, полученной от Корвия, Лиор вообще отстранила от должности старичка Фонжеро. Интересно, откуда шелудивая плутовка узнала о манускрипте и о готовящемся нападении? Вот вопрос всех вопросов, пока его придется оставить открытым. Неизвестно, в курсе ли Карина экспериментов Мадериуса; знает ли, за чем гонится, но где искать украденную ценность, определенно имеет представление. Девица не брезгует применением особых полномочий, но результатами поисков с местными властями не делится, значит, ее хозяин, господин главный имперский нюхач Корвий, на время вышел из лагеря принца Андера, но к сторонникам герцога Лоранто тоже не примкнул.

7. Герцог Лоранто, главный имперский казначей. Тоже неизвестно откуда узнал о готовящемся нападении и, не побоявшись открыто перейти дорогу могущественным конкурентам, послал в Торалис целую роту гвардейцев. Как утверждают мои осведомители при местном дворе, именно между солдатами Казначейства и имперской разведки произошла стычка в Зале Древности. Только благодаря этой междоусобной бойне похитителю удалось уйти. Ходят слухи, что командиру погибшего отряда графу Гилиону чудом удалось бежать. Ох, не верю я в чудеса, но делать нечего! Предположим, что это правда, тогда капитан тоже направляется на юг. Веселая компания тронулась в путь, нечего сказать!

Фламер, по-стариковски кряхтя, поднялся с кровати и, натянув сапоги, зашагал кругами по комнате. Головоломка мотивов и действий заинтересованных лиц никак не складывалась. В игре принимал участие кто-то еще, кто-то, кто стравил между собой враждующие политические лагери, рассказал им о манускрипте и назвал точное время нападения.

«Кто-то, но кто?! Кому было выгодно привлечь к афере внимание сильных мира сего?! Убий, но тогда он не стал бы втягивать в эту историю Мартина и рисковать жизнью своего единственного, верного слуги. Эльфы, наоборот, стремились сохранить исследования в тайне, притом не только от имперских властей, но и от своих остроухих собратьев. Счастливчик-похититель или его заказчик, но это было бы просто по-детски глупо. Зачем информировать власти о готовящемся грабеже? Стравить политические лагери, обострить внутриимперский конфликт? Нет, все не то. Сведения, которые содержит этот проклятый лист пожелтевшей бумаги, гораздо ценнее любых уловок и провокаций, они дают почти абсолютную власть, дают возможности, по сравнению с которыми все игрища на международной политической арене – жалкая мышиная возня, никчемная детская забава. Нет, тот, кто проинформировал о манускрипте одновременно троих влиятельных вельмож: Лоранто, Корвия и короля какой-то другой державы, явно хотел защитить свиток или, наоборот, совсем его уничтожить, не дать неограниченную власть ни в одни из грязных рук. Кроме того, таинственная личность должна была иметь влияние как при имперском дворе, так и среди иностранных государств, обладать обширной агентурной сетью, позволяющей мгновенно передать нужные сведения и…» Анри вдруг осенила догадка. Он замер на месте и изо всех сил стукнул ладонью по лбу. «Старый осел, маразматик, как же я сразу не догадался?!» — обругал сам себя Фламер, вспомнив о разговоре с Мартином накануне отъезда в Торалис.

«Пройдоха Мадериус создал образец. Конечно, это не настоящий Деминоторес и не обладает и малой толикой его возможностей, но все же… Убий недооценил результат неудавшегося эксперимента, а у лабораторного паршивца хватило сил и ума, чтобы вовремя скрыться, избежав тем самым уничтожения. Беспечный Мадериус даже не подумал его ловить. По его мнению, существо было крайне нежизнеспособно и должно было вскоре умереть само, а вдруг и тут маг допустил ошибку, вдруг и в этом недооценил возможности своего творения?!»

Фламер призадумался. Предположение перестало казаться таким уж разумным, но это была единственная гипотеза, позволяющая объединить в единую логическую последовательность противоречивые факты.

«Допустим, творение Мадериуса захотело отомстить… Нет, глупо. Ему достаточно было убить мага и эльфов. – Анри повторно заехал ладонью по лбу, но на этот раз наказывая себя за то, что позабыл о безопасности, и стал проговаривать слова вслух. – Оно захотело обезопасить свое будущее, уничтожить манускрипт, но побоялось, что у него не хватит сил. Никто, кроме него самого, ведь не знает, где предел его возможностей и какие ограничения заложили древние, в чем они проявляются и когда. Вот он, недостающий восьмой участник игрища, тот шельмец, который легко манипулирует влиятельными дядьками и тетками, стравливает их между собой и при этом всегда выходит сухим из воды!»

Анри откупорил третий кувшин вина и, небрежно стряхнув с одеяла троих заснувших на нем тараканов, грузно опустился на кровать. Он сумел разгадать запутанную головоломку, пока еще не совсем, только на уровне догадки, но это уже была победа, а победы, как известно, следует отмечать, не жалея горла и не думая о грядущем похмелье.

«Третий или четвертый, а может быть, пятый? – пытался припомнить Анри, тупо взирая на опрокинутый кувшин, из которого уже давно успели вытечь на пол и высохнуть жалкие остатки вина. – Услужник, противный, слащавый юнец со слюнявой рожей, приходил дважды, значит, шестой… Впредь к попойке нужно подходить более основательно: прежде чем нализаться дешевой гадости, нажраться до отвала, тогда и хмель быстро не возьмет, да и голова трещать не будет!»

Оторвав взгляд от разбитого кувшина, зажатого в правой руке, Анри не попытался сфокусироваться на чем-то другом, поскольку эта затея все равно ни к чему бы не привела. В комнате царили потемки, на дворе наступила ночь, и только тусклый свет уличного фонаря пробивался сквозь узкую щель между закрытыми ставнями. Ветеран ужаснулся, что так долго проспал, хотя он и не боялся пропустить встречу с Кариной. Если бы ретивый и беспардонный служивый люд получил бы приказ доставить его в оговоренный срок в условленное место, то состояние мертвецкого опьянения подопечного их ничуть бы не смутило. Служаки выломали бы дверь и отволокли бы его к баронессе, даже не подумав извиниться перед хозяином постоялого двора, чей ущерб явно не ограничился бы выбитым запором и разломанным в щепу косяком. Однако за ним пока не пришли, это могло означать лишь одно: у примадонны имперской разведки было весьма расплывчатое представление о вечере как о времени суток. По-видимому, он у нее наступал, только когда нормальные люди уже видели третий или четвертый сон.

Конечно, с похмелья в голову лезут всякие мысли: нелепые и одна бредовее другой, но наивное предположение, что его оставили в покое, так и не осмелилось прийти. Фламер слишком хорошо знал неписаные законы интриг и правила темных делишек, которые переходили по наследству из поколения в поколение и не менялись на протяжении долгих веков. Баронесса сочла его нужным, возможно, необходимым в качестве дешевого расходного материала, не причастного к секретной имперской службе, и именно поэтому забирала с собой. Если бы ситуация изменилась, она, не задумываясь, приказала бы его убить. Свидетелей не отпускают, какими бы грозными или, наоборот, глупыми они ни казались с виду. И в том, и в другом случае за ним непременно должны были прийти.

Стараясь не раззадорить собиравшуюся обрушиться на виски боль, Фламер осторожно сел на кровати. Левая нога, с которой он регулярно вставал вот уже несколько десятилетий, раздавила скатившуюся на пол кружку. Весьма полезная привычка спать в сапогах уберегла ногу от порезов острыми черепками. Когда жизнь в опасности, то только легкомысленные растяпы снимают сапоги перед тем, как ложиться спать Если внезапно нагрянет враг, то лучше быть обутым и быстро сигануть в окно, не боясь напороться босой ногой на битую пивную посуду, которую прислуга дешевых постоялых дворов и придорожных таверн предпочитала выкидывать прямо под окна.

Тихий стук в дверь отозвался в затуманенной голове гулким набатом. Фламер проворчал себе что-то под нос и направился к выходу, даже не удосужившись прикрыть свою наготу. За ним пришли не светские львы, а люди, которые часто видели обнаженные тела, правда, на дыбе и прочих хитрых устройствах для пыток, а не в такой, можно сказать, необычайно мирной и непривычной для них обстановке.

Вместо слов был кулак; острый, костлявый, вылетевший из темноты коридора и ударивший ветерана точно в кадык. Широко раскинув руки и издав парализованным горлом надрывный хрип, Анри отлетел в дальний угол комнаты и сломал табурет еще не успевшим отойти от спазмов похмелья затылком. Что-то огромное, черное налетело сверху и прижало задыхающегося Фламера к полу, Длинные, цепкие пальцы существа в плаще сжали горло, а в тусклом свете уличного фонаря, пробивающегося в комнату сквозь ставни, блеснуло лезвие занесенного для удара кинжала.

«Как глупо!» – пробежала в голове задыхающейся жертвы последняя мысль, перед тем как сознание отключилось, уступив место рефлексам и инстинктам, Убийца метил чуть ниже левой ключицы, лезвие должно было пройти точно в узкую щель между ребрами и пронзить сердце сверху вниз, точно так, как это рисуют на некоторых гербах. Единственное, что не рассчитал «рыцарь кинжала и удавки», так это то, что застигнутая врасплох, задыхающаяся и сильно ударившаяся головой жертва была все же чуть сильнее и намного опытнее его.

В тот миг, когда острие уже коснулось кожи, руки Анри резко взмыли вверх и одновременно обрушились на виски убийцы, затем Фламер оттолкнулся ногами от пола, сгруппировался и перевернулся на правый бок, подмяв под себя противника. Прием удался: рука с кинжалом оказалась за спиной отставного лейтенанта, дважды пыталась нанести удар, но не доставала до цели и колола пустоту. При перевороте пальцы левой руки убийцы соскользнули с горла и теперь безуспешно бегали по лицу Анри, стараясь найти и выдавить глаз.

Блокируя предплечье руки с кинжалом и отбиваясь от пальцев, шарящих по лицу, Фламер вдавил противника в пол, а затем неожиданно отпрянул назад и впился зубами в кадык. Вскоре ночной гость затих. Анри не прокусил горло, но придушил противника. Тело поверженного врага обмякло, кинжал звякнул, выпав из разжавшейся ладони и покатился по неровному полу.

Тяжело дыша и проклиная мерзавца, не давшего ему спокойно помучиться с похмелья, Анри поднялся на ноги и зашарил рукой по подоконнику в поисках старенького огнива, бессменного спутника полной событиями жизни. Удача сопутствовала в тот день воину во всем, огонь зажегся с первого удара, что случалось нечасто. Комната постепенно наполнилась светом, три новые свечи и с десяток старых огарков, разбросанных под столом, кроватью и по прочим малодоступным закуткам каморки, разогнали уже не зловещую темноту. Отставной лейтенант по опыту знал, что два нападения за одну ночь происходят крайне редко, и лежащее без сознания на полу тело уже не рассматривалось как источник угрозы.

Облитые вином штаны нашлись под кроватью. Надевать куртку не хотелось, тем более что в комнате было душно, жарко и смрадно от запаха пота, перемешанного с винными испарениями.

Подтянув съехавшую набок повязку, которая опоясывала cтан великана исключительно в целях конспирации, Анри принялся растирать ноющие мышцы шеи. К счастью, магические эликсиры, полученные от Мартина, действовали гораздо быстрее, чем обычные лекарские примочки и мази. Империя потеряла многое, изгнав за свои пределы магов. В принципе ничего сверхъестественного в лечебных снадобьях чародеев не было, они изготавливались из тех же трав и природных материалов, что и знахарские зелья, но были качественнее и не содержали ненужных, а порой и вредных примесей. Рана, полученная Анри утром, затянулась уже к полудню, но солдат должен был продолжать притворяться. Снять пропитанную кровью повязку и показать окружающим свежий шрам затянувшейся раны было равносильно признанию в сговоре с опальными магами из Кодвусийской Долины, а гнить остаток жизни в тюрьме Анри не хотелось.

Тело на полу медленно зашевелилось, задвигались ноги и стали сгибаться пальцы рук. Убийца начал приходить в себя, но все равно был уже не опасен. Во время катания по полу капюшон, конечно же, слетел с головы, но под ним была маска: плотно обтягивающая лицо черная материя с прорезями для глаз и рта. Сдергивать маску не имело смысла, рыжая копна взъерошенных волос выдавала убийцу. Нападавший был одним из троицы эльфов, с которыми Анри пришлось столкнуться этим утром. Раз полукровка пришел один, без смазливой подружки и командира, значит, ночной визит был его самодеятельностью, глупой попыткой свести счеты, поквитаться с тем, кто не только нарушил их планы, но и нанес оскорбление, совершенно неуважительно выбросив почтенного полуэльфа в окно. Гордецы эльфы, до сих пор считавшие себя центром мироздания, не прощали подобных выходок, тем более людям, умственно ограниченным, грубым существам, появившимся на свет всего несколько тысяч лет назад в результате цепочки случайных скрещиваний пещерных и древесных обезьян.

Пока Карвабиэль пытался сесть, что удалось далеко не с первой попытки, Анри молча сидел на столе и смаковал последние капли мутной жидкости, случайно уцелевшие на дне одного из кувшинов. Казалось, солдат не проявлял интереса к мучениям приходящего в себя полуэльфа, но на самом деле Фламер внимательно следил, не схватится ли дважды задень поверженный противник за кинжал, лежащий поблизости.

– Мне кажется, что твой лимит глупостей на сегодня исчерпан, – произнес Анри, видя, что взгляд Карвабиэля завороженно замер на рукояти кинжала.

– Что делать будешь? – проглотив ком, подкравшийся к горлу, прохрипел полуэльф.

– Пошел вон! – невозмутимо ответил Анри и, выбросив в угол опустевший кувшин, взял со стола грозный двуручный меч.

– Почему? – прошептал Карвабиэль, поднявшись на ноги и, покачиваясь, направляясь к двери. – Почему ты меня отпускаешь?

– Не люблю выполнять работу на треть, – пояснил Фламер и пронзил противника хищным взглядом. – Ну, что застрял, полукровка?! Тебя что, пинками выгонять?!

Карвабиэль не стал искушать судьбу и скрылся за дверью. Никто из двух десятков находившихся поблизости сотрудников имперской разведки, конечно же, не заметил ухода бывшего агента Джабона.

Ровно через час в дверь снова раздался стук. На этот раз судьба не преподнесла сюрприза, на удивление быстро исчерпав запас неприятных неожиданностей. Посетителей было трое, притом одетых в красно-черные мундиры и серые походные плащи.

– Пошли, – без предисловий и прелюдий сказал главный, окинув Фламера оценивающим взглядом и с отвращением прикрыв ладонью нос, явно не привыкший к амбре паров дешевых вин.

Анри взял меч, засунул за голенище сапога пару кинжалов и, накинув на плечи куртку, молча последовал за провожатыми. Жизнь научила солдата, что задавать вопросы нужно только тем, кто может на них ответить, то есть командирам. Низшие чины, как машины, просто выполняют приказы, и если даже знают ответы, то все равно промолчат, чаще из вредности, нежели подчиняясь запретам.

Внешне конвоиры сильно отличались от коллег, охранявших отдых почетного пленника на постоялом дворе, и дело было не только в мундирах. Анри чувствовал их опыт и силу, бывалый солдат с первого взгляда отличит опытного бойца от желторотого новичка или увальня из хозроты.

Они прошли немного по улице, затем свернули и, пропетляв немного по грязным переулкам бедняцкого квартала, вышли на площадь, где их уже поджидал крытый рваным тентом фургон.

– Залезай! – произнес старший и облегченно вздохнул, когда Фламер молча выполнил приказ, а не вступил в пререкания.

Действительно, грозный с виду воин был необычайно покладист, в то время как будь на его месте кто-либо другой, то непременно засыпал бы сопровождавших глупыми вопросами: «Куда едем?», «Почему в фургоне, а не в карете?», «Где баронесса?», «Почему направляемся к городским воротам, а не к штаб-квартире?» и т. д., и т. д.

Конечно, что замыслил конвой и почему Карина до сих пор не появилась, волновало и Фламера, но солдат рассуждал просто: «…эти бравые ребята выполняют волю баронессы, которая пока во мне нуждается. Хотела бы шпионка меня убить, прикончила бы сразу, не побоявшись испортить ковер в кабинете Фонжеро, тем более что он и так был испачкан до безобразия грязными сапогами и кровью. Пока со мной оружие, я в безопасности, а бессмысленные вопросы и лишние слова лишь показывают слабость и неуверенность в себе…»

Повозка прогрохотала по мостовой, выехала за ворота и затряслась на тракте. Сидевшие рядом охранники также, как и Анри, терпели неудобства и чертыхались, больно ударяясь о доски на каждой кочке, на каждом ухабе.

– Остановим тарантайку возле стога, соломки натаскаем, а то, ребята, все мослы себе отшибем! – предложил Фламер старшему конвоя, который становился все краснее и краснее в лице, все злее и злее после каждого нового толчка.

Люди баронессы задумчиво переглянулись, но ничего не ответили. Тряска уже измотала их, но нарушить инструкции никто не решился.

– Сдюжишь, не барышня, – пробурчал старший и снова выругался, когда повозка подскочила на очередном ухабе.

– Было бы ради чего терпеть, – проворчал Анри, пожимая плечами.

– Уже скоро, – обнадежил старший не столько подопечного, сколько самого себя.

Наконец-то дорожные мучения закончились, настал желанный момент остановки. Провожатые вылезли первыми и, только осмотревшись, подали знак Анри покинуть тесное, жесткое узилище на колесах. Если бы фургон подъехал к маленькому загородному особнячку с ухоженными клумбами и многочисленной, вооруженной до зубов охраной перед входом, Фламер не удивился бы. Не испугал бы старого вояку и куда менее приятный вид, например, тюремная башня с решетками на окнах, кладбище, с заблаговременно приготовленной для него могилой, или ветвистое дерево с компанией разлагающихся висельников, к которой ему незамедлительно предложили бы присоединиться. Однако то, что он увидел, никак не вписывалось в число пейзажей, типичных при общении с имперской разведкой и прочими блюстителями государственных интересов.

Скотный двор; жутко пахнущие кучи навоза и перегноя; лай отощавших собак, встревоженных приездом поздних гостей; несколько хозяйственных построек; барак и конюшня, возле которых грелись у костров три дюжины крестьян. Деревенская экзотика в полной красе. Правда, шумно галдевшим труженикам полей явно не хватало гармони и самогона, но ни один шедевр не обходится без маленького изъяна.

Конвоиры мгновенно разошлись, оставив изумленного Анри возле фургона. На губах ветерана замер вопрос: «В какую глушь вы меня завезли, мерзавцы?!» – вопрос, который ему не суждено было задать. Дверь сарая распахнулась, и оттуда с пронзительным визгом выскочил полугодовалый поросенок. Взбесившиеся двадцать килограммов свинины, только что сбежавшие из-под ножа мясника, кинулись под ноги отставному лейтенанту, опрокинули его в лужу и продолжили бег, поднимая копытцами фонтаны грязи. Хохот и хамские комментарии мужиков взбесили Анри гораздо сильнее, чем грязное месиво, которое толстым слоем покрывало его лицо и одежду. – Поди отмойся, морячок, – приказал неизвестно откуда появившийся рядом старший конвоя. – Как видишь, на суше тоже штормит! Одежонку свою выкинь, там новую получишь, Давай шустрее, не разлеживайся!

Желания и дальше сидеть в зловонной луже у Фламера не было, как, впрочем, и охоты лезть с головой в бадью с холодной водой. Однако выбора не было: бедность одежд набившаяся в спутницы баронесса простила бы, а вот смрадного запаха ее благородный носик, увы, не смог бы перенести.

Пока Анри, собравшись с духом, нырял в бадью, крестьянское становище пришло в движение. У костра не осталось никого, одетые в грязные робы и протертые брюки мужики забегали по двору: выводили к изгороди и запрягали лошадей, вытаскивали из сарая одежду, кольчуги, оружие и прочую военную амуницию. Всего за полчаса скопище мирных деревенских жителей превратилось в хорошо экипированный конный отряд. Привезшие его солдаты тоже присоединились к всеобщему действу. Во взметнувшихся к небу кострах вперемешку горели засаленные хламиды и элегантные красно-черные мундиры. Скотный двор наполнился лошадиным ржанием, звоном оружия и синевой дорожных плащей.

Впервые Анри признался себе, что его знания имперской геральдики несовершенны. Гнедой жеребец с огненной гривой, разинувший зубастую пасть и вставший на дыбы – такого герба он еще не видел, хотя не раз бывал в Северном Катаре, в котором, судя по маленькому кресту в правом верхнем углу гербового рисунка, имел честь проживать его владелец.

– Вижу, в геральдической чуши ты толк знаешь. Правильно головой качаешь, нет такого герба, но нам так даже проще, а то вот совсем недавно конфуз вышел… – внезапно раздался за спиной хриплый голос.

Анри обернулся. В трех шагах от него стоял облаченный в добротные пластинчатые доспехи командир конвоя, а рядом с ним на пне лежала кольчуга и синий плащ, приготовленные, видимо, для него.

– Я Сонберс, твой командир, – представился мужчина и кивнул головой в сторону пня. – Одевайся, через четверть часа выступаем!

– А жалованье когда? – огорошил рыцаря Анри.

– Какое еще жалованье?

– А какой ты мне командир?! Что-то не припомню, чтобы я в твою артель свинобоев записывался!

– Ну надо ж, здоровяк и шутник, весьма редкое сочетание! Обычно у таких переростков, как ты, весь корм в мясо уходит, на башку ничего не остается, – усмехнулся Сонберс, с любопытством глядя на Фламера снизу вверх. Новоявленный командир был почти на голову ниже Анри и раза в полтора уже в плечах, даже несмотря на латы. – С баронессой ехать согласился, значит, поступаешь под мое начало. Не думал же ты, голодрань прибрежная, что госпожа Лиор тебя к себе в карету пустит? В общем, на первый раз дерзость прощаю, седлай коня и в строй! Хотя бы на минуту опоздаешь, высеку… морячок!

Победоносно поддернув бровями, Сонберс удалился. У командира отряда, тем более такого необычного, как охрана полномочного имперского агента, было много хлопот, времени на воспитание самоуверенных новичков совершенно не оставалось.

Фламер не стал перечить и бойцовски выпячивать грудь колесом. Судьба в очередной раз занесла его в чужой монастырь, на установление собственных правил нужно было время: возможно, часы, а может, и дни. Нарываться на неприятности сразу старому служаке не хотелось, хотя бы потому, что новые сослуживцы теперь уже не казались беспечными деревенскими увальнями.

Стоило мужикам сбрить бороды и вымыть нечесаные волосья, как открылись их скуластые, волевые лица. Темнота и обилие растительности на лице не дали Анри с первого взгляда распознать маскирующихся под овечек волков, бойцов, совмещающих в себе дисциплину солдат, опыт наемников, а также хитрость воров и дерзость разбойников. Отрядец был хоть куда, с таким не страшно идти в бой на любого противника, но в то же время с такими людьми нужно было вести себя чрезвычайно осторожно. Фламер не сомневался, что прозорливая Карина поручила сразу нескольким особо доверенным бойцам следить за ним и сообщать о каждом подозрительном шаге.

«О связи с Мартином придется на время забыть, а лучше всего вообще утопить коммуникационную сферу в болоте, спокойней будет, – решил Анри, поспешно облачаясь в необычайно тесную и доходившую ему лишь до пупка кольчугу. – Оружие держать наготове, язык за зубами, пить только воду и о борделях забыть, Неизвестно, как среагирует на их посещение облагодетельствовавшая меня баронесса. Кто знает, а вдруг у придворной шалуньи на мой счет какие-то особые виды заимелись? Девка она норовистая и пылкая, а природное сумасбродство по долгу службы иногда сдерживать приходится. Вдруг мысль нехорошая в ее красивенькую головку стрельнет, или, того хуже, рассудок ненароком перекосит?»

Мучаясь, седлая самую ретивую в отряде лошадь, которая, конечно же, как новичку, досталась ему, Анри не заметил, как отряд тронулся в путь. Грубый окрик и последовавшие за ним шуточки на тему «моряк и кобыла» разозлили ветерана и заставили даже обкусать правый ус. Однако Фламер взял в себя в руки, усмирил лошадь несильным, но ощутимым ударом кулака в бок, а затем вскочил в седло и присоединился к конвою.

Через полчаса, как и было запланировано, в ранний утренний час на пустынной развилке дорог произошла тайная встреча. К карете баронессы присоединился отряд сопровождения, и кортеж быстро направился на юг, увозя кого к славе, а кого к смерти.

История 8 Падение сокола

Знакомые лица кружились в огненном смерче: родители, близкие, когда-то знакомые, бывшие боевые товарищи и веселые подруги прошлых лет. Это были гномы, не люди; гномы, которые хоть раз встречались Пархавиэлю на жизненном пути: друзья и враги, доброжелатели и злопыхатели, скучные моралисты и бесшабашные шалопаи, честные и лживые, прямолинейные и двуличные, многострадальные неудачники и баловни судьбы; гномы, которые были совершенно разными, многие из них вообще не знали друг друга, но их объединяло одно – все они были мертвы.

Призраки, посетившие Зингершульцо во сне, о чем-то рассказывали, смеялись или упрекали, все обращались к нему и желали получить ответ. В ушах растерянного Пархавиэля одновременно звучало более сотни голосов, но они почему-то не сливались в бессмысленное месиво звуков. Гном слышал каждого и понимал, о чем шла речь.

Затем лица исчезли, огненный круговорот утих, и вернулось прежнее спокойствие. Зингершульцо увидел обычный сон: красивые женщины, питавшие к нему нежные чувства, ломящиеся под грузом яств столы, непременные драки с перепившими бузотерами и тощий кошель, из которого быстро исчезали последние гроши.

Внезапно снова налетел смерч. Невидимая сила вырвала Пархавиэля из-за праздничного стола и вместо того, чтобы поднять в воздух, стала, наоборот, вдавливать в землю. Перед глазами Зингершульцо, которого затягивало вниз, быстро мелькали сначала корни деревьев, затем разноцветные слои почвы, а потом и широкие пласты однородных каменных пород. Его неумолимо тянуло вниз, в подземелье, из которого он чуть менее года назад удачно выбрался.

Гном упал в огромный зал, Зал Пиршеств Махаканского Сообщества, притом так удачно, что мягко приземлился прямо за стол, на как будто специально оставленное для него место. Стол был огромен, длиною в несколько сотен человеческих шагов, и что поразительно: помещение было намного просторнее, чем в жизни, обилие яств поражало взор, а число накрытых столов возросло с пяти до необозримого множества. В зал, в котором обычно пировало не более двух-трех тысяч горняков, теперь умещался целый миллион веселящихся гномов.

Зингершульцо по привычке схватился за стоявшую перед ним кружку и жадно глотнул настоящего махаканского пива. Шквал восторженных выкриков, вызванный его появлением среди пировавших сородичей, постепенно затих. Соседи по столу стали наперебой о чем-то расспрашивать, хлопать по плечам, раздавать дружеские тумаки и предлагать попробовать изысканные блюда, приготавливаемые в небогатом продовольствием Махакане лишь по очень знаменательным празднествам. Оторвавшись от дочиста обглоданной свиной ножки и от регулярно пополняемой заботливыми соплеменниками пивной кружки, Пархавиэль наконец-то пробежался взглядом по лицам присутствующих. Все те же самые гномы, чьи физиономии кружились в огненном смерче.

«Я умер, я попал на пир мертвецов. Сейчас акхры накормят до отвала и в огненное горнило поволокут!» – перепугавшегося Пархавиэля аж прошиб озноб, не говоря уже о дрожи в ходящих ходуном коленях.

– Не кисни! – хлопнул по плечу Зингершульцо сотрапезник справа, караванщик второй категории Альвик Кьерго, погибший три года назад в стычке с бандитами на южном маршруте. – Все мы смертны, дружище, все боимся расстаться с жизнью, и поэтому не решаемся жить, дыша полной грудью.

Мудрая мысль, высказанная гномом, с губ которого при жизни не слетало ничего, кроме занудного ворчания и отборной брани, поразила Пархавиэля настолько, что он позабыл удивиться, почему ему ответили, хотя он всего лишь подумал о пекле и ничего не говорил вслух.

– Парх, ты ошибся, мы все ошибались, когда были живы, – произнес миловидный пожилой гном, сидевший напротив.

Отсутствие стальной маски, которую последние двадцать лет приходилось, не снимая, носить Железному Карлу, ввело Пархавиэля в заблуждение и не дало сразу узнать бывшего друга и командира его отряда.

– Горнила нет, есть только мы – сообщество гномов, этот прекрасный стол и многое-многое другое, о чем нам в жизни только приходилось мечтать. А акхры… что акхры? Они нам служат, они плод нашего общего воображения, без нас они ничто, пыль на ветру мироздания…

Карл небрежно щелкнул пальцем и позади него материализовался Оме Амбр, плешивый акхр, мучитель какой-то там категории, доставивший в прошлом Пархавиэлю много хлопот.

– Скажи-ка, милейший, мы тебе Пархавиэля Зингершульцо мучить приказывали? Во снах ему являться, страху нагонять?

– Так он же… он… того… сообщество предал, наружу сбег… – запинаясь со страха, промямлил акхр.

– Понимала бы что, башка шишкастая, – перебил несвязные оправдания Карл и тут же обратился к сотрапезникам. – Ну что, ребята, как ослушника-проказника накажем?

– Рыба, рыба, рыба!!! – пропел дружный хор развеселившихся гномов.

– Пока сто тонн севрюги сырой не сожрешь, к пиву не притрагиваться, штанов не менять и на глаза нам не появляться! – огласил жестокий приговор Карл и, как заправский судья, стукнул по столу серебряной ложкой.

Акхр мгновенно исчез, а голова Зингершульцо вдруг ни с того ни с сего закружилась, неведомая сила вновь схватила его за плечи и стала вытаскивать из-за стола.

– До встречи, Парх, надеемся, не скорой! – прокричали хором караванщики, дружно поднявшиеся из-за стола и замахавшие руками.

– Помни, где бы ты ни был, с кем бы ни делил кров и пищу, мы всегда с тобой, мы – твои братья, мы – часть тебя! – доносился затихающий голос Карла, дольше всех махавшего рукой.

Зал Пиршеств исчез, перед глазами гнома замелькал огненный смерч и лица умерших.

«Что это было: бред – преддверие начинающейся лихорадки, подхваченной во время ночного скитания по болотам, агония мозга, не сумевшего справиться с потоком новых сведений и пытающегося найти отдушину в прошлом, или необъяснимая игра памяти, освежающей время от времени старые воспоминания и комбинирующей знакомые образы в новую форму? А может, все намного проще… мой сон не что иное, как последствие сильного удара головою? Вот напасть, не хватало еще дурачком стать!» – испугался только что проснувшийся гном и поспешно открыл глаза.

В просторной комнате было по-прежнему темно. Огонь приветливо потрескивал поленьями в камине и обдавал лежащего поблизости гнома жаром. «Вот теперь понятно, откуда взялся во сне этот проклятый смерч. Осталось только с мертвецами разобраться, и можно снова себя считать нормальным человеком… акхр меня раздери, каким еще человеком?! – возмутился и одновременно испугался нечаянно оговорившийся в мыслях Пархавиэль. – Чужие слова и обороты речи так прилипчивы, так и лезут на язык. Скажешь: „нормальный гном“, звучит как-то на людском языке коряво. Язык, мерзавец, сам поворачивается не в ту сторону. Тут волей-неволей причислишь себя к людской породе. Как трудно все же, живя среди людей, продолжать считать себя гномом!»

Отвлекшись от напугавшего его и в то же время приятного сна, позволившего вспомнить не только прежние деньки, но и давно позабытый вкус настоящего махаканского пива, Пархавиэль приподнялся на локтях и, прищурившись, осмотрелся по сторонам. Флейта спала на лежаке, устланном мягкими, теплыми шкурами; Артур дремал за столом, так и не докончив сытный ужин; дорвавшийся до графских книг Нивел читал у окна; оружие, доспехи и охотничьи трофеи висели на прежних местах. Кабинет графа Карвола, великодушно позволившего остаться путникам в замке на ночь, за время гномьего сна ни капельки не изменился.

Зингершульцо с трудом мог вспомнить точную последовательность событий вчерашнего сумасбродного дня. Утро началось с небольшой физической разминки, гном знал это точно, но дальнейшее действо протекало в каком-то тумане. Наемники привезли их в замок, отвели к бассейну, наполненному горячей водой. Миловидные служанки в белоснежных передниках выдали им полотенца и благовония, а затем упорхнули, оставив наедине с оживляющим промерзшие мышцы кипятком. Потом провал… Они оказались в кабинете графа, где для них уже был накрыт восхитительный стол. И снова провал в памяти. Пархавиэль усиленно пытался вспомнить, что было дальше, и не мог смириться с мыслью, что ничего и не было, что он, набив до отвала брюхо, заснул и проспал более двенадцати часов.

– Изумительный человек этот граф, – произнес Нивел, не отрывая глаз от страниц увлекательной книги, – редко таких встретить можно, тем более у нас, в Империи.

– И чего такого эдакого в лживом паршивце нашлось? – поинтересовался гном, который так и не смог простить хозяину замка обмана.

– А ты оглянись по сторонам, сам поймешь! Пархавиэль незамедлительно последовал совету юноши, тем более что осмотр обители раздумий можно было удачно совместить с разминкой онемевших конечностей и растиранием отлежанных боков.

Конечно, бродяжке-гному не часто приходилось бывать в апартаментах влиятельных господ, но и он почувствовал явное несоответствие простоты убранства высокому положению владельца окрестных земель. Никакой роскоши: ни золотой посуды, ни умильных безделушек, которыми высокородные господа имели обыкновение обставлять каждый пятачок свободного пространства. Широкий деревянный лежак, застланный звериными шкурами, большой стол, за которым Карвол не только ел, но и много писал, судя по разводам высохших на нем чернил, камин, ковер, оружие, трофеи и книги в кожаных переплетах. Кабинет был именно кабинетом, удобным местом для раздумий и изнурительной работы головой. Ничего напускного, парадного, лишнего, показного. Возможно, они были первыми среди гостей замка, которым было позволено находиться среди этих стен.

– Он молод, горяч, но в то же время мудр, расчетлив и очень хорошо образован. Функциональность обстановки наилучшим образом свидетельствует о целеустремленности и здоровом аскетизме, не свойственном для молодого поколения дворян, ни одна деталь интерьера не мешает ему сосредоточиться на искомой мысли, проникнуть глубоко в истинную суть вещей, – восторженно вещал юный философ, на миг оторвавшись от чтения и жадно поедая глазами богатую библиотеку.

– Вот терпеть не могу, когда ты так заумно бредишь, – возмутился Пархавиэль, не знавший некоторых слов, но понявший общий смысл высказывания Нивела. – Неужто проще сказать было нельзя? Совер не растяпа какой-то, в кабинете работает, мыслю мудрую по башке гоняет, а не с мазельками расфуфыренными кокетничает. Неприхотлив граф и в общении прост, жеманных глупостей и лишней болтовни не любит. Так это еще в лесу заметно было. Мне-то вон сразу показалось, что слишком умен он да начитан для обычного наемника, – не моргнув глазом, соврал Пархавиэль и сам призадумался, зачем он это сделал. – Чего ты у окна уселся? Сквозняк там гуляет, а ты здоровьем хворый, шел бы лучше к камину, тут и тепло и светлее!

Нивел не стал спорить. Аккуратно отложив в сторону книгу, паренек подманил жестом Пархавиэля к окну. За высокой крепостной стеной замка пылало зарево; кто-то жег костры, много костров. Яркие всполохи поднимались вверх и зловеще, как зигзагообразные кинжалы, пронзали темноту неба.

– Эка невидаль, ну горит лес, иль кто из деревенских мужиков сено спьяну поджег, огонь на соседний стог перекинулся. Не боись, паря, люди графа все потушат, – пытался подбодрить Нивела Зингершульцо, но соврал весьма неубедительно. Ему даже самому стало вдруг стыдно, что, прожив столько лет, так и не научился достоверно врать.

– За дурачка меня не держи, Парх! Хотя за попытку успокоить спасибо, – произнес паренек на удивление спокойно и с каким-то отрешенным безразличием. – Пожары осенью редкость, к тому же, когда пылают поля, солдаты из замка крестьянам на подмогу спешат, графское же добро горит. А они что-то не очень за ворота выйти торопятся, дозоры на башнях усиленные…

Действительно, на верхней смотровой площадке, видимой из окна башни, дежурило пять человек, еще трое наемников прохаживались по стене, то и дело перегибаясь через зубцы и высматривая что-то в глубоком крепостном рве.

– Плохи наши дела, Пархавиэль: замок в осаде и на помощь никто не придет. Формально, согласно имперским законам, граф Карвол был прав, изгнав чужаков со своей земли, но против герцога никто из соседей не пойдет, – заявил Нивел, переводя взгляд с красно-черного неба на нахмуренное лицо гнома. – Долгой осады не будет. Всего пару дней понадобится, чтобы стянуть к замку все силы, а затем штурм… наемников перебьют, графа вместе с ними, и про нас озверевшая стража тоже не забудет. Когда дело наконец-то дойдет до Имперского Суда, то одна из спорящих сторон уже будет мертва. Победитель не только диктует условия, но и волен подтасовывать факты, выворачивать истину наизнанку по своему усмотрению.

– И откуда ты так много знаешь? – поразился гном.

– Из книг, Парх, из книг, – печально улыбнулся Нивел и звонко хлопнул ладонью по толстому тому на подоконнике. – Они дают нам уникальную возможность черпать опыт не только из собственных ошибок, но также из печальных событий прошлых лет. Наш случай не из ряда вон выходящее недоразумение, а весьма типичная ситуация времен прежних междоусобных войн. Власть Императора слаба, территория Империи огромна, закон воспринимается провинциальными вассалами как призрачная абстракция, а правым становится выживший. К сожалению, в данном конкретном случае это будем не мы.

– Были бы мы в море, полетел бы за борт, к акулам! За паникерство и трусливые речи! – оторвав голову от стола, подал голос проснувшийся Артур. – Чего расхныкался, молокосос?!

Вслед за Артуром отошла ото сна и Флейта. Девушка еще не успела разобраться, о чем шла речь, но уже грудью встала на защиту напарника.

– Послушал бы, Парх, что тебе умные люди говорят, и свой гномий пыл поумерил бы! Только и знаешь, что грубить и умника из себя корчить!

Гном с Нивелом удивленно переглянулись, пытаясь понять, к чему относилось сказанное, тем более что Зингершульцо вообще не открывал рта уже несколько минут.

– Бредит, болотная лихорадка, – огласил свое заключение Нивел и, отмахнувшись, повернулся лицом к окну.

– Флейта, я, конечно, признателен тебе за поддержку, но твой выстрел был в воздух, – весьма деликатно выразился Артур, стараясь быть обходительным и более не срываться на крик. – Во-первых, я разговаривал не с уважаемым господином Зингершульцо, а с нашим юным спасителем, у которого, кстати, я прошу прощения за грубые слова и резкий тон. А во-вторых, я еще не высказывал никаких дельных предложений, так что «слушать» нашим друзьями было просто нечего.

– А они что, имеются, предложения то бишь? – спросил Пархавиэль и, не удержавшись, почесал волосатое брюхо.

– Конфликт со стражей не исчерпан, мы находимся в осажденном замке. Это чужая война, нам нужно не ссориться, а вместе подумать о спасении, – кратко изложил плачевную ситуацию Артур и, заразившись от гнома дурными манерами, почесал под мышкой. – Я благодарен графу Карволу за радушный прием, но в мои планы не входит погибнуть на стенах осажденного замка. Предлагаю поискать тайный ход или потайную комнату, в которой можно отсидеться, пока доблестные служители порядка не расправятся с мятежниками. В каждом замке есть такое убежище, я уверен.

– Дельно, – вынужден был согласиться гном, не видящий причин для геройской смерти вместе с защитниками «соколиного» гнезда.

– Увы, должен вас расстроить, – покачал головой Нивел. – Как я уже сказал, граф Совер Антер Карвол особенный, и это у него наследственное. Род Карволов вообще нельзя оценивать по тем же меркам, что и остальные благородные династии, а замок – зеркальное отражение души господина.

Под удивленными взглядами собеседников, еще не успевших проникнуться смыслом сказанного, Нивел открыл лежащую на подоконнике книгу и прочел вслух маленький отрывок:

«Замок Гифор, находящийся в двадцати пяти милях юго-восточнее Торалиса, славной столицы провинции Самбория, был возведен графом Анвом Сегуром Карволом в смутные времена первых эльфийских войн. Спустя сто летГифор был перестроен, дополнительно укреплены…»

Нивел замолчал, ища глазами нужную информацию и пропуская библиографические ссылки с неинтересными инженерными подробностями.

«…Отличительной чертой обустройства замка от военной архитектуры той поры является отсутствие тайного хода и секретных убежищ. Карволы встарь считали, что наличие подобных ухищрений подрывает боевой дух защитников замка, что среди изнуренных долгой осадой солдат всегда найдется малодушный изменник, решившийся вступить в сговор с врагом и провести войска неприятеля внутрь замка по тайному ходу…»

– Думаю, нынешний граф полностью разделяет мнение предков, – подытожил Нивел, нарочито громко захлопнув книгу под заглавием «Хроники Самбории».

– Постой, но ведь, насколько я знаю, эти земли Карволу не по наследству перешли, а за заслуги перед Империей достались, – произнес Артур, получивший в кабаках Торалиса исчерпывающую информацию не только о самом городе, но и об истории провинции.

– Не совсем так, – возразил Нивел. – Прадед нынешнего графа участвовал в бунте, был казнен, а его имущество перешло к имперской казне. Отец же Совера получил родовое гнездо назад за верную службу Императору, хотя говорят, что вовсе не отцу, а именно Соверу замок обратно пожаловали, и что немало поспособствовал этому сам герцог Лоранто, главный имперский казначей. Как бы там ни было, а земли были казенными не более пятидесяти лет, за это время, конечно же, Гифор не перестраивался.

– Ну, хватит впустую языками молоть, лучше делать что скажи, всезнайка ученый! – грубо прервала объяснение Флейта.

Нивел замер с открытым ртом, Пархавиэль с Артуром удивленно переглянулись. Девушка тряслась от злости, ее била нервная дрожь. Казалось, она могла вот-вот накинуться на ни в чем неповинного паренька и растерзать его голыми руками. Шрам, уродующий лицо, только усиливал образ остервеневшей фурии, не способной соображать и полностью попавшей под власть разрушительных эмоций. Бывший пират пытался быстро сообразить, в чем крылась причина такого неадекватного, истеричного поведения. Не находя ответа, он на всякий случай прикрыл парнишку своей спиной. Пархавиэль удрученно покачал головой, он понял, в чем дело. Воровку мучили призраки прошлого, тень альмирских событий нависла над замком. Недавняя История повторялась, хоть немного не так, но последствия могли быть не менее плачевными.

– Выход один, головы не терять, сидеть тихо, не высовывать отсюда носа и ждать, – произнес гном, подойдя к стене и внимательно рассматривая красовавшиеся на ней экспонаты. – А чтоб мыслишки дурные голову не терзали, давайте хоть оружие себе какое подберем. Мне, к примеру, та вон секирка очень нравится, рукоять длинновата, но ее и укоротить недолго.

– И то верно, малыш дело говорит, – не уследил за языком Артур, за что тут же и поплатился.

Ловкий пират едва успел увернуться от полетевшего точно в висок канделябра, как следом в воздух взмыл боевой топор и с пронзительным свистом стал приближаться к его блестящей лысине.

Снаряд достиг цели, но, к удивлению окружающих, не рассек ее пополам, а всего лишь, стукнувшись о кость, отскочил и упал на пол возле камина. Оружие было бутафорским, хоть и выглядело точь-в-точь как настоящее.

– Совсем ополоумел?! – взревел Артур, согнувшись пополам, и, извергая в воздух поток нечленораздельных звуков, схватился рукой за ушибленное место, на котором вот-вот должна была выскочить здоровенная шишка. – А если б…

– «А если б…», тогда бы не кинул, – важно напыжившись, проворчал Пархавиэль. – А ты за языком своим гадючьим последи, тать облезлый, за такое оскорбление и настоящий секач в башку запустить не грех!

– Я пропала, вокруг одни идиоты! – простонала Флейта и, обхватив голову обеими руками, уселась прямо на пол.

В этот миг, полный отчаяния, дверь кабинета открылась, и порог переступил с ног до головы закованный в стальную броню рыцарь. Внезапное появление воина привлекло внимание не только Нивела с Пархавиэлем, но и отвлекло Артура с Флейтой от их увлекательных занятий: растирания раскрасневшейся лысины и жалобного поскуливания о несправедливости судьбы. Несколько секунд мужчина стоял молча, а затем поднял вверх руки и снял шлем. Из груди Артура и Флейты одновременно вырвался тяжкий вздох, они узнали в посетителе того самого гвардейского капитана, которому каким-то чудом удалось пережить бойню в Библиотеке и выбраться живым из Торалиса.

– Если это приветствие, то, надо признаться, весьма своеобразное, – произнес граф Гилион и небрежно бросил шлем на стол. – Я прибыл по поручению графа Карвола, хозяина замка. К сожалению, граф сейчас занят и не может лично почтить вас своим присутствием, поэтому и попросил меня передать следующее. Замок, как вы, наверное, уже догадались осажден войсками герцога-управителя. Вы совершенно свободны и вольны в выборе действий. Можете сидеть здесь и ждать, пока осада закончится, можете попытаться покинуть замок, никто из защитников не будет вам мешать, но предупреждаю, слуги герцога примут вас за лазутчиков и убьют еще до того, как вы выберетесь из крепостного рва.

– Как я понял, его сиятельство граф Карвол соизволил предложить нам и иную возможность, – взял на себя инициативу в разговоре Артур.

– А ты догадлив. – Прищурившись, граф Гилион пробежался по фигуре пирата оценивающим взглядом. – Вы можете не сидеть сложа руки, а присоединиться к защитникам, хотя, по правде говоря, один взрослый боец, гном-недомерок и воинствующая девица – слабая поддержка, роли никакой не играет…

На этот раз Пархавиэль стерпел оскорбление, не потому что боялся связываться с вооруженным рыцарем, а поскольку уже убедился, достойных снарядов под рукой не было.

– Однако если вы посчитаете для себя невозможным бездействовать, когда вокруг кипит бой, то добро пожаловать на стены. Оружие можете получить внизу, арсенал у ворот.

Граф Гилион распрощался с компанией авантюристов едва заметным кивком и вышел, не забыв прихватить с собой шлем. Гном и Артур снова зачесались и задумчиво переглянулись. С одной стороны, было глупо воевать ни за что, а с другой – ужасно утомительно, просто сидеть и терпеливо ждать исхода приближающегося сражения.

Холодный ветер, внезапно нагрянувший с севера, свободно гулял по ночным самборианским долинам, гнул деревья, срывал хлипкие крыши с крестьянских хижин, задувал костры, возле которых тщетно пытались согреться согнанные со всей округи к мятежному замку Гифор стражники, и напускал страхов на ночные посты, дежурившие на крепостных стенах. Воины обоих враждующих лагерей испуганно шептались, что это знак… Только непонятно кому и к чему? И защитники замка, и те, кто завтра собрался его штурмовать, в равной степени страдали от непогоды, одинаково мерзли, тряслись и стучали зубами, боясь нарушить строжайший запрет командиров и принять «согревающее» внутрь.

Хуже всего приходилось тем несчастным, кто был наверху. Казалось, злодей-ветер вот-вот должен был разметать верхние ярусы башен по кирпичику: не только сдуть находившихся на них людей, но и вырвать скрипучие настилы, оторвать и поднять в воздух огромные куски крепкой, каменной кладки. Однако, несмотря на разбушевавшуюся непогоду, люди не позабыли о своих делах, ничто не могло помешать им готовиться к предстоящему бою.

– Как дела, Кариор, к утру успеем?! – прокричал сквозь гул ветра кутающийся в меховую накидку граф Карвол.

– Поспеем, у нас и смола есть, только ее никак не взогреть! Ветер, брызги летят, ребята покалечатся! – прокричал в ответ с трудом вскарабкавшийся по винтовой лестнице на смотровую площадку седобородый солдат, командир того самого отряда, что пришел на помощь господину у заброшенной штольни. – И вы бы, ваше сиятельство, шли бы вниз, неровен час ветер сильнее подует и…

– Смолу не греть, будем лить холодной! Убери со стен лишних людей… обычные посты и не более, пусть идут отсыпаться! Утром оружие у всех сам проверишь, еды и вина без моего приказа не давать! Все, ступай! – отдал распоряжение Совер и снова повернулся лицом в сторону пылавших в ночи костров.

Медвежья шапка и накидка из волчьих шкур едва спасали одетого в пластинчатые доспехи рыцаря от порывов холодного ветра. Предательски ныли шея и правый бок, начинался жар, но граф не покидал вершину башни, продолжал всматриваться в темноту, пытаясь найти среди маленьких точек горевших костров ответы на только ему ведомые вопросы. Близилось утро, за ним – новый день, который изменит его судьбу, в лучшую ил и в худшую сторону, неизвестно, но точно изменит.

«Прежняя жизнь останется позади, хотя нет, я уже давно вступил на этот путь, еще в Кархеоне, когда принял из рук Лоранто дарственную на родовые земли. Я сделал свой выбор тогда, а сейчас просто иду по намеченному пути. Поводов для драки можно найти множество, было бы желание почесать кулаки, а оно у меня имеется… ох как давно имеется!» – радостное чувство, что наконец-то настал долгожданный поворотный момент в его судьбе, заставило Совера улыбнуться. Потрескавшиеся губы расплылись в широкой улыбке, несмотря на стылый ветер и физические страдания, причиняемые обветренными губами и еще кровоточащими ранами.

– Ваше сиятельство, вас просят вниз! – раздался за спиной графа неуверенный, напуганный голос.

Появившийся на смотровой площадке наемник явно робел, ему впервые приходилось обращаться к самому графу да еще отрывать его от важных раздумий.

– Кто?! – не поворачивая головы, спросил Совер.

– Его сиятельство граф Гилион. Я бы сам не осмелился, но он говорит…

– Сейчас буду, – прервал сбивчивые оправдания молодого солдата граф Карвол, – пусть ждет меня на втором ярусе.

Ветер продолжал безумствовать, срывая с головы шапку и трепля длинные волосы. Граф Совер Антер Карвол сожалел лишь об одном: завтрашнего дня ему пришлось ждать слишком долго, слишком долго прозябать в провинциальной глуши, вдали от славы и великих дел.

– Хотел видеть меня? – спросил Совер, едва успев переступить порог маленькой комнатки на втором ярусе башни.

Вместо ответа бывший капитан имперской гвардии вскочил с кровати и быстро забегал вокруг стола, нервно барабаня пальцами правой руки по заостренному подбородку.

– Я хочу знать, что происходит, – наконец-то начал разговор граф Гилион, когда промерзший Совер уже успел скинуть накидку и опустошить залпом полкувшина вина.

– А ты разве не понял? Ну что ж, объясню, – невозмутимо изрек Совер, садясь на колченогий табурет возле стола. – Псы герцога обнаглели, я решил призвать нахалов к порядку а они обиделись.

– К порядку, к порядку, а ты костры видел? Их же там не менее тысячи, а у тебя в замке три дюжины охотников и около сотни наемников без хороших доспехов и с дисциплиной, как у толпы пьяных монахов. Завтра стражники возьмут замок штурмом, а ближе к вечеру прибьют наши с тобой головы к городским воротам!

– Эти наемники многого стоят, я с ними не в одном походе бывал, некоторых с детства знаю, – флегматично заметил Совер, не заразившись пораженческими настроениями от товарища.

– Ну, не завтра, так послезавтра, через три дня, неделю, исход схватки все равно ведь известен! Почему ты не подчинился приказу герцога?! Почему не дал себя арестовать?! Почему, в конце концов, не сбежал и не попросил поддержки у Лоранто?! Ты же знаешь, как его светлость к тебе относится!

– Послушай, Гилион, мы с тобой оба солдаты. В душе ты прекрасно понимаешь, что все твои «почему» относятся только ко мне. Я действую так, как считаю нужным, и не должен давать никому объяснений.

– Но ведь…

– Чего ты волнуешься?! – задал в свою очередь встречный вопрос Карвол. – Ты приехал ко мне и попросил о помощи. Гонец с твоим письмом выехал в Кархеон еще до того, как началась осада. Герцог Лоранто не глуп, он примет все необходимые меры, чтобы вынуть наши головы из петли. Нам нужно только продержаться несколько дней. Все точь-в-точь как на обычной войне: мы в крепости, враги снаружи; они лезут наверх, мы спихиваем их в ров. Кстати, должен тебя огорчить, навряд ли герцог-управитель и принц Андер, под чью дудку он пляшет, посчитали бы необходимым брать нас под арест и чинить жалкое подобие правосудия. Ты же сам знаешь, как обстряпываются дела в провинциальной глуши… Держаться до конца – вот наш единственный шанс уцелеть и спасти честное имя!

– Ты прав, – Гилион перестал бегать кругами и опустился на кровать, – но мы могли бы бежать, скрыться на время, переждать!

– А ради чего? Беглецов в Империи не любят, господину Лоранто было бы весьма затруднительно оправдать нас перед Императором, найти достойное объяснение нашим позорным маневрам по лесам и крестьянским огородам. Одно дело заступаться за героев, борющихся, не жалея крови, против продажных чиновников, разворовывающих казну, подрывающих могущество Империи и творящих прочие беззакония в провинции, а другое – выпрашивать помилование для беглых преступников, тем более что принц Андер вместе с прихвостнем Корвием уже состряпали свою версию произошедшего. Ты – изменник, продавшийся бертокской разведке, а я – мятежник, поднявший бунт против законных властей. У нас с тобой, друг, теперь только две возможности: или стать патриотами-героями, или геройски погибнуть.

– Сомневаюсь, чтобы нас оправдали посмертно, – возразил Гилион.

– Я не об этом. Важно не мнение других, а объективная, непреклонная истина. Я хочу не прослыть героем, а им на самом деле быть. Этот вопрос, к счастью, уже находится не в компетенции придворных шаркунов, не Императора, которого, между нами, совершенно не интересует, что творится вокруг, а Ее Величества Совести, высшего судьи, которого еще никому и никогда не удавалось обмануть или подкупить.

– Послушаешь тебя, и жить не захочется.

– А ты не слушай, поспи немного, тем более уже утро, скоро начнется «жатва»…

– Ты думаешь, они нападут сегодня? – В сердце Гилиона все еще теплилась надежда, что боя можно избежать, что распрю, внезапно вышедшую за рамки обычной интриги, можно было бы уладить если не мирным путем, то хотя бы малой кровью.

– Конечно, начнут. Время работает не на них. Герцог-управитель боится, что слухи об осаде замка долетят до столицы слишком быстро, и из Кархеона прибудут эмиссары Имперского Суда еще до того, как наши с тобой отрубленные головы вывесят на потеху городским детишкам.

– А как же осадные орудия, без них же твой замок не взять. Гифор, конечно, не пограничная цитадель, но все же…

– Во времена крестьянских смут чернь брала замки при помощи вил, плохенького тарана и веревочных лестниц, – усмехнулся Совер. – Штурмом будет командовать не боевой генерал, а кто-нибудь из наиболее ретивых прихвостней герцога, например маркиз Форкар, командор торалисского гарнизона. Этому карьеристу в седьмом поколении, мечтающему усесться толстым задом в мягкое кресло командора кархеонских казарм, без разницы, сколько солдат он положит в этом бою, главное, был бы результат. Судя по количеству костров, сейчас стражников около тысячи, но это еще не все силы противника. Торалис и дворец герцога без охраны не оставят, поэтому стражников больше не пришлют, но наверняка подойдет деревенское ополчение из резервистов, человек двести – триста, не более.

– Ты забыл про имперские войска. В Самбории расквартирована конная бригада и два пехотных полка: тяжелые латники и копейщики.

– О конной бригаде и латниках забудь. Они уже два месяца, как топчут поля Мурьесы. Копейщиками же командует граф Артаньез, неужто, господин капитан, вам ничего не говорит это имя?

– Приемный сын двоюродного племянника герцога Лоранто, – на радостях выкрикнул Гилион, чуть не оглушив собеседника. – Тогда это в корне меняет дело, он может…

– Он может только отказаться выполнить приказ герцога – управителя провинцией, и не более, – остудил пыл бывшего капитана Совер. – Открыто встать на нашу сторону Артаньез не решится. Я, к примеру, на его месте тоже не стал бы искушать судьбу и вставать на защиту двух молодых смутьянов, несведущих в дипломатических играх.

– За себя говори, – почему-то обиделся Гилион. – Я же в Торалисе выполнял личное распоряжение герцога и…

– Да хватит тебе! – Совер дружески хлопнул по плечу капитана. – Личное, не личное; выполнял, не выполнял, а в случае неудачи на одном суку болтаться будем.

– Так нас же вроде обезглавить должны?!

– Должны, значит, обезглавят. Головы отрубят, к городским воротам прибьют, а трупы за ноги подвесят, чтоб не только на горожан, но и на деревенских бузотеров страху нагнать.

Старые друзья, знавшие друг друга еще со времен учебы в военной академии, переглянулись и вдруг весело рассмеялись. Перспектива грозившей им обоим смерти уже не пугала солдат, они свыклись с ужасной мыслью, что грядущий день будет последним в их жизни, смирились с ней и теперь чувствовали в себе неимоверный прилив сил. У отважных отпрысков двух знаменитых графских родов появилась надежда изменить положение дел или погибнуть достойной смертью, так или иначе оставив свой след в истории Великой Империи.

Порой одно и то же слово обозначает совершенно различные понятия, и не потому, что имеет много значений, а потому, что люди иногда бывают необычайно стеснительными и не решаются назвать вещи своими именами. Когда граф Гилион говорил «арсенал», он подразумевал не склад оружия, а свалку старого, проржавевшего хлама, неизвестно зачем вытащенного из сырого подвала и сложенного в кучу возле ворот замка.

Пархавиэль с отвращением поморщился при виде скопления отсыревших кожаных курток с прогнившими ремешками, ржавых кольчуг с дырами размером с кулак, мечей, топоров, алебард и прочего мусора, который когда-то давным-давно, лет двадцать, а может, и более назад можно было назвать оружием. Флейта выругалась, как пьяная портовая девка, а более сдержанный в проявлении эмоций Артур протяжно присвистнул и протер ладонью мокрую лысину, на которую с неба уже успел упасть не один десяток мелких снежинок – первых вестниц необычайно рано наступившей в этом году зимы.

– Только не ной, что мы обречены! – обратился Пархавиэль к Флейте, уже открывшей рот, чтобы что-то сказать.

– Зря я не осталась в Баркате, – прошептала девушка и, не в силах больше смотреть на добрую тонну проржавевшего металла, уселась на ступени какой-то хозяйственной постройки, судя по исходившему изнутри запаху свежих опилок, столярной мастерской.

Пархавиэль с Артуром подошли ближе к куче не охраняемого никем «добра» и, присев на корточки, стали пристально всматриваться в замысловатую композицию испорченного металла. Желание найти хоть что-то, что можно было на себя надеть и чем можно было пользоваться хотя бы как дубиной, оказалось сильнее брезгливости.

– Бесполезно, – подытожил Пархавиэль, поднимаясь в полный рост. – И как только слуги Совера таким барахлом воюют?

– А они и не воюют, у них свое оружие имеется, – кивнул Артур в сторону расположившегося неподалеку от ворот отряда из дюжины бойцов. – Видимо, господин граф решил над нами издевнуться.

– А мне мыслится, что Соверу до нас вообще дела нет: сам не зашел, какого-то прихвостня прислал. – Зингершульцо в отличие от более почитавших дворянские титулы товарищей упорно не хотел называть хозяина замка графом. Сказывалась старая привычка упрощать обращения к командирам и сокращать длинные гномьи имена до трех-четырех первых букв.

Пархавиэль оставил Артура у ворот и подошел ближе к группе наемников. Его никто не отгонял, не шпынял, даже не обращал внимания на присутствие рядом низкорослого чужака. Трое солдат затачивали мечи, четверо играли в карты, с досадой взирая на пустые фляги, а остальные спали, закутавшись в теплые плащи и свернувшись на земле огромными кожано-стальными калачиками. Только командир отряда, рослый бородатый наемник со шрамом на лбу бегал по двору и что-то оговаривал со старшими бойцами других отрядов.

Постояв минут пять, гном понял несколько вещей: во-первых, до них никому не было дела, и когда начнется бой, они будут сами по себе, неприкаянными и только мешающимися под ногами; во-вторых, оружие и доспехи у наемников были в полном порядке, а в-третьих, и это самое печальное, делиться припасами с ними никто не собирался.

– Зря мы погеройствовать решились, – проворчал Пархавиэль, то ли разговаривая сам с собой, то ли обращаясь к подошедшему сзади Артуру. – И чего нам только, дуракам, наверху не хватало? Тепло, уютно, жратвы полно.

– Завидуешь Нивелу?

Несмотря на желание паренька присоединиться к сумасбродной компании, взрослые не взяли с собой рвущегося в бой подростка. Применив грубую силу, его заперли наверху: у камина и среди многоярусных стеллажей с мудрыми книгами.

– Думаю, где оружием разжиться, – возразил гном, нисколько не обидевшись на подобную постановку вопроса. – С голыми руками в бой идти неохота.

– Да, твои кулачищи покрепче кувалды бьют, – усмехнулся Артур, но, осекшись под строгим взглядом, решил пока больше не шутить и не усугублять имеющиеся между ним и гномом разногласия. – А если серьезно, то это только сейчас все так невообразимо сложно, ножичка охотничьего не достать, не то что настоящего меча. Ты погоди немного, как только заварушка начнется, на стену сразу не лезь! Враг еще до рва не доберется, а оружия под ногами сколько угодно валяться будет, что сердцу любо выбирай!

– Знаю, – ответил гном, продолжая оценивающим взглядом осматривать высокие стены, башни и крепкие фигуры отдыхавших защитников.

– И вот что еще, – немного подумав, добавил Артур. – Ты меня не любишь, мне тоже к тебе особыми чувствами пылать нечего, но в бою давай-ка ближе друг к другу держаться, все-таки какое-то подобие отряда получится. Не думай, в спину не ударю, наоборот…

– Знаю, – так же скупо и односложно ответил гном и отошел к казарменному бараку, давая понять, что не стоит рассусоливать то, что и так понятно.

Флейта вдруг поняла: что-то произошло, притом поняла она это благодаря не хваленой женской интуиции, а тому случайному факту, что во время упорной борьбы с внутренним «я» и одолевающими ее страхами рассматривала не как обычно заостренные носки сапог, а дежуривших на стенах лучников. Спокойствие солдат мгновенно сменилось суетой, напряженное ожидание решительными и, как всегда, запоздалыми действиями. Маленькие человеческие фигурки заметались по стене и быстро побежали в сторону башен. В следующий миг раздался грозный рык огромного зверя, землю сотряс удар. Все, даже те из наемников, что находились от крепостной стены на расстоянии в несколько десятков шагов, причудливо взмахнули руками и согнули колени, пытаясь удержать равновесие. Стена взорвалась, два зубца мгновенно превратились в фонтан взмывших в небо осколков, каменный дождь оросил землю, и лишь по чистой случайности пострадало не более десяти человек, притом восемь из них были всего лишь ранены.

По толпе мечущихся в поисках укрытия людей пролетели два слова: «обстрел» и «требушет». Не сведущая в тонкостях осадного дела Флейта, конечно же, знала только первое, но поняла, что не стоит сидеть на открытом пространстве, тем более что огромный камень, вдруг прилетевший из-за стены, упал совсем рядом и, разрывая барабанные перепонки оглушительным воем, разметал в мелкую щепу довольно крепкий с виду деревянный сарай. В воздух взмыли обломки и барахтающие конечностями человеческие тела, беспомощные и непрочные, как тряпичные куклы.

– Сюда, дуреха, сюда, живее! – прокричала высунувшаяся из-за двери часовни голова в шлеме.

Бежавшая к птичнику Флейта, не снижая темпа, развернулась на ходу на девяносто градусов и быстро понеслась к кричавшему ей наемнику. Часовня находилась шагов на десять дальше, но зато ее стены были каменными, добротными, способными смягчить страшный удар и сулящими призрачный шанс выжить даже после прямого попадания.

Когда начался обстрел, Зингершульцо юркнул в пустой барак казармы и залез под кровать. Массивные доски пола ходили ходуном, а гвозди длиною в указательный палец подпрыгивали и с каждым новым толчком выходили на сантиметр-два из дыр. Снаружи слышались вопли, стоны и жуткое гудение, от которого можно было и оглохнуть, и сойти с ума. Пархавиэль крепко сжал уши ладонями и зажмурил глаза. «Если уж суждено погибнуть, так сразу, не мучаясь», – успокаивал себя гном, старавшийся в этот миг не думать ни о чем и неизвестно зачем принявшийся орать похабные махаканские песни из далекой караванной жизни.

Четвертый по счету толчок был особенно сильным, Пархавиэля подбросило вместе с кроватью вверх, а затем ударило об пол. Сквозь плотно прижатые пальцы в уши пробрались треск, хруст и чудовищный грохот. Стало нечем дышать, гном вдруг оказался в облаке поднявшейся пыли. Вокруг была темнота, Зингершульцо даже усомнился, открыл ли он глаза или только хотел, но не решился. Дубовые перекрытия и ножки кровати трещали, едва выдерживая тяжесть свалившихся на нее обломков. Не дождавшись, пока пол прекратил сотрясаться, гном заработал руками, стараясь как можно быстрее попасть наружу. Мысль, что кровать в конце концов сломается и весь этот хлам, под которым он оказался, повалится ему на хребет, придавала сил и не оставляла в голове места для сомнений. Только оказавшись наверху завала, Пархавиэль успокоился и оборвал на полуслове нескончаемую, многокуплетную и очень пошлую песенку про похождения человеческой красотки в подземельях Махакана.

От барака осталась лишь входная дверь, скрипя болтавшаяся на устоявшем косяке. Над грудами бесформенных обломков стояла и не хотела оседать пыль. Обливаясь слезами, чихая, царапаясь об острые края поломанных досок и не обращая внимания на все еще продолжавшиеся толчки, Пархавиэль стал выбираться из царства мусора, возникшего на месте вполне уютной казармы. За несколько минут обстрела площадка перед воротами замка изменилась до неузнаваемости. Обломки камней и досок, изуродованные трупы, конская упряжь, оружие и многое-многое другое были как будто хорошо перемешаны в огромном котле и высыпаны на землю неровным слоем. В главном строении замка зиял огромный проем, крепостная стена местами стала намного ниже, справа от ворот не хватало башни. Картина разрушений напомнила Пархавиэлю прежние, к счастью, давно уже ушедшие, кошмарные сны, когда на его глазах рушились и уходили под землю Целые гномьи города. Только сны были всего лишь снами, а замок Гифор рушился наяву.

Гул внезапно стих, тишина продлилась всего несколько секунд, а затем откуда-то издалека донесся приглушенный зов походной трубы. Ему вторили частая барабанная дробь и мелодия охотничьего рожка, раздавшаяся уже где-то неподалеку. «На стены!» – пронесся по воздуху многоголосый клич, и в клубах пыли появились тени. Вылезшие из укрытий люди спешили наверх, бежали, громыхая сапогами, по уцелевшим лестницам, карабкались по каменным уступам, нетерпеливо топтались возле узких входов в башни. Такого рвения Пархавиэлю давно не доводилось видеть, если быть точным, то со времен альмирского погрома, когда гномы отчаянно, остервенело защищали последнюю баррикаду, последний, оставшийся у них под ногами, клочок земли.

Облака пыли немного рассеялись, среди множества стальных и кожаных шлемов мелькнула знакомая Пархавиэлю лысина, украшенная кровоточащей ссадиной на затылке. Пират был ранен, но, как и остальные защитники замка, рвался в бой. Подхватив с земли топор с обломанной рукоятью и смахнув пот вперемешку с грязью со лба, Зингершульцо похромал к стене. Гном помнил о договоре с Артуром держаться вместе.

– Заступники небесные, да у них требушет! Да они нас сейчас… сотрут… в пыль превратят! – сквозь гул рассекающих воздух камней кричал Гилион, ударяя в такт словам стальной перчаткой по деревянным перилам.

– Спокойней, граф, спокойней! Поверь, у нас нет причин для беспокойства.

Стоявший на самом краю смотровой площадки замка Совер был невозмутим и спокоен, как будто падающие с неба камни не разрушали его родового замка и не убивали верных слуг. Всего один раз граф Карвол отвлекся от созерцания картины разрушений и то только для того, чтобы отдать распоряжения стоявшим позади на почтительном расстоянии посыльным.

– Ты что, ослеп?! Неужто не видишь, штурма не будет… незачем… они просто сровняют твой замок с землей!

Граф Гилион приблизился к другу и затряс его за плечо, вызвав несказанное удивление на лицах слуг, которые не то чтобы почитали, а боготворили хозяина.

– Успокойся, ты мне всех солдат перепугаешь. – Совер деликатно убрал ладонь графа со своего плеча. – Чтобы Гифор разрушить, не менее сотни выстрелов нужно сделать, а требушет один, к тому же старенький, вот-вот развалится. Сам посмотри, половина камней до стены не долетает, а точность какая! Косоглазый, криворукий орк с похмелья и то лучше метает!

В подтверждение слов невозмутимого хозяина замка очередной снаряд не долетел до крепостной стены более десятка шагов и, подняв фонтан брызг, грохнулся в ров. Дальнейших выстрелов не последовало, где-то вдалеке заунывно завыла труба.

– Ну вот и все, а теперь началась потеха! – почему-то обрадовался Совер и легким взмахом руки отдал приказ своему горнисту, то есть обычному охотнику с рожком, трубить сбор.

Окутанные клубами пыли руины ожили, защитники замка спешили на стены, а вдалеке, на расстоянии трех-четырех полетов стрелы, стали выстраиваться находившиеся до этого момента в леске войска противника.

– Я на стену! – сообщил Гилион, направляясь к лестнице.

Спокойствие и даже какая-то непонятная отрешенность Совера от происходящего бесила бывшего капитана. В этот миг графу Гилиону хотелось быть где угодно, хоть на плахе, хоть в пасти у льва, но только не здесь, не на смотровой площадке, где царили холодный расчет и незыблемая уверенность в правильности принимаемых решений.

– Иди к воротам, там стена сильнее разрушена, туда они и ударят! – посоветовал Совер, даже не повернув головы в сторону уходящего.

– Ты только глянь, как прут, красота, да и только! Ряды ровные, ножку тянут прям как на параде, морды сытые лоснятся да гордостью пылают!

– Нажрались, чай, вчера вечером, вот и рожи горят. Ты б вместо того чтоб впустую глазеть куда не просят, арбалет бы свой лучше проверил, а то, как в прошлый раз, механизм переклинит.

Пархавиэль никогда не жаловался на зрение, но, сколько ни прищуривался, так и не смог разглядеть лиц идущих в наступление. До шеренг противника было еще далеко; так далеко, что охотники еще не взяли в руки луков, не говоря уже о наемниках с их плохенькими арбалетами, скорострельными, но бьющими не далее чем на сотню шагов. Гном нервничал и постоянно плевал на ладони, готовясь к предстоящим финтам обломком рукояти с виду сносного топора. Ему уже давно не приходилось участвовать в настоящем сражении, тем более бок о бок с людьми, существами не коллективными и эгоистичными, не привыкшими подставлять плечо и прикрывать товарищу спину. Пархавиэль не тешил себя надеждой на дружескую поддержку. Когда враг полезет на стену, каждый из защитников будет сражаться сам по себе и уж до него, чужака-гнома, никому дела точно не будет.

Поднявшись в полный рост, Зингершульцо окинул взглядом стены и заваленный обломками камней пролом, возле которого находились основные силы защитников. Лысина Артура промелькнула на стене слева, примерно в десяти шагах от входа в башню, добраться до пирата не представлялось возможным, вокруг были наемники, сосредоточенные, нервничающие и явно не одобрившие его замысловатых маневров. Попытка встать рядом с товарищем могла быть неправильно истолкована, например, как бегство с линии основного удара, и тогда холодная, грязная вода рва стала бы могилой непонятого гнома. Пархавиэль, нахмурившись, посмотрел вниз. Стена была разрушена более чем наполовину, но до черной бездны с торчащими вверх остриями кольев было еще достаточно высоко, метра четыре. Немного потоптавшись на месте и что-то проворчав себе под нос, Зингершульцо снова присел за уступ. Менять позицию было поздно, ему оставалось лишь вступить в бой там, куда его занесла толпа солдат.

Шеренги идущих на штурм приблизились и слились в одну грозную массу кольчуг, лестниц и копий. Стражники сомкнули щиты, всего на долю секунды опередив вскинувших луки охотников. Звеня тетивой, в воздух одновременно взмыло около трех десятков стрел. Слабый залп, в особенности если учесть, сколько было штурмующих и что больше половины смертоносных посланниц не долетели до цели.

«Плохо, очень плохо, – думал Пархавиэль, прикинув, что лучники успеют выстрелить не более двадцати раз. – Двадцать раз по тридцать стрел, итого шестьсот, из которых порядка четырехсот, а может, и пятисот вонзится в щиты, отскочит от шлемов и нашитых на кольчуги пластин. Сотня погибших и раненых, а врагов более тысячи, нас же… – Зингершульцо еще раз привстал и окинул беглым взглядом ряды притихших бойцов, – …всего сотня будет, если не меньше. Продержимся час, если посчастливится – полтора!»

Прогноз гнома оправдывался, стрелы со звоном врезались в шиты и отскакивали от шлемов, замертво падали единицы, в то время как волна штурмующих уже перешла на бег и разразилась яростным, закладывающим уши кличем. Не исправили положение дел и арбалеты наемников, жалкие самоделки, которыми можно было отгонять с полей обнаглевших ворон, но только не использовать как боевое оружие. Болты и стрелы летели в клокотавшую живую массу кольчуг, щитов и шлемов, звонко ударялись стальными наконечниками о металл, отскакивали или пропадали в недрах толпы, которая уже начинала перебираться через заполненный водой ров. Топот ног, крики, лязг оружия и бренчание доспехов стояли в ушах. Пархавиэль на время оглох, он даже не слышал, о чем перекрикивались находившиеся рядом наемники, вдруг ни с того ни с сего закинувшие легкие арбалеты за спины и дружно схватившиеся за вывороченный из стены валун. Обломок стены с человеческий рост вышиной недолго сопротивлялся напору крепких рук, а затем медленно, как будто нехотя, накренился набок и сорвался вниз, увлекая за собой несколько менее крепких камней. Изо рва донесся вой, яростный, завораживающий кровь в жилах то ли крик, то ли клич, неповторимое сочетание звуков, агония голосовых связок ревущих от боли и ненависти существ.

– Чего встали, раззявы?! А ну давай за следующий, нечего отдыхать! – Внезапно появившийся на стене граф Гилион тут же взял на себя руководство обороной. – Лучники, не спите, стреляйте, родные, стреляйте! Всех же перевешают, супостаты, никого не помилуют!

Наемники продолжали подтаскивать камни к краю обрыва, с находившихся рядом уцелевших участков стены летели стрелы и бревна, на головы упорно лезущих наверх стражников лились потоки, к сожалению, холодной смолы, но ничто, ничто не могло остановить мощный напор ревущего, карабкающегося по трупам войска.

Зингершульцо не стал пробиваться к самому краю, и не потому, что трусил вступить в бой. Гном по-прежнему боялся большого скопления людей, тем более при подобных обстоятельствах. Его, низкорослого и неприметного, могли затоптать в разгаре сражения как те, так и другие.

Запас пригодных для метания камней иссяк, остались лишь самые крупные обломки стены. Чтобы сдвинуть их с места, защитникам понадобилось бы не менее получаса совместно напрягаться и потеть, выворачивая их из завала. Времени же не было совсем, то там, то здесь стали появляться верхушки лестниц, по которым карабкались наверх озлобленные и жаждущие крови стражники.

– Назад, все назад, на пять шагов назад! – пытался перекричать в одиночку граф Гилион нарастающий шквал воплей и криков. – В строй, олухи, сомкнуть щиты, оружие к бою!

Пархавиэль по достоинству оценил талант командира, сумевшего мигом превратить стадо сбившихся в кучу наемников в войско, и даже решился встать в строй. Замысел опального графа был прост: орда врагов вскарабкается на стену по инерции, движимая стадным чувством, злостью и страхом. Она по инерции покатится и дальше, неся потери, но давя вставших у нее на пути защитников, не столько убивая оружием, сколько подминая под себя и затаптывая ногами. Нужно ослабить напор, лишить нападающих боевого запала, противопоставив ярости трезвый расчет, а хаосу – жесткую дисциплину. Помочь в этом могла лишь небольшая пауза, заложенная командиром.

Первый десяток солдат залез на стену и ринулся в бой, но тут же пал, натолкнувшись на плотный строй оцепивших неровным полукругом место пролома наемников. Следующую порцию стражей порядка постигла та же участь, их перебили еще до того, как на стену вскарабкалось подкрепление. Огромный минус превратился в плюс – на обломках разрушенной стены, образовавших пологий скат, смог разместиться отряд. Наемники получили численное преимущество на крошечном пятачке, куда постоянно прибывали все новые, но по-прежнему малочисленные группки стражей порядка. Кто-то вдалеке, наблюдавший за ходом штурма с невысокого холмика на опушке леса, понял допущенную ошибку. Через пролом было проще проникнуть внутрь замка, но на уцелевших участках крепостной стены наемники не смогли бы сражаться отрядом.

Пархавиэль даже не успел хорошенько вспотеть, дубася топором по квадратным щитам, как послышался настойчивый зов походной трубы. Толпа разгоряченных эйфорией боя нападавших не сразу среагировала на приказ, но через несколько минут начала откатываться обратно. Упорно лезшие на стену теперь медленно спускались вниз, осыпая проклятиями и головорезов Карвола, и своих тупоголовых командиров. Отступление прошло относительно спокойно и без потерь. Лучники не стреляли, у них уже давно закончились стрелы, а в огромных чанах были исчерпаны запасы смолы. Маленький отряд стражников, успевших взобраться наверх и вступить в бой, попал в западню. Он еще немного посопротивлялся, но затем прижатые к краю обрыва солдаты побросали мечи. Первый штурм был отбит, в бою возникла краткая передышка.

– Десятники, к его сиятельству, быстро! Остальным построиться у ворот! Пленных в погреб! – прокричал на бегу подоспевший точно к окончанию схватки посыльный. – А вас, граф, его сиятельство нижайше просил остаться здесь и удерживать оборону на участке от ворот вон до той башни. Кабал, Овиргий, ваши десятки остаются в распоряжении графа Гилиона!

– Какой там десяток?! Да у меня трое бойцов всего осталось! – возмутился наемнике заляпанным кровью лицом, но потом обреченно махнул рукой.

– А его сиятельство… – пытался спросить Гилион, но шустрый вестовой уже успел скрыться.

Возле пролома в стене осталось не более дюжины солдат, граф Гилион и Пархавиэль, не видящий смысла куда-то идти. Со стены поспешно спускался Артур, наконец-то обнаруживший гнома.

– Эй, как вас там… Кабал, Овиргий, подьте сюда! – приказал бывший капитан, подойдя к краю обрыва и осматривая горы трупов и камней, заполнивших ров.

– Я Овиргий, ваше сиятельство, – прохрипел приблизившийся к графу десятник, не посчитавший нужным оттереть с лица и порванной кожанки разводы липкой крови. – Кабал погиб, еще когда камни сбрасывали, оступился он, слетел… но его люди здесь, все, кто в живых остался.

– Не густо, – поморщился граф Гилион, обернувшись и быстро пересчитав по головам уцелевших солдат: и тех, что перешли под его команду, и тех, что собрались у ворот, – но будем воевать, сдаваться смысла нет. Враг потерял четверть, может быть, треть солдат. Второй штурм начнется примерно через час, пока очухаются, пока потери посчитают… Овиргий, распредели своих заморышей по стене! Группы по три человека, интервалы равные. Я останусь здесь, ты, ты и ты… – Гилион ткнул пальцем на Пархавиэля с Артуром и на только что подошедшую Флейту, – в общем, вся честная команда приблуд остается при мне. А теперь по местам, живее, живее!

– Не слишком ли резкое начало, ваше сиятельство? – произнес Артур, садясь на уступ возле обрыва. – Мы, конечно, понимаем, ты граф, птица важная…

– …но и важные птицы тоже со стен летают! – поддержал товарища по несчастью Пархавиэль, на всякий случай заходя сзади и перекрывая графу путь к отступлению. – Хамство для вас, благородных, черта свойственная, но меру тоже нужно знать. Мы же не у тя в гостях застряли, а у Совера, то бишь графа Карвола. С какой стати ты перышки распустил?!

– Ас той, что рожи мне ваши больно не нравятся, – ответил Гилион, ничуть не испугавшись угроз. – От такого сброда, как вы, у порядочных людей одни неприятности: то столовое серебро пропадает, то еще что-нибудь.

– Ага, значит, ты за нами присматривать вздумал? Эдакий блюститель хозяйского добра выискался?! – начинала сердиться Флейта.

Девушку задело за живое не столько само слово: «приблуда», сколько та надменная ухмылка, с которой красавец граф взирал на компанию странствующих авантюристов.

– Только такое жалкое отребье, как вы, мои дорогие, невинно оскорбленные овечки, может позволить себе роскошь затевать ссоры, когда враг под стенами замка. Что ж, оставлю выбор за вами: или вы накидываетесь на меня сейчас, или все-таки дождетесь окончания штурма. Готов обнажить меч сразу против троих, поодиночке вам со мной не справиться. – Одарив оппонентов презрительной ухмылкой, Гилион повернулся спиной и демонстративно убрал ладонь с рукояти меча.

– Похоже, господин капитан благородных кровей нас с кем-то перепутал. Оно и понятно – гвардеец, кроме чистки кирасы и сапог мозгов ни на что не хватает, – съязвила Флейта и тут же испуганно заморгала, поняв, что проговорилась.

Тот добрый взгляд, которым ее наградил Артур, запомнился Флейте надолго. Пират едва удержался, чтобы не пройтись по физиономии беспечной болтушки костлявым кулаком. Наверное, его смутило общество гнома, который непременно встал бы на защиту своей бывшей напарницы.

– Так, так, так… значит, вы меня знаете! Интересно, откуда? – Ладонь резко развернувшегося на каблуках Гилиона снова легла на рукоять меча. – А может, я ошибся, может, вы не такой уж и сброд? Кто подослал?!

– Ручонку убери?! – решительно вступил в разговор Пархавиэль, делая шаг вперед и гипнотизируя графа суровым взглядом из-под грозно сдвинутых бровей. – Не люблю я, когда за оружие вдруг хватаются, нервным от этого становлюсь… за себя не ручаюсь! – Быстро подкинутый и ловко пойманный в воздухе топор подтвердил серьезность намерений низкорослого заступника. – Это не они, а я тя признал возле Отиса кабак помнишь? Твои охламоны еще тогда весь народ под дождь выгнали, в амбаре ночевать пришлось…

По лбу графа пробежала волна морщин. Гилионпытался восстановить в памяти события той проклятой ночи, когда его солдаты передрались в потемках с людьми баронессы Лиор, а из казенного сундука пропало несколько сотен сонитов.

«Проклятие, все гномье на одно лицо. По двору тогда точно один шлялся, этот – не этот, не знаю. – Граф кивнул головой в знак того, что счел оправдание убедительным, и, убрав руку с меча, отошел на несколько шагов от компании. – Но на того зеленого человечка, нечестивого воришку и виновника кровавой резни, бородатый коротышка определенно не походит. В краске и специально изваляться можно, а вот фигура у гнома точно не та, тот мерзавец намного тощее был и примерно на полголовы выше!»

– Тебя просил кто встревать? Мы и сами за себя постоять можем, не маленькие. Иди парнишке своему сопельки подтирай! – недовольно проворчала Флейта, демонстрируя и словами, и видом, что не нуждается ни в чьей опеке.

– Спасибо, – тихо произнес Артур и протянул все еще грозно раздувавшему ноздри гному руку.

– Не люблю влезать в чужие дела, но ссора с благородными ни к чему, – пояснил Пархавиэль, без раздумий отвечая на рукопожатие. – Злопамятные они, как кошки, и к себе слишком любвеобильные, остальных же за скот держат!

Потери были ужасными, даже можно сказать больше – критическими. После обстрела и штурма в живых осталось около восьмидесяти защитников, включая охотников, посыльных, слуг, поваров и прочую челядь, не приспособленную к ратному делу, но все же поднявшуюся на стены. Стражники уже не скрывались за деревьями леса, а перенесли свой лагерь вплотную ко рву. У лучников замка закончились стрелы, а вход в оружейную замка был погребен под внушительным завалом камней. Следующий штурм должен был стать последним, тем более что нападавшие на этот раз решили действовать по-другому: не прорываться в замок через зияющую брешь в стене, а разделить силы на небольшие отряды и одновременно напасть с нескольких сторон. Если осмотреть диспозицию сверху, то замок можно было сравнить с маленькой крошкой хлеба, лежащей точно посередине перевернутой кверху дном тарелки, а отряды стражников – с тараканами, рассевшимися по краям и с нетерпением ожидавшими сигнала жирного и длинноусого вожака.

Карволу пришлось рассредоточить силы защитников по стене, но другого выхода не было. Оставив на смотровой площадке пост наблюдения, сам граф спустился к воротам и встал во главе отряда из дюжины отборных бойцов, единственного резерва, который должен был прийти на помощь наемникам на особо опасных участках, залатать брешь в обороне, оттянуть момент неминуемой гибели.

Настроение у Пархавиэля и находящихся рядом с ним было самым что ни на есть преотвратным, о боевом духе вообще не стоило говорить… Шел третий час изматывающего, сводящего с ума ожидания, ожидания последнего штурма и неминуемого конца. Стражники медлили, как предположил Артур: «…из-за вредности характера. Будучи извергами по натуре своей, они привыкли вначале изматывать жертву долгим ожиданием, а уж затем приступать к привычным допросам, пыткам и казням…» Мнение Флейты было совершенно отличным. Девушка считала, что слуги герцога «…наложили в штаны» и теперь пытались придумать способ взять замок вообще без потерь со своей стороны. Граф Гилион сидел в стороне от троицы сомнительных личностей и мнения своего не высказывал. Всезнайки Нивела поблизости не было, а у Пархавиэля не нашлось сил, чтобы вступить в утомительные и бессмысленные дебаты, которые могли привести лишь к одному, обострению и без того напряженных отношений с Флейтой, почему-то чрезвычайно нервно реагирующей на каждое его слово.

На самом деле причина задержки заключалась лишь в том, что после первого штурма у стражей порядка совершенно не осталось лестниц. Эмиссары герцога рыскали по округе в поисках любых приспособлений, пригодных для передвижения по вертикальной поверхности, а крестьяне ближайших деревень неустанно гремели топорами, выполняя срочный заказ властей. Печальные события в замке Гифор могли бы обогатить местных жителей, если бы герцог, конечно, собирался заплатить за поспешно выполненную работу.

От тяжких размышлений на тему: «Добрался бы я до южного побережья, если бы не влип в очередную историю?» гнома отвлек совсем не деликатный толчок в бок.

– Кажется, сейчас начнется, – почему-то прошептал Артур, хотя о таких вещах можно было говорить и вслух.

Пархавиэль привстал и выглянул из-за камня. В воздухе тут же просвистела стрела, ноне долетела до косматой головы гнома всего двух метров. Теперь уже стражники держали стену под прицелом и не давали защитникам высунуться из-за зубцов и обломков камней. Солдаты врага действительно поднялись с земли и начали строиться. Возле рва появились телеги с длиннющими, сколоченными на скорую руку лестницами.

– Вот и хорошо, быстрее начнем, быстрее закончим, а там и пожрать сможем! – пытался подбодрить на своеобразный лад товарищей Пархавиэль, но затея не удалась.

– Ему бы все жрать, толстопузому, и куда только все лезет? – проворчала Флейта, поспешно собирая распущенные волосы в пучок на затылке.

– Оптимист, – весело рассмеялся Артур, обнажая волосатую грудь и беря в каждую руку по мечу. – Весьма правильный подход к жизни. Молодец, уважаю!

– Прикрываем всю ширину пролома. Когда совсем прижмут, отходим, держимся вместе, – отдал приказ Гилион и опустил забрало глухого шлема.

Всего через миг завыла труба, стражники испустили боевой клич и ринулись форсировать когда-то глубокую, а теперь наполовину заваленную камнями и трупами водную преграду. Долгожданный бой начался, перед глазами снова заблестело море кольчуг и шлемов, а голова раскалывалась от обилия громких звуков.

Первую лестницу Пархавиэль отпихнул ногой, едва успев увернуться отстрелы, бесшумно прилетевшей неизвестно откуда. До второй гном едва успел добежать и, не останавливаясь, пнул носком сапога по ухмыляющейся роже усатого стражника, уже почти залезшего на стену. Оттолкнуть массивную конструкцию в одиночку Зингершульцо не хватило сил; вес четверых карабкающихся по ней плотно прижал лестницу к стене. На помощь пришел Артур. Вдвоем им как-то удалось опрокинуть настырных и ужасно тяжелых врагов, но, к несчастью, из-за заминки они потеряли время. Хотя, если не кривить душой, этот трагический момент все равно рано или поздно должен был наступить: на стене появилась стража.

Одновременный удар двух мечей с разных сторон раскроил недостаточно прочный щит, стражника откинуло назад, а затем высоченный здоровяк оступился и, замахав руками быстро, почти как настоящая птица, свалился вниз на головы своих товарищей. Артур правильно рассчитал момент и силу удара, сказывался опыт абордажных боев. Едва успев отправить в полет одного служителя закона, пират подскочил к другому и проделал тот же трюк, но на этот раз казенный щит выдержал, его пошатнувшегося владельца пришлось добивать крестовиной меча.

Хоть между пиратом и гномом и был заключен договор о взаимопомощи, но на практике не была реализована ни одна из его позиций… Пархавиэль отбивался от троих, пытавшихся перелезть с лестниц на стену, солдат, и у него не было времени следить затем, что происходило вокруг. Топор летал по воздуху, выводя замысловатую мелодию из свиста и глухих ударов о броню. «Со спины пока никто не нападает, значит, держимся… пока еще не время драпать!» – пронеслось в голове гнома, начинающего призадумываться об отступлении к замку. Силы быстро таяли в неравной борьбе, а враги все прибывали. Даже такому выносливому мастеру ратного дела, как Пархавиэль Зингершульцо, нужна была передышка, тем более что под ногами была не ровная почва, а обломки камней, на которых приходилось балансировать и удерживать равновесие.

– Кончено, все кончено! Отходите назад, к замку… я задержу… живо! – донесся сквозь гул схватки надрывный, запыхавшийся голос капитана Гилиона.

Закованный в тяжелые доспехи рыцарь крутился юлой, принимая на щит с выщербленными краями многочисленные удары мечей, топоров, булав и копий. Его окружили, оттеснили к обрыву, но к нему не могли подойти. Приблизившиеся падали замертво, получив смертельный удар острым мечом, или отлетали от толчка стального щита. На стенах царила сумятица и неразбериха. На миг отвлекшись от собственных противников, Пархавиэль краем глаза окинул картину жестокого побоища. Стражники были везде, все новые и новые враги появлялись в просветах между зубцами, протискиваясь боком, спрыгивали на стену и спешили на помощь своим товарищам, и без того успешно добивавшим разрозненные группки израненных, окруженных наемников. Схватка была проиграна, этот штурм было уже не отбить, спасти защитников замка могло только чудо, но, как известно, чудеса происходят крайне редко, и далеко не с теми, кто на них уповает.

Последним оплотом, где наемникам во главе со своим господином еще удавалось удерживать линию обороны, был вход в главное здание замка. Туда спешили вырвавшиеся из окружения солдаты; только там еще гордо развевался продырявленный стрелами и оборванный по краям штандарт сокола; туда, взвалив на плечо, хромающий Артур потащил лишившуюся сознания Флейту, и именно туда Пархавиэлю было уже не успеть. Трое крепких солдат преградили ему путь, отгоняя остриями длинных копий к обрыву. Совсем рядом, в каком-то десятке шагов справа, вел неравный бой граф Гилион, прижатый спиною к стене, прикрывающийся половиной щита и отражающий уже далеко не все удары.

«Не успеть, к замку уже не успеть, – быстро оценил ситуацию гном, отводя круговым движением топора примитивные, но чрезвычайно опасные тычковые удары в брюшину. – Рыцарь… как уж там его? Гилион, кажется… Нужно пробиться к нему, помирать веселее вместе. Уж такой мы забавный народец, гномы, противно нам подыхать в одиночку!»

Топор на долю секунды запоздал, острие копья прошло сквозь не до конца поставленный блок и немного царапнуло округлый живот гнома. Пархавиэлю вдруг стало как-то обидно, что скуластый, рябой деревенщина в рваной кольчуге осмелился покуситься на святая святых. Рассвирепевший гном запустил топор в ухмыляющуюся физиономию обидчика и ловко подхватил громоздкое, тяжелое древко, выпавшее из разжавшихся рук трупа, так и представшего перед ликом смерти с ехидной улыбкой на попорченном лице. С копьем в руках дело пошло проще, хотя Пархавиэль и не привык сражаться таким большим, неповоротливым оружием. Второму стражнику Зингершульцо заехал с разворота тупым концом копья по зубам, а третьему, пытавшемуся прижать оружие разбушевавшегося гнома к стене и поэтому неосмотрительно сократившему дистанцию, – выбил глаз и сломал скулу одним сокрушительным ударом грозного кулака. Затем гном отбросил копье, вырвал свой топор из черепа трупа и поспешил на помощь слабеющему, но не сдающемуся графу.

– Двинь задом, сиятельство! – прорычал гном, прорвавшись к окруженному Гилиону. – Сам тощ, как жердь, а вон сколько места занимаешь!

– Чего приперся?! Не видишь, что ли, кончено со мной! – прокричал в ответ граф, парируя сыпавшиеся уже не так интенсивно, как прежде, удары.

Из щелей стальных лат хлестала кровь, Гилиону крепко досталось. По тому, что все больше и больше врагов атаковало не рослого рыцаря, а его, Пархавиэль понял, что дело совсем плохо: через минуту соратник потеряет сознание, а еще через две или три пятеро оставшихся в живых стражников превратят его тело в отбивную и рубленую котлету, а отдельными местами в фарш…

– Пробивайся к замку, еще успеешь! – Голос графа уже походил на стон и срывался на хрип.

– А мне подыхать без разницы где, но здесь веселее! – ответил гном и мощным финтом из-под низа отрубил руку ближайшему солдату.

Внезапно острая боль пронзила левую ключицу, Пархавиэль упал на колени, но не выронил топора. Над головой просвистел вражеский меч, неумолимо несущийся точно ко лбу. Зингершульцо вдруг понял, что это конец, ему не успеть отвести удар или поставить блок. Однако в тот краткий миг, когда гном уже прощался с жизнью, находившиеся поблизости люди и предметы вдруг исчезли, глаза и гортань стал щипать едкий туман, настолько густой, что за ним ничего не было видно. Призрачная субстанция белого цвета, местами с грязно-фиолетовыми разводами, отступила так же быстро, как и обволокла его тело.

Неизвестно, сколько прошло времени, но мир вокруг изменился. Пятеро стражников куда-то исчезли, то ли мертвый, то ли потерявший сознание граф лежал возле стены, крепко сжимая в руках окровавленный меч и обломок щита. Отряды врага подавили сопротивление на стенах, и теперь бой вяло протекал внутри самого замка. Весьма предсказуемый финал, но было еще что-то, какое-то обстоятельство, которое Пархавиэль не смог сразу понять, но которое в корне изменило ход сражения.

Стражники на стенах и во дворе вдруг забеспокоились, забегали, замахали руками. Их командиры стали щедро раздавать затрещины, пытаясь прекратить панику и призвать солдат к порядку. Снова завыла труба, на этот раз подавая сигнал общего сбора; оставшиеся по ту сторону рва стражи порядка со всех ног бежали в замок; десяток солдат пытался закрыть заклинившие ворота. И тут Пархавиэль увидел возле опушки леса тоненькую полоску, которая быстро приближалась и росла, постепенно принимая очертания огромного конного отряда. На кончиках опущенных в боевую позицию пик развевались штандарты, много штандартов, разные, но среди них не было ни имперской символики, ни цветов герцога-управителя.

Истекающий кровью гном стоял на краю стены, опираясь на сослуживший верную службу топор, и наблюдал, наблюдал, как всадники налетели на лагерь стражей, растоптали, в буквальном смысле слова, жалкие попытки сопротивления, а затем развернули коней и помчались к распахнутым настежь воротам замка, где блюстители порядка и законности уже побросали оружие.

То ли внутренний голос, то ли иное, непонятное чувство заставило теряющего сознание Пархавиэля оторвать взор от разгромленных бивуаков со снесенными, растоптанными палатками и посмотреть вверх. В небе парила какая-то птица, возможно сокол, парила высоко, красиво, и казалось, что она вот-вот достанет крылом солнце.

История 9 Дороги Мурьесы

Двенадцать часов в седле выдержит далеко не каждый. Ноги с непривычки одеревенели, поясницу ломило, а лицо горело, овеваемое стылым ветром. Фламер давно уже проклял норовистую кобылу, невзлюбившую его и то и дело выделывающую подлые фортели, и не менее своенравную баронессу, спешившую попасть в Нисс, и поэтому не жалеющую верных слуг, которым, пока она нежилась на мягких подушках сиденья кареты, приходилось натирать зады о жесткие седла. За двенадцать часов они сделали всего три остановки и то не дольше десяти минут; ни тебе поесть, ни оправиться, не говоря уже о других, более важных потребностях.

Анри постоянно чувствовал на себе холодные, подозрительные взгляды солдат. За ним следили, его изучали во время пути, отслеживали каждый жест, каждый поворот головы в сторону простиравшегося вдоль дороги леса. При таких обстоятельствах бессмысленно было даже пытаться избавиться от коммуникационной сферы. Как только рука тянулась к дорожному мешку, Анри сразу чувствовал на себе взоры нескольких пар недоверчивых глаз. Работа шпиона тяжела тем, что слежка входит в привычку, становится нормой обыденной жизни. Если бы даже баронесса и не приказала своим холуям присматривать за ним, то они занимались бы этим добровольно, просто потому, что иначе не могли. Боязнь заговоров быстро превращается в манию, в болезнь, от которой уже не найти лекарства.

Погода за время пути несколько раз изменилась: сначала глаза слепило яркое солнце, затем шел дождь, потом повалил хлопьями снег. Отряд ехал полем, лесом, мимо какого-то озера, вдоль речушки и, наконец, опять въехал в лес. Юго-западную часть провинции Анри не очень хорошо знал, но ему почему-то казалось, что они направлялись не к Кании, а забирали намного западнее, как будто хотели проехать через объятую мятежом провинцию Мурьесу, закрытую для всех, кроме имперских солдат.

В принципе желание баронессы добраться до Нисса кратчайшим путем было вполне объяснимо. Вместо того чтобы делать большущий крюк через Канию и тратить на дорогу шесть-семь лишних дней, гораздо проще было бы проехать напрямик. Примерно сутки протрястись по разбитым дорогам Мурьесы, и они уже возле северной границы Вакьяны, провинции цветов, теплого моря и вечного лета, как любили называть этот удаленный уголок имперских владений поэты и прочие люди искусства. Нисс находился на самом побережье, значит, до него было еще около двух суток пути. Итого дорога заняла бы у них всего трое суток вместо обычных десяти. Приятная новость, но не очень…

Фламер не сомневался, полномочий Лиор с избытком хватило бы, чтобы беспрепятственно миновать заградительные, карантинные посты имперских войск. А что потом? А потом им предстояло проехать несколько десятков миль по местности, на которой бушевала не объявленная никем война. Запустение на дороге и невзрачный пейзаж, основными композиционными элементами которого являются гниющие трупы, раскиданные вдоль обочины, раскачивающиеся на деревьях и дорожных столбах висельники и сгоревшие поселения, были далеко не единственными неудобствами, подстерегавшими их впереди. Осажденные города, заслоны имперских войск, засады мятежников, стычки, мародерствующие дезертиры с обеих сторон и прочие прелести военной жизни поджидал и их на этом пути. Отряд в полсотни всадников, а если точнее, сорок шесть конных солдат, трое слуг и один старенький кучер, этого было мало, слишком мало по меркам военной поры, чтобы надеяться пересечь провинцию без происшествий.

Как большинство жителей Империи, Анри очень мало знал об этом затянувшемся на не один десяток лет конфликте, называемом одними освободительной войной, а другими – мятежом, спровоцированным внешними врагами Империи. Когда-то, лет сто назад, Мурьеса была маленьким, формально независимым королевством, но на самом деле находилась под жесточайшим протекторатом соседствующего с Империей Кольбера. В ходе какой-то войны, Анри точно не помнил, какой именно по счету, Мурьеса была захвачена имперскими войсками и тут же провозглашена провинцией. С тех пор и шла то прекращающаяся, то вспыхивающая вновь заварушка. Мурьесские мятежники, щедро финансируемые кольберским двором, пытались отстоять свою независимость, а Император упорно не хотел уступать клочок бесплодной, разоренной земли, являющийся стратегически важным плацдармом в военно-политических играх с юго-западными королевствами: Кольбером, Бертоком и Наполисом.

По правде говоря, до страданий мурьесцев никому не было дела, да и народу такого вообще никогда не было. Сколько Фламер ни раздумывал над сутью кровопролитнейшего конфликта, так и не смог понять собственных интересов жителей этой многострадальной местности, наверное, потому, что их и не было… Какая по большому счету крестьянам и горожанам была разница: жить под имперским флагом или воздавать хвалу разжиревшим на чужом горе марионеткам кольберского двора? Обывателей не интересуют высокие политические цели и туманные игрища господ, им нужен мир, спокойствие и приемлемые налоги, то есть как раз то, что при данных обстоятельствах не могла дать ни одна из враждующих сторон.

Худшие опасения Анри оправдывались. На развилке отряд свернул на западную дорогу, до Кортьера, опорного форта имперских войск, находившегося на левом берегу Бьерки, оставалось не более трех миль. Стоит ли говорить, что правый берег маленькой речушки принадлежал уже Мурьесе.

Фламер пришпорил кобылу. Своенравное животное замотало головой и поддернуло крупом в надежде стряхнуть с себя беспокойного седока. Однако жалкая попытка не удалась, рослый лейтенант крепко держался в седле и терпеть не мог любого проявления неповиновения со стороны ездового, а также вьючного скота. Удар острых шпор усмирил неуемную прыть, лошадь повиновалась, хотя и проржала трясущимися, шлепающимися друг о дружку губами все, что она думала о своем хозяине. Анри подъехал к карете и уже собирался постучать в окошко, но на его плечо вдруг властно легла чья-то рука.

– Не положено, пшел прочь! – кратко приказал подъехавший к Анри солдат.

– Да я ж только…

– Беспокоить баронессу запрещено, – поддержал солдата неизвестно откуда появившийся позади Сонберс. – Ишь чего удумал, морячок! А ну, давай вперед отряда, чтоб я тебя больше возле экипажа не видел! Нужен будешь, госпожа баронесса сама позовет!

Фламеру не оставалось ничего другого, как подчиниться. Спор с самоуверенным командиром мог привести лишь к преждевременной ссоре.

«И чего я волнуюсь? В конце концов, мне, как рядовому бойцу отряда сопровождения, нет дела, куда мы едем. Я-то и думать не должен, направляй коня, куда прикажут, вот и все!» – успокоил себя Анри и с чистой совестью продолжил ломать голову над тем, как незаметно для соглядатаев выбросить магическую сферу вместе с комплектом целебных зелий.

Смерть непредсказуема, она может подстеречь солдата где угодно: в бою, на отдыхе или на вроде бы мирной дороге. Если бы ему даже и удалось отговорить Лиор от рискованного маршрута поездки, его жизнь все равно бы не стала более степенной и размеренной. Неизвестно, кого больше стоило опасаться старому вояке: притаившихся в кустах мятежников с луками или едущих рядом солдат – молчаливых, угрюмых, явно себе на уме.

Сорок шагов, каких-то несчастных сорок шагов отделяли Мансоро и его подручных от берега Бьерки. Конный разъезд только что миновал их укрытие, но вдали уже виднелся второй. Патрулирование ставшей недавно пограничной территории велось основательно, как во время настоящей войны. Разъезды, заслоны, да еще наблюдатели на деревянных башнях, возведенных вдоль берега через каждые триста шагов. Поначалу Мансоро показалось, что они напрасно теряют время, что им ни за что не пробраться на тот берег – такой близкий, желанный и одновременно недосягаемый, но потом Намбиниэль понял, что у них был шанс… хоть ничтожный, но все-таки был.

Лесок, в котором прятались эльфы, подходил к берегу почти вплотную. Течение в этом месте было сильным, а значит, всадники не осмелятся въехать в воду, пожалеют лошадей. Главное было успеть пробежать эти проклятые сорок шагов, чтобы их не остановили ни выпущенная с башни стрела, ни меч догнавшего всадника. Задача не из легких с учетом того, что разъезды были частыми, кони у солдат хорошими, а лучники наверху наверняка отменно стреляли.

– Карвабиэль, приведи лошадей, – отдал приказ Мансоро, спускаясь с дерева, где он наблюдал за местностью, и ложась плашмя на сырую траву.

Джер тут же последовала примеру командира, а вот Карвабиэль, на лице которого еще красовались следы недавней стычки с Анри, не спешил двигаться с места и выполнять команду.

– Пусть Джер сбегает! Ей полезно, добрее станет, а то как змеюка всю дорогу шипит, – возразил Карвабиэль и в подтверждение своего категорического отказа уселся на траву.

Намбиниэль удивленно вскинул брови, такое за долгие годы случалось впервой. Всегда дисциплинированный, исполнительный полуэльф никогда не ослушивался, не говоря уже о том, что настроение у него было престраннейшее. Вот уже более суток Карвабиэль не шутил, почти не отпускал колкостей в адрес Джер и даже, когда они проезжали мимо деревень, не заглядывался на пышногрудых деревенских девиц. Причина разительной перемены была неясна, по крайней мере Мансоро не видел поводов для беспокойства и впадения в аморфное состояние, называемое у людей депрессией.

– Джер, четверти часа хватит? – спросил Намбиниэль, решивший все-таки выяснить, в чем было дело.

– За пять минут управлюсь, – проворчала эльфийка, явно недовольная, что тащиться через чащу придется ей.

– Я сказал, четверть часа, – повторил командир и выразительно посмотрел на спутницу, намекая, что ее присутствие при предстоящем разговоре крайне нежелательно.

– В чем дело, Карв? Ты сам на себя не похож. Неужели в твоей глупой вылазке? Так ведь легко отделался, целым остался, а мог бы совсем не вернуться! – тут же начал разговор Мансоро, как только Джер скрылась за деревьями.

– Не-е-ет, не в ней, – отрешенно протянул Карвабиэль, сосредоточенно изучая замысловатый узор из веток деревьев и листвы, но вдруг оживился и даже решился встретиться взглядом с командиром. – Не только в ней! Тебе не кажется, что нами играют, как фишками, заставляют совершать действия, выгодные кому-то еще, подталкивают, как слепых кутят, к краю пропасти? Мы не борцы, а безвольные марионетки, руками которых шевелит невидимый злодей! И началось все именно после Барката!

– Это нервы, успокойся. Мы просто очень-очень устали, нам всем нужно как следует отдохнуть, набраться сил, – пытался подбодрить Мансоро внезапно затрясшегося, раскрасневшегося в лице товарища.

– Нет, это не нервы! Меня преследует нехорошее чувство, я чую, нас ведут на убой, заманивают в западню! С Торалисом понятно, мы должны были туда приехать, но потом… Скажи, почему мы едем в Нисс через Мурьесу, а не окольным путем?!

– Потому, что так короче, – доброжелательно улыбнулся Намбиниэль, старавшийся своим нарочито спокойным, невозмутимым видом придать уверенности в себе товарищу. – Нами никто не управляет, на нас никто не воздействует, наши действия основываются на здравом смысле, они вполне адекватны обстоятельствам и логичны. Манускрипт выкрал бертокский агент. Самый безопасный для него путь на родину – через Нисс, а самая короткая дорога в Нисс – через Мурьесу. Война войной, карантин карантином, а у мерзавца явно был подготовлен проход через мятежную провинцию. Не думаешь же ты, что он направил коня в объезд, через Канию? Полагаю, Лиор тоже отправилась в погоню, и плевать вертлявой баронессе на какой-то там карантин. У нас нет другого выхода. Если поедем в Нисс другим путем, то непременно опоздаем, уступим манускрипт или бертокскому королю, или Корвию, в зависимости от того, чей слуга будет шустрее. По-моему, наши действия логичны, и альтернативы им нет.

– Вот-вот, я именно об этом! – забыв об осторожности и близости солдат, почти выкрикнул Карвабиэль. – Кто-то исключил все возможные варианты действий, кроме одного… принуждает нас поступать так, как выгодно ему!

– И имя этому злодею «провидение», – покачав головой, рассмеялся Мансоро. – Нет, тебе точно стоит на месяцок-другой отойти отдел и хорошенько отдохнуть на теплом побережье.

– А я не прочь отправиться на отдых, притом прямо сейчас, только не через Мурьесу! – В голосе Карвабиэля слышались злость и обида: его опасения не воспринимали всерьез, его мнение не считали достаточно зрелым.

– Ты это серьезно?!

Карвабиэль отвел взгляд и пару раз тряхнул копной непослушных рыжих волос. Острые зубы закусили в кровь нижнюю губу. Полуэльфу было страшно, горько и одновременно обидно. Доставшаяся по наследству от людей интуиция предвещала беду, кричала близорукому сознанию, что впереди поджидала опасность, а возможно, и смерть. Юноша был готов оставить борьбу, но не мог бросить своих товарищей. Представления о долге и чести вступили в конфликт с инстинктом самосохранения. Совесть воевала со страхами и в конечном итоге одержала победу.

– Нет, мы будем вместе до конца, – прошептал полуэльф, так и не осмелившись взглянуть командиру в глаза, – но учти, я предупреждал…

Договорить Карвабиэль так и не успел, мысль осталась недосказанной, хотя Мансоро и так понял, о чем его хотел предупредить соратник. Ему самому было неспокойно на душе и почему-то казалось, что выжженная пожарами войны земля Мурьесы станет для них братской могилой.

Неподалеку раздался хруст. Ломая сучья и лежащие на земле ветки, из-за деревьев появилась Джер с тремя лошадьми. Ездовые животные были не приспособлены для бесшумного передвижения по лесу. Ведя их под уздцы, трудно было рассчитывать остаться незамеченным.

– Слушайте меня и не смейте говорить, что я спятил, – произнес Мансоро после того, как еще раз проверил обстановку на берегу. – Всю поклажу берем на себя, седла снимаем и оставляем здесь. По моей команде галопом к берегу, и в воду! Перебираемся вплавь. Как только нас подхватит течение, бросаем лошадей.

– Но ведь лошади… – робко возразила Джер.

– …выплывут, – перебил Мансоро, – а не выплывут, значит, не судьба. Сносными кобылами и в Мурьесе разжиться можно. Проверьте лучше поклажу, сердобольные мои, лишнего ничего не должно быть, только необходимое, нам ведь с этим плыть.

Джер растерянно посмотрела на Карвабиэля, видимо, ища поддержки, но полуэльфу не было дела до судьбы животных. Лишившись головы, по волосам не плачут. Рыжеволосый великан чувствовал нависшую над ними беду и не собирался радеть за жизнь несчастных лошадок.

– Пора! – скомандовал Мансоро, и эльфы, едва успев снять седла, быстро вскочили на спины животных.

Из широко открытой пасти сержанта вырвался мощный поток изощренных ругательств, когда шагах в семидесяти впереди, ломая молодые деревца и вытаптывая кусты, из леса выскочили трое всадников. Командир разъезда так и не смог разобрать, были ли это эльфы или люди, но помыслы троицы не вызывали сомнений. Низко пригнувшись к гривам коней, они неслись к реке. Емкое слово «нарушители» отпечаталось в голове служаки и незамедлительно побудило к решительным действиям. Конный отряд из десяти солдат галопом сорвался с места, но было уже поздно, эльфы достигли берега и въехали на лошадях прямо в воду. Быстрый поток тут же подхватил тела смельчаков вместе с животными и понес вниз по течению.

Холодная вода заливалась в рот и уши Мансоро, предательски просачивалась в сапоги и сквозь одежду, утяжеляя ее до веса полноценных рыцарских доспехов. Позади доносились грубые выкрики солдат, так и не решившихся продолжить погоню. Где-то совсем рядом шлепались в воду стрелы. Лучники привыкли давать поправку на ветер, но не на силу течения, поэтому и мазали.

Расчет бывшего командира Джабона оказался верным. Изрядно промокшим и смертельно уставшим эльфам все-таки удалось пересечь хорошо охраняемый пограничный рубеж. Побарахтавшись в воде около получаса и потеряв лошадей, странники все-таки выбрались на противоположный берег и тут же скрылись в спасительном лесу. На такой отважный поступок, к счастью, способен далеко не каждый, иначе граница была б не границей, а проходным двором.

Когда-то форт Контьер был одним из самых лучших пограничных укреплений. Возвышающиеся на отвесном берегу реки каменные стены и башни отпугивали врагов своей неприступностью, а также несколькими десятками установленных по периметру катапульт. Стоило только мурьесцам попытаться пересечь реку, как на их головы тут же обрушивался шквал камней.

С тех пор как Мурьеса потеряла независимость и стала провинцией, многое изменилось. Грозная пограничная крепость частично потеряла свою мощь и назначение: площадки для осадных орудий опустели, а гарнизон был уменьшен как минимум в двадцать раз. Граница Великой Восточно-Континентальной Империи переместилась на запад, а при дворе все чаще и чаще дискутировался вопрос о сносе сослуживших свою службу стен и о продаже камней местным землевладельцам. Однако из-за участившихся смут в Мурьесе неприступный форт не был разобран на фундаменты для курятников и винных погребов. Всего через тридцать лет после падения Мурьесского Королевства над главной башней форта вновь гордо взмыл имперский флаг, а на пустовавших какое-то время стенах появились солдаты. Правда, катапульты обратно так и не привезли, видимо, решив, что мятежники не осмелятся переправить на другой берег Бьерки крупные экспедиционные отряды.

Отряд сопровождения подъехал к форту и уже начал заворачивать направо, по дороге, ведущей вниз, к основному мосту, как на стенах появились лучники, и протяжно завыла труба, приказывая всадникам немедленно остановиться. Сонберс и не думал ослушиваться, он поднял вверх правую руку, подавая знак отряду прекратить движение, а потом резко опустил ее вниз, что означало: «Спешиться!». Охранники с радостью покинули опостылевшие седла, численность лучников на стенах сразу уменьшилась вдвое.

Фламер облегченно вздохнул и, нежно потрепав по загривку так и не сумевшую ни разу сбросить его кобылу, ступил ногой на твердую землю. Онемевшую поясницу мгновенно пронзила острая боль, а отвыкшие от тяжести тела колени предательски подогнулись. Анри отошел от отряда на пару шагов и, не задумываясь о том, какие шуточки в его адрес отпустят новые сослуживцы, блаженно растянулся на придорожной траве. Боль отпустила, а засунутая в рот травинка позволила на какое-то время позабыть о еде, точнее, об ее давнем отсутствии в недрах ноющего желудка.

С этой лежачей позиции хорошо просматривались и спешившийся отряд вместе с каретой, и крепостная стена, и видневшиеся внизу под возвышенностью, на которой они находились, каменный мост и выехавший из ворот имперский офицер, видимо, один из заместителей начальника форта, в сопровождении чисто символического эскорта из трех человек. Отсутствие обоза значительно сокращало время на осмотр багажа и на прочие неприятные процедуры. Вновь оседлавший коня Сонберс поехал офицеру навстречу, но как-то неохотно, медленно, не лишая удовольствия тучного лейтенанта потрястись в седле несколько десятков лишних шагов.

Изжеванная травинка наконец-то покинула рот. Фламер, по-стариковски кряхтя и причитая, поднялся. Занятая им позиция на траве была плоха лишь тем, что ничего не было слышно, в то время как разговор командиров затянулся и, судя по активной жестикуляции, шел на повышенных тонах.

Возмущенная кобыла выразила свой протест громким ржанием, когда на нее раньше времени влез тяжелый седок. Но Анри не было дела, что привередливая тварь еще не наобщалась со своими более везучими подругами и вдоволь не нащипалась сочной травы. Отставному лейтенанту береговой охраны захотелось подъехать ближе и узнать, в чем же заключалась причина возникшей заминки.

– И чего ты мне своей бумажонкой в морду тычешь?! Я и грамоте-то толком не обучен. Баронессу видеть хочу! – Розовощекий, изрядно растолстевший от просиживания штанов в форте офицер небрежно отвел в сторону руку Сонберса, протягивающую ему важный документ.

Естественно, обрюзгший коротышка нагло врал. Имперская армия – не филанийское ополчение, в нее принимали далеко не всех, и даже сержантские лычки не вешались на плечи только тех, кто не мог читать хотя бы по слогам. Правда, далеко не все офицеры и далеко не всегда понимали смысл прочитанных ими приказов, но это уже другой вопрос… К тому же офицер только прикидывался темным и неграмотным. На самом деле он внимательно изучил документ и даже успел убедиться в подлинности казенной печати, осмотрев ее, обнюхав и непонятно зачем попробовав на зубок крепость сургуча.

– Говорят же тебе, сурок крепостной, нездоровится ей, выйти к тебе не может. Давай-ка не испытывай моего терпения, документы в порядке – пропускай!

Офицер пограничной службы продолжал шарахаться от подсовываемого ему свитка с печатью, как от огня. Лысина под шлемом покрылась потом, который, несмотря на холодную погоду, обильно стекал по носу и лоснящимся щекам. Сотрудникам имперской разведки трудно было отказать, тем более когда у них на руках полностью исправные документы за подписью самого Корвия. Однако затворничество баронессы в карете и ее принципиальное нежелание высунуть наружу хотя бы личико мешало пограничнику пропустить отряд на ту сторону Бьерки.

– В документе ясно сказано: «…пропустить баронессу Лиор вместе с отрядом сопровождения на территорию провинции Мурьеса», – процитировал запомненное наизусть содержание указа офицер, не став придавать значения сравнению его важной персоны с каким-то сурком. – А что мы здесь имеем, что видим? Отряд сопровождения налицо, вот он, тут, весь перед глазами, а госпожи баронессы нету…

– Да говорят же тебе, олух… – Сонберс чуть не ударил зануду-буквоеда по отвисшей щеке, но сдержался и вместо этого разразился новым потоком оскорбительных сравнений.

Фламер не стал выслушивать все перлы солдатской речи, развернул кобылу и не спеша направил ее к карете. В голову Анри закралось подозрение. «Действительно, мы уже почти целый день в пути, а Карину я так и не увидел. А не обманула ли меня баронесска, не направилась ли в Нисс другим путем, без сопровождения? – размышлял Анри, осторожно, не привлекая внимания, подъезжая к запыленному экипажу. – Вздор, зачем ей вводить в заблуждение какого-то паршивого отставного лейтенанта? Не та я птица, чтобы со мной в игры играть. Тем более она боится еще одной встречи с эльфами, а значит, если бы и поехала другой дорогой, то непременно взяла бы меня с собой… для охраны. Надеюсь, что только для охраны. Флиртовать с женщиной, чья рожа усеяна волдырями да прыщами… бр-р-р-р-р… о таком даже страшно подумать!»

Невольно передернувшись от внезапно посетившей его омерзительной мысли, Анри остановился в двух шагах позади кареты и, как будто с увлечением наблюдая за захватывающей дух перепалкой между двумя командирами, стал коситься на экипаж и на закрепленные толстыми ремнями на нем дорожные сундуки. Вроде бы ничего подозрительного не было, вот только изнутри экипажа не было слышно ни оха, ни вздоха, а больные себя так не ведут. К тому же сквозь сильные ароматы эльфийских духов и цветочных благовоний ноздри солдата вдруг почувствовали какой-то неприятный запах. Через пару минут более тщательного принюхивания Анри мог сказать уже точно, это был запах гниения тела.

Возможные причины нежелания баронессы выйти наружу наконец-то стали ясны: их было две, притом одна исключала другую. Худший вариант – баронесса умерла от болезни, но Сонберс, зная, каковы ставки в игре, не решился прервать ответственной погони и взял мертвое тело с собой. Вариант более оптимистичный – неизвестная болезнь прогрессировала и перешла в новую стадию, такую, что даже густая вуаль не могла скрыть уродливых, внешних симптомов. Внезапно изнутри кареты послышался слабый стон. Первый вариант тут же отпал, хотя и второй не предвещал ничего, кроме возможности заразиться или так задержаться в пути, что похитивший манускрипт преступник успел бы скрыться и надежно замести следы.

Пока Анри, как бездомный пес, шевелил ноздрями, принюхиваясь к карете, спор между офицером из форта и командиром отряда был окончен. Судя по тому, что стоявшие ближе к спорщикам охранники быстро уселись в седла, конфликт был успешно разрешен. К удивлению, обошлось даже без тумаков и затрещин. Видимо, толстощекий офицер был не полным идиотом и все-таки знал, до какой степени стоит выказывать служебную прыть и когда нужно великодушно пойти навстречу.

Непредвиденная заминка тут же компенсировалась быстрым темпом езды. Бренча упряжью и доспехами, отряд довольно резво спустился по склону и вступил на широкий каменный мост, находящийся, несмотря на основательность конструкции, в весьма плачевном состоянии. Отсутствие местами целых кусков заграждения, огромные выбоины от копыт и колес, а также торчащие наружу железные балки свидетельствовали, что совсем недавно, может быть, даже вчера на подмогу имперским войскам в Мурьесе прошло крупное армейское соединение: дивизия или усиленная конная бригада. Видневшиеся вдоль обоих берегов весельные лодки и брошенные паромы только подтверждали это смелое, но не лишенное оснований предположение. Предчувствуя, что дороги Мурьесы не будут такими уж легкими, Анри отстегнул от седла двуручный меч и на всякий случай перевесил его за спину. Охранники тоже предприняли меры предосторожности: без всякой команды перевесили на спины щиты и передвинули ножны мечей поближе к правой руке. Единственным, кого, казалось, ничуть не тревожил въезд на спорные территории, был кучер. Возница был настолько стар, что мысли о грядущих опасностях занимали его гораздо меньше, чем желание устроиться на козлах таким образом, чтобы его не донимала ноющая боль в отсиженной… пояснице.

Промокшая одежда не только холодила, но и липла к телу, доставляя при движении массу неудобств. Не часто жаловавшийся на головную боль Намбиниэль почувствовал легкие спазмы в висках. К несчастью, побороть их было нечем, эйволовая мазь, наилучшим образом снимавшая боль при отеках, ушибах, неглубоких порезах и спазмах, уплыла дальше вниз по течению, конечно же, вместе с дорожным мешком, в котором она находилась. Из всей поклажи у эльфа остались лишь меч да кнут. Джер тоже шла налегке, и только Карвабиэлю удалось отвоевать у реки нажитое за годы борьбы добро, которое умещалось в небольшой дорожной сумке. Неприятности уже начались, а ведь лес еще даже не начал показывать им свои чудеса.

– Стойте! – произнес Мансоро, останавливая утомленных скитанием по чаще путников. – Вон там впереди небольшая поляна. Нужно развести костер, так дальше нельзя, перемерзнем!

– А огниво есть? – поинтересовалась Джер, потерявшая в реке не только вещи, но и все припасы съестного.

– Имеется.

Предусмотрительный полуэльф достал из сумки сверток и, аккуратно развернув несколько мокрых, а затем только влажных тряпок, добрался до совершенно незатронутого водой огнива.

Если есть надежда развести огонь, то хворост найдется быстро, в особенности когда компаньоны промерзли и работают дружно, а не переваливают на плечи друг друга почетную обязанность собрать сухие ветки. С первым потрескиванием костра, с первым облаком теплого дыма жизнь начала возвращаться в привычное русло. Заговорщики принялись строить планы, а не пытались усилием воли согреться.

– Как выйдем из леса, нужно раздобыть лошадей. Деньги у нас, к счастью, есть, но… – Намбиниэль продемонстрировал путникам прикрепленный к поясу мешок, изрядно отощавший за последние дни.

– …но они нам для другого понадобятся, – с пониманием кивнул головой Карвабиэль. – Что ж, воровать так воровать, не впервой.

– Если бы! – разочаровал подручного командир. – Думаю, лошади здесь на вес золота. Навряд ли на десяток окрестных деревень осталась хотя бы одна колченогая кобыла. Парнокопытных всех либо съели, либо отобрали для армейских обозов. Так что легким путем этот вопрос не решить, даже надеяться не стоит!

– Значит, придется брать с боем, тоже уже бывало, – не падал духом вновь пришедший в себя Карвабиэль. – А вот что нам потом делать, куда направляться, вот в чем вопрос!

– Пробираться на юг, топями, полями, лесами да оврагами, но только не дорогами, – с уверенностью произнес Мансоро и подбросил в разгоревшийсякостер еще хвороста. – На дорогах имперские посты да разъезды, через них не пройти, у нас разрешения нет.

– Может, местными жителями прикинемся? – подала голос Джер. – Мурьесский диалект не такой уж и сложный: слова имперские, интонации кольберские…

– А музыка чья? – пошутил Карвабиэль, но осекся под строгими взглядами не расположенных к шуткам напарников.

– Не выйдет, – покачал головой Мансоро. – Последний эльф покинул провинцию лет сорок назад. Не любят кольберцы нашего брата, а значит, и мурьесцы не жалуют. Возможно, в городах парочка полуэльфов и осталась, но их участи не позавидуешь. Нет, не стоит рисковать, через глушь пробираться будем.

Как будто в подтверждение опасений Мансоро, желавшего во что бы то ни стало избежать встреч как с регулярными войсками, так и с недоброжелательно настроенными к эльфам местными жителями, кусты зашевелились и на поляну не спеша вышли двое закутанных в маскировочные плащи людей. Широкоплечие, низкорослые, обросшие бородами лесные странники сошли бы за гномов, но были все-таки людьми. Вначале Мансоро показалось, что это охотники, но в руках у каждого было не по луку и не по простенькому самострелу, а настоящие боевые арбалеты.

«Осторожно, они наверняка не одни!» – подал знак командир на ставшем уже привычным для его спутников языке жестов.

Действительно, как бы уверенно ни чувствовала себя в родном лесу парочка зеленых человечков, а все равно не решилась бы открыто подойти к троице вооруженных незнакомцев, если бы не надеялась на поддержку своих.

– Дерни меня за бороду, Гамби! Я грежу, я вижу эльфов, эльфов, живых, невероятно! – вызывающе насмешливо пробасил тот, что был чуть-чуть повыше и без паутины в бороде.

– Дернуть я всяко дерну, но эльфы они и есть, хотя нет, тот вон, что рыжий, на челобрека похож! – ответил напарник и ехидно осклабился, глядя на Карвабиэля.

«Охотники» вели себя нахально, видимо, потому, что переоценивали возможности прятавшихся в кустах товарищей. Острый глаз Карвабиэля уже нашел троих, но сколько их было еще? Эльфы не могли начать действовать, пока не определили точного места укрытия каждого из арбалетчиков. На то, что обойдется без драки, никто не уповал. Если уж в разговоре всплыло старое, оскорбительное название полуэльфов «челобрек», значит, лесные люди были настроены агрессивно. «Повстанцы или кольберские наемники, что в принципе одно и то же», – подумал Мансоро, решивший как можно дольше тянуть время и дать Карвабиэлю с Джер возможность основательно обшарить ближайшие кусты и деревья глазами.

– Кто ищет ссоры, тот ее находит, однако не всегда возрадуется этому, поскольку охотник сам может превратиться в дичь, невинная красавица обнажить клыки вампира, а человек превратиться в бесформенную груду мяса, бездыханный корм для падальщиков, – декламировал на одном дыхании, как стихи, Мансоро, пока его левая рука нащупывала рукоять кнута, а правая, специально выставленная напоказ, изгибалась в форме причудливой лодочки.

Бородачи не могли знать, что это был не спонтанный, манерный жест, обычно свойственный людям жеманным и окрыленным великими идеями, а вопрос: «Долго еще?», адресованный сидевшим рядом соратникам.

– Ух ты, как завернул, остроухий, прям как шут али святоша! Гамби, нам щас лекцию прочтут, рифмоплетству с языкастостью научат. Дорого берешь, чувырло эльфийское?!

В лицо широко улыбающегося Мансоро смотрели два заряженных арбалета. Каждый из двух болтов мог в любую секунду разнести его голову в клочья, но эльф продолжал приветливо улыбаться и самозабвенно рассуждать о чуткости и терпимости, о проявлении сострадания к ближнему своему, даже если он не такой, как ты, ибо и люди, и эльфы, и даже грязнули-гномы – творения всевышних рук.

«Сбилась, но вижу троих», – подала знак Джер. «В кустах всего четверо плюс эти шуты», – ответил Карвабиэль на тот же манер.

«Действуем, а то меня уже тошнит», – проинформировал Намбиниэль, продолжая улыбаться и говорить, говорить, говорить, гипнотизируя врагов пронизывающим насквозь взглядом и не давая одурманенным оппонентам вставить ни слова в его пламенную речь.

«Бери тех, что за кустом и возле дерева», – согнул три раза указательный палец и два раза безымянный Карвабиэль. «Жду, готова», – просигналила Джер.

– Всемогущая природа создала нас разными только для того, чтобы мы лучше смогли осознать ее величие. Живя вместе, поддерживая друг друга, мы сможем превратить этот грязный мир в цветущий сад, – с чарующими переливами голоса почти пропел Намбиниэль, а потом, вдруг гневно сверкнув глазами, добавил: – Но такие уроды, как вы, испоганят любое благое начинание!

Лесные воители внезапно очнулись от забытья, в которое их ввел мелодичный, переливающийся плавными интонациями голос эльфа, но было уже поздно… Мансоро молниеносно вскочил на ноги, схватил за руку ближайшего бородача и резким движением рванул на себя, развернув его лицом в сторону засады. Одновременно с этим в воздухе просвистел кнут, второй мятежник взвыл и схватился рукой за лицо. Удар плетью по глазам – неприятная штука, как в плане последствий, так и болевых ощущений. Лишившись глаз, Гамби подался назад и случайно, совершенно непроизвольно нажал на спусковой крючок. Вырвавшийся из плена запорного механизма болт едва успел пропеть в воздухе первую ноту, как уже впился острием в цель.

Мансоро ощутил острую боль в левом боку. Болт прошил насквозь маскировочный плащ, находившуюся под ним кожаную куртку, трепещущее в крепком захвате Мансоро тело и застрял уже в слое брони на спине налетчика, однако острие вышло наружу и примерно на сантиметр вонзилось в бок бывшего командира Джабона. Как только Намбиниэль перешел от слов к действию, его подручные метнули ножи, но двое из четырех находившихся в засаде бандитов все-таки успели выстрелить. Прицел был взят ими точно, однако ситуация на поляне изменилась, и стрелки не успели вовремя внести корректировки. Один из болтов попал в спину мечущемуся от боли Гамби, а другой прекратил мучения все еще удерживаемого Мансоро бородача. Живой щит надежно защитил эльфа, хотя острие второго болта, также застрявшего в теле налетчика, слегка пощекотало грудь. Карвабиэль был абсолютно уверен, что каждый из его ножей достиг цели, но все равно, схватив меч, кинулся в кусты.

Его примеру последовала и Джер, лишь ненадолго задержавшись, чтобы добить крутящегося по земле Гамби. Мансоро ослабил хватку и отпустил «пришитого» к себе мертвеца, только когда его соратники вернулись обратно, неся в руках маскировочные плащи, арбалеты и вязки болтов.

– Голов не принесли, извини, – произнес улыбающийся полуэльф, небрежно кинув возле костра поклажу.

– Ну что с тебя взять? Ты же челобрек, к тому же рыжий, – пошутил Мансоро, держась рукой за раненый бок.

– Не смешно, командир, – вступилась за обиженно надувшего щеки напарника эльфийская красавица. – Шутки шутками, а гадости за людьми повторять нечего! Кто дуракам вторит, тот сам…

Джер не договорила, она не решилась назвать командира дураком, хотя в этот раз ей очень хотелось это сделать. Карвабиэль не возмущался, он лишь печально усмехнулся, потупился и стал примерять слегка коротковатый плащ. Когда-то, очень давно, в прошлой жизни, он слышал почти каждый день и куда более обидные прозвища. Люди – жестокие существа, но кто сказал, что эльфы чем-то лучше?

– Извини, дружище, глупость сморозил, – примирительно произнес Мансоро, – наверное, шок от испуга. Всего лишь царапина, а могло ведь быть и хуже…

– Могло, – подтвердил кивком полуэльф, уже надевший на плечи плащ и приступивший к осмотру трофейных арбалетов. – Знаешь, командир, а самое интересное, что слово «челобрек» придумали не люди, а эльфы. Человеки вообще очень консервативны в плане введения новых понятий и слов, они всегда предпочитали или заимствовать из эльфийского, или изнашивать свои почти до дыр. Бедные слова их языка, они с каждым годом обрастают все новыми и новыми значениями!

Карвабиэль закинул за спину арбалет и пошел в глубь леса. Казалось, он побрел наугад, но на самом деле шел точно на юг, как по стрелке компаса, которого, кстати, у него не было. Обостренное чутье и развитая интуиция – хорошее наследство, по крайней мере оно не дает заблудиться в лесу.

Подобрав по арбалету и по плащу, эльфы направились следом. Карвабиэль шел быстро, почти бежал, но все равно двигался почти бесшумно и едва заметно. Мансоро хотел догнать его, еще раз поговорить, но лес диктовал свои условия, свои правила поведения, которыми нельзя было пренебрегать. Блуждающие по нему повстанцы и рыскающие в поисках добычи хищники не дремали, им не было дела до размолвки между соратниками.

Когда между деревья ми появился просвет, Карвабиэль сам замедлил темп передвижения и позволил себя догнать. Впереди за опушкой сразу начиналось поле – огромный, просвистываемый ветрами и заросший высокой травою массив, на котором уже лет десять, как никто не сеял и не пахал. Дойдя до последнего дерева леса, Карвабиэль замер и стал сосредоточенно всматриваться вдаль. В округе было вроде спокойно, но что-то не давало ему двигаться дальше, вступить ногою в заросли сохнущей, начинающей желтеть и клониться книзу травы.

– Что-нибудь чувствуешь? – спросил Мансоро, когда подошел вплотную к застывшему на месте дозорному.

– Ага, тот, за кого Джер плащ донашивает, мыться не любил, очень сильно воняет, – отшутился вновь прежний Карвабиэль и, не дав оскорбленной красавице ответить, быстро взобрался на дерево. – Вижу какие-то хозяйственные постройки, шагов двести отсюда, прямо в центре поля… Пусто, ни людей, ни скотины.

– А что еще видишь? – спросил Мансоро, но полуэльф уже начал спуск.

– Да в том-то и дело, что ничего, даже изгороди нет. Странно все как-то: поле и вдруг посередине сараи!

– Странно другое, – возразила Джер, – странно, что эти сараи уцелели: не сгорели и не были разобраны на дрова, зима ведь вскоре.

Мужчины переглянулись. Джер была права. Конечно, зимы в Мурьесе были относительно теплыми, но все равно местные жители запасали дрова. А тут такое добро пропадает, столько годных для топки досок, притом явно бесхозных.

– Рискнем? – спросил командира Карвабиэль, опасавшийся не столько засады, сколько открытых, хорошо просматриваемых пространств вокруг.

– Очень опасно, но выхода другого, похоже, нет, – после недолгого колебания произнес Мансоро. – Мы пошли через Мурьесу, чтобы сократить путь. Это возможно, если быстро передвигаться точно на юг, где, как видишь, леса в помине нет. Плутать окольными тропами смысла нет, слишком много времени потеряем. Тогда уж лучше было через Канию ехать: быстрее получилось бы и безопасней.

– Неизвестно, где еще шансов больше врага встретить: в лесу, где каждый куст укрытие, или в поле, которое как на ладони… – поддержала командира Джер и, не дожидаясь, пока мужчины примут решение, накинула на голову капюшон, пригнулась и нырнула в сухую траву.

Разросшиеся сорняки кололись и залезали под одежду, поясницу ломило от долгого передвижения в согнутом состоянии, а под ноги постоянно попадались то обломки мечей, то проржавевшие наконечники, еле державшиеся на сгнивших стрелах. Однажды Карвабиэль наткнулся даже на труп. В неглубоком, поросшем травой овраге лежала ржавая кираса и наколенники, из которых торчали пожелтевшие, обглоданные кем-то кости. Где находились остальные части доспехов и тела, оставалось только гадать. Видимо, когда-то на этом поле проходили бои, когда-то давно на нем убрали последнюю, кровавую жатву.

– А кираса-то вроде имперская. – Склонившаяся над останками Джер пыталась оттереть слой ржавчины, но переусердствовала и продавила пальцами дыру.

– Нет, кольберская, – возразил Мансоро, – имперские доспехи более округлые, да и сплав брони лучше, почти не ржавеют. Эта же всего лет пять-семь в поле валяется, а уже проржавела до дыр.

«Молчать, ложись!» – подал знак полуэльф, а сам уставился в одну точку, судя по направлению взгляда, находившуюся неподалеку от сараев. Ожидание затянулось. В конце концов Мансоро надоело просто лежать, и он осмелился приподнять голову. Карвабиэль сидел на прежнем месте и, слегка раздвинув руками стебли травы, внимательно наблюдал за тем, что происходило возле построек. Намбиниэль поднял голову выше. Они не доползли до сараев шагов сорок, не больше. Выл ветер, гоняя по двору между строениями облако не успевшей осесть пыли. Больше ничего не было видно, но полуэльф не шевелился и не давал команду «отбой!».

– Подъезжали всадники, человек десять, вроде имперцы, – прошептал Карвабиэль на ухо подползшему к нему командиру. – Трое тут же уехали и увели коней, остальные зашли вот в тот барак.

Намбиниэль засомневался в правдивости слов дозорного, уж слишком все было тихо в округе. Однако то, что произошло буквально через секунду, заставило его изменить точку зрения. Дверь сарая беззвучно открылась, и оттуда, низко пригибаясь к земле и озираясь по сторонам, вышел маленький отряд – семь человек, все в маскировочных плащах и с оружием. Оглядевшись, незнакомцы отправились в лес. К счастью, они прошли достаточно далеко от места, где залегли эльфы.

– Намб, а ведь плащи, как у тех мерзавцев из леса, да и было их шестеро, – прошептал Карвабиэль, – одного они могли потерять еще до встречи с нами…

– Или отряд мог быть на одного человека меньше, – высказал встречное предположение Мансоро.

Внезапно всем троим стало страшно. Они поняли, что попали на войну, правил которой не знали. Те, с которыми они вступили в бой на поляне, были не мятежниками, а переодетыми имперскими солдатами. Были то разведчики, выслеживающие вражеские отряды, или командование имперских войск готовило какую-то операцию, забрасывая в тыл вражеских соединений маленькие диверсионные группки? На эту загадку не было времени находить ответы. Важно было другое, теперь уже Мансоро был абсолютно уверен, что им стоило держаться как можно дальше от рощ с чащами и немедленно избавиться от плащей с арбалетами. При встрече, которая могла произойти весьма неожиданно, мурьесские повстанцы примут их за имперских разведчиков, а солдаты регулярных войск – за тех мародеров, что перебили одну из разведывательных групп. С каждым шагом по земле Мурьесы жизнь становилась все веселее и увлекательнее.

Что нужно сделать, чтобы настроение у солдат заметно ухудшилось? Сообщить о задержке жалованья на неопределенный срок или о том, что им предстоит долгий поход, в конце которого предстоит бой с превосходящими силами противника? Конечно же, нет, к таким поворотам судьбы служивый люд приучен: бредет, куда пошлют, и не жалуется, когда есть нечего. А вот если прогнать отряд по изуродованной войной местности, вот тогда можно будет добиться желаемого результата.

Прошел всего один час, как отряд сопровождения пересек Бьерку и углубился на территорию мятежной провинции. Охранники стали еще более молчаливыми и угрюмыми. Они ехали быстро и с опаской озирались по сторонам, прямо как подростки-воришки, влезшие в дом сварливой горожанки и ожидавшие, что вот-вот дверь распахнется и на пороге возникнет грозное, необъемное чудовище в перепачканном жиром переднике, брызгающее слюною и с окровавленной скалкой в руках. Не слышно было ни надоевших шуточек о моряках, ни нелестных замечаний в адрес разжиревших на казенных харчах офицеров форта. Унылый пейзаж пустынной дороги навевал совершенно иные мысли. Безлюдное пространство, грозовые тучи, затянувшие небо, вязкая жижа под копытами лошадей, разрушенные, сгоревшие дотла или заросшие травой постройки, все эти прелести как-то не способствовали поднятию боевого духа.

Анри только морщился, подергивая усами, и неустанно корил про себя кольберского короля и легковерных мурьесцев, позволивших втянуть свой народ в изнурительную, растянувшуюся на долгие годы бойню. Не меньше досталось от бывшего лейтенанта и родному Императору, чьи генералы, по мнению старого солдата, действовали слишком нерешительно и поэтому не смогли раз и навсегда загасить пламя этого уже порядком надоевшего всем конфликта.

«Страшна не сама война, а ее последствия, – размышлял Анри, опустив поводья и позволяя кобыле не спеша брести вслед за остальными лошадьми. – Голод, разруха, эпидемии, гибель урожая и сокращение поголовья крестьян, оторвавшихся от сохи да взявшихся за кистени да вилы, – вот что может разрушить даже самое крепкое королевство. Не столько важно, кто победил, сколько – каковы последствия! Вяло текущие боевые действия уносят куда больше жизней, чем самое кровопролитное сражение. Все это знают, но почему-то только единицы из гнилой полководческой породы решаются свести войну к одной решающей битве, обязательно им «удовольствие» растянуть. Лучше уж в один день потерять всю армию и спорные вопросы сразу решить, чем и самим мучиться, и народу житья не давать!»

Анри разделял образ мысли тех генералов, что оставляли города наступающему врагу, и искренне ненавидел тех, что взывали к ложному патриотизму и заставляли изможденных голодом горожан стоять на крепостных стенах до победного конца, защищать руины своих домов до последнего камня.

«А вообще, что такое патриотизм? Стремление, чтобы твоему народу жилось лучше, или желание доказать свою преданность правящему двору? Зачем превращать каждую войну в бойню до последнего солдата, и кому нужно втягивать в конфликт между королевскими династиями мирных обывателей? – часто задавал себе вопросы Анри и, к собственному удивлению, каждый раздавал на них один и тот же ответ. С годами жизненная позиция ворчуна не менялась, все новые и новые порции приобретаемого жизненного опыта не могли поколебать прежних устоев. – Это выгодно королю, изо всех сил цепляющемуся руками, ногами и зубами за выскальзывающий из-под его холеного царственного зада трон; его вассалам, но только не крестьянам и не мастеровому люду, которым совершенно безразлично, казне какого государства они будут платить налоги».

Фламер вспомнил о Картунесе, легендарном городе, которому посчастливилось находиться на границе сразу четырех королевств. За последнее десятилетие власть в нем менялась более семнадцати раз. Над крышей ратуши гордо развевались то бертокские, то кольберские, то наполисские и виверийские флаги, а однажды жители даже объявили его вольным городом. Кто бы ни управлял Картунесом, а образ жизни горожан, гостеприимно открывающих ворота перед очередным захватчиком, нисколько не менялся.

«Может быть, именно в этом и заключается настоящий патриотизм: заботиться о себе и о близких своих, великодушно позволяя сильным мира сего рвать друг дружке зубами глотки? Если волки перегрызутся, то стадо останется целым».

– Не растягиваться, бездельники, плотнее, плотнее строй! – Сонберс умел расшевелить уставших и превратить самые отвратные картины запустения и разрухи в сказочные рисунки по сравнению с видом его раскрасневшейся от натуги физиономии. – Эй, там, впереди, остановиться немедленно! Тут кое-кто забыл, что такое дистанция!

Брань командира сопровождалась тычками, нелестными отзывами о родителях вылезших из строя солдат и, конечно же, весьма убедительными обещаниями посадить всех на воду с сухарями. У Фламера разболелась голова, он уже успел отвыкнуть от армейских порядков и крикливых командиров, слишком часто прибегающих к кнуту, но забывающих хоть иногда выдавать воспитуемым пряники.

– Вы трое, на разведку, обыщите этот чертов лес, далеко не забредайте, грибов все равно уже нет! А вы, милые мои, – Сонберс отвернулся от троих поскакавших к лесу солдат и удостоил остальной отряд удовольствия лицезреть его хищно оскалившуюся рожу с выпученными глазами, – поясочки пока поправьте, оружие проверьте и о лени своей несусветной поразмыслите, коли жить хотите!

Буйство командира имело причины. Солдаты засыпали в седлах, отряд растянулся по дороге, как страдающая сколиозом сороконожка, постоянно забывающая подтаскивать задние ноги. Пока ехали полем, в этом не было ничего опасного, открытые пространства со всех сторон защищали отряд от внезапного нападения, но впереди был лес: большой коричнево-желтый массив с точечными вкраплениями еще не успевших завянуть и пожелтеть листьев. Возможно, там прятался враг, отряд повстанцев, ожидающий, пока по дороге пройдет имперский обоз. То, что на охранниках не было имперской формы, совершенно ничего не меняло. Мятежники безжалостно уничтожали всех, кто не был на их стороне. К тому же в огромном лесу могли скрываться шайки разбойников и мародеров, не радеющих за независимость родной Мурьесы, но зато охотно обирающих тех, кто попался у них на пути. Шансы, что посланный Сонберсом конный дозор обнаружит засаду, были почти равны нулю, но это «почти» порой сильно играет на руку жертве.

– Значит, так, ребята, вы наконец-то проснулись, в чувство пришли, теперь и о деле поговорить можно. – Сонберс остановил коня и жестом приказал солдатам повернуться к нему лицом.

Командир больше не галопировал от головы колонны к хвосту, не размахивал хлыстом, не бранился и не корчил грозных рож. Его гнев был напускным, однако оказался очень эффективным средством по приведению в чувство засонь.

– Положение наше не то чтобы плохо, а просто погано! – многообещающе начал командир. – До Гарвата, городка, где мы заночевать должны, около восьми миль. Раньше там пехотный полк квартировал, он и дорогу эту удерживать должен был, но толстяк из форта мне напоследок шепнул, что полк два дня назад на северо-запад ушел, операция там, дескать, крупная готовится, командование туда все силы стягивает. В общем, петлять не буду, только Небесным Стражам известно, кто теперь в этом лесу обитает, но думаю, погань всякая голову подняла!

– А может, в объезд, полем? – робко предложил кто-то из солдат.

– Ты под ноги себе глянь, слепня! – разозлился командир. – Неужели не видишь, как дорогу размыло, а что в поле творится, представляешь?! Лошади пройдут, а вот карета точно завязнет. Нет, мимо леса придется ехать, так что уши держите востро!

Решение, принятое командиром отряда, лишний раз подтвердило предположение Фламера. Логичнее было бы бросить карету и попросить баронессу несколько миль проехать верхом. Однако состояние ее здоровья, видимо, было настолько плохим, что о маленькой конной прогулке не могло быть и речи. К тому же неприятный запах, исходивший от кареты, не пропал, а, наоборот, усиливался. Даже старичок-возница непрерывно ерзал на козлах и морщил нос, не говоря уже о лошадях в упряжи, которые могли вот-вот взбеситься.

– Ну что там?! – с нетерпением выкрикнул командир, когда возвращающиеся разведчики приблизились к отряду на расстояние пятнадцать – двадцать шагов.

– Чисто все, – ответил один из солдат, а потом смущенно добавил: – Вроде бы…

– Так «чисто» или «вроде бы»?!

Разведчик кивнул головой, но как-то неуверенно. Явных признаков присутствия врага разъездом обнаружено не было, это повышало шансы на успех, но безопасности не гарантировало. Засада она на то и засада, чтобы оставаться незаметной до самого последнего момента.

Прозвучала команда, отряд тронулся в путь. Карету баронессы поставили в середине, десять всадников поехали возле нее, прикрывая своими телами от возможного нападения со стороны леса. Фламер же, наоборот, пустил свою длиннохвостую подругу с противоположной стороны экипажа. Если отряд попал бы в засаду, Анри рассчитывал успеть вытащить Лиор из кареты и, взвалив ее, как тюк, поперек седла, умчаться в поле. Странно, что Сонберс, бывший, по мнению Анри, опытным командиром, не предусмотрел такой возможности. Как только колонна подъехала к лесу, охранники сомкнули щиты и пустили коней галопом. Передвигаться быстрее мешал экипаж: неуклюжая, дребезжащая коробка на колесах, постоянно завязающая в грязи и виляющая на ходу от обочины к обочине.

Напряжение непрерывно нарастало. Если за деревьями кто-то и скрывался, то они почему-то медлили, хотя момент для нападения был самым подходящим. Взоры солдат были обращены к лесу, именно поэтому никто и не заметил, как с противоположной стороны, в поле, появился конный отряд. Всадников было примерно полторы сотни, усиленный эскадрон легкой кавалерии; они ехали быстро, без сомнений, направляясь к ползущему по окраине леса конвою, но не гнали коней. Сонберс и еще несколько охранников, едущих впереди, первыми заметили чужаков и, не сговариваясь, привстали в седлах. Рука командира резко взмыла вверх, отдавая колонне приказ: «Отбой тревоги!» Это были свои: черные плащи имперских кавалеристов развевались на ветру, а на темно-синем флаге отряда стали видны сражающиеся друг с другом гепарды.

– Катарская конная бригада! – пронеслось вместе со вздохами облегчения по рядам солдат.

Теперь засевшие в лесу мурьесцы были не опасны, никто не решится напасть на конный отряд численностью более двух сотен мечей. Однако катарцы вели себя странно. Вместо того чтобы ускорить ход и поспешить навстречу дружескому отряду, стали перестраиваться в боевой порядок, обхватывая его полукругом и прижимая к лесу.

– Небось нас за голодранцев мурьесских приняли, знаков же наших не знают, – предположил один из солдат, ехавший по соседству с Фламером.

Расстояние между отрядами сократилось до ста двадцати – ста тридцати шагов. Грозовые тучи, затянувшие небо, снижали видимость и не давали разглядеть, какая форма скрывалась под черными плащами. Фламер заподозрил неладное, в голове отставного лейтенанта закружились тревожные мысли, складываясь в одно, весьма неприятное предположение. – Это кольберцы, к бою! – выкрикнул Сонберс, вдруг вспомнивший, что в составе экспедиционного корпуса имперских войск, направленного для подавления мятежа в Мурьесе, подразделений из Катара не значилось.

Пришедшая с запозданием догадка не могла ничего изменить. Уже было не важно: раскрыли охранники подлый обман или пребывали бы в неведении до самого момента сближения. Четырем дюжинам солдат на уставших лошадях да еще с медлительной каретой в придачу все равно было не уйти от обнаружившего их отряда противника. Лжекатарцы дружно издали боевой клич и, пришпорив коней, устремились к прижатой к лесу жертве. У солдат имперской разведки не было шанса выжить, зато была возможность достойно умереть. Не каждому она выпадает, а уж если так получилось, то грех ею не воспользоваться.

Лавина врагов вот-вот должна была обрушиться на сомкнувший ряды отряд. В этот полный трагизма, ужасный момент никто и не подумал попытаться спасти баронессу. Фламер, так же, как и Лиор, оставшийся без присмотра, быстро подъехал к карете и распахнул дверцу. В ноздри ударил крепкий, раздражающий запах, такой же сильный, как и кулак кузнеца. Будь на месте Анри кто другой, он непременно свалился бы с лошади, но старый солдат достойно выдержал волну ароматов и, нагнувшись в седле, заглянул внутрь. На доброй дюжине пуховых подушек покоилось тело. Лиор была жива, но находилась в горячечном бреду. На то, что совсем недавно было кожей, страшно было смотреть. Даже вынуть ее из кареты, отнести в лес и уложить под кустом нельзя было без риска для жизни. К тому же времени на заботу о больной уже не оставалось.

Поддавшись панике, Сонберс допустил ошибку; грубую, непростительную ошибку даже для сопливого кадета, только что покинувшего стены военной академии и впервые нацепившего на плечи офицерские эполеты, не то что для командира с его опытом, не имеющего права на подобную глупость. Вместо того чтобы повести отряд врагу навстречу, охранники плотно сомкнули ряд и ждали, пока на них обрушится вся сила кавалерийского удара.

В самый первый миг, когда отряды только сошлись, Анри показалось, что земля разверзлась и ушла из-под ног его зашатавшейся кобылы. Несколько лошадей не устояли на ногах и завалились набок, подминая под себя седоков, тут же затоптанных в круговороте кавалерийского месива. К счастью, Анри держался немного в стороне от отряда. Во-первых, потому что понимал, каковы будут последствия столкновения конных масс, а во-вторых, для двуручного меча нужно было много места. Многие же из его сослуживцев, находившиеся сейчас в гуще сражения, не могли даже пользоваться обычным оружием. Враги не столько рубили, сколько давили друг друга и сбрасывали тела противников под копыта коней.

Одинокий всадник с двуручным мечом за спиной, державшийся в стороне от сражения, не мог не привлечь внимания вражеских солдат, которые не смогли найти себе места в основной потехе. Продолжая орать на скаку и грозно размахивать занесенным для удара вверх оружием, на Анри налетело сразу семеро. Когда до столкновения оставались считанные доли секунды, Фламер привычным движением выхватил из-за спины меч и, привстав в седле, чтобы полностью использовать силу инерции, нанес мощный, косой удар сверху вниз. Первый всадник даже не успел моргнуть глазом или ойкнуть от удивления, как лишился головы, а на землю шлепнулась его отрубленная по локоть рука, все еще вращавшая меч кистью. Второму кольберцу повезло больше: меч обрушился на его щит на излете, когда, пройдя сквозь тело товарища, потерял и скорость, и силу. Рослый парень, гремя пластинами брони, свалился наземь, а его испуганный конь помчался дальше, в чащу.

Ужасная участь, постигшая товарищей, не испугала, а наоборот – разозлила тех, кто остался в седле. Всадники накинулись на Анри, удары мечей посыпались со всех сторон. Лейтенант защищался, понимая, что долго ему не продержаться. Бой верхом – особое искусство, которому он был мало обучен. В нем важны не крепость и не проворство ног, а умение управлять лошадью. Отражая очередной удар, Анри краем глаза заметил, что противник слева собирался опустить меч на его лопатку. Старый вояка вовремя отклонился, острое лезвие лишь слегка царапнуло по звеньям кольчуги, но другой солдат, находившийся точно за спиной, успел подскочить и ударить под ребра щитом. Фламер ощутил сильный толчок, понял, что летит вниз, и, успев сгруппироваться, сумел приземлиться на бок, а не упасть лицом в вязкую, чмокающую под копытами жижу. Меч был потерян, хотя от него все равно уже не было толку, оружие не могло помочь встать на ноги. Анри закрутился волчком, уходя от ударов конских копыт. Озверевшие, упивающиеся своей победой кольберцы не спешили зарубить поверженного противника. Они гарцевали кругами, наслаждаясь увлекательной игрой: «Чей конь затопчет бедолагу?»

Неизвестно, как долго еще смог бы Анри уворачиваться и поджимать ноги, если бы бой не переместился в их направлении. Остатки имперского отряда оказывали упорное сопротивление. Солдаты дрались до последнего, понимая, что взятые в плен хоть и продлят себе жизнь на несколько минут, но потом позавидуют мертвым. На них напал не отряд регулярной кольберской армии, которая вообще не принимала участия в этом конфликте, а наемный сброд, отправленное иноземным королем на поддержку мурьесским повстанцам продажное разбойничье отребье, по сравнению с которым пираты и обычные лесные разбойники кажутся неисправимыми гуманистами.

Воспользовавшись моментом, Анри пополз к лесу. Подняться на ноги означало подставиться под удар: или меча, или конского крупа. Перед лицом быстро мелькали копыта и хвосты лошадей. По счастливой случайности ни одно из пляшущих на месте животных не наступило на ползуна, зато на его спину дважды сваливались трупы: один кольберский, а второй имперский. Двенадцать – пятнадцать шагов до спасительных деревьев Анри преодолел более чем за три минуты, но задержка стоила того, по крайней мере он был еще жив, а в душе затеплилась надежда. Двуручный меч остался на поле боя, однако недостатка оружия под рукой не было. Анри подобрал выроненный кем-то в грязь меч и скользнул за деревья. Здесь он мог немного отдышаться, перевести дух перед тем, как принять ответственное решение: снова кинуться в гущу сражения, чтобы спасти баронессу, или убежать в чащу леса. Второй вариант казался предпочтительнее, но со смертью или пленением Лиор пропадал смысл самой поездки в Мурьесу, терялся след похитителя, о котором он до сих пор совершенно ничего не знал. Старый солдат не привык отступать и отказываться от победы, пока был хоть какой-то, хоть призрачный шанс. Фламер колебался, но судьба сжалилась над ним, сама приняла за него решение в этот ответственный момент.

Лес внезапно ожил, таинственные духи осенней дубравы подняли кусты ракитника в полный человеческий рост, а в воздухе вдруг зажужжали арбалетные болты. Анри не поверил своим глазам, ему показалось, что он умер, а бьющееся в предсмертной агонии сознание прокручивало перед глазами когда-то виденные им образы, комбинируя и изменяя их на своеобразный, абсурдный лад. Стреляющие болтами кусты, кричащий на копну березовых веток и можжевеловый куст ковер пожелтевшей травы и опавших листьев, который поднялся, стал размахивать руками и осыпать проклятиями кого-то «нерасторопного» и «слепого».

Привычный мир рушился, но самое интересное, что этот бредовый кошмар явился не только Анри. С десяток кольберцев одновременно повалились с лошадей, пронзенные насквозь жужжащей стаей арбалетных болтов. Не успев отдать последний приказ, с коня свалился вражеский офицер, утыканный стрелами как еж. Кусты двигались, перемещались, стреляли, и почему-то их число постоянно росло, как будто какой-то сумасшедший волшебник бегал по лесу и все дотрагивался и дотрагивался до новых предметов оживляющей палочкой.

Сознание вернулось к Анри, только когда сзади на его плечо легла чья-то тяжелая рука и хриплый, простуженный голос пробасил в самое ухо: «Уйди с позиции, мешаешь!» Не дождавшись ответной реакции, обвешанный травой и охапками листьев мужчина оттолкнул Анри в сторону и, присев на его место, вскинул арбалет. Болт прожужжал и скрылся в гуще сражения. Незнакомец вскочил и, перезаряжая оружие на ходу, исчез так же быстро, как и возник. «Чудеса!» – прошептал Фламер и, решив, что исход схватки и так предрешен, опустился на землю.

Остатки кольберского отряда беспорядочно и поспешно отступали, опушка леса была завалена трупами, а карету баронессы, выживших охранников и потерявших седоков лошадей обступили ожившие кусты грязно-желтого цвета. Сумасшедший чародей закончил пробежку по лесу и спрятал уже сослужившую свою службу волшебную палочку.

Командир второго егерского батальона двадцать шестого пехотного полка скинул с плеч маскировочный плащ, обклеенный ворохом листьев, и превратился в невысокого, коренастого человека с умным лицом и неподвижными, стеклянными глазами, смотревшими, как могло показаться, всегда в одну точку, чуть повыше кадыка собеседника.

Уже более четверти часа он о чем-то беседовал с Сонберсом, пока его солдаты, также снявшие камуфляж, ловили разбежавшихся по полю коней и тонули в грязи, собирая обильно рассыпанные по месту схватки трофеи. О трупах никто особо не заботился. Пятеро каким-то чудом уцелевших охранников рыскали по завалам тел, доставая своих, и аккуратно складывали трупы у края обочины. Семеро плененных кольберцев нехотя выкапывали обломками мечей и шлемами для них могилу. Остальные трупы должны были достаться воронью, уже кружившему в небе в ожидании добычи. Вовремя пришедший на помощь отряд егерей спас нескольких охранников от верной смерти. Теперь весь вопрос состоял в том, что дальше было счастливчикам делать?

– Ты не думай, до Гарвата спокойно дойдете, окрестные леса мы проверили, мятежников нет, так что трогайте потихоньку, к полночи в городе будете, – заверял Сонберса седеющий капитан, краем глаза присматривавший за собиравшими трофейные фляжки с вином солдатами.

– Не верится! Если войска на север ушли, то с бунтарями еще обязательно повстречаемся. – Восседавший на пне Сонберс перевязывал лоскутом плаща окровавленный лоб и весьма скептически относился к словам командира егерей. – Когда войска в один район стягиваются, то в остальных отребье непременно голову поднимает.

– Да кто ж тебе про операцию на севере наплел?!

– Офицер из форта, не помню, как уж его…

Капитан смачно сплюнул на землю и разразился длинной тирадой нелестных слов в адрес крепостных, а заодно и казематных крыс, что, по мнению лесовика-офицера, было одно и то же.

– Нет никакой войсковой операции, полк наш до сих пор в городе штаны просиживает, – закончив с руганью, огорошил Сонберса офицер, а потом удрученно добавил: – Если, конечно, это стойбище беженцев городом назвать можно…

– Не понял, – протянул Сонберс, удивленно вытаращившись на собеседника. – Так, стало быть, этот мерзавец…

– Не горячись, – панибратски хлопнул по плечу капитан. – Гарнизон форта переправу охраняет, что на этом берегу Бьерки творится, только по слухам знает. А наш полковник специально сплетню пустил, что мы из города ушли. Видишь, какие рыбешки сразу всплывать стали! – Капитан кивнул головой в сторону трупов кольберцев. – Ту кашу, что здесь заварилась, войной назвать нельзя. Войска с командованием в столице засели, граница с Кольбером дырява, как старое решето, через нее всякое прет и в любых количествах. Действуем рейдами, леса основательно прочесать народу не хватает, вот и приходится сплетни самим распускать, чтоб поганцев кольберских с болотных лежбищ выманить. Так и живем: мы в хламидах по лесам шастаем, а они, – капитан снова кивнул на трупы, – под наши разъезды маскируются. А что, долго ли, что ли, черных плащей нашить да знамя чье сварганить?! Дожди же льют, без верхнего покрова из дома никто не выходит. Вот и гадай, что у встречного под форменным плащом: имперская кираса, кольберский доспех или бандитская кожанка…

– Ладно, спасибо, капитан. Обещаю, за тебя похлопочу, а сейчас извини, трогаться нам пора. – Сонберс окинул взглядом ровные ряды погибших солдат у обочины, еще раз пересчитал живых и, тяжело вздохнув, направился к карете.

– Меня не благодари, мы за этой бандой долго гонялись, все чащи облазили, а они, паскудники, в поле озорничать выехали… – прокричал вслед капитан. – Ты лучше своему пареньку, вестовому, спасибо скажи, если бы он нашу стоянку в лесу не нашел, перебили б вас всех.

Сонберс развернулся на каблуках так резко, что не удержал равновесия и шлепнулся в грязь.

– Какому еще вестовому?! – удивился командир разбитого отряда, тщетно пытавшийся подняться из вязкой жижи. – Я никого за помощью не посылал!

– Да как же?! – Стеклянные глаза капитана вдруг оживились, а руки сами разлетелись в стороны, демонстрируя наивысшую степень изумления владельца. – Паренек, шустрый такой, белобрысый… нас у болотной балки нашел, перебаламутил всех… Говорил, дескать, мерзавцы кольберские на ваш конвой напали…

Примерное минуту командиры молча таращились друг на Друга. Пораженный новостью Сонберс молчал, он не только никого не посылал за помощью, потому что просто не знал, где ее искать, но и в его отряде не было ни одного бойца, подходившего под описание спасителя. Самому молодому из его солдат недавно исполнилось двадцать четыре года, и его скуластую рожу никак нельзя было перепутать с утонченным лицом подростка…

– Ладно, некогда мне лясы точить. Уже темнеет, а нам по лесу еще до стоянки топать, – махнул рукой на прощание капитан и отдал приказ уже надевшим камуфляж и обвешавшимся трофеями солдатам отходить обратно в лес. – Коль твоя хозяйка действительно такая преважная персона, пусть замолвит словечко за двадцать шестой пехотный, уже шестой год в этой дыре торчим! – сказал капитан напоследок и побрел в лес.

– А кто за нас самих заступится? – недовольно проворчал себе под нос Сонберс. – Эх, надо было давно бросить все и податься в Кодвус, к Диверто!

Дорога вновь опустела. Горы конских и человеческих трупов; начинающий накрапывать дождь; карета с приоткрытой кем-то дверцей; две дюжины отловленных коней; холмик братской могилы и пятеро уставших бойцов, устроивших привал на обочине и флегматично, не глядя друг на друга, опустошавших трофейные фляги, – вот и все, что осталось. Хотя нет, был еще Фламер, ползающий по грязи в поисках потерянного меча.

Переборов легкое головокружение и боль в затылке – последствия ранения, Сонберс расстегнул ремешки доспехов. Тяжелые наплечники вместе с помятым нагрудником упали вниз и тут же утонули в доходившем до колен слое хлюпающей жижи. Командиру отряда сопровождения уже не было до этого дела, его мучил куда более важный вопрос: «Что делать теперь: продолжать путь или возвращаться в Торалис?» С одной стороны, приказа двигаться в Нисс никто не отменял, но с другой – у него на руках была умирающая баронесса, из отряда отборных бойцов осталось с полдюжины израненных бедолаг, а впереди простирались еще многие мили опасных дорог.

Мучаясь над принятием решения, Сонберс приблизился к экипажу и окинул взглядом тело больной баронессы. Кожи не было, голову, запястья и выступающую из декольте грудь покрывал сплошной гнойниковый нарост. «Удивительно, что еще никто из нас не подцепил этой заразы, – подумал командир, быстро захлопнув дверцу. – Если кто из парней чесаться начнет, сразу убью, а тело сожгу, хватит судьбу искушать!»

Лиор была еще жива. Молодой, выносливый организм упорно сопротивлялся неизвестной болезни, однако смерть Карины была всего лишь вопросом времени, Конъюнгер имперской разведки Сонберс Варкато не видел причин и дальше рисковать жизнью за кусок разлагающегося мяса, пусть он совсем недавно и был высокопоставленной и к тому же божественно красивой дамой.

– По коням, бездельники! – приказал командир, садясь на ближайшую лошадь. – Поход окончен, госпожа баронесса умерла, возвращаемся в Торалис!

Солдаты охотно подчинились приказу, через миг они уже сидели в седлах и связывали вместе запасных лошадей, которых намеревались продать по дороге и хоть как-то вознаградить себя за то, что сумели остаться в живых.

– А как же погоня? Неужели ты позволишь уйти преступнику?! – пытался возразить Фламер, только что отыскавший свой меч.

– Не совался бы ты не в свое дело, морячок! – ответил Сонберс, грозно взирая на случайного попутчика из-под нахмуренных бровей. – Можешь с нами поехать, вакантное местечко в отряде найдется. Ну а если останешься, то забудь дорогу в Самборию. Объявишься в нашей провинции, вздерну, понял?!

Фламер кивнул и, демонстрируя свое нежелание присоединиться к бросившим тело своей хозяйки дезертирам, взобрался на козлы кареты.

Ночь наступила, как всегда, неожиданно и не вовремя. На поле пировало голодное воронье, раздражая слух омерзительным карканьем и громкими хлопками крыльев. Анри вышел из леса, ведя за собой струдом найденную в чаще кобылу. Люди Сонберса увели всех лошадей, видимо, посчитав, что если «морячок» не захотел присоединиться к ним, то недостоин ехать верхом. Вот и пришлось Фламеру бродить по оврагам да болотам в поисках хотя бы одного, случайно заблудившегося животного. Лошадь лейтенант нашел быстро, но промучился, высвобождая ее из западни поваленных веток, сучьев и ям, более часа – слишком долго, чтобы надеяться поспеть к полуночи, к часу закрытия городских ворот. Хотя наверняка в этой проклятой, забытой всеми богами местности ворота городов и фортов вообще открывались в исключительных случаях: впуская-выпуская войска или редкие караваны со скудным как в плане количества, так и качества армейским провиантом. Жизнь покинула эти края, не жизнь вообще, а та жизнь, к которой люди быстро привыкают и считают нормальной: обыденная, мирная… настоящая.

Запах из кареты заглушали ароматы конской и человечьей «свежатины», жадно терзаемой падальщиками: вороньем и еще какими-то птицами с большими перепончатыми крыльями и раздваивающимися на концах горбатыми носами, которых раньше Анри никогда не доводилось видеть. Опушка леса в этот поздний час полностью принадлежала крикливым пернатым собратьям, от «воркования» которых у солдата разболелась голова. Тяжелый сапог, снятый с ноги трупа и запущенный в самую середину сборища, ненадолго разогнал испугавшихся крикунов.

Задержав дыхание и стараясь не думать о том, что ТО, что он сейчас должен будет увидеть, недавно было весьма соблазнительным телом, Анри зажег сделанный на скорую руку факел и распахнул дверцу кареты. Из груди солдата вырвался вздох облегчения: баронесса выглядела ужасно, но была еще жива, по крайней мере изуродованная глубокими язвами грудь еще вздымалась, а из приоткрытого, заполненного кровавой пеной рта вырывались надсадные хрипы. Сонберс испугался увиденного, а может быть, просто не захотел рисковать своими людьми ради той, которая все равно вот-вот должна была умереть. Как бы там ни было, какие бы мотивы ни двигали офицером имперской разведки, Фламер знал лишь одно: трусливый поступок Сонберса сыграл ему на руку, Остались бы охранники с Лиор до ее последнего вздоха, Анри не смог бы попытаться спасти баронессу, не решился бы воспользоваться так и не выброшенной коммуникационной сферой.

Воткнутая в грязь ветка, верхушка которой была туго обмотана в несколько слоев лоскутами разорванного плаща, должна была стать новым факелом. Для колдовства над сферой нужен был свет, по крайней мере на четверть часа, чтобы успеть вывести руками замысловатые узоры на ее поверхности и связаться сквозь рокот эфирных помех с непревзойденным эскулапом и иллюзионистом, козлобородым, вредным, вспыльчивым и ужасно злопамятным Мартином Гентаром, по чьей гнусной просьбе Анри и ввязался в опасную авантюру.

Влажная ткань не хотела гореть, пришлось потратить на нее единственную флягу с вином, остальную добычу забрали имперские егеря, определенно заслужившие, чтобы устроить себе в эту ночь разгульную попойку с песнопениями, плясками под луной, если она появится, но, к сожалению, без женского общества. Хотя кто знает, как жилось солдатам-бродягам в лесной глуши.

Сначала из сферы доносился лишь шум, потом послышалось нежное воркование влюбленных голубков. Видимо, свихнувшиеся от безделья маги так развлекались. Наверняка их башни находились недалеко друг от друга, но ученые почему-то предпочитали общаться при помощи сфер, то ли робея при виде оппонента, то ли потому, что общение вживую наскучило. Наконец-то сквозь треск послышался знакомый голос.

– Где ты? – без всяких предисловий и приветствий вопросил взволнованный чем-то маг.

– Да как тебе сказать… – Анри окинул взором проступавший сквозь темноту ночи унылый пейзаж. – Нахожусь на лоне матушки-природы, дубрава листьями шумит… опавшими, вокруг птички поют, хм… небесные создания… В общем, отдыхаю на пару с прекрасной дамой.

– А эта дама, случайно, не… – Мартин многозначительно замолчал, надеясь, что Анри сам поймет, о ком шла речь. Произносить имена, тем более такие известные, как имя баронессы, в открытом эфире было весьма опрометчиво.

– Именно та особа, о которой ты и подумал, но только, знаешь, состояние у нее не очень, поэтому и беспокою.

– Об этом потом, – перебил Мартин. – У нас большие неприятности, так что бросай все и возвращайся со своего курорта.

– Что, неужто твоих ученых собратьев и из Кодвуса поперли? – рассмеялся Анри.

– Убий пропал, – прошептал маг, надеясь, что никто не услышит быстро произнесенного им имени. – Его нигде нет, и его все ищут: Надзорный Совет Единой Церкви и даже разведка…

– Следовало ожидать. Похоже, это как раз тот случай, когда самонадеянный творец недооценил силу и ум своего творения.

– Ты хочешь сказать…

– Да, похоже на то. Кое-кто решил с ним поквитаться, и, видимо, вышло это весьма успешно. В конце концов, такая уж рискованная у вас, у магов, работа. Мадериус не первый и не последний ученый муж, загрызенный подопытной крысой, случайно выбравшейся на свободу.

– Ты с ума сошел, нас же могут подслушивать! – выкрикнул маг.

– И пускай, раз твой коллега исчез, значит, уже мертв, навредить ему еще больше невозможно. Меня же его участь совершенно не волнует, поскольку к нашему делу не относится. Я ищу украденную вещь, паршивца, который ее спер, и попутно разыскиваю троицу потенциальных мертвецов-конкурентов, а до того, кто проломил башку твоему старому другу, извини, мне дела нет!

Фламер разошелся, пребывание в Мурьесе неблаготворно влияло на нервную систему солдата. Ему стало досадно и обидно, что пока он рискует жизнью, его компаньон сидит у домашнего камина и занимается всякой ерундой, весьма опосредованно относящейся к общему делу.

– Хорошо, хорошо, что ты хотел? – поспешно вставил слово Мартин, воспользовавшись паузой, возникшей, когда захлебывающийся от злости Анри переводил дух.

– Я могу добраться до той вещи, которую мы ищем, только при помощи той особы, о которой мы говорили, – излагал ситуацию Фламер, по настоятельной просьбе Мартина избегая названий и имен. – Мы вместе поехали на курорт, с нами было с полсотни дружков, но они потерялись…

– Не без твоей помощи, конечно, – вставил колкое замечание язвительный маг.

– Отнюдь, доброхоты другие нашлись, но дело не в этом. Девоньке совсем плохо, а она мне живой нужна…

– А без нее никак? – поинтересовался маг, видимо, почуявший, что ему сейчас придется основательно поднапрячься и пораскинуть мозгами.

– Никак, скажу даже больше. Если она умрет, то я немедленно возвращаюсь, продолжать поиски без нее смысла нет.

– Та шкатулка, что я тебе в дорогу дал, еще с тобой? – спросил Мартин после минутного молчания.

– Со мной-то со мной, да только в ней мало чего осталось. Мы же три года назад в последний раз виделись, а я в затворниках не сижу, сам понимаешь…

– Понимаю, понимаю… В маленьком конусовидном флаконе еще что-нибудь плещется?

– Самая малость осталась, – ответил Анри после осмотра содержимого извлеченной из походного мешка шкатулки.

– Хорошо, – прошептал задумавшийся о чем-то своем маг. – Каковы симптомы?

– Чего-о-о? – протянул Анри, смутно припоминая, что уже слышал это странное слово, но позабыл, когда и при каких обстоятельствах.

– Внешние признаки заболевания какие?! – прошипел голос из сферы, явно недовольный тем, что приходится опускаться до самого примитивного уровня общения. – Жар, высыпания на коже, потливость… что именно? В чем болезнь-то выражается?!

– Значит, так. Вчера с утра виделся с ней в Торалисе, – принялся основательно излагать Анри, зная, что для постановки точного диагноза важны самые незначительные детали. – По лицу и по всему телу шли красные разводы и пятна, прыщи были, на правой щеке гнойничковая сыпь, больше ничего, на боли вроде не жаловалась…

– Вчера было вчера, сегодня-то как?!

– Весь день не выходила из кареты, так что как оно там, заболевание то бишь, развивалось, не знаю. Сейчас же она без сознания, не тело, а сплошной гнойник, язвы глубокие, кровавая пена изо рта.

Из сферы донеслось невнятное бормотание: научные термины, изредка чередуемые с проклятиями и крепкими словечками из жаргона портовых шлюх. Видимо, Гентар сам не знал, с чем столкнулся, по крайней мере не мог поставить точный диагноз, не видя собственными глазами пациентку.

– Возьми тот самый конусовидный флакон, обмочи в нем какую-нибудь тряпку и плотно прижми к язве, желательно открытой, – отдал маг распоряжение и замолчал в ожидании результата.

Процедура была не из приятных. Морщась и стараясь как можно дольше задержать дыхание, Анри в точности выполнил указания лекаря.

– Ну как, жидкость на тряпке изменила цвет? – спросил из сферы маг после нескольких минут ожидания.

– Да ни черта, – разозлился Анри, – как была синей, так и осталась, если, конечно, капли крови да гной в расчет не брать!

– Странно, очень странно… – пробормотал Мартин, видимо, впервые столкнувшийся с подобной инфекцией. – Не помешало бы взглянуть на твою подопечную, ну да ладно, авось так справимся.

– Ты уж постарайся, – проворчал Анри, – а то мне с такой «красавицей» ни в город не сунуться, ни с места не стронуться!

– Возьми флаконы под номерами четыре и семь, вылей ей в рот, и от запахов неприятных избавишься, и дамочке твоей получше станет. Через сутки выйди на связь, а я пока что-нибудь придумаю.

Мартин не хотел слушать возражений и поэтому просто прервал связь, даже не сочтя нужным попрощаться с товарищем. Впрочем, Анри не обиделся, он знал мага слишком долго, чтобы раздражаться по пустякам.

На всякий случай обвязав руки тряпками, оторванными от изрядно обкромсанного плаща, Анри открыл даме рот и один задругам влил содержимое обоих флаконов. Обессиленное тело даже не очень сопротивлялось неприятной, судя по кашлю и стонам, процедуре. Примерно через полчаса отвратный запах исчез. Анри запряг единственную лошадь в карету и не спеша, стараясь объезжать кочки и ухабы, тронулся дальше на юг. До Гарвата было около восьми миль, двигаясь с черепашьей скоростью, Фламер искренне надеялся, что доедет хотя бы к утру.

Огонь согревал руки, ноги, лицо, но не подставленную сквозняку спину. Холодные потоки воздуха врывались сквозь щели между досками барака и не только не давали насладиться теплом, но и пытались накинуться на маленький костерок, возле которого, плотно прижавшись друг к дружке, коротали ночь трое эльфов.

Как ни странно, но заброшенные строения в поле, выбранные имперскими егерями перевалочной базой, были самым надежным укрытием. Те, кто ушел в лес, раньше чем через несколько дней не вернутся. Мансоро был уверен в этом, он хорошо изучил повадки и образ мысли тех, с кем приходилось бороться. В местечко не жаловали и мятежники, о которых эльфы не знали почти ничего, кроме того, что они борются за независимость Мурьесы, рискуют жизнями ради того, чтобы скинуть с себя имперский сапог и тут же подлезть головой под более мягкий кольберский каблук. Сомнительная цель; даже для тех, кто каждый день нарушает с десяток имперских законов и ненавидит всем сердцем иноземных солдат.

Несмотря на то что другие бараки были намного теплее, по крайней мере в их стенах не было дыр, а через крышу не хлестал дождь, заговорщики не решились устроить стоянку прямо на складе имперской амуниции и трофейных плащей. Слишком опасно – мизерный шанс, что хозяева вернутся, все-таки был, а отсюда, из стоявшего на отшибе сарая, как-никак, а просматривался комплекс обветшалых строений. Даже костер, единственный источник живительного тепла, был разложен таким образом, чтобы снаружи не было видно языков пламени, а ветер относил дым в поле, в сторону, противоположную той, куда ушли солдаты.

Из-за предпринятых мер безопасности толком согреться не удалось, эльфы коротали время в полудреме; было слишком холодно и сыро, чтобы заснуть.

Намбиниэль смотрел на огонь и молчал, в его голове гнездились мысли, которыми он не мог поделиться даже с Карвабиэлем и Джер, единственными родными и близкими на всей земле. Мансоро вдруг охватил страх, а затем – отчаяние. Цель, ради которой он жил последние несколько лет, желанная цель, которая была так близка, неожиданно начала терять смысл, как теряет крупу глиняный сосуд, в днище которого мыши прогрызли дыру: медленно, постепенно, но неумолимо…

«Ради чего мы боремся и терпим нужду? Деминоторес – не конечная цель, а только инструмент ее достижения, притом пока еще не существующий и скорее всего несовершенный. Уркалам не удалось вылепить идеальное общество. Почему я вдруг решил, что смогу? Только из-за того, что я не преследую личных интересов, что я вижу чуть дальше других и в отличие от моих соплеменников считаю, что не все зло в этом мире от людей?! Но этого мало, чертовски мало, чтобы надеяться в одиночку изменить жизни многих сотен тысяч существ – не только разных, но и закостенело упрямых, цепляющихся за традиции, привычки и вбитые в их голову убеждения.

Ближайшее будущее ясно, задачи понятны: мы найдем врага, отнимем манускрипт, а Мадериус под нашим присмотром создаст Деминоторес, посланца смерти, непобедимого воина, способного не только бороздить пространство и время, изменять ход истории, раздваиваться, появляясь в нескольких местах одновременно, но и уничтожать целые армии. Что предстоит нам дальше, тоже понятно. Второй этап еще проще, чем первый: демонстрация силы, подчинение своей воле всех королей, даже сам Император опустится перед нами на колени. А дальше-то что?! Привычный мир с его закостенелыми устоями разрушен, а как создать новый? Будет ли он лучше прежнего или все скатится на круги своя? А как поведет себя сам Деминоторес, пришелец из иного мира, непонятного и чуждого? Вопросы, вопросы, вопросы, от них можно сойти сума. Ну почему любое благое дело обрастает таким огромным количеством «но», способных превратить хорошие помыслы в злые деяния? Справимся ли мы с горой предстоящих задач? Нас ведь только трое, и никому другому я довериться не могу!»

– О чем задумался? – Голос Джер оторвал Мансоро от размышлений.

Раньше девушка не задавала вопросов, просто следовала за ним и преданно заглядывала в глаза. Мансоро не догадывался, а точно знал почему. Кроме влюбленности и привязанности было еще кое-что…

Многим из нас нужны кумиры: не только сотворенные в воображении божества, но и реальные примеры для подражания, наставники, учителя. Джер выбрала его, наверное, потому, что никого более достойного под рукой не имелось. Она была последователем, преданным соратником, но никогда не могла стать достойным советчиком по тем вопросам, над которыми уже два часа ломал голову Намбиниэль.

С Карвабиэлем дело обстояло еще проще. Рыжеволосый весельчак никогда не вдавался в идеологию борьбы, скажем больше, она его совершенно не интересовала. Он с самого начала примкнул не к Джабону, а к Мансоро, к эльфу, который принципиально не замечал, что он полукровка. Карвабиэлю было по большому счету все равно, за что воевать и с кем бороться. Он попал в маленькую компанию дружелюбно настроенных к нему существ и цеплялся за нее обеими руками.

При решении стратегически важных вопросов Намбиниэль мог полагаться только на себя, но он устал, потерял веру в собственные силы, запутался в лабиринте страхов, сомнений и бесконечных «но».

– Да так, ни о чем, о жизни нашей бродячей, – наконец-то ответил эльф, избегая смотреть в глаза Джер.

– Сомнения мучают? – неожиданно спросила девушка, как-то сама догадавшаяся о теме тягостных раздумий.

– Скорее уж страхи, – не стал темнить Мансоро. – Что-то внутри меня сломалось, что-то произошло, но только не могу понять, что и когда: то ли еще в Торалисе, то ли когда по речке плыли. Слабы мы слишком, чтобы мир к чему-то менять. Нас победят не враги, а раздавит объективное нечто, сама жизнь, которая непостижима ни на интуитивном уровне, ни тем более рассудком.

– А проще можешь?

– Проще? – усмехнулся эльф и подбросил в костер пару новых веток. – Конечно, могу. Я боюсь, очень боюсь, но не врагов и не тягот борьбы, а ее результата. Боюсь, что, разрушив привычный порядок вещей, мы не сможем создать нового мира, а если и создадим, то наше выстраданное творение окажется всего лишь очередным мертворожденным ребенком. Нам троим не изменить жизнь, мы можем только создать несусветный бардак, хаос, и то только на какое-то время… Наша конечная цель высока, недостижима, так зачем утруждать себя решением промежуточных задач? Мы не только рискуем нашими жизнями, мы растрачиваем их впустую, очертя голову гоняемся за призраком, за миражом!

– Хочешь все бросить? – спросила Джер, не сводя с лица Намбиниэля взгляда своих красивых карих глаз.

– Пока не знаю, – честно признался Намбиниэль. – Время подумать еще есть. Решимся ли мы создать Деминоторес или нет, а манускрипт добыть всяко нужно. Представляешь, каких бед может натворить бертокский или любой другой король, чьи помыслы не простираются дальше мирового господства?

– Ну а если ты так и не решишься, что тогда? Возвращаемся в Джабон? – Нетерпеливой эльфийской красавице хотелось получить как можно больше ответов именно сейчас, не откладывая на призрачное «потом».

– Во-первых, никогда не нужно возвращаться туда, откуда ушел или был изгнан. – На этот вопрос Мансоро отвечал уверенно, поскольку он был не таким глобальным, да и ответ основывался на собственном горьком опыте.

– А что во-вторых? – подал голос Карвабиэль, который, оказывается, не дремал, а внимательно слушал спонтанно начавшийся разговор на важную тему.

– А во-вторых, зачем присоединяться к организации, цели которой не разделяешь? Наши бывшие соратники пытаются вернуть прежние времена, а это так же глупо, как пытаться загнать обратно на вершину горы лавину.

– Так делать-то что дальше будем?!

Хоть этот вопрос озвучил Карвабиэль, но, естественно, он интересовал не только его. Мансоро пока не знал ответа, а если бы даже и знал, то все равно не решился бы произнести его вслух.

– Время, дайте мне время, друзья, – улыбнулся Мансоро и хлопнул Карвабиэля по плечу. – Пока нам есть чем заняться: догнать воришку и отобрать манускрипт, а потом… потом мы все и решим.

– Лишь бы оно за нас само все не решилось, – проворчал Карвабиэль и, бесцеремонно положив голову на упругое, теплое и мягкое бедро Джер, попытался заснуть.

Однако в эту ночь бродягам-эльфам не удалось выспаться. Как только из их голов окончательно ушли дурные, мешающие отойти ко сну мысли, а отяжелевшие веки закрылись, поблизости раздалось конское ржание, и загрохотали копыта, как будто на их хибару мчался целый табун. В принципе это смелое предположение было недалеко от истины. Джер вскочила, отпихнув в сторону пристроившуюся к ее ноге голову Карвабиэля, выглянула наружу и тут же принялась тушить едва горевший костер.

– В чем дело?! – Мансоро мгновенно превратился из удрученного тяготами размышлений философа во встревоженного, готового к бою солдата.

– Там какие-то люди с оружием… Кажется, пятеро или шестеро, с ними целый табун, – скороговоркой протараторила Джер, поспешно хватаясь за оружие.

– Может, погонщики? – предположил Карвабиэль, как заядлый оптимист, надеясь, что обойдется без драки.

– Нет, это солдаты, – развеял надежды соратников прильнувший к щели Мансоро. – Кольчуги у них хорошие, да и оружие ничего. В бою недавно были, есть раненые… К тому же лошади под седлами, значит, трофейные…

– Или имущество тех, чьи кольчуги оказались недостаточно прочными, мечи не очень вострыми, а ручки не очень крепкими. – К Карвабиэлю вновь возвращалось хорошее настроение, полуэльфа даже тянуло шутить, правда, от его юмора немного отдавало мертвечиной.

– Ну-ну, скалься пока. Посмотрим, как запоешь, когда с ними сцепиться придется! – осадила Джер шутника.

– Не придется, по крайней мере мне бы хотелось избежать этой схватки, – внезапно заявил Мансоро.

– Да ты что?! – чуть не выкрикнула Джер и захлопала длинными, как крылья бабочки, ресницами. – У них же лошади!

– Добудем у кого-нибудь еще, – твердо стоял на своем Мансоро. – Это не погонщики и не солдаты, это имперская разведка. А вон тот красавец, без доспехов и с повязкой на лбу, сам Сонберс Варкато, конъюнгер по особым поручениям и главный телохранитель баронессы Лиор.

Карвабиэль присвистнул и полез за мечом. Джер, наоборот, как-то сжалась в комок и затряслась. Близость опасного врага остудила воинский пыл заговорщиков, в то время как их командир почему-то заметно повеселел и даже позволил себе улыбнуться.

– Да не пугайтесь вы так, все замечательно складывается. Главное сейчас – не шуметь, затихнуть. Пускай разведка отогреется и отоспится, потом спокойно уйдет! А в сарайчик наш они не сунутся, слишком уж они уверены в своей безопасности.

– Ты уверен? А может, лучше первыми напасть? Фактор неожиданности… – предположила Джер, но, не договорив, замолчала под добродушно-насмешливым взглядом учителя, терпеливо выслушивающего, как его ученица несет откровенную ахинею.

– Не говори ерунды! Не видишь, что ли, они сами с ног от усталости валятся, даже сараи не обыскали, – поддержал Мансоро Карвабиэль.

Действительно, люди вели себя весьма беспечно: привязали коней к изгороди и вместе вошли в самый большой сарай, даже не позаботившись выставить часового, не то чтобы осмотреть соседние бараки.

– Последние три года люди Варкато неотступно следовали за Лиор, – прошептал Мансоро, успокаивающе гладя кончиками пальцев по гладкой щеке и мягким волосам Джер. – Они не только оберегали госпожу баронессу от нежелательных встреч, но и выполняли за нее грязную работу, делали то, что агентам-мужчинам часто приходится делать самим: убивали, пытали, шантажировали, вербовали агентов. Баронесса – мозг, а они ее верные руки, которые никогда и ни за что не оставили бы ее одну. Раз Сонберс здесь, значит…

– Баронесса мертва, – первым догадался Карвабиэль.

– Правильно, у нас стало на одного противника меньше, – кивнул Мансоро, обнажая в широкой улыбке два ряда белоснежных зубов. – Видимо, на отряд напали, баронесса убита, а Сонберс возвращается в Торалис, поскольку сам не может или не хочет продолжать погоню. Нам нет смысла ему мешать, наша задача – найти похитителя и найти манускрипт. К чему размениваться по мелочам и сводить личные счеты, которых, кстати, ни у меня, ни у вас с этим господином нет. Война между Джабоном и имперской разведкой больше не наша война. Давайте спать!

Закончив разговор на оптимистичной ноте, Мансоро свернулся калачиком возле еще теплых углей и накрылся плащом. Джер прикорнула рядом, и только Карвабиэль остался бодрствовать. Рыжеволосый полуэльф прильнул щекой к щели между досками и неотрывно наблюдал за входом в соседний барак, где спали те, кого еще совсем недавно они считали врагами. Он должен был дежурить около часа, затем передать пост Джер. Однако веки Карвабиэля внезапно отяжелели и сомкнулись, дыхание стало ровным, глубоким; страж погрузился в крепкий сон. Во многом этому поспособствовал белый, почти прозрачный туман, мгновенно окутавший барак и привязанных к изгороди лошадей.

Белое облако парило в ночном небе, неотступно следуя за медленно едущей по разбитой дороге каретой, в которую была запряжена всего одна лошадь, да и то настолько измотанная, что едва дотащила бы экипаж до Гарвата.

Свинство, какое отвратное, гадское свинство! Конечно, от людей можно многого ожидать, в особенности если они служат в разведке, но каждой подлости и низости есть разумный предел. То, что находится за ним, невозможно ни простить, ни понять. Ну надо же, бросить свою госпожу одну, в поле! Как можно не остаться с умирающим до конца, даже если ты знаешь, что он обречен?! Нет, такого нельзя прощать, и я не прощу себе, если позволю этим мерзавцам как ни в чем не бывало наслаждаться жизнью. Сколько еще гадостей они совершат, сколько людей погубят… не со зла, а только потому, что по натуре своей никчемные, пакостные существа, привыкшие пресмыкаться перед сильным и плевать на слабых! Ну что ж, если правосудие немощно и слепо, нужно взять меч из дряблых рук старика!

Облако внезапно остановилось, поднялось вверх и увеличилось в объеме, превратившись в едва заметную пелену, окутавшую небо в радиусе нескольких миль. Повисев так пару секунд, оно собралось и, быстро снижаясь, полетело к земле, к одиноким хозяйственным постройкам, находившимся на расстоянии в несколько миль от мерно движущейся на юг кареты.

Мансоро открыл глаза, было раннее утро. Лучи восходящего солнца едва коснулись дырявой стены сарая; обезумевшие лошади ржали, пытаясь сорваться с привязи; а его за плечо настойчиво тряс Карвабиэль. По выражению испуга на лице полуэльфа стало понятно: что-то произошло. Джер еще спала, но сильная тряска и невнятное бормотание Карвабиэля сделали свое дело, красавица потянулась и начала отходить ото сна.

– Намб, вставай, здесь такое!.. – выкрикнул полуэльф, как только слезящиеся, узкие щелочки на лице командира расширились и превратились в глаза.

– Что случилось?! – Мансоро резко вскочил на ноги и схватился за кнут, предполагая самое худшее – что на них напали.

– Сам взгляни. – Дрожащая рука Карвабиэля указала на узкую щель между досками. – Я посмотрел, а он там! Как же это так?! Кто же его?!

Не вслушиваясь в несвязную болтовню заснувшего на посту часового, Мансоро подскочил к стене и выглянул наружу. Причина беспокойства коней сразу стала ясна, она стояла посреди двора в буквальном смысле слова. Голый по пояс солдат повис в полуметре от земли. Пока они спали, что-то произошло в соседнем бараке, двери которого до сих пор стояли открытыми настежь. Солдат бежал к лошадям, но кто-то, необычайно сильный и ловкий, бросил ему вдогонку копье. Острие пронзило бегущее тело насквозь и воткнулось в землю. Тело умершего недолгой, но мучительной смертью солдата сползло по копью вниз, но не смогло упасть, древко застряло среди переломанных ребер грудной клетки. Одеревеневшие, бледные, как саван, руки трупа беспомощно свисали над лужей собственной запекшейся крови.

– Когда это произошло?! Почему не разбудил?! – В голосе напряженно поджавшего губы Мансоро слышалась сталь.

– Ты хоть понимаешь, что и нас могли вот так вот!.. – накинулась на виновато смотревшего на них Карвабиэля Джер, не упустившая возможности тоже выглянуть наружу.

– Я… я… я не знаю когда, я дежурил, моргнул… бах, уже утро! Со мной впервой такое… – лепетал Карвабиэль, сгорая со стыда.

– Знаю. – Командир не стал дослушивать оправдания и, вышибив ногой гнилые доски из стены, вышел наружу.

Окинув беглым взором пустынный двор и не найдя больше трупов, Мансоро решительно направился к распахнутым дверям барака. Кровь отлила от лица, а тонкие губы затряслись, как только Намбиниэль переступил порог. Шедшую следом за ним Джер начало рвать, а Карвабиэль издал звук, похожий одновременно и на стон, и на рык обезумевшего от ярости зверя. Командир Джабона, участник многих кровопролитных войн, немало перевидал на своем веку, но в этот миг он искренне позавидовал Джер, стоявшей на коленях и надрывно освобождающей свой желудок за отсутствием в нем пищи от желчи. Ком тошноты подкатил к горлу Мансоро и застрял, эльф не мог даже вздохнуть, не то чтобы что-то сказать.

Неизвестно, каким оружием пользовался напавший на спящих солдат, наверное, мясорубкой, но только очень большой и крепкой, жернова которой были способны перемолоть не только человеческую плоть, но и звенья кольчуг. Целым остался всего один труп, самого Сонберса Варкато. Конъюнгер имперской разведки был посажен на кол, притом так искусно, что избавительная смерть наступила только через несколько часов, проведенных им в неописуемых муках.

– Берем лошадей и уходим! – выдавил из себя Мансоро, все-таки сумевший запихнуть проклятый ком обратно в желудок.

– Кто… кто это сделал?! – простонала уже поднявшаяся на ноги, но все еще продолжавшая стоически бороться со спазмами Джер.

– Я принял решение! – оповестил соратников Мансоро вместо ответа. – После того как уничтожим манускрипт, заедем в Баркат. Я лично сдеру шкуру со скотины Мадериуса. Маг обманул нас, его «образец» оказался не таким уж и нежизнеспособным куском материи.

История 10 Невозможные союзы

Крепкий, продолжительный сон не только лечит, не только помогает набраться сил, но может и сыграть злую шутку. Как только глаза закрываются, и мозг окутывает туман сновидений, спящий оказывается в месте, где не действуют привычные законы, где он может порхать, как птичка, драться с отвратительными чудовищами или быть королем, упиваясь неограниченной властью и чревоугодничая сколько влезет. Но что бы ни происходило во сне, не стоит забывать, что это только иллюзия. На самом деле ты по-прежнему остаешься в реальном мире, пространство вокруг меняется, время идет, а окружающие продолжают бодрствовать и творить всякие пакости, с последствиями которых приходится сталкиваться при пробуждении.

Первым делом Пархавиэль проклял того чудака, чьи косые, растущие не из того места ручки умудрились так нелепо наложить повязку, что ему с трудом давался каждый вздох. Потом досталось мерзавцам, что, не спросив разрешения, водрузили его, спящего и беспомощного, в карету и куда-то везли. Остаток «теплых» пожеланий был адресован бесшабашному кучеру, гнавшему лошадей и не обращавшему внимания на кочки и ухабы, которыми изобиловала дорога. И только потом, исчерпав большой запас бранных слов и хоть отчасти удовлетворив свою потребность в ругани, Зингершульцо озадачился вопросом, который любой другой на его месте задал бы себе сразу, как только открыл глаза: «А куда меня везут?»

«Если на казнь, то почему в карете, да и раны к чему перевязывать? На шею петлю накинуть и полутрупу можно. Если мы продолжаем свой путь к южному побережью, то зачем Артур прихватил с собой того парня, что дрыхнет на скамье напротив? Кто хозяин всех этих подушек и одеял? Я такого изобилия постельного барахла в жизни не видел».

Пархавиэль поймал себя на том, что не помнит, как заснул, точнее, лишился сознания от потери крови. Воспоминания обрывались на птице, парившей высоко в небе. Лишь выглянув в окно кареты и увидев несколько десятков лошадей и всадников, закованных в латы, гном стал припоминать отдельные эпизоды штурма замка Гифор. Разрозненные, хаотично возникающие в голове картинки в конце концов восстановили общую череду событий. Таинственные всадники пришли на помощь защитникам замка, вмешались в схватку в последний момент и наголову разгромили уже изрядно потрепанные отряды стражи. А что было потом, куда их теперь везут? Ответы на эти вопросы скрывались в том промежутке времени, когда Пархавиэль уже потерял сознание. Выяснить, что ожидает их в будущем, можно было, только выбравшись из кареты. Под «их» прагматичный гном имел в виду в данный момент не ту компанию авантюристов, в которой он ехал на юг, а себя и того раненого парня, что слюнявил подушки во сне, лежа на втором сиденье кареты.

Когда гном высунул наружу голову со всклокоченными волосами и нечесаной бородой, никто не обратил на него внимания, кроме пары слабонервных кобыл, которые вдруг заржали и испуганно шарахнулись в сторону. Их седоки усмирили животных и даже не повернули в его сторону голов. «Ага, значит, мы не пленники, иначе бы непременно хлыстами по морде моей прошлись бы и чего ласкового и нежного наговорили бы!» – подумал гном и высунулся больше, решив продолжить познавать окружающий его мир.

Вереница карет была длинной, всего экипажей было около десяти, если не считать нагруженных дорожными сундуками повозок, ползущих в конце процессии, двигающейся неизвестно куда и непонятно зачем. Всадников было тоже много, такого внушительного эскорта гному еще не доводилось видеть. По крайней мере четверть кавалеристов, спасших их от произвола служителей порядка, теперь ехали вместе с ними. Больше Пархавиэлю из окна ничего не удалось увидеть, хоть он и так высунулся из окошка кареты по пояс и при наезде на очередную кочку рисковал оказаться снаружи: или под копытами коней, или под колесами собственной кареты.

– Чего высунулся? Ползи лучше сюда, если сможешь! – внезапно донесся откуда-то сверху знакомый гному голос.

Пархавиэль вывернул шею до хруста в позвоночнике и, щурясь под лучами яркого солнца, посмотрел вверх. На козлах кареты сидел Артур, ободранный, раненый, но все же узнаваемый по лохмотьям куртки, скуластым щекам и блестевшей в обрамлении окровавленной повязки лысине. Не стоит и говорить, что гном хоть и чувствовал слабость в теле и легкое покалывание в задетом копьем боку, но все же не преминул воспользоваться приглашением и осторожно полез через окошко наверх. К сожалению, их карета находилась в самой середине процессии, и Артур не мог притормозить. Взобраться на козлы стоило гному много усилий, но ради возможности получить подробные ответы, не дожидаясь остановки кортежа, Пархавиэль был готов и помучиться.

– Ты как, оклемался, что ли? – поинтересовался Артур, не отрывая глаз от дороги, не извилистой, но запруженной каретами и лошадьми.

– Вроде бы, – буркнул гном, – а другие все живы?

– Какой там. Из наемников графа почти никого не осталось: человек пять на ногах еле держатся да еще два десятка тяжелораненых в лежку по каретам лежат. Тебя еще хорошо пристроили, с комфортом, в остальных экипажах человек по пять, по шесть разместили.

– Да я не об этом, мне до людей Совера дела нет, – проворчал Зингершульцо, поправляя неумело наложенную на живот повязку, которая обвисла и начала сползать вниз.

– А-а-а, – протянул на одной ноте Артур. – Извини, не понял сразу, кого ты под «другими» в виду имел. Флейта ранена, но ничего серьезного, она в одной из карет едет. Нивел… – Артур вдруг замолчал и выдержал такую долгую паузу, что Зингершульцо стал уже беспокоиться за паренька. – Сказать, что с ним все в порядке, не могу… но так вроде жив-здоров, даже ни одной царапины нет…

– Так в чем же дело?

– Да ни в чем, все в порядке, – пожал плечами Артур и тут же вытянул руку вперед. – Вон, видишь, третья по счету карета? Он в ней, точнее, на ней едет. Любит парнишка лошадьми управлять. Кстати, лошадки у графа отменные…

Пархавиэль почувствовал, что бывший пират чего-то недоговаривает и специально уводит разговор в сторону. «Да пес с ним, разбойником этим! Кто ж его разберет, какие тараканы в башке у этого типа водятся!» – решил Пархавиэль и не стал выведывать, что Артур имел в виду под словом «вроде».

– Послушай, а чего карет-то так много? Куда мы едем и кто эти? – Гном покосился на едущих по обе стороны от карет всадников. – Я же ничегошеньки не помню…

– А помнить-то и нечего… – Артур замолчал, надул щеки, а потом резко нагнулся и быстро зашептал на ухо Пархавиэлю: – Пройдоха твой Совер, каких еще поискать надо. Такую кашу заварил, такую аферу прокрутил и сухим из воды вышел… талант!

– Ты о чем? – удивленно заморгал Пархавиэль большими глазищами.

– На помощь нам подоспели отряды самборианских землевладельцев, уставших терпеть козни, самоуправство и казнокрадство герцога-управителя, мерзавца, не чтящего имперские законы и возомнившего себя чуть ли не ровней самому Императору! – не произнес, а громко продекламировал Артур, выразительно покосясь на прислушивающихся к их разговору всадников. – Услышав, что стража герцога беззаконие чинит, вторглась со злым умыслом на земли их почтенного соседа, сиятельного графа Карвола, рыцари Самбории встали на защиту справедливости и законности. Опоздав спасти прекрасный замок Гифор от разрушения, а его героических защитников от лютой смерти, рыцари преисполнились праведным гневом и направили коней своих в столицу, дабы предать злодея-управителя справедливому суду! Примерно так дело было… – произнес Артур и смачно сплюнул на землю.

– Так что ж это выходит?..

– Вот и я о том, Парх, вот и я о том… – снова наклонившись к косматой голове гнома, прошептал Артур. – Паренек наш титулованный хорошую аферу прокрутил. А у каждой маленькой игры при желании могут оказаться весьма большие последствия. Герцог-то местный не просто ставленник принца Андера, а его близкий родственник. Господа же этих… – Артур кивнул головой в сторону конных солдат, – рьяные приверженцы лагеря герцога Лоранто. Вот и выходит, что суд над злодеем управителем приведет к большим переменам не только и не столько здесь, сколько в Кархеоне. Позиции Лоранто укрепятся, а принц Андер окажется в опале, возможно, даже в безвременной ссылке. Чуешь, какие ставки в этой маленькой провинциальной потасовке, в какую передрягу нам удалось угодить?

– И что же теперь будет? – Предпочитающему сторониться всего, к чему был приклеен ярлык «политика», гному вдруг стало не по себе.

– Да ничего особенного, – равнодушно заметил Артур. – Все обошлось: мы выжили и на стороне победителя оказались. Хотели на юг попасть, вот и едем, да не одни, а с самим главным зачинщиком этой бузы и вооруженным до зубов эскортом. Напрямик едем, через Мурьесу, с таким сопровождением к нам ни одна повстанческая шваль не подступится!

– Погодь, а почему Совер на юг едет?

– Чудак ты, – усмехнулся Артур и качнул раненой головой так сильно, что чуть не свалился с кареты. – У каждой игры, тем более дворцовой, есть свои правила. Герой-мученик должен обязательно погибнуть… для большего эффекта, чтоб участь врагов суровей была! Ну а пасть смертью храбрых нашему милостивому покровителю не захотелось, да и Лоранто, видать, его шибко ценит, вот и придумал мальчонка спектакль с воскрешением разыграть. Отсидится на юге несколько месяцев, а потом вдруг при дворе Императора вновь и объявится. Дескать, ранен тяжело был, как спасся, не помню. Слуги верные надежно укрыли да выходили.

Артур высказал, что было на душе, и успокоился, щеки же Пархавиэля, наоборот, только начинали наливаться краской, а огромные ладони сжиматься в кулаки.

– Остынь! – произнес пират, чувствуя, что оскорбленный и обманутый гном может натворить глупостей, от которых станет значительно хуже всем. – Не мы первые и не мы последние, кого благородные господа в свои планы не посвящают и дурить изволят. А Совер… он не самый плохой экземпляр из всей этой высокородной мрази. По крайней мере оно людях своих помнит. Смотри, сколько карет! Он не только сам драпает, но и слуг с собой взял: и наемников раненых, и домашнюю челядь; всех от греха подальше в теплые края увозит, а ведь другой, не задумываясь, бросил бы…

– Что ж, нам все равно на юг, – прошептал Пархавиэль, разжимая вспотевшие ладони. – Скажи, ну а я долго того… без сознания был?

– Сутки, – не задумываясь, ответил Артур, ожидавший, что именно с этого вопроса и начнется разговор. – Примерно через час к границе Мурьесы подъедем. А уж как там пойдет, не знаю. Война она и есть война, хоть ее лишь мятежом называют. Но что-то подсказывает мне, что господин граф все основательно продумал, заминок больших не должно быть. Смотри веселей, Парх, и о прошлом не думай, денька через три уже в Ниссе будем!

Как и предполагал Анри, поездка до Гарвата заняла целую ночь. Лишь к утру, когда над бескрайними просторами мурьесских равнин показалась узенькая полоска восходящего солнца, засыпающий возница увидел на горизонте остатки крепостной стены.

Командир второго егерского батальона двадцать шестого пехотного полка оказался абсолютно прав. Дорога прошла без происшествий, на только что очищенной имперскими войсками местности царили мир и спокойствие. Правда, длятся такие мирные дни недолго, самое большее через две-три недели по лесам и полям вновь будут разгуливать одичавшие банды, пришедшие из соседних районов или из-за границы с Кольбером. Однако Анри тешил себя надеждой, что если задержится в Гарвате не более чем на три дня, то успеет проскочить до границы с Вакьяной еще до того, как округу вновь начнет захлестывать волна преступности. Возможно, настоящие мятежники, или, как их здесь принято называть, борцы за свободу и независимость Мурьесы, где-то и обитали, но очень хорошо прятались от посторонних глаз. Напавший на них кольберский эскадрон с повстанцами у Анри не ассоциировался по двум причинам. Во-первых, какие же они повстанцы, если кольберцы, а не мурьесцы. Во-вторых, грабеж и насилие для здешних бродяг превратились из средства добычи денег на праведную борьбу в самую главную цель – в норму жизни, в смысл существования. Разрозненные и вряд ли поддерживающие связь между собой отряды рыскали по стране в поисках добычи, а если и захватывали города, то лишь для грабежа, а не с целью провозглашения их территорией независимого государства.

К тому же пожилому капитану лесных бродяг удалось подобрать для Гарвата на удивление точное определение: «стойбище беженцев». Это был не город, а укрепленный лагерь имперских войск, расположенный на руинах когда-то второго по значимости города провинции. А как известно, где стоят войска, царит относительное спокойствие, есть хоть какое-то жалкое подобие жизни.

С первого взгляда было заметно, что город пережил много штурмов и осад; его то захватывали отряды мятежников, то отбивали обратно имперские войска. Кладка крепостной стены была многослойной, в ней отражались основные вехи истории города. Первый, самый старый слой еще помнил те времена, когда над башнями развевались серо-сине-зеленые флаги Мурьесского Королевства. Правда, тогда в стене еще не было выбоин и застрявших между камнями ржавых наконечников стрел. Второй слой был результатом тщетных попыток когда-то верующих в светлое будущее горожан заделать бреши в стене. Однако осадные орудия делали пробоины гораздо быстрее, чем жители успевали их латать. В конце концов у изможденных многолетней войной гарватцев не стало хватать ни камней, ни сил, да и надежд поубавилось. Третий, самый поздний слой был делом рук имперских солдат. Местами дыры были завалены сколоченными между собой бревнами, а если брешь была слишком большой, то на месте стены вырастал кособокий частокол. К тому времени коренных гарватцев почти уже не осталось, их место заняли беженцы со всей провинции, пытавшиеся спрятаться от войны хотя бы ненадолго, желавшие перевести дух и отдохнуть от ужасов тревожной жизни под зашитой имперских солдат, против которых якобы и восстали угнетенные народные массы.

Проезжая мимо руин смотровой башни, Анри немного придержал лошадь. Путь был завален обломками, уже успевшими порасти травойи покрыться кучами костей и отходов. Мост через ров без воды был шатким и едва выдерживал вес кареты. Фламер боялся, что вот-вот одна из скрипучих досок треснет, и он вместе с каретой свалится вниз, в огромную кучу всякого хлама, каким обитатели крепости на протяжении долгих лет упорно засоряли когда-то действительно важное фортификационное сооружение.

Как и предполагал старый солдат, ворота Гарвата в ранний утренний час были закрыты. Удары кулака по обшитым железными листами доскам не привели к желаемому результату. Стражники спали или просто не обращали внимания на прибытие новых беженцев. Крепкая ругань, обычно весьма действенное средство, в особенности если имеется конкретный адресат, тоже оказалась бесполезной. Сколько Анри ни выкрикивал проклятий, какими словами ни оскорблял ленивых солдат, а маленькое смотровое окошко ворот так и осталось закрытым. Тогда Фламер решил привести последний аргумент, куда более действенный, чем пустые слова оскорблений. Хоть тело и устало за двое суток без сна, но все-таки собрало остаток сил. Тяжелый двуручный меч вылетел из-за спины и с силой врезался в дубовую доску ворот, попав точно в щель между листами обшивки. Повреждения были минимальными. К сожалению, меч не таран и даже не боевой молот, им ворота не разбить. В результате удара под ноги солдату отлетело лишь несколько щепок, но зато поднялся такой шум, что наверняка проснулись не только стражники, но и весь гарнизон. Железные листы, державшиеся на расшатанных временем, проржавевших болтах, задрожали, раздражая слух пронзительным, многотональным звуком, нечто средним между свистом вибрирующей пилы гигантского размера и сильными ударами по отсыревшему барабану. Второй удар был специально нанесен уже по листу, звук получился еще протяжнее, еще омерзительнее. Третьей волны колебаний воздуха не последовало, клинок замер всего в полуметре от ворот. Виной тому был скрип открывающегося смотрового окошка.

– Чего те надо?! Щас как выйду, по башке как звякну! – прокричали нахмуренные брови и заспанные, отекшие глаза, внезапно появившиеся в амбразуре окошка.

– А ты выйди или лучше меня впусти, – усмехнулся Фламер, ехидно прищурясь и ловко закинув за спину меч.

– Не положено, прочь пшел! – прокричали глаза, собираясь закрыть задвижку.

– А может, ты музыку любишь? Так я продолжу, – пожав плечами, ответил Анри и снова протянул руку к рукояти меча.

– Щас арбалетчикам на башне крикну, они, знаешь, куда тебе болт засадят?!

– Как бы тебе, служивый, потом кой-что потолще туда не забили за несообразительность и тупость твою! Не видишь, что ли, господа благородные пожаловали!

Узкие щелочки глаз заморгали, потом в них что-то забегало. Стражник то ли соображал, то ли пытался разглядеть герб на залепленном грязью боку кареты, которого, впрочем, там никогда и не было.

– Ты, что ли, благородный?! – Голос стражника не стал более доброжелательным, но по крайней мере в нем уже не слышались нотки неприязни и агрессии. – Разрешение на въезд есть?!

– Есть документик, – кивнул Анри, доставая из-за голенища сапога тощий, но звонкий кошель. – Листов в нем немного, но зато печати добротные. Поверь, я уж толк в этих делах знаю!

Глазенки в окошке снова забегали. Страж явно хотел оставить себе завораживающе раскачивающееся на шнуре «разрешение», но чего-то боялся.

– Эх, друг, не вовремя ты. Я бы пустил, да офицеру нашему чего-то сегодня не спится, шастает по двору, бес лохматый!

– А ты офицеру своему передай, что у меня дело к полковнику вашему, послание важное…

– Какое еще послание, от кого?! – Щелочки глаз вдруг расширились чуть ли не во все окошко.

– От командира второго егерского, капитана, крепкого такого, низенького, да с сединой…

– Да что ж ты мне башку морочишь, черт усатый, сразу почему не сказал!

Окошко закрылось, а через несколько секунд послышался скрежет отодвигаемых засовов. Анри уже взял лошадь под уздцы и хотел шагнуть в открывающиеся перед ним ворота, но на мост вышли трое солдат с алебардами и молодой длинноволосый офицер, бледный настолько, что сомнений в причине его бессонницы не возникло. К тому же лейтенант совсем позабыл стряхнуть с сапога остатки жаркого и несколько капустных листьев.

– Что за послание? Говори мне, к полковнику все равно не пущу! – пробормотал себе под нос пехотный лейтенант.

– Второй егерский батальон вчера вечером разгромил крупную банду кольберцев в восьми милях к северу отсюда. – Эка невидаль… Это все?! – хмыкнул мученик похмелья. – А еще капитан, командир батальона, просил передать лично вам вот это… и нижайше ходатайствует пропустить нашу карету в город. – Кошель с десятью сонитами незаметно сменил хозяина. – На нас как раз эта банда напала. Документы все в сундуке были, а сундук со второй каретой ехал, с той, что в болоте утопла… – не моргнув глазом, врал Анри, рассчитывая исключительно на порядочность офицера.

История злоключений была неубедительной, в дороге важные документы носят всегда при себе, а не прячут по сундукам. Офицер мог прогнать его взашей и не вернуть денег. – Чего встали, чего рты раззявили?! Пропустить! – вдруг рявкнул на солдат офицер и куда-то очень быстро удалился. Наконец-то это случилось, карета, поскрипывая расшатанными рессорами, въехала в ворота имперской крепости, бывшей когда-то процветающим городом. Анри увидел бревенчатые постройки и несколько десятков сшитых из лоскутов материи шатров, возвышающихся на каменных фундаментах сгоревших или разрушенных домов. Впервые перед взором солдата предстали настоящие мурьесцы: жалкие, грязные попрошайки в рваных одеждах, живущие несбыточной мечтой накопить пару-другую десятков сонитов и навеки покинуть родные места.

«Какая там, к дьяволу, борьба за свободу?! Пока местная верхушка тешит себя тщеславными надеждами, их народ с голоду дохнет! – думал Анри, всматриваясь в лица изнуренных голодом людей, сидевших возле своих хибар или бесцельно шатающихся между шатров. – Если мечта повстанцев все же осуществится и флаг Королевства Мурьеса вновь будет развеваться на ветру, то взвеет он над кладбищем, а не над страной!»

В конце первого дня пути караван успешно добрался до берега Бьерки и расположился на ночлег невдалеке от ворот пограничного форта. Граф Карвол действительно все продумал до мелочей. По крайней мере комендант крепости был заблаговременно предупрежден о прибытии «важных должностных лиц» и получил строжайшее предписание из Кархеона незамедлительно пропустить их на другой берег. Однако въезжать на опасную территорию ночью, да еще после долгого пути, Совер не решился. Комендант любезно предложил уставшим путникам разместиться в одной из казарм, но граф почему-то отклонил предложение, хотя к ночи сильно похолодало, а ветер был таким сильным, что задувал костры.

Пархавиэль старался держаться поближе к Артуру, как ни странно, единственному человеку в этом огромном таборе, с которым можно было поговорить, например, о том, куда запропастился Нивел, не подошедший к ним сразу после остановки карет.

– А я почем знаю, где его нелегкая носит? Дружбу небось еще с кем завел, – сухо ответил Артур уже на трижды или четырежды повторяемый гномом один и тот же вопрос, не видел ли он где шустрого паренька. – Он человечек образованный, любознательный, всюду нос свой длиннющий совать привык. Чем ко мне без толку приставать, встал бы, обошел бы костры!

Пшеничная каша в котле громко булькала, а выделенная по личному приказу графа Карвола из походных запасов баранья нога аппетитно торчала из варева и наполняла воздух вокруг приятным ароматом. Однако не дурманящие, сводящие с ума запахи были причиной бездействия гнома, не желавшего отправиться на поиски своего затерявшегося в толпе солдат и слуг графа компаньона. Просто Пархавиэль уже трижды обегал лагерь и не смог обнаружить Нивела. Гном не надеялся, что на четвертый раз ему улыбнется удача.

– Чаще в котле мешай, а то каша комками будет и снизу подгорит, – посоветовал гном не очень сведущему в приготовлении еды Артуру, который, однако, не спешил уступать место повара.

Хоть походный котел и не был большим, но ужин обещал быть сытным. Если не отыщется Нивел, а получившая в бою крепкий удар по голове Флейта предпочтет крепкий сон чревоугодию, то едоков будет всего двое. «Хоть нажрусь до отвала с расстройства», – утешал себя Пархавиэль, неимоверным усилием воли подавляя чудовищные спазмы ноющего с голодухи желудка.

– Слышь, гроза морей и сточных вод, – обратился гном к Артуру, – а рыцарь тот как? Ну, тот, что с нами рядом был, очухался или нет?

– Не знаю, вшивая борода, не знаю, – ответил пират в той же самой манере.

За несколько часов езды на одних козлах, а затем сидения у одного костра отношения между Зингершульцо и пиратом заметно улучшились, наверное, потому, что отсутствовал фактор, мешавший им сблизиться ранее, – поблизости не было Флейты.

– Слышь, лысая башка, а когда ты по морю плавал, то кем был? Небось бакманом, орал на ребят своих во все лужено горло да командами всякими ругался!

– Во-первых, не бакманом, а боцманом, а во-вторых, командами не ругаются, – заметил Артур, стараясь придумать, как бы ему поддеть в отместку гнома. Но, к несчастью, ничего путного не приходило в голову.

– Ты на вопрос не ответил, любезный, кем же ты все-таки был, только не ври, что капитаном, – не унимался гном.

– Командиром абордажной команды, – решил признаться Артур, поняв, что докучливый гном все равно от него не отвяжется.

– Какой команды?

– Да той самой, что первой на вражеский борт перебирается и глотки врагу режет!

– А-а-а-а, ударная группа, – с пониманием и уважением кивнул гном, переводя чужое понятие на реалии уже потихоньку забываемой им подземной жизни. – Ну а со жрачкой-то как, управишься? А то за другими кострами уже ложками вовсю частят.

– Сейчас готово будет. Поди Флейту покличь!

– Сам поди, она тя больше уважает, – ответил Пархавиэль, в глубине души ожидавший, что пират примется его разубеждать.

Однако Артур промолчал, не спеша поднялся и побрел к каретам, проведать страдающую от головных болей и тошноты боевую подругу. Воспользовавшись удачным моментом, проголодавшийся гном уже собирался запустить ложку в котел, как за его спиной послышался хруст сухих веток.

– Не опоздал? – тихо спросил дрожащий юношеский голос.

Пархавиэль обернулся и, выронив ложку из рук, не удержался от того, чтобы крякнуть. Перед ним стоял Нивел, замерзший, продрогший, съежившийся и неестественно бледный. До Зингершульцо внезапно дошло, что имел в виду Артур под загадочным словом «вроде», употребленным в контексте с «жив». Подхваченная пареньком еще до их знакомства простуда прогрессировала и не хотела уходить из молодого организма. В замке Пархавиэлю показалось, что дела юноши пошли на поправку, но теперь все снова вернулось на круги своя. Нездоровая бледность, впалые, слезящиеся глаза, озноб и мокрота из раскрасневшегося, опухшего носа, все признаки болезни были снова налицо.

– Давай к огню садись и горяченького поешь! – Пархавиэль заботливо подвинул подстилку из овечьей шкуры ближе к костру. – Куда ты запропастился? Я тебя везде искал.

– Куда я запропастился? – медленно, нараспев повторил вопрос Нивел, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени. – Утомился я что-то, лег в карету, заснул.

– В какую карету?

– Не помню, в какую-то… там. – Нивел махнул рукой в сторону расставленных вокруг лагеря правильным полукругом карет.

– Вот говорил же я тебе, на сквозняке не сиди, а ты потом еще на козлы влез, дурья башка!

Пархавиэль отчитывал Нивела как заботливая мать, бранящая нашкодившего, но все равно горячо любимого дитятю. Со стороны эта картина, наверное, выглядела бы забавно, но, несмотря на то что парочка находилась в самом сердце стоянки, свидетелей комичной сцены не было. Вооруженные до зубов попутчики, не снимающие доспехов даже на отдыхе, бойко шерудили ложками и обращали внимание только на свои миски да быстро пустеющие котлы.

Нивел ел неохотно. Всего пара ложек горячей каши, и он уже отставил в сторону миску. С больного лица подростка не сходило выражение тревоги и крайней озабоченности.

– Парх, а что ты будешь делать потом, когда все закончится? – спросил вдруг юноша и уставился на подавившегося кашей гнома узкими щелочками красных, мутных глаз.

– Во, чудак человек, мы еще до Нисса не добрались, а он туда же, планы строить!

– Нет, ну все же. Вот найдешь ты друга своего, Гифера, кажется, и что тогда? Куда вы с ним подадитесь?

Подросток ожидал, что гном растерянно пожмет плечами, но Пархавиэль, ярый противник долгосрочных планов, вдруг поразил его четкостью и быстротой своего ответа.

– В Кодвус, там все наши обосновались: и Альто, и Зигер, и дедушка Мисл. До полного комплекта только нас с Гифом не хватает.

– Рад за тебя, у тебя все так просто и понятно. Есть те, кого ты можешь назвать «наши», – с тоской в голосе произнес паренек. – А если не найдешь? Ведь всякое случиться может.

– Тогда в другой портовый город двину.

– Ну а если и там его не будет?

– Да что ты ко мне прицепился, ешь лучше! – возмутился гном, которого самого мучила страшная мысль, что утлая купеческая барка с гномами на борту могла не дойти до пункта назначения: или затонуть, или стать добычей пиратов. – Все равно в Кодвус пойду. Сказал же, там все наши! Гномам лучше вместе держаться. Только гном гнома понять с полуслова может, а у людей столько завихрений в башках, что и не разберешься. Вон, Артур! С виду обычный ворюга да бандит, а на деле настоящим бойцом оказался, да и как товарищ… сойдет.

– Ты просто Флейту к нему приревновал, вот поначалу и не поладили, – вырвались у Нивела слова, которые уже давно крутились на его языке.

– Чего бы понимал, салага! – Разозлившийся гном вскинул руку, чтобы отвесить зарвавшемуся пареньку звонкую затрещину, но остановил ее на лету. Ударить слабого, больного подростка Пархавиэль не смог; издержки махаканского воспитания.

– Я просто предложить хотел, – виновато потупив взор, пролепетал Нивел. – Отец мой деньжат скопил, гостиницу или таверну открыть хочет. Вы с Гифером могли бы…

– Нет, извини. – Пархавиэль все еще сердился на паренька и одновременно корил себя за вспыльчивость. – Мы в Кодвус двинем, но за предложение спасибо.

– Ладно, в сон меня клонит что-то, пойду я, пожалуй, подремлю. – Нивел громко чихнул, едва успев прикрыть лицо руками, и, шатаясь, побрел к каретам.

Зингершульцо покачал головой и хотел приняться за уже порядком остывшую еду, но его планам не дал осуществиться новый говорливый визитер.

– Ну что, проглот, утроба ненасытная, каша в котелке еще осталась? Вижу, ногу почти совсем обглодал! – Неизвестно откуда появившийся Артур грузно шлепнулся на опустевшую подстилку и принялся поспешно наполнять миску кашей.

– Меньше по кустам шляться надо. Кто к ужину опоздал, значит, жрать не хочет! – изрек Пархавиэль древнюю гномью мудрость и смущенно посмотрел на торчащую из котла кость, кое-где все же прикрытую кусками мяса.

– Ладно, обжора, не оправдывайся. С учетом того, что одной в рот не лезет, а другой соплями сыт, тут и на меня еще кое-что осталось.

– Злой ты, недобрый, – проворчал гном, расстроившись из-за того, что на третью порцию каши уже не приходилось рассчитывать.

Внезапно что-то произошло, веселое лицо Артура вдруг стало серьезным, а в умных глазах появился блеск.

– Парх, я тут ваш разговор ненароком подслушал, – нисколько не мучаясь угрызениями совести, признался пират. – Тебе не кажется, что с пареньком нашим что-то неладное происходит?

– Болеет он, да к тому же взрослеет, мужчиной становится, – отмахнулся ложкой гном. – Ты себя, родимого, в этом возрасте вспомни! Наверняка умаял капризами папку да мамку!

– Возможно, ты и прав, но далеко не каждый подросток такие фортели выкидывает…

– Какие фортели, ты о чем?!

– Когда стража на последний штурм пошла, думал я, все, пропали мы…

– Ну и что, я тоже про Богов Великого Горна вспомнил, даже молитвы им читал, – пожал плечами Пархавиэль, не понимая, к чему клонит собеседник.

– Подхватил я Флейту и наверх понес, думал, вместе с Нивелом в кабинете графа спрячу, – продолжал говорить Артур, отставив в сторону миску и завороженно глядя на дикую пляску языков пламени. – Да только не было его там.

– Ну и что с того? Испугался парень, убежал, понадежней спрятаться решил. Ты бы на его месте…

– Так-то оно так, – перебил Артур, – да только когда мы на стены пошли, я лично его запер, чтобы в кабинете сидел, книжки читал и за нами не увязался. А вот теперь скажи, ты когда подростком был, через стенки ходить умел? А теперь еще припомни, ты хоть раз паренька нашего во время боя видел?!

Озадачив соратника сразу двумя сложными вопросами, Артур поднялся и ушел. Мечта Зингершульцо о третьей порции каши сбылась, да только аппетит у гнома куда-то пропал.

Продукты стоили дорого, овса в городе не было, как, впрочем, и коней, зато оружие продавалось за бесценок на каждом шагу, за исключением, конечно же, имперских доспехов. Торговля форменным обмундированием, равно как и его кража, карались строго, виновных вешали без суда и следствия прямо на месте преступления. А так жизнь в Гарвате текла размеренно, отсчет дней велся не по имперскому календарю, а от прибытия последнего каравана с продовольствием до следующего. Забота пехотинцев о гражданах ограничивалась лишь тем, что им милостиво позволялось ютиться в своих бараках и шатрах под защитой крепостной стены. Правда, нужно отдать должное здешним порядкам, солдаты беженцев не трогали и не вмешивались в их убогую жизнь, если, конечно, кто не нарушал указов полковника, не просто командира гарнизона, а полноценного местного божества, которому, однако, не хватало времени злоупотреблять своей неограниченной властью.

Десять сонитов – сумма небольшая, по меркам Торалиса или Кархеона просто крохотная, но именно в нее Анри сумел уложиться, обустраивая свое пребывание в Гарвате. Он купил еды, нашел сносный корм для кобылы и арендовал на два дня развалины маленького дворца, принадлежащего когда-то или Главе Городского Совета, или очень состоятельному горожанину.

На первом и единственном уцелевшем этаже дома в былые времена находился зал для приема гостей. Сквозь слои копоти и грязи были еще видны барельефы и фрески, местами даже сохранился паркетный пол и украшенный расписными узорами потолок. Анри трудно было поверить, что лет сорок – пятьдесят назад в этом свинарнике, заваленном мусором и кусками отвалившейся штукатурки, проводились балы, танцевали веселые парочки и важно расхаживали взад-вперед представители местной знати, которых весьма любили приглашать на юбилеи и празднества состоятельные горожане. Время не только лечит, но и калечит, оно бездушный инструмент в руках судьбы. Каких-то полвека назад в эти стены мог попасть далеко не каждый купец, а теперь всего за четыре сонита Фламер выселил из дома на два дня три десятка голодных бродяг.

Конечно, отдохнуть старый солдат мог и под открытым небом, тем более что огромная дыра в потолке и пустые проемы окон делали постояльцев уязвимыми и от ветра, и от дождя, и уж тем более от холода. Однако Анри нужно было куда-то загнать карету, спрятать ее от алчных глаз любителей легкой наживы. Вряд ли в Гарвате нашелся бы второй экипаж, а привлекать внимание Фламеру было ни к чему. Если бы натерпевшиеся бед и лишений горожане увидели бы язвы на теле баронессы, то непременно сожгли бы ее вместе с каретой. Не забыла бы обезумевшая толпа и о нем, массовом душегубе – распространителе ужасной заразы. Поэтому солдату пришлось арендовать дом и загнать внутрь зала карету, благо, что дверные проемы были широкими.

Слегка перекусив заплесневевшим сухарем и выпив полфляги отдающей отходами воды, Анри решился посмотреть, как шли дела у его подопечной. Баронесса спала глубоким, спокойным сном. Эликсиры Мартина подействовали: язвы на коже затянулись, а в местах, где раньше красовались покрытые желто-зеленой слизью гнойниковые нарывы, образовалась сухая корка. Зелья действовали, но солдат не знал, как долго продлится улучшение и не начнет ли неизвестная болезнь нового наступления на ослабевшее тело. Выяснить это можно было только при помощи мага, но Анри боялся пользоваться сферой до наступления темноты. Мимо оставшихся без стекла, а кое-где и без рам окон постоянно сновали люди, и каждый убогий бродяга обязательно норовил зайти внутрь, чтобы справить то малую, то большую нужду. В конце концов, устав выгонять с арендованного пятачка одичавший сброд, Анри сел возле дверцы кареты, положил на колени двуручный меч и закрыл глаза в надежде заснуть. Проснуться солдат рассчитывал не раньше полуночи.

Ночь прошла относительно спокойно: на стоянку у реки никто не напал, а Пархавиэлю не снились кошмары. Зато утро началось примечательно: слишком бестолково и необычно. Солдаты бегали, собирая амуницию и седлая лошадей. Возле карет завязалась какая-то непонятная возня с переноской сундуков и носилок с ранеными. В результате челядь графа ютилась в трех экипажах вместо пяти, а две оставшиеся кареты стояли совершенно свободными.

Не вмешиваясь в бурный процесс коллективного помешательства, Артур с Пархавиэлем молча наблюдали за чужой беготней. Даже гадать о причинах происходивших перемен не было смысла. Они слишком мало знали, да и не хотели совать носы в дела графа.

– Вас его сиятельство граф Карвол к себе в шатер просит, – важно напыжась, заявил подбежавший посыльный и тут же умчался дальше, разносить срочные распоряжения.

– Ну что, пойдем, что ли? – спросил гном, вставая с подстилки и закидывая за спину походный мешок. – Дельного все равно ничего не скажут, но осерчает, если не пойдем, сиятельства всякие ждать не любят, тем более если они аж графья!

– Флейту с Нивелом нужно найти, – заявил Артур, но тут же изменил мнение, увидев вдали своих компаньонов. – Уже не нужно, они в шатер зашли, пошли, Парх!

Граф Совер Карвол встретил их стоя, но не потому, что решил выказать свое уважение, а просто из-за того, что слуги уже вынесли всю обстановку, не оставив даже самого замызганного ковра господину. Не подпускавший в эти дни близко к себе компанию авантюристов граф вдруг снова снизошел до общения, притом дорогой, расшитый золотом и увешанный бриллиантовыми побрякушками кафтан совершенно неожиданно сменился простой рубахой и кожаной курткой.

– Итак, господа и дама, – начал разговор Совер, как только они остались впятером, а доверенные слуги отогнали от шатра праздношатающихся в ожидании приказа выступать солдат. – Я буду краток, и не потому, что у нас мало времени. Избыток слов обворовывает содержание беседы. Надеюсь, вы разделяете мое мнение?

Ответом было напряженное молчание. Соверу удалось заинтриговать собеседников и запугать. В голову сумасбродного молодого человека, привыкшего играть в опасные игры, могли прийти любые мысли.

– Вижу, что «да», замечательно, тогда начнем. – Устав расхаживать взад-вперед, Совер подумал и все-таки уселся на холодную землю. – Как мне донесли люди, присматривавшие за вашей компанией, вы обо всем догадались. Я, признаться, и не собирался скрывать, что сам спровоцировал нападение на собственный замок. А знаете, почему?

– Почему не стал скрывать или почему спровоцировал? – пытался уточнить Артур.

– Конечно же, первое, второй вопрос не подлежит обсуждению…

– …«в вашей компании», ваше сиятельство, – произнес пират. – Вы забыли добавить: «в вашей компании». Именно в этой фразе и кроются ответы на оба вопроса. Кто мы для вас? Так, мелкие букашки, пыль на ветру… Не нам рассуждать о деяниях благородных господ.

– А ты молодец, сразу уловил, куда я клоню. – Совер лукаво улыбнулся и ощупал оценивающим взглядом скуластое лицо смотревшего на него, не моргая, пирата. – Да, действительно, вы никто и притом с очень маленькой буквы. Одного моего слова достаточно, чтобы вас вздернули на ближайшей осине без каких-либо разбирательств и объяснений.

– Хватит пужать, к делу давай! – не выдержал переливания из пустого в порожнее гном. – Раз не вздернул до сих пор, значит, нужны мы тебе, так что нечего зря языком молоть!

– Заткни ему пасть, Артур, нас сейчас из-за него повесят, – испуганно пробормотала Флейта, но замолчала, когда Артур до хруста в суставах сжал ее руку.

– Спокойней, Флейта, спокойней! Парх абсолютно прав, мы господину графу очень сильно понадобились, иначе бы он не снизошел до разговора с маленькими людьми. А что пужает почем зря, так это у благородных манера общения такая: сначала страху нагнать, потом о деле вроде ненароком заикнуться, а под конец гор золотых наобещать. – В голосе Артура не слышалось ехидства. Он не издевался над графом, не ставил под сомнение его слова, только констатировал неоспоримый факт, так похожий на некоторые случаи из его прошлого. – Я ведь прав, ваше сиятельство? Вы закончили с унижением наших жалких личностей? Готовы к делу перейти или дальше спектакль продолжить изволите?

– Браво! – Суровое лицо графа Карвола внезапно преобразилось и расплылось в широкой улыбке. – Еще раз браво, выдержка у тебя отменная, да и соображаешь быстро. Искренне рад, что не ошибся и по достоинству оценил потенциал вашей компании. Кстати, впредь относитесь ко мне с должным почтением, но сиятельством можно не называть. Разрешаю обращаться без поклонов и просто по имени.

– Ух ты, честь-то какая! – проворчал Пархавиэль, за что и получил от Артура носком сапога под коленку.

Перегибать палку никогда не стоит. С противником нужно всегда выдерживать дистанцию, даже если он вдруг и становится временным союзником.

– Мы слушаем вас, граф Карвол, изложите суть дела, и быть может…

– Я служу герцогу Лоранто, – не дожидаясь, пока Артур закончит говорить, стал излагать дело граф. – К сожалению, Великая Империя – это абстракция, блеф для толпы. Император всего лишь человек и не может в одиночку управлять огромнейшим государством. А у его ближайшего окружения свои интересы, отчего и происходят интриги и маленькие недоразумения, наподобие того, в котором мы с вами недавно поучаствовали. Имперская разведка приняла сторону принца Андера, но зато, как вы уже могли убедиться, у герцога Лоранто нет недостатка в преданных слугах, выполняющих, так сказать, особые поручения.

– К примеру, вы, граф, – уточнил Артур и во избежание неправильного истолкования своего замечания склонил голову в почтительном, но не заискивающем поклоне.

– Совершенно верно, я или хотя бы граф Гилион, с которым вы недавно имели честь познакомиться. Скажу откровенно, я свое поручение выполнил и мог бы отправиться к теплому морю на заслуженный отдых. Однако мой друг и соратник граф Гилион получил серьезное ранение. Пускай это прозвучит чересчур напыщенно и глупо, но как благородный человек я должен прийти ему на помощь и выполнить поручение герцога за него. Во-первых, потому, что он мой друг. Во-вторых, он был ранен, помогая мне, а значит, по моей вине. И в-третьих, мы с ним служим одному делу, одному господину, я не могу остаться в стороне от этой истории.

– Вы совершенно верно рассуждаете, господин граф, – еще раз низко склонил голову в поклоне Артур. – Но я не могу в толк взять, при чем же здесь мы, мелкие людишки, пыль на ветру мироздания?

Совер сжал губы и нахмурил брови, подав своим грозным видом Артуру знак замолчать.

– Через четверть часа караван продолжит путь в Нисс, но только обходным путем. По короткой дороге, через Мурьесу поедут всего две кареты. В одной буду я и граф Гилион, а во второй – ваша честная компания. – Совер обвел взглядом недоуменные лица присутствующих и истолковал их тихое перешептывание как ропот недовольства. – Впрочем, вы можете отказаться, и тогда в вашем распоряжении окажется самое ветвистое дерево и четыре добротных пеньковых веревки. Извините, но вы и так уже слишком много видели, по-другому я поступить не могу – жизнь сурова, но она всегда оставляет маленькую лазейку. Ваш шанс выжить – помогать мне. Естественно, я щедро вознагражу за хорошую службу.

– Интересно, а как ты себе это представляешь? – Пархавиэль воспользовался разрешением графа обращаться к нему по имени и, решив закрепить успех, тут же перешел на «ты». – В Мурьесе война. Как трое покалеченных доходяг и ребенок смогут обеспечить безопасный проезд?

– Не прибедняйся, Парх, – рассмеялся Совер, простив гному фамильярность обращения. – Я вашу троицу в деле видел: и у штольни, и на стенах замка. Вы – бойцы, а не нюни, хныкающие над каждой царапиной, вы – такие же, как я или Гилион, преданные, с понятиями о чести, целеустремленные, идущие до конца. Были бы вы другими, этого разговора не состоялось бы. А за мурьесских бродяг не волнуйся, я задействовал свои связи, и доблестный двадцать шестой полк имперской армии очистил нам проход до границы с Вакьяной. Я искренне удивлюсь, если по дороге нам встретится хоть один бандит.

– В чем состоит работа и сколько заплатите? – воспользовавшись короткой паузой в разговоре, спросила Флейта.

– Вот это я понимаю, хватка, деловая жилка, – как-то странно произнес граф: то ли насмехаясь, то ли одобряя меркантильный подход наемницы к делу. – Граф Гилион получил задание добыть один весьма ценный манускрипт из Библиотеки Торалиса, но его люди столкнулись с определенными трудностями в лице превосходящих сил имперской разведки и некоего бертокского агента, умудрившегося выкрасть манускрипт, пока сторонники принца Андера и господина Лоранто дрались между собой. Сейчас этот хитрый мерзавец или направляется в Нисс, или уже благополучно добрался до места. Наша задача предельно проста – найти, убить, отобрать! Управитель Вакьяны – сторонник нашего лагеря, так что трудностей с поиском похитителя не возникнет, как, впрочем, и разногласий с законом.

– Вы переоцениваете наши силы, граф, – твердо заявил Артур. – Мы не те люди, которые вам нужны, к тому же один из нас почти ребенок…

– Так давайте его прямо сейчас и повесим, – на манер жеманных дворцовых шаркунов взмахнул руками Совер и очаровательно улыбнулся. – И нам проще будет, и деточку хворую от насморка избавим!

Артур правильно истолковал предложение графа всего лишь как грубый намек на невозможность отказа, поэтому и сдержался. А вот Зингершульцо воспринял слова Совера всерьез и уже рванулся вперед, горя желанием взбить кулаками самодовольную графскую рожу. Но, к счастью, Артур с Флейтой успели удержать его, а Совер, явно ожидавший подобной реакции, не обратил на вспышку гномьего гнева внимания.

– Не держите меня за дурака, и вы, господа, и вы, «прекрасная» дама, – устав от затянувшейся беседы, решил открыть последнюю карту Совер. – Я знаю о вас очень мало, но кое-что мне доподлинно известно. Вы тоже были в ту ночь в Библиотеке и тоже посетили ее ради манускрипта. Вы ехали на юг с той же целью, что и Гилион, так давайте же действовать вместе. Вам нужно лишь понять преимущества работы на нового заказчика. Заметьте и оцените, я даже не спросил, кто вас послал!

– Мы не понимаем, о чем вы, граф? – попытался разыграть удивление Артур, но был неубедителен.

– Ваша карета появилась на моих землях примерно через шестнадцать часов после инцидента в Библиотеке. Очевидцы из числа горожан утверждают, что имперская разведка все утро гоняла по городу троих преступников: лысого мужчину, девушку и ребенка, а потом появилось еще одно дитя, но уже с каретой, кстати, по описанию очень похожей на вашу. Издалека очень легко спутать гнома с ребенком, так что факты – упрямая вещь, а они против вас, господа и дама. Смените хозяина, не пожалеете!

– Сколько? – повторила вопрос Флейта после недолгого молчания.

– Двести сонитов в месяц каждому, я никогда не беру подручных только на одно дело, – без колебаний ответил Совер. – Мне нужно не только ваше согласие, но и все, что вы знаете о похитителе. Минута на раздумье, время пошло!

Совер вышел из шатра и отдал командиру каравана приказ трогаться в путь. Когда он вернулся, решение было принято.

– Я знаю, как его зовут, как он выглядит и на кого работает, – вместо само собой разумеющегося «да» ответил Артур. – Это очень опасный тип.

– Мы тоже не святые, – усмехнулся граф Карвол, похлопав пирата по плечу. – Через полчаса выезжаем, будьте готовы!

Анри открыл глаза. На город опустилась ночь, где-то вдали раздавались мерные удары колокола, оповещающего жителей о наступлении полночи и начале комендантского часа, который, судя по слышанной болтовне горожан, заканчивался здесь ровно за час до восхода.

Фламер поднялся на ноги и, осторожно ступая с пятки на носок, прошелся вокруг кареты. В развалинах дома не было ни души, в округе тоже не нашлось желающих нарушать распоряжение полкового командира. Прошедший рядом с домом патруль был не в счет. Солдаты не обращали внимания на то, чем жители занимались в своих домах, даже если их стены были разрушены и весь бродяжий быт был на виду. Анри мог бы раздеться догола и, распевая похабные песни, прыгать по обломкам камней. Дозорные с интересом покосились бы в его сторону, но не стали бы мешать развлекаться. Формально он был в доме, значит, мог делать, что хотел.

Воткнув меч в кучу мусора возле кареты, Анри полез в дорожный мешок и достал из него сферу. На улицах горели костры, было достаточно светло, так что мучиться с изготовлением факела из подручных средств не имело смысла. Прежде чем выйти на связь с магом, Анри еще раз решил проверить состояние больной. Эликсиры до сих пор действовали: Карина пребывала во сне, а подсохшие болячки начали отлетать, обнажая новый, нежно-розовый слой кожи. Прогресс лечения был налицо, но Анри все равно продолжали мучить сомнения. Сведущий в знахарском деле маг не смог распознать заболевание с первого раза, а значит, болезнь могла вернуться в любую минуту.

Одеревеневшим от холода пальцам не сразу удалось вывести на гладкой поверхности шара точные круги и идеально прямые линии. Фламер несколько раз чертыхался, растирал помороженные кончики пальцев, а потом начинал все заново, пока наконец-то не услышал голос Мартина.

– Как дела у нашего полутрупа? – спросил маг, как всегда забыв поздороваться.

– Идет на поправку. Язвы зарубцевались, нарывы закрылись, болячки отсыхают и опадают, как листья по осени, – отрапортовал Анри, искренне жалея, что не развел огонь и теперь не может отогреть окоченевшие пальцы.

– Что-нибудь еще?

– А чего еще надо?! – удивился Анри. – Дрыхнет барышня себе в карете, подсвистывает да подхрапывает. Ах да… забыл… кожа у нее розовенькой стала, прям как у поросенка…

– Странно, – послышалось из сферы. – А я то, признаться, думал, померла уже твоя баронесса.

– А это еще с чего?!

– А с того! – выкрикнул почему-то разозлившийся маг. – Не знаю я ее болезни и, как лечить ее, понять не могу! Любая зараза следы в организме оставляет, тельца маленькие, которые хворь эту и вызывают, а у девки твоей все чисто, нет инфекции, нету!

– Но ведь зелья твои помогли.

– Вот это-то как раз и странно. – Маг замолчал, а потом вдруг с надеждой в голосе спросил: – Ты ей сам чего-нибудь не давал, зелья какого-нибудь или настоя? Припомни, пожалуйста…

Фламер не поверил своим ушам, в последний раз он слышал из уст мага слово «пожалуйста» лет десять назад, если не более.

– Без твоего ведома? Да ты что? – ответил Анри, тем самым весьма огорчив собеседника. – И вообще, чего ты разнервничался? Подействовали препараты и хорошо.

– Да не могли они подействовать, дурья башка, нечему там действовать было. – Устав надрывать горло криком, Мартин перешел на вкрадчивый шепот: – Эликсир под номером четыре – сильное обезболивающее, а седьмой – удалитель запахов. Попадая в организм, он подавляет, блокирует вредные флюиды и не более…

– То есть… – начал соображать плохо разбирающийся в медицинских вопросах Анри.

– Если у тебя голова болит, то, сколько руки ни мой, голова у тебя болеть не перестанет, – объяснил на доходчивом примере Мартин. – Красавица твоя или сама выздоравливает, или… ее кто-то другой лечит.

– Совсем свихнулся, старая пробирка! – Теперь на крик перешел уже Анри. – Ты что думаешь, я ее на всеобщее обозрение выставил?! Нате, люди добрые, полюбуйтесь, какая зараза бывает, это не какая-то вшивая чума, не обычная холера, вы такой пакости еще не видели, такой гнилью еще не болели!

– Орать прекрати! – зло прошипел голос из сферы, и как только Анри замолчал, стал мягким и спокойным. – Я не об этом. Представь, а вдруг ее болезнь как-то связана с нашим делом, вдруг это проделки Мадериуса? Старый плут мог ведь что-то и утаить, да и пропал он…

Анри быстро положил ладонь на сферу, прервав связь. У старого солдата появилось нехорошее чувство. Рядом кто-то был, кто-то подслушивал их разговор. Резким прыжком Анри подскочил к куче с мусором и выдернул воткнутый в нее меч. Ничего не произошло. Затравленно и настороженно, как зверь, почувствовавший раздражающий ноздри запах врага, Фламер огляделся по сторонам, среди обломков камней и изуродованных стен не было ни души, но в воздухе что-то витало, как будто рядом находился человек-невидимка или очень опытный охотник, умело маскирующий свое присутствие.

Простояв неподвижно более трех минут, Анри наконец-то решился опустить меч. Необъяснимое ощущение чужого присутствия куда-то ушло, растворилось как дым, а вместо него послышался чей-то шепот и едва уловимый звук крошащейся под ногой штукатурки. Это был кто-то другой, менее ловкий и спугнувший первого посетителя. Анри стоял, не шевелясь, и вслушивался. Старик знал, что любое его резкое движение или внезапное изменение позы могут спугнуть подкрадывающегося врага, точнее врагов, поскольку, судя по месту возникновения шумов, незваных посетителей было пятеро или шестеро.

Первый противник напал со спины, он выпрыгнул из темноты и высоко занес руку, чтобы вонзить острое жало кинжала в шею жертвы чуть повыше ключицы. Анри не стал разворачиваться и пускать в ход тяжелый меч. На случай подобных нападений у старика был другой, много раз опробованный на практике прием. Сильный удар локтя, выброшенного назад, пришелся точно по переносице нападавшего. Мужчина не успел даже вскрикнуть от боли, он отлетел на пять шагов и, ударившись затылком о стену, потерял сознание. Его компаньоны напали одновременно, зловещие тени отделились от стен и набросились на окруженную жертву. Раздались звуки разрезающих воздух мечей, а в свете горевших на улице костров заблестела сталь.

Уже на десятой секунде боя Анри понял, что ему повезло. Противники были недостаточно опытными, хоть и сносно владели оружием. Тот, кто решил свести с ним счеты, явно поскупился и нанял не тех. Хотя нельзя было исключать и возможность нездорового интереса к его скромной персоне местных банд. Не каждый день в разрушенный город приезжает чудак-одиночка, да еще в хорошей карете.

Парировав одним взмахом двуручника сразу три удара, Фламер перешел в наступление: ловко выбросил вперед левую руку и выбил ладонью меч у четвертого бандита. Молодой парень не понял, как лишился оружия, и застыл, удивленно моргая большими глазищами. Потом до него все-таки дошло, что стоять посреди кипевшего боя, разведя руки и разинув рот, не самое лучшее решение. Он отпрыгнул в сторону и зашарил по земле в поисках утерянного оружия.

Тем временем Анри успешно зажал в угол сразу троих бандитов. Смертоносные и на удивление быстрые круги тяжелого двуручного меча не давали убийцам возможности выбраться из западни стен. Они мешали друг другу, спотыкались о хлам под ногами, поочередно нападали и поднимались, комично скользя на обломках и судорожно хватаясь руками за штаны товарищей.

«Таких идиотов убивать даже жалко! – думал Анри, продолжая наступать. – Выпороть бы мерзавцев, да так без штанов, с красными задницами в город и отпустить, но нельзя… Мне нельзя оставлять свидетелей, тем более здесь и сейчас!» Прошедшее вскользь, как будто случайно, острие меча вспороло шею первой из загнанных в угол крыс. Резко отклонившись от удара в спину все-таки нашедшего свой меч юнца, Анри небрежно отпихнул его потерявшее равновесие тело в сторону и полоснул вдогонку мечом чуть пониже затылка.

И тут, когда врагов осталось всего двое, провидение сыграло со старым солдатом злую шутку. Сделав шаг вперед, Анри поскользнулся и упал, выронив от неожиданности меч. Подняться он не успел, обрадованные неудачей противника убийцы тут же набросились на него. Перед глазами Анри появилась оскалившаяся физиономия бандита и быстро приближающееся к его голове лезвие меча. Но в самый последний миг перед тем, как воина должна была постигнуть позорная смерть в куче отбросов, что-то произошло. В воздухе раздался свист, и меч, вместо того чтобы опуститься вниз, полетел к потолку, а кисть растерянно таращившегося бандита изогнулась гусиной шейкой. Через секунду где-то за спиной пытавшегося подняться Анри послышался шум падения тела. Бандит с переломанным запястьем пытался бежать, но вдруг упал, широко, как птица, раскинув на лету руки.

Анри обернулся. Шагах в четырех за его спиной стоял эльф, командир той самой троицы, с которой он дрался в Торалисе. В руке у широко улыбающегося спасителя был длинный кнут, а во второй блестело лезвие метательного ножа.

– Я один, хочу говорить, – произнес Мансоро, мгновенно стирая с лица злорадную ухмылку и пряча нож в складки плаща.

Графская карета ехала впереди на расстоянии семидесяти – восьмидесяти шагов. Сейчас, спустя несколько часов после беседы, Совер уже не казался гному отпетым мерзавцем. По крайней мере, сменив дорогой костюм на поношенное одеяние разорившегося провинциального дворянина, его сиятельство оставил барские замашки и не гнушался тяжелой работы. Совер сам управлял каретой, в которой лежал его раненый друг, а не заставлял трястись на козлах больного Нивела или кого-то еще из компании не оправившихся после штурма замка авантюристов. Возницей он был никудышным, экипаж петлял по размытой дороге, как маркитанская лодка вокруг флагманского фрегата, но надо было отдать графу должное: на обочину он не съезжал и не переворачивался.

Они уже несколько часов тащились по пустынной местности, на которой не было ни пресловутых мятежников, ни солдат легендарного пехотного полка. Правил лошадьми Артур, Пархавиэль сидел рядом на козлах и во время вяло текущей беседы на тему: «Как нам побыстрее избавиться от навязчивой благосклонности графа?», как-тоеще умудрялся рассматривать унылый военный пейзаж и думать о своем, о том, как найти друга в чужом городе и как продолжить поиски, если им с Артуром не удастся избавиться от нового работодателя. Флейта сильно изменилась: стала жестче, замкнутее и злее. Сначала Пархавиэль перестал ей доверять, а теперь уже не воспринимал всерьез, как человека, у которого полностью отсутствуют уважение к другим и собственное мнение. На Нивела тоже нельзя было положиться, он был всего лишь ребенком, к тому же с извращенными, чрезвычайно наивными представлениями о жизни.

«Байки это все, глупости, – пришел к выводу Зингершульцо, в очередной раз прокручивая в голове тогдашний разговор у костра с пиратом. – Почудилось Артуру, небось хотел дверь запереть да позабыл, а потом, в суматохе, позабыл, что позабыл… Вот и несет какую-то ахинею насчет хождения через стены. Он бы еще парнишке пару невидимых крыльев приделал бы да по воздуху летать научил!»

Утверждать, что Артур сумасшедший, Пархавиэль не мог. Наоборот, чем дольше он общался с бывшим пиратом, тем больше тот ему нравился. В нем чувствовалась сила, решительность, рассудительность, наличие понятий о чести и многие другие качества, изменившие представление гнома о «лысом бандюге» настолько, что он стал считать Артура своим полноценным боевым товарищем. Этого высокого звания не удостаивался еще ни один человек, даже те, с кем Пархавиэлю пришлось бок о бок сражаться в Альмире.

Разговор о побеге от графа зашел на четвертый круг. Как заговорщики ни прикидывали, а отделаться от службы у Совера им не представлялось возможным, по крайней мере до пересечения границы с Вакьяной. Только у Совера было разрешение на въезд, а без этой бумажки четверых путешественников повесил бы первый же патруль.

– Нисс на побережье самом находится, до него от границы два дня пути. Думаю, именно в это время и стоит бежать, – в который раз повторял Артур, видимо, не до конца уверенный в правильности принятого решения. – До того, как покинем Мурьесу, трепыхаться бессмысленно, а в самом Ниссе уже поздно будет. Если управитель провинции на стороне Лоранто, то за нами весь гарнизон в погоню отправится.

– Ты прав, – кивнул Зингершульцо и в задумчивости зачесал свалявшуюся комками бороду, – если, конечно, нас на границе эскорт поджидать не будет.

– Не думаю, что нас встречать будут. Совер специально без слуг поехал, чтобы шума не поднимать. Помпезная встреча с фанфарами да салютами не в его интересах. Нет, эскорта точно не будет!

– Послушай, а чего ты от счастья своего бежишь? – вдруг спросил гном. – Я-то понятно, у меня дела важные в Ниссе есть, да и на потом планы имеются. Мне служба у графчика, как псу кость поперек горла. А тебе-то, горемыке неприкаянному, чего от хорошего места бежать?

– Есть причины, – отделался дежурным ответом Артур, равнозначным: «Не суй свой нос не в свое дело!», но потом передумал и стал объяснять: – Понимаешь, Парх, я без обиняков скажу, прямо! Вы с Нивелом люди вольные, а у нас с Флейтой обязательства перед одним человеком имеются. Дело такое, что… Ну, в общем, одним возвратом аванса не отделаешься, да и графское предложение-то не очень… слишком опасное. Жизнь таких людей, как Совер, постоянно висит на волоске. Его слуги и компаньоны – разменные монеты, мелочь, которой он от собственной судьбы откупается. Мы получим власть, но не время, чтобы ею насладиться. Мы будем обеспеченными, но не богатыми и без перспектив на будущее. Те, кто влезает в одну авантюру задругой, очень сильно рискуют. Они живут в страхе, что однажды от них отвернется удача, и в конце концов такой момент наступает. Это не армия, в богатом словарном запасе нашего «господина» нет желанных моему сердцу слов «отставка» и «обеспеченная старость».

– В общем и целом понятно, – кивнул гном, – хотя краски сгущать ты мастак. При желании даже из тюрьмы драпануть можно, не то что от… – Пархавиэль многозначительно кивнул в сторону едущей впереди кареты.

– А что тюрьма? Тюрьма только стены да куча скучающих балбесов внутри, – усмехнулся пират, видимо, когда-то часто посещавший казенные гостиницы.

Внезапно Совер натянул поводья, его карета стала съезжать на обочину и останавливаться. Граф что-то увидел, но ни Артур, ни Пархавиэль еще ничего не заметили. Вокруг простирались лишь бескрайние просторы равнин, а впереди виднелась узкая полоска леса.

– Что скажете, господа? – спросил граф, кивая головой в сторону кромки леса.

– А что тут скажешь, граф? – удивился Артур. – Дорога к лесу сворачивает, возле опушки воронье кружит, значит, пожива есть. Тем, кто до нас ехал, не повезло, но сейчас наверняка разбойников в лесу уже нет. Они же не дураки, чтобы новую жертву возле трупа старой караулить, да и запашок там, наверное, не из приятных. Если хотите, можем в поле свернуть, но…

– Ни в коем случае, – усмехнулся граф и, подстегнув лошадей, направил карету точно к месту недавней трагедии.

Вид местности, на которой примерно сутки назад разыгралось сражение, не вызвал ничего, кроме отвращения и спазмов желудка. Истерзанные, недоклеванные падальщиками тела были хаотично разбросаны по полю. У всех членов компании возникло желание побыстрее проехать этот участок дороги, но граф Карвол не ведал, что такое брезгливость.

«Наверное, носы у благородных по-другому устроены», – пришел к выводу Пархавиэль, разинув рот наблюдавший, как Совер заехал в самую середину лежбища мертвых тел, спрыгнул на землю и стал увлеченно копошиться среди туш окоченевшего мяса.

– Сюда, все сюда, быстрей! – закричал граф и замахал рукой, призывая спутников присоединиться к его безумию.

Молча переглянувшись, Артур с Пархавиэлем слезли с козел и нехотя направились к командиру. Не менее загорелась энтузиазмом копошиться среди залежалой мертвечины и Флейта, но вылезла из кареты и, закрывая нос ладонью, направилась на прогулку по полю.

– А где паренек? – нахмурил брови граф. – Я же сказал все, это значит все, без исключений!

– Оставьте мальчонку в покое, ваше сиятельство, ему и так плохо, а тут еще эта мерзость! – не отрывая ладони от носа и рта, произнесла Флейта, косясь на недоеденные падальщиками тела.

– Ладно, воспитанием брезгливых неженок потом займусь, – согласился Совер. – Что скажете, господа? Не приметили ли вы, случаем, чего особенного?

– А чего тут особенного? Бойня была крупной. Судя по одеждам убитых и вон по тому холмику, – Артур показал рукой на гору свежевырытой земли у обочины, – победители похоронили своих, а чужаков на корм птичкам оставили. Странно лишь то, что конный отряд напал на тех, кто был в лесу, а не наоборот, как это обычно бывает.

– Точно, но не совсем, – хитро прищурясь заявил Совер. – Есть еще наблюдения?

– Доспехи, – вставил слово гном, – доспехи у них не самодельные, но и не трофейные, не имперские, а вот плащи…

– Браво, господин гном, точно подмечено. Это кольберцы, притом маскировавшиеся под имперский конный отряд. А вот напали они не на засаду в лесу, а на едущую по дороге карету, притом в сопровождении довольно большого конвоя. Уже потом из леса кто-то на помощь пришел, возможно, случайно, – торжественно заявил Совер и, от души рассмеявшись при виде перекошенных от удивления лиц, стал объяснять: – Вон тот бугорок, едва выступающий из-под грязи, брошенные хомут и упряжь. А вот это я нашел буквально в паре шагов отсюда.

Совер протянул слугам два лоскута материи, настолько запачканных, что их первоначального цвета определить было уже невозможно. Приняла «дары» графа Флейта, которая тут же принялась ощупывать материю и чуть не попробовала ее на язык.

– Вот этот, – Флейта вернула графу лоскут, что побольше, – от форменного плаща, но не имперского… цвет не тот, да и материал хуже… А второй, похоже, обрывок или простыни, или подушки.

– Совершенно верно. – Граф одарил девушку приветливой улыбкой и незамедлительно выбросил лоскуты. – Карета была только одна, в ней ехала дама. Мурьесская знать уже давно не путешествует по стране, по замкам отсиживается. К тому же цвета одежд слуг не те, у местных преобладают или серый, или зеленый. Итак, дамочка была не из местных, а значит, ехала по какому-то важному делу. Возможно, это была баронесса Лиор, которая, по словам графа Гилиона, проявляла весьма живой интерес к манускрипту. Карета после боя поехала дальше, к Гарвату, нам нужно ее догнать и немедленно! Живей по местам и держитесь крепче, придется гнать лошадей!

Совер отдал приказ и через миг уже оказался на козлах.

– Воевать с женщиной? – презрительно поморщился Пархавиэль.

– Не дури, – одернул его Артур, – если женщина берется за мужскую работу, то это уже не женщина, а черт знает что. Вон взгляни на Флейту, много ты женского в ней находишь?

Воровка услышала эти слова, хотя была уже внутри кареты. Злость и боль пронзили девичье сердце насквозь. Флейта разозлилась, но потом вдруг необычайно быстро простила обиду. Она сама была виновата в том, что ее не воспринимали как женщину. Нельзя совместить несовместимое и объять необъятное. Или ты зарабатываешь на хлеб, работая мечом, или обустраиваешь жизнь, кокетливо строя глазки. У большинства женщин в мире был выбор, у нее – нет. Полученные еще в юности увечья перечеркнули крест-накрест возможность удачно выйти замуж и толкнули ее на скользкую стезю опасных авантюр.

«Винить кого-то бессмысленно, а вспоминать лишний раз о своем уродстве горько», – тяжело вздохнула Флейта и, закрыв глаза, попыталась заснуть. Попавшая в плен горьких переживаний девушка не заметила, что Нивела в карете не было, хотя до остановки он мирно посапывал на соседнем сиденье.

– Вообще-то охотник с добычей редко когда разговаривают. Интересы у них разные, да и положение… – произнес Фламер, смотря исподлобья на неподвижно застывшего в вальяжной позе Мансоро.

Его положение действительно было плохим: Анри устал, да и меч куда-то задевался. Быстро отыскать его в темноте среди куч хлама и нескольких мертвых тел было невозможно.

– Интересно, а кого же ты считаешь охотником: себя или меня?

– А разве возможны два мнения? Я с голыми руками, ты вооружен.

– Да полно тебе, – рассмеялся эльф. – Какое это оружие? Так, хлыст, средство управления лошадьми и усмирения негодяев. Кроме того, я же не мешаю тебе опуститься на колени и поискать свой грозный двуручник.

– Сбылась заветная мечта древнего народа, человек ползает перед ними на коленях, – проворчал Анри, все-таки воспользовавшись предложением.

– А ты чего хотел? Мало того что я жизнь тебе спас, так еще и мусор за тебя ворошить должен? Нет уж, увольте, милостивый государь, я не любитель острых ощущений! – Мансоро картинно поморщился. Запах, исходивший от зловонных куч, был не из приятных. – Кстати, можешь меня не благодарить. Я признателен тебе за то, что ты не убил Карвабиэля.

– Того рыжего? – поинтересовался Анри, не отвлекаясь от своего занятия.

– Того рыжего, – кивнул головой Мансоро. – Однако времени мало, давай не будем тратить его впустую и совместим приятное с полезным. Разговор ведь поискам не помеха.

– Только что ты считаешь приятным, а что полезным: копошение в отбросах или болтовню?

– В зависимости от обстоятельств, – ушел от ответа Намбиниэль и тут же задал Анри свой вопрос: – Тебя ведь на охоту за нами проныра Мадериус послал, не так ли?

– Не слышал о таком, – весьма убедительно соврал Анри, бережно стряхивая грязь с обнаруженной пропажи.

– Жаль, – покачал головой эльф. – Если бы твой ответ вдруг стал бы другим, то мы смогли бы помочь друг другу, найти точки соприкосновения, вместе выбраться из беды.

– Какой еще беды, какие еще точки, чудо остроухое?! – не выдержал Фламер, искренне ненавидящий тех, кто привык петлять языком, а не говорить четко и прямо. – Коль есть чего сказать, говори! А нет, так…

– …так ты меня убьешь? – закончил фразу эльф и вдруг рассмеялся. – Хотя нет, забыл, ты же не привык выполнять работу на треть. Кстати, почему? Откуда такие странные принципы?

– Пшла вон, эльфийская зануда, мертвого заболтаешь, утомил! – огрызнулся Анри и, развернувшись спиной, побрел к карете.

– Тебя послал Убий Мадериус, – уверенно произнес ему вслед Мансоро, отбросив насмешливый тон и мгновенно став серьезным. – Заданий было два: убить нас и найти манускрипт. Именно поэтому ты и пощадил Карвабиэля. Ты побоялся, что, потеряв друга, мы затаимся на время, а потом, через год или два, поквитаемся с Убием. Только из-за манускрипта ты присоединился к отряду баронессы и только из-за него возишься с безнадежно больной. Ты надеешься, что, придя в сознание, Лиор расскажет тебе, как найти похитителя. Ты хочешь забрать «Деминоторес» себе.

– Хватит воздух сотрясать! – грубо перебил Анри речь эльфа. – Раз догадался обо всем, так молодец, что дальше?! Что делать теперь собираешься: убить меня или перекупить?! Предупреждаю сразу: первое – трудно, второе – невозможно!

– Нет, есть еще и третий вариант, – закачал головой Мансоро. – Работодатель тебя обманул, как, впрочем, и нас. Этих парней… – эльф указал рукой на одно из валявшихся на земле бездыханных тел, – …я еще у костров приметил и очень удивился, что они здесь делают, поскольку они не местные, не мурьесцы, а члены Гильдии торговых охранников Барката, города, где Убий живет.

– Жил, – поправил Анри эльфа, решив сыграть почти в открытую и поделиться с собеседником свежей информацией. – Поднадзорный маг Убий Мадериус недавно бесследно пропал. Никто не знает куда, даже разведка…

– Интересно, – прошептал Мансоро, явно пораженный таким поворотом событий.

– Утомил ты меня, остроухий, болтовней умучил, но, может, оно и к лучшему, проще будет, – произнес со вздохом Анри. – Да, я действительно ищу манускрипт и должен перебить вашу дружную троицу. Пока «Деминоторес» в чужих руках, можете дышать свободно, не до вас мне пока… хотя… – Анри призадумался, быстро просчитывая в голове возможные последствия того, что сейчас собирался сказать, а потом сделать. – Раз Мадериус повел себя, как свинья, вторая часть моей с ним сделки отменяется. Сезон охоты на эльфов закрыт, можешь не беспокоиться, только под ногами не мешайтесь, затопчу ненароком!

– А ты, однако, самоуверен. Что ж, это неплохо. – Холодный разум Намбиниэля принципиально не замечал нанесенных оскорблений. Главное было достичь цели, а слова, это только слова, бессмысленное сотрясание воздуха. – Еще вчера мы хотели найти манускрипт и создать Деминоторес, но сегодня ситуация изменилась, не спрашивай почему. Мы хотим его найти и уничтожить, чтоб никто и никогда не смог…

– Я понял, ты испугался последствий, – уверенно заявил Анри, глядя собеседнику прямо в глаза.

– Да, испугался, – кивнул эльф, – поэтому и предлагаю тебе присоединиться к нам. Ведь тебе до свитка дела нет, его уничтожение не противоречит твоим интересам, а оплатить твои услуги мы в состоянии. Да и баронесса будет явно не против. Она ведь поехала в Нисс именно с этой целью. Великой Империи не нужны знания, ей и так хорошо.

– Сколько времени на раздумье даешь? – спросил Анри, надеясь посоветоваться с Мартином и вместе с магом принять решение в свете последней перестановки сил.

– До восхода мы будем ждать у костров на площади возле ворот, потом уходим, – ответил Мансоро и потом, уже повернувшись спиной, добавил: – Кстати, если решишься принять мое предложение, то советую позабыть некоторые опасные для здоровья слова, например: «челобрек» или «остроухий». Как бы чего нехорошего ненароком не вышло!

История 11 В стране цветов и моря

Анри боялся этого момента, но знал, что он вскоре непременно должен был наступить. Состояние здоровья баронессы улучшилось, болезнь отступала, оставляя, как разбитая армия, одну позицию за другой. Когда их маленький отряд пересек границу Вакьяны, от болячек на коже не осталось и следа. Температура, слезливость, сердцебиение и другие показатели тоже постепенно приходили в норму. А когда они уже въехали в Нисс, Карина походила на утомившуюся и поэтому заснувшую в дороге странницу, и никак не на больную, чья жизнь буквально несколько дней назад висела на волоске.

Однако если нет худа без добра, то и добро не обходится без худа! Фламер не знал, как среагирует избалованная деньгами и властью интриганка, проснувшись не в роскошном салоне своей кареты, а в постели более чем скромного гостиничного номера да еще в обществе его и троих эльфов, которые до недавнего времени были их общими врагами. Даже самая умная и рассудительная женщина может повести себя в такой ситуации неадекватно: начать кричать, звать на помощь, вместо того чтобы спокойно разобраться что к чему. Неуместного вмешательства благородных заступников Анри не боялся, а вот визга терпеть не мог. К тому же сама только мысль, что ему придется применить грубую физическую силу и затыкать бьющейся в истерике даме рот, заставляла старого солдата содрогнуться и всерьез призадуматься над перепоручением этой ответственной миссии кому-нибудь из эльфов. С этой нелегкой задачей могли справиться или подозрительно косившаяся на него всю дорогу Джер, или Мансоро, эльф расчетливый и неэмоциональный, который был выше обычных мужских комплексов и не делил людей по половому признаку, по крайней мере тех, с кем ему приходилось иметь дела.

И вот этот ужасный момент настал, настал поздно вечером, когда в большой комнате портовой гостиницы он находился один, не считая самой спящей красавицы. Эльфы с утра ушли расспрашивать моряков идо сих пор не вернулись.

Огарок свечи медленно догорал на столе среди завалов грязной посуды. Обнаженный по пояс великан штопал штаны на коленке и не помышлял о других ратных подвигах, кроме победы над непослушной, выскальзывающей из рук иголкой и вертлявой ниткой, пытавшейся, как змея, обвить его большой палец и избежать капкана игольного ушка.

За спиной послышался шорох, рука Анри по привычке потянулась к лежащему рядом мечу, но тут же замерла. Великан понял, что, а точнее кто был источником звука. Анри быстро обернулся. Пришедшая в себя баронесса вопреки его страхам и не помышляла кричать, она вжалась в угол кровати, пытаясь прикрыть свою наготу тонким, местами просвечивающим одеялом, и испуганно таращилась на его мускулистую, покрытую шрамами спину.

Анри представлял, какие мысли блуждали в голове Карины, и, чтобы не напугать женщину еще больше, сделал вид, что не заметил ее воскрешения. Потянулись минуты напряженного ожидания. Анри чувствовал на своей спине взгляд напуганной девушки, но так и не находил подходящих слов, чтобы начать разговор не с душераздирающего, визгливого крика своего оппонента. Наконец момент кризиса миновал, глаза оставили голую спину в покое и забегали по комнате, оценивая обстановку. – Доброе утро, баронесса, точнее ночь! Рад, что пришли в себя. Случайно, не поможете с ниткой? Совсем умаяла меня окаянная, еще ни разу в жизни такого упрямого противника не попадалось! – Где я? – прошептала баронесса, затравленно озираясь по сторонам и продолжая терзать длинными ногтями лоскутное одеяло.

– В Ниссе, сударыня, в Ниссе, там, куда так хотели попасть, – произнес Анри, дружелюбно улыбаясь и все еще остерегаясь делать резкие движения. – Кстати, не рвите одеяло, хозяин гостиницы изрядная сволочь, и другого явно не принесет.

– Сонберс, позови Сонберса… немедленно! Баронесса приходила в себя, в ее голосе начали появляться командные нотки, а значит, фаза неуемных истерик безвозвратно миновала. Анри облегченно вздохнул. Собеседница была уже вменяемой, и можно было говорить нормально, без опасений, что тебя залягают ногами, попутно кусая и царапая лицо.

– Ваш Сонберс, баронесса, оказался еще большей скотиной, чем хозяин этого гнилого сарая, именуемого постоялым двором. Он бросил вас на дороге в Мурьесе и поспешил вернуться в Торалис. Правда, у него все-таки было смягчающее обстоятельство. Тогда вы мало чем отличались от трупа, притом весьма отвратного. Вы сами-то хоть что-нибудь помните?

– Почему я голая, где мое платье?! – вместо ответа задала встречный вопрос баронесса, грозно сверкая глазами и гипнотизируя Анри видом божественно красивых плеч, соблазнительно торчащих из-под одеяла.

– Ваше платье, извольте. Я специально сохранил его для этого случая. – Анри быстро встал со скамьи и направился в дальний угол комнаты.

Как только великан открыл старый комод, комната наполнилась тошнотворным запахом, а через миг на пол перед кроватью с чмоканьем шлепнулась большая серо-желтая тряпка, покрытая сверху зеленовато-коричневыми разводами, намертво прилипшими кусками отвердевших болячек и омерзительной, желеобразной слизью.

– Вот оно, ваше платье, сударыня, – произнес Анри, все еще опасавшийся делать резкие движения и подходить близко к постели больной. – Наглядное доказательство моих слов, не правда ли?

Лиор с ужасом взирала на тряпку, а потом, все-таки признав в ней свое дорожное платье, быстро замахала руками.

– Убери эту гадость поскорей! – взмолилась баронесса, вдруг перестав жестикулировать и крепко зажав обеими ладонями рот.

Анри послушно поддел липкое платье кончиком метлы и отправил его обратно в комод. Демонстрация возымела надлежащий эффект, по крайней мере огульных обвинений, что он воспользовался беспомощностью красавицы, удалось избежать.

– Карина, ты помнишь меня? – спросил Анри, садясь на край кровати и удачно компенсируя переход на «ты» преданным взглядом и нежностью в голосе.

Девушка кивнула, а на последующий вопрос: «Помнишь ли, что произошло?» отрицательно замотала головой. Потом ее руки схватились за одеяло и на миг приподняли его над кроватью. Баронесса быстро осмотрела свое тело, стеснительно загородившись от Анри.

– Не сомневайся, все на месте и все уже позади, ты поборола болезнь, – усмехнулся солдат, несказанно обрадованный: то, чего он так боялся в течение нескольких дней, так и не произошло.

«Возвращение» баронессы обошлось без криков и голословных обвинений, заканчивающихся как всегда одной и той же, старой как мир и неимоверно глупой фразой: «Все мужики сволочи!»

Растрепанная голова баронессы снова появилась из-под одеяла. Видимо, удовлетворенная результатом осмотра перепуганная девушка мгновенно превратилась в прежнюю Лиор, в хищницу, готовящуюся к охоте.

– Расскажи мне, что произошло, но только удержись от ненужных деталей. – Карина с отвращением покосилась на зловещий комод. – Я помню, как мы выехали из Торалиса, больше ничего!

– Извольте, – пожал плечами Анри и кратко изложил историю их увлекательного путешествия через Мурьесу, естественно, опустив все ненужные детали, в том числе и два сеанса связи с магом Мартином Гентаром.

– Так значит, ты предал меня, перешел на сторону Джабона! – Задыхающаяся от гнева баронесса пронзила добродушное лицо усатого старика испепеляющим взглядом.

– Во-первых, я тебе никогда не служил и денег ни от тебя, ни от Сонберса твоего не видел. Во-вторых, я человек простой, мне до дворцовых заварушек и повстанческих игрищ дела нету, – разъяснил свою жизненную позицию Анри и поднялся с кровати, убегая от рассерженной красавицы, чья злость вызывала у него смех и совершенно иные чувства, нежели продиктованные ситуацией.

– А что в-третьих?! – еле сдерживалась баронесса, даже не подозревавшая, что яростный блеск ее прекрасных глаз и грозное выражение лица действовали на Фламера куда сильнее, чем грациозный танец дюжины обнаженных красавиц.

– Один человек обещал заплатить мне довольно большие деньги за смерть троицы эльфов, – стараясь не смотреть в сторону кровати и ее обитательницы, произнес Анри, – но он предал меня и подослал убийц. Мансоро же, который, кстати, давно вышел из Джабона и отправился на поиски манускрипта исключительно по собственной инициативе, теперь изменил мнение. Он больше не хочет обречь научный бред в форму весьма осязаемого кошмара.

Карина сидела в кровати, наморщив красивый лоб, и пыталась судорожно сообразить, откуда ее подручный узнал о манускрипте. «Вроде я ему не говорила. Так значит, его посвятил в свои планы Мансоро? А может, он знал обо всем с самого начала? И никакой он не отставной лейтенант. На кого же тогда он работает: на Лоранто или на кого-то еще, мне неизвестного?» – плясали мысли в голове красавицы, изо всех сил старавшейся выглядеть по-прежнему спокойной и уверенной в себе.

– Весьма точная формулировка, снимаю шляпу, Анри. Хотя нет, извините, я вообще без шляпы, – послышался певучий голос из темного угла комнаты рядом с порогом.

Фламер и Лиор одновременно повернули головы. Возле входа, облокотившись спинами на стену, стояли трое эльфов, все как один, заложившие руку за руку на груди и с любопытством взиравшие на беседующих.

– Мансоро?! – почему-то удивилась Карина, увидев эльфа, и часто заморгала глазами.

– Да, госпожа Лиор, это именно я и мои верные спутники. – Намбиниэль сделал пару шагов вперед и грациозным прыжком ловко оседлал, как коня, старенький табурет. – Знаешь, что такое парадокс, милая? Это когда двое непримиримых врагов вроде нас с тобой преследуют одну и ту же цель и в итоге заключают союз против кого-то третьего. Возможно, ты мне не поверишь, но и я, и мои друзья по-прежнему хотим найти похищенный «Деминоторес», а затем предать его огню.

– Я тебе не верю, ты лжец, эльф! Ты – ложь по сути своей! – стиснув зубы и оскалившись не хуже лисицы, произнесла баронесса, непременно накинувшаяся бы на врагов с кулаками, если бы не была совершенной голой.

– Да и не нужно тебе ни во что верить, милая, – снисходительно улыбаясь, заявил Мансоро. – Просто в благодарность за то, что чудак Анри спас твою никчемную жизнь, не мельтеши у нас под ногами, тем более что в одиночку тебе партию не разыграть!

– Шутишь, эльф?! Да стоит мне только выбраться из этой чертовой дыры!..

Мансоро с Анри устало переглянулись.

– Карина, не неси чепухи. Ну куда ты побежишь, к кому обратишься?! – с очаровательной улыбкой на лице произнес Намбиниэль. – В местной штаб-квартире разведки тебя никто не знает, а бумажки, личность твою выдающуюся удостоверяющие, господин Варкато с собой прихватил. Позиции Корвия в этой провинции слабенькие, даже если местный конъюнгер тебе и поверит, в чем лично я сильно сомневаюсь, то сделать все равно ничего не сможет.

– Сонберс, мерзавец, – прошипела злящаяся от бессилия Лиор и до хруста в костях сжала изящные кулачки. – Ну, доберусь я до тебя!

– Не доберешься, – заверил Мансоро и, потеряв к даме интерес, обратился к Анри: – Ты узнал о тех двух каретах?

– Они в городе, но где, не знаю. Экипажи продали каким-то проезжим барыгам, теперь концов не найдешь, – ответил Анри и, одарив недоверчиво косящуюся на него Джер шутливым воздушным поцелуем, вернулся за стол.

– Плохо, – пробормотал Мансоро. – Когда в игру вмешиваются неизвестные, то это может кончиться очень-очень плохо…

– У вас-то что новенького, узнали что или просто так под дождем мокли? – поинтересовался Анри, смотря на мокрые одежды.

– Это не дождь, штормит, – поправил компаньона Мансоро, а затем, кивнув на затихшую на кровати Лиор, продолжил: – Сегодня утром рыбацкую шхуну «Феруза» пытался арендовать очень подозрительный тип, но, к счастью, с капитаном в цене не сошелся. Выглядит как гном-переросток, немного картавый. Отправиться хотел к Карвоопольским островам…

– Это не он, – перебила Карина. – Похитителя манускрипта зовут Мивек Фалсо, и выглядит он совсем по-другому.

– Да, действительно, если похититель Мивек, то мы пробегали весь день напрасно. Что это означает, сударыня? Неужели вы решились присоединиться к нашей компании? – выразил всеобщее удивление Мансоро.

– И не надейтесь! – гордо вздернув носик и встряхнув грязными волосами, произнесла баронесса Лиор. – Но я лично хочу убедиться, что «Деминоторес» не попал ни в ваши жадные лапчонки, ни в руки бертокского короля, а то знаю я вас… эльфов!

– Допустим, мы обманываем, и что? – спросила Джер, сделав пару шагов вперед и вызывающе смотря на баронессу. – Ты надеешься нам помешать?

– Не она, а я, – пришел на выручку Карине Анри. – Только попробуйте скрыться с манускриптом, и я раздеру вас на части голыми руками.

Давая весьма грозное обещание, Фламер даже не оторвал взгляда от безжалостно уничтожаемых им запасов съестного.

– Хватит! – прикрикнул на спорщиков Мансоро и стукнул по скамье кулаком. – Еще этого нам для полного счастья не хватало! Второй день в городе, похитителя еще не нашли, за нами слежка, а грызетесь, как бешеные хорьки в клетке! Все, довольно рассиживаться! Анри, Джер, за мной, пройдемся по кабакам! Где-то этот Фалсо да должен ночевать! Карв, остаешься с баронессой, глаз с нее не спускать!

– Послушай! – пыталась возмутиться баронесса, но замолчала под суровым взглядом бывшего противника.

– Карина, давай играть честно. Ты нам не доверяешь, а мы не верим тебе, поэтому для всех будет лучше, если с тобой останется Карвабиэль, а Анри пойдет с нами. Ты не думай, он хоть и рыжий, но тихий, приставать не будет, если, конечно, сама не попросишь!

Мансоро так и не удержался от соблазна изречь напоследок гадость. Обескураженная Лиор открыла было рот, чтобы ответить, но было уже поздно, за Фламером и двумя эльфами громко хлопнула дверь. Она осталась один на один с широко улыбающимся рыжеволосым полуэльфом.

Время в утренний час текло медленно, слишком медленно, чтобы надеяться, что ленивое солнце юга доползет когда-нибудь до зенита. Погода на побережье вообще была своеобразной и не располагала к активным действиям, по крайней мере приезжим было очень трудно привыкнуть к резким перепадам температур: ночью – пробирающий до самых костей холод и стылый ветер; днем – неимоверная жара, от которой вскипает мозг и мгновенно становится багровой кожа. За несколько лет, проведенных на севере, Артур успел отвыкнуть от коварства южного солнца, поэтому теперь и страдал, тщетно пытаясь унять боль обгоревшей кожи на голове при помощи всевозможных народных средств, в том числе и излюбленного деликатеса котов, сметаны. Волдырей на голове пирату удалось избежать, но от боли так просто было не избавиться, ее ему придется терпеть на протяжении двух-трех дней.

Артур сидел перед зеркалом в гостиничном номере и внимательно изучал свое отражение. Маска неровного загара: местами буро-багрового, местами едва розовенького, а кое-где уже сочно коричневого цвета, была не единственным объектом утреннего осмотра. Артур смотрел на себя в зеркале и недовольно хмурил лоб, хоть это и давалось через несусветную боль. Ему была непривычна здешняя погода, не нравилась компания, в которой приходилось путешествовать, в особенности самоуверенный граф и тихоня Нивел, да и от своего лица пират был явно не в восторге. Раны, полученные при защите замка Гифор, превратились в едва заметные рубцы, а ведь прошло всего лишь пять дней, слишком короткий срок для полного исцеления. Он должен был еще ходить с повязкой, а щеголял с непокрытой головой. Вчера, ближе к вечеру, его спутник-гном прекратил жаловаться на раненый бок, к Флейте (вернулся аппетит, а друг Совера, граф Гилион, уже поднялся с постели, чуть ли не ставшей для него смертным одром, и начал делать первые шаги. Что-то было не так; непостижимая разумом сила сопутствовала их безумному начинанию, но это была не удача, а что?

Пират сидел перед зеркалом, смотрел сам себе в глаза и пытался узреть будущее, понять, куда еще заведет их ухабистая колея приключения. Статный стареющий мужчина с обгоревшей головой из волшебного Зазеркалья не начал говорить и даже не подмигнул, но что-то в его облике и взгляде предвещало беду, нелегкое испытание и предстоящие муки, иными словами, полный набор странствующего авантюриста, за исключением чудесного приза в конце.

Они добрались до Гарвата достаточно быстро, но кареты баронессы уже не застали. Местные жители за пару сонитов припомнили, что в городе появлялся какой-то экипаж и что он несколько часов назад снова выехал за городские ворота, но уже в сопровождении троих всадников. У баронессы появились новые сообщники, и это значительно усложняло дело. Путники к тому времени уже изрядно устали, и в случае стычки с охраной имперской агентки им было бы весьма трудно оказаться на должной высоте.

Полдня две кареты мчались почти на предельной скорости. Увлекшись погоней, граф Карвол чуть не загнал лошадей, но уже на границе с Вакьяной им почти удалось догнать экипаж. Почти, потому что преследуемые разрушили за собой мост через реку. А потом, когда им впятером все-таки удалось починить переправу, о погоне можно было уже забыть. От границы в Нисс вело несколько дорог, на той, которую избрали они, экипажа баронессы не было.

В процветающем портовом городе их встретили не только чудесные пейзажи, завораживающий взгляд вид необъятной глади моря и покачивающихся на рейде величественных кораблей, вокруг которых сновали рыбацкие суда с торговыми шхунами; не только неповторимый колорит пестрой, шумной и даже в чем-то безумной приморской жизни, но и весьма теплый прием во дворце герцога-управителя. Когда едущая впереди карета завернула в богатый квартал города, Артур с Пархавиэлем удивленно переглянулись. Они подумали, что Совер легкомысленно позабыл, что путешествует инкогнито, и были искренне убеждены, что через несколько шагов, осознав свою ошибку, благородный возница поспешно завернет лошадей. Однако этого не произошло, Совер как ни в чем не бывало ехал вперед, притом направляя лошадей не куда-нибудь, а к дворцу герцога.

У ворот возникла небольшая заминка. Разморенным жарким солнцем стражникам не хотелось уходить с поста за офицером, которому одетый вызывающе просто Совер собирался показать проездные документы. Препирательство служивого люда, как и ожидалось, закончилось зуботычинами, ради щедрой раздачи которых Соверу все же пришлось покинуть козлы. Увидев избиение своих подчиненных, дежурный офицер прибежал сам, великодушно соизволив сэкономить переодетому графу время.

Их пропустили, граф вошел во дворец, оставив спутников во дворе изнывать под лучами палящего солнца. Полчаса ожиданий протянулись, как вечность, но затем юг открыл перед ними свои гостеприимные объятия: лучшая гостиница города, лучшая еда и выпивка, лебезящая прислуга, личная охрана и прекрасный экипаж вместо пришедших в негодность развалюх, и многие другие удобства, притом совершенно бесплатно. Нельзя было не признать, что герцога Лоранто и его высокородных вассалов в Вакьяне очень-очень любили.

Во второй половине дня компания путешественников разбежалась. Совер остался во дворце, предварительно оповестив, что они начнут поиски с завтрашнего утра. В апартаментах, предоставленных графу Гилиону, постоянно находилось не менее трех лекарей и десятка их суетливых слуг. Пархавиэль отправился в порт разыскивать своего друга-гнома. Флейта силой потащила хворого Нивела на берег, уверяя, что свежий морской ветер, жгучее солнце и нагретый песок помогут подростку лучше зануд-докторов.

Артур остался один и ни вечером, ни ночью не выходил из гостиницы. Усталость с дороги и обгоревшая кожа на лысой макушке были не единственными причинами его непонятного остальным затворничества. Зингершульцо звал его с собой, но Артур деликатно отказался. Вдруг оживившая, резко подобревшая и переставшая быть озлобленной злюкой Флейта настойчиво тянула пирата за рукав, но он все же остался в номере.

Артур боялся; боялся потревожить призраков прошлого, витавших между стен постаревших домов и изменившихся порою до неузнаваемости улиц; боялся, что когда он вступит ногою на знакомую мостовую и пройдется по местам, где прошла его бурная молодость, разрушится любимый мир, чудесная сказка о прошлом умрет, безжалостный мозг сотрет из памяти дорогие сердцу образы и заменит их сегодняшними, ничего не значившими для него картинками. А он не хотел, не хотел забывать былые дни и лица прежних друзей, с которыми когда-то давно плавал под единственным в мире вольным черным флагом.

Противная муха, уже минут пять надоедавшая Лиор своим жужжанием, не завершила очередной круг над грязной миской и замерла в полете, оставшись, как ни странно, висеть в воздухе, а не свалившись вниз, в лужицу остывшего жира. Пламя свечи вдруг перестало мерцать, шум волн, разбивающихся о скалистый берег, внезапно превратился в монотонный гул, нескончаемо затянувшийся на одной ноте. Мир остановился, время перестало идти, и только Карина не погрузилась в эту странную коллективную спячку.

– Эй… как тебя там? Карвабиэль! – шепотом позвала баронесса прикорнувшего за столом полуэльфа.

Парень не поднял головы и даже не обернулся, он так же, как и все предметы в комнате, окаменел. Закутавшись в лоскутное одеяло, Карина ступила босыми ногами на неровный пол, местами грязный, а кое-где и выщербленный с грозно торчащими ввысь щепками. На цыпочках баронесса быстро подбежала к столу и, нагнувшись, посмотрела в лицо сторожившего ее полуэльфа. Карвабиэль оцепенел в тот миг, когда делал вдох. Его ноздри были плотно прижаты, втягивая в нос воздух, а глаза неотрывно смотрели на какую-то точку на стене.

Карине вдруг стало страшно, хотя ничего ужасающего поблизости не было. Пытавшийся найти логичное объяснение происходящему мозг выдвинул предположение, что это всего лишь кошмарный сон, и посоветовал баронессе ущипнуть себя за руку. Лиор прислушалась к гласу рассудка и через миг громко закричала от боли и страха. На коже руки остались глубокие, кровоточащие вмятины от ногтей, острая боль оборвала тонкую нить надежды. Она не спала, этот кошмар происходил наяву, а значит, от него было не отделаться простым открыванием глаз.

Прежде всего девушка решила заручиться чьей-нибудь поддержкой. Лиор легонько дотронулась до руки полуэльфа, а потом изо всех сил затрясла его за плечо. Атлетически сложенный, широкоплечий парень грузно свалился с лавки и застыл в неестественной позе на полу, как будто с укором взирая на девушку широко открытыми, остекленевшими глазами.

Карина бросилась к двери, отперла запор и быстро сбежала вниз по темной лестнице, не издавшей даже едва слышного скрипа. Таверна, находившаяся на первом этаже постоялого двора, была до отказа заполнена людьми, в основном моряками, рыбаками, торговцами рыбой и прочими простолюдинами. Девушка затравленно огляделась по сторонам, пытаясь найти хоть одно живое, не застывшее лицо, но поиски оказались тщетными. Замерли не только посетители, но даже струйки вина, переливаемого из кувшинов в стаканы. Отчаявшись и не видя смысла выбегать босиком на улицу, Карина побрела обратно к постели. Невидимая сила остановила время, и сколько ни бегай кругами, ничего поделать было нельзя.

За недолгое отсутствие в комнате ничего не изменилось. Карвабиэль пребывал на полу в той же несуразной позе и по-прежнему таращился в потолок. Карина легла на кровать и, как в детстве, обхватив обеими руками подушку, закрыла глаза. Она не надеялась заснуть, а потом как ни в чем не бывало проснуться в прежнем, нормальном мире, у девушки просто не было сил смотреть на абсурд, что творился вокруг. Какое-то время баронесса неподвижно лежала, стараясь освободить голову от мыслей, а потом ее стало клонить ко сну. Однако убежать от кошмара не удалось. На лестнице послышались шаги, тяжелые, глухие удары кованых сапог. Дверь бесшумно распахнулась, в темноте дверного проема появилась зловещая фигура в черном плаще с капюшоном.

– Убий?! – выкрикнула удивленная баронесса, когда мужчина скинул на пол промокший плащ и, всего лишь мельком взглянув на бодрствующую обитательницу комнаты, направился к столу.

– Не ори, дура, терпеть не могу визга! – произнес маг, жадно прильнув пересохшими губами к кувшину с вином.

– Мадериус… что… это значит?! – Баронесса непроизвольно сделала круговое движение, обводя комнату руками. – Это ты… ты… натворил?!

– «Творят», милая моя, по неопытности или по глупости, – ответил маг и, допив вино, небрежно швырнул на пол пустой кувшин. – Я же ЭТО сделал, – маг в точности повторил жест баронессы, – сделал совершенно сознательно, как в плане цели, так и в плане способа ее достижения. И заметь, милая, симпатюшная мордашка, все только ради тебя!

Карина вжалась в кровать и беспомощно, с сожалением взирала на меч и кинжалы, торчащие из-за пояса Карвабиэля, которые она не догадалась вовремя достать и до которых ей теперь было никак не добраться. Возле лежащего на полу охранника стоял безумный маг и с выражением неописуемой радости на лице пожирал ее тело бешено вращающимися в орбитах глазами.

– Нет, нет, милая, ты не о том подумала. – Мадериус неожиданно отошел назад и запрыгнул с ногами на табурет, смиренно устроившись на нем на корточках и положив ладони на колени. – Меня не интересуют твои прелести. Они хороши, но я богат, чертовски богат, я могу позволить себе нанять большущий гарем, скупить всех женщин в Империи и даже по двойной, нет, тройной цене!

Последний раз Карина видела поднадзорного мага несколько месяцев назад в Баркате. Тогда он производил впечатление степенного, робкого человека, до смерти запуганного городскими властями, имперской разведкой и священнослужителями. Теперь же перед ней сидел сам черт во плоти – нахальный и безумный…

– Что, изменился я… да? – улыбаясь и подмигивая вытаращенными глазами, спросил Мадериус, как будто прочитав ее мысли. – Ты тоже, сладенькая пышечка, недавно была другой: гадкой, склизкой, противной, как протухшее яйцо или сгнивший огурец…

– Хватит, чего ты хочешь?! – Страх Карины внезапно прошел. Она даже сама удивилась, откуда взялась такая решительность в голосе.

– Чего я хочу?! – закинув голову вверх и, не моргая, уставившись в потолок, спросил Мадериус – спросил, обращаясь не к Лиор, не к самому себе, а к самому Всевышнему. Неизвестно, получил ли маг ответ от небесных сил, но он вдруг прекратил улыбаться и мгновенно превратился в прежнего Убия Мадериуса, обладателя хороших манер и здравомыслящего ученого мужа.

– Видите ли, госпожа баронесса, я могу ответить на ваш вопрос кратко, а могу объяснять часами, но вам все равно всего не понять… умишком не вышли! – Мадериус победоносно улыбнулся и постучал согнутым указательным пальцем по виску. – Ах, как давно я мечтал сказать это кодле тупых имперских ищеек и ханжей святош! Честно признаюсь, я рад, несказанно рад, что мне все-таки выпал этот шанс!

– Зачем ты явился? Чего ты от меня хочешь? – собравшись с силой духа, спросила баронесса и, обмотавшись одеялом, выползла изугла кровати.

– Видишь ли, милая, до меня дошли слухи о твоей ужасной болезни. Я знаю ее истинную причину и хочу, чтобы ты пошла со мной. Больно я тебе не сделаю, правда, вот за другого не поручусь, но это уж как выйдет… врать не буду.

– Так значит, это ты, ты наслал на меня эту заразу?!

В голову слезшего с насеста мага полетел табурет, но он вдруг замер в воздухе, а затем сорвался с места и полетел к противоположной стене, где разбился вдребезги от сильного удара. «Видимо, старый черт приперся не один, он еще и человека-невидимку с собой позвал!» – пронеслось в голове баронессы, медленно опустившейся обратно на кровать.

– Нет, милая, не я, а Оно… Мерзкий звереныш и нас с тобой попортил, и кровопийце Корвию о манускрипте сообщил, – сжав тонкие губы от злости, прошипел маг. – Чтобы я, я… да с разведкой связался?! Нет уж, я не настолько глуп, чтобы голову в петлю совать! Я на помощь твоих дружков не позвал бы, даже если бы разбойники мне горло резать начали! Как ни крути, а себе всегда дороже выходит, с вашим братом снюхиваться!

– Говори по делу, если оно есть, – сквозь ком, застрявший в горле, выдавила Лиор, чувствуя неимоверную слабость и сонливость.

– По делу так по делу, изволь! – безразлично пожав плечами, произнес быстро успокоившийся маг. – Ты ведь за «Деминоторесом» гоняешься, так наверняка знаешь, что в этой бумажонке написано… хоть по-дилетантски., в общих чертах?

В ответ Лиор слегка кивнула головой.

– Мне эльфы из Джабона работу поручили, создать Деминоторес, и дали не настоящую инструкцию, а лишь жалкую эльфийскую переписку, копию… сволочи! – Убий чуть не завыл и, тряся бородой от злости, до крови сжал кулаки. – И я создал, да только Оно… образец… оказалось совсем не тем… Я же ведь все соблюдал, все предосторожности!

Ученый говорил несвязно, как будто бредил, но до Лиор вдруг дошло, что Корвий поручил ей это дело как-то внезапно, даже не дав отдохнуть после предыдущего задания. Не говоря уже о том, что глава имперской разведки не захотел назвать источник, из которого он получил информацию о готовящемся нападении на Библиотеку Торалиса.

– Я думал, Оно немощно и безобидно. Оно должно было умереть, но Оно выжило и сбежало. Оно растрепало о наших планах всем: и Корвию, и Лоранто, и даже бертокскому королю!

– Постой, ты хочешь сказать, что тебе удалось призвать существо из другого мира, и Оно теперь нами играет, стравливает друг с другом?!

Убий вдруг рассмеялся и зашлепал по всему, что попалось ему под ладони: коленям, столу и по собственному лицу.

– Верно, совершенно верно, красавица, – произнес маг, отдышавшись и взяв себя в руки, – но я бы на твоем месте горевал бы совсем о другом!

– О чем же?

– Уркалы призывали Деминоторес из другого мира. Я же создал неизвестно что и неизвестно откуда, но только не то, что хотел. Оно не может существовать здесь, оно разлагается в нашем воздухе, задыхается, медленно загнивает живьем, но Оно нашло, все-таки нашло способ выделять из себя шлаки и передавать эту гниющую субстанцию другим живым существам. Вот, любуйся! – Маг разорвал на себе кафтан. На груди у него были следы от нескольких зарубцевавшихся язв. – Такие украшения наверняка были и у тебя, ноты не помнишь, наверняка этого не помнишь, Ты же ведь сама не смогла бы побороть болезнь, тебе кто-то помог, кто-то сведущий, из нас, из магов! Я создал Его, а это все равно что приготавливать сильнейший яд без перчаток да еще пробовать варево на вкус… Я заболел еще до того, как Оно сбежало, но я нашел, нашел способ нейтрализовать действие вредных веществ, на время… не навсегда… Хотя, с другой стороны, грех жаловаться. Соприкоснувшись с чужеродной материей, я приобрел несколько весьма полезных умений…

У Убия снова начался приступ сумасшествия. Он смеялся, тряс головой и взахлеб, брызгая слюной, рассказывал о том, что научился останавливать время и кое-чему еще, о чем Карине не удалось услышать. Мадериус внезапно замолк и тихо заплакал.

– Так значит, Оно вступило со мной в физический контакт, но когда? – спросила Лиор, когда взор мага вновь стал осмысленным.

– Не знаю, не знаю, но Оно может изменять форму. Оно еще вернется к тебе, я чувствую это! Ему нужен контейнер, сосуд для сброса вредных веществ, такой, как я или ты.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, знаю, но не могу объяснить, – пожал плечами Мадериус. – Ты, Карина, пойдешь со мной. Я подготовил для него ловушку. Оно попадется и расскажет, непременно расскажет, как навсегда избавиться от этих проклятых болячек! – А ты разве не видишь? Я здорова. – Лиор продемонстрировала магу чистую кожу на плечах и обеих руках.

– Кто-то из магов помог тебе, но эффект временный. От этой заразы просто так не отделаешься, болезнь может вернуться в любой момент. – Убий устал уговаривать колеблющуюся баронессу. – Послушай, красавица, меня больше не интересует «Деминоторес», и ты о нем позабудь! Я всего лишь хочу избавиться от болезни и поквитаться с выродком, которого создал вот этими руками. Ты пойдешь со мной, ты будешь приманкой, хочешь ты того или нет!

Мадериус встал с табурета и решительно направился к кровати, собираясь схватить Карину и силой увлечь за собой. Но в этот момент случилось невероятное, время снова пошло. Зависшая в воздухе муха наконец-то спикировала на тарелку, за окном послышалось, как волна разбилась о парапет, а очнувшийся на полу Карвабиэль заморгал глазами и, увидев, что к Лиор пристает какой-то незнакомец, одним прыжком вскочил на ноги. Карвабиэль оглушил мага метким ударом кулака по затылку, поднял его за ворот кафтана и оттащил за дверь, где весьма неделикатно спихнул непрошеного посетителя с лестницы. И только вернувшись обратно в комнату, полуэльф понял, что допустил непростительную ошибку.

– Черт, да это ж Мадериус был! – взвыл Карвабиэль и кинулся к двери.

– Поздно, слишком поздно, – прошептала обессиленная Карина и, закрыв глаза, легла на кровать.

Баронессе Лиор неожиданно стало плохо. На этот раз ее одолела не болезнь, а смертельная усталость. Ей вдруг опостылел весь мир, захотелось покоя и беззаботной жизни в маленьком родовом поместье, затерянном где-то на границе между Виланьезой и Северным Катаром.

Тревожные думы в конце концов оставили в покое пирата. Двойник из Зазеркалья перестал казаться жалким, уставшим, потертым годами стариком. Артур нашел в себе силы встать и покинуть уютную, но уже порядком надоевшую комнату. До назначенного времени встречи отряда оставался час, пират спустился вниз, решив зайти в корчму. Перед тем как объявится Совер, нужно было успеть основательно подкрепиться. Алгоритм поиска похитителя манускрипта был прост – изнурительная беготня по улицам и площадям многолюдного города. Артур чувствовал, что дело предстоит не из легких и наверняка затянется до позднего вечера, а в худшем случае и до раннего утра следующего дня.

Было около половины девятого. Изнеженные аристократы, которые в основном и останавливались в этой гостинице, так рано никогда не встают, поэтому и за резными столами красного дерева, накрытыми изысканными скатертями, сидели всего пара человек. Ни один хозяин респектабельной гостиницы не допустит, чтобы в обеденном зале обслуживался кто-то, кроме проживающих у него приезжих.

«Ревизор из Кархеона, ужасно придирчивый, жить не может без стаканчика-другого в день, но пьет всегда один, тайно, потому что боится, как бы злопыхатели-завистники не распустили о нем слухи. А этот, очкастый, явно начинающий ученый, приехал на побережье собирать ракушки да крабов. Заезжий шулер и брачный аферист в одном лице, приехавший в теплые края обыгрывать беспечных отдыхающих и разбивать сердца ослепительной улыбкой глупым провинциальным девицам, – бегло оценил вошедший в зал Артур собравшийся за завтраком контингент. – Понятно, почему они поднялись с постелей так рано. Хищения, как и уникальные экземпляры морской живности, еще надо найти, да и доверчивые дурачки с табличками на груди по городу не ходят. Искать нужно, охотиться!..»

Артур уже собирался опуститься за стол, как его взгляд случайно заметил знакомый, едва поднимающийся из-за высокой спинки кресла затылок. В дальнем углу зала, развернувшись спиной к присутствующим и лицом к стенке, на которой даже не висело посредственного произведения искусства, восседал его соратник-гном. Пархавиэль Зингершульцо молча хлестал крепленое вино стаканами и, как брезгующий кухней дешевого кабака дворцовый гурман, вяло ковырял в тарелке столовым ножом, изредка отправляя в рот непропорционально малые поглощенному хмелю кусочки еды. За время путешествия Артур успел убедиться, что коренастый гном любил и поесть, и выпить пива, но в пьянстве, равно как и в отсутствии аппетита, его обвинить было нельзя. Заподозрив что-то неладное, Артур отмахнулся от кружащего возле него разносчика блюд и направился к столу, за которым целенаправленно набирался, но пока еще не буйствовал его товарищ. – Компания не помешает? – с приветливой улыбкой на лице произнес Артур, присаживаясь за стол напротив гнома.

– Это как бы я компании не помешал, – после сосредоточенного раздумья изрек уже изрядно захмелевший гном и уставился на пирата мутными, неморгающими глазищами.

Вина Артуру можно было и не заказывать. Для легкой степени опьянения вполне хватило бы винных паров, время от времени клубами вырывающихся из раскрытой пасти гнома и не желающих далеко отлетать от своего создателя.

– Да кто ж тебя заставлял так надираться? Неужто повод достойный был? Так расскажи, а вдруг присоединюсь, не так скучно, как в одиночку, будет.

– Не повод, причина! – важно изрек гном, выставив вверх липкий указательный палец и оттопырив нижнюю губу. – Повод ищешь ты, а причина приходит сама. Она ставит тебя перед свершившимся фактом, загоняет в угол и… и… наливает…

Захмелевший философ на удивление быстро завершил логическую цепочку рассуждений и решил вновь прильнуть к источнику вдохновения, притом на этот раз деловито отставив в сторону стакан и засунув в рот тонкое горлышко хрустального графина. Глотки были жадными, большими, вишневая настойка быстро покидала хрустальный сосуд и с бульканьем переходила в другой, менее изысканный с виду, но зато более объемный.

– И какая же причина тебе так много налила? – поинтересовался Артур, не став дожидаться того упоительного момента, когда явно не рассчитанный на подобные нагрузки шланг, то бишь горло, не справится со стремительным потоком темно-красной жидкости и извергнет ее обратно. В лучшем случае в исходную тару, а в худшем – на его куртку и на стол.

Не отвлекаясь на глупые вопросы, Пархавиэль скрупулезно завершил процесс перегонки и только затем, неизвестно почему отправив опустевший графин в ссылку под стол, ответил:

– Важная, но для меня… то есть она моя, причина эта… она к вам не относится… вам всем на нее…

Запутавшийся ворчун громко потянул носом и, умудрившись как-то найти помутневшим взором расплывающуюся фигуру разносчика, жестом приказал принести то ли два, то ли сразу четыре графина. Пальцы на руке гнома не слушались и загибались по собственному усмотрению. Паренек в белом переднике уже давно кивнул и побежал исполнять приказ, а толстые персты все еще трепыхались в воздухе. Артура осенила догадка, и он заглянул под стол. На полу лежало уже пять или шесть опустевших графинов.

– А вдруг нет, вдруг эта причина и для меня важна? Давай не тяни, дружище, выкладывай! – Усыпив на долю секунды бдительность гнома, пирату удалось выдернуть из его лапищ стакан, в котором на дне все еще плескались остатки вишневой настойки.

По собственному горькому опыту Артур знал, что пьянство гнома зашло в ту стадию, когда желание заполнить до отказа спиртным желудок уже не остановить. На сегодня Пархавиэль безвозвратно выбыл из рядов маленького отряда. Когда же он проспится, то ни за что не признается, что же вызвало это неуемное желание превратить себя в живой бочонок.

– Заговор, – шлепая слюнявыми губами, тихо прошептал гном, – но не тот, в котором мы, как мухи в… этом самом… увязли, а другой… севрюжный!

– Какой, какой? – не удержался от смешка Артур.

– Чё лыбишься?! А может, и ты в нем?! – внезапно взревел гном и саданул по столу здоровенным кулачищем.

Очкастый любитель морской живности от неожиданности испустил протяжный неблагопристойный звук и, раскрасневшись от стыда за свой безобразный поступок, поспешил покинуть обеденную залу.

– Ты кувалдами своими не грохай. Это тебе не трактир, а респектабельное заведение. Будешь бузить, в тюрьму отправят! – припугнул Артур.

– Понял, – кивнул гном. – Морды буду бить потом, когда напьюсь в стельку и в кабак пойду!

Услышав эту браваду от кого-нибудь еще, Артур лишь усмехнулся бы. Засыпающий пьянчужка бодрится, только и всего. Однако Пархавиэль Зингершульцо был из тех стойких бойцов, кто засыпает не «до», а во время драки, и лишь при том условии, что хорошенько получит по голове увесистым кулаком.

– Я не в заговоре. Пират рыбу не ест, это рыба гложет пирата, если он, конечно, утонул. – Разговаривая на одном языке с напившимся соратником, Артур повернул беседу в нужное русло. – Можешь смело выкладывать, я свой!

– Значит, так, – после долгого молчания, кряхтения и сопения произнес Пархавиэль. – Тот свет… ну тот, где мертвецы застольничают и пляшут… решил лишить наш мир севрюги. Во главе мои… – гном сильно стукнул себя в грудь кулаком, – …сородичи. У них на побегушках акхр, ну, черт наш, гномий… он, зараза немытая, рыбешку к их столу с нашего света таскает. Продает ему ее Гиф… Мерзавец, а я ради него!..

Пархавиэль жадно вцепился в один из только что принесенных графинов с вином и так рьяно принялся засовывать его горлышко себе в рот, что Артур испугался за сохранность дорогой посуды.

– Так значит, ты Гифера все-таки нашел, – Артур наконец нащупал нить, ведущую к истинной причине гномьего пьянства, – ну, друга своего, боевого товарища, ради которого из самой Альмиры топал?

Шестой или седьмой по счету графин вина оказал на гнома неожиданное воздействие. Пархавиэль вдруг начал трезветь, по крайней мере сидевшему рядом Артуру так показалось.

– Топал… ох как долго топал… И ради чего, дурак?! – Из глаза Зингершульцо покатилась слеза, а кости крепко стиснутого кулака издали чудовищный хруст. – Вот и нашел я его вчера, прямо на набережной… Только вышел, а он тут как тут, лоток у него крытый, рыбешкой свежей торгует. Он ведь даже не сразу меня признал. «Изменился ты, Парх, – говорит, – поистрепался». Ради него я такой путь оттопал, а он!..

С губ Зингершульцо начали слетать нечленораздельные, рычащие звуки, точнее, это Артур вначале думал, что нечленораздельные, но потом пират все же догадался, что это была махаканская брань. Прорычав и замучив кости своего кулака, гном неожиданно успокоился, Из второго глаза тоже покатилась слеза. Пархавиэль плакал от нервного напряжения и от обиды, умудрившейся поразить сурового крепыша в самое сердце.

– На барке той, что из Альмиры шла, гномов много было. Во время пути они сдружились, еще на корабле что-то вроде общины организовали, а как в Нисс прибыли, так жить вместе начали. – Пархавиэль вздохнул и наконец-то разжал побагровевший кулак. – Живут вместе, делом одним занимаются. Гиф говорил, они несколько шлюпок уже смастерили. Кто рыбачит, кто торгует, а кто ремеслами разными занимается… Женился он, растолстел от спокойной жизни. Я за него, конечно, рад, да вот только… – Пархавиэль замолчал, а потом вдруг произнес, смотря Артуру прямо в глаза: – Вот скажи, почему… почему я такой дурак?! Зачем я через полконтинента за ним поперся?! Почему мне в голову не пришло в Кодвус вместе с остальной компанией сразу податься?! И что в итоге: одни здесь неплохо живут, другие там хорошо пристроились, а я, как кретин неприкаянный, по дорогам пыльным мотаюсь и ничего, ничего от жизни, кроме затрещин да оплеух, не получаю! – Потому что ты думаешь в категории «мы», когда все остальные привыкли холить и лелеять только себя. Потому что нам обоим повезло, в нашей прошлой жизни была тесная общность собратьев, именуемая по-простому «командой». Разница между нами лишь в том, что твои друзья с нетерпением ждут тебя в Кодвусе, а мои… – пират замолчал, а потом решил все-таки довести мысль до конца, – …мои близкие погибли пятнадцать лет назад во время боя с имперской эскадрой. Сколько я потом ни пытался плавать на других кораблях, а там уже было не то… не было той общности духа. А теперь скажи, кому из нас стоило сегодня надраться в ухрюк?! Тому, у кого все же есть будущее, или тому, который лишь изредка позволяет тешить себя воспоминаниями?!

– Тебе, – не слукавил Пархавиэль, а затем встал и, свозя скатерти с соседних столов, направился по зигзагообразной ломаной линии к выходу.

– Куда тебя черти понесли?! – пытался остановить гнома Артур.

– Бузить… но в другом месте, – честно признался Пархавиэль и продолжил упорно перемещать свое грузное тело по, как ему тогда казалось, очень неровному полу. – Завтра буду, а Совер… А что мне Совер, пущай заткнется! – дерзко ответил Зингершульцо на вопросы, которые пират и не задавал.

Хмель взял свое. Гном успешно перешел в предпоследнюю, совершенно непредсказуемую стадию пьянства, когда становится легко и приятно, в голове теснятся видения и обрывки абсурдных мыслей, не имеющих ничего общего с реальностью.

Артур колебался, но потом все-таки позволил гному уйти. Остановить низкорослого силача, пребывающего в подобном состоянии, было невозможно и даже опасно для жизни.

Карвабиэль отсутствовал недолго. Обежав ближайшие окрестности постоялого двора, но так и не найдя поспешившего ретироваться с места схватки мага, полуэльф решил вернуться.

– Ну надо ж, шустрый поганец какой! Стоило чуть-чуть прикорнуть, и он тут как тут! Через дверь запертую умудрился как-то пролезть, ирод! – не обращая внимания на то, что баронесса делала вид, что пыталась заснуть, сетовал полуэльф, расхаживая взад-вперед по комнате.

Карина молчала. Она не стала ни спорить, ни поддакивать, как, впрочем, и не собиралась объяснять, что сама открыла дверь и что в действительности сон стража продлился намного дольше, чем он предполагал.

– Зря ты с ним так, он злопамятный, непременно отомстит, – не открывая глаз, произнесла Карина, в конце концов устав слушать ругань рыжеволосого парня и топот его грузных шагов.

– Пусть попробует, жду не дождусь, когда он вернуться осмелится! – Карвабиэль наконец-то прекратил свой бессмысленный круговой забег. – Поломанные ступенями ребра храбрости не придают, а вот прыткости у старикашки точно прибавилось! И минуты одной не прошло, а его уже нет, сбег, паразит баркатский!

Карина не успела уточнить, чем же паразиты, проживающие в Баркате, отличаются от их самборианских или вакьянских собратьев. Сильный порыв морского ветра распахнул ставни окна и побил стекла.

– Да чтоб этот проклятый шторм передернуло да вывернуло! – выругался Карвабиэль, кинувшись закрывать бьющиеся о стены ставни и затыкать дыры одеялами.

Комната мгновенно погрузилась во мрак, свечи затухли, и Карине стало как-то не по себе. Девушка приподнялась на локтях, стала вслушиваться и всматриваться в темноту. Поблизости кто-то был, кто-то чужой, от кого исходил едва уловимый запах эфирных масел. Ни от Карвабиэля, ни от недавно бывшего здесь Мадериуса так не пахло.

– Ну, вот и все, – справившись с затыканием дыр в окне, Карвабиэль зашарил по столу в поиске свечей и огнива. – Порезался весь, ух ты, кровищи сколько!

Эпопея в потемках затянулась надолго, чему немало поспособствовали отсутствие света и обилие на столе грязной посуды. Когда же нелегкий труд увенчался успехом, и благодаря свету трех найденных огарков кромешный мрак превратился в полутьму, со стороны кровати раздался истошный женский крик.

– Там… там… он там… в углу! – закричала баронесса, вскочив с кровати и тыча пальцем в сторону порога.

Позабыв об израненных руках, Карвабиэль изумленно захлопал глазами. Высокопоставленная светская дама позабыла об отсутствии одежды и прыгала по полу нагишом, визжа и указывая рукой на дверь. Продолжавшиеся крики баронессы наконец-то вывели Карвабиэля из состояния оцепенения, в которое ввергло его пикантное зрелище, и заставили обернуться.

– Ах ты! – выкрикнул полуэльф и выхватил меч вместе с кинжалом. – Свет, баронесса, мне нужен свет!

Возле порога стоял скелет, настоящий скелет невысокого человека, переводящий черные отверстия пустых глазниц с подпрыгивающей на одном месте Карины на вставшего в защитную стойку Карвабиэля, а затем обратно, на баронессу. Его кости сверкали неестественной белизной, какой никогда не бывает у останков, хоть недолго пролежавших в земле. Одежды не было, только невысокие сапоги с железными бляшками и стальные перчатки с острыми крючками когтей на окончаниях пальцев.

– Я от Убия, – после непродолжительной игры в гляделки произнес череп пустым ртом. – Одевайся, девка, со мной пойдешь!

Скелет вытянул кости правой руки в сторону баронессы. Наверное, для того, чтобы уточнить, что он имел в виду именно ее, а не пятившегося назад защитника. Карвабиэль хоть и испугался, но отступал не со страху, а выбирая более удобную позицию, где бы ему не мешались под ногами скамья с табуретами да и света где было бы больше.

– Чего раскомандовался, ископаемое, щас собак со двора кликну, вмиг растащат да обглодают!

Необычный противник не стал тратить времени на споры да пререкания, он приступил к действию, притом весьма эффективно. Молниеносный прыжок, и скелет оказался уже у стола. Карвабиэль едва успел отдернуть назад руку, державшую меч, иначе бы острые когти вспороли запястье. Мощный и быстрый удар кулака левой руки должен был отделить ухмыляющийся череп от шейных позвонков, но скелет пригнулся, ушел вниз, каким-то неестественным образом уменьшившись вдвое, и вынырнул уже вплотную к незащищенному животу полуэльфа. Быстрый, скользящий удар когтей слева направо, и Карвабиэль упал, схватившись руками за распоротый живот.

Скелет застыл неподвижно над корчащимся в предсмертных муках противником и медленно, очень медленно перевел черноту пустых глазниц со свернувшегося калачиком тела на обомлевшую баронессу.

– Ты пойдешь со мной, иначе умрешь! – прошамкала ходящая ходуном нижняя челюсть, на которой вдруг стали появляться тонкие нити мышц и жгутики сухожилий.

Карина смотрела на чудище, разинув рот. Девушка была в шоке, не могла не только закричать, но и мотнуть головой. Скелет выжидал, постепенно обрастая плотью, которую каким-то волшебным образом умудрялся воровать с тела погибшего Карвабиэля.

– Что у вас здесь творится?! Темнота, хоть глаз выколи! Карв, сластолюбец проклятый, тебя баронессу охранять оставили, а не шашни с ней крутить! – донесся женский голос из-за двери, которая буквально через миг распахнулась.

Уже успевший изрядно обрасти мышечной тканью, скелет на время потерял к Лиор интерес и, бесшумно развернувшись на кованых каблуках, решительно направился к выходу. Как и следовало ожидать, вошедшая первой в комнату Джер обомлела, но, к счастью, за ее спиной находился Намбиниэль. Эльф резко оттолкнул спутницу назад и, загородив ее собой, принял на перекрестье кинжалов и отвел вверх прямой, сильный удар когтистой перчатки. Скелет умело орудовал не только руками. Кованый каблук взмыл высоко вверх и, впечатавшись точно в переносицу Намбиниэля, откинул его назад, в темноту лестничного пролета. Судя по звукам ломаемых перил, ступеней и перегородок, на поддержку Мансоро уже не приходилось рассчитывать.

Бой переместился в комнату. Изогнувшись и вывернувшись, как сорвавшаяся с дерева кошка, Джер проскользнула мимо скелета и нанесла мечом рубящий удар сзади, метясь по тонкой шее. Однако хоть враг и обрел мышцы, которые непрерывно нарастали даже во время боя, но прежней гибкости не потерял. Он вывернулся и прошмыгнул по стене к окну. Вслед за Джер, бросившейся в погоню, в комнату, тяжело дыша, вбежал и Анри. Видимо, возвращаясь в корчму, он немного отстал от эльфов, а когда обнаружил тело Мансоро возле лестницы, поспешил наверх.

Посланец Убия пытался ретироваться, но запутался в одеяле, которым Карвабиэль умудрился заткнуть дырку в окне. Четвертый, а может, пятый удар Джер достиг цели. Острое лезвие меча прошлось вкось по неприкрытым кожей мышцам и отрубило руку точно посередине между плечом и локтем. Скелет не взвыл, даже не пошатнулся. Похоже, он не сразу заметил потерю конечности, а когда увидел торчащий обрубок вместо руки, яростно заскрежетал зубами и, позабыв о бегстве, накинулся на Джер. Однако поймать эльфийку оказалось нелегко, она быстро крутилась, уходя от ударов трех с половиной конечностей, пока двуручнику Анри не удалось отсечь клацающий зубами череп.

– Не трогай его, опасно, он ворует плоть! – предупредила баронесса Джер, когда та хотела взять в руки подкатившуюся к ее ногам голову.

Тяжело дышавшая Джер изумленно уставилась на баронессу, не понимая, о чем та говорила. В комнате было темно.

Джер видела, что поверженный Карвабиэль лежал на полу лицом вниз, но не могла разглядеть, что пришелец с того света умудрился сотворить с телом ее друга. Когда же Анри зажег свет и из мрака выплыли очертания трупа, Джер стало плохо. Выронив меч, эльфийка села на пол и зарыдала. От Карвабиэля остался лишь скелет, обтянутый отвислым чехлом кожи.

– Вот это зверье в здешних краях водится! – прервал зловещую тишину Анри, осторожно поддев кончиком меча культю. – Вампиры приходят по ночам, а эта тварь, видать, из моря во время шторма выплыла…

– Не угадал, его Мадериус подослал, – произнесла Карина, бледная, трясущаяся от страха, но все же не потерявшая сознание.

– Прошу поподробней, госпожа баронесса, – насторожился Фламер, чувствуя, что за словами девушки стояло нечто большее, чем подозрения или пустые фантазии.

Карина открыла было рот, чтобы рассказать спасителям все без утайки, начиная с того самого проклятого момента, когда над свечой застыла муха, но внимание слушателей было отвлечено протяжным шипением и бульканьем. Останки двух тел начали неимоверно быстро разлагаться, превращаясь в зловонную жижу черно-зеленого цвета. Через минуту весь пол комнаты был покрыт тонким слоем этой странной жидкости. Растворилась не только плоть, но и обувь и одежда трупов. Единственными напоминаниями о случившемся были меч и кинжалы Карвабиэля, лежавшие на полу в омерзительной слизи черно-зеленого цвета.

Трое, переживших кошмарное зрелище, молчали, даже Джер, только что потерявшая близкого друга, плакала тихо, без стенаний и всхлипов. С лестницы донеслись шаги. Шатаясь и держась рукой за сломанный нос, в комнате появился Намбиниэль.

– Кто это был? Что за свинарник вы здесь устроили и куда подевался Карв?

– Карва больше нет, – спокойно, без истерики, констатировала Джер прискорбный факт и, подобрав липкий от слизи меч товарища, ушла.

Пришедшие ровно через четверть часа после ухода Пархавиэля в обеденный зал компаньоны были очень удивлены, обнаружив за столом только Артура. Пират не стал вдаваться в подробности, куда девался непоседа-гном, а просто нагло соврал:

– Поиски друга – святое дело. Вчера не нашел, сегодня рыскать по городу отправился, – заявил пират, сосредоточенно ковыряя вилкой уже давно остывший омлет. – Думаю, к завтрашнему утру объявится.

– К завтрашнему?! – язвительно заметила Флейта, придав своему изуродованному шрамом лицу выражение недокормленной фурии. – А сегодня нам что, за него башмаки стаптывать прикажешь?!

– Флейта, к чему усугублять свои шрамы стервозностью характера? – невозмутимо произнес Артур, отправляя в рот и тщательно пережевывая очередной кусок. – А вообще, давно хотел тебе сказать. Парх же не виноват, что у тебя сложности с мужским полом и месиво вместо мозгов в голове. Ну чего ты на него взъелась, чего накидываешься по каждому пустяковому поводу? Неужели легче, когда не только у тебя кошки на душе скребут? Может, все-таки вырастешь из своих недоразвитых девичьих идеалов и начнешь воспринимать мир таким, какой он есть? Хватит искать виноватых в твоих несчастьях, хватит отыгрываться на тех, кто тобой дорожит!

– Заткнись, свинья! – не вытерпела оскорбительного нравоучения Флейта и, раскрасневшись, как добропорядочная жена, только к старости узнавшая о многочисленных похождениях своего супруга, быстро выскочила за дверь. Естественно, не забыв ею, то бишь дверью, как следует хлопнуть.

– Напрасно ты так, это подло! – вдруг заявил осмелевший Нивел и помчался успокаивать девушку.

– Не совался бы ты, куда не просят, сопляк, – проворчал себе под нос пират и, потеряв остатки аппетита, отложил в сторону вилку.

– Ну, в подлости и свинстве я тебя обвинять не стану, поскольку за вашей компанией долго наблюдаю, и ты был совершенно точен в формулировках, но все же это жестоко, – заявил деликатно молчавший во время перепалки подчиненных Совер.

– Ну, должен же был кто-то решиться ей правду сказать? Жестокость порождает жестокость, и прервать этот замкнутый круг может только вопиющая жестокость, – не хуже заправского философа изложил свою точку зрения Артур. – Флейта девчонка хорошая, но слишком борьбой сама с собой занята. А от этого те, кто рядом стоит, страдают. Несправедливо это, как мне кажется.

– Пират и романтик, странное сочетание. Обычно такие экземпляры, как ты, долго не выживают, – отметил граф Карвол, садясь за стол.

– Бывший пират, ваше сиятельство, – уточнил Артур, – а ныне непонятно кто, которому уже давно пора на покой. Кстати, весьма вам признателен, что не стали по-барски вмешиваться в разговор, который вас не касался.

– А к чему? – пожал плечами Совер. – Что бы от этого изменилось? Мне ведь по большому счету плевать, вместе с нами или без нас гном по городу бегать будет. Ты внешность Мивека Фалсо хорошо описал. Если Парх его случайно повстречает, то всяко знает, что делать… Пойми, Артур, я хоть и граф, но не дурак, какие в жизни повороты бывают, не понаслышке знаю. Мне верные люди нужны, которые в случае опасности спину прикроют, а не те, что льстят да лебезят, а как жареным запахнет, либо сбегут, либо нож в спину вонзят. Признаюсь честно, гостиничная прислуга мне уже доложила, что Парх с раннего утра вином накачался. Я даже догадываюсь почему, но не сую свой благородный нос в гномье дело. – Закончив монолог, Совер встал и, уже направляясь к выходу, сказал: – Через десять минут встречаемся перед гостиницей. И сделай усилие, перестань называть меня сиятельством, титулы на войне неуместны!

Разговор с Мартином не оправдал возложенных на него надежд. Маг внимательно выслушал Фламера, а затем честно признался, что не имеет ни малейшего представления, с чем Анри довелось столкнуться.

– Да как же так?! Ты же лучший некромант во всей Долине!

– Лучший только потому, что единственный, не считая дюжины презренных шарлатанов, – донеслось со вздохом из сферы. – Но дело в том, что искусство оживления мертвых в данном случае совершенно ни при чем. Я не знаю, что произошло с Убием, но верю рассказу баронессы. Советую и тебе повнимательней прислушаться к ее словам.

– Там был скелет, СКЕЛЕТ, понимаешь, а не рыжехвостый бескопытный дьявол или вырь лесной! – почти кричал Анри, благо, что из-за шума прибоя и свиста ветра его слов не было слышно далее, чем на пару шагов. – Оживлять и управлять останками тел, разве это не некромантия?! Чего ты мне голову морочишь, разве это не то, в чем ты разбираешься лучше всех магов вместе взятых?! Так почему ты не хочешь мне помочь, лень напрягать мозги?!

– Кости скелета были белыми, все зубы на месте, он никогда не лежал в земле и наверняка не принадлежал ни одному человеку. – Мартин понимал, что Анри приходилось нелегко, и поэтому часто пропускал мимо ушей сказанные сгоряча обвинения, в том числе и в лености. – Поднимаемые мертвецы выглядят омерзительно, даже если они уже освободились от ошметков гниющей плоти. Кости их желтые, испещрены трещинами, а не сверкают белизной. К тому же ни один, повторяю, ни один из воскрешенных не обладает такой силой и не может говорить! А уж то, что он смог использовать ткани убитого им существа, да еще мимоходом, без пересадки, вообще несусветный бред, рассчитанный на легковерных идиотов.

– Спасибо за лестный отзыв. Ваше Умнейшество, а теперь вы, быть может, все же соизволите растолковать вашему невежественному компаньону, что произошло! – Анри устал от чужих переживаний, эмоций, рассуждений. Ему хотелось получить ответ – ясный, четкий и желательно краткий.

– Похоже, Лиор рассказала вам правду о визите Мадериуса, да и ему ее не было смысла обманывать. В результате тесного контакта с тем, кого Убий презрительно называет «образец», экспериментатор заболел и приобрел некоторые способности, присущие подопытному материалу. Скажу по своему опыту, никогда не знаешь, что произойдет, когда сливаешь воедино две неизвестные жидкости. Может быть, ничего, а может, и полгорода взлетит на воздух. Дерево плавает в воде, но разлагается в кислоте, металл ведет себя совершенно по-иному. Я не знаю, что теперь собой представляет Убий, но чисто теоретически могу допустить, что он может останавливать время и создавать существ, поскольку «образец» обладал подобными свойствами. Мгновенный распад мертвых тканей только подтверждает мою точку зрения. Посланец мага был создан искусственно, а форма скелета ему была придана для устрашения. Люди же ничего так не боятся, как своих мертвецов, они так воспитаны…

– Понял, как мне действовать?

– По твоему усмотрению. По крайней мере мне не кажется, что Мадериуса нужно спасать. Он этого не заслужил, да и не оценит. Знаешь ли, те, кто экспериментирует над живыми существами, не вызывают в моем сердце ни уважения, ни симпатии, – признался маг. – Я некромант, кромсаю ножом только трупы и терпеть не могу, когда во благо науки отрезают конечности у живых жаб и мышей…

– А как быть с…

– Его нужно непременно найти, а что с ним делать, реши сам, на месте. Возможно, его вообще не стоит трогать. При желании да с его способностями можно было бы натворить много бед, но пока я не вижу в его поведении враждебных к людям поступков. Любая подопытная крыса мечтает наказать своего мучителя, грех ее в этом винить.

– А зачем Оно Лиор заразило?

– А разве вертлявая интриганка из имперской разведки этого не заслужила?

Как всегда, уйдя от ответов на самые важные вопросы и заставив Анри призадуматься о прошлом его подопечной, Гентар прервал связь. Шторм стихал, наступало утро. Спрятав коммуникационную сферу под полу плаща, Фламер поспешил покинуть грязную подворотню и направился по тихой узкой улочке обратно на постоялый двор. Горожане еще не проснулись. Когда на море бушует шторм, жители портовых городов не спешат вылезать из нагретых за ночь постелей и приниматься за работу.

В отличие от ленивых жителей побережья приезжие аристократы, наоборот, преображались под воздействием свежего морского воздуха и охотно принимались за тяжелую физическую работу. Анри обомлел, когда по возвращении застал баронессу Лиор, ползающую по полу на карачках да еще с ведерком воды и тряпкой в руках. Дешевое платье горожанки, купленное ими для Лиор на последние деньги, плотно облегало тонкую талию красавицы и, как ни странно, не скрадывало, а подчеркивало изысканность остальных форм. Карина чертыхалась, тяжко вздыхала, но героически заканчивала уборку, в то время как Мансоро растянулся, не снимая сапог, на кровати и не думал прийти на помощь взопревшей компаньонке.

Лицо эльфа было накрыто мокрой тряпкой. Когда Намбиниэль приподнял ее, чтобы взглянуть на посетителя, взору Анри предстала обширная красно-синяя опухоль, обрамленная кровоподтеками и с рваной ссадиной на переносице. Щелочки глаз были настолько узки, что Фламер засомневался, видел ли Мансоро хоть что-то.

– Вот и свершилась мечта Джабона, враги повержены и моют полы! – пытался разрядить обстановку Анри, но шутка возымела обратный эффект.

Многоцветное лицо Мансоро скрылось под компрессом, а по подбородку Анри прошелся край половой тряпки. Фламер был слишком высок, умаявшаяся с непривычки баронесса не добросила до его лица пропахший зловонием гнили снаряд.

– Чего лыбишься?! Надо же было кому-то пол отчистить?! Один больной, двое других – умные, сбежали куда-то!

– Потерпите, госпожа баронесса. Понимаю, для вас это подвиг, но зато будет что вспомнить на старости лет, да и потомкам рассказать не стыдно! Уверен, они по достоинству оценят ваше самоотречение и готовность пойти на жертву ради благого дела, – донеслось из-под компресса.

– Вот что значит побитый, но не сломленный духом, – произнес Фламер, ладонью оттирая с лица грязевые разводы. – Беспомощен, как кусок мяса, но зато язвит!

– Скорее уж, как отбивная, – уточнил Намбиниэль, поправляя съехавший набок край компресса. – А вам, сударыня, некого винить. Впредь нужно быть предусмотрительней! Любая уважающая себя знатная дама, отправляясь в дорогу, подвешивает между складками платья специальный мешочек с деньгами на непредвиденные расходы. Вот была бы у вас сейчас хотя бы пара сонитов, наняли бы служанку, а не мучились сами!

– Лежи уж… тело, – проворчала баронесса, закончив уборку и вылив ведро с черно-зеленой жидкостью прямо в окно, – если бы не твое увечье, сам бы на карачках ползал!

– А где Джер? – удивился Анри, только сейчас заметивший отсутствие в комнате эльфийской красавицы. – Неужели до сих пор не вернулась?

– Она придет, – заверил Намбиниэль. – Ей просто нужно немного побыть одной.

– А если что случится?!

– Не беспокойся, – перебил Мансоро, – с ней все будет в порядке. Эльфы не люди, они не любят переживать горе на виду и черпать духовные силы из напускного сострадания окружающих.

– Чего же ты с ней не ушел? – поинтересовалась Карина, проголодавшаяся после работы и тщетно пытавшаяся найти на столе хоть крошку съестного. – Вместе на плече друг у дружки и всплакнули бы, подальше от лживых, двуличных людей…

– Я слишком стар, поэтому расчетлив, и как-нибудь сдержу печальные мысли, оставлю переживания на потом. Сейчас же нужно продолжить наше дело, а не оплакивать павших.

– А все же, Анри, где ты был? Неужто смерть эльфа так сильно и на тебя подействовала, неужто тоже нестерпимо захотелось побыть одному? – хитро прищурясь, спросила Карина.

– Отнюдь, я просто посоветовался с одним сведущим человеком, проживающим здесь, в Ниссе, – отделался полуправдой Анри. – Он допускает возможность правдивости ваших слов, баронесса, хотя сам ни разу в жизни не сталкивался с искусственными тварями, подобными этой, да и во время вне времени не попадал.

– А твой сведущий знакомец, случайно, не маг? Может быть, познакомишь?

– Ну что вы, баронесса, я же еще не позабыл, у кого вы служите, – с галантным поклоном ответил Анри. – Я не хочу, чтобы на моих знакомых начались гонения. Встреча с вашими уважаемыми мной коллегами, как, впрочем, и с почтенными служителями Единой Церкви сулит для моего советчика лишь неприятности. Так что увольте, сударыня, поищите наивных дурачков в другом месте!

– Анри, неужели вы считаете, что я могу?.. И это после того, что вы для меня сделали?! – Обида на лице Карины не была притворной, хотя интриганки искусно умеют скрывать истинные помыслы и чувства.

– Сможете, конечно, сможете, даже сомнениями мучиться не будете, – уверенно ответил Анри. – Ваши поступки основываются на критерии: «выгодно – не выгодно», притом исключительно в данный момент. Ваши рассуждения в корне отличаются отхода мыслей нормальных людей, имеющих представление о совести, чести и о долге. Вы же ищейка, баронесса, обычная, хорошо натасканная агентка. Интриги – ваше призвание, а обман – образ жизни.»– Вы забываетесь! – Отнюдь, – усмехнулся Анри, не воспринимая грозный вид нахохлившейся баронессы всерьез, – просто я говорю правду. Правду, которую вам никогда не скажут другие, поскольку боятся, боятся не столько суровости имперских законов, сколько таких беспринципных, хитрых, лживых и чрезвычайно ядовитых типов, как ваш Корвий и кодла его ближайших приспешников, всхоленных и взлелеянных по образу и подобию своего негодяя-господина.

– Браво! – У едва шевелящего конечностями Мансоро все же хватило сил захлопать в ладоши. – Я бы не смог так красиво сказать, хотя, честно признаться, это описание подходит не только к сотрудникам имперской разведки, но и ко многим из членов Джабона. Ладно, хватит развлекаться оскорблениями, давайте делами займемся! Подведем печальные итоги сегодняшней ночи. Наш отряд потерял одного, а возможно, и двух бойцов, хотя лично я уверен, что Джер справится с горем и вернется. К нам, как пиявка, прилип хитрец Убий со своими творениями в стиле «а-ля дама с косой». Пока не добьется своего, он не отвяжется, так что встреча с ним была не последней. Мивека Фалсо в гостиницах города нет, но зато где-то поблизости бродит недоделанный Деминоторес, который явно тоже желает заполучить проклятый манускрипт.

– Ему-то зачем это? – спросила Лиор, все еще избегающая глядеть в сторону оскорбившего ее Анри.

– А я почем знаю? – пожал плечами развалившийся на кровати эльф и тут же застонал от волны прокатившейся по мышцам его тела боли. – Хочет себя до совершенства довести или назад вернуться. Кто ж его поймет, пришельца инородного?

– Да и не стоит его понимать, Фалсо со свитком искать нужно. Здесь он, в Ниссе притаился, – уверенно заявил Фламер. – Если мы его на постоялых дворах да в притонах не нашли, это еще не значит, что его в городе нет. Отсиживается где-нибудь у милой вдовушки и ждет, пока за ним корабль придет. Наверняка он с рыбаками да торговцами связываться не станет, рискованно слишком, они – народец трусливый, при первой же проверке его береговой охране выдадут.

– Ты в этих вопросах специалист, тебе виднее. – Мансоро все-таки сделал усилие и привел свой истерзанный организм в вертикальное положение. – Ну а вдруг он в обход Мурьесы поехал да еще до Нисса не добрался? Кроме того, он ведь и в другой порт направиться мог.

– Не мог, – вступила в разговор Карина. – Из Нисса до бертокского побережья кратчайший путь. Море тоже не всегда безопасно. Море – это и штиль, и шторм, и пираты. От случайного нападения на корабль или сильной волны никто не застрахован. Чем короче морской путь, тем меньше и предсказуемей риск. К тому же в прибрежных водах восточнее Нисса имперский флот проводит карательный рейд.

Мансоро иФламер озадаченно переглянулись.

– Да, да, интересы имперской разведки не ограничиваются лишь сушей. Вместе с Адмиралтейством мы недавно спланировали операцию по уничтожению нескольких крупных пиратских эскадр. Степень секретности невысока, значит, и бертокская разведка в курсе. Чего уставились-то?!

– Просто удивлены, что ты с нами какой-никакой, а все же важной информацией поделиться решила, – пожал плечами Мансоро.

– Вы же не пираты, к вам она не относится, так что большого преступления я не совершила, – хмыкнула Карина. – Для нас же важно, что для иноземных судов в течение целого месяца будет открыт только Нисс. Торговые корабли под имперским флагом не выпускаются из зоны действия без тщательного досмотра. Неужто Мивек настолько глуп, что сам ринется тигру в пасть? Ведь любая случайность при досмотре может обернуться для него непоправимой трагедией, а чем чаще проверки, тем выше вероятность этой случайности.

– Считай, убедила, – кивнул головой Мансоро и поспешил снова растянуться на кровати. – До полудня отдохнем, а там в город выйдем. Сначала рынок обыщем, потом рыбацкие кварталы.

– Правильно, – согласилась Лиор, – но только не будем времени даром терять. Ты отдыхай, с силами собирайся, а мы со старым брюзгой на поиски отправимся.

– А я что, железный, мне спать не нужно? – возмутился Анри.

– Ну, разве ты отпустишь меня одну? – лукаво улыбнулась Лиор и, шурша подолом длинного платья, направилась к двери. Анри ничего не оставалось, как распрощаться с мечтой о мягкой подушке и отправиться вслед за баронессой, пожелавшей лично «выйти в народ». Утренние страхи не оправдались. Город показался Артуру совсем другим, он не напоминал пирату прежний Нисс. Даже портовые кабаки, по которым когда-то кочевала их буйная команда, нагонявшая страх на торговцев и горожан, были перестроены и настолько изменены, что теперь их было невозможно узнать. Наверное, в основе разительных перемен лежало ужесточение имперских законов. Лет десять назад власти наконец-то принялись бороться с морским разбоем, и, как следствие, в бурной толпе снующих рыболовов, торговцев, грузчиков, моряков, перекупщиков и прочего портового люда лишь изредка попадались суровые, украшенные шрамами и щетиной лица пиратов. Да и то джентльмены удачи вели себя в городе более чем скромно и изо всех сил скрывали свое ремесло.

Имперские порты для разбойного люда были закрыты, пробравшихся в них тайком разведчиков любого пиратского братства вешали без суда, если, конечно, городские власти не хотели разжиться ценной информацией. В этом случае пойманных морских волков ожидали пытки и любимое развлечение толпы – публичная казнь, прибереженная напоследок.

Острый глаз и натасканный нюх стражников доставил Артуру немало хлопот. За полчаса, пока они блуждали по набережной, всматриваясь в лица выделяющихся из толпы приезжих, и заходили на постоялые дворы, на обгоревшую лысину Артура трижды обращали внимание зоркие патрули. Его останавливали, но стоило только пирату достать из-за отворота сапога маленький листок гербовой бумаги с личной печатью самого герцога-управителя, интерес к его личности сразу угасал, служители порядка даже не утруждали себя чтением. Граф Карвол подошел к поиску бертокского шпиона основательно, позаботился даже о таких мелочах. В конце концов, недаром же он потерял полдня и большую часть ночи во дворце. Все, даже Нивел, которого оставили в гостинице, получили от предусмотрительного графа такие же бумаги. Открыто размахивать ими перед физиономиями допрашиваемых трактирщиков, конечно, не стоило, но отгонять приставучую стражу удавалось легко.

– Ну как, никого? – внезапно раздался за спиной Артура знакомый голос.

Граф Карвол подходил к поискам, как к какой-то игре, к забаве, позволяющей получить массу острых ощущений. Порою Артуру казалось, что командира интересовал не результат, а сам процесс опасного игрища, возможность увлекательно провести время и отточить лицедейское мастерство. Недавно Совер был в легкой рубашке с открытым воротом, теперь же граф неизвестно зачем обрядился в заношенный, протертый на рукавах и локтях мундир имперского канонира.

– Нет, пока я его не видел, – покачал головой пират и смочил водою из фляги обмотанную вокруг головы косынку, – но я всего пять таверн обошел, вы с Флейтой по три, а впереди еще дюжины две кабаков будет. Народ здесь пьющий, так что в питейных заведениях недостатка нет. Дня за три-четыре управимся, хотя он ведь тем временем и улизнуть может…

– Может, – кивнул головой ряженый канонир. – В порт нужно идти, с моряками болтать. Если Мивек в городе, то наверняка с кем-то из них уже договариваться пытался.

– Не стоит, да и опасно, – не согласился с мнением графа Артур. – Мивек человек серьезный, просчитывает каждый ход, он не решится плыть на чужом корабле.

– А это еще почему, из-за пиратов?

– Нет, – замотал головой Артур. – Капитан шхуны может оказаться нечист на руку: пассажира за борт, а драгоценные безделушки и деньги себе. А если при досмотре на корабле неразрешенные грузы окажутся, то всю команду и пассажиров заодно в тюрьму отправят. Нет, думаю, он на бертокском корабле поплывет или капитана выберет, с которым раньше дела имел.

– Ну, так капитанов и расспросим, вдруг кто проболтается!

– Опасно это, очень опасно, – повторил дважды Артур. – На море не любят тех, кто слишком много вопросов задает. Не понравишься кому, тут же за бортом окажешься, и молись, чтоб без камня на шее! Даже береговая охрана без дела возле кораблей не шатается. А если уж по долгу службы досмотр проводить нужно, то менее чем с тремя-четырьмя дюжинами солдат за спиной чиновники на палубу судов не поднимаются. Это с пиратством легко бороться, а с контрабандистами – бесполезно, – махнул рукой Артур, – потому что каким бы честным ни был капитан, а нет-нет, да что-то незаконное в трюме провезет.

– Значит, считаешь, не стоит нам в порт соваться?

– Не стоит, но за кораблями, которые порт покидают, присмотреть не мешало бы.

– Я вчера говорил с герцогом. С сегодняшнего утра ужесточена процедура досмотра. Подробное описание Фалсо передано всем кораблям береговой охраны. Все бумаги, а тем более свитки в сундуках как команды, так и пассажиров тщательно проверяются. Из Нисса Мивек не выскочит, – заверил Совер, а потом все же добавил: – По крайней мере ему это будет не так уж и просто сделать.

– А людей своих герцог случайно нам в помощь не дал? – на всякий случай спросил Артур.

– Нельзя, если слишком много народу трактирщиков да моряков расспрашивать бросится, тут же разведка об этом пронюхает. Нам же лишние заботы ни к чему. – Совер замедлил шаг, задумавшись о чем-то, а потом вовсе остановился. – Давайте вы с Флейтой набережную до конца обыщите, а я в верхнюю часть города отправлюсь, так вернее будет.

– А мне что делать?

Мужчины одновременно обернулись. За их спинами, щурясь от солнца и победоносно улыбаясь, стоял Нивел.

– А ты здесь как оказался?! – сердито проворчал Артур, опередив всего на долю секунды хотевшего спросить то же самое графа.

– А чего мне в гостинице сидеть? День вон какой прекрасный, солнце светит, море, чайки, ветер… – Подросток продолжал улыбаться и смотреть невинными глазами на озадаченных мужчин. – Вы не бойтесь, я вам мешать не буду.

– Только попробуй, оплеуху вмиг схлопочешь! – недовольно проворчал граф Карвол, не привыкший, что его приказов ослушиваются.

– И я добавлю на орехи, – поддержал его Артур, поймав себя на мысли, что с недавних пор чувствует себя как-то неуверенно в присутствии безобидного, всегда доброжелательного подростка.

Посетить верхнюю часть города графу так и не удалось. Грубо распихивая локтями вяло передвигающихся ей навстречу прохожих, к ним спешила Флейта. Судя по озабоченному выражению лица и по выкрикам, которые позволяла себе девушка в адрес лезущих под ноги горожан, дело было весьма срочным.

– Я нашла, нашла его! – закричала девушка, подбежав, схватив Артура за рукав и потащив за собой. – Я знаю, где он прячется, давайте быстрее!

– Постой! – остановил торопыгу Совер, который не любил, когда его оглушают криками и подгоняют неизвестно куда. – Ты узнала, где остановился Фалсо, великолепно, а теперь давай подробней: что узнала, от кого? И не суетись, сначала отдышись!

– Трактирщик из… «Веселого дельфина»… признал его. – Флейта была слишком возбуждена, чтобы ждать, пока сбившееся дыхание окончательно придет в норму. Желание как можно быстрее сообщить хорошие новости и закончить с затянувшимся делом было необычайно сильным. – Он вот уже два дня, как вечерами к нему заходит, час-другой посидит, выпьет чуть-чуть и уходит. Обычно посетителей бывает много, трактирщик его вряд ли запомнил бы, но вчера он целый ящик вина заказал, слуги до самого дома несли.

– Где? – не сговариваясь, одновременно спросили Артур и Совер.

– Гончарный квартал, второй дом справа от кожевенного склада.

– Ты город лучше знаешь, что скажешь? – Граф с ожиданием смотрел на недовольно исказившееся лицо пирата.

– Думаю, пойти в этот «Дельфин» и всыпать каналье трактирщику пару десятков плетей, а еще лучше его жирный зад (иголками утыкать, чтобы сесть, паразит, не мог! – неожиданно для всех заявил Артур, а затем, видя удивление на лицах компаньонов, пояснил: – Я, конечно, в городе давно не был, но это в богатых кварталах и порту многое изменилось, а среди трущоб наверняка все по-прежнему: грязь, нищета, душегубство и пьяная поножовщина. Нехорошее это место, глухое, там даже днем в одиночку ходить страшновато…

– Ловушка?

– Ловушка?

– Не знаю, – пожал плечами Артур, – но вероятность велика. С одной стороны, трактирщику незачем нас обманывать, но с другой… Нет, вы только представьте! Агент, который спит и видит, как можно быстрее покинуть пределы Империи, вдруг заказывает в кабаке вино с доставкой на дом. Кроме того, неужто человек в здравом уме согласится ближе к ночи идти с ящиком вина по улицам, на которых регулярно кого-то режут, насилуют, грабят?

– Вечно ты все усложняешь, сейчас день, а нас трое, – возмутилась Флейта. – Проверить-то можно, ничего нам твои грабители не сделают! Мы и сами хоть кого изн… успокоим! – заявила девушка, решительно сдвинув брови. – Пошли!

– Ладно, проверим, – после недолгого колебания согласился граф. – А если трактирщик тебя обманул, вернемся и зададим ему жару!

Троица быстрым шагом направилась в путь. Совер приказал Нивелу возвращаться в гостиницу, но паренек не послушался. С минуту постояв на месте, подросток вдруг побежал следом и, догнав компаньонов, совсем уж по-детски, как пятилетний малыш, захныкал и задергал Совера за рукав.

– Господин граф, ваше сиятельство, – с дрожью в голосе заверещал чем-то напуганный паренек, – не ходите туда! Артур правильно говорит, это точно ловушка, я в книжках про такое читал. Артур рассказывал, этот Фалсо из бывших магов, они такое могут!.. Он трактирщика, наверное, того… околдовал. Вас, подлец, извести хочет!

– Возвращайся в гостиницу, живо! – прикрикнул на щебетавшего паренька Совер и резко вырвал свою руку из его тонких, трясущихся пальчиков. – Не ходи за нами, марш домой!

– А давайте, давайте вы другие места проверите, а в гончарный квартал я схожу. Вот только в гостиницу забегу, в лохмотья переоденусь и, как бродяжка, все улочки, все подворотни облажу, босяка беспризорного никто ведь не тронет! Чего с голодранца взять?!

– Пшел вон! – не выдержал Совер и жестко оттолкнул крутящегося возле него паренька.

Хоть Артур с Флейтой и присоединились к настоятельному требованию графа, но отделаться от настырного подростка было не так просто. Нивел шел за ними следом и ныл, порою даже проливая слезу от обиды.

– Ладно, не ной, с нами пойдешь, – в конце концов не выдержал жалобного поскуливания граф Карвол. – Только прекрати этот идиотский балаган, а если сунешься куда не просят и дело испортишь, собственноручно выпорю, задеру вусмерть, понял?!

Нивел шмыгнул носом и, довольно заулыбавшись, кивнул. Хоть его идея с переодеванием в нищего и была отвергнута, но зато ему позволили остаться в компании.

Чем дальше они удалялись от набережной и верхних районов, тем беднее становились дома. Вскоре исчезли разноцветные вывески трактиров, мастерских и магазинов; мостовая пошла с выбоинами, а в воздухе появился удушающий запах преющих и разлагающихся от жары отходов. Уже не видно было ни экипажей, ни спешивших по делам горожан. Впереди была лишь узкая лента длинной улочки со стоявшими по бокам впритык друг к дружке двухэтажными домами.

«Идеальное место для засады, – закралась в голову Артура тревожная мысль. – И впереди свернуть некуда, и позади дворики-тупики». Пират покосился на Совера. Похоже, граф Совер полностью разделял его опасения, хоть и продолжал уверенным шагом идти вперед. О чем думала Флейта, было понятно без слов. Она постоянно крутила головой, вглядываясь в тень каждой подворотни, и не убирала ладони с рукояти меча.

«И почему мы, люди, так забавно устроены? Чувствуем западню и все равно устремляемся в нее! Знаем, что в дом забрался грабитель или убийца, и все равно вместо того, чтобы бежать без оглядки, безоружные, в одной ночной рубашке, шарим по всем темным углам? Ну почему?!» – спросил сам себя Артур.

«Да потому, что вы, люди, очень самонадеянные существа. Настолько возомнили себя разумными, что боитесь довериться собственной интуиции. Отрицаете дар предвидеть опасность, отрицаете собственную природу! – прозвучал вдруг в голове пирата чей-то вкрадчивый голос. – Слушай, старик, я тебя недооценил, ты оказался умнее других. Не будь же дураком сейчас, бери всю компанию за шиворот, и сматывайтесь-ка вы отсюда поживее!»

Пират даже не успел испугаться, что слышит потусторонние голоса. Совет, данный неизвестно кем, был последней каплей, перевесившей чашу весов в пользу незамедлительного отступления.

– Назад, давайте назад! – выкрикнул пират, грубо схватив идущего рядом с ним графа за плечо.

Однако было уже поздно. Мертвецки тихая улочка вдруг внезапно ожила. Из подворотен начали появляться вооруженные мечами и абордажными саблями люди. Их было много, около полусотни, они мгновенно перекрыли все пути отступления и, шумно галдя между собой, стали сжимать кольцо окружения.

– Пираты! – одновременно выкрикнули Совер с Флейтой, выхватывая оружие и прижавшись спиной к спине.

– Пираты, – едва слышно прошептали трясущиеся губы балансирующего на грани потери сознания Артура.

Заманившие их в ловушку были не просто морскими разбойниками. Это были члены команды известного брига «Шельмец», потопленного двумя имперскими корветами пятнадцать лет назад возле острова Конгьерра. На нем плавал Артур, и всех, кто сейчас шел на него, обнажив сабли и сверкая глазами, он не только знал по именам, но даже считал когда-то друзьями. Более того, все они погибли прямо у него на глазах.

История 12 Пронзающий время и пространство

На дне последнего и неизвестно какого по счету графина еще что-то плескалось. Выражение недовольства не сходило с красивого лица Джер. Ей не нравился этот город, не нравился по многим причинам. Погода, сводящая с ума поразительными контрастами. Многообразие мелькающих перед глазами лиц, среди которых лишь изредка попадались местные жители, а основную массу составляли или приезжие с севера, или моряки, прибывшие неизвестно откуда, но шатающиеся по набережной понятно зачем. Дурацкая привычка трактирщиков разливать выпивку по стеклянным графинам, а не по обычным кувшинам, и ставить на столы чрезвычайной мутности стаканы вместо добротных кружек. Стекло чаще бьется, чем медь, серебро или глина; пьяные посетители платили не только за то, что поглотили их вместительные желудки, но и за то, что разбили их потерявшие четкость движений ручки и иные части тела. Об основной же причине нелюбви к Ниссу Джер старалась не думать, она упорно топила ее в молодом вине, хоть и знала, что самые гадкие вещи все равно выплывают на поверхность, как в прямом, так и в переносном смысле.

Сначала девушка бесцельно бродила по утренним улицам города, пытаясь унять пылавшую в сердце боль и придумать глупые отговорки, по которым ей не стоило печалиться и проливать слез. Набор успокоительных аргументов был до тошноты банален и никуда не годен: «мы солдаты, смерть ходит за нами попятам…», «все мы умрем: кто раньше, кто позже…», «он погиб за правое дело…» Все это было, конечно, так, но успокоить клокотавшее в груди отчаяние не получилось. Джер завернула в первый кабак, потом в другой, в третий, затем не стала пропускать ни одного из тех, что попадались ей на пути, и, наконец, осела на набережной, в весьма отвратном как по чистоте, так и по компании собравшихся гуляк заведении «Пойло и девки».

Бытие определяет сознание и словарный запас. Где-нибудь в верхней части города питейное заведение с таким откровенным названием непременно бы разорилось, в него не зашел бы ни один посетитель. Но здесь, рядом с портом, на вывесках красовались и куда более омерзительные слова. Трактирщики знали, с простым народом надо общаться просто, называть вещи своими именами, а не стеснительно прятать их за более культурными, не отражающими истинной сути названиями. Вино в кабаке, где на Джер навалилась усталость, было дешевым, кислым пойлом, а от пестрых платьев представительниц развратного ремесла рябило в глазах. Как ни крути, а название кабаку было дано верно; шедший сюда знал, что найдет и за какую сумму.

Девицы отнеслись к приходу эльфийской красавицы весьма спокойно. Опытный глаз охотниц за кошельками сразу определил, что она не из их породы, не пришлая конкурентка, решившая расширить свои охотничьи угодья. А вот с нагрузившими до отказа трюмы спиртным морячками дело обстояло хуже. Джер несколько раз пришлось объяснять, что раскачивающиеся корабли, в чьи паруса дули спиртные ветра, сбились с курса и пытались причалить не к тому берегу. Лишь один из искателей женского общества понял слова «Пшел вон!» правильно, то есть буквально, остальным же пришлось объяснять по-другому, но в конце концов до всех посетителей зловонной корчмы дошло, что эльфийку за столом у окна нужно оставить в покое.

Проблема с любвеобильными соседями была решена, но тут же возникла следующая, куда более сложная и почти неразрешимая. Графин окончательно опустел, темно-красная муть осадка переместилась вся без остатка в стакан. Организм требовал продолжения, а денег, увы, не было. Полноценный запой находился под угрозой срыва по весьма тривиальной, обыденной причине.

Джер уже подумывала подняться и уйти, как, широко распахнув ударом ноги двери трактира, к ней привалило счастье. Оно было маленьким, толстым, ужасно волосатым и тащило за собой тележку, на которой гордо возвышался почти целый бочонок вина.

Гном осмотрелся, грубо отпихнул пытавшегося пристроиться к не заткнутой пробкой дырке в бочонке морячка и, не найдя обществу печальной эльфийки иной, достойной альтернативы, пошатываясь, покатил тележку к ее столу.

– Слышь, девонька, мне вот эту душку прикончить нужно. – Пархавиэль, а это был именно он, ласково хлопнул ладонью по покатому боку бочки. – Срочно нужен компаньон!

– Ты ошибся, продажные девки вон там. – Не поднимая головы, Джер показала пальцем на табор пестрых платьев и глубоких вырезов.

– Странный вы народ, эльфы, – мотнулась слева направо растрепанная шевелюра. – Я ж тебе сказал, дуреха, для чего компаньона ищу… А ты, как мне кажется, надраться желание имеешь, да только тьву-у-у… – Пархавиэль развел руками и издал неповторимый чмокающий звук толстыми губами, – …не имеешь возможности, денег то бишь.

– Наливай. – Удовлетворившись ответом и подумав: «А почему бы и нет?», эльфийка подставила пустой стакан.

Было около двух часов пополудни. К этому времени гному уже несколько раз удавалось то захмелеть, то протрезветь, но желанного забытья так ни разу и не наступило. Даже почти сорокаградусная жара, царившая на улице, не смогла разморить крепыша и уложить его баиньки на камнях мостовой или в сточной канаве. Загул продолжался, хотя Зингершульцо уже порядком устал от процесса и хотел получить желаемый результат как можно быстрее. Вот и сейчас, к удивлению Джер, волосатый, покрывшийся потом гном бойко хлестал стакан за стаканом, а амплитуда его раскачивания на табурете не становилась больше ни на йоту.

– Празднуешь или поминаешь? – спросила Джер между вторым и третьим стаканами крепкого куэрто.

– И то, и другое, – отмахнулся Пархавиэль, одновременно корча злобную рожу компании моряков за соседним столом.

– Не нарывайся! Отделают, мало не покажется! – посоветовала Джер.

– Ага, как же! – вдруг выкрикнул гном и вполсилы стукнул по крышке стола кулаком. – Я тоже, наивный, так поначалу думал, а на самом деле ни одна харя не подошла, ни одна – не получила! – Гном печально вздохнул и нежно поцеловал свой липкий кулак, оставшийся без любимой утехи. – Народец-то трусливый пошел, по дорожным кабакам и то пить интересней, там крестьяне, а тут… скукотища!

Пархавиэль на миг отвлекся от созерцания притихшего зала и перевел мутный взор на Джер.

– Я сюда специально со своим бочонком приперся, – заговорщически зашептал бородач. – Думал, хоть с вышибалой сцеплюсь… Со своим же пойлом нельзя. А ты только глянь, девонька, на этого дармоеда, сидит себе у окошка и меня в упор не замечает.

Высокий, грузный мужчина, нанятый явно из числа портовых грузчиков, принципиально игнорировал присутствие в своих угодьях нарывавшегося на драку гнома. «Не дурак, – подумала Джер, – хоть кулаки у детинушки и больше головы любого присутствующего в зале». Ее собутыльник был странным, не похожим на своих скромных, забитых соплеменников, которых все-таки можно было встретить в человеческих городах. Девушка почувствовала в нем не только неимоверную физическую силу, но и непреклонную волю к победе, сформированную во многих боях. Сквозь заросли бороды и на мускулистых, обнаженных руках были видны многочисленные шрамы, отметины боевой доблести. Легкий, мягкий акцент, присущий выходцам из западных королевств, натолкнул Джер на одну мысль. Ее взгляд заскользил по рукам и плечам крепыша в поисках знаменитой гномьей татуировки – человеческий череп, разбиваемый горняцкой киркой.

– Не ищи, я не из сегилевского отребья, я махаканец, – правильно истолковав подозрительный взгляд соседки по столу, признался гном и, стукнув по столу кулаком, представился: – Пархавиэль Зингершульцо, бывший хауптмейстер караванной службы Независимого Горного Сообщества Махакан.

Услышав пафосную тираду, трое из четверых все-таки решившихся набить морду зарвавшемуся гному морячков поспешно вернулись к столу, а их более захмелевшего товарища быстро догнал и вышвырнул на улицу вышибала. Бывший портовый грузчик неумолимо рос в глазах Джер и уже снискал уважение.

– Я, конечно, с махаканцами сама не встречалась, до меня слухи доходили, что все гномы, кто караваны на поверхность водит, жуткие психопаты, – постаралась как можно деликатнее сказать Джер, но во хмелю язык ворочался не так бойко.

– Да, так оно и есть, – невозмутимо кивнул захмелевший гном, – а лично я к тому же еще и дурак, точнее, дураком до вчерашнего дня был. В Нисс поперся, а ему на меня начхать…

Пархавиэль замотал головой, потом вдруг встал и, не окончив разговор, шатаясь, направился к выходу. На время притупившаяся, а затем вновь охватившая мозг гнома обида погнала его дальше, в неизвестно куда, где народ окажется менее рассудителен и труслив, где наконец сбудется его заветная мечта, и он сможет отвлечься от гнетущих мыслей излюбленным гномьим средством, самозабвенным мордобоем и крушением столов.

Когда дверь за позабывшим с горя о бочонке Пархавиэлем уже закрылась, Джер вдруг поняла, почему его заросшее густой растительностью лицо показалось ей знакомым. Она видела собутыльника прежде. Он сидел на козлах одной из двух таинственных карет, преследовавших их на дороге в Мурьесе.

Отложив поминки по погибшему другу на потом, Джер сорвалась с места и, распихивая локтями вразвалку перемещавшихся по залу моряков, кинулась вслед за гномом.

Ладонь больно хлестнула по левой щеке, а через миг вахту принял кулак, больно впившийся в правую скулу и поваливший Артура на мостовую. Пират выругался, схватился рукой за ушибленное место и наконец-то пришел в себя. До этого момента глаза его были открыты, но он не видел, что происходило вокруг, потерял связь с окружающим миром не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле слова. Реальность встретила его сурово, не говоря уже о приветствии, от которого мгновенно распухла щека. Полуденный зной, несколько свежих трупов на мостовой и Флейта, выбивающая из него дух и орущая так, что у Артура заложило уши.

– Ну надо же, застыл, бедненький, оробел! Бой вокруг, а он ни сабелькой взмахнуть, ни шажок сделать не может. Что, не поднялась рука на своих бывших дружков?! А как же мы, мы для тебя никто?!

По-прежнему держась за скулу, Артур поднялся и медленно перевел взгляд с пяти мертвых тел, лежащих в луже шипящей на горячих камнях крови, на фигуру возмущенной воительницы, которой в пропущенной им схватке тоже немало досталось.

– Что произошло? Я помню, появились они, а потом все… провал…

Внезапно злость Флейты куда-то ушла. Девушка закрыла лицо руками и, застонав, опустилась на мостовую.

– Совер погиб, Нивела мерзавцы с собой утащили, а ты… как вкопанный стоял, и тебя они почему-то не тронули. – В голосе девушки не было ни раздражения, ни злости, только усталость и печаль. – Никогда бы не подумала, что ты струсишь, будешь вот так вот спокойно смотреть, как нас режут.

– «Души погибших пиратов вселяются в акул…», эту глупую сказку я часто слышал, а вот про то, что они пополудни на берег выползают, как-то не доводилось, – качнул головой пират, внимательно осматриваясь и осторожно перевернув ближайшее мертвое тело.

Шок прошел, а горечь потери еще не пришла. Очнувшийся от паралича разум перехватил инициативу и не думал больше ее упускать.

– О чем ты лопочешь? Какие мертвецы, какие души? По жаре головой тронулся или оправдание для своей трусости пытаешься найти?

– Жане Карвьерито, вивериец, – пропустив мимо ушей упрек в трусости, произнес Артур. – Погиб, как и все остальные, в той схватке, его мачтой придавило. А вон тот, с усами, что рядом, вторым канониром на «Шельмеце» был, задавлен собственной катапультой. Когда нас на абордаж имперский корвет взял, крепежные тросы порвались, и она назад откатилась…

– Ты хочешь сказать?..

– Да, Флейта, да! – кивнул Артур. – Это не просто пираты, это члены моей бывшей команды, и они уже пятнадцать лет, как покоятся на дне морском, могу и место точное указать. Я сам участвовал в том проклятом сражении, я собственными глазами видел их смерть, и вот теперь…

Договорить Артур не успел, одно из тел вдруг зашевелилось. Это был Совер. Раненный в бок, а затем добитый рубящим ударом абордажной сабли, прошедшим через левую ключицу, граф Карвол пришел в себя, хотя Флейта уже причислила его к числу отошедших в мир иной.

– Манускрипт, – слетело с трясущихся, бледных губ забившегося в предсмертных конвульсиях вельможи.

Артур подскочил к нему и заботливо приподнял голову. Рана была смертельной, бессмысленно было даже пытаться остановить вяло сочившуюся из нее кровь. Сам факт, что Совер еще не испустил дух, был поразителен и необъясним.

– Манускрипт, – прошептали по слогам губы умирающего.

– Я понял, «манускрипт», что дальше? – Артур пытался помочь Соверу окончить последнюю фразу в жизни.

– Передай Гилиону, он должен быть уничтожен, слишком опасно его хранить… – выпалил граф на одном дыхании и умер, смотря в небесную высь, в которой парила какая-то птица, кажется, сокол.

– А он все о своем задании думает, – печально вздохнула Флейта. – Неужто эта проклятая служба так затягивает, что перед собственной смертью и сказать-то больше не о чем?

– Затягивает, затягивает, – подтвердил Артур, думавший в этот трагичный момент о чем-то другом, о чем-то, что относилось к смерти графа и нападению пиратов весьма опосредованно. – Флейта, тебе не кажется кое-что странным?

– Совер убит, Нивел в плену у пиратов, а нам с тобой Пархавиэль голову за мальчонку оторвет. Он же возле этого малыша, как мамуля заботливая, порхает. А больше ничего странного, извини! – В голосе Флейты снова появилась желчь.

– На улице более четверти часа ни одной живой души, да и с телами моих бывших товарищей что-то не так, – сделав вид, что он не расслышал язвительной реплики, размышлял вслух пират. – Кровь Совера уже загустела, а из их тел до сих пор так и льет… Смотри, сколько натекло, как будто целое стадо коров зарезали! Разве у пяти человек может быть столько крови?!

Артур был прав. От вида по-прежнему безлюдной улицы Флейте стало не по себе, по спине девушки вдруг пробежала волна мурашек, а руки затряслись. Мир замер, даже одинокая птица и то неподвижно застыла в небе.

Тела мертвецов продолжали кровоточить, притом уменьшаясь в размере. Лужа горячей крови уже достигла неимоверно больших размеров и вдруг начала менять цвет с багрового на черно-зеленый. Артур с Флейтой завороженно наблюдали, как и кровь, и тела убитых превратились в желеобразную слизь, быстро высыхающую под лучами солнца. Через четверть часа не осталось ни единого следа происшедшей на улице схватки, растворилось и растаяло даже тело графа Карвола, хотя процесс его разложения шел гораздо медленнее.

Как только с мостовой исчезла слизь: частично испарилась, а частично просочилась в землю между камнями, время возобновило свой бег. Птица в небе замахала крыльями, а на пустынной улице появились первые прохожие, спешившие по своим делам и с опаской обходившие стороной рассевшуюся прямо посередине дороги парочку.

– Артур, ты понимаешь, что происходит? – спросила Флейта, боявшаяся, что сошла с ума.

– Одно из двух, – нахмурив брови, ответил Артур, – или кто-то уже воспользовался «Деминоторесом», или это проделки моего бывшего хозяина, в последний год работавшего с неполной, эльфийской копией манускрипта. Ставлю на второе, хотя не исключаю возможность и первого. Неизвестно, что еще страшнее: загнанный в угол шпион, переоценивающий свои магические способности, или спятивший маг, которому захотелось поиграть в шпиона? Но только зачем им понадобилось похищать Нивела, вот в чем вопрос…

– Давай-ка убираться отсюда, – предложила Флейта, вставая сама и настойчиво потянув пирата за рукав. – Горожане вон как на нас зыркают, того и гляди, стражу позовут.

– Не позовут, – возразил Артур. – Ты, видать, забыла, что это за квартальчик, патруль сюда и большими деньгами не заманишь!

– Пошли в гостиницу, Совер хоть и мертв, но Гилион почти поправился, думаю, он сможет нам помочь. На манускрипт нам уже плевать, но парнишку спасти надо!

– В этом ты ошибаешься, милая, – как-то не по-доброму усмехнулся Артур. – Теперь у меня с Убием Мадериусом личные счеты. Я ему доверял, я открыл ему душу, рассказав о гибели своих друзей, а он туда плюнул. Этот мерзавец осмелился воспользоваться моей памятью о погибших товарищах, чтобы создать их омерзительных двойников, да еще на нас же их и натравить!

– А может, он не создавал, может, просто воскресил? – выдвинула предположение Флейта.

– Нет, – отверг ее точку зрения Артур, яростно сверкнув глазами. – Нет, по трем причинам. Останки человека никогда не превращаются в слизь. Моя команда погибла в море, и их кости уж давно обглодали крабы, там нечего было воскрешать. И последнее, самое подлое, о чем мне горько и противно даже подумать, – произнес Артур, решительно направляясь обратно на набережную. – Он как-то материализовал образы из моей головы. Двойники были точно такими, какими я запомнил оригиналы: та же одежда, те же выражения лиц.

Если кто-то не видел черепашьих бегов, то многое потерял. Скорости низкие, но зато какие накал страстей и стремление участников к победе! Хотя, впрочем, при желании можно найти и куда более увлекательное зрелище, например наблюдение за слежкой, в особенности если и следящий, и ведомый мертвецки пьяны.

Маленькие ножки гнома выделывали замысловатые кренделя, пытаясь нести его грузное тело по прямой и при этом не завалить набок. Массивный живот, в котором что-то постоянно урчало и булькало, неустанно тянуло то к мостовой, то к обшарпанным стенам домов, то к телам испуганно отскакивающих в сторону прохожих. Равновесие центробежных и центростремительных сил было трудно найти, тем более что сам Пархавиэль не прикладывал к этому ни малейших усилий. Отдав полностью бразды правления ногам, голова гнома была абсолютно чиста от каких-либо мыслей, даже желание подраться затерялось в хаосе мелькавших на огромной скорости образов и обрывков фраз, которые мозг гнома начинал, но тут же забывал, не успев довести хотя бы до середины.

Дорога пошла под откос. Выпивший гном походил на огромный шар, катящийся по произвольной, совершенно непредсказуемой траектории и ударяющийся обо все, что не успевало убраться с его пути. Пархавиэль дважды падал, но тут же вскакивал, забавно тряся облитой вином бородой, и продолжал катиться дальше, даже не снизойдя до угроз обидчикам, то есть тем ротозеям-зевакам, кто не успел вовремя отскочить с его пути.

Желавшей узнать, где находится логово врагов, Джер тоже пришлось несладко. Девушка шла следом за гномом, интуитивно выдерживая дистанцию в пятнадцать – двадцать шагов и плотно прижимаясь плечом к стене. В глазах все расплывалось, маленькая фигурка гнома постоянно терялась на фоне чужих поясниц и тех частей тел, что находятся чуть ниже, но о которых не принято говорить слишком откровенно. К тому же эльфийке сильно мешали попадавшиеся навстречу мужчины, стремящиеся то помочь опьяневшей красавице, то направить ее перемещение в ближайшую подворотню, то нащупать на поясе то, чего там никогда не было, то есть плотно набитый сонитами кошелек. Отбиваясь от алчных рук проходимцев и ругаясь на необузданной смеси имперского языка и нескольких десятков современных эльфийских диалектов, Джер продолжала свой путь, хоть, как ей казалось, гном и сам не имел представления, куда несут его кривые ножки.

Однако мучениям обоих бедолаг вскоре пришел конец. Бурный поток несущихся им навстречу перепуганных горожан сбил охмелевших скитальцев с ног и заставил их вмиг протрезветь.

– Во дурак, полдня по кабакам прошлялся, столько времени потерял, а тут на улицах такое творится! – с досадой произнес Пархавиэль, хлопнув себя ладонью по лбу.

Сидевшему на мостовой Зингершульцо даже изредка удавалось уворачиваться от несущихся прямо на него ног. Такое в городе случалось нечасто, только когда вспыхивало восстание или его захватывала вражеская армия. Войны вроде бы не было, а для волнения народных масс еще не настал подходящий сезон; лето, слишком жарко для буйств.

Однако на небольшой площади, куда выходила улочка с набережной, творилось невесть что. С полсотни вооруженных людей громили лавки и расшвыривали по мостовой товары с лотков на тележках. Кто-то из них напивался вином из выкаченного на площадь огромного бочонка, кто-то набивал утробу колбасами да окороками из разгромленной мясной лавки, но среди безобидных обжор да пьяниц нашлись и те, кто посвятил себя более интересным занятиям.

Трое весельчаков в широкополых шляпах, обмотанных вокруг пояса плащах и сапогах, доходивших чуть ли не до ягодиц, вешали за ноги одного за другим пойманных горожан, а потом ради потехи срубали головы висельникам абордажными саблями. Пятеро менее кровожадных разбойников гоняли вокруг фонтана громко визжавших девиц, притом цель забега не вызывала сомнений, пропойцы умудрялись раздевать дам прямо на бегу.

Несмотря на полный хаос, на то, что власти не смогли предотвратить появления в городе неизвестно откуда взявшейся шайки, а большинство горожан предпочло просто сбежать, среди застигнутых врасплох обитателей Нисса нашлись и те, кто оказывал разбойникам упорное сопротивление. К примеру, рослый седовласый усач, грозно размахивающий двуручным мечом и отгонявший добрый десяток любвеобильных бандитов от прятавшейся за его спиной белокурой миловидной дамы. Бой был неравным, ряды нападавших быстро редели под молниеносными и сокрушительными ударами двуручного меча, и если бы к разбойникам не подходило подкрепление из числа оставивших на время в покое стаканы и юбки, то силач уже давно бы сумел отстоять честь дамы и покинуть поле коллективного ристалища с гордо поднятой головой. А так горы трупов возле доблестного рыцаря росли, но он вместе с дамой никак не мог выбраться из западни перевернутых телег, раскиданных мешков и стены двухэтажного дома.

– Анри-и-и, я иду! – раздался вдруг за спиной затоптанного толпой Пархавиэля пронзительный женский вой.

Горло, бывшее источником этого невнятного, пьяного выкрика, более походившего на клич какого-то дикого племени островитян, принадлежало той самой печальной эльфийке, которую Зингершульцо самым бессовестным образом оставил одну в корчме. Девушка не просто шаталась, а падала на бегу, однако это происходило в строго намеченном направлении. Бойко выхваченный эльфийкой из ножен меч оказался неимоверно летучим, ослабшая кисть нетрезвой воительницы не смогла обуздать его неуемную тягу к полетам. Лезвие взмыло вверх, но потом, видимо, вспомнив о силе земного притяжения, со звоном упало на камни мостовой. Мчавшаяся на выручку друзьям девушка через несколько огромных шагов все-таки обнаружила потерю оружия и слишком резко изменила направление движения, так что ее ноги моментально заплелись и не удержали мечущееся то туда, то сюда тело. Джер упала, сильно ударилась лбом о камень и потеряла сознание.

Двое налетчиков отвлеклись от набивания карманов украшениями из ювелирной лавки и накинулись на девушку, посчитав ее не только беспомощной, но и весьма аппетитной добычей в плане плотских утех.

«А чего же это я, балда, расселся и жду?! Вот же оно, привалило! Разве я не этого хотел?!» – неожиданно пришла в голову отрешенно наблюдавшего за происходящим гнома трезвая и, как ни странно, заполнившая истосковавшееся сердце радостью мысль.

Склонившиеся над бессознательным телом Джер бандиты едва успели перевернуть жертву на спину и разорвать у нее на груди куртку, как их постигла суровая участь. Первый вдруг подпрыгнул высоко в воздух и, схватившись обеими руками за собственный зад, заорал так, что заглушил гул проходившего рядом боя, визг полураздетых девиц, бежавших уже …надцатый круг вокруг фонтана, и протяжное песнопение дружной компании опорожнявших бочонок гуляк. Меткий удар носка сапога гнома, нанесенный к тому же с разбегу, сломал копчик насильнику. Через секунду к сольным завываниям бедолаги присоединился и хриплый, пропитой бас его компаньона. Пархавиэль не стал попусту утруждать свой кулак, а просто ухватился двумя пальцами за торчащую из уха насильника серьгу и с силой рванул ее вверх, не щадя разрываемой в клочья мочки. Злодеи визжали и прыгали, справедливость восторжествовала, угроза гнусного поступка миновала, и Пархавиэль, выдав напоследок от щедрот душевных под зад каждому из негодяев по ускорительному пинку, побежал дальше, туда, где весьма могли пригодиться его шаловливые ножки и увесистые кулаки.

Великан с двуручным мечом медленно отступал. Теперь на него наседало еще больше бандитов, а откуда-то с боковых улиц к ним непрерывно приходило подкрепление. Отрядов городской стражи по-прежнему не было видно, что могло означать только одно: хаос творился не только на этой маленькой площади.

Даже самым лучшим бойцам свойственно ошибаться. Как ни крутился Анри, а так и не уследил за двумя из числа своих «подопечных». Обманный маневр выманил его от стены, а хитрые мерзавцы зашли сзади и нанесли подлый удар в спину, хотя «подлость» и «честность» сами по себе понятия относительные, трактуемые в зависимости от обстоятельств по-разному, при желании легко заменяемые более циничными эквивалентами: «смекалка» и «наивность».

Великан упал на колени, но не выпустил из рук меча. Скрипя зубами от боли, он продолжал отражать удары и даже пытался подняться, несмотря на рваный глубокий рубец на правом боку, из которого фонтаном хлестала кровь. Добить силача сзади бандитам не удалось. Наконец-то взявшая себя в руки Лиор пришла на помощь своему защитнику. Окровавленная сабля взмыла вверх, стремясь завершить начатое вторым, более метким ударом, но упала на мостовую вместе с отрубленной кистью. Карина вдруг вспомнила, что когда-то очень давно ее пытались обучить владеть коротким мечом и кинжалом. Правда, лучший столичный учитель вскоре отчаялся и отказался от бессмысленной затеи, но какие-то начальные знания ему все-таки удалось ей передать.

Второй, подкравшийся со спины бандит был более пронырливым и изощренным. Он ловко вывернулся из-под широкого кругового финта, которым лишившийся возможности передвигаться Фламер пытался прикрыть себе спину и одновременно отогнать наседавших спереди врагов, а затем быстрым прыжком сократил дистанцию вдвое и направил острие кинжала точно в сонную артерию жертвы. Однако в ставшем привычным шуме боя неожиданно появился новый звук, протяжный, ревущий гул. Огромный и ужасно пыльный мешок приземлился точно на спину бандита и буквально смел негодяя с мостовой. Потерявшая надежду на спасение Карина широко открыла рот и часто заморгала глазами. Благородная дама впервые видела, что тяжелые мешки, оказывается, могут летать, да еще с такой умопомрачительной скоростью. Мешки с крупами проносились и проносились прямо над головой, осыпая изумленную девушку пылью, мукой, рисовыми, перловыми зернами и горохом. Они косили ряды нападавших, внося в них панику и даже страх. Те из разбойников, кто еще не был повержен наземь огромными снарядами, пятились назад и испуганно моргали глазами, с ужасом взирая на маленькое, белое чудовище, появившееся неизвестно откуда у перевернутой набок телеги с припасами. Неизвестной породы зверь продолжал пыхтеть, недовольно ворчать, отплевываться и с поразительной легкостью отправлять в воздух поклажу, которую наверняка с трудом поднимал в одиночку самый здоровенный портовый грузчик.

Когда под рукой не осталось больше мешков, перепачканный с ног до головы мукой гном ринулся в ближний бой. Неизвестно, что напугало разбойников больше:грозная рожа с бешено вытаращенными глазищами, внушительные размеры кулаков, звериный рык, вырывающийся из недр зловонной пасти, или невинная прелюдия с мешками? Но как бы там ни было, а желанного эффекта Пархавиэль достиг: враги ненадолго отступили, раненый Фламер все же поднялся на ноги, а у баронессы хватило времени кое-как обмотать его рану лоскутом, поспешно оторванным от подола платья.

– Я в долгу, – прохрипел задыхающийся великан, скидывая под ноги куртку и обнажая мышечный монолит покрытого потом тела.

– Запомню, если, конечно, наступит время его отдать, – кивнул головой мучной гном в сторону оправившихся и остановивших в своих рядах панику противников, которые убежали не очень уж и далеко, а теперь шептались, разрабатывая на ходу план нового нападения.

– Бывало и хуже, – прошептал Анри, отстраняя от себя руку Карины, слишком туго затянувшей повязку.

– Спорить не буду… бывало, – поддакнул Пархавиэль, которого совершенно некстати стало тошнить.

Разбойники, называемые почему-то незнакомой Пархавиэлю парочкой пиратами, так и не смогли придумать ничего оригинального. Они просто дождались подошедшего с боковых улочек подкрепления и снова ринулись гурьбой в атаку, не забыв об улюлюканьях, криках, строении грозных рож и прочих дешевых приемах, действующих лишь на зеленых новичков.

«Вот теперь точно ВСЕ!» — подумал Анри, крепко сжимая рукоять меча и готовясь к достойной встрече со смертью, уже несколько раз ранее касавшейся его краем своего савана.

«Ох, погано мне… погано! – пожаловался сам себе на взбунтовавшийся желудок Пархавиэль. – А тут еще эти прицепились… уроды!»

«Странно, как странно! Среди новых полчищ мерзавцев так много двойников тех, кто уже мертв. Те же безобразные лица, те же пахучие одежды, как будто кто-то отлил их из одной формы!» – чрезвычайно удивилась собственному наблюдению баронесса, решившая взяться за меч и стоять наравне с мужчинами до конца.

На этот раз бой протекал куда тяжелее для зажатого в угол трио. Буквально уже через несколько секунд толпа смяла их и прижала к стене. Анри отбросил бесполезный в тесной свалке двуручник и принялся, как гном, работать кулаками. Только так можно было выжить на тесном пятачке, до отказа заполненном шевелящимися, толкающимися телами, одержимыми желанием вонзить клинки в грудь противника настолько, что давили в азарте друг дружку и мешали сами себе воспользоваться оружием. Однако пираты добились своего, Анри упал, задавленный толпой, и по его богатырской груди вместо кулаков и рукоятей мечей стали дубасить не менее жесткие каблуки сапог.

Необычное течение боя в корне поменяло планы баронессы. Карина забилась под телегу и позабыла о благородном намерении оказать компаньонам посильную помощь. Хотя, с другой стороны, сделать она все равно бы ничего не смогла. Пархавиэлю почти удалось пробить себе кулаками путь через толпу. Пара царапин и дюжина синяков были неимоверно низкой платой за спасенную жизнь. Однако когда в сплошной стене потных и грязных тел уже замаячил просвет, кто-то запрыгнул ему на спину, повалил и плотно прижал к мостовой. Перед началом последней атаки в сердцах обреченных на смерть теплилась слабая надежда, что им на помощь подоспеет отряд городской стражи, но чуда не произошло, блюстителей порядка как корова языком слизала. Поддержка смельчакам все же пришла, правда, на такое никто из них не рассчитывал. Отекшие веки Анри не открывались, иначе бы он ужаснулся, в какое отвратительное кровавое месиво превратилось его лицо, да и остальное тело, избитое сталью каблучных набоек. Однако все еще вертевшийся по мостовой и увертывающийся от разбойничьих ног солдат почувствовал, что удары стали значительно реже. Кто-то отвлек врагов на себя. О том же самом подумал и гном, поскольку суммарный вес тел, прижавших его к камням, значительно уменьшился. И только баронесса Лиор, осторожно высунувшая из-под телеги свою прекрасную мордашку, могла наблюдать, как на тылы нападавших обрушился маленький, но слаженный отряд.

Ни девушку с уродливым шрамом на лице, ни лысого, очень похожего на пирата мужчину баронесса не знала, но лицо третьего воина было ей слишком хорошо знакомо. «Граф Гилион, только не он… я пропала!» – затряслась от страха Карина и поспешила вновь залезть в покинутое укрытие. После ее приказа уничтожить отряд капитана в Библиотеке Торалиса на пощаду девушке было трудно рассчитывать. Карина закрыла глаза и поспешно забормотала все известные ей молитвы, прося небесные силы о том, чтобы, увлекшись погоней за обращенными в бегство пиратами, молодой офицер позабыл бы вернуться на площадь, а уж если такому и суждено было произойти, то чтобы никто из спасителей не догадался бы заглянуть под телегу.

– Сударыня, вылезайте, не время играть в прятки, – оборвал тонкую нить надежды насмешливый голос.

Несмотря на ласковые интонации, граф Гилион был, как никогда, суров и озабочен. Морщины на лбу старили молодое лицо, но в то же время и создавали какой-то неповторимый шарм, подчеркивали мужество, волю и решимость молодого человека.

– Карина, я знаю, что вы под телегой. Вылезайте, не стоит валять дурака! – Граф нагнулся и дернул за подол платья, видневшийся возле колеса. – Обещаю, о событиях в Библиотеке поговорим позже, когда и если вернемся в Кархеон.

Уговоры Гилиона подействовали, дама стала осторожно выбираться наружу, не столько боясь, что это ловушка, сколько стараясь окончательно не порвать уже изрядно потрепанное платье. Ее недруг, граф Гилион, величественно восседал на перевернутом набок бочонке и отчищал окровавленный меч рукавом собственной рубахи, не менее драной, чем платье баронессы. Странная девица со шрамом через все лицо хлопотала над лежащим на мешках Анри, перевязывала раны старого солдата и заботливо прикладывала к его распухшему лицу компрессы. Второй подручный графа ругался с гномом. Оба отчаянно размахивали руками, но о чем шел разговор, Карина не слышала. Они были слишком далеко, а по обрывкам фраз, в большинстве своем вульгарных и грубых, угадать причину спора не представлялось возможным. К месту схватки подхрамывала еще одна фигура, судя по контурам, женская. Лишь когда незнакомка приблизилась к телеге почти вплотную, Лиор узнала в безобразной замарашке Джер. Лицо эльфийской красавицы было до безобразия изуродовано: содранная кожа, разбитый в кровь лоб и распухшие брови. Гротескно-сюрреалистическую картину. «Вчера был пир, нам было весело» добавляли несколько десятков разлагающихся прямо на глазах трупов. Еще не успевшая остыть плоть превращалась в вязкую, липкую массу, весьма напоминавшую с виду ту слизь, которую баронессе пришлось вымывать после посещения посланником Убия гостиницы.

– Ну вот, кажется, теперь мы уже все в сборе, – бодро заявил Гилион и взмахнул рукой, подавая знак всем собраться возле телеги. – Подождите, Карина, вопросы и недовольство потом, к тому же не вижу смысла их вообще задавать. Нам обоим прекрасно известна цель посещения Нисса, и, думаю, сейчас не самое удачное время обсуждать наши разногласия и философствовать насчет того, кто из наших хозяев радеет за Империю, а кто за свой карман. По городу бродит враг, если мы не позабудем о распрях и не остановим его, то эта ужасная напасть, возможно, болезнь поразит всю страну.

Граф Гилион замолчал, выжидая, пока наконец закончившие ругаться Артур с Пархавиэлем подойдут ближе.

– Итак, подведем неутешительные итоги нашего пребывания в славном городе Ниссе. – Граф усиленно старался не смотреть в сторону нахохлившейся, как побитый воробей, баронессы. – Прежде чем начать, хочу напомнить, что обе наши партии так или иначе защищают интересы Империи и прибыли в этот южный край только с одной целью – вернуть «Деминоторес», похищенный также при известных всем обстоятельствах.

Присутствующие по-разному выразили свое согласие со словами оратора: кто легким кивком, кто скупым «да». Только Лиор промолчала, баронесса прикладывала массу усилий, чтобы остаться спокойной, хотя в этот миг ее разрывали на части противоречивые желания: намерение осадить самоуверенного Гилиона и необъяснимый, животный страх перед тем, с чем довелось столкнуться и в гостинице, и на площади.

– Давайте короче, граф, неудачное место и время для дебатов, – произнесла Карина, окончательно закрепив на своем лице маску холодного безразличия.

– А я уже почти закончил, – усмехнулся Гилион. – Разве непонятно, к чему я клоню? Пока и ваши люди, баронесса, и мои союзники гонялись за манускриптом, кто-то третий начал его использовать, превращать в явь ночные кошмары, насылая на город полчища искусственно созданных существ. – Граф резко поднялся на ноги и подошел к баронессе вплотную. – Карина, ответьте всего на один вопрос, только прошу, не лукавьте. Как долго продолжался бой?

– Ну, полчаса, может, час, – пожала плечами Лиор.

– А что скажет наш маленький доблестный гном?

– Отстань! – буркнул Пархавиэль, еще не успевший отойти от известия о похищении Нивела и очень нервно среагировавший на слово «маленький».

– А вы? – Гилион обратился к Фламеру.

Щеки Анри распухли так, что он не мог говорить, к тому же острые осколки нескольких выбитых зубов причиняли ветерану несусветную боль даже при вдохе. Вместо ответа Фламер поднял вверх один палец.

– Замечательно, только на самом деле весь этот кошмар длится уже второй день, – огорошил участников сражения граф. – Да, Парх, ты напился и покинул нас два дня назад, За это время Нисс превратился в территорию смерти, хаоса и беспорядка. Откуда-то, наверное, из воздуха появляются пираты и начинаются резня, грабеж, насилие… Может быть, кто-нибудь из вас скажет нам почему?

– Убий Мадериус имел доступ к эльфийской копии манускрипта, – начала объяснять Лиор. – Он…

– Нет, не только он, – перебил ее Гилион. – Похитил «Деминоторес» совершенно другой человек, но это не столь важно, главное в другом. И вы, и мы убедились, к чему может привести использование древних знаний. Всего за два дня цветущий город превратился в развалины, в кладбище. Жители гибнут, гарнизон стражи давно перебит, герцог уже задействовал и береговую охрану, и имперский флот, но все равно людей не хватает, нет сил, чтобы прекратить беспорядки. Пираты неуязвимы, они возникают то там, то здесь, а иногда и одновременно в нескольких местах, их убиваешь, а они возникают снова…

– Хватит страху нагонять, предложения дельные есть? – превозмогая боль, произнес Анри.

– Мне кажется, что пиратов наслал не Убий, а небезызвестный вам Мивек Фалсо, который, кстати, тоже маг, да и «Деминоторес» у него в руках. Ныне покойный Совер ему основательно карты попутал: заручился поддержкой герцога и сумел надежно перекрыть преступнику морской путь, единственно возможный путь к отступлению.

– Глупость, – отмахнулась Лиор. – Я с Убием разговаривала, к тому же такое в городе сотворить только сумасшедший может, и главное, толку от беспорядков никакого нет. Ну зачем, скажите на милость, Мивеку нужно, чтобы эти гадкие слизняки, – баронесса, морщась, покосилась на лужи булькающей черно-зеленой жидкости, быстро испаряющейся с мостовой, – лавки громили да людей почем зря убивали?!

– Береговая охрана была вынуждена занять место стражи, с военных кораблей сняты почти все матросы. Они в городе, а значит, путь к бегству открыт. Любой корабль может беспрепятственно войти и покинуть имперские воды, – четко высказал предположение Артур. – Пока на улицах Нисса царит хаос, никому нет дела ни до контрабанды, ни до шпионских игрищ. Нужно срочно идти в порт, возможно, Фалсо уже добрался до корабля, а команда ему не нужна, он ее сам сделать может…

– Предлагаю объединиться, – подвел черту под разговором Гилион. – Фалсо это или Убий, не важно! Не имеет значения, и кто наденет на свою голову венок победителя: ваш хозяин, Корвий, или Лоранто. Мы должны прекратить этот бардак раз и навсегда, а также не допустить повторения ужаса. «Деминоторес» должен быть уничтожен!

Гилион закончил говорить, возникло напряженное затишье. Анри, Лиор и даже Джер молчали. Каждому из них хотелось заключить союз и побыстрее покончить с инцидентом, который вот-вот мог перерасти в необратимую катастрофу имперского масштаба, но, к несчастью, они не доверяли Гилиону и его соратникам, как, впрочем, и те с подозрением косились на потенциальных союзников. Соблазн заполучить «Деминоторес» был слишком велик, а данное сейчас обещание можно было легко нарушить. Обманувший других получил бы все: и деньги, и власть, и славу, а тот, кто оказался бы излишне доверчивым, помог бы своему врагу и умер.

Из состояния затянувшегося замешательства компанию вывел гном, притом в свойственной ему неделикатной манере:

– Что люди, что эльфы, что прохиндеи-ворюги, что бякородные снобы, все вы одинаковые, все вы грязные свиньи! – с презрением плюнув на мостовую, заявил Пархавиэль и, подобрав первый попавшийся под руку меч, побрел прочь.

– Ты куда, Парх?! Подожди! – очнулась от оцепенения Флейта и побежала догонять ворчливого гнома.

– Куда, куда… в порт, куда же еще?! – пробубнил на ходу рассерженный Зингершульцо. – Пока вы тут придумываете, как хитрее друг дружку надуть, мерзавец какой-то бедного паренька совсем умучает. Сволочи вы и гады, эгоистичные!

Флейта поравнялась с гномом, но не попыталась его остановить, а, взяв под руку, пошла рядом. Затем от компании отделился Артур и Гилион.

– Пошли, Карина, – произнес Анри, кряхтя поднимаясь с мешков. – Стопроцентные гарантии лишь гробовщик дает, да и то верить ему не стоит!

– А как же Намбиниэль? – закрутила головой Джер, похожая в этот миг на растерянного гоблина-переростка, умудрившегося где-то расквасить нос.

– Два дня прошло, – констатировал прискорбный факт Фламер, – ума не приложу, где его искать… если он, конечно, еще жив… Пошли давай, потом разберемся!

Эльфийка кивнула и подставила раненому Анри свое плечо. Карине ничего не оставалось, как положиться на честное слово графа Гилиона и побрести вслед за парочкой ковыляющих в обнимку подранков. «Ну, раз уж я поверила эльфам из Джабона, то почему бы и нет, почему бы не совершить еще один безумный поступок?» – успокоила себя Лиор, вдруг осознавшая, что ее согласие или отказ по большому счету ничего не значат и ничего не меняют. От ее решения больше не зависела судьба Империи, а собственной жизнью она была вправе распоряжаться по своему усмотрению.

В кормовой части корабельного трюма было темно. Непрерывно просачивающаяся сквозь щели в досках морская вода и ужасная болтанка усугубляли и без того незавидное положение пленников. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить выжившего из ума капитана барка выйти в море ночью да еще в такой сильный шторм, когда волны не только бились в борта утлой лоханки, но и швыряли ее из стороны в сторону, смывая с палубы всех и вся.

Факелы уже давно затухли, залитые водой. Единственным источником света были небольшие подвесные фонари, раскачивающиеся со скрипом на проржавевших цепях возле лестницы наверх и где-то в носовой части трюма, неосмотрительно не разделенного водонепроницаемыми перегородками. Защищенные мутными, потрескавшимися стеклами, они кое-как спасали дрожащее пламя свечей от царившей вокруг сырости, а порою и брызг, долетавших почти до потолка, когда судно трясло и бросало, как мячик.

Мешки с отсыревшей мукой, корабельный инструмент, старые снасти, пустые бочонки и прочая дребедень заполняли на две трети погруженное в полумрак пространство. Большинство этих вещей было не нужно новой команде судна, но отправить их за борт, у поспешно отплывших из Нисса пиратов не было ни времени, ни желания.

Судно то раскачивалось, то подпрыгивало на волнах; скованных одной цепью спиной к спине мужчин постоянно кидало от одного борта к другому. Когда ноги одного поскальзывались, то парочка зависала в воздухе, поскольку прикрепленная к потолку трюма цепь не давала им упасть. Прикладывая неимоверные усилия, мужчины боролись со стихией и пытались избежать падений. За их акробатическими трюками флегматично наблюдал подвешенный на цепях юноша. Он висел под самым потолком и при всем желании не смог бы помочь товарищам по несчастью. У него самого ужасно болели сдавленные кандалами кисти рук и лодыжки.

– Давай повнимательней, сиятельство, и когда падаешь, ножищами не махай! У меня уже от твоих пинков все колени сзади распухли! – наставлял мужчина повыше и пошире в плечах своего более мелкого компаньона.

– Не ворчи, сам-то вон как отожрался, а мне твою тушу на себе держать приходится! – прозвучал резкий ответ.

Судно очередной раз тряхнуло, и граф Карвол снова потерял равновесие. Во многом тому поспособствовал мешок крупы, вывалившийся из темноты и больно ударивший вельможу по ногам. Цепь натянулась, грузное тело напарника снова надавило на спину. Особую боль доставляли острые лопатки полуэльфа, как назло, давившие точно на ключицы.

– Терпи, сиятельство, скоро потопнем! Шторм вон какой, чуть волна побольше да посильней в борт ударит, и все, конец, развалится гнилуха-баржа на части, а мы к рыбкам знакомиться поплывем.

– Это не баржа, а барка, маленькое торговое судно, часто называемое моряками западных королевств барком или бартасьерой, – раздался голос из-под потолка. – Дилетанты же часто путают ее с рыбацкой посудиной, хотя конструкция и…

– Слышь, парень, заткнись-ка! – не выдержал неуместных поучений Карвабиэль.

– Отстань от паренька, рожа эльфийская, – вступился Совер, с трудом поднимаясь на ноги.

– Я полуэльф, – гордо заявил Карвабиэль, резко откинув голову назад и сильно ударив затылком по макушке нагрубившего ему графа.

– Ну, значит, полурожа, – проворчал Совер, морщась от боли, и тут же пнул голой пяткой по икроножной мышце обидчика.

– Развяжут, я тебя сам придушу! – проскрипел не на шутку разозлившийся Карвабиэль. – Собственными руками на части порву, гаденыша!

– Не боись, не развяжут, – с оптимизмом в голосе заявил Совер и подмигнул раскачивающемуся на цепях пареньку. – Ты вообще откуда такой умный взялся?

– Лучше бы тебе этого не знать, – хмыкнул Нивел вместо ставшего уже для него самого привычным вранья про книжную лавку дядьки в Эльруже, где он в перерывах между работой имел обыкновение читать мудрые книжки.

– От страха детки штанишки обмачивают, а ты, смельчак, хамить изволишь!

Совер не ожидал услышать подобного ответа, усугубленного фамильярным обращением на «ты», но наказать малолетнего наглеца граф не мог, поэтому и решил лишь съязвить в ответ. «Коль руки связаны, нечего грозить! Тебя в лучшем случае не воспримут всерьез, а может, и тумаков отвалят, – любил говаривать покойный отец графа, а потом всегда добавлял: – Зубы волку даны, чтобы кусать, а не впустую пастью щелкать!»

– Я не хамлю, – произнес силуэт под потолком с запозданием на несколько секунд, – просто констатирую факт. Вам действительно лучше было бы со мной не встречаться и ничего не знать. Но, к сожалению, вы получите ответ на ваш вопрос, граф… очень скоро получите.

– И когда же? – усмехнулся Карвабиэль, решивший, что говорить все же куда приятнее, чем пихаться и пинаться, притом не с врагом, а с таким же товарищем по несчастью.

– Скоро, очень скоро, – раздался спокойный ответ. – Через двенадцать с половиной секунд к нам придет человек и все обо мне вам расскажет.

– У-у-у-у! – протянул Карвабиэль, а затем обратился к Соверу: – Уж лучше бы твой малолетний дружок взаправду описался. Вонь из штанов нюхать – не бредни сумасшедшего слушать, стерпеть можно!

Граф Карвол хотел возразить полуэльфу, но тут дверь в трюм заскрипела, и вместе с прорвавшимся в трюм ревом бушующего моря послышались чьи-то шаги, затем из темноты появилась фигура в плаще, державшая в руке мерцающий фонарь. Не обращая внимания на вопросительные взоры узников, незнакомец поставил фонарь на относительно сухую крышку ближайшего бочонка и выловил из воды за рукоять длинный багор, которым обычно моряки подбирают свалившиеся за борт вещи и случайно выпавших пассажиров.

Мышцы Совера напряглись, ему показалось, что его мучения прервет не постепенно заливающая трюм вода, а ржавое острие багра, вонзившееся между ребер. Но он ошибся, странный моряк не проявлял интереса к их на одну четверть эльфийской парочке. Фигура в плаще медленно подняла вверх грозное орудие и резко вонзило крюк под правую ключицу барахтающегося под потолком Нивела. Раздался хруст ломаемой кости, однако паренек не закричал, только быстро задрыгал конечностями, сопровождая безумную пляску на цепях едва слышимым стоном. Мужчину явно не удовлетворил результат пытки, ему хотелось добиться от жертвы большего: воплей, мольбы о пощаде, признания, но только не жалкого стона. Однако ломать остальные кости палач не стал. Немного подергав багром, расширяя края и без того чудовищной раны, он вынул крюк из тела стоически переносящего пытку подростка и наконец-то скинул свой капюшон.

Облысевший на затылке ежик коротких волос и запущенная до неприличия борода, которая не подравнивалась по крайней мере с начала позапрошлого месяца, были Соверу незнакомы. Граф видел этого безжалостного человека впервой, а вот Карвабиэлю персона молчаливого мучителя оказалась хорошо знакомой.

– Убий, скотина, порву! – взревел Карвабиэль и рванулся на цепях, пытаясь дотянуться щелкающими зубами до горла обидчика.

Яростный крик оглушил графа, а мелкие звенья цепи больно вонзились в тело, сдирая кожу. В этот миг Совер возненавидел своего не в меру вспыльчивого, импульсивного напарника по оковам. «Уж лучше в нем не было бы ничего человеческого. Родился бы парень сухим, чопорным, расчетливым эльфом, не поддался бы сейчас неразумному порыву, не совершил бы бестолковый поступок, а я бы не страдал…» – почему-то подумал граф Карвол, решивший, что если ему вдруг посчастливится освободиться, то он надает тумаков не только похитителям.

– Ах, простите, господа, сразу не поздоровался… – с обворожительной улыбкой на лице произнес Убий, на всякий случай делая шаг назад от продолжавшего рваться на цепи и скрежетать зубами полуэльфа. – Так не терпелось сделать этому выродку что-то приятное, что совершенно позабыл о приличиях. Но мою оплошность легко исправить… Не так ли, номер семь?!

Вопрос был адресован к затихшему Нивелу. Его невысокая, щуплая фигурка уже не дергалась нацепи, а повисла, полностью расслабив мышцы. «Наверное, у бедолаги шок от боли, потерял сознание», – подумал Совер, но тут же понял, что ошибся.

– Мне жаль тебя, ничтожество, – с неповторимой интонацией выстраданного пренебрежения произнес паренек, вновь зашевелившийся на цепях. – Настолько жаль, что даже плюнуть на твою плешь противно!

– Ну, поболтай-поболтай, малыш, позабавь папочку, – рассмеялся маги обратил свои маленькие, подвижные глазки в сторону других пленников. – Ну, вот этот негодяй получеловеческого происхождения меня и так знает, а для вас, господин граф, позвольте особо представиться. Убий Мадериус, самый великий маг Континента.

– А от скромности морда не треснет? – проворчал вдруг остывший, успокоившийся Карвабиэль.

– Не обращайте внимания, ваше сиятельство, на ничтожные попытки этого никчемного создания оскорбить меня. Его нужно пожалеть, он ведь всю жизнь задает себе только один вопрос: «Кто я, человек или эльф?» – резко вскинув руку вверх и прижав указательный палец ко лбу, шутливо продекламировал маг, а затем громко рассмеялся. – В принципе ради ответа на него он и влачит свое жалкое существование. Конечно, для нас с вами подобная цель бытия кажется смешной, но нам ведь никогда не понять душевных терзаний тех забавных уродцев, кто ни то ни сё, ни рыба ни мясо!

– Шут, хватит кривляться, позови хозяина! – терпеливо переждав лицедейство Убия, потребовал Совер так жестко, как и подобает настоящему графу. – Вот что значит благородная кровь, какое спокойствие духа! – восхищенно хлопнул в ладоши Мадериус, а затем больно пнул носком сапога по коленке Совера. – Я твой хозяин, так что веди себя хорошо, и я не сделаю тебе очень уж больно! – Что тебе надо от нас? – стиснув зубы, перетерпев боль, спросил Совер. – Зачем ты нас похитил?

– Эй, челобрек! – Мучитель победоносно заулыбался и придал своему голосу не соответствующую смыслу слов сочувственно-доброжелательную интонацию. – Помнишь, Мансоро интересовался, где образец? Так вот оно он и есть!

Маг взял багор и резко вогнал острие в живот Нивела. Тело на цепях мгновенно приняло форму сжавшегося эмбриона, а затем вдруг неожиданно распрямилось и задергало конечностями.

– Не стоит волноваться, граф, это не только не подросток, но даже не человек. И вообще живым существом его назвать трудно, – начал размышлять вслух маг, разглядывая разводы на грязном потолке. – Так… эфирная бестелесная масса, субстанция, способная к общению, принятию различных форм и сотворению всяких пакостей, одним словом, джинн недоделанный…

– Значит, правду все-таки о магах говорят, мерзопакостники они все безумные. Лечить тебя нужно, борода нечесаная! Лучше всего топором: хряк по шее, и мыслишки дикие по башке не бегают! – высказал свою точку зрения Совер и тут же испугался: все-таки связанным был он, а багор был в руках сумасшедшего, не боявшегося им активно пользоваться.

Однако Мадериус не разозлился. Судя по блаженной улыбке на его лице, он вообще не слышал слов графа, а витал где-то далеко, в сказочных высях, откуда ему крайне не хотелось возвращаться.

– Надоело мне с необразованными дураками спорить, вы уж, господин граф, меня за откровенность извините, – признался Убий, вернувшийся через несколько секунд из увлекательного полета. – Историю, со мной приключившуюся, вам, так уж и быть, расскажу, а вы, будьте любезны, пасть закройте и ее без приказа моего не разевайте!

– Вот еще, нужно мне больно, душевные излияния чокнутых всяких слушать! – хмыкнул Совер, а затем громко взвыл, получив по ноге увесистым древком багра.

– Я сказал: «пасть закрыть», а ты признался, что тебе «…больно нужно», вот и получил «больно»! – прошипел Убий и тут же рассмеялся удачному, по его мнению, каламбуру.

С сумасшедшим спорить сложно, а если он к тому же и буйно реагирует на критику, то просто опасно для жизни. Совер поклялся сам себе, что если ему посчастливится освободиться, то он лично отрубит голову обидчика тупым топором и насадит ее на этот самый проклятый багор, даже если тот будет выброшен за борт и его придется долго вылавливать рыбацкой сетью. Теперь же граф сжал зубы и приготовился терпеливо слушать абсолютно не интересующий его бред безумца.

– Жил-был маг, очень умный и ужасно добрый, – начал рассказывать страшную сказку Убий. – Жил он себе жил, не тужил, и никому по большому счету не мешал. Но злой Император издал указ, и магов изгнали. Наш герой не захотел покинуть родные края, забросил опыты и стал лекарем, понадеявшись, что вскоре пройдут плохие времена и глупые людишки одумаются. Долго ему пришлось мыкаться да мытариться, колбы с ретортами в ожидании настоящего дела пылью покрылись, но ничего не менялось, в Империи воцарился мрак невежества и ханжества. И вот однажды пришел к нему бравый эльфийский юноша из Джабона… хотя нет, на юношу Мансоро не тянет, если только на очень годами потертого… Показал он магу рецепт, от которого у ученого мужа глаза на лоб полезли. За деньги большие предложил эльф магу создать Деминоторес, существо могучее, еще никем не виданное и даже дворцовому люду неизвестное… А неизвестное ли дворцовому люду, а-а-а, граф?!

В подтверждение, что вопрос был не риторическим и был задан именно ему, маг ткнул Совера в живот тупым концом багра.

– Известное, известное… – скрипя зубами от боли, ответил граф Карвол.

– Вот в том-то и дело, что, оказывается, всем уже давно известное и заполучить желаемое, – вздохнул Убий и продолжил рассказ уже в обычной форме, без сказочных приукрас: – Хозяин этого челобрека, Мансоро, предложил создать мне Деминоторес. Я взялся, не столько из-за денег, сколько потому, что надоело не жить, а прозябать, не творить, а ремесленничать и… бояться, всего бояться… – Из глаз Убия неожиданно покатились слезы, но безумец быстро взял себя в руки. – На практике работа оказалась гораздо сложнее, чем по словам искусителя-эльфа. Со времен великих уркалов, о которых вы, пожалуй, даже и не слышали, слишком многое изменилось, стало совсем иным. Я семь раз повторял попытки призвать могущественное существо из иного мира, а что в результате? В первые три раза лаборатория взрывалась и выгорала дотла, потом получилась какая-то вязкая жижа, мгновенно растворившаяся и проевшая мне дыру в полу. И только затем, уже с пятой попытки получилась живая субстанция. Правда, просуществовала она недолго, всего несколько минут, но это уже был прогресс, большая удача, вдохновившая меня, дурака, на продолжение эксперимента. Образец номер шесть прожил три дня, а этот… – маг снова ткнул острием багра в Нивела, – оказался живуч, да еще и хитрющ! Он не только сам адаптировался к нашему миру, нашел способ поддерживать свою нестабильную структуру за счет жизни других существ, но и сбежал, умудрившись как-то поставить в известность о готовящемся ограблении Имперской Библиотеки Торалиса сразу нескольких влиятельных вельмож. А мне нужен, нужен оригинал!!! – взорвался криком до этого спокойно повествующий маг. – Нужен, как воздух, без него я не могу стать прежним, избавиться от этой гадкой заразы! Мне плевать, слышишь, ублюдок пробирочный, плевать на те возможности, какими ты меня одарил, я хочу быть прежним, прежним!!!

Маг кричал и в приступе бешенства истыкал тело беспомощно болтавшегося под потолком Нивела багром, потом ученый муж вдруг обессилел, утих и стал совершенно спокоен.

– Ну, вот и сказочке конец. Молодцы, детишки, внимательно слушали. – Поджав колени, Мадериус уселся на бочонке и умильно заулыбался, ожидая от плененных слушателей ответной реакции в виде вопросов.

– Так значит, это и есть могущественный Деминоторес? – Карвабиэля так поразило известие, что он даже позабыл о желании загрызть мага и вступил с ним в диалог, изумленно таращась на болтавшееся под потолком тело.

– Нет, что ты, – отмахнулся маг, – всего лишь промежуточный результат не доведенного до конца эксперимента, но разумный и очень опасный! – Вновь вытаращив глаза, Убий затряс в воздухе указательным пальцем. – Он пакостлив и ядовит, его действия привели ко многим смертям, не говоря уже о том, что он натворил со мной и глупышкой Лиор. Я готов поклясться, что сделал он это не только по необходимости, но и ради забавы… – заговорщически прошептал маг, приставив ладонь к губам. – Именно Оно и повинно во всем, Оно и есть настоящее Зло во плоти. Оно получает удовольствие от чужих страданий!

«Как, впрочем, и ты, когда измывался над ним на лабораторном столе или тыкал багром», – подумал Совер, с трудом верящий в правдивость рассказа. Однако факты – упрямая вещь. Будь на месте Нивела обычный человек, несчастный уже давно бы умер от ран и потери крови, не по годам смышленый же паренек и не думал отходить в мир иной. Нивел внимательно слушал их беседу, со злобой взирая исподлобья на раскудахтавшегося, как квочка, мага.

– Допустим, я тебе поверил, старик, – сказал Совер, смотря в немигающие глаза сумасшедшего. – Зачем мы-то тебе понадобились? Что тебе от нас нужно?

– А ничего! – развел руками Убий и противно захихикал. – Ничего, что бы обременило вас хлопотами, граф. Просто мне хочется, чтобы этот злобный звереныш еще немножко пожил, совсем чуть-чуть… А для того чтобы жить, всем нам нужно кууушать Правда, Оно, – Убий вновь ткнул багром в молчаливого узника под потолком, – питается весьма оригинально. Оно совмещает два процесса в одном: высасывает из вас жизненную силу и тут же заполняет пустое пространство своими шлаками. Но не бойтесь, вы ничего не почувствуете, Оно даже касаться до вас не будет. Видимо, брезгует дотрагиваться до рода человеческого, паразит… Потом появятся первые симптомы болезни, – загнул Мадериус сразу два пальца на трясущейся руке, – красные пятна по коже, тошнота… Чем больше он выбросит в вас своих шлаков, тем скорее появятся гнойники и язвы, прям как у меня раньше были…

Убий рывком сорвал с себя плащ, расстегнул рубашку с курткой и продемонстрировал пленникам тощую грудь, на которой были едва заметны следы зарубцевавшихся ран.

– Ох, как же мне пришлось помучиться, – тяжело вздохнул Убий, – и когда болезнь свою лечил, и когда ваши похищения устраивал. Нужно ведь было не только правильное место и подходящее время выбрать, но потом еще и вас двойниками заменить. Правда, вы, граф, мне задачу весьма облегчили. Чтобы знатный вельможа, один, без охраны ночью из дворца герцога в гостиницу возвращался?! – недоуменно развел руками Убий и покачал головой. – Неосмотрительно, ваше сиятельство, неосмотрительно! Вот челобрек, к примеру, ни на шаг от своих спутников не отходил. Полдня за ним по городу мотаться пришлось, пока не выпал шанс его отманить, по голове кирпичом стукнуть да двойником подменить.

– Ну и зачем же ты так мучился? Не проще ли было кого другого подобрать? Разве ему не все равно, кем питаться?

– Не скажите, граф, не скажите, очень избирательная тварь, очень… – пожаловался маг, теребя спутанные клочья бороды, в которой, как показалось Соверу, уже бегала какая-то мелкая живность. – Да и мне, которого Оно заразило, не все равно, кто мой донор, Ты для него, а челобрек по структуре тканей мне больше подходит…

– Врешь ты все, – неожиданно заявил Совер. – Не знаю, какими зельями ты парнишку бедного обкачал, что он твои измывательства терпит, но только был бы он хоть на малую часть Деминоторесом, не он, горемычный, а ты мотался бы сейчас на цепях!

– Разумно говоришь, – древко багра несильно стукнуло Карвола по плечу, – но только по-дилетантски. Если бы ты, отбрызг благородного рода, перед тем как за оригиналом гоняться, хотя бы современную копию эльфийского перевода читал, то знал бы, что соленая вода содержит компоненты, которые негативно воздействуют на флораидный состав материальных тел и сводят к нулю возможности по временной дестабилизации эфирных структур. Одеревенел он в этой форме, болезный, закостенел, ни во что превратиться не может. Думаешь, почему он сейчас, как бревно, молчит и глазищами даже по сторонам не зыркает? Силы, паршивец, экономит, ему сейчас каждое слово, каждое движение с трудом дается. Если я его еще чуть-чуть багром потыкаю и орать заставлю, он на части прямо у вас на глазах развалится. Но только делать я этого не буду. Мне нужен манускрипт, а он у него, но не волнуйтесь, Оно во всем скоро сознается. Выбью из него, где бумажонка проклятая припрятана, вот этим самым багром и выбью! – Убий угрожающе затряс орудие пытки в руках.

– Зря стараешься, Библиотеку Торалиса Мивек Фалсо ограбил, – сказал Карвабиэль, сам не понимая зачем, наверное, для того, чтобы увидеть отчаяние и злость на лице мучителя.

– Мивек Фалсо, Мивек Фалсо, жалкий воришка Мивек?! – весело расхохоталась сумасшедшая квочка, вспорхнувшая с импровизированного насеста, и, не прекращая подпрыгивать на ходу, направилась к выходу. – Извините, господа, заболтался я с вами, разоткровенничался, а у меня дела… Кстати, не надейтесь, друзья вас не спасут, а судно не потонет. И о том, и о другом я позаботился.

– Он прав, манускрипт украл я, а Мивек Фалсо… он погиб два года назад, – произнес Нивел, как только дверь трюма захлопнулась. – Всего десять минут терпения, и я все объясню, обещаю!

Волна ударила в правый борт, и судно качнуло. Пархавиэль потерял равновесие и чуть не скатился в зловещую синь воды, уже жадно поглотившую пару перепрыгнувших через ограждение бочонков. К счастью, расстояние до грозно возвышавшегося на горизонте фрегата оставалось еще большим. Снаряды его дальнобойных катапульт не достали до маленькой торговый шхуны «Бродяга», а только взбаламутили воду метрах в ста по ходу движения. Если хоть один из огромных камней пролетел бы чуть дальше, то их лодчонка уже шла бы ко дну, развалившись как минимум на две части.

Только теперь, когда до морского сражения оставалось чуть больше четверти часа, Пархавиэля вдруг начало смущать казавшееся еще совсем недавно совершенно несущественным обстоятельство, что он не умел плавать. Ни один топор, ни один меч, каким бы острым и грозным он ни был с виду, не внушал гному такого трепетного страха, как покрытая пенными барашками, неровная поверхность бездонной пучины, в которой наверняка водились страшные, зубастые чудовища. Отцепившись от перил, за которые он не только держался руками, но и крепко обвил их ногами, Зингершульцо наконец-то решился подняться на корму, где возле огромного колеса, которое крутили то влево, то вправо трое крепких матросов, управлявших движением корабля, находилась почти вся их сумасбродная компания, за исключением Лиор и Джер, которых укачивало, и графа Гилиона, благоразумно уступившего Артуру бразды правления и уединившегося в носовой части.

– Смотри, вот и Парх прикатился, – толкнула Флейта в бок стоявшего возле самого бортика Артура.

Пират оторвался от наблюдения за вражеским кораблем и окинул беглым взором мокрого с ног до головы, трясущегося при порывах холодного ветра Пархавиэля. Убедившись, что с гномом все было в порядке: он замерз и напуган, но все еще в строю, то есть по-прежнему полон решимости завершить начатое дело и не просит тазик, Артур вновь отвернулся и продолжил сосредоточенно разглядывать идущий на полных парусах фрегат.

– Лево руля, расстояние не сокращать! Держитесь их правого борта, прижимайтесь ближе к корме, там у них катапульта испортилась! – отдал приказ Артур сердито хмурящему брови и надувавшему щеки капитану «Бродяги».

Седобородый морской волк, вот уже более двадцати лет возивший товары из Нисса в Гортьерру, был весьма недоволен, что сомнительные личности силой захватили его шхуну, а теперь еще и командовали. Кроме того, сама затея преследовать крупный военный фрегат казалась капитану весьма изощренным способом коллективного самоубийства. Но делать было нечего, он расплачивался за свою глупость и пагубное пристрастие к выпивке.

Слишком долго собиралась разбредшаяся по портовым кабакам да притонам команда, слишком долго не могла отплыть из мятежного Нисса их шхуна, а он, вместо того чтобы оставить опоздавших на берегу и отплыть вместе с другими торговцами, решил дождаться возвращения загулявших матросов, благо, что под рукой у него имелась только что початая бутылочка выдержанного бертокского вина, пить которое в спешке было просто грешно.

К несчастью, бандиты не просто хотели убраться из города, а еще и собирались напасть на военный корабль, тоже захваченный какими-то разбойниками и прикрывающий плывущую в направлении Карвоопольских островов маленькую барку. Такой наглости опытный капитан даже не мог себе представить, но старший в шайке, по-видимому, бывший пират, был невозмутим, спокоен и уверен в победе. Конечно, можно было бы попытаться перебить чужаков, тем более что численный перевес был на стороне команды: пятнадцать против семерых, трое из которых женщины. Но что-то, наверное, инстинкт самосохранения, мешало капитану отдать приказ к атаке, которого с нетерпением ждали его матросы. Уж слишком грозно выглядел меч за спиной побитого великана, да и остальные члены банды были явно отпетыми головорезами, одна свирепая рожа гнома чего стоила!

«Во зверюга, глазищами так и зыркает! А он, случаем, не людоед?! Того и гляди, набросится, в горло вцепится и загрызет… а могет и нос ради шалости откусить!» – размышлял капитан, со страхом наблюдая, как Пархавиэль украдкой озирался по сторонам, а его волосатые лапищи то сгибали, то разгибали каленый стальной прут. Капитану было невдомек, что бравый хауптмейстер Зингершульцо просто панически боялся моря и пытался себя немного успокоить, разглядывая загорелые тела моряков и между делом крутя что-то в руках. – Ну и лодчонку ты выбрал, а еще туда же, пират, гроза морей! – пробурчал гном, приблизившись вплотную к рассматривающему корму фрегата Артуру. – А чем тебе «Бродяга» не нравится? – поинтересовался Артур и тут же обратился к Анри с Флейтой: – Прогуляйтесь до носовой части и останьтесь там с Гилионом. Его сиятельство о великом размышлять изволит и не замечает, как у него под носом бравые морячки что-то замышляют. Нам бунт на корабле не нужен, и без того скоро туго придется! – Не осмелятся, – возразила Флейта, обведя палубу решительным, даже вызывающим взглядом.

– Наверняка бузу поднять попытаются, – не согласился с ней Артур. – У них еще хмель в башках бродит! К тому же справиться с нашей командой им может показаться куда проще и менее рискованно, чем лезть на рожон и подставлять борта под залпы. – Объяснив необходимость прогулки девушки к бушприту, лысый пират снова повернулся лицом к гному. – Извини, Парх, о чем ты спрашивал?

– Лодчонка, говорю, хлипкая, того и гляди развалится, мачта только одна, парусов мало, катапульт нет, команда дрянь, одни пропойцы да трусы. Где твои глаза только гуляли, когда корабль выбирал?! В порту ведь много других судов было, лучше и больше… – изложил сразу все претензии гном и в ожидании объяснений уставился на Артура.

– Море не суша, размер корабля и число мачт далеко не все решают, – усмехнулся наивности представителя рода «сухопутных» пират. – С мнением о команде полностью согласен, орудия бы тоже не помешали, а насчет остального, извини, ты не прав, – покачал головой специалист в морских вопросах. – «Бродяга» – суденышко хоть с виду неказистое, но крепкое, не только сильную волну, но и настоящий шторм выдержит, который, кстати, вот-вот начнется. Парусов вполне достаточно, мы бы уже давно фрегат догнали, но…

– Что «но»?! – не вытерпев, прокричал Пархавиэль.

– Парх, нам ведь не фрегат, а ту барку надо догнать. До шторма мы к ней приблизиться так и так не успеем. Военный корабль обойти не удастся, значит, нужно немного выждать. Скоро ветер сменится, и мы все паруса поставить сможем. Необходимо свести риск попадания снарядов катапульт к минимуму. Пока мы держимся вне зоны обстрела, а как на сближение пойдем, нужно так рассчитать, чтобы до перезарядки проскочить, чтобы они всего один раз выстрелить успели.

– Так, может, прямо сейчас паруса все и поставить, скорость большую развить и…

– Сейчас нельзя, ветер не тот, – вновь закачал головой пират. – Разогнаться разгонимся, а вот сбавить ход неуспеем. Видел, как в кабаках кувшины летают и о стены бьются? Вот примерно так же нас об их борт и расплющит.

– Надо было корабль больше выбирать! – упорно стоял на своем ворчливый гном, у которого была еще одна причина сетовать.

Качка сводила гнома с ума, а волны были так близко, что Пархавиэлю казалось, что они вот-вот должны были пойти ко дну. В этот момент Зингершульцо завидовал тем, кто был на фрегате. Их и качало поменьше, и не преследовал страх быть смытым за борт.

– Чем крупнее корабль, тем больше должна быть и команда. На полтора десятка моряков мы страху нагнать смогли, а если бы их дюжины три-четыре было?

Пархавиэль принял аргумент и согласно кивнул. В конце концов и его, и Артура, как и остальных участников их маленького сборного отряда, мучили прежде всего два вопроса: справятся ли они с призраками-пиратами, и не ударят ли им в спину моряки с «Бродяги», не подведут ли в самый опасный момент?

Флейта с Анри наконец-то добрались до носовой части, то есть туда, где находился бушприт. Идти по палубе трудно, когда слегка штормит и еще приходится постоянно крутить головой, опасаясь злобно поглядывающих исподлобья матросов. Того и гляди, кто-нибудь из них, да и решится напасть, сделает первый шаг, положит начало ненужной драке. Вне зависимости оттого, чем она закончится, с мечтой о погоне можно было бы распрощаться. Перебив команду, авантюристы были обречены на поражение. Надвигался шторм, а никто из спутников, даже Артур, не умел управляться с парусами и маневрировать среди волн, избегая переворота утлой посудины.

– Компаньоны для беседы нужны? – задорно спросила Флейта, наконец-то окончившая трудный и опасный путь среди моряков.

– Нет, – жестко ответил граф, даже не повернув головы в его сторону.

– А для мордобоя? – прогнусавил подошедший вслед за девушкой Анри.

Граф Гилион повернулся, и по его печальному лицу вдруг проскользнула легкая тень улыбки. Фламер после побоев выглядел не только ужасно, но и смешно, пожалуй, намного комичнее, чем напившийся гном. Веки и щеки великана распухли, как у заправского хомяка, а гамму цветов на его лице нельзя было передать словами.

– Рад, что вам стало легче, ваше сиятельство. По крайней мере вы хоть ненадолго отвлеклись от печальных мыслей о том, что вообще недостойно раздумий.

– Как будто ты знаешь, о чем я печалюсь, – тяжело вздохнул граф.

– Знаю, но оно того не стоит, – уверенно заявил Фламер и начал сугубо мужской разговор с поправкой на присутствие хоть и демонстративно отвернувшейся, но все же прислушивающейся к их беседе Флейты. – Вы находитесь в плену неразрешимых, как вам кажется, противоречий. Сердце противится рассудку, а желание берет верх над самыми логичными доводами. Все, из чего состоит ваша жизнь – понятия о чести, долге, преданности и карьера, – идет вразрез с интереса ми другого плана…

Граф печально улыбнулся и едва заметно кивнул, давая понять, что повидавший жизнь ветеран угадал.

– Думаю, точно в таком же положении находится и ваш оппонент, – продолжил Анри, слегка облокотившись о невысокий бортик. – Безвыходная ситуация, если, конечно…

– Если? – заинтересовался граф.

– Как-то один мой знакомый повар сказал: «Нельзя узнать состав супа, не поварившись в нем», и он был абсолютно прав. Меньше печальных раздумий и больше безрассудной решимости, граф! Думаю, вам стоит кое с кем откровенно поговорить, и я уверен, что вы сообща как-нибудь найдете решение! – Анри по-дружески хлопнул Гилиона по плечу и подбадривающе подмигнул.

– Ты прав, я сейчас же… – Граф Гилион решительно направился к лестнице в трюм, но рука великана сильно сдавила его плечо и потянула назад.

– Позже, господин граф, чуть позже, – прошептали опухшие губы старика на самое ухо пылкого юноши. – Баронесса сейчас очень занята и… и не в форме. Надо же понимать такие тонкости!

– Наверное, сложно тебе? – спросил гном так неожиданно, что Артур даже сразу не понял, что именно его приятель имел в виду.

– Да нет, стемнело, конечно, но что на палубе фрегата творится, еще разглядеть можно, – ответил пират.

– Да я не о том… Тебе ведь против твоих бывших друзей воевать приходится. Я бы вот, наверное, не смог, если бы…

– Они не мои друзья, – резко прервал рассуждения Зингершульцо пират. – Они бездумные, безвольные чудовища, которые только внешне близнецы моих друзей. За два дня беготни по городу я видел десять точных копий боцмана, двадцать – капитана и остальных примерно по дюжине. Я никогда не прощу Убию, что он воспользовался моей памятью. Это как святыню оскорбить, в храме пол заплевать!

Голос пирата стал жестким, а скулы напряглись. Пархавиэль не сомневался, что при встрече Артур оторвет голову мага голыми руками. Гному не было жалко Мадериуса, хотя помогать пирату в этом начинании он бы все же не стал.

– Но ведь они тебя не трогают, – задел за живое пирата Пархавиэль, – только если сам в драку на них полезешь, значит, память о тебе в их головах все-таки жива.

– Нет, – твердо возразил Артур, прежде всего убеждая в этом самого себя. – Пытался я с одним заговорить. Уставился он на меня, глазищами хлопает, что-то невнятно себе под нос бормочет, видимо, сообразить пытается, где харю мою раньше видел. – Вот видишь, значит, все-таки надежда есть! – Послушай, Парх, никакой надежды, слышишь, никакой! – Слова гнома взбесили пирата. Артур не хотел допускать мысли, что в головах созданий мага теплится хоть малая толика воспоминаний, что хоть на одну сотую часть они его прежние товарищи. – Пойми ты, гномья башка, бывшие друзья, ставшие врагами, тоже друг о дружке много хорошего помнят, но не пытаются воскресить прежнюю привязанность, потому что она не только на симпатии, но и на доверии строится, а у меня… у меня ни того, ни другого нет. Мои друзья умерли пятнадцать лет назад, и хватит мою давнюю рану грязной вилкой сомнений расковыривать, хватит!

– Ну почему же грязной? – удивился Зингершульцо и отошел от разозлившегося Артура на пару шагов.

– Иди в трюм, красавиц наших зови! Хватит им тазики украшать! – четко и жестко, как заправский капитан, отдал распоряжение Артур. – План остается прежним, через пять минут начинаем сближение. Флейта, Анри, Гилион забираются на фрегат, ты с остатком девичьей команды стережешь корабль, а я… я сделаю свое дело.

Пархавиэль кивнул и, раскачиваясь на ходу, засеменил в трюм. Боязнь упасть за борт придала его походке неповторимый шарм, который даже вызвал легкую улыбку на взволнованных лицах моряков.

– И, Парх, если кто из этих баранов шелохнется и корабль увести попытается, рви башку, не задумывайся! – выкрикнул вдогонку гному Артур, чтобы нагнать пущего страху на уже начавшую перешептываться команду «Бродяги».

– Так значит, ты и есть тот всесильный, хитрющий и злющий, что в беду попадающий и о помощи просящий?!

Псевдопоэтические потуги Карвабиэля натолкнулись на полное непонимание слушателей. Любитель пошутить выбрал не то место, не то время, не ту аудиторию и совершенно не те обстоятельства, чтобы расточать третьесортные, незамысловатые остроты.

– Всесильным я себя не считаю, как, впрочем, и хитрым. Зло – понятие относительное, что хорошо для одного, непременно погано для кого-то другого. О помощи никого не прошу, вы и сами не меньше меня в ней нуждаетесь. А то, что в беду попал, это еще не факт, – принялся флегматично рассуждать паренек, звеня тяжелыми цепями. – Если тебе, Карвабиэль, действительно не терпится прилепить ярлык на мой лоб, то считай меня божеством, не ошибешься!

– Да-а-а, – протянул Совер, качая головой. – Любишь ты себя, парень, даже очень любишь!

– Любовь – штука сильная, но существам типа меня как-то чуждая. Хотя, принимая во внимание, что я на самом деле единственный выживший экземпляр чудовищного эксперимента, из моего ответа можно смело исключить составляющую «типа меня». На данный момент в мире не существует второго, как я, значит, я уникален.

– Ты магу на уникальность свою намекни, авось он тебя не прирежет!

Карвабиэль упорно пытался осадить самоуверенное нечто, внешне похожее на подростка, но никак не мог найти нужных слов. Дело в том, что его слушатель мыслил в совершенно иных категориях, а то, на что обычные люди обижаются, было для него лишь пустым набором эмоционально окрашенных слов, в котором полностью отсутствовала логика.

– Так вы хотите выслушать мой рассказ или предпочитаете остаться в неведении? – поставил вопрос ребром Нивел, смотря как-то странно: вроде на собеседников, но в то же время как будто сквозь них.

– Мы слушаем тебя, внимательно слушаем, – кивнул головой граф Карвол и больно ткнул Карвабиэля локтем в бок, призывая напарника по кандалам закрыть рот до конца рассказа.

– Хорошо, но только вначале попросите своего друга вылезти из бочки. Во-первых, ему там ужасно неудобно, а во-вторых, мне кажется, пришла пора снять с нас кандалы. Убий все равно уже не заглянет в трюм.

– Какого друга, ты о чем? От боли совсем свихнулся? – не выдержал испытания молчанием Карвабиэль.

Совер хотел было тоже возразить, но с удивлением заметил, как крышка того самого бочонка, на котором несколько минут назад важно восседал Убий Мадериус, вдруг поползла в сторону.

– Намб, а ты здесь как оказался?! – громким возгласом поприветствовал Карвабиэль появление из бочонка своего командира.

– Не ори! – произнес Намбиниэль почти одновременно с Совером. – Как, как, просто. В городе беспорядки начались, я в порт подался, а тут вижу, эти мерзавцы тебя связанного на корабль тащат. Способ проникновения во вражеский стан потом обсудим. – Эльф воззрился на стоявшего поблизости графа. – Кстати, я тогда очень удивился, что ты живой и здоровый. Я сам твоей смерти не видел, врать не буду, но остальной компании ее наблюдать пришлось, весьма эффектное было зрелище, говорят.

– С распадом мышечных тканей и превращением их в черно-зеленую слизь? – поинтересовался Нивел, приветливо улыбаясь нахмурившемуся, настороженно смотревшему на него эльфу.

Мансоро не ответил. Не отводя глаз от болтавшегося под потолком Нивела, он снял цепь с крюка на потолке и помог пленникам избавиться от оков.

– Мог бы пораньше это сделать, вместо того чтобы в бочонке отсиживаться, – проворчал Карвабиэль, потирая затекшие кисти рук и натертые цепью плечи.

– Не мог, – ответил Мансоро, наконец-то прекратив пожирать недружелюбным взглядом Нивела и посмотрев на своего соратника. – Я и сейчас не уверен, правильно ли поступаю. В море шторм, не самый удачный момент для побега.

– Корабль не потонет, а в трюм пока никто не войдет, – уверенно заявил Нивел, продолжая улыбаться. – Может быть, господин Мансоро будет так добр и освободит и третьего пленника?

Граф Карвол сделал шаг вперед, но рука Намбиниэля властно легла на его плечо.

– Не надо, граф, так он нам не опасен. Вы не представляете, с кем имеете дело!

– Отчего же, – Совер был невозмутим, – господин Мадериус соизволил изложить нам основные вехи недолгого жизненного пути образца под номером семь. – Правда, мне почему-то кажется, что он и сам многого не знает. Нужно заполнить пробелы. – Успокаивающе хлопнув по плечу нервничающего эльфа, Совер спустил Нивела из-под потолка и начал отпирать замки кандалов.

– Остановитесь, граф, если вы его освободите, то я вынужден буду…

– За отсутствием под рукой мечей и иного благородного оружия они скрестили ржавые багры! – рассмеялся граф Карвол, отпирая гвоздем первый из проржавевших замков. – Прекратите переживать, Мансоро. Может быть, парень и был когда-то опасен, но сейчас он просто раненый мальчишка, беспомощнее нас с вами. Он хочет рассказать о себе, почему бы не послушать, или у вас есть иные предложения, чем заняться до окончания шторма? Ну что ж, мы можем усесться друг напротив друга и увлеченно трепаться о своих подвигах, естественно, по большей части привирая да приукрашивая. К тому же хоть я и не служу в имперской разведке, но о деяниях такой известной личности, как вы, мой друг, весьма наслышан. Да и до вас наверняка долетало несколько нелестных отзывов о моей персоне. Видите, как все отлично складывается? Вы обо мне знаете, я о вас многое слышал, а тут что-то новенькое, свеженькое под руку подвернулось. Кроме того, мне очень хочется узнать, что успел натворить мой двойник и куда бросить факел, чтобы этот проклятый манускрипт наконец-то сгорел. – Как, и вы тоже хотите его уничтожить?! – искренне удивился Мансоро такому неожиданному для него повороту событий.

– Одна из главных задач Империи – поддержка порядка на ее огромной территории. Если крестьяне и горожане не будут жить спокойно, а провинциальная знать не прекратит мутить воду, теша свои жалкие амбиции и лелея свои неосуществимые мечты, то могущественное государство за каких-то десять – двадцать лет развалится на множество мелких, нищих, но независимых королевств. Говоря проще, многие провинции постигнет судьба Мурьесы. Первым очередь на мятеж занял ваш родной Сардок. Джабон слишком слаб, чтобы удержать власть, чтобы создать и отстоять свое государство, но достаточно силен, чтобы поднять смуту и устроить многолетнюю резню.

– Знаю, – прервал графа Намбиниэль, которому было весьма неприятно дискутировать на эту тему. – Хорошо, пускай Оно говорит, но это все равно не изменит его участь. Мы должны уничтожить не только древний рецепт, но и «стряпню» мага, пусть даже неудачную!

– «Неудачная стряпня», – медленно, нараспев, повторил Нивел, так же, как и остальные колодочники, потирая кисти рук, хотя это было для него абсолютно излишне. – Что ж, господа, весьма точное определение, если, конечно, беспрекословно верить бреду спятившего мага, но что, позвольте спросить, если эксперимент Убия был не таким уж и неудачным, что, если я и есть Деминоторес, так сказать, полностью доделанный?

Трое мужчин опешили. Их мыслительные процессы в этот миг были парализованы удачно зароненным зерном сомнений. Граф Карвол уже пожалел, что снял кандалы, в которых, возможно, была заключена магическая, сдерживающая чудовище сила. Однако тот, кто так долго прикидывался наивным, добродушным пареньком, не стал обнажать клыков, отращивать длинные когти или иным способом превращать свое худенькое тельце в грозное оружия убийства. Напротив, он был весьма миролюбиво настроен. Усевшись на бочонок, он пару секунд молчал, а потом начал свой рассказ; чрезвычайно интересный, познавательный и очень-очень печальный.

Два паруса захлопали под сильным порывом ветра, приветствуя поднятие своего младшего брата, немного косоватого, но все же родного. Моряки взялись за работу с неохотой, но властный голос Артура, сотрясший воздушное пространство в радиусе ста шагов изысканной бранью с уклоном в морскую тематику, живо призвал к послушанию боявшихся схватки недотеп. Тех же, кто был туговат на ухо, мгновенно вылечили тычки Джер и устрашающий скрежет зубов маленького, свирепого островитянина-людоеда, чью неблагодарную роль взялся играть Пархавиэль. Главное, что делать ему ничего не было нужно, только скалить зубы и переводить оценивающий взгляд с одного на другой кусок «ходячего мяса». Бурная фантазия изнуренных похмельем моряков делала за него остальную работу, рисуя красочные, но чересчур кровожадные картинки гномьих забав.

«Бродяга» начал быстро набирать ход. Рулевые послушались совета Артура и держались точно в хвосте грозной плавучей махины. Благодаря маневру стрелять по ним могли лишь три кормовых орудия, и то после первого залпа, поднявшего фонтаны воды в двадцати метрах перед бушпритом, одно из них окончательно вышло из строя. Выпущенный напоследок катапультой снаряд полетел вверх и при падении чуть ли не разворотил киль собственного корабля. Возгласы разочарованных моряков «Бродяги» внезапно оборвались, сменившись истошным криком «Ложись!».

Обычно Пархавиэль мгновенно реагировал на подобные сигналы, но в этот раз что-то замешкался, то ли сказалась качка, ослабившая организм, а заодно и замедлившая реакцию, то ли Зингершульцо слишком глубоко вошел в роль жестокого тугодума-островитянина, не знавшего, что за зверь такой эта «какапулька» и под каким соусом его едят. Пархавиэль не упал на палубу, а остался стоять, и поэтому собственными глазами увидел, как что-то огромное и жужжащее врезалось в мачту, укоротило ее на одну треть и, срывая верхний парус вместе с поперечными планками, улетело прямо в море, подняв гигантский столб воды, через миг обрушившийся на корабль фонтаном брызг.

– Чего разлеглись, наживка для акул?! – орал что есть мочи Артур на не спешивших подняться и взяться за работу матросов. – Одним парусом меньше, проще тормозить! Живей, живей, помороженные вы мои, руби ко всем чертям тросы, убирай паруса! Хлам с палубы – за борт!

Под хламом пират подразумевал расщепленный кусок мачты длиной с человеческий рост, сломавший при падении бортик, задавивший двоих моряков, одного сразу насмерть, и пробивший небольшую дыру в трюм.

Величественная корма военного фрегата загородила горизонт. Пархавиэлю было страшно подумать, сколько человек мог вмещать этот плавучий город. Всяко не менее тысячи, но, к счастью, хоть обезумевший маг Убий и штамповал подручных со скоростью баркатского фальшивомонетчика, бойко чеканившего сотню-другую имперских сонитов вдень, а все же более полусотни пиратов на корабле почему-то не разместил, одним словом, схалтурил.

У компании авантюристов был план; дерзкий, простой и безотказный, хоть и рискованный. Трое отвлекают пиратов, трое удерживают «Бродягу», не давая трусливым торговым морякам поднять остатки парусов на обрубке мачты и сбежать, а тем временем Артур, которого пираты не трогали, проникает в трюм и открывает затычки, название которых Зингершульцо так и не удалось запомнить. Фрегат тонет, абордажная команда возвращается на шхуну, а они продолжают погоню. Действительно просто, если не принимать во внимание некоторых обстоятельств: ушедшую уже далеко барку, полсотни злобных созданий в обличье пиратов и надвигающийся шторм.

Разогнавшийся корабль начал постепенно сбавлять ход. Слишком медленно, чтобы избежать столкновения с грозно надвигающейся кормой. Катапульты сделали еще один выстрел, но, к всеобщему облегчению, «Бродяга» уже успел проскочить в мертвую зону обстрела. Оба камня, устрашающе гудя, пронеслись метрах в трех над палубой и погрузились в море на расстоянии в полкорпуса за кормой. Теперь оставалось лишь справиться с другой угрозой, избежать столкновения, означавшего верную смерть в морской пучине.

Повинуясь указаниям Артура, трое рулевых налегли на неподатливый штурвал и закрутили его направо. Когда до столкновения оставались считанные секунды, а Пархавиэль закрыл глаза и начал прощаться с растраченной впустую жизнью, произошло невозможное: шхуну резко развернуло вправо, последовал удар, от которого слетели за борт все бочонки, а путешественников, всех как одного, повалило с ног. Чудовищная сила инерции протащила все еще идущую с достаточно большой скоростью шхуну по правому борту фрегата, сметая с левой части ее палубы все надстройки, а потом вдруг ослабла и совсем умерла.

Пархавиэль вскочил на ноги, выхватил выскальзывающий из дрожащих рук меч и только потом открыл глаза. Команда «Бродяги» уже поднималась на ноги, Джер с баронессой тоже уже оправились от толчка, а по возвышающемуся над кораблем, как крепостная стена, борту фрегата бойко лезла вверх по канатам парочка мужчин, которым придется принять на себя основной напор толпы разъяренных пиратов. С палубы шхуны врагов не было видно, вверху маячили только их руки с кинжалами, пытавшиеся перерезать канаты. Оставшаяся на носу корабля Флейта жестоко пресекала попытки помешать подъему ее соратников, стреляя по рукам из раздобытого неизвестно откуда лука. Когда Анри и граф Гилион закончили подъем и, перепрыгнув через борт, вступили в бой, девушка неблагодарно выбросила в море уже сослужившее службу оружие и шустро полезла наверх, в который раз поразив гнома своей обезьяньей ловкостью и одновременно грацией движений охотящейся пантеры.

Когда и куда подевался Артур, никто из оставшихся на «Бродяге» сказать не мог. После столкновения его никто не видел, а строить гипотезы и вообще обсуждать эту тему у гномье-дамской команды не было времени.

К несчастью, предположение пирата оказалось верным. Как только начался бой и количество вооруженных захватчиков на палубе шхуны уменьшилось втрое (моряки по привычке считали женщину всего за полчеловека), седобородый капитан издал нечленораздельный, но грозный рык и, схватив давно облюбованный им обрубок перил, попытался вонзить его в спину Джер. Воодушевленные примером капитана матросы схватились за багры с топорами и стали поспешно наматывать на кулаки крепкие корабельные канаты. Пархавиэль понял, что волшебная маска островитянина-людоеда утратила свою силу и что в ближайшие четверть часа его ожидает весьма увлекательное занятие по битью небритых, пахнущих самогоном и рыбой рож. Преисполненный чувством праведного гнева и подсознательной ненавистью ко всему, что хоть чуть-чуть попахивало рыбой, гном крутанул меч и не спеша занял выгодную позицию на вершине лестницы, ведущей на кормовую надстройку, то есть к желанному штурвалу.

Джер тем временем легко увернулась от заостренной дубины, направленной ей в позвоночник, и подставила морскому волку подножку. Лоб капитана стукнулся о палубу, а по его затылку тут же прошелся обух топора, направленный руками неожиданно воспылавшей воинским азартом Карины. – Молодец, – похлопала Джер баронессу по плечу, – только топор нужно держать одной рукой, а не двумя, и вот так. – С едва различимой улыбкой на губах эльфийка перевернула топор лезвием вниз. – Пленные нам не нужны, от них одна морока. Очухается ведь, гад, и снова накинется. А сейчас давай-ка отправим его за борт!

Эльфийка уже взялась за ноги капитана, но тут же их отпустила, едва успев увернуться отлетевшего ей в грудь ножа. Трое рулевых ранее не принимали участия в схватке и не проявляли агрессивности, поскольку полностью сосредоточились на развороте судна под нужным углом, чтобы крепкий борт окончательно не разбил подталкиваемую к нему волнами шхуну. Но вот они вывернули штурвал и поспешили на помощь своему капитану. Один выбил из рук баронессы ногой топор, второй пытался насадить на багор Джер, а третий накинулся на Пархавиэля сзади.

Зингершульцо надежно обосновался на вершине лестницы и легко отбивал атаки не умевших достойно владеть оружием моряков, но предательский удар каблука между лопаток выбил гнома с удачно удерживаемой позиции. Выронив меч, Пархавиэль повалился в толпу, только по чистой случайности не налетев грудью на острие услужливо выставленного кем-то вверх багра.

Бой на палубе фрегата протекал тоже не гладко. Хоть искусственные создания и не владели оружием так же умело, как настоящие морские разбойники, но зато брали числом и безрассудством: они рьяно атаковали, редко уходили в защиту, а порой и специально подставлялись под удар, отвлекая на себя внимание противников. При таком раскладе выдержать натиск было просто невозможно, но авантюристы, к счастью, вовремя догадались разделиться и затеять увлекательную игру в кошки-мышки, бегая по палубе между мешками и катапультами и сбивая преследователей с толка хитрыми маневрами. Никто из троих не надеялся победить, они должны были всего лишь немного продержаться, а потом отступить на пришвартованную к правому борту фрегата шхуну, если она, конечно, к тому времени окажется на месте.

Парочка пиратов, дежуривших у штурвала фрегата, не заметила, как на бортике за их спинами появилась рука, а затем и локоть. Бывшему командиру абордажной команды легендарного «Шельмеца» не нужно было веревки с абордажным крюком на конце, чтобы вскарабкаться на чужое судно. Крюк, цепляемый за борт, обычно только вредил, выдавая присутствие веревки и поднимавшегося на ней врага. Артур всегда любил скрытность и полагался только на цепкость пальцев, гибкость своего тела да крепость привыкших к тяжелой работе и ратному делу рук. Пираты и глазом не повели, как бывший товарищ уже стоял за их сутулыми спинами. Убивать похитителей облика его друзей не было смысла. Они просто дежурили у штурвала и не принимали участия в схватке. Артур засунул нож обратно за пояс и как ни в чем не бывало прошел мимо часовых, которые не только на него не набросились, но даже не повернули голов в его сторону.

Под лестницей, возле двери на нижние палубы, пират натолкнулся на раненого Анри. Кровь стекала из раны на плече великана, но тот держался, оборонялся от атак сразу шестерых противников. Артур хотел было прийти на помощь, но вовремя заметивший его благородный порыв Фламер интенсивно замотал головой, подавая знак: «Не дури, занимайся своим делом!»

Кому-то достаются почести и слава, кто-то тешит свои задиристые кулаки в драке, а кому-то достается сырой, темный трюм, по которому снуют вечно голодные корабельные крысы. Расположение помещений внутри фрегата было стандартным, ничем не отличалось от корабля, на котором когда-то давно плавал пират, только палуб было немного больше да полы чище, хотя кое-где и валялись обрывки промасленных тряпок да раздавленные сапогами остатки еды. Возле двери в трюм высилась горка из мертвых тел, одетых в форму имперского флота. Подручные мага вели себя, как заправские свиньи, ни один нормальный пират не стал бы плавать на корабле с «мертвым грузом», как из-за чувства брезгливости, так и из-за вполне обоснованной боязни подцепить какую-нибудь болезнь. В практике Артура бывали печальные случаи, когда пьяный пират перерезал глотку своему собутыльнику и прятал его тело на корабле. Потом, проснувшись поутру, он, конечно же, обо всем забывал. Корабль уходил в плавание и не возвращался. Потом, уже через несколько лет, его сгнивший остов находили либо выброшенным на пустынный берег, либо застрявшим на мели, а от команды оставались одни лишь кости скелетов. Следов боя не было видно, и рождались легенды, одна поразительнее другой: о морских чудовищах, о мстящих душах замученных купцов и о всевозможных проклятиях, наложенных на команду злыми колдунами да бродячими магами.

В трюме было темно и невообразимо пусто. Видимо, фрегат не собирался в скором времени покидать порт, и команда еще не успела запастись продовольствием. Деревянные, тщательно просмоленные переборки делили корабль на множество отсеков, сводя возможность пойти ко дну от случайной пробоины почти к нулю. Кингстонов не было, как, впрочем, и воды, обычно всегда просачивающейся в трюм. В отличие от пиратов, военные моряки не привыкли чинить корабли где попало: на отмели, под открытым небом, где не было ни специально оборудованных для поднятия корпуса из воды доков, ни мощных гидравлических помп.

Задача осложнилась, но Артур быстро нашел альтернативное решение. Если заполнить хотя бы три из десяти отсеков, притом находившихся по одному борту, то корабль потеряет ходовые качества, а возникший крен не позволит пиратам воспользоваться катапультами. Надвигающийся шторм завершит начатое дело. Уже имевший три-четыре пробоины корабль наверняка перевернется.

Найдя топор, Артур принялся за работу, благо ему никто не мешал, кроме почуявших беду крыс, которые запищали и забегали под ногами с удвоенной скоростью.

Если тебя все время называть дураком, то, как бы ты ни разубеждал себя, а все равно поглупеешь. Писаная красавица будет считать себя замарашкой, а везунчик – полным неудачником. Сила коллективного убеждения велика и действует не только на людей. Матросы с «Бродяги» были сами виноваты, когда с опаской косились на пухлые губы Пархавиэля и не всегда тихо шептались, что он людоед. Зерно неприязни глубоко запало в голову гнома, оно взрастило стебель антипатии к выдумщикам-морякам и вскоре принесло весьма жестокие плоды.

Оказавшись на палубе под ногами недружелюбно настроенных субъектов, готовых не только истыкать его баграми, но и вусмерть запинать ногами, Зингершульцо, как и подобает порядочному гному, стал отчаянно бороться за свою жизнь, используя все, чем одарила его матерь-природа, в том числе и крепкие, острые зубы. Гном крутился под ногами матросов волчком, уворачиваясь только от ударов багров, топоров, а также прочего тяжелого корабельного инвентаря, и игнорируя болезненные, но не смертельные удары кулаков и пинки. Жертва оказалась виновата сама, слишком медленно, даже лениво пнув гнома по лицу. Обросшая грязными, слипшимися волосами голова «разжиревшего угря» уклонилась от удара стопы и впилась зубами в голую ступню. Несчастный взвыл, обезумевший от ярости гном не только прокусил ногу до кости, но и оторвал от нее здоровенный кусок мяса. В процессе избиения возникла пауза. Одни обомлели от удивления, а других сбил с ног заметавшийся по палубе пострадавший. Пархавиэль воспользовался моментом, вскочил на ноги и, вырвав топор из рук растерявшегося матроса, занял удобную позицию, прижавшись спиной к поломанной мачте.

Замешательство быстро сменилось ненавистью, но что может сделать неполный десяток не имеющих достаточного опыта драк моряков с одним вооруженным гномом? Пархавиэль продержался в одиночку целых пять минут, успев ранить троих, сам же получил только небольшой шрам на лице. Ржавый крюк багра лишь слегка скользнул по щеке, оставив навеки отметину об этом нелепом бое.

Расправившись с тремя рулевыми и все-таки вытолкнув за борт очухавшегося и напавшего на нее сзади капитана, Джер поспешила на помощь гному. Эльфийка устала, поэтому ее стиль боя не отличался гуманизмом. Лезвие кинжалов вонзалось в спины и вспарывало животы с поразительной легкостью, а их хозяйка не задумывалась о том, что подло, а что только нечестно. Джер ужасно хотелось спать, а значит, побоище нужно было завершить как можно быстрее.

Жалкие остатки команды попрыгали в воду, надеясь добраться до берега вплавь. В принципе это было нелегко, но вполне возможно, шхуна не очень далеко удалилась от берега. – Эй, как там тебя… Парх, кажется? – задыхаясь, произнесла Джер, ища, куда лучше присесть. – Полезай на фрегат, там туго приходится, а я все… скисла!

Как только спина девушки нашла опору, ее глаза тут же закрылись, руки ослабли, а голова бессильно наклонилась набок. Из разреза куртки вяло сочилась кровь. Кто-то из матросов все-таки успел ткнуть ее багром в грудь.

Потратив на раздумья пару секунд, Пархавиэль поспешил к канату. Угроза предательского отплытия корабля была ликвидирована, остатки команды «Бродяги» покинули судно и добирались до берега своим ходом. Джер он помочь ничем не мог, к тому же над ней уже заботливо хлопотала баронесса, продолжавшая упорно избавляться от, видимо, не понравившегося ей платья, нещадно раздирая его на перевязочные лоскуты. Здесь гному уже нечего было делать, он поспешил туда, где кипел настоящий бой, где был настоящий противник, а не тщедушные увальни, одним словом «бродяги».

Бойкая пляска меча была жестко встречена финтом абордажной сабли, затем последовал укол – глубокий, рассчитанный, точный. Флейта покачнулась и сделала шаг назад, скрывшись от противника в узкую щель между двумя стопками пыльных тюков. Девушка почувствовала, как под левой грудью засвербила боль, кончик абордажной сабли лишь слегка погрузился в плоть, но причинил сильные страдания. Порез был неглубоким, но обширным, с рваными краями, из открытой раны вытекала кровь, а вместе с ней девушку покидали и силы. Высокий темп боя не оставлял времени на перевязку ран. Флейта только нашла укрытие, чтобы перевести дух, а кто-то неугомонный уже начал раскидывать мешки, стремясь в погоню за ней.

Не став дожидаться, пока в щели покажется раскрасневшаяся рожа преследователя, Флейта собрала остаток сил, вскарабкалась наверх и оглядела поле сражения. Пираты окружили ее компаньонов и прижали к левому борту. Сопротивление продолжалось, но должно было скоро затухнуть. Граф Гилион устал и еле стоял на ногах, Фламер тоже не был свеж и полон сил, тем более что в данный момент ему приходилось сдерживать основную массу противников, а возле горы тюков стояло с десяток пиратов, поджидавших, когда мышка, то есть она, спустится вниз. Нужно было отступать, притом срочно, но возможности прорваться к ряду катапульт по правому борту не было. Вдруг шум боя заглушил чудовищный скрежет, фрегат стал заваливаться, а незакрепленные на палубе предметы стали скатываться к левому борту, как раз туда, где проходило сражение.

«Пора!» – подумала Флейта, сильно оттолкнувшись ногами от начинающей разваливаться стопки мешков, и ловко перепрыгнула на ограждение правого борта, с которого сиганула в воду.

«Все, отвоевались!» – подумал Анри, запустив в ряды наседавших противников меч, и, схватив в охапку сопротивляющегося Гилиона, спрыгнул с ним за борт. Проплыть под днищем корабля показалось ветерану куда проще, чем пробиться с боем к правому борту.

«Слава вам, Силы Небесные! Они догадались!» – обрадовался только появившийся из трюма Артур и с облегчением наблюдавший за хитрыми отходными маневрами его немногочисленной абордажной команды.

«Кажется, опоздал!» – тяжело вздохнул Пархавиэль, докарабкавшийся уже почти до вершины начавшего вдруг заваливаться борта.

Вначале мимо него, размахивая руками и что-то крича, пролетела Флейта, затем через несколько секунд ее примеру последовал Артур. С облегчением констатировав, что хоть в чем-то ему да повезло и что ратные подвиги на сегодня закончены, Пархавиэль быстро заскользил по канату вниз. Экстренных способов спуска гном не одобрял.

Минуты через три на очищенной от команды палубе «Бродяги» собрались все, включая Анри и Гилиона, сумевших удачно проделать опасный подводный путь. Потерь не было, за исключением ранений различной сложности, но это было не в счет. Совместными усилиями авантюристам удалось кое-как поднять единственно уцелевший парус и беспрепятственно отплыть от борта накренившегося фрегата.

К всеобщему удивлению, пираты позволили им уйти. Никто не пустился в погоню, никто не стрелял по ним из арбалетов и луков и не спрыгнул на палубу их корабля. Отважные авантюристы, впрочем, как и захватившие военное судно пираты, не могли знать, что несколько дней назад капитан фрегата «Ровера» написал письмо начальнику порта с требованием немедленно заменить ослабшие крепежи катапульт. Болты, которыми крепились орудия к палубе, не выдержали продолжительной стрельбы, а потом еще и сильного крена. Огромные и тяжелые боевые механизмы покатились по палубе, сметая или давя все, что попадалось у них на пути, в том числе и призраков джентльменов удачи.

– Я не соврал, мне действительно жаль Убия. В принципе он далеко не худший из людей, что мне доводилось встречать. Корыстный, амбициозный, вздорный, трусливый, пресмыкающийся и заискивающий перед теми, в чьих руках сила и власть, готовый торговать совестью, чтобы выжить, в общем, типичный имперец, хотя искренне ненавидит и страну, в которой живет, и тех, кто ею правит. Когда в руки таких людей попадает могущество, они превращаются в самых жестоких тиранов, заставляют подданных пресмыкаться еще больше, кланяться еще ниже, чем делали это они. Грустно это все, ох как грустно!

– Давай потом погрустим, ближе к делу! – поторопил пустившегося в философствования подростка Мансоро.

Намбиниэль сам не любил спешки, но никак не мог избавиться от ощущения, что вот-вот в трюме появится маг со своими творениями, и великая загадка прошлого, на пороге открытия которой они сейчас находились, так и останется неразгаданной.

– Ты был прав, когда отдал свиток в руки Мадериуса, он хороший ученый, – не обращая внимания на замечание, продолжал свою речь Нивел. – Ученые движут человечеством, как, впрочем, и любой другой цивилизацией. Только они осмеливаются ставить под сомнение догмы и прописные истины, они попирают правила жизни и пишут вместо них новые, от этого, кстати, сами и страдают. К настоящему ученому слава всегда приходит посмертно, современники их и не понимают, и боятся, как зараженных чумой.

Юноша был опечален, и, наверное, именно поэтому по его щеке вдруг пробежали разноцветные разводы, хотя, возможно, сказывалась близость морской воды, отнимающей много сил и затрудняющей сохранение существом привычной внешней формы.

– Но ученые не всесильны, они только исследуют этот мир и многое в нем не могут понять. Наталкиваясь на новое явление, они пытаются измерить его привычными мерками, силой впихнуть в выстроенную уже ранее систему ценностей.

– Хватит заливать, к делу давай! – не вытерпел заумствований Карвабиэль.

– Ладно, для таких недотеп, как вы, скажу проще! – На лице Нивела вдруг выступили багровые прожилки. Юноша сердился, а его кожа, над цветом которой он ослабил контроль, была чем-то вроде индикатора эмоций. – После первого неудачного эксперимента Убий понял, что совершил ошибку. Он догадался, что причина несоответствия результата ожиданиям крылась в том, что мир за много веков изменился, но подошел к проблеме узко, слишком «профессионально», греша на изменение состава ингредиентов смесей. «Вишня сейчас совсем не та по набору компонентов, чем плоды внешне точно такого же дерева, растущего лет двести – триста назад на том же самом месте…» – процитировал Нивел слова мага, сказанные при беседе с эльфами в Баркате, притом юноше удалось точно скопировать и голос мага, и его интонации. – Принцип подхода был правильным, но последующее сужение круга поиска и зацикливание на химическом составе веществ привели исследование совсем не к тем результатам. Спросите извозчика, что движет миром? Он не задумываясь вам ответит, что цены на овес. Купец неустанно воздает хвалы свободной торговле, король заботится лишь о славе и власти, а жрица любви… ну, вы все взрослые, вы все понимаете, что для нее центр мироздания. Чтобы понять причину ошибки, Мадериусу нужно было ненадолго отвлечься от колб с растворами и просто внимательно посмотреть по сторонам. Даже название манускрипта было переведено на эльфийский неправильно, не в том значении, которое изначально вкладывали в него уркалы. Магу надо было понять основополагающее различие между уркалом, эльфом и человеком, а уж только потом приниматься за работу.

– И в чем же оно? – Мансоро заинтересовал ход мыслей существа, теперь уже не казавшихся слишком абстрактными и не относящимися к делу.

– Вначале был тот, кто создал этот мир. Кто он таков и какова его среда обитания, не спрашивайте, не знаю. Он не всесилен и поэтому похож на купца, которому приходится тщательно взвешивать каждый шаг и внимательно следить за доходной и расходной сторонами своих операций. Его прибыль, его, так сказать, торговый интерес – энергия наших мыслей: мы постоянно думаем о чем-нибудь, наши мозги работают, и в результате их трудов образуется некая субстанция, вам не заметная, но крайне необходимая для нашего творца весь мир – огромное поле, на котором кто-то, по вашим меркам всесильный, регулярно собирает урожай. Сначала мир населяли лишь неразумные твари, хотя термин «неразумный» весьма относителен и некорректен. Любое животное разумно, поскольку оно мыслит и имеет мозг, вырабатывающий энергию. Однако проблема в том, что затраты на содержание огромного поголовья неразумных тварей были чрезвычайно высоки, а энергии от них поступало крайне мало. Ну, к примеру, как виверийское пиво: у пивовара уходит центнер хмеля на варку всего одного бочонка, да и вкус, честно говоря, поганый.

– Знаем, – поморщился Карвабиэль, которому явно приходилось пробовать иноземную отраву.

– Неэффективность технологии – основная причина появления в мире разумных существ, а последующая смена цивилизаций – всего лишь усовершенствование механизмов и технологических процессов. Вы только взгляните на себя! – Нивел обратился сразу ко всем мужчинам. – Между вами не так уж и много внешних различий, главные особенности скрыты внутри. – Существо похлопало пальцем по собственному виску. – Непохожие друг на друга типы мышления обусловлены лишь тем, что скрытые в ваших черепных коробках механизмы работают немного по-разному. Создателя не устраивал низкий уровень получаемой прибыли от животных, нужен был более эффективный механизм, и он создал легендарных уркалов. Они были чрезвычайными индивидуалистами, понятие «общество» для них вообще не существовало. В голове каждого уркала была сокрыта целая вселенная, вырабатывающая мощный энергетический поток. Животные стали играть лишь второстепенную роль, роль пищи для производителей энергии мысли. Доходная часть божественного производства резко возросла, но значительно увеличились и расходы. Каждый уркал походил на карету, способную развить хорошую скорость, везя большой груз, но которую нужно было постоянно поддерживать в надлежащем состоянии: менять колеса, рессоры и прочие части. Когда купцу удается повысить доходы, его мысли движутся уже в ином направлении, он хочет снизить расходы. Уж слишком быстро стала развиваться цивилизация уркалов, слишком быстро истощались ресурсы: исчезали животные, вырубались леса, мир засорялся шлаками.

– А где же они теперь, эти шлаки? – скептически заметил граф Карвол, пока еще не до конца доверявший рассказчику.

– Среди них вы сейчас и живете, что для уркала отходы, для вас – нормальная среда обитания. Но дело не в этом, а в том, что уркалы вымерли, а их место заняли эльфы, более экономичные создания. Один эльф производит в два-три раза меньше энергии, чем уркал, но в то же время потребляет раз в двадцать меньше природных ресурсов, поэтому и популяция эльфов была в несколько раз многочисленней.

– Ну и чем же мы, эльфы, не угодили твоему Создателю? – усмехнулся Мансоро, в душе веривший Нивелу, но чувствующий себя оскорбленным, жалким, неодушевленным предметом или домашним скотом. – Почему он решил заменить нас на людей?

– Ну почему же моему и почему не угодили? – развел руками Нивел. – Вы хорошо отработали свой век, но на смену вам пришли более совершенные механизмы.

– Ага, опять старая песня о человеческом превосходстве! – возмутился Карвабиэль, все-таки любивший свою эльфийскую половину больше, чем человеческую.

– Ничего подобного, скорее у присутствующего здесь человека есть повод обижаться, а не у вас.

Нивел посмотрел на Совера, ожидая возмущений с его стороны, но тот только махнул рукой. За свою жизнь граф Карвол выслушал столько гадостей, что одной больше, одной меньше, не имело значения.

– Человек более совершенен и универсален с точки зрения Создателя, но не нас, живущих в этом мире.Человеческий мозг вырабатывает чуть меньше энергии, чем эльфийский; их организмы потребляют приблизительно одинаково продуктов окружающей среды, но зато Создатель изобрел новый способ сбора энергии, позволяющий значительно экономить и время, и усилия. Если раньше энергия поступала от каждого индивидуума в отдельности, то устройство человеческого мозга позволяет создать, так сказать, некий искусственный накопитель, коллективный разум, мощный и многофункциональный энергетический агрегат. Ведь разбойнику гораздо проще ограбить одного богача и отобрать у него сразу тысячу сонитов, чем напасть на сто бедняков и забрать у каждого лишь по пять жалких монет.

– А почему по пять, а не по десять? – удивился сторонник точных расчетов Карвабиэль.

– Потому что деньги к деньгам, а мозги к мозгам, – пошутил Совер, даже не догадываясь, как он прав.

– Именно так, граф, оно и есть. Коллективный разум накапливает в себе энергию как ныне живущих, так и ушедших поколений. Он сам способен мыслить, и поэтому Создатель переложил на него ряд рутинных, вспомогательных функций. Дальновидный кузнец, купивший у гномов гидравлический молот, реже появляется в кузне и совершенствуется в мастерстве, позабыв о тяжелой, определенно нужной, но чрезвычайно утомительной работе. Коллективный разум людей регулирует численность популяции, заботится об ее здоровье и защите от внешних врагов.

– Ага, навроде нас, – хмыкнул Мансоро.

– Эльфы уже давно перестали представлять для человечества угрозу, и ты это прекрасно знаешь, Намбиниэль, – с искренним сочувствием в голосе произнес Нивел. – Вы морально устаревшие, но еще работающие механизмы, вам позволено спокойно дожить свой век. Прошу не обижаться, такова уж жизнь. У любого создателя весьма прагматичный, потребительский подход к своим творениям, достаточно посмотреть, как господин Мадериус обращается со мной.

– Ладно, ты многое наболтал: и о человечестве, и об эльфах, и об уркалах, которых никто никогда не видел, но не ответил на интересующие нас вопросы. Кто ты сам таков, что замышляешь и где манускрипт?! – Совера было трудно сбить с толку и отвлечь путаными речами от главной цели беседы.

– Вы же не знали всего того, что я «наболтал». Как не умеющему читать и писать объяснить, что такое грамматика? – развел руками Нивел, по чьему лицу уже начинали бегать разноцветные круги, зигзаги и прочие фигуры. – Теперь вы знаете основы, теперь вы поймете, что… – с губ Нивела слетел целый ряд чуждых любому современному языку гортанных звуков, – …хоть и был переведен, как «Деминоторес», то есть как «пронзающий время и пространство», но на самом деле это раздражающее слух слово уркальского языка обозначает нечто другое, скорее уж «обновляющий сам себя». Древние уркалы действительно нашли способ путешествовать и во времени, и в пространстве, но совершенно не так, как вы себе это представляете. Они не призывали никакого сказочного джинна, они дублировали сами себя, обновляли, то есть подлечивали, свой поврежденный организм. Как я уже сказал, уркалы были индивидуалистами, каждый из них имел собственный энергетический канал. Если уркал получал ранение или заболевал, то это непременно отражалось и в исходившей от его мозга энергии. Он просто копировал структуру потока до начала болезни и переносил ее в настоящее, только изменив направление, оказывая обратное воздействие на мозг, который в свою очередь быстро приводил к стопроцентной идентичности исходящую и входящую информацию, подстраивая организм под обновленные данные и устраняя, таким образом, телесные повреждения. Потерянные конечности всего за несколько часов вырастали заново, лысина обрастала волосами, простуда оканчивалась через час, от силы два, после появления первых симптомов. Убий сделал все правильно, но уркалов больше нет, нет и отдельных энергетических каналов, есть только коллективный разум человечества, к которому никогда не поступали такие запросы. Естественно, разум начало будоражить, он судорожно пытался сообразить, как среагировать на некорректно введенные данные, да к тому же еще на чужом языке. Наверное, я чересчур мудрено объясняю? – вдруг спросил Нивел, огорченно взирая на каменные, сосредоточенные лица слушателей, переставших вдруг неуместно шутить и подгонять его. – Но я и так утрирую и упрощаю до безобразия, проще уже нельзя, некуда!

– Нет, что вы, нам все понятно, – ответил за компанию Мансоро, проникшись уважением к сидевшему напротив него существу, пытавшемуся буквально на пальцах объяснить им, необразованным дикарям, как устроен мир. – Только очень горько осознавать, что именно моя глупость привела к страшным, необратимым последствиям. Я догадывался, что делал что-то не то, но, к сожалению, испугался слишком поздно…

– Покуда существует рецепт, всегда найдется кто-то, кто захочет им воспользоваться: в корыстных или благих целях, не важно, миру от этого ничуть не легче. Но неужели ты действительно думаешь, что как-то смог навредить коллективному разуму? Неужели полагаешь, что всего лишь семь странных, несуразных сигналов смогли расстроить работу почти идеального, саморегулирующегося организма? К сожалению, мне очень сложно вам это объяснить. О некоторых моментах я вообще не решаюсь говорить, они еще долго будут оставаться за гранью вашего понимания, но все-таки осмелюсь привести наглядный пример, хоть и не совсем точный. Когда ящерицу ловят за хвост, она его отбрасывает, а потом отращивает заново. Примерно то же самое произошло и во время экспериментов Мадериуса. Коллективный разум локализовал пораженные чужеродным сигналом участки и избавился от них.

– Так, выходит, ты и есть?.. – Соверу первому открылась истина.

– Да, я тот самый несчастный хвост, щепка, отлетевшая от дерева при ударе топора, маленькая песчинка, случайно отколовшаяся от камня, – со слезами на глазах рассмеялся Нивел. – Я не чужак из иного мира, я даже никогда не жил, я всего лишь крошечная часть энергетической субстанции, как-то сумевшая выжить и адаптироваться к вашей агрессивной, враждебной для меня среде. День моего рождения был всего несколько месяцев назад, когда я впервые ощутил себя личностью и присвоил себе имя какого-то бедного баркатского малыша, которого мамаша слишком громко звала домой и требовала, чтобы он перестал пускать кораблики в сточной канаве. Убий прав, я Оно, я нечто, многое умеющее, обладающее информацией, которая не поместится ни в одной библиотеке. Я часть огромного месива, состоящего из обрывков мыслей миллионов людей, как живых, так и давно уже умерших, но знаете что, господа… – Нивел тяжело вздохнул и почему-то уставился на плывущий под ногами обрывок рыбацкой сети. – Я не помню, что было «там», но «там» мне было хорошо, а здесь, здесь очень паршиво, – честно признался Нивел и вдруг позеленел.

Убий говорил правду. Морская стихия отрицательно влияла на структуру инородной ткани. Деминоторес уже не мог поддерживать форму Нивела и постепенно превращался в маленького человечка, которых очень любят лепить из глины детишки, но только не коричневого, и не серого, а болотно-зеленого цвета.

– В вашем мире меня постоянно преследует боль. Каждая клетка собранной мною материи противится искусственному объединению, но это не самое страшное. Телесные мучения можно терпеть, я даже могу их локализовать и отложить на время, но вот душевные муки… это настоящее бедствие! Когда я нахожусь среди людей, то слышу их мысли, даже вижу их. Примитивные, пошлые, подлые, мелкие, жалкие, корыстные… просто инфантильные, недоразвитые мыслишки. – Зеленый человечек наконец-то подобрал нужное слово. – Я чувствую себя, как праведник в толпе неисправимых грешников, но только в сотню, нет, в тысячу раз хуже. Граф, вы смеетесь?! Вам кажется это смешным?! – Существо внезапно вскочило и закричало, когда на лице Карвола появилась лишь легкая тень усмешки. – Вы со мной не согласны, так кто ж вам мешает проверить мои слова на собственной шкуре?! Проведите эксперимент, запритесь на недельку в комнате с буйно помешанными или поживите годик где-нибудь на далеком острове в стае диких горилл! Тогда вы меня поймете, ох как поймете, если, конечно, сами не сойдете с ума или не превратитесь в грязную, вонючую обезьяну!

Существо вдруг затихло и плавно опустилось на бочку, почти стекло.

– Я ненавижу ваш мир, но должен признать, некоторые индивидуумы в нем мне даже симпатичны, их мысли хоть и наивны, но честны. В сотне-другой безмозглых, но алчных и подлых ослов нет-нет да и найдется порядочный человек, или гном, или эльф…

Мужчины подумали, что Деминоторес погиб. Нелепый слизняк-человек растекся в зеленую массу, но вдруг вновь собрался и принял форму прежнего Нивела.

– Мадериус знает, что в море я слаб, но даже не догадывается почему, – весело рассмеялся паренек, к которому внезапно вернулись силы и даже появился намек на хорошее настроение. – Он думает, что дело в соленой воде, но на самом деле как раз этот фактор здесь абсолютно ни при чем. На меня дурно влияет не море, а низкая плотность присутствия в нем людей. Весь мир пронизан невидимыми энергетическими нитями. Люди живут на суше и умирают в основном там же, это их ареал обитания, там я могуч. Меня силой оторвали от коллективного разума, и как раз эти нити удерживают меня на земле, не давая вновь стать частью целого. Я специально отправился к морю, где их почти нет. Коллективный разум притянет меня к себе, как огромный магнит. Только здесь осуществима моя мечта, а я очень-очень хочу вернуться, сбежать из мира, который меня раздражает, который не мой. Капля супа хочет вернуться в кастрюлю, только и всего. Господа, не стройте таких печальных рож! У меня сейчас нет сил читать ваши мысли, но они видны по вашим лицам. Ничего трагического не происходит, уверяю вас. – Нивел попытался улыбнуться, но после произошедшей с ним недавно метаморфозы мимика лица окончательно расстроилась. Вместо того чтобы растянуться в улыбке, непослушные губы свернулись в трубочку. – Я устал, очень устал, господа, а вы как воды в рот набрали, все молчите и молчите. Давайте лучше вы будете спрашивать, а я отвечать – честно и открыто, врать мне смысла нет.

– Где манускрипт? – спросил Мансоро, первым отошедший от раздумий.

– Прокравшись в Библиотеку Торалиса под видом Мивека Фалсо, я выкрал и тут же уничтожил его. Сжег прямо в парке, а пепел как следует втоптал землю под деревом, на которое соизволил основательно помочиться очень-очень сердитый сторожевой песик. Эльфийская копия здесь, на корабле, в каюте капитана. Мадериус не расстается с ней, он зашил ее в свой пояс.

– Хорошо, что напомнил. Что с Мадериусом и его способностями? Как нам бороться с ним? – задал не менее актуальный вопрос граф Кар вол.

– А никак! Когда он перетащил меня в ваш мир, то произошло не только смешение, но и привязка материи. Часть моей субстанции передалась ему, я его донор, я подпитываю его, он об этом знает. Чем слабее я, тем сильнее он, только в Ниссе он смог материализовывать фантазии, притом за нехваткой своих украл чужие. Однако маг не догадывается, что, когда я уйду, а произойдет это очень скоро, то не станет и его. Мне его искренне жаль, но, к сожалению, поделать ничего нельзя. В принципе он уже сейчас почти умер, находится в бессознательном состоянии, в общем, пока еще дышащий труп. Его пираты уже распались, но корабль не потонет, не беспокойтесь об этом…

– Карина, то есть баронесса Лиор тоже погибнет? – спросил Мансоро, почему-то боясь услышать положительный ответ.

– Нет, – к облегчению троих мужчин ответил Нивел. – Недуг баронессы окончательно излечен. Я просто преподал ей жестокий урок, а не хотел убивать в глубине души еще не до конца испорченного человека. К тому же у придворной красавицы нашлись весьма незаурядные защитники, тягаться с которыми мне было бы сложно, да и не хотелось… Но не будем о грустном! Карина жива, здорова и, как я и надеялся, поумнела.

– Зачем? – неожиданно спросил Карвабиэль. – Зачем тебе нужны были лишние сложности? Ты уничтожил манускрипт и уже в этот же день мог оказаться в Ниссе. Зачем тебе понадобилось стравливать между собой имперских вельмож, влезать в мизерные и никчемные, по твоим меркам, интриги, тащить нас с собой к морю и устраивать эти нелепые гонки за мнимым бертокским агентом? Неужели желание напакостить и разогнать скуку было сильнее, чем та адская боль, которую тебе приходилось ежесекундно испытывать? Для чего ты играл нашими судьбами, переставлял нас, как пешки на шахматной доске?

– Я ждал этого вопроса и рад, что его задал именно ты, вобравший в себя лучшее и от эльфов, и от людей. – Нивел больше не делал попыток улыбнуться, не желая пугать собеседников, но от его взгляда исходило тепло. – У нас есть еще время, и я успею ответить, тем более что мои слова приятно удивят всех присутствующих. К сожалению, с нами сейчас нет еще одного участника погони за манускриптом, но я найду, найду способ рассказать ему правду, обещаю.

Никто из присутствующих не усомнился, что Деминоторес выполнит клятву, неизвестно как, но сумеет поделиться с отсутствующим слушателем тем, что он готов был сейчас им открыть.

– Я много раз пытался понять, что движет людьми, почему в головах подавляющего большинства рождаются лишь дурные, кособокие мысли. В Торалисе я посещал много мест, в том числе и храм. Люди там откровенней, они о чем-то просят небесные силы, рассказывают им свои беды, жалуются на судьбу и на этот жестокий, несправедливый мир. Народ не понимает двух прописных истин, поэтому расходует огромный потенциал своих душевных сил не в том направлении, впустую, как ремонтируемая карета, колеса которой крутятся, но она никуда не едет. Ведь пахарю по большому счету все равно, какой колосок на поле выше, а какой ниже, кто из его питомцев получает больше света и воды. Пчеловоду тоже нет дела, кто из пчел станет королевой улья, кто лучше обустроится в совершенно непонятной и не интересующей его жизни улья. Главное, чтобы пчелы давали мед, а колосья – зерно. Люди, как пчелы, они сами хозяева своей жизни, сами выбирают вождей и основывают государства, но только почему-то боятся самим себе в этом признаться, стараются перевалить ответственность со своих плеч или на небесные силы, или на правителей. А любое государство – это пресс, огромная отлаженная машина подчинения чужих душ своей воле. Оно выдавливает из человека или эльфа, не важно, все самое лучшее и выливает эти соки на помойку, оставляя в оцензуренных душах лишь зависть, злость, страх, ненависть, стремление к власти, иными словами, те низменные качества, при помощи которых легко управлять многоголовым стадом. И лишь немногим, очень немногим дано выдержать этот напор, сохранить в себе чистое и светлое, не стать такими же безропотными исполнителями чужой воли, как те, кто их окружает. Таким стойким личностям очень трудно приходится в жизни, их не понимают, их сторонятся, остерегаются или открыто ненавидят. Кроме того, какими бы крепкими ни были их убеждения, но всегда наступает момент, когда грызущий их изнутри червь сомнения подрывает их веру в себя, и они уступают, ломаются, превращаются в таких же рабов, как и все остальные. Мне было приятно встретить несколько сильных, не сломленных личностей. Вполне естественно, что захотелось им хоть как-то помочь: кому вернуть уверенность в себе, кому подставить в трудный момент дружеское плечо, а кому-то просто спасти жизнь и уберечь от роковых ошибок. Ради этого я и затеял эту игру, ради этой цели и терпел телесную боль, усугубленную необходимостью вариться в одном котле с пошлыми, примитивными мыслями серого большинства, проходившими, так или иначе, через мою голову. Я уберег вас от ошибок, господа, разве это не достойная цель? К примеру, вы, господин Мансоро, вы так скептически улыбаетесь, а ведь всего четверть часа назад не на шутку испугались, что совершили непоправимое. Если бы не то отвратительное зрелище, ну, тогда, утром в Мурьесе, то вы навряд ли поняли бы, как опасно взывать к потусторонним силам и разрушать пусть не идеальный, но все же порядок в мечте о чем-то новом.

К счастью, в трюме было темно, никто не увидел, как изменился в лице Мансоро. Эльф неожиданно понял, какую огромную услугу оказало ему это странное, необычно мыслящее создание, от какой страшной ошибки уберегло. Ведь если бы История с манускриптом закончилась в Торалисе, то он непременно попытался бы придумать что-то еще, раздобыть другой действенный инструмент для осуществления своих благородных, но разрушительных планов.

– Или вы, граф! Вы благородны, умны, решительны, в общем, до мозга костей положительны, почти как сказочный герой, но чересчур азартны, и однажды, если не будете более осторожным, обязательно попадете в беду. Такие люди, как вы, проходят через тысячу сложных испытаний, а потом по-глупому гибнут в пьяной драке или на поединке за честь дамы, которая скорее всего не будет достойна такой жертвы. Тогда, в лесу, возле вашего родового гнезда, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы изменить ход событий и сохранить вам жизнь. Если бы не мое вмешательство, то ваш подвешенный на ели скелет уже давно бы обклевали вороны. Ты, Карвабиэль, мучаешь себя глупыми сомнениями и страдаешь оттого, чем должен гордиться. Парадоксально, не правда ли? Прибившись к компании эльфов, ты пытаешься быть самым эльфийским эльфом, и ненавидишь людей в два, а то и в три раза сильнее, чем твои собратья. Тебе нужно смириться, что ты не такой. Ты уникален, и многие из тех, кто попрекает тебя сомнительным происхождением, на самом деле просто завидуют, завидуют твоему умению выживать, твоей более близкой к природе натуре, позволяющей интуитивно чуять беду и опасность, да просто тому, что у тебя есть выбор: быть человеком или эльфом. Я мог бы рассказать о каждом из обеих компаний, как я им пытался помочь. – Дыхание паренька участилось, а его руки вдруг схватились за грудь. – Я пытался помочь каждому, кого считал личностью, а не безликой единицей из толпы. Надеюсь, что что-то мне удалось… – Мышцы юноши начали непроизвольно сокращаться, кожа менять цвет так часто, что глаза мужчин не успевали уследить за гаммой мелькавших оттенков. Нивел упал с бочонка в плещущуюся на дне трюма воду. – Идите на палубу, здесь… опасно!

Нивел не шутил. По тому, какие изменения происходили с его умирающим телом, было понятно, что через минуту или две Деминоторесу придет конец. Трое мужчин поспешили к лестнице. Каждый из них напоследок взглянул на предсмертные муки худенького паренька и, сдерживая слезы, мысленно попрощался с тем, перед кем был в неоплатном долгу.

– Мансоро! – выкрикнул Нивел, когда его тело уже начало превращаться в омерзительную слизь, над которой поднимались клубы белого пара. – Мадериуса не трогай, заразишься! – Паренек и сейчас, на последних секундах жизни предостерег эльфа, решившего вытащить из пояса мага копию манускрипта, от роковой ошибки.

Шторм стал затихать сразу, как только они поднялись на палубу. Вскоре корабль начал тонуть, черно-зеленая слизь, которой Мадериус снаружи покрыл корпус судна, начала растворяться, пропуская морскую воду между щелей прогнивших, плохо просмоленных досок.

Эпилог

Море успокоилось на удивление быстро, как будто кто-то всесильный заставил стихию усмирить свою неуемную прыть. Уже к десяти часам утра нельзя было сказать, что этой ночью бушевал сильный шторм. Волны устало шлепались о борта потрепанного «Бродяги», лишившегося почти всей оснастки и последнего паруса. Течение относило едва державшийся на плаву корабль обратно к берегу. Чудом уцелевшие путешественники распрощались с надеждой догнать ушедшую в сторону Карвоопольских островов барку и из последних сил боролись за собственные жизни.

Хоть пробоин в днище и не было, но вода непрерывно поступала в трюм. Команда упорно боролась за судно, вычерпывая соленую и ужасно холодную воду ведрами да черпаками. К полудню стало полегче, угроза пойти ко дну миновала, и авантюристы стали работать поочередно, в две смены, давая своим измотанным организмам немного отдохнуть.

Шум и беготня на палубе нарушили крепкий сон прислонившегося спиной к основанию мачты гнома. Пархавиэль медленно приоткрыл щелочки глаз. Прыгать от счастья, размахивать руками и визжать, как это делали остальные, у Зингершульцо не было ни желания, ни сил. Метрах в трестах от корабля на волнах раскачивалась небольшая весельная шлюпка, движущаяся точно в их направлении. В ней сидели трое мужчин, одним из них был граф Карвол, который, по словам Артура и Флейты, был убит на улицах Нисса. Зингершульцо не встал, не присоединился к общему веселью, и не потому, что в лодке не было хлипкого, болезненного паренька, ставшего за время странствия ему, сердитому, нелюдимому гному, настоящим другом, а потому, что на Пархавиэля вновь накинулась всесильная дрема. Она опустила веки и погрузила его в еще более крепкий сон, чем прежде.

Забытье продлилось не долее четверти часа. Когда гном открыл глаза, спасшиеся пленники мага только забирались на борт «Бродяги». Ни Артур, ни Флейта, ни остальные участники гонки за манускриптом так и не смогли понять, почему Пархавиэль необычайно спокойно выслушал печальный рассказ Мансоро и совершенно не загрустил при известии о смерти подростка. Они не могли знать, что во время сна Зингершульцо вновь попал на гномье застолье, что рядом с ним сидел Нивел, который все подробно и доходчиво объяснил. Смерть может оборвать жизнь, но не настоящую дружбу. Хоть Пархавиэль и остался один, хоть путь до Кодвуса и был далек, но по ночам к гному являлись умершие друзья, поддерживающие его в трудную минуту и щедро дарившие уже, казалось бы, окончательно потерянную веру в собственные силы.

Когда «Бродягу» наконец-то выбросило на песчаную отмель в трех милях юго-восточнее Нисса, потерявшая общую цель компания авантюристов разошлась. Фламер ушел тайно, ни с кем не попрощавшись. Голос из коммуникационной сферы оповестил его о не терпящем отлагательства деле. Анри пришлось срочно отправиться в северные провинции Империи и сменить кожаную куртку отставного лейтенанта береговой охраны на мундир имперского сержанта.

Троица эльфов направилась в Баркат, где их ожидало многообещающее свидание с подвалом Мадериуса, доверху набитым полученными от них же деньгами. В Джабон вернулась лишь Джер, не нашедшая в себе сил прозябать в маленькой, удаленной деревушке у озера, как Карвабиэль и Мансоро. Днями напролет полуэльф возился с детишками, то возводя неприступный форт, то строя лодочный флот и устраивая затем грандиозные баталии. Вечера неуемного Карвабиэля были полностью отданы прекрасному, он писал стихи и читал их при свете луны под окнами дочек местного барона и прочих высокопоставленных особ. Посмеивающийся над его пристрастием к детским забавам Намбиниэль, наоборот, занимался важным делом: разводил лошадей и учил ездить верхом миловидных крестьянских девиц.

Артур с Флейтой остались у моря, тем более что полученного от мага аванса с лихвой хватило на открытие во вновь отстроенном Ниссе небольшой гостиницы и, как ни странно, книжной лавки.

Граф Карвол дождался прибытия эскорта своих слуг и вместе с ними отправился на острова. Говорят, что при дворе он больше не появлялся, хотя герцог Лоранто лишь посмеивался, когда ему напоминали о гибели «опалившего крылья сокола», и довольно часто направлял курьеров на юг.

Кое с кем Пархавиэлю впоследствии еще довелось свидеться, о похождениях других гном иногда слышал и искренне радовался, что они еще живы и что они все те же, какими он их запомнил. Встреча с Анри Фламером произошла неожиданно, через семнадцать с половиной лет, в далекой стране под названием Кодвус. Там они были слишком заняты, чтобы предаваться воспоминаниям о былом.

Бесследно исчезла из жизни гнома лишь баронесса Лиор. Спустя два дня после шторма придворная красавица стала графиней Гилион, и у нее появились куда более важные дела, чем служба в имперской разведке.

Денис Юрин Забавы агрессоров

Глава 1. Эскадрилья назойливых мух

Таркис от всей души ненавидел Клотильду и заботливо лелеял в себе это отвратительное чувство, надеясь, что когда-нибудь, в один прекрасный день, он сможет позволить себе высказать надменной красавице прямо в лицо все, что он о ней думает. Естественно, планы натерпевшегося унижений молодого человека не ограничивались лишь произнесением пафосного, обличительного монолога. Еще Таркис мечтал опорожнить мочевой пузырь в благоухающий лепестками роз бассейн, а также подвесить за задние лапки на самое высокое дерево в парке ее капризную любимицу Жанетту, уродливого карликового пинчера, такую же несносную и стервозную самочку, как и сама хозяйка.

Среди всех неудач, выпавших на долю высокого и стройного юноши, самой крупной и отвратительной была встреча с Клотильдой Дебарн: женщиной, перед которой следует стоять на коленях с букетом цветов и признаваться в любви; красавицей, о которой можно лишь тайно вздыхать по ночам и, прижимая к груди замусоленную подушку, представлять, что ты соприкасаешься с ее обворожительным, волшебным, нежным телом, у которого нет изъянов, нет ни одной неправильной линии и недостаточно упругой формы.

Причина ненависти Таркиса крылась не столько в осознании невозможности осуществления его тайных желаний, сколько в той чудовищной снисходительности и пренебрежении, которые каждый день с завидным постоянством демонстрировала ему жестокосердная Клотильда. Она не воспринимала юношу всерьез, не считала его мужчиной и позволяла себе при нем всякие вольности, оттачивая на беззащитной перед ее чарами молодости новые уловки обольщения и приемы манипуляции особями противоположного пола. Вот и сейчас, прекрасно зная, что молодой человек должен вот-вот принести ей бумаги, красавица нежилась в шезлонге возле бассейна и даже не удосужилась прикрыть свою обворожительную наготу. Она мучила его, истязала каждый день, то даря обворожительные улыбки, то недовольно хмуря тонкие брови. Она была старше, умнее, имела завидное положение в обществе и отлично осознавала, что делает. Ей нравилось играть с юношей, используя на все сто процентов права хозяйки. Таркис ненавидел Клотильду, но вынужден был подчиняться правилам жестокой игры, то скромно потупив взор, то отвечая на благосклонную улыбку госпожи румянцем смущения на юном лице. Клотильда чувствовала, что при случае секретарь ей отомстит, но так же и твердо знала, что этот случай никогда ему не представится. К слугам нельзя привязываться, их надо максимально использовать и выбрасывать, как старые, изношенные перчатки. День замены Таркиса еще не настал, вулкан его ненависти был еще очень далек от разрушительного извержения.

– Почему ты заставляешь ждать, неужели так трудно принести несколько бумаг?!

* * *

Прекрасная Клотильда немного приподнялась в шезлонге, отчего ее смуглая кожа с нежно-фиолетовым оттенком заблестела под лучами жаркого, полуденного солнца. Лицо начальственной особы было хмурым, а почти прямая линия пухловатых губок не предвещала приятной беседы. «Вчера мы соизволили пококетничать, сегодня натягиваем поводок!» – подумал Таркис, приветствуя хозяйку заискивающе низким поклоном и выкладывая из кейса на треногий столик толстую папку, закрытую на электронный замок. Под мягкой темно-коричневой кожей, обрамленной по краям позолоченными полосками, на самом деле крылся цельный ящик из пуленепробиваемой стали. Внутри него находилась дюжина-другая листов, содержание которых оставалось загадкой даже для него, личного секретаря и доверенного лица госпожи Клотильды Дебарн, одной из двенадцати особ, входящих в Сбор Ведунов. Только сам Ведуны, высшие вожди их расы, могли вскрыть электронные печати и ознакомиться с секретной информацией, переданной со специальным курьером. Таркис понятия не имел, о чем шла речь в доставленных этим утром документах, но точно знал, что они непосредственно связаны с проведением внеочередного Сбора, назначенного через три дня на другом конце Нового Континента, в далеком, шумном городе Ларикане.

– Прошу прощения, госпожа, но мне показалось, что вы заняты, и крайне не хотелось прерывать ваши раздумья.

* * *

Противная собачонка тявкнула и, щерясь в оскале, спрыгнула с рук хозяйки. Глазам Таркиса предстала обворожительная грудь Клотильды, а ногу юноши пронзила острая боль. Мелкие, острые зубки Жанетты прокусили ботинок и вонзились в щиколотку. В приступе мгновенно овладевшей его сознанием ярости молодому человеку захотелось схватить зловредный комок меха за шкирку и утопить тут же, в бассейне, но он сдержался: обуздал злость и боль, а затем умильно улыбнулся, ласково потрепав за ушком маленькую зубастую тварь.

– Фу, Жаннусик, нельзя, назад! – с умышленным запозданием на несколько секунд все-таки соизволила приказать Клотильда Дебарн и дернула любимую проказницу за вертлявый обрубок хвостика. – Сколько раз тебе, дураку, говорить, не загораживай малышке солнце, она нервничает!

«Не нервничает, а стервозничает», – уточнил про себя Таркис, еще раз согнувшись в низком поклоне, и, прихрамывая, попятился.

– На словах курьер ничего не просил передать? – поинтересовалась прекрасная Клотильда, небрежно ставя на ценную папку наполовину опустошенный то ли ею, то ли собакой стакан сока.

– Ничего, – едва удерживая на лице почтительную улыбку, произнес Таркис.

До спасительной двери оставалась всего пара шагов. Юноше не терпелось скрыться за нею и позволить себе дерзость наконец-то взвыть от боли. Пакостная зверушка, кажется, прокусила сосуд, и теперь в ботинке секретаря хлюпала кровь. Несмотря на инцидент с Жанеттой, посещение хозяйки в общем и целом прошло успешно. Жаркое солнце юга Дальверии разморило развалившуюся в шезлонге красавицу, и у нее не было настроения издеваться над нерасторопным слугой. Укус собачонки был не в счет, за последние полгода службы у Дебарн острые кривые зубки терзали плоть Таркиса более сорока раз.

Погода действительно была неимоверно жаркой. Солнце палило, и растянувшуюся на мягком шезлонге Клотильду клонило ко сну, но не только этот факт спас секретаря от ежедневного «воспитательного момента». Близился Сбор, который или откроет новые перспективы, или отбросит племена шаконьесов далеко назад. Единства мнений среди двенадцати ведунов, как всегда, не было. Вот уже второй час Дебарн пыталась просчитать, как распределятся голоса по ключевому «Проекту 107», приостановленному полгода назад, и не только не могла представить возможные варианты развития ситуации в ходе обсуждения, но даже не решила, за что будет голосовать сама: за продолжение исследований или за немедленный переход к реализации заключительного этапа.

События в Полесье зимой этого года не только чрезвычайно осложнили ход эксперимента, но и, по правде говоря, напугали Верховных Вождей племен своей неожиданностью. У рода шаконьесов было много потенциальных врагов, не предпринимающих против него активных действий только потому, что они элементарно не подозревали о его существовании. Сбору удавалось хранить тайну племен около тысячи лет. Шаконьесы терпеливо подготавливали этот мир к своему приходу и пресекали на корню все возможные угрозы.

Итоги напряженных трудов на настоящий момент были впечатляющими. Цивилизация людей по-прежнему оставалась разобщенной на множество государств, культур и субкультур, а психика большинства индивидуумов прошла первую, подготовительную стадию унификации под удобный стандарт. В Ложе Лордов Вампиров творился несусветный бардак, главы кланов настолько ненавидели друг друга, что, когда наступит долгожданный час «Х», не смогут, да и не захотят выступить против шаконьесов единым фронтом. Одиннадцатый Легион деградировал и ослаб, доставлявшие ранее много хлопот морроны уже давно не те, с ними можно будет легко расправиться руками продажных правительств, аполитичных наемников и отщепенцев-вампиров.

Казалось бы, дела шли так хорошо, что можно расслабиться и не спеша приступить к дележу плодов предстоящей победы, но тут неизвестно откуда появляется маленькая группка неизвестно кого и путает все карты. Ответственный за «Проект 107» ведун Огюстин Дор молчал или отделывался нечленораздельными, почти детскими объяснениями. Только через месяц после полесского фиаско Сбору удалось добиться от пищевого магната признания, что на подземный комплекс напали изгои-морроны, преследуемые собственным кланом. Ему дали время загладить свою вину. Три месяца – вполне достаточный срок, чтобы изловить четырех морронов и одного случайно примкнувшего к ним вампира, но Дор и на этот раз оплошал; эскадрилья назойливых мух по-прежнему кружилась над их головами и доставляла массу неудобств.

«Дор темнит и старается успокоить членов Сбора, – размышляла Клотильда, отставив в сторону стакан и переложив на изящные колени тяжелую, нагревшуюся под солнцем папку. – Конечно, стремление самому убрать за собой похвально, но мы в неведении, насколько противники опасны. Возможно, Дор не знает этого сам, а может быть, и умышленно скрывает, боясь последствий лично для него».

Сок в стакане забулькал, на поверхности стали появляться пузырьки. Кожа обычного человека не выдержала бы так долго сорока семи градусов жары, покрылась бы омерзительными волдырями, но те, в чьих жилах течет хотя бы капля шаконьесской крови, более приспособлены к высоким температурам. Клотильда чувствовала себя комфортно под полуденным солнцем юга и продолжала, как ни в чем не бывало, размышлять, нежась в шезлонге, даже после того, как неугомонная Жанетта опрокинула и разорвала зубками в клочья солнцезащитный тент, а затем с чувством выполненного долга потрусила в тенек.

Чуткие сенсоры замка мгновенно отреагировали на легкое прикосновение пальцев Дебарн и привели в действие сложный запорный механизм. Маленькие защелки отъехали в сторону, стальные створки открылись, и глазам верховной правительницы шаконьесского племени Одчаро предстала внушительная кипа бумаг.

«Времена меняются, неизменными остаемся лишь мы: единые, сильные, непреклонные!»– красовался выведенный большими позолоченными буквами девиз шаконьесского рода, скрывавшегося на протяжении долгих веков в тени человеческой цивилизации. На следующем листе был указан перечень вынесенных на обсуждение вопросов и приведен список ведунов, чье присутствие было обязательно на экстренном Сборе. Как и предполагала облеченная властью красавица, тема дебатов была одна: «Проект 107», и, конечно же, прибыть в Ларикан должны были представители всех двенадцати племен.

Дебарн не стала утомлять себя чтением описания сути проекта, хода его реализации и отчетов глав научных лабораторий. В этой информации не было для нее ничего нового, она уже давно знала ее наизусть, но все равно продолжала листать стопку бесполезной справочной макулатуры, надеясь найти маленький невзрачный листок с пятью именами.

«Дор был обязан его вложить! Не найду, такой скандал устрою!» – злилась красавица, покусывая белоснежными зубками нижнюю губу и бесшабашно раскидывая листы с секретной информацией вокруг шезлонга.

Одной из самых влиятельных персон Старого Континента, пищевому магнату и ответственному за «Проект 107» члену Сбора, Огюстину Дору посчастливилось избежать гнева Клотильды, искомый листок, случайно подколотый не к тому приложению, был в конце концов найден.

«Наверняка, специально запрятал подальше, чтобы в глаза не бросался, чтобы не каждый нашел...» – постепенно угасал пыл красавицы, сконцентрировавшейся на прочтении скупой информации, которой ведуны все-таки вынудили Огюстина Дора поделиться перед голосованием по проекту.

«...В ходе розыскных работ были установлены имена морронов, повинных в уничтожении полесского подземного комплекса: Мартин Гентар, Дарк Аламез, новичок Диана Гроттке и некто Конт, моррон, не принадлежащий к клану бессмертных. К ним примкнула вампирша по имени Миранда, бывшая поверенная по особым поручениям графини Самбины. В настоящее время группа разобщена и неопасна. Мартин Гентар по-прежнему находится в Полесье, где наше влияние ограничено. Конт и Гроттке скрываются на западе Дальверии, след Аламеза и вампирши Миранды был потерян по пересечении ими границы Виверии два месяца назад. Старый Континент последние не покидали...»

Клотильда отложила листок, дальше читать было неинтересно, дальше шла пустая болтовня, деликатно называемая интеллигентами «лирикой». Дор не справился с возложенной на него поисковой миссией, не смог обезвредить юрких «букашек» и теперь пытался убедить ведунов, что враги разрознены, напуганы и не опасны, что планы организации нарушила не слаженная группа опытных бойцов, а стечение обстоятельств, что морроны случайно обнаружили подземелье и им просто повезло, притом повезло не только выжить, но и уничтожить элитный отряд «воронов» вместе с тремя-четырьмя десятками наемников и доброй сотней поселившихся там вампиров.

Кроме имен противников и их ориентировочного местонахождения бумага не содержала никакой ценной информации, даже примерный возраст долгожителей и то оставался загадкой. Клотильда вспомнила, что Дарк Аламез до недавнего времени являлся членом Совета Легиона, но с этим именем было связано что-то еще, что-то очень старое, что-то из дали прошлых столетий. О Конте она тоже пару раз слышала, имя же Мартина Гентара не говорило ей ничего.

«Интриган Огюстин опять темнит, не договаривает, отделывается полуправдой, признается лишь в том, что и так вскоре будет известно всем, само всплывет на поверхность». Рука красавицы потянулась к маленькой кнопочке, вмонтированной снизу в крышку стола. Век звонких колокольчиков давно прошел, теперь не нужно было утруждать кисть быстрой тряской и морщиться от пронзительного перезвона. Все еще державшая перед глазами уже трижды прочитанный листок Клотильда знала, что, где бы ни болтался нерасторопный и очень забавный секретарь, он все равно услышит ее вызов. Сигнал с кнопки напрямую передавался на его личный телефон: удобно, бесшумно, без звона и лишней суеты.

Не прошло и минуты, как дверь на террасу снова открылась. Слегка запыхавшийся юноша выглядел бледновато: то ли на него плохо действовала жара, побочный эффект от скрещивания его предков в течение трех последних поколений с людьми, то ли укус Жанетты был в этот раз немного глубже и обширнее, чем обычно. Дебарн отметила про себя нездоровый вид юноши, решила над ним пока не издеваться и, больше не отвлекаясь по пустякам, перешла к изъявлению своей господской воли:

– Принеси материалы по морронам. Ерунды не надо, вполне достаточно «Истории Легиона».... И еще мне, пожалуй, понадобится «Герделион»!

– Слушаюсь, госпожа Дебарн, – секретарь поклонился, но остался на месте, а не кинулся, прихрамывая, в библиотеку. – С «Историей...» все понятно, а вот....

– В чем дело?! – рассерженная хозяйка повысила голос и посмотрела на Таркиса так, как будто сама захотела покусать его вместо хвостатой любимицы.

– К «Герделиону»... у меня нет допуска, – робко ответил секретарь.

Клотильда тихо чертыхнулась. Секретарь был прав, только Верховные Вожди племен и их будущие преемники имели доступ к настоящей истории шаконьесского рода, к толстому тому, в котором перечислялись лишь факты, не было красочных вымыслов, ловкого огибания острых углов, благой лжи и прочих прикрас. Код замка сейфа знала только она, но вставать с шезлонга красавице не хотелось.

«Ну что ж, придется избавиться от малыша Таркиса на годик пораньше. Жаль, он такой смешной», – подумала предводительница южного племени Одчаро, а вслух с улыбкой на лице произнесла:

– 01783ВР/73. Смотри, закрой плотнее дверцу, и рекомендую сразу же позабыть комбинацию!

Сменить код было просто, гораздо проще, чем найти устраивающего тебя слугу. Однако, пока Таркис понесет книгу с третьего этажа дома, где находилась библиотека, у него будет достаточно времени, чтобы пробежаться любопытными глазками по запретным страницам. Знание – сила, убивающая прежде всего того, кто ею владеет.

Ждать Клотильде пришлось недолго, она едва успела проплыть три раза вдоль бассейна, как на ее столике уже появились книги. Она начала с той, что была поменьше, с «Истории Легиона», о котором шаконьесы знали много, но далеко не все. К тому же ее интересовал лишь общий обзор и те страницы, на которых упоминались имена загадочных противников. Тем не менее на беглое изучение материала ушло более часа. В хаотичном потоке несистематизированных, нехронологизированных, а порой и непроверенных сведений все-таки имелось рациональное зерно; встречались отрывки, к которым Клотильда возвращалась по нескольку раз, чтобы лучше понять, с кем и с чем они имеют дело:

«...В настоящее время о существовании клана морронов, или братства вечных воинов, известно всем, кроме людей. Однако в истории Одиннадцатого Легиона много белых пятен и необъяснимых, противоречащих друг другу фактов. Никто, даже самые старейшие члены клана, не знают, из какого древнего языка пришло слово «моррон» и что оно изначально обозначало. Чаще всего «моррон» переводится как «легионер падших» или «рыцарь смерти», хотя и то и другое понятие не отражает истинной сущности воскрешенного...

...Дата появления первого моррона по-прежнему остается загадкой и, наверное, уже никогда не будет установлена. Однако мы знаем, когда появилось название Одиннадцатый Легион. Произошло это в эпоху последних эльфийско-людских войн, одна тысяча четыреста лет назад, то есть примерно за триста лет до появления первого шаконьеса. Во время решающего сражения под Дуэнабью в армии людей было всего десять легионов (есть версия, что остальные двенадцать разбежались еще задолго до начала военных действий). В момент, когда битва была уже почти проиграна людьми, одному некроманту (имя неизвестно) удалось оживить павших воинов, которые тут же вступили в бой и повергли противника в паническое бегство. Участники тех канувших в Лету событий назвали воскрешенных мертвецов Одиннадцатым Легионом. Немного позднее морроны, которые, собственно, и приложили к этому деянию руку, стали употреблять этот узко контекстуальный термин в более широком смысле, то есть для наименования своего клана...»

Дальше шли легенды и небылицы о морронах дошаконьесского периода. Ничего интересного, хотя бы потому, что упомянутые автором воскрешенные воины покинули этот мир и отправились в великое небытие лет эдак засто-двести до появления на свет родоначальника семейства Дебарн. Клотильда быстро перелистнула около десятка страниц, злясь на глупого составителя, не умевшего выделить главное и утомляющего читателей всякой незначительной ерундой, а затем радостно улыбнулась, когда ее взор снова обнаружил интересные сведения.

«...Человек – весьма ущербное существо с неполноценной, неустойчивой психикой. Ученые называют людей не только разумными, но и коллективными созданиями, то есть неспособными долго прожить в изоляции от особей своего вида. Морроны считают, что у человечества даже имеется Коллективный Разум... – Клотильда подавила ехидный смешок. Составитель «Истории» явно был не в курсе работы по «Проекту 107», иначе бы не относился к точке зрения бессмертных так скептически. Именно на Коллективный Разум и пытался воздействовать Сбор шаконьесских племен, чтобы управлять человечеством. – Незадолго до возникновения реальной угрозы уничтожения человечества Коллективный Разум, то есть, согласно гипотезе морронов, некая нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех людей, создает моррона, воскрешая одного из множества погибших. У Коллективного Разума достаточно сил, чтобы уберечь от разложения материальную оболочку и мысли одного умершего из десятка тысяч павших, а также наделить его энергией мыслей умерших (термин некорректен и не поддается объяснению). Таким образом, морроны верят, что они не просто воскресшие мертвецы, а носители энергии прошлых поколений. Именно этим они и объясняют, что в минуту опасности слышат зов Коллективного Разума...

...Вопреки распространенному заблуждению, морроны смертны, хотя их тела в обычных условиях не подвержены старению и даже способны самостоятельно залечить легкие раны. Они чувствуют боль и страдают, как обычные живые существа, у них нет особых способностей (например, как у вампиров), единственное преимущество моррона – богатый жизненный опыт...

...Старейшие из бессмертных часто рассказывают легенды о зове Коллективного Разума, хотя, скорее всего, это лишь неуклюжая попытка членов Совета поддержать боевой дух в рядах молодых легионеров. Суть поверья в следующем: моррон, к которому напрямую обращается Коллективный Разум, на время превращается в неуязвимого воина, способного мгновенно заживлять даже самые тяжелые раны. После выполнения миссии моррон по-прежнему уязвим, хотя шанс на воскрешение остается. Коллективный Разум обращается к моррону, руководит им, использует, как инструмент, и направляет в самую гущу событий. Если избранник-моррон погибает, то воскресает через несколько сотен лет и должен ликвидировать последствия своего поражения...»

Интересное снова закончилось. Двадцать или тридцать страниц автор посвятил опровержению данной гипотезы, сводя теорию «зова» к обычному религиозному суеверию малой, этнически замкнутой общности умственно ограниченных индивидуумов.

«Ах, если бы это действительно было так!» – подумала Дебарн, хаотично листая исчерпавшую запас полезных сведений книгу. Автор не только не обладал полной информацией о клане бессмертных, но и, что значительно хуже, не воспринимал морронов всерьез, писал о них, как историк, с головой ушедший в мир легенд, сказок и мифов; подавал важный материал не иначе, как любопытные факты из жизни домашних питомцев.

Да, Одиннадцатый Легион разросся и ослабел, морроны погрязли в безделье, словоблудстве, в пустом философствовании и танцах в стиле а-ля декаданс с такой же никчемной Ложей Лордов-вампиров. Но тем не менее бессмертных воинов рано списывать со счетов и причислять к беззубым раритетам прошлого. Внутри Легиона крылась угроза. Наложив прочитанное на события последних месяцев, Клотильда пришла к двум удручающим выводам: среди бесформенной массы недееспособных амеб-долгожителей были индивидуумы, способные творить чудеса, а легенда «О зове» вовсе не сказка, есть неведомая сила, подталкивающая морронов к нужным действиям, иначе бы люди не победили под Дуэнабью, иначе бы им не удалось разрушить Великую Кодвусийскую Стену и сорвать планы Шермдарнской Эльфийской Общины, грозившие полным порабощением человечества около тысячи лет назад.

«Как звали некроманта, изменившего ход сражения под Дуэнабью? Почему история не сохранила его имени? Да потому, что он сам этого не захотел. Великим не нужна дешевая слава, ни к чему признание в глазах черни. Они выше толпы. Их разум работает, как точный часовой механизм, просчитывая комбинации и отбрасывая все лишнее, побочное...» – сама ответила на свой вопрос Клотильда и невзначай, повинуясь не логике, а шальной мысли, открыла книгу с конца, там, где приводились интересные, но малозначительные факты из жизни морронов.

Женская интуиция не подвела, из умещавшегося всего на одной страничке раздела «Рекорды» предводительница племени Одчаро почерпнула больше, чем из всего талмуда в целом:

«...Старейшим из морронов является Корбис Огарон. В этом году ему исполнилось одна тысяча восемьсот лет. Некоторые легионеры продолжают считать самым старым морроном легендарного безумца Конта, но никому не известно, существовал ли он в действительности и жив ли теперь. К тому же Конт никогда не значился в списке Легиона...»

«...Больше всего научных открытий было сделано морроном по имени Мартин Гентар (возраст около 1600 лет), однако в последнее столетие на научном поприще его уверенно опережают...»

Клотильда громко рассмеялась. Вот так бывает всегда: копаешься, копаешься в серьезных книгах, находишь лишь шиш, а ответы спокойно поджидают тебя в разделе «Забавные небылицы». Теперь она представляла, какая банда «случайно» учинила погром в Полесье, и на девяносто процентов была уверена, что под маской шефа старгородского филиала полесского политического сыска и скрывался тот самый тихоня-некромант, преподнесший под Дуэнабью эльфам весьма неприятный сюрприз.

Эйфория удачного поиска внезапно сменилась страхом. В конце страницы Дебарн обнаружила еще одну запись, маленькую запись, настолько незначительную, по мнению автора, что она даже не была внесена в основной текст раздела.

«...Способность морронов воскресать по окончании миссии стоит под большим вопросом, но, если верить бредовым поверьям, существующим в Легионе, наибольшее число раз, а именно три, воскресал некто Дарк Аламез, притом промежуток между первой и второй смертью был весьма незначителен, около трех месяцев. Произошло это ровно девятьсот девяносто лет назад, во время четвертой филанийско-имперской войны...»

С учетом того, что «История Легиона» была составлена восемь лет назад, дата и место двух смертей и одного воскрешения третьего из списка врагов полностью подходила под события, наложившие проклятие на род шаконьесов. Коллективный Разум людей создал моррона Аламеза специально, чтобы разрушить Великую Кодвусийскую Стену, чтобы защитить человечество и себя от них, от племени изгоев-полукровок, плода скрещения людей и давно вымерших орков.

Дверь на террасу открылась, на пороге появился взволнованный Таркис с телефонной трубкой в руке.

– Госпожа, с вами хочет переговорить господин Дор! Его секретарь утверждает, что дело чрезвычайной важности! – прокричал на бегу юноша, всего за пару секунд преодолевший тридцать метров от двери до шезлонга.

– Передай, чтобы убирался к черту! – бросила Клотильда, задумчиво вертя раскрытую книгу в руках. – В выражениях не стесняйся, пошли покрепче, чтоб запомнил!

Приказ был тут же исполнен, притом без свойственных для Таркиса дипломатичных уверток и интеллигентских прикрас. Оппонент явно остался недоволен и что-то невнятно пробормотал в ответ. Дебарн знала, что за три дня до Сбора прощелыга Дор попытается переговорить с каждым из ведунов в отдельности, задать, так сказать, соответствующий настрой перед голосованием и пообещать им сказочные перспективы в ближайшем будущем. Клотильда вышла из возраста наивной девочки, верящей на слово красноречивым мужчинам с сединой или лысиной на голове. Слова ничего не стоят, ценятся только поступки, а в плане реальных действий старичок Огюстин утратил былую резвость.

– Кто составлял «Историю Легиона»? – неожиданно спросила Дебарн у слуги.

– Не знаю... – пролепетал озадаченный Таркис. – Этот вопрос был поручен ведуну Жароту Малтису с Карвоопольских островов, он...

– Позвони Малтису, попроси наказать бумагомарак, – перебила Клотильда, встав в полный рост, и не спеша, как выходящая на охоту тигрица, направилась к бассейну. – Эта «История» никуда не годится, ее нужно переписать...

Секретарь ушел, а горький осадок остался. Тревожные ощущения близкой беды не развеялись даже после получасового купания. Клотильда чувствовала себя эльфом под Дуэнабью, пребывающей в неведении простушкой, над которой уже занесен острый топор палача-рока. Эскадрилья назойливых мух продолжала кружить, сужая круги, над «Проектом 107» и над теми, кто с ним связан. О реальном размере угрозы догадывались лишь двое из членов Сбора: она и запустивший дела Дор. Ей нужно срочно принимать меры, но перед тем, как отдавать приказы, Дебарн решила изучить «Герделион». Возможно, там кроются ответы или хотя бы зацепки, за которые можно потянуть и размотать клубок интриги. Нельзя прожить более тысячи лет и не оставить следов, нельзя начинать войну, не зная о противнике даже элементарных вещей. Отец Клотильды всегда говорил, что самоуверенность – залог грядущего поражения.

Глава 2. Смена приоритетов

Длинные, сильные пальцы бойко стучали по залитой кофе, маслом и жиром клавиатуре, выбивая на ней неподражаемый скрипуче-клацающий марш, сравнимый по омерзительности и отсутствию музыкальной композиции лишь с потугами пьяного виолончелиста, случайно забредшего на сельское празднество и пытающегося хоть как-то отработать дармовое угощение. Рослый широкоплечий мужчина лет тридцати – тридцати пяти с белыми, как высокогорный снег, волосами, использовал свои руки явно не по назначению. Эти крепкие, внушающие уважение и зависть даже у натренированных спортсменов пальцы были созданы матушкой-природой не для того, чтобы терзать беззащитный смычок или проверять на прочность пластмассовые клавиши. Их истинное предназначение крылось в другом: цепко держаться за острые камни, спасая повисшего над пропастью хозяина, ловко вращать тяжелый двуручный меч или, на худой конец, выдергивать из досок большущие гвозди. Но жизнь такая странная штука, часто приходится делать то, к чему не приучен и даже не имеешь наклонности. Прозябающий на нищенскую зарплату учитель вынужден сам копаться в сантехнике и перестилать дома прогнившие полы; гений пера – кропать пакостные статейки для скандальных газетенок; рабочий – таскать с завода все, что плохо прикручено, а вор – строить из себя респектабельного человека. У большинства людей неадекватно завышенная самооценка, они думают, что сами вершат свою судьбу, хотя в действительности это она ставит их в непривычные, а порой и весьма забавные ситуации, смеется над амбициями напыщенных простачков и преподносит им в отместку изощренные, коварные сюрпризы.

В маленькой комнатке убогой гостиницы было темно. Раздетый по пояс атлет сидел на заваленной мятыми листами бумаги кровати, мучил клавиатуру вместе с тонущей в его ладони мышкой и неотрывно смотрел на единственный источник света – старенький, подсаженный монитор, на котором мелькали колонки многозначных чисел, слов и непонятных аббревиатур. Иногда, наверное, чтобы хоть как-то разнообразить унылый цифровой пейзаж, на экране вместо таблиц появлялись чертежи устройств неизвестного назначения и схемы каких-то помещений.

Компьютерный злодей, совершенно не соответствующий бытующему в обществе стереотипу «чахлый, бледный заморыш-хакер», не пытался вникнуть в бурный поток хаотично поступающей информации, он записывал файлы на диск, чтобы затем, в спокойной обстановке, отбросив лишнее и второстепенное, не спеша разобраться в завале добытых нечестным путем сведений. Сейчас его внимание было поглощено иным, куда более неотложным делом.

Мощная программа, разработанная одним из лучших мастеров взлома, легко расправилась с системами защиты данных двух крупнейших банков Нового Континента. Подобно угрю, она проползла между плотными заслонами безопасности дальверийской спецслужбы, даже не заметила сопротивления со стороны центрального сервера местного муниципалитета, но забарахлила, завязла, натолкнувшись на архив городского архитекториума. Однако это оказалось еще не самым страшным, через пару секунд на старенький, видавший виды компьютер взломщика, словно оголодавший ястреб, набросилась разработанная неизвестно кем и когда и уж точно не зарегистрированная программа агрессивной защиты.

Скорость копирования неумолимо падала. Проникший в систему вирус активизировал и тут же испортил все незадействованные в воровском процессе программы. Курсор мыши творил чудеса, неожиданно выскочив на экране и быстро замельтешив. Символы стали расплываться. Откуда-то появились окна с фотографиями вульгарных девиц с порносайтов и с текстами речей ультраправых экстремистов из нелегальных библиотек. Мужчина едва успевал справляться с появляющимися одна за другой помехами и еще как-то умудрялся вносить коррективы в то замедляющийся до черепашьей скорости, то вовсе останавливающийся процесс.

Конец мучениям положил вой полицейских сирен и сине-красные блики мигалок, ворвавшиеся в полумрак комнаты через окно. Блюстители закона были почти всегда неимоверно учтивы и «поднимали забрало», идя на преступника, иными словами, оповещали его всеми доступными средствами о своем скором прибытии.

«Паршиво», – подумал мужчина, вскочив с кровати и осторожно выглянув наружу. Его номер находился на шестом, предпоследнем этаже, из окна открывался прекрасный вид на пустовавшую в ночной час площадь и квадратные силуэты соседних домов. Машин было пока всего пять: две уже остановились у входа в гостиницу, а три остальные еще находились в пути, но через минуту-другую должны были появиться на месте.

«Значит, мне все-таки удалось добраться до чего-то ценного, задеть краем скальпеля проклятый гнойник, немного поворошить муравьиную кучу, – на не менее мужественном, чем атлетическая фигура, скуластом лице заиграла дьявольская ухмылка, а в серо-голубоватых глазах злоумышленника появился блеск, не предвещавший ничего хорошего тем, кто открыл сезон охоты за его головой. – Двое уже внизу, наверняка сначала расспросят портье, а потом поедут на лифте. Двое остались у машин, еще парочка заблокирует черный ход и пожарную лестницу. Шестеро внутри, четверо снаружи – стандартная схема полицейской операции класса В2. Ну что ж, неплохо. Я покажу дурачкам, как придерживаться тупых инструкций и бездумно идти на штурм. Не на того напали, любители безвкусных булочек и дешевого кофе!»

Мужчина быстро отошел от окна, надел на голое тело валявшуюся в изголовье кровати куртку, затем вынул из компьютера диск, так и не закончив застрявшую на полпути запись, и небрежно засунул его в нагрудный карман, туда, где уже покоилась уникальная программа взлома. Оружия атлет никогда с собой не носил, тому было много причин. Во-первых, оно чрезвычайно ограничивало свободу перемещения. Любое случайное столкновение с полицейскими могло закончиться весьма печально. Само по себе ношение оружия не считалось в Дальверии преступлением, но вот отсутствие документов на него каралось строго. К тому же в большинство публичных мест этого огромного города просто было не пройти, имея в кармане не то что пистолет, а даже обычный складной нож или безобидную пилку для ногтей. Во-вторых, и это тоже немаловажно, оружие оставляет следы. Баллистическая экспертиза могла безошибочно определить, из какого ствола была выпущена пуля, извлеченная из очередного мертвого тела. Мужчина не боялся попасть под суровую длань правосудия, но не хотел, чтобы кто-нибудь отслеживал его перемещения. И, наконец, в-третьих, зачем пистолет тому, кто сам не промах?

Несмотря на твердую уверенность, что он всего за несколько минут сумеет пробиться сквозь кордон полиции, начинать резню преступник не собирался. Он не был идейным гуманистом, но не видел смысла в кровопролитии, когда имелся шанс скрыться тихо и незаметно, не тревожа отдыхавших соседей и не разоряя городской бюджет на выплату страховок семьям погибших «при исполнении».

Ключ от входной двери опять куда-то запропастился. Не тратя времени на поиски, которые все равно не увенчались бы успехом, мужчина выбил замок ногой и, оставив могучему вирусу доедать программы на все еще работающем компьютере, поспешил к шахте единственного лифта. Завывания полицейских сирен едва пробивались внутрь здания. Они были слышны в коридоре, но тем не менее не могли заглушить ни чудовищного храпа из-за двери под номером шестьдесят восемь, ни симфонии любовных утех, исполняемой как минимум половиной постояльцев на этаже, ни стука каблуков тяжелых казенных ботинок, доносившегося из бездны лестничного пролета. Охотники обложили дичь по всем правилам, но вот правил без исключений не бывает, а значит, всегда отыщется норка, через которую дичь сможет уйти.

Створки лифта недовольно заскрипели, когда в стык между ними впились сильные пальцы и стали раздвигать их в разные стороны. Справившись с недолгим сопротивлением механической конструкции, мужчина заглянул вглубь шахты. Кабина лифта медленно поднималась, сейчас она уже находилась между вторым и третьим этажами. Где остановится лифт и кто находится внутри, сомнений не возникало. Полиция перекрыла все пути к отступлению, но не учла титанической силы и небывалого проворства «заурядного» компьютерного воришки. Достав из бокового кармана куртки кожаную перчатку, мужчина не спеша натянул ее на левую руку, пошевелил пальцами, устраивая их поудобнее, и прыгнул...

Грузное тело немного не долетело до крышки движущейся вверх кабины. Ботинки преступника повисли всего в паре метров над отделявшим его от полицейских люком. Тонкие, перекрученные между собой нити стального троса прорвали искусственную кожу перчатки и врезались в ладонь, но это была всего лишь боль; боль, которую можно терпеть. Поднимавшиеся наверх даже не почувствовали толчка. Этот трюк мужчина уже проделывал несколько раз, и он всегда ему удавался, точнее, почти всегда... Случай в Полесье, произошедший лет пять назад, был неприятным исключением. Ну кто ж мог знать, что трос окажется старым, изношенным и основательно проржавевшим?

Как и предполагалось, кабинка остановилась на его этаже. Мужчина достал из кармана вторую перчатку, так же не спеша надел ее и полез по тросу наверх, не забыв по пути немного поковыряться в проводке. Теперь лифт не мог подняться на верхний этаж. Полицейские вряд ли обратили бы внимание на эту маленькую неисправность, а боязливые постояльцы не имели привычки выходить из номеров в поздний час. Частичная поломка единственного механического средства передвижения с этажа на этаж не должна была вызвать подозрений, поскольку неполадки подобного плана случались в дешевых гостиницах довольно часто... а именно – почти каждый день.

Распрощавшись со спасительным тросом, мужчина перебрался на крепежную балку мотора, где и повис, пережидая облаву. Примерно через четверть часа снизу донесся долгожданный скрип. Кабинка лифта переместилась на уровень четвертого этажа, затем немного приоткрылись уже расшатанные им дверные створки на шестом. Через узкую щель в шахту просунулся железный прут-держатель с маленьким зеркальцем на конце. Инструмент был направлен вниз, полицейских интересовала крыша лифта, но если бы даже недогадливые блюстители порядка и посмотрели вверх, то все равно не обнаружили бы ускользнувшую от них добычу. В шахте было слишком темно, одетая во все черное фигура авантюриста полностью сливалась с громоздкими частями подъемного механизма.

«Еще полчаса, и можно уходить», – подумал мужчина и закрыл глаза. Ему было не впервой проводить время в подвешенном состоянии, а по сравнению с прошлым разом, условия вынужденного ожидания казались даже комфортными. В шахте не было порывов холодного, горного ветра, пронизывающего насквозь и сдувающего со скалы, над головой не кружились стервятники, по наивности не предполагавшие, что их постигнет горькое разочарование. Ему нужно было потерпеть всего полчаса, это так мало, когда живешь не одну сотню лет.

* * *

У кого-то жизнь течет плавно и размеренно, события происходят нечасто, постепенно, как будто по заранее составленному плану. У Дианы Гроттке все было абсолютно не так, ее внешность поменялась в одночасье, а вместе с ней и ритм жизни, ускорившись до стадии «неимоверно быстро». Полгода назад она была длинноволосой блондинкой, прячущей шикарную фигуру вместе с врожденными комплексами под мешковатым костюмом. Теперь же на ее голове свисали и торчали дыбом слипшиеся пакли разноцветных волос, на правой щеке красовалась неприличная татуировка, а строгий пиджак сменила обтягивающая привлекательные формы тела кожаная куртка, в нескольких местах рваная, а кое-где и с заклеенными дырочками от пуль.

События, произошедшие с девушкой за много тысяч миль от этого места, в одной из самых отсталых стран Старого Континента, в корне и бесповоротно изменили ее судьбу, заставили пересмотреть гардероб, прятаться, убегать и постоянно скрываться под чужими личинами, ведя тем не менее упорную борьбу и настойчиво преследуя хитрую добычу. Бывшая сотрудница полиции КС – Континентального Сообщества – теперь сама каждый день нарушала закон и находилась в розыске, как на Старом Континенте, так и в Дальверии, где на ее счету уже числилось несколько трупов, ограбление оружейного магазина и дюжина покалеченных полицейских. Однако подобные мелочи и их возможные последствия не волновали девушку. У нее была цель, а разногласия с законом – чушь и никчемная шелуха, на которые глупо обращать внимание. Нельзя сделать омлет, не разбив яиц, нельзя почти в одиночку воевать с мощной организацией и при этой сохранять белизну одежд и незапятнанность репутации. Если бы они с ее новым напарником строго блюли букву закона, то до сих пор топтались бы на месте и уж точно не смогли бы почти вплотную приблизиться к цели. Законы пишутся для граждан, для обывателей, а они с Контом не были даже людьми, а значит, находились вне несовершенных, зачастую глупых уголовных норм и морально-этических предубеждений.

Хорошему сторожевому псу прощается дурной характер, ведь хозяин знает, что ночью в дом может пожаловать вор или волк. Грань между Добром и Злом настолько эфемерна, что пытающийся разобраться, где есть что, либо сходит с ума, либо попадает в плен изворотливого и деспотичного субъективизма. Все философские поиски рано или поздно заходят в путик, мысли упрощаются, а мозги костенеют, как твердеет выдавленный из тюбика клей. Каждый из нас делает в жизни ставку на что-то, Диана навсегда отреклась от общественных норм и морали, на время позабыла о совести и поставила во главу угла достижение цели. Она была инструментом в своих собственных руках, а любой инструмент когда-нибудь да пачкается в грязи.

* * *

Бар, в котором была назначена встреча, не отличался чистотой и изысканностью обстановки: заставленная бутылками стойка, весьма напоминавшая лоток уличного торговца; десяток столов, тонущих в полумраке плохого освещения; и какие-то убогие репродукции, засиженные мухами и заляпанные пивными брызгами. Заведеньице не ахти, но чего можно еще ожидать от смельчака-владельца, решившегося открыть дело в квартале «Багровый Неон», в преступной клоаке города, куда полицейские патрули заезжали лишь днем и где по ночам через каждые четверть часа звучала песнь обезумевших трущоб: выстрелы, крики, стоны, звон разбиваемого стекла и треск выбиваемых ногами дверей.

Диана слегка пригубила мутную темно-красную жидкость из стакана, по вкусу и запаху лишь отдаленно напоминавшую заказанный ей «манкьеро», и выглянула в окно. Те, кто находился внутри заведения, не представляли для девушки ни интереса, ни угрозы. Двое из семи посетителей были мертвецки пьяны и громко храпели, обильно орошая слюной столы. Трое вяло гремели стаканами, не спеша приближаясь к состоянию своих присмиревших друзей. Еще была парочка картежников в дальнем углу, но они целиком отдались игре и старались не замечать того бардака, что творился вокруг. Видимо, ставки были высоки, партнеры не сводили глаз с чужих рукавов и почти не прикасались к вину. Внушительная груда засаленных, мятых купюр и выложенные на стол пистолеты лишь подтверждали это предположение. Что ж, каждый проводит досуг по-своему и разнообразит скучные будни как может. Диана не чувствовала за собой морального права осуждать пьянчужек и азартных игроков. К ней никто не цеплялся, ей никто не мешал, так почему же она должна тревожить отдыхающих бедняков с городской окраины?

Поглощение вместе со спертым воздухом винных паров, лицезрение раскрасневшихся гнусных рож и наслаждение многообразием крепких, бранных изысков были неотъемлемыми частями экскурсий по подобным забегаловкам. Конечно, бывшая сотрудница полиции предпочла бы, чтобы ее напарник назначил встречу в более респектабельном заведении, например в дорогом ресторане, на светском рауте или в музее изобразительных искусств, но у Конта, как, впрочем, и у нее, были сложные отношения с законом. Они оба чувствовали себя вольготно лишь там, где по ночам гремели выстрелы, из глухих подворотен доносился шум пьяных драк и куда брезговали заходить даже оголодавшие новички-вампиры. Квартал «Багровый Неон» являлся одним из немногих островков свободы, где можно было говорить в полный голос, а не шептаться и где не нужно было каждый миг с опаской озираться по сторонам.

Снаружи, освещенная тусклым светом неоновых фонарей и реклам, спала грязная замарашка-площадь. Она, как старая бродяжка, подустала, поистрепалась за прошедший день и легла отдохнуть, уже окончательно и бесповоротно потеряв надежду, что завтра ее порванные лохмотья ласково тронет приятный ветер долгожданных перемен. Промчавшийся на большой скорости энергомобиль поднял в воздух ворох оберток и целлофановых пакетов. Мусорщики покинули преступный квартал еще раньше, чем полицейские. Проржавевший мусорный бак, едва различимый в куче гниющих отбросов, был лучшим доказательством этой удручающей истины.

Хотя Диану совершенно не волновало санитарное состояние площадей и улиц городских трущоб, во время службы в Альмире девушке приходилось видывать и не такое, ее взор был направлен в сторону переполненной клоаки. Именно оттуда должен был появиться Конт, опаздывающий уже более чем на двадцать минут. Гроттке, естественно, не ожидала, что ее напарник прибудет на место встречи точь-в-точь в назначенный срок, но его опоздание было поводом для беспокойства. В последнее время с длинноволосым великаном творилось что-то не то: он был замкнут в себе, молчалив и всегда раздражался, когда к нему лезли с разговорами. Зная повадки напарника, Диана была на сто процентов уверена, что в голове старейшего моррона вызревала какая-то важная мысль, идея, которой он ни с кем и ни за что не поделится, пока она не преобразится в детально разработанный план. Беглянку не смущало, что единственно близкий ей человек в радиусе тысячи миль временами темнил и редко делился мыслями, но вот то, что Конт мог не рассчитать своих сил и в одиночку связаться с противниками, которые окажутся ему не по зубам, вызывало опасение. Ошибки допускают не только зеленые новички, иногда такое случается и с настоящими мастерами своего дела.

Время шло, проклятый проулок по-прежнему оставался пустым, а бармен уже начинал недовольно коситься на тянувшую более получаса один стакан размалеванную посетительницу. Трезвость в таком месте не только нежелательна, но и подозрительна. Бармен не волновался за свою скромную выручку, но предпочитал выгонять взашей людей, от которых не пахло, а просто разило неприятностями.

– Пошли, – тяжелая рука выросшего как будто из-под земли мужчины легла на плечо девушки.

Диана повернулась, за спиной стоял запыхавшийся Конт. Капельки пота обильно покрывали лоб и, как слезы, катились по щекам и губам напарника. Дыхание было учащенным, видимо, до места встречи великану пришлось добираться бегом, а если он и шел пешком, то наверняка неся последнюю милю двухпудовые гири на вытянутых руках, только такая физическая нагрузка могла выжать влагу из могучего тела атлета.

– Как ты....

– Черный ход. Пошли! – не тратя времени на выслушивание вопроса, процедил сквозь зубы Конт и, схватив девушку под руку, потащил ее к двери.

– Э-э-эй! – протянул из-за стойки бармен, крайне обеспокоенный грубым обращением с женщиной и тем фактом, что она еще не расплатилась за стакан самодельного пойла.

– Заткнись! – произнес на ходу Конт и, не оборачиваясь, швырнул подобранную со стола пепельницу в сторону несанкционированно возникшего шума.

* * *

Бармен нырнул под стойку и затих. Картежники, услышав звук бьющегося о стену стекла, схватились за пистолеты, но было поздно, странная парочка вандалов уже успела улизнуть.

* * *

В «Багровом Неоне» было, как всегда, неспокойно. Откуда-то слева доносился отрывистый треск коротких автоматных очередей. Им изредка отвечал дуэт старенького охотничьего ружья и дробовика. Видимо, одному из главарей местных шаек показалось, что ему кое-кто сильно задолжал, а дебитор, в свою очередь, придерживался иной точки зрения по вопросу погашения просроченной задолженности. Обычное дело, которое касалось лишь сторон оспариваемого кредитного договора. Бредущая по пустынной улочке парочка морронов даже не замедлила шаг, даже не повернула голов в сторону грохочущих выстрелов. Диану с Контом оставили равнодушными и мольбы о помощи, раздающиеся из темной подворотни справа. Кто-то кого-то насиловал, а может быть, и наоборот, рогатый муж гонял жену за неугомонный блуд. Люди слишком много кричат и слишком часто пытаются окунуть с головой в помои семейной жизни посторонних, не причастных к их развлечениям людей. За время службы в континентальной полиции Диана твердо усвоила, что в восьмидесяти процентах случаев изнасилования частично виноваты сами жертвы, бездумно задирающие юбки выше колен перед пьяными мордами собутыльников, а в девяти из десяти семейных конфликтов крайним оказывается благородный рыцарь, легкомысленно вступившийся за избиваемую даму. Конт никогда не опускался до прочтения сухих колонок криминальных новостей, но придерживался одного мнения с официальной статистикой. Богатый жизненный опыт великана сполна компенсировал его нелюбовь к цифрам, формулам и процентным соотношениям – вязкой грязи, в которой может легко утонуть даже самый трезвый, расчетливый ум.

Одна темная улочка сменялась другой, их путь проходил по подворотням, крышам сараев, через заборы и помойки. Диана не знала, куда они идут и зачем, Конт же молчал, отделываясь от пытавшейся расспросить его спутницы кратким «потом» или утомляющим ворчанием на тему: «Терпение – основополагающая девичья добродетель».

Великан с орлиным взором, проживший не одну сотню лет, придерживался консервативных взглядов на равноправие полов, то есть совершенно его не признавал, мотивируя свой отказ воспринимать женщину как полноценного человека тем, что равенство прав возможно лишь при полной идентичности возлагаемых на индивидуумов обязанностей, от чего сами же феминистки отчаянно и бегут, впадая в истерики и откровенное словоблудство. «Как барыш делить, так все равны, а как дело делать, так: «Мы слабые женщины, помогите нам, мужчины!» Типичная позиция не желающих работать нахлебниц, только и всего. Какое там к черту равенство прав?! Нет уж, по мне, кто лямку тянет, тот и плоды побед вкушать должен!» – примерно такими словами заканчивался каждый спор авантюристов.

Как ни горько было Диане признаться, но ее напарник был во многом прав. Уж слишком часто ей приходилось сталкиваться с горделивыми коммерц-леди, громко кричавшими о своих выдающихся достижениях в карьере, но скромно умалчивающими, что добились они успеха методами обычных куртизанок. Иждивенчество – одна из глобальных проблем современного мира, хоть тонет в полутонах человеческих отношений и с первого взгляда не видна. Раньше нахлебники почитали труженика-благодетеля, кормильца, теперь же они обнаглели и требуют равных с ним прав, затемняя разум уставшего работяги словоблудием и подводя под откровенный грабеж базу из расплывчатых юридических норм.

Очередная улочка вывела путников на небольшой пустырь, используемый как свалка старых энергомобилей и кладбище бездомных бродяг. Жуткое место, пристанище психопатов-одиночек и мелких неуправляемых банд. Конт остановился и, оглядевшись по сторонам, закурил. Пришло время для разговора. Диана не знала, как лучше начать, и поэтому выбрала безотказную тактику примитивной лобовой атаки.

– Что случилось? Зачем ты меня сюда притащил и почему мы торчим на этом чертовом пустыре?! – посыпался град вопросов, плавно переходящих в обвинительную речь. – Мы же договорились, до вылета в Варкану ведем себя тихо: не встречаемся, ложимся на дно и даже не высовываем носа на улицу. Разве не ты неустанно твердил о конспирации?! До операции в Виверии осталось всего ничего, пара дней, мы не должны привлекать внимания!

– Операции не будет, – неожиданно прозвучал ответ, сопровождаемый горькой улыбкой на бледном лице великана, – точнее, будет, но не сейчас и без моего участия. Я, кажется, во что-то влип, разбираться буду сам, но и вам придется пересмотреть план штурма лаборатории. Сейчас мы расстанемся, ты сменишь внешность, думаю, на этот раз не повредит вернуться к исходному варианту, и покинешь Гардеж. Не советую тратить на сборы и прихорашивание более двух часов. Переезжай в Мурату, оттуда, лучше всего поездом, до Самбиса. По городу не шастай, сразу на аэробазу и лети в Варкану. На все путешествие должно уйти не более двух-трех дней. По дороге не вздумай звонить ни мне, ни Дарку, про компьютерную связь тоже забудь, они могут отследить тебя....

– «Они», кто «они»?! – спросила Диана, но так и не получила ответа. – Послушай, Конт, хватит темнить и держать меня за полную дуру! Ты скажешь, что происходит, или нет?! У тебя паранойя разыгралась или, может, просто все наскучило и ты на десяток-другой лет вознамерился отойти от дел?!

– Вознамерился бы, так взял бы и отошел. У смазливых соплюшек вроде тебя уж точно не стал бы спрашивать разрешения, – проворчал Конт и еще раз внимательно осмотрел холмы из искореженных энергомобильных корпусов. – Они – это они, Они с большой буквы, те, с кем мы боремся, точнее, кое-как пытаемся оказать жалкое сопротивление.

Пристально смотревшая в глаза собеседника девушка наконец-то понимающе кивнула. До нее дошло, что речь шла именно о шаконьесах, а не о вампирах, собратьях по клану – морронах, полиции, спецслужбах, наемных убийцах и не о прочих заинтересованных в отделении их беспокойных голов от туловищ типах, которых, к сожалению, на данный момент набралось превеликое множество.

– Они обнаружили меня и обложили, словно охотники старого лиса. Из города мне не выбраться, а если и получится, то наверняка наведу погоню на след остальных, – пояснил Конт и тут же, видя выражение недоумения вместе с легким испугом на лице компаньонки, решил уточнить: – Не беспокойся, я выберусь, а ты в безопасности. Они знают, что я в «Багровом Неоне», но сюда не сунутся... побоятся.

– Знаю, обитающие здесь преступники опасны тем, что непредсказуемы и неуправляемы. Шаконьесы, – это слово было произнесено вкрадчивым шепотом, – не решатся действовать сами, а для подключения к ловле преступников полиции нужно время, которого у них нет. Но квартал наверняка уже оцеплен, тебя постараются схватить, как только ты покинешь территорию банд.

– Постараются, – поначалу добродушная усмешка плавно переросла в зловещий, хищный оскал, – но у них ничего не получится... со мной не получится.

– Честно говоря, за себя я и не беспокоилась, но как это могло произойти? Неужели ты нарушил собственное правило и во что-то влез?

Догадка Дианы оказалась верной. Тот, кто устанавливал правила и жестоко карал за любое их нарушение, сам не смог удержаться от соблазна и не вынес мучительного бездействия.

– Иногда, бредя по улице, находишь кошелек, – пожал плечами Конт. – Ну кто же мог знать, что ценные сведения можно найти в архиве обычного городского архитекториума.

– Какие сведения? – Диана непроизвольно нахмурила красивые брови.

– Еще не знаю, у меня не было времени просмотреть диск, но накинулись на меня сразу: уничтожили мой компьютер, натравили полицию, да и по дороге в сказочный мир отбросов и отребья не обошлось без чудес... – Конт еще раз огляделся по сторонам. Великан никак не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают, хотя в радиусе ста метров точно никого не было.

– Может, мне забрать диск с собой в Варкану? – предложила Диана, но партнер отрицательно покачал головой.

– Не надо. Возможно, вирус, сожравший внутренности моего бедного компьютера, перешел на диск. Как только я его вскрою, заработает виртуальный маяк.

– Они могут такое? – на лице девушки отразилось искреннее удивление. До сих пор она ничего не слышала о виртуальных маяках, даже само словосочетание звучало как-то ново и нелепо.

– Не знаю, но нельзя исключать и этой возможности. Мы имеем дело с весьма непредсказуемыми субъектами, крайне изобретательными тварями, не стесненными в средствах. К тому же в Варкане диск без надобности. То, о чем в нем говорится, определенно находится здесь, в Гардеже, или где-нибудь в тихом захолустье поблизости. Разберусь, главное, чтобы вы смогли правильно и быстро пересчитать партию на четверых вместо пяти игроков. Наши ряды ослабли, но Дарк с Мартином многого стоят, шанс есть, авось получится. Ну все, не люблю долгих расставаний!

Конт положил широкую ладонь на плечо Дианы и крепко сжал его на прощание. На миг глаза морронов встретились, горечь предстоящей потери учителя и верного друга натолкнулась на стену холодного безразличия. Диана вдруг почувствовала, что видит Конта в последний раз, что вскоре их разделят не только многие тысячи миль соленой воды между континентами, но и куда более страшная, бездонная пропасть, именуемая забвением. В глазах Конта был по-прежнему бесстрастный, стальной блеск, на суровом лице не дрогнул ни один мускул. Великан хорошо научился скрывать свои чувства, а может быть, их давно уже вовсе и не было.

Диана ушла, грациозно покачав напоследок округлыми бедрами, скрылась, как призрак, среди ржавеющих остовов брошенных энергомобилей. Для него девушка стала больше чем товарищем или просто напарницей, за время совместных скитаний она превратилась в полноценного моррона, в единомышленника, стала неотъемлемой частью его долгой жизни. Однако всему на свете приходит конец. Конт знал, что однажды наступит печальный день, когда он снова, и на этот раз навсегда, останется один. Через четверть часа Гроттке покинет пределы «Багрового Неона», примерно через два часа уедет из Гардежа, а через два-три дня окажется в далекой Варкане. Операция по захвату научной лаборатории шаконьесов бесспорно важна, но не она должна была решить исход многовековой битвы. Конт соврал, он успел прочесть зашифрованный файл с диска, успел понять, что следует делать, но сделать это он должен был один, не подвергая собратьев ни опасности, ни терзающим душу мукам сомнений. Только безжалостный и бесстрастный мог дойти до конца, совершить то, что другим не под силу. Примерно полтора часа назад, читая секретные файлы, великан-долгожитель наконец-то понял свое истинное предназначение, осознал, почему прозорливый Коллективный Разум дал ему второй шанс и сделал иным, чем остальные собратья-морроны. Но это была его сокровенная тайна, его загадка, ответ на которую почти бессмертный безумец собирался унести в могилу.

Конт закурил предпоследнюю сигарету и, не торопясь покинуть безлюдную свалку, уселся на вросший в землю энергоблок. Порывы холодного ветра обдували разгоряченную голову и играли с длинными, белыми, как горный снег, волосами. Если бы поблизости кто-нибудь находился, то непременно подумал бы, что кладбище энергомобилей и бродяг посетила собственной персоной старушка-смерть в черном кожаном одеянии. Однако рядом никого не было, хотя тревожное чувство чужого присутствия не покидало старейшего моррона. Отчаявшись найти соглядатаев на земле, Конт воздел взор к небесам. В черноте ночного неба сияла россыпь золотистых звезд. Чужие солнца светили ярко в безоблачной ночи, но только одна из мизерных точек мигала. Это был спутник, обычный коммуникационный спутник, но с не совсем обычным оборудованием на борту. С его помощью за опасными врагами наблюдали вездесущие и почти всесильные шаконьесы.

Глава 3. Побег из Полесья

Старинные настенные часы мерно отсчитывали последние минуты пребывания здесь хозяина. Их тиканье не раздражало, а наоборот, успокаивало, как, впрочем, и тихое потрескивание огня в камине, и мягкий, приятный свет, струившийся из-под выцветшего абажура антикварной лампы. Множество звериных шкур на полу, мебель из красного дерева и коллекция изящных мраморных статуэток на крышке камина придавали маленькому залу вид рабочего кабинета состоятельного человека, как минимум президента банка, городского управителя, но уж точно не рядового сотрудника ГАПС, проводящего большую часть времени за пытками, дознаниями и составлением формальных отчетов.

Мартин Гентар сидел возле камина в кресле с высокой спинкой и, положив руки на обшитые волчьим мехом подлокотники, листал толстую книгу под названием «Герделион». Историю шаконьесского рода бывший маг-некромант, а в нынешней ипостаси сотрудник Государственного Агентства Политического Сыска Полесья, знал не понаслышке, не из чудом добытой трофейной книги, а из собственной жизни. Шаконьесы были ядовитой занозой в сердце невысокого худощавого мужчины вот уже более тысячи лет, и ему никак не удавалось избавить мир от засилья агрессивно настроенных орочьих полукровок. Правда, о самом факте того, что врагу удалось выжить после падения Великой Кодвусийской Стены, бывший маг узнал совсем недавно, каких-то тридцать лет назад, но суть вопроса это не меняло. Шаконьесынезримо стояли за многим, против чего он боролся на протяжении столетий, просто он был слеп: ликвидировал последствия, воевал с внешними проявлениями хитрых замыслов тайного общества, вместо того чтобы посвятить жизнь искоренению самой причины.

Чтение великого труда целиком было бессмысленно и неинтересно, но процесс листания страниц помогал Мартину делать одновременно два важных дела: освежать в памяти некоторые события далекого прошлого и коротать время перед тем, как в его любимый кабинет, выбив дверь ногой, бесцеремонно ввалится группа вооруженных лиц, скорее всего, специальное подразделение ГАПС, прибывшее вчерашним вечером частным рейсом из Урвы.

Жизнь некроманта после разгрома подземной лаборатории «Проекта 107» неимоверно осложнилась. Шаконьесы нашли его и тут же стали умело использовать стандартные рычаги косвенного воздействия. Неповоротливая махина полесской государственности медленно развернулась и заработала против него. Зерно чужой воли упало в благодатную почву внутренней политической борьбы, бытового карьеризма и преступных интересов некоторых правящих кругов. Позиции Мартина мгновенно стали зыбкими, плюсы в одночасье превратились в минусы, но он держался в своем чиновничьем кресле до конца, использовал сотрудников ГАПС для борьбы с шаконьесами сколько мог, а смог он долго, почти полгода, пока кто-то сверху, кто-то из числа руководителей центрального аппарата Агентства, не отдал своим холуям приказ прикончить его.

Подтасовать факты и обвинить Гентара в злоупотреблении полномочиями было несложно, но его арест не решил бы проблемы шаконьесов, к тому же от поднявшейся шумихи зашаталось бы несколько солидных кресел, почти тронов. Решившие действовать тихо и не по закону бюрократы допустили ошибку: они давно страдали звездной болезнью и считали себя умнее других, а говоря проще, элементарно не признавали за нижестоящими способности думать.

Сначала в Старгород из Урвы неизвестно зачем прибывает спецрейс с пятью отъявленными головорезами на борту. Затем весь личный состав старгородского филиала ГАПС поднимается ночью по тревоге и вывозится на учебный полигон далеко за пределами города. А под конец из центра приходит срочная телефонограмма, в результате чего именно Мартин Гентар вынужден «...оставаться на секретной линии связи и ждать дальнейших распоряжений». Палачи прибыли, жертва на месте, свидетели удалены, а количество случайных потерь сведено к минимуму, то есть к дежурным сотрудникам, оставшимся, согласно уставу, сторожить опустевший офис.

Схема секретной операции не блистала новизной. Мартин не испугался и решил пока немного поиграть в навязанную ему игру, тем более что никогда не стоит торопить события и подставлять бока под лишние удары палок. Если бы он сразу кинулся бежать, то только облегчил бы врагам задачу. Одно дело – совершить нападение на офис ГАПС, а другое, когда сотрудника политического сыска «совершенно случайно» сбивает энергомобиль или пыряет ножом пьяный грабитель.

Мартин прислушался, закрыл книгу и, бросив последний взгляд на черный кожаный переплет с золотыми буквами, швырнул ее в огонь. Времени читать уже не было, гости прибыли, стоят за дверью. Вот-вот должна наступить точка невозврата, момент, с которого операцию по его ликвидации нельзя будет остановить. Хотя, с другой стороны, непоправимое уже произошло несколько минут назад, когда штатные убийцы спецслужбы хладнокровно расправились с дремавшей на постах охраной.

«Что ж, нет ничего вечного. Мой отдых в Полесье когда-нибудь да должен был кончиться», – тихо рассмеялся Мартин, закрыл глаза и крепче сжал подлокотники кресла.

Дверь, как и предполагал маг, с треском слетела с петель, правда, виной тому был не удар окованного железом башмака, а взрывное устройство направленного действия; почти бесшумное, но источающее клубы едкого дыма. В развороченном дверном проеме появились три фигуры в масках, облегченных диверсионных бронежилетах и, естественно, с оружием в руках. Царившие в зале уют и спокойствие были мгновенно нарушены глухими шлепками выстрелов через глушители и звоном разлетающихся со стола канцелярских принадлежностей. Пули исцарапали стол, разбили пару статуэток на камине и превратили в решето высокую спинку кресла. С полным опорожнением магазинов наступила тишина. По-прежнему мерно тикали часы, тихо потрескивали дрова в камине, но Мартина Гентара в комнате уже не было.

– Простучите стены, наверняка здесь есть тайник, – прошептал командир убийц, сопровождая приказ типичной для штурмовика жестикуляцией.

Солдаты кивнули и принялись за дело. Жертве некуда было идти, негде было укрыться. Она точно была еще здесь, пережидала опасность, спрятавшись за фальшивой стеной. Однако поиски не увенчались успехом: вход в потайную комнату не был обнаружен по причине ее отсутствия, а под широким столом и шкурами животных тоже никто не скрывался.

– Ищем, он здесь, – повторил приказ командир, сурово пожирая глазами разводящих в недоумении руками солдат.

– Командир! – вдруг выкрикнул невысокий убийца и затыкал пальцем в сторону камина. – Гномик, вон тот гномик, он мне подмигнул!

– Что за...! – хотел было выругаться старший в трио убийц, но замер, выронив из рук винтовку, и заморгал слезящимися от дыма глазами.

Две из дюжины статуэток на камине пали жертвой обстрела, но остальные уцелели. Они были довольно большими, сантиметров двадцать, не считая постаментов, и выглядели как живые. Искусный мастер трудился над каждым экспонатом коллекции не меньше месяца, тщательно и кропотливо шлифуя и подравнивая изгибы мускулистых тел и мелкие детали сложных, многокомпонентных доспехов. Даже с расстояния в пять метров командир мог разглядеть отдельные звенья кольчуг, волоски густых, всклокоченных бород, грозные гримасы и прищуренные глаза под сенью густых бровей, смотревшие на незваных визитеров сердито, как на заклятых врагов. Но самое удивительное – фигурки двигались: девять просто пыхтели, напрягая непропорционально большие бугры мышц и широко раздувая ноздри сливообразных носов, а один гном, тот, что стоял с краю, в кожаной безрукавке, вдруг выхватил из-за спины двуручный топор и ловко завертел его в сильных руках.

– Ну чо, паскудники, вылупились?! Ввалились, тати, без спросу хозяев, двум нашим друганам бошки снесли, а теперь еще лупоглазками моргают, девственниц на сносях из себя корчат! – недовольно проворчал гном, а потом вдруг гаркнул так громко, что у одного из троих убийц заложило уши: – Сознавайтесь, мерзавцы, скрепки стащить пришли!

– Какие... какие еще скрепки? – инстинктивно пятясь назад, пролепетал командир, балансировавший в этот миг на грани безумия.

Опытный мастер внезапных штурмов и ночных вторжений терял связь с реальностью. Его расчетливый мозг профессионального убийцы отказывался понимать, как мраморные статуэтки могут говорить и как некие абстрактные девственницы сподобились оказаться на сносях.

– Какие, какие... кунцелярские, какие же еще?! – завопил рассвирепевший гном и в порыве необузданного гнева запустил свой боевой топор в одного из солдат.

Несчастный взвизгнул и схватился за горло. Мраморный топорик размером всего с карандаш распорол артерию и вонзился точно в кадык. Ужасная участь, постигшая товарища, привела в чувство остальных диверсантов. Они почти одновременно нажали на курки и вызвали мощный шквал свинца, дырявивший стены и откалывающий от камина осколки плиты. Фигурки гномов запрыгали, увертываясь от пуль и забрасывая в ответ людей неимоверно острым, хоть и мелким оружием.

В ходе неравной схватки из десяти смельчаков выжили всего трое. Как только убийцы опустошили магазины, маленькие бородачи прыгнули на врагов и, зацепившись ногами за ремни и складки одежд, принялись колотить их по лицам увесистыми кулаками. Рукопашная решила исход схватки, в рукопашной еще ни одному человеку не удавалось выстоять против гнома, даже если низкорослый боец был в два-три раза меньше живого оригинала и являлся всего лишь ожившим куском мрамора. Командир тихо ойкнул, когда кулак чудовища в кожанке выбил ему глаз и, ломая надбровную дугу, погрузился вглубь черепа. Обезумевшему от страха последнему солдату каким-то чудом удалось стряхнуть с себя мучителя-гнома; и он, спотыкаясь о шкуры зверей, рванулся к выходу.

Уцелевшие мраморные изваяния неожиданно вновь очутились на выщербленной крышке камина, а в воздух сама по себе поднялась штурмовая винтовка. Смертоносный свинец жадно впился в незащищенную пластинами бронежилета спину беглеца. Убийца рухнул удачно, даже не запачкав кровью медвежью шкуру.

Мартин отбросил оружие и, нервно оглаживая бакенбарды, осмотрелся вокруг. Его любимое детище, его родной, милый сердцу кабинет, всего за пару минут превратился в отвратительную свалку гильз, осколков и мертвых тел. Особенно жаль было магу разбитую коллекцию гномов. Он создал каждого из маленьких бойцов собственными руками, тратя долгие вечера на то, чтобы воссоздать в памяти и передать холодному камню запомнившиеся ему образы когда-то реально существовавших горняков-махаканцев. Усердный труд пошел в одночасье насмарку. Гентар печально вздохнул и перебил уцелевшие статуэтки прикладом. Расстроенный творец не мог допустить, чтобы его детища украшали баню или попойный зал какого-нибудь старгородского барыги. Мартин слишком хорошо изучил полесские нравы, он знал, что буквально на следующий день все его имущество будет разворовано городскими чиновниками. Такова уж жизнь, стервятники всегда слетаются на падаль.

* * *

– Чего так долго? Неужели трудно повязать одного доходягу? – Рослый мужчина в маске и бронежилете скинул со стула тело мертвого охранника и, водрузив на спинку ноги в армейских ботинках, сам уселся на стол дежурного. – Долго нам еще здесь торчать, уже семь минут прошло...

– За входом следи, – буркнул в ответ тоже озабоченный задержкой штурмовой группы напарник и закурил уже третью по счету сигарету.

– Нет, ну ты скажи, семнадцатый, сколько можно с одним заморышем кабинетным колупаться? – решивший последовать примеру своего товарища, штурмовик достал из нарукавного кармана измятую пачку сигарет. – Был бы еще мужик настоящий, тогда понятно, придется повозиться, а так... – растекшийся по столу солдат пренебрежительно махнул рукой, – заморыш какой-то. Когда двадцать первый фотографию показал, я чуть со смеху не помер. Его ж одним щелчком пополам перешибить можно.

– Заткнись, – грубо прервал хвастливые разглагольствования другой солдат, – и оттащи труп в дежурку. Все-таки он того, был вроде нашего коллеги.

– Ага, провинциальные недотепы, неучи проклятые. Вот из-за таких балбесов нам и платят гроши! Разве ж так можно объект охранять?! Вот был бы, скажем, я на его месте или на худой конец...

– Щас будешь! – не вынимая окурка изо рта, солдат вскинул винтовку и нацелил ее прямо в лоб болтуна. – Живо тащи труп в каморку, и нечего казенное имущество грязными сапожищами пачкать, слазь со стола!

Верзила презрительно хмыкнул, но все-таки подчинился и, ухватившись рукой за лодыжку мертвого коллеги из старгородского филиала, потащил начинающее коченеть тело к двери невзрачного подсобного помещения. Не успел труп стукнуться об пол затылком и трех раз, как сверху на лестнице послышались неторопливые шаги. Оставшиеся сторожить вход в здание убийцы взялись за оружие. Тревога была вызвана несколькими обстоятельствами. Во-первых, по лестнице спускался всего один человек, а не трое. Во-вторых, их боевые товарищи не имели дурной привычки так громко топать и омерзительно шаркать ногами. И, в-третьих, самое важное, основной состав группы по-прежнему находился в режиме радиомолчания, значит, операция еще не закончена, и можно было ожидать всего, даже самого невероятного финала.

Предчувствия не обманули налетчиков. На широкой парадной лестнице показалась невысокая фигура пятидесятипятилетнего старикашки. Это был он, объект ликвидации, он спускался не спеша, вальяжно засунув руки в карманы идеально отутюженных брюк. Чахлая бородка мужчины колыхалась с каждой ступенькой, а мелкие квадратики смешного черно-желтого пиджака складывались при движении в забавные мозаические рисунки. Мартин не боялся, он видел нацеленные в его грудь автоматические винтовки, но продолжал идти, насвистывая себе под нос одну из примитивных, но очень навязчивых мелодий современной полесской эстрады.

– Курение вредит вашему здоровью, господа, – прозвучал под высокими сводами холла приятный баритон мага. Дело даже не в том, что никотин засоряет легкие. Кроме того, он еще разрушает клетки ДНК и создает их временные дубликаты с очень коротким жизненным циклом. Пятнадцать минут, господа, всего пятнадцать минут, и никотинный строительный материал начинает распадаться. Сначала вы чувствуете острое желание покурить, затем боль, несусветную боль, а потом по ваши жалкие душонки приходит старушенция с косой. Вот так, господа, вот так печально!

Читая просветительский монолог, Гентар спокойно спустился с лестницы, как ни в чем не бывало, прошел мимо угрожающих ему оружием штурмовиков и направился к большой, как ворота средневекового замка, многостворчатой двери. Убийцы не шелохнулись, неизвестная сила проникла в их мозг и парализовала мышцы. Сколько солдаты ни силились нажать на спусковой крючок, но пальцы одеревенели и не слушались приказа. Стадия окаменения внезапно сменилась полнейшим расслаблением мышц, налетчики, словно мешки с зерном, грузно повалились на пол, и из их раскрытых глаз, ушей и носов потекли тоненькие ручейки крови.

Прибывшие через пару часов на место ночного происшествия медики констатировали смерть от саморазрушения тканей мозга. Диагноз был редким, в последний раз аналогичный случай произошел более ста пятидесяти лет назад и далеко за пределами Полесского Королевства.

* * *

Раннее полесское утро обвевало щеки мага приятной прохладой. Мартин любил Старгород в эти часы, любил бродить по узким улочкам, несмотря на грязь под ногами, убогий внешний вид перекошенных домиков постройки позапрошлого века и сонные лица спешивших на работу людей.

«Мне этого будет не хватать, ой, как будет!» – печально вздыхал моррон-маг, осознавая, что прогуливается привычным маршрутом от работы до дома в последний раз. Если засидеться на одном месте, милой сердцу станет даже старогородская серость. Гентар чувствовал, что долго не сможет приспособиться к опрятности широких герканских проспектов и к ухоженности виверийских каналов. В особенности когда стоит жара, уровень в воды в Варкане поднимается, и единственно доступным средством передвижения для горожан древней столицы становятся крохотные, юркие лодочки, быстро снующие вдоль домов на водоупорных фундаментах или, по старинке, сваях.

Его жизни в Полесье пришел конец, долгая ссылка окончилась, Мартин должен был спешить в Виверию, добраться до ее столицы Варканы в течение трех-четырех дней. Там его поджидали Дарк с Мирандой, новая головная боль и старые проблемы. До проведения намеченной операции оставалось чуть больше двух недель, но Гентар решил поспешить и не тратить время на реабилитацию после долгой дикарской бытности за пределами Континентального Сообщества. Что-то, как всегда, пойдет не так, и отработанный план штурма может поменяться в последний момент. Мартин хотел прибыть на место встречи заранее, а уж если ему вдруг повезет и выпадет время на отдых, то Варкана, пожалуй, самое живописное курортное место на всем Старом, милом сердцу Континенте, который консервативный по натуре своей маг ни разу не покидал за тысячу шестьсот лет.

Из-за угла дома быстро выскочил «мертвяк»-энергомобиль. Так в шутку специализировавшийся в свое время на некромантии маг называл импортные средства передвижения, честно отбегавшие свой век по добротным дорогам КС и, стыдясь своей старости, отправившиеся бороздить бескрайнее полесское бездорожье. Только здесь, да еще в пустынях Намбуса можно было встретить «Шетон 200 КР», двухместный раритет прошлого, слишком древний для дорог, но слишком юный для музейного экспоната. Заспанный шустрик-водитель, видимо никогда не ездивший на скорости меньше восьмидесяти, успел затормозить и не сбил слонявшегося без дела поутру пешехода, но обрызгал его с ног до головы мутной, дождевой грязью.

«А вот и он, прощальный поцелуй; холодный, но страстный», – усмехнулся в сырую бородку маг, у которого уже давно не было сил возмущаться и учить уму-разуму безголовых лихачей, ставших безвольными придатками машин на четырех колесах. Мартин, конечно, мог ловко выхватить из кармана брюк табельное оружие и всего двумя пулями пробить оба задних колеса мчавшегося на большой скорости «Шетона», но всякое действие должно иметь смысл, должно хоть что-то менять, а в данном конкретном случае пострадавший от чужого разгильдяйства не получал ничего, даже сомнительного морального удовлетворения.

Висок пронзил острый приступ боли. Трюк в кабинете не обошелся без последствий. Способность внушать и заставлять людей видеть то, чего нет, стоила много: она била бумерангом по здоровью самого мастера иллюзии. «Зато какой эффект получился! – утешал себя Мартин, пытаясь отыскать в мокром кармане последнюю таблетку обезболивающего. – Могу поклясться, они видели, как статуэтки двигались и говорили. Интересно только что?» Маг с сожалением вздохнул. Этого ему никогда не узнать. Иллюзионист чем-то похож на регулировщика движения, он дает первичный импульс и направление мыслей, но не видит, как развиваются они и куда мчатся в голове каждого отдельно взятого индивидуума.

Еще очень давно, в те незапамятные времена, когда мостовые не выкладывались даже булыжником, а женщины были скромницами и не лезли в мужские дела, маг подметил, что люди на все непонятное приклеивают ярлык сверхъестественного, то есть того, чего в природе и быть не может. «Магия – это волшебство, возня с потусторонними силами!» – примерно так звучала безапелляционная догма не привыкшего думать человеческого стада, а для него, достигшего на поприще чудес небывалых высот, это был прежде всего кропотливый труд, напряженные раздумья, путь познания методом проб и ошибок, одним словом, нескончаемый эксперимент, этап за этапом отодвигающий вдаль грани возможного.

Если у сцены в холле ГАПСа были бы свидетели, то они непременно списали бы произошедшее на чудо, на деяние костлявых ручонок темных сил. Им было бы невдомек, что слова могучего заклинания «Курение – смерть!» не имели к смерти обоих убийц никакого отношения. Слова не важны, важна мелодия, интонация, тембр с громкостью голоса и акустическая среда, создающая необходимый резонанс. Гентар два года назад долго составлял проект реконструкции служебного холла, а затем еще дольше ругался с бесшабашными штукатурами, каменщиками и малярами, пытавшимися от него отступить. Маг лично выверил каждый сантиметр стен и потолка, рассчитал точное место для каждой барельефной завитушки, чтобы звук сегодня утром пошел куда надо и сфокусировался в нужной точке. Механизм же смертельного акустического оружия был прост. Любое действие человека управляется мозгом. Мы привыкли к этому, поэтому и не обращаем внимания. Исходившие из уст читавшего лекцию о вреде никотина мага звуковые волны сами по себе были абсолютно безвредны, но частота колебания воздуха на маленьком пятачке возле стола дежурного совпала с частотой подсознательных импульсов налетчиков. Нервные окончания убийц не выдержали нагрузки и послали сигналы в обратном направлении. Неповторимый по сложности механизм, называемый мозгом, разрушил сам себя, взорвался, как перегревшийся двигатель энергомобиля. Магическое заклинание оказалось на самом деле лишь вполне закономерным результатом многолетних научных исследований и их удачного практического воплощения. «Магия – это наука без заведомо ложных ограничений!» – вот единственно верный постулат, которому ранним полесским утром нашлись два весьма убедительных подтверждения: двое профессиональных убийц, погибших только потому, что расположились немного не там.

Наслаждаясь последними минутами пребывания в городе, Мартин не заметил, как дошел до своего дома. Ноги сами подвели его к подъезду, где была знакома каждая ступенька, привычен каждый запах, особенно по весне, когда в марте резвятся коты, а чуть позже им на смену приходит любвеобильная молодежь. Наркоманов и алкоголиков маг уже давно отвадил, напустив на их затуманенные головы парочку-другую неприятных видений. Бороться с пороками бессмысленно: «зеленый змий» восстает, как птица-феникс из пепла, а бросившиеся баловаться иглой недотепы уже не могут жить обычной жизнью и мгновенно попадают в сказочные облака религиозного дурмана. Церковь старый маг не любил, наверное, потому, что для веры и неразделимых понятий «Добро и Зло» не нашлось места в его приземленной картине мира. К ее же толстощеким служителям Мартин относился чуть лучше, чем к поджарым и стройным наркодилерам, тоже пытавшимся воздействовать на сознание, управлять слабыми духом людьми и «выжимать» из них деньги.

За ним следили, Гентар почувствовал это только сейчас, когда подошел к подъезду. Пока маг стоял, пытаясь раскурить отсыревшую сигарету, в его голове мгновенно складывались и просчитывались сложные комбинации предчувствий и косвенных фактов, призванные дать ответы на три ключевых вопроса: «Кто?», «Зачем?» и «Что делать?»

Продажные урвинские чиновники не прислали бы за его головой более одной группы. Гентар и так удивился, что убийц было пятеро, а не всего один. Совет Легиона не только не знал, где он сейчас находится, но даже и не подозревал, что он жив. Работающий на шаконьесов молодняк из числа нерадивых морронов попритих после гибели Бартоло Мала. Шаконьесская гвардия – «Вороны» – не летает днем, да еще вдалеке от гнезда, сверкая необычными доспехами в людных местах. У бежавшего, поджав хвост, Огюстина Дора почти не осталось квалифицированных подручных из числа людей, а не проверенных в деле новичков он бы за ним не прислал. В числе подозреваемых оставались только вампиры, притом не полесские, те забились по самым глубоким норам и не высунут из них носы в течение ближайшего десятка лет. Ложа Лордов-вампиров серьезно относилась к законам, традициям и незыблемости принципа территориальной юрисдикции. Наверху его могла поджидать только Самбина, роковая женщина, с которой он уже более тысячи лет назад научился находить общий язык, хоть порой все равно опасался ее милых улыбок и очаровательно вздымавшегося декольте.

К сожалению, далеко не всегда желаемое становится действительностью. Томная графиня поленилась посетить Полесье, а ее слуга, побоявшись встретиться с магом лицом к лицу, уже ушел, оставив на столе в прихожей маленький конверт, скрепленный печатью своей хозяйки. Тот факт, что посыльный вампир сбежал прямо у него из-под носа, был воспринят некромантом как должное. Рядовые кровососы, как, впрочем, и многие из господ побаивались морронов, перешедших пятисотлетний рубеж. К тому же за ним в Ложе основательно укрепилась дурная слава. Его считали хитрым, двуличным, расчетливым и беспринципным субъектом, то есть почти таким же, как и они сами. Лорды Мартина недолюбливали, но зато вели разговор на равных, и никому из ночного сброда не приходило в голову нарушить данное ему обещание.

Утренние же прогулки кровососов уже давно стали обычным делом. В современном мире было слишком много косметики, хоть и плохонькой, по сравнению по качеству и свойствам с эльфийскими мазями, но зато легкодоступной. Ночному созданию достаточно было обмазаться с ног до головы каким-нибудь кремом, нацепить на нос солнцезащитные очки, и он мог выходить на солнышко, не мучаясь ожиданием заката в грязном подвале.

Не утруждая себя больше мыслями о посыльном, Гентар разорвал конверт и достал из него маленький листок, пахнущий знакомыми духами и испещренный не менее знакомым подчерком:

«Хочу встретиться в Варкане. Давно мечтала погулять с тобой по набережной виверийской столицы. Говорят, ночи на юге чудесные».

Мартин разорвал записку и, громко проклиная тот день, точнее, ночь, когда между ним и Самбиной установились приятельские отношения, поспешил сменить мокрую, холодившую тело одежду. С могущественными вампирами, в особенности если они красивые женщины, нужно всегда разговаривать жестко, лучше всего с позиции силы, иного языка дочери ночи не понимают, начинают хитрить и совать напудренные носики не в свои дела. Самбина была в курсе их планов, она знала, где находится Дарк и с какой целью он уже более двух месяцев грелся под жарким солнцем Варканы. Догадывался маг, и кто был источником такой поразительной осведомленности его старой знакомой. Увязавшаяся за ними Миранда не разорвала связи со своим кланом и без зазрения совести информировала об их тайных задумках свою якобы бывшую хозяйку.

«Предупреждал же я его, но так нет, он рогом уперся! «Она останется со мной, и точка!» Как будто обычных баб дураку мало! – ворчал Мартин, с трудом упихивая округлый животик в узкие кожаные брюки и одновременно остригая бороду. – Проклятые кровососы, постоянно под ногами мешаются и выгоду ищут, даже там, где ее в помине нет и в принципе быть не может!»

В гостиной зазвонил телефон, как всегда не вовремя. Кому-то он понадобился именно в тот момент, когда его выпуклый животик объевшегося грешниками бесенка уже почти залез в тугие на талии брюки. Как ни странно, но проклятый дефект фигуры, с которым маг безуспешно боролся в течение не одного столетия, спас ему жизнь. Включение автоответчика спровоцировало сильный взрыв. Мага откинуло назад и больно ударило затылком о стульчак, а через миг после падения Мартин с ужасом констатировал, что на него летят куски потолка и обломки временной перегородки.

«Я ошибся, кроме убийц из ГАПС за мной охотился кто-то еще», – успел подумать маг, прежде чем его щуплая фигура скрылась под пыльной грудой кирпича, штукатурки, досок и арматуры.

* * *

Разговоры по телефону в движении снижают результативность переговоров примерно на шестьдесят процентов. Правомерность этого утверждения может подтвердить любой коммерсант. Уличные регулировщики имеют другую статистику, рыцари полосатого жезла заверяют, что более двадцати пяти процентов дорожно-транспортных происшествий происходит именно из-за того, что в кармане у одного из водителей не вовремя зазвенел телефон. Все об этом догадываются, но тем не менее продолжают отвечать на звонки во время движения и, естественно, оставляют руль на попечение всего одной руки.

У Курта Громбмайсера не было выбора: звонил босс, и следовало непременно ответить. Огюстин Дор не любил тех, кто неуважительно относился к его приступам общительности и откладывал разговор на потом. Наголо обритый крепыш в обтягивающей мускулистое тело кожаной куртке пробормотал себе под нос какое-то неприличное ругательство на юго-западном диалекте герканского языка и достал из нагрудного кармана дребезжащий телефон. Его светловолосый приятель на соседнем сиденье тоже выругался, а затем, выбросив в проезжавший рядом энергомобиль дымящийся окурок, закрыл ветровое стекло.

– Да, босс, – произнес Курт, прижав маленький телефон плечом к щеке, что позволило ему вести машину по ухабам старгородской дороги, не отрывая второй руки от руля.

– Что значит «да»?! Я жду ответа! – заревел оппонент – обладатель незаурядного баса.

– Ваши полесские аборигены, как я и предупреждал, подвели. Пришлось подключиться самим, но дело сделано, клиент остался доволен, – выдохнул на одном дыхании Курт.

– Ты видел тело?

– Нет, дом сложился гармошкой с восьмого по третий этаж. Мы не стали ждать результатов работы спасательной группы, но, будьте уверены, все в полном порядке.

– Идиоты, немедленно возвращайтесь и проверьте! Без фотографии трупа видеть вас не желаю! – Совершенно не разбирающийся в подрывном деле Дор снова перешел на крик.

– ДЛП 631 – одно из мощнейших взрывных средств в мире. Всего трех граммов достаточно, чтобы оторвать башню тяжелого танка и разорвать на миллион мельчайших осколков межконтинентальный лайнер. Заряд был заложен в его квартире, тела нет и не могло быть, – невозмутимым голосом провел просветительскую работу Курт и замолчал в ожидании ответа.

– Хорошо. – Дор успокоился, однако не перестал угрожать: – Но если он выжил, ты отправишься вслед за своей предшественницей!

– Марта была глупа, как все бабы, и самонадеянна, как коммерц-стервы, – высказал свою точку зрения Курт Громбмайсер и, не дожидаясь дальнейших распоряжений, повесил трубку.

Инструкции начальства были совершенно излишни. Автор трех из четырех нашумевших за последнее десятилетие террористических актов прекрасно знал, что им с напарником дальше предстояло делать: ехать в Урву, затем лететь в Мальфорн и тут же, получив на конспиративной квартире гонорар вместе с авансом за новое дело, отправиться в далекий Гардеж, упокаивать душу некоего «неприкаянного Конта», сомнительной личности с длинными волосами, мерзким взглядом и бицепсами слоновьего размера.

Учитывая особенности обеих жертв, способ их ликвидации был выбран оптимальный. Разорванное на кусочки тело восстанавливается куда дольше, чем обычный моррон с простреленной головой. Двадцать-тридцать лет, этот срок бездействия бессмертных вполне устраивал заказчика, а оба наемника и не надеялись прожить так долго. Специфика их работы снижала актуальность вопроса пенсионного обеспечения почти до нуля. Конечно, связываться с «легионерами» было делом не из приятных, но Дор спас Курта и Арно от тюрьмы, не говоря уже об электрическом стуле, на который пойманные в Шеварии именитые террористы вот-вот должны были усесться. Они не имели права выбора, но зато получали сногсшибательные гонорары; не могли отказать заказчику, но находились на свободе и делали что угодно... почти что угодно.

– Что скажешь? – обратился Курт к светловолосому партнеру.

– Вон тот чудак на колымаге морковного цвета уже порядком надоел, пора бы его подрезать, а можно на светофоре размяться и морду набить.

– Я не об этом, – уточнил Курт, действительно испытывающий массу неудобств от вилявшего перед ним на дороге новичка, то резко притормаживающего, то настойчиво пытавшегося пробиться в другой ряд.

– С Дором все понятно, – флегматично заметил Арно Метцлер, вытащив из кармана охотничий нож и приступив к маникюру в условиях дорожной тряски. – Большой человек, большие проблемы, огромные ставки в игре, а нервишки пошаливают, сдают, вот и чудит для самоуспокоения, лишние телодвижения делает. Сначала заставил нас прирезать парочку морронов, чтобы убедиться, справимся ли; потом учения в банке: денег нет, а полиции полно.... Старичок проверяет товар, приобретенный по очень высокой цене, только и всего. Пусть резвится, нам-то что, лишь бы платил.

– Это понятно, – пробурчал себе под нос вдруг засомневавшийся Курт. – Да только Марта настоящим спецом была, и еще....

– Что «еще»? – переспросил Арно, на миг оторвавшись от выковыривая грязи из-под ногтей.

– Мартин этот, сморчок сморчком, да к тому же еще и лопух. Мы его от конторы до дома вели, а он и не заметил....

– Ну и?

– Вопрос напрашивается. Как этот кабинетный червяк, не обладающий ни оперативными навыками, ни силой, смог уделать пятерых, к тому же далеко не зеленых? Пусть он даже не совсем чокнутый докторишка, сующий нос в большую политику, как Дор говорил, но все равно не сходится!

– Необъяснимые мелочи всегда приводят к дурным результатам, – продекламировал одно из своих излюбленных изречений Арно и кивнул.

* * *

Резким поворотом руля Курт мгновенно развернул энергомобиль на сто восемьдесят градусов и, выжимая из полесского «Дарвинанта» все, что возможно, помчался обратно на место преступления. Шанса, что маг выжил, почти не было, но, прежде чем приступить к следующему заданию, Курт хотел убедиться, что за ними не пойдет по пятам опасный и очень озлобленный знаток человеческой анатомии.

* * *

Сначала было не слово, а дело; дело, последствия которого вызвали жуткую, раздирающую на части каждую мышцу в отдельности боль. На смену ей пришли эмоции, а потом уж слова, в основном нецензурные. Бьющемуся в агонии Мартину нестерпимо захотелось лично познакомиться с фанатами подрывного дела и преподать им долгий урок на тему «Что можно сделать обычным скальпелем!», разобрать их тела по частям, как энергомобиль, а затем собрать заново, но так, чтобы единственным способом заработать на хлеб насущный для них стало место уродцев в цирке. Гентар хотел, нет, искренне желал, чтобы они на собственных шкурах прочувствовали, что он терпел сейчас, погребенный под обломками, окровавленный и беспомощный, как та парочка крыс, которые бегали по нему, пытаясь найти выход из-под завала. Страх, вселившийся в крошечные мозги грызунов, отключил все побочные мысли. Зверьки метались по его окровавленному телу, жалобно пищали, но даже не пытались оторвать кусочек от аппетитной, развороченной плоти.

Коллективный Разум предательски бездействовал, не посылал зова, который сейчас был так необходим: необходим ногам, придавленным и расплющенным, перебитым кистям, торчащей наружу ключице и пронзенному насквозь обрубком арматуры животу. Однако маг был еще жив, регенерация должного уже остыть тела все-таки шла, но шла очень медленно. С такими темпами приемлемая стадия восстановления наступила бы лишь, когда он, безвольный кусок живого мяса, прохлаждался бы на койке тюремного лазарета. Десяток трупов в конторе и взрыв восьмиэтажного дома на добрую сотню квартир, за такое в Полесье не дают «пожизненное» и даже не расстреливают, а публично разрывают на части и скармливают бездомным псам.

Находясь в трудном положении, Мартин в который раз хвалил себя за чрезвычайную предусмотрительность. Природа обделила его статной фигурой и накоплением мышечной массы, но зато одарила пытливым умом, просчитывающим по сотне раз любой ход, предполагающим любые плачевные ситуации, в которые его хозяин мог попасть, и иногда находящим дельные решения. Когда человек изобрел первую гранату, маг испугался и предположил, что рано или поздно он теоретически может пострадать от взрыва. Учитывая его относительно размеренный образ жизни, вероятность подобного была невелика, всего семь-восемь процентов, но нежелание отправиться в небытие заставило Мартина поднапрячься, пораскинуть мозгами и изобрести эликсир, которым он потом усердно, на протяжении вот уже шестидесяти лет потчевал свой желудок. Только благодаря отвратительной по вкусу и запаху настойке, которую приходилось заглатывать залпом да еще с бельевой прищепкой на носу, плоть мага еще не начала распадаться. Организм выдержал удар, теперь пришла пора его восстановить.

Мартин сжал зубы и, игнорируя снующих по нему крыс, сконцентрировался на боли. Он не локализовал ее, не старался заглушить и побороть, а наоборот, доводил ее до высшей стадии, до апогея, когда у пяти процентов людей наступает болевой шок, а оставшиеся девяносто пять, минуя эту стадию, сразу впадают в кому. На этот случай у некроманта тоже был припасен свой секрет.

Щелчок в сознании произошел не сразу, но природа и неиспользованный потенциал серого вещества в голове взяли свое. Чем сильнее боль, тем больше ресурсов мозг направляет на выздоровление поврежденных участков. Сознанию мага удалось войти в полностью автономную систему заживления, перенастроить ее, перевести рычаги восстановления на максимум, привлечь резервы, ослабив ненужные в данный момент функции, например зрение и слух. Когда процесс настройки был завершен, Гентар позволил себе отключить болевые рецепторы. Вздох облегчения непременно бы вырвался из покалеченной груди старика, если бы функционировали гортань и мышцы нижней челюсти. Невидящие глаза мага закрылись, и ответственные за сознание участки мозга отключились.

Члены спасательной команды, добравшиеся до дна завала лишь к позднему вечеру, были неимоверно удивлены, когда извлекли из-под обломков изувеченное, но все еще дышащее тело пожилого человека. Больше всего медика группы поразил даже не тот факт, что мужчина не умер от потери крови, а количество зарубцевавшихся шрамов на его теле. Обрубок арматуры из живота пришлось вытаскивать осторожно, чтобы не повредить внутренние органы. Выступившая на поверхности открытой раны кровь загустела мгновенно, покрыв ее толстым слоем вязкой пленки. После восемнадцати ездок в морг медицинский транспортник впервые за день изменил маршрут и отвез пациента в реанимацию. Этот удивительный факт не остался незамеченным двумя мужчинами из серой машины, неотлучно курсировавшей за фургоном с красным крестом на борту в течение целого дня.

Глава 4. Свинство – порок

Конт наконец-то оторвался от созерцания звездного неба и посмотрел на часы. Прошло чуть больше часа. Время летит незаметно, когда занят любимым делом, и тянется, словно объевшийся удав, когда приходится возиться с житейскими, рутинными неурядицами. Одна из них как раз приближалась сзади, приближалась в виде шестерых вооруженных придурков, вознамерившихся помешать уставшему человеку немного помечтать, приобщиться к тому великому Нечто, которое находится каждый день вокруг нас, но тем не менее остается недосягаемым и сказочно прекрасным. Звезды, небо, свежесть ночной прохлады и прочие маленькие детали, составляющие в совокупности наш безумный мир.

Конт обернулся. Небольшая, но, по слухам, одна из самых лютых банд «Багрового Неона» вышла этой ночью на охоту и, по-видимому, избрала его своей жертвой. Разодетые кто во что горазд малолетние отбросы общества и не думали скрывать своего присутствия. Они не крались, а неторопливо шли, побрякивая по ржавым останкам энергомобилей обломками труб и переделанным для боевых целей спортивным инвентарем. Однако это было не оружие, а всего лишь инструментарий предстоящей потехи. Садисты любят избивать жертв подобным образом. Боль с разбитого ударом лица как будто передается по стволу самодельной дубины прямо в руку мучителя и доставляет ему неимоверное наслаждение, с которым не сравнится ни вино, ни излюбленная забава современных детишек – секс. Спокойствие на лицах подростков, ехидные ухмылки расслабленных губ и неимоверно вальяжная походка объяснялись просто: объекту предстоящего издевательства некуда было бежать. Хоть пространство вокруг и не было открытым, но у троих на плече виднелись ремни перекинутых за спину автоматов, а остальные, видимо не любившие эффектную пальбу длинными очередями, довольствовались крупнокалиберными пистолетами, небрежно засунутыми за ремень брюк. Попытка бегства только разозлила бы банду, придала бы последующему избиению приятный вкус победы в веселой погоне.

Конт сидел неподвижно, поджидая, когда противники приблизятся и заговорят. Он не хотел драться и надеялся, что шкодники из дворово-военизированного формирования все-таки одумаются. Лет двадцать-тридцать назад с ним побоялись бы связываться из-за огромного роста (моррон был выше каждого из преступников почти на голову) и внушительной горы мышц, распиравших его куртку. Но в наше время слишком многие мужчины хотят выглядеть красиво и поэтому напиваются всякой химической всячины, не дающей силы, но раздувающей хиленькую мускулатуру до неимоверных размеров. Что поделать, мир изменился, крепкое тело нужно людям не для работы, а чтобы произвести приятное впечатление на тех, кого собираются охмурить. Миллионы мужчин и женщин озабочены избавлением от лишнего веса и накачкой мышц вместо того, чтобы привести тело к гармонии и продлить срок его службы хотя бы на пару десятков лет.

Психические комплексы отдельных индивидуумов и господствующие в обществе стандарты вредят, причем не только последователям навязчивых идей, но и всем окружающим. Бандиты не испугались одиноко сидящего на груде металлического хлама мужчины и не почувствовали за ним силу, как моральную, так и физическую. Стая шакалов обозналась и решила напасть на льва, приняв его за безобидного кота-переростка.

Разговор начал самый низкий и щуплый, по-видимому вожак, омерзительный заморыш со слюнявыми губами и металлическими заклепками, для устрашения вживленными прямо в кожу. Такие обычно и выбиваются наверх в преступной среде. Наглость и жестокость, усугубленные серьезными психическими расстройствами, компенсируют этому типу уличной шпаны все то, что недодала матушка-природа. Предводитель банды издевался над жертвой, открывая для своих опустившихся собратьев обещающий быть интересным концерт. Четверо подростков, вставшие ровным полукругом, зловеще ухмылялись, а их вульгарная боевая подруга пакостно хихикала в предвкушении кровавого веселья. Конт в душе пожалел убогую, необразованную девушку, сведшую свою бытность к примитивным, почти животным рефлексам. Вид крови и чужих страданий был для несчастной единственным допингом, поддерживающим ее мозги от перехода в состояние аморфной апатии.

– Ну что, красавица, на прогулочку вышла, а может, сладенькая, принца ждешь? – пропел на низкой ноте слюнявый воробей, устрашающе пронзая лицо жертвы мутным взглядом истосковавшегося по чужой боли маньяка.

– Шли бы вы отсюда, детишки, – ответил Конт, игнорируя вызывающее обращение и смачные плевки дружков паршивца в заклепках, оросившие его лицо и куртку. – Денег у меня нет, одежда неказистая и вами загаженная, так что ловить вам нечего.

– А кто о деньгах говорил, красавица? – рассмеялся дерганый вожак. – Мы тебя того, бесплатно оприходуем. Трепыхаться не будешь, так авось и выживешь, куколка!

Оскорбления полились рекой, лишь изредка перебиваемые смешками и легкими, пока символичными тычками остриями заточенных труб.

– Жо, отдай мне его! Жо, дай я потеху начну! – жалобно скулила девица, пытавшаяся завоевать хоть крупицу уважения в банде.

– Замечательное у тебя имя, просто класс! – вдруг рассмеялся до этого момента молча терпевший издевательства Конт. – Интересно, а как эта деваха тебя обычно называет: «Папочка Жо», «Па Жо» или просто «Жо Па»?

Галдеж возбужденных подростков мгновенно смолк, наступило зловещее затишье перед бурей. Вызов вожаку был брошен, стая уличных животных замерла в ожидании ответа. Даже девица перестала подстанывать и подпрыгивать, не говоря уже о Жозеффе, чьи вытаращенные глаза мгновенно налились кровью.

Обрубок трубывзмыл в воздух. Главарь метил пройтись косым ударом по глазам жертвы, но не рассчитал скорости реакции оппонента. Едва труба начала опускаться вниз, как перед глазами подонка что-то мелькнуло. Сильный удар, пришедшийся точно в центр тощей грудной клетки, откинул парня в заклепках шагов на пять назад. Главарь банды ударился спиной о кучу ржавого старья и выбыл из числа участников начавшейся потасовки. Девица завизжала, парень слева от нее попытался насадить Конта на самодельную заточку из бруска арматуры, но цепкие пальцы длинноволосого монстра вцепились ему в лицо и содрали кожу. Остальные бандиты повели себя с тактической точки зрения правильно: отскочили назад и, отбросив палки да биты, взялись за огнестрельное оружие.

Автоматные очереди разрывали воздух, раздражая Конта неимоверной трескотней, но ни одна из пуль не достигла цели. Моррон схватил орущую девицу за волосы и прижал ее к себе, прикрываясь бьющейся в припадке истеричкой, как живым щитом. У современного дальверийского оружия немало преимуществ, но есть и существенные недостатки, о которых не следует забывать: низкая пробивная способность и невместительный магазин. Когда вместо гула пальбы раздались тихие щелчки спусковых крючков, Конт перешел в наступление.

Изувеченное пулями тело девицы взмыло в воздух и сбило с ног одного из троих бандитов, судорожно пытавшихся перезарядить оружие. Еще одного из стрелков прикончил обрубок трубы, пронзивший насквозь горло, а его более удачливый приятель умер мгновенно от удара прикладом по переносице. Не стоит и говорить, что это был приклад его собственного автомата, который моррон легко вырвал из трясущихся рук. Последний бандит зашевелился, пытаясь скинуть с себя обмякшее тело девицы. Слегка запыхавшийся Конт подошел вплотную и придавил барахтающуюся парочку ногой, потом подобрал валявшийся поблизости кусок арматуры и пригвоздил оба тела к земле. Истошный крик парня быстро сменился едва различимым стоном, а затем совсем затих. Дело было почти сделано. Светловолосое чудовище со стеклянными глазами и неподвижной маской лица всего за минуту расправилось с целой бандой, за исключением главаря, находившегося пока без сознания. Но насчет украшенного заклепками задиры, обозвавшего его «красавицей», у Конта были особые планы.

За отсутствием под рукой веревок моррону пришлось разорвать одежду на трупах и спеленать окровавленными лохмотьями по рукам и ногам бесчувственного главаря. Из кепки с обломанным козырьком получился замечательный кляп. Моррон не собирался вступать с подонком в бессмысленные дебаты, выслушивать клятвенные обещания «...я больше не буду!» и слезливые мольбы о пощаде. Удары тяжелой ладони по щекам привели Жозеффа в чувство и попутно окрасили кожу его лица в пунцовый цвет.

– Господин Жо очнулся, я рад, – произнес Конт, наблюдая, как парень сначала испуганно вытаращил глаза, а потом задергался, тщетно пытаясь освободиться от пут. – Лясы точить я с тобой не буду, мордой не вышел, но хочу, чтоб ты знал. Твои холуи мертвы. Чувствуешь вонь? Это их телами смердит. Людей от запаха свежей мертвечины воротит, а для бездомных собак это просто зефир в шоколаде. Ты мразь, жалкое ничтожество, бьющее всегда исподтишка и нападающее только на слабых. Не знаю, смыслят ли голодные песики хоть что-то в морали, довольствуются ли они мертвечиной или решат полакомиться и тобой, но надеюсь на их зверский аппетит. Тот, кто по-свински жил, недостоин человеческой смерти. Прощай, некоронованный король помойки! Рад, что наше знакомство продлилось недолго!

Конт довольно улыбнулся и по-приятельски похлопал мычавшего что-то пленника по плечу. Под торжественный аккомпанемент доносившегося со всех сторон собачьего лая старейший в мире безумец покинул место незапланированного ристалища. Ночь приближалась к концу, Диана уже должна была покинуть Гардеж, а значит, настала пора приступить к активным действиям, сделать то, что он должен был сделать.

* * *

Плохо, когда партнер нарушает правила, и совсем ужасно, когда правила эти – не пустая дань формальности, а непосредственно касаются личной безопасности. Конечно, глупо требовать от вампира совсем перестать пить кровь или перейти на пакетики с замороженной плазмой. Это все равно, что человеку всю жизнь питаться просроченными бобовыми консервами да еще вперемешку со слабительным.

Прожив с Мирандой около полугода, Дарк ни разу не мог упрекнуть союзницу-вампиршу в легкомысленности и потере бдительности. Девушка держала себя в узде, то есть баловалась «тепленьким» крайне редко. О том же, чтобы приводить доноров с собой, и речи не шло. Миранда не хуже Аламеза понимала шаткость их положения и не допускала ошибок. Частые переезды из города в город, неустанная беготня от континентальной полиции, имевшей к парочке много претензий, игра в прятки с морронами, вампирами, шаконьесским наемным сбродом и прочими враждебно настроенными личностями, вся эта суета как-то не способствовала беспечному образу жизни. В ночи, когда жажда крови становилась невыносимой, так что компаньонку начинало трясти, Миранда выходила на охоту, но делала это вдалеке от любимого моррона и пожирала лишь тех, за кем числилось множество грешков, благо, что в каждом городе полно подонков, легко ускользающих из ручонок подслеповатого правосудия.

Был бы Дарк человеком, наверное, опасался бы за свою шею, но кровь моррона – яд для вампира. Те кровососы, что пытались им перекусить, умерли в ужасных муках. Правда, за тысячу лет таких дурачков нашлось немного, чуть больше трех десятков.

Мораль, человечность, гуманность и прочая социоерунда никогда не воспринимались всерьез Дарком Аламезом, поскольку являлись слишком расплывчатыми понятиями. Они, словно крапленые карты в игре, которую упорно навязывают людям нечистые на руку политики и оплачиваемые ими журналисты; или как слова писаний Единой Церкви, которые можно трактовать по-разному в зависимости от цели. Когда человек убил человека, то он убийца, этот грех не прощается ни Церковью, ни законом, но когда правительство посылает на секретную миссию зверя-наемника, вырезающего добрую половину охраны иностранного объекта, то это подвиг, о котором громко трубят все газеты.

Несмотря на внешность двадцатичетырехлетнего юноши, Дарк Аламез жил уже около тысячи лет. Счет павших от его руки врагов перевалил за сотню еще девятьсот лет назад. Всего моррон отправил на тот свет три, а может, и пять тысяч душ, но он не считал себя кровожадным монстром, как, впрочем, и героем. Убийство себе подобных – нормальный рефлекс любого живого организма. Тот, кто отказывает человеку в праве защищать свою жизнь, ссылаясь на абстрактные ценности и дырявые законы, способствует целенаправленному превращению человека в раба, в бессильную овцу, которая не в состоянии защитить себя от зубов голодного волка. «Убил одного человека – преступник, около сотни – герой, а послал на смерть миллионы – великая историческая личность!» – вот она, абсурдная аксиома государственной монополии на убийство.

Дарк не был против ночных похождений Миранды, конечно, если они не нарушали конспирации. Но в эту ночь девушка зашла слишком далеко. В снимаемых ими апартаментах чудовищно пахло кровью. Моррон почувствовал тошнотворный запах, едва переступил порог. Рука машинально сняла с головы покрытую испариной бандану и зажала ею нос. «Окно, нужно немедленно прикрыть окно! Коли мухи не налетят, то управляющий уж точно нагрянет!» – сама по себе пришла в голову мысль, тут же ставшая руководством к действию. По привычке, заперев на все засовы входную дверь, Дарк поспешил в комнату, где его ожидал еще более неприятный сюрприз.

Шкафы со стеллажами были повалены на пол, их содержимое разбросано и залито кровью. Все, что билось, превратилось в осколки, а все, что ломалось, было разбито в щепу. В голове промелькнула ужасная догадка. Даже если Миранда сильно изголодалась, то в приступе бешенства все равно не сотворила бы такого. Одной ей было просто не под силу устроить погром подобного масштаба, не говоря уже о полнейшей абсурдности желания крушить мебель, когда дверь незаперта и в любое время можно выйти на охоту.

Увиденное могло означать лишь одно: они слишком долго здесь засиделись, и кому-то из врагов посчастливилось вычислить их убежище. Следы побоища были налицо, застигнутая врасплох Миранда оказала жестокое сопротивление, но наверняка или погибла, или попала в плен. Ответ на этот вопрос крылся за дверью в спальню, но Дарк боялся ее открывать, боялся обнаружить на залитой кровью постели женщину, к которой питал весьма противоречивые чувства: ненавидел как представителя семейства кровососущих и одновременно любил как человека.

Реальность оказалась еще страшнее, чем самые жуткие предположения. На кровати возвышалась леденящая кровь композиция из изуродованных тел: оторванные руки и ноги, разорванные в клочья животы, насаженные на вбитые в стену штыри головы и прочие мерзости, составляющие отвратительную гармонию сатанинского пиршества. Тот, кто сотворил такое, был очень больным, даже если он вовсе и не был человеком. Ни само скопление туш, ни куча окровавленных лохмотьев на полу, ни выставка голов на стене не вносили ясности в вопрос – жива ли Миранда. Выведенная кровью надпись «Прочь из Варканы!» тоже не несла в себе информационной составляющей, кроме того, что кому-то очень нездоровому с психической точки зрения не понравилось их с Мирандой пребывание в виверийской столице.

Ванная комната оказалась единственным местом в номере, куда не успели добраться кровожадные вандалы. Достав из опрокинутого холодильника еще холодную бутылку пива, Дарк поспешил в страну белоснежного кафеля и чертовски приятных ароматов дезинфицирующих средств. Моррон скинул майку, обнажив крепкое тело, не изобилующее нагромождением мышц, но зато жилистое и выносливое, а затем, включив холодную воду, залез в ванну. В Варкане летом стояла неимоверная жара. Для того чтобы мозги начали работать, их нужно было сперва как следует охладить. Снимать же брюки и тяжелые армейские ботинки при данных обстоятельствах было непозволительной роскошью. В любой момент в номер могла ворваться вызванная соседями полиция или те благодетели, которые так экстравагантно решили пожелать ему счастливого пути.

Моррон – не человек, необычно долгая жизнь превратила Дарка в бесчувственное, хладнокровное существо, почти неспособное впадать в депрессию и, заламывая руки, биться головой о стену в истерике. Ветерана нескольких десятков крупных войн не испугать, порезав труп на куски. Противопехотная мина или фугас крошат плоть мельче, а голову, насаженную на шест, он впервые увидел, когда ему было всего пять лет. В те времена народ был куда крепче в плане, как тела, так и духа.

Ванна наполнилась холодной водой, по взопревшему телу пробежал приятный озноб. Моррон одним залпом опустошил половину бутылки и закрыл глаза, чтобы еще раз прокрутить в голове события прошлого дня и этой проклятой ночи.

Они расстались с Мирандой примерно в 18.00. Темнеет в Варкане поздно, поэтому раньше полуночи вампирша не покинула бы апартаменты, тем более что на виверийские сорта солнцезащитных кремов у девушки была аллергия.

К 19.30 он уже поужинал и сидел перед монитором терминала межконтинентальной компьютерной связи, прикидываясь оболтусом с заторможенным развитием, тратившим родительские деньги не на мороженое для девушек, а на детские игры. На самом деле Дарк пытался связаться с дальверийским городом Гардеж. Конт должен был сообщить на условленный адрес дополнительную информацию о поставках на объект спецоборудования, а также дату их с Дианой прибытия. Должен был, но не сообщил, кроме того, не вышел на связь и в резервное время.

С 21.00 до 22.00 Аламез бесцельно слонялся по городу, мучаясь вопросом, что же произошло.

Примерно в 22.05 его пытались ограбить местные деклассированные элементы.

К 22.20 он уже успел избавиться от трупов, покормив на ночь морских хищных рыбок, иногда заплывающих в каналы Варканы, и поспешил в банк, тем более что уже опаздывал к условленному сроку. В клиентской ячейке межбанковской оперативной связи для него не было ничего, да и деньги на закупку снаряжения Гентар не перевел.

С 23.00 до 24.00 конспиратор искурил целую пачку сигарет и осушил семь или восемь чашек кофе, благо, что банки в Варкане работали круглосуточно, а в холле каждого уважающего себя кредитно-финансового учреждения было открыто кафе для клиентов-полуночников. Потратив без толку уйму времени, отравив себя кофеином и разменяв последнюю сотенную купюру, Дарк не получил взамен ни денег, ни адреса, по которому Гентар, используя гапсовские каналы, должен был переправить оружие для предстоящей операции.

В 0.55 Аламез вернулся в гостиницу.

Около 01.05 забрался в ванную.

В 01.10 снова открыл глаза и разбил опустевшую бутылку о ни в чем не повинный унитаз, раздражающий его идеальной белизной.

«И с Гентаром, и с дальверийской группой что-то случилось, притом почти одновременно. На нас тоже напали, но почему-то не довели дело до конца. Меня решили припугнуть, а не убить, иначе зачем понадобилось устраивать этот дешевый цирк со скотобойней? – Мысль о том, что поджидало его за дверью, заставила Дарка поспешить с отжимом промокших брюк и с выливанием воды из ботинок. – Денег нет, Миранда, как и остальные, пропала, боекомплект единственного пистолета почти на нуле. Три патрона в обойме – курам на смех! Приличного ножа поблизости не найти. Не с кухонным же тесаком идти на дело?!»

Кроме этих неприятностей возникал и вопрос, где искать Миранду. Если бы ее убили, то непременно водрузили бы ее голову на шест. С уверенностью в девяносто процентов можно было считать, что девушка еще жива. Судя по разгулу кровавой фантазии, за похищением стояли вампиры либо тайное общество поваров-каннибалов. Первая версия показалась более достоверной, по крайней мере местным людоедам они еще не успели перейти дорогу.

Покончив с отжимом одежды, Дарк нехотя натянул на чистое тело липкую от пота майку и надвинул на самые брови края банданы. Уродливый шрам на лбу – метка, напоминающая о его превращении в моррона, был слишком приметным знаком мужской доблести и наверняка значился во всех полицейских сводках. Доживет ли он до восхода, Дарк не знал, но зато имел представление, откуда начинать поиски. Добиться аудиенции у Лорда-вампира местного клана было непросто, но перед одним из самых известных легионеров жизнь никогда не ставила легких задач.

* * *

Для легионеров-морронов, не подозревавших о существовании шаконьесов, вампиры по-прежнему оставались потенциальным врагом номер один. После заключения мирного договора, по большому счету обычного пораженческого соглашения, подписав которое бессмертные защитники человечества признали за кровососущей братией право на существование и лишь слегка ограничили рост клыкастой популяции, стороны потеряли друг к другу интерес. Информация о вампирах, конечно, собиралась, но поверхностно, лишь на потребу дня. Многие документы, содержащие исторические факты из жизни вампиров, были безвозвратно потеряны или заархивированы так основательно, что их не представлялось возможным найти.

Как старейший моррон и бывший член Совета Одиннадцатого Легиона, Дарк обладал большей информацией, чем его рядовые собратья, но тем не менее не знал о Лордах-вампирах почти ничего. Наглядным примером скупости информационного обеспечения было досье на Викторо Донато, Лорда клана Донато, столицей чьих владений как раз и являлась Варкана.

«...Мужчина, на вид лет пятидесяти, точный возраст неизвестен. Средний рост, средняя комплекция. Особые приметы – небольшой шрам справа над верхней губой. Викторо является основателем и единственным Лордом клана. Спокоен, рассудителен, старается избегать насилия и любых конфликтов. Члены его клана отличаются отменной дисциплинированностью и редко вступают в радикальные, оппозиционные Ложе группировки. Аполитичен, пользуется уважением других Лордов и часто выступает арбитром в межклановых распрях...»

Вот и все, почти ничего. Если бы Мартин Гентар не был в приятельских отношениях с Лордом Самбиной, знакомой Дарку еще по кодвусийским скитаниям, то Аламезу, наверное, пришлось бы в одиночку идти на штурм хорошо охраняемого дворца Донато. Но, к счастью, графиня Самбина как-то проболталась умеющему задавать наводящие вопросы некроманту, что у рассудительного Донато, называемого за глаза «педантом» или «соней», была одна маленькая слабость; не порок, но пагубное пристрастие, которое, по мнению графини, должно было рано или поздно ему непременно навредить.

Несмотря на строгую иерархическую структуру клана, Викторо очень любил общаться с молодыми, только что обращенными вампирами. Он выбирал себе пару-тройку любимчиков из числа свежего пополнения, поселял у себя в доме и проводил с ними гораздо больше времени, чем с казначеем и прочими высокопоставленными персонами своего маленького королевства. Конечно, питомцев Донато терпеть не могли его ревнивые помощники, и как только в апартаментах Викторо заводилась новая пассия, участи надоевшей игрушки было не позавидовать. Лишенные покровительства вампиры через некоторое время бесследно исчезали, лишь некоторым из них удалось удержаться в самом низу иерархической пирамиды клана, но и те были навеки лишены надежды подняться хотя бы на ступеньку выше.

Аламез знал, что любимчики Лорда активно пользуются предоставляемыми им привилегиями и веселятся ото всей души, не отказывая себе ни в маленьких, ни в больших удовольствиях. Ночь была чудесной, вряд ли избранники Лорда усидели бы дома. Именно в этом и заключался план моррона: захватить одного из фаворитов и с его помощью проникнуть во дворец.

Небольшая лодка мерно покачивалась на волнах освещенного сотнями огней канала. Подрабатывающий извозом рыбак явно не дорожил своей жизнью, только этим можно было объяснить, что на борту находилось вдвое больше положенного пассажиров, да еще на корме возвышались старые ящики, пропахшие дегтем и рыбой. Спутники Дарка беспечно болтали на филанийском и увлеченно щелкали затворами фотокамер. Глупым туристам было невдомек, что лодка перегружена и что они вот-вот могут пойти ко дну.

Часы на Кламиосе, знаменитой часовне постройки двенадцатого века, пробили два ночи. Как водное, так и автомобильное движение в центре города было оживленным, пожалуй, даже оживленней, чем днем. Тысячи туристов со всех сторон Старого Континента стремились в Варкану не только для того, чтобы поваляться на престижных пляжах, но и мечтая полюбоваться величественными архитектурными ансамблями прекрасного города, вдохнуть ночной воздух древней столицы; воздух, полный любви, романтики, поэтики и неповторимого шарма.

Скопившиеся в узких каналах лодчонки то и дело толкались бортами, но варканские лоцманы водных такси были настоящими виртуозами своего дела, им как-то удавалось избегать при столкновениях переворотов и серьезных повреждений корпусов. А гостями города небольшие аварии воспринимались весело, как экзотические приключения, как неотъемлемая часть местного колорита. Они просто не догадывались, сколько хищной рыбы шныряет под мирной гладью воды.

В четверть третьего утлая лодчонка наконец-то причалила. Чуть не столкнув в воду какого-то толстячка в пестрой рубашке и шортах наизнанку и осторожно подвинув его не менее упитанную женушку, Дарк первым из пассажиров посудины выбрался на мостик пирса. Всего двадцать шесть шагов сквозь толпу, набежавшую с других лодок, и сорок семь ступенек вверх по лестнице, и глазам моррона предстала площадь Гариолла во всей ночной красе. Зеркально гладкая мостовая, от которой отражался свет сотни разноцветных огней, четыре крупных магазина, работающих в основном по ночам, с десяток маленьких кафе, где нельзя было найти свободного места, море туристов, многоголосый хор, выводящий непонятно какую песню, неизвестно на каком языке. Все это великолепие полноценной ночной жизни немного обескуражило Аламеза, он очень давно не бывал в людных местах и не принимал участия в народных гуляньях. Но, получив несколько ощутимых толчков в спину, а заодно и парочку нелестных эпитетов в свой адрес, Дарк быстро пришел в себя и поспешил к цели. Времени у него почти не оставалось: шел третий час ночи, а в полпятого наступит рассвет, праздничные огни гирлянд через два часа сменятся убийственными лучами жаркого солнца, а веселившаяся сейчас дичь трусливо попрячется по темным, уютным норкам.

Цитадель клана Донато, известная широким слоям общественности как дворец принца Карло Фуиджио, находилась на площади, но была отгорожена от шумного столпотворения небольшим парком с затейливой композицией извергающих в небо тонны воды фонтанов. Удобно, комфортно, практично! Викторо жил в водовороте городской жизни, но в то же время и в отдалении от суматохи. Всем в жизни удавалось как-то пристраиваться. Даже вампиры открыто проживали в знаменитом на весь мир дворце, который, правда, официально принадлежал не клану Донато, а одной из множества организованных им фирм, кажется, Виверийскому промышленному банку. Только Аламез все время оставался в дураках, ему никак не удавалось совмещать свой нелегкий труд на благо человечества и прозябать в роскоши. Вот и сейчас от него испуганно шарахались прохожие, а в его сторону подозрительно косились полицейские патрули. Грязная майка, рваные на коленях брюки, стоптанные ботинки с облупленными носками, идиотская бандана со стертым рисунком, очень похожим на знак одной из молодежных банд, одним словом: видок убогий, прям хоть за решетку сажай или ссылай на далекие острова за бродяжничество!

Распугав ненароком с добрый десяток влюбленных, миловавшихся на скамейках, Дарк вплотную приблизился к ограде вампирского логова. От яркой иллюминации заслезились глаза. Свет горел не только почти во всех окнах, но и на крыше, на тропках узких аллей и даже в кустах. Сотня-другая маленьких уличных прожекторов отлично делала свою работу, превращая внешний и внутренний периметр дворца в настоящий световой ад. Как и предполагал Аламез, прокрасться незамеченным во дворец было невозможно, а штурм стал бы наглядным примером ритуального самоубийства одного из горделивых воинов старины.

«Проклятье, кажется, я опоздал! – отсутствие машин перед парадным входом и на открытой парковке весьма опечалило моррона. – Кровососы уже разъехались за новыми порциями крови и в поисках веселых приключений. Ах, если бы повернуть время вспять и оказаться здесь часика на два раньше!»

Возле опустевшего дворца (охранники, повара и прочая прислуга были не в счет) ловить было нечего. Аламез уже собирался уходить, но тут поблизости послышалось тихое урчание мотора. Откуда-то из дебрей хозяйственных построек, находившихся справа от огромного бассейна, медленно вывернул черный энергомобиль представительского класса. Дарку показалось, что это «Фондеэро 107», но он мог ошибаться, иллюминация не слепила, а просто резала глаза. Теперь моррон понял, в чем крылась истинная причина неестественно яркого освещения. Вампиры не только блюли безопасность своей территории, но и хитро маскировали дефекты своей внешности. Кто будет смотреть, отбрасывает ли собеседник тень или нет, когда и лицо его разглядеть невозможно?

Как только водитель подогнал машину к парадному подъезду, двери дворца открылись, и на улицу вышли трое: двое мужчин и высокая рыжеволосая девица в ярко-красном платье. Деталей внешности припозднившихся охотников моррон не заметил, впрочем, он и не собирался этого делать. Нужно было срочно раздобыть машину, а не щурить глаза, пытаясь разглядеть, смазлива ли девица и припудрен ли у нее носик. Возле парка машин не было, полиция, как назло, недавно запретила стоянку. Аламезу пришлось выбежать на проезжую часть и остановить первый попавшийся энергомобиль без пассажиров. Способ убеждения водителя был прост: выскакиваешь перед машиной, олух тормозит и открывает ветровое стекло, чтобы осыпать тебя с ног до головы нелестными сравнениями; используешь момент, быстро подскакиваешь и точным ударом в висок отправляешь ротозея в нокаут; переваливаешь бесчувственное тело на соседнее сиденье и – вперед, начинаешь преследование.

Дарк успел вовремя. Несмотря на жалкую попытку небритого крепыша за рулем оказать сопротивление и неестественно интенсивное ночное движение, моррону удалось сесть на хвост черному «Фондеэро», оказавшемуся на самом деле последней моделью герканского «Эксклюзо». Объект двигался медленно и не петлял, водитель не заметил слежки. Поездка длилась всего минут десять, машина вампиров остановилась у входа в клуб «Торнео», излюбленное местечко развлечения обеспеченной молодежи. Иного Дарк и не ожидал, вампирам нужна была свежая, питательная кровь, не испорченная болезнями и наркотиками. Припарковать машину было негде, поэтому Аламез просто бросил ее посреди дороги и смешался с толпой, вызвав бурный шквал недовольства ехавших сзади.

Естественно, «Эксклюзо» остановился у входа для привилегированных гостей. Толкаясь среди неудачников, надеющихся хотя бы к концу ночи попасть внутрь, Дарк внимательно следил за неторопливо покидающими «офис на колесах» противниками. Первый был рослый, стройный брюнет, писаный красавчик, если бы не дурная привычка обкусывать тонкие, потрескавшиеся губы. Второй – на полголовы ниже, наполовину эфиол, наполовину альтруссец, жуткий коктейль, примерно как смесь какао с вишневой водкой. Оба они были одеты слишком строго для ночных приключений, да и на их уставших лицах не наблюдалось особого энтузиазма.

«Охранники, лет триста – триста пятьдесят каждому, – безошибочно поставил диагноз доктор Аламез, специалист по боевой хирургии, а в душе – патологоанатом. – Ребятам не повезло, папаша Викторо поручил присматривать за девицей, а она, капризная, непоседливая вертихвостка, совсем замотала бедолаг по барам да клубам. Спят и видят в своих хищных снах, как бы открутить ей головку, самим, без посторонней помощи....»

Наконец-то из энергомобиля появилось и прекрасное создание. Правда, не разделяющему пристрастий большинства современных мужчин Дарку любимица Лорда Донато не понравилась. Она, скорее, походила на мальчика, отрастившего длинные волосы, напомаженного и разодетого в дорогие женские тряпки. Высокая, тощая, в ярко-красном, открытом сзади платье, висевшем на ней, как грот-брамсель во время полного штиля. Слишком широкие кисти рук и ступни сорок второго размера сами собой бросались в глаза и вызывали у привыкшего к классическим образцам женской красоты Аламеза жуткое отвращение. Волосы были длинными и ухоженными, но тонкими и редкими; глаза – бесцветными; скулы – выступающими, квадратными; а пьяная улыбка – до ушей. Неизвестно, чем баловала себя «дочурка ночи», напилась ли крови или передегустировала дорогое вино из коллекционных запасов Лорда, но мотало ее изрядно. Охранникам пришлось подхватить ее под руки и буквально втащить в клуб. Однако, несмотря на столь плачевное состояние, девица была тверда в своем намерении на славу повеселиться.

Дарк вышел из очереди желающих попасть внутрь и быстрым шагом направился в подворотню. Даже если бы моррон смог достояться, в чем он очень сомневался, то все равно вышибалы его не впустили бы. От пропитанной потом майки пахло так, как будто об нее три недели подряд обтирался самый вонючий в мире козел, а от порванных брюк вдобавок несло еще и дегтем с рыбой. Обычно хитрецы и злоумышленники проникают в клубы через вход в кухню, по крайней мере так пишут в книгах, и, наверное, именно поэтому во дворе, развалившись на лавочке, несли вахту трое охранников. Выхода не оставалось, единственный путь к цели пролегал через стоки отхожих вод. С трудом подняв тяжелый канализационный люк, Дарк набрал в легкие побольше воздуха и начал свой тернистый путь, к сожалению, далеко не к звездам.

Блуждание по колено в грязной жиже и клубах зловонных испарений продлилось чуть более двух минут, но когда моррон открыл люк, ведущий в подсобку, вылез и сделал первый вдох, то его едва не стошнило. «Искать чистую одежду некогда и нецелесообразно. Зал переполнен, гуляющие пьяны и особо принюхиваться не будут, пойду так!» – решил Аламез, утешая себя и тем, что исходившие от него дурные ароматы давали очень большое тактическое преимущество. Вампиры чувствуют кровь, именно по ее запаху они и находят жертв среди улочек ночного города. Кровь моррона пахнет по-особому, вампиры почувствовали бы приближение бессмертного издалека, но у Дарка была надежда, что амбре его заляпанных ботинок заглушит специфическую составляющую аромата.

Действительно, хоть люди в зале от него и шарахались в стороны, но к парочке вампиров Дарк подобрался почти вплотную. Расстегнув вороты строгих рубах и сдвинув набок измятые галстуки, охранники сидели у стойки бара и, неторопиво потягивая коктейли, следили за многоголовой и многорукой толпой, двигающейся в ритме музыки. Девушка была там, Аламез ее не видел, но знал, что ее сопровождающие ни на минуту не выпускают из вида неугомонную подопечную. Через пару минут телохранители одновременно отставили стаканы и направились в сторону туалетов. Аламез поспешил следом, и только у самых дверей с маленькими нарисованными фигурками мальчика и девочки в его поле зрения попало ярко-красное платье.

Упырица танцевала не зря, она подцепила высокого симпатичного парня и настойчиво тянула его за собой в туалет... почему-то мужской. Красавчик шел с охотой, глупыш даже сам вызвался проверить, нет ли кого внутри; опьяневшие до стадии спячки на полу были, конечно, не в счет.

«Придурок, он что, в детстве не ходил в школу, не слышал притчу о бесплатном питании и мышеловке?!» – искренне посочувствовал простаку Дарк и зашевелил локтями с удвоенной скоростью.

Типичный вивериец вместе с эфиолом-альтруссцем не встали у входа, а зашли и заперли дверь изнутри. Подбежавший Аламез чуть-чуть не успел просунуть в быстро сужающуюся щель ногу, чертыхнулся с расстройства и забарабанил по двери кулаками. Дверь на миг открылась, сильная рука с длинными когтями ловко схватила его за шиворот и молниеносно втащила внутрь. Именно это моррону и было нужно.

На долю Дарка Аламеза редко выпадала почетная роль гуманиста, но в эту ночь он спас жизнь вампиру. Пока полукровка-эфиол запирал дверь, красавчик-вивериец не терял времени даром. Его правая рука обхватила тело Дарка, левая нагнула голову, а острые клыки вот-вот должны были вонзиться в шею. Амбре зловонных испарений не подвело, опытный вампир не распознал моррона и должен был после первого же укуса умереть в страшных муках. Дарк видывал не раз, что случалось с теми, кто путал его с кувшином вина: кожа неудачников мгновенно покрывалась волдырями, волосы выпадали, кровь закипала и прорывалась наружу вперемешку с омерзительной желто-зеленой слизью. Неизвестно почему, наверное, просто пожалев старенького уборщика, который поутру будет отскребать всю эту пакость от пола, Аламез не позволил клыкам достичь цели.

Далеко не каждая жертва успевает ударить напавшего сзади вампира пальцами в глаза. Высокий красавчик взвыл от боли и ослабил хватку. В следующий миг сильный удар затылка разбил его нос, а завершила поединок победная серия апперкотов, которой моррон щедро одарил кровососа. Аламез не любил, когда к нему прижимались сзади, да еще в мужском туалете; и бил в полную силу.

Девицу, высасывающую теплую жидкость из шейной артерии парня, не интересовала возня в другой части туалета, она подхрюкивала, подстанывала и все глубже впивалась в обмякшее тело острыми клыками. Зато эфиол пришел на помощь напарнику сразу, как только справился с заевшим засовом. Похоже, он понял, с кем имеет дело, и клыкастую пасть разевать не стал.

Удар когтистой лапы обжег щеку Дарка. Моррон упал, но тут же поднялся, правда, лишь для того, чтобы подставить руку под несущийся к горлу кинжал. Разрезав плоть до кости, лезвие полетело дальше. Аламез не успел схватить левой рукой за горло мгновенно отскочившего назад вампира и, поскользнувшись, завалился вперед, открыв для удара голову, шею и грудь. Противник, конечно же, воспользовался таким великолепным подарком, ударил правой из-под низа, метясь когтями в сердце моррона.

Раздался хруст, душераздирающий вопль, и стокилограммовое тело эфиола-альтруссца завертелось по липкому кафелю. Аламез улыбнулся и, нанеся обезболивающий удар каблуком по виску пациента, наконец-то поправил съехавшую на глаза бандану. Этот обманный прием действовал всегда. Враг выбрасывал вперед руку, а якобы потерявший равновесие хитрец неожиданно хватал ее за кисть, выворачивал и бросал врага через бедро, ломая кость как минимум в двух местах. Убить вампира таким приемом, было невозможно, а вот вывести на пару часов из строя вполне.

Один кровосос «отдыхал» на полу, второй сидел под раковиной, запрокинув голову набок и неизвестно зачем обняв мусорное ведро. Оставалось лишь оторвать от почти обескровленного тела девицу.

– Ишь присосалась, пиявка, а ну, пусти! – Аламез вцепился обеими руками в ключицы вампирши и с грехом пополам оттащил девушку в красном от мертвого тела.

– А ты что за тип?! Знаешь, кто я?! – провизжала одурманенная кровососка, пытаясь отвесить моррону пощечину.

– Знаю, – со вздохом ответил Дарк, схватил худощавую девицу за рыжую копну липких от крови волос и стукнул лбом о кафель.

Взгромоздив бесчувственное тело на плечо, моррон покинул пределы мужского туалета и направился через переполненный танцевальный зал к подсобке, единственно возможному при данных обстоятельствах выходу. Самое интересное, что на него с окровавленной девушкой на плече никто не обратил внимания.

Глава 5. Проказы реаниматора

Мир постепенно возвращался, точнее, это Мартин возвращался в мир, но морроны, как и люди, склонны к эгоистичному субъективизму и не могут до конца признать, что не являются центром мироздания. Процесс воскрешения, хоть Гентар, по большому счету, вовсе и не умирал, шел как-то необычно: без звуков, голосов, яркого света, бьющего по глазам, и без сводящей с ума боли. Пытливый ум ученого уже начал выстраивать стройные линии гипотез, пытаясь найти логическое объяснение этому странному явлению, но вдруг Мартин вспомнил, что сам отключил все ненужные функции организма, в том числе и болевые рецепторы.

Началась утомительная настройка параметров мозга. Прежде всего маг вернул себе зрение... и ужаснулся. Он лежал в общей палате, накрытый тонкой простыней и совершенно голый. По соседству находились примерно двадцать больных, окутанных шнурами, дыхательными трубками и шлангами для переливания крови. В палате было темно, на дворе стояла глубокая ночь. Когда маг вернул себе слух, то констатировал полнейшее отсутствие каких-либо звуков, кроме шелеста листвы за окном и жалобного попискивания простенькой кардиоаппаратуры.

«Реанимация.... Ну что ж, могло быть и хуже. Из морга мне уже приходилось выбираться, чертовски неудобно ломать железную дверь холодильника изнутри. Лежишь, как в гробу, даже рукой как следует не размахнуться!» – утешил себя Мартин и вернулся в режим настройки функций своего потрепанного организма.

Регенерация поврежденных участков и обеспечение минимальной жизнедеятельности отнимали приблизительно девяносто процентов сил, жалкий остаток нужно было распределить с умом. Избрав для зрения и слуха минимальные показатели (маг видел на расстоянии шести-семи шагов, притом картинка дрожала, расплывалась и была черно-белой, словно у настоящего дальтоника), Мартин выкроил жалкие три-четыре процента энергетического запаса для усиления опорно-двигательных функций. Без обоняния, осязания и вкусовых ощущений на первых порах пришлось совсем обойтись. О подключении нервных окончаний не могло быть и речи, тогда Гентар не смог бы выбраться из палаты, а упал бы на пол и обрек бы себя на несколько часов незабываемых впечатлений, по сравнению с которыми посещение средневекового костоправа показалось бы лишь безобидным сеансом легких и даже приятных шлепков по попе.

Особо тяжко оказалось сползти с кровати и, с грехом пополам устояв на подгибающихся ногах, сделать первый шаг. Колени не слушались, руки тряслись, покрытый белым налетом язык свисал из открытого рта, из глаз текли слезы, ну и нос тоже был на мокром месте. Однако самое обидное, что в голове мага блуждали не относящиеся к делу мысли, энергию которых он не мог направить на благое дело выздоровления. Это была другая система, чуждая для обычного человеческого организма, подарок Коллективного Разума, который хоть и находился под его черепной коробкой, но был хорошо защищен от вмешательства даже самого обладателя-моррона.

«Пациент номер семь: ножевое ранение в брюшную полость, обширное кровотечение, множественное повреждение внутренних тканей, через несколько часов впадет в кому и уже из нее не выйдет. Пациент номер двенадцать: черепно-мозговая травма, повязка наложена плохо. Врачи бездарно обкололи его препаратами, которые нейтрализуют действие друг друга. Эффективность лечения три-четыре процента, в то время как минимально допустимый порог – сорок-пятьдесят...» – ставил экспресс-диагнозы бывший некромант, пока с черепашьей скоростью двигался по узкому проходу между койками.

Вот уже полтора века Мартин не практиковал, опасаясь вступать в конкуренцию с университетской профессурой и прочими представителями официальной медицины. Если бы было возможно лечить людей, не привлекая излишнего внимания, он непременно посвятил бы работе в одной из клиник большую часть своего свободного времени, но, к несчастью, гении скальпеля и микстуры всегда обретают то, чего совершенно не хотят и к чему безудержно стремятся бездари, – известность и славу. Мартину часто приходилось сдерживать свои лекарские порывы, но эта ночь стала приятным исключением.

«Какого черта?! Я покидаю Полесье и уже никогда сюда не вернусь. Пора кое-что показать олухам в белых халатах!» – решил маг, почувствовавший вдруг неимоверный прилив сил и неуемное желание оказывать помощь.

Благородный порыв стоил ему приблизительно получаса драгоценного времени, но зато маг покидал палату для безнадежных под греющий сердце писк мигающих зелеными датчиками аппаратов. Проснувшийся от неприятных завываний дежурный врач так и не смог осмыслить произошедшего чуда: восемь из девяти коматозников одновременно пришли в себя, пятеро из восьми безнадежных больных, как сговорившись, пошли на поправку, а один пациент бесследно исчез, прихватив с собой казенную простыню.

* * *

Ночная духота сводила с ума. Толстенький лысый охранник вытер рукавом униформы пот со лба и открыл форточку, нарушив тем самым инструкцию 42Р/8 «...О целостности охраняемого контура...». Но в тесной каморке все равно было нечем дышать, рубашка прилипала к грузному телу, а по вискам били неуемные молотки боли. Вентиляция не работала, а принесенный из дома маленький вентилятор лишь гонял по комнате горячий воздух. Неизвестно, где и чему учился финансовый управитель третьей старгородской больницы, но он почему-то постоянно путал понятия «экономика» и «экономить», сберегая гроши на мелочах. Неисправная вентиляция, грязь в подсобных помещениях и регулярно опадающая с потолков штукатурка надежно прикрывали дыры в разворованном больничном бюджете. Кто-то купил недавно новый энергомобиль, а кто-то разорялся на порошках, отстирывая старенькую, пропитанную потом и рвущуюся на локтях форменную рубаху.

На третьем часу дежурства упитанный старичок не выдержал духоты и нарушил инструкцию 42Р/9, то есть, проще говоря, плюнул на формальности и открыл окно, естественно, не забыв перевести сигнализацию на нулевой контур.

«Кому приспичит грабить больницу, в которой и так уже все разворовано? Здесь же ничего нет, кроме сотни-другой доходяг и двух десятков замороженных окочуриков в подвале, – воевал с чувством ответственности лысый старичок, когда-то давно военный, полковник линейных войск, а ныне едва сводящий концы с концами пенсионер. – Ничего не случится, я же здесь, в комнате, и при мне оружие...»

Жужжание комаров и мошек, кружащих возле единственного фонаря во дворе, внезапно было прервано тихим, протяжным свистом. Что-то летело снаружи, что-то стремилось в комнату, но разобрать, что именно, стало возможным, лишь когда оно достигло цели. Маленький дротик с пушистым опереньем вонзился в толстую, выпирающую над воротником шею старика. Охранник покачнулся, потянул руку к затылку, пытаясь вытащить впившуюся в него осу, но потерял сознание и упал, роняя на пол журнал дежурств, а заодно и свозя со стола не первой свежести скатерть.

Через миг в комнату ворвалась тень. Рослый мужчина в черном плаще как будто перелетел через подоконник и, приземлившись, зашарил рукой в перчатке по стене в поисках выключателя. Тусклого света настольной лампы, чудом не упавшей, ночному гостю показалось мало.

– Не смей, Арно! – прошипел, как змея, появившийся в оконном проеме второй мужчина. – Ты что, с ума сошел?! Сейчас народ набежит!

– Ага, с больничных коек прям голышом и повыскакивает, – усмехнулся светловолосый красавец Метцлер, трижды щелкая заевшей кнопкой.

Лампочка в плафоне зажглась, но тут же потухла, по отсыревшему потолку пробежали искры. Над каморкой охранника находилась прачечная. Белье в больнице приходилось стирать каждый день, а ремонта давно не было, именно по этой причине старичок в униформе и опасался включать общий свет.

– Полесье, страна чудес, – сплюнул на пол Арно, отряхивая перепачканную известкой перчатку. – Здравый смысл и элементарные представления о чистоплотности умерли, когда мы пересекли границу. Добро пожаловать в царство поголовного воровства и тотального разгильдяйства!

– Заткнись! – грубо оборвал его Курт, явно пребывавший не в восторге от беспечности своего напарника. – Нам нужно сработать чисто: чем меньше трупов, тем проще будет выбраться из этого захолустья. Найди схему здания!

– Вот она, здесь, на стене, – ответил Арно, как только включил карманный фонарик. – Реанимационное отделение на третьем этаже, нам туда.

– Не спеши. – Курт схватил за плечо направившегося к двери напарника и быстро пробежался глазами по планировке здания. – У нас впереди еще два поста охраны: на втором и на третьем этажах, кроме того, нужно обойти дежурки медицинского персонала.

– Курт, мы вПолесье, – снисходительно похлопал шефа по плечу Арно. – Охранник в здании всего один, ну еще на складе медикаментов кто-нибудь есть, но это в другом крыле. Врачи же сейчас наверняка спят. Здесь не столько платят эскулапам, чтобы они по ночам бдели. Не усложняй, дело того не стоит!

Арно оказался прав, даже двери между отделениями в больнице не запирались. Наемники быстро преодолели пропахший лекарствами коридор и поднялись на третий этаж, где их ожидал неприятный сюрприз.

Двери в реанимацию были открыты, между палатой и кабинетом дежурного врача бегала полненькая медсестра на высоких каблуках и в распахнутом настежь халате. Надрывно пищали приборы, пронзая тишину ночных покоев то монотонным гудением на одной ноте, то тревожными подвываниями.

– Прикрылась бы, курица! – проворчал Курт, хмуро взирая на трясущиеся при беге оголенные телеса девицы.

– Зачем? Коматозникам не до того, а врач и так все видел, и не один раз, – усмехнулся Арно, не любивший толстушек и поэтому более спокойно среагировавший на непредвиденный стриптиз. – Жди здесь, я сейчас!

Метцлер бесшумно проскользнул за дверь, и его черный плащ мгновенно исчез на фоне плохо освещенной стены. Курт не успел даже возразить, но потом подумал, что так будет лучше. Наемник засомневался, сможет ли он выдержать, когда рядом с ним будет бегать такая аппетитная цыпочка и дразнить своими прелестями. Инстинкты мешают работе, далеко не каждому профессионалу дано сохранить спокойствие при данных обстоятельствах и не превратиться в маньяка.

– Наш клиент оказался шустриком, – прошептал на ухо компаньону Арно, когда через две минуты снова появился за дверью реанимационного отделения. – Ну, дядюшка Огюстин, убить за такой инструктаж мало!

– Говори, – проворчал Курт, чувствуя, что с бессмертным докторишкой еще придется повозиться.

– Похоже, палату посетил волшебник, трах-тибидох-его-тах-тах! Взмахнул волшебной палочкой добренький старикашка, полужмурики с коек повспрыгивали, отсюда и суета такая. Угадай, чья кроватка пуста?!

– Пошли. – Курт быстро поднялся и потащил своего запыхавшегося напарника к лестничному пролету. – Нужно перекрыть выход, срочно!

– А не поздновато? – поинтересовался на бегу Арно.

– Посмотрим.

Стремительно, но совершенно бесшумно, наемники спустились по лестнице и оказались в холле первого этажа. Входные двери были заперты на засов изнутри, значит, объект еще находился в больнице, его оставалось лишь найти.

– Ты в правый коридор, я налево! – прошептал Арно, уже собираясь кинуться на поиски.

– Не торопись, разделяться опасно, – возразил Курт. – Сначала пойдем по тому коридору, боковая лестница с той стороны была ближе к его палате.

– А если упустим?

– Не упустим, он еле ноги волочит, иначе бы уже давно ушел.

Из-под длинного плаща Арно вдруг появилась герканская штурмовая винтовка с магазином на пятьдесят патронов, оптическим прицелом и новейшей системой термонаведения. Его старший компаньон был экипирован куда проще. Сначала Курт вытащил из внутреннего кармана куртки «мангуст» с глушителем, но потом передумал и достал из-за пояса два короткоствольных «гранауера», крупнокалиберные пистолеты без мушки прицела, дырявящие мишень на близкой дистанции не хуже, чем разрывные заряды универсального армейского дробовика.

– Пошли! – скомандовал Громбмайсер, осторожно открывая дверь, ведущую в правый коридор.

Лампы аварийного освещения тревожно мигали под потолком, проводка была старой и не выдерживала большого напряжения. На первом этаже не было палат. Кроме дежурного помещения охранника, в котором им уже довелось побывать, здесь находились кабинеты медперсонала, подсобки, процедурные и несколько операционных комнат. Двери, естественно, были заперты, но наемники и не стремились попасть внутрь. По предположению Курта, объект выбрал для спуска боковую лестницу и теперь находился где-то впереди, в зависимости от скорости передвижения чуть ближе или чуть дальше к лестнице. Конечно, нельзя было исключать и возможности, что проклятый моррон не знал планировки здания и вместо выхода направился вниз по лестнице в подвал, где находился небольшой морг, точнее, не морг, а комната временного хранения трупов. Пациенты реанимационного отделения – очень недисциплинированный народ, умирают, когда захотят, пренебрегая расписанием рабочего дня персонала. Отошедших в мир иной среди ночи не везли сразу в городской морг, а держали до утра в холодильнике. Завернув за последний поворот, наемники остановились. Впереди уже была лестница, а объекта не наблюдалось.

– По левому нужно было идти, по левому, – с досадой прошептал Арно и повернулся, но Курт схватил его за рукав.

– Слышишь? – тихо прошептали губы застывшего на месте Громбмайсера.

С лестницы, ведущей в подвал, доносились едва различимые звуки: скрип рассохшихся перил, пыхтение и шлепанье босых ног о холодный камень. Товарищи по оружию переглянулись, на их лицах почти одновременно заиграли довольные ухмылки. Приготовив к стрельбе оружие, наемники бесшумно приблизились к лестнице и перегнулись через перила. Судорожно цепляясь руками за перила, к ним поднималось нечто, завернутое в простыню. Конечно, оба наемника сразу признали в голом мужчине объект ликвидации, но выглядел он как-то странно, и дело было даже не в отсутствии одежды. Таких безумных глаз не бывает ни у пропойц, ни у наркоманов, мышцы лица мага обвисли, как щеки филанийского бульдога, язык свисал изо рта, будто у висельника, а тело постоянно тряслось и ходило ходуном, как на шарнирах.

Курт замер в нерешительности. Нужно было стрелять, но что-то не давало наемнику нажать на курок. В голове завертелись отдельные фразы, обрывки инструктажа, проведенного в день вылета в Полесье. Громбмайсер вдруг ужасно забоялся подвоха, что пуля не причинит моррону вреда, а только разозлит еле перебиравшего ногами доходягу и превратит его в лютого зверя, кровожадного оборотня, любителя человеческой плоти.

Колебания одного не стали причиной бездействия другого. Пока Курт держал пистолеты на вытянутых руках, но не мог выстрелить, Арно уверенно вскинул винтовку и навел перекрестье снайперского прицела точно на темечко жертвы. Мартин тем временем продолжал еле-еле переползать со ступеньки на ступеньку и не видел, что происходило чуть выше него.

Щелкнул затвор... осечка. Купленная на черном рынке Полесья якобы герканская винтовка дала первый сбой. Стиснув зубы от злости, Арно жал и жал на курок, но что-то внутри сложного механизма переклинило и не хотело работать. Жертва услышала звук, а может, интуитивно почувствовала опасность. Неспособный быстро передвигать ногами моррон даже не поднял головы, только переместил центр тяжести своего тела назад и кубарем, ломая о каменные ступени кости, скатился вниз, в темноту лестничного пролета.

Курт выстрелил, но промахнулся. Пуля лишь прострелила падающему моррону плечо, вместо того чтобы снести череп. Не теряя времени, тем более что эхо выстрела еще долго блуждало по лестничному пролету, и его определенно кто-нибудь услышал, оба наемника побежали вниз. На нижней площадке было пусто, тело исчезло, но тонкая полоска свежей крови вела к открытой двери больничного морга.

– Я туда не пойду! – раздался за спиной Курта испуганный голос Арно.

– В чем дело, дружище, дохлятины боишься? – усмехнулся Громбмайсер, но стер улыбку с лица, как только оглянулся на побледневшего Арно. – Да брось, старина, это ж тупик, ему от нас никуда не деться. В туалете мы чудаков уже приканчивали, а в морге еще не доводилось. Ну, давай, вперед, обновим коллекцию жмуриков!

– Нет, не пойду! – затряс длинными волосами Арно. Попытка Курта подбодрить товарища провалилась. – Помнишь, что нам Огюстин говорил? Он был магом, он некромант, а это... это морг... там есть трупы....

Сильный удар кулака разбил нос Метцлера в кровь. Это был последний действенный аргумент, чтобы привести напарника в чувство, но и он не помог. Арно продолжало трясти, как пятилетнего мальчонку, запертого в темной комнате.

– Мы нашумели, пойди наверх, прикрой меня сзади! – приказал Курт, когда понял, что от компаньона в подвале будет мало толку. – Смотри, чтобы ни одна живая душа из клиники не сбежала... – Уверенно направившись к двери, Громбмайсер на ходу добавил: – ...И неживая тоже!

* * *

Температура в мертвецкой была минусовой. По телу Курта пробежал озноб, ладони без перчаток стали примерзать к рукояткам пистолетов. Десять метров в длину, четыре в ширину, итого сорок квадратных метров, заставленных лежаками, на которых покоились тела, накрытые простынями.

«Откуда в больнице столько трупов? Это же не городской морг, не криминальное хранилище, где над телами колдуют дотошные судмедэксперты. Ну, умрет за ночь в больнице пара-тройка человечков, но наутро их обязаны отвезти в морг. Почему здесь столько трупов?» – гадал наемник, осторожно, пригнувшись и держа пистолет в согнутых руках, продвигаясь к центру необычайно большого холодильника.

Кровавый след на полу вел в дальний угол комнаты. Хитрец-моррон решил обмануть убийцу: залез на пустой лежак, накрылся с головой простыней и искусно сдерживал дыхание, чтобы не выдать себя вздыманиями груди. Однако было одно обстоятельство, которого он не учел. Открытая рана на плече кровоточила и окрасила простыню приметным багровым пятном.

Курт распознал уловку противника и теперь аккуратно подкрадывался к добыче, шел медленно, ступая с пятки на носок и ни на миг не выпуская мнимого мертвеца из поля зрения. Лишь приблизившись к моррону на пять шагов, подходить ближе было опасно, Громбмайсер выпрямился в полный рост, навел пистолеты на тело под перепачканной кровью простыней и с чувством долгожданного удовлетворения опорожнил обоймы.

Пули крупного калибра превратили грудь мишени в кровавое месиво. Курт на время оглох от прокатившейся по мертвецкой волны лязга и грохота, но тем не менее убийца почему-то еще не был уверен, что моррон мертв. Настороженно оглядевшись, Громбмайсер перезарядил оружие и только после этого отважился приблизиться к лежаку вплотную. Откинуть простыню с головы покойника он не успел, тело сделало это само и с диким ревом: «Мозги!!!» накинулось на живого человека. Четыре пули, выпущенные одна за одной, разнесли на мелкие куски череп с пустыми глазницами и со свисавшими ошметками гнилого мяса. Оживший труп свалился с лежака на пол и пополз в сторону оцепеневшего обидчика, а в это время с остальных лежаков стали подниматься уродливые мертвецы: обгоревшие, обглоданные или разложившиеся почти до костей. Отпихнув ногой схватившего его гниющими пальцами за коленку безголового мертвеца, Курт бросился бежать к выходу, расчищая себе путь локтями и выстрелами из пистолетов. Страх охватил его разум, глаза видели лишь спасительную дверь и выраставших на дороге чудовищ. Когда до порога оставались последние метры, что-то вдруг бросилось под ноги Курту. Наемник упал, а в его ноги мгновенно вцепился десяток рук. Они тащили его назад, Громбмайсер что-то кричал, но его вопли тонули в монотонном, сводящем с ума завывании: «Мозги, мозги, мозги!!!»

Представив, какую лютую смерть ему предстояло принять, Курт, не задумываясь, засунул себе в рот широкий ствол пистолета и уже собирался нажать на курок, как дверь холодильной камеры с треском слетела с петель, и на пороге возникло большое черное пятно – плащ Арно. Метцлер совладал со своим страхом и не оставил напарника одного. Длинные автоматные очереди дырявили, разрывали на части и отбрасывали назад уродливые тела мертвецов.

– Беги, Курт, беги, я прикрою! – орал опьяненный азартом бойни спаситель.

Курт не заставил просить себя дважды, вскочил на ноги и рванулся наружу. Натренированному телу наемника понадобилось меньше минуты, чтобы взлететь по лестнице на первый этаж, стремглав, промчаться по темному коридору и оказаться в холле. И что же он увидел здесь? Закинув ногу на ногу, на стойке регистратуры восседал Метцлер и, как ни в чем не бывало, насвистывал себе под нос какую-то песенку.

– Ты... ты как здесь оказался?! – удивленно заморгал глазами напарник.

– Здрасьте, ты же сам меня сюда послал, вход караулить. Кстати, ты чего такую пальбу устроил? Я уже начал тревожиться.

– Жди здесь, я сейчас, – приказал Курт и со всех ног пустился обратно в подвал.

Предположение подтвердилось, как только Курт снова открыл дверь мертвецкой. Комната была совершенно другой, не более восьми квадратных метров. В ней стояли всего три пустых лежака для трупов, а стены были изрешечены следами от выстрелов. Наемный убийца не выдержал и громко рассмеялся, только теперь он по-настоящему осознал и прочувствовал слова Дора, предупреждавшего, что Мартин Гентар – непревзойденный мастер иллюзии. Раненый моррон использовал предрассудки и страхи, гнездившиеся глубоко в подсознании врага, оживил образы, взлелеянные глупыми фильмами; и пока он, Курт Громбмайсер, террорист с мировым именем, развлекался отстрелом воображаемых зомби, маг спокойно вылез в маленькое окошко под потолком, ведущее в больничный двор. Его обманули, но обманули красиво, так что грех было обижаться. Усилием воли подавив последний смешок, Курт снял перед воображаемым оппонентом воображаемую шляпу и не спеша направился к выходу. Этот раунд они с Арно проиграли, общий счет партии был 1:1, исход игры теперь уже должен был решиться за пределами Полесья.

* * *

Даже пуля, пронзившая навылет правое плечо, не смогла вернуть моррону болевые ощущения, хотя, честно говоря, Мартин не был опечален этим фактом. Только выбравшись из подвала больницы, маг заметил новые повреждения: сломанные ребра, раздробленную лодыжку левой ноги и правую кисть, замысловато выгнувшуюся гусиной шейкой.

Светало, нужно было срочно уходить с городских улиц, тем более что, кроме новых ран и усталости, имелись еще два отягчающих положение некроманта обстоятельства. Во-первых, маг где-то потерял простыню и теперь бродил по городу совершенно голый. Во-вторых, запас сил организма был на исходе. Запущенная Гентаром машина саморегенерации работала эффективно, но потребляла чрезвычайно много энергии. Маленькая округлость в нижней части живота, от которой маг упорно пытался избавиться на протяжении столетий, вдруг сама по себе куда-то исчезла. Жировая прослойка рассосалась, оставив после себя лишь нелепо отвисшую кожу. Режим восстановления нельзя было приостановить, его, наоборот, нужно было как можно сильнее ускорить, а для этого требовалось много топлива, проще говоря, обычной еды.

Маг остановился и обвел мутным взором пока еще пустынные улицы. Ночная жизнь города уже отшумела, утро только начиналось, оптимальное время, чтобы ковылять в таком плачевном виде по центральной улице и не бояться быть замеченным. С другой стороны, раздобыть еду не так-то уж и просто, если ты гол, слаб, не имеешь денег и выглядишь, как настоящий мертвец. Был бы Мартин бездомным котом, непременно побрел бы на помойку, но ни на одной из свалок города не найти столько еды, сколько ему сейчас было нужно. Вариант с налетом на магазин отпадал, продавцы уже давно спали. В ночных заведениях, гостиницах и прочих увеселительных центрах слишком много охраны, даже когда они уже закрыты. Оставалось лишь одно: вернуться в больницу и посетить кухню.

На самом деле вариант был не таким уж и плохим, как мог показаться на первый взгляд. Охотившиеся за ним убийцы позаботились об охране. Пищеблок был в том же здании, что и реанимация, но в противоположном крыле. Три года назад группа сотрудников ГАПС под личным руководством Мартина обезвреживала виверийского агента под прикрытием, работавшего поваром именно в третьей старгородской больнице. Всю планировку клинического комплекса Мартин, естественно, не запомнил, но местонахождение пищеблока знал наверняка. Он мог бы дойти до него с закрытыми глазами, что, в принципе, сейчас и делал, поскольку зрение с каждой минутой становилось все хуже и хуже.

Возвращаться было обидно и долго, но потеря четверти часа того стоила. Маг отсиделся в кустах, пока не заметившие его убийцы сели в энергомобиль и уехали, затем дошел до больничного забора, как-то просунул непослушное тело сквозь щель между досками и почти дополз до приоткрытого окна.

Повара тоже люди, и хоть они ко многому привыкли, но так и не научились переносить царившую внутри их полуподвальных владений духоту. Окна были крошечными, вентиляция не справлялась с десятой долей пищевых запахов и паров. Сотрудники пищецеха задохнулись бы на втором часу работы, если бы шеф-повар не пожалел подчиненных и не закрыл бы глаза нарушение правил безопасности. Вопреки всем инструкциям, окна на ночь оставались открытыми, помещение немного проветривалось к утру, и до полудня возле жаровни вполне можно было находиться и даже работать.

С трудом перевалившись через нижний край оконной рамы, находившийся чуть выше коленки среднего роста человека, Мартин смахнул на пол гору, по счастью, пустых кастрюль и устремился к цели, к застенчиво ютившемуся в углу кухни холодильнику. О деликатесах, типа сосисок и колбасы, можно было смело забыть. Лотки были забиты пучками пожухшей зелени, кажется, шпината, а в морозильной камере оставалось немного мороженого мяса.

Позабыв, что еще сутки назад он считал себя гурманом, Мартин рвал зубами куски твердой, холодной, как лед, говядины и, давясь, запихивал в рот противную, кислую зелень. Холодильник быстро опустел, настала очередь круп, гороха и макарон, чьи упаковки моррон безжалостно разрывал руками. Когда из запасов съестного в больнице остались лишь консервы, на Мартина наконец-то снизошло долгожданное чувство умиротворения и относительной сытости.

Вылезти из окна оказалось гораздо сложнее, чем проникнуть на кухню, но Гентар успешно справился и с этой задачей. Потом была неспешная прогулка ползком до ближайшей подворотни заброшенного дома, где маг свернулся калачиком в зарослях крыжовника и заснул с улыбкой блаженства на лице.

Впереди его ожидало множество проблем: найти одежду и деньги, добраться до Варканы и, конечно, избавиться по дороге от назойливых преследователей, но Мартин был счастлив, поскольку основной вопрос был уже решен. Он выжил, сумел раздобыть достаточное для полного выздоровления организма количество калорий и теперь мог спокойно уснуть. Остальное его мозг сделает сам, во сне восстановит поврежденные ткани и функции. Главное – не мешать ему и не натыкаться на новые неприятности по крайней мере до следующего утра.

Глава 6. Спаситель и плут

Водитель бронированного «офиса на колесах» был чрезвычайно удивлен, когда в подземном гараже ночного клуба появился грязный бродяга да еще с окровавленным вампиром на плече. Тучный эфиол в форменной фуражке и белых перчатках был обращен в вампирское братство недавно и за неполный десяток лет усердных трудов на поприще кровососания не успел многого повидать, но появление на стоянке Дарка с любимицей Донато переходило все границы разумного и объяснимого. Несмотря на природную полноту и кажущуюся неуклюжесть, водитель мгновенно выскочил из машины и, прикрывшись, как его учили, передней дверцей, взял на мушку прицела голову моррона.

– Хватит дурить, в машину, живо! – скомандовал Дарк, игнорируя зловещую черноту девятимиллиметрового дула и ослепляющую белизну обнаженных в оскале клыков.

– Ты кто?! – вопросил эфиол после того, как сделал предупредительный выстрел.

* * *

Пуля просвистела в каком-то миллиметре от мочки уха моррона. Ожиревший кровосос был хорошим стрелком, и телом девицы от его зоркого ока не удалость бы прикрыться.

– На нас напали, кретин, заводи свою таратайку! – рискуя получить пулю между глаз, Аламез не остановился, а наоборот, ускорил шаг.

– А где... – промямлил засомневавшийся тугодум, но замолк под строгим взглядом уже приблизившегося вплотную моррона.

– Легион разорвал мирный договор. Война началась, идиот! Хочешь к дохлым дружкам присоединиться?!

Дарк не вырвал из рук эфиола пистолет, хотя мог легко это сделать. Моррон прошествовал мимо и, открыв заднюю дверцу, сбросил на сиденье, словно куль с мукой, обмякшее тело худосочной девицы. Тот факт, что вечернее платье задралось и длинные ноги упырихи обнажились вплоть до талии, ничуть не смутил Аламеза, даже не устремил его мыслительные потоки в греховном направлении.

Эфиол завел двигатель, но не сел за руль, а продолжал стоять, сжимая в руке пистолет. Озадаченный странным поворотом событий слуга Донато не знал, пристрелить ли наглеца на месте или сначала отвезти его в дом Лорда.

– Был бы я вам, кровососам, чужаком, не стал бы всякую дрянь на себе таскать, – по-дружески широко улыбнувшись все еще находившемуся в процессе сложных раздумий кровососу, Аламез, как ни в чем не бывало, обошел энергомобиль и уселся на переднее сиденье, не забыв при этом нарочито сильно хлопнуть дверцей.

Как ни странно, аргумент оказался весомым. Избранниц Донато рядовые члены клана терпеть не могли. Толстяк водрузил свои телеса за руль, но оружие из руки не убрал. Недоверчиво косясь на беспечно развалившегося рядом моррона, водитель хмыкнул, поправил съехавшую набок фуражку и тронулся в путь.

На этот раз дорога заняла чуть более двух минут. Пока за окном мелькали фигурки отпрыгивающих из-под колес пешеходов и силуэты врезавшихся в столбы встречных машин, моррон молил небеса лишь об одном, чтобы противная девица не пришла в себя слишком рано, то есть до того момента, когда они въедут в ворота вампирского особняка и остановятся перед парадным подъездом. Если что-нибудь пойдет не так, то внутри помещений можно будет укрыться, моррон мог бы вступить в упорную позиционную войну или изматывать ищущих его противников непредсказуемыми межкомнатными маневрами, а вот несколько шагов по открытой местности от ограды до входа в здание, Дарку вряд ли удалось бы преодолеть. Дежурный снайпер на крыше неимоверно осложнил бы его жизнь, если бы вообще не перечеркнул ее крест-накрест одним метким выстрелом. Хоть морронов и называют «бессмертными», но риск «внепланово отойти от дел» всегда есть.

Страхи не оправдались, женщина в красном основательно вжилась в роль поваленной осины и не собиралась из нее выходить, по крайней мере в ближайшее время и без посторонней помощи.

На первый взгляд могло показаться, что логово «детишек ночи» совершенно пусто, но как только Дарк выбрался из остановившейся у входа машины, затихший муравейник мигом пришел в движение. Здесь не любили незваных визитеров, тем более морронов, разыскиваемых за массовое истребление вампиров. Аламез засомневался, в какой последовательности развивались события: то ли сначала к нему выбежали пятеро охранников, а через миг надрывно завыла сирена, то ли все произошло с точностью до наоборот. По большому счету это не имело значения. Благородный спаситель хищных девиц не собирался распускать кулаки, по крайней мере в самом начале посещения.

– Помогите ей, на ваших в клубе напали, – произнес моррон, открывая заднюю дверцу и без зазрения совести демонстрируя подбежавшим крепышам с автоматами пару обнаженных дамских ягодиц. – Мне нужно срочно поговорить с Лордом Викторо, дело очень важное, Легион объявил войну!

Старший не ответил, только кивнул двоим из своих подручных, и те мгновенно оказались возле моррона. Один застегнул на запястьях Дарка наручники, а второй, видимо, новенький и желающий показать свое усердие, больно ткнул Дарка прикладом в спину.

– Пошли, мертвечина, шаг влево, шаг вправо... ну, в общем, сам знаешь! – послышался за спиной Аламеза ехидный смешок, одна из непременных составляющих молодецкой бравады, скрывающей на самом деле щенячью неуверенность в себе.

Плененного гостя завели внутрь и поставили спиною к колонне. Один из охранников побежал наверх, докладывать Лорду об инциденте, а второй поспешил к своим товарищам, осторожно вытаскивающим из салона энергомобиля окровавленную девицу. Дарк стоял тихо и не думал бежать, тем более что огромный зал приемов уже наполнился взбудораженными обитателями дворца.

Аламез пробежался взглядом по лицам поднятых по тревоге упырей и отдал должное Викторо Донато. Лорд не держал возле себя сопливого молодняка, конечно, за исключением любимиц и низшей прислуги. Возраст ближайшего окружения Лорда колебался в пределах от четырехсот до пятисот лет. Это были опытные кровососы обоих полов, уже давно вкусившие все прелести ночной жизни, перебесившиеся кровавым безумием, успокоившиеся и предпочитающие домашний уют азарту погонь и охоты. Они не рыскали по городу в поисках случайных жертв, они уже отошли от охоты и успешно перешли к скотоводству, если провести аналогию с историей развития человеческого общества. Наверняка в подвалах дворца имелись и холодильники с запасами плазмы, и маленькая тюрьма для людского стада, регулярно обновляемого, пополняемого, но не отправляемого бездумно на убой.

Некоторые вампиры косились на Дарка с презрением, в глазах других, знавших его в лицо, можно было заметить страх. Толпа цивилизованных хищников обступила чужака, но не нападала, ожидая волеизъявления своего господина. Среди инструментов, при помощи которых высшие чины царства Донато намеревались препарировать бессмертную плоть наглеца-моррона было много забавных вещей, например строительный гвоздомет, особо пикантно смотревшийся в руках импозантной владелицы, высокой белокурой дамы в прозрачной сорочке, одетой, как принято в высшем свете, на голое тело. Вампиры терпеливо ждали возвращения охранника, не лезли с глупыми расспросами и даже не обнажали клыков, как это обычно делают не достигшие столетнего рубежа.

– Это он! Этот подонок – убийца! – вдруг послышался со стороны входа истеричный женский визг. – Это он на нас напал, разорвите его... немедленно!!!

Охранникам все-таки удалось привести в чувство смертельно обиженную на Дарка девицу, и теперь они несли ее на руках на второй этаж, где, наверное, находились ее апартаменты. Окончательно лишившаяся красного платья красотка упрямо визжала, крутилась и брыкалась в сильных руках четверых мужчин, одним словом, вела себя, как подранок-хомячок. Однако на ее угрозы и приказы никто не обращал внимания. Взрослые вампиры игнорировали вопли незаслуженно возвышенного над ними детеныша и только сердито морщились, продолжая рассматривать Дарка. В этом дворце отдавал приказы лишь сам Лорд, фаворитов вампиры терпели, но не слушались. Именно на это и был сделан морроном расчет. Дарк хотел не просто проникнуть во владения клана, а переговорить с глазу на глаз с самим Донато. Если Викторо откажет моррону во встрече, то на него мгновенно накинутся и разорвут на куски. Однако Аламез не сомневался в правильности своих суждений, как, впрочем, и в том, что при неблагоприятном стечении обстоятельств наручники ему не помешают.

– Лорд готов уделить тебе время, поднимайся! – донесся с балкона третьего этажа голос невидимого глашатая.

Толпа вооруженных домочадцев мгновенно разошлась. Снимать тугие наручники с натертых кистей гостя, естественно, никто не собирался.

* * *

– Проходи и присаживайся, нечего торчать на пороге! Рад встрече, несмотря на обстоятельства и твой вид. Отдохнуть, освежиться с дороги не предлагаю, времени маловато, извини! – витала под высокими сводами просторного кабинета мелодия, выводимая приятным мужским голосом, немного неправильно произносящим виверийские сонорные и дифтонги, но все же благозвучным.

Дарк огляделся, пытаясь различить в царстве красной обивки и багровых портьер источник баритональных переливов, и наконец обнаружил его. Лысый мужчина в старинном пенсне на носу с любопытством взирал на него с небольшой софы. Не стоит и говорить, что дорогой халат Лорда Викторо полностью совпадал по цвету с атласом обивки. Вампир смотрел на именитого моррона с легкой улыбкой, скорее доброжелательной, нежели снисходительной. Дарк встречался с Донато всего пару раз, и то не в приватном порядке, а на официальных переговорах между Легионом и Ложей. Он почти ничего не знал о стиле проведения вампиром дебатов, но чувствовал, что ему придется столкнуться с опытным противником. Такие улыбчивые типы никогда не кричат, а нежно воркуют, даже когда вскрывают тебе ножом живот. Они всегда спокойны и усыпляют бдительность собеседников радушной улыбкой, окаменевшей маской, ставшей их вторым «я».

– Спасибо за приглашение, сиятельный Лорд. Вы очень любезны, в отличие от ваших слуг, даже не удосужившихся снять с меня кандалы. – Моррон одарил вампира точно такой же светской улыбкой и опустился в кресло, непринужденно пачкая дорогой бархат грязной одеждой.

– Да брось, Дарк, какое там «Сиятельный»? – беззвучно рассмеялся родовитый вампир. – Я Лорд, но и ты член Совета Легиона, пусть даже бывший, к тому же ты – живая легенда среди твоих собратьев-мертвецов. Персоны нашего положения должны общаться по-простому, без титулов и регалий, в особенности когда вокруг никого нет.

Викторо развел руками, показывая, что они в кабинете одни. Однако моррон не сомневался, что их разговор не только прослушивался, но и записывался на пленку. Вампиры любят прокручивать по нескольку раз собственные монологи, не только чтобы переосмыслить сказанное, но и чтобы отточить технику воздействия на оппонента, расширить диапазон интонаций и усовершенствовать мастерство расстановки словесных ловушек. Кроме того, в тайной комнате где-то поблизости наверняка сидят несколько здоровенных охранников, готовых прийти на помощь хозяину, в случае если гость вдруг злоупотребит гостеприимством.

– Хочешь разговора на равных, Викторо, тогда тоже надень браслеты, – Дарк продемонстрировал собеседнику поскрасневшие запястья. – Забавные игрушки. Уверен, тебе понравится!

– Не стесняйся, сними их сам, – махнул рукой Донато. – Я же знаю, ты можешь.

В подтверждение слов вампира Дарк, как настоящий цирковой иллюзионист, сделал едва уловимый взглядом поворот кистей, и тяжелые наручники со звоном упали на пол.

– Ладно, Дарк, не испытывай мое терпение, рассказывай, зачем заявился? Что тебе нужно, бывший легионер? – голос вампира стал хищным, а за стеклами антикварного пенсне появился деловой блеск.

– Узнать, как ты ко мне относишься, – невозмутимо ответил моррон, не сводя с собеседника взгляд недавно поевшего, но уже слегка проголодавшегося удава.

– А как я могу относиться к старгородскому палачу, моррону, предавшему Легион и не держащему своего слова? – спросил Викторо, наливая в высокий инкрустированный кубок то ли крови, то ли красного вина. – Неужели ты пришел только за этим? Неужели ради ЭТОГО вопроса стоило убивать двоих моих слуг, пугать моих помощников глупыми бреднями о начале войны и калечить бедную Жалотту?!

– Не стоило, поэтому и слуги твои живы, и с любимой Жужу ничего не случилось, – бойко парировал Дарк, отразив строгий взгляд вызывающей усмешкой. – А зачем, позволь узнать, твои слуги устроили в моем доме склад объедков? Где Миранда и почему ты не хочешь видеть меня в Варкане? Зачем, Викторо, зачем ты наступаешь острым каблуком на мою больную мозоль?!

– Чушь какая-то... бред! – довольно убедительно разыграл недоумение глава клана. – Я, конечно, уважаю решения нашей Ложи, но не предпринимал никаких действий ни против тебя, ни в отношении бывшей служанки Самбины. Я вообще стараюсь держаться вне политики и всяких мелких дрязг. С чего ты, собственно, взял, что в твоих бедах повинны вампиры, тем более из моего клана?

– А разве Варкана не твой город? Кто еще осмелится «обнажить клыки» на твоей территории?!

– Да кто угодно, – вдруг рассмеялся Викторо и едва успел поймать упавшее с прямого носа пенсне. – Варкана – конгериат, нейтральная территория, где могут открыто проживать представители любого клана и где не преследуются даже преступники-отщепенцы. Эх, морроны, морроны, ничего вы о нас, вампирах, не знаете, а туда же, беретесь судить!

* * *

Дарк давно не чувствовал себя дураком, он уже успел подзабыть, как это, сидеть и глупо моргать. Но сейчас, глядя прямо в лицо лукаво улыбающегося вампира, Аламез вдруг почувствовал себя неотесанным деревенщиной, попавшим в светское общество, студентом-прогульщиком, осмелившимся спорить с заслуженным и уважаемым профессором.

– Если не ты, то кто? – наконец-то прервал затянувшуюся паузу Дарк. – Кому из твоего рода я перешел дорогу?

– Ложе, – тут же ответил Викторо, – но ее эмиссары не стали бы тебя пугать. Они или сами попытались бы тебя убить, или сообщили бы твое местонахождение морронам. Так проще, да и хлопот меньше.... Шалость с запугиванием могла устроить лишь одна группировка, очень дурная и несерьезная....

– Ты знаешь их?

– К сожалению, да, – кивнул головой Лорд, подливая в опустевший бокал вина. – Это бывшие члены моего клана, которые оказались чересчур своенравными и... не прижились.

– Твои бывшие любимчики? – догадался Аламез и без разрешения хозяина сунул в рот пахучую сигарету, с трудом вынутую из промокшей в канализации пачки.

– Можно сказать и так, хотя лично я определил бы бывший статус этих персон немного по-другому. – Викторо наполнил второй бокал и поставил его на стол рядом с Дарком. – Наверное, ты в курсе, что члены Ложи считают меня чудаком. Кроме того, они ставят в упрек, что я очень падок на молоденьких вампирш, балую их, дарую больше привилегий, чем заслуженным членам своего клана.

– А разве это не так? – искренне удивился моррон. – Разве эта девица....

– Жалотта не любовница, – перебил Викторо, – как, впрочем, и остальные, кого я пригрел. Если уж вдаваться в подробности моей интимной жизни, то развлекаться я предпочитаю с людьми. Они такие забавные... в особенности провинциальные красотки с легким налетом столичности.

– Давай без постельных приключений, ближе к теме! – хоть Дарк и не доверял Викторо, но выпил вина. У древнего клана Донато не было традиции травить гостей, даже если они были незваными.

– Подавляющее большинство Лордов Ложи считает нас, то есть вампиров, вершиной божественного творения. Лично я придерживаюсь другого мнения, – резко перешел к обсуждению серьезных вопросов Викторо. – Вампиры, как и вы, морроны, производные единицы человечества. В основе нашей биологической структуры лежит человеческий организм, так сказать, базовая модель. Именно человеческая общность двигает наш мир вперед, настырно тащит на своих плечишках девяносто, а то и больше процентов нагрузки того, что именуется прогрессом, а мы, как и вы, охотно перенимаем и используем достижения тех, кто слаб и недолговечен, то есть паразитируем на людях.

– А это еще здесь при чем, каким боком ко мне относится? – от сидения в мягком кресле моррона начало клонить ко сну, что, естественно, не могло не отразиться на резкости его высказываний и подсознательном нежелании воспринимать любую новую информацию.

– Я не выбираю любимчиков из числа новообращенных, а кропотливо, годами разыскиваю талантливых людей, от которых и лично я, и клан может многому научиться, – откровенно признался Викторо. – К примеру, Жалотта, с виду дура дурой, а лучше нее в политических интригах и журналисткой белиберде никто не разбирается. У нее нюх, можно сказать, дар. Точнее нее никто не скажет, какая публикация соответствует истине, а где заказная утка, кому какую сплетню подпустить выгодно, кто кому что проплачивает и зачем. За последний год сорок семь из сорока восьми ее прогнозов оправдались, а ведь она только читает газеты и не имеет доступа к секретной информации. Вот это мозги, вот это чутье!

– И в чем же твой доморощенный гений в юбке ошибся? – поинтересовался Аламез.

– Она до сих пор считает, что старгородскую бойню устроил не ты. Глупо, не правда ли... и портит статистику.

– Передай, что она не ошиблась. – Дарк залпом допил вино и затушил в бокале чадивший окурок.

– Ни за что, даже если ты сейчас и честен, – покачал головой Донато. – Это ничего не изменит, а проблем прибавит. Девушка, к сожалению, и так становится слишком наглой и непредсказуемой. Боюсь, от нее придется избавиться намного раньше, чем я планировал.

– Так значит....

– Да, судьба моих любимцев незавидна, мне приходится с ними расставаться. У людей и только что обращенных вампиров, к несчастью, совершенно отсутствует иммунитет к звездной болезни, – развел руками Викторо. – Когда гений приносит больше проблем, чем пользы, наступает горькая минута прощания: находится ответственное поручение на дальних островах или важная научная разработка в закрытой лаборатории....

– Но, видимо, не все соглашаются снять генеральский мундир и облачиться в скромную сутану затворника.

– К сожалению, так. Скажу даже больше, десяток-другой моих бывших фаворитов ведут себя вызывающе агрессивно. Пользуясь несовершенством законодательных актов Ложи, они поселились здесь, прямо у меня под носом, в Варкане, и всячески пытаются разнообразить мою спокойную, приятно-скучную жизнь. Общество «Вольный клык», неужто не слышал?

– Только о «вольных стрелках», шеварийских наемниках-мародерах на службе у герканского короля. Они бесчинствовали в Филании как раз накануне войны 1630 – 1665 годов.

– Нет, это, конечно же, не те мародеры, – рассмеялся Викторо, – но ты точно подметил. Когда речь заходит о «воле», значит, кто-то кому-то очень хочет напакостить, притом чужими руками. Вот и ответ на все три твоих вопроса.

– Да неужели?!

– А ты подумай. Предводитель «Клыка» некто Филас Карон, он долго был моим личным аналитиком, знает много и обо мне, и о тебе, и о Легионе. Похитив красавицу, «клыки» спровоцировали твой приход ко мне. По их мнению, ты непременно попытался бы меня убить. Это же так просто, прямо как дважды два четыре, – развел руками Донато.

– Просто, да не сходится, – возразил моррон. – Твоя теория трещит по швам, как полесский сюртук после месяца носки. Хороший аналитик предугадал бы ход событий с момента, как я переступлю порог твоего дворца. Кроме того, ты ни за что не отпустил бы от себя слугу, знающего слишком много и умеющего грамотно пользоваться информацией.

– Ты прав, я действительно пытался его убить, но, к сожалению, безупречные планы зачастую рушатся из-за тупости исполнителей, – признался Донато. – А что же касается твоей реакции на похищение.... Дарк, извини, но тебя уже давно считают кровожадным чудовищем в человечьем обличье, вышедшей из-под контроля машиной для убийств.

– В жизни я мечтал о многом, но карьера послушного холуя никогда не была в числе моих скромных желаний. Лизоблюдам не место в Легионе!

– И тем не менее взгляни на голые факты! Как только Ложа обвинила тебя в старгородской бойне, Совет тут же объявил охоту, и никто из легионеров не вступился за своего знаменитого собрата. Тебя боятся, Аламез, боятся даже свои. Так боятся только сильную личность с незамутненным ложными догмами рассудком. Ты....

– Говоришь, братство «Вольный клык», – оборвал дальнейшие философствования моррон.

– Не братство, а небольшая шайка отщепенцев, с которой я до сих пор не расправился лишь потому...

– ...что чтишь законы Ложи, – медленно поднявшись с кресла, продолжил за вампира моррон и, не попрощавшись, направился к выходу.

– Завтра в полночь будь в кафе «Напевы сирены», тебя там встретит мой человек. Он сообщит, как их найти.

– Буду, – кивнул напоследок Аламез и скрылся за дверью.

* * *

Огромный камин заскрипел и сдвинулся в сторону. В кабинете Донато появилась высокая темноволосая женщина с бледной кожей, обворожительными формами, проступающими сквозь прозрачную ткань черного платья, и томно-печальным взглядом.

– А ты хитрец, Донато, – пропел мелодичный голос красавицы. – Одним выстрелом умудрился убить сразу трех зайцев: сорвал планы морронов, выполнил волю Ложи прикончить Дарка и подложил свинью своим бывшим любимчикам. Аламез обречен, но он дорого продаст свою жизнь.

– Не трех, а четырех, – поправил Викторо, наливая бокал вина своей гостье, графине Самбине. – Завтра на встречу в кафе я пошлю Жалотту.

– Не жалко девочку?

– Использованный материал, – небрежно отмахнулся Викторо, – пора вербовать свежие силы.

* * *

Наступление утра не улучшило настроение моррона. Дарк вышел за ограду дворца и остановился, пытаясь сообразить, куда же ему пойди, как скоротать целый день, полноценных девятнадцать часов до наступления полуночи. В его с Мирандой апартаментах копошились полицейские эксперты. Денег не было совсем, последние гроши выпали из дырявого кармана брюк во время заплыва по канализации или спарринга с вампирами в туалете. Легендарная личность, безотказная машина убийства не могла наскрести несколько жалких монет даже на чашку горячего кофе и пачку сигарет самого низшего сорта. Как будто издеваясь над бедами Аламеза, солнце в это утро светило особенно ярко, щеки обдувал свежий морской ветерок, в общем, день обещал быть чудесным.

«Могло быть и хуже. У ворот дворца меня могла поджидать полицейская машина, а в парке у фонтана – прятаться наемники Дора, похоже, уже расправившиеся с тремя из пяти заговорщиков нашей маленькой группы, – пытался хоть как-то поднять себе настроение Дарк. – Я жив, здоров, обошлось без существенных повреждений. Ссадина на щеке, порез руки до кости и несколько синяков не в счет. Потеря боеспособности в ближайшее время чудовищу не грозит, а вот курить чертовски хочется, намного сильнее, чем спать!»

Отделявший дворец от площади парк был совершенно пуст. Диковинные рыбы с раскрытыми настежь пастями, писающие мальчики, девицы с кувшинами и прочая скульптурная дребедень продолжали извергать в небо тонны холодной воды. Почувствовав ужасное желание освежиться, Дарк скинул зловонную майку и направился к манящему прохладой фонтану. Окунувшись с разбега по пояс в живительную влагу, Аламез наконец-то пришел в себя и успокоился. Медленно обтекавшая его разгоряченное тело вода подарила моррону не только несколько секунд блаженства, но и вернула уверенность в себе. Когда же воспрявший и духом, и телом Дарк открыл под водой глаза, то чуть не захлебнулся от счастья. Рот сам по себе раскрылся, испуская радостный крик. Дно фонтана было усеяно настоящими монетами. Глупые туристы, верящие в бредовые приметы, сами того не зная, выручили легендарного моррона, почти спасителя человечества.

Дарк мигом позабыл о своих несчастьях и стал с азартом вылавливать из воды добычу. Потеря бдительности стоила дорого, сильный удар по основаниючерепа заставил раззяву вдоволь нахлебаться воды. Потом его схватили за ноги и вытащили из фонтана, не переставая осыпать уставшее тело ударами каблуков и палок. Вертясь клубком по мокрым булыжникам и прикрывая руками голову и живот, моррон на второй минуте экзекуции как-то умудрился открыть глаза.

«Вот черт, только не это! – взвыла в отчаянии оскорбленная душа бессмертного. – Какой позор! Меня забьет насмерть свора бомжей, грязных пропойц-бродяг!»

Однако Провидение сжалилось над ловцом мелочи, а Коллективный Разум прислал своему любимчику спасителя. Грянул выстрел, потом послышался стук падающих на мостовую палок. Семеро вонючих налетчиков дружно подняли руки вверх и отступили от тела.

– Вот умницы, вот молодцы! А теперь в одну линию стройсь, позорники! Эй ты, толстопуз, не дрыгайся, я тебе не полицейский болван, предупредительный выстрел прям в башку твою глупую будет! – звучал сквозь гул в ушах и шум падающей воды незнакомый женский голос с диким альтрусским акцентом, в котором, однако, проскальзывали знакомые интонации.

Стиснув зубы от боли, Дарк все-таки умудрился открыть распухшие веки. В шагах пяти от выстроившихся в шеренгу бродяг стояла красивая, стройная брюнетка. Плотно облегающее тело легкое платье сводило с ума откровенностью декольте и вырезов. Лицо незнакомки надежно скрывали пряди длинных волос и широкие солнцезащитные очки. Единственное, что Дарк сумел различить, был неестественно заостренный подбородок, к тому же зачем-то изуродованный фальшивой родинкой. В руках создание божественной красоты держало не маленький дамский пистолетик, а настоящий дальверийский «миссионер», скорострельную игрушку, заряжаемую исключительно разрывными патронами.

– Дамочка, не лезла бы ты не в свое дело! Божьей милостью это наш фонтан, здесь на хлебушек собираем, а этот подонок... – осмелился подать голос один из отбросов общества.

– Пасть закрой, а то на небеса отправлю, за юридической консультацией! Всевышний вам и объяснит, доходягам, что в этом городе ваше, а что нет!

– Да мы ж только проучили его немного!

– Заткнись, тварь! Сесть! Лечь! Встать! Налево, шагом ма-а-а-рш! – шустро перевела начинающиеся дебаты в строевые занятия бойкая девица.

Харкающий кровью Дарк не выдержал и сдавленно рассмеялся. Марширующие бродяги в дырявом тряпье вдруг напомнили ему доблестных филанийских гвардейцев, отступающих лесами да болотами после разгрома под Карваргеном в 1793 году.

– А ты чего ржешь, придурок?! На минуту без присмотра оставить нельзя, обязательно во что-нибудь вляпаешься, – заворчала спасительница, когда колонна бродяжек скрылась в аллее.

Девушка нагнулась, подобрала с мостовой с виду маленькую, но вместительную сумочку и, оглядевшись по сторонам, спрятала в нее пистолет. Обессиленный Дарк сделал попытку подняться, но опухшая от побоев нога подвернулась, и моррон едва не стукнулся головой о бортик фонтана. Незнакомка быстро застучала по камням высокими каблуками, заботливо обхватила Аламеза сзади и помогла подняться. Просто сраженный наповал таким чутким отношением к пострадавшему Дарк открыл было рот, чтобы задать вполне уместный вопрос: «А кто ты, милая?», но девушка опередила его, сняла очки и приветливо улыбнулась.

– Диана, чертовски рад тебя видеть! – рассмеялся моррон, узнав под слоем искусно наложенного грима лицо верной боевой подруги.

– Я тоже, Дарк, но обниматься не будем! Ты грязный весь, да и смердишь не хуже привокзальной пьянчужки. Пойдем к машине, скоро наши друзья обратно примаршируют, но уже с подкреплением.

– Пойдем, – кивнул Дарк, – нам о многом нужно поговорить.

Глава 7. Логике вопреки

– Ну, вот и все, теперь ты знаешь, как я дошел до жизни такой. – Дарк приподнял край смоченного холодной водой полотенца и глубоко затянулся душистой дальверийской сигарой.

Кофе в пластиковом стаканчике совсем остыл, именно этого и ждал Аламез. Горячая жидкость обожгла бы разбитые в кровь губы и причинила бы новые, к тому же бессмысленные страдания. Дарк не был неженкой, но относился к боли как к необходимому злу. Если ее можно избежать, то грех не воспользоваться случаем, даже если кофе уже не будет таким горячим, бодрящим и вкусным.

– Ты бы прикрылся, что ли, – попросила Диана, рассматривающая барашки волн, бегущие по морской глади, и старающаяся не поворачивать голову вправо, где, развалившись на сиденье, отдыхал ее компаньон.

Вначале Дарк не понял, что имеет в виду Гроттке, но потом до него вдруг дошло, что вид обнаженного мужчины, пусть даже в ботинках и кое-как наложенных на ребра бинтах, дано выдержать далеко не каждому новообращенному моррону, тем более если он – молодая женщина. Диана стала бессмертной всего полгода назад, он тянул эту лямку уже так долго, что страшно подумать. К детям нужно относиться снисходительно, прощать им наивность и примитивность только формирующихся жизненных ценностей. Прагматизм поселяется в голове с возрастом, когда ты нашел ответы на все «Как?» и пытаешься понять «А, собственно, зачем?». Дарк не стал спорить, не тот момент, схватил первое, что попалось под руку, и прикрыл мужское достоинство.

– Смотрится великолепно, можешь оставить его себе, – проворчала Диана, пожалевшая, что не убрала подальше свой новый, только купленный по приезде в Варкану парик.

Волны с шумом бились о камни пустынного берега. Заброшенный пляж в двадцати километрах за городской чертой был хорошим местом. Здесь можно было отдохнуть, поговорить и, не опасаясь внезапного появления врагов, дождаться наступления темноты. Романтического настроения у обоих морронов не возникало. Вертящийся на сковородке грешник не думает о еде и уж, естественно, не задумывается, насколько эффектно выглядят со стороны его кульбиты.

– Значит, старина Конт затеял свою игру, – принялся размышлять вслух Дарк. – Дельце, видимо, важное, если он решил нас бросить.

– Мы не бездомные сироты, чтобы нас бросать, – вступилась за партнера по дальверийским приключениям Диана. – Он так решил, и точка, хватит об этом. Подумай лучше, как нам быть?

– Действовать, – тут же ответил Дарк, скрыв изуродованное лицо под влажным полотенцем. – Ждать нам некого, мы остались вдвоем. От Гентара нет вестей, Миранда пропала. Оружия нет, попытка раздобыть мелочь привела к малым потерям. Кстати, я слышал, что симпатичные дальверийские туристки сорят медяками направо да налево. У тебя случайно деньжат не осталось или все ушло на макияж?

– Тысяча осталась, ваше альфонское величество, – немного поколебавшись, созналась Диана.

– Не густо, – причмокнул губами из-под полотенца Дарк, – но на кофе, сигареты и топливо для машины хватит, по крайней мере на несколько дней.

– Не обкуришься? – съязвила Гроттке.

– Скорее уж обопьюсь, – не обратил внимания на недовольное ворчание напарницы Дарк, – да и ездить, чувствую, много придется.

– Как быть с «Вольным клыком»? – спросила Диана и, не получив ответа, решила напомнить Аламезу одно прискорбное обстоятельство. – У них Миранда.

– Сомневаюсь, – скомкав высохшее полотенце, Дарк выбросил его в окно. – Донато – Лорд. Те, кто пишет законы, нарушает их в первую очередь. Но даже если наш Викторо действительно чтит Ложу, то все равно в его сказке кое-что не сходится. Изгоям-оппозиционерам плевать на догматы и традиции, их внутренний мир – необузданная стихия разрушения, их объединяет общая ненависть и жажда отмщения. Они возненавидели бы любого, кто расправился бы с их обидчиком, их кровником. Нет, они не стали бы вмешивать в свои дела чужака, тем более таким глупым образом.

– Так значит, твоя красавица у Донато?

– Не факт, – покачал головой Аламез. – Викторо мог просто использовать случайное стечение обстоятельств в своих целях. Обезумевший от ненависти к вампирам моррон устраивает очередную кровавую баню. Старгородская история повторяется, а он тут вроде бы и ни при чем.

– А если....

– Послушай, – перебил Диану Аламез, – у вампиров всегда все очень сложно, неоднозначно и запутанно, а после побоев у меня слишком болит голова, не хочу морочить ее головоломкой с множеством неизвестных.

– Невероятно, просто поверить не могу! – Гроттке развернулась лицом к соседу, в глазах девушки светились боль и презрение. – Ты хочешь бросить в беде женщину, с которой прожил полгода?!

– Пешка – фигура разменная, почти всегда погибает, и только в одном случае из ста ей выпадает шанс стать королевой, – как ни в чем не бывало произнес Дарк и зашарил в бардачке в поисках новой сигары. – Я сделаю все, чтоб спасти Миранду, но плясать под чужую дудку не собираюсь. Неужели ты не видишь? Меня, как трамвай, поставили на рельсы и включили мотор. Викторо хочет, чтобы я расправился с его врагами, заявился в их логово и перебил бы как можно больше «клыков», желательно всех.

– Ладно, Дарк, беру свои слова обратно. Ты не подлец.

– А подлецом ты меня и не называла.

– Не цепляйся. Что будем делать?

– Ждать, Диана, ждать, спать и набираться сил до самой встречи с посыльным Викторо, – ответил моррон, выходя из машины и ложась животом вниз на горячий песок.

Через несколько секунд послышался богатырский храп. Последствия побоев не смогли помешать крепкому сну, как, впрочем, и яркие солнечные лучи, обжигающие бледную спину моррона.

* * *

«Мы – слезы этого мира, внебрачные дети, обреченные на страдания, вечные скитальцы и изгои, вынужденные прятать свои лица в тени и приспосабливаться к другим, вместо того чтобы жить полноценной жизнью. Свобода, равенство, спокойствие – об этом мы даже не можем мечтать. Прятаться по лесам и кочевать по диким степям – вот наш жалкий удел. Люди отняли у нас все, люди присвоили себе право распоряжаться чужими судьбами, и люди поплатятся за свои злодеяния. Верь, друг мой, когда-нибудь наступит наш день!»

Письмо обрывалось. Диана не знала, кому принадлежали эти строки и дошли ли они до адресата. Наверное, нет, иначе как бы пожелтевший и обветшавший от времени листок бумаги четырехсотлетней давности попал в руки Конта?

«Зачем он вложил в папку письмо озлобленного шаконьеса, получеловека-полуорка? Ведь в нем же нет никакой полезной информации, одни лишь эмоции и злость. Оно написано желчью, а не чернилами», – размышляла Диана, в который раз за последние три дня просматривая содержимое папки, переданной ей Контом незадолго до отъезда в Варкану.

Напарник взял с нее слово не читать подборку информации о шаконьесах, пока она не покинет пределы Дальверии. Чего он боялся? Что он хотел предпринять? Почему остался в Гардеже? На эти вопросы Диана могла найти ответы, лишь полностью изучив материал и хорошенько осмыслив его. Первое было легко осуществить, бумаг не так уж и много, а вот со вторым шагом возникали проблемы. Гроттке помнила все рассказы охотника за призрачными шаконьесами, но до сих пор не смогла прочувствовать до конца угрозу, исходившую от них, хоть и перечла по нескольку раз все выписки из легендарного «Герделиона», истории шаконьесов без идеологических прикрас.

Род шаконьесов был создан искусственно. Зловещие враги, предпочитавшие действовать чужими руками, были не демонами, не пришельцами из других миров, а всего лишь плодами проводимого давным-давно, еще до рождения Дарка, генетического эксперимента, хотя в те времена не существовало даже самого термина «генетика», как, впрочем, и многих других понятий, знакомых девушке с детства.

Диана осторожно отложила истлевший листок в сторону и взяла в руки ксерокопию четвертой – шестой страниц «Герделиона». «Происхождение шаконьесов» – был выведен заголовок красивым нежно-голубоватым печатным шрифтом.

«Вскоре после окончания последней эльфийско-человеческой войны и распада Древней Эльфийской Империи цивилизации людей стал угрожать новый враг, не столь изощренный, но не менее могущественный. Из-за северных гор, из бескрайних шермдарнских степей на человечество обрушились полчища воинственных орков. Ценой многих жертв людям удалось отбить первый натиск агрессоров и откинуть их орды обратно, за высокий горный хребет. В узком проходе, отделявшем людей от орков, была возведена неприступная крепость, Великая Кодвусийская Стена.

Участь проигравшей стороны при столкновении рас незавидна: или ассимиляция, или полное уничтожение. Спрятавшиеся за Стеной от нашествия племен диких орков люди быстро забыли о судьбе сородичей, не успевших пересечь спасительный горный рубеж. «Орки – порождение сатаны, пожирающие людскую плоть и пьющие кровь праведников, как вино, – неустанно твердила Единая Церковь, поднимая боевой дух бойцов. – Попасть в плен к чудовищам – обречь себя на лютую смерть!»

Но, по словам побывавших среди орков очевидцев, история взаимоотношений людей и орков на захваченных территориях развивалась совершенно не так. Попавшие в плен превратились не в ходячие запасы провизии, а в рабов, гнущих спины на плантациях, пасущих скот и занимающихся ремеслом, то есть батрачащих на новых хозяев.

Вначале людям было трудно: они быстро вымирали, как загибаясь от непосильного труда, так и погибая в многочисленных, стихийно вспыхивающих восстаниях, но в конечном счете некоторым удалось выжить и приспособиться. С течением времени пламя ненависти между расами угасло, чему во многом способствовали эльфы, поселившиеся в бывших людских городах за Стеной и, как ни странно, быстро нашедшие общий язык с орками. Эльфы пользовались уважением старейшин племен, к их советам прислушивались, с ними торговали и даже считались с их мнением.

Верховный Совет эльфов неожиданно встал на защиту ненавистных им ранее людей и заставил племена смягчить условия пребывания в рабстве, то есть поднять людей в глазах орков с уровня домашнего скота, управляемого батогом, до завидного положения слуг, то есть к кнуту иногда добавлять пряник.

К удивлению старейшин, совет оказался правильным: люди прекратили бунтовать и принялись за работу – у них в глазах загорелся слабый огонек надежды выжить и постепенно улучшить свое положение. Проблема с людьми была решена, но тут же на смену ей пришли новые осложнения...

Отложив плетку в сторону и прекратив разговаривать с людьми только с позиции силы, орки заметили, что у них больше общего с их рабами, чем с заносчивыми, замкнутыми и постоянно выдерживающими дистанцию в общении эльфами. Народы сблизились, а многочисленные плоды их общения вскоре наводнили стоянки племен и городские площади.

Как ни пытался Уркан Надыр эк Мануш, бывший в ту пору предводителем Орды, бороться за чистоту крови, но темперамент воинственных орков был куда сильнее, чем дисциплинарные меры и племенные устои. Буквально за какой-то десяток лет шаконьесы, что в переводе с языка степей означает «полукровки», наводнили страну.

В зависимости от суровости обычаев отдельных племен с притоком неполноценных детей боролись по-разному: убивали, изгоняли, делали рабами или даже пытались лечить, совершая над ними таинственные шаманские обряды изгнания скверны из тела воина. Не стоит и говорить, что, какие бы суровые меры ни принимались, число шаконьесов продолжало неумолимо расти: изгнанные в дикие степи и пустынные горы выживали, рабы убегали или втирались в доверие к хозяевам. С силой и выносливостью орков, а также ловкостью и упорством людей новая раса боролась за право жить, за место под солнцем. В конце концов она победила!

Прошло еще несколько десятков лет, и небольшая этническая проблема переросла в угрозу. Изгнанные или бежавшие на свободу полукровки стали образовывать банды и нападать не только на мелкие поселения, но и на достаточно крупные становья. Тем временем ослабленные изнурительными попытками взять штурмом Великую Стену орки не могли оказать достойного сопротивления и переловить обнаглевших бандюг.

Новый предводитель Орды, сын ушедшего на покой Уркан Надыра, Дакар эк Мануш, скрепя сердце, был вынужден вместе со Старейшинами обратиться в Верховный Совет эльфов. Ответ поразил своей простотой: «Помощи не дадим, вы в состоянии уладить конфликт сами. Разделяйте и властвуйте, направьте враждебную силу в нужное вам русло!»

Старейшины были разгневаны и собирались объявить войну обнаглевшим эльфам, однако Дакар сдержал праведный гнев неугомонных старцев, он понял смысл таинственных слов...

Уже через год рабство «по крови», к великой радости многочисленных шаконьесов и жалких остатков людей, было отменено, а из полукровок начали по всей стране формироваться боевые отряды. Вновь организованное воинство использовалось властями не только для подавления крупных банд и мелких разбойничьих шаек, но также весьма часто направлялось и на штурм Стены.

Дакар, в чьих жилах, по сплетням недоброжелателей, тоже текла «нечистая кровь», умело воспользовался советом старшего народа: он не только разделил шаконьесов и заставил их драться между собой, но также направил их энергию и злость в выгодное для орков русло – на войну с людьми...»

– Ликвидируешь пробелы в образовании? – испугал Диану внезапно раздавшийся громкий голос напарника. – А я-то уж думал, Конт давно объяснил, что к чему и сколько стоит. Надеюсь, это копия настоящего «Герделиона», а не одной из тех низкопробных баек, которыми шаконьесские боссы отравляют умы раболепно преданных низов.

– Настоящего, – ответила Диана и, смутившись, закрыла папку.

– Ну, и что же мы почерпнули из великого исторического трактата? – в интонации Дарка слышались нотки менторского снобизма и сарказма.

– Что ты очень-очень старый, именно этим и объясняются твоя поразительная несообразительность и скрипучее занудство, – ответила девушка, одарив напарника одной из самых дежурных и натянутых улыбок.

– Темнеет, нам скоро выезжать. Пойду, искупнусь, советую и тебе освежиться, ночь обещает быть долгой.

С виду сонный и вялый Дарк вдруг вскочил и через миг уже с разбегу погрузился в пену бьющихся о прибрежные камни волн. Гроттке вышла из машины и сняла липнущее к телу платье, но внезапно передумала и вместо того, чтобы нырнуть вслед за напарником в прохладу морской воды, лишь слегка смочила лицо и тело.

Диана давно не видела Дарка. В отличие от Конта, к которому она питала почти дочерние чувства, Аламез был совершенно другим: непредсказуемым, несмотря на внешнюю простоту и беспечность, более похожим на человека и... странным. Морроны уже давно не слышали Зова и не могли быстро залечивать раны. Когда несколько часов назад Дарк ложился распухшим животом на горячий песок, его тело было истощено, покрыто синяками да ссадинами, теперь же он был свеж и бодр. Хоть следы побоев еще оставались заметными, но легендарный моррон наполнился силой, как будто подзарядился энергией солнечных лучей, которые, кстати, не превратили его совершенно незагорелую спинку в темно-багровое пятно, не изуродовали гладкость кожи болезненными волдырями ожогов.

Непонятное пугает, Диана решила быть настороже. Кто знает, что могло произойти за те полгода, пока они находились на разных континентах?

* * *

«Напевы сирены» ничем не отличались от множества других ресторанчиков под открытым небом, заполонивших узкие улочки центра виверийской столицы. Легкие переносные столики, за которыми и днем и ночью галдели неугомонные туристы, взмыленные официантки в набедренных повязках и майках на голое тело, приятная музыка, прохладительные напитки любого градуса и потрясающее количество возможностей завязать новые знакомства, от безобидного флирта до вполне полноценных курортных приключений.

Не дойдя примерно пятидесяти шагов до места назначенной встречи, морроны разошлись и, как надоевшие друг другу супруги, сделали вид, что незнакомы. Дарк окунулся в мир ночных развлечений, с трудом прочистил себе локтями путь к стойке бара и заказал сложный, многокомпонентный напиток, название которого даже не смог правильно произнести.

Узкие шорты, милостиво купленные для него Дианой на одном из уличных лотков, неприятно обтягивали упругие ягодицы. Грубые, наспех простроченные швы резали тело в местах интимных изгибов, а противная холщовая ткань пыталась залезть туда, где ей быть совершенно не положено. Но кроме физических мучений Аламез испытал неудобства и иного плана. На его обнаженный атлетический торс и закованных в тонкую ткань близняшек-сестричек нагло пялились дошедшие до кондиции посетители, притом не только ищущие спутника женщины. Парочка особо разнузданных типов псевдомужской наружности даже осмелились подойти познакомиться, но быстро удалились, открыв слащавые рты, но так и не решившись задать вульгарный вопрос. Язык мимики и взглядов понятней и проще любых слов, а Дарк изучил его задолго до того, как произнес первое слово по-виверийски.

Вскоре в забегаловке под открытым небом появилась и Диана. Девушка мышкой прокралась к столику, где среди быстро пустевших бутылок восседала более-менее тихая компания, и скромно присела на случайно оказавшийся пустым стул. Умение новой напарницы сливаться с толпой было высоко оценено опытным морроном, как, впрочем, и способность скрывать важную информацию, то есть врать, нагло глядя в глаза. Дарк не мог поверить, что Конт не посвятил девушку в свои замыслы. Он должен был сделать это: передать через Диану сведения для него и Гентара. Молчание Гроттке означало лишь одно: Конт с магом опять что-то затеяли провернуть за его спиной и, побоявшись посвящать в свои игры «младшенького», держали его в неведении. Делиться же секретами с Дианой они наверняка не побоялись, поскольку не считали ее полноценным бойцом, равноправным членом их маленькой команды.

А зря, девушка была совсем не промах. Вот и сейчас она почти одновременно с ним почувствовала приближение вампиров и просигналила об этом напарнику, как будто ненароком опрокинув стакан с вином на шорты клеящегося к ней филанийца. Дарк просканировал глазами толпу пытавшихся танцевать в узких проходах между столиками, но так и не смог определить, кто из посетителей был его оппонентом. Слишком шумно, в глазах рябило от мерцания светомузыки, а наличие или отсутствие теней у ритмично дергающихся не удалось бы разглядеть. Однако моррон чувствовал приближение чужака и с нетерпением ждал, пока чья-нибудь рука не похлопает его по плечу. Диана подала знак, что их двое: один шел к стойке, а второй ждал снаружи. Дарк чувствовал еще двоих, но они были далеко и просто наблюдали за встречей, чтобы, во-первых, подстраховать своих, а во-вторых, оперативно доложить о состоявшемся контакте Донато.

«Видимо, Викторо на самом деле считает меня кровожадным убийцей, лестная характеристика из уст вампира! Хотя нет, старый пень просто решил подложить мне большую-пребольшую, жирнющую-прежирнющую свинью. Интересно, а сколько еще кровососов «случайно» окажется поблизости, если я вдруг заупрямлюсь и не пожелаю посетить логово «Вольного клыка»? Наверное, унылый педант подтянет все резервы...»

– Пошли, – чья-то липкая, тяжелая ладонь коснулась сзади плеча моррона.

– Не танцую, – процедил сквозь зубы Дарк, сбрасывая с себя потную пятерню. – Или, может, ты у меня на башке корону приметил? Так вот, я не принцесса и королевича своего не жду!

– Очень смешно, – прогнусавил незнакомец, протиснувшись к Дарку спереди.

«Маленький, лысенький толстячок с глазками, вороватыми, будто у средневекового лекаря-шарлатана, щедро раздающего городским дурачкам крысиный помет вместо лекарств. Прощелыга-стукач, затесавшийся в клан случайно», – мгновенно оценил посланника Дарк.

– Где они?! – прокричал Дарк сквозь гомон штурмующих бар.

– Пошли, пошли, – толстячок замахал рукой и направился к выходу.

Настоящий посланец явно поджидал моррона снаружи, то ли опасаясь непредсказуемой реакции бывшего легионера, то ли просто брезгуя толкаться в пьяной толпе. Аламез последовал за провожатым, проигнорировав вопросительный взгляд Дианы. Он уже объяснил по дороге, как девушке надлежало себя вести. Существенных отклонений от предполагаемого хода встречи пока не произошло, а значит, и корректировать планы незачем.

Выйдя из ресторанчика, низенький тип направился не в сторону темной подворотни, а к ряду припаркованных поблизости энергомобилей. Быстро просеменив к ядовито-зеленому «Одоро 83», потный мужчина открыл дверцу и убежал. Аламез, не спеша, подошел и заглянул внутрь просторного салона.

– Ба-а-а, бедняжка Жалотта собственной персоной, – весело рассмеялся Дарк, мгновенно вставив последний камушек в незамысловатую мозаику задумки Викторо.

Очкастый хитрец действовал очень грубо. Он заразился болезнью шахматиста, слишком часто сталкивающегося со слабыми противниками: вел игру халатно и не удосуживался как следует маскировать свои планы. В ходе предстоящей резни должны были сгинуть и Дарк, и бывшая фаворитка, и еще пара десятков поднадоевших Викторо «клыков».

– Заткнись и садись, – прошипела Жалотта, явно недовольная новой встречей со старым знакомым.

Следов «поцелуя» с кафельной плиткой уже не было заметно на девичьем лице, а платье упырихи стало еще более откровенным, чем в прошлый раз. Широкие ладони слишком сильно сжимали руль энергомобиля, мышцы рук едва заметно подергивались, выдавая нервное напряжение наводчицы. Если бы не приказ Донато, Жалотта непременно набросилась бы на Дарка, хотя и он не поленился бы сократить популяцию кровососущего населения Варканы на одну единицу. Вид почти голой девушки вызывал у Аламеза лишь отвращение и чувство брезгливости; так гончар смотрит на кривобокую плошку, неумело слепленную ленивым учеником, но почему-то выдаваемую крикливыми дилетантами за шедевр.

– Адрес, – маскируя свои истинные чувства к собеседнице, с доброжелательной улыбкой на лице произнес Дарк.

– Еще чего! – взвизгнула Жалотта, одарив Дарка гневным взглядом. – К «клыкам» вместе поедем, приказ Дона...

Рука моррона взмыла вверх и сильно сжала горло девицы.

– Огрызаться не надо, красавица. Я нервный, я псих, если ты еще не заметила. Могу что-нибудь нехорошее с тобой сотворить, – расставил точки над «i» в только завязывающихся деловых отношениях моррон. – Надо чего, скажи спокойно, без надрывных истерик. Я не глупый, я пойму. Вместе так вместе, приказ так приказ. Чего орать-то?

Пальцы моррона быстро разжали покрасневшее горло. Применение силы позволило не только осадить зарывающуюся девицу, но и определить, из какого энергомобиля за ними наблюдали еще двое вампиров. Они выдали себя, как зеленые новички, как неумехи-курсанты из полицейской академии. Спровоцированные морроном, они побежали на выручку Жалотте, вместо того чтобы спокойно сидеть на своих местах.

– Ты же умница, как мне говорил Викторо, – обратился к вампирше моррон, пока она трясущимися руками пыталась повернуть ключ в замке зажигания. – Неужели ты не поняла? Лорд решил избавиться от тебя, как избавлялся от всех предыдущих «игрушек», это твое последнее задание. Я бы на твоем месте не набрасывался на меня, как сварливая фурия, а попросил о помощи: «Дарк, помоги, спаси мою никчемную сущность!»

– Дарк... Дарк Аламез?! – удивленно пролепетала сквозь резь в покалеченном горле девица.

– Он, именно он, притом, по странному стечению обстоятельств, вовсе в не желающий вырвать твои острые белоснежные зубки.

– Что... что мне делать? – заискивающе уставившись в глаза живой легенде, пролепетала бывшая фаворитка Донато.

В иной ситуации Дарк усомнился бы в искренности вампирши, но Жалотта действительно была умницей, просчитывала интрижные комбинации на лету. К тому же девушка в красном была плохой актрисой, тысячелетний моррон тут же бы почувствовал в ее поведении фальшь.

– Вези меня к «клыкам» и попробуй оторваться от этих, – беспечно закрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья, Аламез кивнул в сторону машины наблюдения. – Но, если не получится, сильно не переживай, со зрителями играть спектакль всегда веселее.

* * *

Водители этой ночью как будто чего-то объелись и взбесились: на каждом перекрестке по аварии, на каждой улочке – затор. При таком движении оторваться от преследователей не смог бы даже профессиональный шофер, не то что дамочка, измучившая спортивную машину, будто инквизитор деревенскую ворожейку. Дарк не надеялся на чудесное избавление от «хвоста», но вот то, что к черному «Фенако» прибавился еще желто-коричневый «Падеак», вызвало у моррона искреннее удивление. За ними следили вампиры, за теми, в свою очередь, присматривала Диана, и кто-то еще наблюдал издалека за этой веселой кавалькадой. Варкана перестала казаться Аламезу скучным, праздным городом, тупеющим в роскоши, туристской суматохе и шальных деньгах.

– Приехали, они здесь, – сказала Жалотта, наконец-то заглушив ревущий, харкающий, гудящий и жалобно постанывающий всю дорогу мотор.

– А ты не ошиблась, милая? – Аламез не мог поверить своим глазам.

Моррон никак не мог представить, что захудалый бар полутрущобного-полусельского типа был прибежищем отверженных интеллектуалов. Пришедшее в упадок здание полувековой постройки устремлялось в высь ночного неба и пугало случайно забредших на глухую улочку туристов пустыми глазницами выбитых окон, иногда вместе с рамами и фрагментами облупленной стены. Как минимум восемь из десяти этажей дома были необитаемыми, свет горел лишь на пятом и на первом: наверху ютились бездомные переселенцы с островов, а внизу как раз и находился бар под перекошенной вывеской «Вольница». Надпись показалась Дарку знакомой, когда-то давным-давно он уже останавливался в заведении с таким диссидентско-бандитским названием. Возможно, контингент завсегдатаев там был точно такой же, но уж само заведение определенно не походило на эту пропахшую спиртом и пивом дыру. Переступая порог кабака, Дарк чувствовал себя так, как будто он влезает в конуру бомжа, липкую, вонючую коробку, только что вытащенную из ближайшего мусорного бака.

– Давай быстрей, нечего по сторонам глазеть, – девица шустро выскочила из машины и, не осмелившись потащить моррона за рукав, принялась активно махать своими тонкими, непропорциональными лапищами.

Черный «Фенако» припарковался метрах в тридцати от входа, а вот аляписто раскрашенного «Падеака» и машины Дианы не было видно. «Плохо, очень плохо, когда не видишь врага», – с этой тяжелой мыслью Аламез погрузился в сплошной туман сигаретного дыма и перебродивших пивных дрожжей.

* * *

Случайных посетителей в баре не было, присутствовали только завсегдатаи, которые, казалось, никогда не покидали своих просиженных стульев. «Восемь столов, два с половиной десятка потрепанных кровососов. Стойка бара отсутствует, бармен тоже, если, конечно, это не тот толстяк со спущенными штанами, что спит прямо на бильярдном столе. Забавное местечко, здесь действительно уважают свободу, притом доведенную до стадии анархического безумия!» – пришел к заключению Аламез, решившийся отойти от входа лишь на три шага.

Заросшие, взлохмаченные головы почти одновременно воспарили над рядами пустых бутылок и уставились мутными взорами на парочку чужаков, осмелившихся переступить границу их смрадных владений. Неизвестно, чье появление больше возмутило обитателей городской клоаки: нагло ухмыляющегося моррона или прячущейся за его спиной нынешней фаворитки Донато?

Перестрелка хищными взглядами продлилась чуть дольше двадцати секунд, затем из-за крайнего стола поднялась коротко стриженная девица и, вульгарно виляя широкими бедрами, стала медленно приближаться к нежданным визитерам. Кроме кожаного жилета, сапог на высоких каблуках и ошейника с серебряными шипами, на захотевшей «поговорить» дамочке ничего не было. Ее развязные движения и аппетитные, вызывающе выставленные напоказ формы напомнили Аламезу, что он не только моррон.

– Что-то ты рановато к нам заявилась, Жалотточка, неужели хозяин уже попер? – принципиально не замечая присутствия Дарка, проворковала вульгарная особа. – Места в нашем клубе не резервируются, они по наследству передаются... так сказать.

– Хорошо же наследство! Тебе вон, девонька, даже на портки не хватило, ходишь – срамотой смущаешь! – взял на себя инициативу в разговоре Дарк, закрывая оробевшую Жалотту своей широкой спиной.

– А ты, мертвечина ходячая, в дамские разговоры не встревай... – снизошла до пренебрежительного взора красотка и, выдержав эффектную паузу, добавила: – Пока цел!

Слово «пока» было воспринято присутствующими кровососами как сигнал к действию, пятеро-шестеро, видимо питавших к морронам особые чувства, даже поднялись из-за столов. Дарк пробежался беглым взглядом по лицам смельчаков. Не такими уж они были и опустившимися пропойцами, какими пытались казаться. Их вид был всего лишь маскировкой, надо признаться, довольно умелой.

– Я уже привык умирать, – одарив обладательницу кожаного жилета игривой улыбкой, произнес Дарк, – а вот тебе не советую, процесс обычно проходит уж шибко болезненно.

– Боль – мое второе «я», – кокетливо улыбнулась в ответ дамочка, в глазах которой рейтинг моррона мгновенно подскочил на несколько сотен очков.

– Смотри не потеряй случайно первое! – Не грубо, но настойчиво отстранив любительницу острых ощущений со своего пути, Дарк вышел в центр прокуренного зала и обратился к тем, кто поднялся с насиженных мест: – Мне нужен Филас, Филас Карон, ваш предводитель, только не вздумайте врать, что его здесь нет!

– Зачем? – отозвался один из мнимых пропойц, а потом, не дождавшись ответа, кивнул в сторону лестницы на второй этаж. – Пошли, но учти, Фил не любит, когда его по пустякам тревожат, особенно... такие, как ты.

– Я тоже вас всех ненавижу, – произнес вслух моррон и решительно направился к лестнице. – Надеюсь, с моей провожатой ничего не случится, пока я с вашим боссом лясы точу?!

– Успокойся, милый, мое внимание этой ночью принадлежит только тебе, – заверила местная красотка, шаловливо улыбаясь и поигрывая неизвестно откуда появившимся в ее руках хлыстиком. – Я жду, жду с нетерпением!

Как и предполагал Аламез, тот, кто озвучил интересовавший всех вампиров вопрос «Зачем?», и был предводителем «вольных клыков». Филас Карон отказался от обличья опустившегося пропойцы сразу же, как только они поднялись наверх и уединились в маленькой комнатке, где кроме видавшего виды стола и двух расшатанных стульев ничего не было. Искусно взлохмаченный парик вместе с куцей бородой шлепнулись на стол, а фальшивый нос и перчатки отлетели в дальний угол комнаты, перед Дарком предстал симпатичный молодой мужчина лет тридцати с по-детски припухшими щечками.

– В Варкане намечается карнавал? – поинтересовался Аламез, осторожно садясь на скрипучий стул. – Надо же, а я и понятия не имел....

– Издержки внекланового образа жизни в условиях высокоурбанизированного общества, – чуточку заумно ответил Филас. – Донато нас не трогает, но и не мешает трогать другим. Полиция, бандиты всех мастей, наемные шавки Дора, в общем, слишком много народу в последнее время крутится возле «Вольницы», да и видок наш к тому же туристов отпугивает.

– А ты гуманист! – рассмеялся Дарк.

– Нет, трезвый прагматик, не любящий случайностей, – ответил Коран, доставая из внутреннего кармана жилета маленькую флягу и намереваясь залпом отправить ее содержимое в рот. – Послушай, Аламез, мы хоть раньше и не встречались, но что ты за фрукт такой, представление имею, именно поэтому с тобой и говорю. Выкладывай, чего надо, и проваливай!

– Надо, ой, как надо, да не только мне, – ответил моррон, гипнотизируя собеседника тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей. – Кому из нас больше надо, еще неизвестно, но мы ведь мальчики взрослые, серьезные, поэтому глупостями заниматься не будем. Не те обстоятельства, чтобы торги устраивать да цену себе набивать, поверь, совсем не те....

– Слушаю, – Филас демонстративно вылил вино себе под ноги.

– Ты похитил Миранду? – задал Аламез прямой вопрос и замер, боясь получить утвердительный ответ.

– Кого?! – удивленно переспросил Карон, но потом быстро сообразил, о ком шла речь. – Значит, беглый эмиссар Самбины похищен, похищен здесь, в Варкане, и теперь Донато попытается убедить Ложу отметить закон о конгериате. Естественно, в число душегубов-злодеев попали мы – «...необузданные, своенравные мерзавцы, почти животные...».

– Не обольщайся, – перебил дальнейшие рассуждения вслух Аламез. – Пока что добряк Викторо решил натравить на твою банду упырей только меня, я же избран и на ответственную роль козла отпущения. Старгородская бойня, неужто не слышал?

– Слышал, – кивнул Филас, – но только здесь не Старгород, а мы не полесский сброд. Знаешь ли ты, как Викторо подбирал себе фаворитов? Далеко не все из нас до обращения зарабатывали на хлеб насущный только мозгами.

– Уже догадался. По крайней мере за восемью из собравшихся внизу тянется шлейф темного прошлого. Профессиональные убийцы высшего класса, бывшие агенты спецслужб, гениальные маньяки-одиночки, кто они, Филас, кто?

– И того, и другого понемногу, – ушел от ответа Карон. – Сейчас это не имеет значения, важно другое: мы можем за себя постоять, и Викторо прекрасно знает об этом. Почему же он прислал на расправу только тебя?

– Давай проясним, дружище. – Дарк поднялся с начинающего разваливаться стула и подошел к заколоченному досками окну. – Вас, то есть всех вампиров вместе взятых, я, мягко говоря, очень-очень недолюбливаю, но устраивать в твоих затхлых хоромах поножовщину не входит, да и никогда не входило в мои планы. Донато не дурак, он догадывался, что сначала я буду говорить, а уж только затем действовать, если вообще буду... Пока мы с тобой беседуем, не один десяток его прихвостней с нетерпением ожидает, когда же из окон «Вольницы» полетят первые трупы. Не важно, нападу ли я или нет, я здесь, я должен сгинуть вместе с вами! На мертвых легко все свалить, мертвые не жалуются, не нанимают адвокатов и не выдвигают встречные иски. Сомнений, что именно я расправился с «Вольным клыком», не возникнет ни у Легиона, ни уж тем более у Ложи. Лорды не любят бузотеров, презирающих традиции и подрывающих многовековые устои. Они вас до поры до времени терпят, используют, как инструмент шантажа в игре с Донато, но не более. Чаще всего сломанный молоток выбрасывают, а не чинят, так дешевле, удобней и проще...

– Хочешь сказать...

– Да, я хочу сказать, – внезапно повысил голос Дарк, глядя вожаку вольной стаи прямо в глаза. – У нас осталось пять-десять минут, если за это время из твоей харчевни не станут доноситься выстрелы, то начнется штурм. Твой бывший хозяин даже Жалотту со мной прислал, она ему уже порядком поднадоела.... Мы можем продолжить впустую трепаться и погибнуть, а можем и выжить. Решение принимать тебе, а не мне!

– Ты знал о ловушке, но пришел. Как-то странно, не правда ли? – Вампир недоверчиво покосился на не похожего на самоубийцу моррона. – Что тебе нужно?

– В разговоре ты упомянул о Доре, значит, ты знаешь и о шаконьесах, – заявил Дарк, важно садясь на стол. – Надеюсь, особо теплых чувств твои ребята к ним не испытывают?

– С какой стати?

– Вот и отлично, – хлопнул ладонями по своим голым коленкам Аламез. – Мне нужна ваша помощь. Мы заключим союз, выберемся из западни и устроим шаконьесской своре хорошую трепку! Твоим товарищам можно строить планы на будущее, только если ты согласишься, иначе вас раздавят, расплющат, сомнут и затопчут!

– Почему я должен тебе доверять?

– А выбор-то у тебя есть? Лично я сомневаюсь, еще ни одной «вольнице» не удалось выстоять против мощи тоталитарной машины государственности. «Вольный клык» обречен, вас так или иначе уничтожат за пару лет.

– И что ты можешь предложить? – недоверчиво ухмыльнулся Филас. – Ты же в бегах...

– ...притом бегаю целую тысячу лет, я хороший бегун, – перехватил и вывернул на удобный для него лад чужую мысль Аламез. – Предлагаю заняться этим полезным для здоровья видом спорта вместе со мной: шансов выжить больше, да и себя не перестанешь уважать!

– Ты сумасшедший, но я согласен, – быстро произнес Филас Карон буквально через секунду после того, как стены здания затряслись от мощного взрыва, а с потолка осыпались остатки штукатурки.

Не сговариваясь, оба переговорщика бросились к двери. Бойцам клана Донато надоело ждать, когда же моррон-одиночка примется резать вампирские глотки. Начался штурм, положивший конец варканской «Вольнице» и ознаменовавший начало странного союза.

Глава 8. По следам призраков

Он недооценил упрямство врагов, но понял это слишком поздно, когда уже ничего нельзя было изменить. Выходы из «Багрового Неона» были перекрыты полицейскими кордонами, по улицам бродили отряды спецназа, обыскивая каждый дом, суя носы в каждую подворотню. Такой крупномасштабной охоты не объявляли на него вот уже пятьсот лет, Конт был польщен, но в то же время и чрезвычайно расстроен.

Если в муравейник вторгаются чужаки, то обитатели мгновенно набрасываются на них всем скопом и дают жесткий отпор. Примерно то же самое произошло и в «Неоне». Слишком многим темным личностям показалось, что обнаглевшие блюстители порядка заявились в святыню преступного мира именно по их души, а проводить разъяснительную работу среди отбросов общества правоохранительные органы, как всегда, не посчитали нужным.

На улицах гремели выстрелы, раздавались крики и громкие раскаты взрывов, на улицах шла настоящая война с баррикадами, снайперскими засадами и, конечно же, невинными жертвами. В этой безумной кутерьме лишь один человек не потерял спокойствия. Конт сидел за компьютером, с трудом найденным в одной из опустевших квартир, давился оставленным сбежавшими хозяевами кофе и, изредка прислушиваясь к шумам снаружи, быстро стучал пальцами по клавиатуре.

Цель поиска была ясна. Он знал, где находится здание, планы которого засекретили так же основательно, как инженерные чертежи дальверийского казначейства. Моррон не пытался их расшифровать, это было бы все равно бессмысленно, он систематизировал информацию по соседним домам, стараясь понять, что же крылось в доме под номером восемь на Сенатской площади, в особенности между шестым и восьмым этажами.

Сенатская площадь – престижный район старой части города, там располагались офисы многих всемирно известных фирм. Казалось бы, ничего необычного, толстосумы, как всегда, стараются держаться поближе друг к другу, но имелись три странных обстоятельства, небросавшихся сразу в глаза. Во-первых, дом номер восемь был самым старым на площади, да и во всем Гардеже, пожалуй, тоже. Когда-то двадцатиэтажный великан гордо возвышался над карликовыми пяти-шестиэтажными домишками, теперь же, наоборот, его не было видно за фасадами сорока-шестидесятиэтажных современных построек. Несмотря на моральную дряхлость, старый офисный центр не собирались сносить, а цены на аренду неудобных узких клетушек были неимоверно высоки. Во-вторых, соседние здания принадлежали концернам, в большей или меньшей степени находившимся в собственности шаконьесов, притом всех девяти кланов. И, в-третьих, самое поразительное, у здания номер восемь не было ни одной пожарной лестницы, хотя наличие аварийного спуска являлось обязательным требованием строительного комитета при муниципальной управе. Кроме того, Конта весьма смущал факт наличия в доме двух грузовых и всего одного пассажирского лифта, но зачем подобная несуразица понадобилась проектировщику, оставалось загадкой. Планы шестого – восьмого этажей и схемы шахты лишнего лифта были выделены в отдельные файлы, с попытки просмотра которых и начался тот бардак, что творился сейчас за окном.

Звон разбитого стекла отвлек Конта от изучения перечня фирм, снимавших офисы в самом здании. Проржавевшая осколочная граната образца последней гражданской войны, отбушевавшей на юге Дальверии примерно лет семьдесят назад, упала на пол и покатилась прямо к ногам моррона. Как заправский футболист, Конт отпиннул ее обратно в окно, сопровождая удар громким, идущим из глубины души криком: «Ловите, засранцы, мне чужого не надо!»

Снаряд не успел приземлиться, разорвался в воздухе, разбрызгав над головами прокрадывающегося вдоль улицы полицейского отряда фонтан смертоносных осколков. Кому-то из штурмовиков удалось выжить, и счастливчики усердно принялись выдалбливать оконную раму из стены при помощи трассирующих и бронебойных пуль. Такой наглости моррон уже не потерпел, тем более что сорвавшаяся в результате обстрела с потолка люстра чуть не обрушилась на его голову и уничтожила компьютер, естественно, вместе со вставленным в него диском.

– Ну, вот и всё, не дали мне гады хакерством набаловаться! – недовольно проворчал Конт, натягивая на ходу куртку и направляясь к двери.

Первых полицейских моррон встретил уже на лестнице. Двое штурмовиков, пыхтя и грохоча каблуками тяжелых ботинок, бежали наверх, чтобы прикончить мерзавца, метнувшего из окна гранату. «Лучшие переговоры – переговоры с мертвецом! Обшарь его карманы, и ты узнаешь все, что он хотел тебе сказать», – вспомнил безумец слова старого намбусийского пирата, плававшего с десятками команд и пережившего не одного капитана. Мудрая мысль старца была мгновенно воплощена в жизнь. Конт не стал дожидаться, пока боевики поднимутся к нему, и спрыгнул на их головы. Удар грузного тела был настолько сокрушительным, что сбил обоих противников с ног. Их обмякшие, беспомощные тела покатились вниз, ломая о каменные ступени ребра и прочие кости. Подобрав рацию, высыпавшиеся из подсумков магазины и штурмовую винтовку с укороченным прикладом, Конт отправился в нелегкий путь. Ему нужно было пробиться с боем сквозь ряды все прибывающих полицейских и, избежав столкновения с разрозненными группками обезумевших бандитов, добраться до старой части города, а именно – посетить полную тайн Сенатскую площадь.

Как назло, выход из подъезда перекрыла небольшая группа полицейских. Штурмовики из отряда «ЦЛП», если верить надписям на бронежилетах, заняли позицию внутри раскуроченного взрывом дверного проема и вели беглый огонь по засевшим на втором этаже соседнего здания бандитам. Похоже, противники спецподразделения были плохо вооружены и не имели в арсенале гранат. Сквозь треск автоматных очередей слышались жалкое чириканье плохонького пистолета и грохот допотопного охотничьего ружья. Перестрелка продлилась бы очень долго, а у моррона не было времени, поэтому он без зазрения совести опорожнил целую обойму в спины любителей затянувшейся позиционной игры.

Люди – существа, забывающие о благодарности, а в словаре некоторых индивидуумов нет даже такого слова. Мерзавцы из окна открыли по Конту огонь и продырявили дробью любимую, поскольку она была единственной, куртку. Получив предательский выстрел в спину, моррон упал ниц и быстро пополз по колдобинам развороченной взрывом мостовой к соседнему дому. Желание наказать подлецов заставило позабыть о напряженном графике передвижения. Однако кто-то его опередил. Из дома донеслись крики, а потом на мостовую шлепнулся залитый кровью труп со вспоротым животом и перерезанным горлом.

«Штурмовики озверели, пора убираться отсюда! – подумал моррон, едва успев выкатиться из-под колес промчавшегося на большой скорости броневика. – Полицейские знали, что если они сунутся в «Багровый Неон», то начнется именно такое, будет маленькая война с огромным числом жертв. Но все же полиц – комендант отдал приказ о зачистке, следовательно... А что «следовательно»?! Я и так знал, что дальверийские дружки Дора – серые кардиналы Гардежа, как, впрочем, и остальных городов. Ох, кому-то я сильно наступил на хвостяру!»

Вслед за бронетранспортером проехал танк, к операции подключились армейские части. Шансы выбраться из оцепления таяли, словно снег по весне. Моррону ничего не оставалось, как добраться до ближайшего канализационного люка и, отодвинув его, скрыться в тиши смрадных вод.

* * *

Диана честно пыталась следовать за ядовито-зеленым энергомобилем, но уже через пару кварталов попала в пробку и, проклиная бестолковый виверийский сброд на колесах, заглушила мотор. Связь с Дарком вновь потеряна, а у нее в багажнике не было даже элементарного радиопеленга. Поспешность вылета из Дальверии отрицательно сказалась в самый неподходящий момент. Девушка не знала, что дальше делать, ей оставалось лишь кусать собственные локти и уповать на то, что Аламез сможет выпутаться из передряги сам, по крайней мере раньше это у него неплохо получалось.

Около получаса потребовалось, чтобы выбраться из длинной вереницы машин и вернуться обратно на стоянку перед «Напевами сирены». Гроттке надеялась, что после встречи с «клыками» Аламез будет искать ее прежде всего здесь. Повторно посещать мир танцующих, флиртующих и заливающих бельма не хотелось, слишком велик был шанс, что к ней снова начнут приставать, а запас гуманности и деликатности на этот вечер уже был полностью исчерпан.

Есть девушке не хотелось, а сон, как назло, не приходил. Рука сама собой потянулась к сумке и извлекла из нее папку «Герделиона». Следующей на очереди была копия страниц двадцать семь – двадцать восемь, небольшой текст под названием: «Начало Великого Раскола».

«...Раскол в рядах наших предков начался задолго до падения Великой Кодвусийской Стены. Если говорить откровенно, то род шаконьесов в ту пору и не был един. Проживавшие в шермдарнских степях древние шаконьесы не имели не только зачатков государственности, но и элементарной племенной основы. Условно совокупность биологических особей нашего вида можно было подразделить на три большие группы: слуги эльфийских ученых, осевших на севере после последней войны с людьми; слуги орков, первоначальная с точки зрения исторического происхождения группа; и вольные шаконьесы-разбойники, ведущие кочевой образ жизни и признававшие лишь власть силы, власть вожака.

К началу вторжения орков на земли людей, которое, к несчастью, ограничилось лишь уничтожением маленького пограничного государства Кодвус, третья группа практически уже перестала существовать. Мобильные и многочисленные конные отряды шаконьесов, состоявших на службе у орков, почти полностью очистили шермдарнские степи от разбойничьих шаек. Однако и их век продлился недолго. Вручив свою судьбу в руки воинственных орков, вторая ветвь шаконьесского рода обрекла себя на смерть. Почти все слуги орков, как и их хозяева, погибли при штурме Кодвусийской Стены или бесследно сгинули в болотистых лесах на границе с Филанией...»

«Ага, так значит, у проклятой шаконьесской гидры было три головы!» – позлорадствовала Диана, но тут же умерила пыл. Уж больно крепко приросла третья к шее, ее не смогли срубить за добрую тысячу лет.

«...Для выживших наступили трудные времена. Люди стали оттеснять ослабевшие племена орков все дальше и дальше на север, а эльфы не были воинами. Пришел день, когда шаконьесам пришлось сделать тяжкий выбор: погибнуть вместе со своими нежизнеспособными хозяевами, слишком гордыми, чтобы бежать, или покончить с пассивной жизнью слуг, за которых все решают господа. Выбор был сделан. Шермдарнское Сообщество Эльфов погибло за одну ночь, а обретшие свободу шаконьесы разделились на четырнадцать групп, поскольку вместе им было не выбраться из плена степей, не уйти от беспощадного рыцарства Единой Церкви, объявившего священный поход в «оскверненные земли». Самый многочисленный отряд, состоящий из закаленных в боях воинов, остался вместе с последними бойцами когда-то грозной оркской Орды и принял геройскую смерть, чтобы дать возможность своим собратьям продолжить род. Четыре каравана ушли к восточным горам, семь двинулись на запад, через горы в леса, а два на север, где и погибли, прижатые преследователями к морю. Начался Великий Раскол, суровое испытание длиною не в одну сотню лет...»

Запись обрывалась, видимо, готовящий для напарницы выборку Конт не посчитал остальные сведения нужными. Возможно, он был и прав, но Гроттке не нравилось, когда ей ограничивали доступ к информации и брали на себя роль добровольного цензора. Любой человек или моррон имеет право самостоятельно определить, что важно, а что нет. Злясь на напарника, который сейчас был неизвестно с кем и где, Диана взяла в руки новый листок, начало новой главы: «Эпоха скитаний», но прочесть больше заголовка ей не удалось.

Дверь машины открылась, и на соседнее сиденье быстро запрыгнул маленький человек, придавив девушку к дверце весом своего щуплого тела и ловко перехватив ее руку с выхваченным пистолетом. Застигнутая врасплох Гроттке уже хотела уподобиться вампирам и вгрызться зубами в горло врага, но тут произошло невозможное.

– Тише, это я, поехали! – прошептал в самое ухо приятный, но немного застуженный голос Мартина Гентара.

* * *

Идея спуститься в канализацию оказалась неудачной хотя бы потому, что пришла в голову не только Конту, но и многим другим преступникам, скрывавшимся от правосудия по заброшенным домам и вполне сносным притонам. В принципе рядом с морроном находились невинные жертвы, случайно, только из-за его любопытства попавшие под длань правосудия. Если бы не настойчивое желание шаконьесов дотянуться длинными ручонками до его горла, то уставшие, израненные и грязные воры да убийцы попивали бы сейчас вино, проигрывали бы шулерам добычу в карты и вдоволь глазели на высоко задиравших ноги девиц, а не брели бы по пояс в зловонных сточных водах, да еще в кромешной мгле. Ему самому не нравились водные процедуры и не только из-за низкой температуры и отвратных запахов. Отсутствие света тоже можно было бы пережить, но вот мысль, что полицейские, хоть и олухи, но не настолько глупы, чтобы не устроить засаду, сводила с ума и заставляла нервно прислушиваться к каждому звуку, каждому шороху, разносившемуся среди каменных стен подземных тоннелей.

«По крайней мере танк сюда не влезет», – успокаивал себя Конт, маршируя в колонне обреченных на смерть беглецов.

Откуда-то спереди стали доноситься выстрелы, их гулкие раскаты оглушили моррона, как, впрочем, и остальных преступников, заметавшихся, тщетно пытаясь укрыться в лабиринте тоннелей. Конт прильнул к стене и старался не мешать коллективному безумию сбивавших друг дружку с ног и стрелявших невпопад городских шакалов. Моррон понял, что должно произойти с минуты на минуту, и не поддался панике, тем более что в отличие от товарищей по несчастью как раз ему-то смерть и не грозила.

Хоть центральный ствол канализации и имел множество ответвлений, но все они были тупиковыми или выходили на поверхность в самых неудачных местах. Пройти в канализацию под другим районом города можно было только через главный отсек, именно в нем полиция и устроила засаду. Сначала власти перекрыли путь беглецам, а затем, чтобы долго не мучаться, да и понапрасну не рисковать, просто открыли очистные шлюзы, заблаговременно переведя рычаги помп в обратный режим.

«Утонуть в отходах – ужасная участь, вот уж геройской такую смерть никак не назовешь! – размышлял Конт, наблюдая за агонией обезумевших людей. – Будь я на их месте, непременно попытал бы счастья и пошел на прорыв. Уж лучше получить пулю в лоб, чем захлебнуться в...» Мощный напор хлынувшей в тоннель воды прервал праздные размышления. Конт крепче сжал ладонями выступающий из стены обрубок крепежной балки. Плавать в экскрементах ужасно не хотелось; а чем больше движений, тем больше всякой всячины налипнет.

Как и предполагал моррон, массовая экзекуция свершилась быстро. Власти вообще не любят растягивать подобные удовольствия: одно дело – перестрелять оказавших сопротивление, а совсем другое – потопить, как котят, без суда и следствия несколько десятков хоть злодеев, но все же людей.

«Благие помыслы муниципалитета могут быть превратно истолкованы крикливыми газетными борзописцами, тем более в свете предстоящих выборов... – просчитывал возможные последствия радикальной правоохранительной акции для мэра Конт, стоя с головой под водой и флегматично наблюдая за предсмертной агонией тонущих. – Были бы на моем месте сейчас Мартин или Дарк, непременно бы кинулись спасать бедолаг-утопленников, а мне этого не надо совсем, совершенно не относящееся к делу занятие». Сточные воды бурлили недолго, всего минут десять, затем откуда-то издалека послышался скрип шлюзовых механизмов и громкое чмоканье очистных помп. «Вот и началась заключительная фаза купания. Сейчас полностью герметизируют отсек, выкачают воду, чтобы самим ножки не замочить, и начнут вытаскивать трупы. Потихоньку начнут, чтобы никто ничего лишнего не увидел». – Брезгливо морщась, Конт отошел от стены и, выбрав местечко почище, разлегся среди мокрых, покрытых, как и он, омерзительной слизью трупов.

Свет фонарика резанул по глазам, но веки притворщика не дрогнули. Моррон был готов к этому испытанию, тем более что это был только свет, а не острые вилы, вонзенные в бок. Ассенизаторы освещали себе путь, а не искали выживших. Десять минут под водой без воздуха не мог выдержать ни один пловец, предел для ныряльщиков – три минуты, максимум четыре....

Чьи-то руки грубо схватили моррона за ноги и поволокли, больно стукая головой о каменный пол тоннеля. Голосов не было слышно, несчастные, на чью долю выпала эта незавидная работа, предпочитали не открывать рта, да и дышали как можно реже. Грубые руки ослабили хватку, а лодыжки моррона туго стянула змея петли; пассивное перемещение по горизонтали перешло в вертикальный подъем. Пересчитав многострадальным затылком все поручни, Конт наконец-то снова очутился на поверхности и с наслаждением смог впустить в легкие свежий воздух. Последующий полет в кузов крытого брезентом грузовика был воспринят морроном как сигнал скорого окончания его злоключений. Шлепнувшись спиной на мертвые тела утопленников, моррон открыл глаза и осторожно пополз между трупами к заднему бортику. Погрузка тел была почти окончена. Второму щепетильному и брезгливому «я» Конта оставалось потерпеть недолго, каких-то пять-десять минут, пока одетые в прорезиненные комбинезоны штрафники-полицейские не закончат работу и недовольно ворчащий водитель не вывезет строго засекреченный груз за кордон оцепления.

* * *

– Куда трогаем, шеф? – Диана попыталась спародировать манеру общения варканских таксистов, но вышло плохо: говор не тот, да и интонация подкачала.

– Давай быстрее, за мною следят! – ответил Мартин, ерзая на сиденье и ища что-то в складках объемного балахона, который маг носил, несмотря на жару.

– Кто?

– Враги... мои враги, а значит, и твои...

– Ясно, – кивнула Диана, понявшая, что более подробного объяснения ей пока не добиться. – А все-таки куда заворачивать: налево, направо?

– К «Вольнице», и поживее. – Мартин нервничал, хоть ему и удалось найти запрятанный глубоко в карман кулечек с какой-то зеленовато-коричневой субстанцией ужасного запаха.

– А это где? Хоть улицу назови.

Мартин оторвался от созерцания пахучей смеси, наверняка собственного приготовления, и уставился на Гроттке широко открытыми глазами, выражающими одновременно удивление, страх и укор.

– Так ты что, не знаешь, куда отвезли Дарка?! Так чего же ты вернулась, дура?! Почему не проследила?! – вдруг завизжал маг противным, тонким голоском.

– Не ори, я его потеряла из-за пробок, – призналась Диана, готовая огреть чем-нибудь тяжелым брызгавшего слюной ей прямо в ухо психопата-крикуна. – Я в городе менее суток, а тут движение....

– Сутки, целые сутки, – перейдя с пронзительного визга на бормотание, принялся укорять маг, неизвестно зачем обтирая об рубашку потные пальцы. – Диана, ты только вдумайся в свои слова, милая! Да за сутки весь город изучить можно было, да еще и его окрестности!

– Вот именно с окрестностей мы и начали, Дарк приказал ехать за город.

* * *

Гентар неожиданно потерял интерес к расспросам, а заодно и к дороге. Он отщипнул пальцами немного вязкой смеси из кулька, скатал комок и, закрыв глаза, быстро отправил эту гадость в рот. Диана была уверена, что маг сразу проглотил шарик собственного приготовления и не стал его разжевывать.

– Имберионистов, двадцать семь, высокое старое здание, заброшенное, «Вольница» на первом этаже, – пропел Гентар на одном дыхании. – Езжай прямо, на перекрестке налево, затем на пятом повороте направо. Ко входу не подъезжай, опасно...

Почему ко входу подъезжать опасно, Мартин не объяснил, он откинулся на спинку сиденья и сразу заснул, или Диане так показалось, по крайней мере веки мага были опущены, а грудь вздымалась размеренно, словно у нежившегося в своей уютной кроватке толстощекого обывателя.

«Усталость, чертова усталость. Видимо, переходить границу КС и добираться до Варканы пришлось козлиными тропами. Бледный он какой-то, просто жуть, – размышляла Диана, ведя машину точно по указанному маршруту, знакомому ей как раз до злополучного перекрестка. – Интересно, от кого он бежит: от легионеров, вампиров или это наследие зимней истории? Вряд ли, влияние Дора в Полесье весьма ограничено, в особенности теперь, после гибели вампирского лежбища».

– Стой, тормози! – внезапно проревел прямо в ухо очнувшийся от спячки маг.

– В чем дело? Нам же еще пару кварталов ехать, – возразила Диана, но тем не менее заглушила мотор.

Не удосуживаясь дать объяснение своим, мягко говоря, неадекватным действиям, Гентар выпрыгнул из машины на мостовую и забегал кругами, как оголодавший пес, вынюхивающий витавший в воздухе запах варящейся неподалеку кости. Потом он остановился и задумчиво затеребил жалкие остатки когда-то относительно длинной бороды.

«Ну все, с меня хватит!» – злясь на мэтра и проклиная тот день, когда она связалась с изгоями-морронами, Диана покинула комфортный салон энергомобиля и поспешила вслед за вновь сорвавшимся с места магом.

– А может, тебя лучше отвезти полечиться? – Диана схватила Мартина за плечо и резко развернула лицом к себе. – Да что с тобой такое творится?!

– На, ешь! – вместо ответа Гентар подсунул Гроттке под нос зловонный кулек.

– Так я и знала, наш ученый муж искал универсальное средство для похудания, а изобрел улетный наркотик. Бедное человечество, еще один гений пал на трудовом посту! – Есть угощение девушка, конечно же, не стала, но отраву вырвала из трясущихся рук Гентара.

– С умом у меня все в порядке, – голос мага вдруг стал другим, совершенно нормальным и спокойным. – Это не наркотик, а ДКМ, новейшее средство для определения местонахождения вампиров и маскировки от них же. Я просто... – Мартин немного смутился, – у меня не было времени придать ему форму таблеток и добавить парочку-другую аромавеществ. Попробуй, и ты поймешь, почему я такой дерганый.

– Он безвреден?

– Абсолютно, только сразу глотай. Жевать и держать на языке не рекомендую!

Диана заколебалась, но все же отправила дурно пахнущее угощение в рот. Через пару секунд мир вокруг преобразился, наполнился запахами и звуками, которых девушка раньше не замечала. Их было множество, но некоторые сразу привлекли ее внимание, заставили позабыть об остальных... несущественных. Грохот взрывов, крики, трели автоматных очередей, надрывный кашель дробовиков, шум падения шкафов, стен и тел... Где-то поблизости, в радиусе двух-трех километров шла настоящая война.

– Забудь об акустике, это уже не важно. Сконцентрируйся на запахах, это теперь самое главное! – посоветовал Мартин, внимательно следивший за изменением выражения лица ученицы. – Твой нос должен почуять то же, что и мой, уловить этот аромат, точнее, группу схожих ароматов. Поймай его, а потом усиль, усиль!

– О боже мой, нет! – лицо девушки исказила гримаса испуга, она закрыла его руками, и, казалось, вот-вот заплачет.

Органы обоняния безошибочно определили присутствие невдалеке, скорее всего именно возле «Вольницы», нескольких десятков, а может, и целой сотни вампиров. Именно они и являлись участниками кровавой потехи.

– Молодец, твой мозг воспринял информацию обонятельных рецепторов, а теперь постарайся сформировать из нее визуальные образы, только глаза не открывай, избавься от зрительного фона, уничтожь помехи! – руководил процессом пыхтевший где-то поблизости маг.

В голове молодой бессмертной возник черный фон, на котором стало появляться огромное красное пятно. Сначала оно было целым, однотонным, потом распалось на множество оттенков, а затем и на отдельные, не соединенные друг с другом точки. Основная их масса была более бледной, поскольку находилась внутри здания, остальные сияли ярче, это были вампиры, находившиеся в наружном оцеплении.

– Ты увидела? – раздался очень-очень громкий голос мага. – Открой глаза, немедленно открой! – пальцы Мартина сильно сдавили локоть левой руки Дианы и затрясли его. – Долго в этом состоянии находиться нельзя, так и дураком стать можно. Определила все, что нужно, и хватит, глазки открывай!

– Дарк, а где Дарк? – пролепетала Диана, которую вдруг посетила слабость и прошиб жуткий озноб.

– Моррона так не определишь, – ведя шатающуюся девушку обратно к машине, продолжал наставление Гентар. – Мы существа сурьезные, пахнем совсем по-другому...

– Где же Дарк?

– Насколько я его знаю, в самом пекле, – тяжело вздохнул Гентар, усадив напарницу в машину, и сам садясь за руль. – Помочь мы ему не можем, остается только ждать.

– Мы должны.... – слетело с губ девушки, балансировавшей на грани потери сознания.

– Мы остановимся в сотне шагов от оцепления и будем ждать, больше ничем Аламезу помочь не сможем, хоть и должны... не тот расклад.

Гентар закрыл дверцу и завел мотор. Выбранный вариант действия был ему не по душе, но двое морронов не продержались бы в открытой схватке с сотней вампиров и пары секунд. Мартину с Дианой оставалось только надеяться, что Аламез, как всегда, самостоятельно выпутается из передряги.

* * *

Загадочное здание выглядело безобразно, хоть и находилось в отличном состоянии. Оно не украшало, а наоборот, уродовало одну из центральных площадей города.

Вот уже битый час Конт сидел в маленьком кафе между Национальным гардежским банком и многоэтажным торговым центром с виверийским названием «Пьеррмаре», пил кофе и вглядывался в окна с шестого по восьмой этаж, пытаясь понять, что же скрыто внутри. Сытный ужин остывал, так и не удостоившись пока внимания обычно любившего покушать заказчика, а ни одной приемлемой гипотезы так и не пришло в голову. Моррон знал лишь одно: там находилось что-то важное, необычайно важное для шаконьесов. Ради того чтобы скрыть это от посторонних глаз, потомки воинственных орков готовы были пойти на многое. Они уже устроили масштабную резню, о которой галдели не только дикторы из телевизора, но каждый доходяга-бездомный, каждая домохозяйка, каждый клерк, относительно не занятый работой.

«Мэр запачкал свой смокинг кровью!», «Преступный беспредел в муниципальном масштабе!», «Осторожней, гражданин, ты под прицелом!» – кричали заголовки якобы независимых газет, чьи редактора торопливо собирали богатый урожай наличности, сыпавшейся из толстых карманов политических конкурентов нынешнего управителя города. «С преступностью в Гардеже покончено!», «Багровый Неон» будет отныне самым спокойным районом города!», «Городские мужи встали на защиту законности!», «Давно бы так, господин мэр!» – вели ответный огонь карманные газетенки правящих кругов.

Война писак забавляла Конта, хоть и давала много поводов для расстройства. В погоне за мимолетной славой, высокими местами в сомнительных рейтингах и черными премиальными журналисты даже не задумывались, что они отравляли людские умы, не несли свет знаний в широкие народные массы, а наоборот, оболванивали с каждым годом все более прямолинейных и недалеких читателей. Беда заключалась в том, что, сколь ни непоследовательной и абсурдной была заказная, сляпанная на скорую руку статья, в ее бредовое содержание кто-то да верил. Мозги обывателей постепенно отуплялись, пока не доходили до конечной стадии интеллектуального регресса – пассивного соглашательства. «Так в газете написано, значит, правда!» – вот тот разрушительный побочный эффект, из-за которого Конт был готов собственными руками передушить всех ушлых бумагомарателей. Останавливала его лишь та горькая истина, что «свято место пусто не бывает», к тому же убиенных журналистов всегда возводили в ранг народных героев.

До заката – а у Конта был шанс проникнуть в здание только под покровом ночи – оставалось чуть более трех часов. День пролетел незаметно, в пустых хлопотах и насущных заботах. Все-таки начав потихоньку расправляться с говяжьей вырезкой, аппетитно расположившейся на широкой тарелке в окружении шести различных овощных гарниров, моррон еще раз прокрутил в голове события, произошедшие с того момента, как он прекратил изображать труп.

В принципе вспоминать особо и нечего. Он выбрался из грузовика на ходу и, помяв несколько крыш едущих энергомобилей, скрылся в одной из многочисленных городских подворотен. Потом был долгий, утомительный переход задворками до ближайшего водоема, которым оказался заброшенный, заросший травой и кишащий какой-то мелкой живностью пруд.

За час все-таки умудрившись смыть с себя основательно прилипшую к коже канализационную слизь, Конт распрощался с одеждой и, гордо пребывая в полном неглиже, задремал прямо на скамейке в парке. Вознамерившийся арестовать его за непристойный вид полицейский стал источником одежды на первое время. К сожалению, у бдительного блюстителя порядка оружия при себе не оказалось.

Потом моррон совершил преступление пострашнее нудизма и избиения должностного лица при исполнении служебных обязанностей. Он ограбил слесарную лавку, ограбил цинично, прямо среди бела дня. Хоть в кассе магазинчика почти не было денег, а ретивый хозяин больно огрел его молотком по пальцам правой руки, Конт остался доволен результатом мародерской вылазки. Он раздобыл рабочий комбинезон и сумку, полную новеньких инструментов, как раз то, что требовалось для проникновения в здание.

Инспекция карманов оглушенного полицейского и утихомиренного при помощи его же молотка торговца дала необходимую сумму, чтобы обрить под корень навсегда потерявшие белизну локоны, доехать на такси до центра и заказать в кафе вполне сносный, в плане как количества, так и качества, ужин. Теперь ему оставалось лишь ждать и отправлять в рот тупой вилкой запасы калорий, биологическое топливо, которое определенно понадобится этой ночью его могучему организму.

Аппетит приходит во время еды, а неуемное стремление набить брюхо – один из самых страшных грехов в любой человеческой религии. Святые заповеди переживший многое и многих моррон не уважал; его желание утолить голод было ограничено лишь количеством звеневшей в кармане наличности. Конт ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок. Он понимал, что двойной порции говядины ему все равно будет мало, а на повторный заказ мелочи из кармана не хватит. Конечно, раздобыть деньги в вечернем городе просто, но перед ответственным делом, всего в паре шагов от цели, не хотелось рисковать по пустякам.

«Ничего, сделаю дело и устрою себе настоящий праздник глотки и живота, набью брюхо, будто мишка в малиннике, и напьюсь, непременно напьюсь... как в старые, добрые времена», – утешал себя Конт, растягивая жалкие остатки пищи на тарелке еще на пару часов.

Моррон не мог знать, что его мечте не суждено сбыться. Спустя два часа, когда он покинул уютное кафе и, взломав сложные замки, переступил порог здания на Сенатской площади, этот порог стал точкой невозврата. Его долгий жизненный путь был почти завершен, впереди оставалась лишь финишная прямая.

Глава 9. Воинские пляски

К началу кровавого представления Дарк опоздал, точнее, он увидел его издалека, но не успел подбежать и гармонично влиться в ряды импровизирующих в опасном жанре актеров. Виной задержки на галерке стало поведение Филаса Карона. Предводитель «клыков» вдруг замер на месте, перекрыв Аламезу путь к лестнице, и взял на себя руководство хаотично протекавшим до его появления сражением. Нуждались ли вольные вампиры в его указаниях, Дарк так и не понял, вроде бы они и сами, без запоздалых приказов вожака, неплохо знали, что делать и в кого стрелять.

Ворвавшиеся сразу после взрыва в дверь и окна слуги Донато получили жесткий отпор со стороны с виду убогих, жалких пропойц. Неизвестно, откуда появившиеся в руках завсегдатаев «Вольницы» дробовики и штурмовые винтовки создали такую плотность огня, что нападавшие мгновенно рухнули замертво, как перезревшие колосья пшеницы под острой косой. Однако радоваться было рано, снаружи здания оставалось еще столько желающих проникнуть внутрь, что вопрос об экономии боеприпасов стоял весьма актуально.

Шестеро бойцов, четверо мужчин и две женщины, прильнули к окнам, ведя заградительный огонь, трое засели за наполовину сорванными с петель дверьми, а остальные строили баррикаду, неуклюжую, угловатую конструкцию из столов, стульев и истекающих кровью, а порой еще и шевелящихся трупов. Работа кипела, в дело шло все, особой популярностью у находчивых защитников пользовались бутылки со спиртным, к которым быстро прикручивались тряпичные фитили.

– Нам долго не продержаться, – сказал Дарк, мгновенно оценив прочность фортификационных изысков новых союзников.

– Знаю, – невозмутимо ответил Филас. – Через четверть часа они ворвутся внутрь. Баррикада их сдержит минут на десять, не дольше. Что, не так хотел погибнуть, моррон, не в той компании?

– Вообще не собирался. – Дарк быстро пробежался глазами по залу, пытаясь представить общую планировку здания. – А как насчет подсобки?

– Ни запасного выхода, ни тайной дверцы в подземелье здесь нет, – пояснил Филас, угадавший ход мыслей Аламеза. – Да и не помог бы нам тайный ход, наоборот, только проблем прибавил бы. Наверняка кланисты все здание аппаратурой просветили. Был бы он, обнаружили бы его на раз да сами и воспользовались бы. Техника, электроника, прогресс... будь он неладен!

Филас выругался, сплюнул себе под ноги и, решив присоединиться к товарищам, спрыгнул вниз, изящно спланировав на скрипучий пол, который даже не продавил своим весом.

В бою возникла пауза. Видимо, кланисты (Дарк услышал этот термин впервые, но понял, что это вампирский аналог человеческим «роялистам») перегруппировывали свои отряды перед штурмом. Аламез спустился со второго этажа более традиционным способом, по лестнице, и завертел головой, пытаясь найти хоть какой-никакой завалящийся бесхозный обрез.

– Фил, он с нами?! – вопросила обнаженная девица, вдруг выросшая у Дарка за спиной с кавалерийским палашом в одной руке и пистолетом-автоматом в другой.

Костюм современной амазонки пополнился связкой гранат, образовавшей весьма экстравагантную набедренную повязку.

– Да, выдай ему... – не договорил Карон, раздающий указания сразу десятку бойцов.

– На, милый, это тебе, – девица всунула в руки Дарка тяжелый, длинный палаш и удалилась, с чувством крепко сжав на прощание когтистой пятерней его упругую левую ягодицу.

– Дура, – недовольно проворчал Дарк, уже давно отвыкший от таких знаков внимания.

– Не дура, а стерва, – рассмеялась обидчица, плавно покачивая выпиравшими снизу из-под жилета округлостями.

«Стервозная дура!» – подумал про себя Дарк, беря палаш в правую руку и делая им несколько неуклюжих финтов. Несмотря на впечатляюще грозный вид, в бою это оружие было столь же эффективно, как беззубая оловянная вилка. Тяжелое, громоздкое, неповоротливое и заостренное лишь на восемь сантиметров от кончика, оно родилось в век первых артиллерийских залпов и последних конных атак. Фехтовать им было невозможно, его предназначение заключалось лишь в том, чтобы срубать головы убегающей со страху пехоте. Зачем ему подсунули этого уродливого выродка из благородного семейства клинковых, так и осталось загадкой, наверное, чтобы посмеяться над его не проступившими наружу сединами. Зашвырнув в дальний угол несуразную железку, Аламез поспешил к окнам, тем более что его компаньоны уже отправили в полет первую партию подожженных бутылок.

Штурмующих было много, они приближались к зданию тройным полукольцом, ведя беспорядочный огонь по окнам и прячась за горящими остовами энергомобилей, мусорными баками и прочим крупногабаритным хламом, выбрасываемым бесшабашными виверийцами прямо из окон. Бутылочный фейерверк красиво смотрелся на фоне черного звездного неба, но лишь на несколько минут задержал сжимавших кольцо окружения врагов. В числе защитников появились первые жертвы. Стоявший рядом с Дарком вампир упал с кровавой отметиной точно между глаз. Пуля пробила голову насквозь и, проделав дыру размером с филанийский пятак, извлекла наружу все содержимое черепной коробки. Влетевшая в соседнее окно граната убила троих, расчленив их намного тщательней самого дотошного мясника. Оставаться дольше у окон становилось опасно. Умело используя дымовую завесу, окутавшую здание, нападающие подобрались слишком близко. Похоже, в их снаряжении имелись не только гранаты, но и специальные дымозащитные очки.

«Кланисты хитры, Филас их явно недооценил, – думал Дарк, отступая от окна и подбирая по ходу бегства выроненный кем-то дробовик. – Военоначальник клана догадывался, как будет действовать противник, а может, и знал. Вариант предательства исключать нельзя, но пусть Филас сам просчитывает, кто у него «крыса»!»

– Что ж ты сабельку потерял? Сейчас как раз ею помахать бы и стоило, – вновь появившаяся рядом красотка кокетливо подмигнула подбитым глазом.

Что-то попортило личико приставучей девицы, наверное упавшая с потолка балка или отвалившейся кусок стены. До рукопашной дело еще не дошло, поэтому костлявый кулак автоматически исключался из числа потенциальных подозреваемых. На набедренной повязке воительницы болтался всего один «лепесток», а жилет превратился из черного в серый. Правая рука по-прежнему сжимала пистолет-автомат, а в левой вместо кавалерийского раритета появился компактный удобный десантный нож с обоюдоострым лезвием.

– Чего молчишь, неужто смутился?

– За задницу свою боюсь, уж больно ты когти подстригать не любишь, – проворчал Дарк, оценивая шанс раздобыть к короткоствольному трофею хотя бы парочку лишних патронов.

Беседа оборвалась, ехидный ответ докучливой девицы потонул в грозном многоголосом рыке. Яростные крики запрыгивающих в окна смешались с безумным ревом засевших под защитой столов стрелков. Все это многообразие проявлений животных эмоций заглушала хаотичная, многоствольная пальба. Дарк широко открыл рот, жалея свои несчастные барабанные перепонки, и разрядил дробовик точно в голову летевшему на него вампиру. Лишившись части, прикрепленной к плечам, тело прыгуна сделало двойное сальто в воздухе и, погасив силу инерции, шлепнулось на поставленный под углом в шестьдесят градусов стол, по которому медленно скатилось вниз, как плевок, еле тащащийся по оконному карнизу.

Потеряв десяток убитыми и оставшись на время без поддержки дюжины тех, чьи конечности отделились от тел, слуги Донато все-таки взобрались на вершину баррикады. Большинство кровососов, как с одной, так и с другой стороны, побросали огнестрельное оружие и принялись по старинке размахивать когтистыми лапами. Аламез совершенно неожиданно для самого себя рассмеялся, ему это зрелище сильно напомнило праздничные побоища пьяных деревенских мужиков, за которыми он иногда наблюдал, но в которых так ни разу и не поучаствовал.

Вид оскаленных рож, искалеченной плоти и летавших по залу кровавых ошметков не произвел на моррона сильного впечатления. Разве может мясника взволновать визг закалываемого поросенка?

Точный и сильный удар прикладом лишил его противника зубов, а с ними и всей нижней челюсти. Быстро отпихнув от себя взвывшего от боли оппонента ногой, моррон развернулся на сто восемьдесят градусов и тут же загнал последний патрон в грудь приблизившегося сзади кровососа. Кажется, это был союзник, один из «клыков», но Дарку не было до подобных мелочей дела. В этом безликом месиве, в котором не разобрать, где свой, а где чужой, Аламез убивал всякого, кто на него нападал или слишком резко сокращал дистанцию.

Ряды защитников уже разрушенной баррикады быстро редели, а слугам Донато не было числа, они все прибывали и прибывали из оконных проемов. Филаса не было видно; иногда над толпой воспаряла в прыжке приставучая дамочка в перепачканном известкой жилете; в дальнем углу пронзительно визжала истеричная Жалотта. В этой кутерьме бывшая фаворитка окончательно лишилась державшегося на тонких бретельках платья и теперь пугала окружающих видом обнаженных, туго обтянутых кожей мослов. За кого бился этот девичий скелет, моррон так и не понял, но у него не было времени разбираться в пустяках, как, впрочем, и следить за стремительно опускавшимися к нулевой отметке шансами выжить.

Вампиры наседали со всех сторон. Лишившись верного приклада и крепкого ствола выбитого у него из рук дробовика, Дарк заработал кулаками, что заметно увеличило количество меток от когтей на его уставшем теле. Конец побоища был близок, он уже почти наступил. Аламез с горечью осознал, что и он в конце концов допустил ошибку, свойственную всем морронам: переоценил свои силы, недооценил врага и слишком положился на везение, которое, похоже, окончательно изменило ему.

Оттесненный в угол и прижатый спиной к стене Дарк мечтал о чуде, например, чтобы поблизости послышался вой полицейских сирен. Однако напуганные жители окрестных трущоб просто разбежались со страху, а подкупленные Донато власти делали вид, что ничего не происходит. Богиню правосудия недаром изображают слепой! Когда нужно, она стеснительно прикрывает глазки и прячет толстый талмуд справедливых законов среди складок строгой тоги.

– Слышь, красавчик, дай напоследок за правую половину подержаться! – послышался рядом знакомый голос, немного шепелявый из-за отсутствия парочки передних зубов.

– Выживем, познакомимся поближе! – прохрипел Дарк, наподобие клятвы, которую обычно отчаявшиеся люди дают Всевышнему: «О боже, если спасешь, то обещаю не пить, не курить!..» ну и т.д., и т.д. по списку всех заповедей.

– Обещаешь?! – прокричала девица, ломая сильными руками чьи-то шейные позвонки.

– Обещаю! – кивнул Дарк, завидуя оптимизму любвеобильной садистки.

Неожиданно кланисты отпрянули назад и замерли, прислушиваясь к звукам боя, доносившимся уже снаружи. Дарк был поражен. Трудно было предположить, что кому-то из «клыков» удалось пробиться наружу, а на помощь еще кого-то не приходилось рассчитывать. Единственная знавшая о его посещении «Вольницы» Диана вряд ли нашла бы компаньонов для отчаянного нападения с тыла.

Слуги Донато почти одновременно перепрыгнули через завал из перевернутых столов и скрылись из виду, оставив Дарка и троих выживших в бойне вампиров, мягко говоря, в замешательстве.

* * *

С Гентаром творилось нечто странное, и причиной тому было не только зловонное месиво из рваного кулька. Слишком бледное лицо, слишком болезненный взгляд, резкие, угловатые движения, иногда только слегка подергивающихся, а иногда и полноценно трясущихся рук, нервозность, раздражительность, учащенное дыхание и многие другие симптомы красноречиво говорили, что маг еще не совсем оправился после недавно пережитого недуга. Диана не стала гадать, попала ли в мага прямой наводкой молния, умерла ли его любимая кошка или он случайно выпал из иллюминатора авиалайнера; не стала гадать, но и с расспросами к компаньону не лезла, поскольку правду он ей все равно не сказал бы.

– Ты посмотри, что делают! Слетелось, воронье помойное!!! – воскликнул Гентар.

Негодование Мартина заставило Гроттке отвлечься от осмотра его лица и, немного приподнявшись на сиденье, взглянуть на дорогу. За десятком накопившихся в пробке машин виднелись переносные барьерчики с прикрепленными красно-синими мигалками, три полицейские машины в ряд и шестеро блюстителей дорожного порядка, лихо размахивающих короткими жезлами.

– Кордон, – слетело с губ девушки ненавистное слово.

– Вижу, – проворчал Мартин, неотрывно взирая на череду выстроившихся в линию энергомобилей. – Оказывается, не только у шаконьесов все куплено, вампирюги тоже охочи властишками покрутить. Надо же, взяли и целиком городской район оцепили, чтобы случайные зеваки ничего не увидели. Молодцы мерзавцы, не то что мы с нашими идиотскими принципами!

– Дворовая шпана легко одолеет интеллигентного силача. Шпана не дерется по правилам, даже не знает, что это такое, – философски заметила Диана, стуча острыми коготками по приборной доске. – Что делать будем, мэтр?

– Как что, правила нарушать! – вдруг стиснув зубы, яростно прошипел маг и утопил ногой педаль газа.

Далеко не новый энергоблок мгновенно заработал на максимальныхоборотах, отчего из-под капота повалил дым, а по салону волной прокатился лязгающий скрежет. Машина сорвалась с места, как сторожевой пес, порвавший звенья ненавистной цепи, и, отпихивая в сторону преграждавших путь соседей, понеслась прямиком на полицейский барьер. Как по мановению волшебной палочки, в лобовом стекле появилось несколько дырок с расходящейся кругами паутиной трещин. Диана не слышала зловещего свиста пуль, рев работающего на невероятно крутом форсаже мотора заглушил и выстрелы, и крики. Всего миг, сильный толчок, и перед глазами была лишь пустая дорога, позади раздавались взрывы. Они прорвались сквозь полицейское оцепление, но очень дорогой ценой: энергоблок должен был вот-вот заглохнуть, капот вместе с закрылками – отвалиться, а простреленные стекла – распасться на осколки при легком прикосновении.

– Не время думать о потерях и последствиях. Мы должны успеть добраться до «Вольницы»! – Мартин вошел в раж и, видимо, позабыл, что не собирался вмешиваться в ход сражения, по крайней мере его вытаращенные глазища горели решимостью.

Диане показалось, что ее компаньон так и собирался ворваться на полной скорости прямо в самую гущу вампирского сражения.

– Тормози! – выкрикнула Гроттке, но опоздала.

Из переулка по ходу движения неожиданно выскочил желто-коричневый «Падеак». Гентар не успел среагировать, но водитель смешно раскрашенной машины каким-то чудом умудрился вывернуться из-под неизбежного удара в бок. Машину тряхнуло, стекла осыпались, одарив морронов несколькими десятками свежих порезов, а потом... потом они взлетели, видимо, подпрыгнув на небольшом ухабе. К счастью, через миг разбитая машина уже приземлилась. Она неслась на такой скорости, что даже не успела перевернуться в воздухе.

– Тормози!!! – проорала во все горло Диана судорожно вцепившемуся в руль Гентару.

– Чем?!! – прокричал маг в ответ.

Тормозные колодки вместе с капотом и другими частями машины отлетели при ударе о мостовую. Диана уже закрыла глаза, чтобы попрощаться с жизнью, но вдруг произошло чудо, на которое ни лихач, ни его спутница даже не осмеливались уповать.

В левый борт им ударил желто-коричневый «Падеак». Из-за тонированных стекол не было видно, кто находится внутри салона, но намерения его были явно благородными. Безрассудный водитель не пожалел дорогущей машины. Он вел ее на такой же сумасшедшей скорости и не щадил уже искрящегося борта, которым пытался затормозить разогнавшуюся и лишившуюся управления машину. Из его попытки, конечно же, ничего не вышло бы, если бы с другой стороны его маневр не повторил еще один неизвестно откуда взявшийся доброхот. Зажатая между «Падеаком» и фиолетовым «Консьером» машина начала постепенно сбавлять ход, а затем совсем остановилась. Оба спасителя почти одновременно фыркнули перегревшимися двигателями и тут же рванулись с места, двигаясь в направлении «Вольницы».

– Что это было? – пролепетал Мартин побелевшими губами.

– Точнее, кто? – нахмурила брови Диана, нутром почувствовавшая, что их спасение являлось не самоотверженным актом милосердия скучающих альтруистов. – Кто-то, оказывается, совершенно не заинтересован в нашем преждевременном уходе из жизни. Может, это твои преследователи, а, Мартин?

– Не-а, – мотнул головой тяжело дышавший маг, – те как раз наоборот!..

* * *

– Фил, ты как? – изрядно потрепанная нудистка помогла подняться на ноги окровавленному заморышу, рваные лохмотья на теле которого немного напоминали одежду Карона.

– Как-как?! Как филе! – простонал предводитель «клыков», с третьей попытки закрепив съехавший набок скальп. – Кто выжил, Тварь?

* * *

Любительница выставлять напоказ свои аппетитные прелести оказалась еще и обладательницей весьма красноречивого имени, которого она, скорее всего, не стеснялась, а наоборот, носила с гордостью. Разбитые губы Дарка сами собой растянулись в ухмылке и причинили хозяину невроятную боль.

– Что лыбишься, мертвечина?! Всё из-за тебя! – огрызнулась из дальнего угла Жалотта, заметив жалкое подобие улыбки на лице Дарка и насмешливый взгляд из-под его опухших век.

– Заткнись, – неожиданно вступилась за моррона Тварь. – Тебя не спрашивают, сиди в уголке и помалкивай, целее будешь!

Быстро потеряв интерес к дамской перепалке, которая все равно не закончилась бы дракой, Аламез стал пробираться к окну. Задача не из легких, если ты не умеешь летать или подпрыгивать до потолка. Благодаря обломкам столов, торчащих острыми, зазубренными концами вверх, вывалившимся кускам стены и фрагментам балок обвалившегося потолочного перекрытия Дарк заработал несколько новых порезов и приобрел десятка два вонзившихся в голые руки и ноги заноз. Лежавшие под ногами тела павших также не способствовали увеличению скорости передвижения. Когда же утомительный путь был наконец завершен, глазам моррона предстало поразительное зрелище: усеянная трупами вампиров улица, уже знакомый желто-коричневый «Падеак» в компании с «Консьером» и четыре рослые фигуры в черных длинных робах, вершившие безжалостную расправу над мечущимися вокруг них приспешниками Викторо Донато. Выстрелов не было слышно, как в старые, добрые времена, в воздухе звенела сталь и слышались предсмертные крики разрезаемых на куски.

– А это еще кто... ваши? – прошептал в ухо моррона прерывистый женский голос.

«Клыкам» и Жалотте не нужно было утруждать себя мучительным переходом через зал. Всего один прыжок, и Тварь оказалась уже у окна, естественно, не преминув воспользоваться удобным случаем и крепко прижаться сзади к потной спине Аламеза.

– Нет, – произнес Дарк, осторожно отстраняясь и убирая ее руку с плеча, – но рубятся отменно, так что лучше побыстрей убраться отсюда.

– Согласен, – поддержал моррона Фил, появившийся с другой стороны. – Кем бы ни были эти воинствующие монахи, а мне не хочется с ними знакомиться. Вот только как выбраться, выход-то один?

Дарк перевел взгляд на Карона. Превращенное в кровавое месиво лицо бывшего вожака бывшего вампирского братства постепенно принимало прежний вид: порезы срастались, опухоли уменьшались, синяки меняли цвет прямо на глазах, а корка запекшейся крови шелушилась и отпадала, как старая, иссохшая штукатурка. Темпы восстановления были завидными. Более быструю регенерацию Аламез наблюдал всего один раз... у Конта. Внешность обеих девиц-вампирш тоже улучшалась, лишь он оставался прежним, то есть был похож на человека, только что выползшего из-под горящих обломков рухнувшего самолета.

Правду лодыри говорят, самые сложные проблемы в мире разрешаются сами по себе. Пока пережившие бойню ломали головы, как же незаметно выбраться из западни развалин бара, таинственные истребители вампиров, быть может, посланцы Единой Церкви, а может, и кто-то еще, окончили кровавую жатву, упустив с поля боя не более десятка заблаговременно ретировавшихся кровососущих особей. Темные пустоты под низко опущенными капюшонами почти синхронно обратились в сторону разбитых оконных проемов.

Фил с Жалоттой попрятались, а Дарк и девушка с интригующим воображение именем Тварь выдержали страшный взгляд; взгляд темноты, пустоты, вечности и зловещей могильной сырости. Один из четверых, по-видимому командир, подал знак к отступлению, его подручные тут же поспешили к машинам.

«Они прячут свои лица, как те шаконьесы в Полесье», – пришла в голову Дарка абсурдная мысль еще до того, как взревели двигатели и два мощных энергомобиля, словно огромные танки, прорвавшиеся через вражескую оборону, скрылись за углом соседнего дома. Мысль пришла и тут же была выброшена за несостоятельностью: во-первых, потомки орков не стали бы помогать моррону, да еще тому, с которым у их рода были давние счеты, а во-вторых, соплеменники Дора привыкли действовать чужими руками. Более реалистичной показалась бы встреча с ротой наемных солдат, нежели та картина, которую Аламез только что видел собственными глазами.

– Пошли, – уже полностью восстановившаяся ладонь Фила легонько похлопала Аламеза по плечу. – Интуиция мне подсказывает, что вскоре сюда заявится еще больше кланистов.

– Наша договоренность в силе? – спросил Дарк, глядя Карону в глаза.

– Вчетвером бросить вызов могущественному клану Донато? – Филас на миг задумался, видимо взвешивая шансы незаметно покинуть Варкану.

– Не дури, Фил, выбор уже сделан, и сделал его Викторо, вас не спросивши! – вдруг пришла на помощь моррону взиравшая на компанию чужаков, как затравленный волчонок, Жалотта. – Слуги Донато будут преследовать вас всю жизнь, пока не....

– Впервые слышу от костлявой дурочки разумные речи, – поддержала фаворитку оставившая в покое спину Дарка и принявшаяся собирать еще годное в дело оружие нудистка. – Нас найдут и прикончат, а я не хочу подыхать в бегах.

– Значит, в силе, – хмыкнул Фил, перешагивая через разрушенный до основания оконный проем. – Но только если мы еще немного здесь задержимся, строить планы сладостной мести уже будет некому. Вы что, оглохли в бою?!

Карон намекал на надрывный вой полицейских сирен, который не обладающий таким же острым слухом, как вампиры, Аламез только-только услышал. Скрывшиеся с поля боя кланисты решили использовать в битве последний аргумент – вызвали на подмогу людей. Процесс принятия решения был облегчен еще тем, что предательски ударившие по тылам «монахи» не были вампирами, а значит, и ее величество конспирация не была под угрозой.

Не успели изнуренные путники пробрести и двадцати шагов, как из ближайшей подворотни донесся громоподобный рокот ревущего, харкающего, чихающего и отплевывающего масло мотора. В выкатившемся тарантасе без стекол, закрылок, капота и многих других привычных деталей Дарк с трудом признал когда-то элегантную, почти совсем новую машину Дианы. Вздох облегчения собирался вырваться из его груди, но застрял по дороге, внизу горла. На месте водителя сидела не Гроттке, а обривший бороду, едва узнаваемый из-за неестественной бледности Мартин. Такой поворот событий удивил Аламеза еще больше, чем появление четверых монахов-спасителей. Образ Варканы вновь преобразился в сознании моррона, виверийская столица стала городом, где не только не скучно, но и действительно творятся самые что ни на есть настоящие чудеса.

Глава 10. Разные точки зрения

На дворе стояла непривычно дождливая погода, беглецы остановились в необычном месте, а в голове Дианы судорожно метались совершенно чуждые ей мысли. Девушка ревновала, хоть и не имела на то никаких прав. Появление Дарка в обществе двух абсолютно голых девиц произвело на нее удручающее впечатление. Мир вдруг рухнул, почва реальности ушла из-под ног, а в быстро забившемся сердце морронки что-то оборвалось. Гроттке с ужасом поняла, что питает к старому зануде в облике двадцатичетырехлетнего юноши скрытые чувства... далекие от братских и товарищеских.

Когда во время дороги обе вампир-девицы жались к Аламезу на заднем сиденье энергомобиля, Диану трясло от обиды и ненависти: обиды на жизнь, а ненависти к самой себе. Иначе и быть не могло. Обвинять Дарка было бы крайне несправедливо, он вел себя скромно и даже изредка пытался утихомирить неугомонные ручки дамы в собачьем ошейнике, неумолимо пытавшиеся обвиться вокруг возбуждающе близкого мужского торса, а заодно и залезть в узкие прорези обтягивающих шорт. Вульгарная упырица тоже была неповинна в страданиях ревнивицы: ей понравилась особь противоположного пола, только и всего. Хороший кусок мяса бесхозным не бывает – это закон городских джунглей, в котором не бывает исключений.

Диана, как ни странно, злилась только на саму себя, позволившую проявить слабость, потерять контроль над примитивной, почти животной сферой человеческой сущности, да еще и в самый неподходящий момент. Выхолащивать уже созревающие чувства куда сложнее, чем пресекать их на корню. Гроттке и не надеялась быстро справиться с неожиданно появившейся проблемой, но прилагала к борьбе просто титанические усилия.

В отличие от остальных, тут же отправившихся на боковую по приезде в убежище, она с ходу занялась делами. Мозг девушки напряженно работал, трудясь над решением глобальных стратегических и тактических задач и занимаясь одновременно мелкими, но насущными вопросами. Любительница чистоты навела порядок в заброшенном подвале, бывшем когда-то продуктовым складом, кое-как починила развалюху-машину, перечистила весь скудный арсенал вооружения и наконец, физически утомившись, пристроилась на колченогом стуле возле ржавой входной двери. Кроме несения караульной службы, в которой, говоря откровенно, не было никакой необходимости, Диана поставила перед собой сверхзадачу – перечесть все страницы выписок из «Герделиона» и проанализировать огромный пласт новой и по большому счету бесполезной на данный момент информации.

«Участь ушедших на запад была тяжела. Долгие годы нашим предкам пришлось идти по горам, карабкаться по отвесным кручам хребтов, пережидать непогоду в пещерах и терять близких, не вынесших голода или почивших на дне глубоких ущелий. Из семи караванов до полесских лесов добрались только три, и то потеряв больше половины собратьев.

Однако страдания древних не оказались напрасными, их самоотречение и жертвы были вознаграждены. Род шаконьесов выжил; дикие, кишащие живностью леса стали не только надежным укрытием от глаз людских, но и благодатной колыбелью новой цивилизации. Именно там, в глуши лесных чащоб, и возникли первые племена, стали развиваться ремесла и государственность. Ровно через сто лет после бегства из шермдарнских степей был основан Великий Лесной Город Шаврон, ставший не только надежной крепостью в бесчисленных войнах с лесными дикарями, но и колыбелью шаконьесской культуры. Однако этого было мало, предки прекрасно понимали, что рано или поздно люди из «большого мира» найдут их и в дремучих лесах. Скрыться от врагов навсегда было невозможно, но почему бы не стать незаметными, живя среди них? Окрыленные этой идеей, шаконьесы вновь разделились на мелкие племена. На третьем Сборе Великих Вождей…»

Что же именно было придумано на Сборе Великих Вождей, Диане так и не удалось узнать. Дверь складского помещения тихо скрипнула, и в тускло освещенном единственной лампочкой проходе появились две крадущиеся на цыпочках тени. Дарк с Мартином решили покинуть общество отдыхавших вампиров и тайно уединиться в грязной подсобке, в которой раньше... Неизвестно, что там находилось раньше, но вонь до сих пор стояла ужасная.

Рука Дианы инстинктивно потянулась к «миссионеру», но тут же вернулась на замусоленную страницу, когда бдительная хозяйка окончательно убедилась, что по убежищу шастают свои. Старые друзья давно не виделись, им нужно было многое обсудить, в том числе и то, что не должно было дойти до чутких ушей новых союзников, пока еще не заслуживших доверия.

«Похоже, разговорчик предстоит не из легких...» – предположила Гроттке и не ошиблась. Вскоре из-за двери зловонного помещения послышались крики и раздраженные голоса. Впрочем, морроны не потеряли контроль над своими эмоциями, ругались громко, не стесняясь в нелестных сравнениях и сочных эпитетах, но, когда дело доходило до конкретики, их голоса сразу стихали. Конспираторы, не сговариваясь, переходили на вкрадчивый шепот. Отчаявшись расслышать, о чем шла речь, Диана вернулась к своему неблагодарному занятию. Читать, когда уже слипаются глаза, не самая удачная затея.

«...На третьем Сборе Великих Вождей было решено вновь отправиться в долгое скитание. Наша нация разделилась и, со слезами покинув любимый город, отправилась в путь. Около пятидесяти семей подали пример небывалого самопожертвования и остались охранять покинутый Шаврон от диких животных и набегов лесных племен, полностью вымерших в наши дни. Их потомки – небезызвестные «вороны», чистый генофонд шаконьесского рода, сохранившийся в первоначальном виде…»

«Видела я ваш генофонд, образчик дикой красоты... Таких уродов еще поискать нужно!» – Диана вспомнила о сражении в полесском подземелье. Страху потомки орков нагнали много, да и повозиться с ними пришлось немало.

Девушка еще раз прислушалась к голосам, доносившимся из подсобки. Похоже, ее старшие товарищи были далеки от желанного компромисса. Дарк после длинной нецензурной тирады назвал Гентара безбородым козлом с замашками некрофила, а тот, в свою очередь, неделикатно прошелся по личной жизни Аламеза, окрестив легендарного моррона типичным представителем тупоголового мужланства, думающего лишь о Том и лишь Тем Самым Местом. Одним словом, скандал в благородном семействе продолжался и был далек от приемлемого для обеих сторон завершения. Диана нервно покручивала в руке «миссионер», размышляя, не ворваться ли ей в пропахшую нечистотами подсобку и не утихомирить ли разошедшихся бузотеров двумя точными ударами по темечку. В конце концов врожденная женская скромность победила агрессивное начало. Гроттке отложила оружие и продолжила прерванное чтение.

«...Тернистый путь на запад продолжился. Прекрасный Шаврон был всего лишь недолгой остановкой на тяжкой стезе. Расчищая путь сквозь непроходимые чащи и осушая вековые болота, шаконьесские племена продвигались вперед. С каждым годом сопротивление «разношерстного» лесного сброда становилось все сильнее и сильнее. Через пять лет после прощания с Шавроном скитальцам пришлось остановиться и основать несколько укрепленных фортов. Это была последняя передышка на пути к неизбежному, до восточных поселений древних полесян, называемых в ту пору «вольногородцами» или «медведями», оставались считаные версты непроходимых буреломов...»

Сильный удар ноги сорвал гнилую дверь подсобки с петель. Диана не ожидала, что в щуплом тельце мага кроется такой мощный потенциал разрушения. Единственная лампочка в коридоре замигала и погасла, сделав невозможным процесс дальнейшего чтения. Не дав девушке открыть рта и озвучить сам собой разумеющийся вопрос «Куда?», Мартин грубо схватил спутницу за руку и потащил на выход. Возникший в дверном проеме всклокоченный Дарк осыпал спину Гентара напутственными проклятиями, но не попытался отбить у него прихваченный по дороге трофей, то есть Гроттке.

* * *

К сожалению, большинство деловых людей – несусветные неряхи и грязнули, не убирающие за собой после завершения дел. Хозяин оптовой фирмы, которой принадлежал склад, не был исключением из этого горького правила. Как только Дарк переступил порог заброшенной подсобки, его нос был парализован омерзительными запахами гниющего мяса, разлагающихся овощей и обильных запасов человеческих испражнений. Бедные вампиры. Теперь моррон понял, почему, сидя в соседнем помещении, обе девицы и деликатный Фил с отвращением морщили чувствительные носы. Затащил бы их сюда Мартин, они непременно опорожнили бы пустые желудки. У него самого в животе уже что-то урчало и пыталось подняться наверх.

Гентар зашел следом и, как назло, плотно закрыл за собой дверь. Страдающие насморком не заботятся о здоровье окружающих.

– Рассказывай! – тут же потребовал маг, даже не удосужившись проинформировать соратника о подробностях своего неожиданного появления в Варкане.

– А я по наивности думал, что первым начнешь ты, – усмехнулся Дарк, насторожившийся из-за плотно сжатых губ собеседника и нездорового блеска его слегка прищуренных глаз.

– Похищение Миранды – не повод связаться с вампирами и уж тем более посвящать их в наши планы, – высказал недовольство Мартин. – Ты поставил под угрозу операцию, пустил псу под хвост все наши усилия! Идиот!

– Наши?! – искренне удивился Дарк. – Странно слышать подобное из уст того, кто так и не переправил в Варкану оружие, да и пополнять банковский счет частенько забывал. Мартин, ты слишком много рассуждаешь и редко появляешься на передовой, так что позволь мне судить, что правильно, а что нет, когда над головой свистят пули. Козлобородый кретин!

Аламез с удовольствием принял правила новой игры, игры в конспирацию. Пусть вампиры за стенкой злорадствуют, радуясь размолвке между морронами, пусть удивляется дежурившая у входа Диана, ей можно потом все объяснить, главное, чтобы суть разговора не дошла до посторонних ушей. Союзник – категория непостоянная, временная. Кто любит играть в политику, подтвердит.

– Ты легкомыслен, как мальчишка, это ловушка, – настаивал на своей точке зрения Гентар. – Вампирам нельзя доверять. Ложа давно искала союза с шаконьесским отребьем, а ты предоставил им отличную возможность выслужиться перед Дором. Перерезать глотки нескольким десяткам своих сородичей – слишком маленькая цена, чтобы втереться к нам в доверие и сообщать о каждом нашем ходе врагу...

– Не сгущай краски, старина, это отщепенцы вампирского рода, они всего лишь пытаются выжить, но не хотят прозябать в вечном рабстве у Лордов. Они такие же несчастные изгои, как и мы, разжеванные и выплюнутые системой, их не интересует политика.

– Вампир всегда останется вампиром, хитрым, двуличным существом с весьма расплывчатыми представлениями о долге и чести. Даже если они сейчас и не заодно с Дором, то предадут в любой момент. Огюстину стоит лишь поманить пальцем, и они...

– Нас слишком мало для великих дел, нам нужны союзники, – привел новый, весомый, с его точки зрения, аргумент Аламез, – а больше нам не на кого рассчитывать, не в Легион же за помощью обращаться.

– Нет, это невозможно, – быстро затряс треугольной головой, лишившейся основного украшения, бороды, маг. – Во-первых, нам не поверят, во-вторых, тут же схватят и призовут к ответу за якобы совершенные преступления...

– ...а в-третьих, нельзя исключить возможность того, что торгаш Дор прикупил и кого-то из членов Совета, – продолжил за собеседника Дарк. – Вот видишь, кроме представителей вампирского люмпен-сообщества нам и обратиться-то не к кому!

– Нам может помочь Самбина.

При упоминании об одном из могущественных Лордов-вампиров Аламез не выдержал и просто зашелся в приступе смеха.

– Прекрати истерику, – недовольно поморщился маг. – Самбина не ангел, но вполне разумный и вменяемый собеседник, ее слову можно верить...

– Это ты прекрати, выживший из ума добрячок! Уж если вампиры и заодно с шаконьесами, то твоя спесивая графинька в первых рядах интриганов.

– Ты ошибаешься, – обиженно просопел маг, – ты слишком юн и наивен, чтобы судить о серьезных вещах. Все, что ты умеешь, это крушить черепа, так и занимайся любимым делом, а работать головой позволь мне!

– Мартин, мы сейчас похожи на двух выживших из ума человеческих старикашек, пытающихся выяснить, кто мудрее. Когда девяностолетний беззубик обзывает восьмидесятилетнего сопливым мальчишкой, это очень смешно и в то же время неописуемо глупо.

– Глупо не глупо, но что-то в этом есть, – парировал маг, не забыв выкрикнуть, на радость прислушивающимся, длинную нецензурную фразу в адрес более сдержанного в выражениях Аламеза.

– А тебя не настораживает, что твоя давняя знакомая прекрасно осведомлена, где мы и чем занимаемся? Ты же сам мне в машине все уши прожужжал, что Миранда не порвала связи с бывшей хозяйкой!

– Ничуть, я предупреждал тебя об этом еще тогда, в Полесье. Самбина знала, где ты находишься, но ни разу не предприняла против тебя враждебных действий. Она – игрок, но знает меру и хотя бы не заразилась жаждой абсолютной власти. Победа шаконьесов означала бы конец мира, к которому она уже привыкла, начало нового образа жизни, а кровососы в возрасте не любят резких перемен. Взять хотя бы историю в Кодвусе! Графиня могла заключить союз с Джабоном, но не стала этого делать, убралась из своего замка еще до начала заварушки.

– Она была просто напугана смертью Норика и неожиданным появлением поблизости от ее угодий новообращенного моррона. Припомни, даже ты поглядывал на меня с опаской!

– Я не знал, чего от тебя ожидать. Тогда еще Коллективный Разум не наладил конвейерное производство морронов, не штамповал их по десятку каждый год, – вдруг начал оправдываться немного смутившийся маг. – Однако нам нужно срочно избавиться от твоих компаньонов и связаться с графиней.

– «Нам нужно» означает «я так решил», а «избавиться» – «прикончить»? – спросил напрямую Дарк. – А я сейчас не знаю, чего можно ожидать от графини, значит, обращаться к ней за помощью нельзя, себе накладней выйдет! К тому же я уже дал Карону слово и предавать поверивших мне людей не намерен.

– Дарк, очнись! Они не люди, а вампиры, мерзкие кровососы!

– Ну и что с того? Вампиры тоже люди, но только неизлечимо больные, – пожал плечами Аламез.

– Заметно тлетворное влияние Конта на неокрепшие юношеские умы, – укоризненно покачал головой Гентар.

– Говори что хочешь, но благородной науке предательства во имя правого дела я не обучен, – ответил Дарк, повернувшись к магу спиной. – Я остаюсь здесь, решение окончательное и обжалованию не подлежит!

– Дарк!

– Я устал от пустых дебатов, старина. Решай за себя сам, но учти, если твой гений аналитического подхода во что-нибудь вляпается, спасать не буду, играем по-крупному, не до того сейчас!

Несколько секунд в комнате стояла гробовая тишина, потом послышалась ругань. Дарку показалось, что на этот раз брань в его адрес шла от самого сердца до глубины души обиженного старика. Аламез не желал долее разубеждать принявшего, по его мнению, по-детски глупое решение мага, слишком много было потрачено впустую слов и душевных сил. Он обернулся лишь на треск вышибаемой ногой двери. Гентар не только ушел сам, но и потащил за собой Диану. Дарк был возмущен этим поступком, но препятствовать произволу не стал. У Гроттке была своя голова на плечах, девушке давно пора было учиться самостоятельно принимать важные решения.

Немного постояв, тупо взирая на опустевший стул и груду расколотых досок, Дарк тяжело вздохнул, сплюнул и направился к компании своих новых союзников. Окончательная уверенность в правильности принятого решения у моррона так и не появилась.

* * *

Дурная голова рукам покоя не дает. Диана чувствовала, что напрасно чинит машину, но все равно потеряла целый час, смазывая раскуроченные части и придавая приличную форму зверски искореженному корпусу. Ее усилия, естественно, оказались напрасными, жертва экстремального вождения отошла в мир иной буквально через пять минут после выезда из ворот заброшенной торговой зоны. Энергоблок заглох, обдав ездоков напоследок густыми клубами черного дыма. До взрыва дело, к счастью, не дошло, но о дальнейших попытках починить развалюху не могло быть и речи. До центра города было далеко, более точного места назначения Гроттке не знала. Мартин не говорил, куда они направляются, а стоило девушке открыть рот, тут же начинал костерить на чем свет стоит «простачка Дарка», повинного, по словам мага, во всех известных тяжких грехах, кроме разве что сексуальных извращений и обжорства.

Отмаршировав полчаса под проливным дождем, парочка морронов наконец-то добралась до спасительного навеса маленького ресторанчика. Денег в карманах великого стратега, конечно же, не нашлось, и Диане пришлось распрощаться с последними финансовыми запасами, которые чуть раньше предусмотрительно поубавил Дарк. Гроттке даже показалось, что Аламез предвидел размолвку с магом и ее уход, поэтому и залез в дамскую сумочку сразу по приезде в убежище.

На мага напал жор, видимо, количество все еще вылетавших из его рта ругательных слов было прямо пропорционально увеличению аппетита и находилось в обратной зависимости от убывающей на тарелке снеди. Третьей перемены блюд объевшаяся Диана не перенесла, не говоря уже о том, что скудные финансовые возможности были почти исчерпаны. Девушка отставила в сторону тарелку и вызывающе уставилась на самозабвенно шерудившего вилкой мага.

– Мартин, что произошло? – напрямую спросила Диана, отчаявшись привлечь внимание оголодавшего едока.

– Ничего, ровным счетом ничего, – не прекращая жевать и выкладывать изо рта на край тарелки рыбьи косточки, ответил бывший шеф полесского политического сыска. – Наши пути разошлись, только и всего.

– Вы не супруги! Это рогатый муж на такие отговорки право имеет, давай выкладывай, чего не поделили! – не выдержала Диана и все-таки стукнула кулаком по столу.

– Мы не сошлись во мнениях. У него своя точка зрения, а у меня свое видение проблемы. Он пойдет на штурм лаборатории вместе с вампирскими дружками, ну, а мы как-нибудь справимся сами. Тебя эти мелочи не должны волновать, лучше ешь, неизвестно, когда в следующий раз доведется почревоугодничать. Особняк Самбины находится на острове, до него еще переть и переть. К тому же я не уверен, что графиня сразу усадит нас за стол. Обычно она гостей сперва замучивает расспросами....

– Так значит, ты, старый хмырь, обвиняешь Дарка в связи с вампирами, а сам решил обратиться за помощью к целому Лорду, пусть и в юбке?! – Диана говорила возбужденно, едва не крича. Единственное, что удерживало ее от жестокого избиения самоуверенного и лицемерного старикашки, было присутствие за соседними столиками пары застигнутых врасплох дождем туристов. – А моего мнения ты спросил?! А вдруг...

– Вот потому и не спросил, потому что молода да горяча еще, чтобы собственное мнение иметь, – заворчал некромант. – Знаю я, каким вы, девицы молодые, местом думаете. Тебе же Аламез симпатичен, вот и поперлась бы за ним, так, за компанию!

Диана раскраснелась, как забытый в кипятке рак, вскочила со стула, но Мартин резко схватил ее за рукав и притянул к себе.

– Мой моральный облик и неправильные подходы к воспитанию спесивого молодняка обсудим позже. Ты сейчас, главное, не мельтеши, обратно на склад вернуться все равно не успеешь. Нет их там уже наверняка, голову на отсечение даю, что подвал сразу, как мы ушли, покинули.

– Выходит, ты специально всю дорогу ругательствами сыпал да обиженного из себя корчил, чтобы я, значит, с расспросами к тебе, нервному, раньше времени не лезла. Время тянул, хитрюга козломордый, чтобы обратного пути у меня не было!

– Ну, что за жизнь, что за невезение?! – вскинул руки расстроенный маг. – Борода была, козлобородым называли; остриг, козломордым кличут! От меня что, козлом воняет? Вроде каждый день моюсь.

– Мартин, я не шучу, – предупредила Диана и для пущей наглядности расстегнула молнию сумочки, в которой покоился всегда готовый к действию «миссионер» с подружками – разрывными пулями. – Сам говорил, среди нас, морронов, авторитетов нет и по определению быть не может. Не нравится, ох, не нравится мне, когда компаньоны вдруг начинают командовать и держать в неведении...

– Ты в рулетку играешь? – неожиданно спросил Гентар, чем просто обескуражил собеседницу. – Ну, в казино хоть раз в жизни была? Там еще стол есть с циферками и черно-красными шашечками и круг такой, как тазик, по которому шарик быстро катается.

– Я не деревенская дурочка, ты лучше меня не зли! – не произнесла, а сквозь зубы прошипела девица.

– Предположим, была, – как ни в чем не бывало, продолжил маг, – тогда знать должна, что выиграть у того больше шансов, кто на несколько клеток ставит, то есть риск разделяет. Понимаешь, о чем я говорю? – спросил маг и, получив вместо ответа легкий кивок, продолжил: – Так вот, по большому счету не важно, кто из нас с Дарком прав, а кто нет. Когда игра сложная, а позиция фигур на шахматной доске неоднозначная, то риск лучше всего делить.

– Ну и много у врага этих фигур?

– Не знаю, – признался, пожав плечами, маг, – но две из них надвигаются прямо на нас.

* * *

Диана резко обернулась в сторону, куда едва заметно кивнул головой маг. По безлюдной улице, под струями сильного дождя, почти ливня, довольно быстро шли две фигуры; двое мужчин, для которых непогода была всего лишь осложняющим миссию фактором. Один – бритый крепыш среднего роста, державший правую руку в кармане кожаной куртки, а второй – рослый светловолосый красавец в длинном черном плаще. Утонченные черты лица последнего не обманули бывшую полицейскую. Парень не играл на скрипке и вряд ли разбирался в тенденциях моды, он был вольным охотником, таким же безжалостным, хладнокровным наемником, как и его напарник.

– Идеи есть? – прошептала Диана, не отрывая глаз от приближающихся посланцев смерти.

– Запас чудес и колб с соляной кислотой на сегодня исчерпан, – сообщил неприятную новость Мартин. – Нам нужно бежать!

– Беги к своей красавице-графине, а я с этими мальчонками разберусь, – в голосе девушки слышалось скрежетание металла, из лежавшей на столе сумочки появилась рукоять крупнокалиберного пистолета.

– Не дури, Диана, они опасны!

– Внутрь, потом на кухню, черным ходом во двор! – скомандовала Гроттке, выхватывая из сумочки «миссионер».

Одиночный выстрел разорвал воздух всего за секунду до того, как из кармана Курта появился пистолет с глушителем. Его напарник среагировал мгновенно: распахнул плащ и полоснул длинной очередью из укороченной штурмовой винтовки по рядам деревянных столиков. Визг, крики, грохот роняемой посуды заглушили шум дождя, посетители кинулись врассыпную, тучная официантка упала на стол, пронзенная насквозь сразу пятью пулями. Воспользовавшись суматохой, шустрый маг угрем проскочил внутрь ресторанчика и, расталкивая локтями мечущихся в панике, проскользнул к дверям кухни.

Разрывная пуля из «миссионера» попала в цель, но не сделала своего дела. Курт лишь слегка покачнулся и выронил из руки пистолет, однако не упал, не умер, хотя в его кожаной куртке и появилась дыра размером с шеварийский арбуз.

«Бронежилет, чертов бронежилет! – подумала Диана, присев за бордюр, по счастью каменный, и переключившись на обстрел разбушевавшегося автоматчика. – Но пули-то разрывные, да еще какого калибра! Нет ни одного бронежилета, который бы... проклятье, да на них же обмундирование «воронов»! Видимо, ученые Дора все же догадались переплавить парочку пуленепробиваемых доспехов на легкие бронежилеты для наемников».

Догадка пришла в голову девушки так же внезапно, как и полицейский патруль, вдруг выбежавший из-за угла соседнего дома. Растяпы на службе у закона не успели сделать и пары выстрелов из своих табельных мелкашек, как, подобно ширококрылым птицам, взмыли в воздух. Курт кинул гранату и уже срывал со второй чеку, намереваясь перебросить ее за каменный бордюр. Вдруг до Дианы наконец-то дошло, что же надобно делать.

Демонстрировать чудеса меткости под непрерывным автоматным огнем было сложно, но жизнь редко ставила перед морронами легкие задачи. Резко приподнявшись, девушка за считаные доли секунды прицелилась и, спустив тугой курок, тут же юркнула обратно, под прикрытие каменной стены. Пули засвистели, осыпая ее голову дождем мелких острых осколков. Хоть прическа и была испорчена, а на лице появилось несколько порезов, но девушка добилась своего – граната в ее сторону так и не полетела.

– Вот, зараза! – процедил сквозь крепко сжатые зубы корчащийся от боли Курт, левой рукой прижимая окровавленное ухо, а правой шаря по мостовой в поисках вывалившейся чеки. – А ты куда смотришь, раззява, не давай ей высунуться!

Разрывная пуля пролетела мимо головы наемника, лишь вскользь задела ухо и, оторвав кусок мочки, продолжила дальше свой уже бессмысленный, бесцельный полет.

– Уходим, Курт, пора! – прокричал в ответ Арно, вставляя вместо опустевшего магазина новую обойму.

Диана попыталась воспользоваться моментом перезарядки, но, поднявшись из-за укрытия, тут же нырнула обратно. Четыре глухих шлепка раздались совсем близко над ее ухом, а от верхней части бордюра отлетели четыре осколка. Несмотря на боль и потерю крови, Курт был еще в строю, прикрывал товарища и держал под контролем поле боя.

– Давай, пошли, сейчас здесь будет полно полиции! – прокричал Арно, пятясь и держа под прицелом каменное ограждение ресторанчика.

– Мерзавец опять ушел! – недовольно проворчал Курт и последовал за подельником.

Общий счет далеко не товарищеских встреч киллеров с некромантом стал 1:2, к сожалению, не в их пользу.

Диана осмелилась подняться, лишь когда вой полицейских сирен слышался уже совсем рядом. Встреча с бывшими коллегами была для девушки не менее опасна, чем пуля в живот от бандита. Блюстители порядка не любят тех, кто когда-то защищал закон, но потом по каким-то причинам перешел на другую сторону правоохранительных баррикад.

Слегка отряхнув перепачканное известкой и остатками ужина платье, девушка подобрала сумочку и наконец-то отважилась повторить путь отступления некроманта. Перепуганных посетителей и поваров ни в самом ресторанчике, ни на его кухне уже не было. Диана обнаружила их на заднем дворе, испуганных, прячущихся между коробками с битой посудой, мусорными баками и прочими отходами. Забор заведения был слишком высок и крепок, чтобы перелезть или сломать его, а единственный ключ от железной калитки находился в кармане убитого шальной пулей управляющего. Диана Гроттке попала в наиглупейшую западню, какую можно только представить, но самым странным оказалось не это: Мартина во дворе не было, его никто не видел, а возле забора валялся его изодранный, окровавленный балахон.

Глава 11. Ночной марш-бросок

Старания Дарка и Мартина оказались напрасными. Морронам не было смысла обливать друг друга грязью и тратить усилия на изобретение изощренных оскорблений. Троица вампиров мирно спала, плотно укутавшись в рваные одеяла, оставшиеся, наверное, от пропойц-сторожей. Хоть в импровизированной многоместной кровати оставался свободным еще вполне приличный уголок, Дарк не стал ложиться. Спать не хотелось, тем более в обнимку с вампирами, пускай союзниками, но все равно кровососами.

«Странное дело, – подумал Дарк, усаживаясь на пол и закуривая сигарету, – Полгода прожил с Мирандой и как-то совсем позабыл, что она вампир. Наверное, потому, что вела себя моя милая как обычная женщина: стервозничала, пилила, регулярно ссылалась на головную боль и гладила меня по головке лишь тогда, когда ей что-нибудь было нужно. Впрочем, я ведь не человек. Неизвестно, как Миранда ужилась бы с обычным мужчиной: высушила бы его в припадке ревности или загрызла с тоски о «впустую потраченных лучших годах»?

Развить эту мысль моррону не удалось, поскольку зашевелилось одно из трех одеял. К великому огорчению авантюриста, проснулся не Фил и даже не визгливая Жалотта. Грациозно, словно кошка, из-под лоскутного куска прогнившей материи выползла дама в ошейнике, сбросившая перед сном всю лишнюю одежду, то есть видавший виды жилет и порванные на голенищах сапоги.

– Скучаешь или философствуешь? – плавно потягиваясь, поинтересовалась игривая соблазнительница.

– Планы в башке прикидываю, – ответил Дарк, пытаясь избежать домогательств и притом с наименьшими потерями для своей чрезвычайно ранимой психики.

– С дружком, видно, плохо поговорили, – произнесла Тварь, пронзая Дарка клинками карих глаз.

– Это был последний разговор, возможно, совсем последний, – честно признался Аламез и, закурив вторую сигарету, бросил помятую пачку вместе с зажигалкой на аппетитные коленки голой дамочки.

– Не сошлись во взглядах или красотку не поделили? – продолжала допытываться Тварь, к великой радости Дарка не сокращая дистанции.

– Диана здесь ни при чем... совершенно ни при чем, – пояснил Аламез. – Мы не люди, мы морроны, она, кстати, тоже.

– Я заметила, но только суть проблемы этот факт совершенно не меняет. – Тварь закурила, медленно поднялась и пошла на сближение.

После беседы с Мартином, прошедшей не лучшим образом и не в лучших тонах, у моррона не осталось сил упорствовать. Правда, девица, надо отдать ей должное, повела себя скромно: вместо того чтобы распускать руки и приставать к его несчастным ягодицам, просто уселась на колени и, плотно прижавшись к Дарку, обвила его шею руками.

– Наверное, тяжко жить так долго, как ты, – с искренним сочувствием промурлыкала Тварь, вдруг превратившаяся из игривой тигрицы в ласковую кошечку. – Представляю, каково тебе пришлось, если ты стал искать утешения в объятиях вампирши.

– Если ты о себе, так... – Дарк попытался отстранить девушку, но та прижалась к нему еще сильнее.

– Нет, дурачок, о Миранде!

– Что? Фил растрепал?

– Не-а, сама подслушала, когда вы наверху уединились, – без зазрения совести призналась девица в своем отвратительном поступке. – Ты устал от обычных женщин. Флиртовать и пускаться в маленькие авантюрки тебе быстро надоело, лет эдак пятьсот назад. Вот уже много-много лет тебе хотелось другого: тепла, заботы, понимания, уважения, в конце концов. Ты надеялся, что сможешь найти успокоение в объятиях Миранды, но ошибся... Она разочаровала тебя, хотя и сильно отличается от человеческих женщин.

– С чего ты взяла? – возмутился Аламез, но тут же, признавшись прежде всего самому себе, что Тварь абсолютно права, откорректировал вопрос: – Откуда ты узнала?

– Я сама наступила на такие же самые грабли, хоть и живу не тысячу, а всего пятьдесят лет.

– Так значит, ты не....

– Отчего же, я тоже бывшая фаворитка Донато. – Тварь догадалась, о чем хотел спросить Дарк и опередила его ответом. – Наверное, я была первой жертвой его концепции «Ангажемент даровитого молодняка», а может быть, и нет, кто знает... Но дело не в этом, – девица вздохнула и, положив стриженую голову на плечо моррона, продолжила рассказ: – Ты не поверишь, но до превращения в кровососа я была скромницей, даже не знала мужчин. Викторо открыл мне глаза и подарил долгую жизнь, с которой я сейчас уже не знаю, что делать. Сначала я веселилась, наверстывая упущенное, потом загрустила и решила повернуться лицом к госпоже Воздержанности. А что из этого вышло? Ровным счетом ничего. Я носила длинные платья и не выставляла напоказ собственные прелести, но мужиков все равно тянуло ко мне, не знаю почему. И лишь теперь, когда я щеголяю голышом и веду себя как портовая потаскуха, я обрела покой. Ты вон шарахаешься от меня, будто от чумной, – девушка замолчала и пристально посмотрела в глаза Дарка.

– Так значит...

– Именно так, – рассмеялась Тварь, вставая с мужских колен, – моя разнузданность и нагота – всего лишь защитная реакция от похотливых мужских взглядов. Самцы не считают меня самкой, скорее существом среднего пола, тварью другого вида, недостойного их внимания.

– С огнем играешь, вдруг найдется секс-экстремал?

– Сумеюуспокоить, – в глазах красотки появился хищный блеск, а в мимолетной улыбке обнажились острые клыки, – но пока еще не нашлось.

– Вопрос времени.

– Скажи лучше, время не для того вопроса. – Тварь резко сменила тон и бесцеремонно сорвала одеяло со спящего Карона. – Вставай, Фил, скоро уже ночь наступит, нужно что-то решать и быстрее!

Теория Конта о том, что вампиры – всего лишь инфицированные эльфийским вирусом долголетия люди, нашла еще одно убедительное подтверждение. Карон просыпался с трудом, как просыпается обычный человек, вырываемый из объятий крепкого сна. Он сел, покачиваясь, и примерно с минуту не мог открыть слипшиеся глаза. Его нечленораздельное ворчание, напоминавшее злобный рык отрываемого от миски щенка, отрывистые движения рук и, конечно же, гримаса крайнего недовольства рассмешили и прогнали усталость моррона.

Вслед за вожаком остатка стаи «клыков» с постели поднялась и Жалотта. Только прошлой ночью отправленная в отставку любимица Донато вдруг застыдилась своей наготы и, испуганно косясь на Дарка, закуталась в рваное одеяло. Естественно, вид ее обнаженных телес не вызвал у моррона желания. Он уже вдоволь насмотрелся на привлекательные формы ее «подруги». Зачем гоняться с ножом за тощей курицей, когда под ногами в луже спит аппетитный поросенок?

– В следующий раз буди деликатней, – проворчал все еще сонный Фил.

– Следующего раза не будет, я не оказываю услуги будильника! – фыркнула девица, с пробуждением подельников мгновенно превратившаяся в прежнюю, стервозную и наглую Тварь. – Давай продирай буркалы и подключай мозги! Тебя это тоже касается, красавица!

Слово «красавица» было произнесено с явной насмешкой и даже презрением. Видимо, Тварь полностью разделяла представление Дарка о стандарте женской красоты, которому, кстати, сама, за исключением стрижки, полностью соответствовала. Жалотта открыла было рот, но смолчала. Находясь в чужой компании, всегда стоит сглаживать острые углы и избегать возможных провокаций. Только что принятая в общество «клыков» решила немного побыть паинькой.

– Мои мозги будут сегодня работать только в режиме конструктивной критики, – надменно заявил окончивший водные процедуры бывший аналитик и вождь. – Мы слушаем, он излагает, – Фил ткнул пальцем в сторону Дарка, – потом дебаты и резюме. На большее от меня не рассчитывайте, лично я ума не приложу, что делать.

– Ну, тогда начнем. – Дарк закурил и, мысленно посетовав на отсутствие хотя бы холодного кофе, начал излагать свое видение проблемы: – Стартовая позиция у нас низкая.

– А это еще как? – поинтересовалась Тварь.

– Денег немного, оружия, можно считать, нет, транспорта нет, одежда тоже отсутствует. Кроме того, в результате неудачно проведенных мною переговоров наш отряд потерял двух бойцов.

– Дезертирство – штука обычная, – усмехнулась Жалотта, но осеклась под тяжелым взглядом моррона.

– Я бы попросил тебя быть более сдержанной в формулировках, в особенности если речь идет о моих друзьях, – пояснил Дарк. – Они вам клятву верности не давали, это я и только я заключил с вами союз.

– Не отвлекайся по пустякам. – Тварь выразительно посмотрела на девицу в лоскутном одеяле, Фил многозначительно промолчал.

– Итак, положение наше плохое, а с учетом того, что Донато привык доводить дела до конца и отправит на поиски нас еще несколько отрядов, просто ужасное. В общем, «растекаться мыслью по древу» не буду, скажу прямо, как есть: спасти нас может только чудо. – Дарк выдержал эффектную паузу, а затем резко изменил тон: – Так давайте организуем его побыстрее! Задача номер раз – обеспечить безопасность, боеспособность и мобильность отряда. Задача номер два – собрать информацию о связях Викторо с шаконьесами, и, наконец, последнее – нанести молниеносный, точный удар. Пока первая цель не достигнута, строить дальнейшие планы смысла нет.

– А при чем здесь шаконьесы? – удивилась Жалотта. – Ни нам до них, ни им до нас дела нет.

– Боюсь, ты ошибаешься, но разубеждать не буду, – скупо ответил Дарк, – но, во-первых, дело до них есть мне, а во-вторых, вам они уже порядком насолили. Пораскинь мозгами, проанализируй ситуацию, вы же интеллектуальные сливки вампирского общества, черт возьми!

– Сливки, поскольку нас уже слили, – с издевкой проворчала Тварь.

– Жалотта, соедини воедино цепочку событий, – подсказал девушке Фил: – Повышенный интерес Донато к империи Дора – несколько деловых встреч – резкое улучшение благосостояния клана – ряд внутренних реформ в доме Донато – последующее уничтожение «Вольницы».

– Ясно, – потратив на анализ чуть более десяти секунд, кивнула бывшая «акула пера» Жалотта. – Варкана – вотчина клана Донато; Дор имеет большой интерес к порту и строительству секретного научного комплекса на Дельта-острове. Любые грязные инвестиции требуют тишины и спокойствия. Дор скупил сначала городских чиновников, затем посадил на золотую цепь Донато и потребовал от него разогнать «Вольницу», возможный очаг смут и потенциального союзника его врагов, морронов.

– Умница, – впервые похвалил Жалотту Дарк. – Надеюсь, теперь, когда мы всё разъяснили и потеряли драгоценное время, наконец-то можно перейти к обсуждению первого вопроса? Одежда, оружие, деньги, припасы, транспорт: где это можно найти в вашем чертовом городе? На решение задачи у нас всего одна ночь.

– Не тяни, ты наверняка уже знаешь ответ, – хитро прищурился Фил. – Ты не из тех, кто выносит вопрос на обсуждение, не имея в запасе парочки сносных вариантов.

– Я хочу услышать ваш вариант, я могу ошибаться, – продолжал настаивать Дарк, но, поскольку предложений так и не последовало, решил открыть последнюю карту. – Мы нападем на ближайший полицейский участок. Там есть все, что нам нужно: одежда, хороший энергомобиль, оружие и немного денег...

– Это безумие! – вскричала Жалотта так, как будто моррон предложил ей искупаться в соляной кислоте.

Фил хмыкнул, а на губах Твари заиграла одобрительная улыбка.

– Отнюдь, это самый удачный вариант, с учетом того, что за нами охотятся противники куда более опасные, чем полицейские. На самом деле риск не так уж и велик. Сейчас сезон отпусков, по городу бродят толпы пьяных туристов, а среди них много заезжих гастролеров и просто малолетних хулиганов, желающих отдохнуть у моря. Все силы полиции стянуты в центр города и к зоне респектабельных пляжей, в участке на окраине осталось не так уж и много служак, а...

– У тебя есть план? – решительно перебил Дарка Фил.

– Конечно, есть.

– Ну так чего мы ждем? – Тварь поднялась первой и, игриво подмигнув Дарку, направилась к выходу.

Ее примеру без пререканий последовали все, даже трясущаяся от страха Жалотта.

* * *

Ее встреча с бывшими коллегами оставила неизгладимые впечатления, прежде всего на лице. Все было точно, как тогда, полгода назад в далеком Полесье, с той лишь несущественной разницей, что по лицу Дианы прошелся сапог не полковника, а дежурного сержанта. Миновали те прекрасные времена, когда виверийские правозащитники были неотесанными лопухами. Со вступлением в Континентальное Сообщество стиль работы варканской полиции коренным образом изменился, профессионализм заметно возрос, но нравы патрульных остались прежними: деревенскими, простыми, как некрашеный ситец.

Когда во внутренний дворик ресторанчика заявилась полиция, Диана забилась в самый дальний угол, надеясь сначала отсидеться, а потом незаметно проскользнуть сквозь кордон. Однако полицейские штурмовики уже были научены горьким опытом и не исключали возможности, что парочка-другая зачинщиков беспорядка попытается смешаться с толпой невинных жертв. Потерпевших не напоили теплым кофе с молоком и не укутали теплыми одеялами, их сперва группами по три человека отвели к фургону передвижной лаборатории и провели тщательную идентификацию личности.

Когда настал ее черед снимать отпечатки пальцев и делать фотокопию сетчатки глаза, девушка стала молиться, но это, как и следовало ожидать, не помогло. Сначала на дисплее компьютера, подключенного к базе данных континентальной полиции, возник красный треугольник, затем появился зеленый квадрат, а потом и зловещий черный квадрат – наивысшая оценка преступных деяний исследуемого. Гроттке не успела даже открыть рта и пролепетать жалкое: «Это чудовищная ошибка!» – как на ее запястьях защелкнулись тугие наручники, по спине прошлась резиновая дубинка, а финальный удар нанес проклятый сапог с железной набойкой на пятке, лишивший задержанную террористку сознания, а заодно и пары передних зубов.

И вот теперь она, не сломленная духом, но изрядно побитая, коротала ночь за решеткой полицейского «обезьянника». Еще при работе в полиции в Альмире молодую сотрудницу КП, то есть континентальной полиции, часто интересовал вопрос, кого же берегут стальные прутья казематного ограждения: полицейских от задержанных или наоборот? Если преступники вели себя тихо, то над ними издевались блюстители порядка: иногда сводя личные счеты, а порой просто так, ради забавы.

В эту ночь произвол властей ей больше не грозил. Задержанных было немного, всего трое мужчин. Вели они себя тихо, но стоило только взглянуть на их суровые, обветренные морскими ветрами лица, и охота лезть на рожон мгновенно пропадала. «Моряки, скорее всего пираты или контрабандисты», – быстро поставила диагноз Диана и на всякий случай забилась в дальний угол камеры.

Несмотря на мирный настрой морских волков, спать в их присутствии Гроттке опасалась, тем более что ноющая боль все равно не дала бы ей заснуть. Утром ее должны были перевести в центральный изолятор, откуда, после проведения предварительного допроса доставят в Мальфорн. Бюрократические формальности займут дня два или три, у собратьев-морронов было время ее спасти, но вот только Гентар попал в беду сам, Аламез ничего не знал о происшествии, а Конт находился слишком далеко, за океаном, в далекой, чуждой ее сердцу Дальверии.

Диана понимала, что при сложившихся обстоятельствах может рассчитывать только на себя, но хитрый план собственного спасения никак не хотел формироваться в уставшей голове. К счастью, у девушки было чем занять себя, по крайней мере в течение ближайшего часа. Полицейские оставили ей сумочку, предварительно изъяв из нее оружие и фальшивые документы. Ксерокопия «Герделиона» не представляла для блюстителей порядка интереса, они даже не знали, что это такое, да и не хотели вникать. Вытащив изрядно помятые, а местами и порванные листы, Гроттке принялась за чтение.

«...После основания цепи лесных фортов продвижение племен на запад замедлилось, но не остановилось. Нужно было сделать качественный скачок, изменить свою внешность, чтобы больше походить на людей. Знания эльфов в ту пору были уже безвозвратно утеряны, нам оставался лишь один путь: долгий путь генетической эволюции, вместо быстрого, революционного скачка. Лесные охотники из числа лучших воинов стали совершать набеги на ближайшие к лесу поселения, одевшись в звериные шкуры, воровали детей, которых отводили в форты и растили наравне с собственными чадами. Алогичные религиозные фантазии суеверных людей помогли скрыть факты многочисленных похищений. Люди были уверены, что детей похищают злые лесные духи, и сторонились дубрав. Примерно через четыреста лет естественного кровосмешения двух рас был достигнут приемлемый результат, западные племена шаконьесов смогли выйти из леса и влиться в общество людей. Внешне они выглядели как ненавистные человеки, но внутри оставались прежними: вольными, свободолюбивыми и целеустремленными. Борьба за место под солнцем вышла на принципиально новый виток».

Глава закончилась неожиданно, как будто оборвалась. Стараясь придерживаться хронологической последовательности, автор «Герделиона» перешел к истории восточных племен, в то время как Диану более интересовала новейшая история шаконьесского рода: как потомки орков умудрились добиться власти с могуществом и оплести своей финансовой паутиной весь мир. Однако именно этих листов в подборке Конта как раз и не было, хотя все равно продолжить чтение любознательной девушке не удалось бы. Над головой Дианы вдруг замигали яркие красные сполохи, а уши заложило от пронзительного воя сирены. Сигнал тревоги волной промчался по участку и поднял на ноги дремавших дежурных.

* * *

Служба патрульного тяжка и сложна, так было испокон веков, так есть, и так, к сожалению, будет. Преступники с городских окраин не уважают закон и по возможности обстреливают полицейские машины с таким же рвением, как шаловливая детвора закидывает камнями бездомных котов. Однако район заброшенной торговой зоны был приятным исключением из этого правила. Когда в ворота складского комплекса еще въезжали многотонные фуры, груженные снедью и дорогим оборудованием, уличной шантрапе не давали разгуляться сами торговцы. Кто ворует тоннами и миллионами, не любит коллег более мелкого масштаба. Торговая охрана сама проводила рейды по округе и доставляла в полицию лишь остывшие трупы тех, кто пытался проникнуть за ограды складов или успел это сделать, но не был достаточно умен, чтобы скрыть следы своего пребывания. Потом КС объединилось, налоговое законодательство изменилось, и кривая рентабельности складского комплекса мгновенно упала ниже нулевой отметки. Район опустел, а банды редко водятся там, где нечем поживиться.

Вопрос о закрытии опорного полицейского участка под номером семьдесят три обсуждался в городской управе с завидной регулярностью в течение вот уже трех лет. Пока бюрократы взвешивали все «за» и «против», служба патрульных текла вяло и размеренно, так что многие из цепных псов закона уже успели нарастить солидные животы, с трудом скрывающиеся под мундирами. Если раньше назначение на ночные дежурства являлось поводом для пересмотра завещания, то сейчас ночное патрулирование считалось оплачиваемой налогоплательщиками увеселительной прогулкой. Стреляли в районе редко, сидеть в машине ночью было намного приятней, чем жарким днем, а заплутавшие туристы, обычно пребывавшие в третьей или четвертой стадии алкогольного опьянения, давали много поводов для веселья. Кроме того, облегчение карманов пострадавших от лап «зеленого змия» являлось хорошей добавкой к весьма умеренному жалованью. Вот и этой ночью экипажу патрульной машины 058 выпал отличный шанс повеселиться, пополнить свое благосостояние, а заодно и разнообразить личную жизнь.

На безлюдном пустыре возле дороги стоял видавший виды энергомобиль, на крыше которого «тесно общалась» парочка голых девиц. Судя по громкости непристойных выкриков и стонов, выбранному месту совершения акта и степени помятости корпуса машины, сразу было понятно, что «нетрадиционные» дамочки в стельку пьяны.

«Вождение транспортного средства в нетрезвом виде, непристойный вид, непристойное действо в публичном месте, непристойные оскорбления должностных лиц, которые непременно последуют, – на лице старшего патрульного заиграла алчная и одновременно похотливая ухмылка. – Девчонки не будут артачиться. Бесплатный секс – это приятно, а когда платит женщина – приятней вдвойне». Напарнику сластолюбца не нужно было ничего объяснять, в его голове гуляли те же самые мысли, но только более вольные по молодости лет.

Решив не утруждать себя пешей прогулкой по размытой дождем земле, экипаж 058 подъехал вплотную к преступницам. Заглушив урчащий мотор, представители закона покинули мягкие сиденья и приблизились вплотную к ходящему ходуном в такт постаныванию энергомобилю. В этом-то как раз и заключалась их роковая ошибка. Ожившие кусты поднялись в человеческий рост, и, прежде чем удивленные полицейские успели открыть рты, их головы повстречались с монтировкой и коротким куском арматуры.

– Фи, как неэстетично! – брезгливо поморщилась одна из девиц, мгновенно потерявшая интерес к подруге. – Дарк, мы бы сработали аккуратнее, да и нам подкрепиться не мешало бы...

Куст крыжовника что-то недовольно проворчал и с удвоенной скоростью продолжил стаскивать с бессознательного тела штаны.

– Понимаешь, Тварь, ваши острые коготки могли бы попортить форму, а пятна крови на мундире вызвали бы множество ненужных вопросов, – странная поросль: гибрид малины, можжевельника, крапивы и дикого плюща – стала сбрасывать с себя ветки и постепенно превращался во взопревшего Аламеза. – Оно нам надо? По-моему, нет.

– Разденем, пожрем, – выразил ту же самую мысль более доступным языком наконец-то справившийся с проржавевшей молнией на брюках Карон.

Дарк не стал наблюдать за ужином кровососов, взял форму и отошел за машину, где неторопливо переоделся. В жизни он насмотрелся всякого, к примеру как пираньи обгладывают пловца и как мучается жертва, привязанная к муравейнику. По сравнению с этими картинками из его прошлого в ужине вампиров не было ничего ужасного, другое дело, что для самих «детей ночи» опустошение вен – более интимный момент, чем для нормального большинства людей половой акт.

Пока возле брошенного энергомобиля Дианы шел кровавый пир, моррон проинспектировал багажник и бардачок казенного средства передвижения. Желанных дробовиков не нашлось, но зато были обнаружены термос с кофе и запечатанная пачка сигарет. «Все лучше, чем ничего», – философски заметил Дарк, садясь на капот и делая маленький глоток горячей живительной влаги из пластикового стаканчика.

– Ну ты посмотри, прям заправский фараон! – громко выразила свое восхищение его карнавальным нарядом Тварь.

Жалотта хмыкнула, видимо вспомнив сильный удар головой о кафель, и, опасаясь, что морроны только так могут реагировать на увлекательный процесс кровососания, отошла в сторону.

– Кровь с губы вытри, вот здесь и с уголка, – флегматично заметил Дарк и швырнул насытившимся дамочкам по паре блестящих наручников. – Примерьте украшения, чтобы впору пришлись, не слишком жали.

– И это все?! – заморгала ресницами Тварь.

– Можешь еще репейником обвязаться или плющом... для полной экзотики, – ухмыльнулся Аламез и уселся за руль машины.

Скинув трупы в овраг, Фил тоже облачился в полицейскую форму. Дамы нехотя заняли места за решеткой на заднем сиденье и с такой же тщательностью, как аристократки примеряют золотые браслеты, подогнали под изящные лапки наручники. Ровно в полночь первая фаза операции была успешно завершена, патрульная машина под номером 058 медленно тронулась с места, везя новый экипаж в опорный полицейский участок семьдесят три.

* * *

Одноэтажное здание, в котором размещался семьдесят третий участок, не было похоже на неприступную крепость: окна без решеток, невысокий штакетник вместо забора, плохое освещение подъезда к главному входу и отсутствие охраны перед дверями гаража, находившегося в боковой пристройке. Тот, кто обеспечивал порядок на улицах, был беспечен у себя дома, как никто другой.

«Повезло, – подумал Дарк, остановив машину, но не торопясь выйти из нее. – Приемный зал пройдем быстро, проблемы начнутся, когда окажемся внутри. Количество врагов неизвестно, узкие пространства, тонкие перегородки, мешающие действовать бесшумно, и прочие сюрпризы, которые сейчас не предвидеть. Не мешало бы провести разведку, сперва войти внутрь и осмотреться, но рисковать нельзя. Форма, конечно, хорошая маскировка на улицах, но как объяснить строгому дежурному сержанту, знающему всех своих в лицо, что номер жетона на твоей груди совпадает с номером какого-нибудь «смельчака Жота»? Нет, действовать нужно сразу, решительно, напористо, самоуверенно. На все про все у нас не более десяти минут, придется импровизировать на ходу. Я смогу, а вампиры?»

– Ты не уснул? – Тварь просунула тонкий пальчик и легонько пощекотала Дарка за ушком.

– Нет, – отрывисто буркнул Аламез, которому не понравилось подобное обращение. – Я вывожу дам и иду через задний ход. Изобразить проституток сможете?

– Кому-то и прикидываться не надо, – не удержалась от комментария Жалотта.

– Что, милая, ролью недовольна? – усмехнулась Тварь и подмигнула настороженно взиравшей на нее соседке.

– В приемной ведите себя шумно, прикрывайте меня от дежурного. К полицейским близко не подходим, сразу идем к служебным помещениям, – не обращая внимания на взаимные колкости сообщниц, продолжал излагать план штурма Дарк. – Атакуем, когда окажемся возле комнаты связи, держимся вместе и следим за выходами, никто не должен уйти.

– Там же не только полицейские, что с посторонними делать? – спросила Жалотта.

– Никто не должен уйти, – сухо повторил приказ Дарк, не поворачивая головы. – Не время страдать гуманизмом и прочими глупостями. Невинных там нет, есть только свидетели и враги, которые непременно постараются нас или убить, или выдать властям.

– Нет, не могу так, – тихо, но тем не менее уверенно прошептала Жалотта.

– А в мужском туалете возбужденных дурачков обсасывать можешь? – произнес Дарк, не сводя взгляда со входа в полицейский участок. – Прекрати дурить или пошла вон из машины, мне слюнтяйки не нужны!

– Полегче, – вступился за девушку Фил, – она в наши игры играет чуть более года, а до этого видела кровь лишь в «сложные дни».

– Некогда сопли разводить, время идет, – жестко констатировал непреклонную истину Аламез. – Что делать, всем понятно?

– А мне чем заняться? – задал вопрос Карон, не получивший никаких указаний.

– Иди в гараж, подыщи машину побольше, лучше всего фургон. У полицейских дурная привычка оставлять в багажнике оружие. Пошарь хорошенько, нам много амуниции понадобится. Инструкций особых не будет, все то же самое и тем же образом: никто не должен уйти или связаться с другими участками по рации. Допустим ошибку, и нам придется удирать не только от полицейских, но и от вампиров.

– Ты о шаконьесах забыл, – напомнила Тварь.

– Нет, не забыл, – жестко ответил Дарк. – Они не дураки, в кровавое месиво не полезут, для этого у них имеются наемные олухи.

Еще несколько секунд моррон сидел неподвижно, не моргая, уставившись в одну точку перед собой, затем каменное изваяние на переднем сиденье ожило и рывком открыло дверцу машины. Девушки в наручниках обомлели, их вытащил из машины не прежний Аламез, рассудительный, терпимый к чужим слабостям, немного флегматичный и порою даже галантный. Это было неизвестное им существо, холодное и жестокое, готовое безжалостно убивать и идти напролом к намеченной цели.

Подхватив девиц под руки, вжившийся в роль уличного стража Аламез грубо потащил их ко входу в полицейский участок. Они мгновенно заразились его игрой и так же азартно стали верещать, упираться и умолять отпустить к страдающей острой сердечной недостаточностью старой мамочке. Ненадолго задержавшийся в машине Карон был искренне восхищен разыгравшимся спектаклем. Актеры виртуозно импровизировали и создавали на ходу шедевр классического трагифарса. К сожалению, поблизости не было ни одного оператора, чтобы запечатлеть и увековечить бесподобную импровизацию дебютирующих в этом жанре дилетантов.

Когда забавная троица скрылась за дверью участка, Карон снял трубку полицейской рации, настроил примитивную, но мощную аппаратуру на обычную телефонную волну и набрал длинный двенадцатизначный номер.

– Тигр вышел на охоту, – сообщил Филас, после того как на другом конце провода прозвучало скупое: «Да».

Выслушав указания босса, предводитель «Вольных клыков» повесил трубку и пошел наводить порядок в полицейском гараже.

* * *

Наши планы – особая действительность, абсолютно противоположная реальным событиям. Когда троица комедиантов с шумом и гвалтом пересекла порог полицейского участка, то глазам налетчиков предстал совершенно пустой зал и кемаривший за стойкой дежурный с нашивками старшего сержанта на плече. Это было и хорошо, но одновременно и плохо. Положительный момент заключался в том, что количество потенциальных жертв сводилось к минимуму: в участке ночевало не более десятка сонных полицейских, а посторонних лиц совсем не было, разве что несколько «гостей» в «обезьяннике». С другой стороны, актерские труды оказались напрасными, маскарад был мгновенно разоблачен. Узенькие глазки лысого толстяка в форме сразу недовольно прищурились и стали пристально пожирать незнакомое лицо Дарка. Толстые пальчики старшего сержанта сами собой потянулись к кнопке тревоги, но замерли на полпути, видимо решая сложную бюрократическую дилемму, осложненную многими «а вдруг». В конце концов, парень мог оказаться просто новеньким или из-за поломки машины решил сдать «улов» в ближайшем участке.

Однако иллюзий по этому поводу не возникало, бюрократы такой уж народ, что при решении спорных вопросов всегда заботятся прежде всего о крепости своего любимого зада в казенном кресле. Престарелый сержант подумал-подумал бы, да и нажал проклятую кнопку. Нужно было действовать немедленно, Дарк вскинул пистолет и, прежде чем его спутницы успели заткнуть уши, всадил пулю седьмого калибра точно во вспотевший лоб толстяка. Грузное тело не упало, а откинулось на спинку кресла. Сбылась мечта любого чиновника: протирать портки на казенном кресле аж до гробовой доски.

– Что ты наделал?! – испуганно взвизгнула Жалотта. – А как же план?!

– Он изменился, – констатировал свершившийся факт Дарк и поспешил к стойке дежурного. – На, это тебе, – вытащив из кобуры убитого пистолет и обоймы, моррон кинул их в руки Жалотты. – Стереги выход, мы в комнату связи! Что бы ни произошло, не позволяй никому нажать на кнопку! Убивай любого, кто... просто любого! – уточнил Аламез, хладнокровно разрядив свой пистолет в грудь прибежавшего на шум выстрела полицейского.

Как только Дарк с Тварью скрылись в коридоре, раздался омерзительный сигнал тревоги и замигали ярко-красные лампочки. Жалотта испугалась и хотела бежать, но потом вдруг вспомнила, что опорный участок семьдесят три оснащен коммуникационными линиями старого типа. Кто-то нажал на красную кнопку, тревога поднялась только в здании. Для передачи сигнала в другие участки и на центральный коммутатор полиции требовалось задействовать совсем иную систему. Шанс на успех еще оставался, правда, был уже не таким большим.

* * *

Вой сирены послужил сигналом не только для полицейских. Изможденное тело Дианы напряглось, а на лицах моряков, до этого момента дремавших на корточках, появилось осмысленное выражение... и ухмылка, не предвещавшая ничего хорошего. Они стали перешептываться, а потом подсели ближе к решетке. Когда стороживший их капрал наконец-то не выдержал и, нарушив инструкцию, побежал мимо «обезьянника» в коридор, откуда уже доносились выстрелы, один из контрабандистов быстро вскочил на ноги, просунул руки сквозь прутья и вцепился в рубашку стража. Полицейский попытался вырваться, и это ему удалось бы, если бы парочка арестованных не пришла на подмогу своему товарищу. Отбиться сразу от шести рук блюститель порядка так и не сумел, его притянули к решетке и придушили, затем сорвали с пояса связку ключей, забрали дубинку и пистолет.

– Ты с нами или нет? – прохрипел осипшим басом один из беглецов, пока его товарищи отпирали замок клетки и добивали дубинкой еще шевелящегося охранника.

– Я шама по шебе, – прошамкала беззубым ртом Гроттке, – но клетку не жапирай!

– Ну и сиди здесь, дура, – проворчал контрабандист, а затем ей назло запер замок и обломил в нем ключ.

«Контрабандист – это не профессия, это образ жизни, – подумала Диана, не расстроившись, а даже обрадовавшись подлому поступку громилы. – С такой «доброй» командой далеко не убежишь: или бросят, или продают намбусийским работорговцам, как только от берега отплывем, а если полиция поймает, так все грешки на меня свалят. Дескать, это я охранника подманила, я его придушила, а потом еще, злыдня стервозная, и дубинкой измесила».

Контрабандисты, а может быть, и пираты, кто же их, морячков, разберет, обшарили бездыханное тело и, отперев стальную дверь с трудом подобранным из огромной связки ключом, выбежали в коридор. Буквально через миг раздались выстрелы, три короткие очереди прозвучали так близко, что сомнений насчет неудачи побега под шумок у Гроттке не возникло. Через приоткрытую дверь были слышны даже предсмертные крики морских бродяг и шум падения их грузных тел.

«Риск – благородное дело, но почему-то некоторые чудаки не считают нужным его рассчитывать», – подумала Диана и переключилась на более актуальные мысли: кто совершил дерзкий налет на участок и что делать ей – рисковать или ждать окончания перестрелки?»

Ответ пришел неожиданно, он сам распахнул дверь и, ворвавшись в комнату, навел дуло короткоствольного автомата прямо на лицо заключенной. Диана не успела открыть рта, как грянул первый выстрел, впрочем, он, как и последующие три, продырявил не ее голову, а обшарпанный потолок. В самый последний момент террористка резко вскинула руку вверх.

– Ба, какая птичка в клетку залетела! – пропела на одной ноте Тварь и, не тратя времени на расспросы, прострелила замочный механизм.

– Как вы узнали, что я здесь? – поинтересовалась Диана.

– Мы по другому поводу сюда заскочили, – честно призналась девица и, схватив за рукав застывшую на месте Гроттке, силой потащила ее за собой. – Пошли, о своих грешках потом отчитаешься... и не мне. Объяснять долго некогда, диспозиция такая, девонька, гаси всех, кто на складе не ночевал!

– Дарк здесь?! – выкрикнула Диана, но вампирша ее уже не услышала.

Ударом ноги Тварь открыла железную дверь и, тут же упав ничком на пол, вступила в перестрелку. Диана инстинктивно присела, ввязываться в бой без оружия не имело смысла. Боец без оружия – всего лишь мишень, а выступать именно в этой роли девушке почему-то не хотелось. Пауза, возникшая в ходе событий, обострила и подлатала девичью память, Диана вдруг поняла, что забыла в камере сумочку, ее единственное имущество, кроме конфискованного пистолета. Пришлось вернуться, когда же Гроттке вновь оказалась у железной двери, бой уже переместился из коридора в одну из просторных офисных комнат.

Перевернутые столы, поваленные набок шкафы, горящие бумаги на полу, разбитая оргтехника, раскиданная вперемешку с личными вещами сотрудников, развороченные пол с потолком, медленно оседающие облака штукатурки и трупы, около полдюжины трупов, навеки застывших в нелепых позах, – все это свидетельствовало о применении взрывчатых средств, предположительно гранат, на этом маленьком пятачке.

Один полицейский умудрился выжить после взрыва, раненый, он продолжал сопротивление, отстреливался от демонической троицы, окружившей его. На глазах у Дианы его пуля пробила Жалотте бедро, а метко брошенный кухонный нож чуть не снес голову чудом увернувшейся Твари. Не была бы вульгарная девица вампиром, не обладала бы быстрой реакцией, непременно лишилась бы шарообразного добавления к аппетитным формам. Однако рана взяла свое, окруженный врагами полицейский в конце концов лишился сознания от потери крови.

– Не смей! – остановил осыпанный с ног до головы штукатуркой Дарк желавшую прикончить смельчака Жалотту. – Он храбро сражался, пускай живет! Была бы половина людей хоть чуть-чуть похожа на него... – Дарк не успел закончить фразу, он увидел Диану и обомлел. – Диана, ты?! Как ты...

Провидение издевалось над морроном, упорно лишая его возможности договорить. Из-под груды обломков с яростным криком и громким пыхтением вдруг поднялось страшное нечто в разодранной форме... Одним размашистым ударом великан-полицейский сбил с ног стоявшую поблизости Жалотту и отбросил к стене кинувшуюся ей на подмогу Тварь. Аламез выстрелил, три пули пробили волосатую грудь, но не остановили разъяренного стража порядка. Огромные руки вцепились в тело моррона и, казалось, вот-вот должны были разорвать его пополам, они били его о стену, швыряли беспомощно барахтающееся тело на столы и шкафы, пока меткий выстрел не разорвал затылок человека-чудовища, как брошенный камень разрывает арбуз.

– Ничего себе человечище, – присвистнула окровавленная Жалотта, так и держа дымящийся пистолет в вытянутой руке.

– Это не человек, это шаконьес, – простонал потрепанный Дарк, с трудом поднимаясь на ноги. – Они живут среди людей и вынуждены скрывать свою зверскую силу, как, впрочем, и некоторые другие физиологические особенности. Этому... – Аламез кивнул на поверженное, обезглавленное чудовище, – было намного труднее других. Видимо, он из племени, которое адаптировалось совсем недавно. Внешне он человек, но силища и выносливость...

Диана вдруг вспомнила, что как раз не успела прочесть о судьбе восточных племен, однако расспрашивать об этом было крайне несвоевременно. Изрядно потрепанный, но не потерявший ни одного бойца отряд под визг все еще работающих сирен бегом направился на задний двор полицейского участка, где в полном амуниции, еды и прочих припасов фургоне их уже давно поджидал успешно справившийся со своим заданием Фил. Как только черно-красный энергомобиль с бортовым номером 132 выехал за ворота, сзади раздался гулкий взрыв, а в ночном небе вырос огненный шар. Найденных в гараже цистерн с топливом вполне хватило, чтобы замести следы небывалого по дерзости преступления.

Глава 12. Новый взгляд на прежних друзей

Обычно когда просыпаешься в чужой постели совершенно голый, то голову мучает боль, во рту ужасные ощущения, хочется пить, а рядом, как назло, еще кто-то храпит, в лучшем случае не очень страшная женщина. Обычно утренний конфуз – всего лишь следствие бурно проведенного вечера, обычно, но не в случае с Мартином Гентаром.

Маг был бы рад стать всего лишь жертвой собственного легкомыслия, но, к несчастью, подробно помнил события прошлой ночи. Они ужинали с Дианой в маленьком ресторанчике на окраине города, когда появились те двое, преследующие его с самого Полесья. Бегство не удалось, хотя точно сказать, как закончился его прорыв в кухню, Мартин не мог. Перед глазами что-то мелькнуло, и всё – провал в сознании.

«Судя по всему, по голове меня не били. – Гентар ощупал затылок и, не найдя на нем ни одной шишки, продолжил осмотр тела. – Кровь не сосали, да и сексуальных извращенств вроде бы не было. Но меня раздели... зачем? Кому понадобилось любоваться моим далеко не идеальным телом?»

Цель похищения была не ясна, хотя если отбросить эмоции и рассуждать здраво, пытать его явно не собирались. Заплечных дел мастера и их любознательные хозяева не стали бы запирать его в просторной комнате, укладывать в достойную короля кровать и услаждать его взгляд роскошным антуражем: изысканной мебелью, антиквариатом и безделушками из драгоценных камней, стоимостью как минимум в несколько десятков миллионов. Видимо, кому-то из значительных особ захотелось с ним немножечко пошептаться. Стоило Мартину взглянуть на окна, и он сразу понял кому.

Оконные проемы были огромными и пропускали внутрь комнаты море света, но мастера иллюзии таким хоть довольно дорогостоящим, но достаточно простым трюком не обмануть. За окном была пустота, каменная стена подземелья, а голограммное стекло создавало иллюзию зеленой лужайки. Прогресс – великая сила, не только с точки зрения развития общества, но и в деле повышения уровня комфортабельности «тюремных» помещений. Стоило лишь найти маленький пультик и немного побаловаться с кнопочками, как за искусственным окном мгновенно замелькали бы пейзажи: лесная дубрава, океанские волны, просторы песчаного пляжа и т.д. и т.д., в зависимости от достатка и вкуса владельца. Подобными игрушками увлекались только вампиры. Если для людей эти технические новинки были лишь забавными прибамбасами, то кровососам они давали уникальную возможность, увидеть мир при свете яркого, солнечного дня.

Конечно, Мартин сразу же понял, что его похитила графиня Самбина, его старая приятельница и ночная красавица, благодаря которой в человеческой культуре появился образ «женщина-вамп». Кому бы еще понадобилось с ним так деликатно обходиться? Попался бы он в лапы Донато или любого иного Лорда, трясся бы сейчас от холода на гнилой соломе в промозглом амбаре или колодце, да еще опутанный веревками по рукам и ногам. Только Самбина, знавшая мага очень давно, могла осмелиться оставить его члены свободными. Припомнилась магу и записка, найденная в полесской квартире. Сиятельная графиня пожелала встретить его в Варкане и поговорить. Он пренебрег ее предложением, она настояла, только и всего. Именно так и следовало понимать этот цирк с похищением и последующим заточением в богатых хоромах.

Предположение оказалось верным, примерно через полчаса после его пробуждения дверь темницы открылась, и на пороге появилась сиятельная графиня, прекрасная и томная, как лунная ночь. Время не изменило красавицу, остались прежними и ее привычки, правда, пеньюар стал немного короче и прозрачнее.

Не говоря ни слова, Самбина проплыла до мягкой кушетки и, грациозно приняв горизонтальное положение, стала гипнотизировать мага ласковым взглядом карих глаз. Видимо, сценарий задушевной беседы предусматривал, что Гентар начнет разговор первым, начнет с крика, возмущений и упреков. Однако Мартин принял правила игры в молчанку и, вальяжно устроившись на кровати, легким движением руки скинул на пол белоснежную простыню.

Вид его обнаженного тела явно не понравился молчаливой собеседнице, Самбина искривила губы, отвернулась, поморщилась и, в конце концов не выдержав пытки, заговорила первой:

– Ну и что это значит? – нежно пропел голос графини.

– Жарко, – ответил маг. – А что такого, ты ведь тоже в неглиже.

– Я не об этом волосатом безобразии на кровати, я о твоем бездействии, – пояснила Самбина. – Ты ведешь себя неестественно аморфно: не пытаешься бежать, не накидываешься с упреками, не грозишь. Как-то непохоже на мага-воителя Мартина Гентара, неужто годы запал поубавили?

– Нет, они его вставили в нужное место, – усмехнулся маг, выбрав в игре беспроигрышную тактику простоватого дурачка. – Ты жаждала меня видеть, и вот, пусть с запозданием, но я здесь. Не перелечь ли тебе на кровать, тут куда удобнее, – маг призывно похлопал по мягкому матрасу.

– Не разыгрывай из себя третьесортного ловеласа, тебе не идет, – ответила графиня, и не подумав принять предложение.

– Слишком умен?

– Нет, тельцем не вышел. – Самбина еще раз взглянула на худосочное тело с отвислым животом и презрительно поморщилась.

– Неужто? – удивился Мартин, оглядывая свое убожество с ног до груди. – Но ты ведь пожелала созерцать меня именно в этом виде. Зачем же иначе одежду сперла, да и сама оголилась?

– Ах, Мартин, Мартин, – рассмеялась графиня. – Ведь ты же знаешь, я люблю подразнить... а что же касается тебя, то, во-первых, в одежде ты любишь прятать всякие колбочки, а во-вторых, уж больно от тряпок твоих воняло. Не беспокойся, новый костюм тебе уже шьют.

– Ах, бесстыдники! – точно передразнил маг интонации графини. – Пока я спал в дурманном сне, с меня уже и мерки сняли! Надеюсь, портные больше ничего не сотворили со мной?!

Гентар изобразил на лице выражение крайнего беспокойства и демонстративно ощупал свои маленькие, покрытые, так же как и кривые ноги, густой порослью черных волос ягодицы.

– Кому ты сдался, косолапое убожество, – проворчала Самбина, а затем подняла левую руку вверх, подавая знак, что устала от бессмысленной болтовни. – Хватит, Мартин, давай серьезно!

– Серьезно так серьезно, – демонстрируя безразличие, пожал плечами маг, – а то я пойду, дела у меня, понимаешь?

– Никуда ты не пойдешь, ты почетный гость с ограниченным правом передвижения, – расплывчато, в лучших традициях вампирской натуры, определила статус собеседника графиня.

– Вот как?! – покачал головой маг. – И что – не наложник?!

– Мартин, ты ввязался в игру, о масштабе которой не имеешь ни малейшего представления, ввязался сам и друзей за собой потащил, – назидательным тоном заявила Самбина. – И вот итог: Фламер мертв, Конт в бегах и даже побоялся показаться на Старом Континенте, Дарк и эта девчонка, как там ее, кажется Диана, доживают последние часы, перед тем как с гирями на шеях отправятся на морское дно.

– Ты забыла еще и о Миранде, – напомнил маг.

– Не беспокойся, с девочкой все в порядке, – успокоила графиня.

– Значит, я был прав, она все время работала на тебя, шпионила и сообщала о каждом нашем шаге.

– Не работала, а верно служила; не шпионила, а защищала интересы клана, – вдалась в софистику Самбина.

– Ну, а поскольку клан – это ты, то...

– Мартин, это не важно, это второстепенно, точно так же как то, что сейчас пытается сотворить твой подручный Дарк, – перебила мага Самбина. – Давай поговорим лучше о том, что действительно имеет смысл и значение.

– И что же имеет? – поинтересовался маг, не понимавший, зачем Самбине понадобился этот пустой разговор.

– Твое будущее, не человечества, не доживающего последние дни Легиона, а только твое. Нас связывают долгие годы борьбы, порой совместной. Я не хочу, чтобы твой пытливый ум бесследно сгинул в предстоящей заварушке.

– Ценишь как талантливого ученого или как ностальгическое воспоминание о былом? – задал вопрос маг, прекрасно зная ответ, точнее, уход от ответа.

– И то и другое понемножку, – ласково улыбнулась Самбина и поправила пеньюар, слегка оголяя белоснежную грудь.

– Что ж, давай поговорим, только введи меня в курс дела. Когда собеседник многое не договаривает, как-то сомневаешься в собственных мыслительных способностях.

– Хорошо, но только вкратце, времени у меня не так уж и много, – снизошла до объяснений графиня. – Видишь ли, Мартин, в отличие от твоих тупых собратьев-морронов, мы узнали о существовании шаконьесов еще лет пятьсот назад. Сначала эти гибриды со специфическими вкусовыми качествами нас забавляли, потом восхищали своей целеустремленностью и упорством. Человечество разрозненно и не осознает себя единым целым, цивилизацией, а они – нет, у них по-прежнему древние племенные отношения. Шаконьес всегда поможет своему соплеменнику, а надо будет – и глотку врагу голыми руками порвет.

– Так вот что тебе в шаконьесах нравится! «Глотку голыми руками» – какая прелесть!

– Не иронизируй и не упрощай, ты же прекрасно понимаешь, о чем я, – назидательно сделала замечание пленнику графиня и продолжила: – О «Проекте 107» мы узнали лет пятьдесят назад, когда только началась первая фаза оболванивания, стандартизации человечества. Мы поняли, что участь людей предрешена, и решилипримкнуть к победителю.

– Позволь узнать, кто эти «мы»? – перебил Мартин с милой улыбкой на лице. – И как быть с твоим любимым постулатом: «Мир несовершенен, но я в нем живу и менять не позволю!»?

– «Мы» – это я и еще несколько Лордов...

– ...действующих втайне от Ложи, – продолжил за графиню маг.

– Ложа – это фикция, пустой звук, не несущий в себе содержания. Ни один Лорд, никогда не воспринимал Ложу всерьез, к тому же вскоре она перестанет существовать и формально... отпадет надобность. – Самбина чарующе улыбнулась и с победоносным блеском в глазах продолжала вещать о своих грязных делишках и грандиозных планах на будущее: – Скоро, очень скоро, буквально на днях, начнется завершающая стадия «Проекта». Мир сейчас катится в пропасть, но благодаря нам он изменится, в нем наконец-то воцарится порядок, а то мы уже устали от бессмысленных глупых человеческих склок, от бесчисленных войн, политической болтовни, революций, выборов, дебатов и мышиной возни преступных группировок. Люди, движимые лишь четырьмя примитивными желаниями: своровать, отобрать, прославиться и развлечься, – неспособны обеспечить прогресс. Мы вместе с шаконьесами поможем им: встанем у руля и будем вести мир к процветанию...

– Естественно, не на безвозмездной основе, – вставил реплику маг.

– Ты все правильно понимаешь, – вновь подарила очаровательную улыбку Самбина. – Плохо это или нет, не будем дискутировать, восприми это как свершившийся факт и смирись! Направь свои мысли не на злость, а на то, как лично тебе выжить и занять достойное место в новом мире!

– Занятно, – покачал головой маг, – а морронов вы уже совсем списали со счетов?

– Давно, – честно призналась Самбина, – еще когда был заключен глупейший договор между вашим Советом и нашей Ложей. В принципе Ложа и нужна была только для того, чтобы было кому ставить подпись. Ты же нас, вампиров, хорошо знаешь, неужто бы я позволила другим Лордам вмешиваться в дела моего Клана? Вы, морроны, по природе своей борцы, вы не выживаете в условиях мирной, вялотекущей жизни. Легион – это корабль, который на плаву только в движении. Мы замедлили ваш ход, лишили внешнего врага, и ваш клан распался, лишился дееспособности. В последние пятьдесят лет в «легионеры» вступали далеко не лучшие бойцы, не говоря уже о Совете, в котором сейчас одни лишь... Поверь, мне очень не хочется злословить и ругаться!

– Допустим, но в Полесье...

– Полесские события напугали некоторых вождей шаконьесов, но не меня и не Дора, – проговорилась графиня. – Ты, Конт и Дарк – умелые бойцы, я вас искренне уважаю, но вы одиночки, вы выживали ранее, если повезет, будете выживать и при новых хозяевах мира, тем более что человечество продолжит свое беспечное существование, а значит, и Коллективный Разум не исчезнет, только теперь он будет служить нам, абсорбированным группам мыслительной энергии, то есть шаконьесам и вампирам.

– Ага, одни дефективные, а вторые просто больные, – хмыкнул Мартин.

– Что поделать, вирус изменяет структуру тканей, но не убивает их, тебе ли этого не знать?

– Хватит философствовать! – заскучавший маг решил повернуть разговор в деловое русло. – Что тебе от меня нужно?!

– Хочу, чтобы ты выжил, только и всего, – призналась Самбина. – Видишь ли, «Проект 107» зашел так далеко, что его уже не остановить. Вы хотите разгромить лабораторию на Дельта-острове? Пожалуйста, извольте, но время уже упущено. Там вы найдете не научную документацию, не опытные образцы, а уже готовые канистры с пищевыми добавками, которые вот-вот будут отправлены на заводы Империи Дора.

– Но ведь еще не отправлены!

– Можете и их уничтожить! После полесского конфуза шаконьесы поумнели: работа над проектом велась одновременно в четырех лабораториях, а вы знаете лишь об одной, и то только потому, что это мы сами позволили вам о ней узнать.

– Отвлекающий ход, ловушка?!

– Да, именно так. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что сопротивление бессмысленно. И Конт, и Дарк, и эта ваша Диана геройски погибнут в борьбе, но не изменят положения дел. Им не дано увидеть красоту нового мира, а тебе я решила дать этот шанс, вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет.

Услышанное шокировало мага и полностью деморализовало контроль над сознанием. В порыве несвойственной ему ярости Мартин вскочил и кинулся, чтобы придушить жестокую, расчетливую прелестницу, рассказывающую о неминуемой гибели его друзей со снисходительной улыбкой на губах. Однако внезапно выскочившие из-за портьер телохранители накинулись на пленника, прижали его к полу и стали связывать руки веревками.

– Вы уж понежнее с ним, ребята, поделикатнее, – усмехнулась графиня, поднявшись с кушетки и чинно покидая апартаменты. – Он не воин, а ученый и мыслитель, к грубому обращению не приучен, может не выдержать!

* * *

Солнце в это утро светило небывало ярко, слишком ярко даже для жаркого юга. К счастью, угнанный полицейский фургон успел въехать под сень деревьев городского парка. Вампирская часть отряда заперлась внутри и залегла в долгую, восемнадцатичасовую спячку, поскольку заход солнца летом в Варкане раньше одиннадцати вечера не бывает.

Уставший за ночь Дарк разделся, чтобы не испачкать с боем доставшуюся форму, лег на мягкий пахучий ковер травы, подложил под голову руку и, сунув в рот сигарету, закрыл глаза. Однако Диану не обмануть, она прекрасно знала, что ее компаньон не спит. Когда отряд на привале, кто-то ведь должен оставаться на часах. Аламез полностью не доверял ей, считал ее чересчур неопытной и способной заснуть во время дежурства, поэтому, хоть и прикидывался спящим, но внимательно следил сквозь узкие щелочки прикрытых глаз за тем, что происходит вокруг фургона в радиусе ста метров.

Подобное времяпрепровождение, конечно же, не могло устроить девушку, чей пытливый ум непрерывно находился в раздумьях. Ей хотелось не только выслушать вторую сторону недавнего спора, но и узнать, что же ее старший товарищ намерен предпринять дальше: наведаться следующей ночью в городскую управу или незатейливо ограбить Виверийский национальный банк?

– Садись, – произнес Аламез, когда девушка бесшумно приблизилась к нему на расстояние десяти шагов. – У нас не было возможности поговорить. Где Мартин?

– Ты не доверяешь им? – послушно присев на сырую траву, Диана кивнула в сторону запертого изнутри фургона.

– Они вампиры, а мы морроны, не стоит обольщаться насчет крепости нашего союза. Когда все закончится, любая информация о нас может быть использована против нас, – уклончиво ответил Дарк. – Итак, куда запропал наш ворчливый старикашка? Направился под тепленькое крылышко своей графини, а почему ты с ним не пошла, почему оказалась в участке?

Аламез задал слишком много вопросов сразу. Гроттке было проще по порядку рассказать, что произошло, чем отвечать на каждый из них в отдельности. Так она и поступила, Дарк открыл глаза и молча слушал, куря одну сигарету за другой, – плохой признак, симптом тяжких раздумий.

– Значит, Мартина похитили, – резюмировал рассказ соратницы Дарк, – похитили профессионально, без свидетелей.

– Да, парни – спецы, – уважительно произнесла Диана, – и стреляют метко, и как будто знали, что из ресторанчика второго выхода нет.

– Возможно, и знали, но только к похищению нашего старичка они непричастны. – Видя на лице Дианы вопрос, Дарк решил предвосхитить события и сам дал ответ: – Во-первых, они хотели Мартина убить, а не пленить, иначе бы действовали по-другому. Во-вторых, я их, кажется, знаю.

– Кажется? – переспросила Диана.

– Когда я говорю «кажется», это означает вероятность в девяносто девять процентов, пора бы привыкнуть, – с апломбом заявил Дарк. – Судя по твоему рассказу, это Курт Громбмайсер и Арно Метцлер, те еще субчики! Пять лет назад я сам засадил их за решетку, им грозил электрический стул. Угадай, кто их из застенков вытащил?

– Дор, – тихо прошептала Диана.

– Именно, так что ему наши мальчики теперь верой и правдой до гробовой доски служить будут, крови нам еще много попортят.

– А кто же тогда?..

– Вампиры нашего умника уволокли, только они могли стащить с него одежду, – уверенно произнес Дарк, приподнявшись на локтях. – Обоняние у них, слюнтяев, чуткое, а от гентаровского тряпья смердело, как из помойки. Ты бы, к примеру, стала голыми руками хвататься за экскременты?

– Ты что, издеваешься?! – возмутилась Диана.

– Вот и они побрезговали, – тяжело вздохнул Дарк, – только где теперь нашего ученого мужа искать, непонятно: то ли в подвалах дворца Донато, то ли в спальне Самбины?

– Откуда начнем? – решительно спросила Диана.

– Начнем мы совсем с другого, – задумчиво прошептал Дарк.

– Неужто ты бросишь друга в беде? – осуждающе проговорила Гроттке.

– Кажется, ты уже упрекала меня в наплевательском отношении к близким, и, кажется, я уже однажды утруждал себя объяснениями, что нельзя идти на поводу у врага.

– Тогда изложи свой план, если он, конечно, имеется. Я не коза, бездумно на поводке за хозяином не брожу!

– А я и не собирался брать на себя роль твоего господина, – в ответ повысил голос моррон. – Хлопот не оберешься: сено запасать, расчесывать...

Ответом была звонкая пощечина, девушка обиделась, но тем не менее не пошла на поводу у хитреца Дарка, пытавшегося увести беседу в сторону.

– Спасибо, но я массаж не заказывал, – отшутился Дарк, держась за раскрасневшуюся щеку.

– Извини, сорвалась, – произнесла Диана, хотя ни в ее твердом голосе, ни в жестком взгляде не было раскаяния. – Итак, в чем состоит твой план?

– Если честно, то он еще не готов до конца, – признался Дарк. – Однако кое-что ясно уже сейчас.

– Что же?

– Штурма лаборатории на Дельта-острове не будет, это ловушка, в которую нас упорно заманивают, – прошептал Дарк Диане на ухо. – Тебе не кажется, что в Варкане завелась целая банда похитителей? Притом вот что странно – воруют они не красоток, не сопливых детишек, а очень даже боеспособных личностей: сначала Миранда, потом Мартин....

– И кто же за этим стоит: Самбина или Донато?

– По-моему, оба, – высказал предположение Дарк, заговорщически оглядываясь по сторонам. – Мне кажется, что они – марионетки в руках Дора, но пытаются самостоятельно дрыгать лапками. Шаконьесы почувствовали это и поэтому прислали своих наемников.

– На этом можно сыграть, – обрадовалась Диана.

– Можно, но осторожно, есть еще два факта, которые меня весьма смущают... – Дарк обнял Диану, как будто решился поцеловать, и зашептал, касаясь языком самого уха: – За нами наблюдают, так что веди себя естественно. Тебе, конечно, противно, но ты уж попритворяйся во благо общего дела.

Действительно, со стороны могло показаться, что парочка морронов вступила в фазу затяжных предварительных игрищ. Хитрецы обнялись и плотно прижались друг к другу, вводя в заблуждение наблюдавшего за ними из фургона вампира.

– Так что же тебя смущает? – прошептала дрожащим голосом Диана, которой прикосновения Дарка не были столь уж противны.

– Я уже сомневаюсь, что Миранду похитили. Если наши с Гентаром подозрения верны, то она сообщила о наших планах Самбине. Остров – западня, они ждут, что мы туда заявимся в ближайшие дни.

– Так почему вы тогда с Гентаром поссорились?

– Он до сих пор искренне заблуждается насчет графини, считает, что с ней можно договориться, а я ей никогда не верил, та еще штучка, поопасней всех вместе взятых кровососов будет. Голову на отсечение даю, что она вместе с Донато завязла в шаконьесских махинациях.

– А второе? – Диане было трудно следить за словами партнера, мысли почему-то все время съезжали в другую сторону.

– Тревога в полицейском участке, ее поднял кто-то из наших вампиров, – заявил Дарк, на миг прекратив колоть шею Гроттке щетиной. – Сирены завыли, когда я был в комнате связи. Кнопки локальной тревоги находятся еще в двух местах: в кабинете начальника участка и в гараже; и там и там ошивались наши друзья. Кроме вопроса «Кто?», не мешало бы узнать и «Зачем?». Чтобы расправиться с нами, хватило бы сообщить кланистам Донато.

– Кто-то из троицы сотрудничает с шаконьесами, ведет двойную игру, – высказала предположение Гроттке. – Дор не доверяет вампирам, поэтому завел собственных агентов в их среде. А может быть, это он сам инициировал создание общества «Вольных клыков», как противовес Викторо.

– Умница, – Дарк ласково потрепал девушку по волосам, – только все равно сложновато выходит. Не проще ли было бы им самим ударить нам в спину или сообщить наемникам?

– Еще один игрок? – догадалась Гроттке.

– Притом неизвестный и явно не торопящийся отправить нас на тот свет. Он как будто играет с нами: сначала появляются загадочные «монахи» и спасают нас от верной смерти, потом кто-то приказывает своему агенту в наших рядах поднять тревогу и устроить разношерстному отряду маленькую проверку на боеспособность.

– Согласна, – кивнула Диана, – но только делать-то что?

– Есть мыслишка, – усмехнулся Дарк, – но только сначала мне очень хочется сделать вот это.

Аламез резко прильнул к девушке и страстно впился губами в ее губы. Сопротивления не последовало, скорее даже наоборот.

* * *

– Ну, вот и всё, докатились, – Курт тяжело вздохнул и ударил кулаком по краю стола.

Зашвырнуть подальше телефонную трубку, виновницу плохого настроения, наемник не решился. Она еще была нужна, по крайней мере он на это искренне надеялся. Вальяжно развалившийся с ногами на кровати Арно приподнял голову, наконец-то оторвав взгляд от мужского журнала. Переговоры с боссом прошли не гладко, это обстоятельство не могло не беспокоить, будь ты хоть тысячу раз флегматиком.

– Что, опять спустил на тебя собак? – поинтересовался Арно.

– Хуже, все гораздо хуже, – опрокинув в рот полстакана чистого спирта, заявил Курт. – Он вообще отказался со мной разговаривать, пятый раз за неделю пришлось общаться с секретарем, да еще с самым тупым...

– ...которого как раз для общения с такими неудачниками, как мы, и держат. Наши котировки падают, рентабельность вложений Дором финансовых средств в наши с тобой задницы стремительно несется вниз и скоро достигнет нулевой отметки, – невозмутимый Арно, как всегда, цинично сравнил их положение с убыточным инвестиционным проектом. – На его месте любой коммерсант задумался бы о формировании конкурсной массы и поискал бы иные инструменты достижения цели.

– Слушай, не умничай, и так противно. Ты что, думаешь, я дурак, думаешь, не понимаю, что наши жизни висят на волоске?! – не выдержал и перешел на крик Курт. – Лучше поломай голову над тем, где же нам теперь этого проклятого мага искать?! И что это за девка с ним была?

– Насчет девки точно сказать не могу, но, по-моему, она тоже моррон, стреляет уж больно метко, – крики перенервничавшего партнера не вывели из состояния душевного равновесия Метцлера, скорее наоборот, сняли копившееся внутри него самого напряжение. – А искать мужчинку следует у вампиров, только они его незаметно из того дворика до приезда полиции вытащить могли. Ты, друг, успокойся и скажи, что тебе секретарь передал?

– Что, что... «указания прежние», – проворчал Курт и, убрав от греха подальше бутылку со спиртом, уселся за стол.

– Если так, то действительно плохи наши дела. Сольют нас с тобой, как грязную воду после мытья, если мага в ближайшие дни не найдем и с праотцами его не познакомим. Самое забавное, дядюшке Огюстину даже убийц подсылать не придется, да и полицию в это дело он не будет вмешивать.

– Это уж точно, он нас за задницы крепко держит, – угрюмо нахмурившийся Курт звонко шлепнул по собственной ягодице.

Когда уже вынесен смертный приговор, люди идут на многое ради спасения своих жизней. Друзьям-террористам пришлось согласиться на имплантацию в их «мясистые» места маленьких капсул с ядом. Теперь раз в месяц им сообщали, куда заехать, чтобы получить две порции антидота. Несоблюдение жесткого графика инъекций привело бы к мучительной смерти: защитная оболочка капсулы растворилась бы, яд попал бы в кровь, и незамедлительно началась бы разрушительная химическая реакция. В течение суток напарники сгнили бы заживо, не осталось бы даже тел.

– Ладно, хватит себя жалеть, давай делом займемся, – взял себя в руки Курт. – Во-первых, девица. Стоит ли ее искать или нет? Возможно, она сообщница, а может, просто продажная девка. Сейчас многие путаны отказываются от мужской защиты и носят с собою оружие.

– Ну ты ляпнул, старина! Нет, ну надо ж до такого додуматься! – звонко рассмеялся Арно. – Где же ты видывал, чтоб девка так метко стреляла, да еще в движении? А пушка?! Это тебе не какая-нибудь дешевая пукалка, а настоящий «миссионер». Развей свои иллюзии, посмотри на куртку!

Курт послушно повернул голову в сторону мусорного ведра, из которого торчали рваные кожаные лоскутки, остатки его любимой вещи.

– Девицу пока не трогаем, – подвел черту под этим пунктом дебатов Метцлер. – Ее полиция забрала, я сам видел. Кстати, очень жестко взяли, значит, накопали на нее что-то. К тому же задания на нее не было, а где мага прячут, она явно не знает.

– Тогда тряхнем кровососов? – резюмировал Курт. – С кого начнем: с Донато или с Самбины, она тоже в Варкану притащилась?

– Конечно, с Викторо. Без его разрешения в этом городе ни один вампир, пусть даже Лорд, и пакетик плазмы из больницы не похитит.

– На рассвете выступаем, – скомандовал Курт, – а сейчас отбой. За два часа нужно выспаться и...

Кому-то еще захотелось погасить в гостиничном номере свет и отправить наемников на боковую, правда, для этой цели он выбрал весьма радикальное средство. Разбив стекло, в комнату влетела граната. Она ударилась об стол, отскочила в угол к двери и завертелась юлой. Наемники среагировали мгновенно: кинулись в туалет и спрятались за чугунную ванну. Выпрыгивать в окно было опасно, можно было нарваться на автоматную очередь в упор.

Прогремевший взрыв не только уничтожил комнату, но и разрушил несколько соседних номеров, однако чугунная преграда достойно выдержала ударную волну. Впоследствии, когда на место происшествия прибыла полиция, Арно краем уха слышал, как трясущийся портье уверял полицейского капрала, что ночью возле гостиницы ошивался какой-то монах. Если верить его испуганному лепетанию, филанийский индорианец.

* * *

Произошедшее не расстроило Диану и не обнадежило. Ей казалось, что это случайность, которая вряд ли повторится. Именно по этой причине она и убежала от фургона, как только они с Дарком... ну, в общем, после того как оба совершили неуместную при данных обстоятельствах глупость.

«После» – ужасное слово, а момент, который оно описывает, просто чудовищен. Отношения между мужчиной и женщиной изменяются, переходят на иной качественный уровень, и нужно о чем-то говорить, а о чем? Только одна мысль, что ты ляпнешь сдуру что-то не то и испортишь себе несколько месяцев или лет дальнейшей жизни, невыносима и тошнотворна, словно уже пережеванная кем-то котлета. Диана испугалась не самого действа, а наступившего после него момента. Девушка не знала, как себя вести, и ушла от решения проблемы.

Дарк понял мотив и не стал настаивать. Если уж женщине что-то втемяшилось в голову, то ее не переубедить, по крайней мере сразу. Логические доводы и рассуждения здесь не помогут, женщина слышит, но не воспринимает их, и лишь потом, когда пожар страстей остыл и в голове у прекрасного создания сформировалась положительная или отрицательная оценка произошедшего, стоит заявляться с цветами и расставлять все точки над «i». Аламез прекрасно знал это правило и поэтому остался на месте, делая вид, что не обижен поспешным бегством, хотя любого мужчину подобный поступок ранит куда сильнее, чем острый кинжал.

Диане тоже было несладко: убежать-то она убежала, а вот что делать дальше, не знала. Коротать время в неприятных размышлениях не хотелось, возвращаться тем более. К счастью, как любая женщина, при бегстве она не забыла про сумочку, в которой покоились измятые листы, повествующие о нелегкой судьбе восточных шаконьесских племен.

«...Восточные племена – название дважды условное. Во-первых, формально уйдя на восток, в конечном итоге шаконьесы оказались на далеком юге, а во-вторых, племена сформировались лишь через четыреста лет после перехода эльружского хребта.

Четыре каравана, отправившиеся из шермдарнских степей в восточные земли, попали в западню человеческой цивилизации. За горами были не дремучие леса и не бескрайние степи, а плодородные земли и богатые города под короной Восточно-Континентальной Империи. Отступать было поздно, наступившая зима не позволила шаконьесам уйти обратно за горы. Можно было продвигаться только вперед, продвигаться с боями, захватывая вражеские города. Караваны объединились в могучую армию, но обоз был слишком велик, к тому же имперские власти быстро оправились от шока и уже через месяц с начала экспансии собрали трижды превосходящие по численности силы. Орда шаконьесов захватила три города и несколько деревень, но вскоре была окружена в Луговой долине и наголову разбита.

Как было принято в те времена, мужчин перебили, а женщин с детьми превратили в рабов. Однако недовольство местных жителей таким решением было чересчур велико. Отравленное религиозными представлениями общественное сознание рисовало фантастические картинки. Многие в те времена поговаривали о скором конце света, а первый признак апокалипсиса был налицо: сошествие с гор бесчисленных полчищ бесовского отродья. Конфликт между видами разумных существ с подачи людей опять решался в неправильном, искаженном предрассудками ракурсе. Жители разоренных провинций считали рабство врагов слишком мягким решением вопроса, они требовали смертной казни для всех чужаков, вне зависимости от пола и возраста. Недовольство иногда перерастало и в реальные действия. В летописях Восточно-Континентальной Империи, к счастью, вовремя изъятых нами из Библиотеки Торалиса, приведены случаи, когда толпы разъяренных людей нападали не только на маленькие караваны шаконьесов-рабов, но и уничтожали даже целые рабские рынки.

В конце концов имперские власти приняли единственно верное решение: продали шаконьесов в южные, приморские земли, где люди не пострадали от их набегов и поэтому относились к «человекозверям» более терпимо.

Подавляющее большинство, примерно девяносто процентов плененных, осело в южных провинциях. Лишь немногие из них смогли оставить потомство. Постепенно капля шаконьесской крови бесследно растворилась в океане людской. Даже сейчас наши ученые не в состоянии выявить в том регионе из безликой массы людей потомков нашего рода. Произошла ужасная трагедия, сравнимая лишь с гибелью целого поколения.

Самых сильных и выносливых шаконьесов-рабов скупил имперский флот, морские торговцы и пираты. Их использовали в качестве переносчиков грузов и дешевой весельной силы. Некоторым несчастным после многолетних мук на галерах удалось немного улучшить свое положение. Одни примкнули к пиратам, деклассированным элементам, не очень щепетильным в вопросах внешности и этнической принадлежности. Морские разбойники ценили лишь крепкие руки и хитрый, изворотливый ум, которым наших предков наградила природа, ум, отточенный и заостренный веками мытарств и мучений.

Другим галерным рабам повезло еще больше. Разбившиеся во время штормов корабли близ Карвоопольского архипелага выбрасывало или на полностью необитаемые острова или в прибрежные земли, где обитали дикие, обособленные от человеческой цивилизации племена. Первобытным людям, живущим морской ловлей и охотой, было все равно, торчат ли у их соплеменников изо рта клыки или нет. Бывали случаи, когда шаманы дикарей признавали в шаконьесах сошедших с небес божеств.

Эта часть рода хорошо адаптировалась к жизни в человеческом обществе: скорее люди приспособились к ним, чем они к людям. Примерно триста лет назад разрозненные до этого момента шаконьесы-островитяне создали собственную культуру и объединились в племя Одчаро.

На сегодняшний день это единственное из двенадцати племен Великого Сбора, относящееся к «восточной» ветви шаконьесского рода. Жизнь среди вольнолюбивых пиратов и диких островитян наложила неизгладимый отпечаток на систему жизненных ценностей и мировосприятие потомков «восточных караванов». Они порою слишком мягки в суждениях и поступках, а также сильно подвержены утопической идее мирного сосуществования с людьми…»

Диана отложила рукопись и призадумалась. Ее соратники всегда считали шаконьесов чем-то единым, но, оказывается, и в стане врага существовали разногласия, была группировка, придерживающаяся менее радикальных взглядов. Девушке пришла в голову безумная мысль на этом сыграть, но как это сделать, она не знала. Прежде чем бороться с шаконьесами, нужно было их сначала найти, а пока под руку попадались лишь вампирюги и наемники, в которых, возможно, и текла тысячная доля шаконьесской крови, но только они сами об этом не знали, поскольку находились вне шаконьесской организации.

Энергомобильный гудок прервал череду размышлений, пока еще не выстроившихся в единую, стройную линию выводов. Что-то случилось, Дарк подавал беглянке сигнал срочно вернуться к фургону.

Глава 13. Этаж-призрак

Вскрыть электронные замки двери служебного входа оказалось гораздо проще, чем Конт рассчитывал. С механическими запорами тоже не пришлось долго возиться, пара десятков секунд, и все, путь почти свободен. Оставалось лишь вывести сигнализацию на нуль-контур и, благополучно переступив порог, вернуть клеммы в исходное положение. Проделав несложный алгоритм работ вора средней квалификации, моррон распрощался с тяжелым чемоданчиком инструментов. По карманам комбинезона было распихано только самое необходимое, только тот инвентарь, без которого не обойтись при вскрытии чисто символических замков внутренних дверей и ящиков столов.

Трудности начались лишь в главном коридоре левого крыла здания. Постов охраны оказалось намного больше, чем он ожидал. К тому же неприятным сюрпризом стали тепловые детекторы движения, миниатюрные камеры слежения под потолком и злой сторожевой пес, с достоинством разгуливающий по ковру в конце коридора. Датчики не реагировали на перемещения пса; спокойно ходили туда-сюда со стаканчиками кофе в руках и сонные дежурные. Видимо, у них был какой-то предмет, нейтрализующий действие охранных лучей.

Конт не стал задаваться вопросом какой. Моррон полностью переключил внимание на пса, так было проще и быстрее. Раздавив каблуком ботинка прихваченную из ресторанчика головку чеснока, Конт заскреб кончиками пальцев по гладкой поверхности ближайшей двери. Звук привлек внимание кобеля размером с пони, а чеснок, якобы обладающий магическим свойством против вампиров, заглушил специфический запах, исходящий от крови моррона. Клыкастый сторож попался в ловушку. Щерясь и грозно рыча, он побежал по коридору, а увидев цель, прыгнул, метя зубами в горло незваного гостя.

Именно такой реакции и ожидал Конт, никогда не учившийся на диверсанта, но прекрасно знавший все их нехитрые уловки. Удар кулака пришелся точно в нос бедного животного. Тело пса перевернулось в воздухе вокруг своей оси и, обмякнув, повисло в руках чужака. Конт осторожно уложил пса на ковер и снял с его шеи блестящий ошейник. Маленькая коробочка возле замка как раз и была тем хитроумным устройством, глушившим сигнал.

Этот этап плана прошел безупречно, как по времени, так и по качеству исполнения. Моррон застегнул на своей шее собачий ошейник и, с облегчением позабыв о датчиках, направился к ближайшему посту охраны. Пробираться все равно пришлось на цыпочках и возле стены, камеры наблюдения пока работали, а следивший за коридором охранник, возможно, не спал.

Однако мучения были напрасными, низенький толстячок жадно поглощал принесенный из дома ужин, и до мелькающих на барахлящих мониторах картинок ему не было дела. Кстати, один из мониторов был явно без санкции начальства переделан в обычный телевизор и настроен, как нетрудно догадаться, на показывающий непристойные фильмы канал.

Старый привратник-развратник дорого поплатился за чревоугодие на посту. Некоторых его коллег застрелили во время дежурства, некоторые отошли в мир иной с удавкой на шее, но он стал первым, кто умер, подавившись головкой чеснока, насильно всунутой ему в горло.

Придав телу позу спящего, Конт переключил камеры в режим повтора, отобрал пистолет со связкой ключей и направился к лифту. К сожалению, это был не тот лифт, который ему хотелось проверить, но до второго грузового лифта было слишком далеко, пришлось начать осмотр здания с таинственного шестого этажа.

Охранники наверху занимались совершенно иным делом, чем их погибший коллега на первом. Лифт находился как раз напротив дежурного помещения. Когда зазвенел звоночек, сигнализирующий о прибытии на шестой этаж, и дверцы отъехали в сторону, глазам моррона предстала умильная картина: парочка молодых парней в расстегнутых форменных рубахах играли, как дети, в карты на щелбаны. Выигравший так и не успел нанести последний, десятый удар, хоть громко его и анонсировал. Моррон одновременно вскинул обе руки, и вылетевшие из них отвертки вонзились в шею проигравшего и в правый глаз победителя. Смерть наступила мгновенно, охранники сползли на пол, не издав даже звука.

Осмотр маленькой комнатушки не принес никаких результатов, кроме того что запасливый Конт пополнил свой арсенал вторым пистолетом и шестью новыми обоймами. Отвертки моррон вынул из трупов, инструменты бесшумного убийства еще могли пригодиться на седьмом и восьмом этажах, куда он тоже собирался наведаться, но чуть позже, после того как пробежится по шестому.

Собачий ошейник работал безотказно: тепловые датчики и лазерные лучи не реагировали на его перемещения. Любая безупречная система безопасности слаба, как известно, именно человеческим фактором, точнее, в данном случае собачьим. В общем, Конт не пожалел, что выбрал именно его, а не позарился на бляхи охранника, в которые тоже были вмонтированы аналогичные устройства. Дело в том, что охранник по инструкции может перемещаться лишь по одному этажу, поэтому его передатчик испускает узкий спектр глушащих сигналов. Собака же, будь она хоть трижды надрессированной, все равно будет бегать туда-сюда по лестнице и создавать массу проблем. Исходя из этого факта, ошейник бедного пса был универсален, настроен на все без исключения частоты.

«Еще бы универсальную отмычку от всех дверей, забот бы не было!» – подумал про себя Конт, отключив сигнализацию офисного помещения под номером шестьсот восемь и легко высадив дверь плечом. Из-за угла коридора на шум прибежала еще одна собака, однако ее злобное рычание мгновенно сменилось жалобным поскуливанием, и хвостатый страж, присев, быстро затрусил обратно. Запах чеснока давно уже выветрился, теперь от моррона за версту несло мертвечиной. Его тело выделяло специфический аромат, который могли почувствовать только животные и вампиры, правда, в глазах смотревшего на вещи широко Конта они были почти одним и тем же, разве что у собак есть хвост и нет дурной привычки плести интриги.

Примерно полчаса моррону потребовалось, чтобы побывать во всех комнатках левого крыла, примерно столько же понадобилось для осмотра офисов правого, но ни там, ни там он не нашел ничего интересного, кроме пары лифчиков, забытых секретаршами прямо на столах своих начальников. Такой результат не устроил моррона, он пришел сюда не для того, чтобы шантажировать неверных мужей.

Планировка этажа была, мягко говоря, странной и неэкономичной. В самом центре, как раз там, где располагалась шахта второго грузового лифта, находился небольшой холл. Судя по всему, он был многофункциональным, используемым сотрудниками многочисленных фирм в качестве курилки и места, где можно познакомиться, потрепать языком в рабочее время с представителем противоположного пола или спрятаться от бегающего из кабинета в кабинет начальства низшего уровня. Из него симметрично выходили четыре коридора: два в левое крыло и два в правое, по обе стороны которых располагались комнаты. Итого четыре ряда комнат в правом крыле и четыре в левом, которые моррон уже оббегал, но так ничего и не нашел.

Тайное скрывалось где-то рядом, но как Конт ни силился, он так и не мог понять где. «Неужели секретные сведения покоятся в сейфах обычных туристических фирм, риелторских контор, студий звукозаписи и рекламных агентств? – предположил Конт, но тут же отмел эту глупую, несуразную мысль. – Слишком много лишнего народу бродит вокруг. Не могут же все сотрудники фирм быть шаконьесами, абсурд какой-то!»

Догадка пришла неожиданно, почти как благое озарение. Упорно работавший над проблемой мозг наконец-то просчитал все возможные варианты и выдал своему хозяину единственно приемлемый с точки зрения здравого смысла ответ. Моррон хлопнул себя вспотевшей ладонью по лбу и разразился гомерическим хохотом, который еще долго летал по пустым коридорам. Комнатки на этаже были необычайно маленькими, даже по сравнению с каморкой охранника на первом. Их длина составляла не более двух с половиной метров, в то время как расстояние от коридора до коридора – около восьми. Имея элементарные познания в математике, можно было без труда вычислить, что два с половиной плюс два с половиной – всего пять, а не искомые восемь. Что же находилось на сокрытых от глаз трех метрах?

Ответ на этот вопрос моррон побежал искать в первую по коридору комнату. Бесцеремонно скинув на пол вещи начальника какого-то там отдела, Конт отпихнул в сторону стол и, прижавшись ухом, постучал по стене. Глухой звук, за стенкой не было искомого пустого пространства. Немного подумав, вандал залез в одежный шкаф, разорвал на лоскуты дежурный пиджак хозяина кабинета и, обмотав ими кулаки, стал крушить стену мощными ударами.

На странный звук ринулись охранники с пятого и седьмого этажа, но бляхи с локальной кодировкой не дали им возможность войти, они оказались до утра запертыми на своих этажах. Все лифты моррон, естественно, заблокировал. Подать сигнал общей тревоги можно было с любого этажа, но моррон, предусмотрительно заблокировал систему, когда был еще на первом. Промашка проектировщиков заключалась в том, что засекреченными были чертежи лишь трех этажей, а не всего здания.

За слоем штукатурки, осыпавшейся при первых же ударах на пол, находилась каменная перегородка вместо обычного перекрытия из легких строительных материалов. Побелевший от пыли Конт сбросил с кулаков бесполезные тряпки и вынул из вместительных карманов комбинезона зубило и маленький молоточек. Примерно через пять минут усердных трудов вывалился первый кирпич, за ним второй, третий... Глазам моррона предстала не сквозная дыра, не второй слой кирпичной основы, а пласт неизвестного, но очень прочного материала, который, наверное, нельзя было пробить и отбойным молотком. Правда, под рукой взломщика подобного инструмента все равно не было.

Попытка в соседнем кабинете не увенчалась успехом, без пользы для дела промучился Конт и в третьем, потом моррон устал и решил в корне изменить подход к делу. Стакан с крепким-прекрепким кофе, сваренным тут же на месте, активизировал работу клеток мозга. Из всех возможных вариантов действий через четверть часа упорных раздумий были откинуты примерно двадцать, остался только один, последний.

Пыхтя, как пробежавший десять миль за полчаса як, Конт снова направился в холл и при помощи подручных средств разблокировал дверцы лифта. Его предположение не оправдалось, задняя стенка шахты была цельной, на ней не было и следа двери. Однако внимание бессмертного привлекла усиленная проводка и дополнительные направляющие на днище кабинки, благо перед закрытием здания неизвестный благодетель остановил ее на девятом или десятом этаже, а не внизу, тогда бы днища не было видно. Мысли в голове моррона снова закружились, как разозленные осы. Ответ был где-то близко, ведь он его уже почти нашел!

Еще сам не зная зачем, Конт разблокировал лифт и нажал кнопку вызова. К счастью для себя, охранники не успели запрыгнуть в неожиданно поехавшую вниз кабинку. До того как дверцы открылись, моррон выстрелил с обеих рук и всадил два десятка пуль в заднюю стенку на уровне головы среднестатистического человека. Беспроигрышный вариант – рослому пули пришлись бы в горло или в грудь, а карликов в охране почему-то не держат.

Осторожно зайдя в пустую кабинку, Конт внимательно осмотрел гладкие, ровные стены и только затем уделил внимание простенькой панели управления. «Если я прав, то лифт может двигаться и по горизонтали, и привести его в движение по этой плоскости можно при помощи верно набранного кода», – подумал моррон и достал из нагрудного кармана портативный декодер.

Сначала все шло как обычно: на маленьком, однострочном дисплее замелькала длинная ниточка быстро меняющихся цифр, но потом чуткие пальцы взломщика вдруг почувствовали еле ощутимую дрожь. Конт вовремя успел выпустить из рук инструмент. Декодер взорвался, и если бы не предчувствие, то моррон лишился бы пальцев на обеих руках.

«Вот гады, и здесь сумели подстраховаться! – Конт с силой ударил по стенке кабины, но прочный материал достойно выдержал удар. – Думай, безумец, думай! На что может быть похож код? Да на что угодно! К примеру, комбинация цифр соответствует дню рождения Дора, его любимой кошечки или еще какого-нибудь Великого Вождя. Но мне все-таки стоит попробовать несколько вариантов...»

Взгляд моррона неожиданно застыл на цифре «1», она на панели присутствовала, хотя лифт на первом этаже не останавливался, он проезжал сразу вниз, в подвал, следовательно, первой в комбинации должна быть именно эта цифра. Дотрагиваются до нее редко, а случайно нажавший не удивится, что лифт не поехал, только стукнет себя по голове и наконец-то признается, что он болван.

«Вот и хорошо, вот и славненько, значит, вариант «возраст Великих Вождей» отпадает. Попробую-ка я дни рождения, хотя нет, тоже не то! Шаконьесы, как вампиры, всерьез воспринимают равноправие кланов, то есть в их случае племен. Если бы код обозначал год рождения, скажем, Дора, то это вызвало бы возмущение других Вождей». – Конт призадумался и в конце концов решил, что логичней всего начать попытки подбора со знаменательных дат из истории шаконьесского рода.

Однако и тут крылась большая проблема, точных дат было мало, приблизительные даты значились даже в «Герделионе», который он перечитывал столько раз, что уже выучил наизусть. Дюжина введенных комбинаций не увенчались успехом. Все они, естественно, начинались с цифры «1», символизирующей не только начало отсчета, но и... И тут до моррона дошло, он рассмеялся и стукнул пару раз о закрытую дверь, на этот раз не кулаком, не коленкой, а своей головой, недостаточно сообразительной, чтобы раньше понять прописную истину.

Первой рука успокоившегося безумца нажала на кнопку «1» – начало, начало новой жизни и новой эпохи, затем набрала трехзначное число «107» – кодовое название проекта, который должен изменить мир, и одновременно номер поколения шаконьесского рода, которому суждено увидеть светлое будущее, войти в новую эру. Лифт не двигался, но отсутствие движения уже не могло обмануть усомнившегося вначале моррона. Конт набрал «12» – двенадцать племен, составляющих единый шаконьесский род, двенадцать Великих Вождей, входящих в состав Великого Сбора.

Вверху что-то скрипнуло, а внизу раздалось скрежетание, лифт покачнулся и медленно-медленно поехал вперед, туда, где находилось призрачное пространство, не обозначенное ни на одной схеме здания.

* * *

Бывает так, что авантюрист охотится за бесценным кладом и, доблестно пройдя через уйму испытаний, находит всего лишь проржавевший сундук с истлевшими листками какой-то глупой писанины. Если повезет, счастливчику в качестве утешительного приза достается рука и сердце обворожительной красавицы, с которыми он зачастую просто не знает, что делать.

Лифт полз издевательски долго, то поднимаясь то опускаясь, и, наконец, дверцы открылись перед маленькой комнаткой, не более четырех квадратных метров, в которой не было ничего, кроме выключателя, лампы на потолке и папки с бумагами, лежавшей на невысокой подставке. Конт весьма удивился, но сделал пару шагов вперед и открыл то, ради чего претерпел столько мучений. Какие-то цифры, схемы, условные обозначения, рисунки и чертежи, разобраться в которых без бочонка вина и приличной закуски было просто невозможно.

Однако взяться за эту непосильную задачу моррону все-таки пришлось, притом на трезвую голову, без кофе и сигарет. Если подумать, то головоломка была не такой уж и большой, всего каких-то двадцать четыре страницы мелким печатным шрифтом. Материалы были явно для избранных читателей, поэтому составлены на шаконьесском той давней эпохи, когда западные племена осели в дремучих лесах на границе с Полесьем и попытались создать что-то наподобие собственной письменности. Конт был готов поклясться, что девяносто девять целых и девять десятых процентов ныне здравствующих в мире потомков грозных орков и понятия не имеют, что это за замысловатые закорючки. Но, к счастью, как раз он-то эту письменность когда-то довольно сносно знал, поэтому, немного помучив память, все-таки припомнил двадцать семь из тридцати двух основных знаков.

На расшифровку первого листа ушел целый час, потом пошло быстрее, благо, что временем попавший внутрь тайного святилища моррон ограничен не был. Шаконьесы не знали, как вытащить его из закутка, по степени надежности сравнимого лишь с правительственным бункером.

Сначала шло подробное описание, какие комбинации и в какой последовательности ввести, чтобы привести шахту лифта снова в движение, притом не в исходную точку, не обратно на шестой этаж, а куда-то еще, в начало какого-то длинного извилистого коридора, выходящего в сложную систему подземных шахт и коммуникационных тоннелей. Вся эта инженерная галиматья весьма напоминала огромный метрополитен, охватывающий сетью железных дорог не только Гардеж, но, пожалуй, всю Дальверию. Выходов было множество, каждый из них обозначался отдельным кодом, имел целый ряд неизвестных сокращений и цифр. Текстовая информация сносок и приложений порой не говорила ему ни о чем, по крайней мере моррон не мог понять связи между переводом цитат древнегерканскихпоэтов на шаконьесский язык и чертежами высокотехнологичного транспортного подземелья.

В начале четвертого часа интеллектуальных мучений запас серого вещества в одурманенной духотой голове был окончательно исчерпан. Конт знал, как спуститься, и приблизительно представлял, как достичь подземного царства темных, сырых тоннелей, заброшенных вагонеток, безлюдных станций и тысяч километров проложенных неизвестно зачем рельсов.

Распрощавшись с изрядно надоевшей каморкой, моррон вернулся в кабинку лифта, закрыл дверь и, вооружившись инструкцией на чужом языке, нажал длинную комбинацию цифр. Сначала лифт дрогнул, потом медленно поехал вниз, но за считаные секунды разогнался до такой скорости, что содержимое желудка моррона чуть не оросило стены. «Видно, скорость снижения задал неправильно, – сдерживающему позывы Конту казалось, что он уже достиг как минимум минус двадцатого этажа, – значит, вот что обозначала та маленькая сноска в правом нижнем углу. В следующий раз нужно быть повнимательней, если он, конечно, будет, следующий раз...»

Хоть падение и было стремительным, но остановка не оказалась жесткой, сработала автоматика. С дюжину тормозных колодок выскочили из пазов и впились в гладкую поверхность вертикальных направляющих. Уши заложило от скрежета, моррона сильно тряхнуло, но кабинка начала быстро сбавлять ход. Через считаные доли секунды все закончилось: наступил покой, воцарилась гробовая тишина, а автоматически отъехавшие в сторону дверцы открыли глазам моррона бездну первозданной черноты.

Конт снова не знал, что делать. Согласно трофейной схеме, впереди простирался коридор, ведущий к системе транспортных тоннелей, но не видно было ни зги, даже вампиры, с их зрением ночью, как днем, блуждали бы здесь на ощупь, как слепые котята.

«Видимо, шаконьесы приходят сюда с фонариком, – нашел единственное логичное объяснение Конт. – Как-то странно это, как-то недоработано, не доведено до ума и очень-очень непохоже на основательный подход шаконьесов к любому делу».

Однако делать было нечего, развернув схему под слабенькой лампочкой лифта, единственным источником света, моррон внимательно изучил план коридора, в котором было множество боковых тупиков и ведущих непонятно куда ответвлений. Запомнив путь, моррон отважно вступил во тьму, но вскоре заплутал и кое-как вернулся на исходную позицию, благо, что лампочка еще не перегорела и служила во мгле отличным маяком.

«Нет, тут что-то не так, дорога не может быть такой сложной!» Подозрение, что он чего-то не учел, взяло верх над жаждой деятельности. Вместо того чтобы повторить попытку, Конт вернулся к изучению схемы.

Разбираться в инородных каракулях было сложно. Конт знал буквы давно умершего языка, но, к сожалению, в эпоху Великого Раскола в шаконьесской речи существовала система вторичных, производных образов, чаще всего базирующихся на неизвестных реалиях и узкой контекстуальной основе. Возьмем конкретный пример. Немного видоизмененные буквы позднеэльфийской письменности складывались в словосочетание «двое в пустыне». На самом деле, это был всего лишь первичный образ, скрывавший за собой контекстуальную подоплеку. Нужно было точно знать, что древние шаконьесы имели под этим в виду:

Вариант первый – в пустыне можно выжить, если выпить кровь ближнего своего, добыть влагу таким неординарным, жестоким способом. Отсюда возможные варианты перевода: «вампиризм, экстренные меры, меньшее зло, неординарное решение проблемы, вынужденная жестокость и т.д. и т.д.».

Вариант второй – двое в пустыне выживут, если будут действовать сообща. Возможные переводы: «сотрудничество, любовь, слаженность действий».

Самое забавное, что древние шаконьесы легко и непринужденно сыпали этими условными обозначениями, разговаривали на многослойной, ассоциативной белиберде так же легко, как современные дипломаты, жонглирующие умными словами, или ученые мужи, спонтанно фонтанирующие непонятными для других терминами.

Только через час Конт разобрался, в чем же заключался его просчет. Шаконьесы не шли по коридору, а ехали все на том же лифте. Первый код, введенный на той же самой несчастной панели, зажег высоко под потолком несколько лампочек, второй – опустил рельсы, третий соединил их в единое целое, а четвертый привел кабинку в движение.

* * *

Поездка вышла недолгой, на этот раз даже не трясло. Моррон оказался на двухплатформной подземной станции, очень похожей на метрополитен. Поездов не было, ожидающих их прибытия пассажиров тоже, выход наверх был перекрыт толстой стальной дверью под номером «ПГ 687», который Конт без труда нашел на схеме. Из графы «пояснение» моррон узнал, что за дверью находится огромный продуктовый склад резервного запаса шаконьесского сообщества. Код к электронному замку двери у Конта был, желание войти отсутствовало. Кому интересно смотреть на скопление пыльных мешков с крупами, ящиков с упаковками снеди и пищевыми концентратами?

Моррона больше интересовал выход «ОИ 437», находившийся не очень далеко и ведущий к «центру социопроектирования», если он, конечно же, правильно перевел ассоциативную запись. Поездов на станции не было, но в боковом закутке, весьма похожем на ремонтное депо, стоял симпатичный вагончик. Инструкция по управлению транспортным средством если и была, то он пока до нее не добрался.

«Чем мучаться в полумраке и листать на весу ворох бумаг, проще удобно устроиться на мягком сиденье, разложить листки на столе и спокойно во всем разобраться», – принял решение моррон и осторожно, боясь ловушек, сигнализации и прочих защитных устройств, направился к вагону.

Как ни странно, шаконьесы не предусмотрели никаких сюрпризов. Дверцы вагончика автоматически открылись при его приближении, как будто приглашая зайти. Уютный салон, рассчитанный на троих-четверых пассажиров, весьма походил на салон комфортабельного лимузина последней модели, только был намного просторнее и удобнее. Кроме мягких кресел, бара, хорошей аудио – и видеотехники, к услугам подземных путешественников предоставлялся еще туалет с маленькой ванной, минисадик с лежаком посреди экзотической растительности, автоматическая кухня, кровать с набором хитрых устройств из элитного секс-шопа и множество других удобств, доступных в дороге лишь избранным.

Неторопливо оглядевшись, Конт понял, что похищает личное средство передвижения одного из двенадцати Великих Вождей, и, в душе позлорадствовав, уселся в кресле перед монитором бортового компьютера.

Задать путь движения до точки назначения оказалось достаточно просто, но для его утверждения зловредная машина вдруг потребовала личный код и пароль, которых у моррона, естественно, не было. Взлом системы с первого раза не удался, компьютер стерпел и во второй раз, когда в его мозгах попытались покопаться, но при третьем запросе доступа к внутренним файлам из стен вдруг выскочили две пулеметные турели и без предупреждения разорвали на части кресло шквалом огня. Естественно, в этот момент взломщика в нем уже не было. Конт спрятался за шкафом и метким выстрелом перебил кабель питания одной из турелей. Второй автоматический пулемет тут же ответил огнем, моррон еле успел отпрыгнуть от мгновенно превращенного в щепу шкафа и спрятался в зарослях мини-оранжереи. Над светловолосой головой моррона летали стебли акасий и бутоны тюлькьеров, за шиворот осыпалась пыльца, жучки, паучки, червячки и прочая мелкая живность. За пять секунд место отдыха «на лоне природе» превратилось в скошенный луг. Конт выстрелил и промахнулся, лишь третьей или четвертой по счету пуле удалось попасть в шарнир, движущий турель по горизонтальной оси. Такой удачи не ожидал сам моррон, чудо вражеской техники заклинило в одной точке, и ее можно было легко обойти стороной, что, собственно, моррон и сделал, а затем при помощи обычного зубила и молотка вскрыл металлический корпус.

Лишившись оружия, бортовой компьютер сдался легко, как будто понимая, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Моррон получил доступ не только к системе управления, но и к общей схеме огромного подземного комплекса, транспортного узла, протянувшегося через всю Дальверию и даже уходящего под океаном на Старый Континент. Служебные схемы, естественно, были написаны на доступном для разработчиков-программистов, то есть на дальверийском. Теперь Конт знал, за какой дверью находится обычный склад, за какой – научная лаборатория и какие тоннели ведут в резиденции Великих Вождей. Моррон получил намного больше, чем рассчитывал, теперь он мог молниеносно нанести удар в самое сердце тайной организации, точнее, в двенадцать ее главных сердец. Однако, прежде чем приступить к ликвидации Великих Вождей, Конт решил наведаться в заинтересовавший его социоцентр.

Правильно введенные координаты следующей остановки, легкий удар кулака по крышке системного блока вместо подтверждения, и угнанный вагончик плавно, как пташка, полетел по железнодорожной магистрали.

Глава 14. Шутки в сторону, господа!

Мартин очнулся далеко не в лучшем состоянии и в прескверном расположении духа. Он снова лежал на кровати, пут на руках и ногах уже не было, но покрытое синяками тело жутко ломило от побоев. Его не только предали, но и оскорбили, сведя до уровня беззубого, дряхлого старикашки, настолько немощного, что стыдно даже убивать. Как ни горько было Гентару это признавать, но Дарк оказался прав: Самбина не только завязла в шаконьесских интригах, но и самозабвенно плела свои, не столь сложные, как подлянки Дора, но от этого не менее грязные и противные. Она сама подписала себе смертный приговор, предав их прежнюю дружбу, сама вынудила Мартина озвереть и пойти на крайние меры. Маг когда-то уважал и ценил графиню, но теперь это была лишь слезливая лирика, мешающая борьбе, а значит, и ничего не стоящая.

Прежде всего Гентар осмотрел свое тело. Гориллы-телохранители обошлись с ним относительно осторожно: синяков наставили, бока намяли, но не покалечили. После беглого осмотра взгляд моррона прошелся по комнате: две скрытые видеокамеры под потолком, около двух десятков жучков, распиханных по укромным уголкам, люстрам да вазам, и дверца потайного хода, через которую во время разговора в комнату незаметно пробрались мордовороты-вампиры. Меры безопасности, конечно, были приняты серьезные, но для могучего тигра нужно подбирать соответствующую клетку, даже если он и прячется в теле кривоногого, щуплого старикашки. Графиня немного просчиталась, чуть-чуть недооценила противника, но это «чуть-чуть» в корне меняло дело.

Размяв свое тело, маг, к удивлению соглядатаев, занялся изготовлением одежды. Мягкие обмотки-ботинки из дорогих парчовых покрывал и белоснежная тога из простыни сделали мага-некроманта одновременно похожим и на первобытного человека, и на древнего оратора времен становления человеческой государственности. Ножниц, ножа, шила и прочих острых предметов в комнате пленника, естественно не было, поэтому толстую ткань на «ботинки» пришлось рвать зубами, благо, что после недавнего обновления тела резцы с клыками были острыми и крепкими, конечно, не как у вампиров, но для терзания тканей хватило.

Мартину никто не мешал, то ли слежение было автоматическим, то ли охранники подумали, что маги-морроны привыкли так развлекаться. С их точки зрения, он хоть и наносил незначительный ущерб казне Клана, но не делал ничего предосудительного, достойного их внимания и вмешательства.

Излюбленным и весьма эффективным оружием мага против вампиров всегда были колбы с кислотами и щелочные смеси собственного приготовления. Однако в комнате не было ни инструментов, ни подходящей посуды, ни каких-либо исходных материалов. Естественно, при желании можно получить серную кислоту даже из косточек абрикотов, но это очень кропотливый процесс. К тому же стоило лишь магу начать «колдовать», как его тут же остановила бы охрана. Мартин понимал это, поэтому решил действовать иными методами.

Если нельзя сделать оружие против врага, нужно постараться увеличить свои силы. Мартин осмотрел фрукты на столе и позвонил в колокольчик. Через пару минут на пороге появился сонный слуга, не вампир, человек, но, видимо, настолько пригретый деньгами, что переманить его на свою сторону можно было даже не пытаться.

– Чего изволишь? – забавное сочетание слов вызвало мимолетную улыбку на губах мага.

– Жрать хочу! – выкрикнул моррон, изобразив на треугольном лице крайнюю степень недовольства. – С голодухи из-за твоей нерасторопности подыхаю, мерзавец! Почему на столе одни фрукты, да еще не первой свежести?! Где черепаший суп с акульими плавниками, где отбивные из баранины, где?!

– Ишь ты, развоевался, благородь, – презрительно посмотрев на мага, хмыкнул старик, но все-таки согнулся в поклоне. – Еще чего принести?

– На! – Мартин кинул в руки прислужника цельный кокос. – Мякоть выковыряй, раз ножа не дали! Что мне теперь, зубами в него вгрызаться?!

Через три четверти часа странный заказ был исполнен, на столе появилось все, что пожелал откушать маг, и еще много всяких приправ и деликатесов. Видимо, Самбина доходчиво объяснила своим слугам, чем «гость с ограниченным правом передвижения» отличается от обычного пленника.

Прежде чем приступить к приятному процессу чревоугодия на дармовщинку, Гентар закрыл глаза и долго неподвижно сидел на одном месте, задумчиво взирая на гору свежей снеди. Потом произошло неожиданное: вместо того чтобы есть, Мартин начал аккуратно смешивать блюда. Маг крошил баранину в черепаший суп, добавлял в тарелку острых приправ и фруктов, затем наступила очередь направиться в «общий котел» отварному рису, зеленому горошку и салату.

Наблюдавшие были удивлены, но списали увиденное на старческий маразм или на радикальный идиотизм любителя экзотических диет. Вампиры-охранники не могли знать, что маг готовил чудодейственное зелье, что он смешивал ингредиенты в обычной глубокой тарелке для супа в строго определенных пропорциях, очередности и температурном режиме. Пища состоит не только из калорий и витаминов, это тот же самый строительный материал для химического эксперимента. Испортив кучу продуктов и доведя смесь до состояния вязкой желто-коричневой кашицы, при виде которой любому нормальному человеку захотелось бы со всех ног ринуться в туалет, моррон наконец-то в предвкушении облизнулся и взял в руки столовую ложку.

С первого же глотка омерзительной похлебки Гентар хоть и ощутил неприятные позывы желудка, но и почувствовал небывалый прилив сил. Кровь застучала в висках, уровень адреналина зашкаливал, а мышцы стали сами собой сокращаться. Мартину стало жарко, из его ноздрей вот-вот должен был повалить пар. Он чувствовал себя скакуном перед забегом, воином, опьяненным преддверием решающей битвы, и одновременно любовником, увидевшим прямо перед собой на кровати дюжину обнаженных красавиц.

Наблюдавшие за комнатой «гостя» охранники удивленно открыли рты, когда противный старикашка в простыне вдруг, как настоящий кенгуру, перепрыгнул через стол, оказался возле запертой двери и не выбил ее плечом, не вышиб ногой, а просто легонько приподнял и снял с петель. Руки охранников одновременно нажали на кнопку тревоги, но было поздно, ужас в коридоре уже начался. Из-за двери комнаты слежения слышались душераздирающие крики, треск автоматных очередей и грохот роняемой мебели. Двое недавно обращенных «детей ночи» молча переглянулись и одновременно полезли прятаться в одежный шкаф. Из шестнадцати вампиров и двадцати человек персонала научного комплекса на Дельта-острове выжили только они. К счастью для Клана, сиятельная графиня Самбина и ее помощница Миранда покинули подземный комплекс примерно за полчаса до начала ужасной резни.

* * *

– Ну и кто это был?

– Почем мне знать? Какой-то индорианец, то ли священник, то ли монах.

– Никогда не думал, что учения Единой и Индорианской Церквей столь различны. Служители одной обкуривают дураков кадилом, а приверженцы другой закидывают не понравившихся им путников боевыми гранатами.

– Безобразие...

– Вопиющее...

Разговор парочки из толпы зевак и выживших постояльцев гостиницы не слышал ни один полицейский, хотя поблизости их сновало немало. На маленькой площади перед разрушенным взрывом, а затем и пожаром зданием собралась, наверное, добрая половина варканского гарнизона. Если бы хоть один из блюстителей порядка на миг остановился и пригляделся к лицам потерпевших, то непременно заметил бы их разительное сходство с двумя именитыми террористами, занимавшими седьмое и восьмое места в мировом рейтинге персон этой, так сказать, профессии.

Говоря откровенно, Курту Громбмайсеру и Арно Метцлеру было совершенно наплевать на такое стремительное падение их популярности. В данный момент их интересовали куда более насущные вопросы: кто за ними охотится, где найти пропавший объект ликвидации и как извлечь маленькие смертоносные капсулы из их ягодиц?

– Пошли, – прошептал на ухо Арно Курт, – здесь больше нечего делать.

– Куда? – задал наивный вопрос Метцлер, сам прекрасно понимая, что прежде всего им стоило обзавестись новыми образцами оружия.

Из всего некогда богатого арсенала в распоряжении погорельцев-наемников остались лишь нож за голенищем высокого ботинка Курта и штурмовая винтовка с наполовину пустым магазином, которую Арно удалось прихватить с собой в ванную всего за секунду до взрыва, а потом благополучно пронести под длинным плащом сквозь кордон оцепления. Деньги, фальшивые документы и прочие необходимые вещи были безвозвратно утрачены, хотя у парочки еще оставался телефон, который Курт сразу после потери куртки переложил в карман брюк. Однако пользоваться средством связи наемники не собирались. В их ситуации не стоило злить босса, тем более что глупые секретари и помощники обязательно переврут половину сказанного. Огюстин Дор мог разозлиться и закрыть провалившийся с треском проект «Терроризм на службе правого шаконьесского дела».

– Подожди, давай присядем, – размышлявший о чем-то всю дорогу Арно настойчиво потащил напарника к ближайшей скамейке.

Была еще ночь, шел дождь, и мокрая уличная скамейка, просвистываемая со всех сторон холодными морскими ветрами, была не лучшим местом для проведения экстренного совещания, но в круглосуточной забегаловке им могли помешать.

– Что ты задумал? – сразу взял быка за рога хорошо знавший своего напарника Курт.

– Ничего, ровным счетом ничего, – заверил Арно, но Громбмайсер ему, конечно же, не поверил. – Просто с тех пор, как мы покинули Старгород, ситуация изменилась, нам нужно ее обсудить!

– Согласен, начинай, – со вздохом произнес Курт, понимая, что этот разговор рано или поздно все равно должен был состояться и от него не уйти.

– Мы попали в идиотское положение. Маг оказался нам не по зубам, а сейчас его, скорее всего, сторожат несколько сотен вампиров, устроивших во дворце Донато что-то вроде внепланового межкланого сборища. Они его не отдадут, придется отбивать силой. Эти самые, как уж их там... «вороны» нам без приказа Дора не помогут, а если Дор отдаст приказ им, то от нас он точно избавится, согласен?

– Дальше, – не тратя впустую слов, Курт просто кивнул.

– За нами охотятся, оружие мы достанем, но как быть с документами и?..

– Сколько у нас времени до инъекции? – не став слушать дальше, спросил Курт, насквозь промокший и до костей продрогший в одном тонком свитерке.

– Семьдесят восемь часов... – ответил Арно, и, посмотрев на часы, уточнил: – С половиной. Сам понимаешь, шансы успеть менее десяти процентов, а если не будет результата...

– Понял, твое предложение?

– Встряхнем поросенка, – немного помолчав, огласил свое предложение Арно.

За этим забавным термином скрывалось весьма ответственное решение, которое нужно было неотложно принять. «Поросятами» на жаргоне международного терроризма называли заказчиков убийств видных политических фигур. Пока «поросята» отсиживались в прочных домиках, отгоняя желавшего сделать себе карьеру чиновника, наемники охотились за ним или его ближайшим окружением. Однако порой зубки «волка» оказывались чересчур острыми, и у исполнителя не было иного выхода, как, обворовав заказчика, убраться подобру-поздорову. «Встряхнуть Дора» было сложно и необычайно опасно, Курт уже открыл рот, чтобы вполне уместно назвать напарника идиотом, но тот не дал ему возможности высказаться.

– Нам нужны инъекции, выхода у нас нет, а без них по любому подохнем, так что...

– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – затряс головой Курт. – «Встряхнуть Дора»...

– Нам нужны только инъекции, а не сам Дор и не его деньги, – быстро забормотал Арно, вцепившись костлявыми пальцами в свитер напарника. – Наверняка на этом крючке держат не только нас, а значит...

– ...довольно большой запас сыворотки имеется в каждом городе, – продолжил мысль Арно Курт, в глазах которого появилась надежда. – Но только как его найти? Мы же не знаем, кому Дор отдаст распоряжение, мы не знаем исполнителя, который должен связаться с нами.

– А кто еще может это знать, кроме Дора и его придурков-помощников? – на лице Арно вдруг заиграла улыбка победителя.

– Ты прав, конечно же, Тьер Окор, доверенное лицо Дора при дворе Донато, а значит, и персона номер один во всей Варкане.

– Сейчас он как раз во дворце трется, там какая-то крупная игра намечается, – привел последний аргумент Метцлер, – я уточнял. Ну, что «встряхнем поросенка», дружище?

– Конечно, встряхнем, – ответил мгновенно воспрянувший духом Курт.

Теперь жизнь предстала перед наемниками в совершенно ином свете. Не нужно больше бегать за пронырливым магом и убивать за деньги, но во имя чужих интересов. У них появился шанс вернуть себе свободу и независимость, а это как раз то, ради чего они много лет назад и встали на скользкую стезю терроризма.

* * *

Шестьдесят две секунды, всего какие-то несчастные шестьдесят две секунды отделяли мага от смерти. Сердце бешено билось в груди и вот-вот должно было разорваться, даже свежий морской воздух не мог охладить жар трясущегося в лихорадке тела. Мартин расплачивался, платил очень высокую цену за сверхъестественные возможности, обретенные благодаря кустарному методу, да еще вне лаборатории.

Из последних сил маг отправил в рот трясущейся рукой маленький кусочек акульего плавника, фаршированный какой-то гадостью, весьма напоминавшей с виду бывший по крайней мере несколько раз в употреблении винегрет. Постепенно сердцебиение стало приходить в норму, давление и температура заметно уменьшились, а вместе с ними утихала и ломота в костях. Перетружденные мышцы рук и ног по-прежнему гудели, но уже заметно меньше, живот перестало сводить, утихла головная боль. Лечебный «винегрет» помог, но это был лишь временный эффект. Гентар прекрасно знал, что через час-другой его состояние опять ухудшится. Нейтрализовать действие убийственных побочных эффектов мог лишь совершенно иной препарат, тщательно просчитанный и изготовленный в лабораторных условиях из качественных материалов.

Парадокс ситуации заключался в том, что из научной лаборатории он только что выполз, выполз на карачках и не находил в себе сил вернуться обратно. Лежа на боку, Гентар осмотрел местность. Он находился на том самом Дельта-острове, на который отряд морронов так стремился попасть. Справа возвышался маяк, а слева недостроенный научный комплекс – надежная маскировка для подземной лаборатории. Ловушка была расставлена по всем правилам: по морю курсировали корабли береговой охраны, якобы выполняя обычное патрулирование, за островом непрерывно велось спутниковое слежение, по крайней мере несколько усиливающих сигнал отражателей было установлено в бухте, на крыше маяка и в дебрях железобетонного каркаса декоративного комплекса.

«Поганое дело, – подумал Мартин, оценив ситуацию. – Со спутника меня уже явно засекли. Самое большее через час сюда прибудет отряд морской пехоты, штурмовой вампирский отряд или «слетятся вороны». Не знаю, как шаконьесы с вампирами между собой договорятся, но нового порядка мне уж точно не увидеть. Я не успел добраться до Самбины, она ускользнула. Пусть ею займется кто-то другой, а я... – Мысль о неминуемой смерти опечалила мага, но в то же время и принесла облегчение, как последняя точка, поставленная в конце книги. – А мне остается лишь пошуметь напоследок, если, конечно, внизу я не найду нужных реагентов. Итак, до прибытия «доброжелателей» примерно час, до начала необратимого процесса распада тканей – в три раза больше. Нужно действовать, настоящий солдат всегда стреляет до последнего патрона, а потом бьет прикладом!»

Медленно поднявшись с камней, Мартин поковылял обратно ко входу в подземную лабораторию. Он не помнил дорогу, по которой поднялся наверх, не помнил, как пробился сквозь ряды вампиров, он не помнил ровным счетом ничего. Его состояние всего несколько минут назад было сравнимо с приступом бешенства, когда человек не ведает, что творит, а его мозг затем стыдливо отказывается вспоминать позорные факты из недавнего прошлого. Как после кошмарного ночного сна, в голове мага сохранились лишь отдельные образы: кровь, крики, реторты и ночная ваза на чьей-то голове.

На входной двери виднелись отчетливые отпечатки его ладоней. Кровь уже засохла и не стекала тонкими, извилистыми ручейками вниз. Расчлененных трупов охранников не было, и этот факт обрадовал мага, значит, он все-таки удержал себя в узде, не позволил звериной натуре, скрытой в глубинах души каждого человека, прорваться наружу.

Однако радость была недолгой. Спустившись по винтовой лестнице, на которой так же, как и на двери, виднелись кровавые штрихи обезумевшего художника, Гентар обнаружил первые трупы. Тела мертвых охранников лежали почти вплотную, у одного не было головы и кисти правой руки, а другому маг в приступе ярости разорвал грудную клетку.

Чем дальше, шатаясь и держась за стенку, ковылял маг, тем страшнее становились картины: прибитый к стене тремя кусками арматуры вампир, еще живой, уже начавший регенерировать, и поэтому дико вопящий от несусветной боли; разрубленная пожарным топором на куски девушка; труп человека-прислужника с вывернутыми не в ту сторону ногами и многие-многие другие пакости, от которых мага, находившегося теперь в нормальном состоянии, начало тошнить.

Пройдясь по коридорам «боевой славы», Мартин наконец-то добрел до двери, образ которой все-таки сохранился в его избирательной памяти. Это была лаборатория, где проходила заключительная фаза приготовления пищевых добавок, так сказать, производство «конечного продукта», которым Огюстин Дор и остальные шаконьесы решили потравить наивное, доверчивое и плохо организованное человечество.

К сожалению, Самбина не солгала. Финальная стадия эксперимента была уже давно завершена, в последние два месяца здесь работали не ученые, не экспериментаторы-разработчики, а обычные технологи, готовящие растворы по четко прописанному рецепту. Несведущий в исследовательской деятельности моррон не заметил бы разницы, вот почему графине и шаконьесам важно было вывести из состава отряда именно его, вот почему охота за его головой началась еще в Полесье. Он и только он мог почувствовать западню и не повести отряд дальше. Хоть ловушка к тому времени наверняка уже захлопнулась бы, но враги боялись, что морроны не сделают последний шаг и смогут улизнуть всего за несколько секунд до окончательной ликвидации.

«Интересно, а как с нами собирались покончить: запереть и потравить газом или взорвать? – размышлял маг, отвлекая себя от горькой мысли, что его состояние вновь начало ухудшаться, а подходящих реагентов в лаборатории не было. – Скорее всего, взорвать! Неизвестно, как подействует на моррона газ, а вот хорошая взрывчатка в достаточном количестве точно разнесет бренное тело на множество микрокусков. Регенерация будет очень долгой, если вообще начнется, а если подземелье еще и химикатами залить, то вообще биологической материи не останется. Да, точно, именно так они и хотели с нами покончить, а главное – тихо, вдали от большого города. Виверийцы знают, что на Дельта-острове есть лишь недостроенный комплекс, на стройплощадке которого по чьей-то преступной халатности осталось много взрывчатых веществ. О происшествии скоро забудут, даже в ранг трагедии его не возведут, поскольку формально людей на острове нет... даже сторожей».

Печальные мысли отступили на второй план, их вытеснила возродившаяся боль. Мартин поспешно отправил в рот новую порцию акульего мяса с «винегретом», но толку от этого было мало, слишком часто принимаемое лекарство теряет обезболивающие свойства. Так и не найдя в лаборатории реагентов, маг направился не в сторону жилых отсеков, где он вдоволь «повеселился», а на склад, но, к сожалению, и там искомых материалов не нашлось. Посреди огромного зала стояло около трех дюжин опечатанных железных бочек. После ухода ученых и с приходом технологов хранилище реагентов было превращено в склад готовой продукции.

Не стесняясь громко стонать и осыпать проклятьями «эту чертову боль», Гентар с трудом доковылял до приготовленных к отправке бочек с пищевыми добавками. Стоило магу приблизиться к ним вплотную и снять крышку с ближайшей емкости, как по пустым стенам зала прокатилась волна гомерического смеха.

Теперь маг знал точно, что их хотели взорвать, притом именно здесь, в этом зале. Под крышкой находился не жидкий раствор, не сухая смесь и не пакетики с порошком, а аккуратные кубики сильного взрывчатого вещества, соединенные между собой целой сетью разноцветных проводков. История борьбы с шаконьесами, история Одиннадцатого Легиона, а вместе с ними и история всего человечества должны были окончиться именно здесь. Человек как биологический вид продолжил бы свое существование, но жизнь раба с промытыми мозгами полноценной жизнью назвать никак нельзя.

Печально улыбаясь, Мартин Гентар опустился на холодный цементный пол возле бочонков. Ему было горько и обидно не только за человечество, но и за себя. Он долгие годы верил женщине, которая не была честна с ним даже при последней встрече. Самбина обманывала его, суля жизнь в новом мире, и прекрасно понимала, что при взрыве такого количества опасного вещества погибнут не только те, кто будет находиться на складе, но и весь Дельта-остров взлетит на воздух.

«А чего еще можно было ожидать от вампира, лживого, двуличного существа по природе своей, – усмехнулся маг, вдруг переставший чувствовать боль. – Не все кровососы накидываются на жертву и с разбегу вонзают острые зубы в шею, есть и такие «гуманисты», которые действуют ласково и перед тем, как выпить жертву до дна, усыпляют нежными словами ее бдительность, а заодно и снимают все болевые ощущения. Вот так и она со мной поступила. Последние дни жизни я должен был провести в роскоши и достатке. Ну, что ж, спасибо и на этом, графиня, но только и я преподнесу вашему сиятельству сюрприз, маленький такой прощальный сюрпризик!»

Мартин понимал, что умрет. Хоть крохотный шанс выжить все-таки был, но Дарк и его новые подручные непременно доберутся до острова, придут, чтобы уничтожить лабораторию и спасти его, совершившего ошибку за последние пятьсот лет всего один раз, но зато какую! Мартин готов был расплачиваться сам, но не хотел, чтобы пострадали другие... близкие, именно поэтому рука мага зажгла спичку и бросила ее в открытую бочку со взрывчаткой.

Грянувший через долю секунды взрыв перемешал сотни тысяч тонн морской воды, земли и бетона; он полностью уничтожил Дельта-остров, а вместе с ним и только что высадившиеся на него отряды вампиров и «воронов».

Глава 15. Есть повод призадуматься

За окном мелькали огни тоннеля, сливающиеся в одну сплошную линию. Вагончик мчался невероятно быстро, если верить показаниям бортового компьютера, со скоростью 1634 км в час. Такой умопомрачительный бег не мог развить ни один железнодорожный состав, ни один межконтинентальный лайнер не мог так резво рассекать крылом небеса, а ведь внутри комфортабельного салона даже не ощущалось тряски.

Взломанный компьютер – аппарат ненадежный, автоматическое устройство навигации могло в любой момент дать сбой. Конт не стал рисковать и переключил энергоблок всего на двадцать пять процентов от изначально заданной мощности, скорость мгновенно снизилась, но осветительные огни все равно продолжали восприниматься глазом как единая светящаяся полоса.

Поездка продлилась всего десять минут, мечте моррона немного вздремнуть не суждено было сбыться. Вместо этого Конт решил использовать время с толком и детальнее изучить схемы шаконьесского метрополитена. Как оказалось, выход «ОИ 437» был не конечной точкой путешествия, а всего лишь переездом из основной транспортной системы в сеть тоннелей, соединяющих между собой около тридцати разбросанных по всему Новому Континенту социоцентров. Моррон не стал долго гадать и мудрить, проложил курс до ближайшей точки, находящейся на окраине маленького дальверийского городка Танбьеро, а затем поручил системе поиска новую задачу.

Интерес к социоадаптационным программам шаконьесов был не праздным, но не входил в число приоритетных задач. Однако моррон не обольщался: после убийства двенадцати Верховных Вождей он уже не сможет так запросто разъезжать в скоростном вагончике по чужой территории, если вообще сумеет довести начатое злодейство до конца.

Точки, обозначавшие местонахождение резиденций Вождей, компьютер определил сразу. Их было около сорока, и отмечались они значками всего пяти племен, видимо, вожди остальных семи племен предпочитали жить на Старом Континенте. Блуждать можно было долго, колеся по бескрайним подземным тоннелям в поисках, в каких же из особняков пребывают в данный момент царственные персоны. Одна промашка, и кропотливый труд пошел бы насмарку. Смерть одного-двух вождей не решила бы проблему, оставшиеся в живых довели бы свои грязные дела до конца. Моррону нужна была более точная информация, он хотел знать, где находятся предводители шаконьесов сейчас, отследить их передвижение в течение последних трех дней и иметь возможность шпионить за ними и в будущем. Поэтому Конт усложнил задачу поиска и поручил электронному предателю великой шаконьесской идеи отследить перемещение по тоннелям всех персональных вагончиков.

К его удивлению, бортовой компьютер ответил сразу, не отключился и не завис, а также не стал досаждать моррону просьбами о введении новых паролей и личного кода доступа. Однако выстрел был почти холостым, бортовое чудо ответило, что моррон находится в вагончике вождя племени Одчаро, а для определения координат остальных мини-поездов ему потребуется связаться с центральным компьютером диспетчерской службы. По собственному горькому опыту Конт знал, что на установление связи потребуется как минимум пара часов. Все центральные сервера любых головных контор имели один общий недостаток: они четко работали по обеспечению основных задач, но откладывали решение вспомогательных вопросов на потом, его же запрос не относился к разряду важных.

Остановка на переезде прошла мягко и необычайно быстро, минипоезд сбросил скорость с пятисот до десяти километров всего за две секунды. Глазам Конта предстала маленькая платформа, видимо используемая исключительно техническим персоналом. К счастью, ремонтников в данный момент на ней не было, моррон вообще еще не видел в железнодорожном подземелье ни одной живой души.

Автономно работающая система управления транспортным узлом перевела вагончик на другой путь и открыла большие стальные ворота. Транспортник медленно поехал вниз. Паутина специализированных веток находилась примерно на полкилометра глубже. На дисплее бортового компьютера высветилась просьба задать новую скорость движения. Конт подумал и с учетом того, что до этого момента сбоев не было, решился вывести цифру «1000». На экране в ответ появилась новая надпись: «Условие задано верно. До прибытия в точку назначения шесть минут».

* * *

Ровно через пять минут и сорок две секунды за окном показался не маленький, убогий полустанок с парой подъездных путей, а настоящая станция с десятком платформ. Хотя большинство путей были пустыми, но на некоторых все же стояли поезда; настоящие, полноценные составы из пятнадцати-двадцати вагонов. Из одного, видимо только что прибывшего, выходили люди, точнее, шаконьесы, но по внешности их было не отличить от обычных, уставших с дороги обывателей, разминавших свои затекшие от сидения на одном месте тела быстрой ходьбой, переноской туго набитых чемоданов и, конечно же, воодушевленным толканием соседских боков. Имелась на платформах и вооруженная охрана. Конт достал пистолеты и приготовился к бою, но, к счастью, для важных персон был предусмотрен отдельный подъезд, вдали от шума и багажной суеты подземного вокзала.

Вагончик остановился посреди небольшого зальчика. Конту показалось, что транспортник въехал прямо в королевские апартаменты, меблированные на старинный манер: с мягкими креслами, расписным потолком, дорогими коврами и гобеленами. Шаконьесские вожди, оказывается, как и верхушка человеческого общества, любили окружать себя роскошью, даже здесь, на вокзальной платформе, где никто и никогда не задерживается долее одной минуты.

Убедившись, что бортовой компьютер продолжает запрашивать информацию от центрального сервера, Конт покинул вагон. Камер слежения, детекторов движения и прочих неприятных вещиц в зале, естественно, не было. Шаконьесы не могли предположить, что кому-то из посторонних удастся пройти этот путь и проникнуть так далеко вглубь их тайной империи.

За дверью был лифт, обычный лифт, поднявший моррона наверх. Конт не поверил своим глазам. Он оказался не в тронном зале и не в величественном кабинете, а внутри маленького, простенько обставленного коттеджа, утопавшего в зелени огромного парка. Снаружи не было ни солдат, ни сложных пропускных систем. По выложенным камнем тропинкам спокойно расхаживали влюбленные парочки, задумчивые одиночки и веселые молодежные компании. Откуда-то из-за деревьев звучала приятная музыка, которой вторило стрекотание кузнечиков и пение птиц. Не мир, а райская идиллия; курортный санаторий посреди бушевавшего пожара войны.

Моррон постарался придать своему суровому лицу миролюбивый до инфантильности вид и, спрятав в карманы оружие, отправился к ближайшей беседке, где миловидная дама тридцати лет, в строгом деловом костюме и пикантном пенсне на курносом носике, занималась с группой подростков в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. Как нетрудно было догадаться, и учительница, и ученики были шаконьесами. Конт вообще сомневался, что в радиусе десяти километров от ограды усадьбы социоцентра был хотя бы один человек.

Отдыхавшие на лоне природы и одновременно повышавшие квалификацию в плане адаптации к жизни среди людей не обращали на высокого светловолосого мужчину в потертом комбинезоне никакого внимания. В голову обучаемых даже не могла прокрасться мысль, что рабочий не имеет никакого отношения к центру. Конт не сомневался, что периметр шаконьесской усадьбы охраняется куда лучше, чем вилла президента КС, а на самой территории нет ни одного охранника, поэтому и не думал прятаться, пока не приблизился к беседке на расстояние в десять шагов. Только в этот момент он внимательно огляделся по сторонам, на всякий случай проверяя, нет ли поблизости видеокамер, а потом нырнул в разросшийся куст филанийской сирени.

– Итак, перейдем ко второй теме нашего занятия, – пропел мелодичный голос хозяйки пенсне, симпатичного личика, отменной фигуры и делового костюма с укороченной юбкой.

«Хоть первую часть пропустил, но зато вторую целиком послушаю», – утешил себя моррон, которого давно интересовало, как шаконьесы воспитывают свою молодежь, как им удается удержать шебутных подростков в строгих рамках племенных законов и не дать подрастающему поколению окунуться с головой в омут современных соблазнов: секс, интернет, наркотики.

– Сегодня мы поговорим о роли семьи в человеческом обществе, – прощебетал все тот же прекрасный голос. – Кто хочет начать?

К удивлению моррона, двенадцать из пятнадцати учеников изъявили желание начать дискуссию. В человеческой школе такой энтузиазм среди воспитуемых был редким, хотя и милый разговор в беседке нельзя было назвать штатным, программным уроком. Представители подрастающего поколения шаконьесского рода вели себя раскованно и даже не стеснялись открыто рассматривать оголенные коленки учительницы.

– Прошу, Лана, – наконец сделала выбор учительница из дюжины добровольцев.

– Семья – вторая по величине ячейка человеческого общества, хотя, с другой стороны, ее наличие в современном мире можно поставить под сомнение, – начало бойко вещать рыжеволосое веснушчатое создание в протертых брюках и легонькой рубашке-безрукавке. – Если рассмотреть типичную структуру общественной организации любого разумного вида, то есть «индивидуум – семья – племя или община – коммуна – государство», то структура современного человеческого социума ущербна и сокращена до минимума.

– Поточнее, пожалуйста, – попросила учительница, заметив среди учеников нескольких несогласных с такой постановкой вопроса.

– Ну, то есть родовая основа в человеческом обществе исчезла при возникновении первых государств, – поправилась рыжеволосая. – Государственная система уничтожила племенные взаимосвязи между людьми, а также способствовала развитию городских коммун, которые просуществовали до нашего столетия. Однако...

– Лана, не надо пересказывать материал средней образовательной школы, – прервала учительница занудное бормотание и дала слово другому ученику: – Пожалуйста, Гог, но только ближе к нашей теме.

– Современный мир людей – это мир ханжей, спекулянтов и индивидуалистов, мир, в котором имеют значение лишь деньги и личное благополучие, – уверенно начал бичевать язвы человеческого общества прыщавый парнишка по имени Гог. – Даже при вступлении брак мотивы современных людей существенно отличаются от побуждений их предков. Раньше брак был залогом стабильного удовлетворения полового инстинкта и единственной возможностью продолжения рода. Сейчас же среди людей наблюдается увеличение тенденции невыполнения супружеских обязанностей, чаще всего в одностороннемпорядке со стороны жен, и значительное сокращение рождаемости. Основные мотивы женщин, решивших связать себя семейными узами, – улучшение материального благосостояния, нежелание работать и уж только потом удовлетворение материнского инстинкта, притом обычно на одном ребенке они и останавливаются,

– Ага, и начинают отгонять от себя мужа, ссылаясь на вымышленные болезни, – с явным апломбом дополнила Лана.

Притихший в кустах Конт был поражен, он не ожидал, что шаконьесы обсуждают со своими детьми подобные темы и что взгляд на проблему у девочек-подростков трезвый, не затуманенный зарождающимся в недрах юной девичьей души антагонизмом к мужскому началу.

– Конечно, во многом виноваты и сами мужчины, – продолжила Лана. – Они и только они превратили женщину в постельную игрушку и кухарку. Они и создали бытующие ныне разрушительные для общества стереотипы поведения и идеалы женской красоты.

– Что ты имеешь в виду? – задала наводящий вопрос хитрая учительница.

– Тонкая талия, силиконовая грудь и узкие бедра, – тут же ответила бойкая девчушка в джинсах. – Привлекательными считаются лишь худышки, физиологически плохо приспособленные к процессу деторождения. Медицинская статистика показывает, что за последнее десятилетие количество кесаревых сечений возросло на семьдесят восемь процентов...

Конта вдруг обуяла злость. Вызвали ее не слова подростка, а хитрая улыбка, промелькнувшая на губах учительницы. Она была явно в курсе «Проекта 107», но не говорила своим ученикам, что именно они, шаконьесы, ввели для человечества «новые стандарты», изменили у людей систему жизненных ценностей, превратили их в убежденных эгоистов и отменных сволочей даже по отношению к своим близким.

– Достаточно, вы абсолютно правы, – доброжелательно улыбнувшись талантливым ученикам, учительница решила перейти от теории к практической части занятий. – Однако цель наших занятий – не критиковать существующий порядок вещей и не смотреть на мир сквозь розовые очки. Мы должны изучить психологию человеческих индивидуумов применительно к аспектам брака, научиться жить и сформировать в будущем полноценную семью вне зависимости от того, кто ваш партнер: шаконьес или человек. Надеюсь, никому из вас не нужно объяснять, как важны для общего дела смешанные браки с людьми?

– Они дают нам свежую кровь и превращают детей наших врагов в таких же шаконьесов, как мы, – встрял не отрывавший взгляд от учительских коленок Гог.

Моррон в кустах улыбнулся, но улыбка была горькой, скорее она походила на печальную усмешку проигравшего битву полководца. Шаконьесы веками выживали и прятались, но делали это умело и всегда учитывали ошибки людей. Национальная идея существовала в мире людей не одно столетие: герканцы испокон веков презирали филанийцев, а те отвечали им ненавистью; шеварийцы никогда не ладили с виверийцами и т.д. и т.д. Однако пламя национального антагонизма очень редко перерастало в пожар открытых войн. Мешали многие обстоятельства, например смешанные браки и их неприкаянные плоды-полукровки. Любой националист-человек презирает нечистокровного представителя своего вида, а радикалы открыто призывают к физическому уничтожению подобных. Шаконьесы же действуют с точностью до наоборот, они принимают в свои ряды любого, в ком течет хоть малая капля племенной крови. Само понятие «вид» уже давно перестало быть понятием наследственным. Шаконьесский род превратился в общность социальную, состоящую на девяносто процентов из людей, естественно только с биологической точки зрения, и воспитанных в шаконьесских племенных традициях. Конт не сомневался, что ни в одном из присутствующих в беседке нет и сотой доли исходной орочьей крови, но именно такие, как эти подростки, и составляли основную массу мощной шаконьесской организации. Они считали себя шаконьесами, они мыслили как шаконьесы и так же сильно ненавидели людей, прежде всего за то, что среди них приходится жить.

– К сегодняшней беседе, – учительница упорно избегала приевшегося всем слова «урок», – я просила вас ознакомиться с материалами нашумевшего два года назад дела полесского маньяка Русмеро Шикаалоса. Надеюсь, никто из вас не забыл посетить криминальный архив?

Юные шаконьесы все, как один, замотали головами и достали папки с подшивками вырезок из полесских газет двухгодичной давности. Напряг свою память и Конт. Регулярным прочтением прессы он не увлекался, но в самый разгар этого нашумевшего по всему миру процесса он как раз служил в старгородском филиале ГАПСа. Дело известного маньяка-женоубийцы просто не могло пройти мимо его ушей.

– Мы не стали бы ворошить печальные события прошлых дней, но именно этот криминальный случай наилучшим образом показывает, куда может привести женский эгоцентризм на грани параноидальной шизофрении и неуемная жажда наживы. Да, да, я не ошиблась, именно женский, а не мужской, – уточнила учительница, видя, что некоторые ученики с удивлением посмотрели на нее. – Дака, напомни нам, пожалуйста, вкратце суть дела.

– Русмеро Шикаалос, – пропищал тоненький голосок самой младшей из класса, – был обычным банковским служащим, занимался рекламой, интересовался рок-музыкой, играл в футбол, любил пить пиво в шумных мужских компаниях. Сослуживцы и друзья никогда не замечали в его поведении психических отклонений. В возрасте двадцати семи лет Русмеро женился на Одоне Кунец, с которой он до поступления в рекламный отдел банка работал в редакции одной из местных газет. Семейная пара считалась очень благополучной, однако на третий год совместной жизни поведение Русмеро стало, мягко говоря, неадекватным: агрессия по отношению к коллегам, иногда доходящая до публичных драк; апатия к работе, приведшая к срыву нескольких выгодных контрактов, алкоголизм на рабочем месте и многодневные загулы, прикрываемые фиктивными справками от проктолога. Примерно через год Русмеро потерял работу, затем чета Шикаалос развелась. Поделить имущество без взаимных обид не удалось. Именно это и стало настоящей причиной ужасной трагедии, хотя адвокат Русмеро утверждал, что убийство произошло на почве ревности. Русмеро зверски убил свою бывшую супругу и сделал из нее чучело, которым украсил интерьер своей новой квартиры. Суд признал Русмеро Шикаалоса психически невменяемым и приговорил к пожизненному содержанию в психиатрической лечебнице усиленного режима, где он вскоре и скончался в результате несчастного случая. Медбрат ввел ему двойную дозу психотропного препарата.

– Молодец, Дака, садись, – учительница ласково улыбнулась забавной девчушке. – Однако суд имеет дело только с фактами, а не с мотивами. Закон не учитывает общего контекста ситуации и не делает поправку на подлость жизненных позиций фигурантов. Адвокатом Русмеро Шикаалоса была собрана подробная информации о жизни жертвы до и во время брака. Но суд не принял их к рассмотрению, поскольку не узрел непосредственной связи с делом. Мы же с вами не юристы, нас интересуют поведенческие мотивы маньяка, а не факт совершения убийства, поэтому предлагаю вам познакомиться поближе с Одоной Кунец, бывшей женой Русмеро и его единственной жертвой.

– А зачем? По-моему, и так все ясно, типичный путь обычного маньяка. Затянувшийся латентный период болезни долго вводил в заблуждение окружающих. Злоупотребление спиртными напитками и комплекс неполноценности, возникший из-за неудачной карьеры, способствовали развитию болезни, – как заправский доктор, поставила диагноз пятнадцатилетняя Лана и удивленно уставилась на окружающих, явно не разделявших ее категоричной оценки. – А что, разве я не права? Ведь карьерных высот Русмеро не достиг.

– Да, именно так и рассуждали судебные эксперты, – поправив съехавшее с носа пенсне, заявила учительница. – Однако за точку отсчета, за опорный камень гипотезы они ошибочно взяли наследственную предрасположенность обвиняемого к психическим заболеваниям, в то время как основная причина жесткого поступка крылась не в патологии, а в социальном, приобретенном факторе. Если задать правильные условия, то и котенок превратится в тигра, – учительница сделала эффектную паузу, давая возможность ученикам осмыслить сказанное. – До окончания нашей беседы осталось пятнадцать минут, за десять из них я докажу, что виновна в происшедшем сама жертва, а оставшееся время посвятим выводам.

«А как же иначе, детки, в любой сказке обязательно должна быть мораль», – подумал моррон, несмотря на ограниченность времени решивший все-таки дослушать поучительную историю. Его интересовали выводы, к которым аккуратно подведет подростков педагог, какую идею она им внушит при помощи этого весьма неординарного примера вполне типичного семейного конфликта.

– Одона Кунец выросла в неполной семье. Бабушка, мать и обе старшие сестры постоянно твердили, что все мужики сволочи и что в браке доступны лишь две роли: либо ты хозяйка положения, истеричка, регулярно занимающаяся «пропилкой» мозгов мужа, либо ты невинная овечка и, следовательно, в конечном итоге жертва, потратившая на недостойного мужлана лучшие годы.

Подобная постановка вопроса была очень не типична для хорошеньких дамочек. Даже такими словами, как «пропилка», пользуются натерпевшиеся мужья, а не представительницы слабого пола. Как ни странно, Конту понравилось стремление шаконьесских женщин открыто резать правду-матку, а не пускаться в обличительную, алогичную демагогию, укрепленную вместо доводов и аргументов сильной эмоциональной составляющей: от истеричных криков до не менее истеричного плача.

– Девочка подросла, и в ее прекрасной головке сформировался весь ущербный идеал семейных отношений: «Муж – одноразовый инструмент производства детей и постоянный источник материального благосостояния. Я рожаю, муж должен обеспечивать меня и ребенка. Ребенок мой, я мужу ничего не должна».

– Но при данной постановке вопроса страдает прежде всего маленькое дитя, с детства подсознательно превращенное матерью в инструмент шантажа, – прервала педагога Лана.

– Именно, но дело не только в этом. Муж становится заложником чужой воли, он постоянно стоит перед выбором: или бросить алчную, да еще и отвергающую его в постели жену и зажить полноценной жизнью, или отказаться от собственного ребенка, наследника своего Рода. Постановка вопроса ужасна, но вернемся к красавице Одоне. – Непослушное пенсне опять сползло с курносого носа, учительница не стала дольше мучиться и сняла его. – В восемнадцать лет Одона переехала из родной деревни в город Урву и тут же вышла замуж. Первый брак г-жи Кунец продлился всего два года. Ее муж зарабатывал слишком мало, чтобы обеспечить семью, да и был таким же взращенным матерью-одиночкой эгоистом. Одона оказалась достаточно умной, чтобы не заводить от такого мужчины ребенка. Не имея достойного образования, но обладая привлекательной внешностью и явно выраженным желанием нравиться состоятельным мужчинам, девочка поступает на рядовую должность в редакцию маленькой газеты. Там она и знакомится с Русмеро, но долгое время не обращает на него внимания. Вокруг нее и ее подружек крутится рой состоятельных холостяков. Одона разводится с первым мужем, но замуж ее никто из богатеев не берет. Мужчины ее окружения в основном уже имели негативный опыт семейной жизни и не торопились повторно совершить ту же самую ошибку. Годы идут, цветок девичьей красоты постепенно увядает, появляются первые морщинки и целлюлитные складочки. Товар портится, а достойного покупателя так и нет. Случайно, от подруг, девушка узнает, что у находящегося буквально под боком Русмеро богатые родители. Она окручивает неопытного холостячка, заводит с ним романчик, при этом не прекращая рассматривать альтернативные варианты, и через год сообщает Шикаалосу о том, что у них скоро будет ребенок. Расчет был верен, муженек попался в капкан и увлеченно рисует в голове картинки грядущего семейного счастья. Парочка женится и при помощи богатых родителей мгновенно решает семейный вопрос. «Воспитанием» растяпы-мужа госпожа Кунец начала заниматься еще до рождения малыша. Она шантажирует его тем, что прервет беременность, и требует незамедлительно улучшить условия существования: купить большую квартиру и найти лучшую работу. Объективные трудности мужа всерьез не воспринимаются, у роженицы есть в запасе всего один ответ: «Это не моя проблема!» В итоге проблемы молодой семьи с грехом пополам решают родители мужа, оказавшиеся не столь уж и состоятельными. Одона, к своему огорчению, понимает, что ей придется идти дальше, продолжить карьеру жены. Однако планам третьего замужества мешает только что родившийся ребенок. Пока малыш не начнет ходить и говорить, ее возможности ограничены. Иными словами, она никого не интересует как женщина, да и времени на поиски новых кандидатов катастрофически не хватает: пеленки, распашонки, бессонные ночи и вечно крутящийся под боком заботливый муж. Красавица вынуждена сделать небольшой перерыв и разыгрывает из себя любящую мать и супругу. Когда их дочери Лотоне исполнилось два года, Одона азартно возобновляет поиски выгодной партии, поступает в институт, где много обеспеченных и именитых профессоров. Женщина нарабатывает нужные связи, у нее также появляются финансовые средства, о которых муж, естественно, не догадывается. Постепенно она прекращает выполнять супружеский долг и, шантажируя мужа ребенком, выкачивает из него деньги. Русмеро удивлен, он не мог и предположить, что, живя семейной жизнью, будет по полгода страдать от полового воздержания. В конце концов мужское начало взяло верх, Русмеро отправляется на поиски одноразовых приключений, в чем ему помогают холостые друзья. На деньги мужа хитрая жена нанимает ловкого детектива и фиксирует факт измены. Как вы думаете, что происходит дальше?

– Развод!

– Гог, если бы ты меня чуть внимательней слушал и чуть меньше пялился на мои коленки, то обязательно понял бы хитрую натуру госпожи Кунец.

Мальчишка даже не покраснел, однако огорчился, узнав, что ошибся с ответом.

– Одоне не нужна половина имущества мужа, она сама убедила себя, что он виноват, и хотела получить все. Начинается продолжительная война недомолвок, полуправды и шантажа. Дочь – основное средство воздействия на крупнорогатого мужа. Одона открыто заводит романы, выгоняет Русмеро из квартиры, купленной на деньги его родителей, и подселяет к себе любовницу. Когда-то тихое семейное гнездышко превращается в шумный притон. Подружки веселятся на славу, их цель – заставить мужа спиться. Русмеро страдает, он все понимает, но уже доведен до состояния полного ничтожества. Он постепенно спивается, конфликтует со всеми, а затем лишается работы. Одона видит, что может легко выиграть бракоразводный процесс и оставить мужа ни с чем. Она начинает действовать, но не учитывает маленького обстоятельства. Перегнутая палка больно бьет по ней самой, у пристрастившегося к спиртному Русмеро начинается белая горячка, а враг номер один для него, естественно, жена. Что случилось потом, вы уже знаете из газет, – учительница взглянула на часы. – Итак, у нас осталось четыре с половиной минуты. Какие выводы вы сделали для себя? Как бы вы построили семейное счастье на месте Русмеро?

– Никак, нужно было дураку просто дать деньги на аборт, а не жениться черт знает на ком, – заявил Гог.

– Еще варианты наши мужчины предложат?

– Встать в жесткую позицию. Как только жена перестала исполнять супружеский долг, Русмеро нужно было первому обратиться к детективу. Отрешиться от привязанностей и эмоций, четко просчитать ситуацию и своевременно принять меры, – изложил свою точку зрения отмалчивающийся весь урок подросток. – А уж когда у него на дому организовали откровенный притон, то подавать в суд. Тогда бы он уж точно и квартиру отсудил, и жену без родительских прав оставил. Разврат-то на глазах у ребенка творился.

– Я рада, что мужская половина нашей компании сделала правильные выводы, – ответила вновь посмотревшая на часы преподавательница. – Думаю, вы не совершите ошибки несчастного Русмеро, боявшегося предпринять активные действия. А что скажут наши девочки? Вот ты, Лана?

– Я так не поступлю, – уверенно заявила девчушка, – и не важно, будет ли мой муж шаконьесом или нет.

– Почему?

– Супруги не должны быть эгоистичными индивидуалистами и думать лишь о себе. Они обязаны заботиться прежде всего о здоровье ребенка. Не важно, как бы еще могла закончиться эта история. Главное, что скандалы происходили на глазах у дочери и девочка вырастет психически ущербным субъектом общества. Пусть даже у нее не будет явных расстройств, но неправильно заложенные с детства поведенческие и мотивационные штампы обязательно скажутся впоследствии. Она не сможет вырастить полноценное потомство, а для чего тогда жить?

* * *

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Русмеро и Одоне», – пробурчал Конт, покинув милую компанию и выползая из куста филанийской сирени. Услышанное потрясло его, одновременно и обрадовало, и возмутило до глубины души. Его сердце радовалось, что миловидная учительница показывала детям настоящий путь в жизни, учила бороться, иметь честь и сопротивляться неправильной, искаженной системе ценностей современного мира, так точно окрещенной кем-то из маленькой группы изгоев-морронов «новым стандартом». В принципе было не важно, произнес ли эти слова впервые он, слетели ли они с губ Гентара или Аламеза. Факт оставался фактом, мир людей изменился под внешним воздействием, треснул под шаконьесской пятой, и теперь его нужно было собирать по частям, борясь не только против потомков орков, но и за людей, за их больные умы.

Ненависть моррона вызывал и сам «Проект 107», и те, кто над ним работал. Их помыслы и планы были ему ясны. Эти «теоретики» отравили умы людей, а избранным, членам шаконьесских племен, решили дать противоядие. Сейчас вожди радели за души своих, кого они тоже считали шаконьесами, а что случится потом, потом, когда им удастся подмять и перестроить под себя весь мир?

«Будут ли эта учительница и ее ученики считаться шаконьесами лет через пятьдесят, когда «вороны» – чистый генофонд современного мира – откроют свои глухие забрала и улыбнутся человекообразным сородичам клыкастыми улыбками уродливых полуорков, – размышлял Конт, поспешно пробираясь обратно на станцию. – Не начнутся ли лет эдак через пятьдесят гонения на тех, в чьих жилах слишком много испорченной, человеческой крови? Обязательно начнутся, а ведь таких подавляющее большинство в стане сегодняшних врагов человечества. Хотя нет, что я, дурак, говорю! Такие шаконьесы, как эти, людям не враги, скорее наоборот, их надежда на светлое будущее. И я борюсь не с ними, а с «Проектом 107» и с теми мерзавцами, кто пытается воплотить его в жизнь: Дором, «воронами» и прочей мразью, паразитами, разжиревшими на трупах своих наивных собратьев...»

Как ни странно, но посещение социоцентра только укрепило желание Конта побыстрее покончить с племенной верхушкой; ради людей, считавших себя людьми, и людей, ошибочно причислявших себя к племени шаконьесов. Они ведь не видели, какими на самом деле были их предки, не знали, какие грязные делишки творили их сородичи встарь и какие творят по сей день. Обманутая толпа! Толпу всегда обманывают и используют ее огромный потенциал исключительно в корыстных целях.

Вагончик был по-прежнему на месте. За время отсутствия Конта бортовому компьютеру удалось связаться с центральным сервером диспетчерской связи и получить точные координаты персональных вагончиков всех Великих Вождей, как на Новом, так и на Старом Континентах.

Глава 16. Удары на опережение

Вернувшись к фургону, Диана застала странную картину. Дарк сидел на месте водителя и с задумчивым выражением лица слушал не полицейскую волну, а одну из варканских радиостанций. Звуконепроницаемая перегородка между кабиной и салоном для перевозки спецоборудования была приоткрыта. Вампиры, рискуя получить порцию убийственного для них солнечного света, тоже записались в клуб почитателей любительских радиопостановок, то есть экстренных новостей.

Полный трагизма и напускного беспокойства за чужие жизни голос ведущей вещал о последствиях чудовищного взрыва на Дельта-острове, от которого осталась лишь небольшая скала со старым маяком. События, связанные со взрывом полицейского участка, уже отошли на второй план, хотя о них не забыли. Оба террористических акта журналисты почему-то приписывали одной и той же группе террористов, настолько безумных, что они даже не выставили никаких требований.

Городские власти и правительство КС были всерьез обеспокоены происшествиями в виверийской столице. На заседании экстренного комитета городские мужи под предводительством полномочного представителя президента КС приняли решение о введении особого положения и, соответственно, всех сопутствующих правоохранительных мер: комендантского часа, закрытия курортного сезона. Кроме того, в регион стягивались войска и боевые корабли для усиленного патрулирования прибрежных вод. Стандартные меры безопасности могли доставить много хлопот обывателям, но привести лишь к негативным результатам: два месяца всеобщего страха, месяц заунывных передач о терроризме в современном мире, показываемых вместо веселых фильмов, и несколько слезливых книжонок, написанных якобы свидетелями событий.

Диана подошла и, вникнув в напряженность момента, молча села рядом с водителем. Дарк едва заметно кивнул в знак того, что вопросы личного плана нужно отложить на потом, и еще раз тщетно попытался настроить громкость барахлившей рации. Треск не исчез, только усилился, а затем маломощный полицейский приемник совсем заглох. Деревья вокруг мешали приему сигнала.

– На полицейскую волну настрой! – посоветовала Диана.

– Слушали уже, нет там ничего интересного, – ответил Аламез, отчаявшись настроить давно подлежащий списанию аппарат.

– Твой друг постарался?! – послышалось за спиной Гроттке недовольное ворчание Твари.

– Во-первых, не ее, а наш с нею, – взял на себя инициативу ответа Дарк, – А во-вторых, его самого выручать надо. Попал наш цыпленок-мыслитель туда, откуда ему один путь – на бульонные кубики.

– А мне он не показался таким беззащитным, – подал голос из темноты Фил.

– Да уж, чего-чего, а щеки раздувать он горазд, искусству лицедейства на славу обучен! – в ехидном голосе Дарка слышалась злость.

Моррон винил собрата в доверчивости и легкомысленности, но не выказывал свое недовольство вслух. Однако накопившиеся внутри эмоции все же иногда прорывались наружу. Дарк морщился при каждом упоминании имени мага и играл интонациями, при том что слова его высказываний были относительно нейтральными.

– Что делать будем? Ситуация препаршивейшая, – задал Фил вопрос, интересовавший не только троицу вещавших из темноты салона вампиров, но и Диану. – Сейчас в центре города полиции полно, а с наступлением ночи количество патрулей удвоится. Берег уже оцеплен солдатами, флот перекрыл море, а на дорогах блокпосты, как при карантине. Сам же полицейскую сводку слышал! Нам и не укрыться, и из города не убежать!

– Сгущаешь краски, друг, ох, как сгущаешь, – произнес Дарк после недолгих размышлений. – План наш таков. До наступления темноты осталось около четырех часов. Нам нужно хорошенько выспаться, а потом бодренькими и свеженькими, как огурчики, нанести визит г-ну Донато. Мы же все в форме, через оцепление легко пройдем. В городе бардак: обезумевшие туристы штурмуют вокзал и аэробазу, полицейские отряды мечутся туда-сюда, каждые пять минут получая новые приказы. На нас-то и внимания никто не обратит, до дворца Донато доберемсяв два счета.

– А что там? Под крики «ура!» впятером пойдем на штурм? – усмехнулась Жалотта.

– Да, пойдем, – твердо ответил Дарк. – При том хаосе, что сейчас на улицах, Викторо попытается как можно быстрее покинуть Варкану. Это его последняя ночь в городе.

– А, может, он уже в пути, – робко высказала предположение Тварь.

– Нет, он же деловой человек. Прежде чем уехать, ему нужно дела в порядок привести, а на это время уйдет, как минимум сутки, – обосновал свою точку зрения Аламез. – Так что отдыхайте, дамы и господа, через четыре часа мы вас разбудим.

– А вы куда? – вдруг занервничал Фил.

– А мы, мил кровосос, пойдем на травке поваляемся. Хоть и морроны, а спать нам тоже нужно, – пояснил Дарк, закрывая створку перегородки. – В кабинке тесно, да и сидя спать я не приучен.

Вот и наступил тот момент, которого Диана боялась. Они остались одни... впервые после того, как вышедшее из-под контроля конспиративное мероприятие спонтанно переросло в импульсивное, страстное действо. Она боялась смотреть Аламезу в глаза, увидеть там смущение и сожаление о содеянном или желание повторить безумную сцену, притом как сам собой разумеющийся акт, без расстановок точек над «i». Девушка боялась одного, но то, что произошло, было еще хуже, еще обиднее. Дарк сделал вид, что позабыл о случившемся. Для нее это был поворотный момент, значимое событие в судьбе, а для него просто полчаса приятного времяпрепровождения. Он отозвал ее от фургона для беседы с глазу на глаз, но совершенно на другую тему.

– Диана, я не стал говорить при них, но положение наше еще хуже, чем думает Карон, – взял быка за рога Аламез, как только они вышли из зоны потенциальной слышимости вампирами. – Раньше я еще сомневался, но теперь точно знаю, один из них предатель.

– Жалотта, – не видя смысла сворачивать разговор на иную тему, предположила Диана.

– Возможно... возможно, что желание Донато отделаться от наскучившей фаворитки было не столь уж сильным, хотя нельзя сбрасывать со счетов и другие варианты. Кто бы из них ни работал на кланистов, а говорить открыто при них нельзя.

– Я слушаю, – огорченная невниманием со стороны уже больше чем просто собрата-моррона, прошептала Гроттке.

– Можешь говорить громче, отсюда они нас не услышат.

Увлеченный своими мыслями Аламез не догадался, почему голос девушки был тих, а взор потуплен, а может, просто сделал вид, сыграл в дурачка... Разгар битвы – не самое лучшее время для выяснения отношений, тем более что они только что начались и могут вот-вот оборваться от одного лишь неверного слова или невыразительной интонации.

– Я слушаю, – стоически повторила Диана.

– Взрыв острова – дело рук вампиров. Может быть, это часть совместного плана с шаконьесами, а может, кровососущие сделали первый ход своей собственной игры.

– Почему ты так уверен? Если это сделал не Мартин, то, возможно, те странные монахи или какой-нибудь намбусийский сброд, недовольный жесткой политикой КС на море.

– Понимаешь, – Дарк усмехнулся. То, что для него было явным, другим еще нужно доходчиво объяснить, – во-первых, для взрыва такого масштаба потребовалось бы очень много взрывчатки. Мартин, конечно, способен на многое. Он мог убежать от тюремщиков, но пробраться на хорошо охраняемый остров в одиночку, да еще волоча за собой тонну трофейной взрывчатки... Извини, это уж слишком! Такая картина абсурдна и не укладывается в моей голове.

– Взрывчатка могла быть на месте. Там же подземная лаборатория, шаконьесские ученые могли...

– Нет, – резко оборвал нить ее рассуждений Дарк, – работа велась над пищевыми добавками, а не над созданием нового термоядерного оружия. Случайное или умышленное смешивание химикатов могло привести к взрыву, но не такой силы. Пара десятков обугленных трупов и разрушенный комплекс – максимальный эффект, достигнутый таким способом, но поднять на воздух целый остров!..

– Хорошо, а что во-вторых? – согласилась с первым аргументом Гроттке.

– Подрывное дело – очень сложная профессия, настоящее искусство. Главное даже не в том, чтобы правильно соединить красные и синие проводки, как это показывается в глупых дальверийских фильмах, а точно рассчитать мощь предстоящего взрыва, погрузить в морскую пучину целый остров, но при этом сделать так, чтобы поднятая волна не докатилась до берега, не разрушила город, принадлежащий...

– ...клану Донато, – закончила за Дарка соратница. – Но зачем, зачем обычно скрытным вампирам понадобилась рассчитанная на публику демонстрация силы?

– Все очень просто, если хорошенько подумать и признаться самому себе, что ты наивный дурак, – тяжело вздохнул Дарк. – Отдельные кусочки стекла в конце концов всегда выстраиваются в красочную мозаику.

– А без душещипательной лирики можно? – Диане было противно слушать философствования того, кто игнорировал ее чувства.

– Можно, но именно из-за нее и началась череда наших провалов. – Дарк замолчал, пытаясь облечь в форму невыразительных слов те мысли, что накопились в его голове. – Подозреваю, что вампиры еще раньше, чем Мартин, Конт и погибший Анри, которого ты не знала, проведали о планах шаконьесов. Однако они не стали бороться с сильным противником, а заключили сделку, чтобы ослабить его, использовать в борьбе со своими недругами и, как всегда, гордо въехать в хорошую жизнь на его плечах. Миранда... – Дарк осекся, вспоминая о когда-то любимой, а сейчас столь же сильно ненавидимой женщине. – Миранда специально была внедрена в наши ряды, чтобы заманить отряд морронов в ловушку. Хитрая Самбина не ошиблась, я попался в силки женских чар. Именно Миранда сообщила, что секретная лаборатория находится близ Варканы. Лучший способ избавиться от моррона – при помощи взрыва разорвать наши якобы бессмертные тела на миллион мелких кусочков. Шаконьесы пытались действовать руками вампиров, приказали им заминировать лабораторию и заманить туда нас. Однако кровососы не такие уж и простые ребята. Они взорвали подземный комплекс, но предварительно вывезли все ценное. Вот-вот отравленные пищевые добавки поступят на мировой рынок, начнется борьба за умы людей. Донато вместе с Самбиной с нетерпением ожидают того момента, когда выпадет случай ударить в спину своим союзникам – шаконьесам.

– Почему?

– Вампиры не любят работать сами, но не согласны играть на вторых ролях. Они как жадный вор, которому нужно все.

– Нет, ты не понял. Почему взрыв произошел именно сейчас? Твоя теория трещит по швам, нас ведь на острове не было.

Аламез вдруг замолчал и как-то осунулся. Диана впервые увидела, как его лоб покрылся морщинами, а пальцы задрожали, пытаясь сунуть в рот помятую сигарету.

– Давай не будем гадать на кофейной гуще, – наконец-то ответил взявший себя в руки моррон. – Мы не знаем тонкостей игры между шаконьесами и вампирами. К тому же возможны и другие варианты...

«Так значит, все-таки Мартин! Он принял огонь на себя, специально пожертвовал собой ради нас, сам, добровольно шагнул в капкан охотника...» – догадалась Диана, но не произнесла этого вслух. И ей, и уж тем более Аламезу хотелось верить, что это не так, что им еще когда-нибудь доведется увидеть ехидного старичка и его вновь отращенную козлиную бородку.

– В любом случае правдивые ответы мы сможем получить лишь во дворце Донато, – в глазах Аламеза появилось спокойствие и холодная решительность, – выбить их из очкарика Викторо или устроить допрос с пристрастием красавице графине. Кстати, второе – моя мечта еще с кодвусийских времен.

– Но Жалотта права, там слишком много вампиров, – возразила Диана, просто не представлявшая, как четверо смельчаков и один предатель смогут взять штурмом хорошо укрепленную крепость врага с многочисленным гарнизоном.

– А вот как мы поступим, – лукаво усмехнулся моррон. – Пока наши друзья отдыхают, мы кое-куда отправимся. Предлагаю совершить маленькую прогулку, но только не под ручку. Служители порядка – ханжи, они под ручку не ходят!

Гроттке совсем позабыла, что на них с Аламезом форма виверийской полиции, поэтому сразу и не поняла смысл его слов. Устало улыбнувшись, девушка кивнула и, поправив выехавшую из-под тугого ремня рубашку, поспешила вслед за шагавшим в сторону городских улиц напарником. На ее сердце вдруг стало легко, тяжкие думы отступили. Не важно, будет ли их случайный роман иметь продолжение или нет, победят ли они в схватке с вампирами или погибнут в неравном бою. Они вместе: он и она; пока живы, не предадут друг друга и всегда прикроют спину, как в буднях, так и в бою. Эти отношения многого стоят, они сильнее, чем мимолетное увлечение; крепче, чем многолетняя привязанность, и уж намного приятнее, чем тоскливые любовные переживания. Они бойцы Одиннадцатого Легиона, легионеры, соединенные общими помыслами и обреченные шагать рядом по жизни.

* * *

Миндор Шамбо проработал охранником в банке семь лет, до этого двадцать лет прослужил в полиции маленького виверийского городка. У него была бурная жизнь, за которую довелось столкнуться не с одним преступником, расследовать и быть свидетелем не одного ограбления, но такого глупого, абсурдного налета на банк ему еще не приходилось видеть.

В отличие от большинства филиалов, центральный офис Виверийского морского банка работал лишь до восьми часов вечера. В 19.45, то есть за четверть часа до закрытия, когда посетителей уже почти нет, в зал обслуживания состоятельных частных лиц не спеша вошли двое полицейских. Мужчина с нашивкой капрала на плече попросил позвать управляющего, а его напарница встала у выхода, не давая задержавшейся супружеской парочке средних лет покинуть здание банка.

Г-н Гарбиус, недавно назначенный начальником операционного зала, поспешил объяснить, что управляющий не встречается с рядовыми представителями правоохранительных органов, за что и получил удар резиновой дубинкой в живот. Шамбо и трое его коллег схватились за оружие, но лжеполицейские уже успели взять на мушку напуганных посетителей.

Миндор вместе с товарищами действовали согласно инструкции, то есть отдали оружие и досматривали криминальный спектакль, лежа на полу с ладонями, сведенными вместе на затылке. Вроде бы обычная схема третьесортного по изобретательности преступления, однако чудеса еще только начинались. Во-первых, ряженая девица забрала наличку только из одной кассы, в то время как в зале их было шесть. Во-вторых, оба преступника просто заляпали спинки кресел и стойку руками, на которых не было перчаток. В-третьих, грабители не забрали с собою оружия, прихватили только обоймы. И, наконец, самое удивительное: уходя, они сами нажали сигнал тревоги, как будто бросая вызов блюстителям порядка, а может, и хозяину банка, таинственной личности по имени Викторо Донато, которого никто и никогда не видел.

* * *

– Ну вот, первое ограбление за сегодняшний день у нас уже на счету. Что дальше? – поинтересовалась Диана, согласно приказу капрала Аламеза перейдя на медленный шаг.

– Дальше казино «Мурена», – ответил Дарк, внимательно следя, когда же по сигналу тревоги к банку начнутся съезжаться полицейские машины.

– Что, в карманах деньги завелись, сразу кутить надо? – пошутила Гроттке. – Почему казино, почему не еще один банк?

– Во-первых, мы грабим не банки, а финансовую империю клана Донато. «Мурена» тоже принадлежит Викторо, да и находится неподалеку, всего в двух кварталах.

– Зачем тебе это? К чему так грубо работать? Если хочешь, мы могли бы...

– Чем больше объектов клана потревожим, тем больше вампиров ночью отправится на наши поиски, – раскрыл свой замысел Аламез. – Мы ведь не просто так пальчики везде наоставляли, это наши визитные карточки. Если бы ты играла в шахматы, то знала бы: чтобы ослабить позицию врага в центре, чаще атакуй на периферии.

– Не умничай, стратег, лучше скажи, что нам делать теперь?

Впереди, прямо посередине пустынной улицы, десяток полицейских оборудовали мобильный опорный пункт. Близился комендантский час, а следовательно, и обыски, облавы, рейды по злачным местам и притонам. Бессмысленные мероприятия с точки зрения здравого смысла, но политически вполне уместные. Властям нужно было показать горожанам, что они что-то делают, и создать иллюзию безопасности.

Из-за угла, куда можно было бы успеть свернуть, как назло, вывернул совместный патруль: двое полицейских и трое военных, не считая злобно щерящейся собаки. За спиной завыли сирены, к зданию банка наконец-то подъехала первая и, наверное, единственная машина.

Диана хотела было развернуться и отправиться обратно к банку, но Дарк вовремя одернул ее за рукав. Резкая смена направления движения могла насторожить блюстителей порядка, и так подозрительно косящихся на патрульных, одетых по форме номер один, то есть без касок и тяжелых бронежилетов.

Расстояние между патрулями быстро сокращалось. Армейский лейтенант уже намеревался остановить нарушающих приказ командования патрульных, но его полицейский коллега вдруг шепнул офицеру что-то на ухо. Выражение лица последнего поменялось мгновенно: строгость куда-то ушла, уступив место сочувственному выражению.

– Держитесь, ребята, мы сволочей найдем, не сомневайтесь! – вдруг выкрикнул офицер, вскинув вверх руку в знак солидарности.

– Что это было? – тихо прошептала на ухо Дарка Диана, когда патрули благополучно разошлись.

– Наши бляхи. – Аламез легонько постукал себя по груди. – Мы же из разгромленного отделения. Потеряли своих коллег из ночной смены, а бесчувственное начальство даже не позволило помянуть погибших на посту друзей, выгнало на улицы. Вот и сочувствуют нам, ты же сама в полиции сколько прослужила, знать бы должна!

– Я служила в участке категории «В 7», – ответила Диана, изменившаяся в лице. – Там никто никого не поминал, а в месяц выбывало семьдесят процентов личного состава: одни в больницу, другие сразу на кладбище. Лица напарников так быстро менялись, что я уже больше половины не помню.

– Извини, я не хотел. – Дарк нарушил правила конспирации и обнял вот-вот готовую заплакать Диану за плечо.

– Извиняю, ты не знал, – сухо произнесла Гроттке, сбрасывая мужскую руку.

В сочувствии она не нуждалась, она нуждалась в совершенно ином.

* * *

Поздние вечера в Варкане холодные и промозглые. Солнце еще не село, но морские ветра уже злобно набрасываются на ненавистную сушу. Курт сотню раз пожалел, что перед тем, как скакать по скользким крышам, он не поймал в подворотне какого-нибудь растяпу и не отобрал у него одежду. Однако сейчас уже было поздно что-то менять. Он лежал пластом, прижавшись животом к нагретым солнцем за день листам железа, сверху спину долбили редкие, но крупные и холодные капли дождя. По левую руку покоился мертвый снайпер со свернутой шеей, а справа расположился Арно, рассматривающий окрестности сквозь окуляр снайперского прицела. Неудачное окончание в принципе довольно неплохого дня; гадостное преддверие ночи, сулившей им спокойную жизнь и свободу.

После судьбоносного совещания, на котором обоими авантюристами было принято решение «встряхнуть поросенка», судьба улыбнулась им своей красивой белоснежной улыбкой. Они нашли укромное местечко в дебрях городских джунглей, где смогли бесплатно отоспаться на довольно сносной кровати. Правда, хозяин комнатушки был против приема незваных гостей и пытался всячески выразить свое возмущение, но загнанный в рот бедолаги кляп и два метра веревок, крепко обмотанных вокруг его рук и ног, подарили наемникам долгожданную тишину.

Две чашечки горячего кофе и пара толстых сигар помогли выспавшимся к концу дня убийцам окончательно прийти в себя и обрести душевный покой после недавних злоключений. Выйдя затем на тропу войны и проделав трудный путь по сараям, они сумели проникнуть на хорошо охраняемую территорию частного аэроклуба, угнать спортивный самолет вместе с двумя парашютами и в итоге сложного маневра оказаться не где-нибудь, а на крыше дворца Донато. К сожалению, крылатую игрушку пришлось бросить прямо в воздухе. Небольшой взрыв от падения самолета привлек внимание полиции и солдат, которых этим вечером было необычайно много на улицах.

– Как там у тебя? – голос Курта дрожал, кажется, он подхватил воспаление легких.

– Всё плохо, – честно признался Арно. – На крыше правого флигеля еще один снайпер, на самом высоком дереве парка наблюдательный пост. Вампиры будто готовились к войне.

До этого момента удача была благосклонна к наемникам. Еще паря в воздухе, они обнаружили снайпера на крыше основного здания и смогли незаметно спуститься прямо у него за спиной. Шансы были минимальными, но они их не упустили. Вот только что нужно делать теперь, ни Курт, ни Арно не знали. Солнце садилось, скоро на ночное дежурство должны заступить вампиры.

– А у кровососов каждую ночь война, не живется им мирно, – зашелся кашлем Курт, на горячем лбу наемника появилась испарина. – Не нравится мне этот город, всё здесь как-то не так, шиворот-навыворот.

– Ага, маги бесследно пропадают, полицейские вместе с островами на воздух взлетают, и монахи с четками из гранат бегают по улицам, – пошутил Арно, наконец-то окончивший осмотр крыш, наглухо закрытых окон дворца и прилегающих окрестностей. – Но меня эти странности почему-то не беспокоят, волнует меня лишь то чудо, что крепко засело в наших задницах и скоро доставит нам массу неприятностей.

– Не переживай, успеем, – ободрил напарника Курт, хотя сам боялся, что они ошиблись в подсчетах времени и его недуг не просто простуда, а результат случайно прорвавшейся капсулы.

– Как там наш дружок, не зашевелился?

– А с чего? – Курт бросил мимолетный взгляд на тело мертвого снайпера. – Он же человек, не вампир. Наверное, был прислужником клана. Сейчас много таких идиотов, которые рвутся к долгой жизни и силе, даже кровь сосать готовы.

Курт брезгливо поморщился и сплюнул. Ему часто приходилось иметь дело с вампирами, хоть те и знатные мастера скрывать свою истинную суть. Однако человек его профессии просто не может позволить себе упиваться глупой иллюзией, что кровососов не существует. Ночь – основное время свершения темных дел, у наемных убийц и террористов, а Курт был и тем и другим, ареалы обитания с кровососущей братией совпадали. Как можно не верить в существование того, что постоянно находится у тебя под носом? Вампиры различных кланов и радикальных группировок часто путались у них с Арно под ногами. Курт недолюбливал их, презирал, ненавидел методы, которыми они пользовались, и давил при каждом удобном случае, как назойливых тараканов. Его напарник, Арно, относился к «детям ночи» довольно лояльно, но тем не менее не упускал случая встретить кровососов приветственным залпом из своей винтовки, чаще всего в голову, так надежней.

– Как диспозиция? – Курт отвлекся от неприятноймысли.

– Двор пока пуст, возле ограды только пара полицейских машин. Окна тонированные, из какого-то особого сорта стекла, что внутри, не видно, – отчитался Арно и протер платком заслезившийся глаз, оптика была не из лучших.

– Сколько у нас времени?

– Четверть часа. Как солнце скроется, на всех постах появятся вампиры, да и внутри дворца челядь проснется.

– Спускаемся?

– Заметят, – покачал головой Арно.

– Твои предложения?

– С боем, это единственный выход, – расстроил напарника Метцлер. – Кто же знал, что у них винтовки без глушителей? Такое старье еще поискать надо, лет двадцать, как с производства снято.

– Нашумим.

– Не без этого, но другого выхода нет.

– Ладно, на ходу что-нибудь придумаем. Действуй! – отдал приказ Курт, срезая стропы парашюта и связывая их в веревку.

Метцлер не кивнул и даже не ответил по-армейски «Есть!», просто вскинул винтовку, припал к окуляру и нажал на курок. Грянули выстрелы, глушитель на стволе отсутствовал, но поднятый шум с лихвой компенсировался быстротой стрелка. Снайпер на крыше флигеля завалился набок с простреленной головой, через пару секунд отошли в мир иной и наблюдатели на дереве. Внизу заметалась охрана, с десяток маленьких фигурок бегали, кричали, задирали головы, но не могли никого разглядеть, ослепленные светом мощных прожекторов, установленных по периметру крыши. Хорошо продуманная система охраны начала работать против себя самой, а наемники не преминули воспользоваться ее слабыми местами. Скрутив веревку метров десять длиной, Курт кинул ее в руки Арно и приступил к резке строп со второго парашюта. Метцлер прикрепил один конец тонкого, но прочного троса к телевизионной антенне, а второй обвязал вокруг пояса. Напарник еще не успел подготовить второй канат, и в запасе у стрелка оставалось около минуты времени.

Безделье – смертный грех, по мнению любого человека действия, такой же непростительный, как для культуриста ожирение третьей степени. Арно нашел способ с толком скоротать выпавшие на его долю сорок секунд бездействия, вскинул винтовку и разрядил остатки магазина по мечущимся внизу охранникам. Четверо из семерых упали, остальные поспешили скрыться внутри дворца.

Курт с точностью повторил действия своего напарника и, хлопнув его по плечу – подавая знак, что наступила пора спускаться, встал на край крыши. Холодный ветер обжег лицо и заставил ежик коротких волос подняться дыбом. Озноб пробежал по всему телу, и в коленях появилась предательская дрожь. Курт не боялся высоты, но в его организме точно что-то разладилось, непонятные симптомы вызывали страх.

Арно встал рядом, и они, как парочка дружков-самоубийц, прыгнули вниз. Еще до того, как узкие тросы стянули ребра, наемники развернулись в воздухе на сто восемьдесят градусов и почти одновременно поджали ноги. Техника ускоренного спуска была отработана уже не один десяток раз. Именно такой прыжок, а не неуверенное сползание вниз по отвесной стене неоднократно спасал им жизни в Намбусе, Полесье и Геркании. Трусливо выползшие из своих норок охранники не успели прицелиться и расстрелять в воздухе беспомощные мишени.

Ветер свистел в ушах и хлестал по щекам, перед глазами пронеслись огни прожекторов, стена и быстро приближающееся окно. Курт закрыл глаза, вытянутые вперед ноги натолкнулись на твердую поверхность, прошли сквозь нее, а сила тяготения потянула назад. Звон разбитого стекла стоял в ушах еще долго, примерно до тех пор, пока наемник не вытащил из окровавленного свитера последний осколок.

– Ты как? – спросила изрезанная стеклом физиономия, смутно напоминавшая лицо Арно.

– Так же, как ты, – ответил Курт, бегло оглядывая место жесткого приземления. – Рожа в порезах, зад в осколках и копчик-попчик болит...

Посадочная площадка экстремалов поневоле напоминала номер-«люкс» фешенебельной гостиницы. Именно в таких, воистину царских апартаментах останавливались короли, принцы, президенты и магнаты. Номер – сказка, номер – мечта, да вот только задерживаться в нем было опасно. Вампиры хоть и сильно отличаются от людей, но так же, как и они, терпеть не могут незваных гостей, проникших внутрь ночью и с порчей хозяйского имущества.

– Нам залечь нужно, спрятаться, пока шум не утихнет, – предложил Арно, вскидывая любимую штурмовую винтовку с полупустым магазином и передергивая затвор.

– Бесполезно, – покачал головой Курт. – Комнат здесь много, прятаться есть где, но они по запаху крови нас вычислят. Знаешь, где комната Тьера?

– Нет, – Метцлер отрицательно замотал окровавленной головой.

– Плохо, – пробурчал себе под нос Курт и приступил к решительным действиям, то есть выбил ногой дверь в коридор.

Поскольку проникновение в логово клана Донато прошло довольно шумно, трудно было рассчитывать на легкий и тихий поиск апартаментов варканского представителя Дора. Таблички с надписью «Внимание, шаконьесский посол!» на ближайших дверях не было, да и на остальных вряд ли имелась. Арно настороженно прислушался и, переведя штурмовую винтовку в боевое положение, встал лицом к двери, ведущей к главной лестнице. Курт прикрыл товарищу спину, взяв на мушку противоположную дверь. Маленький пистолетик шестого калибра, позаимствованный у мертвого снайпера, терялся в большой ладони наемника. Громбмайсер вообще сомневался, что выстрел трофейной игрушки приведет к какому-нибудь результату, хотя бы на секунду задержит рвущееся вперед крепкое вампирское тело, но зато к ней имелись две сменные обоймы, в то время как в «Гауце 456» Арно оставалось двенадцать зарядов.

– Стреляй по глазам, – порекомендовал как будто услышавший мысли друга Метцлер.

– Это что, новый способ борьбы с кровососами? Он намного эффективней чеснока и прочей освященной дребедени? – рассмеялся Курт, по опыту знавший, что заточка осиновых кольев – очень увлекательное, но совершенно бесполезное занятие.

– Не-а, эффект почти такой же, нулевой, – на полном серьезе ответил Арно, – но вещь весьма неприятная, можешь как-нибудь на себе попробовать, масса незабываемых ощущений!

Не прошло и пяти секунд с момента занятия подельниками оборонительной позиции, как двери распахнулись, притом одновременно: и те, что находились под прицелом, и те, что вели в жилые помещения. На них напали сразу, со всех сторон, да еще так быстро, что Курт успел сделать всего один выстрел, а Арно сразу перешел к работе укороченным прикладом.

Любой хулиган, хоть раз в жизни разбивавший мячом соседское стекло, легко представит, что стало с оскаленной пастью вампира, когда в нее врезалось несколько килограммов металла. Фонтан осколков поранил и без того порезанное лицо Арно, но зато кровососа мгновенно откинуло назад, и его тело сбило нескольких нападавших. Курту пришлось хуже: рука с пистолетом оказалась прижатой к стене, а на него с разбегу запрыгнула парочка кровососов. Острые когти терзали мягкую плоть, а клацающие челюсти «больных людей» пытались добраться до глубоко втянутой в плечи шеи. К счастью, Арно правильно использовал замешательство противника и успел разрядить магазин в головы нападавших. Последнего врага пришлось сгонять с тела раненого друга ударами того же приклада по основанию шеи.

– Пошли! – не сказал, а прокричал Метцлер, рывком подняв с пола корчащегося от боли Курта и таща его за собой к дальней двери коридора. – Нам нельзя останавливаться, они сейчас очнутся! Давай живей шевели ногами, дружище!

– Пусти, я в строю, – прошептал Курт примерно через двадцать шагов волочения.

Когти врагов хоть и разорвали в трех местах мышцы левой руки, но по счастливой случайности не повредили артерий. Кровь сворачивалась довольно быстро, но вот от боли наемнику хотелось громко орать и биться головой о стену. Громбмайсер очень пожалел, что в кармане его брюк не завалялось одноразового шприца с дозой морфия, обычно носимой с собой именно для таких случаев. У Метцлера, видимо, тоже лекарства не было, иначе он сам вколол бы его боевому товарищу.

– Кажется, оторвались. – Арно силой втащил Курта в одну из открытых комнат и, подперев дверь платяным шкафом, стал безжалостно рвать свой любимый черный плащ на бинты.

– Это только кажется, – простонал Курт, терпя боль и стараясь не потерять от нее сознания. – От нас же кровью несет за версту... через пару секунд пожалуют!

В подтверждение его слов в коридоре раздался топот бегущих, а затем дверь и приставленный к ней шкаф сотряслись под ударами.

– Ты иди... в окно... по карнизу... – закатив глаза, прошептал Громбмайсер. – К чему нам двоим?..

– Нет, не брошу! – стиснув зубы, замотал окровавленными прядями волос Метцлер.

– Сдохнем оба, кто отомстит?! – привел самый весомый аргумент Курт.

Друг внял голосу разума и исчез в окно. Побелевший в лице Громбмайсер рывком поднялся с кровати и вдобавок к смешному пистолетику в правой руке, вытащил левой из-за голенища ботинка нож. Смерть – неотъемлемая часть нашей жизни; каждый умирает так, как он жил: одни – борясь, а другие – лежа в теплой постели!

* * *

Сочувственные взгляды и бахвальство, воинственное потрясание оружием и молодецкая бравада, от этого цветника праведных эмоций Диану уже начинало тошнить. Никто не кричал о возмездии и не проводил митингов, когда семь месяцев назад подручные Дора хладнокровно вырезали ее отряд, лучший отряд во всей континентальной полиции. Несколько человек, разбросанных по всему Старому Континенту, сделали в совокупности... Да что в совокупности, каждый в отдельности сделал для спокойствия мирных граждан гораздо больше, чем все вместе взятые напыщенные, разжиревшие на взятках индюки, которых они перебили в проклятом участке. Сколько уличных торговцев, любителей выпить в публичных местах, проституток, нищих и безработных вздохнули свободней, когда не стало этих вымогателей? Но подобное никто не принимал в расчет, это же никак нельзя было использовать ни в предвыборной гонке, ни при укреплении своего бюрократического авторитета.

«Народ как стадо: куда гонят, туда и идет! Конечно, намного проще подхватывать чужие лозунги, чем попытаться думать своей головой!» – размышляла Диана во время несения мнимой патрульной службы, а на самом деле продвигаясь к казино.

Дарк молчал, то ли просчитывая, кто в их теплой компании предатель, то ли прикидывая шансы, что Мартин выжил. Горько, когда неизвестна судьба товарища, хочется что-то предпринять, но подлые мысли не крутятся в нужном направлении. Хуже отсутствия информации может быть только ее избыток. В навязанной им игре было столько неизвестных фигур, что голова трещала и отказывалась думать. А время неумолимо шло, гнетущее ощущение, что вот-вот должно произойти что-то значительное и ужасное, не покидало обоих морронов.

– Пришли, – меланхолично сообщил Дарк, доставая из кармана форменной рубашки сигарету и закуривая.

Диана не была слепой, она и так поняла, что они достигли конечной точки маршрута. Высоко над головой красовалась трехметровая голая девица, сидящая верхом на пятнистом желто-зеленом драконе, совершенно непонятно почему принимаемом всеми за мурену. Обилие выставляемых напоказ женских телес, да еще и в неприличных позах – один из основных принципов современной рекламы. Стоит только обзавестись вот таким вот уродливым чучелом, и ты просто обречен на успех, по крайней мере безграмотные толстосумы так думают, а ленивые рекламные агенты не торопятся их разубеждать.

– Кажется, мы не вовремя, – Диана намекала на отсутствие очереди перед входом и большую табличку «Закрыто», прилепленную прямо на пухлую ягодицу искусственной девицы. – Особое положение, не лучшее время для азартных игр, да и туристов на улицах уже давно не видно.

– Отнюдь, – заметил Дарк, не вынимая сигарету изо рта. – Внутри лишь персонал, половина его наверняка из клана Донато.

– А оставшаяся половина? – Гроттке вдруг стала мучить совесть. Мысль, что во время налета могут пострадать невинные, не давала покоя.

– Прислужники клана или просто дураки, выбравшие не то место работы. – Дарк внимательно посмотрел Диане в глаза. – Послушай, твоя совесть проснулась в неподходящее время. Дай ей снотворного, погладь по головке и отправь на боковую! Мы играем в такие игры, где гуманность и сомнения только мешают.

– А разве ты никогда...

– Бывало, – не дал договорить Аламез, – но только потом, когда дело довел до конца. После того как смертный приговор целой стране вынес, Кодвусом называлась, лет двадцать каждую ночь вином набирался, и то так недолго разгильдяйничал и себя, бедного, корил только потому, что не сразу воскрес, а лет через триста.

– Но там ведь живые люди, – упорствовала Гроттке, не к месту вспомнившая, что когда-то давным-давно давала клятву «служить и защищать».

– Ясно, что живые, а не мертвые, – спокойствие Дарка было незыблемым, как скала. – Интересно, а как ты назовешь индивидуумов, что движутся, едят, размножаются, справляют прочие физиологические потребности, но мыслят в жестких рамках поставленных перед ними задач и выражают только те эмоции, какие в данный момент захочет узреть хозяин?

Диана растерянно пожала плечами. Неожиданная постановка не относящегося к делу вопроса озадачила девушку и привела в замешательство.

– Понимаю, сложно дать определение, – покачал головой Дарк, – вроде бы и не люди, и «зомби» не назовешь, так, нечто среднее... биологические единицы идентичного людям вида.

– К чему это ты?

– А к тому, милая, – тяжело вздохнул Дарк, – что если мы с тобой сейчас проявил мягкотелость и слабохарактерность, то люди такими вот уродами в будущем и станут. Ты этого хочешь?

Девушка промолчала, но по интенсивному мотанию ее головы Аламез понял, что не очень.

– Ну вот тогда дурью и не майся! Пошли, у нас мало времени, через час и семнадцать минут мы должны вернуться к фургончику. Естественно, нашим «друзьям» о случившемся знать нежелательно.

Дарк расстегнул кобуру и уверенным шагом направился к запертым дверям казино. Опасения Дианы не оправдались, служащих внутри не было, за исключением семи человек в форме охранников. Они не удивились появлению служителей порядка и тут же отперли перед ними дверь. Когда в городе творится черт знает что, желание властей осмотреть публичные заведения изнутри вполне уместно и понятно.

Дальше все произошло очень быстро, морроны вошли в холл, а через десять минут уже вышли, немного вспотевшие и истратившие половину боекомплекта. Еще через четверть часа грянул взрыв, третий за последние сутки в Варкане. Девица на пятнистом драконе уже не смущала взоры добропорядочных граждан своими аппетитными телесами.

Глава 17. Великий день кровавых дел

Первым смертный жребий выпал на долю Сампира Отта, восьмидесятилетнего старичка, Великого Вождя племени Консъеторо. Не то чтобы Конт недолюбливал благодушного дедулю или имел личные счеты с его соплеменниками, просто персональный вагончик Сампира находился ближе всех, в каких-то несчастных семистах пятидесяти милях на северо-северо-запад и, судя по всему, в депо подземной станции родового особняка Отта. По крайней мере так утверждал бортовой компьютер, которому моррон с каждой минутой верил все меньше и меньше.

Сбои программ участились, время обработки информации заметно увеличилось. Видимо, когда Конт запрашивал безобидную в принципе информацию из архива Сбора Вождей, все-таки произошел конфликт доступа. Неправильно введенный пароль или хитро поставленная шаконьесскими программистами ловушка активизировали систему агрессивной защиты и в качестве бесплатного дополнения к досье шаконьесских боссов подарили компьютеру Конта парочку-другую медленно пожиравших систему вирусов.

Не имея ни времени, ни надлежащих средств для борьбы с невидимым врагом, моррон просто отключился от общей системы и свел функции «раненой» машины к минимуму, то есть к автоматическому управлению вагончиком по введенному им вручную маршруту. Конечно, было бы лучше и проще сделать наоборот, но рычагов ручного управления в вагончике почему-то не было.

Первый сюрприз ожидал его на подъезде к конечной станции. На мониторе появилась крайне нежелательная надпись: «Введите код доступа и цель визита».

«Ну прямо будто у людей! – посетовал моррон, давая компьютеру команду вежливо извиниться за сбой в навигационной программе и отъехать на пару километров назад. – Партнерам доверяем, но шастать где попало не позволяем, а даже самых близких друзей в некоторые комнаты дома-крепости не пускаем».

Дежурный по станции успокоился, когда состав выехал за пределы его территории, и напрасно. Конт хоть и не любил совершать лишние движения, но пройти пару-тройку километров пешком вполне мог.

Детекторы движения не просигналили, когда мимо них нагло промчался рослый светловолосый мужчина. Они реагировали лишь на перемещение объектов большего размера: состава или как минимум маленькой вагонетки, которыми пользуются ремонтники и не стесненные в средствах злоумышленники. Никому из проектировщиков станции и в голову не пришло, что найдется сумасшедший, осмелившийся бежать по путям под высоким напряжением. Конт и сам понимал, что сильно рискует, но безрассудный ум неуклонно тянул его к близкой цели.

Дежурную смену охранников моррон пока не тронул. Слишком рано поднятая тревога могла все испортить и дать шанс шаконьесскому вождю уйти. Бесшумно проскользнув в вертикальную вентиляционную шахту, Конт стал подниматься по ней, тем более что, по его расчетам, выход из шахты находился уже на охраняемой территории поместья, а значит, проблема перехода через внешний периметр отпадала сама собой.

«Все системы безопасности однобоки, начиная от примитивной сигнализации и заканчивая сложными установками термоконтроля. Их так легко обмануть, если ты уже оказался внутри, – размышлял моррон, карабкаясь наверх по скользким и холодным поручням. – Никто ведь и подумать не мог, что я пробрался внутрь святыни святых, скоростной системы транспортных коммуникаций, да еще использовал в своих грязных целях не обычный товарный состав, а персональный вагончик одного из вождей... Кстати, если я разъезжаю в его, точнее, в ее вагончике, то где находится она сама? Почему Клотильда Дебарн еще не подняла тревогу?»

Вопрос был сложным, количество возможных вариантов ответа устремлялось в бесконечность. Путешествие же Конта по вертикальной железной трубе подходило к концу, наверху, метрах в пяти, уже виднелся люк, ведущий на поверхность. Он даже не был закрыт на висячий замок изнутри, хотя дужки имелись.

Пробежка по рельсам и долгий подъем утомили моррона. Конт решил немного передохнуть, перед тем как предстать перед шаконьесским обществом в полной красе. Дело в том, что, согласно информации из досье, у господина Отта сегодня был день рождения. Естественно, на восьмидесятилетии босса присутствовала вся верхушка Консъеторо и титулованные представители остальных племен. С одной стороны, этот факт весьма осложнял задачу, но с другой – значимость акции возрастала в несколько раз.

Конт не рассчитывал убить одним выстрелом сразу нескольких зайцев, насколько он знал, шаконьесский протокол не предусматривал неофициальных и полуофициальных встреч Великих Вождей. Видеться они могли только на Сборе и общеродовых торжествах, да и то в присутствии множества свидетелей. Предводители шаконьесов пытались обезопасить себя от своих же собственных интриг и заговоров.

Несмотря на сложность миссии, Конт был абсолютно уверен в ее успехе. Чем больше народа, тем больше беспорядка; чем больше охраны, тем больше шансов пройти незамеченным и остаться в тени до самого последнего момента, момента, когда следует нанести удар.

Моррон отдохнул, привел сбившееся дыхание в норму и, прислушавшись, нет ли кого поблизости, отодвинул крышку люка.

Вспышка яркого света резанула по глазам, а прогремевший прямо над головой хлопок чуть не стоил моррону жизни, точнее, чуть не привел к падению его сжавшегося от неожиданности тела на дно довольно глубокой шахты. Конту как-то удалось удержаться одной рукой за скользкий поручень, а вторая автоматически выхватила из-за пояса пистолет, но тревога была напрасной, ночное небо с шумом пронзали тысячи разноцветных огней великолепного фейерверка. Шаконьесы не были жмотами, когда дело касалось круглых дат их предводителей, дней, введенных в ранг важных племенных праздников. Таких красивых, мощных и частых вспышек в небе моррон не видел уже давно, наверное, потому что слишком долго прожил в Полесье, где воруют и халтурят даже на создании хорошего настроения у народных масс.

Немного привыкнув к продолжавшим грохотать разрывам в небе, Конт выполз из люка. К счастью, он оказался среди хозяйственных построек, и появление подземного «монстра» никто не заметил. Единственным шаконьесом поблизости был дежурный техник: электрик, водопроводчик, газовщик и ассенизатор в одном лице, судя по аккуратно расставленному во дворе инвентарю. Естественно, тот, кому не повезло работать в праздник, никогда не будет заниматься делом. Работа в праздники и выходные вообще не что иное, как формальная профанация и уважительный повод для грамотного коллективного опохмела.

Толку от невысокого седого старичка в рабочем комбинезоне было мало, но моррону он мешал, поскольку дежурка находилась как раз напротив выхода из хоздвора и пробраться незамеченным мимо пялившегося в небо и важно потягивающего какую-то мутную пахучую жидкость из грязного стакана работяги было невозможно.

Эффективное решение проблемы нашлось быстро, на выручку Конту пришли его неординарная внешность и оставленная кем-то посреди двора коса. Основательно растрепав свои белоснежные длинные локоны, моррон подобрал инструмент борьбы с разросшимися сорняками и, обмотавшись сверху какой-то большой, местами промасленной тряпкой, придал своему скуластому лицу самое грозное выражение. «Доброта» взгляда бессмертного заслуживала особых похвал, люди боялись ледяного блеска его бесцветных, словно у рыбы, глаз и в обычной жизни, а стоило ему чуть-чуть поднапрячься, и желанный результат был мгновенно достигнут.

Старик со стаканом в руке обомлел, когда из темного угла родной трущобы на него стала надвигаться старушка Смерть. Лезвие косы зловеще блестело в свете вспыхивающих в небе огней, а холодные глаза на бледном лице пронзали его насквозь и одновременно испепеляли отрешенной, идущей изнутри безысходностью. Бедный дежурный потерял сознание гораздо раньше, чем Конт успел до него дойти, упал со стула и распластался на полу, даже в самый страшный момент своей жизни не выпустив из рук стакан.

Дальше разыгрывать из себя посланца потусторонних сил не имело смысла, Конт скинул с плеч грязную тряпку, до которой при других обстоятельствах даже побрезговал бы дотронуться, и аккуратно поставил в угол косу. До старика моррону не было дела, а вот душевой рабочего персонала поместья он воспользовался. Перед выходом в свет нужно было навести марафет: пригладить волосы, удалив с них комки засохшей грязи, умыться и, конечно же, прихватить с собой надежный инструмент бесшумного убийства: острое лезвие опасной бритвы и тонкую прочную нить для чистки зубов, которую при желании можно легко превратить в безотказную удавку.

С крыши подсобки открывался отличный вид на освещенное огнями торжества поместье. Перед четырехэтажным особняком постройки позапрошлого века находилась огромная площадка, предусмотренная проектировщиками, видимо, именно для таких случаев. Среди расставленных в несколько рядов столов сновали маленькие фигурки гостей, приглашенных артистов и прислуги. Звучала приятная музыка, кто-то из признанных звезд эстрады пел, вальсируя с микрофоном в руках и осыпая присутствующих дам воздушными поцелуями. Судя по всему, празднество было в самом разгаре: официальная часть поздравлений осталась позади, а до заключительной речи юбиляра было еще очень далеко.

Фаза протекания торжества казалась оптимальной для нанесения удара, но Конт не торопился спускаться с наблюдательного поста на покатой, скользившей под ногами крыше. Моррона смущало не столько количество охранников в строгих костюмах, сколько отсутствие подступов к самому зданию. В рабочем комбинезоне ему не подобраться близко к жертве, а покопаться в обширных гардеробах проживавшей в поместье знати мешало плотное оцепление. Поэтому убийца продолжил наблюдение, ища подходящий вариант действий.

Внимание Конта привлекла маленькая беседка, находящаяся на берегу искусственного водоема. Плохая освещенность местности, обилие густой растительности вокруг и отсутствие возле пруда охраны делали данный объект весьма привлекательным с точки зрения приобретения фрака или смокинга, в конце концов обычного костюма стоимостью в несколько тысяч. Рано или поздно в беседку обязательно пожаловала бы парочка, пожелавшая тайно уединиться в разгар шумного празднества. Конт по собственному опыту знал, что на широкой скамейке под навесом в эту ночь повеселится не один десяток тайно влюбленных и просто жаждущих разнообразить скучные будни семейной жизни. Цель была выбрана, моррон покинул наблюдательный пост и, проверив, не пришел ли в себя суеверный старичок, начал осторожно продвигаться к пруду, намереваясь ненадолго превратить его в зону диверсионных действий.

Хорошо продуманный план – залог успеха. Конту недолго пришлось кормить комаров в кустах, вскоре на тропинке между деревьями показались три тени: мужчина, женщина в вечернем платье и бутылка шампанского необычно большого размера. Не успела парочка прелюбодеев дойти до беседки, как моррон выскочил из кустов и точным ударом кулака в висок уложил на каменные плиты тропинки не успевшего даже обернуться на шум мужчину. Красавица средних лет собиралась напугать гостей громким криком, однако Конт не мог допустить, чтобы кто-то омрачил веселье раньше него. Правая рука моррона быстро взмыла вверх, и цепкие пальцы мгновенно сдавили нежное горло. Придушенное, но еще живое тело обмякло и повалилось в руки бандита. Близость с уже разгоряченным в преддверии сладких утех телом на миг затуманила разум моррона, но миг этот был очень краток.

Затащив пойманных «пташек» в беседку, Конт не забыл прихватить и бутылку, по размеру тянувшую литров на пять. Раздевать женщину, естественно, оказалось намного приятней, чем не очень чистоплотного мужчину, от нижнего белья которого исходил специфический аромат непристойной болезни. Брезгливо морщась, Конт натянул на себя чужие вещи. Запахи возбудили память, вспомнился эпизод из недавнего прошлого, когда моррону пришлось принимать ванну из сточных вод с ароматическими добавками плавающих в ней протухших пищевых отходов. Однако взять брезгливости верх над разумом моррон не позволил. Облачившись в трофейный костюм, Конт зашвырнул в кусты свой комбинезон и, аккуратно расстелив женское платье наподобие простыни, водрузил на жесткое ложе скамейки оба бесчувственных тела. Половину содержимого бутыли пришлось разбрызгать вокруг, остатками – оросить сплетенные в объятиях тела. Когда живописная скульптурная композиция «Оргия на лоне природы» была наконец-то создана, безумный творец одернул короткие рукава не сходящегося на нем костюма и важно направился в гущу народных гуляний. Естественно, пистолеты, запасные обоймы и бритва с нитью были взяты с собой.

Хоть гости между горячим и десертом уже успели изрядно испить, но охранники не потеряли бдительности. Конт не успел дойти до столов, как понял, что недооценил противника. Его окружили грамотно, с трех сторон, отрезав все возможные пути отступления и выгоняя, как затравленную дичь, на рослого, розовощекого, пышущего здоровьем и силой начальника охраны.

– Позвольте узнать, кто вы такой, – вежливо спросило официальное лицо, гипнотизируя жертву тяжелым взглядом исподлобья.

– Рукеро Самерс, – не вступая в пререкания, заявил слегка улыбнувшийся Конт. – А вы, кажется, консультант господина Отто по социальным вопросам. Такая кутерьма... нас забыли представить!

– Нет, я начальник службы безопасности, – не попался в уловку розовощекий крепыш. – Никакого Самерса в списках нет, к тому же вы не прошли контроль, – голова старшего охранника кивнула в сторону главных ворот. – Пройдемте с нами, и прошу, не поднимайте шума, не осложняйте себе жизнь.

Его не подхватили под руки и не огрели дубинкой по голове, но Конт чувствовал, что в его спину нацелены дула сразу трех пистолетов.

– Это свидетельствует только о вашей некомпетентности, коллега. – Моррон еще раз улыбнулся и пронзил округлое лицо собеседника хищным взглядом. – Видите ли, я обеспечиваю личную безопасность госпожи Дебарн и нахожусь здесь для защиты повелительницы племени Одчаро.

Наглая ложь привела охранника в замешательство, в его голове появилось сомнение: «А вдруг это действительно так?!»

– Вашего вождя охраняйте как угодно, ротозеи, но здесь полно гостей! – отвесив полный презрения взгляд, моррон пошел напролом, больно толкнув плечом сбитого с толку собеседника.

– Постойте! – выкрикнул начальник охраны, когда обманщик уже удалился на пять шагов.

– Потом, – небрежно кинул моррон, – и при твоем хозяине.

Хотя его на время и оставили в покое, но Конт понимал, что бездействие охраны продлится недолго. Двое шаконьесов с оружием в карманах брюк не сводили с него глаз, пока их коллеги связывались по экстренному каналу со службой безопасности племени Одчаро. У него оставалось пять, от силы десять минут, чтобы завершить начатое, а цель была чуть ближе, но еще далеко.

Сампиро Отто восседал за отдельным столом, окруженный любящей семьей и первыми лицами племени. Стрелять отсюда – бессмысленно, бдительные телохранители успели бы прикрыть вождя и увести в безопасное место; подойти ближе – невозможно, один шаг в том направлении, и его расстреляют, не побоявшись испортить праздник. Конт пил шампанское и умиротворенно улыбался, в то время как в его голове прокручивались и прокручивались варианты, пока не нашелся один-единственный приемлемый.

Музыканты прекратили игру, виртуозно создав последнюю фразу известного вальса. Глаза Конта быстро забегали по платьям и лицам расходящихся после танца пар, пока моррон не обнаружил подходящую даму для следующего танца. Высокий красавец отводил свою не очень привлекательную, костлявую партнершу как раз к отдельному столу для избранных. Конт быстро отставил фужер в сторону и кинулся наперерез.

– Можно вас пригласить? – когда моррон хотел, его голос звучал обворожительно нежно, а суровое и страшное лицо выглядело вполне привлекательно.

– Но до следующего танца еще несколько минут, – прошептала удивленная таким вниманием родовитая дурнушка.

– Да, но вас так охраняют, – Конт без стеснения оттеснил зазевавшегося кавалера в сторону, – а вокруг вас укрутится столько красивых мужчин, я боюсь не успеть.

– Так пойдемте со мной, – пришедшая в себя дама взяла моррона за руку и настойчиво потянула за собой через кордон изумленных охранников.

Хоть это и нарушало все писаные и неписаные правила, но противиться капризу любимой правнучки Великого Вождя не осмелился даже начальник охраны. Сердце облеченной властью и положением женщины – универсальная отмычка, она делает невозможное необычайно простым и доступным, как воздух.

Говоря циничным языком профессиональных убийц, моррон вышел на цель и, как только оказался возле стола, мгновенно толкнул не отпускавшую его руку девицу на ближайших охранников. Вскинутые руки и два фонтана огня, вырывающиеся из дул пистолетов; метко выпущенные пули дырявили шаконьесские тела и валили их прямо на стол, на тарелки и блюда со снедью. Шаконьесская стража открыла ответный огонь, но поздно, моррон уже привел приговор в исполнение и бросился бежать. Всего несколько пуль успели просвистеть у него над головой, пока он не скрылся среди ветвистых деревьев парка.

Расчет моррона был прост: большая часть охранников наблюдала за периметром поместья, охраняя гостей и хозяев от несанкционированного проникновения извне. Возле гостей находилось всего двадцать – двадцать пять вооруженных шаконьесов в штатском. Половина из них не успела сообразить, что произошло, а когда они выхватили пистолеты, то были затоптаны толпой. Прогноз оправдался, за ним в парк побежало не более десяти шаконьесов, вооруженных, хорошо натасканных солдат, но не умеющих играть в прятки и не имеющих представления о хитром маршруте его отступления.

Они преследовали врага, полагая, что он помчится к ограде, к лазейке, через которую тайно проник, в то время как Конт прополз на животе прямо у них под носом в противоположную сторону, к хозяйственным постройкам.

Старичок-дежурный уже успел прийти в себя и дать клятву высшим силам больше не притрагиваться к спиртному. На что не пойдешь, лишь бы не видеть в ночи паскудных рож, явившихся по твою грешную душу. Едва новоявленный трезвенник отошел от потрясения, как Смерть появилась снова: на этот раз не в балахоне и с косой, а в дорогом костюме и с пистолетами в руках. Она быстро промчалась мимо остолбеневшего дежурного и, даже не посмотрев в его сторону, спрыгнула в вентиляционную шахту.

* * *

Старший по смене подземной станции не успел нажать кнопку тревоги. Острое лезвие бритвы погрузилось в его горло и, оставив глубокий разрез, несовместимый с жизнью, тут же вышло. Конт не утруждал себя ломанием шейных позвонков и возней с удавкой, но и экономил патроны, боясь, что их не хватит в самый опасный момент. К тому же работать бритвой было удобно: ворвался в комнату, несколько быстрых взмахов, и всё, три трупа на полу и в креслах.

Один из красных огоньков на пульте управления станцией взволнованно мигал, растревоженный улей шаконьесов посылал сигнал беды, но, к счастью моррона, передать его дальше по скрытому каналу связи должен был именно тот шаконьес, который лежал у ног Конта в луже собственной крови. Четко отлаженная система сработала против самой себя, моррон получил отсрочку: полчаса, час, а может, и больше, в зависимости от того, есть ли резервный канал и как скоро догадаются те, наверху, каким путем к ним проник преступник.

Посчитав первую из двенадцати миссий удачно завершенной, моррон прихватил с собой коробку с программными дисками и направился к оставленному на путях вагончику. Бортовой компьютер барахлил, его нужно было лечить, и как можно быстрее. Конт надеялся, что в ворохе разноплановых и по большому счету игровых дисков все-таки найдется парочка нужных программ.

Задав черепашью скорость движения – четыреста километров в час, террорист занялся тестированием. К сожалению, борьба с вирусами лишь замедляла неизбежный процесс. Электронные паразиты напомнили Конту морронов, они так же погибали, а затем вдруг воскресали в самых неожиданных местах. Придя к неутешительному выводу, что, начиная с третьей или четвертой миссии, ему придется ходить по подземным тоннелям пешком, моррон уже хотел залечь немного поспать, но его внимание привлекла маленькая табличка, мерцавшая в правом уголке четвертого дополнительного экрана.

Шаконьесы подняли тревогу, но, что еще хуже, отслеживали перемещение его вагончика и точно знали конечную точку маршрута. «Через пять минут я попаду в засаду, – предположил Конт, глядя на подробную схему тоннелей. – Там будет переезд, дорога примерно три километра идет вверх, имеется пара ворот. Сначала преградят путь, а затем, когда дам задний ход, отрежут и путь к отступлению. Пока буду томиться в ловушке, они вызовут «воронов» или кого-нибудь еще, только не наемный сброд, людей сюда не пустят».

До особняка вождя племени Грова оставалось каких-то триста восемьдесят семь километров; час езды или двое суток быстрого бега. Враг не оставил выбора, он должен проделать этот путь пешком. По счастью, в аварийном шкафчике нашелся фонарик и несколько сменных батареек к нему. Конт снизил скорость движения на ближайшие десять километров до двадцати километров в час, а на последующем участке пути, наоборот, повысил до шестисот.

Моррона интересовало, выдержат ли шаконьесские ворота, когда в них на полном ходу врежется состав. Эксперимент, наверное, закончился бы неудачно, но проверять это лично авантюристу не хотелось. В любом случае сам вагончик должен был расплющиться при столкновении.

Когда скорость движения упала до заданного предела и стала стабильной, моррон выпрыгнул. Приземление прошло удачно, за исключением того, что рельсы находились под высоким напряжением, и если бы он вовремя не сделал в полете нечто среднее между пируэтом и кульбитом, то непременно превратился бы в жаркое.

Пути моррона и угнанного вагончика окончательно и бесповоротно разошлись. Конт так и не узнал, что брошенный им транспортник ни во что не врезался. Автоматическая система транспортного контроля закрыла ворота, а потом, заметив опасную скорость движения состава, сама снизила ее до нуля. В одном моррон оказался прав – за ним действительно началась охота, и отделить его буйную голову от широких плеч мечтал почти каждый шаконьес Нового Континента.

* * *

Прошло семь часов, а может, и восемь. Наручные часы внезапно остановились, Конт застрял в месте, где не было ни времени, ни пространства: отсчет минут и секунд был потерян, а тоннель вел неизвестно куда. Моррон не помнил, в какое из ответвлений он свернул на прошлой развилке, и боялся, что будет вечно скитаться по лабиринту гигантского подземелья. Однако худшее ожидало его впереди, недавно он вставил в фонарь последнюю батарейку, а аварийные огни хоть и показывали направление движения, но не позволяли разглядеть, что находится под ногами.

Отряды карателей-шаконьесов моррон пока не встретил, зато на глаза ему попалось множество гниющих трупов крыс, кротов, змей и еще каких-то неизвестных ему подземных обитателей, пытавшихся переползти через находящиеся под напряжением рельсы. Некоторые экземпляры подземных чудовищ были довольно крупными. Конт не мог представить, как точно выглядели эти создания при жизни, но размер костей впечатлял. Справиться с монстрами было бы трудно даже ему, не то что человеку или шаконьесу, случайно оказавшемуся между станциями «А» и «Б».

«Может быть, именно в этом и скрыта причина временного затишья? Преследователи боятся зайти в опасную зону и ждут, когда я сам выйду на них?» Сомнения были тут же развеяны, в конце тоннеля появился свет. Конт не боялся встречи с врагом, глупо бояться того, что неизбежно. Но, прежде чем рваться в атаку, не мешает выяснить, с кем или с чем придется иметь дело.

Именно по этой причине Конт и залез под останки одного из крупных животных. Вонь была ужасной, ощущения – омерзительными, в особенности когда за шиворот забралась парочка крупных трупных червей и еще какая-то липкая слизь поползла по лицу.

Жертва оказалась оправданной. Мимо по рельсам медленно проползло нечто весьма напоминающее броневик, ощетинившийся дулами станковых пулеметов. Связываться с таким «кораблем подземелья» не стоило, тем более что под рукой у моррона не было гранат. Примерно через час после того, как Конт на очередной развилке выбрал правый тоннель, история повторилась. Шаконьесы продолжали поиски и не думали их прерывать, пока не найдут мерзавца, осмелившегося поднять руку на одного из их вождей.

На этот раз авантюрист решил действовать, благо, что какой-никакой опыт борьбы с бронированными составами у него имелся. В запасе у моррона было не более десяти секунд, пока враг не выехал из-за поворота тоннеля. Побросав на рельсы мертвых животных, Конт отбежал на двадцать-тридцать шагов назад и залег в ожидании приезда броневика под труп какой-то разлагающейся твари.

Как и предполагал моррон, с тормозами у бронепоезда все было в порядке. Транспортник остановился метров за десять от преграды, на крыше и по бокам зашевелились дула пулеметов, потом открылся задний люк. Конт увидел двоих автоматчиков, внимательно осматривающих окрестности в поисках признаков возможной засады. Его, конечно же, разведчики не обнаружили и, небрежно закинув оружие за спину, стали осторожно, чтобы случайно не задеть рельсы, сбрасывать трупы с путей.

Моррон с облегчением вздохнул, хоть враги были хорошо вооружены, в касках и в бронежилетах, но это были не «вороны», а значит, у него появился шанс не только обзавестись транспортом, но и продолжить прерванную операцию. Против многочисленных, закованных в сталь пуленепробиваемых доспехов бойцов, да еще с мощным оружием в руках он не продержался бы и двух минут, а быстро расправиться с солдатами обычного спецназа для него не составляло труда.

Как только шаконьесы взяли в руки последний труп, моррон начал движение. Он выбрался из-под останков и по-пластунски пополз, стараясь держаться от рельсов как можно дальше, не столько боясь получить смертельный разряд электричества, сколько опасаясь попасться на глаза все еще следивших за местностью пулеметчиков.

По расчетам моррона, кроме ассенизаторов, солдат было еще четверо, притом один из них водитель, отделенный от остальных пуленепробиваемой перегородкой. Именно он и представлял для моррона основную угрозу.

Закончив очистку путей, шаконьесы не стали устраивать перекур, а тут же поспешили под защиту брони и крупнокалиберных пулеметов. Когда один солдат залезал в люк, а второй терпеливо поджидал своей очереди, подползший уже почти вплотную к передним колесам моррон резко вскочил и бросился бежать к нему. Над головою просвистели пули, но с запозданием выпущенный свинец лишь слегка оцарапал правое ухо убийцы.

И на этот раз опять помогла бритва. Накинувшись на жертву сзади и крепко зажав ей рот, моррон быстро полоснул острым лезвием по горлу. Находившиеся внутри ничего не услышали, правда, их немного обеспокоила промелькнувшая несколько секунд назад мимо броневика тень.

– Кодо, кто там еще?! – выкрикнул кто-то изнутри стальной коробки.

– Все в порядке, крыса! – прокричал в ответ Конт, отпихивая в сторону обмякшее тело.

Моррон понимал, что из-за шума только что заведенного мотора солдаты не распознают различий в голосе, а водитель вообще ничего не услышит.

– Да нет, какая там крыса?! – упорствовал пулеметчик.

– Крыса, но очень большая... мутант! – придерживаясь выбранной версии, Конт подобрал автомат, а затем, засунув его ствол в узкий люк, нажал на курок.

Ни он, ни водитель ничего не услышали. Броневик поехал вперед, моррон едва успел запрыгнуть внутрь к трем только что дышавшимтрупам.

* * *

В салоне было душно и тесно, к тому же ужасно трясло. Моррон крупного телосложения постоянно стукался головой и локтями о какие-то предметы: то о незакрепленный приклад пулемета, то о торчащую вверх острую коленку одного из убитых. Уже во второй раз за сутки Конт менял одежду. Пока ничего не подозревающий водитель вез его к станции, моррон занимался тем, что одно за другим раздевал мертвые тела в поисках формы подходящего размера. Наличие крови на камуфляжных рубашках и брюках убийцу ничуть не смущало, солдат на то и солдат, чтобы регулярно возиться в грязи, например стаскивать трупы крыс с рельсов.

Минут чрез десять с начала поездки подгонка обмундирования была полностью завершена, коченеющие трупы отправлены в люк, боекомплект пополнен. Конт хотел уж было спокойно прикорнуть до самой остановки, но тут на перегородке между отсеком и кабинкой водителя замигала лампочка переговорного устройства. Возможно, оно еще и пронзительно заверещало, но рев мотора и гулкий стук колес заставили Конта позабыть о наличии у него слуховых рецепторов, то есть ушей.

– Что притихли?! – скучающего в кабине-одиночке водителя потянуло потрепать языком со своими товарищами.

– Давай быстрее на базу! – прокричал в ответ моррон. – Кодо тут рвет, весь пол уже загадил! Говорили ж ему, крысятину таскаешь, лапы в рот не суй!

– Понял, – водитель мгновенно проникся ситуацией. – Прекращаем патрулирование, минут через десять будем на месте.

– Вот и хорошо, вот и ладненько, – прошептал себе под нос моррон, закрывая глаза.

В кутерьме и толчее станции, на которой стоят войска, необычайно легко смешаться с толпой. Главное – быть одетым по форме, натянуть каску поглубже на брови и не раздавать пинков заносчивым офицерам, как бы они тебе ни грубили.

Отдыхавший моррон уже рисовал в своей голове счастливые картинки ближайшего будущего: как он обманет шаконьесов и пересядет в нормальный транспортник, пусть не персональный вагончик, но скоростной поезд без тряски и со сносным бортовым компьютером. Болтанка в этой проклятой броне-тарантайке уже порядком надоела не только ему, но и его желудку, который за отсутствием в нем какого-либо наполнителя упорно пытался избавиться от желчи.

Внезапно броневик замедлил ход, а потом совсем остановился. Конт прильнул лицом к одной из трех пулеметных амбразур – пустота, только зловещая чернота тоннеля и монотонное мерцание аварийных огней.

– В чем дело?! Почему стоим?! – прокричал в трубку лжесолдат, но ответа не последовало.

Шум помех в наушниках раздражал. Моррон понял, что он допустил ошибку, и стал судорожно соображать когда. Наконец-то до него дошло, что не следовало избавляться от мертвых тел, в них были встроенные датчики. Дежурный на центральном пульте военный базы внезапно заметил, что пятеро из шести солдат остались в тоннеле, да еще на расстоянии нескольких километров друг от друга, в то время как патрульный броневик с единственным оставшимся в живых бойцом и водителем спокойно продолжал движение.

Его обнаружили и лишили возможности перемещения. Забраться в кабину водителя он не мог, толстая перегородка надежно защищала шаконьеса от выстрела в спину. «Наружу и бежать!» – решил Конт и открыл верхний люк, но, увидев, что опоздал, закрыл его снова. Игра была глупо проиграна, произошло как раз то, чего он так сильно боялся: одна небольшая ошибка окончательно и бесповоротно лишила его отчаянную затею шансов на успех.

Впереди в тоннеле стали заметны огни. К ним быстро приближался еще один транспортник, скорее танк, нежели броневик. Не доезжая ста метров, он остановился, и дуло самого мелкокалиберного из трех орудий медленно развернулось в их сторону.

– Конт, сопротивление бессмысленно, выходи! – прозвучал по громкой связи однозначный приказ.

Одиночку удивили сразу три обстоятельства: с ним вели переговоры, голос был женским, и его обладательница знала моррона-проказника по имени. Однако интригующая загадка не могла стать причиной того, чтобы отказаться от защиты крепкой с виду брони. «Дамочка блефует, она не отдаст приказ стрелять по своим. А водитель-то здесь, со мной рядом», – просчитал ситуацию Конт, но допустил ошибку и на этот раз.

Сильный удар, сопровождаемый оглушительным шлепком, буквально смел бронированную темницу с рельсов. Конта резко отбросило назад и сильно стукнуло головой о крышку люка. Если бы не каска, то голова моррона разлетелась бы, словно арбуз, случайно упавший с балкона.

– Конт, ты цел? Не заставляй себя ждать! – настаивала шаконьесская незнакомка, приводя весьма крупнокалиберные аргументы.

С трудом открыв глаза, моррон вдруг увидел перед собой яркий свет. Это были лучи мощных прожекторов вражеского транспортника, пробивающиеся внутрь отсека сквозь развороченную перегородку. Кабина водителя и весь передок броневика был превращен прямым попаданием снаряда в невообразимое месиво. Среди разломанных и спрессованных листов стали местами выступали уродливые куски мяса – останки водителя.

– Конт, выходи, нужно поговорить! – девица, к которой моррон испытывал только злость, никак не унималась и настойчиво напрашивалась на свидание.

«А, в конце концов, что я теряю! Выйду – не выйду, все равно в клочья разнесут. Ни разу в жизни не сдавался в плен, поздновато привыкать. Принципы на то и принципы, чтобы их не менять!» Решивший стоять до конца безумец прекрасно понимал, что броня машины противника слишком крепка, а еще один выстрел их «крохотного» орудия, и его бессмертную плоть нужно будет долго собирать пинцетом. Однако прижатый судьбой в лице какой-то дамочки моррон не видел смысла сдаваться и затевать бессмысленные переговоры.

Ответом на следующую тираду переговорщицы послужила длинная пулеметная очередь. Громкоговорителя в патрульном броневике не было, а отмалчиваться в присутствии дамы крайне неучтиво. Как ни странно, но экипаж танка терпел то, что пули барабанят по их броне. Видимо, запас аргументов был еще не исчерпан.

– Конт, не делай глупости, я выхожу! – снова прозвучал женский голос, когда в пулемете Конта закончились патроны.

Действительно, люк на башне танка открылся, и из него появилась высокая, красивая дама, предпочитавшая деловой костюм более подходящей к случаю полевой форме. Конт не стрелял, ходя мог разорвать хрупкую фигурку пополам из уцелевшего бокового пулемета. Сначала ему было просто интересно, что задумала странная особа, какие аргументы приведет, чтобы вынудить его к позорной сдаче, но когда женщина приблизилась на расстояние двадцати шагов, пораженный ее смелым поступком моррон присвистнул и, открыв верхний люк, вылез наружу. Перед ним стояла сама Клотильда Дебарн, Верховный Вождь шаконьесского племени Одчаро, единственного племени, с правителем которого стоило поговорить.

Глава 18. Неудачный расклад

Вампиры, кажется, поняли, что их партнеры отсутствовали четыре часа и занимались совсем не тем, чем должен заниматься молодой сильный мужчина с такой же молодой и здоровой женщиной, оставшись наедине. Однако расспросов не последовало, что только укрепило подозрения Дарка. Пятнадцать минут потребовалось на приведение в порядок амуниции, а затем фургончик тронулся в путь.

Дарк был не один, а с отрядом; в арсенале имелись дробовики, штурмовые винтовки и бесчисленное количество патронов к ним, но странное предчувствие надвигающейся беды не давало Аламезу покоя. Он никак не мог вычислить, кто из троих предатель, к тому же вдруг встала под сомнение и целесообразность самого посещения дворца варканского Лорда-вампира. Впервые морроном движила месть, а не четкое осознание цели. Цели-то как раз вообще не было! Он не только не знал, кто стоит за взрывом лаборатории, догадки, не подкрепленные фактами, не в счет, но и где теперь находится опасное вещество. Давно на глаза не попадались и шаконьесские наемники, хотя Диана говорила, что лично видела двоих, старавшихся убить Мартина.

Когда ситуация непонятна, начинаешь подозревать всех и боишься сделать отчаянный шаг. Плутая по узким улочкам сквозь полицейские кордоны, моррон пытался убедить самого себя, что штурм дворца – единственно верное решение, но не находил достойных аргументов. Ему не нравились союзники, настораживали полицейские, с подозрением взиравшие на их фургон, и вообще хотелось бросить все и поскорее уехать из города. Даже тот, казалось бы, вполне объяснимый факт, что на площади перед оградой дворца стояла пара патрульных машин, вызывал у моррона смутные подозрения. Он чувствовал себя зверем за миг перед тем, как наступить лапой в капкан.

Внезапно раздавшаяся со стороны дворца стрельба насторожила всех членов отряда, за спиной Дарка защелкали затворы винтовок, поспешно переводимых в боевое положение. Естественно, сидя в фургоне, нельзя было увидеть все, но то, что предстало глазам моррона, перевесило чашу весов и превратило смутные сомнения во вполне определенную убежденность. Одиночка-снайпер, засевший на крыше дворца, давал жару снующей по двору охране. Уже имелось несколько трупов, а наблюдавшие за боем полицейские даже не вышли из машин. На полицейскую волну сообщений о перестрелке тоже не поступало. «Уходим!» – принял решение Дарк и, не доехав до ворот буквально десяти метров, стал поспешно поворачивать руль.

– В чем дело?! – спросила Диана, и на какое-то время это были последние слова, которые один моррон услышал, а другой произнес.

Сильные и почти одновременно нанесенные удары прикладами дробовиков лишили обоих морронов сознания. Можно идти на дело, зная, что в отряде предатель, но если он только один. Аламез просчитался и в этом, потерял впустую время в поисках ответа на глупый вопрос: кто? На самом деле вся троица кровососов была заодно. Викторо Донато оказался намного умнее, чем думал Дарк; он не избавлялся от наскучивших любимчиков, а давал им ответственные поручения.

* * *

Ударов по голове Аламез не получал очень давно. Он уже почти совсем забыл, какая сильная боль охватывает затылок, когда через несколько часов беспамятства пытаешься открыть глаза, как ноют шея и плечи, как тошнит и как сильно овладевает тобой в этот миг желание умереть.

«Спасибо вам, дорогие мои, что освежили воспоминания, что дали шанс припомнить те далекие дни, когда я только стал морроном!» – мысленно поблагодарил Аламез хозяина ударившего его приклада и тут же поклялся себе содрать с мерзавца шкуру живьем. Вновь и вновь атакующую его тело боль моррон терпел молча, он не мог позволить себе застонать или пошевелиться, покуда не определит, где он, кто находится рядом и не начнут ли его сразу пытать. Хотя, говоря откровенно, что с него, убогого, было взять? Единственным, что могло интересовать шаконьесов или вампиров, было местонахождение Конта и Гентара, но о судьбе ни того, ни другого Аламез ничего не знал.

Сначала окружающий мир стал восприниматься как совокупность тихих голосов и приятных ароматов дорогой парфюмерии, затем моррон все-таки решился приоткрыть глаза, но осторожно, чтобы присутствующие, а их как минимум было трое, ничего не заметили. Его положение было не из лучших, но не таким уж и плохим. Он был связан по рукам и ногам, но мягкой лентой, которая не резала тело; он лежал на дорогом ковре, а не на охапке гнилой соломы; рядом лежала Диана, связанная, как и он, но живая и уже пришедшая в себя. Поблизости был кто-то еще, но для того, чтобы понять, кто именно, нужно было повернуть голову, а Аламез еще не был уверен, может ли он позволить себе такую роскошь, как из-за ноющей боли в шее, так и опасаясь других последствий.

– Наши гости пришли в себя. Да-а-арк, вставай, поднимайся, малыш! – пропел ангельский голосок и умильно захихикал.

Острый каблук чей-то туфли стал осторожно колоть его шею и ухо, не причиняя боли, но унижая, низводя его до уровня домашней зверушки, любимого кота, которого, в зависимости от настроения, можно гладить по или против шерсти. Притворяться дальше не было смысла, Аламез поднялся, сел и, широко открыв глаза, взглянул в лица пленивших его вампиров.

Их было трое, но не тех, кто втерся к нему в доверие, а затем нанес предательский удар в спину. Та троица была жалкими исполнителями, в то время как теперь перед морроном предстали настоящие боссы. Викторо Донато, сидя в кресле, читал какие-то бумаги и совершенно не обращал внимания на ворочающихся буквально у него под ногами пленников. Сиятельная графиня Самбина, как всегда жеманно развалившаяся на софе и по степени оголенности форм весьма напоминавшая Тварь, представляла собой еще один образец вампирской сексуальности, правда менее вульгарный и грубый. И, наконец, последняя особа, та самая, что колола Дарка каблуком. Ею оказалась Миранда, такая же красивая, но совершенно чужая, не та девушка, которую он знал и стремился спасти.

– Они очнулись, – надменно констатировала явный факт графиня. – Господин Донато, вы желаете пообщаться с господами морронами?

– Нет, – не отрывая глаз от бумаг, буркнул в ответ Лорд-вампир, повелитель ночной Варканы и ее сточных вод, которые глупыми туристами именовались каналами. – Меня они не интересуют. Когда закончите, дайте знать, пришлю слуг убрать трупы.

Захватив с собой кипу бумаг, Лорд величественно удалился, побрезговав даже бросить напоследок взгляд на Дарка.

– Ну вот, старые друзья снова собрались вместе. Все как в прежние добрые времена, не правда ли, господин Аламез? – рассмеялась Самбина, глядя на поверженного врага одновременно и с притворной нежностью, и победоносно. – Миранда, девочка моя, что ты сделала с мальчиком? Раньше он не был такой неразговорчивой букой.

– Он просто зануда и надменный гордец, считает, что весь мир у него в долгу, – пропела Миранда, легким движением откинув со лба сползшую прядь длинных каштановых волос. – Полгода с ним мучилась. Столько раз хотелось ослушаться вашего приказа, графиня, и сбежать!

– А я думала, он душка, – лицедейка-графиня изобразила на лице напускное расстройство. – Я думала, тебе будет приятно немножко развеяться и совместить дела с невинными шалостями.

Комичный диалог двух притворщиц продолжался, он весьма напоминал игру двух кошек, делящих одну мышку. До приподнявшейся на локтях Гроттке очередь еще не дошла. Дарк не собирался давать вампиршам шанс поиздеваться над боевой подругой. Колкости в его адрес Аламез воспринимал совершенно спокойно, он в жизни наслушался всякого, вряд ли светские дамы-вампиры придумают принципиально новый способ оскорблений.

– Надеюсь, вы угомонились? Театр ловкача-Лорда и двуличной потаскухи закончен или мне еще подождать? Уставшие зрители требуют антракта, – грубо прервал нежное щебетание двух «кумушек» Дарк, прекрасно понимавший, что их милая встреча закончится вынесением смертного приговора и ему, и оказавшейся рядом Диане.

– А ты наглец, Аламез, ой, какой наглец! – Взгляд задетой за живое графини стал жестким, а в голосе появилась сталь. – Неужели ты думаешь, что тебя кто-то спасет? Интересно, кто же поспешит на помощь глупышу-герою? Твой дружок Мартин мертв, «папочка» Фламер, вечно вытаскивавший тебя из переделок, сдох еще в Полесье, легендарный богатырь Конт побоялся даже показаться на Старом Континенте. Кто же придет на выручку, кто?!

Подтверждение смерти Гентара, к недоумению обеих вампирш, не вывело из себя и даже не расстроило моррона. Обе дамы не могли знать, что Дарк уже давно просчитал вероятность трагического финала, она составляла девяносто девять и девять десятых процента. Морроны – не люди, основное их отличие в том, что они не боятся смерти, а к боли привыкают, как к неизбежному ритуалу.

– Извини, графиня, но ты упала в моих глазах еще ниже, – спокойно произнес Дарк, стараясь разговаривать с Самбиной и не смотреть в сторону когда-то любимой женщины. – Прошедшего ад плеткой не испугать! Неужели ты надеешься заставить меня бояться? Мне даже разговаривать с тобой неинтересно, я уже давно понял и свои ошибки, и примитивные мотивы твоих поступков. Ты для меня – прочитанная книга, кстати, довольно посредственного автора....

Самбина нервно поджала губы, лицо Миранды было по-прежнему каменным и чужим. Меткий выстрел снайпера попал в точку, нужно было лишь развить успех. Аламез не надеялся смягчить свою участь, но и не имел желания впустую тянуть время. Ожидание казни куда мучительней, чем сама экзекуция, какой бы жестокой она ни была.

– Вы вздумали меня напоследок унизить, но не имеете для этого средств, – покачал головой моррон. – Ты, Самбина, можешь похвастаться только тем, что обвела всех вокруг пальца. Мне жаль Мартина, он доверял тебе и жестоко ошибся. Ну что ж, мы все рано или поздно допустим роковую ошибку. Кстати, лично твой печальный конец уже не за горами! Ты зря решила пойти на конфликт с шаконьесами, они раздавят тебя, сотрут в порошок весь твой Клан. Или ты, Миранда, – отвесив моральную оплеуху графине, моррон переключился на ее прислужницу – свою бывшую любовницу. – Ты можешь похвастаться лишь мастерством двуличия. Так тешь свои жалкие амбиции сколько угодно, только избавь мои уши от этой галиматьи! Хочешь, добавь еще, что я плохой любовник, сойдемся на этом и покончим быстрее! Предупреждаю, меня скоро стошнит от ваших надменных вампирских рож и вырвет прямо на ваш дорогой ковер.

– А ты неплохо держишь удар, даже очень неплохо, – прервав затянувшееся по окончании тирады моррона молчание, наконец соизволила заговорить Самбина. – Ты держишь, а как насчет...

Графиня выразительно покосилась на сидевшую рядом Диану. На губах обеих красавиц-вампирш заиграли хищные улыбки.

– Хочешь поиздеваться над нею у меня на глазах? Пожалуйста, сколько угодно, – пожал плечами Дарк, сопроводить сказанное жестикуляцией рук, мешали тугие путы. – Мы оба морроны, наша жизнь – всего лишь отсрочка, которая закончится в любой момент. Если ты за тысячу лет так ничего и не поняла, давай объясню. Инстинкт защитника семьи у меня отсутствует, выветрился с годами! Хоть ножом ее на куски режь, мне все равно...

К сожалению, моррон говорил правду. Века жестокой борьбы иссушили источник его эмоций, превратили в безжалостного сухаря. Он терял столько друзей и любимых женщин, что назло террористам и шантажистам приобрел стойкий иммунитет к необдуманному, эмоциональному поведению в подобных ситуациях. Возможность смерти или мучений близкого воспринималась им как объективная реальность, на которую можно повлиять, но далеко не всегда предотвратить.

– Ну что ж, весьма откровенно, – произнесла Самбина, терпеливо выслушав монолог до конца, – но только у нас для тебя есть сюрприз, точнее, два сюрприза.

– Интересно, какой? Неужто решили соблазнить Огюстина Дора и скрестить его «воронов» с помойными крысами?

– Как ты, наверное, уже догадался, я была в курсе полесских исследований, – призналась графиня, вынимая последний козырь из рукава. – Вам удалось немного затормозить «Проект 107» шаконьесов, но благодаря присутствующей здесь Миранде основная документация попала в наши руки еще задолго до того, как вы начали атаку на лабораторию. Теперь и мы, и шаконьесы знаем секрет этого принципиально нового, уникального оружия. Мы готовы смешивать пищевые добавки с едой уже начиная с завтрашнего утра, а Дор пока еще нет. Мир через пару недель будет принадлежать нам. Если племена не сглупят, то мы с ними немножко поделимся, совсем чуть-чуть. – Самбина рассмеялась, предвкушая новые витки политических игр и огромную власть, которая вот-вот должна была прийти в ее руки.

– Дура, – тяжко вздохнул Аламез, явно не разделяющий ее оптимизма. – «Вороны» – воины, а твои вампиры, хоть и хорохорятся, но всего лишь жалкие увальни. Когда Дор отдаст приказ, вас уничтожат еще до того, как вы растворите первую банку своих приправ в первом пивном котле.

– Тысяча, Дарк, – радостно прошептала графиня, – целая тысяча хорошо обученных военному делу вампиров собралась только здесь, во Дворце, а со следующей ночи по городу будут маршировать еще четыре. Что может сделать какая-то жалкая кучка «воронов»? Даже если Великий Сбор поставит всех шаконьесов под ружье, то они все равно проиграют. Мы сможем выдержать и штурм, и продолжительную осаду. Кроме того, на нашей стороне много людей. Гентар мне очень помог, я специально заперла его в темнице на острове, зная, что он выберется и пожертвует собой ради вас. Борьба с терроризмом – хороший повод для объявления карантина и стягивания к городу войск с преданными мне командирами. Мы не уступаем шаконьесам по физической силе, а при желании можем мгновенно пополнить наши ряды: жители, застрявшие в Варкане туристы, наконец, военные – они могут быть не только едой, но и нашим резервом живой силы. Или ты думаешь, что мне сможет помешать Одиннадцатый Легион? Так его давно уже нет! Ваша четверка была последними настоящими морронами, остальных я даже гипотетически не могу принимать всерьез.

– В общем, считай, убедила, – со вздохом произнес уставший от пустого, бессмысленного сотрясения воздуха Аламез. – Напоследок мне выпала великая честь пообщаться с будущей повелительницей мира. Не пора ли отвести нас к стенке и нажать на курок или ты еще хочешь потерзать мою плоть? А где прячется доктор-садист? Или ты сама будешь водить скальпелем по мясу?

– Зачем же? – Самбина лукаво улыбнулась и загадочно посмотрела на Миранду. – У меня дела, дорогуша, дарю их тебе. Объясни, если хочешь, что к чему. – Самбина плавно изогнулась, грациозно поднялась и, подарив Аламезу воздушный поцелуй, удалилась. – До встречи, Дарк, ты вскоре пожалеешь, что бессмертен!

Покинутая госпожой Миранда осмелела и, тут же скинув туфли, растянулась на хозяйской софе. На ее красивом лице заиграл хищный оскал, а карие глаза, которыми моррон когда-то так восхищался, стали невыразительными, по-животному примитивными, будто у почуявшего запах дичи волка.

– Надеюсь, ты не обиделся, дорогой? – произнесла наконец-то вампирша, уставшая играть в гляделки-устрашалки.

– На что, на тебя, что ли? – спросил Дарк с пренебрежением.

– Напрасно ты так, я ведь тебя люблю... по-своему, и только от меня будет зависеть впредь твоя и, кстати, ее жизнь. Надо быть аккуратней, разговаривая с хозяйкой!

Нахальная вампирская улыбка уже бесила, Аламез подумывал накинуться и загрызть Миранду зубами. Он не сомневался, что Гроттке ему с удовольствием помогла бы.

– Хочешь знать, почему и что тебя ждет в ближайшем будущем?

– Не-а, – покачал головой моррон, – не люблю предвкушений.

– А напрасно. Знаешь, я все-таки расскажу, – настаивала Миранда.

– Не надо, мне безразлично, взорвешь ли ты меня, посадишь на муравейник или растворишь в кислоте. Играй в садистские игры сама или найди более пугливую жертву.

– Я тебя не убью, ты будешь жить долго, очень долго, я буду пить твою кровь, – щерясь, как только что выгрызшая печень у лани волчица, прошептала красавица и продемонстрировала плененным морронам обворожительный набор белоснежных клыков.

– Пожалуйста, пожалуйста, – Дарк закивал головой, – можешь начать прямо сейчас.

– Видишь ли, Дарк, кровь моррона раньше для нас действительно была ядом, но исследования в Полесье велись не только по оболваниванию людей, – открыла страшную тайну Миранда. – Предварительно проглотив всего одну маленькую таблетку, я могу спокойно поужинать тобой и нашей тихоней Дианой. Дело лишь в том, что я не хочу это делать сейчас, у вашей морронской крови слишком плохие вкусовые качества, а через месяц наши ученые клятвенно обещали исправить сей прискорбный факт, ты уж потерпи немного...

Завершив разговор на столь оптимистичной ноте, Миранда позвонила в колокольчик. В комнату тут же вбежали четверо вооруженных вампиров из Клана Самбины, схватили пленников и, подняв их на ноги, тычками прикладов погнали к двери.

* * *

Самбина не солгала, вампиры действительно готовились к войне. Пока морронов вели в подвал, они успели увидеть многое. Еще неделю назад тихие коридоры и пустые залы, в которых гулко отдавался эхом самый тихий звук, наполнились шумом, гамом и топотом бегущих ног. Множество вооруженных вампиров в цветах различных кланов расположились на лестницах, в холлах и освобожденных для них комнатах. Картины армейского становья напомнили Дарку дальверийские фильмы о путчах и народных восстаниях в слаборазвитых экваториальных странах, где сегодня карнавал, а на следующий день революция. Здесь царил точно такой же беспорядок: конфликты между отрядами, иногда перерастающие в мелкие стычки с применением прикладов, касок, накрученных на руку ремней и прочих подручных средств, не исключая котелки с провизией. Кого могла победить разношерстная армия с такой дисциплиной, Аламез не представлял, но чувствовал, что против шаконьесов им не выстоять. Кто полагается на численный перевес, лишь усыпляет свою собственную бдительность. Даже крестьянские орды встарь не могли справиться с немногочисленным, но сносно обученным рыцарским отрядом.

Двери одной из комнат с шумом распахнулись, из них с криком выбежали две девицы в разорванных одеждах и кинулись к лестнице, но натолкнулись на отдыхавшую группу вампиров и мгновенно стали едой. Убежавшая от одних и без спросу съеденная другими добыча стала причиной красивой драки со скаленьем клыкастых рож, с размахиванием когтистыми лапищами и уморительным по технике исполнения фехтованием на прикладах.

«Война еще не началась, а они уже мародерствуют и устраивают потасовки. Глупая Самбина, в какую глубокую яму завели ее собственные интриги и необузданные амбиции!» – размышлял пленный моррон, предчувствуя, что резня в Варкане кончится плохо не только для беззаботного, не видящего, что творится у него под носом, человечества.

На лестничной площадке между вторым и первым этажами конвоируемые нос к носу столкнулись с Тварью в окружении внимающих ее рассказу кровососов. Женщина выглядела уже совсем по-другому и была, как ни странно, в одежде. Она едва взглянула в их сторону и, сделав вид, что знать не знает, продолжила болтовню. После выполнения задания они стали для нее обычными кусками мяса, которыми, кстати, совсем скоро можно будет полакомиться. На другое отношение Дарк и не рассчитывал, а вот Диану поведение бывшей соратницы почему-то задело. Наверное, сказывался необычайно малый опыт жизни в роли моррона.

Подвал замка был обустроен на славу, здесь находились и складские помещения, и холодильный зал для хранения запасов плазмы, а также клетки для содержания живых сосудов с кровью, то есть людей, прикованных к стенам цепями. Щемящее сердце зрелище, оптимальное будущее для людей, с точки зрения сиятельной графини Самбины, на которую возлагал такие большие надежды ныне покойный маг Мартин Гентар. К сожалению, гении обычно близоруки, отлично разбираются в сложных кознях противников, но доверчиво пригревают гадюку на собственной груди.

Развязав им руки, морронов впихнули в переполненную людьми камеру. Страшная вонь, запах пота и ужасная сырость стали не самым тяжким испытанием. Находившиеся на крошечном пятачке в шесть квадратных метров узники плакали, выли и стонали, тем самым постепенно сводя друг друга с ума. По счастливой случайности Дарк заметил маленький пробел на скамейке слева от входа и едва успел усадить растерявшуюся Диану. Страх страхом, горе горем, но желающих поудобнее устроиться было множество.

Аламез сел рядом, у ног Дианы, и положил голову на ее колени. Девушка осторожно погладила ее кончиками пальцев.

– Дарк, а ты им сказал правду? – внезапно спросила девушка, когда моррон уже почти задремал.

– Ты о чем? – поднял сонный взор Аламез.

– Ты не боишься смерти?

– Я уже привык, – пытался пошутить моррон, но, видя, что у девушки совершенно не то настроение, ответил серьезно: – Правда, когда-нибудь и я не воскресну.

– А за меня... за меня ты боишься?

– Боюсь, но им этого нельзя показывать. Стоит лишь намекнуть на свое слабое место, и туда обязательно ударят грязным сапожищем, да еще каблук провернут.

– Но ведь все чего-то боятся. И у нас, у морронов, есть слабости. Что же делать?

– Не показывать, обманывать, пусть враг думает, что ты боишься чего-то другого.

– Так чего же боишься ты? Неужели есть что-то страшнее окончательной смерти?

– Есть, – ответил Дарк, кивнув на толпу стенавших людей. – Их будущее. Я умер тысячу лет назад и с тех пор живу только для них. Это не громкие слова, поверь. Я не могу позволить превратить человечество в безвольное стадо баранов. Потеря личности – вот истинное лицо смерти.

– Ты ведь не сдался, ты что-то придумал, – тихо прошептала Гроттке. – У нас ведь еще есть шанс спастись?

– Придумал, – соврал Аламез, боясь лишить надежды единственного близкого ему человека, – но пока нужно ждать... возможно, долго.

Глава 19. А поезд мчался на восток

Клотильда Дебарн сильно рисковала, выйдя наружу и направившись навстречу врагу. Хотя наводчики орудий и не сводили с моррона перекрестье прицелов, но близость к мишени их повелительницы не позволила бы им выстрелить в случае неадекватных действий террориста-одиночки. Конт понимал это и оценил, поэтому и не пытался захватить заложницу, а наоборот, вызывающе продемонстрировал свою беззащитность: снял бронежилет и поднял руки вверх, показывая, что не прихватил с собой оружия.

– Что ты делаешь? – удивилась Дебарн.

– Ребят твоих успокаивают, наверняка нервничают, – ответил моррон, оценивающе глядя на смуглую темноволосую красавицу, в чьей родословной явно не обошлось без трех-четырех эфиольских поколений.

– Напрасно, они знают, что делать, и совершенно спокойны, – заверила Клотильда.

– Извини, как-то раньше не доводилось беседовать под дулами сразу трех орудий, – небрежно пожал плечами моррон и опустил руки.

– Так в чем же дело? Пошли внутрь. – Дебарн ловко развернулась на высоких каблуках и, подав Конту знак, следовать за ней, пошла к боковому люку грозного танка.

– А на фотографии она красивее, – прошептал себе под нос Конт, ничуть не опечаленный этим фактом, скорее, наоборот, обрадованный.

Крепость на колесах была небольшой, но расположение внутри аппаратуры и механизмов отличалось предельной компактностью. Экипаж состоял всего из четверых шаконьесов, не считая высокопоставленной пассажирки. В принципе «танкистов» было даже много, учитывая степень компьютеризации и автоматизации управления бронированным монстром. Сложность систем не исключала комфорта, проектировщику даже как-то удалось впихнуть между кабиной управления и орудийным отсеком маленький кабинет, в который и завела гостя Клотильда. Впрочем, радушие хозяйки ограничилось предложением сесть в кресло, напитков из бара и яств Дебарн не предлагала, видимо, решив свести предварительные деловые игры к минимуму и сразу перейти к делу.

– Чего ты хочешь? – задала откровенный вопрос Клотильда и, сев напротив, без страха посмотрела в бесцветные глаза Конта.

– Откуда ты меня знаешь? – задал встречный вопрос моррон и не собирался продолжать разговор, пока не услышит ответа.

– Много читала, – пошла на поводу Клотильда. – «История Легиона» плюс еще кое-какие источники.

– Допустим, а как ты узнала, что в подземелье именно я?

– А кто же еще? Только один из вашей братии подходил под описание убийцы добряка Отто.

Моррон ощутил легкий толчок, поезд тронулся с места и куда-то поехал. Тряска не чувствовалась, но скорость мгновенно стала огромной. На мониторе компьютера появилась умопомрачительная цифра: «2500 километров в час».

– Куда мы?

– Подальше отсюда, – не покривила душой Дебарн. – Не думаю, что встреча с «воронами» или иными подразделениями нашей армии сейчас уместна.

– Плетешь интриги? – усмехнулся Конт.

– Нет, – покачала головой Клотильда, – просто я спасаю положение. Есть врачи-хирурги, они стараются вырезать любой гнойник, любую опухоль, – шаконьесская красавица выразительно посмотрела на Конта, давая понять, что гнойником является именно он, – я же скорее терапевт, сторонница экстенсивных методов. Но ты не ответил на мой вопрос, чего же ты все-таки хочешь достичь, убивая Великих Вождей?

– Сумятица, страх, бардак в ваших рядах, межплеменные конфликты, передел сфер влияния и прочая неразбериха, – понимая бессмысленность вранья, признался Конт. – Это не решит проблему, но даст время, затянет внедрение «Проекта 107».

– В принципе того же самого хочу и я, – шокировала Дебарн моррона своим признанием. – Видишь ли, шаконьесы на самом деле не такое уж Зло, как ты думаешь. Тебе просто приходилось общаться не с лучшими из нас, с радикалами, которые находятся в плену прямолинейных и отчасти наивных представлений прошлого.

– Если ты меня уважаешь, прекрати демагогический бред, – прервал ее Конт. – Или говори, что собиралась, или останови поезд, на ходу я прыгать не буду, хоть тебе этого и хотелось бы.

– Хорошо, но могу я заручиться твоим молчанием, вне зависимости от того, что бы я ни сказала, как бы больно ни было тебе это слышать?

– Пятнадцать минут вытерплю, – после раздумий ответил Конт.

– А больше и не надо, – ответила Дебарн и впервые подарила моррону чарующую улыбку. – Шаконьесский Род всегда был един и испокон веков преследовал всего одну великую цель – выжить. Нашим предкам удалось сначала избежать полного уничтожения, а потом выжить среди людей, стать незаметными в безликой человеческой толпе, но при этом не потерять себя. Именно эта цель и заставила нас держаться вместе, примерно так же ведут себя и обособленные группки людей, когда они попадают в чужое государство, например, филанийские переселенцы в Мальфорне активно поддерживают друг друга, а в Альмире, в свою очередь, есть герканский квартал. Все это вполне объяснимо: национализм меньшинства против агрессивного неприятия большинства, состоящего из коренных жителей этой местности. У нас тоже существуют племенные отличия, но они менее выражены, потому что есть общий враг, люди, среди которых нам приходится выживать. Хотя, признаюсь честно, в последние двести-триста лет нам живется довольно неплохо, мы разбогатели, заняли достойное положение в обществе, в том обществе, подавляющее большинство членов которого даже не знают слова «шаконьес». Было бы нашей целью уничтожение людей, мы бы уже давно применили менее изощренное средство, но мы этого не хотим, не хотим ощущать себя плантаторами, живущими за счет труда рабов. Шаконьесский род никогда не пойдет по пути эльфов, потому что тогда неминуемо ослабеет, как это произошло с ними, и нас постигнет их участь. Любой социум живет лишь в движении, останавливаясь, он разлагается. Взять хотя бы Восточно-Континентальную Империю, она развивалась, пока отвоевывала новые земли, но когда предел был достигнут, заметно ослабла и сама превратилась в жертву. Вот уже семьсот лет, вплоть до самого объединения в Континентальное Сообщество, которое, кстати, тоже наше детище, ее правители были озабоченны лишь одним – не допустить распада: залатать дырки национальных разногласий и удержать вместе пытавшиеся отделиться территории. Это не прогресс, это профанация и упадничество! А причина в том, что одни люди направляли свои усилия, чтобы жить за счет других, а не работать самим.

– Ты хочешь сказать, – преждевременно нарушил Конт обещанное пятнадцатиминутное молчание, – что вы не ненавидите людей, а промыв им мозги, просто хотели принудить их к прогрессу?

– Именно, – кивнула Клотильда Дебарн. – А разве ты не видишь сам, куда катится ваш, да и наш тоже мир и в чем таится настоящая угроза? За столько веков развития ваша цивилизация так и осталась скопищем примитивных дикарей. Вы тратите деньги на что угодно, кроме работы, то есть осознанного создания качественно новых продуктов. До начала объединения в КС и подчинения Дальверией разрозненных земель Нового Континента на политической карте мира было множество государств, ведущих между собой постоянные войны. Намного проще ограбить соседа, чем попытаться заработать самому, а в природе человека заложено стремление всегда выбирать самый короткий и легкий путь. Как богатеют правители? Да только подчиняя себе других и обворовывая свой собственный народ. Как ты думаешь, почему полесские торговые династии так упорно сопротивляются вхождению в КС? Да потому, что тогда они потеряют реальную власть и больше уже не смогут держать свой народ в изоляции, распродавая на сторону по дешевке природные ресурсы. «Каждый удельный князек тащит себе кусок!» – процитировала Клотильда отрывок из песенки малоизвестного полесского автора. – Да, мы глобализируем мир и уже целых пятьдесят лет инициируем поступательное движение человечества. Именно в этом и заключается смысл «Проекта 107», а банки с пищевыми добавками – лишь не доведенный до ума инструмент. Без нас вы бы уж давно переубивали друг друга, если бы не мы, то еще лет тридцать назад началась бы последняя война, в которой не было бы победителя. Взгляни в окно, мы мчимся в два раза быстрее, чем ваш межконтинентальный лайнер, и это еще не предел. А знаешь, почему мы смогли создать такую технику и протянуть под всем миром сеть скоростных подземных тоннелей? Потому что не отвлекались по пустякам, не тратили наши силы на войны, решение никчемных проблем и конфликтов, не стоивших даже выеденного яйца. Пойми, пока человечество не объединится под одним флагом, вы уже не сможете идти дальше. Государства под разными предлогами будут и впредь заставлять народы драться друг с другом ради своих узких интересов. У корабля по имени «Человечество» должен быть один лоцман, а не тысяча, иначе он не только никуда не поплывет, но и пойдет на дно при первом же шторме!

– И этим лоцманом, конечно же, станете вы, – снова вставил слово моррон.

– А кто же еще, кто еще способен на подобное? – ничуть не смутилась Клотильда. – Стремление к развитию и постоянному движению заложено в шаконьесах природой, точно так же как в человеке лень. Когда человек беден, он работает, чтобы поддержать свое существование, но как только ему выпадает случай разбогатеть, он сразу забрасывает дело и самодовольно складывает ручки на отъеденном животе. В основе всех без исключения природных явлений лежат два процесса: возбуждение и торможение. Шаконьес и человек, разве не похожее сочетание, но только на социоуровне? Один стремится вперед, второй пытается сделать жизнь комфортной; один осваивает новые технологии и территории, другой адаптирует их под рамки своей лени, разве это не плодотворный симбиоз?

К тому же шаконьесы уже давно перестали быть отдельным биологическим видом, ну, разве что за исключением «воронов». Я лично готова пройти любое медицинское обследование, ни один из ваших ученых светил не осмелится заявить, что я не человек....

– Понял, – прервал дальнейшие объяснения явного моррон. – В чем же подвох? Почему же «Проект 107» свелся к обычному плану массовой промывки мозгов?

– Несмотря на единство цели, племенные различия все же существуют, они выражаются прежде всего в привычных образах восприятия мира и в методах достижения цели. Я считаю ошибкой то, что много лет назад Великий Сбор поручил курировать проведение исследовательских работ по проекту Огюстину Дору. Он не ненавидит людей, но по-другому оценивает опасность, исходящую от них, именно поэтому и торопится внедрить не доведенный до ума препарат, а уж только потом дорабатывать его, как говорится, на ходу.

– О чем ты?!

– Дор считает, что, несмотря на наше усиленное воздействие обычными методами, люди все-таки уничтожат себя в течение ближайших десяти лет, поэтому и торопится.

– А ты?

– Я с ним частично согласна. Всё к этому и идет, но, по моим расчетам, у нас еще есть как минимум пятьдесят лет, значит, есть время усовершенствовать препарат, довести его до ума и удалить из его состава все вредные элементы. Ты можешь возразить, что воздействовать на подсознание противоестественно, да еще через Коллективный Разум. У меня есть два контраргумента: во-первых, мы, шаконьесы, превратились из отдельного вида в часть человечества, а следовательно, стали частью Коллективного Разума. Лучшее доказательство этого – несколько шаконьесов-морронов, но их имен я не назову, извини.

– А что во-вторых?

– Медицина, – ответила Клотильда, мило улыбаясь. – Вставлять протезы вместо выпавших зубов, отбеливать зубы, выравнивать их; упорными упражнениями и диетами корректировать свою фигуру – это все так противоестественно, но люди почему-то охотно пользуются плодами науки, имплантируют в себя инородные материалы и активно воздействуют на пищеварительный процесс. Я хотела довести наши препараты именно до такого безобидного уровня. Это возможно, нужно только время!

– Только ты или кто-то еще?

– Несколько дней назад состоялся Великий Сбор, дебаты были трудными, но я отстояла свою позицию. Дора поддержали трое Великих Вождей, меня – остальные семеро. В итоге 8:4 за продолжение исследовательских работ по проекту.

– Но Дор ослушался, начал раздор и гражданскую войну в рядах шаконьесов, – высказал предположение Конт.

– Он никогда не посмел бы идти против воли Сбора, ты путаешь нас с людьми, – покачала головою Клотильда. – Я бы тоже не решилась, для нас это так же невообразимо, как... как... – Дебарн призадумалась, ища подходящий пример для сравнения, – как воевать со своими собственными детьми, как прийти за отпущением грехов пьяным, с девицей и голым, в общем, совершенно невозможно.

– Хочешь меня убедить, что мир теперь в безопасности и что я могу не беспокоиться за судьбу человечества?

– Нет, не хочу, – глаза Клотильды наполнились беспокойством, – не хочу, потому что это не так. На самом деле мир еще ни разу не был в такой опасности, как сейчас. Огюстин Дор несколько десятилетий назад выбрал не те методы и не тех союзников. Вампиры обманули его, и, пока он воевал с группкой чрезвычайно активных морронов, – Дебарн с упреком покосилась на Конта, – кровососы выкрали результаты исследований. Они взяли наш препарат за основу и приспособили его под себя. На мир надвигается безумное царство «детей ночи», вот-вот вспыхнет война. Но мы не можем допустить полнейшей остановки развития общества и глобального оболванивания людей.

– Варкана, – прошептали побелевшие губы Конта.

– Да, эпицентр конфликта именно там, – кивнула Дебарн. – Твои «шалости» оторвали меня от очень важных дел, но сейчас мы возвращаемся туда. Ты с нами или, как истинный моррон, сам по себе?

– Сколько у меня времени? – спросил Конт, закрывая глаза и погружаясь враздумья.

– Полтора часа.

– По прибытии решу, стоит ли тебе доверять или, может, просто прирезать за компанию со всем экипажем, – заявил Конт и, не обращая внимания на внешние раздражители, погрузился в полудрему.

Глава 20. Виверийское танго

Аламез не знал, сколько просидел на корточках возле Дианы, отсчет времени был потерян. Обдумывать план спасения мешали сначала крики, а потом монотонный, многоголосый вой. Моррон из последних сил пытался сохранить рассудок, еще немного, и он собственноручно придушил бы всех пленников, настолько малодушных и жалких, что даже не могли держать нервишки в узде. Выставлять свой страх напоказ – не самое лучшее дело, тем более перед лицом опасности. Понять перепуганных бедолаг было можно, а вот терпеть их нечленораздельное блеяние не хватало сил.

Как ни странно, но справиться с проблемой обезумевших сокамерников помогли тюремщики. Видимо, во дворец прибыло подкрепление, проголодавшимся в дороге вампирам нужно было слегка подкрепиться. На фоне безумных стенаний раздался металлический скрежет, потом дверь распахнулась, и вошедшие в камеру охранники стали выпихивать наружу податливый, как бараны, люд. Напасть на тюремщиков Дарк не решился, он вовремя остановил и Гроттке, собиравшуюся оглушить одного из солдат. Шансов на успех не было, слишком много кровососов, и все они хорошо вооружены.

Вампиры вывели всех, за исключением двух пока несъедобных морронов, к тому же предназначенных не для общественной трапезы, а для личного пользования самой госпожи Миранды, правой руки сиятельной графини Самбины. Процедура выгона заняла не более одной минуты, потом дверь снова закрылась. Кроме морронов в камере осталось четыре трупа: кто-то не выдержал сырости и духоты, у кого-то сдало сердчишко. Дарк с Дианой не обращали внимания на тела, близость с покойниками не могла испугать тех, кто много раз убивал и к тому же сам являлся живым мертвецом. Сев на скамью, Аламез подставил лицо под тусклый свет лампы и, сам того не подозревая, инициировал воскрешение одного из тел.

– Андерсон, проклятый ублюдок, подь сюда! – раздался из темного угла сдавленный хрип.

Нога одного из покойников зашевелилась, но Аламеза удивило совсем не это, а то, что сокамерник назвал его старым именем, которым его уже давно никто не называл. До начала «шаконьесского марафона» Дарк вел тихую, размеренную жизнь частного детектива и охотника за головами. Под этим именем его знали только преступники и киношники, которых он иногда консультировал при съемке исторических фильмов. Однако последние вряд ли стали бы его называть «проклятым ублюдком».

Аламез поднялся и приблизился к зашевелившемуся телу. Диана, хоть ее и не звали, пошла следом. Сначала Дарк не видел лица, его взгляд приковали уродливые рваные раны на груди и руках сокамерника. Мужчина ожесточенно сопротивлялся напавшим на него вампирам, но в конце концов проиграл схватку и стал пищей. Из него выпили почти всю кровь, но потом, видимо, оценив по достоинству упорство и боевые качества противника, кровососы решили принять его в свои ряды. Однако что-то пошло не так, рубцы хоть и стали срастаться, но плоть гнила, не желая подчиняться чужой воле. Человек умирал, умирал медленно, но вряд ли чувствовал боль, судя по тому, что не стенал и что его изуродованное тело не отвечало судорогами на прикосновения рук моррона.

– Курт, это ты? – удивился Дарк, приподняв голову умирающего и взглянув на белую маску его лица.

– Узнал, гаденыш, и это хорошо, – прошептал Курт Громбмайсер без злорадства и злости, но радуясь восстановлению справедливости. – Что, не ожидал оказаться со мной в одной лодке? В одной камере сдохнем, приятель, в одной... Это судьба тебе мстит, что тогда в Шеварии нас с Арно...

– Это один из тех, кто...

– Я понял, – прервал Дарк Диану и жестом попросил ее отойти. – Что с тобой произошло?

– А ты не видишь? – недогадливость бывшего врага рассмешила Курта. – Подыхаю я, дружище, обсосали меня, как леденец, кровососы проклятые.

– Твоя плоть, она...

– А-а-а, ты об этом, – произнес Курт, пачкая ладони Дарка остатками крови, вытекающими изо рта. – Это наш с Арно новый хозяин постарался, страховка, так сказать...

– Дор? Вы работаете на шаконьесов?

– У-у-у, парень, – протянул умирающий, – да ты, как я погляжу, все помойки мира облазил, в каждую клоаку нос засунул.

– Не без того, – уклончиво ответил Дарк.

– Слушай, Андерсон, ты, конечно, скотина изрядная, но умирающему в просьбе ведь не откажешь?

– Смотря в какой. Если попросишь, чтобы я на ремне удавился, так не надейся.

– Не-а, не попрошу, – замотал головой Курт. – Пусть тебя лучше упыри сожрут, так дольше будешь мучиться.

– Доброта душевная, будто из рога изобилия, хлещет, – ухмыльнулся Дарк, в душе не ожидавший иного ответа.

– Дор нам с Арно капсулы с ядом ввел, боялся, что мы сбежим, – признался Курт. – Вот из-за нее я как раз в тварь и не превратился. Протекла она, видать, чуток, гниль по телу и пошла.

– Чего ты хочешь от меня, отомстить Дору?

– Не-а, и не надейся выбраться! Тебя тоже сожрут, – обнадежил Курт. – Вынь ее, она до конца прорвется, и я сразу...

Глаза Громбмайсера закатились, тело террориста на девяносто процентов окончательно онемело, но оставшиеся десять процентов рецепторов иногда оживали и причиняли несусветную боль. Сознание вот-вот должно было покинуть гниющего заживо. Дарк был весьма невысокого мнения о Курте и его светловолосом дружке, но подобная смерть была слишком жестокой участью даже для них.

– Где капсула? – спросил Дарк, когда Курт снова открыл глаза.

– В правой... в правой полузаднице, – прошептали окровавленные губы.

– Ишь, куда засунул!

– А может... может, я давно мечтал, чтобы ты вонь из моих портков напоследок понюхал, – тихо рассмеялся Курт. – Давай быстрей, горю весь!

Аламез пошел умирающему навстречу, хотя особого желания дотрагиваться до гниющей плоти не было. Моррон перевернул Курта на живот и спустил его брюки. Место имплантации капсулы было заметно сразу, оно выделялось громадной опухолью, раскрашенной зелеными, фиолетовыми и грязно-желтыми разводами, а вот чем вскрыть гниющую плоть, моррон не знал.

– На, вот это подойдет, – Диана протянула Дарку полицейскую бляху со своей униформы.

Пока Аламез раздевал полутруп, Гроттке не теряла времени даром, заточила один из краев металлической бляхи о камень. Как только моррон надрезал опухоль с краю, гнойник мгновенно прорвался, а под кожей что-то треснуло. По телу наемника пробежала последняя судорога, и он затих. Дарк осторожно вытащил из скопления ядовитой слизи остатки капсулы, похожей на яичную скорлупу.

– Надо же, – моррон осмотрел находку и, отбросив ее, стал тщательно вытирать руки. – Технология убийства своих же агентов вышла на качественно новый уровень!

– В чем дело?! – забеспокоилась Гроттке.

– В капсулу был встроен маяк, – ответил Дарк, пытаясь понять, правильно ли он поступил или нет, помогая наемнику быстрее отойти в мир иной. – Дор хочет знать, где именно умерли предавшие его. Наверное, в этом есть смысл, но мне его не понять, хотя в некоторых ситуациях важную роль играют даже такие мелочи. Поглядим, каким боком мне доброта моя выйдет!

* * *

Аламез по опыту знал, что любое благое деяние не проходит бесследно, каким-нибудь макаром да обязательно выйдет. Правильная постановка вопроса, к сожалению, не дала совершенно никаких преимуществ. Хоть морроны и оторвали от пола скамейку и пытались вышибить ею дверь, но полчаса работы привели лишь к негативному результату: скамейка изломалась, и им теперь не на чем было сидеть.

Учитывая то, что ученые вампиров обещали решить проблему вкусовых качеств морронской крови не раньше, чем через месяц, пребывание в темнице по соседству с гниющими трупами должно было затянуться надолго, как минимум на полгода. Пока очкастые исследователи сдержат свое обещание, пока придумают для таблеточек подходящую упаковку, а там у позабывшей к тому времени о них Миранды найдутся куда более важные дела. В общем, бюрократические проволочки изобрели не люди, и активно пользовались ими тоже не только они.

После физической разминки узники особо ощущали тошнотворный запах гниения. Сырость и теснота помещения действовали как мощный катализатор, заметно ускоряя неизбежные процессы разложения тканей. Дарк сорвал с себя форменную рубаху и обвязал ее вокруг головы, прикрывая толстой материей прежде всего рот и нос. Гроттке последовала его примеру, наглядно продемонстрировав, что избегает ношения некоторых аксессуаров женского белья. Если обнаженные формы Твари просто притягивали взгляд Аламеза, то в случае с Дианой он чуть не завыл. Обстоятельства и окружение не соответствовали установлению близких контактов, им нужно было выбираться из камеры, экономить силы и не думать о том, что являлось на данный момент не главным.

Время шло, железная дверь по-прежнему оставалась неприступной преградой на пути к спасению, а воздух становился все хуже и хуже. Аламез уже начал просчитывать, через сколько минут они потеряют сознание, как произошло событие, не позволившее им спокойно отлежаться, пока наверху шел бой.

Внезапно морроны ощутили толчки. Странное дело, в особенности если учесть, что землетрясений в Варкане никогда не было. Подземные удары оказались настолько сильными, что Диана упала на пол, а Аламез едва удерживал равновесие на трясущихся в коленках ногах. Потом все прекратилось, со стен и с потолка осыпались последние кусочки известки, воцарилась тишина, которую можно было легко назвать гробовой, как в прямом, так и в переносном смыслах. Они находились в маленькой каменной норке глубоко под землей, а рядом лежали трупы, ну чем не братская могила для неизвестных народу солдат?

Внезапно одна из плит зашевелилась, а потом вдруг подлетела вверх и разбилась вдребезги о низкий потолок. С соседней плитой произошло то же самое, только вот до балок перекрытия она не долетела, перевернулась в воздухе и, с грохотом шлепнувшись на пол, раскололась на четыре больших куска. Из подземной дыры появился зеркально-гладкий вороненый овал, а затем рука в перчатке из такой же вороненой стали. Из недр земли вырастало чудовище, вырастало быстро, не задумываясь о дешевых театральных эффектах, обычно производящих неизгладимое впечатление на случайных зрителей.

– «Вороны»! – испуганно прошептала Диана, прижавшись к Дарку горячим телом.

Странно, но в этот тяжелый момент Аламез думал не о неизбежной смерти, а о теплой и нежной коже прильнувшей к нему девушки. Морроны – странные существа, у них все не как у людей, сначала беспокоящихся о собственной заднице и только потом заглядывающихся на чужие.

Через несколько секунд с ног до головы закованный в крепкую броню шаконьесский воин предстал морронам в полной красе. Он был почти на две головы выше Дарка и вдвое шире в плечах. Сопротивляться было бессмысленно, узость пространства лишила морронов возможности маневра, а лобовая атака закончилась бы после первого же удара мощной руки в стальной печатке.

«Ворон» внимательно посмотрел на свидетелей своего появления сквозь матовое стекло шлема и, не проявляя к чужакам агрессии, вскинул винтовку и быстрым шагом направился к двери. Толстый железный лист, о который парочка морронов без толку расколотила скамейку, поддался под первым же ударом ноги. Кованая дверь не соскочила с петель, а вылетела в коридор вместе с косяком. «Ворон» вышел, и еще до того, как из дыры в полу появился точно такой же его собрат, где-то за стеной раздался треск автоматных очередей и испуганные крики, почти тут же перешедшие в предсмертные вопли. «Вороны» – гвардия шаконьесской армии – наносили ответный удар. Пока Дарк с Дианой, прижавшись друг к дружке, стояли возле стены, мимо них вылезли из «норы» и важно прошествовали к театру боевых действий более двадцати бронированных солдат, более двадцати машин для убийства, обладающих силой орков и мощным оружием, выстрел из которого не выдержала бы даже танковая броня.

– Кому-то сейчас будет очень-очень плохо, – со злорадством произнесла Диана, осторожно выглядывая в коридор. – А кстати, почему они нас не тронули? Они, конечно, не знали, что мы морроны, но конспирация для них тоже много значит...

– Не знаю, – пожал плечами отошедший от оцепенения Дарк, – но не следует обольщаться, они опасны для нас так же, как и вампиры. Чужая душа – потемки, а шаконьесская – просто мрак кромешный. Давай уходить, нужно пробраться наверх!

– Хочешь сбежать втихую? – удивленно вскинула брови Гроттке.

– Нет, но хочу кое до кого добраться раньше наших бронированных друзей. Не могу отказать себе в удовольствии лично сказать парочке важных персон последнее «прощай»!

Аламез выбежал в коридор, за ним последовала Диана, не забывшая снять рубашку с головы и прикрыть ею оголенный торс. Откуда-то сверху продолжали доноситься вопли, раскаты взрывов и прочие звуки боя, за исключением разве что гула падения бомб и гаубичных снарядов. У «воронов» было много работы, Самбина и прочие Лорды-вампиры обеспечили шаконьесских стрелков большим количеством подвижных мишеней. «Вороны», в свою очередь, не ропща на мерзавку-судьбу, приступили к работе и не забывали экономить ограниченный боекомплект. Наглядное доказательство тому лежало у морронов прямо под ногами: изуродованные, порванные, как тряпки, тела четырех кровопийц-тюремщиков.

– На славу повеселились ребята, – присвистнула Диана. – А людей-то не тронули.

Гроттке кинулась было освобождать прикованных к стенам пленников, большинство из которых находилось без сознания, но Аламез помешал ее благородному порыву.

– Не сейчас, бой еще не закончен, а они, как бараны, в самое пекло полезут, – привел весомый аргумент Дарк и, вырвав дробовик из рук мертвого вампира, принялся собирать раскиданные по полу патроны.

Диана присоединилась к занятию товарища, но предпочла легкую штурмовую винтовку. Шум боя стал немного громче, видимо, «воронам» пришлось отступить под натиском многочисленных вампирских орд, но только морронов этот факт ничуть не смущал. Ни одна из сторон схватки не была для них союзной, шаконьесы проявили нейтралитет, но не более. Морроны тоже договорились не стрелять пока по «воронью», если оно, конечно, не будет мешать реализации их агрессивных планов.

Участок пути до выхода из подвала отряд из двоих бойцов преодолел бегом всего за минуту. Не было видно ни следов перестрелки, ни трупов, зато сама лестница была просто завалена вампирской мертвечиной. Здесь произошла первая стычка. Вампиры под дружные крики «ура!» натолкнулись на шквал огня и мгновенно погибли, не добежав до цели.

Беспрепятственно поднявшись наверх и немного пройдясь по первому этажу, морроны наконец-то обнаружили под завалом обломков стены труп первого убитого шаконьеса. Парню не повезло, шальная пуля угодила в ящик со взрывчаткой, а он случайно находился рядом. Дарк упал на колени и стал быстро откидывать камни, пытаясь найти выроненную шаконьесскую винтовку, оружие более эффективное против бронированных солдат, чем дробовик и автомат. Однако кому-то в голову пришла эта мысль раньше него, в груде кирпичей, еще недавно бывшей перегородкой, трофейного оружия обнаружено не было.

– Дарк, сзади! – едва успела выкрикнуть Гроттке и тут же нажала на курок штурмовой винтовки.

Прыгнувшего на спину Аламеза вампира продырявило в полете, как решето, но его тихо окружавшие морронов товарищи прекратили прятаться за остатками мебели и открыли ответный огонь. Две пули попали Диане в плечо, она упала, но не застонала, не потеряла сознания и даже не выронила из рук оружие. Дарк разрядил дробовик по спинкам кресел и стенкам перевернутых шкафов, за которыми скрывались кровососы. Двоих убил, но оставшиеся четверо заставили его спрятаться за изрешеченную колонну.

– Черт, откуда они здесь?! – прокричала сквозь шум выстрелов прикрывающая огнем товарища Диана.

– Подкрепление из города, – догадался Дарк, поспешно перезаряжавший убойное, но очень медлительное оружие. – Теперь «воронов» окружат! Думаю, наверху сейчас кромешный ад творится! Комнатные бои всегда ужасны, непонятно, где свой, где чужой!

– Что же они так, – с досадой прошептала себе под нос Диана, пытавшаяся, не прекращая стрельбы, перевязать кровоточащие раны оторванным рукавом рубашки.

Вампиры не могли приблизиться, но и морроне не удавалось выбраться из западни, слишком неудобной была позиция. Внезапно позади редутов врага что-то пришло в движение, вампиры прекратили стрелять по морронам и открыли огонь по новой цели, но неудачно: четыре одиночных выстрела, четыре коротких крика, и всё, полнейшая тишина.

Секунды две морроны томились в ожидании, кто же появится из-за перевернутого набок шкафа, кем же окажется их нежданный союзник? Наконец на пол под ноги Дарка упала штурмовая винтовка, затем над укрытием показались поднятые вверх руки, и выплыла самодовольная рожа Фила Карона.

– Вот мерзавец! – Диана уже хотела вогнать пулю точно между хитро прищуренных глаз предателя, но рука Аламеза вовремя легла на ствол.

– Чего тебе надо? Думаешь, пристрелил парочку-другую своих и снова втерся в доверие? – спросил Дарк холодно и бесстрастно. – А ну, пополз прочь, гаденыш!

– Ничего я не хочу, я сам по себе, – прогнусавил лыбящийся во весь рот Филас. – Викторо Донато на втором этаже правого крыла застрял, Миранда твоя на четвертом, прямо возле лестницы, где Самбина, не знаю.

Фил снова занырнул в укрытие и куда-то уполз. Морроны переглянулись, в их изумленных глазах застыл один и тот же вопрос: «Что бы это значило? Зачем Карону понадобилось делиться с ними этими сведениями?»

– А может, в ловушку заманивает? – предположила Диана.

– Зачем? – возразил Дарк. – Слишком сложно и натянуто, гораздо проще было пристрелить из-за угла. Ведь мог же, а не сделал!

* * *

Все правое крыло первого этажа и главный холл оказались пустыми. Здесь уже отшумели быстротечные, но кровопролитные схватки. Среди десятков мертвых вампирских тел нет-нет, да попадались растерзанные трупы «воронов», в основном рядом с воронками в полу и измельченными в фарш кусками плоти. «Дети ночи» быстро приспособились и стали пользоваться разрывным оружием: гранатами, динамитными шашками, гранатометами и прочими средствами, позаимствованными с армейских складов и из полицейских участков. Слава продажным интендантам и каптерам, они делают нашу жизнь незабываемо интересной!

Несмотря на обилие брошенного огнестрельного барахла, морроны не нашли ни одной шаконьесской винтовки. Вампиры на собственном опыте убедились, как мощно и эффективно это громоздкое, неуклюжее с виду оружие, и, естественно, как только один из «воронов» падал ниц, сразу находилось множество желающих пострелять из его мерцающего огоньками «карамультука».

Подняться по лестнице оказалось намного проще, чем морроны предполагали. На их накинулись всего четыре вампира, но тут же упали замертво, сраженные шквалом свинца и грозными тучками летающей дроби. Пробиться дальше, к правому крылу оказалось намного труднее. Они попали в засаду и были окружены в одном из банкетных залов дворца сразу двумя десятками хорошо вооруженных и неплохо стреляющих кровососов. Отсиживаясь за баррикадой из перевернутых столов, морроны отстреливались и мысленно вели обратный отсчет, когда же у них закончатся патроны. От неминуемой смерти двоих храбрецов спас буквально свалившийся с потолка шаконьес.

«Ворон» спрыгнул из дыры в потолке между баррикадой и окружившими ее вампирами. Приняв на броню множество разрывных пуль и пару гранат, «ворон» все-таки успел уложить шестерых нападавших. Когда шаконьесский гвардеец понял, что уровень повреждения брони критический и он доживает последние секунды, то развернулся, без лишних слов кинул свою винтовку в руки Дарка и ринулся в рукопашную на вампиров. «Ворон» умер, как настоящий солдат: всего за миг до того, как его тело разорвала граната из подствольного гранатомета, каждая из стальных перчаток успела придушить горло врага.

– Дарк, как дела у тебя с патронами?! – прокричала сквозь шум боя Диана, на теле которой появилось несколько новых царапин.

– Пусто, осталось только два заряда в трофее, но, кажется, его переклинило.

– Черт, у меня тоже все на нуле!

Кровососам не хватило терпения, а может быть, они просто расслышали признание девушки. Как бы там ни было на самом деле, а из-за укрытий повысовывалось несколько оскаленных рож, затем кровососы встали в полный рост и пошли, медленно окружая безоружных морронов. Вампирским отрядом командовала Жалотта, Дарк узнал ее, только когда девица сняла шлем.

– Ну что, красавчик, теперь ты на собственном опыте убедишься, как это больно, когда тебя бьют мордой о кафель! – на лице упырихи заиграла омерзительная ухмылка, отчего ее скулы стали еще больше и квадратнее.

Однако мести не суждено было сбыться, из пустого дверного проема бесшумно появилась светловолосая фигура в изодранном черном плаще. В руках смельчака, издали немного напоминавшего Конта, монотонно пыхтел приготовленный к залпу огнемет.

– Эй, уро-о-о-оды! – пропел противный тонкий голосок.

Когда стоявшие ближе к нему кровососы резко обернулись, мужчина нажал на курок, поливая противника мощной струей огня. Живые факелы метались по залу недолго, высокотемпературная смесь прожгла их до кости. Арно Метцлер устало скинул со спины опустевший баллон и тут же сел на него, широко расставив стертые до крови на коленях ноги.

– Андерсон, у тебя остался хотя бы патрон?! Пристрели, только расспросами не мучь! – попросил Арно, с безразличием разглядывая носки своих ботинок.

– Вот видишь, Дарк, оказывается, не только я считаю тебя несносным занудой! – не упустила возможность слегка подколоть Аламеза Диана.

Аламез не расслышал ее слов, не расслышал принципиально, поскольку иногда позволял себе роскошь прикидываться туговатым на ухо.

– С чего это тебе, старина, жить расхотелось? – спросил Аламез, подходя к давнему недругу вплотную. – У тебя что... тоже... в полупопице?..

– Тоже, – Арно печально посмотрел на Дарка и кивнул. – Примерно пять минут осталось. Курта я не спас, противоядия не нашел в этой круговерти, в общем, конец мне, как это ни прискорбно...

– А сделать ничего нельзя? – спросила приблизившаяся к мужчинам Диана.

– Ничего, – хмыкнул в ответ Арно и покачал головой. – Пристрелите, люди добрые, чтобы долго не мучился. Вы у меня в долгу, я вам жизни спас!

– Иди, Диана, я догоню, – Аламез настойчиво подтолкнул девушку к выходу и тут же подобрал ближайшую штурмовую винтовку.

– Дарк, неужели ты?! – выкрикнула девушка, но Аламез посмотрел на нее устало и в то же время строго, взглядом, не терпящим пререканий и пустой болтовни.

Когда девушка скрылась из виду, Метцлер закрыл глаза, мысленно прощаясь с жизнью, но моррон удивил его. Дарк присел рядом с ним на колени и достал из-за пазухи маленькую коробочку, на которой были аккуратно выведены два имени: «Курт Громбмайсер и Арно Метцлер».

– Это я нашел на первом этаже в кабинете какого-то Тьера Окора. Я не знаю, противоядие это или нет, но, думаю, тебе стоит попробовать, – моррон открыл коробку, в которой лежали два похожих, как близнецы, шприца, и поставил к ногам наемника. – Ты спас нам жизнь, я привык платить по счетам, но постарайся впредь, чтобы наши пути не пересекались. Я не намерен оплачивать один и тот же счет дважды!

* * *

Для того чтобы подняться на два этажа, обычно хватает пары минут, но Дарку для подъема со второго на четвертый этаж потребовалось целых три часа; три часа упорных боев; три часа физической боли и душевных страданий. За это время произошло многое: погибло множество живых существ, кровопролитные бои в городе и дворце Донато были завершены, шаконьесы покинули город под напором вампиров и вызванных на подмогу войск, канули в лету «вороны», Дарк потерял Диану.

Нет, девушка не умерла, но раны не позволили ей дойти с Дарком до конца. Найдя для Гроттке надежное укрытие, он перевязал ее раны и продолжил свой путь. И вот теперь Аламез, израненный и уставший, преодолевал последние ступени залитой кровью лестницы. Он поднимался наверх, пройдя через множество терний и неуклонно следуя по намеченному его судьбой маршруту. Моррон шел в маленький зальчик, где спрятались от рассвета жалкие остатки вампирских полчищ. Изготовленные из специального материала витражи фильтровали солнечные лучи и отсеивали опасные, убийственные для вампиров. Там кровососы чувствовали себя в безопасности и, вероятно, праздновали только что одержанную победу. Если, конечно, можно считать победой бой, в котором фактически был уничтожен весь их вид.

За эти проклятые три часа огнестрельного сумасшествия Дарк видел труп Викторо Донато и еще четверых Лордов, собственными глазами наблюдал, как шаконьесы выбросили с крыши мертвое тело Твари и живьем разорвали на части Миранду.

«Сколько их там прячется: пять, шесть десятков? – размышлял Дарк Аламез, поднявшись на последнюю ступень лестницы боевой славы и стоя перед закрытой дверью, которую кровососы даже не удосужились запереть. – Эта ночь – явный пример того, как победители становятся проигравшими. Шаконьесы потеряли много своих, но их осталось в тысячи раз больше, а сколько осталось вампиров? Пятьдесят-шестьдесят здесь и еще около сотни разбросано по свету. Самбина считает, что она выиграла, а на самом деле проиграла. Именно я должен развеять ее иллюзии, она, конечно, потом и сама поймет, но до этого потравит своими идиотскими психохимикатами кучу невинных людей. Я должен дойти до конца, хотя очень не хочется...»

Собравшись с силами, Дарк сделал последний рывок: распахнул дверь и разрядил магазин штурмовой винтовки в ближайший витраж. К сожалению, пуленепробиваемое стекло из специального сплава выдержало удары мелких свинцовых ос. Очнувшиеся от сна кровососы посмотрели на наивного чудака с искренним удивлением и притупленной злостью.

– Ну, и что это должно означать?! – прокричала с золотого трона возмущенная Самбина. – Ты меня дразнишь или просто дурак?! Пошел прочь, не желаю видеть клоунов!

Графиня настолько оторвалась от действительности, что даже не понимала – ее планам пришел конец. Самбина уже чувствовала себя повелительницей мира и тащила за собой слуг в обманчивую паутину иллюзий. Даже на троне она не сидела, а развалилась, как на любимой софе.

Несколько вампиров кинулись выполнять приказ сиятельной госпожи и тянули лапища, чтобы выставить недостойного моррона за дверь. Примечательно, что слуги восприняли слова своей хозяйки дословно: выставить так выставить, а не оторвать голову и не просто убить.

– А может, ты его выслушаешь? – внезапно возле трона появился Фил Карон и, не проявляя должного уважения к «повелительнице мира», приставил к ее красивой головке крупнокалиберный пистолет. – Очень тебя прошу!

– И мы тоже о-о-очень просим! – прозвучал вдруг за спиной Дарка красивый женский голос.

На пороге стояли пятеро неизвестно откуда появившихся монахов, прятавших лица в тени глухих капюшонов. Это были как раз те монахи, которые спасли морронов в «Вольнице», те самые, которых Дарк видел всего один раз в жизни. Не дожидаясь разрешения, монахи прошествовали в центр зала сквозь ряды обомлевших вампиров, и, только встав в десяти метрах от трона, один из них откинул свой капюшон. Дарк присвистнул, этим монахом оказалась женщина, к тому же очень красивая.

– Клоун пришел не один, он притащил за собой целую труппу, – проворчала Самбина, не знавшая, что ей делать. Впервые за долгую жизнь к ее голове был приставлен пистолет, и рука, державшая его, совершенно не дрожала.

– Я Клотильда Дебарн, Верховный Вождь шаконьесского племени Одчаро, я пришла сюда не шутить, не вести переговоры, а дать тебе шанс спастись, – строгости голоса шаконьесской красавицы мог бы позавидовать даже самый жестокий тиран. – Наши условия: твои слуги сейчас проведут нас к хранилищу пищевых добавок и уничтожат в нашем присутствии весь запас, затем вам позволят сесть на корабль и отплыть на один из необитаемых островов Карвоопольского архипелага. Ты и все твои слуги останутся там навсегда, регулярно, раз в месяц к вам будет приходить корабль с запасами плазмы. Захочется разнообразия в пище, можете пососать кровь у рыб! Стоит лишь одному вампиру появиться на любом из континентов, и мы уничтожим всех. Ты поняла меня, кровососка-переросток?!

– Вот наглость! – звонко рассмеялась графиня. – В мой зал, при множестве моих слуг, заваливаются придурок-моррон и толпа сумасшедших шаконьесов, заваливаются, да еще условия ставят, вместо того чтобы пасть на колени и умолять о пощаде! – амбиции взяли верх над страхом смерти, графиня испепелила Клотильду гневным взглядом, а затем прокричала так громко, что чуть не полопались витражи: – Убить их, немедленно, всех!

– И меня тоже? – второй из монахов откинул с головы капюшон.

К величайшему удивлению, Дарк узнал в нем своего боевого товарища, безумца Конта, который должен был сейчас находиться совсем не здесь, а где-то далеко, на Дальверийском Континенте.

– К сожалению, мы опоздали на виверийский спектакль, – прозвучал ледяной голос, холодные, рыбьи глаза пожирали лицо графини. – Иначе ход битвы был бы совершенно иным. Ты знаешь меня, графиня, знаешь очень давно и прекрасно понимаешь, что стоит мне только начать, и... через две минуты в этом зале не останется ни одного вампира. Прими предложение, оно выгодное, поверь!

– Фил, убери пистолет от головы сиятельной графини! – приказала Клотильда Карону после того, как Самбина кивнула.

– А мне тоже отправляться на остров, Кло? – поинтересовался Карон, приближаясь к неприступной повелительнице целого племени и нежно обняв ее за плечи.

– Познакомься, это мой родной брат, Филас Дебарн, – представила Клотильда Фила Конту. – Несколько лет назад он был насильно обращен Лордом Донато в вампира, но остался настоящим шаконьесом. Это наглядная иллюстрация к нашему разговору, по-моему, нагляднее не бывает.

Конт наклонился к Клотильде, прижался губами к самому уху красавицы и прошептал тихо-тихо, чтобы никто не услышал:

– Мы вручаем вам на время штурвал корабля «Человечество», веди его осторожно и бережно, а если что-то пойдет не так, мы придем и вышвырнем вас за борт, не повредив при этом даже оснастки. Тебе понятен смысл моих слов?

– Неясно лишь, кто такие «мы», – произнесла Дебарн, с улыбкой глядя на страшное, мертвецки бледное лицо Конта.

– Мы, это я, он, кто однажды разрушил Великую Кодвусийскую Стену, – старейший моррон кивнул на присевшего возле дверей Дарка, – его боевая подруга и многие-многие другие. Мы – это Одиннадцатый Легион!

Предупредив одну из двенадцати вождей Великого Сбора о возможных последствиях нарушения договоренности, Конт подошел к отрешенно взиравшему на происходящее Аламезу и присел рядом с ним.

– Устал?

– Да, – кивнул Дарк, усиленно борясь с охватившей его сонливостью.

– Пошли, – положил руку на его плечо Конт.

– Куда?

– Сначала заберем Диану, потом спать и много-много пить.

– А что потом?

– А потом нам, дружище, предстоит много-много работы. Прежде всего заедем в Мальфорн и вышвырнем из кресел Совета нашего клана несколько толстых, ленивых задниц.

– Опять воевать? – устало произнес Аламез, вдруг снова затосковавший по тихой и спокойной жизни Даниэля Андерсона, частного детектива и охотника за головами беглых преступников.

– Не-а, – улыбка впервые за долгие годы озарила лицо Конта. – Войны не будет, они увидят меня и разбегутся сами! Или ты забыл? Мы с тобой – живые легенды, безумцы, наводящие страх и способные черт знает на что.

Денис Юрин Воскрешение

Люди по-разному смотрят на жизнь: одни говорят, что миром правит случайность и хаос, другие искренне верят в неоспоримое господство строгого порядка и неумолимого предназначения. Оптимисты терпят невзгоды в надежде, что и им когда-нибудь выпадет шанс поймать за хвост пугливую птицу удачи; пессимисты же не стремятся изменить свою судьбу, какой бы горькой она ни была, поскольку убеждены, что за них уже все давно решено и продумано могущественными высшими силами. Одни верят в везение и полагаются на удачу, другие доверяют лишь логике и не сделают даже малюсенького шажка, пока досконально не изучат и не просчитают в голове возникшую ситуацию.

Что же такое на самом деле жизнь? Она – случайная закономерность и закономерная случайность; непреклонный порядок вещей с довольно частыми элементами непредсказуемости и в то же время выхолощенный, упорядоченный до зевоты хаос. Говоря проще, наша жизнь – сплошной парадокс и одна большая насмешка над теми глупцами, кто силится понять ее смысл. Как ни странно, вокруг много вещей, противоречащих здравому смыслу, но без которых не обойтись.

Корбис Огарон, старейший моррон,

Глава Совета Одиннадцатого Легиона.

Глава 1 «Трехногий петух»

Придорожный трактир «Трехногий петух» был преуспевающим заведением, несмотря на убогость обстановки, затхлость атмосферы внутри недостаточно большого и лишь изредка проветриваемого зала, грубость и нерасторопность частенько пребывавшей в подвыпившем состоянии прислуги, а также сомнительную свежесть подаваемых блюд.

Посетители постоянно ругались, били посуду назло наплевательски относящемуся к их упрекам хозяину, а порой даже таскали его за сальные и редкие волосенки, но толку от этого не было никакого. Синяки и ссадины заживали на толстощекой физиономии ленивого корчмаря поразительно быстро, а его расчетливый мозг, спрятавшийся в глубинах алчной головенки за маленькими, бесстыже прищуренными глазенками, не видел необходимости что-либо менять. К чему обращать внимание на упреки вечно недовольных гостей, когда каждую ночь в переполненном зале не протолкнуться, а выручке невзрачного и ветхого трактира у дороги позавидовала бы даже самая престижная столичная ресторация?

Не смущала хозяина и нелепость названия, кое-как выведенного на раскачивающейся над входом в заведение вывеской. Как человек, большую часть жизни проживший в деревне, он прекрасно знал, что у петухов, как, впрочем, и кур, не ноги, а лапы и что трехлапые домашние птицы – такая же несуразная нелепость, как снег, идущий в разгар жаркого-прежаркого лета. Посетители считали название абсурдным, но это не мешало им оставлять в трактире свои гроши. Хозяин же, наоборот, гордился нелепой выдумкой, делающей его заведение «запоминающимся», а следовательно, успешным; и по утрам, когда переждавшие ночь странники разъезжались, расходились или, на худой конец, расползались на четвереньках, радостно подсчитывал барыши.

Впрочем, если честно признаться, успех трактира крылся отнюдь не в бросающейся в глаза глупости названия, а в верном расчете ныне покойного отца алчного толстяка. Он построил грязный и душный барак, весьма походивший на нищенскую ночлежку, в очень выгодном месте. Заведение располагалось на пересечении двух важных трактов, так что в нем останавливались на ночь не только путники из соседней Геркании, но и странники, идущие иль едущие с востока, от имперской границы. Частенько посещали «Петуха» и торговые караваны, хотя прибыли с путешествующих торговцев было немного. Не менее расчетливые, чем корчмарь, инородцы-коммерсанты везли провизию с собой, а на ночлег становились лагерем в поле, предпочитая духоте и узости плохо прибранных комнатушек свежесть ветра и чистый воздух вольных просторов. Караванщики обычно лишь с часок отдыхали, поили коней и, брезгуя сомнительным пивом жадного корчмаря, продолжали свой путь.

Основными постояльцами «Петуха» становились одиночные или путешествующие небольшими группками путники различного достатка и всех сословий, понимавшие, что до закрытия на ночь городских ворот им уже никак не успеть, или боявшиеся спать в открытом поле, на виду у нет-нет да и появляющихся в окрестностях шаек разбойников. Именно по этой причине самым прибыльным временем суток в заведении была ночь, опасная пора, которую каждому находящемуся в здравом уме страннику хотелось переждать под защитой пусть непрочных, но все же стен и в компании товарищей по несчастью. Ведь разбойники хоть и лихой люд, но разумный! Ни одному, даже самому отчаянному головорезу и в голову не придет напасть на забитый до отказа придорожный трактир, где пережидают темноту разные люди, в том числе и сведущие в воинском деле.

Конечно, до Альмиры, столицы Филании, от «Петуха» было довольно далеко, около десятка имперских миль, и как дальше по дороге, так и в непосредственной близи от городских ворот находилось несколько более пристойных заведений. Однако цены в них были столь высоки, что не только прижимистые купцы, но и частенько бездумно сорящие деньгами дворяне средней руки предпочитали переждать одну-единственную ночь на липкой скамье в грязном и затхлом зале «Петуха», нежели переплатить втридорога за мягкую и чистую постель в почти столичном заведении.

В ту ночь в трактире было особенно многолюдно. Еще не совсем стемнело, а внутри уже не оставалось свободного местечка ни на скамьях, ни даже на узких, неприспособленных для сидения подоконниках. Желающим промочить горло с дороги приходилось пить стоя, да еще толкая соседей локтями, а те, кто нуждался в более продолжительном отдыхе, располагались или на грязном полу посреди столов, или снаружи, у входа, где не было так шумно и душно, но зато до костей пробирал стылый, осенний ветер.

К полуночи все подъезды к «Трехногому петуху» оказались заставлены повозками, телегами и даже каретами, правда, без гербов, а двор напоминал походную стоянку довольно многочисленного отряда. Сбившиеся в небольшие группки путники жгли костры и за миской пахнущей тиной и луком похлебки рассказывали друг дружке небывалые истории, якобы произошедшие с ними в пути. Особо шумели солдаты, горожане с крестьянами вели себя значительно тише, а в угрюмом молчании пребывали лишь две категории не успевших занять место внутри заведения постояльцев: нищие оборванцы в настолько пропахших потом обносках, что их даже не подпускали к кострам, и предпочитавшие не покидать карет дворяне, не столь именитые, чтобы претендовать на уже занятые комнатушки трактира, но и не столь обедневшие и забывшие о дворянском достоинстве, чтобы подсаживаться к компаниям простолюдинов.

Народу было много, чересчур много! Уставшие путники не утруждались запоминанием лиц соседей, не то чтобы к ним как следует приглядеться. А уж на только что прибывших и пока еще не подсевших ни к одному из костров странников никто просто не обращал внимания. Единственное, за чем следили стынущие на холодной земле или томящиеся от духоты переполненного зала постояльцы, так за целостью кружки с пойлом, почему-то именуемым пивом, и за сохранностью припрятанного глубоко за поясом кошелька. А зря! В пути нельзя быть беспечным даже на становье, ведь опасности подстерегают не только на дорогах иль в лесной глуши, и не всякий злодей позарится лишь на тощий скарб странника. Некоторым злоумышленникам нужно гораздо большее, нежели деньги или добро. Они охотятся за чужими жизнями, а скопление пьяного люда отнюдь не становится помехой для осуществления их темных замыслов.

Он появился около часа ночи, когда посиделки возле костров немного затихли и некоторые путники уже пристроились на ночлег, подложив под головы поистрепавшиеся в дороге котомки. Тощенький, невысокий, ничем не примечательный человечек, одетый как небогатый купец или зажиточный крестьянин, возник возле трактира незаметно и, прежде чем ступить на землю спонтанно возникшего становья, несколько минут протоптался возле ворот. На его широком лбу виднелись глубокие складки раздумья, маленькие глазки бегали по двору, как будто выискивая закуток, в котором можно было бы уютно пристроиться, а короткая, неровно остриженная борода время от времени подергивалась. Толстые, испачканные землей и травой пальцы странника находились в постоянном движении: они то теребили, в отличие от бороды, аккуратно подстриженные усики, то терзали размахрившиеся кончики веревочного пояска. Ноздри оробевшего человека все время подергивались, что, впрочем, легко объяснялось сырой и холодной погодой.

Если бы на новичка хоть кто-нибудь обратил внимание, то непременно перепутал бы его неестественное поведение со вполне объяснимой нерешительностью. Уставший путник наконец-то добрел до трактира, и тут его постигло суровое разочарование: вместо теплоты очага и горячей снеди его ожидали лишь ночлег на голой земле да наверняка невкусная похлебка, которую еще как-то нужно измудриться разогреть на костре. Со стороны могло показаться, что припозднившийся странник пребывал в раздумье, прикидывая в уме, стоит ли ему останавливаться или все же продолжить путь и хоть к утру, но все же добраться до нормального дорожного пристанища, где можно было бы и досыта наесться, и хорошо выспаться. Однако на самом деле долгая задержка возле ворот имела совсем иную причину, нежели обычная нерешительность…

Наконец-то мужчина ступил во двор и осторожно, стараясь не потревожить сон лежавших на голой земле простолюдинов и держась подальше от карет да телег, стал пробираться к настежь распахнутым дверям «Петуха», откуда все еще доносились монотонный гул изрядно захмелевших постояльцев, шарканье ног, скрип гнилых половиц, скрежет одежных застежек, грохот глиняных кружек, стук деревянной посуды и жалкое подобие музыки. Прошмыгнув через двор и переступив порог трактира, мужчина вновь повел себя неестественно робко. Вместо того чтобы попытаться протиснуться к стойке или потеснить на скамейке одного из спящих гостей, он снова замер, прижавшись спиною к липкой от грязи стене, и забегал глазами по залу, как будто кого-то выискивая.

Не евшего вот уже третью ночь подряд вампира начинал потихоньку мучить голод, однако звериный инстинкт еще не настолько окреп, чтобы заглушить голос рассудка и заставить ослабшего хозяина, позабыв об осторожности, накинуться на первого встречного. У забредшего в трактир кровососа был богатый выбор, и он не спеша его делал, стараясь найти лучшую жертву, человека, чьей кровью можно было бы насытиться, возможно, на несколько ночей наперед. Людей вокруг было много, но далеко не все из нихказались вампиру съедобными, а уж «питательных» путников было вообще наперечет. Тела солдат не так легко расстаются с кровью. Их жизненная сила всячески старается задержаться в жилах, да и ее качество оставляет желать лучшего. Воины привычны к походам и боям, их организмы находятся в постоянном движении, и кровь отдает им почти все ценные соки, в ней остается не столь уж и много полезных для вампира веществ. Крестьяне, бродяги и некоторые горожане – одним словом, большинство из тех, кто ночевал во дворе, обычно питаются всякой дрянью, и испить из них, вампиру казалось, все равно что с головой окунуться в бочку с собачьим дерьмом. Кроме того, что от простолюдинов неприятно разило чесноком, потом и луком, насыщенность их крови полезными веществами была еще меньше, чем у солдат, то есть почти нулевой. Кровососу пришлось бы осушить до последней капли никак не меньше полудюжины мужичков, прежде чем в его пустом желудке наконец утихли бы неприятные позывы. Самыми лакомыми «кусочками», бесспорно, являлись спящие в каретах дворяне, но к ним, увы, вампиру было не подобраться. Лошади и прочий одомашненный скот являлись самыми злейшими врагами нежити. Они почувствовали бы его приближение, и поскольку были распряжены, то не только предательски заржали бы, но и от испуга постарались бы забить его копытами. Именно по этой причине гостю и пришлось маневрировать по двору, обходя телеги с каретами и держась на почтительном расстоянии от собачьих будок.

Внутри трактира вампир надеялся обнаружить более богатый ассортимент жертв, но ожидания его обманули. Трактирщик оказался настолько ленив, что даже не обзавелся для услады постояльцев и собственного престижа парочкой-другой гулящих девиц. Как ни странно, именно они, жрицы любви и служительницы плотских утех, являлись для вампиров отнюдь не самым низким сортом пищи. Конечно, кровь распутниц уступала и по питательности, и по вкусовым качествам крови изнеженных дворян и состоятельных горожан, однако довольно сносный рацион и размеренный образ жизни прибившихся к кабакам блудниц способствовали отложению в жидкости их тел многих ценных питательных элементов.

В трактире было не только тепло, но даже жарко, однако жавшийся к двери гость по-прежнему подергивал носом. Со стороны казалось, что он стоически борется с потоками вязкой, зеленоватой жидкости, которая вот-вот хлынет на его губы, усы и бороду. И естественно, никому из находившихся поблизости людей в голову не пришло, что робкий посетитель совсем не простужен, а принюхивается: старается отсеять чуждые, зловонные ароматы, которых под потолком зала витало в изобилии, и выяснить, у кого же из присутствующих самая питательная, самая лакомая для него кровь.

Сначала придирчивого вампира прельстил сам корчмарь, однако сонного толстяка было трудно вытащить из-за стойки, да и его исчезновение из трактира не могло остаться незамеченным. Вторым претендентом на почетное звание «лучшая добыча» оказался небогатый пожилой дворянин, мирно спящий за столом возле окна. Последние пять-шесть лет своей жизни бывший офицер проживал в покое, тепле и достатке. Благодаря размеренному течению дней и отсутствию потрясений житейского свойства его кровь, так сказать, «набрала сок», накопила в себе многое, что вампир с удовольствием бы позаимствовал. Однако в самый последний момент чуткое обоняние кровососа обнаружило запах очень неприятных примесей в крови ушедшего на покой солдата. Дворянин был болен, хотя сам об этом пока не знал: в течение ближайшего года или двух неизвестная филанийским эскулапам болезнь непременно свела бы его в могилу. Эту заразу, нетипичную для здешних мест, старый солдат подцепил в последнем намбусийском походе. Недуг еще не давал о себе знать, протекал незаметно, но вскоре у пораженного им человека должны были начаться такие адские боли, что даже отнюдь не сердобольный вампир ему искренне посочувствовал. Песчаная лишайница была безвредна для племени кровососов, и непрошеный гость обязательно проявил бы гуманность, избавив достойно послужившего филанийской Короне солдата от позорного, долгого и необычайно мучительного пребывания на смертном одре, однако, к несчастью благородного мужа, диковинная намбусийская болячка вызывала у вампиров изжогу.

Третьей и последней претенденткой на беседу тет-а-тет в укромном уголке стала бывшая довольно привлекательной в молодости и еще сохранившая частичку былой красоты горожанка в возрасте тридцати пяти – сорока лет. Сидевший по правую руку от нее муж еще пил и, оживленно беседуя на повышенных тонах с молодым соседом, интенсивно закусывал, отправляя в рот пригоршни редьки и целые пучки зеленого лука. Слушавшая уже второй час подряд их беседу красавица явно скучала, ее веки то и дело закрывались, а изуродованная отвратительным чепцом голова неуклонно стремилась упасть на липкую от жира поверхность стола. Кровь женщины пахла многообещающе, и в ее запахе вампир не обнаружил ярко выраженных противопоказаний. Если дремавшая возле мужа горожанка чем-то и болела, то недуг не был для вампира опасным. Жертва была выбрана, и уже изрядно соскучившийся по вкусу теплой крови на губах охотник незамедлительно приступил к активным действиям.

Людям не так уж много известно о вампирах, а об их повадках – и подавно. Двухсотлетний Фегустин Лат, а именно он почтил своим присутствием в эту ночь «Трехногого петуха», принадлежал к древнейшему шеварийскому клану детей ночи, клану Мартел, что, конечно же, не могло не отразиться на его, так сказать, физиологических особенностях, манере поведения и выбранном способе охоты. Один из членов знаменитого шеварийского клана, он не боялся чеснока, хотя питал к его резкому запаху наиглубочайшее отвращение. Святые крест и вода, а впрочем, и все остальные символы, как Единой, так и Индорианской Веры, вызывали в его темной душе раздражение. Их вид иногда даже приводил к вспышкам иррационального гнева, однако существенного вреда кровососу церковные атрибуты, увы, не причиняли. Пару раз Фегустина с ног до головы окатывали освященной водой, но он лишь скрежетал зубами, притом не от боли, а от злости. Во-первых, оба раза вода оказалась ледяной, а во-вторых, вампира бесило упорство, с каким верующие придерживались своих фанатичных, по-детски наивных представлений об устройстве мира.

Холод был неприятен Лату, но не мог убить охотника за чужой кровью. Солнечный свет был чрезвычайно опасен в первое столетие его ночной жизни, затем же лишь вызывал раздражающий, сводящий с ума зуд кожи и жуткую резь в глазах. В случае крайней необходимости Фегустин даже путешествовал днем, но не мог продержаться под обжигающими и причиняющими головную боль лучами небесного светила долее часа. Пока не мог, поскольку старшие вампиры клана Мартел вели дневной образ жизни, а его Глава, сам великий Теофор Нат Мартел, бывало, даже загорал, получая от солнечных ванн необычайное как моральное, так и телесное наслаждение.

Осиновый кол, вогнанный в тело, причинял страшную боль, сравнимую с опусканием руки в едкий раствор. Однако вопреки распространенному среди людей мнению точное попадание куска осины в сердце не убивало шеварийского кровососа, а лишь лишало на какое-то время способности двигаться.

Смертельным же врагом для Фегустина, как, впрочем, и для остальных представителей его клана, не говоря уже о людях, являлось оружие, обычное человеческое оружие, которым можно легко отделить бессмертную голову от бренного тела или, раздробив крепкий череп, повредить мозг, единственную часть его плоти, не подлежащую восстановлению. Именно по этой причине шеварийский вампир лишь в крайних случаях нападал на солдат, дворян, наемников или разбойников, а в ходе охоты избегал прямого силового воздействия на жертву, благо что у членов клана Мартел имелись свои весьма изощренные и безопасные способы добывания пищи.

Выбрав жертву, Фегустин тут же начал действовать, но при этом не забывал об осторожности, ведь любая случайность могла помешать охоте. Первым делом он покинул безопасный наблюдательный пост у двери и, стараясь никого не задеть локтями и не наступить на ногу кому-нибудь из шатающегося с кружками между столами люда, приблизился к жертве на расстояние в десять шагов. Полминуты оказалось достаточно, чтобы влезть в головы сразу троих простолюдинов и изучить их скудные, примитивные мыслишки. Женщине хотелось спать, ее муж мечтал уговорить соседа еще на кувшинчик вина за его счет, а случайный собеседник семейной пары – крестьянин – страстно желал подпоить разговорчивого простофилю-горожанина до мертвецкого состояния и поближе познакомиться с его женой.

В который раз на своем веку поразившись незамысловатости человеческих стремлений, Фегустин решил удовлетворить тайные желания ближних, но, как коварный джинн, сделал все с точностью до наоборот. Через минуту с начала его мысленного и совершенно незаметного со стороны внушения сластолюбец-крестьянин заснул крепким сном, в котором осуществились его фривольные фантазии; муж присоединился к шумной компании наемников, в надежде, что разгоряченные хмелем солдаты угостят его дармовым винцом; а избранная жертвой женщина медленно поднялась со скамьи и направилась к выходу. Она не спала. Ее красивые, но уже давно утратившие задорный блеск глаза были широко открыты, но тем не менее разум ей уже не принадлежал. В ее голове пульсировало неугомонное и неотложное стремление как можно быстрее покинуть шумный, душный трактир и на сто шагов удалиться в лес, туда, где ее ждали желанная тишина и мягкая постель из опавшей листвы и пожухших трав.

Вот и все, самая трудная часть темного дела была успешно завершена: невинная «овечка» добровольно отбилась от человеческого стада, а те, кто мог бы ее хватиться, на ближайший час, а при удачном раскладе – два, нашли иное применение своим силам. Теперь вампиру оставалось лишь проследовать за жертвой и наконец-то утолить одолевавшую его жажду, однако злодей не торопился покидать душный зал «Петуха» и вопреки здравому смыслу, вместо того чтобы пойти следом за женщиной прочь со двора, протиснулся к стойке и заказал сонно моргавшему трактирщику стаканчик самого лучшего в заведении вина.

Не только вампиры из шеварийского клана Мартел, но и многие иные кровососы не брезгуют людскими напитками, поскольку считают чрезвычайно полезным не столь для здоровья, сколь для поднятия настроения побаловать себя перед трапезой небольшим аперитивчиком. К тому же от нелепых случайностей не застрахован никто, даже самые хитрые и расчетливые убийцы. Фегустин не хотел, чтобы кто– нибудь из дремавших возле костров иль в каретах заметил, что он покинул двор тут же за дамой, которую утром или, самое позднее, к полудню найдут поблизости мертвой. Совпадения порождают слухи, а к слухам обычно очень внимательно прислушиваются отцы из святой инквизиции. На памяти Лата было несколько случаев, когда беспечная неосторожность его собратьев приводила к началу большой охоты на них.

* * *

Колокол на одной из часовен Альмиры оповестил о начале второго часа ночи, как раз когда Фегустин покинул двор придорожного трактира и направился напрямик, полем, к опушке леса, где спала крепким сном одурманенная жертва. Обостренный слух и удачно дувший с юго-запада ветер помогли вампиру услышать то, что было недоступно человеческим ушам, ведь до столицы филанийского королевства как-никак целых десять имперских миль, а может, и чуть более…

Новость отнюдь не обрадовала кровососа, а заставила его перейти с быстрого шага на легкую трусцу, что оказалось весьма затруднительным, учитывая рыхлость и вязкость обильно орошенной дождями земли. Осень была еще в самом начале, поэтому светало рано – около четырех часов утра. Судя по приметам, грядущее утро обещало быть солнечным, значит, в распоряжении Фегустина оставалось всего три неполных часа на то, чтобы полакомиться кровью жертвы, а в процессе трапезы и удовлетворить мужские потребности (этот приятный пункт Лату крайне не хотелось исключать из своего плана), а затем еще как-то успеть добраться до одного из трактиров возле ворот Альмиры.

К сожалению, члены могущественного шеварийского клана не умели летать, обращаясь летучей мышью, да и скорость их бега не превышала рысь средненькой лошадки. Провести же еще один день на лоне природы, прячась в ветхой избушке, по пояс в воде под мостом или среди змей на дне лесного оврага, Фегустину не хотелось, а с другой стороны, его появление в людном месте под лучами утреннего солнца грозило бы множеством неприятных моментов. Нет, солнце не убило бы одного из Мартелов, а люди ни за что не признали бы в нем вампира, поскольку до сих пор пребывали в приятном для детей ночи заблуждении, что солнце мгновенно испепеляет проклятую плоть кровососов. Но вот его нежная кожа покрылась бы красными пятнами и огромными волдырями, весьма схожими с бубонами чумы. Люди боятся заразы: ни один трактирщик иль хозяин постоялого двора не пустил бы его на порог, а обезумевшая от страха перед страшной болезнью толпа закидала бы камнями да палками.

Вампир уже почти достиг опушки леса, как вдруг внезапно застыл на бегу и с опаской завертел головой, к чему-то принюхиваясь и присматриваясь. Сменившийся с юго-западного на южный ветер донес до чутких ноздрей кровососа едва ощутимый аромат, странность которого крылась в том, что за двести лет своей довольно бурной ночной жизни Фегустин его ни разу не встречал. Одно дело – почувствовать новый запашок в многолюдном трактире, где воздух буквально пропитан человеческими и винными зловониями, а амбре из топленого жира, прогорклого масла и слегка подгнившего мяса просто сводит с ума чувствительное ночное создание, и совсем другое – ощутить его здесь, посреди открытого поля.

Примерно с минуту Фегустин не двигался с места, пристально всматривался в простиравшуюся перед ним темноту и изо всех сил принюхивался, однако незнакомый запах уже больше не щекотал интенсивно шевелившиеся ноздри вампира, а его привычные к ночи глаза не видели ничего, кроме уродливых очертаний земляных бугров рытвин да кочек. В конце концов, решив, что объект, источавший новый аромат, удалился в противоположном направлении, а следовательно, неопасен, вампир продолжил путь к спящей неподалеку жертве, чье манящее, мерное дыхание уже достигало его чутких ушей.

Горожанка не зашла далеко в лес. Подложив под голову руки, она лежала на боку под одним из ближайших к полю деревцев. Едва приподнимающиеся при дыхании округлости ее форм несказанно порадовали глаз Фегустина, пробудив в нем не столь уж и забытое мужское начало. Вампир укрепился в своем намерении – сделать в процессе питания парочку небольших перерывов и несколько раз совместить приятное с очень приятным… Однако голод был куда сильнее похоти. Склонившись над жертвой, кровосос первым делом разорвал когтями ворот ее старого платья и жадно впился клыками в призывно пульсирующую артерию. Наконец-то Фегустин ощутил во рту приятный вкус крови. Он жадно высасывал из спящей глубоким сном и лишь томно стонущей женщины живительную влагу и боялся… боялся увлечься настолько, что не сможет вовремя остановиться. Но вот сладостный момент утоления первого голода наступил. Лат вспомнил, что он мужчина, поэтому оторвался от шеи и, быстро лизнув ранку языком, остановил на время кровотечение. Каждому известно, чтобы вино не выветрилось, кувшин в перерывах нужно закупоривать пробкой.

Еще более рьяно, чем ранее, довольно мурлыкающий что-то себе под нос вампир принялся рвать острыми когтями старенькое платье, правда, на этот раз страдал не ворот, а подол. Фегустин уже почти достиг цели. Его похотливому взору предстали обворожительные, стройные женские ножки, но тут произошло неожиданное: в ноздри кровососа ударил все тот же незнакомый аромат, но на этот раз он был необычайно сильным, резким и раздражающим. Источник запаха находился где-то поблизости, чутье кровососа мгновенно просигнализировало об опасности.

Вампир молниеносно вскочил и в развороте на сто восемьдесят градусов, еще до того как угрожающе зашипеть, полоснул наотмашь когтями правой руки у себя за спиной, ведь именно оттуда исходил неприятный, быстро приближающийся аромат; именно там, по расчету опытного кровососа, должен был находиться как-то незаметно подкравшийся вплотную враг. Однако когти полоснули пустоту вместо шеи. На долю секунды Фегустин замер в растерянности, а уже в следующий миг земля возле ног вампира зашевелилась и поднялась, приняв очертания стоящей на четвереньках человеческой фигуры. Враг подкрался ползком, на это кровосос никак не рассчитывал.

Два мощных и резких удара одновременно обрушились на ноги вампира ниже колен. Враг ударил умело, ребрами обеих ладоней под основание икроножных мышц. Испустив неестественный пищащий звук, означавший не только боль, но и наивысшую степень удивления, Фегустин упал на спину и повалился назад поперек мягкого тела пребывавшей в дурманном сне жертвы.

Быстро задергав руками, вампир тут же попытался подняться на колени, но враг не терял времени даром, навалился на него и плотно прижал к земле извивающегося, словно змея, кровососа. Фегустин почувствовал, как стальные оковы цепких пальцев пережали его кисти. Укусить противника вампиру не удавалось, поскольку его широко раскрытые челюсти намертво зафиксировала острая и крепкая кость чужого плеча. Кровосос дергался, пытался освободиться из захвата, но ничего сделать не мог, противник хоть и был слабее, хоть наверняка и уступал ему по быстроте, но обладал силой, достаточной, чтобы удержать вампира в таком неудобном для него положении. Тело Фегустина продолжало борьбу, а в голове блуждали тревожные мысли. Напавший на него не был членом враждебного клана, не принадлежал к оборотням иль иным существам, называемым людьми нежитью, но и человеком его было не назвать. Кровь, быстро бегущая по его напрягшемуся, как струна, телу, источала тот самый специфический аромат, что Лат почувствовал еще в поле. С ужасом вампир понял, что это запах смерти! Кровь, неестественно быстро бежавшая по артериям и венам врага, была мертва, не обладала жизненной силой, но что-то заставляло ее циркулировать по телу, которое просто не могло жить, которое уже давненько должно было лежать в земле и мирно гнить…

Иррациональный страх придал вампиру силы. Резким рывком Фегустин не только сбросил с себя противника, придавившего его к пышной жертве, но умудрился подняться на колени, однако затем ему изменила удача. Сильный удар кованого каблука в живот вновь повалил его наземь, а резво запрыгнувший на него сверху и оседлавший, будто коня, живой мертвец приставил к левой глазнице вампира острие ржавого пехотного стилета. Вампир забоялся пуще прежнего, ведь незнакомец не только почему-то жил, хотя должен был на усладу червям разлагаться в земле, он обладал не только небывалой для человека силой, но и знанием… он знал, почему-то знал, чем можно грозить вампиру. Одно резкое движение уверенной, совсем не дрожащей руки мертвеца, и тонкое квадратное лезвие стилета, выколов глаз, погрузилось бы в глазной канал и добралось бы до мозга кровососа. Фегустин не хотел умирать, поэтому тут же прекратил попытки сопротивления и затих, полностью отдавшись на волю победителя.

С виду враг был молод, не старше тридцати лет, хотя Фегустин не побился бы об заклад насчет его истинного возраста. Красивое, перепачканное грязью лицо сидевшего на вампире мертвеца не выражало ни злости, ни злорадства, оно вообще ничего не выражало, а мутные, стеклянные глаза смотрели как будто сквозь поверженного противника. Дыхание живого мертвеца было не сбившимся, абсолютно ровным, хотя даже вампир в ходе скоротечной схватки основательно запыхался. На лбу победителя виднелся уродливый шрам. Лат его сразу и не приметил под тканью надвинутого на самые брови рваного капюшона. Незнакомец молчал, и это лишь усиливало страх взятого в плен вампира, но наконец-то губы ожившего мертвеца разжались, и он неуверенно, как будто впервые в жизни что-либо говорил, произнес:

– Ка-а-а-ажель! – изрекли губы мертвеца со множеством побочных, причмокивающих и пришепетывающих звуков.

– Что? – изумленно вытаращив глаза, переспросил удивленный и оттого еще больше испугавшийся Лат.

– Ко-о-о-шель! – уже более внятно произнес победитель, а затем с жутким имперским акцентом добавил: – Давай… живо!

Фегустин не поверил своим ушам. Неужто странное существо (назвать человеком врага вампир не мог) напало на него лишь ради наживы? Однако, когда к твоему глазу приставлено острие стилета, которое вот-вот проткнет радужную оболочку, не до пререканий, будь ты хоть человек, хоть нежить. Вампиру было не жалко глаза, который через пару-другую ночей все равно восстановится и будет видеть еще лучше прежнего, но вот то, что затем лезвие углубится в череп, было кровопийце небезразлично.

– За пазухой, справа! – быстро ответил Фегустин и сжался всем телом, когда свободная рука мертвеца одним резким рывком расстегнула все застежки куртки и его холодные, тонкие пальцы скользнули по голому телу.

– Х-х-х-харашо! – на выдохе протянул мертвец, засовывая себе за пояс довольно тощий кошель, в котором позвякивали одна серебряная и полдюжины медных монет, а затем огорошил вампира еще более несуразным вопросом: – Где мы?

– В лесу, – не задумываясь, ответил пораженный вампир и тут же поплатился за то, что неправильно понял вопрос.

Стилет погрузился в глаз, который тут же потек по щеке, а острое лезвие уперлось в глазной канал.

– Местность, что это за местность?! Ближайший город?! – изрек мучитель уже почти совсем четко, уже почти по-филанийски, но все же с сильным имперским акцентом.

– Альмира… мы рядом с Альмирой! – заикаясь, простонал кровосос, готовый заплакать от испуга и злости.

Лишившийся глаза Фегустин разозлился настолько, что готов был продолжить схватку и со всей бушевавшей внутри его яростью наброситься на врага, однако сохранивший трезвость рассудок уберег хозяина от такого неосмотрительного поступка.

– Аль-ми-и-и-ра, – задумчиво произнес победитель по слогам, отведя взгляд от жертвы и зачем-то оглядевшись по сторонам, как будто надеясь увидеть поблизости городские стены филанийской столицы. – А год какой ныне?!

Определенно, такой вопрос сбил бы с толку кого угодно, но только не вампира, уже понявшего, что имеет дело с ожившим мертвецом, долгое время пролежавшим в земле, а не с обычным сумасшедшим.

– Тысяча сто девяностый, – уже спокойно, подавив в себе злость, ответил Фегустин.

– А по викерийскому стилю? – после недолгого раздумья переспросил мертвец.

– Не знаю… не помню – с мольбой о пощаде в голосе прошептал вампир, – по нему уже давно лета не считают…

Как ни странно, признание подобного рода ничуть не разозлило палача. Мужчина лишь понимающе кивнул и, резким движением убрав из пустой глазницы стилет, поднялся с жертвы. У вампира появился шанс взять реванш, но он не последовал опасному желанию. Противник уже доказал, что он проворней, и только дурак стал бы рисковать, а как раз глупцом Фегустин Лат не являлся. Побежденный лишь приподнялся на локтях, притом нарочито медленно, чтобы не делать резких движений, но четкий и грубый приказ «Лежать!» вновь впечатал его в землю.

– Пролежишь четверть часа… затем пшел прочь! В трактир не возвращаться! – с трудом произнес победитель схватки, даже не удостоив взглядом лежавшего у его ног вампира. – Больше не пить… жизнь ей оставишь! – кивнув на спящую женщину, продолжил диктовать условия мертвец, которому или трудно было говорить по-филанийски, или просто с непривычки трудно шевелить языком. – О встрече со мной никому ни гу-гу! Ослушаешься хоть в чем-то, казню! Есть в Альмире любимый трактир… из тех, где народу обычно побольше?!

Внезапно прозвучавший вопрос застал Фегустина врасплох, но он, собравшись с мыслями и подавив ком, подкативший к горлу, все же ответил, притом довольно быстро, так что небольшая заминка не вызвала раздражения у бесспорного хозяина положения.

– Таверна «Попутного ветра!»… Это в порту, – пролепетал вампир.

– Хорошо, – кивнул мертвец, – через две ночи будь там… ровно в полночь.

Изъявив свою волю, мертвец повернулся к вампиру спиной и не спеша направился к полю. Он не боялся нападения сзади и, скорее всего, был к нему готов, однако Фегустину не хотелось искушать судьбу, хотя и встречаться со странным существом во второй раз тоже особого желания не возникло. Удалившись на расстояние в двадцать-двадцать пять шагов от места недавней схватки, мертвец быстро упал на землю и исчез… так умело потерялся среди канав и кочек, что единственный, но по-прежнему зоркий глаз вампира не смог обнаружить даже клочка его рваных одежд.

«А может, он умеет ползти под землей?! Ведь мертвец же!» – пришла в голову Фегустина шальная мысль, но тут же была отвергнута, поскольку показалась чудом уцелевшему вампиру глупой и совсем неуместной. Главным для Лата в данный момент было совсем иное. Вампир пытался понять, как же ему поступить: прийти на встречу с мертвецом через две ночи или даже не заходить в Альмиру? С одной стороны, у него в столице Филании имелись важные дела, а с другой – ни к чему посещать город, в котором водятся такие странные и сильные твари, с одной из которых он только что повстречался.

* * *

Он вернулся в трактир ровно в два часа ночи, хоть и не обладал настолько хорошим слухом, чтобы услышать звон городского колокола. В «Трехногом петухе» было уже не столь шумно. Народец подустал, а многие из тех, кто бойко опрокидывал кружки в самом начале веселья, не выдержали продолжительного хмельного состязания и уже не выкрикивали тостов, а громко храпели и по-детски пускали ртом пузыри, неуклюже развалившись на скамьях, столах, а менее удачливые – на грязном полу, под ногами у самых стойких собутыльников. Монотонный гвалт сменился тихими задушевными разговорами, а большие компании случайных знакомых разбились на маленькие группки по два-три человека, по очереди, а иногда и наперебой изливавших друг дружке души. Музыканты устали и уже еле-еле водили смычками по окончательно расстроенным инструментам. Единственными, кто еще стоял на ногах и проявлял хоть какую-то активность, были разносчики блюд, все реже и реже подтаскивающие к столам кувшины с вином и уже начавшие некое подобие уборки.

Стараясь не потревожить сон спящих за столами и не стать объектом внимания еще не упившихся до беспамятства, человек прошел к столу в самом дальнем углу, за которым сидел до того, как пошел «освежиться». Его место, конечно же, оказалось занятым, однако это не помешало человеку восстановить свои законные права на небольшой кусочек скамьи. Схватив храпевшего лицом в его тарелке самозванца за шиворот, мужчина сбросил наглеца на пол. В следующий миг еще бодрствующий дружок смертельно пьяного мужика, угрожающе протянув «Э-э-э!», приподнялся со скамьи и протянул к вернувшемуся хозяину свою грязную, перепачканную в жире и зелени пятерню. Однако его недовольное мычание продлилось недолго. Не снизойдя до разговора и пренебрегая предварительной стадией любой драки, мужчина ударил мычавшего пропойцу кулаком в висок, а затем, еще до того, как голова потерявшего сознание коснулась стола, ухватился пятерней за сальные волосы мужика и сбросил его со скамьи точно рядышком с телом товарища. Когда справедливость восторжествовала окончательно и бесповоротно, то есть иных возмущенных его действиями поблизости не нашлось, мужчина уселся на прежнее место и погрузился в раздумье, потягивая остатки кисленького, разбавленного водою более чем наполовину винца из чьей-то кружки с отколотыми краями.

Мужчина не боялся лесных разбойников, нежити, а также прочих вольготно чувствующих себя в ночи лиходеев и мог в любое время продолжить свой путь, но вот только идти ему было, по большому счету, некуда. По крайней мере так он считал еще час назад. Здесь же, в атмосфере винного угара и прочих дурно пахнущих испарений, он проводил время с толком: наблюдал за людьми, подмечал всякие несущественные на первый взгляд мелочи и, главное, пытался запомнить мелодию и переливы интонаций чужой для него речи. Когда-то давным-давно он бегло говорил по-филанийски, хоть этот приторно-слащавый, мяукающий язык не был для него родным, и даже сами филанийцы с трудом, лишь через четверть часа разговора, подмечали, что беседуют не с соотечественником, а с ненавистным имперцем. Но это было давно, с той поры многое изменилось: у него долго не было практики, да и сам филанийский язык за время его отсутствия стал немного иным – еще более слащавым, мяукающим и раздражающим с непривычки слух.

В остальном жизнь мало в чем изменилась, по крайней мере внешне. Ни нравы простолюдинов, ни их одежды не вызывали отторжения у глаза того, кто пребывал в странном состоянии, сравнимом с долгим беспамятством, десятилетия, а может, и целые столетия. Мода и роскошь – игрушки господ, а простой люд не следит за новизной портняжных покроев и не хвастает перед соседями изысканностью и богатством интерьеров. Пока еще он не встречался с представителями высших сословий, да и не бывал в городах, так что о многом судить не мог. Бедные дворяне и горожане не в счет, они в большинстве своем были прижимистыми, как их слуги, и не привыкли переплачивать золотом за белизну кружевных манжет.

Он, по сути, вообще еще нигде не был, а трактир с дурацким названием «Трехногий петух» стал первым публичным местом, которое этот человек посетил за нескончаемо долгие семь дней и ночей. Именно столько прошло с момента его пробуждения, именно столько он блуждал в одиночку по огромному мертвому городу и чащам вечно молодого, таинственного леса, время от времени вырывавшим из остатков его памяти воспоминания той далекой поры, которую вряд ли кто из живущих ныне помнил хотя бы по отцовским рассказам.

* * *

Все началось с боли. Боль определенно родная сестра жизни: она появляется, как только мы приходим в этот мир, и последней покидает умирающее тело. Раз ты страдаешь, значит, жив; коль уже ничего не чувствуешь – пора вызывать святого отца и заботиться о спасении души.

Боль пронзила его роем разъяренных, яростно жалящих ос. Она, подобно воде, покрыла каждый маленький участок его безжизненного тела, а затем просочилась внутрь разбитого черепа и разбудила спящее вечным сном сознание. Он помнил, как кричал, беззвучно кричал, силясь напрячь давно уж сгнившие голосовые связки. Он широко раздвигал лишенные плоти челюсти, но не слышал ни звука, поскольку тогда еще в его ушах не было барабанных перепонок. Он заглатывал комья земли вперемешку с трупными червями, но не чувствовал ни вкуса, ни отвращения. Единственным чувством, жившим тогда в его покрытой слоем липкой, однородной гнили груди, была боль, несусветная боль, вновь пробудившая его к жизни. Однако вскоре она ушла, уступив место растерянности и непониманию. Эти ощущения были лишними в процессе восстановления организма и поэтому задержались у него в голове недолго. Их сменил сигнал, властный приказ очнувшегося от спячки мозга, шевелить конечностями и изо всех сил ползти наверх, выбираться из-под земли. И он послушался, и он пополз, раздирая землю едва обросшими тоненьким слоем плоти пальцами и что есть мочи напрягая непослушные ниточки вновь нарастающих на кости рук мышц. Когда же задача была выполнена и его останки выкарабкались на поверхность, мозг сжалился над человеком и отключил сознание, не дав ему узреть весьма редкий в природе процесс… процесс, обратный разложению.

Беспамятство продлилось минуты, а может, и дни. Он не ощущал тогда времени, но зато мог воспринимать окружавший мир во всей красоте и неповторимости. Яркое солнце слепило глаза и приветливо ласкало робкими лучами его новую, розовую, словно у младенца, кожу, правда, местами все еще покрытую комками грязи. Слабенький ветерок приятно холодил низ живота и нежно касался прядей густых, длинных волос. Он был абсолютно голым, разве что на правой руке болтался проржавевший насквозь наруч, а на левой ноге мешался не догнивший до конца сапог. Все-таки в прежние времена кожевенники умели дубить кожу…

Он не понимал, какая сила вернула его с того света, но был искренне благодарен за ее милостивый поступок. Только умерший однажды иль дважды может прочувствовать, насколько хороша жизнь и как сладостно возвращение в нее. Все еще не веря в свое везение, бывшее далеко не всегда к нему благосклонным в прошлом, мужчина оглядел себя со всех сторон и подивился, насколько точно природой было воссоздано его прежнее тело. Каждый изгиб мышц, каждый шрам на руке и на торсе казались ему знакомыми, родными, а что уж говорить про отметину от махаканской секиры?! Широкий, уродливый шрам, как в старые, отнюдь не добрые времена, пересекал его лоб, несомненно, портя красоту молодого лица, но взамен придавая ему мужественности.

Только что воскресший отвлекся от созерцания самого себя и задумался. Он не помнил, ни кто он, ни при каких обстоятельствах погиб, но почему-то был преисполнен уверенностью, что отнюдь не удар секиры, изуродовавший его лицо, стал причиной смерти. Он помнил, что какое-то время жил с этим шрамом, бывшим для него чем-то вроде символа, знака кастовой принадлежности, хоть осознание этого факта и казалось абсурдным, как грязь на солнце, как деревья, растущие кронами вниз, а корнями вверх.

Сравнение с деревьями отвлекало абсолютно нагого мужчину от размышлений о шраме, и заставило призадуматься об ином. Под его ногами уродливо зияла глубокая, недавно разрытая яма… Оттуда он вылез, и это было понятно, но вот то, что вокруг него шумела роща деревьев, почему-то не укладывалось в голове воскресшего. Он не помнил местность, в которой погиб, но зато мог поклясться, что выглядела она совсем иначе, не столь тихой, зеленой, безлюдной и умиротворенной…

Не зная, кто он, не ведая, где он, мужчина сделал единственное, что он мог сделать, – пошел в надежде рано или поздно повстречать людей. За полчаса прогулки среди раскидистых кустов, высоких трав и приветливо качающих кронами деревьев память так и не вернулась к человеку, но зато затем обрушилась на него в одночасье и буквально раздавила, расплющила по земле массой неприятных, разрывающих сердце воспоминаний.

Деревья закончились, а за ними встала стена – обвитые плющом и густо покрытые лишайником руины старой, разрушенной много лет назад крепости. Всего на секунду окружающий мир померк, а перед глазами человека со страшной скоростью пронеслись тысячи несвязных картинок из прошлого. Как ни странно, поток воспоминаний не вызвал в душе воскрешенного эмоций: не заставил его кричать и плакать, хотя потерь в его ушедшей жизни было предостаточно и он не раз до момента своей смерти испытывал горечь, сводившую, но так и не сведшую его с ума. Эмоций не было, в голове появились лишь отрешенные чувства и информация… отнюдь не полная, но вполне достаточная для того, чтобы вспомнить, кем он был, и принять решение, что дальше делать.

Перед его глазами сейчас предстали остатки Великой Кодвусийской Стены, долгое время считавшегося неприступным укрепления между землями орков и миром людей. Когда-то его звали Дарком Аламезом, он родился в Империи, был капитаном кавалерии, а затем, незадолго до последней, второй по счету смерти, воскрес и превратился в моррона. Почти всемогущий Коллективный Разум Человечества воскресил и наделил его силами для того, чтобы он, именно он, разрушил Кодвусийскую Стену и поспособствовал нашествию орков. Покрытые наростами зелени руины когда-то грозной крепости являлись наглядным подтверждением того, что верный солдат человечества выполнил порученную ему задачу и погиб… В последнем факте Дарк не сомневался.

Он умер здесь, на залитом кровью поле, на котором теперь шумели деревья. С той поры прошло много времени, очень много времени, именно по этой причине Дарк и не узнал местность, на которой провел последние мгновения своей прошлой жизни. Коллективный Разум воскресил его вновь, то ли решив наградить за верную службу, то ли потому, что возникла новая угроза…

Как солдаты не обсуждают приказы командира, так и морроны не очень любят мучить себя размышлениями: «Зачем, за что и почему?» «Раз воскресили, значит, так надо… Рано или поздно причина сама всплывет, не стоит торопить события, ибо будущее все равно не узнать, а выше головы не прыгнуть!» – такой простой логикой руководствуются морроны, члены клана бессмертных воинов, именуемого еще Одиннадцатым Легионом.

Осознав, кто он, Дарк не задавался слишком долго вопросом, зачем его воскресили, а тут же поставил перед собой целый ряд прагматичных, говоря языком военных, тактических задач: раздобыть еду, одежду, оружие и разжиться деньгами (мысль, что золото и серебро могли выйти из оборота за время его отсутствия, почему-то ему в голову не пришла). В дальнейшем воскрешенный моррон планировал как можно быстрее приспособиться к новому, совсем неизвестному ему миру, а затем приступить к выполнению главной задачи – найти своих, воссоединиться с отрядом, который он потерял, пребывая вне времени, а возможно, и вне пространства. Ведь ни людям, ни морронам, ни кому-либо еще из обитателей этого мира неизвестно, где пребывают их души после смерти.

Дарк Аламез не знал, где и как искать других легионеров, но помнил, что за свою краткую бытность морроном познакомился с двумя собратьями по клану: старым ворчуном и боевым товарищем еще по службе в имперской армии Анри Фламером и магом-некромантом Мартином Гентаром. Анри, как и он, погиб во время штурма Великой Кодвусийской Стены. Аламез сомневался, был ли воскрешен верный, относившийся к нему с отеческой заботой друг, но вот то, что на момент взятия крепости некромант был жив и, кроме того, находился далеко от этих мест, моррон помнил отчетливо. Теша себя надеждой, что Гентар еще не покинул этот мир, Дарк приступил к выполнению поставленных перед собой задач, тем более что солнце скрылось за тучами, с севера подул холодный ветерок, и бродить голышом по лесу уже казалось не столь приятным занятием.

* * *

«Простые задачи далеко не всегда оказываются легкоосуществимыми, а самые сложные на первый взгляд обычно решаются сами по себе», – в правдивости этой народной мудрости Дарк не раз убеждался. Прошедшие с момента его воскрешения семь дней лишь подтвердили неоспоримость данной истины. Он до сих пор не нашел достойной одежды; в вонючих лохмотьях, которые были на нем, могли и в город не пустить, тем более в столицу. С едой и питьем частенько бывало туго, несколько дней подряд он питался лишь древесной корой, а пил исключительно дождевую воду и росу. За семь дней он так и не смог разжиться приличным оружием, и старый стилет, ржавевший еще с тех пор, когда Кодвус был процветающим городом, а не руинами, по-прежнему оставался его единственным средством защиты. За полную неделю, проведенную в скитаниях, одиночка-моррон не смог решить примитивнейших даже для обычного человека задач, от которых напрямую зависело не только выполнение всей миссии, но и сама его жизнь.

Ну кто же мог знать, что люди так и не вернутся в эту долину и не отстроят заново крепость на границе со степью? Он искренне полагал, что шел в город, а оказался на огромном кладбище, где среди разрушенных строений повсюду были разбросаны иссушенные ветром и постепенно превращающиеся в пыль кости. Ему еще повезло, что посреди огромного нагромождения камней он нашел почти не тронутый временем сундук. К сожалению, одежда внутри его сохранилась куда хуже, чем обшитые железом борта и крепкая дубовая крышка. Когда-то богатое платье и парочка дорожных костюмов явно состоятельного купца беспощадное время превратило в груду тряпья и лохмотьев, рвущихся буквально в руках. Но все же Дарк смог подобрать себе одежду, которая даже продержалась на нем довольно долго, аж целых неполных два часа, пока сырость леса окончательно не сгубила то, что хоть как-то до этого можно было носить.

Чудом найдя ржавый стилет и кое-как свыкнувшись с горькой мыслью, что лучшего оружия пока не раздобыть, моррон решил отправиться дальше, вот только не знал, куда… С севера простирались бескрайние степи, там если и были сейчас человеческие поселения, то уж точно не большие города. Дорогу на запад преграждали высокие горы, с юга виднелся лес, а путь на восток был свободен. Осложняло дело и то обстоятельство, что Дарк не помнил, откуда пришел в Кодвус и в какой стороне света находилась его родина. Поразмыслив немного, Аламез решил отправиться в восточном направлении, но тут он впервые услышал Зов Коллективного Разума, хотя, возможно, это был вовсе не зов и даже не внутренний голос, который, как известно, плохого не посоветует, а всего лишь пока еще не всплывшие из памяти воспоминания. Только что воскресшего моррона внезапно со страшной силой потянуло на юг, и он пустился в опасный путь сквозь огромную лесную чащу. Чуть позже, а именно в конце первого дня непростого похода, он вспомнил, что через лес в Кодвус и пришел, хотя его родные края находятся в изначально выбранном направлении, то есть далеко на востоке.

И в мертвом городе, и в лесу, и даже когда он из него вышел, к Дарку возвращались короткие обрывки воспоминаний, из которых, как из мелких кусочков мозаики, он почти полностью восстановил картину последних трех месяцев своей прошлой, далеко не спокойной жизни. Он вспомнил лица и голоса людей, гномов, эльфов, вампиров и прочих существ, с которыми его свела тогда судьба. Особенно горькими стали воспоминания о двух дорогих его сердцу женщинах, которые умерли, которых он потерял, а одну из них, знавшую его еще ребенком, эльфийку Джер, собственноручно убил, став безвольной игрушкой в руках сразу двух решивших поиздеваться над ним жизненных парадоксов. Во-первых, он не знал, с кем сражался, а во-вторых, именно эльфийская красавица научила его обращению с мечом.

Но все это моррон оставил в прошлом, отчасти из-за боязни собственной слабости; боязни, что переживания задушат его и лишат возможности быстро и четко действовать. Из всех образов, как зрительных, так и слуховых, Дарк пока держал в активном состоянии информацию лишь по трем лицам, по трем персонам, которые не были людьми, возможно, были еще живы и которых он мог в будущем повстречать. В отличие от встречи с Анри Фламером и Мартином Гентаром рандеву с главой одного из вампирских кланов, графиней Самбиной, было менее желательным, однако при определенном стечении обстоятельств с графиней можно было найти общий язык, тем более что ее отношения с некромантом Гентаром в определенномсмысле можно было назвать дружескими. Все же остальные сведения – даты, факты и сопутствующие им эмоции были не выкинуты из головы, но до поры до времени свалены в самый дальний уголок обновленного сознания и заперты на крепкий замок. Дарк Аламез не мог позволить себе роскошь жить прошлым, его волновало и весьма тревожило ближайшее будущее.

Хоть Дарку и не повезло вначале с выполнением тактических задач, но зато в плане стратегии дела были в полном порядке. В запасе у моррона теперь имелось целых пять способов, как быстро добраться до своих или, на худой конец, известить легионеров о собственном воскрешении. Как ни странно, во многом посодействовали составлению эффективных планов несколько часов прозябания в корчме и появление в ней голодного охотника за человеческой кровью.

Остатки кислой жидкости в кружке закончились. Дарк тосковал по настоящему вину и пиву, по вкусным напиткам, которые умели варить встарь и воспоминания о которых еще сохранились на кончике его языка. «Эх, сейчас бы испить старого, доброго куэрто, да из того самого бочонка, что мы с Румбиро Альто до самого донышка!..» – с тоскою подумал Дарк, запуская выщербленную кружку в спину лениво шествующего мимо него разносчика блюд.

Подобные знаки внимания, естественно, не приветствовались ни в дорогих ресторациях для именитых аристократов, ни в кабаках для почтенных купцов, ни в убогих заведениях, подобных «Петуху». Скучавшей на лавочке возле стойки трактирщика парочке вышибал не терпелось размять здоровенные кулачищи и хоть ненадолго избавиться от одолевавшей их сонливости. Не против маленькой тренировки был и Дарк. Семь долгих дней он оббивал кулаки лишь о безответные деревья, а впереди его поджидала столичная жизнь, в которой, как моррону тогда казалось, будет масса подобного рода приключений, и не всегда, далеко не всегда ему хватит времени, чтобы обнажить оружие.

Вызов был брошен удачно! Просвистев в воздухе и оросив пол последними каплями изрядно разбавленного водицей питья, кружка врезалась точно в хребет обделившего моррона вниманием прислужника и, упав на пол, разбилась. Налицо были как моральный, так и материальный ущерб, да еще нанесенный каким-то жалким замухрышкой в рваных, протертых до дыр на множестве мест и окончательно выцветших лет десять назад лохмотьях.

Однако столь желанному обеими сторонами мордобою не суждено было сбыться. В инцидент неожиданно вмешался трактирщик, притом, как ни странно, выступил в поддержку нищего зачинщика.

– Кадв, дурья башка, глазенки где оставил?! – подобно цепному псу, пролаял хозяин на своего прислужника, одновременно подав знак вышибалам не подниматься с места. – Спишь на ходу, дармоед! Не вишь, что ль, люди выпить хотют!

«Умный, паскудник… умный да бывалый! – с разочарованием подумал Дарк. – С такой вещей задницей ему бы в прорицатели податься! На меня лишь взгляд беглый кинул, а тут же понял, что громилам его вмиг зубы пересчитаю. Вышибала без зубов – дурной знак, плохо для трактирного дела!»

Вскоре на столе появился целый кувшин мерзкого пойла, называемого почему-то вином, а Дарк лишился всей позаимствованной у вампира меди. Единственную серебряную монету моррон решил оставить про запас, поэтому, хоть пустой живот и призывно урчал, его хозяин еды не заказывал. За окном потихоньку начинало светать, темная ночь постепенно сменялась сумерками. Как Дарк понял из разговора за соседним столом, ворота города открывались в восемь утра, однако спешить было некуда. Нищему голодранцу в грязном рванье, да еще всего с одной монетой, пусть и серебряной, за душой, проще проникнуть в город не ранним утром, а ближе к полудню, когда и стражники подустали, поэтому не столь придирчивы, и поток желающих посетить столицу оборванцев со всей округи куда интенсивней. Нет, спешить было точно некуда. У Дарка Аламеза еще имелась в запасе пара-другая часов, чтоб подремать за кувшином вина и не спеша продумать план дальнейших действий, точнее, целых пять планов.

Глава 2 Стратегия и тактика

В последний час перед рассветом и «Трехногий петух», и его двор превратились в сонное царство, как будто между столами да кострами тайком прошмыгнул невидимка-маг, из вредности накапавший во все кружки сонного зелья. Не стали исключением и толстый трактирщик с его работниками; из-под стойки и со скамейки вышибал доносился дружный храп, от которого жалобно дребезжали все до единого стекла.

Однако стоило лишь первому солнечному лучу отразиться в ближайшей к окну пустой бутылке, как посетители зашевелились и, лениво разминая затекшие от лежания в неудобных позах конечности да шеи, засобирались в путь. Все вокруг внезапно пришло в движение: спокойствие мгновенно сменилось бурной деятельностью, а гробовая тишина превратилась в монотонное гудение встревоженного человеческого улья. Со стороны весьма забавно наблюдать за суетливым переполохом, сравнимым лишь с коллективным помешательством. В отличие от остальных постояльцев не сомкнувший всю ночь глаз Дарк продолжал спокойно сидеть за столом, потягивая последние капли из четко рассчитанного до утра кувшина. Аламез не мог отделаться от ощущения, что он стал свидетелем азартной гонки разомлевших под солнцем мух, которые стремились как можно быстрее взлететь и отправиться в долгий перелет до альмирских ворот. Куда люди спешили и зачем, моррон не понимал, ведь до города было около десяти миль, а значит, совершенно не важно, покинешь ли ты надоевший за ночь трактир первым или последним. Все равно в числе первых достигнет городских ворот тот, чьи ноги более привычны к дороге, у кого скарб поменьше, и, конечно же, тот, кто вчера не сильно переборщил с вином… а таких среди путников было не так-то уж и много.

Отшумев и кое-как рассовав по котомкам вещи, постояльцы дружной толпою отправились на тракт. Аламез же еще с четверть часа просидел за столом, чем вызвал несказанное удивление привыкшей к совсем иному поведению гостей по утрам прислуги. Только убедившись, что в кувшине не осталось ни капли, Дарк лениво поднялся, оправил на себе жалкие с виду, но все же не во всех местах просвечивающие насквозь лохмотья и не спеша пошел вслед пока еще быстро и бодро шествующим по прибитой дождем дорожной пыли постояльцам. Толпа покинувших трактир людей напоминала моррону пехотный отряд на марше, но только весьма отдаленно… скорее уж это были дезертиры, торопящиеся убраться подальше от погони королевских войск. Трудно представить солдат, не знавших, что такое шеренга и строй; распихивающих перед лужами соседей локтями в борьбе за каждый клочок сухой земли под ногами; толкающихся, ворчащих, порой грозящих друг дружке кулаками, а иногда не ограничивающих себя одними лишь обещаниями расправы. С самого начала пути спонтанно организовавшийся отряд растянулся вереницей по дороге аж на целую шестую часть мили, и только опытный командир мог бы его вновь собрать и навести порядок в нестройных рядах. Конечно же, бывший капитан имперских войск таким командиром мог бы стать, но он благоразумно решил не взваливать на свои плечи, во-первых, весьма хлопотную, а во-вторых, никому не нужную заботу.

Бывший боевой офицер привык как к конным, так и к пешим переходам, да и за последние семь дней он изрядно поупражнялся в ходьбе. Уже через четверть часа с момента расставания с трактиром Дарк оказался в середине заметно сбавившей шаг колонны, а спустя полчаса не только стал лидером необъявленной гонки, но и оставил всех соперников далеко позади. Поскольку дорога была довольно простой, хоть и подмытой дождями, но куда более проходимой, чем колючие кустарники, через которые он буквально вчера еще продирался, и чем доходившая до самого пояса густая трава, в которой, кстати, водилось множество угрожающе шипевших и, возможно, ядовитых гадов, моррон решил еще раз мысленно пройтись по пяти имевшимся у него планам, так сказать, подвести итоговую черту под своими ночными размышлениями за кувшином вина.

Самым надежным и безопасным способом оповестить собратьев по клану о своем воскрешении было, конечно же, связаться с ними через коммуникационную сферу. Дарк помнил, как ловко и просто пользовался небольшим прозрачным шариком его боевой товарищ Анри Фламер. Однако творящую истинные чудеса сферу, которая была прочна, неприхотлива в использовании и умещалась даже в походной котомке, было практически невозможно достать. Даже в лучших столичных лавках, где водится множество диковинных безделушек со всех сторон света, коммуникационную сферу не купить. Как рассказывал Мартин Гентар, встарь сферами открыто пользовались все имперские маги. Потом магия оказалась под запретом властей; те, кто не согласился отказаться от чар, вынужден был покинуть пределы родины, а многие вещи из их магического инвентаря, в том числе и сфера, стали считаться мерзкими колдовскими атрибутами. Еще до его смерти за хранение подобных предметов людей беспощадно отправляли на костры. Что Единая, что Индорианская Церкви с одинаковым рвением заботились об этом. С той темной поры, бесспорно, прошло много лет, но Дарку почему-то казалось, что и ныне немногое изменилось.

Нет, сферы, к счастью, еще можно было найти! Как бывший офицер, Аламез рассуждал по-военному: без лозунгов, рассчитанных на толпу, без мешающих делу сопливых эмоций и с позиции прагматичного, прикладного использования: «Скорее всего, священники отбирали колдовские предметы, но вряд ли уничтожали их. Ни один полководец не отдаст приказ уничтожить трофейное оружие, если у его солдат подобного оружия пока нет. Отобранные у врага редкие образцы изучают, исследуют, а в крайних случаях выдают отдельным бойцам для выполнения особо важных и опасных заданий!» Моррон был готов побиться об заклад, на что угодно и с кем угодно, даже с самим Сатаной, что где-нибудь в подвальной кладовой одного из альмирских храмов стоит и дожидается его заветный шар. Дарку оставалось лишь разузнать, где же находится эта маленькая подвальная комнатка, и как-нибудь темной ночью ее посетить.

Итак, самый явный и верный на первый взгляд способ на самом деле был связан с довольно большими трудностями. Чтобы осуществить задуманное, Аламезу пришлось бы не только сблизиться с церковной средой, но и умудриться войти в доверие к обладающему необходимой информацией священнику. Дарк отнюдь не сомневался, что сможет осуществить задуманное, но до его визита в тайную кладовую индориан могли пройти недели, если не долгие месяцы.

Второй план и планом-то трудно назвать, скорее уж это был всего лишь ряд простеньких действий, рассчитанный на случайный успех. Его Величество Случай играет в жизни далеко не последнюю роль, и поэтому шанс на простое везение не стоило сбрасывать со счетов. Альмира – городок не из последних, как-никак столица целого королевства! На ее улочках частенько происходят интересные события, притом чем улочки уже, темнее и грязнее, тем чаще… Дарк не исключал возможности, что именно сейчас в Альмире назревает интрига, интерес к которой у Легиона довольно высок, а следовательно, он мог совершенно случайно натолкнуться в городе на другого моррона. Воскресший не знал, а может, и знал, но все равно не помнил, способен ли один моррон ощущать близкое присутствие другого? Если «да», то волнения напрасны, собрат по клану нашел бы его еще до наступления этой ночи. Если же «нет», то Дарк планировал почаще бывать в злачных местах и воровских притонах, а также не гнушаться ночными прогулками по тихим улочкам близ реки, ведь именно там вершатся убийства неугодных вельмож и тех простачков, кто имел глупость стать неугодным свидетелем чужих заговоров и интриг. Шанс повстречать другого моррона именно там, и именно при опасных для жизни обстоятельствах, был куда выше, нежели на приеме в королевском дворце или на балу в доме аристократа.

Третье направление, в котором собирался предпринимать шаги Аламез, как и предыдущее, не подразумевало уж очень активных действий с его стороны. Он хотел всего лишь собрать информацию о положении дел в стране и за ее пределами, определить места, где вот-вот могли вспыхнуть восстания или начаться война. Легионеры, без сомнения, не оставили бы крупный конфликт без внимания, и если бы даже не посчитали необходимым в нем открыто участвовать, то хотя бы послали в охваченную мятежом провинцию или в район сражений войск враждующих королевств парочку-другую наблюдателей.

К сожалению, большинство людей аполитичны, а простолюдины практически все! Крестьян не интересует, что творится за околицей их деревни, если речь не идет о новых податях или о сборе урожая, а любознательность горожан вообще ограничена крепостной стеной. Чтобы разузнать, что и где происходит в мире, Дарк вынужден был бы пробиться ко двору или хотя бы обзавестись достойным доверия собеседником из числа приближенных к сильным мира сего. Осуществить задуманное было довольно сложно, и трудности крылись даже не в жалких лохмотьях на его плечах и не в кошельке с единственной монетой. Деньги и достойная человека благородного происхождения одежда – дело наживное, притом при грамотном подходе к делу и отсутствии сдерживающих моральных предрассудков нажить их можно всего за пару часов. Беда состояла в ином, а именно в том, что между ним и самым что ни на есть низшим придворным простиралась пропасть, именуемая «происхождение». Ко двору не принимали кого попало, честь служить самому королю выпадала лишь очень именитым дворянам, даже если их служба и заключалась лишь в заботе о спокойствии на птичьем дворе или о свежести монарших панталон. Дарк же был сейчас буквально никем – человеком без рода и племени, не имеющим даже права носить меч. И если бы ему каким-то чудесным образом удалось доказать свое имя и право ношения оружия, то это ничего бы, по сути, не изменило. Он был рожден дворянином, но бедным, чужеродным (а имперцев, как помнил Дарк, в Филании особенно не жаловали) и всего лишь во втором поколении. Дворянский титул получил его отец за боевые заслуги, а дед и вся череда прадедов являлись обычными крестьянами. С такой родословной никак нельзя рассчитывать на теплый прием хотя бы в кулуарах дворцовых низов.

Вот и выходило, что ни один из трех придуманных до посещения «Трехногого петуха» планов не мог гарантировать быстрый успех, в то время как начинающему страдать от одиночества моррону не хотелось надолго затягивать поиски своих, хоть и не родных ему существ, но близких по духу, по крови и единой, нелегкой судьбе. Осознав незавидность своего положения, а в какой-то мере и его безысходность, Аламез впал в уныние, но тут капризная Судьба преподнесла ему по-настоящему королевский подарок.

Настроение Дарка намного улучшилось, как только порог «Петуха» переступил застенчивый мужичок с неестественной белизной лица и хищным блеском в прищуренных глазках. Моррон сразу признал в Фегустине вампира, но это было лишь чутье, а никакая не способность улавливать специфический для вампиров аромат или не знание иных признаков, что перед ним один из тех снобов, что гордо нарекают себя «детьми ночи».

Отнюдь не тощий кошель странствующего кровососа, и уж тем более не сострадание к незнакомой женщине, ставшей безвольной марионеткой гипнотических чар, побудили моррона отправиться на опасную охоту на вампира. Еще задолго до того, как Фегустин избрал жертвой горожанку, в голове Дарка созрели два новых плана, и в обоих охочий до человеческой крови путник стал ключевой фигурой.

Морроны и вампиры враждовали очень давно, что, впрочем, вполне естественно, поскольку одни стоят на защите человечества, а другие безудержно пожирают отдельных его представителей. Кровь моррона обладает специфическим запахом, но далеко не все кровососы способны его уловить. Молодняк совсем не разбирается во вкусовых нюансах. Середнячки, то есть те особи, кто благополучно пил кровь от ста до трехсот лет, иногда совершают ошибки, поскольку не могут определить «аромат смерти», если вокруг полно иных, сбивающих с толку их носы запахов. Старшие вампиры, и прежде всего Лорды– вампиры, особенно опасны для морронов. Их обоняние настолько чуткое и избирательное, что они почувствовали бы присутствие поблизости заклятого врага, даже если бы тот спрятался в выгребной яме или предусмотрительно искупался в сточной канаве.

Как и ожидал Дарк, его противник оказался середнячком. С Лордом-Вампиром Аламез вряд ли справился бы в одиночку, да еще без достойного оружия под рукой, поэтому не напал бы, пошел бы в последний момент на попятную. Вампир же не почувствовал моррона в зловонном трактире, но зато уловил его запах в поле. Именно для того, чтобы окончательно проверить, насколько силен противник по предстоящей схватке, Аламез и подставился: не окунулся с головой в грязь, когда в поле ненадолго сменился ветер. Поведение Фегустина оправдало ожидание Дарка. Кровосос до этого момента явно никогда не встречался с морроном – идеальный объект для охоты и последующей реализации одного из двух планов Дарка.

После «дружеской» встречи в лесу вампир, бесспорно, остался напуганным, и как только он очутится в городе, тут же побежит с докладом к главе одного из вампирских кланов или его ближайшему помощнику, тоже старшему вампиру. По рассказам Гентара, Дарк помнил, что филанийская столица была вотчиной графини Самбины. Встреча со старой знакомой быстро бы поставила точку в его поисках. Не только красивая, но и необычайно умная женщина не стала бы предпринимать по отношению к нему враждебных действий, а, наоборот, тут же обрадовала бы своего старого дружка Мартина о появлении в Альмире воскресшего Дарка Аламеза. Однако время течет, и все вокруг изменяется, хотим мы этого или не хотим. Ее Кровососущее Сиятельство могло не оказаться в городе (Аламез помнил, что красавица была заядлой путешественницей), или ее позиции настолько ослабли, что в ее владениях завелось еще несколько кланов. Одним словом, еще неизвестно, к кому бы прибежал за помощью Фегустин?

Морронов мало, в десятки, а то и в сотни раз меньше, чем кровососущих тварей. Появление в Альмире моррона (единственного или еще одного) непременно насторожило бы вампиров. До встречи в портовом кабаке – два дня и две ночи. Дарк недаром оговорил именно этот срок. Фактически он заранее поставил будущих противников в невыгодное положение, дал себе фору во времени, за которое должен успеть или продвинуться по одному из своих планов, или хотя бы раздобыть хорошее оружие и освежить утраченные боевые навыки. Вампирам было невыгодно набрасываться на него сразу, как только он войдет в городские ворота. До встречи в кабаке они лишь следили бы за Дарком, не предпринимая активных действий до того, как моррон встретился бы с Фегустином и сам добровольно, а не под пытками (которые, кстати, могли его и не сломить) рассказал бы, что он от кровососа хотел и какова цель его пребывания в Альмире. Потом бы, конечно, началась охота на одиночку моррона. Перспектива схватки с целым кланом не пугала Аламеза, ведь его старались бы захватить в плен, взять искалеченным, ослабевшим, но живым, а следовательно, в стычке у него имелось бы существенное преимущество. К тому же в большом городе куда проще прятаться и убегать, нежели разыскивать и ловить. Небольшая заварушка с дюжиной-другой дохлых вампиров обязательно взбудоражила бы мир нежити и привлекла бы внимание собратьев Дарка по клану.

Последний план действий был абсолютно не воинственный и, как следствие, менее эффективный. К сожалению, Дарк знал о жизни вампиров очень мало, и то лишь по рассказам Гентара и Анри. Он понятия не имел, какие существуют кланы кровососов, чем они отличаются один от другого в плане врожденных способностей и какие между кланами и группировками сложились отношения. Аламез вполне допускал, что Фегустин ни к кому не пойдет, что по какой-то причине у отпущенного им вампира не найдется в Альмире доброжелателей, например, потому, что он представитель враждебного клана и прибыл в столицу Филании всего лишь на разведку. Такой поворот событий привел бы моррона в тупик, из которого, впрочем, тоже имелся выход, хоть и узенькая лазейка, но все же…

Если пленный бесполезен для дела, то из него стоит выудить как можно больше полезной информации. Небольшая обзорная беседа о жизни в современном мире и об обычаях вампиров моррону точно не повредила бы.

Размышляя над делами насущными, Дарк одолел уже треть пути, до Альмиры оставалось не более шести миль. Дорога все время шла полем, но тут на горизонте замаячила небольшая рощица, что-то вроде наполовину еще зеленого, наполовину желтого островка среди унылого моря недавно скошенных и обильно орошенных дождями полей. С минуту Дарк постоял, раздумывая над внезапно посетившей его голову затеей, и время от времени оборачивался, глядя на извилистую ленту пройденной дороги, на которой виднелись крошечные фигурки изрядно поотставших путников, в основном бывших его компаньонов по ночлегу в «Петухе». В голове моррона зрел план, настолько дерзкий, что на губах молодо выглядящего долгожителя заиграла улыбка умиления, а в до этого момента безжизненных, пустых глазах появились огоньки задора и азарта. Вкус жизни постепенно возвращался к тому, кто долгие годы провел под землей. Риск, активные действия и ощущение близкой опасности заметно ускоряли процесс восстановления чувств.

* * *

Капрал городской стражи угрюмо морщился, уже во второй раз перечитывая бумаги стоявшего перед ним путника. Служивый пытался обнаружить подвох, который, как он чуял нутром, имелся, но никак его не находил. Проклятый ремешок каски жал, отчего нестерпимо чесалась взопревшая шея, а стоящий перед ним мужчина неопределенного возраста, то есть которому можно было дать как двадцать пять, так и тридцать пять лет, вел себя неестественно странно: не ругался, не ворчал, демонстрируя свое крайнее недовольство возникшей заминкой, не переминался с ноги на ногу и не делал резких движений, а неподвижно стоял, уставившись флегматичным взором на блестящую каску стражника, и терпеливо молчал. Он был настоящим образцом спокойствия и покорного послушания, что, кстати сказать, тоже изрядно бесило с утра доведенного командиром до белого каления капрала.

Неподалеку от пункта проверки, всего в десяти шагах от кордона, размещенного, как обычно, прямо посередине городских ворот, монотонно и нудно гудела толпа ожидающих своей очереди на досмотр. Людям не терпелось попасть в Альмиру, а стражники, как назло, особо придирчиво изучали бумаги и особо тщательно досматривали котомки, корзинки, тюки и дорожные сумы крестьян из окрестных деревень и прочих простолюдинов. Оно и понятно: в тот злополучный день больших торговых караванов не было, а за спинами солдат важно расхаживал дежурный офицер, по каким-то известным только ему причинам решивший проявить рвение к службе и поучить обленившихся, по его мнению, стражников, как должно проводить досмотр приезжих на главных воротах столицы.

Гомон истомившихся в бездействии путников раздражал капрала вот уже четыре часа, то есть с самого начала вахты, совпавшего с открытием ворот. Глупые же придирки молодого, необычайно спесивого лейтенанта, подобно гадкому падальщику топтавшегося за спинами проверявших и только и ждущего, что кто-нибудь из них допустит небрежность, настолько сильно разозлили капрала, что он едва сдерживался, чтобы не позабыть о служебной субординации и не отвесить упивающемуся властью и сомнительными знаниями устава юнцу парочку звонких затрещин и один, но сильный пинок в живот.

Нет, тот день точно был несчастливым, а может, и проклятым, для капрала и всех, кто с ним заступил в караул на ворота. Мало того, что дежурный лейтенант по-щенячьи лютовал, так еще число сомнительных личностей, норовивших стать гостями филанийской столицы, уже превысило все допустимые пределы. С утра пораньше стражники задержали повозку контрабандистов, провозивших во фруктовых корзинах запрещенные намбусийские специи и парочку наборов крохотных, замысловатых инструментов, предназначенных, скорее всего, для взлома сложных замков. Затем, под видом монахов-паломников, в гости пожаловала небольшая шайка разыскиваемых по всему королевству разбойников. Лиходеи, конечно же, упорно сопротивлялись аресту, и после схватки троих стражников увезли в лазарет с переломами и глубокими колотыми ранами. Еще не успела прийти из резерва замена, а Альмиру решил почтить своим присутствием известный колдун. К счастью, проклятия он ни на кого наложить не успел, поскольку мерзкому богохульнику быстро заткнули кулаком рот, да и с чарами у чернокнижника вышла осечка, но змея, выползшая из его сундука, изрядно напугала грозным шипением лошадей и толпу. В давке пострадало несколько человек: перепуганные простолюдины чуть не передавили солдат и основательно помяли бока парочке зазевавшихся ротозеев.

И вот теперь появился этот тип. Невысокий, среднего роста, да и в плечах не особо широкий; не богато, но добротно одетый, хоть и в запачканном наряде, но вполне подобающем степенному подданному филанийской Короны. Немного поистрепавшийся в пути костюм и слегка стоптанные сапоги обильно перепачканы грязью, а на голове копна длинных, на скорую руку причесанных волос, так давно не мытых, что трудно было понять, какого на самом деле они цвета. Видимо, странник прошел немало дорог, а во время остановок в дорожных трактирах предпочитал тратить время на выпивку, а не на мытье. Уродливый шрам под зачесанными на лоб волосами почти незаметен. Лицо красивое (женщины такие черты обожают), но уж больно спокойное… то ли чужестранец еще незнаком с альмирскими порядками, то ли слишком уверен в себе. На поясе рядом с внушительно выглядевшим кошельком висит кинжал, чересчур длинноватый по меркам столицы, но это мелочь, к которой можно придраться, за которую можно оштрафовать, но не пустить по этой причине в столицу нельзя.

К сожалению, бумаги путника, в котором что-то насторожило капрала, были в почти идеальном состоянии и в полном порядке. Имперская метрика, коряво переведенная на филанийский язык и заверенная старшим нотариусом города Варба. Свидетельство о службе имперского наемника в филанийской армии и его последующей отставке, за подписью полковника Вендела и скрепленное печатью шестого пехотного полка. Пожизненное разрешение на ношение кинжала; пожизненное освобождение от дорожных сборов и уплаты всех видов подати; именной лист из гильдии торговых и армейских наемников; рекомендательное письмо от бывшего командира и ворох прочих, менее значимых бумаг… Придраться было не к чему, но не первый год служивший проверяющим на воротах капрал чувствовал, что стражи порядка еще хлебнут бед с этим странным приезжим, что-то в нем было не так: уж слишком несолидно и юно выглядел мужчина для отставного пехотного сержанта из роты иноземных наемников. Хотя, с другой стороны, одних походная жизнь старит, а иным, наоборот, только придает сил. Собственный жизненный опыт подсказывал стражнику, что под самой немужественной с виду личиной может скрываться жестокий, расчетливый убийца или просто обозленный на всех и вся лютый зверь, получающий наслаждение при виде того, как нож в его руке вспарывает чью-то брюшину. Капрал чуял исходившую от путника опасность, подозревал, что он совсем не тот, за кого себя выдает, но сделать ничего не мог. К чуть ли не спящему во время проверки его бумаг отставному наемнику трудно было придраться, однако какая-никакая надежда у бдительного стража порядка все же оставалась.

– Зачем в Альмиру пожаловал? – наконец-то оторвавшись от бумаг, но, не торопясь их вернуть, задал дежурный вопрос капрал.

– Сперва по девкам, а там погляжу… – невозмутимо ответил наемник с резанувшим слух стражника неприятным имперским акцентом.

– А что, в других городах девки перевелись?! – сердито сдвинув брови и придав лицу самое суровое выражение, произнес служитель порядка.

– Бумаги верни и пусти! – ни на йоту не повысив голос, но все равно угрожающе потребовал путник и вызывающе посмотрел капралу прямо в глаза. – Не в свое дело лезешь, служивый! Ни рожей, ни чином не вышел, чтоб мне перед тобой отчитываться! Иль пускай, иль командира кличь! Уж я-то его научу, как солдатушек в узде держать и муштровать вас, вшей казарменных! Совсем распоясались, олухи альмирские, бог весть кем себя возомнили!

Кулак капрала сжался. Разозленный наглостью досматриваемого, стражник едва не сорвался и не ударил, но вовремя спохватился и умерил свой пыл, поскольку, во-первых, чувствовал, что может получить сдачи, да еще такой, от которой отойдет лишь к вечеру на койке казарменного лазарета, а во-вторых, не сомневался, чью сторону в конфликте примет их вредный лейтенантишка, только и ждущий повода, чтобы придраться и наказать.

– Пшел! – выдавил из себя капрал, не передав в протянутую руку странника, а бросив ему под ноги гербовые листы.

Унизительная выходка не удалась, что весьма опечалило стража порядка. Молниеносным, едва уловимым глазом движением рука путника перехватила бумаги на лету, как только они покинули потные ладони капрала.

– Спасибочки… – с насмешкой произнес отставной наемник. – …А уж земной поклон я как-нить в другой раз отмерю… Не боись, про должок не забуду!

Обычно капрал не обращал внимания на угрозы, подобные этой, ведь они всего лишь слова, пустое сотрясение воздуха, за которым редко когда следуют наносящие реальный вред действия. Когда стоишь на воротах столицы, то слышишь страшные обещания по нескольку раз на дню, но ни разу ни один из грозивших с пеной у рта не решался воплотить сказанное в жизнь. Однако в тот день служивый действительно испугался. Наемники – особый народ, они не привыкли бросать слова на ветер, а выходцы из Империи вообще никогда не забывают обид, даже мелочных. Поквитаться с обидчиком – что для тех, что для других – дело чести, а подозрительный человек, направившийся четким армейским шагом в сторону рыночной площади, являлся и бывшим платным солдатом, и уроженцем суровой восточной страны, которую побаивались все, даже воинственные герканцы.

Настроение стражника еще более ухудшилось и достигло самой низкой отметки – полнейшей апатии, а вот пригрозивший расправой бывший наемник, наоборот, заметно повеселел. На самом деле он не собирался мстить за оскорбление, почти нанесенное стражником. Во-первых, потому что оно не удалось: бумаги не коснулись грязной земли и его спина соответственно не согнулась в низком поклоне. А во– вторых, потому что на месте капрала стражи он повел бы себя еще более грубо и агрессивно: не позволил бы себя запугать, а после первых же нелестных слов в свой адрес точно не удержался бы и проехался бы кулаком по наглой физиономии хама, которого только что столь удачно изобразил.

В который раз Дарк Аламез убедился (а память его в этом плане не подвела), что можно легко и быстро добиться абсолютно всего, если: хорошо понимать человеческую натуру; знать законы, по которым живет людское стадо, то есть большинство представителей этого вида, к которому он и себя частично причислял; и, конечно же, не воспринимать всерьез ни одну из жизненных основ, совокупность которых гордо именуется моралью. Самым ярким примером и наглядным подтверждением эффективности рецепта достижения успеха в человеческом обществе стал в этот день он сам.

Еще утром он был обычным босяком на грязной дороге с единственной монетой за душой и в буквально разваливающихся при ходьбе лохмотьях, годных лишь на то, чтобы в них просить милостыню перед церковью. Вот только недавно пробил полдень, а он уже совершил умопомрачительный прыжок вверх по иерархической лестнице человеческого общества, практически совершил для многих невозможное. На нем был добротный костюм, хоть и перепачканный травою да грязью, но это можно было списать на превратности плохой дороги. На поясе моррона болтались, то и дело постукивая друг о друга, два очень приятных и полезных предмета: туго набитый серебром да золотом кошель и хороший кинжал, который он имел право носить открыто, не пряча за пазуху или голенище сапога. Освобождение от податей мало что для него значило: с такими деньжищами, которые теперь водились у него, не грех и пару грошей заплатить. Но самое главное – он совершенно безнаказанно присвоил чужое добро и даже не допускал мысли, что его покарает длань воистину слепого правосудия. Дело в том, что ни одна из жертв не успела разглядеть его лица, а истинный хозяин присвоенных им бумаг не мог теперь доказать свое имя, следовательно, попасть в Альмиру и покарать обидчика.

И все это свершилось лишь потому, что Дарк знал, что делать, и, в отличие от большинства людей, не боялся совершать поступки. В конце концов, что может напугать существо, дважды посещавшее тот свет и дважды с него возвращавшееся? Уж точно не боязнь кары за нарушение закона и не лицемерные нормы морали, выдуманные лишь для того, чтобы одним было сподручней обжулить других и при этом чувствовать себя добропорядочными людьми, чья душа просто не имеет иного пути, как после смерти бренного тела прямиком прошествовать на Небеса.

Путь к обогащению и, соответственно, превращению из жалкого нищего в уважаемого человека начался именно у той рощицы возле дороги. У Дарка появилась дерзкая мысль, и, несмотря на риск быть побитым или убитым, он не побоялся ее реализовать. Кто живет во имя человечества, тот обычно не ведает страха и не мучается угрызениями совести, ничуть не беспокоясь о судьбе отдельно взятых индивидуумов человеческой общности. Разве полководца волнует, что он ради победы каждый день отправляет на смерть десятки, сотни, а то и тысячи людей? Конечно же, нет. Он мыслит иными категориями, чем обычные люди, и его совесть молчит, его разум подчинен куда более значительным целям. Морроны – те же полководцы, пытающиеся руководить огромным, разобщенным воинством людей и привести его к победе! Совесть Аламеза молчала, молчала давно… с тех самых пор, как он вместе с боевыми товарищами ради спасения человечества обрекли на смерть защитников Великой Кодвусийской Стены и жителей целого маленького королевства.

Хоть человек существо и коллективное, но все же в некоторые моменты своего бытия стремится к уединению, например для того, чтобы хорошенько подумать или справить физиологическую нужду (довольно часто первое желание успешно сочетается со вторым). Бывшие постояльцы «Петуха» пили всю ночь напролет, а затем настолько были поглощены объединившей их навязчивой мыслью как можно быстрее добраться до городских ворот, что сразу ринулись в путь, вместо того чтобы сперва посетить лесок, находившийся не так уж и далеко от трактира. Конечно же, позывы естественных потребностей застигли их на дороге, прямо посреди поля. Некоторые путники, а подавляющее большинство из них, как нетрудно догадаться, составляли мужчины, не были застенчивы и без стеснения, даже со смешками, оросили обочину, причем отдельные, особо талантливые личности даже не сбавили шага во время «протекания» жизненно важного процесса. Это заметно улучшило их самочувствие, однако не сняло остроту главного желания. Неприятное потягивание внизу живота призывало путников к поспешному уединению на лоне природы… хотя бы в невысоких кустах. Даже самые бесстыжие люди не отваживаются спускать штаны и садиться в позу мыслителя прилюдно.

Как правильно догадался Дарк, рощица, возле которой он стоял и к которой медленно подтягивалась вереница утомленных ходьбой и тяжестью в животах путников, вот-вот должна была стать местом массового паломничества, притом каждый из вожделевших присесть под священный куст мечтал найти местечко поукромней. Этим просто грех не воспользоваться! План был безупречным; единственное, чего все-таки опасался Аламез, так это в процессе исполнения своего злодейства не сдержаться и помереть со смеха.

К выбору жертв моррон подошел избирательно. На тех, кто ринулся по «великому зову» не один, естественно, не нападал, благо что в то утро по дороге брело множество одиночек. Проходил разбой примерно так. Исстрадавшийся путник наконец-то занимал вожделенную позицию за деревцом или под кустом, и как только наступал момент долгожданного облегчения, тут же получал по затылку увесистой веткой. Затем лишенное сознания тело оттаскивалось подальше в рощу, обыскивалось и заботливо прикрывалось одеялом из пожухлой листвы. У первой жертвы моррон позаимствовал тощий кошелек, ремень и стоптанные сапоги; камзол да штаны были с виду слишком узкими, да и грабителя смутила уж слишком жизнерадостная голубовато-желтовато-зеленая расцветка. Со второго и третьего бедолаги совсем нечего было брать, кроме денег. Сбросив перед началом лихого дела с себя все лохмотья, Дарк пребывал голышом, но зато кошель его раздулся, пополнившись звонкими монетами. Четвертая жертва была самой трудной, ведь именно ею и оказался бывший наемник-сержант. В самый последний момент бывалый вояка почуял неладное и вместо того, чтобы присесть под кустом, метнул в заросли свой кинжал. Острое лезвие просвистело совсем рядом, чуть не оставив моррона без мочки левого уха. Возможно, разумнее всего было бы ретироваться и довольствоваться уже награбленным, однако истосковавшемуся в холодную погоду без одежды Аламезу уж больно приглянулся добротный и теплый дорожный костюм противника.

Он принял вызов и, без крика иль вопля выпрыгнув из кустов, нанес боковой удар веткой, метясь попасть осмелившейся бросить вызов жертве острым сучком в висок. Противник оказался не промах. Вместо того чтобы отпрянуть назад или отбить удар ветки рукой, бывший солдат резко пригнулся, уйдя из-под удара, потом обеими руками поймал кисть моррона и крутанул ее в сторону, обратную полету, с такой силой, что Дарк почувствовал пронзившую запястье боль и услышал, как хрустнула его кость. Затем они сцепились и долго катались по траве, используя в борьбе не только конечности, но и зубы. Кстати, именно этим обстоятельством и объяснялось плачевное состояние доставшейся Аламезу в качестве трофея одежды. Враги оказались достойны друг друга, одинаково сильные и умелые в рукопашном деле, однако только недавно воссозданное тело Дарка было моложе, еще не потрепано походной жизнью, болезнями и прочими напастями, а следовательно, более выносливым. С грехом пополам моррону все-таки удалось придушить жертву. Победа была одержана весьма своевременно. Едва Аламез успел оттащить бесчувственного противника в ближайший овраг, как в рощице появились следующие «паломники», ведомые зовом своих раздутых животов.

Правду говорят: чем труднее дело, тем богаче добыча! Дарк не только позаимствовал у лишенного сознания солдата костюм и кинжал, но и не побрезговал его бумагами. Безжалостный глас холодного рассудка внушал начинающему разбойнику трезвую мысль – добить поверженного противника, ведь наемник был не из трусливого десятка, а значит, как только очнется, станет разыскивать Дарка, чтобы вернуть свое и отомстить. Разумнее всего было бы, конечно, уничтожить угрозу в зародыше… вырубить ее на корню. Однако уважение, которое настоящий боец испытывает к достойному сопернику, не позволило Дарку совершить этот мерзкий поступок. Забрав оружие, одежду и бумаги, грабитель даже милостиво оставил жертве кошель, а вместо того, чтобы прервать ее жизнь, лишь обездвижил, связав по рукам и ногам. Затем моррон не стал искушать судьбу и поспешил покинуть удачное место охоты.

И вот Дарк стоял посредине огромной рыночной площади филанийской столицы и, стараясь увертываться от локтей и плеч сновавших вокруг людей, осматривался и вслушивался в многоголосый и разноязычный гомон пестрой во всех отношениях толпы. Проникновение в тыл противника удалось, теперь настало самое время приступить к следующему этапу боевых действий – рекогносцировке на местности.

Глава 3 Стольный град Альмира

Колокола на часовне храма Святого Индрия известили о наступлении трех часов пополудни. Раскатистый перезвон дюжины, а то и целых двух дюжин колоколов главного храма Филании прокатился по округе оглушающим гулом. Наверное, не только жители самой столицы, но и все, кто находился вблизи Альмиры в радиусе двух-трех миль, слышали эту мелодию, которая определенно звучала бы красиво, если бы исполнялась намного тише. Примерно на минуту парализующий слух звон маленьких, средних, больших и просто огромных колоколов заглушил монотонное и тоже громкое гудение людской толпы на рыночной площади. Затем он, к счастью, стих; прекратился так же внезапно, как начался, но окружающий мир еще какое-то время пребывал в глубочайшем безмолвии. Людям не было слышно абсолютно ничего, кроме разве что жалобного гудения их пострадавших барабанных перепонок.

Человек ко всему привыкает. Жители Альмиры уже смирились с заутренним, полуденным, трехчасовым, шестичасовым и полуночным издевательствами давно оглохших звонарей, а вот приезжим, в особенности тем, кто посетил филанийскую столицу впервые, приходилось с непривычки туго. В тот самый миг, когда началось бессовестное глумление церковников над ушами ближних своих, Дарк сидел на скамье возле парапета и, любуясь на успокаивающее, убаюкивающее течение мутных вод реки, откушивал горячую жареную рыбу. При первом же ударе колоколов, мгновенно отключившем слух и вызвавшем боль в ушах, моррон едва не подавился костью и от неожиданности выронил лишь наполовину съеденного карася.

«От святош один лишь вред! За что ни возьмутся, все испоганят, все до маразма доведут!» – возмутился Аламез, схватившись жирными руками за уши и старательно растирая их круговыми движениями. Так моррон не только пытался защитить уже изрядно пострадавшие барабанные перепонки от причинявших боль звуков, но и восстановить слух, который ему потребуется в дальнейшем, как только мучители-колокола наконец-то стихнут. Суждение Дарка было, конечно же, опрометчивым, сделанным со злости и сгоряча. Далеко не всякое деяние святых отцов приносило вред, но что касается данного конкретного случая, доказательства вредительства индориан были налицо: еще не успевший ни в чем провиниться гость столицы на время оглох, лишился доброй половины честно приобретенного у торговца обеда, поскольку карась, перепачкав своими жирными боками штаны на коленях, свалился в грязь, а также испортил только что с трудом отчищенный от комков высохшей земли и въевшейся в ткань травы костюм.

Не в силах покарать тех, кто действительно нанес ему вред, моррон малодушно выместил злость на ни в чем не повинном трупике зажаренной рыбы. Слегка поддев кончиком сапога лишенного половины плоти карася, Дарк совершил резкоедвижение ногой в сторону реки и грязно выругался в адрес почтенных служителей сятого Индория, благо что из-за все продолжавшегося звона колоколов никто из находившихся рядом ничего не расслышал.

Опровергая прописную истину, что рыбы не могут летать и годны лишь на то, чтобы безмолвно шевелить плавниками в воде, недоеденный карась взмыл высоко в воздух и, быстро перелетев через находившееся шагах в пяти ограждение парапета, устремился в речную пучину. Набережная возвышалась над поверхностью воды метра на три, так что увидеть погружение лишившейся в полете хвоста рыбешки в накатывающиеся и разбивающиеся о каменную твердь волны Аламез не смог, но если бы в этот момент он мог слышать, то знал бы, что многострадальному карасю так и не удалось упокоиться в родной стихии. Его зажаренный и обглоданный труп не шлепнулся в воду, а приземлился точно на лысину проплывавшего мимо на весельной лодке рыбака.

Однако ни это досадное недоразумение, ни происки регулярно оглушающих народ святым перезвоном индориан не могли испортить настроение Дарку, пребывавшему, как ни странно, в наипрекраснейшем расположении духа. С момента, когда его нога ступила на аккуратно вымощенную мостовую рыночной площади, прошло всего около двух с половиной часов, а он уже знал об Альмире достаточно, чтобы приступить к активным действиям. И лишь предательски занывший пустой желудок заставил моррона слегка повременить и устроить привал на скамейке.

Добыть информацию оказалось довольно просто, ради этого даже не пришлось давиться в толпе и стаптывать сапоги. Опытный глаз бывшего офицера быстро приметил сидевшего, прислонившись спиной к парапету, бродягу: голодного, оборванного и, видимо, не обладающего должными связями в нищенской среде, чтобы иметь право просить милостыню. Это еще один из вопиюще возмутительных парадоксов человеческого общества, настолько несправедливого порой к честным индивидуумам, что Дарк иногда начинал призадумываться: а стоит ли вообще человечество защищать? Тому, кто на самом деле нуждался в помощи, не дозволяют ее просить. Стоит лишь оголодавшему человеку протянуть руку, как его тут же избивают до полусмерти костылями, клюками и фальшивыми культями мнимые убогие, сделавшие попрошайничество своим ремеслом. Просят же подаяние обычно люди недостойные, то есть те, кто не только не находится на грани между жизнью и смертью, но питается почаще и получше многих из подающих глупцов.

Невысокий, исхудавший до степени частичного превращения в обтянутый кожей скелет, голодранец уже не боролся за жизнь, уже отчаялся раздобыть краюху хлеба. Он понуро сидел на холодных, сырых камнях мостовой и отрешенно взирал на проходивших мимо людей. Обильно покрывший его тело узор из синяков, порезов и ссадин говорил о том, что еще недавно надежда выжить у бедолаги была. Видимо, он сделал попытку вымолить пару грошей, за что и поплатился, чем и вызвал гнев членов «попрошайнического» цеха.

Если так уж сложилось, что смыслом жизни стало спасение всех людей, то почему бы не позаботиться об отдельном человеке, который к тому же действительно, нуждался в участии. Дарк не только сам купил медленно умирающему еды, но и разогнал пинками стайку мастеров нищенского ремесла, тут же попытавшихся обобрать несчастного. Аламез лично проследил, чтобы крынка, полная молока, ломоть хлеба и немного зелени скрылись в недрах скучавшего без съестного как минимум неделю живота. Моррон не пожадничал, он мог бы купить босяку вина и мяса, да только для нищего более питательная еда означала бы верную смерть. После многодневного голодания желудок неспособен справиться с тяжелой едой, происходит так называемый «заворот кишок», смерть хоть и скорая, но мучительная настолько, что ее не пожелаешь и врагу. Дарк знал это, видел однажды собственными глазами, как жители одного долго осаждаемого города жадно набросились на еду, а затем умирали в страшных муках, катаясь по земле, крича от боли и судорожно хватаясь руками за разрываемые жуткими спазмами животы. К счастью, память вовремя пришла на помощь моррону, показав картинку из прошлого. Дарк желал лишь помочь и не хотел, чтобы на его совести была смерть отчаявшегося, беспомощного человека.

Жажда жизни вернулась к бедолаге довольно быстро, еще до того, как в перепачканном молоком рту исчезли последние хлебные крошки. Бедняк воспрянул духом и принялся благодарить, однако моррон не любил пустых слов, за которыми никогда не последуют приносящие реальную пользу действия. Приняв первую порцию лести в свой адрес, льющейся из глубин наконец-то удовлетворившей голод души, Аламез прервал дальнейший поток и предложил нищему выгодную сделку. За три серебряные монеты, хотя иному рассказчику Дарк ни за что не дал бы больше одной, голодранец рассказал ему об Альмире… о ненавистном ему городе, в котором он прозябал долее пяти лет.

Ни для имперцев, ни для герканцев, ни для кого-нибудь еще не секрет, что филанийские правители никогда не отличались большим умом иль житейской смекалкой. В прошлом филанийские короли не преуспевали ни в ратном деле, ни на скользком дипломатическом поприще, ни в управлении собственной страной. В который раз Дарк Аламез подивился: «Каким таким чудом имперский полководец умудрился проиграть филанийцам ту самую проклятую битву, в которой сам он командовал эскадроном и при которой впервые погиб?» Этот вопрос он задавал себе раз десять за последние дни и наверняка уж более сотни раз в прошлой жизни, но так и не нашел на него приемлемого ответа. Одним из самых наглядных примеров отсутствия у филанийских монархов прошлых лет не только гибкого стратегического мышления, но и элементарного здравого смысла являлись наиглупейшее расположение столицы, а также крайне неудобное как с военной точки зрения, так и с позиции наличия простейших удобств городское обустройство.

Не секрет, что королевством куда проще управлять, когда столица находится в географическом центре, в самой середине подвластных земель. В этом случае не возникает проблем с отдаленными провинциями, где власть короля зачастую лишь фикция, пустой звук, а настоящими хозяевами удаленных земель являются или властолюбивые вельможи, мечтающие сами надеть корону монарха, или охочие до казенного добра, распродающие все подряд чиновники. Альмира же, как назло, находилась почти на самой северной границе страны, в каких-то десяти милях от леса, за которым не было ничего, кроме вырезанного орками Кодвуса и разрушенного, не охраняемого ныне горного рубежа со степями.

С военной точки зрения положение столицы также было незавидным. Она находилась в довольно узком коридоре между владениями воинственных герканцев и имперской границей. До западного соседа, Геркании, было всего шестьдесят миль, а до восточного, могущественной Империи, и того меньше – всего сорок две. Если любой из соседей пошел бы войной, то Альмира оказалась бы в осаде уже на третий-четвертый день, филанийские провинции погрузились бы в хаос, значит, стали бы легкой добычей захватчиков. Ну а если бы герканский король заключил тайный союз с императором и огромные армии обоих государств выступили одновременно, то вся война продлилась бы не дольше недели. Дарк искренне недоумевал, почему еще Филания существует как независимое королевство, а не поделена на герканские и имперские провинции.

Однако история историей, а согласно военной науке филанийская столица была расположена крайне неудачно. Куда целесообразней было бы ее перенести в Ворвут, второй по значимости город королевства, находившийся на сто двадцать миль юго-западней Альмиры. От опасной близости с герканскими провинциями Ворвут защищала высокая и протяженная горная гряда, переход через которую войск был практически невозможен. От имперской границы до Ворвута было примерно сто семьдесят имперских миль, и если грозный восточный сосед напал бы, то перед тем, как приблизиться к столице противника, войскам пришлось бы взять около десятка замков и хорошо укрепленных крепостей, а также захватить два крупных города: Десбер и Милкс. Об этом моррону поведал, конечно же, не нищий. В голове Дарка внезапно сами собой всплыли знания, полученные им еще во время учебы в имперской военной академии. Захват Филании частенько на уроках рассматривался, но на практике до сих пор не был осуществлен.

Единственным аргументом против переноса столицы в Ворвут могла бы стать близость города к виверийской границе, однако имелись сразу три обстоятельства, сводящие силу этого довода на нет. Виверийцы воевать не любили, предпочитая открытому грабежу более изысканное обдирание соседей при помощи умелой торговли. Их столица, Варкана, сама находилась практически на филанийской границе. За нападением на Ворвут тут же последовал бы ответный удар – штурм Варканы, которая к тому же находилась на морском побережье, а значит, ее крепость подверглась бы атакам не только сухопутных сил, но и филанийского флота, о нынешней мощи которого Дарк, к сожалению, ничего не знал. И наконец, у виверийских полководцев имелась иная забота, чем воевать с восточным соседом. На западе Виверия граничила с дикими степями, по которым кочевало множество воинственных племен. Практически вся виверийская армия находилась на западном рубеже, и ее сил едва хватало, чтобы отбивать набеги дикарей. По крайней мере, так обстояли дела в прошлой жизни Дарка. Возможно, сейчас что-то и изменилось, однако вряд ли… Традиции народов формируются не годами, а веками. Виверийцы никогда толком не воевали и не собирались всерьез учиться ратному делу. Так что Ворвут определенно стал бы отличной столицей, но сбыться тому было не суждено…

Кроме неудачного географического расположения, огромным стратегическим минусом Альмиры, как крепости и оплота власти, стала ее непосредственная близость к широкой, судоходной реке, протекающей через весь север страны, южнее Альмиры – по всей границе с Империей и наконец-то впадающей в море. В случае войны уже на второй день имперский флот подошел бы на расстояние выстрела из катапульт к главному филанийскому городу. Кстати сказать, крепостная стена защищала Альмиру лишь с востока, то есть от нападения с суши. Вражеским кораблям даже не пришлось бы разрушать высокую стену крепостного укрепления и вступать в бой с береговыми батареями – ни тех, ни других просто-напросто не было. Флот мог вплотную подойти к королевскому дворцу и, не сделав ни единого выстрела, тут же приступить к высадке десанта.

Однако филанийские монархи как будто ослепли и не видели явных угроз. Складывалось впечатление, что они специально ухудшали положение своей столицы. К сожалению, рассказчик не припомнил, кому из королей пришла в голову безумная мысль изменить русло реки, прокопав широкие каналы, и фактически превратить столицу в шесть больших, отдельных островов, связанных между собой лишь системой мостов да общим названием «Альмира».

Сейчас Дарк находился на северо-восточном острове, куда попадал каждый путник, прибывший в город по суше. Названия, как такового, остров не имел, хотя горожане называли его рынком, поскольку именно здесь жители города покупали большинство необходимых для жизни товаров и здесь же совершались крупные сделки между альмирскими и приезжими купцами. Огромное пространство в три-четыре квадратные мили было полностью заставлено лотками, повозками, с которых тоже торговали, и высоченными пирамидами складируемых прямо под открытым небом мешков, тюков и бочонков. Здесь продавали и покупали практически все, кроме разве что дорогих украшений и рабов. Ювелиры никогда не появлялись на многолюдной рыночной площади, поскольку боялись стать жертвами пронырливых и юрких карманных воров, да и их клиенты, в основном люди знатного происхождения, считали недостойным своего высокого положения и чрезвычайно опасным появляться в толпе низкородных простолюдинов.

С «живым» товаром – отдельная история. Согласно указу филанийского короля (рассказчик понятия не имел отца, деда или прадеда нынешнего правителя) филанийцы не могли становиться рабами, вне зависимости от того, насколько тяжким являлось их преступление. Народ гордился решением короля, хотя на самом деле это была лишь красивая иллюзия свободы, не более… Преступник-филаниец не становился рабом, но зато отправлялся на каторгу. Какая же разница между каторжником и рабом, если они прикованы к одному веслу на галере или раскалывают камни киркой в одной и той же шахте? Несомненно, благодаря этому указу авторитет королевской власти возрос, но участь проштрафившихся филанийцев не стала легче. В очередной раз вороватое лицемерие сильных мира сего восторжествовало над серостью оболваниваемых масс.

Все рабы, которыми торговали на территории Филании, были чужеземцами, поэтому их, за редким исключением, привозили на кораблях и до начала торгов содержали в специально построенной для них тюрьме на территории порта. Там же находился и рабский рынок.

Сама рыночная площадь занимала лишь две трети северо-восточного острова, на остальном пространстве размещались крытые склады богатых купцов и около трех дюжин виселиц, на которых раскачивались на ветру трупы базарных воришек. Пойманных за руку «щипачей» стража казнила на месте, без суда и следствия (в последнем просто не было необходимости), а их месяцами раскачивающиеся тела становились грозным предостережением для еще разгуливающих на свободе охотников за чужими кошельками. Однако столь суровые меры наказания к желаемому эффекту не привели: на рынке воровать не перестали, а место казненных воров тут же занимали новички из числа беспризорников.

Торговый остров был, несомненно, интересен для изучения парадоксов человеческой натуры, но совершенно бесполезным местом для реализации планов моррона. В такой шумной, постоянно находящейся в хаотичном движении толпе серьезные дела не вершатся, да и моррона вряд ли встретишь, а если случайно и столкнешься с ним нос к носу, то все равно не узнаешь. Аламеза куда больше интересовало то, что находилось на остальных пяти островах.

Рынок с другими частями города соединяли четыре широких добротно выложенных из камня моста. Два из них вели на запад, в Королевский квартал, в который простым горожанам ни за что не попасть. Бдительная и, что более удивительно, неподкупная стража, дежурившая на обоих мостах, не пропускала никого в самую богатую и красивую часть города. Исключение составляли знатные вельможи, их многочисленная челядь, обычные дворяне филанийского происхождения, очень богатые купцы, бывшие поставщиками королевского двора, высокопоставленные чиновники из министерств и прочие менее значимые лица, имеющие при себе пропуска за подписями альмирского коменданта и градоусмотрителя. Площадь острова была огромной, равной примерно четвертой части всего города, и, конечно же, нищий информатор Дарка не знал, что в Королевском квартале находится кроме дворца филанийского монарха и зданий министерств.

Еще более недосягаемым и соответственно окутанным ореолом таинственности для жителей Альмиры был расположенный почти на самой южной окраине города Остров Веры. Там находился величественный храм Святого Индория, чьи колокола устраивали ежедневную экзекуцию ушам верующих; несколько хозяйственных построек, также принадлежащих служителям истинной, по мнению филанийцев, индорианской веры; и казарма церковной охраны, призванной блюсти покой святых отцов и не допускать в святая святых снедаемых мирскими страстями мирян. По словам нищего, весь этот остров был как на ладони и хорошо просматривался с соседних островов, но попасть на него было еще труднее, чем в Королевский квартал, то есть практически невозможно. Верховное духовенство провозгласило остров святой землей, на которую может ступать нога лишь тех, кто без остатка посвятил свою жизнь служению святому Индорию, иными словами, священнослужители да монахи, но и то далеко не все, а лишь призванные Верховным Духовным Советом для выполнения особо важных миссий. Исключение из этого незыблемого правила составляли лишь король и члены венценосной семьи. Даже самые влиятельные вельможи королевства не могли переступить святой рубеж. Беспристрастно блюдущая заветы святого Индория охрана, по слухам, состоящая из отменно обученных воинскому делу и святым боевым молитвам монахов, была готова без предупреждения уничтожить каждого, кто решился бы осквернить своими сапогами благословенные самим Индорием земли: женщин, детей министров, генералов и даже самого короля, если он прибыл не по вызову духовенства.

Для большинства филанийцев Остров Веры был окутан ореолом таинственности и одновременно трепетного почитания. Истинно верующие не сомневались, что порой сам святой Индорий спускается с Небес на святую землю острова, чтобы наставить лучших своих служителей на путь истинный, чтобы указать им своим перстом, как привести к вечному благоденствию души вверенной им паствы. Любое же вмешательство в дела небесные мирского, а значит, подверженного низменному греху могло нарушить святое таинство, что привело бы к непоправимым последствиям и было бы на руку богомерзким приспешникам темных сил.

Как моррон, которому в свое время на многое открыли глаза собратья по клану, Дарк придерживался совершенно иной версии о построении мироздания, нежели индориане, приверженцы Единой Веры, или любые иные священники. Он не сомневался в истинной причине запрета на посещение Острова Веры, и от этого ему еще больше хотелось туда попасть. Верховное духовенство создало свой маленький мирок, чтобы никто не видел, как сильно оно само движимо мирскими страстями и соблазнами. Обжорство, пьянство, алчность, разврат и прочие присущие человеку пороки далеко не всегда обходили стороной священнослужителей высокого сана. Но утверждать, что верхушка Индорианской Церкви погрязла в грехе, моррон, конечно же, не мог. Как говорится: «Не пойман – не вор!», а святые отцы повели себя мудро: предприняли все меры предосторожности, чтобы не допускать к своим покоям посторонних свидетелей. Впрочем, чистота приближенных к святому Индорию душ не волновала Аламеза, в отличие от подземелья храма, в котором наверняка хранились не только церковные сокровища, но и более ценные предметы, например отобранные у приспешников темных сил колдовские шары, более известные в богомерзкой общности чародеев и магов как коммуникационные сферы.

Моррона, естественно, не порадовало, что целых два острова, составляющих примерно треть общей площади города, оказались для него закрытыми, однако Дарк не сомневался, что рано или поздно проникнет и туда, что ни кварталу для знати, ни освященной земле не избежать четкой армейской поступи его нечестивых сапог. Пока же ему предстояло начать исполнение своих планов в тех местах, где появление отставного наемника не вызывало бы недовольства ни городской стражи, ни монахов, сменивших мешковатые робы на стальные доспехи.

Возможных вариантов оставалось не так уж и много, а если точнее, всего лишь два, поскольку занимавший весь юго-западный остров порт был совершенно неинтересен моррону. Что ему делать на рабском рынке или в лагере для рабов? Какие полезные сведения можно раздобыть, крутясь возле хорошо охраняемых складов, где чужеземные купцы держали привозимые на кораблях товары? Беседы с пьяной иноземной матросней, зачастую говорившей по-филанийски еще хуже, чем он, тоже не привели бы к ощутимому результату и не способствовали бы продвижению Дарка в его поисках. Тому, кто не хочет познать секреты судостроения и ремонтных работ, а также освоить простые приемы поправки потрепанного ветрами такелажа и очистки обросших в плавании ракушками корабельных днищ, незачем заглядывать в доки. Нет, конечно же, посещение порта значилось в плане действий моррона, там у него была назначена встреча с вампиром, но до той ночи Дарк не собирался изучать окрестности людного кабака. В этом не было необходимости, да и впечатления, скорее всего, оказались бы далеко не из приятных.

Третий мост, ведущий с рыночной площади в город, охранялся гораздо хуже, чем два предыдущих. Он вел на остров, находящийся на юго-западе от рынка, в самом географическом центре Альмиры. Туда беспрепятственно пропускали не только богатых купцов да чванливых вельмож, но и всех без разбора лиц, обладавших хоть каким-то достатком. В хорошей одежде, с внушительным ворохом заверенных подписями армейских чиновников и гербовыми печатями бумаг, да еще с толстым кошельком на поясе, Дарк мог легко миновать пост охраны. Изначально остров назывался Городом Мастеров, но острые на язык представители низов альмирского общества быстренько переименовали его в Остров Торгашей, и в этом был скрыт грустный смысл…

По словам разговорившегося нищего, еще полвека назад в довольно престижном и ухоженном городском квартале находились лавки и мастерские искусных ремесленников, не только создававших, но и самостоятельно продававших знати и прочим состоятельным покупателям особо изысканные и надежные товары высокого качества. Там работали творцы ремесленного дела, которых в цехах не найти: лекари, варившие чудодейственные микстуры; картографы; торговцы книгами и редкими товарами; столяры, делавшие мебель для домов и замков господ; оружейники, ковавшие доспехи и мечи для знати; портные, шившие прекрасные и неповторимые по полету их безумных мыслей платья для желавших сверкнуть своей красотой на балах и празднествах светских дам; и прочие мастера, плоды чьих трудов можно было приравнять к произведениям искусства.

Однако все в жизни меняется, и далеко не в лучшую сторону, если за дело активно берутся жадные до денег перекупщики и прочие личности, пытающиеся занять выгодное местечко между мастером, создающим вещь, и испытывающим в ней нужду покупателем. Постепенно, год за годом, мастерских на острове становилось все меньше и меньше, а число лавок для состоятельных клиентов все росло и росло. Свои позиции умудрились удержать лишь те мастера, чьи уникальные творения высоко ценились при филанийском дворе, но таких счастливчиков было очень и очень мало. Их маленькие мастерские казались утлыми лодчонками, как-то случайно заплывшими в грозную эскадру коммерческих кораблей.

Остров с двойным названием посещали вельможи и их челядь, а значит, там можно попытаться завести полезные знакомства, слоняясь по лавкам в поисках того, кого можно разговорить и с кем можно сблизиться. Дарк решил непременно посетить бывший когда-то обителью мастерства, а ныне превращенный в центр торговли по необоснованно завышенным ценам остров, но до этого в планы моррона входило изучить место обитания городской голытьбы, самый большой и самый невзрачный из альмирских островов, именуемый Старым городом. Туда вел последний мост, совершенно не охраняемый стражей, по которому в обе стороны непрерывно двигался самый оживленный людской поток.

Проникшийся глубочайшей благодарностью за пожертвованную еду и за предоставленную работу, нищий принялся с пеной у рта отговаривать своего благодетеля от посещения бедняцкого квартала. Там находились лишь ремесленные цеха, неприглядные дома да грязные бараки, в которых ютились сразу по нескольку семейств рабочих. Не только по ночам, но даже и днем бродить по улочкам Старого города было небезопасно. А единственными достопримечательностями острова для отбросов общества и его работящих, но жутко бедных низов являлись грязно-серое, с давно не подновляемым фасадом здание городской тюрьмы, перед входом которого располагалась площадь для казней, да столь же невзрачная и запущенная церковь для бедных, открытая очень-очень давно на месте маленькой миссии ныне запрещенной на территории всей Филании Единой Церкви. Нищий настойчиво убеждал выручившего его в трудный момент жизни господина, что Старый город совсем не то место, куда стоит стремиться. Внешне сохраняя беспристрастное спокойствие, Дарк смеялся в душе, слушая, как рассказчик красочно расписывает ужасы бедняцкого быта и нравов. Полуразвалившиеся дома; окна без стекол, иногда завешенные гниющими от сырости одеялами, а иногда заколоченные досками; повсюду под ногами отходы; воздух, которым трудно дышать из-за тошнотворных запахов; попахивающая нечистотами вода из колодцев; вконец опустившиеся и одичавшие люди, готовые забить насмерть любого за ломаный грош; все эти «красоты», бесспорно, напугали бы любого, даже бывшего наемника, которого Дарк изображал, но только не моррона, привыкшего к виду мерзостей и не брезговавшего общением с разными людьми, в том числе и с разбойным сбродом, и с нетерпением желавшего поскорее найти своих.

Заплатив нищему, как и обещал, три монеты серебром, Дарк угрожающе продемонстрировал кулак вертевшейся во время их беседы поблизости шайке попрошаек и, торжественно пообещав спустить шкуру с любого, кто обидит его «дружка», направился именно к четвертому мосту, туда, куда совершенно не стоило ходить степенному человеку.

* * *

Мост в Старый город был длинным, пожалуй, самым длинным из всех мостов, по которым приходилось когда-либо ходить Аламезу. Он протянулся на добрую треть мили и хоть был довольно широк, но на самом деле оказался слишком узким для того, чтобы обеспечить быстрое перемещение пихающихся локтями и все время ругающихся между собой людей. Пока Дарк пересекал мост, трижды возникали заторы, и моррону не оставалось ничего иного, как смотреть на мутные воды мерно текущей внизу реки и любоваться совсем неприятной глазу панорамой простиравшегося впереди города, похожего на огромное грязно-серое спящее чудовище, на горбатую спину которого он и остальные крохотные букашки-людишки пытались зачем-то взобраться. Местами поднимавшиеся в небо клубы черного-пречерного дыма угнетали, вселяли в душу ощущение обреченности. На краткую долю секунды Аламезу даже показалось, что он находится не в мирном городе, а на войне: плетется в колонне разбитого, но все же сохранившего порядок в своих павших духом рядах войска. Вокруг пылали сожженные деревни, а жестокий враг преследовал, желая настигнуть и наголову разбить остатки потерпевшей поражение армии. Однако призрачная иллюзия развеялась, как только людской поток снова пришел в движение, а спина моррона ощутила ненавязчивый, дружный напор бредущих позади.

Чем ближе приближался моррон к желанному берегу, тем четче и подробнее становились очертания убогих домов и тем меньше оставалось в голове места для полета вдруг проснувшейся фантазии. Дарк уже точно знал, что дымят отнюдь не костры далеких пожарищ, а всего лишь десяток-другой одновременно работающих кузниц. Гулкий звон молотков и лязг железа, далеко разносимый эхом над рекой, лишь подтверждал это предположение. Теперь уже стало видно, что по правую руку от выхода с моста на остров протянулись оружейные цеха, обнесенные высоким забором, вокруг которого не спеша прогуливался патруль из шести скучающих стражников. По левую же руку виднелся неровный строй двухэтажных домов-инвалидов, примыкавших друг к дружке вплотную. У всякого, кто видел эту картину в первый раз, складывалось впечатление, что если бы дома не стояли стена к стене, то давно бы уже развалились, рассыпались на множество мелких камней и бруски гнилой древесины. Все было, как и описывал нищий: убогость, разруха, нищета, серость и обреченность царили в этом проклятом месте. Тому, кто здесь родился и вырос, уже никогда не выбраться из запустения нищенского квартала, превращенного в огромную ночлежку и непрерывно работающий с восхода до заката огромный цех.

Давление толпы вынесло моррона на не очень большую площадь. Аламез быстро сориентировался, вовремя вынырнул из понесшегося дальше, в глубь Старого города, людского потока. Плотно прижавшись спиной к закопченному и столь же гнилому, как оконные рамы и крыши домов, забору оружейного цеха, Дарк совмещал приятное с полезным: переводил дух после измотавшей его толкучки; вдыхая дым и запах нечистот под ногами, отдыхал от удушливого амбре из чесночных паров, исходивших из ртов соседей по толпе, и из запахов потных, несколько дней не мытых человеческих тел, а также осматривался по сторонам, размышляя, куда бы ему направить уже изрядно подуставшие стопы. К тому же неугомонный желудок вновь преподнес хозяину неприятный сюрприз. Видимо, половины жареного карася показалось ему унизительно мало, и он еще настойчивей, чем прежде, затребовал еды.

В неровном строю примыкавших друг к дружке домов на противоположной стороне то ли площади, то ли просто расширенной улицы виднелся довольно большой постоялый двор. Зоркий глаз моррона даже смог прочесть многообещающую вывеску: «Отдых путника». Дарк уже собирался отправиться туда и, оплатив комнатку, тут же завалиться спать на кишевшей клопами и прочей мелкой кусачей живностью кровати, однако вовремя передумал. Во-первых, когда под окном непрерывно галдит многоголосый человеческий поток, хорошенько не выспаться, а во-вторых, что более важно, постоялый двор был расположен слишком неудачно, чтобы стать пристанищем моррона на ближайшие дни. Он находился на северной окраине Старого города, в то время как более удобно было бы обосноваться ближе к центру бедняцкого квартала, где и потеряться проще, да и до церкви с тюрьмой куда ближе, а именно эти отнюдь не веселые заведения Дарк прежде всего собирался осмотреть (последнее заведение только снаружи). К тому же в случае нападения на его пристанище, а Аламез почему-то не сомневался, что обретет врагов куда быстрее, нежели друзей, отступать было практически некуда: с одной стороны на треть мили простиралось открытое пространство моста, на котором не скрыться от преследователей, а позади постоялого двора уже плескалась река. В случае возникновения опасности выпрыгивать из окна в холодную воду и перебираться вплавь на ближайший остров моррону не хотелось, тем более что многие твари, например вампиры, не ощущали разницы температур и плавали куда быстрее людей.

К сожалению, Дарк забыл расспросить нищего, на каком постоялом дворе лучше остановиться и как до него дойти, но когда на поясе раскачивается кошель, полный монет, советчики находятся быстро. Немного переведя дух у забора, Дарк с новыми силами вновь погрузился в самую гущу ничуть не ослабшего потока прохожих и, интенсивно шевеля локтями, что вызвало не только ругань пострадавших, но и ответные тычки, добрался до входа в небольшую таверну под названием «Грохот стакана».

Бывалые моряки знают, что за сильным штормом непременно следует полный штиль. Прорвавшись к заветной двери и переступив через порог заведения, Дарк внезапно очутился в приятном полумраке и успокаивающей тиши практически пустого зала. Бокал вина, еще более мерзкого, чем кислое пойло, попробованное им в «Петухе», не доставил Аламезу удовольствия, а вот сладкие речи улыбчивого хозяина, быстро принявшего от гостя столицы и еще быстрее припрятавшего в боковом кармане засаленного камзола серебряную монету, весьма порадовали слух моррона. Трактирщик правильно понял истинное желание щедрого посетителя и честно отработал серебро, рассказав, не только как быстрее добраться до тюрьмы и церкви, но и порекомендовал ему остановиться в комнатах, сдаваемых на втором этаже находящейся почти в самом центре Старого города таверны «Хромой капрал». По словам хитро прищурившегося корчмаря, оттуда было очень удобно ретироваться через окно, если среди ночи вдруг пожалуют нежеланные посетители. Прыжок со второго этажа не привел бы к повреждению конечностей, поскольку весь задний двор «Капрала» был превращен в огромную, хоть и необычайно зловонную, но весьма мягкую кучу редко вывозимых пищевых отходов, а удобное расположение таверны позволило бы беглецу быстро оторваться от погони в лабиринте узких улочек и не оканчивающихся ловушками-тупиками подворотен.

Одним словом, Дарк ничуть не пожалел, что распрощался с серебряной монетой, но корил себя за то, что испил противного вина. Весь путь до «Хромого капрала» его промучили икота с изжогой, усугубленные усилившейся резью внутри быстро переварившего рыбу и вновь опустевшего желудка.

Оповестив о своем прибытии громкой икотой, непроизвольно вырвавшейся из недр измученного плохими напитками и отсутствием еды желудка, Дарк переступил порог довольно приличного и сносно чистого, по меркам бедняцкого квартала, заведения. Здесь посетителей было гораздо больше, чем в предыдущей таверне. Почти весь зал оказался заполненным, и стоило лишь моррону пробежаться взглядом по рядам присутствующих, как он сразу понял, почему хозяин назвал свою питейную именно так. Примерно две трети гостей составляли мужчины почтенного возраста, имевшие за плечами богатое армейское прошлое. На телах одних виднелись увечья, у остальных же былые сражения и тяготы военной поры навеки отпечатались в недоверчивых взорах. Аламез сразу признал в них бывших солдат, а они в свою очередь тут же поняли, что новенький посетитель – бывший офицер, по каким-то причинам одевшийся скромнее своего достатка и гораздо ниже своего истинного положения. Отдавших войне годы, а то и десятилетия своей непростой жизни не обмануть переодеванием в костюм путешествующего наемника. В этом случае довольно удачный маскарад сработал против него, но Дарка это ничуть не опечалило. Люди с богатым боевым прошлым никогда не донесут друг на друга гражданским властям, даже если во время службы они воевали по разные стороны. Зал не проявил враждебности, а совсем даже наоборот. Отдыхавшие за общими воспоминаниями и стаканчиками крепленых настоек ветераны приветливо закивали переодетому офицеру, как будто говоря, что хоть за свои столы «Его Благородье» и не приглашают, но не имеют ничего против его присутствия, а также не станут докучать излишними вопросами, пытаясь разузнать, что такого бывший офицер натворил, если вынужден скрываться под видом простолюдина, а гордость рыцарства – меч сменить на недостойный его происхождения кинжал.

Окружение показалось моррону дружелюбным, и это только усилило его желание остановиться на ночлег именно здесь, где не донесут, не натравят на тебя стражников, да и во время твоего отсутствия кошель из-под подушки не стащат. Если же воровство вдруг и случится, то виновника найдут быстро и расправятся с ним собственными силами, без привлечения к досадному инциденту внимания городских властей. Дарк все же сомневался, а не стоит ли ему зайти куда-нибудь еще, но окончательно окреп в своем выборе, как только подошел к стойке, чтобы заказать питье да еду. Старенький, жилистый корчмарь невысокого роста, немного сутуловатый и с проницательным, но не отталкивающим взглядом тоже, видать, имел за спиной богатое боевое прошлое и поэтому счел ниже своего достоинства обманывать посетителя, которого, как и все остальные присутствующие, сразу принял за своего.

– Винцо не разбавлено, но кислит… По дешевке у барыги одного сторговал, – честно признался старичок, выставляя на стол две большие бутылки. – Возьми лучше настойки, сам делал… не разбавлены! Вот это легонькая вишневка годичная, а вот эта крепленая сливянка… продирает жуть как, но в мерзкую погоду в самый раз: и сугреешься, и из носа апосля не потекет!

– Эту возьму… всю, – огласил свой выбор Дарк, кивнув головой на бутыль с вишневой настойкой.

Простыть моррон не боялся, а вот заснуть прямо за столом после двух-трех стаканов самодельной крепленой настойки опасность имелась. Пока же тратить на сон долее пары часов он не хотел. Ему нужно было как можно быстрее осмотреться в квартале, составить план местности, на которой, возможно, придется повоевать, а также на всякий случай продумать пути отступления. И только затем он мог предоставить своему телу полноценный отдых.

Старичок-хозяин тут же пододвинул к гостю выбранную бутылку, но при этом посмотрел на него искоса и очень-очень настороженно. Хоть Дарк в последнее время и вслушивался в филанийскую речь, пытаясь запомнить все ее интонационные переливы, но тренировать слух – одно, а упражнять язык – совсем иное. Акцент мгновенно выдал его, моррону лишь оставалось надеяться, что он не был раздражающе сильным.

– Да, я имперец, – не стал отрицать явного Дарк. – Что с того?

– Ничего, – уныло покачал головою старик, а затем, не скрывая сочувствия, добавил: – Просто не повезло! Че еще надоть?

– Зажаренную утку с яблоками подай и комнату дня на три приготовь, – сразу озвучил все желания моррон, не видевший смысла тянуть, ведь заведение ему подходило, и, не дождавшись ответа, ловко сорвал с бутылки одним лишь большим пальцем сургучовую печать. – Постоялец я тихий, девок водить не буду, плачу золотом, задаток прими!

Золотая монета покинула кошелек посетителя и тут же очутилась на липком столе. Дарк терпеть не мог кривлявшихся пижонов, которым обязательно нужно было прокатить монету по всему столу, прежде чем она попадет в руку новому хозяину.

– Жрачка щас готова будет, вон за тем стольцом подожди, – невозмутимо ответил корчмарь, готовый принять у себя постояльца, несмотря на врожденную нелюбовь филанийцев к имперцам.

Взяв ловко распечатанную бутылку, из которой пока еще не сделал ни одного глотка, моррон прошествовал к пустому столу у окна и на всякий случай сел спиною к стене, чтобы никому не пришла в хмельную голову бредовая идея попотчевать ненавистного имперца сзади бутылкой по голове. Однако, несмотря на громко озвученное происхождение, присутствующим по-прежнему была чужда агрессия или хотя бы откровенная неприязнь. Ветераны знали, что такое военная жизнь и сколько в этой спокойной и вялой с виду реке сильных подводных течений и скрытых под водой острых камней. Как ни странно, но отношение посетителей к Дарку даже немного улучшилось. По крайней мере, многие поняли, зачем бывшему офицеру понадобилось устраивать трюк с переодеванием в отставного сержанта. Казнокрада, дезертира иль иного преступника, покинувшего ряды чужой армии, ветераны рядом с собой чуток потерпели бы, а вот общество переодетого имперского агента им бы точно не понравилось. Раз чужак честно признался, что имперец, да и говорил с явным акцентом, значит, он не состоит на службе во вражеской разведке. Ни для кого не секрет, тем более для прошедших горнила войн солдат, что шпионы лопочут по-филанийски порой даже лучше и правильнее, чем урожденные носители языка.

Корчмарь не соврал, вишневая настойка взаправду оказалась хорошей: вкусной, утоляющей жажду, пьющейся легко и ничуть не затуманивающей мозг. Моррон едва успел сделать пару глотков, а на столе уже появились блюдо с зажаренной уткой в окружении моченых яблок и маленькая тарелка, на которой одиноко лежал ключ с выгравированной на нем цифрой «4».

Желудок, до этого момента лишь жалобно нывший, наконец-то преисполнился благодарностью и радостно заурчал. Не считая нужным скрывать, что проголодался, Дарк жадно накинулся на утку и, запивая аппетитные куски горячего мяса не портившей вкус, а, наоборот, усиливающей яркость вкусовых ощущений сладенькой настойкой, покончил с трапезой за какие-то четверть часа. После чего моррон встал и тут же прошел к лестнице, ведущей на второй этаж.

Как ни странно, но приятные сюрпризы не закончились. Когда Дарк поднялся наверх и с первого раза, долго не ковыряясь ключом в проржавевшем замке, открыл дверь своей комнаты, увиденное нисколько не вызвало отторжения или чувства брезгливости. Помещение оказалось светлым, теплым, чистым и не душным, что было особенно важно, поскольку открывать окно без особой на то надобности, мягко говоря, не следовало. Как и предупреждал хозяин «Стакана», задний двор таверны был превращен в свалку отходов. Запахи гниения, к счастью, не проникали в комнату на втором этаже, но стоило бы лишь слегка приоткрыть окно, как нос постояльца мгновенно ощутил бы смрадное зловоние.

Небольшой столик, покосившийся набок платяной шкаф без одной дверцы и широкая, мягкая кровать – вот и вся обстановка небогатых апартаментов, впрочем, о большем Дарк и не помышлял. Он собирался приходить сюда лишь спать, и главный критерий – удобная кровать полностью удовлетворяла его скромные запросы. А вообще моррон счел, что устроился весьма и весьма неплохо. На первом этаже вкусно кормили и поили, причем в любое время суток; здесь же можно было хорошенько выспаться. Пути отступления предусмотрены, а в доме по соседству находится бордель. Что еще нужно для полноценного отдыха не привыкшему к изыскам и роскоши солдату?

С улицы вновь донесся колокольный перезвон, правда, сейчас он звучал намного тише, а следовательно, и приятней. Церковному звонарю не терпелось известить горожан о наступлении шести часов пополудни. Время шло поразительно быстро, и это обстоятельство не радовало поспешно снимавшего надоевшие одежды и собиравшегося улечься в кровать моррона. Теперь он уже засомневался, сколько ему лучше проспать: несколько часов, а затем отправиться на осмотр квартала ночью или все же не мучить себя и отложить первое знакомство со Старым городом до утра? И у того, и у другого вариантов имелись свои минусы и плюсы, трезво взвесить которые Дарк, увы, уже был не в состоянии. Недолго поломав голову над мучившим его вопросом, Аламез в конце концов решил, что Провидение разберется само, как будет лучше. Когда он проснется, тогда и проснется; как только бодро откроет слипавшиеся сейчас глаза, так сразу же и отправится на ознакомительную прогулку по Старому городу.

Глава 4 Старый город

Все люди видят сны. Рано или поздно хаотически сменяющие друг друга картинки, зачастую даже не имеющие логической взаимосвязи, вторгаются в отдыхающее сознание и начинают в нем весело куролесить. Их проказы настолько запутанны и непредсказуемы, что, проснувшись, человек долго не может понять, что во сне было к чему, но все-таки некоторые умудряются найти в сновидениях тайный смысл и даже считают привидившийся бардак чем-то вроде послания свыше.

Дарк не видел снов; не видел их с тех самых пор, как воскрес, и за это время ночным проказникам было бы уже пора хоть разок появиться. Но отдых по-прежнему протекал скучно, без какого-либо разнообразия. Моррон ложился, закрывал глаза, а в следующий миг уже открывал их, полный сил, наделенный бодростью и весьма удивленный тем обстоятельством, что краткое мгновение его отдыха на самом деле продлилось несколько долгих часов. Такое положение вещей казалось странным и очень несправедливым, но поделать с этим ничего было нельзя, и Аламезу приходилось покорно мириться с особенностью своего неординарного организма.

Где-то вдали вновь загудели проклятые колокола, звонкоторых Дарку уже изрядно поднадоел. Моррон поклялся себе, что если ему все же доведется ступить на Остров Веры и проникнуть в главный храм индориан, то он не ограничится посещением подвала, а непременно устроит богомерзкую диверсию во имя благого дела. Хоть на краткое время, да спасет часть человечества, а именно жителей филанийской столицы, от ежедневного истязания их слуха. Перережет веревки, за которые дергали шаловливые ручонки оглохших звонарей, или привяжет самих мучителей к столь милым их сердцам колоколам. Теша себя надеждой на скорое возмездие, Дарк Аламез открыл глаза и… ужаснулся.

Только что стихшие колокола известили о наступлении не полночи, даже не утра, а полудня следующего дня. Вся комната была заполнена ярким солнечным светом, проникшим внутрь помещения через единственное окно. Выходило, что сон продлился долее восемнадцати часов, и это обстоятельство не могло не подивить и одновременно не опечалить моррона. Вся ночь и половина дня были безвозвратно потеряны, хотя, с другой стороны, появился и значительный плюс – Дарк чувствовал небывалый прилив сил.

Его тело просто устало, устало от долгой дороги и плохой еды, которую оно было вынуждено поглощать до вчерашнего дня. К тому же схватка с вампиром и грабеж в рощице отняли много сил, которые нужно было как-то восполнить. Неудивительно, что в каком-то смысле более мудрое, нежели его хозяин, тело сделало передышку и, отложив дела насущные на потом, принялось приводить себя в порядок. Действительно, если задуматься, что было для воскресшего важнее: найти своих или полностью восстановить силы? Воссоединиться с Легионом Дарк мог когда угодно: через день, неделю, месяц иль год. Срок исполнения этого желания определяло лишь его душевное состояние, в то время как надлежащую форму нужно было придать телу побыстрее, чтобы в самый ответственный момент оно не подвело.

Аламез не сомневался, что вскоре ему может повстречаться более опасный противник, чем те, кто до сих пор вставал у него на пути. И что тогда: окончательная смерть или снова многолетнее пребывание в забытьи? Он был не в форме! На данный момент он был совсем не тем сильным и выносливым воином, кто пробирался в одиночку через Лес, кто почти каждый день сражался с опасными врагами и кто штурмовал Кодвусийскую Стену. В мышцах рук уже не чувствовалось прежнего напряжения, заметно ослабли и ноги (своенравная старушка память снова не подвела, напомнила хозяину, каким он когда-то был). Без всяких сомнений, и сейчас он способен на кое-что, и даже успел доказать это самому себе конкретными действиями. Но что случится, если ему придется надеть доспехи? Выдержит ли он их тяжесть? Сможет ли он двигаться в броне на приемлемой для боя скорости, без боли в мышцах и не сбив дыхания? Сможет ли выжить в схватке с действительно опасным противником? Его рука так давно не держала меч…

Чтобы взять в руки меч и отточить подзабытые боевые навыки, нужно прежде всего оружие достать, следовательно, действовать, предпринимать реальные шаги, а не строить планы, нежась на мягкой кровати и щурясь под слепящими лучами солнца. Тело взяло свое, тело отдохнуло, и в дальнейшем его пребывании в горизонтальном положении не было ни толку, ни смысла.

Зная, что расставаться с подушкой нужно сразу и решительно, моррон резко вскочил с кровати и стал поспешно надевать разбросанный по полу дорожный костюм. Как настоящий мужчина, начал со штанов, а затем уж натянул на себя все остальное. По правде сказать, прежде чем вчера улечься спать, одежду следовало отдать почистить, да и самому Аламезу не помешало бы искупаться в горячей бадье. Грязь надоела, она не только отпугивала от него взоры других, но и изводила все тело неуемной чесоткой, возникавшей то под мышками, то на спине, то в более укромных местах. Но, к сожалению, после размещения в комнате у моррона, кроме сна, ни на что больше не хватило сил, а после пробуждения показалось нелепым тратить драгоценное время на довольно продолжительные водные процедуры.

Клятвенно пообещав себе, что больше не будет грязнулей и, возвратившись, обязательно очистит грязь с дорогой ткани, а потом с головой заберется в бадью, Дарк полностью завершил ритуал облачения и уже отправился было на прогулку в город, однако возле двери остановился и на несколько секунд замер в тяжком раздумье. Моррон сомневался: следует ли ему оставить кошель под подушкой или взять деньги с собой? В первом случае его могли бы украсть во время отсутствия законного владельца. Хоть народ, обычно посещавший таверну, и внушал доверие, но в любом стаде нет-нет да найдется запаршивевшая овца. Во втором случае болтающийся на поясе толстый кошель непременно привлечет к себе взоры городского отребья. Незаметно подрезать его, конечно же, не могли. Дарк не считал себя растяпой и был уверен, что в случае чего успеет поймать воришку за руку; а вот нападение в глухой подворотне казалось моррону более опасным, причем число разбойников могло превысить допустимый предел. С тремя-четырьмя грабителями Аламез счел, что справится, но если состав шайки превысит полудюжину головорезов, то расставания с кошельком и здоровьем не избежать.

Разумно рассудив, что рисковать не стоит – ни оставляя деньги без присмотра, ни напрашиваясь на нежелательное знакомство с озлобленными представителями городских низов, Алмез поступил мудро, то есть нашел третий, куда более приемлемый выход. Заперев дверь и сбежав по скрипучим ступеням лестницы вниз, он, не обращая внимания на присутствие в зале таверны нескольких занятых разговорами между собой посетителей, тут же подошел к стойке хозяина и с ходу, даже не поздоровавшись со стариком, заявил: «Надо поговорить!»

– Надо, так говори, – пожал плечами невозмутимый старичок, то ли не понимая, что постоялец желает беседы с глазу на глаз, то ли не считая нужным уединиться в подсобке неизвестно с кем.

– Народу слишком много, а мне бы пошептаться, – пояснил моррон.

– Во как! – хмыкнул старик, оглядывая зал, а затем внезапно нырнул под стойку и тут же вынырнул из-под нее, держа в одной руке гусиное перо и чистый лист бумаги, а в другой – наполовину наполненную чернильницу. – Отлучиться не могу, посетители не из своих, так что стырят еще чаго… Коль тебя приперло, коль секреты имеются, так ты их туда, на листок, запиши!

Ничуть не возражая против мудрого решения корчмаря, Дарк кивнул в знак согласия и тут же вывел вверху листка короткую надпись: «Деньжата на сохранение возьмешь? Три медяка в день…»

«Нет! – появился расстроивший Аламеза ответ, но тут же сделанная приписка исправила положение: – Три серебряных!»

«Жирно не будет, хрыч старый?! Смотри, морду наешь, в гроб не влезешь!» – написал в ответ Дарк, широко улыбаясь.

Старичок попался хоть и прижимистый, но необидчивый. Морщинистый рот расплылся в ехидной ухмылке, а перо вновь сменило хозяина и жалобно заскрипело, выводя ответ.

«Доверие дорогого стоит, так что меньше чем за два серебряка не возьмусь! Ничего, на девок наших меньше потратишь, пройдоха имперский!»

«Пес с тобой, патриот плешивый! За два так за два!» – написал Дарк, желая еще кое-что добавить про филанийцев, их идиотские порядки и про их язык, от разговора на котором сводило челюсти, но, к сожалению, листок оказался чересчур мал и не вместил бы созревших в голове моррона красноречивых фраз.

Хозяин таверны довольно кивнул и, стерев с лица ухмылку, потянулся за кошельком. Переписка с чужеземцем-постояльцем явно пришлась ему по душе: помогла не только заработать дармовой барыш, но и разнообразить скучное течение похожих друг на друга серых будней.

– Лишнего возьмешь иль, не дай бог, кошель прозеваешь – шкуру спущу! – вслух пригрозил моррон, отложив на текущие расходы несколько монет, а затем передав на хранение все свое состояние.

– Не пугай, не дурной и ужо пужанный! – ничуть не испугался корчмарь, видать, привыкший и к услугам подобного рода, и к обычно сопутствующим им угрозам.

– Чо-нить еще надоть? Листок второй доставать? – задал вопрос старик, скомкав исписанный листок бумаги, и, не целясь, отработанным движением бросил его точно в топку камина.

В принципе Дарк уже получил все, на что рассчитывал, однако грех было не попытаться достигнуть большего, тем более что в голове авантюриста внезапно родилась презабавная затея. Выдержав для пущей важности небольшую паузу, он кивнул, а не замотал головой. Когда же на стойке появился новый листок, уже больших размеров, моррон аккуратно вывел на нем четыре слова: «Оружие и лампадное масло».

Явно не ожидавший подобного желания корчмарь удивленно вскинул брови и прицокнул языком, однако не покачал отрицательно головой, а взялся за скрипучее перо.

«Какое оружие? Сколько масла?» – вывел на бумаге старик и окинул беглым взглядом почти пустой зал, видимо, все же побаиваясь, что их переписка привлекла внимание чужаков-посетителей, среди которых мог скрываться агент филанийского тайного сыска.

«Много масла, много… подводы две, а можно и больше!» – написал Дарк, надеясь, что эта сделка сможет сблизить его с нечистым на руку распорядителем церковных запасников: ведь в ином месте, кроме церкви, лампадное масло не достать, а огромный размер незаконной поставки гарантировал участие в переговорах самого священнослужителя. Когда речь заходит о таких объемах и, соответственно, об огромных деньгах, стороны предпочитают общаться напрямую, не доверяя перекупщику или посреднику.

«Понял, – скупо ответил старик, видимо, не желая отказывать, но в то же время и не в состоянии сразу пообещать. – Что с оружием?!»

«С оружием совсем иное дело! Только для меня, НО… – специально выделил заглавными буквами заказчик, – …не вздумай подсунуть какую-нибудь дрянь, только хорошего качества! Что именно, не скажу, пока не увижу ассортимент!»

Старичок понимающе кивнул. Действительно, настоящий рубака никогда опрометчиво не скажет: «Мне нужен меч!» – поскольку меч мечу рознь, а продавец может оказаться недостаточно сведущим и притащить такой потешный клинок, каким уважающий себя боец будет лишь забивать гвозди и уж на пояс себе точно никогда не повесит. Оружие для себя нужно подбирать – подбирать тщательно и без спешки! Порой опытный солдат переберет более дюжины мечей, прежде чем сделает выбор. Что же касалось вооружения, отличного от клинков, то тут у каждого были свои предрассудки и предпочтения: одни любили короткие кистени, других не смущала длина дубин; одни ловко накидывали удавки, другие предпочитали для бесшумного обезвреживания жертв бросать метательные ножи или тяжелые стальные шарики. В вопросе индивидуального подбора оружия имелось слишком много нюансов, поэтому, как правило, клиент превращался в покупателя лишь после того, как собственными глазами увидит и в собственных руках передержит весь арсенал.

«Пойдешь на юг до самой церкви, – не тратя времени на дальнейшие уточнения, принялся писать старик мелким почерком. – Оттуда на запад квартала двинешь. Найдешь трактир «Последний приют», он как раз посреди двух свалок находится. Спросишь Грабла, он обычно после захода там появляется. Скажешь, что от Фанория, то бишь меня… Деньжат сразу много не бери, сделка в первую ночь все равно не состоится, а народец в тех местах разный собирается…»

Едва моррон успел дочитать до конца, как жилистая рука старика быстро скомкала бумажку и, как предыдущий листок, метким броском отправила в горевший камин.

– Вот и усе, мил-человек, – развел руками хитро прищурившийся старикашка. – Чем мог, тем сподмог! Теперича не мешало бы и о благодарности твоей поговорить!

– Ладно уж, – махнул рукой Дарк, вообще-то не одобрявший, когда посредник получает вознаграждение до совершения сделки. – Из кошелька пару монет лишних возьмешь, но не вздумай больше стащить, у меня все пересчитано! Когда насчет…

– Когда разузнаю, тогда и скажу! – поспешно перебил моррона корчмарь, вовремя сообразив, что речь идет о лампадном масле, и явно опасаясь беседовать на эту скользкую тему без бумажки. – Вечером припрешься, ответ, могет, и дам, а коль до утрянки где прошастаешь, оно вернее будет, уж точно узнаю, повезло те аль нет…

– Ясно, – кивнул Дарк, и тут же задал другой вопрос, совершенно безобидный, так что для него не потребовалось ухищрений с листками да чернилами. – До тюрьмы как дойти?

Упоминание о пугавшем многих заведении чуть ли не вызвало у старика приступ икоты. Поперхнувшегося от неожиданности бедолагу аж всего перекорежило, но он быстро пришел в себя.

– Сначала прямо пойдешь, к цехам каменщиков… Оттуда на шум, там грохот такой стоит, что не перепутаешь. Затем на юг повернешь и вдоль цеха прям до плотницких мастерских подашься. Только к забору слишком близко не прижимайся, стража того не любит!

– Ну, уж со стражниками я как-нибудь сам… – усмехнулся Дарк, зная, что с бумагами отставного сержанта за поясом ему не страшны грозные блюстители порядка, по крайней мере здесь, среди трущоб и отбросов.

– Там свалка будет, вот ее как обойдешь, так сразу тюрьму и увидишь, – продолжил корчмарь наставление, – только б я не советовал перед разговором ночным на тюрягу особо зыркать… дурная примета!

– Уговорил, не буду, – соврал Дарк, не веривший ни в воровские, ни в иные приметы.

Попрощавшись с хозяином таверны легким кивком, Аламез направился к выходу. Хоть от текущего дня и осталось меньше половины, но зато он, как, впрочем, и последующая за ним ночь казались моррону многообещающими, способными принести ему много нового и основательно поменять его жизнь. Надо признаться, предчувствия не обманули Дарка: уже миновавший свою середину день приготовил для него незабываемые события и впечатления, только не совсем те, на которые он рассчитывал.

* * *

Хорошо одетому горожанину нечего делать в бедняцком квартале ни ночью, ни днем, конечно, если ему дорога жизнь, а истосковавшаяся по острым ощущениям душа не зовет его на поиски злоключений и неприятных впечатлений. Степенный, состоятельный городской люд обычно чурается нищеты, которая его страшит гораздо больше, нежели грозный вид рассвирепевшего, несущегося прямо на него вепря. Однако некоторым живущим в относительном достатке и благоденствии жителям столицы все же приходилось посещать днем Старый город: одним – по торговым или служебным делам; другим – из-за жажды плотских утех. Возможно, бордели существовали и в менее опасных местах Альмиры, но там они наверняка открывались только ночами, а ведь к вечеру почтенные отцы уважаемых семейств, которым, кстати, ничто человеческое не чуждо куда сильнее, чем презираемым старыми девами холостякам, должны были возвратиться к домашним очагам, дабы и дальше безропотно играть скучную роль верных супругов.

Дарк не был похож ни на степенного торговца, торопящегося в цеха по делам, ни на невзрачного клерка одной из городских служб, поэтому его появление возле борделя – а иной дорогой к цехам каменщиков не пройти – вызвало настоящий ажиотаж. С дюжину обнаженных по пояс девиц высунулись из окон порочного, но крайне необходимого в любом городе заведения и наперебой, порой ругаясь между собой, а порой и метко кидаясь шпильками, принялись зазывать выгодного клиента, то восхваляя его мужественный вид, то осыпая прельстительными обещаниями самых изысканных ласк. Восхитительная панорама выставленных напоказ двух дюжин женских прелестей, естественно, пробудила в Аламезе желание, и он уже подумывал отложить свои дела на часик иль два, но память вновь пришла на выручку моррону, извлекши из своих глубин красочные воспоминания из досуга бывшего имперского офицера.

Первый плотский голод утоляется очень быстро, а затем на смену ему приходит опустошение и отвращение. Фальшивая страсть не может удовлетворить сокровенные желания мужчины, а пробуждает лишь разочарование. Зачем солдату победа, если не было азарта штурма неприступной крепости? К тому же за один раз не насладиться женщиной, даже на разграбление захваченных городов мудрые полководцы дают не менее трех дней. Спустя какое-то время повторения буйства обязательно захочется, но жрицу продажных утех не оставить при себе… она общественное достояние! Эта мысль весьма неприятна любому мужчине, который, как бы он того лицемерно ни отрицал, в глубине души самовлюбленный собственник. И тому, для кого не составляет труда совратить, противно платить за мизерную порцию наспех приготовленного удовольствия. Соблазнить же, околдовать гулящую девку невозможно, поскольку она, по большому счету, не является полноценной женщиной. Ее возбуждает лишь звон монет да дорогие подарки, а от вида мужских тел не возникает положительных эмоций. Уже давно наступившее пресыщение заставляет бедолажку относиться к акту близости как к монотонному утомительному труду.

В общем, решив, что больше потеряет, нежели найдет, если заглянет в заведение, моррон прошел мимо, чем вызвал новый шквал выкриков в свой адрес, на этот раз далеко не лестных. Обиженные невниманием постельные воительницы не скупились в колких выражениях и несли всякую блажь, голословно обвинив не заинтересовавшегося их «дарами природы» мужчину во всех возможных и невозможных грехах: в стяжательстве, в слабости мужского начала, в ничтожности его мужской натуры, в желании жить за счет женщин и во многом-многом еще, что Дарк, если честно признаться, не стремился запомнить. Поведение развратниц хоть и было понятно моррону, даже в определенном смысле он проникся к ним искренней жалостью, но все же оскорбления были нанесены, а Дарк не принадлежал к тем, кто позволяет всяким нахалам и нахалкам безнаказанно плевать ему в лицо и мочиться на любимые сапоги. Аламез поклялся себе, что, как только уладит свои дела и соберется покинуть Альмиру, непременно нанесет визит в порочное заведение и устроит языкастым бесстыдницам коллективную порку, да такую, что они не забудут ее до конца своих грешных дней.

Поставив на этом жирную точку в спонтанно возникшем вопросе, Дарк отвлек хаотично суетившиеся в голове мысли от всяких незначительных пустяков и полностью сконцентрировался на изучении невзрачных окрестностей, благо что он уже успешно добрался до высокого, окрашенного в ядовитый грязно-зеленый цвет забора цехов.

Как и рядом с мостом, где не покладая рук денно и нощно трудились оружейники, место, на котором располагались представшие взору моррона цеха каменщиков, охранялось довольно впечатляющими патрулями стражи. Днем вдоль забора, как, впрочем, и по остальным улочкам квартала, разгуливало не очень много народу, в основном, конечно же, жуткие оборванцы, поэтому его выделяющаяся на общем фоне персона тут же удостоилась внимания бдительных стражей порядка. Часовые не спускали с Дарка глаз, и это было весьма неприятное ощущение, однако, поскольку к запретному забору он не приближался да и в сторону, откуда доносился стук молотков и гулкие удары работавших прессов, особенно не смотрел, стражники ограничились лишь наблюдением за зачем-то забредшим в бедняцкий квартал горожанином. Аламез уже пожалел, что не обзавелся у сговорчивого корчмаря старенькими лохмотьями, в которых можно было бы бродить по Старому городу, привлекая к себе куда меньше внимания. Однако прошлого не воротить, а тратить попусту время и возвращаться в таверну за обносками моррон не собирался.

Немного пройдя по улочке вдоль забора в южном направлении, Дарк наконец-то дошел до места, где ограждение цвета больной болотной жабы прервалось и где находились не менее раздражавшие взор ярко-желтые ворота, распахнутые створки которых были украшены сразу двумя цеховыми гербами: знаком гильдии каменщиков и изображением едущего по гладкой, наклонной доске рубанка – символа союза альмирских плотников. Забор был один, а цехов внутри два. «Верно, решили подэкономить ремесленнички, да и охране дешевле платить выходит!» – резонно предположил Аламез, все же не понимающий, почему цеха защищала от воров и прочего вредительского сброда городская стража, а не специально нанятая охрана. Моррону показалось такое положение дел неправильным, подозрительным, нарушающим закон и, в конце концов, просто нелогичным, но у чиновников, торгового люда и ремесленной братии свои, особенные тараканы в голове, понять маршруты забегов которых обычные люди не в состоянии.

К открытым воротам вдоль всего забора, грохоча колесами, трясясь на ходу и поднимая столбы пыли, тянулась длиннющая вереница подвод, груженных в основном камнем и грязным, не отчищенным от ила речным песком, но нет-нет да на глаза попадались случайно затесавшиеся в общий поток телеги с распиленными бревнами.

«Видимо, в южной части острова имеется еще один мост, соединяющий Старый город с портом. По нему-то возницы и доставляют сырье, как добытое на реке, так и привезенное на баржах», – отметил про себя Дарк, стараясь как можно ближе прижиматься к стенам расположенных на противоположной стороне улочки домов, чтобы не попасть в похожие на зловещий, чародейский туман клубы витавшей над дорогой пыли.

Конечно же, попытка не замараться оказалась жалкой и тщетной. Первый же порыв ветра понес клубы в сторону домов, и не успевший вовремя миновать опасную зону моррон оказался с ног до головы покрытым мелкой и ужасно едкой каменной пылью. Окраска костюма мгновенно сменилась с темно-коричневой на грязно-серую, а от мелких частиц, проникших буквально повсюду, у Дарка тут же зачесался нос, шея, уши и, что более неприятно, заслезились глаза. До конца забора невинной жертве ремесленного произвола пришлось добираться бегом. Наверное, со стороны смотрелось бы презабавно, как взрослый мужчина быстро бежит, закрыв опухшие, слезящиеся глаза, и на ходу то и дело чихает, ругается да кашляет. Вот только зрителей для этого трагикомичного действа не нашлось. Гораздо раньше почувствовавшие угрозу пылевой бури и по горькому опыту знавшие, чем она грозит, обитатели квартала успели вовремя попрятаться по домам и подворотням, а хитрые стражники благоразумно скрылись в пристроенной к забору возле самых ворот будке.

После того как Дарк проплакался, отчихался и отплевался сгустками слюны вперемешку с пылью, ему еще с полчаса пришлось потратить на очистку окончательно загубленного костюма. Однако в этой досадной потере был и небольшой положительный момент: теперь моррон выглядел не как состоятельный горожанин, непонятно зачем заявившийся в бедняцкий квартал, да еще без охраны, а как типичный обитатель Старого города, которому посчастливилось найти на свалке хоть и заношенную, но все еще находящуюся в годном для носки состоянии одежду. Таким образом, маскировка была успешно завершена, притом без особых усилий со стороны моррона. Глаза Дарка просохли, из носа были вычищены все до единого грязевые комки, да и кожа на лице, шее и руках уже почти не чесалась. В таком состоянии Аламез вышел на довольно большую площадь, на противоположной стороне которой виднелась серая, местами покрытая плесенью да мхом тюремная стена, но тут путника поджидало новое испытание, пожалуй, даже более суровое, нежели застигшая его врасплох пылевая буря.

Телега, до этого момента заслонявшая часть обзора на площадь перед тюрьмой, отъехала в сторону, и глазам моррона предстала омерзительная, не укладывающаяся в голове нормального человека картина, некое упрощенное подобие которой он видел всего лишь однажды, очень-очень давно, и не был морально готов узреть ее здесь и сейчас. Теперь-то Дарк понял, что подразумевали жители Старого города, говоря: «Свалка». Шагах в пятнадцати-двадцати перед ним величественно возвышалась огромная пирамида отходов, собранная, наверное, со всей округи. Во внушительной куче хлама, вышиной никак не меньше, чем с трехэтажный дом, можно было увидеть буквально все: обломки старой, медленно пожираемой гнилью мебели; проржавевшие ремесленные инструменты и кастрюли; грязные тряпки, бывшие когда-то довольно приличной одеждой; источающие жуткую смесь зловоний пищевые отходы и, самое ужасное, разлагающиеся фрагменты человеческих тел. Свалка постоянно шевелилась, поскольку внутри ее ползали трупные черви и жирные, размером не меньше собаки крысы, а над ней, наполняя смрадный воздух монотонным жужжанием, зависло большое черное пятно – рой из нескольких тысяч жаждущих поживы мух.

Конечно, Старый город – не Королевский квартал, и городские власти не утруждались хоть раз в три месяца вывозить мусор из царства грязных трущоб, где жили те, кого и за людей-то вельможи с чиновниками не считали, но оставлять гнить посреди площади человеческие тела! Это не укладывалось в рамки разумного и было выше понимания даже бывшего солдата, хоть и повидавшего на войнах всяких зверств, но все же имевшего представление о чистоте в условиях как смутной, военной, так и обычной, мирной поры.

Прикрыв рукавом нос и как можно дальше обойдя зловонную кучу отходов, совмещенную с открытым захоронением объедков и обрубков человеческих тел, Дарк вышел на самую середину площади перед тюрьмой и увидел то, что не только объяснило многое, но и частично дало представление об альмирском образе жизни. Грозно возвышавшаяся над всеми остальными строениями в округе тюрьма хоть и выглядела снаружи огромной, но на самом деле была не такой уж большой, да и, собственно, тюрьмой-то в привычном понимании слова не являлась. Скорее уж это было место сосредоточения правосудия, притом во всех его как целомудренных, так и уродливых личинах да ипостасях.

На окнах, пожалуй, самого высокого и большого здания во всем Старом городе не было видно решеток, да и оконные проемы оказались столь же широки, как в обычных домах. Вход в тюрьму, конечно же, охраняла стража, но в дверях постоянно и фактически беспрепятственно сновал всякий люд, не имеющий, по крайней мере с виду, ничего общего с душегубами иль более мелкими преступниками. Уж с арестантами иль каторжниками посетителей тюрьмы было точно не перепутать! Судя по одеждам, мимике и тем предметам, что входящие и выходящие имели при себе, это были деловитые стряпчие, степенные судейские клерки всех рангов, агенты сыска, дознаватели, палачи и прочий многочисленный люд, совокупность которого и именуется правосудием. Не надо было быть прозорливым провидцем, чтобы понять, что все помещения в четырехэтажном, мрачном здании поделены между представителями различных ветвей карающих властей. Здесь находились просторные и не очень большие кабинеты чиновников, залы судов, переговорные комнаты, помещения для проведения дознаний, арсенал и место отдыха стражников; здесь имелся уголок для всех, кроме самих «виновников торжества» справедливости и возмездия. Но где же тогда находились казематы преступников?

Неопытный человек растерялся бы и не смог бы внятно ответить на этот парадоксальный вопрос, однако Дарк таким человеком не являлся, и правильный ответ тут же нашелся в его голове. Конечно же, в подземелье, в царстве вечной сырости, мрака и обреченности. Правда, надолго там вряд ли кто задерживался, ведь бедняки преступали закон много и часто, а казематов на всех не хватало. Скорее всего, пойманных преступников содержали в темнице лишь во время дознания, а затем, после быстрого и до смеха формального суда, у осужденных имелись лишь два пути: либо под конвоем на каторгу, либо на зловещую площадь перед тюрьмой, ставшую местом и казней, и менее суровых, но зачастую даже более болезненных телесных наказаний, проводимых публично для увеселения толпы, а также в назидание всем тем злодеям, кто оставался пока еще на свободе.

Видимо, экзекуции проводились лишь в определенные часы и далеко не каждый день. Аламезу посчастливилось зайти на площадь в перерыве между работой палачей, поэтому и любознательных зевак вокруг эшафотов толпилось немного, что дало моррону возможность как следует рассмотреть деяния рук человеческих во имя торжества правопорядка и справедливости.

Среди всевозможных приспособлений для умерщвления или уродования человеческих тел, как ни странно, было всего лишь три виселицы, да и то на них не казнили, а вывешивали на всеобщее обозрение результаты тяжких трудов палачей: гроздья отрубленных рук и прочих конечностей (излюбленное лакомство вечно кружащего над площадью воронья), а также и целые тела, обезображенные погружением в едкий раствор или заливкой внутрь расплавленного свинца. Традиционная плаха с воткнутым в нее топором виднелась всего лишь одна, но зато вокруг нее находилось множество изощренных механизмов и приспособлений для предсмертного истязания жертв. Даже из чистого любопытства Дарку не хотелось знать, куда эти шомпола, стержни, шипы впиваются и что каждый из страшных тисков растягивает или отрывает.

Жестокость, с которой альмирское правосудие казнило преступников, бесспорно, была ненужной и чрезмерной, рассчитанной лишь на подтверждение силы королевской власти и устрашение тех, кто попытается в будущем ее оспорить. Как бывший офицер, которому не раз доводилось лично допрашивать пленных, Дарк знал множество не столь картинных и изощренных способов развязать языки. Нет, здесь на площади судейские чины и их подручные в окровавленных передниках не вершили правосудие, а лишь упивались собственной властью, получая болезненное наслаждение от мук тех, кто имел глупость угодить им в руки. А священники, вершители не земного, а наивысшего, небесного правосудия, лишь потакали жестоким игрищам изуверов. Ведь последнее, что представало глазам каждого мученика, всходящего на эшафот, были не только ревущая в нетерпеливом ожидании кровавого зрелища толпа и леденящие кровь при одном лишь взгляде на них инструменты предстоящих пыток, но и красивые купола величественного храма Святого Индория. Ведь именно с эшафотов, расположенных вплотную к набережной, открывался наилучший вид на реку и на находившийся по другую сторону канала Остров Веры.

Трудно сказать, что расстроило моррона более: наглядное доказательство того, насколько груба и кровава длань филанийского правосудия, или осознание собственной ошибки, приведшей к ощущению горечи от обманутых ожиданий, связанных с посещением окрестностей тюрьмы. В иных городах, в которых он ранее бывал и о которых помнил, и городские узилища, и площади перед ними выглядели совершенно по-иному. Память что-то напутала, подсказав безоговорочно верившему ей моррону, что перед высоким забором (которого здесь вовсе не было) мест для содержания злодеев можно встретить подельников и дружков пойманных преступников, которые или пытаются передать весточку, или спланировать побег. Именно воров и разбойников Дарк ожидал здесь повстречать, именно с ними он хотел немного сблизиться, чтобы понять, что происходит в Альмире по ночам. Но, к сожалению, увидеть на площади перед тюрьмой можно было лишь палачей, всевозможных чинуш да скучающих ротозеев. По всей вероятности, как раз лиходеи избегали этого места, считая посещение его, как правильно выразился хозяин «Хромого капрала», очень дурной приметой.

Задумка не удалась, время было без толку потеряно, однако Аламез не отчаивался. Во-первых, он надеялся, что еще предстоящая ему прогулка возле церкви окажется более плодотворной и менее тошнотворной; а во-вторых, относился к увиденным мерзостям всего лишь как к небольшому экскурсу, хоть и изрядно подпортившему аппетит и настроение, но зато поспособствовавшему ему лучше понять образ жизни обитателей филанийской столицы.

Немного постояв на краю набережной и полюбовавшись на восхитительную панораму пока еще недосягаемого, но весьма желанного Острова Веры, Дарк уже собирался отправиться дальше на юг квартала, где должна была находиться единственная на весь огромный Старый город церковь. Но тут произошло непредвиденное. Моррон почувствовал на себе чей-то пристальный, как будто ощупывающий его с ног до головы и даже пытающийся проникнуть под складки одежды взгляд.

Неприятное ощущение возникло внезапно и не уходило. Дарк не понимал, что это было: проснувшаяся интуиция, игра иррациональных страхов, вызванных вынужденным созерцанием чудовищных картин, или неожиданно открывшийся дар предвидения? В принципе сама природа охватившей его тревоги была не столь важна, как ее источник; как враг, до поры до времени притаившийся за спиной и следивший за его действиями. Впрочем, Аламез не исключал, что никакого недруга вовсе и нет, а просто разыгравшееся воображение преподнесло ему неприятный сюрприз.

Осторожно, чтобы не вспугнуть таинственного соглядатая, если он, конечно, имелся, Дарк повернулся спиной к реке и, опершись локтями на высокий бортик ограждения, стал осматривать площадь, всем своим видом показывая, что он просто прогуливается и не подозревает об устроенной за ним слежке.

Сперва моррон внимательно рассмотрел каждого из небольшой группки оборванцев-зевак, уже с четверть часа толкущихся возле виселицы, затем окинул беглым взором вход в так называемую тюрьму и закончил осмотр изучением лотков небольшого рынка на противоположной стороне площади, где торговля хоть и шла, но не особенно бойко. Проходившие через площадь люди, как, впрочем, и проезжающие по ней повозки не удостоились пристального внимания моррона, поскольку вести наблюдение в движении за стоящим на одном месте объектом, то бишь за ним, чрезвычайно неудобно. С одной стороны, все вроде бы было в порядке. Каждый из находившихся поблизости людей занимался своим делом и обращал на его персону куда меньше внимания, чем, скажем, на огромных крыс, иногда выглядывавших из гниющей кучи и смотревших на находившуюся рядом, но, увы, недоступную добычу своими мерзкими, красными глазками. Однако тревожное чувство не покидало моррона, слежка за ним все еще продолжалась.

Наконец-то Дарка осенило, в чем именно крылся его просчет и почему осмотр площади не увенчался успехом. Стоило лишь моррону пораскинуть мозгами, кто за ним мог следить, как ответ мгновенно нашелся. Дарк даже едва удержался, чтобы громко не рассмеяться и не стукнуть себя, глупца, ладонью по голове. Такая бурная реакция могла бы насторожить соглядатая, и поэтому вовремя взявший себя в руки Аламез ограничился лишь широкой улыбкой, благо что наблюдатель, по его предположению, находился довольно далеко и не мог разглядеть выражение лица объекта.

Как в Альмире, так и в этом мире вообще, Дарк Аламез был пока новичком и не успел обзавестись достойным количеством врагов, чтобы гадать, кто же из недоброжелателей осмелел настолько, что пустил ищейку по его следу. Что духовным, что светским властям филанийской столицы не было до его невзрачной персоны дела. Они даже не знали, кто такие морроны, а преступлений в городе Дарк пока еще не совершил. Отставного сержанта, у которого он позаимствовал одежду и бумаги, стража вряд ли пустила в столицу, а уж если ему удалось проникнуть в город и каким-то чудом разыскать обидчика, то он точно не стал бы следить за ним издалека. Из всех немногочисленных претендентов на высокое звание «недруг» остались лишь вампиры, которых, бесспорно, встревожил рассказ отпущенного им на волю шеварийского кровососа.

В принципе Дарк и ожидал, что дети ночи начнут за ним приглядывать, но не подозревал, что слежка начнется при первом же выходе в город, и именно днем. Верхушки вампирских кланов не опустились бы лично до подобного, неподобающего их высокому сану занятия, они определенно послали бы ходить за ним кого-то из молодняка или середнячков, для которых был губителен солнечный свет вообще или в больших дозах. При подобном положении дел единственной возможностью следить за морроном являлось удаленное наблюдение изнутри домов, благо что на тюремную площадь их выходило с полдюжины, и два из них – догнивающие развалюхи – были давненько заброшены.

Когда Дарк решил найти подтверждение своему предположению и поднял взгляд, переведя его с прохожих на окна второго этажа заброшенных домов, то тут же обнаружил потенциальный источник угрозы. Правда, из-за большого расстояния и плохой освещенности пустого оконного проема моррон так и не смог разобрать, был ли следивший мужчиной или женщиной, взрослым кровососом или обращенным ребенком, которые, впрочем, в его времена встречались крайне редко.

Враг был обнаружен, хотя об этом даже не подозревал. Теперь Дарку оставалось лишь решить, что же с ним делать: позволить таскаться за собой или захватить в плен? Первый вариант был хорош тем, что для него, собственно, не нужно было ничего делать, разве что продолжить прогулку по Старому городу и, игнорируя «хвост», который, кстати, временами отставал бы из-за участков местности, где было не укрыться от солнца, спокойно заниматься своими делами. Однако подобная пассивная линия поведения нисколько не продвинула бы моррона в его поисках, а возможно, и осложнила бы выполнение некоторых задач. Перспектива близко пообщаться с вампиром и получить от него, возможно, весьма полезную информацию казалась настолько заманчивой, что, невзирая на отсутствие должного оружия и на опасность натолкнуться не на одного, а сразу на нескольких кровососов, моррон все же решил избрать более агрессивную тактику. Не вызывая подозрений, приблизиться к наблюдателю на минимальное расстояние, а затем быстро атаковать. Степень риска, что он один не справится с двумя-тремя молодыми, неопытными в ратном деле вампирами, была настолько низка, что едва поднималась над уровнем мостовой. Из боя с несколькими середнячками он всегда бы смог выйти, например, как только почувствовал бы угрозу проигрыша, а беспощадный солнечный свет и гнилые доски готовых вот-вот развалиться домов помогли бы ему в этом случае успешно ретироваться. К тому же вампиры днем вялы, слабы, медлительны, не обладают большинством из своих способностей – одним словом, беспомощны, если за ними начинал охотиться настоящий боец.

Окончательно приняв решение напасть, моррон не спеша прошелся вдоль парапета, как будто подыскивая наилучший ракурс, чтобы полюбоваться куполами величественно возвышавшегося над синей-пресиней гладью реки Храма. С пару минут Дарк выждал, стоя при этом к площади спиной и делая вид, будто настолько восхищен земной обителью самого святого Индория, что до царившей вокруг низменной суеты ему нет никакого дела. Только неопытный, еще не ученый жизнью и голодом зверь подкрадывается к добыче по прямой. Искушенный же хищник всегда идет на сближение кругами, усыпляя бдительность существа, которое очень скоро станет лишь горячим и сочным куском мяса на его острых зубах.

Совершив отвлекающий маневр, Дарк немного приблизился к дому, откуда за ним следили, но до выхода на линию атаки было еще далеко, поэтому моррон продолжил притворяться очарованным красотами филанийской столицы путешественником. Пока вампир не должен был заподозрить неладное и покинуть столь удачно выбранную для наблюдения позицию. Если бы он даже усомнился, что моррон способен получать эстетическое наслаждение от созерцания Храма, то решил бы, что объект наблюдения или кого-то поджидает, или осматривает окрестности тюрьмы перед тем, как взяться за воплощение в жизнь только ему известного плана.

Нет, по всем законам логики соглядатай не должен был покинуть свой пост, и в правоте этого суждения Аламез убедился, как только отвернулся от ярко блестевших под лучами солнца и почти ослепивших его золотых куполов. Наблюдатель не заподозрил подвоха, его крохотная головка по-прежнему маячила в далеком окне, что подвигло Дарка на следующий шаг.

Сделав вид, что проголодался, моррон подошел к торговым лоткам и с ходу вступил в оживленный разговор с продавцом фруктов, вынуждая бедолагу продать сочные плоды по гораздо меньшей цене, чем они были выставлены. Переговоры сопровождались бурной жестикуляцией с обеих сторон, так что, скорее всего, «дичь» приняла происходившее внизу на площади за чистую монету. Устроенный фарс позволил моррону сократить дистанцию до двери дома почти вдвое, но расстояние все равно оставалось довольно большим, и вампир успел бы скрыться, ступи Аламез в его сторону хотя бы пару шагов.

Громко крича и уже перейдя на откровенную ругань с несговорчивым продавцом, Дарк судорожно пытался придумать какой-нибудь трюк, чтобы всего на несколько секунд отвлечь внимание вампира. На чудесную случайность рассчитывать не приходилось; чудеса вообще не происходят, когда их ждешь и когда в них возникает особо острая необходимость. Если бы поблизости, скажем, перевернулась телега и жадный до чужого народ кинулся подбирать рассыпавшееся добро – вот это точно дало бы Дарку пять-десять секунд, на которые противник отвлекся бы, а он успел бы домчаться до заветной двери. Происки карманных воришек тоже были бы сейчас весьма и весьма кстати, но, как назло, юная поросль городского отребья не промышляла на площади перед тюрьмой, наверное, боясь проклятия этого места.

Когда удачный случай не подворачивается, нужно его создать; а когда пугливая птица удачи пролетает мимо – ловить ее за хвост! Так Дарк и поступил. Не дожидаясь подходящего происшествия, сам спровоцировал давку и кутерьму.

Задетый за живое упрямством скупого покупателя, торговец уже не собирался ему ничего продавать, а что есть сил, размахивая руками, отгонял моррона от своего лотка, конечно же, попутно осыпая его унизительными оскорблениями. Нетрудно догадаться, что большинство бранных слов касалось врожденных жадности и слабоумия всех без исключения имперцев. Дарк не счел возможным продолжать дальше перепалку с откровенно хамившим торговцем. Как только тот в очередной раз взмахнул своими огромными ручищами, быстрым движением правой руки сорвал кошель с пояса сквернослова, а левым кулаком тут же заткнул широко открытый рот орущего. Если моррон оставил бы добычу себе, то уже в следующий миг ему бы заломили за спину руки и, изрядно отмутузив, отдали бы на дальнейшее растерзание подоспевшим стражникам. В этом случае толку от затеи было бы ноль, а вот большие проблемы точно появились бы, поэтому Дарк не кинулся бежать, как на его месте поступил бы любой воришка, а быстренько ослабил тесемку кошелька и с силой подбросил его вверх. Дождь из настоящих монет заставил мгновенно позабыть о свершенном у них на глазах злодействе буквально всех, кто находился поблизости. Толкаясь локтями, пихаясь животами и сбрасывая с лотков товары, как торговцы, так и покупатели принялись ловить посыпавшееся на них с небес серебро, золото и медь, а злодей-моррон получил десять секунд форы, на которую так рассчитывал.

Сбив с ног ударом корпуса грузного толстяка, преградившего ему кратчайший путь к цели, а затем безжалостно пнув в живот еще одногоувлеченного ловлей монет ротозея, Дарк выскользнул из воцарившейся толчеи и со всей скоростью, на которую были способны его ноги, рванулся к закрытой двери. Тогда Аламезу показалось, что его пробежка продлилась чуть дольше секунды. Вот он что есть сил сорвался с места, а вот уже перед глазами появилась и дверь с одновременно возникшим в голове осознанием прискорбного факта, что он никак не успевает затормозить.

Когда предотвратить беду невозможно, стоит подумать, как извлечь из нее выгоду; когда же неизбежно увечье, нужно постараться свести его к минимуму. Подумать над обоими очень актуальными в данный момент вопросами Дарк, конечно же, не успел, ведь до столкновения с дверью оставались считаные доли секунды. Однако инстинкты, до трудной минуты спокойно дремавшие внутри его тела, мгновенно проснулись и спасли легкомысленного хозяина, несущегося что есть мочи на преграду и готового расшибить об нее лоб.

До закрытой, а возможно, и запертой изнутри на пару-тройку крепких засовов, двери оставалось всего ничего, менее двух шагов, когда Аламез резко оттолкнулся правой ногой от земли, подпрыгнул и сгруппировался в полете, развернувшись боком и подставив под удар правое плечо. Не исключено, что хозяева, перед тем как съехать, и заперли дом, да только моррон этого не заметил, как, впрочем, не успел почувствовать и боль от соприкосновения хоть с прогнившими, но все же крепкими досками.

Грохот, чудовищный грохот, возникший в ушах, парализовал все остальные чувства моррона, когда он, проломив дверь и сметая со своего пути зачем-то придвинутую к самому порогу скамью, влетел внутрь опустевшего лет эдак десять назад дома. Сила инерции, хоть и значительно погашенная при ударе, по-прежнему влекла его удачно вставшее на ноги, но неспособное удержать равновесие, неуправляемое тело вперед, в центр запыленной, покрытой узорами паутины комнаты. И все бы ничего. Дарк непременно совладал бы с непослушными ногами и остановился бы, да только в жалобно скрипевшем под его весом полу отсутствовала добрая треть досок и зияла огромная дырища, в которую не только человек, но и целая корова могла бы провалиться.

Аламез так и не успел понять, что же с ним произошло. Едва он почувствовал легкость полета, как колени и локти одновременно ощутили мощные удары, а на фоне уже привычного грохота раздался новый звук, треск ломаемых костей. В следующий миг на провалившегося в подвал моррона обрушилась не боль, а огромный комод, который он в самый последний момент перед падением умудрился опрокинуть.

Примерно на пару секунд мир замер, в нем не было ничего: ни звуков, ни боли, ни иных ощущений, а затем все они появились, да так резко и сразу, что, придавленный тяжестью обломков к холодным камням подземелья, моррон прикусил язык, пытаясь сдержать и подавить рвущийся из горла крик. Конечности, на которые он неудачно приземлился, были как будто объяты огнем; в жутко ноющих лопатках что-то хрустнуло, а позвоночник так согнулся, что, казалось, вот-вот переломится пополам.

Превозмогая боль и по-прежнему стоически борясь со рвущимся на свободу криком, Аламез зашевелился, пытаясь выползти из-под обломков развалившейся при ударе о его спину мебели. Жуткая резь во всех членах старалась лишить сознания жертву собственной самонадеянности, но пульсирующая в голове одна-единственная мысль оказывала достойное сопротивление болевому шоку. Она не позволяла отключить чуть ли не рвущиеся от напряжения канаты нервов и пыталась изо всех сил защитить тонкую нить сознания, связующую моррона с окружающим миром.

«Двигаться, двигаться! Я должен бороться! Враг рядом, он меня добьет!» – кричал разум медленно, но упорно выползавшего из-под груды обломков Дарка.

Как только изрядно пострадавшее тело Аламеза оказалось поверх того, что еще совсем недавно можно было считать комодом, произошло чудо, правда, какое-то неполноценное, частичное… одним словом, ущербное. Гул в ушах стал потише, звуки вернулись, а болевые ощущения совсем покинули тело, видимо, отчаявшись погрузить его в бессознательное, беспомощное состояние. Сделав над собой титаническое усилие, Дарк даже смог подняться на ноги, но предательница-голова тут же закружилась, и моррон, чтобы не упасть, попытался ухватиться левой рукой за находившуюся, к счастью, поблизости опорную балку. Удержаться на ногах кое-как удалось, но вид собственной руки Аламезу совсем не понравился. Он собирался схватиться за бревно, но вместо этого оперся на него опухшим локтем. То же, что шло от локтя до кончиков торчащих в разные стороны, но чудом сохранивших форму пальцев, и рукой-то назвать было нельзя… Окровавленное месиво, жуткий фарш, из которого нерадивая хозяйка позабыла вытащить кости. Удивительно, что расплющенная конечность еще как-то держалась вместе, и уж совсем невероятным показалось моррону, что он совсем не чувствовал поврежденного участка руки, как будто его вовсе и не было.

Правая рука и ноги пострадали гораздо меньше, хотя и им хорошенько досталось. Но главное, Дарк мог двигаться, а его уцелевшая рука оказалась способной удержать чудом не вывалившийся из ножен кинжал. Поборов страх и свыкнувшись с мыслью о сильном увечье, Аламез огляделся по сторонам, благо что солнечный свет обильно проникал в еще более расширившуюся после его падения дыру. Подвал был пуст, совершенно пуст, в нем не было ни крыс, ни залежей старого хлама, еще годного для чего-то в быту, но которым хозяева уже не пользуются и никогда не будут пользоваться, только им жалко выбросить его на помойку. Из подземелья на первый этаж дома вела гнилая лестница, лишившаяся и перил и половины ступенек, а в дальней от входа в дом стене виднелась окованная железом дверь.

«Наверняка это вампирюги… их работа! Прорыли под городом целую систему ходов да тоннелей. А как бы они еще путешествовали днем?! – решил Дарк, не видящий иного объяснения, почему в подвале заброшенного дома установлена новехонькая дверь, которую и почтенный купец не постеснялся бы себе в дом поставить. – Эх, как же я так оплошал?! Нельзя было без разведки сюда соваться. Упустил вампира, успел скрыться мерзавец! Интересно, почему он меня не добил или не захватил в плен?! Посчитал преждевременным до встречи в порту, а может быть, все проще… подумал, что я уже сдох?!»

Ход мыслей моррона был логичным, да и вопросы были поставлены по существу, однако Дарк совершил ошибку, не сделав скидку на то, что время весьма относительно и скорость его течения ощущается по-разному, в зависимости от многого, например от обстоятельств, в которые ты попал. Дарк искренне полагал, что с момента его неудачного штурма дома прошло никак не меньше четверти часа, а на самом деле вампир, наблюдавший за площадью из окна на втором этаже, ощутил тряску и услышал чудовищный грохот внизу всего с полминуты назад. То, что моррон уже считал оконченным и проваленным, еще только ждало его впереди!

Внезапно донесшиеся с первого этажа шаги, сопровождаемые жалобным поскрипыванием державшихся лишь на честном слове и одном гвозде половиц, опровергли сразу три глубочайших заблуждения филанийцев, возведенных Индорианской Церковью в ранг неоспоримых истин. Во-первых, насколько Дарк знал, филанийские священники убеждали народ, что хоть нежить и существует, но ее не встретить на землях их праведного королевства, поскольку богомерзкие твари были изгнаны с них на веки вечные самим святым Индорием. Во-вторых, смысл всех проповедей о происхождении и о сущности темных сил сводился к тому, что днем исчадия ада не могут явить честному люду свои уродливые лики. И в-третьих, индориане были почему-то убеждены, что вампиры, как существа бестелесные, не могут ходить, а только бесшумно парят низко над землей, чем сродни неприкаянным душам грешников, обреченных влачить жалкое существование призраков в мире живущих.

Тот же, кто сейчас наверху тщетно пытался прокрасться к лестнице в подвал, был живым опровержением незыблемых догматов, а значит, совершал двойное богохульство. Он являлся не только живым мертвецом, но и охальником-еретиком, поскольку осмелился совершить сразу три серьезных проступка против Веры: появился на святых землях; расхаживал днем, когда должен был спать в своем мерзком, пропитанном запахом смерти убежище; и, нарушая святые каноны, скрипел половицами, а следовательно, обладал весом и был существом материальным.

Впрочем, вампиру был не страшен суд земной, да и до гнева Небес как-то не было дела, а вот вопрос, что послужило источником сотрясения всей прогнившей, хрупкой конструкции и чудовищного шума, казался ему весьма интересным. Скорее всего, он догадался о сути происходящего и что его миссия закончилась позорным провалом. Но все равно пытался потихоньку прокрасться в подвал, ведь иного выхода из здания у него не было. Хоть Дарку и не повезло, но капризная госпожа Фортуна повернулась к нему не спиной, а всего лишь боком. Свалившись в подвал, моррон отрезал врагу путь к отступлению, а затем мог и развить успех. Для этого ему понадобилось бы всего лишь подняться наверх и поставить вампира перед сложным выбором: или вступить в бой, или выпрыгнуть из окна на улицу, где с ним расправился бы солнечный свет. Смертоносные лучи если бы и не убили сына ночи, то сильно ослабили бы его и сделали бы практически беззащитным перед лицом раненого, но все же сильного противника.

К сожалению, левая рука моррона хоть и перестала кровоточить, но по-прежнему не действовала, что значительно снижало шансы на успех в предстоящей схватке. Но зато остальные конечности, как ни странно, быстро пришли в норму: нижние двигались, однако бежать или просто идти, припадая сразу на две ноги, было довольно затруднительно; а кисть правой руки, сжимавшая приготовленный к бою кинжал, наконец-то перестала дрожать. Слегка выгнув назад так же сильно пострадавшую при падении спину, Дарк спрятался за опорной балкой и приготовился к встрече гостя. Мимо него вампиру в подвал не проскользнуть.

Шаги стихли внезапно, как песнь, оборванная на полуслове, а в следующий миг скрип половиц сменился жалобным попискиванием пары верхних ступенек. Вампир почти бесшумно спускался, вскоре настал бы момент – выскочить из укрытия и напасть, но более чем запачканные землею сапоги и край плаща противника Дарк так и не увидел. Фигура мгновенно исчезла из виду, а крадущаяся поступь сменилась топотом быстро бегущих наверх ног.

«Проклятье! Кровь… он почуял мою кровь! Рана-то открытая; я едва чувствую запах, а для него смердит, как на скотобойне!» – догадался моррон и, замешкавшись не более чем на доли секунды, выскочил из-за балки и пустился преследовать трусливого беглеца.

Боль в опухших коленях не вернулась при беге, но вот когда Дарку пришлось перепрыгнуть через проем в две-три отсутствующие ступеньки, при приземлении раздалось похрустывание. Интуиция подсказала моррону, что у него на погоню осталось не так уж и много времени, минута, самое большее – две; долее его ноги не выдержали бы. Взлетев по лестнице на первый этаж, Аламез опять не увидел врага, лишь на самом верху еще одной лестницы, ведущей на второй этаж, мелькнул кусочек уже знакомого плаща. Отрыв увеличился, но это не смутило Дарка, уверенного, что погоне вскоре придет конец: ведь даже если кровосос и осмелится выбраться наружу, верный союзник Дарка – солнечный свет существенно снизит скорость его передвижения. Еще не добравшись и до середины лестницы на второй этаж, моррон услышал треск, сменившийся грохотом падения досок и черепицы. Когда же он достиг верхней ступени, то до ушей донеслись с крыши удаляющиеся звуки, а взгляду предстала весьма опечалившая Аламеза картина. В потолке зияла дыра, с краев которой все еще продолжали осыпаться осколки старой черепицы. На полу лежала груда гнилых обломков древесины, а по всему помещению витали клубы поднятой пыли.

Вампир оказался не только чутким, но и хитрым противником, способным быстро мыслить и сопоставлять. На ходу он вычислил, что моррон при падении повредил именно руку, и избрал оптимальный путь отступления. Левая кисть Дарка по-прежнему свисала плетью, и на крышу на одной руке ему ни за что не взобраться. Кровосос умудрился просчитать ситуацию, что, бесспорно, делало ему честь, однако в своих расчетах он не учел одного маленького нюанса. Его тактическая уловка не столь разозлила, сколь раззадорила моррона, не привыкшего избегать перчаток, которые ему бросают в лицо.

Даже не попытавшись подтянуться на одной руке, поскольку точно знал, что все равно не удастся, Аламез вылез в пустой оконный проем и ступил на шаткий карниз. К счастью, крыша оказалась довольно пологой, а поскольку дома стояли вплотную друг к дружке, то на соседнюю крышу можно было не перепрыгнуть, а перебежать. Одна лишь беда – не защищенные во многих местах отпавшей черепицей и поэтому сильно подгнившие от дождей доски могли не выдержать вес тела взрослого человека. Имелся всего один-единственный и очень рискованный способ преодолеть опасное пространство, и вошедший в азарт Дарк не побоялся им воспользоваться.

Отдавая себе отчет, что в любой момент может провалиться и в результате еще более продолжительного и болезненного падения вновь оказаться на исходной позиции, то есть все в том же самом подвале, моррон побежал; побежал быстро, но не по прямой, а по пологой касательной, постепенно поднимаясь к вершине соседней крыши. Глаза слезились, в ушах завывал ветер, а также слышались треск ломающихся досок и неприятный звук скольжения осыпающейся черепицы. Бежать было страшно, но еще страшнее казалось остановиться. Дарк прекратил свой безумный забег гораздо позднее, чем можно было бы, лишь на середине довольно прочной крыши соседнего дома. Поскольку опора под ногами была твердой, Аламез наконец-то позволил себе роскошь отдышаться и оглядеться.

Внизу виднелась площадь, не столь уж и мрачная, как выглядела она с мостовой. Ползавшие по ней людишки, похожие сверху на двуногих муравьев-переростков, так и не заметили двух чудаков, совсем недавно промчавшихся по крыше, которой сейчас практически и не было. Своим отважным поступком моррон значительно облегчил работу строителей по сносу развалюхи: можно смело сказать, что он один уничтожил большую часть гнилой крыши. С высоты хоть и не птичьего полета, но все же немаленькой открывался отличный вид на грязно-серый, как будто целиком закопченный и запачканный бедняцкий квартал. Отсюда Дарк увидел многое, но только не то, что ожидал.

Вампира на крышах не было. Видимо, он уже успел спрыгнуть вниз и скрыться внутри какого-нибудь дома или в одном из покосившихся, старых сараев, примыкавших вплотную к домам с тыльной стороны. Продолжать поиски было бессмысленно. Беглец вряд ли бы стал сидеть на одном месте, поскольку мог легко передвигаться внутри строений, притом не только заброшенных.

«Зато размялся!» – утешил себя Дарк, решивший более не утруждаться бестолковым занятием, а вернуться в подвал и осмотреть дверь, ведущую к тайному ходу. Естественно, моррон не надеялся, что она окажется незапертой, но чуть-чуть поковыряться в замке следовало. Если бы он оказался простым, то стоило бы где-то разжиться воровским инструментом; если же сложным, то кроме отмычек пришлось бы найти и мастера темных дел. Одним словом, у Аламеза было чем заняться в ближайшие часы. Он уже собирался уходить, но перед тем, как покинуть крышу, все же дошел до ее края и склонился вниз, надеясь, что вдруг увидит едва заметный дымок, просачивающийся сквозь доски одного из сараев. Пробежавшийся под солнцем вампир, несмотря на плащ и одежду, всяко должен был дымить ничуть не меньше костра, затушенного лихо – по унтер-офицерски.

К сожалению, при воскрешении Коллективный Разум не одарил моррона второй парой глаз, например на затылке, где они сейчас оказались бы весьма кстати. Осматривающий двор внизу и крыши ближайших сараев, Аламез не заметил, что у него за спиной сначала лишь задрожал воздух, а затем возникла окутанная клубами пара фигура мужчины в черном-пречерном плаще.

Удар в спину во все времена считался подлым и низким, но, кроме того, он может еще оказаться и смертельным, если нанесен острым кинжалом или если жертва находится на большой высоте. Совсем недавно сильно пострадавшая спина Дарка ощутила на себе тяжесть еще одного удара. Так и не успев сообразить, что же произошло, моррон полетел вниз, а уже через миг неподвижно лежал на мостовой в луже собственной крови, с разбитой головой и с торчащими наружу костями.

Глава 5 Ночи Альмиры

Хоть многие люди и боятся боли, но на самом деле она не такая уж и страшная штука, поскольку сама по себе вреда не наносит, а польза от нее какая-никакая есть. Боль можно перебороть, ее можно перетерпеть; если же спазмы да рези частенько жалуют в гости – то даже свыкнуться с ней. С этой точки зрения боль весьма похожа на неугомонного деревенского петуха, голосящего каждое утро. Сначала его кукареканье бесит, затем лишь слегка раздражает, вызывая недовольное ворчание желающих еще недолго понежиться в постелях, а затем лишь служит сигналом о наступлении утра. Так и боль. Она всего лишь дело привычки и хороший учитель, чьи упражнения формируют навык, как держать себя в руках и воспринимать происходящее с тобой без эмоций, с отрешенным безразличием.

Дарк осознал, что жив, когда его непослушное тело забилось в конвульсиях, и от ног до головы прокатилась волна сильных болевых ощущений. На этот раз подавить зарождавшийся в груди крик оказалось гораздо проще, чем когда он провалился в подвал. Боль пока еще не стала для моррона всего лишь сигналом, но процесс ее восприятия шел по верному пути. Тело промучилось всего несколько кратких секунд, а затем неожиданно быстро наступили приятное расслабление в членах и душевное спокойствие. Даже церковные колокола, возвещавшие горожанам о наступлении полночи, не смогли вывести очнувшегося Аламеза из состояния блаженной умиротворенности, плавно перетекшей в флегматичную задумчивость.

«Вот и полночь, значит, я провалялся в беспамятстве семь-восемь часов… – констатировал Дарк, но затем усомнился в неоспоримости этого, казалось бы, явного факта. – А может, больше… гораздо больше? Может, я опять пропустил несколько дней, месяцев или лет?!»

Увы, на этот вопрос сразу было не ответить, поэтому моррон решил отложить его выяснение до более благоприятного момента, который должен был наступить скоро, очень скоро, а пока же задался размышлением на иную тему.

«Интересно, сильно ли я пострадал? Падение с крыши помню, а вот потом пустота… Удар о землю тут же отключил сознание. В каком же состоянии я сейчас, могу ли двигаться и где нахожусь? Мертвецы, а я уж точно выглядел как настоящий труп, не залеживаются посреди города на мостовой… Куда же меня отнесли, что со мной сделали, где я теперь: под землей в могиле, в реке или на той мерзкой свалке, а вокруг бегают жирные крысы?!»

Гадать и строить предположения можно долго, но куда вернее просто не побояться открыть глаза и узреть правду, какой бы горькой она ни оказалась. Так Дарк и поступил, за что тут же был вознагражден судьбою. Его участь оказалась не такой уж и печальной, как он рассчитывал, а все благодаря врожденной лени, отсутствию брезгливости и неприхотливости в быту обитателей Старого города.

Первое, что увидел моррон, открыв глаза, было небо… черное, звездное небо, оповестившее своим присутствием перед взором очнувшегося, что его не закопали и не потопили в реке, как слепого кутенка. Слабость сковала туловище и конечности, покоившиеся на чем-то мягком и неровном. Подняться Дарк пока не мог, но зато шевелились пальцы, а это уже был хороший знак. К счастью, ноющая шея все же двигалась. Сначала Аламез легонько покрутил головой, пытаясь осмотреться, но поскольку с обеих сторон ничего, кроме лоскутов сырой мешковины, не увидел, ему пришлось приложить чуть больше усилий и приподнять голову, которая тут же закружилась, как только затылок оторвался от земли.

Вокруг была грязь, пожухшая зелень, куски гниющей материи, обломки, объедки и еще много всякой непонятной гадости, над которой бойко кружились не спящие даже по ночам мухи. Невдалеке выискивали в отходах съестное несколько тощих, плешивых собак. Оголодавшие и озверевшие куда сильнее волков, бездомные дворняги непременно потрапезничали бы им и насытились бы на много недель вперед, да только запах крови моррона, видать, пришелся четвероногим бездомным не по вкусу. Он пугал, вызывал трепетный страх у всех без исключения животных, в чем, собственно, минусов не было, но был огромный плюс – пока Дарк находился в беспамятстве, никто не растерзал его плоть, не обглодал кости и не попытался выклевать глаза.

Стоило лишь Аламезу пошевелиться, как помойные псы тут же поджали хвосты и, трусливо заскулив, шустро покинули столовую под открытым небом, где, скорее всего, находилось еще много чего, по их мнению, съестного и лакомого. Дарк сделал над собой усилие, кое-как поборол одолевающую его слабость и сел. На большее он еще был неспособен. Первый же беглый взгляд на окрестности мгновенно воссоздал картину происшедшего в часы, проведенные им в беспамятстве. Дом, с крыши которого его столкнули, находился совсем рядом, в каких-то пятнадцати-двадцати шагах. По правую руку возвышалась выщербленная и покосившаяся стена сарая без двери и большей части крыши, а по левую – простирался пустырь, превращенный жителями окрестных домов в вечно гниющую, источающую зловоние свалку.

Когда его мертвое тело нашли, а, скорее всего, произошло это не сразу, обитатели дома решили не звать стражников, поскольку подозрение в убийстве могло пасть и на них. Обычно блюстители порядка редко ломают голову над преступлениями долее нескольких дней, а уж если злодейство было совершено в бедняцком квартале, то утруждаются розысками не более получаса и отправляют на виселицу первую же попавшуюся под руку подозрительную личность.

Боясь слепого возмездия правосудия и вспомнив народную мудрость «Не буди лихо!», горожане взялись уладить дело по-тихому. Жители дома быстренько обшарили окровавленные одежды и, присвоив все ценное, оттащили труп подальше от собственных окон. Тем самым они не только оберегли себя от незаслуженного наказания за несовершенное преступление, но и избежали ежедневных мучений от вдыхания смрадных паров разложения и от вида гниющего мертвяка. Конечно же, бедняки не побрезговали обчистить карманы бездыханного тела, но, к счастью, побоялись запачкаться кровью и не полезли за пазуху, так что пяток золотых монет да трофейные бумаги при Дарке все же остались, правда, толку от последних не было уже никакого. Пропитавшуюся кровью грамоту не покажешь стражнику, поскольку доказать, что кровь твоя, а не убитого тобой истинного владельца, невозможно. К тому же что можно прочесть, когда кровь перемешалась с чернилами? Это уже, выходит, не документ, не казенная бумага, а абстрактная зарисовка на кровавую тему пьяного марателя холстов.

Немного погоревав над испорченными свитками, Аламез выбросил их, а затем сделал попытку встать, но онемевшие, то и дело сводимые легкими судорогами ноги пока не слушались. Как ни прискорбно, но какое-то время моррон был вынужден обождать, страдая в царстве отходов и сопутствующего им зловония. Пока в одеревеневшие колени не вернутся силы, ему не оставалось ничего иного, как развлекать себя рассуждениями, благо что тем для них имелось предостаточно.

Первым делом Дарк попытался определиться во времени и пришел к радостному заключению, что его забытье продлилось всего лишь часы, а не дни и не месяцы. Если было б иначе, то при пробуждении ему пришлось бы выкарабкиваться из-под груды мусора, который боявшиеся стражников куда сильнее, нежели лиходеев, горожане прежде всего сбрасывали бы именно на него. Из этого, бесспорно, приятного факта вытекал еще один актуальный вопрос: «Зачем его воскресили через долгие годы после штурма Великой Кодвусийской Стены, а также сейчас? Было ли его возрождение преднамеренным действом всемогущего Коллективного Разума, почувствовавшего новую угрозу человечеству, или механически закономерным процессом, применимым к любому моррону, таким же естественным для него, как для обычного человека рождение и смерть?»

Как было известно легионерам – и как Дарк уже неоднократно испытывал на себе в течение прошлой жизни, – моррон, слышащий Зов Коллективного Разума, практически бессмертен и мгновенно исцеляется после самых тяжких ран. Процесс восстановления изуродованной плоти длился не долее нескольких секунд. А в обычной жизни «рыцари смерти» мало чем отличались от людей и были весьма уязвимы. Их жизненный путь мог нежданно прерваться не только в бою, но и в обычной пьяной потасовке, если захмелевший драчун не рассчитал силы, вложенной в свой кулак, или в скамью, опущенную на спину противника.

Рана Дарка была, без всяких сомнений, смертельна, а полное исцеление разорванных и расплющенных тканей прошло чрезвычайно медленно, чтобы утверждать, что он исполнял миссию, но слишком быстро для моррона в обычной жизни. Исходя из этого на первый взгляд парадоксального факта, Аламез пришел к выводу, что его воскресили отнюдь не в знак благодарности за прошлые заслуги перед человечеством, а для выполнения нового задания, время для которого пока еще не пришло, но вскоре должно наступить. Мудрый Коллективный Разум не бросал своих верных солдат с марша в бой, он воскресил Дарка заранее специально для того, чтобы тот успел освоиться в мире людей и воссоединиться со своими собратьями. Значит, ему следует торопиться и не затягивать с розыском членов Одиннадцатого Легиона, ведь любую беду легче пережить вместе, а любую задачу куда проще решить, опираясь на плечо товарища. Пока Дарк не продвинулся в поисках, но, с другой стороны, и Зов Коллективного Разума он пока не услышал, что не могло не радовать и вселяло надежду на успех предстоящего предприятия.

Последнее, о чем подумал Дарк, восседая на мусорной куче величественно, как настоящий король на своем золотом троне, и лениво отмахиваясь от назойливых мух, было странное поведение врага; непонятное, противоречивое и алогичное. Сначала вампир лишь следил за ним и даже пустился бежать, чтобы не допустить нежелательного столкновения с объектом слежки, а затем вдруг поменял замыслы и коварно убил, тем самым сведя все свои предыдущие усилия на нет. Смерть Дарка (о том же, что Коллективный Разум так быстро воскресит своего солдата, не знал никто, включая самого Дарка) лишила убийцу возможности узнать, зачем легионер прибыл в Альмиру и почему так неумело попытался привлечь на свою сторону его кровососущего собрата? Его убийца, лица которого Аламез так и не узрел, скорее всего, являлся мужчиной, хотя побиться об заклад моррон не решился бы. Кровосос был хитрым, коварным середнячком, способным не только грамотно организовать слежку, но и, что более опасно, просчитывать быстро меняющуюся ситуацию на ходу и мгновенно находить самые выгодные для него решения. Насторожило Дарка и то обстоятельство, что кровосос стал невидимым днем, когда был слаб, а его дымящейся шкуре и так доставалось от обжигающих солнечных лучей. Все это просто не могло не подтолкнуть к выводу, что Аламезу попался достойный противник, конечно, намного слабее, чем старший вампир, но зато весьма выделяющийся на фоне остальных кровососов среднего возраста. Появление моррона в филанийской столице серьезно встревожило кровососущих тварей, если за ним послали следить не рядового бойца, из чего Дарк пришел к заключению (пока на стадии неподтвержденного предположения), что столичные вампиры замышляют что-то грандиозное и боятся, что их тайные планы слишком рано раскроются.

Когда пребываешь в бездействии, время утомительно тянется; когда же руки или голова заняты делом, то просто не успеваешь соскучиться. Едва моррон мысленно нарисовал пока еще весьма смутный и расплывчатый образ противника, как онемевшие ноги полностью восстановились. В коленях и икрах исчезли напряжение и неприятная тяжесть. Можно было вставать и идти, возникали лишь вполне уместные вопросы: «Куда и как?» Шастать по городу, даже темной ночью, в покрытом сгустками запекшейся крови костюме – верный способ накликать на свою неразумную голову большую беду. Дарка арестовал бы первый же патруль, которых наверняка вокруг тюремной площади расхаживало довольно много. Бумаги же отставного сержанта пришли в негодность, а без них шансов избежать заключения практически не было. Стражники не позарились бы на небывало щедрую взятку в пять золотых, а просто забрали бы монеты и все равно отвели бы его в тюрьму, знакомиться изнутри с которой Аламезу совсем не хотелось.

К счастью, проблему с плачевным внешним видом можно было быстро решить, ведь Дарка выкинули на свалку, где полным-полно всякого хламья да тряпья, хоть и жалкого, но зато не окровавленного. Покопавшись в куче хлама чуть долее минуты, Аламез нашел старенький плащ, видимо, когда-то серого, а ныне из-за многочисленных пятен и разводов непонятно какого цвета. Облачаться в него было неимоверно противно, но, в отличие от убийства, нечистоплотность не считалась в Филании преступлением. Грязного, дурно пахнущего и отвратно выглядевшего бродяжку служители порядка не повели бы в тюрьму, а, скорее всего, даже сапогом пнуть побрезговали бы. Свисавшие длинными, перепутавшимися и слипшимися между собой окровавленными паклями волосы Дарк небрежно завязал на затылке пучком, а затем спрятал их под тошнотворно пахнувший капюшон, к которому намертво приклеились несколько протухших рыбьих ошметков. Однако это была еще не самая неприятная процедура в ходе вынужденной маскировки. Под конец моррону пришлось умыть окровавленное лицо в мерзкой луже, состоявшей в основном из слитой после помывки жирных котлов воды и собачьей мочи. В результате таких издевательств над собой Дарк был застрахован от ненужного внимания представителей власти; после такой ванны к нему уж точно не приблизился бы ни один страж порядка.

Теперь дело было за малым – моррону оставалось только решить, куда же направить стопы? Вообще-то выбор был большим, но телесная слабость, усугубленная окровавленной одеждой и отсутствием оружия, заметно ограничила возможные варианты действий, а если говорить начистоту, то практически свела их всего к двум. Дарк мог пойти на север и вернуться в «Хромой капрал», чтобы подкрепиться и послать кого-нибудь из слуг к портному за новой одеждой; или отправиться в юго-западную часть острова для встречи в кабаке «Последний приют» с торговцем оружием и прочими незаконными товарами по имени Грабл. По словам наведшего его на контрабандиста хозяина «Капрала», делец как раз сейчас, после наступления полуночи, должен находиться там.

Наверное, было бы правильней выбрать первый, безопасный вариант, но душа моррона жаждала действий и хоть какого-то положительного результата. Аламез корил себя за медлительность, ведь вскоре должен наступить уже третий день его пребывания в Альмире, а он так и не продвинулся в поисках собратьев. В результате недолгих, но интенсивных раздумий рассудительность в который раз проиграла схватку жажде активных действий. Не желая терпеть еще целые сутки до встречи с торговцем, моррон направился на юг. Сначала ему следовало дойти до церкви, а затем свернуть направо и погрузиться в невзрачный мирок самых убогих и опасных во всем Старом городе трущоб: ведь из разговоров, случайно услышанных им на тюремной площади, Дарк узнал, что именно там находится гнездо самого отпетого воровского отребья.

* * *

Предположение насчет поведения стражников подтвердилось, как только моррон вышел на площадь перед тюрьмой. В поздний час Старый город как будто вымер. Даже птицы не летали над рекой, а из всех звуков слышалось лишь похлопывание плохо запертых ставень и вторящий ему скрип виселиц, на которых раскачивались под порывами ветра догнивающие мертвецы. Куда ни кинь взор, не было видно ни одной живой души, кроме разве что блюстителей порядка, лениво расхаживающих между эшафотом и зданием правосудия. Но стоило лишь Дарку пройти двадцать-тридцать шагов на юг, в сторону того самого рынка, на котором он так удачно изобразил вора-альтруиста, как из-за пустых торговых лотков показались три фигуры в блестящих в лунном свете шлемах и кирасах.

Темнота и отсутствие на площади вдали от тюрьмы уличных факелов сыграли с патрулем злую шутку. Дремавшие на лотках стражники услышали шаги и увидели, что кто-то в их сторону движется, но не смогли издалека разглядеть, что это всего лишь мерзкий нищий, шастающий по ночному городу в поисках теплого закутка, в котором можно удобно пристроиться, чтобы поспать. Если бы Дарк попытался скрыться, а такая неразумная мысль промелькнула в его голове, солдаты тут же кинулись бы в погоню, даже не понимая, что преследуют того, с кого нечего взять и о кого и руки-то марать не следует. Однако моррон вовремя преодолел подсознательное стремление задать стрекача и продолжил спокойно идти на сближение с патрулем. Когда же дистанция сократилась до десяти шагов, опасность ареста, как и предполагалось изначально, сама собой отпала. Стражники рассмотрели его пестрый маскарадный наряд; чертыхнулись, выругались и пошли прочь, запустив с расстройства во встревожившего их чуткий сон босяка огрызком червивого яблока. Надо сказать, что метали блюстители порядка довольно метко. Недоеденный как червяками, так и людьми снаряд попал точно моррону в висок, что вызвало дружный хохот метателя и его дружков.

Кровь вскипела в жилах оскорбленного Дарка, но мгновенно остыла. Нищие привычны к унижениям, поскольку их не считают за людей, и раз уж он взялся исполнять роль бездомного, бесправного скитальца, то нужно было довести ее до конца, тем более что в отмщении не было смысла. Да, он, наверное, смог бы справиться со стражниками, даже не имея при себе ни кинжала, ни меча. Он мог бы нарушить филанийский закон, устроив трепку его блюстителям, но что это дало бы, кроме возможных нежелательных последствий и впустую потраченного времени? К тому же сильный человек отличается от безвольной тряпки не количеством монет в кошельке, не наличием почета да имущества, а тем, что делает то, что хочет делать, а не то, к чему его вынуждают!

Дарк решил не начинать драку, которая была ему не нужна, и стерпел оскорбление, тем самым повел себя формально как типичный житель Альмиры, привыкший пресмыкаться перед облеченными силой да властью. Естественно, что стражники тут же потеряли к нему всякий интерес и, немного опечаленные, что презренный бродяжка не развеселил их своими возмущенными выкриками, побрели досматривать сны.

Беспрепятственно миновав площадь, Дарк вышел на узкую, прямую улочку и уже через пять минут неспешного шага оказался на другой площади, куда более красивой и гораздо лучше освещенной. Здесь не было такого огромного открытого пространства, как перед совмещенной с судом тюрьмой, но зато по самой середине возвышалось небольшое, но от этого не менее величественное строение храма. Идеально ровные стены церкви устремлялись в небесную высь и плавно перетекали в шарообразный купол, вместо шпиля по центру которого красовался непропорционально огромный, в три человеческих роста, символ индорианской веры. Священники не поскупились на обустройстве и этой земной обители святого Индория, хоть церковь в основном посещали бедняки, от которых смешно было ожидать солидных пожертвований. Говоря языком торговли, индориане «держали марку», и благодаря их стараниям единственная церковь на весь Старый город выглядела как дорогая жемчужина, случайно закатившаяся в кучу навоза.

Дарк ненадолго задержался перед фасадом красивого здания, оформленного в нежных, золотисто-голубоватых тонах, а затем пошел дальше, сменив направление с южного на юго-западное. Посещение храма входило в планы моррона, но его интересовали отнюдь не блаженные мгновения единения с высшими силами и уж тем более не заунывные проповеди, читаемые монотонными, усыпляющими все живое голосами. Ему нужно было втереться в доверие к одному из священников, которых, несмотря на открытые двери церкви, в поздний час внутри явно не было. Конечно же, Дарк не знал ни структуры чуждой ему с рождения Индорианской Церкви (поскольку был воспитан на канонах Единой Веры), ни ее иерархии, ни особенностей отношений между служителями Небес. Однако ему почему-то казалось, что ее основополагающие принципы очень близки с армейскими, а значит, оплот Веры в Старом городе, несмотря на его внешнюю красоту и величие, являлся всего лишь местом для ссылки священников-штрафников с Острова Веры.

Бывших священников вообще не бывает, как и бывших вельмож! Это солдат может покончить со службой и стать мирным землепашцем, а граф даже в нищете останется графом, и святому отцу, сколько бы он ни нагрешил с молоденькими прихожанками, сколько бы ни присвоил монет из пожертвований, никогда не позволят отречься от духовного сана. Его сошлют в монастырь или отправят навеки в место, подобное этому, но не разрешат вернуться в суетную мирскую жизнь, дабы он за лишней кружкой вина не разболтал бы мирянам, чего не следовало.

Аламез был уверен, что священники, проповедующие в Старом городе, – такие же низы духовного общества, как и их бедняцкая паства. У любого попавшего сюда святого отца уже не оставалось шанса загладить провинности и вернуться на Остров Веры. А в глубинах его не совсем праведной души, тихо посапывая, дремало вполне естественное желание прикарманить солидную сумму церковных деньжат и провести остаток своих земных дней где-нибудь подальше от опостылевшей столицы в приятном грехопадении и достатке. На этом потаенном желании можно было хорошо сыграть, а Дарк даже знал наизусть подходящие «ноты», но заняться сбиванием святого отца с пути истинного собирался чуть позже, например в течение следующего дня, если, конечно, своенравной судьбе вдруг не вздумается подкинуть ему очередной неприятный сюрприз.

А сейчас моррона поджидали темные, грязные улочки, по сравнению с которыми все, что он видел до этого момента в Старом городе, казалось образцом порядка и чистоты. Но лишь бездельники вечно расхаживают в чистых-пречистых нарядах и блестящих сапогах. Тот же, кто вершит дела и судьбы, не боится вступить в грязь и не придает значения тому, что порой от его взопревшего, давненько не мытого тела не очень приятно благоухает. Ему просто некогда задумываться ни о своей внешности, ни о мнении других, поскольку голова все время занята совершенно иными мыслями, да и у рук находятся дела поважнее, чем бесконечная стирка, помывка, штопка и глажка.

* * *

Приятно, когда люди не врут и не приукрашивают действительность, которая на самом деле выглядит мерзко и ужасно. Старик Фанорий, тщедушный хозяин «Хромого капрала», весьма точно подметил, что заведение «Последний приют» находится между двумя свалками и что мимо него никак не пройти, но почему-то постеснялся уточнить, что кабак с весьма символичным названием на юго-западе острова и сам является частью помойки, то есть гармонично вписывается в жалкое, зловонное окружение, навевающее мысли о бренности бытия.

Изначально, то есть когда-то давно, добротно построенное двухэтажное здание лет пятьдесят не знало ремонта и в результате превратилось в полнейшую противоположность – убогое, обветшавшее строение, заходить в которое казалось крайне опасно. Заваливающиеся в разные стороны, испещренные узорами глубоких трещин стены должны были уже давно обвалиться, но хитроумный хозяин, пожадничавший на ремонте, подпер их по бокам толстыми бревнами, которые хоть и гнили от сырости, но до полного превращения древесины в труху было еще далеко. Над перекошенным дверным проемом, принявшим со временем форму перевернутой, неправильной трапеции, болталась на ржавых, скрипучих цепях выцветшая, но раз в несколько лет подкрашиваемая вывеска, истинный возраст которой уже не определить, как, например, у женщины, переступившей порог семидесяти лет. Моррон не исключал, что мастер-столяр вырезал на потрескавшейся от времени и регулярной перекраски древесине неровные, отличающиеся как по наклону, так и по размеру буквы еще задолго до того, как он, Дарк Аламез, появился на свет. Покатая крыша, из которой по самому центру одиноко торчала печная труба, была, пожалуй, самой ухоженной частью постройки, и то лишь потому, что, какой бы сброд ни собирался внутри, ему все равно не нравится, когда на головы льются холодные ручейки дождевой воды или плавно опускаются снежинки. Скорее всего, в последний раз черепицу перекладывали года три-четыре назад. Сразу было заметно, что мастер старался, однако его немалые усилия и профессиональные навыки смогли лишь частично компенсировать низкое качество раздобытого по дешевке материала, день за днем растрескивающегося под лучами солнца, а затем претерпевающего омовения дождевой водой. Выглядели покосившиеся ряды деформированных черепиц совсем некрасиво, да и подлая вода очень скоро нашла бы в них маленькие бреши.

Неизвестно, кому первому пришло в голову сваливать пищевые отходы и всякий отслуживший свой век хлам прямо под стенами кабака: нерадивому хозяину, обиженным на плохую еду посетителям, небрезгливому повару или мстящим скупердяю-владельцу за мизерное жалованье разносчикам блюд, но выросшие по бокам разваливающегося строения мусорные кучи неимоверно разрослись как ввысь, так и вширь. С первого взгляда они казались точными копиями той мерзкой свалки, которую Аламез видел на площади перед тюрьмой, однако если присмотреться к грудам хлама, то три существенные отличия удалось бы найти.

Во-первых, в ставшей со временем почти однородной массе отходов не было видно гниющих фрагментов человеческих тел, что уже радовало и как-то успокаивало. Во-вторых, живность, крупнее мух, букашек да червей, в зловонном завале не водилась. Наученные горьким опытом, крысы побаивались добывать пропитание вблизи от кабака, поскольку дюжина-другая из них уже стала трапезой неразборчивых в еде посетителей, поданная под видом отварной баранины или свиного жаркого. Стоило лишь Дарку подумать об этом, как в животе зловеще заурчало, а в голове промелькнуло весьма прагматичное предположение, которое вызвало бы у подавляющего большинства людей рвоту, а его лишь позабавившее: «А что, если хозяин нарочно захламил двор этой вонючей дрянью? Устроил себе под боком что-то вроде охотничьего угодья… И выгодно вышло, и не хлопотно! Богачи-гурманы к нему в гости не жалуют, а нищета городская мяско не чаще раза в месяц поклевывает, так что свинину от крысятины ни за что не отличит. Так вовсе времена, наверное, было: у кого кошель пуст, для того и кузнечик мясо!»

Третье отличие не было столь омерзительным, как второе, и могло даже показаться смешным. На грудах мусора, справа и слева от кабака, лежало несколько человеческих тел: не бездыханных, но мертвецки пьяных. Видимо, тех, кто не рассчитал с пойлом, незаслуженно именуемым в заведениях подобного рода вином, и свалился под стол, прислужники вытаскивали волоком под открытое небо и отнюдь не на свежий воздух. Судя по количеству «отдыхавших» тел, иногда ворочающихся в зловонной массе, недавно пополнившейся содержимым их желудков, эта ночь была не самой удачной. Дарк предположил, что зал заведения, в которое он сейчас собирался войти, по крайней мере наполовину пуст. Это было и хорошо, но в то же время и плохо. С одной стороны, чем меньше народу собралось внутри, тем быстрее он нашел бы торговца оружием и тем спокойней бы с ним переговорил; но, с другой стороны, в мало заполненном зале почти невозможно избежать нежелательного внимания любителей послушать чужие речи и влезть в чужие дела.

До дверной ручки было страшно дотронуться, настолько она была липкой от грязи. К сожалению, на помойке, где Дарк очнулся, не нашлось подходящих ему по размеру, целых и относительно чистых хотя бы изнутри перчаток, так что на пороге кабака возникла непредвиденная заминка. Ладони моррона, конечно же, не были образцом чистоты, но пачкать их совсем уж не хотелось.

Как назло, никто из посетителей, чьи тихие голоса доносились изнутри, несмотря на поздний час, не собирался покидать заведение, ну а лакея у двери кабака для бедноты, естественно, не имелось, поэтому Аламезу пришлось рассчитывать исключительно на свои силы при преодолении этого, внезапно возникшего у него на пути препятствия. Самым простым казалось обмотать вокруг руки плащ и через его сукно дотронуться до ручки, на которой вот-вот могла завестись плесень и какая-нибудь мелкая, паразитирующая на экскрементах живность. Однако ткань плаща была немногим чище куска дерева, да и плащ от такого обращения мог бы порваться, и тогда глазам посетителей очень несвоевременно предстали бы окровавленные одежды моррона.

«Голь на выдумки хитра», а уж если этой «голи» исполнилось более двухсот лет, то просто виртуозна в подборе неординарных решений. Не став искушать судьбу и испытывать на прочность и без того потрепанный плащ, Аламез ослабил тесемку почти под самым кадыком и оторвал от окровавленного камзола довольно большой лоскут, который тут же намотал на руку, имитируя неумело наложенную повязку на порезанную ладонь. Вид окровавленной тряпки на руке не вызвал бы подозрений, да и запекшаяся на ней кровь не привлекла бы внимания вампиров. К тому же альмирские кровососы считали Аламеза на какое-то время обезвреженным, если уж не убитым, и в ту ночь наверняка за ним не следили, а уж если кто из них совершенно случайно и оказался бы поблизости, то ни за что не учуял бы опасного запаха. Как ни парадоксально, но мерзкое зловоние, источаемое кучами нечистот, было самым верным и пока что единственным союзником Дарка.

Дверь открылась туго, чего в принципе стоило ожидать, поскольку ее петли совсем проржавели, а вот зрелище, в следующий миг представшее за ней, приятно удивило моррона. Зал кабака неожиданно оказался чистым и даже без слоя липкой грязи на полу. Обстановка была хоть не роскошной, но весьма и весьма приличной, да и народец, собравшийся внутри, в отличие от него самого, никак не походил на нищенствующих босяков. Одним словом, ужасная обертка ничуть не соответствовала вкусному лакомству под названием «Последний приют».

– Эй, заморыш, ты, случаем, ничего не перепутал?! Здесь не подают! – прокричал через весь зал грозно нахмуривший брови корчмарь, явно недовольный появлением такого посетителя.

– Нет, не перепутал, – покачал головой Дарк и показал хозяину заведения заранее приготовленную, зажатую в кулаке золотую монету, подтверждающую его платежеспособность.

– Проходь! – сменил гнев на милость сердитый толстяк. – Дверь плотнее закрой, вонь впущаешь, да и тряпье свое снаружи оставь, уж больно оно смердюче!

– Стерпишь, – невозмутимо возразил Аламез, плотно закрыв за собой дверь, но не собираясь расставаться с верхней одеждой, с дурным запахом которой сам уже свыкся.

Каким-то непостижимым образом (явно не обошлось без колдовства!) тошнотворное амбре с помойки не проникало внутрь довольно приличного заведения, способного посоревноваться по чистоте и уюту с хорошим трактиром, в который охотно и без брезгливых выражений на лицах захаживают даже состоятельные купцы. Но больше всего Аламеза поразил контингент посетителей, каждого из которых можно было бы без труда представить сидящим за решеткой. В дальнем, едва освещенном углу о чем-то шепталась группка воров, не побоявшихся открыто разложить на столе среди ложек, мисок и кружек набор инструментов для взлома замков. Справа от них одиноко трапезничал невысокий лысый мужчина, род занятий которого не вызывал сомнений. За звонкую монету он лишал жизни других и при этом нисколько не страдал угрызениями совести, по крайней мере ее слабые позывы ничуть не портили его отменный аппетит. Остальные посетители так же сильно походили на тех, кто вряд ли доживет до старости и рано или поздно да окончит свою жизнь с распоротым брюхом в сточной канаве или болтаясь на виселице. Сомнений не было: Дарк угодил в самую клоаку, в разбойничий и воровской притон, где не жаловали посторонних посетителей, тем более тех, кому взбредало в голову перечить хозяину и демонстрировать свой непокорный нрав.

– Чаго-о-о-о?! – взревел мгновенно рассвирепевший корчмарь, внушительными габаритами лишь немногим уступающий бычку-трехлетке. – Да ты щас!..

Аламез не дослушал угрозы, начало которой было исполнено многообещающе и весьма убедительно. Быстро пройдя через весь насторожившийся зал к стойке, моррон распахнул на ходу плащ, но сделал это очень аккуратно, чтобы никто, кроме побагровевшего лицом хозяина, не увидел окровавленных одежд.

– Так ты по-прежнему настаиваешь?! – со зловещей ухмылкой переспросил Дарк, гипнотизируя быстро притихшего корчмаря тяжелым взглядом из-под надвинутого на самые брови капюшона.

– Чаго, спрашиваю, надоть? – не заискивающе, но с уважением в голосе спросил корчмарь, которого, видимо, уже перестали волновать дурные запахи, исходившие от плаща и быстро распространяющиеся по всему заведению.

– Грабла видеть хочу, – вкрадчивым шепотом произнес моррон, не знающий местных особенностей и боящийся совершить непростительную ошибку.

– Пошто он те? – полюбопытствовал в полный голос верзила, не считавший этот вопрос настолько важным, чтобы о нем шептаться.

– А пошто те о том знать? – ответил вопросом на вопрос Аламез, быстро перенявший манеру общения в воровской среде, где не приветствовался пустой интерес.

– И то верно, – довольно хмыкнул корчмарь, видимо приняв Дарка за приезжего убийцу или разбойника, то есть за коллегу по грязному и опасному промыслу. – Вон он, в углу пиво хлещет!

Стол, на который кивнул толстощекий детина, определенно совмещавший бытность хозяина с работой вышибалы в собственном заведении, находился в укромном закутке, и большую его часть скрывала зачем-то установленная посередине зала стенка. Аламез пока не увидел нужного ему человека, но все равно направился к столу, уверенный, что корчмарь его не обманул. Одежда в крови и бесстрастный, ничего не выражающий взгляд исподлобья – лучшая защита от глупых шуток!

За столом, прислонившись спиной к той самой стенке, важно восседал невысокого роста, крепкого и немного тучноватого телосложения мужчина, внешне напоминавший мелкого, но удачливого торговца, получавшего в последнее время очень выгодные заказы ремесленника, складского учетчика или иного, тесно связанного с торговлей человека, привыкшего к уважению и достатку. Скуластое, слегка пополневшее с годами лицо, окаймленное короткой, аккуратной бородкой, сразу говорило о том, что его владелец – человек волевой и не привыкший тратить время на глупости. Рукава явно не по статусу простоватой рубахи Грабла были засучены почти до самых плеч, выставляя на всеобщее обозрение и восхищение толстые, мускулистые руки, какие ранее моррон видел лишь у гномов. Однако контрабандист был слишком высок для выходца из подземелий Махакана, да и черты лица казались уж слишком утонченными и правильными для бывшего горняка.

– Вали! – жестко произнес Грабл, как только Дарк подошел к его столу и лишь собирался открыть рот.

– Дельце одно имеется, – не обратил внимания на холодный прием Аламез и хотел было присесть, но нога Грабла быстрым и сильным ударом выбила табурет всего за долю секунды до того, как Дарк на него опустился бы.

Примерно девять из десяти человек, с кем когда-либо проделывали подобный фокус, валились на пол под дружный хохот присутствующих. Однако в случае с Дарком раздались лишь смешки, и то быстро смолкли. Моррону удалось удержаться на ногах, но на несколько мгновений он застыл, полуприсев с оттопыренным задом. Разве такое могло не развеселить потягивающих за соседними столами винцо? Всего один-единственный суровый взгляд заставил весельчаков смолкнуть, а вновь выпрямившийся в полный рост моррон сделал вторую попытку завести неудачно начавшийся разговор.

– Я от Фанория, – зашел с другого конца Аламез.

– Ну и что с того? – флегматично пожал плечами контрабандист, недовольный тем, что ему мешают расправляться с содержимым кружки.

– Говорю же, дельце имеется, – проявил завидное терпение Дарк.

– Эх, совсем старина Фанорий из ума выжил, – тяжко вздохнув, проронил Грабл, причем обращаясь не к собеседнику, а к своей кружке. Всякую имперскую шваль ко мне присылает. Говорил же ему тыщу раз: я с имперцами дел не имею!

– До сих пор, возможно, и не имел, а сейчас придется! – не выдержал Дарк, не видя смысла и далее терпеть пренебрежительный тон и откровенные оскорбления. – Времени у меня мало, и я не люблю тратить его впустую! И коль уж я до этого притона добрался, так ты меня выслушаешь и что нужно исполнишь! А если дурака валять не прекратишь, я тебя стражникам выдам!

Угроза прозвучала негромко, но по всему залу прокатилась волна недовольного перешептывания. Большинство воров обладает отменным слухом, по возможностям восприятия почти столь же чутким, как обоняние вампиров. В жизни Дарка еще не бывало, чтобы он так быстро нажил столько врагов, а может, и бывало, но только память не сохранила этого неприятного воспоминания.

– Эх, парень-парень, – без капельки злости и даже с искренним сочувствием в голосе произнес торговец запрещенными товарами, почесывая бородку и печально покачивая головой. Не те слова, не в том месте! Советую перед уходом напиться. Когда в стельку, говорят, не так больно на нож напарываться…

В словах похожего на гнома-переростка контрабандиста был смысл. Действительно, Дарк почувствовал, что почти весь зал проникся к его персоне откровенной неприязнью. Здесь бы ему вряд ли что сделали, но стоило ему лишь покинуть «Последний приют», как нашлось бы с дюжину желающих совершенно бесплатно, исключительно ради собственного удовольствия, отправить его в последний путь. Единственное, что оставалось моррону, – это убедить собравшихся в «Последнем приюте» воров, убийц и разбойников, что он им не по зубам; вынуть из их злодейских душ ненависть и вселить туда страх, тем более что верный способ для такой неравноценной замены имелся. Дарку нужно было всего лишь показать присутствующим то, что он уже долее часа скрывал под плащом. Негативное же отношение городских лиходеев к страже было лучшим гарантом, что на него не донесут, по крайней мере без особой надобности…

– Ага, охотников-то завсегда много находится, – зловеще рассмеялся Аламез, небрежно сбросив на пол скрывавший его тайну плащ, – да только кишка у них тонка оказывается. Я знаю… сам проверял!

Полторы дюжины пар глаз одновременно расширились, когда им предстали драные штаны и камзол, покрытые потрескавшейся коркой запекшейся крови. Никому и в голову не пришло, что это кровь стоявшего перед ними человека, а не жизненная влага, выпущенная им из жил врагов. Для усиления и без того шокирующего эффекта Аламез распустил собранные на затылке в пучок волосы и вызывающим взором обвел мгновенно притихший зал. Когда же окровавленные, все еще липкие волосы коснулись плеч и лба, Дарк из обычного, несдержанного на язык глупца превратился для воровского собрания в не знавшее пощады божество войны и убийства, принявшее недавно кровавую ванну и случайно позабывшее обтереться полотенцем.

– Во оно как! – многозначительно хмыкнул Грабл, смотревший теперь на просителя совсем иными глазами. Значица, ты того… боец… Ну и што ж те надоть?

– Оружие и одежду, – по-армейски четко заявил Дарк, несказанно обрадованный не только тем, что разговор наконец-то вошел в нужное русло, но и тем, что ему уже не придется вновь облачаться в грязный, изрядно провонявшийся плащ.

– А с деньжатами как? – вопросил Грабл, решивший сделать-таки исключение и поторговать с имперцем.

– Водятся!

– Вот и славненько, а то я в долг не даю и услугами не принимаю. Я и сам кого хошь, если што, упокою! – заявил контрабандист, ухмыляясь. – Ладно, пошли! Нечего народец кровякой пужать, а то не ровен час стошнит еще кого на соседа… мордобоюшка начнется! Мы ж людишки спокойные тута собрались, нам подобного дерьмеца здеся не надоть!

Грабл чинно и важно поднялся из-за стола и, подав Аламезу рукой знак следовать за ним, вразвалочку прошествовал почему-то не к выходу, а к двери, ведущей в подсобные помещения. Только сейчас моррон догадался, что беседовал не с завсегдатаем, а с настоящим хозяином заведения, считавшим, однако, что у него имеются куда более важные дела, чем денно и нощно надрываться за стойкой, разливая посетителям пиво.

Глава 6 Торги по-филанийски

Кавалеристу дико наблюдать, как пехота месит грязь сапогами, и он даже не допускает мысли, что при неблагоприятном стечении обстоятельств мог бы оказаться не на коне, а среди пеших солдат. Крупному торговцу смешны обороты базарного лоточника, а благородная дама не в силах понять, как простолюдинки умудряются тратить на утренний туалет всего какие-то четверть часа, когда ее одну дюжина расторопных служанок успевает одеть и умыть за целых два, а то и три часа. Разные образы жизни порождают неприятие иного, отличного от того, к чему сам привык, а это, в свою очередь, приводит к осознанному или подсознательному презрению всего, что неприменимо лично к тебе.

Дарк Аламез находился в весьма затруднительном положении. Вот уже несколько растянувшихся на вечность минут он стоял перед столом, на котором были аккуратнейшим образом разложены ножи, кинжалы и стилеты, но так и не мог сделать выбор. Моррон привык к совсем иному оружию, настоящему, боевому и поэтому с отвращением взирал на кустарные, плохо выкованные, малоэффективные образцы, какими обычно пользовались альмирские воры. К примеру, стилеты пехотинцев были способны не только почти по самую рукоять углубиться в плоть врага через узкие стыки в доспехах, но при хорошо поставленном, сильном ударе под нужным углом могли пробить насквозь довольно крепкую пластину брони. Те же «игрушки», что он видел перед собой, несомненно, обладали определенными плюсами. Их можно было незаметно носить в рукаве, они были легки, но ощутимый удар в открытом бою ими не нанести. Они казались годными лишь для внезапного нападения, по большей части со спины, когда застигнутая врасплох жертва не готова к отражению атаки или не имеет при себе оружия вообще. С кинжалами да ножами была та же беда: слишком коротки, тонки, и на их не внушающие доверия лезвия нельзя было принять рубящий удар добротного боевого меча.

– А получше что-нить имеется? – наконец-то спросил Дарк, у стоявшего рядом с ним в ожидании Грабла.

– Все, што есть, тута, – надув губы, просопел торговец, бывший на полголовы ниже моррона, но зато дважды солидней в плечах. – Выбирай шустрее, не всю ж ночь мне с тобой торчать!

Казалось, дельцу самому стыдно за свой, мягко говоря, смешной арсенал, полностью соответствующий потребностям ночных лиходеев, но далекий от того, чтобы удовлетворить запросы настоящего вояки, привыкшего вступать в бой, а не нападать из-за темного угла. Грабл старался не пересекаться взглядами с недовольным покупателем и немного нервничал, отчего забавно морщил широкий лоб и еще больше походил на гнома, но только изрядно подросшего. В конце концов, сообразив, что лучше оставить привереду-покупателя одного (так клиент хоть что-то выберет, да и уши торговца не услышат нелестных слов), Грабл удалился, вышел в дверь, за которой начиналась лестница, ведущая из подвала наверх, прямо на кухню.

Хоть на ремонте стен и крыши кабака хозяин хорошо сэкономил, да и на вывоз мусора совсем не тратился, но к обустройству его подземелья подошел весьма основательно, не жалея ни сил, ни средств. Оно и понятно, ведь нуждавшиеся в его товарах воры, разбойники, убийцы и прочие темные личности приносили крепышу основной барыш, а ремесло корчмаря являлось всего лишь прикрытием для иногда наведывающихся в Старый город властей и верным способом завоевать авторитет и уважение в преступной среде.

Бесспорно, Грабл был хитрецом. Одно лишь то, с какой тщательностью он подошел к маскировке входа в потайное подземелье, заслуживало наивысших похвал. Люк в полу кухни был совсем неприметен глазу, даже стыки между досками были подогнаны идеально, а ведь это стоило много усилий, много часов кропотливого физического труда, сравнимого с работой искусного ювелира. Но особенно Дарка поразило, что в небольшом подвальном помещении, в которое вела лестница из кухни, имелись две двери: правая вела в просторную комнату арсенала, где Аламез сейчас находился; что скрывалось за левой, оставалось только гадать. У размышлявшего над этим исключительно из праздного любопытства моррона имелось несколько предположений, но версия о том, что за крепкой, запертой на несколько запоров и висячих замков дверью находится кладовая с сокровищами, была сразу же отклонена за полной несостоятельностью. Несмотря на простоватую даже для мелкого купца внешность, Грабл не производил впечатления наивного простачка, который хранит свои золотые запасы в том же месте, где и торгует и куда каждую ночь наведываются не отягощенные моральными принципами воры, готовые без колебания обокрасть даже родного брата, не то что товарища по преступному цеху.

Поскольку интерес к запертой двери у моррона имелся, но воспринимался лишь словно увлекательная головоломка и не более, размышления о загадочной комнате продлились не долее пары минут, а затем он вернулся к решению первоочередной задачи: подбору оружия и одежды. Из всего инструментария для убийства, разложенного в идеальном порядке на столе, Дарк выбрал всего лишь один предмет – короткий охотничий нож с широким остроконечным лезвием и обшитой свиной кожей рукоятью. Наносить колющие удары ножом, конечно, нельзя, поскольку возникала опасность повредить собственную руку, но зато режущие получались бы отменно. Нож был легок и удобно лежал в кисти. Смена хвата с открытого на закрытый и с верхнего на нижний происходила плавно, быстро и, главное, практически незаметно для противника. В этом Аламез убедился, проделав перед приставленным к стене ростовым зеркалом несколько простеньких атакующих и парирующих движений, которые еще помнили давно не упражнявшиеся в искусстве убийства руки.

Отложив невзрачный с виду, но зато наиболее подходящий будущему владельцу нож в сторону, Дарк занялся осмотром остального товара, разложенного аккуратистом-торговцем по стенным полочкам и столам. Веревки и тонкие, но прочные цепи для связывания жертв не вызвали у него интереса, как, впрочем, и богатый выбор удавок и кляпов. Если Аламезу и пришлось бы брать кого-нибудь в плен, то это были бы не люди, а вампиры, для которых разорвать веревку или цепь так же просто, как любителю пива сходить до ветра, притом не поднимаясь из-за стола.

Мечей, булав, копий и прочего приметного оружия, которое не спрячешь под полой, у торговца краденым, собственноручно изготовленным и незаконно привезенным, конечно же, не водилось, но зато имелись короткие кистени и крохотные наручные арбалеты, мощность выстрелов которых, как, впрочем, и остальные боевые характеристики, оставляла желать лучшего. С десяти шагов из такой игрушки можно причинить вред человеку, можно даже его убить, если приноровиться и точно попасть в не защищенную доспехами шею, лицо и прочие важные органы. Однако тратить время на пристрелку Аламезу не хотелось. Метательные ножи Дарк недолюбливал, так что даже не подошел к полке, где лежал их огромный запас. Не только закаленный в боях воин, но и обычный, мирный горожанин, обладающий средней реакцией, мог легко отбить их в полете рукой, а если ее от кисти до локтя защищал бы кожаный наруч, то даже следа пореза не осталось бы.

Бесполезными и никчемными показались моррону и остальные предметы из тайного арсенала, о назначении которых несведущему в воровском деле клиенту оставалось только догадываться, поэтому довольно скоро Аламез перешел к осмотру запасов легкой брони и сундуков с тем хламом, который продавец, видимо в шутку, называл одеждой. На кожанках с косовато нашитыми стальными пластинами взор Дарка надолго не задержался, поскольку воры и разбойники ходили в них лишь на ночные дела, а он не собирался менять гардероб поутру, когда количество патрулей в городе значительно увеличивалось. Зато выбор моррона сразу же пал на три нательные кольчуги, которые можно было, не привлекая внимания стражи, носить круглосуточно под одеждой. К сожалению, лишь одна, притом далеко не самая лучшая, пришлась ему впору, а остальные были чересчур длинны и велики (судя по их размерам, никогда не бывавший в Филании человек мог бы предположить, что в ее столице проживают исключительно великаны, чей рост и размеры живота намного превышают параметры среднего обывателя). Аламез хотел взять еще наручи, но из трех пар не осталось ни одной годной для носки: то кожа тонка, и ее легко проткнула бы вилка, не только нож; то ремешки перетерты; то нашитые поверх кожи стальные пластины мешали свободе движения рук.

В общем, обзавестись защитой на руки, которая могла послужить и при нападении, было не суждено, как, впрочем, и сносно одеться. Ради того, чтобы поутру спокойно добраться до «Хромого капрала», моррон был готов немного походить неряшливым босяком, носящим, к примеру, протертые на коленях штаны блеклого, выцветшего желто-зеленого цвета, но дыры на иных, более пикантных местах помешали ему облачиться в поношенный наряд то ли слепца, то ли шута.

Нет, в гардеробной Грабла имелась и парочка приличных костюмов, хоть потертых, неновых, но все еще в хорошем состоянии и не дикой расцветки, однако, по злой иронии судьбы, они моррону не подошли, хоть он и не был придирчив. Если рукава длинны, их можно обрезать или закатать. Немного походить по городу в мешковатом камзоле тоже возможно. Но что делать, если одежды трещат по швам, штаны не налезают выше паха, а рукава настолько узки, что их остается только отрезать и распороть проем, увеличив его раза в полтора?

Вскрыв и переворошив один за другим четыре сундука с одеждой, Дарк уже отчаялся найти что-нибудь подходящее, как вдруг его взгляд случайно упал на стоявший в углу мешок, из которого высовывался край монашеской робы. Удача вновь улыбнулась моррону. Одеяние священнослужителя низшего сана было в довольно сносном состоянии, хоть немного и запачкано на рукавах. Это показалось Аламезу идеальным нарядом, в особенности с учетом запланированного им в скором времени посещения Острова Веры. Кроме того, и по городу в робе ходить удобно, поскольку под нею можно незаметно носить не только нож, но и короткий меч, а также множество иных, весьма полезных предметов. Да и стражники обходили служителей Святого Индория стороной, видимо, опасаясь лишний раз злить Небеса.

Окрыленный внезапно свалившимся на него подарком судьбы, Аламез тут же стал раздеваться, а когда на нем остались лишь сапоги, принялся быстренько облачаться в пока еще не оплаченные обновки, не позабыв, конечно же, перед тем сунуть охотничий нож за голенище сапога. Несмотря на везение, радость моррону слегка подпортили три незначительных, но неприятных обстоятельства: обычно надеваемая на нижнюю рубаху стальная кольчуга неприятно холодила спину и грудь; все остальное обнаженное тело ужасно зачесалось от грубой и колкой материи робы; а само церковное одеяние было коротковато, и поэтому из-под подола торчали не сандалии на босу ногу, как это принято у монахов, а стоптанные, грязные сапоги. С неприятными ощущениями можно было как-то свыкнуться, а вот мелкая неувязка с одеждой, возможно, привела бы к плачевным последствиям. Однако Дарк решил положиться на удачу и разуваться не стал, резонно рассудив, что расставаться с удобной обувью все равно не собирается, а монах с сапогами под мышкой выглядит еще приметней и подозрительней.

Едва облачение было закончено, как за спиной моррона послышался скрип открываемой двери, шаги и недовольное ворчание вернувшегося из кухни Грабла:

– Сперва купи, а уж затем надевай! – выразил в легкой форме недовольство поведением клиента грузный толстяк.

Но потом вместо того, чтобы пуститься в крик или попытаться вытолкать взашей совершившего недозволенное покупателя, торговец протянул ему граненый стакан, казавшийся даже чистым при плохом освещении, и, извлекши из-за пояса бутылку вина, откупорил ее быстрым, явно привычным движением. Аламезу показалась такая чрезмерная доброжелательность подозрительной, тем более что филанийцы не отличались радушным гостеприимством, по крайней мере по отношению к имперцам. На какой-то миг Дарк усомнился, а стоит ли пить, но затем, подумав, что он все равно ничего не теряет (кого трудно убить, того и отравить не легче), принял стакан из рук проявившего небывалую щедрость хозяина и тут же подставил его под живительную струю темно-красного цвета, уж если не способную укрепить здоровье в сырую погоду, то почти всегда заметно облегчающую разговор.

– Чаго взял? – довольно миролюбиво поинтересовался хозяин подвала, без тоста, кивка головы или иного знака опустошивший залпом бутылку, в которой оставалось не менее половины содержимого.

– И в мыслях не было… я бежать не собирался! – неправильно истолковал Дарк вопрос собеседника, подумав, что Грабл обвиняет его в низком воровстве.

– Ага, глянул бы я, как у тя получилось? – рассмеялся толстяк. – Чаго на стакан зыркаешь? Пей, не боись, не потрава какая!

Приятное, сладковатое вино мгновенно оказалось внутри моррона, оставив во рту незабываемые вкусовые ощущения. Возможно, вино было не из самых лучших, но оно разительно отличалось от всего, что Дарк пил после воскрешения. К сожалению, память не сообщила Аламезу, как называлась понравившаяся ему марка вина. Впрочем, не исключено, что он ранее никогда его не пробовал.

– У меня дельце с умом, то бишь отменно поставлено, мил человек. В этот подвал ни одна мышь без моего дозволения не проскочит, а уж сбежать отсель… у-у-у… – протянул немного охмелевший, а может, лишь зачем-то притворяющийся таковым делец, – …совсем невозможно! Ты умный, ты бывалый да и не стал бы меня обворовывать, не твое это ремесло – по мелочи тащить, не твое… Ведь так?!

– Прав, – кивнул Аламез, почувствовавший, как слабенькое по первому ощущению винцо, пьющееся так же легко, как компот, вдруг ударило в голову.

– Во-о-о, и я говорю – не твое! Я ж в людях редко ошибаюсь, – заявил Грабл, многозначительно подняв толстый указательный палец вверх. – Если они, конечно, паскудники такие, нищетой голоягодичной не прикидываются и рыбными ошметками не обтираются, – рассмеялся опьяневший Грабл, но затем, мгновенно протрезвев, посмотрел на Аламеза серьезно, как будто пытаясь проникнуть в его мысли. – Я знаю, што ты взял, и не потому, што подглядывал, иль потому, што я якобы в людской натурке так шибко разбираюсь… Я хозяин, понимаешь, хозяин!!! А это все вокруг – мое добро, и я помню, куда я собственными, вот энтими руками каждую железяку пристроил. Хошь, я за тя твой выбор перечислю?!

– Ну, давай! – кивнул Дарк, которому даже стало интересно.

– Нож охотничий в сапоге, кольчужка под робой и усе, – победоносно заявил Грабл и, широко улыбаясь, развел руками. – Остальным товарцем ты того… побрезговал.

– Про робу забыл, – указал моррон на свое одеяние.

– А че ее называть-то? Коль и так видно, коль она и так на те? Но токмо знаешь, – Грабл заводил все тем же указательным пальцем из стороны в сторону. – Вот тут ты ошибочку, мил-человек, допустил. Сразу видно, што пришлый, жизни нашей столичной не знаешь! Монашье тряпье оно, конечно, удобно, чтоб от стражи и прочих глаз ненужных вещицы запретные скрывать, но коль тя церковники в духовном облачении застигнут и раскроют, што ты не монах вовсе, вот тут те несдобровать! Дружок у меня давненько был, белым днем, шельмец, домишки богатые обирал, а под робой, богомольцем прикидываясь, краденое шмотье таскал. Стражники не трогали, а вот святые отцы однажды схватили. Месяц, слышь, паря, целый месяц, день за днем, его на площади тюремной истязали, пока дух не испустил. Правда, к тому времени от него уж мало што осталось… без рук, без ног, не человек, а обрубок жалкий. Так што ты лучше эту одежонку тута оставь. Я ее порезать и на тряпки пустить собирался…

– Спасибо, что предупредил. – Моррон хотел добавить «дружище», но передумал, поскольку не знал, как разоткровенничавшийся корчмарь отнесется к такому фамильярному обращению. – Но я везение свое все ж испытаю. Сколько с меня за все?

– Щас подсчитаем, – пожал плечами Грабл, довольно спокойно отнесшийся к тому, что к его доброму совету не прислушались, – значица, так! Одежонку монашью задарма отдаю. Три медяка за нее лишь возьму, штоб тряпок половых закупить. Своего интереса у меня тут не водится. Винцом я, как гостя, тя угощал, так што оно бесплатно выходит, а вот за все остальное с тя по расценкам обычным причитается: ножичек в три золотых станет, а за кольчужку восемь изволь выложить. Итого с тя пятнадцать монет золотцем, паря!

– Постой, – нахмурил брови моррон, крайне возмущенный такой арифметикой. – Во-первых, три плюс восемь всегда было одиннадцать, а не пятнадцать! Или у вас в Филании, что, особые правила счета введены?!

– В Филании нет, а вот у меня – да! Правда твоя, подсчет барыша у меня особый, – важно заявил Грабл и привел аргумент, заставивший покупателя лишь в бессилии развести руками, – четыре монеты я за риск беру, што с тобой общаюсь. Ты человечек пришлый, я тя не знаю, а вдруг ты сыском королевским подослан, стражей али еще кем важным и на меня апосля донесешь?

– За кого ты меня держишь, крыса подвальная?! – спросил Дарк строго, но без злости. Моррона ничуть не задело, что его заподозрили в связи с представителями закона, но вот оттого, что делец держал его за наивного дурака, стало смешно. – Ты чего, взаправду вообразил, что все приезжие чудаки огородные и в жизни вашей паскудной, торгашеской не разбираются?! Да ты же и агентам сыска, и стражникам регулярно приплачиваешь, чтобы тебя не тревожили и жиреть в спокойствии не мешали!

– А коли вумный такой, так чего дивишься?! – не вспылил и никак по-иному не отреагировал на оскорбления Грабл. Вот эти как раз четыре золотые, проклятые, я этим шакалам алчным и заплачу, себе из них ни медюшечки не оставлю.

– Ладно, пес с тобой! Но расценки твои, я скажу… – Недовольство Дарка красочно отразилось на его лице гримасой. – Душегубы лесные и те так не грабительствуют! Нож хорош, но дороже одной монеты всяко не стоит. Кольчуга поношена сильно, да и в самом низу проржавела. Видать, прежний владелец не удосуживался ее поднимать, когда по нужде малой ходил. Три монеты для нее красная цена… больше не дам!

– Не дашь, тогда сымай, – невозмутимо пожал плечами Грабл, но, видя, как покупатель принялся стаскивать с себя робу, пошел на уступки: – Шесть монет и больше не уступлю, даже не пытайся цену ломать!

Аламез давно не торговался, и надо сказать, не испытывал от раскачивания цены то вверх, то вниз никакого удовольствия. Хотя запросы продавца были и грабительскими, но моррон давно бы прекратил противный ему торг, если бы имел при себе чуть больше денег. На данный момент в его руке было зажато всего пять золотых монет – все, что у него при себе осталось после недавнего воскрешения. Этой суммы как раз хватило бы на оплату того снисхождения, что Грабл тратил на него свое драгоценное время, и за нож, но покупать простенькое оружие практически за пять золотых, то есть раз в десять дороже того, что оно на самом деле стоило, Дарк даже считал неприемлемым и оскорбительным.

– Нет уж, дружище, забирай свое добро! – изобразил злость и раздражение Аламез, продолжая нарочито медленно стягивать через голову колющуюся, мешковатую робу. – Я к те пришел, я-то, дурак, думал, у тебя настоящий товар, а все то же самое барахло я в любой лавке за три золотых куплю. Оружейники народец не привередливый, они мне еще в ножки за милость поклонятся!

– Ага, поклонятся-поклонятся, прям, пополам переломятся и лбы об пол расшибут! – съехидничал Грабл, ничуть не напуганный подобным заявлением. – Ты сам, мил-человек, чудаком огородным назвался, вот я и вижу, что так оно и есть! Да пока ты торговаться с ними станешь, они мальчонку подручного за стражей пошлют, поскольку сомневаюсь я сильно, чтоб разрешение на оружие и на броньку у тя водилось. Деньжат с тя сгребут. Почему бы не взять, коли дают? А как только ты из лавчонки выйдешь, тя тут же и схватят. За ножичек, не спорю, ничего те не сделают, а вот кольчужка – совсем иное дело. В тюрьму по такому пустяку не сведут, излупцуют так, што и как звать-то тя забудешь!

– Десять монет за все, так уж и быть, дам, – твердо заявил Дарк, выслушав весьма убедительную и вполне правдоподобную речь оппонента. – Пять сейчас и пять к полудню принесу. Я кошель Фанорию на сохранение оставил, он подтвердит, что я слово держу и заплатить в состоянии.

– Во, клиент наглющий какой пошел! – громко расхохотался Грабл, хлопнув ладонями по своим толстым коленкам. – Мало того, што денег не имеет, так еще и торгуется, времечко мое зазря тратит! Ты, паря, видать, то ли совсем обнаглел, то ли просто дурной! Я лично склоняюсь ко второму, посколь ни один человек в здравом уме и трезвости башки своей не скажет, где и кому кошель свой оставил…

– Не туда ты клонишь, не туда… не о том речь держишь! – произнес Дарк, выслушав торговца и со злости, исключительно ему наперекор, принялся снова надевать только что снятую робу, решив твердо стоять на своем. – Десять монет, пять возьми. – Моррон небрежно бросил на стол горстку золотых. – А все остальное к полудню у тебя будет!

– Пятнадцать, – покачал головой выставивший встречное условие Грабл, – пять ты уже заплатил, еще десять внесешь. И то лишь потому, што настроеньице у меня сегодня што-то хорошее. Вишь, как я расщедрился, аж товар первому встречному в кредит отпускаю!

– Смотри, от щедрот своих не лопни! – процедил сквозь сжатые зубы Дарк, быстрым шагом направившись к двери.

Затянувшиеся торги все-таки вывели Аламеза из состояния душевного равновесия, пробудили в нем иррациональный гнев. Он всю жизнь искренне ненавидел алчных торгашей, готовых за лишнюю монету вылизать языком сапоги сильного и придушить слабого; унижаться и унижать, притом упиваясь своим искусством пронырливости и словоблудства. Дарк почувствовал, что если не удалится прямо сейчас, то не выдержит и прирежет торгаша. С одной стороны, такой поворот событий имел бы свои плюсы: он сберег бы деньги, да и помародерствовал бы в подвальчике всласть, однако, с другой стороны, ни первое, ни второе не стоило того, чтобы настраивать против себя весь преступный мир Альмиры. Слишком много народу видело, как он уединился с Граблом. В течение ближайших дней и ночей его бы искали почти все шайки и банды Старого города, а когда бы нашли, учинили бы жестокую расправу. Смерти моррон не боялся, но она расстроила бы все его планы.

– Эй, што нервный такой?! Погодь, куда побег?! – раздался за спиной уже достигшего двери Аламеза полный искреннего удивления голос дельца. – Разговорчик-то наш еще того, не окончен!

– И о чем же нам еще говорить? – пренебрежительно бросил Дарк через плечо и взялся за ручку, но дверь оказалась запертой.

– Шибко не дергай! Все равно не сломаешь, а коли попортишь, так я с тя еще и за ремонт вычту. Я человек основательный, на нужные в деле вещицы не скуплюсь, так што и замок, и петли самой двери по крепости под стать!..

– Ну, и о чем же нам с тобой беседовать прикажешь? – Дарк повернулся к хозяину подвала лицом и в голове прикинул, как скоро, если что, он сможет вытащить из-за голенища нож: быстрее, чем делец схватит с ближайшего к нему стола дубину, или нет.

– Да, есть тут вопрос один… я бы даже сказал, вопросище, – напустил на себя важности величественно оглаживающий бородку делец. – Ты сюда вернись, в дверях што проку стоять? Хоть разговорчик наш злодей какой не подслушает, не сможет, если даже очень захотца, посколь и дверь хороша, и стены толсты, но кричать о важных делах я с малолетства не приучен и отвыкать от привычки этой полезной не собираюсь.

Решив, что в сокращении дистанции нет ничего страшного, Дарк приблизился к восседавшему на скамье Граблу на расстояние всего в два шага и, подобрав полы робы, медленно опустился на табурет. Такая диспозиция была даже выгодней для моррона: сидя, он мог гораздо быстрее выхватить нож из сапога и в резком, внезапном выпаде перерезать горло собеседнику еще до того, как рука Грабла сделает движение в сторону стола, на котором лежали крошечные арбалеты и кинжалы. Тактическое преимущество было на стороне Аламеза, но, похоже, Грабл не собирался ни нападать, ни утомлять посетителя длинными речами.

– Есть дельце одно, и выгодное, и по твоему душегубскому профилю, – без прелюдии, сразу перешел к сути толстощекий корчмарь. – Куш получишь такой, что на всю жизнь хватит. Об услуге этой персоны важные попросили, а слово они держать умеют, поверь!

– Глупо верить человеку, которого видишь впервые, или такой дурачок тебе как раз и нужен? – убедительно изобразил недоверие с легким оттенком обиды Аламез, хотя на самом деле был рад, что корчмарь и контрабандист в одном лице, посчитав его или небрезгливым наемником, или вообще платным убийцей, решил привлечь к темному делу. Возможно, это была ниточка, за которую грех не потянуть.

– Мне нужны руки, которые мечом владеть умеют, а с дураками дел никогда не имел, себе дороже в сто крат выходит… Послушай, то, что мы друг друга не знаем, даже лучше. Сделаем дело, награду получим и разбежимся на все четыре стороны без шума, болтовни и лишних вопросов.

– На четыре не получится, нас всего двое, – пошутил Дарк, но был удивлен без заминки полученным ответом.

– Нет, нас с тобой семеро будет! Все пришлые, все рубаки отменные, в том сомнений нет! И всем очень хотца подзаработать. Дело непростое, врать не буду, персону, точнее, персоны, за чьими душами мы придем, жертвами никак не обозвать, посколь они тоже бойцы бывалые, но ведь согласись, нечасто мастерам клинка случай выпадает от пятнадцати тысяч золотом заработать.

– И почему же «от», почему не точная сумма? – нахмурил брови моррон, пораженный неслыханной щедростью заказчика и пока еще не разобравший, говорит ли Грабл правду или просто пытается сыграть на его жадности. Это ведь так просто посулить золотые горы, а затем, свершив чужими руками всю грязную работу, перерезать исполнителям горло и прикопать на одной из свалок возле своего кабака.

– Клиенты сто тыщ обещались дать. Я, как глава, себе четверть сразу беру, а все остальное поровну поделим… – тут же пояснил Грабл, а затем утешительно добавил: —…между выжившими. Вишь, я от тя не скрываю, что противник силен!

– Кто же эта жертва и кто ее столь щедрый недруг? – попытался расспросить дельца Дарк, но тот, конечно же, не собирался открывать ему все карты.

– Те то знать лишнее! – нахмурил густые брови Грабл. – От тя лишь нужно в оговоренное время в нужном месте появиться. Можно прям так прийти, мечом добрым да доспехом крепким я обеспечу. Не боись, с ножичком смешным на дело серьезное не отправлю!

– А хоть кем товарищи мои, так сказать, по оружию будут, я могу знать или тоже утаишь? – усмехнулся моррон. – Согласись, ведь не все же равно, с кем бок о бок насмерть биться и кому спину свою доверять!

– Прав ты, – закивал головой хитро прищурившийся Грабл, – знать-то оно того… должно, да только помочь в том те ничем не могу. Говорю же, все они люди пришлые, я их знаю не долее тебя. Я специально отряд из чужаков набирал, чтоб никого из своих, из альмирских, в нем не было. Мне же здеся дальше жить! Не хочу, чтоб соратнички мне после дела глаза мозолили да по кабакам лишнего трепали… Народец у нас, как везде, шибко завистливый, до чужого добра жадный. Не хочу остаток жизни трястись, боясь, што однажды ее отнимут.

– Ты хоть понимаешь, о чем разговор ведешь?! – громко выказал возмущение Дарк, вполне понятное и уместное. – Так большие дела не делаются! Идти в бой непонятно с кем, неизвестно против кого и когда… да еще без задатка!

Убедительно изобразив расстройство из-за пустой траты времени, Дарк поднялся с табурета и сделал вид, что уходит. Он ждал от Грабла знака остаться и затем хотя бы малого откровения, которое приоткрыло бы его карты. Жест вернуться на место от хозяина подвала последовал, а вот откровенное признание, увы, нет.

– А ты подумай, пораскинь мыслишками еще разок! Я ж от тя ответа сразу не требую… Я и сам пока не знаю, в какой день на дело пойдем. Но я перед тем обязательно тя найду, посыльного к Фанорию пришлю, те весточку передать. Ты, главное, от старичка не съезжай! Мальчонка мой те скажет день, час и место, где отряд наш соберется, а уж те решать, прийти на встречу иль босяком на всю жизнь остаться… Так што, вишь, дельце-то добровольное, я ж те к глотке нож не приставляю. Захочешь рискнуть и разбогатеть, придешь; а коли тя опаска замучает, так и вшестером управимся. Пока ж я вот што спросить тя хочу…

Собеседник смолк. Дарку не довелось услышать вопрос, поскольку сверху донесся тихий стук. Кто-то, возможно, из посетителей заведения, но, скорее всего, из слуг, пробарабанил кованым каблуком по получетыре раза. Глаза Грабла мгновенно расширились от удивления, щеки покрылись пунцовым румянцем, а руки судорожно затряслись. Делец вскочил и быстро заметался по комнате, нервно теребя куцую бородку. В этот миг почтенный, преисполненный наиглубочайшего уважения к своей собственной персоне, контрабандист походил на прыщавого недоросля, пойманного строгими родителями во время подглядывания за купанием обнаженных девиц.

– Что, стража в гости нежданно пожаловала? – высказал предположение Аламез, хотя на самом деле моррону казалось, что появление блюстителей порядка не могло вызвать такой переполох. Скорее уж в «Последний приют» пожаловал кто-то, у кого водились с Граблом старые счеты.

– Не-е-е, не тот стук… – скороговоркой пробормотал авантюрист, внезапно прекративший без толку метаться по комнате и помчавшийся со всех ног к двери. Однако, достигнув выхода, он резко остановился и, ловко развернувшись на каблуках, произнес: – Значитца, так, ты пока здеся посиди. Разговорчик недолгим будет, но видеть тя они не должны. Сиди тихо! Понял?!

Не собираясь дожидаться ответа на вопрос, который скорее уж был приказом, Грабл нашарил в кармане штанов ключ и после недолгой, но нервной и суматошной возни с замком покинул комнату. Хоть контрабандист и торопился, но запереть дверь снаружи не забыл, что говорило о его основательном подходе к делу, ведь даже в спешке он помнил о мелочах. Судя по фразе, брошенной впопыхах, Дарк предположил, что таинственные «они» не были недругами корчмаря и уж тем более не разгневанными кредиторами. Скорее всего, в «Последний приют» пожаловали сами высокопоставленные заказчики грязного дела или, на худой конец, их доверенные лица.

* * *

Примерно с минуту моррон бездействовал, примерно с минуту он обдумывал непростую ситуацию, в которую его завлекло стремление поглубже окунуться в гущу событий и в их сумасшедшей круговерти обнаружить след собратьев по клану. Дарк не мог ни в чем себя упрекнуть, он действовал безукоризненно и ни в чем не оплошал. Грабл проникся к нему доверием и предложил поучаствовать в темном дельце, что было очень даже неплохо… но затем в почти доведенную до конца игру вмешалось коварное Провидение. Ни моррон, ни делец не могли знать, что в «Приюте» появятся загадочные посетители; да и до момента расставания оба собеседника в равной степени недоумевали, что же послужило причиной внезапного ночного визита. Теперь Грабл наверняка уже был в курсе дел, а Дарк по-прежнему пребывал в неведении, и это обстоятельство, надо сказать, ничуть его не радовало.

Интриги, заговоры, налеты и убийства, связанные с дележом солидного куша или борьбой за власть, являются очень сложными, скользкими делами, и судьбы их участников порой висят на волоске. Тут неизвестно, с какой стороны последует смертельный удар и не вонзится ли в следующий миг в твою спину кинжал соратника. Ожидание в кладовой могло закончиться чем угодно. Возможно, ночные визитеры пришли, чтобы отменить или отложить на неопределенный срок задуманное дело, но и в том, и в другом случаях Аламез становился для Грабла ненужной обузой, человеком, который хоть мало, но все же кое-что знал и, что еще опасней, не был повязан кровью, а следовательно, оставался волен трепать языком. На встрече, которая сейчас, скорее всего, проходила за той самой запертой дверью, которую он увидел, как только спустился по лестнице в подвал, могло произойти что угодно, и шанс, что Грабл попытается от него избавиться, был опасно высок.

Дарк не сомневался, что если в подвал ворвутся несколько вооруженных людей, пусть даже мастерски владеющих клинками, он сможет какое-то время продержаться, а что будет потом? Опять забытье, опять воскрешение и жалкие попытки наверстать впустую потраченное время. Такого поворота событий моррон позволить себе не мог, поэтому и решил более не рисковать, своевременно оборвать нить интриги, которая, возможно, его куда-нибудь да привела бы. В конце концов, синица в руках у него уже была, а журавлей по небу летает много… Промахнулся в одного, подстрелишь другого!

Дарк окончательно решил не дожидаться завершения переговоров и, не прощаясь с дельцом, покинуть подвал, но, к сожалению, одного лишь желания зачастую оказывается мало, нужно иметь и возможность. Входная дверь заперта, а попытаться выломать ее не было смысла. Если даже Грабл наврал и преграда не столь уж и крепка, то все равно грохот ударов лишь усугубил бы положение то ли гостя, то ли пленника. При первом же соприкосновении тяжелого предмета, например подошвы его сапога, с крепкими дубовыми досками на шум сбежались бы люди. Их намерения вряд ли были бы дружелюбны по отношению к нему. Выбираться нужно тихо, не как храброму солдату, а как заправскому вору, благо что на столах кладовой лежало много хитрых воровских инструментов, в основном для этих целей и предназначенных. Одна лишь беда – Аламез не умел пользоваться ни отмычками, ни иными замысловато выглядевшими приспособлениями, названий которых даже не знал.

Сначала морону было страшно браться за незнакомое дело, и казалось, что он лишь попусту тратит время, однако уже после четверти часа усилий и нескольких сломанных инструментов Дарк добился кое-каких успехов. Нет, замок он пока еще не открыл, но зато разобрался в его довольно хитром устройстве, а также понял, как правильно засовывать отмычку в узкое отверстие и где ею там шерудить. Познав основные принципы взлома, быстро набирая опыт и имея под рукой практически неограниченный запас воровских инструментов, моррон был просто обречен на успех, однако злодейка-судьба не позволила ему насладиться итогом тяжких трудов и вероломно похитила победу.

Дверь была толстой и не пропускала звуков внутрь комнаты, но Дарк все же что-то услышал: не крадущиеся шаги, не скрежет, не частое дыхание и не шебуршение складками платья, а что-то еще… Моррон не смог определить природу мимолетного шума, но шум этот встревожил его и заставил прекратить ковыряться в замке. Несколько долгих секунд Аламез провел в томительном ожидании, вслушиваясь, казалось, в оглушительно громкое завывание сквозняка, врывающегося в комнату холодным потоком в замочную скважину. Все было тихо, но интуиция подсказывала моррону, что за так и оставшейся запертой дверью кто-то стоял и занимался тем же делом, что и он, то есть прислушивался.

«Торгаш заперся с посетителями в другой комнате… Там они наверняка могут спокойно поговорить. Возможно, они оставили слугу на лестнице. Мало ли кому вздумается вниз спуститься… – предположил Дарк, сроднившись с дверью и стараясь даже дышать бесшумно. – Не повезло мне, ох, не повезло! Видимо, когда часовой рядом проходил, скрежет отмычки услышал. Что же мне делать? Ничего, обойдется! Чуток обожду и продолжу!»

В тот миг Аламез даже не предполагал, насколько он был в одном прав, а в другом ошибался. Из-за непонимания природы интриги, в круговерть которой случайно угодил, он совершил сразу две роковые ошибки: стал действовать, вместо того чтобы обождать, и замер возле двери, хотя ему следовало бы как можно быстрее от нее отбежать и вжаться в самый дальний угол комнаты, ведь страж покоя заговорщиков не прислушивался, а принюхивался!

Внезапно царившая в подвале тишина была прервана оглушительным ударом каким-то тяжелым предметом в дверь, скорее всего кованым каблуком сапога, и громкой руганью, в потоке которой прозвучало слово «моррон»; слово, которое Дарк никак не ожидал услышать…

«Вампиры! Проклятье, это вампиры! Только кровососы знают о нас! – Ворвалась в голову пораженного и чуть не впавшего в состояние шока Аламеза весьма неприятная догадка. – Так вот, значит, с кем пройдоха Грабл якшается, вот, значит, у кого он на побегушках!»

За долгие годы его отсутствия в мире могло многое измениться, и о существовании Легиона могли прознать не только дети ночи, но другие, менее организованные виды разумных хищных существ, совокупность которых называлась людьми емким словом «нежить». Эта мысль посетила моррона уже в следующий миг, когда он прыжком отскочил от двери и, более не заботясь о тишине, принялся опрокидывать столы, пытаясь создать возле входа некое подобие баррикады. Он не знал, с кем ему доведется встретиться вскоре, но не сомневался, что оказался в западне, а вокруг были враги. Обрывок бранной фразы, который он услышал, и ее интонация не давали повода для надежды на милую беседу. Те, кто вот-вот мог ворваться в дверь, однозначно желали учинить с ним расправу, возможно, не скорую, а очень даже долгую и мучительную.

Предусмотрительно оставив охотничий нож пока что покоиться за голенищем, Дарк вооружился двумя кинжалами с укороченными до безобразия крестовинами и чересчур длинными, слишком тонкими лезвиями. Только самоубийца или умалишенный мог отважиться вступить в бой с подобным непрактичным и ненадежным оружием. Даже средненький, не очень сильный удар вражеского клинка ими не отразить, да и шанс поломки о крепкую броню был весьма и весьма велик, однако для предстоящей стычки, имевшей некоторую специфику, оружие хоть и не подходило идеально, но вполне годилось…

Насколько Дарк помнил из рассказов собратьев по клану (сам-то он в бой с кровососами вступал всего пару раз, да и то сражался с неполноценными, напоминавшими более неразумных зверей творениями маркиза Норика), вампиры редко надевали броню, а уж если такое и случалось, то предпочитали облегченные варианты доспехов, защищающие лишь жизненно важные органы и оставляющие уязвимыми легко и быстро восстанавливаемые конечности. Аламез же сейчас не собирался никого убивать, поскольку не обманывался насчет соотношения сил и видел свой единственный шанс на успех в том, чтобы продержаться какое-то время на узком пространстве кладовой, запутать врага, а затем, улучив момент, пробиться к выходу. Цель боя, как известно, определяет и поведение бойца, и характер наносимых им увечий. Дарк полагал, что ему в основном придется парировать атаки противников и лишь изредка отвечать самому, поэтому решил отдать предпочтение легким, обманным финтам, настоящими целями которых стали бы руки врагов, а не их сердца, животы или шеи.

Нет ничего хуже, чем томиться в ожидании решающего момента, тогда секунды растягиваются в часы, а непокорное сердце, как бы разум ни пытался его успокоить, колотится со страшной силой и норовит выпрыгнуть из груди. Именно по этой причине у благородных рыцарей во все времена и у всех народов считалось, что заставлять врага ждать перед боем – признак дурных манер и откровенная демонстрация неуважения. Вампиры явно не уважали морронов, поскольку напали не сразу, а лишь через четверть часа, когда Дарк уже начинал подумывать, что кровососы побоялись атаковать втроем-вчетвером (а большей компанией они вряд ли наведались бы в кабак) и решили потомить его заключением, пока один из них не приведет подмогу.

К сожалению, Аламез не слышал, что происходило за запертой дверью, и поэтому колебался, как же лучше ему поступить: продолжать терпеливо ждать или повторить попытку взлома замка, чтобы пробиться к выходу из подвала до того, как подойдет подкрепление и врагов станет еще больше?

Моррон уже начинал склоняться к тактике активных действий, как враг наконец-то отважился взять инициативу в свои когтистые руки. Ключ тихо заворочался в замке, и это послужило сигналом к началу сражения. Дарк и не рассчитывал, что вампиры станут ломать дверь, ведь у хозяина дома был ключ, и Грабл явно не видел оснований не отдать его настойчивым визитерам, которые запросто могли его и жизни лишить, хоть это и было сопряжено с некоторыми для них неудобствами. Наверняка кровососы потратили много времени, средств и сил на подготовку грязного дела, и без Грабла им пока не обойтись. Дельцу повезло, он в некотором смысле являлся ключевой фигурой, именно он собирал отряд головорезов-наемников, роль которого была определенно высока в плане вампиров. А иначе… иначе дети ночи никогда бы не связались с людьми, не взяли бы их хоть на короткое время в союзники.

Дверь открылась, и Дарк уже собирался запустить в ворвавшихся врагов увесистый табурет, но вовремя остановился. Хоть он и начал бросок, но не довел его до конца и не разжал руки, разбив тяжелый метательный снаряд об пол. На пороге стояла не бледная, оскалившаяся тварь, ненавидящая его куда сильнее, чем даже служителей святой инквизиции, а удивленно моргавшая, напуганная до полусмерти служанка в стареньком платье и заляпанном сальными руками грязно-сером чепце.

– И-е-йое-е-е! – издала женщина на выходе трудноповторимый звук, означавший одновременно и удивление, и испуг, и крайнюю степень возмущения.

– Хозяин где, дура?! – по-господски прикрикнул на прислужницу Дарк, быстро понявший сразу две вещи: первое – вампиры почему-то решили с ним не связываться и ушли, и второе – что если мгновенно не взять инициативу в свои руки и не заставить мозг напуганной женщины чуток поработать над каким-либо несущественным вопросом, то она впадет в истерику и сбежит, оглушая при этом своим неистовым, безудержным криком все живое в радиусе пятидесяти, а то и ста шагов.

– Он… он с господами ушел, – пролепетала женщина, по-прежнему напуганная, но уже не собиравшаяся бежать. – А меня… меня за свеклой с капусткой сюда послал. Ключ даже дал, вот… – показала служанка дрожавшую ладонь, на которой лежал крохотный ключик.

– А разве хозяин твой здесь припасы хранит? – спросил Дарк, кладя на пол обломок табурета, чуть не ставшего орудием убийства невинного человека, и засовывая в широкие рукава кинжалы.

– Не знаю, – пожала плечами готовая вот-вот упасть в обморок женщина. – Раз послал, значица, здеся и хранит… Только нас сюда он не пущает…

– Ясно, – кивнул моррон, осторожно, без резких движенй, продвигаясь к двери. Женщина и так была напугана, а он не хотел доводить ее до сердечного приступа. – А куда пошел, когда будет, не сказал?

– Н-е-е-е, ничего не сказывали, – быстро замотала головой служанка, инстинктивно попятившись от двери и освободив проход воинствующему монаху. – Хозяин нам редко о делах своих говорит. Порой даже кажется…

– Ну и пес с ним, убогим! – прервал неожиданно разговорившуюся служанку уже поднимавшийся по лестнице моррон, а затем на прощание добавил: – Бывай!

Наверное, было бы правильнее закончить беседу штатной церковной фразой вроде: «Да благословят тебя Небеса!» или «Да пребудет с тобой милость святого Индория!», но Дарк не знал, как прощаются с мирянами индориане-монахи, и пока ему было не у кого этому поучиться.

Глава 7 Служитель святого Индория

В мире найдется маловато любителей стылого, холодного ветра, пробирающего до костей и заставляющего все тело покрываться мурашками. Но все равно он намного приятнее, чем удушливая атмосфера питейного заведения или смрадные запахи теплого, сырого подземелья. Так устроен человеческий организм, что он всегда, не спрашивая мнения хозяина, выбирает наименьшее для себя зло, стремится снизить причиняемый внешними факторами вред. Действительно, возможность простыть не идет ни в какое сравнение с опасностью спиться иль повредить дыхательные пути едкими испарениями промозглого, подвального мирка.

Едва покинув «Последний приют», который в ту ночь мог оправдать свое название и превратиться в вечное пристанище для моррона или парочки-другой кровососов, Дарк, не мешкая и не тратя времени на осмотр все еще погруженной в зловещую ночную тьму округи, отправился на восток, то есть обратно по направлению к церкви. Улочка была столь же пустынной, как и когда он только шел сюда, несмотря на то что дело приближалось к утру. По осени светает поздно, но смены в цехах начинаются в одно и то же время, вне зависимости от того, светят ли над головами сонных тружеников еще слабенькие и робкие лучики солнца или небо затянуто пеленой, то ли бледно-черного, то ли темно-серого цвета.

Быстро шагавшего по скользким от грязи булыжникам мостовой Аламеза одолевали сомнения. С одной стороны, ему следовало обождать в кабаке часок или два, а не бродить в одиночку по безлюдным улочкам, где из любой подворотни в любую секунду мог появиться враг и нанести молниеносный смертельный удар еще до того, как застигнутый врасплох путник достал бы из рукавов припрятанные кинжалы. Вампиры были быстрыми тварями и отменными охотниками, особенно в ночи. Возможно, они ретировались из кабака лишь из-за того, что посчитали свое явное численное преимущество недостаточным, чтобы не убить, не обезвредить на время моррона, а захватить его живым, в состоянии остро ощущать боль, причиняемую пыточными инструментами, и отвечать на их вопросы. Дарк помнил, что кровососы способны в некоем роде общаться на расстоянии и посылать своим товарищам телепатический клич. Он не исключал, что охота за его головой уже не только началась, но близится к завершению и что кольцо врагов с каждой минутой сужается. При таком положении дел было глупо покидать людное место и отправляться в опасный путь. Но это только с одной стороны! С другой же – еще более глупым и по-детски нелепым поступком могло стать его ожидание утра в воровском притоне.

Дичь на охоте всегда бежит: иногда на свободу, а иногда и в расставленные охотниками силки. Ей не остается ничего иного, как двигаться по возможности быстро и путая след – ведь встревоживший ее охотник не будет просто любоваться красотой шкуры, а вскинет лук и выстрелит. Еще неизвестно, как бы повели себя темные личности, отдыхавшие в «Последнем приюте», когда вернулся бы Грабл с дюжиной внешне почти не отличимых от обычных людей кровососов за спиной? Кстати, роль самого дельца в этом деле для Дарка оставалась загадкой. Почему вампиры увели хозяина подвала с собой и почему он послал служанку отпереть дверь? Сделал ли он это тайно от своих то ли союзников, то ли хозяев, или с их ведома и указания? Не менее интересовал моррона и вопрос, вернется ли Грабл в свои владения к утру и сможет ли он, Дарк Аламез, расспросить перехитрившего самого себя дельца, ввязавшегося в игру, которая была выше его примитивного, торгашеского понимания.

В любом случае моррон собирался еще раз наведаться в «Последний приют», но только днем и основательно, возможно с пристрастием, допросить торговца. Но пока ему нужно было выполнить куда более важную задачу: добраться до «Хромого капрала» и остаться при этом не только живым, но и способным действовать, то есть без тяжелых ранений и в не запачканной кровью одежде.

Кстати, о действиях… Аламез был пока на взводе, поскольку чувствовал рядом опасность, но стоило лишь добраться до тихого уголка, как на него тут же навалилась бы усталость. О теле нужно заботиться, телу нужно давать отдых, тем более после того, как это тело практически заново собрало само себя. И если его владелец настолько глуп, что не понимает этого явного факта, тело все равно, рано или поздно, возьмет свое, притом не спрашивая разрешения и вне зависимости от того, насколько удачно выбран момент. Дарк осознавал эту незыблемую истину жизни и поэтому собирался, как только окажется в своей маленькой, уютной комнатушке, тут же лечь спать. К сожалению, дела не позволяли отдыхать слишком долго, ведь глупо впустую тратить большую часть дня, когда его враги, вампиры, весьма ограничены в возможностях действовать и не показываются на открытых пространствах, в особенности если день выдастся солнечным. Однако сон до полудня моррону не повредил бы, тем более что опасность проспать дольше ему не грозила. Гостиничные слуги для того и существовали, чтобы будить постояльцев в нужное время, а не для того, чтобы развлекать их, выклянчивая себе в карман жалкую мелочь.

Потом, после крепкого сна, о котором Аламез уже начинал потихоньку грезить, он собирался забрать у Фанория оставленные на сохранение деньги, уйти и уже никогда более не возвращаться в «Хромой капрал». Местечко Дарку нравилось и по чистоте простыней, и по удобному расположению, да и еда пришлась по вкусу, но вампиры уже наверняка прознали от Грабла, что моррон остановился именно там, а значит, как только снова стемнеет, они нанесут нежеланный визит; нежеланный хотя бы потому, что Аламезу до сих пор не удалось раздобыть даже плохонький меч или самодельную булаву, непременно окованную железом и украшенную россыпью острых шипов. Роба монаха довольно мешковата, и под ней можно спрятать что угодно, кроме разве что копья, лука с колчаном, громоздкого двуручного оружия или щита.

Узкая улочка почти закончилась. Впереди уже открылся вид на часть церковной площади, по которой медленно расхаживал патруль стражи. Вопреки ожиданиям вампиры так и не напали в самом удачном для засады месте, где можно было не только внезапно атаковать, с выгодой используя темноту глухих подворотен и пустоту заброшенных, медленно превращающихся в руины домов, но и в самом начале схватки отрезать врагу-одиночке все возможные пути отступления. Моррона, естественно, насторожило, почему: то ли ему повезло и кровососы просто не успели собраться с силами, достаточными для того, чтобы быстро, не поднимая лишнего шума, захватить врага в плен; то ли Дарк с перепугу переоценил интерес, проявляемый вампирами к его персоне? Не исключено, что амбициозные дети ночи затеяли такую сложную и важную интригу, находившуюся на данный момент почти в стадии завершения, что даже захват моррона не казался им стоящим призом. Возможно, они предпочитали следить за ним, приглядывать издалека, но пока не рисковать большим делом и не идти на сближение, которое могло привести к провалу тщательно подготовленных планов. Как бы там ни было, какие бы тараканы ни резвились в головах кровососущих тварей, но Дарку удалось беспрепятственно достичь церковной площади и даже почти ее пересечь.

До улицы, ведущей на север квартала, оставалось пройти всего каких-то двадцать шагов, но произошло неожиданное – Аламеза окрикнул патруль.

– Эй, святоша, мимо церквы промахнулся! Иль ты по девкам пышным пошел?! – разорвал тишину ночи неприятный, резанувший слух голос, за которым тут же последовали злые смешки.

Не стоило и оборачиваться, чтобы понять, что это вовсе не стражники. Ни один блюститель мирского порядка не осмелится так оскорблять лицо духовное, пусть даже самого низшего сана. За одно только пренебрежительное, издевательское слово «святоша» настоящему стражнику грозило бы немедленное прощание со службой, а уж грязный намек на блуд тянул на заключение и эшафот. В Филании строго блюли честь индорианского духовенства, ставить ее под сомнение не дозволялось даже вельможам, не то что каким-то увальням с алебардами.

Дарк остановился, но не обернулся, давая мнимым стражникам возможность приблизиться. Глаза Аламеза быстро забегали по темным окнам ближайших домов, пытаясь определить, притаились ли внутри враги или остальные вампиры ожидают сигнала в подворотнях дальше по улочке. К сожалению, зрение у морронов человеческое, то есть практически никакое в темноте. Дарк ничего не заметил и поэтому предположил худшее: вампиров вокруг много и они притаились везде. Первое же резкое движение с его стороны, и тайное станет явным, кольцо обложивших его со всех сторон врагов мгновенно сомкнется.

Почему-то кровососы решили атаковать его именно здесь, на открытом пространстве, где имелась свобода для маневра да и сбежать было бы проще. К тому же они обнаглели настолько, что ради его поимки вырезали целый патруль. Это было, конечно, для них несложно, но никак не соответствовало их излюбленной манере действовать тихо, не привлекая к себе внимание городской общественности.

Хоть эти факты и поразили моррона, но более его насмешило, что, уделив слишком большое внимание эффектному, но абсолютно излишнему маскараду, вампиры допустили грубый просчет и, не догадываясь о том, сами вложили в руки врагу оружие победы. Определенно Дарку противостоял неопытный, хоть и многочисленный молодняк, не знавший, что морронами становятся не кто попало, а лишь бывшие воины, павшие когда-то на бранных полях и, естественно, умело владевшие не только мечами, но и иными видами вооружения.

Есть верный способ обнаружить притихших в засаде врагов. Стоит лишь начать действовать, и они тут же покинут свои укрытия. Дарк хотел выманить всех, внести сумятицу в ряды противника, чтобы прошмыгнуть в одну из образовавшихся лазеек. У него возник хитрый план, но для совершения неожиданного, а значит, и успешного маневра ему нужно было подпустить лжестражников поближе, примерно на расстояние вытянутой алебарды. Через пару секунд напряженного ожидания этот момент настал, и, когда неряшливо переодетая стражниками четверка кровососов приблизилась на шесть-семь шагов, воровское оружие покинуло широкие рукава монашеской робы.

Быстро развернувшись на каблуках, Дарк одновременно метнул оба кинжала, притом в одного и того же, шествовавшего крайним справа вампира. Разрывая воздух пронзительным свистом, малоприспособленные для метания лезвия понеслись к перекосившейся от изумления мертвецки-бледной и поэтому еще более противной физиономии кровососа, которого и до обращения нельзя было назвать красавчиком.

Если даже кинжалы и попали бы в цель, то вряд ли причинили бы ей ощутимый вред. В лучшем случае ставший мишенью вампир приобрел бы синяк под глазом или одна из тяжелых рукоятей перебила бы ему нос. Подобное ранение неспособно надолго вывести из строя бойца, даже если бы он был человеком, а вампиру всего лишь доставило бы несколько неприятных секунд. Но, к счастью, инстинкты остаются инстинктами и после обращения в кровососущую тварь; они не подчиняются приказам сознания, слишком поздно подключающегося к управлению действиями организма. Мишень среагировала мгновенно, отбив летевшие ей в лицо снаряды круговыми движениями рук и, естественно, выронила покоившуюся на правом плече алебарду.

Еще до того, как тяжелое оружие загрохотало бы при соприкосновении с камнями мостовой, а обескураженные внезапной атакой «патрульные» успели отбросить служившие им лишь бесполезной бутафорией алебарды и выхватить из ножен мечи, Аламез бросился на врага и, ударом в прыжке выставленного вперед плеча в грудь сбив его с ног, ловко подхватил древко спасительного оружия. Расчет Дарка оказался верным. Не имевшие за плечами полноценной воинской подготовки, вампиры не умели пользоваться громоздким оружием стражников, и поэтому в бое возникла небольшая заминка, позволившая моррону не только обезоружить одного из маскарадной четверки, но и быстро развить успех.

Среди филанийских простолюдинов бытует мнение, что все до единого индорианские монахи отменно владеют боевым посохом, превращающимся в их умелых руках из обычной увесистой палки, окованной железом лишь на концах, в настоящее оружие смерти. Побалтывают, что такой воинствующий духовник способен забить до беспамятства двух-трех вооруженных противников и выстоять около четверти часа против дюжины хорошо обученных владению мечом и щитом солдат. Возможно, это всего лишь глупые слухи, чересчур приукрашивающие действительность. Как бы там ни было, но в ту ночь вампирам не повезло, ведь под монашеской робой скрывалось отнюдь не благодушное духовное лицо, а бывший капитан имперской гвардии, повидавший крови гораздо больше, чем они, все четверо, вместе взятые, за свою ночную жизнь высосали; да и в руках у притворщика был не предназначенный в основном для защиты посох, а настоящее боевое оружие, введенное на вооружение стражи как раз для подобных случаев, то есть неравного боя одного солдата против нескольких окруживших его разбойников. В регулярной же армии массивные алебарды использовались исключительно при несении караулов. Пехота преимущественно билась в строю, и в толчее идущего полным ходом сражения не было достаточно места для использования длинного, древкового оружия. Против конницы более эффективны были отряды копейщиков, чьи копья достигали длины четырех-пяти метров, а такой алебардой, естественно, даже не взмахнуть и не нанести рубящего удара. По крайней мере, в имперской армии алебарды выдавались лишь часовым, в надежде на то, что одиноко стоявший на посту солдат сможет какое-то время отбиваться ею от незаметно подкравшихся вплотную врагов, пока ему на помощь не подоспеют заспанные товарищи.

Конечно, наивно полагать, что вампиры искусно владеют лишь когтями да частенько выставляемыми для устрашения напоказ клыками. Самый плохонький меч иль кинжал в их быстрых руках весьма опасен, но против буквально летавшей по воздуху алебарды троице ряженых стражников было не устоять, даже с учетом того, что поваленный на мостовую вампир почти сразу же вскочил на ноги и попытался напрыгнуть на обидчика со спины.

Круговой полет алебарды, заставивший вампиров, зашипев, резко отпрыгнуть на пару шагов назад, внезапно оборвался и перешел в прямое, тычковое движение, но не вперед, а в обратную сторону. Это Дарк услышал шорох за спиной и решил обезвредить простачка, отважившегося неумело сократить дистанцию. Будь ты хоть человеком, хоть вампиром; хоть в доспехах, хоть без них, но когда тебе в живот на лету врезается окованный железом толстый кончик массивного древка, возникают очень и очень неприятные ощущения.

Пока что более остальных пострадавший от моррона вампир вновь оказался на мостовой, но на этот раз он уже не смог так скоро подняться. Подобно собрату по ночи – оборотню, кровосос протяжно завыл и, держась обеими руками за разрываемый спазмами несусветной боли живот, закатался по холодным камням, тем самым напомнив Дарку его любимого в детстве песика, частенько срывавшегося с привязи, когда мимо чинно и важно проходила лошадь, чтобы вот так же самозабвенно покататься по траве, обтираясь мордашкой и всем корпусом о свежую, еще дымящуюся лошадиную кучку.

К сожалению, Дарк не смог как следует насладиться приятными воспоминаниями из безоблачной поры его далекого детства, когда самой страшной для него вещью на свете был отцовский ремень. Ведь он находился в бою, и быстро пришедшие в себя противники то и дело пытались сократить дистанцию, неуемно рвались вперед после каждого взмаха способной разрезать любого из них напополам алебарды, а когда очередная атака не получалась, они отскакивали, грозно шипели и осыпали Дарка угрозами. К счастью, больше половины бранных слов моррон не понимал, поскольку недостаточно хорошо владел герканским, а из всего красочного и благозвучного виверийского языка умудрился кое-как выучить всего одну фразу: «Мадам, подарите мне полчасика счастья!»

Аламезу пока удавалось держать оборону и не подпускать к себе близко врагов, но его успех был временным, и Дарк прекрасно это осознавал. Во-первых, при данном стиле защиты алебарда должна находиться в постоянном движении, а каждый ее взмах стоил много сил, которых с непривычки моррону не хватало. Во-вторых, к несчастью, противники взялись за ум и вместо того, чтобы, как в первые секунды боя, нападать кучным скопом, окружили моррона с трех сторон и то по очереди, то одновременно совершали попытки подлезть под только что просвистевшую в воздухе алебарду. При таком раскладе Аламезу едва хватало времени, чтобы прерывать атаки, а о нападении не могло идти и речи. В-третьих, и это было самое страшное, к троим с половиной противникам быстро приближалась многочисленная подмога. Катавшийся по мостовой кровосос наконец-то сумел побороть боль и, шатаясь, поднялся на ноги. В бой он пока еще не вступил, но этот момент должен был вскоре настать.

Как только началась схватка, прятавшиеся по домам вампиры покинули свои укрытия и, обнажив мечи, кинулись к месту сражения. Весьма неприятным дополнением к и без того плачевному положению дел было то, что по воздуху ежесекундно летали арбалетные болты, раздражавшие Дарка мерзким жужжанием. К счастью, стреляли вампиры так же метко, как прачка мечет ножи, и реального вреда они не наносили, но отвлекали и выводили моррона из себя, тогда как ему сейчас нужно было сохранять полнейшее спокойствие.

И вот наконец настал переломный момент, момент, которого Аламез ждал и боялся. Ряды кружащих вокруг Дарка вампиров пополнились новыми бойцами. Хорошо хоть противники пока не догадались одновременно, вшестером-всемером пойти в атаку и просто смять телами стойко сопротивлявшегося врага. Возможно, парочка кровососов в решительной атаке и погибла бы, но такого дружного натиска одиночке не сдержать, даже если бы он был свеж и полон сил. Понимая, что стиль боя нужно срочно менять, Аламез в последний раз пустил алебарду по кругу, раскружил ее, а затем неожиданно для врагов выпустил уже натершее кровавые мозоли древко. Тяжелый снаряд полетел в ряды вампиров и повалил наземь нескольких нерасторопных бойцов, однако секундное замешательство, как надеялся Дарк, к сожалению, не возникло. Уже в следующий миг за его спиной засвистели мечи, от которых моррон ловко ушел нижним разворотом на сто восемьдесят градусов, притом умудрившись не только ускользнуть от острых клинков, но и левой рукой достать нож из-за голенища сапога.

Один из промахнувшихся вампиров не успел даже глазом моргнуть, как его меч выпал из невольно разжавшейся кисти, а не защищенный ни кольчугой, ни нагрудником низ живота обожгла боль. Резко выдернув нож из распоротой брюшины врага, Дарк едва успел свободной рукой подхватить почти коснувшийся мостовой меч, а уже в следующий миг, встав в полный рост, отразил три идущих подряд удара вражеских клинков, притом последний меч, сам не понимая как, выбил у застывшего в недоумении противника. Наконец-то в руке солдата оказалось достойное оружие, но, что более удивительно, моррон не растерял всех навыков обращения с ним и после долгого отсутствия практики был еще на что-то способен…

За секундной передышкой последовала новая серия ударов, часть из которых моррон все-таки пропустил, но, по счастливой случайности, лишь кончик одного из мечей вскользь полоснул Дарка по левой щеке, а два остальных даже не прорезали робу. Затем кто-то опять попытался напасть на него со спины, но приблизился слишком близко и, едва взмахнув кинжалом, упал, завывая и обхватив руками сломанную коленку, по которой Аламез, не любивший подло нападавших со спины трусов, прошелся кованым каблуком сапога.

Одним словом, бой еще продолжался, но Дарку нужно было срочно ретироваться, поскольку пока что разорванное кольцо окружения в любой момент могло снова сомкнуться. Ловко отбив ножом меч ударившего слева вампира, Аламез тут же погрузил свое лезвие ему в горло, а затем, неосмотрительно потратив драгоценные доли секунды, чтобы вытащить с адским трудом доставшееся в бою оружие, развернулся и со всех сил бросился бежать к дверям церкви, моля Небеса, и в том числе святого Индория, чтобы духовная обитель оказалась незапертой.

В том-то и крылась роковая ошибка моррона. Когда на улицах беснуется нежить, а шум боя, идущего прямо рядом с храмом, просто невозможно не услышать, блюстители нравственности и поборники Света, естественно, предпочитают отсиживаться за толстыми стенами и крепкими засовами. И сколько в дверь ни стучи, ее все равно не откроют, но зато охотно помолятся за упокой твоей праведной души. Впрочем, добежать до двери, которую перед ним ни за что не открыли бы, моррон так и не успел. Вампиры оказались быстрее и к тому же умели ловко запрыгивать бегущим на спины.

Ни один человек не в состоянии устоять на ногах, когда ему на спину обрушивается пять-шесть пудов живого веса да еще в придачу один-два пуда брони. Дарк мгновенно упал, больно ударившись грудью о мостовую и содрав о шершавые, выщербленные камни кожу с правой стороны лица. Но все же он не выронил ни меч, ни нож и все еще тешил себя надеждой подняться. Тот же злодей, кто восседал на нем сверху, естественно, не пострадал при мягком для него приземлении и нашел верный способ, как быстро прекратить сопротивление неугомонной, пытавшейся вяло трепыхаться жертвы. Острые когти «наездника» вонзились моррону в ключицы как раз у основания шеи. Робу вампир не порвал, но зато изрядно перепачкал ткань кровью, мгновенно хлынувшей из шеи Дарка на мостовую сквозь напрягшиеся, скрюченные пальцы кровососа. В этот момент Аламез пережил страшную боль, усугубленную отсутствием физической возможности облегчить ее криком и пониманием, что все уже кончено. Кровь быстро покидала израненное тело теплыми ручейками, голова начинала кружиться, а звуки и образы окружающего мира куда-то пропали. Стойкий боец окончил свой путь, он вот-вот должен был потерять сознание, но по какому-то странному стечению обстоятельств этого не случилось…

Трудно сказать, сколько времени Дарк пребывал в состоянии, очень близком к затянувшейся предсмертной агонии. Отсчет секунд или минут был морроном утерян, но когда боль внезапно стихла, он не погрузился в апатию забытья, а, наоборот, на удивление быстро восстановил способности видеть и слышать. Затуманенный взор стал постепенно ясным, и то, что предстало глазам Аламеза, весьма его изумило.

Лежа на мостовой, прилипнув окровавленной щекой к камням, Дарк не увидел площади, не узрел даже ног обступивших его со всех сторон вампиров, хотя их присутствие рядом отчетливо ощущал. Весь обзор застилало тело; судорожно подергивающее окровавленными руками тело, должно быть, того самого вампира, который его оседлал и пытался разодрать шею как раз вот этими, все еще сжимавшимися и разжимавшимися пальцами. Кровь на руках неудавшегося палача была кровью моррона, а вот та темно-красная жидкость, что густо покрывала верхнюю часть одежды мертвеца и растекалась багровой лужицей по камням из перерубленной шеи, явно его собственной.

Не веривший своим глазам и даже не осмелившийся предположить, что же произошло за промежуток времени, когда он потерял связь с окружающим миром, Дарк попытался приподняться. Первая попытка не увенчалась успехом, поскольку лишенная кожи щека намертво приклеилась к камням, а связующим тело моррона с мостовой раствором служила его собственная, уже запекшаяся кровь. У Аламеза просто не было иного выхода, как, превозмогая боль, повторить попытку и все же подняться хотя бы ради того, чтобы узнать, кто же все-таки был загадочным благодетелем, срубившим голову с плеч убийцы и тем самым спасшим ему жизнь?

Когда ты знаешь, что сейчас будет больно, гораздо проще сдержать крик, тем более что разодранное острыми когтями горло – не самый лучший инструмент для производства звуков; кроме жалобных хрипов, из него все равно ничего не выжать… Мужественно собрав в кулак остаток воли и сил, Дарк напряг ноющие мышцы и рывком отделил себя от мостовой, оставив на ней несколько кусочков собственной плоти. Щека заныла, но Ее Величество Боль, видимо, подустала в схватке с морроном и не смогла должным образом отреагировать на потерю доброй трети щеки. Ослабевшему воину едва хватило сил кое-как перевернуться и сесть, точнее, грузно плюхнуться на пятую точку, которая, казалось, была единственным непострадавшим местом на его теле.

Интуиция, точнее, с годами формирующаяся у каждого воина способность чуять близость врага, не подвела Аламеза. Вампиры были рядом, они никуда не ушли. Примерно с дюжину ощерившихся, подобно волкам, обнаживших мечи кровососов образовали правильный полукруг у входа в церковь. В их холодных, но отнюдь не бесстрастных глазах жили злость и лютая ненависть. Но все, как один, полные гнева взоры были обращены не на заклятого врага – моррона, ставшего беспомощным и которого не стоило особых усилий пленить или добить, а на парочку неподвижно застывших фигур в черных как смоль, но кое-где уже обагренных кровью одеяниях.

К сожалению, Дарк не увидел лиц, ведь неизвестно по какой причине вмешавшиеся в схватку благодетели стояли к нему спиной и не давали целому отряду кровососов завершить почти доведенное до конца дело. Это были он и она: темноволосый, среднего роста, широкоплечий мужчина, наверняка небедные одежды которого скрывал от взора Аламеза ниспадающий с плеч черный плащ; и белокурая длинноволосая красавица в строгом, но не уродующем, а, наоборот, подчеркивающем восхитительные формы стройного тела платье. С первого взгляда было заметно, что эти люди знали друг друга очень давно, привыкли понимать напарника с полуслова и что их объединяло не только общее дело, но и глубокая, взаимная привязанность, способная возникнуть только между действительно родными во всех смыслах этого слова людьми. Они смотрелись как единое целое, как настоящая пара, и только наивному глупцу могла прийти в голову мысль встрять между ними и стать третьим, который, как известно, всегда оказывается лишним и остается не у дел.

В отличие от многочисленных вампиров, открыто демонстрировавших свою неприязнь и бессильную злость в совокупности с трусливой агрессией, выражающейся в том, что они строили грозные рожи, протяжно шипели, потрясали оружием и сыпали пустыми угрозами лютой расправы, но при этом боялись приблизиться к парочке, заступники моррона вели себя необычайно хладнокровно. Оба стояли неподвижно, будто каменные изваяния, и лишь волосы шевелились на их головах под порывами ветра. Дарк не видел рук стоявшего слева мужчины, но мог поклясться, что они лежат на рукоятях мечей, не привыкших без дела покидать ножны. Женщина, точный возраст которой нельзя было определить, не видя лица, тоже всем своим видом выражала безразличие к обещаниям расправы, пропускаемым, как собачий лай, мимо ушей. Огромный двуручный меч, который подавляющее большинство дам и поднять-то не в состоянии, пока мирно покоился на ее правом плече, а по блестящему, отполированному до зеркального блеска лезвию стекали багровые струйки крови. Теперь моррон знал, кому именно должен выразить благодарность за свое спасение. Эта хрупкая, но, видимо, необычайно сильная и проворная девушка отделила голову вампира от плеч, и похоже, сам факт убийства ее ничуть не смущал.

«Да неужели?! Свершилось! – родилась в голове моррона радостная мысль. – Они нашли меня… сами нашли! Они такие же, как я… они легионеры!»

Действительно, кто еще мог отважиться заступиться за моррона, как не его собратья? Кто еще осмелился бы встать вдвоем на пути у целого отряда вампиров? Только другие морроны, только такие же, как и он, легионеры! Осознание этого придало Дарку сил и буквально окрылило, так что он смог даже подняться, а затем, превозмогая слабость в членах и головокружение, сделал первый шаг. Именно в этот миг разгоревшаяся в сердце ярым костром надежда умерла; погасла, не оставив после себя даже крохотного, едва тлеющего уголька.

Резкое движение за спиной заставило обоих бойцов одновременно повернуть вполоборота головы. Повыражениям увиденных в профиль лиц и по бледному цвету кожи Аламез тут же понял, как сильно ошибся и что принял желаемое за действительное. Воители также оказались вампирами: хищниками и врагами рода человеческого, возможно, вовсе не защищавшими его, а лишь вероломно напавшими на стайку молодняка, заявив тем самым свои права на добычу. Однако враждебных действий со стороны странной парочки не последовало, даже наоборот…

– Идти можешь? – с наиглубочайшим безразличием спросил мужчина, презрительно отвернувшись от Дарка, и как только получил краткое «да», тут же изрек: – Так иди! Пока мы здесь, тебя не тронут!

К сожалению, у Аламеза не было иного выбора, кроме попытки проверить это весьма сомнительное утверждение на практике. Окружившие церковь вампиры грозно взирали на него, и это пугало, но в то же время их трусливое, а может, и разумное бездействие вселяло надежду. Спрятав под робой добытый в бою меч и сунув сослуживший верную службу охотничий нож на прежнее место, Дарк осторожно сделал первую пару шагов в сторону площади. Он был готов, если что-то пойдет не так, как было обещано, быстро отпрыгнуть назад и, плотно прижавшись спиной к церковной двери, принять – не исключено – самый последний в его жизни бой. Однако вампиры хоть и продолжали по-прежнему щериться и шипеть, в мечтах раздирая его плоть на крохотные кусочки, но агрессивных действий при его приближении не предприняли. Они расступились, образовав в своем строю узкий проход, и даже когда моррон прошел среди них, не напали. Страх перед парочкой оказался сильнее желания убить заклятого врага, ненавистного и презираемого каждым кровососом моррона.

* * *

Уже давненько взошло солнце, когда Дарк наконец-то добрался до «Хромого капрала». Улочки Старого города наполнились суетливым рабочим людом и прочими босяками, считавшими себя не столь глупыми, чтобы горбатиться в цехах за смехотворную плату и, как ни странно, умудрявшимися какими-то хитрыми, известными только им способами зарабатывать себе на жизнь. Едва державшиеся на ногах кузнецы, каменщики и плотники спешили разойтись по грязным халупам, где их поджидали сомнительной питательности еда и крепкий, долгий сон на продавленных, скрипучих матрасах. Им навстречу шагали не мастеровые, ведь утренняя смена уже началась, а мелкие торговцы, грузчики, кормящийся при лавках да кабаках люд и, конечно же, те, чье мастерство состояло в незаметном ознакомлении с содержимым чужих карманов на многолюдной рыночной площади. Никто из серой, невзрачной толпы прохожих не обращал внимания на еле бредущего по стеночкам и перебирающего обеими руками по изгородям, шатавшегося, как тростинка на ветру, монаха, а все потому, что в нем не было абсолютно ничего необычного. Его мешковатая роба не была перепачкана кровью, а вид переборщившего намедни с винцом служителя церкви или монастыря был привычен и не мог никого смутить. Пьянство среди низшего духовенства было таким же обычным делом, как драки по портовым кабакам или кучи гниющих отбросов, без которых улочки Старого города потеряли бы свой неповторимый, смрадный колорит.

В принципе морроны в обычной жизни не столь уж и многим отличаются от людей. Пока Аламез не услышал глас Коллективного Разума, прозвучавший у него в голове, он считал себя смертным и уязвимым, хотя события прошедших дня и ночи ставили под сомнение эту точку зрения. Он воскрес после падения с крыши, да и рваная рана на горле уже почти зажила, хотя глотать было по-прежнему очень больно, а от потери крови сильно кружилась голова. Кстати, о крови: в то раннее утро Дарк заметил удивительную особенность собственной живительной влаги, которой немногим раньше, еще ночью, не было. Кровь моррона не только свертывалась гораздо быстрее, чем у людей и даже наделенных способностью регенерации кровососов, но и перестала въедаться в ткань. Именно благодаря этому необъяснимому факту он и шел открыто по улочкам города, а не пробирался к своему убежищу задворками.

Кровь на монашеской робе загустела еще на церковной площади, а не успел Аламез ее покинуть, как большое багровое пятно будто бы сжалось, уплотнилось и начало покрываться трещинами, словно высохшая земля, давно не пившая дождевой воды. Затем, примерно через четверть часа, пятна на одежде вообще не стало, весь перед робы был покрыт множеством мелких, прилипших к ворсинкам ткани комочков, которые сами собой отпадали при каждом шаге или просто взмахе руки. К тому времени, как взошло солнце, недавно покрытая пятнами крови одежда была чиста, и это вызвало у Дарка искреннее удивление, пробудив подозрение, что с его телом что-то творится, внутри его происходят какие-то изменения, и, возможно, он вскоре услышит Зов. Это предположение и расстроило Аламеза, и одновременно обрадовало. Трудно понять сокровенные желания бывалого солдата. Дни напролет воитель мечтает о мирной, размеренной жизни где-нибудь вдали от шумных городов и опостылевших ему людей, а по ночам ему снятся сражения, и нельзя сказать, что походные грезы ему неприятны. Он просыпается не в холодном поту, а с умильной улыбкой на лице, немного печальной от осознания того, что это был всего лишь сон, будоражащее сердце видение, которое вряд ли когда-либо станет явью…

…По утрам любое питейное заведение выглядит неухоженным и неопрятным. Посетителей уже нет, за исключением тех, кто не рассчитал собственные силы и заночевал под лавками; на полу грязь, на столах немытая посуда и начинающие дурно попахивать объедки. И хорошо еще, если в разгар веселья не случилось драки, тогда по залу не разбросаны в хаотичном беспорядке обломки табуретов, осколки бутылок, битые черепки да обагренные кровью драчунов лоскуты одежды. Беспорядок и запустение, как после настоящего боя, царят везде, и «Хромой капрал», несмотря на то что большинство посетителей здесь были завсегдатаями, не стал приятным исключением из этой нормы разгульной жизни простолюдинов.

С трудом открыв, как ему тогда показалось, неимоверно тяжелую и скрипучую дверь, Аламез погрузился в царство неприбранного бардака и в атмосферу тошнотворного угара. Видимо, ползавший на карачках по полу с тряпкой в руках подросток-уборщик был совсем новеньким, и его забыли предупредить, что перед тем, как приступить к мойке липких от жира и прочих нечистот полов и столов, не мешало бы выкинуть из тарелок источающие неприятные ароматы объедки и проветрить зал, распахнув настежь окна.

Старичка Фанория на месте не оказалось, поэтому разговор с ним Дарк решил отложить на потом, а пока собирался подняться наверх и на пару часиков стать единым целым с мягкой, благоухающей свежестью леса подушкой. Не став докучать ни кряхтевшему с натуги уборщику, ни дремавшему на лавке у двери на кухню волосатому бугаю без рубахи, видимо, служившему у Фанория кем-то вроде дневного сторожа и помощника вышибалы ночью, Аламез тихо, на цыпочках, прошествовал к лестнице на второй этаж. Однако его преисполненное благородства намерение – не отвлекать одного от работы, а другого – ото сна было неправильно истолковано. Люди вообще так устроены, что видят в любом непонятном им поступке зло и считают всех незнакомцев мерзавцами, пока те не докажут обратное.

– Эй, куда попер, морда?! – изо всех сил стараясь придать своему тонюсенькому голоску мужественное звучание, прокричал отвлекшийся от грязевых разводов подросток и, не дожидаясь ответа на свой хамский вопрос, проявил кощунственное неуважение к духовному сану, запустив в голову Дарку половой тряпкой. – Стой, говорю, ворюга!

Смердящий и разбрызгивающий на лету капли грязной жидкости снаряд, конечно же, не долетел до цели, шлепнулся на пол шагах в двух от лестницы, так что от него даже не стоило уклоняться. Но вот от выкрика паренька проснулся охранник, и это обстоятельство чуть было не доставило смертельно уставшему Дарку некоторые неудобства. Нет ничего хуже, чем впустую растрачивать силы на глупые, бессмысленные стычки иль доказательство явного факта, что ты не верблюд.

Дрему с дневного стража как будто рукой сняло. Неимоверно быстро и ловко для своей тучной комплекции грузный верзила вскочил со скамьи и уже через миг оказался возле лестницы. Его волосатая ручища взмыла вверх, пытаясь ухватить моррона за капюшон, чтобы затем рывком стащить его со ступенек и, не дав подняться на ноги, забить до полусмерти. Однако потасовке не суждено было сбыться. Аламез слишком устал, да и с Фанорием впоследствии объясняться не хотелось, убеждая старичка, что первым потасовку, разрушившую ползала, начал не он и что найти замену покалеченному верзиле не так уж и сложно, достаточно заглянуть в порт и потолковать с грузчиками.

Искренне полагая, что хоть прислужники и не узнали его в чужой одежде, но, как любого постояльца, запомнили с первого раза в лицо, Дарк откинул капюшон и вопросительно кивнул головой рослому парню. «Узнал иль все же стоит позвать хозяина?» – говорил взгляд Дарка, в котором не было ни раздражения, ни злости. Однако эффект, произведенный этим миролюбивым, совсем не враждебным поступком, получился какой-то странный. Малолетний метатель тряпки вдруг заблажил, как будто его под зад боднула остророгая коза. Громила же на пару секунд застыл, позабыв убрать назад протянутую к шее постояльца руку, а затем боязливо попятился, лишь кивнув в знак того, что Дарк может пройти. В его расширившихся глазах застыл испуг, нет, настоящий ужас, как будто он средь бела дня узрел ожившего мертвеца, что, впрочем, было не так уж и далеко от истины.

– В полдень разбуди! – небрежно бросил моррон, хоть и пораженный реакцией прислужников, но не в силах разбираться, чем же его лицо их так напугало.

Ответ нашелся сам собой, всего несколькими минутами позже, когда Аламез вошел в комнату и перед тем, как лечь на кровать, решил посмотреться в зеркало. Из глубин стекла на него изумленно таращилось существо, не только ничуть не похожее на собственное отражение, но которое и человеком-то назвать было нельзя. Липкие, пропитанные кровью волосы свисали со лба мерзкими сосульками. По всему мертвецки бледному лицу, лишенному с одной стороны кожи, шли замысловатые багровые разводы, а в щеке зияла сквозная дыра, так что моррон смог, не открывая рта, узреть свои коренные зубы. Дарк, естественно, знал, что ему порядком досталось в схватке с вампирами, но не ожидал увидеть подобного, страшного и одновременно жалкого зрелища. К тому же, у него в голове не укладывалось, как так могло получиться, что кровь, покрывавшая ранее монашескую робу, уже давно засохла и отпала, будто комья грязи с сапога, а на лице по-прежнему красовались багровые разводы? Поврежденная часть лица уже давно не болела, но до ее полного восстановления было очень далеко.

«Значит, дело не во мне! Процессы восстановления организма идут с прежней скоростью, а не ускорились! Дело в ткани… – пришел к единственно возможному заключению Дарк, сняв с себя монашеское одеяние и внимательно его осматривая. – Возможно, она пропитана каким-то редким раствором, не дающим надолго задерживаться на ее поверхности крови. Интересно, а грязь с нее так же быстро спадает? А знал ли Грабл, какую чудесную вещь на тряпки хотел пустить? Ведь лучшей одежонки для убийцы не найти: и оружие удобно прятать, и с жертвой как угодно возись, все равно не запачкаешься!»

Случайное открытие, бесспорно, обрадовало моррона. Ужасная образина, бывшая сейчас на месте его лица, вскоре должна была зажить, а пока ее можно было скрывать под глухим монашеским капюшоном. Чудесная роба была настоящим подарком судьбы, в ней можно без опаски посещать любые клоаки и вступать в любые бои, не заботясь о том, как впоследствии объясняться с докучливой стражей.

Хотя воистину волшебные свойства робы и не вызывали сомнений, Дарк решил на всякий случай провести небольшой эксперимент, для чего положил робу на пол, тщательно обтер об нее сапоги, а затем не поленился спуститься вниз за ведром грязной воды после мытья полов, которое без зазрения совести выплеснул на одежду и на недавно помытый прислугой в комнате пол. Лишь совершив этот акт возмутительного свинства, моррон с чувством глубочайшего удовлетворения опустился на кровать и тут же заснул безмятежным сном удачно сделавшего «а-а» младенца.

* * *

Проснуться можно по-разному, и каким бы ужасным или, наоборот, прекрасным ни был сон, но чаще всего настроение отдыхавшего определяет краткий миг пробуждения. Если ты очнулся от ласковых, нежных прикосновений женщины или от раззадоривающего аппетит аромата вкусной еды, закравшегося тебе в ноздри, то, что бы ни случилось далее, день для тебя останется хорошим, да и сама оценка происходящих впоследствии событий будет более мягкой, оптимистичной. Но когда тебя, беззащитного, спящего, обливают холодной водой, трясут за плечо иль на ухо орут, да так, что слюна брызжет в лицо, то нечего ждать от тебя хорошего расположения духа и проявлений заботы да чуткости. Момент пробуждения, бесспорно, определяет весь следующий день человека, но, к сожалению, некоторые недальновидные личности этого не понимают и поступают, как вода, то есть движутся по самому легкому пути, совершенно не задумываясь о возможных последствиях, в том числе и для них самих…

В тот полдень Аламеза будил идиот, точнее, бесшабашный самоубийца, барабанящий в дверь кулачищами со всей мочи да так рьяно, что под морроном сотрясалась кровать, а в комнате жалобно дребезжало висевшее на стене зеркало. Наивный глупец, проявивший чрезмерное рвение в порученном ему деле, и не подозревал, что был на волосок от смерти, поскольку проснувшийся словно от ударов по самой голове, а не по двери Дарк прежде всего собирался оторвать дурную голову служителя, а уж затем заняться своими делами.

– Да проснулся я, проснулся! Перестань колотить, дверь разнесешь, болван! – прокричал Дарк, несмотря на легкую головную боль, вызванную жесткой побудкой, проявивший человеколюбие и решивший не наказывать переусердствовавшего глупца.

После этого выкрика удары в дверь тут же прекратились, а из коридора донеслись тихие, удаляющиеся шаги. Долю секунды моррон пребывал в раздумье, а не поспать ли ему еще, но, в конце концов, решил не рисковать и поднялся с кровати. Первым делом он обратил внимание на гнусное деяние рук своих, тем более что обильно орошенная жидкими помоями роба лежала как раз под ногами. Варварский эксперимент, в результате которого весь пол был теперь в грязевых разводах, а в комнате пахло так, как будто с десяток бездомных псин и котов пометили свою территорию, полностью оправдал возложенные на него ожидания. Роба осталась безупречно чистой, а вылитая на нее грязь за несколько часов высохла и превратилась в сухие комочки, подобные песчинкам или зернышкам пыли. Стоило моррону лишь поднять одеяние с пола, как сор осыпался, а в его руках оказалась идеальная ткань, на которой не было видно даже малейшего пятнышка. Настроение Аламеза немного улучшилось, и, чтобы закрепить полученный эффект, он шагнул к зеркалу, теша себя надеждой, что за время сна организм смог вылечить сам себя и от уродливой раны, уничтожившей практически треть его лица, теперь не осталось и следа. К сожалению, эти ожидания не оправдались, хотя тело изрядно потрудилось над восстановлением тканей. Дыры в щеке уже не было, да и участок, лишенный кожи, заметно уменьшился, но с откинутым капюшоном на людях пока не стоило показываться. У каждого встречного возник бы вопрос: «Кто же тот мерзавец, осмелившийся так жестоко избить монаха?» И хоть случайным прохожим на этот вопрос можно было не отвечать, но от стражников и лиц более высокого духовного сана, которые могли попасться ему на пути, так просто не отделаться.

Надев чудо-робу и надежно закрепив под ней меч, Дарк мысленно попрощался с кроватью, на которой провел несколько упоительных часов, пролетевших словно одно краткое мгновение. Опечаленный тем, что больше ему не суждено увидеть ни эту мягкую подушку, ни это теплое одеяло, Дарк накинул капюшон, затем подошел к зеркалу, убедился, что теперь не видно изуродованной части лица, и медленно, как будто плывя, покинул пределы комнаты. Ходить как настоящий монах было довольно легко, но привычка есть привычка… Аламез понимал, что стоит ему лишь немножко задуматься, как он с плавной, неспешной походки мгновенно перейдет на быстрый армейский шаг и тем самым выдаст себя с головой. Непривычную манеру передвижения следовало тренировать, посвящая этому все свободное время.

Медленно «проплыв» коридор и так же чинно-пафосно не спустившись, а снизойдя с лестницы, Дарк снова оказался в питейном зале, принявшем к этому времени более приятный вид. Столы чисты, воздух – свеж, а отчищенный до зеркального блеска пол еще не успели затоптать грязные сапоги посетителей. Впрочем, чуть позже полудня в таверне никого не было, кроме все того же охранника, с опаской взиравшего на лжемонаха из самого дальнего угла зала, и важно восседавшего за стойкой Фанория. Старик гордо обводил взором великого полководца свои владения да баловал стариковский желудок диковинными фруктами, явно завезенными в Альмиру из очень далеких мест и баснословно дорогими.

«Видать, у хмыря отменно делишки идут, коль жрачку себе позволяет заморскую! Не каждый маркиз плоды южных садов такими лоханищами откушивает. То ли посчастливилось старичку подворовать где, то ли мои деньжата уже прогуливает, надеясь, что глотку мне лиходеи перережут?! Нет, дружок, и не мечтай! Ты даже представить не можешь, насколько я живуч, – усмехнулся моррон, спустившись с лестницы и направившись к стойке хозяина. – Вот щас ты мне и дашь отчет, щас и посмотрим, целы ли мои деньжата?!»

– А-а-а, имперец! – с набитым ртом произнес Фанорий, подзывая Дарка одной рукой, а другой поспешно отодвигая блюдо с фруктами к дальнему краю стойки, демонстрируя тем самым интерес к серьезному разговору и нежелание делиться с собеседником изысканным яством. – Ты што тут творишь?! Пошто маскараду устроил?! В святоши обрядился да еще на рожу всяку дрянь налепил… народ честной по ночам пужаешь! Вон ребятки мои от твоего бутафорского уродства чуть штаны не попортили, а энто, между прочим, убытки!

– Коль в прислужники народец такой пужливый берешь, так нечего и убыткам дивиться. Сам виноват, на меня свои хлопоты не перекладывай! – твердо заявил Дарк, садясь на табурет с противоположной стороны стойки и, опровергая не словами, а делом голословное обвинение в дешевых бутафорских трюках, к которым довольно часто прибегают низкие базарные попрошайки, откинул с головы капюшон.

Аламез внезапно почувствовал горечь легкого разочарования. Он ошибся в человеке, он был о Фанории гораздо лучшего мнения, но прозвучавшее в разговоре слово «убытки» быстро расставило все по своим местам. Хозяину заведения были глубоко безразличны душевные переживания парочки впечатлительных слуг. Рана моррона, по его мнению, бутафорская, и незаконное ношение монашеского одеяния служили лишь поводами для того, чтобы заработать на постояльце дополнительный барыш или прикрыть уже произошедшую растрату части отданных на сохранение средств. Однако не в каждом деле стоит рубить сплеча, и далеко не каждому вору следует отрубать руки, порой вполне достаточно их чуть-чуть поломать…

Как ни странно, но именно в этот миг моррон передумал и решил не забирать деньги у мелочного и наверняка не совсем чистого на руку старичка. Во– первых, это были не кровью и потом заработанные сбережения, а всего лишь добыча, чужое добро, расставаться с которым куда легче, чем с нажитым собственным трудом. Во-вторых, Фанорий был понятен Дарку, и хитрые замыслы алчного старикашки были словно выгравированы и украшены вензелями на его морщинистом лбу. И в-третьих, самое главное – в быстро забегавших, вороватых глазках корчмаря Аламез увидел неподдельный и очень сильный страх, стоило лишь тому узреть красовавшуюся на лице постояльца рану. Хоть щека к этому времени уже основательно поджила (как выглядела она утром, Фанорий, к счастью, не видел), но все равно производила незабываемое впечатление и, бесспорно, подняла чужака имперца в глазах бывшего солдата и нынешнего корчмаря, породив в нем сразу два чувства: страх и уважение.

Мелкий воришка может зарваться и обчистить карманы стражника, но никогда не покусится на добро наемного убийцы. Так и солдат способен отважиться надавать оплеух сержанту, но никогда не свяжется с наемником, привыкшим не драться, не мутузить недруга кулачищами, причиняя лишь боль и мелкие повреждения, а бить сразу на поражение… без долгих раздумий убивать! Ни от кого не зависящих, полагающихся лишь на себя и проводящих много времени наедине со своими мрачными мыслями одиноких волков всегда боятся те, кто чуть что сбивается в стаи. По взгляду Фанория Дарк понял, что старик уже отказался от планов легко поживиться на нем и больше никогда не заведет разговоры об «убытках», а о том, чтобы в открытую присвоить его деньги, не могло быть и речи.

– Энто где ж тя так? – робко поинтересовался заерзавший, задергавшийся корчмарь, не выдержав пристального взгляда Дарка и пытаясь как-то разрядить обстановку.

– А там, любезный, куда ты меня послал… так что с тебя причитается! – Видя, что противник деморализован и не в состоянии более атаковать, то есть с гордым видом выдвигать претензии и выманивать золото, Дарк сам перешел в наступление. – Грабл твой крысеныш еще тот! С очень неправильными личностями делишки завел. И кажется мне почему-то, что очень уж недалек он от беды: то ли дружки его сами прирежут, то ли кто еще…

– С чегой-то он вдруг «мой»? – не моргнув глазом отрекся от компаньона по сомнительным делишкам Фанорий. – У него своя башка на плечах, у меня – своя! И с какими такими людишками он снюхался, я не знаю и знать не хочу!

– А разве я сказал «людишками»? – насмешливо переспросил Дарк и выдержал многозначительную паузу, давая корчмарю почувствовать намек.

По тому, как побелела и без того не розовощекая физиономия корчмаря, Аламез понял, что его намек не остался незамеченным и что Фанорий, без всяких сомнений, знал, что ночами по Альмире разгуливают стайки вампиров. Правда – такая уж странная вещь: сколько ее ни замалчивай, как сурово ни наказывай за одно лишь упоминание о ней, она никогда не умрет, она будет жить среди людей – у кого в сердце, а у кого и в голове. За одно лишь озвученное вслух предположение, что кровососущие твари могут ступить на освященные филанийские земли, с которых их навеки вечные изгнал сам святой Индорий, любой горожанин, хоть последний нищий, хоть сам городской глава, мгновенно оказался бы на костре. Из страха перед обвинением в богохульстве и ереси жители столицы молчали, но все равно знали, что по ночным улочкам их города разгуливают не только воры и патрули сонных блюстителей порядка.

– Коль такой разговор промеж нас вышел, коль на то уж пошло, я те тож кой-чаго скажу, – вдруг перешел на шепот Фанорий и почти лег на стойку, так что его губы оказались почти у самого уха моррона. Парочка тя ночью спрашивала, и уж больно кажется мне, что никакие они не людишки вовсе, а как ты говоришь «личности»…

Запретному слову «вампир» мгновенно нашлась достойная замена. Не важно, как называть кровососов, главное, что оба собеседника понимали: речь идет именно о них.

– Раньше их встречал? – так же тихо произнес моррон.

– Нет, мил-человек, – хмыкнул Фанорий, – не настолько я глуп, чтоб с «личностями» делишки иметь, а что до ночных прогулок касаемо, так я уж, поди, лет двадцать как к чужим женушкам через окно не наведываюсь. Здеся я по ночам, никуда носа не высовываю, а сами «личности» эти ко мне впервые пожаловали.

– Ясно, старик. А как выглядели гости незваные, не запомнил?

– Запомнил. Как тут ТАКИХ позабыть?!

Старик довольно точно описал мужчину и женщину, спасших ночью Аламеза на церковной площади. Моррон не почерпнул из рассказа ничего нового и интересного, но отметил, что кровососущая красавица посетила таверну без оружия. Двуручный меч – не шпилька и не кинжал, его под юбкой не спрячешь, поэтому у Дарка и возник вполне правомерный вопрос: как дамочке удавалось перемещаться по городу с оружием? Не оставляла же она орудие убийства, как метлу, перед входом в каждый дом? Впрочем, о том Фанорий, конечно же, не ведал.

– О чем расспрашивали? О том, что я «Последний приют» посетить собираюсь, ты сказал?! – придав лицу суровое выражение, спросил Дарк.

– Не в моих привычках о жильцах трепаться! – обиделся старик, сползая назад со стойки, на которой практически лежал. – Да и интереса у них к тому совсем не было. Спросили токмо, здеся ты али нет, ответ получили и тут же ушли… Видать, знали, где тя и как разыскать!

– Знали, – кивнул Дарк, ненадолго отвлекшись от беседы со стариком, а затем решил и совсем ее завершить. Все равно хозяин не знал ничего важного, а тратить время на пустую болтовню – это роскошь, достойная лишь вечно скучающих аристократов. – Двадцать золотых мне выдай, а все остальное пока у себя прибереги. Из комнаты я съеду, раз уж «личности» про твою ночлежку прознали. Не спи, старик, живее деньги тащи!

– Да принесу, принесу, не беспокойся! – опять зачем-то перешел на вкрадчивый шепот Фанорий и заозирался по сторонам, поскольку в зале уже появилось несколько изрядно проголодавшихся посетителей не из числа «своих». – Да только те весь кошель понадобится, и то, боюсь, не хватит!

– Как это так?! – не сумел скрыть удивления Аламез, не понимавший, к чему хитрый старикашка клонит.

– А вот так, – скорчил ехидную рожу Фанорий. – Те што, не токмо харю попортили, но и по макушке дубиной прошлись?! Ты ж сам меня просил с маслом лампадным подсобить. Иль передумал?!

– Нет, не передумал, – кивнул моррон, на самом деле запамятовавший о просьбе устроить сделку. – Я просто не ожидал, что все так скоро сладится.

– Я тоже не ожидал… – нахмурил брови старик, всем своим видом давая понять, что дельце прошло не совсем гладко. – В общем, долго тянуть не буду. О маслице я через человечка одного со святыми отцами сговорился. Амфор двадцать пять продать те могут. Товар сегодня же покажут, а вывезут из города только через три дня… раньше не получится, хоть режь! В леску где-нить неподалеку на свои телеги добро перегрузишь. Самому-то те товар через ворота не провезти, стража поймает… За вывоз монахи отдельную мзду попросили, но ты не скупись, отдай! С тя аванса потребуют половину от суммы, вот тута поторговаться можно! Думаю, на треть уломать церковничков сможешь…

– Где встреча, когда?

– Не горячись! – недовольно прошипел старик. – Встречу сегодня на три часа пополудни назначили, место надежное. Как цеха кожевенников пройдешь, сразу налево сверни. Дойдешь до набережной, там дом со сгоревшей крышей стоит. Он один там такой, не перепутаешь! Возле входа знакомец мой поджидать будет. Рожища у него красная и передних зубов нету, намедни в драке выбили. Зовут его Каблом. Тя он признает, я тя ему описал, но на всяк случай вон энто возьми. – Фанорий протянул руку и незаметно для посетителей вложил в ладонь моррона гладко отполированную, лишенную с одной стороны рисунка медную монетку. – Он те такую же показать должен, а затем в тайное место отведет.

– Спасибо, старик! С меня причитается. – Кивнув в знак благодарности, Дарк хотел подняться, но костлявая, все еще сильная рука старика схватила его за кисть и резко притянула к стойке.

– Погодь, торопыга! Разговорчик еще не окончен, да и кошель я те еще не принес. Вишь, как дивно выходит… – прохихикал неожиданно повеселевший Фанорий. – Старичье убогое вроде бы я, а маразма у тя наперед началася!

– Выходит, что так, – тяжко вздохнул Аламез, изрядно обругавший себя в мыслях за рассеянность.

– Кошель-то не беда! Кошель-то я щас вынесу, но вот што, мил-человек, я те еще сказать хочу… Неладное это дельце, чую, неладное! Ты б на него лучше не ходил, да и город те покинуть не мешало б!

– Что так? – Дарк недоверчиво прищурился. – Говори, старик, раз уж начал! Я тебя за язык не тянул.

– А ты сам посуди! – прошептал корчмарь, опять заговорщически озираясь. – Сделка-то большая, значитца, сложной должна быть… подготовки требовать, а все как-то быстро и удачно сложилось! Надо партию масла, на, возьми! Святоши даже сами вывезти ее готовы, а раньше их на такое по нескольку дней уламывать приходилось… Такие люди челом били, унижались перед «рясами» по-всякому, лишь бы они товар свой через ворота городские провезли. Я на Кабла напраслину возводить не хочу, он хоть и пройда отменный, но человек проверенный, ни разу меня еще не подводил! Но кто ж его знает, как может обернуться? Когда деньжища на кону немалые, даже праведник согрешит, так уж мы, людишки, устроены…

– Думаешь, никакого масла и в помине нет? – высказал опасение моррон. – Приду я, значица, с деньжатами в темный подвал, а там…

– Ничего я не думаю, я допускаю! – многозначительно заявил Фанорий, подняв указательный палец вверх. – Мой те совет, даже два! Ты деньжат с собой не бери, так вернее будет! Но токмо посредничку о том не говори. Потребует перед встречей со святыми отцами кошель показать, дай в наглую рожу! Не боись, коль он честен, коль упокоить тя не задумал, стерпит… ему не впервой! Когда же со служителями будешь беседовать, то стой на своем, более трети задатку не плати, и то не ранее чем за день до вывоза.

– Ну а если это обман, если меня… – хотел спросить Дарк, но Фанорий крепко сжал его руку и не дал договорить.

– Ты сам понимаешь, что за дельце опасное взялся! Ко всякому обороту готов должен быть, но вот те второй мой совет! Ты не торопись пока. Поди в залу, посиди, винца выпей, отобедай, а через час ребятки мои придут. Мужички хорошие: и в ратном деле не последними будут, и не продадут тя за ломаный грош! С ними на встречу пойдешь. По золотому каждому заплатишь, зато, коль что не так сложится, твоя спина прикрыта будет! Ну а коли шкуру твою из переделки вытаскивать придется, еще по два золотых на каждый нос добавишь! Дороговато, конечно, парни берут, но жизня того стоит!

– Нет, спасибочки, я как-нить сам уж управлюсь! – в знак отказа покачал головою Аламез. – Чужакам ни в делах, ни в бою не доверяю, да и сбежать одному сподручней. Никто под ногами не мешается. А вот насчет деньжат ты прав! Пущай до вечера кошель у тя полежит. На встрече деньги мне не понадобятся, а вот после нее зайду, несколько монет на расходы отсыплю…

– Как знаешь, дело твое, – пожал плечами Фанорий и закончил разговор в своеобразной манере, то есть просто-напросто встал и удалился на кухню, даже не кивнув собеседнику на прощание.

Глава 8 Преподобный отец Арузий и его компания

Неприятности начались сразу, как только Дарк покинул таверну. Не успел он пройти по довольно оживленной в этой время дня улочке на юг и тридцати шагов, как натолкнулся на патруль. Неизвестно, чем привлек внимание бдительных стражей порядка скромный монах, одиноко бредущий среди мирской суеты и размышляющий о высоких небесных материях, но только солдаты его обступили сразу и, не утруждая себя формальными расспросами, тут же попытались приступить к обыску.

Естественно, их намерения так и остались намерениями. Заподозренный в чем-то плохом служитель святого Индория проявил завидную прыть и метким ударом ноги ниже кирасы уложил на мостовую первого же представителя закона, протянувшего к нему руки. Поскольку на ноге мнимого служителя Небес был добротный, тяжелый сапог, а не легкая сандалия, удар получился весьма действенным, и практически именно он решил исход скоротечной, абсолютно не кровопролитной схватки.

Выронив алебарду и согнувшись в три погибели, пораженный в самое дорогое ему место стражник упал прямо под ноги в тот миг как раз шагнувших вперед сослуживцев. Спонтанно образовавшаяся на мостовой куча из стали и плоти интенсивно шевелилась, скрежетала доспехами и на несколько голосов чертыхалась, чем привлекла внимание обомлевших прохожих, еще никогда в жизни не видевших такого чудного зрелища. Изумление горожан было настолько велико, что все до одного, как по команде, открыли рты, но ни один из них не засмеялся, по крайней мере пока Аламез стоял на мостовой.

Одному из стражей все же удалось избежать незавидной участи товарищей, которые пока еще не стали, но вот-вот должны были стать всеобщим посмешищем. Он находился по другую руку от упавшего первым, и досадное недоразумение, постигшее всех остальных, не помешало счастливчику исполнить долг. Но ему помешал подозреваемый, круговым движением сбросивший руку стражника со своего плеча, вывернувший ее и так резко рванувший вверх, что под стальным налокотником солдата что-то хрустнуло. Не прошло и секунды, как по округе пронесся протяжный вой, какой издают лишь собаки да волки на чарующую их чем-то луну.

Не став дожидаться, пока диковинное, многочленное и стальнопанцирное чудовище вновь превратится в доблестных, но не очень ловких блюстителей порядка, Дарк поспешил ретироваться, поскольку ему и силы нужно было беречь, да и неприязни к ревностно исполнявшим свой долг солдатам он не испытывал. Правду народ говорит: «Удачный бой – бой, которого удалось избежать; а лучший враг – враг, от которого удалось убежать!»

Не размышляя, правильно ли он поступает иль нет, а полностью положившись на инстинкты, Аламез подбежал к ближайшему дому и по стене стал быстро подниматься наверх, благо что кладка была неровной, в ней имелись щели и немало выступов, за которые можно было ухватиться руками и даже опереться на них ногами. К тому моменту, когда оконфуженные стражники вновь оказались на ногах, Дарк уже ступил на крышу. На том преследование и закончилось, практически так и не начавшись. В тяжелых, сковывающих движения доспехах солдаты не отважились повторить тот же трюк, да и если бы среди них и нашелся смельчак, то подъем по стене отнял бы у него слишком много времени и беглец, конечно же, успел бы скрыться.

Пробежавшись по нескольким, примыкавшим друг к дружке вплотную крышам, Аламез спрыгнул вниз, избрав для приземления большую мусорную кучу, находившуюся по другую сторону сплошного ряда домов. Как оказалось, от залежей никому не нужного барахла и нечистот тоже бывает польза, лишь бы в них не нашлось парочки-другой ржавых штырей или обломков досок, торчащих зазубренными остриями вверх. Но, к счастью, прыжок моррона завершился успешно: при падении он не поранился и ничего себе не отбил, а то, что почти вся одежда оказалась в слизи гниющих объедков и тошнотворно пахнущих рыбьих ошметках и куриных потрохах, нисколько беглеца не смутило. Роба на нем обладала воистину волшебным свойством, она легко и быстро сама отчищала с себя разного вида и разной степени прилипчивости грязь.

Оказавшись на безопасном удалении от места происшествия и окончательно убедившись, что «сторожевые псы» закона не такие уж хорошие «гончие», Аламез перешел на неспешный шаг и продолжил свой путь на юг. Когда небольшие душевные волнения улеглись, Дарка одолели сомнения. Теперь, спустя несколько минут после неприятного события, ему уже не казалось столкновение с патрулем случайным. Стражники набросились сразу, даже не окрикнув, как будто были точно уверены, что он не монах. Они его поджидали, а может, шли в таверну, чтобы схватить его там. Выходило, что на него донесли, но только непонятно, кто: то ли Фанорий, так и не отказавшийся от мечты присвоить его деньги; то ли прислуга, перепуганная до полусмерти его эффектным утренним появлением? Если это были грязные происки алчного старика, то Аламез правильно сделал, отказавшись от сопровождения верных ему людей. Вполне вероятно, что в случае схватки они ударили бы нанимателю, то есть ему, в спину, а возможно, подученные корчмарем, и сами спровоцировали бы начало резни. Когда же моррон отказался от их услуг, старый интриган, должно быть, послал шустрого мальчонку-посыльного за стражей, решив избавиться от доверителя чужими руками, да еще и цинично получить за его голову приличное по меркам Старого города вознаграждение.

Это предположение казалось Аламезу весьма правдоподобным и разумным. Конечно, роба монаха – не ряса священника, и за ее ношение каторга не полагалась, тем более что пожертвований самозванец не собирал и крамольных проповедей не читал. Однако оружие, которое под ней непременно нашли бы, означало бы смертную казнь, притом лютую, долгую и изощренную. Даже если лжемонаху каким-то чудом и удалось бы незаметно избавиться от меча и ножа, то кошель с золотыми все равно остался бы у подлого старика. После публичной порки на тюремной площади бессознательное тело нарушителя отволокли бы к городским воротам и сбросили бы в ров. Он уже никогда не появился бы в Альмире.

С другой стороны, донос на него мог оказаться всего лишь глупой случайностью, досадным недоразумением, а отнюдь не злым умыслом. Напуганные видом его раны прислужники приняли его за одного из приспешников темных сил. Сначала, движимые исключительно страхом, они донесли, а затем или побоялись, или не посчитали нужным хозяину в том признаться. От того, чьих рук, точнее, языка, это было дело, зависело многое. Дарк долго сомневался, а стоило ли ему вообще идти на встречу, где его могла поджидать засада, но, в конце концов, доверившись народной мудрости: «Под лежачий камень вода не течет!» – решил рискнуть и не считать Фанория оконченным мерзавцем. В противном случае у Дарка все равно оставались неплохие шансы выйти из переделки живым, а у алчного, двуличного корчмаря – досрочно передать хозяйство наследникам, если, конечно же, таковые у него имелись.

К сожалению, незапланированная стычка со стражниками вскоре стала не единственной неприятностью. Не успел немного покруживший, путая след, моррон дойти до начала забора кожевенного цеха, как почувствовал, что за ним снова следят. На этот раз все было еще хуже, чем в первый, когда на тюремной площади за ним наблюдал одиночка-вампир. Аламез понял, что стал объектом пристального внимания сразу нескольких пар зорких глаз. Улочка, по которой он шел, была узкой, пустовавших домов на ней находилось много, и поэтому определить, откуда именно ведется слежка, не представлялось возможным, как, впрочем, и от нее избавиться. Дарку лишь оставалось надеяться, что кровососы не осмелятся напасть средь бела дня, когда вокруг довольно много людей и ярко светит спасительное солнце. За саму встречу Аламез не волновался. Наверняка поставщик масла придет на нее не один, а с полудюжиной вооруженных до зубов детинушек. Вампиры не решатся напасть на нескольких человек, хотя бы из-за того, что может подняться нежелательный шум.

Чуть позже, когда Аламез уже шел вдоль забора кожевенного цеха и вдыхал зловонные ароматы, сопутствующие многочисленным поэтапным процессам от обдирки шкур до их окрашивания и дубления, наблюдение прервалось, и Дарк даже знал почему. Разносимые ветром по воздуху запахи были крайне неприятны его ноздрям, а уж обладавших чутким обонянием кровососов они явно сводили с ума. Так проблема со слежкой разрешилась сама собой, но на смену ей пришла новая, куда более серьезная и нежданная беда.

Впереди уже виднелся конец забора, где Дарк должен был свернуть налево и отправиться на восток, к набережной. Думы моррона в данный момент были лишь об одном – как бы скоротать парочку оставшихся до встречи с посредником часов: провести время за скучным изучением окрестных подворотен на случай поспешного отступления или насладиться приятным сном где-нибудь на чистой травке под деревцом? Однако у коварного Провидения имелись свои планы, оно распорядилось по-иному, послав моррону вместо отдыха новое испытание.

Внезапно острая боль пронзила все тело Дарка, а судорога сковала каждую его мышцу. Сердце воина бешено заколотилось в груди; кровь как будто вскипела, а врывавшийся внутрь через широко открытый в беззвучном крике рот поток горячего воздуха беспощадно жег горло и легкие. Аламез замер, оцепенел, не в состоянии даже упасть, а мир вокруг за считаные доли секунды претерпел разительные изменения, только почему-то никто, кроме него, этого превращения не замечал. Люди как ни в чем не бывало шли мимо, ничуть не дивясь, что воздух перестал быть бесцветным, прозрачным, а превратился в однородную, находившуюся в постоянном, хаотичном движении голубоватую массу вроде подтаявшего желе, по которой быстро и в разные стороны прокатывались разноцветные волны пульсирующих разводов. Похоже, прохожие не слышали и монотонного, то стихающего, то нарастающего, почти оглушающего шума, стоящего в ушах моррона.

Внезапно боль стихла, все до единой напрягшиеся мышцы мгновенно ослабли, так что бедолага Дарк едва не повалился лицом в грязь, а картинка перед его глазами стала прежней, привычной, разве что солнце на небосклоне немного переместилось на запад. Как ни странно, но моррон знал, что с ним произошло, хотя ранее никогда подобного не испытывал. Коллективный Разум Человечества сам выбирает вершителей своей воли и посылает избраннику (уже существующему моррону или только что обращенному) Зов: иногда видение, иногда голоса, а порой просто внушает мысль, осознание, что нужно делать и как следует действовать. В те далекие-предалекие времена, с которых прошло неизвестно сколько десятков или сотен лет, когда Аламез только стал морроном, он часто получал такие послания: четкие и совсем не столь болезненные. Тогда собратья по клану делились, что тоже чувствовали Зов, посланный не им, а ему, но почему-то не сочли нужным описать, с какими ужасными муками это было связано. Случившееся же с ним здесь и сейчас, без всяких сомнений, означало лишь одно. Он услышал Зов Коллективного Разума, но не смог понять послание, как будто написанное небесной тайнописью. Оно адресовалось не ему, а кому-то еще, другому моррону, находившемуся, по всей видимости, в непосредственной близости: всего в нескольких милях, а может, и в паре шагов; в окрестностях Альмиры, а может, и в пределах городской стены. Несмотря на жуткую боль и страх, которые только что пережил, Аламез почувствовал радость и облегчение. Собрат по клану был где-то рядом, а также ощутившие Зов морроны должны вскоре появиться. Его поиски шли по верному пути.

Неожиданно раздавшийся звон колоколов возвестил о наступлении трех часов пополудни и вверг Дарка в пучину сомнений: то ли звонарь не утерпел до вечера и уже приложился к бочонку с вином, то ли он сам провел в состоянии болезненного оцепенения не минуту-другую, а пару полноценных часов? Поскольку на лицах прохожих не отразилось удивление от слишком раннего колокольного перезвона, да и положение солнца на небе соответствовало трем часам, моррон пришел к печальномузаключению, что дело все-таки заключалось в нем. Сейчас ему уже было не до того, чтобы строить гипотетические предположения, где может находиться его собрат и, надеясь исключительно на везение, обыскивать ближайшие подворотни. Он практически опоздал на тайную встречу и уповал лишь на то, что продавцы краденого лампадного масла до последнего не захотят упускать барыш и подождут его хотя бы еще четверть часика. За это время Дарк успел бы, непременно успел бы добежать до приметного дома со сгоревшей крышей.

* * *

Фанорий довольно точно описал невзрачную внешность посредника, так что узнать его Дарку не составило труда, тем более что коротышка по имени Кабл и сам не таился и не скрывал, что кого-то поджидает. Видимо, он не боялся, что стражники будут совать носы в его воровские дела. Одетый как типичный представитель городского дна, прощелыга гордо восседал на развалинах крыльца заброшенного дома и скучал, временами метко поплевывая в стайку прохаживающихся по мостовой голубей. То ли мастер сомнительных сделок был абсолютно уверен в своей безнаказанности, то ли являлся королем дураков, не понимавшим, что в случае поимки его не посадят в тюрьму, не отправят на каторгу, а казнят, притом предварительно испытав на его прыщавой, давненько не мытой шкуре весь набор пыточных инструментов. Ведь он не просто помогал сбывать краденый, да еще запрещенный к свободной продаже товар, а с точки зрения филанийских законов совершал омерзительное богохульство, получая комиссионные от сделки с церковной утварью.

Окажись на его месте Аламез, он бы всяко поступил по-иному: не торчал бы перед домом, как прыщ на лбу озабоченного юнца, а прохаживался бы рядышком, делая вид, что просто любуется рекой и дышит относительно свежим воздухом. Еще вернее было бы засесть внутри одного из соседних, таких же пустовавших домов и наблюдать за подходами из безопасного места.

Немного побаиваясь приближаться к человеку, который так откровенно пренебрегал простейшими правилами безопасности, моррон сперва перешел с быстрого на прогулочный шаг (прекратил бег он еще шагов сто назад), а затем, не дойдя до крыльца всего каких-то десять-пятнадцать шагов, остановился возле крытого лотка старьевщика. Сделав вид, что его заинтересовали кое-какие заношенные лохмотья и почти отработавшая свой век хозяйственная утварь, Аламез краем глаза осмотрел округу и сосредоточил наблюдение на сидевшем враскорячку на грязных досках низкорослом человечке. Дарк мог подойти в любой момент, но предпочел немного обождать, расточительно тратя свое драгоценное время на изучение плюгавого человечка, с которым ему вскоре предстояло завести разговор.

Почему-то Фанорий позабыл об основных, наиболее бросавшихся в глаза приметах посредника, ограничившись лишь упоминанием о неестественном красном цвете кожи Кабла и о его беззубом рте, который с расстояния в десяток шагов и не разглядеть. Определенно оба этих внешних признака являлись последствиями одной и той же причины, а именно злоупотребления вином. Избыток хмеля, которым было буквально пропитано тщедушное тельце пропойцы, окрасил щеки и шею в пунцовый цвет и, видимо, однажды не к месту развязал язык, что, конечно же, вызвало возмущение у задетого за живое собутыльника. Однако у внешности Кабла имелось множество иных «достоинств», не рассказать о которых было просто грех.

Росточком мастер сомнительных сделок был аж на целых полмизинца выше среднего гнома, хотя ýже махаканца в плечах был раза в два, если не в три. Как скала гордо возвышается над равниной, так на лице заморыша торчал огромный, горбатый и узкий нос, весьма напоминавший орлиный клюв. Две внушительные залысины, блестевшие под лучами солнца, делали лоб непропорционально большим и приковывали к нему взгляд. Спинка посредника была с горбинкой; ручки – шустрые, подвижные, с неестественно длинными, тонкими пальцами; короткие ножки – кривые, чуть-чуть не дотянувшие до буквы «о», но зато, когда Кабл стоял, образовывающие четкую цифру «0». Одним словом, Фанорий мог вообще не утруждаться описанием примет посредника, а просто сказать Аламезу: «Увидишь уродца – тебе к нему!»

Однако не только незаурядная внешность дельца вызывала у Дарка подсознательное отторжение и иррациональные опасения, да такие сильные, что он уж было собирался не рисковать, а благоразумно уйти. Несмотря на то что коротышка вел себя довольно уверенно и ни капельки не нервничал, что в какой-то степени свидетельствовало о честности его намерений, Аламез нутром чуял опасность; ощущал каждой клеточкой своего тела близость врагов или, в лучшем случае, недоброжелателей. Описать словами это чувство нельзя, и уж тем более не удалось бы найти ему достойное логическое объяснение. Внутренний голос настойчиво взывал к моррону: «Уйди!» – но он зачем-то пересилил себя и, пренебрегая предупреждением, направился к дому.

«Волков бояться – в лес не ходить! А если в опасные авантюры не ввязываться, так что ты вообще в Альмире забыл?! Живи где-нить в глуши, себе в удовольствие, не дергайся! Рано иль поздно, годков эдак через сто или двести, кого-нить из морронов да повстречаешь! – издевался над нелогичной интуицией здравый смысл, подталкивающий Аламеза на рискованный шаг. – Дело нужно делать, а не пустые догадки строить! До чего докатился?! Глянь, нет, ты глянь, кого испугался… заморыша! У него, поди, и дружки-то все такие, соплей с ног собьешь! Еще немного, и от тени своей бегать начнешь! Она ведь тоже того… страшная: черная-пречерная вся и как будто живая!»

– Заткнись, скотина! – со злостью сквозь зубы прошипел моррон.

К сожалению, Аламез так увлекся беседой с собеседниками, засевшими у него в голове, что на несколько секунд позабыл о действительности. Он не заметил, что уже подошел к крыльцу, и лишь по изумленному, исказившемуся в крайней степени растерянности лицу Кабла понял, что произнес эти слова вслух.

– Чаго? – Лишь через пару секунд нашел в себе силы переспросить обескураженный таким непривычным обращением уродец.

– Ничего, – хотел мягко ответить моррон, но получилось как-то резко и грубо. – Я от Фанория! Куда идти?!

– Да иди ты в… – вспылил окончательно пришедший в себя заморыш и хотел уж было указать точное направление и адрес предстоящего похода, но из уважения к духовному сану в последний момент передумал, – в молельню!

– Ты не понял, я от Фанория, – повторил Аламез тихо и вкрадчиво.

– Не знаю такого, – не очень убедительно затряс головой низкорослый человечек, быстро поднявшись с крыльца и, видимо, готовясь дать стрекача.

– А вот эту безделушку тоже ни разу в жизни не видел? – спросил Аламез, бросив в руки неумехи-притворщика гладко отполированный с одной стороны медяк.

Длинные, проворные пальчики человечка ловко поймали добычу и закрутили ее с поразительной скоростью между собой. Видимо, результат осмотра монеты посредника полностью удовлетворил, поскольку его носатая, уродливая рожица тут же расплылась в довольной улыбке. Дарк же едва удержался, чтобы не сплюнуть брезгливо и отвернуться. Мало того, что широко открывшийся рот дельца был абсолютно беззубым, но вдобавок из него высунулся длинный, тонкий, раздвоенный на кончике, словно у змеи, язык. То ли кто-то давным-давно пытался наказать Кабла за болтливость и разрезал ему язык вдоль, то ли эта часть тела, как и все остальные уродства, была такой с рождения. Однако сейчас хитро, вприщурку, взиравший на Аламеза человечек ничуть не шепелявил и произносил все до единого слова четко и внятно:

– Што, на красоту мою не наглядишься никак… а?! – без нотки злости, но вызывающе рассмеялся Кабл, пронзая лицо моррона острым, будто кинжал, взглядом маленьких красноватых глазенок из-под зарослей густых бровей. – Думаешь, я щас злиться начну, задираться, в бутылку полезу?! Не-а, дружище, не на того напал! – не получив ответа, продолжил насмешливый монолог Кабл. – А мне плевать! И на тя плевать, и на голубей плевать, и на всех вас, вместе взятых, плевать! Я такой, каков я есть, и тем горжусь! А если какой эстет брезгливый…

– Заткнись, скотина, – спокойно, без крика или угрозы в голосе во второй раз произнес Аламез, не желавший тратить время, чтобы вникать в суть жизненной философии озлобленного на весь белый свет подранка. – Не для того я сюда приперся, чтобы бред твой выслушивать! Веди давай!

– Ну, пошли, коль занятой такой и неразговорчивый, – пожал узкими плечиками ничуть не обидевшийся Кабл и тут же, повернувшись к гостю плешивой макушкой, резким рывком распахнул успевшую лишь жалобно скрипнуть дверь.

«Надо впредь с малышом поделикатней быть! – подумал Дарк, следом за низкорослым провожатым переступая порог лет двадцать назад, если не более, опустевшего дома. – Дверь-то дубовая да железом обитая, а он ее так легко распахнул! Уродец гораздо сильней, чем выглядит, и наверняка умнее, чем кажется. А может, он нежить? Какая-нибудь диковинная разновидность… Нет, вряд ли! Нежить не любит шумных городов, а уж если и обрекает себя на жизнь среди людей, то стремится быть во всем на них похожей. Внешность творят себе чарами человеческую, и непременно красивую, чтобы легче в доверие втираться и добычу, как глупую рыбешку, в свои сети заманивать. Только очень безмозглое существо станет прятаться под личиной уродца. Перед красотой люди преклоняются, над обезображенными собратьями издеваются по-всякому, и если даже не злословят и камнями в них не кидают, то оскорбляют презрительными взорами. Представляю, сколько в жизни бедолаге Каблу перетерпеть пришлось, сколько он пинков под зад да плевков в лицо получил! Недаром же его так насчет слюноотделения переклинило – свое отношение к миру, бедняга, плевками да тычками мерит. Еще немного, и сорвется, будет всем без разбору глотки резать, мстя миру, что тот его таким уродил!»

Изнутри дом выглядел еще хуже, чем снаружи, но в общем и целом значительно лучше, чем Аламез рассчитывал. Битая посуда, обрывки истлевшей одежды, обломки поломанной, частично обгоревшей, частично сгнившей мебели покрывали запыленный пол почти равномерным слоем. В результате когда-то давно охватившего дом пожара пострадала не только крыша, но и выгорел весь второй этаж, включая даже лестницу наверх, лишившуюся из-за буйства прожорливого пламени большей части ступеней и почти всех перил. Однако поразило Аламеза нечто иное, совершенно не вписывающееся в серую, невзрачную картину разрухи и запустения. Хоть сквозь дыры в потолке на первый этаж во время дождей и снегопадов обильно поступала вода, пол был в прекрасном состоянии. Покрытые толстым слоем грязи и пыли половицы не скрипели под ногами, да и выглядели как новенькие, так, будто их положили всего года два, от силы три, назад.

– Што к двери жмешься?! Пошли шустрей давай, сам же торопился! – недовольно пробурчал провожатый, которому в жизни явно не хватало общения, и, достав из залежей хлама кривую палку с обмотанным тряпками концом, направился к лестнице.

На секунду-другую Дарк замер в недоумении. Второй этаж дома сгорел, первый был превращен в свалку, и единственным местом, где еще можно было устраивать тайные встречи, оставался подвал. Однако вход в подземелье находился совсем в другой части руин, да и был слишком захламленным; чтобы добраться до него, потребовался бы минимум час упорных трудов. Одна лишь неизвестно как попавшая в дом ржавая железная балка весила никак не меньше полудюжины пудов, и отодвинуть ее с прохода могла бы лишь парочка сильных кузнецов или портовых грузчиков.

– Куда меня завел?! – не то чтобы грозно, скорее лишь удивленно спросил Аламез, все-таки удержавшись и не закончив свой вопрос пытавшимся вырваться на свободу унизительным словом «недомерок».

– Меньше болтай, шибче шагай! – сердито нахмурив брови, ответил Кабл и опять пронзил моррона кинжалами своих маленьких, крысиных глазок. – Раз веду, значица, надобно. Подь сюды, господин брюзга, и смотри от испужки чрезмерной одежонку не замарай! На запашок мне начхать, я ко всякому приучен, но вот штанишек-то под робой, поди, совсем не имеешь… ОНО все наружу вывалится! – оскорбил Дарка коротышка топорным подобием шутки и самозабвенно захихикал, довольно удачно сымитировав крысиное попискивание.

«Вот так всегда бывает! В нашем мире нельзя проявлять великодушие и деликатность, да и для сострадания в нем местечка маловато, – с печалью подумал Дарк, решивший держать себя в руках, по крайней мере до встречи с продавцами, и не реагировать на злословные выпады коротышки. – Люди уважают лишь силу и наглость. Раз не унижаешь ты, унижают тебя!»

Подойдя вплотную к лестнице, Дарк обнаружил, что под ней в полу находится довольно хорошо замаскированный люк. Быстро откинув свободной от палки рукою пару-другую обломков, Кабл нагнулся, на что-то нажал длинными пальчиками, а затем легко отделил от пола сразу три прибитых друг к дружке доски.

– Позади пойдешь! – распорядился коротышка, доставая из складок одежды небольшой флакон мутного, не пропускающего солнечные лучи стекла и огниво. – Люк за собой плотно закроешь… до щелчка. Понял?!

– Иди уж, нечего в носу ковыряться! Как-нибудь соображу, что к чему, – проворчал Аламез, раздраженный тем, что какой-то воришка-заморыш держит его за тупоголового неумеху, неспособного даже закрыть за собой дверь.

Откупорив флакон, коротышка вылил его содержимое на тряпки, намотанные на палку, и чиркнул огнивом. Самодельный факел вспыхнул ярким, неестественно зеленоватым светом, больно резанувшим по глазам моррона и вызвавшим у него потоки горючих слез.

– Не смотри на пламя, бобошеньки будет! – не скрывая злорадства, умышленно с запозданием предупредил Кабл, уже успевший проникнуться к спутнику неприязнью.

Примерно пару секунд Дарку не удавалось поднять веки, но затем слезящиеся глаза с грехом пополам открылись, и он увидел, что сыгравший с ним злую шутку посредник уже успел спуститься в подземный проход и там его поджидает, явно получая наслаждение от плачевного результата деяния ручек своих. Так уж устроен мир: есть люди, которым хорошо только тогда, когда ближним плохо; боль одних порождает наслаждение других.

– Говорил же те, не зыркай на пламя! – цинично заявил коротышка, когда щурящийся и потиравший глаза Дарк спустился по небольшой лесенке и начал закрывать за собой массивный, но довольно легко движущийся люк.

– А чего это вдруг птичьим пометом запахло? – съязвил моррон, имевший желание, но бывший пока не в состоянии устроить коротышке вполне заслуженную им трепку. – То ли факел так чадит, то ли ты, дружок, в штаны навалял?!

Кабл мерзко захихикал. Видимо, шутка пришлась ему по душе. Однако в воздухе на самом деле витал весьма дурной запашок, природа которого была точно определена морроном.

– Не просто птичьим, а голубиным! – со знанием дела заявил Кабл. – Голубь – птичка особая, она – настоящее чудо, венец творения крылатого мира! Я помет ее с пивком и еще с кое-чем мешаю, месяцок настаиваю… и вишь, как тряпье зарделось! Почти не горит само, а светит ярко, даже под водой путь освещать может. Моя придумка! – признался Кабл, явно гордившийся собственным изобретением, хоть и полезным, но уж больно пахучим.

Подземный коридор, по которому небольшая процессия из двух человек отправилась в путь, был узким, длинным и с высокими потолками, из чего Аламез сделал два вывода. Во-первых, ход ведет в соседнее здание или куда-то еще и не соединяется с подвалом еще одного заброшенного дома, а во-вторых, тоннелем пользовался не только противный коротышка, скорее всего, он был здесь гостем, а не хозяином. Возможно, коридор ведет в подземное убежище одной из воровских шаек, но если дело обстояло именно так, моррону следовало готовиться к схватке, а лучше ударить коротышку по затылку и бежать прямо сейчас. Воры, бандиты и прочий преступный сброд не приводят к себе в логово кого попало, а уж если случайный человек и оказался в нем, то жить ему осталось считаные минуты. Как только лиходеи узнают, что хотят, или обчистят карманы, они тут же избавятся от доверчивого чужака. Местонахождение убежища должно находиться в тайне, и это закон! Кто же его нарушает, оканчивает жизнь на тюремной площади, и Дарк видел, как.

Хоть желание пройтись кулаком по плешивой головенке провожатого, блестевшей у него буквально перед носом в зеленом свете факела, и было велико, Аламез все же решил воздержаться от преждевременных действий и доиграть до конца затянувшийся трагифарс с элементами таинственности. Злодеи не могли знать, кто он и что его не так-то просто убить, поэтому шансы на успешное завершение возможной схватки были довольно высоки. К тому же Дарку хотелось выяснить, к кому же приведет его Кабл, и он в душе уповал, что хотя бы один из злоумышленников будет иметь пусть даже косвенное отношение к Индорианской Церкви. Это была ниточка, за которую он должен, нет, просто обязан потянуть. Немного успокаивало Аламеза и то обстоятельство, что, послушавшись мудрого совета Фанория, денег он с собой не взял, поэтому если бы он даже и проиграл схватку с противником, который мог оказаться чересчур многочисленным, то злодеи все равно остались бы ни с чем. Меч вору бесполезен, как корове седло; охотничий нож – недостойный трофей, с точки зрения привыкших к обращению с кинжалом воров, а о чудесном свойстве монашеской робы не знал даже Грабл, у которого Дарк ее раздобыл.

Они шли минут пять, если не дольше, миновали несколько развилок, пока не зашли в широкое ответвление, заканчивающееся простенькой, деревянной дверью, вышибить которую не составило бы труда всего одним, не очень сильным ударом ноги.

– Вот мы и тута, – радостно произнес Кабл, видимо, уже в головенке прикидывая, на что он потратит честно заработанные монеты.

Коротышке было невдомек, что при любом дальнейшем развитии ситуации он останется без барыша. Посредник по несостоявшейся сделке получает круглый, добротный ноль, а если он рассчитывал на вознаграждение за то, что заманил простачка-чужеземца в западню, то и тут просчитался, ведь в карманах Аламеза гулял ветер.

Пока еще не догадывающийся, какое суровое разочарование его поджидает, Кабл бойко постучал в дверь и в нетерпении затоптался на месте, как будто борясь со спазмами переполненного мочевого пузыря. К счастью, наблюдать за дерганым танцем спутника, весьма походившим на пляску святого Витта, моррону пришлось недолго. Не прошло и десяти секунд, как с другой стороны двери послышались шаги, а затем раздался жалобный лязг старенькой, ржавенькой задвижки. Дверь распахнулась, на пороге стоял огромный волосатый детина, голый по пояс и с дубиной в руках, а за его широкой спиной виднелась еще парочка простолюдинов, подозрительно державших руки за спинами.

– Заходь! – лишь мельком взглянув на коротышку и стоявшего позади него монаха, пробасил охранник и подвинул свои внушительные телеса вбок, освободив тем самым для прохода всего половину дверного проема.

Кабл беспрепятственно проскочил между дверным косяком и живою преградой, а вот Аламезу пришлось протискиваться боком, и в тот самый миг, когда его нос почти упирался в потную волосатую грудь, верзила грубо сдернул с его головы капюшон.

– Не дрыгайся! На рожу твою лишь глянем! – прозвучал из комнаты мужской голос всего за миг до того, как Дарк, из-за узости пространства лишенный возможности нанести удар руками или резко отскочить в сторону, собирался впиться зубами громиле в живот.

По всей видимости, обитатели подземелья догадались о намерениях гостя, поскольку к двери подошли еще двое, а та парочка бандитов, что возле нее уже стояли, одновременно достали руки из-за спин и направили на Аламеза два заряженных арбалета: не маленькие, воровские; не легкие, охотничьи; а настоящие… боевые. Натяжение их тросов и пружин скрывало в себе достаточно силы, чтобы штыри не только продырявили насквозь тело моррона, несмотря на одетую под робу кольчугу, но и отшвырнули бы его шагов на пять от дверного проема.

– А что я? Я ничего… – пожал плечами Аламез, робко протиснувшись внутрь помещения, – хотите, так смотрите. Вот только что на меня любоваться? Не такой уж я и красавец.

– Это уж нам позволь решать! Вкусы у всех разные… – прозвучал из-за спины охранников приятный мужской баритон, принадлежавший человеку с хорошо поставленным голосом.

«Священник, это точно священник! Только у привыкшего произносить речи да читать проповеди человека может быть такой хороший посыл! Говорит вроде бы негромко, без надрыва связок, а звук идет далеко, даже здесь, возле двери, отчетливо слышно, а до него шагов двацать будет, если не более…» – обрадовался моррон, медленно проходя мимо застывших с арбалетами в руках мужичков к центру довольно большого подземного зала.

Шутка главаря вызвала дружный смех трапезничавших за длинным столом разбойников. Кроме пятерых, оставшихся у Дарка за спиной, да Кабла в просторном помещении, служившем и местом отдыха, и складом награбленного, восседало еще с полторы дюжины человек. Как нетрудно догадаться, все они были вооружены, за исключением одного-единственного, высокого, толстоватого мужчины, восседавшего во главе стола и наверняка являвшегося не только главарем шайки, но и служителем святого Индория. По крайней мере, голубовато-белая ряса индорианского священника сидела на нем как влитая. Нельзя было и мысли-то допустить, что тучный главарь носил ее с чужого плеча.

– Меч сам отдашь иль подсобить расставанию с дорогой сердцу вещью? – лукаво прищурив и без того едва различимые на оплывшем жиром лице глазки, поинтересовался у гостя главарь.

– Как догадался? – изобразив удивление, спросил Аламез, и, запустив правую руку в прорезь робы, которую недавно собственноручно проделал, достал и выложил на стол свой меч.

Упорствовать было бессмысленно, да и в ближайшие четверть часа с ним собирались лишь говорить, а значит, и оружие не понадобится. Если разбойники накинулись бы на него, он легко мог или вновь овладеть собственным мечом, или отнять дубину у одного из сидевших за столом, хоть и грозных с виду вояк, но на самом деле нерасторопных увальней. После беглого, продлившегося всего считаные секунды осмотра членов банды Аламез мог с полнейшей уверенностью сказать, что в регулярных войсках из них никто не служил и оружием толком не владеет. Стрелки неразумно изнашивали стальные тросики арбалетов, натягивая их по максимуму, хотя в этом не было никакой необходимости, ведь цель близка, и на ней нет тяжелых рыцарских доспехов. По дубине силача, открывшего им дверь, шла огромная трещина, и грозной с виду деревяшки хватило бы всего на один-два крепких удара, причем при последнем верзила мог повредить себе руку. Ну а кожаные доспехи на большинстве откушивающих разбойников были и плохо подогнаны, и застегнуты вкривь да вкось: одни ремешки болтались, а другие слишком затянуты. Нет, расставание с мечом не беспокоило моррона. Несмотря на значительный численный перевес потенциальных противников, он оказал бы достойное сопротивление.

– Как догадался, как догадался? – замотал шаром головы на жировых складках короткой шеи главарь. – А ради чего ты маскарад устроил? Зачем рисковал, одежду монаха надев? Да только ради того, чтобы при оружии по городу расхаживать! Это ж ясно как день! Иль ты нас за дураков держишь?!

– Похоже, не я один спектаклями с переодеваниями увлекаюсь, – вместо ответа на вопрос насмешливо произнес Дарк, многозначительно глядя на разбойника в рясе священника.

Толстяк в рясе понял намек и громко загоготал, а уже через миг по залу прокатился дружный хохот всей разбойничьей шайки. Лиходеи заметно повеселели и, то ли выражая свое презрение, то ли, наоборот, одобрение, принялись швырять в лицо гостю объедки. Надо признаться, что парочка куриных костей и обильно смоченных в жиру капустных листьев все же достигли ловко увертывающейся от бросков мишени.

Величественно поднявшаяся вверх ладонь главаря мгновенно прервала потеху. Разбойничий люд тут же послушно стих и вернулся к еде, а толстощекий священник посмотрел на гостя пронизывающим насквозь, испытующим взором.

– Нет, дружок, вот тут-то как раз ошибочка вышла, – нараспев произнес продолжавший победоносно ухмыляться преподобный отец. – Я-то как раз настоящий служитель святого Индория. Если бы ты, пока по городу шлялся, хотя бы разок в церковь заглянул да свечку за душу свою грешную, безбожную поставил, то меня там как раз и узрел бы. Я сан духовный ношу и пастырем паствы своей являюсь. Я преподобный отец Арузий, и вот уже двадцать лет верой и правдой служу силам Добра и Света, помогая душам заблудшим от скверны очиститься и, покой обретя, на путь истинный встать!

«Стучался я как-то недавно в Храм твой, ой, как стучался, да только двери мне что-то не открыли!» – хотел было ответить моррон, но вовремя передумал. Промышлявшему разбоем в промежутках между проповедями священнику ни к чему знать, что именно он, Дарк Аламез, являлся дичью, на которую прошлой ночью охотилась добрая половина, если не все вампиры Альмиры.

– А это, надо понимать, паства твоя? – издевательски хмыкнул моррон, кивнув на флегматично пережевывающих пищу разбойников. – Ничего себе, овечки заблудшие! Да от таких «овечек» волчья стая по лесу вмиг разбежится и по норам забьется! Да от таких рож…

– Не смей! Слышишь, не смей оскорблять воителей за правое дело! – внезапно сорвался на крик и даже в приступе напускного гнева хлопнул мягкой ладошкой по подлокотнику своего кресла преподобный отец. – Эти люди – не грязные воры! Не ради наживы, а токмо во имя торжества святой справедливости забирают они награбленное алчной, погрязшей во грехе знатью и праведным страждущим раздают! Кто заветы святого Индория свято блюдет, тому воздастся: и на Небесах воздастся, и на земле! Наша миссия в том…

«У-у-у, да тут все гораздо веселее, чем мне сперва подумалось! – позволил себе рассмеяться лишь в мыслях моррон, а своему лицу искусно придал слегка изумленное, слегка напуганное выражение. – С воителями за Веру я раньше встречался, а вот с потрошителями карманов и приставителями к горлу ножей во имя святого Индория, увы, не приходилось… Какое упущение!»

– Ты чужеземец, воспитанный на канонах лживой Единой Церкви, тебе не понять наши чистые помыслы и благие стремления, как, впрочем, и суть Веры истинных индориан! Не жалея собственной крови, мы боремся за очищение святилищ от скверны, а мирян – от грехопадения, – уже более мягко и даже милостиво произнес преподобный отец, только что совместивший приятное с полезным: и перед шайкой своей норов вожака показал, и покупателя перед сделкой чуток напужал… для сговорчивости. – Не суди по их усталым лицам, бедным одеждам и изможденным непосильными трудами телам, загляни этим людям в души! Они чисты и светлы!

«Ну да, а телам помыться чуток не мешало бы. Ишь, какие хари, дармоеды, нажрали! Ничего себе «изможденные непосильными трудами»! Всем кабанам кабаны! – веселил себя в мыслях Дарк, хотя его лицо по-прежнему пребывало под маской учтивого внимания и легкого страха. – В порт бы этих детинушек, корабли разгружать иль вместо кобыл на поле, чтобы борозды на них вспахивать! Что седалища, что рожи, не понять, которое ширше и краше!»

– Если тебя, к примеру, по внешности лишь судить, то весьма невзрачная картина выходит. – Интонация речи преподобного Арузия резко изменилась. Напыщенность куда-то ушла, а в голосе да и в узких, прищуренных глазках появилась хитринка. – Роба монашеская с чужого плеча, а под ней, поди, еще кольчужка имеется, да и в сапожке кинжальчик припрятан, о котором ты честному люду совершенно случайно доложить позабыл…

При этих словах один из разбойников подошел к Дарку сзади и, не встретив сопротивления, задрал полы длинного одеяния моррона и резко выдернул нож из-за голенища, при этом чуть не порезав Аламезу ногу.

– Говор имперский, сапожища герканские, а что у тебя за душой, человек без рода и племени?! – Наверное, хотел произвести сильное впечатление и подавить интеллектом преподобный отец. – Зачем же тебе маслице лампадное понадобилось? По чьему поручению прикупиться им собрался?

– А тебе-то зачем знать? – Дарк решил, что пора прекращать глупый спектакль и занять твердую позицию в переговорах.

Фактически их исход был уже предрешен. Теперь стало окончательно ясно, что это западня. Никакого масла и в помине не было. Однако его заманили сюда не только для того, чтобы ограбить и убить. Единственная причина, почему на него до сих пор не накинулись, крылась в том, что зачем-то преподобному отцу понадобилось узнать цель закупки большой партии лампадного масла. Скорее всего, главарь разбойников хотел не только и не столько присвоить его деньги, сколько добраться до заказчика, чтобы самому, без участия Дарка, продавать крупные партии церковных товаров. Хотя нельзя было исключать и иных, куда более перспективных и многообещающих целей столь коварных расспросов.

В любом случае это совершенно не имело значения, ведь никакого заказчика и в помине не было, а Дарк вовсе не собирался покупать лампадное масло. Он хотел найти в Альмире нещепетильного священника, и он его нашел, даже более того, встреча с преподобным отцом Арузием превзошла все его ожидания. Алчный, ленивый словоблуд, готовый за медный грош и удавить, и удавиться. Наверное, когда-то он пытался подняться до церковных вершин, но оказался недостаточно хорошим интриганом и потерпел неудачу в борьбе с многочисленными конкурентами. Сам стал жертвой интриг среди духовенства или поставил не на ту «лошадку», неудачно примкнув к проигравшей в борьбе за власть и влияние группировке. В результате он оказался здесь, в нищете и грязи Старого города. Однако жажда наживы и власти над умами людей не покинула его расчетливый, прагматичный мозг и в этом невзрачном месте. Используя преимущества своего духовного сана, хитрец быстренько сколотил вокруг себя шайку из мечтавших жить хорошо, но не желавших трудиться подонков и процветал. Скорее всего, его банда по мелочам не разменивалась, совершала набеги редко, но метко и в основном на очень богатые аристократические или купеческие дома.

Одним словом, Дарк нашел именно того, кого искал. Бесспорно, Арузий мог оказаться ценным помощником, но вот беда – он никогда не пошел бы на сделку с морроном, какой бы выгодной она ему ни показалась, пока его положение было стабильно, а за плечами стояла реальная сила. Уже приобретший кое-что человек заботится в первую очередь о безопасности, дозволяет себе роскошь взвешивать шансы на успех и оценивать риски. И лишь тот, кто ничего не имеет или все уже потерял, соглашается на любое, пусть даже неразумно опасное предложение.

Аламез почти достиг цели, ему оставалась лишь малость – лишить самоуверенного толстяка в рясе силы, а если точнее, просто-напросто перебить его шайку и подпереть жировые складки его шеи охотничьим ножом.

Шансы на успех у моррона, конечно, были, но он никак не решался прекратить глупый спектакль и напасть. Идя на эту встречу, Дарк не ожидал, что прихлебателей-головорезов окажется так много. Он рассчитывал на схватку с полудюжиной противников, а за столом восседало целых полторы, да и у входа дежурило несколько человек. Самого главаря и притихшего где-то за его спиной Кабла моррон в расчет не брал, поскольку не допускал, что они примут участие в схватке. Одному было драться просто не по сану и не по комплекции, а другой казался настолько щуплым, что не мог причинить существенный вред, разве что повиснуть на ноге, крепко вцепившись в сапог воспаленными деснами беззубого рта и всеми четырьмя уродливыми конечностями.

– Кто тебя послал?! Говори! Зачем масло потребовалось, да еще в таких количествах?! – перешел на крик преподобный Арузий, рассерженный тем, что вот уже с полминуты не получал ответа.

– Те то знать без надобности! Покажи товар, обговорим условия, – тянул время Дарк, прокручивая в голове возможные варианты предстоящей атаки и пытаясь выбрать оптимальный маршрут боевых маневров среди столов и нагромождений тюков с провизией и ящиков с барахлом.

Времени на раздумье оставалось довольно много. Преподобный отец еще минуты три-четыре терзал бы его слух угрозами, пока бы не отчаялся добиться ответа и не приказал бы приспешникам прирезать упорствующего глупца. Однако реальная действительность почти всегда бестактно нарушает планы и вмешивается в них в самый неподходящий момент. Кто бы мог предположить, что в разговор, более походивший на допрос, вдруг вмешается тщедушный коротышка Кабл, до этого момента скромно отмалчивающийся.

– Слышь, Арузий, хватит кота за усы тянуть! Товар покажи, обговорим что да как по-быстрому и довольные разбежимся! – неосмотрительно нагло подал писклявый голосок низкорослый посредник, выйдя из-за ящика, бывшего на полголовы выше его роста.

Гипнотизировавший моррона суровым взором священник резко повернул голову и бросил на маленького человечка полный презрения и гнева взгляд. Но затем, уже через секунду, огонь ненависти в его глазах померк; они стали по-прежнему холодными и бесстрастными.

– Прирезать обоих! – сухо прозвучал из уст преподобного отца приказ, положивший конец пустой болтовне и означавший немедленное начало боевых действий.

Аламез был готов услышать подобное и поэтому среагировал еще до того, как из сальных уст священника вылетело второе слово. Бандиты тоже следили за разговором и были настороже, но дослушали своего предводителя до конца. Разница в несколько звуков и краткую долю секунды, понадобившуюся, чтобы их произнести, значила многое и многое изменила.

Резко отпрыгнув вбок и назад, Дарк ударил ребром ладони по кадыку только готовящегося оглушить его ударом по голове разбойника. Тяжелое оружие выпало из мгновенно разжавшейся руки и с грохотом покатилось по каменному полу, а через долю секунды повалился на колени и его хозяин, жадно хватавший воздух широко открытым ртом. Добивать его или поднимать оружие времени не было. Враги, роняя посуду и сквернословя, уже повскакали из-за стола, а Дарк едва успел скрыться за ящиком, стенку которого тут же превратили в груду обломков два врезавшихся арбалетных болта. По счастливой случайности, внутри хранились шкуры, вещи из дубленой кожи и прочая, довольно толстая одежда, сведшие на нет убойную силу пары снарядов, а иначе… а иначе бы они прошили ящик насквозь и все равно впились бы в тело моррона, правда, причинив ему куда меньше вреда.

Теперь стрелки были неопасны, по крайней мере в течение пары минут, понадобившихся им для перезарядки арбалетов и натяжения тугих стальных тросиков. Дарк записал себе в плюс, что ловко ушел от выстрелов и обезопасил себя на ближайшее время от подлых болтов, которые, как стрелу или метательные ножи, никогда и ни за что не отбить рукой, будь ты даже быстр, как вампир. Минусов в его положении было целых два, притом оба существенные. Во-первых, почти все бандиты накинулись на него, а в погоню за шустрым коротышкой Каблом бросилась лишь жалкая парочка. Во-вторых, он не успел, как рассчитывал, подобрать оружие, и теперь ему приходилось использовать лишь подручные средства, а под руки ему попались массивный канделябр на пять свечей и гнутая серебряная вилка.

Маневры среди мешков, ящиков, тюков и прочего награбленного габаритного добра пока проходили успешно, по крайней мере враги хоть и окружали его, но медленно, да и к тому же не смогли наброситься на него сразу и задавить числом. Одни переоценили свои способности и застряли в попытках перелезть через мешки, другие толкались в узких проходах, тем самым мешая друг дружке.

Как оказалось, канделябром очень удобно парировать удар меча, а затем бить им из-под низа по подбородку. Моррон опробовал этот новый прием на здоровенном, лысом бугае, внезапно появившемся у него на пути из-за ящика справа. Получив сокрушительный удар в нижнюю челюсть, бандит отлетел шага на два назад, ударился затылком о каменную стену и больше не представлял угрозы. Подобрать выпавший из его руки меч Дарк, к сожалению, не успел, поскольку тут же последовала атака слева, причем на этот раз нападавших было сразу двое. Один слишком много времени потратил на замах, и поэтому его топорику так и не удалось раскроить напополам голову моррона. Удар на опережение все того же верного канделябра пришелся врагу по лицу и наверняка превратил бородатую рожу в кровавое месиво. Враг, завывая, упал, а Аламезу было некогда проверять результат своих ратных трудов, поскольку именно в этот миг его левого бока коснулась обжигающая сталь. Воспользовавшись моментом, второй нападавший сделал глубокий выпад, надеясь проткнуть беглеца насквозь. К счастью, он невнимательно слушал речь своего главаря, догадавшегося, что под монашеской робой скрывалась кольчуга. Клинок прошел вскользь, прорезав толстую материю робы, повредив три ряда звеньев и оставив на боку царапину, но так и не причинив существенного вреда. Из глубокого выпада неудачливый боец выйти не успел, поскольку ему в горло вонзилась вилка. Гораздо удобней было бы ткнуть врага в глаз, но Аламез поступил по-иному исключительно из принципиальных соображений. В прошлой, военной жизни он вдоволь насмотрелся на страдания калек и был искренне убежден, что куда милосердней сразу убить человека, нежели превратить его в инвалида, обрекая тем самым на тяжкие душевные муки от осознания собственной неполноценности.

Оставив вилку в горле захлебывающегося собственной кровью врага, моррон перехватил канделябр в левую руку, а правой резко вырвал меч из ладони так и застывшего в выпаде умирающего, который после этого тут же завалился набок и затих. Теперь, когда в руках Дарка оказалось достойное оружие, можно было выходить на открытое пространство и самому атаковать, а не изматывать силы врага хорошей лишь до поры до времени беготней. Быстрое перемещение в лабиринте препятствий изматывало не только врагов – тем временем стрелки перезаряжали арбалеты.

Опрокинув пару ящиков, Аламез с грозным криком вылетел на середину зала и был обескуражен тем парадоксальным, не укладывающимся в голове фактом, что биться-то, собственно, и не с кем. Моррон ожидал, что на него сразу накинется целая дюжина жаждущих его крови бойцов, а большая часть их была уже перебита. На полу валялось семь-восемь обезображенных до неузнаваемости трупов, еще подергивающих конечностями и издававших гортанное бульканье. Те же из разбойников, кто еще стоял на ногах, были очень заняты и не отдали должное его эффектному появлению.

Бой еще шел в двух местах, в противоположных концах подземного зала. У входа бойко орудовала двуручным мечом белокурая красавица-вампирша, уже обезглавившая двоих и теперь уверенно теснившая троих противников, одним из которых был верзила-привратник, все-таки расколовший свою дубину и теперь орудовавший кочергой. Аламез не удивился, каким образом кровососущая заступница оказалась в подземелье. Наверняка это она следила за ним по пути на встречу. Однако мотивы ее более чем странных поступков пока оставались для Дарка загадкой. С какой стати парочке кровососов понадобилось уже второй раз вступаться за моррона? Что за хитрый план зрел в их расчетливых головах? Аламез не обольщался, просто так вампиры никогда и ничего не делали. Раз они сражались на его стороне, значит, рассчитывали на ответную услугу, о сути которой Дарку пока оставалось лишь догадываться, ведь ни девица, ни ее компаньон так и не удосужились ее изложить.

Убедившись, что у воинственной девицы дела идут весьма и весьма неплохо (она уже поделила на две почти равные части волосатого здоровяка и загнала в угол двоих его приятелей), Дарк посмотрел в другую сторону, чтобы узнать, каково положение второго вампира. Однако то, что моррон увидел, не просто его изумило, а повергло в настоящий шок. В течение целых десяти секунд (довольно большой промежуток времени для боя) Дарк стоял как вкопанный и только моргал широко открытыми глазами. Четверо израненных, едва державшихся на ногах от потери крови и усталости разбойников вели неравный бой не с темноволосым вампиром в черном плаще, а с маленьким и очень подвижным существом, в котором Аламез далеко не сразу признал Кабла.

«Я ошибся, он все-таки нежить!» – пришел к заключению моррон, видя, как ловко убогий коротышка расправляется с четырьмя хорошо вооруженными бойцами. Внешность Кабла разительно изменилась, и дело заключалось даже не в том, что теперь он с ног до головы был покрыт чужой кровью, а к одежде низкорослого человечка прилипли несколько кусков человеческой плоти. Еще недавно беззубый, вызывающий лишь отвращение и сострадание рот теперь был заполнен двумя рядами длинных, плотно растущих, тонких клыков, подтверждение крепости и остроты которых Дарк узрел собственными глазами. Когда один из врагов коротышки зазевался и после удара мечом слишком медленно убрал назад руку, Кабл внезапно напрыгнул на нее, повис тяжестью всего своего тельца и одним резким сдвижением челюстей перекусил нерасторопному противнику кисть. Затем он быстро отпрыгнул назад, вывернувшись из-под почти одновременных ударов пары мечей, и уже через миг, оттолкнувшись от пола, взмыл вверх и прошелся в полете по лицу ближайшего из нападавших своими длинными, тонкими пальчиками. Издалека это действо весьма напоминала обычную дамскую пощечину, но только этот невинный шлепок каким-то чудным образом снес жертве половину лица. Лишь прищурившись и приглядевшись, Аламез увидел, что на кончиках пальцев недавнего провожатого выросли острые, кривые коготки.

Буквально на глазах у моррона вертевшийся волчком, то подпрыгивающий, то бьющий по ногам звереныш расправился с двумя бойцами, и судьба остальных двоих тоже была предрешена. Прийти ему на помощь означало только помешать, и поэтому Дарк решил подсобить девице-вампиру. Однако, когда он обернулся, у входа в подземный зал уже царили запустение и затишье. Расправившись с врагами, белокурая красавица исчезла, и единственным напоминанием о ее недавнем присутствии являлся брошенный на полу двуручный меч с переломленным лезвием. Видимо, красавица и промахнулась, и не рассчитала силу удара. Враг уклонился, и она со всей силы ударила о стену. Впрочем, эта промашка не спасла жизнь человеку. Он бросился бежать к пустому дверному проему, но был настигнут на пороге и пригвожден к косяку кочергой. Самой воительницы уже и след простыл. Внезапно появилась, помогла и так же внезапно исчезла… Женщины для Дарка всегда оставались загадкой. Они постоянно совершали неожиданные, нелогичные поступки, которые он, сколько ни силился, так и не могпонять.

Бой был завершен, и настала пора заблаговременно подумать о дележе трофеев, ведь нередко бившиеся бок о бок союзники становятся после победы злейшими врагами именно из-за того, что по-разному оценивают свой вклад в общее дело и, следовательно, не могут прийти к единому мнению по поводу причитающегося им вознаграждения. Золото, драгоценности, меха и прочие дорогие вещи, которых в подземном логове шайки хранилось не меньше, чем на складе поставщика королевского двора, моррона мало волновали. Его главный и самый желанный трофей сейчас вжался своими тучными телесами в кресло и, дрожа, как свиной холодец, с ужасом взирал на последние аккорды скоротечного побоища. Мозг напуганного до полусмерти Арузия отказывался воспринимать жестокую правду; он не мог поверить, что его хорошо вооруженный отряд, зарекомендовавший себя несколькими десятками успешных грабительских рейдов по особнякам да замкам вельмож, всего за несколько минут был полностью уничтожен. Даже вид того, как вошедший в раж коротышка выгрызал последнему разбойнику кадык, был не столь страшен, как эта мысль, полностью парализовавшая волю священника.

Подойдя к креслу, на котором дрожал главарь (кстати, судя по мокрым пятнам на рясе, обмочившийся), Аламез даже не стал приставлять к его горлу меч, поскольку в этом не было смысла и необходимости. Преподобный отец сидел бы смирненько и, не раздумывая, согласился бы на любое его предложение. Арузий отдал бы все, что имел, и даже то, что ему не принадлежало, за то, чтобы ему сохранили жизнь. Впрочем, моррону не нужно было так много, его вполне устроила бы всего одна-единственная вещь, наверняка хранившаяся где-нибудь на церковных складах на Острове Веры. Когда ты практически вечен, то в корне меняется отношение к миру, а любое богатство теряет свою ценность. Полный злата кошель для моррона – всего лишь инструмент для достижения цели, а не сама цель.

Когда Дарк уже открыл рот и был готов четко, кратко и внятно изложить поверженному врагу условия позорной капитуляции, за его спиной послышались быстрый топот проворных ножек, грохот роняемой со стола посуды и жуткое сквернословие, сопровождаемое надрывными гортанными хрипами и учащенным дыханием. Это завершивший расправу над последним вооруженным врагом маленький, но очень кровожадный монстр поспешил присоединиться к переговорам:

– Эй, дружище, чего ты медлишь-то?! Давай, режь жирдяю глотку, и уходим! – прохрипел за спиной моррона все еще не восстановивший дыхание после схватки Кабл.

Хоть невзрачный с виду замухрышка-посредник и оказался чудовищем, но Дарк не мог не отдать ему должное. Кабл был честен с ним и не попытался напасть со спины на бывшего союзника, когда любой оборотень или вампир поступил бы именно так… попытался бы поступить. Аламез проникся к союзнику уважением, но тем не менее должен был блюсти и собственные интересы, поэтому жестко настоял на своем.

– Тебе за сделку деньги обещали, так чего ты ждешь? Вишь, сколько здесь добра? Бери, что захочешь, и иди! А у нас с Его Преподобием темка для задушевной беседы имеется, – произнес моррон, развернувшись вполоборота, так, чтобы одновременно видеть и сидевшего перед ним в кресле священника, и союзника держать в поле зрения.

Канделябр и меч по-прежнему находились в руках Аламеза, и если бы несогласный с его мнением Кабл попытался наброситься, то непременно испытал бы на своей обагренной кровью врагов физиономии крепость обоих предметов. Впрочем, судя по всему, чудовище неизвестной породы не собиралось проявлять агрессию. Крючки острых когтей с его пальцев исчезли, да и рот стал прежним, беззубым.

– Слышь, ты не дури! – покачал маленькой головенкой подуставший монстр, пока пытавшийся только облагоразумить союзника, а не напасть. – С этой тварью договариваться бессмысленно! Разве ты не понял? Арузий своего слова не держит… воспитан не так! Он те щас че угодно наобещает, а как только зад его в безопасности окажется, так тут же обманет и предаст, да еще потом перед дружками церковными бахвалиться будет, расписывать, как он ловко нас, простачков, провел! Для него же святого ничего нет, кроме собственной выгоды, а «лжец» – наивысшая для него похвала, а не бранное слово! Прикончи его да пойдем, пока остальные разбойнички не сбежались! У него холуев много, он половину банд Старого города прикормил…

– Забирай добычу и ступай! – твердо стоял на своем Аламез, полностью разделявший мнение оппонента, но не в силах поступить по-иному. – У меня к преподобному дельце, и оно тебя не касается. Я с ним свяжусь, а не мы! Это мой риск!

– Ты не понял, ты так ничего и не понял! – рассмеялся от бессилия Кабл и затряс головой. – Мне плевать на золото и на тя по большому счету! А вот то, что этот слизняк меня в боевом обличье видел, покоя не дает! Я здесь уже долго живу, привык я к Альмире, и городишко этот поганый покидать не хочу, но и на костре гореть желания не имею! Он же священник, понимаешь, СВЯ-ЩЕН-НИК! – специально произнес Кабл по слогам: для него же все, кто от людей хоть капельку отличается, – приспешники темных сил и поборники Зла: эльфы, полуэльфы, гномы, орки, шаконьессы, морроны – все исчадия ада и служители нечестивого!

Осведомленность Кабла ошеломила Дарка. За дни своего пребывания в Альмире и ее окрестностях Аламезу не довелось повстречать ни одного полуэльфа, не то что чистокровного эльфа или уроженца махаканских подземелий. Он-то подумывал, что они вымерли… Если так, то откуда Кабл о них узнал? Аламез мог допустить, что из древних книг, но про морронов и шаконьессов вряд ли упоминалось хотя бы в одном церковном талмуде иль ученом трактате. О полуорках точно никто не знал, кроме тех, кто встречался с ними вживую. А существование морронов было тайной, известной лишь им самим да вампирам. Однако хоть кровососы и ненавидели легионеров, но не стали бы болтать о них другим монстрам и уж тем более людям. Знание – сила, тайное знание – мощная сила, которой не следует с кем попало делиться хотя бы потому, что ее могут использовать против тебя!

– Откуда про морронов и шаконьессов узнал? – осторожно спросил Аламез, но так и не получил ответа.

– Щас то не важно, – отмахнулся Кабл, явно сожалевший, что проговорился, и не желавший открывать источник своей небывалой осведомленности. – Щас главное – быстрее отсюда уйти. Режь глотку хмырю, и пошли!

– Жизнь я ему сохраню, если он, конечно, упрямиться вдруг не вздумает! – огласил свое решение Дарк и быстро шлепнул ладонью Арузия по губам, которые уже зашевелились, чтобы что-то сказать. – Он мой пленник: что хочу, то и делаю!

В крысиных глазках Кабла появилась злость, а его кулачки крепко сжались. Наверное, в этот миг он в мыслях последними словами ругал доставшегося ему в союзники глупца и упрямца, но вслух коротышка ничего не произнес, кроме короткого: «Как знаешь!» Он не напал и, к удивлению моррона, даже не притронулся к золоту, рассыпанному по полу из перевернутых в ходе боя сундуков. Кабл ушел, понуро опустив голову. Моррон корил себя. Аламезу казалось, что он повел себя недостойно, но в то же время крепла уверенность, что по-иному он поступить просто не мог. Кабл был прав, прав полностью и неоспоримо, но, с другой стороны, он ведь не знал игру, которую затеял моррон, а тот в свою очередь не видел резона посвящать чужака, к тому же нелюдя, в свои планы.

Глава 9 Весьма полезные знакомства

Желая убедиться, что Кабл не притаился у входа и не собирается подслушивать его разговор со священником, Аламез ненадолго оставил добычу сидеть в мягком кресле и, подойдя к пустому дверному проему (от двери его, по всей видимости, избавила белокурая красавица во время атаки), выглянул в безлюдный и темный тоннель, не освещенный даже парочкой еле тлеющих факелов. Коротышка вел себя честно до конца, и хоть его удаляющихся шажков не было слышно, но вдали тоннеля одиноко мерцал маленький зеленый огонек.

«Странно, нежить, а в темноте так же слеп, как я…» – подумал Дарк, но так и не смог поразмыслить над этим поразительным фактом, поскольку у него тут же нашлись иные заботы.

Воспользовавшись удачным моментом, пленник попытался сбежать. Со стороны моррона было крайне неосмотрительно оставлять священника несвязанным, и просто глупо полагать, что человек, способный совмещать два совершенно разных занятия – овладевать умами людей и присваивать их кошельки, – окажется недостаточно предусмотрителен, чтобы не позаботиться о втором выходе. Как только Аламез подошел к двери, преподобный отец, хоть и по-прежнему напуганный, но уже не до такой степени, чтобы потерять способность действовать, поднялся и потихоньку, что было весьма сложно при его комплекции, прокрался через половину зала к камину. Легкое и бесшумное нажатие одного рычага затушило пылавший огонь; второй рычаг привел потайной механизм в движение, и задняя стенка очага плавно и опять же совершенно бесшумно отодвинулась в сторону, открывая Арузию путь к побегу.

Когда моррон случайно обернулся, священник уже, стоя на четвереньках, протискивал свои солидные, тщательно вскормленные телеса внутрь отверстия. Надо сказать, побег проходил довольно успешно: то ли беглец со страху слегка похудел, то ли тайный ход был специально рассчитан под его габариты.

Далеко не каждому охотнику удается сохранить хладнокровие при виде того, как подло ускользает с таким трудом пойманная в силки дичь. Дарк не стал исключением, и впервые за всю новую жизнь им овладела настоящая ярость. Щедро одаряя уже почти полностью скрывшуюся в «норке» добычу весьма нелестными словами, Аламез со всех ног помчался к камину, надеясь успеть ухватиться за едва видневшиеся из отверстия полы рясы. Он бы ни за что не настиг жертву, но, по счастливой случайности, ремешок левой сандалии преподобного отца за что-то зацепился, а сам Арузий оказался в этот миг настолько взволнован, что не догадался пожертвовать самой незначительной и легко заменяемой частью казенного гардероба.

Ухватившись одной рукой за полы рясы, а другой – за застрявшую ногу, моррон потянул преподобного отца на себя, но тут же, получив по лицу не застрявшей сандалией, отлетел назад, больно ударившись об основание стола затылком. Вообще-то удар был хоть и чрезвычайно болезненным, но не таким уж и сильным. Дарк мог бы удержать равновесие и не выпустил бы из рук добычу, если бы пятка святоши оказалась не столь потной да скользкой, а материя рясы была чуток прочнее. Сочтя, что лоскут церковного одеяния и грязь с пятки духовного лица не такие уж и большие трофеи, моррон повторно ринулся к камину, горя желанием не только добиться своего, но и поквитаться за сломанный нос и кровь, обильно текущую по разбитым губам и подбородку. Вот ведь парадокс, выдержать бой с целой шайкой бандитов и отделаться лишь легким порезом на боку, чтобы затем какой-то ничтожный слизняк изуродовал тебе лицо. Такая гнусная проделка просто не могла остаться безнаказанной!

Совместив желание мести с соображениями целесообразности, моррон нашел иное место, за которое можно было крепко ухватиться и хорошенько потянуть. Подобно когтям хищной птицы, готовящимся впиться в мягкую тушку жертвы, напрягшиеся пальцы Дарка вцепились в огромные ягодицы святого отца и, с силой сжимая дряблую плоть, потащили упорствующую добычу на себя. Из камина раздались жалобные стоны и плач, телеса Арузия интенсивно задергались, пытаясь выскользнуть из захвата мстителя, однако недостаток мышц и обилие жировых отложений на «поле схватки» принудили защищавшуюся сторону к поспешной капитуляции.

– Ай-ай-ай! Все-все, пусти-и-и-и… больно! – заверещал тонюсеньким голоском грозный главарь преступного мира, уподобившись неженке-девице, которой ухажер, не рассчитав сил, слишком крепко сдавил хрупкий локоток.

– Вылазь, гад! – прорычал моррон, продолжая терзать ягодицы толстяка и выплюнув изо рта между делом осколок зуба. – Ты мне, паскудник, за все ответишь: и за резню, и за бегство, и за копытом в рыло!

Видимо, уже не в силах терпеть боль и желая хоть немного умилостивить вожделевшего возмездия победителя, преподобный Арузий, кряхтя и портя воздух, полез назад. Аламез ему слегка помог, наконец-то выпустив из рук изрядно пострадавшую часть тела противника и столь же крепко вцепившись онемевшими от напряжения пальцами за складки рясы на его спине. Один резкий рывок, и величественное одеяние затрещало по швам, а совершенно голый толстяк вывалился из камина и закатался по полу, даже не пытаясь прикрыть свою отвратную для чужого взора наготу, вместо этого тщательно растирая раскрашенные синяками, царапинами да кровоподтеками ягодицы.

– Что ж ты, как баба… прям как баба, дерешься! – жалобно заскулил Арузий, обида в сердце которого оказалась сильнее страха перед человеком, у которого он оказался во власти.

– С такими, как ты, по-другому нельзя! – ответил моррон, сплевывая на пол кровавую слюну и вытирая кровь с подбородка. – Ничего, стерпишь! Ты мне рожу разукрасил, я над твоей тоже изрядно поработал, так что квиты. Ты лежи, лежи, растирай «щечки»! – рассмеялся Аламез, просто не в состоянии дольше злиться на жалкого человечка, так погрязшего в воровстве, интригах и словоблудстве, что раскормил свое слабое, лишенное даже признаков мышц тельце до размеров матерой свиньи, и не находил в своем плотном графике темных делишек даже пару жалких часиков в день, чтобы заняться собой. – Вставать не вздумай, забью!

Угроза подействовала. Священник продолжал тереть пострадавшие места и не помышлял подниматься на ноги, впрочем, без посторонней помощи ему вряд ли удалось бы перевести свою изнеженную тушу из горизонтального положения в вертикальное.

– Что те надоть-то?! – чуток уняв боль, жалобно простонал преподобный и, быстро схватив лежавшее рядом с ним на полу рваное одеяние, наконец-то сподобился прикрыть-то, что сам многократно на проповедях именовал «срамом». – Вишь, сколько добра? Что угодно, бери! От меня-то что еще надобно?!

– Какое же вы глупое и несмышленое, Ваше Преподобие, – насмешливо произнес моррон, хлопнув себя в напускном негодовании по коленкам, а затем ловко запрыгнув с ногами на хозяйское кресло. – Масло от тя лампадное нужно и еще кое-что, что в лавках за любую цену не купишь, а вот в церковных запасниках наверняка имеется. Счастье твое, мозгляк, что без тебя этих вещиц не достать, а то бы не возился… пырнул бы ножом в жирное брюхо да унес бы добра сколько смог, а за остатком апосля вернулся…

– Так, значит, ты того, не только не убьешь, но и грабить не будешь?! – быстро уловил смысл сказанного священник, повеселевший настолько, что, кажется, совсем позабыл и о потере шайки, и о собственных телесных муках.

– Догадлив ты, отче! Не буду… – хмыкнул моррон, – но и ты в обмен на милость мою несколько вещиц достанешь, и, заметь, совершенно бесплатно!

– А что еще нужно-то, кроме маслица? – воспрянул духом и осмелел настолько Арузий, что даже попытался встать, однако когда Дарк пригрозил ему пальцем, тут же улегся обратно и в знак смирения и покорности сложил ладошки на внушительном, всхоленном и взлелеянном долгими годами животе.

– Да не боись, реликвии священные воровать не заставлю! – успокоил моррон Арузия, во взгляде которого появилась тревога. – Моему клиенту они без надобности, а вот к безделушкам, что вы, святоши, у колдунов, ведьм и прочих нечестивцев поотнимали, некий интересик имеется. У вас они без дела пылятся, а ему сгодиться могут…

– Эк, чего захотел! – На миг забыл о своем плачевном положении преподобный отец и позволил себе неуважительный тон, за что и получил сапогом по голове, правда, не сильно, поскольку моррон ударил лишь для острастки.

– Да нет же, я не отказываюсь, – поспешно заявил Арузий, потирая ушибленную макушку, – но только времечко нужно и знать, хотя б примерно, к чему этот интересик имеется?

– Сфера магическая есть? – решил не тянуть Аламез и, поскольку не думал, что священнику Индорианской Церкви известно истинное название «коммуникационная сфера», придумал на ходу более-менее подходящее название – Иногда ее еще сферой вызова духов называют.

– Чего? – удивленно переспросил Арузий, но затем сообразив, что именно дилетант в вопросах богомерзкого колдовства и святой духовности имеет в виду, быстро закивал головой. – Ведьмин шар… имеется, имеется. На Острове Веры с дюжину таких штуковин валяется, проку-то от них все равно никакого… Может, твоему хозяину лучше!

– Во-первых, я человек свободный и хозяев отродясь не имел. Запомни это хорошенько! Есть люди, которым я услуги оказываю, а они меня за них благодарят. Чем именно: монетами звонкими, скакунами быстрыми, девицами пышными иль чем еще, тебе знать о том без надобности! – провел воспитательную беседу Аламез, уже давненько отвыкший от слов «хозяин» или «господин», особенно употребляемых всякими дураками после притяжательного местоимения «твой». – А во-вторых, не умничай, не в том положении, чтобы мыслишками щеголять! Ведьмин шар притащи, а там поглядим, там я тебе еще скажу, что нужно…

– Ладно, – несмотря на сапог, придавивший его голову к полу, умудрился кивнуть Арузий, – ты завтра вечерком в церковь ко мне приходи. Скажешь служкам – на исповедь. Я тебе вещичку и вручу, только мешок с собой прихвати иль суму, чтоб прихожане не видели…

– Не дурной, понятие имею, – вместо благодарности грубо ответил Дарк, убирая ногу с головы необычайно сговорчивого бывшего противника. – Значица, завтра вечером. Это годится, до завтра я потерпеть могу. Но смотри, обманешь – шкуру спущу! – пригрозил Аламез и, полностью удовлетворенный результатом насильственных переговоров, направился к выходу из разгромленного разбойничьего логова. – Ты пока полежи, не спеши вставать! Не люблю, когда мне в спину дышат!

Когда Аламез уже миновал порог, он мельком обернулся. Преподобный отец Арузий так и лежал на полу и не помышлял нарушить его указание.

* * *

Блуждая по запутанному лабиринту подземных ходов, Аламез пытался найти любой выход из подземелья, пусть даже он оказался бы весьма далеко от нужного ему места. Пока скитания в полнейшей темноте были безуспешны, а время шло, и час встречи с вампиром в портовом кабаке неумолимо приближался. Дарк нервничал, поскольку потерял отсчет времени, а звон колоколов под землей, увы, не слышен.

В общем и целом моррон был удовлетворен результатом прошедших переговоров. Он остался жив, а раны постепенно заживали, только вот сломанный зуб да порезанный бок доставляли ему беспокойство. Об острую кромку зуба он уже дважды порезал язык, а в боку неприятно тянуло. Видимо, кольчуга, которую он надел на голое тело без рубахи, была не совсем чистой, и в ранку попала грязь. Его организм, многим в лучшую сторону отличавшийся от человеческого, был способен справиться и с этой бедой. Но вот, к сожалению, от болевых ощущений Коллективный Разум не счел возможным его избавить.

Иными словами, особых минусов посещение логова банды не принесло, а его исход был явно положительным. Предположение Дарка подтвердилось: индориане на самом деле хранили трофеи, доставшиеся им от колдунов, ведьм и прочих врагов Небес, но отнюдь не рода человеческого. Что же касалось обещания преподобного отца достать для него коммуникационную сферу, именуемую в Альмире ведьминым шаром, к нему моррон отнесся с большой долей скептицизма. Да, он готов был рискнуть посетить церковь Старого города вечером следующего дня, но не исключал и возможность, что Арузий подло его обманет и вместо обещанной сферы преподнесет ему весьма неприятный сюрприз, например встречу с дюжиной стражников. Хотя после недавней схватки, которую преподобный отец не только лицезрел, но даже в ней под конец поучаствовал, блюстителей порядка могло оказаться гораздо больше, даже сотня или целых две. У страха глаза велики, и если служитель святого Индория отважился бы на предательство, то постарался бы заполучить как можно большее число бойцов, чтобы враг не вырвался и не сбежал.

Размышления об опасностях грядущего дня немного отвлекли Аламеза от неприятных мыслей о времени, которое неумолимо стремилось вперед, и немного скрасили блуждание в кромешной мгле. Окончательно заплутав, Дарк уже отчаялся найти выход, как вдруг увидел впереди маленький, мерцающий огонек – огонек особый, бледно-зеленого цвета. В тот же миг в голове моррона родилось сразу несколько предположений, одно нереальнее другого. Первое – Кабл заплутал среди бесконечных развилок и сквозных проходов. Второе – недовольный тем, как с ним обошлись, посредник решил отомстить и устроил ловушку. Стоило лишь Дарку приблизиться к огоньку и протянуть к нему руку, как из темноты вылетел бы отравленный болт или произошла бы иная беда, избежать которой было бы мало шансов. Правда, Аламез не исключал и возможности, что довольно странно ведущий себя для нежити коротышка ни с того ни с сего взялся ему помогать и только исключительно из благих побуждений оставил в подземелье факел.

Как ни странно, но именно последняя версия подтвердилась. Когда Аламез осторожно, обнажив меч и стараясь не задеть ногой протянутую веревку или иное, более хитрое устройство, соединенное с механизмом ловушки, приблизился к огоньку, то не обнаружил ни закрепленного в выемке стены арбалета, ни иного смертоносного приспособления. Пылавший неестественным, волшебным огоньком факел уже догорал, но стоило лишь Дарку взять его в руки, как тот вспыхнул ярким, осветившим проход шагов на десять светом. У моррона сложилось впечатление, что зеленоватые огоньки пламени как будто подпитывались от тепла его руки; дарили ему свет взамен того, что совсем не грели, а, наоборот, холодили державшую факел руку.

Пройдя по тоннелю двадцать-тридцать шагов, Аламез очутился на развилке, но и тут бывший соратник оказал ему услугу. В одном из проходов также мерцал зеленоватый огонек. За последующие четверть часа моррон натолкнулся еще на четыре заботливо оставленных для него маяка, а затем нашел и дверь; ту самую дверь, через которую они с Каблом спустились в подземелье. Дарк был благодарен коротышке и даже был готов при встрече выразить ему свою глубочайшую признательность, но все же не понимал, зачем нелюдю понадобилось ему помогать, и это обстоятельство весьма беспокоило давненько отвыкшего верить в бескорыстную доброту моррона.

Как ни странно, но свежий воздух ночной улицы показался моррону менее приятным, чем удушливая атмосфера подземелья. Наверное, потому, что стылый ветер забирался под робу при каждом новом порыве; пробираясь сквозь дыры, которых в последнее время образовалось немало. Одно отверстие в грубой ткани Аламез проделал сам для того, чтобы было удобней выхватывать из-под длинного одеяния меч. Все остальные дырки появились исключительно благодаря стараниям ныне покойных разбойников: прорезь на левом боку чуть повыше бедра – след от удара вражеского меча; выдранный кусок ткани на правом плече – результат неудачного столкновения со стенкой ящика, из которой торчала парочка острых гвоздей. Иными словами, монашеское одеяние нуждалось в срочной починке, поскольку в нем было не только непристойно, но и очень холодно ходить. Практически роба уже не защищала тело моррона от промозглой сырой погоды и дувших, казалось, со всех сторон сразу ветров.

Однако забота о штопке, и, возможно, частичной замене гардероба была делом грядущего дня. Сейчас же на дворе царила ночь и, судя по некоему оживлению на улочках Старого города, не такая уж и поздняя. До полуночи еще оставалось время; возможно, час или даже целых полтора. Обрадованный этим обстоятельством, Дарк ускорил шаг, надеясь не только успеть на встречу в портовый кабак, но и прийти немного заранее. Кто бы мог подумать, что прошедшие дни окажутся настолько наполненными событиями, что у него не останется времени для совершения ознакомительной прогулки в порт. Впрочем, это было не единственным упущением Аламеза. Он застрял, основательно застрял в бедняцких кварталах Старого города и до сих пор не посетил остальные острова Альмиры, где, вполне вероятно, мог бы провести поиски более плодотворно. Теперь же, если, конечно, Арузий не помышлял его обмануть, в посещении богатых кварталов филанийской столицы не было необходимости. Заполучив желанную коммуникационную сферу, Аламез постарался бы как можно быстрее покинуть пределы города и, скорее всего, даже не предпринял бы шагов по розыску находившегося где-то поблизости собрата, Зов для которого он недавно услышал.

Беда самых искусных воителей зачастую скрывается в том, что они переоценивают свои силы, взваливают на богатырские плечи задачи, с которыми просто не в состоянии справиться. Только недавно вернувшемуся в мир живых Аламезу хотелось жить, и он, естественно, желал избежать роковых ошибок. Его организм был еще очень слабым, а злоключения последних дней не способствовали восстановлению сил. Меч довольно сносно лежал в руке моррона, но многие боевые навыки были подзабыты или утеряны, а давненько нетренированные ноги потеряли былую прыть. Нет, конечно, обузой в бою он не стал бы, но шансы, выйти живым из серьезной переделки, к сожалению, оставляли желать много лучшего.

Размышляя над тем, куда же он направится и какие приятные меры предпримет для восстановления растраченных сил, моррон быстрым шагом продвигался на запад квартала, туда, куда он еще ни разу не доходил, но где, по словам горожан, находился мост, соединяющий Старый город напрямую с портом. Конечно, для раздумий нашлись бы и иные, более важные вопросы, но Дарк пока гнал серьезные мысли из головы, желая хоть какое-то время побыть оптимистом и не думать о плохом, по крайней мере до тех пор, пока оно не поимеет наглость случиться. Двуличный, лживый священник мог заманить его в западню, а встреча, на которую он так торопился, привести лишь к очередной смерти или куда более плачевным последствиям. Но что проку – преждевременно забивать дурными предположениями голову, когда ты все равно катишься, словно колесо в колее, и пока не в состоянии ничего изменить? Дурные мысли лишь снижают боевой дух, из них порами плесени прорастают пораженческие настроения. Это правило жизни бывший капитан имперской гвардии знал, как никто другой, в его прошлом нашлось немало примеров, когда побеждающие в битве войска обращались в бегство лишь потому, что солдаты уставали драться и не верили в победу.

За четверть часа быстрого шага моррон сумел добраться от восточной набережной до церковной площади. Вид величественного индорианского храма и его окрестностей пробудил в памяти Дарка неприятные воспоминания о событиях прошлой ночи. Дальше его путь пролегал мимо «Последнего приюта», до которого, впрочем, оставалась еще целая четверть часа такой же быстрой ходьбы по грязной, узкой улочке, весьма опасной для одинокого путника ночью. Перейдя через площадь, моррон все еще размышлял, стоит ли ему заглянуть в воровской притон и «задушевно» пообщаться с Граблом, лучше всего, взяв его за грудки или подвесив вверх ногами к потолку, как свиную тушу. Желание узнать правду о внезапном исчезновении дельца и о его причастности к последующему нападению вампиров было велико, однако не являлось на данный момент первоочередной задачей. К тому же «дружеская» беседа с низким пройдохой могла затянуться на пару-другую часов, а столько времени у моррона не было. В его распоряжении оставалось максимум чуть более… минимум чуть менее часа.

Стараясь как можно быстрее миновать опасный участок местности, Аламез еще ускорил шаг и практически перешел на бег. Заброшенные дома мрачно нависали над ним, пугая в ночи зловещими узорами трещин на облупленных фасадах да пустыми глазницами оконных проемов, которые, казалось, в любую секунду могли ожить и засосать, проглотить отважившегося пройти мимо них в поздний час человечка. Дарк уже прошел большую часть улочки, но вдруг резко остановился. Нехорошее предчувствие овладело морроном, и он застыл, вслушиваясь в тишину.

Хотя позади не было ни души, а впереди лишь маячила шатающаяся из стороны в сторону, то падающая на мостовую, то поднимающаяся фигурка припозднившегося пропойцы, рука воина сама собой потянулась к мечу. За ним следили, но это был не вампир. Дети ночи умеют передвигаться не только незаметно, но и бесшумно. Они хорошо видят во тьме, поэтому не наступают ногой на битое стекло и не спотыкаются о гниющие обломки, бывшие когда-то мебелью. Неуклюжий соглядатай выдал себя. По донесшимся до него звукам Дарк даже смог определить приблизительное место нахождения совершенно негодного для искусства тайного преследования увальня. Звуки донеслись со второго этажа дома справа, мимо которого моррон только что прошел.

– Выходи! Не боись, не трону! Поговорим! – громко, даже, пожалуй, чересчур громко для ночной тиши произнес Дарк, стоя на месте и не оборачиваясь.

Любое резкое движение, любое неосторожное действие объекта слежки могло спугнуть неопытного и, возможно, трусливого наблюдателя, а со страху, как известно, новички да дураки творят глупости. Неудачливый шпион мог броситься бежать или, что еще хуже, от испуга выстрелить из арбалета моррону в спину, поэтому Аламез решил не провоцировать неумеху и даже, чтобы убедить его в нежелании предпринимать агрессивные действия, убрал правую руку с меча и медленно поднял ее вверх, показав пустую ладонь не сводившему с него глаз человеку или кому-то еще…

Демонстрация мирных намерений возымела должный эффект. Через пару секунд спина Дарка ощутила легкое колебание воздуха, а затем в шагах пяти-шести позади него почти одновременно раздались легкий шлепок, сдавленный стон, похожий на хрип, и тихое чертыханье. Это наблюдатель, который, возможно, совсем не был противником, отважился выпрыгнуть из окна второго этажа, но неудачно приземлился и, кажется, ушиб ногу о неровность на мостовой.

Аламез мгновенно развернулся на каблуках, а его рука тут же скользнула вновь к рукояти меча, но на полпути изменила траекторию движения и, расслабившись, опустилась вниз. Маленький человечек, сидевший перед ним и обеими руками сжимавший зашибленную пятку, был совершенно неопасен, хоть и непонятно, с какой стати вздумал за ним следить.

– Чего тебе надо? Зачем по пятам идешь? – спросил моррон без злости в голосе, но с холодком.

– Нет бы спасибочки сказать, что из подземелья тя вывел! – прогнусавил пребывавший далеко не в лучшем расположении духа Кабл, стянув с ноги башмак и растирая ступню, раскрасневшуюся от ушиба, как щечки стыдливой девицы от фривольного предложения нетерпеливого ухажера. – Вот она, благодарность человечья! Хотя что это я?! Какой из тя человек?! Моррон – тот же мертвяк, разве что не разлагается на ходу, смрадно не пахнет да к мозгам человечьим аппетиту не имеет! От человека в те лишь оболочка осталась, откуда ж благодарности ждать?!

– Некогда мне перед тобой словами красивыми сорить… тороплюсь! – не соврал Дарк, действительно боявшийся, что беседа отнимет слишком много времени. – Хотя не скрою, за помощь в бою и после признателен!

– И на том благодарствую! С моррона, как говорится, хоть шерсти клок… – съехидничал Кабл, наконец-то закончив растирать пострадавшую пятку, такую же красивую, как он сам, и засунув ее в башмак.

– Послушай, приятель, мне с тобой лясы точить некогда… делишки имеются, – опять сказал правду моррон. – Задам тебе всего три вопроса, и от того, что ты ответишь…

– Грозить изволим-с?! – вызывающе прищурившись, изрек Кабл и, слегка приоткрыв рот, продемонстрировал, как из его красных, как будто воспаленных десен появляются острые зубки.

– Только предупреждаю, – сухо ответил Дарк, ничуть не впечатленный показом. На своем веку ему доводилось видеть и не таких чудовищ, хотя низкорослое, весьма походившее на уродливого человечка существо, бесспорно, являлось опасным противником, и Аламез это осознавал. – Вопрос первый. Как ты узнал, кто я, и кто тебе про морронов рассказал?

– Может, руку подашь и встать вначале поможешь? – втянув зубки обратно и примирительно улыбаясь, спросил Кабл, а затем протянул в сторону Дарка руку.

– Вопрос второй, – продолжил Аламез, не думая приближаться к коротышке и подавать ему руку помощи. – Зачем за мной идешь? Что тебе нужно?

– А это за два или за один вопрос считать? – издевался Кабл, отчаявшись получить помощь, и поэтому, по-стариковски кряхтя, поднялся с мостовой сам.

– Вопрос третий, – невозмутимо излагал Аламез, не обращая внимания на поведение собеседника. – Кто ты, пес тебя задери, таков?!

– Если ты взаправду торопишься, а мне штой-то кажется, что не врешь, давай я по дороге отвечу? Делов-то особых у меня щас нет. Так уж и быть, сопровожу, а то времечко-то для прогулок ты уж больно неспокойное выбрал. Вдруг кого не того встретишь? Вдруг кто ненароком обидит?

Заморыш Кабл открыто насмехался, но в то же время умудрялся не переходить тонкой грани и не опускаться до прямых оскорблений.

– Говори, – проигнорировав встречное предложение, произнес моррон.

– Как скажешь, – пожало плечами существо, решившее не провоцировать несговорчивого собеседника ни дальнейшим упрямством, ни резким сокращением дистанции. – Начну со второго вопроса, поскольку он главный! Иду я за тобой, поскольку деваться-то мне, собственно, и некуда. Мы теперича, приятель, одной веревочкой повязаны, вот такая вот парадокса выходит!

– Не понял, объясни! – не соврал Аламез.

– А што тут прояснять-то? – подивился Кабл недогадливости моррона, которому он назойливо набивался в союзники и чуть ли не в друзья. – Вот жил-жил маленький человечек в большом, бездушном городе. Мирно жил, никого особливо не трогал, притерпелся, притерся, а тут в один прекрасный день рыцарь благородных кровей прискакал, сделку человечку выгодную помочь обстряпать предложил. Позарился на деньжата дармовые скромняга-парень, с людишками рыцарька опасными, но нужными свел, а тот, охламон, вместо сделки выгодной резню кровавую учудил, бедного человечка с людишками влиятельными рассорил, так что тот даже в домик свой заходить не отваживается, поскольку боится, прирежут иль, што еще хужее, на костер сволокут, как нежить поганую…

– А ты, выходит, не нежить вовсе? – уточнил Аламез, но тут же последовавший ответ стер насмешливую улыбку с его лица.

– Нет, не нежить, – заявил Кабл, голосом, каким просто нельзя врать. – Во мне кровушки много всякой намешано, и гномьей, и человеческой, и даже чуток эльфийской, но по большей части я карл. Жил такой древний народец в Махаканских горах, давненько жил, еще до падения Кодвусийской Стены и великого обвала…

У невзрачного существа был просто дар обескураживать моррона. Дарк никак не ожидал услышать подобное признание, но больше поразило его, что Кабл в курсе короткой истории государства Кодвусийского и того, что в махаканских подземельях случился обвал. Наверное, именно это и объясняло, почему на глаза Аламезу до сих пор не попалось ни одного гнома.

– О том я те апосля расскажу… по дороге, – видя, что ему удалось заинтриговать моррона, изрек Кабл. – У меня же щас благодаря выходке твоей дурацкой выбора иного нет, как рядышком с тобою держаться. Один я пропаду, и дня не пройдет, как сгину! Святоши меня схватят да ритуальцы свои учинят. Они ведь того… сами в ложь, ими же придуманную, верят. Они ведь всех, кто отличен даже в малости от племени человеческого, поборниками Зла и разносчиками скверны считают и истребляют безжалостно… если, конечно, добраться смогут. Ты не думай, мне общество твое тоже не очень приятно, но из «каши по-альмирски», которую ты, сам того не подозревая, заварил, вдвоем шансов выбраться куда больше, нежели поодиночке. Иль ты намерен один со всеми врагами справиться?!

– Ладно, пойдешь со мной, – нехотя кивнул Аламез, здраво рассудивший, что от Кабла-союзника будет меньше вреда, чем от Кабла – озлобленного врага. – Но на остальные вопросы ты по дороге ответишь, и обмануть не надейся даже, я ложь нутром чую!

– Пошли уж, – хмыкнул коротышка и как ни в чем не бывало, заложив ручки за спину, прошествовал мимо моррона вдоль улочки.

– Отвечай дальше, что замолк? – продолжил ненадолго прерванный допрос Аламез, догнав через пару секунд уверенно идущего в западном направлении коротышку.

– Надеюсь, на второй твой вопросик я уже ответил? – преисполненный чувством собственной важности спросил Кабл. – Дальнейших разъяснений и разжевываний не потребуется?

– Пока нет, – сдержанно произнес моррон.

– Вот и прекрасно, тогда перехожу к ответу на третий вопросик, – торжественно заявил Кабл, почему-то упорно не желавший начать отвечать с первого, наиболее интересного Аламезу. – Правда, признаться, сам даж не знаю, как бы так сущность мою описать, чтоб, значица, не соврать, – шмыгнул длинным носом Кабл и, набрав побольше воздуха, плюнул, метко сбив слюной дремавшего на оконном карнизе воробья. – Мой предок дальний, кажись, прапрадед, голубиное дерьмецо ему в рот, – с чувством наиглубочайшей, накопившейся за долгие годы жизни обиды выказал неуважение к прародителю Кабл, – был тем ли еще дурачьем! Не сиделось ему, вишь ли, под землей с сородичами карлами да гномами, выполз наверх да пустился колобродить… Давно это было, еще задолго до обвала и даже разрушения Кодвуса.

– А когда рубеж Кодвусийский пал? – не удержался и все же спросил Дарк, до сих пор не знавший, сколько именно лет он провел вне мира живых.

– Лет двести примерно назад. Может, годком раньше, может, попозже, точно не помню, – не задумываясь, ответил коротышка, но затем вдруг резко остановился и, удивленно вскинув брови, посмотрел на Дарка ни дать ни взять как на чудака, запамятовавшего собственное имя. – А ты что, не знаешь?

– Почему не знаю? Знаю, я тебя проверял, – соврал Аламез, но вышло как-то неубедительно.

В этот момент Дарк просто не мог быть сносным притворщиком. Услышанное поразило его и навеяло дурные мысли. В душе моррон все же надеялся, что пробыл в небытии куда меньше времени. Вроде бы за прошедшие двести лет мир изменился не сильно, но кто знает, как все было на самом деле? Как преобразилась жизнь, а вместе с ней и морроны? Что и говорить, цифра напугала Аламеза, но он довольно быстро подавил в себе страх и превратился в прежнего, внимательного слушателя.

– О предке этом своем я мало знаю, как, впрочем, и об остальных, вплоть до отца, которого ни разу в жизни не видел, – продолжил рассказ Кабл, явно не гордившийся своим происхождением. – Где-то шлялись, окаянные, делишки какие-то делали да с бабами разношерстными путались: то с эльфийками блудили, то с человечьими дамочками, бывало, и с орчихами «общий язык» находили, не брезговали…

– Это кто еще кем брезговать должен был, – не удержался моррон, слишком поздно сообразив, что подобной репликой походя оскорбил собеседника, пока еще не сделавшего ему ничего дурного.

– Правда твоя, – имел силу признаться Кабл, сначала разозлившийся и одаривший Дарка гневным взглядом затравленного зверька, но затем быстро успокоившийся, – красавцами нашу породу не назвать, но женщины – такие уж странные создания, что внешность самца для них не самое главное. Они будто кошки: вроде бы сами по себе бродят, а на самом деле хозяина ищут, ласкового да на кормежку щедрого. Главное, был бы кошель мужичка толст иль положеньице знатное, а лучше и то и другое…

– Хочешь сказать, предки твои богатеями были? – выразил сомнение Аламез, не допускавший и в мыслях, что существа с подобной внешностью могли иметь в мире людей завидное положение.

– Точно не знаю, но один ювелирных дел мастером в Мальфорне какое-то время был. Нас, карлов, природа любовью к камням издавна наградила. Впрочем, лично я ни пристрастия к драгоценностям, ни способности из камушков вещицы ценные делать не имею. Меня больше к просторам широким да к птичкам тянет, но на этом деньжат не заработаешь, – признался Кабл, вожделенно облизнув уродливым языком тонкие губы. Видать, пташки нравились ему не только в полете, но и на блюде. – Наверное, не столь уж и много во мне от карлов крови осталось, но я карлом себя величаю, а иначе кем? Поблудили-то предки изрядно, девиц многих осчастливили: кого золотом прельщали, кого силой брали… В общем, не знаю я, от кого мне что передалось, но сорок лет назад вот такое вот чудо на свет уродилось, – малыш повел руками, показывая на себя, – и с тех пор по нему и мыкается. Тем, что природой дадено, тем и обхожусь!

– И как же сыну многих племен живется? – спросил моррон, весьма удивленный признанием нечистокровного карла. Он-то думал, что тому не более двадцати пяти—двадцати шести лет от роду.

– По-разному, – проворчал рассказчик. – Слышь, ты все ж карлом меня величай. Я себя тоже карлом считаю, поскольку большая часть особенностей да способностей мне от горняцкого народца досталась.

– Это какие же?

– А ты что, не вишь?! Слепой совсем?! – внезапно взорвался в приступе гнева уродливый малыш, имевший в тот миг желание, но все же не решившийся схватить недогадливого моррона за грудки и хорошенько встряхнуть. – Росток мой смешной! Спинища с горбинкой! Носище проклятущий на пол-лица; огромный, уродливый и совсем бесполезный, посколь не чует ни черта! Я ить даже хуже человека запахи различаю. Вот если ты щас воздух по-подлому подпортишь, без звука то бишь, то не узнаю!

– Так это ж, наоборот, преимущество огромное, – рассмеялся моррон. – Завидую тебе белой завистью! Ты и представить не можешь, сколько раз мне в жизни хотелось обоняние потерять. Поверь, если бы нос твой то же, что мой, чуял, тебе бы житье в Альмире очень не понравилось…

– Не спорю, – кивнул Кабл, так же быстро успокоившийся, как до этого разнервничавшийся. – Далеко не все в моей наследственности дурное. Вижу я лучше людей, хотя в темноте глаза не столь зорки и болят постоянно от красного и желтого цветов, так что мне даже раствор особый придумать пришлось, которым я факела прыщу.

– Так вот почему пламя зеленым было?

– Угу, – скупо хмыкнул в ответ Кабл, – да и к боям я более людей приспособлен: и прыгучесть лучше, чем у вас, верзил медлительных, и движусь шустрее, и зубки с коготками «показать» могу… Вот только в жизни обычной мне все эти достоинства прятать приходится, а это и неудобно, и с ощущениями не очень приятными связано, – признался Кабл, видимо, действительно настрадавшийся от связанных с его внешностью неудобств. – А раньше обычно перед тем, как на людях показывался, настоящие зубы припрятывал, а в рот муляжи из дерева выточенные вставлял. Весьма на настоящие походили, да только уж шибко десны терли… до слез горючих. Пришлосьплюнуть на глупый маскарад: челюсти деревянные в речку отправил, а знакомцам сказал, что в драке кабацкой зубчики растерял… Верют! Поди, ты от старичья Фанория эту нелепицу слушал?

– Точно, – кивнул Аламез, не видящий смысла лишний раз врать, особенно по такому пустяковому поводу.

За разговором, тем более когда в нем нет-нет да и проскальзывают полезные сведения, время летит быстро. Дарк так и не заметил, как миновали они «Последний приют», а затем вышли на набережную, прямо к мосту, ведущему в порт. Как ни странно, но монументальное сооружение в целую милю длиной в поздний час не охранялось стражей. То ли на нем по ночам никогда не грабили, то ли блюстители порядка просто боялись появляться здесь после захода солнца. «Случайно» упасть с моста в воду никому не хотелось, тем более когда на тебе тяжелые, стальные доспехи, в которых не поплаваешь.

Несмотря на то что прогулки по набережной и мосту в поздний час были небезопасны даже для патрулей, открывавшийся отсюда вид на речные просторы пленял красотой и приятно будоражил воображение. Вдали справа, над ровной, черной гладью воды возвышались величественные храмы Острова Веры, казалось, подпиравшие звездное небо своими куполами. Впереди виднелся порт. Сам по себе невзрачный и ничем не примечательный кусок суши, плотно застроенный складами и иными зданиями, не вызвал в душе моррона эмоций. Но зато вокруг этого, символизирующего серость и затхлость альмирского быта пятачка мерно раскачивались на волнах огромные, красивые корабли, чарующие взгляд и манящие прямо сейчас бросить все суетные дела и отправиться в далекое-предалекое странствие.

– Ты мне главного так и не сказал, – произнес Аламез, остановившись перед мостом и неимоверным усилием воли заставляя себя не поддаться соблазну. – Откуда про морронов знаешь? И как мою принадлежность к Легиону определил?

– К какому такому Легиону?! – удивленно вскинул густые брови Кабл, видимо, знавший о клане морронов далеко не все. – И чего ты на месте застыл? До полуночи всего с полчаса осталось, поспешим! Вот в кабак опоздаешь, а потом ведь меня винить станешь!

Осмелевший Кабл принялся подгонять спутника не только словами. Ухватившись своими длинными пальчиками за рукав робы, он тянул Аламеза за собой, а тот, пару секунд поразмыслив, решил поддаться напору непоседливого коротышки. В конце концов, Кабл был прав, на встречу опаздывать не хотелось, а от компании, если что-то пойдет не так, можно будет легко избавиться. Дарк чувствовал, что у него хватит и силы и проворства сбросить с моста нелепое существо еще до того, как малыш успеет «обнажить» зубки.

– Откуда прознал, что встреча в полночь и в кабаке? – поинтересовался моррон, побоявшись, что Кабл рассказал не о всех своих способностях, например деликатно промолчал про то, что может проникать в чужой мозг и читать сокровенные мысли.

– Эка невидаль! – презрительно хмыкнул коротышка, сам перешедший на быстрый шаг и заставивший Дарка немного ускорить темп передвижения. – У вас же, человечков, ни ума, ни фантазии! Ты уж не обижайся, но что вы, морроны, что вампирюги от людей произошли и в привычках своих теми же самыми людишками остались. Любите вы все пафос да напускную мишуру и в большом, и в малом! Раз встречу тайную назначать, значитца, непременно в полночь. Понятно, почему ночью, но почему не в половине первого или, скажем, без четверти два? Я вот, сколько мыслишками ни раскидывал, только одну причину тому нахожу: примитивность, убогость мышления и потешная тяга к заскорузлым штампам, выкройкам да шаблонам, – довольно разумно рассуждало существо, именующее себя карлом. – Ну а где этой встрече проходить, коль не в кабаке? Ты сам подумай, на корабли чужаков не пустят, да и не пошел бы ты на судно, даже если бы о беседе с морячком каким сговорился. Там территория чужая, вражеская, а переговоры люди на нейтральном пространстве обычно назначают. Склады по ночам заперты, поскольку разгрузки нет и торги не ведутся. Только кабак и остается. Я те даж больше скажу, три четверти встреч в таверне «Попутного ветра» происходят, об этом вся Альмира знает и уж тем более ищейки из королевского сыска. Так что если ты там побеседовать с кем сговорился, то больно шибко сглупил!

– Выходит, я шибко большой тупица, – не побоялся признаться Аламез, произнесший эту фразу без иронии, но зато с издевкой над самим собой. – Что же тебя, дружище, касаемо, уж больно большой ты хитрец. В который раз разговор наш в сторону от вопроса важного уводишь… но я ж тупица, намеков не понимаю, к тому же не ленивый совсем, так что вопрос свой еще разок задам. Откуда тебе о морронах известно?

– А ты сам подумай, откуда… Да уж не из книжек мудреных, – проворчал карл, недовольный, что его вынуждают говорить на явно неприятную для него тему. – Лет двадцать назад то было, молод я был, неопытен и только-только в Альмиру перебрался. Свела меня судьбинушка с одним из ваших в дельце опасном. Мы, помнится, с ним тогда еще соперничали, кто больше раз жизнь кому спасет… Мартин, конечно же, победил, он ведь маг!

– Мартин Гентар?! – не смог удержаться и громко выкрикнул Аламез. – Ты знаешь Мартина Гентара?! Где он сейчас, в Альмире?!

– Да вроде бы нет, – испуганно отшатнулся в сторону Кабл, никак не ожидавший столь бурной реакции. – Я его годков уж десять не видел. Помнится, говорил, что на север хочет податься: то ли в герканские леса, то ли на озера Шеварии.

– Ясно, – кивнул Дарк, которому вдруг стало стыдно, что он не смог сдержаться. – А кого-нибудь из наших еще знаешь? Кто-нибудь из морронов сейчас, случайно, нет в Альмире?

– С одним морроном Гентар знакомил, врать не буду, – начал припоминать Кабл, отчего его лоб превратился в гармошку глубоких морщин, – но вот как его звали и выглядел он как, уже не припомню. Много воды с тех пор утекло. Что же других касаемо, то не знаю, может, и топчет щас филанийскую землю кто из ваших, а может, и нет. Я ж делов общих с ними не имею, кто я и кто они… птицы большого полета!

– Жаль, жаль, что не имеешь, – прошептал себе под нос моррон, а вслух задал последний, на самом деле не столь уж и интересный для него вопрос: – Ну а как во мне моррона разглядеть удалось?

– Ну а кем еще ты мог бы быть? – ошарашил Кабл Аламеза более чем странным ответом. – Ты не вампир, а из всей так обзываемой нежити в Альмире лишь вампиры обитают. Это их вотчина, и чужаков они даже близко к городской стене не подпускают. Так что можешь смело под полной луной в окрестных лесах прогуливаться, оборотней и прочих перевертышей там не водится. Для обычного человека ты слишком хорош. Я за тобой и в бою, и до него присматривал. Слишком мудр ты и осторожен для вьюнца, у которого кровушка бурлит да внутрях играет. С виду те двадцать—двадцать пять годков, а по поступкам если судить, то все сорок будет. Да и к тому же еще одно обстоятельство имеется, которое меня в предположении этом лишь утвердило…

– Что замолк?! Продолжай! – выкрикнул Дарк, все чаще замечая за собой, что порой в самый неподходящий момент теряет терпение. – Не нужно мне тут пауз эффектных!

– Не ори, пасть треснет! – огрызнулся в ответ коротышка, но все же послушался и долее тянуть не стал. – Я все ж до конца не был уверен, все ж в природе твоей сомневался, но вот когда на помощь тебе Каталинка пришла, точно понял – моррон!

– Какая еще Каталинка? – удивился Аламез, лишь через секунду после того, как озвучил вопрос, догадавшись, что карл говорил о белокурой красавице, лишившейся в бою своей любимой игрушки, двуручного меча.

– У-у-у! – протянул Кабл, качая головою и глядя на Дарка как на человека, не знающего элементарных вещей, например того, что вначале следует надевать панталоны, а уж затем, поверх них, штаны. – Темнотища ты чужеземная! Да кто ж в Альмире Каталины Форквут не знает? Она же самый что ни на есть сильнейший и главнейший вампирюга, и не только в столице, но и во всей Филании. Правда, мне дружок твой, Гентар, как-то рассказывал, что когда-то давно ночной Альмирой какая-то Сумбина заправляла, – неправильно назвал имя прекрасной графини ночи коротышка, – а Каталина лишь у нее в услужении была…

– И что?! И что с того?! Какая связь между мною и этой Форквут?!

– Ну, уж этого я сказать не могу, – рассмеялся хитро прищурившийся и двусмысленно заулыбавшийся Кабл, – я за связями чужими не слежу, мне бы свои все упомнить… А если серьезно, неладное что-то у вампиров наших в последнее время творится. Поговаривают, что они друг с дружкой насмерть биться начинают. Слухи ползут, что Каталинку нашу другие старшины кровососов под себя подмять пытаются. Она же вроде бы на стороне союзников подыскивает. Однажды даже ко мне от нее кровосос заявился, допытывался, не знаю ли я, как Мартина разыскать, чтоб ему предложение выгодное сделать. Вот и решил я, что раз Каталинка сама за тя заступаться вздумала, значица, точно моррон, значица, виды на тя какие-то имеет. А иначе зачем ей жизню человечку обычному спасать? Человек ведь для нее, что для меня голубь: крылышками трепыхается забавно да приятен на вкус…

– Понятно, – нахмурил брови моррон, добившийся признания, но так и не узнавший ничего полезного, кроме того, что альмирские вампиры пытаются втянуть его в известную только им игру. – Ладно уж, будь по-твоему. Хочешь за мной ходить, ходи! – выказал милость Аламез. – Но только учти, в переделки я часто попадаю, а в Альмире дольше двух-трех дней задерживаться не собираюсь. Мне кажется, ты больше от компании моей потеряешь, нежели приобретешь, но дело твое…

– Там поглядим, – ответил коротышка, а затем резко выкинул вверх правую руку и оттопырил на ней длиннющий указательный палец. – Вишь тот клоповник под ярко-зеленой крышей? Это как раз «Попутного ветра!» и есть. Приготовь кулаки, чую, там щас матросня буйно гуляет. Сразу три корабля сегодня в порт зашли.

– Я-то приготовлю, смотри сам, напарничек, не оплошай! – проворчал Аламез, явно недовольный новостью. – Зубки не высовывай, да и коготки при себе держи!

– Не боись, не впервой, – мерзко захихикал Кабл, растирая костяшки. – Я частенько сюда захаживаю ради безобидной кулачной потехи. Не такой уж я кровожадный, каким кажусь, да и человечинкой не питаюсь… Я голубей люблю!

Глава 10 Портовое рандеву

Таверна «Попутного ветра!», бесспорно, являлась самым злачным, самым лучшим и самым посещаемым местом из всех портовых кабаков, которые Дарк увидел той ночью в Альмире и видел в жизни вообще. Однако буйство пьяной матросни, дорвавшейся до суши, разбавленного обычной, а не соленой водой вина, продажных женщин потрепанной наружности и до разгульной, залихватской драки никак не отражалось ни на добротном, красиво расписанном фасаде двухэтажного здания размером с небольшой особняк, ни на целости внутреннего обустройства питейного зала, в иных местах обычно страдавшего от битья посуды и от поломки всего, что под пьяную руку попадется.

Хозяин, вне всякого сомнения, любил таверну, как родное дитя, и отдавал ей каждый день по крохотной частице своей души. Как заботливый родитель, опекающий денно и нощно неразумное, подрастающее чадо, владелец «Попутного ветра!» предпринял множество мер, чтобы обезопасить здание и остальное имущество от пьяного произвола. Небывало большой штат коренастых, носящих форму заведения вышибал неустанно следил за порядком и делал все возможное, чтобы не допустить порчу хозяйского добра. Еще на подходе к зданию, расписанному в нежных зеленых тонах (зеленый цвет ассоциируется у морских и речных бродяг с сушей), Дарк насчитал с полторы дюжины крепких парней в ярко-зеленых кафтанах с дубинками в руках и веревками за поясами. У входа дежурили лишь двое, а все остальные занимались куда более хлопотными делами.

Чуть справа от таверны стояли рядышком три огромные бадьи, наполненные холодной водой. Тех посетителей, кто не рассчитал сил и уже был готов свалиться под лавку или вернуть заведению все съеденное и выпитое в виде мерзких разводов и кучек на полу, дюжие парни хватали под руки и вытаскивали наружу. Макание хмельных голов в воду, а порой и не только голов, быстро приводило в чувство неумелых пропойц. Затем они, в зависимости от толщины кошелька и физической крепости, после платных водных процедур или возвращались за стол, или убирались восвояси.

Большая же часть площади перед таверной была превращена в арену, на которой проходили массовые ристалища корабля на корабль, команды на команду. Желающих почесать кулаки о небритую рожу соседа бдительные служители таверны выводили на свежий воздух, где и предоставляли им возможность реализовать негласное право матросских гуляний бить ближнего и становиться битым самим. Охрана приглядывала за дерущимися, но сама в свалку встревала лишь в исключительных случаях, например когда из толпы в сторону окна таверны вылетал булыжник, бутылка иль иной тяжелый предмет. Когда же узаконенный мордобой заканчивался, а Дарк со спутником появились на площади именно в этот момент, победителям предлагалось аккуратненько сложить рядами бесчувственные тела побежденных и заплатить небольшой сбор за то, что вышибалы следили за дракой и якобы оберегали бузотеров от появления в ней лишних участников. В который раз Аламез убедился, что разумный хозяин извлечет прибыль из всего, даже из того, что остальным приносит лишь слезы сожаления и убытки.

Матросы, победившие той ночью в кулачном бою, оказались строптивыми и несговорчивыми. Сбор они оплатить отказались да и на язык были несдержанны, за что и поплатились, всего за каких-то десять секунд превращенные дубинками из бравых бойцов в окровавленные отбивные. Охранники ловко орудовали дубинками, казалось, ставшими достойным продолжением их мускулистых рук, и действовали сплоченно, как настоящий, не раз побывавший в переделках отряд. Наблюдавший за диковинным зрелищем Дарк не сомневался, что вышибалы каждый день по многу часов упражнялись в коллективной работе с оружием, прежде чем заступать на ночное дежурство. Не обошлось без долгих тренировок и в неблагодарных трудах по оттаскиванию за ноги оглушенных тел. Не успели Дарк с Каблом ступить на широкое крыльцо таверны, как матросский бунт был жестоко подавлен, а на ногах остались лишь почти не пострадавшие в схватке охранники. Проигравшие же участники потасовки мирно лежали ровными рядами на мостовой.

Колокольный звон, означавший наступление полночи, настиг монаха в разорванной робе и его уродливого компаньона в тот самый миг, когда они только переступили порог таверны, что, впрочем, было лишь совпадением, а не знамением свыше. Огромный зал был поделен на две неравные части.

Большая часть помещения была самым что ни на есть настоящим портовым кабаком, в котором после долгого плавания хмелели и забывались матросы, вконец обезумевшие от ощущения под ногами твердой земли. Составленные вместе столы; обилие выпивки и бесстыдно выставляемых напоказ телес, притом не только женских; шум, гвалт, гам, грохот посуды и непристойные песни, вымучиваемые пьяными голосами. Однако и в этом хаосе присутствовал порядок, поддерживаемый жесткой и властной рукой хозяина. Пол возле столов не был завален объедками, замаран нечистотами или усеян обломками табуретов и прочей мебели. Все до единого окна были целы, да и висевшие на стенах картины пьяные морячки не трогали. За обстановкой в зале и сохранностью хозяйского добра зорко следили еще десятка два охранников, и любая попытка нанесения ущерба была бы тут же пресечена самым жестоким образом.

Другая, меньшая раза в три часть зала скорее уж напоминала простенькую, но обставленную со вкусом ресторацию для обедневших дворян, тоже иногда путешествующих на кораблях и, следовательно, спускающихся на сушу во время остановки в портах. Там и столов было куда меньше, и компании трапезничали не столь многочисленные да шумные. За некоторыми столами даже сиживали одиночки – представители различных сословий, но определенно с большим в разы достатком, нежели члены судовых команд. Граница между двумя разительно отличавшимися один от другого мирками была четко обозначена ровной, живой линией ярко-зеленого цвета, цвета кафтанов охранников. По замыслу прозорливого владельца, многочисленные служители выполняли сразу две задачи: следили за порядком в заведении, уничтожая любое безобразие и свинство в зародыше, а также взимали мзду за проход в привилегированную часть кабака, куда и блюда носили получше, и девицы захаживали не столь потасканные.

Стойки корчмаря как таковой не было, но зато между столами и кухней бегало много суетливых разносчиков, то приносивших блюда, то уносивших объедки. Широкая и даже накрытая зеленым ковром лестница вела наверх, куда время от времени уходили некоторые посетители в обнимку с девицами. Вряд ли в комнатах второго этажа кто-либо останавливался долее чем на полчаса, но разве можно ожидать иного от портового кабака, куда что матросы, что пассажиры с прибывших кораблей заходят лишь с определенными целями?

Появление монаха в злачном месте да еще в самый разгар веселья не могло остаться незамеченным. Стоило Дарку войти, как почти все присутствующие повернули раскрасневшиеся физиономии в его сторону и изумленно вытаращили мутные от хмеля глазища. Надо сказать, что удивлены были без исключения все, но выражали они свои чувства по-разному: кто-то мирно и тихо; кто-то вызывающе и громко; а нашлись и такие, кто стал напрашиваться на неприятности и заслуженно их получил. Десятка два уже изрядно набравшихся матросов поспешно перекрестились непослушными руками, а кто-то даже вилкой. Бедолаги подумали, что упились и им уже стало мерещиться. Пятеро-шестеро более трезвых морских волков залезли на столы и почти одновременно засвистели, обильно орошая слюной головы соседей. Нашлись и те, кто принялся бросать в адрес духовного лица грязные реплики греховного содержания, а девицы, как по команде, все до одной вскочили с колен подпивших гостей и, высоко задрав пестрые юбки да призывно виляя округлыми бедрами, задергались в непристойном танце.

Как ни странно, Аламеза совсем не смутил и не напугал подобный прием, а, наоборот, насмешил. Даже обидные реплики о том, что монастыри делятся на мужские и женские лишь для того, чтобы монахам да монашкам было удобней ласкать друг дружку, не отвлекаясь на противоположный пол, не задели Дарка, который, не задержавшись возле входа долее пары секунд, начал пробираться между столами к оцеплению охраны. Ведь если вампир уже пришел, то поджидал его в богатой части зала, а не среди шумной матросни. Если же кровосос запаздывал, то, появившись, стал бы искать моррона опять же среди купеческих да дворянских столиков.

Несмотря на весьма миролюбивый настрой лжемонаха, без приключений не обошлось. Парочка необычайно веселых покорителей волн решила задрать полы его робы, чтобы проверить, носят ли монахи панталоны или обходятся без этой части гардероба. Естественно, грубое физическое воздействие сопровождалось оскорбительными смешками и задорными выкриками, которые, собственно, и разозлили до этого момента стоически державшего себя в руках моррона.

Резким разворотом Дарк освободил полы своего длинного одеяния из плена потных, перепачканных жиром и пивом ладоней, а уже в следующий миг его пальцы крепко вцепились в кадыки обоих противников. Не ожидавшие такого отпора задиры оказались парализованы и не смогли оказать достойного сопротивления, только, надсадно хрипя, синхронно затрясли головами да задергали в воздухе руками. Вокруг все притихло. Десятки пар глаз удивленно расширились. Неизвестно, что именно послужило главной причиной мгновенного оцепенения подвыпившего сброда: жестокий поступок, никак не ожидаемый от благодушного монаха; холодный взгляд его неподвижных глаз, смотревших как будто в пустоту, но на самом деле внимательно следивших за всем пространством вокруг себя; уродливый шрам, пересекавший лоб служителя Небес; или острие меча, торчавшее из-под полы задравшейся робы?

В этот миг, миг всеобщего замешательства, Дарк подловил себя на мысли что не знает, как следует поступить дальше: вырвать кадыки или убрать руки от шеи нахалов? Не знал моррон и как среагирует пока застывшая и безмолвствующая толпа на любое из его действий. Краткая вспышка гнева завела его в тупик, но, к счастью, выход нашелся сам собой.

– Расступись, пьянь трюмная! – раздался в воцарившейся тиши властный бас, сопровождаемый частой дробью трех-четырех дубинок по столам, скамьям и чьим-то спинам.

Скорее инстинктивно, нежели осмысленно, Аламез разжал пальцы, выпуская горла обоих противников. Как только руки моррона смиренно сложились на груди, толпа расступилась, и до места инцидента наконец-то добрались четыре охранника. К счастью, к тому времени находившийся уже позади Аламеза Кабл все-таки догадался одернуть полы робы и тем самым скрыть от взоров окружающих высовывающийся из-под нее меч.

– Что же вы, человек Божий, а куда пожаловали?! – с укором пробасил рослый охранник, видимо старший группы, первым пробившийся к месту происшествия и щедро раздававший по ходу тумаки, несмотря на то что сопротивления ему, собственно, никто и не оказывал.

– Все мы дети Небес, одни в миру живут, другие пищей духовной питаются. Однако плоть своего требует. Не прожить даже людям, идущим тропой святого Индория, без пищи мирской. Пришел я в вертеп не по своей воле, а настоятелем нашего монастыря посланный, дабы провизию у купца, кораблем сегодняшним прибывшего, сторговать. Он, мерзавец эдакий, не только поставку аж на десять дней задержал, но и встречу в месте неподобающем назначить осмелился… – смиренно вещал моррон, хотевший закончить речь навязшим у него на языке выражением «сын мой», но вовремя одумавшийся: ведь монах, в одеянии которого он пребывал, не имел права на такое обращение к мирянину. Так могли говорить лишь священники, поэтому в конце фразы пришлось поставить вполне нейтральное: —…добрый человек!

Старшина охранников некоторое время молчал, осматривая фигуру слишком молодого монаха недоверчивым взором. Чутье подсказывало вышибале явно с солидным стажем, что что-то было не так в смиренно сложившем ладони посланце монастыря. Несмотря на то что произнесенная им речь была весьма убедительна, Дарк сильно боялся разоблачения. В отличие от рослого охранника, только искавшего подвох, только пытавшегося понять, что же в служителе монастыря насторожило его, сам Аламез прекрасно знал, в чем состояла его ошибка; непростительно грубая, одним легким штрихом перечеркивающая весь светлый образ служителя Небес. Хоть индорианские монахи не стригли коротко волосы, как низшее духовенство, исповедующее Единую Веру, однако строгие каноны запрещали подвязывать волосы тесемкой или завязывать их на затылке, как сделал он. Вышибала явно не знал таких тонкостей монашеского устава, но его натренированный годами наблюдения за людьми глаз сразу просигнализировал своему хозяину о несоответствии внешности монаха привычному образу. Старший группы насторожился, но сделать все равно ничего не мог. Его положение было слишком низко и не давало права ни задерживать, ни обыскивать, ни даже утомлять расспросами святого человека, и, поскольку в течение нескольких секунд подходящего повода не нашлось, он вынужден был не только отпустить лжемонаха, но и оказать ему посильное содействие.

– Вирбик, Дарик, проводите к столам для господ! – нехотя приказал старший над охранниками, почему-то именовавший господами не только людей благородного происхождения, но и купцов, которых было подавляющее большинство в привилегированной части зала. – Смотрите, чтоб ни монаха, ни коротышку с ним никто и пальцем не тронул. Кто руку только протянет иль рот поганый откроет, сразу в морду бейте! Денег за проход не брать. Кервику скажите, мой приказ!

Порой трудно отличить конвой от сопровождения. Идя вслед за дюжим парнем в режущем глаз ярко-зеленом кафтане и ощущая на себе тяжелый взгляд замыкавшего процессию охранника, Аламез не сомневался, что стоит лишь ему или Каблу, пока ведущему себя на удивление хладнокровно и разумно, сделать хотя бы маленький шажок в сторону, хоть немного отклониться от маршрута, как их затылки тут же ощутят твердость дубинки, которой шагавший за их спинами охранник пока лишь поигрывал в мозолистых руках. Если же вампир опоздал, или он не узнает моррона, или, что так же плачевно, испугается чрезмерной опеки со стороны вышибал и сделает вид, что незнаком с Дарком, то тогда парочке авантюристов придется прокладывать себе путь к выходу мечом, кулаками и всеми подручными средствами. Предприятие, если честно признаться, глупое и заранее обреченное на провал. Вокруг слишком много народа, и все до единого в одночасье превратились бы в их врагов. Один в поле, как известно, не воин, ему не одолеть целую рать, тем более когда нет преимущества узкого пространства.

Едва процессия миновала живую границу находившихся рядом, но совершенно различных мирков, Дарк откинул капюшон, надеясь, что вампир его узнает и не испугается приведшего их конвоя. Затем Аламез быстро пробежался взглядом по головам степенно откушивающих купцов и дворян. Сердце моррона сжалось в груди, а следом за ним сжались и кулаки. Прикидывавшегося в дороге небогатым купцом кровососа за столами не было, а значит, обман должен был вот-вот раскрыться. По крайней мере, оставшиеся позади сопровождающие уже взяли на изготовку дубинки и что-то прошептали стоящим в оцеплении сослуживцам.

– Ты с правого края к выходу пробивайся, там удобней будет! Я ж здеся кутерьму создам, – почти не шевеля губами, тихо произнес Кабл, также почувствовавший, что дело плохо. – Но ты уж извини, зубки мне обнажить придется. Иначе вдвоем от такой оравы не улизнуть!

Аламез уже готовился кивнуть в знак согласия с бесхитростным планом дерзкого отступления, как вдруг заметил, что один высокий, статный дворянин за дальним, угловым столиком призывно машет ему рукой и даже привстал со стула, чтобы его жестикуляцию было виднее.

– Сюда, святой брат, сюда проходите! Здесь нам будет удобней беседовать, – отчаявшись привлечь внимание тугодума только жестами, громко выкрикнул благородный муж, судя по расшитому золотыми нитями кафтану, весьма приличного достатка.

Хоть Дарк и был крайне удивлен обращением к нему незнакомца, но, вполне правдоподобно изобразив на лице дружескую улыбку, кивнул и направился к столику. Вслед за ним засеменил и Кабл, что в свою очередь весьма поразило приглашавшего присоединиться к трапезе. Как только монах и его провожатый сели за стол, необычайно подозрительные и бдительные служители заведения тут же потеряли к странной парочке интерес.

* * *

– Ты зачем с собой эту рожу притащил? – высокомерно спросил богатый дворянин, изящным движением руки взяв со стола бокал и пригубив красное вино, которое на самом деле могло оказаться и кровью.

– А ты зачем свою рожу сменил? Мы вроде бы о таком не договаривались, – парировал Аламез, узнав незнакомца по голосу, так же, как и внешность, разительно изменившемуся, но все с тем же неприятным шеварийским акцентом.

Неудивительно, что моррон сперва не признал в собеседнике того самого вампира, которого пленил в лесу. Фегустин Лат не только сменил одежду, но и до неузнаваемости облагородил свою внешность. Черты лица стали красивыми и правильными, как будто подчеркивающими величие и аристократичность владельца. Неровная, куцая бородка, делавшая его похожим на купчину средней руки, не более часа назад с грехом пополам выбравшегося из многодневного запоя, пропала. Пальцы вампира стали длинными, тонкими и ухоженными, словно у настоящего музыканта. Кость сузилась раза в полтора, а рост увеличился на целую голову. Одним словом, перед Дарком теперь восседала совершенно иная особа, важная, самовлюбленная и степенная, совсем не тот оголодавший кровосос, неудачно заманивший в лесок жертву. Но более всего поразило Аламеза, что старый знакомый с новым лицом ничуть не походил на вампира. Кожа рук и лица была чуть-чуть загорелой, щеки изрядно раскраснелись от духоты, а по идеально ровному лбу даже катились капельки пота. Маскируясь под человека, конечно же, любой вампир мог использовать румяна и старый, добрый, эльфийский грим, чтобы скрыть неизменную белизну своей кожи, но вот потеть дети ночи никак не могли, по крайней мере так считал Дарк до этой встречи.

– Эй, приятель, я тож фокусник, я тож рожу менять умею, глянь-ка! – встрял в разговор коротышка Кабл, обиженный пренебрежительным к себе отношением.

Прикрыв с обеих сторон ладонями лицо, чтобы никто за соседними столами не увидел его гримасы, Кабл широко улыбнулся, не забыв при этом выпустить на свободу два ряда острых и тонких клыков, способных не только перекусить кость, но и перегрызть толстую, дубовую балку.

– Что глазища вылупил?! Да не один ты тут вумный такой и кусаться могешь! – склонившись над столом, зашептал Кабл, одаряя вампира «ласковым» взглядом своих маленьких, красноватых глазок. Хошь, в подворотню тихую выйдем и друг дружку потяпаем, прям как собачки?!

– Ты, главное, здесь не будь песиком! Ножку не задирай и столик не меть! – нашел что ответить вампир, а затем по-прежнему пренебрежительно и надменно обратился к Дарку: – Уйми своего… карла, а то разговор не получится. Стоило ли тогда тебе сюда приходить?

Аргумент показался моррону весомым. Не для того он шел ночью через полгорода в портовый кабак, чтобы стать свидетелем обмена любезностями карла с вампиром. Аламез подал знак спутнику помолчать, впрочем, Кабл и без того уже потерял интерес к перепалке, полностью переключив внимание на аппетитную, почти нетронутую куропатку, красиво лежащую перед ним на серебряном блюде и всем своим поджарым видом молившую: «Съешь меня!»

– Итак, я не буду спрашивать, зачем ты испортил тогда мою охоту, хоть ни к добыче интереса не имел, ни меня убивать не собирался, – начал разговор в непринужденной манере вампир, как ни странно, совсем не испытывавший страха перед тем, кто однажды его победил. – А вот зачем ты встречу назначил, меня крайне интересует. Ну, должен же я узнать, чем обязан за сохранение жизни?

– Сперва ответь, как тебе удалось так хорошо замаскироваться, а там и дальше поговорим, – потребовал моррон, на самом деле просто не знавший, как повести разговор, чтобы извлечь из него максимум пользы.

Тогда в лесу предстоящая встреча представлялась Аламезу совсем по-иному. Во-первых, он был почти уверен, что отпущенный им на свободу пленник придет в назначенный час не один, а приведет за собой целую дюжину клыкастых соплеменников, во-вторых, новое обличье собеседника сбило Дарка с толку, и он пока не мог собраться с мыслями и повести разговор в нужном для него ключе.

– А что тут объяснять-то? – пожал плечами красавец-шевариец. – Не все вампиры одинаковы, это даже вам, морронам, известно. Одни могут летать, другие становиться невидимыми или быстрыми, как ветер. Клановые особенности крови определяют стиль нашей охоты и тактику во время войн.

– Так, значит, ты можешь не только рассудки людям затуманивать, но и внешность менять, – подытожил Дарк, а затем задал важный вопрос: – Откуда узнал, что я моррон? В лесу ты о том даже не догадывался!

– Ну, то, что даже карлу известно, уже не тайна… – рассмеялся Фегустин, пытаясь отшутиться, но быстро замолк под двумя суровыми взглядами.

Задетый за живое неделикатной остротой малыш всего на миг оторвался от поглощения куропатки, а его пальчики с выползшими коготками как будто сами собой сжались и без труда поделили тушку на пять ровных частей. Затем Кабл мило улыбнулся и отправил в рот довольно толстую косточку, которая через мгновение вновь появилась на блюде, но уже в виде измельченной до состояния однородного порошка трухи. Демонстрация силы когтей и клыков возымела должный эффект. Более Лат шутить не пытался, а спутника Аламеза просто перестал замечать.

– Ты прав, тогда в лесу я ничего не знал ни о тебе, ни о вашем тайном Легионе, – честно признался шевариец. – Поверь, не такие уж вы, морроны, и выдающиеся персоны, чтобы слухами о вас земля полнилась. По крайней мере, в Шеварии о вашем существовании совсем никто не знает. А вот здесь, в Альмире, о вас довольно много говорят… в последнее время.

– И кто же те добрые люди, которые тебя просветили? – Аламез не смог удержаться и выделил немного презрительной интонацией слово «люди».

– А что рассказывать-то? Языками только без толку чесать. Хочешь, я тебя с ними сведу? Прямо сейчас познакомлю, – огорошил вампир сразу обоих компаньонов. Дарк удивленно вскинул брови, а бедолага Кабл закашлялся, подавившись костью.

– Я главе альмирских вампиров послание от господина моего привез, а заодно уж про встречу с тобой рассказал, – не обращая на реакцию собеседников внимания, как ни в чем не бывало продолжал вещать невозмутимый вампир. – Не скрою, господин Арканс и госпожа Форквут тобой очень заинтересовались, даже изъявили желание лично встретиться. Если хочешь, могу проводить. Они здесь совсем неподалеку в тихой и уютной обстановке поджидают тебя для откровенной беседы.

«А вот и ловушка! – первым делом подумал Дарк. – В кабаке убивать меня несподручно, слишком народу много, а в тихий закуток заманить, чтобы там…»

– Ты не думай, обмана никакого нет! – как будто прочитал мысли моррона догадливый Фегустин. – Если бы они смерти тебе желали или, скажем, пленить хотели, то повели бы себя по-иному на церковной площади, да и в гостях у разбойничка-святоши не появились бы. Ты можешь, конечно, отказаться, право твое, – грациозно пожал плечами Лат, – да только что отказ тебе даст? Я сам приезжий, о том, что по ночам в Альмире творится, лишь понаслышке знаю, да и, признаться, не хочу в чужую возню вникать. Мое дело маленькое, посыльное: весточку от господина передал, ответ получил, а следующей ночью уже уезжаю. Покинул бы Альмиру и раньше, если бы не встреча с тобой. Проку от меня все равно не будет, а они в деле твоем подсобить смогут. Ведь ты не просто так меня пощадил, ты встречи со старшими вампирами ищешь, – догадался Фегустин, – они тоже с тобой побеседовать желают. По-моему, все складывается как нельзя лучше, полнейшее совпадение интересов!

– Где встреча? – кратко спросил моррон, понимавший, что вампир говорит дело, но все же сомневавшийся в успехе беседы и ждущий подвоха.

Уж больно на словах все выходило просто да складно. Но Аламез не привык к тому, что жизнь преподносит ему свои дары на блюде, да еще делает при этом глубокий реверанс.

– Поднимешься по лестнице наверх, третья дверь справа. Тебя уже ждут, – ответил Фегустин, опять припав губами к бокалу с вином. – Да, и еще… карл здесь останется. Должен же меня кто-то занятной беседой развлечь.

– Нет, мы вместе пойдем, – категорично заявил моррон, поднимаясь из-за стола и дергая за куртку увлекшегося чревоугодием компаньона.

– Как знаешь, – пожал плечами по-прежнему невозмутимый и даже меланхоличный Лат, – но только тогда разговор не состоится. Придешь, а комната пуста. Тебя одного видеть хотят, и это последнее слово!

– Да уж ты как-нить сам разберись, – проворчал Кабл с набитым ртом, никак не желавший отрываться от поглощения вкусной снеди. – Болтовню одного кровососушки я еще как-то стерплю, а вот когда двое рассуждать о судьбах мира начнут, может и куропатка обратно полезть… К чему добро переводить?

– Ладно, жди меня здесь, – кивнул Аламез, усомнившийся, что сможет уговорить или силой оттащить маленького обжору от полного вкусными яствами стола, – ни при каких обстоятельствах, слышь, ни при каких… не уходи!

– Угу, – кивнул Кабл, даже не глянув в сторону Дарка, а затем, едва прожевав последние куски куропатки, обратился к Фегустину: – Ты-то че лыбишься? Завидки берут, когда у других аппетита хорошая? Доставай кошель, кровопийца, мне многого тута отведать хотца!

* * *

Примерно с минуту Дарк стоял у двери, не решаясь ее открыть. На втором этаже было шумно, из-за всех дверей слышались женские стоны и скрип многострадальных кроватей, век которых был краток, но ярок, такова уж судьба любой вещи в портовом борделе. Обилие звуков вокруг да еще монотонный гул, доносившийся с первого этажа, не давали моррону определить, была комната за дверью пуста или его там уже поджидали?

Аламез, конечно же, не доверял вампирам, считая, что полагаться на их слово так же глупо, как верить в то, что на белом свете все-таки существуют вегетарианцы-коты, предпочитающие мышке морковку. Фегустин заверял, что с ним хотели лишь поговорить, но у Каталины и ее дружка уже были возможности перекинуться с Дарком парой слов; возможности, которыми они пренебрегли; возможности, которые не посчитали нужным использовать. Аламез колебался, долго раздумывая, доставать ли перед входом в комнату меч, и в конце концов решил пока оставить его под рясой, но зато вынул из-за голенища сапога нож и спрятал его в широком рукаве робы. Затем моррон взялся за резную ручку и осторожно толкнул ее от себя. Дверь поддалась и, лишь слегка скрипнув, открылась, а в лицо моррона ударил поток холодного воздуха, ворвавшийся в темную комнату сквозь распахнутое настежь окно и через открытую Дарком дверь устремившийся дальше, по узкому коридору к лестнице на первый этаж.

«Вот щас как спущусь, и кому-то больно станет! Нет, нужно было наглого вампирюгу еще в лесочке прирезать! Зря я с ним связался, ох, зря!» – посетовал Дарк, стоя на пороге не только темной, но и совершенно пустой комнаты.

Нет, разумеется, как и положено в любом борделе, минимум мебели в помещении все же присутствовал. Больше половины пространства занимала огромная кровать, судя по количеству отметин на ножках и стенках с десяток раз уже ремонтированная. На потрескавшейся стене одиноко висело видавшие виды зеркало, то ли забрызганное чем-то, то ли заплеванное. Рядом с кроватью стоял кувшинчик с водой и обцарапанный тазик, а в углу на полу виднелся самодельный канделябр, на котором не было даже жалких огарков свечей.

Однако отнюдь не убогое убранство комнаты разозлило моррона, а то, что в ней совершенно никого не было. Зачем Фегустину понадобилось так глупо шутить, оставалось для Аламеза загадкой, хотя он не собирался долго ломать себе голову над непонятными мотивами поступка вампира. Дарк решил просто спуститься вниз и устроить шутнику хорошую взбучку. Моррон уже развернулся и вознамерился покинуть комнату, но за его спиной вдруг прозвучал приятный женский голос.

– Заходи, милый, и дверку закрой! – отчетливо прозвучало откуда-то из погруженной в полумрак пустоты.

– Раздеваться не нужно! – раздался тут же мужской смешок.

– Тальб, прекрати! – Женский голосок выражал возмущение, но не был лишен и нотки игривости.

– Я вроде бы третий, лишним не буду? – поинтересовался Дарк, не только не видящий собеседников, но и неспособный определить, откуда именно исходят голоса.

– Да заходи уж, не тяни! – На этот раз женский голос был резок и даже немного груб.

Заинтригованный неординарным началом беседы, моррон послушно сделал шаг вперед и захлопнул за собой дверь. В тот же миг комната преобразилась. Нет, на обшарпанных стенах не появились дорогие гобелены или ковры, а калека кровать не превратилась в прекрасное ложе, достойное особ королевских кровей, но все же существенные изменения произошли, притом так быстро, что Дарк не успел даже глазом моргнуть. Окно вдруг оказалось закрытым, и в комнате сразу стало гораздо уютнее, хоть и не теплее. На уродливом канделябре откуда-то появились свечи, осветившие комнату неестественно ярким светом, а само помещение уже не было пустым. На скрипучей кровати величественно возлежала белокурая красавица в черном, строгом платье, а на подоконнике внезапно возник прямо из воздуха ее приятель, тоже одетый во все черное и строгое, но не настолько обтягивающее.

– Узнал? – первым делом спросила Форквут, изобразив на безжизненном, как маска, лице некое подобие приветливой улыбки.

– Да, виделись, – скупо ответил моррон, по опыту знавший, что в подобный разговор, как в атаку, не стоит кидаться очертя голову. – Возле церкви от вампиров меня отбили, за что благодарю.

– Ты еще про крысиную нору позабыл, в которой я тебе подсобила, – лукаво улыбнулась красавица, нежно огладив тонкими пальчиками блестящее лезвие новенького двуручного меча, словно супруга, возлежащего возле нее на кровати.

– То не в счет, там мы сами управились бы, и вмешиваться вас никто не просил, – жестко отрезал моррон. – Поскольку разговор начался с напоминания о моем должке, значит, ответную услугу хотите. Так не тяните, выкладывайте быстрее! Не скрою, в вашей компании мне не очень-то приятно находиться.

Вампиры молча переглянулись, хотя, как знать, возможно, они обменялись телепатически мыслями или условными звуками, недоступными слуху человека или моррона. Аламез не знал, на что способны альмирские вампиры, тем более старшие, поэтому был готов к самому невероятному и к самому худшему.

– Четверть часа твоего внимания, только и всего, – изрек мужчина, неподвижно восседавший на подоконнике, – больше мы ничего не желаем взамен. Мы говорим, ты слушаешь. Мы спрашиваем, ты отвечаешь, желательно, немного иным тоном. Поверь, любое проявление ершистости с твоей стороны лишь повредит. Нас она не обидит, а вот беседу затянет.

– Хорошо, излагайте или спрашивайте, – кивнул Дарк, отдавший должное и выдержке вампира, и его умению четко излагать ситуацию.

Не найдя, куда можно было бы еще присесть кроме кровати, на которой нежилась красавица, Дарк перевернул кверху днищем старенький тазик, бывший, по счастью, сухим, и уселся на него, как на коня, сверху, широко расставив при этом ноги, так, чтобы кровососам было видно лезвие меча, выпиравшее из-под робы. Неизвестно, как мог бы пойти разговор, и уж тем более моррон не знал, чем он может закончиться. Как будто случайное предупреждение, что гость при оружии, возможно, удержало бы хозяев комнаты от агрессивных действий.

Вампиры переглянулись, обменялись скупыми улыбками, но ничего не сказали, по крайней мере вслух. Затем белокурая красавица вновь повернула к моррону свою прекрасную головку и, глядя ему прямо в глаза, начала серьезный разговор, начала его неожиданно… с провокационного вопроса.

– Скажи, тебя уже просветил дружок-карл, кто мы? – пропел дивный голос, как будто специально подбиравший нотки, приятные мужскому слуху.

– Ты Каталина Форквут, а ты… – Дарк перевел взгляд на сидевшего, скрестив руки на груди, вампира. – Ты Тальберт Арканс, если, конечно, «Тальб» сокращениеот герканского имени Тальберт.

– Угадал, – кивнул вампир, – у нас с тобою много общего. Ты урожденный имперец, а я довольно долго прожил на твоей родине. Мы оба служили в гвардии и дослужились до капитанов, – произнес Арканс с ностальгией и горечью. – Правда, ты боевым эскадроном командовал, а я казначейский зад охранял, но, поверь, повоевать мне тоже пришлось.

– Откуда такая осведомленность о моей скромной персоне? – насторожился Аламез, оказывается, собеседники слишком хорошо знали его биографию.

– Тсс-с-с-с-с! – издал тихий звук Арканс, приложив указательный палец к губам. – Сейчас все поймешь, всему свое время!

– Что еще о нас знаешь? – вновь взяла инициативу в свои руки Форквут. – Что тебе еще о нас мерзкий карл натрепал?

– Я бы не стал называть Кабла мерзким. Хоть он и не красавец, но в жизни я встречал существ и поотвратней его, например детишек некоего маркиза Норика, – не удержался от соблазна вставить шпильку моррон, получив наслаждение от того, как парочку передернуло при упоминании о лет двести назад упокоенном лорде-вампире. – А натрепал он, что вы – старейшие вампиры в Альмире, издавна верховодите всеми кровососами в округе и что сейчас ваше положение не столь уж завидно. По крайней мере, охотников вырвать ваши клыки и повесить их себе на шею в качестве трофеев найдется предостаточно.

– Я не старейшина, я лишь помогаю Каталине, – уточнил Арканс, но замолк, получив от своей хозяйки и близкой подруги знак помолчать.

– Это все? – спросила Форквут, как Дарку показалось, совсем не обидевшись на оскорбительное слово «кровосос».

– Нет, – покачал головой Аламез, не видящий смысла что-то утаивать. – Правда, это не Кабл мне рассказал, а Фегустин, но источник не столь уж и важен, важен сам факт. Так вот, я знаю, что у вас какой-то ко мне интерес имеется. Не желаете ли его сразу, без прелюдий долгих, огласить? А то виляете вокруг да около, как маркитантская лодка вокруг фрегата!

Тальберт подавил смешок, а прекрасная Каталина зло сверкнула глазами. Дарку даже на миг показалось, что она выпустила коготки.

– Тебе же сказали, все в свое время, – взяла себя в руки красавица. – Теперь послушай, что нам известно о тебе. И будь добр, помолчи, не трать время на пустые пререкания.

Моррон кивнул, хотя ему было не очень интересно слушать собственную биографию в чужом изложении, а вот узнать, откуда вампирам о нем так много известно, весьма хотелось.

– Тебя зовут Дарк Аламез. Среди морронов ты – легенда, теперь уже можно сказать, живая! Твое имя – не пустой звук и в Ложе Лордов Вампиров, хотя не настолько авторитетно, как имя твоего дружка, Гентара Мартина. Ты стал морроном двести лет назад, и именно тебя стоит благодарить за то, что мы сейчас питаемся человеческой, а не орочьей кровью. Два столетия ты был мертв, но вот несколько дней назад Коллективный Разум Человечества тебя воскресил и поставил перед тобой задачу, для выполнения которой ты и прибыл в Альмиру! – гипнотизируя Дарка взглядом прекрасных, умных глаз и четко выговаривая каждое слово, выпалила Форквут на одном дыхании, а затем подвела под сказанным логическую черту: – Мы уверены, что порученное тебе дело напрямую связано с событиями в Альмире, и надеемся, что ты послан воевать на нашей стороне, ведь иначе не было смысла тебя воскрешать, поскольку мы наверняка потерпим поражение в случае предательского невмешательства Легиона. Мы хотим знать, в чем смысл услышанного тобою Зова? Если ты пришел, чтобы поддержать нас, то мы спокойны. Другие морроны не станут противиться велению Зова, а, наоборот, поспешат тебе на помощь, и мы победим! Так в чем кроется смысл твоей миссии?!

В комнате воцарилась не просто тишина, а тягостное молчание. Аламез не знал, что сказать, и ему было неловко. Он вдруг почувствовал себя посланцем судьи, пришедшим в камеру огласить двум заключенным смертный приговор. В бесстрашных и бесстрастных с виду глазах вампиров на самом деле скрывалась мольба. Они хотели услышать положительный ответ, подтверждение своей догадки, основанной отнюдь не на слухах или пустых домыслах, а на знании фактов об Одиннадцатом Легионе и, как это ни странно, о его собственной жизни. Дарк мог потянуть время, мог уйти от прямого ответа, оставив двум затравленным, загнанным в угол вампирам и их, скорее всего, немногочисленным соратникам надежду, но, будучи честен во всем, он не нашел в себе силы врать. Он решил сказать двум обреченным правду, хотя она и могла стоить ему самому жизни.

– Кое в чем ты права, – начал издалека моррон, не решаясь сразу озвучить убийственную новость. – Я действительно Дарк Аламез и действительно лишь недавно воскрес. Позволь спросить, как вы узнали об этом?

Вампиры переглянулись, после чего слово взял Тальберт:

– Видишь ли, хоть между нами, вампирами, и вами, морронами, давняя вражда по весьма понятным причинам, но порой мы объединяем усилия против общих врагов. У каждого моррона, насколько я знаю, есть право на личное мнение и право действовать по собственному усмотрению, пусть даже его точку зрения и образ действий не разделяют остальные легионеры. У нас же есть кланы, и слово Лорда – закон для всех его членов. В прошлом бывало так, что некоторые морроны, руководствуясь исключительно своими причинами и соображениями, помогали нам отстаивать интересы нашего клана. До недавнего времени, к примеру, мы очень мило общались с Мартином Гентаром и с некоторыми другими морронами. Они поведали нам историю о падении Великой Кодвусийской Стены, с их слов мы узнали и о тебе.

Вампир изъяснялся чересчур осторожно и слишком витиевато. Дарк не мог отделаться от ощущения, что хоть ему и говорят правду, но в то же время что-то важное скрывают. По крайней мере, Дарка очень насторожило, что Тальберт избегает называть имена остальных морронов, а ссылается лишь на Гентара. Наверное, на то имелись причины, о которых, по мнению альмирских кровососов, Дарк пока не должен знать.

– А это «недавнее время» когда было? Сколько месяцев или лет с тех пор прошло? – поинтересовался Дарк.

– Примерно лет десять назад наши отношения с Мартином стали, как это получше сказать, не враждебными, но весьма прохладными, – уточнила Форквут. – Он был очень расстроен, что мы оказали поддержку некоей группе лиц, которых он стремился уничтожить. После того досадного случая Гентар не посещал Альмиру, и на его помощь мы уже не можем рассчитывать. Но ранее он частенько рассказывал о тебе в милой беседе за бутылкой вина и поминал тебя лишь добрыми словами…

– А как вы узнали, что моррон воскрес и что это именно я? А Зов, как вы смогли почувствовать Зов? – пытался выудить из разговора побольше полезной для себя информации моррон.

Пока он узнал лишь немногое, а именно: что когда Мартин пил, он не всегда держал язык за зубами и что на встречу с другом-некромантом в филанийской столице можно не рассчитывать.

– Ты ушел от ответа на мой вопрос! – сделала замечание Каталина, недовольно прищурившись, – но я готова удовлетворить твое любопытство в знак нашего доброго к тебе отношения, а также в надежде на последующую ответную откровенность.

– Не беспокойся, я не покривлю душой и не стану утаивать правду! – заверил Дарк, едва удержавшись, чтобы легкомысленно не добавить: «…хотя она тебя очень расстроит!»

– Воздух вокруг нас – не пустота, а непостижимая разуму всех без исключения живых субстанция. По ней и передается приказ, именуемый морронами Зовом, через нее и проходит импульс, сигнал Коллективного Разума о воскрешении одного из вас или о создании нового легионера. Но воздух один, а живых существ множество. К примеру, наши Лорды тоже порой передают телепатический сигнал своим подданным, называемый Кличем. Воздух, как море, по которому плавает множество кораблей, но в разных широтах и под разными флагами. Однако бывает, что корабли случайно проходят близко один от другого, их маршруты по воле судьбы пересекаются, и тогда…

– Хочешь сказать, что когда ты посылала свой Клич, кто-то из твоих слуг случайно почувствовал и сигнал к воскрешению, и Зов Коллективного Разума? – Моррон взялся облегчить нелегкую задачу объяснения немного запутавшейся Каталине.

– Не почувствовал, а ощутил, да еще так, что голова целый час гудела! – признался Арканс, которому явно было неприятно предаваться воспоминаниям о тех неприятных моментах из его недавнего прошлого.

– Естественно, мы не смогли понять смысла послания, – продолжила Каталина, – но эти импульсы были совершенно разными и по силе, и по болезненности восприятия, хоть и проходили, так сказать, «на одной волне». Поразмыслив, мы предположили, что один из них – сигнал к воскрешению, а другой – Зов, ведь сначала нужно воскресить бойца, а уж затем можно отдавать ему приказы! Как видишь, мы не ошиблись. Понять же, кто именно воскрес, было несложно. Морронов не так уж и много. Вблизи от Альмиры погиб лишь ты, а когда Тальб увидел тебя в первый раз, то догадка стала убежденностью. Мы наслышаны про твою метку, про твой шрам на лбу, и даже знаем, как ты ее получил.

«Вот ведь странность какая! – всерьез призадумался Дарк над услышанным. – Мартин разболтал вампирам обо мне, но, видимо, и словом не обмолвился об Анри Фламере, хоть мы и погибли с ним в одном месте и в один день, а что из этого следует? – Аламез изо всех сил подавил в себе желание улыбнуться. Сердце моррона радостно забилось в груди. – Значит, усач Анри уже воскрес, старина жив! Чтобы завоевать доверие кровососов, почему бы немного не потрепаться о мертвецах? Им-то уж ничто не навредит! А вот о фактах из жизни живых стоит молчать!»

– Надеюсь, мы удовлетворили твое любопытство? Кстати, довольно праздное, с учетом обстоятельств встречи и катастрофической нехватки времени для важных дел, – в легкой форме выразила недовольство Каталина, а затем вопросительно посмотрела на сидевшего перед ней моррона, давая понять, что пора бы ему уже и ответить на давненько заданный вопрос.

– Я свое слово держу, – кивнул моррон, не исключавший возможности, что как только он скажет горькую правду, на него тут же накинутся и растерзают когтями со злости. – Сожалею, но вы ошиблись! Да, признаюсь, я тоже слышал Зов, но не смог его понять. Воскресили-то меня, но миссию поручили иному моррону, который гораздо ближе, чем вы можете предположить. Единственная цель, с которой я прибыл в Альмиру, состоит в поисках собратьев по клану. О том же, что вы с другими вампирами не поделили, я ведать не ведаю и знать не хотел, по крайней мере до нашей встречи.

На этот раз вампиры даже не переглянулись, а одновременно пронзили Дарка гневными взорами. Однако уже через миг огонь ненависти, бушевавший в их глазах, погас, а следы овладевших ими эмоций были стерты с бесстрастных лиц. Чему-чему, а выдержке кровососов и умению держать себя в руках можно было позавидовать.

– Послушай, Тальб! – отвернувшись от Дарка и полностью игнорируя его присутствие в комнате, произнесла Каталина все тем же чудным голоском. – Я потратила довольно времени на этого вруна и лицемера. Разберись с ним сам и, будь любезен, открой окно!

Не успел моррон и слова сказать в свое оправдание, как рассерженная красавица исчезла с кровати, естественно, не забыв прихватить с собой меч, а оставшийся для продолжения беседы с ним Арканс уже закрывал окно.

«Определенно Каталина как-то умеет воздействовать на время: либо ускоряет его для себя и подручных, либо замедляет его для всех остальных. Шансов в бою с нею у меня не было бы! Жаль, рядом нет Мартина с его походным набором склянок, тогда можно было бы попробовать померяться силами, – размышлял Дарк, наблюдая, как вампир медленно запирает задвижки, и, не решаясь пересесть с неудобного тазика на освободившуюся кровать, поскольку это значительно сократило бы дистанцию. – Она не побоялась оставить дружка со мной. Выходит, Тальберт, хоть и не старший вампир, но все равно личность незаурядная и какими-то способностями обладает. Интересно, это не он ли меня сбросил с крыши? Если так, то нужно быть готовым к бою с невидимкой. Что же означало ее «разберись»? Накинется ли кровосос на меня или нет? Скорее всего, не посмеет, ведь парочка подумала, что я вру, только притворяюсь, что не слышу Зова, значит, допускают, что я сейчас неуязвим. Захочет ли Арканс это проверить? Не факт! У всех кровососов чрезвычайно развит инстинкт самосохранения».

– Зачем ты нам врешь? В чем смысл этого? – спросил Арканс, заняв свое прежнее место на подоконнике.

«На кровать не сел, хотя там удобней. Тоже побаивается дистанцию сокращать, значит, в себе не уверен, не нападет!» – успокоил сам себя Дарк, все же решивший оставаться настороже.

– А с чего это вы вдруг решили, что я вру? – возразил Аламез, не желавший оправдываться, но стремившийся переубедить того, кто, возможно, в будущем мог оказаться ему полезен. – Я что, краснею, как девица вьюная, или, быть может, у меня на лбу надпись «лжец» проявилась?! Ты скажи, я сотру, поскольку это неправда!

– Ты врешь, – спокойно и уверенно заявил Арканс, – и подтверждений тому множество, притом неоспоримых…

– Начинай перечислять, а я их развею! Только не все сразу, по очереди, а то вдруг какой факт опровергнуть забуду, а ты меня опять лжецом назовешь…

– А зачем, зачем тебе это нужно? Неужто моррон снизойдет до того, чтобы доказывать свою честность перед каким-то вампиром? – спросил Арканс, не скрывая издевки. Видимо, в прошлом он сталкивался с пренебрежительным отношением легионеров.

– Затем же, зачем и тебе! – грубо ответил Дарк. – Меня с вами объединяет одно: желание найти союзников. Правда, мое положение не столь критично, как ваше. Так не пора бы открыть карты и поговорить начистоту? А вдруг мы сможем оказаться друг другу полезными? Чего только в жизни не бывает! У меня есть цель, у вас тоже, и если окажется, что наши стремления не противоречат друг другу…

– Ты врешь, потому что это я столкнул тебя с крыши, – не видя смысла и дальше выслушивать речь, суть которой уже понятна, начал перечислять аргументы Арканс. – Столкнул специально, чтобы проверить, слышишь ли ты Зов? Повреждения были значительными… я спускался и проверял, но твой организм полностью восстановился всего за несколько часов. Если бы ты Зова не слышал, то ушли бы годы!

– Как это по-вампирски – браться судить о том, чего не знаешь, и при этом еще делать умную рожу! – ответил оскорблением на обвинение Дарк, как ни странно, совершенно не чувствуя ненависти или неприязни к тому, кто его совсем недавно убил. – Могу возразить! Если бы я чувствовал Зов, то воскрес бы всего за пару минут, а затем поднялся бы обратно на крышу и вывернул бы тебя наизнанку. Поскольку ты жив, значит, я Зова не слышу. Я когда-то уже давно чувствовал Зов, я знаю, как разительно быстро во время него протекают все процессы. Возможно, Коллективный Разум только собирается поручить мне миссию, поэтому и воскресил гораздо быстрее, чем обычно… но пока я послания не получал!

– Если Зов был послан не тебе, то кому же? В Альмире других морронов нет, – привел второй аргумент Арканс, видимо, удовлетворенный опровержением первого. По крайней мере, он не стал возражать и не пустился в утомительную, бессмысленную дискуссию с тем, кто разбирался в вопросе гораздо лучше, чем он.

– А ты уверен? – задал встречный вопрос Аламез, немного обескуражив противника. – Старый город – одна большая помойка. Неужто вы думаете, что моррон не найдет способ спрятать от ваших чутких носов специфический запах своей крови? Тем более что ваш молодняк неспособен определить моррона.

– Но ты же не нашел!

– Я не в счет, я иное дело, – возразил Дарк, – не забывай, меня не было среди живых двести лет. Моя память еще полностью не восстановилась. Я заново познаю этот мир, я учусь на своих ошибках, порою нелепых. К тому же, я живу морроном не так уж и долго. Всего два-три месяца побыл бессмертным в прошлом и несколько дней сейчас. Если не веришь, припомни историю! Сколько времени прошло между той знаменательной битвой Филании с Империей, после которой я стал морроном, и падением Великой Кодвусийской Стены? Хоть я, как вы утверждаете, и легенда, но в делах клана я зеленый новичок. Тот же, кто пообщался с вашей кровососущей братией хотя бы с годок, явно найдет способ забивать свой запах каким-то другим ароматом!

Арканс призадумался, видимо, слова Дарка попали в точку. Однако это не помешало вампиру привести третий аргумент:

– Но за тобой охотились наши враги, другие вампиры! Скажешь, и они напутали, и они ошиблись?!

– Нет, не скажу, – замотал головой Аламез. – Они-то точно знают, что я не тот, кто слышал Зов. Сколько раз лично ты слышал, точнее, ощутил Зов?

– Дважды… – ответил Арканс, но, всерьез призадумавшись, поправился, – пожалуй, трижды! Но первый сигнал был давно, я уже про него и позабыл… затем через пару недель я почувствовал иной сигнал, довольно похожий, но намного слабее и все-таки отличавшийся. Мы с Каталиной приняли его за сигнал воскрешения, а последний Зов прозвучал ближе к вечеру прошлого дня.

– А я всего один раз слышал и совсем недавно. Кстати, уже после нападения на церковной площади. Возможно, им просто не понравилось прибытие в город нового моррона. Они знали, что я не тот, на чьи плечи возложена миссия. Но мое появление все равно крайне нежелательно. Зачем я пришел в Альмиру? По их мнению, конечно же, для того, чтобы помочь моему собрату-миссионеру. Ваши враги… – Дарк контролировал себя и воздерживался в разговоре от слов «кровососы» или «кровопийцы», – решили напасть на меня, пока морроны не встретились и не объединили усилия. Врагов было много, не спорю, но среди них не было старших вампиров, а значит…

– А значит, они считали, что не ты слышишь Зов и что ты смертен, – продолжил нить рассуждений Тальберт, до которого, наконец-то добралось озарение. – Иначе они послали бы против тебя все свое войско или попытались бы расправиться с тобой руками людей, например индорианских боевых монахов… С церковью у них очень хорошие отношения…

Как это ни парадоксально, но именно поступок врагов заставил Арканса окончательно поверить собеседнику. Дарк не только почувствовал, что доверие к нему возросло, но и убедился в этом по изменившемуся поведению подручного Каталины. Осмысливая ситуацию заново, Тальберт уже не сидел на подоконнике, а мерил комнату шагами, не боясь сокращать дистанцию и даже порой поворачиваясь к моррону спиной.

– Выходит, ты впервые услышал Зов всего лишь менее суток назад, точнее, не услышал, не понял его смысл, а всего лишь почувствовал, – рассуждал вампир вслух. Но зачем же ты прибыл в Альмиру? Филанийская столица – далеко не самое лучшее пристанище для морронов… Я бы, к примеру, будь одним из вас…

– Послушай! – перебил вампира Аламез. – Я очнулся среди руин, не помня, кто я, и не понимая, где нахожусь. Я пошел на юг через лес, а не по заброшенному торговому тракту на восток, поскольку жрачку в лесу достать было проще, зверье-то там все-таки водится, да и что-то напомнило мне, что именно через лес я пришел в Кодвус. У меня всего лишь одна цель как была, так и осталась. Я хочу найти своих! А Альмира… Альмира просто оказалась первым городом, попавшимся мне на пути. Теперь ты знаешь, чего я хочу, – подвел черту под затянувшимся оправданием Аламез. – Может, ты в ответ изложишь вашу ситуацию, и мы вместе подумаем, сумеем ли оказаться друг дружке полезными?

– Ты хочешь союза с вампирами? – искренне удивился Арканс. – Если ты не слышишь Зова, то зачем тебе вмешиваться в чужую войну? Твоя цель так проста…

– Во-первых, не так уж проста, как тебе кажется, – уверенно возразил Аламез, – во-вторых, так странно получилось, что вы с Каталиной почему-то считаете миссионера Коллективного Разума своим другом, а ваши противники, соответственно, своим врагом. Когда я найду собрата, то непременно приму его сторону, и мы с тобой, скорее всего, окажемся по одну сторону баррикад в войне, смысла которой я пока не понимаю. Так почему бы нам не ускорить события?

– В твоих словах есть резон, – кивнул Арканс, жестом приглашая моррона занять место на кровати и сам сев на ее край. – Тебе удалось заставить меня изменить точку зрения, и думаю, с твоими доводами согласится и Каталина. По крайней мере, надеюсь, она не откажется принять твою помощь!

– К делу, господин Арканс, к делу! На дворе уже вскоре начнет светать, как думаете домой добираться? – в шутливой форме поторопил собеседника моррон, чувствующий опустошение и усталость.

Переубедить вампира – дело непростое: оно занимает много времени и отнимает много сил. Дарк так устал, что еще немного, и он перестал бы что-нибудь соображать и уснул бы прямо на этой кровати.

– С давних пор повелось так, что вампиры чувствовали себя в Альмире комфортно. Хоть индориане всегда рьяно боролись против всякого проявления скверны, но нашего присутствия прямо у себя под боком они не замечали, и совсем не потому, что были слепы… – интригующе начал повествование Арканс, но вот слушатель ему попался неблагодарный.

– Давай побыстрее и поближе к нашим дням! – взмолился Дарк, чувствуя, что благозвучный баритон Тальберта его усыпляет.

– Еще триста лет назад, – упорно гнул свою линию вампир, не воспринимавший всерьез опасности того, что его единственный слушатель просто-напросто заснет, – дела обстояли совершенно иначе. Ночь всецело принадлежала нам, а люди мстили нам днем. Но вот в Альмире появилась Самбина, и наступила эра мирного сосуществования, все изменилось! Всегда преуспевавшей в интригах и кознях графине потребовалось немного времени, чтобы не только присоединить к своему молодому, только что образованному клану разрозненные группки детей ночи, но и изжить из города оборотней, сувил и иных малочисленных существ. Она провозгласила себя Королевой Ночи, но, конечно же, этого ей показалось мало… Как мудрый правитель, Самбина предприняла действенные шаги, чтобы укрепить свое влияние и днем, чтобы заставить с собой считаться и духовные, и мирские филанийские власти. Любое великое дело, как это ни прискорбно, всегда начинается с большой резни. И блистательная графиня, не задумываясь, ее учинила! За одну кровавую ночь всего полсотни вампиров перебили около двух с половиной тысяч жителей, притом не просто умертвили, а зверски растерзали. Ими двигала не жажда крови, не месть, а желание вселить в людские сердца страх, вынудить филанийских правителей сесть за стол переговоров.

– Полагаю, цели своей она быстро добилась, – вставил реплику Дарк, припомнив свои встречи с Самбиной в далеком-далеком прошлом, в прекрасном замке, который наверняка, как и Кодвус, был разрушен.

– Быстро! – кивнул Тальберт. – Можно не быть красноречивым оратором и искусным дипломатом, когда за тобой стоит Сила, притом решительно настроенная, рьяно рвущаяся в бой. Каталина рассказывала, что в те времена Самбина была еще прямолинейна и груба, а действовала теми же незамысловатыми методами, что и твердолобые герканские полководцы той эпохи. Вначале она продемонстрировала силу, отправив на резню в город лишь четверть своего войска, а затем поставила короля перед выбором. Либо две с лишним сотни кровожадных вампиров перережут весь город, а затем отправятся продолжать кровавую потеху по всему королевству, либо непримиримые, казалось бы, враги садятся за стол переговоров и подписывают мирное соглашение.

– Тогда-то и возник миф об изгнании вашего племени на веки вечные с освященных святым Индорием филанийских земель, – печально вздохнул моррон, в который раз поражаясь бессовестному ханжеству большинства правителей, слишком трусливых, чтобы защищать свой народ, но готовых заключить союз со злейшим врагом и пожертвовать жизнями тысяч подданных, чтобы только удержаться во власти, при этом сохранив лицо.

– Надо признаться, – продолжил Арканс, поняв чувства, овладевшие слушателем, что соглашение было выгодным для людей. Они должны были всего– навсего: во-первых, забыть о нашем существовании и создать, как ты правильно выразился, «миф», – принялся загибать пальцы вампир, – во-вторых, лезть под землю только с нашего разрешения и нашего ведома. В особенности это касается Старого города, где находится старый, заброшенный коллектор. В-третьих, принять графиню в свое общество…

– Постой, – перебил Дарк, от удивления даже сбросив дрему, – так что, графиня Самбина бывает при филанийском дворе?!

– Когда она в Альмире, ни одного дворцового бала не пропускает! – рассмеялся Тальберт, – а если Сиятельная графиня захочет поболтать с кем-то из вельмож, так она их просто вызывает к себе… даже самого короля. Но мы отвлеклись на несущественные мелочи! Четвертое требование было такое: открыть в Альмире рынок рабов.

– А это еще зачем?

– Как зачем? – искренне удивился непониманию слушателя рассказчик. – Конечно же, для удобства обеих сторон! Соглашения соглашениями, клятвы клятвами, а когда одна из сторон теряет силу, то и бумагам гербовым грош цена. Вот и Самбине пришлось держать в Альмире целый гарнизон не просто обычных вампиров, а пятьдесят хорошо обученных и на многое способных боевых единиц, всегда полных сил и готовых по первому ее приказу ринуться в бой. Солдату же нужно питаться лучше, чем обычной особи. Это правило действует для любого вида! Потребление крови возросло раза в три, а по условиям соглашения охота на людей была запрещена. Откуда провизию для ноющих солдатских животов брать? Голод-то он не тетка!

Переход на незамысловатую армейскую терминологию значительно упростил понимание сути вопроса. Разговор плавно перешел в беседу двух офицеров, пусть хоть и бывших, но все равно до сих пор порой смотревших на мир с высоты кавалерийского седла.

– Так что же вы такое невыгодное соглашение подписали? Что вы от него получили? – сначала недоумевал Дарк, но затем вдруг понял, что еще триста лет назад Альмира превратилась в своеобразное место отдыха кровопийц после долгих трудов и утомительных поручений госпожи клана.

– Как что? – подтвердил его предположение Арканс. – Конечно же, тихую, спокойную жизнь. Или ты думаешь, что все вампиры, как Норик, просто помешаны на жажде власти и наиглупейшем стремлении завоевать мир? Должен тебя огорчить, ты ошибаешься! Нам, как и людям, довольно часто хочется покоя и безделья, мирной жизни, но только не под жарким солнцем на берегу теплого моря, а в прохладе ночи и под приятным глазу блеском луны. Рынок рабов решил все противоречия между вампирами и людьми. Он дал возможность жителям Альмиры опасаться по ночам лишь воров, а нам – не утруждаться выискиванием жертв по вонючим подворотням. Хотя, я тебе честно признаюсь, порою многие из нас потихоньку нарушают данное слово и тайком выходят на охоту. Ничего страшного не случится, если вампир полакомится одним-двумя человечками в год ради удовлетворения самого инстинкта охотника. – Глаза Тальберта при этих словах как будто ожили, в них появились огоньки азарта. – Тем более что охотнику совсем необязательно умерщвлять жертву. Для него главное – ее поймать и попробовать на вкус… Если выпить крови немного, то человек не умрет, только потеряет сознание, а затем даже и не вспомнит, что с ним случилось.

– А как же рабы?! Их-то вы не жалеете!

– Да брось, – рассмеялся вампир, – они у нас в подземелье годами и даже десятилетиями живут. На рудниках или в поле они гораздо быстрее загнулись бы.

– Ладно, давай ближе к делу! – Моррону надоело слушать проповедь кровопийцы, прикидывающегося человеколюбом и убежденным гуманистом, а на самом деле относящегося к людям как к скоту, пускай и домашнему.

– Вот такой вот образ жизни мы и вели до нынешних дней, но ровно двести двадцать лет назад произошли события, ставшие причиной нынешней кутерьмы.

– Что за события такие? – поинтересовался Дарк, немного смущенный тем, что между причиной и следствием прошло столько времени.

– Видишь ли, примерно за двадцать лет до твоего обращения в моррона и падения кодвусийского рубежа тогдашняя глава нашего клана графиня Самбина, твой друг и собрат, Мартин Гентар, Каталина, я и еще несколько вряд ли известных тебе лиц стали участниками маленькой междоусобной вампирской заварушки. Мы выступили против маркиза Норика, тоже имевшего некое влияние при филанийском дворе. Я не буду тебе излагать суть того конфликта. Думаю, Мартин сделает это лучше меня, он больше знает…

– Непременно поинтересуюсь, как только найду мага, – соврал Дарк, которого куда больше интересовали события, произошедшие в течение последних двухсот лет, а не возня, случившаяся, когда ему самому было всего года четыре. – Может, это прозвучит и малодушно, но у меня сегодня был очень трудный день. Сделай скидку! Я всего лишь жалкий моррон, а не вампир, трехжильный, как намбусийский скакун.

– Скромность украшает солдата! – хитро прищурившись, улыбнулся Тальберт, обнажив два ряда идеально ровных зубов, без грозно выпирающих наружу клыков. – Тогда все названные мною лица были союзниками, но борьба кое-что изменила в отношениях между ними.

– Что именно? Устал я от головоломок! – тяжко выдохнул Дарк, упорно боровшийся с непослушными веками, которые сами собой смыкались.

Засыпать же в присутствии предавшегося воспоминаниям вампира было не только нетактично, но и крайне опасно. Так можно и не проснуться…

– К тому времени Каталина Форквут, с которой ты сегодня имел честь познакомиться, занимала весьма высокое, но отнюдь не завидное положение в клане Самбины. Практически она была вторым лицом, и пока графиня увлеченно вела светскую жизнь: флиртовала с галантными кавалерами благородных и вкусных кровей, попутно строя козни, – именно Каталина решала все насущные проблемы оставшихся без внимания хозяйки альмирских вампиров. Она руководила обустройством подземелий; занималась закупками, ругаясь часами с алчными торговцами, в какой-то степени бывшими также кровососами; держала строптивцев из клана в узде; ликвидировала опасности для соплеменников – одним словом, была настоящей хозяйкой клана. Она снискала любовь и уважение рядовых членов, отнюдь не слепых и не глупых, видящих и понимающих, что сиятельная госпожа вспоминает о них только в случаях острой необходимости, а так, по большому счету, ей совершенно наплевать на то, как живут и чем питаются ее верные слуги. Организаторские способности и боевые навыки Форквут высоко оценили другие Лорды-Вампиры, порой предпочитающие иметь дела напрямую с ней, а не обращаться к Сиятельной графине, которую и найти-то сложновато: сегодня она танцует при филанийском дворе, завтра строит козни в Мальфорне, а послезавтра скучает в поместье какого-нибудь жгучего, пылкого красавца – виверийского герцога. Каталина набрала силу, Каталина набрала вес и в один прекрасный день, точнее, ночь…

– …решила сама стать хозяйкой, – закончил моррон за рассказчика мысль.

– Не угадал, – покачал головою Тальберт, – несмотря ни на что, Каталина хранила верность своей госпоже, а вот та, наоборот, решила от нее избавиться, поручив миссию смертника. Небольшая группа авантюристов, основной состав которой я уже перечислял, в сопровождении боевого отряда вампиров пробиралась подземным тоннелем на Остров Веры. Норик прознал про это и послал Клич, так что на нас под землею и частично водою набросились несметные полчища его уродливых детишек…

Услышанное заставило Дарка мгновенно проснуться, а в его веках, которые только что закрывались, откуда-то появилась легкость. Вампир знал тайный подземный ход, ведущий на Остров Веры. Аламезу еще больше захотелось подружиться с кровососом.

– Кого, ты думаешь, Сиятельная графиня послала сдерживать толпы мерзких тварей? Конечно же, Форквут и десяток самых преданных ей бойцов, – не дождавшись ответа, продолжил Тальберт. – Это тогда вызвало искреннее возмущение у всех участников похода, но сделать они ничего не могли. Кто-то же должен был затыкать брешь! Я тогда был человеком. Я добровольно остался биться бок о бок с вампирами, которых и боялся, и ненавидел. Мы не победили врагов, но выполнили задачу, продержались, сколько смогли. В живых остались только Каталина да я, но я умирал, а она… она меня спасла, обратила в вампира, и с тех пор мы не разлучались, ни в горестях, ни в радостях, ни в дни мира, ни в тяжкую пору войны.

«Двести двадцать лет вместе! Нет, все-таки любовь в мире есть, – подумал Дарк, с удивлением наблюдая, как на глаза рассказчика почти навернулись слезы. Хотя, быть может, ему это лишь показалось. – Жаль только, меня она обошла стороной или не обошла?» – Память Аламеза сохранила отдельные сцены из прошлого. Он помнил про Джер, не забыл и прекрасную амазонку Ильзу, но был не уверен, можно ли считать его чувства к обеим женщинам любовью. Воспоминания были слишком серы, невзрачны, как мимолетные зарисовки не окончившего свой шедевр живописца.

– Та история канула в Лету, как многое в этом мире, сегодня важное, а назавтра уже позабытое, но для нас с Каталиной начались светлые дни… в переносном смысле, как ты, наверное, понимаешь, – не забыл уточнить вампир, поборов в себе приступ сентиментальности. Поступок графини так возмутил альмирских вампиров, что Форквут даже не пришлось устраивать заговор, чтобы прийти к власти. Дети ночи сами провозгласили ее Королевой Филанийской Ночи, без труда отняв корону у Самбины. Каталине лишь осталось быть мудрой хозяйкой вновь созданного клана – клана альмирских вампиров, бывших слуг графини, нашедших себе новую, более заботливую госпожу.

– И началась война! Графиня решила покарать бывшую помощницу и ее приспешников за неслыханную дерзость, – продолжил Дарк, но вызвал лишь смех Арканса.

– Хотеть-то она, конечно, много чего тогда хотела, но вот сил у нее не было! – покачал головой вампир. – Почти все альмирские вампиры поддержали Каталину, да и подданные графини в других городах принялись открыто выражать недовольство. Кое-как бунты она подавила, клан сохранила, но вот с нами справиться не смогла. Мы были крепки изнутри. Силы приверженцев графини истощились, а главы остальных кланов не просто проявили нейтралитет, отказавшись помогать Самбине войсками, а с радостью признали Форквут Лордом и ввели ее в состав Ложи Вампиров. Заручившись поддержкой Ложи, Каталина тут же нашла общий язык с индорианами и филанийским двором. С ее приходом к власти старое, доброе соглашение не утратило силу, а, наоборот, окрепло! С бывшей хозяйкой Альмиры новая Королева Филанийской Ночи тоже достигла некоторых договоренностей, правда, не сразу, а спустя лишь десяток лет, когда обиды, конечно, не позабылись, но стали восприниматься менее остро. Самбине было разрешено бывать в Альмире, за ней осталось и положение в мире людей, и сохранилось немалое, надо сказать, имущество. Двести лет мы жили спокойно, но вот десять лет назад начал потихоньку вскрываться застарелый гнойник, который, как мы с Каталиной думали, уже давно засох…

Наконец-то вампир почти добрался до нынешних дней. Дарк замер в предчувствии, что вот-вот начнется самое интересное, но судьба коварно подшутила над морроном, преподнеся и ему, и уставшему рассказчику весьма неприятный сюрприз. Снаружи комнаты послышался жуткий грохот, сопровождаемый несвязным хором нескольких сотен пьяных голосов, то ли горланящих песню, то ли что-то орущих. В таверне началась драка, чему в принципе ни моррон, ни вампир не придали большого значения. Чем еще заняться матросам на берегу, как не упиться, не полапать девок и не намять друг дружке бока?

Излюбленное занятие морских и речных волков ничуть собеседникам не мешало, но, когда шумы стали приближаться, а затем рывком распахнулась дверь, стало не до разговоров.

– Индориане… боевые монахи… много… уходить… срочно! – прохрипел ворвавшийся в комнату Фегустин в густо покрытой своей и вражеской кровью одежде, лишенной левого рукава, а также разодранной в клочья во многих местах.

Сил часового хватило лишь на то, чтобы донести до изумленных переговорщиков известие об опасности. Затем шевариец потерял создание и повалился на пол. В его спине, точно между лопатками, торчал обломок боевого посоха.

Глава 11 Единственный шанс

Вампиры – не люди, хоть когда-то и были людьми. В них, бесспорно, еще сохранилось что-то из прошлой жизни, но такое незначительное и убогое, что, когда речь заходит о серьезных вещах, не стоит принимать это в расчет.

Под ноги Тальберта только что рухнул тяжело раненный соратник. Любой человек на его месте тут же бросился бы к умирающему, если не оказать помощь, так хотя бы облегчить муки товарища, принять его последний вздох… Вампир же поступил совсем по-иному, как совершенно безразличное к страданиям других существо, руководствующееся лишь соображениями целесообразности. Едва не наступив на голову надсадно хрипевшего и обильно орошавшего пол кровавой слюной шеварийца, Арканс кинулся к окну, однако тут же отпрянул, даже не коснувшись заранее вытянутыми вперед руками задвижек закрытых створок.

Наполняя комнату неприятным жужжанием, холодным ветром и множеством мелких осколков битого стекла, внутрь ворвались сразу три арбалетных болта, нашедших свое последнее пристанище и в без того покрытой трещинами стене. Выстрелы были сделаны точно: один болт летел в голову цели, а два других пущены по бокам, на случай, если подвижной мишени удастся увернуться. Одна лишь прекрасная реакция при таком плачевном раскладе не спасла бы вампира, но, к счастью, он обладал хорошим чутьем и отменным зрением, позволившим заметить стрелков еще до того, как те одновременно нажали на спусковые механизмы.

Кучность и точность стрельбы невидимых врагов навеяли моррону печальные мысли. Так метко и дружно ни стражники, ни вампиры не стреляли, значит, дело придется иметь с противниками, куда более опытными во владении навыками дальнего боя. К тому же стрелки среагировали мгновенно, как будто заранее знали, в каком окне покажется нужная им голова. По всему выходило, что речь не идет об обычной облаве. Кто-то пришел за их жизнями, но, поскольку рассказ Тальберта так и остался незавершенными, приходилось только догадываться, кто. Выкрик умирающего гонца «Боевые монахи!» не говорил моррону ровным счетом ничего. Воинствующее духовенство было лишь послушным инструментом в чьих-то руках, и Дарк не знал, в чьих.

Быстро отпрянув от окна, Арканс ненадолго опешил, но его замешательство не продлилось долее пары секунд.

– Вниз! Живо глянь, что внизу творится! – властно отдал приказ самовольно принявший на себя роль командира вампир и, наконец-то, вспомнив о корчившемся в муках на полу шеварийце, склонился над его телом.

Аламезу жутко захотелось сказать раскомандовавшемуся наглецу пару ласковых… но момент был уж больно неподходящим. Выяснение, кто главный и кто кому деньги за службу платит, а точнее, не платит, следовало оставить на потом. Сейчас же главным было побыстрее убраться из таверны, ставшей для моррона и его собеседника западней. Выбежав в коридор, Дарк тут же поспешил к лестнице, но, не добежав до нее шагов пять, застыл. Его изумленным глазам предстала не пьяная драка, не дебош дорвавшейся до свободы матросни, а настоящее сражение, в котором участвовало как минимум три пылавших друг к другу лютой ненавистью стороны и две-три сотни людей, озверевших, доведших себя до состояния боевого безумия.

Бесспорно, численное превосходство как было изначально, так и оставалось в данный момент на стороне пировавших в таверне матросов. Однако инициатива в схватке не принадлежала им, и тому имелись три веские причины. Сборище пьяных матросов было разобщено, плохо организовано и вооружено всего лишь кинжалами да табуретами. Не помогали посетителям заведения и столы, которые они время от времени не очень удачно переворачивали на ворвавшихся в зал монахов. К тому же большинство из самозабвенно орудующих кулаками, ногами, зубами и всеми возможными подручными средствами властелинов морей и более мелких водоемов просто не понимали, что происходит, и за что они, собственно, сражаются.

Второе войско было самым малочисленным, и оно никак не влияло на ход сражения, хоть и билось в общем и целом весьма и весьма неплохо. Несколько все еще держащихся на ногах охранников быстро орудовали дубинками, расчищая путь к выходу какому-то неуклюжему толстяку, видимо, хозяину заведения, и парочке прилепившихся к нему состоятельных постояльцев. Подобно утлой рыбацкой лодчонке, попавшей в бурный шторм, небольшая группка лиц в ярко-зеленой униформе пробивалась к спасительному выходу, благоразумно обходя стороной опасные места скопления грозных рифов, то бишь тех самых странных бойцов, которых Фегустин окрестил «боевыми монахами».

Служащих святому Индорию молитвой и посохом воителей было не так уж и много, всего десятка три-четыре, но они бились умело, в плотном строю, и уже отвоевали себе весь центр зала. Стальные пластины, которыми были обшиты темно-коричневые робы воинствующих служителей святого Индория, были необычайно легки и прочны. Монахи двигались в них быстро и метко разили врагов, то круговыми, то тычковыми ударами выглядевших весьма устрашающе посохов с огромными набалдашниками, напоминающими орлиные клювы. Дарк собственными глазами видел, как один из покорителей волн нанес сокрушительный удар топором-колуном в верхнюю часть груди за секунду до этого выронившего при неудачной атаке посох монаха. Защитная пластина лишь звякнула, но не раскололась, а тот, кто должен был оказаться разрубленным почти пополам, хоть и повалился на спину, но уже через миг вновь вскочил на ноги и быстрым, едва уловимым взглядом движением вырвал смертоносное оружие из рук матроса.

Аламезу хоть и было интересно увидеть, как именно отомстит монах и по какой части тела обидчика пройдется колун, а быть может, в какой части тела окажется, но на удовлетворение праздного любопытства у моррона просто-напросто не оставалось времени. Узрев происходящее, ему следовало срочно возвращаться обратно.

– Внизу бойня, не пробиться! Надо… – выкрикнул Дарк, вбежав в комнату, но не высказал свое предложение, поскольку слушать его было некому.

Вероломство союзника не имело границ. Комната оказалась пустой, лишь огромная лужа крови на полу свидетельствовала о том, что события последней пары минут Аламезу не привиделись. Пока моррон отлучился на разведку, Тальберт бежал, не забыв прихватить с собою раненого вампира. Тот, с кем Дарк всерьез намеревался заключить некое подобие союза, в трудную минуту оставил его умирать, фактически предав еще до выработки устного соглашения.

Видимо, взвалив тело Лата на плечи, Арканс покинул комнату через окно. Выбитая оконная рама, пустой оконный проем и пол возле окна, усеянный еще большим количеством осколков, были лучшим подтверждением тому, каким именно путем прошло бегство предателя.

Понимая, что у него практически нет времени на поиски иного способа побега, ведь передовая группа боевых монахов уже добралась до лестницы, Аламез уже хотел выпрыгнуть в окно, однако вовремя успел остановиться, узрев снаружи то, что сделало бы его участь незавидной. Дело было даже не в том, что именно под этим окном дежурили несколько монахов-стрелков, а в том, что в само окно летело. Дарк не успел разглядеть, чем именно являлся быстро приближавшийся к нему снаряд, но он был большим, устрашающе гудящим и объятым пламенем.

Прыжок Аламез все-таки совершил, но только не в окно, а в обратную сторону, к выходу. Лишь только ноги моррона коснулись скрипучих досок, а тело еще не до конца обрело равновесие, как неведомая сила подняла его в воздух и швырнула на стену. В следующий миг в ушах раздался жуткий гул, от которого голова заболела, а на глаза навернулись слезы. За мощным ударом о каменную поверхность, довольно благополучно принятым морроном на руки, последовал новый бросок. Отпружинив от пошедшего трещинами препятствия, Дарк отлетел назад, немного проехался на спине по скользкому от крови раненого вампира полу и больно ударился затылком о противоположную стенку, точнее то, что от нее к этому моменту осталось.

В следующий миг к головной боли прибавилось и несколько новых, весьма неприятных ощущений. Заныл копчик, которым Дарк ударился о перекрестье собственного меча. Глаза защипало, а нос закололо от клубов пыли и гари, мгновенно окутавших комнату. Но, кроме того, сильная резь пронзила правую руку моррона от плеча вниз до самого локтя.

Стоически превозмогая боль, слезы и одолевший гортань кашель, Аламез кое-как поднялся на ноги и осмотрелся. Он тут же понял, что произошло, и был не только поражен, но и крайне возмущен низким коварством индориан.

«Ничего себе боевая магия! Ничего себе сила святых молитв! Тоже мне разящий гнев Небес! – может, мысленно, а может, и вслух выразил свое возмущение Дарк. – А катапульту зачем было подкатывать?!»

Горящий снаряд размером не меньше, чем в полторы бычьих головы, ворвался в комнату и врезался в довольно прочную перегородку. Старенькая стенка не выдержала сокрушительного удара и развалилась, так что перепланировка комнат для плотских утех была удачно совершена: из двух, всего за секунду, получилась одна, но большая… По всей видимости, снаряд был камнем, который облили горючей смесью. При ударе он раскололся, и один из острых, мелких осколков пропорол руку моррона и застрял в кости чуть выше локтя. Но самое страшное заключалось в другом! Теперь и комната, где находился Дарк, и соседняя с ней были не только завалены грудой обломков, но и объяты огнем. Через минуту, самое позднее – две, запылал бы весь второй этаж, так что Аламезу нужно было срочно выбираться. Но как, он не знал. С одной стороны, была преграда из стены жадно пожиравшего ткани и сухое дерево огня, с другой – все еще продолжалось сражение.

Из двух зол всегда выбирается меньшее! Попавшему в незавидное положение моррону показалось, что проще бороться с многочисленными кулаками да посохами, чем усмирять стихию жаркого пламени и уворачиваться от болтов, которые, несмотря на пожар, охвативший комнату, все продолжали и продолжали влетать в окно.

Выхватив из-под робы меч, пока еще не познавший крови врагов, но зато уже обагренный собственной (при падении крестовина рукояти не только ушибла копчик, но и оставила сзади в области поясницы две глубокие кровоточащие царапины, которые моррон сразу-то и не заметил), Аламез направился в коридор. Несмотря на едкие клубы дыма, быстро заполнявшие воздушное пространство второго этажа и весьма затруднявшие дыхание, моррон не бежал, а шел довольно медлительным, с учетом обстоятельств, шагом. На это имелась весьма и весьма весомая причина. Перед боем, который ему наверняка предстоял, требовалось хоть немного размять пострадавшие при падении мышцы и унять легкое головокружение.

Есть у человеческого организма, пускай и измененного до состояния моррона, такая дурацкая привычка – мстить эгоистичному хозяину, не дающему ему отдыха. Даже самый меткий стрелок может промахнуться в мишень размером с бельевую корзину с комичного расстояния в два десятка шагов, если до этого он немного пробежался по пересеченной местности, например лесу, или всего пару миль проскакал по кочкам верхом. Дарк не хотел, чтобы в самый ответственный момент схватки судорога предательски пронзила слегка поднывавшие и подергивающиеся сейчас мышцы, чтобы в выпаде или при резком развороте у него внезапно закружилась голова. Любая подобная мелочь могла стоить моррону жизни, а он боялся умереть, даже принимая во внимание высокую вероятность последующего воскрешения. Что смерть, что возрождение всегда сопровождались болями, к которым он пока не привык и к которым вряд ли вообще можно привыкнуть.

За время его отсутствия ситуация в превращенном в арену кровавого ристалища обеденном зале разительно изменилась, что в принципе было неудивительно и даже закономерно. Индорианские монахи, хоть и понесли существенные потери, но одержали верх, практически перебив всех посетителей, решивших оказать им сопротивление. Бой еще продолжался всего в двух местах. На лестнице с трудом удерживали позицию семь-восемь самых стойких моряков, вооруженных кинжалами, двумя трофейными посохами и каким-то чудом пронесенной с корабля в порт абордажной саблей. Их участь была предрешена, хоть, признаться, продержались они необычайно долго. Сам бой переместился на кухню, куда отступили жалкие остатки разгромленного морского войска. Почти половина находившихся в таверне монахов выстроилась в три шеренги и теснила жалкие остатки бойцов, бьющихся с отчаянием загнанной в угол крысы. Дарк даже знал, что послужило причиной такого небывалого упорства. По каким-то, известным только им причинам боевые монахи не брали в плен даже тяжело раненных врагов. По залу, заваленному обломками мебели и людскими телами, расхаживали пятеро монахов, добивавшие еще живых моряков острыми клювами на массивных набалдашниках посохов. Они безжалостно дробили череп каждому, в ком еще теплилась жизнь, и вполне понятно, почему проигравшие битву моряки боролись за жизнь до конца, то есть пока их руки были способны держать оружие, а ноги, обессилев, не подгибались.

Не раз побывавшему в подобных сражениях Аламезу потребовалось не более пары секунд, чтобы оценить незавидную ситуацию и, выбрав оптимальную тактику, незамедлительно приступить к действию. Поскольку лестница была блокирована сражавшимися, Дарк перелез через перила и спрыгнул вниз. Хоть высота в три метра не была большой, но приземление прошло не очень удачно: напоровшись на обломок скамьи, моррон немного поранил левое колено, а его правая ступня подвернулась, поскольку ступила не на твердый пол, а на мягкую плоть еще теплого, но уже отошедшего в мир иной тела. В результате возникла небольшая заминка и эффект неожиданности, на который Аламез так рассчитывал, был безвозвратно утерян.

Возможно, добивавшие раненых индориане и удивились неожиданному появлению собрата по вере, однако, поскольку роба на Аламезе была совсем иной, нежели боевые облачения монахов, да и в руке моррона был меч, его тут же причислили к разряду врагов и поспешили уничтожить. Впрочем, иного Дарк и не ожидал.

Всего за секунду Аламез отразил сразу два удара набросившегося на него первым монаха. От острого набалдашника, нацеленного в темя, моррон ушел, присев, а затем ловко парировал мечом тычковый удар в живот тупого конца посоха. Третий удар Дарк не позволил нанести необычайно шустрому монаху. Он удачно полоснул зажатым в левой руке ножом по защищенной лишь черной кожаной перчаткой тыльной стороне кисти противника. По всей видимости, порез оказался глубоким. Враг хоть не вскрикнул от боли, но его рука разжалась, выпустив посох. Возможно, индориане и учили боевых монахов биться двуручным оружием одной рукой, но в бою все решают доли секунды. Не дав противнику опомниться, Дарк ударил его по голове мечом, а затем сильно пнул ногою в живот. Первое действие не возымело успеха, поскольку, судя по раздавшемуся звону, под капюшоном воинствующего служителя святого Индория скрывался шлем, а вот удар тяжелого каблука в узкий просвет между стальными пластинами оказался более эффективным. Монах потерял равновесие и упал, как будто в молитве воздев руки к небесам. Мало того, что его тело сбило с ног подоспевшего на помощь собрата, так вырвавшийся из руки посох взмыл вверх и, описав в воздухе небольшую дугу, приземлился точно на голову третьего монаха.

Капризная госпожа Удача решила принять сторону моррона, она дала ему шанс, которым он не побрезговал воспользоваться. Пока трое из пяти монахов поднимались на ноги, а на это у них, к сожалению, не ушло много времени, Аламез ринулся в атаку на двоих остальных, хоть и умело сражавшихся, но не сумевших сдержать его рьяный напор. Едва успевая отражать быстро сыпавшиеся то на головы, то на плечи удары меча стальными посохами, индориане отступали, и у них не оставалось возможности заметить или догадаться, что смерть скрывается не только в правой руке непривычно проворного одиночки.

В любых доспехах имеются стыки, нужно только знать, куда бить. Хоть броне боевых монахов мог позавидовать любой пехотинец, но до полного, ужасно дорогого рыцарского облачения ей было далеко. Аламез понадеялся, что под робами, обшитыми стальными пластинами, нет прочных кольчуг или толстых, кожаных курток. Его надежды, как ни странно, полностью оправдались. Бить по головам, защищенным шлемами, не имело смысла. Дарк решил не рисковать и оставил в покое шеи врагов, на которых, скорее всего, надеты глухие кольчужные вороты, иногда называемые «стражами», но зато сами тела монахов представляли отличную мишень для его короткого ножа. Первого врага моррон вывел из строя, разрезав ему мышцу под ключицей. Лезвие охотничьего оружия оказалось довольно широким и чуть не застряло в узком стыке между пластинами. Затем рукоять меча завершила дело. Сильный удар круглым «яблоком» хоть и не пробил скрывавшийся под капюшоном шлем, но наверняка оставил в нем заметную вмятину и оглушил владельца, тут же повалившегося на пол и более не представлявшего опасности. Второй монах не ожидал, что моррон резко присядет, а не отскочит назад от вращательного движения его посоха. Бойцу потребовалось какое-то время на изменение траектории вращения, но хитрый враг оказался быстрее. Ноги монахов были совершенно не защищены, поэтому нож моррона легко перерезал сухожилие под его правой коленкой. Монах упал, а когда попытался, опираясь на посох, подняться, получил сокрушительный удар ногой в голову. Бедолаге не повезло, металл шлема неудачно погнулся, и острая кромка одной из пластин вошла ему в висок. Возможно, он и выжил, но до самого окончания боя не подавал признаков жизни.

Расправиться с подоспевшей троицей оказалось еще проще, ведь к тому времени меч и нож лжемонаха скрылись под робой, а их место в руках занял стальной, грозный не только с виду посох. Довольно легкое, учитывая размеры и боевую мощь, оружие быстро завертелось в руках моррона, удивленного тем, насколько просто было с ним управляться. Несмотря на то что посох был полностью сделан из стали, он весил значительно меньше древка боевой алебарды да и сбалансирован куда лучше. К тому же стальной клюв набалдашника пробивал пластины доспехов так же незатейливо и просто, как деревянная ложка пронзает сметану.

Не прошло и минуты, как все три монаха оказались на полу. Один был убит, а двое других изрядно покалечены и оглушены. Дарк не стремился упокоить воинствующих служителей и в какой-то степени даже сожалел, что прервал жизнь достойно сражавшегося бойца, но, когда бьешься незнакомым оружием в первый раз, не избежать глупых промашек. Кто же мог знать, что удар клюва окажется таким мощным и не только разобьет шлем, скрытый под капюшоном, но и размечет его содержимое по залу, словно мякоть перезревшего арбуза.

Всего за несколько секунд приведя в порядок сбившееся во время боя дыхание, Аламез осмотрел таверну, в которой все еще шло сражение. Положение оставшихся уже только втроем бедолаг на лестнице было незавидно. Моряки сопротивлялись отчаянно, но они были обречены. Пятеро монахов оттеснили их к самому верху лестницы, а за спиной защищавшихся бушевал охвативший весь второй этаж огонь. Даже если бы моррон решился прийти им на помощь, то все равно опоздал бы. К тому же Дарк не видел смысла помогать неизвестно кому. На кухне сражение почти стихло, добивавшие последних врагов монахи должны были вот-вот закончить кровавую жатву и вернуться в зал. И хоть путь ко входной двери был свободен, но на какой-то миг положение все равно показалось моррону безвыходным. Что с того, если он выбежит из горящей таверны? Внутри монахов было довольно много, но еще большее их число поджидало снаружи. Превращаться в бегущую мишень для стрел и арбалетных болтов Аламезу, естественно, не хотелось.

Единственная здравая мысль, которая посетила моррона, состояла в том, чтобы переодеться в одного из индорианских воителей, но, к сожалению, он опоздал. Враги появились одновременно, притом сразу с трех сторон. Загнавшие троицу моряков в огненную ловушку монахи стали спускаться с лестницы. Буквально через пару секунд из кухни вышли шестеро бойцов, надо сказать, весьма удивившихся, увидев одиночку-монаха, одетого в робу не их братства. А на подмогу к ним снаружи пришел еще небольшой отряд… полторы дюжины свежих, не утомленных сражением бойцов.

Теперь моррон познал, что чувствует бедный лис, загнанный в овраг сворой гончих. Численный перевес врагов стал настолько значительным, что нечего было и помышлять о попытке прорыва. Аламез мог лишь драться, прекрасно понимая, что шансов на успех нет; сражаться ради того, чтобы погибнуть в бою, не потеряв к себе уважения; биться, чтобы уйти из жизни красиво и, быть может, когда-нибудь… века через три-четыре снова воскреснуть.

«Эх, жаль, так и не нашел своих! Да и Кабла, жаль, более не увижу… привязался я к недомерку уродцу!» – горевал Аламез, стаскивая с себя рваные остатки пропитавшейся насквозь потом робы. Ему уже незачем было скрывать меч от изумленных взоров окружающих. Лохмотья грубой ткани только стесняли бы движения моррона, не видящего выхода и поэтому собравшегося сделать то, что он был еще в состоянии сделать – дорого продать свою жизнь.

Какое-то время монахи не двигались – то ли ожидали приказа, то ли были просто поражены вызывающим, бесстыдным видом одиночки, осмелившегося бросить им вызов. Затравленно глядевший на врагов Аламез крепко сжимал в руках окровавленный посох. На перевязи болтался меч. Боевое же облачение моррона состояло лишь из старенькой, доходившей всего до паха кольчуги, прорезанной на левом боку, и стоптанных сапог. И хоть Дарк понимал, что сверкает тем, что знать стыдливо величает «достоинством», а моралисты-проповедники презренно называют «срамом», но в данный момент ему было совсем не до приличий и прочих мелочей, на которые люди обычно обращают столько внимания. Он просчитывал комбинации, прикидывал, сколько врагов сможет увести за собой на тот свет. Пессимистичный прогноз – двое, оптимистичный – семеро. С учетом того, что до этого он четверых покалечил, а одного убил, такой расклад моррона вполне устраивал.

Однако схватке не суждено было состояться. Дарк вдруг почувствовал прохладный ветерок, закравшийся ему под кольчугу, и чье-то дыхание за спиной. В следующий миг мир перед глазами моррона внезапно померк. Даже не ощутив боли от удара по затылку, Аламез погрузился в приятное забытье.

* * *

– А я те говорю, дурья башка, из бочонка торчащая, перепела надо совсем по-иному на вертел насаживать… не вдоль, а поперек, – прозвучал в голове очнувшегося, но еще не открывшего глаза Аламеза знакомый, гнусавый голосок. – Перепел – дичь особая и особого подходца требует! Тушка вкуснее выходит, когда не прожарена, а вот лапки с грудинкой нужно до хрустящей корки обжечь! Эх, голытьба подземельная, ничо во вкусной и здоровой пище не смыслите!

– Тебе волю дать, так все сырым бы жрал! – ответил писклявому голоску приятный, но очень уставший мужской баритон. – И не потому, что тебе так больше нравится, а потому, что возиться с готовкой лень… Труд человека человеком сделал, а кто трудиться не захотел, так карлом гадким и остался!

– Ой-ой-ой, – мерзко заверещал знакомый голосок. – Щас зеркало принесу, на рожу свою глянешь! Хоть физия твоя еще ничего… терпимо выглядит, по сравненьицу со всем остальным…

Диалог прекратился, точнее, находившиеся где-то поблизости спорщики были настолько возмущены, что отказались от слов и принялись выражать свое отношение друг к другу звуками. Один мерзко хихикал, порой подхрюкивая, как довольный купанием в луже поросенок, а другой то ли рычал, то ли шипел.

«Я умираю, поэтому и слышится всякая белиберда! – подумал Дарк и, собравшись с силами, приподнял отяжелевшие веки. – Нет, все еще хуже! Я уже умер и обречен на вечные муки! За что, Всесильные Небеса, за что?!» – изменил свое мнение моррон, как только увидел, где он лежит и кто находится рядом.

Комнатка была довольно большой, хотя залом, конечно, ее не назовешь. Отсутствие окон, каменный потолок, каменный пол и, само собой разумеется, стены из камня не оставляли сомнений, что он и присутствующие в помещении еще два живых существа находятся в подземелье. Вначале моррон подумал, что в отношении его и двух товарищей по несчастью боевые монахи изменили своим принципам и все-таки взяли их в плен, однако вскоре Дарк понял, что ошибался. Раненых пленных не укладывают на мягкую и чистую кровать, а швыряют, как тюк, на охапку соломы, в лучшем случае не гнилой. Он же лежал на настоящей постели, на мягком ложе с удобными подушками и под теплым одеялом. Прохудившаяся в боях кольчужка, стоптанные сапоги и даже меч с охотничьим ножом покоились на полу рядом с кроватью. Тюремщики не оставили бы узникам оружие и уж тем более не стали бы потчевать их, как дорогих гостей. Краюха черствого хлеба и полкувшина дурно попахивающей воды – это все, на что пленники могли бы рассчитывать, а ведь стол, стоявший посреди комнаты, буквально ломился от яств. К тому же в узилище не бывает камина, а охранники не оставляют открытой дверь.

С трудом приподнявшись на локтях и превозмогая боль, сфокусировав взор, Аламез осмотрелся. Компания, в которой он пребывал, была далеко не из лучших, но могло быть и хуже…

Посреди стола, удобно поджав под себя ноги, восседал в окружении блюд и кувшинов с вином мерзко хихикавший Кабл. Если раньше на уродливой голове потомка карлов имелась хоть какая-то растительность, то теперь она была гладкой, как коленка. Огонь, разбушевавшийся в таверне, отменно исполнил роль брадобрея: все лишнее с головы удалил и не оставил при этом ни единого пореза. Что же касалось рук и кривоватых ножек коротышки, то им изрядно досталось. Аламез не смог определить на глаз степень тяжести ранений карла, поскольку они были скрыты под многочисленными окровавленными повязками, покрывавшими две трети тщедушного тельца, а то и больше…

Если писклявый голосок, без всяких сомнений, принадлежал хоть и израненному, но отменно себя чувствующему малышу, то владельца ласкавшего слух баритона моррон узнал не сразу. Да и как тут можно узнать, если спорщик сидел в бочонке и наружу высовывалась лишь его голова. Почему-то Фегустин Лат вновь поменял личину и опять превратился из красавца-аристократа в того самого неприметного купца, которого Дарк повстречал в придорожном трактире.

– О-о-о, а вот и наш сонливец проснулся! – радостно воскликнул Кабл, хлопая себя обмотанными бинтами руками по перевязанным тряпьем коленкам. – Как спалось вашему морронскому благородию? Винца в постельку не подать?!

Коротышка вел себя более чем странно. Судя по повязкам, он должен был не юродствовать, не веселиться, а лежать где-нибудь в дальнем уголке и лишь жалобно стонать, но, похоже, потомок карлов совсем не чувствовал боли и от скуки донимал остальных. На лице уставшего от глупых реплик и выходок карла вампира застыло выражение мученика. Моррон только что проснулся и пока не пострадал от чрезмерной говорливости малыша, но все еще было впереди, теперь настал его черед…

– Пасть заткни и отвернись! Сейчас одеваться буду, – оповестил о своем намерении подняться с кровати моррон, бывший совсем не в том настроении, чтобы вступать в задорную перепалку.

– Че отворачиваться-то?! – выразил искреннее удивление малыш, разведя руками и покачивая из стороны в сторону еще более уродливой, чем прежде, головой. – А то пока тя досюда тащили, я на твою срамоту не насмотрелся… Кстати, я бы на твоем месте не стеснялся… альмирским девкам…

Неугомонный Кабл не успел досказать явно пошлую мысль, поскольку севший в кровати моррон грубо прервал его трескотню, запустив в гнусно лыбящуюся физиономию сапог. Правда, коротышка оказался не только остер на язык, но и необычайно проворен. Он отбил грязный снаряд на подлете, притом так изловчился, умышленно изменив его траекторию подленьким образом, что сапог угодил точно в голову почему-то сидевшего в бочонке вампира.

«Как всегда… пострадали невинные жертвы!» – с сожалением подумал Дарк, а вслух произнес лишь скупое: «Извини!»

– Ах ты, гаденыш недоношенный, ах ты, мразь носатая! – взревел побагровевший от злости шевариец, забавно морща ушибленный нос и отплевываясь комками грязи. – Вон я как вылезу, как…

Конечно же, угрозы вампира были адресованы не Дарку, а истинному виновнику происшествия, то есть пакостнику Каблу. Однако коротышка отнесся к ним легко, просто-напросто не воспринял всерьез, как будто был абсолютно уверен, что пострадавший от его выходки вампир останется в бочонке еще на долгое время. Малыш резво вскочил на стол, повернулся к Фегустину спиной и, интенсивно вертя бедрами, принялся выделывать непристойные движения, время от времени похлопывая себя обеими ручками по оттопыренному назад седалищу. Танец был тошнотворно мерзким, так что Аламез не удержался и запустил в опустившегося до откровенных непристойностей плясуна второй сапог.

На этот раз танцор оказался не столь внимательным, и ударивший в спину снаряд буквально смел его со стола и чуть ли не столкнул в камин.

– Эй ты, погорелец, давай поосторожней! Шутки шутками, а так и шкуру подпалить дружбану недолго! – обиженно произнес Кабл, вновь забираясь на стол.

От того, что изгалявшийся потомок карлов осмелился назвать его другом, Дарка покоробило, но он сделал вид, что не расслышал этой явно не соответствующей действительности реплики и продолжил подъем с кровати, пока вдруг не понял бессмысленность этого предприятия. Он не знал, где находится, а значит, ему некуда пока идти. Одеться же было не во что: роба в бою героически превратилась в лохмотья, которые спасители не удосужились с собой прихватить, а в одной короткой кольчуге и сапогах по улочкам Альмиры не походишь, даже ночью.

– Ты б не кривлялся понапрасну, а лучше бы рассказал, что да как? Где находимся, как из передряги выбрались и каким таким чудом здесь очутились?! – задал вопрос Дарк, пока решивший не сверкать наготой, а отсидеться в кровати, благо что она была теплой и мягкой.

– А ты за всех не говори! Энто ты в переделку попал да вот этот, – Кабл обиженно кивнул головой на бочонок с вампиром. – Говорил же я ему, что смываться пора, а он…

– Заткнись! – на этот раз приказал не Аламез, а Фегустин, уставший от выходок изобилующего словами, насмешками да обвинениями соседа по подземелью.

– Сиди уж, рыбка моя недосоленная и переперченная! – огрызнулся карл, а затем, демонстративно повернувшись к вампиру той частью тела, которой совсем недавно вилял, принялся подробно отвечать на вопросы Дарка: – Значитца, так, пока ты там с вампирами беседовал, мы вон с энтим занудой, что в бочонке отмачивается… – небрежно махнул ручонкой Кабл в сторону сердито нахмурившего брови Лата, которому пришлось стерпеть очередное оскорбление, – …сидели и, мирно беседуя, пташек откушивали. Он их лишь жареными жрет, я этого, кстати, совсем не одобряю. Сначала все тихо было, а тут монахи набежали, целая толпа. Начали всех наружу выгонять да к рожам присматриваться. Думаю, дело плохо! Уведут всех без разбора на Остров Веры, а оттуда лишь две дороги: одна – на каторгу, другая – на костер. Морячье пьяное, ершистое, но бучу поднять не осмеливались, и тут я подмог! Уж извини, пришлось обещаньице тебе данное не сдержать и зубки чуток осклабить!

– Ты зачем монаху старшему пол-ляжки откусил, дурья башка?! – послышался голос из бочонка, но рассказчик не отвлекся, лишь запустил в беззащитную голову обгрызенный по бокам огурец.

– Выхода иного не было! Выбраться сподручней, когда кутерьма и давка начинается. Вот я ее и учинил, – оправдался Кабл перед морроном. – Я ж и подумать-то не мог, что этот балбес вас предупреждать через самую свалку попрется, вот ему и досталось острым клювом по хребту… Насадили его крюком под лопатки как самую что ни на есть глупую рыбешку!

Такого оскорбления вампир уже стерпеть не мог. Слова с угрозами на карла не действовали, поэтому Фегустин опустился до низкого действия: надул щеки, набрал в рот слюны и плюнул, метко угодив Каблу в самый центр опаленной лысины. В ответ на лицо Лата приземлился капустный лист, обильно смоченный в каком-то пахучем соусе. Однако возмездие не отвлекло Кабла от разговора, он свершил его между делом, но при этом явно получил огромное удовольствие.

– В общем, когда драчка сурьезная зачалась, энтот вон подранок из бочонка к вам наверх поспешил, а я деру дал, – честно признался коротышка, не видящий в своем предательстве ничего зазорного. – Да только выбраться мне вряд ли удалось бы… Монахов в округе тьма-тьмущая, а стража весь порт оцепила. Спрятался я за сарайчиками, а тут вижу, Арканс подранка шеварийского на себе волочет… Как приметил меня, тут же подозвал, раненого на меня перевалил и приказал ко входу тайному в подземелье вампирское отволочь да его там дожидаться, поскольку дверцу только он открыть смог бы. Сам же за тобой возвратился… Вон приволок, без штанов и без робы… как так оно получилось, даже не знаю…

Рассказчик замолк, хитро прищурившись. Наверное, в его голове зрел грязный намек, который он, однако, поостерегся облечь в форму слов.

– Что дальше? – спросил Дарк, вдруг поняв, что именно Тальберт его оглушил и не дал погибнуть в неравном бою.

– А что дальше? – пожал плечами карл. – Дальше мы сюда вас приволокли… в самое сердце подземелья вампирского. Энтого в бочонок с кровью отмокать посадили, чтоб раны лучше лечились да чтоб силы быстрей к кровососушке возвертались, а ты продрых всего пару часов, и уже свеж как огурчик… Я ж, бедолажка, умучился совсем с занудой из бочонка! Про пташек он говорить не хочет, секретами делиться, как девок обольщать, тоже не собирается… Скучный он, неправильный какой-то…

– Будь любезен, Тальберта позови, – скорее не попросил, а приказал моррон, понимая, что большего от Кабла не добиться.

На интересующие Аламеза вопросы мог ответить только Тальберт Арканс или Каталина, если, конечно, красавица уже сменила гнев на милость.

– Звать меня не надо, я уже здесь, – вначале прозвучал голос вампира, а затем тот появился и сам; возник из ниоткуда, прямо рядом с камином. – Одевайся и пошли, завершим прерванный разговор в более подходящей обстановке, – произнес Тальберт и швырнул Дарку в руки ворох новой одежды. – Меч здесь оставь, я, так уж и быть, позволю из нашей оружейной более достойный выбрать…

Дарку не оставалось ничего иного, как только принять приглашение и начать одеваться. Впрочем, делал он это с радостью, поскольку Тальберт Арканс был куда более интересным собеседником, нежели уже утомивший своими пошлыми выходками да плоскими остротами Кабл.

* * *

Новая одежда понравилась Дарку. Костюм сидел ладно, как будто был сшит на него, и нисколько не стеснял движений. Дорогая ткань кафтана и замысловатые узоры вшитых в него золотых нитей, бесспорно, сделали бы моррона неотразимым в глазах столичных красавиц. Но только что-то подсказывало Аламезу, что в ближайшее время о томных вздохах под луной, а также о простеньком, прямолинейном и даже грубоватом флирте с падкими на мужчин придворными красавицами не стоило помышлять. Обстоятельства зачастую сильнее людей, они делают их своими рабами и заставляют дружно маршировать по заранее намеченному пути, жестоко карая за малейшее отклонение от проторенного маршрута. Свободный человек не тот, кто богат и имеет возможность упиваться властью. Что вельможи, что горожане, что обреченные на ежедневный, изнурительный труд простолюдины – все они являются безвольными рабами своего образа жизни, диктующего стереотипы их положения и соответствующие нормы поведения. Свободным человеком может считать себя лишь тот счастливчик, кто волен выбирать, что ему делать и какой дорогой пойти; тот, кто руководствуется словом «хочу» и уже позабыл, как звучит приговор «должен».

Пока еще Дарк был независим и свободен, но уже был вынужден от кое-чего отказываться. Облачившись в красивую одежду, Аламез вдруг захотел отправиться на бал, а вместо этого он был вынужден принять из рук Тальберта факел и пойти вслед за ним блуждать по темному подземелью, бывшему своеобразным замком, крепостью и одновременно домом альмирских вампиров. Огорченному невозможностью следовать собственным желаниям моррону оставалось лишь утешать себя мечтами, что вскоре он «свое возьмет», и выискивать недостатки в изысканной одежде, милостиво подаренной ему вампиром. Как известно, идеала не существует, и при желании даже за святым можно обнаружить грешки. Дарк хотел найти изъяны в своем новом одеянии, и он их довольно быстро нашел, хотя и не стал сообщать об этом Аркансу, боясь показаться неблагодарным и мелочным. Во-первых, тот, кто дарит дорогой костюм, мог бы позаботиться и о подобающей обуви. Стоптанные, местами потрескавшиеся сапоги пехотинца смотрелись весьма нелепо с дорогой одеждой. Аламез же походил не на состоятельного человека благородных кровей, а на низкого разбойника, ограбившего посреди леса карету вельможи и не сумевшего найти в многочисленных сундуках пары сапог, которые были бы ему впору. Во-вторых, Дарку уже изрядно надоел черный цвет: истосковавшаяся по прелестям жизни душа моррона требовала более светлых, более радостных расцветок, например он с радостью оделся бы в светло-коричневое, нежно-зеленое и даже в вызывающе желтое. Однако, как известно, дареному коню в зубы не смотрят. Лучше расхаживать в мрачно черном, чем щеголять голышом, задорно позвякивая звеньями непристойно короткой кольчуги.

Мысли о недостатках щедрого подарка немного скрасили долгий путь по узкому, темному коридору, стены которого не были украшены ни простенькими картинами, ни гобеленами, ни даже декоративными доспехами. Тальберт шел впереди на пару шагов, и складывалось впечатление, что факел вовсе ему не нужен, хотя на самом деле Дарк знал, что это совсем не так, хоть и не помнил, кто и когда просветил его по этому вопросу. Вампиры, как кошки иль иные ночные существа, прекрасно видят в темноте, однако мрак на поверхности и темень подземелья разительно отличаются друг от друга, правда, зрение человека настолько несовершенно, что эта разница совсем неуловима. Даже самой темной и пасмурной ночью, когда небо затянуто тучами, глаз вампира способен уловить слабенькие лучи луны, пробивающиеся на землю сквозь затянутое тучами небо и затем отражающиеся от различных объектов. В подземелье же свету неоткуда взяться, здесь царит абсолютная темнота, и огонь также должен освещать путь кровососа, как и дорогу человека. Другое дело, что глаз вампира более чувствителен и может довольствоваться малым. Арканс шел впереди и хорошо видел путь благодаря факелу в руках Дарка, но стоило лишь моррону его загасить, как оба тут же потерялись бы во тьме. Впрочем, Аламезу было не до экспериментов. Его более волновало, куда они идут и где находится то самое «удобное» место, в котором провожатый был готов продолжить прерванный разговор. От беседы в пути Тальберт отказался, хоть Дарк в самом начале прогулки и пытался ее завести.

Наверное, с четверть часа путники молча шли по не блещущему разнообразием коридору. Почему-то Дарку казалось, что вампир ведет его обходным и не самым кратким путем, так сказать, задворками подземного замка. То ли Тальберт боялся, что моррон запомнит расположение комнат и помещений, то ли помощник Каталины не хотел, чтобы легионера увидели немногочисленные приверженцы Форквут, последние члены альмирского клана, чей боевой дух наверняка и без того был не очень высок. Основательно поразмыслить над тем, какая же из этих причин была главной, Дарк, к сожалению, не успел. Стоило лишь туманным предположениям моррона более-менее обрести четкую форму и чуть-чуть приблизиться к разумному ответу, впереди возникла развилка с доброй полудюжиной ответвлений. Арканс повел моррона по второму справа проходу, и примерно через двадцать шагов путники оказались у плотно закрытой, но не запертой двери, на которой четкими, красиво изогнутыми буквами было выведено мгновенно согревшее душу Аламеза слово «арсенал».

– Выбирай, что хочешь! – милостиво предложил Тальберт, по-хозяйски распахнув дверь и пропуская Дарка вперед. – Только давай не затягивай, время сейчас дороже, чем золото… по крайней мере для нас.

Есть у вампиров дурная привычка – изъясняться загадками да намеками, когда обстоятельства, наоборот, требуют четкости и ясности. Аламез так и не понял, кого же спутник имел в виду, сказав «нас», то ли всех альмирских вампиров, то ли их двоих, не то чтобы союзников, но и не врагов. Уточнять же он не стал, поскольку, как только его нога ступила за порог, произошло настоящее чудо. Совершенно темная комната внезапно озарилась светом целой дюжины мгновенно загоревшихся факелов. Наверное, под каменной плитой пола скрывался рычаг, надавив на который Дарк привел в действие хитрый механизм, заставивший факелы одновременно вспыхнуть.

В огромном помещении арсенала хранилось столько добра, что все это великолепие и разнообразие просто не удалось бы сразу охватить взглядом. Щиты, кирасы, шлемы, алебарды, мечи, булавы, арбалеты со связками болтов и прочее вооружение, наверняка отобранное за несколько столетий у городской стражи, аккуратно развесили по стенам, разложили по многочисленным полкам и закрепили в пирамидах. В арсенале имелось и оружие, которое нельзя считать боевым. Десяток парадных, чересчур тонких и ломких для настоящей рубки, но зато обильно украшенных драгоценными камнями мечей скромно лежали на отдельной полке возле самого входа, а с противоположной стороны от входной двери в огромную кучу небрежно свалили воровское оружие. Сразу было понятно, что вампиры брезгуют пользоваться кинжалами, стилетами, фомками, наручными арбалетами и связками отмычек, но зачем-то их хранят.

– Дай-ка я тебе подскажу! – пришел на помощь Аламезу Тальберт, видя, что моррон растерялся и не может сразу сориентироваться во всем этом великолепии. – Кольчуг здесь нет, можешь и не искать. Доспехи со щитами тебе тоже вряд ли понадобятся: и ходить тяжеловато, и уж больно приметно… А вот если меч добротный нужен, тебе вон туда! – указал Тальберт пальцем на полку в дальнем углу помещения. – Мы сами тем оружием дорожим и лишь за особые заслуги…

– Трогательно… польщен, – кивнул Аламез, уже понявший, куда вампир клонит.

Хоть до указанного вампиром места оказалось не так-то и просто добраться, но усилия Дарка вознаградились сторицей. Глазам моррона предстало не просто хорошее оружие, а отличные образцы работы мастеров древности, которые теперь уже вряд ли где-нибудь найдешь. Из трех десятков старинных мечей примерно двадцать клинков были эльфийскими: с виду слишком тонкие, изящные, но на самом деле необычайно прочные и острые, они почти не тупились в бою, при правильном ударе могли разрезать даже хорошие доспехи и практически не ржавели даже после долгого пребывания под водой; но что самое главное, ими было легко управлять – они словно становились продолжением руки. С таким оружием и зеленый новичок, слабенький, как изнеженная девица, сможет противостоять опытному бойцу, если, конечно, от природы обладает отменной реакцией. Вот только почему-то рукояти клинков из прошлой, почти забытой эпохи были чересчур простыми и даже, можно сказать, уродливыми.

– Вижу, понравилось, – широко улыбнулся Арканс, по себе знающий, что вид отличного оружия пленит сердце настоящего воина гораздо сильнее, чем вид обнаженной красавицы или породистого скакуна. – На рукояти внимания не обращай! Мы их заменили. Да, я знаю, это кощунство, но безопасность превыше всего! Не те времена, эльфийское оружие редкость, и если нарвешься на знатока, неприятностей не оберешься. А так по городу хоть днем, хоть ночью спокойно ходить можно… никто ведь в ножны не заглядывает, никто и не догадается, какое сокровище в них хранится…

Аламез разделял мнение вампира и за любой из лежавших перед ним грациозных и легких эльфийских мечей, не задумываясь, отдал бы целый ларь драгоценных каменьев, если бы, конечно, таковой у него имелся. Однако еще больше моррону понравился лежащий у самого края полки короткий и чуть широковатый меч, идеально ровное лезвие которого было испещрено узорами диковинных рун.

– А-а-а, это гномий обрубок, – небрежно махнул рукой вампир. – Кто спорит, гномы, конечно, были знатными оружейниками, но вот мечи делать не умели. Топоры, секиры, доспехи, спору нет, лучше их мастеров мир не знал. Мы этот меч так уж, как экспонат редкий держим, но проку от него….

– Ошибаешься, – покачал головой моррон, беря нелепый с виду и немного тяжеловатый меч. – Не спорю, биться им не совсем удобно, горные мастера под гномью, а не человеческую руку его делали, поэтому и тяжеловатым клинок вышел, но зато сталь отменная, даже эльфийским с ним не сравниться.

– Не пробовал, врать не буду, – пожал плечами Арканс, – но лучше уж не рискуй, эльфийский возьми… вернее будет.

Самыми лучшими доказательствами в любом споре испокон веков являлись поступки, поэтому Дарк и не принялся переубеждать вампира словами, а решил на деле доказать свою правоту. Не прилагая особых усилий, Аламез быстро взмахнул не совсем удачно сбалансированным клинком и всего одним ударом раскроил пополам висевший рядышком на стене стальной щит. Срез на толстой стали получился идеально ровным, а когда удивленный вампир подошел к упавшим на пол половинкам щита и, нагнувшись, осторожно провел по кромке, то на кончике его пальца появилась кровь…

– М-да… – только и смог вымолвить пораженный вампир, слизывая кровь.

– Его я возьму, – огласил свое решение Дарк, присев и копаясь под полкой в поисках ножен. – Сперва чуть неудобно будет, но привыкну… Добротная сталь, ради нее и неудобства потерпеть не грех!

– Как знаешь, – пожал плечами Тальберт, хоть и впечатленный демонстрацией, но все же отдававший предпочтение эльфийскому оружию, более удобному в обращении, хоть не столь острому и прочному.

На самом деле Аламез полностью разделял мнение вампира и выбрал бы эльфийский клинок, если бы не одно обстоятельство, о котором Тальберт, видимо, не знал, а моррон благоразумно решил не рассказывать. Руны, которых на клинке было целых пять, являлись вовсе не магическими знаками, а клеймами мастеров, обозначавшими специфические качества сплава. Три из пяти Дарк знал, поскольку видел их раньше. Первое обозначало повышенную прочность клинка. Аламез не сомневался, что этим оружием можно не только разрубить щит или доспехи, но и проткнуть насквозь стену любого городского дома, будь она хоть из дерева, хоть из камня. Второй символ обозначал, что металл почти не подвержен воздействию стихий, то есть практически и в огне не горел, и в воде не ржавел. О чем должны были сказать владельцу третий и четвертый символы, моррон не знал, но вот пятый был для него самым важным. В сплаве гномьего клинка содержались особые компоненты, весьма вредные для вампиров, оборотней и прочих подобных им существ, с которыми обитателям махаканских подземелий приходилось встречаться. Рана, нанесенная таким оружием кровососу, и заживала дольше, и к значительной потере сил приводила. Фактически в руки моррона попал меч, отравленный ядом, действующим лишь на нежить. Естественно, о такой промашке Тальберта стоило умолчать, поскольку неизвестно, как жизнь обернется…

– Вижу, выбор сделан! Тогда пошли, – поторопил моррона Тальберт, первым направившись к выходу. – Нам еще разговор до конца довести нужно…

– А здесь что, нельзя? – удивился Дарк, наконец-то найдя подходящие ножны.

– Здесь? Здесь можно, но не стоит… – опять заговорил загадками вампир, то ли что-то скрывавший, то ли куда-то торопившийся. – Да, и советую во время пути особо ничему не удивляться и рот без надобности не раскрывать. Беседу продолжим, когда я скажу. Темнота она… живая!

Уже через несколько минут Аламез понял смысл этих странных слов. Тальберт повел его совсем по иному пути – не по узкому, пустынному коридору, а через огромные залы, погруженные в тишину, пыль и мрак. Свет факела отвоевывал у темноты лишь небольшие кусочки пространства, и Дарк не смог в подробностях разглядеть, как обустроены залы подземного замка, но того, что он увидел, оказалось достаточно, чтобы сделать очень неприятные выводы. Толстый слой пыли на скамьях и столах; паутина не только по углам, но и свисавшая с потолка; и гулкие звуки шагов, разносимые эхом по огромным, пребывавшим в запустении залам, были явными признаками упадка, переживаемого еще недавно могущественным и многочисленным кланом. Наверное, всего лишь какой-нибудь год назад здесь каждый день проходили веселые застольные сборища и балы, звучала музыка, слышался грохот кружек с вином или кровью и собирались вампиры. Но когда число сторонников Королевы Альмирской Ночи стало быстро стремиться к нулю, надобность во многих залах отпала. Лишь изредка следовавший за Аркансом моррон слышал во тьме тихие шорохи и чье-то дыхание, а глаз мельком улавливал какие-то движения. Темнота жила, темнота не была совсем уж пустой, и теперь Аламез понимал, почемуТальберт не хотел разговаривать по дороге.

Во время всего пути Дарк чувствовал себя весьма некомфортно, словно слепец, оказавшийся в незнакомом помещении и не знавший, есть ли кто поблизости или нет. Хоть моррон и понимал, что, пока он находится рядом с Тальбертом, ему ничего не грозит, но все равно опасался, что в любой миг из темноты мог напасть не очень дисциплинированный вампир. Когда же они прошествовали через все залы и вновь оказались в тесноте коридора, моррон, как ни странно, вздохнул с облегчением. Похоже, Арканс решил провести спутника через жилые помещения или некое подобие казармы. По обе стороны коридора находились двери, не запертые, но прикрытые.

– У нас без стука входить не принято, поэтому и нет надобности в задвижках да замках, – пояснил вампир, хоть и шедший впереди, но все равно приглядывавший вполглаза за гостем. – Это очень удобно и практично: и дисциплину укрепляет, и экономить позволяет. К тому же нам нечего скрывать. Здесь жили те, кто знал друг друга десятилетиями…

Слово «жили», естественно, кольнуло слух Дарка. Оно лишь подтвердило его предположение о постигшем клан упадке. Действительно, многие обитатели покинули подземное убежище, а оставшиеся верными Каталине Форквут предпочитали держаться вместе, в чем Аламез вскоре убедился. Уже почти в самом конце пути они прошли мимо комнаты с распахнутой дверью, откуда доносились голоса и струился слабый свет. За накрытым столом трапезничали четыре вампира, как ни странно, и при оружии, и в полной броне, которую они не сняли даже во время застолья. Так поступают воины только в очень опасные времена, когда и спать-то приходится сидя, держа ладонь на рукояти меча. Заметив Тальберта, один из вампиров приподнялся из-за стола и хотел что-то сказать остальным, но как только увидел шедшего за ним моррона, тут же вернулся на прежнее место.

– Слышь, если что, я могу подождать, – обратился к Аркансу Дарк, почему-то испытав стеснение.

– Потом, я поговорю с ними потом, – не оборачиваясь, ответил проводник, прекрасно понимая, о чем шла речь, – нам не так уж и много осталось, как идти, так и разговор вести.

С одной стороны, заявление вампира обрадовало моррона, а с другой – насторожило. Атмосфера подземелья угнетала, и Дарк был рад выбраться наружу, однако он так и не понял, куда же Тальберт его ведет. Обычно важные разговоры происходят в комнатах да еще при закрытых дверях, то помещение, куда вампир его в конце пути завел, более напоминало прихожую. Дверь там имелась, но уж больно массивная, к тому же целиком стальная и запертая сразу на три внушительных засова.

– Вот мы и пришли, – произнес Тальберт, остановившись и жестом предложив моррону присесть на низенькую скамью, на которой, наверное, обычно сидел часовой. – Видишь, какие у нас двери! Гномья работа! – с гордостью заявил Арканс, нежно огладив ладонью стальную поверхность. – Если бы лет двести назад махаканским мастерам таких великолепных дверей не заказали, все бы уже давно погибли! Как предвидели, что настанут тяжкие времена. Нет, конечно, из катапульты или баллисты такую дверь прошибить можно, но, к счастью, еще никто способа не придумал, как осадные орудия под землю затащить. Благодаря этому только и выжили…

– А как же подкоп? – поинтересовался Дарк, по опыту знавший, что если ворота или дверь слишком прочны, то осаждающие проламывают стену или ищут иной путь проникнуть внутрь укрепления.

– Попробуй! – хитро прищурившись, заявил Арканс, не скрывавший гордости за свою выдумку. Видимо, не только Форквут, но и он принял активное участие в строительстве подземного убежища. – Стены подземелья толстые, каменные, а вокруг них по всему контуру такие же стальные листы, скрепленные между собой, практически скованные, будто огромные доспехи. Трудов и деньжат ушло на то ой как много, но результат их оправдал… Мы еще живы, и это главное!

– Зачем сюда привел? В ином-то месте что, не разговаривалось? – спросил Дарк, принимая предложение и садясь на скамью.

– А зачем в иное место идти, когда все равно тебя потом сюда вести? – ответил вампир вопросом на вопрос. – Ты же моррон, существо неуемное, на месте сидеть и ожидать непривычное. Все равно же на поверхность попросишься, не сидится тебе под защитой стен!

– Нет, не сидится, – кивнул Дарк, – поскольку не знаю еще, где ж моих врагов больше: снаружи иль внутри?

– Мне казалось, ты уже догадался, что вреда мы тебе не желаем, – с укором произнес Арканс.

– А кто меня посохом по башке оприходовал? Нельзя было просто сказать, чтоб не дергался?

– Можно было, – кивнул в свою очередь Тальберт, – но очень уж рискованно. У меня тогда каждая секунда на счету была. Монахи же не дураки, и у них в сумках зелья имеются. Стоило лишь им догадаться, что поблизости невидимка, выпили бы по флакончику и меня бы увидели. А ты ведь человек упертый, на слово не веришь! Пока не объяснишь, что, как да куда, с места тебя не сдвинешь…

– Ты доверия еще не заслужил, – резко отрезал моррон. – Мы ведь уговорились: я решение приму, лишь когда историю до конца расскажешь, а пока что я тебя за союзника не считаю…

– Ладно хоть за врага не держишь, – презрительно хмыкнул вампир, – и на том спасибо!

– Так ты будешь рассказывать или нет?

– А говорить-то вообще-то и не о чем больше, – пожал плечами вампир, – так, самая малость осталась. Мы с морронами всегда довольно хорошие отношения поддерживали, но вот лет десять назад к нам с Каталиной дружок твой, Мартин Гентар, за помощью обратился. Просил помочь неких личностей, тогда в Альмире пребывавших, извести, очень настойчиво просил…

– И почему же не помогли? – догадался Аламез, что некроманту было отказано. – Поди, и ответные услуги взамен предлагал…

– Предлагал, – кивнул Тальберт, – да только эти личности нашему клану врагами совсем не были, а даже, наоборот, не раз помощь оказывали… Слово Каталины твердо, да и память у нее хороша! С кем союз заключила, того не предает, да и за помощь всегда добром платит… К тому же для отказа и еще одна причина имелась… очень даже весомая.

– Какая, если не секрет?

– Не секрет, – покачал головою вампир, – просто те личности, персоны, особы, называй, как хочешь, не были ни вампирами, ни людьми… – говорил Тальберт тихо и медленно, как будто во сне, а затем резко повысил голос, что произвело неизгладимое впечатление на слушателя: – Они были морроны!

На долю секунды Дарк потерял дар речи, а гнев, внезапно овладевший рассудком, чуть ли не толкнул его на опрометчивый поступок. Аламезу захотелось наброситься на низкого лжеца, голыми руками разодрать ему клыкастую пасть и вырвать гнусный язык. Лишь чудом моррону удалось сдержаться и продолжить разговор без применения силы.

– Ты лжешь, – спокойно произнес Дарк, не видевший смысла показывать Тальберту чувства, которые он в этот момент на самом деле испытывал. – Моррон никогда не пойдет против другого моррона, тем более не станет натравливать на собрата вампиров. Что же касается Мартина…

– Послушай, – перебил Арканс, допускавший вспышку гнева со стороны Дарка и поэтому державший ладонь на поясе очень близко от рукояти меча. – Тебя не было двести лет. Мир за это время малость изменился… Я не знаю, какие отношения существуют между морронами, но допускаю, что вы считаете друг друга в своем роде братьями…

– Ты прав, – скупо кивнул Дарк, – так оно и есть.

– Логично сравнить отношения между членами клана, или, как вы сами называете, Легиона, с отношениями в семье, – продолжил объяснение вампир, убрав руку с пояса. – Когда братьев всего двое, они не разлей вода! Когда же в семье становится более десятка детей, родственные связи не столь крепки. Знаешь, мы в дела морронов никогда не вникали, но все же знаем, что за последнюю сотню лет появились новые легионеры. Возможно, они не совсем такие, как ты или морроны, которых ты знаешь; быть может, их жизненные позиции во многом отличаются от видения Гентара и более опытных легионеров. Признаюсь, ни я, ни Каталина не знали и до сих пор не ведаем, в чем кроется суть возникшего в рядах Легиона конфликта, да и размеры его не представляем. Мы видим лишь внешнюю сторону, лишь голые факты, а они таковы, как я уже сказал. Десять лет назад Гентар обратился к нам за помощью в убийстве нескольких морронов, проживавших в то время в Альмире. Мы отказались, в результате сейчас пожинаем гнилые плоды его обиды… Твой дружок Мартин не внял голосу разума и, посчитав наше решение личным оскорблением, принялся мстить. А в чем в чем, в интригах он мастер… нам до него далеко…

– И что же один моррон мог сделать целому клану? – усмехнулся Аламез, не восприняв сказанное всерьез. – В чем ты его обвиняешь?

– А я не обвиняю, – покачал головой Тальберт. – Для обвинения нужны доказательства, а их как раз у нас с Каталиной и нет. Мы лишь сопоставляем факты, увязываем их в единую хронологическую цепочку. Десять лет назад Гентар прекратил с нами всякое общение, и некоторые иные, так сказать, старички-морроны, которых ты не знаешь, неожиданно стали смотреть на нас как на прокаженных, хотя до этого мы успешно сотрудничали и всегда прекрасно ладили. Уже через полгода у нашего клана почти не осталось друзей и в Ложе Лордов– Вампиров. Все от нас отвернулись, а Сиятельная графиня Самбина, давненько смирившаяся со своим поражением, вдруг решила вернуть себе альмирский престол. Вначале мы оказались в изоляции, а три года назад началась открытая война. Наш клан сражается не с приверженцами Самбины, а практически против всех остальных кланов, выступивших единым фронтом. На сегодняшний день в Альмире находится около полутысячи жаждущих нашей крови вампиров, и руководит ими сама Самбина. Морронов же в городе нет…

– Конечно же, за исключением тех самых особ, которых вы с Каталиной не предали, – высказал предположение Аламез и по виду Тальберта понял, что попал в точку. – Можешь устроить с ними встречу?

– Могу, но не буду, – покачал головой Арканс. – Они этого не ходят. Они знают, что ты в городе, но доверяют тебе еще меньше, чем ты доверяешь мне…

– Что так? – недоверчиво произнес Аламез. – Чем же я перед ними провиниться успел?

– Ничем, ровным счетом ничем. Но ты войди и их положение. Оно, конечно, малость получше, чем наше, но все же плачевно. Город находится во власти врагов. Ночью по его улочкам рыщут поисковые отряды Самбины, а за нами охотятся принявшие сторону сильного индориане. Святош даже грех в том винить. За головами небольшой группки морронов идет такая же охота, как за нашими, а силы альмирского клана, увы, на исходе. У нас с Каталиной осталось не более двух дюжин бойцов, в то время как каждую ночь ряды сторонников Самбины пополняются свежими подкреплениями. Мы уже не хозяева города, мы всего лишь пленники его стен. Если бы не крепость нашего подземелья, ты бы со мной сейчас не разговаривал. Меня бы уже давно не было, я был бы мертв. А о тебе они практически ничего не знают, ты для них всего лишь имя из прошлого, притом имя, тесно связанное с Мартином Гентаром. Сам понимаешь, возникает подозрение: а не подослал ли тебя козлобородый колдун?

– Но ты же знаешь, что это не так…

– Я верю твоим словам, – тяжко вздохнул Арканс, – я верю, а они сомневаются и не хотят рисковать, принимая тебя в свою компанию.

– Постой, – перебил моррон, вдруг вспомнив разговор, который они вели еще при Каталине, – но ночью вы вроде бы утверждали, что других морронов в городе нет.

– Мы соврали, – невозмутимо заявил Тальберт. – При данных обстоятельствах и ты бы опустился до лжи, но наше заблуждение насчет тебя и Зова было искренним. Видишь, изгои-морроны и нам-то не до конца доверяют, хотя мы не раз бились с ними бок о бок и сейчас, и в лучшие времена. Кто– то из них слышит Зов Коллективного Разума, но не счел нужным нам в том признаться. Не забывай, союзники всего лишь союзники, и если обстоятельства сложатся неблагоприятным образом, они первыми ударят тебе в тыл. У нас была надежда, но теперь мы уже не знаем, в чем кроется смысл послания Коллективного Разума. Не исключено, что одни морроны смогут найти с другими морронами общий язык, а Каталину с Самбиной уже ничто не примирит.

– Это все, что ты хотел сказать? – спросил Дарк, когда Арканс многозначительно замолчал, видимо, ожидая от него какой-то реакции.

– Нет, я не сказал главного. Я вкратце описал ситуацию, надеюсь, что доступно, но еще не коснулся наших планов, не исключено, что и общих с тобою.

– А я вот такую возможность полностью исключаю! – жестко заявил Аламез. – Во-первых, не вижу смысла встревать в ваши вампирские дрязги, а во-вторых, я не заключаю союза с теми, кто врет, притом не в малом!

– Не торопись, дружок, не торопись! – рассмеялся вампир. – Ты подумай о своем положении, и я уверен, смысл быть с нами заодно у тебя найдется. Не скрою, нам с Каталиной ты выгоден как союзник, поскольку и меч твой в бою пригодится, да и затем ты сможешь замолвить за нас словечко перед легионерами. Что же касается твоих дел, то на данный момент они незавидны. Сторонники Самбины думают, что это ты слышишь Зов, и стараются тебя убить. Да и свидетели им ни к чему: зачем Гентару и остальным легионерам знать, что именно происходило в Альмире? Филанийские власти, как ты уже понял, приняли сторону сильнейшего, то есть не нашу! Подозреваю, что боевые монахи искали в порту не нас с Каталиной, а именно тебя. Мы умеем незаметно перемещаться по городу, а ты такой способностью, увы, не обладаешь… Морроны-изгои тебя не примут. Они сейчас вообще стараются ни во что не встревать и, как мышата, забились в очень глубокие норки. Видимо, они надеются выжить после падения нашего клана. Поверь, они хорошо умеют прятаться, и даже Мартин Гентар не знает всех отступников в лицо. С чем же остаешься ты? Сколько стоит твоя почти бессмертная жизнь при подобных обстоятельствах? Подведем черту! Одни морроны тебя отвергают, другие слишком далеко. Город полон врагами, жаждущими взять тебя в плен на веки веков, и только мы с Каталиной готовы протянуть тебе руку помощи, предоставить место в последней шлюпке с корабля, обреченного на гибель!

– И когда же отправляется эта шлюпка, я даже не смею спросить, куда? – Хоть голос моррона был полон пренебрежения и сарказма, но Дарк все же воздержался от сравнения вампиров с крысами, бегущими с тонущего корабля.

Он готов был рассмотреть предложение Тальберта хотя бы для того, чтобы понять, что же именно вампирам от него нужно, что подразумевалось под весьма обтекаемой, витиеватой формулировкой «замолвить словечко»? Аламез не боялся опасностей, но очень страшился стать безвольной пешкой в чужой игре, смысла которой не понимал.

– Довольно долгое время наше убежище оставалось неприступным для врагов. Сам видишь, какие у нас двери, – проигнорировав неприятную интонацию собеседника, перешел к объяснению своего плана Арканс. – Но вечно мы отсиживаться не сможем, а незаметно покидать подземелье с каждым разом становится все трудней и трудней. Каталина – могущественный вампир, но ее чары требуют много крови, а наши запасы истощены. Об охоте же при данных обстоятельствах, как сам понимаешь, не может быть и речи. Фегустин Лат, которого ты так немилосердно обидел в лесу, привез нам послание от главы шеварийского клана. Его хозяин, единственный Лорд-Вампир, не отвернувшийся от нас в тяжкое время. И хоть против Ложи он открыто пойти не осмеливается, но свое покровительство нам предложил, а мы не нашли иного выхода, как принять его благородное предложение. Так что сегодня, ровно в полночь, остатки нашего клана покинут убежище и пойдут на прорыв.

– А позволь узнать, который сейчас час? – спросил Дарк, совершенно не представлявший, как долго он проспал.

– Всего около полудня, так что у тебя достаточно времени, чтобы принять решение, идешь ли ты с нами или нет, – как будто между прочим сообщил Арканс, а затем продолжил излагать план: – Наша цель проста, но трудновыполнима: покинуть Альмиру, а затем добраться, скорее всего, с боями до шеварийской границы. Там нас уже ждут, там мы будем в безопасности и сможем все начать сначала. Мы отдохнем, наберемся сил, обзаведемся сторонниками, а ты, я надеюсь, не откажешься помочь нам установить добрые отношения с Легионом. Нет, нам не нужен союз или поддержка, мы с Каталиной лишь хотим, чтобы некоторые морроны оставили нас в покое и прекратили плести кружева интриг, настраивая против нас Ложу. С Самбиной же мы разберемся как-нибудь сами…

– А если я не соглашусь? Просто не стану ввязываться в вашу ссору с Гентаром? – спросил Аламез, прекрасно зная, какой ответ получит, и все равно сомневаясь в его искренности.

– Нет, ты не станешь заложником, – довольно убедительно пообещал Арканс, возможно, лукавя, а быть может, и говоря правду, – но мы надеемся, что ты хотя бы попытаешься отплатить добром за добро! Не забывай, в одиночку у тебя нет шансов ни выжить в Альмире, ни покинуть ее пределы. У тебя нет друзей, ты совершенно один, даже уродец Кабл упросил Каталину взять его с собой.

– Зачем? – искренне удивился моррон.

– Затем, что он разумней тебя и понимает, что одному не выжить.

– Нет, я о другом! – замотал головой Дарк. – Вам-то он зачем понадобился?

– Несмотря на невзрачный вид и отнюдь не прекрасные манеры, Кабл боец, а не обуза! – четко ответил Арканс. – Говорю же тебе, нам предстоят серьезные бои, и я очень сомневаюсь, что хотя бы половина нашего отряда сумеет перебраться через городскую стену, до шеварийской же границы доберутся единицы…

Тальберт говорил убедительно, и практически от союза со сторонниками Каталины Дарк ничего не терял, но что-то тем не менее удерживало его от того, чтобы ударить с вампиром по рукам. Моррон не знал, сколько правды в рассказе хитрого кровососа, а сколько лжи, и поэтому не мог принять решение.

– Мы тебя не торопим, до полуночи есть время, чтобы обдумать свое положение, – правильно истолковав причину молчания, изрек Арканс. – Но знай, в полночь мы покидаем Альмиру, уходим с тобой или без тебя. А сейчас ступай, и советую держаться подальше от храмов и людных мест!

Не успел моррон хоть что-то сказать, как Тальберт надавил ладонью на центр стальной двери, приведя в действие хитрый механизм, придуманный горными мастерами. В следующий миг все три массивных засова одновременно поднялись, а затем толстые створки двери стали бесшумно раздвигаться.

– Что ты делаешь?! – испугавшись, выкрикнул Дарк и, вскочив со скамьи, обнажил меч.

– Напрасно тревожишься, – рассмеялся Арканс, ничуть не беспокоясь, что открыл вход в убежище. – Этот тоннель – единственный путь наверх, о котором врагам неизвестно. Мы его берегли для особого случая…

– Если я соглашусь, как вас найти? – с опаской вглядываясь в темноту открывшегося перед ним прохода, спросил Дарк, поверивший словам вампира, но все равно не убравший меч в ножны.

– Это будет несложно. Вот возьми. – Тальберт бросил моррону в руки небольшой флакон из темно-серого стекла, горлышко которого было запечатано сургучом. – Если решишь присоединиться, просто выпей. Не бойся, это не яд. Нам смысла нет тебя травить… Эликсир совершенно безопасен как для нас, так и для людей. Немного подождешь, чувства твои обострятся, и ты узнаешь, где мы находимся.

– По запаху почувствую, что ли? – усомнился моррон.

– Нет, ты увидишь, – возразил Арканс, ничуть не удивленный проявленным недоверием. – Только, будь любезен, постарайся, чтобы флакон не попал в руки врагов. Я не шучу, мы доверяем тебе наши жизни!

Наверное, в этот момент моррон должен был ударить себя рукой в грудь и торжественно поклясться отдать за флакон жизнь или хотя бы пожать в знак благодарности руку Тальберту, который ее уже протянул. Однако Дарк не в силах был сделать ни то, ни другое. Он просто взял факел и пошел; пошел один в глубь простиравшегося впереди прохода. Через пару секунд за его спиной раздался тихий скрежет, стальные створки двери закрылись.

Глава 12 Исполнение желания

Говорят, любовь – обратная сторона медали под названием «ненависть». Возможно, это и так, но только не всякую народную мудрость можно применить к моррону, полноценному человеку снаружи, частично человеку и внутри, но существу, разительно отличающемуся от обычных людей по образу мысли и по восприятию окружающего мира. Долгая жизнь и опасные ситуации, в которые легионерам довольно часто приходится попадать, накладывают свой отпечаток на их холодное, оперирующее отнюдь не привычными категориями сознание.

К примеру, Дарк еще не успел полюбить голубей, но уже изрядно возненавидел мирных с виду пташек, с нежным воркованием творящих пакостные делишки. Хоть Кабл совсем недавно изрядно утомил Аламеза рассказами о прекрасных обитателях небес и голубятен, но любовь к ним еще не успела закрасться в сердце моррона, в то время как ненависть уже забралась в его душу и весьма комфортно устроилась.

Дарк не был обижен на мир и не мечтал без разбора истреблять все живое, попадающееся ему на пути, но дюжину милых созданий, рассевшихся рядком на балке чердака, был готов изловить и передушить голыми руками, а затем ощипать их жирные тушки, зажарить и съесть. Только это смогло бы унять ярость, бушевавшую в груди моррона и душившую его изнутри. Его новенький костюм, который он только недавно получил в подарок и который так берег, пробираясь по затопленным сточными водами подземным проходам, был превращен безобидными небесными созданиями в коллективное отхожее место.

Аламез выбрался из подземного логова вампиров примерно в час дня. До встречи с преподобным отцом Арузием было еще далеко, и, поскольку особых дел моррон не имел, а усталость сказывалась, Дарк решил провести часы ожидания с толком, то есть просто поспать, предоставив своему уставшему телу маленькую передышку. Поскольку тайный проход выходил на поверхность неподалеку от церковной площади, моррон потратил на дорогу не более четверти часа, а затем, найдя заброшенный дом, забрался на его крышу и сквозь дыру в черепице, немного расширенную при помощи гномьего меча, спустился на чердак. Как ни странно, но в сетях паутины и залежах старого хлама нашлось довольно много мягких и чистых вещей, из которых Дарк свил некое подобие гнездышка и устроился на привал возле небольшого смотрового окошка, выходящего как раз на вход в церковь.

Стоило моррону лишь лечь и расслабить натруженные мышцы, как глаза его тут же закрылись, волна тепла прокатилась по телу, а сознание обволокла приятная пелена сонного дурмана. Засыпая, Дарк надеялся проснуться не только отдохнувшим, но и в прекрасном расположении духа. В принципе так и случилось, но лишь в течение первых трех секунд, пока Аламез не увидел, во что залетевшие на чердак твари превратили его новый костюм. Теперь черную куртку, сшитую из мягкой, приятной не только взгляду, но и на ощупь ткани украшали не только золотые нити, но и бело-серые шлепки; жидкие, липкие и очень дурно пахнущие. Судьба как будто издевалась над морроном: лишь только он выбрался из сточных вод, как тут же оказался с ног до головы замаран пометом.

«Ничего, вот вернусь из церкви, сожру этих тварей, и будет о чем с коротышкой Каблом поговорить, – успокаивал себя Аламез, с сожалением понимавший, что время вспять не поворотить и чистоту одежд уже не вернуть. – Будем как два закадычных дружка-гурмана, хоть сможем наконец обменяться впечатлениями, полученными от изысканного яства… Тьфу!»

От мысли о том, что ему придется есть голубей, Дарку вдруг стало противно, и он, сам того не ожидая, плюнул, метко угодив в головку сидевшего прямо над ним и глупо таращившегося пернатого существа. Помеченный слюной голубь вряд ли почувствовал боль, но зато сильно испугался и, интенсивно маша крыльями, вспорхнул с балки, а на голову обидчика «птицы мира» полетел новый «подарок» идеально белого цвета. К счастью, моррон успел увернуться, а иначе новый шлепок угодил бы ему точно в глаз. Примеру вожака тут же последовала вся крылатая стайка, так что моррон изрядно размялся, увертываясь от новых шлепков, летевших почему-то исключительно в его сторону. Оказалось, что голуби не только красивые и вкусные птицы (последнее по утверждению Кабла), но и прирожденные мастера прицельного пометометания, меткости которых позавидовал бы любой стрелок или бомбардир королевских войск. Два из доброго десятка снарядов все же угодили Дарку в волосы, а еще парочка обновила белую роспись на его дорогом костюме. Отомстив, стайка пташек угомонилась и с торжественным писком покинула заброшенный чердак.

Все, что мог, пострадавший от птичьего произвола Аламез тщательно протер тряпкой, но все равно одежда казалась безнадежно испорченной. Несказанно расстроенный этим печальным недоразумением, моррон уже принялся размышлять, где бы раздобыть новое одеяние, но колокольный звон, оповестивший горожан о наступлении шести часов пополудни, остановил беглый ход мыслей. Дарк понял, что ему уже не успеть обзавестись чистой одеждой, и решил пойти на встречу с Арузием прямо так. «В конце концов, служители Небес должны обрадоваться, что к ним пришел человек, обильно помеченный пташками небесными! Наверняка в их глазах это знак!» – подумал моррон и тут же рассмеялся над пришедшей ему в голову нелепицей.

Откинув грязную тряпку и оглядев себя еще раз со всех сторон, моррон пришел к утешительному выводу, что следы от стертых отметин не так уж и заметны на его куртке и штанах. Вряд ли кто-то из прохожих станет приглядываться, так что бледные, местами почти бесцветные остатки помета вполне могли сойти и за обычные пятнышки жира, оставленные нетрезвым посетителем таверны на своем одеянии. Затем Дарк снова лег на ворох тряпья и прильнул к затянутому паутиной смотровому окну. Времени у него имелось достаточно, и перед тем, как зайти в храм, моррон хотел осмотреться. Если бы он заметил хоть что-то подозрительное, то не пошел бы на встречу и начал бы все заново, принялся бы искать новые, более безопасные пути, чтобы добраться до коммуникационной сферы.

С одной стороны, могло показаться, что Дарк занимается совершенно бессмысленным делом, ведь после разговора с Тальбертом необходимость в поиске коммуникационной сферы да и во встрече с собратьями по Легиону отпала. Те, кто пребывал сейчас в Альмире, видеть его не хотели, а старый знакомый, некромант Гентар, был сейчас очень далеко и вряд ли решился бы посетить филанийскую столицу, в которой сам и устроил веселую заварушку. Аламезу не следовало тратить попусту время, а просто, приняв предложение Арканса, выбираться из Альмиры и продолжить поиск морронов в иных местах, например в Шеварии, где расположенные к нему вампиры могли бы оказать весьма ощутимое содействие.

Однако, с другой стороны, союз с затравленными альмирскими вампирами был куда опасней, нежели посещение церкви или нападение на храмовое хранилище. Сейчас, спустя несколько часов после разговора, несомненно, с обладающим искусством убеждения Тальбертом, предложение клана Форквут смотрелось уже совсем по-иному. Дарк был почти уверен, что все, о чем рассказал Арканс, было от начала до конца ложью, лишь слегка разбавленной остреньким соусом второстепенных фактов. Морроны, воюющие против морронов; моррон-некромант, обладающий настолько сильным влиянием в Ложе, что смог развязать настоящую войну среди вампирских кланов. И ради чего? Ради пустого, неразумного удовлетворения своих оскорбленных амбиций! Тогда, в подземелье, Аламез хоть немного, но все же попал под влияние красноречия и завидной харизмы Арканса; он доверялся его словам, хотя и не во всем. Теперь же, на холодную и хорошо отдохнувшую голову, выдуманная вампиром история казалась несусветной глупостью; сказкой, умело придуманной и мастерски рассказанной с должной интонацией лишь для того, чтобы заполучить моррона на свою сторону.

Что же на самом деле происходит в Альмире, по– прежнему оставалось для Аламеза загадкой, однако теперь у него имелось достаточно информации, чтобы выдвинуть вполне правдоподобное предположение. Скорее всего, Самбина действительно приняла решение вернуть себе альмирский трон и, подговорив старших вампиров, развязала войну. Вот только морроны в этой склоке были совсем ни при чем, а Мартин Гентар, являвшийся, по словам Тальберта, чуть ли не главным заговорщиком, возможно, был занят совершенно иными делами и даже не знал, что творится в филанийской столице. Когда же альмирскому клану было нанесено сокрушительное поражение, его остатки укрылись в подземелье, а Тальберт с Каталиной стали лелеять планы побега. При вооруженном прорыве через ряды врагов был бы на счету каждый меч, тем более такой умелый, как меч Дарка Аламеза, слывшего легендой и в Легионе, и среди кровососущих кланов (одно лишь его имя могло напугать врагов). Именно по этой причине вампиры перед ним так распинались, пытаясь сделать союзником. Что же стало бы потом, после того, как поредевшему отряду преследуемых вампиров удалось бы вырваться за городские стены? Об этом нетрудно догадаться. По– подлому перерезав глотку бывшему союзнику, то есть ему, вампиры со спокойной душой отправились бы на отдых в Шеварию.

Такая версия происходящего казалась Дарку более убедительной, нежели тот бред, которым прополоскал ему мозги красноречивый вампир, поэтому моррон решил действовать сам и даже хотел выбросить флакон с чудесной жидкостью, но в последний миг передумал и решил его приберечь до встречи с Мартином Гентаром. Некромант хорошо разбирался в зельях и снадобьях; вражеская микстурка ему определенно пригодилась бы для экспериментов.

Около получаса Дарк неподвижно пролежал возле окна и за это время не заметил ничего, что его хотя бы немного насторожило. Вечерний город жил своей обычной жизнью. Среди немногочисленных прихожан, посещавших храм в будний день, не было видно подозрительных лиц, да и по церковной площади прохаживался лишь обычный, ничем не примечательный люд. В подворотнях и внутри домов, что просматривались из окна, не притаились ни отряды стражников, ни группки боевых монахов, которых моррон опасался куда больше, нежели служителей закона. Не исключено, что враги скрывались лишь внутри храма, но с того места, откуда Дарк вел наблюдение, этого никак не определить. Время шло, ничего не менялось, разве что по площади время от времени проходили обычные патрули, не представлявшие для моррона угрозы. Спустя еще четверть часа Аламез решил, что настала пора отправиться на встречу, какой бы опасной она ни была, и поднялся с належанного места.

От долгого лежания предательски заныли бока, да и в мышцах образовалась неприятная вялость. Сделав несколько упражнений, позволивших размять мышцы спины и рук, Дарк опоясался гномьим мечом, благо что когда оружие махаканских мастеров находилось в ножнах, оно практически ничем не отличалось от клинков из филанийских оружейных. Затем, с секунду поразмыслив, каким путем выбираться наружу, Аламез избрал прежнюю, проторенную дорожку через крышу, тем более что спрыгнуть с высоты двухэтажного дома казалось моррону куда легче, чем на нее взобраться.

Оказавшись снаружи, Дарк не спешил к дверям церкви, а некоторое время потратил, чтобы обойти площадь кругом и осмотреть все до единой подворотни. Если враги где-то и прятались, то уж больно искусно. Аламезу не удалось обнаружить следы их присутствия, хотя в подобных вопросах он был мастаком, по крайней мере ранее ему не раз удавалось приметить умело скрытые засады.

Сделав вид, что увлечен осмотром великолепных куполов храма, Дарк еще с четверть часа пробыл на площади, не решаясь войти внутрь церкви. Он не боялся, он просто ждал самого удачного момента для визита, то есть того времени, когда в земной обители святого Индория будет еще достаточно прихожан, но не совсем многолюдно. Вечерняя служба закончилась примерно с полчаса назад, но далеко не все верующие покинули храм, да и новые горожане нет-нет да и заходили в широко распахнутые двери, то ли желая воссоединиться на краткий миг с Небесами в молитве, то ли получить отпущение мелких, обыденных грешков. Лишь когда последний из нищих, дежуривших возле входа, встал со своей подстилки и куда-то побрел, Аламез поправил немного съехавший набок меч и медленным шагом направился к святой обители. Когда до двери храма осталось не более пяти шагов, моррона посетило дурное предчувствие. Ощущение близкой опасности возрастало, быстро бегущая по телу кровь пульсировала в висках, а сердце едва не выскакивало из груди. Возможно, это интуиция пыталась уберечь хозяина от беды, которую не приметил глаз, а может, всего лишь обострились накопившиеся страхи. Дарк почувствовал западню, но развернуться и уйти не мог… было уже слишком поздно. Если внутри храма его на самом деле поджидают враги, то он всяко попал в их поле зрения. Что проку, если он не использует шанс и уйдет? Его все равно выследят и нападут, а биться в святой обители казалось моррону куда приятней и удобней, чем где-нибудь в грязной подворотне, где из-за каждого угла мог показаться враг, а из любого окна мог вылететь смертоносный болт. Внутри же храма, большую часть которого занимал зал для проведения священных служб, стрелкам было сложно остаться незамеченными, а у него, наоборот, имелось больше преимуществ: и за колоннами от болтов прятаться удобно, и составленные рядами скамьи затруднили бы противникам его быстрое окружение.

Теша себя надеждой, что дурное предчувствие всего лишь вызвано страхами, Дарк прошел остаток пути, и, осенив себя по-филанийски святым знамением, переступил порог храма. Правая же рука моррона после совершения духовного обряда сама собой потянулась вниз и переложила охотничий нож из-за голенища сапога в рукав. Держать ладонь на рукояти меча или хотя бы на поясе вблизи нее он не мог. Это тут же бросилось бы в глаза, поэтому в случае беды первый удар пришлось бы сделать ножом, что, впрочем, ничуть не отразилось бы на результате схватки, если ей, конечно, суждено случиться.

Зал для проведения служб занимал немалую часть храма, но сбитому с толку архитектурными изысками глазу с непривычки казалось, что по площади он раза в два, если не в три больше, чем вся церковь снаружи. Такой эффект был достигнут не только благодаря высоченному своду, но и шестью колоннами, устремляющимися ввысь и сходящимися лишь под куполом. В остальном же индорианский храм мало чем отличался от святилищ Единой Церкви, в которых раньше Дарку приходилось бывать. Все тот же алтарь для проведения священных ритуалов; немного иной формы и украшенный иной символикой, но все равно похожий на те, что моррону уже доводилось видеть два столетия назад. Площадка для хора, устраивающего многочасовые песнопения во время церковных торжеств. Высокий постамент, с которого обычно священник красивым голосом читал молитвы или произносил длинные-предлинные речи, обличающие человеческие пороки и наставляющие прихожан на путь истинный, путь Света и Добра.

Аламез с радостью пошел бы по этому пути, да только жизнь отучила его воспринимать что-то на веру, да и священные каноны с заповедями как-то не соответствовали тому, что ему довелось пережить. Он убивал, если этого требовали обстоятельства; воровал, когда не было иного выхода, и охотно возжелал того и сего, поскольку, если утруждаешь тело трудами, его следует и вознаграждать хотя бы небольшими радостями жизни.

Огромный зал показался моррону пустым, хотя на самом деле в церкви находилось еще довольно много прихожан, да и служек с монахами он насчитал около дюжины. Трое монахов меняли свечи, еще шестеро мыли полы, естественно, стараясь по мере возможности не мешать сидевшим на скамьях прихожанам наслаждаться музыкой, льющейся как будто из расписанного в бело-голубых тонах свода. Примечательно, что ни музыкального инструмента, издающего приятные слуху, успокаивающие звуки, ни игравшего на нем музыканта моррон так и не приметил. Видимо, они находились где-нибудь среди служебных помещений храма, притом на самом верхнем этаже, а иначе никак не удалось бы достичь впечатления, что звук струится с Небес.

Стараясь не мешать уставшим полотерам, Аламез медленно прошелся по проходу между рядами скамей почти до самого алтаря, а затем быстро устремился обратно ко входу. Дарк не знал, насколько умело у него получилось сделать вид, что он рассматривает расписанные эпизодами из жизни святых стены и разноцветные картинки искусно изготовленных из виверийского стекла витражей. На самом же деле его интересовали лишь посетители храма, среди которых он так и не заметил подозрительных лиц. Большую часть погруженных в свои мысли или просто слушавших музыку прихожан составляли женщины, притом преклонного возраста. Их испещренные морщинами лица уже не прельщали взгляды мужчин, и вполне понятно, почему они именно в церкви проводили свободное от домашнего хозяйства время. А сидевших на скамьях, сложив ручки, представителей противоположного пола почему-то у моррона и язык-то не поворачивался назвать мужчинами. Их всех объединяло одно – отсутствие стремления к жизни. По их отрешенному виду сразу можно было понять, что они устали от хлопотных тягот мирской суеты и только поэтому задумались о высоком и духовном. В выражениях их лиц чувствовались какая-то обреченность и пораженческий дух, совсем не свойственный тем людям, с которыми Аламез привык общаться.

В любой артели, в любом цеху, как, впрочем, и в любом отряде, всегда найдется парочка-тройка хитрецов, бездельничающих, пока их товарищи трудятся в поте лица. Троица монахов, к которой моррон приблизился, была как раз из их числа. Делая вид, что протирают тряпками скульптурную композицию из трех фигур неизвестных моррону святых, монахи бессовестно бездельничали и беззаботно беседовали о чем-то своем. Судя по веселым смешкам и подленьким ухмылкам, тема их разговора была недозволительно пикантного свойства. То ли они обсуждали похождения святых отцов, иногда переодевавшихся в мирские платья и совершавших неподобающие их духовному сану походы по злачным местам, то ли сами планировали посетить сначала винный погреб, а затем ближайший женский монастырь. Моррон точно не разобрал, о чем именно шла речь, поскольку сластолюбцы говорили тихо и практически все сразу. Впрочем, ни похождения высших духовных лиц, ни планы низших Дарка ничуть не волновали.

– Мне бы преподобного отца Арузия повидать, – вполне дружелюбно произнес Аламез, остановившись шагах в трех за спинами беседовавших.

Просьба прихожанина осталась безответной, однако явно услышавшие ее монахи перестали галдеть и, притворившись, что во время работы тихо нашептывают себе под нос молитвы, а не болтают на крамольные темы, нарочито интенсивно заорудовали тряпками.

– Послушайте, милейшие… – решил повторно обратиться к ленивцам Дарк, но был огорошен наглым ответом, во время которого заговоривший монах даже не соизволил повернуться к нему лицом.

– Ступайте с миром, милостивый государь! Сегодня не исповедуем! – пропел тоненький голосок, в котором проявились пренебрежительные нотки.

Аламез разозлился. Из уст монаха «ступайте с миром» прозвучало как «пошел ты к черту под хвост!», если не подальше… Лишь перепачканная, но все же внушающая уважение одежда дворянина да меч на боку благородного прихожанина удержали ленивого служителя храма от более агрессивной интонации и более оскорбительных слов.

– Я с отцом Арузием договаривался, – произнес Дарк, едва удержавшись от грубого физического проявления овладевшего им гнева, но его смирение не было вознаграждено; его слова остались без ответа. – Послушай, дружок, его преподобие будет очень недоволен, когда узнает…

Попытка уладить миром возникшее непонимание не увенчалась успехом. Как будто сговорившись, вся троица дружно затянула псалом, топорно намекая упрямому мирянину, что ему лучше удалиться и не мешать Божьим людям постигать священное таинство единения души с Небесами.

К сожалению, природа наградила Дарка всего двумя ногами; но в этот миг он остро ощутил, что третья ему бы весьма пригодилась. Если люди не понимают слов и уговоры бесполезны, нужно приступать к действиям. Двое певцов жалобно пискнули, а затем одновременно взяли самую высокую ноту, когда на торчащие из сандалий пальцы их ног наступили кованые каблуки моррона. Впрочем, стенания быстро прекратились: чуть не плачущие от боли монахи мгновенно смекнули, что если будут и долее раздражать слух рассерженного прихожанина, то он надавит еще сильнее.

– Отца Арузия позови! – вполне доброжелательно и даже с вымученным подобием улыбки на лице попросил Аламез изумленно таращившегося на него третьего монаха.

На бедного парня было жалко смотреть. Его оскудевший, сократившийся до размера горошины мозг был не в состоянии понять ни причину столь редко проявляемой по отношению к святой братии жестокости, ни что ему делать. С одной стороны, дружков следовало спасать, но ударить или просто толкнуть благородного человека он не решался. С другой стороны, здравый смысл подсказывал растерявшемуся бедолаге, что у мирянина еще остались свободными руки и что он не погнушается ими воспользоваться…

– Щас покличу! – наконец-то произнес что-то членораздельное до этого изъяснявшийся лишь всхлипами да протяжными звуками монах и шустро побежал к боковой двери.

Еще пару секунд после того, как посыльный покинул зал, Дарк размышлял, стоит ли ему убрать ноги с опухших пальцев не проявивших должной учтивости монахов или, наоборот, надавить? Как ни странно, но победило сострадание к ближнему. Моррон осторожно сошел с чужих ног, хотя их владельцы и не заслуживали такого мягкого обращения. Поспешно похватав ведра с тряпками, молодые монахи умчались прочь, весьма насмешив напоследок Аламеза своей забавной походкой.

* * *

«Самая лучшая защита – нападение!» – так утверждают и многие великие полководцы, и сварливые жены, сводящие мужей с ума своим занудством, в то время как за самими водятся грешки. Аламезу пришлось расхаживать взад и вперед по церковному залу около четверти часа, прежде чем ему посчастливилось лицезреть явно не спешившему к нему навстречу преподобного отца Арузия.

– Ты что творишь, нечестивец?! Ты в храме находишься, грешник! – грозно, но тихо прошипел священник, сурово сдвинув густые брови, отчего его маленькие глазки совсем скрылись в жировых складках толстощекого лица.

«Нет, преподать урок мерзавцам невозможно! От них свет познания отражается, что ли?! – Аламез искренне удивился наглому обращению священника, вероятно, приемлемому по отношению к обычному мирянину благородныхкровей, но совершенно недопустимому с учетом существовавших между ними обстоятельств. – Важный прям, как петух в курятнике. Видать, позабыл подлец, как валялся у меня в ногах, а ведь меньше суток прошло! Неужто синяки с седалища уже сойти успели?»

– Не ори, преподобный! Сам встречу в храме назначил, так уж не обессудь, что грешник в церковь заявиться осмелился, – с той же грозной интонацией и так же тихо прошептал моррон. – Сферу давай, то бишь, ведьмин шар!

Вопреки ожиданиям преподобный отец Арузий не заозирался испуганно по сторонам, но в лице побледнел, впрочем, изменение окраски его пухлых щек ничуть не отразилось на уверенной и даже вызывающей манере поведения перед тем, кто чуть не лишил его жизни.

– Пошли! – прошептал Арузий, едва заметно махнув рукой и собираясь направиться обратно к двери в покои служителей храма.

– Куда пошли? – спросил моррон, сделав вид, будто не понял, что ему сделано редкое предложение пройти туда, куда вход мирянам запрещен.

На самом деле Дарк просто не желал покидать просторный зал для служб и направляться в тесноту коридоров и покоев. Там у недоброжелателей было гораздо больше шансов не только быстро расправиться с ним, но, что еще хуже, внезапно оглушить и взять в плен живым, чтобы замучить пытками, в его случае, к сожалению, только до полусмерти.

– За мной пошли! – вновь зашептал Арузий, остановившись. – Ты что же думаешь, я тебе вещь такую прямо сюда принесу?!

– Придется, – со сталью в голосе огласил ультиматум Аламез. – Узреть священнослужителей в быту слишком страшное зрелище для такого нечестивца, как я. Ты шарик сюда вынеси, мы сразу и разбежимся!

– Вот уж не думал, что такой смельчак, как ты, чего-то опасается, – произнес священник, прищурившись.

– Такой смельчак, как я, старается не совершать глупостей… по крайней мере без надобности, – тут же ответил моррон, взглядом давая Арузию понять, что решения своего не изменит.

– Ладно, жди, – как-то быстро пошел на поводу у упрямца преподобный отец и, развернувшись, плавно поплыл прочь.

В тот самый момент, когда дверь за священником закрылась, по спине моррона пробежал неприятный холодок. Его вновь одолело чувство близкой опасности, хотя для волнений не имелось ровным счетом никаких причин. Церковь не окружила стража, да и внутри храма все оставалось по-прежнему: тихо, благочестиво и спокойно, разве что прихожан стало чуток поменьше, да ленивые монахи ушли вылить ведра с грязной водой и набрать чистой – ведь до конца уборки было еще далеко.

Минут пять, может, чуть больше, Аламез провел в томительном ожидании, нервно реагируя на каждый шорох, непривычный звук или движение. Его рука устала, поскольку пребывала в постоянной готовности быстро выхватить нож из рукава. Неизвестно, кто бы мог вновь появиться из двери: преподобный отец со сферой в толстеньких ручках или стражники? Не исключал Дарк и возможности, что на его поимку индориане отправят боевых монахов. С этой братией ему менее всего хотелось встречаться. Воинствующие служители святого Индория, вне всяких сомнений, владели посохами лучше, чем солдаты городского гарнизона мечами, да и в том, как биться плечом к плечу, знали толк. От них моррону казалось куда труднее убежать, чем от стражников, привыкших полагаться на численное превосходство и довольно редко упражнявших свои ноги бегом.

Дверь внезапно открылась, и, как ни странно, ни то, ни другое, ни третье предположение моррона не оказалось верным. Из нее вышли трое монахов, но не боевых, а обычных, и уверенной поступью направились прямо к нему. Под глубоко опущенными капюшонами не было видно даже подбородков, не то что лиц. На долю секунды Дарк застыл в раздумье, не зная, пойти ли ему навстречу или бежать прочь, но затем решил остаться, поскольку увидел в руках идущего посередине монаха мешок, в котором покоился какой-то круглый предмет.

«Эх, придется преподобному еще разок трепку устроить! Чтоб знал впредь, как о таких поворотах не предупреждать», – поклялся Аламез, приготовившись к встрече и еще крепче сжав пальцами рукоять ножа.

– Ты ведьмин шар искал? – спросил монах с мешком в руках, когда троица остановилась от Дарка в трех шагах. – На, возьми! – Получив в ответ лишь скупой кивок, старший из монахов протянул Аламезу мешок.

Голос говорившего показался моррону знакомым. Он его раньше слышал, но только очень-очень давно, поэтому Дарк и не поспешил протянуть руку и взяться за грубую ткань.

– Где Арузий? – сухо спросил моррон, на всякий случай приготовившийся к отражению атаки.

– Так тебе ведьмин шар нужен иль компания этой жирной свиньи? – необычайно грубо и неуважительно отозвался о высоком духовном лице простой монах. – Будешь вопросы задавать, ничего не получишь. Так берешь или нет?

– Сперва физиономию покажи, – потребовал Дарк, нутром почуяв подвох.

Аламез полагал, что сейчас монахи набросятся на него, а в дверях появится стража. Не исключено, что святые братья ограничатся лишь ругательствами да проклятиями, которыми обильно осыплют его не в меру подозрительную голову. Но произошло то, чего моррон никак не ожидал. Старший из монахов не стал спорить и, удовлетворяя просьбу заказчика, без пререканий сбросил с головы капюшон.

«Показалось, – пришел к заключению Дарк, внимательно вглядевшись в веснушчатое и немного рябое лицо сорокалетнего монаха. – Его я вижу впервые, но голос такой знакомый-знакомый!»

– Держи шар, пока не передумали! Можешь проверить, что настоящий, – продолжил разговор монах, явно не желавший долго общаться с человеком, которому понадобился ведьмин шар. – Доставай из мешка, не бойся. Братья тя загородят, чтоб никто из прихожан этой дряни в твоих грешных руках не видел!

Если монахи встали бы от него по бокам или перекрыли бы путь к выходу, моррона уже не интересовало бы, что скрывается внутри мешка: коммуникационная сфера или капустный качан. Он бы ударил первым и тут же сбежал. Однако монахи как будто предвидели возможность такого поступка со стороны необычайно подозрительного гостя и проявили удивительные предусмотрительность и деликатность. Парочка монахов отошла на несколько шагов назад и, плотно прижавшись плечом к плечу, встала между Дарком и залом, загораживая моррона спинами от случайных взглядов прихожан.

Наконец-то Аламез решился принять мешок из рук монаха. Рывком развязав некрепкий узел, моррон предусмотрительно заглянул внутрь, а не сунул туда сразу руку. Как знать, в мешке могла его поджидать и змея…

«Это она, ОНА!» – пронеслась в голове моррона радостная мысль. На дне мешка лежала настоящая коммуникационная сфера: небольшой прозрачный шар, чуть мутноватый внутри.

– На одну ладонь положить ее надоть, а другою сверху прижать. Если внутрях молнии засверкают, значица, шар в порядке, значица, работает бесовская штуковина! – сообщил Дарку монах, неправильно истолковавший его замешательство.

Не обратив внимания на неуместный комментарий, Дарк бережно достал из мешка шар и, сделав глубокий выдох, возложил на него руки. Внутри сферы ничего не изменилось и даже разрядов никаких не возникло, зато ладони моррона ощутили неприятное жжение и потягивание, как будто их облили едкой и очень клейкой массой. Дарк тут же попытался отдернуть руки, но это ему не удалось, сфера приклеилась к коже намертво.

Аламез и сообразить толком не успел, что же случилось, как все вокруг пришло в движение. Двери храма с грохотом захлопнулись, притом без чьего– либо участия, а погруженные в молитвы прихожане все как один повскакали с мест. Словно по мановению волшебной палочки, из-под их одежд появились острые клинки, а в ощерившихся ртах выросли клыки.

Дарк все-таки угодил в ловушку, но она оказалась куда более изощренной, чем он ожидал. Двери храма захлопнулись, молельный зал полон вампиров, а не людей, на схватку с которыми он рассчитывал, но, что самое худшее, – муляж коммуникационной сферы сковал его руки крепче стальных оков. Моррон не мог воспользоваться оружием. Единственно, на что он еще оставался способным, это бить вампиров шаром по головам. Но, сражаясь подобным образом, он вряд ли долго продержался бы.

Обманутый воин все же решил принять бой, ведь ждать милости от врагов – весьма неблагодарное занятие. Первым делом Дарк попытался отомстить старшему из монахов, неосмотрительно оставшемуся стоять на прежнем месте, то есть всего в паре шагов. Резко замахнувшись и одновременно сократив дистанцию большим шагом вперед, моррон собирался ударить монаха фальшивой сферой в левый висок, но тот лишил Аламеза такой возможности, при этом даже не удосужившись легонько пошевелить рукой. Губы монаха что-то беззвучно прошептали, а в следующий миг какая-то неведомая сила потянула шар в руках моррона вниз.

Чем сильнее Дарк напрягал мышцы всего тела, пытаясь удержать стремящийся к полу шар хотя бы на уровне живота, тем больше болели члены и тем выше становилось сопротивление. Примерно с четверть минуты моррон боролся, но потом сдался, отчаявшись сокрушить неизвестные ему чары тяготения. Как только шар коснулся пола, мышцы тут же прекратили ныть. Аламезу не осталось ничего иного, как самому опуститься на пол и сесть, поджав под себя ноги. Нет, он, конечно, мог бы остаться стоять, но оказать сопротивление врагам все равно бы не смог. К тому же уж лучше беседовать с хозяевами положения сидя, нежели стоя в позе огородника, пропалывающего грядку.

Все это время с губ старшего монаха не сходила ухмылка. Двое других монахов не проявили по отношению к моррону враждебных действий. Они лишь закрыли саму по себе захлопнувшуюся дверь храма на массивные задвижки, а затем встали по обе стороны от своего собрата, храня молчание и взирая на пленника из черноты под низко опущенными капюшонами. Что же касается вампиров, так умело притворившихся прихожанами и церковными служителями низшего ранга, их поведение тоже было Аламезу непонятно. Они взирали на него, не скрывая ненависти и презрения, однако не проявляли агрессии и даже не щерились. В руках кровососов блестели клинки, но никто из них не приблизился к практически беззащитной добыче даже на шаг. Лишь один из вампиров быстро направился к двери, ведущей в служебные помещения храма. Возможно, он хотел кого-то позвать, а быть может, что-то принести. Дарк был удивлен, он не понимал поведения врагов и терялся в догадках, что же от него хотят. Однако внутренний голос, к которому на этот раз моррон решил все же прислушаться, посоветовал хозяину не начинать разговор первым, а немного обождать, уступив инициативу выигравшей стороне, и развлечь себя, пока кто-нибудь не заговорит, забавными пустяками, например поисками ответа на парадоксальный вопрос: «Почему молодые, не обладающие неуязвимостью к солнечным лучам кровососы так комфортно чувствовали себя в церкви до наступления темноты?»

Впрочем, этот вопрос казался сложным лишь на первый взгляд. Наверняка разгадка крылась в особом сорте стекла, отсеивающем и не пропускающем внутрь помещения вредные для вампиров лучи. Кровососы никогда не испытывали недостатка средств, и поскольку ими был заключен тайный договор с индорианами, то и не стоило дивиться, что они заблаговременно позаботились о таких мелочах. Спасти Дарка мог лишь настоящий солнечный свет; те лучи, что были снаружи, но двери храма крепко заперты не только чарами, но и на запоры, да и прилипшая к полу сфера не отпускала его рук.

– А ты ничуть не изменился! Все такой же упертый, упрямый и девицам нравишься, – наконец-то произнес рябой монах, бывший у церковников за главного. – Чертовски рад тебя видеть!

Как ни странно, но слова рябого мужчины прозвучали искренне, хотя Аламез мог поклясться, что раньше с ним не встречался. Он бы непременно запомнил и эту ухмылку, и это нарочито простоватое, как будто вырубленное из камня лицо, а своенравная память обязательно извлекла бы из своих глубин соответствующее воспоминание.

– Вижу, не признал, – ни капельки не расстроившись, произнес монах, – быть может, это тебе чуть-чуть подскажет, кто же перед тобой.

Монах подал рукой едва уловимый знак, и парочка его собратьев откинула с голов капюшоны. Вздох удивления сам собой вырвался из груди моррона. Слева от рябого незнакомца, широко улыбаясь, стоял контрабандист Грабл, а по правую руку хитро прищурился трактирщик Фанорий, который, кстати, еще не вернул ему деньжата. Дарк никак не ожидал увидеть здесь обоих, однако сам факт их присутствия нисколько не приблизил его к ответу на главный вопрос: где они встречались с рябым монахом?

– Вижу, друзей моих ты признал, но все равно неспособен сопоставить факты и вывести единственно возможное заключение, – тяжело вздохнул собеседник, по-видимому, искренне расстроившись. – Что ж, очевидно, твой организм еще окончательно не восстановился после воскрешения. Способность сопоставлять и анализировать совсем не та…

Внезапно Дарка осенила догадка, настолько странная и радостная, что в нее было просто невозможно поверить. Знакомый голос, надменный взгляд незнакомца, его манера изъясняться и привычка употреблять в речи уйму приходившихся явно не к месту мудреных слов натолкнули моррона на единственно возможный вывод. Только одна особа из его прошлого могла так говорить и не стеснялась упрекать окружающих в недостаточно развитых мыслительных способностях.

– Мартин, да что ж ты творишь, что за маскарад тут устроил?! Ты б еще девицей нарядился! Чары зачем-то на меня наложил. Ах ты, старый, дряхлый козлобород! – рассмеялся моррон, почему-то уже ничуть не сомневаясь, кто же именно стоит перед ним и, глядя ему в глаза, нахально лыбится.

Едва Аламез произнес имя мага-некроманта, как чары тут же рассеялись. Нет, двери храма по-прежнему остались запертыми, да и шар, как и раньше, приковывал Дарка к полу, но вот с лицом старшего монаха произошли разительные изменения, как будто церковь посетил невидимка-скульптор и быстренько исправил огрехи своего творения, придав простоватым чертам лица утонченность и изысканность. Линии губ, лба, носа и щек старшего монаха разительно изменились, а из заострившегося подбородка выросла жиденькая, козья бородка, которой Гентар, кстати, очень и очень гордился.

– Я не виноват, что у тебя дурной вкус и что ты ничего не смыслишь в настоящей мужской красоте, – изрек Гентар, заботливо оглаживая свою драгоценную бородку. – Впрочем, я благодарен, что ты удержался от глупых высказываний по поводу кривых, волосатых ножек и моего отвислого животика, как это было при нашем первом знакомстве. Знаешь ли, у всех нас свои недостатки и…

– Я понял, прости, – искренне попросил Аламез, – может, ты хоть чары снимешь, и мы с тобой, как в старые, добрые времена, поговорим. – Знаешь ли, не очень приятно ощущать себя пленником.

– Сниму, непременно сниму… но чуть позже, – кивнул маг, отвернувшись. Видимо, вид друга в магических кандалах собственного производства был ему неприятен. – Пойми, я наложил их исключительно ради твоей же безопасности. Тебе не стоит бояться ни меня, ни наших собратьев, с которыми ты уже встречался, правда, не догадываясь, кто они. – Гентар кивнул в сторону Грабла и Фанория, молча наблюдавших за встречей старых боевых товарищей. – Тебе нужно бояться лишь себя самого, своих опрометчивых, невзвешенных поступков. Я даже не могу винить тебя в глупости. У тебя не было информации о делах альмирских, да и мыслительные процессы вряд ли полностью восстановились… Только этим я объясняю тот прискорбный факт, что ты связался с теми, кого мне и по именам-то называть противно…

– Так что же ты раньше не появился? Что же твои дружки сразу не признались, что морроны? Я многих «опрометчивых поступков» тогда избежал бы, – спросил Дарк, но не получил ответа. – И чем же, позволь узнать, тебе Тальберт с Каталиной так насолили?

– Дело не в них… – после продолжительного молчания ответил некромант, все еще не решавшийся посмотреть плененному другу в глаза, – совсем не в них.

«Так, выходит, Тальберт был прав! – пронзила мозг Дарка очень неприятная догадка. – Гентар действительно спровоцировал конфликт между вампирами и жаждет смерти своих собратьев – морронов. Но почему? Пусть их взгляды не совпадают с мнением старичков из Легиона, но разве это причина? Разве это может быть основанием, чтобы жаждать смерти себе подобным, да еще идти против воли самого Коллективного Разума?! Ведь Зов слышат изгои, а не один из морронов на стороне Гентара?!»

– Я знавал и госпожу Форквут, и господина Арканса еще до встречи с тобой. К ним, как к личностям, я питаю исключительно теплые чувства, – признался Мартин, чем вызвал возмущение в рядах вампиров, явно ненавидящих обоих вышеупомянутых собратьев. – Однако они отказали мне в содействии по очень важному вопросу, тем самым поддержав наших с тобой кровных врагов. Повторяю, я питаю к ним исключительно теплые чувства, но это не помешало мне оказать посильную помощь госпоже графине в ее борьбе за альмирский престол. Кстати, ты помнишь Ее Сиятельство, графиню Самбину?

Красивых женщин трудно забыть, и память о встречах с ними возвращается в первую очередь. Дарк подтвердил кивком, что, конечно же, помнит, а в следующий миг из двери появилась и легкая на помине графиня, такая же прекрасная и неприступная, какой и была. Двести лет ничуть не отразились на ее красоте. Самбина осталась точно такой же красавицей, какой Аламез ее помнил, только разве что платье могущественного Лорда-Вампира стало более обтягивающим, а декольте еще более глубоким и откровенным.

– Слышу, ты мое имя снова всуе поминаешь! – игриво пропел нежный женский голосок. – Ах, Мартин, Мартин, неужто нельзя со старым приятелем другие темы для разговора найти. Только обо мне сплетничать…

– Твой светлый образ у меня из сердца не выходит! – проворчал маг с явно недовольным выражением и с гримасой на лице, говорившей: «О боже, как же ты не вовремя появилась. Не могла, что ль, чуток обождать?!»

– Ну, хватит телячьих нежностей! Надеюсь, ты дружка своего обыскал?! – Как ни странно, но графиня не поняла истинный смысл слов и скрытый в них подтекст, хотя, возможно, и поняла, но умышленно проигнорировала ту вольность, что позволялась далеко не всем даже из числа очень близких знакомых.

«Интересно, и что же у меня есть такого, что заинтересовало самовлюбленную красавицу? Охотничий нож да гномий меч, другого имущества не имею. Кошелек и то у Фанория надо спрашивать. Что еще можно у меня отобрать?!» – подумал Аламез, бесспорно, оскорбленный пренебрежением, которое выказывала ему Сиятельная во всех смыслах графиня. Мало того, что Самбина не поприветствовала давнего знакомого даже кивком головы, она и смотрела-то на него как на вещь, притом старую, ненужную, уже использованную…

– Подожди, всему свое время, – покачал головой Мартин, а затем подошел к Дарку и сел рядом с ним на пол.

– Мартин, времени мало! Я не шучу! – проявила настойчивость будущая госпожа альмирских ночей.

– Заткнись! – грубо оборвал ее нытье маг.

Все присутствующие в церкви вампиры грозно зашипели и угрожающе подняли оружие. Некоторые из них даже сделали пару шагов в сторону осмелившегося дерзить моррона, однако Грабл и Фанорий были начеку. Не сговариваясь, оба моррона заслонили собой Мартина с Дарком, а в их руках откуда-то появились мечи. Впрочем, всего одно грубое слово, неосмотрительно сказанное при рядовых членах клана Самбины, не смогло разрушить союз между морронами и вампирами. И первой тому воспрепятствовала сама оскорбленная графиня. Она властным взмахом красивой руки приказала слугам успокоиться и оставаться на прежних местах.

– Послушай, дружище! Я тебе все объясню, притом прямо сейчас, – на этот раз осмелившись взглянуть в глаза Дарка, зашептал Мартин Гентар. – Я знаю, ты встречался с Тальбертом, и он многое тебе наговорил. Признаюсь даже, что наверняка большая часть того, что ты от него услышал, – чистая правда. Но ты же знаешь, что крохотные нюансы меняют все! Да, и я, и остальные истинные легионеры стремимся уничтожить нескольких морронов, которые куда большее зло, нежели вампиры у меня за спиной. Ради их смерти я пошел на союз с Самбиной, и ради этого же я переступлю через все!

– К примеру, через меня.

– Нет, приятель, мой старый, добрый приятель, – Мартин по-дружески похлопал Аламеза по плечу, а тот, к сожалению, не смог этому воспротивиться, хотя очень и хотелось. – Через тебя, нет, хотя бы потому, что в том нет необходимости! Да, я пленил тебя при помощи чар, но тем самым лишь уберег от союза с Форквут, тогда бы слугам Самбины пришлось скрестить с тобой мечи. И поверь, ты бы не выдержал этой схватки. Я прошу лишь об одном – отдай мне то, что тебе дал Арканс, большего мне от тебя и не надо! Я могу взять эту вещь сам, но не хочу оскорблять тебя обыском… Отдай то, что тебе дали вампиры, и эта история закончится: для тебя прямо сейчас, для меня через пару часов, когда наши враги будут мертвы. Да, я не оговорился! Именно наши, а не мои! Я борюсь не с собратьями, а с врагами Легиона и человечества. Этой борьбе я посвятил около десятка долгих лет…

Несмотря на серьезность момента и даже некую его трагичность, Дарку стало вдруг нестерпимо смешно. Он едва удержался, чтобы не расхохотаться хитрецу Гентару в лицо, и усилием воли подавил улыбку, в которой пытались растянуться его губы. Хоть некромант и упрекал его мышление в недостаточной гибкости, но мозг Дарка неожиданно дал ответ почти на все мучившие моррона вопросы. Он понял игру, которая велась в Альмире обеими сторонами конфликта, он понял и свою роль, которая, как ни странно, была весьма значительной. Оставалось загадкой лишь то, кем были те самые морроны, которых Гентар так желал истребить, и какая угроза от них исходила?

Мозаика происходящих событий почти сложилась, в нее осталось добавить лишь несколько недостающих кусочков. Десять лет назад альмирский клан вампиров отказал Гентару в поддержке и, более того, наверняка запретил некроманту вести охоту на отступников-морронов самому, по крайней мере в пределах городских стен. Те же в свою очередь не были дураками и филанийскую столицу, где им была гарантирована защита, не покидали. Сторонники Форквут стали препятствием, и, чтобы его устранить, Гентар обратился к старой подружке Самбине. Однако Сиятельная графиня побоялась брать реванш в одиночку, поскольку альмирский клан окреп и она не была уверена в победе. Тогда действующему от лица Легиона Мартину пришлось потратить долгие годы, чтобы убедить глав вампирских кланов оказать поддержку Самбине. Когда же эта цель была достигнута и большинство членов Ложи Вампиров оказалось на стороне графини, началась война. Скорее всего, открытых сражений не происходило, иначе это было бы трудно скрыть от людей. На стороне Самбины оказался значительный численный перевес, и ее противникам не оставалось иного выбора, как затаиться в подземной крепости. Началась долгая, позиционная война: одни время от времени шли на штурм, другие совершали ответные вылазки. Альмирский клан таял: одни его члены гибли в стычках, другие дезертировали, наверняка не обошлось и без тех, кто перешел на сторону врага. Подземелье по– прежнему оставалось неприступным, но у его защитников заканчивались припасы, и рано или поздно они должны были попытать счастья и бежать, прорвавшись сквозь ряды осаждающих. Мартин проговорился, он сказал, что через несколько часов все закончится, значит, старый хитрец знал, что этой ночью отряд Форквут пойдет на прорыв, но вряд ли знал, где, поэтому и желал заполучить вещь, которую дал моррону Арканс.

Двести лет мира – большой срок, и это время альмирские вампиры явно провели с пользой. Наверняка они нашли способ становиться невидимыми для зорких глаз врагов и источать запах, блокирующий их природные ароматы. Только этим можно было объяснить, почему Тальберт с Форквут безнаказанно разгуливали по городу, полному врагов. В схватке у церкви их появление стало полной неожиданностью для солдат Самбины.

Конфликт долго тянулся, и неизвестно, сколько бы продлился еще, но тут в городе появился Дарк, и это послужило катализатором в медленно бродящем вареве затяжной войны. Стратег Мартин тут же просчитал ситуацию и не торопился встречаться с Аламезом, хотя в душе и желал увидеть воскресшего друга. Он догадался, что Тальберт с Каталиной попытаются приблизить новичка-моррона к себе, поскольку пребывали в заблуждении, что он слышал Зов. Изгои-морроны, по всей видимости, были настолько затравлены, что не доверяли до конца никому, даже пострадавшим из-за них вампирам. Они умолчали об обстоятельстве, что Зов услышал кто-то из них, и тем самым оказали по недомыслию медвежью услугу своим союзникам. Предугадал Гентар и то, как Форквут поступит потом, когда выяснит, что Аламез не является миссионером Коллективного Разума.

Дарку врезались в память слова Арканса, когда тот вручил ему флакон. Чудесная жидкость должна была дать моррону возможность «увидеть», где находится готовящийся пойти на прорыв отряд. Не забыл Аламез и про предупреждение Тальберта. Он не должен допустить, чтобы флакон попал в руки врагов. И он непременно сдержал бы данное вампиру обещание, да только возможности для этого не было. Хоть Гентар и просил отдать флакон, но на самом деле мог взять его и сам. Дарк же не мог ему никак в том воспрепятствовать.

Из всего этого, что буквально за долю секунды пришло ему в голову, Аламез сделал следующие выводы. Во-первых, он отдаст флакон, поскольку просто-напросто не имеет выбора. Во-вторых, он не встанет на сторону Самбины и Гентара, которые использовали его втемную, как живца в охоте на врагов. В-третьих, маг-некромант лишился его доверия, их прежняя дружба навсегда канула в Лету, и ее уже не вернуть. В-четвертых, самое печальное – все, что он делал в последние дни, было бесполезно. Цель, к которой он стремился, оказалась ничтожной и недостойной даже того, чтобы ради нее пошевелить кончиком пальца.

– Это флакон, он за поясом, – признался Дарк, не видя смысла скрывать то, что и без его разрешения отобрали бы. – Возьми сам, я не могу достать, иль не видишь, ручки-то заняты!

– Ничего, я сам возьму, – не скрывая радости, произнес Мартин и тут же запустил свою тонюсенькую ручку собрату за пояс. – Надеюсь, ты проявишь благоразумие и когда я тебя отпущу.

– Надейся, – хмыкнул в ответ Дарк, тем самым обрекая себя на то, чтобы еще некоторое время просидеть в магических кандалах.

Его интонация не понравилась Мартину, и тот разумно решил, что оковы можно снять чуть позже, когда Аламез успокоится, а в его глазах не будет столько агрессии. Флакончик с магической жидкостью тут же сменил нескольких хозяев. Сначала Гентар отдал его красавице Самбине, лицо которой мгновенно озарилось торжественной улыбкой, а затем небольшой сосуд оказался в руках одного из вампиров, который сорвал с него печать и без долгих раздумий проглотил содержимое. На какое-то время в церкви воцарилось молчание. Все – и морроны, и вампиры, затаив дыхание, смотрели на закрывшего глаза храбреца, отважившегося выпить неизвестную жидкость.

– Я их вижу… – наконец-то изрекли побелевшие губы вампира, так и не открывшего глаза. – Их всего около двух дюжин… среди них Арканс и Форквут… пока еще не все союзники подошли… они на поверхности, в здании… ожидают морронов и готовятся к бою.

– Где они, где?! Говори же! – не вытерпела Самбина и перешла на крик.

– Старый город… на севере… возле кузнечных цехов… заброшенный дом всего в ста шагах от крепостной стены. Именно там они и собираются…

– Квервил, живо все силы туда, раздавить мерзавцев! – не дослушав до конца, начала раздавать приказания графиня. – Марквелл, пусть городская стража займет позиции на том участке стены. Всем боевым монахам и солдатам полная боевая готовность, действовать по плану! Упустите хоть одного, всем шкуры спущу!

Почти все вампиры тут же бросились исполнять приказания госпожи, но почему-то побежали не к закрытому чарами и затворами входу, а к двери, ведущей в хозяйственные помещения храма. Видимо, у кровососов имелся подземный проход, по которому молодые вампиры могли беспрепятственно перемещаться днем, не боясь быть поджаренными лучами безжалостного к ним солнца. Однако зал для молений не опустел, в нем остались не только морроны, но и сама графиня с тремя слугами, скорее всего, выполнявшими роли посыльных да охранников.

Одарив всех присутствующих прекрасной улыбкой и послав так и сидевшему возле Дарка на полу Гентару воздушный поцелуй, утомленная хлопотами да суетой красавица грациозно опустилась на церковную скамью и тут же разлеглась на ней, как на любимом ложе.

– Ты получила, что хотела, так почему ты еще здесь? – строго спросил Мартин, видимо, позволивший воздушному поцелую пролететь мимо.

– Не занудствуй! Зачем мне куда-то идти? – Властная госпожа мгновенно сменила личину и превратилась в изнеженную красавицу. – Неужто ты допускаешь, что почти пять сотен моих подданных и около тысячи людских солдат не смогут раздавить горстку смутьянов. Мое присутствие при этом совершенно необязательно. Я, как и ты, не испытываю ни к Форквут, ни к милашке Аркансу личной неприязни. Если ты позабыл, то первая была моей любимой воспитанницей, а второй… – Графиня надула губки, что должно было означать некую печаль. – Мартин, я искренне сожалею, что тогда не я, а Каталина обратила мужественного полковника… Подсуетилась, мерзавка, такого мужчины меня лишила!

– Послушай, нам нужно кое-что между собой обсудить, – продолжил гнуть свою линию Гентар, – это дела морронов, и твое присутствие не очень желательно…

– А потерпеть-то придется, – вызывающе рассмеялась графиня, явно не намеревавшаяся покидать компанию двух давних друзей и пропускать, судя по всему, интересный ей разговор. – Я вон красавчика Дарка двести лет не видела. Ну, не лишай меня удовольствия его лицезреть!

Аламезу было неприятно слушать издевательства графини, на самом деле не испытывающей к нему ровным счетом никаких чувств. Но еще более неприятным показался моррону ее томный взгляд и воздушный поцелуйчик, вещь нематериальная, не выражающая абсолютно ничего, кроме разве что насмешки. Однако он был не в том положении, чтобы выражать недовольство фривольным поведением привыкшей ко всеобщему вниманию красавицы.

– Ты получил свое. Может, хоть теперь меня отпустишь? – обратился Дарк к Гентару, но тот в ответ лишь покачал головой.

– Чуть позже, мой друг, чуть позже, – с ноткой трагизма в голосе ответил маг, поднимаясь с пола и принявшись расхаживать вокруг сидевшего Дарка. – Я оковы сниму, а ты геройствовать не к месту начнешь. Еще, чего доброго, на помощь к Тальберту поспешишь… Ты на такую глупость способен!

– Тогда давай расскажи, зачем ты все это затеял и чем тебе альмирские морроны не угодили, что аж с двуличными кровососами союз заключил?! – Дарк решил не замечать присутствия рядом Самбины, но в то же время хотел и чуток отомстить ей за свое унижение, поэтому и употребил неприятные для вампиров слова, впрочем, словесная стрела пролетела мимо цели, видимо, графиня уже привыкла к таким выражениям.

– Конечно, – кивнул головой маг, – именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Тебя не было двести лет, и не только мир за это время слегка поменялся, но и само человечество, которое мы, как морроны, призваны защищать, – начал издалека Гентар. – У людей теперь почти не осталось явных врагов, да и число видов разумных существ в мире заметно подсократилось. Сейчас трудно встретить даже полугнома или полуэльфа, не то что чистокровных представителей этих видов. А ведь двести лет назад они попадались на каждом шагу. Человечество окончательно и бесповоротно, кстати, не без нашей с тобой помощи, подавило своих потенциальных и явных врагов, став основной частью населения мира. Оборотни, вампиры и большинство иных существ, именуемых нежитью, являются лишь производной от человеческой основы, от нашей плоти и крови… Воспринимать их всерьез не стоит. Да, они охотятся на людей, но для человечества в целом угрозы никогда не представляли…

– Нахал, – выразила свое недовольство Самбина, но ее реплика осталась без ответа.

– Получилось так, как мы и рассчитывали, – продолжал вещать Гентар, – орды орков погибли в лесу, а с ними, скорее всего, сгинули и шаконьессы. По крайней мере за эти двести лет я о них ничего не слышал. Таким образом, от этих соперников человечества мы благополучно избавились. Другие расы разумных существ не смогли сохранить свою целостность. Своенравные эльфы слишком много участвовали в войнах против людей, а скорость их воспроизводства была куда меньше людской, так что численность чистокровных особей с каждым годом уменьшалась, а полуэльфы, как это ни парадоксально, были больше людьми, нежели эльфами. Большая раса, раса людей, поглотила, ассимилировала, присоединила к себе иные расы. И вот тут-то как раз и произошла беда, которую мы никак не ожидали…

– Ну да, как же, – презрительно хмыкнул Дарк, – жалкая сотня-другая полуэльфов да полугномов способна уничтожить иль поработить могущественное человечество! Ты хоть понимаешь, о чем говоришь, какой бред несешь?! Это же бедолаги, которые мыкаются по свету в поисках местечка, где бы на них смотрели как на полноценных людей…

– Ты прав, ты абсолютно прав, – кивнул головой Мартин. – И полуэльфов, и полугномов, и полукарлов, и прочих «полу» мне искренне жаль. Если природа оставила в их обличье хоть какие-то внешние признаки угасшего рода, то им нелегко приходится в мире людей. Их участь достойна сочувствия, но, мой друг, мир развивается по объективным, жестоким законам. Мы же, морроны, призваны искоренять все, что наносит человечеству вред, а, как ни странно, именно эти достойные участия и сострадания существа стали причиной новой угрозы!

– Ты же сам сказал, что человечество их поглотило, значит, полуэльфы, число которых невелико, которые разобщены и разбросаны по всему свету, никогда не осознают себя отдельным от людей видом!

– И в этом ты прав, – кивнул Гентар, – но только ты не учел одно обстоятельство. Признаюсь, не ты один… Я тоже проморгал угрозу, не то искоренил бы ее в зародыше. Дело даже не в людях, а в самом Коллективном Разуме Человечества, создавшем нас с тобой. Как оказалось, он далеко не всемогущ и не смог предусмотреть должные защитные механизмы, прежде всего для себя самого…

– Что-то я не понимаю, куда ты клонишь, – честно признался Аламез, к тому же еще и пораженный тем, что маг открыто ведет подобный разговор при вампирах.

– Самих полукровок Коллективный Разум воспринимал как особей, чуждых человеческому виду, и не питался мыслительной субстанцией, идущей от них, но время шло, появились их новые поколения, в которых была уже лишь четверть или всего лишь одна восьмая инородной крови. Их-то как раз Коллективный Разум и стал воспринимать как полноценных людей, хотя сами они считали себя потомками эльфов или гномов. Это как раз тот случай, когда происходит конфликт между врожденным и приобретенным в течение жизни.

– Постой, ты хочешь сказать… – Аламеза внезапно осенила догадка. Он понял, к чему некромант подводил разговор, и наконец догадался, почему Гентар так желал уничтожить некоторых морронов, по словам Тальберта, «немного иных», нежели остальные бессмертные.

– Да, именно это я и хочу! – кивнул Мартин, по изумленному взгляду Дарка догадавшись, что тот понял истинную причину войны между морронами. – Четко отлаженные механизмы Коллективного Разума дали сбой. Можно сказать, что внутрь его попала инфекция, с которой он, к сожалению, без нашей поддержки оказался не в состоянии справиться. Из трех десятков морронов, созданных им за последнюю сотню лет, пять-шесть особей оказались с дефектом. Они при обычной жизни ощущали себя потомками иных рас и упорно не отказываются от своих убеждений после воскрешения.

– Но это все равно не причина, чтобы их убивать! – не смог принять Дарк жестокость, творимую во благо.

– Дело не в том, что они проповедуют и как живут. Они – часть инфекции, попавшей в организм человечества, а любая инфекция разрушает живые ткани, – как знаток в делах лекарских, продолжил вещать маг, – мне и другим легионерам плевать, что любые полукровки держатся среди морронов особняком и в грош не ставят решения Совета Легиона. Кстати, ты ведь не в курсе, что теперь у нас есть Совет, и в настоящеее время мы действуем сообща, более организованно, чем прежде?

– Откуда мне, темному, знать? – пожимая плечами, ответил вопросом на вопрос Дарк.

– Дело в том, что сам факт их существования отрицательно сказывается на БОЛЬНОМ, не побоюсь этого слова, Коллективном Разуме. Вчера он создал моррона из полукровки, сегодня послал ему свой Зов, и даже страшно подумать, что произойдет завтра. Ты только представь, какой бардак станет твориться, если Коллективный Разум будет создавать морронов не из павших в боях воинов, а из кого попало, из обычных обывателей, неспособных к выполнению важных миссий! Над человечеством и морронами нависла общая беда – вырождение! И мы, легионеры, отдадим все, чтобы ее предотвратить, пойдем на любые жертвы! – решительно заявил Мартин. – Хотя, как уже тебе сказал, я ничего не имею против потомков древних народов, живущих среди людей, лишь бы они позабыли о прошлом своего рода и ощущали себя людьми! Тогда из их голов польются правильные мысли и сбой не произойдет! Парадокс заключается в том, что через пару лет эта группа лиц ассимилируется и уже не будет представлять угрозы. Опасность исходит лишь от морронов, возникших в данный момент! Они переносчики инфекции, они и есть сама инфекция! Когда человек заболел проказой иль бубонной чумой, у его близких, как бы они его ни любили, нет иного выбора, как изолировать больного. В нашем же случае «изолировать» – то же самое, что убить. Мы пока не нашли способа выделять и отсекать мысли больных индивидуумов из общего потока коллективного сознания, а значит, нужно расправиться с уродцами– морронами, как бы это жестоко ни прозвучало. Я знал, что ты воскрес и ищешь собратьев по клану, еще до того, как ты миновал городские ворота, но вынужден был скрывать свое присутствие в Альмире, поскольку…

Дальше Аламез не слушал собрата, поскольку уже догадался о том, в чем тот только собирался признаться, да и нашлись куда более важные размышления, по крайней мере более актуальные на данный момент. Пока Гентар расхаживал вокруг Дарка кругами, пытаясь убедить его в правоте своего дела, а Самбина одиноко скучала на скамье под охраной верных слуг, двое морронов – сторонников мага просто тихо стояли в сторонке, не вмешиваясь в разговор. Однако именно они стали объектами пристального внимания Аламеза. Сделав вид, что сосредоточенно слушает излияния Гентара и пытается проследить нити его рассуждений, изобилующих непонятными словами из лексикона ученых мужей и целыми гроздьями доводов да аргументов, Дарк изучал фигуры парочки морронов, всматривался в их лица, ища схожие черты с тем, что когда-то давным-давно видел.

Чаще всего случается так, что отличные стратеги являются никудышными тактиками. Похоже, Мартин Гентар не стал исключением из этого правила. Чем больше Аламез приглядывался к парочке молчаливых собратьев, тем больше в том убеждался. Еще в «Последнем приюте», где состоялась его встреча с Граблом, Дарк приметил отдаленное сходство контрабандиста с гномом. Его коренастая фигура, некоторые черты лица и, главное, вспыльчивый характер и манера разговора навевали мысли о дальнем родстве Грабла с выходцами из Махакана. Однако Гентар как будто не замечал очень схожие с гномом черты того, кого избрал себе в помощники. Сначала это поразило Дарка, но вскоре он понял, почему некромант допустил роковую ошибку. Это он, а не Мартин пропустил двести последних лет. В его голове жили яркие образы тех, с кем он общался как будто только вчера: Румбиро Альто и Пархавиэль Зингершульцо, с которыми он в прошлом любил и выпить, и поболтать. Он помнил их до каждой мелкой черты, до каждой морщинки или родинки на толстощеких, волевых лицах. Что же касается Мартина, да и остальных морронов, то за эти двести лет они многое пережили, их память заполнена иными воспоминаниями, поэтому сходство Грабла с гномом почти не бросалось им в глаза. Легионерам, которые давненько не видели гномов вживую, Грабл казался скорее уж выходцем из диких северо-восточных земель, где лица большинства мужчин столь же широки, а фигуры хоть чуток низковаты, но широкоплечи и крепки.

Самым лучшим подтверждением этой, казалось, безумной догадки был товарищ Грабла – старичок Фанорий, который, как выясняется, тоже являлся доверенным лицом Гентара. Дарк с ним довольно много общался, но ему и в голову не пришло, что корчмарь может быть не совсем человеком. Только теперь, когда Мартин объяснил ему суть конфликта, Аламез стал примечать некоторые черты лица, делающие сухощавого старичка довольно похожим на эльфа. Узкие скулы, склонность к худобе, немного широковатые для человека глазницы… Природа многое дала Фанорию от человека, но в то же время оставила кое-что и от эльфа. Даже сейчас Аламез не мог с уверенностью сказать, затесался ли среди предков корчмаря эльф или нет. По крайней мере, на месте Гентара он бы присмотрелся к этому моррону и не стал брать его к себе в подручные. Ведь если догадка Дарка верна и оба моррона не были людьми чистых кровей, то и его старый друг-некромант и уже позевывающая на лаврах Самбина являлись отнюдь не господами положения, а угодили в коварную западню. Себя Аламез к их числу не причислял, это была чужая война, в которой он не участвовал, да и вряд ли бы стал участвовать, воскресни он на пару лет раньше. Хотя аргументы Мартина и звучали весьма убедительно, но Дарк не считал, что лучшим лекарством от головной боли является топор палача. Аламез так и не увидел смысла в чрезмерной жестокости, которую маг желал проявить по отношению к не совсем таким, как он сам, морронам. Но вот за жизнь старого боевого товарища он сейчас всерьез опасался.

– Так ты меня освободишь или нет? – спросил Аламез, как только неумолчно вещавший Гентар закрыл рот.

– Мне удалось тебя убедить? – спросил Гентар, видимо, не очень уверенный в успехе своей речи.

– Тебе удалось основательно засорить мою голову мудреными словами и совершенно ненужными фактами, – озадачил Мартина Аламез. – Пойми же ты, это не моя война, и я не хочу принимать ни одну из сторон.

– Или ты с нами, или ты против нас! Или «за», или «против», третьего не дано! – гордо вскинув головку и забавно потрясая куцей бородкой, изрек некромант.

– Дано, еще как дано, – уверенно заявил Дарк. – Любой полководец знает, что одних и тех же солдат нельзя постоянно бросать в бой, да еще требовать от них подвигов! Я только воскрес, мой организм, как ты правильно подметил, еще полностью не восстановился, поэтому позволь мне вначале прийти в себя, а уж затем бросаться на помощь гибнущему человечеству!

При этих словах Гентар недовольно запыхтел и строго поджал губки. Самбина за его спиной с любопытством приподняла прекрасную головку и как-то по-новому посмотрела на пленного моррона. Грабл же с Фанорием мельком переглянулись, видимо, сказанное пришлось им по душе, что только подтвердило предположение Аламеза.

– В конце концов, ты от меня уже получил все, что хотел. Флакон я отдал; в эту минуту вампиры графини наверняка расправляются с вашими общими врагами. От меня-то тебе что нужно… понимание, одобрение?

– Ты обещаешь не вмешиваться? – после долгого раздумья спросил некромант.

– А как я могу вмешаться в то, что уже практически свершилось? – попытался уйти от ответа Аламез, но его уловка не удалась.

– Ты обещаешь? – по-прежнему стоял на своем некромант.

– Я обещаю ни на кого не поднимать меч первым и даю рыцарский обет, – произнес Аламез, не скрывая насмешки, – прирезать каждого, чей меч поднимется на меня.

Наверное, некромант собирался освободить пленника от приковавших его к полу чар, но только этому не суждено было сбыться. Сначала за дверью раздался шум, а в следующий миг в зал буквально влетел вампир в полном боевом облачении, покрытый кровью и копотью.

– Беда, госпожа, измена! – громко выкрикнул вампир и, не в силах стоять на ногах, упал на колени.

– Рассказывай подробно и по порядку! – приказала графиня, мгновенно вскочив со скамьи и за считаные доли секунды превратившись из нежившейся красавицы во властную госпожу.

– Мы окружили то место, где они должны были собираться… – держал отчет запыхавшийся посыльный, – но стоило нам лишь приблизиться, как здание взорвалось… адское пламя подняло его в воздух и разметало по камушку… Многие наши погибли…

«А ведь Великая Кодвусийская Стена была разрушена точно таким же способом! Сразу видно – гномья работа!» – подумал Дарк, наверное, единственный в зале, кому довелось видеть подобное зрелище собственными глазами и кто не считал слова гонца трусливым преувеличением.

– Это была ловушка… западня, они как будто знали… измена, нас предали, нас послали на убой!

Похоже, увиденное произвело на кровососа столь сильное впечатление, что он еще долго не смог прийти в себя. Сколько Самбина ни кричала на него, ни трясла за грудки, ни грозила лютой расправой, он твердил одно и то же: «Измена, предательство!», а когда госпожа его спрашивала, где Форквут и ее сторонники, лишь отрицательно мотал головой. Однако вскоре графиня узнала горькую правду, но не от потрясенного вампира, который, мягко говоря, был не в себе, а от другого посыльного, так же поспешно ворвавшегося в зал.

– Госпожа, нас предали! – довольно неоригинально начал речь новый гонец плохих вестей. – Форквут и еще десятка три бойцов внезапно появились в порту… не только вампиры, но и морроны. Нас было мало, мы их не ждали, мы были застигнуты врасплох. Враги захватили торговое судно и поплыли вверх по реке!

Пожалуй, лишь Дарк да Грабл с Фанорием точно знали, что происходит. Не только Гентар с Самбиной, но и их противники, Тальберт с Каталиной, решили использовать Аламеза в своих хитрых игрищах в качестве ничего не знавшей приманки. Поскольку оба подручных Гентара были предателями, Арканс был прекрасно осведомлен о плане Мартина и до поры до времени подыгрывал Гентару, угодившему в конечном итоге в собственную западню. Он вручил Аламезу флакон, зная, что содержавшая фальшивую информацию смесь уже через несколько часов попадет в руки врагов и приведет большую часть сил Самбины в заранее приготовленную западню.

– Общий сбор! Немедленно всех ко мне! – прокричала не на шутку разозленная графиня и даже обнажила клыки.

– Не волнуйся, Самбина! – пытался успокоить потерявшую самообладание союзницу некромант. – Я не исключал возможности непредвиденных осложнений, и поэтому королевский фрегат, чей капитан мне верен, патрулирует реку невдалеке от герканского берега. Сейчас я его оповещу и…

Договорить Гентар не успел, поскольку отнюдь не все его враги покинули Альмиру на утлом торговом суденышке. Парочка из них находилась в непосредственной и очень опасной близости от пребывавшего в неведении некроманта. Подозревавший о недобрых намерениях скромно отмалчивающейся парочки Дарк не успел даже вскрикнуть, как Грабл напрыгнул на Гентара сзади и, крепко прижав некроманта левой рукой к своему могучему телу, правой заткнул ему рот, а заодно и нос. Несколько секунд щуплое тельце мага билось и трепыхалось в стальных тисках «полугномьих» объятий, но затем вдруг обмякло и повисло как тряпка на сильных руках. Пока контрабандист расправлялся с Мартином, Фанорий не терял времени даром. Старичок оказался неимоверно проворным для его почтенных лет, да и оружием владел как заправский вояка. Быстро выхватив из– под монашеской робы два длинных меча, судя по тонкости и изящности лезвий, работы эльфийских мастеров, старик сбил с ног сильным ударом плеча ближайшего вампира и накинулся на Самбину сзади. Он не разменивался по мелочам и совершенно не думал о защите. Замысел Фанория состоял в том, чтобы одним-двумя неожиданными ударами расправиться с Самбиной и тем самым обезглавить врагов. Однако графиня спиной почувствовала угрозу, и еще до того, как ее подданные успели среагировать и достать из ножен клинки, расправилась с убийцей всего одним ударом кинжала.

Дарк не успел и глазом моргнуть, как бравый старик уже судорожно дергал конечностями, лежа на полу, а из его груди торчал кинжал, вогнанный по самую рукоять. Кровососущая красавица не была неженкой. Аламез еще ни разу не видел Самбину в бою, но догадывался, что в кровавой пляске дамочка чувствует себя столь же вольготно, как и на дворцовом балу, просто так главами кланов не становятся…

Увидев, что смерть настигла его товарища, Грабл озверел и, вытащив из-под робы два меча, весьма схожих с тем, который притаился в ножнах Аламеза, ринулся на врагов. Ему пришлось несладко в течение первых секунд, поскольку все без исключения вампиры, находившиеся в церкви, накинулись на него, в том числе и Самбина, в руках которой откуда-то возник полуторный меч. Однако после нескольких обменов ударами и трех появившихся на теле одиночки-моррона неглубоких резаных ран, биться Граблу стало значительно легче, ведь ему на помощь нежданно пришли два сильных соратника.

Вначале распахнулась дверь, и в зал ввалилось обезглавленное тело вампира, из шеи которого фонтаном хлестала кровь. Затем, не менее эффектно, появился и второй часовой. Бренча разваливающимися на ходу доспехами, вампир буквально влетел в зал и, сломав своим телом два ряда скамей, приземлился точно в центре прохода, ведущего к алтарю. Судя по силе, с которой толкнули бедолагу, а иначе застывшее в неестественно изогнутой позе на полу тело назвать было нельзя, из распахнутой двери в следующий миг должен был появиться могучий великан, пугающий взгляды врагов огромными буграми мышц. Однако вместо него в зал для молений влетело юркое существо, с ног до головы покрытое кровью, грозно рычащее и клацающее неимоверно подвижными челюстями, изобилующими острыми, тонкими клыками. Даже Дарк, уже повидавший Кабла в бою, не признал сразу в маленьком, кровожадном чудовище жизнерадостного коротышку, любителя плоских шуточек и голубей.

Однако ни устрашающий вид малыша, ни его эффектное появление не смогли напугать приближенных графини. Двое вампиров тут же набросились на союзника Грабла, но вступить с ним в бой так и не успели. По залу пронесся чудовищный звон, на миг заглушивший звуки сражения. Фонтан мелких и острых осколков разлетелся во все стороны и не только накрыл сражавшихся, но и добрался до самых отдаленных уголков помещения. Сидевший возле входа Аламез вовремя отвернулся и зажмурил в глаза. Уже в следующий миг на его левой щеке появилось несколько свежих порезов. Разбив витраж вышиной примерно в три-четыре человеческих роста, в зал влетела огромная черная птица. Хотя присутствующим это лишь показалось, притом в первый миг. На самом деле это был всего лишь Тальберт в развевающемся черном плаще, с двумя мечами в руках. Лучи истинного, солнечного света, не отфильтрованные через специальное стекло, обрушились на спины бегущих к Каблу вампиров. Издав вопли, сравнимые лишь с жалобным криком кота, подвешенного злыми детишками на забор за хвост, кровососы побросали мечи и забегали по залу, стараясь сбить пламя, пожиравшее их плоть и одежды.

Остальным вампирам солнечные лучи не причинили вреда, поскольку они не успели добраться до места, где протекало сражение. Однако численный и качественный перевес был уже не на стороне приверженцев графини, и это вскоре дало о себе знать. Не ожидавшие вероломного нападения со спины сторонники Самбины не смогли оказать достойного сопротивления ни мечам Тальберта, пронзавшим их тела, ни «зубкам» да «коготкам» Кабла, впивавшимся без разбора в любой участок плоти, попадавшийся им на пути. Лишь Граблу приходилось по-прежнему худо, поскольку он противостоял самой Самбине, а Ее Сиятельство не только была неимоверно быстра и ловка, но и обращалась с полуторным мечом не хуже заправского наемника. Левая рука Грабла уже висела плетью, а из многочисленных, не очень опасных на первый взгляд ран хлестала кровь, лишая могучее тело так необходимых в бою жизненных сил. Дарк сразу понял, что это не Грабл слышал Зов. Если бы за бойцом стоял Коллективный Разум, придающий ему силы, бой протекал бы совсем не так. Однако моррон, промышлявший на досуге контрабандой и торговлей товарами для воров, держался, держался из последних сил, видя, что через миг-другой ему придет подмога. Тальберт на пару с Каблом уже расправлялись с последними двумя охранниками Самбины и вот-вот должны были добраться до самой госпожи. Шансов же в бою «одна против трех» у графини не оставалось – ее противники были слишком сильны, чтобы в черном сердце Высшего Вампира тлел хоть крохотный уголек надежды на успех. Исход боя должен был решиться в считаные секунды.

В отличие от Мартина, пребывавшего в данный момент в бесчувственном состоянии, Дарк не питал к Самбине дружеских чувств, и от ее гибели ему было, мягко говоря, ни холодно ни жарко. Аламез абсолютно не разделял взгляды некроманта, решившего во имя великого дела истребить некоторых из числа своих собратьев, пусть и отвергнутых Легионом. Однако смерти Гентара Дарк не хотел. Нетрудно было догадаться, зачем сюда пожаловали изгои-морроны да их верный союзник Тальберт. Они пришли за головами врагов, то есть за головой Гентара, а возможно, и его собственной, которую отрубили бы так… на всякий случай. Естественно, подобного развития ситуации Аламез допустить не мог.

Есть люди, от которых в жизни лишь вред. Мартин Гентар являлся полной им противоположностью. Он приносил пользу, когда был в сознании, но даже когда скромно лежал в уголке и вроде бы никак не влиял на ход событий, его бессознательное состояние было во благо. Магические чары, которыми он наделил фальшивую коммуникационную сферу, не получали подпитки от его сознания и поэтому постепенно ослабели. Дарк уже не так сильно ощущал тяжесть и жжение в ладонях, и, возможно, если бы он подождал еще чуть-чуть, шар бы совсем отпал, выпустив его из оков. Однако ждать дольше Аламез не мог. Троица соратников окружила Самбину, и Ее Сиятельство, злобно шипя, ушла в глубокую оборону. Еще немного, и на одного Лорда-Вампира в мире стало бы меньше, а затем… затем заговорщики принялись бы и за них: за лишенного возможности двигаться Дарка и за его вжившегося в роль бревна собрата.

Стиснув зубы и превозмогая усилившуюся в ладонях боль, Аламез напряг руки, а затем сделал резкий рывок, разведя их в стороны. В глазах моррона на миг помутнело, а по телу пробежала судорога, но результат оправдал жертву, на которую ему пришлось пойти. Левая ладонь так и не отделилась от шара, а вот правая, с грехом пополам, оторвалась, правда, на блестящей поверхности сферы остались кусочки оторванной кожи. На долю секунды новая боль сковала поврежденную руку и выбила из глаз моррона несколько слез. Однако эти неприятные ощущения не помешали ему действовать, не помешали воину вступить в бой и прийти на помощь той, которая этой помощи, по большому счету, и не была достойна.

Как истинный король сражений, с мечом в одной руке и шаром в другой, Аламез обрушился на врагов. Прежде всего и больнее всего досталось ближайшему противнику, Граблу, по макушке которого Дарк прошелся сферой, а затем добил все-таки устоявшего на ногах, хоть и подсевшего крепыша рукоятью меча, опущенной на правый висок. В следующий миг правый бок моррона заныл от боли – это запрыгнувший ему на грудь Кабл погрузил в плоть острые коготки босой ноги. Перед глазами Дарка возникла его пасть, огромная, распахнутая, зловонная; но дурными запахами Аламеза было не устрашить. Возможно, Кабл и не хотел откусить голову бывшему товарищу, а только решил припугнуть, но все равно сурово поплатился за свою мерзкую выходку. Сильный удар сферой в правую скулу смел потомка карлов с тела собрата-моррона, а когда острые зубки на лету клацнули, пытаясь укусить руку противника, то их встретила крепкая сталь гномьего клинка. Раздался хруст, в лицо Дарку полетели осколки, но на этот раз не стекла…

– Ты че, с ума сбрендил?!! – истошно заверещал отскочивший на несколько шагов в сторону и, не переставая подпрыгивать, схватившийся за окровавленный рот Кабл. – Я ж тя не со всей силы… лишь для острастки…

На обезображенный рот малыша было страшно смотреть: в когда-то ровных рядах острых зубов зияли огромные бреши. Широко разинутая пасть Кабла теперь напоминала крепостную стену после многочасового обстрела из катапульт.

Дарк хотел что-то ответить, но не успел, поскольку правый бок, только недавно пострадавший от коготков карла, настигла новая боль. Это очухавшийся от оглушающего удара Грабл предательски ударил со спины, хотя такие понятия приемлемы лишь в честном поединке, а не в кровавом сражении, где нет и не может быть каких-либо правил. К счастью, удар был неточным и пришелся слишком высоко. Клинок гнома скользнул лишь по ребрам и, отделив от кости небольшой кусок плоти и кожи, надолго не задержался в теле.

Фальшивая сфера вновь встретилась с головой контрабандиста, однако на этот раз она испытала на прочность не затылок, а лоб. Крепкий череп – отличительная черта гномьей породы, но поскольку все на белом свете с течением времени приходит в упадок и вырождается, Грабл не смог сдюжить сокрушительный «лобовой» удар. Вначале потомок гномов рухнул на колени, а затем завалился набок и отправился в сонное царство, где, наверное, составил достойную компанию своему недругу Мартину. Чтобы парочке было не так скучно витать среди жутких кошмаров и манящих иллюзорных фантазий похотливого свойства, Дарк отправил им вслед только что очухавшегося Фанория. Бравый старичок едва успел сесть и только попытался вытащить кинжал из груди, как резкий удар кованого каблука, пришедшийся точно в лицо, вновь погрузил его в дрему.

Поединок между Тальбертом и Самбиной протекал почти на равных. Как вампир, графиня была сильнее, но возлюбленный Каталины в свою бытность человеком научился ловко владеть мечом, да и как мужчина обладал большей физической силой. За то время, пока Аламез воевал с собратьями-морронами, кровососы уже успели проделать друг в дружке по парочке новых дырок и не собирались останавливаться на достигнутом. Дарк же не горел желанием становиться третьим лишним в вампирских делах, тем более что и у него появилась новая забота.

Обезображенный Кабл как-то быстро пришел в себя, а в его непропорционально широком рту на месте огромных, черных пустот вновь появились острые зубки. Коротышка рьяно набросился на врага, хотя на этот раз был куда осторожней и не особенно приближался, благоразумно опасаясь ударов сферой. Он кружил вокруг Аламеза и все время пытался то, подпрыгнув, обезобразить ему когтями лицо, то, пригнувшись под мечом, укусить за ноги. Бой протекал странно, он скорее уж походил на безумный, импровизированный танец, в котором не было четких фигур, но зато имелось множество сложных «па». Несколько раз то зубкам, то коготкам Кабла удавалось содрать кожу с конечностей Аламеза, а тот в свою очередь нанес коротышке два скользящих удара мечом и однажды все-таки измудрился пройтись по зубам сферой. Однако раны заживали на уродце с такой поразительной скоростью, что, как это ни прискорбно, Дарку пришлось признать два удручающих факта. Во-первых, в этом то ли бою, то ли пляске ему не победить; и во-вторых, как это ни парадоксально, но именно уродливый коротышка Кабл и был тем самым морроном, которому Коллективный Разум посылал свой Зов.

– Хватит! Остановись! – вдруг пронесся по залу громкий выкрик вампира, на который просто нельзя было не обратить внимания.

Кабл мгновенно отпрыгнул на пять шагов назад и, сложив ручки, уселся на перевернутой лавке, тем самым давая понять, что согласен на передышку и не будет нападать, по крайней мере в течение нескольких минут. Тяжело дышавший Дарк обернулся и увидел картину, которая его отнюдь не порадовала. Самбина проиграла схватку и теперь в разорванном, окровавленном платье стояла на коленях. Один меч Тальберта пронзал подмышку графини, тем самым намертво пригвоздив ее тело к стене, второй клинок давил на горло поверженного, но пока не добитого врага альмирского клана.

– Предлагаю поговорить, – сдержанно произнес Арканс, тоже изрядно запыхавшийся во время схватки.

– Мы с тобой уже довольно болтали… и все без толку! – произнес Аламез, бывший не против переговоров, но не желавший того показывать врагу.

– Мне ее прирезать? – пригрозил Тальберт, немного надавив острой кромкой меча на горло Самбины.

– Ничего не имею против, – пожал плечами Дарк, не притворяясь, что ему безразлична судьба графини.

– Тогда за что же ты бьешься? – искренне удивился Арканс.

– Ты че, дурной, што ль?! – вместо Аламеза прохрипел так же изрядно подзапыхавшийся Кабл. – Дружка он своего давнишнего защищает, вон тот кусок мяса, што, как пьянчужка, под забором валяется. – Указательный коготок Кабла показал в сторону входной двери, возле которой до сих пор пребывал в беспамятстве некромант Гентар. – Боится, как бы мы с ребятами интригашке магической кишки не выпустили! И правильно боится, надо сказать, желаньице таковое ух как имеется!

– Он прав?! – переспросил Тальберт у Дарка. – Ты только из-за Гентара в свару ввязался?!

– А из-за чего же еще? – выразил удивление Аламез. – По мне, все вампиры одинаковы. Без разницы, кто из вас в Филании заправляет! Да и к уродцам этим я претензий особых не имею, – кивнул Дарк в сторону врагов, двух поверженных и одного отдыхавшего. Какими бы убогими тварями ни были, а все равно морроны!

– Я те за «убогого» глаз выколю! – огрызнулся со скамьи Кабл, но как-то вяло, без злобы в голосе.

– Чтоб тебе всю жизнь голубиный помет жрать! – пожелал в ответ Дарк, но его проклятье не задело врага, а, наоборот, вызвало приступ задорного, почти истеричного смеха.

– Заткни пасть! – выкрикнул Тальберт, пытаясь прервать приступ веселья, которое, честно говоря, было совсем не к месту. – То есть, насколько я понял, ни ко мне, ни к Каблу с дружками ты претензий не имеешь? И если мы позволим тебе уйти да еще Гентара живехонького с собою прихватить, то ты нас в покое оставишь и мстить апосля не будешь за то, что я твари этой сейчас глотку перережу?!

На графиню было жалко смотреть. Ее душил гнев, но в то же время и парализовал страх, а в налившихся слезами глазах красавицы виднелась мольба; мольба о помощи, мольба о протянутой в беде руке. Вампирам нельзя доверять, и то, что произошло с Дарком в Альмире, лишь укрепило это убеждение, доведя его до высокого статуса неоспоримой истины.

– Скажи, а что для вас важнее – чтобы хлипкая посудина добралась до шеварийского или герканского берегов или смерть врага? Зачем ты пожаловал в храм: чтобы обезопасить отступление своих или чтобы обзавестись новым трофеем в виде ее головы?

– Не понял, – не солгал Тальберт.

– Че-то странное городишь, – на свой манер выразил удивление Кабл, не понимающий, куда Дарк клонит, но заинтригованный необычной постановкой вопроса.

– А ты считаешь, что слуги графини дадут вам уйти?! Как ты думаешь, сколько их вокруг церкви уже собралось?! – спросил Дарк, переведя взгляд с Самбины на Тальберта.

В подтверждение слов Дарка раздались глухие удары в запертую не только чарами, но и на запоры дверь храма, притом те, кто был снаружи, не стучали кулаками или каблуками, а высаживали крепкую дверь настоящим тараном.

– Насколько я знаю ваши вампирские обычаи и нравы, смерть Лорда-Вампира озлобит ее подданных. Они начнут мстить, притом всем, не разбирая, кто прав, кто виноват! Хочешь убить Самбину, режь горло, но только учти, живым выйти не сможет никто, даже он! – Аламез указал рукой на зализывающего раны Кабла, в буквальном смысле зализывающего. – Вишь, какой он спокойный! Он пока еще слышит Зов, и ему наплевать на то, сколько врагов собралось снаружи! Он даже не догадывается, что, как только Самбина испустит дух, тонкая нить поддержки Коллективного Разума оборвется, и он станет смертен. Я-то через это прошел. Я погиб всего через секунду после падения Кодвусийского рубежа, всего через несколько кратких мгновений после исполнения миссии, и вот результат: я вернулся лишь через двести лет, причем это – случайное, счастливое стечение обстоятельств! Я зачем-то понадобился Коллективному Разуму, а иначе до сих пор кормил бы червей! Так чего же ты медлишь?! Режь горло врагу и подпиши нам всем смертный приговор!

– У тебя есть что предложить? – настороженно спросил Тальберт, на которого явно произвела впечатление речь моррона.

Кабл на скамейке притих, видимо, и до него дошло, что смерть подкралась близко и уже почти занесла над его головой косу.

– Откроем двери, впустим слуг графини, – стал излагать план Аламез, боявшийся, что дубовая дверь рухнет под ударами тарана до того, как он успеет договорить. – Покажем им, что Самбина в нашей власти. На Гентара им плевать, а вот ради жизни госпожи они оружие сложат. Только Самбина или Мартин могут отдать приказ преследовать суденышко. Пока они в плену, как понимаешь, такой приказ не последует. А ты велишь запрячь две кареты, погрузим в них и раненых, и пленников. Поедем к шеварийской границе. Враги будут идти по нашим пятам, но станут держаться на расстоянии и не нападут. Когда достигнем безопасного места, отпустите всех… дашь в том слово!

– А если я слово дам, но не сдержу?

– Сдержишь, – кивнул Дарк, абсолютно уверенный в этом, – вам же с Форквут нужно обратно доверие Ложи завоевать, а от клятвопреступников все отворачиваются, даже такие двуличные твари, как вы, вампиры!

– Сдержим, сдержим, – вдруг поддакнул Кабл, – по крайней мере Гентара да тебя точно не тронем!

– Это с чего вдруг такая милость? – подивился Аламез.

– А мы что, на дураков походим?! – хитро прищурил глазки Кабл. – Пока что Мартин лишь с десяток морронов уговорил ему помогать. А вот когда до Совета Легиона слушок дойдет, что мы мага да еще и тя прикончили, вот тут-то точно беды не миновать!

– Так по рукам? – предложил Дарк.

Аламез молил Небеса, Коллективный Разум, а заодно и всех ему известных святых мужей, чтобы вампир принял предложение. Ведь в противном случае ему предстоял серьезный бой – последняя схватка до смертельного конца не только с умело владеющим мечом вампиром и с клыкастым собратом по клану, но и с несколькими десятками озверевших кровососов, ожидавшими их за дверью.

– По рукам, – кивнул Тальберт, протягивая руку для пожатия, – но ты отдашь меч и поедешь пленником.

– Согласен, – кивнул Дарк, выпустив из ладони меч и позволив клинку со звоном упасть на пол.

Затем Аламез достал из рукава охотничий нож и добровольно передал его тому, кому сдался в плен. Тяжелую сферу от левой руки Дарка вампиру все равно не удалось бы отклеить. Если бы Тальберт сглупил, решив нарушить слово, у них с Мартином было чем постоять за себя.

Эпилог

Мрачный кортеж, более напоминающий похоронную процессию, двинулся в путь с наступлением темноты. Карет было три, и в каждой заговорщики везли по пленнику. Дарк ехал в последней. Не ведьмин, но все равно наделенный магическими чарами шар до сих пор был намертво приклеен к левой руке моррона. Руки да и ноги Аламеза связали крепкими путами, но он, как ни странно, чувствовал себя свободным как никогда. Свободным от цели, которой достиг, но которая вознаградила его лишь разочарованием. Свободным от идеалов, которыми раньше жил, и от веры в дружбу, которой раньше дорожил. Свободным от всего, кроме осознания наипростейшей истины, что жить нужно лишь полагаясь на собственные чувства и думая лишь собственной головой. На противоположном сиденье кареты ехало существо, лишь частично бывшее человеком, но являвшееся его полноценным собратом. Однако в гневно прищуренных глазах взиравшего на него потомка гномов были далеко не братские чувства. Граблу сильно досталось в схватке, и по большей части от Дарка, поэтому Аламез и не рассчитывал на задушевный разговор в долгом пути, который только-только начался.

Возницы на козлах были людьми, и, несмотря на многочисленных стражников, едущих по обеим сторонам от карет, они ощущали лишь страх. Это и понятно: далеко не каждому и не каждую ночь выпадает возить в экипажах мерзких чудовищ, хотя внешне они и походили на людей.

Дарк чувствовал чужой страх, в том числе и испуг мирных жителей, попрятавшихся по домам и даже боявшихся приоткрыть ставни на окнах. Неизвестно, какую небылицу наплели им индорианские священники, но уж точно не рассказали о вампирах, которых, как известно, и, как записано во многих священных писаниях, сам святой Индорий на веки вечные прогнал с филанийских земель. Скорее всего, им сказали, что вывозят из Альмиры прокаженных иль больных иной страшной болезнью, завезенной в столицу на корабле. Будь Дарк на месте священнослужителей, он именно так бы и поступил. Однако, кроме страха, который буквально преследовал три медленно едущие по узким улочкам Старого города кареты, в воздухе витало и иное, пожалуй, даже более сильное чувство. Ненависть, лютая ненависть наполняла воздух и пронзала экипажи десятками, а может, и сотнями взоров. Вампиры тоже провожали процессию. Одни из них открыто стояли на крышах, другие прятались в заброшенных домах, которых в бедняцком квартале немало.

К счастью, не только хорошее, но и плохое рано или поздно заканчивается. Когда процессия выехала на мост, ведущий к рыночной площади, и страх, и ненависть стали менее ощущаться. Они остались позади, как все, что в Альмире приключилось. Примерно через полчаса экипажи подъехали к городским воротам, пожалуй, впервые открывшимся в ночи за много-много лет. Конные стражники прекратили сопровождение экипажей, а вскоре и ворота за ними закрылись. Дарку стало на душе легко, и он не заметил, как заснул.

Пробудила моррона боль, что, впрочем, было для него и неново! Магическая сфера отклеилась от его руки и упала на ногу, отдавив несколько пальцев. То ли Мартин Гентар наконец-то пришел в себя и удосужился снять с шара заклятье, то ли чары сами собой окончательно ослабели с течением времени. Впрочем, подобные пустяки не очень беспокоили в тот момент едва открывшего глаза Дарка.

Ночь прошла, за окном разогнавшейся кареты уже светало, а в ушах моррона стоял чудовищный храп, льющийся из широко открытого рта пускавшего во сне слюну Грабла. Дарк не знал, куда их везут, но, скорее всего, кареты мчались на северо-восток, к не такой уж далекой шеварийской границе. Выглянув в окно, Дарк не заметил позади даже маленького облака пыли. Их не преследовали. Видимо, среди сторонников графини было не так уж и много вампиров, способных путешествовать при свете дня, а честному слову Тальберта Арканса враги доверяли куда больше, чем стражам порядка и индорианам, бывшим их союзниками.

Еще примерно час, может, чуть больше, Аламез пребывал в неведении, а его бока получали быстро заживающие синяки от тряски, но затем экипажи сбавили ход, съехали на обочину и остановились. Выразив свое отношение к Дарку смачным плевком на пол, наконец-то проснувшийся Грабл покинул карету, а его место тут же занял чему-то радостно улыбавшийся Кабл.

– Коль развяжу, лягать не бушь? – захихикал коротышка, пребывавший в весьма хорошем расположении духа. – А прочие мерзости совершать?

– Давай уж, не тяни! – не в силах подыгрывать всяким глупостям, Дарк протянул малышу руки.

Мгновенно выросшие на указательных пальчиках коготки справились с тугими веревками гораздо быстрее, чем это сделал бы охотничий нож или иной острый предмет. Самое удивительное, что на кистях Аламеза не осталось даже крохотного пореза.

– Ну, вот и усе, прощевай! – подытожил потомок карлов, забавно мотнув головой. – Ножки сам распутаешь, только не щас! Погодь, мы сперва отъедем!

– Постой! – выкрикнул Дарк, когда шустрый коротышка уже выпрыгнул из кареты, но еще не успел захлопнуть за собой дверцу.

– Ну, че те?! Азвинений не жди! Соплей на прощанье тож не надоть!

– Зов… ты ведь слышал Зов?! – спросил Аламез, до сих пор пребывавший в неведении, в чем же состояло послание Коллективного Разума. – Я ведь тогда угадал?!.

– Неа, – захихикал маленький человечек, хитро прищурившись. – Зову плевать на всяких мелких козявок, вроде Самбины, да и Тальберта с Форквут он не приказывал спасать…

– Так в чем же он состоял?

– Состоит, – поправил собрата Кабл, – состоит, поскольку миссия моя еще не закончена. А смысл послания кроется в том, чтобы мы, потомки карлов, гномов, эльфов и прочих, перестали наши башки о безвозвратном прошлом ломать да за ум поскорее брались! Пора нам себя вами, человеками то бишь, начать ощущать… Вишь, как все забавно выходит! Некие болячки, что организм человечий, что Разум Коллективный, сам исцелить способен, безо всякого там вмешательства занудных лекаришек, которые в него, в организм то бишь, с инштрументами своими грубыми лапчонки грязные запускают! Я всю дорожку о том с дружком твоим, некромантишкой, калякал! Кажись, старикашка понял… по крайней мере от нас отстать пообещался… А уж коль за старое вновь примется, я ж ему вот этой самой ручонкой, – в запале Кабл вновь выпустил коготки, – всю его козью бороденку повыдергаю!

Завершив разговор столь грозной клятвой, произнесенной, как и вся остальная речь, с улыбкой на лице, Кабл захлопнул дверцу кареты. Спустя некоторое время Дарк услышал конское ржание и скрип отъезжавшей кареты. Это был сигнал, сигнал о том, что его заключение закончено. Сбросив с ног путы, Аламез выпрыгнул из кареты и еще успел увидеть в клубах пыли на дороге быстро удаляющийся экипаж. На опушке леса, где они сделали привал, остались лишь две кареты. Беглецы отпустили всех: и его, и Гентара, и даже возниц, но увезли с собой графиню, видимо, решив освободить вспыльчивую, своенравную красавицу лишь у самой шеварийской границы. Кучера по-прежнему пребывали в состоянии, близком к шоку, и испуганно жались к лошадям. На него же да и на задумчиво восседавшего на камне Гентара мужички смотрели как на двух чертей во плоти, то ли пришедших за их грешными душами, то ли желавших наведаться в баньку к их пышнотелым женушкам.

– Твой меч и нож на скамье в карете, – произнес сидевший спиной к Дарку маг, даже не повернув головы при его приближении. – Кошель с золотишком Фанорий там же оставил. Говорит, все в целости, но, наверное, врет…

– Пущай врет, оно ж все равно не кровное, а наворованное, – заявил Дарк, сев с магом рядом на камень. – Хорошо, что меч оставили. Эх, и трудно в нынешнем мире клинок стоящий найти…

– Я ошибался, я так ошибался, – не слыша, о чем говорит Аламез, завел речь о своем маг. – Столько времени, столько трудов впустую растрачено, а сколько душ зазря загубить пришлось?

– А чего ты хошь? – тяжко вздохнул Дарк, чувствуя, что не сможет, да и не желая переубедить приятеля. – Наша жизнь – что война, а на войне большинство потерь случайные и бестолковые. Это только летописцы о сражениях великих да о подвигах пишут, а о глупостях творимых деликатно умалчивают…

– Ну, и где же теперь наша с тобой передовая?

– Почему «наша», твоя! – поправил собрата по клану Аламез. – Я уж от борьбы подустал. Для меня ведь Кодвусийская Стена как будто лишь вчера пала, да и последние дни не на мягкой постели прошли, так что пора бы уж бравому солдатушке немножко и отдохнуть. Думаю, годков тридцать иль пятьдесят мне на безделье с лихвой хватит, а потом добро пожаловать – хоть на новую авантюру зови, хоть к бесу в пасть!

– Куда отправишься? – спросил Мартин, видимо, не желая переубеждать спасшего ему жизнь друга.

– А как ты думаешь, герканская армия такого командира, как я, стерпит… не развалится? – усмехнулся Дарк и, не ожидая ответа, направился к карете, забирать свои вещи.

Когда Аламез обернулся, чтобы сказать последние слова на прощание, некроманта на опушке уже не было, а с камня, на котором он только что сидел, поднимался легкий дымок. От возниц, бывших свидетелями исчезновения мага, моррон добиться ничего не смог. Тряся бородами и осеняя себя на ходу знамениями, перепуганные мужики убежали в лесок.

Решив, что в нынешнем мире, видимо, не приняты долгие прощания и напутственные речи, Дарк Аламез, которому ничего не осталось, как философски пожать плечами, и сам тоже отправился в путь. К полудню еще этого дня он вышел на торговый тракт, ведущий к Мальфорну, а к вечеру уже пересек герканскую границу.

Денис Юрин Турнир

Глава 1 Три прекрасные жертвы

Утро того дня, как назло, было солнечным, теплым и тихим. Уставший за время ночного буйства гуляка ветер едва касался листвы деревьев, да и ветки кустов со стеблями травы почти не задевал. Непослушное стадо белоснежных барашков-облаков разбежалось по небосклону, поражающему своей идеальной голубизной, а солнце, как и подобало заправскому пастуху, замерло на одном месте, не мешая будущей снеди да тулупам пока наслаждаться сочной небесной травкой. Округа замерла, в округе воцарилась томная, летняя дремота, и поскольку даже на запыленной дороге не происходило никакого движения, возникало ощущение, что мир погрузился в долгий, глубокий сон; что его навеки покинули хлопоты, тревоги и прочие портящие существование житейские пустяки. Пространство замерло, плавное течение мгновений остановилось, а глаза притаившегося в кустах на обочине разбойника стали медленно, но неумолимо закрываться сами собой.

Немудрено, что Дитриха разморило, что его тянуло ко сну. Вчерашний вечерок выдался не из легких, да и суматошная ночка была ему под стать. Сначала стычка с ребятами Кривого, разорившего их с Марком тайник. Затем, как водится, после буйной драки настал черед примирительной попойки. Проигравшие и победители (на этот раз Воровка-Удача улыбнулась своей кривой щербатой ухмылкой хозяевам похищенного добра) по быстренькому зализали раны, благо обошлось без поножовщины и прочего душегубства. Потом же, к великой радости удрученного видом побитой мебели и выбитых окон корчмаря, недавние враги, как закадычные друзья, уселись за стол и опрокинули по кружке винца.

Добро им с Марком вернули, правда, не всё… несколько дорогих шмоток мародеры сразу же напялили на себя, и красивые, но, к сожалению, совсем непрочные кафтаны знати сильно пострадали во время кулачно-скамейной потехи. За первой кружкой, конечно, тут же последовала вторая, да и черед третьего разлива мутной, пахнувшей сливой и куриным пометом жидкости вскоре настал. Семеро лиходеев с заката до полуночи опустошили пару бочонков, ну, а как только почувствовали первые признаки усталости, тут же разбрелись в разные стороны, спьяну поклявшись более не зариться на чужую добычу. Заночевать в трактире не отважились ни они с Марком, ни здоровяки из шайки Кривого. Корчмари – народец подлый, вредный и злопамятный; сколь ни отсыпь им монет за нанесенный ущерб да беспокойство, а за стражей всяко пошлют, как только хмельная голова последнего из разбойников опустится на скамью или ткнется потным лбом в липкую поверхность стола.

Остаток ночи компаньоны-разбойники пробродили по лесу в поисках подходящего места для нового тайника, а когда наконец-то решились предать на время земле оттянувшую плечи поклажу, уже начало светать. На стоянку решили не возвращаться, тогда обоим казалось, что они преисполнены сил, но уже через пару часов поняли, насколько опрометчивым был их поступок… как сильно они ошибались…

Слабость окутала тугими путами члены мастеров лихого промысла, как только они вышли на маль-форнский тракт и засели в заранее облюбованном местечке, откуда и на проезжих ротозеев было удобно напасть, да и от конных разъездов, чуть что, можно быстро укрыться в лесочке. Связываться с воинами короля разбойничкам не хотелось, а городской страже, иногда все-таки появлявшейся за пределами крепостной стены, на глаза лучше не попадаться. Одно дело, перерезать горло строптивому путнику, по глупости не желавшему расстаться со своим добром, а совсем другое – обагрить меч кровью стражника или солдата. Служители короля, вассалы старенького графа Дюара, а заодно и блюстители общественного порядка не спешили покидать казармы, если на дороге находили несколько свеженьких трупов в одном нижнем белье. Но вот если мертвецы оказывались в военных мундирах, в городе начинался настоящий переполох, а уже через пару часов лесная чаща пестрела от разноцветных штандартов, яке, плащей и стеганых курток. В охоте на разбойников принимали участие не только стража, бесспорно, бывшая зачинщицей увлекательной потехи, но и все, кто носил меч и состоял на службе. Люди графа, солдаты из стоявших под городом лагерем частей, наемники торговой гильдии Мелингдорма, охранники караванов и даже вооруженные топорами да вилами деревенщины из окрестного ополчения, желающие подзаработать парочку-другую медяков за голову мерзкого лесного грабителя. Правду в народе говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо!», вот разбойнички и не связывались с представителями властей, разъезжавшими по округе беспечно… всего по три-четыре человека да еще без хорошей брони. Взять со служивых, кроме меча, хромого коня да тощего кошеля, нечего, а бед на свою голову можно было накликать!

Дорог в графстве Дюар имелось немного, а прибыльной считалась всего одна, тот самый маль-форнский тракт, по которому в столицу Геркании из захолустного городка Мелингдорм раз в дюжину дней громыхали торговые обозы, а назад возвращались пустые подводы, единственным грузом которых были в стельку пьяные купцы да гулящие девицы, прихваченные в дорогу из ближайшего трактира. С каждым годом хитрюги-торговцы все реже и реже становились жертвами нападения шаек да банд. Когда они везли товары на рынок столицы, их сопровождали такие многочисленные отряды охраны, что напасть на караваны не решались даже головорезы Кривого, самого известного в округе разбойника. Обделав же свои торговые делишки в Маль-Форне и получив желанный прибыток, опасливые купчины отдавали тугие мешки с деньжатами банкам, а с собою везли лишь ворох никчемных расписок, по которым получить кошели с монетами могли лишь они да их вечно сварливые женушки.

«Товар нужно продавать, на то он и товар; а муженьком помыкать, на то он и муженек!» – в незыблемости этого правила торгового дела не сомневался никто: ни боявшиеся своих сердитых супружниц пуще грабителей купцы; ни сами почтенные купчихи, привыкшие по поводу и без оного устраивать взбучки нерадивым муженькам; ни честной люд, частенько примечавший, что вернувшийся из поездки по торговым делам без единой царапины коммерсант на следующий день понуро бродит по городским улочкам с опухшей рожей, всклокоченными, слегка поседевшими волосами и как-то странно пришепетывает, стыдливо прикрывая ладонью ставший еще более щербатым рот.

Впрочем, по караванам Дитрих с Марком не промышляли, и до купчин им дела не было. Ценя свободу и не желая идти в услужение к самодурам-главарям, они работали только вдвоем и нападали в основном на кареты, с которых, кстати, можно было, если повезет, получить весьма неплохой барыш. Как не трудно догадаться, желающих разжиться золотишком из господских ларей да посрывать драгоценные украшения с лебяжьих шеек пугливых благородных девиц имелось превеликое множество. Зачастую разбойничкам приходилось вначале подраться между собой за право напасть на добычу, а уж затем совершить само преступление. Соперничество было кровавым и жестким, но парочку независимых чудаков большие шайки не трогали… Уж больно ловко Дитрих владел мечом, а его тщедушный, с виду совершенно безобидный напарник мастерски крушил черепа, дробил кости и сворачивал скулы, притом чаще всего даже не берясь за болтавшуюся на его широком поясе дубину. Каким чудесным образом двадцатилетнему пареньку удавалось так легко расправляться с человеческой плотью, для всего разбойного сообщества графства Дюар оставалось загадкой. Некоторые, особо суеверные жители лесов поговаривали, что паренек – богомерзкий колдун, но бежать за помощью к святой инквизиции по вполне понятным причинам не спешили.

Борьба с соблазном заснуть оказалась делом не из легких, однако Дитриху было не привыкать вступать в схватки с достойными противниками. Вся его жизнь, по сути, была одной долгой, затянувшейся до абсурда войной, в которой лишь изредка появлялись короткие передышки. Судьба давала их уставшему бойцу, чтобы он отдохнул, вкусил прелести мира и поднабрался сил для новых побоищ да походов, а он неразумно растрачивал драгоценное время спокойствия на унизительное, да и к тому же подрывающее боевой дух самоедство. Было бы желание, ну, а причина пожурить себя всегда найдется! То Дитрих корил себя за доверчивость иль неразумное ведение дел, то тщетно пытался переосмыслить свое существование и найти более достойное применение недюжинным, молодецким силам. Как нетрудно догадаться, занятие это было в высшей степени бессмысленным и каждый раз заканчивалось одним и тем же: иного, более высокого смысла жизни не находилось, а опыт,извлеченный из прошлых ошибок, не становился гарантом от совершения новых…

Вялым, ленивым, совсем не соответствующим его мужественному облику движением разбойник откинул прядь липких волос со лба, а затем, немного почесав за давненько немытым и покрытым тонким слоем грязевой коросты ухом, засунул столь же «чистую» пятерню за отворот расстегнутой аж до самого пупка стеганой куртки. Несмотря на победу, во вчерашней драке ему все же крепко досталось. Детина Вирг метил своим пудовым кулачищем под дых и точно не промахнулся бы, но, к счастью, Дитрих вовремя заметил опасность и оказался достаточно проворен, чтобы свести урон к минимуму. Он резко ушел в сторону, изогнул корпус и развернулся вполоборота, прикрыв живот левой рукой. Кулак верзилы натолкнулся на острый локоть и, соскользнув с него, лишь вскользь прошелся по нижним ребрам. Тогда, в кутерьме кулачной схватки разбойнику показалось это очень удачным маневром, но вот к сегодняшнему утру он так уже не считал. Покалеченный могучими костяшками бок поднывал, да и опухший локоть едва двигался, так что в ближайшие два дня пострадавшая рука вряд ли будет способна держать кинжал.

«Но все ж я с ним расквитался! Получил, верзилушка, полный расчет, да еще и впрок огреб! Поостережется впредь кувалдищами своими размахивать!» – злорадствовал Дитрих, вспоминая, насколько страдальческую рожу скорчил грузный и грозный обидчик, когда ему на коленку опустился тяжелый, кованый каблук сапога. Впрочем, уже через миг на потной физии ненавистного вражины возникло еще более жалостливое выражение, и виной тому был добротный дубовый табурет, вонзившийся острым углом в массивную ключицу досадной ошибки мироздания. Наверняка матушка-природа хотела вначале создать быка или даже целого вепря, но затем почему-то передумала и на скорую руку слепила из груды костей и мяса огромное, уродливое существо, лишь отдаленно напоминавшее человека.

Пальцы разбойника с силой надавили на опухший бок, да так, что его губы сжались, а из мгновенно сузившихся глаз едва не потекла скупая мужская слеза. Боль хоть штуковина и неприятная, но далеко не всегда враг! Она причиняет муки (в данном случае вполне терпимые), но зато частенько и вознаграждает раненого. В считаные секунды сон как рукой сняло, и это стало призом, ради которого Дитрих был готов надавить на свои поврежденные ребра не один, а бесконечное число раз. Дремать в засаде не только неразумно, но и опасно, даже если дорога пуста, рядом караулит верный напарник, а сам ты сидишь в густых кустах и совершенно не виден с дороги. Во время «дела» случайностей бывает много, и каждая из них претендует на звание «роковой»!

Несмотря на томящую жару, застегнув куртку аж под самое горло, Дитрих оправил съехавшую во время дремоты одежду и немного подвинулся вбок, чтобы сменить положение и размять затекшие члены. Близился полдень, а дорога по-прежнему оставалась пустой. По ней с самого утра не проехало ни одной кареты, и даже ни один жалкий всадник не проскакал мимо их с Марком укрытия. Крестьянские телеги были не в счет, они пользовались у парочки разбойников привилегией полнейшей неприкосновенности. Обирать тружеников полей разумные лиходеи не желали не из-за соображений благородства и высоких моральных принципов, а по двум весьма прозаичным причинам: с них не так уж и много можно было взять, да и к тому же деревенский люд являлся, пожалуй, единственным союзником лесных грабителей. У крестьян можно было дешево запастись провизией и выменять всякую мелочь из отобранного у господ барахла на простую, но добротную, носкую одежду. Дородные деревенские девки были куда сговорчивей чопорных горожанок, да и к гостинцам были менее требовательны. Одним словом, с кем с кем, а уж с жителями окрестных деревень Дитрих с Марком не хотели ссориться. Даже если бы в то утро среди дюжины подвод, прогрохотавших по дороге в город, и попались бы один-два зажиточных мужичка, везущих на рынок товары, которые, при определенной степени допущения, можно было бы счесть достойной добычей, разбойники не напали бы.

Говорят, что лесные обитатели любят пересвистываться или умело подражают пению птиц. Парочка независимых лиходеев не желала утруждать себя утомительными тренировками, подражая щебетанию или вою дикого зверья, а вместо этого разбойники предпочитали держать друг дружку в поле зрения, как во время сражения, так и до него. Правда, Дитриху редко когда удавалось приметить, где именно среди зеленого моря листвы притаился его проворный компаньон. Марк был искусным мастером маскировки, и никому, кроме разве что его подельника, не было известно, как получается у паренька оставаться незамеченным там, где и прятаться-то, собственно, негде. Кроны растущих на опушке леса деревьев были раскидистыми, изобиловали множеством разветвляющихся веток, но сам лиственный покров был недостаточно плотен, чтобы скрыть фигуру даже щупленького человечка. Тем не менее Дитрих знал, что его верный товарищ по грабежам, гуляньям и дракам притаился сейчас где-то наверху; но так же и был уверен, что если он обернется и начнет пристально вглядываться в замысловатое переплетение листвы и веток, то все равно не обнаружит темно-синего, рваного под мышками и протертого на локтях камзола проворного компаньона. У Марка был дар, редкая врожденная способность, бывшая не только благом, но и проклятьем порою угрюмого и злого, а порой и задорного, душевного паренька. Настроение юного разбойника менялось так же часто, как грозовые тучи застилали сплошной темно-серой пеленою голубое небо Геркании, то есть как минимум пару раз за неделю, всегда внезапно… и без последствий при этом обычно не обходилось.

Однако за три года совместных разбоев и пьянок еще не бывало случая, чтобы необузданный, внезапно вспыхивающий и столь же быстро угасавший гнев паренька, а также его чудовищная сила обращались против напарника. Во-первых, Марк уважал Дитриха, а во-вторых, побаивался… У длинноволосого разбойника, владеющего мечом так ловко, как будто с ним в руке и родился, тоже имелся секрет; страшная тайна, доверенная дружку лишь к концу второго года совместных мытарств и скитаний. Неизвестно, кто бы одержал верх, если бы вдруг разбойничкам приспичило померяться силой, но, к счастью, эта дурацкая мысль не приходила в их, даже очень хмельные головы. Они были разными, но в то же время во многом похожими; они были достойны друг друга, и именно это легло в основу их крепкого союза…

Дитрих понимал, что оборачиваться бессмысленно. Все равно ему не найти напарника, притаившегося среди крон деревьев у него за спиной. Впрочем, в том не было необходимости. Предпочитавший отсиживаться в наземном укрытии, а не на ветвях, лиходей всегда мог подозвать товарища. Для этого было достаточно всего лишь высунуть руку из изрядно обколовшего бока куста и дважды щелкнуть пальцами. Согласно придуманной и не раз опробованной в деле системе условных знаков, два щелчка обозначали, что один из компаньонов срочно желает поговорить, в то время как один – был знаком срочно притихнуть, а три – приготовиться к нападению на появившуюся невдалеке карету. У Марка ловко получалось выпрыгивать из веток на крышу проезжавшего мимо экипажа и тут же обезвреживать возницу с сидевшим рядом на козлах охранником точными ударами каблуков в затылок. Правда, иногда приземление происходило не бесшумно, и услышавшие грохот падения за спиной ездоки успевали обернуться, но по сути это ровным счетом ничего не меняло, разве что удары приходились не по тыльной части черепов, а по изумленным лицам.

В девяти же случаях из десяти парочка слуг слетала с козел кареты еще до того, как рука охранника успевала потянуться к рукояти меча, а перепуганный возница хватался за кнут. Вне зависимости от силы, с которой происходило падение застигнутых врасплох тел, оба противника в дальнейшей схватке участия обычно не принимали, поскольку либо пребывали в беспамятстве, либо предпочитали благоразумно скрыться в лесу. Трусость – не всегда плохое качество, порой она значительно продлевает жизнь и помогает сохранить собственный кошелек, если, конечно, таковой имеется у бедного дорожного провожатого и возницы-слуги.

Правая рука разбойника с трудом протиснулась сквозь колючки куста и, явив на обозрение компаньону расцарапанную в кровь кисть, дважды щелкнула пальцами, но уже через пару секунд, еще до того, как в ветвях возникло движение, резко сжалась в кулак, что означало отмену сигнала. Затем рука вновь щелкнула пальцами, но не два, а всего один раз.

Виной тому был экипаж, внезапно появившийся вдали. Запряженная четверкой гнедых лошадей карета как будто материализовалась из воздуха, как будто вынырнула из ниоткуда и перенеслась на пустынный маль-форнский тракт из совершенно иного места. Подавая сигнал соратнику, Дитрих ни на миг не отрывал глаз от извилистой ленты дороги и даже почти не моргал, но так и не смог приметить, как на горизонте вначале возникло небольшое облако, а затем постепенно из него начали проступать очертания мчавшегося на большой скорости экипажа. Добыча появилась неожиданно, к тому же сразу довольно близко, в каких-то двухстах шагах, и быстро сокращала дистанцию.

Эскорта не было, да и невзрачная фигурка тщедушного кучера на козлах не вызывала опасений, однако Дитрих, повинуясь внутреннему чутью, величественно называемому людьми интуицией, щелкнул пальцами всего один, а не три раза. Судя по богатому убранству бывшей не менее двух дней в пути и ужасно запыленной кареты, улов обещал быть большим. Золотые гербы на изначально черных, а ныне темно-серых бортах означали, что в экипаже путешествует весьма знатная особа. Скорость движения указывала на то, что вельможа очень спешит, а отсутствие даже малого отряда сопровождения – на безрассудство путника.

Разбойнику очень хотелось поверить, что им с дружком улыбнулась удача, но вначале его пыл немного остудила интуиция, а затем ей на подмогу пришли здравый смысл со врожденной осторожностью. Втроем они вмиг развеяли призрак мечты об удачном налете и даже почти убедили хозяина благоразумно и заблаговременно ретироваться в чащу леса. Прежде всего Дитриха насторожило само внезапное появление экипажа. Он не мог, просто не мог проморгать, не заметить его в самом начале дороги, почти у линии горизонта, а значит, экипаж либо телепортировался на дорогу при помощи магических чар, либо первую часть пути был прикрыт заклинанием невидимости. Когда же расстояние между мчавшейся по дороге добычей и засадой сократилось до ста шагов, у Дитриха уже не было сомнений, что в экипаже странствует настоящий и очень могущественный колдун. Кучер что есть сил гнал лошадей, а дорога была – кочка на кочке. Ни один, даже самый бывалый возница не смог бы управлять громоздким экипажем на такой немыслимой, умопомрачительной скорости, если бы, конечно, ему не помогали богомерзкие чары. За то время, пока Дитрих наблюдал за каретой, она уже несколько раз должна была запрокинуться набок иль развалиться, но, вопреки законам мироздания, экипаж мчался быстро и ровно, его даже ничуть не трясло. Блестящие, окованные железными пластинами колеса как будто проходили сквозь кочки да ухабы и чудесным образом возносились над рытвинами, заполненными грязью и дождевой водой.

– Вот счастье привалило! Титулованный колдун! Какие только чудеса в нашем чахленьком графстве не творятся?! – тихо пропел на одной ноте в самое ухо Дитриха знакомый голос. Голос напарника.

– Ты что спустился?! Марш обратно! – так же тихо прошептал длинноволосый разбойник, ничуть не удивленный внезапным появлением у него за спиной непоседливого компаньона.

За два года совместных дел и делишек Дитрих уже привык, что Марк двигается бесшумно, а иногда и совершенно незаметно для обычного человеческого глаза. Вот и сейчас он не знал, если резко обернется, то увидит ли веснушчатую физиономию смышленого паренька или узрит лишь разговаривающую с ним пустоту.

– Марш на дерево, я сказал! Нечего здесь торчать! – столь же тихо и столь же властно повторил свой приказ Дитрих, решив не тратить время на бестолковые глупости, подобные повороту головы.

– Ты чо, взаправду напасть удумал?! – не скрывая издевки, усмехнулся Марк, также за два года хорошо изучивший товарища по разбойному ремеслу и поэтому не спешивший выполнять бессмысленный приказ.

Только окончательно выжившему из ума смельчаку (каким Дитрих Гангрубер отнюдь не являлся) могла прийти в голову шальная мысль ограбить колдуна, к тому же незнакомого, о силе чар которого не было известно практически ничего. Нет, Марк и не думал, что всегда осторожный и расчетливый Дитрих отважится покинуть укрытие. Так зачем же ему было утруждать себя лишней беготней от куста к дереву, да еще и карабкаться вверх по изобилующим сучками веткам? Если в карете находился действительно могущественный чародей, обладающий способностью зрить сквозь предметы или, подобно волку, носом чуять опасность, то он уже давненько заприметил обоих разбойников. Если же нет, если же способности колдуна были не столь сильны, то они с другом и так пребывали в полнейшей безопасности. Практически слившаяся с раскидистыми ветками придорожного куста фигура Марка ничуть не выдавала укрытия сидевшего внутри колючих зарослей компаньона.

– Утихни! – кратко ответил Дитрих и протянул руку назад, чтобы сопроводить свой приказ крепким сжатием руки компаньона.

Однако недовольный повелительным тоном приятеля спесивый паренек решил в отместку напакостить, и поэтому, быстро отдернув руку назад, подсунул вместо нее особо изобилующую колючками ветку куста. Дитрих вздрогнул всем телом, но не издал ни звука, когда острые шипы растения вонзились в мягкую, недостаточно огрубевшую за годы скитаний кожу на пальцах.

«Ах, вот как! Мерзости мелкие творить изволим-с! Ну, ничего, гаденыш, я те выходку эту еще припомню!» – поклялся разбойник, так и не произнеся ни звука, ни даже тихого стона, а просто молча убрав окровавленную руку назад. В голове Дитриха уже созрел план изощренной и очень обидной для товарища мести, но вот только сейчас было совсем не то время и не то место, чтобы начинать воплощать его в жизнь.

Карета уже находилась в каких-то пятидесяти-шестидесяти шагах и продолжала мчаться, быстро сокращая дистанцию. Тщедушный кучер, забавно подпрыгивая на козлах, продолжал интенсивно хлестать лошадей, но при этом совсем не следил за рытвинами на дороге. Он то и дело вертел по сторонам почти полностью скрытой под шляпой головой, как будто кого-то высматривая, и мог случайно заметить любое, даже самое малое движение. Марк, конечно, был мастером маскировки, но недооценивать такого необычного противника было чрезвычайно опасно. Именно по этой причине Дитрих и приказал строптивому пареньку оставаться на месте.

По его расчетам, экипаж должен был пронестись мимо их укрытия уже через несколько секунд, а еще через пять-шесть, скрывшись за деревьями, углубиться в лес. Там уже начинались разбойные угодья шайки Кривого. Не столь прозорливые, как наша парочка, и чересчур жадные до наживы деревенщины-головорезы ни за что не пропустили бы богатую добычу, непременно позарились бы на злато, богатые платья и драгоценные каменья из дорожных сундуков торопыги вельможи. О том же, что в карете под гербом разъезжает колдун, они бы даже не догадались. Какой бы силой ни обладал чародей и чем бы ни закончилась схватка, Дитрих с Марком остались бы только в выигрыше. В графстве, в котором они промышляли, стало бы меньше или на одного богомерзкого чернокнижника (а от приспешников темных сил всяких пакостей можно ожидать) или на десяток-другой жадных до барыша конкурентов. В первом случае они бы избавились от потенциального источника смуты, сулившего лишь многочисленные рейды солдат по лесам да деревням. Второй исход предстоящего столкновения был более удачен с материальной точки зрения. Верховодящая в округе банда понесла бы такие потери, что ее главарю не оставалось бы ничего иного, как на годик-другой затихнуть или совсем покинуть графство Дюар, тогда бы большая часть тракта перешла к обоим партнерам.

Все-таки в каком-то смысле капризная госпожа Удача вознамерилась улыбнуться в тот день вольным разбойникам. Она уже открыла прекрасный ротик для самой обворожительной улыбки, но в последний момент передумала и искривила губки в ехидной ухмылке. Мчавшаяся на полном ходу карета уже почти достигла куста, в котором притаилась парочка расчетливых разбойников, но внезапно кучер что-то увидел и, не добравшись до места засады всего каких-то шести-семи шагов, резко натянул поводья. Наверняка лошади были тоже заколдованы, поскольку они мгновенно послушались приказа хозяина и тут же остановились, застыли на месте как вкопанные, подняв с дороги огромные клубы едкой пыли. Возможно, находившихся внутри экипажа благородных особ хорошенько тряхнуло, а возможно, и нет. Тот, кто в состоянии избавить себя от превратностей дорожной тряски, явно потрудился наложить чары и на случай неожиданной остановки. По крайней мере, изнутри кареты не послышалось ни ругани, ни проклятий, ни возмущенных криков.

– Заметил, гвоздяра беременный! Уходим! – занервничал Марк и дернул партнера по грабежу за рукав.

– Сиди! – прорычал в ответ Дитрих, на этот раз не промазав и крепко схватив товарища за кисть.

В одном юный разбойник был прав. Тощий, но в то же время обладавший солидным брюшком, комично выпиравшим из протертых на острых, угловатых коленках штанов, кучер действительно весьма походил на гвоздь, притом находившийся уже месяцев шесть в пикантном положении. Сходство усиливала непропорционально большая, широкополая шляпа, из-под которой не было видно ни носа, ни глаз, а наружу торчал лишь куцый кончик черной бороды. Однако, что же касалось второго вывода, то, по мнению Дитриха, он был сделан пылким юношей слишком опрометчиво. Не исключено, что возница их и увидел, но зачем тогда он остановился? Ведь сидевшему на козлах мужику было куда проще слегка натянуть поводья вправо и, чуть-чуть заехав на обочину, промчаться по кусту. На такой скорости от них с Марком осталось бы лишь мокрое место, точнее два мокрых и ужасно противных с виду места. Так что, скорее всего, их присутствие возле дороги осталось незамеченным, а остановка произошла по иной, совершенно не относящейся к ним причине, например, повелителю стихий и мастеру колдовства понадобилось избавить свою драгоценную телесную оболочку от излишков жидкости или справить более существенную, но столь же естественную нужду.

К счастью, томиться в ожидании ответа Дитриху пришлось недолго… какие-то жалкие секунды, а затем украшенная по краям искусной резьбой дверца кареты открылась и в придорожную грязь вступила нога высокородного и наверняка высокочтимого во всем герканском королевстве путешественника.

Юный разбойник тоже провел эти мгновения в напряженном раздумье, но, в отличие от старшего компаньона, Марк озадачился куда более приземленными и меркантильными вопросами. Кудрявого, веснушчатого, как подсолнух, тощего, внешне походившего скорее на деревенского дурачка, нежели на даже слегка придурковатого грабителя паренька интересовал не один, не два, а целый рой вертевшихся в его вихрастой голове вопросов: «Из чего сделан герб, прилепленный к борту кареты: из золота или нет? Где найти кузню, чтобы переплавить его в слитки? На какие потери драгоценного металла при переработке рассчитывать? К кому выгодней бежать менять добычу на звонкую монету, или ее лучше припрятать на черный день в тайник? И главное, удастся ли незаметно отодрать герб от дверцы?» Нападать в открытую на жертву, явно сведущую в чарах, лесному налетчику, естественно, не хотелось.

Похоже, ни спрыгнувший с козел кучер, ни вельможа, решивший променять бархатное убранство дорогого экипажа на сырость и грязь придорожной обочины возле леска, не заметили засевших в кустах разбойников. И это был плюс; единственный плюс, жалко смотревшийся на фоне многочисленных минусов. Дитрих вроде бы получил, что желал, он узрел путешественника, точнее, целых трех, и не путешественников, а путешественниц, однако ни на йоту не приблизился к разгадке становящегося все таинственнее и абсурдней ребуса.

Вслед за начищенным до блеска сапогом из-за открывшейся дверцы показались отнюдь не бархатные и не атласные штаны вельможи, а подол женского платья; хоть и дорогого, хоть и настоящего одеяния благородных дам, но уж больно запачканного хлебными крошками, остатками зелени, пятнами жира да вина.

«Должно быть, девка, что аристократишку в пути развлекала! – подумал Дитрих, но, приглядевшись повнимательней, тут же изменил мнение: – Уж больно она неказиста для жрицы любви, достойной светской особы! Продажные барышни такого высокого ранга сальные пальчики о платья не вытирают да и сапожища вместо туфелек не носят… Как же иначе вельможе восхищаться ее ножками?»

Высокая, стройная и, бесспорно, красивая девица, появившаяся из экипажа, была не только грязнулей, но и вела себя странно. Первым делом она обвела округу взором бывалого солдата и, ничуть не скупясь на грубые, неподобающие девице выражения, обругала раззяву кучера, остановившегося, по ее мнению, в самом неподобающем месте. Сам факт отборного сквернословия, льющегося бурным потоком из уст прекрасной дамы, весьма удивил разбойников, но когда они услышали столь же вульгарный и еще более фривольный ответ, то просто потеряли дар речи. Сразу стало понятно, что отношения между красавицей и возницей по крайней мере приятельские и никак не соответствуют привычной норме общения фаворитки хозяина с простым слугой. Недовольный замечанием дамочки заморыш под шляпой обнаглел настолько, что даже швырнул в нее комок грязи из-под лошадиных копыт. Впрочем, красавица в долгу не осталась. Она ловко увернулась от летящего прямо в ее личико снаряда и показала вознице жест, какой увидеть-то можно лишь в портовых кабаках.

На том неприятный инцидент был исчерпан. Метатель грязи занялся лошадьми, а вульгарная особа рывком сорвала с головы чепец, заманчиво встряхнув копной длинных, огненно-рыжих волос.

Несмотря на внешнюю привлекательность и даже красоту, Дитрих просто не в силах был смотреть на незнакомку как на объект вожделения. В ее резких, угловатых движениях не было ничего женственного, а уж о благородстве происхождения и хороших манерах даже заикаться было смешно. Девица сморкалась в подол, бесстыдно чесалась в срамных местах, а когда протяжно шмыгала носом, то казалось, что сопит здоровенный кабан. На какое-то краткое мгновение Гангруберу даже показалось, что перед ним вовсе не дама, а переодетый в женское платье, гладковыбритый юнец с намертво приклеенным к голове париком. Однако вскоре сомнения на этот счет отпали, поскольку воспитанная то ли на конюшне, то ли в свинарнике особа запустила обе руки в декольте своего многострадального платья и извлекла наружу две очаровательные, при иных обстоятельствах весьма соблазнительные прелести.

– Чудесный способ проветривать взопревшую плоть! – раздался за спиной Дитриха дрожащий голос очарованного зрелищем напарника, явно не столь требовательного к дамским манерам, чем он.

– Слюну подотри! – сквозь зубы прошептал разбойник и больно ткнул затрясшегося всем телом Марка локтем под дых.

Удар оказался не сильным и вызвал не всхлип боли, а всего лишь смешок. К счастью, за ним не последовала дерзкая реплика. Как ни странно, но юный разбойник проникся серьезностью момента и предпочел замолчать, пока ему взаправду не досталось от не желавшего ни шутить, ни язвить компаньона.

Не успела любительница забористых словечек и дурных манер освежить свои прелести легким ветерком, как из экипажа появились еще две, так сказать, дамы; так сказать, благородные. Внешность обеих была куда скромнее и неприметней, чем у рыжеволосой, оголившейся почти по пояс бестии. Одна была маленькой, полненькой, с выбивающимися из-под кружевного чепца жидкими волосенками и огромной бородавкой, занимающей почти все пространство между округлым подбородком и пухлой нижней губой. С удаления в несколько шагов, а именно на таком расстоянии находились притаившиеся разбойники, казалось, что у довольно молодой толстушки растет куцая, неухоженная поросль черных волос, которая через пару месяцев непременно разовьется в полноценную козлиную бородку. Ее движения были столь же резки и грубы, как у ее бесстыжей подружки, а дорогое платье пребывало в чуть лучшем состоянии, то есть на нем было поменьше хлебных крошек и всего парочка жирных пятен.

Чтобы размять затекшие во время долгой поездки конечности, полная веселушка решила немного побегать вокруг пенька, задрав при этом чуть ли не до головы подол платья и множество нижних юбок. Дитрих как-то привык, что не только дамы благородных кровей, но и обычные горожанки, даже некоторые крестьянки носят под платьем кальсоны. Но розовощекая прелестница с крошечной бородкой предпочитала обходиться без лишних частей гардероба, да и удаление волос с ног, видимо, считала пустой тратой времени. Глазам изумленных разбойников предстала парочка аппетитных, пухленьких, покрытых густым ковром черной растительности ножек, призывно сотрясающихся при беге. Вместо изящных туфелек девица так же, как и ее рыжая подружка, носила добротные солдатские сапоги с коваными подошвами.

Третьей персоной, соизволившей почтить опушку своим присутствием, оказалась статная, но совсем некрасивая дама в возрасте. На первый взгляд она годилась обеим спутницам в старшие подружки, но на самом деле была намного старше обеих и уж скорее претендовала на роль почтенной мамаши. Ни чудодейственная мазь из далеких, заморских стран, наверняка каждый день втираемая в кожу рук и лица; ни виверийская краска для волос; ни прочие ухищрения стареющей дамы не могли обмануть знатока и в какой-то мере ценителя женской красоты, Дитриха Гангрубера. Можно умело закрасить седину на висках. При помощи омолаживающих мазей можно на время загладить морщины; а далеко не молодую шею спрятать под массивным ожерельем из драгоценных камней, но опытный мужчина все равно поймет: что-то тут не так, все равно почует подвох еще до того, как посмотрит молодящейся даме в глаза или услышит ее хриплый голос.

Обычно люди в возрасте ведут себя более степенно. Высокая, худощавая дама, чем-то напоминавшая курицу, не стала неприятным исключением из этого правила. Она не задрала подол и уж тем более не поспешила освободить свое тело из оков тесного платья. Ее разминка с дороги ограничилась лишь легкими наклонами назад и растиранием кистей рук да затекшей поясницы. Дитрих сразу определил, что именно она была старшей во всех отношениях в этой комичной, но в то же время и пугающей троице. Вскоре он получил наглядное подтверждение своему предположению.

– Ко мне! – по-армейски четко скомандовала пожилая дама резвящимся девицам, а затем, лишь слегка повернув голову, обратилась к кучеру: – Ты уверен, что здесь?

Шляпа кучера опустилась вниз, наверное, он кивнул или подал иной утвердительный знак. Затем, поправив конскую упряжь, возница скрылся за каретой. Чем слуга там занимался, Дитрих видеть не мог, но отсутствовал он довольно долго.

И рыжеволосая красавица, и задорно верещавшая во время всего забега толстушка мгновенно повиновались властолюбивой спутнице и тут же подошли, правда, одна забыла поправить декольте, а другая не сочла нужным опустить подол платья. Дамы встали в кружок и какое-то время шептались; больше всех говорила рыжеволосая. К сожалению, слова их разговора не долетали до кустов, но, судя по активной жестикуляции всех троих барышень, беседа была не из приятных. Спутницы спорили, притом не стеснялись одаривать несогласных с их мнением оппонентов легкими тычками и затрещинами, но до настоящей драки не дошло: в волосы друг дружке благородные дамы не вцепились. Когда же согласие, по всей видимости, было достигнуто, из-за кареты вновь появился кучер. «Человек-гриб» сказал своим хозяйкам всего несколько слов, а затем вручил старшей спутнице три предмета: лист бумаги, чернильницу и гусиное перо. Смачно сплюнув на сапоги рыжеволосой подружке и громко выкрикнув: «Опять я!», толстушка-веселушка согнулась и предоставила собственную спину в качестве походного письменного стола. Водрузив на спину подруге листок и поставив на поясницу чернильницу, рыжеволосая отвесила «столу» звонкий шлепок и принялась скрипеть пером под диктовку пожилой дамы. К сожалению, текста послания разбойники не услышали: то ли дамы настолько боялись посторонних ушей, что перешептывались даже в лесу, то ли наложили заклятие, не дающее посторонним услышать их голоса.

– Что делать-то будем? Дамочки, сразу понятно, ведьмы! Грабить-то бум или нет? – оторвал Дитриха от созерцания странного действа тихий, но настойчивый голос Марка, дергавшего к тому же его за локоть… за больной локоть.

«Колдуна с ними нет. Кучер не в счет! Чародей не стал бы махать кнутом да под конские хвосты заглядывать! Спесива магическая братия, спесива и горда, до такого низкого занятия никогда не опустится! Чары на карету наложены, это факт, но прав ли Марк?! Действительно ли троица сумасшедших – ведьмы, или только одна… или они кто-то еще?! О Небеса, как же паренек наивен, как мало знает о мире, в котором живет! – торопливо размышлял старший и более опытный разбойник, пытаясь лишь на основе недолгих наблюдений докопаться до истины, пересчитать все «за» и «против», взвесить риски и наконец-то выдать скупой и лаконичный ответ: «да» или «нет». – С ведьмами мы справимся, и даже если заморыш-кучер окажется колдуном, это нам не помеха. В бою все решает натиск и быстрота! Когда кинжал приставлен к глотке, нет времени да и желания читать мудреные заклинания… склянками с магической пакостью тоже пошвыряться затруднительно! Ах, если бы они были всего лишь колдуньями!..»

Дитрих не сомневался, что троица странниц, да и забавный кучер в придачу, мягко говоря, были немного не в себе, зато суровые опасения одолели разбойника по иному поводу… Женщина всегда остается женщиной, носи она хоть королевскую корону, хоть ведьмин колпак, хоть выцветший крестьянский платочек. Любую представительницу прекрасного пола волнует, насколько привлекательно она выглядит и, главное, какими глазами на нее смотрят другие! Женщины желают нравиться прежде всего мужчинам. Это стремление заложено в них природой, и его не отнять, не вытравить из души ничем и никогда. Те же, кого Марк принял за ведьм, весьма пренебрежительно, даже наплевательски относились к своей внешности. Они делали все, чтобы отвратить от себя взоры мужчин, а не, наоборот, привлечь, следовательно…

«Вот и выходит, что никакие они не женщины! – пришел ко вполне логичному, но в то же время и абсурдному заключению Дитрих Гангрубер. – Все трое мужчины, возможно, колдуны, по какой-то причине вынужденные создать иллюзию, что они женщины; или, что еще хуже, наемные мерзавцы на службе у чернокнижника. Чары стабильны, мнимая картинка не пропадает и даже не дрожит. Вывод очевиден, чародеи сильны, хоть нас с Марком почему-то до сих пор не приметили. Связываться с ними – все равно что с тростинкой наперевес скакать на рыцаря! Интересно, что же такие могущественные мужи в нашей глухомани забыли?»

– Одичалые они уж больно, пропустим подобру-поздорову! – сообщил свое решение Дитрих, посчитавший, что несвоевременно посвящать молодого и горячего напарника в суть своих рассуждений.

– Ты что ж, бабья испужался?! – не смог скрыть негодования и презрения Марк, не веривший своим ушам, поскольку ожидал совершенно иного ответа. – Ты ж только представь, что по их сундукам припрятано! Да только герб один на карете…

– И зачем тебе злато надобно будет, коли они порчу на тебя наведут? – задал встречный вопрос Гангрубер. – Иль ты не против, до конца своих дней в штаны опорожняться по нужде малой да великой?! Иль рискнешь тягу к женщинам на всю жизнь потерять?! Это еще не самое страшное, что ведьмы с таким дурнем, как ты, сотворить могут. А если они потешиться над тобой вздумают?! Вот влюбят в козла или свинью! Ты только представь, как страстно бока жирнющей, грязнущей свиноматки губами ласкаешь, прям посреди рыночной площади, прям посреди лужи!

К счастью, у паренька было богатое воображение, и именно поэтому Дитриху не составило труда его переубедить.

– Пес с ними, пущай едут! – быстро выпалил Марк, мгновенно преисполнившись страхом вперемешку с отвращением. – Но только учти, я до ночи отсиживаться не собираюсь. Коли вскоре не уедут…

Договорить паренек не успел. Ведьмы, как будто услышали его ультиматум, по-быстренькому завершили дела и стали собираться в путь. Как только рыжеволосая пышногрудая бесстыдница затрясла в воздухе готовым письмом, давая чернилам просохнуть, ее подружки уже скрылись в карете, а тщедушный кучер в огромной шляпе вновь оказался на козлах. Затем рыжеволосая ведьма, а может, колдун (Дитрих был до конца не уверен в своем заключении) подошла к дереву и ловко приколола листок бумаги к стволу откуда-то появившимся у нее в руке ножом. Подгоняемая выкриками своих нетерпеливых подруг, красавица быстренько добежала до кареты и скрылась внутри. В следующий миг кучер уже щелкнул хлыстом, и лошади шустро рванулись с места. Всего через несколько секунд экипаж скрылся в лесу, а разбойники наконец-то смогли покинуть укрытие.

Дитрих поднялся и тут же ощутил боль в коленях, ступнях, икрах, пояснице – одним словом, во всей нижней части тела. Это были последствия долгого сидения в засаде. Еще не успел Гангрубер и шага ступить в сторону деревца, к которому была приколота трепыхавшаяся на ветру записка, как его прыткий напарник уже оказался там и читал оставленное странной компанией послание. Как ни странно, но обычно любящий побалагурить и поязвить Марк на этот раз воздержался от остроумных комментариев. Когда же он дочитал до конца, то его веснушчатое, вечно жизнерадостное и почти всегда улыбающееся лицо было белее листа бумаги.

– Ну, что там? – заподозрил неладное Дитрих.

– На, сам глянь! – ответил юноша, протягивая товарищу слегка помятый листок, отнюдь не слегка дрожащей рукой. – Оно… оно адресовано тебе!

Слова Марка поразили и немного напугали Гангрубера, но совсем не застали его врасплох. Коль в графство пожаловали столь самобытные личности непонятно какого пола, то следовало быть готовым ко всему. Желая немного успокоить и подбодрить чуток напуганного и сильно обескураженного напарника, Дитрих широко улыбнулся, беря листок из его рук.

– А вот и оно, долгожданное признание ограбленных масс! Гордись, мы теперь знаменитостями стали. Надо бы тебе кафтанчик новенький справить, не дело герою, о котором слава по всему королевству идет, в рванье ходить! Да и с девицами впредь поразборчивей быть придется, только с отпрысками почтенных семейств шашни крутить! Мы теперь люди солидные, со статусом и положением, а их блюстить надоть, в грязь не ронять и на сеновал кого попало не таскать! – удачно отшутился разбойник, подняв настроение растерянно моргавшему глазищами другу, а затем развернул суливший, по всей видимости, лишь неприятности листок.

«Наипочтеннейший господин Гангрубер!

Мы наслышаны о Ваших деяниях от Вашего СТАРОГО приятеля, с которым Вы последний раз виделись примерно три года назад, невдалеке от геркано-филанийской границы. Просим прощения, но по причинам, понятным, надеемся, и Вам, избегаем имен. К сожалению, не знаем точного места Вашего нахождения, поэтому уже написали несколько подобных писем и развесили их по дорогам графства Дюар, в котором Вы, согласно нашим сведениям, в настоящее время изволите промышлять. У нас отнюдь не праздный интерес к Вашей, бесспорно, выдающейся персоне, а весьма конкретное и, уверены, прибыльное дело. Надеемся, Вы найдете время выслушать наше предложение. Ждем Вас ближайшие три ночи в самом уютном и, на ваш взгляд, изысканном местечке Мелингдорма, где собираются люди, подобные Вам.

В предвкушении скорой встречи,

доброжелатели».

– Что скажешь? – с тревогой во взоре и голосе спросил Марк, убедившись, что Дитрих дочитал письмо до конца.

– А что тут сказать? Все и так ясно… – пожал плечами Гангрубер, скомкав листок и засунув его за пазуху, чтобы впоследствии использовать для разведения костра. – Дельце какое-то ведьмочки замыслили, вот и ищут мужичка-дурачка, чтоб всю грязную работу за них сделал. Видать, и с разбойным людом впервой связываются, вот даже кабак открыто назвать побоялись, хоть и ежу понятно, что это «Рев вепря», самый надежный из всех воровских притонов.

– Я не о том, – уточнил Марк. – Встречаться-то с ведьмами думаешь? И что это за знакомый такой, на которого они ссылаются?

– Вот уж понятия не имею! Три года назад меня жизнь со многими людишками сталкивала, причем как раз вблизи геркано-филанийской границы… по обе стороны тогда промышлял! – изобразил недоумение Гангрубер, на самом деле очень недовольный тем, что приходится врать полностью доверявшему ему пареньку. Он точно знал, на кого именно ссылалась компания, и уже начинал догадываться, из кого именно она состоит. – Что же касаемо встречи, так нам все равно в Мелингдорм идти, кое-чем закупиться надо… Там уж как выйдет. Настроение будет, в кабак зайду, бред ведьминский, так уж и быть, послушаю… Но сперва мы с тобой на стоянку двинем, всхрапнем для услады сонных очей да в желудки пару кусков мяса закинем, а то мой разнылся, зараза! Ну, что застыл?! Пошли, топай-топай молодецкими ножками!

Не дав юноше опомниться и замучить себя вопросами, Дитрих развернулся и пошел в лес, не оставляя дружку иного выбора, как пойти следом. К своему глубочайшему сожалению, Дитрих Гангрубер был вынужден признать, что за три года скитаний по герканским лесам окончательно одичал и разучился убедительно врать. Не таким уж и простачком был Марк, чтобы ему поверить, но все равно следом пошел и дальнейшими расспросами не докучал.

Глава 2 Кровавые следы

«Коли утро не задалось, то и денек выдастся не из лучших!» – в который раз Дитрих убедился, что эта народная мудрость не врет, и что беда никогда не ходит одна. Она прогуливается только под ручку со своими подружками, с такими же вредными, как и она, любительницами поизмываться над смертельно уставшим и готовым душу продать за подушку человеком.

До тайной стоянки посреди леса в тот день разбойникам добраться не удалось, так что мечты о плотном обеде с приятным сном так и остались мечтами, манящими и, увы, несбыточными. Когда Дитрих с Марком уже прошли добрую треть пути, замыкавший молчаливую процессию паренек вдруг зашмыгал носом, да так громко и протяжно, что Гангрубер даже испугался. Ему показалось, что напарник всерьез простыл и что завтра, а быть может, и в ближайшие дни, ему придется без него идти на дело да и в город в одиночку податься. Однако отнюдь не насморк стал причиной громких носовых звуков, в этом Дитрих убедился, как только еще раз дунул ветерок, донесший и до его ноздрей неприятный запах гари. Невдалеке, шагах в двухстах – двухстах пятидесяти к северо-востоку от того места, где они находились, что-то горело, притом не обычная древесина; к привычному запаху угольев примешивался еще какой-то, совсем незнакомый аромат.

Когда не просто часто бываешь в лесу, а живешь в нем пару лет, то знаешь каждый его закуток, каждую просеку, болотце или чащу. Оба разбойника тут же смекнули, откуда потягивает странный дымок и что могло стать причиной его возникновения. Маль-форнский тракт шел вдоль леса, но примерно в ста шагах от места, где они недавно сидели в засаде, у купеческой дороги имелось небольшое ответвление, петляющее узкой змейкой средь зеленых дубрав и выводящее в конечном итоге к Гендвику. Это была не обычная деревенька, а поселение лесорубов, вблизи которого ни они, ни другие разбойники очень не любили показываться. Бородатые и пахнущие, пожалуй, посильнее кабанов, мастера пилы и топора, мягко говоря, не питали теплых чувств к представителям лихого промысла, так что путь в деревушку разбойникам был заказан. На лесной дороге лиходеи появлялись, но редко, вдали от Гендвика и группками не менее дюжины. Те же, кто нарушал неписаные правила соседства с лесовиками, обычно в свои шайки не возвращались, точнее, возвращались лишь их отчаянные головы, но только после того, как дружки снимали их с шестов, воткнутых вдоль неказистой лесной дороги.

А странным дымком потягивало как раз от того места, где заросшая травою колея делала крутой поворот, огибая небольшой ручеек, и где на опушке частенько отдыхали головорезы Кривого после ночного дежурства на маль-форнском тракте. По этой, дальней от Гендвика, части лесного пути практически никто не ездил, разве что лесорубы возили обтесанные бревна в город, но это случалось довольно редко, не чаще раза в три месяца, так что в остальное время небольшие разбойничьи отряды, в основном из шайки Кривого, любили устраивать там стоянки.

– Проверим? – подал голос из-за спины Марк, наконец-то отшмыгав носом.

– Зачем? – спросил в свою очередь Дитрих, сам не понимая, почему остановился.

– Да так, – пожал плечами напарник, – интересно ж узнать, чем так смердит? К тому ж а вдруг будет чем поживиться…

– Ага, как бы те топором в лоб не поживиться! – недовольно проворчал Гангрубер, вспомнив последнюю встречу с лесорубами. – Не ровен час лесосеки бревна в город раньше повезли, а недотепы Кривого про то не прознали. Щас заявимся и попадем под раздачу! Нет, лучше уж в чужие дела не встревать, тем более с поножовщиной!

– Не-а, лесорубы с топорами хорошо управляются, зачем им ножи? Не их размерчик! – пошутил Марк, но затем, выйдя из-за спины напарника и встав перед ним, произнес весьма серьезно: – Хорошо, коли так! Мне прихвостней Кривого не жаль. А вот если дурни со становья ушли и костер за собой не затушили? Пока лишь слегка дымком потягивает, а что будет, если огонь дальше пойдет, если лес вспыхнет? Зверья мне жаль, да и…

– …и народу много лишнего в чащи пожалует: пожар тушить, а заодно и виновников искать, – продолжил за друга мысль Дитрих. – Нет, слуги графа да деревенщины с ними, конечно, олухи, нас ни за что не споймают, а вот на тайничок наш натолкнуться могут! Жаль мне добра, так что, считай, уговорил. Пошли, струйками бодрыми благое дело свершим: огонь затушим да зверье лесное спасем!

Тогда еще разбойники не знали, как во многом они были правы и в то же время как во многом ошибались. Они точноопределили место возникновения лесного пожара и догадались о причастности к этой беде шайки Кривого, но ошиблись в главном, в самой причине, по которой разгорелся огонь. Ведь они не могли даже предположить, что экипаж, везущий странную компанию, не помчится прямиком в Мелингдорм, а свернет в лес и направится в Гендвик.

Двести пятьдесят шагов – не такое уж и большое расстояние. Это недолгий путь, который можно преодолеть за пять-десять минут, неспешно идя по дороге. Но если тебе приходится продираться сквозь лесную чащу да перебираться через глубокие овраги, кишащие гадюками или заполненные холодной, стоялой водой, то эти жалкие двести пятьдесят шагов превращаются в довольно долгое, утомительное и не всегда безопасное путешествие. На то, чтобы добраться до опустевшей бандитской стоянки, друзьям понадобилось примерно три четверти часа. Лесных бродяг дважды чуть не покусали встревоженные их появлением змеи, и чуть не задрал медведь, на которого они едва не наступили, не приметив такую громадину, спящую в густой, доходившей до пояса траве.

Если бы их предположение было верно, и в лесу действительно разгорался обычный пожар, вызванный недосмотром разбойников, то за это время огонь охватил бы чащу, и «бодрыми струйками» в борьбе с разгулявшейся стихией было бы уже не обойтись. Однако, по воле судеб, лесному несчастью не дано было свершиться. Объятый языками пламени предмет хоть и был большим, но находился в самом центре лесной поляны, вдали от зарослей кустов, деревьев и сухой травы, так что жадно пожиравшему древесину, кожу, краски и ткани огню просто не на что было более перекинуться. Возможно, это было всего лишь счастливое совпадение, а возможно, и благой умысел устроителей большого костра, желавших избавиться от улик своего преступления… но не ценою лесной трагедии.

Когда запыхавшиеся и изрядно надышавшиеся заполонившим округу дымом разбойники наконец-то добрались до места возникновения пожара, то их глазам предстала жуткая картина кровавого побоища. Дитрих уже давненько отвык от таких зрелищ, и ему вдруг стало не по себе, как будто кто-то покопался в его памяти и извлек из ее глубин наглядное свидетельство его прошлой, весьма жестокой и отнюдь не спокойной жизни. Что же касалось изумленно таращившегося Марка, то, скорее всего, подобное пареньку довелось видеть впервой. Лицо юноши побелело настолько, что веснушки на щеках и на лбу смотрелись как ярко-красная сыпь; крепко сжавшиеся губы слегка дрожали, а все тело трясло от озноба. Гангрубер всерьез обеспокоился состоянием паренька и на всякий случай даже отодвинулся от него подальше. Не привыкший видеть последствия столь зверской расправы, напарник мог в любой миг начать невольно освобождаться от съеденного.

В середине поляны, кстати, довольно далеко от заросшей травою колеи, догорали остатки перевернутой набок кареты. Огонь уже поглотил крышу, днище и борта с обивкой и теперь лениво, как набивший утробу обжора доедает последний кусок десерта, догладывал крепкие доски остова и защищенные железными пластинами колеса. По внешнему виду уже нельзя было определить, тот ли это экипаж, что разбойники повстречали на дороге, или нет, но Дитрих осмелился предположить, что это был именно он. Во-первых, других карет в тот день по дороге не проезжало, а во-вторых, ни у кого из мелингдормских вельмож не было такого большого, небывало роскошного по меркам удаленного графства экипажа. Размеры карет, сделанных мастерами из графства Дюар, были намного скромнее, поскольку местные дворяне были не столь богаты, не совершали долгих путешествий, а если и выбирались из поместья в другое поместье или в город, то только вдвоем или втроем.

Значительное удаление догоравших останков от колеи могло означать лишь одно. Экипаж подожгли не разбойники, которые, скорее всего, были застигнуты врасплох его внезапным появлением на поляне, а сами путники, почему-то пожелавшие после столкновения с шайкой продолжить путь пешком или верхом и не собиравшиеся оставлять экипаж отменной работы гнить в лесу. Кстати о разбойниках – их обезображенные, порубленные на части тела были разбросаны по всей поляне, и именно вид чудовищных рваных ран стал причиной плохого самочувствия Марка. Паренек хоть силился до последнего, но так и не сдержался: зажав обеими руками рот, поспешно удалился в чащу, откуда вскоре донеслись не оставляющие сомнений о его занятии звуки.

Умертвить человека можно по-разному, это касается не только способа убийства, но и степени его жестокости. Обычно в бою, тем более с превосходящими силами противника, мало кто тратит время на педантичное, постепенное расчленение тел и зверское потрошение внутренностей с последующим разбрасыванием их по всей округе. Всего одного точного укола или сильного рубящего удара достаточно, чтобы враг или умер, или окончательно выбыл из схватки. Напавшие же на разбойников (Дитрих так до конца и не был уверен, что это был именно тот экипаж и именно те мнимые дамочки) или были сумасшедшими, которым доставлял наслаждение вид бьющейся в предсмертной агонии, разрезаемой на куски еще живой плоти, либо вымещали на разбойниках былые обиды. Впрочем, нельзя было исключать, что таким зверским, устрашающим способом странники пытались передать Кривому послание-предупреждение, некое дикарское подобие благородного рыцарского заявления: «Иду на ВЫ!», сопровождаемое поднятием забрала.

Пока напарник тщательно удобрял кусты, Дитрих осторожно расхаживал по полю побоища, стараясь не наступить ни на багровые пятна впитавшейся в траву крови, ни на куски еще теплой, порой подергивающейся в механических конвульсиях плоти. Судя по количеству нарубленных фрагментов и разрубленных на части туловищ, трудно было сказать, сколько именно людей встретило смерть на этой поляне: дюжина, полторы или две. Попытка посчитать убитых по отрубленным головам тоже не увенчалась успехом. В глазах Гангрубера все сливалось. Перед ними простиралось одно сплошное багрово-зелено-коричневое пятно; безумный натюрморт из фрагментов тел, обагренной травы, кое-где все же сохранившей естественный цвет, и коры деревьев; ужасающее и в то же время приковывающее человеческий взор полотно, исполненное самим сатаной. К счастью, дым так глубоко проник в ноздри разбойника и так впитался в его одежду, что иных резких и, без сомнения, тошнотворных запахов Гангрубер просто не ощущал.

Примерно через пару минут на поляне вновь появился Марк. Опустошившего желудок паренька изрядно шатало, его кожа была по-прежнему бледной, а одурманенные видом бойни глаза то и дело закатывались. Однако молодой напарник Гангрубера нашел силы взять себя в руки и вернуться. Для человека, ни разу не бывавшего на войне, это был подвиг, настоящий, мужественный поступок, достойный восхищения и наивысших похвал. Нет, конечно, в разбойничьем ремесле без крови тоже частенько не обходится, и избалованные неженки не могут освоить в нем даже азы, не то чтобы достигнуть вершин мастерства. Неспособный убить лиходей либо сам становится жертвой, либо его изгоняют из шайки разочарованные дружки. Но не стоит забывать, кровь крови рознь! Далеко не каждый, кто способен убить, а затем посмотреть в глаза мертвецу, может выдержать вид искромсанного на куски тела. К такому можно привыкнуть, но не сразу… Дитрих очерствел очень давно, будучи еще солдатом. Он побывал в тех неприятных для мирного человека компаниях, где убийство такое же привычное дело, как прием пищи, а чужая кровь воспринимается всего лишь как очень вредная жидкость, липнущая к сапогам и портящая мечи, если ее, конечно, вовремя не оттереть.

– Как ты? – спросил Гангрубер, аккуратно перешагнув через один из обезображенных трупов и на несколько шагов приблизившись к напарнику.

– Обвыкся вроде, – простонал юноша, правда, не сразу, а вначале удобно опершись на незапачканное кровью и мелкими кусочками внутренностей деревцо. – Что… что здесь было-то?

– Не ясно, что ль? Бойня, обычная бойня! – хмыкнул Дитрих, продолжая свой путь. – Давай-ка выбираться отсюда, а то, не ровен час, дымок кто-нить еще учует и заявится. Не знаю, как ты, а я не желаю чужие грешки на свою и без того неправедную душонку брать…

– Грешки?! Ничего себе грешки! – громко возмутился Марк, видимо окончательно придя в себя и решив чуток повыступать. – Неужто это сбрендившие бабенки такую резню устроили?! Что-то не верится, да и не ведьмин то почерк!.. Колдуны с колдуньями чары накладывают да склянки всякие с зельями пакостными метать привычны, а тут мясник поработал, мясник с топорищем огромным! Не вишь, что ль, как ребят Кривого нашинковал?!

– Послушай, дружище, – прошептал Диртрих, приблизившись к напарнику, и, взяв его под руку, настойчиво потащил в лес. – Начнем с того, что ведьма ведьме рознь! Одна лишь глазками стрелять способна да портки соседям втихаря травками натирать, чтобы потом, значица, у обидчиков ейных все срамные места прели, зудели, пухли да чесались. Другая же настолько сильна, что даже инквизиция святая с нею не связывается: дружить не дружит, но без нужды крайней колдунью не тревожит…

– Ну, и зачем о том рассказываешь?! То и без тя знаю! – удивился Марк, не сопротивляясь тащившему его обратно в чащу напарнику, но и не проявляя должной прыти, чтобы быстрее покинуть поляну.

– А затем, дурья башка, чтоб ты копытами живее шевелил! – прошипел сквозь зубы Дитрих и сильно ткнул костяшками парню в бок. – Не слышишь, что ль, народище уже близко. Ладно, коль деревенщины набежали, а если графские люди иль, того хуже, олухи Кривого пожаловали? Хошь без вины виноватым стать и в святые попасть?! Я ж лично совсем не тороплюсь за чужие грехи на Небеса отправляться!

Гангрубер был прав. С дороги уже доносились голоса и конское ржание. Если бы их застали на месте побоища, то не стали бы разбираться, что да как… Крестьяне их повесили бы, предварительно перемолов все кости дубинками да истыкав бока вилами. Солдаты графа Дюар тоже вначале довели бы их до бессознательного состояния при помощи кованых подошв сапог, конских копыт да цепов, а затем отвезли бы в город, где, погноив в сыром подземелье месяцок-другой да изведя изощренными пытками, в конце концов милосердно казнили бы. Что придумали бы озверевшие головорезы из шайки Кривого, товарищи не знали… Об этом парочке разбойников было даже страшно подумать.

К счастью, Марк не был тугодумом-упрямцем, а приближение к месту лесного побоища людей придало ему сил, да столько, что вначале волокущий его за собой Гангрубер теперь едва поспевал за шустро рванувшимся с места и помчавшимся сквозь заросли, не хуже матерого лося, пареньком.

Мысль о нависшей над их головами угрозе лютой расправы заставила парочку разбойников свершить почти невозможное. Всего за четверть часа они преодолели путь, который до этого прошли за целых три четверти, и вновь оказались на том месте, где чуткий нос Марка впервые унюхал проклятый дымок.

– Довольно, здесь они нас уже не найдут, – выпалил Марк на одном дыхании и как подкошенный рухнул в густую траву.

– Искать даже не станут, – уточнил Дитрих, присаживаясь на гнилой пенек и стаскивая с плеч мокрую от пота кожанку. – Сначала твое дело продолжат и дружной толпой кусты оросят. Посколь жрачки в их животах поболее твоего будет, то раньше чем за четверть часа не управятся. Затем, конечно, обрыщут ближайшие овраги, но далее не сунутся. Трусоват народец пошел! Кому ж охота по чаще слоняться, когда в лесу такое зверство творится?! Отправятся в деревни да в город за подмогой, так что, видать, на роду нам написано в Мелингдорм быстрее податься.

– Это еще почему? – Паренек удивился настолько, что даже перевернулся на спину и нашел в себе силы слегка приподняться на локтях.

– А потому, что к вечеру, несмышленыш, вся городская стража, вся графская рать да сотня-другая упившихся в стельку мужичков именно здеся, в лесу, обитать будут! – заявил Дитрих, снова натягивая на себя тяжелую и липкую от пота куртку. Комары, слепни и прочие мелкие мошки доставляли его мускулистой спине куда больше неприятных ощущений, чем пристающая к телу, мокрая и неприятно пахнущая кожаная броня. – Полна поляна человечьего фарша! Ты что?! Тут без масштабного рейда никак господа хорошие не обойдутся! Поди и парочку святош с собою притащат на случай, если это богомерзкая тварь из преисподней вырвалась и в леске нашем поселиться вздумала…

Насчет вооруженного рейда Гангрубер говорил серьезно, но, когда упомянул о служителях святой инквизиции, в его голосе появились смешливые нотки. Похоже, старший из разбойников не очень верил проповедям святых отцов о многовековой борьбе Добра со Злом и об ужасных чудовищах – порождениях Тьмы, порою вырывающихся из преисподней, чтобы истребить всех встречающихся им на пути представителей рода человеческого. Старший не верил, а младший хоть и всецело ему доверял, но все-таки оставлял за собой право на некоторое сомнение.

– И все ж, не ведьминых то рук дело! Не слышал я что-то про чары, которые дюжину топоров разом бы призывали. Чтобы те из ниоткуда, из воздуха взявшись, сами собой летали бы и врагов на куски крушили, да еще так быстро! Это ж точно ведьминский экипаж на поляне догорал, времечка мало прошло, а значица, расправа быстрой была, – вполне логично, хотя во многом поверхностно рассуждал Марк. – Это ж выходит, пока мы с тобой к стоянке леском шли, кто-то и ребят Кривого упокоил, и ведьм поджечь в их же карете успел. Такое только большому отряду под силу или чудовищу ужасному! Зачем солдатам над телами мертвяков издеваться?! Проку-то в том?! Люди на бессмысленное зверство не способны! Самое большее, головы разбойникам поотрубали бы, чтоб господину своему показать, и на том успокоился бы служивый люд. Вот и выходит, как ни крути, что без вмешательства нечестивых сил здеся не обошлось!

«Эх, малыш, малыш, как мало ты еще знаешь и о чарах ведьминых, и о жизни, и о тех мерзостях, на которые люди лишь ради забавы способны!» – думал Дитрих, слушая наивные умозаключения напарника. Гангрубер специально опустил голову, якобы внимательно рассматривая недавно появившуюся на сапоге трещину, чтобы не оскорблять друга улыбкой. Он чувствовал себя мудрым ученым мужем, вынужденным слушать жалкий, несвязный лепет не выучившего урок школяра. Он ощущал себя покрытым сединами и отягощенным житейским опытом старцем, смеющимся глубоко в душе над наивным, только начинающим познавать себя и окружающий мир юнцом, бойко излагавшим свою детскую теорию построения мироздания и, конечно же, желавшим получить его авторитетное одобрение. Трудно, ужасно трудно оставаться серьезным, когда приходится выслушивать явную ахинею, но еще труднее при этом скупо кивать и делать вид, что ты согласен с каждым словом.

Теперь Дитрих был абсолютно уверен в том, что именно произошло на поляне, но не собирался излагать свою версию юному другу. Зачем пугать близкого человека вестью о грозящей беде, которая, вполне вероятно, благополучно пройдет стороной? Зачем посвящать в тайну, без которой намного проще живется и куда легче дышится? Люди могут быть счастливы лишь тогда, когда не задумываются над скоротечностью и хрупкостью их бренной плоти. Марк Винвер, бесспорно, был человеком; не совсем обычным, одаренным чудесными способностями, но все же человеком. Он думал как человек, имел типичные для человеческого рода желания и ощущал себя полноценной и полноправной частью людской общности. Правда, которую знал Дитрих, могла его горько разочаровать, а в дальнейшем очень навредить.

То, что произошло на поляне, ничего общего с нападением адского чудовища не имело и виделось Гангруберу до банальности просто. Троица путешественников, которые только прикидывались дамами (Дитрих уже перестал сомневаться в своем смелом предположении), и кучер не были вовсе людьми, а являлись такими же существами, как и он сам. Вряд ли у них имелись какие-то дела в поселении лесорубов, куда вела дорога. Скорее всего, они заехали в лес только ради того, чтобы избавиться от опостылевших платьев, чужих личин и чересчур приметного экипажа с гербом. В таком иллюзорном маскараде хорошо пересекать границы и ездить по людным дорогам, где через каждые десять миль встречаются то кордоны, то конные патрули. Конечно же, никто из солдат и даже офицеров не осмелился остановить экипаж, принадлежащий знатному вельможе, да и самих благородных дам блюстители порядка не только не досматривают, но и стараются не докучать им расспросами. Для посещения же Мелингдорма странникам нужно было где-то принять настоящее, мужское обличье. Именно с этой целью они и углубились в лес, не предполагая, что натолкнутся на разбойников.

Неизвестно, сколько из четверых чужаков владели магией, но рубаками они все были отменными и на хорошее оружие не скупились. Пока Марк «веселился в кустах», Дитрих отнюдь не ради праздного любопытства расхаживал среди мертвых тел. Он осматривал место схватки и пришел к неутешительным выводам. Тела порубили на мелкие части совсем не топорами, как это предположил Марк. Здесь явно поработали мечи, причем клинки, выкованные не из плохонькой герканской стали и не маль-форнскими мастерами. В бой с отрядом разбойников вступили все четверо, причем один из бойцов был левшой, а другой предпочитал биться сразу двумя мечами. Стиль третьего нападавшего можно было назвать традиционным: в правой руке меч, в левой кинжал. А вот четвертый член странствующей компании был личностью неординарной. Похоже, он сражался двумя кинжалами, более защищался, нежели нападал, но зато активно перемещался по поляне, как будто отбегая от врагов. Возможно, это и был маг, предпочитавший читать заклинания, нежели использовать холодную сталь по ее прямому назначению.

Побоище было скоротечным. Потратив на истребление врагов не более нескольких минут, четверка убийц занялась тем, ради чего, собственно, и заехала подальше в лесок. По-быстрому отдышавшись, переодевшись и скинув с себя иллюзорное обличье дамочек, незнакомцы оседлали лошадей и покинули место ристалища. Дитрих почти сразу приметил отчетливые следы копыт, ведущие обратно к маль-форнскому тракту.

В общем и целом картина произошедшего была ясна. Оставалось только понять, зачем ищущие с ним встречи чужаки подожгли карету и надругались над трупами? Ведь большинство страшных рубящих ран было нанесено, когда разбойники были уже мертвы. Заговорщики (Дитрих чувствовал, что незнакомцы затевали что-то неладное и масштабное) явно решили использовать случай себе на благо и привлечь к небольшой стычке в лесу чье-то внимание. Вот только чье: церкви, графа, суеверных крестьян или его, находившегося, по их расчетам, где-то поблизости? Ответить на этот вопрос было невозможно, но зато его можно было задать при личной встрече, которую теперь желали в равной степени обе стороны. Гангрубер всерьез опасался, что если он проигнорирует приглашение, то компания чужаков натворит что-то еще, не столь безобидное, как кровавая расправа над лесными душегубами.

– Пожалуй, ты прав! Без твари богомерзкой дело не обошлось, – стерев с губ усмешку и придав лицу самое что ни на есть серьезное выражение, Дитрих оторвался от созерцания подошвы сапога и посмотрел напарнику в глаза. – Однако женских трупов в дорогих платьях мы не видели. Кровавое месиво состояло исключительно из нарезки мужских тел, которые при жизни ходили в рваных и ржавых обносках, ради смеха называемых доспехами. Да и лошадки, которые карету везли, куда-то ускакали…

– Хошь сказать, ведьмочки сбегли?

– Сбежали, – поправил дружка Гангрубер, – притом, не задрав платья, в лесок драпанули, а, как подобает особам благородного происхождения, чинно и важно отъехали верхом… Я следы на дороге видел! – добавил в конце разбойник, заметив выражение недоверия на лице компаньона.

– Так что ж выходит, чудовище лесное и колдуньи заодно?! – истолковал услышанное по-своему Марк. – Ясно дело, нечестивец нечестивца не тронет! А может… может, именно они кровожадную тварь и призвали?!

«Ага, десятирукого великана с мечами да кинжалами в каждой руке, пышущего огнем из всех возможных мест!» – рассмеялся про себя над нелепым предположением Гангрубер, но внешне своего настроения не показал, по-прежнему остался задумчив, серьезен и спокоен.

– К чему гадать? Вот встречусь с ними и расспрошу, как там оно было и чем им охламоны Кривого не угодили, что это зверушка их так измельчила?

– Ты что, взаправду к ведьмам пойдешь? – Лицо юноши не выражало испуга, но зато на нем как будто было написано: «Какой же ты, дружище, дурак!»

– А чего не сходить-то, раз прекрасные дамы так настойчиво зазывают? – на этот раз Гангрубер позволил себе рассмеяться. По этому поводу можно было не сдерживаться.

– Как знаешь, но только не надейся, что одного отпущу. С тобой пойду! – твердо заявил Марк, и интонация его голоса не допускала пререканий.

– Нет, – покачал Дитрих головою в ответ, – ты со мной не пойдешь, я тебя понесу!

Как ни странно, но странное и вроде бы абсолютно абсурдное заявление старшего товарища не только не удивило, но и успокоило паренька. Его веснушчатое, уже не такое бледное, как недавно, лицо расплылось в широкой улыбке, а прищуренные глазки игриво заморгали, давая другу понять, что их хозяин понял его затею и полностью ее одобряет.

* * *

К сожалению, так уж устроен мир, что все никогда не бывает хорошо, а если капризная госпожа Удача вдруг вздумала кому-то кокетливо улыбнуться, то ее дальние родственнички из многочисленного семейства невзгод непременно возьмут счастливчика на заметку и вскоре нанесут ему визит, причем сразу всей шумной компанией.

Солдат семнадцатого отряда фестшутца кутался в плащ, то и дело шмыгал раскрасневшимся на холоде носом и с опаской озирался по сторонам, нервно реагируя на каждый новый звук, будь то вой ветра или обычный шорох, донесшийся откуда-то снизу, из спящего города. Прошедший день порадовал служивого и прекрасной погодой, и отличными новостями. Он был солнечным, теплым, вселяющим в истосковавшуюся по хорошему душу желание жить. С самого утра солдат крупно выиграл в карты, затем неожиданно получил приятное известие о скором производстве его в капралы, но все это были мелочи… настоящая награда Судьбы ждала его впереди и настигла героя где-то в районе знойного полудня. Строптивая красавица, за которой он тщетно ухаживал вот уже два месяца, наконец-то решила сменить гнев на милость и осчастливить доблестного воина из городского гарнизона своим вниманием. Потихоньку покинув казарму, солдат поспешил к желанной красавице и на шесть часов окунулся в сладостный мир упоительного счастья. С чувством, что жизнь хороша, и с твердой убежденностью, что он не зря появился на белый свет, воин вернулся на службу и, к своему искреннему недоумению, обнаружил, что удачный день уже прошел, а заступивший на вахту вечер приготовил любимчику фортуны несколько неприятных сюрпризов.

За время его отсутствия выигранные деньги бесследно пропали из солдатского сундука, а сговорившиеся сослуживцы многозначительно хранили молчание, не желая выдавать вора. Попытки добиться правды привели лишь к появлению синяков на лице и боли в помятых ребрах. Подобное происшествие, конечно же, испортило настроение солдату, но худшее ждало его впереди…

На вечерней поверке оказалось, что его самовольная отлучка из казармы не осталась незамеченной. Кто-то донес офицеру, и тот назначил виновному самое страшное, самое изощренное и жестокое наказание, по сравнению с которым порка розгами иль кнутом кажется лишь легким, укрепляющим мышцы пошлепыванием. Его назначили нести караул в ночь, да еще на «чертовой башне»; в проклятом месте, где частенько творились странные дела и пропадали люди. Одни караульные ни с того ни с сего засыпали на посту, а поутру абсолютно ничего не помнили, но обнаруживали на теле бесовские отметины в основном в виде здоровенных шишек на макушке или тонкой полоски на шее, весьма похожей на следы удавки. Других солдат, несших вахту, находили лишь через несколько дней, когда они всплывали из глубин крепостного рва. А бывало и так, что солдаты просто бесследно исчезали, причем даже не прихватив с собой оружия.

Сколько священнослужители ни читали молитв, освящая отдаленную башню, а толку не было никакого. Караульные пропадали не каждую ночь, но пару раз в месяц такое случалось. В городе же шептались, что в проклятую башню время от времени жалует черт со своей похотливой подружкой. Там нечестивцы резвятся, творя разные пакости, а захваченных в плен солдат заставляют смотреть на это мерзкое действо или даже принимать участие в грязных потехах. Тех же, чья вера сильна и чья душа противится мерзким чарам, парочка из преисподней сталкивает со стены, каждый раз азартно споря, разобьет ли несчастный голову о камни или утонет в мутной, стоялой воде рва.

Неизвестно, какой глупец распускал такие нелепые байки, но солдаты мелингдормского гарнизона им все же верили и весьма неохотно заступали в ночной караул на проклятую башню. В основном этот пост в ночное время служил наказанием за серьезные дисциплинарные проступки. Отстоявшим в дурном месте положенный срок даровалось прощение строгого офицера; отказавшихся же нести караул ждал трибунал, разжалование и, как следствие, пожизненная каторга. В герканской армии блюлась железная дисциплина, и любое, даже самое малое нарушение приказа каралось с особой жестокостью.

Плотнее закутавшись в плащ, едва защищавший от стылого ветра, солдат снял перчатки и принялся растирать нос и щеки, которых из-за холода уже почти не чувствовал. Судьба не делает даров, она, как прозорливый ростовщик, сначала отпускает товар в долг, а затем взимает двойную плату. Назначение в караул на «чертову башню» выравняло чашу весов, с лихвой покрыв приятные сюрпризы, преподнесенные днем солдату, но торговля не бывает без прибыли, с облагодетельствованного стража крепости требовалось получить еще и проценты.

Солнечный, теплый день сменился ненастной ночью. Дождя, к счастью, не было, да и неполная луна прекрасно освещала округу, но резко похолодало, и сильный северо-западный ветер пробирал до костей. При каждом новом его порыве стоявшему на смотровой площадке башни караульному казалось, что или его вот-вот сдует вниз, или неприятно покалывающее грудь сердце не выдержит стужи и остановится. До смены вахты было еще далеко. Он заступил на пост всего с полчаса назад, а значит, морозиться оставалось еще более часа. Солдат завидовал своему товарищу по несчастью, который, пока сам он мерз, нежился в тепле дежурного помещения башни, расположенного двумя ярусами ниже. Счастливчик-напарник сладко спал, самозабвенно пуская на засаленную подушку пузыри, а он страдал, пытаясь считать минуты, оставшиеся до окончания проклятой смены, но постоянно сбивался и от этого злился.

Холод с ветром изводили, мучили несчастного солдата, как заправские палачи, знавшие толк в своем деле. Они словно заставляли стража бросить пост и поспешить вниз, из стылого ада смотровой площадки в натопленный рай внутренних помещений. Часовой уже давненько потерял бдительность и лишь изредка бросал мимолетный взор на заунывный, неизменный пейзаж, простиравшийся по внешнюю сторону городской стены.

Обычно ночью не было видно ни зги! Часовые на башнях частенько жаловались начальству, что не могут рассмотреть ничего, кроме мутных вод рва да верхней части стены, но в ту ночь луна светила особенно ярко, предоставляя стражу возможность узреть даже темный массив леса, начинавшегося шагах в трехстах от границы городского укрепления. Вид огромной, черной пустоши навевал днем грусть и тоску, а ночью угнетал и пугал. И лишь деревья, растущие на опушке леса, вносили какое-то разнообразие в мрачную картину пустой карантинной зоны или «кладбища», как ее называли между собой солдаты.

Ветераны из семнадцатого отряда фестщутца рассказывали, что когда-то лес доходил чуть ли не до самого рва, но вернувшийся из Маль-Форна и решивший провести старость в своих владениях граф Отто Рубар ванг Дюар приказал лесорубам вырубить лес под корень, а затем выжег траву и заставил горожан засыпать землю какой-то едкой гадостью, специально изготовленной для него в огромных количествах ученым мужем, приехавшим в Мелингдорм из столицы. С тех пор вокруг рва ничего не росло. Вот уже десять лет часовые на башнях легко просматривали округу, а у врагов отставного корд-маршала герканской армии ванг Дюара не было ни единого шанса незаметно подвести к стене города войска.

В очередной раз мельком взглянув на мертвую землю, и на самом деле походившую на кладбище, солдат уж совсем вознамерился перейти на противоположную сторону смотровой площадки, где почему-то было чуток потеплей, да и меньше дуло. Однако то, что он вдруг увидел, вмиг заставило служивого позабыть о телесных страданиях. В лунном свете было отлично видно, как со стороны леса по пустоши быстро бежали две черные как смоль и вроде бы совершенно голые фигуры. Людьми злоумышленников было трудно назвать, поскольку на их вжатых в плечи и поэтому как будто лишенных шей головах красовались ветвистые рога, а пониже спин трепыхались на ветру настоящие, длиннющие хвосты с пушистыми кончиками.

«О Небеса! Это же нечисть… черти!» – ужаснулся солдат фестшутца, которого еще сильнее затрясло, но уже не от холода, а от леденящего сердце страха.

Длинные волосы одного из нечестивцев развевались, подобно армейскому стягу, мелкие кудряшки другого едва дрожали. За спинами чертей болтались какие-то узелки, которые часовой вначале принял за огромные, бугристые горбы. Парочка из преисподней направлялась, конечно же, ко рву, но бежала не напрямик, а как-то странно: то, низко припадая к земле, то, петляя по мертвому полю. Возможно, прислужникам Тьмы было трудно передвигаться по лишенной растительности, уже несколько раз окропленной святою водою земле, а возможно, они просто такими маневрами мешали часовым на башнях прицелиться.

Солдат не знал, способен ли обычный арбалетный болт причинить чёрту вред, но поскольку нечестивцы явно опасались быстро летящих и мерзко жужжащих в воздухе снарядов, то грех было не нажать на спусковой механизм. Вскинув арбалет, часовой прицелился, метясь в вырвавшегося немного вперед и приблизившегося уже на сотню шагов ко рву длинноволосого черта. Стылый ветер слепил слезящиеся глаза, а померзшие руки ходили ходуном, и поэтому, когда указательный палец солдата наконец-то сумел надавить на спусковой рычаг, оружие сильно тряхнуло… и оно чуть не вырвалось из дрожащих рук. С третьей попытки болт полетел совсем не туда, куда стрелок задумывал, но, по счастливой случайности, все-таки настиг жертву. Длинноволосый черт даже не испугался, даже не дернулся в сторону, как будто почуял, что смертоносный снаряд пронесется мимо него. А вот второй, немного поотставший и чуток прихрамывающий на бегу нечестивец оказался не настолько удачлив и прозорлив. По всей видимости, не заметив несущегося в его сторону болта, он в ненужный момент принял влево и тут же упал, став случайной жертвой сложившихся не в его пользу обстоятельств. Правда, уже в следующий миг подраненный черт резво вскочил и, прижимая косматой лапищей покалеченную левую ногу, продолжил бег к крепостному рву. Теперь враг рода человеческого прихрамывал на обе ноги, отчего его перемещение больше походило на подскакивание необузданной кобылы, пытающейся сбросить со спины седока, а заодно, одновременно хвостом и гривой, отбиться от назойливых слепней.

Длинноволосый черт не остался безучастным к судьбе дружка по адским котелкам да сковородкам. Бежать отстающему он не помог, но зато резко остановился и пригрозил стрелку высоко поднятым над рогатой головой кулаком. Ветер гудел в ушах поспешно перезаряжавшего арбалет солдата, и он не услышал, что именно выкрикнул нечестивец, но ему послышалось, что это была довольно банальная, но от этого не менее страшная угроза: «С зада шкуру спущу!»

Руки часового, как назло, задрожали пуще прежнего, и зловредный болт, выскользнув из ложбинки, упал в темноту под ногами. На пару секунд часовой впал в замешательство, не зная, что ему делать: искать пропажу вслепую, шаря рукой по холодным камням, достать новый болт или, позабыв о стрельбе, затрубить в рог? Подать сигнал тревоги казалось солдату самым лучшим и простым решением, ведь бороться в одиночку с чертями ему не хотелось. Однако устав караульной службы фестшутца строго-настрого запрещал поднимать гарнизон по тревоге при появлении группы нарушителей численностью менее троих. Часовые были обязаны расправляться с мелкими группками нарушителей сами, конечно, если те не вооружены луками, арбалетами, пращами или иными видами оружия дальнего боя. Замеченным с башни злоумышленникам все равно некуда было деться, поскольку, переплыв ров (до которого еще следовало добраться), им пришлось бы карабкаться по высокой, отвесной, хорошо просматриваемой и простреливаемой с башен стене. Только слепой иль криворукий страж стены (каких в фестшутце не держали) не смог бы продырявить парочку сумасбродов, собравшихся тайно, под покровом ночи пробраться в город. Устав однозначно предписывал часовому расправиться с подобной парочкой самому, а о чертях и прочих нечестивцах в святом для солдата писании даже не упоминалось, так что стрелок решил продолжить стрельбу и потянулся за новым болтом.

Вот только когда оружие снова было готово к бою, стрелять-то оказалось не в кого. Грозивший ему кулаком черт бесследно исчез в темноте, а допрыгавший до рва подранок спрыгнул в воду. Сколько часовой ни следил за гладкой поверхностью водоема, но так и не приметил, чтобы над ней хотя бы на долю секунды показалась рогатая голова. Страж так и не понял, куда же запропастились богомерзкие нечестивцы. Ему, конечно же, было страшно, но в то же время напуганную душу грела мысль, что поскольку черти летать, по всей видимости, не умели, то он находится в безопасности. Незаметно по стене им не подняться, а изо рва внутрь крепости никак не попасть. Хоть именно под проклятой башней находился сток городских коллекторов, но через перекрывавшую подводное отверстие стальную решетку не смог бы проплыть не только человек, но и средних размеров рыба. Прутья преграды были крепки да и располагались один от другого на расстоянии в мизинец младенца.

Постепенно страх прошел, а вслед за ним отпустила и дрожь в членах. В течение нескольких минут ничего не происходило, и перепуганный, но все же храбро встретивший врага солдат позволил себе забыть о происшествии. Его жизнь была уже вне опасности, получившие достойный отпор черти наверняка поспешили трусливо сбежать в преисподнюю. К тому же все равно ни дежурному офицеру, ни сослуживцам о случившемся не рассказать. Башня пользовалась дурной славой, и ему, скорее всего, поверили бы, не сочли бы брехуном, но что проку в пустой болтовне? Уж если мудрым священникам не удавалось воспрепятствовать появлению нечестивцев, то что могли поделать со служителями сатаны они, простые солдаты, не знавшие ни чудотворных молитв, ни священных таинств, а умеющие только колоть, рубить да стрелять?

Какое-то время еще понаблюдав за стеной и за рвом, часовой окончательно успокоился и наконец-то осуществил то, о чем так долго мечтал и в чем так сильно нуждалось его озябшее тело. Он перешел на другую сторону смотровой площадки и, опершись спиной о не столь, как все остальные, холодный зубец, попытался хоть немного согреться, а может, даже подремать. Однако мечтам не суждено было сбыться. Едва слезящиеся глаза закрылись, как солдату вновь стало не по себе и страхи мгновенно вернулись. Нет, он ничего не услышал… никаких посторонних звуков, кроме мерного завывания ветра, но все же часовой почувствовал, можно сказать, ощутил нутром чужое присутствие рядом.

Не успел служивый и веки поднять, как на его защищенную шлемом голову обрушился сильный удар, как будто на него сверху свалился огромный валун. Бедолагу буквально впечатало в каменный пол, а в мгновенно охваченной нестерпимой болью голове возникло ощущение, что кто-то сорвал верхнюю часть черепа и теперь усердно перемешивает его мозги ложкой. Впрочем, мучиться караульному пришлось недолго, уже в следующий миг наступило желанное забытье, на время избавившее его от страданий.

Глава 3 Ночные гости Мелингдорма

Жители столицы обычно имеют весьма смутное представление о том, как протекает жизнь в других городах, даже в находящихся совсем неподалеку. Некоторые искренне полагают, что отличий вообще никаких нет, и даже не подозревают, как глубоко заблуждаются. Большая же часть столичного люда считает, что за пределами крепостной стены главного города королевства царят голод, нищета, произвол с беззаконием и полнейшая разруха. Если, к примеру, спросить гражданина герканского Маль-Форна, как ему видится какой-нибудь провинциальный городок, хотя бы тот же самый Мелингдорм, то его честный ответ поразил и рассмешил бы до слез любого жителя графства Дюар. Сперва почтенный гражданин столицы долго бы морщил лоб, пытаясь припомнить, где же находится это невзрачное захолустье, в котором он сам никогда не бывал, но когда-то о нем что-то краем уха слышал. Затем, неуверенно пролепетав, что городишко расположен примерно посредине пути к шеварийской границе, то есть в двух-трех днях езды на северо-запад, и, так и не вспомнив названия графства, испытуемый примется рисовать мрачную картину провинциального быта. Разбитые дороги, повсюду грязь и нечистоты. Обветшалые дома с перекошенными, прогнившими заборами, построенные еще при деде или прадеде нынешнего короля. Свиньи и прочий домашний скот пасутся прямо посреди главной городской площади. Полуразвалившаяся крепость с огромными выбоинами в стенах, кое-как заваленными досками и всяким бесформенным хламом, ну и обязательно со скрипучими, не открывающимися более чем наполовину городскими воротами.

Не более лестного мнения мальфорнцы и о жителях герканской глубинки. Тамошние простолюдины представляются им жалкими оборванцами в ветхом тряпье, которые больше мычат, чем говорят, ходят чуть ли не на четвереньках и которым самое место на поле или в лесу. Провинциальная же знать видится грубыми, косматыми, неотесанными мужланами, не имеющими представлений о чести, достоинстве, о прекрасном, и из скупости, а также из-за простейшего непонимания необходимости следовать моде донашивающими одежды из дедовских сундуков. Местные чины – просто жалкие ничтожества, готовые за медный грош продать все, что угодно. Городская стража – ленивые, опустившиеся, вечно пьяные увальни, неспособные даже удержать меча в руках. Захолустные красавицы – простушки с дурным вкусом и полнейшим отсутствием хоть каких-нибудь манер.

Но на самом деле главный и единственный город графства Дюар не имел ничего общего с этой мрачной картиной упадка и деградации, хотя до столичного великолепия ему было точно так же далеко, как состоянию Его Сиятельства Отто Рубара ванг Дюара до казны Его Величества Герканского Короля. Мелингдормцы были тоже совершенно иными людьми, и во многом это являлось заслугой старого графа Дюара, не только заботящегося о собственной славе и благополучии, но и не забывавшего о вассалах, служивших ему верой и правдой.

Стены города были высоки, крепки и неприступны для войск тех, кого старый граф Дюар видел в числе своих заклятых врагов. Конечно, если Геркания вступила бы в войну и север великого королевства оказался бы под пятой иноземных захватчиков, то рано или поздно Мелингдорм (как, впрочем, и любая иная крепость) пал бы под натиском регулярного воинства противника, обученного брать фортификационные сооружения по всем правилам воинского искусства… с подкопами, с обстрелами из мечущих в небеса огромные камни катапульт и отравлением диверсантами городских колодцев. Однако, по меркам мирного времени, Мелингдорм-фест являлся неприступной твердыней, надежно защищавшей покой горожан от набегов крупных шаек разбойников и отрядов головорезов-наемников, нет-нет да и подсылаемых в отдаленное графство могущественными недоброжелателями бывшего полководца.

Не поскупился знавший толк в воинском деле вельможа и на содержание в городе королевского войска. Примерно третья часть годового дохода графа отходила герканской казне, но зато неприступность крепостного рубежа, а значит, и спокойствие горожан, охраняли не кое-как обученные держать пики в руках увальни из мастерового ополчения, а довольно многочисленный, подготовленный опытными учителями отряд регулярного королевского фестшутца – имевшегося лишь в Геркании рода войск, специально обученного для защиты городов, замков, пограничных застав и прочих, менее значимых укреплений.

Солдаты королевской крепостной службы во многом отличались от своих собратьев – обычных пехотинцев, и прежде всего это касалось многогранности их подготовки. Они метали копья, дротики, топоры и прочие, находящиеся на вооружении орудия убийства чуть похуже застрельщиков, но зато хорошо обращались с арбалетом и луком, что значительно повышало стрелковую мощь обороняемого рубежа. В случае необходимости, каждый из них мог прийти на замену поредевшей от вражеских снарядов или из-за простой физической усталости обслуге катапульт, да и если противник прорывался на стены, воины герканского фестшутца доблестно встречали его щитом и мечом. Не брезговали защитники крепостей и грязной работой, какую для армий других королевств выполняли лишь пленные или согнанные со всей округи простолюдины. Сняв после отбитого штурма доспехи и на время позабыв, что их призвание сеять смерть, а не махать лопатой да киркой, солдаты герканского фестшутца рыли контрподкопы, укрепляли разрушенные в ходе очередного обстрела участки стен, разгребали завалы после пожарищ и даже хоронили убитых, чем заниматься иные воители считали ниже своего достоинства.

А в мирное время солдаты крепостной службы частенько подменяли не столь уж и многочисленных в небольших городках степенных служителей правопорядка и хранителей спокойствия горожан. Они патрулировали улочки, иногда несли вахту на площадях, рынках и в иных местах скопления разношерстного люда, но, главное, охраняли, как самую важную крепость, городскую тюрьму; место, куда злодеи всех мастей не стремились попасть, но зато откуда то и дело пытались выбраться. В общем, мудрый правитель Мелингдорма не зря платил королевской казне лишние подати. Его владения находились под надежной защитой отменно обученных солдат, а воры, разбойники, скитающиеся по лесаммародеры-дезертиры и прочий нечистый на руку сброд промышлял в основном за пределами высоких крепостных стен. Если же злодеи за какой-то надобностью тайком и пробирались в город, то не озорничали и вели себя тихо.

Граф ванг Дюар и назначаемый им глава городского совета заботились не только о безопасности горожан, но и о многом, до чего иным правителям герканских земель просто не было дела. Проживавший на землях его сиятельства и под его защитой люд не болел (по крайней мере, мор, выкашивающий целые города, обходил Мелингдорм стороной), не голодал, да и чувствовал себя куда свободней, нежели граждане иных городов.

Узенькие улочки города и его довольно просторные площади поражали своей чистотой, а опрятные с виду, примыкающие вплотную друг к дружке дома радовали глаз как приученных к порядку горожан, так и заезжих гостей, привыкших к совершенно иным картинам быта маленьких, захолустных поселений. Мелингдорм был красив днем, но полностью его неповторимое очарование открывалось ночью, когда на опустевших улочках зажигались фонари, над головою ярко сверкало звездами черное-пречерное небо и с задворок домов, где находились не перекошенные развалюхи-сараи и не выгребные ямы, а были разбиты маленькие, ухоженные садики, слышалось тихое, убаюкивающее пение сверчков и ночных птиц. Лишь изредка эта идиллия спящего безмятежным сном города перебивалась отрывистым собачьим лаем, свистом патрульных и прочими тревожными звуками, так часто нарушавшими ночной покой иных герканских городов.

«Нет, все же я не зря именно этот городок выбрал. В нем есть все, что я искал; все, к чему стремился! Он как зеркало, как огромное зеркало, отражающее, к счастью, не мою гнусную рожу, а мое настроение. Так сказать, отображает состояние души, если, конечно, таковая у меня вообще имеется», – размышлял Дитрих Гангрубер, несмотря на поздний час, неспешным, прогулочным шагом идя по узенькой улочке в сторону безымянной площади на юго-востоке города; туда, где находилось увеселительное заведение с сомнительной репутацией – «Рев Вепря».

Грязнулю-разбойника было теперь не узнать, да и вряд ли кому-либо из прохожих (если, конечно, таковые встретились бы на ночной улочке) пришло бы в голову, что скромно, но опрятно одетый молодой дворянин, идущий им навстречу, провел последние дни не на службе при графском дворе и не в тепле да уюте собственного поместья, а в грязи и сырости лесных чащ. Никто из горожан не осмелился бы и предположить, что припозднившийся мужчина благородных кровей (судя по выправке, строгому взгляду и практичности платья, офицер) обычно ночевал у костра, иногда прямо на сырой земле; питался порой тем, на что уважаемому горожанину и смотреть-то противно, и занимался преступным промыслом, совсем не соответствующим его пусть и не знатному, но благородному происхождению; вершил дела, за которые в Геркании четвертуют без долгого суда и всякого следствия.

Поношенную, засаленную и кое-как заштопанную во многих местах кожанку с нашитыми поверх стальными пластинами сменил черный кафтан простенького покроя, в каких обычно ходят обедневшие дворяне, состоящие на службе у вельмож, а изредка надевают и зазнавшиеся служители городской управы. Вместо стоптанных сапог отважившийся посетить город разбойник щеголял в новеньких, начищенных до блеска ботфортах. Третьего дня он позаимствовал их из сундука сговорчивого вельможи, чрезмерно самонадеянного и беспечного, поскольку не позаботился о должном эскорте для защиты своей путешествующей особы, но зато достаточно прозорливого, чтобы понять, кому стоит сопротивляться, а кому нет. Меч и кинжал остались прежними. Дитрих привык к своему оружию, да и не любил парадных мечей, хоть и выглядящих красиво и внушительно, но неприспособленных для серьезной схватки. Шляпу Гангрубер никогда не носил, поэтому его грязные, сальные волосы, которые у разбойника не было ни времени, ни возможности как следует вымыть, скрывал надвинутый на лоб капюшон – весьма ценное дополнение к еще относительно новенькому, прилично выглядевшему черному плащу. Одним словом, разбойник довольно удачно преобразил свою внешность, стараясь избежать даже тени подозрения, что он проводил куда больше времени среди зверей на лоне дикой природы, нежели в обществе себе подобных.

«У нас с Мелингдормом как будто одна душа на двоих, – продолжал размышлять время от времени незаметно оглядывавшийся лесной злодей, едва сдерживающийся, чтобы не перейти на бег. Хоть на тихой улочке никого и не было, но в любой миг из ближайшей подворотни могла появиться стража. Вид бегущего человека всегда вызывает тревогу и вопросы, которых Дитриху как раз крайне хотелось избежать. – Когда мне грустно, я могу найти много тихих местечек на его улочках и в его скверах. Там мне никто никогда не мешал предаваться в одиночестве меланхоличной печали. Когда же душа жаждет веселья, я тоже знаю, куда пойти. Хочу покоя, город тут же дает мне его. Стремлюсь ли я к безумной круговерти событий и ищу на свое упругое седалище опасных приключений, это, без сомнений, убогое, но в то же время и ставшее моему сердцу дорогим захолустье готово предоставить богатый ассортимент возможностей: от шашней с красавицами всех сословий до поножовщины в кабаке. Вон, с недельку назад даже стариной тряхнул, с настоящим рыцарем дрался, а не с каким-нибудь забулдыгой! Как его там звали-то? Барон ванг Хердвиг, кажись… Стойко вельможа держался, да и удар у него отменно поставлен. Если бы дело не в темной подворотне было бы, а на крепостной стене иль в поле открытом, еще неизвестно, кто кого… Жаль, такие противники редко попадаются, в основном лишь рвань, пьяное, неотесанное быдло, что в мече видит дубину, но только востро заточенную, чтобы ею, значица, не только вражину по башке оглушить можно было б иль в пузо ткнуть, но и рыбу на закусь порубать!»

Размышления – не только приятное занятие, поскольку позволяют скрасить путь, но и весьма полезное: они заставляют время бежать быстрее. Дитрих еще долго мог бы беседовать сам с собой и увлеченно находить все новые и новые достоинства маленького герканского городка, в окрестностях которого совершенно случайно обосновался несколько лет назад, но улочка закончилась, и он неожиданно оказался в конечной точке своей поздней, уже даже не полуночной прогулки, а именно: на юго-восточной площади города, в каких-то тридцати-сорока шагах перед красивым, хоть и немного мрачноватым фасадом ресторации с грозным названием.

Гангрубера всегда поражала неразумная расточительность мелингдормских властей, чрезмерно увлекавшихся понятной, наверное, только им показухой и совершенно не заботившихся о сохранности и бережном расходовании собранных с горожан средств. Несмотря на поздний час, на площади было светло, как днем, из-за яркого света нескольких десятков фонарей, расположенных по периметру и вокруг фонтана, находящегося в самом ее центре. Для кого же и с какой целью явно помешавшийся городской глава приказывал устраивать каждую ночь такую, отнюдь не дешевую иллюминацию, было непонятно. По крайней мере, разум простого лесного разбойника постичь эту тайну не мог. Если для патрулей стражи, обходивших с завидной периодичностью саму площадь и несколько прилегавших к ней улочек, то овчинка не стоила выделки. Просто безумно сжигать столько ценного масла ради удобства десятка солдат, которые к тому же все равно ходили со своими факелами. Если для горожан, так ведь они по ночам спали, заперев двери и ставни домов на прочные засовы. Редкий человек в здравом уме и в трезвом состоянии осмелится покинуть дом после заката. Испокон веков ночная пора была враждебна честному труженику, далекому от заговоров, интриг, убийств, колдовства и прочих мерзких делишек, да вдобавок изрядно подуставшему за день. Обычно бодрствовали под светом луны лишь отпетые негодяи, готовые за звонкую монету вспороть чужой живот или тайком присвоить то, что плохо лежит. Ночь издавна принадлежала им; им и еще свирепым тварям различных размеров, видов и мастей, объединенных лишь одним – жаждой свежей человеческой плоти и крови.

Дитрих не знал, сколько сейчас времени: полночь уже давненько миновала, а небо над головою еще не стало светлеть. Разбойник не сомневался, что пригласившая его на встречу компания еще находится внутри известного на всю округу и, как оказалось, далеко за ее пределами заведения. Однако он не поспешил переступить порог «Рева Вепря» и даже не перешел на противоположную сторону площади, где оно находилось. Вместо этого Гангрубер нашел поблизости неосвещенный светом фонарей закуток и тут же скрылся в его тени. Присев на корточки и навалившись левым плечом на стену дома костоправа Мангура, чьими услугами он иногда пользовался, Дитрих принялся терпеливо ждать. Он не спускал глаз с широко открытых дверей пользующейся дурной славой, но тем не менее престижной и посещаемой ресторации, перед входом в которую не было видно ни грязи, ни пьяных гостей, но зато лениво прохаживались туда-сюда четверо вооруженных дубинками вышибал-охранников. Не упускал затаившийся лиходей из виду и саму площадь, вроде бы и безлюдную, но не совсем… Время от времени в ее дальней части появлялись стражники и солдаты фестшутца. Видимо, патрули двигались четко по предписанным им маршрутам: заходили с одной улочки, доходили до центра площади, то есть практически до фонтана, а затем, постояв возле искусственного водоема не долее нескольких минут, брели осматривать другую улочку, тем самым храня покой спящих горожан от происков воришек и более опасных злодеев. Сама же площадь долго не оставалась без присмотра. Едва блестящие сталью доспехов спины солдат скрывались из виду, как появлялся новый патруль, примерно того же состава и шедший точно таким же маршрутом.

Хоть Дитрих в городе не промышлял, да и в лицо его блюстители порядка вряд ли знали, но он благоразумно предпочитал не показываться на площади, а тихонько отсиживаться в укромном местечке, поджидая возвращения недавно покинувшего его и что-то запаздывающего к месту встречи Марка. Одному же беседовать с прекрасно осведомленными об его былых и нынешних подвигах незнакомцами Гангруберу не хотелось сразу по двум веским причинам. Прежде всего он боялся подобным поступком обидеть единственного друга, ведь тот мог расценить его одиночное похождение как недоверие или, что еще хуже, элементарное нежелание делиться большим барышом. К тому же предстоящий разговор мог окончиться самым плачевным образом. Неизвестно, чего от него хотела странная компания не боявшихся пользоваться магией лжедам, и уж тем более нельзя было предсказать, как бы эти безумные особы отреагировали на его возможный отказ войти с ними в дело. Не исключал Гангрубер и кровавой развязки!

Если он не ошибся в своем смелом предположении и загадочные чужаки являлись такими же существами, что и он, то их привели в Мелингдорм не пустяки вроде наживы, а грандиозные замыслы крупной аферы. Кто знает, что затеяли смутьяны? Быть может, свержение герканского короля или что-нибудь не столь эффектное, но более действенное, что вскоре непременно отразилось бы на жизни Геркании и на политике соседних королевств. Когда ставки в игре высоки, никого не заботят судьбы отдельных людей. В круговерти дворцовых интриг, плавно перерастающих в кровопролитные войны, сотни и даже тысячи простолюдинов становятся безликими разменными монетами, абстрактными пешками, которыми без всякого зазрения совести готовы пожертвовать их вожди, самые азартные и алчные из всех игроков.

Немного искушенный в политике и уже попадавший ранее в подобные щекотливые ситуации, Дитрих, конечно же, отдавал себе отчет в том, что если позволит незнакомцам изложить ему их предложение, хотя бы даже в самых общих чертах, то уже не сможет отказаться от участия в опасном предприятии. За его резко выраженным отрицательным ответом, любой уклончивой тирадой или дипломатичной попыткой взять время на раздумье тут же последует агрессивное действие со стороны компании, а, говоря проще, его постараются немедленно убить. Аферистам, заговорщикам, интриганам и прочим любителям помутить воду, чтобы выловить из нее рыбку пожирнее, как и обычным преступникам, не нужны свидетели. Они пойдут на все, чтобы исключить риск случайного провала крупной затеи и не остановятся даже перед убийством подобного им существа.

Поскольку ввязываться в опасные предприятия, тем более вершить судьбы мира Гангрубер не имел ни малейшего желания, то шанс завершения разговора банальной поножовщиной был необычайно велик. А проигнорировать предложение о встрече Дитрих не мог. Компания странных личностей, похоже, проделала долгий путь ради откровенной беседы с ним и не оставила бы его в покое, пока не изложила бы суть своей затеи. Сколько бы он ни скрывался по деревням, сколько ни прятался бы по лесам, но рано или поздно они бы его непременно нашли и, возможно, далеко не в самый подходящий момент. Так зачем оттягивать неизбежное? Как известно, ожидание беды гораздо хуже самой напасти!

К тому же именно сейчас на стороне разбойника имелось огромное преимущество, в его рукаве, будто у заправского шулера, был спрятан козырь, о котором потенциальные противники пока не знали, но могли бы вскоре узнать, порасспросив у мелингдормского воровского сброда, с каким странным пареньком водит дружбу нелюдим Гангрубер. Дитрих специально торопился попасть в город и встретиться с компанией в первую же ночь после получения приглашения. Тем самым он пытался не дать чужакам времени, чтобы разузнать об удивительных, окутанных ореолом страшного таинства способностях Марка.

Даже Дитрих, уже, казалось бы, привыкший к фокусам веснушчатого паренька, порой поражался его проворству и изобретательности, которые, в совокупности со врожденными дарами, позволяли молодому разбойнику совершать невозможное, практически творить настоящие чудеса. Взять хотя бы поразительный способ проникновения в город в самую светлую ночь, который придумал юный мастер хитростей и уловок. Ведь это именно пареньку, а не Дитриху с его богатым военным опытом, пришла в голову воистину золотая мысль переодеваться чертями и преодолевать мертвую зону перед крепостной стеной прямо на глазах у изумленных, трясущихся со страху часовых.

В эту ночь им, правда, не повезло. На прозванной благодаря их проделкам «чертовой» башне дежурил отважный солдат, не меткий, но необычайно удачливый. Солдат выстрелил в него, промахнулся, но чуток подранил напарника, что, впрочем, нисколько не расстроило их планов. Как и было задумано, преодолев хорошо простреливаемое пространство и добравшись до спасительного рва, с ног до головы вымазавшиеся грязью и облепившиеся болотными водорослями разбойники спрыгнули в воду, и их пути тут же разошлись. Задача Дитриха была довольно простой. Избавившихся еще под водой от виртуозно скрученных из ивовых веток рогов, разбойник переплыл ров и, лишь когда уперся руками в твердую кладку стены, осторожно, не поднимая кругов по воде, всплыл на поверхность. Затем, жадно сделав пару глотков стылого воздуха, Гангрубер стащил со спины тяжелый вещевой мешок из плотной, непромокаемой кожи и стал ждать, пока его необычный напарник выполнит самую трудную часть работы, на которой, собственно, и основывался их дерзкий способ проникновения в город.

Неизвестно, что именно делал Марк и какой из своих поразительных способностей пользовался, но только пареньку удавалось проходить, как нитка сквозь угольное ушко, через плотную решетку коллектора и выбираться из воды уже по ту сторону укрепления. Дальше напарник делал то, с чем бы легко справился и Дитрих, окажись он внутри крепости. По веревке юный разбойник ловко забирался на башню и всего за пару минут обезвреживал не ожидавших вероломного нападения со спины часовых. Затем мастер прохождения сквозь решетки и прочих искусных фокусов сбрасывал мерзнувшему в холодной воде рва напарнику конец той же самой веревки.

Каждый раз, когда Дитрих поднимался на стену, он становился свидетелем одной и той же картины: пять-шесть погруженных в бессознательное состояние солдат мирно сидели рядком в натопленном помещении башни, а усмехавшийся Марк заботливо раскладывал по их головам какую-то мерзкую слизь, якобы способную заставить стражей позабыть, что с ними произошло ночью.

«У каждого свои секреты. Прошлое одного не должно тревожить другого!» – так гласил основной закон их маленького, спонтанно возникшего сообщества, более прочного и сплоченного, чем любой рыцарский орден. Руководствуясь этим однажды оговоренным и возведенным в ранг незыблемой истины правилом, Дитрих никогда не расспрашивал паренька о странных вещах, которые порой видел собственными глазами. Тот же взамен не задавал лишних вопросов, в частности, не интересовался настоящим возрастом старшего компаньона, хоть наверняка догадывался, что Дитрих Гангрубер гораздо старше тех двадцати пяти лет, на которые он выглядел.

Напарники-лиходеи уже несколько десятков раз беспрепятственно проникали в город одним и тем же способом, и каждое нападение на стражей башни проходило примерно одинаково, с той лишь разницей, что, когда капризная луна не являла свой желтый лик на звездном небосклоне, им не нужно было устраивать пугавший суеверных служивых маскарад. Эта же ночь стала исключением: прежде все потому, что одного из разбойников впервые ранили, но, кроме того, поскольку они порознь покинули прозванную в честь их ряженых персонажей башню.

Несмотря на легкое ранение одной ноги и сильно ушибленное при неудачном падении колено другой, Марк пребывал в приподнятом расположении духа. Дитриху даже показалось, что юноша где-то тайком от него умудрился приложиться к бутылочке доброго вина. Пока разбойники одевались в извлеченную из не пропускавших воду мешков одежду, парень все время шутил и бедокурил, убеждая не столь веселого компаньона проучить подранившего его стрелка, причинив ему не только и не столько телесные муки, сколь страдания душевного свойства. Дитрих же твердо стоял на своем, он был категорически не согласен с проведением какой-либо экзекуции над честно выполнявшим свой долг солдатом. Во-первых, старший и более разумный товарищ не желал тратить драгоценное время на всякую, сильно отдающую взыгравшим в штанах детством ерунду, а во-вторых, он считал, что человек, не струсивший при виде чертей и отважившийся вступить в борьбу с нежитью, достоин уважения, а не глупых насмешек.

В ходе бессмысленного спора, на который было потрачено неразумно много слов, жестов, времени и сил, к единому мнению разбойники так и не пришли. Они сошлись лишь в одном: что, как и планировали, встретятся с компанией приезжих чародеев вместе, и кто из них доберется до «Рева Вепря» раньше, обязательно дождется товарища. Гангрубер отказался принимать участие в потехе и покинул башню первым. Марк же остался, чтобы свершить свою месть и поквитаться с обидчиком за боль в одной из покалеченных в эту неудачную ночь ног.

Участь ждать выпала на долю Дитриха, хоть тот подобного поворота совсем не ожидал. Обычно юноша перемещался по городу гораздо быстрее, чем он, отчасти из-за большей резвости ног, отчасти потому, что обычно шел по прямой. Благодаря врожденным способностям своего тела, Марк легко преодолевал такие преграды, как: дома, сараи, заборы и овраги, которые Гангруберу приходилось обходить. Но сегодня юноша что-то запаздывал, то ли потому, что увлекся оказавшейся чересчур сладкой местью, то ли из-за травмы сразу обеих ног. Примерно с четверть часа подпиравший стену костоправа Дитрих томился в созерцании опостылевшей ему площади, пока за его спиной наконец-то не раздались тихий смешок и задорный голосок явно довольного свершенным возмездием компаньона.

– Не оттопыривай зад! С коровой схож! Дождешься, бычок пристроится! – в своеобразной манере сомнительно дружеского совета оповестил о своем прибытии Марк.

– Когда обернусь, не испугаюсь… дара речи не лишусь? – не обратив внимания на не относящуюся к делу издевку, поинтересовался Гангрубер. – Учти если что и случится, то быстро! Кажется мне, эти дамочки проволочек не любят. Говорить они всяко со мной одним пожелают, но ты должен быть рядом, ты должен проникнуть внутрь вместе со мной! Если снаружи останешься, то толку от тебя никакого не будет!

– Не учи! Поди не впервой спину те прикрываю! Никто меня не приметит, примечалка еще у ведьм не отросла! – не скрывая обиды в голосе, заявил только что прибывший компаньон. – Хватит тут стенку подпирать, как атланта иль кариатид какой! Пошли давай!

Дитрих открыл было рот, чтобы утихомирить не ко времени и не к месту развеселившегося юнца, но в последний момент передумал вступать в очередные бессмысленные дебаты. Когда Марк веселится, его не угомонить; успокоить подбадривающего себя на своеобразный манер паренька могло лишь одно: начало самого дела.

* * *

Обычно после удачного оглушающего удара человек мгновенно теряет сознание и приходит в себя с жуткой головной болью. Виски пульсируют, готовые вот-вот разорваться. Пострадавший затылок трещит, а глаза… глаза и открыть-то страшно. Как только веки чуть-чуть приподнимаются, в глазницы тут же вонзаются два острых раскаленных кинжала, пронзающих насквозь разбухший, уже не помещающийся в тесной черепной коробке мозг. Такие болезненные ощущения сопровождают пробуждение почти каждого раззявы-часового, задремавшего на посту или просто не заметившего подкравшегося к нему вплотную противника. Это правило, но правил, как известно, не бывает без редких исключений!

Пробуждение часового, дежурившего в ту холодную и ясную ночь на смотровой площадке «чертовой башни», бесспорно, можно было считать исключением, но вот приятным или нет, трудно сказать. С одной стороны, пострадавшая от удара дубины или иного тяжелого предмета голова ни чуточки не болела, но ее окутал какой-то приятный, расслабляющий дурман, мешавший ориентироваться в пространстве, думать и, главное, вспоминать. Картинки из недавнего прошлого как будто таяли, превращались в пар и улетучивались через ушные отверстия из ленящейся работать головы. Только очнувшись и едва успев подивиться, что не чувствует никаких последствий, кроме легкого и совсем даже не болезненного головокружения, солдат тщетно пытался припомнить, что же с ним произошло. Тем более что к активным действиям служивый переходить пока не решался, побаиваясь, что одно резкое движение, один неловкий поворот головы могут пробудить спящую боль, и она накинется… примется безжалостно истязать его ослабшее тело.

Он вроде бы заступил ночью на пост, но точно уже не был уверен в этом. Он озяб, точнее, чудовищно промерз, и память почему-то не решилась стереть это весьма неприятное воспоминание. Наверное, потому, что тот стылый ветер и тот зверский холод помнили не только покалеченная голова часового, но и каждая клеточка его продрогшего тела. Затем что-то произошло… Он кого-то увидел и в кого-то даже стрелял. Усилием воли солдат попытался припомнить, в кого, но перед его все еще закрытыми глазами в каком-то иллюзорном сумбуре замелькали лишь несуразные образы. Похожие на змей хвосты; черные, расплывчатые пятна, отдаленно напоминавшие уродливые фигуры; рябь на воде; и рога: огромные, ветвистые рога… Это была последняя картинка из прошлого, промелькнувшая в голове часового. За ней расстилалась пустота, за ней уже начиналось настоящее.

Солдат не помнил ни самого происшествия, хотя мог поклясться, что во время несения им вахты что-то случилось, ни того момента, когда он потерял сознание. Это показалось ему странным, ведь любой человек должен помнить последний миг перед тем, как он стал бессознательным телом. Обычно люди не забывают, опустилась ли им на голову дубина, увесистый табурет, массивная ножка стола иль могучий кулак пьяного кузнеца. В прежние времена, в драках, солдат сам не раз оказывался под столом, но каждый раз в его голове сохранялись не только предмет, которым был нанесен удар, но и обстоятельства досадного происшествия, и уж тем более – перекошенная в гримасе ярости рожа обидчика, такого же пьяного дебошира, как и он сам.

Вслед за головой, которая кое-как, но все же соображала, постепенно стало приходить в норму и остальное тело. Когда же к одеревеневшим членам вернулась чувствительность, солдат был поражен, в каком несуразном, неестественном положении он находится. Мучил его и вопрос, что же дальше с ним собирались делать неизвестные злоумышленники?

Он лежал на животе, на чем-то мягком и теплом, возможно, на кровати. В помещении было тепло, пожалуй, даже жарковато и душновато. Руки солдата были вытянуты вперед, а в онемевшие кисти впивались тугие ремни, которые ни разорвать, ни ослабить. Ноги тоже стянуты путами, да так крепко, что шевелиться могли лишь кончики пальцев. Но больше всего испугало солдата не то, что он стал пленником и находится неизвестно где, а то, что, во-первых, по его голове растекалась какая-то холодная, вязкая масса, медленно сползавшая с макушки на уши и лоб, а во-вторых… (Солдату было даже страшно и стыдно об этом подумать!), во-вторых, его штаны были приспущены, и холодный сквознячок неприятно холодил оголенные ляжки с ягодицами.

«Неужто надругались?! Ироды, супостаты!» – испугался солдат, что его беспомощное, бессознательное тело стало жертвой противоестественной страсти злодеев, и непроизвольно сжал ягодицы.

В следующий миг нечеловеческий крик, вопль боли и отчаяния, пронесся по комнате, а бешено забившееся в груди сердце солдата едва не разорвалось от волны несусветной, нестерпимой рези, прокатившейся от икр до самой поясницы. Его ноги как будто горели, как будто были объяты адским огнем, и проклятущая боль никак не ослабевала. Кровать дрожала, жалобно треща и скрипя, а солдат все кричал и бился в агонии, мечтая лишь об одном – вновь потерять сознание и больше в него уже не приходить.

Но вдруг все закончилось, закончилось так же внезапно, как началось. Сводящая пленника с ума боль куда-то ушла, а капризная память, наоборот, решила вернуться. Перед глазами обессиленного пленника возник образ из прошлого, того самого недавнего прошлого, которое он никак не мог вспомнить. Мертвая земля, озаренная тусклым лунным светом; рогатый, волосатый черт, грозящий ему кулаком; и слова, слова, прозвучавшие неестественно громко, как будто их кричали солдату прямо в ухо: «С зада шкуру спущу!»

«Неужто взаправду?! Неужто они сделали это со мной?!» – зарыдал солдат, еще несколько мгновений назад искренне полагавший, что бесчестие – это самое страшное, что могло с ним приключиться.

Превозмогая боль, которая хоть и отступила, но все еще давала о себе знать, и боясь убедиться, что мерзкий черт сдержал свое обещание, пленник медленно повернул голову и бросил осторожный, пугливый взгляд на истерзанную часть своего плененного тела.

– Выпороли, меня выпороли! – пронесся по комнате и наверняка улетел далеко за ее пределы громкий, радостный крик запрыгавшего на кровати от счастья солдата. – Не осмелились, супостаты, страшное свершить! Выдрали меня, как сидорову козу, выдрали! Изрубцевали розгами, молодцы, милые вы мои чертушки!

Если бы в этот миг у кровати, на которой произошла унизительная экзекуция, стоял священник, то не миновать бы несдержанному на язык солдату костра за богомерзкие речи и восхваление рогатого отродья. Однако святые отцы, как и подобает степенным мужам, сидят ночами по домам и не имеют дурной привычки шляться в темноте где попало. Они-то знают, что ночь не для них, что ночью правит бал сатана, и те, кому довелось попасться в когтистые лапы его слуг, могут рассчитывать лишь на себя, не уповая на поддержку спящих Небес.

Вдоволь отликовав и только затем осознав, что хоть лютой расправы нечестивцы пока не свершили, но, вполне вероятно, еще сотворят с ним что-нибудь страшное в скором времени, солдат оторвал взгляд от своего драгоценного, зверски исполосованного розгами зада и заозирался по сторонам. Как ни странно, но погруженное в полумрак, освещенное лишь пламенем трех свечей на столе и догоравшими головешками в камине помещение показалось ему знакомым. Черти не унесли его за тридевять морей и не уволокли под землю, а всего лишь оттащили бесчувственное тело в караулку башни, где и привязали ремнями его же нагрудника к кровати. Других стражников, имевших несчастье заступить этой ночью на пост на самой «чертовой башне» и в ее ближайших окрестностях, похоже, постигла та же самая участь, правда, к кровати их никто не привязывал, штанов не спускал и розгами по мягкому месту не потчевал. Этой высокой награды удостоился лишь он, и все потому, что болт из его арбалета не пролетел мимо, а совершенно случайно вонзился в ногу черта.

Четверо солдат, а с ними и разводящий-сержант сидели рядышком вдоль стены, прямо как тряпичные истуканы, на которых солдаты гарнизона ежедневно оттачивают мастерство владения копьем и мечом. Все они, как один, находились без сознания, были в доспехах, но без оружия и шлемов. Из-за темноты лежавший на кровати у противоположной стены солдат не сразу смог рассмотреть лица пребывавших в забытьи сослуживцев, но сразу приметил, что с их головами что-то не так. Только когда его глаза немного привыкли к полумраку, солдат различил бледно-синюю слизь, стекающую вниз по их безжизненным лицам и медленно испаряющуюся. От странной, наверняка очень клейкой и вязкой жидкости исходил пар. Она таяла, расползаясь по лицам, но кожу не разъедала и вреда, по всей видимости, людям не причиняла. Все пятеро плененных солдат были живы и, хоть находились без сознания, но, судя по их ровному дыханию, пребывали в полном здравии.

«А у меня ведь точно такая ж ляпучка на башке! – как ни странно, совсем не испугавшись, подумал солдат, испытывающий неприятное, но отнюдь не болезненное ощущение оттого, что неизвестная субстанция расползалась по его голове. – Теперича понятно, почему никто из ребят не помнил, как на «чертовой башне» в карауле стоял! Это иль колдовское зелье, иль гриб какой ведьмин. Эта мерзкая штуковина забирает воспоминания о последних часах жизни из головы, а затем… затем испаряется, бесследно исчезает, так что народ честной и разобрать-то не может, в чем дело. Нет слизняка, не было, знатца, и чар! А командиры наши, дурачье чванливое, даж не догадываются, какая ворожба тута, прям у них под носами творится!.. Вот только странно, что ж я-то очнулся? Почему я припоминать-то прошлое стал? А может, у меня дар какой открылся?! А может, я избранный?! Да, точно! Как же иначе-то?! Это сами Небеса всемогущие мне силушку даровали, чтобы я смог противостоять мерзким чарам заговорщиков-колдунов, их прихвостням, чертям и прочей нечисти. Отныне у меня другая жизнь начинается, отныне я призван бороться со Злом, и скверну, где б ее, паскудушку, ни встретил, искоренять! На меня возложена великая миссия, я стану пророком и Воином Веры! Это мой путь, путь Святой Борьбы!»

Не все пути долгие, бывают и такие, которые заканчиваются, не успев даже толком начаться! Едва солдат возомнил себя избранником Небес и заступником Веры, как воздух в комнате чудесным образом пришел в движение. Все три свечи, кое-как освещавшие караулку, разом потухли, а в углу, возле самой двери, вдруг возникло бледно-красное свечение, постепенно принявшее форму вытянутого овала размером с человеческий рост. Пару секунд алое пятно лишь тускло сияло, наполняя комнату непривычным и очень зловещим светом, а затем внезапно померкло, погрузив всё вокруг в кромешную темноту. Солдат инстинктивно зажмурился, но тут же вновь открыл глаза, надеясь хоть что-нибудь рассмотреть. Однако еще до того, как из мрака проступили расплывчатые контуры предметов и фигур, настрадавшееся за ночь тело часового постигла новая, на этот раз последняя боль. Острая, холодная сталь кинжала вонзилась пленнику под левую лопатку, пробила насквозь учащенно бьющееся в груди сердце и пригвоздила труп мгновенно умершего к кровати. Храброму солдату семнадцатого отряда фестшутца не суждено было стать воинствующим поборником Света и грозою темных сил.

– Мда, порезвился наш паренек, погулял от души! – раздался через некоторое время в по-прежнему темной комнате красивый женский голос, принадлежащий явно особе не старше тридцати лет. – А ты уверен, что это он? Мы того ищем?

– Не сомневайся, тот самый, – ответил приятный мужской баритон. – Щенок-слюнтяй, никогда людишек не убивает, поэтому и наследил, поэтому о башне такая молва и ходит… Надо быстрее его брать, пока инквизиция не опередила!

– Мертиловой плесенью многие маги пользуются. Ты уверен, что мы взяли верный след? – проигнорировав предложение, возразила молодая дама.

– Вернее не бывает, – проворчал мужчина, а затем тихо засопел. Видать, отчистить кровь с кинжала в темноте оказалось не так-то уж и просто. – Маги в мелингдормскую глушь давненько уже не заглядывали, лет сто будет, если не более, да и плесень у них другая, одно только название, что мертиловая: с зеленоватым оттенком, менее густая и более вонючая! Она у них искусственная, в пробирках выращивают, а эта пакость, сразу видно, натуральная, с самого северо-востока континента завезена. Только предки парня ею встарь пользовались…

– Довольно, я поняла, – нетерпеливо перебила рассказчика женщина, хоть тот явно мог поведать много чего еще интересного и поучительного. – Приберись здесь, и пошли! Вид казармы меня угнетает…

Мужчина ничего не ответил. Возможно, он кивнул, но в темноте того было не видно. Спустя примерно минуту в караульном помещении башни снова возникло зловещее свечение, но вот продлилось оно недолго. Вначале яркая вспышка озарила комнату ярким светом, а затем настала темнота. До самого утра внутри «чертовой башни» да и в ее окрестностях ничего особенного больше не происходило, а когда рассвело и пропели вторые петухи, одурманенные чарами стражники стали один за другим просыпаться. Ни солдаты, ни сержант так и не вспомнили, как провели ночь, а их наряд недосчитался одного часового. Молодого, подающего надежды солдата искали несколько дней, но так и не нашли. Лишь через пару недель, когда честное имя бесследно пропавшего с поста уже было запятнано позором дезертирства, его разбухшее тело всплыло со дна крепостного рва.

Глава 4 Маски долой!

В мире нет совершенства. У самого прекрасного цветка, если пристально посмотреть, обязательно да найдется изъян. Идеальной формы, размера и спелости яблоко непременно чуток подпорчено крохотной червоточиной, а на белоснежной скатерти при желании можно отыскать малюсенькое темное пятнышко. Мелингдорм, к сожалению, не стал исключением из этого неприятного правила и хоть в целом производил впечатление картинно-благополучного городка, эдакого небольшого рая, где народ процветал, а на улицах царили спокойствие, закон да порядок, но и здесь имелось одно порочное местечко, куда честным горожанам лучше не заходить. Правда, туда их особо и не пускали.

«Рев Вепря» был закрытой ресторацией, отдохнуть в которой могли отнюдь не все желающие – обладатели толстенького кошелька да богатого платья. Почтенных, уважаемых горожан, имеющих и деньги, и положение, охрана вежливо не пускала в странное питейное заведение, а голытьбу просто гнала взашей, не скупясь на тумаки, оплеухи да затрещины. Дворянский титул и меч на боку тоже не являлись достойными аргументами, чтобы попасть в ресторацию и весело провести вечерок, наслаждаясь изысканными яствами, чьи ароматы просачивались наружу сквозь щелки в окнах, и видом экзотических танцев завезенных из далеких заморских стран одалисок. Не служил пропуском внутрь даже родовой герб, которым, кстати, из дворян графства могли похвастаться лишь немногие. Поговаривали, что однажды высоченные здоровяки с дубинками в руках оскорбили отказом пройти внутрь даже племянника самого графа Дюара, ненадолго приехавшего погостить к любимому дядюшке из Маль-Форна. На третью, а может, и четвертую ночь своего пребывания в городе близкий родственник правителя графства и его единственный наследник вместе с шумной компанией дружков пытался почтить присутствием приглянувшееся ему заведение. Несмотря на то, что охранники тут же узнали молодого графа в лицо и смиренно отдали ему должные почести, внутрь юношу все равно не пустили, чем просто не могли не спровоцировать потасовку. Самого вельможу наемные верзилы не тронули, лишь бережно связали и почтительно передали в руки мгновенно примчавшемуся на шум потасовки патрулю стражи. Собутыльникам же аристократа досталось немало, несмотря на всю их родовитость и положение (двое из семи гуляк состояли оруженосцами при самом графе, а остальные проходили рыцарское обучение в известных мелингдормских семьях). Почти все бузотеры сурово поплатились за свое необузданное желание узреть диковинные танцы и испить редкого, заморского вина. Умереть никто из них не умер, но четверо долго не могли подняться с постели, а полученные той злополучной ночью побои обратились в неизлечимые увечья. Наутро униженный и оскорбленный племянник, конечно же, кинулся с жалобой к дядюшке, но старый граф не пожелал ни слушать, ни видеть юнца и тем же вечером отослал его обратно в столицу.

Практически для всех жителей Мелингдорма долгие годы так и оставалось загадкой, для кого же было открыто окутанное ореолом таинства заведение. Правду о «Реве Вепря» в городе знали немногие: сам владелец, который уже давно должен был разориться, но, вопреки здравому смыслу и всем законам коммерции, процветал; его сиятельство граф Дюар, почему-то покровительствующий возмутительной прихоти сумасброда-хозяина; и прислуга, хоть изредка и выходившая в город, например, на рынок за овощами, но предпочитавшая крепко держать язык за зубами.

Лишь одно жители Мелингдорма знали точно: все, кому хоть раз посчастливилось провести вечер или ночь в «Реве Вепря», были приезжими, чужаками всех родов и сословий, как будто специально проделавшими долгий путь с другого конца королевства ради одного-единственного ужина у признанного мастера кухни. К вечеру почти каждого дня на задний двор ресторации съезжались кареты с зашторенными окнами и без гербов, даже на одеждах сопровождавших слуг не было знаков господина. Подъезжали к таинственному заведению и всадники, но зевакам их было не разглядеть. Длинные плащи и надвинутые на самые брови шляпы скрывали от глаз любопытствующих и лица, и одежды странников.

За три года пребывания в графстве Дюар Дитрих Гангрубер узнал о «Реве Вепря» чуть больше, чем обычный горожанин, но совсем не потому, что водил дружбу с кем-нибудь из молчаливой прислуги или имел ценных наушников при дворе его сиятельства. Лишь элементарная наблюдательность и простейшие размышления, за которыми он частенько коротал досуг после очередного набега, позволили простому лесному разбойнику немного приоткрыть завесу интригующего весь город таинства.

Хоть воров да разбойников в престижную ресторацию, естественно, не пускали, но Гангрубер знал, что некоторым весьма известным в преступном мирке Мелингдорма личностям все же доводилось разок-другой там побывать. В основном это были или главари крупных шаек, или убийцы с завидной репутацией, или искусные взломщики замков. Вначале мальчишка-посыльный приносил преступнику именное приглашение от господина Гарвона, хозяина «Рева Вепря». В кратком письме, скорее даже записке, совсем не было слов, только стояли две цифры: время, на которое назначалась встреча, и сумма контракта, о котором должна была пойти речь. Если злодей не принимал приглашение и не являлся в указанный срок, то вскоре его находили где-нибудь на окраине города: со вспоротой брюшиной в сточной канаве, или изуродованным дубинкой так, что близким дружкам приходилось опознавать его труп по особым приметам да по одежде. Те же из лиходеев, кто не осмеливался оскорбить уважаемого хозяина таинственного заведения отказом, на какое-то время пропадали из города, а затем вновь появлялись, но уже все в шелках да в золоте и с карманами, туго набитыми банковскими расписками. Что и говорить, среди воровского и разбойничьего сброда Мелингдорма считалось счастьем получить маленький конвертик, скрепленный личной печатью господина Гарвона.

Из всего этого Дитрих сделал для себя три важных вывода. Первое, гости съезжались в «Рев Вепря» из разных городов не просто так, а движимые желанием наживы и власти. За плотно закрытыми дверьми и окнами питейного заведения маленького провинциального городка вершились дела герканского масштаба, а может, даже и большего. Барыш был высок, поэтому и авантюристы были высокого положения. Дитриха не удивило б известие, что в закрытых каретах Мелингдорм посещали даже особы королевских кровей. Политика, деньги и власть не обходятся без грабежей, преступных афер и убийств. Тем, кто правит народами, иногда приходится прибегать к услугам мастеров преступных профессий.

Второе, весьма практичное и полезное заключение сводилось к тому, что с господином Гарвоном никогда и ни при каких обстоятельствах не стоило ссориться. Добродушный с виду, очень улыбчивый толстячок хоть и производил впечатление мирного обывателя, для которого подвиг – муху убить, но на самом деле был тем еще пройдой. У него явно имелись весьма могущественные покровители, перед которым даже сам граф Дюар был бессилен. Вряд ли правителя Мелингдорма и его окрестностей восхищало, что у него под носом открыт притон для высокопоставленных интриганов, в котором регулярно собираются темные личности со всего королевства и нечистые на руку аристократы. Однако раз он его не закрыл, значит, не имел на то власти. При таком раскладе нужно было еще подумать, кто в городе главнее: старый граф или даже не имевший дворянского титула трактирщик Гарвон?

Третий, пожалуй, самый ценный для Гангрубера из всех выводов. Дитрих не желал иметь ничего общего ни с политикой, ни с дворцовыми интригами, ни с происками шпионов враждебно настроенных к Геркании королевств, а значит, разбойнику стоило держаться от «Рева Вепря» подальше и тут же бежать из графства, как только мальчишка посыльный принес бы конверт, скрепленный печатью хозяина этого заведения. Впрочем, последнее было бы весьма затруднительно сделать. Они с Марком практически не вылезали из леса и хоть посещали Мелингдорм примерно раз в десять дней, но не задерживались внутри стен города долее одного дня и половины ночи.

Подходя к дверям ресторации, которые хоть и были настежь открыты, но охранялись надежней геркано-шеварийской границы в смутные времена предвоенной поры, Гангрубер упорноборолся с соблазном развернуться и быстро уйти, отказавшись от встречи с сумасбродными особами непонятного пола, как будто нарочно решившими досадить ему, пригласив именно сюда. С одной стороны, разбойник хотел как можно быстрее поставить точку в этом неприятном для него вопросе и вернуться к прежней размеренной жизни, где за удачным грабежом следовало упоительное недельное безделье в лесной тиши на лоне дикой природы. С другой же, Гангрубер питал столь сильное отвращение и к заведению, и к тем, кто в нем обычно бывал, что переступить порог для него означало все равно что с головой закопаться в навозную кучу.

Сторожившая вход четверка охранников заприметила переодетого степенным дворянином разбойника еще давно, практически как только он отошел от дома костоправа и уверенным шагом направился через площадь в их сторону. Однако они не спешили поднять свои мускулистые телеса со скамей, пока незваный гость не приблизился ко входу на десять-двенадцать шагов. Про себя Дитрих тут же отметил и отдал должное выучке дюжих ребят, набранных наверняка не из числа туповатых портовых грузчиков, а из рядов доблестной и победоносной герканской армии. В движениях парней чувствовалась былая выправка, а в даже не прищурившихся слегка глазах блестела холодная сталь. Они были невозмутимы и спокойны, они не испытывали к приближавшемуся незнакомцу ровным счетом ничего, но, ни на миг не задумываясь, перерезали бы ему глотку или избили бы до смерти дубинками по приказу своего командира, который, кстати, тоже весьма походил на отставного пехотинца-сержанта.

О недавнем воинском прошлом стражей свидетельствовало и то, как грамотно они подготовились ко встрече явно нежеланного посетителя. Обычно охранники рестораций и кабаков ведут себя примитивно: угрожающе потрясая в мускулистых руках дубинками, обступают гостя кругом или полукругом и, в случае проявления чужаком упорства или агрессии, набрасываются на него скопом со всех сторон, валят ударами наземь и добивают ногами… порой даже днем, на глазах у изумленных горожан. Но эти громилы действовали куда тоньше. Внешне не проявляя ни малейших признаков недоброжелательности, трое охранников выстроились в линию, перекрыв своими могучими телами Дитриху вход. Их гуманное оружие – простые, оглушающие, а не дробящие черепа дубинки так и остались болтаться на широких поясах. Руки парни, как сговорившись, держали за спиной, наверняка уже достав припрятанные сзади за поясом либо метательные ножи, либо иные неприятные сюрпризы, которые, в случае необходимости, не позволили бы противнику сбежать.

Четвертый, старший охранник стоял немного в стороне от строя, и лишь когда Дитрих остановился, сделал пару шагов ему навстречу. «Чо надо?!» или просто «Пшел вон!» – ожидал услышать разбойник от бывшего солдата с испещренным морщинами и шрамами лицом и легкой сединою на висках. Однако вместо этого отставной ветеран почтительно согнул голову в поклоне и без малейшего намека на издевку или иное неуважение произнес:

– Чем могу быть полезен, милостивый государь?

Немного озадачили Гангрубера и слова с интонацией, и вполне доброжелательный взгляд еще не дряхлого, еще полного сил старика.

– Мне назначена встреча, – кратко ответил Дитрих, чуть было не сплоховав и не добавив «почтеннейший», что было неприемлемо в разговоре дворянина с простолюдином.

– Позвольте приглашение, ваше благородие, – протянул руку за бумагой старик, тоже сразу признавший в собеседнике бывшего служивого… притом офицера.

– Видишь ли… – немного замялся разбойник, вдруг засомневавшись, стоит ли показывать охраннику прихваченную с собой записку дамочек, – …я обычно обитаю в таких местах, докуда ни посыльные, ни скороходы не добегают…

Вот тут-то и должно было случиться то, чего Дитрих так боялся, но в то же время на что в глубине души надеялся. Его должны были не пустить внутрь, в тот длинный, светлый, обставленный предметами роскоши коридор, начинающийся сразу за дверью. Лишь для проформы задав парочку-другую вопросов, старик должен был так же вежливо и деликатно попросить его удалиться. Но этого, как ни странно, не произошло. Видимо, кто-то могущественный на земле, а быть может, и на Небесах очень желал, чтобы эта встреча состоялась.

– Квирт, глянь-ка, – не повернув головы, приказал ветеран одному из троицы подручных, а затем, понимающе улыбнувшись, вновь обратился к гостю: – А вас, милостивый государь, я осмелюсь попросить, немного откинуть назад капюшон. Прошу прощения за беспокойство, но нам по долгу службы нужно узреть ваше лицо.

Дитрих послушался, тем более что упорствовать было не в его интересах. «Впустят так впустят! А коли нет, в лес вернусь! Считай, в город зазря прогулялся, но это такие пустяки…» – резонно рассудил разбойник и скинул с головы капюшон, встряхнув копной сальных, давненько не мытых, длинных волос. Тем временем охранник, стоявший по центру, то есть точно у старика за спиной, полез за пазуху и что-то оттуда достал. Гангрубер не видел, что это был за предмет, но по шуршанию догадался, что это лист бумаги.

– Кажись, он, – неуверенно промямлил парень после того, как с четверть минуты вертел лист в руках.

– А ты приглядись, Квирт, приглядись! Чай не тыкву на базаре выбираешь! – приказал ветеран, не повысив голоса, но тем не менее многообещающе сурово.

– Точно, он это! – интенсивно закивал головой проштрафившийся подручный, в надежде избежать наказания за нечеткий ответ, недопустимый при данных обстоятельствах. – И рожей… простите… то бишь лицом схож, и вон шрамюга какая!..

– Заткнись! – процедил сквозь крепко сжатые зубы все же выведенный из себя старший охранник, однако уже через миг взял себя в руки. – Закрой рот и проводи нашего гостя наверх!

– Оружие здесь оставить? – спросил Дитрих, не столь обрадованный, сколь пораженный, что у служителей ресторации имелся его портрет, к тому же, видать, довольно точный.

– В этом нет необходимости, милостивый государь, – ответил старик, вновь согнув голову в почтительном поклоне. – Пригласившие вас особы будут обрадованы такому скорому появлению. Вас к ним сейчас же проводят, однако перед тем, как вы переступите порог «Рева Вепря», позвольте смиренно предупредить, что в нашем заведении имеются некие очень строгие правила…

– Какие еще правила?! Танцовщиц за ляжки не лапать, светильники не воровать?! – нарочито грубо пошутил Гангрубер и довольно громко захохотал над сомнительной шуткой. Любой герканский дворянин на его месте должен был поступить именно так и никак иначе.

– И это тоже, – дипломатично улыбнулся страж, – но я имел в виду иные, более серьезные нарушения. Вам запрещается заходить в другие комнаты, и если в коридоре кого-либо случайно встретите, прошу вас, храните молчание. Наш хозяин не любит болтливых гостей, и если вы ослушаетесь, то…

– …то моя нога больше никогда не переступит порог вашего уважаемого заведения, – перебил собеседника Гангрубер, совсем не собиравшийся тайком подглядывать в замочные скважины и выпытывать у попавшейся на глаза прислуги, что же здесь происходит.

– …то ваша нога вообще больше никуда не ступит! – продолжил свое высказывание охранник, лишь немного подкорректировав его.

На долю секунды маска учтивости спала с лица старика, а в его умных глазах проявилось истинное отношение ко всем тем мерзавцам, что приходили в «Рев Вепря», так же, как Дитрих, тайно, под покровом ночи. «Только оступись, гаденыш, и я с удовольствием тебя прирежу! Эх, если бы не нужда, если бы не старость, не ходил бы здесь в холуях, а душил бы подонков вроде тебя собственными руками!» – прочел Дитрих во вспыхнувшем и тут же померкшем взоре.

– И не мечтай служивый, я те шанса не дам! Вот назло те буду вести себя паинькой, прям как девица на выданье! – ответил Гангрубер, не намекая, а говоря открыто, что правильно понял мимолетный взгляд старика, и, смеясь, переступил порог заведения.

Двери «Рева Вепря» тут же захлопнулись за спиной Дитриха, и вошедшие следом охранники без проволочки принялись запирать их на навесные замки, внушительных размеров цепи и крепкие дубовые задвижки. С количеством засовов да запоров на главных дверях хозяин заведения явно переборщил, как будто боялся, что в один прекрасный день разъяренная толпа не пропущенных внутрь посетителей пойдет на них штурмом. Впрочем, для таких явно чрезмерных, с точки зрения случайно попавшего внутрь человека, мер безопасности могли иметься иные, весьма веские причины.

«Похоже, здоровяки прохлаждались на улице только ради меня. Они именно меня поджидали! – пришла в голову разбойника смелая, немного льстившая ему догадка, которая, видимо, была совсем не далека от истины. – Интересно, откуда взялась у лжедамочек такая уверенность, что я посещу этот вертеп именно этой ночью? Я ведь мог и не прочесть их приколотого к дереву послания или прочесть, но не сегодня…»

Пока четверка охранников возилась с запорными устройствами, Гангрубер огляделся вокруг. Коридор, в котором они находились, был длинным, широким, светлым и заканчивался лестницей, ведущей на второй этаж. Такая планировка была несвойственна для внутреннего обустройства герканских домов, и уж тем более питейных заведений, где сразу с порога гость окунался в шумную атмосферу общего трапезного зала, а отдельные комнаты если и имелись, то или в самом дальнем закутке, или на втором этаже. Кроме того, насторожило Дитриха и то обстоятельство, что во всем небывало длинном коридоре, практически делившем первый этаж здания на почти равные части, имелись всего две двери, точнее, пустых дверных проема, расположенных один напротив другого по самому центру большого здания. Поскольку прислужники в белых фартуках носили блюда с ароматно пахнущими, пробуждающими одним только своим видом аппетит яствами слева направо, а в обратном направлении несли лишь подносы с грязной посудой да пустые кувшины, Дитрих пришел ко вполне логичному заключению. В левой части первого этажа размещалась кухня, склад и прочие подсобные помещения, а правая была полностью отведена под общий трапезный зал. Оттуда доносились тихое приятное пение и звуки музыки, но совсем не слышалось звуков, характерных для всех без исключения кабаков: самых мерзких, дешевых или самых престижных, предназначенных лишь для избранной публики и гордо называемых их хозяевами ресторациями. Сколько Гангрубер ни напрягал слух, но так и не услышал ни лязга вилок с ножами, царапавших фарфоровые тарелки, ни звона чокающихся хрустальных бокалов, ни монотонного гула трапезничающих, неспособных полностью отдаться процессу поглощения пищи и непременно ведущих за столом беседы.

Возможно, чуть позже он бы что-нибудь да расслышал, но довольно быстро справившиеся с запиранием двери охранники не дали ему достаточно времени, чтобы поупражнять слух.

– Пройдемте, милостивый государь. Нам прямо! – раздался за спиной разбойника сдавленный хриплый бас.

Гангрубер обернулся. Из всей четверки возле двери стоял лишь Квирт, тот самый парень, что рассматривал его портрет, сравнивая с оригиналом, и неуважительно назвал его лицо рожей. Остальные охранники куда-то исчезли.

«Должно быть, здесь где-то поблизости имеется потайная дверь, отделанная той же обивкой, что и стены. Хорошо же служивые петли смазывают, даже тихого скрипа не услышал… – подумал Дитрих, ничуть не удивившись внезапному исчезновению троицы провожатых во главе с их командиром. – Только вот зачем же они так поступили? К чему такое явное позерство? – задал сам себе вопрос гость и незамедлительно на него ответил: – Своеобразная демонстрация силы, точнее, их «всевидящего ока». Они как будто предупредили, что всегда находятся рядом, что постоянно следят за мной. Явно боятся, что не удержусь и покой других гостей растревожу иль что сунусь куда и увижу то, что мне видеть совсем не положено… Ну, что ж! Коль хотите, забавляйтесь вдоволь, шпийоны недоделанные, подглядывайте, сколько влезет, все равно ни черта не углядите! Мне до ваших постояльцев дела нет, мне бы со своим вопросом побыстрей разобраться и в милый лес, на любимую полянку к костерку…»

Дитрих не снизошел до ответа, лишь кивнул и быстрым, по-армейски четким шагом направился к видневшейся вдали лестнице. Он решил принять правила навязываемой ему игры и держался демонстративно уверенно, всем своим видом показывая, что ничуть не боится и пренебрегает опасностью. Его левая рука даже не легла на рукоять меча, чтобы придержать болтавшиеся при ходьбе и бьющие по ногам ножны.

Рослый парень неотступно шел за ним следом, но соблюдал уважительную дистанцию, так что затылок разбойника не ощущал на себе его тяжелого дыхания. О том же, чтобы допустить по отношению к гостю благородного происхождения словесную грубость или осмелиться дотронуться до его плеча рукой, хорошо вышколенный верзила Квирт и не помышлял. Сразу становилось понятно, с каким контингентом гостей охранникам приходилось иметь дело: с одной стороны, влиятельные особы, не привыкшие, что их «лапают» низкородные простолюдины; с другой – отчаянные, не пресмыкающиеся ни перед кем наемники, агрессивно реагирующие на любое прикосновение чужих рук к ним самим, их коням, оружию, одежде или вещам.

Проходя мимо дверных проемов, Дитрих очень хотел хотя бы бросить беглый взгляд направо, хоть мельком увидеть обеденный зал и трапезничающих посетителей, однако он удержался от опрометчивого поступка, который, вполне вероятно, был бы истолкован шедшим позади охранником и его прячущимися дружками как грубое нарушение установленных в заведении правил.

Остаток пути до лестницы и сам подъем по ней прошел без каких-либо происшествий. И вот Дитрих очутился на втором этаже, в точно таком же по размеру, освещенности и убранству коридоре, у которого, однако, было одно существенное отличие от прохода первого этажа. Здесь были двери, много закрытых, а возможно, и запертых, добротных дубовых дверей, из-за которых не доносилось ни звука. Возле каждой из них дежурило по бдительному охраннику. Одни стражи сидели на стульях, опершись широкими спинами на дверные створки, другие расхаживали взад-вперед, охраняя покой постояльцев. Лишь перед одной из дверей не было выставлено часового, именно к ней Квирт Дитриха и подвел. Когда же разбойник принял приглашение провожатого пройти внутрь, выраженное не словом, а жестом руки, тот сразу закрыл за гостем плотные, не пропускающие звук дубовые створки, запер дверь на ключ и встал на часах, охраняя таинство вот-вот должной начаться беседы.

* * *

В мире нет совершенства, а наши планы всегда расходятся с действительностью: когда немного, а когда и существенно. Каким бы умным ни был человек, но ему никогда не учесть бесчисленное множество случайных объективных и субъективных факторов, влияющих на ход реализации его замыслов.

Желая обделать темные делишки, влиятельные особы со всего королевства или их доверенные лица приезжали в Мелингдорм ради всего одной краткой встречи с мастерами удавки и отмычки, подобранными для них господином Гарвоном. Однако порою вельможам приходилось ждать несколько дней, прежде чем обговорить с наемником намеченное злодеяние, ведь далеко не во всех случаях хозяин «Рева Вепря» решался обращаться к мелингдормцам. Будущие вершители коварных замыслов тоже частенько проделывали долгий путь из других городов, чтобы заключить выгодный контракт. В дороге же, как известно, всякое могло приключиться. Разбойник мог стать жертвой другого разбойника, искусного наемного убийцу могли задержать стражники по какому-либо пустяковому поводу, например, за пьяную драку в придорожном кабаке, а мастер взлома замков мог потерять в дороге котомку с драгоценными инструментами. Одним словом, иногда обстоятельства складывались так, что и напыщенным особам благородных кровей приходилось задерживаться в Мелингдорме на несколько дней, а предусмотрительный господин Гарвон делал все, чтобы аристократам не докучали и чтобы их вынужденное бездействие протекало как можно приятней.

Комната, в которую привели разбойника, была наилучшим образом приспособлена как для праздного времяпрепровождения, так и для хорошего отдыха; как для проведения беседы по важным делам, так и для спокойных раздумий за бокалом вина в удобном кресле перед мирно горевшим камином. Просторное помещение, походившее по размерам скорее на залу, нежели на гостевую комнату, было обставлено предусмотрительными устроителями так, что как будто состояло из нескольких отдельных комнат, не имевших ни перегородок, ни стен. По левую руку от двери вдоль всего окна был сооружен невысокий, но широкий помост, на котором величественно возвышался добротный обеденный стол с пятью креслами, обшитыми звериными шкурами. Судя по натюрморту из грязных тарелок, скомканных салфеток, недоеденных яств на золотых блюдах и не опустошенных до конца графинов с вином, постояльцы только что оттрапезничали, и как следствие, наверняка пребывали в хорошем расположении духа. Кроме того, Гангрубер отметил, что скрывавшиеся под видом дамочек путешественники обладали отменным аппетитом и тугим кошельком. Даже в дни очень удачного грабежа разбойник не мог позволить себе подобных диковинных деликатесов да еще в таких количествах. Впрочем, в тех заведениях, где он привык бывать, набор предлагаемых блюд был куда проще.

Почти половину противоположной ко входу стены занимал огромный камин, в котором успокаивающе потрескивали поленья. В двух-трех шагах от горевшего очага на каменном полу был разложен огромный красно-зеленый ковер, на котором состязались друг с другом в грации и в фантазиях пластики тела три обнаженные танцовщицы (разноцветные, прозрачные накидки и павлиньи перья в волосах вряд ли можно было считать одеждой). То, что бесстыдницы девицы выделывали, вряд ли можно было назвать танцем, скорее это был акт медленного, вялотекущего, коллективно-однополого соития под музыку, которую из последних сил вымучивал из старенькой, заигранной лютни скромно стоявший в сторонке и уже давно безразличный к созерцанию женских прелестей музыкант. Дитрих знал, что многим мужчинам подобные зрелища нравятся; а некоторые даже приходят от них в безумный восторг, однако ему самому было противно смотреть, как наложницы изображают страстные ласки, мечтая при этом лишь о том, чтобы музыка побыстрее закончилась и их наконец-то отпустили.

Вымученные кривляния танцовщиц экзотической наружности (одна девица была темнокожей эфиопкой, привезенной, видимо, с далеких южных островов, а две другие – смуглыми намбусийками) напоминали пляску прирученного медведя под надрывное кукареканье отменно выдрессированного петуха. Антураж другой, так сказать, облагороженный, а смысл тот же, разве что бродяги-артисты кормили скитавшихся с ними по городам животных куда хуже, чем господин Гарвон содержал поневоле развратных девиц.

В какой-то мере Дитрих был занудливым моралистом, он не терпел ни фальши, ни оков. Именно это и мешало ему насладиться красотой изысканного действа на ковре, в то время, как та особа, ради которой и было устроено представление, не задумывалась о мелочах и получала истинное наслаждение от плавных изгибов точеных женских тел и от ритмичных движений манящих потрогать округлостей. Этим эстетствующим развратником, точнее, развратницей, была та самая дама почтенного возраста, которую они с Марком видели в лесу возле кареты. Старшая из трех ведьм развалилась в кресле возле камина и, медленно потягивая вино из бокала, внимательно следила за каждым движением откровенного танца. Не только ее прищуренные глазки и мерзко ухмылявшиеся губки, но и все морщинистое лицо выражало похоть и нараставшее желание.

Гангруберу было противно смотреть, как старая похабница пожирала телеса молодых девиц своими маленькими, крысиными глазками, но куда большее отвращение разбойник испытывал от вида самой дамы. Дело в том, что на высокой, худощавой старухе совсем не было одежды, только ночной пеньюар, такой же прозрачный, как и накидки танцовщиц. К сожалению, тонкая ткань не могла скрыть одряблостей и отвислостей увядающего женского тела; того, что много лет назад было красивым, а теперь могло испугать до потери сознания самого отважного из мужчин. Неприглядность картины гармонично дополняли длиннющие руки-плети, напрочь лишенные мышц; костлявые, угловатые коленки, весьма похожие на набалдашники зубчатых булав; и изобилующие уродливыми узелками раздувшихся вен ступни, которые дама, ничуть не стесняясь присутствующих, возложила на приставной табурет.

«Хоть бы ногти хрычовка подстригла, что ли! Отрастила с волчьи когти! Теперь понятно, почему в сапожищах ходит. Как надевает туфельки – сразу дырявит, а коль пальцы случайно сжимает – в клочья рвет носки!» – повеселил себя Дитрих забавным предположением.

Не в силах долее созерцать ни развратную старуху, ни ее убогую душевную утеху, гость перевел взгляд в дальний угол комнаты. Там, согнувшись над огромным письменным столом, с гусиным пером в зубах корпела над толстой книгой вторая участница ведьминской троицы, а именно рыжеволосая красавица; вульгарная, как отставной солдат, и дерзкая на язык, как пьяный моряк.

К сожалению, далеко не все красивые женщины блещут умом, а уж толстенные труды ученых мужей читают редкие единицы. Притворявшийся этой девицей авантюрист допустил грубую ошибку. Ему было бы лучше скрыться под личиной дурнушки, тогда хоть как-то можно было бы объяснить его или ее тягу к чтению. Ведь если бы даже Дитрих в лесу не заподозрил чародейской иллюзии, то, увидев прелестницу за книгой, точно почуял бы неладное.

Уделив вошедшему в комнату гостю ровно столько ж внимания, сколько и ее похотливая подружка преклонных лет, то есть абсолютно никакого, рыжеволосая ведьма продолжила делать выписки и что-то при этом невнятно бормотала себе под нос. Примечательно, что чернильницу она держала не на столе и не в руках, а в прорези декольте, удобно зажав ее двумя упругими округлостями.

Присутствовала в комнате и третья компаньонка, правда, гость ее не сразу приметил. Справа от двери стояла кровать, размерами напоминавшая лежбище великана. Неизвестно, сколько человек могли бы уместиться в этой огромной постели. Гангрубер на вскидку прикинул, что с полдюжины, но затем присмотрелся и решил, что влезет и целый десяток, притом не заморышей-доходяг, а крепких, широкоплечих и рослых деревенских парней. Там, среди гор подушек, пледов и одеял зоркий глаз разбойника в конце концов разглядел тихо посапывающий во сне бугорок тела.

«А вот и бородатая толстуха-веселуха! Почти вся сумасбродная компашка в сборе, – констатировал Дитрих, по-прежнему мявшийся возле двери и не знавший, что ему дальше делать: терпеливо дожидаться приглашения подойти или вести себя более смело, например, усесться за стол и приняться за остатки ужина. – Что же они кучера-то с собой не прихватили? Раз у них такие панибратские отношения, могли бы и его с собой за стол посадить да в постель уложить. Думаю, плюгавый возница был бы рад узреть потуги девиц на ковре… Впрочем, это нарушило бы их маскарад. Раз они до сих пор еще не сбросили женские обличья, значит, в притворстве не отпала нужда. Ну, что ж они медлят-то?! Вот он я, здеся… пришел! Чего с разговором-то тянут?!»

Возможно, худощавая старуха прочла мысли застывшего возле двери гостя, а может быть, его несвоевременное появление мешало ей полностью отдаться созерцанию плавных движений прекрасных тел. Как бы там ни было, но она начала разговор, правда, обратилась не к гостю:

– Милена, милочка, он пришел. Займись! – отдала указание старуха, не отрывая похотливых глазенок от зрелища.

– Сама, – буркнула в ответ рыжеволосая, не вынимая гусиного пера изо рта и даже не приподняв головы над книгой.

– Ты что, не видишь?! Я занята! – раскапризничалась, как младенец, старуха. – Когда еще случай представится, такой танец узреть! Глянь, ты только глянь, какие девицы красивые, и двигаются сносно… правда, вон та, с красным пером, что-то лениться стала. Нету в ней страсти, ох, нету! Иссякла вся страсть!

Рыжеволосая проигнорировала жалобу старшей подруги. Видимо, книга была столь увлекательна, а содержащиеся в ней сведения столь полезны, что ведьме не было дела ни до танца, ни до нытья компаньонки, ни до гостя, которого они сами пригласили, притом явно не для праздной беседы. Поняв, что ее просьба не будет удовлетворена, старуха тяжко вздохнула и, обиженно надув щеки, хлопнула в ладоши, положив тем самым конец мучениям изрядно подуставших извиваться и трогать друг дружку девиц.

– Что в дверях встал-то? Проходь да садись! – на этот раз старая дама обратилась к гостю, правда, как-то недружелюбно, обойдясь даже без легкого кивка вместо приветствия, сразу избрав приказной тон и перейдя на неуважительное «ты».

Одежда благородного человека, в которую исключительно ради этой встречи облачился Дитрих, не была принята прозорливой дамой почтенных лет всерьез. Она (или он) знала, что перед ней стоит обычный разбойник, но, видно, не ведала, кем он был до того, как избрал своим делом низкий лесной грабеж. Гангрубер про себя отметил этот факт и тут же сделал заключение, что знакомство с персоной, на которую лжеведьмочки ссылались в послании, было шапочным. Скрыв свою догадку под маской холодного безразличия, разбойник неторопливо пошел к камину, стараясь не соприкоснуться плечами с быстро пробежавшими мимо него к двери танцовщицами. Бесспорно, смотреть на их прелести было куда приятней, чем на старческое недоразумение, да и рукой дотронуться до них хотелось, но Дитрих боялся, что даже мимолетное соприкосновение с нежной кожей девиц или пахнущими благовониями волосами собьет серьезный настрой, так нужный для предстоящей беседы.

– Давай-давай, пошевели ж топталками! Чего такой неживой?! И так полночи из-за тя коту под хвост, так хоть теперь пошустри! – торопила гостя дама, призывно помахивая костлявыми плетьми рук и колыхая тем самым безобразием, которое, к сожалению, не в силах был скрыть слишком тонкий пеньюар. – Не стесняйся, не стесняйся, родимый! Что оробел?! Тетки голой не видел, что ль?! Садись живей, да и уж начнем о дельце болтать, – рассмеялась престарелая бесстыдница и совсем уж неучтиво подтолкнула ногой в сторону гостя тот самый табурет, на котором только что покоились ее когтистые нижние конечности.

– Совсем, хрычовка, сбрендила на старости лет! Чтоб я на скамью сел, которую твои лапища провоняли?! – проворчал Дитрих сердито и метким ударом ноги отправил табурет прямиком в камин.

Огонь в очаге ярко вспыхнул, получив новую порцию пищи. Старуха ехидно захихикала, показав зубки с гнильцой. Перо в руке рыжеволосой на миг перестало скрипеть. В недрах подушек на кровати что-то пришло в движение. А больше… больше ничего не произошло. Дерзкая выходка разбойника и его оскорбительные слова были восприняты как должное, как достойное начало плодотворного разговора.

– Ну что, тянуть не будем! К делу, развратницы! Я Дитрих Гангрубер, разбойник, – представился гость, предусмотрительно встав к собеседнице вполоборота… так, чтобы держать в поле зрения письменный стол и кровать, где находились подружки старухи. – Зачем благородные дамы презренного мерзавца звать изволили?

– А ты сам-то как думаешь? – ухмыльнулась старушка, между делом ища, куда бы поставить почти пустой бокал, но, так и не найдя достойного места, отправила его вслед за табуретом в камин. – Какой же подлец, позволь узнать, тебя научил так бессовестно врать и благородных дам обманывать? – с издевкой произнесла собеседница почтенных лет, лукаво глядя на стоявшего перед ней вруна снизу вверх. А затем, неожиданно изменив выражение лица с игривого на серьезное, назвала другое имя: – Дарк Аламез, моррон!

В горле разбойника застрял ком. Это было его имя; имя, которое он не слышал уже целых три года; имя, не известное никому не только в графстве Дюар, но и во всей огромной Геркании.

«Я был прав! Они такие же, как и я, они морроны! Только с собратьями по клану Мартин мог так разоткровенничаться, что назвал мое настоящее имя! Наверняка он их и подослал! Что ж сам, прохиндей, не пожаловал?! Боится, что ль, мне на глаза показываться?! Ведет себя как несмышленыш-кутенок: нашкодил в башмак и прячется в дальний угол!» – пронеслось в голове хоть ожидавшего такого развития разговора, но все равно застигнутого врасплох Аламеза.

Уж слишком рьяно компания путешествующих притворщиц взяла быка за рога; он не успел присмотреться к странным особам, и пока еще не знал, как себя повести, в частности, сознаться сразу, что это он, или какое-то время прикидываться дурачком?

– Давай избавим друг друга от совершенно излишней части беседы: «…Ой, да это ж не я! Вы обознались!..» – пришла на помощь сомневающемуся гостю запищавшая тонюсеньким голоском и закривлявшаяся старушка. – А щас еще сделаешь глазища с тарелки, изумленно вскинешь брови и задашь всем вопросам вопрос: «…А кто такие морроны?» Иль нет? Просто по-мужлански хамить начнешь? Поверь, дружок, не надо всего этого дешевого дерьмеца! Мы и сами спектаклю устроить могем!

Дарк Аламез, он же Дитрих Гангрубер, еще не вышел из оцепенения и не решил, как себя повести, но, впрочем, каких-либо ответных действий с его стороны и не потребовалось. Едва рот старушки закрылся, как иллюзорная пелена спала с его глаз, а в кресле возле камина сидела совсем иная особа: мужского пола, примерно тех же лет, что и пропавшая дама, одетая, к сожалению, в тот же самый прозрачный пеньюар. Ноги сидевшего в кресле стали чуток короче, а ступни избавились от уродливых узелков вздувшихся вен и мерзких наростов вместо ногтей. Кожа по всему телу по-прежнему осталась морщинистой, старческой, но уже не свисала мешками с костей, поскольку у собеседника появились мышцы, притом в довольно большом количестве для его почтенных лет. Но более всего поразило Аламеза то, какие разительные изменения претерпело лицо притворщика. Мало того, что оно мгновенно превратилось из женского в мужское, а из человеческого в полуэльфийское, оно еще и стало знакомым, чего моррон никак не ожидал.

– Фанорий, ты? – с удивлением и немалой долей сомнения прошептали губы Дарка, среагировавшие куда быстрее, чем затуманенный мозг хозяина, упорно отказывающийся поверить, что его разыскали не просто морроны, а полукровки-изгои, чьей смерти три года назад желал почти весь Одиннадцатый Легион.

– Польщен, что признал, – довольно шмыгнул носом старик, почему-то в своем истинном теле засмущавшийся откровенной наготы. Об этом свидетельствовало то, что он извлек из-под кресла плед и поспешил прикрыться им по пояс. – Виделись-то давненько, так что мог и рожу мою, и имечко запамятовать.

– А маскарад пошто затеял? – пришел в себя Дарк. – Кстати, когда в следующий раз девицами да дамами с дружками притворяться будете, ведите себя соответственно. Платья жрачкой не марайте, сапожища не обувайте, да и манеры!..

– Так ты все-таки нас видел?! – настала очередь полуэльфа удивленно вскинуть брови. – Дай догадаюсь… в лесу, когда тебе послание составляли!.. То-то Милене показалось, что кто-то за нами приглядывает, а мы еще, дурни, не поверили. Теперь понятно, как ты так быстро посланьице наше нашел. Только с опушки вроде отъехали, и тут же сигнал пошел, что его с дерева сняли. Недаром Милена кору зельем обмазала…

Дарк был разбойником, ранее воином и не разбирался в хитрых уловках ученых мужей и дам, попросту называемых в народе магическими чарами. Он и не подозревал, что троица узнала о получении им послания, как только лист бумаги был снят с придорожного деревца. Дарк не знал об этом, но не подал виду, отчасти из-за того, что боялся расписаться в собственном невежестве.

– Говори яснее, старик! Зачем меня искали, кто такая эта Милена и кто эти пресловутые «мы»?! Люблю ясность, а загадками уже объелся! Они мне еще в Альмире поднадоели…

– Ну, красавицу нашу Милену ты сможешь узреть, если взором своим суровым меня, червя недостойного, пожирать прекратишь, и щечки надутые вместе с остальным личиком вон туда поворотишь! – ничуть не испугавшись грозного вида, который, надо признаться, мастерски изобразил Аламез, откровенно насмехавшийся старик указал пальцем в сторону стола, за которым восседала рыжеволосая прелестница.

Ученая дама уже не листала толстую книгу и не делала выписок. Ее прекрасные очи неотрывно следили за ходом встречи старых знакомых, точнее, за движениями Дарка. Не понравилось гостю и то, что чернильница исчезла из глубокого выреза платья (где весьма пикантно смотрелась), а руки красавицы опустились под стол. Неизвестно, что именно находилось теперь в ее тонких, изящных пальчиках, но Аламез мог поклясться, что это было оружие. Милена и избранный ею инструмент убийства были готовы поставить жирную точку в беседе, если бы та пошла не так, как компаньоны рассчитывали.

«Какое счастье, что Марк рядом и что он видит все то же, что и я, если не больше… Рыжая хоть девка, похоже, и отчаянная, но у нее нет шансов. Друг прикроет мне спину», – просчитал ситуацию Дарк и, успокоившись, вызывающе повернулся к красавице спиной, показывая тем самым, что он ее ничуть не боится, да и всерьез-то не воспринимает. Милена правильно истолковала намек и, раскрасневшись во всех местах, которые не скрывало платье, сердито поджала губки.

– Кто такая? – спросил Аламез у Фанория нарочито громко. – Тоже одна из полукровок-изгоев?

– Мда… всего каких-то три года в захолустье и уже отстал так от жизни, – произнес старик с сочувствием. – Разногласия между нами и остальными морронами давно исчерпаны. Мы полноправные легионеры, дружок, – рука старика потянулась, чтобы по-дружески похлопать Дарка по локтю, но замерла на полпути, а затем вернулась на подлокотник кресла. – Нет, Милена обычный моррон; до воскрешения была человеком. Скажу даже больше, она взаправду женщина, а не иллюзия, подобно той отвратной старушенции, которую ты видел вместо меня. Можешь ее потрогать и убедиться, хотя нет, пардону просим, глупость сказанул… Видишь ли, наша уважаемая спутница слегка недолюбливает мужчин, и к ней лучше не прикасаться. – Фанорий вдруг перешел на вкрадчивый шепот: – Между нами, говорить с ней тоже не советую… никакого удовольствия от беседы, но куча растраченных попусту нервишек. Она считает всех мужиков эдаким своеобразным гибридом шелудивого пса и обожравшейся отрубями свиньи…

– Воняете, как свиньи, а повадки чесоточных кобелей! Я именно так говорила! – уточнила ангельским голоском по-прежнему сидевшая за столом дама. – Фанорий, противный старикашка, я не глухая, я все слышу!

– Впрочем, ее более чем странная точка зрения касаемо мужеского пола не должна тебя тревожить, – успокоил старик, продолжавший разговор в манере общения старых, закадычных приятелей, которыми они с Дарком никогда не являлись.

– Что так? – недоверчиво спросил разбойник, которому минуту назад напомнили, что он моррон, а следовательно, существо по природе своей докучливое, стремящееся узнать как можно больше, если не все…

– А то, мой друг, – то ли с печалью, то ли с насмешкой ответил Фанорий, – что мы сейчас с красавицей Миленой шмоточки свои соберем и заведеньице это, не столь уж и уютное, как нам рассказывали, покинем. А когда двери за нами закроются, ты нас уж боле не увидишь, по крайней мере, ближайшие несколько лет, а там… там, как знать, быть может, дорожки наших судеб вновь пересекутся.

– Слышь, пень трухлявый! – Одним быстрым броском не на шутку рассерженный Дарк оказался за спинкой кресла, а его правая рука схватила горло старика, сжала его, но не очень сильно. – Сколь раз повторять можно?! Надоели загадки, обрыдли! Говори, зачем звал, какое у тя ко мне дело?!

Моррон не хотел придушить собрата по клану, он лишь обозначил серьезность своих намерений, а также наглядно показал, что устал и пребывает далеко не в лучшем расположении духа. Слишком поздно заметив враждебное действие со стороны гостя, Милена было рванулась из-за стола, но тут же села обратно. Девушка поняла, что упустила момент, и теперь, движимая желанием помочь товарищу, могла ему лишь навредить. Большую часть тела противника заслоняла высокая спинка кресла и, конечно же, сидевший в нем Фанорий. Открытыми оставались лишь половина правой руки и верхняя часть головы Аламеза, слишком маленькие мишени, чтобы стрелять навскидку, практически без прицеливания.

– Остынь, слышь, остынь! – обратился к весьма пассивному душителю Фанорий, ничуть не напуганный его выходкой. – Сейчас тебе все расскажу, хотя, собственно, рассказывать-то и нечего. Мы с Миленой прибыли в Мелингдорм по делу, которое тебя никак не касается. А встретиться с тобой пожелала совсем другая особа, естественно, тоже моррон. Мы просто ехали вместе, одной компанией. Дороги, знаешь ли, ныне не безопасны, всякий сброд по кустам прячется… – Фанорий был настолько уверен, что Дарк не причинит ему вреда, что не постеснялся между делом ехидно подначить хозяина положения, – да и в компании со своими как-то веселее. Сейчас мы вас деликатно вдвоем оставим, вот ту особу если приспичит, то и души! Мое же горлышко, будь любезен, в покое оставь. Еще, чего доброго, ноготком грязным неудачно обцарапаешь, грязюку занесешь, нарыв вскочит. И как ты мне тогда прикажешь девиц пышных с такой «красотою» на шее охмурять?

– Ну, и где ж та особа, что по мою падшую разбойничью душу аж в Мелингдорм заявилась? – спросил Дарк, разжав пальцы на горле Фанория, а затем медленно убрав руку. Выходить из-за кресла Аламез не спешил, ведь грозно взиравшая на него Милена до сих пор держала руки под столом. – Только не говори, что это ваша бородавчатая спутница, которая сейчас под одеялами с подушками преет. Я ни ее, ни ее волосатых ляжек в жизни не видывал, выходит, и дел у нее ко мне никаких быть не может!

– Забавное рассуждение! Раз на кровати нежится, значит, девица; коль до сих пор не видел, то и впредь знаться незачем! – внезапно прозвучал в комнате незнакомый мужской голос; приглушенный и искаженный, как будто кто-то говорил из сундука или из шкафа.

Аламез закрутил головой, пытаясь определить, откуда же вещает невидимый собеседник. У него возникло несколько предложений, включая помост под обеденным столом, но почему-то на кровать моррон не подумал. И лишь когда груда подушек, пуфиков, одеял пришла в движение, гость понял свою ошибку, в частности и ту, что на кровати почивала совсем не веселая толстуха. Сперва из мягкой горки высунулась волосатая, оголенная по коленку нога, судя по худобе, явно не принадлежащая дородной даме; затем показалось довольно тощее седалище в штанах, обшитых потертыми кусками кожи; и наконец, кряхтя, выползло и все остальное тело; тело кучера, управлявшего гербовым экипажем. На этот раз обладавший довольно странной фигурой возница был, конечно же, без огромной шляпы, и, к великому удивлению, Дарк сразу узнал в нем своего старого боевого товарища.

– Мартин?! Мартин Гентар, собственной персоной, не верю глазам! – не столь радостно, сколь удивленно выкрикнул Дарк и, неосмотрительно позабыв об осторожности, вышел из-за кресла.

Рыжеволосая воительница тут же воспользовалась оплошностью гостя и бойко вскочила из-за стола. В ее руках оказались сразу два заряженных охотничьих арбалета, которые она, как нетрудно догадаться, тут же нацелила на Аламеза.

– Убери! – приказали одновременно и проделавший неблизкий путь на козлах некромант и вальяжно развалившийся в кресле Фанорий.

Милена безропотно послушалась, хотя в ее сверкавших злостью глазах можно было легко прочесть желание продырявить подставившегося противника.

– Так, значит, это ты решил мой покой растревожить! Разве я неясно тогда… после альмирской заварушки, сказал, что устал, что хочу отдохнуть и не желаю принимать участие в твоих делишках?! – вместо приветствия выпалил на одном дыхании Аламез, глядя хитро прищурившемуся некроманту прямо в глаза, а затем, подумав немного, смягчил чересчур категоричную формулировку: – Пока не желаю!..

– Я тоже рад тебя видеть, – проигнорировав упрек, кивнул Гентар, видимо и не рассчитывавший на теплые, дружеские объятия после трех лет разлуки. – Как правильно заметил уважаемый Фанорий, у меня к тебе важное дело. Мне кажется, обсудить его лучше с глазу на глаз, заодно и претензии свои выскажешь. К чему посвящать в нюансы наших с тобой отношений… – Мартин замялся, ему очень не хотелось употреблять в адрес двух собратьев по клану весьма резкое и обидное словосочетание «посторонних людей», – …тех особ, которым они совершенно неинтересны, – немного пораскинув мозгами, вывернулся некромант.

– Так за чем же дело встало? – развел руками Аламез, отразив на лице искреннее недоумение. – Давай почтительно попросим твоих спутников удалиться, тем более что у них в захолустье нашем убогом тоже какие-то делишки имеются.

Отвлекшись на Гентара, Дарк всего на несколько секунд выпустил из поля зрения двух других участников встречи. Когда же он вновь посмотрел в их сторону, то был поражен тем, с какой скоростью проходили сборы нежеланных свидетелей серьезного разговора. Красавица Милена уже одной рукой прятала под капюшон плаща копну густых рыжих волос, а другой бережно собирала в дорожную котомку свитки с выписками из книг. Изрядно поношенное, заштопанное во многих местах верхнее одеяние унылого темно-серого цвета надежно скрывало от посторонних глаз не только прелести точеной девичьей фигуры, но и два небольших арбалета с походным арсеналом остального оружия, которое Дарк не видел, но которое у воительницы явно имелось.

Ее компаньон тоже не терял времени даром. Более не желая пребывать в образе пожилой дамы, Фанорий поспешно облачался в мужской дорожный костюм, а рядышком, на кресле, своей очереди дожидались широкополая шляпа с длинным фиолетовым пером, новенький черный плащ, меч и пара кинжалов. Дарк так и не понял, откуда появились у старика одежда с оружием. Он мог поклясться, что буквально несколько мгновений назад всех этих вещей в комнате не было.

Завершив сборы, морроны не прошествовали к двери, а замерли на месте, явно чего-то ожидая.

– Ну, и что они время тянут? – спросил Аламез у пристально смотревшего на него и загадочно улыбавшегося мага.

– Не они, а ты… – лаконично ответил Гентар, но, видя, что его тонкий намек остался непонятым, решил объяснить более доходчиво: – Мы ведь уже оговорили, что будем дела обсуждать с глазу на глаз, то бишь один на один. Мои друзья готовыоставить нас, дело лишь за тобой!

Дарк изумленно вскинул брови, весьма убедительно придав своему лицу выражение: «Не понимаю, о чем речь!» Однако мимическими ужимками такого прожженного хитреца, как Мартин Гентар, было не обмануть.

– Отменные у тебя ножны, редкие, поди… да и перевязь особенная, не встречал еще такой, – усмехнулся некромант, а затем, не дав разбойнику опомниться, метнул ему в грудь молниеносно выхваченную из-за толстого пояса возничих штанов склянку.

Неизвестно, из какого сорта стекла был изготовлен необычный снаряд, но только он не разбился, а лопнул при соприкосновении с перевязью. Абсолютно ничем не пахнущая, бледно-зеленая жидкость мгновенно растеклась по одежде Дарка огромным пятном и тут же впиталась в ткань да дубленую кожу. В тот же миг пострадавшего от дерзкой выходки затрясло, но это были не судороги его тела, а сильная дрожь, исходившая от «заплясавших» на боку ножен и от внезапно больно сдавившей грудь перевязи. К счастью для Аламеза, неприятное ощущение продлилось недолго. Еще до того, как Дарк открыл было рот, собираясь сказать проказнику-некроманту, что он о нем думает, перевязь сама собой развязалась и вместе с ножнами свалилась моррону под ноги. Через миг сталь и кожа стали вдруг течь, превращаясь в однородную, разноцветную, жалобно побулькивающую массу. Загадочная метаморфоза, которую Дарк видел впервые, продлилась недолго. Из мерзкой лужицы на полу вдруг выросла фигура Марка. Напарник Аламеза был почти гол, если не считать дырявых коротких кальсон, едва доходивших юноше до колен и плохо скрывавших причинное место, но зато с мечом в руке.

– Чтоб ты сдох, козлина пузатый! – откашливаясь и усиленно растирая покрывшуюся мелкими пятнами сыпи грудь, выкрикнул парень и наградил босые ноги мага смачным плевком. – Раз понял, молодец! Зачем же сразу гадостью кидаться?! Язык человеку пошто даден?!

– Выведите нашего юного друга. Не мешало бы его еще и приодеть, – отдал распоряжение подручным Гентар. – Разговор у нас долгий будет, до утра, а может, долее затянется, так что посидите с ним пока внизу, в трапезном зале. Думаю, уважаемый господин Гарвон не будет тому противиться.

Фанорий с Миленой тут же обступили Марка с обеих сторон, отобрали меч и, деликатно взяв под руки, тихонько потянули к выходу, давая понять, что абсолютно не против, если он пойдет добровольно. Пострадавший от зелья из склянки, обессиленный Марк не тратил время на брань да споры, лишь вопросительно посмотрел на товарища, желая узнать: подчиниться ли воле мага или все же оказать сопротивление?

– Иди, – не стал долго томить парня ожиданием Аламез, – ничего с тобой плохого не случится, да и со мной тоже. Это мой старый знакомый, нам нужно поговорить.

– Вэрбьекулэс мйэръ! – с презрением глядя на Гентара, изрек Марк на неизвестном Дарку языке, а затем, как-то удержавшись от повторного плевка, гордо задрал голову и, слегка пошатываясь, прошествовал под конвоем к выходу.

– Почему гвоздь? Почему беременный? Как такое возможно? – пожимая плечами и втянув голову в плечи, пробормотал себе под нос озадаченный Мартин, как ни странно, понимавший этот древний и редкий язык.

Глава 5 Старые знакомые – новые хлопоты

Сильное душевное переживание или только что пережитая телесная боль действуют на разумных существ по-разному. Одни замыкаются в себе, никак не реагируя на внешние раздражители; другие впадают в продолжительную спячку, поскольку их организм стремится восстановить растраченные силы; третьи, наоборот, пытаются забыться в общении или поддержать тонус ослабевших мышц физическими упражнениями. Всех возможных реакций не перечесть. Большинство из них безобидные, но есть и такие, что отрицательно сказываются на настроении окружающих и на их кошельках.

Марк ел, точнее, жадно поглощал уже седьмую порцию жаркого подряд, небрежно скидывая на пол опустошенные и вылизанные до зеркального блеска тарелки. Сидевшие по обе стороны от явно злоупотреблявшего их гостеприимством обжоры Милена с Фанорием сами не притрагивались к еде и не пытались вразумить проголодавшегося паренька, хоть и тщедушного с виду, но обладавшего, по всей видимости, бездонным желудком. Уже с четверть часа назад морроны перестали удивляться звериному аппетиту подопечного, и теперь их взоры выражали лишь сожаление, причем у каждого повод был свой…

Рыжеволосую красавицу расстраивало, что она вынуждена томиться за одним столом с презиравшим столовые приборы обжорой в, к счастью, пустом трапезном зале, в то время как за окном уже изрядно посветлело и ненадолго завладевшие городом сумерки вот-вот должны были смениться ранним утром. В Мелингдорм девицу-моррона привели свои дела, и помощь по присмотру за по-свински откушивавшим юнцом, о которой столь неожиданно попросил Мартин, откладывала их выполнение в лучшем случае на несколько часов, в худшем – на пару-другую дней.

Второй надзиратель за быстро поглощавшим куски мяса, но тем не менее как-то умудрявшимся их пережевывать проглотом печалился совсем по иному поводу. Маленький городишко, в котором они сейчас были вынуждены пребывать, не вызывал у старого полуэльфа сильного отвращения, как у его спутницы, а, наоборот, нравился. Фанорий даже собирался провести в нем несколько дней после того, как завершит свою миссию. Старику импонировала тишина узеньких, немноголюдных даже в разгар дня улочек, да и вид опрятных, как будто сошедших со сказочной картинки домиков ласкал его повидавший всякого взгляд. Расстраивался же моррон из-за собственной глупости. Дело в том, что, как только они с Миленой усадили почетного пленника за стол, легкомысленная красавица милостиво изрекла: «Заказывай, что хочешь!», а он вместо того, чтобы мудро промолчать, опрометчиво добавил: «…и сколько хочешь!» И вот теперь низкий лесной разбойник мстил… жестоко мстил за ту проклятую склянку с раствором, коварно воспользовавшись оплошностью конвоира, конечно же, не предполагавшего, что брюхо тощего паренька на самом деле просто бездонная бочка и что его подопечный, как дикий хищник, как медведь или волк, может есть впрок. С каждым новым куском сочного, призывно пахнущего мяса, отправляемым в рот перепачканной в жире и в соусе веснушчатой прорвой; с каждой новой тарелкой, приносимой не желавшим скрывать ни удивления, ни восторга от растущего барыша слугой, кошель полуэльфа тощал, а значит, и мечты о заслуженном отдыхе после трудного дела рассеивались, словно утренний туман. Фанорий был не беден, но в дальнюю поездку он прихватил лишь малую часть своих средств. Кто же мог знать, что капризный господин Случай заставит его кормить прожорливого обитателя мелингдормских лесов, да еще не в дешевом придорожном трактире, а в лучшей ресторации города, где бокал вина стоил почти золотой.

Конечно, по окончании пира на одну персону Фанорий мог бы выставить счет бывшему врагу, а теперь ближайшему другу, но вряд ли маг-некромант имел при себе достаточно средств, чтобы компенсировать хотя бы половину убытков. В дороге морроны поиздержались, а у герканских банков, как назло, были весьма натянутые отношения с коллегами из Филании, откуда и приехала притворявшаяся дамами компания. Фанорий подозревал, что трудности могут возникнуть, поэтому и захватил с собой кошель потолще. Его же спутники оплошали, и их карманы были сейчас набиты красивыми, но ничего не стоящими здесь, на северо-западе Континента, бумажками с витиеватыми подписями и гербовыми печатями.

– Да сколько ж он жрать-то будет? – беззвучно посетовала Милена, знавшая, что ее компаньон прекрасно умеет читать по губам.

Уже почти простившийся с мечтою о давно заслуженном отдыхе в тихом, захолустном местечке, полуэльф ничего не ответил, только пожал плечами и закатил к потолку глаза, давая понять, что ему уже все равно. Еще с полдюжины тарелок жаркого, а именно на столько хватило бы золота в его кошельке, и трапеза тщедушного обжоры закончилась бы, но уже по иной причине.

– Я не жру, а изволю откушивать! Чо вы грубияны такие?! Иль хорошие манеры слишком тяжки: из старческих голов выпадают, а в красивых башках надолго не задерживаются?! – дерзко заявил Марк, оторвав свой перепачканный жиром и крохами снеди лик от еще не совсем опустевшей тарелки.

Каким образом паренек заметил беззвучное движение губ девицы, так и осталось загадкой. Впрочем, его соседей по столу это совсем не интересовало.

– Изволь мордой обратно ткнуться и жри! – приказала Милена, грозно посмотрев на паренька, в котором сочетались два самых отвратительных, по мнению воительницы, качества: обжорство и болтливость. – Наш разговор не твоего умишки дело! Утробу плотнее набивай да чавкай потише! В ушах аж звон от хрюка твого стоит!

– Голодные вы, вот и злые такие! Нет бы со мной за компаньицу потрапезничать, – продолжил беседу ничуть не сконфуженный замечанием Марк, судя по заметному снижению скорости поглощения пищи, весьма близкий к насыщению. – А меж прочим, в обжорстве моем безудержном ваш дружок драгоценный, пузан худосочный, виноват! Нечего было брекидловым зельем швыряться! Это оно меня так истощило, а мясо совсем не та жрачка, чтоб быстро силушку восстановить! Нет, мясцо тож хорошо, но токмо менее питательно пищи моей обычной… – откинувшись на спинку кресла и слизывая жир с пальцев, принялся рассуждать юный разбойник. – Особливо сырое подходит, а не жареное, но только такой уж странный вы народец, людишки, привыкли пищу добрую огнем портить! Эх, знали б, какие полезные вещества из плоти зверья умерщвленного вы пламенем выжигаете!

– И что же тебе было бы лучше откушать? – поинтересовался Фанорий, подсчитавший и от этого повеселевший, что если подопечный больше ничего не съест, то ему еще хватит монет на парочку разгульных деньков в Мелингдорме.

– За дурака держишь?! Ага, щас я те так и сказал… – рассмеялся Марк, покончивший с облизыванием пальцев и перешедший к ладоням. – К тому ж на кухне этой роскошной харчевни таких продуктов все равно не найти! Людские животики слишком слабы, тяжко им мои яства излюбленные переваривать!..

– Еще слово, заморыш, и все, тобою сожранное, вновь окажется на блюде! – пообещала Милена, сжав красивые пальчики в костлявый кулак. Под нос разбойнику она его не подсунула, наверное, потому, что было лень тянуться, но по столу для демонстрации силы треснула, так что пара вилок и пустой графин оказались на полу. – Насытился, так сиди и молчи! Никто тя беседами душевными развлекать не станет!

– Скучно здесь как-то, – протяжно зевнув вместо ответа, констатировал явный факт Марк. – Ни танцовщиц страстных, ни музыкантов задорных… даже шутов потешных нет, вот и задумалось мне разговорчик пустой завести. Но если вы, господа надзиратели да приглядыватели, против, то я и обойтись могу. Вон щас возьму и вздремну!

– Сделай милость! – ответила Милена, весьма обрадованная такой угрозой. – А еще ты нам огромнейшее одолжение окажешь, если во сне храпеть не будешь да слюнки пускать не станешь!

– Вот еще, – заявил закрывший глазки Марк и тут же умильно сложил ручки поверх раздувшегося после трапезы и принявшего форму правильной полусферы животика.

Вопреки опасениям Милены, их с Фанорием подопечный отошел ко сну быстро и совсем без нежелательных побочных действий, некоторые из которых изволила перечислить рыжеволосая красавица. После этого в огромном зале, предназначенном для трапезы и увеселения гостей, воцарилась полнейшая тишина, так что обоим морронам даже стало как-то не по себе.

Дело в том, что время для ужина было выбрано крайне неудачно. Когда они только зашли в зал, последние посетители уже расходились, а желавшие чем-нибудь подкрепиться после крепкого сна постояльцы пока еще не пришли. Большую часть плотного ужина Марка они просидели одни. Как бы в «Реве Вепря» ни уважали своих гостей, но ради услады слуха и взоров припозднившейся троицы никто бы надрываться не стал, так что морронам с их прожорливым подопечным пришлось обойтись без развлечений. С одной стороны, в этом крылся огромный минус, ведь звуки красивого голоса в сопровождении нежной музыки, без сомнений, скрасили бы парочке конвоиров вынужденное прозябание в компании рвущей мясо руками и жутко чавкающей особы; но, с другой стороны, в позднем визите был и огромный плюс. Поскольку других господ и уж тем более почтенных дам в зале не было, прислужники снисходительно отнеслись к тому, что один из гостей сел за стол практически голый, то есть в драных кальсонах, через дыры в которых при желании можно было узреть срамное место. При иных обстоятельствах, то есть в более оживленное время, подобное одеяние служители сочли бы унизительно недостаточным, и одному из морронов пришлось бы пожертвовать почти нагому спутнику свой плащ, что, конечно же, ни Фанорию, ни Милене делать крайне не хотелось. Плащи не только защищали странников от ветра с дождем, они еще и скрывали от посторонних глаз оружие и болтавшиеся на поясах обоих приспособления, о назначении которых легко догадался бы даже неловкий, только вставший на скользкий путь преступлений вор.

– Спит или притворяется? – опять беззвучно прошевелила губами Милена, не сводившая взгляда с лица Марка.

– Не знаю, – прошептал в ответ полуэльф, сидевший поближе и, следовательно, способный более точно рассмотреть. – Догадываюсь, тебе хочется кое-что обсудить, но рисковать не стоит! Еще неизвестно, примет ли Дарк предложение Мартина, и окажется ли этот… – Фанорий окинул фигуру спящего в соседнем кресле презрительным взором и пару секунд пребывал в раздумье, каким словом было бы правильно охарактеризовать охраняемое существо, но, так и не найдя достойного определения, сделал выбор в пользу нейтральной формулировки: – …эта особа на нашей стороне?

– Но дело-то обговорить нужно. Сам же знаешь, какие в нем сложности, – по-прежнему лишь шевелила губами Милена, видимо не привыкшая говорить шепотом и боявшаяся, что ее могут услышать: или, вероятно, совсем не спящий Марк, или кто-то еще, например, принесший новый графин вина слуга.

– В полдень встретимся, сама знаешь, где. Там все и обговорим, – твердо стоял на своем Фанорий.

– Время теряем! – возразила Милена.

– Лучше время, чем головы! Во-первых, это весьма болезненно, а во-вторых, даже мы не знаем, прирастет ли она обратно, – привел весомый аргумент старик и, откинувшись на спинку кресла, весьма убедительно притворился, что дремлет.

– Чем же мне теперь прикажешь заняться?! – беззвучно, но не без активной жестикуляции рук негодовала красавица, явно не привыкшая прозябать без дела.

– Ждать, просто ждать, – прозвучал жестокий и эгоистичный ответ. – Спать обоим сразу нельзя, парень может сбежать, да и прислуга взашей выгонит, хоть я у них половину кошелька и оставил. Так что с полчасика поскучай, а там и я пободрствую…

– А там уже и не надо будет, там уже и разговор наверху закончится, – опять бесшумно возразила красавица, но опоздала, ее коварный соратник уже погрузился в упоительный сон.

* * *

Жизнь – непрерываемая череда событий, поэтому окончание одного действия всегда означает зарождение другого. Как только дверь за Миленой с Фанорием закрылась, тут же начался разговор, надо сказать, не очень приятный для обоих собеседников, бывших когда-то давно друзьями.

– Ну и какое такое дело, великое да неотложное, сподвигло столь влиятельную и самовлюбленную особу, как ты, примчаться в глушь мелингдормскую да еще денно и нощно мучить седалище твое драгоценное на жестких козлах? Про мужицкий наряд вообще молчу… вершина жертвенности для могущественного мага! – Не скрывая издевки, Дарк развел руками и закатил к потолку глаза, а затем, мгновенно приняв участливый вид, огорошил старого приятеля новой чередой насмешек, облаченных в форму вопросов: – Что, неужто дела человечества настолько плохи?! Новый враг у рода людского вдруг объявился или старый нежданно сил поднакопил?! Ты говори, говори, не стесняйся… Если мир вновь спасти надоть, так я того… подсоблю!

Не допуская и мысли, что намерения некроманта могут оказаться недобрыми, Аламез повернулся к кровати спиной и подошел к столу, теша себя надеждой, что остатков вина в графине хватит хотя бы на половину бокала. Сухость в горле мешала разбойнику говорить, в то время как беседа обещала быть долгой и отнюдь не непринужденной.

Его оппонент как ни в чем не бывало сидел на кровати, свесив босые ножки, и, слегка наклонив вбок всклокоченную после сна головку, снисходительно улыбался. Примерно так себе Мартин Гентар встречу с Дарком и представлял. Начало беседы полностью соответствовало ожиданиям некроманта, да и дальнейший ее ход казался ему весьма предсказуемым. Во время неблизкого путешествия он многократно прокручивал в голове варианты ее проведения, пока не подобрал оптимальный, позволявший свести деструктивную часть к минимуму и как можно быстрее перейти от упреков к изложению самого дела. Сейчас же продуманный план оставалось лишь реализовать, что было, в принципе, не так уж и сложно.

– Угрозы никакой нет, а дело… дело оно неспешное, можно сказать, перспективное, но тебя и меня напрямую касается, – отмел разом все издевки некромант и, не собираясь покидать мягких перин, где его «драгоценному» седалищу было очень комфортно, взял инициативу в свои руки: – Но прежде, чем я перейду к его изложению, соблаговоли, друг мой, ответить на парочку несложных вопросов. Сам понимаешь, три года не виделись…

– Валяй задавай, коль не лень! – как и предполагалось, тут же согласился Аламез, занятый в данный момент поиском чистого бокала, но уже в следующий миг вероломно и коварно нарушил план беседы, заранее составленный некромантом. – Только сперва на мои вопросики ответь… Не боись, их всего три, и уж больно они просты, так что головушку те ломать не придется вовсе, да и язык не перетрудишь.

Упорно ища, но так и не найдя на столе ни бокала, ни стакана, ни кружки, из которых никто не пивал, Дарк совершил кощунство по отношению к хорошим манерам: схватил со стола графин, поднял над головой и, резко запрокинув его, всего двумя могучими глотками опустошил до последней капли. Такой поступок был неприемлем для представителя славного герканского дворянства, но от одичавшего в лесу разбойника сложно было ожидать иного.

– Прежде всего ответь, куда третий твой дружок иль подружка подевался? – не получив согласия даже в виде скупого кивка, перешел к перечислению Аламез, весьма удовлетворенный качеством содержимого графина, но довольно сильно расстроенный по поводу его смехотворного количества. – И кто, собственно, он… тоже моррон? Я его знаю?

– А вот это всё за один иль сразу за три вопроса считать? – не упустил возможности в отместку поехидничать Мартин.

– За один, – проигнорировав тон собеседника и его хитрую ухмылку, на полном серьезе ответил Аламез.

– Он моррон, в Мелингдорм его привели дела личного свойства, которые ни тебя, ни меня не касаются. Мы просто путешествовали вместе, – быстро выпалил некромант, по лицу которого Дарк так и не смог понять, соврал ли он или всего лишь сказал полуправду. – Что еще тебя интересует? Надеюсь, непристойных вопросов не последует? Учти, я не собираюсь вдаваться в подробности, каких размеров у меня на заду мозоль от проклятых козел!

– Твой зад меня совсем не волнует, – пропустил мимо ушей очередную шпильку разбойник, – а вот о другом, уж будь добр, поведай! С какой это стати ты величаешь меня другом? Стену Кодвусийскую ты со мной вместе не брал, да и в бою мы спину друг дружке не помню, чтоб прикрывали… Слово «друг», как имя божье, его всуе… – принялся излагать свое мнение Дарк, но был неуважительно перебит собеседником.

– Ты прав, – вмиг став серьезным, кивнул Мартин, – мы с тобой не друзья, мы гораздо больше, чем друзья! Мы с тобой собратья по клану, два схожих во многом и отличающихся лишь в мелочах инструмента великого мироздания, которые хочешь ты того или нет, но уложены в одну плотницкую котомку! Дружба проходит с годами, она иль медленно и скучно умирает, разлагается, как закопанный в землю труп, иль превращается в свою противоположность, в лютую вражду. Мы же не просто товарищи по долгой жизни, мы легионеры, мы всегда были, есть и будем сражаться на одной стороне!

– А как же тогда в Альмире? – искренне удивился Дарк, припомнив охоту, которую устроил Гентар на изгоев-морронов.

– Не уводи в разговор в сторону! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю… – возмутился Мартин, но затем его голос стал уже менее громок, а тон более мягок. – К тому же то была ошибка! Моя грубая, почти роковая ошибка, которую я, однако, полностью признаю! И вообще давай воздержимся от того, чтобы тыкать друг дружку рожами в куриный помет!

– Ты прав, в куриный не стоит… уж больно пахучий, – Аламез оценил по достоинству созданный магом образ, – …но вот по навозу взад-вперед морду твою чародейскую повозить надо бы! Ты зачем учудил, пошто резню в лесу устроил?! Мне ребят Кривого не жалко, но с часу на час в округе такая возня поднимется!..

Третий вопрос застал некроманта врасплох. Его глазки забегали из стороны в сторону, а лоб нахмурился, образовав несметное множество глубоких морщин. Вид у могущественного мага был настолько смешон, что Дарк не смог удержаться от улыбки. Гентар напомнил разбойнику глуповатого, шкодливого щенка, который не понимает, за что его наказывают, несмотря на то что хозяин усердно тычет его мордашку в еще горячую кучку.

– Какую еще резню?! – в конце концов задал столь же глупый, как и выражение его лица, вопрос некромант. – Когда?!

– Вот только за дурака наивного меня не считай! – поразился подобной наглости Аламез и, не сдержавшись (в чем, в принципе, не было особой нужды), перешел на крик: – Только не надо меня убеждать, что, завидев вашу веселую бабью компанию, несколько дюжин здоровенных разбойников так испужались, что сами себя превратили в фарш!

– Ты о чем?! – сам того не желая, подлил масла в огонь маг, но, вовремя заметив, как неровно задышал Дарк и как на щеках собрата по клану проступили пунцовые пятна, перешел к объяснению, точнее, стал вслух припоминать события прошедшего дня: – Да, на лесной поляне мы чуть не натолкнулись на какую-то шайку. В город было опасно въезжать в карете, да еще под гербом герцога Арванского, вот мы ее и бросили. Вещи ценные забрали, шмоток всяких, что мы вместе с экипажем прихватили, два-три сундука оставили и в лес пошли. Только отходить стали, а тут на опушку разбойники пожаловали. Фанорий еще радовался… говорил, будто нам повезло, что не слуги графские и не тугодумы крестьяне экипаж нашли, а лиходеи лесные, на которых вина за грабеж вельможи и падет…

– Если ты шутишь, то неправильно повод выбрал! – просопел Дарк, допускавший, что Мартин говорил правду, а не водил его за нос, скрывая истинные мотивы своего поступка. – Мелингдорм хоть и тихая глушь, но, когда в лесу, неподалеку от города, находят сгоревший экипаж да с десяток-другой мелко нарубленных человеческих трупов, это герканское болотце мгновенно преображается… в округе вдруг появляется столько солдат, что…

– Ты же понимаешь, привлекать внимание не в моих интересах, – привел весомый довод маг и закрепил его действие честным открытым взглядом, – великие дела не терпят ни суеты, ни шума!

– Допустим, – высказал предположение Дарк, хотя теперь уже был абсолютно уверен, что Мартин ему не врал. – У меня все… коль хошь, задавай свои вопросы!

– Не гони, с расспросами еще успеется… – нахмурил брови некромант, видно над чем-то раздумывая. – Лучше скажи, когда ты следы побоища на поляне обнаружил: ближе к вечеру иль еще днем?

– Пошто такой интерес?

– А по то, что не праздный он вовсе! – неожиданно выкрикнул Гентар. – Неужто не понятно, если спрашиваю, то не ради пустого любопытства!

– Где-то с полчаса прошло, как ты с подружками и дружками письмишко мне накропали… – не стал перечить Аламез, видя, что для соклановца эти сведения действительно важны. – Мы с Марком его сразу прочли, как только вы с опушки отъехали, затем лесом на стоянку пошли. Вот по пути запах гари и учуяли… экипаж ваш горел да уж больно смердел…

– Полчаса, всего полчаса, – пробормотал Мартин, безжалостно теребя во время раздумья свою козлиную бородку, – по лесной дороге мы не плутали, там и плутать-то негде было… минут десять до поляны потратили; собрались тоже быстро; выходит, на все про все с четверть часа всего потратили. А сражение, иль как ты его назвал, резня, за другие четверть часа случилось… Это плохо, очень плохо для нас!!!

– Почему? – удивился Аламез, бывший не в состоянии проследить логику в словах некроманта. – Почему, черт возьми, это именно для нас плохо? И как, собственно, резня в лесу связана с твоим делом?

– Нашим делом! – все еще пребывая в задумчивости, мимоходом уточнил маг. – Мои дела – это дела Легиона, а значит, и твои, хочешь ты того или нет. А плохо, дружище, это потому, что какая-то тварь всего за неполных четверть часа шайку разбойную на тот свет отправила. Но, что еще хуже… – Гентар на секунду замолчал и как-то странно посмотрел на Дарка. В его взгляде отчасти была и вина, и страх… потаенный страх перед неизвестностью, – …что, видимо, эта тварь за нами в Мелингдорм увязалась. Несмотря на весь маскарад и переодевание в дамское тряпье, наше пересечение геркано-филанийской границы не осталось незамеченным для врагов, и более того, пробудило у них интерес!

– Каких еще врагов?! – Жизнь в лесу приучила Аламеза к конкретике. Еще до воскрешения он терпеть не мог обтекаемых, расплывчатых формулировок, а уж после просто люто возненавидел их.

– А мало, что ли, врагов у Легиона? – тяжко вздохнул Гентар и начал перечислять: – Вампиры с их пресловутой Ложей; разрозненные стайки оборотней, тоже пытающиеся создать некое подобие сообщества и влиять на жизнь людей; прочие паразитирующие твари, которым просто плоть людская не жуется и кровь не сосется; ну, наконец, миссионеры инквизиции и агенты тайных королевских служб. Последние вряд ли ведают о морронах и о Легионе, но их внимание привлекают деяния отдельных личностей…

– Например, твоей личности, – позлорадствовал Дарк, – так, значит, это ты оплошал: наследил где-то и за собой не подтер! Ну, что ж, спасибо те, дружище. Жил я спокойно в лесу, вот уж три года никого не трогал, а тут не только сам, непонятно пока зачем, приперся, но и за собой невесть кого притащил…

– Вряд ли твое жалкое существование в лесу можно назвать жизнью, – презрительно хмыкнул некромант. – Породистый скакун, на котором дурак-хозяин пашет борозду, достоин лишь сочувствия и жалости! Ты – искусно выкованный клинок, ржавеющий без дела в ножнах; ты – инструмент ювелира, случайно доставшийся плотнику, которым вместо огранки драгоценных каменей просто забивают в забор ржавые гвозди…

Тому, кто почти три года пробродил по лесам, было практически невозможно сражаться словами с искусным оратором. Всего одной фразой Мартин Гентар не только умело перевел разговор в нужное русло, но и отомстил за обиду; унизил дерзкого смельчака, допустившего грубую критику его действий.

– Не пора ли перейти от слов к делу! – Дарк решил не продолжать дебаты, в которых, без всяких сомнений, проиграл бы. – Зачем ты явился, зачем я те понадобился?!

– Ты не понял… ты так и не понял, – печально покачал головою маг. – Это и был вопрос, который я хотел тебе задать, прежде чем говорить о деле. Видимо, бытность в лесу отложила свой отпечаток на твои умственные способности. Отупели мы, батюшка, отупели среди рощ да дубрав! Ну, что ж, раз намека ты так и не понял, спрошу примитивно и четко… получи вопрос прямо в лоб! Что же должно было приключиться, чтобы сам Дарк Аламез, бывший капитан элитного эскадрона имперской гвардии и отважный герой, во главе с которым небольшой отряд разрушил неприступную Великую Кодвусийскую Стену, вдруг превратился в жалкое лесное ничтожество, в мерзкого и вечно дурно пахнущего грабителя прохожих, проезжих да карет? Как ты дошел до жизни такой? – вот мой вопрос, – с пафосом заявил маг и, чтобы подчеркнуть важность момента, даже удосужился подняться с кровати. – Надеюсь, ты на него честно ответишь?! Надеюсь, в память о былых годах ты не оскорбишь мой слух ни молчанием, ни ложью?!

– Вот уж не думал, что моя судьба кого-то интересует, – лицо Аламеза на краткий миг озарила улыбка горечи и печали. – Хочешь правды, ну, что ж, изволь, ты ее сейчас получишь, но только пообещай, что, когда я закончу рассказ, не будешь считать меня раскисшим слюнтяем, нашедшим дармовую жилетку, в которую можно поплакаться.

– Говори, я весь внимание, – произнес Мартин Гентар без тени иронии или презрения и снова сел на кровать.

– Постараюсь изложить историю моих злоключений кратко и не отвлекаться от сути, – кивнул Дарк и, не найдя более удобного места, опустился в кресло возле камина; в то самое кресло, в котором еще недавно нежился Фанорий, пребывавший в образе пожилой дамы.

* * *

Мир не без добрых людей, и в толпе недогадливых, эгоистичных мужланов всегда найдется кавалер, готовый скрасить одиночество скучающей дамы. Милена протомилась в компании спящих более четверти часа, и ее глаза уже потихоньку закрывались, когда появился он, великодушный спаситель от расслабляющего, лишающего сил и воли бездействия.

Святые отцы говорят, что герои сходят с Небес, окруженные ореолом приятного глазу, голубоватого свечения; а злодеи, приспешники темных сил, всегда поднимаются из преисподней, объятые языками адского пламени. Тот же, кто возник в зале, буквально в каком-то десятке шагов от их стола, видимо, не служил ни Добру, ни Злу; не поклонялся ни Тьме, ни Свету, а был, так сказать, сам по себе… Он просто появился в трапезной; вырос, словно прыщик на губе: быстро и внезапно, заставив воспринять себя как данность и не задавать глупых вопросов: «что, как да почему?»

Среднего роста, крепкий в плечах темноволосый мужчина был с ног до головы закутан в черный плащ, а его лицо скрывала маска. Не дав Милене ни опомниться, ни толком себя рассмотреть, незнакомец сразу перешел к действию, как нетрудно догадаться, враждебному. Полы плаща слегка распахнулись, показав обомлевшей девушке лишь краешек скрытого под ними камзола. Глаз рыжеволосой воительницы уловил какое-то движение, а в ее ушах раздался зловещий свист. К счастью, Милена не вскочила, а инстинктивно отпрянула: чуть не свалившись на пол, резко наклонилась в правую сторону и левой рукой прикрыла прекрасную грудь. В следующее мгновение в спинку кресла, как раз туда, где только что находилась ее голова, вонзился кинжал. Бросок был такой силы, что тонкое лезвие, распоров обшивку, пробило насквозь крепкую дубовую доску и углубилось в нее почти по самую рукоять. Но гораздо хуже было то, что траектория полета смертоносного снаряда и его конечная цель были выбраны идеально, и этот факт, бесспорно, свидетельствовал о мастерстве возникшего из ниоткуда убийцы. Расчет напавшего был безупречен: если бы девица-моррон осталась сидеть, то кинжал угодил бы ей точно в левую глазницу, а если она все же успела бы вскочить на ноги, то прошил бы насквозь живот, не оставив обычному человеку ни единого шанса выжить.

Увидев, что расправиться первым же ударом с единственно бодрствующей жертвой не удалось, убийца не замешкался, а, быстро распахнув плащ и с лязгом выхватив из ножен два меча – один совсем короткий, другой средней длины, ринулся на все еще сидевшую в кресле Милену. Примерно семь из десяти шагов разделявшего их расстояния злодей преодолел за краткую долю секунды, но когда уже до девицы можно было дотянуться мечом, резко остановил атаку. Незнакомец застыл на бегу и, развернувшись вполоборота, принял на левый локоть летевший ему в голову графин. Вслед за стеклянным сосудом, еще хранившим в себе пару глотков довольно неплохого вина, в полет отправились серебряное блюдо, нож для масла и трезубая вилка. К сожалению, столовые приборы были ловко отбиты и не причинили убийце никакого вреда, разве что запачкали такой же черный, как и плащ, камзол да оставили на рукавах парочку жирных пятен. Однако эффект неожиданности был безвозвратно потерян, и преимущества, полученные врагом, благодаря внезапному появлению сведены на нет. За те мгновения, пока его руки и мечи отбивали неспособные причинить существенного вреда предметы, произошло сразу два повлиявших на ход схватки события: Милена успела выпорхнуть из кресла, а ее спящие сотрапезники проснулись.

Первым очнулся от дремы Марк. Несмотря на тяжесть в набитом снедью животе, паренек, не мешкая, вскочил на стол и тут же, оттолкнувшись от его поверхности босыми ногами, прыгнул на стоявшего к нему полубоком врага, явно собираясь сбить его с ног и, повалив на пол, придавить весом своего тела. Даже если бы убийца вывернулся, то бой в партере непременно перешел бы в кулачную схватку или просто возню с заламыванием рук, ведь лежавшему было бы практически невозможно воспользоваться оружием. Так же был велик шанс, что незнакомец выронит мечи при падении.

К сожалению, бесхитростный, но весьма действенный прием юному разбойнику не удался. Отбив перекрестьем короткого меча летевшую ему в горло вилку, убийца отпрянул на два шага назад и великодушно позволил телу юноши пролететь прямо перед собой. Торчащая из рваной дыры в протертых кальсонах коленка лишь вскользь коснулась правого плеча убийцы, а больше никакого урона отважный прыгун нанести не смог. Примечательно, что во время полета ушедший с линии поражения злодей мог бы располосовать незащищенную брюшину смельчака ударами острых мечей, однако по каким-то причинам он делать этого не стал… вряд ли из соображений гуманности или из-за нежелания убивать безоружного.

Покончив с метанием посуды и столовой утвари, разозленная красавица решила пустить в ход более тяжелые предметы. Она уже собиралась поднять в воздух для броска кресло и даже ухватилась за его спинку обеими руками, когда в бой, весьма несвоевременно, вступил старик полуэльф. Он заградил противника, нарушив тем самым все планы Милены. Намотав на левую руку плащ, а правой выхватив длинный меч, Фанорий решительно атаковал врага и не оставил напарнице иного выбора, как, позабыв о кресле и о висевших на поясе небольших арбалетах, взяться за кривые ножи. Дерущиеся слишком быстро закружили по залу, точного выстрела было не сделать. Побоявшись попасть болтом своему боевому товарищу в спину, рыжеволосая воительница грязно выругалась и, прокрутив в руках ножи, поспешила на помощь теснившему убийцу полуэльфу.

Несмотря на преклонный возраст и в общем-то совсем не воинственный вид, Фанорий уверенно владел мечом и мог поспорить с любым бывалым воякой. Он наносил коварные, быстрые и непредсказуемые удары, которые почти невозможно было парировать, но которые все же были отражены не менее искушенным в бою на мечах противником. Намотанный на руку плащ Фанорий почти не использовал, лишь однажды он решился полоснуть им по глазам открывшегося на средней дистанции противника, но поскольку убийца легко ушел в полуприсяд и, позволив краю ткани пролететь у него над головою, тут же контратаковал с глубоким выпадом, старик решил больше не рисковать. Идущее из-под низа лезвие чуть не распороло ему левый бок. Такие ранения трудно заживают у человека, да и для моррона могут оказаться смертельными.

Поскольку мужчина в маске не стоял на месте, а умело маневрировал между столами, иногда опрокидывая их, моррону было практически невозможно вести бой на дальней дистанции, на которой его длинный, почти полуторный меч был бы наиболее эффективен. Враг не горячился, понимая, что перед ним бывалый вояка, а не зеленый новичок. Он то ускользал от Фанория, прячась за спонтанно возникшими баррикадами из перевернутых столов, кресел и скамей, то неожиданно выскакивал из-за очередного укрытия, наносил пару опасных ударов, а затем, не желая рисковать, хладнокровно обрывал атаку и отступал.

Впрочем, такое неспешное, можно сказать, позиционное, ведение боя продлилось недолго. Хоть Марк в результате неудачного и очень громкого приземления на пол сильно ударился головою о ножку стола да и правый бок изрядно отшиб, но это не помешало ему мужественно подняться на ноги и тут же снова принять участие в схватке. Правда, на этот раз безоружный юноша действовал куда осмотрительней и не совершал опрометчивых поступков. Легко оторвав от перевернутого стола ножку, к сожалению, недостаточно длинную, но зато крепкую и увесистую, Марк попытался подкрасться к убийце сзади. Понимая, что в руках у него всего лишь самодельная дубина, которой вряд ли удалось бы защититься от рубящего удара меча, воин лесов и дорог не торопился сокращать дистанцию. Он вел себя как матерый кот, избравший дичью пугливую птицу. Разбойник осторожно подбирался к дерущейся с Фанорием, а затем и с Миленой жертве, то замирая на месте и прячась за перевернутой мебелью, то совершая быстрые перебежки. Он выжидал момента, когда убийца повернется к нему спиной и будет настолько поглощен боем, что не заметит или слишком поздно заметит его быстрое приближение со спины, на худой конец, сбоку.

Учитывая плачевное физическое состояние бойца и отсутствие в его руках достойного оружия, избранная им тактика была, бесспорно, единственно верной и могла увенчаться успехом, да вот только враг оказался не новичком в кабацких потасовках. Убийца разгадал замысел юноши и, несмотря на то что вскоре ему пришлось противостоять не только изрядно подуставшему в бою в быстром темпе Фанорию, но и пришедшей старику на подмогу Милене, всегда держал в поле зрения разбойника и не дал ему ни единого шанса подскочить сзади.

Трижды Марку казалось, что подходящий момент настал, но, как только он готовился совершить решающую пробежку, в конце которой по затылку злодея мог бы нанести сокрушительный удар, что-то непредвиденное да происходило. В первый раз противник резко изменил направление движения, и Марк неожиданно оказался к нему лицом, да еще и за спинами явно «не ведущих в боевом танце» морронов. Вторая попытка чуть не имела роковые последствия. Навстречу, прямо в голову, только что сорвавшегося с места и понесшегося к цели разбойника внезапно полетел табурет, да с такой скоростью, что парень едва увернулся. В третий раз удача вроде бы улыбнулась хитрецу. Ему удалось улучить удобный момент, когда убийца стоял к нему спиною и едва успевал отражать непрерывно сыпавшиеся на него с двух сторон удары. Враг был просто не в состоянии даже краем глаза взглянуть, что творится сзади. Пробежка Марка была исполнена безупречно. Быстро и, главное, бесшумно парень преодолел десяток отделявших его от жертвы шагов, но, когда он только замахнулся дубиной, убийца, не оборачиваясь, вдруг резко шагнул назад, так что приблизился к парню почти вплотную и, не прекращая парировать удары меча и ножей, молниеносно и метко пнул юношу ногою. Кованый каблук сапога злодея не раздробил незащищенную даже штанами коленку, но мгновенно вывел юного хитреца из рядов сражавшихся. Марк громко взвыл, выронив дубину, схватился обеими руками за тут же опухшую ногу и, словно куль с мукой, повалился на пол. Больше он опасности для незнакомца в маске не представлял. Единственное, на что подранку еще хватило сил, так это отползти подальше от места продолжавшейся схватки и спрятаться за одним из столов.

За то краткое время, что Фанорий бился с убийцей один на один, в голову полуэльфа закралось не на шутку напугавшее его подозрение. Моррону вдруг показалось, что противник играет с ним, дерется лишь вполсилы, почему-то не нанося сокрушительных ответных ударов и как будто специально замедляя скорость своих перемещений. Поскольку темп боя был и так высок (старому полуэльфу порой едва хватало дыхания, да и в ногах уже возникло болезненное ощущение – преддверие скорого конца), Фанорий осмелился пойти дальше в своих умозаключениях и предположил, что его противник вовсе не человек. Быстрее, сильнее и выносливей людей, в том числе и морронов, были многие существа, которых священники да и веривший им народ причисляли к приспешникам темных сил. Так что легионер не спешил делать вывод, с кем же именно свела его судьба: вампиром, оборотнем или с представителем не столь распространенного вида любителей человеческой плоти и крови. Возможно, и маска нужна была злодею, чтобы скрыть не столько лицо, сколько отличительную черту той породы богомерзких тварей, к которой он принадлежал: белизну кожи вампиров, обилие волосяного покрова на лице у оборотней или иной, бросающийся в глаза знак проклятия.

Подозрение окрепло, когда на помощь Фанорию пришли вооруженная ножами Милена и довольно быстро очухавшийся после болезненного падения на пол Марк. Затем же, когда в зал ворвались восемь охранников, уже не с дубинками, а с мечами в руках, смелая догадка переросла в абсолютную уверенность.

С шумом появившиеся хранители спокойствия под крышей «Рева Вепря» без всякой подсказки знали, что надо делать и на чью сторону встать. Впрочем, окажись на их месте даже самый несмышленый малый, и он бы сразу смекнул, что зачинщиком кровопролития являлся неизвестно каким образом проникший внутрь заведения незнакомец в маске, а не с трудом сдерживающая его атаки парочка уважаемых постояльцев, с которыми к тому же недавно чрезмерно почтительно лично беседовал сам хозяин, весьма избирательный в общении господин Гарвон.

Не задавая лишних вопросов и не тратя времени на бессмысленный приказ сдаться, отряд хорошо вооруженных и, по всей видимости, прошедших неплохую школу сражений охранников с порога ринулся в бой, избрав при этом беспроигрышную тактику нападения. Четверо воинов во главе с командиром атаковали убийцу в лоб, а оставшаяся четверка разбилась по двое и зашла с флангов, чтобы не мешаться друг у дружки под ногами да и не дать противнику возможности выпрыгнуть в окно или бежать через дверь в дальнем углу зала.

Помощь поспела весьма кстати. Хоть у морронов пока еще не было серьезных ранений, но вскоре они непременно могли появиться на их разгоряченных схваткой телах. Злодейка Усталость медленно, но верно делала свое дело, источала силы старика и девицы. Кивком головы изрядно взопревший и запыхавшийся Фанорий подал боевой подруге сигнал к отступлению. Милена не противилась и с радостью ретировалась за спины только что прибывших и поэтому преисполненных сил бойцов.

Краткая передышка была необходима морронам как воздух, к тому же она дала возможность разыскать притаившегося за обломками одного из столов раненого юнца и оказать емупосильную помощь. Оторвав от своего платья, и так уже испорченного несколькими кровавыми пятнами и порезами, рукав, Милена ловко перебинтовала Марку распухшее почти до размера его головы сине-красное колено, а затем рывком подняла постанывающего парня на ноги.

– Порежу, стерва! – грозно проскрежетал сквозь крепко сжатые от боли и злости зубы веснушчатый разбойник, но воплотить свое обещание в жизнь не решился.

– Кость цела, жить будешь! На, утрись, сосунок! – ответила воительница, не воспринявшая всерьез ни оскорбления, ни угрозы, а затем небрежно сунула парню в руки окровавленный платок, которым между делом успела протереть лезвия своих кривых ножей.

Уязвленный таким снисходительным обращением рыжеволосой красавицы, Марк уже открыл было рот, собираясь достойно ответить на дерзость, но не успел… его опередил согнувшийся в три погибели, пытавшийся из последних сил восстановить сбившееся дыхание старик.

– Уводи паренька! Дело совсем плохо… – прохрипел Фанорий, не поднимая головы.

– Да с чего ты взял-то?! – пыталась возразить Милена, на глазах у которой протекали последние секунды боя.

Хорошо обученный и действующий как одно единое целое, отряд охранников уже оттеснил еле успевавшего отражать удары одиночку-бойца в дальний угол залы, и в любой миг мог раздаться громкий предсмертный крик, свидетельствующий о том, что одному из восьми острых клинков все же удалось обагриться кровью из вражеского сердца.

– Все кончено… уводи!!! – упрямо стоял на своем Фанорий, почему-то отрицавший явную победу.

На этот раз слова старшего товарища прозвучали гораздо тверже, как настоящий приказ; а приказы, как известно, вначале надлежит исполнять, а уж затем обжаловать. Видимо, Милене был известен это неоспоримый армейский закон. Сама не понимая, зачем это делает, воительница схватила юношу под руку и потащила его к выходу. Как ни странно, Марк совсем не сопротивлялся столь возмутительному произволу.

Глава 6 Кровь моррона

Когда ты удобно устроился в кресле, а бока согревает огонь, устало пожирающий дрова в камине, так и тянет поговорить: излить собеседнику душу, а заодно и посетовать на несправедливость мира, красочно описав несколько слезливых историй своих злоключений. Обычно люди в такой уютной обстановке чрезмерно сентиментальны и просто жаждут в награду за свой рассказ получить от благодарного слушателя скупую мужскую слезу или хоть капельку сочувствия. Так устроены люди, но морроны иные существа! Частенько им чужды человеческие слабости, а желание поупражнять язык и уж тем более рассказать о себе возникает лишь в тех случаях, когда без этого никак не обойтись.

Мягкое кресло, удобная спинка с подлокотниками и согревавший ноги огонь, усыпляюще потрескивающий в камине, не смогли заставить Аламеза позабыть, где он находится, кто сидит перед ним и, главное, зачем он сюда пришел. За три года скитаний по землям Геркании с ним произошло много разных событий, но он не собирался утомлять их описанием слух собеседника, которому, кстати, также нужны были не забавные иль печальные истории из жизни воителя, ставшего на презренный путь разбойного ремесла, а суть! Мартина Гентара интересовал лишь ответ на краткий и четкий вопрос, как он, то бишь Дарк Аламез, дошел до жизни лесного грабителя, в чем крылась причина его падения? Хоть, впрочем, сам рассказчик не считал свой промысел постыдным, а образ жизни жалким и ни за что на свете не променял бы пропахший потом, вечно грязный разбойничий наряд на любое иное платье, даже на старательно начищенные до зеркального блеска рыцарские доспехи, облачиться в которые мечтал любой герканец благородных кровей.

– Покинув Филанию, я искал покоя, – решив не утомлять некроманта подробностями, начал с главного Дарк, – мечтал найти тихий уголок, где бы мог восстановить силы, собраться с мыслями да и, что греха таить, просто привыкнуть жить. Уж слишком быстро развивались события в первое время после моего воскрешения. Я не был готов к активным действиям, а пришлось сразу с головой окунуться в круговерть твоей альмирской интрижки. Это сейчас я считаю, что события в филанийской столице шли как-то сонливо, до тошноты неспешно, заунывно медленно; тогда же мне казалось совсем наоборот…

– Именно так я истолковал твое желание вступить в ряды герканской армии, но что же тебя заставило… – перебил рассказчика некромант, но не успел довести мысль до конца; осекся под суровым взглядом поджавшего губы и даже побелевшего от злости Дарка.

– Знаешь, у лесного отребья есть чему поучиться, – медленно произнес разбойник-моррон, довольно быстро справившийся со вспышкой гнева. – Любителям вставить словечко поперек чужого живо укорачивают язык. По первой, конечно, лишь нож к горлу приставляют, а уж если особливо непонятливый шустряга попался…

– Какое счастье, что мы не они! – рассмеялся Мартин и, как будто случайно, откинул край одеяла, продемонстрировав обиженному им рассказчику аккуратно разложенный по простыне арсенал разноцветных склянок. – Впрочем, прошу прощения, поступил бестактно, но уж больно не терпелось поскорее услышать главное.

– А главное в том и кроется, – продолжил рассказ Аламез, не горевший желанием испытать действие чародейских смесей, явно не целебного свойства, на собственной коже, – что покоя без злата не бывает. Тем же дуралеям, кому вздумалось вдруг отойти от дел, могу дать лишь один совет: сперва запастись солидным кошельком да грамотами, чтоб всякий чиновный сброд носы поганые куда не след не совал!.. – Дарк замолчал. Видимо, воспоминания, нахлынувшие на него, не были из приятных. – Три года назад я имел смутное представление о Геркании, а уж порядки в ее армии совсем иными себе рисовал… Я стал жертвой собственных иллюзий! Я был настолько наивен, что строил планы на основе лет уж двести назад устаревших сведений. И ты, маг, почему-то не захотел меня разубедить! Ты, мой собрат по клану, ты, кто величает меня своим другом, почему-то в трудный час, в час принятия важного решения, не приложил даже малейшего усилия, чтобы открыть, как сильно я ошибался. Почему… почему ты не поведал мне, какова жизнь в Геркании?!

– Во-первых, потому, что я не люблю напрасных трудов… даже словесных. Ты, что ль, забыл, при каких обстоятельствах мы расстались? Ты бы не стал никого слушать, и уж тем более меня; того, кто сам пал жертвой роковых заблуждений… – мгновенно парировал упрек Мартин, несомненно, хорошо подготовившийся к беседе. – А во-вторых, прошу прощения, но я и сейчас не понимаю, о чем ты говоришь. Никогда не питал интереса к герканским военным порядкам. Ты ж знаешь, казарменное житье-бытье не по мне!

Аргументы показались разбойнику весомыми, да и то, как пылко некромант их озвучил, внушало доверие. Дарк понимал, что в ошибке, совершенной три года назад, нужно было винить лишь себя, но все же не мог распрощаться с обидой на мага. Когда-то давно Мартин Гентар был для него старшим собратом; тем мудрецом, кто поведал о сути его природы и открыл глаза на одну из величайших тайн мироздания; ведь именно Гентар рассказал новообращенному моррону о Коллективном Разуме, о Зове и об Одиннадцатом Легионе. В прошлой жизни, да и долгое время после того, как воскрес, Аламез считал Мартина Гентара существом всезнающим и почти всесильным. Трудно расставаться с уже вошедшими в привычку заблуждениями!

– С небес на землю я спустился сразу: как только перешел границу и добрался до первого герканского города, – продолжил Аламез. – Как нетрудно догадаться, это был Гуппертайль, второй по значимости, да и по богатству, город королевства. Древняя вражда Геркании с Филанией тут же сыграла против меня: ни торговцы, ни банки, ни даже алчные до наживы ростовщики не принимали филанийских монет, хотя они были из чистого золота. Мне пришлось пойти к кузнецу и тайно переплавить небольшие запасы чеканного хлама в слиток, половину которого я ему же за работу и оставил.

– Неразумно, – вновь вставил слово маг, – я бы на твоем месте прежде всего избавился от меча. Во-первых, он у тебя был редкий, знатный, мог бы за него получить хорошую цену! А во-вторых, от ценных вещей нужно сразу избавляться, если, конечно, ищешь покоя, а не приключений на свое упругое седалище!

– Ты не воин, тебе не понять, что значит для солдата обладание достойным мечом! – произнес Аламез, не скрывая насмешливой и даже немного презрительной ухмылки.

– Но ведь потом же ты от него все равно избавился, – предпочел проигнорировать вызывающую мимику собеседника некромант.

– Отнюдь, – покачал головою Дарк, – то, что сейчас его нет у меня на боку, еще ничего не значит… Я его надежно припрятал до лучших времен. Но дело не в этом, не будем отвлекаться от темы беседы. Ведь тебя еще интересует мой ответ на твое «почему»? – усмехнулся разбойник, сколько ни силившийся, но так и не сумевший перебороть себя и перестать наконец-то подначивать самоуверенного собрата по клану. – Вырученных от продажи половины слитка денег мне хватило ровно на три дня. Не буду греха таить, я не транжирил, но и не скряжничал! Все это время я сносно питался, ночевал на чистой постели, приобрел весьма приличное платье взамен того, что износилось в дороге, и, главное, обзавелся бумагами, подтверждающими благородность моего происхождения. Вечером первого же дня мне посчастливилось попасть в приемную герцога и подать прошение о приеме на королевскую службу. Не скрою, это было не так-то и просто; без улыбки удачи и без крупненькой мзды одному из чинуш не обошлось! Но я был готов отдать последний медяк, чтобы покрывшаяся моим потом бумажка наконец-то легла на нужный стол. Многие голодранцы дворянского племени месяцами обивают пороги ленивых служителей его светлости, но так и не добиваются успеха. Хотя какой успех в том, чтобы лишь подать прошение? – с горечью задал сам себе вопрос Дарк, а затем, так и не удосужившись ответить, продолжил рассказ: – Три долгих дня я бесцельно бродил по Гуппертайлю, ожидая ответа, а когда его получил, то чуть не сошел с ума, читая бредятину на казенной бумаге, да еще скрепленной гербовой печатью…

– Дай-ка, догадаюсь, – рассказ явно заинтересовал Мартина, – вассалы его светлости сочли тебя недостойным встать под королевские знамена, и виной тому послужила знатность происхождения, которую ты не смог должным образом доказать.

– Что ты, – отмахнулся Дарк, не удержавшийся от того, чтобы громко рассмеяться, – подлинность моих бумаг никого не интересовала… придворные ленивцы даже не удосужились ее проверить. Извини, я уже не помню дословно, в какие напыщенные выражения был облачен отказ, но смысл его крылся в том, что поскольку я не являюсь дворянином герканских кровей и поскольку не был посвящен в рыцари герканским монархом, то о службе офицером ни в королевской армии, ни в элитных отрядах именитых вельмож не могло быть и речи.

– Если уж ты рискнул бумаги фальшивые ко двору герцога представить, так почему же в них себя герканцем не записал? – удивился Мартин.

– Ты помнишь, как я в Альмире говорил? Во мне же с первого слова все имперца признавали. А к тому времени, как я до Гуппертайля добрался, к имперскому акценту еще и альмирский говор добавился. Представляешь, как жутко я по-геркански тогда лопотал? – усмехнулся Аламез, в речи которого теперь не было ни одного чужеродного герканским землям звука. – Выхода у меня иного не было, как инородцем представиться. В общем, в регулярную армию брать офицером меня отказались; надежда попасть в командиры фестщутца тоже быстро померкла. Охранять крепости в Геркании позволяется лишь тем благородным переселенцам, кто прожил в королевстве не менее десяти лет, да еще семьей обзавелся. Единственное, что мне смогли предложить бумагомараки герцога, так это или собрать свой собственный отряд наемников, чтобы встать с ним под знамена герцога Гуппертайля, или должность фельдхюнтера в королевской пехоте.

– Так и собирал бы отряд, дело-то в чем? Вот уж ни за что не поверю, что ты не смог бы отрядом командовать! Или быть старшим командиром противоречит твоему пониманию слова «покой», – удивился маг, явно редко бывавший в Геркании и слабо представлявший ее реалии.

– Тут ты ошибаешься! – печально вздохнул Дарк. – «Собрать отряд» означает не только набрать бойцов, обучить их и потом ими командовать, но и экипировать их да жалованье регулярно платить. Такую роскошь лишь очень состоятельные иноземцы могут себе позволить.

– Ну, в фельдгюнгеры пошел, или как их там… – махнул рукой маг, не запомнивший с первого раза сложного для восприятия герканского слова. – Потом до офицера дослужился бы!

– Фельдхюнтер в герканской армии это всего лишь капрал, что, согласись, от обычного солдата мало чем отличается, – просветил бывший капитан имперской гвардии далекого от армейских дел некроманта. – Дослужиться же от капрала до лейтенанта в мирное время ровно столько же шансов выпадет, как деревенскому увальню стать вельможей! Усилий на интриги да делишки всякие подленькие уж точно столько же потратить придется.

– И что же ты выбрал?

– А разве ты не видишь, что?! Собственную армию я собрал, стал самому себе и полководцем и верным солдатом! Тут уж точно самому себе не изменишь, и от самого себя не дезертируешь! – громко рассмеялся Аламез, а затем, быстро стерев улыбку с лица, снова предался воспоминаниям той тоскливой поры: – Помню, я в ту ночь много пил. Нет, у меня не было желания с горя упиться, скорее была потребность немного поразмышлять над смыслом собственного бытия. Сидел я сидел, отписку герцогских холуев все перечитывал да в мыслях моих хмельных будущее свое представлял. Я в Герканию за покоем отправился, чтобы тихо-смирно хоть какое-то время пожить. Служить капралом, какой уж тут покой? Одни тычки, зуботычины, с голодухи живот вечно сводит, все тобой помыкают, а вокруг все время одни отвратные рожи. Дослуживаться до офицера, значит, выслуживаться, долгие годы гадости искусно творить да гордость свою об колено ломать. Не по мне это… Тебя же вновь искать, извини за откровенность, желания абсолютно не было! Вот и пришла единственно здравая мысль, в разбойники податься. Ограбил купца пузатенького иль вельможу в бархат разодетого, барыш сбыл, брюхо набил, и лежи себе на лесной полянке, облачками да травкой любуйся. Сам себе хозяин, сам себе кормилец – одним словом, свободный человек.

– И как же свою жизнь дальнейшую «свободный человек» представляет? – спросил внимательно выслушавший рассказ Аламеза Мартин. – Ты уж извини, но о твоих лесных похождениях мне слышать неохота! Скольких ты убил и скольких ограбил, пускай на совести твоей останется.

– Возможностей хоть отбавляй! – рассмеялся Дарк, величественно закинув ногу на ногу. – Деньжат и прочего добра по тайникам у меня много припрятано. Вот теперь я могу и отряд наемных головорезов набрать, чтоб карьеру в доблестной герканской армии сделать и до почтенного полководца дослужиться; иль купеческим делом заняться, да вот только скучно все это… Покоем пресыщен, от покоя подустал, видать, настала она!..

– Кто она?! – нахмурив брови, переспросил озадаченный Гентар.

– Как кто? – лукаво улыбнулся в ответ Аламез. – Она – это Пора; пора в Легион возвращаться!

– А-а-а, теперь понятно, – кивнул головой маг. – Только вот почему ты так уверен, что я и другие морроны твою наглую разбойничью рожу в наших рядах увидеть захотят?

– Но ведь ты же здесь! Ты же за мной в Мелингдорм издалека примчался, да уже успел по всему большаку письмишки разбросать, в которых меня на встречу эту зазывал, – неотрывно глядя собеседнику в глаза, констатировал факты Дарк. – А это значит, что не только у меня желание есть с жизнью разбойника завязать, но и у доблестных легионеров во мне потребность имеется.

– Признаться, три года жизни лесной тебе на пользу пошли, – усмехнулся некромант, не видящий смысла отрицать явного. – Да, ты прав, потребность в твоей голове и твоем мече кое-какая имеется… Вот только беседу нашу немного отложить придется…

– Не тяни! Я ответил на твой вопрос, так давай излагай свое дело! – Взгляд разбойника был тверд, он не собирался уходить без ответа. – Людям моего ремесла подолгу в городе задерживаться не стоит, да и любопытство у меня уже разыгралось.

– Любопытство твое обождет, – властно заявил некромант, быстро поднявшись с кровати и ловко запихивая в шляпу и за поясок штанов жалобно позвякивающий арсенал склянок.

– Это еще почему? – спросил Дарк, не понимая, чем вызвано странное поведение мага, но заподозрив неладное.

– Пока мы здесь лясы точим, – абсолютно спокойно, но в то же время по-армейски четко и скупо ответил Мартин Гентар, – там внизу, в трапезной, льется кровь, и это кровь моррона!

* * *

Никто на белом свете до сих пор так и не дал достойного определения такому абстрактному, расплывчатому понятию, как «счастье». Наиболее приблизился к этой цели какой-то пьяный чудак, однажды ляпнувший после…надцатого стакана: «Счастье – это когда тебя понимают!»

Лишь слегка отдышавшийся после схватки и еще не готовый продолжить утомившие его немолодое тело «танцы с мечом», Фанорий был в общем и целом согласен с этой странной трактовкой, разве что мог ее немного уточнить и расширить: «Счастье – это когда тебя понимают сразу, доверяют, не перечат и не заставляют мелко разжевывать то, что ясно, как день, тебе, но еще не дошло до голов не столь сообразительных напарников!» Моррон был несказанно рад, что Милена не стала спорить и хоть наивно полагала, что секунды жизни напавшего на них злодея сочтены, но все же подчинилась и увела из трапезной, превращенной в поле сражения, охромевшего паренька.

Крепко сжимая в правой руке меч, а левой растирая все еще часто вздымавшуюся от учащенного дыхания грудь, воинственный старик, получивший лишь в преклонные годы в награду за былые заслуги вечность, был преисполнен двояким чувством. С одной стороны, его распирала гордость, ведь его светлая голова не во время праздного досуга, а в ходе тяжелого боя смогла просчитать убийцу и верно определить его отличную от человеческой природу. Теперь уж Фанорий точно знал, что его враг не из числа людей. Ни один, даже самый лучший в мире вояка не смог бы противостоять восьми довольно неплохим бойцам при отсутствии возможности маневра. С другой же стороны, моррон горевал и поражался, насколько ограничены его мыслительные способности и как мало он знал о том, что творилось вокруг, в мире, вроде бы на первый взгляд простом и понятном, но на самом деле настолько запутанном и многогранном, что куда ни плюнь, а в таинство великое иль малое да попадешь…

Фанорий упорно силился, но так и не смог понять, за чьей же именно головой пришел убийца. Они с Миленой только недавно пересекли границу Геркании и еще не успели нажить врагов среди местной нечисти да знати. Но в то же время дружище-некромант затянул их в интригу такого масштаба, что нечего было удивляться всякого рода чудесам. Их запросто могли попытаться убить еще до того, как что-либо они совершили; так, для подстраховки, на всякий случай… Однако умудренный годами и богатым жизненным опытом полуэльф не исключал и иной возможности. Не только они, но и кто-то еще мог узнать о поразительных способностях с виду обычного, ничем не примечательного лесного разбойника, по воле случая ставшего напарником по грабежу легендарного Дарка Аламеза. Долгое время паренек не утруждался стирать следы магических чар (возможно, и вовсе не умел того делать), и кому-то из врагов Одиннадцатого Легиона показалось, что союз Аламеза с Марком слишком опасен.

Фанорий терялся в догадках и чувствовал себя впечатлительным дураком, у которого чересчур разыгралось воображение. Точного ответа на поставленный самому себе вопрос он найти не мог, но на всякий случай приказал Милене увести юношу от места сражения. За кем бы ни охотился головорез неизвестной породы, а цели он все равно бы не достиг! Если он пришел за Марком, то Милена надежно спрячет его в городе, а затем все вместе морроны непременно найдут способ сохранить несмышленышу жизнь. Если же целью убийцы были их жизни, то в эту, уже кончавшуюся ночь, злодею пришлось бы довольствоваться лишь его стариковской головою. Как ни странно, но за спокойно беседовавших наверху Гентара с Аламезом Фанорий не волновался. Он был уверен, что у одного из старейших морронов и у легендарного героя Легиона хватит сил постоять за себя, да и убийца почему-то казался старику не настолько глупым, чтобы к ним сунуться.

Пока Фанорий переводил дух, а в его голове копошились мысли, время не стояло на месте; бой продолжался, и его финал был уже близок. Отряд охранников достиг кое-какого успеха. Бравые солдаты господина Гарвона зажали неприятеля в угол, полностью окружили и добивали сокрушительными, быстрыми ударами мечей; добивали, да вот только никак не могли добить… Прижатому к стенке врагу хватало и времени и сил, чтобы отражать атаки превосходящих числом противников. Оба его клинка летали по воздуху с такой скоростью, что глаза нападавших не успевали уловить их молниеносных движений. На такую прыть просто не был способен ни один человек!

К счастью, пока что убийца не мог прорваться сквозь окружение, но в том-то и дело, что это было только «пока». Беда крылась в том, что с загадочным существом (загадочным, поскольку его природа точно еще не была определена докучливым Фанорием) бились обычные люди, тела которых как бы ни были крепки, но все равно имели пагубную особенность уставать. Рано или поздно в побоище должен был наступить переломный момент. Удары охранников стали бы более редкими и менее сильными, в то время как их противник казался необычайно вынослив.

В каком-то смысле все умники прокляты. Они способны правильно оценить ситуацию и составить точный прогноз ее развития, но, к сожалению, зачастую не в силах ничего изменить. В этом-то и кроется их несчастье.

Дыхание Фанория еще не стало до конца ровным, а его пессимистичные предположения уже начали сбываться. По трапезному залу пронесся первый крик: не предсмертный, но крик живого существа, испытывающего жуткую боль. Отбиваясь от охранников, одиночка-боец улучил момент и неожиданно контратаковал уставшего, и поэтому недостаточно быстро ушедшего в защиту наемника. Рукав пострадавшего тут же обагрился хлынувшей потоком кровью, а его меч со зловещим звоном упал на каменные плиты пола; упал не один, а вместе с отрубленной кистью, все еще крепко сжимавшей рукоять.

Усталость сделала свое грязное дело, притом она обрекла на мучение и смерть не одного бойца, а целиком весь отряд. Заметавшийся и задергавшийся в судорогах раненый не только выбыл из строя, но и стал помехой для товарищей, поскольку его оглушающий, душераздирающий крик и хаотичные метания нарушили единую линию нападения и привели в замешательство находившихся рядом бойцов. Убийце же, наоборот, они сыграли на руку. Задержка в несколько секунд дала ему возможность повторно атаковать. Фанорий не видел, какой именно прием провел злодей против собравшегося на него напасть крайнего слева парня, но зато картину, представшую в следующий миг его глазам, запомнил надолго. Кожаная куртка на спине наемника вдруг вздыбилась и лопнула. На ее блестевшей в свете лампад, почти идеально ровной поверхности вдруг образовалась трещина, из которой всего на долю секунды показался кончик окровавленного лезвия; показался, а затем вновь быстро юркнул обратно. Широкоплечий здоровяк, уже занесший руку для удара, мгновенно обмяк и повалился на колени. Случайный толчок бедра бившегося рядом товарища довел начатое до конца. Несильного сотрясения оказалось достаточно, чтобы умирающий медленно завалился на бок и распластался на полу, точно бок о бок с потерявшим сознание то ли от болевого шока, то ли от потери крови подранком.

Безобидный комок, покатившийся со снежной вершины, уже к середине горы превращается в смертельно опасную, сметающую все на своем пути лавину. Число охранников сократилось с восьми до шести, и это было только начало их поражения. Не прошло и минуты яростного боя, как по полу покатилась голова третьей жертвы нечеловечески выносливого убийцы, а поредевший отряд стал потихоньку отступать, сдавая врагу позиции и более беспокоясь об обороне, нежели, как еще недавно, о нападении.

К тому моменту моррон окончательно отдышался и даже немного восстановил силы, но прийти на выручку наемникам не спешил. На то имелись весьма веские причины. Во-первых, в рядах пока еще организованно отступавших вот-вот должна была начаться паника. В пылу сражения охранники могли не разобрать, что он их союзник, а подставлять спину под случайный удар старику не хотелось. Во-вторых, Фанорий уже давненько позабыл, что такое биться в строю. В последние тридцать-сорок лет он не участвовал в крупных баталиях, а обнажал меч или в поединке, или в стычке, где каждый был за себя. Правда, иногда случалось вступать в схватку бок о бок с одним-двумя соратниками, но одно дело слаженно действовать с товарищем, которого знаешь долгие годы, например, с Миленой, и совсем другое – попытаться с ходу влиться в чужой отряд. Слугам Гарвона и без того приходилось туго, благоразумный старик решил не усугублять их плачевного положения. В-третьих, как в великих сражениях, так и в мелких потасовках, резервы не вступают в бой когда попало, а по правилам воинской науки вводятся полководцами в строго определенный момент, который, как казалось Фанорию, еще не наступил.

Тем временем убийца уверенно развивал успех и уже отвоевал себе довольно большое пространство для маневра. Полукруг охранников стал гораздо шире, и Фанорий наконец-то увидел то, что раньше скрывалось за их спинами и о чем он только догадывался. Чужаку в неравном бою тоже изрядно досталось. Если благодаря их с Миленой усилиям на одежде врага появилась пара-другая разрезов, то теперь его черное платье и плащ казались жутким ворохом окровавленных лохмотьев, свисавших и колышущихся на теле, находившемся в постоянном движении. Несмотря на кольчугу, надетую под камзол, убийца получил с десяток новых ранений, но это нисколько не отражалось на скорости его движения и атак.

Отступавшие наемники разок собрались с силами и попытались вернуть утерянную инициативу в бою, однако их старания не увенчались успехом, а привели лишь к обратному результату. Неудачный, слишком медленный и чересчур глубокий выпад командира отряда лишил ветерана оружия, умело выбитого резким финтом, и чуть не стоил ему жизни. Над головою неспособного быстро уйти назад старшины охранников засвистел меч, но острая сталь была остановлена лезвием другого клинка. Стоявший слева наемник спас своего командира от верной гибели, но встретил смерть сам, сократив дистанцию и практически подставив левый бок под идущий снизу, колющий удар короткого меча убийцы. Все произошло так быстро, что кинжал в другой руке смельчака не успел принять на себя оружие противника, а смертельно уставшие соратники не смогли своевременно среагировать и прикрыть нарушившего линию строя бойца.

– Назад, все назад! – что есть мочи прокричал обезоруженный командир, подав еще стоявшим на ногах сигнал к отступлению.

Впрочем, он мог бы не утруждаться. Если бы бой продолжился еще хотя бы с минуту, его бойцы самовольно превратили бы организованное отступление в паническое бегство, которое, однако, у Фанория не поворачивался язык назвать постыдным или трусливым. Нельзя поручать солдатам задачу, которая выше их сил, и грех их винить, когда они прекратили ее выполнение ради спасения своих жизней. И сколько бы речистые ораторы ни разглагольствовали о позоре, пятнающем имена бежавших с поля боя, но на самом деле почти всегда вина за поражение лежит на плечах полководцев, слишком самоуверенных, недальновидных и имеющих дурное пристрастие недооценивать врага.

Охранники отступили: не пустились наутек, побросав оружие, но довольно поспешно начали ретироваться из зала. Победитель, конечно же, бросился их догонять и, скорее всего, не дал бы никому покинуть поле боя живым, но свершить месть ему помешал решившийся продолжить схватку Фанорий. Старик выбрал самый удачный момент, чтобы напасть: враг был измотан, сам он уже отдохнул, а разбитые наголову охранники почти покинули зал, и ничто не заставило бы их вернуться обратно… даже посулы очень щедрого вознаграждения.

Выскочив из-за перевернутого набок стола, за которым вот уже несколько минут благоразумно скрывался, коварный старик хоть и обнажил меч, но не бросился очертя голову на противника, а метнул преследовавшему охранников убийце под ноги табурет. Несмотря на отменную реакцию злодея, благодаря которой тот выжил и победил, замысел моррона удался. Бегущий слишком поздно заметил несущийся в его сторону снаряд и, не успев затормозить, продолжил свое перемещение после столкновения по воздуху, то есть, говоря попросту, полетел; полетел, размахивая руками и выронив один из мечей; полетел стремительно, пока не врезался в один из незатронутых схваткой столов.

Звон бьющейся посуды и жалобный треск ломающейся древесины перемешались с бранью болезненно приземлившегося летуна и пакостным смешком Фанория, не ожидавшего, что его бросок окажется настолько успешным. К сожалению, долго предаваться приятному злорадству полуэльфу не удалось, поскольку существо в окровавленных черных лохмотьях неимоверно быстро вскочило на ноги и, пронзив обидчика полным ненависти взором, сдавленно зашипело.

«Вампир – это все же вампир! – пришел к заключению моррон, повидавший в жизни достаточно кровососов, чтобы не перепутать их шипение со звуками иных паразитирующих на роде человеческом тварей. – Не новичок, до обращения явно долго воителем был, поэтому и бою на мечах так отменно обучен. Выучка бывалого солдата и скорость вампира, помноженная на неплохие физические данные… убийственное сочетание боевых качеств! Интересно, как долго я продержусь?!»

Несмотря на пессимистичный прогноз исхода схватки, Фанорий оставался совершенно спокойным. Он слишком долго прожил на свете, чтобы волноваться по таким пустякам, как грядущая смерть. К тому же надежда на воскрешение у не слышавшего Зова моррона все же оставалась. Как Мартин Гентар, так и другие легионеры рассказывали старику о некоторых случаях воскрешения после гибели не на задании Коллективного Разума, а в обычной жизни. Так что он предпочитал смотреть на вполне вероятную собственную кончину как на продолжительный, давно заслуженный отдых от забот мирских.

Фанорий не спешил атаковать. Нападение далеко не всегда является лучшим способом защиты, тем более когда противник хоть и устал, но еще полон сил; когда он выведен из себя, но умеет быстро подавлять гнев. Старик посчитал, что продержится дольше, если навяжет врагу бой на дальней дистанции. В этом случае у него появилось бы два преимущества: длина клинка и время. Меч старика, бывший чуть короче полуторного, был почти бесполезен в ближнем бою, но зато, когда дерущихся разделяли несколько шагов, цены ему не было! Умение им владеть и быстрота ног не дали бы вооруженному теперь лишь коротким клинком вампиру приблизиться, а тем временем в зал бы ворвался новый отряд охраны или призванная на помощь стража. Моррону нужно было лишь продержаться несколько минут, не позволить злодею сбежать с места неудачной попытки убийства.

Полуэльф ожидал атаки, но, как ни странно, вампир медлил, как будто не понимал, что время не на его стороне. Он стоял, просто неподвижно стоял и смотрел Фанорию в глаза, то ли желая таким образом напугать старика, то ли пытаясь прочесть его мысли. Пауза затянулась на несколько мучительных секунд, но затем ей внезапно пришел конец. Произошло неожиданное, почти свершилось чудо, хранивший безмолвие с момента своего появления вампир вдруг снизошел до разговора с презираемым всей кровососущей братией морроном.

– Уйди, я не трону тебя, – слетели с побелевших губ убийцы вкрадчивые слова: то ли просьба, то ли приказ.

– Не могу дать такого же обещания, – усмехнулся Фанорий, намеревавшийся удерживать врага сколько хватит сил, желательно, до подхода стражи или иной подмоги.

– Уйди, старик, я не желаю твоей смерти! – повысил голос вампир, обладавший отменным слухом и, наверное, уже слышавший топот бегущих к месту схватки солдат и звон их брони.

«Так, значит, он все же за дружком Дарка пришел, – сделал вывод Фанорий, но тут уже усомнился, – хотя, скорее всего, врет, пиявка!»

– А что так?! – изобразил на лице удивление полуэльф. – Впервые встречаю кровососа, не горящего желанием распороть брюхо моррону.

– Я тебя знаю и не хочу гибели того, с кем… – зазвучал заставший моррона врасплох ответ, но вдруг оборвался.

Слова вампира обескуражили моррона. Его пытливый ум, не повинуясь воле хозяина и недооценив серьезности момента, самовольно принялся вспоминать, с кем из вампиров в жизни общался и чье лицо могла скрывать маска? В этом-то и была ошибка моррона, на том и строился коварный расчет убийцы, видать, не раз встречавшегося с легионерами, знавшего, какие они докучливые господа и, главное, умевшего эти знания эффективно использовать.

Фанорий ослабил бдительность всего на краткие доли секунды. Враг уловил этот миг, который сам и спровоцировал. Не посчитав нужным довести отвлекающую ложь до конца, вампир набросился на моррона: молниеносным прыжком сократил дистанцию наполовину, а затем ушел в глубокий выпад. Короткая длина меча была с лихвой компенсирована коварством и скоростью реакции его хозяина. Инстинкты подвели полуэльфа. Он попытался парировать летевший к его груди из-под низа клинок убийцы, но опоздал… холодная сталь ужалила точно в сердце.

«Какой позор! Убит первым же ударом!.. – успел подумать падающий на пол моррон перед тем, как мир перед его глазами померк. – Я ничтожество, я всех подвел!»

* * *

Утро уже наступило. Первые лучи солнца озарили небо, но само дневное светило пока что пряталось за крепостной стеной и крышами домов. В этот ранний час Мелингдорм был особенно прекрасен. Город еще спал. Его суетливые жители не сновали по узким улочкам и широким площадям и не заполняли воздух привычными для дневного времени звуками: тяжкими вздохами, возмущенными выкриками, топотом спешивших ног и тихим, прерывистым щебетанием спонтанно возникавших и так же внезапно обрывавшихся по дороге куда-то бесед. Горожане еще нежились в своих мягких постелях и досматривали последние сны. Ранним-преранним утром бодрствовали лишь уставшие за время ночного дежурства стражники, прибиравшаяся в только что закрывшихся питейных прислуга да темные личности, чьи помыслы были совсем не чисты: отягченные добычей воры с грабителями крались задворками к своим тайным схронам, чтобы надежно припрятать попавшее им в руки добро.

Мелингдорм был безлюден и пуст, поэтому никто из почтенных горожан не заметил странную парочку, довольно быстро передвигавшуюся, почти бежавшую прямо по одной из центральных улиц, вместо того чтобы стыдливо пробираться к цели своего путешествия тихими двориками да обителями бездомных собак – заброшенными пустырями с оврагами. Никто из степенных жителей маленького городка не задался вполне уместными вопросами: «А куда это растрепанная рыжеволосая девица тащит запыхавшегося, прихрамывающего на обмотанную тряпкой ногу паренька? Почему из одежды на худощавом босоногом юноше лишь кальсоны, да и то такие, что их уже давненько стоило бы пустить на тряпки? Как смеет раскрасневшаяся от бега красавица сквернословить? И почему из-под ее местами покрытого пятнами запекшейся крови плаща выглядывают заряженные арбалеты?» Любопытных зевак поблизости не было, даже сварливые кумушки не пялились на улицу из пока еще закрытых ставнями окон, и в этом крылось их счастье. Есть истории, в которые лучше не встревать, в которых лучше не быть даже случайным свидетелем.

– Ну, всё, хватит! Дай отдышаться, дуреха торопыжная! Вон, глянь, в кровь все ноги из-за тя сбил! – в очередной раз наступивший на острый край камня, торчащего из мостовой, Марк не выдержал и вырвался из крепко вцепившихся в его локоть пальцев девицы. – Вам со старикашкой чо старшой приказал?! Не токмо меня накормить, но и одеть! Думаешь, легко босыми ножищами по булыжникам вострым драпаля давать?!

Посчитавшая отдых несвоевременным и весьма губительным для здоровья занятием, Милена решила не вступать в дебаты со взбунтовавшимся пареньком и не выяснять посреди улицы, кто кому и что должен. Резко выбросив вперед правую руку, девица-моррон попыталась ухватиться за кисть Марка, но юный разбойник оказался шустрее, а может, и предвидел подобное действие. Прыжком отпрянув назад, он тут же схватил с мостовой камень и угрожающе поднял руку для броска.

– Токмо попробуй, сунься! Я те, чумная тарашка, всю красоту попорчу! Прям в зубища булыжник запульну! – пригрозил доведенный болью до отчаяния бунтарь и протяжно шмыгнул носом. Видимо, бег босиком по холодным камням отрицательно сказывался не только на целости его ступней…

Побоявшись, что юный безумец может осуществить обещанное, что было бы весьма некстати и осложнило бы ее миссию в Мелингдорме, Милена сделала шаг назад, а затем впервые за время бегства посмотрела на ноги подопечного. Разбойник не капризничал, его босые ступни были сбиты в кровь, да и пятки были покрыты паутиной хоть и неглубоких, но наверняка весьма болезненных порезов. Хуже всего, что в ранки попадали дорожная пыль, грязь и прочие нечистоты, а это могло бы привести к весьма плачевным последствиям, будь ее подопечный обычным человеком. Впрочем, Милена не знала, чем организм юнца отличался от человеческого и в чем был схож. Следовательно, она не могла строить предположений, насколько опасна для здоровья паренька такая вот босоногая прогулка по остывшей за ночь мостовой.

– Потерпи чуток… еще немного осталось, – постаралась произнести как можно доброжелательней тоже изрядно запыхавшаяся во время бега красавица. – Сейчас добежим до площади, затем по улочке на юг… Доберемся до безопасного места, там и отдохнем, раны подлечишь…

– Ну, уж нет! – заупрямился Марк. – Сама куда хошь топай, а я своей дорогой пойду! Жаль, конечно, что полапать тя не довелось да по сеновалу красотищу такую не повалял… но жизня, она дороже услады! Уж больно опасный народец вокруг вашей компаньицы сумасбродной вьется… того и гляди, башка с плеч слетит!

Окажись на месте Милены иная представительница прекрасного пола, истерики вкупе со звонкими пощечинами юному похабнику было не избежать. Однако девица-моррон отнеслась к его срамным, дерзким речам довольно спокойно, просто пропустила их мимо ушей и даже не снизошла до столь свойственного ей сквернословия. Она не могла подвести ни Гентара, поручившего им заботу о разнузданном юнце; ни Фанория, прикрывавшего их отход, весьма схожий с бегством.

– Язык твой поганый попридержать советую! Слова дурные до добра не доведут! – усилием воли подавив в себе гнев, произнесла как можно спокойней красавица и, вымучив на лице слабое подобие улыбки, осторожно сделала маленький шажок в сторону паренька. – Разве ты не понял? Мы вам с дружком твоим зла совсем не желаем, а, наоборот, дельце выгодное предложить хотим! Так чего ж ты компании моей чураешься? Думаешь, Дитриху твои кривлянья убогие по душе придутся?! Хватит спектаклю ломать, ведь ты не можешь товарища верного подвести, не сможешь его бросить!

– Стой, где стоишь, и пасть закрой! – огрызнулся Марк, бдительность которого не усыпили сладкие речи. Он заметил приближение противника и в свою очередь еще на шаг отпрянул назад. – В дела наши с Дитрихом своим бабским умишком не лезь! Вот когда с ним вновь встречусь да покалякаю чуток, вот тогда, могет быть, к компании вашей и примкну… А до той поры пшла прочь! Мне от тя ничего не надоть: ни укрытия, ни целения ран. Сам о себе как-нить позабочусь, чай не впервой ножищам моим достается!

Умение быстро оценить ситуацию и принять пусть и не единственное, но все же верное решение всегда в цене, как на войне, так и в мирной жизни. Попытка уговоров не удалась. Ставший пустым и никчемным разговор нужно было заканчивать, притом как можно быстрее. Горлопанящий во все луженое горло разбойник мог перебудить жителей окрестных домов, что было беглецам явно не на пользу, да и если таинственный убийца победил в неравной схватке, то уже отправился по их следу. В распоряжении Милены было всего несколько секунд, чтобы принять решение: либо, рискуя получить увечье, накинуться на бузотера и угомонить его с помощью кулаков; либо отпустить глупца, предоставить его собственной судьбе. К сожалению, самый легкий путь – пристрелить упрямца из арбалета – отпадал. Не к месту и не ко времени раскапризничавшийся паренек нужен был Мартину Гентару живым, да и Дарк Аламез, ради которого они, собственно, и приехали, был бы не в восторге от гибели товарища, с которым долгое время бродил по окрестным лесам. Сами по себе ни потеря пары передних зубов, ни уродливый шрам на красивом лице девушку не страшили. Всего парочка недель питья целебных настоек собственного приготовления, и от отметин не осталось бы и следа, но время было бы упущено, нужный момент для выполнения ее задания безвозвратно утерян, а, следовательно, долгий путь до Мелингдорма оказался бы проделан напрасно.

– Хорошо, ступай, силком держать не буду! – после нескольких секунд молчаливого раздумья изрекла Милена и, чтобы подозрительно смотревший на нее паренек убедился в правдивости ее слов, отошла на пару шагов назад.

– Ну, я пошел… – все еще ожидая подвоха, произнес Марк, так и не выпустивший камня из руки.

– Вали, вали, – небрежно отмахнулась Милена, а затем, демонстрируя собеседнику полнейшую незаинтересованность в его дальнейшей судьбе, повернулась спиной и пошла в противоположную сторону.

Коварство присуще не только политикам, но и всем вставшим на путь афер и интриг. Необычайно наивный для разбойника юноша поверил Милене и уже в следующий миг совершил сразу две грубейшие и глупейшие ошибки. Во-первых, он в свою очередь повернулся к удалявшейся красавице спиной, а во-вторых, выбросил показавшийся ему уже бесполезным булыжник.

В воздухе что-то просвистело. Инстинктивно Марк обернулся и всего за долю секунды до того, как потерял от болезненного удара сознание, увидел несущийся ему прямо в лоб камень. Издав напоследок тихий, сдавленный стон, парень обмяк, но рухнуть на мостовую так и не успел. Быстро подскочившая к трофею Милена подхватила его на руки, а затем,ловко перекинув бесчувственное тело через плечо, отправилась поспешным, уверенным шагом в южную часть города – туда, где находился заблаговременно купленный Мартином Гентаром дом.

Глава 7 Под крылом капризной Удачи

Мартин Гентар был прав, духовная связь между морронами действительно существовала и ощущалась гораздо сильнее родственных или дружеских уз. Стоя над бездыханным телом Фанория, все еще лежавшим на залитом кровью полу трапезной, в том самом месте, где его настигла смерть, Дарк не чувствовал горечи утраты от потери близкого человека иль ненависти к убийце, но его охватило совсем иное, куда более сильное чувство. Оно появилось, как только моррон увидел побелевшее, безжизненное тело и вряд ли прошло бы через несколько дней, недель или даже месяцев после того, как покойного предадут земле.

Дарк Аламез видел множество мертвых тел. Когда Старуха с косой лишь легонечко касалась костлявой рукой лба избранника, а когда и уродовала его земную оболочку, безжалостно рубя живую плоть на куски или поджигая ее. Гибель одних была ему глубоко безразлична, уход из жизни других он тяжко переживал, но еще никогда, даже в тот роковой день, когда погибли все близкие ему люди; в день, когда пала Великая Кодвусийская Стена и умер он сам, моррон не испытывал такого странного чувства.

При первом же взгляде на мертвеца в груди Аламеза воцарилась пустота, как будто враг забрал не только жизнь собрата по клану, но и уничтожил частичку его собственной души, а также иррациональное, необъяснимое стремление немедленно примкнуть к Легиону и более никогда не покидать его рядов, желание находиться рядом с другими морронами, от чьей компании он целых три года добровольно отказывался, желание вместе бороться и побеждать, бок о бок терпеть лишения и неудачи.

Пока моррон стоял над телом погибшего собрата, его душу целиком заполняло это странное, необъяснимое логикой ощущение, а в голове зародилось и крепло осознание того, что Дитрих Гангрубер безвозвратно канул в Лету, что ему уже больше не ходить на лихой разбой и не вкушать сладких плодов вольной жизни в лесах. Разбойник в нем умер, но возродился легионер, один из многих бесстрашных, а иногда даже бессмертных солдат Одиннадцатого Легиона.

– Мы опоздали, – с неподдельной печалью произнес склонившийся над бездыханным телом товарища Гентар. – Прости, Фанорий, и прощай! Будем надеяться, до встречи… пусть и нескорой!

– Он воскреснет? – спросил Дарк, которому не нужно было прощупывать пульс покойного или заглядывать в остекленевшие глаза, чтобы констатировать факт его смерти.

Аламезу сразу стало все ясно, как только он увидел рану на груди старика, маленькое, аккуратненькое отверстие от укола – след принесшего ему смерть клинка, легко добравшегося до самого сердца. Бывалый солдат тут же определил, что Фанорий долго не мучился, а умер еще до того, как его спина коснулась пола.

– Кто знает, – пожал плечами некромант и, не видя смысла долее сидеть возле трупа, поднялся в полный рост. – Шанс всегда есть, но насколько он велик? – Маг забавно затряс козлиной бородкой и вновь втянул голову в поднявшиеся чуть ли не до ушей плечи. – Не будем печалиться, а надеяться на лучший исход нам никто не запретит! В конце концов, Фортуна была всегда благосклонна к эльфийскому старику… Ладно, время дорого! Пойду порасспрошу народец. Может, кто что видел…

– А смысл? – изрек Дарк, обводя беглым взором разгромленный зал. – Тебе все равно никто ничего не скажет.

Трапезная «Рева Вепря», посреди которой стояли морроны, напоминала поле только что отгремевшего сражения, в принципе, она им недавно и являлась. Каким-то чудом уцелевшие в драке столы, скамейки и табуреты поспешно расставлялись по местам перепуганной насмерть прислугой. Полдюжины полотеров, зажав ладонями рты и носы, усердно оттирали пол от пятен просочившейся в доски крови. Их уже не тошнило, похоже, полнейшее опорожнение желудков произошло еще до того, как слуги приступили к работе. Еще несколько столь же бледных слуг собирали в огромную кучу обломки мебели, куски разорванных скатертей и все, что осталось от битой посуды. Троице несчастных, которые наверняка были у хозяина на плохом счету, досталась самая неблагодарная работа. Они перетаскивали мертвые тела, а также их отдельные фрагменты на расстеленный в дальнем углу зала кусок мешковины.

У входа в зал было еще многолюдней. Там толпились охранники, судя по их виду, некоторые побывали в бою, и бряцала блестящими доспехами как всегда опоздавшая на потеху стража. Командир отряда, чересчур большого для обычного патруля, о чем-то шептался с пребывавшим в весьма расстроенных чувствах хозяином. Слов явно напряженного и неприятного разговора Аламез расслышать не мог, но его общий смысл был и без того ясен. Офицер благородных кровей и почтенный содержатель ресторации выясняли, кто более виноват в произошедшей трагедии: ленивая стража или неспособная обеспечить порядок охрана…

– Это еще почему? – удивился Мартин, явно не привыкший, что на его вопросы не отвечают.

– Да потому, что одни ничего не видели, а другим хозяин запретил говорить, – пояснил Аламез, одновременно отгоняя слуг из похоронной команды, собиравшихся оттащить в общую кучу тело Фанория. – Стража нагрянула, когда все уже было закончено. Они и в зал-то ворвались, когда мы спускались по лестнице. Ну, а прислуга с охранниками, те из них, кто хоть что-то видел, будут молчать даже под пытками, и рот раскроют только по приказу хозяина, но такого указания он ни за что не отдаст, если, конечно, ты к нему не применишь чары…

– Нет, не применю, – покачал головою маг, – я этому толстяку Гарвону и без того слишком многое внушил, чтобы он нас у себя принял. Чары на чары плохо ложатся…

– Понимаю, это примерно как скисшее вино на перебродившее пиво, сомнительное удовольствие от процесса, но с ног сшибающий результат! – попытался разрядить гнетущую атмосферу Дарк и частично добился успеха, по лицу мага пробежала тень улыбки.

– Ну, не совсем так, но, в общем и целом, очень похоже… – кивнул Гентар, более не вдаваясь в подробности. – Давай-ка лучше подумаем, что делать теперь?

– А что тут голову-то ломать, все и так ясно, – быстро ответил Дарк, уже придумавший некое расплывчатое подобие плана. – Заботиться о мертвых и о живых будем! Фанория похоронить проще, но Марка с подругой твоей найти важнее, так что с поиска живых и предлагаю начать!

– Мне бы твою уверенность, – скептически хмыкнул Мартин. – С чего ты решил, что Милена с Марком еще живы?! Мы не знаем, ни сколько было нападавших, ни по чью душу они пришли, мы вообще ничего не знаем!

– А ты вон туда посмотри! – Дарк показал пальцем на разложенные на мешковине трупы. – Их тел там нет, а значит, они еще живы. В худшем случае, их забрали с собой нападавшие, но явно не для того, чтобы перерезать глотки в ближайшей подворотне… убить куда проще было бы здесь. Так что пока еще они живы и будут пребывать в здравии, по крайней мере, некоторое время. Беда лишь в том, что мы не знаем, кто их похитил и зачем, что у них хотят выпытать?

– Думаю, нам не следует, принимать всерьез этот вариант развития событий, – уверенно заявил некромант. – Поверь, Милена не знает никаких тайн, ради которых ее стоило бы похищать, а твой дружок… – Гентар замялся, стараясь подобрать выражения помягче, – …он забавное, милое существо, представитель почти вымершего вида. Да, он обладает кое-какими способностями, но они у него врожденные. Он сам не осознает, как он что делает; он хочет превратиться в предмет, и он в него превращается. Перенять такие способности просто нельзя, магического зелья из крови паренька не сварить, а из его костей чудесного порошка не приготовить! Это так же абсурдно, как заставить гивра что-то сделать против его воли. Ни шантаж, ни угрозы расправы тут не помогут!

– Кого? – переспросил Дарк, впервые услышав слово «гивр».

– Мда-а-а, – протянул Гентар, глядя на Аламеза, как мудрый ученый муж взирает на тугодума-школяра. – Завидное безразличие к ближнему! Ты почти три года общался с существом, обладающим особыми способностями, и даже не удосужился узнать, к какому виду твой товарищ по разбою принадлежит.

– Меня это не волновало, – не покривил душой Дарк, – как и его не беспокоило, кто я: человек или кто-то еще…

– Не будем вдаваться в подробности и отвлекаться от темы. Поверь мне на слово, ни Марка, ни Милену незачем было похищать, твой «худший случай», к счастью, отпадает. Переходим к более оптимистичным предположениям!

– Я бы все же не был столь уверен и не сбрасывал бы похищение со счетов, по крайней мере, до тех пор, пока мы не знаем причину нападения, – возразил Дарк. – Но в одном ты прав! Надо надеяться на лучшее, да и поиски проще начинать с оптимистичного варианта. Допустим, парочка покинуло место схватки, например, по приказу Фанория.

– Не «допустим», а точно! – твердо заявил маг. – Только полный болван мог допустить, что Милена оставила Фанория в беде. Вот если бы он настоял на ее уходе, тогда другое дело. Но где их искать? Почему они к нам-то не побежали?!

– Когда встретишь, тогда и спроси, – проворчал в ответ Дарк, еще не привыкший к своеобразной, иногда довольно оскорбительной манере общения Гентара. – А искать их лучше за городом. В лесу проще спрятаться, да и труднее найти. Хоть Марк в Мелингдорме каждый дом знает, но…

– Я знаю, где они! – крепко сжав руку товарища, вдруг прошептал Мартин, на которого как-то странно подействовала последняя фраза Дарка. – Да, точно, они именно там… туда мы сейчас и отправимся, там и Фанория похороним!

– Загадками не говори! Если помнишь, я головоломки не очень люблю разгадывать! – произнес Аламез, с трудом освободив свой локоть от крепкой хватки цепких, костлявых пальцев некроманта.

– Да как же я, дурак, позабыл-то! – хлопнул себя Гентар кулаком по лбу. – Мы ж совсем недавно домишко в Мелиндорме прикупили для тайных встреч и прочего… Милена наверняка туда паренька повела! Стой здесь, а я щас с хозяином насчет кареты договорюсь, не на плече же мертвое тело через весь город тащить!

Правду в народе говорят, одни рождаются для битв, а другие – для торга. Но как не все воители скрещивают мечи на ратном поле, так и не все прирожденные торговцы находят применение своему болтливому языку на рынке. Несмотря на босяцкий вид и отсутствие возможности прилюдно использовать зелье из склянок для убеждения прижимистого хозяина, Мартин Гентар за какую-то жалкую минуту договорился с ним о карете для перевозки мертвого тела. По мнению Дарка, не понаслышке знавшего о скупости господина Гарвона и о его дурном характере, это был отменный результат, хоть и весьма далекий от идеала. Хозяин «Рева Вепря» имел врожденный дар блюсти свою выгоду и наживаться на самых мелочных сделках. Благодаря красноречию некроманта, знавшего, как общаться с барыгами и как правильно расставлять акценты в беседе с ними, стоимость аренды экипажа оказалась мизерной, но зато Гарвон подсунул добровольной похоронной команде скрипучую развалюху на ходящих ходуном колесах, чахлую лошадку да забулдыгу кучера, еле удерживавшего кнут в руках.

Увидев возницу, Мартин был настолько расстроен, что, позабыв о конспирации, собирался все-таки прибегнуть к чарам и наказать пройдоху-толстяка, поставив его под хомут вместо убогой клячи. В этом случае некромант даже был готов опять усесться на козлы и трястись на них через весь город. Желание отхлестать подлого обманщика кнутом оказалось настолько сильным в душе Гентара, что чуть было не заставило пожертвовать комфортом собственного седалища, которому во время такой поездки явно пришлось бы несладко.

К счастью, Дарку все же удалось отговорить расстроенного и оскорбленного некроманта от свершения акта заслуженного возмездия, втолковав ему, что наказывать каждого нечестного торговца не хватит зелий и что скорые похороны одного собрата и быстрые поиски двух других куда важнее мелочной мести. Погрузив тело Фанория внутрь поскрипывающего не только при езде экипажа, морроны тут же приказали вознице трогаться в путь. Правда, от дряхлого пропойцы с красной рожей и трясущимися руками они избавились почти сразу, то есть как только выехали за ворота ресторации. Тому, чтобы добровольно обречь себя собственноручно натягивать вожжи и управлять не только чахлой, но и, кажется, глухой лошаденкой, было несколько веских причин. Во-первых, поездка внутри кареты в компании начинающего коченеть мертвеца – сомнительное удовольствие даже для непритязательных морронов. Во-вторых, от мерзавца кучера исходило такое удушающее амбре перебродивших винных паров, что оба легионера стали испытывать приступы дурноты с первых же мгновений знакомства. В-третьих, Мартину не хотелось, чтобы пьянчужка запомнил дорогу к домишке, который он прикупил. В-четвертых, некромант все же не совсем распрощался с мечтой о возмездии. Он не собирался возвращать почитаемому в городе скупердяю ни развалюху на колесах, с большим преувеличением именуемую каретой, ни долгожительницу кобылку, которую поздно было отправлять даже на колбасу.

Явно слишком близко приняв к сердцу поражение в торге с Гарвоном, Мартин Гентар решил взять реванш и отыграться на ближнем. Как только морроны уселись на жесткие козлы, старый хитрец гордо вручил Аламезу вожжи и кнут, пролепетав в оправдание, что кто Мелингдорм знает, тому и кобылу подстегивать. Сам же маг не только занял самую удобную, не продавленную часть скамейки, но и, бесцеремонно отобрав у товарища плащ, смастерил из него некое подобие мягкого птичьего гнездышка, на которое тут же уселся. Эгоистичный поступок некроманта так сильно рассмешил Аламеза, что он даже не нашел в себе сил ни возмутиться наглому произволу, ни отвоевать свою собственность.

Прощание с пьяным кучером и последующее распределение обязанностей продлились недолго. Карета остановилась, избавилась от лишнего груза, который, кстати, и сопротивления-то не оказал, а затем снова тронулась в путь, ведомая уже молодою, трезвой и крепкой рукою. Улица, на которую приказал ехать маг, находилась неблизко, а с учетом состояния, в котором пребывал экипаж, можно было даже сказать, что довольно далеко. Еще до того, как собиравшийся немного покемарить в дороге Гентар закрыл глаза и устроился в своем «гнездышке» поудобней, Дарк уже подсчитал, что их поездка продлится никак не меньше получаса, и это только при благоприятном стечении обстоятельств, то есть: если им нигде на узких улочках не попадутся встречные кареты, с которыми придется разъезжаться; если дряхлая колымага, управляемая его рукою, не развалится на одном из поворотов или спусков; или если еле переставляющей копыта кобыле не вздумается отойти в мир иной прямо во время пути.

Этого времени показалось Аламезу вполне достаточно, чтобы возобновить прерванный на самом интригующем месте разговор и наконец-то успокоить свое любопытство, узнав, какое такое важное дело привело Мартина Гентара из процветающей Альмиры в забытый не только Богом, но даже странствующими мошенниками городок. К тому же Дарк не мог отказать себе в удовольствии подложить порой весьма ленивому товарищу небольшого «поросеночка». Аламез считал крайне несправедливым, что, пока он в поте лица и на пределе нервов трудится за кучера скрипучей развалюхи, его сосед медленно погружается в упоительно сладкую, блаженную дремоту.

– Ну и зачем я понадобился Легиону? Какое у тебя ко мне дело? – задал вопрос Дарк, специально дождавшись момента, когда Мартин издаст первые посапывающие звуки.

– Потом, доедем и поговорим, – пытался отвоевать право на сон встревоженный, но все еще надеявшийся покемарить некромант.

– А чего нам ждать-то? – был непреклонен Аламез, который не мог упустить возможность немного поиздеваться над эгоистичным стариком. – Время раннее, народу вокруг ни души. А если кого по пути и встретим, то вряд ли сонным гражданам Мелингдорма будут интересны наши с тобой делишки. Давай выкладывай, зачем приехал?

– Ну, вот что ты шебутной такой да торопыжный?! Весь сон сбил! – прокряхтел Мартин, отчаявшийся отвязаться от расспросов соседа. – Доедем, соберемся все вместе, там все разом и обсудим… У меня язык не казенный, чтобы его по дюжине раз на дню утруждать!

– А ты уверен, что я на вашем сборище останусь? Я ведь еще согласия ни на что не давал и вообще могу вот прямо щас с колымаги спрыгнуть и в лес вернуться, – решил подразнить упрямого хитреца Аламез. – А почему бы и нет? Что меня держит-то? С вожжами управляться ты и сам умеешь. Врать не надо, я видел. Фанория упокоить? Так ты и один справишься. Ну, а если ты прав и Марк с Миленой в домишке том нас поджидают, так Марк не дурак, сам дорогу на стоянку лесную найдет. Вот и выходит, нету мне смысла в резиденцию твою тайную жаловать.

– А как же Легион, ведь ты сам хотел вернуться в наши ряды? – усмехнулся некромант, хоть и не воспринявший доводы оппонента всерьез, но насторожившийся.

– Исполнять долг моррона не значит каждый день видеть твою отвратную рожу, – возразил Аламез. – Зов услышу, долг исполню, а коль кому другому в схватку вступить доведется, то чем смогу, подсоблю, так что, старик, можешь считать, я уже в Легионе!

– Только вот Легион о том не знает, – весело рассмеялся, видимо окончательно проснувшийся некромант. – Послушай, у тебя весьма устаревшие представления и о задачах морронов, и о самом Легионе. Сейчас одна тысяча двести пятый год! Я же рассказывал тебе об истории морронов более двухсот лет назад… точно уж не помню когда, проклятое летосчисление дважды менялось… – посетовал Мартин Гентар, несмотря на всю его ученость, не свыкшийся со сменой календарей и поэтому частенько называвший даты и сроки с момента окончания событий с точностью «плюс-минус дюжина лет». – Ты не допускаешь возможности, что с тех пор кое-что изменилось?

– Есть вещи, которые остаются неизменными! – уверенно заявил Дарк. – Человеческая природа, Коллективный Разум, Зов и мы, морроны. К примеру, ты так и остался занудным, язвительным старикашкой, который всегда себе на уме… Недаром так легко с вампирюгами общий язык находишь!

– Оставим мой моральный облик в покое, – ничуть не обиделся некромант, – просто я хотел сказать, что в мире многое произошло и многое изменилось. Раньше мы были просто разрозненными спасителями человечества, движимыми лишь Зовом и неким подобием солидарности друг с другом, теперь же все по-иному… Мы ЛЕГИОН! – по-особенному, выделив интонацией последнее слово, произнес старик. – Мы организация, общество, клан, слаженный боевой отряд! Если хочешь, даже маленькое, но очень могучее государство! У каждого моррона в нем своя роль, функция, свои задачи и цели, которые, естественно, взаимно коррелируются и гармонично взаимодополняются.

– Говоришь, как бредишь, – буркнул Аламез, не знавший многих, слишком мудреных для него слов.

– Ничего, разберешься, – захихикал в бородку маг, лукаво ухмыляясь, – у тебя будет много времени, чтобы и структуру нашу понять, и с морронами другими познакомиться. Не это сейчас главное…

– Зачем? – перебил Гентара Дарк. – Не понимаю, зачем нужно было жизнь себе и другим усложнять? Зачем нужно было структуру какую-то создавать, когда мы, морроны, и так друг дружке помогаем?! Чем проще инструмент, тем действует надежней! Что мы, вампирюги какие-то?! Это у них и кланов с сотню, и иерархия целая, как внутри, так и вовне… в которой черти копыта переломают!

– Кое в чем ты прав, – кивнул Мартин, – многие вещи стали сложнее… Там, где раньше решала одна голова, теперь вопрос рассматривается нашим Советом, состоящим из самых авторитетных и заслуженных морронов.

– И почему-то мне кажется, что кое-кто этот Совет возглавляет, – хмыкнул Дарк, – уж больно ты, дружище, тщеславен да к власти рвешься. Есть у тебя такой дурной азартец – другими командовать.

– Нет, этот «кое-кто» совсем не я, и если честно, то искренне этому рад, – удивил собеседника Мартин. – Но я один из членов Совета Легиона, и это великая честь… Возможно, и ты вскоре им станешь…

– К тому не стремлюсь! – сказал, как отрезал, Дарк. – В армии накомандовался, теперича усе, желаю повелевать лишь самим собой! Ладно, старый хрычуга, не уходи от ответа! Зачем жизнь морронам так усложнять понадобилось?

– Усложнился мир, усложнилось и наше скромное бытие, – витиевато ответил старик, но, понимая, что такой абстрактной формулировкой не отделается, пустился в разъяснения: – Раньше всё было куда проще. Над человечеством нависала беда, Коллективный Разум посылал Зов, и «осчастливленный» им моррон ступал в бой, а все те, кто находился с ним поблизости, чем могли, помогали собрату. Этот процесс весьма напоминал тушение пожара в деревне или латание дыр на тонущем корабле: где горит, там и тушим; откуда вода хлещет, туда задницей и садимся.

– Ну да, – поддакнул Аламез, – насколько я помню, так оно и было. Зачем огород-то городить понадобилось? Зачем усложнять, когда все ясно и просто?

– Не так уж ясно, не так-то уж и просто, – тяжко вздохнул маг, – за то время, пока тебя не было, в деревне под названием «Мир» слишком много сгорело домов и чересчур много кораблей затонуло… Человеческая общность развивается, развиваются и ее враги, они становятся более могущественными и организованными. Дарк, понимаешь, одиночки перестали справляться с задачами! Одному можно выиграть схватку с полудюжиной, даже с дюжиной бойцов, но одиночка-воин не устоит против большого отряда, как искусно он ни владел бы оружием. Легион просто не мог остаться прежним. В современном, намного усложнившемся мире мы вынуждены действовать сообща и бороться с врагами не только во время Зова! В этом, бесспорно, есть свои минусы, но зато ощутимы и плюсы. Коллективный Разум посылает сигнал о беде, когда она уже стучится в ворота, то есть когда бывает поздно принимать меры. А Совет Легиона внимательно следит за событиями на политической арене мира, фиксирует малейшие изменения и зачастую предугадывает угрозу, когда она лишь формируется, так сказать, находится в зачаточном состоянии. Как воин, ты знаешь, любой бунт, любое восстание, проще давить на корню и в зародыше, а не ждать, пока оно разрастется до критической массы!

– «Политическая арена», «кретинская масса», – передразнил Гентара понявший общий смысл, но не воспринявший и половины мудреных слов возница. – Будь проще, с разбойником все ж разговариваешь, а не с ученым сморчком! Скажи, не лукавя, зачем я-то вам, таким умным и дальновидным, понадобился? Иль морроны на свете совсем перевелись?

– Отнюдь, – покачал головой некромант, – численность Легиона на данный момент превысила отметку в двести бойцов. Есть принципиальные противники объединения сил, изгои, и те, кто пока не осознал своей новой сущности. Так что, думаю, по свету сейчас бродит более пяти сотен морронов… есть, к кому обратиться, если от тебя получим отказ.

– Вот только давай без шантажа, старый пройдоха, – обиделся Аламез. – Я пока что ни от чего еще не отказывался, просто хочу знать, что от меня потребуется.

– Понимаю, – кивнул Мартин, – но только и ты пойми, чтобы ты до конца осознал и прочувствовал, какую именно миссию хочет на тебя возложить Совет Легиона, ты должен еще о многом узнать…

– Нет уж, ты мне сначала цель скажи, а с «прочувствованием» и «осознанием» я уж как-нибудь потом, на досуге, разберусь, – поставил ультиматум Дарк и со злости сильно хлестнул кнутом по тощим бокам еле плетущейся лошади. – Мы уже столько с тобой беседуем, мне голову совсем засорил, а я так и не понял, что от меня требуется. Скажи кратко, в двух словах…

– Ну, если кратко… – призадумался посланник Совета, видимо решая, стоит или не стоит без доведенной до конца предварительной подготовки назвать нетерпеливому слушателю конечную цель, но затем все же решил рискнуть: – Одиннадцатому Легиону нужно, чтобы в кратчайшие сроки, то есть в ближайшее десятилетие, ты стал одним из числа самых могущественных людей Геркании, приблизился бы к королевскому двору, имел бы большое влияние в армии, а также был бы не последней фигурой в духовной жизни королевства.

Услышав подобное заявление, обомлевший возница чуть было не свалился с козел. Если бы ему об этом сказал кто другой, Аламез просто рассмеялся бы, оценив хорошую шутку, но некромант говорил всерьез, и Дарк, к сожалению, знал об этом.

– Мне еще понадобится примерно четверть часа, чтобы просветить тебя, зачем это Совету понадобилось и почему выбор пал на тебя, – заблаговременно предупредил Гентар, – а также еще с полчаса, чтобы изложить наброски плана твоего превращения из лесного отребья в сиятельного вельможу. Если ты не против, начну прямо сейчас…

– Нет уж, теперича погодь! Мы почти приехали, – соврал Дарк.

До конечной точки маршрута похоронной процессии оставалось приблизительно с четверть часа езды. Мартин Гентар мог бы успеть изложить один из двух вопросов, но обманщику-вознице нужно было переосмыслить услышанное, свыкнуться со многим, чтобы потом верно сказать «да» или «нет». Формально Дарк Аламез еще не дал согласия на свое участие в предприятии, цель которого казалась столь же недостижима, как взять и допрыгнуть до Небес. Однако моррон знал, что не сможет отказать ни Гентару, ни Совету Одиннадцатого Легиона.

* * *

Всё рано или поздно кончается, в том числе и везение. Безоблачным и тихим мелингдормским утром Милена ванг Бенфор имела несчастье в очередной раз убедиться в неоспоримости этой истины.

Живая поклажа оказалась не очень тяжелой, хоть и скользкой, а нос красавицы не сильно страдал от дурных запахов, источаемых неприкрытым одеждой и изрядно взопревшим телом разбойника. Всего двумя короткими перебежками спасительница паренька добралась до конца улочки, оставшись при этом незамеченной ни, наверное, самым первым прохожим, которого долг или нужда вынудили покинуть дом в столь ранний час, ни его сонливой толстушкой-женушкой, зачем-то решившей помахать мужу из окна на прощание ручкой-окорочком. На площади Милена чуть было не натолкнулась на патруль, но судьба и в этот раз была благосклонна к моррону-девице, которую стражники непременно приняли бы за похитительницу молоденьких, кучерявеньких юнцов симпатичной наружности и, как истинные блюстители не только спокойствия горожан, но и их благочестия, попытались бы арестовать.

По счастливому стечению обстоятельств ни один из стражей порядка не повернул голову в сторону неосмотрительно резво выскочившей из-за углового дома Милены, а та, в свою очередь, быстро поняла свой чуть ли не ставший роковым просчет и тут же спряталась за высоким каменным крыльцом, где и сидела, не снимая с плеча слегка постанывающего Марка, до тех пор, пока патруль благополучно не удалился. Вряд ли четверо солдат, пусть даже хорошо вооруженных и неплохо обученных, могли бы причинить ощутимый вред девице, уже однажды познавшей холодные объятия смерти. Однако стычка с представителями властей как-то не входила в планы заговорщицы, движимой в данный момент всего одной целью – как можно быстрее добраться до убежища и сбросить с плеч хоть и ценный, но уже опостылевший и потихоньку начинавший ворочаться груз.

Фортуна покровительствовала Милене и далее. Рискованная пробежка через площадь в общем и целом прошла успешно. Несмотря на то что все еще бесчувственное тело задиристого паренька принялось вдруг подергиваться и громче постанывать, красавице удалось быстро и, главное, не привлекая внимания просыпающихся горожан, преодолеть несколько десятков шагов открытого пространства и при этом даже ни разу не выронить увесистую поклажу из заметно ослабевших рук. Правда, без потерь не обошлось. Ремешок, на который был подвешен к поясу один из арбалетов, предательски расстегнулся, и удобное, компактное оружие осталось лежать на мостовой прямо возле фонтана. Подбирать потерю Милена благоразумно не решилась, хоть ей было и жаль навсегда расставаться с не раз выручавшей ее в бою вещью. До дома, ставшего надежным пристанищем морронов в Мелингдорме, было совсем недалеко. Желание как можно быстрее завершить опасное предприятие и избавиться от тела проклинаемого про себя упрямца, оказалось настолько велико, что перевесило горечь утраты одного из самых любимых инструментов убийства.

Миновав площадь, беглянка осторожно прокралась вдоль стен домов, идущих по Ткацкой улочке до первого перекрестка. Там она, чуть ли не приняв зловонный душ из выплеснутых из окна второго этажа помоев, так же, как и прежде незаметно, свернула на тянувшуюся аж до самой крепостной стены Поросячью улочку. Неизвестно, что именно послужило причиной столь неромантичного названия весьма приятной глазу местности. То ли здесь проживали в основном мясники, имевшие свое, весьма специфическое представление о прекрасном, то ли в округе собрался крайне неряшливый люд, прославивший себя дурными манерами, но только вид их опрятных жилищ никак не сочетался с тем, что в народе принято понимать под «свинством».

Два рядка небольших одноэтажных домишек утопали в зелени разбитых вокруг них садиков и лужаек. Аккуратные оградки высотой всего в половину человеческого роста. Ровно вымощенная мостовая, на которой не было заметно ни выемки, ни бугорка. Черно-бело-зеленые фасады, совсем недавно подкрашенные заботливыми руками хозяев. Крыши с новенькой черепицей. И, конечно же, большие, светлые окна из настоящего стекла, а не попросту затянутые бычьим пузырем. Все это как-то не ассоциировалось у Милены с определением «свинский». Сразу становилось понятно, что жители окрестных домишек являлись людьми не только обеспеченными, но и трудолюбивыми, не жалеющими времени и сил на то, чтобы сделать свои дома приятными глазу, по крайней мере, снаружи.

С одной стороны, Милена была удивлена, узрев такое умиротворяющее, кажущееся нереальным и сказочным великолепие; а с другой, примерно так себе и представляла местность вокруг тайного оплота морронов в Мелингдорме. Дело в том, что покупкой дома занимался Мартин Гентар (естественно, не лично, а через доверенное лицо), а как было известно каждому в Легионе, старик-некромант слишком любил себя и почитал комфорт, чтобы выбрать гниющую развалюху среди бедняцких халуп. Не остановил бы свой выбор привередливый маг и на вполне сносном доме, но в той части города, где чересчур много галдящих, не дающих собраться с мыслями, громкоголосых соседей и их везде сующей чумазые носы, докучливой, кое-как воспитываемой нерадивыми родителями детворы.

Удача сопутствовала Милене с Марком на плече во время всего пути, но, как только девушке осталось отсчитать седьмой дом по правой стороне от перекрестка и постучать в его дверь, своенравная проказница сыграла с беглецами злую шутку. Не успела рыжеволосая красавица отойти от развилки дорог и на дюжину шагов, как в мирной округе вдруг стало твориться что-то неладное. Первыми, как водится, приближение беды почувствовали животные: дворовые псы залаяли, да так истошно, с надрывом, как будто почуяли рядом с будками хищников; несушки пугливо закудахтали с задних дворов, а с деревьев вспорхнули мелкие пташки, до этого момента лишь радовавшие слух моррона своим умиротворяющим щебетанием. Забавней и необычней всего повели себя окрестные коты. Не тратя времени на жалобное мяуканье и гамму прочих скрежеще-скрипящих звуков, пушистые комочки шустро покинули крыши, чердаки, подвалы и иные укромные места, выбежали на мостовую, собрались возле колодца в стайку из двух-трех десятков бешено сверкавших глазищами голов, а затем, грозно задрав хвосты и издав, подобно боевому кличу, дружное громкое «Мяу!», понеслись в конец улочки, то ли вместе спасаясь от пока еще невидимого врага, то ли, наоборот, решив первыми храбро атаковать.

Необычное поведение домашнего зверья и садовых птиц насторожило Милену, но не заставило ее сбавить шаг, а вот когда воздушные массы пришли в движение и резкий порыв ветра, сломавший пару крепких веток, чуть ли не сбил ее с ног, девушка поняла, что дело совсем плохо и что до укрытия ей добраться уже не успеть. Ни буря, ни ураган, ни иной природный катаклизм (которые, кстати, в эту часть Геркании жаловали крайне редко) не могли вызвать такую резкую перемену погоды, да еще на крохотном пятачке, вряд ли большем, чем половина городского квартала. Внезапное волнение воздушных масс, сопровождаемое паникой среди братьев меньших, могло означать только одно – сюда приближался опасный враг, обладавший завидными познаниями в магии перемещения воздушных эфиров и прочих бестелесных субстанций.

В подтверждение едва успевшему возникнуть в голове красавицы предположению воздух вокруг колодца, бывшего совсем недавно местом сборища окрестных котов, сперва задрожал и уплотнился, образовав белесую пелену, похожую на туман, а затем вдруг озарился ярким алым сиянием. У девушки был еще шанс спастись, убежать от проклятого места, но для этого ей пришлось бы бросить на произвол судьбы, а точнее, оставить на милость неизвестно кого все еще постанывающего на ее плече бесчувственного юнца. На такую жертву Милена пойти не могла, и пусть даже Фанорий с Мартином сочли бы ее поведение вполне разумным и не осудительным, сама себе отважная воительница такого низкого, подлого поступка никогда бы не простила. Она не привыкла «покупать жизнь» ценою мучений другого, пусть и малоизвестного ей существа, с которым познакомилась совсем недавно. К тому же плох тот охотник, кто, убегая от опасного зверя, оставляет в лесу трофеи; жалок тот воин, кто из трусости, в собственное оправдание, называемое предусмотрительностью, дарит добычу другому!

Грязно выругавшись, коря пославшее ей в самом конце пути неприятный сюрприз Провидение, Милена избавилась от оттянувшей плечо ноши, небрежно сбросив бесчувственного юнца на мостовую (что, однако, не привело его в сознание), и, выпрямившись в полный рост, приготовилась к встрече все еще не показавшегося из недр таинственного свечения врага. Привычным движением правой руки ванг Бенфор вскинула единственный оставшийся в ее распоряжении арбалет и нацелила его в самый центр до сих пор мерцавших и движущихся в воздухе по замкнутому кругу узоров. Левая же рука моррона пока отдыхала, но ее расслабленная ладонь уже лежала на рукояти одного из заткнутых за пояс ножей.

Последние мгновения перед схваткой растянулись на целую вечность. Защитнице Марка казалось, что за то время, пока она ждала появления из центра сияния противника, уже дважды можно было бы успеть добежать до тайного пристанища морронов и спрятаться за крепкой дубовой дверью, где ей была не страшна даже самая сильная магия. Впрочем, скорее всего, это только казалось, ведь любому известно, что в самые ответственные моменты время коварно играет с нами: ускользает от нас, не дает себя правильно ощутить; и этот досадный парадокс касается не только людей, но и тех счастливчиков, кому удалось шагнуть за черту бессмертия и привычного восприятия мира.

Наконец-то томительное ожидание осталось позади. Алые огоньки прекратили бесцельно сновать по кругу, замерли на месте, заметно потемнели, а потом быстро слились в одно большое, ярко-багровое пятно, из которого тут же выпрыгнула зловещая фигура в окровавленной одежде, местами превращенной (явно при помощи мечей, ножей да кинжалов) в жалкие лохмотья. Черная маска, надежно скрывавшая лицо мужчины, и парочка уже знакомых Милене мечей в его руках не оставляли ни капли сомнения, что перед ней возник тот самый таинственный убийца из «Рева Вепря», от которого она, собственно, и спасала чахленького, но не в меру норовистого даже для разбойника паренька.

Неизвестно, решился бы коварный вампир вновь заговорить, усыпляя бдительность моррона, или пустился бы на иной обман. Готовая к схватке Милена просто не дала ему шанса, использовать богатый арсенал подленьких, недостойных честного воина уловок. Спусковой механизм арбалета сработал легко: без ощутимого сопротивления тонкому указательному пальцу девушки и даже без малейшего скрипа. Всего одно плавное нажатие, и смертоносный болт, разрывая воздух жужжанием, помчался к голове немного замешкавшегося, как будто обескураженного чем-то врага. Короткая дистанция выстрела и высокая начальная скорость снаряда не дали бы живой мишени уйти, обладай она даже отменной для человека реакцией, однако кровососущие твари славятся не только остротой клыков да когтей, но и необычайной подвижностью. За краткий миг полета болта убийца не успел отскочить в сторону, но зато немного сдвинул голову вправо, так что несущееся с огромной скоростью острие наконечника не пробило ему череп насквозь, а всего лишь разорвало маску и, вырвав из левой щеки большущий кусок плоти и кожи, сгинуло в быстро меркнущем, уменьшающемся и тускневшем сиянии.

Боль не заставила врага закричать и уж тем более не лишила сознания. Преследовавший парочку вампир лишь, щерясь, заскрежетал зубами и, не дав Милене времени даже моргнуть, ринулся в бой. Самое обидное, что девушка так и не увидела хотя бы мельком лица противника, с кем ей пришлось скрестить ножи и быстро завертеться в смертельном танце, где такт отсчитывает не привычное для начинающих пар «раз, два, три», а лязг сталкивающейся остро заточенной стали. Одна часть лица убийцы была превращена болтом в жуткое, кровавое месиво из ошметков плоти, осколков зубов и поломанной, торчащей наружу челюстной кости; другую же по-прежнему скрывала маска, как будто не повязанная, не надетая, а намертво приклеенная к лицу.

К счастью для беглянки, неугомонный преследователь все же подустал. Милена поняла это сразу по той легкости, с которой ей удалось отбить первую яростную атаку и даже в самом конце отражения продолжительной серии рубящих ударов изловчиться и контратаковать: поднырнуть под несущийся на нее сбоку меч и оставить на повернутом к ней локте врага глубокую резаную отметину. Обагренный кровью вампира нож достойно справился с порученным ему делом. Он не только раскроил ткань платья с кожей, но и перерезал нападавшему сухожилие.

Уходя от ответного удара с низким разворотом корпуса в приседе, Милена не видела, как меч противника выпал из повисшей плетью руки, но зато отчетливо расслышала звон его падения на камни мостовой. На губах красавицы заиграла радостная улыбка, но она исчезла еще до того, как воительница поднялась в полный рост. Завершить отходной маневр и вновь повернуться к врагу лицом она так и не успела.

Ранение лишило вампира возможности действовать обеими руками, но зато боль, которую он явно ощутил, мобилизовала остаток подрастраченных сил и ускорила не только его движения, но и мыслительные процессы. Вторым мечом убийца не успел бы нанести удар по быстро промелькнувшей перед его глазами спине Милены, поэтому, позабыв о галантных манерах и прочих кавалерских ужимках, он ударил даму ногой, причем по тому самому месту красавицы, что находилось ближе всего к его тяжелому кованому сапогу.

Стальная пластина, нашитая на носок, с хрустом врезалась в незащищенный, легкомысленно подставленный под удар копчик, но жуткую, сводящую с ума боль ванг Бенфор ощутила не сразу, а только в самом конце незапланированного полета, когда, не успев сгруппироваться и подставить руки, ударилась о мостовую лбом. Боль пришла к ней одновременно с двух сторон: ту часть ее тела, что находилась пониже спины, пожирало адское пламя рези и судорог мышц, а все, что было выше поясницы, просто не ощущалось из-за спазмов как будто разорвавшейся на тысячу мелких осколков головы.

«Встать, быстрее подняться!» – пульсировала в чудом не померкшем сознании воительницы единственная и действительно жизненно важная мысль. Она тщетно пыталась подняться хотя бы на четвереньки, но непослушные руки дважды подворачивались в кистях, сводя все усилия на нет, а изводившая болью голова словно прилипла к обагренным теплой кровью булыжникам.

Не добивать лежачих – либо привилегия очень сильных, уверенных в себе бойцов, либо удел глупцов. Возможно, первым убийца и слыл, но вторым уж точно не был! Череда яростных, следовавших одна за другой схваток истощила его силы. Он ощущал боль, исходившую как от изуродованного лица, так и от бездействующей руки, и не видел ни одной более-менее веской причины, чтобы благородно стоять и ждать, пока барахтающаяся у его ног девица придет в себя и наконец-то сможет подняться.

Хоть вампиров и считают хладнокровными, расчетливыми тварями, которым чужды эмоции, но все же это не так. Упорно, хоть и недолго боровшейся за свою жизнь Милене удалось пробудить в черном сердце кровососа и ярость, и гнев. Не подскочив, а медленно, торжествуя победу, приблизившись к поверженному противнику, вампир сначала сильно пнул девушку сапогом в живот, злобно прошипев при этом что-то булькающее, нечленораздельное, а лишь затем занес меч для последнего удара.

Еще миг, и острое, покрывшееся за это утро кровью многих бойцов, в том числе одного моррона, лезвие должно было опуститься и, пронзив насквозь беззащитное женское тело между лопаток, пригвоздить его к мостовой. Однако Милене ванг Бенфор вновь улыбнулась уж было покинувшая ее Удача; улыбнулась широкой, задорной улыбкой беспечного, в кое-чем наивного, но жизнерадостного и редко подолгу унывающего кудрявого паренька.

Внезапно в затылок убийце ударил прилетевший неизвестно откуда булыжник. Надо отдать вампиру должное, он не согнулся в три погибели от мгновенно пронзившей его тело боли и устоял на ногах, от толчка лишь слегка покачнувшись. Наверное, девять из десяти злодеев, окажись на его месте, сначала бы развернулись, чтобы напасть на нового врага, а уж затем потешили бы себя завершением ритуала казни. Однако кровосос оказался не из их числа. Он явно предпочитал сначала довести до конца начатое, а лишь затем, так сказать «с чистой совестью», браться за новое дело.

Невозмутимый убийца даже не повернул головы в сторону, с которой прилетел камень. Он заново занес меч для последнего, смертельного удара, но опустить его так и не успел. В воздухе снова раздался свист, а через миг второй, раза в два, если не три более увесистый булыжник ударил по рукояти меча, не только выбив оружие из крепко сжимавшей его руки вампира, но и сломав обескураженному злодею пару пальцев.

Не издав ни стона, ни иных звуков, так часто сопутствующих первому шквалу острой боли, вампир решил обернуться, но позади него не было никого. Как отрицательный результат зачастую является самым наглядным показателем, а молчание в ответ на вопрос – самой верной формой отказа,так и абсолютная пустота вокруг сказала кровососу о многом. Улочка была совершенно безлюдна, куда-то исчезло даже бесчувственное тело юного разбойника, мирно покоившееся во время схватки с Миленой на мостовой. Исчезновение ценного трофея, пусть даже в убогой упаковке из драных кальсон, ничуть не удивило убийцу, а, как ни странно, наоборот, пояснило ему, что происходит.

Изрядно потрепанный во время схватки злодей быстро нагнулся, подобрал кое-как действующей рукой выпавший меч, а затем замер, вслушиваясь в воцарившуюся вокруг тишину. Он даже удержался от соблазна перерезать горло лежавшей у его ног Милене, все еще тщетно пытавшейся подняться. Когда приходится сражаться с невидимкой, можно полагаться лишь на слух и ни в коем случае нельзя отвлекаться на пустяки, пусть даже столь приятные, как для вампира отправить в небытие моррона.

Убийца ждал, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому шелесту листвы, и в конце концов его терпение было вознаграждено. Он угадал, с какой стороны ему в голову полетит камень, и ловко отбил его на подлете плашкой меча. Десять последующих булыжников, запущенных в разные части тела с различных сторон и дистанций, были также успешно отражены. Убийца доказал, что слух у вампиров чуткий. Юный разбойник был вынужден пребывать в невидимости и держаться от противника на приличном расстоянии, иначе бы тот его услышал. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта игра, однако вскоре пылкая кровь юноши взяла свое. Марку наскучило ждать удобного момента для незаметного приближения к врагу с последующей молниеносной атакой, и он решил завершить затянувшееся, утомившее его действо. Парень появился, возник из воздуха, из ниоткуда, причем не за спиной, а смело перед врагом, в каких-то жалких пяти-шести шагах.

– Ну какой же ты непонятливый! – укоризненно и даже немного с напускным сочувствием произнес Марк, картинно воздев к небесам ладони, и, ослепляя врага белоснежной улыбкой, издевательски покачал кучерявой головой. – Неужто не ясно?! Всё… я силы восстановил, тебе со мной ужо не сладить! Пшел бы ты вон… нет у меня настроения для праздных бойцовских утех.

Немного утихомирив все еще поедающую ее тело боль, Милена приподняла голову и посмотрела на юного наглеца, осмелившегося так дерзко говорить с очень сильным вампиром. Девушка сразу отметила, что с ее как всегда несдержанным на язык подопечным произошло несколько разительных перемен. Во-первых, он как будто чуток подрос и окреп в плечах, что, впрочем, могло моррону и показаться. Во-вторых, юный разбойник наконец-то догадался избавиться от дырявых, пахучих кальсон, которые все равно мало что прикрывали, но зато сильно портили общее впечатление. И, третье, главное, чему подивилась красавица, на ступнях Марка более не было ни крови, ни засоренных грязью ранок. Кожа на ногах юноши была идеально ровной и гладкой, на ней не осталось и следа от недавних порезов.

Милена тут же вспомнила, что ей как-то невзначай рассказал Мартин Гентар о способностях дружка Дарка Аламеза. Вспомнила, сравнила с увиденным собственным глазами и пришла к выводу, что если бы вдруг оказалась на месте вампира, то не стала бы искушать судьбу, вступая в схватку один на один с диковинным созданием, возможно, самым последним представителем древнего, редкого вида разумных существ.

Однако у вампира была своя голова на плечах, и мыслила она совсем по-иному. Сделав вид, что принимает предложение удалиться без боя, мужчина взмахнул рукой, и за его спиной тут же открылся все тот же багровый портал, ведущий куда угодно, но только не в преисподнюю. Тяжко вздохнув и устало опустив меч, вампир повернулся к Марку спиной, но затем, едва сделав первый шаг в сторону свечения, резко развернулся и быстро атаковал. В принципе, он провел тот же прием, каким чуть ранее убил Фанория: прыжок, глубокий выпад и укол клинком точно в грудь; однако на этот раз обман не увенчался успехом. Так же, как и старик-моррон, Марк не ожидал подвоха и не успел отскочить, однако в том для него и не было необходимости. Острое лезвие не пронзило грудь юноши, а об нее сломалось, как ломается игла, которой безумный портной пытается проткнуть монолит скальной породы.

Хитрец-кровосос попал в незавидное положение. Он почти сидел на продольном шпагате, не мог быстро отпрянуть назад, а над его изуродованной головой уже навис кулак не на шутку разозленного Марка. Ничто не могло спасти вампира от заслуженного наказания, но все же Нечто его спасло. Зависшее в воздухе багровое свечение вдруг пришло в движение: быстро подлетело к хозяину, окутало его и тут же исчезло, так что кулак юноши вместо вражеского виска ударил лишь пустоту.

– Во-о-о, сволота! – с обидой выкрикнул Марк, почесывая, видимо, все же слегка побаливающую грудь и с сожалением поглядывая на кулак, который остался без дела. Затем раздосадованный юнец обратил свой взор на уже чуть-чуть приподнявшуюся с мостовой Милену: – А ты чо так красиво разлеглась?! Не надейся впустую, рядышком не прилягу! Не до девах мне щас, так что красоты свои подбирай, в платьишко обратно упаковывай, да пошли шустрей тудысь, куда меня тащила!

– Заткнись, огрызок! – тихо прошептала ванг Бенфор, приподнявшись на локтях, а затем, опасаясь садиться на ушибленное вражеским сапогом место, сразу резким толчком рук попытались встать на колени.

Пострадавшая ничуть не меньше седалища голова Милены тут же закружилась, и растрепанная красавица чуть было не упала, но ее вовремя подхватил сзади Марк; подхватил и тут же заботливо поднял на ноги.

– Сама виновата, дуреха! В миру честь береги, а в бою попчик… чтоб, значица, к нему вражий каблук не пристроился! – щедро поделился военной мудростью юный разбойник. – Ладно, настал мой черед тя таскать… говори, куда?!

– Седьмой дом по улице… один уже позади, – прошептала Милена, чувствуя, что теряет сознание, но не в силах сопротивляться внезапно навалившейся на нее слабости.

Глава 8 В преддверии великих дел

Говорят, что все великие дела вершатся под покровом ночи, а именно в полночь; говорят, что именно в этот мистический час нежить поднимается из могил, дикие звери выходят из леса и тащат дворовую живность, а высокочтимые обитатели дворцов плетут заговоры и устраивают перевороты. Однако так лишь говорят, притом те, кто никогда в жизни не видел восстающих мертвецов, никогда не ловил за рыжие хвосты лис, а о заговорах знает лишь понаслышке. Если живот распирает с голодухи, то отправишься на охоту и днем, а уж процесс плетения сложной паутины интриг тем более никак не зависит от времени суток, скорее уж от настроения злоумышленников или поджимающей их необходимости. Для кого-то интриги – призвание, для кого-то – спасение от скуки, но для всех они – тяжкий труд, вершимый, как солнечным днем, так и темной ночью.

…Четверо сидели за дубовым столом, и среди собравшихся не было ни одного человека. На дворе стоял полдень, но в комнате, освещенной десятком мерно горевших свечей, царила глубокая ночь, а также пугающая и одновременно манящая атмосфера преддверия грядущих великих свершений. Шторы были плотно закрыты, не пропуская внутрь небольшого помещения солнечных лучей, а заодно и не давая словам важного разговора выбраться за пределы стен и повстречаться с ушами посторонних слушателей.

Дарк Аламез чувствовал себя заговорщиком. В принципе, он им и был, хотя до сих пор так толком и не узнал ни о цели заговора, ни о том, чем ему предстоит заниматься в ближайшее время. Пока что присутствующие занимались не столь интересным Дарку делом. Когда-то красивая женщина, а теперь потешное чучело с перевязанной головой, закрытой повязкой большей частью лица и копной огненных, торчащих в разные стороны волос, рассказывала о том, что ей довелось пережить за несколько часов разлуки с некромантом. Юный разбойник, прикрывший свою наготу лишь кухонным полотенцем, горевал об отсутствии на столе вина да еды и изредка разбавлял скучный, будто казенный отчет, ее рассказ смешными комментариями. Мартин Гентар внимательно слушал и, поскольку даже ни разу не попытался урезонить отпускавшего чересчур вольные остроты юнца, скорее всего, старался осмыслить, с кем из врагов его собратьям довелось столкнуться. Одним словом, всем было интересно, все были при деле, лишь Аламез ощущал себя лишним за этим столом. Так чувствует себя трезвенник, вынужденный пребывать в бедокурящей компании опустившихся пропойц. Так мучается человек разумный, живущий среди круглых, и самое ужасное, чрезмерно деятельных дураков. Так страдает любовник, когда пыл страсти уже остужен, а неугомонная женщина все продолжает требовать внимания к ее разгоряченным телесам. Пока, не получив ответа на важные для него вопросы, моррон скучал, и от этого в его голову лезли дурные мысли.

Дарк все никак не мог позабыть только что прошедшее прощание с Фанорием, которое и похоронами-то назвать было нельзя. Сразу по приезде они вдвоем со смотрителем дома отнесли мертвое тело старика в подвал и, дружно взявшись за лопаты, закопали бедолагу между бочонком вина и кадкой с соленьями. Погребение крайне недостойное для воителя, на протяжении долгих лет стремившегося сделать мир лучше, но вполне сносное для моррона, который, возможно, еще и воскреснет.

Добродушный бородач Октар, бывший доверенным лицом Мартина, а заодно и формальным владельцем тайной штаб-квартиры Легиона в Мелингдорме, предлагал не закапывать усопшее тело, а всего лишь положить его на тюки в одной из комнатушек довольно просторного подземелья и накрыть его сверху чистой простыней. Почтение к погибшему моррону было похвально, но Дарк отверг неразумное предложение, поскольку любой труп, хоть животного, хоть человека, хоть моррона, имеет дурную особенность гнить, источая не только дурные запахи, но и весьма опасный для здоровья трупный яд. К тому же до сих пор не было известно, как влияет среда, в которой пребывает тело моррона, на скорость его воскрешения. Аламез боялся навредить; боялся, что, когда время придет, Фанорий может не ожить, притом лишь потому, что его разложившаяся плоть не пребывает в земле.

Бывший крестьянин, а ныне разводчик лошадей и преданный слуга Гентара не стал перечить, хотя на его лице было просто написано, что он счел доводы Дарка, мягко говоря, наивными. Возложив на бугорок свежевырытой земли парочку цветущих сорняков со двора, добровольцы-гробовщики завершили бесхитростный ритуал и поднялись наверх, где их и ожидало известие о втором за утро нападении неизвестного убийцы. Перевязка ран, расспросы и прочая суетная круговерть настолько захлестнули дом, что никто даже не удосужился почтить память погибшего легионера. Это было в высшей степени обидно и несправедливо по отношению к старику, поэтому Дарк твердо решил, что, как только спонтанно возникшее сборище за плотно задернутыми шторами и наглухо закрытыми окнами закончится, он непременно спустится на подвальное кладбище и опрокинет бутылочку вина за упокой малознакомого, но вызывавшего у него лишь симпатию старика.

– Что скажешь, Дарк?! – вырвал Аламеза из плена печальных размышлений о бренности мира и вопиющей неблагодарности ближних настойчивый голос Мартина, видимо уже не в первый раз задающего вопрос.

– А что тут сказать-то? – недоуменно пожал плечами моррон. – То ли сведущий в магии убийца, то ли развлекающийся убийствами колдун в округе объявился. То ли ты, дружище Марк, ему приглянулся, то ли он старые счеты с вашей веселой компанией сводит… Одно лишь точно могу сказать, прежде в Мелингдорме такого не творилось. Думаю, это все же вы за собой убийцу притащили, но и случайности не исключаю. Гадать бессмысленно! Пока не изловим гаденыша да жилы из него не потянем, так и будем в домыслах плутать!

По обмотанному повязками лицу Милены нельзя было сказать, согласна с ним девушка или нет. Марк кивнул в знак одобрения, но иной реакции от компаньона Аламез и не ожидал. Они долго прожили вместе в лесу и мыслили почти одинаково, по крайней мере, в подобных случаях. Физиономия же козлобородого некроманта была бесстрастна и неподвижна, как маскарадная личина, по ней нельзя было ничего точно определить, но Дарк помнил, когда старый хитрец придавал своему морщинистому лицу именно это выражение. Некромант мысленно торжествовал… тихо про себя праздновал победу своего выдающегося интеллекта, знающего гораздо больше остальных, да и способного выводы сделать куда быстрее. Последовавшие после недолгой триумфальной паузы слова мага подтвердили, что Дарк не ошибся. Мартин Гентар действительно был готов выдвинуть правдоподобную гипотезу происходящего, и его прозорливый ум уже совсем не колебался, а точно знал, кто их враг, что ему и от кого именно было нужно…

– Понятно, опять мне за всех отдуваться! Вот скажите, почему именно я должен голову ломать, а все остальные благодушно пребывают в праздном безделье?! – Перед тем как открыть собеседникам истину, прозорливый мыслитель, по своему обыкновению, решил немного потешиться. – Голова, она для того нужна, чтобы ею думать, факты сопоставлять…

– Вот и я ей о том толковал! – неуважительно прервал пафосное нравоучение некроманта громко выкрикнувший и воодушевленно захлопавший ладонями по голым ляжкам Марк. – Она ж мне: «…Не-е-е, милок! Башка нам дана, чтоб с мостовою лобзаться!..», а затем как прямо лбом, да еще с разбегу, о булыжники бряц-ц-ц!

– Утихни! – устало простонала Милена, уже не в силах выносить шутки бывшего подопечного.

– Еще раз перебьешь… – испепеляя весельчака гневным взором, пригрозил Мартин, – …я тя в мерина превращу. Продам на свиную ферму, будешь весь конский век дерьмо возить да глазеть, как свиньи спариваются!

– Марк, помолчи, не до шуток сейчас! – присоединился к мнению большинства Аламез, но не забыл выразить недовольство и некроманту: – А ты, Мартин, не тяни осла за уши! Раз до чего-то додумался, говори!

– Убийц было двое, а не один! Это без всяких сомнений вампиры, и пришли они за нашим новым дружком. К нашей же компании у них интерес имеется, но он не столь важен. Они, определенно, попытаются помешать осуществлению нашего плана, поскольку он противоречит их замыслу, но не ставят себе задачу отправить всех нас следом за Фанорием на Небеса, – проговорил на одном дыхании Мартин, а затем замолчал, наблюдая, какую реакцию вызовут его догадки у окружающих.

Милена лишь присвистнула и закачала забинтованной головой. Похоже, воительница привыкла безоговорочно доверять умозаключениям старшего, более опытного собрата. Марк пуще прежнего заулыбался, пытаясь держаться бодрячком, но в его глазах возник страх. И только Аламез отнесся к выводам, сделанным некромантом, с недоверием. Его не устроил и даже немного оскорбил столь краткий ответ.

– Почему так думаешь? Ты уж снизойди до разъяснений… – изрек Аламез, сложив руки на груди и всем своим видом демонстрируя недоверие к мнению столь авторитетной персоны.

– Изволь, только я уж вкратце, без утомительных подробностей… – кивнул некромант, ничуть не удивленный подобной реакцией. – Скорее всего, Милена не ошиблась. На них напал один и тот же убийца… что в трапезной, что потом, на улице. Но кто-то ведь должен был открывать ему портал? Кто-то внимательно следил за ходом боя, и когда компаньону понадобилась помощь, открыл перед ним портал, да еще как открыл!!! Сияние само приблизилось к вампиру, само окутало его и унесло, спасая тем самым от кулака Марка…

– Это точно, – кивнул юный разбойник, никак не желавший отвыкать от привычки перебивать, – такой славный удар даром пропал!

– Поверь мне, создать телепорт крайне сложно, а в ходе боя практически невозможно. Для управления воздушными потоками и перемещающимися в них материальными оболочками нужны знания, которыми обладают лишь немногие, нужны специальные условия, лаборатория, нужно множество реагентов… В свое время я пытался постичь науку создания телепортов, но вовремя отступился. Уж слишком много ценного времени съедают эксперименты, а результаты мизерны. Удалось как-то разок перенести лягушонка из одной комнаты в другую, и на этом всё… дальше продвинуться не смог! – признался маг. – Портал же, который довелось увидеть Марку и Милене, практически совершенен! Он подвижен: в том смысле, что может не только возникнуть и исчезнуть, но и способен перемещаться в пространстве…

– С этим не поспоришь! – кивнул Дарк, предчувствуя, что если не согласится с магом, то еще долго будет слушать витиеватые речи, причем чем дольше Мартин будет говорить, тем больше непонятных, мудреных слов вылетит изо рта мага и тем более затуманенной окажется его собственная голова. – Готов согласиться, злодеев было двое: один убийца, другой помогал ему перемещаться в пространстве. Но с чего ты взял, что они вампиры? Возможно, непосредственно убийца и был из числа кровососов… Быстрая реакция, большая терпимость к боли на то, бесспорно, показывают, однако тот, кто открыл для него портал, мог оказаться и человеком, – предположил Дарк, но, увидев снисходительную улыбку на лице мага, произнес как будто в свое оправдание, – очень, к примеру, ученым иль колдуном, который и вампира мог себе подчинить, и…

– Нет, создатель портала тоже вампир! – твердо заявил Гентар, а затем привел самый весомый для Аламеза аргумент: – Клянусь своей бородою!

Дарк забыл вовремя кивнуть, а выражение его лица, видимо, осталось прежним, недоверчивым, так что помучиться и послушать мага заговорщикам все же пришлось. К счастью, изложение доводов продлилось недолго.

– Во-первых, еще в ходе самой первой нашей с тобой встречи я доказал, что магии не существует! Магией невежды называют знания, которые не в состоянии понять и осмыслить, – с важным видом заявил Гентар. – Я же имею снисхождение к их невежеству и заскорузлости ума, поэтому и позволяю величать себя магом и некромантом. Поверь, подчинить себе вампира, подавить его волю и заставить служить не в состоянии ни один человек, каким бы ученым он ни был! Убийца действовал по собственной воле, находясь в трезвом уме и здравой памяти. Во-вторых, со слов Милены я понял, что цвет портала хоть и менялся, но доминировали багровые, темно-красные тона.

– Точно, – кивнула забинтованная голова.

– При создании временнóго портала используется сложная смесь, в ее основу входят более трех десятков компонентов, многие из которых не существуют в природе в чистом виде. Некоторые ученые мужи из числа кровососов… Прошу не удивляться, таковые имеются, и даже с некоторыми я лично знаком, – заверил Гентар, видя, как на лице Аламеза опять появилось все то же недоверчивое выражение. – Так вот! Некоторые ученые вампиры научились заменять эти компоненты предварительно отфильтрованной и снабженной некими примесями кровью. От этого цвет портала и становится багровым. Остальные ученые мужи, посвятившие себя вопросу телепортации, пошли по иному пути и используют иные базовые ингредиенты, отчего их порталы имеют иной окрас… В-третьих…

– Да верю я, верю! – поспешно закивал головой Дарк, боясь, что некроманту вздумается перечислить все до единого доводы, которых могло оказаться гораздо больше десятка. – Ты лучше скажи, зачем им Марк-то понадобился, да и чем наш план кровососам мешает?! Кстати, я до сих пор его не услышал…

– Всему свое время, – проворчал Гентар, теребя козлиную бородку, как будто проверяя, не начали ли из нее выпадать волоски. – Мне вот, к примеру, очень узнать интересно, что сам господин весельчак о том думает? Зачем такое редкое, практически вымершее существо, как он, могло вампирам понадобиться? Захотелось мне вот сперва его догадки услышать?!

– Обойдешься, вэрбьекулэс мйэръ, – весьма неуважительно ответил Марк, одарив Гентара самой широкой и напускной из богатого ассортимента своих улыбок. – Ты когда-то что-то краем уха слышал о способностях людей моего племени, даже толком не знаешь ни его истории, ни как наше племя называется, а теперь желаешь вот так просто взять и расширить границы познания? Нет уж, не такой я дурак, чтобы о способностях наших вот так вот откровенно трепаться… Если бы ты меня гадостью той не облил, быть может, что-то да рассказал бы, а так поищи другой источник удовлетворения твоего ученого любопытства!

– Во-первых, гвоздь не может быть беременным, так что величать меня так в высшей степени глупо, – добродушно рассмеялся некромант, вывести которого из себя было не так уж и просто. – Во-вторых, ни меня, ни иных персон, когда-либо интересовавшихся врожденными способностями твоего тельца, не волновала история существования небольшого народца, когда-то давно проживавшего на северо-востоке континента, и уж тем более то, как ныне вымершие существа привыкли себя величать. Запомни, малыш, у трупов нет имен, это всего лишь бренная, разлагающаяся и дурно пахнущая масса! В-третьих, я и так знаю, на что ты способен. Арсенал доступных тебе возможностей не так уж и велик. А практическую пользу имеют только две… остальное – недостойные внимания фокусы, чей секрет уже давненько раскрыт! Ценно то, что ты на короткое время, а точнее, всего на пару часов можешь превращаться в неодушевленный предмет любого размера, формы и веса. Эту способность ты уже соизволил нам всем продемонстрировать, но поверь, вампирам она ничуть не интересна. Их в тебе прельщает нечто сродное, но в то же время совсем другое, и по твоим глазам я вижу… ты понял, о чем я веду речь…

– Заткнись! – почти прорычал не на шутку разгневанный Марк, которого явно задели за живое слова некроманта.

– Да, да, совершенно согласен, – кивнул Гентар, – об этом лучше помолчать в ближайшую четверть часа, а уж затем, извини, я буду вынужден вернуться к обсуждению столь насущного вопроса. Пока же предлагаю обсудить более важное и животрепещущее, особенно учитывая, что главный герой предстоящего действа еще даже не знает о предстоящем ему в ближайшие дни.

– Ага, как же! – возмутился Марк и показал некроманту кукиш, вызвав тем самым улыбку на его лице и смешок со стороны Дарка. – Сегодня один кровосос по мою душу пожаловал, завтра дюжина пиявок заявится, а чего через неделю ждать?! Мне опасность грозит, а вы тут о своем, о морроньем, трепаться будете!

– Пока ты с нами, ты в безопасности, – заверил Гентар, – так что не трепыхайся попусту! О делах же стоит говорить по порядку, в строго определенной последовательности, не забегая вперед… тогда всем все становится с первого раза ясно и понятно. Так что, изволь замолчать и позволь мне продолжить, а точнее, начать серьезный разговор.

Марк колебался, стоит ли ему присутствовать при дальнейшей беседе морронов или лучше встать и уйти, чтобы как можно быстрее покинуть пределы графства. Стычка с одним и даже с десятком вампиров его не пугала, но древнее существо боялось иного: что за ним вскоре станет охотиться весь клан кровососущих тварей. Марк сомневался, в состоянии ли морроны его защитить, ведь схватки этого дня показали обратное: один легионер стал хладным трупом, а второму только его участие помогло избежать столь незавидной участи. Не знал он и каковы планы морронов относительно его персоны и собираются ли вообще бессмертные воины мстить? По крайней мере, пока что они лишь степенно восседали за столом и вели беседы, а не рыскали по Мелингдорму в поисках парочки мерзавцев, убивших их собрата. Марк сомневался, но Дарку Аламезу, точнее Дитриху Гангруберу, он по-прежнему доверял, поэтому и задал ему вопрос, использовав только им двоим понятный язык условных жестов.

«Остаться до выяснения обстоятельств», – тут же ответил Дарк, согнув под столом в замысловатую фигуру пальцы. Вслух же Аламез произнес совершенно иное, а именно попросил Мартина, чтобы тот приказал смотрителю дома принести питья и еды. Колокол на часовне Мелингдорма как раз оповестил горожан о наступлении двух часов пополудни, волшебного времени безделья и чревоугодия, еще именуемого в народе «обедом».

* * *

Три года скитаний по лесам и разбоя не прошли для Дарка даром, но в то же время многое было и потеряно. Он стал лучше понимать людей, но зато отвык от общения с другими морронами, ход мыслей и образ действий которых стали казаться ему более своеобразными, а порой и совсем непредсказуемыми. Разбойнику Дитриху Гангруберу было хорошо известно, что, когда разговор заходит в тупик или в нем возникает тягостная напряженность, лучше прервать обсуждение серьезных вопросов и за совместной выпивкой разрядить накалившуюся обстановку. После съеденного поросенка и опустошенного бочонка винца противоречия уже не кажутся столь непреодолимыми, а слова оппонентов совсем не злят, а даже заставляют призадуматься и кое-что переосмыслить.

Руководствуясь именно этим соображением, а отнюдь не отсутствующим в данный момент желанием выпить и закусить, Дарк заговорил об обеде, однако его замысел не увенчался успехом. Комната переговоров на целых полчаса превратилась в трапезную, но ни Мартин, ни Милена с разбойниками не остались. Некромант ушел, сославшись на острую необходимость дать смотрителю дома важные указания, а рыжеволосая девица с перевязанной головой просто покинула стол, даже не удосужившись огласить формального предлога.

Как только дверь за морронами закрылась, балагур Марк мгновенно стер улыбку с лица и, не удостоив бывшего дружка даже взглядом, накинулся на еду. Впрочем, Дарк сразу понял, что паренек ел без особого аппетита: просто пополнял запас подрастраченных сил и напряженно думал, делая вид, что полностью сосредоточен на тщательном пережевывании пищи. Аламез не мешал довольно бойко протекавшему процессу чревоугодия и к компаньону с разговорами не лез, помня и блюдя, как священную заповедь, основной принцип их сосуществования: «Один не пристает к другому с расспросами и не навязывает ему решений!» Дарк был абсолютно уверен, что ему стоит проявить такт и терпение, которые вскоре будут сторицей вознаграждены. Марк сам обратится к нему за советом и, что более ценно, к его словам прислушается.

Надо сказать, моррон не ошибся, еще до того как недавно полный до краев кувшин вина опустел, а гора снеди на тарелке юного разбойника превратилась в груду объедков, дружок Аламеза по лесному разбою заговорил.

– Что мне делать, дружище? – без долгих прелюдий задал Марк единственный и самый важный сейчас вопрос. – Если пиявки действительно за мной пришли, а не с вами счеты сводят, то мое дело пропащее… Чую, обложат меня, как зайца… А еще мне кажется, твой пузатый дружок сделку одну предложить собирается, да она того… не из очень приятных. Так что ж мне делать-то: прям щас бежать, авось от кровососов скрыться удастся, иль предложение принять?

– Я Мартина давно знаю, он слово всегда держит, – ответил Аламез, не имея представления, о какой такой сделке Марк говорит, но готовый поверить, что для друга она будет не очень выгодной. – Если парочка вампиров действует на свой страх и риск, то шансы убежать есть, только следы попутать знатно придется, но только это вряд ли… наверняка за убийцами целый клан стоит, если вообще не вся Ложа!

– Так что присоветуешь-то?! – почти выкрикнул сильно напуганный и готовый вот-вот впасть в бездну отчаяния Марк. – Бежать иль с вами остаться?!

– Решать тебе, – ответил моррон, – но только помни: порою зайцу лучше не мчаться со всех лап от лисы, а забиться в норку! Пока плутовка разрывает вход, он может отдохнуть, а затем выкопать запасной путь на свободу. Мне кажется, тебе лучше пойти навстречу Гентару, что бы он ни предложил. Это даст тебе время! Я же клянусь, что прослежу, чтобы старик сдержал обещание.

Марк ничего не ответил и больше ни о чем не спросил. Когда же рука паренька потянулась к колокольчику для вызова прислуги, Аламез не сомневался, его компаньон уже принял решение.

* * *

– Ну, что, господа разбойнички, откушать изволили?! – прозвучали первые слова ехидно ухмылявшегося некроманта, как только он переступил порог. – А уж дух-то какой стоит, душище прям! – продолжил насмешки Мартин, картинно размахивая у носа кружевным платочком. – Вы что, здесь не только чревоугодничали, но и иные нужды справляли?! Открою вам страшную тайну, это вам не дикий лес! У приличных людей не принято в одном месте и есть, и…

– Не кривляйся! До шута балаганного тебе все равно далеко! Народ смешить призвание надо иметь, а у тебя им и не пахло! – сурово произнес Дарк, одновременно подавая Марку под столом знаки не реагировать на провокации, хранить спокойствие и, главное, не вступать в разговор, пока речь не зайдет о том, что касалось непосредственно его персоны. – Столько времени вокруг да около бродишь, не пора ли уже о деле поговорить?! Хочешь из меня вельможу герканского сделать, так вот тебе на то мое согласие! А теперь сядь и дельно да кратко излагай свой план!

– Во-первых, не я хочу, а Совет Легиона принял такое решение, – уточнил Мартин, пропустив в комнату слегка покачивающуюся Милену, затем запер за ней дверь и сел за стол. – Во-вторых, я бы никогда не стал делать из тебя вельможу. В моем понимании, это слово ругательное, означает зажравшегося, самовлюбленного бездельника благородных кровей, который только и знает, что отлеживает бока на мягких подушках, сорит деньгами да корчит из себя земное воплощение всех сил небесных! Я говорил другое… Повторить или сам вспомнишь?

– «…нужно, чтобы в кратчайшие сроки, то есть в ближайшее десятилетие, ты стал одним из числа самых могущественных людей Геркании, приблизился бы к королевскому двору, имел бы большое влияние в армии, а также был бы не последней фигурой в духовной жизни королевства…» – дословно процитировал некроманта Аламез, продемонстрировав завидную память. – Это цель, которую Легион взялся преследовать и хочет достичь. Чуть позже, когда останемся один на один, ты объяснишь мне, зачем это нужно и почему выбор Совета пал именно на меня, сейчас же прошу наконец-то перейти к изложению самого плана превращения презренного разбойника Дитриха Гангрубера в особу, как я понимаю, приближенную аж к самому герканскому королю!

– Правильно понимаешь, – кивнул Гентар, которого хоть и задела жесткая манера, в которой с ним разговаривал Дарк, но весьма обрадовал серьезный настрой вернувшегося в клан собрата и его основательный подход к делу. – Кратко изложить все пункты плана не получится, некоторым придется уделить особое внимание, но я обещаю быть предельно кратким и не тратить нашего драгоценного времени!

– Уверен, у тебя это отменно получится, – кивнул Дарк.

– Цель великая определяет цели малые, а на основании тех, в свою очередь, обрисовывается круг задач, – начал издалека некромант, но запутать парочку слушателей ему не удалось. – Прежде чем начать, давайте представим, какими качествами должна обладать персона, к чьему голосу прислушивается король, а также высшие духовные и военные чины? – задал Гентар вопрос, но еще до того, как Дарк открыл рот, сам на него и ответил: – Это должна быть, бесспорно, особа благородных кровей герканского происхождения, имеющая в обществе положение и солидные заслуги перед Короной. За ней должны стоять реальные сила и власть, она должна быть способна, если понадобится, повести за собой людей. Исходя из этого, цели нашего предприятия довольно просты. – Некромант начал с важным видом загибать пальцы: – Дать тебе имя, Дарк, затем помочь обеспечить должное положение, ну а перед Короной ты уж сам выслужиться сможешь. В мирное время над этим придется основательно потрудиться, но если грянет война, то такому воину, как ты, это будет сделать гораздо проще.

– На войне воюют, а не выслуживаются! – сдвинув брови, недовольно проворчал Аламез.

– Согласен, – кивнул Мартин, – но только если цель – победить врага. Твоя же задача будет состоять немного в ином, но давай не будем забегать вперед. Предлагаю вернуться к первому пункту нашего плана, хотя он уже завершен, притом заметь, задолго до того, как мы встретились!

С торжественным видом, как будто только что захватил штурмом целую крепость, и никак не меньше, некромант поднялся из-за стола, прошествовал к неприметному столику возле окна и взял в руки простенькую, не украшенную ни каменьями, ни даже резными узорами шкатулку.

– Вот, держи, владей, пользуйся! – с пафосом и с некой долей иронии произнес маг, передавая шкатулку новому хозяину в руки. – Ради нее мне более двух месяцев пришлось в такой герканской глуши куковать, по сравнению с которой ваш Мелингдорм просто столица мира.

– Послушать тебя, так твоя выдающаяся персона просто идеал жертвенности и самоотречения! – усмехнулся Дарк, тут же открыв переданную ему шкатулку.

От Мартина Гентара можно было ожидать любого сюрприза, но вместо змеи или иного ядовитого гада, которых Дарк не исключал возможности увидеть внутри шкатулки, глазам моррона предстала всего лишь темно-серая обивка днища и одиноко покоившийся на ней свиток, перевязанный черной лентой.

– Это прочитать надо, желательно прямо сейчас! – произнес некромант, видимо решившись проверить, не позабыл ли Аламез грамоту за три года жизни в лесу.

– Что это? – спросил Дарк, осторожно развязав ленту и разворачивая свиток.

Мартин хранил молчание и лишь загадочно улыбался, так что Дарку не оставалось иного выбора, как только пробежаться глазами по аккуратно выведенным жирным буквам на дорогой, гербовой бумаге.

«Настоящая грамота выдана высокородному Дитриху фон Херцштайну, урожденному осенью одна тысяча сто восемьдесят четвертого года от…» – гласила первая строка казенного письма.

– Вижу на твоем лице удивление, восторг, а также переполняющую тебя благодарность ко мне, – произнес некромант, широко, как и подобает победителю, улыбаясь.

– Что это? Зачем? – удивился Аламез, конечно же видевший, что перед ним родовая грамота герканского дворянина, но не понимавший, как попала она в руки некроманта.

– Это дружок, твое новое имя! – рассмеялся маг. – А что, Дитрих фон Херцштайн, отпрыск благородного рода далекой северной земли Викербия. Кстати, не забудь впредь говорить с картавым северо-герканским акцентом… От роду тебе всего двадцать один год, и хоть рожа твоя аж на все двадцать пять тянет, но ты не переживай, Милена ее быстро омолодит, а затем и тебя научит… Через пару-другую годков можешь о гриме совсем позабыть. Участие в парочке войн, несколько дюжин опустошенных бочонков да парочка-другая шрамов приятную юношескую мордашку живо состарят…

– Ты что же, старый пройдоха, ради этой бумажки вьюнца на тот свет отправил?! – не на шутку рассердился Дарк, видя, что грамота перед ним самая что ни на есть настоящая, а не искусно сделанная подделка.

– Успокойся, юный отпрыск зачахшего рода фон Херцщтайн пребывает в полном здравии и, как это ни печально, незаслуженно благоденствует в далеком южном Намбусе, – успокоил собрата маг. – Он там проживает в богатстве, под другим именем и, поверь, даже не помышляет о возвращении в поспешно покинутое родовое гнездо. Видишь ли, к делам подобного рода я привык подходить основательно, поэтому, как только в Совете Легиона стали обсуждать вопрос о приближении к герканскому двору одного из легионеров, я не поленился и отправился на далекий север Геркании. Там без особых трудов я нашел рано осиротевшего юнца из именитого, но бедного рода. Помог дурно воспитанному сорванцу избежать наказания за разбой, богохульство и прочие омерзительные проделки, а затем выкупил у него грамоту и пособил с отъездом в далекие южные земли. Можно было бы, конечно, поступить гораздо проще и подделать документ, да так искусно, что ни один мастер геральдики и прочих бумажных наук носа бы не подточил, но я счел это слишком рискованным. Пока твоя персона ни для кого не представляет интереса, но так уж устроен мир, что чем выше знатный муж поднимается по иерархической лестнице, тем больше находится охотников покопаться в его прошлом. Сейчас же твоя легенда безупречна. Ты счастливый обладатель настоящей родовой грамоты герканского дворянина. К вечеру этого дня ты будешь выглядеть на восемнадцать годков, скажу даже больше… – произнес Мартин, выдержав эффектную паузу, – …я облагодетельствовал не первого попавшегося отпрыска, а специально нашел юнца очень похожего на тебя… Пройдет пара лет, и тебя признают настоящим фон Херцштайном даже его старые слуги, знавшие негодника с малолетства. Да, кстати, ты этим именем можешь пользоваться сколько угодно, даже через двадцать-тридцать лет, только учти, что люди стареют, а ты нет, поэтому в далеком будущем советую представляться не Дитрихом, а его потомком, например Манфредом фон Херцштайном. В общем, моими стараниями и отчасти мучениями первый пункт нашего плана был уже давно завершен. Легион дал тебе имя, так пользуйся им умело!

– Что ты имеешь в виду? – произнес Дарк, чувствуя, что пока еще не названные пункты плана окажутся намного сложнее и что осуществлять их придется не кому-то, а ему.

– А то, мой друг, что быть «высокородным» слишком мало! Наша следующая задача – превратить высокородного барчука в благородного и почитаемого воителя, то бишь произвести тебя в настоящего герканского рыцаря. Думаю, ты догадываешься, какие методы мы для этого изберем и когда именно начнем работать над этим, – произнес некромант, опять загадочно улыбаясь.

– Ни малейшего представления, – хорошенько не подумав, ляпнул Аламез, но уже через пару секунд на него снизошло озарение. – Постой, уж не мелингдормский ли турнир ты имеешь в виду?! Так он же через два дня начнется, да и участие в нем принимают только рыцари…

– Сколь ни общаюсь с тобой, каждый раз поражаюсь! – почти выкрикнул Мартин в приступе негодования и так сильно ударил по столу, что чуть было не отбил свои холеные ладошки. – Прожить в Геркании целых три года и ничегошеньки о ее порядках не знать!

– Он же не думал, что сможет стать рыцарем, вот и не вдавался в подробности, – внезапно подала голос в защиту Аламеза отмалчивающаяся до этой поры Милена. – Откуда ему знать про условия состязания, «белые шпоры» и прочую рыцарскую дребедень? Ты выйди на площадь и горожан порасспроси! Не думаю, что простолюдинам ведомо, как благородными господами становятся, хоть турниры какой уж год у них на глазах проходят!

– Вот везет же тебе, Дарк! И суток не прошло, как гордая Милена тебя увидела, а уже, о своей строптивости позабыв, в твои заступницы записалась. – Гентар вроде бы пошутил, но при этом одарил раненую соратницу таким гневным взором, что воительница, покачнувшись, чуть не упала со стула. – Однако госпожа ванг Бенфор кое в чем права. Мне не следовало полагать, что тебе известны герканские ритуалы по производству благородных вьюнцов в рыцари. Но хоть что-то о турнирах ты знаешь? За три года хоть разок на мелингдормском турнире побывал?

– Глупее вопроса еще не слышал! Эй, дядя, это провинция, а не столица, других развлечений-то нет! – не выдержал Марк. – Ты б еще спросил, захаживаем ли мы в кусты по малой и великой нужде?! Да на турнир все графство съезжается… и стар, и млад к ристалищу ковыляет! Даж пропойцы горемычные, и те из запоев к турниру выходят!

– Помолчи, – скупо урезонил дружка Дарк, на этот раз не полагаясь на язык жестов, а затем четко и кратко ответил на вопрос некроманта: – Турнир начнется через два дня, на него съедется вся округа. Он проводится каждый год на одном и том же месте перед крепостной стеной. Думаю, его сиятельство, граф Дюар, уже отдал приказ об обустройстве площадки для ристалищ. С полудня до заката рыцари состязаются, потом гуляния народные с дармовой выпивкой, фейерверками, танцами да балаганными представлениями. Турнир длится всего день, в графстве рыцарей не очень много… Регламент обычный, как на других турнирах: конный бой на копьях, пеший бой на мечах. Завершают турнир командные состязания, правда, иногда их отменяют. Из-за травм к концу дня не все рыцари на ногах стоять могут, так что участников не набирается. Простолюдины тоже потешиться могут: из луков с арбалетами пострелять да шестами с дубинами друг друга вдоволь подубасить… Все, как всегда, только вот понять не могу, какое это все ко мне имеет отношение? Одни состязания – для рыцарей, другие потехи недостойны человека благородного происхождения, да и рыцарских шпор за них не дают…

– Понятно… о турнире хоть какое-то представление есть, и за это хвала вам, о Всемогущие Небеса! – проворчал некромант, явно ожидавший услышать от Дарка нечто другое, более относящееся к теме разговора. – Теперь же послушай меня и не перебивай, просвещу тебя о том, что сам бы мог знать, темнота лесная! – Мартин тяжко вздохнул, на мгновение замолчал, чтобы собраться с мыслями, а затем вновь заговорил, но уже без раздражения в голосе: – Из всех турниров, что проводятся на землях Геркании, мелингдормское состязание рыцарей, пожалуй, самое бедное и убогое. Престижность его настолько мала, а призы так смехотворны, что в ваше графство не съезжаются благородные претенденты из других провинций. Обычно число участников не превышает трех десятков воителей, и это в основном или представители местных землевладельцев, или рыцари, состоящие на службе у графа или в фестшутце. Одним словом, зрелище довольно убогое, но это турнир… – некромант с важным видом поднял вверх указательный палец, – …настоящий турнир, признанный герканским двором, и на него распространяются все пункты «Уложения о проведении турниров и награждении победителей», изданного при Фернгсте Четвертом, прадеде нынешнего герканского монарха, и действующего по сей день. Это важно, это очень важно для нас!

– И чем же это важно? – усмехнулся Дарк, пока не догадывающийся, куда Гентар клонит.

– Сейчас поймешь, – кивнул некромант. – Вообще есть три пути посвящения в рыцари, но для юного Дитриха открыт лишь один! Сейчас нет ни смуты, ни войны, так что ты не сможешь стать «рыцарем из милости», не сможешь получить шпоры и герб как награду за подвиги на ратном поле. Твое происхождение хоть и благородно, но не настолько высокородно, чтобы получить титул просто так, по наследству, всего лишь отслужив пару годков почетным оруженосцем при дворе какого-нибудь герцога или ландсграфа. Твоя единственная возможность стать рыцарем – заслужить «белые шпоры» в боях на турнире.

– Белые шпоры носят обычные рыцари, а отпрыски знатных родов получают сразу золотые. Это знак высшего дворянства! – весьма своевременно пояснила Милена.

– Наверняка, когда ты наблюдал за поединками на состязаниях прошлых лет… – продолжил Гентар, одарив девушку многозначительным взглядом, – …ты видел, что на щитах некоторых участников нет гербов, а их поверхностьполностью закрашена каким-то одним цветом. Неужто ты не задался вопросом, почему? Неужто тебя не заинтересовало, кто они такие?

– А кого интересуют слабаки? – хмыкнул и пожал плечами Аламез. – Они и меч-то в руках толком держать не умели. Еще ни разу не было, чтоб кто-то из оборванцев безгербых дольше одной схватки продержался… легкая добыча!

– Думаю, турнир этого года удивит многих… – хитро прищурившись, Мартин злорадно захихикал и стал потирать ладони, видимо предвкушая будущий успех его затеи. – Это были не рыцари, а юные пажи и оруженосцы, пытавшиеся доказать своим господам, что достойны высокого звания. Дело в том, что согласно «Уложению», о котором я уже говорил, за день до начала турнира проводится состязание рыцарских слуг. Естественно, не для всех, поварята, полотеры или конюхи на них не допускаются, – развел руками Мартин, – а участвуют только отпрыски благородных кровей, прослужившие несколько лет своему господину, прошедшие тяжкий путь воспитания от мальчонки-пажа до оруженосца и которым исполнился двадцать один год. Во время этих игрищ, совсем не интересных для жаждущей зрелищ публики, рыцари наблюдают за поединками молодняка и отбирают несколько лучших бойцов, которые на следующий день принимают участие в настоящем турнире. Победителями юноши никогда не становятся, да и цели такой у них нет. Главное для молодежи показать себя, чтобы и наблюдавшие за их поединком господа, и те рыцари, с которыми им довелось биться, отдали за них свои голоса.

– И что тогда? Оруженосца производят в рыцари?

– Нет, не все так сразу и просто, – покачал головою Мартин. – Если юный соискатель не сумел победить противника, но показал себя в бою хорошо, ему жалуют одно соколиное перо. Везунчик, которому посчастливилось одолеть одного или нескольких рыцарей, заслуживает два пера. Когда перьев набирается пять, вот только тогда граф Дюар, покровитель мелингдормского турнира, и отправляет прошение королю о производстве соискателя в рыцари.

– Я не понимаю, зачем ты это все рассказываешь? Если ты хочешь, чтобы я наравне с пажами да оруженосцами за перья соколиные бился, пожалуйста, могу и позабавиться, – недоумевал Аламез, – только все равно года два пройти должны, прежде чем я пять перьев накоплю.

– Претендент, победивший в одном состязании, то есть в бою или на мечах, или на копьях, и достойно проявивший себя в другом, получает «белые шпоры» сразу. Точнее, ему вручают не сами знаки рыцарского отличия, а соответствующее письмо от графа, с которым он едет в Маль-Форн, и уж там кто-то из вельмож, в чьих жилах течет королевская кровь, производит его в рыцари, – пояснил маг. – Для оруженосцев, конечно же, показать такую доблесть нереально, но опытный воин вроде тебя, думаю, сможет стать первым хотя бы в одном состязании и не посрамиться в другом. К тому же мы по мере наших скромных сил тебе кое в чем поможем, но сейчас не об этом… Скажи, ты готов попытать счастья в турнире?

– Ты не представляешь, о чем говоришь, – тяжело вздохнув, Дарк покачал головою. – Состязание оруженосцев уже послезавтра, а у меня ведь ничегошеньки нет: ни коня, ни доспехов. Даже если я вскрою наши с Марком тайники, то все равно не успею…

– Будет, все будет, поверь! – загадочно улыбнувшись, отвел возражение Мартин. – Уже через час ты получишь достойную рыцаря броню, сам тебе ее принесу! Оружие и отменный скакун тебя уже ждут. Октар о том позаботился.

– Но там ведь письмо должно быть от господина, у которого я оруженосцем служил. Так-то к турниру не допустят! Так любой самозванец себя за благородного человека может выдать!

– Все будет в порядке. Бумаги – это не твоя забота! – отмахнулся Гентар.

– Я не готов, пойми, не готов к такому, – упрямствовал Дарк, – за три года я, конечно, на лошадь садился, но чтобы на копьях биться, – Аламез интенсивно замотал головой, – да и в пешем бою от меня толку мало будет…

– У тебя целый день и две ночи, чтобы вспомнить былые навыки. Не ищи отговорок, подумай о путях достижения цели! – Слова некроманта прозвучали сурово, как настоящий приказ. – Противники у тебя будут серьезные, но мы поищем способы их ослабить, а ты встал из-за стола, марш на двор и давай тренируйся! Конечно, если ты не хочешь подвести Легион. В подготовку к турниру уже столько сил вложено… Одним словом, притомил ты меня! Не кривляйся, не корчь из себя девицу на выданье! Скажи прямо: «да» или «нет»?! Будешь в турнире участвовать или обратно в лес сбежишь?!

– Буду, – процедил сквозь сжатые зубы Дарк, не чувствуя сил отказать, – но победу обещать не могу! Вот если б месяцок на подготовку был, то…

– За месяцок и из колченогой дворняги королевскую болонку можно сделать, – хмыкнул Мартин, явно недовольный тем, что Дарк медлит. – Давай на двор, коняга ретивая уже заждалась, да и Октару еще нужно успеть оружие те под руку подогнать… На все руки мастер малый: и конюх отличный, и вполне приличный кузнец! А если ты здесь застыл в ожиданье, что я прям щас те отвечу, почему Легион именно тебя выбрал, так обойдешься! – вызывающе заявил Мартин. – Слово я дал, и от него не отказываюсь, да только не время те голову посторонними думами занимать! Ты упражняйся, упражняйся и о триумфе думай! Вот победителем станешь, я тебе на все «почему» и отвечу.

– Оставь их при себе да спрячь понадежней! Я даже местечко могу подсказать, куда их поглубже засунуть… – не скрывая обиды в голосе, произнес Дарк, а затем обратился к притихшему за столом компаньону: – А ты чего сидишь?! Пошли!

– Мне лучше остаться, – неожиданно заявил Марк, отводя взор и стараясь не глядеть в сторону товарища. – Ты ступай, нам с Мартином есть о чем потрепаться…

Сердце сжалось в груди моррона, а на его глаза сами собой навернулись слезы. Аламезу вдруг показалось, что он больше уже никогда не увидит неунывающего балагура паренька. К счастью, нехорошее предчувствие не оправдалось, но друзьям-разбойникам довелось снова встретиться только через пару долгих лет.

Глава 9 Привет из прошлого

«На безрыбье и рак рыба!» – кто сомневается в мудрости этой народной истины, пусть хотя бы месяцок поживет в лесу. Жизнь разбойника не только трудна и опасна, но лишена множества удовольствий. Полотняная крыша шатра далеко не всегда защитит от дождя, ветра и снега, а открытому костру не дано заменить теплоту домашнего очага. В деревнях и городах правит злато. Там за звонкую монету можно купить буквально все: от пищи до ласк изощренных в плотских утехах красавиц. В лесу же нет ни лавок, ни притонов. Карманы мастера разбойного промысла могут трещать от веса монет и драгоценных камней, а его желудок все равно будет урчать с голодухи. Чтобы потратить добычу, преступникам приходится покидать лес и отправляться в селения. Не все из таких вылазок заканчиваются удачно. Власти не в силах перебить разбойничьи шайки, когда те прячутся по лесным схронам и дремучим чащам, но зато легко вылавливают преступников, потихоньку выбирающихся из-под защиты деревьев ради обмена награбленного на еду, выпивку и прочие товары, без которых трудно прожить даже в лесу. Любой «выход в народ» для разбойника риск, а рисковать, как известно, нельзя слишком часто. Нельзя то и дело искушать Удачу, которая в один прекрасный день или ночь возьмет, да и отвернется от чересчур полагавшегося на нее простака.

Печальное и одновременно ужаснувшее многих известие о гибели целого отряда товарищей по грабежу достигло главного убежища шайки Кривого только ближе к вечеру. Неизвестно, какими думами озадачился главарь и как сильно он огорчился, узнав о потерях. Но только для его не очень дисциплинированных подручных лютая смерть соратников оказалась достойным поводом, чтобы напиться. Никто из разбойников уже и не вспомнит, кто был зачинщиком спонтанно вспыхнувшего гулянья с легким налетом поминального трагизма, но явных противников немедленного опорожнения жалких запасов вина уж точно не было. Не успели командиры групп да отрядов и бровями сурово повести, как их лесное воинство превратилось в пьяное стадо.

Четырех неполных бочонков вина оказалось слишком мало, чтобы утолить жажду полуторасотенного поголовья истосковавшихся по мирским благам лиходеев, но зато вполне достаточно, чтобы вселить в их слегка охмелевшие головы дурные мысли. Те, кто был посмелее, затеяли бунт и призывали вздернуть на суку главаря, оставлявшего себе, по их мнению, чересчур большую долю добычи. Сторонники Кривого, не дожидаясь приказа, устроили смутьянам взбучку. Кто-то выкрикнул: «Режь гадов!», и через миг лесное становье было охвачено кулачной, и не только кулачной, потехой. Однако далеко не все разбойники принялись бороться за власть. Число увлеченно дерущихся «за» или «против» Кривого не превысило и половины шайки, а остальные, быстро разбившись на группки по интересам, самовольно покинули лагерь. Одни собрались устроить погром в «Хромом мерине», придорожном трактире, хозяин которого не только отказывался награбленное покупать, но и винцо к столу частенько подавал шибко разбавленное. Другим больше пришлась по душе затея тайно пробраться в город и там чуток поозорничать, разоряя дома чопорных горожан, а третьи раззадорились настолько, что отправились палить Гендвик, поселение их лютых врагов – лесорубов.

Парочка закадычных дружков-новичков, поначалу примкнули к желающим обагрить ножи кровью ненавистных «лесосеков» (так называли разбойники вольных мастеров топора), но затем здравый смысл, многократно усиленный элементарным желанием дожить до утра, восторжествовал над бродившим по венам хмелем. Не пройдя и трети пути по извилистой лесной тропе, разбойники благоразумно отстали от идущих на явную смерть глупцов и принялись пробираться через чащу на северо-запад, где находилась небольшая деревенька. У крестьян не водилось деньжат, но зато у них было чем поживиться. Особенно дружков прельщали мысли о винце, припрятанном мужичьем по подвалам, и, конечно же, о молоденьких, дородных крестьянках, крикливых, простоватых, не искушенных в ласках, как распутные кабацкие девки, но зато еще не тронутых, свежих и пышнотелых. Риск нарваться на вилы или получить топором по макушке казался развратникам ничем по сравнению с наслаждением от манящей забавы.

Так уж сложилось, что до деревни похотливые дружки не дошли. Желанный приз поджидал их прямо на лесной опушке, и, главное, его совсем никто не охранял. По мужицки широко раскинув конечности и неосмотрительно храпя на всю округу, в густой траве под кустом ракитника лежала не притомившаяся от сбора хвороста крестьянка, а настоящая благородная дама.

Полы перепачканного травой да грязью дорогого платья задрались, выставляя напоказ пухленькие, коротенькие и немножко волосатые босые ноги спящей. Под головою громко храпевшей и обильно пускавшей во сне слюну дамы виднелась объемистая, расшитая серебряными нитями котомка. Возле ее же совсем не привлекательных ступней стояли не изящные дамские туфельки, а стоптанные и залатанные на пятках сапожища. Контуры приземистой фигуры напоминали кубышку, а уродливая бородавка на толстощеком лице заставила обоих парней брезгливо поморщиться. Одним словом, одинокая путница была вовсе не красавицей, наоборот, дурнушкой, на которую не позарится ни один трезвый мужчина в здравом уме и без болезненной тяги к экзотике.

Беда парней крылась в том, что хмель хоть и не притупил восприятия прекрасного, но призывал их «на подвиги». Маленькое развлечение с притомившейся уродливой толстушкой вроде бы благородных кровей показалось обоим разбойникам хорошей разминкой перед грядущей потехой в деревне.

«На безрыбье и рак рыба!» – подумал один из насильников, осторожно присев на корточки возле спящей. «На лесной опушке и дурнушка красавица!» – подумал другой, спуская штаны и намереваясь первым взяться за мерзкое дело.

Легкий кивок головы бесштанного насильника стал сигналом для нападения. Изобретательный дружок тут же придавил коленками кисти рук спящей к земле, а его седалище опустилось на голову дамы, точнее, прямо на ее уродливое лицо. Такой необычный, но уже не раз опробованный разбойником способ обездвиживания жертвы имел целый ряд преимуществ по сравнению с обычным удержанием за руки. Во-первых, какими бы гибкими ни были кисти жертвы, но им было ни за что не выскользнуть из-под пресса коленок. Во-вторых, тело товарища закрыло от взора насильника вызывающую отвращение бородавку. В-третьих, застигнутая врасплох дамочка не смогла бы закричать, пока дружок сдирал бы с нее платье. При этом тот факт, что барышня могла задохнуться, парочку низких мерзавцев ничуть не волновал. И, в-четвертых, руки удерживающего женщину злодея остались свободными, а значит, он мог не тратить время впустую, пока его товарищ развлекается, а провести его с пользой, например, обшарить украшенную серебром котомку.

Провидение капризно, как придворная красавица, оно не терпит штампов и любых иных повторений. То, что действовало эффективно несколько раз подряд, рано или поздно, но обязательно даст осечку. Насильникам не повезло именно на этот раз. Прикорнувшая на травке дурнушка была явно не согласна с прошедшим без ее участия распределением ролей в лесном спектакле, и ей хватило сил с талантом, чтобы доказать, что она способна на большее, нежели незавидная роль безвольной жертвы. Даже не думая дрыгать плотно прижатыми к земле руками или вертеть придавленной головой, дамочка сделала упор на крепость пухленьких, слабеньких с виду, но на самом деле сильных и необычайно гибких ножек. Надо признаться, она совсем не прогадала.

Первый же удар пятки разбил срывавшему с нее платье насильнику лицо, а второй, не столь точный, но зато куда более мощный, отбросил парня назад на пару шагов, попутно лишив его половины передних зубов. Восседавший на даме разбойник закрутил головой, пытаясь понять, что же творится у него за спиной. Разглядеть он ничего не разглядел, но зато вскоре его нос почуял тошнотворный запах взопревших ног; запах ног, проделавших пешком не один десяток миль или очень давно немытых. Мучиться от смрадного удушья разбойнику пришлось недолго, уже в следующий миг его шея оказалась в плену крепко сжавших ее по бокам ступней. Один резкий рывок вбок, и раздался хруст позвонков, известивший находчивую дамочку, что с сидевшим у нее на голове врагом покончено.

Как пушинку сбросив с себя обмякшее тело, воинственная дурнушка прыжком поднялась на ноги и тут же атаковала согнувшегося в три погибели, выплевывающего из окровавленного рта осколки зубов противника. Серия коротких и резких ударов маленьких дамских кулачков, пришедшихся в живот, по бокам и по жалобно трещавшим скулам, надолго запомнилась бы неудачливому насильнику, если бы он, конечно, ее пережил. Он умер на третьем ударе, а если бы был чуть покрепче и выжил, то до конца своих дней прожил бы в приюте для бездомных калек. Невзрачные с виду ручки дурнушки перемололи его внутренности не хуже мельничных жерновов.

* * *

Несмотря на крайне неприятное пробуждение, пребывавший в женском обличье моррон чувствовал себя свежо и бодро. Недолгий, но крепкий сон на лоне природы помог ему побороть в себе ненависть, которую он еще совсем недавно испытывал к Мартину Гентару, поручившему ему ответственное задание и не давшему даже нескольких жалких дней на подготовку. Отдых на траве изгнал из сердца легионера злость, которую он питал к чересчур легкомысленному, по его мнению, собрату, а бойкое начало нового периода бодрствования избавило от сонливости и зевоты, то есть изнуряющих последствий чересчур активного образа жизни.

Все еще разминая затекшие во время дремоты мышцы, дурнушка запрыгала по траве и замахала руками, затем, по-быстренькому завершив привычный ритуал пробуждения, приступила к не очень приятному, но зато весьма полезному занятию, а именно – мародерству. К сожалению, с трупов разбойников практически нечего было взять. Оружие у лесного люда было плохеньким, а на дне кошельков хоть и позвякивало несколько серебряных монет, но добытых с боем денег все равно оказалось слишком мало, чтобы купить на них сносное оружие или броню.

Жалкие результаты обшаривания чужих карманов опять пробудили в морроне бурю негативных эмоций, которую он всю дорогу от Альмиры до самой границы графства Дюар то тщетно пытался глушить, то рьяно выплескивал на старика некроманта, но так и не смог до конца выплеснуть. Претензий к Гентару было множество, и главная крылась совсем не в том, что уважающему свое мужское начало воителю пришлось обрядиться в женские тряпки и вот какой уже день пребывать в обличье некрасивой толстухи. Кстати, внешность уродливой дамы легионер подобрал себе сам, наивно предполагая, что бочкоподобная фигура и мерзкая бородавка вполовину лица, мысленно представленного во время превращения, избавят его от нежелательного мужского внимания. Только что закончившаяся потасовка развеяла это заблуждение. Среди мужеского пола всегда найдется парочка экземпляров, которым без разницы, кому под юбку залезть: к красотке или к дурнушке, лишь бы свершить недозволенное…

В день накануне отъезда из филанийской столицы моррон только вернулся с задания. Он устал, он был измотан и мечтал несколько дней кряду поспать, а затем всецело отдаться веселому гулянью. Однако его вполне естественным желаниям не суждено было исполниться. Вместо мягкой постели, бочонка с добрым винцом и бадьи с горячей водою дома его поджидал злодей-некромант, решивший возложить на его крепкие, но давненько не знавшие отдыха плечи новое, еще более ответственное поручение. Так что с мечтами о заслуженном отдыхе пришлось распрощаться до лучшей поры.

Хуже всего, что заставивший моррона пуститься в новую авантюру Мартин, пользуясь полномочиями, которыми его наделил Одиннадцатый Легион, еще и осмелился выдвигать условия. Первое было хоть и неприятным, но вполне терпимым. Путешествие в образе дамы можно было как-то перенести. Второе сводилось к строжайшим запретам. Запрет брать с собой верных, не раз проверенных в деле людей; запрет на путешествие с оружием; запрет на филанийские монеты. К счастью, Гентар все-таки смилостивился и разрешил подручному по грязным делам прихватить с собой слиток редкого сплава, бывший для знающего человека куда ценнее, чем кошелек, туго набитый золотом. Третье условие миссии было совсем смешным; смешным, потому что почти невыполнимым. В сжатые сроки, то есть практически за три неполных дня, моррон должен был совершить пять убийств, причем все жертвы были людьми благородных кровей, отменно владели оружием, имели большую охрану и проживали в разных концах небольшого герканского графства. Одним словом, будь моррон обычным наемным убийцей, он бы однозначно сказал свое веское «нет» слишком требовательному заказчику преступного дела. Но, к сожалению, зловредный старик был не взбалмошным вельможей, привыкшим избавляться от врагов чужими руками, он являлся членом Совета Легиона и, что гораздо хуже, командиром отряда, в котором моррон состоял. Полученное им задание было заданием Легиона, а следовательно, и отказаться от безумной затеи моррон не мог, хотя и не питал особой надежды на успешное завершение дела.

Сведя ритуал погребения забитых голыми руками да босыми пятками противников к минимуму, то есть попросту оттащив их тела за ноги под куст ракитника, дурнушка сочла недостойным тратить время на пустяки вроде прочтения прощальных молитв. Скупо проворчав себе под нос: «Двумя кретинами меньше», она склонилась над котомкой и принялась бережно извлекать из нее аккуратно сложенную мужскую одежду. Затем, когда с подготовкой походного гардероба было покончено, на траве появился маленький сверток. Толстые пальчики с обкусанными ноготками долго мяли податливый кусок материи, как будто проверяя целостность содержимого, но не решаясь развязать туго перетянувшую ткань тесьму. Затем моррон выругался (как не трудно догадаться, в адрес своего нерадивого командира) и все же потянул за обмусоленный кончик нити. Внутри небольшого кусочка материи не оказалось ни живой гадюки, ни испускавшего из желез смертельный яд паука, ни иного опасного для здоровья существа иль предмета. Там лежала всего лишь крошечная, прозрачная колбочка, герметично закрытая обычной сургучной печатью.

С неподдельным недоверием и даже со страхом толстушка принялась рассматривать несколько капель темно-синей жидкости, плескавшейся внутри опечатанного сосуда. На первый взгляд необычного цвета раствор не казался опасным, поскольку угрожающе не шкворчал, не пузырился и не бурлил, но при одной лишь мысли, что его необходимо срочно выпить, по спине бесстрашного моррона пробежала дрожь, а на лбу выступили капли холодного пота.

Уже однажды познавший смерть не хотел во второй раз испытать ощущения, весьма похожие на те, что сопровождали его неудачный переход в мир иной. Тогда, примерно лет сто назад, он долго мучился от яда, попавшего в кровь с лезвия отравленного клинка. Сейчас же для того, чтобы вернуть себе прежний облик, ему нужно было выпить жидкость, о побочных эффектах которой не знал никто, даже изготовивший ее Гентар. «Действие иллюзорных чар закончится к вечеру дня, когда мы прибудем на место, – обещал некромант, убеждая моррона в злополучный день отъезда сперва обратиться в женщину, а затем и надеть платье. – Если же нет, то выпей зелья из склянки. Процесс возвращения заметно ускорится. Возможно, придется пережить несколько неприятных мгновений, но это кратковременное неудобство… Поверь, это небольшая плата за то, что ты не совсем человек. Я не знаю, какими именно будут ощущения, не исключаю, что неприятными, ведь зелье было опробовано лишь на людях, но вреда оно тебе точно не причинит… за это ручаюсь».

Затем Мартин Гентар еще долго трещал что-то непонятное про внутренние различия между телами людей, полуэльфов, полугномов и прочими живыми результатами смешения рас. Его увлеченный монолог скорее походил на научный диспут с самим собой, нежели на успокоительную речь лекаря, чуть ли не силой заставлявшего больного выпить опасное, не опробованное на иных пациентах лекарство. Тогда моррон просто устал слушать переусердствовавшего с подробностью разъяснений мага и, надеясь, что возвращение в прежнее тело свершится естественно, то бишь само собой, решился обратиться в толстушку. Сейчас же, когда час расплаты за былую беспечность и доверчивость настал, воин весьма сожалел, что невнимательно слушал щуплого, козлобородого командира.

Благодаря усилиям матушки-природы, удачно совместившей в нем особенности двух рас, моррон был намного сильней и выносливей не только большинства людей, но и почти любого легионера. Распрощавшись с Мартином, Фанорием и Миленой, он направился лесом к Гендвику, в то время как остальные члены небольшого отряда пошли на восток, к Мелингдорму. На место он прибыл гораздо раньше расчетного времени, и поскольку чары еще не рассеялись, а до заката оставалось несколько часов, путник решил отдохнуть на мягкой травке под кустом ракитника. Мечте проснуться прежним не суждено было сбыться, возможно, из-за вмешательства в сложный процесс внутреннего переустройства организма двух озабоченных негодяев, а может быть, и по какой-либо иной причине. Сидя на траве и разглядывая в последних лучах заходящего солнца покоившуюся на его ладони колбу, моррон не пытался вникнуть в суть сложных природных процессов и не искал виноватых, он просто собирался с духом, чтобы выпить магическое варево. Ждать долее нельзя. Вот-вот наступит ночь, времени оставалось мало, дел по-прежнему было много, а он не мог появиться в поселении лесорубов в облике женщины. Во-первых, суровые лесовики не стали бы вести серьезный разговор с «юбкой», но зато непременно попытались бы ее облапать, а во-вторых, моррон не мог допустить, чтобы неотесанный лесной люд заподозрил его в колдовстве. Уж где-где, а в Гендвике разговор что с разбойниками, что с приспешниками темных сил был коротким: топор в лоб, а затем для подстраховки остро заточенный осиновый кол прямо в зазор между ягодичных мышц.

Уже, наверное, в двадцатый раз за минувший день отпустив в адрес Гентара парочку крепких словечек, моррон зажмурил глаза, широко открыл рот и, легко сковырнув пальцем печать, отправил в рот жидкое, абсолютно ничем не пахнувшее и даже не горькое на вкус содержимое колбы. Как ни странно, но никаких болезненных ощущений так и не возникло; как сразу, так и спустя пару минут, которые моррон неподвижно просидел с закрытыми глазами. Ни рези, ни колики, ни чесотка, ни зуд не мучили его в одних местах увеличивающееся, а в иных, наоборот, уменьшающееся тело. Когда же метаморфоза плоти завершилась, путник осмелился открыть глаза и первым делом взглянул на свои руки. Они стали прежними: толстыми, мускулистыми, волосатыми – руками настоящего силача с крепкими запястьями и немного коротковатыми, но зато широкими пальцами, способными не только тяжелый топор держать, но, если понадобится, и горло врагу вмиг разорвать. Порадовавшись успешному и совсем даже не болезненному исходу поглощения зелья, моррон все еще с опаской ощупал свое лицо, но и тут приготовленная магом микстура не подвела. Ладони сперва осторожно скользнули по широким, слегка полноватым, покрытым короткой бородкой скулам, а затем так же бережно потрогав большой, приплюснутый нос да густую поросль сросшихся бровей, закончили проверку на широком лбу.

Страхи с опасениями покинули сердце моррона. Когда он встал в полный рост и занялся осмотром остального тела, то уже не сомневался в способностях некроманта. Он выглядел точно так же, как в день, когда отправился в путешествие: невысокого роста, крепкого телосложения, немного тучен и чересчур волосат… естественно, для человека. Хоть самый высокий выходец из подземелий Махакана вряд ли достал бы лбом до его подбородка, но все же гномья кровь основательно потрудилась над, безусловно, приметной внешностью моррона. Не признать в нем полугнома мог лишь либо слепец, либо глупец, наивно веривший заверениям Единой Церкви, лет так пятьдесят назад вдруг принявшейся утверждать, что иных разумных существ, кроме людей, всемогущие Небеса никогда не создавали.

* * *

Куда уходят герои минувших войн? Куда пропадают легендарные воители и вершители человеческих судеб, когда наступает мир и в ночном небе уже не видно всполохов далеких пожарищ? Люди – существа забывчивые и неблагодарные по природе своей. Лишь когда их жизни висят на волоске, а родные поля вытаптывает вражеская конница, народ восхваляет храбрых воителей и молится, чтобы в кровопролитных боях удача не оставила защитников отчизны. Но стоит королям подписать мирный договор, а ратным баталиям стихнуть, как герои сражений лишаются лавровых венков и становятся обычными смертными; простыми людьми, о деяниях которых в лучшем случае забывают, а в худшем – начинают их трактовать по-новому: перевирая или оценивая по меркам мирной поры. Во время войны главное – скольких соотечественников герой спас и скольких врагов истребил. Когда же походные трубы стихают, а над головой чопорных судей уже не завис меч чужака, возникают совсем иные критерии, например: скольким соратникам стоило это геройство жизни или сколько деревень отряд разорил и сколько акров посевов загубил, чтобы его командир снискал уважение, почет и славу?

Куда уходят герои войн, развенчанные и опозоренные после победы? Где они живут, как влачат свои дни и чем промышляют? Вы легко ответите на эти вопросы, если не поленитесь и посетите хотя бы одно из лесных поселений, подобных Гендвику.

Моррон завершил трудную ночную прогулку по оврагам да чащам ровно в полночь, о чем его милостиво известил звон колокола, находившегося где-то поблизости, но уж точно не в ближайшей деревеньке, до которой было никак не меньше восьми миль, и то по прямой… лесом. Еле протиснувшись между стволами растущих почти вплотную сосен, легионер неожиданно оказался не на лесной опушке и не на околице небольшой деревеньки, а на пустыре. Вокруг простиралось чисто вырубленное пространство, тщательно перекопанное и разрыхленное, на котором не росло ни травинки. Примерно в двадцати шагах впереди виднелся высокий остроконечный частокол с двумя башнями по углам. На смотровых площадках горели костры, немного освещавшие наблюдателям округу, да еще парочка-другая красных точек пламени факелов двигались над верхней гранью частокола, выдавая в темноте ночи перемещение по стене часовых.

Воинами не рождаются, а становятся, но если ты уж встал на тяжкий, полный лишений и невзгод путь «меча и щита», то былых привычек не искоренить. Даже в мирное время ветераны былых баталий жили по законам военной поры, а их становье скорее походило на походный лагерь, нежели на поселение лесовиков, горняков и прочего промыслового люда. И, правда, чем вырубка леса не война? Какая разница топору, опускается ли он на доспехи врага или на могучий ствол столетнего дерева? Какая разница хозяину топора, на что он расходует свои силы: на марш-броски в полном вооружении или на перетаскивание огромных бревен, на вырубку деревьев или на срубание с плеч голов? Что же касается опасностей да врагов, то во вроде бы мирном лесу их гораздо больше, чем на ратном поле. Хищные звери и ядовитые гады могут в любое мгновение подкрасться к увлекшемуся работой лесорубу и лишить его жизни куда незаметней, чем кинжал вражеского лазутчика. В ветвях каждого дерева, под каждым кустом мирного покорителя леса может подстерегать засада коварных разбойников, слишком трусливых, чтобы напасть в открытую. Падение же подпиленных да подрубленных деревьев бывает куда более непредсказуемым и разрушительным, чем приземление камня, выпущенного из катапульты, или обвал крепостной стены. Мирная жизнь – все та же война, а кто считает иначе – счастливый глупец, которого пока еще не покарало за беспечность и слепоту непредсказуемое Провидение.

Скорые сборы всегда происходят впопыхах, и самое главное, как правило, забывается. Не сведущий толком ни в воинском деле, ни в ремесле убийства некромант поставил своего подручного в весьма незавидное положение. Он не только запретил миссионеру-убийце прихватить с собой деньги, оружие и верных людей, но и не оставил времени на сбор необходимой для удачного завершения опасного предприятия информации. Отбыв из Альмиры в компании товарищей, моррон ничего не знал ни о местности, на которой придется действовать, ни о жертвах. Единственное, что изволил сообщить Гентар, были имена пяти рыцарей, состоящих на службе Герканской Короны. Сведения пришлось добывать кое-как, во время стоянок в пути. О привычках и пристрастиях будущих мертвецов моррон так и не узнал, но зато проведал про Гендвик, странное местечко с весьма своеобразным населением и обычаями, без посещения которого в первый же день по прибытии ему было просто не обойтись.

Будущее жителей Гендвика было неясно, как, впрочем, и будущее всех остальных людей. Их настоящее протекало размеренно и спокойно, а единственными неприятностями были падение цен на корабельный лес да редкие набеги разбойничьих шаек. А вот в прошлом лесорубов можно было найти много чего интересного, да и было-то оно у них, по большому счету, одно на всех. В небольшом городке посреди леса поселялся не кто попало, а только те, чьи души покалечил мир, пришедший на смену войне. Бывшие наемники, оказавшиеся не удел и с которыми не посчитала необходимым расплатиться королевская казна. Бывшие солдаты всех родов войск или покалеченные в боях, или обвиненные в мародерстве. Бывшие рыцари, ставшие жертвой наветов и лишенные королем всего, кроме свободы и жизни. Разжалованные командиры отрядов, по разным причинам не исполнившие приказы полководцев, исполнившие их не должным образом или, исключительно из-за превратного стечения обстоятельств, попросту ставшие козлами отпущения. Одним словом, все «щепки», полетевшие после войны, немного покружив по просторам герканского королевства, рано или поздно оседали в местах, подобных Гендвику. Вырубка леса давала бывшим воителям неплохой барыш, а совместная жизнь среди чащ – спокойствие. В поселение лесорубов побаивались наведываться не только графские слуги, но и люди самого короля. Да и что им там было делать? Лес добровольные затворники вывозили исправно, Мелингдорм не посещали без крайней нужды, жителей окрестных деревень не трогали, а частенько, даже наоборот, помогали им, участвуя в облавах на стаи волков и жестоко расправляясь с лесными разбойниками.

Завсегдатаи таверн, естественно, точно не знали, сколько в Гендвике «топоров». Одни говорили, около сотни, другие утверждали, что не более трех десятков. Подранки послевоенных порядков редко хаживали по гостям, да и к себе никого не пускали, разве что раза два в месяц привозили гулящих девок из окрестных кабаков. Чужак мог проникнуть в поселение лесных отшельников лишь тайно, под покровом ночи, будь он даже близкой родней одного из лесорубов, ну а его поимка, конечно же, означала смерть; скорую, но не столь лютую, как бывает у разбойников, чьими головами и иными частями тел лесовики время от времени украшали свой частокол.

Прослышав о строгости нравов покорителей леса, моррон уж было решил поискать помощников и оружие в других местах, но то, что он узнал буквально за день до пересечения границы графства, просто обрекло его на посещение негостеприимного поселения. Один из пропойц, бывший когда-то подмастерьем у известного на всю Герканию оружейника-кузнеца, поведал ему, что три года назад его хозяин стал невинной жертвой навета и вынужден был навсегда покинуть родной Гуппертайль. Недавно же опустившийся малый увидел на поясе у одного из мелингдормских дворян меч со знакомым клеймом. Теша себя надеждой вновь стать уважаемым человеком, нищий отправился на поиски бывшего господина в графство Дюар, где, к своему наиглубочайшему огорчению, и узнал, что Мульфир Ордиби поселился в закрытом для таких, как он, проходимцев Гендвике. Услышав имя известного мастера наковальни и молотка, моррон встрепенулся, а в его сердце поселилась надежда на успех. Оружейник Мульфир Ордиби был его дальним-предальним родственником, но не это было главным, а то, что в венах мастера-отшельника, как и у него самого, текла частичка гномьей крови. Кузнец с такой наследственностью просто не мог не позариться на слиток, что моррон догадался прихватить с собой. Увесистый кусок драгоценного сплава, надежно припрятанный легионером в котомке, стал бы лучшей валютой при торге с именитым родственничком. Ради него Мульфир снабдил бы гостя не только достойным оружием, но и дюжиной верных подручных, готовых пуститься в любое опасное предприятие и не привыкших задавать лишние вопросы. Дело оставалось лишь за малым: добраться до места, тайно проникнуть в Гендвик и под покровом ночи навестить дальнего родственника, чей дом явно находился при кузне.

Первый этап подготовки был успешно завершен. Моррон добрался до Гендвика, теперь ему оставалось только прокрасться в поселение лесорубов и среди нескольких десятков деревянных построек разыскать приметную кузню. Задачи, бесспорно, не из легких, ведь все отшельники-поселенцы в прошлом были мастерами воинского дела, знавшими, как нести вахту и защитить свои дома от чужаков, крадущихся в ночи, однако и полугном не был новичком в сложном искусстве прохождения сквозь посты и нанесения внезапных ударов. Сняв с плеча котомку, моррон достал из нее две вещи: черствую краюху хлеба, которую беспощадное время почти превратило в сухарь, и длинный корабельный канат, прочнее которого трудно было найти в многообразном семействе веревок. Отбросив уже отслужившую свое походную суму под дерево, потомок гномов обмотал вокруг правой руки канат. Затем он бережно засунул за пазуху, под темно-коричневую, плотно облегавшую его могучий торс кожаную куртку, остатки рациона. Завершив таким образом последние приготовления ко второму этапу плана, злоумышленник несколько секунд постоял, как будто оценивая высоту частокола, на который нужно было взобраться, и длину пустого пространства, которое нужно было преодолеть. Сама по себе перспектива сначала немного поползать, а «на закуску» чуток полазить по гладкой вертикальной стене не могла напугать приземистого здоровяка, но вот то, что и одно, и другое следовало проделать под бдительными взорами расхаживающих взад-вперед часовых, отнюдь не радовало.

В конце концов, немного успокоив себя тем, что если стражи его заметят до того, как начнется подъем на частокол, он сможет легко удрать, а болты со стрелами летают не так уж и точно, моррон сперва с кряхтением опустился на четвереньки, затем прильнул к земле и быстро пополз в сторону едва освещенного факелами укрепления. Бесспорно, ночная тьма и отсутствие на небе луны были лазутчику на руку, однако нельзя преуменьшать и роль темной одежды, сделавшей его приземистую фигуру практически незаметной на черной земле. Не прошло и половины минуты, как с ног до головы перепачканный землею и еще какой-то гадостью моррон добрался до основания частокола и, пользуясь тем, что расхаживающие по стене часовые теперь уже не могли его заметить, позволил себе сесть.

Похоже, в Гендвике проживало куда более сотни лесорубов, затаивших обиду на соотечественников, а иначе комендант лесного поселения не выставил бы так много часовых. Судя по голосам, доносившимся сверху, а также по пламени костров и по свету факелов, на угловых башнях вахту несли по двое, да еще троица сторожей расхаживала по стене, естественно, постоянно держа друг дружку в поле зрения. Если бы под рукой у моррона имелась лопата, то он не пожалел бы сил, чтобы сделать подкоп, ведь подняться наверх и проскользнуть незамеченным через такой плотный кордон не было ни единого шанса. Однако любой, даже самый безупречный порядок не так уж трудно превратить в хаос. Для этого нужно всего лишь внести сумятицу, дезорганизовать часовых, создать условия, при которых они были бы вынуждены действовать вне рамок предписанных уставом караульной службы схем, а следовательно, и совершить ошибку.

Моррон взялся за один из концов корабельного каната и ловко завязал его несколько раз, причем не смастерив петлю, а создав большой толстый узел, размером чуть уступавший голове взрослого человека. Бесспорно, такая конструкция надежно застряла бы между остриями частокола, ее можно было бы использовать вместо абордажного крюка, однако у искушенного в пакостях полугнома только что появились иные планы. Он уже не собирался карабкаться на стену под градом болтов и стрел, а затем с боем пробиваться до кузни, где, возможно, кузнеца совсем и не застал бы. В его простой и в то же время грациозный план проникновения входило гордо войти в Гендвик через главные ворота, которые обманутые лесовики сами перед ним и открыли бы.

Рискуя быть замеченным если не со стены, то с одной из смотровых башен, моррон поднялся в полный рост и отошел от частокола на пять шагов. Беззвучно взывая ко всем известным ему богам, как человеческим, так и гномьим, моррон просил высшие силы лишь о двух малюсеньких одолжениях: чтобы прохаживающиеся по стене часовые не заметили его одетой во все темное фигуры и не поняли истинной природы вдруг разорвавшего тишину ночи жужжания. Вложив в кисть правой руки всю свою недюжинную силу, полугном принялся раскручивать канат у себя над головой, а когда несущаяся по кругу веревка уже стала вырываться из намозоленной ладони, резко отпустил ее, лишь слегка придав поступательное ускорение в сторону ближайшего факела на стене.

Как только сверху донесся крик, а пламя, видимо, выроненного факела погасло, моррон отбросил уже сделавший свое дело канат и быстро побежал обратно к стене. Его чуток взопревшая спина прижалась к сырым бревнам частокола как раз в тот самый миг, когда земля сотряслась от падения тяжелого тела. Прошло не более трех секунд, как ночную тишину пронзили крики, топот нескольких пар быстро бегущих ног и надрывный рев сразу двух тревожных рожков.

Все до единого расчеты злодея оказались верными. Во-первых, узел на конце раскрученного каната угодил либо в голову, либо в грудь ближайшего часового, а не пролетел мимо. Во-вторых, силы удара оказалось достаточно, чтобы смести мишень со стены. В-третьих, то ли сразу убитый, то ли просто покалеченный сторож упал в нужную сторону, то есть наружу. В-четвертых, он сам успел вернуться в зону плохо просматриваемого со стены пространства. Если хотя бы одно из четырех условий подвело, то все усилия были бы напрасны, а с мечтою о прогулке по ночному Гендвику можно было бы навсегда распрощаться.

Дальше события развивались предсказуемо и именно так, как моррон и планировал. Добрая половина разбуженных по тревоге лесорубов появилась на стенах, а от света их факелов стало светло, как днем. Примерно через три-четыре минуты после падения тела откуда-то слева донесся надрывный скрип открываемых ворот, и на поиски дерзкого врага отправилась парочка поисковых отрядов по дюжине вооруженных до зубов, причем не только топорами, лесорубов в каждом. Конечно же, им не суждено было никого найти, поскольку, во-первых, большая часть охотников за головою диверсанта ушла в сторону леса, а во-вторых, нашкодивший чужак находился уже довольно далеко от места гнусного преступления.

Не жалея живота своего, как в буквальном, так и в переносном смысле, моррон прополз на брюхе вдоль частокола до самых ворот. Затем, улучив удачный момент, когда ни один из троицы охранявших вход в Гендвик лесорубов не смотрел в его сторону, он так же по-пластунски пересек запретную черту и оказался внутри лесного поселения.

Под конец ночного похождения Судьба все-таки поиздевалась над смельчаком, заставив его долее трех часов морозить живот и то, что пониже, перемещаясь ползком по сырой и очень холодной земле. Лесорубы все никак не могли смириться со смертью товарища, и даже уже когда получили приказ вожака покинуть стены, все еще долго не расходились по домам, ожидая во всеоружии вестей от углубившихся в лес поисковых отрядов. Когда же те вернулись, как и предвиделось, ни с чем, то темная ночь уже начала потихоньку уступать место сумеркам. К тому времени моррон изрядно промерз, но зато оползал почти все селение лесорубов и даже нашел кузню. Теперь дело оставалось за малым: дождаться, пока суровый лесной люд снова уляжется спать и, поднявшись хотя бы на четвереньки, наконец-то нанести визит именитому родственничку.

* * *

В ту ночь достопочтенный Мульфир Ордиби крепко спал. Когда же прозвучали сигналы тревоги, топритомившийся за день кузнец лишь перевернулся на другой бок и, прикрыв уши подушками, вновь погрузился в дремоту. В набат никто не ударял, тревожную трель выводили только походные рожки, а значит, ничего серьезного, по меркам жизни в лесу, не случилось: поселению не грозил ни пожар, ни нападение шайки осмелевших спьяну разбойников. У мастера наковальни слишком много хлопот и забот, чтобы вскакивать среди ночи и, подобно обычному лесорубу, с топором наперевес рыскать по округе в поисках случайно, по собственной глупости, забравшегося в Гендвик вора или одного из бродяг, которые по большому счету-то и не воруют, но при удобном случае тащат все, что плохо лежит. К тому же не желавший окончательно просыпаться оружейник посчитал, что более резвые да бойкие лесовики изловят чужака гораздо раньше, чем он, уже совсем не молодой, но еще не совсем старый ветеран четырех походов и трех войн, успеет надеть сапоги да взяться за стоявший у входа рядом с метлой боевой молот.

Когда-то знаменитому на всю Герканию мастеру было невдомек, что в Гендвик заглянул не обычный мелкий воришка, а персона куда более серьезная, которая оказалась его приятелям-лесовикам не по зубам и которая, как это ни странно, пожаловала в далекую лесную глушь именно по его душу. Осознание этой почти роковой ошибки пришло к Мульфиру лишь через три часа, когда он снова проснулся, но уже не от далеких звуков рожка, а от холода стали, надавившей на его поросшее густой бородою горло.

– Для ворья не кую, убийц тоже не жалую, так что проваливай, пока цел! – сказал, будто отрезал, кузнец, глядя в лицо нависшей над его кроватью тени.

Прокравшийся в дом убийца не ответил, лишь, качнув головой, прицокнул языком и немного отвел назад руку, державшую какой-то острый предмет, так что давление металла на горло жертвы заметно ослабло. Хоть кузнец за свою жизнь и выковал добрую тысячу клинков, но так и не смог понять, чем именно грозил ему враг, сжимала ли его ладонь кинжал, нож, а может, всего лишь тупое зубило, позаимствованное из коробки с инструментами из-под его же стола.

Вопреки ожиданиям ночного гостя, Мульфир Ордиби совсем не испытывал страха, поскольку сразу, едва пробудившись, просчитал, что незнакомец пришел не за его жизнью. Уже давненько миновали те времена, когда озлобленные конкуренты подсылали к кузнецу наемных убийц. Завистливые поставщики оружия и доспехов для королевского двора расправились с ним по-иному… три года назад, когда обвинили в колдовстве и выгнали из Гуппертайля. С тех пор он был для них не опасен, так зачем желать смерти тому, кто уже труп для оружейного дела и не сможет увести из-под чуявшего наживу носа выгодный заказ? Денег иль иных ценных вещей в доме Ордиби не было, да и не стоило, рискуя жизнью, пробираться в Гендвик ради обыкновенного грабежа. В Мелингдорме имелось множество домов побогаче скромного жилища когда-то прославленного кузнеца, а городская стража и «солдатики» из фестшутца (как их презрительно именовали отвергнутые обществом ветераны) были не столь резвы, как стерегущие свой кров лесовики. Таинственного гостя могло привести к Мульфиру лишь важное дело, а сталь, приставленная к горлу, служила всего лишь гарантом, что кузнец спросонья не закричит.

– А если очень попрошу? – после нескольких секунд раздумья наконец-то прошептала тень и, совсем убрав руку от горла жертвы, отошла на пару шагов от кровати. – Неужто не поможешь дальнему родственничку? Неужто оставишь родную кровь в нужде и малым участием не подсобишь?

– Родственничку? – презрительно хмыкнул Мульфир, не видевшийся с двоюродной, троюродной и прочей сомнительной родней уже более десяти лет и ничуть не сожалевший по этому поводу. – Ну-ка, братишка мой дальний, огонь зажги-ка да рожу свою освети! Хочу ее узреть, пока еще целая… пока я ее за незваный визит в позднюю пору кулаком не попотчевал.

Пригрозив на словах, кузнец стал подниматься с кровати, однако в планы моррона не входило тешить себя мордобоем с несомненно сильным противником. Не для того он три часа проползал на брюхе, чтобы сейчас вместо разговора по делу чесать кулаки. Легкое движение правой руки убийцы, в комнате раздался угрожающий свист, а в следующий миг в бревенчатую стенку всего в каком-то волоске от головы кузнеца вонзился какой-то тяжелый предмет. Впечатленный Мульфир, прервав подъем своего могучего тела, вновь опустил голову на подушку. Все без исключения в роду Ордиби обладали острым зрением и прекрасно видели в темноте. Кузнец разглядел, в бревно воткнулся не нож, а всего лишь зубило, однако бросок был такой силы, что тупой инструмент наполовину своей длины погрузился в совсем не прогнившую древесину.

– Рожу свою покажу, – пообещал моррон и, чиркнув извлеченным из-за голенища сапога огнивом, стал зажигать настольные свечи, – но исключительно из-за уважения к прославленному кузнецу, а не потому, что угроз твоих испужался. Орать да блажить те не советую! Помыслов у меня дурных нет, но сам знаешь, как гостей у вас в Гендвике привечают, так что уж если глотку откроешь, то не обессудь… твоим же сапожищем ее и заткну!

– Кишка не лопнет?! – со злостью проворчал кузнец, с которым уже давненько никто не осмеливался говорить в столь вызывающе наглой манере.

– Не-а, не лопнет… тягуча… сдюжит, – покачал головой моррон, а затем, выполняя данное только что обещание, поднес одну из свечей к своему лицу. – На, любуйся на мою красотищу!

– Чой-то я тя не признаю! – произнес кузнец после тщетных попыток найти в лице моррона знакомые черты. – То ли Варгса Шелудивого сын, но тот росточком повыше был; то ли один из непутевых отпрысков распутницы Квирвы, сестрицы моей двоюродной, что вместе с босяком каким-то заезжим в Виверию сбегла…

– Не угадал, – покачал головой моррон, а затем, видимо не желая мучить собеседника, с которым еще предстояло говорить и говорить, причем на более важные темы, дал подсказку: – Я же сказал, «из дальней родни»… из очень-очень дальней! Ты по вершкам нашего генеалогического древа шарахаешься, а надоть к корешкам взор обратить… под землю глянуть! – фактически дал ответ на загадку моррон, но поскольку кузнец все равно не понял намека и лишь отрицательно затряс головой, то гостю не оставалось ничего иного, как сказать прямо: – Под махаканскую землю! Мисл Зингершульцо, бежавший из подземелий Махакана более чем за двести лет до обвала, наш общий предок. Блудливым проказником старичок был и многих детишек по землям филанийским, герканским да виверийским наплодил, а мы с тобой по нему четырнадцатиюродными братцами друг другу приходимся, иль погодь… – моррон призадумался, уже точно не помня, как следовало отсчитывать родство, – кажись, обшибся малость… Не братцы мы вовсе, ты мне шестнадцатиюродным племяшем приходишься!

– Видать, ты совсем умишком тронулся! – угрожающе пробасил кузнец и, позабыв о предупреждении в виде вогнанного глубоко в стену зубила, сел на кровати. – Ишь, чаго удумал, в родственнички набиваться! Шестнадцатиюродный дядька, видишь ли, он! Я и двоюродного братца пинками б со двора погнал, если он заявиться осмелился б! Да, хитер паскудник, носом чует, что ему предо мной появляться не след!.. Слышь, проходимец, шел бы ты подобру-поздорову! Не вводи во грех, не заставляй те кости ломать да бока утюжить!

Неизвестно, осмелился бы Мульфир напасть и чем бы закончилась схватка между двумя потомками махаканцев. Кузнец был почти на голову выше ночного гостя да и силой явно обладал немалой. Однако преимущество в росте и, соответственно, в мышечной массе не всегда удается реализовать в бою, тем более когда соперник старше, опытней, но в то же время моложе телом (организм моррона не старел после воскрешения), да и бойцовского духа ему не занимать. К тому же не стоило сбрасывать со счетов, что ночной визитер являлся полугномом, а в венах его более грозного с виду родственничка текла лишь малая часть махаканской крови. Мульфир Ордиби принадлежал к той ветке их общего генеалогического древа, где скрещение с людьми произошло гораздо раньше, чем до этого додумались предки моррона. Последствия этой разницы не бросались в глаза, но в драке стали бы весьма ощутимы. Гость хоть и выглядел невнушительно на фоне здоровенного кузнеца, но зато его кости были гораздо крепче, а натяжение мышечных тканей куда сильнее.

К счастью для домишки, которому явно было не суждено уцелеть, если бы родственничкам вздумалось далее вести разговор при помощи кулаков, до драки дело не дошло. Как говорилось уже, чесать кулаки не входило в планы моррона, а поскольку он допускал подобную реакцию хозяина дома, то смог быстро потушить бурную, но предвиденную вспышку гнева.

Не желая ни оправдываться, ни запутывать собеседника мудреными речами, моррон поступил куда проще: вынул из-за пазухи изрядно помятую в результате трехчасового ползанья на брюхе краюху хлеба и бросил ее в руки рассерженного Ордиби. Хлеб оказался не только черствым, как камень, но и весил раза в два тяжелее положенного. Рука опытного кузнеца мгновенно определила несоответствие формы и содержания, а вот его мозг, охваченный пожаром ярости и занятый придумыванием ругательств с угрозами, не смог отреагировать так же быстро. Мульфир изумленно уставился на краюху, завертел ее в руках, осматривая со всех сторон, но без подсказки так и не догадался разломить.

– Чо смотришь?! Разломи, дурья башка! – скомандовал моррон, смеясь в душе над забавным выражением лица озадаченного кузнеца, но внешне не показывая своего веселья. – Там подарочек те… так сказать, в знак уважения! Не думаю, что твоя «шелудиво распутная» родня на такое расщедрится, да и откуда голытьбе подзаборной такое добро взять-то?!

Хозяин дома не выказал строптивости, послушался. Его сильные пальцы одним нажатием переломили черствую краюху, а затем крепко вцепились в блестящий слиток, на идеально гладкой поверхности которого заплясали отблески горевших свечей. Лишь в одном месте кусок металла был неровным. Там стояло крошечное клеймо – человеческий череп, разбиваемый гномьей киркой.

О своей причастности к древнему махаканскому роду Мульфир Ордиби до встречи с морроном не знал, но, как любой кузнец, конечно же, был в курсе того, что означает этот знак, какую тайну хранит этот символ. Так клеймили свое оружие да и слитки драгоценного сплава первые гномьи оружейники, сбежавшие из махаканских подземелий и поселившиеся в мире людей. Время не только заботливый лекарь, оно еще может быть и безжалостным палачом. Секрет ценнейшего металла был уже давно безвозвратно утерян, а клеймо «Кирка, разбивающая череп» стало легендой среди кузнецов, почти отчаявшихся стать столь же искусными в деле литья и ковки, как махаканские мастера.

– Откуда?! – единственное, что смог выдавить из себя пораженный кузнец, пальцы которого предательски затряслись, тем самым выдав желание обладать редким слитком.

– Это неважно… долгая история, – отмахнулся моррон, не видевший необходимости рассказывать кузнецу, что на поиски тайника одного из махаканских мастеров он потратил более сорока лет своей жизни и что ради того, чтобы обладать бесценными слитками, в общей сложности загубил более сотни жизней. – Если металл разумно расходовать будешь, то на пару-тройку добрых топоров хватит. Могу и еще пяток слитков подбросить, если в дельце одном подсобить возьмешься.

– В каком таком дельце? – насторожился оружейник, не понаслышке знавший, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и что «в знак уважения» такие щедрые подарки не делают даже короли.

– Получишь пять слитков и еще кое-что в придачу… не столь тяжелое, но куда более ценное, – не обратив внимания на явно не праздный вопрос собеседника, продолжил моррон. – Там, где я слитки нашел, был еще и листочек с причудливыми каракулями… Да ты не боись, не махаканскими, забытыми ныне буквами то письмишко писано, а всего лишь филанийскими. Коль прочесть сумеешь, в чем я лично ничуть не сомневаюсь, прознаешь секрет древнего сплава…

– Что ты хочешь взамен?! И, пес подери, кто ты?! Назови свое имя! – повысил голос, почти прокричал находившийся в нездорово возбужденном состоянии Мульфир. – С чаго энто вдруг ты меня племяшом кличешь, коль сам мне в сыны годишься?!

Кузнец пребывал в незавидном положении: его раздирали сомнения, а проказницы мысли кружились в его голове с такой скоростью, что он едва успевал их запоминать. Тщеславие побуждало его во что бы то ни стало заполучить эти слитки и навеки прославиться, выковав оружие, которому не будет равных ни ныне, ни в будущем. В то же время здравый смысл убеждал живущего среди изгоев и отшельников кузнеца, что слава совсем ни к чему, раз он уже отошел от дел. Врожденная осторожность, благодаря которой оружейнику удалось дожить до седин, также отговаривала его от сделки, недвусмысленно намекая, что помощь странному незнакомцу грозит бедой.

– Спокойней, Мульфир, спокойней! Я тебе зла не желаю и на все вопросы отвечу… ну, почти на все, – уточнил моррон после недолгого раздумья. – Пойдем с конца! Хоть выгляжу я и молодо, но на самом деле тебя намного старше. Давай этот забавный парадокс в сторонке оставим, поскольку он просьбы моей совершенно не касается, да и, как ты наверняка за жизнь свою уразумел, кто в тайнах чужих сведущ, тому живется неспокойно! Имя мое Грабл, можно сказать, я филаниец, поскольку в Альмире уже лет сорок с гаком живу, хотя был урожден и вырос совсем в ином месте. С родовым именем вопрос куда более сложен… Разные люди в разные времена и в разных королевствах меня по-разному величали! Могу перечислить с десяток имен, которыми я когда-то назывался, но слух твой утомлять не хочу, поэтому назову лишь одно – настоящее, под которым рожден был.

– Неужто Зингершульцо?! – рассмеялся кузнец, не скрывая недоверия и сарказма.

– Отнюдь, – покачал головою Грабл. – Еще мой прапрадед имя родовое до «Зингер» сократил. В мире людей мало места для гномов, а длинные имена махаканцев всегда раздражали слух серого человеческого большинства, неспособного запомнить слово, в котором более семи букв! Так что моего предка в каком-то смысле можно считать жалким приспособленцем и низким предателем гномьих традиций… – усмехнулся моррон, – однако лично я чту в нем мудреца! Зингеру куда проще живется, чем Зингершульцо, тем более в Геркании и Филании, где много созвучных имен.

– Ладно, Зингер так Зингер. Любым именем называйся, только Ордиби не смей! – предостерег кузнец, не то чтобы удовлетворенный ответами, а просто теперь, на уже немного остывшую голову считавший, что задал гостю слишком много абсолютно не относящихся к делу вопросов. – Не скрою, задел ты меня за живое! И слитки получить хочу, и листочек тот читнуть не прочь. Но что ты взамен от меня хочешь? Стар я уже, не верю в подарки судьбы! Раз высока награда, велика и опасность!

– Вот в этом ты прав, – кивнул Грабл, подойдя к кузнецу ближе и понизив голос до вкрадчивого шепота: – Мне от тя три вещи надобны! Оружие, самое лучшее, что у тя щас есть; доспехи, самые надежные, что в Гендвике найдутся; и с полдюжины крепких парней мне в подручные на парочку деньков. Таких подбери, чтоб сильны были, выносливы, в ратном деле сурьезно разбирались, а главное, чтоб не вздумали моим приказам перечить да глупые вопросы не к месту задавать!

– Убийство, чую, замыслил! – прищурив глаза, так же тихо прошептал Мульфир. – Да не просто убийство, а проводы на Небеса, видать, очень знатного и могущественного человечка, раз умелые да верные подручные понадобились. Неужто старичка графа нашего упокоить задумал?

– Нет, не его, – успокоил Грабл, – супротив славного графа Дюара ничего не имею! Но рыцарскую кровь чуток пролить потребность возникла, отпираться не стану! Да ты не боись, для вельмож все мужики на одно дицо! К тому же если даже что не так пойдет, то на лесорубов никто не подумает, а разбойничьего отребья полно по лесу шатается…

– Так чего ж ты ко мне заявился, а не к Кривому за отрядом пошел?! С грабителями куда проще сговориться-то!

– Проще-то оно проще… – протяжно шмыгнув носом, а затем не постеснявшись вытереть его рукавом, Грабл панибратски уселся на кровать рядышком с кузнецом, – да только вояки из них, как из козьего кругляша гвоздь! Не выстоять им в бою с рыцарями да с воинами ихними. К тому ж разбойнички – люд ненадежный, в любой миг то ли разбегутся, то ли в спину ударят, а мне такие сурпризы задаром не нужны! Ну как, Мульфир, подсобишь родственничку али нет?

– Значитца, так поступим, – выдохнул Ордиби после недолгого раздумья. – Щас ко мне в кузню пойдем да в подвальчик опосля заглянем. Оружие доброе сам выберешь, а вот с бронею тяжко. Мало чего осталось со старых времен, да и росточком ты мал, но под стать твою низкую кой-чо подладить смогу… За железяки я с тя ничего не возьму, кроме того, что уже получил, – кивнул Мульфир на дорогой его сердцу слиток, который до сих пор бережно держал в руках. – Что же касаемо до народца в подмогу, тут обмозговать надоть, сразу ответа не жди! До ворот я тебя сам доведу, так что ребята не тронут. Потом на север через чащу ступай. Как выйдешь из леса, увидишь озеро, вот возле него подмогу и жди. Но если до полудня никто не придет, значится, не по нраву твое предложеньице пришлось… в одиночку выкручиваться будешь. В Гендвик возвращаться не советую! Коль один раз подфартило, то не след…

– Знаю, и на том спасибо, – перебил кузнеца Грабл, вставая с кровати. – Одевайся, да в кузню пошли! До полудня времечка мало осталось, а мне еще выспаться надоть. Большие дела сурьезного отдыха требуют.

Глава 10 Алтарь победы

Есть люди, которые никогда не обманывают, и Мартин Гентар, бесспорно, из их числа. Однако порой обстоятельства складываются так неудачно, что ожидать выполнения обещания приходится слишком долго. Ни через час, ни через два, ни через три Дарк так и не получил рыцарских доспехов, без которых его усилия на заднем дворе хоть и казались достойным воина времяпрепровождением, но полноценной подготовкой к турниру назвать было нельзя.

Двор мелингдормского убежища морронов был идеальным местом для проведения воинских тренировок и скорее уж походил на задворки казармы, нежели на местность вокруг городского жилища. Высокий, почти в два человеческих роста забор служил надежной защитой от глаз любопытных соседей, а более безопасного места для хранения оружия, щитов и прочего необходимого для тренировок инвентаря, чем примыкавший одной стеною к конюшне, а другой к псарне сарай, трудно придумать. Животные – лучшие стражи, их нельзя подкупить, да и обмануть почти невозможно. Редкий вор может похвастаться, что обчистил дом, охраняемый сворой громадных лохматых собак, каждая из которых раза в полтора крупнее волка и смотрит на любого чужака как на добавку к рациону. Еще ни одному оборотню не удалось незаметно прокрасться мимо конюшни с полудюжиной лошадок да жеребцов.

Когда Аламез вышел из дома, то застал последние приготовления, благодаря которым двор окончательно превратился в тренировочную площадку. Двое слуг уже утрамбовывали ногами землю под только что вкопанными манекенами, еще один держал под уздцы оседланного гнедого коня, а Октар вместе с мальчуганом лет десяти раскладывал на столе богатый арсенал затупленного, турнирного оружия.

Пока не имея возможности приучить свое тело к тяжести стальных пластин, а глаза к узости обзора сквозь прорези забрала турнирного шлема, Аламез решил не тратить времени даром и поупражняться в бою с мечом, вспомнить изощренные комбинации нападения, многие из которых он, к сожалению, подзабыл. Когда годами приходится сражаться с неумелыми, владеющими лишь азами ратного дела противниками, многое уходит; а то, что остается, хоть и оттачивается до автоматизма, но бесполезно в схватке с сильными бойцами. Дарк не обольщался; те, с кем ему вскоре предстояло скрестить тупые турнирные мечи, годы проводили в тренировках; владели мечом, копьем да щитом, как полноценным продолжением рук; а тяжелые стальные доспехи носили так же легко, как собственную кожу. В бою против мелингдормских рыцарей у подзабывшего былые навыки моррона практически не было шансов, но заклейменная святыми отцами грехом гордыня и неистребимый воинский дух не позволяли Аламезу опустить руки. Он хотел сделать все для победы; выложиться, лупцуя оружием манекен, до полного изнеможения, чтобы потом, когда легкомысленная затея некроманта с треском, а точнее, под свист наблюдавшей за этим смехотворным позорищем толпы провалится, ему не пришлось бы себя ни в чем упрекнуть. В отличие от Мартина, имевшего очень подробные сведения о герканских обычаях и законах, но весьма расплывчатое представление о турнирах и поединках, Дарк не рассчитывал на победу даже над одним рыцарем, но проиграть ему хотелось достойно.

К сожалению, наши желания далеко не всегда идут в ногу с возможностями, а уж если безжалостная госпожа Неудача простерла над вами свою черную длань, то милости Небес можно не ждать. Единственное, на что еще остается рассчитывать, так только на то, что ручка коварного божества рано или поздно устанет, и если вы переживете все неприятности и невзгоды, то когда-нибудь да выберетесь из тени проклятья. Судьба как будто испытывала Аламеза, посылая ему один за другим мелкие, но очень неприятные сюрпризы, каждый из которых приводил к пустой трате драгоценного времени. Моррон же сохранял спокойствие и стоически переносил невзгоды, уповая на завтрашний день, который он мог полностью посвятить подготовке.

Тренировка началась совсем не так, как Дарк рассчитывал. Вместо того чтобы выдать моррону оружие, а самому поспешить в кузню да побыстрее принести доспехи, основательно подошедший к делу Октар заставил Аламеза раздеться по пояс, после чего тщательно измерил его руки и плечи. Судя по брани, обильно слетавшей с уст хмурого оружейника, а заодно и конюха, подгонка оружия обещала быть долгой и более утомительной, чем сами упражнения с ним. Так и случилось; жестокосердный Октар заставил Дарка перепробовать на манекене почти все из разложенных на столе мечей, секир, топоров и дубин. Деревянный болван оказался крепким и выдержал полчаса непрерывных атак, а вот будущий рыцарь с непривычки подустал, да к тому же вывихнул левую кисть при неудачном ударе с финтом (двуручный меч никогда не был любимым оружием Дарка). Затем произошло то, чего Аламез никак не ожидал. По приказу недовольно ворчавшего хозяина дома слуги сгребли со стола почти все оружие и потащили его со двора. Покинул Аламеза и Октар, лишь бросив на прощание: «Мы в кузню, скор бум, на лошадке пока поезди!»

«Поездить» бы Дарк мог, да вот беда, вскоре ему предстояло вовсе не ездить и даже не скакать, а быстро мчаться на противника, метясь тяжелым длинным копьем в узкую щель его забрала иль иное уязвимое место на закованном в доспехи теле. У моррона имелось копье, в его распоряжении был добрый конь и манекен, но вот только совсем не было времени, чтобы вспомнить то, чем он в последний раз занимался несколько столетий назад.

В течение долгих трех часов Дарк не слезал с коня, с завидным упорством и болью в мышцах повторяя одно и то же незамысловатое действо: разбег, удар копьем, отъезд на исходную позицию. К середине последнего часа истязаний себя и бедного животного под седлом всадник наконец-то научился попадать острием копья в центр небольшого щита, прикрепленного к руке крутящегося манекена. Успех был налицо, и моррон отважился усложнить испытания, для чего заставил единственного оставшегося при нем мальчишку-слугу развесить по деревьям стальные кольца. Пока десятилетний сорванец обшаривал заваленные всяким хламом углы сарая в поисках веревок, которые никто почему-то не додумался заблаговременно приготовить, Аламез решил сделать парочку кругов верхом по двору. Вот тут-то как раз и произошло досадное недоразумение, положившее конец его конным занятиям. Дарк так и не понял, что же именно случилось, но только конь рухнул под ним на полном скаку. Возможно, жеребец запнулся о торчавший из земли корешок, а быть может, он наступил на крысу или крота. К счастью, конь не переломал ног при падении, но вот подковы на его передних копытах сбились так, что до посещения кузни о езде верхом можно было смело забыть.

Сам моррон отделался легкими ушибами и парочкой ссадин на руках, но смог продолжить упражнения в пешем строю, благо, что в его распоряжении кое-какое оружие да осталось. Вооружившись старенькой булавой с обшитым несколькими слоями толстой кожи набалдашником и небольшим каплевидным щитом, Аламез еще пару часов посвятил беспощадному избиению манекена и прекратил занятия, лишь когда на дворе стало темнеть.

Солнце клонилось к закату. Дневное светило уже скрылось за высоким забором, и вскоре Мелингдорм и его окрестности должны были погрузиться в зловещую темноту ночи. Почему-то Октар с подручными до сих пор не вернулись из кузни, да и отославшая Дарка во двор компания заговорщиков так ни разу не показывалась, чтобы посмотреть, как идут дела у претендента на рыцарские шпоры. Эти странные обстоятельства не то чтобы насторожили Аламеза, но вызвали у него некое непонимание и недоумение. Отбросив опостылевший щит и наконец-то распрощавшись с натершей ладонь булавой, Дарк направился в дом.

Осмотр комнат и подсобных помещений привел к неутешительному результату: Аламез обнаружил лишь спящую в одной из спален Милену да толстую кухарку, бойко управлявшуюся с половниками, черпаками и ножами на кухне. Впервые за последние годы Дарк почувствовал себя брошенным, забытым и обманутым, и это, наверное, ввергло бы его в ярость, если бы не внезапно разыгравшийся аппетит, мгновенно заглушивший и сведший на нет все душевные переживания. Не посчитав нужным ни представиться, ни спросить разрешения у взиравшей на него с удивлением хозяйки, моррон срезал ножом уже хорошенько прожарившийся кусок с нанизанного на вертел поросенка и молча покинул обитель дурманящих ароматов.

Хоть кусок мяса был довольно большим, но он скрылся в недрах оголодавшего желудка еще до того, как Дарк дошел до стола с оскудевшим арсеналом оружия. Разбудив мальчугана, устроившегося на боковую прямо посреди нагромождения щитов, мечей да булав, Аламез послал его за едой, а заодно и приказал принести факел. Сам моррон решил пока понежить бока на конюшне. Там, определенно, должно быть мягкое сено, а запах, исходивший из-под конских хвостов, его ничуть не смущал.

Вот только дойти до заветной двери манящего лежбища Дарку было не суждено. Не успел он сделать и пары шагов, как со стороны запертой псарни прозвучал сигнал об опасности. Дружный вой пятерых здоровенных псов, весьма напоминавший жалобное поскуливание забитых сапогами щенков, не мог не встревожить моррона. Странно только, что из конюшни не донеслось тревожного конского ржания. Видимо, запах приближавшегося чужака не вызвал у парнокопытных друзей человека ни страха, ни отторжения. Лошади всегда беснуются, когда к их дверям приближается нежить; они чуют источаемый гниющими телами запах смерти. Кони всегда ржут и неистово бьют копытами, если рядом со стойлами бродит волк, оборотень иль иной хищник. Поскольку кобылки хранили спокойствие и не думали предупреждать хозяев об опасности ржанием, вывод напрашивался сам собой: незваный гость, пожаловавший на двор морронов на закате, пахнул человеком. Впрочем, это совсем не означало, что злоумышленник человеком являлся, ведь тела вампиров после обращения источают почти такие же ароматы, как и при дневной жизни. От них не тянет могилой, да и не разит хищником – пожирателем плоти, поэтому лошади чувствуют себя в безопасности и позволяют кровососам не только находиться рядом, но даже ездить на себе. Собак же «детям ночи» обмануть не удается, хвостатые друзья человека более разборчивы в людских запахах и распознают в кровососах опасных зверей, противников, с которыми им не совладать. Именно по этой причине из псарни слышался жалобный вой, а не вызывающий на схватку лай. Неусыпные стражи покоя хозяев почуяли, что на двор пожаловал вампир.

Чтобы прийти к подобному выводу, обычному человеку потребовалось бы около часа, который, кстати, ему враг и не дал бы. Дарк же понял, с кем ему предстоит иметь дело, еще до того, как хлопнул ладонью по голове, притворяясь, что корит себя за забывчивость, и, резко развернувшись на каблуках, пошел обратно к столу. На ходу краем глаза Аламез увидел, как на заборе промелькнула тень. Безумный вампир, осмелившийся пожаловать в обитель морронов, легко перепрыгнул через высокую преграду и тут же скрылся в кустах, где притаился, по всей вероятности, ожидая удачного момента для внезапного нападения. Вампиры распознают и находят морронов по запаху, в этом одно из их преимуществ; однако кровососы зачастую не столь хитры, как воины Одиннадцатого Легиона, и в этом кроется их беда.

Подойдя к столу, Дарк сделал вид, что подбирает оружие, готовясь к завтрашнему дню. Насвистывая себе под нос какую-то песенку, Аламез нарочито медленно надел на левую руку крепкий стальной щит и картинно стал подтягивать крепежные ремешки, как будто подгоняя их поудобней, а заодно и проверяя на прочность. На самом деле моррон внимательно следил за врагом, засевшим в зарослях кустов, пока притаившемся и не проявлявшем активности. Он знал, что столкновение неизбежно, и пытался просчитать оптимальную тактику в предстоящем поединке; в настоящем… на смерть, а отнюдь не в состязательном, при котором одежды и доспехи бойцов лишь изредка обагряются кровью. На помощь собак Дарк не рассчитывал, они были чересчур напуганы и даже если бы бросились всей сворой на врага, то вампир расправился бы с ними менее чем за минуту. Верных стражей двора моррон пожалел, поэтому и решил не открывать двери псарни. Октар с подручными застрял на кузне; Мартин с Марком куда-то ушли; а спящей рыжеволосой красавице и так недавно столь сильно досталось, что вряд ли она была бы полезна в бою. Моррону оставалось рассчитывать лишь на собственные силы, несмотря на то что у него под рукой даже оружия толкового не было. Турнирной секирой не разрубить и гнилой доски, не то что живой плоти, а обмотанной кожей булавой не раздробить череп кровососа. От остального барахла, валявшегося на столе, тоже было мало толку, но все же он был, а раз толк имелся, его следовало дельно использовать, чем моррон и занялся.

Возможно, вампир пришел вовсе не за его головою, а за жизнью Милены, Марка или Мартина. Возможно, в помыслы кровососа вообще не входило никого убивать, а цель его тайного проникновения состояла лишь в презренном воровстве или наблюдении за двором. Дарк этого не знал и не желал взвешивать возможности. Он был морроном, и как говаривал его дружок по славным, прежним временам Анри Фламмер: «… для моррона убить вампира так же естественно, как для любого человека помочиться в кусты или завалить дуреху на сеновале…»

Примерка щита прервалась неожиданно. Дарк быстро схватил секиру со стола и, сильным броском отправив ее в кусты, тут же взял в руку вроде бы бесполезную с первого взгляда, обшитую кожей булаву. Метательный снаряд исполнил грозную песнь в полете, но вреда затаившемуся кровососу, конечно же, не причинил, впрочем, на это моррон и не рассчитывал. Аламез лишь хотел обозначить свое намерение вступить с незваным гостем в схватку, поэтому, уподобившись благородному рыцарю, бросающему в лицо врага перчатку, запустил в кусты тупое оружие.

Секира не успела пролететь и половину пути, как враг выскочил из зарослей и, с лязгом выхватив мечи, застыл в угрожающей позе. К счастью, он избавил моррона от необходимости слушать омерзительное шипение озлобленного кота, которое при подобных обстоятельствах обычно имеют дурную привычку издавать кровососы. Внешне злодей весьма подходил под описание убийцы Фанория, но только до того, как изуродовали лицо и покалечили обе руки. На нем были точно такие же костюм и маска, да и мечи, слегка подрагивающие в согнутых руках, напомнили Дарку орудие убийства его собрата. Моррону даже показалось, что он видит маленькие капельки загустевшей крови полуэльфа на грозно нацеленных сейчас ему в голову и грудь клинках. Но это был лишь обман немного разыгравшегося воображения.

Дистанция между противниками была всего в дюжину шагов. Вампир мог быстро сократить ее одним прыжком, но почему-то не делал этого, как будто предлагая своим бездействием моррону выбор: либо начать схватку первым, либо пуститься в занудную болтовню, иногда именуемую переговорами. Поскольку посольским хитростям Аламез был не обучен, да и без толку чесать языком не любил, предпочитая пустым словам лязг клинков с хрустом костей, он решил воспользоваться молчаливым предложением кровососа и взял инициативу в свои руки, точнее, в ноги. Не умея далеко прыгать, да еще с места, без разбега, Дарк прикрылся щитом и осторожно пошел на врага, внимательно следя за выставленными вперед клинками противника. Аламез был новичком лишь в турнирных баталиях, а в смертельных поединках моррону не раз доводилось участвовать, поэтому он знал, что кидаться со всех ног на врага никогда не стоит: такой нападающий лишь сам подставляется под удар.

– Остановись! Давай уладим все миром! – неожиданно опустив оружие, заявил вампир, а затем еще больше поразил моррона, назвав его по имени: – Дарк, послушай, я не хочу тебя убивать… не стой на моем пути! Просто выдай мне своего дружка, да и дело с концом! Ты же сам бывший солдат, ты же знаешь, что такое приказ. Я не могу ослушаться воли моей госпожи. Позволь мне забрать паренька и уйти!.. Обещаю, я никого больше не трону!

Самоуверенность убийцы поразила Аламеза даже больше, чем его осведомленность. Бывший капитан имперской гвардии остановился, но бдительность не потерял. Несмотря на мирные заверения вампира, подтвержденные убранными в ножны мечами, Дарк не сводил взгляда со сделавшего пару малых шажков вперед противника. «Откуда меня знаешь?» – хотел задать моррон вопрос, но не успел, вампир его опередил, просто сдернув с лица маску.

– Тальберт… Тальберт Арканс?! – само собой слетело с губ Аламеза, несмотря на свежие шрамы по всему лицу, узнавшего в убийце своего альмирского знакомого. – Ты-то здесь как?! Что те в Шеварии не сиделось?!

– В сторону! Я заберу сопляка и уйду, мне больше ничего не нужно! – вместо ответа бывший полковник выставил требование, весьма напоминавшее по тону ультиматум. – Почему вы, морроны, считаете нас коварными лживыми тварями?! Да, я вампир, но, как и ты, раньше был офицером; как и ты, я знаю, что такое долг и честь! Слова воина, слова офицера тебе ведь достаточно?! Ты ведь не забыл ему цену?!

– Убирайся, Арканс! – скупо ответил Дарк. – Марка ты не получишь, он под моей защитой!

– Дрожу от страха! – рассмеялся Тальберт, сокращая дистанцию, что, впрочем, не осталось незамеченным морроном. – Рассуди здраво! Взвесь свои шансы на успех! С другим вампиром ты мог бы справиться, но не со мной. За мной такой же опыт боев, как за тобой, если не более… Я двигаюсь куда быстрее, да и оружия у тебя практически нет, только эта игрушка, – не скрывая презрительной ухмылки, Арканс кивнул на булаву, которую моррон крепко сжимал в правой руке. – Уж не ею ли ты собираешься меня остановить?!

– Нет, не ею… – отрицательно мотнул головой Аламез, а затем добавил, кивнув на щит: – …Вот им!

В следующий миг вампир напал. Он прыгнул вперед, молниеносно выхватив из ножен мечи и с выпадом нанеся одновременно два колющих удара в грудь моррона. Однако на этот раз не блещущее разнообразием начало схватки не увенчалось успехом. С шагом назад и вправо, Дарк развернулся к противнику боком и сильным, быстрым ударом булавы из-под низа отразил смертоносную атаку. Тальберт крепко сжимал мечи в руках, так что выбить их не удалось, но зато оба клинка сдвинулись в сторону, а лицо вампира осталось открытым и практически беззащитным.

Нижняя кромка стального щита с треском и хрустом врезалась в скулу нападавшего. Не смогла разрезать ее, поскольку не была заострена, однако челюстную кость кровососу сломала и лишила его пары зубов. Неожиданно даже для самого Дарка, удар щитом получился таким мощным, что он сбил с ног застигнутого врасплох вампира и отбросил его на пару шагов назад. Видимо, бывший полковник наемников позабыл, что щитом можно не только защищаться, но и бить. За плохую память он и поплатился…

Не дав поваленному на землю противнику опомниться, Аламез подскочил к нему и снова нанес удар щитом, предусмотрительно сделав вначале обманное движение рукой, сжимавшей булаву. Подумав, что моррон хочет его оглушить, Арканс прикрыл лицо руками, ведь именно к нему и летела хоть и обшитая кожей, но все же увесистая, больно бьющая и способная оглушить булава. Свою ошибку Тальберт понял уже в следующий миг, когда его солнечное сплетение пронзила острая боль, причиненная все тем же нижним краем щита, и послышался хруст парочки сломанных ребер.

Третий удар стального щита должен был стать для поверженного на землю вампира последним, но явно покровительствующая всяким коварным тварям вроде вампиров Судьба распорядилась иначе. Внезапно возникшее движение за спиной, заставило Дарка обернуться и закрыться щитом. Сделал он это отнюдь не напрасно, поскольку уже в следующий миг ровная стальная поверхность содрогнулась и даже слегка прогнулась под мощнейшим ударом двуручного меча.

К сожалению, Дарк недолго прожил в Альмире, а то бы знал, что раз довелось повстречать господина Арканса, значит, где-то поблизости обязательно бродит Каталина Форквут. Едва успев отразить второй, столь же мощный, как и первый, рубящий удар справа, Аламез узрел перекошенное от злости лицо неизвестно откуда появившейся во дворе красавицы. Блеск в ее налившихся кровью глазах и плотно сжатые губы вампирши красноречивей всяких слов свидетельствовали о серьезности намерения бывшей «королевы филанийской ночи» без всяких разговоров и объяснений превратить бывшего союзника в отбивную и одновременно в нарезку. Дамочка была неимоверно быстра и сильна. Каким-то чудом Дарку удалось отразить целую серию из пяти ударов, а затем случилась беда: тонкие кожаные ремешки не выдержали напряжения, полопались, и спасительный, изрядно погнутый щит покинул руку моррона.

У Дарка осталась лишь турнирная булава, оружие в этой схватке бесполезное, как для нападения, так и защиты: ее обтянутым кожей набалдашником не нанести сокрушительного удара, а на деревянную рукоять не принять остро заточенный клинок двуручного меча. Впрочем, на кое-что булава все же сгодилась. Улучив момент между следующими одна за другой атаками Форквут, от которых теперь приходилось только увертываться да отпрыгивать, Дарк метнул булаву в голову поднимавшегося на ноги Арканса. Бросок вышел довольно точным, и хоть в лоб (куда метил Дарк) булава не попала, но зато снова поверженная наземь мишень лишилась еще парочки белоснежных зубов.

Именно этот момент и стал переломным в сражении, которое Дарк считал безвозвратно проигранным. Одному ему не удастся противостоять грозному боевому тандему Лорда-Вампира с двуручным мечом в руках и хоть изрядно потрепанного, но быстро приходящего в себя Тальберта. Бой продлился бы еще несколько минут, а затем закончился бы полным поражением, если бы к моррону вовремя не подоспела помощь, причем от того, с чьей стороны Дарк ее никак не ожидал.

Увертываясь от удара меча, Аламез всего на миг выпустил из поля зрения Форквут. Он ничего не увидел и даже ничего не услышал, но когда снова выпрямился и приготовился к очередному маневру, его глазам предстала поразительная, нарушающая все рамки реальности картина. Держа в одной руке меч, Каталина неподвижно застыла, неестественно изогнув стройное тело назад. Из широко открытого рта красавицы лился стон боли, а по белоснежным волосам текла тонкая струйка черной, вампирской крови.

– Тальб, достань гаденыша! Сдери шкуру… заставь сожрать! – скрежеща зубами от злости, простонала Форквут, пытаясь свободной рукой что-то вырвать из собственного затылка.

Так часто в жизни бывает: то, что в данный момент непонятно, уже в следующий миг становится ясным, как день, что одних злит, вселяет в сердца других восхищение. С третьей попытки Форквут все же удалось избавиться от причинявшего боль инородного предмета в голове. Им оказался небольшой камень, каким-то странным образом угодивший в затылок вампирше и обладавший достаточной силой, чтобы пробить крепкий череп. В первые мгновения Дарк не мог понять, откуда прилетел спасительный для него снаряд, но когда прыжком вскочивший Арканс со всех ног куда-то помчался, вместо того чтобы напасть на него со спины, а с крыши дома донесся пронзительный детский крик, моррон разобрался, что к чему.

– Тетя Милена! Тетя Милена, спасите! – визжал что есть мочи засевший на крыше дома десятилетний сорванец, а его крохотная, детская ручка уверенными движениями раскручивала заряженную для следующего броска пращу. – Тетя Милена, хватит дрыхнуть! Вампирюги атакую-ю-ют!!!

За считаные секунды Тальберт достиг дома и уже приготовился к прыжку, который должен был вознести его на крышу, но тут свершилось чудо – спящая красавица проснулась и появилась на месте схватки в самый подходящий момент. Окно дома распахнулось, да так резко, что стекла с дребезгом вылетели из рам, и навстречу бегущему вампиру с яростным криком вылетела Милена. Вооружена воительница была ее излюбленным оружием – кинжалами, и она незамедлительно пустила их в ход, нанося немного опешившему вампиру быстрые косые удары, от которых тот, несмотря на всю его реакцию, едва успевал увертываться. Однако Дарка поразило совсем другое, а именно то, что, кроме окровавленных бинтов на голове да стоптанных сапог на высоких, стройных ножках, на девице совершенно ничего не было.

Аламезу повезло, он увидел зрелище, ради которого многие мужчины отдали бы если не полжизни, то хотя бы пару годков. Аппетитные, упругие женские формы быстро двигались, трясясь и плавно изгибаясь в чарующей мужской взгляд смертельной пляске с кинжалами. Даже зрелый мужчина, не раз и не два видавший в жизни обнаженных красавиц, не смог бы устоять и, позабыв о том, что происходит вокруг, замер бы, как завороженный. Неспособный отвести глаз от демонстрирующей виртуозность движений и возможности своих форм соратницы, Дарк застыл всего на пару секунд, за что тут же и поплатился. Воспользовавшись замешательством врага, поборовшая боль в затылке Форквут тут же атаковала, собираясь разрубить моррона пополам через левую ключицу.

Лишь в самый последний момент, всего за миг до того, как острая сталькоснулась его одежд, Дарк заметил опасность. «Вот и всё» – пронеслось в голове Аламеза, но, к счастью, натренированное годами боев тело оказалось умнее сластолюбивого растяпы хозяина. Ноги моррона сами собой подкосились, и он упал на спину, вместо того чтобы попытаться отпрыгнуть вбок. Такой необычный отходной маневр Каталина не смогла предугадать, а поэтому и не успела изменить направление движения тяжелого клинка. С леденящим сердце жужжанием острое лезвие пронеслось над головой Аламеза, не причинив ему вреда, но, заставив всерьез призадуматься над тем, что все же дороже: диковинное зрелище или собственная голова?

Довольно удачно упав и даже не ударившись о землю затылком, Дарк тут же вскочил, и поскольку ни булавы, ни щита в его руках уже не было, сделал единственное, что еще мог сделать. Рискуя быть разрезанным пополам, если хоть на долю секунды промедлит, моррон кинулся на готовящегося к новому удару врага, сбил Каталину с ног и, придавив к земле массой своего тела, заключил красавицу вампиршу в крепкие мужские объятия. Так уж получилось, что нос моррона уперся в мягкую грудь вампирши. Несмотря на грозное, яростное шипение, раздающееся буквально над ухом, а также на тщетные попытки Форквут разорвать одежду у него на спине острыми когтями, Аламезу нравилось положение, в которое он угодил. Хоть кожа Каталины была холодна, а движения ее сильного, но в то же время мягкого и упругого тела никак нельзя было назвать ласками, у моррона внезапно взыграло мужское начало, и самое стыдное, что это пикантное обстоятельство не осталось незамеченным могущественным Лордом-Вампиром, а заодно уж и красивой женщиной.

– Ах ты, похабник! Скотина похотливая! – истерично завизжала госпожа Форквут, ощутив некое напряжение мышц в неподобающем при данных обстоятельствах месте. – Ишь, чего удумал!.. Мало того, что всю грудь мне обслюнявил, еще тереться об меня будешь!

Последнее обвинение было явно голословным, Дарк знал границы приличий, и у него даже в мыслях не было уподобляться собачке, крепко обхватывающей ногу хозяина или хозяйки. Однако, если женщина возмущена и возбуждена, с ней бессмысленно спорить и уж тем более нелепо оправдываться. Аламез лишь крепче сжал руки, надеясь, что это заставит продолжавшую орошать его голову плевками и проклятьями Форквут замолчать. Так и случилось, правда, ярость задыхающейся дамы нашла выход в ином. Каталина еще сильнее вцепилась в спину моррона и наконец-то добилась своего: кожаное одеяние жалобно затрещало, и спина Дарка вдруг ощутила остроту вампирских когтей, оставлявших на ней кровавые бороздки. Охватившая все тело боль подействовала на моррона вполне естественно. Как любой нормальный человек, он пришел в бешенство и попытался со всей силы ударить лбом противницу в подбородок. Как будто ожидавшая подобного поступка Каталина ловко увернулась и еще глубже запустила когти в мышцы вражеской спины.

Лапки вампирши в буквальном смысле раздирали моррона на части. Рычащий от злости и боли Дарк вдруг осознал, что вот-вот потеряет сознание, и решился на то, что при иных обстоятельствах ни за что бы не совершил. Зубы Аламеза зловеще клацнули и тут же впились в пышную, призывно колышущуюся грудь. Все тело вампирши резко напряглось, мышцы судорожно сократились, и Каталина испустила стон, притом не ясно, от боли или от охватившего ее наслаждения. Разобраться в особенностях нервной системы «детей ночи» и их любовных пристрастиях моррон не успел. Хоть когти вампирши разжались и уже не терзали его спину, воспользоваться плодами победы, добив поверженного противника, Дарк не смог. Что-то тяжелое, твердое, жгучее внезапно обрушилось на его затылок, причинив новую боль. Глаза Аламеза чуть не отправились в полет, покинув глазницы, а зубы (хоть он того совсем не хотел) еще глубже впились в трепещущую плоть. Кусок мяса моррон из тела вампирши, конечно, не вырвал, но зато языком, ртом и губами отчетливо ощутил солоноватый привкус вражеской крови.

Едва Дарк разжал челюсти, как какая-то неведомая сила, вероломно подкравшаяся со спины, подняла его воздух и отшвырнула. Через мгновение Аламез уже понял, что летит, а еще через миг ужаснулся, поскольку увидел куда. Приземление было жестким. Дубовые доски стола, на котором лежало турнирное оружие и щиты, оказались довольно прочными и выдержали вес живого снаряда, а вот ребра моррона хрустнули. Правда, все обошлось, кости лишь потрескались, но не сломались. Если хотя бы один из обломков вошел в легкое, то об участии в турнире не могло бы быть и речи – увечье приковало бы Аламеза к постели, по крайней мере, на несколько дней.

Встать на ноги моррон не смог, ему хватило сил, лишь чтобы перевернуться на спину и увидеть, что происходит на дворе. Картина, представшая его глазам, Дарка не воодушевила, несмотря на всю ее красочность и живописность. Взявшись за руки, как настоящий жених с невестой, парочка изрядно потрепанных в схватке вампиров ретировалась с поля сражения через колышущийся в воздухе портал багрового цвета. Возле распахнутого настежь окна, лишенного к тому же стекол, стояла обнаженная Милена, взирая на Аламеза мертвыми глазами. Один из мечей Арканса пронзил ее прекрасную грудь и пригвоздил к стене, сделав неким подобием памятника самой себе. Храбрый мальчонка громко кричал, подпрыгивая на крыше, и судорожно пытался зарядить пращу, чтобы отправить вслед поспешно отступавшим кровососам последний снаряд. На заднем фоне как будто ожившей картины «Побоище на закате» виднелся идущий на подмогу к морронам отряд, к сожалению, опаздывающий, чтобы свершить возмездие. Впереди бежал Мартин, забавно тряся козлиной бородкой и крепко сжимая в руках какие-то склянки. За ним неслись Октар с боевым топором наперевес и все трое его подручных с мечами в руках.

Дарк не сомневался: если бы они успели, то непременно смогли бы отомстить за смерть Милены, но вампиры не дали им шанса себя поймать и убить. Багровое сияние мгновенно поглотило злодеев, а затем и само бесследно исчезло. Похоже, Гентар не ожидал, что портал так быстро возникнет и так же быстро исчезнет, а иначе бы бросил склянку с зельем раньше, полагаясь на удачу, а не пытаясь сократить расстояние настолько, чтобы попасть во врагов наверняка. Стеклянный сосуд со смертоносным зельем описал в воздухе дугу и окончил свой полет, разбившись о доски забора. Вслед за звуком удара последовало шипение – неизвестная Дарку жидкость проедала древесину насквозь и жадно пожирала листву растущего возле ограды куста.

* * *

Солнце уже почти село и лишь слегка выглядывало из-за горизонта, когда возвращавшегося из Мелингдорма крестьянина настигла жуткая смерть. Медленно едущая проселочной дорогой телега вдруг вспыхнула, подобно огромному факелу, а уже в следующий миг и ее, и дремлющего на ней хозяина, и остатки непроданного в городе груза разметала по округе какая-то неведомая сила, явно не божественного происхождения. Не успели последние горящие куски плоти, ткани и древесины коснуться земли и поджечь поле, как на месте взрыва возникло багровое свечение, из которого не вышли, а вывались две фигуры в разорванных, дымящихся платьях.

Идущая через поле дорога была безлюдна, и единственным свидетелем произошедшего могла бы стать лишь лошадь, которую, по счастливому стечению обстоятельств, пощадили и адский огонь, и последующее сотрясение воздушных масс. Однако перепуганному насмерть животному было не до того, чтобы топтаться на месте и своими большими, мудрыми глазищами наблюдать, как догорают остатки телеги и разорванный на куски возница. Едва почуяв жар за спиной, старенький тяжеловоз сорвался с места и понесся, подобно ретивому скакуну. Огонь, вцепившийся в его хвост, подгонял бедолагу получше любой плетки. Безумный бег напуганного животного окончился лишь через треть мили, на околице родной деревни.

– Что за шуточки?! Почему сюда?! Почему не к барону?! – прокашлял поднимающийся из дорожной пыли Арканс, отплевываясь и даже не пытаясь отчистить от грязи дымящийся костюм. – Мы едва не зажарились! Что за?!

– Поноешь потом! – ответила на все вопросы сразу Каталина, затравленно озиравшаяся по сторонам и явно недовольная тем, что предстало ее глазам. – Давай живей к лесу! Поле горит, через пару минут сюда вся деревня сбежится!

Хоть тон и слова подруги пришлись Аркансу не по душе, но спорить он не стал. Форквут была права, им стоило как можно быстрее покинуть охваченную пожаром округу. Огонь, вызванный неудачным выходом из портала, жадно пожирал сухие колосья и мог в любое мгновение взять их в горящее кольцо, отрезав от спасительной опушки леса. К тому же клубы едкого, черного дыма уже распространились по округе, сведя видимость практически к нулю и неприятно раздражая легкие. Вампиры не могут задохнуться, но они легко могут сгореть. Пламя расправляется с телами «детей ночи» так же легко, как солнечный свет. Кроме того, вынужденных спасаться бегством кровососов не прельщала перспектива вступить в новую схватку, но на этот раз уже не с одним и не с двумя противниками, а с целой деревней разозленных мужиков. Это по их вине горели посевы, а, как известно, нет ничего страшнее разъяренной толпы. Она разорвет на части любого, кого посчитает виновным; против нее не выстоять ни рыцарю, ни парочке вампиров. Охваченным жаждой праведной мести крестьянам лучше не попадаться на глаза, если, конечно, ты не устал от жизни и не желаешь поскорее отправиться на Небеса или, как в данном случае, в Преисподнюю.

Быстро сошедшиеся в оценке степени нависшей над ними угрозы вампиры побежали. Они одновременно рванулись с места, но, когда покинули клубы окутавшего поле пожарища, прихрамывающий на левую ногу Тальберт отстал от Каталины на добрых два десятка шагов. Виной тому была рана, полученная Аркансом недавно в бою и только-только начавшая заживать. Уже после того, как клинок вампира пронзил тело Милены и пригвоздил ее к стене, девица-моррон нанесла своему убийце коварный прощальный удар. Тальберт всего на шаг приблизился, чтобы было удобней выдернуть из тела врага меч, когда его пах и низ брюшины ощутили присутствие острой холодной стали. Опытный воин долго не мог понять, как он умудрился не заметить несущегося к нему кинжала; как пропустил удар, который чуть ли не стоил ему жизни, но в конце концов нашел объяснение своей вопиющей небрежности. Он должен был заметить последнее движение руки умирающей, но не заметил. Вампир отвлекся, поскольку уже поставил точку в бою, преждевременно посчитав его завершенным, и его мысли слишком рано переключились на то, как бы побыстрее прийти на помощь Каталине.

Побег вампиров удался; они успели скрыться в лесу до того, как на месте пожарища появились первые, самые быстрые и трезвые крестьяне. Ловко перепрыгивая через заваленные буреломом овраги и непроходимые заросли кустов, беглецы добрались до небольшой поляны, где и устроили привал. Достигшая первой безопасного места, Каталина сразу повалилась в траву и лежала в ней, тяжело дыша, до тех самых пор, пока из-за деревьев не появился Арканс. У изрядно запыхавшегося, истекающего кровью воина (от быстрого бега медленно заживавшая рана вновь принялась кровоточить) не хватило даже сил, чтобы упасть в мягкую зелень. Он прислонился спиною к дереву и сполз по стволу, приняв, таким образом, сидячее положение. Тальберт был рад, что может хотя бы недолго передохнуть, но уже к тому времени восстановившая силы напарница эгоистично не дала ему отдышаться. Не прошло и половины минуты, как тишина погружающегося в ночь леса была нарушена красивым, но строгим и от этого неприятным женским голосом.

– Что с тобой?! – спросила Форквут, пронзая боевого товарища и возлюбленного суровым взором. – Ты раскис, ты размяк! Ты нас обоих погубишь! Мне нужен напарник, соратник, а не кисейная барышня!

– Что?! – удивился услышанному Арканс, сразу даже и не сообразивший, что упреки подруги адресовались именно ему.

– Ты же знаешь, как шатко наше положение! – продолжила обвинительную речь Каталина, почти переходя на крик. – Шеварийцы приютили нас, обогрели, но отнюдь не по доброте душевной! Они возлагают на нас надежды, они поручили нам два ответственных задания. Провал миссии означает верную смерть, в этом даже не сомневайся! Я не хочу по твоей милости, из-за твоей слабости отправиться в вечные скитания или вообще на тот свет! Мы уже столько торчим в этом чертовом Мелингдорме, а что имеем?! Каков итог?! Мальчишка не пойман, а планы Гентара не сорваны; мои силы истощены, я уже устала латать твое тело!.. Сам видел, мы чуть не сгорели заживо в портале… А знаешь, из-за чего?! Я тебе скажу! Да потому, что у меня уже не хватает сил его поддерживать… Твои вечные неудачи истощили меня! Я уже даже не знаю, кто я теперь, могущественный Лорд-Вампир или убогая знахарка, вынужденная то и дело лечить немощного муженька-старца, который постоянно позволяет себя калечить и упускает добычу! Ты пользуешься моим добрым расположением, но учти, я не буду вечно прощать твои промахи!

– Истерика закончена? – вопросил Арканс спокойно, не повышая голоса, хотя всё у него в груди клокотало и бурлило от несправедливых обвинений. – Надеюсь, теперь мы сможем отбросить эмоции и обратиться к фактам? Хотелось бы услышать, на чем основываются твои упреки!

– Тальб, да как ты не понимаешь! – вновь прокричала Форквут, воздев руки. – Шеварийцам плевать на факты и прочие оправдания! Им нужен результат, а по твоей вине мы не можем одарить их желаемым! Наши жизни висят на волоске, разве ты не понимаешь?!

– Результат?! – саркастично усмехнулся Тальберт, вставая. – Результат будет, как видишь, я все делаю для его достижения… В отличие от тебя, которая только и знает, что отсиживается в уютном подвале особняка и сотворяет порталы! Насколько я помню, ты сегодня впервые поучаствовала в бою… Ах нет, извини, – изрек Арканс, не скрывая откровенной издевки, – ты еще на полянке лесной помогла мне перерезать разбойников, что, в принципе, было не столь уж и необходимо… сам бы управился, но все равно спасибо, что сэкономила мне аж целую минуту драгоценного времени! Знаешь, я не буду говорить о том, что сделала для победы ты! Мы же говорим обо мне, так давай я за свои действия отчитаюсь!

– Ну, что ж, давай отчитывайся! – Форквут уже успокоилась, ее голос звучал холодно и ровно. – Давай поговорим, как Лорд-Вампир со своим вассалом, или как командир с солдатом, если это тебе ближе и приятней…

– Бывший Лорд-Вампир и бывший вассал, – с ехидством уточнил Арканс, а затем принялся перечислять: – Я нашел мальчишку, и это моя заслуга! Я выследил морронов, когда после их маскарадного переодевания, ты потеряла их след!

– Не отрицаю, – кивнула Каталина, – нюх у тебя хорош, да и смекалка кое-какая в башке имеется, правда, она ленива и частенько дремлет, но не будем отвлекаться… Ты говори, говори!

– А что говорить-то? – недоуменно развел руками Арканс. – Разве ты сама не видишь? На моем счету уже смерть двух морронов! Я чуть было не сцапал мальчишку и чуть было…

– А мне плевать, слышишь, плевать на твои «чуть»! – вновь не совладала Форквут с эмоциями и перешла на крик, усиленный активной жестикуляцией. – Хоть дюжину, хоть сотню морронов на тот свет отправь! Это никому не важно и не нужно! Шеварийцы ждут от нас лишь двух вещей! – принялась перечислять Каталина, загибая пальцы прямо перед лицом Арканса. – Мы должны изловить мальчишку и передать его барону, это раз! Мы должны не допустить, чтобы морронятина проникла в ряды герканского рыцарства, это два! Всё, это всё, Арканс, понимаешь, всё!!! Лишь по этим критериям оцениваются наши труды! Всё остальное неважно! Хоть целый мешок морроньих голов в Шеварию привези, все равно собственной не спасешь, коль миссия будет провалена! А что делаешь ты?! И суток не прошло, а мне уже трижды, понимаешь, трижды приходилось вытаскивать тебя из передряг, а затем латать твое искромсанное тело…

– Дважды, – тихо поправил ее Арканс, уставший, да и не видевший смысла дальше оправдываться, все равно его напарницу не переубедить. Она уже твердо решила обвинить соратника в постигших их неудачах. – Ты лечила меня дважды и как-то позабыла, что это именно я оторвал Дарка от твоей груди! Мне даже теперь жалко, что он тебя не загрыз…

– Ах, вот как! – поджав тонкие губки и вызывающе встав буквой «ф», изрекла Каталина, восприняв слова Арканса как личное оскорбление. – Ну что ж, откровенность за откровенность, и мне уже жаль, что потратила на тебя столько времени и сил! Похоже, это расплата, расплата за мою давнишнюю ошибку! Тогда, в альмирском коллекторе, не стоило тебя обращать! Надо было позволить тебе сдохнуть и сгнить среди вонючей слизи и мерзких крыс!

– Не перегибай палку! – попытался успокоить даму Арканс, но сделавшая его вампиром Каталина Форквут была непреклонна. Как говорится: «Раз уж вожжа попала под хвост, кобыла не угомонится!»

– Так вот послушай меня, Тальберт Арканс! Я тебе обещаю, слышишь, обещаю, что, если ты хоть раз еще оплошаешь, я не буду тебя выручать! – поклялась Каталина. – Отныне каждый из нас сам по себе и сам за себя! Ты лишился «мамочки», вытаскивающей тебя из передряг и подтирающей сопельки!

– Хорошо, каждый сам за себя, – кивнул Арканс, как ни странно, не испытывая в момент разрыва отношений даже волнения (а ведь отношения эти продлились не одну сотню лет). – С этого дня, с этой минуты нас объединяет лишь дело. Завершим его и распрощаемся, так что придется тебе, «мамочка», поискать иного мальчика для битья и выслушивания истерик!

– Тальб, опомнись! – произнесла Форквут, видимо еще питая надежду, что Арканс одумается и начнет рассыпаться в мольбах да извинениях.

– Я понял, это конец! – кивнул Арканс, хоть в глубине души немного и жалевший о разрыве, но уже давненько мечтавший получить свободу и наконец-то познать, чего больше привносит в жизнь одиночество: тоски или внутренней гармонии, умиротворенности. – А сейчас давай в путь собираться! Как я понимаю, портал создать тебе не удастся, так что миль пять придется пехом пробираться по лесу. Если я не ошибаюсь, то поместье барона вон в той стороне! – Тальберт указал рукой на север.

– Не ошибаешься, именно в той! – небрежно кивнула Каталина и тут же отвернулась, чтобы Арканс не увидел, как стали мокрыми ее глаза и что ее острые белоснежные зубы до крови закусили нижнюю губу.

Форквут было обидно, что ее верный помощник Тальберт так легко воспринял известие о расставании и даже не пролил ни капельки скупых мужских слез.

* * *

Дарк не любил сюрпризов. Он ненавидел неожиданности хотя бы потому, что они редко бывали приятными и чаще всего приводили к новым испытаниям, лишениям да потерям. В последние минуты перед закатом моррон не предполагал, что трудовые будни вовсе не закончены, что ему придется почти до полуночи примерять рыцарские доспехи, а затем, бренча стальными пластинами, пробежаться дюжину-другую кругов по двору, пока Октар с подручными не завершат подгонку стыков и ремешков. Нанося последний удар по глупо ухмылявшейся физиономии манекена, Аламез не мог и предположить, что вскоре ему предстоит схватка не на жизнь, а на смерть с двумя сильными вампирами, а по ее завершению изувер-кузнец заставит еще с полчаса опробовать подогнанное под его руку оружие. Отдавая последние почести старику Фанорию, Дарк и не догадывался, что не пройдет и суток, как он вновь возьмется за лопату и потащит в подвал еще одно мертвое тело.

Смерть Милены оказала на моррона удручающее воздействие, хоть он воительницы практически и не знал, а вот поведение Гентара в высшей степени разозлило. Морронов должны отправлять в последний путь морроны, как солдаты (если, конечно, есть возможность) стремятся сами предать земле тела товарищей по оружию. Мартин повел себя в крайней степени возмутительно и, как Аламез посчитал, выказал неуважение к их погибшей соратнице. Убедившись, что девушка мертва, а Дарк цел, хоть и не находится в полном здравии, некромант полностью потерял интерес к происходящему. Немного пошептавшись с Октаром – видимо, дав хозяину дома какие-то указания, Гентар величественно удалился со двора. Попытка Дарка с ним поговорить не увенчалась успехом. «Я занят!» – бросил на ходу, словно кость собаке, некромант и, по-девичьи виляя бедрами, прошествовал на кухню, где его поджидал горячий ужин.

Пока Октар жестоко измывался над претендентом на рыцарские шпоры, то гоняя его в латах по двору, то заставляя без устали колотить манекен, слуги подготовили тело умершей к погребению. Одев Милену, они зашили ее в мешок, а затем, то ли отдавая дань вековой традиции хоронить воина с оружием, то ли все же надеясь на воскрешение, засунули внутрь мешка через небольшую дырку парочку окровавленных кинжалов.

Хоронить девушку без его участия Дарк парням запретил. В сердце моррона еще теплился огонек надежды, что Гентар одумается и захочет проводить боевую подругу в последний путь. Однако он ошибся, некромант остался безучастен. «Я занят!» – услышал Аламез все тот же презрительный ответ из-за запертой двери спальни Мартина. Тогда Дарк стерпел и не стал выбивать дверь сапогом, но дал себе обещание, непременно проверить, какими такими неотложными делами утруждает себя некромант вместо того, чтобы присоединиться к похоронной команде. Вскоре этот миг настал, ведь троим здоровым мужчинам не нужно много времени, чтобы вырыть могилу метр на два и, опустив в нее бездыханное тело, засыпать землей.

Вернувшись из подвала, слуги отправились на кухню, откуда уже доносилось призывное скрежетание о тарелки ложек да ножей. Дарк же, хоть и испытывал чувство голода, но решил повременить с приятным для сердца и живота чревоугодием. Он пошел к покоям некроманта и вновь постучал в дверь, но только на этот раз более громко и настойчиво. Ответом стала унизительная тишина. Видимо, Гентар не желал с ним общаться и даже счел затруднительным в третий раз изречь свою излюбленную фразу: «Я занят». Впрочем, не исключал Аламез и возможность, что, пока он махал лопатой в подвале, с его единственным на данный момент собратом могла случиться беда, например, в дом могли вернуться вампиры и на этот раз, действуя гораздо осторожней и тише, лишить жизни капризного старика.

Уверенный, что поступает правильно, Дарк не стал поднимать шум, а по-простецки резким, сильным ударом ноги вышиб дверь в комнату некроманта, и, держа правую ладонь на рукояти меча, шагнул в освещенное лишь парой свечей небольшое помещение.

– Какого черта?! Что тебе нужно?! – пронзительно взвизгнул разбуженный старичок, вскочив на кровати и озираясь по сторонам узенькими сонными глазами.

– Ах, вот, значит, какими такими делами мы занимаемся! – прокричал рассерженный Аламез. – Пока я лопатой махал, он, мерзавец, подушку давил! Ничего себе важное занятие, просто дело неотложной важности!

В Дарка вселилось двоякое чувство: кроме злости, он ощущал и страх – страх умереть со смеху. Вид голого Гентара – зрелище не для слабонервных, оголенными стариковскими мощами можно было пугать врагов. Дамочки-воительницы точно бросились бы врассыпную, узрев кости, обтянутые отвислой кожей и дряблый округлый живот, плавно перетекавший в коротенькие, кривые и волосатые ножки, свешивающиеся с кровати и болтающие в воздухе босыми, непропорционально большими ступнями, к тому же давненько немытыми, так что по черноте они могли легко соперничать с конскими копытами.

– А кто тебя просил записываться в могильщики?! – пожал плечами некромант, но затем смилостивился над собратом, пощадил его чувство прекрасного и закутался в одеяло. – В доме народища полно, и без тебя бы управились! Тебе ведь силы беречь надо. Пойми же ты наконец, о мертвецах нужно помнить, а не заботиться! Заботиться стоит только о живых! Им это может принести реальную пользу, а мертвецам… мертвецам уже все безразлично…

– Считай, я всё понял, – кивнул Дарк, а затем с ехидным смешком изрек: – Ну, раз ты уже не спишь, давай о делишках наших поговорим, но только в последний раз! Уж больно ты хитер, Мартин, слишком многого недоговариваешь… А я, знаешь ли, любознателен, все до конца знать хочу; мало мне полуправды, не успокаивают мое стремление к познанию твои лживые отговорки. Всю правду знать хочу, слышишь, Мартин: всю и прямо сейчас!

– Что ты творишь, Дарк? Я ж только заснул… Завтра день у меня тяжелее твоего будет, поверь! Только выспаться хотел, а тут ты вваливаешься, засов вон покорежил! Хорошо, еще петли остались целы, – прохрипел Гентар с укором. – Дверь прикрой, дует же!

– Про твое сегодняшнее занятие я все уже понял, – усмехнулся моррон, прикрыв дверь и подперев ее изнутри табуретом. – Дрыхнуть – вот твое важное дело! Ну, а какие свершения ты на завтрашний день приберег?! Может, поделишься с собратом?

– А здесь таинства никакого нет, – бойко затряс торчащей из-под одеяла бородкой Гентар. – За два оставшиеся дня до начала основного турнира, состязание юных пажей в расчет не берется, мне предстоит, заметь, в одиночку, выполнить задания Фанория и Милены. Так что силы мне ой как понадобятся! За два дня я должен изрядно покопаться в грязном белье, а точнее, в «срамных камерах» благородных рыцарей. Я должен обнаружить там столько нечистот, столько не соответствующих их титулам деяний, чтобы его сиятельство, граф Дюар, просто не смог закрыть глаза на дурные поступки, свершенные в прошлом твоими главными соперниками по предстоящим турнирным баталиям. Если хотя бы пятерых-шестерых основных претендентов с позором изгонят с турнира, это, согласись, весьма увеличит твои шансы на победу! Дарк, давай смотреть правде в глаза! Воином ты был хорошим, – некромант выделил интонацией «был», – но, чтобы стать турнирным бойцом, тебе надо учиться и учиться, а времени нет…

– С этим понятно, с этим согласен… – кивнул Аламез, садясь на приставленный к двери табурет и опираясь ноющей от трудов и ушибов спиной на гладкие доски, – …но мне нужны и иные ответы!

– Какие ответы? – довольно хиленько изобразил недоумение некромант. – Нет, кое-что я тебе действительно пока не рассказал, но обещаю сделать это в более подходящее время! Тебе надо сконцентрироваться на подготовке, не забивать голову чепухой!

– Я хочу знать, почему Совет Легиона выбрал именно меня, – как будто не слыша Гентара, произнес Дарк отчетливо и требовательно. – Так же я никуда не уйду, пока не узнаю: куда подевался Марк и почему, черт возьми, к нашим седалищам прилипли кровососы? Уверен, ты знаешь больше, чем сказал… Поверь, Мартин, от меня так просто не отвяжешься!

– Ну, что ж, будь по-твоему, – с печальным вздохом произнес некромант, мысленно распрощавшись с мечтою о сладком, продолжительном сне. – Хочешь сейчас все узнать, изволь, но только вкратце.

– Внимаю тебе, о мудрый собрат! – с ехидной ухмылкой на устах изрек Дарк. – Однако учти, от меня не отделаться полуправдой!

– Как я уже говорил, в ближайшей перспективе Геркания должна превратиться в самую могущественную страну, определяющую всю политику Континента, – сделав вид, что не расслышал последнюю фразу собрата, начал Мартин Гентар, при этом не стесняясь позевывать. – Это видит не только Совет Легиона, но и многие иные силы… Ложа Вампиров в последнее время пытается усилить свое влияние при герканском дворе. К примеру, небезызвестная тебе графиня Самбина недавно перебралась в Маль-Форн и уже обзавелась завидными связями среди герканских аристократов. Манипуляция человеческими страстями – излюбленное занятие вампиров, в этом им нет равных. Влияние Ложи в высших кругах Геркании на данный момент велико и неуклонно растет. Мы, то есть Совет Легиона, естественно, собираемся этому воспрепятствовать, ведь вскоре будет так: кто правит Герканией, фактически вершит судьбу человечества. Мы могли бы пойти по такому же пути, как вампиры, и начать «покупать души» особ, приближенных к герканскому королю, однако внедрить для начала одного, а затем и нескольких легионеров в этот террариум возвышенных особ куда более верное решение.

– Легионер не предаст, моррона вампирам не перекупить! – кивнул Дарк в знак понимания и согласия.

– Это одна из причин, – продолжил Мартин, – мы хотим исключить возможность двойных-тройных игрищ и прочую интриганскую возню вокруг наших миссионеров. Мы хотим получать достоверные сведения и быть уверены, что наши поручения выполняются, а не пускаются на самотек за подачку от соперников. К тому же, как ты знаешь, люди смертны, и поэтому вампирам приходится довольно часто вербовать новых аристократов, так сказать, молодую поросль. Когда же происходят перевороты или старый король умирает, неважно, от старости или на поле сражения, меняется большая часть двора. Мы же хотим внедрить миссионеров надолго. Не думаю, что Дитриху фон Херцштайну удастся дослужиться до солидной должности при дворе, – лукаво прищурился Гентар, – а вот его единственному сынку и наследнику титула да состояния Манфреду фон Херцштайну эта задача вполне под силу.

– Мда… – хмыкнул Дарк, внезапно почувствовав себя рабом, только что проданным на галеру, – …и как долго Совет собирается меня в этом великосветском терр… террр… – сделал несколько попыток произнести мудреное слово Дарк, но в конце концов отчаялся и заменил его простым народным синонимом, – …в этом гадюшнике держать?

– Я не провидец, я не могу зрить будущее, – пожал плечами некромант, но затем легкая улыбка озарила его лицо. – Но зато я умею его просчитывать. Думаю, род фон Херцштайнов просуществует парочку сотен лет, если, конечно, ничего непредвиденного не случится. А выбор Совета пал на тебя по довольно банальной причине… Видишь ли, Дарк, в том, что нас стало больше и связи между морронами окрепли; в том, что мы предвидим беды, пытаемся избежать их заранее и сообща, есть не только плюсы, но и минусы.

– В любой мастерской найдется парочка рабочих, бьющих баклуши, пока остальные трудятся в поте лица; а в большом цеху таких бездельников с добрую дюжину наберется, – догадался Аламез.

– И это тоже, – кивнул Мартин, – хотя основная беда кроется в ином! Сколь хороши ни были бы солдаты, но мыслители из них никудышные, поскольку они отвыкли думать собственной головой, им это без надобности, раз есть командир… Но офицеры пренебрегают утомительными занятиями с оружием, поскольку у них есть солдаты, беспрекословно выполняющие приказы. Прогресс в ведении войн и связанное с ним разделение воинского труда, к сожалению, далеко не всегда благо! Одиночек воителей, одиночек миссионеров становится все меньше и меньше… а жаль, очень жаль!

– Видать, с одним таким универсальным миссионером меня и спутали, – усмехнулся Дарк.

– Ты себя явно недооцениваешь, – несмотря на недоверие собеседника, на полном серьезе продолжил Гентар, – ты такой боец и есть. Ты сможешь один пробивать себе путь, совершать поступки, ни с кем не советуясь: так сказать, воевать как отдельная боевая единица. Многим, поверь, очень многим сейчас это не под силу!

– Хорошо, со мной разобрались, – кивнул Аламез, веря, что Гентар ничего не утаил. – Ответь теперь, почему на нас Форквут с Аркансом нападают, зачем им Марк понадобился?

– Видишь ли, – Гентар замялся, видимо размышляя, стоит ли выкладывать все и с чего лучше начать. – Совет сам долгое время лишь догадывался, что происходит, только когда я узрел убегавших Арканса и Форквут, все стало на свои места. Долгое время нам было известно, что есть некая могущественная противоборствующая сила, пытающаяся достичь той же цели, что и Легион, то есть приблизить к герканскому двору своего ставленника, ну, а заодно не дать нам добиться успеха. Сначала подозрения пали на Ложу Лордов-Вампиров, но вскоре Совет понял, что ветер дует совсем не с той стороны…

– Ох, что-то твои речи мне не нравятся! Ох, что-то не внушают мне доверия твои словесные выкрутасы: «некая сила», «достичь той же цели», – передразнил Аламез. – Признайся, старик, пошто водичку мутишь?!

– Ничего я не мучý, – поджав губы и заворочав бородкой, обиженно заявил некромант. – Просто ты не первый, кого Совет пытался вывести из «грязи в князи»! Это уже третья попытка, а две других не увенчались успехом исключительно благодаря стараниям наших врагов. Мне не хотелось бы пугать тебя, но Фанорий с Миленой далеко не первые жертвы в этой темной истории. Враги всегда действовали быстро и слаженно, всегда были в курсе наших планов и практически не оставляли следов. Со мной в Мелингдорм должна была прибыть куда более представительная группа, но половина ее погибла еще в Филании, причем при очень загадочных обстоятельствах… Нас осталось только четверо. Не желая рисковать, мы отбыли из Альмиры тайно, устроили маскарад с переодеванием, но это, как видишь, не помогло… О том, что враги идут по нашему следу, я понял еще в лесу… Помнишь поляну, превращенную в скотобойню под открытым небом?

– Как такое забыть, – прохрипел Дарк, – зрелище, мягко говоря, запоминающееся!

– Так вот, я тебе не все рассказал, – признался Мартин, – отряд разбойников оказался на поляне не случайно. Они ждали нас, у нас была назначена встреча.

– Да ну! – рассмеялся Аламез, звонко хлопнув ладонями по коленкам. – И что же общего нашлось между благородными спасителями человечества и низким, грязным, убогим отребьем из леса?!

– Ничего, – покачал головой Гентар, – ничего особенного, просто мы хотели осуществить маленькую торговую сделку. Видишь ли, тащить для тебя доспехи из Альмиры не хотелось, да и у организаторов турнира могли бы возникнуть вопросы, почему доспехи претендента на высокое звание герканского рыцаря так походят на броню филанийского воина? Доспехи решили купить здесь, в Мелингдорме, а у разбойничков много всякой всячины остается после удачных набегов. Вот мы и сговорились через доверенных лиц, да только вампиры об этом как-то прознали и появились на поляне чуть-чуть раньше нас. Что из этого вышло, ты видел!

– Да уж, такое не позабыть, – кивнул Дарк. – Так кто же наши враги, кто тот таинственный злодей, что послал за моей головою парочку альмирских любовников? И почему Арканс сам, лично признался, что ему нужен Марк?

– Шеварийский клан вампиров – вот наш враг! – с пафосом заявился некромант. – Это открылось только сегодня, Совет Легиона пока об этом не знает, но вскоре тайное станет явным, а догадки обретут четкую форму фактов. Дарк, шеварийские вампиры всегда были на особом положении в Ложе. Их клан могущественный, с его Главой вынуждены считаться остальные Лорды-Вампиры, да и не только они… Шеварийские «дети ночи» держат на коротком поводке своего короля вместе со всей остальной знатью, а теперь, как видно, они решили распространить свое влияние и на соседнюю Герканию. Что же касается чисто вампирских дел, то… – Мартин призадумался, – …скажем так, если бы началась открытая война между вампирами, то неизвестно, кто бы одержал верх: шеварийские кровососы или приверженцы Ложи.

– Да пусть они все перегрызутся, нам же легче! – Аламез начал терять терпение и повысил голос на собрата: – Не играй со мной, Мартин, не играй! Не уходи от ответа! Что им от Марка нужно и почему Глава шеварийского клана поручил всего двум вампирам сразу два важных задания: и Марка захватить, и меня на тот свет отправить?! Впрочем, насчет последнего я еще сомневаюсь, Тальберт заверял, что моя голова ему ни к чему, хотя, может, и врал, пиявка…

– Это не два задания, а одно! Одна большая и ответственная миссия, поделенная на две, а может, и более, взаимосвязанные и взаимодополняющие части, – витиевато изрек некромант, совсем не желая запутать собрата, но тем не менее ввергнув его в туман недоумения. – Понимаешь ли, друг, и у шеварийского клана, и у нас цель одна: возвысить своего ставленника, и воспрепятствовать победе соперников. Не думаю, что ставленник вампиров находится в Мелингдорме и ты сойдешься с ним во время турнира; если так получится, это будет лишь совпадением! Марк им нужен для того же, для чего и нам. Он нужен, как воздух. Без твоего рыжеволосого дружка, а точнее, без некой способности его выдающегося и крайне редкого организма вампирам быстро успеха не добиться, да и твоя карьера затянется не на одно десятилетие, а это долго, слишком долго… Но, слава Небесам, сейчас Марк у нас. Твой паренек оказался смышленым малым и согласился сотрудничать. А раз так, победа за нами!

– Что за особенность такая?! Где Марк, черти тебя задери?! Я хочу его видеть, слышишь, немедленно! Куда ты его запрятал?! – уже не беспокоясь, что домочадцы услышат их довольно напряженный разговор, перешел Аламез на крик.

– Запрятал надежно, тебе не найти, – снисходительно, делая знак говорить немного потише, заявил Гентар. – Я обещал тебе ответить, и я отвечу, но только после турнира. Знать правду – дело великое, но не всегда… иногда это мешает выкладываться для достижения цели. Иди и не беспокойся о друге! Марк рядом, Марк в безопасности, и ему, пока он под моей защитой, ничего не грозит. Мы заключили с ним сделку, на которую, кстати, он пошел добровольно. Ты знаешь, я из тех, кто всегда держит слово и не отказывается от обещаний! Ступай, отоспись сам да и мне вздремнуть пару часиков дай, все равно большего не узнаешь!

– Если с ним что-то случится… если ты, старый хрыч, хоть на йоту отступишь от своего слова… – поклялся Аламез, поднимаясь с табурета и открывая дверь, – …то ты догадываешься, что я с тобой сделаю…

– Догадываюсь, догадываюсь, – недовольно проворчал Гентар в ответ, взбивая подушки. – А щас пшел вон! Дай же поспать!

Глава 11 Рейд смерти

«Если день прошел слишком гладко, ближе к вечеру непременно заявится беда!» – в мудрости этой поговорки Грабл Зингер убеждался не раз. Поэтому, лежа на берегу небольшого озерка, не столько наслаждался пением птичек да тем, как теплая водичка ласкает его босые ноги, сколько пытался предугадать, с какой стороны Госпожа Беда на него изволит обрушиться и в какой час стоит ожидать появления этой весьма непредсказуемой дамы. Действительно, пока что дела моррона шли на удивление хорошо. Он добрался до Гендвика без серьезных злоключений (необычное пробуждение потомка гномов в виде довольно неаппетитной толстушки не тянуло даже на маленькую неприятность), затем с первой же попытки проник в поселение лесорубов и весьма удачно провел переговоры с кузнецом, решив как минимум две из трех поставленных задач. Моррон добыл и оружие, и доспехи, а что касается подручных, без помощи которых вряд ли можно было обойтись, то до полудня еще оставалось время, а значит, имелся и шанс, что Ордиби сможет уговорить парочку-другую верных ему лесорубов прийти на помощь дальнему родственничку.

Как воин, которому не раз приходилось браться за опасное дело убийства, Грабл трезво оценивал свои силы и обстоятельства, предопределяющие характер его действий. О тайном проникновении в дома благородных господ не могло быть и речи. Как ювелирная работа отнимает много времени, так и тихое, бесшумное убийство требует тщательной подготовки. Некромант торопился, Мартин Гентар дал ему на все про все три неполных дня, один из которых уже почти прошел, а следовательно, и обрек на грубое, открытое умерщвление пятерых герканских господ, сопровождаемое множеством относительно невинных жертв. Грабл не сомневался, что в одиночку ему не справиться с многочисленной челядью, которая обязательно встанет на защиту своего господина. Чтобы отвлечь внимание толпы вооруженных слуг, ему нужна была хотя бы парочка ловких подручных. Отряд же в полдюжины опытных бойцов да еще возглавляемый незаурядным командиром в его лице был бы просто обречен на успех!

И все же нехорошие предчувствия не покидали головы полугнома. Он ожидал подвоха от судьбы, мысленно просчитывал, какие преграды могут возникнуть у него на пути, и был морально готов встретить грядущие неприятности, благо, что Мульфир уже оказал ему кое-какое содействие, снабдив добрым оружием и лучшей бронею, которую можно было найти в округе.

Когда до полудня остался всего час, о чем моррона великодушно известил звон колокола с часовни ближайшей деревушки, Грабл начал неспешные сборы. Прежде всего миссионер Легиона вытащил оттекшие, настрадавшиеся в долгих переходах ноги из воды и, мысленно обратившись к натертым ступням со сбитыми пальцами, попросил потерпеть их еще чуть-чуть, после чего клятвенно пообещал вскоре предоставить парочке терпеливых «тружениц» давно заслуженный отдых. Затем моррон быстро облачился в привычную, верно служившую ему уже не один год походную одежду из темно-коричневой дубленой кожи и поднял с земли топор, то самое оружие, которое ему подарил кузнец. Лучи солнца приятно поблескивали на зеркально-гладком широком лезвии, прочность которого не вызвала у бывалого убийцы сомнений, а острота просто приятно поразила. И хоть инструмент дровосека выглядел намного скромнее своих боевых собратьев, но опытный воин сразу почувствовал, какая сокрушительная мощь скрывается под неброской внешностью. Таким знатным топором не только толстое дерево можно срубить за какой-то жалкий десяток ударов, но и добротный доспех прорубить, причем не приложив к тому особых усилий. Немного портила оружие чуток длинноватая, не подогнанная под руку моррона рукоять, но укоротить ее Грабл не решился, поскольку побоялся отрезать лишку.

Прокрутив топор несколько раз в воздухе, тем самым и руку к новому оружию приучая и затекшие мышцы слегка подразмяв, моррон бережно уложил орудие грядущих свершений на аккуратно расстеленный под ногами кусок полотна и развязал мешок, в котором пронес через всю чащу наспех подогнанные под его нестандартную фигуру доспехи. Прежде всего Грабл облачился в слегка тяжеловатую даже для него, но зато добротную, прочную кольчугу, с ровными рядами плотно прижатых друг к дружке звеньев. Броня была недоделана, под левой подмышкой зияла дыра, но в целом моррон был доволен обновкой, ведь лучшего доспеха ему все равно было не найти, тем более в сжатые сроки. Поверх кольчуги Грабл натянул нагрудник, причем изрядно помучился, пока застегивал коротковатые и слишком узкие, выскальзывающие из его пальцев кожаные ремешки.

Стальная кираса тоже не раз побывала в бою, о чем свидетельствовало как множество поверхностных царапин, так и довольно глубокие рубцы, проделанные на ней мечами, топорами да булавами. Видимо, все это добро осталось у Мульфира Ордиби с прежних времен. Кто-то из гуппертайльских рыцарей отдал свои старенькие доспехи в починку, а опальный кузнец, либо почему-то не пожелав, либо просто не имея возможности отдать их хозяину,прихватил с собою во время бегства. Правда, не исключал моррон и других причин изношенности когда-то крепкой брони. Вряд ли жители Гендвика только валили лес. Воин остается воином до конца своих дней, а значит, у него иногда возникает потребность пролить вражью кровь. Возможно, кто-то из лесорубов иногда покидал лесное братство для того, чтобы поквитаться с недругами за былые обиды; а возможно, бывшие солдаты время от времени тайно отбивали хлеб у разбойников. Впрочем, до этого Граблу не было дела, и он не стал слишком уж долго утруждать свой мозг праздными размышлениями на отвлеченные темы.

Вслед за изрядно поношенной кирасой моррон надел левый наплечник, с трудом прикрепив его изрядно потертыми ремешками к плечу. Несмотря на настойчивые уговоры Мульфира, от правого наплечника полугном отказался. Выпуклая стальная пластина хоть и надежно защищала плечо, но сковывала движения «рабочей» руки воина, той самой руки, которая в бою должна была орудовать увесистым топором. Чего стоит мощный удар, если он не достиг цели? Грабл не хотел снижать скорость ведения боя, да и лишний вес таскать на себе не желал. Кстати, именно по этой причине моррон отказался от других частей брони, которые ему кузнец настойчиво рекомендовал взять, но, надо отдать ему должное, не навязывал. Отказался Грабл и от стального овального щита, на котором еще виднелся не полностью затертый герб какого-то рыцаря. Для защиты от стрел полугном предпочел взять небольшой и легкий деревянный щит, который в случае необходимости можно было бы без сожалений выбросить. В бою моррон рассчитывал действовать обеими руками, а при таком раскладе щит только мешал бы, он был слишком большим, чтобы низкорослый боец мог быстро перекинуть его за спину. Из груды ножных пластин, стальных ботинок, налокотников, наколенников и прочего вспомогательного хлама Зингер взял лишь короткие кожаные наручи, обшитые сверху стальными пластинами, поскольку знал, как их с толком использовать в бою. На левый наруч можно было принять и отвести в сторону несильный, идущий по касательной удар меча, а правый наруч надежно стягивал кисть, защищая ее от вывиха или растяжения. К сожалению, ни в кузне, ни в подвале дома кузнеца не нашлось подходящего шлема, так что голову моррона предстояло защищать лишь небольшой кожаной шапочке, которую обычно надевают под шлем, чтобы избежать оглушающих ударов булавы, боевого цепа и прочего тупого оружия.

Когда занят делом, а не праздно валяешься на травке, время летит быстро. Едва Грабл завершил облачение в боевые доспехи (что было не так-то легко без помощников) и поднял с земли свой новый, еще не опробованный в деле, но уже заранее полюбившийся топор, колокол вновь зазвонил, на этот раз извещая о наступлении полудня. На берегу небольшого озера по-прежнему не было ни души; поросшее сорняком паровое поле было безлюдно; да и на дороге, ведущей неизвестно куда, не виднелось даже крошечных фигурок пеших путников. Хранил спокойствие и вековой лес, лишь слегка помахивая ветками растущих на опушке деревьев да нарушая тишину, царившую в округе, монотонным шелестом листвы и тихим пением скрывавшихся в ней пташек.

«Неужели я просчитался? Неужели Мульфиру не удалось подбить лесорубов на опасное дело? Иль награда показалась кузнецу чересчур малой?» – едва успел подумать моррон, как его зоркий глаз уловил какое-то движение среди деревьев, а уже через миг из чащи послышались треск веток и перешептывающиеся голоса.

На всякий случай повесив за спину топор, Грабл повернулся лицом к лесу и держал правую руку так, чтобы люди могли видеть его пустую ладонь, не сжимавшую ни ножа, ни кинжала. Впрочем, подобная демонстрация мирных намерений была совершенно излишней и вызвала у вышедших из леса обитателей Гендвика лишь ухмылки да презрительные смешки. Закутанные с ног до головы в маскировочные плащи лесорубы и в мыслях не допускали, что низкорослый чужак, пусть даже хорошо вооруженный, мог представлять для них угрозу. Нелепость и почти детскую наивность своего поступка Грабл понял и сам, когда сосчитал, сколько в его отряде солдат. То ли Мульфира подвела память на старости лет, и кузнец позабыл, сколько дальнему родственничку требовалось подручных, то ли лесным жителям было скучно, и они решили воспользоваться возможностью вспомнить ратные забавы минувших лет, то ли сердца бывших воителей еще пылали ненавистью к несправедливо обошедшемуся с ними королю, и они не могли упустить случая обагрить сапоги кровью преданных Герканской Короне рыцарей, но только из леса вышло и двигалось к берегу озера не половина дюжины, а целых два с половиной десятка вооруженных до зубов солдат.

Когда лесовики покинули лес, то сразу же сняли плащи, а глаза моррона чуть не ослепли от блеска доспехов. Воин всегда остается воином и даже в мирные дни бережно хранит в сундуках не раз спасавшую ему жизнь броню. Когда же черные дни наступают, то воин предстает перед бедой во всеоружии, а не в жалких обносках да с хлипкой дубиной в руках. К моррону неспешно приближался настоящий отряд, правда, неоднородный, состоявший из представителей различных родов войск. Здесь были и лучники в легкой кожаной броне, и бывшие стражники в приплюснутых, выщербленных шлемах, и тяжелые пехотинцы, державшие в руках грозные двуручные мечи, и даже троица впавших в немилость рыцарей, которые предпочли затереть свои гербы на щитах, но не позволили перечеркнуть их крест-накрест жирными черными полосами.

Не дойдя до берега озера двух десятков шагов, отряд лесовиков остановился и тут же по едва расслышанному Граблом приказу командира образовал походный строй. Долго полюбоваться этим завораживающим, чарующим зрелищем моррон, к сожалению, не смог, поскольку уже в следующий миг от блещущей сталью доспехов живой массы отделился один воин и, как нетрудно догадаться, направился в его сторону. Судя по доспехам, старший над лесорубами был когда-то рыцарем, а судя по манере, в которой он начал разговор, командовал никак не меньше чем экспедиционным корпусом.

– Слушай и запоминай, собачья отрыжка! – многообещающе начал разговор почти двухметровый усач, подойдя к Граблу вплотную и нависнув над ним, как грозовая туча над стогом сена. – Ты для нас никто… плевок, и не более! Мы те помогать взялись только ради старика Ордиби, которому каждый из нас чем-то да обязан… Так что подумай трижды, прежде чем пасть раззявить и команду отдать! Советую взвесить каждое слово, что будет вылетать из твоего поганого рта!

– Замок Мельвигор близ деревни Норквилд, – невозмутимо изрек Грабл, ничуть не испугавшись угроз великана, – это наша первая цель. Мне нужна жизнь рыцаря Вира фон Тервика. Что будет с его семьей и другими обитателями замка, меня не волнует. Командуй твоими людьми сам, меня не прельщает слава полководца!

– А ты смышлен, – изрек великан со смешком, – поди, поэтому до сих пор и жив!..

– Хочешь еще что-то сказать?! – поинтересовался моррон, с невозмутимым спокойствием глядя командиру лесного отряда прямо в глаза. – Задача поставлена, время ее выполнять!

– Я скажу… я обязательно тебе еще кое-что скажу, но чуть позже, когда выполним данное кузнецу обещание, – интригующе произнес великан, отступив назад на два шага и искривив губы в зловещей ухмылке. – Ты Гербера убил, а мы с ним Мирбиол вместе брали… Как все закончится, шкуру с тя спущу и сжевать ее заставлю!

Начав свою речь с предупреждения и закончив ее откровенной угрозой, старший над лесовиками поставил все точки над «i» и со спокойствием в душе отправился командовать отрядом. Грабл Зингер не ведал, что такое Мирбиол – город, замок иль иной укрепленный пункт – и в каком королевстве он находится? Однако моррон не понаслышке знал, что такое воинская дружба, и нисколько не сомневался, что грозный усач обязательно попытается воплотить свое обещание в жизнь, как только голова последнего из пятерки рыцарей падет с благородных плеч обладателя. Впрочем, неоптимистичная перспектива закончить свой век освежеванным моррона не волновала как минимум по трем причинам. Во-первых, люди частенько дают обещания, которые не в состоянии выполнить. Во-вторых, до будущего еще надо дожить. А в-третьих, интуиция тихонько нашептывала Граблу, что бояться ему стоит совсем не этого, что беда уже подкрадывается к нему совсем с иной стороны…

* * *

Что бы ни говорили святые отцы о первичности духовного начала и о никчемности бренной, земной оболочки, но мир воспринимается человеком именно телом, и зачастую именно от того, страдает оно или благоденствует, зависит наше душевное состояние. Жизнь не всласть, когда тело болит или испытывает хотя бы малейший дискомфорт. Больной иль изможденной трудами «земной оболочке души» нет дела до красоты живописных пейзажей, а пение птиц лишь раздражает слух, конечно, если оно еще доносится сквозь монотонный, подавляющий остальные звуки гул в липких от пота ушах.

Грабл Зингер бежал уже второй час. Он передвигал ногами быстро, но в то же время недостаточно резво и постоянно отставал, за что и получал тычки в спину от бегущего позади солдата. Местность вокруг постоянно менялась. Отряд то пересекал поле, то двигался вдоль дороги, поднимая клубы едкой, забивающейся в щели между доспехами пыли, то углублялся в чащу и петлял между деревьями, огибая буреломы да овраги. Моррон знал, что они двигались к южной границе графства, к той самой деревушке, что он указал, но его глаза не успевали запомнить дорогу. Сощуренные и разъедаемые солеными капельками пота, обильно льющегося со лба, они практически не видели ничего, кроме спины впереди бегущего да то и дело появляющихся под ногами препятствий.

Меся заплетающимися ногами то землю вперемешку с травою да кореньями, то дорожную грязь, то зыбучий песок, Грабл проклинал в мыслях будущих соратников, и особенно доставалось командующему ими верзиле-усачу. Разозленный убийством дружка рыцарь как будто специально мстил ненавистному коротышке. Он явно недооценил выносливость потомка гномов и решил загнать его, как старую клячу, вынужденную скакать в одном темпе с породистыми жеребцами. Конечно же, смерть чужака во время пробежки в тяжелых доспехах была выгодна не только командиру, но и всем остальным лесовикам, стоически переносящим немыслимые нагрузки. Уморив навязанного союзника бегом, солдаты из Гендвика отделались бы не только от убийцы собрата, но и от нежеланного поручения кузнеца.

Подобные мысли витали в голове изможденного бегом моррона, однако вслух он свои подозрения не озвучивал. Во-первых, находившиеся рядом солдаты не позволили бы ему нарушить строй, а со своего места он не докричался бы до бегущего впереди всех командира. Во-вторых, что было, бесспорно, более важно, Грабл не любил без толку молоть языком и утомлять окружающих бездоказательными, а значит, бредовыми догадками.

Уже к середине первого часа небывалого по скорости марш-броска, моррону стало казаться, что рядом бегут не люди, закованные в доспехи, а стальные големы, не знающие, что такое усталость, и неспособные ощутить обычную человеческую боль. К концу первого часа пробежки это абсурдное впечатление усилилось, и лишь когда на горизонте показалась рыбацкая деревушка Норквилд, бывшая целью маршрута, Грабл убедился, что стал пленником навеянных его чрезмерной подозрительностью заблуждений.

Миновав лес, отряд выбежал на опушку, и тут наконец-то прозвучала долгожданная команда «Стой», за которой мгновенно последовал другой, совершенно неуставной приказ: «Лягай, четверть часа на роздых, бродяги!» Милостивое распоряжение командира обрадовало моррона, он тут же опустился на землю и принялся расстегивать ремешки жгущей и давящей тело кирасы. Когда тяжелый верхний доспех наконец-то покинул мокрое тело, Граблу стало значительно легче дышать, но на этом он не остановился, вслед за кирасой на землю легла кольчуга и липкая от пота кожаная куртка. Как ни странно, но, казалось бы, не знавшие усталости лесовики тоже принялись поспешно избавляться от лат. Не прошло и минуты, как на опушке воцарился устойчивый запах пота, а глазам Грабла предстало множество разгоряченных пробежкой, раскрасневшихся тел.

Плох тот солдат, кто неразумно использует краткие мгновения передышки. Еще до конца не отдышавшись, Грабл лег на траву, сырость которой его мокрая спина просто не ощущала, и, закрыв глаза, попытался погрузиться в состояние, близкое к дремоте. Заснуть моррон не боялся. Едва из его рта донесся бы храп, как вокруг появилось бы полно охотников разбудить чужака пинком в толстый бок. Однако судьба распорядилась иначе. Грабл не успел и минуты насладиться неподвижностью уставшего тела, как послышался громкий крик, сопровожденный для пущей верности несильным тычком копья в коленку.

– Эй, коротышка, подь сюды! – прокричал командир лесного отряда, а сидевший рядом солдат не поленился ткнуть отдыхавшего чужака тупым концом древка.

– Чо надо?! – недовольно пробасил в ответ Грабл, тут же сев на землю, но не спеша подниматься дальше.

– Подь, говорю, мерзкая рожа! – настойчиво повторил приказ бывший рыцарь и, желая оскорбить непокорного строптивца, хлопнул ладонью по ноге.

По округе тут же прокатился дружный хохот. Ни для кого не секрет, что таким способом господа подзывали к себе рабов и собак… существ низких и не достойных иного обращения. Стиснув зубы, моррон стерпел обиду. Теперь уж и он с вожделением ожидал окончания похода, чтобы поквитаться с лишенным титула рыцарьком, бывшим ныне таким же, как и он, простолюдином, но не считавшим нужным избавляться от прежних, господских привычек.

Нехотя поднявшись и отряхнув прилипшие к потному телу стебельки травы, моррон медленно направился к стоявшему в каких-то десяти-пятнадцати шагах командиру отряда. Шагая сквозь толпу лежавших и сидевших на траве солдат, Грабл стоически терпел презрительные ухмылки и раздающиеся за спиной смешки. К сожалению, пока еще он не мог позволить себе встать на защиту поруганной чести, но час расплаты был уже близок. Как только задание Легиона будет выполнено, надменный хам, не по заслугам носящий рыцарские доспехи, лишится головы. Единственное, в чем сомневался Грабл Зингер, было то, стоило ли прихватить с собой в Альмиру отрубленную голову обидчика или следовало ограничиться иным, более скромным и не столь отвратным трофеем?

– Уж больно ты неповоротлив да ленив! – вместо приветствия проворчал командир, когда моррон приблизился к нему вплотную. – Волка ноги кормят, а воин тот же волк, только должон быть еще выносливей да умнее!

– Для этого звал?! – буркнул Грабл, едва сдержавшись, чтобы не ответить на поучение звонкой оплеухой.

– Вон, видишь на горизонте деревню? Это захолустье и есть Норквилд. За рекой кончается наше графство, – не снизойдя до ответа на вопрос, произвел рекогносцировку местности командир. – Теперь надо решить, как действовать. Я б ночи дождался, во тьме и дома палить проще, и враг сонный… но Ордиби говорил, тебе невтерпеж с хозяином здешних мест поквитаться…

Опушка леса, на которой отряд устроил привал, находилась на небольшой возвышенности, у подножия которой шла дорога. За ней сразу колосилась рожь. С места, где стояли командир лесорубов и Грабл, открывался прекрасный вид на заунывный, скудный, как в плане красот, так и наличия объектов, герканский пейзаж. Поле занимало большую часть пространства, и лишь на горизонте едва просматривалась извилистая, тонкая голубая лента реки. Чуть правее от центра недостойной внимания живописца картины виднелся небольшой, плотно застроенный крошечными домишками участок земли. Как понял Грабл, это и был Норквилд, но вот только почему-то замка возле убогой деревушки видно не было.

– Крестьянские халупы сам, если хошь пали, токмо меня в грабеж не втягивай! – ответил Грабл. – Я ж ясно сказал, мне Мельвигор нужен, в коем рыцарь Вир фон Тервик обитает! Разуй зенки, где тут замок?!

– Не боись, мимо замка не проскочим, – усмехнулся командир, – он прям посередке деревни и стоит, возвышается… грозно и величественно зиждется, поражая глаз непревзойденной красотой и вселяя в сердца холопов трепетный страх!

За спиною моррона вновь раздался дружный хохот, но на это раз он был гораздо громче, задорней и продолжительней. Обернувшись, Грабл увидел, что некоторые лесорубы даже катались по земле, держась руками за животы. Причину всеобщего веселья потомок гномов сразу не понял, но зато чуть позже, когда его глазам наконец-то предстал замок, он сам был готов пуститься во все тяжкие: заржать и задрыгать ножками, уподобившись ретивому годовалому жеребцу.

– Ну, так как поступим-то?! Могем ночки подождать, могем сразу пойти. Решать-то те! – изрек рыцарь, флегматично взирая на низкорослого спутника сверху вниз. – Выбор у нас небольшой, незаметно к замку все равно не подкрасться, крестьянские бабы да детвора всяко шум подымут…

– А ты не хошь сперва кого на разведку послать? – поразился Грабл легкомысленному отношению к делу вроде бы опытного командира. – Надо ж перед штурмом узнать, как высоки стены, как глубок ров, где подходы удобные, да и воинов у рыцаря сколько?

– Сынишка, недоросль лопоухий, да колченогий слуга, вот и все его войско, – презрительно хмыкнул рыцарь. – Ты за дурня меня не держи! Раз не послал разведчиков, значит, и не надо, значит, и так все знаю! Будем ждать ночи али нет?!

– Каковы шансы на успех при ночном и дневном штурмах? – спросил Грабл, немного подумав и в конце концов решив довериться мнению рыцаря. – Фон Тервик не должен уйти живым!

– Не уйдет, за то ты не бойся, – заверил командир, – река ему путь к бегству преграждает, а пловца иль лодку стрела с болтом всегда догонят! Вот только если днем пойдем, нескольких человек лишиться можем, при ночной же атаке обойдемся без потерь!

– Время дорого, прямо щас надо идти! – нехотя выдавил из себя Грабл, ощутивший легкое чувство вины, ведь за его нетерпеливость лесовикам вскоре, возможно, придется заплатить несколькими жизнями.

– Как скажешь… воля твоя, – с напускным безразличием произнес командир, пожимая широкими плечами, а затем резко развернулся к отряду лицом и крикнул так громко, что у моррона чуть не лопнули барабанные перепонки: – Чо расселись, оглохли, што ль?! Подъем, лежебоки, строиться!

Видимо, высокорослый усач стал командиром лесной дружины не только потому, что в прошлом носил шпоры рыцаря. Лесовики его уважали и слушались беспрекословно. Едва с его уст слетела команда, все до единого бойцы тут же бросились ее исполнять; повскакали с мест и, не ропща на краткость выстраданного отдыха, принялись облачаться в доспехи. Правда, на этот раз бывалые солдаты затягивали ремешки лат потуже да и кольчуги прижимали к нательным рубахам плотнее. Впереди была не пробежка, а бой, и от того, насколько ладно будут сидеть на теле доспехи, зависела жизнь воина.

Подивившись дисциплине, царившей в рядах нерегулярного войска, моррон поступил по примеру остальных, то есть стал надевать доспехи, которые ему уже изрядно поднадоели да и плечи слегка натерли. Не прошло и пары минут, как толпа вальяжно развалившихся на травке босяков вновь превратилась в хорошо организованный отряд и образовала строй в две шеренги. Поскольку Грабл был в глазах лесовиков чужаком, то ему места в их рядах не нашлось, впрочем, моррон и не пытался его искать. Порученца Легиона вполне устраивало то особое положение, на котором он находился, и те преимущества, что оно сулило. Он шел с отрядом, а не в составе его, и, следовательно, приказы командира в бою на него не распространялись. Во время будущей схватки он мог находиться где угодно и заниматься чем угодно; он мог вообще тихо стоять в сторонке и наблюдать, как лесное воинство штурмует замок. Впрочем, подобное лениво-трусливое поведение противоречило его деятельной натуре. Грабл Зингер не мог невозмутимо созерцать, как льется чужая кровь ради нужного именно ему дела. Он был не из тех, кто привык загребать жар чужими руками!

Проведя беглый осмотр своего бравого воинства, командир, видимо, остался доволен. По крайней мере, ни тычков, ни ругани с его стороны не последовало. Не тратя времени даже на краткую речь перед ратным делом, которой обычно офицеры поднимают боевой дух зеленых новичков, бывший рыцарь быстро поделил солдат на четыре неравные группы и, назвав имена командиров трех вспомогательных отрядов, отдал приказ к выступлению. Первыми покинула лесную опушку троица лучников, причем стрелки отправились в путь бегом. Затем начали спуск с возвышенности две группки по четыре человека в каждой. Они шли быстрым шагом, но берегли дыхание, не торопились растратить только что восстановленные после утомительного перехода силы. Когда же восемь солдат достигли поля, покинул позицию и основной отряд.

Грабл не был большим знатоком стратегии и тактики ведения войн; он никогда не мнил себя полководцем, но замысел командира понял сразу. Стрелки должны были, сделав крюк, незаметно переплыть через реку, чтобы занять удобную позицию на другом ее берегу. Троицы лучников было вполне достаточно, чтобы отрезать обитателям замка путь к бегству по воде. Задача же двух небольших отрядов солдат была куда проще – они должны были обойти деревню, и когда подойдут основные силы – ударить с флангов. План атаки был толков, хоть и прост, благородному Виру фон Тервику не покинуть деревню живым.

* * *

Три часа пополудни летом в Геркании – самая жаркая пора. Пот струился по телу Зингера соленым потоком, плечи моррона устали под тяжестью, казалось, удвоивших свой вес доспехов, а легкие сжались в груди, едва позволяя дышать. Однако жара была не самым тягостным испытанием, выпавшим на долю Грабла в последние минуты перед нападением на деревню. Труднее всего было ждать: неподвижно сидеть на земле среди колышущихся колосьев ржи, терпеливо наблюдать за жизнью, мерно протекавшей на деревенской околице, потеть и ждать, когда же нерешительный командир наконец-то даст сигнал к выступлению.

Непонятно, почему рыцарь медлил: то ли он ждал условного сигнала, что вспомогательные отряды вышли на позиции, то ли его заблудшая душа внезапно преисполнилась терзаниями, и он не решался начать лихое дело. Грабл не знал ответа на этот вопрос и поэтому еще сильнее нервничал. Моррон боялся – боялся отнюдь не смерти и не угрызений совести, а провалить важное поручение, не успеть за два оставшихся дня прервать жизнь пятерых рыцарей. Обкусав губы в кровь, а заодно и обгрызя ногти на обеих руках, Грабл в конце концов успокоился и твердо решил, что если в течение ближайшей четверти часа не будет отдан приказ к атаке, он возьмется за дело сам. В одиночку у него все же были кое-какие шансы незаметно прокрасться задворками через полдеревни, а затем проникнуть в замок, где, дождавшись ночи, он прервет жизнь фон Тервика.

Свершить бесшумное убийство было сложно хотя бы потому, что у него не имелось времени на подготовку и он совершенно ничего не знал о замке Мельвигор. Даже сейчас, сидя в поле в каких-то жалких пятидесяти шагах от околицы, Зингер не видел ни башен, ни крепостной стены родового гнезда жертвы, хотя если замок действительно находился посередине деревни, то они должны были грозно возвышаться над крышами приземистых крестьянских домишек.

Трудно сказать, сколько времени отряд просидел в траве, кормя мелких букашек, заползавших в щели между доспехов, но наконец-то прозвучавший приказ к выступлению прервал мучения ветеранов. Вначале откуда-то слева донеслось протяжное завывание волка, встревожившее всех собак в деревне, а затем поднявшийся в полный рост командир выкрикнул, что есть мочи: «За дело!»

Уже через миг в поле ржи зазвенели доспехи и послышались радостные голоса. Похоже, долгое ожидание боя притомило не только моррона, но и бывалых солдат. Едва поднявшись из укрытия, лесовики тут же обнажили оружие и, образовав ровную линию, быстрым шагом направились к деревне. Пошел к околице и Грабл, правда, он не спешил доставать из-за спины топор, а пока ограничился лишь тем, что прикрылся деревянным щитом. Крестьяне – странный народ; неизвестно, что им может взбрести в голову. Моррон решил поберечься от нелепых случайностей, например, от того, что кому-то из тружеников полей вдруг вздумается пострелять из самодельного лука или проржавевшего дедовского арбалета. Подленько вылетевшая из окна любого домишки стрела могла оборвать миссию Грабла в самом начале.

Небольшое расстояние от поля до ограды ближайшего дома было преодолено отрядом менее чем за минуту, но войти в деревню незаметно злодеям, конечно же, не удалось. Когда нога первого солдата пересекла воображаемую черту границы Норквилда, уже началась всеобщая паника. Первыми приближение вооруженных чужаков заметили чумазые детишки, скрашивающие свои невзрачные будни купанием толстенной свиньи в луже. Заорав, завизжав и издавая прочие громкие звуки, детвора мгновенно разбежалась по дворам, чем тут же встревожила мамаш, бабулек, дедулек и иных, не работающих в поле членов семей. В следующий миг какофония страха была усилена многочисленными женскими голосами: одни надрывно стенали, другие молились, пытаясь, наверное, докричаться до Небес, третьи просто громко вопили, неимоверно раздражая слух продолжавших движение солдат.

Даже то обстоятельство, что солдаты миновали первую пару домов, никого не убив, не ограбив и не побросав на крыши и в окна хлипких строений горящие факелы, не могло успокоить хаотично мечущихся и непрерывно во все глотки орущих жителей. Такое зрелище было для Грабла вновь, а вот бывшие солдаты к нему оказались привычны. Быстро продвигаясь в глубь деревни, они не обращали внимания на то, что творилось вокруг, и лишь когда кто-нибудь из крестьян оказывался у них на пути, предпринимали какие-то действия. Безоружных баб да мужиков просто отталкивали в сторону, а если кто выбегал отряду навстречу с рогатиной наперевес (парочка таких дураков все же нашлась), то солдаты их легко обезоруживали и обездвиживали; сперва ударом кулака в косматую рожу, а затем несколькими успокаивающими пинками носком сапога в живот.

Узенькая деревенская улочка привела отряд к высокому частоколу со старенькими, едва держащимися на петлях, расшатанными воротами. Что находилось по ту сторону забора, Граблу не удалось увидеть, поскольку скрипучие створки ворот поспешно закрывались, а на прогнивших, перекинутых через огромную лужу мостках топтался добрый десяток рвущихся попасть внутрь крестьян. Бедолаги не успели добежать до укрытия и теперь усердно колотили по закрывающимся воротам дубинами, палками и кулаками. Над тем, что можно было скорее назвать огромной калиткой, нежели воротами крепости, еле трепыхался выцветший флаг с гербом властелина Норквилда и его окрестностей: «Блекло-зеленое поле, а на нем зубастый волк гонит быструю лань».

– Эй, коротышка, не спи! – донесся сквозь воцарившийся шум в ушах моррона голос кричавшего изо всех сил командира. – Хотел Мельвигор узреть?! Вон он, любуйся!

Грабл едва сдержал смех, ему еще ни разу в жизни не доводилось видеть такого замка. Как нельзя перепутать упрямца осла с породистым скакуном, так и Мельвигор не поворачивался язык назвать родовым гнездом благородного рыцаря. Вместо высоких каменных стен неприступной крепости моррон узрел лишь жалкий частокол, давненько сколоченный из далеко не самых лучших бревен. Местами в нем зияли зазоры, через которые можно было просунуть руку. Башен не было, даже смотровая вышка не возвышалась над гниющим убожеством ограды, готовой развалиться от первого же удара тарана. Ров перед частоколом, возможно, когда-то и был глубоким, но теперь его заменяла грязная лужа, которую можно было перейти вброд, даже не замочив колен.

Род фон Тервиков не был ни знатен, ни богат, что, впрочем, не было секретом для жителей графства. Большого наследства Вир фон Тервик не получил, маленькая деревенька почти не давала дохода, а жалования капитана фестшутца едва хватало рыцарю, чтобы прокормить семью да подлатать старенькие доспехи. Однако, согласно традициям герканского королевства, родовое жилище рыцаря именовалось замком. Так Мельвигор получил высокий статус, но это не помогло ему обрасти приличными стенами.

Сдержать смех моррону удалось, однако на смену веселью пришло иное чувство. Граблу вдруг стало жаль нищего рыцаря, едва сводящего концы с концами. Зачем его убивать? Какую угрозу фон Тервик мог представлять для Легиона? Почему Мартину Гентару понадобилась смерть того, кто нищ, как церковная крыса, и далек от дворцовых интриг? Сердце Зингера противилось этой вопиющей несправедливости, но у него имелся приказ, который, как это ни прискорбно, следовало выполнять, притом в четко установленные сроки.

Пока Грабла раздирали внутренние противоречия, а приглушенное чувство справедливости пыталось бороться с ответственностью и долгом, в округе ничего особенного не произошло, разве что десяток очутившихся перед запертыми воротами крестьян повернулся к приближающимся врагам лицом и, образовав жалкое подобие строя, ощетинился вилами. На стенах так называемого «замка» появились несколько мужиков с изготовленными к броску пращами и парочка лучников, впрочем, они не представляли угрозы для закованных в добрые латы солдат. Крестьяне стреляли плохо и вряд ли попали бы в стыки между доспехами, а от камней можно было легко уклониться иль прикрыться щитами. Однако командир, ведущий своих бойцов к воротам, неожиданно поднял левую руку вверх, приказав тем самым остановиться.

Грабл не понял, что замыслил лишенный звания рыцарь, однако докучать ему расспросами не стал, поскольку понадеялся, что вскоре все само собой прояснится. Так и произошло, когда к хлипкому частоколу подтянулись два фланговых отряда, и их командиры подали условные знаки, что никто из слуг фон Тервика не пытался тайно покинуть деревню, да и сам рыцарь не бежал. Благородный зверь был загнан, окружен в своем собственном логове, и теперь охотникам оставалось лишь нанести последний удар, однако командир лесного отряда не желал бессмысленного кровопролития, поэтому перед тем, как отдать приказ к штурму, решил обратиться к хозяину замка с речью.

– Вир фон Тервик! – прокричал командир, выйдя шагов на пять перед строем. – Я не сомневаюсь в твоей храбрости, но взываю к благородству! Мы пришли только за твоей головою и получим ее во что бы то ни стало! У тебя нет людей, достойных называться воинами, так не прячься за спинами крестьян! Не обрекай их на смерть! Выйди к воротам и погибни в бою, как подобает славному рыцарю! Спаси своих людей, спаси семью! Обещаю, коль сам выйдешь на бой, мы никого не тронем!

Ждать ответа пришлось недолго. Едва голос командира смолк, как в воздухе послышалось свистящее пение стрел да вой камней, выпущенных из пращей. Как и предполагал Грабл, стреляли защитники хозяйского дома из рук вон плохо, да и оружие у них было не ахти. Всего одна из пяти выпущенных стрел слегка оцарапала локоть стоявшего за спиной командира солдата, а четыре остальных промчались над головами лесовиков, на всякий случай прикрывшихся щитами. Что же касалось камней, то лишь семь снарядов из десяти пробарабанили по щитам да доспехам, не причинив мишеням никакого вреда; а три остальных улетели далеко ввысь и наверняка приземлились где-то ближе к околице деревни.

Правитель Норквилда и окрестных земель не внял гласу рассудка. Боясь в одиночку предстать пред ликом смерти, он практически обрек и мирных крестьян, и членов своей семьи на гибель. К сожалению, отряд не успел ворваться в «замок» до закрытия ворот, и теперь, чтобы добраться до головы рыцаря, лесорубам пришлось бы пройти по трупам не умевших владеть оружием крестьян и домовой челяди. Кровопролитие было нежелательно, но и Грабл, и слегка разозленные подлым залпом лесовики были готовы на него пойти. Единственным человеком, кто не желал лить кровь мирных тружеников полей, был в прошлом лишенный шпор и герба рыцарь, теперь командовавший лесным отрядом. С немалым риском для жизни, ведь защитники фон Тервика продолжали стрелять, он повторил попытку переговоров, но только на этот раз обратился с речью не к трусу благородных кровей, а к его верным подданным.

– Жители Норквилда! – прокричал командир, даже не пошелохнувшись под новым градом камней. – Мы не пожгли деревню, мы не пограбили дома, мы никого не убили! Мы пришли за жизнью вашего господина, а вам не желаем зла! Я говорю правду, и свидетели тому Всесильные Небеса, хранящие меня от ваших стрел да камней! Они не дают вам свершить гнусное дело и убить того, кто пришел к вам с миром!

«Ух ты, какой пройдоха… Небеса приплел! – подумал моррон, по достоинству оценив находчивость и выдержку командира. – Нет, не прав ты, дружок! Уж кому-кому, а Небесам-то плевать, размозжит тебе лоб каменюка али нет… Чеши языком шустрее, пока крестьянские морды не пристрелялись!»

– Жители Норквилда! – немного переведя дух, продолжил свою речь рыцарь без герба и без имени. – Обещаю, что ни один волос не упадет с ваших голов! Отдайте фон Тервика нам или сами предайте его смерти! Вспомните, как он отбирал у вас последний грош! Вспомните, как потчевал незаслуженно плетью и ради забавы портил девиц! Вы его чтите, а он держит вас за скот! Разве стоит умирать за человека, который даже не знает вас по именам?!

Глас командира смолк, и тут же в округе воцарилась гробовая тишина. Стрелки на стенах уже не стреляли, а плотно прижавшиеся спинами к воротам крестьяне медленно опустили вилы и прочий полевой инвентарь. Не прошло и четверти минуты, как створки ворот, жалобно заскрипев, начали отворяться, а сорванный кем-то флаг фон Тервика полетел в грязь. Те, кто стоял на помостах, принялись потихоньку расступаться, все еще с опаской глядя на быстро побежавших к открывавшимся воротам солдат. Однако, когда лесорубы промчались мимо, не причинив им вреда, крестьяне успокоились и стали расходиться по домам.

Грабл одним из первых ворвался в быстро пустеющий двор господского дома, но вступить в бой с врагом так и не смог. К тому времени благородный Вир фон Тервик был уже мертв. Его закованное в наспех надетые доспехи тело лежало на животе посреди двора; голова была превращена в кровавое месиво многочисленными ударами дубин, а из обоих боков торчали глубоко вогнанные вилы.

– Скотиной жил, свиньею сдох! – раздался за спиной моррона немного осипший от крика на ветру голос командира.

– Те почем знать? – проворчал в ответ Грабл первое, что пришло ему в голову.

– Знавал я его, когда еще рыцарем был. Не раз копья на турнирах ломали, да и повоевать бок о бок пришлось, – ответил усач, подойдя вплотную к телу поверженного врага. – Мерзкий тип… трусливым да подлым паскудником век свой прожил. С крестьян семь шкур драл, а вот был бы добрым хозяином, ни за что бы народ ворота не открыл!

– Уходить пора, – шмыгнул носом Грабл. – Хлопот еще много, времени мало!

– Кого теперь жизни лишать будем? – усмехнулся рыцарь, который явно испытывал моральное удовлетворение от осознания того, как ловко и без лишней крови он провернул дело. – Лучше всех разом перечисли, не все ж рыцари по замкам сидят, да еще в преддверии турнира… Боюсь, за некоторыми головами еще по всему графству побегать придется.

– Всех не скажу, а вот имя следующего назову, – ответил Грабл, перекинув за спину пока еще не пригодившийся ему в деле щит, а затем медленно направившись к распахнутым воротам. – Ты барона Орсия ванг Трелла знаешь? Вот за его душонкой нам и пора в путь отправляться.

– Знаю, тот еще хлыщ, – кивнул командир, довольно усмехаясь. Видимо, и о «подвигах» барона он знавал не понаслышке. – В графстве недавно появился, даже замок себе еще не отстроил, так что по стенам полазить не придется. Но зато отряд у него большой да отборный, хлопот много будет…

– Справимся? – спросил Грабл, почему-то уверенный, что услышит в ответ самоуверенное бахвальство.

– Я не пророк, зрить будущее не умею, – приятно удивил его бывший рыцарь, – да и гадать не стану. Возьмемся за дело, там и поглядим, чем оно для нас обернется…

– Путь до владений барона долог? Слышал я, они почти у самой северной границы графства находятся.

– Правильно слышал. Ладно, трепаться попусту долее не будем, – прервал разговор рыцарь. – Час на отдых ребятам дам, потом выступаем. Если ногами хорошо пошустрим, то к закату до поместья ванг Трелла доберемся.

Глава 12 Долина туманов

Нет ничего, к чему нельзя было бы привыкнуть. Когда чистишь свинарник или конюшни в первый раз, то мучаешься от удушья и приступов тошноты. На второй день работа уже не кажется столь грязной, а выскребаемый мусор столь пахучим. Проходит какая-то неделя, и тебе уже не хватает отвратительных запахов, ты ищешь повода, чтобы хоть ненадолго заглянуть на скотный двор и хоть одной ноздрей, но вдохнуть зловонную негу дурных ароматов. Так уж устроены люди, они привыкают к среде обитания, какой бы омерзительной она ни была, и тоскуют по амбре выгребной ямы, лежа посреди цветущей поляны.

В венах Грабла Зингера текла лишь одна десятая гномьей крови. Перед тем как стать морроном, он большую часть жизни был человеком, поэтому и неудивительно, что второй, более продолжительный марш-бросок в тяжелых доспехах не вызвал у него ни злости, ни отвращения, а даже наоборот, привел его в некую эйфорию, подобную той, что испытывают бойцы, разгоряченные схваткой. Крепкое тело воина привыкло к нагрузке, привыкло к боли и уже не изводило хозяина жалобным нытьем, умоляя остановиться и хоть на пару минуточек прилечь на мягкую травку. Бег в доспехах стал не мучением, а увлекательным состязанием, смысл которого крылся в том, чтобы правильно рассчитывать нагрузки и при любых обстоятельствах: каким бы вязким ни был песок под ногами, как бы высоко ни доходила трава иль как бы больно ни хлестали по лицу ветки деревьев – не нарушать строй, бежать вровень со всеми, не отставая и не забегая вперед. Единственное, о чем сожалел моррон во время всего перехода, так только о том, что пейзажи вокруг были совсем неживописными и утомляли взор своей однотипностью.

Несколько часов, в течение которых солдаты лесного отряда усердно шевелили ногами и обильно потели, пролетели почти незаметно. Наступил поздний вечер, солнце клонилось к закату, но еще не успело скрыться за горизонтом, когда компания убийц достигла конечной точки маршрута и по приказу командира остановилась на привал посреди лесной поляны. Сначала Грабл даже не понял, что они прибыли на место, а счел остановку лишь недолгой, третьей по счету передышкой. Однако когда взмыленные не хуже лошадей, раздевшиеся почти догола лесорубы полезли в свои котомки за съестным и принялись разводить костры, до потомка гномов дошло, что они уже во владениях барона Орсия ванг Трелла и что наверняка находятся где-то невдалеке от его поместья.

К сожалению, озарение посетило моррона слишком поздно. Когда это свершилось, командира лесовиков уже не было на поляне, да и солдат возле костров стало на полдюжины меньше. Внезапному исчезновению усача нашлось лишь одно объяснение – командир ушел на разведку, даже не посчитав нужным проинформировать о том зачинщика охоты на рыцарей. С одной стороны, такой поступок был более чем вызывающим, и Граблу захотелось устроить скандал, непременно усугубленный рукоприкладством, но, с другой стороны, моррону хватило силы духа признаться себе, что поступил бы точно так же, окажись он на месте бывшего рыцаря. В конце концов, он еще пока ничего не сделал, чтобы заслужить доверие лесовиков, даже не искал для этого подходящего случая.

Благоразумно рассудив, что, пока командир не вернется, он ничего дельного и толкового все равно сделать не сможет, Грабл решил немного вздремнуть, для чего и улегся на травку, подложив под голову все свое походное имущество: кожаную шапку, кирасу, кольчугу да топор. Ароматные запахи варящейся похлебки и жарящегося мяса соблазнительно щекотали ноздри моррона, не давали ему погрузиться в дремоту. Коварное обоняние призывало Зингера к костру, а занывший и заурчавший желудок настойчиво требовал от хозяина присоединиться к компании уже принявшихся аппетитно чавкать лесовиков. С предательским дуэтом носа и живота Граблу пришлось героически бороться. Своих припасов у него уже не было, а бойцы из Гендвика не торопились делиться с чужаком едой. Схватка силы духа и капризной плоти была долгой, утомительной, но увенчалась полнейшим разгромом последней. Моррон заснул и какое-то время пробыл в забытьи, откуда был вырван не грубо, но довольно настойчиво.

– Эй, вставай, вставай, мужичок, поднимайся! – настойчиво шептал прямо в ухо спящего моррона чей-то голос, а рука злоумышленника больно сжимала да трясла его плечо. – Да, вставай же, засоня слюнявый, Автур тя к се кличет!

То, что Автуром звали командира лесного отряда, Грабл понял еще до того, как открыл глаза. Когда его тяжелые веки все же поднялись, то на удивление быстро пришедший в себя моррон сразу сообразил, что происходит вокруг. Его сон был довольно долгим, поскольку уже наступила ночь, и свидетельств этому факту было хоть отбавляй. До слуха разбуженного доносился дружный храп насытившихся и затем прикорнувших возле костров солдат, а взору предстало звездное небо, на треть заслоненное ветвями деревьев и еще на треть – кожаной курткой склонившегося над ним солдата.

– Ну, ты и здоров дрыхнуть! – с укором заявил тут же переставший трясти за плечо лучник. – Вставай и за мной пошли! Доспехи с собой прихвати… позже наденешь!

Не дав чужаку и слова сказать, стрелок тут же поднялся на ноги и, бесшумно переступая через тела спящих, направился к деревьям. Граблу ничего не оставалось, как только подняться и, прихватив боевые пожитки, отправиться за ним следом. Правда, еще окончательно не отошедший ото сна моррон оказался не столь ловок, как разведчик. На пару конечностей его сапоги наступили и даже один раз легонечко пнули чей-то живот. Забористая брань, вылетевшая изо рта мгновенно проснувшегося лесоруба, до слуха Грабла так и не долетела, поскольку потонула в том громком, протяжном и угрожающем звуке, который издала случайно задетая и недавно основательно отужинавшая плоть. Присоединившись к возмущению желудка, ближайший костер ярко вспыхнул и всего на краткий миг ярко озарил погруженную в темноту поляну. В очередной раз моррон убедился, что лесорубы не забыли военное дело. Сон товарищей охраняли четверо часовых, расставленных точно по углам периметра временного становья. В спящий лагерь невозможно было незаметно пробраться, впрочем, вряд лиможно было ожидать такого смелого поступка от жителей окрестных деревень, наверняка даже и не заметивших появления непрошеных гостей.

Весьма непродолжительная прогулка среди деревьев доставила Граблу массу неприятных моментов. Его глаза не успели привыкнуть к темноте и едва различали спину шедшего впереди провожатого; то же, что было под ногами и по бокам, так и осталось скрытым от них. В результате моррон с десяток раз спотыкался, оббивая пальцы ног об коренья, четырежды падал, сдирая кожу с ладоней и локтей, а раскидистые ветки ельника вдоволь поиздевались над его остальным телом. Но наконец-то мучения остались позади, стрелок вывел его на лесную опушку.

Едва взору моррона предстали яркие огни отменно освещенного в ночной тьме поместья, как чьи-то сильные руки схватили его за левый локоть и потянули вниз, практически повалив на землю.

– Заткнись! – кратко изрек знакомый голос, голос лежавшего на земле командира, всего за миг до того, как Грабл собирался возмутиться подобному неуважительному обращению. – Вот они, владения ванг Трелла. Что думаешь?

Серьезные люди не любят пустой болтовни и если о чем-то спрашивают, то ожидают услышать в ответ аргументированное и четкое мнение. Моррон оказался в весьма незавидном положении. Командир отряда наблюдал за баронским поместьем как минимум час, а он только прибыл и еще не успел осмотреться, но уже должен был изречь что-то дельное.

– Щас гляну, погодь! – проворчал моррон, весьма настороженный таким резким началом беседы и, щуря слезящиеся глаза, принялся оглядывать простиравшуюся перед лесом, хорошо освещенную округу.

Многочисленные огни факелов, костров, уличных фонарей и лампад, подсвечивающих изнутри окна строений, сделали почти невозможное, сотворили настоящее чудо. Им удалось ярко осветить в ночи огромное пространство, в самом центре которого расположилось поместье ванг Трелла. Представшая удивленному взору моррона долина находилась в низине. Ее правильным полукругом окружал растущий на небольшой возвышенности лес. Самое удивительное, что создателем граничащей с чащами равнины была не матушка-природа, а человек, точнее, безумный зодчий, не только приказавший рабочим вырубить деревья на огромном участке, но и провести земляные работы, целью которых было сотворить искусственную низменность, простиравшуюся на несколько квадратных миль. До сих пор кое-где виднелись следы бессмысленных раскопок и печально возвышавшиеся над равниной памятники живому – пни.

Окинув беглым взглядом противоестественный, а поэтому уже настораживающий ландшафт, Грабл перешел к осмотру видневшихся на нем строений. И тут его многое, мягко говоря, насторожило, а кое-что так и не уложилось в озадаченной голове. У большого поместья совсем не было ограждений; даже маленького забора, не то что грозно поднимающейся крепостной стены. Одиноко возвышающаяся над долиной деревянная смотровая башня да небольшая казарма, рассчитанная на двадцать-тридцать солдат – вот и все, что можно было хоть как-то отнести к защитным сооружениям обители барона. Сам дом ванг Трелла был небольшим, но высоким, аж в целых три этажа, и добротным, построенным основательно, из хорошего камня. С правого боку от него скромно приютились низенькие строения: конюшня, скотный двор и прочие хозяйственные постройки, включая жилища прислуги. Все же остальное пространство занимал парк, огромный, ухоженный, хорошо освещенный, с разбитыми цветниками, лужайками, озерками, аллеями и возведенными фонтанами да беседками. Подобную роскошь не мог себе позволить даже герцог – властитель богатой провинции, не то что какой-то барон – хозяин удаленного закутка в забытом Небесами захолустье.

– Думаю, я помешался… – завершив осмотр, высказал свое мнение моррон. – Точно, с голодухи башка шалит! Не могет такого быть, просто не могет…

– Вот и мне так сперва показалось, – тяжко вздохнул Автур. – Нет, конечно, барон в графстве появился недавно и замок построить еще не успел… Это понятно, но вот с остальным-то как быть? Замки всегда на возвышенности возводят, на холме, а лучше на горе, а тут специально низину посередь леса вырубили да вырыли… поди, целое состояние на то потратили!.. Да и кто ж в здравом уме с домов строительство начинает, лишь затем за крепость берется?!

– Убогих да больных в мире много, но благодаря нам сегодня на одного меньше станет! – подвел черту под не относящимися к заданию Легиона, а значит, и бессмысленными дебатами моррон. – Или ты причудами баронскими так напужан, что от дела отказаться решил?! Не за тем ли меня звал?!

– В этом ты прав, отказаться бы стоило… – покачал головой рыцарь и, недовольно искривив лицо, прицокнул языком. – Не любы мне странности, ох, не любы! Да только слова я, Мульфиру даденного, не нарушу, да и ребята мои на это не пойдут. Мы все кузнецу жизнью обязаны, а должки возвращать надобно!..

– Пошто тогда звал? – удивился Грабл. – Скучно в одиночку лежать, что ль, стало?!

– Да вот подумалось мне, а мож ты ведаешь, что чудачества баронские значат? – Автур посмотрел на моррона пристальным, испытующий взглядом. – Думал, присоветуешь, как нам за дело лучше взяться, и с какого бока к нему подойти.

– Нет, не присоветую, – мотнул головой Грабл. – Рад бы, да не могу… Не знамо мне, какая бешеная вша в детстве барошу за ляжку цапнула, что он нелепости такие творит, ни казны, ни трудов людских не жалея…

– Поверю, – нехотя кивнул командир, – но если ж прознаю, что правду утаил…

Граблу так и не суждено было узнать, что же бывший рыцарь собирался сотворить с его тельцем, на какую муку обречь. Автур почему-то решил не открывать своих замыслов, а быть может, высоченного усача в самый подходящий для угрозы момент банально подвела фантазия.

– Квенг, иди в лагерь, поднимай ребят! – отдал приказ рыцарь притаившемуся рядом под деревом стрелку. – Через полчаса выступаем. Пущай зенки продерут как следует! Чую, дельце с подвохом… совсем не из легких будет!

* * *

Они шли молча и медленно. Две с половиной дюжины отважных и хорошо обученных бойцов, выстроившись в две линии, мерным шагом сокращали расстояние до поместья чудака, именуемого бароном Орсием ванг Треллом. Маскировочные плащи, накинутые поверх стальных доспехов, делали воинов практически незаметными в окутавшей долину тьме, по крайней мере, трое часовых на смотровой вышке пока не прознали о приближении лесного отряда. До поместья было еще пока далеко, целых два полета стрелы, когда же лесовики приблизились бы на расстояние выстрела, то зоркие лучники позаботились бы о часовых, вогнали бы в их хорошо освещенные фигуры по стреле еще до того, как те смогли бы увидеть осторожно подкрадывающихся врагов.

Не только темнота, но и иллюминация, которую слуги барона легкомысленно устроили в ночи, играли на руку приближающимся злодеям, они делали лесовиков невидимыми, одновременно превращая обитателей поместья в слепцов и в отличные мишени. Охранники барона увидели бы нападавших слишком поздно, когда те уже ворвались бы в казарму и устроили бы резню. Опытным участникам многих войн оставалось позаботиться лишь о малом… чтобы враг их не услышал. Именно по этой причине отряд двигался медленным шагом, бойцы придерживали доспехи, не давая им звенеть, а те из лесовиков, кто был поопытней да посмышленей, даже набили в стыки между латами травы или подсунули куски материи.

Шагая в строю, Грабл Зингер был преисполнен противоречивыми чувствами. С одной стороны, он был горд, что пусть хоть на время, но все же стал частью отменно организованного отряда, состоявшего лишь из бывалых бойцов. Лесовики должны были одержать сокрушительную победу, и разум моррона нисколько в том не сомневался. Ночное нападение было обречено на успех точно так же, как хозяин поместья на скорую смерть, однако своенравная интуиция не соглашалась с доводами рассудка и предвещала беду. Как и шедший сейчас перед строем Автур, Грабл не любил странностей, а то, что видели его глаза, никак иначе назвать было нельзя. Во время пути моррон усердно вглядывался в четкие очертания хорошо освещенных строений, пытаясь найти какую-нибудь ловушку; коварную уловку, незамеченную соратниками. В этом-то как раз и крылась его роковая ошибка. Если бы он не глазел по сторонам, а внимательно посмотрел бы себе под ноги и вовремя пораскинул бы мозгами, но непременно догадался бы, в чем крылся подвох, а значит, и спас бы целый отряд.

Местность, по которой приходилось передвигаться лесовикам, не была идеально ровной. Ноги солдат то и дело ступали на бугры, ухабы, торчащие из земли коренья, а бывало, что и проверяли глубину многочисленных рытвин, заполненных дождевою водою. В одну из таких луж, с виду совсем неглубоких, внезапно и провалился по пояс один из солдат. Инстинкты не подвели ветерана, они не дали ему нашуметь, подавили крик, рвущийся из груди, однако не в их силах оказалось предотвратить тут же поднявшуюся тревогу. Все это произошло у Грабла прямо на глазах. Лесоруб провалился, сдержал крик, а идущие рядом товарищи тут же подхватили его под локти и вытащили из западни, но, видимо, ноги оступившегося солдата привели в действие какой-то потайной механизм, коварно установленный на дне заполненной водой ямы. Не успел промокший бедолага встать в строй, как ночную тишь разорвал пронзительный монотонный рев невидимой трубы.

– Обхитрили, чертовы паскудники! – со злостью проскрежетал зубами командир, а затем, выхватив из-за спины огромный двуручный меч, принялся быстро делить своих людей на группы и отдавать последние распоряжения перед боем: – Вы четверо за чужаком пойдете! Без головы барона видеть вас не желаю! Квенг, бери своих стрелков… займите позицию вон на той крыше. Прикрывайте со спины, чтоб к нашим задницам ни одна вражья рожа не подобралась! Остальные за мной на казарму… в атаку-у-у!

Последнее слово приказа грозный воитель Автур произнес уже на бегу, когда возглавил основную часть отряда, ринувшуюся к дверям видневшейся вдалеке казармы. Оно получилось неестественно протяжным, как будто собиралось звучать вечно. Когда же голос выпустившего почти все запасы воздуха из легких командира стал затихать, оно все равно не оборвалось, а подхваченное бойцами переросло в дружное и громкое «У-у-у-ра-а-а!». Устрашающий врагов клич разнесся над сонной долиной и даже заглушил надрывный рев тревожной трубы.

Ведомое бывшим рыцарем большинство лесовиков ринулось к казарме, до которой нужно было еще пробежать шагов сто, если не более. Лучники же, возглавленные уже знакомым Граблу Квенгом, отправились в немного ином направлении, но перед тем, как занять выгодную стрелковую позицию на крыше облюбованного командиром сарая, всего на миг остановились и дружным залпом из трех луков позаботились о часовых на смотровой вышке. Наблюдатели противника попытались, но так и не успели укрыться за большими навесными щитами; их пронзенные стрелами тела полетели вниз, порой натыкаясь на опорные столбы с балками и ломая непрочное лестничное ограждение.

Отряд лесовиков пошел на штурм, и лишь четверо солдат по-прежнему стояли на месте. На лицах ветеранов застыло выражение презрения и недовольства; назначенный командиром их группы чужак отдал приказ обождать, вместо того чтобы повести прямиком к дому барона и дать свершить то, ради чего, собственно, они сюда и пришли. Воины сомневались, овладела ли пришлым коротышкой элементарная растерянность или низкая трусость; и им было даже невдомек, в чем на самом деле крылась причина раздражающего их замешательства.

Грабл почуял новую западню… настоящую, способную разом сгубить весь отряд. Путь до дома барона был недалек, но на нем притаилась смерть, только вот где, командир небольшой группы бойцов пока не понял. Ему не давало покоя, что, несмотря на поднявшуюся тревогу, обитатели поместья до сих пор не показались из домов: не пытались спастись бегством или, наоборот, собраться вместе, чтобы дать отпор ночным налетчикам. Охранники не покинули казарму, предпочтя отсидеться за дубовыми дверьми, а не попытаться уберечь хозяйское добро от разорения. На скотном дворе, между сараями и возле конюшни тоже не было заметно движения. Степенное безмолвие хранил и сам особняк. В его хорошо освещенных, даже не прикрытых на ночь ставнями окнах не показалось ни одного сонного слуги в ночной рубахе, но с арбалетом в руках. Лишь двое охранников, дежуривших у входа в дом, покинули свой пост и поспешили скрыться внутри. Однако и они повели себя более чем странно – оставили дверь распахнутой настежь, вместо того чтобы закрыть ее за собой и запереть на тяжелый засов. Как и Автур, моррон не любил странностей; они настораживали, пугали и не давали решиться сделать последний шаг…

– И долго еще пнями стоять бум?! – недовольно проворчал один из лесовиков, глядя на нового командира с таким же уважением, как солдат взирает на ползущую по его одежде вошь. – Чего ждем-то?! Думаешь, бароша к нам сам прям сюдысь прибежит да голову под топор подставит?!

– Заткнись, дурында, пока рожа цела! – желая избежать ненужных дебатов, грубо ответил моррон, а затем отдал ошеломивший подчиненных приказ: – Отступаем! Живо назад, к лесу!

Не поверившие своим ушам солдаты удивленно уставились на новоиспеченного командира, который, отдав приказ, тут же рьяно принялся сам его исполнять: повернулся спиной к своему непослушному отряду и со всех ног помчался обратно в лес. Такой поступок просто не мог не вызвать растерянности у ветеранов. Какое-то время они молча взирали вслед быстро улепетывающему с поля несостоявшегося боя командиру, а лишь затем решили обернуться и собственными глазами увидеть, что же так сильно напугало опозорившегося чужака.

Их взорам предстал туман, ничего, кроме густых клубов белого-пребелого тумана, быстро выползавших из открытых дверей особняка и трубы запертой охранниками изнутри казармы. Слепящая своей белизной и как будто немного похрюкивающая субстанция всего за несколько кратких мгновений окутала большую часть двора и поглотила уже достигший стен казармы отряд лесорубов.

«Туман в начале ночи?! Да еще из дома валит?!» – одновременно возник вопрос сразу в четырех головах удивленно взиравших на необычное природное действо солдат. «Тикать!» – тут же сменила риторический вопрос более насущная в данный момент мысль, а жуткие крики и стоны, вдруг донесшиеся со стороны окутанной белыми клубами казармы, лишь усилили ее, доведя до степени жизненной важности.

Не желая выяснять, какая же участь постигла сокрытых туманом товарищей, четверо солдат наконец-то решили исполнить первый и последний приказ своего командира. Не сговариваясь, подручные Грабла побежали, но их натренированные сильные ноги оказались не столь резвы, чтобы унести закованных в тяжелые латы тела хозяев от клубов быстро распространяющейся смерти.

Туман как будто был живым, разумным и очень кровожадным существом. Окутав и пленив большую часть нападавшего отряда, он устремился в погоню за пятью беглецами. Четверых нагнал почти сразу, а вот с пятым врагом бестелесному защитнику поместья пришлось основательно повозиться. Низкорослый коротышка обладал очень сильными ногами, да и выносливости ему было не занимать. К тому же моррон грамотно использовал неровности местности и, ловко перепрыгивая с кочки на кочку, тратил куда меньше времени на преодоление рытвин, оврагов и форсирование полноводных луж. Фора во времени позволила Граблу добраться до конца долины и даже начать трудный подъем на покрытую лесом возвышенность. Вот тут-то его и настиг летучий белый, как саван, туман. Его клубы догнали, поглотили моррона и, тут же проникнув внутрь тяжело дышавшего организма сквозь нос и рот, попытались помешать работе вздымавшихся, словно кузнечные мехи, легких и интенсивно пульсирующего сердца.

Грабл Зингер не почувствовал боли, но страх охватил его разум, когда враждебная субстанция быстро заполнила грудь и как будто сковала, превратила в камень все внутренности. С ужасом моррон осознал, что уже не дышит и что его сердце более не бьется. «Вот и она, смертушка, пожаловала!» – подумал легионер, ожидая, что вот-вот настанет момент, когда его взор помутнеет, голова закружится, а он напоследок испытает спазмы удушья.

Так и случилось, моррон испытал боль, но это были страдания совсем иного рода. Острый носок сапога, с размаху врезающийся в копчик; окровавленный ноготь, который безжалостный палач щипцами выдирает из пальца; змея, заползшая внутрь тела и пожирающая внутренности; все эти мучения ничто по сравнению с той всепоглощающей, жуткой, но, к счастью, кратковременно резью, которую испытывал Грабл в течение трех-четырех секунд. В грудь моррона как будто ударила молния. Она причинила несусветную боль, но зато уже через несколько мгновений остановившееся сердце легионера забилось, а меха легких принялись сокращаться, выталкивая наружу через гортань инородную, вредоносную субстанцию.

Чары богомерзкого колдуна то ли дружного с бароном, то ли скрывавшегося под его покровительством от праведного возмездия Единой Церкви, оказались недостаточно сильны, чтобы сгубить моррона, однако заставили его основательно прокашляться и прочихаться, а заодно и оросить ладони горючими слезами, льющимися ручьями из раскрасневшихся, опухших глаз.

«Ох, кто-то сегодня кровью похаркает! И кажется мне, не только барон! – потешил себя приятными мыслями о скором возмездии Грабл, как только пришел в себя. – Все жилочки по одной из мерзавца вытащу! Собственной кровью заставлю упиться! Колдун мне за каждый плевок ответит!»

* * *

Они были живы, но лучше уж оказались бы мертвы! Пойманному лиходею не стоит рассчитывать на пощаду, тем более ожидать милости от того, кого он неудачно пытался убить иль ограбить. На белом свете много гораздо более страшных вещей, чем смерть, например, смерть мучительная, болезненная гибель в руках палача или медленное загнивание в тюремной яме.

Лежа на животе посредине огромной лужи и стараясь оставаться незаметным, когда выглядывал из-за наполовину выкорчеванного пня, Грабл наблюдал, как слуги барона ванг Трелла, подобно стервятникам, воронам и иным падальщикам, живились на дворе, который и местом схватки-то назвать было нельзя, ведь боя никакого и не было. Они появились из домов и сараев сразу, как только колдовской туман рассеялся, и тут же принялись за презренную работу, называемую в народе мародерством.

Лесовики не погибли, но были без сознания и полностью беззащитны. В этом Грабл был абсолютно уверен, ведь охранники и прочая дворовая челядь барона обращались с неподвижно лежавшими на земле телами как с живыми. Сперва мародеры снимали с врагов доспехи, затем, обшарив вещевые мешки и складки одежд, вязали пленников по рукам да ногам и оттаскивали в сарай, где укладывали бессознательные тела штабелями, подобно поленьям. Моррону оставалось только гадать, какая участь ожидает его бывших соратников. Задумал ли вельможа замучить до смерти злодеев, осмелившихся напасть на его владения, а после долгих пыток развесить мертвые тела на деревьях вдоль дороги, или его помыслы были менее кровожадными и ограничивались лишь продажей разбойников в рабство.

Как бы там ни было, а помочь попавшим в плен Зингер не мог. Во дворе поместья работало слишком много вооруженных людей, чтобы пытаться в одиночку отбить бесчувственные тела. Да и что с ними, собственно, было делать: перетаскивать на собственном горбу в лес или приводить в чувство пощечинами? Первое занятие ему вряд ли было по силам, а второе, хоть и казалось менее утомительным, а в каком-то смысле даже приятным, но, скорее всего, не возымело бы должного эффекта. Как ни крути, а прийти на помощь лесовикам Зингер не мог, но зато он почти вплотную подобрался к дому барона и находился лишь в одном шаге, одном решительном шаге от свершения задуманного. Пусть он погибнет, но кровь ванг Трелла должна в эту ночь обагрить его топор, в том была воля пославшего его Легиона. Радовала моррона и возможность поквитаться с колдуном, чьи подлые чары не только сгубили целый отряд, но и подарили лично ему несколько очень неприятных мгновений.

Выждав удобный момент, Грабл взял в правую руку топор и осторожно выполз из-за пня, за которым долгое время прятался. До особняка барона было не очень далеко, всего каких-то сорок-пятьдесят шагов, но если преодолевать их ползком, да еще замирая при каждом шорохе, а порой и с головой погружаясь под грязную стылую воду, то столь краткий путь походил на долгое путешествие. Моррон не знал, сколько времени потратил, чтобы добраться до стены дома, но когда он дополз, двор поместья был уже почти пуст. Притомившиеся слуги разошлись досматривать прерванные ночной тревогой сны, и на всю округу остался всего один часовой, да и тот полез на смотровую башню, а значит, при всем желании не смог бы обнаружить притаившегося возле стены особняка моррона.

Беспечность сгубила многих, в том числе и очень умных людей. Посчитав маловероятным, а точнее, совершенно невозможным, что в эту ночь незваные гости заявятся во второй раз, старший охранник снял все посты, включая парочку часовых, охранявших вход в дом барона. Уходя на покой в казарму, воины лишь слегка прикрыли массивные створки дверей и даже не удосужились их запереть, что, впрочем, не имело для моррона значения, ведь только очень наивный злодей проникнет в дом через главный ход, когда имеется столько незапертых окон, да еще расположенных так низко над землей.

«Больше никогда не буду ползать, так и хозяйство поморозить недолго!» – пообещал себе Грабл, весьма обрадованный тем обстоятельством, что пора пряток прошла и настало время для действий. Почти бесшумно и даже не оцарапав руки, моррон разбил стекло, а затем, оглядев на всякий случай пустой двор, закинул в окно щит с топором и сам скрылся в оконном проеме.

Комната, в которую он забрался, была чем-то вроде тренировочного зала на случай ненастной погоды. Здесь благородный рыцарь и его ближайшее окружение, пажи и оруженосцы, оттачивали навыки владения оружием, когда на дворе лил дождь или стояла зимняя стужа. Поскольку в последнее время погода выдалась солнечной и совсем не дождливой, на полу зала и на всех находившихся в нем предметах, включая и пирамиду с незаточенным оружием для тренировок, лежал толстый слой пыли. Наверняка за весь прошедший день прислуга заходила в зал всего один раз и то только для того, чтобы зажечь мерно горевшую в дальнем углу лампаду. Зачем людям барона понадобилось освещать ночью комнату, в которой все равно никто не появлялся, так и осталось для моррона загадкой, впрочем, он и не думал ломать над ней голову.

По счастливой случайности дверь зала оказалась незапертой, на ней вообще не было ни замков, ни засовов, как снаружи, так и изнутри. Стараясь ступать как можно тише и не скрипеть давненько не смазанными дверными петлями, Грабл покинул запыленный, пропахший потом «храм воинского искусства» и очутился в длинном коридоре, неподалеку от винтовой лестницы, ведущей не только наверх, но и в подвал. Моррон не знал планировки дома, но решил подняться сразу на последний, третий этаж, где, скорее всего, и находилась опочивальня барона. В сердцах благородных господ живет неистребимое желание возвыситься над прислуживающими им простолюдинами, и это проявляется во всем, даже в расположении апартаментов. Наверняка ванг Трелл не смог бы спокойно уснуть, знай, что кто-то из слуг иль даже из членов семьи проживает «над ним». Одна лишь подобная формулировка, случайно всплывшая в разговоре, была бы воспринята вельможей как оскорбление и стала бы поводом для вызова на поединок равного себе и веской причиной для порки не следящего за языком слуги.

Ни в коридоре, ни на самой лестнице стражников не было, что, впрочем, не вызвало у Грабла удивления. Якшавшийся с колдунами барон мог позволить себе беспечность и не обращать внимания на пустяки, которые для других рыцарей были настолько важными, что пренебрежение ими могло бы стоить жизни. Ванг Трелл хоть и потратился на создание искусственной долины, но зато сэкономил куда более солидную сумму на возведении замка. Ему были не нужны крепостные стены, ведь его жизнь гораздо надежней защищал колдовской туман; а его людям не нужно было простаивать часами на постах, храня покой своего господина, поскольку о приближении врагов давали знать хитрые ловушки, установленные явно не без помощи того же самого колдуна.

Прислушавшись к тиши пустого коридора, моррон зашел на лестничный пролет, где еще долго стоял, внимательно осматривая освещенные факелами каменные стены, деревянные перила и неровные, сужающиеся к центру ступени винтовой лестницы. Отлично понимая, насколько коварна и изобретательна его жертва, Грабл боялся попасть в западни, возможно установленные не только снаружи, но и внутри дома, например, на этой самой лестнице. Он много слышал о плитах пола, приводящих в действие хитрые механизмы, когда на них ступала нога человека, и о других разновидностях ловушек, либо сразу убивавших непрошенного гостя, либо обездвиживающих его и подававших хозяевам сигнал тревоги. Стать еще одним «бревном» в живой поленнице плененных лесовиков не входило в планы моррона.

Ступени лестницы выглядели вполне надежно. Внимательно осмотрев каждый уголок каменных плит, Грабл не заметил ничего подозрительного, однако рисковать не стал и вместо того, чтобы ступить на первую ступень ногой, вскарабкался на перила, а затем, ухватившись руками за перила вверху пролета, подтянулся и залез на другой деревянный брус. Бесспорно, подниматься по ступеням куда удобней, чем карабкаться по ограждению, однако подъем таким необычным способом на третий этаж не отнял у моррона много времени. Главное, что, когда он спрыгнул на площадку третьего этажа, в ушах не зазвенел сигнал тревоги, пол под ногами не провалился, а из стен не вылетели острые штыри, выпущенные из потайных механизмов.

Мысленно похвалив себя за предусмотрительность и сообразительность, Грабл осторожно, на цыпочках вышел с лестницы в превращенный в оранжерею коридор. Убийца сразу смекнул, что его расчет оказался верным и что апартаменты хозяина дома находятся именно здесь. Дверей было всего две: большие, искусно украшенные позолотой и причудливыми орнаментами из мореного дуба. Одна из них наверняка вела в просторную спальню, к которой примыкало несколько подсобных комнат: гардеробная, оружейная и обязательно небольшой чуланчик для инвентаря, необходимого на случай, если господину барону вздумается справить нужду, не покидая кровати.

Зингер считал, что от вельмож можно ожидать всяких причуд. К примеру, ни для кого в Альмире не было секретом, что его величество филанийский король имел привычку облегчать желудок прямо за трапезным столом, причем в присутствии не только верноподданных слуг, но и знатных вельмож из других королевств. У себя в имениях придворные снобы часто уподоблялись монарху и баловали себя теми же самыми причудами, что и король. Одним словом, попользоваться «ночной вазой» прямо в кровати, да еще в компании покорных слуг, для баронов да графов было столь же естественно, как для низкого простолюдина вытереть нос рукавом.

За другой дверью, скорее всего, располагался кабинет, где барон изредка проводил время за чтением книг и раздумьем у камина и гораздо чаще принимал благородных гостей. Грабл колебался, с какой именно двери начать поиски; табличек на них не было, так что с равным успехом спальня могла находиться как с правой, так и с левой стороны. Моррон выбрал правую дверь и не ошибся, правда, в огромной кровати, обвешанной балдахинами и заваленной горою подушек, хозяина дома не было. Видимо, ночная тревога прервала чуткий сон ванг Трелла, и тот, не в состоянии более уснуть, решил заняться делами. Поскольку во дворе Грабл барона не видел, значит, вельможа, скорее всего, сейчас пребывает в кабинете, например, укрывшись теплым пледом и разведя огонь в камине, нежится в мягком кресле и читает модный при герканском дворе роман. Еще моррона посетила мысль, что хозяин дома мог отправиться ради утех в комнаты служанок, но она была тут же отвергнута за полной несостоятельностью. Аристократы ленивы и привычны к роскоши. Даже ради разнообразия они не станут коротать ночь в тесной комнатушке горничной или кухарки, а вызовут прислугу к себе и вдоволь порезвятся на просторной, удобной кровати.

Поскольку жертвы в спальне не было, ее следовало искать, и первым местом, куда Грабл решил заглянуть, была, конечно же, дверь по соседству, ведь именно там, скорее всего, и находился кабинет. Бесшумно ступая по каменным плитам и даже умудрившись не скрипнуть массивной дверью, створки которой были раза в два выше его и настолько же шире, моррон вновь оказался в оранжерее. За несколько минут погруженный в полумрак коридор ничуть не изменился, разве что в нем стало чуть-чуть потемнее, и Грабл сразу понял почему. С десяток свечей в настенных канделябрах погасли, и произошло это из-за сквозняка, гулявшего между рядами диковинных цветов. Моррон не помнил, чтобы пару минут назад листья растений колыхались, а ноги тревожил неприятный холодок. Многие не обратили бы внимания на подобную мелочь, но тайком подбиравшегося к жертве убийцу она насторожила. Застыв на месте и даже задержав дыхание, Грабл стал искать причину вдруг откуда-то появившегося сквозняка и тут же ее нашел. Вторая дверь была раньше плотно закрыта, а теперь между створками виднелась тонюсенькая щелочка. Сама собой такая тяжелая дверь открыться не могла, а значит, кто-то сейчас находился за ней: или вошел, пока Грабл осматривал спальню, или зачем-то открыл ее изнутри. Шансы, что это был именно барон, показались моррону настолько большими, что он даже позволил себе слегка улыбнуться.

Однако следы радости мгновенно исчезли с сурового лица, когда Грабл приблизился вплотную к двери и осторожно прижался к щелочке ухом. Внутри кто-то был, но находился он там не один. Убийца отчетливо расслышал треск огня в камине и голоса: два мужских и один женский. Люди находились довольно далеко от двери и хоть не шептались, а разговаривали в полный голос, до ушей моррона доносились лишь обрывки фраз весьма напряженного диалога. Связать воедино их было почти невозможно, Зингер лишь понял, что один из благородных мужей весьма обеспокоен ночным нападением и до сих пор пребывает в состоянии, близком к истерике. Собеседники его успокаивали, но их доводы не могли заглушить фонтан бурно выплескиваемых эмоций. В конце концов терпение слушателей закончилось – их голоса перешли на крик, а затем раздался приглушенный звон пощечины, прекративший жалобные стенания перепуганного насмерть труса.

«Их трое, а я один. Двое мужчин: один из них точно хозяин, другой же иль скрывающийся от церкви колдун, иль просто гость благородных кровей. Я один против парочки рыцарей, да еще дамочка под ногами мешаться будет. Провожусь долго, не поручусь, что одолею, а уж визгу-то от дурехи будет, визгу-то! Тут же челядь сбежится… Дело пропащее!» – поигрывая в руках топором и приготовленным к бою щитом, взвешивал шансы на успех Грабл, весьма расстроенный тем, что застал барона не одного, а в компании.

Обстоятельства были против моррона, они вынуждали его отступить и выбрать более удачный момент для нападения, однако узкие рамки задания не оставляли ему иного выбора, как только положиться на удачу и немедленно атаковать. Времени оставалось мало, а имя ванг Трелла стояло всего лишь вторым в списке рыцарей, приговоренных Легионом к смерти. К тому же Граблу самому нестерпимо хотелось обагрить топор кровью и колдуна, чьи чары заставили его чуть ли не харкать внутренностями, и давшего тому покровительство вельможи. Отрадно, когда приятное можно совместить с полезным, а долг пребывает в гармонии с собственными желаниями. Такое случается редко, но уж если происходит, то каким бы расчетливым, опытным и хладнокровным ни был убийца, он смотрит на опасности по-иному, практически забывает о них в погоне за желанной наградой.

«Да что я трушу, их всего-то трое, – мечтающий о возмездии моррон стал выискивать плюсы своего положения. – Одна из них девка, ей сразу можно рот заткнуть кулаком иль рожу состроить, чтоб она испужалась и чуйств лишилась. Барон всего лишь трусливый слизняк! Ишь, в какую конвульсию его ночное приключение ввергло. Поди, портки замарал, когда лесорубы «ура» затянули. Вот с прислужником его чародейским надобно быть осторожней, с него резню и начну, главное, не мешкать! Раз колдун, то в ближнем бою удара не держит. Пока кого призывать начнет иль заклинания гнусавить, я его топором упокою!»

Отказ от задания или его несвоевременное исполнение грозили моррону большими неприятностями, успешное же выполнение сулили почет, уважение собратьев по клану и глубокое чувство удовлетворения от осознания свершенной мести. Что тут было выбирать? Грабл, конечно же, решился атаковать. Как только последние «но» были отметены в сторону, моррон отошел немного назад, разбежался и, вышибив дверь мощным ударом плеча, с грозным криком ввалился в кабинет хозяина дома.

Барон Орсий ванг Трелл, расхаживающий по кабинету в одном халате, но, опоясавшись мечом, и парочка его гостей, греющихся в креслах возле камина, были, естественно, удивленны эффектным появлением незваного визитера. Однако и моррон, по инерции побежавший до середины зала, вдруг застыл в замешательстве. Грозный воин с топором в руках остановился так резко, как будто вражеские чары настигли его на бегу и обратили в камень.

Грабл узнал гостей, да как можно было не узнать неразлучных вампиров, с которыми он долгое время тесно общался в Альмире, и надо сказать, был с обоими в довольно приятельских отношениях. Прямо перед ним вальяжно развалилась в кресле белокурая красавица Каталина Форквут, а по правую руку от нее сидел Тальберт Арканс, бывший полковник наемников, прослывший знатным рубакой и сорвиголовой еще до того, как несколько столетий назад обратился в вампира. Последний раз Грабл видел обоих в филанийской столице три года назад и уж никак не ожидал узреть их именно здесь и сейчас. Присутствие парочки именитых кровососов весьма осложняло моррону задачу, практически делало ее невыполнимой. Что же касалось персоны самого ванг Трелла, то ее можно было не принимать в расчет. Тощий, худосочный, непропорционально сложенный, высокий юноша с утонченными чертами лица и почти с полным отсутствием мышечной массы на теле. Грабл даже удивился, как такой тщедушный слабак умудрялся носить доспехи и размахивать мечом на турнирах. Впрочем, эти сомнения рассеялись, как только моррон пригляделся к лицу хозяину дома. Его кожа была чересчур бледна, чтобы сойти за человеческую. Без всяких сомнений барон Орсий ванг Трелл являлся вампиром, однако даже это обстоятельство не делало жертву достойным противником. Зингер чувствовал слабость врага и видел страх в его расширившихся глазах, он разделался бы с вельможей всего за несколько секунд, укоротил бы его высокий рост вдвое всего парочкой крепких ударов добротного топора. Однако вряд ли такой поступок одобрили бы его прежние дружки. Связываться со слаженным боевым дуэтом – Тальберт Арканс и Каталина Форквут – моррону очень не хотелось, но он чувствовал, что без этого не обойтись.

– Ты только глянь, кто к нам в гости пожаловал! Сам контрабандист Грабл, непревзойденный мастер топора, удавки и зуботычин! – рассмеялся Арканс, обращаясь к своей подруге. – Вот уж действительно ночка сюрпризов… Слышь, Орсий, а ты еще не верил, что в Мелингдорме морронов как собак нерезаных. Вишь, и по твою душу один заявился…

Худосочный юноша ничего не ответил, лишь посмотрел на моррона глазами загнанной в угол крысы. Его тонкая рука с неестественно длинными и тонкими пальцами легла на рукоять меча, но в этом жесте было больше отчаяния, нежели желания бороться за свою жизнь. Грабл был уверен, что даже если бы он был безоружен и неосмотрительно повернулся к барону спиной, то титулованный слизняк все равно бы не решился напасть.

– Я же говорила, морроны мельчают, уже наемников натравливать начали, – продолжила разговор Форквут, с милой улыбкой взирая на Грабла. – А ты все не верил, убеждал, что бессмертные воины, воскрешенные самим Коллективным Разумом человечества, никогда до такой низости не опустятся. Заверял, что они настоящие бойцы, настоящие мужчины…

– Слышь, красотка, – не выдержал Грабл и вмешался в разговор кровососов, – коль мы с тобой в Альмире пару бочонков винца когда-то давно вместе распили и голышом по крышам бегали, завывая на луну, аки волки, это еще не повод так дерзить! Тальб, урезонь бывшую королеву филанийской ночи… объясни, как должно некоронованным особам с людьми разговаривать. Три года уж прошло, а замашки все монаршьи…

Грабл Зингер не умел убивать метким словом, но зато мог им больно ужалить. Лицо красавицы стало белее прежнего, ее тонкие губы сжались в гримасе ненависти, а острые когти вампира, мгновенно выросшие на месте обычных ногтей, потрудились над подлокотниками кресла так же усердно, как столярные резцы. Каталина Форквут до сих пор не могла смириться, что проиграла войну за альмирский престол своей бывшей хозяйке, графине Самбине, и теперь вместо того, чтобы управлять своим кланом и гордо носить звание Лорда-Вампира, должна была влачить жалкое существование гонимого беглеца и презренного изгоя.

– Кончай трепаться, – устало произнес Арканс, доставая из ножен мечи, но не встав с кресла. – Мы здесь по делу; ты, насколько я понимаю, тоже не просто так на огонек заглянул. Внесу ясность, Орсия трогать не дадим, он под нашей защитой. Так что убирайся, дружище, подобру-поздорову. Делаем это одолжение только в память о старых добрых альмирских временах. Не хотелось бы мне тебя вслед за Фанорием на тот свет отправлять…

Известие о смерти товарища и собрата по клану, которого всего два дня назад видел живым, привело Грабла в ярость. Внешне он этого не показал, на его лице не дрогнул ни один мускул, но Каталина почувствовала, как забурлила кровь в жилах моррона, как его сердцебиение участилось. Губы красавицы тут же искривились в злорадной ухмылке, а острые когти вновь превратились в ухоженные дамские ноготки. Нет лучшего блюда, чем горечь врага; нет вкуснее вина, чем его страдания, телесные или хотя бы душевные.

Схватка была неизбежна. Моррон не мог уступить, да теперь уже и не желал, поскольку хотел отомстить Аркансу за смерть собрата. Но прежде чем пустить в ход топор, Грабл надеялся задеть кровососов за живое, заставить их испытать пожирающую рассудок ярость, подобную той, что он сам только что познал.

– Не буду спрашивать, зачем вам этот хилый заморыш понадобился, – быстро справившись с болью утраты, продолжил беседу моррон, – да вы и не сознаетесь… Таить не стану, мне его головушка ой как нужна, и без нее я отсюда шагу не сделаю, так что хватит, Тальб, лясы точить, – произнес моррон, протяжно шмыгнув носом. – И во-о-още давненько уж сказать те хотел! Кто за юбку долго держится, тот вскоре сам бабой становится! Уж слишком крепко ты, Арканс, к своей красотке прилип, смотри, через годок-другой сам в платье оденешься да в туфельках на каблучках щеголять станешь!

Вопреки ожиданиям моррона, обидные слова не вывели из себя ни Арканса, ни Форквут. Парочка продолжала невозмутимо сидеть в креслах и презрительно ухмылялась, давая понять когда-то приятелю и собутыльнику, а теперь врагу, что не воспринимают его всерьез и сколько бы он ни тужился, как бы ни измудрялся в словесных выкрутасах, а все равно не выведет их из себя.

Раз обстрел из луков да арбалетов не увенчался успехом, приходит пора подкатывать к дому врага катапульту. Руководствуясь этой истиной, Грабл не отступился от своего замысла, а только поменял тактику. Протяжно втянув воздух широкими ноздрями, моррон поднатужился и породил смачный плевок, который с громким чмоканьем вырвался из его рта и быстро полетел прямехонько к улыбающемуся лицу белокурой красавицы. Конечно же, Форквут увернулась, Грабл и не рассчитывал попасть в цель, ведь старшие вампиры обладают отменным чутьем и реакцией. Однако его выходка возымела должный эффект – питавший к Каталине нежные чувства Арканс не выдержал и рьяно атаковал обидчика своей второй половины.

Не вставая с кресла, а подтянув вверх ноги и резко оттолкнувшись подошвами сапог от подлокотников, Тальберт совершил молниеносный прыжок в сторону моррона. В конце полета он нанес резкий удар сверху вниз правым мечом, силы которого наверняка бы хватило, чтобы разрубить низкорослого бойца надвое, несмотря на добротную кирасу и кольчугу на нем. Скорее всего, внезапная атака увенчалась бы успехом, да только Арканс позабыл, с кем имеет дело. Граблу не раз доводилось видеть вампира в бою, и он знал, на что враг способен. Именно подобного начала схватки Зингер и ожидал, поэтому, как только Тальберт рванулся с кресла, моррон сделал пару шажков вправо и на всякий случай прикрыл левый бок щитом. Когда же вампир пролетел мимо, даже вскользь не задев моррона мечом, Грабл поднял высоко вверх левую руку и послал вдогонку кровососу сильный удар кромкой щита, которая, кстати, была окована прочной стальной пластиной. Грабл даже не ожидал, что ему так повезет в самом начале схватки. Удар щита пришелся по основанию черепа врага, и когда кровосос приземлился, то сразу упал на колени и, выронив мечи, обеими руками схватился за голову, тщетно пытаясь унять жуткую боль.

Выведенного из строя бойца можно было бы добить всего лишь одним ударом, да только топор понадобился Граблу совсем для иного дела. Увидев, в какое незавидное положение попал ее единственный подданный, а заодно и возлюбленный, Каталина тут же набросилась на моррона. Зазубренный двуручный меч, неизвестно каким образом оказавшийся в руках белокурой красавицы, залетал по воздуху с умопомрачительной скоростью. Вынужденный отступить к двери Грабл едва успевал отбивать и отводить его мощные и молниеносные атаки, то прикрывая голову да бока щитом, то парируя внушительных размеров клинок широким лезвием топора. Техника боя Каталины была далеко не безупречна, и только это спасало все отступавшего и отступавшего к двери моррона. Если бы бывшая глава альмирского клана вампиров двигалась чуть-чуть медленней, Грабл легко бы расправился с ней, однако скорость была существенным преимуществом. С мечтой о победе моррон распрощался, когда под очередным ударом двуручного меча напополам раскололся щит (в тот миг Грабл пожалел, что не прихватил из кузни Ордиби более надежное, хоть и тяжелое средство защиты), когда же Тальбертпришел в себя и поднялся на ноги, Зингер с сожалением понял, что обречен. Единственное, что он мог сделать, притом не для себя, а для Легиона, так ценою собственной жизни погубить ванг Трелла, который оказался настолько трусливым созданием, что и в бой-то побоялся вступить.

Когда в зале только зазвенело оружие, хозяин дома бросился к окну и, распахнув настежь створки, принялся звать на помощь, однако что-то снаружи напугало белоручку-вельможу. Как ошпаренный кипятком и одновременно облитый с головы до ног смрадными помоями, он отскочил от окна и трусливо забился в дальний угол, где простоял все сражение, зачем-то держа перед собой меч в трясущихся руках. Лишь когда Тальберт оправился и они вдвоем с Каталиной оттеснили убийцу к входной двери, ванг Трелл почувствовал себя в безопасности и опустил оружие. Ему было невдомек, что именно в следующий миг его и настигнет смерть, которую он так боялся.

Положение Грабла было безнадежным – слева его теснил Арканс, быстро орудовавший двумя мечами; справа наседала Форквут, ничуть не утомленная схваткой; силы моррона были на исходе, а в его руках имелся лишь топор, чье древко, к счастью, оказалось настолько крепким, что не сломалось даже под сокрушительными ударами двуручного меча. Под таким дружным натиском сразу двух опасных врагов Грабл не продержался бы более минуты. Он был обречен, поэтому и решился исполнить свой последний долг, долг перед Легионом, а значит, и человечеством. Удачно улучив момент между почти непрерывно следовавшими одна за другой атаками, Грабл быстро присел, резко оттолкнулся ногами от пола и выпрыгнул вверх, на несколько мгновений воспарив над головами врагов. Когда его тело достигло пика прыжка и сила притяжения потянула вниз, моррон метнул топор, вложив в бросок всю свою силу. Грабл даже вывихнул плечо, растянул локтевой сустав и потянул поясницу, но, впрочем, это уже не имело значения, ведь его ногам не суждено было коснуться пола. Он приземлился на лезвие двуручного меча, прошедшего под кирасой и пронзившего кольчугу вместе с телом насквозь. Подобно куропатке, которую живьем насадили на вертел, моррон забился в предсмертных конвульсиях, задергал конечностями и закричал, мучаясь от пожиравшей его тело боли.

Неизвестно, собиралась ли Форквут в память о былых днях вынуть меч и великодушно позволить моррону умереть на полу или желала до конца насладиться его муками, но только вампиршу отвлек крик, душераздирающий крик Арканса, полный отнюдь не боли, а ненависти, досады и отчаяния. Выдернув окровавленный меч из тут же повалившегося на пол тела, Каталина обернулась и сама чуть ли не застонала. Хозяин дома, благородный барон ванг Трелл, на которого парочка кровососов возлагала большие надежды, неподвижно стоял у стены, пригвожденный лезвием топора, поделившим его голову на ровные две половинки.

По лицу умирающего, уже не чувствовавшего боли, но все еще находившегося в сознании моррона пробежала призрачная тень улыбки. Он выполнил долг, пусть даже частично. Он сделал все, что мог; и ему перед смертью было не в чем себя винить. К тому же созерцание напоследок парочки раздосадованных вампирских рож доставляло ему неописуемое наслаждение.

– Ты во всем виноват! Это ж надо было так подставиться, да еще в самом начале боя! Сколько раз тебе говорила, я не кисейная барышня, сама могу за себя постоять! – гневно прокричала Каталина, обвиняя в неудаче верного ей Арканса и не готовая признать, что точно так же сама виновата в смерти барона.

Тальберт открыл было рот, собираясь что-то ответить в свое оправдание, но ему было не суждено ни успокоить расстроенную госпожу, ни привести доводы в защиту неудачного начала боя. Массивные створки двери с грохотом распахнулись, чуть не слетев при этом с петель, и в зал влетело окровавленное тело мертвого охранника, лишенное части правой руки и головы. Ванг Трелл не зря испугался, когда выглянул в окно, недаром прекратил звать стражу на помощь. Вельможа увидел, что во дворе его поместья тоже шел бой; увидел, как гибли его слуги под натиском куда более сильного и опасного врага, чем низкорослый убийца, пожаловавший в его кабинет.

Разбрызгивая кровь, тело обезглавленного солдата пролетело добрую половину зала, после чего, ударившись об пол, не остановилось, а заскользило дальше, пока не встретило на своем пути преграду – решетку камина. Тот, кто отправил окровавленный снаряд в полет, явно обладал чудовищной силой и не боялся столь вызывающе заявить о своем прибытии. Мгновенно окончив распрю и позабыв о все еще не отошедшем в мир иной морроне, вампиры взялись за оружие и приготовились достойно встретить врага, кем бы он ни оказался.

Незваный гость все же краем уха да слышал о хороших манерах. Заблаговременно оповестив хозяев дома о намерении нанести визит, он не заставил их долго томиться в ожидании. Не прошло и нескольких мгновений, как на пороге появилось существо, скорее напоминавшее исчадие ада, нежели походившее на благородного рыцаря. Его вид так устрашал, что даже чего только не повидавшим на своем долгом веку вампирам не удалось сохранить хладнокровие и спокойствие. У Форквут, крепко сжимавшей меч, вдруг затряслись руки, а привычный к виду крови и изувеченной плоти Арканс инстинктивно отпрянул назад и чертыхнулся, послав бранное проклятие святым Небесам.

В зал вошел почти двухметровый великан, с ног до головы закованный в стальные доспехи. В правой руке он держал, как игрушку, огромный двуручный меч, а в левой – отрубленную голову солдата, с которой еще капала кровь. Грозное орудие убийства от кончика до рукояти было покрыто кровью и кусками свежего мяса, не лишенного кожи и фрагментов костей. Грудь широкоплечего воина тяжко вздымалась. На покореженной от ударов, так же, как и меч, покрытой толстым слоем загустевшей, липкой крови броне виднелись многочисленные отметины мечей да булав. Державшаяся лишь на одном наплечном и одном поясном ремешках кираса в двух местах была пробита выстрелами из арбалета. В отверстиях еще торчали основательно углубившиеся в богатырскую грудь болты. Видимо, воин не стал их удалять, чтобы не истечь кровью. В стыках между латами и в забрале шлема торчали обломки стрел, однако грозный боец двигался легко, совершенно не обращая внимания на ранения.

– Кровососы!.. Мерзкие пиявки!.. Смерть вам, твари! – громогласно и с неподдельной ненавистью прорычал принявший ванну из вражеской крови рыцарь, а затем, так и не удосужившись оповестить о цели свого визита, приступил к привычному для него делу, то есть к беспощадной резне.

Несмотря на отменную реакцию, помноженную на вампирские способности и завидное бойцовское мастерство, Тальберт едва успел отбить рукой несущуюся прямо ему в лицо мертвую голову. Необычный снаряд не причинил вампиру вреда, но отвлек внимание и отнял несколько ценных мгновений. Не успел Арканс и глазом моргнуть, как перед ним выросла грозная фигура в окровавленных доспехах. Только чудом он успел принять на скрещенные основания обоих мечей сокрушительный, рубящий удар двуручного меча, идущий точно сверху вниз. Прочная сталь клинков выдержала столкновение с тяжелым мечом, руки Тальберта тоже не дрогнули и удержали вырывающиеся из ладоней рукояти, однако это был не конец рыцарской атаки, а только ее начало. Не без труда отбив меч врага, Арканс совершил вошедший в привычку прием, весьма эффективный в бою с противником, владеющим двуручным оружием. Он крепко сжал перекрестья своих мечей, а затем резко крутанул их в сторону и вниз, собираясь таким способом вырвать зажатое и неповоротливое оружие из вражеских рук. Однако вампир не учел, что, нанося мощный удар, рыцарь держал двуручный меч лишь в одной руке, а не в обеих. Не исключено, что Тальберт просто не заметил этого нюанса, поскольку его внимание отвлекла «летающая голова». Частенько за рассеянность в бою приходится сурово расплачиваться. Тальберт понял, в чем состояла его роковая ошибка, только когда в его висок с силой врезалась стальная перчатка. Удар рыцарского кулака подкосил вампира, затылку которого совсем недавно и так крепко досталось от щита моррона. Как тюк с мукой, Тальберт повалился на пол, но надо отдать ему должное, будучи настоящим воителем, все же разок попытался подняться… правда, неудачно. Окованный стальной пластиной носок рыцарского сапога, врезавшийся в живот кровососа, помешал ему продолжить бой.

Все произошло за считаные секунды. Возможно, у Тальберта с Каталиной и были шансы противостоять рыцарю и выйти из схватки победителями, однако Форквут повела себя странно и подло, впрочем, «подлость» – не тот критерий, которым можно мерить поступки вампиров. Вместо того чтобы поспешить на помощь близкому другу и соратнику, она отбросила оружие и побежала в дальний конец зала. Зазубренный меч, обагренный кровью моррона, не прогрохотал по каменным плитам, а растворился в воздухе еще до того, как коснулся пола. Губы красавицы что-то беззвучно зашептали, а освободившиеся руки бывшего Лорда-Вампира очертили в воздухе правильный круг. Не прошло и пары секунд, как просторный кабинет барона осветило алое свечение открывшегося портала. Лишь мельком оглянувшись и узрев, как сапог ненавистника вампиров врезался в живот брошенного ею дружка, Каталина Форквут покинула владения уже покойного барона ванг Трелла, а портал за ней тут же закрылся.

Неизвестно, почему Каталина поступила так низко. Возможно, она не смогла простить Аркансу гибели барона, а может быть, просто сочла, что даже вдвоем они с рыцарем не справятся. Не исключено, что Тальберт просто ей надоел, а тут подвернулся удобный случай от него избавиться, притом чужими руками. Какой бы сильной ни была любовь, но она непременно пройдет за неполные триста лет.

Алое свечение погасло, а из-за опущенного забрала рыцарского шлема послышалась отборная брань. Победитель был явно раздосадован позорным бегством одного из противников, однако, как человек благородный, он поступил милосердно – не стал обрекать поверженного Арканса на долгую, мучительную смерть. Один резкий удар двуручного меча, и голова вампира покатилась по полу.

Окинув зал беглым взором, рыцарь убедился, что уже некого убивать, и только после этого позволил себе снять с головы наверняка изрядно поднадоевший ему шлем.

– Автур, ты?! – донеся со стороны двери слабый стон все еще пребывавшего в сознании Грабла.

Командир лесовиков, чье лицо было так же, как доспехи, покрыто сгустками запекшейся крови, не стал тратить времени на ответ. Вместо этого он быстро подошел к смертельно раненному, присел возле него на колени и, бережно приподняв голову уже закатившего глаза моррона, влил ему в рот пахнущую тертым орехом и листами смородины жидкость из походной фляги.

– Автур, ты?! – повторил свой вопрос, но на этот раз уже более твердым голосом пришедший в сознание Грабл.

– Как видишь, дружище, – усмехнулся командир лесного отряда, осторожно расстегивая ремни кирасы раненого бойца. – Ты шибко-то уж не болтай! Микстурка хоть и хороша, не раз меня самого выручала, да только основательно те брюшину вскрыли… от души девка мечом поработала!

– Как… как ты сквозь туман прошел? – не унимался Грабл.

– Как, как, просто… – усмехнулся рыцарь, сняв с Зингера кирасу, аккуратно увеличив свободной рукой окровавленный разрез кольчуги, а затем вылив остатки жидкости из фляги прямо в распоротый живот соратника. – Так же, как ты, прошел: прочихался, откашлялся да прошел! Я ведь тоже моррон, а на нас эти чары не действуют! А ты что думал, Мартин Гентар такой наивный чудак, что тебя одного супротив пяти рыцарей пошлет, да еще когда вокруг них столько кровососов вьется?! Не-е-е, дружок, Мартин совсем не дурак, да и не взялись бы лесорубы те помогать, если бы я их за собой не повел. Недаром три года в Гендвике прожил, но об этом как-нить в другой раз расскажу, когда ты в целом состоянии бушь, а не в нарубленном…

Живительная микстура из рыцарской фляги творила настоящие чудеса. Она не только остановила кровотечение, идущее из открытой раны, но и стала затягивать разрез на брюшине моррона. К тому же Грабл почувствовал себя значительно лучше: в голове прояснилось, залитое кровью лицо собрата по клану уже не расплывалось перед глазами, а боль, изводившая его, внезапно затихла. Зингер открыл рот, собираясь задать спасителю новый вопрос, но рыцарь отрицательно покачал головой, а затем поднес ладонь к его губам, давая знак, что лучше помолчать.

– Слаб ты еще, чтоб трепаться, да и времени у меня на разговоры нет, – пояснил Автур, бережно опуская голову Грабла на пол, а затем поднявшись с колен. – Мне ведь тоже в схватке досталось, одному пришлось охранничков бароновских порубить, солдатики-то мои в сарайчике до сих пор спокойно дрыхнут, даже завидки берут… Значитца, слушай сюда! Ты свое уже отвоевал, все, что мог, выполнил, так что не дури, не рыпайся никуда, а лежи да сил набирайся. Я щас вояк своих разбужу, они тебя на носилках, бережно, прям как младенца, в Гендвик дотащут. Там отлежишься недельки две, а до этого никуда не рыпайся! Понял?!

– Понял, – кивнул Грабл, которому с каждой минутой становилось все лучше и лучше. – Ты-то куда сейчас? За меня ведь, поди, дело доделывать будешь?

– Не-а, – замотал головой великан, – рыцаренки, кого ты не добил, пущай живут, не до них щас! Я в Мелингдорм отправлюсь. Мартину о том, что здесь произошло, рассказать надобно да предупредить, чтоб Форквут поберегся… мстительна тварь и злопамятна стала, как только покинула Альмиру. Изгнание красавиц не красит, – сдавленно рассмеялся усач, а затем поднял руку в знак прощального приветствия. – Ну ладно, дружище, бывай! Надеюсь, вскоре свидимся!

– Постой! – выкрикнул громко, как мог, Зингер, когда рыцарь уже перешагнул порог и вот-вот должен был покинуть залу. – Как звать-то тебя?! Автур ведь не настоящее имя…

– Анри Фламмер, – прозвучал ответ из-за закрывающихся створок двери.

Глава 13 Коварство в святилище чести

Дарк лежал на телеге, медленно везущей его к месту предстоящего турнира, и видел лишь небо; огромное, голубое, простиравшееся во всю ширь его сонного взора и успокаивающее. Левый бок моррона подпирали успевшие опостылеть за день добровольного истязания собственной плоти доспехи, а под ногами позвякивала устрашающая груда оружия, подогнанного под его руку довольно неплохим кузнецом Октаром и изготовленная в строгом соответствии с правилами герканских турниров. К примеру, одноручный меч, которым Аламезу вскоре предстояло биться, был неуклюж и чересчур широк. С таким оружием предпочел бы не вступать в бой ни Дарк Аламез, ни Дитрих Гангрубер, даже если оно и было бы остро заточенным. Ширина лезвия превышала четыре пальца, что значительно замедляло движения бойца и делало невозможными некоторые изящные и довольно эффективные приемы. Однако на турнирах кровопролитие и прочие травмы не приветствовались, поэтому устроители неусыпно следили, чтобы оружие не было уже, чем щели забрал на шлемах, предназначенных для пеших рыцарских поединков.

Утомленный шестнадцатичасовой тренировкой прошлого дня, Аламез проспал большую часть пути и, наверное, пребывал бы в приятном забытьи до самого рева трубы, извещающего о начале состязаний пажей, оруженосцев и прочего благородного с рождения молодняка, претендующего на крупицу славы, почета, уважения, а также и на привилегии, которые им сулил рыцарский герб. Но отдых моррона был вероломно нарушен громким стуком молотков, неприятным слуху жужжанием пил, терзающих крепкие волокна дуба, и, конечно же, забористой бранью подгонявших рабочих плотницких старшин. К счастью, Дарку не нужно было напрягать неустанно ноющие мышцы спины и шеи, чтобы поднять голову и осмотреться по сторонам. Моррон и так знал, что происходит. До открытия турнира оставался всего лишь один день, а строительство трибун и работы по ограждению площадок для боев, по всей видимости, были весьма далеки от завершения. Впрочем, для него это не было новостью. Все три года, что он прожил в графстве Дюар, происходило одно и то же. Подготовка места ристалища и зрительских трибун каждый раз затягивалась до последнего и завершалась лишь поздней ночью при свете костров.

Обычно перед началом состязания участников охватывает волнение и трепетный страх, которые, в свою очередь, пробуждают неусыпный интерес ко всему, что происходит вокруг, или полнейшую апатию. Одни отпрыски благородных родов постоянно рыскали по турнирным площадкам, путаясь у рабочих под ногами, и везде совали свои любопытные носы. Другие же, наоборот, впадали в панический ужас перед предстоящим и до самого выхода на поединок отсиживались со спущенными штанами в кустах, отчего имели весьма бледный, неуверенный вид, который частенько зрители принимали за признаки робости да трусости. Естественно, глупо бы было ожидать, что опытный воин, каким когда-то был Дарк Аламез, уподобился бы одним или другим претендентам на рыцарские шпоры. Настоящее испытание должно было начаться лишь на следующий день, а сегодня моррону предстояла лишь легкая разминка, нужная исключительно для исполнения нудных, но необходимых формальностей. Благородный Дитрих фон Херцштайн, коим он с позапрошлого дня являлся, должен был доказать, что достоин выйти на поединки против настоящих рыцарей.

Даже когда телега остановилась среди десятка иных телег, также заваленных грудами стали, предназначенной защищать своих хозяев и разить их врагов, Дарк продолжал неподвижно лежать и задумчиво созерцать небо. Октар, бывший за возницу, попытался растолкать как будто потерявшего интерес к происходящему вокруг моррона, но, видимо, скупой, флегматичный ответ Аламеза «Пшел вон, холоп!» прозвучал весьма убедительно. Верный слуга Гентара посчитал, что его подопечный готов к грядущему испытанию, раз уже вжился в роль хамоватого господина.

Ничуть не удивленный ответом и даже не подумавший оскорбиться, Октар невозмутимо пожал плечами, сплюнул на землю и вскоре ушел. Вместе с двумя подручными, сопровождавшими Аламеза к месту турнира и исполнявшими роли его слуг, кузнец забрал все до последней булавы оружие и понес его к судейским палаткам. Дарк знал, что в ближайший час его никто не потревожит. Заявка на его участие в состязании, конечно же, была уже подана (Аламез даже не сомневался, что Мартин Гентар о том заблаговременно позаботился), однако сейчас, перед началом испытаний, участникам требовалось предъявить на суд устроителей все надлежащие бумаги и оружие, которым претендент собирался биться. Докучливые герольды графа Дюара, бывшие на турнире судьями, должны были проверить на подлинность родовые грамоты и рекомендательные письма от рыцарей, у которых претенденты служили пажами да оруженосцами. Затем старший кузнец состязания, наверняка не последняя фигура в гильдии кузнецов Мелингдорма, должен был проверить оружие на соответствие требованиям турнира и отметить его особой меткой. С оружием без клейма на площадки для боев не допускались ни претенденты на рыцарские шпоры, ни сами благородные рыцари. Турниры развлекали народ, они оживляли торговлю, тренировали воинов и способствовали повышению боевого духа как участников, так и зрителей, однако король не хотел ради потехи толпы и обогащения торговцев калечить тех, на чьих копьях да мечах зиждилась его корона.

Округа была полна голосов и прочих в основном раздражающих слух звуков. Однако они, как ни странно, не мешали развалившемуся на телеге бездельнику размышлять о том, что имело весьма сомнительное отношение к будущему испытанию. Несмотря на общий умиротворенный настрой, Дарк злился – злился на Гентара, из которого приходилось вытаскивать правду клещами, притом по частям. Наутро после ночного разговора Аламез собирался сделать еще одну попытку разузнать, куда подевался Марк, но старый хитрец как будто предвидел его намерение и трусливо избежал нежелательной беседы, потихоньку покинув дом ни свет ни заря. Когда Дарк со вторыми петухами появился в его опочивальне, то Мартина уже и след простыл. Маг исчез, забрав все свои вещи и оставив на столе лишь небольшую склянку с дурно пахнущей мазью да записку, в которой пояснял, как правильно наносить омолаживающую смесь на лицо и когда ее следует удалять. Для Аламеза так и осталось загадкой, когда он в следующий раз увидит собрата по клану и увидит ли вообще. Хоть по логике вещей Гентар должен был обязательно появиться завтра на турнире, но от хитрого некроманта можно было ожидать любого подвоха.

Не испытывал Аламез теплых чувств и к Октару. По мнению моррона, кузнец, а по совместительству и наставник претендента на рыцарские шпоры, чересчур загонял его прошлым днем; заставил трудиться до боли в мышцах и до жуткого зуда во всех натертых да взопревших под доспехами местах. Хорошо еще, что доспехи, теперь мирно покоившиеся рядом с ним на возу, оказались добротными и, наверное, одними из лучших во всей провинции, хоть и выглядели совсем не привлекательно: обшарпанно и невзрачно, как будто уже побывали в дюжине серьезных переделок и успели изрядно проржаветь на мокром полу сырой кладовой. Кираса сидела ладно, а налокотники, массивные паундоры и наколенники ничуть не стесняли движений. Стыки Октар подогнал идеально, так что вряд ли пластины переклинило бы даже после неудачного точечного удара вражеской булавы по примыкающим друг к дружке поверхностям. И это было важно, ведь по условиям герканских турниров бой продолжается, даже если один из соперников из-за повреждения лат не может шевелить рукой иль ногой. Сплав, из которого была сделана броня, был ощутимо легче и тоньше иных стальных пластин. Что же касалось его прочности, то моррону оставалось лишь уповать на лучшее. До первой схватки и первого пропущенного удара это невозможно было проверить. Только безумец будет испытывать прочность брони, колотя по ней кувалдой всего за день до начала турнира. Это такая же несуразная затея, как попытка учить игре новичка-музыканта на идеально настроенной перед выступлением лютне.

Хоть по вине Октара Аламез и переусердствовал вчера с занятиями, но зато теперь точно представлял, каковы его шансы на успех. Надо сказать, в общем и целом перспективы были весьма многообещающими. Состязание оруженосцев моррона не волновало. Скорее всего, он стал бы в нем победителем. Если бы удача отвернулась от него, да и преподнесла бы несколько неприятных сюрпризов, то он все равно бы вошел в число новичков, отобранных судьями для участия в настоящем турнире. В пеших поединках завтрашнего дня он смог бы стать лучшим, если бы не пришлось биться двуручным оружием. Состязание «отряд на отряд» моррона не беспокоило, с его-то опытом участия в сражениях он смог бы продержаться до конца схватки и нанести противникам ощутимый урон коварными вылазками да уловками. Только если выбранный его соратниками командир оказался бы отменным тугодумом, его отряд потерпел бы поражение. Не радовали Аламеза лишь конные состязания. В бою на копьях он чувствовал, что был безнадежно слаб. Такому не научиться за один день, тем более когда нет напарника. О победе в этом виде турнира не могло быть и речи. Дарк мог рассчитывать лишь на то, что строгие судьи сочтут его потуги достойными рыцарских шпор и оценят его несгибаемый дух да завидное упорство.

…Монотонный громкий рев доброго десятка походных труб вырвал моррона из плена раздумий и, надо сказать, сильно встревожил, ведь это был сигнал участникам состязания и их слугам явиться на место проведения ристалища и начать облачаться в доспехи. Октар же с подручными до сих пор не вернулись. Впрочем, поволноваться Дарку пришлось недолго. Стоило ему лишь сесть и осмотреться по сторонам, как тревожные предчувствия ушли. Многочисленные отпрыски благородных семейств и их хлопотливая челядь не проявляли беспокойства. Большинство из них пытали счастья добиться рыцарства не в первый раз, так что прекрасно знали, что следующий раз рев труб раздастся лишь через час.

С любого ложа, будь то мягкая кровать иль жесткое днище телеги, трудно встать, но раз уж ты поднялся, лечь обратно вряд ли удастся; на такой подвиг способны лишь заслуженные лежебоки. Дарк тут же понял, что он не из их числа, поэтому, кряхтя и потягиваясь, спрыгнул с телеги, а не завалился обратно. Все вокруг было как всегда, все было знакомо и привычно, ведь проводимые в Мелингдорме турниры Аламез посещал каждый год. Турнирные площадки подготавливались на том же самом месте, что и в прошлом году, а именно, перед крепостной стеной, между угловой, безымянной северо-западной башней и башней Святого Анквиния. Место ристалища было большим, оно протянулось вширь от крепостного рва до самой опушки леса, где пара дюжин рабочих только начинала возводить палаточный лагерь для рыцарства и их слуг. Трибуны для графской семьи, иной мелингдормской знати, а также уважаемых горожан пока и в помине не было; на ее месте виднелось лишь огромное нагромождение досок да пара телег без лошадей, груженных плотницкими инструментами и ящиками с гвоздями. Большинство рабочих пока было занято тем, что вкапывали по периметру будущего ристалища флажки устроителя турнира, то есть его сиятельства графа Дюара, да мастерили ограждение вокруг турнирных площадок. Даже если бы Аламез посетил это место впервые, то уже понял бы, где будут проводиться конные состязания, а где пешие бои. Легко было и предсказать, что в этом году благородные рыцари не просто сойдутся в чистом поле отряд на отряд, а потешат далеких от воинского дела простолюдинов красочным зрелищем взятия бутафорской крепости. Полдюжины плотников, маляров да землекопов уже трудились над созданием некоего миниатюрного подобия участка крепостной стены и двух небольших башенок. Одни возводили деревянный макет укрепления, другие окрашивали его под грязно-серый цвет каменной кладки, а третьи рыли вдоль всей декорации огромную, но не глубокую яму, которая, естественно, только символизировала ров и в которую нельзя было погрузиться даже по пояс.

Бездельники всегда вызывают возмущение, в особенности у тех, кто трудится не покладая рук. Всего около сотни рабочих создавали своим упорным трудом место завтрашнего красочного зрелища, в то время как более трех сотен разгильдяев, непрерывно галдевших посреди экипажей да телег, с важным видом откровенно били баклуши. Конечно же, далеко не все из них претендовали на высокое звание участника турнира. Здесь прохлаждались и чертовы трубачи, чьими стараниями Дарк окончательно распрощался с приятной дремотой; и приближенная челядь юных отпрысков благородных семейств, молодые ребята, наверняка мечтавшие в скором времени занять завидные посты герольдов, гонцов, вестовых да младших оруженосцев при возвысившихся до рыцарских шпор хозяевах; и прочая безликая, но тем не менее разношерстная масса, которую можно было бы охарактеризовать всего одним словом: «прислуга».

Низкородные участники скопления не интересовали Аламеза, а вот к юношам, щеголявшим в дорогих одеждах и пугавших будущих соперников молодецким бахвальством, моррон присмотрелся, правда, длилось это недолго, потому что их ряды медленно, но верно редели, да и изучать-то там было особенно нечего. Для двух третей юных дворян предстоящее состязание должно было стать первым серьезным испытанием в жизни, и лишь не более десятка задиравших носы молодцов гордо носили на шляпах соколиные перья. Это означало, что им уже доводилось принимать участие в турнире и даже пару разиков посчастливилось удачно скрестить мечи с рыцарями.

Неукоснительно повинуясь указаниям блюстителей турнирного порядка, которые были одеты в цвета графа, груженные амуницией телеги и кареты покидали одна за другой место сбора и непрерывной вереницей тянулись к опушке леса, туда, где только начинали возводить палаточный лагерь. Видимо, состязание юнцов было столь неинтересно и незначительно, что его решили провести подальше от места завтрашнего ристалища. У рабочих «еще и конь не валялся», а разношерстная толпа превращала своим присутствием строительную площадку в базарную площадь.

Народу вокруг становилось все меньше и меньше, и оставшийся один возле повозки Дарк уже начинал нервничать, но тут из толпы разноцветных одежд, темных плащей да пестрых шляп с беретами наконец-то вынырнула серая, приземистая и с виду невзрачная фигура Октара. С трудом протискивающийся сквозь хаотично движущийся в основном на одном и том же месте людской поток, кузнец изрядно запыхался, лицо его было покрыто капельками пота. В правой руке он держал уже опробованную Дарком в деле булаву и одноручный меч с уродливо широким лезвием, а в левой нес котомку, из которой торчали свитки грамот.

– На, держи! – сказал, как выплюнул, кузнец, суя в руки Дарка поклажу, а сам оперся о телегу и часто задышал. – В суме все грамоты, береги ее! Разрешение на твое участие получено, оно тоже там… внутри! Как приедешь на место, сразу герольду графскому и почетному рыцарю его покажешь. Это перво-наперво сделать надобно, а уж апосля… – раскрасневшийся кузнец махнул рукой, – …в доспехи облачайся.

– Что значит «приедешь», что значит «облачайся»! – возмутился Дарк. – А ты с твоими парнями здесь, что ль, останешься?! А как же я один оденусь-то?!

– Не боись! Все, что сам застегнуть не сможешь, мы потом прибегем да подправим! Чай, успеем до начала потехи! – немного успокоил моррона Октар. – Вишь ли, незадачка какая вышла! Народищу сопливого сегодня особливо много привалило, все в рыцарята затесаться хотят… а старшой кузнец, как назло, в стельку пьян! За него, дурня, еле поспевает пара помощников отдуваться: и оружие проверяют, и клейма ставят, всё вдвоем… Толпища перед их палаткой просто жуть! Слава Небесам, что меня ребята хорошо знают… Потихоньку, пока другие не видели, мне на меч да булаву клеймо турнирное поставили, а вот со всем остальным обождать придется! Я щас обратно бегу, к парням своим, а то вдруг что не так… Да ты не боись, вслед за остальными подводами езжай, а мы прибегем, успеем…

– А если нет, если опоздаете?

– Успеем! – заверил кузнец. – А если чуток и задержимся, то ты вот энтим повоюй… Это ж на рыцарских поединках выбор оружия строго оговорен, а когда вьюнцы состязаются, всем до лампады, чем кто бьется, лишь бы клейма на стали стояли исправные.

– Ладно, будь по-твоему, – выразил согласие кивком Аламез и, взяв в руки поводья, сел на место возницы. – Но если меня с турнира выгонят, сам перед Мартином ответ держать будешь!

– Сдержу, чай, не впервой! – рассмеялся кузнец и отправил телегу в путь, хлопнув увесистой ладонью лошаденку по крупу. – Ты там главное того, поосторожней, силушку рассчитывай! Не зашиби нечаянно кого вусмерть, судьи графские того не любят!..

* * *

Состязание оруженосцев (хотя большинство участников еще не дослужились до этого звания и, несмотря на зрелый возраст, ходили в пажах) проводилось гораздо дальше, чем Дарк предполагал. Караван груженных доспехами и оружием телег прогрохотал по неровной дороге мимо только возводимого палаточного лагеря и направился к опушке леса, где вереница подвод завернула направо и примерно с полмили ехала вдоль поля.

Моррону сразу стало понятно, что устроители не жаловали бои новичков, не имевших даже герба, и проводили их лишь для того, чтобы мелингдормский турнир полностью соответствовал «Уложению…» предка нынешнего короля. Местом боев должно было стать чистое паровое поле, даже не утрамбованное и не выровненное перед началом схваток. Рытвины, ухабы, огромные ямы, многие из которых были заполнены стоялой водой, и ржавеющие обломки выброшенного полевого инвентаря обильно покрывали арену предстоящего состязания, неимоверно усложняя участникам задачу во время боя удержаться на ногах.

Палаток для переодевания и отдыха юных соискателей славы, конечно же, не было; и то, и другое действа должны были вершиться возле телег, расставленных в три ряда вдоль опушки леса. Но зато посреди поля красовался огромный походный шатер, в котором за накрытым яствами столом величественно восседали четверо рыцарей. Впрочем, о высоком положении компании сотрапезников оставалось лишь догадываться, ведь на них не было не только доспехов, но даже достойных благородных мужей одежд. Все четверо восседали за столом в не первой свежести простых холщовых рубахах и, подобно низким простолюдинам, пренебрегали столовыми приборами: трое рвали жирное мясо руками и лишь один из дворян, видимо самый воспитанный, ел поросенка с ножа, с огромного охотничьего ножа, более походившего на короткий меч. Только темно-синие шарфы, повязанные на рукава грязных рубах, да то, что герольды графа робко стояли возле стола и не решались присесть, выдавало в грязнулях-чревоугодниках представителей оплота герканского воинства, благородных воителей из Мелингдорма, а заодно и почетных рыцарей, то бишь судей предстоящего испытания.

Пообещав себе, что, когда получит герб, никогда не опустится до подобного свинства как в одежде, так и в плане манер за столом, Дарк оставил телегу и, послушавшись совета Октара, сразу направился к небольшому, примыкавшему к шатру навесу, где вместе с остальными благородными юношами предъявил старшему писарю состязания содержимое своей котомки.

– И чо те дома-то не сиделось? В своей бы глуши счастья и попытал, – недовольно проворчал невысокий, но имевший сегодня довольно большую власть чин, с нескрываемым подозрением и отвращением рассматривая предъявленные Дарком бумаги.

– У нас турниры не проводятся, ваш ближайший! – соврал первое, что пришло в голову, моррон, позабывший обговорить с Гентаром этот момент и уточнить, что он должен отвечать.

– Ладно, ступай… – нехотя поставил печать на разрешение ворчливый писарь, видимо удовлетворенный ответом, – …но, когда кости те, вьюноша, переломают, сам, за свой счет, до родимых болот добираться бушь, на милость его сиятельства не рассчитывай! Всех калек по домам развозить, казны не хватит!

Получив такое оптимистичное напутствие, Дарк лишь слегка улыбнулся. Писарчук и не догадывался, кто перед ним. Не мог знать и того, что пытался накликать беду на голову лучшего из собравшихся на поле бойцов, а возможно, и будущего победителя мелингдормского турнира. В зеркало Дарк в тот день не смотрелся, а то бы не удивлялся, что его не воспринимают всерьез. Если бы моррон увидел свое отражение, то непременно поразился бы, насколько молодила его мазь, которую он утром втер в щеки и лоб. Почти волшебная смесь, изготовленная лично некромантом, сотворила настоящее чудо. Она не только превратила лицо двадцатипятилетнего зрелого мужа в умильную мордашку восемнадцати-девятнадцатилетнего юноши, но и скрыла уродливый шрам на лбу – боевую отметину, оставленную более двухсот лет назад секирой махаканского гнома.

По всей видимости, до начала рыцарских потех в исполнении подрастающего поколения герканского дворянства оставалось не так уж и много времени. Идя быстрым шагом обратно к телеге, Дарк с завистью наблюдал, как поспешно натягивали на своих господ стальные одежды расторопные слуги, и проклинал Октара с его подручными, которых почему-то до сих пор не было. Возле судейского шатра тоже возникло тревожное движение. Рыцари еще сидели за столом, набивая животы за графский счет и обильно запивая угощение дорогим вином из погребов его сиятельства; но вот герольды засуетились, забегали, явно делая последние приготовления, да и трубачи, выйдя на поле, стали прочищать трубы.

Ждать дольше было нельзя. Тех недотеп, кто по зову трубы не успевал выйти на поле и встать в строй в полном боевом облачении, просто-напросто вычеркивали из списка состязавшихся. Судьи были глухи к мольбам и жалобам, а если со стороны опоздавшего звучали угрозы, то на них отвечали по-рыцарски: кулаком в ухо иль пинком под зад, в зависимости от того, в каком почетный рыцарь был расположении духа и что ему было не лень поднять, руку иль ногу.

Обычно воины начинают облачаться с кирасы, но им помогают несколько слуг. Дарку же не приходилось рассчитывать на милость соседей, кроме ехидных смешков да злорадных ухмылок, он ничего не увидел и не услышал. Будущие соперники и их челядь лишь радовались, что ему не успеть, что на одного бойца в состязании, скорее всего, станет меньше. Решив нарушить привычный порядок ритуала облачения в броню, Аламез сначала надел ботинки, затем наколенники с поножами, и лишь когда его ноги были полностью закованы в сталь, взялся за толстую кожаную куртку (заменявшую полноценный рыцарский гобиссон). Именно после того, как моррон натянул поверх нижней одежды кольчугу, и начались основные трудности. Ремешки кирасы застегивались сзади, и без помощников тут не обойтись, но, поскольку выбора не было, Дарк решил свершить невозможное. Тонкие кожаные жгутики постоянно выскальзывали из пальцев, но в конце концов поддались и с грехом пополам закрепились. Надевать броню на руки было уже легче, хоть и с ней Аламез тоже довольно долго провозился. Сигнал трубы возвестил о построении, уже когда обрадованный своим успехом моррон натягивал на руки стальные перчатки, однако первый же шаг стер улыбку с его омоложенного лица. Аламезу лишь удалось кое-как закрепить на себе тяжелую груду бряцающего и болтавшегося при ходьбе металла. Чтобы стальные части доспеха превратились в единую, крепкую и надежную броню, проклятые ремешки нужно было подтянуть. Даже в этом ему никто не собирался помочь. Отпрыски благородных семей отпускали в адрес еле идущего по полю моррона лишь колкости, а их раболепные слуги ржали не хуже коней. Если бы то, как на нем болтались кираса и иные верхние части доспехов увидели судившие состязания почетные рыцари, то попытка заслужить герб со шпорами завершилась бы еще до того, как звук трубы оповестил бы о начале поединков. Аламеза просто прогнали бы прочь, ведь Геркании не нужны воины, не умеющие даже носить броню; великому королевству не нужны рыцари, настолько бедные, что даже не в состоянии прокормить парочку заморышей-слуг.

Дарк понимал, что стал всеобщим посмешищем и что вот-вот его так и не начавшейся рыцарской карьере будет положен конец; понимал, не знал, что делать, но все равно шел по неровному полю к месту, где толпа закованных в латы бойцов постепенно принимала очертания неровного строя. Моррон уповал на чудо, и оно, как ни странно, свершилось. Внезапно все неудобства исчезли, а двигаться в броне стало так же легко, как прошлым днем во время тренировок. Кираса прекратила ерзать по груди, стальные пластины выровнялись и перестали бренчать одна о другую при ходьбе. Складывалось ощущение, что крепежные ремешки подтянулись, притом без чьего-либо участия, сами собой. Не только моррон, но и те, кто над ним смеялся, заметили произошедшие изменения. Шуточки прекратились, а сродное конскому ржание простолюдинов стихло. Двое, видимо самые набожные из претендентов на герб, даже подняли правые руки, чтобы перекреститься, но их отвлек разнесшийся над полем протяжный и громкий рев труб, возвестивший о начале состязания. Когда оглушающий и будоражащий кровь звук наконец-то прекратил терзать уши присутствующих, Аламез уже занял место в строю.

В напыщенной и чересчур затянутой вступительной речи старшего герольда графа не было ничего интересного. Седобородый слуга его сиятельства назидательным тоном, с пафосными паузами и важным выражением на продолговатой, морщинистой физиономии, поведал отпрыскам благородных герканских семейств о долге, о чести, о достоинстве и, конечно же, о том, как почетно стать участником мелингдормского турнира, проходящего под покровительством такого великого человека, как граф Дюар. Одни юные соискатели рыцарских шпор с трепетом и вниманием слушали изобилующую красивыми оборотами речь опытного оратора, но большинство откровенно зевало, причем гораздо искренней и протяжней, чем на проповеди в церкви. Последних было легко понять, тем более что Дитрих ванг Херцштайн был из их числа. Они пришли сюда за титулом, причем многие приехали из очень далеких мест, и их интересовал результат, а не пустое, бесцельное сотрясение воздуха на тему: «О, славься великое герканское рыцарство! О, славься Его Величество Герканский Король! О, славься и процветай, милостивый повелитель Мелингдорма!»

К счастью, ничто не длится вечно, и любой муке рано или поздно приходит конец. Старший герольд честно отработал языком свой хлеб и уступил место не столь красноречивым ораторам. Едва старик замолк, как благородные судьи прервали трапезу и показались из шатра, причем не удосужившись даже приодеться или хотя бы сменить закапанные жиром рубахи. Но все же кое-что изменилось в их облике – почетные рыцари пристегнули к поясам ножны с мечами и надели на левые руки стальные перчатки.

«Кто перечить их решениям станет, тому зубы перчаткой пересчитают! А кто не уймется и бузить начнет, того просто-напросто прирежут! И управы потом на них не сыскать! – правильно истолковал назначение меча и перчатки Дарк и был весьма поражен, что оказался не единственным, кто придерживался того же мнения. Где-то слева за спиною моррона послышался тихий шепоток догадливого, но неразумного юнца, осмелившегося произнести вслух то, о чем Аламез решился только подумать. – Вот те и рыцарская честь, вот те и благородство с убеждениями! На силе как все испокон веков держалось, так и держится!»

На поле собралось чуть более восьмидесяти претендентов, а если быть точнее, восемьдесят четыре по списку, копия которого имелась в руках у каждого герольда. Всех юношей можно было без труда поделить на четыре равные группы, но, как оказалось, доблестные герканские рыцари были не в ладах с элементарным счетом. Судьи распределили между собой соискателей на глазок и огласили свое решение в весьма грубой форме.

– Значитца, так! – изрек первый почетный рыцарь, вытирая темно-синим судейским шарфом жир с усов и подбородка. – От начала строя до тебя, долговязый! Все вы берете щиты, оружие и бегом марш к красному флажку! Ваши бои я, барон Герхард ванг Теугорлиц, сужу. Надеюсь, они повеселей петушиных будут! Кто за четверть часа не поспеет, может не спешить, а к нянечкам домой отправляться, теплое молочко на крылечке хлебать!

Остальные ораторы были столь же немногословны. От речи к речи менялся лишь цвет флажка, имя судьи, отведенное на сборы время да оскорбления, которыми рыцари награждали юных соискателей титула. Поскольку Дарк вступил в строй одним из последних, то его распределили в четвертую группу, судить бои которой должен был некий фон Кервиц, судя по имени, так же, как и фон Херцштайн, выходец с далекого герканского севера.

Аламезуне повезло. Хоть на сборы бойцам его группы дали аж целых полчаса, но яшмовый флажок (так герольды почему-то называли стяг зеленого цвета) находился в самом конце поля, почти у самого берега реки. Успеть к сроку можно было лишь бегом, ведь у моррона не было слуг, которые принесли бы ему оружие. Впрочем, не только он один оказался в незавидном положении. Из-за не вовремя ушедшего в запой кузнеца многие из участников не успели вовремя поставить клеймо на оружие, так что отведенные полчаса растянулись на добрый час, а строгие судьи посмотрели на задержку сквозь пальцы. Когда правила иль законы не соблюдают многие, нарушители не наказываются…

Добравшись до телеги, Аламез с горечью обнаружил, что Октар со слугами так и не появился. В первые бои ему было с чем вступить, но тем не менее положение оставалось критическим. Любое оружие имеет дурное свойство ломаться, и без замены никак не обойтись. Если бы меч моррона сломался, а на булаве лопнул предохранительный кожух, его бы сняли с состязания, вне зависимости от того, как бы он провел предшествующие бои и насколько расположил к себе судью.

Взяв в руки оружие и закинув за спину щит, Аламез отправился в обратный путь, как нетрудно догадаться, также бегом. Он прибыл к флажку четвертым и, в отличие от остальных, даже ничуть не запыхался, чем несказанно удивил одобрительно кивнувшего ему фон Кервица.

Потянулись долгие минуты ожидания. Скучали все: и расхаживающий в задумчивости вдоль берега реки рыцарь, и сидевший на земле под флажком герольд, в чьи обязанности входило вызывать претендентов на поединки и вести учет их побед, и сами участники состязания, уже прибывшие на место и не знавшие, чем заняться. Находившимся поблизости слугам было гораздо легче: им не надо было ломать головы, как скоротать время. Разложив для своих господ по кускам мешковины оружие, они ушли к лесу и, вытащив из котомок харчи, занялись чревоугодием.

Но вот сопровождавший отряд трубач поднес свой блестящий инструмент к губам и известил о начале состязания. Засидевшиеся без дела соперники и те, кто только пришел, тут же образовали строй. Группа оказалась меньше, чем остальные – в ней всего было восемнадцать человек, что не могло не обрадовать Аламеза. Чем меньше участников, тем меньше боев и тем быстрее завершится этот кошмар, бывший всего лишь первым этапом всего состязания.

– Слушайте, господа, и не говорите, что не слышали! – оглушающее громко прокричал вышедший перед строем герольд. – Поединки ведутся на жизнь. При кровопролитии или серьезном увечье бой тут же останавливается, однако повреждение доспехов одного из состязающихся не является основанием для прекращения боя. Слово благородного фон Кервица для вас закон. Ослушавшегося судью ждет суровое наказание. Выбор оружия остается за каждым участником. Менять оружие иль щит в ходе схватки запрещается. Помощь слуг словом иль делом запрещается. Нарушитель избивается палками, а его хозяин с позором покидает состязание. Условия победы: сбить противника наземь, вытеснить его за границу площадки, обозначенной малыми флажками, иль выбить из рук оружие. В иных случаях победителя и проигравшего определяет благородный фон Кервиц. Проигравший единожды в последующие бои не вступает и покидает состязание без позора. Четверо самых сильных и стойких из вас допускаются к следующему этапу состязаний, который будет проводиться возле судейского шатра и начнется в три часа после полудня. От имени моего господина, его сиятельства графа Дюара, желаю вам доброй стали в руках и пламени в сердце!

«Красиво, хоть и напыщенно!» – отметил про себя Дарк, весьма обрадованный тем, что услышал. Претендентов всего восемнадцать, а остаться должно четыре. Это значило, что моррону нужно победить лишь в двух боях. При самом неблагоприятном стечении обстоятельств, то есть если он в первом же поединке сломал бы меч, у него оставалась в запасе еще булава. Ко второй половине дня, ко второму этапу состязания в его распоряжение всяко уже имелся бы полный арсенал помеченных турнирным клеймом мечей, секир да булав.

– На первый поединок вызываются… – стал читать по списку герольд, которого Аламез слушал лишь вполуха.

Своего нового имени моррон никак бы не пропустил, знать, какие имена носили соперники, ему не хотелось, впрочем, любоваться тем, как юные бойцы наскакивают друг на друга – тоже. Несмотря на шум и гвалт, воцарившиеся вокруг, игнорируя выкрики и лязг сталкивающейся стали, моррон сел на землю и, закрыв глаза, стал представлять небо, голубое, безоблачное, приносящее чистоту в мысли и покой в душу.

– На четвертый поединок вызываются высокородный Дитрих фон Херцштайн и высокородный Гуго ванг Адельверг! – вырвал Аламеза из неги приятного забытья уже изрядно похрипывающий голос герольда.

Поскольку поединки велись не между рыцарями, выполняющий обязанности глашатая герольд позволил себе не называть мест, из которых прибыли претенденты. Впрочем, это была совершенно излишняя информация. К тому моменту ряды участников уже основательно поредели. Трое потерпевших поражение бойцов понуро плелись по дороге в сопровождении слуг, тащивших на себе покореженную броню, а трое победителей решили перед следующим выходом отдохнуть от тяжести стали и блаженно растянулись на траве в одном лишь мокром от пота нижнем белье.

Быстро поднявшись на ноги, Аламез надел на голову шлем для пеших боев (с сеткой из толстых прутьев вместо забрала), взял булаву вместе со щитом и вышел на линию боя. Турнирный одноручный меч был неуклюж, и Дарк решил биться им лишь в крайнем случае, когда и если сломает булаву.

Гуго ванг Адельверг оказался рослым, широкоплечим парнем, наверняка способным ломать ударом ноги молодые деревца и таскать на плечах трехлетку-быка. Соперник был, бесспорно, грозен, но по сравнению с орком, наверное, выглядел бы недокормленным хиляком, замученным скоромной едой да постами. Чтобы устрашить противника, Гуго рычал и потрясал в руках секирами.

«Болван даже не понимает, что незаточенные турнирные секиры почти бесполезны против щита. Видать, решил пользоваться ими как дубинами!» – рассмеялся про себя Дарк, не испугавшийся ни внушительных габаритов противника, ни его звериного рыка.

– Готовы? – спросил судья, но, даже не подумав дождаться ответа, выкрикнул: – Начали!

Громила остается всего лишь громилой, даже если его одеть в доспехи. Зарычав еще громче и замахнувшись секирой в правой руке, ванг Адельверг с места ринулся на врага и сам не понял, как очутился на земле, а стальной башмак Аламеза надавил ему на затылок. Не только Гуго, но и большинство присутствующих не успели заметить, какой коварный прием провел хитрец фон Херцштайн, хоть, по большому счету, и замечать-то было нечего. Дарк всего лишь сделал шаг навстречу бегущему сопернику, преклонил колено, как делают рыцари, целуя меч, святую реликвию иль краешек дамского платья, и выставил вперед под углом щит, защищая голову от удара вражеских наколенников. Эффект получился тот же, как если бы разогнавшемуся быку бросили под ноги бревно. Гуго с разбега налетел на живое препятствие, но поскольку из-за высокого роста силача центр тяжести его тела находился гораздо выше точки соприкосновения, то не смел противника с пути, а просто перелетел через него и распластался по земле. Аламез же не был великодушен и не дал противнику подняться.

– Бой закончен! – огласил свой вердикт хохочущий фон Кервиц. – Ну ты и шельма! Где только такому научился? Как только сообразил?

Послушавшись приказа почетного рыцаря, Дарк убрал ногу, но, как оказалось, слишком рано. Несогласная с решением судьи сторона явно не желала уходить без победы. Разозлившийся Гуго быстро вскочил и тут же занес секиру над головой повернувшегося к нему спиной Аламеза, но нанести подлый удар не успел, поскольку его больно ужалило острие боевого меча, погрузившееся довольно глубоко в прорезь доспеха под мышкой. Фон Кервиц не тратил времени на предостережения, а словам предпочитал действия. Заметив, что ванг Адельверг замыслил неладное, судья сам исполнил наказание, а лишь затем зачитал приговор.

– Стащить с мерзавца доспехи! – приказал почетный рыцарь, вытирая о траву окровавленный меч. – Гнать палками до самых городских ворот! Бить, пока бока не посинеют! Эй, герольд, отметь там у себя. Ванг Адельверга на состязания больше не допускать, устроителей других турниров известить о его низком поступке!

Самой экзекуции Дарк не видел, но зато отчетливо слышал истошные крики верзилы Гуго, избиваемого добрым десятком палок. Аламез не был любителем подобных зрелищ и нарочно не смотрел в сторону дороги, по которой толпа слуг с задорным посвистом и улюлюканьем гнала нарушителя турнирных правил. Моррона в данный момент волновало другое. Ему нестерпимо хотелось ослабить ремешки на доспехах, но он боялся искушать судьбу. В первый раз они сами собой подтянулись, но во второй раз могло и не повезти. Неизвестно, к чему, в конце концов, пришел Аламез, но возможности поразмышлять ему не дали. Еще до того, как объявили следующий бой, герольд громко выкрикнул его имя.

Не став перечить и сетовать, что он еще не отдохнул, Дарк снова надел шлем и вышел на исходную линию. Однако герольд повел себя странно. Вместо того чтобы объявить имя соперника, он замахал рукой, подзывая моррона к себе.

– Благородный Арвик фон Кервиц, являющийся почетным рыцарем сегодняшнего состязания, – издалека начал герольд, протягивая подошедшему Дарку скрепленный сургучовой печатью свиток, – уполномочил меня известить вас, милостивый государь, что вы его милостью допускаетесь до следующих состязаний. Прошу покинуть место ристалища и направляться к судейскому шатру!

Пребывая в растерянности и отказываясь верить своим ушам, Аламез все-таки принял бумагу, но расспросить герольда так и не успел. Слуга графа уже повернулся к нему спиной и стал выкрикивать имена участников следующего, пятого по счету поединка.

* * *

– Не нравится мне все это, ох, не нравится! – проворчал Дарк, обращаясь к Октару, стоявшему у него за спиной и затягивающему ремешки на доспехах.

– А что не нравится-то? – спросил кузнец. – Все вроде бы как нельзя лучше складывается.

– Вот это как раз и не нравится, – с тяжким вздохом изрек Аламез. – Как-то уж все гладко выходит, того и гляди, нагрянет беда! Доспехи сами собой затянулись, заминка с оружием боком не вышла, да и предварительные бои как-то легко прошли! Я и разка одного по противнику не ударил, как мигом к основному состязанию допустили.

– А чего тебя не допустить-то? – рассмеялся Октар, явно не видевший повода для беспокойства. – Боец бойца, как ворон ворона, издалека видит! А о фон Кервице молва добрая идет, толковый он рыцарь… так рассудил, что раз ты себя достойно проявил, то к чему попусту утруждаться?

– Мартин приехал? – спросил Аламез, нутром чувствуя, что трудности еще впереди.

– Нет, не подъехал пока, но обещался быть, – немного успокоил моррона Октар. – Думаю, ко второй иль третьей твоей схватке точно появится… Дел-то у него, знаешь, скоко… у-у-у!

– Знаю, – кивнул Дарк, – но если бы он был уже здесь, мне было бы спокойней! Ты только глянь, что творится! И небо тучами грозовыми затянулось, и воронье кружит!

– А ты не думай о том! – попытался воодушевить Аламеза Октар. – Думай о приятном! О том, к примеру, что из толпы соискателей тридцать два бойца в списке осталось, а значитца, те всего-то в трех боях победить надоть! Конечно, еще меньше остаться должно было, но что-то сегодня благородные господа судьи уж больно милостями своими раскидываются. Не одного тя вот так вот от схваток освободили. Как видят, что боец стоящий, так сразу и печать на разрешение ставют. Да ладно, не омрачай чело мыслишками дурными! Одолеешь супротивников, попадешь в четверку вьюнцов, коих к турниру завтрашнему допустят, тогда…

Октар был прав. Как это ни странно, но до маленькой победы сегодняшнего дня оставалось свершить не так уж и много. Приятно радовало также то, что Дарк фактически не участвовал в схватках, а значит, и физически не устал. Он был в более выгодном положении, чем большинство соперников, но тем не менее что-то необъяснимое не давало Аламезу покоя.

По сравнению с первой половиной дня, местность перед судейским шатром выглядела совсем по-иному, и дело даже не в том, что солнце скрылось, а небо затянулось тучами. Число повозок, телег да запыленных карет заметно уменьшилось. Как разузнал уже кузнец, имевший знакомых не только среди городских кузнецов, но и графских слуг, во второй, заключительной части состязания должны биться тридцать два бойца, и шансы на успех были велики. Пока Аламеза облачали в доспехи, он не отрывал глаз от так же готовящихся к боям юношей и усиленно пытался понять, что же его в этой серой, безликой массе настораживает, где именно притаилась угроза, которую он ощущал.

Второй этап состязаний должен был пройти быстро, гораздо быстрее, чем первый. «Чем меньше народу, тем больше порядка!» – это правило не знало исключений и безотказно действовало и на турнирах. К тому же во второй половине дня уже не было неразберихи с оружием, да и все площадки для боев находились поблизости, а именно были размечены флажками по левую сторону от судейского шатра. Четыре судьи; четыре площадки, расположенные вблизи одна от другой; и всего тридцать два соискателя, из которых надо было отобрать четверых. Вся потеха не продлится долее пары часов, но это будут очень тяжелые, напряженные часы, часы боли, часы боев, часы душевных терзаний и постоянного ожидания беды.

Облачение в доспехи завершилось вовремя. Как только умелая рука Октара подогнала последний ремешок, трубы известили о продолжении состязаний. На этот раз участников выстроили не в ряд, а ровным полукругом, так, чтобы каждому было видно, как протекают бои на площадках. Позади них толкалась толпа прислужников, а также рабочих, закончивших смену и пришедших поглазеть. Хоть состязание оруженосцев совсем не турнир, но все равно захватывающее дух развлечение между однообразно протекавшими часами копания ям и махания молотком.

Делить на группы претендентов не стали, а кто против кого выходит на бой, определял простой жребий. Десятилетняя девчушка, видимо дочурка кого-то из графских слуг, брала разложенные на столе перед шатром листочки с именами претендентов и протягивала их старшему герольду, который громко зачитывал имена. Условия боев немного изменились, о чем в самом начале известил старший герольд. На этот раз выбор оружия не был свободным, а так же определялся волей случая, то есть жеребьевкой.

В число первых восьми бойцов, вышедших на площадки, Дарк не попал, чем, впрочем, был не очень расстроен, а скорее, наоборот, даже обрадован. Почему-то Аламезу казалось, что присутствие Мартина способно огородить его от беды и принесет ему удачу. Моррон то и дело вопросительно смотрел на Октара, но тот лишь отрицательно мотал головой, подавая неутешительный знак, что некромант еще не появился. За тем, как протекали первые бои, Дарк совсем не следил. Он был одиноким, молчаливым зрителем в первых рядах кричащей, машущей руками и дающей советы толпы и весьма сожалел, что не мог пока из нее выбраться.

Хотя вскоре удача повернулась к нему лицом, точнее, в профиль. Девчушка вытащила листок с его именем, но то, что он услышал потом, чуть ли не подорвало его боевой дух и не ввергло в бездну отчаяния.

– Дитрих фон Херцштайн, красный флаг, двуручный меч против Тильва ванг Бенгера, одноручный меч и щит! – выкрикнул герольд, как приговор.

Дарка не расстроило имя соперника, он даже не знал, как тот знаменит и что на прошлогоднем турнире чуть было не получил рыцарские шпоры. В печаль Аламеза повергло иное, а именно то, что ему предстояло сражаться двуручным мечом, который он не любил. Противнику же, наоборот, досталось самое любимое оружие Аламеза.

С видом приговоренного к смертной казни, поднимающегося на эшафот, Дарк вышел на площадку для боя, неся на плече громоздкое, нелюбимое оружие, и с завистью взирал на самоуверенного врага, в глазах которого блестели презрение и превосходство. Тильв, в свою очередь, правильно определил чувства, переполнявшие моррона, но в то же время ошибся в причине, по которой они возникли. Явно считавший себя непобедимым, юнец не мог и подумать, что зависть Дарка вызвана его одноручным мечом, а не тремя соколиными перьями, прикрепленными к левому наплечнику, знаку того, что юный ванг Бенгер уже сумел одолеть в честном бою трех рыцарей.

Судья дал отмашку, и на радость толпе противники сошлись в поединке. Дарк не стал сразу атаковать, а предпочел держаться на дальней дистанции, хотя двуручный меч – оружие, предназначенное более для нападения, нежели защиты. Впрочем, он мало что терял, ведь один или два пропущенных удара не являлись причиной для остановки боя, а повалить себя на землю или выбить оружие из рук Дарк юнцу не дал бы. Его стиль ведения боя тут же был перепутан с трусостью как засвистевшими зрителями, так и осмелевшим противником. Аламез постоянно шел по кругу, уходя от прямых атак и четко соблюдая дистанцию. Он изучал врага, на это нужно было время, но, уверенный в своем мастерстве и, следовательно, превосходстве, ванг Бенгер значительно облегчил моррону задачу. Фаворит состязаний прошлого года был слишком молод, никогда не участвовал в войнах, поэтому и не знал, как дерутся на бранном, а не турнирном поле. Тильв и не догадывался, что тяжелый и неповоротливый двуручный меч может дать преимущество «свободной руки» и как этим можно воспользоваться. Дарк же руководствовался простым правилом: «Что не запрещено, должно быть обращено во благо!»

Когда оруженосец в очередной раз пошел в атаку, пытаясь нанести Аламезу удар по корпусу слева, моррон не ушел назад, а позволил юнцу сократить дистанцию. Он даже, вопреки ожиданиям, не повел навстречу меч, чтобы принять на массивное перекрестье лезвие противника, а убрал левую руку с рукояти и подставил под удар стальной наруч. Тупой клинок, естественно, не причинил вреда моррону. Не успел Тильв отдернуть руку и убрать меч назад, как Аламез ловко вывернул левую руку, и его пальцы крепко впились в кисть противника. Правой же рукой, которая сжимала тяжелую и массивную рукоять меча, моррон нанес резкий, тычковый удар в решетку шлема противника. Тут же раздался скрежет ломающихся прутьев, ванг Бенгер потерял сознание и рухнул, как подкошенный.

Все три остальных боя тут же остановились. Толпа в негодовании заголосила, а в спину Аламезу полетели яйца, помидоры, капустные кочерыжки и прочие плоды с мелингдормских огородов.

– Да что ж такое творится! Да будь меч вострым, ему ж бы руку оттяпали?! – выкрикнул кто-то из толпы, и этот крик недовольства поддержало более десятка голосов.

– Выгнать, мерзавца! Чо недозволенное творит?!

– Низя так драться!

– Палками, его палками да по наглой морде!

Дарку пришлось услышать много нелестных пожеланий в свой адрес. Будь в его руках что угодно, но только не двуручный меч, он бы не стал так рисковать своей только появляющейся репутацией и победил бы более изящно. Стоя и выслушивая, какого нелестного мнения о нем собравшиеся, Аламез уже сожалел, что отважился на этот прием. К тому же Дарк боялся, что удалившиеся на совещание в шатер почетные рыцари вынесут весьма неприятный для него вердикт, а именно не только присудят ему поражение, но с позором выгонят, как, например, выгнали и избили Гуго ванг Адельверга.

Минуты ожидания протянулись мучительно долго, и, как назло, обстрел овощами не прекращался, хоть герольды и приложили немало сил, чтобы утихомирить толпу. Наконец-то благородные судьи покинули шатер, и вперед вышел барон Герхард ванг Теугорлиц, видимо самый уважаемый и влиятельный из всех рыцарей. Ему даже не пришлось поднимать руку, чтобы толпа затихла. Как только он остановился и посмотрел на собравшихся, многоголосый гвалт тут же смолк.

– Мы, четверо рыцарей благословенного Небесами Королевства Геркания, избранные волею Его Сиятельства графа Дюара, устроителя мелингдормского турнира, судьями данного состязания, держали сейчас совет. Мы обсуждали, насколько действия высокородного Дитриха фон Херцштайна соответствуют рыцарской чести и турнирным положениям Королевства Геркания, – рыцарь на миг замолчал, чтобы перевести дух. – Встречная атака, которую фон Херцштайн провел против нападавшего на него высокородного претендента Тильва ванг Бенгера, состояла из трех действий, а именно: отражения меча противника наручем, захвата и удержания кисти ванг Бенгера и удара в решетку шлема. Последнее действие, как вы все видели, привело к падению ванг Бенгера наземь и к невозможности продолжать схватку.

– Шустрей излагай! – раздался из задних рядов толпы голос уже изрядно набравшегося и по этой причине осмелевшего рабочего.

– Заткните скотину! – скупо отдал барон распоряжение, которое тут же бросились исполнять многочисленные добровольцы. – В захвате и удержании кисти противника мы, судьи, не нашли ничего предосудительного. Это действие часто используется в бою и не осуждается во время турнирных поединков. Отражение рубящего удара меча наручем весьма опасный прием и не всегда удается в боевых условиях. Мы, судейский совет, сочли это действие претендента также правомочным и не нарушающим правил, поскольку удар ванг Бенгера был средним по силе и если бы его меч был востер, то это не привело бы к отрубанию кисти противника. К этому выводу мы, как не раз побывавшие в битвах рыцари, пришли, учтя как физическую силу атакующего, так и неплохое качество доспехов защищавшегося.

«Два из трех, весьма неплохо!» – с горечью подумал Дарк, боявшийся, что третье обвинение все же лишит его возможности продолжить борьбу за рыцарские шпоры. Тем временем бывший старшим из судей барон сделал два шага назад, а его место занял благородный фон Кервиц, судивший и этот поединок Аламеза.

– Хоть тычковые удары оружием в лицевую сетку турнирного шлема при проведении пеших боев запрещены, – без какой-либо вступительной речи тут же продолжил фон Кервиц, – но фон Херцштайн ударил ванг Бенгера перчаткой, а не рукоятью оружия. Ни перекрестье его меча, ни его яблоко не коснулось прутьев решетки шлема противника. Он бил перчаткой, хоть его рука и сжимала меч. В этом я, как почетный рыцарь, судивший этот поединок, заверяю всех присутствующих и клянусь своей честью и милостью всевидящих Небес! К тому же след, оставшийся на лицевой решетке шлема, не мог быть оставлен ни перекрестьем, ни яблоком, это след от руки в стальной перчатке. Мы, почетные рыцари мелингдормского состязания оруженосцев, заявляем, что Дитрих фон Херцштайн не запятнал свое имя позором и, поскольку одержал верх над высокородным ванг Бенгером в честном поединке, может продолжить борьбу. Кто не согласен с нашим решением, пусть бросит мне вызов! Я его приму, даже если зачинщиком окажется непосвященный в рыцари!

После оглашения вердикта судей недовольный ропот толпы постепенно стих, да и любители покидаться яйцами присмирели. Желающих оспорить решение, конечно же, не нашлось, бои продолжились, а Дарк, счастливый, но немного озадаченный тем, что все обошлось, прошествовал к своей телеге, где его поджидал неожиданный сюрприз. Октара рядом с возом не было, а на телеге развалился давненько немытый, бородатый мужик в драных штанах да рваной рубахе.

– Эх, дружище, не можешь ты жить тихо, спокойно. Всё бы те показуху устраивать да внимание людское к себе привлекать! – лыбясь щербатым ртом, изрекло обнаглевшее грязное чучело. Суровый взгляд, которым его испепелял приближавшийся моррон, перепившего наглеца ничуть не смущал. – Оно понятно еще было б, если б тута девки красные водились, а то одни мужики собрались. Перед кем выкаблучиваешься-то?

Подойдя вплотную, Аламез уже сжал руку в кулак, чтобы должным образом ответить на вопрос перепившего низкородного мерзавца, однако он вовремя посмотрел на лицо мужика, точнее, ему в глаза, и не стал пускаться в рукоприкладство.

– А ты рисковал, Мартин! Повезло же те, что я тя признал, – прошептал Аламез, бросив на телегу опостылевший двуручный меч. – Кстати, ты бы с телеги-то слез! Не дело такой рванине, как ты, на сене валяться, на котором только что герканский господин своим высокородным седалищем сиживал.

– Ты прав, оплошал, учту! – не стал перечить некромант, зачем-то принявший чужое обличье, и тут же спрыгнул с телеги. – Я лучше рядышком пока постою, так вернее будет. Только ты до меня не дотрагивайся, иллюзия плохонькая, на скорую руку наложенная, слететь в любой миг может.

– Зачем маскарад-то устроил? – поинтересовался Аламез, бесспорно обрадованный появлением товарища, но боявшийся испортить репутацию благородного человека панибратским общением с грязным и пахнувшим перегаром низкородным отребьем.

– Есть на то причины, – уклончиво ответил Гентар, одновременно следивший за тем, что происходит на площадках ристалища, и выискивающий взглядом кого-то в толпе. – О том подробней чуть позже расскажу. Как у тя-то делишки?

– Признайся честно, как на духу! – прошептал моррон, которому внезапно пришла в голову шальная мысль. – Это не твоих ли ручонок дело, что мне сегодня так везет? Удача просто обсыпала милостями! Не ты ли случаем на решение судей повлиял, и не ты ли чары на доспехи наложил, что ремешки сами подтягиваются? Если так, то недоработал дружок! Мог бы еще латы самоодевающимися и самоходящими сделать!

– Нет, не моих, – пакостно хихикнул некромант. – Рыцари по чести судят, а доспехи… – Мартин немного замялся, как будто что-то недоговаривая, – ты их береги, такой брони нигде в Геркании не сыщешь! Чар же на них моих нет, так что пользуйся спокойно, только уж впредь бейся попроще, не заставляй судей после каждого поединка в шатер бегать! Устанут советы держать да и выгонят тя к чертовой матери!

– Обещаю! Даже если двуручный меч попадется, все равно обещаю! – кивнул Аламез, сам уже не раз пожуривший себя. – Скажи лучше, от кого рожу прячешь?

– Есть новости, – вместо ответа изрек некромант, видимо так и не нашедший в толпе высматриваемых им недоброжелателей.

– Хорошие?

– Да это как посмотреть, – хмыкнул некромант, еще сам не понимавший, идут ли дела у их компании в гору или под откос. – Семь рыцарей не появятся завтра на турнире, а те, кто прийти осмелится, будут с позором изгнаны. Это сильные соперники, так что радуйся! Двое из них мертвы, а пятеро остальных не допущены на ристалища самим графом.

– Научил бы, как такие чары сотворить, а то что-то устаю мечом махать, – пошутил Аламез, но его собеседнику было не до смеха.

– А чары тут ни при чем! Двоих не я на тот свет спровадил, а кое-кто еще…

«Та толстушка, поди, что в Гендвик к родственничкам отправилась, – подумал про себя Дарк. – Ох, и любишь же ты темнить, Мартин!»

– А остальные пятеро отнюдь не чарами, но усилиями моими, не скрою, с турнира изгнаны были! Великие дела не только и не столько знаниями да твердой рукой вершатся, сколько постыдными доносами, – с сожалением произнес некромант. – Да, да, дружище, ради цели великой пришлось мне до недостойных деяний опуститься. Покопался в грязном бельишке мелингдормского рыцарства, за слова нужные да свидетельства неким мерзким личностям приплатил, и вот те результат! Одного достойного рыцаря титула лишили за то, что он на дочери простолюдина женился, о ее низком происхождении знал, но правду от святых отцов скрыл. Второго не жаль, ростовщичеством барончик занимался, торговцам тайно ссуды выдавал да на землях своих втихую цех сапожный открыл… Третий в компании пьяной, веселой герканского короля именами позорными нарекал. Четвертый – клятвопреступник, а пятый… пятый вовсе и неблагородного происхождения оказался, по поддельным бумагам двадцать лет прожил. В общем, нет ничего невозможного, если людей убеждать можешь да в кошельке золото звякает. Тут и рассказчики найдутся, и свидетели…

Без всяких сомнений, Мартин не тратил времени даром и за полтора дня многое успел. Однако хлопоты шпиона и доносчика утомили некроманта, лишили его душевных сил и почти погрузили в состояние медлительности, уныния и апатии.

– Однако эта новость хоть и радостна, но не столь важна, как иные, – с тяжким вздохом произнес некромант, усилием воли взяв себя в руки. – Ты должен знать, что…

Договорить Мартин Гентар не успел; герольд выкрикнул имя его собеседника. На этот раз Дитрих фон Херцштайн должен был биться боевым топором и щитом на площадке под белым флажком. Имя соперника Аламез опять не запомнил.

* * *

Первый круг боев был завершен, однако претендентов осталось не шестнадцать, а всего четырнадцать. Двое бойцов хоть и одержали победы, но выйти на следующий поединок не смогли бы из-за полученных травм. Со сломанной рукой да трещиной на копчике можно продолжить бой, но о дальнейшем участии в турнире нечего и помышлять. Эти новости Аламез узнал, пока шел к месту ристалища. Чего только не услышишь, проходя мимо возбужденно обсуждавших ход состязания соперников.

Новый противник насторожил Дарка сразу, и для такой подозрительности имелись три веские причины. Во-первых, противник был невысокого роста и хилого телосложения, однако чересчур ловко и быстро вертел огромным двуручным молотом, разминаясь перед поединком. Во-вторых, на голове соперника был не турнирный шлем с решеткой вместо забрала, а обычный шлем с очень узкими прорезями для глаз. Правила состязания такого не запрещали, но только безумец или очень уверенный в своих силах боец отважился бы изначально поставить себя в столь незавидное положение. Когда обзор мал, трудно заметить все до единого движения противника, а значит, и велик шанс пропустить удар. Третья причина открылась моррону, лишь когда соперник посмотрел на него. Дарк ничего не увидел, кроме налившихся кровью, суженных глаз, с лютой ненавистью взиравших на него сквозь узкие прорези шлема. Аламезу даже показалось, что у тощеватого оруженосца к нему имеются личные счеты.

– Марвиг ванг Фаберлинг, в последний раз спрашиваю. Не желаете ли заменить шлем? Если ваш турнирный шлем поврежден, мы дадим другой! – задал вопрос судивший поединок Герхард ванг Теугорлиц.

Получив вместо ответа лишь интенсивное отрицательное мотание головой, барон пожал плечами и объявил о начале поединка. Вот нашлось и четвертое обстоятельство, насторожившее Аламеза. Его соперник не хотел, чтобы кто-либо слышал его голос. Он еще не был рыцарем, чтобы давать обет молчания, следовательно, причина такой таинственности могла крыться лишь в одном. Соперник опасался, что Дарк его узнает, а значит, под доспехами скрывался вовсе не Марвиг ванг Фаберлинг, а кто-то еще, противник не только загадочный, но явно куда более опасный.

Предчувствия не обманули моррона, а логика, к сожалению, не подвела. С первой же секунды схватка пошла в головокружительном темпе, а Дарк едва успевал отпрыгивать да отклоняться от быстро летавшего по воздуху молота. Похоже, враг, несмотря на непредставительное телосложение, обладал недюжинной силой и завидной выносливостью. Он практически не отдыхал, нанося один за другим удары, каждый из которых был таким мощным, что мог не только сбить Аламеза с ног, но и снести ему голову с плеч. То, что поверх стальной поверхности тяжелого и грозного оружия было нашито несколько слоев толстой кожи, значительно смягчавшей удар, казалось еле успевавшему увертываться моррону весьма сомнительным утешением.

Дарку не оставалось ничего иного, как только скакать, подобного горному козлу, из одного угла площадки в другой и слушать, как безумствует рукоплещущая его сопернику толпа. Зрители злопамятны, они не простили моррону то, как он обошелся с их любимчиком Тильвом, да и, честно признаться, умение его нынешнего противника заслуживало бурных аплодисментов. Аламез забыл о боевом топоре, бесполезном при таком раскладе, да и щитом мало пользовался, боясь, что первый же удар молота, принятый на него, оставит на стальной поверхности внушительных размеров вмятину да и левую руку сломает. Когда удары настолько сильны, не стоит и помышлять об отражении атак, а надо молиться, чтобы ноги не подвели.

Бегать нельзя бесконечно, тем более когда место ристалища ограничено. Нечеловечески сильному противнику наконец-то удалось зажать моррона в угол, и один из последующих ударов молота непременно должен был оказаться последним. Только чудо могло спасти Аламеза, и оно, как ни странно, случилось. Барон ванг Теугорлиц вдруг остановил бой и жестом подозвал Дарка к себе.

– Юноша, вынужден сделать вам замечание, – громко произнес почетный рыцарь, так чтобы его слова услышала толпа. – Вы деретесь недостойно, как трусливый мужлан! За все время поединка вами не было нанесено ни одного удара, не отражена ни одна атака. Или вы одумаетесь и пересилите свой страх, или вы больше никогда не примете участия в состязаниях оруженосцев! Выбор за вами! А сейчас на линию и продолжайте бой!

Хоть Дарк и обещал Мартину драться попроще, но обстоятельства не оставляли ему выбора, как только провести очень коварный и рискованный прием. То, что судья прервал бой и соперники встали на исходные позиции, дало моррону второй шанс взять инициативу в свои руки и больше ее не выпускать. Только непрерывно атакуя и действуя непредсказуемо, он мог рассчитывать на успех да и на то, чтобы уйти с площадки ристалища на своих двоих, а не уползти калекой.

Едва судья дал отмашку, как Дарк, прикрывшись щитом, ринулся навстречу занесшему молот для удара по голове врагу. Когда до столкновения молота с его шлемом оставались считаные доли секунды, моррон резко изменил направление бега и отпрянул вбок. Если бы несущееся вниз оружие врага хоть вскользь задело плечо Аламеза, то ему вряд ли бы удалось удержаться на ногах, но судьба проявила к смельчаку благосклонность. Молот пролетел мимо, а уже в следующий миг край щита Дарка полоснул противника по забралу. Удар был несильным, скользящим, но он заставил врага замешкаться, а моррону дал время, чтобы пустить в ход истосковавшийся без дела топор. С жутким гулом тупое оружие опустилось на левый наплечник того, кто скрывался под именем ванг Фаберлинга, а затем тут же взмыло вверх, чтобы испытать на прочность его шлем. Однако противник каким-то чудом вывернулся из-под удара и, отпрянув на пару шагов назад, вновь занес молот. Не только Дарк, но и зрители были обескуражены, ведь даже самый могучий боец не смог бы так быстро оправиться от сокрушительного удара по ключице. Хотя бы на пару мгновений его рука должна была повиснуть плетью, но этого не случилось. Неизвестно, что подумали зрители и какие мысли пришли в голову не остановившему бой судье, но Дарк теперь точно был уверен: тот, с кем он сошелся в схватке, вовсе не человек.

«Тальберт, наверняка он! – подумал Аламез, не знавший, что вампир Тальберт Арканс к тому времени был уже мертв. – Ну, что ж, скотина, вот судьба нас и свела! Пора отомстить за убийства морронов!»

К сожалению, зачастую одного желания мало, а ярость не помогает бойцу. Аламез атаковал, метясь топором в поднятый левый локоть противника, но опоздал на какую-то долю секунды. Вместо того чтобы ударить занесенным над головой молотом сверху, враг сделал оружием быстрое круговое движение вниз и не только выбил топор, но и сильно ушиб руку моррона от локтя до самой кисти.

За спиной развернувшегося от удара вокруг своей оси и инстинктивно отпрянувшего назад Дарка раздались испуганные крики. Видимо, взмывший ввысь боевой топор полетел в сторону зрителей. Боль продлилась недолго, да и рука уцелела, обошлось без перелома, но Аламез остался без оружия, а судья почему-то не желал прекращать бой. Впрочем, последнее обстоятельство было моррону только на пользу. Пока поединок продолжался, у него еще был шанс одержать победу.

Не успел моррон опомниться, как враг подскочил к нему и нанес мощный боковой удар в шлем. Все случилось так быстро, что Дарк ни за что не успел бы увернуться, но тут произошло непредвиденное: его левая рука как будто сама собой поднялась и подставила под несущийся молот щит. На пару секунд Аламез оглох от грохота, ворвавшегося в его уши, а его онемевшее тело ощутило лишь вибрацию трясущейся стали, дрожь мышц все еще поднятой вверх левой руки, резь в пояснице и спазмы, как будто вывернутого наизнанку живота. Глазам же моррона предстала ужасающая и одновременно приковывающая взор картина – его щит, подобно стеклянному витражу, разлетелся на десяток мелких осколков.

Согласно законам мироздания, такой мощный, сокрушительный удар должен был отбросить Дарка на несколько шагов назад, сбить его с ног и выбить за флажки, обозначавшие границу турнирной площадки. Однако этого не произошло, моррон стоял, как вкопанный, и кричал от боли, хоть сам и не слышал своего крика. Оцепеневшее тело не повиновалось Аламезу, но все равно кто-то как будто им управлял. Не понимая, что происходит и откуда взялись силы, обезоруженный моррон бросился на вновь поднимавшего молот врага и, выставив вперед правое плечо, ударом наплечника под низ забрала сбил его с ног.

Как только тело худощавого силача ванг Фаберлинга коснулось земли, судья прекратил бой.

– Молчать! – громко выкрикнул барон ванг Теугорлиц, чтобы заглушить рев воодушевленной увиденным зрелищем толпы. – Потеря топора осложнила положение фон Херцштайна, но у него оставался еще щит, который также является частью оружия воина и которым также можно наносить удары, поэтому я и не остановил поединок. Когда же доблестный ванг Фаберлинг, показавший завидное умение владения боевым молотом, разбил и разметал на десяток шагов щит противника, я собирался прекратить бой… собирался, но не успел, хоть и не мешкал. Фон Херцштайн также показал себя достойно! Доблесть воина кроется не только в том, чтобы наносить удары, но и в том, чтобы их мужественно сносить. Фон Херцштайну удалось это, а затем он тут же поверг противника наземь. Победителя назвать нельзя, поэтому я назначаю второй поединок между этими противниками. На отдых даю полчаса, после чего герольд снова выкрикнет их имена, и оба бойца выйдут на эту самую площадку. Щит фон Херцштайна сломан, а молот ванг Фаберлинга поврежден, от удара на нем разорвался защитный кожух, поэтому оба противника выйдут на бой с оружием в обеих руках. Право выбора остается за ними, но двуручное оружие запрещено, впрочем, щиты – тоже. Победителя в этом бою ждет высокая награда, право участия наравне с рыцарями в завтрашнем турнире!

«Хоть молота не будет, и то слава Святым Небесам!» – думал Дарк, еле передвигая ногами в сторону телеги, где его с нетерпением ждали Октар с Мартином, и все пытаясь понять, способна ли еще двигаться левая рука, жутко нывшая и повисшая вдоль туловища плетью.

* * *

– Тальберт Арканс мертв, – огорошил Аламеза Мартин, снимавший с него доспехи. – Он погиб в схватке с морроном. Фанорий и Милена отомщены. Я хотел тебе сказать, но не успел, тебя вызвали на бой.

– Ага, дело рук толстушки-веселушки, – предположил Дарк, вспомнив, что в переодетой дамами компании был еще один моррон.

– Нет, не ее пухлых ручонок, – поразило Дарка признание Гентара.

Все еще пребывавший в облике грязнули-простолюдина некромант огляделся по сторонам, видимо до сих пор опасаясь, что за ними могут следить, достал из-за пояса флягу, смочил темно-синей жидкостью чистую тряпочку и принялся осторожно протирать уже зацветшие всеми цветами радуги ушибы на обеих руках Аламеза.

– К сожалению, та, точнее, тот, о ком ты подумал, оказался недостаточно умен, – почти на ухо Дарку прошептал Мартин. – Впрочем, ему, возможно, и удалось бы одолеть Арканса, если бы не пришлось бороться еще и с Форквут. Кстати, мне кажется, именно Каталина и была сейчас твоим противником. Почему бы и нет? Доспехи скрыли ее фигуру, а глухой шлем спрятал лицо, ее голоса тоже никто не слышал.

– Наверное, ты прав, – кивнул Дарк. – У меня нет врагов, так страстно желавших забить меня молотом. Смерть ее помощника, близкого друга и возлюбленного в одном лице, явно озлобила альмирскую красавицу. Вполне логично, что она хочет убить всех морронов, которые попадутся ей на пути, значит, и твоя жизнь в опасности…

– Нет, ты снова допускаешь ошибку, – не согласился Мартин, закончив обмазывать пострадавшие участки рук темно-синим раствором. – Ты многого не знаешь, поэтому и судишь примитивно.

– Так расскажи!

– Хорошо, – кивнул некромант, – только давай под телегу залезем! Так надежней будет, там нас точно никто не увидит и не услышит!

– Ну, что ж, под телегу, так под телегу! На сеновал, так на сеновал! – пошутил Дарк, уже не чувствовавший боли в мышцах и поэтому пребывавший в хорошем расположении духа.

– Так вот, – пытался начать разговор некромант, как только морроны оказались под телегой.

– Постой! – перебил его Дарк. – Перед тем, как начать, скажи, кто убил Арканса? Это должен быть очень сильный моррон, и что он в Мелингдорме забыл? Почему мне до сих пор о нем не рассказал?

– Кто он, я тебе не скажу! – уверенно заявил маг. – Он уже несколько лет тайно жил в графстве и наблюдал за активностью шеварийского клана на севере от Мелингдорма. Иноземные кровососы организовали что-то вроде опорного пункта в поместье некоего барона ванг Трелла, который, как оказалось, тоже был обращен в вампира. Скорее всего, Тальберт с Каталиной должны были помочь именно ему приблизиться к герканскому двору, именно из владений ванг Трелла они и появлялись, чтобы нанести очередной удар; именно туда они и должны были доставить Марка, естественно, сразу после того, как его бы захватили. Мой друг должен был это проверить. О его миссии не знал никто, даже Совет Легиона. Видишь ли, еще несколько лет назад…

– Все это меня не волнует! – замотал головой Дарк. – А вот то, что все это время поблизости был моррон, весьма настораживает. Признайся, старина, он за мной тоже следил?

– Ну и за тобой иногда приглядывал, – вынужден был сознаться некромант.

– Послушай, сколько еще козырей у тебя по рукавам припрятано? – негодуя, Дарк покачал головой.

– У игрока, уважающего себя, рукава большие, – хитро прищурился некромант. – Ладно, давай ближе к нашим делам! Имени его я те все равно не выдам, а времени осталось мало. Тебя вот-вот против Каталины биться позовут!

– Так ты все-таки уверен, что это Форквут? – засомневался Аламез.

– Уверен, – кивнул Мартин, – но только месть тут ни при чем! Она бежала во время схватки, она бросила Тальберта! Видимо, Арканс ей сильно поднадоел, а может быть,чересчур часто разочаровывал в последнее время.

– Так чего же она хочет? – удивился Аламез. – Неужто так разозлилась, что я ее за грудь тяпнул? Так в драке всяко бывает…

– Нет, и это здесь ни при чем, – хихикнул Мартин, в глазах которого вспыхнули и тут же погасли огоньки молодецкого задора и необузданной похоти. – А хочет наша альмирская подружка все того же, а именно заполучить Марка, чтобы ее шеварийский хозяин смог использовать его способности и не дать нашему ставленнику, то бишь тебе, получить рыцарские шпоры. Пойми, их посылали помочь Орсию ванг Треллу, а он погиб, они не смогли спасти ставленника шеварийцев. Глава клана будет о-о-очень зол! Бежать в Шеварию прямо сейчас для Форквут равносильно самоубийству, но если дамочке удастся заполучить Марка, да и тебя на тот свет отправить, то она не только заслужит прощение, но и награду получит. Все промахи будут списаны на мертвого Арканса, который оказался недостаточно хорош и подвел свою выдающуюся во всех отношениях напарницу. Ей же достанутся лишь заслуги, притом немалые. Поверь, Орсий не единственный герканский рыцарь, которого прельщает власть и вечная жизнь. Нового агента с титулом шеварийцы быстро найдут!

– А Марк? Ты Марка хорошо спрятал? – Безопасность того, с кем он прожил три года и делил кров да хлеб, волновала Аламеза куда сильнее, чем победа в турнире. – Каталина его не найдет, пока мы тут?..

– Не волнуйся! – хитро улыбнулся маг. – Твой дружок в безопасности, я охранничка к нему очень надежного приставил, да и сам регулярно проведываю. К тому же, пока турнир не закончится, Форквут возле нас тереться будет. Из-за ограниченности временнóго фактора приоритеты дамочки поменялись. Сейчас ее первоочередная задача – помешать тебе… так что ты уж не оплошай! – несмотря на узость пространства под телегой, Гентар умудрился одной рукой по-дружески похлопать Дарка по плечу, а другой подсунуть ему под нос маленькую дольку чеснока.

– Зачем? – удивился Аламез. – Уж тебе ли не знать, что это брехня! Чеснок вампирам смерть не приносит!

– Правильно, не приносит, – кивнул некромант, искривив губы в злорадной ухмылке, – однако ты забываешь, насколько у кровососов остро обоняние. Ты пока в руке чеснок припрячь. Перед самым началом боя в рот его положи, но не ешь, а вот как к Форквут близко окажешься, как расстояние сократишь, так разжуй и в забрало красотке дыхни! Увидишь, как ее перекорежит да сплющит!

– Мерзкий ты тип, однако, – рассмеялся Дарк, – мерзкий и коварный!

– С вампирами жить – о честности забыть! – изрек в собственное оправдание Мартин. – И еще, Каталина дамочка башковитая, так что ты пакости не только на площадке ристалища жди…

– Ты рядом, ты выручишь! – ответил Дарк и, понимая, что правду о таинственном морроне и о местонахождении Марка все равно из Гентара клещами не вытащить, стал вылезать из-под телеги.

Сделал он это весьма своевременно. Дарк только облачился в доспехи, как герольд выкрикнул его имя, вызывая на повторный бой. Взяв в правую руку меч, а в левую булаву, Аламез твердым, армейским шагом направился к турнирной площадке, однако здесь его ожидало горькое разочарование. Его противник, высокородный ванг Фаберлинг на поединок не явился. Герольд выкрикивал имя искусного мастера молота более десятка раз, но все без толку. Барону ванг Теугорлицу и остальным судьям не оставалось ничего иного, как отдать победу Дитриху фон Херцштайну и удостоить юного оруженосца высокой чести участия в мелингдормском турнире.

Глава 14 Суд Небес

Турнир есть турнир, и он в сравнение не идет с каким-то жалким состязанием оруженосцев. Еще за два часа до начала рыцарского ристалища трибуны были заполнены зрителями, а те, кому не досталось мест на удобных скамьях под навесом, сидели на земле вдоль ограждения, подстелив под себя для теплоты и мягкости овечьи шкуры да пустые мешки. Любопытствующих было множество, их набралась целая армия, но только вооруженная не мечами да щитами, а крынками с молоком, огромными кружками с пивом и пахучим разнообразием съестного. В тот день посмотреть на турнир пришли не только граждане Мелингдорма, но и крестьяне со всех окрестных деревень. Казалось, что только больные, дряхлые старцы да малые дети остались сидеть по домам, томясь в ожидании, когда же вернутся счастливчики-сородичи, когда же начнут рассказывать захватывающие байки о рыцарской доблести и мощи герканского оружия.

Три раза Дитрих Гангрубер наблюдал за турнирами, проводимыми в Мелингдорме, и трижды эти события надолго откладывались в его памяти. Моррон и не надеялся, что однажды настанет день, когда его имя окажется в списке благородных воителей, а его нога ступит на площадку ристалища. Дарк и не думал, что когда-нибудь ему доведется узреть рыцарский шатер изнутри и что над входом будет красоваться табличка с его именем. Конечно, герои прошедшего дня – четверо оруженосцев, которым удалось доказать строгим судьям свою доблесть, получили куда меньше почестей и привилегий, чем настоящие рыцари, но главное, что их имена включили в регламент боев, что к ним относились всерьез и позволили участвовать в поединках наравне с рыцарями. Ради такого можно было стерпеть некоторые неудобства. Например, выйти на бой со щитом, затянутым тканью опознавательного цвета; стерпеть унизительное обращение яшмовый, белый или красный рыцарь, в то время как остальных участников вызывали по титулам да именам; и привыкнуть к тому, что благородные красавицы на трибунах не обращают на потуги соискателя «шпор» никакого внимания. Кто будет любоваться даже прекрасно владеющим оружием юнцом, если вокруг полным-полно уже доказавших свою силу и доблесть рыцарей.

Дарк Аламез, точнее, соискатель рыцарских шпор Дитрих фон Херцштайн, вальяжно развалился на лежаке в своей палатке и пребывал в раздумье, покручивая в руке соколиное перо, доставшееся ему в качестве трофея после первого, довольно легкого поединка. Тучный рыцарь, имени которого моррон, конечно же, не запомнил, был настолько уверен в себе, что совсем не думал о защите. Кажется, соперник Дарка так и не понял, как очутился на земле, а его двуручный меч оказался в руках Аламеза.

Палатка высокородного фон Херцштайна была, определенно, самой маленькой и плохенькой во всем турнирном лагере. Ткань во многих местах протерлась, и солнечные лучи почти беспрепятственно проникали внутрь места отдыха, успокоительного уединения в промежутках между боями и, конечно же, облачения в доспехи. Лежак был тоже не из лучших и едва выдерживал вес соискателя «шпор», не удосужившегося снять после поединка доспехи; а о качестве яств, выставленных на крошечном колченогом столике, не стоило и говорить. Рыцари пили вино, в то время как пытавшимся сравняться с ними оруженосцам приходилось утолять жажду водой. Рыцари ели утопающее в зелени мясо, а соискатели «шпор» довольствовались вареной репой и небольшим ломтем начинающего черстветь хлеба. Слуги благородных воителей подготавливали снаряжение в специально возведенных оружейных палатках, Октар же сидел рядышком, истязая слух Дарка то стуком молотка, то позвякиванием стали. Хорошо еще, что кузнец занимался лишь оружием, а не латал доспехи, с которыми моррон и не думал расставаться до самого окончания турнира.

Аламез не видел нужды в утомительных, многократно повторяемых ритуалах надевания и снятия стальных пластин; расстегивания, застегивания, а затем подтягивания ремешков. Зачем мучить себя, когда и так все прекрасно, когда доспехи сидели на нем как влитые, а их вес почти не ощущался. Как-то уж так получилось, что Дарк сроднился со своею броней, носил ее так же легко, как обычный костюм, и совсем не чувствовал тяжести металла на плечах. Так не должно было быть, но так было! И объяснение такому странному обстоятельству соискатель рыцарских шпор находил лишь одно – некромант в очередной раз сказал ему полуправду: быть может, сам-то он чар на стальное одеяние не накладывал, но без магии, которую Мартин скромно именовал наукой, уж точно не обошлось…

Ломать голову над этим моррону не хотелось, зато его тянуло вздремнуть, благо, что мальчишка-вестовой пока еще не забегал в палатку, а значит, до вызова на следующий поединок оставалось как минимум полчаса. Устроители оповещали участников состязаний заранее, чтобы те могли к сроку облачиться в доспехи. Пребывая в уверенности, что время на отдых есть, и его довольно много, Аламез аккуратно отложил заслуженное им соколиное перо и, осторожно, чтобы хлипкий лежак не развалился, повернулся на правый бок и закрыл глаза. Возня Октара с оружием ему уже не мешала. К тому времени основательно подходивший к своей работе кузнец прекратил стучать молотком и обшивал рукояти мечей новыми, по его словам, более удобными кусками кожи.

Однако моррону не суждено было ни поспать, ни даже вздремнуть. Не пролежал он и минуты с закрытыми глазами, как полог распахнулся, и в палатку вбежал тот, кого Аламез совсем не ожидал увидеть. Ворвавшись внутрь, Мартин Гентар тут же застыл и несколько секунд безмолвствовал, как будто давая присутствующим насладиться видом его бледного, словно у смерти, лица, маленькими, сощуренными глазками и слегка подрагивающей нижней губой, насладиться и проникнуться серьезностью момента. Затем некромант изрек всего лишь одно слово «Выйди!», произнес медленно и тихо, так что Октар, которому предназначался этот приказ, его даже не расслышал.

– Чаго? – переспросил державший на ладони разобранную рукоять меча кузнец.

– Пшел вон, халдей! – вдруг пронзительно взвизгнул некромант и, не найдя, чем кинуть в тугоухого, непонятливого слугу, просто капризно топнул ножкой.

Недоуменно пожав плечами, Октар послушно покинул палатку. Аламез уже давненько, а если припомнить точнее, то никогда не видел Гентара в таком возбужденном и встревоженном состоянии. Видимо, дело было серьезным, раз хитрец некромант боялся, страх был буквально написан у него на лице.

– Может быть, все же скажешь, в чем дело? – спросил все еще сонный Дарк, наблюдая, как его обычно спокойный и невозмутимый товарищ мечется из угла в угол палатки и что-то непрерывно бормочет себе под нос.

– Расскажу, обязательно все расскажу, – заверил Мартин, внезапно застыв возле входа и как будто прислушиваясь к чему-то вовне. – Но только не сейчас, а по дороге! Нам надо бежать, слышишь, немедленно надо бросать все и бежать! Лучше всего на север Геркании, там места глухие, не доберутся… Отсидимся парочку годков, а затем все заново начнем… – рассуждал крайне взволнованный маг вслух, а затем, вдруг увидев, что Дарк по-прежнему неподвижно лежит и не думает пониматься, осмелился повысить голос и на соклановца: – Чего бока пролеживаешь, дурень?! Давай собирайся быстрее! А лучше, нет, ничего не бери! Налегке поедем!

Не на шутку напуганный Мартин рванулся к выходу. Поднялся и Аламез, но только для того, чтобы схватить за полу одежды пребывавшего в истерике товарища, сгрести его в охапку и бросить на лежак.

– Остынь, слышишь, остынь! – не кричал, но очень сурово и убедительно произнес Аламез, прижимая коленом щуплое тело некроманта к лежаку. – Раз я в дело ввязался, то просто так его не брошу! Слишком уж долгий путь позади и слишком уж мало осталось, чтобы все вот так вот враз перечеркивать и куда-то бежать. Давай, трусливая душонка, четко и внятно излагай, что тя так напужало?!

– А ты наружу нос высуни, сам все и увидишь! – прорычал Гентар, с завидным упорством, но, конечно же, тщетно пытаясь избавиться от упершейся ему в грудь коленки.

– Я доверчив, поверю на слово, – усмехнулся Дарк, не желавший освобождать товарища, который мог натворить непоправимых глупостей и разрушить все, что с таким трудом, прежде всего его самого, было достигнуто.

– В городе инквизиция! Они и здесь, на трибуне! – привел некромант, по его мнению, весомый аргумент, который, однако, не возымел на Аламеза должного действия.

– Ну и что? Святые отцы тоже люди, даже если они и в инквизиции служат, – пожал плечами Дарк, уменьшая давление на грудь товарища, но пока не убирая колена. – Приехали на турнир поглазеть, дело понятное. Должны же быть у блюстителей веры иные развлечения, чем казни да пытки…

– Ага, как же! – ехидно заявил некромант, отчаявшись и прекратив попытки высвободиться. – Эта дрянь, эта зараза… эта пиявка белокурая нас в ловушку заманила! Когда только, мерзавка, успела?! И это ж надо было все так одно к одному подставить, все так продумать! Ох, доберусь, я до нее, ох, зажарю я эту Форквут на медленном огне, да чтоб маслица побольше было, побольше, чтоб неделями боль терпела и не сдыхала, чтобы корочкой покрылась!..

– Я сейчас тебя отпущу, ты же тихонечко сядешь и все мне подробно расскажешь! Вздумаешь сбежать иль еще какие глупости отчудишь, как кобылу стреножу! – предупредил Аламез, убирая окованное в сталь колено с груди некроманта и делая шаг назад, предусмотрительно перекрывая паникеру выход из палатки.

– Мог бы и на слово поверить, вместо того чтобы время тянуть, упорство ослиное проявляя, да силушку свою демонстрировать, – обиженно проворчал Гентар, садясь на лежак и поправляя одежду.

– Вот такой вот я недоверчивый, – ухмыльнулся Дарк, по-прежнему стоя возле выхода. – Давай излагай, что тебя так напужало!

– А это не мне, а тебе прежде всего испужаться следовало бы! – с ехидцей произнес Гентар. – Это не меня, а тебя в колдовстве обвинить хотят! Над твоею глупой головой топор палача завис!

– Колдунам в Геркании головы не секут, – заявление некроманта хоть и было неожиданным, но не возымело должного действия. – Их сжигают, в колодцах топят да лошадьми на части рвут. По делу говори, а не запугивай!

– Хорошо, по делу, так по делу, – пожал плечами Мартин. – Тебе знакомы имена: Гуго ванг Адельверг, Тильв ванг Бенгер и Марвиг ванг Фаберлинг?

– Конечно, знакомы, – удивился Аламез, – я с ними всеми вчера бился.

– А ничего, что всех троих сегодня поутру из городского рва с перерезанными глотками выловили? – произнес Гентар, видимо ожидая, что Дарк испугается.

– Странно, конечно, – пожал плечами моррон, – но а я-то здесь при чем? Даже если это Каталина их по какой-то непонятной причине в мир иной отправила. Мне зачем их резать-то было? Тем более не до, а после схваток… когда состязание оруженосцев было уже завершено. В чем обвинить-то меня могут? Я с ними прилюдно бился, и суд почетные рыцари вершили… При чем здесь колдовство-то? Да и умертвили господ вполне по-житейски, без фокусов всяких магических… ножичком по горлу да в воду!

– Кстати, о судьях, – интригующе произнес некромант. – Барона ванг Теугорлица и благородного рыцаря Арвика фон Кервица, судивших твои поединки, со вчерашнего вечера ищут… Что теперь скажешь? Не попахивает ли тут обвинением в колдовстве, не по этому ли поводу Святая Инквизиция с такой поспешностью в Мелингдорм пожаловала?

– Не сгущай краски и не пытайся узреть западню там, где ее вовсе и нет! – не проникся серьезностью услышанного Аламез. – Может быть, в Филании этой череды более чем странных совпадений и было бы достаточно, чтобы невинного человека на дыбу вздернуть да пятки ему факелом подсушить. Но не забывай, мы в Геркании, а служители Единой Церкви вовсе не индорианские сумасброды! Здесь не любят голословных обвинений и не верят на слово даже святым отцам! Где доказательства, что я к смерти этих пятерых причастен? Да и с чего ты взял, что рыцари мертвы? Насмотрелись на новичков, тошно им стало, вот и разъехались по домам иль закрылись в какой удаленной таверне да пьянствуют… Мало ли, куда их нелегкая занесла!..

– А мы всего не знаем! – предостерегающе заявил некромант. – Но раз Форквут на такой шаг отважилась, то, будь уверен, все до мелочей, гадюка, продумала! Опасно тебе турнир продолжать, бежать надо!

– Сам и беги, не держу, – произнес Дарк и шагнул в сторону от прохода. – Да только Дитрих фон Херцштайн, что перед людской молвой, что перед судом небес чист, и имя его клеветой бессвязной не запачкать.

– Ну, ладно, не хотел говорить, но, видно, придется, – тяжко вздохнул Гентар, собираясь сообщить последний, самый весомый аргумент в пользу немедленного побега. – Помнишь, я говорил, что барон Орсий ванг Трелл является ставленником шеварийского клана вампиров?

– Да, говорил, – кивнул Дарк.

– И о том, что его вместе с Тальбертом упокоили, тоже заикался, не так ли?

– Так, – хмыкнул Аламез. – Что с того?

– Так вот, его имя почему-то не вычеркнуто из списков, а герб весит среди гербов участников…

– Ну и что с того? – вздохнул Аламез. – Иль воскрес кровососушка, иль Каталина заместо него вновь сталью побренчать решила. Пущай красавица тешится, сколько влезет! Не бегать же мне от нее?!

– Дарк, ты что, не видишь, как петля сужается вокруг твоей шеи? – спросил некромант, глядя товарищу в глаза и моля его взглядом опомниться.

– Я вижу другое, дружище! Ты просто устал, нервишки на пределе, потери в наших рядах огромные, вот каждый мышонок тебе кабаном и кажется!

– Хорошо, оставайся, я один уеду, – произнес Мартин Гентар после недолгого молчания, – но только доспехи твои я с собой заберу! Не хочу, чтоб они в руки инквизиции попали. У Форквут тогда куда больше шансов до них добраться будет.

– Да бери, пожалуйста, – пожал плечами Аламез. – Хоть броня ладная, да и привык я к ней, но с чужим расстаюсь легко. Пусть Октар другие доспехи тащит!

– Других доспехов нет, эти единственные, – огорошил Аламеза некромант.

– И как ты тогда себе все это представляешь? – развел руками пораженный услышанным Дарк. – До следующего поединка самое большее полчаса осталось. Мне что, голышом на бой выходить прикажешь?! Броня – не капуста, на грядке не растет, да и на базаре не продается! Где мне за полчаса доспехи раздобыть?!

– Не знаю, – потупив взор, покачал головой некромант. – Но только доспехи эти особенные! Я не могу позволить, чтобы они в руки шеварийцев попали. В них любой воитель не только на турнире, но и в бою кровавом практически неуязвим. Вспомни, как ты под ударом молота устоял. Ушибы заработал, но способность действовать не потерял. Вспомни, как в трудные моменты боя латы как будто за тебя решение принимали и действовали без промаха.

– Это я помню, – кивнул Аламез, в голову которому внезапно пришла абсурдная, нелепая мысль. – Послушай, Мартин, эти доспехи появились как раз в тот вечер, как Марк исчез, это случайно…

– Да это он и есть! – кивнул некромант, решив, что наконец-то настал момент открыть правду. – Точнее, не он, а та неживая субстанция, в которую обратилась живая материя его тела. Видишь ли…

– Не сейчас! – прервал откровение некроманта обескураженный, пытающийся свыкнуться с услышанным и понять, что ему делать, Дарк. – Как-нить потом расскажешь.

– А «потом» может и не быть! – настаивал на своем Гентар. – Вот проявишь упрямство, доспехи в руках врагов окажутся, потеряешь навеки друга!

– Не сейчас! – громко выкрикнул Аламез.

В данный момент Дарку было безразлично, каким таким волшебным образом его друг и товарищ смог обратиться в набор стальных пластин, угловых сочленений и кожаных ремешков. Моррон стоял перед выбором: рисковать ли жизнями обоих, его собственной и Марка, или все-таки послушаться Гентара и отступить, отказаться от победы, когда до нее осталось не так уж и много.

Дарк напряженно думал. Закрыв глаза и пытаясь сосредоточиться, Аламез тщательно взвешивал шансы. Когда же моррон поднял веки и оглянулся, то Мартина уже не было рядом. Некромант исчез, тем самым облегчив выбор собрату и переложив на его плечи ответственность за соблюдение обязательств по сделке с Марком.

– Октар! – выкрикнул Аламез, надеясь, что кузнец не последовал примеру Гентара и не бежал.

– Ну, чо те?! – заявил примерно через минуту просунувший внутрь палатки бородатую физиономию кузнец, пережевывающий лист тушеной капусты.

– Октар, будь любезен, раздобудь заточенный меч, – вежливо попросил Дарк, благодарный бородачу за то, что тот не бросил его в трудную минуту. – Чую, боевое оружие мне сегодня понадобится…

* * *

Когда соратник трусливо бежит с поля боя, оставляя тебя одного против полчищ врагов, то это печально, но все равно лишь полбеды. Когда велик шанс угодить в западню, то всегда остается надежда выбраться. Но когда ты знаешь, что покрывающие твой стан доспехи – на самом деле близкое тебе существо, то мир переворачивается, запутавшийся разум уже не так воспринимает реальность, а груз ответственности расплющивает сознание. Только теперь, направляясь мимо ликующей в предвкушении следующей схватки толпы к месту предстоящего ристалища, Дарк понимал, почему Мартин не решился открыть ему правду, почему уходил от ответа на самый важный вопрос. Вчера бы он не смог, просто не смог бы выйти на поединки и биться достойно, зная, что каждый пропущенный им удар вражеского оружия не корежит бездушную сталь, а причиняет боль верному другу. Впрочем, Аламез не уверен, чувствует что-либо Марк, пребывая в столь необычном виде, и вообще находится ли в сознании. У товарища по лесному разбою теперь нельзя было ничего спросить, с ним невозможно было посоветоваться, и вся ответственность за судьбу обоих ложилась лишь на плечи моррона.

Опасения Гентара не были лишены оснований. В с?амом центре трибуны, чуть пониже ложи для его сиятельства графа Дюара и иных знатных особ, зловеще чернели строгие одеяния служителей Святой Инквизиции, в их остроконечных капюшонах и с большими багровыми крестами напоминавших стаю терпеливо ожидающих добычу воронов. Посвященных в сан дознавателей-инквизиторов было всего четверо, но зато вокруг них плотными рядами стояли не менее трех дюжин солдат Веры, призванных ловить нечестивцев, пытать и умерщвлять их. Целый отряд бездушных, а частенько и безумных убийц, которых в народе просто-напросто именуют палачами.

Чтобы добраться до места еще не объявленного, но уже вскоре должного начаться поединка, Дарку пришлось пройти мимо этой, мягко говоря, неприятной компании. В его сторону не повернулся ни один капюшон и даже не кивнула ни одна голова, что не могло не обрадовать моррона. Еще оставался шанс, что «падальщики» слетелись не ради него и что их прельстила совсем иная жертва.

«В конце концов, если бы инквизиторы винили в чем-то меня, то не допустили бы поединка. Сцапали бы меня прямо в палатке и тут же поволокли на свидание к дыбе!» – успокаивал себя Дарк, достигнув турнирной площадки и встав на исходную линию в ожидании противника. Все равно, моррон ничего не мог предпринять, даже если бы был сведущ в богомерзком искусстве сотворения чар. Что может сделать один колдун против сорока инквизиторов, целой роты графских солдат да еще неполных трех десятков рыцарей, участвующих в турнире? К тому же где-то поблизости притаился весьма озлобленный вампир, сбрасывать которого со счетов тоже не следовало.

Каким оружием предстояло биться, моррону сообщили, а вот имени соперника заранее не объявили, впрочем, именно так и предусматривалось турнирными правилами. Устроители почему-то считали, что имя прославленного рыцаря могло настолько напугать новичка, что он побоялся бы даже явиться. Впрочем, Дарк нисколько не сомневался, кто станет его следующим противником, и даже с нетерпением ожидал новую встречу с Форквут, для которой уже приготовил парочку изощренных финтов и иных неприятных сюрпризов.

– Высокородный оруженосец, имеющий честь биться на турнире в яшмовых цветах, вступает в поединок с благородным и высокочтимым бароном Орсием ванг Треллом, – ничуть не удивил Аламеза герольд, пожалуй, даже чересчур громогласно объявивший о начале боя. Затем надрывающий голосовые связки глашатай прокричал то, что моррону и так было известно: – Выбор оружия предоставлялся господину барону. Барон ванг Трелл избрал меч и щит.

Герольд замолчал, чудом удержавшись от того, чтобы не закашляться, а еще через миг глазам моррона предстал противник. Нельзя сказать, что Дарк именно таким его себе и представлял. Если под сталью доспехов действительно скрывалась Каталина Форквут, то ей со вчерашнего дня удалось на голову подрасти, да и руки изрядно удлинить. Хотя, с другой стороны, даже самый сведущий о вампирах из всех морронов, Мартин Гентар, не мог точно сказать, на что кровососы способны и какие чары могут применить в той или иной ситуации, тем более те из них, кто тесно общался с могущественным шеварийским кланом, умевшим хранить не только традиции, но и знания.

К удивлению моррона, титулованный соперник, щеголявший в наплечниках с выгравированными баронскими коронами, повел себя чересчур осторожно. Поединок начался скучно, неинтересно и вяло: с простого обмена парочкой несильных ударов на дальней дистанции и с бесконечного кружения по площадке. Расстроенная толпа, ожидавшая увидеть боевое действо, а не пляску разодетых в стальные наряды танцоров, уже спустя минуту принялась активно выражать свое недовольство пронзительным свистом, оскорбительными криками и забористой бранью, адресованной, конечно же, слишком нерешительным бойцам. До кидания тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и прочими овощными снарядами дело, естественно, не дошло. Следившие за порядком на турнире слуги графа не допустили бы подобного проявления народного неодобрения, тем более в присутствии самого хозяина, его сиятельства графа Дюара.

Дарк не понимал, что задумала Каталина, и уже сильно сомневался, что под доспехами скрывается именно она. Такое робкое, неуверенное начало схватки как-то не соответствовало агрессивному стилю ведения боя прославленной альмирской вампирши. Если Форквут вынуждала моррона атаковать первым и совершить ошибку, открывшись для ее контрудара, то почему тогда бегала от него и на любую попытку сокращения дистанции тут же отвечала трусливым отскоком назад и уходом в глухую защиту? Если вампир тянул время и надеялся измотать противника, прежде чем самому напасть, то Каталина изрядно поглупела за ночь. Во-первых, поединок могли просто прекратить, а трусливого барона, под чьим именем она скрывалась, с позором изгнали бы с турнира. Во-вторых, Дарк был слишком опытным воином, чтобы дать себя утомить.

Происходящее на площадке уже изрядно поднадоело не только зрителям да почетным рыцарям, но и самому моррону. Дарк решил положить конец бесцельному кружению на одном месте и внезапно атаковал, всего за секунду сократив прыжком дистанцию вдвое. Барон ванг Трелл был застигнут врасплох. Он не успел отпрянуть назад, но зато сумел прикрыть голову щитом от рубящего, идущего сверху вниз удара меча. Аламез и не надеялся, что одной лишь, пусть и неожиданной, атакой сможет сразить противника, поэтому и не вложил в удар всех сил. По сути, это был всего лишь обманный маневр, а настоящий удар последовал через какую-то долю секунды, когда моррон резко вывернул кисть вправо, увел меч почти к земле, а затем вместо отвода оружия назад и нового замаха с силой ударил мечом из-под низа по нижнему правому краю высоко поднятого щита.

Еще в самом начале поединка Аламез обнаружил, что ближний к локтю ремешок щита противника недостаточно туго затянут. Всего один сильный, точный удар под нужным углом практически решил исход боя. Крепежный ремешок оборвался, щит сорвало с руки барона и отбросило на несколько шагов. Тут же последующую атаку слева ванг Трелл был вынужден принять на меч, для чего всего на миг развернулся правым боком к противнику. Именно этого момента Аламез и ждал, он резко сократил дистанцию, ударил щитом в правое плечо барона, а затем, пока противник пытался сохранить равновесие, опять повторил удар рукоятью меча, но только на этот раз не стал рисковать и ставить под сомнение победу. Перекрестье меча моррона ударило не в решетку шлема, а погрузилось в стык между нагрудником и правым наплечником.

Девять из десяти бойцов, получив такое ранение, издали бы крик или хотя бы яростно заскрежетали зубами, но ванг Трелл оказался не из их числа. Его реакция была непредвиденной, ошеломляющей, просто-напросто повергшей в шок не только моррона, но и издавшую дружный вздох трепетного страха и глубочайшего удивления трибуну. Вместо того чтобы взвыть диким зверем и забиться в судорогах от пронзившей тело мышечной боли, барон молча опустился на колени, а затем повалился на землю. Его шлем слетел, представив добрым двум тысячам взоров омерзительную голову мертвеца.

Кожа на щеках и на лбу ванг Трелла была покрыта зловонной и липкой коростой гнили. Свешивающийся из открытого рта язык был изъеден парой дюжин все еще ползающих по нему червяков. Давно остекленевшие глаза были выпучены, и от того складывалось ощущение, что они вот-вот сами собой вывалятся из глазниц. Видимо, в последние секунды жизни барон испытал сильный страх, и Дарк тут же догадался, в чем крылась его причина. Лицо мертвеца было разрублено надвое. Барон ванг Трелл умер явно не своей смертью, его отправил на тот свет мощный удар топора в голову.

«Вот он, тот самый подвох, которого боялся Мартин! Вот он, последний штрих в обвинении меня колдуном!» – ужаснулся Дарк как неприятному зрелищу, представшему его глазам, так и осознанию незавидного факта, что он бился всего лишь с трупом, с мертвым телом, превращенным в послушную марионетку коварным вампиром. Мало того, что Форквут находилась в безопасности, пока он вытанцовывал боевой танец с ее бездушной куклой, так теперь ему еще придется спасать свое честное имя или хотя бы жизнь. Обвинение в богомерзких чарах и в сговоре со служителями преисподней должно было пасть именно на его голову.

Как только в воздухе начинает пахнуть разлагающейся плотью, так тут же слетается воронье и прочие любители мертвечины. Таков уж закон природы, и ничего с этим не поделать. Инквизиторы молча восседали на трибунах и лишь наблюдали за ходом поединка, но как только открылось, что ванг Трелл мертв, притом отдал Небесам душу задолго до начала турнира, черная масса зловеще взмахнула крыльями своих устрашающих одеяний и от терпеливого ожидания перешла к решительным действиям. Впрочем, в том крылся и огромный плюс – самовольно захватившие инициативу в свои руки инквизиторы предотвратили возникновение паники на трибунах и, как следствие, в предотвращенной толчее никого не задавили.

Наверное, целый десяток, если не больше, солдат, состоявших на службе инквизиции, одновременно распахнули полы черных плащей и нацелили на неподвижно застывшего Аламеза арбалеты. Их товарищи, бывшие лишь при мечах, без всяких команд поделились на два равных отряда: одни силой заставляли перепуганных зрителей оставаться на местах, а другие, быстро преодолев три ряда скамей, выскочили на арену и, обнажив мечи, окружили моррона. Их примеру последовали и остальные воители: охрана графа, солдаты фестшутца и, конечно же, призванная блюсти порядок городская стража. Лишь рыцари – участники турнира не поспешили обнажать мечи. Видимо, ловля колдунов и прочих приспешников темных сил не считалась в Геркании занятием, достойным рыцарской чести, да и что проку в угрозах тупым турнирным оружием? Им не защититься от колдовства, да и урона не нанести злодею-чародею.

Со всех сторон стали раздаваться приказы. Слова были разными, интонации тоже, да и намерения вооруженного люда варьировались от трусливой брани до бравурных угроз, но смысл обращения к Дарку был один: «Сложить оружие и опуститься на колени!» Биться было бессмысленно, пытаться бежать тоже, так что Аламезу не оставалось ничего иного, как повиноваться. Моррон небрежно бросил на землю щит с мечом и, сняв шлем, опустился на колени. На его весьма помолодевшем благодаря мази Гентара лице застыла маска не только трепетного страха, но и граничащего с растерянностью недоумения, хотя на самом деле Дарк оставался невозмутим и спокоен.

Форквут осмелилась бросить ему вызов, выставив перед Святой Инквизицией да и мирскими властями Мелингдорма кровожадным колдуном. Она решилась начать партию, хоть правила игры толком не знала. Моррону нужно было лишь правильно себя повести: когда нужно, помолчать, а когда открывать рот, то разить словами точно в цель, изображая святую невинность. Ему не мешал панический страх, который, к примеру, испытывал Мартин при виде черных одежд инквизиторов, так что при удачном стечении обстоятельств Аламез мог не только сохранить свое честное имя, но и обратить обвинение себе во благо. Что Мартин Гентар, что Каталина Форквут, оба стали жертвой одного и того же заблуждения, весьма распространенного среди тех, кто слишком долго прожил в столице соседнего королевства. В руках герканской инквизиции было куда меньше власти, чем у заправлявших в Филании служителей Святого Индория.

Трое священников инквизиции встали за спинами солдат и затянули хором молитву, которая, судя по ее словам, была призвана изгнать с места рыцарского ристалища скверну, лишить колдуна, то бишь Дарка, чародейских сил, а заодно и усилить поколебавшуюся было веру в могущество Святых Небес среди дрожащих от страха простолюдинов. Со стороны это смотрелось так забавно, что Аламезу едва удавалось держать сомкнутыми губы, которые стремились расползтись в улыбке умиления и сочувствия чужой глупости. Четвертый инквизитор, видимо вожак стайки подражающих воронью святош, не посчитал нужным присоединиться к усыпляющему песнопению. Как-то умудряясь не запутаться в длинных полах черного, мешковатого одеяния, он величественно прошествовал на турнирную площадку и, одарив обвиняемого в колдовстве оруженосца полным праведного гнева взглядом, обратился с речью к правителю Мелингдорма.

– Ваше Сиятельство, любимый народом, уважаемый Его Величеством королем Геркании и обласканный Небесами правитель Мелингдорма и прилегающих к нему деревень… – произнес нараспев старший инквизитор, точно выдержав заунывный интонационный рисунок псалма.

– Быстрее, преподобный, быстрее! Я свои титулы и без вас знаю! – оборвал речь главного инквизитора граф Дюар, которому было не до пафоса и не до соблюдения этикета: он хотел как можно быстрее разобраться в этом деле и сурово наказать виновного или виновных в осквернении турнира. – Говорите по существу и извольте объяснить, как такое богомерзкое действо могло случиться на освященной Единой Церковью земле мелингдормского ристалища и почему вы, господа инквизиторы, не смогли тому воспрепятствовать!

То, как начался разговор, уже обрадовало Аламеза. Старый граф, определенно, частенько сталкивался с миссионерами святой инквизиции и был явно невысокого мнения об их деяниях и умственных способностях. Однако главный миссионер и не подумал отвечать на вопросы хозяина графства, ведь тогда ему пришлось бы оправдываться и защищаться, в то время как он прибыл сюда совсем не за тем, а чтобы самому нападать и обвинять в сговоре с темными силами.

– Ваше Сиятельство, только вчера, ближе к ночи, нам с братьями стало известно о появлении в ваших владениях этого нечестивца, – инквизитор кивнул головой в сторону покорно стоявшего на коленях Дарка, – а также о тех мерзких деяниях, что он уже натворил. Мы спешили, как могли, но, к сожалению, опоздали. Мы не успели заблаговременно распутать клубок его мерзких козней и воспрепятствовать осквернению угодного герканскому королю и Святым Небесам рыцарского состязания. Однако мы не бездействовали! Вы собственными глазами видели, как вовремя мы вмешались и воспрепятствовали сотворению иных гнусностей. Мы изловили колдуна и готовы обвинить его…

– Обвинить вы всегда готовы, – недовольно проворчал граф, с презрением взирая на отряд в черных одеждах. – А чему, позвольте узнать, вы воспрепятствовали? Барон мертв и был мертв еще до начала боя… Вы же, святые отцы, изволили сидеть и любоваться, как по ристалищу бродит и бьется живой труп, хотя его место в земле! В Мелингдорме объявился приспешник преисподней, мерзкий колдун, с этим не поспоришь! Но в чем вы, служители Небес, можете обвинить этого храброго юношу, уже не раз показавшего доблесть и упорство в турнирных боях?! В чем его вина, в том, что он мертвяка мечом усмирил?! Так это ваш долг был, преподобные!

Услышав слова своего господина и поняв, что его симпатии пока на стороне обвиненного в колдовстве, почти все слуги графа опустили оружие и на всякий случай стали приглядывать за солдатами инквизиции.

– Ваше Сиятельство, я Онквирс Варте из Гуппертайля, один из девяти членов Верховного Совета Святой Инквизиции на землях Королевства Геркания, – громко пропел, как псалом, напыжившийся от осознания собственной важности инквизитор, – могу поклясться на всех святых символах веры, что этот мерзавец на самом деле низкий злодей, заключивший сделку с врагами рода человеческого!

«Тоже мне, защитник рода человеческого выискался! Просто моррон. Нет, моррон из морронов!» – подумал Аламез, но, конечно же, не решился озвучить подобное.

– Я прошу, нет, я заклинаю Ваше Сиятельство Святыми Небесами отдать нам этого нечестивца для спасения его заблудшей души и наказания загубленной плоти!

– Соблаговолите, преподобный отец, говорить по существу! В чем именно вы обвиняете этого оруженосца? – произнес граф Дюар, уставший от громких слов как в буквальном, так и в переносном смысле.

– Это не оруженосец вовсе! Это мерзкий разбойник и низкий мошенник, известный как Дитрих Гангрубер. Он присвоил себе честное имя и имущество высокородного слуги короля Дитриха фон Херцштайна! – громко выкрикнул преподобный отец, показав завидную осведомленность. – Это первое обвинение! Сегодня утром мы поймали в лесу парочку его дружков. Сейчас их приведут, и они подтвердят, кто на самом деле стоит перед нами!

– Онквирс Варте из Гуппертайля, не зли меня! Не испытывай мое терпение! – вдруг выкрикнул граф и стукнул в гневе кулаком по подлокотнику своего кресла. – Да неужто ты подумал, что я поверю словам каких-то босяков лесных, над которыми еще твои костоломы вдоволь потрудились?! Если доказательств нет, то молчи! Не забывай, голословное обвинение называется домыслом, а озвученное вслух – низким наветом и клеветой! За это в Мелингдорме сурово наказывают, и сан духовный ни тебя, ни собратьев твоих от плетей не спасет! Чем можешь подтвердить, что перед нами не Дитрих фон Херцштайн?!

– Перепроверьте его грамоты, они явно фальшивые. Мы сами можем их проверить, иль герольда из другого города позовем! – заявил инквизитор уже без прежней уверенности, видимо почувствовав, что недостаточно подготовился к обвинительной речи.

– Да как ты смеешь?! – пуще прежнего разозлившись, граф Дюар даже привстал на кресле, а его лицо налилось краской. – Мой старший герольд во всей Геркании уважением пользуется. Его заслуги самим королем высоко отмечены, и не раз! Оскорбление верному слуге – оскорбление мне!

– Простите, Ваше Сиятельство! – дрожащим голосом заявил преподобный отец, поспешно пойдя на попятную и не забыв раболепно согнуться в низком поклоне. – У нас и в мыслях не было поставить под сомнение честное имя вашего герольда. Мы снимаем это обвинение, поскольку вы сочли улики недостаточными. Дозволит ли повелитель Мелингдорма огласить следующие?

– Дозволит, – успокоил свой гнев граф, – только прежде холуям своим скажи, чтоб оружие убрали. Если юный оруженосец взаправду колдун и свои мерзкие чары прямо щас применить осмелится, то у меня людей хватит, чтобы его обуздать! Не по нраву мне, когда пришлые оружием сверкают! Я полноправный и единственный хозяин в этих местах!

– Мы нисколько не ставим то под сомнение, Ваше Сиятельство! – опять согнулся в низком поклоне инквизитор, а затем подал солдатам знак убрать оружие.

Дарк почувствовал крохотное облегчение, когда в него перестали целиться из арбалетов, а стоявшие за спиной солдаты вложили в ножны мечи. Однако его положение по-прежнему оставалось серьезным. Возможно, у инквизитора нашлись бы доводы, чтобы подтвердить обвинение в колдовстве. На свете нет безгрешных людей, а уж морронов и подавно.

– Я обвиняю… – преподобный отец заколебался, как стоит назвать подозреваемого, но все же решил не гневить светские власти, а пойти им на уступку, – …высокородного господина Дитриха фон Херцштайна в сговоре с темными силами и в низком убийстве троих высокородных господ, с коими он вчера скрестил оружие на состязании оруженосцев. Они были зверски убиты, а их тела изуродованы и сброшены мерзавцем в ров.

– Свидетели есть? Кто-нибудь это видел? – спросил граф, явно уставший от голословности обвинений.

– Ваше Сиятельство, колдуны хитры, они могут становиться невидимыми человеческому глазу. Но, посудите сами, только ему… – инквизитор указал на Дарка пальцем, – …была выгодна их смерть!

– Что скажешь, юноша? – обратился к моррону граф. – Да и встань-ка с колен. Пока что я не услышал ничего, что заставило бы тебя протирать коленки.

– Ваше Сиятельство, преподобные отцы, я невиновен! – ответил Дарк, умело изобразив на лице недоумение со слабым налетом непонимания и возмущения. – Зачем мне было убивать соперников после поединков, когда победа уже осталась за мной?!

– Колдуны хитры, лицемерны и находчивы! – не скрывая злости, заявил инквизитор. – На теле безвинно убиенных жертв были вырезаны ножом магические знаки! Коварный колдун вначале изловил господ и подчинил их своей воле при помощи богомерзких чар, а затем, когда они, не устояв перед дурманом колдовства, проиграли поединки, он убил их, зарезал, чтобы скрыть следы ворожбы.

– Крепостной ров не самое удачное место, чтобы скрывать следы и прятать тела, – со вздохом усталости изрек граф Дюар. – Все, что бросается в ров, рано или поздно всплывает, а, как мне рассказали вассалы, злодей даже груза к ногам убитых не привязал. Не спорю, вам видней, преподобный, насколько слуги преисподней хитры и коварны, но дураков-то среди них, поди, нет… У Святой Инквизиции есть иные доказательства вины фон Херцштайна?

– Благородные барон ванг Теугорлиц и фон Кервиц, имевшие несчастье судить поединки колдуна, этой ночью бесследно пропали. Наверняка они стали свидетелями колдовских ритуалов, проводимых обманщиком! Но они мертвы, коварно убиты и не могут свидетельствовать!.. – уверенно произнес преподобный отец и уже набрал в рот побольше воздуха, чтобы рассыпать перед вельможей бисер своего красноречия, однако его сиятельство не дал ему такой возможности.

– Мои рыцари не убиты, а посланы мной ко двору в Маль-Форн с важным поручением, – признался граф Дюар сквозь слезы, выступившие на его глазах от смеха. – Преподобный Онквирс Варте из Гуппертайля, я непременно сообщу ЕгоСвятейшеству, какой ты болван!

Смех правителя мгновенно был подхвачен его окружением, как близким, так и простыми солдатами. Лишь простолюдины на трибунах пребывали в растерянности и молчали. В их головах не укладывалось, как можно смеяться над грозными инквизиторами, неусыпными блюстителями Истинной Веры и врагами богомерзких отродий. Дарк был уверен, что его вину не смогут доказать, но не думал, что оправдаться удастся так легко. Имевшая связи в рядах духовенства Форквут натравила на него служителей Инквизиции, но, по понятным причинам, не рассказала обвинителям о многих интересных фактах, например о том, что Дарк – не человек. Умолчала вампирша и о магической природе доспехов моррона. Для Аламеза оставалось загадкой, на что же кровососущая красавица рассчитывала, но прозвучавшие буквально через минуту слова инквизитора дали на то исчерпывающий ответ.

– Ваше Сиятельство, – заискивающе произнес глава отряда инквизиции, когда смех, причиной которого был именно он, поутих. – Я и мои собратья сожалеем, что из-за нехватки времени не смогли собрать должных доказательств обвинений, но не собираетесь же вы только поэтому отпускать на свободу врага рода человеческого, богомерзкого колдуна? Согласитесь, вся череда событий вокруг этого оруженосца свидетельствует…

– Нет, не собираюсь, – покачал головой граф, с лица которого до сих пор не сошла улыбка. – Вы совершенно правы, колдун где-то здесь, поблизости… бродит пока на свободе! Так не бездействуйте, ищите его, выслеживайте и хватайте! Займитесь, преподобный, службой, а не цепляйтесь к верным слугам короля со своими домыслами! Вина юного фон Херцштайна лишь в том, что ему выпало несчастье оказаться не в то время и не в том месте… Но за это не казнят, это может случиться с каждым…

– Ваше Сиятельство, позвольте забрать подозреваемого для дознания, – пытался спасти положение служитель инквизиции, но граф был непреклонен.

– Нет, не позволю! Нечего воину короля без дела руки да ноги ломать! Коль новые пытки испытать на ком-нить нужно, так более достойную особу найдите! Вон у меня в подвале ворюга – помощник казначея сидит, повешения дожидается, могу его позаимствовать. А хорошего бойца калечить не дам!

– Ваше Сиятельство, поверьте мне, борющемуся со скверной вот уже более двадцати лет, – упорствовал инквизитор, понимавший, что если пойдет на попятную, то распростится с высоким саном и завидной должностью. – Тот, кто именуется себя Дитрихом фон Херцштайном, на самом деле кровожадный колдун, прислужник сатаны! Если вы сочли мои доводы неубедительными, то молю вас, дайте свершиться Суду Небес! Пусть всемогущие силы Добра и Света подскажут не мне и не вам, какое решение принять, а вложат меч возмездия в руки герканского рыцарства, убедят славных воинов, на чью сторону встать!

«Суд Небес, так вот на что Форквут надеялась! Хитра, зараза! И, к сожалению, ее замысел может удасться! – с горечью подумал Аламез. – Суд Небес – самый лучший выход из сложившейся ситуации, как для инквизитора, так и для графа, но только не для меня! Не думаю, что многие рыцари встанут на мою сторону и будут рисковать положением да добрым именем ради какого-то оруженосца. Святая Инквизиция никогда не забывает тех, кто встал у нее поперек пути! Она не только сурово карает безбожников, но и жестоко наказывает тех, кто помешал осуществлению ее планов. С графом святые отцы тягаться не могут, а вот на рыцарях легко выместят зло».

– Ваше Сиятельство, молю вас, – видя, что граф призадумался, стал развивать успех инквизитор. – Дайте свершиться небесному правосудию! Прикажите благородным рыцарям преклонить колени и погрузиться в молитву. Небеса подскажут им, кто перед нами: высокородный Дитрих фон Херцштайн или присвоивший его имя негодяй; доблестный воин и честный слуга короля или мерзкий обманщик, жаждущий крови истинно верующих?!

– Да будет так! – кивнул граф Дюар после долгого раздумья. – Турнир все равно осквернен колдовскими чарами и не может быть продолжен. Рыцари соберутся здесь, на месте ристалища, и покажут нам правду мечами. Обвиненного оруженосца держать под стражей, но вреда не чинить. Кто до него хоть пальцем дотронется, лишится головы! Кто слово недоброе скажет, распрощается с языком!

Произнеся недолгую речь, повелитель Мелингдорма величественно поднялся с кресла и покинул ложу. Народ зашумел, но по большей части не потому, что был недоволен решением господина, а просто потому, что не понимал сути происходящего. В последний раз Суд Небес, о котором многие простолюдины и слыхом не слыхивали, вершился в графстве Дюар лет тридцать назад. Во всей округе почти не осталось живых очевидцев того, как Небеса простирают над головами людей свою длань и изъявляют волю через звон скрещиваемых мечей. Лишь рыцари знали, что им следует делать, и Дарк имел кое-какое представление о старом, почти позабытом обычае. Благородные воители должны за час принять решение, а затем подтвердить его уже не на турнирном, а на ратном поле. От Аламеза же более ничего не зависело, моррону оставалось лишь уповать на то, что всемогущие Небеса проявят к нему благосклонность и подтвердят откровениями во время молитв его невиновность.

* * *

Обычно минуты во время ожидания тянутся медленно, но час, который Дарк просидел у себя в палатке, пролетел как миг. Моррону показалось, что он едва успел опуститься на лежак и закрыть глаза, как пришел Октар, державший в руках уже не турнирный, а остро заточенный боевой меч. Вслед за слугой в палатку зашел сержант стражи. Служивый не был многословен, он лишь сказал: «Пора!» и мотнул головой в сторону входа, как будто приглашая подозреваемого в колдовстве воина прошествовать на место предстоящей экзекуции. Впрочем, различия между обычной казнью и предстоящим Судом Небес практически не было. По сути, моррона вели даже не на суд, а на зачтение приговора, уже вынесенного мелингдормским рыцарством. Если бы благородные господа сочли его невиновным, что, впрочем, вряд ли, он мог бы беспрепятственно покинуть город и попытать счастья на следующем турнире – завоевать «белые шпоры». В противном случае приговор был бы немедленно приведен в исполнение дюжиной-другой закованных в сталь палачей. Последний, неблагоприятный исход казался моррону более правдоподобным, так что практически он шел не на судебное разбирательство, а на жестокий бой. Но прежде ему пришлось бы выслушать довольно много бестолковой, не имеющей ничего общего со славным воинским делом трепотни о долге, о чести, о вещих видениях во время молитв и о предназначении рыцарства.

Дарк Аламез, известный собравшимся как Дитрих фон Херцштайн, вышел к зрительским трибунам молча и бодро. Повинуясь приказу сопровождавшей его стражи, он прошествовал почти до первого ряда скамей и встал, куда указал ему сержант. За час на месте неожиданно прерванного рыцарского состязания практически ничего не изменилось, и как показалось моррону, число зрителей не сократилось, а наоборот, увеличилось. Впрочем, чему удивляться? Хоть турнир преждевременно и закончился, не дойдя даже до середины, но представление продолжалось. К тому же новое действо обещало быть куда более захватывающим и красочным, нежели уже привычные поединки.

Граф Дюар в своей ложе пребывал в приятной компании благородных господ и дам; притихшие зрители, развалившись на скамьях, спали иль ели; слуги скучали. Все вроде бы выглядело как час назад, только вот рыцарей не было видно, да инквизиторов значительно поубавилось. Не смея перечить воле правителя провинции, преподобные отцы сократили число вооруженных солдат до четверых, видимо, по одному охраннику на каждого из священнослужителей.

Сигнал труб, известивший о прошествии отведенного для моленья часа, по сути, мало чего изменил, разве что кое-кто из крестьян проснулся, а другие перестали жевать и решили немного повременить с выпивкой. Но вот когда через пару минут на площадку ристалища вышел старший герольд в сопровождении десятка солдат, зрители замерли в ожидании, а трибуна из затхлого болотца превратилась в море, в море заинтригованных рож, вытаращенных глаз и навостренных ушей.

– Граждане славного города Мелингдорма и жители графства! – обратился к присутствующим вестник воли правителя, после чего развернул свиток и приступил к чтению, лишь изредка отрывая глаза от бумаги, как будто проверяя, слушает ли его еще утомленная долгим ожиданием публика, или уже спит. – Высокородный Дитрих фон Херцштайн был сегодня прилюдно обвинен в колдовстве, но Святая Инквизиция не смогла доказать сговор герканского дворянина с коварным повелителем преисподней, посему, дабы очистить имя участника турнира от позора, или, наоборот, предать его позору, а самого оруженосца справедливому наказанию, Его Сиятельство, граф Дюар, соблаговолил обратиться к Суду Небес! Целый час благородные рыцари, участвовавшие ранее в турнире, предавались раздумьям и молитвам в своих шатрах, дабы снизошло на них откровение Неба, дабы подсказали всемогущие небесные силы, повинен ли в колдовстве юноша или нет. Сейчас благородные мужи предстанут пред вашими взорами и огласят решение Небес, переданное через их поступки, а не уста. Те из рыцарей, кто убежден в невиновности Дитриха фон Херцштайна, встанут рядом с ним. Кто же уверен в обратном, встанет по другой стороне площадки. Коли большинство рыцарей сочтет юношу невиновным, то он будет оправдан перед судом земным и властителями небесными, а его имя не покроется позором, а лишь преумножится уважением, поскольку по милости Его Сиятельства графа Дюара будет представлен оруженосец фон Херцштайн, без дальнейшего турнирного или иного испытания, к белым шпорам и рыцарскому гербу. В любом противном случае, то есть коли сторону фон Херцштайна примет меньшинство благородных господ или совсем никто не примет, то за обвиняемым остается выбор: либо признать вину и отдаться в руки Святой Инквизиции, либо вместе с соратниками доказать свою невиновность мечом. Бой будет насмерть, но сдаваться на милость победителя разрешается всем, кроме самого фон Херцштайна. Победителей ждут почет и уважение, поскольку им благоволили Небеса, пославшие им истинное откровение! Добровольно сдавшихся рыцарей побежденной стороны ждет заточение на год в монастыре, дабы они смогли молитвами, постами и праведным образом жизни вернуть себе прежнюю милость Небес и уважение соотечественников! В случае поражения сторонников обвиняемого самого фон Херцштайна или его мертвые останки ждет сожжение на костре, которое произойдет сегодня же на поляне у реки, где ранее намечался фейерверк в честь завершения турнира. Такова воля Небес, Его Величества Герканского Короля и Его Сиятельства, горячо любимого и почитаемого всеми нами правителя Мелингдорма и его окрестностей графа Дюара!

«Ну вот, смертный приговор и подписан! Судя по радостной роже преподобного палача из Гуппертайля, его воронье инквизиторское уже всем рыцарям головки поклевать да клювами подолбить успело! – пришел к неутешительному выводу Дарк, видя, как расплылась в ехидной ухмылке розовощекая физиономия преподобного Онквирса Варте. – Могу поклясться, мою сторону никто не примет. Честь честью, откровения небесные откровениями, а со Святой Инквизицией шутки шутить дураков нет! Я один, а их более двадцати. Интересно, сколько я продержусь?»

Дарк кое в чем был прав, но во многом и ошибался. Служители Инквизиции действительно попытались «задать настрой» рыцарям перед моленьями, однако слуги графа оказались куда прозорливей: стража оцепила рыцарские шатры и не подпускала к ним никого, хоть в рясе, хоть в доспехах. К тому же страх последующих преследований оказался не настолько силен, чтобы рыцари пошли на сделку с совестью и честью. Один за другим благородные герканские воины покидали шатры в полном боевом облачении. Они медленно шествовали к площадке и становились в ряд напротив Дарка, демонстрируя тем самым, что считают его виноватым в сговоре с врагами рода человеческого. Так поступили первые шестеро воителей-судей, а вот седьмой повел себя странно. Он стал на стороне противников Дарка, но воткнул в землю меч, показав тем самым нежелание драться. Вышедшие после него благородные господа последовали его примеру, за исключением одного рыцаря, который, видимо, так углубился в общение с Небесами, что еще не окончил молитву и что-то монотонно бубнил у себя в шатре.

– Это что за комедия такая?! Кто позволил превращать в балаган Суд Небес?! Это богохульство! Мечи в руки! Немедленно! – неистовствовал на трибуне старший инквизитор и даже запрыгал, размахивая руками от злости. – Ваше Сиятельство, вразумите своих вассалов! Они дерзки, они осмелились нарушить один из самых священных ритуалов! Проклятье падет на их головы!

– Я сейчас кого-то другого розгами вразумить прикажу да оглоблей проклясть! Иль ты забыл, святоша, кто в графстве хозяин?! Ишь, раскомандовался, ишь, раскричался! Да кто ж тебе право дал на доблестных рыцарей, верных слуг Герканской Короны, голосочек повышать да напраслину возводить?! – строго и громогласно произнес граф Дюар, пронзив инквизитора гневным взором. Затем старый граф задумчиво посмотрел на рыцаря, первым воткнувшего в землю меч, и приказал: – Ванг Берф, говори!

– Ваше Сиятельство, осмелюсь говорить не только за себя, но и за братьев по оружию, последовавших моему примеру, а значит, и разделяющих убеждения, – отчеканил каждое слово рыцарь. – Мы считаем Дитриха фон Херцштайна виновным, но бой «один против всех» посрамит рыцарскую честь, которой каждый из нас дорожит. Мы воины, а не палачи! Мы бились за короля и под вашим знаменем во многих походах, но никогда не нападали вдесятером или более на одного. Пусть колдун скрестит мечи по очереди с каждым из нас, на то мы согласны! Пусть ему дадут отдых после каждого боя, и тогда…

– Достаточно, я понял тебя, – кивнул граф, прервав речь вассала – но такого не будет! Пусть это и благородно, но противоречит воле Небес! В одном святой отец прав, мы не должны нарушать священные ритуалы, даже будучи преисполненными благими помыслами. А посему приказываю! Оруженосец фон Херцштайн будет биться один против шестерых, если, конечно, не признается в деяниях колдовских и добровольно не отдаст себя в руки Святой Инквизиции.

– Я невиновен! Я буду до последней капли крови бороться за свою жизнь и честь! – гордо изрек Дарк, когда граф посмотрел в его сторону.

– Тех, кто отказался исполнить волю Небес, не осуждаю и не подвергну преследованиям! – продолжил вельможа. – Забирайте оружие и покиньте место свершения Небесного правосудия!

– Постойте, Ваше Сиятельство! – вдруг раздался со стороны шатров звучный бас, на который тут же все повернули головы. – Я прошу прощения за мою медлительность, но Святой Некир, явившийся мне во время молитвы, был слишком красноречив, и я, полностью поглощенный его мудрыми речами, не услышал зова трубы!

Сердце сжалось в груди Аламеза при виде рослого, почти двухметрового рыцаря, покинувшего шатер и с двуручным мечом наперевес идущего в его сторону. Голос великана был Дарку знаком, привычной была и высокая, широкоплечая фигура, а уж лицо казалось просто родным: голова, обрамленная сединою коротко стриженных волос; длинные, залихватски закрученные усы; полная презрения к опасностям и самой смерти улыбка; и глаза… глаза, смотревшие на него с отеческой любовью и заботой!

«Фламмер, Анри Фламмер, старый дружище! Ты жив!» – едва не слетело с губ Дарка, готового от счастья пуститься в пляс.

– Прощаю вас, благородный ванг Фербилг, – кивнул граф Дюар, назвав Анри незнакомым Дарку именем. – Но ваш голос уже не столь важен! Шестерых рыцарей вполне достаточно, чтобы свершилась воля Небес. К тому же вы только недавно вернулись из похода, где, как я слышал, не только совершили славные подвиги, но и получили серьезное ранение.

– Ах, Ваше Сиятельство, что такое какая-то дырка в боку для старого солдата, – ответил Фламмер с почтительным, но не низким поклоном. – К сожалению, я должен воспротивиться вам и остаться. Святой Некир, снизошедший до общения с вашим покорным слугой, убедил меня в невиновности юного оруженосца. Как предписывает мне долг перед королем и Небесами, я обязан встать на защиту его жизни и честного имени!

– Никто тебе не являлся! Бесы тебя мучают, бесы! Покайся, пока не поздно! – не удержался и громко выкрикнул с места преподобный отец, за что и поплатился.

Граф Дюар устал впустую тратить слова на чересчур ревностного и неразумного служителя инквизиции. Одного легкого взмаха руки вельможи оказалось достаточно, чтобы десяток стражников коршунами накинулись на непривыкшего быть сдержанным и терпеливым святого отца, схватили его под руки и поволокли прочь с трибуны. Остальные инквизиторы и их вооруженные слуги не стали противиться воле правителя Мелингдорма и даже пальцем не пошевелили, чтобы прийти на помощь своему духовному наставнику.

– Потом, всё потом! – тихо и вкрадчиво прошептал Анри, с согласия графа Дюара и по зову сердца заняв место рядом с Дарком. – Сейчас о другом! Нас двое, их шестеро, и они не слабаки. Что делать будем?!

– Держать оборону спиной к спине не стоит, задавят! Предлагаю прорыв по центру, – так же тихо прошептал Аламез, согласный, что сейчас не самое лучшее время для сентиментальных воспоминаний.

– Не пойдет, завязнем! – отверг предложение Фламмер, уже надевая шлем. – Обманный прорыв по центру, а удар по обоим флангам. Это их с толку собьет. Главное, на месте не стой! В постоянном движении, друг, в постоянном движении!

Рев трубы возвестил о начале боя, и враги сошлись; сошлись рьяно… насмерть. Почти одновременно сорвавшись с места, Анри и Дарк ринулись на рыцарей в центре, а затем, когда противники уже стали обхватывать их полукругом, резко изменили направление атаки и ударили по флангам. Анри с круговым разворотом не только меча, но и всего корпуса обрушил удар двуручника на шлем крайнего справа противника, а Аламез, внезапно сократив дистанцию прыжком, ударил мечом в забрало рыцаря с левого края.

Морронам повезло, хоть и не настолько, насколько они рассчитывали. Противник Фламмера прикрылся высоко поднятым над головою щитом и спас свою голову от расставания с плечами, однако удар двуручного меча был слишком мощным и хоть щита не расколол, но с ног рыцаря сбил. Добивать лежащего считается зазорным только в честном бою, а не в схватке «двое против шести». Увернувшись от рубящего удара одного меча и парировав основанием оружия два других, идущих одновременно и под разными углами, Фламмер отступил на пару шагов вправо и не упустил возможности пройтись ногами по груди только начинавшего подниматься противника. Однако рыцарю этого показалось мало. Он мужественно повторил попытку встать на ноги, которая, правда, была прервана в самом начале резким ударом носка стального ботинка в забрало.

Дарку повезло меньше, ему попался опытный и коварный противник. Отразив щитом тычковый удар в лицо, соперник моррона внезапно присел и атаковал по ногам. Аламез едва успел увернуться, и, как следствие, потерял инициативу в бою. Уже в следующий миг он едва успевал отбиваться от рубящих ударов сначала всего двух, а затем четырех мечей. Рыцари дружно и напористо атаковали именно Дарка, поскольку с его смертью должен был свершиться Суд Небес, а значит, и закончиться бой. К тому же Фламмер им казался более грозным противником, для победы над которым потребовалось бы куда больше времени. Четверка отнюдь не новичков в ратном деле пыталась взять в кольцо все время отступавшего Дарка, а задача пятого рыцаря заключалась в том, чтобы не дать Анри прийти соратнику на помощь.

Распределив силы подобным образом, благородные воители из Мелингдорма допустили сразу две роковые ошибки: всего одному воину было не сдержать Фламмера, а с Дарком невозможно было расправиться так быстро, как его противники рассчитывали. Отражая непрерывные атаки нападающих, Аламез отступал, стараясь продержаться как можно дольше и не подпустить врагов к себе со спины, а тем временем богатырь Анри превращал противника в отбивную мощными ударами двуручного меча. Сначала у противостоящего Фламмеру рыцаря раскололся щит, а при блокировке следующего удара было выбито из рук оружие. Высоченный усач проявил достойное звания рыцаря благородство, он не стал добивать мечом обезоруженного противника, а поймал его за наплечники, поднял высоко над землей и, разбежавшись, метнул живой снаряд из стали и плоти в спины атаковавших Аламеза врагов. Двое рыцарей заметили летевшего прямо на них и машущего в воздухе руками товарища и вовремя отскочили. Двоим другим повезло меньше – они его только услышали и, не разобравшись, что к чему, не успели отпрянуть в сторону.

Пока трое из пятерых рыцарей поднимались с земли, что в доспехах было сделать не так-то и просто, перешедший в атаку Дарк и подоспевший ему на выручку Фламмер оттеснили противников к краю площадки и вынудили отступить за флажки, обозначавшие границу поля ристалища. Прозвучавший буквально в следующий миг сигнал трубы был неправильно истолкован морронами. Они подумали, что это всего лишь запрет покинувшим поле продолжить бой, поэтому рьяно атаковали остальных противников, едва успевших встать на ноги и прикрыться щитами. Повторный, более продолжительный, громкий и настойчивый рев трубы, а также выкрики графских слуг и добрый десяток смотревших в их сторону заряженных арбалетов заставили морронов опустить оружие, хоть они и не понимали, почему.

– Его Сиятельство граф Дюар соблаговолил прекратить бой! – громко прокричал старший герольд то ли зрителям на трибуне, то ли тугодумам бойцам, сразу не подчинившимся приказу, – …поскольку счел его исход явным, а дальнейшее кровопролитие излишним! Ход Суда показал всем, что всемогущие Небеса благоволят юному оруженосцу и вступившемуся за него благородному рыцарю! Волею Небес и милостью Его Сиятельства повелителя Мелингдорма все обвинения с Дитриха фон Херцштайна сняты, а он сам стойкостью духа, храбростью сердца и умелой рукой показал себя достойным высокого звания рыцаря, о чем Его Сиятельство завтра же соблаговолит сообщить соответствующим письмом Его Величеству Королю Геркании. Осмелившиеся усомниться в справедливости этого решения будут немедленно заключены под стражу и переданы суду как смутьяны, отступники от Истинной Веры и изменники! Рыцарям проигравшей стороны Его Сиятельство настойчиво рекомендует провести год в Генверском монастыре, дабы не мерещилось им что ни попадя и чтобы не выдавали они эти видения впредь за волеизъявление Святых Небес!

– Прими поздравления, Дарк! Кажется, у Герканской Короны стало на одного рыцаря больше! – прохрипел запыхавшийся Фламмер, снимая шлем и вытирая мокрые, повисшие от пота усы.

– Ага, – кивнул Дарк, также тяжело дышавший, – …и на одного разбойника меньше, притом опять же благодаря тебе! Ты давно?..

– Позже, поговорим позже, – прервал давнишнего друга Фламмер. – Сегодня вечером, в домике у Октара, за бутылкой старого доброго куэрто. А сейчас иди, забери письмо к королю у графского герольда. Как бы не передумал сиятельный повелитель захолустья и окрестных болот. Уж больно часто в последние годы он капризничает да меняет решения…

Эпилог

Над Мелингдормом опустилась ночь. Она окутала город черным небесным покрывалом, искусно расшитым блестящими точками звезд. Было тепло, безветренно, и ничто не предвещало волнений. Все труды, дела и тревоги уже остались позади; они ушли в прошлое вместе с суетным днем. Настала приятная сердцу пора расслабления, умиротворения и непринужденной беседы за бутылочкой вина с приятным собеседником.

В той самой комнате, где несколько дней назад совещались морроны, а веснушчатый парень по имени Марк принял нелегкое решение обратить свою плоть в безжизненную сталь доспехов, за дубовым столом сидели двое. Оружие воинов покоилось на кровати, а из всей одежды на благородных собутыльниках остались лишь штаны да залитые вином рубахи. Восемь пустых бутылок под столом и осколки еще двух, разбитых о дверь, были лучшим свидетельством того, что разговор старых друзей тек плавно и для его поддержания не было нужды в третьем.

Появление Октара примерно час назад оказалось очень некстати, и морроны прогнали его, не сговариваясь, запустив в дверь, за которой кузнец благоразумно скрылся, пустыми бутылками. Мужчины не спорили, не обсуждали важных вопросов, а просто вспоминали… вспоминали, какими они были более двухсот лет назад, какие препятствия преодолевали бок о бок, плечом к плечу, и вместе горевали о тех, кого уже давно не было, кто не дожил до этого дня, но навеки остался в их памяти.

Они оба умерли, приняли смерть, вместе сражаясь в бою, но потом воскресли. Это означало лишь одно – тонкие нити их жизней и судеб переплелись между собой; их уже не разорвать ни кознями, ни заговорами, ни интригами. Даже немного различные взгляды на мир и некое несовпадение интересов не могли разрушить крепкую дружбу двух воителей из давней, теперь уже забытой поры, когда по миру бродили эльфы да орки, а высоко в небесах парили огнедышащие драконы.

К сожалению, ничто не бывает вечным, и насколько бы ни был приятен разговор, а ему рано иль поздно обязательно настанет конец. Вино закончилось, и с последним глотком дурманящей жидкости каждый из друзей остро ощутил потребность оставить прошлое и поговорить о настоящем, а уж заодно немного приоткрыть завесу грядущего дня.

– Так я не понял, – изрек Аламез, с трудом ворочая непослушным языком. – Если ты три года в Гендвике прожил и за мной шпионил, то когда ж ты рыцарем-то стать успел? Почему тебя граф знает, и не просто знает, а уважает? Будешь отвечать, а-а-а? Как там тебя…сейчас кличут? Ванг Фербилг, кажись…

– Не шпионил, а приглядывал, спину прикрывал! Такого шалопая, как ты, без присмотра оставлять нельзя! – уточнил Анри, не думая обижаться. – А что до титула касается, то все это липа! Нет, конечно, благородный рыцарь ванг Фербилг на самом деле существует, и щас даже гдей-то странствует: то ль подвиги свершая, то ль от общества людского отдыхая, но я не он! Мне бумаги Мартин подделал, притом сегодняшним утром, перед самым началом турнира. Он же мастак герольдам в глаза пылюгу пускать. Я ж вот даже шибко сомневаюсь, а не фальшивки ли твои бумажки на самом деле, несмотря на все заверения Гентара. Ты ж его знаешь, любит потемнить да попутать наш старый дружок! – Анри засмеялся, но, вовремя сообразив, что голос у него не тихий, а он выпил уже многовато, чтобы пытаться его контролировать, перешел на вкрадчивый шепот: – А граф меня не знает, просто молва о странствующем рыцаре ванг Фербилге по всей Геркании идет, так что правители с его голосом считаются. К тому ж Гентар заверял, что я на рыцаря очень даж похож, как ростом, так и усами!

– Ты мне о Гентаре лучше не напоминай! – настроение Дарка резко испортилось. Он встал и, стараясь не шататься, прошествовал к открытому окну. – Поступил, как крыса, что с корабля тонущего бежит!

– Вот это ты зря! – внезапно голос Анри прозвучал сурово и трезво. – Солдату воевать, а магу зелья варить! Мартин не воин, и не надо от него требовать слишком многого! В бою от него толку нет, но зато он в другом хорош! Хоть, признаюсь, трусоват немного… И вот что забавно… – рассмеялся Фламмер, – …вампирюг да перевертышей-оборотней ничуть не боится, а перед Святой Инквизицией у него трепетный страх! Как робы черные увидит да кресты багровые, так сразу в бега!

– Из всей воинской науки наш дружище-некромант извлек лишь две истины, – с тяжелым вздохом произнес Дарк, глядя на двор особняка, на все еще вкопанные манекены и вспоминая тот вечер, когда здесь разыгралось сражение с вампирами, – а именно: «Лучший бой, тот бой, от которого ты сбежал!» и «Лучше жезл полководца, чем меч солдата!». Руководит и замыслы строит охотно, а сам в атаку лишь из-под палки пойдет!

– Ты не прав, – высказал свое мнение Фламмер, – но переубеждать тебя я не буду! Давай лучше о другом поговорим!

– Давай, – согласился Аламез, садясь на подоконник и подставив разгоряченные вином щеки легкому прохладному ветерку. – У меня, кстати, к тебе вопросик имеется. Ты куда в ближайшее время податься собираешься? В Гендвик тебе возвращаться не стоит, незачем, да и опасно… Вдруг кто в лесорубе знаменитого странствующего рыцаря случайно признает?.. Может, со мной поедешь в Маль-Форн? Если, конечно, иных, более приятных планов не имеется.

– Планы имеются, да только приятными их не назвать, – ответил Фламмер, с горечью посмотрев на опустевшие слишком рано бутылки. – Тебе в Маль-Форн прям завтра отправляться надо! Тянуть не стоит! Я ж твои доспехи чудесные Мартину в Гуппертайль отвезу, после чего буду кое-какие делишки доделывать, так что месяца три не увидимся.

– А с чего это ты взял, что я их Гентару отдам? – повысил голос Аламез. – Ты не забывай, это не просто железяки бездушные, это мой друг! Я в ответе за его жизнь и судьбу!

– Свою судьбу Марк Гентару поручил, ведь с ним же на сделку пошел! – привел весомый аргумент Анри, после чего добавил: – Если я, конечно, не ошибаюсь. Да ты и сам видел, как Мартин о дружке твоем печется, аж у тебя перед боем отобрать доспехи хотел, чтоб они, не ровен час, ни Форквут, ни кому пострашней да поподлее не достались. Так уж вышло, что я о друге твоем куда больше тя знаю… Маг не успел тебе кое-что рассказать, а мне поведал…

– И что же? – Дарк немного приостыл, ведь, по сути, Фламмер был прав.

При всех своих минусах некромант всегда держал свое слово. К тому же Одиннадцатому Легиону было важнее не дать использовать Марка врагам, а не одеть в «живые доспехи» одного из своих воинов.

– Живя в Альмире, Мартин частенько посещал библиотеку, – начал рассказывать Анри, перейдя на шепот. – И вот однажды он обнаружил потайную комнату, в которую лет уж с полсотни никто не заглядывал. Там были древние манускрипты, написанные членами общества… – Фламмер наморщил лоб, боясь напутать название, – …то ль «Коготь ястреба», то ль просто «Ястребы», я запамятовал. Так вот, в обществе том состояли, как маг понял, не люди вовсе, а некие существа, природа которых нам неизвестна. Они умели высасывать жизненные силы из неживых предметов, а доспехи и одежды делали так, чтобы они их еще и лечить могли. Своих слуг, тех, кто в чем-то провинился, чародеи энти в доспехи на двадцать-тридцать лет превращали… Так вот Марк твой – потомок одного из нерадивых прислужников, а Гентар узнал, как обращение это проводится.

– Все это интересно да забавно, но, к сожалению, грош этим знаниям сегодня цена, – вздохнул Аламез. – Существ этих, как я понимаю, уже давненько нет, а Марк один из последних в своем племени.

– Первое стоит под большим вопросом, – возразил Анри. – Кто знает, может быть, эти «ястребы» еще где-то летают, но уж больно тихо! А доспехи к Мартину отвезти нужно, если ты, конечно, добра другу своему желаешь! Маг в лаборатории своей поколдует-поколдует, да через пару лет Марка оживит. А без помощи нашего некромантушки паренек твой лишь лет эдак через двадцать зашевелить ручками да ножками сможет.

– Ты прав, можешь забирать доспехи, – кивнул Аламез, решив, что его обида на Гентара не должна навредить Марку. – У меня вот только иное в голове не укладывается. Откуда шеварийские вампиры про секреты этих самых «ястребов» прознали? Раз за Марком охотились, значит, точно об обращении представление имели. И почему именно за ним, почему любого другого человека обратить в доспехи не могли, раз рецепт известен?

– Как много вопросов, – усмехнулся Анри, – боюсь, не только я, но и Гентар на них не ответит. Но могу тебя успокоить! После посещения Гуппертайля, где назначена наша с Гентаром встреча, я отправляюсь в Шеварию. Думаю, попутно с решением своих задач и ответы на эти вопросы найти смогу!

– Каких еще задач? – удивился Дарк. – Мартин что, совсем обнаглел? Тебя не только мне помочь попросил, но и перечень дел на ближайшие десять лет набросал?

– Нет, – рассмеялся Анри, качая головою и взирая на возмущенного Аламеза по-отечески заботливыми глазами, – я в Шеварию еду, чтобы хвосты мелингдормской истории подчищать. Познакомлюсь с тамошними вампирами, нанесу им несколько визитов вежливости, – в глазах моррона появился нездоровый блеск, похоже, Анри получал наслаждение от прерывания жизней ночных кровососущих существ. – А главное, с госпожой Форквут беседу продолжу, которую мы в поместье барона ванг Трелла прервали.

– Стоит ли ради мести в такой долгий и опасный путь отправляться? – Дарк сразу понял, что за «беседу» Фламмер имеет в виду.

– Не только ради мести! Каталина не просто враг, а враг сильный, хитрый, коварный и озлобленный! – возразил Фламмер. – Она не только отменно владеет магией и мечом, в чем ты, как я слышал, убедился, но и хороший стратег. Она чуть было не обыграла Мартина, чуть было не порушила все наши планы, а ты вместо получения рыцарских шпор едва не угодил на костер!

– Ну, Гентара обыграть не так уж и просто! – усмехнулся Дарк. – У старика всегда найдется лишний козырь в рукаве, и им стал ты!

– Не спорю, – согласился Фламмер, – но избавляться от сильных врагов следует «до», а не «во время» свершения великих дел. В следующий раз нам может и не повезти!

– Уговорил, еду с тобой! – неожиданно заявил Дарк. – Вот только столицу герканскую посещу, «белые шпоры» на сапоги надену, и с тобой в Шеварию махнем! Заминки даже не выйдет! Пока ты в Гуппертайль ездишь, пока Гентар тебе свитки инструкций зачтет, я свои дела сделать успею и тебе помогу!

– Нет, – покачал Анри головой. – Ты в Мелингдорм вернешься. К тому времени искусный кузнец Ордиби, что в Гендвике проживает, тебе хорошие доспехи справит, а Октар их слегка подгонит. Что за рыцарь без доброго коня и ладного снаряжения?

– А может, подождешь?

– Нет, – еще уверенней заявил Фламмер. – Это дело мое, только мое! В Шеварию ты не поедешь! Лучше отдохни, насладись рыцарскими привилегиями, перед тем как за дела важные браться. А щас давай-ка спать! День был долгим, трудным, а ночь уже на исходе.

Анри Фламмер был непреклонен. Не успел Дарк и рта открыть, чтобы возразить, как седовласый великан скинул с кровати на пол оружие, улегся прямо на одеяло и, повернувшись лицом к стене, тут же испустил могучий, богатырский храп. Надеясь продолжить беседу утром, Аламез тоже отправился спать, тем более что последние дни у него выдались не из легких. Однако снова увидеться морронам не удалось, Анри Фламмер покинул дом Октара и Мелингдорм задолго до того, как его товарищ открыл глаза. На столе лишь осталась записка, скупая на слова, но четкая и ясная по смыслу:

«Ровно через месяц, в полдень. Деревня Мефлеж, герцогство Муабит».

Улыбка сама собой появилась на сонном лице Аламеза, а от радости его сердце чаще забилось в груди. Герцогство Муабит находилось на северо-восточной герканской границе, а крохотная деревушка Мефлеж располагалась вблизи Немвильского озера, откуда каждый день ровно в полдень отправлялся паром к шеварийскому берегу.

Правду в народе говорят: «Утро вечера мудренее!» За ночь Анри Фламмер изменил решение и приглашал Дарка присоединиться к опасному предприятию.

Денис Юрин Разведка боем

Глава 1 Перед бурей

Стоял летний полдень. Было безветренно и прохладно. Слегка накрапывало. По небу неспешно и важно проплывали темно-серые грозовые тучи, движущиеся со стороны Немвильского озера. Вот-вот должна была начаться гроза, хотя, впрочем, могло еще и распогодиться. Далеко не за каждым затишьем следует ненастье, и далеко не всегда штиль сменяется безудержным буйством бури иль урагана.

На дороге, идущей от города Немвил к побережью пограничного озера, было на удивление тихо и безлюдно. С самого утра по ней не проехало ни одной повозки, не промчался ни один всадник и даже не прошагал ни один бродяга-странник. Все, кто мог уйти, бежали еще вчера, возможно, навеки покинув родные дома, но все же лелея в сердцах надежду когда-нибудь вернуться под уцелевший кров, а не на поросшее травою пепелище. Голодранцы-разбойники и те покинули пограничные леса, почувствовав еще далекую, но быстро приближающуюся к герканским землям поступь войны.

Тревога и суета, охватившие восточную часть герцогства Муабит в последние дни, навсегда канули в прошлое, но их следы еще виднелись на простой проселочной дороге, еще сохранились до первого, уже скорого дождя. Сотни, если не тысячи, человеческих ног, конских да коровьих копыт так сбили и разрыхлили землю от обочины до обочины, что небольшой тракт, в особенности в его наиболее узкой, лесной части, походил скорее уж на поле, подготовленное к посеву. Изрядно потрудились над многострадальной колеей и десятки деревянных колес, большая часть которых не выдержала нагрузок непредвиденного, поспешного перехода и осталась гнить по оврагам да кустам вдоль обочины. Впрочем, обломки были далеко не единственным хламом, оставленным беглецами у дороги. Перевернутые сундуки с разбросанным вокруг них тряпьем, полевой инвентарь, битые черепки бедняцкой глиняной посуды и множество иного крестьянского барахла – все это превратило дорогу в огромную, растянувшуюся на несколько миль свалку.

Усиливающийся с каждым часом страх перед приближавшейся войной и развалюхи-телеги, не приспособленные для долгих поездок, заставили простой люд постепенно избавляться от лишних пожитков и спасать лишь действительно ценное, небольшое да легкое. В завалах брошенной одежды и утвари можно было найти много еще добротных вещей, но вот только мародерствовать было некому. За три дня округа почти опустела: на семь рыбацких деревень осталось не более трех десятков немощных стариков, для которых с лежанки до отхожего места дойти – подвиг; а солдаты герканских войск не покидали походных лагерей.

Округа была мертва и пустынна. Даже ветер, казалось, побаивался дуть на ветки деревьев и лишь слегка колыхал траву да теребил лоскуты разбросанной по земле одежды. Все герканское побережье Немвильского озера замерло в ожидании надвигающейся с шеварийского берега беды: то ли боевых кораблей заклятого врага, то ли разрушительного буйства сильных воздушных потоков, именуемого бурей, то ли и того и другого, притом необязательно порознь. Складывалось впечатление, что время остановило свой ход, но это было всего лишь субъективное ощущение, жалкая иллюзия, которую легко разрушил один-единственный всадник, неожиданно показавшийся из-за поворота разбитой и захламленной беглецами дороги.

Молодой дворянин, судя по гербу на щите, рыцарь, ехал не спеша и не вез с собой много пожитков. С одного бока его лошади свисала привязанная к седлу и, видимо, изрядно отощавшая за время пути дорожная торба, а с другой стороны из-под мерно бьющегося о попону стального щита робко выглядывала небольшая котомка для перевозки бумаг. Ощетинившийся, застывший перед броском желтый зверь редкой породы на черном-пречерном поле щита был единственной яркой деталью в скромном убранстве странствующего воителя, которому от роду нельзя было дать более двадцати пяти – двадцати шести лет. Покрытый слоем пыли и грязи дорожный костюм хоть и был сшит добротно из довольно неплохой кожи, но носили его никак не меньше десятка лет. А судя по тому, как топорщились плечи куртки из дубленой кожи и отвисли латаные-перелатаные коленки штанов, юноша являлся далеко не первым владельцем почти отслужившей свой век походной одежды. Новым на всаднике был только плащ, да и тот уже успел порваться в парочке мест да покрыться пятнами въевшейся в материю грязи. Лат на юноше не было, только свисавший с пояса меч в перехваченных стальными полосками кожаных ножнах; новенький, еще не побывавший в бою щит, стальные наручи на крепких руках да начищенные до блеска посеребренные шпоры выдавали его принадлежность к благородному сословию герканских воителей.

Небогатый и, судя по свежести красок на щите, лишь недавно удостоившийся высокого титула рыцарь выбрал совсем неподходящее время и место для путешествия. До побережья Немвильского озера оставалось не более пары миль. Он ехал туда, откуда только что бежали его соотечественники; он неумолимо приближался к войне, хотя был одет неподобающим для ратных свершений образом. Под беспечно расстегнутой аж до самого пупка курткой не было даже легкой нательной кольчуги, да и меч всадника казался чересчур тонким и коротким, то есть непригодным для настоящего боя.

Однако путника, едущего в сторону пограничного берега, на который со дня на день, а может, и с часу на час должен был ступить стальной сапог шеварийского захватчика, язык не поворачивался обвинить в скудоумии или в легкомыслии. Несмотря на молодость лет, стройную фигуру и красивые, хоть не утонченные черты лица, рыцарь, без всяких сомнений, принадлежал к числу бывалых вояк. Мерно раскачиваясь в седле, он вроде бы спал, но на самом деле его острый взор пронизывал каждый куст вдоль обочины, осматривал крону и ствол каждого деревца, мимо которого проезжал. Правая ладонь всадника держала уздечку, но находилась в непосредственной близости от рукояти меча. Уродливый шрам, время от времени выглядывающий из-под грязных от пота и пыли волос, служил наилучшим доказательствам того, что воин уже успел побывать в переделках и уже ступал на грань, за которой ждала смерть.

Одним словом, хоть воевать с шеварийцами рыцарь явно не собирался, но он отдавал себе отчет, куда едет и насколько плачевными могут оказаться последствия его бесстрашного поступка. Что же касалось свидетелей вальяжной конной прогулки одинокого всадника, цель его путешествия оставалась для них загадкой, да такой интригующей, что они решились покинуть засаду и о том расспросить.

На лице юноши не дрогнул ни один мускул, когда из кустов, ломая ветки и угрожающе позвякивая обнаженным оружием, показалась троица солдат в полном походном обмундировании цвета пехотного полка герцога Мервинга. Их и еще четвертого стража дороги, благоразумно оставшегося в засаде и сейчас целившегося в его грудь из арбалета, всадник заметил еще несколько шагов назад. Однако это обстоятельство не заставило его развернуть коня и поспешно умчаться восвояси. Солдаты были герканскими, а проездные бумаги благородного мужа были в полном порядке.

– Кто таков? Куда прете? – строго произнес солдат с нашивкой фельдлайтера на плече, имевший странное представление о том, как должно уважительно обращаться крыцарю.

– За языком следи, кнехт! – ответил всадник без злости, протягивая командиру патруля припрятанный за пазухой свиток. – Не все такие добрые, как я. За твое «прете» и сапогом в рожу схлопотать недолго…

Дерзкий солдат ничего не ответил, лишь презрительно хмыкнул, а затем, небрежно воткнув в землю меч, развернул перепачканными землей да травой ручищами гербовую бумагу. Губы служивого беззвучно шевелились, а седоватые усы подергивались. Сразу было понятно, что читать он толком не умеет, но в буквах да слогах все же разбирается.

– Так значица, вы есть благородный рыцарь фон Херцштайн… – подозрительно щурясь, произнес командир патруля, свернув казенную бумагу, но не торопясь вернуть ее владельцу. – … И по землям герцогства путешествовать изволите, да в такую неспокойную пору. Что ж в бумаге вашей про цели поездки ничегось не прописано? Непурядок!

– Мордой не вышел, чтоб про то знать! – презрительно хмыкнул в ответ рыцарь. – Иль угомонись, иль к офицеру своему веди! Там втроем о целях моей поездки и поболтаем. Только смотри, как бы те после разговорчика этого без шкуры не остаться!

Ставший ожившей легендой для многих морронов Дарк Аламез, известный в Геркании под именем Дитрих фон Херцштайн, проделал долгий путь в седле и не имел ни малейшего желания что-либо объяснять. Остановивший его возле леса патруль был уже четвертым по счету с утра того дня и, наверное, десятым с той поры, как он покинул столицу герцогства Муабит, город Немвил.

– Ишь, грозный какой попался… и поважней господ видывали! – недовольно проворчал фельдлайтер, которому не дали поумничать. Однако задерживать высокомерного господина служивый поостерегся. – Ехайте уж, но коль шеварийцы нагрянут…

Дальше благородный рыцарь слушать не стал. Резко выхватив бумагу из руки солдата, он пришпорил коня и, как и раньше, медленно поехал по обочине превращенной копытами, колесами да ногами в сплошное месиво дороги. Оскорбленному невниманием оратору не оставалось ничего иного, как молча проглотить обиду и вместе с товарищами вернуться в засаду.

…За неделю странствия по герцогству Дарк Аламез довольно наслушался выдумок и баек про зверства шеварийских солдат, которые, самое смешное, еще не напали на приграничные земли и вообще не думали нападать. Слухи о приближающейся войне распустили сами герканцы. Он столкнулся с этим еще в Маль-Форне, когда получал из рук брата короля, принца Анварда Великодушного, рыцарский щит и «белые» шпоры. Правда, россказни, гулявшие по столице королевства, были совсем иными и гораздо меньше походили на выдумки, чем нелепые слухи, повергшие в панический страх все герцогство Муабит. Их смысл сводился к тому, что Короне нужны новые земли, а могущественная и доблестная герканская армия застоялась без дела. На роль кровожадного врага маль-форнский двор избрал северо-восточного соседа, независимую, своенравную и испокон веков недолюбливаемую Шеварию.

Геркания готовилась к войне, подтягивала к границе войска, но собиралась не защищаться, а нападать. Слухи же о шеварийской агрессии понадобились герканским полководцам лишь для того, чтобы создать вдоль границы «мертвую зону». Это позволило бы не только незаметно подвести к рубежам противника войска, скрыв их численность, состав и направления основных ударов, но и воспрепятствовать вражескому шпионажу. Паника среди населения приграничных земель и разорение множества крестьянских семейств, растерявших во время поспешного бегства большую часть нажитого потом и кровью добра, были ничтожно низкой ценой за успех предстоящей кампании и никого из высокопоставленных вельмож не волновали.

Суматоха наверняка охватила не только герцогство Муабит, но и все герканские земли, имевшие несчастье находиться вблизи от шеварийской границы. Моррон мог побиться о любой заклад, что точно такие же кутерьма с неразберихой воцарились теперь и в Ливардии, и в герцогстве Лекатор, и даже в небольшом захолустном баронстве Оквард, самой южной точке общей с враждебно настроенным соседом границы. Днем по одним дорогам с окраин в центральные провинции королевства уходили колоны перепуганных крестьян и гнался скот; а ночами, тайно при свете факелов, по другим трактам к вражеским рубежам подводились войска и подвозились осадные орудия.

Мир жесток, и в нем одним представителям рода человеческого нет никакого дела до других. Правителей обоих королевств вряд ли волновало, сколько простолюдинов погибнет в предстоящей войне и сколько благородных и низкородных воителей сложат головы на ратных полях. А крестьянам и горожанам, в свою очередь, тоже было глубоко безразлично, какой над их домами будет развеваться флаг и станут ли они платить подати с налогами шеварийской или герканской казне. Простолюдины убегали в глубь страны не от полчищ кровожадных иноземных захватчиков, а от безжалостной бойни, именуемой войной, и от связанных с ней лишений: голода, пожаров и безудержной резни опьяненной победой солдатни.

Что же касалось отношения Дарка к происходящему и ему вслед грядущему, то позиции Совета Легиона по геркано-шеварийскому конфликту Аламез не знал, а сам он довольно сильно злился на герканского короля, задумавшего устроить баталии и прочие армейские игрища именно в тот момент, когда у моррона появились в Шеварии важные дела.

…Прошло тридцать три дня с тех пор, как закончился мелингдормский турнир, а Дарк договорился с Анри Фламмером о встрече в маленькой деревушке Мефлеж, расположенной на берегу того самого злополучного Немвильского озера. Его верный друг и боевой товарищ поехал к некроманту Гентару, а сам Аламез, получив письмо с представлением к рыцарскому титулу от правителя Мелингдорма, графа Дюар, направился в Маль-Форн, где спустя две недели стал обладателем родового герба и рыцарских шпор. Как будто почувствовав, что добраться до условленного места будет не так уж и просто, Дарк поменял планы и даже не стал заезжать в Мелингдорм, где доверенный человек Гентара поджидал его с новыми доспехами, а сразу отправился к шеварийской границе. Ровно десять дней назад моррон достиг владений герцога Муабит, вот тут-то и начались его злоключения. Два дня он потратил, чтобы добраться до города, и еще одним днем пришлось пожертвовать, чтобы попасть внутрь крепостных стен. Довольно трудно двигаться по дороге, запруженной беженцами и гонимым на запад скотом, в особенности если двигаешься на восток, то есть в противоположную сторону. Потом Аламез целых четыре дня пробыл в Немвиле, добиваясь разрешения на поездку в Шеварию, и только исключительно благодаря недавно приобретенным рыцарским шпорам такую бумагу ему удалось получить. Затем опять начался дорожный кошмар: повозки, телеги, мычащее да блеющее поголовье, безразличные лица рыбаков и крестьян, уже сто раз пожалевших, что отправились в путь, и уставших гадать, куда же они в конечном счете придут и как сложится жизнь на новом месте.

Сегодня Дарк никуда не спешил, а ехал медленно, наслаждаясь движением по непривычно пустынной и тихой дороге. Он и так опоздал на встречу на целых три дня, и несколько лишних часов задержки роли уже не играли. Если Анри счел возможным его подождать, то Аламез без труда найдет старого доброго ворчуна посреди опустевшей рыбацкой деревни или на берегу, на том самом месте, откуда каждый день отходил паром к чужому, шеварийскому берегу. В противном случае, то есть если Фламмер решил отправиться за головами Каталины Форквут и ее шеварийских хозяев в одиночку, то с этим уже ничего не поделаешь. Дарку пришлось бы искать соратника в крупных городах по ту сторону Немвильского озера: в ближайшем к границе Верлеже или в нынешней столице Шеварии, Удбише.

Аламез ехал медленно. Гнать коня было не только неразумно, но и опасно. Хоть в поле, через которое шла дорога, и не виднелось ни души, но моррон не сомневался, за ним издалека приглядывают несколько пар зорких глаз. Вблизи от побережья находилось много войск. Готовые в любой миг вступить в бой пешие и конные отряды герканцев пока скрывались по лесам, где терпеливо ожидали приказа о выступлении. Их дозорные наверняка держали одинокого всадника на прицелах дальнобойных, осадных арбалетов, и если им хоть что-то не понравилось бы в его поведении, то пальцы стрелков без колебаний немедленно нажали бы на спусковые механизмы.

Главный закон войны жесток и неумолим: Чужак всегда останется чужаком, даже если он вроде бы твой соотечественник и от рождения благородных кровей. Провоцировать ни солдат, ни просто вооруженных людей нельзя, если, конечно, тебе дороги жизнь и спокойствие. Твои действия должны быть просты и понятны. В них не должно таиться даже призрачного намека на двусмысленность.

Чувствуя на спине пристальные взоры затаившихся в кронах деревьев часовых, Аламез успешно миновал близкий к лесу участок дороги, и лишь когда удалился от опушки на расстояние большее, чем дальность полета болта из самого мощного арбалета, позволил себе наконец-то пришпорить почти заснувшего на ходу коня. Уже через четверть часа взору моррона предстала тихая водная гладь Немвильского озера, а он сам оказался на развилке трех одинаковых, как сестренки-близняшки, дорог. Указателя, конечно же, не было. Местные жители и так прекрасно знали, какая дорога куда ведет, а пришлый люд редко приближался к пограничному берегу. Шевария была совсем не той страной, куда часто жаловали герканские торговые караваны и ищущие в далеких путешествиях спасения от хандры и скуки высокородные господа.

Одна из трех дорог точно вела в Мефлеж, но вот какая именно, моррон не знал, и хоть пытался найти ответ по многочисленным следам на земле, но так и не смог. По всем трем дорогам в последние дни прошли толпы народа, а пастухи прогнали столько скота, что определить было ничего невозможно. Лишь в одном Дарк был уверен наверняка: каждое ответвление вело к покинутым жителями деревням, и в конце любого из трех путей его ожидала примерно одна и та же картина – зловещая тишина опустевшей округи и устрашающий вид оставленных хозяевами домов.

Впервые за все время странствия Аламез пребывал в растерянности, не решаясь, по какой из трех дорог ему направить коня. Ни натренированная логика, ни богатый жизненный опыт не могли подсказать озадаченному моррону ответ, но тут ему на помощь пришло само Провидение. Вдали на одной из дорог показались крошечные фигурки всадников. Их было всего трое – слишком мало для конного разъезда, но слишком много для обычных посыльных, ведь вестовые ездили поодиночке даже в опасное военное время.

По мере приближения всадников стали заметны детали их одеяний. На всех троих были плащи, под которыми явно скрывались кольчуги. На головах скачущих были шляпы, а не шлемы, но Дарка это не ввело в заблуждение. К нему приближались военные, на всякий случай маскирующиеся от, возможно, тайно проникших в округу шеварийских шпионов, а не обычные господа, вдруг решившие непогожим, пасмурным днем совершить небольшую конную прогулку. Их лошади казались чересчур замученными да чахлыми и, похоже, сильно недоедали. До такой степени измождения бедных животных могли довести лишь прижимистые интенданты пехотных полков, не видящие смысла хорошо кормить перевозчиков продуктовых телег да развозчиков вестовых.

Дарк не ошибся. Еще до того как всадники подъехали к нему вплотную, он точно определил род занятий троих молодых людей и их принадлежность не к конному, а к пехотному отряду. Вот только с целью их спешной поездки моррон оплошал. Как мог Аламез догадаться, что троим армейским посыльным, случайно встреченным им в чужой местности, прекрасно известно, кто он таков?

– Имею ли я честь говорить с благородным рыцарем Дитрихом фон Херцштайном? – почтительно произнес самый молодой и, похоже, самый бойкий на язык всадник, как будто невзначай распахнув полы запыленного плаща и продемонстрировав Дарку не только кольчугу армейского образца, но и красно-желтый мундир недавно набранного второго пехотного мелингдормского полка.

– Вы не ошиблись, ми… молодой человек, это именно я, – кивнул Аламез, с непривычки чуть не оплошав и не обратившись к обычному простолюдину: «милостивый государь». – Чем могу оказаться полезен доблестным герканским воителям?

Удивлению внешне оставшегося невозмутимым Дарка воистину не было границ. Он был поражен не только тем, что юноша знал его имя (простой вестовой явно не разбирался в геральдике и не смог бы узнать рыцаря по гербу на щите, тем более что тот был создан совсем недавно и вряд ли был уже занесен в геральдическую книгу Геркании), но и тем обстоятельством, что здесь, за много-много миль от границы ставшего почти родным графства Дюар, ему довелось повстречать соотечественников, да не одного или двоих, а целый полк.

– Мы не знаем, куда держит путь благородный рыцарь, и ни в какой мере не желаем препятствовать осуществлению его планов, – нарочито деликатно заверил, пожалуй, даже чересчур воспитанный юноша, – но в деревне Мефлеж, что всего в миле отсюда вдоль берега, расположился передовой отряд нашего полка. Его командир, благородный рыцарь фон Кервиц, желал бы с вами поговорить. Если бы вы не отказали в любезности…

– Не откажу, не откажу! Давай показывай дорогу! – прервал юношу рыцарь, уже уставший от изысков вычурной речи, еще как-то терпимой в больших городах, но совсем неуместной в суровое время похода.

Дарк мог отказаться от приглашения, но это бы ему ничего не дало. Он все равно направлялся в Мефлеж, а значит, разговор с фон Кервицем так или иначе состоялся бы. К тому же Аламез сгорал от любопытства, что же от его скромной, пока еще не имеющей никаких заслуг перед Короной персоны могло понадобиться прославленному боевыми подвигами рыцарю, который, кстати, чуть более месяца назад судил его поединки на состязании оруженосцев.

* * *

Когда судьба выхватывает тебя из мирной, размеренной жизни и тут же забрасывает в провинцию, которую вот-вот охватит война, то сердце мгновенно заполняет страх, а во встревоженной голове начинают гнездиться стайки дурных предчувствий. Человека переполняют эмоции, однако при этом его разум остается трезвым, рассудительным и спокойным. Ему не кажется, что мир перевернулся с ног на голову, а он сам сошел с ума. Когда же все происходит с точностью наоборот, то есть после нескольких дней странствий по охваченной тревогой округе ты вновь попадаешь в безмятежную жизнь и, находясь практически на границе, видишь не походный лагерь готовых к боевым действиям войск, а обычные будни небольшой рыбацкой деревушки, то сомнения по поводу здравости собственного рассудка непременно возникнут.

Дарк испытал подобное неприятное чувство, едва отряд из четверых всадников достиг побережья пограничного озера, а глазам изумленного моррона предстал Мефлеж. Неизвестно, о каком таком передовом отряде говорил вестовой, но только ни солдат, ни вооруженных вилами, топорами-колунами да ржавыми баграми мужиков, гордо именуемых ополчением, в небольшом рыбацком поселении не было видно. Вопреки ожиданиям деревушка оказалась совсем не покинутой и жила обычной, ничем не примечательной жизнью. Кто-то из жителей колол дрова, кто-то латал дырявые сети, готовясь вскоре вновь отправиться на ловлю, а кто-то смолил да конопатил днища утлых весельных и парусных лодчонок, уже давненько отходивших свой век, но все равно до сих пор спускаемых на воду. Вокруг царил беспечный, расслабляющий мир, от которого Аламез за последние десять дней уже успел отвыкнуть.

Разум моррона отказывался воспринимать то, что видели его глаза. Полное беспечности и успокоения зрелище казалось какой-то извращенной чародейской иллюзией, которая никак не вписывалась в суровую действительность напряженной предвоенной поры и которая вот-вот должна рассеяться, стоит лишь его коню подъехать к околице.

Так оно и случилось, правда, немного раньше – не на самой околице, а за двадцать шагов до ограды крайней лачуги, когда Аламез смог получше рассмотреть занятых обыденным трудом обитателей побережья. Ни коловшие дрова, ни чинившие снасти мужики ни капельки не походили на местных рыбаков. Их рубахи со штанами были чересчур чистыми, а взопревшие тела слишком мускулистыми для тех, кто питался в основном зеленью да рыбой, а мясо вкушал лишь по великим праздникам. Притом где это видано, чтобы на руках да лицах мирных рыбаков виднелось столько шрамов, оставленных явно не зубами щук, а острым боевым оружием? Бросились в глаза моррону и иные обстоятельства, например, то, что под ногами не суетилась непоседливая детвора, от гомона которой закладывало уши; из маленьких, перекошенных оконцев домишек не показывались женские лица, а с дворов не доносились ни собачий лай, ни иные звуки домашней живности. Не подвело Аламеза и обоняние, его нос сразу почувствовал запах костра, на котором жарился сочный барашек, а не варилась тошнотворная похлебка из рыбьих потрохов.

Иллюзия, сотворенная, правда, не искусным чародеем, а бывшая всего лишь деянием грубых человеческих рук и результатом хитроумного замысла начальства, мгновенно рассеялась. Мефлеж был оставлен жителями, но отнюдь не пуст. В нем на время обосновались солдаты, по приказу командира поменявшие обмундирование на драные штаны да протертые рубахи и с армейским задором изображавшие мирных жителей. Если с противоположного берега озера наблюдали шеварийцы, а Дарк не сомневался, что именно так оно и было, то они не смогли бы заметить подвоха. Большое расстояние скрадывало то, что моррону открылось только вблизи.

Предположение окончательно превратилось в твердое убеждение, как только Аламез и его провожатые достигли центра деревни. Там глазам Дарка предстали многочисленные доказательства его правоты. И сложенные в сарае доспехи с одеждами, за которыми зорко приглядывала троица развалившихся на завалинке мужиков весьма воинственного настроя и вида, и конское ржание, донесшееся откуда-то из-за домов, и почти родной мелингдормский говор, который только глухой иль чужеземец перепутал бы с речью местного жителя. Впрочем, Дарк не мог упрекнуть провожатого во лжи иль в чем-нибудь обвинить. Вестовой сразу признался, что в Мефлеже стоит передовой отряд его полка, но почему-то не счел нужным упомянуть о затеянной маскировке.

– Вам вон в тот дом, господин рыцарь! – показал рукой юный вестовой, остановившись возле колодца, но почему-то не покинувший седла. – Господин фон Кервиц уже извещен о нашем прибытии и ждет… Часовые предупреждены, а меч лучше б оставить, сами понимаете…

Юноша осекся… быстро додумался замолчать под красноречивым, гневным взором спешившегося рыцаря, а затем благоразумно поспешил отъехать, отвесив на прощание бывшему попутчику изящный поклон, к которому даже при большом желании нельзя было бы придраться. Всегда носить при себе меч – являлось одной из главных привилегий герканского рыцарства. Благородные воители расставались с оружием лишь на балах да на пиршествах, и даже в тронную залу королевского дворца входили, позвякивая шпорами и держа ладонь на рукояти верного меча. Предложение рыцарю снять с пояса меч воспринималось в суровой Геркании как несусветная глупость или как оскорбление. За подобную дерзкую просьбу, как бы уважительно она ни прозвучала, можно было не только зубов, но и головы вмиг лишиться.

Поскольку свидетелей у досадного недоразумения не было (двое других провожатых не остановились возле колодца, а проехали куда-то дальше, наверное, к конюшне), ошибка вестового не стала для него роковой. Дарк не желал начинать встречу с ссоры, а беседу с благородным фон Кервицем с объяснений, за какой такой проступок он перерезал горло его верному слуге.

Застегнув куртку на пару крючков, поправив сбившийся набок при езде верхом пояс, Аламез уверенной поступью прошествовал к двери указанного дома и, воспользовавшись случаем, приступил к оттачиванию навыков обращения благородного рыцаря со слугами.

– Эй ты, рябой, лошадь в конюшню! Не кормить, не поить, не расседлывать! – отдал приказ моррон одному из двух часовых, сидевших перед дверью на скамейке. – А ты пойди доложи командиру, что приехал благородный Дитрих фон Херцштайн!

Дарк не ожидал, что все пройдет так просто, без сучка и задоринки. Солдаты тут же бросились исполнять его распоряжения и даже не одарили незнакомца благородных кровей недовольным косым взором… по крайней мере, Дарк того не заметил.

Необычное всегда бросается в глаза, а то, что противоречит обстановке, заставляет призадуматься. Как только моррон переступил порог, его внимание тут же привлекли три вещи, никак не соответствующие более чем скромному убранству единственной комнаты в лачуге. Большой, только на днях сделанный стол еще сохранил запах древесины. Выставленные на нем яства и вино были скромными, но вполне достойными, чтобы оказаться в желудке благородного человека, а точнее, двоих человек, поскольку походный обед был накрыт на две персоны. Тут-то Дарк и увидел того самого жареного барашка, чей манящий аромат витал над рыбацкой деревней и заставлял не только одного его с вожделением шмыгать носом.

Оторвать взгляд от накрытого стола было трудно, но моррону сделать это все же пришлось, поскольку в комнате имелась еще парочка вещей, достойных его внимания. На единственном гвозде в стене, вбитом над изголовьем кровати, висел отменный меч в роскошных ножнах. Рукоять оружия, стальные пластины ножен и даже ремешки, крепящие их к поясу, были украшены драгоценными каменьями. На небольшом сундуке, поставленном тут же возле кровати, лежал черный дорожный костюм, хоть изумрудами да рубинами не украшенный, но сразу было понятно, что очень дорогой. Появление в бедной рыбацкой деревушке столь богато одетого дворянина не только бы привлекло внимание шеварийских шпионов, но и крест-накрест перечеркнуло бы все усилия солдат, довольно успешно вжившихся в роль простых рыбаков. К тому же, как известно, на сундук выкладываются именно те вещи, которые вскоре собираются надеть. Дарку казалось, что на месте дорогого одеяния должен был бы лежать красно-желтый мундир офицера мелингдормского полка, но, видимо, у постояльца бедняцкой халупы была своя точка зрения по этому вопросу…

– Рад видеть тебя, Дитрих! Ну, что ж встал на пороге? Давай скорее к столу! – приветливо улыбаясь и как старому доброму приятелю по-простецки маша рукой, а не утруждаясь сложностями этикета, фон Кервиц пригласил гостя присоединиться к трапезе. – Пока барашек горяч, объедение! А вот как остыл, подлец, так жуткая гадость. Терпеть не могу холодный жир: и во рту противно, и руки пачкает…

За прошедший месяц с небольшим рыцарь ничуть не изменился, разве что его волосы были чуть короче острижены, да с Дарком он теперь беседовал на равных, а не как рыцарь с оруженосцем, то есть уважительно, но холодно, подчеркивая всем, и голосом, и выражением лица, свое превосходство.

Визит другого рыцаря не показался командиру отряда достойным поводом, чтобы облачиться хотя бы в рубаху. Он встретил Аламеза, уже сидя за столом, из-за которого при появлении моррона лишь слегка приподнялся, и в парчовом халате, небрежно накинутом на крепкое, мускулистое тело, кстати сказать, даже не завязанном. Впрочем, вряд ли это был знак неуважения. Пока Дарку еще не довелось поучаствовать в рыцарских пиршествах и прочих, менее помпезных и официозных застольях воинов благородных кровей, но краем уха он слышал в Маль-Форне, что атмосфера на них царит панибратская и цвет герканского воинства порой даже не стесняется продемонстрировать друг дружке свою наготу.

– Хотели меня видеть, милостивый государь? – довольно сухо начал разговор Дарк, присев на свободный табурет. – Чем могу оказаться полезен?

По правде сказать, Дарк сомневался, правильно ли он начал беседу. Он просто не знал, как себя следовало вести, ведь в Мелингдорме он еще не был рыцарем, да и в столице Геркании пообщаться с ровней толком не успел.

– Да брось ты, Дитрих… брось этот паршивый тон! И не выкай, а то я чувствую себя дряхлым и старым! Мы с тобой не на приеме и не на ристалище! Это там согласно этикету общаться надобно, а сейчас можешь про извороты речи позабыть. Рыцари как братья! А родня меж собой по-простому общается, если, конечно, поблизости холопов нет… – правильно истолковал причину не очень удачного начала разговора фон Кервиц, удачно совмещавший беседу с наполнением бокала гостя вином, а его тарелки горячими кусками мяса. – Вино паршивое, честно скажу, но это лучшее из того, что пьют в этом забытом небесами Муабите! Нет, ты подумай, еще наш Мелингдорм глушью называют! Что столичные снобы про Немвил сказали бы…

– Ладно, давай по-простому, – в знак согласия кивнул Аламез, принимая из рук хозяина тарелку и бокал. – Зачем звал?

– А ты что, не догадываешься? – хитро прищурился фон Кервиц. – Сперва прими мои поздравления! Шпоры рыцарские ты заслуженно получил. Я, как тя в деле увидел, сразу понял… вояка! Куда до тебя остальным! Так биться может иль тот, кто не одну войну за спиной оставил, иль рыцарь от бога! Поскольку годков те всего двадцать пять, то первое исключается…

– Двадцать один, – поправил хозяина Дарк, а затем продемонстрировал свою доблесть, залпом опустошив бокал.

– Да-а-а?! – непонятно, то ли с напускным, то ли с искренним удивлением протянул рыцарь, подливая вино. – А выглядишь старше… гораздо старше, чем месяц назад.

– Устал после столицы, да и дорога измотала, – нашел более-менее подходящую отговорку Аламез, на самом деле всерьез пожалевший, что не захватил с собой в дорогу склянку с омолаживающим зельем, которое сварил для него Мартин Гентар.

– Понимаю, – кивнул фон Кервиц, – да вот что-то ты быстро двор королевский покинул. Другие рыцари, как шпоры получат, так полгода по кабакам столичным празднуют. И что, позволь узнать, тебя в Шеварию потянуло? Мерзкая страна, народец подленький, гадостный, аки пиявки болотные, а щас еще и озлобленный, как черт, коему отцы-инквизиторы копыта да под хвостом святой водицей окропили!..

– И для того, и другого причина одна, – с печальным вздохом произнес Дарк. – Должность в королевских войсках пока не предложили, а на турнире да и на приемах поиздержался… Вот и еду в Верлеж, на турнир. Призы, говорят, там большие, так что…

– Про турнир-то я слышал, даж сам поехать хотел, да здесь щас нужен… Хоть народ-то из округи уже сбежал, но до войны-то еще, у-у-у… – фон Кервиц махнул рукой. – Она, война то бишь, через месяц иль даж два только грянет. Раньше всем нашим войскам не подтянуться, а шеварийцы… шеварийцы ее вообще не начнут… Силушки у них нету, да и воюют хуже баб! Им бы молить небеса, чтоб свои границы-то удержать… Куда им к нам соваться?! Поражаюсь я тупости простолюдинов, да и дворянчики местные не лучше! Слух пустили, а они и рады верить, и давай драпалять с перепугу!..

«Что-то уж больно разоткровенничался рыцарь иль морда у меня такая, доверие вызывающая да язык развязывающая? Ох, не к добру это! Играет фон Кервиц, играет, да уж больно переигрывает! Пару бокалов всего осушил, а болтает, как будто не меньше бочонка в утробе плещется…» – насторожился Аламез, с виду постаравшись казаться беспечным, с почтением слушающим и даже чуток захмелевшим.

– Нет, проскочить-то ты успеешь, – размахивая наполовину обглоданной бараньей костью, принялся рассуждать вслух командир мелингдормцев. – До начала воинской потехи нашей и на турнире побьешься, и обратно вернешься. Да вот только что ж ты налегке-то едешь? У тя что, телега с доспехами да оружием турнирным в лесу застряла, что ль? Так давай я балбесам своим скажу, они вмиг ее вытянут да сюдысь прям к парому пригонят… Все равно ж только и знают, что жрать да пить, пить да жрать… Баб в округе не осталось, а то б и третье дело быстро нашлось!

– Я налегке, – не соврал Дарк, а затем принялся довольно убедительно врать: – Мне в Маль-Форне барон фон Нервиг отсоветовал свое в Верлеж брать. Вот уж три года, как шеварийцы турнирные клейма на герканскую броню не ставят, говорят, турнирным требованиям не соответствует. Придется на месте ихнее покупать… Противно, дорого, но делать-то нечего…

– Шеварийцы, скоты, совсем обнаглели! Ну, ничего, скоро и Верлеж, и Удбиш нашими провинциями станут! Мы им покажем! – зачем-то желая показаться совсем захмелевшим, фон Кервиц немного пустил слюну изо рта и стукнул кулаком по столу. – А порона ты правильно послушолса! Фон Нервика зноу, дельный воака! Ты вооше, ноших, суверьан, слушой! Особливо тех, кто, кок мы с тобой, ис Вольтенберго бутет! – произнес фон Кервиц с явным присутствием в речи протяжных интонаций и северогерканского диалекта. – В тех, перет чим именем «фон», а не «ванг» стоит, в тех и сила! На нас северонах Корона Герконска сишдитса!..

– Вот я так и поступил, совета его и послушался, – кивнул Аламез, не желая, да и не в силах перейти на речь, которую практически не знал. – Только я не из Вальденберга, а из других мест…

– А-а-а, это неважно, – отмахнулся фон Кервиц, скинув со стола опустевший кувшин и тут же достав второй. – С севера, это самое главное! Но только ты не думай, на состязании оруженосцев я тебе не подыгрывал! Никаких поблажек с моей стороны не было, и впредь их не жди! А вот совет дать могу, притом дельный!

– Слушаю, – кивнул Аламез, чувствуя, что притворство пьяным вот-вот закончится и он наконец-то услышит, ради чего его позвали к столу.

– Будешь в Шеварии, за языком последи и про честь рыцарскую лучше забудь! Не любят нас эти гады, ох, как не любят, – покачал фон Кервиц головой, и на глазах у него вдруг навернулись слезы. – Для них герканского рыцаря собаками затравить иль палками забить – так просто забава и блудливым сердцам услада! Три дня назад на этом чертовом пароме тело маркиза ванг Вандвелька привезли… точнее, все, что слуги собрать смогли… В таверне к нему босяки шеварийские прицепились, бродяги бездомные, одним словом, отребье… Слово за слово, остальным потеха. Кто первым ударил, не знаю, но только зарезали маркиза, и ножами, и тупыми вилками искромсали на части, а затем собакам скармливать начали… Ни стражники, ни шеварийские рыцари за него не вступились. Слава небесам, рядом трое наших герканцев с оруженосцами проезжали, еле останки отбили, а потом и самим, через озеро с опаской добираться пришлось… Так что это не та страна, в которую стоит въезжать под герканским гербом… пока не та, но вскоре, друг мой, все изменится! Слушай, а может, плюнешь на этот турнир? К чему рисковать-то? Все равно ж победы в Верлеже герканцу никогда не добиться!

– Нет, не могу, – покачал головой Дарк, заметив, что хоть взор собеседника по-прежнему мутен, но язык шевелится бойко, словно у трезвого. – Попытаю уж счастье, коль решил. А за совет дельный спасибо, уверен, пригодится.

– Ну, как знаешь, дело твое, – пожал плечами фон Кервиц, поднимаясь из-за стола, и при этом даже слегка не пошатнувшись, – но раз уж все равно завтра с паромом в Верлеж отправишься, так, может, и мне одолжение маленькое сделаешь? Легко справишься, да и времени много не займет, а я добра не забываю…

– А что сделать-то надобно? – продолжая притворяться наивным юным простачком, спросил Дарк.

– Да так, сущий пустяк, – отмахнулся фон Кервиц, пересев с табурета на кровать, притом как будто случайно поближе к изголовью, над которым висел меч. – Пять дней назад я человечка на тот берег отправил, чтоб разузнать, какими силами шеварийцы побережье от Кеневарда до Кьеретто охраняют да какие полки в Верлеже стоят. Два дня назад порученец мой вернуться должен был, а не вернулся… Вот ты и разузнаешь, что с ним сталось. Коль словили его, из тюрьмы вытащишь да на наш берег переправишь… Для тебя это плевое дело, справишься!

«Опять судьба-злодейка со мною в игры играет! Ну, надо же было так влипнуть, прям в лапы герканской разведки попал!» – констатировал теперь уже явный факт Дарк, не коря себя, что не догадался раньше, кто фон Кервиц таков и что мог от него хотеть, а пытаясь судорожно сообразить, как же ему из этой приграничной истории выпутаться. Быть на побегушках у разведки только что завоевавшему хоть какое-то имя и положение моррону не хотелось. К тому же люди, подобные лукаво смотревшему на него сейчас фон Кервицу, чем-то сродни клещам – раз вцепятся и уже не отпустят…

– А вам не кажется, милостивый государь, что дела подобного рода недостойны рыцарской чести?! – сурово произнес Дарк и встал из-за стола, положив при этом правую ладонь на пояс совсем недалеко от рукояти меча. – Вы малость попутали, доблестный рыцарь! Шпионить да по ночам стражникам глотки резать другим предложите! Я рыцарь Герканской Короны…

– …и большая умница, дурачком-простачком отменно прикидываешься! – неожиданно заявил фон Кервиц, понявший, что рука Аламеза делала на поясе, но даже не подумавший потянуться за своим мечом. – Но вот только одного ты, парень, не понимаешь, только одно почему-то в твою голову светлую путь не найдет! Да разве ж я на самоуверенного идиота похож?! Да разве ж я перед разговором таким подстраховаться не вздумал?! Давай не дури! Руку с пояса убери, пасть заткни да на место сядь, благородный Дитрих фон Херцштайн, а точнее, низкий грабитель карет Дитрих Гангрубер!

Фон Кервиц хорошо подготовился к встрече, и дело было даже не в том, что он знал, чем Аламез занимался три года в графстве Дюар, пока Совет Легиона не решил помочь ему добиться рыцарских шпор. Оставив помыслы о том, чтобы попытаться разрешить неприятную ситуацию силой, Дарк послушно опустился на табурет и картинно положил руки на стол. У его улыбчивого собеседника имелись два веских аргумента в пользу продолжения разговора. Первым был арбалет, вдруг появившийся из-под покрывала кровати и, естественно, нацеленный в сторону гостя. Вторым доводом стало острое лезвие кинжала или ножа, кончик которого вдруг уперся моррону прямо туда, где у мужчин находится самая любимая и заботливо оберегаемая часть тела. Дарк не заметил, что под столом кто-то сидит, виной тому была скатерть из толстой, грубой ткани, доходившая почти до пола. Он допустил небрежность, недооценил противника и оказался в западне. Теперь Аламезу только оставалось безропотно следовать правилам, которые ему навязал хозяин лачуги, а заодно и положения.

– Вот и правильно, – кивнул фон Кервиц, – приятно иметь дело с умными людьми, тем более когда кругом столько дураков… Людей моих не опасайся! Тот, который под столом засел, уже ушел через люк в полу, а бедолага Карл… – фон Кервиц указал пальцем на кровать, точнее, под нее, – с рождения глухонемой, так что беседы нашей никто не услышит.

– И давно… давно ты знал, кто я? – спросил Аламез, понимая, что отпираться от своего разбойного прошлого глупо и бессмысленно. Раз агент королевской разведки отважился на такой откровенный разговор и осмелился предъявить обвинение, то был абсолютно уверен в своей правоте.

– Как только в бою тебя увидел, так сразу заподозрил неладное. Уж больно ловко ты бился, – честно признался фон Кервиц. – Ну, а уж после того, как со служителями святой инквизиции поговорил да разбойничков из шайки Кривого о тебе с пристрастием поспрашивал, так догадки стали уверенностью. Ты уж не обессудь, дружок, за тот пьяный фарс, что я перед тобой тут устроил. Присмотреться к тебе надобно было, перед тем как о делах говорить… Держался ты хорошо, но небезупречно… Есть над чем поработать! Еще парочку советов на будущее прими. Коль себя за северянина выдаешь, так не грех бы на север Геркании съездить и послушать, как народец там говорит, да самому язык поковеркать не грех научиться. Внешность тоже не стоит так резко менять! Раз мазь чародейская кончилась, что тебя молодила, так новой обзаведись, на такие дела деньжат не стоит жалеть! Нет, я не думаю, что ты колдун, но с чернокнижниками да ведьмами, без всяких сомнений знаешься.

– И кто ж я, по-твоему? – спросил Аламез, почувствовав некое любопытство.

– Ты? – усмехнулся фон Кревиц. – Ты грабитель, убийца, разбойник и прохиндей, но прохиндей умный, толковый и в то же время дерзкий, умеющий играть по-крупному, великолепно просчитывающий ситуации и поэтому обычно выигрывающий! Именно это меня в тебе и заинтересовало, именно благодаря этому ты в Маль-Форне шпоры да герб рыцарские получил, а не кол точно промеж седалища! Будешь меня держаться да поручения лучшим образом выполнять, жизнь твоя прекрасной станет, а коли чудить те вздумается…

– Неплохо было бы узнать, кто ты таков? А то мало ли, вдруг шеварийцами подослан? – не желая слушать угроз, перевел разговор Аламез в более конструктивное русло.

– Как будто те, родимому, дело есть, кому услуги оказывать: Герканской Короне иль шеварийскому монарху? Не в твоем положении привередничать и патриотизмой страдать, а то вмиг и почестей рыцарских, и жизни лишишься! – расставил точки над «i» фон Кервиц, но затем сменил гнев на милость и решил успокоить нового агента: – Я на самом деле рыцарь, именем чужим никогда не назывался и служу родной Геркании как на ратном поле, так и на иных поприщах. А большего тебе знать не положено… пока не положено. Вот задание выполнишь, с того берега с победой вернешься, тогда и расскажу.

– А если не вернусь? – задал для приличия вопрос Аламез, хоть и понимал, что такие люди, как фон Кервиц, привыкли взвешивать риски и просчитывать все возможности.

– Вернешься, ты ж не дурак! – усмехнулся рыцарь-шпион, жестом приказав глухонемому слуге под кроватью убрать арбалет. – Ты же прекрасно понимаешь, что у меня и в Верлеже свои люди имеются… только я их берегу и попусту рисковать верными головами не хочу. Ни к чему им к себе внимание шеварийских властей привлекать. Что ж тя касается, то один выкрутас, и глазом моргнуть не успеешь, как в сточной канаве с распоротым брюхом окажешься, а потроха твои рыбкам на корм поплывут!

– Понятно, – кивнул Аламез, – изложил кратко, доходчиво и убедительно! Может, тогда времени попусту терять не будем, а к сути дела перейдем?

Как ни странно, но моррон был ничуть не расстроен, что фон Кервицу оказалась известна его тайна, точнее, только ее самая безобидная часть. Сотрудничество с герканской разведкой могло открыть для него новые перспективы и поспособствовать достижению цели, которую перед ним поставил Одиннадцатый Легион.

– Согласен, – кивнул фон Кервиц, доставая из сундука, на котором лежало его платье, новую бутылку вина. – Думаю, за четверть часа управимся. Только закусывать не советую, барашек уже совсем хладным стал… Прям как шеварийский утопленничек, каких порой к нашему берегу прибивает…

Глава 2 Чужой берег

После бессонной ночи, проведенной в темной, затхлой, пропахшей чешуей да тиной хибаре рыбака, любая погода, любое природное ненастье кажется манной небесной, божественной благодатью, ниспосланной на твою недостойную голову. В то утро над Немвильским озером не только не разгуливал ветер, но даже случайно не залетел легонький ветерок. Гладь воды оставалась идеально зеркальной, хоть и темной, а над ней стелился густой туман, сквозь который не было видно ничего, кроме разве что то вспыхивающих, то затухающих маленьких красных точек – далеких огней чужого шеварийского берега. Паром шел медленно, чересчур туго натянутые канаты постоянно издавали неприятный звук, порождаемый трением о деревянные и стальные части лебедок. Этот скрежет, похожий на жалобный стон смертельно раненного животного, далеко разносился по еще спящей глубоким сном округе и сводил с ума своей раздражающей монотонностью пассажиров, пытавшихся хоть ненадолго забыться сном.

Стоя возле самого борта неуклюжей плавучей конструкции и плотнее кутаясь в плащ, кое-как, но все же спасавший от пронизывающего до костей холода, Дарк Аламез проклинал шеварийские власти за то, что они, наверное, решив поиздеваться над ненавистными соседями, перенесли час первой переправы с полудня на раннее утро. Слуги фон Кервица сопроводили моррона к парому ни свет ни заря. Они заставили его покинуть хоть и зловонную, но теплую хибару еще до первых петухов, парочка из которых, как ни странно, но еще осталась на опустевшем герканском побережье. Жуткий холод был единственным дорожным неудобством, ниспосланным Аламезу природой, остальной дискомфорт при утренней прогулке по тихим водам Немвильского озера доставляли моррону попутчики.

Несмотря на неспокойную предвоенную пору и опустевшую округу, Дарк оказался далеко не единственным смельчаком, желавшим оказаться на враждебном берегу. Вместе с морроном еще трое герканских рыцарей отважились переправиться в Шеварию. Цель их поездки была проста и ясна – благородные соотечественники, презирая опасности, связанные с вот-вот могущей разразиться войной, желали снискать славу и почести на предстоящем турнире в Верлеже.

Пять телег, груженных доспехами, оружием, кузнечными инструментами, провизией да прочим походным инвентарем, занимали добрые две трети пространства сильно перегруженного, глубоко осевшего в воду парома. На оставшейся трети размещались сами господа, согревающиеся вином да коротающие время за картами; их породистые скакуны, на фоне которых конь Дарка выглядел жалкой клячей; а также целая дюжина непоседливых, шумливых, совершенно невоспитанных слуг, явно давненько не ведавших порки.

Тот жалкий уголок, в котором ютился Дарк и его как будто чувствовавший себя неловко в присутствии породистых жеребцов конь, достался моррону почти с боем. Старший паромщик, ссылаясь на перегрузку утлой конструкции, до последнего не хотел брать его на борт, и лишь вмешательство людей фон Кервица заставило старика пойти на уступку, а заодно и на риск перед ликом непреклонной стихии. Вода плескалась у самых ног Аламеза, а порой и попадала ему на сапоги. Если бы воды Немвильского озера в то утро не были столь тихи и покорны, то паром вряд ли бы смог отплыть от берега.

Благородные попутчики не жаловали моррона вниманием: они не только не пригласили его в свою веселую компанию, но даже не поприветствовали скупыми кивками раскрасневшихся от хмеля еще до отплытия голов. Их слуги тоже вели себя дерзко. Отпускать громкие шуточки в адрес благородного мужа низкородная челядь, конечно же, не решалась, но зато в его сторону то и дело косилась, причем взгляды прислужников были красноречивее всяких слов. Причин такого пренебрежительного отношения было несколько. Во-первых, Дарк был всего лишь простым рыцарем, притом в первом поколении, в то время как, судя по гербам на одеждах, его попутчиками были два родовитых барона и даже целый виконт, в скором времени должный получить титул графа. Во-вторых,Аламез являлся новичком в сложившемся за долгие годы турнирном братстве, а к новичкам, как известно, завсегдатаи всегда относятся с пренебрежением. В-третьих, вельможам не понравилось, как моррону помогли взойти на борт переполненного парома, в то время как на берегу остались ждать следующего рейса еще несколько благородных мужей, мечтающих о славе победителей на верлежском ристалище.

Беседовать с ним рыцари не желали, сквозь туман не было видно ни зги, а впасть в желанное состояние дремоты не позволял измучивший тело холод. Одним словом, пребывавшему в вынужденном бездействии моррону не оставалось ничего иного, как только в который раз прокручивать в голове последнюю часть разговора с фон Кервицем да строить планы по поиску Анри Фламмера в чужом, совсем неизвестном ему королевстве, где не было друзей, но зато имелись враги и масса недоброжелателей.

Пять, а точнее, уже шесть дней назад фон Кервиц тайно переправил в Шеварию молодую женщину по имени Ринва. Задание у девицы было довольно простым. По сути, она являлась лишь посыльной, которая должна была получить у верлежского аптекаря Вирджала Ланва небольшой пакет, в полах своего платья вынести из города и отвезти его на герканский берег. Маленькая весельная лодчонка успешно высадила Ринву возле Верлежа и тут же вернулась обратно. С тех пор о девице-агенте не было никаких вестей. Три ночи подряд верные фон Кервицу люди, рискуя жизнью, подплывали к условленному месту на шеварийском берегу, но посыльная так и не появилась. Давненько не прилетали из Верлежа и голуби, хоть голубиная почта была самым излюбленным способом общения фон Кервица со своими людьми по ту сторону озера.

От моррона требовалось узнать, что с девицей случилось, и в случае необходимости вызволить ее из беды или самому доставить секретное послание в Герканию. На первый взгляд не миссия, а сущий пустяк, но на самом деле сложное и очень рискованное задание, выполнение которого могло пойти вразрез с собственными планами легионера. Если девицу схватили до встречи с Ланвом, то это было еще полбеды: жизнью глупышки можно было пожертвовать, а послание переправить самому, просто-напросто отдав его в руки доверенного лица фон Кервица, приплывшего ночью в условленное место. Но если в лапы шеварийского сыска попался аптекарь, то визита в тюрьму и маленькой войны с местными властями было не избежать. Последствия этой заварушки могли быть плачевными: в лучшем случае Дарку пришлось бы передвигаться по чужому, незнакомому королевству тайно, а в худшем – позабыв о помощи Фламмеру, незамедлительно покинуть Шеварию. Единственное, что радовало Аламеза, так то, что фон Кервиц не требовал от него срочного возвращения на родину по выполнении задания, а был даже совсем не против его участия в предстоящем турнире, который на самом деле был всего лишь поводом для поездки Дарка, а вовсе не ее целью.

Пока замерзший моррон прикидывал в голове возможные варианты предстоящих действий, паром достиг примерно середины озера. К этому времени небо уже посветлело, а туман почти полностью рассеялся, открыв глазам пассажиров утлого плавучего средства восхитительную, чарующую взор и одновременно возбуждающую воображение панораму шеварийского берега. Высокая, величественная и с виду неприступная крепость Верлежа гордо возвышалась над идеально гладкой поверхностью озера. У причалов порта стояло множество судов, как небольших торговых шхун, так и грозных военных кораблей, обеспечивающих дополнительную защиту пограничному городу. Дарку даже стало немного не по себе при виде внушительной военной мощи противника, а число катапульт да баллист, размещенных на орудийных площадках прибрежной цитадели и на палубах огромных фрегатов, просто вызывало трепетный страх.

Для герканцев Немвильское озеро было всего лишь не имеющим выхода к морю водоемом, по которому больших судов, ни торговых, ни военных, никогда не плавало. Для шеварийцев же озеро было единственной и поэтому стратегически важной водной артерией, соединяющей три крупных города королевства: Кенервард, Верлеж и Кьеретто. Немудрено, что враг держал на озере целый флот, готовый как и торговые корабли защитить от нападения разбойников из числа соотечественников, так и отразить атаку воинственных соседей. Если герканский король действительно хотел покорить Шеварию, то почему он до сих пор не отдал приказ строить корабли? Ведь без сражений на водах озера было никак не обойтись, на плотах да лодчонках крупных сил не перебросить, да и штурм прибрежных крепостей отнял бы немало времени и сил.

Этот парадокс никак не укладывался в голове Аламеза. Пытливый ум недавно посвященного в рыцари моррона не находил ответа на этот не очень-то важный лично для него и для дел Легиона вопрос. Просто на миг Дарк ощутил себя Дитрихом фон Херцштайном и почувствовал обиду за отечество, которому менее месяца назад присягнул служить верой и правдой, быть его мечом и щитом.

* * *

Любое тайное всегда становится явным, а на самый заковыристый вопрос всегда найдется правдивый ответ, было бы на размышление достаточно времени да имелась бы на плечах светлая голова, не замутненная ни въедливыми бытовыми мелочами, ни отупляющим хмелем. За те полчаса, что скрипящий канатами и жалобно постанывающий ржавыми лебедками паром добирался до шеварийского берега и уже почти достиг видневшегося всего в каких-то жалких ста метрах пограничного причала, Дарк умудрился не только в корне поменять свое мнение об умственных способностях герканских полко– и флотоводцев, но и согласиться с мнением фон Кервица, что воевать шеварийцы совершенно не умели.

В строительстве кораблей на Немвильском озере не было большой необходимости хотя бы потому, что геркано-шеварийская граница протянулась на несколько сотен миль восточнее озера и примерно на двадцать миль западнее. Как вода всегда течет по самому легкому пути и не стремится доблестно преодолевать препятствия, если имеются лазейки, так и военные стратеги предпочитают избегать сложных решений и лишних затрат. Вряд ли труднопреодолимый водный рубеж и прилегающие к нему лесистые окрестности находились на направлении главного удара предстоящего наступления. Скорее всего, план герканского вторжения состоял в том, чтобы перейти границу намного восточнее и быстро, практически с марша, захватить южные шеварийские города: Гилац, Лукаро и Силикор, а уж затем углубиться на север и взять в кольцо шеварийскую столицу Удбиш. Ни Немвильское озеро, ни расположенные на его побережье города не интересовали герканский штаб; а войскам, тайно введенным в герцогство Муабит, была поставлена не наступательная, а совсем иная задача – сначала отвлечь врага якобы неумело подготовленным наступлением, потом же завлечь его флот в коварную западню. Не стоило и гадать, что, как только несколько дюжин построенных на скорую руку плотиков вместе с сотней-другой не подозревающих об уготовленной им участи жертвенного мяса герканских солдат будут расстреляны прицельным огнем корабельных и крепостных орудий, шеварийское командование будет настолько опьянено легкой победой, что тут же решится на контрнаступление. Военные корабли, пока лишь защищающие пограничные крепости, снимутся с якорей и высадят десант на герканском побережье. Небольшая по меркам полноценной войны и совершенно не имеющая опыта боевых действий флотилия шеварийцев приблизится к чужому берегу и тут же попадет под огонь тяжелых осадных орудий, следы от массивных, широких колес которых Аламез довольно часто встречал на протяжении всего пути от Немвила до Мефлежа.

Таким образом, герканцам не нужны были на озере ни вместительные корабли, ни основательные средства для переправы. Они собирались не перевозить орудия через водный рубеж, а всего лишь с умом разместить их вдоль побережья и хорошенько замаскировать. К чему гоняться за мышкой с топором, когда она сама прибежит, как только учует пахучую приманку?

Риск задуманного был минимален. Даже если бы нескольким сотням шеварийских солдат и удалось каким-то чудом высадиться на берег и потоптать сапогами герканские земли, то долее одного-двух дней их поход не продлился бы. По лесам герцогства Муабит скрывалось достаточно войск, чтобы быстро и практически без потерь расправиться с горсткой отрезанных от основных сил и крепостей иноземцев. После этого Верлеж и другие прибрежные города противника остались бы без поддержки флота, и, как следствие, незамедлительно сдались бы на милость перехитривших их соседей. Шеварийцы не из тех, кто ведет войну до последнего солдата и уничтожает собственные города, лишь бы они не достались победителю.

Дарк не думал, что генералы противника окажутся столь прозорливыми, что разгадают замысел герканцев и не направят свои корабли в западню. Уверенность в том у моррона была крепка отчасти потому, что он собственными глазами узрел, насколько безграмотными и неопытными оказались шеварийские командиры более низкого ранга, а именно капитаны военных фрегатов и комендант Верлежа.

То, что казалось грозным издалека, вблизи вызывало лишь жалость и смех сквозь слезы. Не искушенного в воинском деле странника могла напугать выставленная напоказ и ничуть не скрываемая мощь укрепленного пограничного рубежа шеварийцев, но принимавшего участие в нескольких осадах и войнах боевого офицера, каким Аламез в прошлом являлся, таким показным величием можно было обмануть лишь с очень далекого расстояния. Небольшие катапульты, баллисты и прочие корабельные орудия были размещены на палубах фрегатов лишь по одному борту, а значит, их капитаны не рассчитывали утруждать себя поднятием даже малых парусов и маневрированием в момент приближения вражеского флота. Фактически боевые суда были неразумно превращены в плавучие орудийные площадки и тем самым обречены после первого же ответного залпа. Что же касается обустройства крепостных батарей, то в этом вопросе беспечность защитников Верлежа вообще не укладывалась в рамки хоть как-то объяснимого и разумного. Орудий было много, большинство из них были тяжелыми, дальнобойными, и крепостная стена, похоже, с трудом удерживала их немалый вес. Если хотя бы половина катапульт открыла огонь, то давненько не обновляемая кладка тут же покрылась бы зигзагами глубоких трещин, идущих от вершины до самого основания. Третий или четвертый по счету залп собственных орудий обязательно привел бы к обвалу. К тому же высота стен была чересчур большой, а установленные на ней механизмы были устаревших образцов и не имели подвижных платформ для регулировки наклона при выстреле. Что катапульты, что баллисты форта могли метать снаряды лишь на дальнюю и среднюю дистанцию, в то время как обстрел на такие расстояния просто не может быть точным; он накрывает площадь, а не поражает одну, к тому же подвижную цель. Пожалуй, медлительные галеоны и фрегаты все же не смогли бы подойти вплотную к форту под шквальным огнем крупных снарядов. Зато быстроходным да маневренным бригам, корветам, шнявам и люггерам не составило бы труда с минимальными потерями миновать хорошо простреливаемое пространство и, приблизившись вплотную, приступить к обстрелу обветшавших крепостных стен Верлежа да взять на абордаж поставленные на якорь суда.

Впрочем, это было всего лишь праздное, отвлеченное размышление Аламеза на военно-морскую тему. Теперь-то моррон был абсолютно уверен, что герканский военный флот никогда не пойдет на штурм Верлежа. Основные боевые действия предстоящей войны должны будут пройти вдалеке от этих мест, а город, в который он направлялся, скорее всего, сдастся без боя сам, как только падет Удбиш и не знавшая долгое время войн, избалованная лишь мелкими пограничными стычками Шевария останется без короля.

…Думы о великих деяниях хорошо упражняют мозг и позволяют зреть вдаль. Однако они делают мыслителя близоруким и в какой-то степени беззащитным перед превратностями обыденной жизни. Именно по этой прискорбной причине талантливые ученые мужи и лучшие умы мировой политики зачастую становятся жертвами примитивнейших козней и элементарных интриг менее одаренных, но более нахрапистых соперников. Талантливые умы настолько заняты вершением судеб соотечественников иль даже всего человечества, что не видят откровенных низостей, творимых у них за спиной, иль находят разумные оправдания для явно злодейских поступков. В какой-то степени все гении слепы и долго не живут, если им не посчастливится обзавестись преданным заступником – блюстителем их меркантильных, даже, можно сказать, шкурных интересов. В подручных у успешного стратега всегда ходит много отменных тактиков, а вельможа не может обойтись без верных исполнителей его воли. В том и состоит суть взаимовыгодного сосуществования людей, называемых единомышленниками; на этом принципе строится как власть, так и искусство или торговля. Тем же из людей, кто взял на себя смелость вести жизнь «волка-одиночки», приходится гораздо труднее. Чтобы выжить и хоть чего-то добиться, они вынуждены совмещать в себе качества стратега и тактика, а также быть неусыпно настороже, ведь, как известно, беда обычно приходит с неожиданной стороны и в самый неподходящий момент – в момент умиротворенного спокойствия и блаженного расслабления.

Подмечая просчеты шеварийского командования и размышляя о перспективах грядущей войны, Дарк не заметил, как сам совершил грубейшую ошибку и стал жертвой низких происков эгоистичных соотечественников, притом низкородных. Совершенно незаметно для погруженного в думы моррона медленно ползущий по водной глади паром приблизился к причалу, на котором размещался пограничный пост шеварийцев. Когда же до окончания переправы оставались какие-то метры и пара жалких секунд, среди пассажиров началась суетная кутерьма, порой переходящая в откровенную и весьма жестокую драку. Титулованные герканские господа, конечно же, сочли ниже своего достоинства принять участие в склоке. Они продолжали невозмутимо трапезничать и, вкушая дорогое вино, устало перекладывать карты, пока их слуги с усердием и подобострастным рвением раздавали друг дружке тумаки да оплеухи во славу своих господ. Цель сопровождаемой руганью и рукоприкладством возни была настолько ничтожна, что даже если бы Дарк странствовал не как рыцарь, а как простолюдин, то не стал бы принимать в ней участие. Господская челядь дралась всего лишь за то, чьи телеги первыми съедут с парома и станут объектом досмотра пограничных властей. Даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств разница между первым и последним герканцем, сошедшим на чужой берег, составит каких-нибудь полчаса. А господа драчуны, похоже, никуда не спешили и, скорее всего, по прибытии отправились бы одним и тем же путем в одну и ту же гостиницу. Однако приз кулачного первенства слуг состоял совсем не в выигрыше времени, а в вещи эфемерной и абстрактной, в холопском престиже, на который самим благородным господам явно было наплевать.

Хотя зашедший на паром последним Аламез и находился невдалеке от пока еще не спущенного трапа, но шансов сойти на причал хотя бы предпоследним у него практически не было. Телеги и лошади так перегородили узкий проход, что чуть не впечатали одинокого рыцаря и его коня в поручни бревенчатого ограждения. Выбор у моррона был небольшим: либо спрыгнуть в воду и добираться до берега вплавь, что вряд ли понравилось бы стражам границы, либо терпеливо ждать, пока торопыги-слуги и их сонные, с виду безразличные ко всему происходившему господа пройдут пограничные формальности. Естественно, Дарк выбрал последний вариант, ведь ссора с шеварийскими властями не входила в его планы (по крайней мере, пока), да и спешить-то ему, собственно, было некуда.

Состязание озлобленной челяди продолжалось до тех пор, пока передняя часть парома тихонько не ударилась о причал, а бойко расчистившие себе путь кулаками паромщики не спустили трап. В этот самый момент волнение разом стихло – участники драки превратились в смиренных овечек и уже не оспаривали достигнутого. Пока повозки осторожно съезжали на берег, Дарку оставалось лишь ждать да смотреть по сторонам, благо, что подивиться чему было вокруг предостаточно. Прежде всего, привлекли внимание моррона стражи границы, ведь это были первые шеварийцы, которых он увидел на своем веку (как до, так и после воскрешения).

Пограничный причал был совершенно пуст, на нем не было даже столов для досмотра имущества вновь прибывших соседей-герканцев. Только флагшток, на вершине которого едва трепыхался на слабеньком ветру пестрый, раздражающе яркий и чересчур многоцветный шеварийский флаг, да восьмерка скучавших под ним алебардщиков под предводительством низкорослого, краснощекого и полноватого усача-офицера обозначали то условное место, где проходила граница между враждебными королевствами. Солдаты пограничной службы были не чета своему командиру: рослые, широкоплечие, с виду сильные и бравые вояки, однако комичный покрой их форменных одежд сводил на нет весь грозный вид и делал стражей похожими на переростков-петухов, ради потехи толпы разряженных в яркие тряпки и закованных в стальные кирасы.

На головах солдат были не шлемы, а широкополые шляпы, зачем-то обильно украшенные разноцветными, торчащими во все стороны перьями. Из-под начищенных до зеркального блеска кирас и столь же отполированных наручей, идущих от кистей до самых локтей, нелепо торчали как будто вздувшиеся на ветру или наполненные водой рукава мешковатых мундиров в ярко-красные и бледно-синие полоски. Короткие штаны такого же нелепого сочетания цветов доходили стражникам лишь до колен, защищенных стальными плашками наколенников с болотно-зелеными ремешками по бокам. Сапог служивые не носили, предпочитая им остроносые черные башмаки с нашитыми на щиколотках и пятках стальными пластинами, а спереди украшенные чересчур большими пряжками. Но более всего поразили моррона чулки солдат, бывшие бледно-желтоватыми, почти прозрачными, и поэтому выставляющими на всеобщее обозрение волосатые ноги владельцев. Такую форму для воинов мог придумать лишь безумный портной, однако определенно обладавший достаточным умом и проворством, чтобы быть в фаворе при королевском дворе и, как следствие, воплотить в жизнь свои бредовые фантазии.

Пограничные формальности заняли куда меньше времени, чем Аламез рассчитывал, так что, кроме солдат, он осмотреть ничего не успел, хотя был не прочь понаблюдать за жизнью видневшейся вдали набережной порта. Досмотр имущества совсем не проводился. Телеги проезжали беспрепятственно мимо поста, а нехотя смотревшие в их сторону стражники даже не удосуживались приподнять тюки и поворошить кучи раскиданного по телегам хлама специальными палками с крюками, висевшими у них на боках. На слуг тоже никто не обращал внимания. Единственное, чем занимался взопревший, обильно покрывшийся испариной толстяк офицер, пока его солдаты откровенно бездельничали, так скрупулезно проверял бумаги герканских рыцарей и взимал с них мзду за пересечение шеварийской границы.

Первый рыцарь, видать, частенько выступал на верлежском турнире, и пограничник его запомнил. Досмотр его грамот вместе с уплатой подати не заняли и минуты. Второй дворянин, скорее всего, не столь часто посещал недружелюбный шеварийский берег, и его бумаги изучались куда более придирчиво. Третья или четвертая по счету грамота командиру поста явно не понравилась: то ли он заподозрил подделку, то ли просто придрался к ставшей нечеткой от времени печати иль чересчур закрученным завиткам подписи. Между офицером и приезжим возник небольшой спор, но недоразумение было быстро улажено при помощи туго набитого кошелька, почти незаметно для окружающих юркнувшего в объемистый карман мешковатых красно-синих штанишек.

Полагая, что вот-вот уже должен настать его черед, Аламез приготовил котомку к досмотру, а затем, взяв коня под уздцы, направился к трапу, но тут неожиданно возникла заминка. Удовлетворенно кивая и радостно поддергивая отвислыми усами, командир поста мельком пролистал бумаги самого молодого из герканских дворян, а именно, того самого, кто пока был виконтом и вскоре должен был получить по наследству титул графа. Сомнений у офицера не возникло, по крайней мере, претензий он юноше не предъявлял и вопросов не задавал, но вот при уплате пошлины собеседники бурно повздорили. Молодой вельможа интенсивно замахал руками, выражая негодование, и перешел на крик. Пограничный чиновник тоже повысил голос. Только благодаря этому находившийся довольно далеко от очага конфликта моррон и понял, в чем, собственно, крылась загвоздка.

– Семьсот герканских кронгеров! Ты что, шут блудливый, с ума сбрендил?! – блажил несдержанный на язык юнец, по молодости лет и по взбалмошности характера не желавший принимать во внимание, где находится и с кем говорит. – Въездная подать всего двести, с тех же баронов ты ровно столько и взял, а меня, значит, ограбить решил, жирная шеварийская рожа!

Отпрыск благородного герканского рода был не только дурно воспитан, но и взбалмошен настолько, что даже в мыслях не допускал, к каким плачевным последствиям могут привести его вопиющие дерзость и грубость. Видимо, он с детства привык капризничать, топая ножкой, кричать на папенькиных слуг и требовать к себе уважения, которого, собственно, ничем и не заслужил.

– Вы забываетесь, молодой человек! – прокричал в ответ шевариец, проявив завидную выдержку тем, что проигнорировал явно задевшее его оскорбление.

Командир поста разговаривал так же громко, как и юнец, держался строго, но не опускался до ругани. Единственное, в чем нашла проявление клокотавшая внутри него злость, так в том, что он неожиданно, в том числе и для себя, перешел с герканского на родной, шеварийский язык.

– Я шеварийски знамени служака и претендаю на подбор вами достойных словес! Не теряйте память, на чьих землях топтуетесь! Скандалы зачинайте на своем бреге! Еще раз вторю! Огромность въездного умоленья положена в соответствии с вашей верховностью… Уплата виконта семь сотен, с баронов куда мельче! Это закон, ублажите покорностью иль тут же вертайтесь взад на плотяру!

«М-да, забавный язык… – подумал Аламез, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. – Говорят, как будто на нашем, на герканском, и акцент почти неразличим, но такие чудные слова подбирают, что хохотун прям до колик пробирает. А смеяться как раз нельзя! Даже легкая тень улыбки может взбесить шеварийца. Как предупреждал фон Кервиц, они чересчур щепетильны в этом вопросе. Не стоит дразнить гусей, если на дереве не сидишь иль если в штаны запамятовал сковороду подсунуть!»

– Какой семь сотен?! Да ты ж пьян, стервец! – не внял довольно деликатному предупреждению пограничного чина юный виконт и продолжил общение в столь же дерзкой манере, вдобавок усугубив ее тем, что попытался неумело передразнить чужую речь. – А ну, позовякай ко мне коменданта, шеварийска рожа!

– Постороните его! – отдал приказ шевариец, решив закончить разговор с утомившим его нахалом благородных кровей. – Булькните в водяру, она дурь шибко из башки вымывает!

Разодетые, как петухи, стражники тут же исполнили приказ своего командира. Самый здоровенный из солдат быстро подскочил к обнажившему меч виконту и, ловко уйдя от неумелого, нанесенного кое-как удара, оглушил смутьяна кулаком по голове, а затем, схватив его одной рукой за ворот камзола, а другой за пояс, поднял высоко над головой и бросил в воду. Находившиеся поблизости слуги вельможи, конечно же, попытались вступиться за своего господина, но остальные солдаты прикрыли спину товарища. Не прошло и полминуты, как добрая дюжина герканцев беспомощно барахталась в воде, а им вслед полетели груженные провизией, доспехами и прочим добром телеги.

«Лютует толстячок… но, впрочем, грех за то винить. Молокосос сам виноват, нарвался… Попробовал бы он мне так подерзить, и без зубов, и без языка поганого вмиг бы остался! – непредвзято рассудил моррон, попытавшийся представить, как бы он поступил, окажись на месте пограничного офицера. – Вот только одного жаль! Жизнь уж больно несправедлива: портачат одни, а расхлебывать другим обычно приходится! Разозлил сопляк шеварийца… разозлил не на шутку, а теперь мне на досмотр идти».

Предположение моррона подтвердилось. Почему-то опасения, в отличие от ожиданий хорошего, по большей части сбываются. Шеварийский пограничник пребывал не в лучшем расположении духа, и когда посмотрел на только начинавшего сводить коня по трапу парома Дарка, в его глазах была еще не утихшая злость и глубочайшее презрение ко всем, кто прибывал с другого берега озера.

– Очередный! – громко выкрикнул офицер и нетерпеливо замахал рукой Аламезу. – Ну, быстрее, быстрее, не дрыхай! Не до среддня же мне тута торчать!

«Среддень наверняка полдень, – решил немного отвлечь себя от предчувствия неприятной беседы Дарк. – Мы говорим «полдень», то бишь половина дня. Шеварийцы же берут за основу слово «середина». Это кажется вполне логичным».

– Бумаги! – протянув руку, изрек командир поста, как только Аламез, сам ведший коня, приблизился к нему на пару шагов.

– Прошу! – скупо изрек моррон, протягивая шеварийцу сразу всю котомку.

Дарк нутром чуял, что лучше вести себя сдержанно, уважительно, но не раболепствовать и не заискивать; отвечать только на вопросы и не допускать заигрываний с разозленным чином иль панибратских фамильярностей.

– Ваша дорожна цель? – спросил чиновник по-шеварийски, делая вид, что читает одну из грамот, хотя на самом деле даже не думал утруждать слезившиеся глаза.

– Турнир в Верлеже, – тут же прозвучал четкий и краткий ответ моррона.

– Поглазетели-заозерники не пропускаются, токмо состязатели…

– А я и есть участник, – кивнул Дарк, не решившись употребить шеварийское слово «состязатель». Это могло разозлить офицера.

– Во как! – хмыкнул толстячок, оторвав взор от бумаг и пытливо взглянув моррону прямо в глаза. – А где ж услужители, где ж бронька да инвентарь ристалищный?

– Мне посоветовали на месте, в Верлеже, доспехи приобрести. Путь мой долгим был, везти с собой уж больно неудобно, да и кузнецы, говорят, у вас в городе отменные…

– То правда, – кивнул шевариец, приятно удивленный столь лестным отзывом герканского рыцаря о верлежских мастеровых.

– Вот мне и посоветовали в Маль-Форне доспехи шеварийские приобрести да подручных прямо перед турниром нанять, – видя, что избранная им манера общения уже приносит плоды, стал осторожно развивать успех Дарк. – Тем паче я спешил… опоздать боялся, а с телегами быстро не поедешь…

– То верно, – снова кивнул шевариец, возвращая Аламезу котомку. – Мастеровые наши знатны, броньку хорошую куют, а вот с посильниками тя обманули. Даж оголодавший шевариец к герканскому верховнику в служки не пойдет! Так что сутки не теряй, а у своих, у заозерников, подмоги попроси. Обратись с моленьем, пусть они на часики служек своих к те приставят…

– Совет дельный, воспользуюсь, – кивнул Дарк. – Сколько кронгеров с меня полагается? Шеварийских кверт у меня нет.

– Ясно дело, – хмыкнул офицер, а затем, демонстрируя гостю, что самую малость проникся к нему симпатией, заговорил тихо и по-геркански: – Ты, вижу, рыцарем только недавно стал, да и в Шеварию впервые пожаловал, поскольку порядков наших не знаешь. С новичков – участников ристалища мы ничего не берем, даже если они заозерники, то бишь герканцы. Ты кронгеры свои лучше у наших мастеров оставь, не поскупись! Сейчас дойдешь до конца причала, палатку увидишь, там тебе все подробно объяснят, но вот те мои советы добрые! Герб на щите до начала турнира лучше тканью завесь. Не любят у нас герканцев и к рыцарям вашим постоянно цепляются, но тех же, кто гербами не сверкает и доблестью по трактирам не кичится, гораздо реже трогают. Ножны и рукоять меча сразу лентой перевяжи да у стражников городских, как только устроишься, печать сургучовую на них поставь. Меч у рыцаря никто отобрать не вправе, но лучше, чтоб все сразу узрели, что ножен оружие твое на нашем берегу не покидало. В центре города не селись, отправляйся лучше в восточный квартал, там и ваших больше, и горожане к герканцам чуток потерпимей. После заката по улицам не слоняйся, да и днем без дела гостиницы не покидай. Не ищи приключений, а то найдешь и не возрадуешься!

Аламез слушал офицера внимательно и, как только тот замолчал, сразу хотел поблагодарить его за участие, однако служивый не дал такой возможности.

– Все в порядке, ступай! Перепись заозерных участников ристалища в конце причала! – произнес пограничник чересчур громко и нарочито строго, а затем грозно прикрикнул на старшего паромщика: – А ты чо, бездельник, прохлодишься?! Нечего возле нашего брега нужду испражнять да вонючи ступалки мыть! Вертай свою плотяру гнилушную в Заозерье поганое!

* * *

Первый час пребывания на северном берегу Немвильского озера стал для Дарка тяжким и утомительным, и дело было даже не в том, что впервые посетивший Верлеж моррон постоянно ощущал на себе неприветливые, презрительные взгляды шеварийцев и слышал раздражающую причудливыми словечками чужую речь. Аламез никак не мог избавиться от непривычного и крайне неприятного ощущения, что спит и видит яркий, абсурдный как по форме, так и по содержанию сон, из плена которого никак не может вырваться.

Верлеж совершенно не походил на город из реального мира, а, скорее, напоминал магическую иллюзию, созданную ради забавы недоучкой-чародеем, не сумевшим выдержать правильность форм построек и гармонию не раздражающих глаз цветов. Где это видано, чтобы дома были не квадратной и не прямоугольной формы, а строились в виде неправильных овалов, вытянутых ромбов или кособоких трапеций, которые, как могло показаться чужестранцу, вот-вот должны обрушиться на мостовую, замощенную камнем неестественно крупной величины и странного голубоватого оттенка. При определенном освещении моррону даже казалось, что прохожие не шагают по улицам, а расхаживают по воде, столь же гладкой, как поверхность Немвильского озера, кстати, называемого здесь Верлежским.

Если к непрактичным, безумным плодам шеварийской архитектуры еще кое-как, но можно было привыкнуть, то яркость ядовитых расцветок вокруг и нелепые их сочетания вызвали у Дарка жуткую резь в слезящихся глазах и монотонную головную боль. Только безумец мог раскрасить фасад дома в блеклый, грязно-серо-зеленоватый цвет, а крышу выложить темно-фиолетовой, почти черной, черепицей к тому же хорошо отражающей солнечные лучи. Красному цвету постоянно сопутствовал желтый или зеленый, а синий чаще всего соседствовал с салатным, бежевым или слегка розоватым. Одним словом, горожан Верлежа или постигло коллективное помешательство, или они в прошлом перенесли неизвестную эскулапам болезнь, побочным эффектом которой стала потеря способности различать цвета. Что именно явилось причиной столь необычных цветовых пристрастий, Аламезу оставалось только гадать. Впрочем, он этим заниматься совсем и не собирался, его цель была куда скромнее – пообвыкнуться в этом чудаковатом мире безвкусицы и избавиться от боли в висках.

Наверняка любой иноземец, не только герканец, посетивший Верлеж, тут же перефразировал бы известную поговорку «Яблоко от яблони недалеко падает!» и с важным видом изрек бы: «Город достоин своих горожан!» Верлеж был творением рук не совсем здравомыслящих жителей, безумие которых просто не могло не отразиться и на их одеждах. Еще нигде Дарк не видел, чтобы мужчины носили на головах не шляпы, а предпочитали ходить или в высоких разноцветных колпаках, украшенных перьями, когтями зверей и прочими охотничьими трофеями, или в приплюснутых беретах с длинным, вытянутым козырьком. К фасону мужских одеяний Аламез уже немного привык, пока рассматривал форму стражников в порту. Теперь уже шеварийские пограничники не казались ему огромными петухами. Шеварийской мужской моде были свойственны следующие черты: мешковатость форм рукавов и штанин; двух– или трехцветная раскраска одежд, преимущественно в вертикальную полоску; огромные пряжки на широких поясах и остроконечных башмаках с высокими каблуками; полупрозрачные чулки бледных расцветок; а также перчатки иль наручи, доходившие аж до локтей.

В цветовом плане и по манере покроя наряды горожанок мало отличались от одежд их мужчин. Они были такими же пестрыми, разноцветными, причудливыми и мешковатыми. Как и в Геркании, шеварийки носили длинные платья, но по бокам, а иногда и спереди юбок верлежских дам красовались разрезы, доходившие порой до самых бедер. Странствуя по городу в поиске места, где можно было бы остановиться на ночлег, моррон вдоволь насмотрелся на стройные ножки молоденьких горожанок и на туго перетянутые чулками нижние конечности их бабушек и матерей. Сначала Дарку это нравилось, но затем наступило пресыщение, да такое сильное, что истосковавшийся по женской компании рыцарь поменял планы на вечер и решил повременить со знакомством с местными борделями.

Конечно же, скромный дорожный костюм Аламеза выделялся на фоне этого пестрого великолепия, и каждый встречавшийся ему на пути горожанин тут же признавал в морроне презренного «заозерника», но в этом, как ни странно, скрывалось и огромное преимущество, трижды облегчившее приезжему жизнь. Герканцы сразу бросались в глаза, и именно у них Дарк справлялся о дороге к восточным кварталам, обитатели которых более терпимо относились к чужакам. Верлеж был большим городом, и путник непременно проплутал бы по его площадям да улочкам до позднего вечера, если бы не советы проникшихся сочувствием соотечественников.

Руководствуясь в своих поисках советами шеварийского офицера, Аламез и не думал искать жилье в центре Верлежа, где запрещалось селиться даже состоятельным и именитым иноземцам, каким он, к сожалению, не являлся. По мере удаления от главной площади города (названия которой моррон не знал и даже не хотел узнавать) и приближения к крепостной стене, отношение хозяев гостиниц к герканцам медленно, но верно менялось от откровенно презрительного к снисходительно-терпимому, однако стоимость комнат оказывалось столь же высокой. Дарку не оставалось иного выбора, как только продвигаться все дальше и дальше на восток, туда, где среди бедняцких халуп и кособоких домишек мастерового люда ютились крохотные островки герканского дворянства на недружелюбном шеварийском берегу – небольшие постоялые дворы, существующие исключительно благодаря тому, что во время турниров там останавливались «состязатели-заозерники». Путь к одному из таких пристанищ герканцев и показал ему встретившийся первым из числа соотечественников барон из Гуппертайля. К сожалению, пожилой рыцарь мучился похмельем, и поскольку спешил заглянуть в полюбившийся ему погребок, то поленился четко описать дорогу к заветному постоялому двору, носившему весьма символическое название: «Гнусное Заозерье». Символичным оно было потому, что отражало не только то, кто именно в нем преимущественно селился, но и отношение горожан к постояльцам.

Моррону еще дважды пришлось уточнять дорогу у встречавшихся ему по пути соотечественников, но, как говорится, «нет худа без добра!». Дарк получил вполне исчерпывающую информацию как о самой гостинице, так и о местах, где можно без драк и скандалов скоротать вечерок, а также между делом узнал адрес нечистого на руку ростовщика, который тайно от властей менял герканские кронгеры на шеварийские кверты, причем по наименее грабительскому курсу.

Надо отметить, что тот день был для Аламеза в каком-то смысле удачным. Его совершенно бесплатно одарили множеством ценных советов, которые помогли не только устроиться на ночлег и сэкономить деньги, но и уберечься от многих неприятностей. Жители Верлежа то и дело недружелюбно косились в его сторону, а несколько компаний агрессивно настроенных горожан, состоящих в основном из числа бедных ремесленников и представителей городской нищеты, даже собирались открыто напасть на одиночку-чужестранца. Однако вид завешенного куском плотной материи герба на щите и рукояти меча, привязанной лентой к ножнам да к тому же скрепленной печатью городской стражи, действовал на «патриотов»-грабителей как церковный крест иль святая вода на черта. Они тут же отступали, даже не осквернив слух герканского рыцаря бранью. Дарк не раз мысленно поблагодарил толстячка-офицера, посоветовавшего ему заглянуть в гости к стражам и за умеренную мзду, так сказать, «узаконить свое пребывание». Ведь печать на рукояти и ткань, прикрывшая герб, были не только символами того, что герканец признает и уважает шеварийские обычаи да порядки, но и предупреждением для местных любителей склок и легкой наживы, что приезжий находится под защитой верлежских властей. Нападение на него означало бы верную смерть для всех участников драки, а их розыск был для городской стражи чем-то вроде долга чести.

Плутая по извилистым улочкам города и его пустырям, на которые совершенно неожиданно забредал, Дарк потерял счет времени. Лишь солнце, порой выглядывавшее из-за ярких, разноцветных, слепящих глаза крыш, подсказывало моррону, что следовало поспешить. Небесное светило давненько миновало точку зенита и уже проделало половину пути до заката, когда изможденный поисками ночлега рыцарь наконец-то добрался до постоялого двора, название которого противно было произнести любому герканцу.

Как ни странно, заведение оказалось довольно неплохим как снаружи, так и изнутри. А его хозяин показался моррону весьма обходительным и разумным человеком, что выражалось как в его довольно дружелюбном отношении к «заозерникам», так и в плане платы, которую он заранее взимал с посетителей. Он не только предоставил новому постояльцу неплохую комнату на втором этаже, но и одарил Дарка весьма уместным советом:

– Добромилостивый знатник, это, бесспорно, не моя хлопота, но возьмусь вас слегка облагоразумить, – тихо прошептал тщедушный старичок, пока Аламез отсчитывал кронгеры. – Неким вашим сородиновичам могет не по нраву прийтись тряпа на вашем защитнике, да и печать с лентой им зыркалки колет… Уж трижды за это семидневье подрачки случались… Отдельны, неразумны задиры могут на вас поклепать в трусости и в том, что вы замарали послушанием нашим законам честь герканского верховника! Советую защитника, пока вы в отдыховальне моей, расчохлить, а держалку меча под плащом хоронить. Иль еще благостней, ступайте к молотобойцу, купите свежий меч и только его внутрях отдыховальни позыркать дозволяйте, а как в город выходите, иное оружие, печатью замаранное, на поясовник нацепляйте!

– Сколько я должен за столь дельный совет? – поинтересовался моррон, без доли иронии и ничуть не покривив душой. – На сколько монет должна потянуть моя благодарность?

– Ах, бросьте, добромилостивый знатник, – тихо рассмеявшись, отмахнулся добродушный шевариец. – Я просто не желаю, чтоб отдыховальню мою раскрушили, да и дохлявчики на задворье как-то без надобности…

Похоже, хозяину действительно надоели склоки и кровопролитье между герканскими постояльцами, раз он даже от вознаграждения отказался. Кому понравится по три раза за неделю хоронить изрубленные на куски трупы, а затем объясняться со стражей, доказывая, что свежий покойничек – дело рук его соотечественников, что «заозерники» перессорились и передрались, а его прислуга к смертоубийству не имеет ни малейшего отношения?

Поблагодарив старичка легким наклоном головы (как и полагалось рыцарю выражать свою признательность простолюдину), Аламез отправился наверх, где ему были отведены маленькие апартаменты. Уставшего от множества впечатлений и от чересчур долгого скитания по чужому городу путника радовало, что капризная Госпожа Удача сопутствовала ему весь день. Дарк и не догадывался, что она ему коварно изменит еще до того, как он сможет скинуть сапоги и блаженно растянуться на мягкой кровати. Моррон не мог знать, что, как только он переступит порог погруженной в вечерний полумрак комнаты и закроет за собой дверь, его крепко обхватит сзади чья-то сильная рука, а к горлу будет приставлена холодная и острая сталь кинжала.

Глава 3 Вечер, достойный трудного дня

– Кошель на поясе, в котомке ничего ценного, но ведь ты же не за этим пришел… – стараясь не поцарапать горло об острое лезвие кинжала, прошептал Аламез, за считаные доли секунды успевший не только оценить свое незавидное положение, но и догадаться о намерениях поджидавшего его в темноте злодея. – Давай уж, говори, зачем пожаловал, не томи бессмысленным ожиданием! Я ж не девица, чтоб в предвкушении грядущего усладу находить…

Захват жертвы злоумышленник выполнил идеально, и шансы вырваться были настолько малы, что Дарк сразу отказался от попытки сопротивления, впрочем, в том и не было никакого смысла. Левая рука напавшего, проскользнув сзади между рукой и корпусом, крепко вцепилась в ключицу моррона. Боли сильные пальцы пока не причиняли, но при попытке вырваться они одним легким нажатием заставили бы рыцаря взвыть и, позабыв о борьбе, опуститься на колени. Росточком злодей был не очень велик, спина моррона ощущала теплоту его ровного дыхания где-то в области лопаток. При таком раскладе ударить затылком в лоб злоумышленника не удалось бы. Кинжал незнакомец держал умело, но это было всего лишь оружие для острастки, которым владелец не воспользовался бы ни при попытке жертвы закричать, ни при борьбе.

Неизвестная особа явно не являлась ни грабителем, ни убийцей. Охотник до чужого добра выбрал бы более солидную добычу, да и не стал бы усложнять свою жизнь такими трудностями, как пленение и запугивание жертвы. Один точный, умеренной силы удар короткой дубинкой иль даже кулаком по основанию черепа избавил бы разбойника от многих хлопот, да и сэкономил бы ему уйму времени. Душегуб тоже действовал бы проще – полоснул бы кинжалом по горлу и тут же толкнул бы жертву на кровать, чтобы снаружи никто не услышал звук падения мертвого тела, а брызнувшая фонтаном кровь из перерезанных артерий не запачкала бы одежд злодея.

Аламез понял сразу: тот, кто решился нанести ему поздний визит, не охотился ни за его жизнью, ни за его скудным добром, а желал всего лишь поговорить, однако по какой-то пока неизвестной моррону причине счел такое угрожающее начало беседы вполне уместным.

– Будь по-твоему, токмо не дрыгайся и не ори! – прозвучал за спиною Дарка вкрадчивый шепот, а горло рыцаря тутже перестало ощущать весьма неприятное касание острого лезвия. – Как свечу зажгу, обернись!

Через миг скользнула назад и рука, давившая на левую ключицу. Находившийся по-прежнему за спиной гость быстро и почти бесшумно сделал пару шагов назад, а спустя несколько мгновений послышалось чирканье огнива. Лишь с третьего раза незнакомцу удалось высечь искру и зажечь проклятый огарок, едва осветивший небольшое помещение, но зато сразу зачадивший, как старая, провалявшаяся в чулане не один год церковная лампада.

Тусклый свет вырвал из мрака крохотный участок комнаты. Глазам моррона предстали лишь передний край кровати да низенький столик, на котором стоял проржавевший кувшин с какой-то мутной, пахнущей затхлостью жидкостью, скорее всего, обычной водой, но только налитой с неделю назад. Стараясь не делать резких движений и не провоцировать опасного визитера, Дарк медленно обернулся, чтобы взглянуть на его лицо. Во-первых, Аламезу было крайне интересно узнать, кто же к нему пожаловал в гости, а во-вторых, разговаривать с человеком, стоя к нему спиной, было и неудобно, и неучтиво.

Мерцающее пламя хорошо освещало скуластое, широкое лицо и обрамлявшую его короткую, опрятно разглаженую бородку. Дарк был знаком с непрошеным гостем, но сразу его не признал, что, впрочем, было немудрено. За те три года, что они не виделись, волевое лицо низенького, но широкого в плечах и мускулистого контрабандиста из Альмиры заметно осунулось, а голова с бородой изрядно поседели. Последний факт удивил Аламеза, ведь нежданный посетитель вовсе не был человеком, и даже до обращения в моррона в его жилах текла лишь часть человеческой крови. Бессмертные воины Одиннадцатого Легиона были избавлены Коллективным Разумом от такой удручающей неприятности, как старение, однако давний знакомый Дарка, похоже, стал одним из немногих исключений из этого правила.

– На седину да морщины мои не смотри… энто Гентар меня на всяк случай состарил, – развеял последние сомнения Аламеза слегка улыбнувшийся визитер. – Боялся некромантушка, что рожу мою кто признает, я ж и с шеварийцами ранее дела торговые имел…

– Грабл… Грабл Зингер, – лишь через несколько секунд молчания Дарк тихо произнес, почти прошептал имя гостя.

– Он самый, так сказать, собственной персоной, – хмыкнул полугном, как-то измудрившись прикрепить огарок свечи к дверному косяку и при этом даже не капнуть воском на свою довольно опрятную, хоть и не новую рубаху. – Правда, я в сердце надежду таил да лелеял, что ты меня контрабандистом Граблом назовешь, уж больно по тихой альмирской жизни соскучился, но нет так нет, губу с обиды закатывать не стану, да и ножкой не затопаю, так уж и быть.

– Смотрю, шуткуешь все, лапищи распускаешь да с ножичком балуешь… Чем я тебя сподвиг на столь нерадушный прием? И вообще, что ты в Верлеже делаешь?

Хоть начало встречи двух морронов было весьма неприятным (по крайней мере, для одного из них), да и цель пребывания Грабла на шеварийской земле пока оставалась для Аламеза загадкой, но Дарк чувствовал себя в безопасности в присутствии другого легионера, поэтому и позволил себе расслабиться. Он не только повернулся к гостю спиной, но и, быстро стянув с ног сапоги, растянулся на кособокой да к тому же шаткой кровати.

– Шуму не люблю да лишние дрыганья притомляют, вот кинжальчик к горлышку твому и приставил. Кто тя знает, а вдруг бы ты с порога на весь притон заголосил иль за меч схватился? Нам внимание чужаков ни к чему, а чужаки для нас все, что верлежцы, что герканские рыцарята, – принялся объяснять свое поведение Грабл, попутно выискивая по углам комнаты огарки свечей и тут же, по мере нахождения зажигая их от уже горевшей свечи и прикрепляя ко всем горизонтальным поверхностям, которые попадались ему на глаза. – Что ж остального касаемо, то я на шеварийский берег вместе с Фламмером приехал. Гентар подсобить твому дружку просил… Так что пустословить зазря не стану! Думаю, ты знаешь, зачем я здесь, да и сам за тем же пожаловал…

– Не притомился врать, дружище? – не видел смысла скрывать недоверие Аламез. – Может, тебя и привело в Верлеж задание Легиона, но вот к делам Анри ты уж точно ни малейшего отношения не имеешь…

– А это еще почему? Что за бред?! – опешил Грабл и даже выронил только что зажженный огарок себе на рубаху.

– Анри бы не стал тебя ко мне посылать, а сам бы в гости пожаловал… – привел довольно весомый аргумент Аламез. – Уж слишком долго мы друг дружку знаем, чтоб через третьих лиц общаться, да и не упустил бы Фламмер возможности со мной на пару полудюжину кувшинов винца опустошить. Врешь убедительно, молодец, но вот о соклановцах мог бы и поболе разузнать, хотя в том мало твоей вины, Мартин схалтурил, получше должен был тебя подготовить…

Изумление сменилось приступом гнева. Даже при тусклом свете свечей Дарк увидел, как глаза Грабла налились кровью, щеки стали пунцовыми, а короткие сильные пальцы соклановца раздавили не только огарок очередной свечи, но и сломали находившееся в руке огниво. Вообще-то Аламезу очень повезло, что в жилах оскорбленного им легионера текла лишь малая часть гномьей крови. Окажись на месте Зингера чистокровный гном, да еще из подземелий Махакана, Дарку не поздоровилось бы. Мощные кулаки низкорослого крепыша тут же принялись бы учить его доверию да учтивости, притом не иначе, как вбивая житейскую науку прямиком в голову. Грабл же был всего лишь потомком гнома, прожившим всю жизнь среди людей и к тому же обращенным в моррона. Эти обстоятельства сделали его более сдержанным и рассудительным, чем порой не в меру пылкие предки.

– Мож, ты вначале меня дослушаешь, а уж затем твоя дурная башка выводы делать примется?! – четко и жестко произнес Грабл, взяв себя в руки и разжав грозно похрустывающий обломками огнива кулак. – Пасть же впредь не рекомендую без повода разевать, да и следи, насколько поганы слова, что из нее вылетают!

– Вот что, дружище, – произнес Дарк, резко сев на кровати и ловко, не разлив ни капли затхлой воды из кувшина, подвинул к себе босой ногой низенький столик. – Давай-ка заново беседу начнем, а то она как-то не задалась. Щас хозяина крикнем, пущай вина принесет да пожрать чего посытнее…

– Некогда брюхо набивать, да и от выпивки пока воздержаться стоит, – интенсивно замоталась в знак несогласия непривычно опрятная голова Грабла. – Фламмер в беде, в большой беде! А будь иначе, я к те и не пришел бы, да и не было бы меня щас в Верлеже…

– Садись и все по порядку выкладывай! – потребовал, практически приказал Дарк, оставшийся только внешне спокойным. А на самом деле тревожное известие просто обрушилось на моррона; потрясло, раздавило его и даже привело к неприятному и очень болезненному покалыванию в сердце. – Подробно, но лишь по существу! Детали потом обговорим, коль нужда в том возникнет…

– Я ж так и хотел, – недовольно проворчал полугном, небрежно скинув на пол кувшин с протухшей водою и усевшись на столик, как на табурет. – Это ж ты ерепениться стал да гонор выказывать. Смолчал бы вовремя, давно б уж к делу перешли.

– Ладно, потом обсудим, кто виноват! Главное, сейчас понять, что делать!

– Что делать, и без замудрствований понятно, Анри из тюряги выручать, – недовольно проворчал Грабл, а затем, протяжно шмыгнув носом, приступил к рассказу: – Зачем мы в Шеварию пожаловали, ты и без того знаешь, мерзавке Форквут хвост накрутить да о местном клане вампиров сведений поболее собрать, чтоб, значица, понять, куда их побольнее ударить. За то время, пока ты шпоры рыцарские в Маль-Форне получал, Совет Легиона решение принял с кровососушками шеварийскими раз и навсегда покончить, тем паче что Ложа Лордов-Вампирюг супротив того ничего не имеет и вмешиваться не станет. Троих для заданицей энтих вполне было достаточно, так что больше народу Совет посылать не стал… Сам знаешь, на разведку толпищей только дурни ходят!

– К делу, дружище, ближе к делу! Что с Анри приключилось?! – терял терпение Аламез.

– Возле Мефлежа мы довольно долго проторчали, все тебя поджидали… – не скрывая укора, продолжил полугном, считавший Дарка частично виноватым в постигшей их неудаче. – Как знать, кто и как о чем прознал… Могет быть, коль мы тогда на герканском побережье не замешкались бы, щас бы уже в Удбише были… Я б здесь не торчал, а Фламмер в тюряге верлежской клопов не кормил бы!

– А ты мне еще счет за просрочку доставки самого себя к побережью Немвильского озера выстави! У вас, торгашей альмирских, вроде бы так принято?! – усмехнулся Дарк, почувствовавший несказанное облегчение, когда узнал, что его друг только находится в тюрьме, а не убит как-то прознавшими про их вылазку врагами.

– Я те лучше врезал бы! – честно признался бывший контрабандист, но, оставив на потом мечты о наказании опоздавшего на встречу Аламеза, продолжил уже близившийся к концу рассказ: – Лишь утром прошлого дня на паром взошли. Переправились быстро, да и с пограничниками язык общий нашли, даж без сования кошельков по карманам все уладилось… Ну, а как причал покинули, так все и началось, точнее, закончилось… – испустил тяжкий, полный горечи вздох Грабл. – Мы только в город из порта вышли, как на нас стража и налетела. Застали врасплох, на узкой улочке… Фламмера пленили, а я сбег. Повязали Анри по рукам да ногам, посадили в карету с решетками да и свезли в городскую тюрьму. До сих пор там томится, а в чем причина ареста, так и не знаю… – Зингер пожал плечами. – То ли морды вражьи о нашем приезде как-то прознали, то ли за старые грешки расплата пришла?

– Второе исключается, – уверенно заявил Дарк, – Фламмер лишь недавно воскрес и в Шеварии, насколько я знаю, не был. Не посещал он этих краев и до двухсотлетнего сна.

Пока Грабл хмурил брови да задумчиво сопел, Аламез пытался понять: как же шеварийские вампиры могли прознать о появлении морронов на их берегу? Пока на ум приходила всего одна возможность. Каталина Форквут оказалась настоль прозорливой, что просчитала не только решение Анри отправиться за ней в погоню, но и место да время его приезда, а это в принципе было невозможно. Легионеры могли пересечь границу где угодно: как скрытно, через горный хребет, находящийся северо-западнее Верлежа, так и открыто в любом пограничном городе.

– Эй, слышь, кулема, не дрыхай! – неправильно истолковавший молчание собеседника Зингер затыкал его кулаком в бок. – Хоть с дороги ты и устал, но не время на подушку слюнки пущать! Товарища вызволять надобно. Я и где тюряга прознал, и планчик уже обмозговал, как внутрь проникнуть, так что рассиживаться не след!

– Погодь, торопыга! – отмахнулся Аламез, по-прежнему пребывая в задумчивости, но уже над другим вопросом.

Не вставая с кровати, Дарк резко отдернул штору и выглянул в окно. В Верлеже наступил поздний вечер. Снаружи было уже темно, а спрятавшееся за соседними домами солнце в течение какого-то часа должно было совсем покинуть небосвод, уступив место мерцающей звездами тьме.

– Выручать Анри мы сегодня же ночью отправимся… – заверил товарища Аламез, – но только сперва другое дельце обделаем. Надеюсь, много времечка оно не отнимет…

– Какое еще дельце?! Ты что, после Маль-Форна сбрендил?! – громко возмутился Грабл, резко вскочив со столика и тем самым его развалив. – Какие могут быть еще делишки, когда твой друг и наш боевой товарищ в беде?!

– Важное, очень важное дело, поверь! – скупо ответил Дарк. – Времени мало, и нужно его с толком использовать. Некогда впустую языками чесать, так что не обессудь, от подробностей твои уши избавлю! Скажу лишь одно: если мы с тобой за пару часов это дельце не уладим, то все усилия, что в Мелингдорме были нами потрачены, да и смерть Фанория с Миленой напрасными окажутся. Мартин, хоть и хитрый лис, но далеко не все учел, когда меня рыцарем сделать вздумал… Просчитался Гентар, кое-что во внимание не принял, и теперь мне немало усилий потратить придется, чтоб герб не замарать и шпоры рыцарские за собой сохранить…

– Ну, коли так, тогда конечно, – пожал широкими плечами Грабл, попутно запихивая ногами обломки лишившегося ножек столика под кровать, – но по дороге все мне расскажешь!

– Не сомневайся, расскажу. У меня от собратьев по клану тайн нет, – кивнул Аламез, с сожалением поглядев на кровать, на которой ему не суждено было не только выспаться, но даже недолго вздремнуть.

* * *

Так часто бывает. Одно и то же событие или предмет вызывает разные эмоции или чувства, в зависимости от того, с какого угла на него посмотреть и как преподнести вроде бы объективные факты. Если при слепящем свете солнечных лучей верлежская архитектура казалась всего лишь несуразной и забавной, то ночью облик города в корне преобразился, в нем появились величие и мощь, дикая звериная мощь, вызывающая в одних сердцах трепетный страх, а иных людей повергающая в ужас. Большие, разноцветные дома неправильных форм стали походить на диковинных животных, как будто застывших в ожидании, когда же мимо них пройдет припозднившийся прохожий, чтобы накинуться на него и растерзать.

Не прошла и четверть часа вечерней прогулки парочки морронов, но Аламезу уже стало не по себе. Он никак не мог отделаться от гнетущего впечатления, что они пробираются по узкому проходу в недрах горной пещеры, и в любой миг, из-за любого угла могло выпрыгнуть притаившееся в засаде, жуткое с виду, косматое, вонючее и ужасно голодное чудовище. Дарк понимал, что это только иррациональный страх, навеянный причудливостью форм шеварийского зодчества, но все равно не мог с собой ничего поделать. Он сожалел, что отправился в путь без оружия, и даже время от времени подумывал вернуться за ним в «Гнусное Заозерье».

Однако здравый смысл удерживал его от столь неосмотрительного поступка. Аламез не знал, как будут развиваться события далее, но даже при самом неблагоприятном их стечении хотел до последнего сохранить незапятнанным честное имя Дитриха фон Херцштайна. Именно по этой причине они и покинули с Граблом гостиницу через окно, а не вышли в дверь, как обычные постояльцы. Теплота рукояти меча, без всяких сомнений, успокоила бы пошаливающие нервишки моррона, но Дарк не мог позволить, чтобы на его второе, благородное «Я» пала хоть малейшая толика подозрения, поэтому специально оставил в тесной комнатушке гостиницы все, что могло выдать его принадлежность к рыцарству: меч, шпоры и даже теплую куртку с плащом. Аламез шел по вечернему, почти ночному Верлежу лишь в одной старенькой рубахе да протертых на коленках штанах. Любой встречный шевариец признал бы в нем скорее не герканского рыцаря, которых в городе было не так уж и много, а слугу «заозерника», находившегося на хорошем счету у своего господина, которому поэтому было дозволено донашивать за вельможей старые вещи. Его низкорослый попутчик уже довольно долгое время провел на чужом берегу, чтобы хорошо замаскироваться. Он выглядел как ничем не примечательный, небогатый шеварийский обыватель, что только усиливало нужное впечатление. Даже короткая бородка Грабла была приглажена да зачесана на шеварийский манер и весьма смешила Дарка крохотными кудряшками на седеющих кончиках.

Выбраться из восточной части города оказалось не так уж и просто. Путники проплутали по узким улочкам незнакомого города до наступления темноты, и это при том, что Дарк отменно запомнил путь от порта до постоялого двора с возмущающим герканцев названием. Дело в том, что поздним вечером стража перекрывала большую часть улочек, ведущих в центральные кварталы города, то есть туда, где жили верлежская знать и почтенные состоятельные горожане. Сквозь заградительные ночные кордоны было не пройти. Чересчур исполнительные и, как ни странно, не падкие на мзду шеварийские блюстители порядка не пропускали никого, как бы ни выглядел путник и какие бы бумаги ни предъявлял. На все возмущения и вопросы у солдат находился один и тот же краткий ответ: «Проход через площадь Святого Гундужа».

Ни только приехавший Аламез, ни его чуть более пообтесавшийся среди горожан спутник, к сожалению, не знали, где эта площадь находится, да и имя Святого Гундужа им было незнакомо, хоть шеварийцы вот уже несколько веков исповедовали ту же веру, что и герканцы. Поплутать пришлось долго, несмотря на то что Зингер довольно бойко болтал по-шеварийски и не стеснялся спрашивать дорогу у подвыпивших местных босяков, покорно бредущих в поздний час от веселья корчмы к грозному ополчению сварливых жен, вооруженных сковородами да скалками.

Однако «нет худа без добра»! Пока морроны плутали, Дарк успел рассказать Граблу о разговоре с фон Кервицем, естественно, в общих чертах, без подробностей, которых полугному да и остальным морронам не стоило знать. Зингер же, в свою очередь, поведал Аламезу, что они с Анри собирались отправиться в Удбиш, где находился не только дворец шеварийского короля, но и главная цитадель вампирского клана.

Совету Легиона было не так уж много известно о противнике, которого морроны собирались полностью изничтожить, да еще за короткий срок. Собственно, их небольшой отряд и был отправлен на разведку, то есть чтобы разузнать, где точно находится враг, каковы его особенности и какими силами он располагает. Пока что морроны знали только то, что главой и основателем шеварийского клана являлся некий Теофор Нат Мартел, не только способный вести дневной образ жизни, но даже любивший позагорать. О его возрасте слагались легенды даже в Ложе Лордов-Вампиров. Поговаривали, что Теофор питался кровью живых существ еще до того, как ныне почившая цивилизация эльфов построила первые города. Жилище Теофора находилось глубоко под землей, на севере от шеварийской столицы; там, где на поверхности среди гор шумел листвой дремучий лес, почему-то прозванный местными жителями волшебным. Вампиры из клана Мартела имели некоторые отличия от остальных кровососов, которые, однако, нельзя было считать существенными. Осиновый кол слыл в народе верным оружием против кровососущей нечисти, но шеварийских вампиров он не убивал, даже если был вогнан точно в самое сердце. При попадании внутрь организма куска осины «сыны и дочери» Мартела испытывали лишь жуткую боль, сравнимую с муками при опускании руки в едкий раствор, и чуть более минуты не могли двигаться. Про атрибуты Веры, как Единой, так и Индорианской, можно было и не упоминать – символика церкви, как, впрочем, и святая вода, не действовала на всех кровососов, и дети шеварийской ночи не были исключением из этого правила. Холод был неприятен созданиям Мартела, но не мог их убить, зато обычное оружие действовало безотказно, особенно то, что отделяло голову от плеч или превращало череп в жуткое месиво из костей и мозгов…

Закончив перечислять слабости здешних кровососов, Грабл хотел перейти к описанию пристрастий мартелианцев в охоте, но Дарк его остановил, во-первых, потому, что они, вдоволь наплутавшись, наконец-то вышли на искомую площадь, а во-вторых, поскольку он уже встречался с вампиром-середнячком из шеварийского клана и даже был свидетелем заманивания жертвы при помощи внушения мысли.

Площадь с комичной статуей низенького пузатенького человечка, стоявшего в полный рост и воздевшего руки к небу, морроны пересекли беспрепятственно. Дежурившие на ней стражники не проявили ни к ним, ни к иным припозднившимся путникам ни малейшего интереса. Сначала это удивило Аламеза, но вскоре он понял, почему блюстители порядка были преисполнены безразличия. Площадь Святого Гундужа не вела к богатым центральным кварталам, а всего лишь соединяла северо-западную окраину Верлежа с северо-восточной. Из мрачного и невзрачного царства мастерового, служивого и нищенствующего люда морроны перешли в более обеспеченный мирок, где обитали мелкие торговцы, небольшие чины из городской управы, зажиточные мастера и прочие обыватели, кто был чуть-чуть побогаче, почище, да и повзбалмошнее восточных соседей.

К герканцам, как, впрочем, и иным иноземцам здесь относились с откровенным презрением. Аламез с удовольствием отказался бы от знакомства с западными кварталами города, но, к сожалению, аптека герканского шпиона Вирджала Ланва находилась именно в этой части Верлежа, на тихой улочке с успокаивающим названием Рассадная.

Если богатые кварталы и восточная окраина Верлежа еще как-то, с грехом пополам, но прорисовывались на картах приграничного шеварийского города, которые можно было найти в библиотеках Геркании, то на месте его западной части красовалось одно большое пятно. «Заозерники» не решались появляться на западе даже днем, не говоря уже о ночных прогулках, которые могли стоить не только кошелька, но и жизни. Около получаса морроны плутали, интуитивно придерживаясь направления на юго-запад и читая надписи на каждом указателе. Попытки Грабла расспросить прохожих не приводили к успеху: патрули стражи молча проходили мимо, грубо отпихивая низкорослого бородача то рукой, то алебардой, а обычные горожане лишь убегали, как будто на добродушном лице через силу улыбавшегося Зингера явно проступали признаки бубонной чумы или иной страшной болезни. Наверное, чужестранцам пришлось бы проплутать до рассвета, но, когда колокола на часовнях Верлежа пробили полночь, Провидение решило сжалиться над двумя почти безоружными странниками в чужой, да к тому же враждебной стране. Правда, не обошлось и без трудностей, которые, однако, морроны весьма успешно и, главное, быстро преодолели.

На одной из улочек, ничем не отличающейся от других, путь им преградили пятеро рослых горожан, вооруженных топорами и дубинами: трое юношей лет двадцати и двое тридцати-тридцатипятилетних мужчин, судя по шрамам на лицах, с богатым то ли военным, то ли преступным прошлым. Их намерения не вызывали сомнений, и Дарк тут же дернул идущего рядом Грабла за рукав, призывая тем самым немедленно повернуть, но было поздно… Из подворотни, мимо которой морроны только что прошли, появилась еще троица широкоплечих, мускулистых, подленько ухмыляющихся парней.

– Чему бывать, того не миновать! Я первым свару начну… – тихо прошептал Зингер, многозначительно подмигивая Аламезу. – Займись троицей сзади, а этих дружков я на ся возьму. Не оплошай, никто не должон уйти… уползти, так уж и быть, могет!

Дарк весьма сомневался в успешном завершении драки, по крайней мере, не поставил бы на ее благоприятный исход более десяти кронгеров. Врагов было больше, и все они были вооружены, в то время как он не взял с собой меч, а его самонадеянный спутник не торопился доставать короткий кинжал из-за голенища стоптанного сапога. Аламез хотел шепотом высказать свои опасения, но не успел… Отважный коротышка, добродушно улыбаясь, уже пошел на сближение с врагом.

– Добромилостивые поживальцы Верлежа, не будете ли вы милостивы, подсказку дать, как до пятаки Святого Гундужа потопать? – вежливо спросил Зингер, подойдя к шеварийцам почти вплотную и остановившись перед ними всего в трех шагах.

«А он молодец! Про Рассадную не спросил, все равно же ведь ребра нам пришли считать, гады… От них помощи не жди, а вот дубиной по хребту охотно попотчуют!» – подумал Аламез, делая вид, что не замечает троицу быстро приближающихся, но еще не бегущих парней за своей спиной. – Надо ж, как по-шеварийски, шельмец, бойко болтает… Может, и пронесет, может, и за своего его примут!»

– На колени брыкнись, мразя маломерка… подлежа заозерна! – прогнусавил предводитель и искривил рот, наверняка собираясь плюнуть Граблу в лицо.

Неизвестно, что больше взбесило Зингера, то, что его назвали «мерзким маломерком» или «герканской подстилкой», но только в жилах моррона мгновенно забурлила махаканская кровь, и он поступил достойно потомка прославленного горняцкого рода Зингершульцо, то есть перешел от пустых слов к действию, притом довольно активному и болезненному.

Начало драки было банально простым, но, как известно, исход любой схватки решает, прежде всего, не изощренность приемов, а неожиданность их проведения и скорость. Делая вид, что собирается что-то ответить, Грабл быстро прыжком сократил дистанцию и, мгновенно оказавшись почти вплотную с грозно возвышающимся над ним предводителем, резко, метко и сильно ударил его правым кулаком в пах. Громила тут же согнулся, беззвучно, как рыба, шлепая губами и не в силах от боли даже испустить крик. Его сосед справа попытался оглушить Грабла ударом дубины по голове, но Зингер ловко подпрыгнул к нему, перехватил руку, сжимавшую древко, в запястье и рванул на себя. Судя по ужасному хрусту, мгновенно достигшему ушей Аламеза, могучая лапища потомка гномов, скорее всего, сломала хрупкую кость человека, а если и нет, то все равно лишила ее способности шевелиться на ближайшие полгода. Дубина вывалилась из бессильно разжавшейся руки и тут же обрела нового, более достойного хозяина. Когда в ладонь Зингера попало грозное оружие подворотен, Дарк уже не волновался за исход схватки, а лишь сожалел, что не сможет до конца насладиться созерцанием боевого танца низкорослого виртуоза, лишения мужчин достоинств и ломания костей. Троица за спиной Аламеза, к сожалению, не стояла на месте, а, приблизившись, уже занесла дубины над его головой.

Уклон вправо иль влево не увенчался бы успехом, одна из трех дубин непременно настигла бы его затылок, поэтому Дарк поступил иначе – упал, просто резко упал вперед, выставив руки, чтобы не разбить лицо о мостовую. Едва ладони моррона коснулись камней, а его тело приняло положение, как будто для исполнения общеизвестного, заметно укрепляющего мышцы рук упражнения «отжимание корпуса лежа», как Дарк перевернулся на спину и точным ударом каблука правого сапога раздробил коленную чашечку нависшего сверху, чуть ли не повалившегося на него противника. Парень тут же упал, а моррон едва успел откатиться вбок, чтобы его не придавило жутко орущее, дергающееся в конвульсиях тело. Дружки пострадавшего неожиданно проявили малодушие, тем самым лишив Аламеза удовольствия продолжить забаву. Прихватив под мышки дубинки, они бросились наутек еще до того, как Дарк резким рывком поднялся на ноги. Одного он все же настиг, метко метнув деревянный башмак, цинично сорванный с переломанной конечности катающегося по земле врага. Увесистый снаряд достиг затылка замешкавшегося дезертира, и его побег закончился у стены ближайшего дома, в которую он с разбега ткнулся лбом. Другому злодею все же удалось достичь спасительной подворотни, что не могло не опечалить не выполнившего просьбу напарника моррона.

В отличие от Аламеза, Грабл Зингер исправно справился с поставленной перед самим собой задачей. Когда Дарк, защищавший тылы небольшого отряда, повернулся лицом к «передовой», то там все уже было кончено. Как ни странно, но уличное побоище обошлось без кровопролития: три бессознательных тела лежали на мостовой, изогнувшись в довольно неестественных позах; босые ноги четвертого шеварийца раскачивались на ветру, свисая с крыши двухэтажного дома, и только Граблу было известно, как тот туда попал…

А пятый же нападавший, как понял Аламез, сам предводитель шайки, пребывал в сознании, но наверняка искренне желал его лишиться. Широко раскинув придавленные ступнями Зингера руки, он, беспомощный и жалкий, лежал на спине, а победитель скоротечного побоища гордо восседал у него на груди и наслаждался плодами победы, то есть тыкал стянутой с ноги портянкой в нос все еще пытавшегося увертываться побежденного.

– Я ж герканец, слышь, шеварийская рожа, заозерник я! – от возбуждения брызжа слюной, громко орал Зингер лежавшему на лопатках врагу. – Я герканец, и на те верхом, так кто ж из нас «подлежа заозерна» выходит, а?!!

– Да хватит уж, лучше про дорогу спроси! – решил проявить милосердие Аламез, осторожно, бочком, приблизившись к месту проведения экзекуции.

Портянка соратника была поразительно пахуча, и сколько Дарк ни зажимал нос, но никак не мог избавиться от приступа тошноты.

– Брось, я ж слегка, – просопел потомок гномов себе в оправдание, – у меня ж в дороге не только ноги потеют. Я ж еще кой-чаго стянуть и потыкать могу…

– Убери его, слышь, милчеловек, убери! – жалобно стонал шевариец, причем, самое удивительное, по-геркански. – Все, что хошь, скажу, только убери… мочи уж нет терпеть! Боюсь, не сдюжу, сдохну!

Воистину, «нет худа без добра», а трудности на то и трудности, чтобы их достойно преодолевать. Хоть разведчикам Одиннадцатого Легиона вечерком да в начале ночи и пришлось изрядно поплутать, а затем еще освежить подзабытые навыки кулачного боя, но дорогу до Рассадной улочки они все же узнали. В награду за прекращение пытки пленный дал подробное описание пути и даже вызывался проводить победителей до места, но морроны, конечно же, отказались. Слухи о ночных визитах герканцев могли повредить репутации уважаемого в городе аптекаря Вирджала Ланва.

* * *

Жизнь не может состоять из одних неудач, а за черной полосой непременно последует белая. Дарку хотелось верить в эту истину, и хоть его собственные глаза были лучшими свидетелями ее правоты, но он все равно не мог… не мог расслабиться и отдаться заботе мягких рук вроде бы покровительствующего им Провидения. Тревожные предчувствия, внезапно посетившие моррона, не позволяли ему сделать последний шаг и встретиться лицом к лицу с уважаемым в Верлеже аптекарем, который на самом деле был агентом герканской королевской разведки.

Не прошло и получаса, как «наездник» Грабл покинул удобное, мягкое седло чужого живота, а парочка морронов уже добралась до Рассадной улочки и почти тут же нашла не менее диковинное, чем остальные дома, здание аптеки. Лавка Вирджала Ланва находилась по правой стороне довольно опрятной, даже вполне миловидной улочки и была третьим по счету домом от пересечения Рассадной с Пряжечным переулком. Небольшое строение, радовавшее глаз как правильностью геометрических форм каменных стен, так и их успокаивающей, нежно-синей расцветкой, было выстроено шестиугольником и весьма напоминало крепостную башню, только небольшую… всего в два этажа, с красивыми овальными окнами вместо узких бойниц. Вначале Аламезу показалось, что они что-то напутали, ведь представшее их глазам строение никак не походило на жилище скромного миролюбивого изготовителя целебных настоек и мазей, слишком богатое, да и воздвигнуто в своеобразном армейском стиле. Однако факты – упрямая вещь, и с ними, как известно, не поспорить.

Над покатой, аккуратно выложенной желтой черепицей крышей необычного даже по меркам Верлежа дома развевался флаг, поле которого было ровно поделено диагональной полосой на два одинаковых треугольника. В верхней, левой части колыхавшегося на ветру полотна красовался плывущий по голубой водной глади то ли военный, то ли торговый корабль; а в нижней, правой части – на белом фоне был изображен символ лекарского дела – пузатая склянка с кипящей внутри жидкостью ядовито-зеленого цвета. Несведущим в шеварийской геральдике гильдий и цехов чужестранцам оставалось только гадать, что же означал столь необычный стяг… То ли что хозяин дома ранее служил судовым лекарем, то ли что его микстуры изготавливались исключительно из даров Немвильского озера, именуемого на шеварийском берегу Верлежским.

Кроме флага, символику которого, казалось, невозможно точно истолковать, на принадлежность хозяина дома к аптекарскому делу указывала и овальная, изогнутая книзу подковой вывеска, растянувшаяся над всей двухстворчатой дверью. «Здравлению Пособник Вирд. Ланв» – гласила выведенная большими ярко-красными буквами надпись, которую нетрудно было прочесть даже за тридцать-сорок шагов от входа.

Двери лавки были настежь открыты, что, несмотря на поздний час, совсем не было удивительным и не вызывало подозрений. Ведь, согласно указу Главы Совета Горожан, практиковавшие в городе эскулапы и помогавшие им торговцы снадобьями были обязаны предоставить хоть слегка прихворнувшим, хоть сильно заболевшим гражданам свои услуги и товары в любое время дня и ночи. Сквозь открытые двери на улицу стремился яркий свет, хорошо освещая не только трехступенчатое крыльцо с изящными деревянными поручнями, но и довольно большой участок мостовой перед домом.

Свет как будто зазывал прохожих зайти, и немного подуставший после драки Зингер уверенно пошел на него, желая побыстрее завершить начатое, поскорее освободить Анри и, следовательно, приблизить то сладостное мгновение, когда его голова наконец-то найдет покой на мягких гостиничных подушках иль на благоухающем ложе из свежих, душистых трав лесной лужайки.

Помыслы товарища были ясны и понятны. Более того, Дарк полностью разделял желание Грабла не затягивать с делами и приблизить часы заслуженного сна, однако он не был сторонником неосмотрительных поступков, тем более в стране, о которой почти ничего не знал. Резким взмахом руки Аламез остановил товарища, а когда тот, повернувшись всем корпусом, в недоумении развел руками и что-то возмущенно прошептал не издающим ни звука ртом, Дарк так же молча показал Зингеру одной рукою кулак, а затем выбросил другую руку вправо, приказывая товарищу незамедлительно проследовать к стене противоположного дома, в темный закуток, не освещенный ни светом изнутри аптеки, ни огнем открытых уличных фонарей.

– Ну, чо такое? Чо, нервишки пошаливают? – сначала задал вопрос нехотя проследовавший в тень за товарищем Грабл, а затем тут же дал на него ответ: – Так, успокойся, в Верлеже так указом положено. Скляночных дел мастера торг ведут что днем, что ночью. Уж так здеся заведено…

– Дурак ты, – не постеснялся оскорбить боевого товарища Дарк, не только подозревавший, но уже абсолютно уверенный, что в лавке их ждет западня. – Вот благодаря таким простофилям, как ты, но только родовитым, Шевария до сих пор независимое королевство, а не герканская провинция… Ничего особенного не примечаешь?

– Не-а, все вроде, как обычно… – покачал потомок гномов головой, – все тихо и покойно…

– Вот именно, что покойно, – сердито прошептал Аламез, придав сокращенной форме слова «спокойно» иной смысл, – торговое дело всегда торговое дело, без разницы, чем ты торгуешь, огурцами с базарного лотка иль снадобьями целебными. Аптекари, что и иные лавочники, не только за прибылью гонятся, но и расходы блюдут. Ночью торговать законом положено, но невыгодно! Ни один аптекарь в здравом уме не стал бы такую иллюминацию устраивать, на одних свечах бы разорился… Поболее дюжины ведь горит!

Действительно, освещение лавки было чересчур ярким, и, похоже, хозяина дома ничуть не беспокоило, что деньги без толку летели во тьму, в то время как доходы с ночной торговли вряд ли покрывали общую сумму счетов за лампадное масло и воск.

– Еще и на окна глянь! Ничего особенного не примечаешь? – спросил Дарк, желая, чтобы его спутник сам догадался, что тут не так.

– Во втором справа окне стекло разбито, – едва слышно зашевелил губами Грабл, по всей видимости, признавший, что товарищ осмотрителен, а вовсе не мнителен. – Похоже, совсем недавно, но не этой ночью, посколь под ним осколков на мостовой нет. Толковый лавочник тут же бы новое вставил… Недостойный вид заведения, удар по рюпутации торговца, а значица, и по карману его… Никто с лавочником дел не будет иметь, у которого в кармане даж монеты на замену стекла не нашлось иль которому на бардачный вид заведения плювать!

– И это тоже, но я о другом… – склонившись над низкорослым спутником, прошептал Дарк прямо ему в ухо. – Шторы на окнах опущены. Ни снаружи не видно, что внутри творится, ни стоящий за лавкой не знает, что на улочке происходит, а ведь так и до беды недолго. Хоть квартальчик вроде бы спокойный, но люда дурного по ночам полно бродит, так и жертвой грабежа стать недолго… А теперь еще на окна второго этажа глянь! Три из четырех горят, почему? Странным не кажется, что почтенный аптекарь вместо того, чтобы от дневных хлопот на мягкой кровати отдыхать, по ночам бодрствует? Да и не может он один в трех комнатушках сразу находиться…

– Правда твоя, дрыхнуть ученый склянщик должон, – кивнул Грабл в знак согласия. – А чо ему куковать-то? Подручного за прилавок поставил, и иди, спокойно подушки пуховые слюной орошай! А мож, наверху не спальня вовсе, а эта… мастерская аптекарская, как же ее… лабрутория находится?! Мож, он зелье какое варит, заказец срочный иль днем делов полно было, вот он и того… припозднился.

– Не похоже, – покачал головой Аламез, отвергая предположение товарища. – Что маги, что алхимики, что аптекари, в общем, все, кто с растворами, зельями да травами дело имеют, предпочитают лаборатории да мастерские в подвалах устраивать. Там тише, шум с улицы мыслить не мешает, да и если что не так пойдет, никто конфуза не увидит, а значит, и в колдовстве богомерзком по темноте своей да глупости не обвинит…

– И то верно, – кивнул Зингер. – Так выходит, попался аптекарь-шпионишка, а в лавке его нас теперича засада стражников поджидает… Хорошо, что ты глазастый да мозговитый такой, а то б попались, пришлось бы блюстителям порядка да закона ребра ломать… И главное, зазря!

– Внутри не стража, – покачал головой Аламез. – Вот если бы аптекарь краденым барахлишком тайком приторговывал иль инструментики воровские мастерил, вот тогда бы к нему в гости стража городская пожаловала. А тут дела иные, куда более масштабные, и нас с тобой внутри народец куда посерьезней поджидает…

– Эй, да ты, я гляжу, сбрендил! Неужто прям волкам в пасть пойти хошь?! – Догадавшись, что Дарк преисполнен намерением, несмотря на явную западню, посетить аптеку, Зингер не на шутку испугался и поэтому, не рассчитав силы, больно ткнул товарища острым локтем в бок. – Слышь, паря, ты не дури! Встречать неприятности должно лицом, но это не значит, что на них следует нарываться! Уходим по-тихому, пока никто не приметил. Я ж не против, коль хошь в тюрягу попасть, так изволь, нам как раз оттуда Анри выручать…

– Поработай над шутками, угловато пока получаются… – усмехнулся Аламез, потирая ушибленный бок, куда он совсем не ожидал получить «дружеское приветствие». – Можешь здесь подождать, с собой идти не неволю. У меня же выбора иного нет! Я ж должен перед фон Кервицем ответ держать… И уж если не суждено донесение на герканский берег переправить, то хоть отчитаться надобно, что с его агентом да с девицей-посыльной сталось. Коль не могу дать результат, так хоть рвение выкажу… Запомни, Грабл, люди подобные фон Кервицу, ценят, прежде всего, исполнительность и преданность в слугах, а уж затем предусмотрительность, осторожность и ум!

– Ты так говоришь, как будто агентишке этому и далее прислуживать собрался… – презрительно хмыкнул Грабл.

– Собрался, – кивнул Дарк, – собрался, поскольку придется… поскольку титул мой рыцарский пока на волоске завис и от фон Кервица только зависит, хожу я со шпорами или без… Коль буду ему без надобности, так вмиг герба лишит, а заодно и на плаху отправит! Раз попал горох в кастрюлю, не суждено уж обратно вылезти, а стоит ему, наоборот, поднапрячься и так запашку дать, чтоб хозяюшка сразу поняла, что важный ингредиент в супчике, что не след сразу после варки его выкидывать!

– Ладно уж, запаходел стручковый, вместе пойдем… одного не брошу! – проворчал Грабл, сочтя доводы товарища убедительными. – Но только учти, я за себя не ручаюсь! Пленных брать не привык, так что…

– Не боись, за тебя парочку языкастых сыскарей придушу да оглушу, – заверил спутника Аламез, во время разговора ни на секунду не отводя глаз от окон и входа аптеки. – Твоя задача в ином… смотри, чтоб никто не сбег. Тогда допрос учинить толком не сможем. Я внутрь один пойду, а ты вход карауль да за окнами вполглаза приглядывай. Коли кутерьма начнется, так пташки сыскные и из окон выпорхнуть могут…

– Не учи, чай, не впервой! – обиженно проворчал Зингер, потирая широкие, сильные запястья в преддверии великих бойцовских свершений.

Агенты шеварийского сыска, бесспорно, не были дураками и к своей работе подходили основательно. Досадная промашка с окнами и явный перебор с освещением оказались единственными ошибками в их почти безупречной имитации аптекарской деятельности. В торговом зале не было заметно следов обыска или погрома, и даже склянки с готовыми снадобьями стояли на полках в идеальном порядке, то есть так, как бы их расставил настоящий аптекарь, привыкший класть наиболее часто покупаемые микстуры поближе, а редкие мази и настойки рассовывать по дальним углам. За прилавком дремал сорокалетний лысеющий мужчина, как нельзя лучше подходивший под описание ученика-переростка, давненько научившегося всему, что умел сам аптекарь, и уже годков десять назад потерявшего интерес как к работе, так и к искусству приготовления лекарств. Какой смысл утруждать свои руки да и ум каждодневной работой, когда старенький хозяин-аптекарь умеет поддерживать жизнь в своем тщедушном, щуплом тельце и ранее, чем через двадцать-тридцать лет, не преставится? Даже уставший, полный безразличия взгляд, которым слегка приподнявший голову торговец окинул и мгновенно оценил вошедшего посетителя, как нельзя лучше соответствовал образу неудачливого мастерового, потерявшего надежду когда-либо открыть собственную лавку или превратиться из наследника в законного владельца аптеки своего учителя.

За несколько ночей, видимо, проведенных здесь, полулежа на этом самом прилавке, в ожидании появления гостя из-за озера, подставной торговец отменно вжился в порученную роль и исполнял ее безупречно: ни одного лишнего взгляда, ни одного лишнего движения, однако Дарка все равно было не обмануть. Почуявший западню зверь бдителен вдвойне, и даже когда все уже окончательно ясно и все точки расставлены, все равно продолжает искать признаки западни.

Враги основательно потрудились над воссозданием атмосферы аптеки, отменно затерли следы своих былых бесчинств – обыска, скорее всего сопровождаемого и мордобоем прислуги, и битьем склянок с дорогостоящими растворами, но все же кое-чего не учли. В торговом зале совершенно ничем не пахло, в то время как в любой аптекарской лавке стоит устойчивый, въевшийся в стены и в пол за долгие годы запах настоек, мазей и высушенных до состояния пахучих веников трав. Здесь же в воздухе витал лишь едва уловимый аромат дешевого вина, початую бутылку с которым мнимый торговец прятал под прилавком, причем не столько от долгожданного гостя, сколько от изредка наведывающегося с проверкой начальства.

Аламез мог повести себя по-разному: притвориться случайным покупателем, ищущим, скажем, мазь от растяжения мышц да заодно и микстуру от кашля; или,многозначительно намекнув, что прибыл из «Заозерья», сразу потребовать личной встречи с хозяином. Однако моррон не видел смысла в даже малом притворстве. Дел было много, ночь обещалась быть долгой, а время слишком быстро шло, чтобы растрачивать его впустую на всякие игры.

Потратив на осмотр зала не более полминуты и сделав вид, что собирается уйти, Дарк неожиданно для лениво приглядывающего за ним лжеторговца превратился из пассивного, возможно, случайного посетителя в активно атакующего врага. Не успел искусный притворщик и глазом моргнуть, как распластался животом вниз на прилавке; его рот крепко сжимала ладонь, не дающая вырваться наружу ни дыханию, ни крику о помощи, а на правый висок жутко давили острые костяшки кулака моррона, буквально вдавливающие его череп в твердую доску прилавка.

Похоже, такого начала «беседы» не ожидал не только подставной ученик аптекаря, но и остальные агенты шеварийского сыска, находившиеся наверху, в комнатах второго этажа и в соседних с залом помещениях. Если за залом наблюдал хотя бы один человек, то незамедлительно поднялась бы тревога. Однако Аламезу повезло, видимо, согласно далеко не совершенной инструкции, остальные охотники за шпионами не имели права совать носы в комнату для посетителей, пока не прозвучит условный сигнал от дежурившего сослуживца. Таким образом, у готового к любому развитию ситуации моррона появился завидный шанс уладить все тихо и быстро, без кровопролития, крушения полок, а также прочей, отнюдь не способствующей торговле кутерьмы.

– Щас ладонь ото рта уберу. Пикнешь, глаз выдавлю… а может, и оба! – грозно прошептал Аламез прямо в ухо плотно прижатого к деревянным доскам прилавка мужчины. – Хошь слепцом век доживать, ори, сколько влезет! Мне без разницы, сколько твоих дружков набежит… я всяко улизнуть успею. Понял, проникся сурьезностью момента?!

«Понял» – означало интенсивное моргание быстро забегавших, чуть ли с испугу самостоятельно не повыпрыгивавших из орбит глаз.

– Когда старика Ланва сцапали? – тихо задал вопрос Аламез, убрав правую руку ото рта и тут же с силой упершись двумя пальцами в надбровные дуги пленника.

Достаточно было всего одного легкого движения, чтобы ослушавшаяся жертва лишилась глаз. Шевариец понимал это, как, впрочем, и то, что слепым будет сыску не нужен, поэтому фокусов не выкидывал и в ответах не упорствовал. Он хорошо расслышал предупреждение и отчетливо осознавал, что соблюдение тишины прежде всего в его интересах.

– Три дня до того взяли, как девка с вашего берега прибыла, – прошипел пленник тихо, но в отместку обильно орошая рукав Дарка слюной. – Мы давно человечка вашего в Верлеже искали, но на старикана Вирджала никто и не думал…

– Как же тогда раскрыли? – сам собой слетел с губ спешившего моррона вопрос, бывший вполне логичным, но далеко не главным, практически несущественным.

– Гонца случайно перехватили, который ему депешу из столицы вез, – тут же признался перепуганный шевариец, а затем даже решил посодействовать Дарку и заблаговременно дал ответы на целый ряд наверняка последовавших бы вопросов. – Ланв в тюрьме, но проку от него мало… скоро казнят. Что в письме было, не знаю… Не по рангу мне… Девица шустрой оказалась, целый день ловили, но все ж попалась… тож в тюрьме щас, пока пытают…

– Заткнись, – прервал поток признаний Аламез, судорожно пытаясь припомнить, все ли он узнал, что хотел, или нужно расспросить о чем-то еще? Чересчур откровенный, охотно предоставляющий сведения пленник сбил его с толку. – Имя Анри… Анри Фламмер тебе знакомо?

– Не-а, – произнес шевириец всего за миг до того, как лишился сознания.

Удар кулака по виску пленника мог привести к шуму, ведь его голова была плотно прижата к прилавку. Глухой звук мог быть услышан в соседних комнатах, поэтому Аламез не стал рисковать и, вместо того чтобы оглушить жертву, всего лишь усыпил ее пережатием сонной артерии. Затем моррон быстро отошел от стола и, стараясь ступать бесшумно, практически крадясь на цыпочках, прошествовал к выходу. Покинуть лавку аптекаря он успел и даже сумел подать сигнал «Все, уходим!» дежурившему под окнами Зингеру, но стоило его ноге лишь опуститься на мостовую, как Госпожа Удача повернулась к моррону весьма пикантным, хоть и красивым, округлым местом.

За спиной Дарка раздался пронзительный крик, топот доброго десятка ног, быстро бегущих по лестнице, и писклявая, сводящая с ума трель то ли маленькой дудки, то ли свистка. Опасная затея провалилась в самом конце, и теперь морронам предстояло избавиться от погони, что было не так-то и просто, учитывая, что города они совсем не знали, а стражников ночью на западной окраине Верлежа было ну разве что чуть-чуть поменьше, чем воров на рынке в разгар торгового дня.

Глава 4 Сюрприз на сюрпризе

Дарк сидел за столом и смотрел в стакан, наполненный до краев вином необычного запаха и цвета. У шеварийцев все было не так, даже крепкие напитки и те заметно отличались от своих чужеземных собратьев. Мутная, пахнущая то ли болотной тиной вперемешку со свежескошенным сеном, то ли высушенными водорослями с озерных глубин жидкость отнюдь не радовала глаз моррона неестественным ярко-желтым цветом. Но сведущий в шеварийском хмеле Грабл утверждал, что это именно вино, притом изготовленное из лучших сортов местного винограда, растущего у подножия далеких северных гор, как раз невдалеке от того места, где шумел прозванный волшебным лес.

Возможно, это было всего лишь совпадение, а может быть, и причудливый знак Судьбы, решившей подсказать, куда морронам направить стопы вместо того, чтобы без толку торчать в приграничном Верлеже. В данный момент это не волновало Аламеза. Он хотел лишь выпить, и даже был готов посмотреть сквозь пальцы на подозрительный вид напитка и на то, что начало первого часа ночи совсем не лучшее время для первого стакана, тем более когда впереди еще много дел, а манящий покой наступит никак не раньше полудня грядущего дня.

Бегство от агентов королевского сыска, или, как их здесь называли, «нюхачей королевы», прошло не совсем гладко. Погоня продлилась гораздо дольше, чем Дарк ожидал, да и во время нее парочке чужаков на шеварийском берегу изрядно досталось. И дело было даже не в том, что морронам пришлось изрядно поднапрячь свои крепкие тела, плутая по подворотням неизвестной части города и много раз перепрыгивая с крыши на крышу. Физические нагрузки были ничем по сравнению с тем, что им довелось испытать и пережить, пока они наконец-то не вырвались из плотного кольца «нюхачей» и присоединившейся к погоне городской стражи.

Большую часть пути морроны проделали по задворкам опрятных со стороны улочек домов, поражающих непривычной красотой и чистотой фасадов. О том же, что творилось с тыльной стороны верлежских жилищ, Аламез предпочел бы побыстрее забыть, но, к сожалению, не мог вот так вот сразу вычеркнуть из памяти отвратные картинки дворов, превращенных в кучи отбросов, среди которых разгуливали многочисленные стайки одичавшего от голода зверья, лишь внешне и весьма отдаленно напоминавшего собак. Трижды Дарк проваливался на бегу в помои, поскольку не мог в темноте разобрать путь, а времени как следует приглядеться не было. Скорее всего, та же самая незавидная участь пару раз постигала и Грабла, со штанов которого до сих пор свисали мерзкими ошметками налипшие частицы гниющих объедков и еще какая-то грязная слизь непонятно какого цвета. Но куда хуже отходов, по которым пришлось пробираться, были почуявшие запах свежего мяса и поэтому примкнувшие к преследователям бродячие псы.

Голод – одно из самых сильных чувств. Он настолько подчиняет разум как человека, так и животного, что тот не способен думать ни о чем, даже о безопасности собственной шкуры. Обычно хищники не нападают на морронов, ведь их тела источают особый, специфический аромат, ассоциирующийся у животных со смертью. Но своре бездомных псов этот запах был нипочем, хотя, впрочем, может, они его и не почуяли, поскольку гниющие отходы уже давненько отбили у бродячих собак нюх. Псы накинулись на беглецов, и тем вновь пришлось взбираться на крыши, только уже не домов, а ветхих сараев.

Частенько подгнившие доски проваливались под ногами быстро бегущих морронов, и они весьма болезненно падали в затхлые, сырые склепы чужого барахла, из которых не так-то просто было выбраться. Порой одичавшие собаки смелели настолько, что умудрялись вскарабкиваться да запрыгивать на приземистые, изрядно накренившиеся строения. Тогда начинался бой… Недолгий, но ожесточенный, бой не на жизнь, а на смерть, притом в буквальном смысле слова. На руках Дарка еще осталось множество довольно глубоких, но быстро заживающих порезов от зубов и клыков; на теле его спутника тоже пока виднелось несколько кровавых отметин. К счастью, легионеры не были людьми, а то непременно заработали бы в скоротечных схватках с обитателями городских помоек заражение крови.

Дарк уже и не помнил, сколько раз до бегства от стаи и после ему приходилось спрыгивать с крыш и покатых карнизов домов, но только мгновение последнего приземления на мостовую отпечаталось в его памяти надолго. Хруст кости и чудовищная боль в левой щиколотке испугали беглеца, но не заставили его остановиться. К счастью, мелкие раны быстро заживали на телах морронов, а их кости сами собой срастались, если, конечно, не были переломлены пополам. Изрядно прихрамывающему, практически подволакивающему поврежденную ногу, но все же продолжившему бег Аламезу оставалось лишь справиться с болью. И он подавил ее усилием воли, вычеркнул из охваченного агонией сознания до той самой поры, пока бегство не завершилось; пока морроны не остановились в одной из тихих и грязных подворотен, а сбитые со следа преследователи не остались далеко позади.

Уставшие, настрадавшиеся тела обоих бойцов Легиона молили своих двужильных хозяев о передышке хотя бы на одну ночь, но те остались глухи к стенаниям собственной плоти. Едва вырвавшись из окружения врагов, беглецы не стали медлить и тут же продолжили путь. Все время бормочущий, что у него имеется верный план освобождения Фламмера из тюрьмы, Зингер настойчиво потащил пытавшегося расспросить его о подробностях спутника за собой. Они плутали по узким улочкам юго-западной окраины Верлежа, но в конце концов достигли цели своей неспокойной прогулки. Это была невзрачная, но шумная и даже в поздний час переполненная изрядно подвыпившим людом харчевня «Хмельные несушки».

Едва морроны переступили порог заведения с комичным названием, как Аламеза чуть ли не стошнило, причем не столько от запаха витавших по залу винных испарений, сколько от мгновенно вызвавших головокружение пестроты и яркости одежд собравшихся. Перед глазами Дарка возникла не веселая толпа ночных гуляк, а единое, находящееся в постоянном движении, переливающееся всеми цветами радуги и всей палитрой оттенков пятно, которое к тому же смрадно пахло и издавало вперемешку с бранью непристойные звуки. Дело закончилось бы плохо, возможно, постыдной потерей сознания, но уже не впервой посещавший шеварийские заведения подобного рода Грабл почувствовал, что с товарищем творится неладное, и спас положение.

– Глазища закрой, дурила! – властно приказал с силой дернувший спутника за рукав Зингер, а затем, грубо распихивая локтями толпившихся в проходах разносчиков блюд и посетителей, повел его внутрь переполненного зала.

Найти пустой стол казалось невозможно, но воинственно настроенный провожатый Дарка знал, как в таких случаях следует поступать, и не мучился угрызениями совести, спихивая с лавок на пол уже получивших достаточную порцию хмельного веселья и поэтому находившихся в процессе вялого перехода от бодрствования ко сну горожан. Усадив Аламеза за расчищенный таким образом стол, Грабл тут же поставил ему под нос стакан с мутной жидкостью, вероломно похищенный с чужого стола. Заверив, что это вино, бывший альмирский контрабандист потребовал, чтобы товарищ его немедленно выпил, а сам тут же исчез, бросив на прощание, что пошел делать заказ.

Дарк сидел за столом и смотрел в стакан, наполненный до краев вином необычного запаха и цвета. Ему хотелось выпить, но брезгливость, взявшая в союзники осторожность, не позволяла ему сделать столь неосмотрительный шаг. Неизвестно, как плескавшийся в стакане напиток (более походивший на целебное снадобье) подействовал бы на его организм. Возможно, он вызвал бы новые спазмы желудка или затуманил рассудок, который сейчас, как никогда, был необходим.

Твердо решив не пить незнакомую отраву, Аламез принялся осматривать зал, благо, что Зингер пока не вернулся, а зрение уж более не играло с морроном злых шуток. Одно большое, хаотично вздымающееся пятно постепенно распалось на множество отдельных объектов: раскрасневшихся от хмеля, бойко шевелящих губами и шмыгающих носами лиц посетителей; их косматых голов, отороченных копнами липких, взлохмаченных волос; разноцветных рук, спин, седалищ и ног, а также на немалое количество иных предметов, потребляемых гостями харчевни в еду или служащих для их удобства.

Несмотря на все усилия, осмотр захмелевшего окружения не привел к ожидаемым результатам. Аламез не разбирался в покроях шеварийских платьев, не говоря уже об их непривычно яркой расцветке, и поэтому сколько ни силился, но так и не смог понять, кто же восседал за столами по соседству: мужи благородных кровей, уважаемые жители Верлежа или забулдыги из числа представителей низших сословий. Зато немного пообвыкшийся моррон сразу выделил из общей толпы тех, кто был чужд пестрой верлежской общине и радовал глаз монотонностью, простотой носимых одежд. Такого люда в харчевне оказалось совсем немного. Дарк насчитал всего три островка родной сердцу «серости» в бурлящем, раздражающем взор океане пестроты.

Первым «невзрачным пятном» оказался Грабл, все-таки измудрившийся догнать и поймать за шиворот одного из как-то протискивающихся в узких проходах между столами разносчиков блюд. Развернув парня к себе лицом и придерживая второй рукой его за грудки, Зингер что-то громко орал взопревшемпу бедолаге в лицо и обильно орошал его перепачканный нагрудник брызгами вырывающейся изо рта слюны. К сожалению, из-за шума, царившего вокруг, Аламез так и не разобрал, что именно и как скоро потомок гномов требовал принести к их столу.

Второй «островок привычного» был чуток побольше, хоть сразу и не бросался в глаза. За третьим по счету справа от моррона столом расположилась тихая компания из четырех купцов, то ли обсуждавших предстоящую сделку, то ли, наоборот, отмечавших успешное завершение торга. Один из них точно был герканцем, а троица остальных, видать, так часто бывала в «Заозерье», что даже по прибытии на родину не меняла скромных платьев на вызывающие местные наряды. Шеварийские купцы стригли бороды на манер герканских торговых партнеров и, видать, совсем не боялись, что агрессивно настроенные ко всему инородному соотечественники назовут их «подлежниками заозерников».

Третье «пятно» было самым большим. Оно находилось вдали от моррона, а если точнее, то на противоположной стороне зала. Его нельзя было назвать островком, скорее уж целым архипелагом с грозно возвышающимися прибрежными скалами, о которые разбивалась шеварийская пестрота, как разбиваются волны о крутой берег во время бурного шторма. Составив вместе несколько столов, в дальнем углу харчевни расположилась дюжина иноземных наемников, молчаливых, суровых с виду и чересчур бородатых. Дарк затруднялся сказать, из какой именно страны прибыли иноземные солдаты. Их простоватые кожно-кольчужные доспехи не походили ни на герканские, ни на филанийские латы; фигуры были чересчур широкоплечими и крепкими для южан-виверийцев, да и в загорелых, толстощеких лицах наемников проглядывало что-то чужое, совсем-совсем незнакомое. Одно Аламез понял точно – родные края державшихся вместе охотников за звонкой монетой находились очень-очень далеко. Возможно, они прибыли из тех неизведанных стран, о которых не только он, но и его ученый товарищ, Мартин Гентар, никогда не слышал.

– Получшело уже?! А чо пьянилку не хлещешь, неужто брезгуешь шеварийским винцом? – раздался над ухом засмотревшегося на иноземцев-бородачей Аламеза знакомый голос напарника, а через миг его взору предстал и сам Грабл, грузно опустивший свои массивные, приземистые телеса рядышком на скамью. – Зря, мил человек, зря! Эта муть настоль вкусна, что герканские рыцари ее с охотцей употребляют… Особливо под кабанчика хорошо, зараза, идет…

– Кто они? – не желая вести разговор о достоинствах шеварийского вина, спросил Дарк, кивнув в сторону столов, за которыми восседала добрая дюжина наемников.

– А мне почем знать? – пожал плечами Грабл и одновременно затряс обильно покрытой каплями пота бородой. – Эй, я в Верлеже так же, как ты, совсем недавно… С пару месячишков прожил бы, тогда бы, могет, и знал, что за рожи отвратные там восседают… Слышь, не тем ты головушку забиваешь! Давай, пока жрачку с выпивкой не принесли, дельце наше обговорим…

– У тебя есть вроде бы план, а у меня есть уши, – произнес Аламез, явно недовольный тем, что напарник привел его в это место. – Вообще-то мог задумку свою и ранее изложить! Зачем затащил меня в этот «пьяный курятник»?!

– А чем те здеся не нравится-то?! – выразил искреннее удивление Зингер. – Место как место… и харч сносный, и выпивалка неплоха! К тому же у этого заведеньица еще одно достоинство имеется… – хитро прищурившись, прошептал напарник. – Даж как-то обидно, что ты его еще не приметил…

– Хватит глупостями заниматься и загадки загадывать! – проскрипел зубами Дарк и, не удержав в себе злость, стукнул по столу кулаком. – Раз есть план, как в тюрьму пробраться, говори! Время, дружок, поджимает, время! Его ой как мало осталось… Тем паче что нам не только Анри вызволить надо, но и еще кое-кого из шеварийских застенков вытащить…

– А ты аптекаря иль эту дуреху-посыльную имеешь в виду? – презрительно хмыкнул Грабл, ничуть не стеснявшийся прилюдно ковыряться ногтем в зубах.

– Кого получится, того и спасем, а лучше обоих! Не забывай, по возвращении мне еще с фон Кервицем объясняться придется, и беседа, чую, совсем не из легких будет…

– Да, ладно те… – небрежно отмахнулся Зингер. – Не хорони свое рыцарство прежде времени! И Фламмера вызволим, и старикашку за компаньицу с девкой прихватим… Нам, главное, в застенки до конца ночи пробраться, и пропуск наш в невзрачный мирок пыточных да темниц невдалеке от нас, вон прям там восседает да курочку за обе щеки утрескивает…

Как ни странно, но Дарк сразу понял, о чем говорит напарник, стоило ему лишь взглянуть в сторону, куда слегка кивнула голова Грабла. За небольшим столиком возле окна ужинала троица крепких, плечистых мужчин в совершенно одинаковых одеждах. На вино здоровяки не налегали, но зато с усердием набивали толстые, перевешивающиеся через ремни животы. Поскольку одежда незнакомцев была одинаковой, Аламез догадался, что это солдатская форма, а поскольку наряды посетителей казались довольно мрачными по меркам Верлежа (в них преобладали темно-фиолетовый и грязно-серый цвета), моррон тут же пришел к единственно возможному умозаключению, что это тюремщики. Слова Зингера, наконец-то прекратившего ковырять пальцем в зубах, подтвердили смелое предположение.

– Видишь ли, мест, подобных этому, в городке множество, но особое достоинство «Хмельных несушек» в том состоит, что рядышком с тюрягой она и находится. Отсюда до казематов не более пары сотен шагов будет! Здесь частенько тюремщики да их собратья – заплечных дел мастера перед сменой животы набивают, а после вахты горло промачивают, – зная, что вокруг слишком шумно и их разговора никто не расслышит. Грабл не стал утруждать себя шепотом. – Шеварийцы, мой друг, чудной народец во всем, и не только говором смешным, одежонкой пестрой и домишками кособокими от нас отличаются! У здешних властей странное, но в то же время довольно логичное представление о том, что такое преступление и чему должно служить наказание. Что в Альмире, что в Маль-Форне, что в иных городах так называемого «Заозерья» тюрьмы с висельными площадями в бедняцких кварталах находятся, подальше от богатого люда, который грязь жизни лицезреть не хочет, а желает лишь сладкие плоды радости вкушать… А в Верлеже же узилище, наоборот, там расположено, где зажиточные горожане проживают. Точно сказать не могу, но, по моему разумению, власти местные так рассудили: голытьба городская всяко воровать да грабить не перестанет, сколько казнями ты ее ни стращай, а вот для порядочных горожан, которые уже жирком обрасти успели да потомство не в богатстве, но в сытости и достатке наплодить, это хорошее предупреждение! К тому ж лень шеварийцам преступников на казнь да в судейские палаты через весь город возить, вот они все рядышком и расположили, на одной площади те и суд, и тюрьма, и место для работы палача… А еще говорят, что в праздные дни отрубание голов и прочие казни уж больно веселят подвыпивших шеварийцев…

– Да понял я, понял, – кивнул Аламез, не желавший долее слушать вольные рассуждения на столь неприятную тему. – Говори уж, в чем твой план состоит, а то вон мальчонка, которого ты за грудки хватал, к нашему столу пробивается да что-то пожрать тащит…

– Это славно, – не скрывая радостных предвкушений, произнес Грабл, облизнувшись и нежно огладив ладонью свой уже издающий с голодухи неприятные звуки живот. – А планчик-то мой немудрен, проще простого будет! Пока сидим да жрем, за казематниками вполглаза приглядываем. Скоро им на дежурство ночное заступать, думаю, через четверть часика в путь тронутся. Как харчевню покинут, мы следом пойдем. До тюрьмы путь близкий, так что мешкать не стоит! Я округу осмотрел прошлым днем, подворотня одна уж больно приглянулась. Оглушим пузанов да туда затащим.

– Ну, форму мы с них снимем, а что дальше? Как пароль узнаем, чтоб через ворота пройти? – все-таки побаивающийся, что в гвалте их разговор все же могут услышать, перешел Дарк на вкрадчивый шепот.

– И кто это говорит? Тот, кто у королевского сыскаря, а не стражника какого-то всего за пару минут все, что нужно было, выпытал, – рассмеялся в ответ Зингер. – Не боись, тюряжники трусливы, сами расскажут, только спросить не забудь!

Не сговариваясь, морроны замолчали, ведь разносчик блюд уже пробрался к их столу. В одной руке юноша держал кувшин с, похоже, все тем же вином неприятного цвета и запаха, а в другой – накрытое крышкой блюдо, судя по размерам которого ужин был заказан не на двоих, а как минимум на четверых. В предвкушении скорой и, возможно, не только сытной, но и вкусной трапезы в желудке Аламеза приятно заурчало. Откуда проголодавшейся утробе моррона было знать, что в силу непредвиденных обстоятельств долгожданная встреча с кусками горячего мяса и свежей зеленью в ту ночь так и не состоится…

* * *

Как волшебная дверь в детских сказках, крышка поставленного на стол блюда открылась, и в нос Аламеза ударил восхитительный, заставляющий мгновенно позабыть обо всем, кроме еды, аромат отменно приготовленного жаркого. Руки моррона сами собой потянулись к столовым приборам, и Дарк даже прищурил глаза, предвосхищая тот сладостный миг, когда куски аппетитного, красиво разложенного по блюду вперемешку с зеленью и хорошо прожаренного, сочного мяса окажутся у него во рту.

Трапеза вот-вот должна была начаться, Аламез был даже готов пригубить шеварийское вино, но тут произошло непредвиденное. Виски моррона пронзила страшная боль, источником которой стали вдруг бешено запульсировавшие сосуды. В глазах мгновенно помутнело, а в немного затуманенном сознании возникла и тут же окрепла очень неприятная мысль, бывшая не чем иным, как сигналом о близкой опасности. Дарк почувствовал, что за ними наблюдают, а внутреннее «я» моррона подсказало, что это враг. Стараясь не делать резких движений, Аламез оторвал взгляд от блюда, содержимое которого уже принялся активно уничтожать проголодавшийся Грабл, и осторожно обвел взором пестрый и шумный зал.

Шеварийцы по-прежнему откушивали, пили вино, щипали за все подвернувшиеся места полуголых разгульных девиц и громко горланили песни. Ничего вроде бы не изменилось, но в то же время что-то здесь было не так… Кто-то приглядывал за их столом, но делал это очень аккуратно, вполглаза, видимо, боясь вспугнуть насторожившуюся дичь в лице двух морронов. Понимая, что невидимый враг настороже и слишком умен, чтобы дать себя обнаружить, Аламез якобы принялся за еду, а сам тем временем сильно пнул под столом ногу увлеченно поглощавшего снедь товарища.

– Не дрыгайся и продолжай жрать! – тихо прошептал Дарк, когда ему удалось привлечь внимание сотрапезника. – За мной кто-то наблюдает… Осмотрись, но только осторожно, не вспугни глядуна!

– Жуй давай! Примерещилось те! – прошептал через несколько мгновений Грабл с набитым ртом. – Никому до наших рож дела нет!

Слова соклановца должны были успокоить моррона, но почему-то подействовали наоборот, лишь усилили ощущение близкой опасности. Делая вид, что тянется к блюду за куском мяса, Дарк резко повернул голову влево, а затем тут же вправо. Со стороны наверняка показалось, что на не привыкшего к чересчур переперченной шеварийской еде герканца напал дергунчик, но Аламезу в тот миг было совершенно безразлично, что о нем подумают окружающие. Моррон хотел найти таинственного наблюдателя, и он его нашел. Враг сам выдал себя чересчур импульсивным движением плеч и головы.

Источник угрозы был обнаружен справа. Как ни странно, он находился за тем самым столом, за которым восседала компания купцов, активно торговавших с «Заозерьем». Дарка внимательно разглядывал и даже слегка поддергивал при этом ноздрями, как будто принюхиваясь, тот самый купец, которого Аламез поначалу принял за герканского торговца. Уже не видя смысла таиться, моррон стал в открытую рассматривать любознательного коммерсанта. Тот вначале пугливо отвел взор, но, видимо, сообразив, что прятаться уже бесполезно, резко вскинул голову и буквально пронзил Дарка полным ненависти и одновременно потаенного страха взглядом.

В лице тощенького, невысокого, ничем не примечательного с виду торговца имелись какие-то смутно знакомые Аламезу черты. Он где-то уже видел эту плосковатую, приплюснутую в верхней части физиономию с маленькими, крысиными глазками и короткой, неровно остриженной бородкой. Дарк мог поклясться, что они с купцом ранее встречались, но где и при каких обстоятельствах, припомнить не мог.

Память решила сыграть с морроном злую шутку; она капризничала и никак не выдавала из своих глубин ответа на нужный вопрос, в то время как воспоминания герканского коммерсанта оказались более яркими и четкими. Без всяких сомнений, он узнал Аламеза и был готов в любой миг поднять шум.

– Встаем и пробираемся к выходу! – не отводя взора от смутно знакомого лица, прошептал Дарк трапезничающему напарнику. – Без расспросов… все потом объясню!

Хоть Зингер еще был очень далек от полного утоления голода, но он проникся серьезностью момента. Не выпуская из рук недоеденного куска мяса, Грабл медленно приподнялся из-за стола, но сделать хотя бы одного шажка к выходу так и не успел. Случилось то, чего Аламез интуитивно боялся. Смекнувший, что парочка недругов собирается потихоньку удалиться, герканский торговец прекратил игру в гляделки и, неожиданно быстро вскочив на ноги, пронзительно заверещал на всю харчевню противненьким, писклявеньким голоском:

– Людки добрые! Да это ж пограбитель заозерный, Дитрих Гангрубер! – прокричал купец, указывая не одним пальцем, а тыча всей растопыренной, трясущейся пятерней на широко открывшего от удивления глаза Дарка. – Три семидневья назад горлорезы, что под его началом баркасят, два судна из моей вереницы торговой пограбительствовали да пожгли! Он верховодник самой боязной шайки заозерников-пограбителей на Верлежском озере! А возле него его верный подручник и поторговлец, тайнобарахлопровоздник, Грабл из Альмиры! При подмоге этого пузана мордатого он награбленное у честно-порядочных шеварийцев пожитье в Заозерье сбывает! Людки добрые, не дайте злодеям удрати! Зовкайте стражу! Повяжем бандюг!

То, о чем неистово блажил взобравшийся ближе к концу своей речи на стол торговец, было, конечно же, жутким наветом. Три недели назад Дарка не было на Немвильском озере, да и Грабл Зингер уже давненько покинул Альмиру и контрабандой три года как не промышлял. Обвинение в пиратстве и сбыте награбленного напоминало сущий бред как по форме, так и по содержанию, однако Аламеза поразило, откуда явно обознавшемуся коммерсанту были ведомы их имена? Возможных вариантов ответа на этот вопрос имелось не так уж и много, поэтому Аламез тут же выбрал один – наиболее походивший на правду.

Торговец являлся совсем не тем, за кого себя выдавал. Ему были ведомы их настоящие имена, как, скорее всего, и то, что оба «заозерника» на самом деле морроны. Он поднял бузу то ли от страха, полагая, что легионеры признали его и собираются устроить расправу, то ли просто горя желанием избавиться от врагов чужими руками, руками пьяной толпы. По именам же он назвал обвиняемых в пиратстве лишь для того, чтобы повергнуть их в шок, лишить на какое-то время дара речи и тем самым не дать им возможности оправдаться перед возмущенными посетителями.

– Да что ж такое творится-то?! То подлежником кличут, то подручником величают! – возмутился оскорбленный до глубины души Грабл, довольно быстро сориентировавшийся в ситуации и вставший своей широкой спиной вплотную к спине тоже поднявшегося из-за стола Дарка. – Откуда только мозгляк взялся?! Кто таков и откель наши имена знает?!

– Неважно, – прошептал Аламез, еще не знавший ответа, но уже догадавшийся, в каком направлении его стоит поискать. – Как толпа набросится, пробиваемся к окну, до входа уже не добраться!

– А может, того… и не стоит кулаки о шеварийские рожи марать?! – поразил Зингер Дарка вопросом. – Пущай стражники нас сцапают, как раз в тюряге и окажемся…

– Нет, до этого не дойдет! – отверг заманчивое предложение товарища Аламез. – Ты только на рожи, хмелем одурманенные, глянь! Пока стражники придут, разорвут ведь, гады… голыми ручищами порвут на куски да зубищами гнилыми башки наши от тел отгрызут!

К сожалению, прогноз Аламеза был верен. Писклявый оратор ловко настроил против них одурманенных хмелем посетителей. Доведенные умело подобранными словами до неистовства и сгоравшие от желания забить насмерть парочку разбойников, шеварийцы покинули свои столы и, позабыв о веселье, окружили Дарка с Граблом плотным кольцом. В их пьяных головах не витало и толики сомнений в правдивости дерзкого обвинения, как, впрочем, и ничуть не смутило агрессивно настроенную толпу то обстоятельство, что сам красноречивый обвинитель куда-то потихоньку исчез.

«Мы обречены! И пары секунд не продержимся! – пронеслась в голове Аламеза прискорбная мысль. – Их много, слишком много, а пространства для маневра нет… Нас сомнут, повалят на пол… потом просто затопчут, забьют сапогами!»

Скорее всего, и это неутешительное предположение Аламеза оказалось бы верным, да только Судьба опять вдруг простерла над морронами свою покровительствующую длань.

– А ну, расступись, скоты! С дороги, пьянь шеварийская! – внезапно донеслась из-за спин задних рядов окружившей герканцев толпы забористая брань с жутким северным акцентом. – Прочь с дороги, говорю! А ты жральник захлопни, свиное рыло! Поубиваю, мрази! Данил, чо с ним возишься?! Щитом по мордасам, коленом в пах!

Вслед за грозными выкриками за спинами обступивших морронов шеварийцев началось какое-то движение. Задние ряды толпы задрожали, и оттуда теперь доносились не только бранные слова, но и глухие звуки ударов. Еще мгновение назад буквально кипевшие от злости посетители внезапно продемонстрировали морронам полнейшее безразличие. Одни, позабыв о праведном гневе, поспешили к своим столам, а другие перегруппировались и, повернувшись к обвиненным в разбое спинами, попытались дать отпор новому врагу. Однако что могли сделать захмелевшие горожане против отменно слаженной дюжины вооруженных щитами да кулаками наемников? Для того чтобы раскидать, словно котят, разметать по сторонам все же попытавшуюся оказать кое-какое сопротивление толпу, грозным бородачам не понадобилось даже доставать топоры из-за широких поясов.

– Поживальцы Верлежа! – громко выдохнул, обратившись к собравшимся, старший над воинами из далеких земель, когда последние очаги сопротивления были подавлены, а те, кто еще не лежал на полу, поспешили рассесться по скамьям. – Хоть мы и чужаки в ваших землях, но шеварийские законы чтим! Саморасправства учинять над «заозерниками» не позволим! Повинны они иль нет, пущай власти вашего града и решают! Пейте, откушивайте всласть, а мы пойдем, страже эту парочку передадим… Кто ж нам препятствия чинить станет, зубов лишится! Ясно говорю?!

Поскольку желавших возразить не нашлось, а бузотера-торговца вместе с его дружками вообще не было видно, старший наемник воспринял воцарившуюся в харчевне тишину как знак согласия с его действиями. Легким кивком он отдал приказ окружившим морронов наемникам, и те, тут же схватив парочку подозреваемых под руки, потащили их к выходу.

Аламез не сопротивлялся, повел себя благоразумно и Грабл. Отвечать на несильные, чисто символические тычки было не в интересах обвиненных в разбое, ведь стоило только арестантам оказать малейшее сопротивление, как на них тут же накинулись бы все: и утихомиренные силой шеварийцы, и спасшие их от расправы взбешенной толпы чужеземцы-наемники. К тому же морронов вполне устраивало, что их передадут в руки верлежских властей. Стражники отведут их хотя бы до утра в тюрьму, куда оба, собственно, и собирались попасть, но только более долгим безопасным путем. Конечно, возникнут некоторые обстоятельства, значительно осложнявшие их миссию. К примеру, морронам сначала предстояло самим избавиться от кандалов и выбраться из тюремного узилища, а уж затем разыскать Анри с герканскими агентами и попытаться вернуть им свободу, но это превратное обстоятельство хоть и осложняло задачу, но отнюдь не делало ее выполнение невозможным.

Ведомые наемниками морроны не разговаривали и даже не смотрели друг на дружку, но все же один раз мельком обменялись многозначительными взглядами. Дарк с облегчением понял, что Грабл полностью разделяет его мнение и не помышляет о бессмысленном, да и рискованном побеге из-под стражи. Чужеземцы-бородачи казались серьезными противниками, и неизвестно, чем бы окончилась схватка с ними. К тому же зачем бежать, когда тебя ведут туда, куда ты и так стремился попасть?

Конвойная процессия проделала большую часть пути к тюрьме и уже достигла весьма тихой и темной подворотни (о которой, скорее всего, и говорил Зингер как о лучшем месте для засады в охоте за одеждами тюремной охраны), когда произошло непредвиденное. Наемники сначала слегка ослабили хватку, а затем совсем отпустили руки морронов.

– Повезло же вам, дурни! – качая давненько не стриженной головой, но с аккуратно расчесанной бородой, произнес один из наемников, а затем подтвердил свое утверждение тяжким, идущим из глубин округлого живота, вздохом. – И чо вам, ротозеи герканские, вздумалось на этой окраине кутить?! Вот же занесла балбесов нелегкая! Сидели бы у себя на востоке, забот бы не знали! Вам хоть ведомо, что в «Несушках» всего два дня назад троих таких же, как вы, недотеп толпа в клочки разорвала?! Да если б не мы…

– Мы с моим спутником весьма вам признательны… – попытался выказать уважение Дарк, но наемник не дал ему договорить.

– До ветру мне твоя признательность! – хмыкнув и сплюнув на землю, проворчал бородач, а затем, достав из-за пояса короткий топорик, протянул его Дарку. – На, возьми! С этим дорога ночная поспокойней да покороче покажется! Отсель прямиком на восток ступайте! Держитесь подворотен да задних дворов! Как патрульных узрите, сразу тикайте! Те похуже разбойников будут, сразу прирежут, карманы обчистят, тела в канаву. Ну, все, дурачье, прощевайте, некогда долее трепаться, у нас там кабанчик совсем поостыл!

Наемники из далеких земель ушли, оставив морронов посреди пустынной в ночной час улочки. Некоторое время Дарк пребывал в недоумении, молчал и лишь тихонько потрясал в руке подаренным боевым топором, который, кстати, был довольно легок, хорошо сбалансирован и очень остер. Он уже давненько отвык от любых проявлений человеческой доброты и все никак не мог поверить, что совершенно незнакомые люди проявили к нему участие, да еще одарили хорошим подарком, а не потребовали с него мзды за спасение. Из состояния задумчивости Аламеза вывел довольно болезненный тычок в бок кулака Грабла, опять не рассчитавшего силы.

– Подворотня-то вот она, родимая! – рассмеялся в бороду Зингер, когда Дарк очнулся и повернул в его сторону голову. – Думаю, тюремщики вот-вот пойтить должны! Так что, в засаду засядем иль иной планчик придумкаем?!

– А чем твой план плох?! – огорошил соклановца встречным вопросом Аламез и, оставив его в растерянности, проследовал в темноту подворотни. – Не вижу причин что-то менять…

Глава 5 Неудача за неудачей!

– Паршивый твой план, ох, какой паршивый! – произнес Дарк, обильно орошая слюной и без того мокрую от накрапывающего дождя мостовую. – Четверть часа в подворотне промерзли, и все зазря!

Не понимая, чем вызвана столь резкая перемена мнения вроде бы поначалу одобрившего его задумку товарища, Грабл выглянул из темного закутка между домами и, мельком бросив взгляд на освещенную фонарями улочку, тут же скрылся обратно. К сожалению, Аламез был абсолютно прав, время ожидания было потрачено впустую. Они напрасно мерзли в стылой, просвистываемой ветрами подворотне и напрасно терпели отнюдь не благовонные запахи превращенных жителями в свалку задворок. Спешившие на дежурство тюремщики наконец-то показались, но их было не трое, а чуть меньше десятка… семь или восемь человек, точнее за краткий миг наблюдения Зингер не смог разобрать.

– А мож, того… все ж попробуем? – попробовал уцепиться за соломинку потомок гномов и все же подбить отказавшегося в последний момент от задуманного компаньона. – Ты сам посуди! Они нападения не ожидают, а значица, двоих-троих сразу повалим! Еще столько же перепужаются и сбегнут, им же неведомо, сколько нас… а у страха глазища огромные, тем паче в темени ночной! Оружия у них при себе нет, одни кинжалы. Сладить смогем, возможно, даж шум не подымется…

– Сиди тихо и не пихайся! Еще не хватает, чтоб нас заметили… – прошептал в ответ Аламез, не восприняв аргументы Грабла всерьез. – Ну, нападем, ну, повезет нам и все, как ты нафантазировал, сбудется… И что с того? Проку-то? Разве что чуток согреемся…

– Это еще почему? – удивился Грабл, на самом деле не понимая, по какой причине нападение уже не имело смысла.

– Пойми ты, дурья башка, – прошептал Дарк в самое ухо товарища – ведь эта компания служителей тюрьмы, практически небольшой отряд, уже приблизился почти вплотную, на расстояние в какие-то десять-пятнадцать шагов. – Когда парочка охранников на службу не пришла, это ерунда! Дежурный офицер шума поднимать не станет, подумает, загуляли где охламоны иль винчишком потравились, а вот когда на вахту дюжина солдат не явится, тут уж совсем другой расклад! Тревога сразу поднимется, проверки узников, усиление караулов, общие построения с перекличкой и прочая ерунда. К тому ж беглецы не по домам разбегутся, всех стражников в округе переполошат! Даж если мы внутри тюрьмы во время кутерьмы этой уже окажемся и на нас форма тюремщиков ладно сидеть будет, то все едино, не спасет нас это, охранники быстренько чужаков в своих рядах признают и…

– Понял, мож далее не разжевывать, – обиженно просопел Зингер, явно желавший выругаться, но вынужденный сдержаться, поскольку группа тюремщиков почти поравнялась с подворотней.

Дарку было забавно наблюдать, как его товарищ морщит с расстройства нос. В этот миг Грабл походил на кота, мимо которого вереницей шествуют обнаглевшие мыши, а он мучается, поскольку в силу не зависящих от него обстоятельств не может напасть.

Тюремщики прошли мимо. Они неспешно прошествовали, тихо болтая о чем-то своем, и, как назло, никто из них даже не подумал воспользоваться подворотней, чтобы распрощаться с кружкой-другой лишней в организме жидкости. Это обстоятельство весьма опечалило все еще надеявшегося на драку Зингера, и он в сердцах что-то невнятно пробормотал себе под нос о сомнительной мужественности шеварийцев, неспособных даже территорию свою пометить…

Спина последнего тюремщика вскоре скрылась из виду, а через миг стал и не слышен стук башмаков о камни мостовой. Морроны остались одни на пустынной, ночной улочке, и обоих, причем в равной степени, беспокоил один и тот же вопрос.

– Следующей смены ждать бум? – по привычке зашептал Грабл, хотя можно было уже не таиться и говорить в полный голос. – Так она токмо под утро будет, да и кто ж знает, а вдруг они снова стадом целым побредут?

– Нет, не годится, – покачал головой Дарк, не только не видящий смысла ждать до утра, но и неготовый к такому подвигу. В подворотне было ужасно мерзко и холодно, а просиживать всю ночь напролет в шеварийских кабаках отпала охота. – К тому же ночью все кошки серы, а как солнце взойдет, в нас любой дурак герканцев признает.

– Это чего ж? – обиженно спросил Зингер. – Я ж вроде того… вроде бы бойко по-местному лопочу…

– Я не о том, – ответил Аламез, потирая лоб и пытаясь собраться с мыслями. – Наверняка тюремщики друг дружку хорошо знают, только ночью у нас есть шанс незаметно добраться до камер. А как светло станет, непременно найдется бдительный умник, которому физии наши незнакомыми покажутся, а значит, и подозрительными. К чему нам тогда рядиться в чужую форму, когда к ней рожа, охранникам знакомая, не прилагается?

– Так что ж, ночи следующей ждать прикажешь? – с сожалением и недоумением произнес Грабл, видимо, проникшийся серьезностью аргумента, который привел товарищ, по крайней мере оспаривать его он не стал.

– Нет, мы этой ночью в тюрьму проникнуть должны! – голосом, не терпящим пререканий, изрек Аламез и для усиления эффекта закачал головой. – Следующей ночью может быть уже поздно, действовать надо сейчас! Мы ничего не знаем об Анри, а его в любой часмогут отвезти в Удбиш или в иное далекое отсюда место, если уже не везут… Что же касается обоих герканских агентов, то их жизни висят на волоске. Аптекаря уже пытали наверняка с пристрастием, но ничего толкового не выведали. Он сыскарям уже не нужен… никчемный, бесполезный материал, от которого желательно побыстрее избавиться. Посыльной же девке ведомо еще менее, да и пыток она может не выдержать…

– Ты все о них, а о нас бы лучше подумал! – недовольно проворчал Грабл. – И чо ты вообще делать-то собрался?! Штурмом, что ль, тюрягу брать прикажешь?!

– Не сердись, мой друг, – тихо рассмеялся Аламез и примирительно похлопал товарища по плечу. – О нас я подумал в первую очередь! Именно с точки зрения нашей безопасности, лучше немедля тюрьму навестить, а затем, конечно же, по обстоятельствам, но желательно как можно быстрее Верлеж покинуть…

– Это еще почему?

– А ты сам рассуди, – засунув топор за пояс, Дарк стал растолковывать Граблу то, о чем тот мог бы догадаться и сам: – Сыскарь из аптеки мою рожу хорошо запомнил, но в этом нет особой беды. Внешность моя непримечательная, а из особых примет лишь шрам на лбу, но его волосами прикрыть можно. Пока шеварийские ловчие догадаются мазилку позвать, чтоб лицо мое по описанию свидетеля нарисовал, пока то да се, времени много пройдет… А вот торговец из «Хмельных несушек» представляет реальную угрозу! Он нас знает… Непонятно откуда, но точно знает! Не возьмусь гадать, к кому он обратится за помощью, но чувствую, извести постарается… Он очень испугался, когда нас увидел, а страх, как известно, лучший стимул для действия!

– А может, он вампирюга шеварийский?! – высказал предположение Зингер, а затем, видя, недоверие на лице Аламеза, явно не принявшего этот вариант всерьез, попытался оправдать свою версию: – Похож уж больно его поступок отвратный на манеру кровососушек жар чужими лапищами загребать. Кто еще о нас знать-то может? Он же не только тебя, но и мою рожу признал, да и назвал тебя именем, которым ты в Мелингдорме величался, когда разбойничал… Эх, жаль, мы не в Альмире, изловили тогда б гада за сутки!

– О, черт! – неожиданно выкрикнул Дарк и с силой хлопнул себя ладонью по лбу, чем немного напугал инстинктивно отпрянувшего от него Грабла. – Какой же я болван! Тугодум, осел! У стариков дряхлых, что под себя ходят, и то память покрепче, а головушки их пошустрее соображают!

Бывает так, что мозг несколько часов подряд бьется над решением сложной задачи, а проклятый верный ответ так и не находится. Затем наваливается усталость, и ты отступаешь от решения головоломки, позорно ретируешься, подобно тому, как отходят войска на исходные позиции после неудачного штурма неприступного бастиона. Ты уже признал поражение, но тут происходит настоящее чудо – кто-то из окружающих случайно произносит слово, которое становится ключом, способным открыть неподатливый сундучок с тайной. Ответ находится буквально сам собой, а то, что казалось не поддающимся логике, вдруг становится простым и явным.

Таким ключевым словом для Дарка стало название филанийской столицы, слово «Альмира». В капризной и в ту ночь избирательной памяти моррона вдруг сам собой всплыл образ из довольно далекого прошлого. Это случилось еще до того, как он посетил главный город Филании, а именно в ту самую ночь, когда он после воскрешения и затянувшегося на несколько недель блуждания по лесу наконец-то впервые увидел лица людей. В придорожный трактир, находившийся вблизи от стен Альмиры, забрел оголодавший вампир. Именно его лицо Дарк и увидел в «Несушках» сегодня, а если быть предельно точным, то одно, наверное, самое излюбленное из его лиц, ведь члены шеварийского клана Мартел умели менять свой облик. Их внешность была подобна одежде, а в гардеробе дежурных личин да фигур всегда находилось подходящее под обстоятельство «платье». Ошибки быть не могло – то же самое лицо, те же самые аккуратно стриженные усики и короткая бородка!

– Эй, не пужай меня! Эк тя переклинило-то! – прокричал Грабл, тряся неподвижно застывшего и причудливо улыбающегося товарища за рукав. – У меня в Верлеже знакомых мозгоправов нет, а сам я мозги лишь отшибать обучен!

– Я узнал его, я его узнал, – завороженно произнес Дарк, к великой радости Зингера перестав по-идиотски лыбиться и не моргая смотреть в одну точку перед собой.

– Ну и что за тварь нас сегодня чуть было на тот свет не отправила, да еще таким изуверским способом, как «растерзание толпы»? – поинтересовался заинтригованный Грабл.

– Это Фегустин Лат, – не стал томить товарища ожиданием Аламез, – тот самый Фегустин Лат, с которым мы встречались в Альмире и который передал Форквут послание от своего господина, главы шеварийского клана Мартел.

– Бред! – отверг предположение Зингер, интенсивно замотав головой. – Ты, случаем, за месяц последний с коняки не падал иль башкой ни о чо не бился?! Что-то память с тобой шуткует! Чо, я Лата не знаю, что ль?! Он совсем по-иному выглядит… худощавый, высокий сноб пижонской наружности, все под аристократишку косит, горемыка подзаборная. Я б его из сотни признал!

– Ты прав, – произнес Дарк, печально улыбаясь, – тот Фегустин, что в Альмире был, именно так и выглядел, но от границы до филанийской столицы он совсем под иной личиной тогда путь проделывал…

– Во как, – быстро смекнул Грабл, наверное, вспомнив наставление Мартина Гентара о способностях вампиров клана Мартел. – Так, выходит, я прав! Вампирюга нас признал шеварийский!

– Прав, прав, – закивал Дарк, – думаю, он и к аресту Анри причастен… Лат один из доверенных лиц самого главы клана. Раз он в Верлеже ошивается, значит, это не просто так, значит, чего-то серьезное затевается… Вот видишь, еще одна причина нашлась сегодня тюрьму посетить, затягивать, всяко не стоит!

– Ага, легко сказать… – проворчал Грабл. – А сделать тяжко! Иль, может, башку твою так основательно щас озарило, что заодно еще и планчик новый в ней образовался? Сразу предупрежу, под крики «Ура!» на штурм не пойду. Мне более чем с дюжиной тюряжников за раз не сладить!

– Не ворчи, – снова похлопал Дарк низкорослого товарища по плечу. – Руки, ноги на месте, оружие кое-какое имеется, да и головы трезвы… что-нибудь на месте придумаем, так сказать, экспромту забацаем! Ты, главное, нас к казематам верлежским приведи, а то мне подворотня эта уже порядком опостылела…

* * *

Шеварийцы – шутники от рождения. А как иначе можно объяснить их странное пристрастие давать задорные или шутливые имена серьезным и даже трагичным вещам? Герканцу, филанийцу, южанину-виверийцу или «заозернику» из иных, более далеких краев никогда не понять, как можно было назвать площадь, на которой располагались суд да тюрьма и на которой чуть ли не каждый день проводились казни, площадью Медовой Услады. Впору только подивиться прагматичной циничности и неуважительному отношению к смерти властей Верлежа, додумавшихся дать месту лишения преступников жизни столь слащавое название. Интересно, чем они руководствовались, когда подписывали указ о переименовании площади Правосудия, какой логике следовали и какие образы хотели вызвать в головах проживавших поблизости уважаемых, состоятельных горожан? Был ли это намек, что созерцание отрубания голов и иных конечностей преступников должно было в идеале стать для каждого гражданина Верлежа слаще медового пряника; или простой констатацией объективного, совершенно ничего не значащего с точки зрения политики факта, что верлежцы обычно чересчур налегали на сладости, слушая барабанную дробь и томясь в ожидании упоительного момента, когда топор палача наконец-то опустится на плаху, а в лица жующих зрителей полетят брызги крови?

Вопрос был сложным, неоднозначным, и сразу на него Дарк затруднялся ответить хотя бы потому, что гостил он в Шеварии еще менее суток и опасался строить предположения, какие именно тараканы копошатся в прикрытых остроконечными колпаками и пестрыми шляпами головах местных жителей, по каким дорожкам и с какой скоростью они бегают. Пока что Аламезу было ясно лишь одно – у него в приятелях не будет ни одного шеварийца, по крайней мере родом из славного града Верлежа.

От подворотни, где морроны без толку промерзли в засаде, до площади с неподобающим и даже циничным названием было не более двух сотен шагов. Дарк с Граблом никуда не спешили, да и, послушавшись совета чужеземца-наемника, патрулей опасались, поэтому старались держаться ближе к стенам домов, нависавших над ночными путниками, будто огромные, диковинные чудовища, и при каждом подозрительном шорохе прятались в подворотни. Как следствие, этот недолгий путь был проделан не за три-четыре минуты, а за полноценную четверть часа. Хоть всем известное, но далеко не всеми чтимое правило «Береженого бог бережет!» привело к некой потере времени, но зато позволило избежать нежелательных встреч с неусыпными, бодрствующими даже ночью блюстителями порядка, которых, надо отметить, в округе расхаживало превеликое множество. Что, впрочем, было совсем не удивительно и даже предсказуемо, ведь площадь Медовой Услады являлась не чем иным, как местом сосредоточения власти, своеобразным оплотом законности и символом неизбежности наказания.

Несмотря на высокую плотность городской застройки, размеры площади, которую Дарк предпочел бы назвать «тюремной» или «висельной», поражали с непривычки глаз. Наверняка в праздничные дни или во время казней именитых преступников на ней и в начале прилегавших улочек могла бы собраться добрая половина жителей города. В самом центре, там, где на иных площадях обычно располагался фонтан или статуя именитого соотечественника, здесь грозно и величественно возвышался эшафот, окруженный мрачным хороводом из дюжины виселиц. Всего две петли были пусты, а на остальных высоких шестах смерти мерно раскачивались мертвые тела преступников, казненных явно совсем недавно.

Верлежские власти были в этом плане мудры. Они хотели предостеречь горожан от совершения преступных деяний и поэтому оставляли посиневшие трупы злодеев распугивать впечатлительных прохожих вывалившимися изо рта языками и выпученными, едва не выскочившими из глазниц глазищами; однако совсем не желали, чтобы в городе начался мор. Руководствуясь соображениями соблюдения чистоплотности в публичных местах, служители тюрьмы регулярно обновляли «караул висельников». Сигналами к тому, скорее всего, были либо неприятный запашок, начинающий исходить от подвешенных в воздухе тел, либо испорченный вороньем внешний вид мертвяков. По крайней мере, Дарк не приметил ни одного исклеванного птицами тела, да и его ноздрей не достиг отвратный запах гниения плоти.

Что же касается самого процесса свершения казней, то шеварийские палачи не блистали изобретательностью, в то время как ремесло показательного умерщвления людей в соседних королевствах, Геркании и Филании, шагнуло далеко вперед. На помостах смерти одиноко возвышалась плаха, хотя размеры эшафота позволяли разместить еще несколько весьма громоздких приспособлений для иных, более зрелищных и болезненных актов превращения здоровых людей в жалких калек и последующего, проводимого явно в гуманных целях лишения их жизни. Зато верлежские устроители казней отличились при подборе тканей, покрывавших доски эшафота. Общепринятым цветом был черный, поскольку он символизировал печаль, траур и смерть. В некоторых странах мастера ритуальных дел предпочитали материю ярко-красного цвета, ведь на ее фоне не были так видны следы пролитой палачами крови. Шеварийские же палачи как будто специально стремились напугать толпу и для этого не только покрыли эшафот полотном снежно-белого цвета, но и меняли обагренные ткани не чаще одного раза в месяц. Огромные лужи и мелкие пятна высохшей, пропитавшей толстую ткань насквозь крови действовали безотказно. Они вызывали иррациональный, подсознательный страх вперемешку с отвращением не только у мирных горожан, но и у таких бывалых вояк, как Дарк с Граблом.

Вокруг эшафота, украшенного лишь окантовкой из виселиц, простиралось огромное пустое пространство, сравнимое разве что с полем, но только не вспаханным и не засеянным, а аккуратно вымощенным булыжником. На этом поле не было ни деревца, ни кустика, ровным счетом ничего, кроме ярко освещавших округу в ночной час фонарных столбов. Именно благодаря отменной иллюминации появившиеся с улочки морроны и смогли заметить сразу три патруля стражи, охранявших площадь: дюжину солдат, расставленных вокруг эшафота, и две небольшие группки по три-четыре человека, прохаживающихся по ее противоположной стороне, там, где величественно возвышалось не уступающее размером дворцу здание верлежского суда.

Всего же строений на площади было непривычно мало, каких-то четыре, но их размеры впечатляли. По левую руку от Дарка до самого дворца правосудия протянулись трибуны, на которых легко бы разместились несколько сотен жаждущих кровавых зрелищ ротозеев, слишком уважаемых в городе и совсем не бедных, чтобы толкаться в толпе наравне с презренными бедняками. Здание по правую руку от морронов (в тени которого, кстати, они сразу же благоразумно и притаились) фасадом и торцовыми сторонами походило на обычный жилой дом, но только очень большой. На самом деле это была казарма, обитель и крепость тех, от кого путники, собственно, и скрывались. Быстро выглянув из-за угла, Аламез прочел выведенную красивыми резными буквами и украшенную причудливыми узорами по краям вывеску над парадным входом строения. И хоть в отличие от спутника шеварийского языка Дарк не знал, но ему не стоило больших трудов перевести ее на герканский. «Цитадель блюдунов народного покойствия. Юг-Запад» – только очень несмышленый тугодум мог не догадаться, что эта надпись означала: «Казармы блюстителей порядка. Юго-западная окраина».

Увиденное не обнадежило морронов, во-первых, потому, что перед входом в казармы стояло около десятка стражников, то ли только собирающихся заступить на посты, то ли уже сменившихся с дежурства, но не желавших расходиться по домам, возможно, до самого наступления утра. Во-вторых, чтобы подойти к стенам тюрьмы, чьи мрачные очертания виднелись позади эшафота, будущим преступникам пришлось бы пройти более пятидесяти шагов на виду у стражей порядка. Появление ночью на площади Медовой Услады парочки обычных горожан уже вызвало бы подозрение у стражников, а что говорить о тех, кто носит одежды герканцев? Их бы тут же схватили и без лишних расспросов в лучшем случае посадили бы на несколько дней под замок, причем не в тюрьму (куда легионеры были готовы попасть даже таким рискованным способом), а в подвальные казематы казармы. В худшем же – сопроводили бы в короткое и совсем не увлекательное путешествие до ближайшей сточной канавы, где без всяких зазрений совести распрощались бы с подозрительными «заозерниками» и куда без долгих прощальных речей сбросили бы их еще теплые, захлебывающиеся кровью тела…

Осложняло дальнейшее следование маршруту и то прискорбное обстоятельство, что казарму было практически не обойти. Она вплотную примыкала к крайнему дому по улочке, с которой морроны пришли, а тот, в свою очередь, имел общую стену и крышу с соседним домом.

– Не пройтить! – с важным видом вынес вердикт Зингер, на миг высунувший из-за угла дома свою бородатую рожу и, наверное, не желая пугать ею в ночи отдыхавших стражей порядка, поспешивший спрятать ее снова в тени.

– Вижу, – без колебаний согласился Аламез, уже оценивший ситуацию. – Пространство открытое, освещенное; спрятаться негде, так что даже перебежками не прошмыгнуть. Если б стражники возле входа не толпились, то еще можно было бы попробовать вдоль стены прокрасться, но и то шансы, что обнаружат, чересчур велики. Какой-нить заспанный дурень из окна не вовремя да глянет…

– Мож, с другой улочки зайти, ну с той, что по другую сторону казармы на площадь выходит?

– Да нет там никакой улочки… – покачал головою Дарк, успевший не только прочесть вывеску над входом в здание, но и приметить вещи, ускользнувшие от взора товарища. – Ограда тюрьмы изгибом идет и к торцу казармы почти вплотную примыкает, там и мышь не проскользнет, не то что всякие «тайнобарахлопровозники», успевшие и щеки наесть, и животы нарастить…

– Заткнись-ка лучше, красавчик, пока по мордасам не схлопотал! – огрызнулся Грабл, обидевшийся, но не желавший устраивать дуэль взаимных оскорблений. – Предложения есть?!

– А сам-то как думаешь? – ответил вопросом на вопрос Дарк, внимательно осматривавший высокую стену трехэтажной казармы, а заодно и покатую крышу соседнего дома.

– Можно было бы по крыше попробовать, да только уж больно кладка хорошая, ровная, даж малых выступов не видно, ни рукой зацепиться, ни ногой опереться… Труба водостока хлипкая, не выдержит, – тяжко вздохнул Зингер, сообразив, что товарищ не зря смотрит ввысь. – Да и на крыше самой наверняка смотровая площадка иль башенка наблюдателя имеется… Это ж казарма стражи, а не портовый кабак!

– Может, и имеется, – едва слышно произнес Аламез, все еще занятый осмотром. – Кладка казармы отменная, в этом ты прав, а вот соседний домик явно халтурщики строили… Глянь, стена какая неровная, даже отсюда видно, как криво камни торчат. По ней на крышу взобраться – пара пустяков, да и карнизы у окон широкие, крепкие…

– Чо, не только тя, худосочного крепыша, но и такого жирдяя, как я, выдержат?! – съехидничал Грабл, запомнивший обидные слова товарища и определенно собиравшийся в скором времени отомстить, а пока лишь закидывающий его мелкими «шпильками».

– Поднимемся по кладке, возможно, даже жильцов не побудим, – проигнорировав слова соклановца, стал излагать довольно простой план проникновения Аламез. – Потом переберемся на крышу казармы. Смотровая площадка там непременно имеется. Стражники не такие же дураки, чтобы прошляпить возможность наблюдать за округой. Оттуда ведь что площадь, что соседние дома как на ладони… Пойдем осторожно! При удачном раскладе часовых обойдем, если же не удастся, то придется напасть.

– Оглушать иль не возиться, сразу насмерть бить? – проворчал Зингер, медленно засучивая рукава рубахи и демонстрируя напарнику пару крепких мускулистых рук, покрытых густой порослью черной как смоль растительности.

– Как получится, – пожал плечами Аламез, не желавший пустого кровопролития, но в то же время и не понаслышке знавший, сколько верных дел провалилось из-за неуместного слюнтяйства. – Главное, чтоб тревогу не успели поднять… Подберемся ближе, так глуши, а если издалека нас приметят, то нож кидай!

– Я ножи метать того… не очень… – честно признался Грабл, ничуть не стеснявшийся того, что кое-чего да не умеет. – Ты б лучше топорик дал! Чо он у тя за поясочком без дела торчит?!

– Обойдешься, – жестко ответил Дарк, не горевший желанием расставаться с нежданным подарком и менять его на нож. – С крыши казармы перепрыгнем на ограду тюрьмы, только бы не перелететь и сразу во двор не шлепнуться, тогда точно шум подымется! Только ты уж, будь добр, не торопыжничай! Сначала осмотримся, оглядимся, примеримся… Вдруг какой сюрпризик имеется?

– Я хоть телом и крепок, но не дурнее всяких стройняшек буду! – проворчал Грабл, доставая из-за голенища сапога нож и беря его в зубы. – Чо замер, болезный?! Пошли уж, времечко быстренько ножками шлепает, успеть бы до рассвета обернуться!

Подавив в себе желание одарить явно злоупотреблявшего его терпением компаньона крепким, забористым словцом, Дарк ничего не ответил и, даже не пронзив не знавшего меры коротышку строгим взглядом из-под нахмуренных бровей, быстро направился к стене примыкавшего к казарме дома.

Планы бывают разными: верными и неточными, долгосрочными и краткосрочными, сделанными впопыхах и скрупулезно просчитанными, выношенными долгими бессонными ночами. Однако у всех них есть одна общая черта – они никогда не сбываются полностью либо из-за недостатка предварительной информации, либо из-за случайности, безжалостно порушившей точные расчеты. Вдобавок обычно имеется еще одна неприятная закономерность – чем дольше события развиваются в соответствии с планом, тем более неприятный сюрприз ожидает в конце.

Подъем на крышу дома прошел быстро и без особых хлопот. Местами щели да выступы между камнями кладки были такими большими, что морроны взбирались по ним, как по лестнице, и даже ни разу не ступили ногами на оконные карнизы, а значит, и не потревожили ночной сон жителей. Следующий пункт плана был исполнен парочкой злоумышленников тоже без сучка и задоринки. Расстояние между домом и казармой оказалось настолько небольшим, что они скорее перешагнули с крыши на крышу, нежели перепрыгнули. Наклон был не очень покатым, а черепица, как ни странно, совсем не скользкой, и это несмотря на мерно накрапывающий дождь.

Стараясь двигаться бесшумно и сгибаясь в три погибели, чтобы их случайно не обнаружили патрулирующие площадь стражники, легионеры подкрались к смотровой вышке, которая, конечно же, имелась на крыше, но, к их великому удивлению, оказалась пустой. Почему-то старший офицер городской стражи посчитал, что вести наблюдение за площадью с высоты стоит лишь днем, а в темную пору вполне достаточно обычных патрулей. Это было явное заблуждение, и оно, естественно, сыграло на руку злодеям, решившим прокрасться ночью в тюрьму, то есть в то самое место, откуда не уважающие закон граждане и гости Верлежа обычно, наоборот, стараются сбежать. Остаток пути до противоположного края крыши прошел довольно спокойно, не считая оказии, когда Аламез случайно оступился и чуть ли не свалился вниз, прямо на голову проходившего мимо казармы патруля. Досадная промашка товарища, едва не вынесшая приговор опасной затее, конечно, тут же стала отменным поводом для злорадного ворчания Зингера, в весьма вульгарных выражениях отметившего, что кто-то из них толст, как бочонок, а другой зато неуклюж, как корова, которой пьяный хозяин сначала нацепил на копыта коньки, а затем забавы ради отправил попастись на лед.

Одним словом, задуманное удавалось морронам довольно легко, но так продлилось лишь до той поры, пока они не достигли края крыши казармы и их изумленным, разочарованным глазам не предстало место, куда они собирались проникнуть. К сожалению, Дарк много знал о крепостных сооружениях и видел многие цитадели как снаружи, так и изнутри, однако никогда не интересовался обустройством тюрем, да и о лагерях для военнопленных знал лишь понаслышке. Аламез наивно полагал, что принципы возведения крепостных сооружений и тюремных казематов схожи, а различия между ними несущественны, но увиденное заставило моррона вмиг отречься от явно ложной, дилетантской точки зрения.

Быстро подав сигнал идущему за ним следом Граблу лечь на крышу, Дарк и сам плотно прижался животом к мокрой, холодной черепице и стал наблюдать, пытаясь внести коррективы в буквально разваливающийся на глазах план тайного проникновения в тюрьму Верлежа. Главная ошибка Аламеза состояла в том, что крепость иль замок возводятся для защиты от врагов, атакующих извне, в то время как тюрьма строится для воспрепятствования побегам преступников, и поэтому все фортификационные хитрости находятся внутри, во дворе. Говоря проще, тюрьма – та же самая крепость, но вывернутая наизнанку.

Ограда тюрьмы только снаружи (если смотреть со стороны площади) напоминала крепостную стену, а на самом деле была всего лишь высоким забором, выложенным всего в два-три ряда средних и мелких камней. В основании она была толще, а к вершине заметно сужалась, образуя с внутренней стороны гладкий, пологий скат, за который нельзя было зацепиться руками. К тому же по всему верху периметра были положены доски со вбитыми остриями вверх гвоздями, так что от прыжков на стену морронам пришлось отказаться. Если бы им даже и удалось каким-то чудом сбалансировать и удержать равновесие на пологом верхнем скосе стены, то ноги бы они точно повредили. С высоты подходящей почти вплотную к ограде крыши можно было легко спрыгнуть прямо во двор, однако и этот поступок был бы опрометчивым. Высота была большой, и даже если бы перелет через ограду прошел успешно, то в его конце прыгунов ждала бы весьма неприятная встреча с тремя рядами остро заточенных кольев, вкопанных в землю по всей внутренней стороне тюремной стены.

В остальном же тюремная ограда не являлась прочным сооружением и развалилась бы при первом, быть может, втором ударе осадного тарана, однако роль свою исполняла отменно – не только препятствовала бегству преступников, но и скрывала от горожан, что же творилось на тюремном дворе, превращенном в нечто среднее между походным лагерем и огородом. Весь двор был поделен на пять небольших секторов, засеянных какой-то, скорее всего, съедобной растительностью и отгороженных от соседних участков небольшим, чисто символическим, деревянным забором. Посредине каждого сектора находилась вышка, на смотровой площадке которой даже ночью расхаживал часовой со свистком на шее и с арбалетом на плече. Ближайший пост располагался всего в пятнадцати-двадцати шагах от крыши, так что лежащие на ее краю злоумышленники старались даже не шевелиться и, храня гробовое молчание, обменивались лишь знаками. Любой шорох, любой шум мог привлечь внимание стражника, и тогда бы пришлось отступиться от задуманного.

Из-за царившей вокруг темноты морроны многого внизу не увидели. Освещение тюремного двора было совсем неплохим, однако весьма избирательным. Небольшие костерки, подвесные фонари и закрепленные на внутренней стороне ограды факелы освещали лишь вход в здание, въездные ворота и сам периметр двора, а все остальное пространство было погружено в полумрак или в кромешную темень. Охранялся тюремный двор довольно неплохо, и у замысливших побег преступников практически не было шансов вырваться на свободу. Возле ворот размещался укрепленный пост охраны, а часовые с вышки непременно заметили бы любого, кто попытался бы добраться до ограды. Сами же стражники, дежурившие на смотровых площадках, находились вне зоны досягаемости броска самодельных ножей, да и были надежно защищены от того, что кто-то незаметно поднимется на вышку и перережет им горло. Подъем и спуск с вышек осуществлялся лишь по веревочной лестнице, которую стражники предусмотрительно забирали с собой наверх, вскарабкаться же по гладким, опорным балкам, совсем не имевшим поперечных крепежей, было практически невозможно.

Увиденное расстроило Дарка, не ожидавшего трудностей со спуском, однако более поразил Аламеза вид самой тюрьмы, внешне совсем не походившей на узилище. Вдали виднелось небольшое, всего двухэтажное, здание; невзрачное, унылое, но опрятное и даже не имевшее решеток на больших, украшенных резными подоконниками и ставнями окнах. В таком доме могло размещаться что угодно: торговая гильдия, казенный королевский приказ, контора складских учетчиков, любая городская служба, но только не тюрьма, построенная для содержания злодеев в строгости. Вывод напрашивался сам собой, и он, к сожалению, был весьма неутешительным. На поверхности находилась лишь малая часть тюрьмы – арсенал, апартаменты коменданта, казармы тюремщиков и прочие вспомогательные служебные помещения, в то время как сами камеры заключенных и пыточные располагались глубоко под землей, в могильной тиши и сырости, там, куда даже днем не пробивались ни холодные капельки дождя, ни теплые лучи солнечного света. В подземных залах и коридорах было гораздо труднее найти искомую камеру, да и выбраться незамеченным оказалось бы не так-то просто. В случае же, если бы поднялась тревога, беглецам было бы практически невозможно скрыться, например, выпрыгнуть в окно, выбив решетку сильным ударом ноги. Они тут же очутились бы в подземной западне и имели весьма ограниченный выбор: либо сдаться, либо попытаться пробиться с боем, что вряд ли бы удалось, учитывая, какой значительный численный перевес имели бы разозленные тюремщики.

Увиденное расстроило Дарка, однако не отбило желания действовать. За пять-шесть минут неподвижного лежания на холодившей и изрядно намочившей живот черепице изменения в план проникновения были успешно внесены. Аламез решил отступить, но ненадолго, он собирался спуститься вниз только для того, чтобы быстро, за какие-то четверть часа, раздобыть необходимые подручные средства и тут же вернуться обратно. Осторожно приподняв тело с мокрой, наклонной поверхности, Дарк, не разворачиваясь, медленно пополз назад, предварительно жестом подав товарищу знак к отступлению. Однако Грабл не послушался, бойко замотал головой и что-то беззвучно пробормотал губами, наверное, ругательство. Упрямство соклановца не оставило Аламезу иного выбора, как вернуться и, подобравшись вплотную к бунтарю, тихо прошептать ему прямо в ухо:

– Мы вернемся, нужна веревка! Без нее никак не перебраться! Даже если разбежимся и через колья перепрыгнем, то шум подымем, да еще неизвестно, что там за кольями, что скрывается внизу, в темноте?!

– Кроме веревки чо-нить еще нужно? – огорошил Зингер Дарка вопросом.

– Давай потом, сначала покинем крышу, а уж затем дебаты устроим! – немного повысил голос разозленный неуместными пререканиями Аламез. Ему едва хватило самообладания, чтобы удержаться и не вцепиться зубами упрямцу в ухо.

– Погодь чуток! – брызнул слюной в ответ своенравный потомок гномов, ни в какую не желавший покидать удобной, пока лишь наблюдательной позиции. – Будет те веревка, целая веревища щас будет!

Не успел Дарк понять, что же его несговорчивый товарищ имел в виду, как тот уже приступил к активным действиям. Внезапно Грабл резким рывком перекатился на пару шагов вправо по крыше, лег на неровной, черепичной поверхности боком (то есть к Аламезу спиной), а затем зачем-то расстегнул пояс и спустил до самых сапог штаны.

Потомки гномов переняли многое у древних махаканских горняков, в том числе и традицию не носить кальсон. Глазам изумленного и изрядно смущенного Дарка предстало нечто огромное, мускулистое, поросшее черными волосами и, видимо, от холодного ветерка слегка поддергивающееся; нечто поражающее; нечто впечатляющее, нечто, что просто язык не поворачивался назвать обычным задом. Зрелище настолько захватило Аламеза, что он не сразу сообразил, а что же его бесстыдный товарищ делает, развалившись на боку, быстро двигая обеими руками и дрыгая толстой ляжкой. Сначала Дарку показалось, что спутнику приспичило справить малую нужду и он вынужден так измудряться, чтобы не выдать их присутствие на крыше, однако затем Дарк заметил тонкую-претонкую веревку, один конец которой Зингер наматывал на кулак, а другой пока что был обвязан вокруг его правой ноги.

Еще примерно с минуту странное действо, которое легко можно было бы назвать непристойным, продолжалось, а затем Грабл что-то неразборчиво пробормотал себе под нос, ловко поддернул штаны и, затягивая пряжку ремня, наконец-то соизволил повернуться к соклановцу лицом.

– Вота… возьми! Всегда при себе ношу… на всяк случай! – просопел изрядно запыхавшийся Грабл, подсовывая Аламезу прямо под нос маленький, но плотный и увесистый моток веревки. – Вот и щас сгодилась… паскудница. Уж больно в ляжку впивается, за сегодня кожу аж до крови стерла.

Необычный дар изрядно пропах потом, но при данных обстоятельствах был воистину бесценным. Белая как снег, сплетенная из тонких волосков веревка была не толще половины пальца и казалась на вид непрочной, но попытка моррона ее разорвать не увенчалась успехом и вызвала лишь злорадный смешок собрата.

– Мож не пытаться, красотунчик хилявый! Наперед тя настоящие мужучки ее опробовали, – снисходительно прошептал Грабл. – Из чо сплетена веревочка, не скажу, посколь не знаю, но по пути сюда мы с Фламмером по-всякому с ней забавлялись… и с разных концов рвать пытались, и к конским хвостам привязывали, все нипочем, не рвется, зараза! Даж как-то обидно.

– Достойная вещь, – лишь кивнул Аламез в ответ, предпочтя пропустить мимо ушей оскорбление. – Давай-ка, мужичонка суровый, лучше в сторону отползи, а то от смрада потного задохнусь еще в расцвете лет. А коль заняться нечем, лучше ножичек пока достань и мне кинь! Куда ты его заныкал, боюсь даже спрашивать…

– Не боись, не тудысь! – хмыкнул Грабл, доставая из рукава нож, и бережно положил его на черепицу прямо перед лицом товарища.

Из-за исходившего от кожаной рукояти запаха у Дарка возникли серьезные сомнения насчет правдивости последнего заверения напарника, однако высказывать их он не стал. Размотав аккуратно смотанную в моток веревку, Аламез измерил ее локтями и удовлетворенно хмыкнул, когда в голове перевел локти в метры и убедился, что она достаточной длины. Один конец плотной нити моррон обмотал три раза вокруг левого запястья, а другой крепко привязал к древку топора.

– Догадываюсь, чо задумал, да только не выйдет! – покачал головою Грабл, до этого момента, как ни странно, молча наблюдавший за действиями товарища. – Как сильно ты топор в опорную балку вышки иль в доски навеса ни вгони, а он всяко вывалится, когда тельце твое тщедушное пушинкой на веревке повиснет. Тута крюк нужен или иная фиговина, вострая и с зазубринами.

Дарк знал, что товарищ прав, но не стал объяснять, что задумал нечто иное… Переложив топор в левую руку, он подобрал нож правой и взвесил его на ладони, после чего ловко пару раз прокрутил. Промышляя разбоем на дорогах графства Дюар, а затем просиживая неделями в лесной тиши, Аламез не терял времени даром. Уж в чем-чем, а в ножах он толк знал, да и умел не только приставлять их к горлам беззащитных прохожих.

Не успел Зингер от удивления даже ахнуть, как Дарк поднялся в полный рост и метнул нож в сторону ближайшей вышки. Вокруг было тихо, но морроны так и не услышали ни свиста быстро понесшегося к живой цели оружия, ни предсмертного крика, зато отчетливо увидели в свете факелов, как повернувшийся на звук часовой вскинул руки, отшатнулся назад и, натолкнувшись спиной на опорную балку, сполз по ней на пол смотровой площадки.

– А смысл? – флегматично вопросил Зингер, так и не понявший затеи соратника.

– Нам свидетели не нужны! – кратко ответил Дарк, перекладывая топор из левой в правую руку и прицеливаясь. – Они вообще всем без надобности и всегда умирают… Уж лучше злодеем быть, чем свидетелем! Те хоть личности и отвратные, но куда дольше живут!

Грабл не успел ни согласиться с подобным высказыванием, ни оспорить его. Вложив в резкое движение правой руки все без остатка силы, Аламез метнул топор и замер в ожидании результата броска. Через миг по его губам пробежала улыбка. Моррон был рад, поскольку попал, куда метил, притом с первого раза. Вопреки ожиданиям Зингера топор впился не в доски навеса, не в одну из четырех опорных балок вышки, а пронзил и углубился по самую рукоять в только что умерщвленное тело охранника. Острое, тяжелое лезвие поразило мишень над ободом кирасы, рассекло нижнюю часть горла и наверняка застряло в расщепленных, верхних костях грудной клетки. Дарк сперва осторожно потянул за веревку, а затем, когда она натянулась, с силой рванул на себя. Расчет Аламеза оказался верным – холодная сталь не только основательно застряла в мертвой плоти, но и низ лезвия топора ушел под кирасу, которая, естественно, не дала выскользнуть орудию убийства из раны. Труп охранника повалился на пол, притом упал очень удачно, лицом вниз, так что топор был придавлен к доскам мертвым телом. Этого показалось Дарку мало, и он снова рванул нить на себя, тем самым продолжив бессовестное издевательство над убитым. Влекомое, как глупая рыбешка, попавшаяся на крючок, мертвое тело поползло по площадке, пока не уперлось в доски ограждения. Дело было сделано, свежий мертвец стал достойной заменой абордажного крюка.

– Цинично, противно, но дельно! – одобрил работу напарника Грабл, сев на крышу и наблюдая, как Дарк натянул веревку, а затем, отвязав ее второй конец от руки, закрепил его тройным узлом на флюгере крыши. – Прими мое одобрение!

– Лучше пообещай портки при мне больше никогда не спущать! – ответил Дарк, видимо, все еще сомневаясь, насколько верны его расчеты и выдержит ли конструкция довольно немалый вес их тел. – Полезем осторожно, по одному… Я первый. Коль сорвусь, на выручку не иди!

– Да, как ж… – пытался возразить Зингер, но не успел.

Ухватившись за веревку обеими руками, Аламез спрыгнул с крыши и, раскачиваясь на весу, как маятник, стал быстро перебираться к вышке. Веревка впивалась в ладони моррона, но выдерживала нагрузку. Доски ограждения, в которые упиралось мертвое тело, жалобно поскрипывали, но также не подводили. Дарк уже почти достиг цели, почти ухватился руками за деревянные поручни вышки, когда произошло непредвиденное, чуть ли не сведшее на нет все усилия… Несмотря на свет факелов, видимость ночью была плохой. Дожидавшемуся на крыше своей очереди Граблу показалось, что его спутник уже зацепился руками, и он поспешил: слишком рано и слишком резко повис на веревке, отчего ограждение вышки не выдержало, затрещало под весом давившего на них противовеса в виде стражника, и мертвое тело, ломая державшие его доски, полетело вниз.

Аламезу повезло, он успел перепрыгнуть на опорную балку и повиснуть на ней, крепко обхватить гладкий, без сучка и задоринки ствол всеми четырьмя конечностями. Затем моррон подтянулся и через миг уже стоял на помосте смотровой площадки. Виновнику же случившегося повезло меньше. Судя по тому, что ни на крыше, ни на тюремной стене товарища видно не было, Дарк пришел к единственно возможному выводу. Зингер не выпустил из рук провисшую, падающую веревку и, по инерции перелетев через стену с торчащими за нею кольями, очутился внизу, там, где простиралась кромешная темень. Предположение вскоре подтвердилось, буквально через пару секунд откуда-то из-под вышки стали доноситься тихое ворчание, шорохи и… злобный звериный рык.

Глава 6 Путь в преисподнюю

Дарк испугался, притом не на шутку. В любой миг ночную тишь мог пронзить яростный собачий лай, и тогда морроны оказались бы в западне. К месту схватки легионеров с собаками быстро сбежалась бы добрая половина дежурной смены тюремщиков, а им даже некуда было отступить. Единственный путь бегства был отрезан; по нелепой случайности уничтожен тяжеловесным, подслеповатым напарником, который вот-вот должен был расплатиться у основания вышки за свою торопливость. Подняв тревогу звонким, но недолгим лаем (собаки далеко не глупые животные и во всем знают меру), хвостатые охранники сворой накинулись бы на чужака и растерзали его в клочья, по крайней мере, приложили бы к тому массу стараний.

Дарк испугался, но, как оказалось, зря. По каким-то непонятным причинам клыкастые сторожа решили пропустить лающую прелюдию и сразу перешли к делу. Возможно, они были слишком голодными и не желали отдавать подоспевшим людям заслуженную добычу до тех пор, пока не обглодают ее до вкусной кости, а может быть, в поведении здешних собак имелись свои странности и особые черты; не стоит забывать, что их хозяевами были шеварийцы…

Рык в темноте усилился, стал более злобным, а затем вдруг оборвался, уступив место целому набору разных как по громкости, так и по характеру звуков, объединенных одним емким словом «возня». Грабл вступил в неравную схватку, а проще говоря, как мог отбивался от накинувшейся на него своры. Шансы на победу не имевшего при себе оружия Зингера были ничтожно малы, и Дарку, как верному боевому товарищу, просто не оставалось иного выбора, как приумножить их своим участием. Подобрав валявшийся под ногами арбалет, который, как назло, оказался даже не заряжен, Аламез спрыгнул в пугающую неизвестностью темноту. Конечно, куда безопаснее было бы спуститься… съехать вниз по идеально гладкому опорному столбу, обхватив его крепко руками да ногами, однако это привело бы к определенной задержке, а в бою, как известно, дорог каждый миг.

Полет продлился недолго, ведь смотровая вышка не была высокой, а приземление прошло гладко, не считая несильной, тупой боли в поврежденной ранее ноге. Едва ступни Дарка коснулись земли, как он тут же собирался броситься в атаку, чтобы оттащить от товарища наседавших на него собак. Но, как ни странно, нападать было не на кого. За те мгновения, что Аламез провел в воздухе, возле вышки успела воцариться гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим, жалобным, отдаляющимся поскуливанием.

К сожалению, морроны не видят во тьме так же зорко, как вампиры, но, к счастью, их обоняние намного слабее, чем у кровососущих гордецов, именующих себя «детьми ночи». Дарк не мог разобрать вокруг себя ровным счетом ничего, а кроме трусливого протеста ретировавшейся своры, ничего не слышал. Зато его нос тут же почувствовал тошнотворное амбре из насыщенных, перебивающих друг друга запахов крови, испражнений и пота, довольно быстро усиливающееся, а значит, и приближающееся к нему справа. Окажись на месте моррона вампир, он бы сразу потерял сознание от зловонного удушья.

– Ты хоть зарядил бы его… Арбалетом стреляют вообще, а не по мордасам лупцуют… – донесся поблизости тихий шепот изрядно запыхавшегося напарника. – Сделай рожу попроще! Устрашать ею некого, все уже позади, – констатировал явный факт потомок гномов, по-дружески похлопав Дарка по локтю мокрой и липкой от крови ладонью. – А так спасибо, что в беде не оставил да на подмогу прийти поспешил. Это не ты запоздал, это я так ловко управился…

– Сколько псов было? – спросил Дарк, к недоумению напарника, отбросив в сторону арбалет.

– Ты чо оружием раскидался?! – вместо ответа возмутился явно лучше видевший во тьме Зингер и с досады больно ударил Дарка костяшками кулака в бок.

– А проку-то с него? – ответил Аламез, попытавшийся в отместку наградить напарника затрещиной, но промахнувшийся и лишь погладивший его ладонью по всклокоченным, мокрым от пота волосам. – Он не заряжен, болты наверху остались. Не лезть же обратно!

– Тогда ладно, тогда разгильдяйство простительно, – прокряхтел чувствующий себя победителем зазнайка, судя по звукам, то ли оттиравший от пота лицо, то ли перевязывающий раны. – Пойди тогда топорик подбери, да и ножичек мой заодно прихвати!

– Не стоит, – возразил Дарк, все еще не привыкший к темноте и не видящий даже собственных рук, но зато отчетливо различавший горевшие тусклым светом окна и хорошо освещенный вход видневшейся вдали тюрьмы. – К счастью, все прошло тихо. Пропажу часового охранники лишь под утро заметят, когда смена караула придет.Топор приметный, не шеварийский, да и не герканскими мастерами сделан, а значит, и подозрение не на «заозерников», а на чужаков-наемников сразу падет. Пока верлежские «нюхачи» разберутся, что к чему, пока очухаются, мы уже город покинем…

– А ты коварен, – хмыкнул Грабл, безжалостно разрывая свою рубаху на тряпки для перевязки.

– Ты на мой вопрос не ответил, – продолжил разговор Дарк, присматриваясь к зданию тюрьмы и приглядывая окно, через которое собирался проникнуть внутрь. – Сколько псов было?

– Кто ж его знает… – наверное, взмахнул руками Зингер, поскольку неприятный запах заметно усилился и чуть было не повалил с ног уже, казалось бы, принюхавшегося соклановца. – Давай-ка посчитаем! Одного загрыз, парочке шеи скрутил, еще одному ребра коленками поломал, когда тот, мерзавец, мне «достоинство» отгрызть пытался. Четверых, выходит, упокоил. А вот сколько сбегло, не скажу, не подсчитывал как-то… – судя по интонации, совершенно не гордясь своим выдающимся достижением, заявил Грабл. – Хотя погодь… еще одного на тот свет отправил. Он мне щиколотку прокусил. Так крепко челюстиги, сволота, сжал, что до сих пор клыки в ране, а его тельце потоптанное на ноге мотается… Отодрать никак не могу, подсобишь?!

– Подсоблю, – кивнул Дарк, – но только когда ближе к тюрьме подберемся, здесь ни черта не вижу. Вон до тех кустиков под окном на одной ноге доскакать сможешь? Тут недалеко, шагов с две дюжины будет.

– Скакать не буду, я те зайчонок, что ль?! – возмутился потомок махаканских горняков, а затем гордо заявил: – А вот пройтить – пройду!

Как ни странно, но те двадцать – двадцать пять шагов, что морроны преодолели до укромного, растущего почти вплотную к стене тюрьмы куста, были самым спокойным и легким расстоянием, что им довелось за ту ночь преодолеть. Ни часовые на вышках, ни охранники, дежурившие возле входа и въездных ворот, не присматривали за периметром самого здания. Наверное, они полностью полагались на четвероногих помощников, не любивших лаять, но зато отменно знавших свою работу – рвать и терзать плоть чужаков острыми когтями да клыками.

Добравшись до безопасного места, Аламез сразу же заглянул через окно внутрь тускло освещенного тюремного помещения, которое, к счастью, оказалось пустым, а уж затем посмотрел на ковылявшего позади напарника. В скоротечном бою с хвостатыми сторожами Зингеру крепко досталось. По всему могучему, волосатому торсу и столь же крепким и заросшим рукам низкорослого крепыша виднелись рваные следы от острых когтей и клыков. Грабл перевязал только самые глубокие и обширные раны, видимо, не считая нужным возиться с более мелкими и причинявшими меньшую боль порезами. Впрочем, причина пренебрежения добрым десятком все еще кровоточащих отметин могла крыться в совсем ином – на их перевязку просто-напросто не хватило рубахи.

Но больше всего поразило даже слегка приоткрывшего от удивления рот Аламеза, что за напарником по земле волочился труп зверя, намертво впившегося в его ногу зубами. Теперь моррон понял, почему не услышал лая. Шеварийцы отличились и здесь, ведь для охраны тюремного двора в темную ночную пору они выпускали не собак, а грозных и безжалостных лесных хищников – волков.

– Ну чо, подсобишь от шавки отделаться? – прошептал Грабл, приблизившийся к стене, грузно навалившись на нее спиною и для удобства напарника приподнявший ножку со свисавшим трупом. – Ногу дерет, просто жуть! Могет, до утра аж прохромаю…

Похоже, Зингер в прошлом нечасто общался с дикой природой и поэтому не догадывался, что сумел в одиночку одолеть не свору собак, а настоящую волчью стаю, правда, не дикую, а прикормленную тюремщиками. Аламез не стал его разубеждать, во-первых, в этом не было смысла, а во-вторых, Дарку не хотелось, чтобы крепыш еще больше зазнался. За эту ночь он уже порядком наслушался про «настоящих мужчин» и «доходяг-красотучничков» и не желал добавлять оснований для самохвальства Зингера.

Вцепившись в ногу врага мертвой хваткой, волк не разжал челюстей даже после последнего вздоха. Понятно, почему никогда не промышлявший ни охотой, ни знахарским делом Грабл не решился самостоятельно избавиться от трупа хищника. Он не знал, но чувствовал, интуитивно боялся, что если слишком сильно рванет, взявшись могучими ручищами за челюсти, то застрявшие в кровоточащей щиколотке клыки повредят сухожилие. Рана моррона, конечно, зажила бы, но сперва доставила бы массу болезненных ощущений и заметно снизила бы скорость движения. Зингер решил довериться товарищу, подозревая, что тот более опытен в подобных вопросах, и он угадал. Всего одним легким нажатием пальцев Аламез заставил пасть мертвого волка разжаться и отпустить ногу его убийцы.

– Клыкастый псюль был, клыкастый да живучий! – проворчал Грабл, стряхнув труп животного, а затем осторожно ставя поврежденную ногу на землю. – Долго топтать пришлось, пока не сдох… Да и после смерти он мне напакостил изрядно… Кажись, осколки клыков в кости застряли… Жуть, как ступать больно, и режет, и жжет!

– Терпи! – скорее не посоветовал, а приказал Дарк, отрывая рукав от рубахи и обматывая ткань вокруг кулака. – Ничего, вскоре полегчает, мы же морроны! Раны, подобные этой, быстро на нас заживают, да и заражение крови нам не грозит… Наша кровь и без того яд. Не веришь, спроси у любого кровососа!

Зингер открыл было рот, чтобы что-то ответить, то ли возразить раскомандовавшемуся компаньону, не имевшему ни капли сочувствия к чужим страданиям, то ли просто нагрубить, но высказаться не успел. Взявший инициативу в свои руки Аламез почти бесшумно разбил замотанным в тряпку кулаком окно, а затем тут же приступил к отдаче новых приказов, к собственному удивлению, не удержавшись от бессмысленного злословия.

– Осторожней, осколков полно! – предупредил Дарк, аккуратно стряхивая на землю битое стекло и разматывая руку. – Я первым пойду, ты за мной. Смотри, на подоконнике долго не задерживайся! Зад у тебя большой, приметный, не ровен час, часовые заметят. Ну, как в красотищу такую мужественную болт не пустить?!

– Да, чтоб те!.. – только начал ответное «приветствие» разозлившийся до пунцового цвета щек Грабл, но обидчик уже самым бессовестным образом сбежал, быстро подтянувшись и скрывшись в пустом оконном проеме.

* * *

День тюремщика полон беготни и хлопот, в особенности если ты не обычный надзиратель, большую часть времени лишь прохаживающийся по коридорам да заглядывающий в камеры, чтобы убедиться, что опостылевшие узники не посворачивали друг дружке шеи со скуки и не отравились несвежей баландой, а старший тюремный офицер и начальник смены. Оберзитцкапитан Гилверус Гарп более тридцати лет верой и правдой прослужил королю на совсем не славном, но очень ответственном тюремном поприще, причем десять последних лет охранял узников в Верлеже. Каждый раз, заступая на дневные дежурства, ветеран тюремного дела чувствовал себя узником, приговоренным к изнурительным, изматывающим и однообразным работам на какой-нибудь из отдаленных каменоломен. Уж слишком много хлопот выпадало на долю дежурного офицера, слишком много формальностей и пустой беготни, от которой не было абсолютно никакого толку. Оформление вновь прибывших и похороны умерших в заточении узников; регулярные обходы постов внешнего и внутреннего периметров; ревизия складских помещений и кухни; содействие судьям, дознавателям и просто знатным вельможам, вдруг вздумавшим перемолвиться с кем-то из заключенных парой словечек или выпытать из него важную информацию; надзор за работой стражников, охранников, надзирателей; и прочая-прочая-прочая рутинная беготня, способная вымотать не только ветерана преклонных лет, но и крепкого, полного сил и рвения молодого офицера. Особо утомляли Гилверуса нагоняи, которые он регулярно, чуть ли не каждый день, получал за проделки своих подчиненных лично от начальника тюрьмы и должен был тут же раздать их провинившимся адресатам. Гилверус Гарп устал от службы, но еще более утомился от того, что являлся неким передаточным звеном, истертой, изношенной прокладкой между выше– и нижестоящими, почему-то упорно не желавшими общаться напрямую, так сказать, без посредников. Дневные дежурства изматывали заслуженного ветерана, в то время как ночные смены дарили ему тишину, покой и осознание собственного величия. Когда на небосклоне несло свою вахту ночное светило, неугомонный, вечно недовольный начальник верлежского узилища мирно похрапывал у себя дома, а хозяином тюрьмы являлся старший дежурный офицер, то есть он, Гилверус Гарп.

День тюремщика полон беготни и хлопот, зато ночь, проведенная в казематах, способна одарить старого офицера многими прекрасными мгновениями, поднести ему на золотом блюде все, что только возжелает его утомленная однообразной скучной службой душа. Прекрасные яства, отменная выпивка, полнейший покой иль развлечения на любой вкус, включая даже те жестокие забавы, что могут себе позволить лишь вельможи королевских кровей. Ночью оберзитцкапитан Гилверус Гарп был всемогущим, полновластным правителем жизни на маленьком пятачке верлежской тюрьмы, а когда только начинал брезжить рассвет, верные Гарпу тюремщики умело затирали следы его маленьких прегрешений…

В ту ночь оберзитцкапитан скучал и даже не покидал маленькой каморки дежурного офицера, обустроенной, надо сказать, совсем неплохо и выглядевшей далеко не как келья отшельника иль служебное помещение казармы. Лежа нагишом на мягкой софе и кормя свое грузное, потучневшее с годами тело фруктами с блюда, Гилверус не знал, чем занять себя до утра, и молил Небеса, чтобы нежданно-негаданно нагрянувшие высокие столичные чины наконец-то завершили свои дела в верлежской тюрьме и поскорее вернулись бы ко двору.

С одной стороны, то ли проверяющие, то ли прибывшие с иными целями высокопоставленные чиновники ему не докучали и не вмешивались в мерное течение охранной службы, но с другой стороны – их присутствие в Верлеже ставило жирный крест на его маленьких и почти невинных ночных забавах, да и доходы заметно снижало. Под носом у столичных снобов было опасно озорничать, наслаждаясь пытками заключенных, а уж о том, чтобы сдавать девиц на ночь в бордель или заставлять узников вместо сна работать в тайном тюремном цеху, не могло быть и речи.

В ту ночь безделье настолько утомило уже давненько отвыкшего от исполнения служебных обязанностей капитана, что он даже захотел одеться и прогуляться, то бишь обойти посты. Однако Гилверус вовремя одумался, ведь холодный ночной ветер и небольшой дождик могли одарить его простудой и привести к усилению болей в спине. К тому же смотреть-то, собственно, было нечего… Он и без того знал, что все в его хозяйстве идет, как всегда: часовые дремали на вышках, дежурные на воротах резались в карты, надзиратели камер пьянствовали по каморкам, а службу несли выпущенные в тюремный двор волки, которых не кормили уже несколько дней. Высокие стены, крепкие запоры и оголодавшее зверье являлись лучшими гарантами спокойствия, так что о строгих, но бессмысленных предписаниях устава тюремной службы можно было смело забыть… Победителей не судят, предписания, уложения, инструкции и законы писаны для кого угодно, но только не для них! А Гилверус Гарп и его подчиненные, бесспорно, победителями и являлись, ведь побегов в их смены никогда не случалось…

«О всемогущие, милостивые Небеса, не дайте мне сдохнуть от скуки! Пошлите ну хоть какую забаву!» – в который раз с начала долгой смены взмолился Гилверус Гарп, даже не подозревавший, что его мольба уже давно услышана всесильными вершителями человеческих судеб; услышана, обдумана и удовлетворена, однако в весьма своеобразной манере… Видимо, дежурному божеству уже изрядно поднадоело выслушивать занудное нытье пресытившегося жизнью тюремщика, и это божество решило исполнить его просьбу так, чтобы наевший бока бездельник к Небесам более не обращался и у них по пустякам о милости не просил.

Не успел оберзитцкапитан, окончив молитву, отправить в рот гроздь спелого винограда, как за дверью его комнаты послышался какой-то шум: то ли охранявший покой командира пьянчужка-денщик уронил табурет, то ли свалился сам, влекомый к полу беспощадной силой земного притяжения.

– Висенгер, хряк неповоротливый, ты опять хмель лакаешь?! – прогремел в тиши покоев отработанный годами службы командный голос начальника смены. – Коль виверийскую вазу побьешь иль фужеры альтрусские заляпаешь, ножищами стакан подымать бушь, посколь лапищи те оторву!

– Не извольте беспокоиться, господин офицер, и вазочка ваша на месте, и стаканчики ни капелечки не пострадали! – с неподдельным подобострастием изрекла вдруг появившаяся в приоткрывшейся двери умильно лыбящаяся толстощекая рожа низкорослого, взлохмаченного да изрядно взопревшего мужичка. – Денщик-то ваш того, ваш благородь, притомился слегка! Мы его на поспатеньки тута рядышком определили…

– Кто таков?! Из какого отряда?! – по привычке громогласно рявкнул начальник смены, по такому случаю аж приподнявшись с софы и грозно сдвинув брови.

Частенько бывает так, что люди вначале говорят, а затем уже думают. Гилверус Гарп сперва прикрикнул на обнаглевшего надзирателя, осмелившегося не только пост покинуть, но и покой высокого начальства потревожить, а лишь затем сообразил, что перед ним вовсе не охранник, а злоумышленник-чужак. Четыре страшные мысли одновременно поразили разум оберзитцкапитана, впились ему в голову разозленными осами. Во-первых, косматая, обросшая волосами физиономия ухмылявшегося наглеца была ему незнакома. По именам он своих солдат не знал, но за долгие годы совместной службы их лица ему примелькались. Во-вторых, тюремщики, конечно, не королевские гвардейцы, но таких низкорослых людей никогда не брали на службу, да и за опрятностью вида солдат всегда следили. В-третьих, на незваном госте не было мундира, а его мускулистую шею украшала пропитанная кровью повязка. И, в-четвертых, самое ужасное, что заставило сердце старого тюремщика от страха сжаться в груди, незнакомец заговорил с ним по-геркански, а он по инерции по-геркански ему ответил…

Грабл сразу понял, что шутка испорчена в самом начале и что его бесхитростный обман раскрыт. Лучшим свидетельством тому стало вмиг изменившееся выражение округлого лица старшего тюремного офицера. Пухленькие, слюнявые губки достопочтенного начальника смены вдруг затряслись и искривились, вот-вот готовые извергнуть из глубин рта истошный крик. Кожа щек стала под цвет полотну, на богатом жировыми складками лбу выступила нездоровая испарина, а тонущие в толстых раковинах век маленькие глазки выступили наружу, как две зеленоватые жемчужины. Зингер и не надеялся, что сможет обмануть отдыхавшего офицера (тем более что он впопыхах забыл обратиться по-шеварийски), однако желал немного покуражиться, поиздеваться над хозяином, имевшим дурную привычку травить гостей, пусть и незваных.

Искренне сожалея, что не сможет воплотить в жизнь ничего из созревшего у него в голове, и надеясь, что в ближайшем будущем ему все-таки выпадет шанс блеснуть перед каким-нибудь высоким шеварийским чином своим остроумием, потомок гномов незамедлительно приступил к мероприятиям по предотвращению паники. Собственно говоря, ничего особенного Грабл не совершил. Он поступил как любой грабитель, не желавший, чтобы хозяин дома стал звать на помощь. Распахнув дверь резким ударом плеча, Зингер с порога запрыгнул на кровать и, приземлившись жалобно всхлипнувшему оберзитцкапитану прямо на грудь, крепко зажал рот жертвы левой ладонью, а пальцами правой руки одновременно надавил на кадык и ключицу.

– Не тревожьтесь, ваш благородь, мы к вам ненадолго заглянули… – все с той же издевательски-вежливой интонацией и со все той же инфантильной ухмылкой на лице обратился Зингер к трясущемуся под ним от страха и от боли человеку-желе. – Вопросики кой-какие возникли, вот мы и решили с ними к вам, как к человеку сведущему, обратиться. Щас мы их тогось, зададим то бишь, а вы, ваша упитанность, на них ответите, вот и разойдутся люди добрые по-хорошему! Мы своей дорогой тронемся, а вы тута останетесь, фрукты докушивать, винишко дохлебывать да сны про девиц-раскрасавиц блудливых дозыркивать… Согласны с таким предложением?

Гилверус Гарп интенсивно закивал, а что ему еще оставалось делать? Злодей застал его врасплох, когда он практически нагишом лежал на софе, а из оружия у офицера под рукой имелось лишь блюдо да стеклянный кувшин, до которых еще нужно было как-то умудриться дотянуться. К тому же захвативший его в плен герканец был сильным малым, а мышцы Гарпа даже в далекой юности не были столь крепкими. На личную охрану шеварийскому офицеру не приходилось рассчитывать. Через открытую дверь было отчетливо видно, что преданный ему Висенгер лежал на полу соседней комнаты то ли оглушенный, то ли задушенный, а длинноволосый, также крепкий телом соратник безумного, косматого коротышки стягивал с бесчувственного тела форменную куртку и портки.

Рот Гилверуса аж онемел под давлением сильной, властной ладони разбойника, но даже если ему и удалось бы каким-то чудом высвободиться на долю секунды и закричать, то зова о помощи все равно бы никто не услышал. Комната дежурного офицера находилась на втором этаже, а ближайший бодрствующий пост был у входа в подземелье на первом. Наземная часть тюрьмы охранялась чисто символически, никто и предположить-то не мог, что злоумышленникам удастся прокрасться мимо вышек и как-то избежать встречи с чующими добычу за версту хищниками. Впрочем, раны на теле восседавшего на оберзитцкапитане мерзко лыбящегося коротышки говорили как раз об обратном. Рандеву герканцев с волками наверняка состоялось, но прошло совсем не так, как рассчитывали шеварийские тюремщики. Мысль о том, что незваные гости смогли справиться с целой волчьей стаей, пугала трясущегося всеми складками тела Гарпа даже сильнее, чем безумная физиономия седока.

– Ну, как? Любитель поздних трапез подготовлен к плодотворной беседе или все же придется сперва ему кожу с пяток содрать? – флегматично произнес Дарк, уже облачившийся в одеяние охранника и теперь задумчиво осматривающий трофейный меч, видимо, размышляя, стоит ли его вдеть в висевшие на поясе ножны или нагреть в топке камина.

– Не-е-е, не стоит, ваш благородь человек разумный, сговорчивый… – бросил через плечо Грабл, ни на секунду не отводивший глаз от беспомощной, согласной выдать любой секрет жертвы. – Ты, дружище, его зазря не пужай, а то, не ровен час, обделается еще со страху, а мне терпи, ароматы паскудные вдыхай!

– Ничего, выживешь! Тебя вон вся стая пометила, и то ничего… – ответил Аламез, все же поверивший товарищу на слово и не ставший раскалять лезвие меча.

– Вот только не надо краски сгущать! – огрызнулся Грабл, явно недовольный тем, что стал объектом для шуточек вместо того, чтобы получить заслуженные победителем почести. – Один всего псюль на штанину помочился… тот самый, кому я ребра коленками поломал, отсюда и пятно на неподходящем месте образовалось. Я ж не виноват, что собаки настоль гадливы… даж издыхая, все вокруг метят!

О том, что бился совсем не с собаками, Зингер до сих пор не знал. Дарк не желал просвещать товарища, теперь уже не боясь, а будучи абсолютно уверенным, что тот непременно возгордится и зазнается, как только ему откроется правда.

Покончив с мародерством, Аламез зашел в комнату офицера, прикрыл за собой дверь и, подойдя к столу с яствами, жестом подал знак Зингеру убрать ладонь ото рта пленника. Грабл тут же выполнил указание, хоть далеко широкую длань не убрал. Он просто переложил ее на покрытую холодным потом щеку Гарпа и был готов в любой миг вновь зажать рот, как бы тот широко ни открылся и каким бы кусачим ни оказался.

– Уважаемый, к сожалению, не знаю вашего имени, чина и звания, – обратился Дарк к пленнику, небрежно спихнув на пол блюдо с фруктами и сев на стол. – Не буду утомлять ваш слух лишними словесами, поведу беседу по существу. Нас с другом интересует судьба троих ваших подопечных: двух недавно попавших вам в руки герканских агентов и одного достойного рыцаря. Хотелось бы узнать, где они и что с ними?

– Старика аптекаря и той шустрой девки, что стражники в цепях привезли? – переспросил Гилверус, боясь ошибиться и рассказать не о тех, о ком просят.

– Точно, – кивнул Дарк, – но сперва поведай мне, мил человек, что с благородным герканским рыцарем сталось, которого в повозку тюремную средь бела дня запихали!

– Ошибаетесь, милостивый государь, – интенсивно затряс головою пленник. – Мы тюремщики, мы заключенных содержим, а не ловим! Да к тому ж сородичи ваши, рыцари герканские, у нас уже года три как не сиживали…

– Зажми-ка ему пасть… – обратился Дарк к Граблу, а затем потянулся к рукояти меча, – а я жирок с пяточек чуток срежу. Говорят, это память шибко освежает.

– Нет, нет, постойте! – взмолился старший офицер, не сомневавшийся, что мучитель исполнит обещанное. – К нам никого благородных кровей не привозили, Небесами клянусь! Но вот несколько дней назад у нас повозку одну позаимствовали, а на следующий день уже вернули…

– Кто позаимствовал, святой Пафнурий, что ль? – хмыкнул Аламез, изобразив крайнюю степень недоверия.

– Слуги полковника Лоргиса… Хотя какой он полковник?! Шаркун придворный, брезгун вельможный да сноб, каких еще поискать! Неделю назад по неизвестным ни мне, ни начальнику тюрьмы делам из самого Удбиша с целым эскортом вооруженных до зубов холуев прибыл, – быстро забормотал Гарп, любивший свои пятки куда сильнее, чем столичную власть. – Забрали повозку вместе с кучером, и половина из них во главе с полковником куда-то отъехали. Лоргис грозился как раз завтра вернуться и всем жару дать… Гилис, кучер то бишь, утром следующего дня лишь карету обратно пригнал, вся в пыли дорожной была. Я его, конечно же, расспросить пытался, чем люди Лоргиса занимались, кого в кандалах возили, но он мало что знал… Рассказал только, что схватили они верзилу какого-то усатого, в повозку запихали да тут же за городскую стену везти приказали. По описанию громила ни на одного местного бандюгу не походил, я тогда еще подивился…

– Как выглядел пленник? – спросил Дарк, посмотрев на Грабла многозначительным взглядом.

– Рослый, широкоплечий, в годах, но не дряхлый старик, голова седая совсем, коротко остриженная… – разошелся пленник, желавший не только угодить хозяевам положения, но и спесивым столичным снобам «поросеночка» подложить, – усы длинные, залихватски закрученные. Сразу понятно, воин! Возможно, как раз герканский рыцарь, которого вы ищете.

– Куда его свезли?! Только не ври, что возницу не расспросил, ни в жизнь не поверю!

– Не знаю, клянусь, не знаю! – чуть ли не плача затряс отвислыми щеками Гарп. – Как Гилис сказывал, ему приказали карету на север гнать. Он думал, что в Удбиш пленника везут, но, как миль десять проехали, его заставили на боковую дорогу повернуть, там как раз развилка. Затем еще миль пять по тракту на Кенервард проехали и остановились. Часа три с лишним на обочине проторчали, пока им навстречу другой отряд не подъехал. Гилис говорил, там тоже люди Лоргиса были, в те же цвета одеты и так же вооружены, как его провожатые. Пленника в другую карету пересадили и тут же обратно тронулись, ну а кучер наш назад вернуться поспешил, да только до закрытия городских ворот не успел, всю ночь в открытом поле провел…

– Заткнись, – приказал Аламез и подал знак Граблу помочь его подопечному замолчать.

Дарк услышал, что хотел, но не мог понять, что же происходит. Новые сведения никак не укладывались в картину происходящего, которую он при помощи логических умозаключений уже нарисовал в голове. Пленник, о котором поведал тюремщик, весьма походил внешне на Фламмера, да и с рассказом Зингера о внезапном нападении на одной из улочек Верлежа услышанная история совпадала. Но вот только почему Анри повезли в сторону Кенерварда, было непонятно. Насколько Аламезу, да и Совету Легиона, было известно, высокие чины королевского сыска и старшие вампиры враждебного клана Мартел обитали на севере Шеварии, а именно невдалеке от столицы. Если полковник Лоргис являлся вампиром иль был фигурой первой величины среди «нюхачей королевых», то почему ему понадобилось везти такого важного пленника, как Фламмер, в противоположную сторону… на юго-запад, в отдаленный приграничный город? С одной стороны Кенерварда шумели воды Верлежского озера, а с другой, прямо сразу за крепостными стенами, начинался дремучий лес, считавшийся герканскими и шеварийскими картографами непроходимым и поэтому даже не охраняемый. Услышанное заставило Дарка основательно призадуматься, но тюремный офицер не врал, уж что-что, а это моррон знал точно.

– Могет, все ж за пятки взяться? – вопросил Грабл. – Уж больно быстро да складно брешет, собака!

– Собака собакой, но не брешет! – отрицательно покачал головой Аламез и, не став разъяснять напарнику, почему он поверил рассказу офицера, продолжил допрос: – С рыцарем ясно, а что с остальными двумя?

– Тута они, туточки, – бойко залепетал Гарп, как только Грабл убрал от его рта свою широкую, изрядно взопревшую ладонь. – Что старикашкой-аптекарем, что девицей на побегушках «нюхачи королевы» занимаются, никого к ним не подпускают. Они их на третьем уровне тюрьмы содержат… туда моим людям хода нет… там особая охрана, от сыска… С первого по третий уровни только для особо важных преступников, что против короля неладное замышляли, и для шпионов-«заозерников».

– И где этот уровень находится? – спросил Дарк.

– Как где, как где? – закудахтал пораженный таким неведением офицер. – Естественно, под землей. Мы сейчас на тринадцатом, то бишь на втором наземном, а камеры сыска…

– Понятно, – кивнул Дарк. – Они хоть живы?

– А откуда мне знать? Говорю же, туда моих людей не пускают… – чуть было не заплакал тюремщик, видимо, боясь, что потеряет доверие мучителей, а заодно и жизнь. – У них там все свое… и палачи, и надзиратели, и провизию даже отдельно завозят… Небесами клянусь, я не вру! Ничего более не знаю!

– Заткни его, – отдал распоряжение Дарк, которому бессвязный лепет близкого к истерике пленника мешал думать. – Часов на двенадцать заткни, и уходим!

– А может, того? – спросил Зингер, исполнив только первую часть просьбы, то есть снова водрузив ладонь на толстогубый, мокрый от слюны вперемешку со слезами рот. – Сам же мне говорил, «свидетели никому не нужны… свидетели долго не живут!».

Услышав, какую участь ему намерен уготовить жестокосердный седок, тучный пленник затрясся, задергался всем телом, отчего Зингер едва с него не слетел. Не помогли удержаться моррону в «седле» и крепкие ноги, впившиеся в бока потерявшей самообладание жертвы. Только кулак, с силой ударивший бьющегося в истерике начальника смены точно в лоб, вернул тишину и спокойствие в маленькую, но уютную комнатку.

– Думаю, этого вполне достаточно, но на всякий случай все же свяжи толстяка! – произнес Аламез, вставая со стола и готовясь направиться к выходу. – Что же твоих опасений касается, то руки кровью марать стоит, только когда смысл есть, а мы его, к сожалению, не имеем…

– Да он же, как только очухается, тревогу поднимет! – недоумевал потомок гномов, несмотря на завершение скачки все еще остававшийся в «седле» и не желавший его покидать. – Ты что ж, полагаешь, он рожи наши не запомнил?!

– Запомнил, запомнил, – кивнул Дарк, – притом, думаю, на всю жизнь… Однако это ничего не меняет! Если я прав и торгаш из кабака действительно Фегустин Лат, то нас уже ищут, причем на охоту созваны все: и стража, и ищейки из сыска, и даже находящиеся в Верлеже по иным делам вампиры. Нам нужно как можно быстрее покинуть город, а то, что он нас опознает, роли уже не играет… Заканчивай с ним побыстрее: руки простынями свяжи, а в пасть яблоко засунь иль вон тот диковинный фрукт, он покрупней да потверже будет!

– Сам как-нить разберусь, чистоплюй паршивый! – недовольно проворчал Зингер вслед напарнику, уже покинувшему комнату и греющему руки в соседней, возле едва тлевшего камина.

* * *

От азартных игр один лишь вред. Они не способствуют утолщению кошелька честного игрока и приводят к потере бдительности, которая порой гораздо ценнее денег. Четверо тюремщиков расселись кружком на полу в самом центре холла первого этажа; прямо перед широкой винтовой лестницей, ведущей в подземелье. Игра в карты не просто помогала им коротать время, а всецело увлекла забывших о долге и уставе солдат, настолько уверенных в своей безопасности, что даже отстегнули с поясов короткие мечи и отложили их подальше от мягких подушек. Стола у служивых не было, так что карты клались прямо на каменный пол, а бутыли с вином заменяли служивым походные фляги, наверняка ополовиненные к середине ночной смены. Умы солдат были всецело поглощены просчетом игровых комбинаций да блефом, и в них не нашлось даже маленькой толики серого вещества, чтобы следить за тем, что творится вокруг. Азарт игры поглотил, пленил и сгубил нерадивых часовых, даже не заметивших, что на верхней части лестницы со второго этажа промелькнули две тени.

Тюремщику, сидевшему спиною к спуску в подземелье, а лицом ко входной двери и подъему на второй, видимо, карта не шла. Во время игры он частенько ругался, искусал губы в кровь, да и свои знатные усы превратил в маленькое подобие замусоленной, истрепанной мочалки. Похоже, он чувствовал свое поражение и поэтому не стеснялся в высказываниях, а может, и наоборот, блефовал, усыпляя бдительность уже заранее праздновавших победу сослуживцев.

– Опятушки, поди, одни козырки в лапе зажал, хряка заозерная! А мне чем покрывать приказуешь, подлежник гарповский?! – обильно орошая лицо соседа справа слюною, прокричал проигрывающий тюремщик, а затем, вдруг подняв голову, что есть мочи завопил: – Злыдни!

Троица сослуживцев дружно рассмеялась вместо того, чтобы схватить лежащее на полу оружие и принять бой. Они неправильно поняли последний возглас лишившегося за игру половины жалованья ворчуна и подумали, что это он их называет злодеями. На самом деле проигравший имел в виду (притом в буквальном смысле этого слова) вполне реальных убийц и злодеев, ловко перепрыгнувших через перила лестницы и теперь летевших с обнаженными мечами в руках прямо на спины его беспечным дружкам.

Проигравшийся в карты тюремщик стал единственным, кто выиграл в жизни, то есть продлил ее на целую половину минуты. Только ему удалось встретить смерть, как подобает настоящему воину и мужчине – стоя на ногах и с оружием в руке. Удачливых же игроков постигла более печальная участь: одному поломал ребра и свернул шею Грабл, упав с большой высоты точно на спину несчастного, жизненный путь второго прервал Аламез, после «приземления» тут же метко ударив мечом по шее и снеся голову с плеч.

Третий охранник хоть и был застигнут врасплох и обескуражен появлением злодеев, но самообладания не потерял и, дотянувшись до меча, даже попытался встать на ноги, но стал жертвой коварного приема, который можно было бы назвать: «смертельный прыжок зубастой жабы». Поломав кости первого противника немалым весом своего приземистого тела, Зингер в следующий миг уже оперся об его обмякшую спину сапожищами, оттолкнулся от нее всеми четырьмя конечностями и по-лягушачьи прыгнул на второго стражника. Все произошло так быстро и неожиданно, что риска получить по зубам коленкой или рукоятью обнаженного меча практически не было. Уцепившись еще на подлете за локоть стражника могучей рукой, Зингер потянул врага на себя, повалил, подмял и тут же впился в его не защищенную стальным воротом шею зубами. Секунды две шевариец трепыхался, но затем попытки спастись сменились конвульсиями умирающего.

Последний тюремщик приготовился к бою, хоть явно понимал, что шансы уцелеть равны нулю. Вместо того чтобы неосмотрительно атаковать первым и тем самым подставиться под удар превосходящего как в силе, так наверняка и в умении противника, он поступил благоразумно, можно даже сказать, мудро – отпрыгнул на пару шагов назад и, заняв оборонительную позицию, потянулся за болтавшимся на шее тревожным рожком. Единственным, чего не учел осторожный стражник, была левая ладонь Дарка, сжимавшая кинжал, которому как раз и было суждено стать орудием убийства. Моррон не разменивался по мелочам и, вместо того чтобы метить в уже сжимавшую рожок руку противника, метнул кинжал ему в горло. Выпученные глаза убитого и кровь, хлещущая из пробитой насквозь шеи, не самое лучшее зрелище, так что Дарк сразу же после броска отвернулся и не увидел, как безжизненное тело упало на пол. Ему было вполне достаточно это услышать.

– Ты чо, неряха-пачкун такой?! Глянь только, весь пол кровякой заляпал! – недовольно проворчал Грабл, с бороды которого все еще стекала кровь загрызенной жертвы. – С меня пример бери! Вишь, как все аккуратненько сделано! С одним вообще без крови расправился, а под шейку второго успел подушечку подложить… Могет, пара капелек на пол и упадет, но с лужей, тобою наделанной, то не сравниться… Глянь, глянь, чо натворил… целое озеро под ногами!

Дарк вынужден был признать правоту Грабла, наследил он отменно. Из шеи обезглавленного им тела до сих пор струился мерзкий, кровавый поток, растекавшийся по гладким, каменным плитам; труп с кинжалом в горле также изрядно кровоточил. При иных обстоятельствах Аламез сам бы отругал себя за такую грубую работу, но в эту ночь было совсем не важно, какие следы оставят их преступления. Дарк даже не собирался прятать тела умерщвленных охранников.

– А ты что, в кровососы, мой друг, готовишься? Зачем глотки дерешь? – ответил Дарк, с опаской рассматривая широкую лестницу, ведущую вниз; лестницу, по которой им вот-вот предстояло спуститься на дно тонущего во тьме, огромного колодца, бывшего единственным путем к казематам верлежской тюрьмы. – Если собрался к шеварийским вампирам перебежать, то должен тебя расстроить, морронов они не обращают…

– А щас я, наверно, рассмеяться должон… заржать, яки конь ретивый?! – с ехидцей поинтересовался Грабл, сползая с мертвого тела, но не оставив его в покое, а приступив к бесстыдному мародерству. – Ты глянь только… а мужичок-то тогось… шулером заправским был! Целая колода по рукавам да одежке распихана, даж в портки пиковую даму засунул… – отчитался Зингер, обыскивая убитого и выбрасывая на пол карту за картой. – Полагаю, шельмец каждый месяц жалованье свое удваивал иль утраивал…

– Шальные деньги счастья не приносят, – изрек избитую фразу Дарк и тут же усомнился в истинности этого утверждения.

И сейчас, и еще до того, как стал морроном, Аламезу не доводилось жить обычной, мирной жизнью – той самой жизнью, которую ведут вельможи и пастухи, степенные горожане и вечно перепачканные в навозе крестьяне; одни в сытости и уважении, а другие в нужде и всеобщем презрении. Он жил, как на войне, даже в то относительно спокойное время, когда промышлял разбоем в графстве Дюар. Безумный темп схваток на передовой сменялся затишьем походных лагерей; но и там, и там он ощущал себя воином, совсем не ставя перед собой привычных для мирной жизни задач – набивать брюхо вкусной едой, на зависть соседям щеголять в дорогих одеждах, соблазнять девиц, плодиться да размножаться. Дарк много раз имел возможность хотя бы на время посвятить себя этим совсем не зазорным, нормальным для любого человека занятиям, но что-то внутри него противилось такому образу жизни. Он чувствовал, просто чувствовал, что все это не для него, что никогда не сможет жить и мыслить категориями обычных людей. Такое банальное прозябание всегда вызывало у него отторжение, так наездник брезгует ходить пешком, а вельможа никогда не опустится до путешествия без гербовой кареты. В далекой-далекой юности он так грезил о воинской славе, что не задумывался о возможности быть обычным человеком, а теперь уже не мог позволить себе подобные мысли.

Он был морроном, воином Одиннадцатого Легиона, и его будущее было расписано, по крайней мере, на ближайшую сотню лет. Об этом позаботился Совет Легиона, через Мартина Гентара передав своему верному и стойкому бойцу понятное, но трудноосуществимое поручение: «в кратчайшие сроки добиться высокого положения при герканском дворе, стать влиятельной фигурой…» Аламез уже начал выполнять эту задачу и рассчитывал посвятить ей еще от двадцати до тридцати лет, но это было только начало… Затем на смену достигнутым целям придут новые поручения, цели, беды, задачи… Теперь у него уже не было выбора, как жить, какие приоритеты ставить и чему посвящать свое время. Он принадлежал себе в малом, в несущественных мелочах, и был свободнее любого человека, живущего среди людей, но уже не мог в корне поменять свое бытие и бесцельно прозябать в праздности, спокойствии, обыденности да сытости. Жребий был брошен, рутина мещанства отвергнута, а целью его жизни стала борьба, долгая битва за лучшее будущее человечества, которая уже шла не одно столетие и будет продолжаться до тех пор, пока люди станут осознавать себя людьми… единой человеческой общностью…

– Ой, не нравится мне все это… прям вход в преисподнюю! – вырвало Дарка из плена отвлеченных раздумий недовольное ворчание соклановца.

Грабл уже закончил с мародерством, обшарив карманы всех мертвых стражей, и теперь расхаживал взад-вперед, потрясая в ладони туго набитым звонкими монетами кошелем и позвякивая под мышкой парочкой мечей, позаимствованных у покойников. Боевому товарищу Дарка явно не нравились ни впечатляющие размеры каменного колодца, заполненного не водой, а уходящими вниз ступенями лестницы, ни то, что огонь прикрепленных к стенам факелов не мог осветить даже двери ближайшего уровня. Аламез полностью разделял опасения товарища, но понимал, что выбора у них нет, точнее, у него одного.

– Послушай, Грабл, – обратился Дарк к собрату, – Анри внизу точно нет, так, может, тебе не спускаться? Я должен спасти герканских шпионов, хотя бы одного, но тебе необязательно ввязываться в эту весьма дурно попахивающую историю, тебе ведь не нужно выслуживаться перед фон Кервицем. Отправляйся в Кенервард за Анри, а я уж сам как-нибудь. Коли повезет, встретимся в Удбише и зададим жару шеварийскому клану, а коли…

– Ага, как же! – не дал договорить Грабл, выразивший свое недовольство весьма экспрессивно и зловонно, поскольку кукиш, подсунутый под нос Аламеза, все еще попахивал потом, кровью и волчьей мочой. – Вместе пришли, вместе уйдем! Чо я те, барышня, что ль, какая, чтоб меня восвояси отсылать, когда настоящей драчкой запахло?! Да и как из тюряги-то выбраться, мож, подскажешь?!

– Думал, тем же путем уйдем, да только веревка кой-кого не выдержала, – печально улыбнувшись, пытался отшутиться Дарк, а затем ответил на полном серьезе: – Если честно, то не знаю, ни что нас внизу ожидает, ни как потом отходить будем… Возможно, прорываться с боем придется…

– Вот вишь, значит, вместе держаться до конца и будем! – твердо заявил Зингер, наконец-то понявший причину, по которой Аламез отпрянул назад и брезгливо наморщил нос, и опустивший кулак. – На пару мы победим иль погибнем достойно, а поодиночке точно пропадем!

– Ты прав, – кивнул Дарк, соглашаясь с товарищем, – на пару и погибать, и победу праздновать как-то приятней! Так чего ж тогда встал?! Шевели шустро вниз своими маленькими кривыми колодками!

Грабл сдержался, ничего не ответил, только надул щеки и, злобно прищурившись, смачно сплюнул. На правду, как известно, не обижаются, точнее, не принято выражать недовольство вслух. Ножки потомка гномов были действительно и коротковаты, и кривоваты. Как ни странно, хоть Грабл и обиделся на Дарка, но в то же время был ему благодарен за проявленную деликатность, ведь решивший поиздеваться над ним Аламез не упомянул про густоту волосяного покрова на его весьма далеких от идеала мужской красоты нижних конечностях.

Глава 7 Свободу герканским шпионам!

Они шли вниз; сначала медленно и осторожно, вглядываясь в простиравшуюся впереди полутьму спуска и прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся со дна лестничного колодца; а затем быстрее и увереннее, не обращая внимания на треск едва освещавших ступени пролета факелов и уже не опасаясь натолкнуться хотя бы на одну живую душу. Дорога не баловала морронов разнообразием, что, впрочем, было не так уж и плохо. Каменные стены, горевшие факелы, скрипящие под ногами ступени, вьющиеся тонкой змейкой деревянные поручни ограждения и окованные железом, похожие друг на дружку как капли воды запертые двери тюремных уровней – вот и все, что видели глаза отчаянных нарушителей закона, стремившихся угодить туда, откуда каждый преступник в здравом уме, наоборот, желал поскорее сбежать.

Сам лестничный пролет не охранялся, но Дарк не сомневался, что за каждой из массивных дверей находится по дюжине вооруженных охранников. Порой ему даже казалось, что из-за крепких створок доносятся приглушенные звуки: шаги, тихие разговоры и жалобные стоны узников, которым по ночам снились дурные сны. Спустившись всего на три уровня вниз, морроны убрали оружие, а когда беспрепятственно добрались до пятого (если считать сверху), то ускорили шаг и даже позволили себе изредка обмениваться короткими репликами.

Трудно сказать, на какую глубину они спустились и сколько времени занял их путь. Пространство и время – субстанции стабильные, неизменные, но вот человеческий мозг воспринимает их субъективно, то есть преломляя через далеко не совершенные органы чувств. Как не каждому дано с точностью до метра определить, на каком удалении находится предмет, так и время ощущается по-разному, в зависимости от эмоционального состояния и прочих, менее значимых факторов. Дарку показалось, что они спускались около получаса и в конце достигли отметки в сотню шагов в глубь земли. Точка зрения же Грабла существенно отличалась от мнения собрата. Потомку гномов показалось, что за каких-то жалких пять минут они добрались чуть ли не до самого адского пекла, где черти на пару с задорными бесятками истязают души грешников, то поджаривая их зады на сковородках, то тыча туда же зазубренными вилами.

Святые отцы частенько повторяют на проповедях и во время проведения иных духовных ритуалов, что Небесные Врата закрыты для грешников, но почему-то деликатно умалчивают, что и вход в преисподнюю далеко не для каждого открыт нараспашку. Видимо, бесы, демоны и прочие служители подземного узилища так же, как ихнебесные противоположности, не любят непрошеных гостей, явившихся по собственной воле и по суетным, мирским делам. Дарк с Граблом дошли до самого конца винтовой лестницы, спустились на самое дно тюремного колодца и в изумлении остановились перед окованной железом дверью, на которой грозно и величественно красовалась большая цифра «III». У обоих морронов мгновенно возник один и тот же вопрос, весьма кратко и четко сформулированный Граблом:

– А куда два нижних уровня тюряги заныкались? Иль шеварийцы, чо, со счетом не в ладах? – проворчал Зингер, тряся покрывшейся каплями пота бородой и стряхивая соленую влагу прямо на мундир тюремщика, довольно нелепо смотревшийся на Аламезе. – Но не настолько ж, чтоб счет с цифры «три» начинать!

– Сначала подумай, а уж затем пасть раззявь! – грубо ответил Дарк, решивший промолчать, что это абсурдное объяснение приходило и ему в голову, но вскоре сменилось иным, более походившим на правду. – Нам что толстяк говорил, которого ты так ловко объездил?! Три нижних уровня тюрьмы отписаны королевскому сыску. Здесь не обычных душегубов, воришек и казнокрадов заживо гноят да щипцами калеными истязают, а тех, кто против шеварийского короля преступление замыслил иль уже совершил. Это тюрьма в тюрьме, и тем важным господам, кто за безопасность всего королевства отвечает, совсем не надобно, чтобы сюда любой пьяный болван-надзиратель наведывался. Вход в казематы один, а уровни между собой отдельными лестницами соединяются. Впрочем, не думаю, что мы располагаем достоверной информацией. Вряд ли говорливый начальник смены за створками этой двери хоть разок бывал, а значит, и представления никакого не имеет, что там находится. Я вот не исключаю, что дознаватели сыска отведенные им помещения под свой лад перестроили, я бы на их месте…

– Да не гундось, понял я уж, понял! – прервал товарища Зингер. – Чаго раззуделся, как дед, кому лишь две забавы в жизни осталось: воздух портить да всех без разбору поучать?! Ты лучше б въедливость свою в другое русло направил. Пораскинь мозгами на пользу дела, мож, в голову и придет, как внутрь-то попасть! Иль у тя в кармане отмычка ко всем замкам в мире завалялась? Вот мы и туточки. Делать-то дальше чо собираешься?!

«Какой же я болван! – мысленно укорил себя Аламез, вдруг вспомнив об оплошности, допущенной более месяца назад. – Такую коллекцию воровского инструмента собрал и из тайника в Мелингдормском лесу ее прихватить позабыл! Ржавеют без дела отмычечки мои в сырой землице… Одно лишь успокаивает: сейчас бы они все равно не пригодились… ведь на двери стальной даже замка не видно!»

Действительно, замечание Зингера прозвучало глупо, ведь на массивных, плотно примыкавших друг к дружке створках скорее уж врат, чем двери, не висело замка. Нет, замок наверняка имелся, как, впрочем, и с десяток засовов, запоров и прочих хитроумных защитных устройств, но все они находились с внутренней стороны. Одним словом, без тарана иль иного осадного устройства преграду не преодолеть.

– Ключа у нас нет, да и замочной скважины что-то не видно, – констатировал прискорбный факт Дарк, озадаченный, но не видящий оснований отказываться от задуманного. – Остается лишь два варианта! Сначала давай-ка вокруг оглядимся, а вдруг тайный ход где имеется… Глупо такую возможность исключать!

Грабл протяжно шмыгнул носом и закряхтел, дав соклановцу понять, что считает эту затею бессмысленной тратой времени, однако открыто выражать свое недовольство не стал, отчасти потому, что более разумного решения предложить не мог.

Не тратя времени на пустые пререкания и собираясь доказать неправоту своего товарища не словом, а делом, Зингер подошел вплотную к двери, ловко подпрыгнув вверх, сорвал на лету с держателя факел и тут же начал осмотр стен, медленно обходя дно тюремного колодца слева направо. Аламез пошел по кругу ему навстречу, пытаясь высмотреть или едва приметное углубление в идеальной кладке стены, или небольшой рычаг, удачно замаскированный между камнями. После того как морроны сошлись в первый раз, они еще дважды повторили попытку обнаружить секретный ход. Не был обделен вниманием и покрытый толстым слоем грязи и пыли каменный пол подземного узилища. Результат осмотра не обрадовал приятелей, если тайный вход в казематы и был, то находился он явно не здесь.

– Что теперь? – затушив еле тлевший факел об пол, спросил Грабл, надеясь, что второй вариант проникновения, о котором заикался Дарк, окажется более удачным.

– Раз черного хода нет, а замки все изнутри, остается лишь одно… – изрек Аламез, а затем, выдержав недолгую паузу, огорошил собрата с первого взгляда, казалось бы, абсурдным предложением. – Постучать!

– А с чего ты взял, что откроют? – хмуро изрек Грабл, видимо, уже не имевший душевных сил ни поражаться, ни возмущаться. – Фокус, что ль, какой знаешь? А почему меня старикашка Гентар такому не обучил? Я чо, рыжий, что ль?

– Да нет, колдовство с иллюзией нам не помогут! – покачал головой Аламез, решительно направившись к двери и потащив за рукав товарища. – Встань вот тут, сбоку, чтоб тя через смотровую щель не видно было, да оружие приготовь. Как дверь приоткроют, сразу нападай! Не думаю, что стражников много будет, пробьемся!

Несмотря на факел, все еще горевший в руке Аламеза, вокруг царил полумрак. Грабл не видел смотрового отверстия на гладкой, совершенно однородной поверхности двери, и весьма сомневался, что оно там имелось, однако перечить не стал, притом все по той же причине – он не мог предложить достойного выхода из ситуации, и, значит, ему оставалось лишь «плыть по течению», полагаясь исключительно на прозорливость несловоохотливого товарища. Прижавшись спиной к мокрой и ужасно холодной стене, Зингер сначала достал из-под мышек сразу оба трофейных меча, но затем передумал, резонно рассудив, что порою удобнее бить кулаком, чем рукоятью оружия. В правой руке потомок гномов меч оставил, ну а пальцы левой крепко сжал, готовясь нанести сокрушительный удар по первому же лбу, который покажется в узкой щели между приоткрывшимися створками.

Грабл был готов, хоть и не знал, что им предстоит; Дарк же, наоборот, замер в нерешительности. Он стоял перед запертой дверью с факелом в правой руке, искал глазами то ли отменно замаскированную, то ли просто отсутствующую смотровую щель и пытался убедить себя, что не совершает ошибку, что перебрал действительно все варианты…

– Говорить будешь ты! – огорошил Зингера Аламез, наконец-то поборовший сомнения. – Я языка не знаю. Скажешь, что герканца привели, который из засады в доме аптекаря ускользнул. Коль мундир мой увидят, поверят!

– Постой! – попытался возмутиться Грабл, получивший явно недостаточную инструкцию, но не успел… кулак Дарка забарабанил по стальной створке двери.

Удары по стальным пластинам прозвучали так громко, что стоявший почти вплотную к двери Грабл чуть не оглох. Он проклинал, проклинал в мыслях торопыгу-напарника, не только переусердствовавшего с силой стука, но и совсем не давшего ему времени собраться с мыслями и хоть как-то приготовиться к предстоящему разговору. За те жалкие мгновения, пока стражники шли к двери (звуков с той стороны совсем не было слышно), Зингер должен был справиться с целым рядом сложных задач: проинспектировать свой скудный словарный запас, извлечь из него подходящие к ситуации шеварийские слова и составить из них фразы для предстоящего разговора. На первый взгляд это дело довольно простое, в особенности для того, кто бойко лопочет на чужом языке, однако так рассуждает лишь дилетант, никогда не пробовавший сам плавно плыть мыслью по волнам чужой речи. Одна ошибка в произношении иль в интонации могла привести затею к бесславному провалу, одно-единственное неуместно иль неправильно употребленное слово могло стоить морронам жизни. Дарк был уверен, что его товарищ не подкачает, и даже на миг не усомнился, что беседа с тюремщиками за дверью пройдет гладко; Грабл же нервничал, поскольку не переоценивал свои способности…

Стража ворот не пришлось долго ждать. Хоть морроны и не слышали его шагов, но зато лязг открываемой задвижки оповестил о его прибытии. В идеально гладкой, с виду монолитной стальной пластине, покрывавшей дубовую дверь, вдруг образовалась узкое отверстие. Из черноты как будто по волшебству возникшей щели на Дарка смотрела в упор пара сонных и явно недовольных увиденным глаз.

– Кто таки?! По какой заботе пришлендали?! – сердито прогнусавил заспанный страж, рассматривая то незнакомое лицо Аламеза, то его тюремный мундир.

– Отворяй, дрыхальня, побегальца привезли заозерного… тогось самого душепивцу, что одному из ваших, кажись, Швере-косозыркалке, чуток харю подпоганил! Важна личина, калякают! – потребовал Грабл, едва успев подать товарищу знак, чтобы тот открывал рот и встал к щели вполоборота. (В этом случае часовой мог не заметить, что слова, которые доносились до его слуха, совсем не соответствовали движению губ собеседника.) – Слышь, шевели шибце думками! Не век же нам тутась околачиватьси! Дел своих полно хлебало!

– Вы-то кто таки?! – после недолгого молчания повторил свой вопрос стражник, а затем усложнил жизнь переводившего дух Грабла чередой новых вопросов: – Почему ночью пришлендали? А где поручивый приглядатель из королевой нюхальни?

– Ктось-ктось?! Святой Пандурий собственной личиной! – недовольно пробурчал Грабл, для убедительного изображения возмущения пнув дверь ногой. – Ты чо, всех тюряжников по мордасям знаешь?! А приглядатель ваш старшой сторопыжничал! Апосля кляузу рапортную на него сострочить могешь! Нам заозерника поручавил и дальше поскокал, аки коняга захлестанная, а уж кудысь: то ль к бабенке платно-усладной, то ль по трудам королевым… нам-то почем знати?! Распахай воротища, принимай заозерника, чувырла тугодумная! Мой посменок ужо до конца дотянул, дрыхнуть хочу, мочаги вовсе нету!

Стражник ничего не ответил, но задвижка закрылась. В тюремном подземелье воцарилась гнетущая тишина, сравнимая по нервному напряжению лишь с затишьем перед бурей. Морроны не слышали, что творилось за дверью, но не исключали возможности, что стражник их слышит, поэтому отказались от слов и перешли на язык жестов.

«Сделал все, что мог!» – пожал плечами Грабл, чувствуя себя немного виноватым. Ему пока было неизвестно, допустил он роковую ошибку или нет, закралась ли в его речь оплошность, выдавшая иноземное происхождение?

«Приготовься! – подал знак Аламез, ни на секунду не усомнившийся в языковых способностях своего товарища. – За другими стражами да офицером пошел! Когда дверь откроется, врагов пять-шесть будет… никак не меньше!»

«А поверили?» – переспросил Зингер, загибая пальцы и состроив задумчивую рожу, при виде которой Аламез чуть не покатился со смеха.

«И не сомневайся!» – кивнул Дарк, все же сдержавшись и сохранив внешнее спокойствие.

Граблу хотелось верить, что соклановец прав, и уже через миг он смог убедиться, что беседа на чужом языке была проведена им безупречно. Если бы стражник заподозрил обман, то ни за что не открыл бы ворота. Вскоре изнутри послышался лязг отодвигаемых засовов и еще какие-то звуки, о природе которых оставалось только гадать. Массивные створки двери дернулись и медленно пришли в движение. Томясь в мучительном ожидании, Зингер то и дело облизывал языком пересохшие губы да завидовал Аламезу, обладающему, как ему казалось, поразительной выдержкой. Не сводя глаз с открывавшихся дверей, Дарк практически беззвучно обнажил меч, а затем, слегка наклонившись вбок, достал из-за голенища сапога кинжал. Перспектива схватки с пятью-шестью вооруженными стражниками не могла напугать того, кто уже неоднократно имел дело с более умелыми и многочисленными противниками.

Провидение было явно на стороне авантюристов-легионеров и вершило события в строгом соответствии с коварным замыслом Аламеза, однако не смогло удержаться, чтобы не наказать своих любимчиков за излишнюю самоуверенность. Оно не поленилось преподнести морронам неприятный сюрприз, предвидеть который было просто невозможно. Как договорились приятели ранее, Грабл должен был ударить первым – ринуться в только открывшуюся на достаточную для проникновения ширину дверь, удержать ее своими крепкими плечами и ни при каких обстоятельствах не позволить закрыться. Задача же Дарка была также предельно проста и ясна – развить успех, то есть вовремя подоспеть, нанести противнику максимальный урон и не дать часовым поднять тревогу.

Схватке с тюремщиками было суждено состояться, однако с первой же секунды все пошло совсем не так, как задумывалось. Вместо того чтобы, орудуя острым мечом и тяжелым кулаком, протиснуться в расширяющуюся щель, Грабл вдруг резко отпрянул назад, запрыгнул на нижние ступени винтовой лестницы, где и застыл в оборонительной стойке, причем взяв в левую руку второй меч. Без всяких сомнений, это было тревожным сигналом. Дарк тут же сообразил, что ему следует изменить планы и поскорее занять место рядом с товарищем, но времени на совершение отходного маневра совсем не осталось.

Ворота узилища открылись. Вопреки ожиданиям часовой был всего один, но рядом с ним злобно скалились два огромных, разозленных запахом чужаков существа, которых, несмотря на наличие некоторых схожих черт, язык не поворачивался назвать ни волками, ни собаками. Два чудища размером с коней были от носов до кончиков хвостов покрыты не шерстью, а разноцветной, блестящей чешуей. Многочисленные клыки в их приоткрытых пастях не уступали ни по длине, ни по остроте угрожающе торчащим кверху из лап когтям. Трудно даже предположить, сколько весили эти страшные звери, от одного вида которых можно было лишиться сознания, но Дарк подумал, что вполне достаточно, чтобы превратить взрослого человека в кровавую лепешку.

– Чо обпужались-то?! А где ж заозерник?! – удивленно изрек страж ворот, до которого не сразу, а лишь через пару секунд дошло, что его обманули. – Тиб, Квирс, взять! – прозвучала команда, которую морроны боялись услышать.

Не тратя времени ни на злобный лай, ни на угрожающий рык, звери прыгнули, взмыли в воздух, как две огромные, бескрылые птицы. В этот страшный миг Аламез понял две вещи: от чудовищ на службе у шеварийского сыска не убежать, а пространство тюремного колодца слишком мало, чтобы пытаться на нем маневрировать. Морроны попрощались взглядами. Они почувствовали, что обречены, и не могли даже предположить, что их жестокие игры с судьбой далеко не закончены.

Один зверь приземлился на лестницу позади Грабла и тут же открыл пасть, то ли собираясь откусить голову, то ли проглотить целиком не удержавшегося на ногах от мощного сотрясения и упавшего на ступени моррона. Второе чудище должно было приземлиться точно на Аламеза. Только каким-то чудом Дарк успел отскочить и прижаться спиной к стене, избежав участи глины, смятой и раздавленной тяжелым прессом. Почти одновременно грозное зверье зарычало, отчего у морронов чуть не полопались барабанные перепонки, а мертвые, красные, будто у крыс, глаза чудищ пронзили чужаков хищными, голодными взглядами.

«Ну, вот и все!» – посетила Аламеза последняя мысль.

«А пару клыков твари все ж выбью!» – подумал напоследок Грабл, лежа на холодных ступенях лестницы и не видя смысла подниматься.

«Свои… они свои! Они не причинят вам вреда!» – вдруг отчетливо прозвучал в голове Дарка спокойный и уверенный глас Коллективного Разума.

Неизвестно, услышал ли нечто подобное Зингер или он просто поменял мнение и не захотел встречать смерть лежа на спине, да еще в грязи. Низкорослый крепыш внезапно поднялся на ноги и мужественно, не обращая внимания на все еще щерившегося возле него зверя, принялся отряхивать запачканные одежды. Чудище, смотревшее на Дарка, неожиданно попятилось, виновато потупилось, не выдержав взгляда моррона, а уже через миг дружелюбно завиляло хвостом. Примерно то же самое происходило и со зверем, который чуть было не прикончил Грабла.

– Тиб, Квирс, взять! – истошно кричал не понимавший, что происходит, и поэтому напуганный шеварийский стражник. – Подерите их, дарможравцы проклятые!

Иногда бывает так, что бездействие равносильно враждебному действию. Звери неизвестной породы не думали нападать на своего господина, но и его команд не слушались. Игнорируя все еще продолжавшие звучать приказы, животные улеглись на полу, свернулись двумя огромными клубками и закрыли глаза, как будто намереваясь заснуть.

Пораженные произошедшим ничуть не меньше шеварийца легионеры восприняли поведение чешуйчатых стражей темницы как самую наглядную демонстрацию безразличия, безучастности и полнейшего нейтралитета. Первым приступил к активным действиям Грабл. Подобрав выроненное при падении оружие, Зингер двинулся на все еще кричавшего и таким образом тщетно пытавшегося восстановить утраченную власть над питомцами стражника. Намерения соратника не вызвали у Аламеза сомнений, он их полностью одобрял и поэтому осмелился взять на себя неприятную задачу по лишению шеварийца жизни.

Грозные звери едва приоткрыли щелочки глаз и жалобно заскулили, когда раздался зловещий свист летевшего по воздуху кинжала, плавно перешедший в предсмертный хрип пронзенного горла.

* * *

Как это ни печально, но большинство людей подслеповатые дальтоники. А как иначе объяснить те прискорбные обстоятельства, что они, пребывая в плену стереотипов и иллюзий, не видят явных вещей, а любое событие в их головах ассоциируется лишь с черным иль белым – своеобразным цветовым клеймом добра иль зла. Подавляющему большинству индивидуумов из человеческой общности можно смело поставить диагноз: «поверхностное суждение, усугубленное стадным инстинктом и патологической манией приклеивать ярлыки». Они больны и, что самое страшное, боятся лечиться, ведь жить в плену заблуждений куда комфортнее и проще. Зачем утруждать себя размышлениями и формулировать подробный, досконально точный ответ, когда можно просто отделаться кратким «да» иль «нет»? Зачем долго разбираться, насколько прав и насколько неправ человек, совершивший какой-то поступок, в чем его вина, а в чем его заслуга, когда гораздо легче зачислить его в ряды героев и поборников добра иль заклеймить тираном, мерзавцем, негодяем, а заодно уж и кровожадным выродком со слабым мужским началом?

Как это ни печально, но человечество упорно стремится к примитивизму, а от этого частенько и «щепки летят». К примеру, грань между понятиями «отважный храбрец» и «полоумный выскочка» настолько эфемерна, что индивид, совершивший смелый поступок, даже не знает, как его впоследствии назовут. Кто может сказать, где кончается осторожность и начинается трусость? Должны ли солдаты на бранном поле биться до последнего вздоха иль сдаваться врагу, когда у них нет шансов ни отступить, ни победить?

Поверхность суждений и игнорирование палитры цветов частенько заводит людей в тупик, из которого находится лишь один, комичный с точки зрения логики выход: «Что нам во благо, то добро; что во вред – то зло! Свои всегда хороши, чужие – плохи!» Но как же тогда интересы других людей иль существ? Разве возведенный в абсолют эгоизм и преследование шкурных интересов не является самым большим «злом»? Разве стремление к процветанию, собственному и своих близких, за чужой счет не является самым коротким путем в преисподнюю?

Поверхностность суждений всегда приводит к парадоксам и к десятку противоречивых трактовок, казалось бы, неоспоримых с первого взгляда истин. Большинство людей принимают на веру общепринятую точку зрения и спокойно живут, не забивая голову сложными философскими рассуждениями; другие используют это себе во благо и набивают животы, умело подсовывая соседям выгодные им образы и идеи; есть и такие, кто уходит в монастыри, где годами пытаются объять необъятное, постичь непостижимое и в конце концов приходят к выводу, который неспособны доказать.

Жить и быть человеком трудно, морронам в этом плане гораздо проще, ведь само их существование не укладывается в прокрустово ложе двухцветного восприятия мира, а деяния воскрешенных Коллективным Разумом воителей не светлы, не темны и даже не серы. Морроны выведены могущественным создателем за привычную для людей систему ценностей; они уже не люди изнутри, и поэтому для многих – монстры в человечьем обличье, прагматичные, жестокие существа, не признающие ни мирских, ни духовных законов…

Дарк не искал оправданий и честно признался себе, что боялся сдвинуться с места, пока покрытые чешуей чудища не уснули. В этом плане Грабл повел себя куда храбрее или неосмотрительнее (в зависимости от того, как посмотреть), низкорослый соратник уже почти добрался до стражника, когда брошенный Аламезом кинжал сделал за него грязную работу. Что же касалось самого убийства хозяина адских псов, то Дарк также был с собой честен, признавшись самому строгому и неподкупному судье – совести, что в умерщвлении врага не было нужды. Он бросил кинжал со злости, а не руководствуясь соображениями необходимости. Без своих питомцев тюремщик не смог бы воспрепятствовать морронам, да и позвать на помощь других стражников ему бы не удалось… Зингер был уже близко и успел бы его оглушить.

Не видел моррон ничего зазорного и в том, что вот-вот собирался сделать с еще подергивающим конечностями телом противника. Хотя многие из людей, даже бывалые солдаты и офицеры, сочли бы такой поступок недостойным звания воителя, а не привыкшие к жестокости войны обыватели просто окрестили бы издевательством над трупом.

Дарк подошел к распахнутым вратам, лишь убедившись, что чудовища уснули, а до этого неподвижно стоял и терпеливо наблюдал, как соклановец обшаривает карманы убитого, лишая его тем самым части заслуженной добычи. Когда же звери отошли ко сну, настал черед для него действовать. Осторожно обойдя мерно вздыхавшее и слегка посапывающее тело ближайшего зверя, Аламез склонился над трупом стражника и, к неописуемому удивлению уже закончившего к этому времени мародерствовать Грабла, засунул ладонь в рот убитого. Проверка на ощупь зубов и десен не привела к желаемому результату, как, впрочем, и то, что Дарк сделал потом. Вместо того чтобы вынуть из горла трупа кинжал, моррон, наоборот, расширил рану и внимательно осмотрел ее края. Затем, рывком выдернув окровавленную сталь, Аламез отрезал у убитого палец и, поднеся его к самому носу, обнюхал.

– Ткани не восстанавливаются, даже малейшего прогресса не заметно. Он не вампир, и даже не их прислужник… обычный человек… – с нескрываемым сожалением оповестил об отрицательном результате осмотра Дарк, поднимаясь на ноги и откинув в сторону уже не нужный мизинец. – Странно!

– Чо странно-то, болван ты эдакий?! – не стал скрывать возмущения Грабл. – Он же из сыска королевского, а не из вампирского клана!

– Тебя не удивляет, что обычные люди таких диковинных зверушек приручили? Тебе это странным не кажется? Вот от кровососов такого «сюрприза» вполне можно было бы ожидать, – прояснил свою позицию Аламез, а затем задумчиво добавил: – По крайней мере, я счел бы это допустимым и даже в какой-то мере логичным.

– А шеварийцы вообще того… – также поднявшись на ноги, Грабл многозначительно покрутил пальцем около виска, – со странностями народец, но ведь все ж к этому как-то привыкли… Ты лучше мне другое объясни!

– Что именно? – спросил Дарк, все еще пребывавший в размышлениях; интуитивно чувствующий, что между огромными хищниками и кланом Мартел есть какая-то связь, но пока не в состоянии понять, какая…

– И чо, теперя дурнем прикидываться станешь?! Скажешь, что и этому фокусу тя Мартин не учил?! – прошептал Грабл, с опаской косясь на два огромных, чешуйчатых клубка, ровно дышащих и мерно поскуливающих в начальной стадии сна.

– Какому фокусу? – не сразу понял, о чем идет речь, Дарк, всерьез подумывающий, а не заняться ли ему повторно и более основательно зазорным, по мнению многих, препарированием трупа. – Если ты о псах, то я ни при чем… А разве ты ничего не слышал?

– Чо слышал? – в свою очередь, удивился Зингер, и лучшим доказательством его искренности было то, как забавно он вскинул густые брови и чуть не до ушей раздвинул поросшие изнутри кудрявыми волосами ноздри.

– Голос… голос в голове… – произнес Дарк, уже засомневавшийся, что глас, прозвучавший у него в голове, был обращением Коллективного Разума.

– А-а-а, ты про это… – успокоил товарища Грабл. – Слыхал, конечно, да токмо подумал, что это проделки твои да гентаровские… Лишь черту косматому ведомо, на что наш старикашка способен… Вот обидно и стало. Подумал, как это так? Тебя зверье успокаивать да мыслями общаться некромантушка обучил, а меня – фиг без масла! Погодь, так что ж это выходит?! Раз трюки маговские тут ни при чем, так почему зверье не накинулось на нас, а спать залегло? Почему к нам Разум обратился да и какие нам эти ящеро-шавки «свои»?!

– Я что, на Привратника Небесного похож, чтоб все про всех знать? – пожал плечами Дарк. – Не забивай голову чепухой! Дверь открыта, так чего ж мы тут торчим?! Дальше идти надо, а коль скучно, так пока о другом, более насущном поразмысли. Я вот не прочь твое предложение услышать, как покинуть потом тюрьму? Займись делом, а ребусы мироздания мы с тобой как-нить потом, за винцом у камина жаркого обсудим! – выпалил сгоряча Аламез и, чтобы не извиняться перед товарищем, которого напрасно обидел, быстро зашагал в глубь простиравшегося впереди темного коридора.

– Из-за тя ж, сумнительного такого, задержка возникла… – растерянно пробормотал Зингер вслед уже скрывшемуся из виду грубияну.

* * *

Как средства всегда обусловлены выбранной целью, как человек всегда одевается в зависимости от того, что он собирается делать (в красивый наряд на бал, а в латы на бой), так и внутреннее обустройство зданий всегда соответствует тому, что творится в их стенах. Халупу, в которой живут бедняки, можно назвать свинарником, но перепутать ее с хлевом все же нельзя. Размести во дворце полк солдат, и вскоре от былого величия не останется и следа: в роскошных палатах возникнет устойчивый запах портянок, натертые полы мгновенно потеряют свой зеркальный блеск под сотней-другой грязных сапог, а часть стен тут же снесут, чтоб офицерам было сподручнее приглядывать за поведением подчиненных. Жилище, достойное короля, превратится в большую казарму, как рано или поздно превращается в жалкую клячу любой резвый скакун…

Едва пройдя по коридору третьего тюремного уровня и заглянув за пару незапертых дверей, Дарк сразу заподозрил неладное и даже на всякий случай обнажил меч, хотя мог поклясться собственной жизнью, что поблизости нет ни единой живой души. В этой части подземелья тюрьмой и не пахло, морроны, как будто по мановению волшебной палочки, перенеслись из подземных казематов в дорогой бордель иль иное место для тайных встреч сильных мира сего. Со вкусом и притом довольно богато обставленные комнаты, представшие глазам морронов, нельзя было перепутать ни с мрачными сырыми узилищами, где заживо гниют заключенные, ни со служебными помещениями, где в перерывах между допросами трапезничают палачи или где после долгих, утомительных смен отсыпаются надзиратели. Скорее уж это были апартаменты, куда приходили высокопоставленные вельможи, чтобы проинструктировать дознавателей в вечно окровавленных фартуках, о чем расспрашивать узников. Здесь же вельможи и отдыхали, пока заплечных дел мастера (иногда в течение нескольких суток) выбивали из узников нужные сведения.

Похоже, направивший их сюда офицер вовсе не бывал за массивными стальными вратами, надежно охранявшимися переростками псами, а иначе бы он не стал утверждать, что недавно пойманных герканских агентов держат именно на третьем уровне. Дарку показалось это вполне логичным, так как чины из королевского сыска редко когда посвящали обычных тюремщиков в свои дела. Поскольку нижние уровни подземелья принадлежали им, в информировании тюремного начальства о перепланировке не было смысла.

Пройдя шагов сто, не более, морроны вновь оказались перед дверью, но только на этот раз с виду не столь прочной, обычных размеров, отделанной дорогими сортами дерева и запертой снаружи, а не изнутри. На инкрустированных створках не было видно даже замочной скважины, не то что засовов.

– Что за бред! – разочарованно просопел Грабл, подумавший в этот миг о шеварийцах еще хуже, чем обычно. – Пять-шесть комнатух стражи прошли, и снова дверь, снова ломиться! Вот незадача!

– Ошибаешься, во многом ошибаешься! Нам с тобой, наоборот, очень-очень повезло! – покачал головой Дарк, а затем, не томя товарища ожиданиями, решил поведать о своих догадках: – Это не каморки тюремщиков и дознавателей, а что-то вроде гостиницы для очень важных персон: секретных агентов сыска, высшего уровня и для приезжих из столицы вельмож. Пока палачи заключенных пытают, высокие чины здесь отдыхают, а уж заодно и думы о судьбах отчизны думают. За этой же дверью вовсе не камеры узников и не пыточные находятся…

– А что ж? – искренне удивился Зингер.

– Тайный ход, и ведет он в город, – огорошил товарища Дарк вполне разумным ответом. – А как ты думаешь дела государственные вершатся? Только тайно! Не всякого узника в тюрьму открыто доставить можно, да и далеко не все «нюхачи королевы» могут себе роскошь позволить не таясь, через ворота на допросы приходить.

– А где ж тогда узников содержат и пытают? – задал вопрос Грабл, подойдя к двери вплотную и оценивающе оглядев косяки.

– Как где? – усмехнулся Аламез. – Ты забыл, что еще два уровня ниже имеются. Возле самого входа лестница боковая была, к казематам она и ведет. Нам сейчас как раз туда возвращаться, а через эту дверь мы с тобой уйдем. Говорю же, нам уже подвезло, а если удача еще ширче улыбнется, так не одни подземелье покинем. И вообще, что за недотепа ты тугодумная?! Тяжко те, наверное, бедолаге, приходится жить с квадратной башкой?! Хорошо еще не спросил, почему остальных охранников не видно… – хмыкнул Дарк, но, поняв по задумчивому виду собрата, что для него эта истина не столь уж и ясна, решил снизойти до «разжевывания» явного: – Заведи парочку таких клыкастых страшил, и на жалованье охранничков можно смело сэкономить!

– Понятно, – кивнул в знак согласия нахмуривший брови Зингер, явно недовольный тем, как с ним разговаривает товарищ, но решивший приберечь боевой пыл на потом, то есть до обстановки, более благоприятствующей припоминанию былых обид и дружескому мордобою.

Аламез и не думал, что собрат воспримет его предложение по отходу как руководство к действию… практически как приказ незамедлительно расправиться с непрочной преградой в виде двери. Не успел Дарк и рта открыть, как Грабл резко отпрянул назад, а затем с силой ударил в косяк богатырским плечом. Жалобный треск тонкой древесины и прощальный скрежет сорванных петель оповестили об успешном завершении самовольного действа еще до того, как непрочный косяк отделился от стены, створки дверей с грохотом повалились на пол, а трофейный мундир не успевшего вовремя отпрянуть Дарка покрылся мелкой россыпью известки и щепы.

«Да что ж ты творишь-то?! Зачем сейчас-то ударил?! Хоть предупредил бы, что ль!» – хотел выразить свое недовольство Аламез, но не успел облечь мысли в форму слов. Легко расправившийся с дверью Грабл не стал дожидаться, когда его ворчливый товарищ отчихается да откашляется. Пока Аламез прочищал нос да отряхивал с одежды пыль, Зингер бросил быстрый взгляд в темноту простиравшегося впереди узкого прохода и, убедившись, что предположение напарника верно, молча прошествовал обратно по коридору. Путь на свободу был найден, он был совершенно свободен, и теперь оставалось лишь разыскать и избавить от кандалов тех, за кем, собственно, они в тюремное подземелье и пришли.

Хоть в сердце Грабла и закралась обида на, по его мнению, чересчур задиравшего нос Аламеза, но далее ворчливого брюзжания, трагично-смехотворного надувания щек да неприятного «подарочка» с дверью дело не зашло. Эмоции не заглушили глас рассудка, вещавшего, что на задании не следует ссориться. Когда вокруг враги, а впереди неизвестность, не время устраивать склоки и выказывать гонор. Неспешным шагом Зингер миновал коридор, дошел до лестницы на нижние ярусы и остановился, терпеливо поджидая перепачканного им же соратника. Впрочем, заскучать Грабл не успел, Дарк не был заправским чистюлей и стряхнул с себя только ту известковую пыль, что мешала ему видеть и затрудняла дыхание. Избавляться же от щепок моррон вовсе не стал, он только выдернул самые большие, те, которые прошили ткань тюремного мундира насквозь и неприятно кололи кожу.

Не прошло и минуты, как товарищи снова были рядом и молча, затаив в далеких уголках сознания обиду друг на дружку, продолжили вершить общее дело. На этот раз впереди спускался Грабл, а Дарк шел за ним следом, что по большому счету было без разницы, поскольку непропорционально крупная голова невысокого Зингера ничуть не заслоняла обзор.

Шеварийские зодчие не пренебрегали традициями своего чудаковатого народа и были приверженцами необычных архитектурных решений как на земле, так и в ее недрах. Не пройдя и двадцати ступеней вниз, морроны поняли, что ни первого, ни второго уровня в подземелье верлежской тюрьмы просто-напросто не было. Можно сказать, они не спускались по лестнице (хоть ступени под их ногами имелись, а руки касались перил), а шли по большому тоннелю, идущему куда-то в глубь матушки-земли. Стены необычного спуска по-прежнему были каменными, а вот над головами легионеров то и дело появлялась земля, из которой торчали то мелкие, то крупные корни деревьев и растений. Дарк не был знатоком флоры этих мест, да и вообще ко всему, что растет и зеленеет, относился исключительно потребительски, однако его поразило, как разросшимся корневищам удалось добраться до глубины, на которую они уже спустились.

На второй минуте спуска Грабл подал знак остановиться и, вытянув вперед руку с горевшим факелом, указал товарищу на небольшой проем в стене. Вопреки ожиданиям морронов там не было ни выхода на второй уровень, ни бокового ответвления с такой же скрипучей, пологой лестницей. Когда путники приблизились вплотную и осторожно заглянули внутрь отверстия, то увидели лишь каменный мешок рассчитанной на десяток узников камеры. С поросших от сырости мхом стен уныло свисали проржавевшие цепи, на некоторых из них еще болтались обглоданные крысами человеческие кости. Колодки, обрывки цепей, глиняные черепки, фрагменты скелетов и та гниющая мерзость, что когда-то давно была одеждой заключенных да их подстилками, валялись прямо на полу. Тюремщики даже не посчитали нужным сгрести их в отдельную кучу. Увиденное, бесспорно, навевало печальные мысли, но в то же время и радовало, ведь последний узник этого мрачного подземелья отмучился с полвека назад, никак не ранее. Заброшенная камера выглядела как коллективное захоронение, и по сути им и была. Здесь многие несчастные дождались смерти, а затем их тела еще долго распадались прямо на вонючих подстилках, ставших и смертным одром, пока крысы, влага, просачивающаяся сквозь стены, да относительно свежий воздух, идущий внутрь мешка через небольшое отверстие в потолке, не сделали свое дело – источили останки до кости.

Здесь не на что было смотреть, и путники отправились дальше, но уже через минуту натолкнулись на точно такое же узилище. От первой камеры оно отличалось лишь тем, что костей на полу было поменьше (с некоторых еще свисали ошметки гниющего мяса), кое-где по темным углам пищали голодные крысы, напуганные нежданным появлением чужаков, а на одной из прогнивших подстилок лежало живое тело; исхудавшее, обезображенное пытками, но дышащее и даже изредка тихо постанывающее. Даже когда морроны зашли внутрь камеры и, приблизившись вплотную, склонились над пребывавшим в бессознательном состоянии узником, то не смогли много сказать о замученном почти до смерти человеке.

– Это мужчина, – неизвестно зачем констатировал Грабл и без того явный факт, ведь сквозь дыру в разорванных штанах просвечивали первичные половые признаки. – То ли дряхлый старик, то ли здесь уже долго томится…

– Старик, но совсем не дряхлый! Возможно, тот, кого мы ищем, – уверенно заявил Дарк. – Посмотри на одежду! Ткань еще новая, не протерлась, не истлела и даже не выцвела. Попал сюда всего несколько дней назад, как раз по срокам подходит…

– Дурь не неси! – позабыв об осторожности, в возмущении выкрикнул Зингер. – Чо хламье-то тряпочное?! Ты на тельце само глянь… кожа да кости! А рожа-то, рожа?! Прям черепок, поверх кожей обтянутый, так и за год в застенках не состариться!

– В обычных, не спорю, так не состариться! – невозмутимо кивнул Дарк и поднес палец к губам, давая товарищу понять, что не мешало бы вновь перейти на шепот. – Но мы не в обычной стране, а в Шеварии. Не в обычную тюрьму наведались, а в казематы королевского сыска. Могу поклясться, что и пытки применялись не совсем обычные! Вместо того чтоб блажить, повнимательней глянь!

Действительно, на теле узника не было заметно ни ожогов, ни кровоточащих рубцов, ни открытых ран, ни иных следов от привычных, известных даже городским детишкам пыток. Его не подвешивали на дыбе и не жгли огнем, а похожие на высохшие палки конечности старика не знали ни растягивания, ни сдавливания. Кроме того, что арестант почти превратился в скелет, всего за несколько дней заключения лишившись и жировой прослойки, и большей части мышечной массы, нельзя было не заметить и иной особенности. По всему телу, как сыпь, шли мелкие, но глубокие выемки черного цвета. Они напоминали следы оспы, но были гораздо меньше. Складывалось ощущение, что кожу как будто истыкали иглой, предварительно опущенной в черную краску.

– Эх, Гентара б сюда, вмиг разобрался бы! – с сожалением вздохнул Грабл, а затем выместил зло на крысе, неосмотрительно близко подползшей к его ноге.

– Вряд ли, – покачал головой Дарк, стараясь не смотреть на то, что осталось от грызуна, безжалостно раздавленного сапогом. – Ты переоцениваешь возможности Мартина, считаешь его чуть ли не божеством, а ведь ему, как и нам, далеко не все известно и под силу!

– Хорош умничать, и без того тошно, – огрызнулся Зингер, похоже, вошедший в азарт крысиной охоты и подыскивающий новую жертву. – Чо делать-то будем?

– Если это и аптекарь Ланв, то толку от него уже никакого, – с сожалением покачал головой Дарк. – Старик без сознания, жизнь еле теплится… Попробуем в чувство привести, умрет. С собою забрать? Вряд ли даже до лестницы донесем. До него и дотронуться-то страшно, того и гляди, иль хребет пополам переломится, иль члены отвалятся… Как ни прискорбно, но надо идти дальше! Ринва в застенки недавно попала, и даже если ее уже пытали, то она всяко в лучшем состоянии…

– Согласен, – кивнул Зингер. – К тому ж девицы крепче… и боль меньше нас чувствуют, и больше мучений сдюжить могут.

В глубине души все же надеясь, что у его ног лежал не старик-аптекарь, а другой узник преклонных лет, Дарк развернулся и уже собирался направиться к выходу, как его внезапно остановили сильные пальцы Грабла, крепко вцепившиеся и больно сжавшие руку повыше локтя.

– Ты только глянь! – раздался за спиной Аламеза тихий вкрадчивый шепот, в котором чувствовались нотки трепетного страха.

Дарк рывком выдернул руку и резко развернулся, собираясь наградить не рассчитывавшего силы товарища звонкой затрещиной, однако уже занесенная для удара рука застыла в воздухе, а рот Аламеза сам собой открылся. Каким-то чудом медленно и, скорее всего, в муках умирающий пленник не только услышал их голоса, но и понял смысл разговора. Он смотрел на опоздавшую помощь слезящимися, полными сожаления и горечи глазами, а его потрескавшиеся от сухости, как будто покрытые коростой губы едва заметно и почти беззвучно зашевелились, изо всех сил стараясь выговорить всего два слова: «Послание… Кервиц».

– Ты Ланв, аптекарь Ланв?! – мгновенно позабыв о мести, Дарк снова склонился над умирающим и почти вплотную прильнул ухом к его пересохшим губам. – Что с тобой сделали? Кто тебя пытал? Я от фон Кервица, что ему передать?!

– Послание… камень… пустырь… третья башня от порта… сорок шагов, – из последних сил прошептал старик, а затем вдруг протяжно захрипел, набирая в грудь воздух, и на последнем выдохе почти выкрикнул: – Срочно доставить! Спасите Герк…!

Агент герканской разведки умер, испустил дух на руках Аламеза. В этот миг в сердцах обоих морронов появилась печаль, а на глаза навернулись слезы. Они видели много смертей как близких, так и совершенно незнакомых людей. И каждый раз, когда при них умирал настоящий солдат, не прекращавший борьбу до последнего вздоха, и с Граблом, и с Дарком творилось одно и то же: горечь в сердце, скупые слезы на глазах и неистребимое желание отомстить за смерть Человека с большой буквы.

* * *

Всему рано или поздно приходит конец; закончился и спуск на самое дно тюремного подземелья. По дороге морронам попалось еще несколько камер: одни были давненько заброшены, и в них не водилось даже подземных падальщиков – крыс; в других доживали последние минуты иль часы подвергшиеся пыткам мученики с точно такими же черными отметинами на коже. Женщин среди узников не было, так что легионеры в каменных мешках подолгу не задерживались. Вид чужих страданий – не самое лучшее зрелище, особенно если умирающий тебе вовсе не враг, а ты отчетливо осознаешь собственное бессилие хоть как-то помочь, хоть как-то облегчить муки медленно угасающей плоти.

Ступени оборвались внезапно, а все еще не закончившийся, ведущий куда-то вперед тоннель разительно отличался от всего, что морроны в ту ночь увидели в застенках верлежской стены. Пол, стены и потолок прохода казались не просто ровными, а идеально гладкими, вымощенными большими плитами, без заметных стыков. Стало гораздо светлее, хотя факелов впереди не было. Определенно, шеварийцам был известен какой-то более эффективный способ освещать, а заодно и согревать помещения, находящиеся глубоко под землей.

Дарк с Граблом на секунду застыли и, не сговариваясь, чертыхнулись, после чего обменялись многозначительными взглядами. У обоих возникло нехорошее предчувствие, но они подавили в себе ощущение близкой опасности, ведь выбора, собственно, не было, раз уж пришли, им следовало дойти до конца, пойти на неизвестной природы свет, не предвещавший ничего, кроме бед. Осторожно ступая позеркальным плитам пола, легионеры пошли вперед, готовые дойти до цели и отразить атаку любого неизвестного противника, вздумавшего им помешать. Однако первая остановка произошла гораздо раньше, чем морроны предполагали, и виной тому, как ни странно, стали стены, на которых вдруг моментально проявились рисунки.

Художники часто украшают стены богатых домов и дорогую посуду изображениями живописных пейзажей иль живых людей, но Аламез еще ни разу не видел, чтобы украшенные малахитовым орнаментом «полотна» проступали из глубин камня сами собой, как будто почуяв тепло, исходившее от непрошеных гостей.

– Ишь, уродцы какие! – хмыкнул Зингер, на которого явление, которое можно было смело назвать чудом, не произвело должного впечатления, как не поражают мастера иллюзии жалкие трюки фокусника из бродячего цирка. – Тощие, узколобые, длиннющие, как жерди, мышц на тельце почти нет! А бабенки, бабенки какие отвратные… ни кожи, ни рожи; ни бедер, ни дынек! Вот только ноженки ничего… Чо, мазилка-художник нормальных людишек в натурщики подобрать не мог?!

– Это вовсе не люди! – едва качнул головой Дарк, завороженно наблюдая за то проступающими из камня, то растворяющимися прямо на глазах картинами бытовых сцен из прошлого, из очень далеко прошлого… пожалуй, даже из той поры, когда не только он сам, но и его пра-прадед еще не появился на свет. – Это эльфы… причем даже не те, которых я еще застал, а их далекие предки… – прошептал Аламез, чувствуя, как к горлу медленно подкатывается ком, а колени предательски подкашиваются.

– Вот чо, – выразил удивление потомок гномов, совсем не испытывающий того трепетного чувства, которое на несколько мгновений парализовало его товарища. – Все равно тощи у них бабы были, тощи, худосочны, уродливы да, поди, еще и холодны, как погост. Теперь ясно, почему эльфы выродились… с такими бедрами!

– Заткнись! – повысил голос Аламез, не желающий услышать рассуждения еще более пошлые.

– Тогда копытами шевели! Ишь, застрял тута, эстета какая! Нету у нас времечка мазне всякой дивиться! – засопел Грабл и, бесцеремонно схватив Дарка за локоть, потащил его за собой, туда, откуда шел свет.

Когда путь полон неожиданностей, то нечего дивиться большому сюрпризу в его конце. Тоннель вывел морронов в огромный, хорошо освещенный зал, который, собственно, и залом-то назвать нельзя. Повсюду были корни: большие и маленькие, толстые и тонкие; прямые да ровные, как тело змеи, и извивающиеся, разветвляющиеся. Одни из них, мерно мерцая, светились ярким, но неслепящим светом, другие свисали с потолка и, шевелясь, как водоросли, снабжали подземную нишу довольно свежим воздухом, третьи корневища причудливо сплетались между собой, образовывая странную конструкцию, заменявшую необычному помещению стены, потолок и пол. У Дарка тут же возникло ощущение, что какой-то злой колдун уменьшил его тело в тысячу раз, а затем посадил в плетеную корзину. Наверное, то же самое почувствовал и Грабл, отрывисто зашмыгавший носом, напрягший мышцы шеи, подозрительно озиравшийся по сторонам и обнаживший оружие.

– Что это?! Храм, что ль, какой?! А может, тайная лаборатория мага, обладающего влиянием при шеварийском дворе?! – не то чтобы спросил у товарища, а скорее просто высказал вслух предположение Аламез и тут же мысленно стал искать подтверждения или опровержения.

Дарк пребывал в растерянности, так бывает всегда, когда голова не в состоянии объяснить то, что видят глаза или слышат уши. Он не понимал ни природы диковинных корней, как будто почувствовавших присутствие чужаков и потихоньку пришедших в движение, ни назначения зала, ни того, каким образом шеварийский сыск связан с таинствами древнего, давно ушедшего из мира народа.

– Да пыточная это, болван… пыточная! – ворвался в голову погруженного в раздумье Аламеза грубый выкрик Зингера, вновь с силой сдавившего его многострадальный локоть и интенсивно затрясшего. – Вместо того чтоб глазки закатывать да рожи вумные строить, вон тудысь глянь!

Дарк недоверчиво повернул голову в сторону, куда дергавший его за руку товарищ тыкал пальцем, и тут же убедился, что Зингер был прав, хотя бы отчасти. Всего шагах в десяти перед входом на высоте трех-четырех метров от пола завис огромный клубок перепутавшихся между собою мелких и средних корней, в самом центре которого виднелось инородное пятно – тело человека. Пол и возраст запертого в центре клубка узника определить было нельзя, но по разорванной одежде, валявшейся на полу, Дарк сразу понял, что это женщина, притом довольно молодая, так что вполне могла быть Ринвой, посыльной фон Кервица. Держался клубок на трех свисавших с потолка толстых стволах корней, расходившихся ближе к своим концам на полсотни мелких отростков, которые и образовали удерживающий человека в воздухе клубок. От необычной клетки отходили еще десятка два-три тонких, но длинных корней: одни тянулись к плетеной стене и терялись среди более толстых, опорных корневищ, другие вели к небольшому зеркалу, водруженному на широкий постамент в виде поросшего молодыми побегами пня, и входили, как будто вживлялись в светло-коричневую раму из, возможно, живой древесины.

Аламез видел живое устройство впервые, но сразу догадался, для чего оно предназначено, и понял основной принцип действия. Грабл был совершенно прав – в этом зале на самом деле проводились дознания, однако пытками сам процесс получения сведений из пленных назвать было нельзя. Истязая плоть узника, палачи стремятся подавить волю жертвы, добиться признания, а основным средством воздействия является жуткая боль, причиняемая живым тканям. Здесь же боль и телесные повреждения были не инструментом достижения цели, а всего лишь побочным эффектом, не столь уж и существенным, с точки зрения быстро получавших нужные сведения мучителей. Механизм функционировал просто, хоть несведущим людям, какими являлись морроны, было совершенно непонятно, за счет чего? Тело жертвы помещалось в клубок из корней диковинного, неизвестного людям растения, и его мелкие отростки прорастали сквозь кожу узника и, добравшись до основных, нервных стволов, считывали информацию прямо из мозга, которая тут же выводилась на зеркало в виде движущихся образов или застывших картинок. Попутно с получением сведений корни-хищники высасывали из живого организма жизненные соки, именно этим и объяснялось то плачевное состояние, в котором они нашли Ланва и других узников.

Выработав правдоподобную гипотезу, Дарк с ходу решил проверить ее на деле, поэтому, приказав Граблу освободить пленницу, сам направился к зеркалу. К тому же моррон не только хотел убедиться, что прав, но и узнать, что удалось шеварийцам разузнать из головы девицы-агента. Увиденное вместо собственного отражения сильно разочаровало Аламеза, на гладкой, идеально ровной поверхности картинки исчезли и проступали столбцы каких-то символов. Одни значки моррон знал, поскольку когда-то очень-очень давно в военной академии Восточной Империи его заставляли изучать уже тогда мертвый язык – раннеэльфийский. Знакомых букв оказалось довольно много, примерно две трети всех символов. Дарк даже составил несколько слов, но перевести их так и не смог. Быстро устав и сдавшись, Аламез прекратил бессмысленное занятие и поспешил на помощь Граблу, который за все это время так и не смог ни распутать, ни разрубить окутавший жертву клубок.

Даже если бы потомок гномов был раза в два-три выше ростом, то все равно не сумел бы дотянуться до плетеной клетки ни рукой, ни мечом, поэтому Зингер упорно метал вверх мечи и даже умудрился таким образом перерезать два-три ствола. Действуя подобным образом, да еще в одиночку, он точно бы за пару суток управился. Не помогло Граблу и метание факела, пущенного в ход вслед за холодным оружием. Отчаявшись справиться с основным стволом, Зингер принялся вымещать злость на вспомогательных корнях, тех самых, что соединяли клетку со стеною и зеркалом и по большому счету роли никакой не играли, разве что их обрыв привел к исчезновению так и не расшифрованных символов.

– Ну, что ты творишь? Я ж просил, девицу освободить, а не диверсию устраивать, – с тяжким вздохом произнес Дарк, подойдя к товарищу почти вплотную и легонько нажав на средний по толщине корешок, вертикально проросший из пола и оканчивающийся плетеным набалдашником на уровне пояса Аламеза.

Уже в следующий миг тугое переплетение кореньев, висевшее над головами морронов, пришло в движение. Десятки, а то и сотни мелких ростков стали распутываться и отпустили пребывавшую без сознания жертву. Сначала обмякшее тело девушки повисло вниз головой, а затем (когда коренья отпустили ноги) быстро полетело к полу, прямо в руки опередившего Аламеза Грабла.

– Слышь, а она ничего! – не пытаясь скрыть ни похоть в глазах, ни вожделение в голосе, просопел Зингер, явно испытывающий удовольствие от того, что держал в руках и, как собака, обнюхивал обнаженную и довольно привлекательную девицу. – И мордашка красивая, и тельце пригожее, да и соков из нее не так уж и много высосали… всего на полпудика, кажись, похудала! Токмо вот пятна мерзкие белизну кожи портят!

– Нравится девка, так и носи! – ответил Дарк, отвернувшись, поскольку не желал смотреть, как неуместно и не вовремя у соклановца взыграло мужское начало. – Надеюсь, ты дашь ей сперва в сознание прийти, а уж потом примешься ухаживать!

– Одежку девичью подними, моралист драный! Раз уж мне девицу на себе переть, то хотя б тряпочками ручонки утруди! – ответил Зингер, явно недовольный тем, что его подозревают в непристойных намерениях, но бесспорно обрадованный, что в конце ночи ему достался такой приз.

– Ладно, давай выбираться отсюда! До рассвета должны уже в городе быть! – не стал развивать скользкую тему Дарк, поскольку в глубине души, конечно, завидовал товарищу, проявившему в нужный момент большее проворство.

Глава 8 Прощай, Верлеж!

Пьянство – зло, пьянство – болезнь, по сравнению с которой любой страшный мор лишь легкая и быстро проходящая простуда! Безудержное пристрастие к стакану намного пагубнее иных вредных привычек или недугов, поскольку способно сгубить не только не знающего меру в хмеле человека, но и все его окружение. Судьбе близких пьянчужки не позавидовать! Их жизнь похожа на сплошной кошмар. Они обречены на душевные страдания и вынуждены не только постоянно вдыхать отвратные винные пары, но и день за днем общаться с жалким подобием человека, готового за стакан всю родню в рабство продать. Члены семьи мужественно сносят порой совсем не безобидные выходки пропойцы-сородича, и их терпеливость можно хоть как-то понять, ведь он им не чужак, да и память о былых, проведенных им в трезвости днях оставляет какую-то, пусть и призрачную, надежду в «исколотых» хмелем сердцах. Но во имя чего страдают другие; те, кому неспособный отвечать за свои поступки любитель бутылки не сын, не отец и не брат? Те несчастные, кто просыпается в ночи от похабных песенок за окном, с трудом выводимых пьяными голосами. Те, к кому алчущий найти хоть какую-то мелочь, чтобы опохмелиться, наглец залез в дом и прошелся по чистой постели грязными сапогами. Те, кто не хочет драться с едва стоящим на ногах, но ищущим развлечений дебоширом. Те, кто долго очищает одежду и сапоги, испачканные в результате неожиданного опорожнения желудка перебравшего гуляки. Что бы ни лепетали заядлые гуманисты и моралисты, но люди страдают от пьяниц ничуть не меньше, чем от воров, мошенников, тиранов и душегубов! Так почему же пропойц не сажают в тюрьму, а позволяют им обитать среди нормальных людей и портить жизнь всем подряд: как уже отчаявшимся дышать полной грудью близким, так и совсем незнакомым людям? Все равно пользы от пьяниц обществу никакой, а наносимого вреда и не перечислить! Они не только медленно убивают сами себя, но и тащат в бездну безысходности других, а также поганят все, до чего дотягиваются их вечно трясущиеся, способные держать лишь стакан ручонки. Поступки пьяного непредсказуемы, а находиться с ним рядом все равно что стоять под наведенным на тебя арбалетом и гадать, нажмет ли чужой палец спусковой рычаг или все обойдется…

Завидев пьянчужку, тщетно пытавшегося выползти из сточной канавы, Дарк сразу захотел свернуть и продолжить путь по соседней улочке, благо, что в ранний час прохожих в восточных кварталах города практически не было. Однако Грабл, видимо, уже порядком утомился от утренней «прогулки» с прекрасной ношей на руках, да и не счел перепачканного грязью оборванца на четвереньках серьезным источником угрозы. Отрицательно замотав обильно покрывшейся потом головой, Зингер что-то пропыхтел в ответ на предложение товарища и, грузно переваливаясь с боку на бок, продолжил бег по прежнему маршруту.

Дурное предчувствие, к сожалению, не обмануло Аламеза. Стоило лишь Граблу с бесчувственным телом девицы на руках приблизиться к жертве ночного загула на расстояние в пару шагов, как наступила расплата за непростительную беспечность и пренебрежительное игнорирование мудрых советов. Прервав очередную, наверное, десятую, если не более, попытку встать на ноги и хоть этим стать похожим на человека, выпивоха грузно шлепнулся обратно в грязь и, тут же интенсивно задрыгав всеми четырьмя конечностями, что было мочи заголосил:

– Поживальцы Верлежа, зыркните, что средь бела дня деется! Насилушники заозерные совсем обнаглели! Девок наших прям в наглую тырят! – верещал покрытый грязью да коростой «страж общественного порядка», как будто плывя на спине по луже. – Поживальцы Верлежа, прервите дрыхню непросыпную, зыркните, что деется!

Нетрудно догадаться, почему пропойца принял морронов за насильников, лишивших прекрасную жертву чувств и теперь поспешно волокущих ее в укромный уголок. Любому на его месте первым делом пришла бы в голову именно эта банальная и более всего правдоподобная мысль. Не поразило Дарка и то, что человек в нетрезвом сознании перепутал раннее утро (ведь солнце хоть уже и встало, но еще не показало свой лик из-за крыш домов) с полуднем. Удивило Аламеза нечто другое, и прежде всего то, что обитатель сточной канавы принялся орать, в то время как его герканский собрат предпочел бы благоразумно промолчать, чтобы не получить по опухшей роже кованым сапогом.

Кроме того, непонятно почему пьянчужка сразу признал в морронах чужаков, ведь на Аламезе до сих пор красовался мундир шеварийского тюремщика, а могучий торс Грабла был совсем не виден под стройноногой ношей, которую он тащил, перекинув через плечо. Дарк также остался в недоумении, почему щуплый, пропитой мужичок неопределенного возраста принял девицу за шеварийку: то ли Ринва походила на местных жительниц стройностью свешивающихся вперед ног, то ли округлостью форм, от которых эти ноги начинались?

К сожалению, времени поломать голову над этими загадками пропитой шеварийской души совсем не было, как, впрочем, и на то, чтобы должным образом наказать лезущего не в свои дела смутьяна. Стоило лишь добровольному «стражу общественного порядка» и нравственности открыть рот, как в окнах всех ближайших домов задвигались открывающиеся ставни, а где-то поблизости раздалась тревожная трель сигнального рожка городской стражи. Наверное, как раз в это время поблизости проходил патруль, но морроны предпочли не выяснять, насколько солдаты были близко и с чем вскоре местные жители высунутся из окон в руках: с камнями, пращами или с наспех заряжаемыми арбалетами?

К сожалению, подпакостивший морронам выпивоха остался безнаказанным. Тяжелая, громоздкая ноша на плече (девица-агент была довольно крупного росточка, да и болезненной худобой не страдала) не позволила Зингеру даже пнуть надрывно верещавшего борца за невинность верлежских девиц. Дарк же побоялся стать вершителем заслуженного возмездия. Он просто побрезговал прикоснуться к грязному заморышу даже сапогом, ведь неизвестно, в каких канавах и сколько тот провалялся, да и отчего на коже опухшего лица проступили большие красные пятна, слегка прикрытые слоем засохшей грязи.

Не сговариваясь, но дружно на два голоса выругавшись, морроны поспешили в ближайшую подворотню, откуда и началась их увлекательная получасовая прогулка по верлежским задворкам и крышам каких-то халуп: то ли заброшенных домов, то ли чересчур больших, но небрежно сколоченных сараев.

«Вот ведь незадача, вот ведь не повезло напоследок! – размышлял про себя на бегу Дарк, помогая все еще несущему на руках девицу товарищу то перебираться через невысокие препятствия, например, мусорные кучи, овраги иль заборы, то взбираться по гнилым, буквально разваливающимся под пальцами стенам сараев на покатые, далеко не всегда ровные крыши. – В тюрьму довольно легко проникли, нашли, что хотели, да и выбрались из застенков тихо, незаметно полгорода миновали, а тут под самый конец и такой сюрприз! И что я этого опойку сразу не прибил! Надо было мне, дураку, кинжал метнуть, как только на улицу вышли! Оплошал я, да и Грабл хорош! Лень ему, видишь ли, было пару домов обойти! Не заупрямился бы напарничек, уже давно на пустыре возле башни были бы, да шаги до камня отсчитывали, под которым послание спрятано…»

Лишь удалившись от места происшествия на расстояние не меньше мили, морроны позволили себе остановиться и перевести дух. Аламез почти не запыхался и мог легко продолжить движение, но вот низкорослого богатыря изящная ноша совсем доконала. Со вздохом нескрываемого облегчения Грабл опустил нагую девицу на землю и прислонил ее податливое, безвольное тело спиною к забору.

– Все, дальше ты агентшу свою несешь! Я уже налапался, пора и честь знать! А иначе, какие из нас «насилушники», коль того… я один удовольствие получаю, а ты вон совсем не умаялся да ничуть не взопрел? – попытался пошутить Зингер, тут же плюхнувшийся на землю и растянувшийся на траве кверху часто вздымавшимся, еще более округлым, чем ранее, пузом. – Не корчь рожу недовольную, утруди ручонки, да и плечики свои хлипкие слегка напряги, чай, пополам не треснут!

– Поздно спохватился, радетель за справедливость! – усмехнулся Аламез, скидывая Ринве на живот ее рваную одежду, которую всю дорогу пронес в руках. – Дальше девицу не понесем, здесь оставим. Местечко тихое, спокойное, оклемается, да к своим уйдет, если, конечно, снова в пекло не полезет. Хотя вряд ли в герканской разведке дурех держат…

– Нет-уш-ки! – все еще лежа на земле, затряс взлохмаченной головой Грабл, выражая тем самым крайнюю степень недовольства. – Я тащил, теперича твой черед! Ишь ты, отлынивать вздумал, да еще под благовидным предлогом! А как же фон Кервиц твой?! Как он прознает, что это ты его посланницу из лап «нюхачей» вражьих вызволил?! Она ж в бессознанке пока и рожи спасителей своих не видела…

– Это как раз и неважно, – ответил Аламез, осматривая округу, а заодно уж и пытаясь прикинуть, сколько им осталось идти до видневшейся вдали на востоке крепостной стены. – Фон Кервиц только мне задание поручал, а значит, кроме меня, и некому было агента от пыток спасать. К тому же ее жизнь не столь и важна, благородного рыцаря в шпионском плаще интересует только послание, то самое послание, что на пустыре нас дожидается…

– А ты уверен, что оно еще там? Уверен, что письмишко это сейчас сыскари шеварийские не читают? – спросил отдышавшийся и даже севший на землю Зингер. – Они ж аптекаря пытали и из мозгов его все, что угодно, вытащить могли…

– Ошибаешься, – уверенно качнул головой все-таки на долю секунды засомневавшийся Аламез. – Послание там же, а иначе зачем шеварийцам было Ринву пытать? Кто ее послал и с какой целью, и без того понятно… Мало ты, друг, с сысками да разведками королевскими общался, там на каждую хитрость своя хитрость предусмотрена. Раз одни из головы агента сведения могут вытащить, то другие непременно найдут способ ее от посягательств чужих защитить. Зря, что ли, Ланв травничал, за ретортами с колбами вечера проводил? Снадобья всякие из травок варил… Мог и на этот случай подходящую микстуру приберечь. Руку даю на отсечение, что дознаватели от аптекаря так ничего и не узнали. Опытным агентом старик был, а иначе бы столько лет в Шеварии не прожил… Думаешь, это первое послание, что он на другой берег озера передает?

– Легко руку посечь давать, коль знаешь, что все равно отрастет, – хмыкнул Зингер, оттирая широкой ладонью взопревший лоб. – А все ж, если прознали, пронюхали как-то?

– Прознали, не прознали, ты еще на ромашке погадай! – проворчал Дарк. – К тайнику идти надо, там и проверим, кто из нас прав. А девица пусть здесь в чувства приходит. Коль письма не найдем, так за ней всегда вернуться успеем. Не думаю, что она раньше, чем через час, глаза открыть сможет.

– И чо только не выдумаешь, как только не обоснуешь мудрено, и все лишь бы бабенку на себе не тащить, – заворчал Грабл, лениво поднимаясь на ноги и снова готовясь в путь. – Не хошь с собой деваху брать, не бери, но только наперед учти, я те не из вьючной породы! В следующий раз на себе поклажу потащишь, а я величаво тряпчонку в руках понесу!

– Да, кстати о тряпчонках. Спасибо, что напомнил, – произнес Аламез, быстро расстегивая пуговицы тюремного мундира. – Переодеться сейчас как раз в самую пору, да и тебе обувку сменить не мешало б!

Зингер с досадой бросил взгляд на свои сапоги, точнее, на то, что от них осталось после схватки с волками и последующего бегства. Один был разодран клыками на пятке и с внутренней стороны, так что наружу высовывалась большая часть покрытой грязевой коркой ступни; у другого отсутствовала добрая треть подошвы, оставленная то ли на крыше одного из сараев, по которым проходило бегство, то ли где-то посреди мусорных куч. Одним словом, обувь нужно было срочно менять, но, к сожалению, сделать это оказалось непросто; без разбойного нападения на какого-нибудь прохожего-ротозея уж точно было не обойтись. Как назло, солнце уже поднялось над крышами верлежских домов, толпы проснувшихся горожан постепенно заполняли улицы, и рисковать свободой, а в их случае и жизнью, всего лишь из-за пары поношенных сапог Зингеру совсем не хотелось.

– Ничо, щас слегка подвяжу, и еще пару деньков сапожки мои протянут, – не столько ради обмана товарища, сколько ради утешения самого себя просопел Грабл, без зазрения совести отрывая от подола платья девицы лоскуты ткани и обвязывая их поверх разодранных сапог.

– И не стыдно мародерствовать? Тем более так бездумно… – усмехнулся Аламез, уже сбросивший с плеч казенный мундир и надевая прихваченный там же в тюрьме плащ прямо на голое тело. – Мог бы и от куртки тюремной рукава на подвязки оторвать, она же все равно больше без надобности.

– А мне цвет ее не нравится, да и примета дурная тюремные тряпки, даж на лоскуты разорванные, на свободе носить, – придумал на ходу отговорку Грабл, не желавший признать, что, не подумав головой, поспешил. – Ты б лучше, чем за другими следить, сам бы как следует запахнулся! Один меч из-под полы торчит, второй плащ оттопыривает, да и рукоять кинжала из-за рукава выглядывает. Аккуратнее надо!

– Ничего, – хмыкнул Дарк, естественно, догадавшийся об истинной причине плохого настроения товарища, – там, куда мы сейчас отправимся, никто к нам приглядываться особо не станет, а если и станет, то не за тем… На пустырь же идем, а не на людную площадь.

– Я предупредил, – сурово проворчал Грабл, завязав последний лоскут ткани красивым, большим бантом поверх носка правого сапога.

«Да, ты, дружище, франт!» – хотел поддразнить нахохлившегося, как заправский петух, Зингера Дарк, но передумал, поскольку побоялся, что будящая всю деревню утренним криком мирная птица в этот миг могла легко превратиться в больно клюющегося гуся. Молча, запахнув плащ и подтянув ослабевшую перевязь, Аламез пошел мимо заброшенного дома в сторону улицы. Моррон не оборачивался, поскольку знал, что товарищ идет за ним всего в паре шагов и что в данный момент за ними никто не наблюдает. Дарк всегда чувствовал, когда за ним следили, хоть и сам не знал, каким образом…

* * *

Одни слова четко отражают действительность, другие, как будто издеваясь над теми, кто их слышит, преломляют объективную реальность через субъективность индивидуального восприятия мира и как следствие не в состоянии ничего точно описать. «Третья башня от порта» – с этим все было понятно и просто. Оба моррона умели считать до трех и поэтому легко нашли искомый объект, однако на этом их поиски тайника с посланием не закончились, а, наоборот, только начались.

Дело в том, что отошедший несколько часов назад в мир иной герканский агент имел весьма своеобразное представление о том, что такое «пустырь». Дарк с Граблом долго высматривали возле башни поросшую сорняками, заваленную мусором да камнями пустошь, но так ее и не нашли. Вокруг возвышались лишь когда-то сгоревшие, а ныне заброшенные дома, которые никто не собирался отстраивать, но и не утруждался сносить, чтобы воздвигнуть на их месте нечто новое. «Сорок шагов» было еще более абстрактным описанием, поскольку шаг у каждого человека свой, к примеру, расстояние между ступнями при ходьбе Аламеза оказалось почти в полтора раза длиннее шага его низкорослого спутника. Четвертый ориентир показался путникам еще более призрачным. Морроны не знали, что подразумевал умирающий Ланв, когда произнес слово «камень»: маленький камешек, булыжник с голову взрослого человека или огромный обломок стены, а ведь в опустевшей пару лет назад округе имелось и того, и другого, и третьего превеликое множество…

– Ну, что, пойдем, пустырь поищем? – предложил Грабл, потирая ногу о ногу, которые, по всей видимости, сильно натерла наспех починенная обувь.

– Не стоит, – покачал головой Аламез. – Старик умирал, бредил, а значит, мог слова и перепутать. Возможно, хотел сказать «пустые дома», а не «пустырь»…

– Ага, а к сорока шагам еще пару сотен добавить забыл иль с башней чуток обсчитался… – с недоверием отнесся к высказанной гипотезе Зингер. – Чо делать-то бум?!

– Главное – не паниковать, – уверенно заявил Дарк, в голове которого уже созрел пошаговый во всех смыслах план поиска. – Аптекарь ростом был чуть повыше меня, а значит, и шаг его чуть длиннее. Сейчас пойду к башне и отсчитаю от сорока до сорока пяти шагов во все направления. Наделай пока что колышков, чтобы отметки поставить. В этом коридоре и будем тайник под камнем искать. Час потеряем, но зато хоть к какому-то результату придем. Найдем – наше счастье, а нет – так нет, сделали все, что смогли, пущай фон Кервиц не серчает, хватит с него и посыльной, из тюрьмы вызволенной… Если другие предложения имеются, я весь во внимании!

– От тридцати пяти до сорока пяти шагов зону поиска расширить надо, – внес уточнение Грабл, как ни странно, абсолютно согласный с планом товарища. – Аптекарь мог шаги сначала сам отмерить, а затем их для девицы пересчитать… так сказать, под ее ногу, ведь это она должна была письмо из тайника забрать. Так что на всяк случай сразу с запасом возьмем, а вот без колышков обойдемся, нечего дважды по одним и тем же завалам лазить. Боюсь, сапожки мои того не выдержат…

– Дело говоришь, – кивнул Дарк и тут же приступил от слов к действию.

В течение целой четверти часа морроны рыскали возле башни, обыскивая разрушенные огнем дома и заглядывая под все, что более или менее напоминало камень. Аламез, шедший по внешнему периметру поисковой зоны, уже почти завершил свой полукруг от стены до стены, когда у него за спиной раздался тихий свист более удачливого напарника. Видимо, Зингер все еще не исключал возможности, что шеварийцы могли выпытать у аптекаря местоположение тайника, поэтому вел себя осторожно и, вместо того чтобы оповестить Дарка о находке радостным криком, предпочел жесты и свист. Высунувшись по пояс из окна сгоревшего дома, Грабл призывно махал правой рукой, а в то же время подавал знак левой хранить молчание.

Аламезу показались такие меры предосторожности излишними, хоть местность была довольно дикой, однако спорить и уж тем более поднимать шум он не стал. Неизвестно, кто мог скрываться среди наполовину обвалившихся стен домов и в многочисленных завалах из недогоревших до конца и теперь медленно гниющих балок, остатков мебели, досок полов и перекрытий. В мертвом квартале могли найти пристанище кто угодно: беглые каторжники, разыскиваемые верлежскими властями убийцы, разбойники, воры, но только не агенты шеварийского сыска, которым были ведомы секреты древнего эльфийского народа. Уж они бы точно не промедлили, и если бы узнали о местонахождении тайника, то давно бы изъяли письмо, а вокруг устроили засаду на засаде. Враги не стали бы ждать, терпеливо наблюдая, пока морроны обыскивали местность, а напали бы сразу, тем более что брать герканцев живьем не было никакой необходимости. Задача слуг шеварийского короля состояла в том, чтобы не допустить утечку секретных сведений и не дать посыльным переправить донесение на другой берег озера, а не допросить герканских агентов, которые не знали ровным счетом ничего. В таких случаях охотники не церемонятся, а сразу хватают или отстреливают попавшуюся им в поле зрения дичь.

– Чо еле ноги волочишь?! На острую каменюку случаем сел иль быстро ходить не соответствует рыцарскому достоинству?! – проворчал Грабл, все еще лежащий толстым, крепким животом на жалобно поскрипывающем, частично обгоревшем, частично сгнившем подоконнике.

– А куда нам спешить, да и ты знак подавал вести себя осторожно, – прошептал подошедший вплотную к стене Аламез, уже давно не в силах злиться на прирожденного ворчуна, наверное, впитавшего недовольство окружающим миром с молоком матери.

– Я знак давал хавку широко не раззявить, а не плестись, как пьянчужка домой, где его женушка со сковородой в руках поджидает! – так же тихо прошептал Зингер, с опаской осматриваясь по сторонам. – Давай живее через окно ко мне залезай!

Дарку не хотелось лезть через находящееся довольно высоко окно, тем более что стена вокруг него была до сих пор покрыта толстым слоем сажи и копоти, так и не смытым дождями за годы запустения. Однако, похоже, иного способа попасть внутрь сгоревшего дома не было. Шеварийцы хоть и являлись сторонниками причудливых архитектурных форм да и строительством подвалов в жилищах пренебрегали, но возводили дома основательно, со знанием дела, практически на века. Толстая, в четыре кирпича кладка стен первого этажа выдержала натиск огненной стихии и по сей день гордо возвышалась над заброшенным пепелищем, а вот деревянные стены второго этажа и крыша, конечно же, поддались бушевавшему пламени, и хоть сгорели только наполовину, но обвалились, накрыв каменный мешок сверху и завалив вход в него.

Стараясь испачкать только плащ, а попутно и разглядеть, куда лезет, Дарк забрался внутрь каменных стен и, зажав рукой нос, огляделся. В помещении, погруженном в полумрак и в большей части своей не имевшем даже пола, было смрадно, сыро и душно. В ноздри моррона тут же ударил неприятный запах гниения (к счастью, только древесины, а не когда-то живых тканей). Стоявший поблизости Грабл ехидно улыбался. Сам он уже и присмотрелся, и принюхался, а теперь получал наслаждение при виде того, как пытается приспособиться к непривычной обстановке развалин его товарищ. Бесспорно, Дарку было неприятно находиться в некоем подобии могилы, да и злорадная ухмылка, победоносно сиявшая на губах Зингера, просто бесила, однако он все же был рад; рад, поскольку практически тут же увидел то, что они так долго и самоотверженно искали.

Посреди одного из многочисленных островков травы, как-то пробившейся и проросшей сквозь настил из головешек и гниющей древесины, возвышался валун размером в две-три головы взрослого человека. Все сомнения у Дарка сразу отпали, это был именно тот камень, который они искали, ведь сам собой неотесанный, не обработанный человеком камень закатиться внутрь дома не мог. Его сюда принесли специально, притом, судя по тому, что стороны валуна еще не были покрыты характерным для сырых помещений зеленоватым налетом, совсем недавно.

– Ты уже поднимал, проверял, что под ним? – спросил Аламез, стараясь не смотреть в лицо Граблу и не обращать внимания на уже начинавшую действовать ему на нервы ухмылку.

– Я те чо, конь двухжильный? – хмыкнул в ответ явно испытывающий терпение Дарка Зингер. – То девку тащи, то камни ворочай! Ишь нашел себе служку, Ваш Рыцарское Величье! Тебя, думаешь, зачем сюдысь позвал?! Вместе возьмемся и каменюку сдвинем!

– Так за дело! Хватит на месте топтаться да лыбиться, как деревенский дурачок! – не выдержал Дарк и, легонько оттолкнув стоявшего у него на пути соратника, шагнул к камню.

Грабл не нагрубил в ответ и даже не пнул соклановца (хоть соблазн был велик), когда тот проходил мимо, а лишь, убрав ухмылку с лица, пронзил спину Дарка гневным взглядом, затем, подавив в себе усилием воли переполнявшие его в этот миг чувства, безропотно взялся за общее дело. Надо сказать, что Аламез почувствовал и этот недобрый взгляд, и напряженность момента. Он понял, что игра во взаимные оскорбления зашла слишком далеко и может вскоре привести к нежелательным последствиям, например, к опухшим физиономиям обеих сторон и к полудюжине поломанных ребер.

Дружно взявшись и сделав всего один совместный рывок, морроны легко откатили валун, который вполне мог бы сдвинуть даже один из них. Глазам обрадованных успехом соклановцев предстало небольшое углубление в земле, в центре которого находилась шкатулка, обмотанная сверху тряпкой. Они не опоздали, а шеварийские дознаватели так и не выудили из головы замученного до смерти старика Ланва, где находится тайник. И лучшим доказательством тому стал небольшой свиток, покоившийся на бархатной подкладке и даже не скрепленный печатью, лишь обвязанный лентой.

Не видя смысла куда-то идти, чтобы прочесть тайное послание, а также доставить на герканский берег донесение непрочитанным, Дарк ловко развязал ленту и, подойдя ближе к окну, то есть туда, где было больше света, развернул скрученное в свиток письмо.

– Чо за бред? – слетело с губ Аламеза, никак не ожидавшего, что донесение тайного агента своему начальству в Маль-Форне будет написано не по-геркански, и даже не мудреными закорючками тайнописи, а по-шеварийски, притом очень неровным почерком и со множеством клякс.

– Чо, чо?! – издал гортанный звук, весьма отдаленно напоминавший смешок Грабл. – Послание, вот чо, но только написанное на здешнем языке да и, как по первым строкам понятно, в форме обычного письмишки, коими простолюдины с роднею, далеко живущей, обмениваются. Вумный такой, прям как селезень горделивый, а элементарщины уразуметь не в силах!

– Раз понял, так сам и читай! – не выдержал Дарк и буквально всунул послание в руки опять ехидно заухмылявшегося Грабла. – Только вслух, и сразу на наш, на герканский, переводи!

– Сам имперец, я из Филании родом, и когда это только герканский язык успел нам родным стать? – вновь со смешком проворчал Зингер, а затем развернул листок пошире, поднес его ближе к свету и, прищурившись, начал бегло читать, притом сразу по-геркански:

«Дорогой братец, давненько я тебе не писал, но на то были причины разные: и хворь одолела, и хлопот полон рот… Понять должен, тяжко калеке на поле приходится. И щас к писарчуку не пошел бы, да должен сообщить те кое-что важное, что и тебя, уж годиков десять как оженившегося и деревеньку родную покинувшего, напрямки касаемо. Сказ поведу о кровниках наших, проклятой семейке Говаро, что не токмо меня, но и всех соседей кознями мерзкими да характером склочным умучили. Как ты уехал, сладко им, злыдням, зажилось… разбогатели, да всех мужиков под себя подмяли. Полдеревни у них в услужении ходит, а многих дружков твоих верных совсем извели. Люди говорят, неспроста на семейку мерзкую богатство да благоденствие свалилось. Народец в открытую толковать не решается, но по дворам тихонько шепчется, что Говаро с колдуном каким-то могучим снюхались, и теперича он им во всех начинаниях, как торговых, так и урожайных, подмогает, но только мало все охальникам, еще большего хочется!

Со всеми недругами своими Говаро поквитались, вот и меня три года назад покалечили. Теперича меня не трогают, но, как завидят, каждый раз пакостно лыбятся. Смертушки моей не хотят, посколь считают, что жизня мне не всласть, и от виду мучений моих горемычных усладу, паскудники, получают. Но не о страданьях своих каждодневных я речь поведу, а о том, что Говаро против тебя удумали, как извести тебя в скором времени хотят… Поведали мне то люди хорошие: честные да добрые! Одних ты знаешь и дружбу ранее с ними водил, а другие – люд новый, из соседских деревень пришлый, но с кровниками нашими уже в раздор угодившие. Даю последнюю руку на отсечение, что не брешут они, что правду о помыслах Говаро сказывали, так что ты уж сомнениями не мучься, мне на слово поверь! Ты ж знаешь, я ж тя, своего старшого братца, никогда ни словом, ни делом не подводил.

Прежде всего, должен тя упредить, что о замыслах твоих проклятые Говаро как-то прознали. Ведомо им не только про убийц, что ты по их души мерзкие нанял, но и про набег, который ты с дружками своими на их хозяйство учинить на днях собрался. Планы твои поменяй немедля и не вздумай вблизи от деревеньки нашей показываться! Поджидают вас уже с дубинами, топорами да вилами враги числом немереным, да и колдовское отродье Говаро помощь всяко учинит, даж не сомневайся! Встретят вас в поле, так что даж до ограды вражиного огорода не доберетесь. Коль отменить нападения все ж не захошь иль не сможешь, то хотя б настороже будь иль хитрость какую удумай, а без того пропадешь, бесславно сгинешь!

Закончил бы я на этом письмишко, да только это не все вести, есть еще и печальней. Говаро всерьез за тя взяться решили, не дает им покоя жизнь твоя спокойная на стороне, извести тебя, звери окаянные, хотят, для чего народ всякий пришлый да недобрый со всей округи поднаняли… Как глянешь на чужаков – сразу в пот хладный бросает: бандюга на бандюге, разбойник на разбойнике! И кого только в шайке говаровской, что на юго-западной околице нашей деревеньки, почти на самом бережку озерка обосновалась, только нет: и с северных земель дикари прибывшие, и сброд с дальних югов, да и из твоей теперешней деревеньки парочка человечков отчаянных найдется. Ждут пока, ироды, отдыхают да оружие точат, а дело свое грязное на семнадцатый день от праздника Восхваления Небесных Ветрил свершить собираются, так что времени у тебя, братишка, ой как мало осталось! Ты уж поспеши, не оплошай!

А замышляют они вот что. На два отряда злодеи разделятся. Первый небольшим совсем будет, человечков пять-шесть всего… Они со стороны озерка безымянного, что возле твоей деревушки находится, зайдут и ограды все, что ты настроил, порушат, после чего все подряд палить начнут, чтоб пожар занялся да чтоб тебя со всеми верными дружками в суматохе на небеса и отправить. Другой же отрядец недругов поболее будет. Отправится в путь он заранее, посколь идти им долее придется. Где-то на тринадцатый-четырнадцатый день по окончании праздника святого выступят. Подберутся они к деревеньке твоей тайно, со стороны того самого леска подойдут, что ваши люди непроходимым и дремучим считают, куда даже самые отважные охотники не суются, посколь гиблые те места. Подручные же Говаро проходы как-то разведали. Думаю, без чар колдовских тут не обошлось! Как только пожар зачнется, злодеи большим числом, не менее двадцати – двадцати пяти головорезов, через топи да чащи пройдя, на северной околице деревеньки вашей внезапно окажутся, чтобы грабить да резать люд честной без разбору. Будь осторожен, брат, да соседей своих о злодействе задуманном предупреди, дабы не пострадали невинные! Написал бы те раньше, да о помыслах кровников наших вот только сего дня прознал. Молюсь за тебя, мой старший, любимый братишка, и за все твое милое семейство!»

– Вот и все, подпись не стоит, – закончил чтение Грабл, после чего, свернув письмо снова в свиток, принялся обматывать его ленточкой, позаимствованной из рук пребывавшего в задумчивости Дарка. – Я вот лично ни черта не понял, кроме того, что шеварийцы про планы герканцев прознали и в отместку им «поросеночка» весьма упитанного да пахучего подложить собираются. Чо делать-то со всей этой стратего-шпионо-бредятиной бум?

– Наша миссия закончена… почти закончена, – то ли отвечал на вопрос, то ли просто размышлял вслух все еще обдумывающий услышанное Аламез. – Прежде всего, выбираемся из этого склепа, муторно мне здесь как-то… не по себе. Вернемся в дворик, где подручную фон Кервица оставили, с ней письмо в Герканию и передадим. А самим нам, как можно быстрее Верлеж покинуть надо…

– Ну да, пора убираться, – кивнул Зингер, видимо, ничуть не горевавший по поводу предстоящего прощания с городом. – За нашими головами, поди, уже не только стража, но и сыск шеварийский охотится. Да и в Кенерварде делишки имеются, как-никак, а именно по дороге туда Анри увезли. Выручать усача нашего скорее надобно! Как бы его шеварийцы на съедение деревцам тож не отдали, с них станется…

– Там еще кое-какие дела появились, по крайней мере у меня, – огорошил Дарк спутника новой загадкой, на которую, однако, не собирался давать не только ответа, но и намека на правильное решение. – Кстати, что это за местечко такое? Почему этот город на картах не обозначен?

– Потому что дурень ты, простофиля-лопоух! – Убрав ценный свиток в шкатулку, Грабл картинно постучал себя пальцем по лбу. – Во-первых, потому что не те карты смотрел, торговые, поди, а не военные. Во-вторых, это не город и даже не городишко, а крепость, что юго-западней Верлежа находится, почти у самой границы. Есть там такой маленький, невзрачный кусочек землицы между Немвильским озером и лесом непроходимым. Геркания с Шеварией пятачок тот давно еще оспаривали, но во время последней геркано-филанийской войны, что сотню лет назад отгремела, шеварийцы потихоньку местечко отхватили и крепость многократно пожженную так знатно укрепили, что наши туда ужо не совались…

– Все сходится! – вновь заговорил загадками Дарк, но быстро опомнился. – Давай шкатулку, уходим!

– Что сходится? – спросил не любящий недомолвок между своими Грабл, но товарищ не удостоил его ответом.

Аламез принял шкатулку из рук соклановца и уже в следующее мгновение выпорхнул из окна наружу, где позабывшего об осторожности и сперва не выглянувшего моррона поджидал весьма неприятный сюрприз. Зингер, как назло, нагнулся, чтобы подтянуть ослабевший лоскут тканина левом изуродованном ботинке. Он не видел, какая Дарка постигла участь, но зато отчетливо расслышал два последующих один за другим звука: глухой удар и шум падения на землю какого-то грузного предмета, по всей видимости, тела соклановца.

В критических ситуациях, когда совсем нет времени сообразить, что да как, одни люди впадают в ступор, другие действуют инстинктивно. Обычному человеческому мозгу просто не хватает времени выработать приемлемые решения, а также просчитать последствия, к которым те могут привести. Морроны же – иные существа, их головы более приспособлены к быстрым расчетам. Всего за краткие доли секунды мозг Зингера успел просчитать непредвиденно возникшую ситуацию, проанализировал все возможности, как то, кто на них напал, так и зачем, и выбрал оптимальный вариант действий – немедленно атаковать незаметно подкравшегося к ним врага. Вместо того чтобы разогнуться после починки обуви в походных условиях, Грабл, наоборот, присел, напрягая все группы мышц, почти вплотную прижался к полу, а затем резко оттолкнулся и прыгнул, точнее, взлетел, поскольку одним махом не только достиг окна, но и вылетел из него, изрядно напугав такой неимоверной прыгучестью занятого мародерством противника.

Появление моррона было эффектным, внезапным, но все же к стопроцентному успеху не привело, поскольку склонившийся над бесчувственным телом Аламеза злодей, наверное, спиной почувствовал летящую на него угрозу и успел отскочить. Вместо того чтобы сбить с ног врага, Зингер едва не раздавил немалым весом своего мускулистого тела распластавшегося по земле боевого товарища.

Бой не самое подходящее время для сантиментов, проявления дружеской заботы или сожалений. Наступив в миг приземления Дарку правой ногой прямо на локоть, Грабл тут же развернулся и собрался атаковать находившегося всего в нескольких метрах врага, однако мгновенно поменял свои планы и тут же застыл, притом не от испуга, а от изумления. Перед ним стояла девица, та самая посыльная герканской разведки, которую он на собственных руках вынес из подземной тюрьмы. Грозный вид прекрасной воительницы с развевающимися на ветру волосами и решимость в ее взоре напугали моррона еще меньше, чем легкий охотничий арбалет, нацеленный ему прямо в лицо. Лежащий на спусковом рычаге тонкий пальчик красавицы непременно привел бы боевой механизм оружия в действие, ступи моррон хоть шаг в ее сторону. Однако Зингер прервал едва начавшийся бой не потому, что страшился сыграть в опасную игру со смертью, а потому, что просто не видел смысла атаковать. Они с разведчицей не были союзниками, но и врагами тоже не были.

– Ты чо творишь, дура? – задал Грабл вопрос, расслабив плечи и сжатые до этого момента кулаки. – Мы ж те жизнь спасли! Я ж на собственном горбу тя, дурынду непутевую, из застенок сыска вытащил!

Девица ничего не ответила, но ни гневного взора, ни арбалета не отвела, хотя, с другой стороны, и стрелять не особо спешила. Похоже, после посещения шеварийской пыточной мыслительные процессы герканской агентки заметно замедлились. Она соображала, а может, и припоминала, что с ней случилось за последнее время. Зингер проявил благоразумие, не став торопить с ответом воительницу, и дал ей фору в несколько секунд, чтобы она смогла покопаться в собственной голове, тем более что и ему было над чем поразмыслить.

Он хорошо понимал, за чем девица пришла. Держа арбалет в вытянутой руке, другой агентка прижимала к груди бесценный трофей – отобранную у Аламеза шкатулку с посланием и была готова драться за него до последнего вздоха восхитительных алых губок. Если бы случай лишил ее оружия, то она, не раздумывая, пустила бы в ход и ровные, белоснежные зубки, и красивые пальчики с коротко остриженными ноготками. В остальном появление среди развалин герканской красавицы было, мягко говоря, странным. С тех пор как приятели оставили освобожденную пленницу в укромном местечке где-то на задворках домов, прошло всего менее двух часов. За это время агентка по имени Ринва (морроны не знали, было ли оно настоящим) успела не только прийти в себя и восстановить хорошую физическую форму после пыток, но и разжиться в чужом, враждебном городе одеждой да оружием. На ней было не платье, совсем не те разорванные обноски, которые Аламез прихватил с собой из тюрьмы, а новенький, обтягивающий стройную фигурку охотничий костюм. Он гармонично сочетался с высокими ботфортами и широким, кожаным поясом на тонкой талии, которая подчеркивала аппетитные округлости иных женских форм. Кроме арбалета, совсем не дрожащего в изящной, но крепкой руке, проворная девица где-то успела разжиться мечом, небольшим колчаном с болтами и кинжалом, по мнению Грабла, чересчур тонким и длинным для настоящего дела. Но больше всего поразило Зингера, что девица как-то умудрилась выследить их, ведь она попала в тюрьму после аптекаря, а значит, не знала, где находится тайник с донесением.

– Чо молчишь, как на выданье?! Шевели мозгами шустрее, не все ж из тебя высосали! – не выдержал Грабл чересчур затянувшейся паузы. – Ты не нападать, а руки нам целовать должна! За вызволение не мешало б и отблагодарить добрых дядь-спасителей!

– Прощу, что лапал меня, пока нес! – наконец-то подала голосок Ринва, надо сказать, довольно грубый и неженственный… плохо сочетающийся с прелестной внешностью. – Хватит такой благодарности?! Не вздумай дергаться, письмо все равно не получишь, а болт в лоб запросто!

– Зря ты, девка, так товарища моего поприветствовала, – не сводя глаз с разведчицы, Зингер кивнул на Аламеза, пребывавшего до сих пор без сознания и даже не шевелившего конечностями. – Мы тебе письмо сами отдать хотели, оно нам без надобности…

– За дуру держишь? – спросила Ринва, осторожно сделав небольшой шажок назад и, видимо, продумывая путь отступления.

– Да, держу! Надо ж, угадала! – рассмеялся Грабл и, демонстрируя отсутствие желания, вступать в схватку, тоже сделал пару шагов назад. – Торопилась куда-то, так беги, не мешаю! Знай лишь, коль еще раз дороги наши пересекутся, я таким благодушным не буду, и тя, шкодница эдакая, ремешком по мягкому месту так попотчую… позабудешь, что оно для сидения предназначено!

– Не слишком ли громкое заявление для того, в чью рожу болт смотрит?! – огрызнулась девица-агент. – Впрочем, почему б не проверить? Дай время, вот только задание выполню, тебя, заморыш, разыщу! Так уж и быть, дам тебе шанс убедиться, как брехня твоя расходится с делом!

– Ступай, не держу! – развел Зингер руками, а затем повернулся к девице спиной.

Казалось бы, моррон поступил опрометчиво, но на самом деле он прекрасно видел отражение девицы в луже под ногами и, если бы она попыталась выстрелить, успел бы отскочить. В самом худшем случае полетевший ему в спину болт всего лишь пронзил бы плечо. Грабл не сомневался, что смог бы одолеть девицу в бою на мечах даже с одной рукой. Игра, как казалось Зингеру, стоила свеч. Если бы Ринва служила не только герканской разведке, но и кому-то еще, то непременно попыталась бы расправиться с соотечественниками. Ее непредвиденное появление и агрессивная манера общения вызвали у Грабла подозрение, что посыльная перешла на сторону шеварийцев. Следующая пара секунд должна была показать, прав моррон или нет. Враг Геркании, а значит, при данных обстоятельства и их личный недруг, обязательно проявил бы себя – выстрелил бы в спину доверчивому глупцу, а затем перерезал бы горло его беспомощному напарнику.

Подозрения моррона оказались напрасными. Девица просто ушла, прихватив с собой шкатулку с посланием, но оставив взамен охотничий арбалет (наверное, в знак благодарности парочке чудаковатых незнакомцев за спасение). Зингеру всегда трудно давалось понять ход мыслей красивых женщин, хотя, впрочем, он уже давненько махнул рукой и оставил другим это неблагодарное занятие. Он воспринимал прекрасный пол таким, какой тот есть, и, надо честно признаться, весьма опасался иметь с его представительницами какие-либо дела иль даже мелкие делишки.

* * *

Боль – самый верный товарищ любого живого существа; товарищ, не льстивый и не сюсюкающий, а, наоборот, правдивый и требовательный. Она не гладит по головке пострадавшего бедолагу, а больно жалит его, заставляя встать, подняться, мобилизовать остаток сил и исправить свое плачевное положение. Боль – не жизнь, но она ее настоящая движущая сила, которая куда сильнее любых инстинктов и страстей. Стремясь избавиться от боли или хотя бы ее притупить, человек совершает настоящие чудеса и находит успокоение в движении, в действии. Боль – самая верная и нетребовательная спутница, она сопровождает нас на протяжении всей жизни, и поэтому каждый за долгие годы чего-то да добивается. Лиши человека боли, и он из работящего творца и творческого труженика превратится в аморфное, ленивое существо, едва движимое по инерции примитивными инстинктами, да и то которые через какое-то время станут медленно, но верно угасать. Лиши человека боли, душевной иль телесной, и он не захочет жить, просто не увидит в том смысла!

Пронзившая острым копьем затылок боль хоть и принесла страдания, но обрадовала Аламеза. Он чувствовал боль, а значит, был жив; а значит, его просчет, допущенный исключительно из беспечности, не стал роковой ошибкой. Дарк помнил все, что с ним произошло и как глупо он позволил себя оглушить не ведавшей ни благодарности, ни признательности девице-агенту. Прошлое отчетливо сохранилось в памяти моррона, а вот с осознанием настоящего возникали проблемы. Во-первых, Аламез помнил, что Ринва ударила его по голове, но откуда же тогда взялась боль в иных частях тела, лежащего к тому же не на траве и не на камнях, а на какой-то твердой, влажно-липкой поверхности? У Дарка сильно горели щеки, как будто с них содрали кожу; ныли и неприятно тянули мышцы спины, резало в локте и болел левый глаз с переносицей, которые он никак не мог повредить при падении. Во-вторых, все еще неподвижно лежащий и не спешащий подавать признаков жизни (порой с этим не стоит торопиться, ведь неизвестно, вокруг друзья иль враги) моррон не мог понять множество вещей. Почему его тело обдувает приятный, свежий ветер, которому неоткуда было взяться среди заброшенных руин? Почему до его как будто горящих огнем ушей доносятся плеск воды, крики кружащих над головою птиц и убаюкивающее хлопанье парусины? Почему мокрый пол, на котором он лежит, покачивается? А также почему в краткие перерывы между порывами ветра его начинает мутить от отвратного, стойкого и резкого запаха, исходившего от его же собственного тела? Единственный вывод, к которому смог прийти Дарк, был парадоксален с первого взгляда: он находится на корабле, плывущем по водам довольно большого водоема, скорее всего, Немвильского или, как говорили шеварийцы, Верлежского озера.

Понимая, что больше он все равно ничего не узнает, пока не поднимет веки, Дарк оперся на здоровый локоть и, чуть приподнявшись, открыл глаза. Увиденное поразило моррона настолько, что он даже засомневался, а пребывает ли он в сознании и не является ли все то, что предстало перед его мутным взором, абсурдным сонным кошмаром, не очень страшным, но довольно мерзким. Солнце стояло в зените и порядком припекало. Мерно раскачивающийся пол действительно оказался палубой корабля, медленно идущего под прямыми, едва колышущимися под ветром парусами от шеварийского побережья к центру Немвильского озера. Вдали за кормой виднелись крошечные башенки Верлежа и расплывчатые очертания стоявших на рейде военных судов.

Одному лишь факту пребывания на корабле можно было вдоволь подивиться, однако у Аламеза нашлись более основательные причины для недоумения. Его поразило и это судно, и собственный вид, надо сказать, довольно неожиданный и по меньшей мере непристойно-экстравагантный – не подобающий не только рыцарю, но и любому уважающему себя человеку.

Он был гол, практически гол, если не считать короткого, мерзко пропахшего нечистотами фартука, обвязанного вокруг поясницы и едва прикрывающего то, что в обществе принято стыдливо называть «срамом». Но это еще полбеды! Более всего ужасало Дарка, что его босые ноги по колени покрывала отвратительная, склизкая пленка еще недавно гнивших, а теперь медленно подсыхающих под палящим солнцем отходов. К счастью, обгоревшие, как будто слегка поджаренные солнечными лучами торс и руки моррона были испачканы намного меньше, однако аромат от них исходил точно такой же; терпкий, стойкий и омерзительный. На голове Аламез ощутил присутствие широкополой рыбацкой шляпы, полы которой так пропитались грязью, что на ощупь походили на скользкие и чешуйчатые рыбьи бока.

Судно же, на корме которого он находился, трудно было назвать кораблем, скорее уж, это был крупный, неуклюжий трехмачтовый плот, составленный из обломков настоящего корабля. Из-за низкой посадки слегка покачивающейся на волнах посудины и отсутствия верхней палубы моррону казалось, что громоздкая и непрочная конструкция вот-вот развалится, перевернется или просто пойдет ко дну, не выдержав веса огромной кучи мерзкого груза. Практически все судно являлось одной огромной свалкой отходов, из которой торчали мачты, ограниченной покрытыми грязью бортами, по тоненьким, скользким то ли от воды, то ли от слизи настилам медленно и осторожно перемещалась небольшая команда мусорщиков. Немного успокоило Дарка лишь то, что под одной из таких же, как на нем, липких и рваных рыбацких шляп виднелась голова Грабла. Его товарища практически нельзя было отличить от обычного верлежского мусорщика: та же шляпа, тот же фартук, прикрывающий лишь часть тела спереди, и та же грязь, как будто ставшая второй кожей.

Похоже, верлежские власти серьезно относились к вывозу мусора за пределы городских стен, однако отходы жизнедеятельности не закапывались на свалке где-нибудь посреди ничейного пустыря, как это делалось в герканских или филанийских городах, а сбрасывались в озеро, причем, скорее всего, вблизи герканского побережья.

У Дарка возникло много вопросов: каким образом они сюда попали и куда плывут, почему все его тело ноет, куда девалось послание, а также где его вещи, кто его раздел и зачем? На некоторые из них моррон наверняка смог бы ответить сам, лишь немного пообвыкнув к новой, весьма неприятной среде обитания. Однако к чему утруждать больную голову, когда имеется тот, кто может дать полный отчет? Сделав над собой небольшое усилие, Аламез сел на скользкой палубе кормовой надстройки и хотел поднять здоровую, не ноющую в локте руку, чтобы привлечь внимание Зингера, охотно и, скорее всего, совершенно добровольно помогавшего засорителям озерных просторов крепить снасти и поднимать для увеличения хода дополнительные паруса. К радости Дарка, лишний раз шевелиться не пришлось. Грабл тут же его заметил и, сунув в руки соседа канат, бойко побежал по узким мосткам к лестнице на корму, бывшую не только местом, где находится штурвал, но и относительно чистым пространством, на котором в перерывах между работой отдыхала, спала и трапезничала «пахучая» команда.

– Очухалси? С возвращеньицем! – вполне дружелюбно и без тени злорадства поприветствовал товарища Зингер, с ходу усевшись перед ним на корточки и тут же подсунув под самый нос пострадавшего свежую, еще бьющуюся в волосатой руке и шевелящую жабрами рыбину: то ли леща, то ли озерного карпа. – На, к роже приложи холодненькую, полегчает!

– Где мы и что произошло, пока я был без сознания? – решил сразу выяснить важное Дарк, отстраняя рукой интенсивно бьющий хвостом заменитель холодного компресса.

– Да ничего особливого и не случилось, – пожал плечами Грабл и ловко вышвырнул за борт уже бесполезную рыбину. – Из Верлежа мы выбрались, как и хотели…

– Я гол, рожа опухла, все тело ноет! Я весь в нечистотах, дрейфую на плавучей помойке к герканскому берегу, да еще в самой вонючей компании во всех королевствах. Как ты думаешь, насколько подробны и четки должны быть твои объяснения, чтобы у меня не появилось соблазна выдрать те бороденку по волоску? – стараясь, насколько это позволяли болевшие щеки, широко улыбнуться, спросил Дарк, глядя товарищу прямо в глаза. – Нет, друг милый, невнятной брехней не отделаешься. Давай все по порядку, подробно рассказывай, что да как?!

– Бороду тронешь, вслед за карпушкой за борт мигом отправишься! – на полном серьезе предупредил Зингер, подсунув под нос Аламеза волосатый кулак. – Не для таких, как ты лапунов, бородищу растил! Сам, слабак паршивый, три часа в отключке провалялся, а я его на се через весь город пер да от стражи прятал! Теперича же, видишь ли, Ваш Высокородная Благородь с побитой рожей, отчету с меня требует!

– Ладно, давай по делу, – примирительно произнес Дарк. – Начнем с того, кто меня так отделал?

– Да, никто… случай несчастный, превратное стечение обстоятельств, – буркнул Грабл, смущенно отводя взор и поглаживая зачесавшиеся то ли от грязи, то ли от стыда ладони. – Как тя оглушили, надеюсь, помнишь? Так вот, это та самая герканская шпионка была, Ринва то бишь… Посланьице, как ты и хотел, ужо у нее, можно не беспокоиться!

– Помню, зубы не заговаривай! – кивнул Дарк, осторожно оглаживая рукой все еще болевший затылок. – Одну шишку ты мне объяснил, а как с остальными побоями быть? Только не говори, что девица-красавица так зла была, так осерчала, что ногами рьяно пиналась…

– Да, я и не говорю, не намекал даж… – проворчал Грабл, а затем решил сознаться: – Это я тя по щекам шлепал, чтоб в чуйства привести, а ты все никак и никак, затем за уши драл, тож бесполезно… Ну, не рассчитал чуток силушки, переборщил, ты уж извиняй!

– Ага, я все не просыпался и не просыпался… а ты так на меня разозлился, так раздосадовался, что решил еще и рожу набить! – Дарк, осторожно дотронулся пальцем до опухшей части лица. – В глаз кулачищем зачем заехал?!

– А вот в этом не повинен! – так уверенно заявил Грабл, что Дарк просто не смог усомниться в правдивости его слов. – Ты сам упал, с плеча моего соскользнул, когда через город шли, да об ограду домишки одного так грохнулся неудачно. Я даж боялся, какой-то время одноглазым походишь, но повезло!

– Ладно, хватит о побоях! Допустим, не врешь! – тяжко вздохнул Аламез, не любивший выслушивать бездоказательные объяснения и принимать что-то на веру. – Давай по делу, но только времени попусту не трать! Баржа-то куда-то плывет…

– Плывет, плывет! – закивал Грабл. – Не боись, плывет, куда нам надо! А приключилось вот что… Девица донесение аптекаря хапнула и убегла, я ж с тобой на руках средь развалин остался. Пытался в чувства привести, без пользы все… Сперва подумывал, ты тогось… но дыхание было, а когда по роже тя хлестал, ты даж ругался… С четверть часа потратив, я тя в тенечке у соседнего домишки оставил, а сам разведать пошел, как нам из городишки выбираться. Как только до восточных ворот доплюхал, сразу понял, плохо дело… Усиленные патрули по городу рыщут, каждого герканца останавливают. Солдаты, стражники, ополченцы! Видать, всех на наши поиски «нюхачи королевы» подняли! Не выбраться из Верлежа было никак, все пути перекрыты, а воровские лазы мне не ведомы! – Грабл на миг замолчал, переводя дух, а затем продолжил рассказ: – Тут мне в головушку и закралась мыслишка одна… Когда я еще контрабандой в Альмире промышлял, был у меня знакомец, забавный такой паренек, но кончил плохо, споймали его…

– Не отвлекайся! – еле выговорил Дарк, щека которого еще больше опухла, а боль переместилась с глазницы на верхнюю челюсть.

– Ну, так вот, он товары всякие недозволенные через Герканию в Шеварию возил и обратно… Разболтался как-то по пьяни и признался, что в компаньонах у него ходит капитан «Чистюли-Красотки». Это та самая баржа, на которой мы щас плывем.

– Весьма ироничное название… – пробормотал Дарк, почувствовав, как заныли зубы уже и на нижней челюсти.

– Они товары тайно провозят, в кучах помойных… – никак не отреагировав на реплику, продолжил рассказ Зингер, – и в бочонках под днищем корабля. Береговая охрана им редко когда докучает, никому ж неохота по локти в дерьмо окунаться, чтоб долг служебный исполнять! Но иногда, когда в Верлеже что-то особое случается, досмотры бывают… Мусорщики хлам весь со свалок городских сгребают и в порт отвозят, там на баржу грузят, а она иль посреди озера разгружается, но чаще всего возле герканского берега хлам весь в воду скидывает. Дирвиг, так паренька-контрабандиста звали, на своей лодчонке к барже подплывал ближе к ночи, чтоб с дозорных кораблей не увидели, и товарами с шеварийцами обменивался.

– Да понял я, понял, – пробормотал сквозь сжатые зубы Дарк, боясь, что сейчас снова потеряет сознание.

– Когда Дирвига споймали, торги на озере прекратились, но, как известно, свято место долго не пустует… – продолжал Зингер, не замечая, что его товарищу становится все хуже и хуже. – Отправился я, значитца, в порт, нашел капитана «Красотки» и о вывозе нас договорился. Мы, контрабандисты, всегда друг дружке помогаем, даж если ранее лишь через посредничков дела имели. Наше братство куда крепче воровского будет, на том стоим!

– Сколько за провоз «братишка»-то взял?! – презрительно хмыкнул Дарк, внезапно почувствовавший облегчение. Зубная боль исчезла, и даже опухоль на щеке, как будто начала спадать.

– Тут дело такое… – Грабл внезапно замялся и стал отводить взгляд. – Мы с тобой в Верлеже пошумели… Пойми, не каждый день на тюрьму нападают да из лап сыска шпионов герканских вытаскивают… Слух о наших подвигах ужо по всему городу пошел. Опасался капитан, как бы стража особо тщательный досмотр не устроила, да так на деле оно и вышло. Ты только все, счастливец, продрых, а я вот очень перепужался, когда с полсотни солдат по кучам гнилья заползало… Всех обыскали, весь хлам обтыкали, даж под днище ныряли, а потом еще и каждого работягу по-шеварийски псалмы читать заставили, – на лице рассказчика возникла гримаса отвращения. – Рисковал капитан шибко, вот и…

– Сколько заплатил, спрашиваю? – стоял на своем Аламез, нутром почувствовавший, что прогулка по озеру в компании мусорщиков обошлась недешево.

– Да все, что у нас было, все и отдал! – наконец-то решился честно признаться Грабл. – Одежду, оружие, кошель и даж должон чуток остался, но это неважно! Главное, вон он Верлеж, вдалеке маячит, а мы тута, и от матросни помойной нас никто не отличил! Я по-шеварийски так лопотал, что никто в происхожденьице моем не усомнился! Твоя ж рожа побитая нам тож на руку сыграла, тя будить солдаты не стали, а коли бы вздумали, то у тя вон полрожи, как полупопица! Отбрехались бы, что языком шевелить не можешь!

– Ты хоть понимаешь, что натворил? – тихо произнес, почти прошептал Аламез, конечно же, отдавая себе отчет, что переплативший втридорога товарищ поступил верно, но пребывая в растерянности и не зная, что им делать без денег и практически голышом на чужом берегу. – Как мы до Кенерварда с тобой доберемся?! Вот в этих вонючих фартуках да шляпах по дорогам расхаживать будем?! Без оружия, когда вокруг одни враги?!

– Да ты не злись, оно все и к лучшему вышло! – попытался успокоить Аламеза Грабл. – В одежонке да с мечами в руках плыть очень неудобно… Поверь уж мне, я по личному опыту знаю! Ладно бы милю, ну две, а ведь нам с тобой с пол-озера проплыть придется!

Слова товарища заставили Аламеза вздрогнуть, он вдруг понял, что за испытание поджидало их впереди. Удалившись от Верлежа на милю, может, на две (точно определить расстояние на воде довольно трудно), судно с отходами на борту продолжало движение прежним курсом к середине Немвильского озера, а не повернуло на юго-запад, чтобы высадить их на берегу вблизи от Кенерварда.

– Да ты что ж, еще и о курсе не договорился?! Да за такие деньги… – чуть было не выкрикнул Дарк, готовый наброситься с кулаками на напарника.

– Охолонись! – утихомирил пришедшего в ярость Аламеза Зингер, с силой, до боли в костяшках, сжав ему кисть правой руки. – Не забывай, какая щас обстановка! Это ток кажется, что шеварийцы такие увальни непутевые и дураки, а на самом деле они за озерком во все два глаза приглядывают, да и третий, поди, тож наготове, в запаснике держат! Поверни «Красотка» хоть на градус от обычного курса, и полчаса не пройдет, как люгер патрульный появится! – Убедившись, что приступ гнева у Дарка прошел, Грабл разжал его руку. – А вот двух пловцов никто не приметит.

– Да ты хоть знаешь, сколько до берега плыть?! Я уж и не помню, когда в воду-то заходил… – печально вздохнул Аламез, сомневавшийся, сможет ли он добраться вплавь до берега.

– Захочешь – доплывешь! А не сдюжишь, значитца, я тя за волосняк потащу. До бережку уж как-нить доволоку, токмо ты уж особливо не брыкайся! – проворчал Грабл, бывший не в восторге ни от предстоящего заплыва с таким балластом на руках, ни от упаднического настроения товарища. – Ты б вместо того, чтоб панику разводить да себе нервишки надрывать, лучше б рассказал, какие-такие делишки у тя в Кенерварде еще появились… Чо ты из донесеньица понял, что я пропустил?

– Потом, когда и если до берега доберемся! Здесь слишком много лишних ушей, – ответил уже взявший себя в руки Дарк, многозначительно покосившись на снующих взад-вперед матросов.

– Потом так потом, – не стал настаивать Зингер, поняв, что это была всего лишь отговорка и что Дарк, боявшийся предстоящей водной прогулки, в данный момент просто не желал ничего объяснять. – Нам до места разгрузки еще полчаса плыть. Теперь шеварийцы хлам посреди озера сбрасывают, а к нашему побережью подходить опасаются. Как только команда паруса спустит да за лопаты возьмется, так нам в воду и сигать! Ты не боись, я ж рядом, я ж подсоблю, да и в водице озерной хищных рыбин не водится, так что за то, что у тя щас из-под фартука выползло и смешно так торчит, никто не укусит!

– Укусит, так отравится! – гордо заявил Дарк, поднимаясь с палубы. – А что откушено, заново отрастет, мы же морроны!

Глава 9 Доблесть против коварства

В отличие от Святого Учения как Единой так и Индорианской Церкви, в один прекрасный день взявших и безапелляционно провозгласивших, что Всемогущие Небеса всего за несколько дней населили живыми существами и сушу, и моря, ученые мужи из Университетов всего мира ничего не утверждают, а лишь, отрекаясь от поверхностных, бездоказательных суждений, осмеливаются предполагать, что многообразию жизненных форм мир обязан сложным эволюционным процессам, то есть постепенному развитию и переходу от низшего к высшему. По их мнению, жизнь сперва появилась в воде, а уж затем потихоньку перебралась на каменисто-песчаную сушу. Первые неуклюжие водные существа с трудом выбрались на земную твердь и стали медленно осваиваться на ней, постепенно меняя не приспособленные к ходьбе плавники на лапы и удаляясь от побережья на все большие и большие расстояния.

В ту ночь на шеварийском побережье Немвильского озера, примерно в десяти-одиннадцати милях юго-западнее Верлежа, произошло нечто подобное. Как будто у соскучившейся по временам безоблачного детства Матушки-Природы случилось небольшое дежавю, и она решила инсценировать момент, когда на сушу робко выползла жизнь. А на роли первых обитателей сухопутных просторов Его Величество Случай избрал двух морронов, наверное, потому, что оба они были чужаками в этих краях.

Ночь была безветренной и теплой. Еще ущербный, но уже почти достигший формы полной окружности диск луны прекрасно освещал и полоску безлюдного песчаного берега, и идеально ровную гладь воды, на которой виднелись две маленькие, медленно приближающиеся к суше точки – головы обессилевших пловцов. Казалось, вся природа замерла в ожидании того упоительного, сладостного момента, который среди трагиков и комедиантов принято называть кульминационным, – момента, когда свершается долгожданное действо, ради которого, собственно, зрители и пришли посмотреть спектакль. Завязка лишь интригует публику; она, как бокал вина, принесенный перед обедом. Развязка хоть ожидаема и желанна, но легко предсказуема, в зависимости от того, что за представление дают заезжие актеры – трагедию иль комедию. Кульминация же, по сути, является самым главным моментом в спектакле; в ней есть интрига, загадка и накал страстей; она подводит черту под вступительным действом и начинает отсчет времени к финалу; она – вершина горы, своеобразный пик, ведущий или к славе, или к провалу…

Рано или поздно, но долгожданное всегда свершается. Ноги морронов коснулись дна, и они пошли, поправляя почти онемевшими руками сбившиеся на лоб волосы и звучно отплевывая попавшую в рот, к счастью, несоленую воду. Они были во многом похожи: оба устали и оба наги, хотя густую поросль мокрых волос по всему телу Грабла легко можно было принять за костюм для купания. Несмотря на явную изможденность тел, от обоих мужчин веяло грубой физической силой. Если бы на берегу в этот миг находились придирчивые красавицы, то они, без всяких сомнений, принялись бы восхищаться точеной и стройной фигурой Дарка, гармонично сочетающей в себе и утонченную грацию линий, и мужскую мощь. А вот если бы поблизости прогуливался армейский вербовщик, то он отдал бы предпочтение низкорослому, неуклюже переваливающемуся с боку на бок крепышу. Кожа Грабла как будто раздулась под давлением распиравших ее изнутри мышц. Если под ней и имелась небольшая прослойка жирка, то и она, казалось, находилась в постоянном напряжении и лишь повышала ценность крепкого не только в плечах, но и во всех остальных частях тела волонтера. Наверное, даже опытным бойцам показалось бы, что низкорослый крепыш смог бы пробить стальной доспех голой рукой или, придя в ярость, просто сорвать голову с плеч врага, не прибегая к помощи ни меча, ни топора. Сам Зингер, конечно же, не знал, на что он способен, по крайней мере, он никогда не пробовал совершать такие бессмысленные и рискованные поступки. И даже если под рукой моррона не находилось оружия, то он спешил его раздобыть, а не бросался очертя голову с кулаками на закованного в прочные доспехи врага.

Точка зрения вербовщика (если бы таковой действительно присутствовал на берегу) оказалась верной – Зингер был на самом деле выносливее и сильнее, чем его собрат. Долгое общение с водной стихией измотало Грабла, и он вышел на берег, пошатываясь, стараясь отдышаться и выписывая замысловатые кренделя своими короткими, толстыми ножками; но зато вышел, а не выполз, как Дарк, не посчитавший позором для своего рыцарского достоинства по-собачьи опуститься на четвереньки. Как только оба оказались на песке, Аламез тут же повалился на живот и с четверть часа лежал неподвижно. От выброшенного на берег волною утопленника Дарка отличало лишь тяжелое, сбивчивое дыхание, усугубленное то и дело повторяющимися надсадными хрипами из глубин интенсивно вздымавшейся грудной клетки, да время от времени шевелившиеся губы. Моррон что-то тихо бормотал, наверное, проклинал собственную лень, помешавшую ему в свободное от разбойных дел время упражняться в плавании.

В отличие от совершенно выбившегося из сил товарища Зингер хоть и устал, но все еще был способен действовать. Желание отдохнуть, а может, и полноценно выспаться не заглушило холодный глас рассудка, предостерегавшего, что пустынное в ночной час побережье может оказаться не таким уж безопасным. Сразу за песчаной грядой, на которую они выбрались, начиналась возвышенность, и Зингер не знал, на какой местности они находились: шумел ли поблизости лес, простирались ли бескрайние просторы поля или начиналась околица небольшого рыбацкого поселения?

Не мешая товарищу восстанавливать силы и не смущая его нелепым вопросом «Как дела?», ответ на который и без того был понятен, Грабл сделал несколько упражнений, чтобы слегка согреть быстро остывающее на воздухе тело, и приступил к рекогносцировке на незнакомой местности. Прежде всего, моррон взобрался на холм и с радостью отметил, что они выбрались на берег очень удачно, в самом лучшем из мест. Всего в десятке шагов от края прибрежной возвышенности начинался лес, судя по плотности растительности и крикам зверья, доносившимся из чащи, довольно дикий и местными жителями почти не проторенный. Такое соседство устроило моррона по многим причинам. Во-первых, пугливые крестьяне не видели, как выбрались они на берег, а значит, и не поспешат сообщить своему господину, что в его владениях появились незваные «заозерники» – чужаки. Во-вторых, лес прикрывал их со стороны суши, поэтому на его опушке можно было развести костер, чтобы спокойно выспаться да согреться. Хоть ночь была теплой, да и ветер не буйствовал, но все еще мокрое тело Грабла ощущало первые признаки переохлаждения: руки немного тряслись, а по коже разбегались мурашки. И, в-третьих, что тоже было немаловажно, после отдыха морронам нужно было срочно разжиться одеждой, оружием и деньжатами для пополнения сил посредством чревоугодия. Лес же – самое лучшее место для разбойного нападения. Раз есть лес, значит, имеется идущая иль через него, иль вдоль его опушки дорога, на которой и можно было устроить засаду.

Облюбовав местечко для небольшого костерка, Грабл тут же приступил к его разведению. Моррона не беспокоило состояние едва добравшегося до берега собрата; он и без того знал, что с Дарком все будет в порядке. Как только неумеха-пловец почувствует себя лучше и сможет встать на ноги, так сразу сам поднимется на холм. Зингер не видел смысла бегать туда-сюда: спускаться кубарем вниз, а затем снова карабкаться наверх, и все лишь ради того, чтобы стать свидетелем совсем не привлекательного процесса восстановления сил обессилевшего мужчины, едва не ставшего утопленником. К тому же у более выносливого собрата было много дел, ведь развести огонь не так уж и просто, когда под рукой нет топора, да и к тому же нужно еще предпринять меры по маскировке. Лес надежно защищал место стоянки со стороны суши, но вот с воды костер могли бы заметить как местные рыбаки, вышедшие на промысел ранним утром, так и патрульные корабли, скорее всего приглядывающие за побережьем даже ночью.

Сожалея, что при торге с капитаном «Чистюли-Красотки» не удалось отстоять даже кинжала, Грабл отправился ломать ручищами молодые деревца. Сладить с парочкой-другой деревьев оказалось моррону несложно, но вот обтесать их без топора, а затем еще вогнать в землю, соорудив некое подобие плетня, потребовало немало времени и усилий. На сооружение ограды, украшенной зеленеющими ветвями с внешней стороны, Грабл потратил более часа. За это время произошли два события, каждое из которых было приятным. Работая руками, а порой и ногами, Зингер согрелся; Дарк же пришел в себя и даже успел присоединиться к возведению маскировочного заграждения на самом последнем этапе, то есть, проще говоря, помог Граблу всунуть в плетень несколько раскидистых зеленых веток.

Когда давно не было дождя, то найти сухие ветки в лесу довольно просто даже ночью. Они сами трещат под ногами, как будто упрашивая странника: «Возьми и спали меня, предай огню мои высохшие останки!» Аламез испытывал слабость и желание лечь да поспать, но, несмотря на это, все же стал помогать товарищу в сборе хвороста, хоть и сомневался, что Граблу удастся развести огонь самым древним и трудным способом – трением палкой о палку. Но когда Дарк вернулся из леса, неся на руках более дюжины сухих веток, то костер уже медленно разгорался, а Грабл с довольным видом сидел возле своего детища, поигрывая в руках миниатюрным огнивом.

– Откуда? – выразил свое удивление Аламез, роняя принесенный хворост под ноги.

– Оттуда, – усмехнулся в ответ Грабл, многозначительно улыбаясь. – Оттуда, откуда ты и подумал… из нее самой, родимой! У матросиков незаметно позаимствовал, в тряпочку непромокаемую аккуратненько обвернул, да пока никто не видел, бережно так припрятал… А что, ты моей находчивости не рад? Пасть прикрой, мошкара налетит, да хворост подбери, растяпа!

В этот миг Дарк испытал двоякое чувство. С одной стороны, им овладело отвращение, которое, возможно, привело бы к опорожнению желудка, если бы тот и без того уже давненько не был бы пуст. С другой же – восхищение находчивостью и самоотверженностью товарища, не только добровольно разместившего внутри себя инородный предмет, но и проплывшего с ним весьма большое расстояние. Не зная, какому чувству поддаться и что сказать лукаво щурившемуся Граблу, Аламез предпочел промолчать. Пожав плечами, тем самым говоря на языке жестов: «Я на такой подвиг неспособен!», Дарк сел возле костра и выставил вперед руки, позволяя жадно пожиравшему сухую древесину пламени почти касаться холодных ладоней. Минут пять, может, чуть больше, на стоянке царило молчание, но затем оно стало гнетущим для Зингера, и он заговорил:

– Эх, хорошо! Жаль, пожрать нечего, – по привычке прошептал Грабл, хоть мог бы и прокричать в полный голос. Вокруг все равно не было ни души. – Как думаешь, если в лес сходить, зверюгу какую словим, ну, хоть бы змеюку иль ежика?!

– Теперь уже поздно, – констатировал прискорбный факт Дарк, сожалевший, что не позаботился о пище заранее. – Мы уже костром пропахли, а зверье дым чует, да и не видно в чаще ни черта!

– Верно, – кивнул Грабл, сушивший над огнем уже не мокрую, но все еще влажную бороду. – Вот вишь, как все забавно выходит… жрать поздно, а дрыхнуть еще рано. Коль щас заляжем, так через час околеем. Костер быстро затухнет, а угольев еще маловато…

– У тебя предложение есть иль ты так сказанул, соль на ранку посыпать?

– Предложение имеется, в этом ты прав, – снова кивнул Грабл, игнорируя насмешку товарища. – Повторю свой вопрос, какой еще на посудине те задавал, да ты не ответил… Что такого было в донесении том, что мимо ух моих проскользнуло, чаго я не понял, а ты уразумел? Какие еще такие дела у тебя в Кенерварде появились?

– Главное, Анри выручить, а все остальное потом… да и то, если получится. Надобно еще понять, к кому он в лапы угодил, к ищейкам короля, к вампирам иль к кому-то еще? – попытался сменить тему разговора Дарк, но по выражению, застывшему на лице Грабла, понял, что избежать объяснений не получится. – Ты текст донесения хорошо помнишь?

– Почти наизусть, – презрительно хмыкнул Зингер, которому иногда приходилось запоминать тексты гораздо длиннее и мудренее.

– Тогда я с начала пойду, по порядку. Так сказать, подведем черту и поразмыслим вслух, а то вдруг я что пропустил, а ты приметил…

– Валяй, повторение еще никому не вредило! – согласился Грабл, а затем обосновал, почему он был не против: – Все равно делать нечего…

– Под «семейкой Говаро» аптекарь, конечно же, подразумевал не королевскую династию, а шеварийский двор, то есть короля и всю свору влиятельных аристократов, занимающих высшие посты, – начал с явного Аламез и был не удивлен, когда Грабл скупо ответил ему кивком. – Дальше Ланв вкратце описал ситуацию в Шеварии, весьма неблагоприятную, надо сказать, для вторжения герканских войск. Королевская казна значительно увеличилась; «всех мужиков под себя подмяли», значит, с бунтами крестьян да горожан расправились…

– …А «дружков верных совсем извели», то бишь поголовье герканских агентов изрядно подсократили, – поддакнул Зингер, как выясняется, не такой уж недогадливый, каким пытался прикинуться. – Это все понятно, можешь не объяснять! Да и о том, как бедняга аптекаришка на жизнь свою тягостную жалуется, не рассусоливай, это тоже понятно… Худо ему иль плохо жилось, а он бы все одно, убогим прикидывался, чтоб за работу тайную от хозяев герканских более барыша впредь выручать. С «колдуном могучим» тоже все ясно… Вампирюжный клан Мартел так обнаглел, что уже открыто в дела мирские да светские вмешивается…

– Ты полагаешь, он вампиров имел в виду? – засомневался Дарк, допускавший, что поддержку шеварийскому двору могла оказывать и иная, неизвестная им сила.

– Послушай, – произнес Грабл, подкидывая в костер хворост. – Я понимаю твои сомнения. Чудеса, что мы в тюрьме видели, мож, и древнеэльфийского происхождения были, в каких только мудрые вученые мужи разбираются, наподобие нашего некромантушки Гентара, да только я одно твердо знаю: «Не ужиться двум медведям в одной берлоге!» – процитировал Зингер известную поговорку, вот только неизвестно, какого народа, то ли герканского, то ли филанийского. – Если бы какие-то «колдуны» в Шеварии и завелись, то жили бы тихо в глуши далекой и ко двору нос не совали, а коли бы по неразумению наивному попытались на короля да приближенных его влияние оказать, то их вмиг бы вампирюги под себя подмяли! Здесь бы щас такая война гремела… Шеварийские вампиры кровососы особые… С ними даже Ложа Лордов-Вампиров не связывается. Думаешь, просто так? Знания за ними стоят древние, знания, которые легко обратить в реальную силу, больно бьющую по башке!

– Возможно, ты и прав, – кивнул Аламез, пораженный трезвостью суждений собеседника. – Однако, пока фактов нет, с утверждениями повременим. Вернемся лучше к письму, точнее, к тому, что Ланв сообщает фон Кервицу. Похоже, несмотря на неблагоприятную ситуацию внутри королевства и на охоту за герканскими агентами, старичку-аптекарю удалось собрать довольно большую сеть преданных ему информаторов, одни из которых ранее сотрудничали с герканской разведкой, другие были только что привлечены. Сведения, которые он сообщает, получены сразу из нескольких заслуживающих доверия источников, а значит, имеют высокую степень достоверности.

– Не «степень имеют», а точно верны! – трактовал более категорично Грабл. – А иначе бы старичок «руку на отсечение» не давал. Что она у него, лишняя?

– С остальной частью послания тоже все ясно. Даже и не знаю, что ты мог там не понять, – пожал плечами Дарк. – Ланв информирует своего хозяина, что о планах герканского вторжения стало известно шеварийскому командованию. Генералы из Удбиша ведают, что основной удар будет нанесен с юга и с юго-востока, то есть если припомнить карту, то фронт предстоящего наступления растянется от города Кьеретто до крепости Сивикор. Видимо, шеварийцы хорошо подготовились к войне: стянули на этот участок почти все свои силы, да и ловушек понаставили. Аптекарь настаивает на отмене наступления; считает, что герканским войскам не удастся взять даже приграничные города, не говоря уже о продвижении в глубь страны, к Удбишу.

– Да это-то все понятно, – недовольно хмыкнул Грабл, желавший услышать совершенно иное. – Можешь мне про наемничков на «юго-западной околице деревеньки» не рассказывать. И без того понятно, что это Кенервард, куда мы путь держим. Поднанялишеварийцы сброд всякий со всех концов света, кое с кем из наемничков этих мы с тобой в трактире повстречались, а теперь вон диверсию устроить хотят…

– В послании говорится о двух отрядах, – продолжил мысль Дарк. – Первый небольшой, «пять-шесть человек», наверняка означает пятьсот-шестьсот воинов, они обойдут озеро по суше или переплывут на небольших судах. У герканцев был план подманить к своему берегу шеварийский флот, чтобы он попал под обстрел береговых орудий. Сейчас вдоль всего герканского побережья расставлены батареи, когда я от Немвила ехал, то видел много следов от катапульт и…

– Я тож видел, можешь не распространяться попусту! – проворчал Грабл. – Орудийная обслуга хоть и вооружена, но внезапной атаки полутыщи хорошо обученных бойцов им не выдержать. Должный отпор могли бы дать лишь конные отряды да пехотные части, но они все наверняка сосредоточены к востоку от озера. Пока гонец доскачет, пока они на выручку придут, наемники уже успеют орудия порушить, по своим баркам рассесться и в Верлеж пьянствовать возвернуться. Про второй отряд тож можешь не говорить! Пройдут вояки наемные через лес, что непроходимым до сей поры считался, и в северных землях Геркании выйдут практически в глубоком-глубоком тылу. Полторы-две тыщи мечей много дел натворить могут, тем паче что все герканские силы на войну ушли. Коль повезет, полкоролевства шеварюги оттяпать могут, да и расплачиваться за то будут кровью не своей, а наемной, которой не жалко…

– Сгущаешь краски! – возразил Аламез. – Какими бы опытными бойцами ни был этот сброд, какой урон герканским провинциям ни нанес бы, а его всяко остановят. Долее месяца нападение не продлится!

– Дурак ты! – хмыкнул Грабл, качая головой. – На севере Геркании вроде бы щас все спокойно, но не забывай, что королевство наше со многими племенами да народами там граничит, и они, дикари то бишь, от этого соседства не в восторге. Разрознены они пока, да и сил маловато, вот и сидят смирно, с нами не враждуют, а как только хоть и небольшая, но хорошо обученная и организованная армия на крепости пограничные нападать станет да города герканские с замками палить начнет, так к ней ох как много народищу присоединится. И глазом моргнуть не успеешь, как полторы тыщи бойцов в двадцати-, тридцатитысячную армию превратятся. С такой мощью герцогам северным, тем, кто провинциями этими управляет, самим ни в жизнь не справиться. Придется войска королевские с войны отзывать. Не-е-е, – вновь замотал головой Зингер. – Замысел шеварюг коварен, сразу ясно, что клан Мартел им помогал. Войну на два фронта Геркания ни в жизнь не потянет! Как бы после такого нападения наше Великое да могучее королевство до размеров Намбуса не сократилось… И самое поганое, что сделать-то ничего нельзя! Сроки в письмишке аптекарском четко прописаны, даже если фон Кервиц твой его уже получил, то изменить теперь ничего не получится… Времечка нету, чтобы через всю страну войска перебросить да планы наступления изменить! Больший отряд в леса уже послезавтра уходит, на север Геркании подмога никак не поспеет дойти, да крепости в тех землях не укрепить, они, то бишь крепости, годами возводятся, а там, насколь мне ведомо, фортики хлипкие… из дерева в основном… Пожгут их быстро, на каждый не более денька затратят. Так вот и спрашиваю я, что ты при таком раскладе в Кенерварде делать собрался? Чем мы можем Геркании-то помочь? На мой взгляд, ничем! Не собираешься же ты всерьез в одиночку иль даж со мной на пару несколько тысяч наемников перебить? Втроем с Анри тож не справимся!

– «Нет», то есть не собираюсь, и «да», то есть не справимся! – рассмеялся Аламез, укладываясь на боковую. – Не все задачи, мой рассудительный друг, решаются в лоб. Разрушить планы шеварийцев, к которым, как ты сам резонно заметил, и вампиры свои лапчонки грязные приложили, мы не сможем, но потянуть время, заставить врага повременить с выступлением, вполне в состоянии…

– И как это, позволь узнать? – сдвинул густые брови озадаченный подобным заявлением Зингер.

– Да все просто и даже скучно, – ответил Дарк, возясь и пытаясь использовать свою правую руку в качестве походной подушки. – Смертоубийство, мой друг, привычное для нас дело… примитивнейшее смертоубийство. И всего троих человек жизни лишить нужно будет: командиров каждого из отрядов наемников да полковника с особыми полномочиями, того самого столичного офицера, про которого тюремщик рассказывал. Думается мне почему-то, что именно он операцией этой диверсионной и руководит. Обезглавим войско наемное, беды не отвратим, но без командиров отряды в поход не выступят. Несколько деньков выиграем, а если повезет, то и недельку.

– Ну да, как же… размечтался! – выразил недоверие Грабл. – Свято место пусто не бывает! Убьем командира, его правая рука тут же вакантное место займет!

– Не так все легко, просто да быстро, – возразил Дарк, закрывая глаза и уже не сопротивляясь медленному погружению в негу сладкой дремоты. – Наемники с разных земель прибыли, у каждого своя компания… Склока начнется, кто старшиной над ними станет, непременно начнется! С раздором в их рядах мог бы легко полковник столичный справиться, он просто взял бы, да и назначил новых командиров, но если его не будет…

– …пока нового офицеришку на замену пришлют, пока порядок восстановится, – призадумался Грабл, а затем кивнул и огласил свое мнение: – Возможно, и стоит попробовать! Коль успеха добьемся, Геркания время выиграет, а времечко на войне ой как много значит!

Ответом стал лишь легкий кивок. Дарк уже почти заснул. Костер к тому времени догорел. Угольев получилось вполне достаточно, чтобы не замерзнуть до утра, даже лежа голышом на земле.

* * *

Жизнь полна парадоксов, порою комичных, но чаще всего трагичных. Боящийся чар и скверны, сам может быть легко обвинен в колдовстве. Заботящийся о здоровье старик становится жертвой пьяного кучера. Прекрасные красавицы расцветают и отцветают в глуши, в то время как королевские грядки полны сорняков, некрасивых, ядовитых да колючих. Моряк гибнет на суше; воин, не пав на войне, прозябает в мирной, спокойной жизни; у бодливой коровы нет достойных рогов; а тот, у кого есть голова на плечах, не может найти ей достойного применения. «Почему так происходит?» – спросите вы и получите весьма простой ответ, до которого могли бы додуматься сами. Беда же не дура, чтобы приходить с той стороны, с которой ее ожидают!

Засыпая, Аламез боялся проснуться от холода: от неприятного содрогания мышц в мелкой трясучке, сухости в горле, мокроты в совсем ином месте и жуткого кашля, казалось бы, готового разорвать застуженные легкие. Однако его сон был прерван по иной, более тревожной причине. Мозолистая рука крепко зажала рот Дарка, а заодно и почти перекрыла доступ воздуха к ноздрям. Одновременно с этим болезненное ощущение возникло и в груди, как будто придавленной к земле мельничным жерновом. Мгновенно открывшимся глазам моррона предстала лишь густая борода и чуть менее волосатая грудь навалившегося на него всем телом напарника.

– Тихо! Рядом враги! – брызжа слюной, прошептал Грабл в самое ухо, после чего, к великой радости едва не задохнувшегося Дарка, сполз с него в сторону и остался лежать на земле, не делая попыток подняться.

Сделав глубокий, бесшумный вдох все еще ноющей грудью, Аламез не стал ворчать на напарника, явно переусердствовавшего с мерами предосторожности, а сразу проникся серьезностью момента и, перевернувшись со спины на живот, осторожно выглянул из-за самодельного плетня. Ночь отступила, настали сумерки. Уже не безлюдную округу окутал густой, идущий с озера туман. В его клубах были отчетливо видны контуры небольшого корабля, почти вплотную подошедшего к берегу, огни перемещающихся по низкой палубе факелов и очертания шести лодок, три из которых вот-вот должны были коснуться днищами песка. За выставленными на борта щитами команды не было видно, но Дарк не сомневался, что она состоит из вооруженных до зубов солдат. Морронам была неведома цель высадки, но они, конечно же, понимали, что экипаж корабля сходит на берег отнюдь не за грибами и не для того, чтобы справить нужду в леске, так сказать, на лоне окропленной утренней росой природы.

– Ума не приложу, как нас нашли! Лежи не дергайся, приметят! – прошептал Грабл, удерживая товарища, решившего не только высунуться из-за укрытия, но и приподняться на локтях, чтобы получше осмотреть местность. – Плетень надежно с воды прикрывал, да и если даж дымок от костра и тянулся, то в таком тумане ни унюхать, ни узреть нельзя!

– Знаю ответ, но он тебя не обрадует. – Дарк не стал противиться руке товарища, плотно прижавшей его к земле, а вместо этого просто выгнул шею.

Аламеза интересовало не столько побережье, на которое пока еще не высадились экипажи лодок, а опушка леса, откуда доносились обрывки команд и разговоров, отдававшихся и ведущихся, как это ни странно, не на шеварийском и даже не на герканском языке. Похоже, их стоянка была замечена совсем не случайно! Беглецов выследили и обложили со всех сторон, как зверье на охоте. Пока один отряд охотников за головами приближался с воды, второй окружил их со стороны леса. Вот-вот кольцо врагов должно было сомкнуться, и у ставших дичью морронов практически не было шансов на успех. Они были наги и безоружны, им было не только страшно, но и стыдно предстать перед лицом многократно превосходящего числом противника.

– Не томи! – настоял Зингер, еще раньше собрата приметивший движение среди кустов да деревьев.

– Похоже, твое предположение верно, и враг Легиона, клан Мартел, оказывает серьезную поддержку Шеварийской Короне, возможно, даже почти открыто правит страной! По крайней мере, охоту за нами учинили кровососы! – уверенно заявил Аламез, и тут же, чтобы не выслушивать вопроса, который непременно бы последовал, сам огласил неопровержимое доказательство своей смелой гипотезы: – Враги потеряли наш след в городе. Они не знали, каким путем мы покинули Верлеж и покинули ли вообще… Иначе бы нас настигли прямо на озере. Капитан «Чистюли» если бы и донес на нас, то сделал бы это сразу, еще до выхода из порта. Тянуть ему было незачем. Нас обнаружили только тогда, когда мы доплыли до берега. Нас не нашли, не увидели ни с воды, ни с суши, а почуяли; почуяли, как вампиры чуют морронов! Запах нашей крови уловим на близких расстояниях кровососами средней руки, ну а вампиры-долгожители распознают его издалека.

– Не складывается! – в знак несогласия замотал головой Зингер. – Чо ж они раньше-то хлюпальники свои холеные не напрягали? Могли бы и в городе нас сцапать. Куда бы проще вышло, чем целую экспедицию в погоню отправлять! Охота им, что ль, по оврагам лазать да о колючки кустовые одежку драть?

– В городе не могли! – со знанием дела заявил Аламез. – В Верлеже слишком много запахов, их насыщенность и разнообразие настолько велики, что любой чуткий нос с толку собьется. Когда же мы на свалке плавучей прохлаждались, то нечистоты запахи наших с тобой тел так забивали, что если бы кровосос даже рядом стоял, то, кто мы, не почуял бы! В воде тела наши не пахли, а вот когда на берег выбрались да у костерка обогрелись, вот тут-то мы с тобой «заблагоухали»!

– Вроде бы толково ты рассуждаешь да складно, а все равно неправ! Уж больно непохожи ловчие на вампирюг, да и с шеварийцами их не перепутать! – проворчал Грабл, кивая в сторону побережья.

Первые три лодки уже достигли берега, гребцы остальных трех подняли весла еще на подходе, когда до суши оставалось не более десяти шагов. По команде командира, которого Дарк так и не приметил, из всех плавучих средств тут же начало выпрыгивать разношерстное воинство: одни сходили прямо на берегу, другие спрыгивали с лодок и, погружаясь в воду по грудь иль по пояс, спешили выбраться на насыпь. Примерно с десяток приплывших головорезов внешне весьма походили на тех самых наемников, что спасли морронов от расправы толпы. Все до одного коренастые, приземистые, крепкие в плечах, одетые в обшитые стальными пластинами, длинные кольчуги и в заостренных, куполообразных шлемах на головах. Их вооружение не блистало разнообразием: средних размеров деревянные щиты, круглые иль каплевидные, и заткнутые за пояс топоры. Лишь с поясов двоих-троих свисали широкие мечи. Большинство наемников, сошедших на берег, пестротой и яркостью необычных одежд скорее уж напоминали диковинных птиц из далеких южных земель. Белые тюрбаны, украшенные разноцветными перьями, шлемы необычной формы, с устрашающими масками на месте обычных забрал, обтягивающие голову кожаные шапочки, обмотанные лентами ярких цветов – от всего этого многообразия у Дарка даже запестрело в глазах. Оружие чужеземных солдат на службе у Шеварийской Короны было настолько непривычным, что даже трудно описать. Среди диковинного арсенала имелись и неповоротливые «сестрички» алебард – намбусийские триндары, менее длинные, но от этого не более поворотливые; и огромные, двуручные топоры, и кривые мечи с раздвоенными лезвиями, а также массивные зазубренные ятаганы, которыми обычно потрясают над головами, устрашая врагов перед боем, пираты южных морей.

Едва ступив на берег, наемное воинство не образовало строй, а тут же принялось подниматься на возвышенность, растягиваясь на ходу в змеевидную цепь, жалкое подобие боевой шеренги. Времени на раздумье у морронов практически не осталось, их пристанище вот-вот могло быть обнаружено иль высадившимися с берега и неумолимо карабкающимися вверх наемниками, иль солдатами второго отряда, обошедшими стоянку со стороны леса и взявшими «добычу», судя по доносившимся голосам, в весьма плотное кольцо окружения.

– Мой наивный, заблуждающийся друг! У всех вампиров, шеварийские они иль даже виверийские, есть два общих пристрастия: они любят пить кровь и загребать жар чужими руками, – невозмутимо возразил Дарк, пока оглядывал местность, ища оптимальный маршрут для прорыва сквозь ряды врагов. – Наемники всегда были, есть и будут «мясом» войны, и чем меньше их доживет до конца побоища, тем полнее останется королевская казна!

– Хватит уж мудростью блистать! Драпать надо! – огрызнулся Зингер, собираясь подняться на ноги. – Давай в воду сигать!

– Не выйдет! – возразил Аламез, едва удержав уже собравшегося скатиться кубарем вниз и попытаться спастись вплавь товарища. – Стрелки на корабле не дремлют, да и с берега обстрел хорош! Хочешь ежиком стать, так тебе живо помогут, вмиг стрелами да болтами утыкают! Лесом уходить надо, лесом! Вот вишь деревцо, за ним прям овражек, кажись, начинается? Через него и будем пробиваться!

– Да там же! – пытался облагоразумить Дарка Зингер, но не успел.

Всего за миг до того, как первые наемники поднялись на возвышенность, Аламез вскочил и, вздымая в воздух быстрыми ногами шлейф из разлетающихся во все стороны пыли, комьев земли, сухих листьев и веток, что было сил понесся в сторону леса. Он знал, что опоздает и что его голую спину увидят поднявшиеся на высокий берег солдаты, но считал это не столь уж и важным. Одетому в доспехи воителю никогда не догнать обнаженного беглеца, да и лук не успеть вскинуть. Дарк хотел достичь леса еще до того, как оттуда, навстречу ему, выйдут солдаты второго отряда. Деревья, кустарники, муравейники, змеиные кучи, овраги и прочие естественные препятствия давали бóльшие возможности для маневра, чем открытое пространство лесной опушки или водная гладь.

Грабл собирался последовать за неразумным, по его мнению, товарищем, однако опоздал. Первые наемники уже появились на возвышенности и тут же, издав боевой клич да с лязгом выхватив из ножен оружие, бросились в погоню за Дарком. Правда, некоторые из них не помчались в лес, поскольку заметили притаившегося возле еле тлеющего костра прижавшегося к земле Зингера. Потомок гномов был не из трусливого десятка, но трезво оценивал свои силы. Один без оружия он мог еще попытаться совладать с двумя-тремя противниками, но против целой дюжины (а примерно столько врагов ринулось к костру) ему было не выстоять. Издав грозный крик, сравнимый по мощи да ярости лишь с ревом рассвирепевшего вепря, Зингер вскочил на ноги и напряг мышцы могучего тела, как будто собирался сам первым напасть. Бежавшие к нему враги немного замедлили бег, чтобы успеть встретить удар кулака иль ноги безумца встречным ударом остро заточенной стали, и слишком поздно сообразили, что это был не шаг отчаявшейся, почти пойманной дичи, а хитрая уловка не потерявшего от страха способности думать наглеца.

Вызвав замешательство в рядах врагов, Грабл не удержался от того, чтобы продемонстрировать им и свое презрение. Состроив насмешливую рожу и звонко шлепнув ладонью по собственному заду, Зингер смело спрыгнул с крутого бережка на простиравшуюся внизу песчаную гряду. Четыре стрелы пропели страшную песнь за спиной отчаянного прыгуна, но ни одна из них его не коснулась. Как и рассчитывал Зингер, поразить мишень «летящий моррон» на деле оказалось гораздо труднее, чем «бегущий кабан» иль иные движущиеся объекты. Приземление на песок прошло не совсем гладко: в левой ступне беглеца что-то хрустнуло, да и коленку той же ноги пронзила острая боль. Однако неудачная концовка прыжка не задержала моррона и не превратила его в неподвижную мишень. Крепко сжав зубы и стараясь не думать о боли в поврежденной ноге, с каждой долей секунды усиливающейся и усиливающейся, Грабл тут же бросился в воду и что есть сил поплыл. Свист стрел за спиной и тихое бульканье от их погружения в воду лишь подгоняли пловца, старавшегося сначала удалиться из поля зрения преследователей, а уж затем уйти под воду. Простиравшийся над озером туман был на руку моррону, как, впрочем, и то обстоятельство, что наемники, оставшиеся на корабле, не сразу поняли, что происходит. Когда же стрелки, дежурившие на палубе, разобрали, что им кричали товарищи с берега, и взялись за луки, то принялись стрелять наугад, не видя цели и даже не предполагая, где она может находиться.

Зингеру уже почти удалось уйти из зоны обстрела, когда проказница Судьба решила наказать смельчака за излишнюю самоуверенность. В тот самый миг, когда Грабл уже почувствовал себя в безопасности и наконец-то решился уйти под воду, его настигла самая последняя из выпущенных стрел. Она вонзилась моррону точно в то самое место, по которому он хлопал ладонью.

«Намек понял! В следующий раз, так уж и быть, не буду дразнить врагов! Хотя, эх, видел бы кто их разъяренные рожи! Такого ввек не забыть! Ради такого и седалище подпортить слегка не жалко!» – подумал Зингер, уходя все глубже и глубже под воду и не спеша выдергивать торчащую из раны стрелу. Дело в том, что Граблу захотелось оставить наконечник стрелы, ставшей своеобразным знаком, предостережением высших сил, на память. Держать же его в руке иль под мышкой было гораздо неудобнее, чем сохранить до конца заплыва там, куда он сам залетел и где пока доставлял некоторые болезненные неудобства.

* * *

Бегство далеко не всегда бывает постыдным, но никогда не обходится без потерь. Вопреки ожиданиям Аламеза один из стрелков все же успел выхватить из-за спины лук и пустить ему вдогонку стрелу. Стреляли наемники метко. Едва Дарк добежал до деревьев, как почувствовал острую резь чуть пониже плечевого сустава левой руки. К счастью, вражескому стрелку не хватило времени, чтобы точно прицелиться. Если бы наконечник вонзился немного правее, то рука моррона на какое-то время повисла бы плетью и потеряла бы способность действовать, что было бы весьма плачевно, учитывая обстоятельства. Так же выпущенный с прицелом в спину снаряд причинил лишь минимальный вред: сорвал кожу да вырвал из мышцы небольшой кусок плоти. Такое ранение счел бы легкой царапиной не только воин Одиннадцатого Легиона, но и обычный человек.

Что-то гневно проскрежетав зубами в адрес меткого обидчика, лишившего его крошечного кусочка тела, Аламез продолжил бег и уже через миг оказался у кромки оврага, который он приметил, еще лежа у костра, и в котором собирался на время затаиться. Зрение не подвело Дарка, да и чутье не обмануло. Довольно глубокая яма среди деревьев могла стать хорошим укрытием. Если бы он спрятался под выступающими из земли кореньями старой сосны да и накрылся бы сверху ветками, которых было вокруг полным-полно, то прочесывающие лес наемники вряд ли обнаружили бы его убежище. Он бы смог некоторое время отсидеться, дождаться, пока цепь врагов пройдет мимо, а затем, оказавшись за их спинами, продолжил бы бегство в глубь леса. Аламез не сомневался, что, не найдя его, наемники приступили бы к повторному, более тщательному осмотру чащи, но к тому времени он бы уже был вне кольца окружения и, возможно, смог бы убежать довольно далеко.

К сожалению, хорошую задумку испортило одно небольшое обстоятельство, непредвиденное, но вполне естественное. Дно оврага буквально кишело змеями, причем, судя по яркому желто-зелено-белому окрасу их блестящих шкурок, весьма ядовитыми. Проверять, насколько смертоносны укусы ползучих гадов и какое воздействие их отрава оказывает на моррона, Аламез не стал, поскольку посчитал встречу в лесу с целым отрядом солдат куда менее рискованным предприятием. Ловко перепрыгнув через овраг, Дарк тут же пригнулся и на полусогнутых продолжил движение быстрыми перебежками от дерева к дереву. Игра в прятки продлилась недолго, вскоре моррон заметил продвигавшихся плотной цепью наемников-северян, да и те приметили низко пригнувшуюся, пытавшуюся скрыться за стволом фигуру обнаженного беглеца.

Сначала раздался крик увидевшего Дарка наемника, затем протрубил походный рожок, оповестивший моррона о бессмысленности дальнейшей маскировки. Прямая линия медленно продвигавшегося по лесу отряда мгновенно преобразовалась в полукруг бегущих к Аламезу врагов. Отступать было некуда, поскольку прибывший на корабле отряд уже зашел в лес. Из этой ситуации имелось лишь два выхода: либо сдаться, либо карабкаться по гладкому стволу корабельной сосны в надежде, что руки окажутся достаточно крепкими, чтобы не сорваться, а среди спешивших к нему со всех сторон наемников найдется немного умелых метателей топоров да стрелков.

Конечно же, Аламез предпочел второй вариант действий, тем более что пребывание в плену ему ничего хорошего не сулило. Шеварийские вампиры наверняка придумали бы для плененного легионера куда более изощренную пытку, чем медленное поедание его бессмертной плоти корнями диковинных деревьев.

Выпрямившись в полный рост, Дарк тут же подпрыгнул и ухватился ладонями за обломок ветки, торчащий из ствола примерно в метре над его головой. С непривычки подтянуться оказалось не так уж и просто, однако когда тебя окружают две-три дюжины хорошо вооруженных недоброжелателей, а над ухом начинают свистеть стрелы да летать топоры, то тело быстро вспоминает былые навыки…

Всего за долю секунды крепко обхвативший ствол руками и ногами, готовый даже впиться в твердь коры зубами, беглец поднялся на высоту, докуда уже не долетали метательные снаряды, а стрелы теряли убойную силу. К счастью, ни в том, ни в другом отряде преследователей не нашлось ни одного арбалетчика, а то наглецу не поздоровилось бы. Мерно раскачиваясь на ставшей ближе к верхушке заметно тоньше сосне, Дарк с чувством неподдельного восторга и злорадства наблюдал, как стрелы долетали до него и, едва оцарапав кору или кожу, устремлялись вниз, прямо на головы быстро отскакивающих в стороны преследователей. Естественно, разозленные наемники были щедры и на ругательства, и на обещания лютой расправы. Аламез вел себя благородно, как и подобало истинному герканскому рыцарю. На брань он не злился и отвечал лишь колкими остротами (к сожалению, на герканском языке, поэтому чужеземцы далеко не все поняли). Когда же снизу доносились угрозы изощренных пыток (такое поведение не считалось достойным среди воителей во все времена), моррону приходилось карать плевками низких мерзавцев, отчего те еще больше выходили из себя.

Положение, в которое угодил Аламез, стало плавно переходить из разряда «незавидных» в смешные и забавные, но, к сожалению, так и не перешло. Кто-то из обступивших дерево наемников наконец-то додумался пустить в ход топор, и уже в следующий миг тело Дарка ощутило предсмертную дрожь ствола, ритмично сотрясающегося под мощными ударами. На миг моррон даже испугался как падения с большой высоты, так и последующей кары, однако разум быстро взял верх над порожденными страхом эмоциями. Он ведь находился в лесу, притом довольно густом, а не сидел на вершине отдельно стоявшего дерева, а значит, в любое мгновение мог перепрыгнуть на соседнее. Риск сорваться был обоснованным и не таким уж и большим, однако и его Дарк решил избежать, для чего и позволил браконьерам-лесорубам умертвить полноценное и еще совсем не старое деревцо.

Как только снизу раздался жалобный треск, а ствол начал заваливать вбок, Аламез резко оттолкнулся от него всеми конечностями и совершил прыжок на крону соседнего, более низкого дерева. Конечно же, туда, где он хотел зацепиться руками, моррон не попал. Неумолимая сила притяжения внесла коррективы в плохо просчитанную траекторию его то ли прыжка, то ли полета, однако это было и к лучшему… В то самое место, где Дарк планировал оказаться, как раз ударил поваленный ствол. Очутись он там, то умер бы в очередной раз, причем довольно болезненной смертью.

Сильно ударившись грудью о ветку и распоров правую руку от кисти до самого локтя о сук, Дарк все же удержался, а не сорвался вниз. С одной стороны, теперь его путешествие по верхушкам деревьев было осложнено из-за полученных травм, а с другой, наоборот, стало намного проще, причем по целому ряду причин. Во-первых, следующее дерево росло гораздо ближе, практически беглец мог на него перелезть, а не перепрыгнуть. Во-вторых, листва на вершине новой обители была куда гуще, чем крона прежней. Наемники потеряли его из виду, о чем моррон тут же догадался по тому, какой неточной стала их стрельба, ведущаяся, можно сказать, наугад. Если раньше стрелы летели точно в него или царапали ствол в непосредственной близости от ног, то теперь разброс снарядов был куда больше. И, в-третьих, срубленная сосна, похоже, поквиталась с некоторыми из своих палачей. По каким-то причинам не успевшие отскочить от упавшего ствола наемники умерли сразу, не издав даже крика. Их незавидная участь настолько впечатлила остальных, что они не спешили вновь браться за топоры. Второе дерево стало содрогаться от ударов, только когда Аламез уже перебрался на третье…

Злорадство хорошо лишь в меру, а коварное желание насладиться сладостными мгновениями триумфа сгубило многих достойных бойцов. Дарку, конечно же, хотелось увидеть и услышать, как раздосадованы будут враги, когда повалят еще один ствол и не узрят свалившейся с неба добычи, однако разум не позволил моррону пойти на необоснованный, к тому же нисколько не способствующий достижению цели риск. Лишь слегка ухмыльнувшись в сторону самоучек-лесорубов и мысленно наградив их напоследок обидным званием «болваны», Аламез продолжил путешествие по верхушкам деревьев и решил спуститься вниз, только когда затребовало отдыха его утомленное физическими нагрузками и к тому же раненое тело. Моррон понимал, что еще находится в опасности и не отделался от преследователей, ведь как только наемники поймут, что добыча ушла, так тут же разобьются на отряды по пять-шесть человек и продолжат поиски. Ни наступление ночи, ни усталость не остановят упустивших добычу солдат. Их хозяева ожидают лишь результата и не примут в оправдание жалких отговорок. Небогатый выбор: либо продолжать охоту до победного конца, либо быть вздернутым на суку – заставит чужеземцев обыскивать лес до полного изнеможения.

Сначала Дарк хотел немного отдышаться среди ветвей, где было, бесспорно, намного безопаснее, чем внизу, а уж затем продолжить движение и выбраться из леса, желательно сразу на дорогу к Кенерварду. Однако Аламез вспомнил, что у него имеется еще одно очень важное и срочное дело. Раны на руках кровоточили, а значит, отправившие на их ловлю целый корабль наемников вампиры вновь смогут определить его местонахождение и направить на след моррона и оплошавшие отряды, и новых платных марионеток.

Исключительно ради собственной безопасности, а не для того, чтобы ненадолго почувствовать себя вольной лесной свинкой, именуемой кабаном, Аламез нашел овраг с грязевой лужей на дне и, морщась от мгновенно ударивших в нос отвратительных запахов, обмазался липкой, почти однородной смесью с головы до пят. Дарк боялся даже подумать, из каких таких природных ингредиентов состоит эта лесная мазь, но все же по весьма специфическому амбре догадывался, что в основном из экскрементов диких зверушек.

К сожалению, так уж устроен мир – ничего нельзя добиться, предварительно не обвалявшись в грязи! Проделав над собой зловонную процедуру, совсем не способствующую оздоровлению кожи, Дарк почувствовал себя в относительной безопасности и продолжил путь, придерживаясь направления на северо-северо-запад, где по его расчетам и должна была проходить дорога на Кенервард. Пробираясь сквозь чащу, надо сказать, не такую уж и непроходимую, как ему показалось вначале, моррон мысленно подводил итоги неудачного начала нового дня.

Он был ранен. Царапина возле плеча, ушибленная грудь да пара синяков и ссадин казались сущими пустяками по сравнению с распоротой по локоть правой рукой. Рваная, засоренная не только древесной корой, но и мелкими щепками рана хоть и заживала, но медленно, так что в течение ближайших двух дней он не смог бы полноценно владеть мечом. Учитывая близость врагов и необходимость срочно раздобыть оружие, скорее всего в бою, это было довольно прискорбное обстоятельство, не очень способствующее поддержанию боевого духа.

Сам факт охоты за его головою мало печалил моррона, хотя для дела было бы гораздо лучше, если бы враги всполошились чуть позже, например, когда они с Граблом уже достигли бы пограничной крепости и вызволили из ее подземелья Анри Фламмера. Тогда потеря одного боевого товарища с лихвой компенсировалась бы возвращением в строй другого легионера, более опытного, расчетливого и умелого в ратном деле. Сейчас же Дарк остался один и должен был расстроить планы, а может, и вступить в схватку с противником, численность которого вряд ли была меньше полутора тысяч хорошо обученных наемных солдат и дюжины вампиров шеварийского клана Мартел, ненавидящих всех на свете морронов.

Нельзя сказать, что судьба Зингера совсем не волновала Аламеза, однако он не собирался возвращаться и выяснять, что с силачом-коротышкой произошло: жив ли он, попал ли в плен или ушел от погони. Во-первых, это было бы так же бессмысленно и глупо, как совать голову в пасть голодного зверя. Появление Дарка на берегу весьма обрадовало бы жаждущих пролить его кровь врагов. Узнать он вряд ли бы что узнал, а вот с жизнью бы зазря распрощался. Во-вторых, еще оставалась надежда, что Грабл оказался более удачливым, чем он, и, несмотря на всю несуразность затеи своенравного ворчуна уйти от погони вплавь, все же смог ускользнуть из лап преследователей. В любом случае сделать Дарк ничего не мог, а рассчитывать должен был пока исключительно на свои силы.

Незнакомый лес стал заметно редеть, да и деревца пошли куда тоньше, что не могло не обрадовать беглеца, почуявшего близость дороги. Вскоре впереди показалась довольно большая поляна, на которой ничего не росло, кроме разве что травы, но зато виднелись несколько гнилых пней и развалины какого-то небольшого деревянного строения, скорее всего, либо домишка лесничего, либо охотничьей избушки. От лесной постройки остались лишь парочка поросших мхом стен да груда покрытых травою обломков. Трудно сказать, когда здесь в последний раз ночевал человек – лет десять назад, а может, и более.

Моррону потребовалось бы всего пять-шесть секунд, чтобы бегом преодолеть поляну и продолжить путь, но он побаивался выходить на открытые пространства даже на такое короткое время. Поблизости могла блуждать одна из поисковых групп наемников, а схватка с ними, как, впрочем, и продолжение бегства не входили в ближайшие планы Дарка, по крайней мере до тех пор, пока он не раздобудет оружие. Обойти же нетипичный для леса участок местности, как назло, оказалось затруднительным. Справа от поляны простирался широкий и глубокий овраг, заваленный буреломом и наполненный стоялой, источающей гнилостный запах водою. Неизвестно, как глубоко было препятствие и какая живность водилась на дне грязного водоема: ядовитые змеи, кровососущие пиявки или иные паразиты, питавшиеся человеческой плотью или, что еще хуже, откладывающие под кожу личинки.

А по левому краю лесная поляна поросла каким-то с виду очень необычным, колючим кустарником. Похожих растений Дарк не встречал ни в чащах под Мелингдормом, ни в иных лесах, в которых ему доводилось бывать, и поэтому опасался подходить к ним ближе, чем на полдюжины шагов. В памяти Аламеза еще были свежи воспоминания о верлежской тюрьме, а именно о том, насколько опасными могут оказаться распространенные в Шеварии растения. Ведь, как знать, быть может, корни именно этих обычных с виду кустиков питались соками живых существ?

Обычно из нескольких зол принято выбирать меньшее. Дарку показалось намного приятнее геройски погибнуть в схватке с врагами, чем медленно умирать от неизвестной болячки, подцепленной через укус какого-нибудь редкого жучка или через укол диковинной колючки, а от одной только мысли, что он может стать живым инкубатором для мерзких плотоядных личинок, моррона вообще пробирала мелкая дрожь.

В конце концов Аламез решился рискнуть и осторожно, оглядываясь по сторонам, вышел на поляну. В начале вроде бы ничто не предвещало беды, а все сомнения казались напрасными. Беглец уже дошел до развалин сторожки, а со стороны леса не послышалось ни окриков, ни свиста летящих ему в спину стрел. Дарк уже успокоился, уже собирался вернуться к продумыванию плана дальнейших действий, когда у него внезапно возникло очень нехорошее чувство… чувство, что за ним наблюдают. Резкий разворот не привел к желаемому результату – за спиной моррона никого не оказалось, все в округе было по-прежнему спокойно и тихо, да вот только тревожное ощущение почему-то не проходило, а, наоборот, усиливалось.

Поскольку стоять на месте и ждать, когда же до тебя доберется беда, наивно и глупо, Аламез продолжил путь и был готов отразить любую атаку то ли невидимого, то ли умело скрывавшегося врага. Глаза моррона все время находились в движении, ежесекундно осматривая каждый растущий поблизости куст, каждое деревце в надежде вовремя заметить хоть малейшее изменение. Беглец был настороже, беглец не терял бдительности, но все равно пропустил момент, когда у него за спиной появился коварный, наверняка владевший колдовскими чарами противник.

– Стоять, на колени! – властно прозвучал краткий приказ, заставивший Дарка мгновенно обернуться и напрячь мышцы перед схваткой.

Возле развалин избушки, на том самом месте, которое он пару секунд назад миновал, стоял странный воин, не похожий ни на шеварийского рыцаря, ни на чужеземца-наемника, ни на командира тяжелой пехоты. Незнакомец не вышел ни ростом, ни широтой плеч, и скорее уж напоминал заморыша-денщика, тайком облачившегося в хозяйские доспехи. Однако в нелепой, невысокой и щуплой фигуре противника чувствовалась огромная сила, недоступная обычному человеку физическая мощь, а также нереальная, подавляющая у недругов волю к борьбе уверенность в собственном превосходстве. В руках таинственный воитель держал длинный меч и короткий, узкий кинжал, крестовины которых были чрезмерно изогнуты книзу. Оружие было добротным и стоило наверняка как полный рыцарский доспех, по крайней мере, по герканским ценам. Особого внимания заслуживало и походное облачение появившегося ниоткуда, как будто выросшего из-под земли бойца. Оно было дорогим, прочным, но в то же время нелепым; в такие латы ни за что не облачился бы ни один пребывающий в здравом уме воин, будь он благородным рыцарем иль безродным служакой. Прочный округлый шлем из вороненой стали не был полным, поскольку оканчивался у мочек ушей и оставлял открытыми скулы и нижнюю челюсть. Вместо забрала лицо чудака защищала маска с узкой, едва различимой с расстояния в пару шагов прорезью для глаз. Она также была короткой, доходила всего до верхней губы и не защищала ни острый подбородок хозяина, ни выпиравший вперед маленький рот с по-детски пухленькими губками. Причудливой казалась и кираса с чересчур высокими да длинными наплечниками. Во-первых, толщина брони на груди явно превышала все допустимые пределы, и Дарк лишь дивился, как напоминавший огромный стальной шарик вояка не клонился вниз под ее тяжестью. Во-вторых, моррона насмешил и несуразно высокий, косой ворот, защищавший не только голую шею, но и затылок бойца от боковых ударов и нападения сзади. Налокотниками, наколенниками и прочей броней, прикрывавшей конечности, незнакомец пренебрегал, хоть вряд ли из-за соображений экономии. Дорогая шелковая рубаха зеленого цвета и плотно облегавшие кривоватые и худые ноги штаны были лучшими подтверждениями материального благополучия владельца. Кисти рук защищали коричневые кожаные перчатки с нашитыми даже на пальцы стальными пластинами. Одним словом, надень такие доспехи человек, и его бы тут же, ославив безумцем, не допустили бы ни к турниру, ни на войну.

Однако противник Дарка не был человеком, и тому имелось несколько весомых подтверждений, не ускользнувших от беглого взгляда моррона. Кожа лица чужака не только была неестественно бледной, но и, несмотря на отсутствие волос, уже давненько не знала бритвы. Вампира-середнячка не пугали лучи еще не жаркого, утреннего солнца, но он предпочитал держаться в тени, да и стоял к только восходящему небесному светилу спиною. Любые повреждения на руках и ногах кровососа довольно быстро проходят, бывает так, что сильнейшие порезы зарастают прямо на глазах, поэтому хозяин нелепых доспехов и не стремился их защищать, в то время как тщательно заботился о безопасности самых уязвимых мест: груди и шеи. Несуразный же с первого взгляда шлем давал кровососу возможность питаться прямо во время боя, вгрызаясь в не защищенные стальными воротами шеи врагов острыми и длинными клыками.

– На колени! – повторил через пару секунд враг свой приказ.

Похоже, вампира рассердило, что голый, безоружный моррон хоть и остановился по приказу, но не спешил опускаться перед ним на колени. Правая рука кровососа быстро поднялась и ловко прокрутила в воздухе меч. Видимо, тем самым боец шеварийского клана хотел показать, что не только серьезно настроен, но и отменно владеет оружием, однако акт устрашения к положительному результату не привел. Дарк лишь усмехнулся и стал пятиться к краю поляны, не сводя при отступлении глаз с вот-вот вознамерившегося атаковать противника. Аламез действительно полагал, что шеварийский кровосос ринется на него, но просчитался… Враг не покинул тени, а вот из-за деревьев показалась еще парочка бойцов в точно таких же необычных доспехах, отличавшихся от своего товарища лишь цветом рубах да тем, что в руках сжимали не мечи, а короткие дубинки. Поскольку круглые набалдашники тупого оружия были обшиты в несколько слоев толстой кожей, Дарк понял, что его хотят взять живьем, отчего еще раз усмехнулся.

Вампиры знали, что выследили моррона, но не представляли, с кем именно имеют дело. Ведь даже более опытным кровососам, таким, как Каталина Форквут или графиня Самбина, не приходила в голову бредовая мысль попытаться взять легендарного Аламеза, разрушителя Великой Кодвусийской Стены, живым. Все схватки с вампирами, которые Дарк помнил на своем веку, шли насмерть. Его еще ни разу не оскорбляли столь низкой оценкой и еще ни разу так не смешили наивностью!

– Прошу вас, господа! Кто первый на голенького иль все сразу накинетесь?! – довольно самоуверенно обратился Аламез к врагам, застыв на месте и стараясь держать в поле зрения сразу всех противников. – Желают ли господа кровососы атаковать иль уступают мне честь первого удара?!

Вампиры растерянно переглянулись. Они никак не ожидали столкнуться с такой вызывающей, буквально вопиющей наглостью того, кто был обречен. Однако сомнения посетили их головы ненадолго, подобно скромным гостям, они лишь нанесли визит вежливости и удалились, даже не испив по кружке вина с хозяином дома.

– Веди себя достойно! На колени, моррон, и мы сохраним тебе жизнь! – пробасил воин-вампир в темно-синей рубахе, находившийся у Дарка за спиной справа.

– Будь паинькой, и больно тебе не сделаем! – поддержал товарища кровосос в ярко-желтых тонах, приблизившийся к моррону на пару шагов слева.

– Мы оценили твой юмор, а теперь на колени, мразь заозерная! – опустился до сквернословия вампир с мечом и кинжалом, видимо, бывший не только верным солдатом клана Мартел, но и пылким приверженцем Шеварийской Короны. – У тебя еще есть шанс умереть доброй смертью… без долгих мук!

Дарк был совсем не уверен, что победит, но не исключал и такую возможность. Противников трое, они хорошо вооружены и превосходят его в скорости, ведь их доспехи хоть и тяжелы, но не сковывают движений. Единственное, что мог противопоставить им моррон, была хитрость, иногда принимаемая дилетантами в ратном деле за недостойную рыцаря подлость и коварство.

Враги не стали неторопливо приближаться к застывшей точно посередине между ними жертве, давая ей тем самым шанс одуматься и пасть на колени, а одновременно набросились на моррона со всех сторон, быстро сократив дистанцию, кто стремительным бегом, кто мощным прыжком. Впрочем, иного начала боя Аламез и не ожидал. Понимая, что не сможет ни увернуться от одновременных ударов с трех сторон, ни убежать от троицы более быстрых противников, ни парировать голыми руками их атаки, моррон избрал самый простой и эффективный способ защиты.

В самый последний момент, когда рукоять меча летящего на него вампира и две дубинки в руках подбежавших кровососов должны были уже опуститься на его голову, Аламез быстро упал на спину. Позволив неумехам-врагам отдубасить друг дружку, Дарк затем, резко поджав по себя ноги, оттолкнулся от земли и встал в полный рост. Поскольку вампиры шеварийского клана с опытными бойцами редко сталкивались и никогда еще не становились жертвами воинских уловок, то не смогли вовремя остановиться и не только побренчали по доспехам товарищей оружием, но и звучно столкнулись лбами. Двое при этом не удержались на ногах иупали, третий вампир каким-то чудом сохранил равновесие, но оказавшийся у него за спиной Аламез тут же помог стойкому солдатику встретиться с землей. Бой редко выигрывается замысловатыми приемами и изощренными финтами; простейшая подсечка сбила кровососа с ног, а элементарный залом кисти с последующим рывком позволили Дарку разжиться дубиной, оружием, малопригодным для борьбы с вампирами, но зато способным отразить удары как смертоносного меча, так и когтистых лап.

Едва выхватив оружие из рук поваленного наземь противника, Аламез собирался отскочить, ведь бой не закончился, а только начался, однако просчитавшиеся однажды вампиры во второй раз атаковали быстро, уверенно, со знанием дела и, самое страшное, сообща! Один из кровососов вскочил и, отвлекая на себя внимание Дарка, издал громкий рык прямо над ухом моррона, за что тут же и получил окованной железом рукоятью дубины по белоснежным клыкам. К несчастью Аламеза, возникшей заминкой умело воспользовался другой кровосос, тот самый, которого Дарк увидел первым и в руках которого было острое оружие. Вместо того чтобы подняться на ноги, коварный шевариец подполз к Аламезу чуть ближе и, слегка приподнявшись с земли, нанес роковой режущий укол кинжалом, практически решивший исход скоротечного боя. Острое и тонкое лезвие прошло вскользь снизу вверх по ноге моррона, легко распоров мышцы с ее наружной стороны от колена до бедра. Из глубокой, дошедшей до самой кости раны тут же хлынула кровь, обильно оросившая и лицо, и кирасу коварного кровососа, не додумавшегося сразу отскочить или хотя бы закрыть рот.

Кровь воинов Одиннадцатого Легиона – смертельный яд для вампиров, именно по этой причине опытные кровопийцы, сражаясь с морронами, никогда не пускают в ход клыки. Шеварийцы резко отпрянули назад, с ужасом наблюдая предсмертные муки хлебнувшего отравы соратника. Его руки интенсивно тряслись, вздуваясь и лопаясь, как гнойники, во многих местах; тело билось в предсмертных конвульсиях, а из перекошенного, широко открытого рта, издающего надсадный хрип, шла грязно-желтая пена вперемешку с кусками разъедаемых внутренностей.

К сожалению, Дарк не смог воспользоваться возникшей заминкой. Большая потеря крови мгновенно лишила его сил, а распоротая до кости нога подкосилась, не состоянии удержать вес тела. Аламез повалился на спину и тут же потерял сознание, однако проигранный им бой вовсе не был окончен…

Напуганные ужасной смертью товарища вампиры довольно быстро пришли в себя и, в страхе за собственные жизни, решились нарушить приказ командира, то есть не пленить, а добить сильно раненного моррона. Принятый из рук умершего в муках кровососа меч уже взмыл над головой Аламеза, чтобы отделить ее от плеч, однако не полетел вниз, а выпал из обессилевших рук. В голове палача торчал топор, небольшой, но острый топор наемника-северянина. Он был брошен с такой силой, что не только расколол, словно орех, толстую броню шеварийского шлема, но и вошел в лоб все еще удивленно моргавшего вампира по самую рукоять. Какую-то пару секунд, растянувшихся на целую вечность, неудачливый палач все еще стоял на ногах, пытаясь перед смертью сообразить, что же с ним произошло, а затем повалился наземь и навсегда распрощался с жизнью.

Последний из троицы вампир не растерялся, быстро подхватил меч и стал озираться по сторонам, высматривая притаившегося в кустах наемника из далеких, лежащих за высокими горами северных земель. Впрочем, предатель-северянин и не думал таиться. На всякий случай прикрывшись щитом от возможного броска кинжала, он сам вышел на середину поляны и, потрясая в правой руке другим топором, встал напротив вампира из клана Мартел. Шевариец довольно часто сталкивался с наемниками-вольногородцами и был весьма удивлен, что раньше никогда не примечал среди бородатых северян такого низкорослого крепыша, которому и кольчуга-то доходила аж до колен.

– Ну чо, пиявка, начнем, что ль? – смачно плюнув на держащую топор ладонь, спросил Грабл Зингер, за последний час убивший уже третьего шеварийского вампира и нескольких наемников, которых он, впрочем, и за противников-то не считал.

Глава 10 Под стенами Кенерварда

Дарк очнулся, но был в том не уверен и поэтому не спешил открывать глаза, боясь, что любое действие с его стороны спровоцирует ужасный кошмар, из которого спящему не так-то и просто выбраться. Моррон отчетливо помнил, что с ним произошло, до того самого момента, как он лишился сознания от большой потери крови. И поэтому пение птичек да мягкий шелест листвы, которые он слышал, приятные запахи лесной свежести, которые чуял его нос, и нежные прикосновения ветерка, которые ощущала кожа его щек, просто не могли быть явью. Скорее всего, они являлись лишь преддверием страшного сна, своеобразной приманкой коварного повелителя сновидений, сначала завлекающего жертву картинками иллюзорной идиллии, а затем насылающего на голову спящего жутких, кровожадных чудовищ в зверином иль человечьем обличье.

Аламез помнил, что проиграл схватку, а значит, должен был либо очнуться в плену, в душном, сыром подземелье с пропитанным зловоньем и смертью воздухом, либо, умерев, воскреснуть через много-много лет. Впрочем, вариант с возрождением был отвергнут морроном сразу, ведь он не чувствовал боли, которая непременно сопутствует оживлению распавшихся тканей. Но откуда в узилище было взяться легкому ветерку и приятному запаху еловых иголок? В подземелье не щебечут птички, да и нет мягкого, благоухающего ложа из трав. Единственная травка, что водится в тюрьме, – ворох гнилой соломы…

– Да, хватит уж притворствовать! Вижу, не дрыхнешь! – внезапно ворвалось в слегка кружащуюся голову Аламеза добродушное ворчание Грабла Зингера, почему-то сопровождаемое похрустыванием и причмокиванием. – Давай уж, подранок, подымайся! Нечего прохлаждаться без дела! Ножка-то покалеченная ужо совсем поджила!

«Это точно сон! Пока хороший, а как глаза открою, так и полезет всякая жуть! Откуда здесь взяться Граблу? Да и как такое может быть наяву: он жрет, за обе щеки косточками хрустит, а я запахов не чую! Ни дымком костровым, ни жареным мясом не тянет! – подумал Дарк, но глаза все-таки открыл, резонно рассудив, что коль уж посланный ему кошмар так упорно стучится в сознание, то все равно, рано или поздно, а доберется до его головы. – Оттягивать неизбежное – не самый лучший способ бороться с бедами! Нельзя слишком долго прятаться от настырного врага, а то привыкнешь к страху, а он очень наглый постоялец! Как его ни гони, никак не хочет съезжать со двора трусливого сердца!»

Дарк резко открыл глаза и некоторое время просидел в ожидании, что вот-вот тихая лесная поляна, на которой он полусидел-полулежал, прислонившись спиной к деревцу, начнет меняться и в конце удручающей метаморфозы превратится в глубокую, пахнущую нечистотами яму с решеткой над головой вместо голубого, безоблачного неба. А восседавший перед ним вразвалку и с аппетитом уплетавший сырую куропатку Зингер обратится в огромную, мерзкую крысу, догладывающую кости уже умершего товарища по заключению. Впрочем, ниспосланный ему Небесами кошмар мог быть совсем на иную тему, отличную от жалостливых, слезливых тюремных страданий.

– Вот так-то лучше! Возвращайся в строй, лежебока, а то я уж притомился всех выручать да на хребте таскать. Он у меня не казенный! – назидательно изрек Зингер, расправившись с крылышком и откинув в сторону кость, с которой, как и с его бороды, свисала парочка-другая коротких перьев. – Ладно девка, ну а ты ж вон кабан какой! С виду заморыш заморышем, а тяжелый! Второй раз уж тя, как жеребяка, на се вожу!

– Хватит ворчать, – пробормотал Дарк, с трудом заставив язык шевелиться и превозмогая сухость в горле. – На Небесах любят тружеников да мучеников, там те и зачтется…

Происходящее оказалось не сном, не преддверием ночных мучений, а вполне приемлемой явью. Дарк понял это, как только его слегка утоливший голод товарищ открыл покрытый толстым слоем застывшего жира рот и принялся жаловаться на злодейку-судьбу, превратившую его ненадолго в некое подобие вьючного животного, а точнее, в перевозчика бессознательных тел. Сетования Грабла и возмущение в его взоре были чересчур реальными, чтобы оказаться сном. Ни один иллюзорный Зингер не мог так убедительно ворчать и жалеть себя, как Зингер из реального мира, а уж таким зверским аппетитом точно не обладал. Покончив с поеданием последнего крылышка куропатки, ненасытившийся крепыш перешел к потрошению кролика, которого также собирался съесть в сыром виде. Аламез догадывался, почему его собрат не жарит добычу, и это обстоятельство еще более убедило моррона, что он не спит, а бодрствует. Несмотря на тишину и спокойствие, царившие вокруг, они еще были в опасности: их поиски продолжались, а дымок костра, как, впрочем, и приятный любому носу запах жареного мяса, мог привлечь врагов. Соображения безопасности оказались сильнее пристрастий требовательного едока, но не смогли заглушить голод Грабла, вызванный, по всей видимости, большой растратой физических сил за последнее время. Дарк сам хотел есть, но от протянутой ему кроличьей лапки отказался, боясь, что новый, непривычный вкус сырой плоти надолго отобьет у него желание поглощать дичь. Проголодавшегося же соклановца, похоже, эта перспектива ничуть не страшила.

Осторожно переведя свое тело из положения «полулежа» в более удобную как для разговора, так и для окончательного пробуждения позу «сидя», Аламез не только более пристально осмотрелся вокруг (благо, что взор был не затуманен, а голова уже не кружилась), но и уделил особое внимание изучению состояния собственного тела. Надо сказать, его приятно удивило и то, и другое…

Процессы регенерации поврежденных тканей шли на удивление быстро. Возможно, положительно сказывалась близость врагов, из-за которых далеко не простой организм моррона мобилизовал весь запас своих сил и направил их на выздоровление. От синяков, ушибов да ссадин, заработанных во время лазанья по деревьям, не осталось и следа. Ранка на плече почти зажила и теперь скорее напоминала небольшой затягивающийся ожог, чем отметину от зазубренного наконечника стрелы. От пореза на другой руке остался лишь шрам, а о том, как он был получен, напоминали лишь крошечные щепки да кусочки древесной коры, уже заросшие кожей. К счастью, ни заражение крови, ни нагноение неочищенных ран морронам в отличие от людей не грозило, так что временное присутствие в его теле мелких инородных предметов Дарка нисколько не напугало. Он знал, что через день, в худшем случае два, от них не останется и следа. Способный исцелять сам себя организм поглотит все, что сможет, а остальное отторгнет, незаметно для хозяина выведет наружу, либо выдавив через кожу, либо, наоборот, всосав внутрь и направив по тому же пути, что и непереработанную пищу.

Распоротая кинжалом нога совсем безболезненно двигалась и даже довольно легко сгибалась в колене. Дарк не сомневался, что когда поднимется на ноги, то сможет не только передвигаться без самодельных костылей, но даже бежать, конечно, если того потребуют обстоятельства. Тугая повязка из разноцветных обрывков то ли тонких халатов, то ли рубах была умело наложена от колена до бедра и скрывала от глаз раненого, как шел процесс заживления искромсанной плоти. Однако по ощущениям Аламез мог смело утверждать, что этот процесс шел уже к концу и, скорее всего, на данный момент от серьезного, глубокого ранения остался лишь уродливый, поверхностный шрам с ошметками отмиравшей кожи по бокам. Сквозь перевязочную ткань совсем не сочилась кровь, да и запекшиеся сгустки на ее поверхности давненько подсохли, затем превратились в сухую корку, потрескались и отшелушились мелкими пластинками. В общем и целом, Аламез счел свое состояние удовлетворительным, то есть на граничащие с чудесами подвиги он пока не был способен, но мог действовать, а если понадобится, то и вступить в бой, вполне сносно перемещаясь на покалеченной ноге и более-менее владея мечом правой рукой.

Если собственное состояние моррон оценил как вполне приемлемое, а не удручающее, то общее положение дел заслуживало более высокой отметки, притом во многом благодаря уже поглотившему добрую половину кролика товарищу. Они были живы, здоровы и находились на свободе, что вполне могло считаться большим достижением, учитывая, какая масштабная охота за ними велась. На теле довольно урчащего и причмокивающего в процессе поглощения пищи Зингера не было видно следов ранений, за исключением сбитых костяшек на правой руке. Видимо, потомок гномов недурно повеселился во время разлуки с Дарком и изрядно повредил парочку-другую черепных коробок. Грабл был гол, но не потому, что у него не имелось одежды. Низкорослый воитель наслаждался не только едой, но и тем, как прохладный ветерок да мягкая, зеленая травка, на которой он возлежал, ласкали его основательно пропотевшее, а кое-где густо покрытое какой-то бурой, пахучей грязью тело. Судя по едкому, раздражающему нос запаху, почти полностью высушенные солнцем нечистоты напоминали испражнения диких животных, привыкших обильно метить свою территорию. Дарк предположил, что это «дары» медведя или кабана, но, как впоследствии выяснилось, ошибся. Грабл предпочел спрятаться от чуткого обоняния шеварийских вампиров за лисьими и волчьими метками, которые он насобирал, блуждая по лесу, еще до того, как взвалил на свои могучие плечи бесчувственное тело раненого товарища.

Потом уже Зингеру было не до охоты за пахучими кругляшами, ведь низкорослый богатырь нес не только Дарка, но и множество ценных трофеев, теперь аккуратно разложенных на траве и сохнувших под солнечными лучами от пота здоровяка и вражеской крови. Парочка добротных кольчуг воинов-северян соседствовала с наполовину разодранным на лоскуты, окропленным кровью халатом намбусийца-южанина (скорее всего, именно из этого одеяния умелец Грабл и смастерил повязку на ногу Аламеза). Рядышком сохли две пары штанов; влага из толстой ткани выходила медленно, неохотно, так что Дарк навскидку затруднялся сказать, когда они были намочены: пару часов назад или прошлым днем; и даже брезговал подумать, чем именно, но определенно не потом и не кровью. Остальными трофеями было оружие. Добротный боевой топор, с покрытым остатками крови лезвием и с обшитой толстой, дубленой кожей рукоятью. Парочка мечей, с виду довольно легких и хорошо сбалансированных. Три длинных кинжала, также не без кровавых отметин. Четыре коротких охотничьих ножа, вполне годных для метания. Моток веревки с привязанным к одному из концов абордажным крюком, острия которого, скорее всего, уже побывали в чьей-то голове и унесли с собой небольшие кусочки мозга. Завершал коллекцию трофеев хороший, но уже бесполезный лук, поскольку в лежащем рядом с ним колчане виднелась одна-единственная стрела, да и то с жалким подобием оперенья. Видимо, именно из него Зингер и бил дичь, от которой теперь остались лишь косточки, перышки да вывернутая наизнанку шкурка с длинными-предлинными ушками.

Осмотр Дарком самого себя и ближайших окрестностей продлился не долее двух минут. Грабл ему не мешал, поскольку, во-первых, считал неправильным докучать только что очнувшемуся человеку разговорами, а во-вторых, потому что спешил утолить голод до того, как соратник полезет к нему с расспросами, а значит, и испортит аппетит. Однако вопреки ожиданиям Зингера, терзавшего зубами тушку кролика, и Дарк со своей стороны проявил деликатность. Молчание было нарушено только после того, как шкурка зверька пополнила кучу объедков, состоящую в основном из чисто обглоданных косточек, клюва, лапок с когтями да перьев.

– Где мы? Сколько я провалялся без сознания? – не блеснул оригинальностью Аламез, первым делом задав подряд два самых важных и предсказуемых вопроса.

– В двух-трех милях на северо-северо-восток от Кенерварда, в лесу. Если не поленишься и вон на ту сосну влезешь, то вражью крепость во всей ее неприступности увидишь. Сейчас близится полдень очередного дня. Более суток продрых, но оно и к лучшему! И раны поджили, и шуму бестолкового не было… – четко отрапортовал Зингер заранее подготовленным ответом, а затем, не скрывая огорчения, добавил: – Ты б хоть «спасибо» сказал, рожа неблагодарная! Я тя и от смерти верной спас, да и более двадцати миль лесом по буреломам да оврагам на своей спинушке пер!

– Не горюй, долго в должниках не останусь! – хотел ответить обычным голосом Дарк, но поскольку язык онемел, а голосовые связки успели отвыкнуть от производства звуков, отличных от стонов, то вышло, что почти прокричал, за что и получил обглоданной кроличьей лапкой в лоб.

Грабл метнул легкий снаряд сильно, так что наказание оказалось весьма болезненным. Скрежеща зубами, Аламез тут же принялся растирать ушибленное место, но от каких-либо ответных действий отказался, поскольку понимал, что получил по заслугам, да и был еще слишком слаб, чтобы безнаказанно наградить обидчика затрещиной.

– Ты чо, дурында, совсем сбрендил?! Орешь тут, как крольчиха на сносях! – процедил Зингер сквозь крепко сжатые зубы грозным шепотом. – До крепости рукой подать! Врагов по лесу полным-полно шастает, того и гляди, вновь пятками сверкать придется, а он тут разголосился, крикун-недобиток!

– Извини, виноват! – не отрицал оплошности Дарк, осторожно ощупывая пальцами новое увечье; незначительное, но ноющее и уже начавшее опухать. – Только давай все реверансы на потом оставим! Не время сейчас в благодарностях рассыпаться! Лучше расскажи, что с тобой сталось. Как сумел улизнуть от погони да как барахлишком разжился? – спросил Аламез, слегка кивнув от ушиба вновь закружившейся головой в сторону арсенала бесценных трофеев. – Поди, не без боя достались…

– Как я улизнул да как потом морды ворогам бил, то неважно, – немного засмущался Грабл, которого, несомненно, обрадовало, что он сможет хоть и кратко, хоть в скупой паре слов, но все же поведать о своих подвигах. – Куда полезней, что я услышал, пока сам спасался да о твоей холеной шкуре заботился!

– Вот и расскажи все по порядку, – попросил Дарк, неудачно попытавшийся подняться хотя бы на колени. Голова моррона закружилась сильнее, а пострадавшие члены были еще слабы, чтобы поднять и удержать вес мускулистого тела. – А я отдышусь пока, перед тем как на сосну полезем.

– А мне-то чо карабкаться?! Чо я там не видывал-то?! Да к тому ж это ты ж «верхозад»! – возмутился Грабл, явно не бывший сторонником физических нагрузок после сытной трапезы.

– Может, верхолаз? Тот, кто по деревьям высоким да зданиям разным ловко лазает, – решил поправить товарища Аламез, но ошибся сам, о чем тут же с прискорбием и узнал.

– Не-а, именно «верхозад»! – ехидно заулыбался Зингер, тряся при этом бородой и остальной растительностью на сильно обросшей голове. – Так тя наемнички прозвали, посколь, пока ты по деревцам шустро карабкался да с ветки на ветку прыгал, они, акромя зада твого, ничегось и не видывали. Даж если апосля тя где и встретят, то в рожу нипочем не узнают, а вот по седалищу – запросто! Так что ты поберегись прилюдно портки спущать, а то на старых знакомцев напорешься, припомнят те, как с верхушки сосновой им на рожи мочился да плювал…

– Я не мочился! – уточнил Аламез, смутившись и одновременно сожалея, что не додумался оросить врагов.

– А я вот иное слыхивал, – еще пуще прежнего заулыбался Грабл, в тот миг решивший обязательно рассказать всем своим знакомым морронам о «лесном подвиге» легендарного Аламеза. – Но хватит о пустом! Дай же начну вещать по делу!

– Валяй! – махнул рукой Дарк, по выражению лица товарища сообразивший, что тот не собирается держать язык за зубами, и боявшийся даже представить, какими вымыслами обрастет эта история, когда ее услышат в Легионе.

Почва для шуточек была благодатной. Охочие до сплетен языки украсят ее множеством красочных подробностей, относящихся как к вопросам личной гигиены, так и к тому, чем дозволено орошать головы врагов благородным защитникам человечества, а от использования каких субстанций естественного происхождения стоит воздержаться по морально-этическим соображениям, то есть чтобы не позорить высокое звание легионера.

– Вот ногами шустрить ты, дружище, умеешь, этого не отнять! – с нотками зависти и в то же время укора в голосе начал повествование о своих подвигах Грабл. – Когда к лесу рванул, пятки аж засверкали. Куда моим ножкам тя догнать было! Да и замешкал я чуток, а наемнички уж тут как тут… Пришлось, как сперва хотел, в воду сигать да вплавь спасаться. Уж чо-чо, а с водицей я на «ты»! Быстро от берега отплыл да в клубах тумана, что еще не рассеялся, скрылся. Стрелять в меня, конечно, стреляли, да только все без толку… Куда им попасть в такого пловца, как я!

Зингер лгал без зазрения совести. Он имел возможность скрыть постыдную правду, куда ему угодила стрела, и не постеснялся ею воспользоваться, ведь в противном случае ему бы пришлось воздержаться от россказней о похождениях Аламеза. Что проку для него от насмешливого прозвища товарища «верхозад», когда к его собственной персоне легко могло приклеиться множество обидных сравнений и имен, начиная от еще хоть как-то терпимых «подранок» иль «меченый» и заканчивая унизительно-возмутительными «стрелозад», «задоёж» иль «поплавок с опереньем»?

– Давай без бахвальства, – попросил Аламез, чувствуя, что соклановец привирает, но, конечно же, не догадываясь, в чем именно.

– Вот только плыть мне было некуда, – развел руками Зингер, тайком радуясь, как дитя, что слушатель не догадался о его маленьком, невинном обмане. – Путь мой к Кенерварду лежит, и другой дороги нет! Пока Фламмера из темницы не вызволю, в Герканию не вернусь!

– И от пафоса воздержись, а то тошно становится, – сделал замечание Дарк, не любивший тех, кто сотрясает воздух громкими словесами да заверениями, и сам старавшийся по мере сил воздержаться от подобных проявлений глупости.

– Коль тошно, так в себе не держи, цаца! – недовольно пробурчал Грабл. – Не стесняйся, ороси полянку! Я ужо пузо набил, аппетиту не испортишь! – Рассказчик захотел еще что-то добавить, скорее всего, выругаться, но передумал. – Вот и подумалось мне, куда я, дурень, от корабля-то уплываю? Ведь пока прихвостни вампирские за тобой гоняются, сами уязвимы! Зачем мне на дороге лесной в засаду садиться да невесть кого поджидать, часы бесценные теряя, когда вон оно все: и бронька, и одежонка, и оружие в беспечности на палубе прохлаждается да по леску разгуливает, пни-гнилухи сапожищами оббивая. Нет, один супротив двух отрядов я переть не собирался! – Зингер с силой ударил кулаком в могучую грудь, что являлось неким подобием клятвы. – Ну, а на одиночек, вдали от места поисков, почему бы не напасть? Сам бы ты в точности так же действовать стал… В том уверен! Вот и я к суденышку поплыл, посколь там народец самый беспечный собрался… даж винцом, лопушки заморские, баловались. Как к кораблю ихнему приблизился, так под воду и ушел и дыхание сдерживал, пока ладони борта не коснулись. Там на палубу взобрался да ручищами голыми погромищу учинил… По-тихому, благо, что многие наемники на берег сошли, а сторожить посудинку человечков пять-шесть лишь осталось, да и то свезло мне, вместе они не держались. Шмотками кой-какими разжился, разговорчики кой-какие послушал, некие из них для пользы дельца нашего весьма сгодятся, а как расправу над сторожами непутевыми учинил, так и тя выручать отправился. Правда, не думал, что ты увальнем таким окажешься. Полагал, по наивности своей, что от погони уйти сможешь.

– То позже обсудим! – сдвинув брови, произнес Дарк, которому не нравилось, когда его отчитывали, да еще и унижали полной снисхождения ухмылкой.

– Позже так позже, – пожал плечами Грабл, радуясь, что задел товарища за живое и к тому же изрядно болевшее. Нет ничего слаще, чем сковырнуть болячку ближнего. – По лесу вольготно шел, все вражьи рожи за тобой гонялись. А когда одиночек заплутавших встречал, тогда и барахлишком разживался. Разный люд там бродил, но в основном северяне. Парочку вампирюг «поприветствовал», но это еще до того было, как тя шеварийские кровососы били…

– Меня не били! – стиснув зубы и загнав злость в дальний угол сознания, процедил Дарк.

– Ну да, не били, а добивали! – уточнил Грабл, на этот раз ничуть не соврав и не приукрасив. – Распинаться не буду, скажу лишь, что не дал я тя туда же отправить, куда в этом годе ужо дружок мой, Фанорий, направился… в небытие то бишь! Перебил я вояк клыкастых, тряпкой ногу твою, как мог, обмотал, за что, кстати, до сих пор «спасибки» не сказано, на горб тя взвалил, досюда и нес. А более… более ничегось не случилось. – Грабл широко развел руками, давая тем самым слушателю понять, что рассказ окончен. – Ну не утруждать же твой слух байкой, как я на охоту ходил! Да и сам уж, поди, смекнул, откуда куропатка да кролик взялись. Не сами же в руки ко мне прискакали…

– Ты б вместо того, чтоб меня носом в просчеты тыкать да хвастать подвигами, свидетелей которым нет, лучше рассказал бы, что ценного разузнал, – упрекнул Аламез, собиравшийся ранее поблагодарить товарища за спасение да заботу, но в свете того, как нагло и самоуверенно тот себя вел, раздумавший. – Зря, что ль, разговоры вражьи подслушивал?

– Злыдень ты занудный да свин неблагодарный! – огрызнулся Грабл, но сведениями все же поделился: – Первая весть вот какая. Гарнизон в Кенерварде обычно небольшой стоит, всего двести-триста солдат шеварийских из регулярных королевских войск, но щас их в крепости нету. Всех по приказу самого фельдобера ихнего куда-то увели. В цитадели же сейчас засели наемники, их там около двух тысяч набралось, да еще и сотня вампирского молодняка обитает, наподобие тех кровососов, что ты повстречал.

– Это середняки были! – с непоколебимой уверенностью в собственной правоте заявил Аламез. – Я-то уж знаю!

– Новички, – в знак отрицания замотал головою Грабл. – Ты со мной не спорь! Сам чуть позже поймешь, что правда моя.

– Ладно, дальше вещай, знаток кровопийц!

– Костяк наемного воинства составляет не сброд какой-то беспутный, а дружина какого-то Вольного Града, – продолжил Зингер. – Я вот, признаться, никогда про такой город не слыхивал, но, как понял, прибыли мужички бородатые из-за северных гор через проходы подземные, еще от махаканских гномов оставшиеся, а граничат их земли далекие с провинциями на северо-востоке Геркании, так что кровушку герканского рыцарства бородачам лить в одно удовольствие. По душе вольногородцам затейка пришлась и на озере Немвильском порезвиться, и снова через горы, а не лесом, как в донесеньице аптекарском указано было, пройти, чтобы в землях, отсюда далеких, а к их родимым краям близких, топориками поозорничать, чем и займутся вскорости. Только вот понять не могу, зачем им понадобилось сначала в Шеварию тащиться, а потом теми же самыми подземными тропами обратно переться?

– Будь уверен, наверняка резон есть, – в раздумье произнес Дарк, – но только мы его не знаем… пока не знаем. Это все?

– С первой новостью, да, – кивнул Зингер, с важным видом расчесывая пятернею сальную бороду. – Прознал я еще кой-что про вампирюг здешних. Думаю, те то интересно будет, да и в то, что с новичками бился, все ж поверишь. Доспехи у них особые, непростые! Они на деле еще чуднее оказались, чем выглядят, да и какие-то чары на них точно наложены, – заинтриговал Аламеза Зингер. – Я первого кровососушку из засады упокоил. Выскочил внезапно из-за деревца да ножки раззяве сперва подрубил, благо, что грязюкой зловонной обильно обмазался и он запаха моего не распознал. Затем голову, как дыню, вместе со шлемом пополам разрубил. Не крепка бронька оказалась супротив ручищ моих да северного топора, – не упустил возможности похвастаться Грабл. – Думал, сдохла пиявка, а как стал уходить, кольнуло что-то… сам не знал зачем, но вернулся. Гляжу, а вампирюга ужо на коленях стоит да башкою сросшейся мотает. Еще в себя кровосос не пришел, а раны уже затянулись, да и от доспехов пар валит… Дважды его еще убивал, а он дважды вставал. Только когда латы с него содрать додумался, тогда мерзавец и издох! Так и не понял я, что его скорее извело: то ли раны от топора моего, которые тут же вновь открылись, то ли лучи солнца, что его сразу жечь начали и до конца и испепелили. Вот и выходит, что доспехи шеварийских кровопийц чарами тайными обложены. Они им и раны сносить помогают, и от света дневного защищают… даж недавно обращенных, не то чтоб середнячье иль старичье!

– Это важно, – кивнул Дарк, внимательно слушавший рассказ. В его голову пришла очень интересная идея. – Скажи, а тот вампир, что кровью моей потравился, он как? Его латы спасли?

– Ага, как же… – довольно хмыкнул Грабл. – Там уж и спасать-то нечего было! Видел бы, как твоя кровушка его разъела, наизнанку практически вывернула!

– Вот и славно, – улыбнулся Дарк, почувствовавший себя увереннее от осознания того, что в их с Граблом жилах течет безотказное средство уничтожения врагов; жидкое, безжалостное оружие, от которого не спасали даже заколдованные доспехи. – Чуть стемнеет, в Кенервард проберемся, а перед тем как выступать, оружие в нашей крови омоем, чтоб бить точно, наверняка, чтобы ни одна пиявка шеварийская не смогла воскреснуть у нас за спиной и тревогу поднять!

– Да погодь ты планы великие строить! – прервал Дарка вдруг нахмурившийся, помрачневший Зингер. – Еще ведь и третья новость имеется. Только о ней ведь в паре слов не расскажешь, показывать надо!

– Так показывай, чего тянешь? – произнес Аламез, вставая на ноги и тем самым дав товарищу понять, что уже достаточно окреп для осмотра местности с вершины дерева.

– Ну что ж, добро пожаловать на сосну! – с тяжким вздохом и совсем без воодушевления просопел Зингер, также поднявшись с травы и кивая на высокое, гладкоствольное дерево, на которое обоим прямо сейчас предстояло взобраться.

* * *

Ночь опустилась над лесом, постепенно окутала покрывалом темноты песчаное побережье, а затем, простерев свою длань над тихими водами Немвильского озера, устремилась к герканскому берегу, отбирая свет и принося с собой страх, неопределенность и гложущую сердца тревогу. За считаные минуты вся местность вокруг Кенерварда погрузилась в зловещую тьму, а единственными источниками света стали лишь далекие-предалекие звезды, мерно мерцающие на безлунном небосклоне, да огни факелов и костров, горевших не только на стенах и башнях пограничной крепости, но и вдоль всего широкого рва, там, где расположился лагерь иноземных наемников.

С опушки леса, на которую осторожно прокрались морроны, уже не щеголявшие голышом, а облаченные в кольчуги и вооруженные до зубов, не было видно стен грозного фортификационного сооружения, да и раскинувшийся перед ними лагерь, до которого было менее трети мили полем, представлялся не рядами походных палаток, а густой россыпью крошечных огоньков. Впрочем, плохая видимость была лишь на руку парочке смельчаков, собиравшихся во что бы то ни стало и именно этой ночью проникнуть в крепость. Отсутствие луны на небе давало им шанс незаметно прокрасться не только мимо палаток да костров, но и преодолеть куда более трудное препятствие.

Грабл не зря утверждал, что третью новость нужно было узреть, а не услышать, а Дарк недаром затем просидел три часа на сосне, рассматривая необычную преграду и строя планы, как ее преодолеть. Хоть темнота и скрывала все вокруг, но морроны знали, что, как только они минуют последний костер, им придется (в лучшем случае тайком, а в худшем – на глазах у десятков встревоженных воинов) зайти в воду и проплыть в тяжелых кольчугах да еще с оружием водоем, по ширине ничуть не уступавший вполне полноводной реке и фактически отделявший Кенервард от суши.

Обычный крепостной ров был расширен недавно, и его нельзя было как-либо обойти, ведь с левой стороны он плавно переходил в озеро, а правым своим рукавом, также совсем недавно прорытым, уходил в глубь почти вплотную примыкавшего к крепости леса. Такое странное и потребовавшее немало усилий усовершенствование обычного рва было произведено отнюдь не для того, чтобы надежно защитить Кенервард от нападения с суши. Стоявшее возле границы наемное войско под командованием полковника Лоргиса (который, скорее всего, являлся вампиром) собиралось не оборонять пограничный рубеж, а, наоборот, в ближайшее время само совершить набег на герканское побережье.

Ров являлся не чем иным, как бухтой, в которой мерно раскачивались на волнах с десяток, если не более, небольших, быстроходных и маневренных кораблей. Суденышки были способны не только в зависимости от ветра за полчаса-час преодолеть озеро, но и быстро приблизиться и взять на абордаж герканский военный фрегат еще до того, как его орудия успеют выстрелить. С наблюдательного пункта на вершине сосны хорошо просматривались не только окрестности крепости, но и верфь, оборудованная наемниками не на побережье, а прямо посреди леса. Там тайно строились суда длиною в две-три рыбацкие лодки, а затем по рукаву рва отводились под стены Кенерварда, то есть к самому озеру. При такой секретности подготовки нападения герканские наблюдатели с патрульных кораблей не могли заметить ни постройки вражеских судов, ни спуска их на воду, ни самой стоявшей на рейде возле крепости флотилии. Стены и башни Кенерварда закрывали обзор. При всей своей учености и богатом военном опыте герканские командиры и не догадывались, что у них творилось буквально под носом. Вот уж действительно коварный и дерзкий план, достойный расчетливых шеварийских вампиров.

С учетом этих обстоятельств и без того нелегкие задачи морронов значительно осложнялись, ведь им предстояло сначала прокрасться через вражеское становье, затем проплыть в полном обмундировании мимо судов, на которых, конечно же, дежурила охрана, а лишь затем, взобравшись на крепостную стену при помощи абордажного крюка да веревки, проникнуть в темницу. Прежде всего они собирались вызволить плененного собрата, а уж потом, если останется время, да и тревога не поднимется, посодействовать Герканской Короне, убив полковника и двух старших командиров. Впрочем, теперь уже Дарк сомневался, имело ли смысл лишать жизни командиров наемных отрядов, ведь их смерть практически ничего не изменила бы. Костяк воинства составляла походная дружина вольногородцев, и они вряд ли допустили бы смуту в своих рядах, задавили бы числом любых бузотеров, жаждущих власти. Однако Аламез решил пока что не поднимать вопрос об изменении планов хотя бы потому, что до того момента нужно было вначале дожить и очень многое сделать. К тому же освобожденный Фламмер, возможно, внес бы ясность в эту ситуацию. Ему-то уж было всяко больше известно и о диверсионной операции, готовящейся под руководством клана Мартел, и об отношениях между наемниками и вампирами.

В остаток дня, то есть с того момента, как Дарк с Граблом покинули наблюдательный пункт и до того, как выступили в опасный поход, Аламез ломал голову над иным, более насущным вопросом, а именно: как форсировать ров и не быть замеченными с кораблей. Долго в голову моррона ничего путного не шло, но в конце концов более-менее подходящее решение все же нашлось, правда, для осуществления задумки пришлось выточить дюжину новых стрел, а бедолаге Граблу еще раз сходить на охоту, но уже не ради чревоугодия и на более крупного зверя.

Только бездельники умеют скучать, ведь за работой время летит незаметно, а час проносится, как миг. Пока Грабл выслеживал добычу, Дарк распускал остаток халата на нити и смастерил из сапожного гвоздя неуклюжую, короткую иглу. Когда же товарищ вернулся с поломанным луком, без стрел и колчана, но зато волоча за клык тушу утыканного стрелами и под конец добитого топором кабана, только началась настоящая работа, затянувшаяся аж до самого захода солнца. От трудов, возможно, бессмысленных, а возможно, и способных принести в скором будущем плоды, Аламез так проголодался, что, несмотря на отвращение к поеданию сырого мяса, все же не удержался и, отрезав себе кусок от освежеванной туши кабана, жадно впился в него зубами. Потом были сборы, недолгие, но основательные. Морроны неспешно облачились в тяжелые, совсем не предназначенные для плавания кольчуги и с ног до головы обвешались оружием. С таким грузом любой силач поплыл бы, как топор, то есть отправился бы прямиком на дно, но для осуществления замысла Дарка солидный вес поклажи был только к лучшему.

Переход по лесу в темноте нельзя было назвать легкой прогулкой. Морронам пришлось прокрадываться по оврагам к вражескому лагерю, то и дело опасаясь сбиться с пути, а также растревожить лесных обитателей, привыкших чуть что, так сразу голосить или испуганно взлетать с веток. К счастью, наемники не выставили в чаще дозорных, да и в лесок поблизости от их становья не заходили даже по нужде, которую, скорее всего, справляли либо в специальных «срамных» палатках, либо прямо в воде, что было, конечно же, куда более приятно. Одним словом, легионеры добрались до опушки без приключений; беспрепятственно вышли на исходную позицию, откуда вот-вот должно было начаться их дерзкое и, бесспорно, героическое проникновение в сердце вражеской крепости.

– Пора? – тихо прошептал Грабл, вплотную прижавшись горячими, сухими губами к уху Аламеза.

– Пошли, – ответил Дарк, хоть мог бы ограничиться и кивком. – Близко к кострам не подходим, держимся за палатками. Хоть кольчуги на нас и трофейные, но уж больно мы не похожи на северян, особенно ты…

– Ага, как же! – не согласился возмущенный подобным заявлением Грабл. – Сам безбород, токмо щетинкой щеки слегка покрыты, да волос длиннющ, будто у бабы, а на наемника более не похож, вишь ли, я!..

Дарк открыл было рот, чтобы объяснить ворчливому, цеплявшемуся почти к каждому его слову товарищу, что в темноте их могли выдать не столько длина волос и жалкое, колючее подобие растительности на его лице (тем более что среди вольногородцев далеко не все были коротко острижены и длиннобороды), сколько маленький рост Зингера, но передумал зачинать бессмысленный спор и, лишь толкнув товарища в плечо, без лишних слов отдал приказ о начале движения.

Морроны покинули лесную опушку одновременно и не успели сделать по полю пяти-шести шагов, как в душе у обоих возникло одно и то же неприятное чувство незащищенности. Они прямиком отправлялись в становье врагов и, несмотря на все их приготовления, могли рассчитывать лишь на Счастливый Случай, который так же капризен и своенравен, как его родная сестричка Удача. Если наемники заметили бы парочку, а затем признали бы в них чужаков (темнота все же давала какой-то шанс сойти за своих), то притворщикам не удалось бы ни убежать, ни отбиться. Им оставалось лишь умереть; пасть в бою достойно, но по большому счету бессмысленно.

Страх уходит, а опасения отступают, когда наступает пора действовать, когда во стократ обостряются все чувства, а мозг направляет все без остатка силы на слежение за то и дело меняющейся ситуацией. Первые двести шагов по открытому полю морроны прошли беспрепятственно, во многом благодаря тому, что не сводили глаз с медленно приближавшихся, как будто растущих огней костров. Как только в лагере происходило какое-то оживление и слышались голоса, легионеры тут же меняли направление движения и, быстро удалившись на пятьдесят-шестьдесят шагов в сторону, тут же залегали в ожидании, пока волнение среди воинов стихнет. Так было трижды, и каждый раз тревога оказывалась ложной, а отходной маневр напрасным. Но, как известно, «Береженого бог бережет!», уж лучше перестраховаться, чем вовремя не среагировать и позволить себя изловить. Впрочем, настоящая беда, как водится, пришла незаметно и нежданно; мгновенно обрушилась на головы товарищей, когда уже нельзя было ничего изменить, а оставалось лишь уповать на милостивое вмешательство высших сил.

Фигурки воинов, восседавших и лежавших возле костров и, слегка пошатываясь, расхаживающих между палатками, стали уже довольно большими, а до чисто символической границы походного лагеря, обозначенной лишь шестами с мерно трепыхавшимися на ветру флажками, было не более тридцати шагов, когда Дарк внезапно заметил перед собой какое-то движение. Ни свернуть, ни лечь на землю застигнутые врасплох морроны не успели, поскольку уже в следующий миг их изумленным взорам предстала четверка иноземных воинов, как будто выросших из-под земли. Тюрбаны на головах вместо шлемов и объемистые, не сковывающие движений рук халаты, поверх которых были надеты кирасы, наручи и прочие элементы брони, не оставляли сомнений – дозорные были не с севера, а из далеких и жарких южных земель.

«Хоть в этом свезло! – подумал Аламез, мгновенно избавившийся от кольнувшего его страха. – Для намбусийцев, кервербийцев и прочих эфиолов все северяне на одно лицо!»

– Пароль! – произнес с жутким, режущим слух и одновременно вызывающим смех картавым акцентом один из стражей, а остальные, не сговариваясь, взялись за оружие.

– Пущай, рожа чумазая! – грозно нахмурив брови, прогнусавил Грабл по-шеварийски, нарочно исказив чужой язык грубым, как будто рубящим слова на части топором северным говором, которого он вдоволь наслушался во время скитаний по лесу и поэтому сумел довольно точно воссоздать.

– Ночь… в лес ходить нельзя! Лагерь покидать нельзя! Приказ ратоводца Лоргиса! Пароль! – настаивал на своем бесспорно знавший службу наемник-южанин.

Похоже, Граблу удалось довольно хорошо скопировать речь вольногородцев, а иначе… иначе разговоры уже не велись бы. Дарк стоял неподвижно, стараясь не провоцировать резкими движениями двух целившихся ему в грудь из лука эфиолов, а тем временем пальцы левой руки моррона, которую он держал у пояса за спиной, крепко сжимали рукоять приготовленного для броска охотничьего ножа. Аламез понимал, что не сможет опередить лучников и увернуться от стрел на таком близком расстоянии. Он хотел метнуть нож не в туго натянувших тетивы стрелков, а в четвертого намбусийца, стоявшего чуть правее своего командира, уже поднесшего к губам тревожный рожок и ожидавшего лишь приказа, чтобы в него дунуть. С дозорными легионеры смогли бы совладать, даже получив серьезные ранения. Они боялись другого, а именно, что рев рожка всполошит лагерь.

– Ну, чо ты прицепилси?! Чо злющий такой?! – обиженно проворчал Зингер, быстро вжившийся в роль северянина и еще не потерявший надежду, уладить все миром. – Ну, да, да, самовольно из становья ушли! С голодухи животы сводит, уж больнохарч поганый! Весь день в трудах натужных провели, вот и решились с дружком в лесок за кабанчиком сбегать. Кабер, не жадничай, покажь трофею!

Дарк сразу и не понял, что лицедей Зингер обращается именно к нему, но через пару секунд исправился. Так и оставив за поясом нож, Аламез снял с плеча два скрепленных между собой лоскутной веревкой увесистых кабаньих окорока, которые они прихватили совсем для иных, отличных от чревоугодия иль подкупа целей, и бросил их наземь, под ноги намбусийцу.

– Вот вишь, брита башка, чем разжились! – продолжил переговоры со стражем Грабл, конечно же, не заметивший во тьме, как разгорелись глаза соскучившегося по хорошему куску жареного мяса южанина, но зато сумевший вовремя смекнуть, что прокормить большое войско – дело хлопотное и что, скорее всего, стоявшие под Кенервардом наемники не голодали, но недоедали. – Коль сговоримся по-доброму, коль сволотой кляузной не окажешься, так расскажу, где в леске тушку прикопали!

– Пост… уходить нельзя! – давясь слюной, ответил старший дозорный, а затем быстро нагнулся и подобрал связку из двух окороков. – Это мы себе оставлять… марш к отряду! Через час сюда же придешь. Старшой обходом пройдет, мы в лес пустим. До смены караула еще ходку сделаете… то все ваше!

– Тварь ты! Ну, погодь, вот наш черед службу нести придет! – пригрозил Грабл, но все же, сплюнув на землю и тут же кивнув в знак согласия, неспешным шагом, вразвалочку, направился к кострам. – Пошли, Кабер! Пущай подавятся, пущай им наше мяско поперек глоток встанет да меж зубов позастрявает!

Аламез был поражен. Он не ожидал, что переговоры пройдут так быстро и гладко. Нет, конечно же, глупо было бы предполагать, что часовые откажутся от мзды, да еще в виде вкусного, свежего мяса, но ведь командир дозора мог поступить и по-иному: окорока просто забрать, а их обезоружить, повязать и, как полагалось по долгу службы, отвести в палатку дежурного командира. Ошибка Дарка крылась в том, что он никогда тесно не общался с братией вольных наемников и не ведал негласных законов, по которым жили платные головорезы, ставя уставы, положения, предписания, приказы и прочие причуды нанимателей на второе, если не на менее значимое место. Если бы намбусиец поступил согласно распоряжению полковника и арестовал парочку нарушителей, то, возможно, получил бы вознаграждение за верную службу, но зато точно приобрел бы множество врагов как среди северян, так и своих же соотечественников. Доносчики и офицерские прихвостни не уживаются в рядах своенравных наемников; их жизнь коротка и длится лишь до первого боя, когда ее внезапно обрывает нож в спину или вонзившееся сзади под ребра копье…

Оставшийся путь до рва, надо сказать, не такой уж и длинный, прошел, как нож по маслу: стремительно и без злоключений. Морронам повезло, ведь они вышли к кострам и палаткам сводного отряда, состоявшего из наемников, прибывших со всех уголков земли. Так уж водится, что земляки стараются держаться с земляками, а если воинство состоит на три пятых из грозных северян да на одну пятую из эфиолов из южных земель, то и филаниец становится сородичем виверийцу!

Большинство воинов спало по палаткам, даже не снимая доспехов и с оружием под головой. Те же, кто еще бодрствовал, пили вино и о чем-то тихо перешептывались возле костров. До двух неряшливых, чумазых вольногородцев, куда-то ночью ходивших и теперь возвращавшихся к своему отряду, никому не было дела. Правда, Дарк приметил, что парочка отдыхавших все же недоверчиво покосилась в его сторону. Вояк смутило количество оружия на поясе моррона, его немного растерянный вид и странный то ли мешок, то ли кожух, висевший за спиной. Однако дальше подозрительных взглядов дело не зашло. Наемники не тот народ, чтобы совать носы в то, за что им не платят звонкой монетой, и проявлять любопытство, когда о том никто не просит.

Лишь у самого берега рва морронам пришлось поспешно укрыться в одной из палаток, прячась от взгляда неусыпного часового, несущего вахту на палубе ближайшего корабля. Воин-вольногородец заподозрил неладное, увидев двоих соотечественников среди палаток тех, кого дружинники с севера иначе как сбродом не величали. Охранник приблизился к борту, оперся о него руками и собирался окликнуть заплутавших земляков, а возможно, и о чем-то важном спросить, однако не успел открыть рта. Морроны уже скрылись за пологом палатки, где их встретили удушливые ароматы основательно пропитанных потом одежд и упоительный, многоголосый, хоровой храп.

Пребывание в палатке, в общем и целом, прошло удачно и без осложнений. Из шести спящих только один приподнял голову с набитого сеном мешка, заменявшего подушку, но открыть сонных глаз как следует не успел. Могучая ручища Грабла крепко впилась ему в горло и тут же снова погрузила в сон, но на этот раз вечный. Отсидевшись немного среди дурно пахнущих лежаков и столь же зловонных тел, морроны убедились, что зоркий часовой не стал поднимать тревогу и успокоился настолько, что даже не смотрел в сторону берега. Затем товарищи стали потихоньку готовиться к скрытному преодолению водной преграды.

Обычно перед заплывом воины снимают с себя все доспехи, сбрасывают сапоги и берут с собой лишь самое необходимое оружие, без которого невозможно вступить в бой. Дарк же с Граблом поступили по-иному. Они как будто на пару сошли с ума и желали поскорее утонуть. Морроны не только не разделись, но и насыпали в сапоги песка и мелких камней, подобранных тут же, в не имевшей пола палатке, а затем привязали себе на пояса по парочке тяжелых топоров и булав, осторожно вытащенных из-под голов спящих. С таким весом невозможно было удержаться на поверхности воды.

– Жаль, с окорочками расстаться пришлось, – обматывая набалдашник булавы тряпкой, чтобы не гремела при ходьбе, прошептал Зингер. – Веса в них много было, не пришлось бы тогда так обвешиваться…

– Не жалей! Кабанчик нас выручил. Без него и досюда не добрались бы, – подбодрил, как мог, товарища Дарк, выкладывая из мешка, который он весь путь тащил на правом плече, весьма необычные вещи. – Ума не приложу, как я оплошал, как засады не приметил?

– На то и война, раз на раз не приходится! Когда ты молодцом, а когда и сплошаешь, – как ни странно, воздержался от ехидства да злорадства Зингер. – У меня тож случай похожий недавно был, но об этом потом… Щас дельцем займемся, а байки уж апосля потравим.

– Дело говоришь, – согласился Аламез, достав из опустевшего мешка последнюю вещь и тут же приступив к следующему, завершающему этапу приготовления.

Времени у морронов было мало. В любой миг мимо палатки мог кто-то пройти и заметить парочку мужчин, подозрительно копошившихся возле входа, да еще перешептывающихся по-геркански; либо, еще хуже, кто-нибудь из наемников мог проснуться, а Зингер не успел бы его придушить. К сожалению, далеко не каждому дано успешно делать два дела одновременно, например: следить за спящими и помогать товарищу надувать странные шары, сшитые из сырой, невыделанной шкуры кабана и густо покрытые сверху слоем пахучего жира. Грабл разгладил первый шар, осторожно расправляя слипшиеся места, после чего еще раз покрыл вязким жиром скрепленные мелкими стежками внахлест швы и аккуратно вставил в небольшое отверстие тонюсенькую, короткую, полую изнутри тростинку. Тем временем Дарк собрал во тьме, практически на ощупь, самодельные меха из кожи, косточек и веток; с виду весьма напоминавшие кузнечные, но только раза в три-четыре меньше.

– Вот сейчас и узнаем, не зря ли трудились, – прошептал Дарк, осторожно соединяя тростинку с мехами. – Если воздух наружу пойдет, сразу те места мажь!

– Не дурной, знаю! – сердито хмуря лоб, проворчал Грабл, держа тряпочку с куском наполовину растопленного жира наготове. – Сам не оплошай, меха не порви! Потихоньку, потихонечку воздух нагнетай!

Провидение и на этот раз проявило к смельчакам благосклонность. Первый шар из кожи был надут быстро, всего пятью-шестью сокращениями мехов, и при этом ни один из швов не стал пропускать воздух. Как только тростинка была вытащена из отверстия, Дарк тут же плотно заткнул его обломком ветки и густо обмазал края все тем же куском сала. Бережно отложив в сторону шар, внешне напоминавший раздувшегося от обжорства ежа (ведь морроны не догадались сшить кожу ворсинками внутрь, а так бы и жир лучше удерживался, да и стенки постоянно не слипались бы изнутри), товарищи тут принялись надувать второй шар, точь-в-точь повторяя только что проделанную процедуру. Конечно же, во второй раз дело пошло куда быстрее, и даже дефект одного шва, через который наружу стала вырываться струйка воздуха, не стал причиной задержки. Грабл извел на крошечную дырку добрую треть оставшегося запаса жира, но залатал ее вполне надежно, притом потратив на это не более четверти минуты.

– Ну, вот и все, – вздохнул Зингер, окончив работу. – Что с хламом делать будем?

– Здесь оставим. Он нам уже без надобности, – ответил Дарк, привязав один конец снятой с поломанного лука тетивы к торчащим дыбом на поверхности шара ворсинкам шерсти, а другой наматывая на рукоять меча. – Наемники лишь поутру проснутся или когда тревога поднимется. В любом случае нам уже без разницы будет, что они у себя в палатке найдут.

– Да неправильно как-то следы деяний своих тайных у всех на виду оставлять… – возразил Грабл. – Мож, все ж припрятать?

– Ага, припрячь, – кивнул Дарк, осторожно поднимаясь на ноги с колен и проверяя, не загремит ли оружие при ходьбе и не оборвется ли нить, на которой висел бьющийся о ногу шар. – А заодно и мужичонку прикопай, которого лапища твоя задушила. Привязывай шар быстрее, и вперед! На ерунду времени нет.

– Обойдусь, – проворчал в ответ Зингер, бережно беря свой шар пальцами левой руки и потрясая им в воздухе, чтобы убедиться, что щетинки не выскользнут из влажных подушечек пальцев. – Я ужо готов, это ты все медлишь. Пошли так пошли!

Когда ворчун Грабл обижался, то с ним было бесполезно спорить и отстаивать свою правоту. Поскольку Аламез уже был научен горьким опытом прошлых словесных баталий, то, не произнеся ни слова, отодвинул полог палатки, осмотрелся и, не обнаружив ничего подозрительного, быстрым шагом (насколько это позволяло утяжеленное одеяние и болтавшийся кожаный шар на боку) направился к берегу. Впрочем, и тут Зингер проявил своенравие и наглядно продемонстрировал свое иррациональное стремление во всем, даже в жалких, ничтожных мелочах, опережать своего прославленного товарища. Неизвестно, как низкорослому крепышу это удалось, но только он покинул палатку последним, а в воду зашел первым, причем на поясе у него ничего не загремело, да и заполненный воздухом шарик не сдулся и не выскользнул из сильных, неуклюжих с виду, но, как на деле оказалось, способных и на «ювелирную работу» пальчиков-колбасок.

Страх перед прогулкой по дну, а именно в этом и состоял план отважных авантюристов, посетил Аламеза слишком поздно, только когда он зашел в воду по грудь, а голова опередившего его на пару шагов Зингера уже скрылась из виду, оставив после себя на поверхности лишь быстро разошедшиеся круги. В этот миг Дарк искренне пожалел, что они не стали действовать по его первому, не столь пугающему плану, состоявшему в том, чтобы переплыть широкий ров под водой, имея при себе небольшой запас воздуха. А если бы его не хватило, то просто потихоньку вынырнуть и отдышаться у борта одного из кораблей. Аламеза смутил Грабл, предложив рискованную затею прогулки по дну, и, надо сказать, тогда аргументы соклановца показались ему весомыми. Во-первых, искусственный водоем не был глубоким, и охрана кораблей могла легко перепутать пловца с огромной, медлительной рыбой, заплывшей в ров из озера. Морронов совсем не прельщала перспектива быть пойманными в сеть или пронзенными копьями, используемыми рыбаками вместо гарпунов. Во-вторых, тогда с оружием и кольчугами пришлось бы расстаться. Сейчас же чувствующему, как его тянет ко дну, Аламезу захотелось отмотать время назад и вернуться к первоначальному плану. Но что решено, то решено, уже ничего нельзя было изменить. Ему оставалось лишь сделать последний шаг и с головою погрузиться в темную, теплую воду, возможно, скрывавшую в своей пусть и небольшой глубине неведомую опасность, а быть может, и смерть.

Подводный мир встретил моррона недружелюбно: темнотой, простиравшейся перед прищуренными с непривычки глазами и множеством мелких пузырьков воздуха, поднимавшихся к поверхности из складок его одежды. Благодаря свету факелов, горевших над бортами кораблей, впереди было видно хоть что-то, но уже на удалении в три-четыре шага начинался кромешный мрак. Зато все, что плавало над головою Дарка, было отчетливо видно: близкие и как будто вот-вот готовые обрушиться на голову днища судов; идущие ко дну столбики якорных цепей, мимо которых чинно и важно плавали рыбы и медленно тонущие объедки. Как ни странно, но шагать по песчаному, а местами земляному дну было довольно легко, ведь дальнюю от крепости часть рва вырыли совсем недавно, и она еще не поросла водорослями, через которые пришлось бы продираться. К тому же течения почти не было, и Дарка не сбивали с ног подводные потоки.

Зингер не лгал, что он с водою на «ты». В начале погружения Аламез еще видел ловко перебиравшего ногами по дну товарища, но вскоре широкая спина силача скрылась в царившей впереди темноте, отчего Дарку стало еще более не по себе, и его вновь посетили прежние страхи. Бережно хранимый во рту воздух заканчивался, и моррон ощутил первые признаки удушья, когда, судя по расположению над головой днищ судов, он уже почти добрался до середины бухты-рва. Обрадованный, что его расчеты оказались верными и что воздуха хватит до уже скорого конца прогулки, Дарк без сожаления распрощался с отработанным содержимым легких и потянулся левой рукой к прикрепленному тетивой шару, на суше бьющемуся о ногу и немного мешавшему ходить, теперь же упорно пытавшемуся всплыть и так же чуть-чуть затруднявшему перемещение.

Подтянув бесценный кожаный сосуд за нить к самым губам, Аламез вырвал зубами крепко сидевшую в дырке затычку и принялся жадно всасывать воздух. Все бы прошло без сучка и задоринки, не соверши Дарк две ошибки. Желая поскорее избавиться от мешавшей ноши, он слишком рано оборвал второй конец тетивы и не догадался на время остановиться. В результате хитрец пал жертвой досадной случайности, причем пал в буквальном смысле слова. Правая нога моррона внезапно провалилась в небольшую ямку, и он, оступившись, сперва лишь накренился набок, а затем не удержал равновесия в непривычно плотной среде и упал, коснувшись правыми плечом и боком дна. Подняться-то моррон смог, но шарик, наполненный воздухом, вырвался из всего на миг разжавшихся пальцев и тут же устремился к поверхности, закружившись в толщах воды замысловатыми витками и оставляя за собой шлейф быстро покидавших плен кожи спасительных пузырьков.

Вот тут-то Аламез испугался по-настоящему! Однако страх не поверг его в шок, а заставил поспешно действовать. Плох тот боец, который опускает руки и не борется за жизнь до конца! Прежде всего, моррон расстегнул пояс и избавился от груза оружия, затем стащил с правой ноги утяжеленный камнями сапог и уже ухватился за левый, но было поздно – в глазах потемнело, а рот заставляло открыться сжимавшее грудь тисками удушье. Сознание померкло внезапно. Дарк так и не успел понять, открыл ли он в последний миг рот и, значит, захлебнулся или, стиснув зубы, задохнулся…

Глава 11 Расплата за милосердие

Иногда жизнь настолько плотно заполнена событиями, что ты уже не помнишь, когда твоего рта касались нежные, влажные губы, когда ты вдыхал возбуждающий запах чужого тела, наслаждался мягкостью податливой женской кожи и чуть не сходил с ума от прикосновения душистых, приятно щекочущих ноздри и щеки волос.

Говорят, что Судьба придирчива к подбору влюбленных пар и посылает каждому мужчине ту женщину, которой он достоин, которую он заслужил своими помыслами и поступками. Если это правда, то в таком случае Аламез был у всевидящего Провидения далеко не на лучшем счету. Улегшаяся, а точнее, грузно плюхнувшаяся на моррона сверху женщина была холодна, как лед; мокра, как только что выловленная из озера рыба; и весила никак не менее восьми-девяти пудов. Ее волосы были густы и жестки, они расцарапали Дарку подбородок, щеки и горло, а исходивший от них аромат никак нельзя было назвать благоухающим. Дамочка пылала страстью, она вожделела моррона настолько, что, опустив флирт, стрельбу глазками и прочие ухаживания на дальней дистанции, сразу перешла к поцелуям, притом таким же странным, как и она сама. Дарк с отвращением и одновременно удивлением почувствовал, как сильные пальцы разжали его рот, а затем его губы ощутили чужое дыхание, горячее, сухое, напористое, не желавшее ограничиваться полостью рта и стремившиеся проникнуть аж в самые легкие.

«Так вот они какие… русалки Немвильского озера! – подумал Аламез, догадавшись, что так странно и напористо обычные женщины себя не ведут, да и растительность до такой густоты и пахучести не запускают, тем более на лице. – И что только в них барды нашли? Почему в заблуждение народ доверчивый вводят красивыми песнями о прелестных обитательницах морских, речных и озерных глубин? Медведицы, поди, и те весят меньше да пахнут получше…»

С полной уверенностью, что утонул и стал добычей сластолюбивой русалки, собиравшейся вначале предаться удовлетворению своих похотливых желаний со свежим утопленником, а затем его, возможно, и съесть, моррон открыл глаза. Как это ни парадоксально, но Дарк несказанно обрадовался, и причиной тому стало то, что на нем возлежит вовсе не охочая до поцелуев и прочих рыбьих, любовных забав русалка, а всего лишь пытавшийся вернуть его в сознание Грабл.

Аламез находился совсем не на дне, а на берегу рва, возле самой кромки воды. Полоска суши была настолько мала, что лопатки и затылок лежавшего на спине Дарка упирались в крепостную стену, а босые ноги все еще пребывали в воде. Спаситель-соклановец настолько увлеченно вдувал в его легкие воздух, что даже не заметил, как к товарищу вернулись чувства. Видимо, моррон все-таки не открыл рта под водой и задохнулся. Ведь если бы он нахлебался озерной воды, то во время искусственного дыхания изверг хотя бы немного жидкости из недр своих легких, да и его возвращение в строй не стало бы для все продолжавшего дышать «рот в рот» Зингера столь неожиданным и даже в какой-то степени пугающим.

– А-а-а, это ты, а я уж испужался, милый! – насмешливо произнес Дарк в следующий миг после того, как чуть отстранился от горящих губ Зингера. – Мы ж только о щечке договаривались. Вон ты какой шалун!

За все в жизни надо платить или расплачиваться, в том числе и за глупые, неуместные шуточки. От неожиданности Грабл резко отпрянул назад, чуть ли не свалившись при этом в ров, а его могучие ладони, оттолкнувшись, с силой надавили на грудь спасенного. Изо рта Аламеза тут же вырвался надсадный хрип – последствие нестерпимой боли. Ручищи Зингера чуть не поломали Дарку ребра. Видок у потомка гномов был еще тот: не столько напуганный, сколько растерянный и возмущенный. Щеки раскраснелись, надулись; глазища вылезли из орбит; а густые брови образовали единую, округлую дугу.

– Я тут… жизню те спасаю!.. – немного придя в себя, грозно зашептал Грабл, судя по виду, готовый ударить товарища. – А ты… ты!.. Еще раз подобные речи услышу!.. – не зная, как выразить свое возмущение и негодование, Зингер, словно рассерженный проделками сынишки родитель, пригрозил Аламезу пальцем. – Мужеложеские штучки отставить!

– Оружие где? – задал вопрос Дарк, чуть только справился с болью в груди. – Сапоги, как понимаю, тоже на дне осталось…

– Ну уж, извиняй! – возмутился все еще рассерженный Грабл. – Выбор ты мне небольшой оставил! Либо тя вытаскивать, либо амуницию… а то и это сразу на хребтине тащить силенок не хватило! – развел руками Зингер. – Не боись, никуда вещички наши не денутся, щас сплаваю!

– Я с тобой! – Аламез приподнялся на локтях, на самом деле собираясь нырнуть в воду.

– Да сиди уж, где сидишь! – отмахнулся соклановец, развернувшись и готовясь к погружению под воду. – Вот еще не хватало тя во второй раз вытаскивать! Сам как-нить, без помощи утопленничков, управлюсь…

– Погоди! – произнес Дарк, в последний момент ухватив за рукав собиравшегося погрузиться в ров товарища.

– Ну, чо еще?! Да помню я, помню, что у нас при себе было! Зазря тревожишься, все притащу, ничего на дне не оставлю!

– Спасибо… спасибо, что спас! – впервые за время совместных странствий поблагодарил Аламез товарища. – Если бы не ты…

– Пустяки, – отмахнулся Грабл, без всяких сомнений, тронутый благодарностью.

Зингер, бесспорно, был отличным пловцом. Он спрыгнул с кромки рва без лишнего плеска и тут же, казалось бы, даже не набрав в рот воздуха, погрузился под воду. Дарк остался один и в недолгие минуты ожидания отрешенно наблюдал за освещенным пламенем костров лагерем наемников на другом берегу да за мерно раскачивающимися на небольших волнах суденышками, на палубах которых нет-нет да и появлялись скучавшие, как и он, часовые.

Округа спала, и в крепости, и вблизи от нее царило сонное умиротворение, но Аламез знал, что вот-вот все изменится и что мгновения спокойствия уже более не повторятся. Моррон чувствовал приближающуюся к этим местам беду и не мог избавиться от навязчивого, весьма неприятного ощущения, что сидит под стенами крепости, которая на днях превратится в руины, и взирает на крошечные фигурки будущих мертвецов; тех, кто не знал свою судьбу, но в скором времени распрощается с жизнью. Наверное, такую же безысходность и преисполненную сочувствием к ближнему печаль ощущают и оракулы, к которым не понимающие, что неведение и есть счастье, людишки ходят за предсказаниями.

«Зачем люди стремятся заглянуть в грядущее, почему хотят приоткрыть таинство завтрашнего дня? – задал себе вопрос Аламез и, не сочтя его риторическим, тут же нашел ответ: – Да потому что не умеют наслаждаться днем настоящим! Мы, как маленькие капризные жадинки: нам всегда всего мало, но не умеем использовать даже того, что уже под рукой! Мы жаждем приобрести больше денег, славы, женщин и власти, но используем добытое, полученное, заслуженное иль завоеванное со столь скромной отдачей, что даже не страшно, а смешно подумать!»

– А вот и я! Подсобишь иль ротозейничать бушь?! – вырвала Аламеза из плена отвлеченных, праздных размышлений вновь оказавшаяся над поверхностью воды голова Грабла. – Принимай добро, а я что-то подустал, выбраться не могу… Давай шустрее, тяжко держать, щас сам потону…

Не мешкая, Дарк отложил свои думы для более подходящего момента и поспешил на помощь товарищу: сначала принял из дрожащих от напряжения рук силача две пары сапог, а затем и все остальное, прихваченное со дна рва. Немудрено, что Зингер не смог самостоятельно выбраться на берег. За одно погружение он забрал все, что было на время оставлено в толще воды, за исключением разве что позаимствованного из палатки наемников оружия, которое использовалось только для утяжеления поясов и в дальнейшем не пригодилось бы.

Передав в руки подоспевшего товарища непосильную для обычного человека ношу, Грабл вцепился в край берега все еще сохранившими силу руками, с кряхтением подтянулся до уровня пояса, а затем выполз на пятачок суши, подволакивая уставшие ноги. Минуты две потомок гномов лежал, беспомощный, как пойманная удачливым ловцом рыба. Его грудь интенсивно вздымалась, а широко открытый рот с надрывными хрипами и подсвистываниями закачивал в легкие воздух. Затем Зингер зашевелился и первым делом принялся растирать наиболее утомившиеся за время заплыва ноги. Не то чтобы нижним конечностям моррона больше досталось, чем верхним, просто они были менее натренированы и, как следствие, еле выдержали нагрузку.

Пока Грабл приходил в себя, Дарк поспешно одевался. Он уже привык к мокрой, неприятно холодившей тело кольчуге, так что натянутые на ноги отсыревшие сапоги, из которых предварительно были вытряхнуты остатки песка и парочка случайно заплывших рыбешек, не вызвали у него отвращения. Затем Аламез надел также отсыревший и поэтому отяжелевший раза в два пояс с висевшими на нем ножнами, из которых каким-то чудом не выпал меч, и засунул за пояс несколько охотничьих ножей. Окончив сборы, моррон пришел на помощь товарищу, пытавшемуся размять одеревеневшие ноги. Не мучаясь предрассудками, до каких мест прилично дотрагиваться, а до каких нет, Аламез растер Зингеру икры, а когда напряжение в них спало, перешел к приведению в рабочее состояние ягодичных мышц и стоп. Как ни странно, но Грабл не сопротивлялся, не дрыгался и даже не ворчал, хотя Дарк и ожидал от него каких-либо язвительных замечаний.

– Все, вставай, лежебока! – произнес Аламез, закончив работу по возвращению товарища в строй.

– Ну, надо ж! Даж в конце массажа от шлепка по заду воздержался! – не удержался от ехидства почувствовавший себя куда лучше Зингер. – Перевоспитываешься прямо на глазах! Коль так и дальше пойдет, то вскорости…

– Заткнись уж! – оборвал неуместные изыски пустомели Дарк, легонько кинув в него сапоги. – Одевайся, нечего нам тут рассиживаться!

Несмотря на досадное недоразумение под водой, чуть ли не закончившееся трагично, но на деле всего лишь приведшее к небольшой заминке, воплощение в жизнь замысла морронов пока шло довольно успешно. Не подняв шума, они прошли через лагерь наемников и миновали ров. Половина пути осталась позади, теперь же настало время перейти к реализации следующего этапа смелого плана – к проникновению внутрь крепости и к поискам темницы, где томился (если, конечно, был еще жив) их собрат.

Не желая ждать, пока Грабл натянет на ноги сапоги да обвешается оружием, Аламез взял в руки веревку с абордажным крюком на конце и, ловко закрутив ее в воздухе, закинул на стену. Первый же бросок оказался удачным. Быстро и, что немаловажно, бесшумно абордажный крюк взмыл высоко вверх и, перелетев через зубцы, упал по ту сторону стены. Сначала осторожно, а затем и сильнее Дарк потянул веревку на себя, проверяя, насколько прочно крюк застрял между камнями кладки. Результат полностью удовлетворил моррона, и он, не дожидаясь, пока Зингер оденется, полез вверх. Такой поступок отнюдь не был знаком неуважения к собрату, а обуславливался суровой необходимостью, ведь снизу, у самого основания крепости, не было видно, как охраняется ночью цитадель: ходят ли по стене патрули, или ленивые часовые лишь наблюдают за окрестностями со смотровых площадок не очень высоких, можно сказать, даже приземистых башен. Если бы их случайно заметили во время подъема, то все старания пошли бы насмарку, поэтому Аламез и спешил взобраться на стену, пока проходящий мимо стражник не обнаружил торчавший из стены крюк и привязанную к нему веревку.

Подъем прошел довольно успешно, хотя в самом конце, когда правая рука Дарка уже ухватилась за выступ камня в просвете между зубцами, веревка внезапно натянулась и завибрировала, вот-вот готовая лопнуть. Это торопыга-напарник слишком рано обременил ее немалым весом своего тела. От неожиданности Аламез чуть было не сорвался, но инстинкт спас его от падения с большой высоты. Моррон отпустил напрягшийся канат, схватился второй рукой за выступ и, изогнувшись в пояснице, чтобы перенести вес своего тела правее, ловко подтянулся и уже в следующий миг оказался по ту сторону стены.

Глазам Дарка предстал Кенервард, грозный пограничный рубеж, мимо которого вот уже более сотни лет к шеварийскому берегу не мог подойти ни один герканский корабль. Хоть ночь была темной, а луна не изволила явить свой величественный лик на черном небосклоне, но света факелов, размещенных по верхнему периметру стены через каждые двадцать шагов, да огней костров, горевших на открытых площадках башен, оказалось вполне достаточно, чтобы рассмотреть укрепление во всей его непобедимой красе.

В крепости имелось всего восемь башен, причем пять из них находились со стороны озера, так что возможность обстрела водного пространства была отменной. Высотой башни не отличались, они едва возвышались над стенами, зато их ширина поразила глаз бывалого воина. Впрочем, это легко объяснялось: каждая из них являлась орудийной площадкой, на которой размещались громоздкие, давно устаревшие катапульты и неповоротливые, требующие долгой перезарядки баллисты, которые к тому же имели весьма ограниченный угол наклона по вертикали. Бесспорно, еще лет сорок-пятьдесят назад крепость была неприступной, попытка ее штурма непременно увенчалась бы позорным провалом, но с тех пор многое изменилось как в фортификационном деле, так и в науке по созданию осадных орудий. На бортах герканских фрегатов совсем недавно были установлены новые, скорострельные орудия, мечущие в воздух не массивные глыбы и не россыпи мелких камней, а чугунные ядра, обладавшие куда большей разрушительной мощью. Вполне вероятно, что теперь Кенервард не устоял бы перед натиском крупной вражеской флотилии.

– Чо на месте застыл?! Взобрались – и вперед! Нечего тут торчать, часовым глаза мозолить! – опять не дал поразмышлять Аламезу вскарабкавшийся на стену Грабл.

– Заткнись! – кратко ответил Дарк, не торопившийся продолжить путь.

Вроде бы он уже окинул всю верхнюю часть крепости взглядом, но все равно не мог избавиться от ощущения, что пропустил что-то важное, возможно, решающее, судьбоносное…

– Давай, ротозей, шевели копытами! Спустимся вниз, там уж и разберемся, где темница находится. Отсюда все едино ничегось не видно! – не унимался Грабл, теребивший компаньона за плечо.

Зингер был прав. С крепостной стены ночью можно было увидеть лишь верхнюю часть укрепления, по которой, к счастью морронов, не расхаживали патрули, предпочитавшие отсиживаться по башням. А вот то, что творилось внизу, скрывала густая пелена темноты. Сверху Дарк увидел только крыши трех зданий внутрикрепостного пространства: казарму гарнизона, с гордо трепещущим над нею шеварийским стягом, и соломенные настилы двух хозяйственных построек, наверное, конюшни и скотного двора. Все остальные постройки и объекты скрывались во мраке. Однако чернота не была однородной. На миг Аламезу показалось, что он что-то увидел внизу под выходившей к озеру стеною: то ли силуэты огромных, спящих чудовищ, то ли контуры диковинных построек.

– Давай ближе к орудийным башням подойдем! – предложил Дарк нетерпеливому собрату.

– Ага, как же… чтоб дозорные заметили и тревогу подняли! – отверг затею Зингер. – Скажи спасибо, что нам свезло, что наемнички ленивыми оказались не в меру, что по стенам не ходят. Давай живей вниз и не болтай!

По-своему бывший правым товарищ потянул Аламеза к видневшейся неподалеку лестнице, ведущей то ли вниз, то ли на нижний ярус крепости. Дарк не стал упорствовать, поскольку первоочередной задачей было освобождение Фламмера, а внутреннее обустройство крепости он мог рассмотреть потом, на обратном пути. К тому времени, скорее всего, кромешная темнота ночи уже сменится сумерками и он сможет увидеть гораздо больше.

Дойти до лестницы морроны успели, а вот коснуться ногами хотя бы ее верхней ступени им было не суждено. Внезапно воздух пришел в движение и как-то сразу похолодел, так что по коже Дарка прокатилась волна мурашек. Хоть ветер и не поднялся, но воздушные массы вокруг парочки застывших и обнаживших мечи морронов заметно уплотнились, а затем вдруг полыхнули зловещим багровым сиянием. Однажды Аламез уже видел нечто подобное. Это было всего несколько месяцев назад в Мелингдорме, когда на него напала Каталина Форквут. Но только тогда багровое свечение образовало в воздухе круг телепорта, через который бывший Лорд-Вампир сначала явилась, а потом поспешно ретировалась, прихватив с собой подраненного морроном дружка.

А в эту ночь свечение было таким же багровым, но существенно отличалось по форме, не говоря уже о том, что не висело неподвижно в воздухе, а двигалось. Оно образовало вокруг морронов сплошную стену без единого просвета и медленно сжималось, как будто собираясь их раздавить. Пока Аламез пытался сообразить, что делать, Грабл не сумел сохранить хладнокровия и, крепко сжав в одной руке топор, а в другой кинжал, храбро шагнул навстречу странному врагу. Багровое свечение поглотило моррона, как только коснулось. Зингер куда-то исчез, а стена вокруг Дарка все так же медленно и неумолимо продолжала сжиматься. Логично рассудив, что придумать все равно ничего не сможет, и не видя смысла тянуть время, Аламез поступил по примеру своего собрата, то есть просто пошел навстречу субстанции неизвестной природы, но зато явно бывшей оружием коварного врага.

* * *

Дарк впервые пользовался телепортом и, надо сказать, оказался весьма разочарован простотой и незамысловатостью самого процесса перемещения в пространстве. Он ожидал попасть в захватывающую дух круговерть воздушных потоков и ощутить полет сквозь магическую, сказочную пелену неизведанного иллюзорного мира; ожидал увидеть красочные образы и услышать завораживающий шепот встревоженных его появлением духов. Одним словом, ожидал чего-то большего, чем простое перемещение из точки «А» в пункт «Б», продлившееся к тому же не долее десятой доли секунды. Действительности не сравниться с представлениями о ней. Она частенько разочаровывает, в особенности людей с богатой фантазией. Получая то, что желал, человек почти всегда чувствует себя обманутым и обделенным.

Не успел Аламез и глазом моргнуть, как очутился уже не на крепостной стене, а посреди огромного, хорошо освещенного зала; безлюдного и пустого, не имевшего ни малейших признаков хоть какого-то убранства. Трудно было даже сказать, для чего помещение предназначалось. Размером оно было с большой зал столичного собора, где проводились праздничные мессы как для дворцовой знати, так и для верхушки городского совета, однако пол, стены и потолок были выложены дорогими мраморными плитами, какими обычно отделывают бальные залы в королевских дворцах и в замках не стесненных в средствах модников-вельмож. Однако ни зеркал на стенах, ни изысканных лампад да канделябров в помещении не было, а единственным источником света являлась поражающая глаз размерами люстра на сто, а может, и все двести свечей, свисавшая с потолка и, как Дарку казалось, вот-вот должная обрушиться вниз, прямо ему на голову.

Грабла поблизости не было: то ли колдовское свечение отнесло его в совсем иное место, то ли морроны разминулись во времени, а не пространстве, и низкорослый ворчун мог в любой миг предстать перед глазами соратника, по крайней мере, на это Дарк весьма надеялся. Вдвоем в странном зале было бы не так жутковато, и хоть Аламез был не трусливого десятка, но его прошиб озноб, причем совсем не от холода.

Моррон не шевелился и даже боялся что-либо произнести. Он не знал, насколько зал колдовской и не разорвет ли барабанные перепонки его же собственный шепот, усиленный в тысячу раз гулким эхом. Пол тоже казался Дарку подозрительным. Он никак не мог избавиться от ощущения, что стоит не на твердой поверхности, а на слегка зеленоватой глади воды или льда и что, сделав малюсенький шажочек, либо поскользнется, упадет и уже не сможет встать, либо тут же уйдет под воду и утонет. Неприятное ощущение преумножала и большая, в два человеческих роста дверь, находившаяся шагах в двадцати от моррона. Замысловатое переплетение резных барельефов издали весьма напоминало застывшие навеки фигурки людей, опутанные толстыми кольцами змей или кореньями. К тому же Аламезу казалось, что именно из-за массивных створок за ним и наблюдают враги. Мысль о том, что его перенесли в зал и оставили без присмотра, даже не пришла в голову моррона. Как вскоре выяснилось, именно так оно и было.

Дарк не пробыл и минуты в пустом зале, как дверь бесшумно открылась и на пороге возник человек – статный, высокий, седовласый дворянин в мундире полковника шеварийской гвардии и, самое поразительное, со щегольской тросточкой в руках вместо положенных по уставу меча и кинжала на поясе. Управляемые невидимым механизмом дверные створки открылись полностью, и лишь тогда офицер сделал первый шаг. Надо сказать, что его походка, несмотря на всю ее неуместную грациозность и легкое подвиливание бедрами, была довольно уверенной и мужественной. У Аламеза сложилось впечатление, что быстро приближавшийся к нему полковник являлся совсем не тем, за кого себя выдавал. Под маской изнеженного придворного шаркуна, привыкшего лишь отдавать приказы, но никогда не бывавшего на бранном поле, под личиной высокопоставленного полководца-вельможи, как ни в чем не бывало рассуждавшего о допустимости сотен или тысяч жертв и в то же время испытывавшего приступ дурноты при виде капельки крови на белоснежном манжете, скрывалась довольно опасная личность. Она гармонично сочетала в себе пренебрежение чужими судьбами, свойственное аристократам, и готовность разорвать горло врагу голыми руками настоящего воина. Дарк почувствовал, что перед ним очень опасный противник, и, как вскоре выяснилось, интуиция его не подвела.

– Ну, вот мы наконец-то и увиделись! Хоть годков с нашей предыдущей встречи прошло не так уж много, но ты совсем не изменился… – доброжелательным тоном произнес статный незнакомец, остановившись всего в паре шагов от Аламеза.

Чуть узковатые губы головореза в обличье придворного франта искривились то ли в усмешке, то ли в улыбке, то ли в доброжелательной, то ли в злорадной. Дарк редко бывал при дворах и совсем не разбирался в мимике светских львов. Близость врага, наличие оружия, да и отсутствие преграды в виде решетки навевали моррону мысль сразу атаковать, но он воздержался от неосмотрительного поступка. Решившийся поговорить с ним лицом к лицу полковник явно подстраховался на случай нападения.

– Не имею чести знать, – ответил Дарк, глядя офицеру прямо в глаза, – ни вас, господин полковник, ни о какой такой встрече вы говорите. Определенно, вы что-то путаете…

– Вот как, – рассмеялся шевариец, опершись рукою на трость. – А я-то полагал, вы, морроны, способны узнать недруга под любой личиной. Признайся честно, Дарк, ведь ты же лукавишь?

Аламез мог поклясться, что утонченные черты лица полковника ему незнакомы, однако он уже начинал догадываться, кто именно снизошел до личной беседы с ним.

– Ну, ладно, в память о старых, добрых деньках оставлю пустое позерство и представлюсь, – решил облегчить и ускорить процесс общения офицер. – Довольно многим в Шеварии я известен как полковник Лоргис, но это имя столь же фальшиво, как и это лицо… Мое истинное обличье известно лишь в клане Мартел, который, кстати, ваш Легион самонадеянно решился уничтожить. Впрочем, вскоре твои собратья поймут, что мы им не по зубам; поймут, напившись собственной крови и ощутив горечь потерь…

– Ближе к делу, пиявка! Меня обычно тошнит от длинных речей, – не соврал Аламез, не любивший пустых расшаркиваний. – Узнать, кто ты, не узнал, но догадался! Так что, Фегустин Лат, не утруждайся понапрасну превращением в щуплого заморыша-мужичка, бреющегося головешкой.

– Браво, мой недруг, браво! – захлопал в ладоши вампир, привыкший менять обличья, как перчатки, то есть в зависимости от погоды, настроения и прочих обстоятельств. – Я всегда знал, что ты очень смышленый малый. Ты догадался, кто я, ты сообразил, что малейшая попытка побренчать оружием с твоей стороны будет тут же жестоко пресечена чарами зала, и ведешь себя паинькой… Еще раз браво! Однако ответь мне на один вопрос: почему такому умнику, как ты, не пришло в голову убить меня еще там… в Альмире? Да, тогда мы вроде бы воевали на одной стороне, но разве морронам несвойственно просчитывать ситуации, разве у вас нет стремления избавиться от врагов, пока они уязвимы и слабы?

– Не знаю, что ты о себе возомнил, но твоя персона меня тогда меньше всего волновала, – честно признался Дарк, припомнив события, произошедшие в филанийской столице около трех с половиной лет назад. – Ты ради этого и перенес меня сюда?

– Не только, – не скрывая печали, вздохнул полковник, – но давай обо всем по порядку. Не переживай, долее четверти часа я разглагольствованиями мудрыми тебя не утомлю!

– А я вроде и не спешу, – с безразличием пожал плечами Дарк, прекрасно знавший, что после беседы со старым знакомым обязательно последует схватка, возможно, последняя в его жизни.

– Ты в курсе военной операции, которую наш клан разработал и уже начал осуществлять во благо Шеварийской Короны, так что о бессмысленном толковать не будем. Насколько здешний король зависим от воли нашего клана, тоже понятно…

– Тогда о чем говорить?

– О нас, мой недруг, о нас: о вампирах славного клана Мартел и о воинах Одиннадцатого Легиона, ставших безвольными марионетками в руках Ложи Лордов-Вампиров, боявшейся открыто пойти на нас войною, – открыл свои карты полковник Лоргис, он же Фегустин Лат. – Нет, ты не думай, я не стану призывать тебя быть посланцем мира и убедить Совет Легиона отказаться от планов войны с нами… Во-первых, это бесполезно, а во-вторых, ваше сообщество морронов нас совсем не страшит. Вы слишком немощны, чтобы открыто напасть, и слишком предсказуемы, чтобы достойно строить козни.

– Так чего же в таком случае ты передо мной распинаешься? – удивился Дарк, на самом деле не понимавший, зачем Фегустину, вампиру, которого он однажды пощадил и не убил, понадобилось тратить время на пустое бахвальство, да еще перед тем, кого он явно уже считал мертвецом.

– Видишь ли, как собеседник ты мне совсем неинтересен… – честно признался полковник, с задумчивым видом расхаживая вокруг Дарка, но не приближаясь к нему более чем на три шага. Видимо, именно на таком расстоянии и находилась невидимая ловушка или прозрачный защитный барьер, защищавший вампира от возможного нападения пленника, – а вот, как моррон, определенное любопытство вызываешь. Дело в том что, у нашего, бесспорно, величайшего клана трепетное отношение к знаниям. Мы их очень бережно храним, как ты убедился при посещении верлежской тюрьмы, и, не жалея ни средств, ни времени, ни сил, преумножаем. Как не раз говаривал наш Глава, могущественнейший из всех бессмертных Теофор Нат Мартел: «Прежде чем столкнуться с чем-то, его должно изучить!..» Кроме довольно хлопотных трудов по оказанию помощи Шеварии в предстоящей войне с Герканией, мне было еще поручено изучать природу морронов, чтобы узнать, каким образом от вас эффективно избавляться… Да,да, именно, не убивать, а избавляться, истреблять, как жалких блох, вшей и тараканов!

– А может, сойдемся в честном бою? Тогда и увидим, кто, как блоха, поскачет! – предложил Аламез, прекрасно зная, что Лат откажется.

– И не надейся! – не обманул ожиданий Дарка вампир. – Я не буду тратить на тебя сил, да и каким подонком я был бы, если бы собственноручно лишил жизни того, кто мне однажды ее сохранил…

– Оказывается, ханжество и чистоплюйство – болезни не только человеческие, – усмехнулся Аламез.

– Твои слова меня не задевают. Разве можно сердиться на мертвеца? – чересчур тонко пошутил полковник, определенно претендующий на остроумие. – Но не будем отклоняться от темы! Твой дружок Фламмер стал первым морроном, пойманным нами и подвергнутым исследованиям. Спасибо Форквут! Ее трусость дала нам в руки отличный материал для экспериментов. Никогда не забуду, как просила она Теофора, как валялась у господина в ногах, умоляя защитить от грозного рубаки Анри, – в голосе Фегустина и в мимике его лица явно присутствовало презрение, притом не к Фламмеру, а к бывшей Главе Альмирского клана. – Кстати, твой приятель находится по соседству, вот за этой стеной, – указал Лат тростью направо. – На нем именно сейчас испытывается воздействие на вашу бессмертную плоть различного рода оружий и веществ. Должны же мы знать, как скоро восстанавливается немного обгоревшая плоть моррона или, скажем, как скоро срастается отрубленная конечность? К тому же нам любопытно выяснить, в каких случаях это происходит, а в каких – нет? Одним словом, какие ранения для ваших якобы неуязвимых тел легкие, а какие тяжелые? Да, совсем забыл предупредить, мы с тобой сейчас не в приграничном Кенерварде, а находимся немного северней Удбиша, в главной крепости нашего клана. Телепорты – величайшее изобретение! Они дают возможность мгновенно перемещаться. Не знаю, как бы я поспевал со всеми делами, если бы не проводил полдня в столице, а полдня не пас это наемное стадо на границе…

– Весь в трудах, весь в заботах, бедняжка, и никто тебя не пожалеет, никто не приголубит! – ухмыльнулся Аламез.

– В подобном не нуждаюсь, это удел слабых… – отмахнулся Лат, ничуть не задетый насмешкой. – Как ты понял, мы проводим над твоими собратьями эксперименты, да и тебе с твоим дружком – кривоногим коротышкой этой участи не избежать. Не волнуйся, я скоро закончу, а дело начнется! На тебе мы проверим боеспособность морронов, а именно: сколько наших новичков понадобится, чтобы убить одного такого, как ты, с использованием лишь обычного человеческого оружия. Советую не глупить и не срывать эксперимент… Молодежь у нас хорошая, жестокая, может сделать очень-очень больно!

– Не бойся! Упокою, сколько смогу! – заверил собеседника Дарк.

– Должен тебя разочаровать… – с напускным сочувствием покачал головою полковник. – Даже если ты кого-то пронзишь мечом иль голову отрубишь, он не умрет. Мы пополнение клана тренируем, обучаем, а не убиваем!

– Намекаешь на доспехи? – поинтересовался Аламез, надеясь застать вампира врасплох.

– На них, и не только на них, – разочаровал его безразличием Лат. – Мы ведь хранители древних знаний, мы-то уж знаем, как избежать ненужных жертв. Убитые тобой воскреснут, а лишь раненые вскоре вернутся в строй. Поражаюсь тебе! На твоем месте меня бы интересовало нечто иное, а именно, что станется лично с тобой?! Не буду тебя мучить догадками! После того, как ты падешь, а это рано или поздно случится, твое изрубленное, изуродованное тело поместят в крепкий стальной ящик, который отправят обратно к границе, отвезут на корабле на середину Немвильского озера да там и утопят. Даже если ты когда-нибудь и воскреснешь, на что я лично надеюсь, – обнажив клыки, усмехнулся вампир, – то из подобного гроба не сможешь выбраться. Так и пролежишь вечность на дне… Незавидная участь!

Фегустин Лат замолчал, предоставляя моррону время проникнуться ужасом грядущего, но, так и не обнаружив признаков страха на его лице, резко развернулся на каблуках и, поигрывая в руке тростью, направился к выходу.

– Прощай, Дарк! А все же ты зря тогда не убил меня! – произнес вампир на ходу, даже не повернув голову в сторону моррона, которому был обязан жизнью. – За все в мире надо платить, а за кое-что и расплачиваться… Это твоя расплата за нерасчетливость и милосердие!

– До встречи, Фегустин, до очень скорой встречи! – без дрожи в голосе произнес Аламез. – Спасибо за урок! Я непременно воспользуюсь твоей наукой.

– Ах, иллюзии, иллюзии! Бессмысленное бахвальство и самообман! Жалкое, нелепое позерство гордеца, обреченного на смерть и вечные муки! – ответил полковник Лоргис, дойдя до закрытой двери и мгновенно исчезнув, словно просочившись сквозь толстую створку.

На свете нет ничего, что было бы только плохо; в любом минусе обязательно скрывается маленький плюс. И хоть будущее пугало моррона, но зато разговор с давним знакомым подтвердил три его догадки. Во-первых, в грядущей войне против Геркании выступит не Шевария, а могущественный клан Мартел – враг герканского короля и лютый недруг Одиннадцатого Легиона. Именно об этом «колдуне» и говорил в своем тайном послании ныне покойный аптекарь. Во-вторых, Дарк теперь на собственном опыте убедился, насколько шеварийские вампиры сведущи в таинствах древнего народа. Перед тем как выступать против клана Мартел, Легиону предстояло приоткрыть завесу тайны во многих областях естественных знаний. Вампиры изучали их природу и сущность, они поступали правильно, хотя с точки зрения морали цинично и жестоко. Тем же самым стоило бы заняться и в тайных лабораториях Легиона. И третье, самое важное. Поскольку Фегустин Лат решил избавиться от него с Граблом, заточив навеки в тесную подводную тюрьму, значит, у шеварийских исследователей еще имеется материал для экспериментов. Из чего Аламез сделал вывод, что Анри Фламмер жив и будет жить в ближайшее время.

Дарк недолго томился в одиночестве и утруждал свой мозг размышлениями. С ухода Лата не прошло и минуты, как двери снова открылись и в зал вошли не один, не два, а примерно полсотни вампиров. Почти все кровососы выглядели точно так же, как те воины, которых Аламез повстречал в лесу. Единственное и довольно несущественное отличие крылось в том, что под доспехами шеварийцев не было рубах. Похоже, они надели стальную броню прямо на голое тело.

– Приветствую вас, господин Аламез, в гостях у клана Мартел! Премного наслышан о ваших подвигах. Рад, что в испытаниях примете участие именно вы. Поверьте на слово, этот день не сотрется из моей памяти и через сотню лет, – с неподдельным уважением произнес командир вампирского молодняка, невысокий середнячок, одетый в форму капитана шеварийской королевской гвардии и, видимо, помогавший Лату во всех его начинаниях. – Мы, солдаты клана Мартел, уважаем врагов. Вы умрете достойной смертью, по крайней мере здесь и сейчас, – тонко намекнул капитан на незавидную перспективу последующего воскрешения Дарка под водой, а затем, вероятно решив, что пора закончить с расшаркиваниями перед жертвой, обратился к своим подопечным, к тем, кому предстояло пройти испытание: – Веролий, Канд, уберите защитный барьер! Первая группа, подготовиться к нападению! Помните, господа, что я вам рассказывал о морронах! Начинать по сигналу. Тому, чей удар будет решающим, полковник Лоргис пожалует перстень…

Видимо, верхушка шеварийского клана не доверяла до конца своим молодым приверженцам, а иначе, зачем капитану было называть Лата ненастоящим именем – именем, под которым он был известен в мире людей. К сожалению, поразмыслить над этим Дарк толком не успел. Воздух вокруг него вдруг задрожал, на долю секунды стал грязно-серым и мутным, а затем хорошая видимость полностью восстановилась. Как понял моррон, это вампиры, повинуясь приказу своего капитана, убрали защитный барьер, то, что было невидимо; то препятствие, что защищало Фегустина от возможного нападения Дарка.

Первая группа была небольшой. На середину зала вышли лишь три молодых кровососа, которые тут же обступили Аламеза полукругом, но держались на почтительной дистанции в восемь-десять шагов. Лат и его помощник в чине капитана явно недооценили силы моррона. Троим противникам, не имевшим ни достойного военного опыта, ни сил, было с ним ни за что не справиться, ведь тело Дарка защищала прочная кольчуга, да и оружие у него никто не отнимал. К тому же хитрец Фегустин зря полагал, что после этого «учебного» боя ряды клана не поредеют на парочку-другую клыкастых, бледнокожих голов. Откуда вампиру было знать, что клинок Аламеза пропитан его же собственной кровью и что тугие кожаные ножны, висевшие на поясе моррона, не позволили воде смыть с остро заточенной стали смертельный для вампиров яд.

Шеварийцы – особый народ во всем, даже их вампиры и те существенно отличались от «заозерных» кровососов. У них было множество преимуществ перед «детьми ночи» из других кланов, но имелся и один существенный недостаток (по крайней мере, Дарк знал лишь про один). «Мертвая» кровь морронов действовала на обычных вампиров лишь тогда, когда они по глупости пытались ее испить. Именно по этой причине опытные кровососы, с которыми не раз сталкивался в боях Аламез, никогда не пользовались клыками и не пытались загрызть моррона. А шеварийский молодняк отправлялся на тот свет, как только в их кровь попадала одна лишь капелька крови бессмертных воинов, притом не важно, каким путем: через рот или через порез на любой части тела.

Взмах руки капитана, и бой начался. Троица вампиров одновременно атаковала в самый последний миг обнажившего меч одиночку-противника и наверняка сами не поняли, отчего полегли, закорчились в страшных муках, орошая пол зала сгустками крови из ртов, пеной и кусками собственных внутренностей. Дарк быстро отразил неумелые атаки и тут же нанес несколько скользящих ударов по обнаженным рукам и плечам вампиров. Он не стремился поразить защищенные броней внутренние органы кровопийц, поскольку знал, что даже капелька его крови способна уничтожить кровососущего врага.

Никто из дожидавшихся своей очереди вампиров не мог и предположить, что схватка окажется столь скоротечной и далеко не «учебной». Разинув рты и храня гробовое молчание, неопытный молодняк в оцепенении взирал, как в муках корчились их товарищи и как к ним самим бегом приближался разъяренный, опьяненный легкой победой моррон; бежал один против доброй полусотни закованных в латы бойцов.

Первым от шока очнулся капитан. Он прокричал, чтобы вновь опустили барьер, но было поздно. К тому времени Аламез уже врезался в строй отряда и интенсивно заработал мечом, стараясь захватить с собой на тот свет как можно больше врагов. Дарк знал, что все равно обречен, а поэтому и не усердствовал с защитой. Даже если бы ему и удалось перебить весь отряд, то на смену погибшим тут же пришел бы следующий, более многочисленный и состоящий отнюдь не из новичков.

Моррон яростно сражался, стоически перенося сбивавшие с ног удары и ранения. Дарк отбирал жизни у врагов, пока стоял на ногах, невзирая на кровь, быстро покидавшую его тело через порезы свежих ран, и все усиливающееся головокружение. Многочисленным врагам, хоть и напуганным, но не впавшим в панику, не удалось изрубить его мечами на куски. Аламез бился, пока у него были силы, а откинул бесполезный меч лишь тогда, когда с его клинка исчезла последняя капля смертоносной крови. Далее продолжать схватку было бессмысленно, ведь он уже не мог умерщвлять врагов.

Кровососы поначалу отпрянули, ошибочно приняв этот жест за хитрость, а когда через миг разобрались, что к чему, атаковать было поздно – истекший кровью Аламез потерял сознание и грузно повалился на пол. Любой человек на его месте был бы уже мертв.

Глава 12 Под знамена Геркании!

Вампирам верить нельзя. Их слова лживы, а в помыслах нет и зернышка благородства, ведь они чем-то сродни перекупщикам и ростовщикам, у которых на уме лишь прибыль, а точнее, доход, выжатый из несчастья других. Заверения и прочие признания кровососов не стоит принимать всерьез, пока не появится подтверждений в виде конкретных дел, да и то стоит призадуматься, а не сокрыто ли где подвоха…

Дарку не суждено было узнать, на самом ли деле разговор с Фегустином Латом состоялся в цитадели клана Мартел, находившейся севернее шеварийской столицы, или магический телепорт перенес его не на двести миль, а всего лишь на двести шагов, в одно из помещений крепости Кенервард. Это таинство осталось не раскрытым на века, ведь ему не было реальных подтверждений. Что же касалось описания незавидной участи пленника, то даже в этом вампир не смог удержаться от маленькой лжи.

Аламез очнулся в тесноте и в темноте замкнутого пространства запертого на крепкие замки стального гроба. В этом коварный злодей не соврал. Кроме ноющей боли и слабости во всех членах тело Дарка еще испытывало и легкую качку. Его везли на корабле к середине Немвильского озера. И в этом заверение вампира не отличалось от происходящего. Однако Лат почему-то не удосужился упомянуть, что перед тем, как отправить стальную гробницу на дно, тюремщики закуют узника в цепи и омоют свои сапоги кровью из его разбитого носа.

Едва Дарк поборол боль в израненных конечностях, как на него обрушились новые страдания. Звон цепей, снимаемых с гроба, сводил моррона с ума, а скрежет ключа в отпираемом замке как будто наматывал на вилки барабанные перепонки. Пленник едва сдержался, чтобы не испустить крик и не покрыть головы мучителей бурным потоком брани. Конечно, в этом не было бы ничего страшного, но все же сквернословие испортило бы трагичность момента. Воины – не воры, у них принято вести себя перед казнью достойно, так, чтобы каждое слово, слетавшее с их пересохших губ перед ликом смерти, запоминалось потомками на века. Аламезу не хотелось бы отступать от этой традиции, и поэтому он радовался, что не поддался гневу и в конце своей жизни удержался от низкой ругани или от жалких обещаний палачам скорой лютой расправы от рук мстителей-сообщников.

Когда крышка открылась, то взору моррона предстали взлохмаченная, давненько нечесанная борода, почти полностью скрывавшая лицо пренебрегавшего бритьем северянина, и огромные, сильные ручищи, потянувшиеся к его израненному, но довольно быстро заживавшему телу. Лапищи северянина ухватили моррона за грудь, рывком оторвали от дна будущей вечной темницы, легко подняли в воздух, а затем без всяких церемоний швырнули на палубу. С ним уже обращались, как с трупом.

Больно ударившись лбом о деревянную доску, Дарк, как ни странно, не воспылал гневом к мучителю. Он сохранял спокойствие, и когда окованные стальными пластинами сапоги наемника прошлись пару раз по его лицу, а потом принялись месить живот, наверное, собираясь выбить наружу не распотрошенные в прошедшей схватке с вампирами кишки.

«Похоже, у мужичка ко мне счеты! – отрешившись от обиды и боли, рассуждал Аламез во время непродолжительной экзекуции. – Интересно, с чего вдруг такая ненависть? То ли Грабл его дружка прибил, а может, и я оскорбил плевком в рожу… Лягается вояка от души, тут точно не простое выполнение приказа, а что-то личное!..»

Когда наемник подустал и, прекратив избиение, плюнул на неподвижно лежавшую жертву, ему на смену пришли дружки. Двое наемников ухватили моррона за ноги и поволокли его на носовую надстройку, превращенную в некое подобие походной кузни. Мерно стукаясь о палубу уже привыкшей к боли головой, Дарк пытался осмотреться вокруг, но, кроме борта судна да затянутого утренней пеленой сумрачного неба, ничего не увидел. Впрочем, моррону вскоре представилась возможность и окинуть взором округу, и оценить во всей красе безнадежность своего положения. Пересчитав его головою да ребрами немногочисленные ступени носовой лестницы, наемники швырнули обессиленное, даже не связанное тело моррона на палубу и потеряли к нему всякий интерес, хотя не ушли, а на всякий случай остались поблизости.

Небольшое двухмачтовое суденышко (наверняка одно из тех, что Дарк с Граблом видели на рейде вблизи Кенерварда) довольно быстро пробиралось сквозь туман, нависший в утренний час над едва покрытой волнами гладью Немвильского озера. Щеки Дарка практически не ощущали дуновения ветра, но тем не менее прямые паруса, под которыми шел корабль, не повисали на мачтах. Из-за плохой видимости Аламез не знал, где они точно находятся, но почему-то чувствовал, что уже порядком удалились от берега и вот-вот должны были сначала сбавить ход, а затем и встать на якорь, чтобы сбросить за борт окованный стальными пластинами и опоясанный толстой цепью сундук.

Наемник-кузнец и его подручный трудились на славу. Ритмичный стук их молотков, забивавших раскаленные заклепки в кандалы на руках и ногах еще одного пленника, звучал в голове Аламеза как барабанная дробь, обычно сопровождающая казнь и резко обрывающаяся в момент выбивания табурета из-под ног висельника или когда топор палача взмывает над плахой.

С трудом повернув голову, Дарк хотел хоть разок взглянуть на товарища по несчастью и по сундуку, перед тем как их тела тесно соприкоснутся в узком пространстве подводного гроба и в такой непосредственной близости проведут вечность, вместе или поочередно приходя в сознание лишь для того, чтобы вновь ощутить удушье и познать смерть.

Все в мире относительно, в том числе и муки, через которые порою доводится пройти. Аламез искренне полагал, что на его долю выпали большие мучения, но изменил свое мнение, как только узрел тело Грабла, которого сразу-то и не признал. Зингеру куда больше досталось в ходе так называемого «эксперимента» вампиров. Если на Дарке шеварийцы пытались проверить боеспособность молодых членов своего клана, то, мучая его соратника, явно хотели выяснить, насколько большую свору собак, волков или иных тварей следует натравить на одного-единственного моррона. На окровавленном, покрытом коркой из запекшейся крови теле низкорослого силача было видно множество рваных ран, нанесенных клыками и когтями хищников, но только не холодным оружием. Кисти на правой руке Зингера не было, а вместо правой ноги торчала мерзкая обгрызенная культя. Лицо бессмертного легионера было превращено в кровавое месиво из костей, мяса, кожи да волос, а от солидной бороды остались лишь жалкие клочья. Однако, несмотря на явно несовместимые с жизнью увечья, Грабл еще жил и, более того, находился в сознании. Дарк откуда-то знал, что верный боевой товарищ чувствует его близость. Если бы во рту Зингера еще был язык, то он непременно бы изрек, превозмогая чудовищную боль, выдавил бы из себя одно-единственное, полное сочувствия и гордости слово: «держись»; а если бы на изуродованном до неузнаваемости лице моррона остались глаза, то он бы выразил то же самое взглядом.

– Нам не в чем себя упрекнуть, дружище! Мы бились до последнего, мы сделали все, что могли, больше, чем могли! – собрав все свои силы, выпалил скороговоркой Дарк, за что тут же и был наказан одним из наемников.

Удар кованого сапога пришелся точно по подбородку моррона. Хруст в челюсти, боль в затылке, мгновенно соприкоснувшемся с доской борта, а также парочка покинувших десны верхних передних зубов лучше всяких слов засвидетельствовали, что наемник вложил в удар ноги всю свою силу. Дарк не понял, что обидчик проворчал, поскольку не знал языка пришедших из-за гор северян, но интонации краткой реплики были пропитаны лютой ненавистью и мгновенно разгорающимся гневом. Видимо, Грабл действительно упокоил кого-то из близких дружков чужеземца, раз тот так выходил из себя и при каждом удобном случае вымещал злость на беспомощном пленном.

Вскоре все, что осталось от тела грозного вояки и неисправимого ворчуна Грабла, было надежно заковано в цепи. Даже окровавленные, заканчивающиеся жуткими ошметками обрубки конечностей и те не избежали крепкого плена стальных кандалов. Закончив работу, кузнецы не отложили инструментов, а хоть и устали, но тут же принялись заковывать ноги Дарка.

Это произошло всего за миг до того, как по кораблю пронесся громкий приказ стоявшего у руля кормчего, и все до единого члены небольшой команды кинулись спускать паруса. Скорость движения судна стала быстро снижаться, а через пару минут оно и вовсе легло в дрейф. Из-за слабого ветра и отсутствия необходимости сбросить груз в строго определенной на карте точке, штурман, а может, и капитан, не отдал приказа бросить якорь, а лишь подправлял медленно изменявшееся положение судна поворотами руля, заставляя его кружиться на одном месте.

«Вот и все! Еще немного, и я встречу свою незавидную участь! – подумал Дарк, раздосадованный тем, что кузнецы работали чересчур быстро и их труды уже близились к печальному для него завершению. – Зря я все-таки отправился в Кенервард, ведь был же благовидный предлог вернуться в Герканию! Меня сгубила самонадеянность! Самое обидное, что в Легионе так и не узнают, что нам с Граблом удалось разведать…»

Воспользовавшись небольшой передышкой, наемники занялись излюбленным делом, то бишь бездельем: кто-то сел на палубу, а кто-то развалился прямо на сырых досках, подложив под бока канаты да мешки. Из всех наемников бодрствовали лишь пятеро: корректирующий почти незаметное перемещение судна рулевой; заканчивающие работу кузнецы да парочка наемников, потащивших звенящее цепями тело Грабла к уже придвинутому вплотную к борту сундуку. Вот-вот казнь должна была свершиться, но Судьба распорядилась по-иному, за что Аламез не мог в мыслях не выразить благодарность этой весьма непредсказуемой и своенравной даме.

Умиротворенное затишье мгновенно сменилось паникой и суетой. Живо вскочив с толком не насиженных и не належанных мест и испуганно галдя на своем грубом языке, северяне замельтешили по палубе: одни полезли на мачты поднимать паруса, а другие, расстегивая тугие ремни и стаскивая с тел кольчуги, попрыгали за борт. Дарк сразу не понял, что происходит, но проникся общей тревогой, а уже через пару секунд собственными глазами увидел, как из клубов тумана проступила и нависла над суденышком огромная тень – сперва бесформенная, но быстро принимающая очертания носовой части большого военного корабля.

Глазам пораженного Аламеза успели предстать лишь вынырнувшие из тумана бушприт да искаженное злостью лицо деревянной дамы – корабельной статуи. В следующий миг моррону уже было не до того, чтобы отрешенно наблюдать за происходящим. С чудовищным треском, врезавшись в борт небольшого судна и безжалостно ломая его пополам, огромный фрегат даже не замедлил ход. Как только палуба тонущего корабля накренилась, Дарк собрался с остатками сил и прыгнул за борт, благо, что кузнецы-наемники уже убежали и не могли воспрепятствовать его попытке спастись.

Погружение в воду обдало все тело моррона холодом, а в ушах воцарился жуткий скрежет и гул. Тяжелые цепи и уже закованные в кандалы руки мгновенно потянули Аламеза на дно, и ему пришлось поднапрячься, чтобы держаться даже не на поверхности, а хотя бы вблизи от нее. Долго так продолжаться не могло. Дарк знал, что вот-вот его силы или запас воздуха в легких иссякнут и он, как барахтающиеся перед его глазами наемники, рано или поздно, но пойдет на дно.

Какое-то время борьба за жизнь продолжалась, но затем руки ослабли, а изголодавшийся по воздуху мозг стал мстить моррону видениями, кошмарными снами наяву. Дарк вдруг ощутил себя рыбой – беспомощной, пойманной в сети рыбой, которую смеющиеся над ее жалкими трепыханиями рыбаки вытаскивают из воды на берег. Он даже видел лица, безбородые, расплывшиеся в широких улыбках лица иллюзорных мучителей, наверняка куда более изощренных, чем палачи-наемники. Вот только одно обстоятельство почему-то выбивалось из общей канвы вполне логичного, жуткого сна, в котором моррону еще предстояло пережить самое худшее: потрошение и поджаривание. Попавший в плен видения Дарк никак не мог понять, почему на рыбаках не намокшие, грязные робы, а красно-желтые мундиры мелингдормского пехотного полка.

* * *

Дарк уже давненько не просыпался в чистой постели на мягких перинах. Его многострадальная, еще немного побаливающая после удара затылком о борт голова уже отвыкла от пуховых подушек и была несказанно удивлена, что тело нигде не болит: не ноет, не колет, не режет и не содрогается в судорогах. Впрочем, нетипичными для моррона стали не только ощущения при пробуждении, но и место, где он открыл глаза. Он находился в корабельной каюте, судя по убранству, принадлежащей или капитану военного герканского корабля, или одному из его старших офицеров. О том, что он не в плену, а очнулся у своих в определенном смысле соотечественников, свидетельствовало многое: лежащая на столе карта Немвильского озера с аккуратно нанесенными на нее линиями фарватера и пометками от руки на герканском языке; стопка бумаг, исписанных мелким почерком все на том же языке ненавистных шеварийцам «заозерников»; висевший на настенном крючке парадный мундир офицера герканского флота; и, наконец, начищенное до блеска боевое облачение рыцаря-соотечественника, аккуратно разложенное на приставных столиках, видимо, заранее подготовленное к предстоящей баталии.

Весьма порадовало Аламеза и то обстоятельство, что на стуле возле его кровати лежала чистая и довольно приличная с виду одежда; хоть и недорогая, недостойная высокого звания рыцаря, но вполне добротная и пригодная для носки в суровых походных условиях. Во время сна о нем хорошенько позаботились: раздели, умыли, перевязали раны и даже побрили, впрочем, в спешке не очень-то чисто… Конечно, хозяева сделали для выловленного из пучины гостя далеко не все, что могли. К примеру, на стол не мешало б поставить хоть какую-то еду и кувшин вина, но, как говорится: «дареному коню в зубы не смотрят», моррон был рад и такому проявлению заботы.

Выглянув в крохотное окно возле кровати, Дарк ровным счетом ничего не увидел, кроме разве что чистого утреннего неба, на которое только всходило дневное светило, да примыкавшей к нему кромки воды. Он проспал не долее пары часов, и это не могло не обрадовать. Впервые за долгое время Аламез не ломал голову над тем, где он находится и что произошло. Более всего походило на правду такое развитие событий.

Все-таки получив донесение с описанием замыслов шеварийцев, фон Кервиц тут же передал его командованию, которое и прислало флот для удара на опережение, то есть для внезапного штурма Кенерварда и уничтожения собравшегося возле стен крепости наемного войска. Дарка, конечно же, поразило, что герканские военные корабли прибыли на озеро так быстро, но он не стал ломать голову по этому поводу. Во-первых, это было не столь уж и важно; во-вторых, моррон рассчитывал в скором времени обо всем разузнать от капитана корабля или его помощников; а в-третьих, он никогда и не надеялся просчитать все замыслы герканского командования, быть может, пославших боевую эскадру на озеро заранее, с какой-то иной, только им известной целью. К тому же Аламез отчетливо осознавал, что на ближайшее время ему придется позабыть о многих своих привычках. Попав на войну, которая вот-вот должна была начаться, он превратился из действующего на свой страх и риск одиночки в благородного воителя герканской армии, привыкшего размышлять и что-то обдумывать лишь в узких рамках приказов, отдаваемых старшими по званию иль положению. Он практически уже стал частью могучего воинства и утратил право на собственное видение и самостоятельное мышление. О выручке товарищей и о борьбе против клана Мартел предстояло позабыть на ближайшее время. Впрочем, не все было так уж и плохо. Уничтожив пограничную крепость, флот, скорее всего, высадит на шеварийский берег войска, которые тут же походным маршем двинутся на Верлеж и Удбиш. Дарк надеялся, что в будущем ему удастся совместить войну в рядах герканской армии с борьбою против клана Мартел.

Что же касалось судеб собратьев по клану, то Фламмеру он пока был не в силах помочь. Шанс вызволить друга мог появиться лишь после того, как, сломив оборону противника, доблестная герканская армия осадит шеварийскую столицу. Успеет ли он освободить собрата из вампирских застенков, где над ним проводились чудовищные эксперименты, или опоздает, являлось делом случая, и Аламез был не в силах что-либо изменить. Со спасением же из тесной, подводной тюрьмы Грабла уж точно не следовало спешить. Незадолго до крушения судна Дарк видел, как наемники бросили изувеченное, но все еще живое тело товарища в стальной гроб. И хоть они не успели запереть на замок тяжелую крышку, но скованному по рукам и ногам, да к тому же лишившемуся конечностей моррону самостоятельно ни за что не всплыть. Как ни горько было признаться, но Зингер утонул; упокоился на дне Немвильского озера. Зова Коллективного Разума низкорослый крепыш не слышал, а значит, если ему и суждено воскреснуть, то только через определенное количество лет. Торопиться с извлечением мертвого тела из-под воды совершенно не стоило. Все, что Дарк мог сделать для милого ворчуна, он мог сделать и после войны, а именно приехать на озеро и, наняв дюжину лодок и с полсотни ныряльщиков, найти место подводного захоронения друга и поднять его распухшее, изрядно исклеванное рыбами тело из толщ воды.

Прикинув в мыслях перспективы ближайшего будущего, Дарк встал с кровати и после беглого осмотра подозрительно быстро заживающих ран принялся одеваться. Надо сказать, весьма своевременно. Как только он натянул короткие, не доходившие до колен сапоги и застегнул широкую пряжку пояса, дверь открылась и на пороге появился посыльный – юнга.

– Благородного рыцаря просят к капитану на военный совет! – бойко отрапортовал мальчонка лет пятнадцати и тут же исчез за закрывшейся дверью.

Похоже, юный моряк и не ожидал услышать ответ. Действительно, к чему лишние слова, когда «просьба» фактически являлась приказом. Моррона смутило другое. На корабле знали, кто он, и наверняка не забавы ради выловили из воды, да и столкновение с суденышком наемников было определенно не случайным. Вывод напрашивался сам собой – на фрегате находились либо фон Кервиц, либо его агент Ринва, ведь только они из соотечественников знали Дитриха фон Херцштайна в лицо. Те, кто служит в разведке, редко сами участвуют в боях, а значит, ему грозило новое задание. Как ни странно, но Аламеза это обрадовало. Если его с тайным поручением отправят в тыл врага, то шансы своевременно спасти Фламмера значительно возрастут. Он доберется до логова клана Мартел гораздо раньше, чем передовые части герканской армии появятся на подступах к Удбишу.

Накинув на голое тело рубаху, Аламез ненадолго задержался, раздумывая, облачаться ли в рыцарские доспехи. Немного пораскинув мозгами, моррон пришел к выводу, что не стоит. Во-первых, он не знал, была ли приготовлена броня для него, а хозяин каюты мог обидеться, что неблагодарный гость воспользовался не только его кроватью, но и амуницией; а во-вторых, на подгонку доспехов и затягивание ремешков просто не осталось времени, ведь военный совет наверняка уже начался.

Расторопный и явно сведущий в том, как следует обращаться с благородными господами, юнга ожидал появления Дарка за дверью и, как только моррон переступил порог, тут же осмелился предложить услуги проводника. Корабль был большим, и гость не знал, ни в какой его части находится, ни где собрались старшие офицеры. Сначала юный матрос повел Дарка к лестнице, а затем услужливо распахнул дверь, ведущую на верхнюю палубу.

Каюта, в которой отдыхал Аламез, находилась в носовой части огромного корабля, а обитель капитана в кормовой, так что путь предстоял неблизкий, однако моррон узрел в этой прогулке по свежему воздуху множество плюсов и всего два несущественных минуса. Она была довольно поспешной, и через весь корабль пришлось пробираться, преодолевая множество движущихся препятствий.

Прохладный и довольно сильный ветер приятно обдул щеки моррона, а свежий воздух тут же заполнил легкие. Погода стояла хоть куда: солнечная, безоблачная, а разгуливающие над водами озера ветра были попутными и хорошо надували многочисленные паруса трехмачтового, высоко возвышавшегося над поверхностью воды боевого фрегата. Бесспорно Дарку было бы приятно насладиться созерцанием прекрасных пейзажей, но, к сожалению, то, что предстало его глазам, вызывало лишь тревогу и настраивало отнюдь не на романтический лад.

Корабельная команда суетилась на палубе, готовясь к предстоящему бою. Чистка и смазка метательных механизмов, а также подноска снарядов проходила, как и полагалось по военно-морскому уставу, под наблюдением младших офицеров и матросских старшин. Даже далекий от корабельного дела моррон заметил, что фрегат недавно переоснащен. Катапульты с баллистами были совсем новенькими, только-только пристрелянными и с неизношенными механизмами. По размерам они значительно уступали метательным орудиям, которые он видел ночью на башнях шеварийской крепости, но в том имелось больше преимуществ, чем недостатков. Меньшие габариты позволяли разместить по бортам верхней палубы гораздо больше орудий, к тому же время перезарядки значительно сокращалось. На смену огромным каменным шарам, обычно долетавшим до цели лишь на близкой дистанции и не имевшим достаточно мощи, чтобы пробить крепкую каменную стену, пришли небольшие чугунные ядра, развивающие куда большую скорость и летящие гораздо дальше.

Наличие новых орудий на корабле порадовало моррона, но все остальное, что он приметил, покорно следуя за юнгой, только огорчило. По палубе быстро сновали взад-вперед лишь матросы в темно-синей форме военного королевского флота, а солдат в дорогих сердцу Дарка красно-желтых мундирах видно не было. Несмотря на то что на горизонте уже виднелась узенькая полоска шеварийского побережья, члены команды еще не облачились в броню, а значит, высаживать десант с корабля никто не собирался. Задача корабля в предстоящей баталии ограничивалась исключительно обстрелом вражеской крепости. Но это было еще не самое худшее. Никакого флота поблизости не было. За грозным военным фрегатом, возглавлявшим небольшую эскадру, следовали лишь три корабля: два быстроходных брига береговой охраны, борта которых даже не были обшиты стальными листами, и старенькая, медлительная шнява, едва поспевавшая на всех парусах за идущими далеко не на максимальной скорости кораблями. Дистанция между фрегатом и идущим за ним бригом была всего в полтора корпуса, и поднапрягшему зрение да чуть ли не вывернувшему шею Дарку все же удалось рассмотреть, что творилось на его палубе. Во-первых, на быстроходном судне вообще не было установлено орудий; а во-вторых, на всем пространстве от носа до кормы толпились люди – уже облаченные в доспехи, готовые к высадке на берег солдаты. Два-три метких попадания шеварийцев в корабль могли уничтожить весь десант и, следовательно, обречь герканцев на поражение.

С горечью в сердце Аламез не мог не отметить, что командовать штурмом крепости будет полнейший дилетант, не имевший ни опыта в воинском деле, ни достаточно солдат, чтобы затыкать бреши в своих просчетах их окровавленными телами. Дарк был рад, что они с юнгой уже пересекли весь корабль и вплотную приблизились к двери, ведущей к внутренним помещениям корабля под кормовой надстройкой. Когда вокруг царят вопиющая глупость и откровенный бардак, умный человек не в силах спокойно смотреть на это.

* * *

В каюте капитана царили полумрак и гнетущая тишина, и это несмотря на то, что за зашторенными окнами стояло солнечное утро, а шестерым собравшимся явно было о чем переговорить. Дарк вошел в каюту последним и, не решаясь нарушить коллективного обета молчания, скромно встал у двери. Как говорится: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Моррон не знал, зачем его позвали на военный совет, да и, честно признать, не понимал, на что рассчитывали морские офицеры, собираясь штурмовать столь незначительными силами снискавшую славу непреступной твердыни пограничную цитадель. Когда ситуация неясна, то лучше молчать да присматриваться. Именно так моррон и поступил, забившись в уголок возле двери и не мешая присутствующим расспросами.

Четверо офицеров герканского военного флота неподвижно восседали за прямоугольным, занимавшим более половины каюты столом, на котором лежала девственно чистая карта Немвильского озера; без единой отметки, надписи от руки или хотя бы кляксы. На старших офицерах корабля уже было надето боевое облачение, на коленях красовались украшенные перьями шлемы, а во взглядах присутствовала насторожившая Дарка смесь недоумения и тревоги. Самый старший из них по возрасту и чину, чью голову уже покрывала седина, без всяких сомнений, являлся капитаном фрегата. Так же, как троих его помощников, заслуженного «морского волка» мучили всего два вопроса: где задерживаются капитаны бригов и когда же командующий так называемой экспедиционной эскадры откроет присутствующим свои недальновидные, авантюристические планы?

В глазах престарелого, побывавшего во многих штормах и боях капитана Аламез не видел страха, но зато отчетливо наблюдал осознание приближающейся смерти. Старый вояка, как, впрочем, и его помощники, понимали, что их безумное предприятие обречено на провал, а их любимый корабль на верную гибель. Однако принесенная когда-то клятва герканскому королю не позволяла им ослушаться приказа, выполнение которого было равносильно самоубийству. Если выбирать между смертью и бесчестьем, между долгом отчизне и собственным благополучием, то настоящий офицер, настоящий воитель всегда позабудет о собственной безопасности, чем и отличается от прихвостня-царедворца…

Пятый присутствующий в каюте человек был Дарку немного знаком, хотя к нему, а точнее, к ней моррон не испытывал никаких чувств, кроме разве что желания пройтись стальной пряжкой ремешка по округлостям форм, находящимся ниже ее пояса, в отместку за тот коварный удар, который девица нанесла ему, наверное, в знак благодарности за спасение жизни. Не обращая никакого внимания ни на собравшихся в каюте офицеров, ни на только что вошедшего Дарка, красавица Ринва грациозно восседала в кресле возле наглухо зашторенного окна и, придвинув к себе вплотную канделябр на три свечи, аккуратно подрезала ноготки кончиком острия кинжала. Надо отметить, что занятие это было довольно кропотливым и трудным, в особенности с учетом легкой качки, плохого освещения и явно несоответствующего инструмента. Но, видимо, девица была довольна результатами своих трудов; ее, бесспорно, красивое лицо озаряло блаженное выражение спокойствия и умиления. Похоже, она не разделяла беспокойства бывалых моряков и относилась к предстоящей баталии на удивление легкомысленно, то есть не как к кровопролитной битве, а словно к конной прогулке в кортеже вельможи или к иному светскому мероприятию, скучному, унылому, но обязательному, без которого по этикету, к сожалению, никак нельзя обойтись. Лишь раз, да и то мельком, красавица одарила презрительным взором вошедшего спасителя, а затем, даже не удосужившись хмыкнуть, вернулась к более важному занятию, к подрезке ноготков.

Поскольку активности девица-агент не проявляла, да и офицеры флота вели себя явно не как хозяева на собственном корабле, Аламез пришел к единственно возможному заключению – предстоящим военным безумием руководит более высокий чин, то есть, скорее всего, фон Кервиц собственной персоной. Близкое будущее подтвердило смелое предположение моррона. Через пять-десять минут изнурительного томления в полутьме и в почти гробовой тишине, лишь изредка нарушаемой перешептываниями да лязгом доспехов, дверь распахнулась и в каюту не вошел, а ворвался запыхавшийся от быстрой ходьбы благородный воитель фон Кервиц, так же, как и офицеры флота, пребывавший в полном боевом облачении.

– Дитрих фон Херцштайн, почему без доспехов?! – прозвучал строгий упрек вместо приветствия. – Ладно, потом облачишься! Пока стой, где стоишь, а лучше сядь, глаза не мозоль! – Фон Кервиц явно не желал терять времени даром и поэтому с ходу избрал весьма агрессивный стиль общения, притом со всеми присутствующими, а не только с морроном. – Капитан, почему парусина на палубе?! Я же сказал, все лишнее за борт! Благородный ванг Генрвик, третья и пятая катапульты по правому борту весьма ограничены в вертикальном наклоне, срочно исправить! Ринва, твой сброд готов, все знают, что делать?!

– Все и все знают! – скупо изрекла красавица, уже привыкшая к манере общения господина и даже не приподнявшая головы.

– Прекрасно, тогда начнем инструктаж! – изрек, как приказ, фон Кервиц, долю секунды раздумывающий, а не согнать ли капитана с его кресла, но затем решивший не размениваться по таким пустякам и севший на сундук. – Времени у нас осталось мало… стены Кенерварда уже показались на горизонте, а значит, самое позднее через полчаса мы начинаем штурм!

– Совет, вы хотели сказать, военный совет, а не инструктаж! – поджав губы, внес поправку капитан, не привыкший к столь оскорбительному обращению, да еще со стороны царедворца, не имевшего даже воинского чина.

– Нет, господин ванг Тревернг, я сказал именно то, что хотел! – воспринял фон Кервиц замечание как вызов и как попытку оспорить его полномочия. – Если вы не поняли смысл бумаги, которую я вам изволил показать перед отплытием, то поясню кратко! Командую операцией я, вы же следуете моим инструкциям – и точка! Любая попытка оспорить мои решения приравнивается к бунту! Неужто вы хотите окончить жизнь на рее, да еще залезть седою башкою в петлю при содействии собственных матросов?! У вас нет права оспаривать мои решения, есть только почетная обязанность их исполнять! Ну, а потом, конечно, если мы с вами выживем, жалуйтесь кому угодно… хоть обер-адмиралу, хоть самому королю! Такая диспозиция ясна иль нужны более детальные разъяснения по поводу моих полномочий?!

– Продолжайте, милостивый государь, свой… инструктаж, – кивнул капитан, затаивший обиду.

– Я только что вернулся с «Денздора» и «Громовержца», – невозмутимо продолжил фон Кервиц, похоже, давно привыкший и к жалобам, и к наветам. – Капитаны обоих бригов уже получили мои подробные указания и произведут высадку десанта в точно условленное время и в строгом соответствии с намеченным планом. Капитан «Скитальца» также знает задачу своей посудины. Моряк толковый, хоть и проплавал всю жизнь в торговом флоте, но сделает все, как надо… Прошу вас не забывать, господа, что точное и своевременное исполнение моих указаний – залог успеха.Сам я во время штурма буду на «Денздоре», так что внимательно слушайте и запоминайте сейчас! В бою вам не у кого будет спросить совета!

– А вам не кажется, что присутствие во время инструктажа посторонних… – не унимался старенький капитан, многозначительно кивнув в сторону так и застывшего возле двери Дарка.

– Нет, не кажется, – возразил фон Кервиц, затем то ли оскорбил Дарка, то ли сделал ему комплимент: – Дитрих фон Херцштайн мой человек! Именно благодаря ему мы получили сведения о замыслах шеварийцев. Но если вас, капитан, смущает, что я буду рассказывать о действиях вашего фрегата в присутствии доблестного рыцаря Герканской Короны, представленного лично герцогом Ондорьером ванг Кандвигом к «почетному банту», то извольте… начнем инструктаж не с вас!

Весть о награждении была воспринята Дарком без должного воодушевления, хотя, конечно же, он догадался изобразить на лице всю гамму соответствующих, присущих пылкой юности эмоций: удивление, радость, смущение, гордость и т. д. На самом деле моррона встревожило нечто иное… тот полный ненависти взгляд затравленного, обделенного куском мяса волчонка, которым его наградила Ринва. Похоже, награда должна была достаться именно ей, но фон Кервиц оценил заслуги агента-девицы по очень низким расценкам. Действительно, вклад воительницы в общее дело заключался лишь в том, что она доставила послание с одного берега на другой, предварительно отобрав его у морронов. К тому же Ринва позволила себя изловить, а за это в герканской разведке по головке не гладили. Аламез понимал, что благодаря милости фон Кервица нажил себе озлобленного врага, и решил на всякий случай в предстоящем бою держаться подальше и от самой любительницы аккуратных ноготков, и от ее подручных, весьма красноречиво и наверняка заслуженно названных рыцарем «сбродом».

– Итак, начнем с тебя, Дитрих! – произнес фон Кервиц, видимо, полагавший, что не стоит соблюдать этикет и расшаркиваться друг перед дружкой, когда не хватает времени на обсуждение важных вещей. – Прежде всего, будь уж добр на вопросы мои ответить! На кой черт в Кенервард отправился?! Неужто думал в одиночку крепость взять?! И где дружок твой малорослый?!

– Слуга погиб, когда ночью в крепость пробирались, – соврал Дарк, к тому же низведя Грабла до положения холопа. – А отправился зачем… не думаю, что о том при посторонних говорить стоит… – намекнул Аламез на присутствующих в каюте морских офицеров, тем самым немного отомстив капитану за пренебрежительное отношение к его персоне.

– Шутку оценил, молодец! – кивнул фон Кервиц, лишь слегка улыбнувшись. – Но только уж давай наперед договоримся! Раз я спрашиваю, так отвечай, а та ли компания за столом собралась или не та – не твоего ума дело! Итак, зачем в Кенервард прокрался?

– Отсрочку хотел войскам дать, – честно признался моррон, естественно, и не думая упоминать про Анри и все остальное, что не касалось дел герканской армии и разведки. – Убийство полковника Лоргиса и двух командиров экспедиционных отрядов наемников могло дать время, чтобы…

– Я так и подумал, – кивнул рыцарь в знак понимания и одобрения. – И как успехи? Хоть кого-то на Небеса отправил?

– Нет, – покачал головою Дарк, а затем вновь опустился до лжи, – но мы со слугой были близки к успеху…

– Ухватиться за юбку и под эту юбку залезть – вещи довольно разные! – усмехнулся фон Кервиц, явно недовольный отрицательным ответом. – Внутреннее обустройство крепости видел? Что скрывают за собой стены Кенерварда?

– На озеро выходят пять башен из семи, на каждой из них… – начал было говорить Дарк, но получил приказ замолчать.

– Что на башнях и стенах меня не интересует, то мы и так видим, – с тяжким вздохом изрек фон Кервиц, – я о другом спросил, но уж понятно, что ни черта не знаешь!

– Нас на стенах схватили. Ночью дело было. Кроме крыш, ничего не разглядеть, – начал оправдываться Аламез, но снова получил знак замолчать.

– Не трать наше время, оправдания ни к чему! Хоть полковника-то Лоргиса в лицо видел? Про то, кто это, не спрашиваю. Личность довольно известная… уже пятый год за его голову награды убийцам назначаем, но все без толку… Хитер мерзавец!

«Да, куда уж вам!» – усмехнулся про себя Дарк, знавший, как ловко вампир Фегустин Лат умеет менять личины. С такой способностью его не поймать ни одному, даже самому искусному, наемному убийце. Рассказывать о вампире и клане Мартел фон Кервицу Аламез, конечно же, не стал, но зато кивнул в знак того, что лицо полковника видел и запомнил.

– Ну, вот и отлично, хоть какой-то от тебя прок! – проворчал рыцарь, не дающий своих порученцев в обиду другим, но зато сам не стеснявшийся их унижать при каждом удобном случае. – Тогда, благородный рыцарь Дитрих фон Херцштайн, слушай мой приказ и считай, что это не я задачу тебе поставил, а Его Высочество, герцог ванг Кандвиг поручение ответственное дал, которым я сюда послан, от имени которого и говорю! Сейчас бегом в каюту, доспехи надевать! Один вряд ли быстро управишься, так что юнгу какого помочь попроси… их тут много бегает… Развели морячки приют для нищенской детворы! Как на якорь встанем, то скоро уже случится, от левого борта шлюпка отойдет. На ней вместе с Ринвой отправитесь на «Громовержец». С отрядами пехоты на берег высадишься, но геройствовать не спеши! Не для того тебя посылаю, чтобы ты под стеною полег! В бой лишь по мере надобности вступай! Но кто поперек дороги встанет, не задумываясь, режь!

– Так в чем же тогда мое поручение состоит? – развел руками Дарк, весьма неудачно сделав вид, что не понял суть задания.

– А в том, чтобы ты мне голову Лоргиса принес! – выкрикнул фон Кервиц, понимавший, что бывший разбойник Дитрих Гангрубер вредничает ему назло и хитрит. – А уж в чем именно: в ведерке или в мешочке, сам смотри, сам выбирай! Мне без разницы! Теперь понял приказ?!

– Понял, – кивнул Аламез, открывая дверь.

– А раз понял, так чего же до сих пор здесь торчишь?! – стал подгонять фон Кервиц. – За дело, благородный рыцарь, за дело! Коль справишься, милостями монаршими будешь обласкан, а коль…

Дарк не дослушал, а, плотно закрыв за собой дверь, поспешил подняться на палубу. Поставленная задача совсем не противоречила намерениям моррона, а, наоборот, полностью с ними совпадала, но, несмотря на это, была совершенно невыполнима. Аламез не только не знал, где сейчас находится Фегустин Лат: в крепости или в тайном подземелье вампиров под Удбишем, но также и не сомневался, что, как только на шеварийский берег высадится герканская пехота, хитрый, трусливый вампир поспешит к телепорту. Надежда проникнуть следом за жертвой в далекую цитадель клана Мартел была настолько призрачной, что даже смешила. Дарку оставалось лишь сделать вид, что он стремится выполнить задачу, проявить рвение под неусыпным взором Ринвы, которая как минимум будет за ним следить во время всего сражения, а коль подвернется удобный случай, так и не погнушается воткнуть в спину кинжал новому любимчику своего господина.

* * *

Боевое облачение герканского морского офицера довольно сильно отличалось от обычных рыцарских доспехов, хоть внешне этой разницы почти не было заметно. Лишь начав одеваться в приготовленные, как оказалось, именно для него доспехи, Аламез обнаружил отсутствие важных элементов брони, таких как стальные ботинки, наколенники и ножные пластины. Одним словом, в отличие от сухопутного собрата, воитель водных просторов был защищен лишь с головы до пояса, в чем крылся, как ни странно, не столько минус, сколько огромный плюс. В случае если офицер по каким-то причинам оказался бы во время боя в воде, то неполные доспехи позволили бы ему выплыть, в то время как обычное стальное обмундирование сразу потянуло бы на дно. Стыки между кирасой и наплечниками были непривычно большими, так что между ними могли беспрепятственно пройти не только наконечник стрелы или арбалетного болта, но и даже тонкий клинок парадного меча. Это значительно снижало степень защиты воина, но в то же время давало ему возможность более свободно двигать руками и, следовательно, существенно повышало общую подвижность заключенного в оковы лат тела. Украшенный темно-фиолетовым пером конусовидный и немного округляющийся по краям шлем морского офицера выглядел хоть и красиво, но, кроме макушки да затылка, иных мест на голове практически не защищал. Горло было открытым, да и лицо оставалось незащищенным из-за отсутствия ворота и забрала. Вначале это немного огорчило Дарка, но, только надев непривычный боевой головной убор, моррон тут же оценил два его основных преимущества: большую подвижность шеи и хороший обзор. И то, и другое было крайне важно в абордажных боях на скользких корабельных палубах, когда строя практически нет, и воину неизвестно, кто неожиданно появился у него за спиной: друг или враг. К тому же шлем держался на голове при помощи кожаных ремешков, застегивающихся под подбородком, и благодаря этому при падении в воду от него можно было легко избавиться.

Потратив на сборы раза в два меньше времени, чем ожидал, Дарк вышел на палубу, естественно, не забыв пристегнуть к поясу довольно длинный, одноручный меч и повесить на спину небольшой круглый щит. Он появился вовремя, как раз в тот момент, когда посадка в шлюпку, идущую к приблизившемуся с левого борта бригу, была уже практически закончена. Гордо восседавшая на носу Ринва, заметив подоспевшего моррона, разочарованно хмыкнула и отвернула голову. Девице-агенту явно было выгодно, чтобы Дарк не успел пересесть на десантный корабль, а значит, позорно в самом начале завалил бы ответственное поручение. Агенты разведки не столь уж и отличаются от тщедушных клерков из городских управ – неудача конкурента для них куда важнее успеха общего дела. Они сожалеют не столько о последствиях поражения службы, к которой приписаны, сколько о том, что лавровый венок победителя украсил чужую голову.

Поскольку Дарк покинул фрегат последним, то ему не довелось выбирать, где сесть, а пришлось занять единственное свободное место на корме. Будь его воля, он лучше, как обычный матрос, сел бы за весла, чем разделил бы мокрую от воды скамью с теми мрачными личностями, которых фон Кервиц охарактеризовал емким словом «сброд». В принципе подручные Ринвы не выглядели как кровожадные пираты или иные безжалостные головорезы, а в кожаных куртках, обшитых сверху стальными пластинами, ровным счетом ничем не отличались от остальных солдат, однако в их недовольных предстоящими свершениями лицах Аламез прочел не только презрение и холодное безразличие. На него смотрели как на пока ходящий труп, как на будущего мертвеца, который вскоре отправится на Небеса, причем вне зависимости от исхода боя. Похоже, Ринва уже отдала негласное распоряжение бойцам своего небольшого отряда избавиться от перешедшего ей дорогу рыцаренка. Девица, бесспорно, разбиралась в кознях и чувствовала себя в интригах, как рыба в воде, однако не обладала достаточно прозорливым умом и отменной выдержкой, чтобы до поры до времени скрыть свои гнусные замыслы, а не выставлять их напоказ. Весь краткий путь от борта фрегата до поджидавшего их прибытия брига Аламез раздумывал лишь над тем, оставить ли все как есть и продолжать делать вид, что не замечает косых взглядов потенциальных убийц, или (исключительно ради забавы) пойти на обострение ситуации прямо сейчас. Несмотря на то что желание перерезать пятерых убийц вместе с их спесивой предводительницей еще до того, как быстро разрезающая волны шлюпка коснется борта брига, было довольно большим, моррон все же воздержался от проявления агрессии. Во-первых, его поступок мог бы быть неправильно истолкован фон Кервицем и даже расценен под горячую руку как измена, а во-вторых, в недолгой схватке на волнах обязательно бы пострадали сидевшие на веслах моряки. К чему жертвовать невинными душами, когда вот-вот начнется бой и найдется, чьей кровью обагрить руки.

Поднялся на борт «Громовержца» Аламез, как нетрудно догадаться, также последним, что, впрочем, оказалось не столь уж и плохо. Когда нога моррона вступила на переполненную солдатами палубу, то Ринва с ее подручными уже растворились в блестящей и громыхавшей доспехами толпе. До начала боя замыслившие убийство наемники не решились бы ничего предпринять хотя бы потому, что Дитрих фон Херцштайн должен был геройски сложить голову в сражении, и только этот исход устраивал их коварную командиршу. Если бы у фон Кервица возникло хоть малейшее подозрение о причастности Ринвы к смерти рыцаря, то она вместе со всеми выжившими подручными следом отправилась бы на Небеса. Одним словом, до начала штурма Дарк чувствовал себя в полнейшей безопасности и не видел смысла разыскивать компанию, которой бы, бесспорно, чурался любой человек его благородного положения.

Палуба была переполнена бойцами, судя по знакам различия, виду доспехов и цветам форм, трех или четырех различных отрядов, объединенных в единый, могучий штурмовой кулак. Воины были повсюду, не оставалось даже крохотного пятачка, где Дарк мог бы присесть. Скорее всего, солдаты сборного штурмового отряда заполняли и полупустой трюм, и все подсобные помещения на корабле. Дарка, конечно же, расстроило, что до самого момента высадки на вражеский берег ему придется простоять на ногах и терпеть случайные тычки от соседей, которые обязательно последуют как во время быстрого хода под всеми парусами и боковой качки, так и при резкой смене курса быстроходного корабля.

Переполненный людьми и штурмовыми средствами корабль мог легко перевернуться при неудачном развороте или одновременном попадании в его борт двух-трех снарядов, выпущенных из вражеских катапульт. При таком раскладе самым безопасным местом являлся правый борт возле носовой части. В случае опасности оттуда можно было легко спрыгнуть в воду и, скинув доспехи, вплавь добраться до берега. Вряд ли наемники стали бы вести огонь по одиночным плывущим целям. В ходе атаки крепостные орудия уничтожали бы лишь корабли, да и стрелки со стен метились бы в гущу живой массы противника. К тому же с того местечка, которое присмотрел Аламез, открывался и лучший обзор, что было немаловажно…

Пользуясь своим привилегированным положением рыцаря и офицера, Дарк без долгих раздумий пустил в ход не только локти да кулаки, но и луженую глотку, оглушавшую столпившихся у него на пути солдат отборной бранью и проклятиями. Желающих начать склоку с офицером, уверенно прокладывающим себе путь, конечно же, не нашлось. Герканская армия славилась железной дисциплиной, а строгий устав предусматривал за такую дерзкую провинность, да еще перед самым началом боя, самое строгое наказание, причем без всякой волокиты и занудного разбирательства трибунала.

Свершив задуманное, то есть добравшись до желанного места возле правого борта, Аламез захотел раздобыть подзорную трубу, но тут же отказался от неосуществимой затеи и устремил невооруженный взор вдаль, туда, где на узкой полоске горизонта едва возвышались крошечные башенки Кенерварда. Вначале Дарк посчитал, что герканцы совершили грубую ошибку, встав на якорь, хоть и довольно далеко от крепости, но все равно в зоне видимости, ведь любая, даже самая краткая, задержка с их стороны давала врагам шанс, собравшись с силами, приготовиться к отражению атаки и послать за помощью. Однако вскоре Аламез понял, на что именно рассчитывал фон Кервиц, в чем именно крылся его хитрый замысел. Защитникам крепости и в голову не могло прийти, что столь незначительная эскадра то ли герканцев, то ли морских разбойников (на мачтах всех четырех кораблей пока не развевались флаги) осмелится приблизиться на расстояние выстрела и вступить в бой со значительно превосходящими по огневой мощи батареями крепости. К тому же комендант крепости явно не был дураком и понимал, что на бортах всего четырех кораблей, три из которых далеко не большие, не могло разместиться более трехсот-пятисот человек десанта, половина которых не успела бы даже достичь берега. А гарнизон крепости, по сведениям Дарка, насчитывал около двух тысяч наемников.

Дозорные приняли их корабли за небольшую флотилию, пытавшуюся незаметно проследовать курсом на Верлеж, возможно, для того, чтобы устроить грабительскую вылазку на берег или пограбить шеварийские купеческие суда. Над башнями Кенерварда взмыли не черные сигнальные флаги, призывающие военные корабли соотечественников прийти осажденной крепости на помощь, а желтые, что на языке береговой охраны означало: «Осторожно, к берегу приближается враг!»

Защитники Кенерварда чувствовали себя в безопасности, и именно это заблуждение противника и легло в основу первого этапа рискованной операции, задуманной фон Кервицем. Какие хитрости рыцарь-шпион хотел еще воплотить в жизнь, для Дарка оставалось загадкой, хоть, впрочем, он и не пытался серьезно размышлять над тем, что само должно было открыться в течение ближайшего получаса. Моррона мучили вопросы куда посложнее: «Как выжить в предстоящем сражении, как избежать рокового удара вражеского меча и коварного удара кинжала в спину, как сделать так, чтобы фон Кервиц поверил, будто всеми силами пытался лишить полковника Лоргиса жизни, но не смог противостоять покровительствующему врагу Провидению?»

Звук морской сигнальной трубы, пронесшийся над водами озера, подобно реву огромного подводного чудища, вырвал запутавшегося Аламеза из лабиринта раздумий. В следующий миг толпа солдат на палубе задвигалась, то с одной, то с другой стороны стали доноситься встревоженные голоса служивого люда. Дарк слышал обрывки некоторых фраз, их смысл умещался в одно емкое и желанное всеми утомленными долгим ожиданием солдатами слово: «Выступаем!» Рев трубы стал сигналом морякам всех четырех кораблей, сняться с якоря и поднять паруса. Рев трубы оповестил немногочисленное герканское воинство о начале штурма Кенерварда. И именно он, протяжный, жалобный и одновременно грозный звук стал сигналом начала новой геркано-шеварийской войны.

Сначала корабли двигались медленно, шли близко друг к другу в ряд, так что Дарк даже видел, как обслуга орудий готовилась к бою на более высокой палубе фрегата, единственного корабля, который можно было считать боевым и который хоть какое-то время мог противостоять огнем крепостным батареям. Что творилось по другому борту, Аламез не видел, в узком просвете между парусами и взопревшими головами солдат то и дело что-то мелькало: то мачты, то паруса, то бушприт соседнего брига.

Минут через пять довольно неспешного хода капитан фрегата отдал распоряжение прибавить парусов, его приказ тут же повторили капитаны других судов. Волны перед глазами моррона замелькали быстрее, и он почувствовал, как интенсивнее забились сердца под доброй сотней стальных кирас.

Нарушая незыблемое правило ведения морских боев и штурма прибрежных крепостей, корабли небольшой эскадры не спешили выстраиваться в линию, а шли рядком, хоть уже и приблизились к Кенерварду на расстояние в два выстрела. Теперь-то защитники пограничной крепости поняли, что корабли шли на штурм, а не собирались потихоньку проплыть мимо. На всех пяти заметно подросших башнях замелькали едва различимые глазу фигурки наемников, наверняка поспешно расчехлявших орудия и готовящих их к стрельбе; а желтые стяги сменились большими черными полотнищами. Кенервард подавал знак о беде, цитадель взывала о помощи, хотя вполне могла справиться с нападением собственными силами. Уж таков был порядок, уж так гласил устав…

Вскоре грянули первые выстрелы, тихие, робкие, неприцельные, поднявшие ввысь небольшие столбы воды довольно далеко впереди все ускорявших и ускорявших ход герканских кораблей. Этот первый, пристрелочный залп наиболее дальнобойных орудий крепости стал сигналом для капитанов судов изменить боевой строй. Десантные бриги убавили паруса и тут же заметно отстали от стремительно вырвавшегося вперед фрегата и следующей за его широкой кормой старенькой шнявы. У Аламеза сложилось впечатление, что боевой корабль зачем-то скрывал едва державшуюся на плаву, явно перегруженную развалюху от взоров защитников крепости, и моррон никак не мог понять, зачем, но вскоре замысел фон Кервица стал ясен, как безоблачный день.

Герканские корабли уже зашли в зону обстрела и ловко уклонились от снарядов второго залпа, лишь парочка из которых слегка порвала паруса фрегата. Грозное военное судно еще с полминуты продолжало двигаться к крепости, но незадолго до того, как орудийные расчеты врагов закончили перезарядку катапульт, капитан фрегата приказал сменить курс. Не сбавляя скорости и так сильно завалившись на левый борт, что едва не перевернулся, военный корабль резко развернулся примерно на сто двадцать градусов и, дав первый, наверняка отвлекающий залп с правого борта, стал приближаться к побережью, кстати, очень сильно рискуя сесть на мель. Поспешный выстрел, конечно же, не был точным, но, судя по маленьким облачкам пыли, вдруг поднявшимся ввысь над двумя из пяти орудийных башен, некоторые чугунные ядра герканцев достигли цели. Вскоре последовал ответный залп, но, как нетрудно догадаться, многие из снарядов до маневрировавшего на дальней дистанции фрегата так и не долетели, а остальные лишь слегка поцарапали борта да проделали в парусах парочку крошечных дыр.

Руководствующийся указаниями фон Кервица капитан фрегата, конечно же, не рассчитывал уничтожить вражеские батареи или хотя бы снизить их огневую мощь с такой дальней дистанции. Корабль лишь успешно выполнил отвлекающий маневр, вызвал залп на себя, давая команде медлительной торговой шнявы поставить все имеющиеся паруса, разогнаться и заметно приблизиться к крепости. Дарк и представить не мог, что старая посудина сможет развить такую умопомрачительную скорость и буквально перескакивать с волны на волну, оставляя за вздымавшейся вверх кормой буруны из пены.

К тому же моррону вдруг показалось, что борта мчавшегося прямиком к вражеской цитадели корабля озарило алое свечение. Поваливший через пару секунд и быстро окутавший паруса дым подтвердил, что Аламезу не показалось. Залпа со стен крепости не было, обслуга катапульт еще не завершила перезарядку, но тем не менее приблизившийся почти вплотную к крепостной стене корабль был уже весь окутан огнем. Вывод напрашивался сам собой, команда сама подожгла разогнавшуюся шняву, а теперь наверняка поспешно прыгала за борт. У штурвала пылавшего брандера пока оставался лишь капитан, он еще не сделал того, что должен был напоследок сделать, не задал резким поворотом руля последний курс своему гибнущему ради великого дела кораблю.

Когда объятому огнем от носа до кормы, разогнавшемуся кораблю оставалось дойти до крепостной стены не более двух – двух с половиной корпусов, капитан судна резко крутанул штурвал вправо и в уже пылавшей одежде выпрыгнул за борт. Возможно, смельчак разбился о волну, а возможно, выжил. Если ему повезло, то глазам капитана предстало незабываемое, красочное зрелище, как родное судно, превращенное его собственными руками в огромный костер, прошло, будто на параде, вдоль половины стены вражеской цитадели, а затем устремилось в ров, прямиком туда, где стояли на якорях быстроходные корабли наемников. Только когда до ушей Дарка донесся приглушенный отзвук далекого удара, а немного правее крепости сначала взметнулись вверх языки пламени, а затем повалил черный дым, моррон понял, какая важная задача была поручена капитану шнявы. Однако он так и не смог ответить на вполне уместный вопрос: откуда фон Кервиц прознал про строительство судов в лесу за крепостью и про расширение наемниками рва?

Отважный поступок, который иначе как подвигом и назвать-то было нельзя, не вызвал дружного крика «Ура!» ни на «Громовержце», ни на других кораблях. Команда фрегата была занята делом и сама вот-вот должна была снискать славу самоотверженных героев, а солдатам штурмовых отрядов было и невдомек, что позади Кенерварда притаилась целая эскадра легких быстроходных судов, которая непременно устремилась бы на перехват бригов, как только те приблизились бы к крепости.

Тем временем перестрелка фрегата и крепости на дальних рубежах продолжалась. И лишь когда Кенервард окутали черные клубы бушевавшего за его стенами пожарища, капитан покорно выполнил следующее указание фон Кервица, а именно совершил шаг, граничащий с самоубийством. Не ответив на очередной залп с башен крепости, фрегат быстро пошел на сближение. Когда же дистанция сократилась до средней, корабль резко развернулся левым бортом и дал залп из всех орудий по ближайшей из башен. Затем последовал быстрый разворот и новый залп, но уже зажигательными снарядами, притом почему-то не по следующей из башен, а навесом по внутреннему двору крепости и его постройкам.

Орудия четырех уцелевших башен тут же ответили на нанесенное оскорбление. Шеварийские наемники жестоко отомстили морякам за гибель товарищей. Даже на большом удалении от баталии Дарк заметил, как сотрясся борт обстреливаемого, но пытающегося не отойти от крепости, а совершить новый разворот и сделать следующий залп фрегата. Вдали начался пожар (наемники-северяне тоже умели поджигать снаряды); вдали падали мачты и трещали борта, из которых снаряды вырывали целые доски; вдали царила смерть, но отнюдь не было паники. Несмотря на потери, команда корабля продолжала вести обстрел из уцелевших орудий и маневрировать на жалких остатках парусов. Как ни странно, но моряки побеждали. Еще две из пяти башен были разрушены градом чугунных ядер, а находившиеся на их вершинах батареи навеки замолчали. Еще пара залпов, еще парочка разворотов получившего множественные пробоины ниже ватерлинии, накренившегося на левый борт и медленно оседающего фрегата, и обстрел бы был успешно завершен, но команде героического судна было не суждено отпраздновать победу.

Когда капитан «Громовержца» только-только приказал поставить все паруса и идти полным ходом к крепости, произошло то, чего никто не ожидал, но мудрый фон Кервиц предвидел, а иначе зачем он расспрашивал Дарка о внутреннем обустройстве крепости. Рыцарь, носящий маску шпиона, или, лучше сказать, шпион, умело скрывающийся под рыцарским плащом, как будто знал, что реальная огневая мощь Кенерварда гораздо больше, чем выставлена напоказ.

Десантные корабли стремительно неслись к стенам потерявшей более половины огневой мощи цитадели. На палубе уже зазвучали напутственные речи командиров, пытавшихся поднять воинский дух своих бойцов, а те, стараясь пропустить мимо ушей праздные призывы, что были слышаны уже не один десяток раз, подтягивали ремешки доспехов и молили Небеса о победе или хотя бы о легкой смерти, как над озером, заглушая треск ломаемых снарядами палуб и стоны умирающих, пронесся протяжный скрежещущий звук. Аламез, как и остальные воины, был поражен и не сразу сообразил, что же стало источником столь сильного, непривычного уху скрежета. Затем его зоркий глаз заметил, что верхняя часть довольно сильно пострадавших при обстреле крепостных стен стала медленно опускаться. Когда ее высота снизилась на целую треть, изумленным взорам герканских воителей предстали новые орудийные площадки, на каждой из которых было размещено как минимум по дюжине мощных, скорострельных баллист. Как нетрудно догадаться, нацелены они были на местами объятый пламенем, лишившийся мачт и большей части надстроек, но все еще представляющий угрозу фрегат.

Командам и десанту на обоих бригах сильно повезло, что большая часть вражеских орудий была объята огнем. (Все-таки не зря фон Кервиц приказал орудийным расчетам фрегата дать несколько залпов зажигательными снарядами, да еще навесом.) Те же, что могли стрелять, дали первый залп по все еще находившемуся на плаву и способному оказывать сопротивление фрегату. С ужасом герканские солдаты наблюдали, как грозный военный корабль быстро разваливался на обломки под роем вражеских снарядов, как от него отлетали реи, куски мачт, поломанные доски бортов, всякая утварь, изуродованные человеческие тела и искореженные механизмы катапульт. Когда бриги на большой скорости проходили мимо, то лишившееся носовой части героическое судно уже почти полностью скрылось под водой. Вокруг плавали лишь груды деревянных обломков, обезображенные трупы и пара десятков выживших моряков, медленно тонувших от усталости, но даже не помышлявших звать товарищей на помощь. Моряки знали, пока бой не окончен, их никто не спасет, никто не придет на выручку под массированным обстрелом бьющих прямой наводкой вражеских орудий.

Геройская гибель фрегата дала бригам шанс добраться до цели. Занятые не только перезарядкой, но и тушением подбирающегося все ближе и ближе пожара наемники не успели подготовить баллисты к следующему залпу, который наверняка разметал бы в щепу переполненные живой силой противника корабли. Нет, конечно, залп был, но выстрелили далеко не все орудия, да и несущиеся на всех парусах бриги уже успели подойти к стенам почти вплотную, то есть вошли в так называемую мертвую зону обстрела. С трепетным страхом толпившиеся на палубах солдаты наблюдали, как над их головами проносились огромные камни, чугунные ядра и снаряды баллист. Но лишь некоторые из них порвали паруса да снесли верхушки мачт, остальные пронеслись мимо и навеки скрылись в глубинах Немвильского озера.

От обстрела бриги ушли, но теперь командам десантных кораблей предстояла нелегкая задача – за какие-то жалкие сто шагов успеть сбавить ход и не врезаться под полными парусами в грозно возвышающуюся над водой крепостную стену. Моряки не успели бы спустить паруса и поэтому бросились рубить заранее подпиленные мачты, а опытные лоцманы обоих судов принялись что есть сил выворачивать штурвалы вправо, подставляя под удар с каменным монолитом левые борта. Подрубленные мачты, к счастью, никого не задели, да и бортам не причинили вреда, но зато, словно огромные якоря, упали в воду вместе с парусами да снастями и мгновенно остановили разогнавшиеся корабли. Надо сказать, что благодаря хорошей подготовке и слаженности действий моряков из герканской береговой охраны потери при столкновении кораблей с каменной твердью были не столь уж и велики: все до единого, кто находился на палубе, получили множественные ушибы, но за борт упало не более десятка солдат.

– На штурм! За короля, за Герканию! – мгновенно пронесся над рядами штурмовых отрядов призыв, брошенный кем-то из командиров, мгновенно подхваченный жаждущим крови воинством и дополненный менее громкими выкриками еще более патриотично настроенных воителей. – Резать шеварийских свиней! Жечь, жечь все! Давить, давить трусливых шеварийцев и их наемных прихвостней!

Как нетрудно догадаться, одними призывами да угрозами дело не ограничилось. К стенам крепости мгновенно было приставлено несколько лестниц, а в воздух взмыла целая стая веревок с абордажными крюками на концах, которые пираты почему-то, наверное, в шутку, именуют «кошками». Сотни облаченных в доспехи солдат стали быстро покидать корабли и карабкаться по лестницам да веревкам на стены. Помня о поручении фон Кервица, Дарк не спешил пробираться к лестнице и одним из первых вступить в бой с защитниками крепости, но и последним быть не хотел. Первые почти всегда гибнут, а последние зачастую получают несмываемое клеймо труса, и именно поэтому солдатская мудрость гласит, что хороша «золотая середина».

Как ни странно, но солдаты взбирались на окутанную клубами дыма стену быстро и совершенно беспрепятственно. Наемники из орудийной обслуги почему-то не пытались ни столкнуть приставленные к стенам лестницы, ни сбросить на головы штурмующих уже бесполезные орудия. Когда же первые герканские солдаты поднялись на верх крепостной стены, то почему-то до слуха воинов, еще лезущих по лестнице и ожидавших своей очереди на кораблях, не донеслись звуки завязавшегося сражения.

Быстро перебирая руками по зазубренным, наспех обтесанным доскам лестницы, Дарк еще строил предположения, что же творилось наверху, почему со стен не летели в воду пронзенные мечами да копьями тела и почему не слышалось ни стонов, ни скрежета стали о сталь? А когда подъем был завершен и моррон, грубо распихивая замерших в изумлении солдат плечами да локтями, пробился к краю заполненной обомлевшими герканскими воинами орудийной площадки, то сразу нашел ответы на все «почему?». Кенервард был пуст и объят огнем. Над крепостью вздымались огромные языки пламени и клубы черного-пречерного дыма. Огонь охватил и жадно пожирал все, что попалось ему на пути: башни, стены, казарму и все хозяйственные постройки. Пожарище такого масштаба не могло начаться из-за попадания на крыши нескольких зажигательных снарядов. Наемники быстро бы затушили огонь, если бы, конечно, хотели, но вместо этого предпочли оставить крепость, уступив сожженные руины врагу.

Кто-то из солдат затянул протяжное «Ура!», остальные, не задумываясь, подхватили победный клич, и лишь Аламез был опечален, ведь Фегюстин Лат оказался хитрее, он отдал приказ войску наемников отступить и украл у моррона настоящую победу, точнее, даже не дал шанса ее заполучить. Нет, конечно же, не все жертвы герканцев были напрасны. Кенервард пал, а флот быстроходных судов наемников догорал во рву под стенами взятой крепости, так что герканскому побережью Немвильского озера более не угрожала высадка десанта разъяренных головорезов. Однако основные силы наемников ушли в лес и уже наверняка выступили в поход через дикие чащи к беззащитным северным провинциям Геркании. Самую большую из двух бед так и не удалось предотвратить. Также было неясно, что делать с победой? У фон Кервица слишком мало воинов, чтобы развить успех или хотя бы закрепиться на стенах взятой немалой кровью крепости. Испытывая отвращение к торжеству солдат, не понимавших, что победа обернулась поражением, Дарк поспешил покинуть ликующую толпу и уединиться на орудийной площадке одной из уцелевших и не охваченных огнем башен. Моррон испытывал необходимость слегка перевести дух в одиночестве и хорошенько подумать, а что же делать дальше…

Эпилог

Близился вечер. Огонь уже не бушевал на превращенном в пепелище внутреннем дворе крепости, а клубы дыма пару часов назад рассеялись, но в воздухе все равно до сих пор пахло гарью – эфемерным символом несбывшихся надежд. Опершись спиной о лафет уцелевшей катапульты, Дарк все еще сидел на холодных камнях орудийной площадки и отрешенно наблюдал за тем, что происходит внизу. Моррон не размышлял, он уже давно обдумал неоднозначную ситуацию, в которую угодил, и, хорошенько взвесив все «за» и «против», принял окончательное решение, что и как сделает, едва лишь над руинами Кенерварда опустится ночь. Сейчас он отдыхал и старался не обращать внимания на то, что творилось вокруг. Он не хотел ни принимать участия в приготовлении ужина, ни в укреплении поврежденных огнем и снарядами стен поверженной крепости, и уж тем более Аламезу претила мысль с кем-либо общаться.

Дважды к нему на башню приходили посыльные от фон Кервица, чтобы пригласить на беседу, и он дважды их отсылал: в первый раз уважительно, во второй раз сухо и скупо. Если бы слуга рыцаря осмелился заявиться в третий раз, то Дарк не поскупился бы на выражения. Впрочем, к нему могли прийти и солдаты, чтобы скрутить по рукам и ногам непокорного спесивца, возмутительно нарушающего неповиновением походно-боевой устав, и силой отвести его в палатку командира. Хотя вряд ли фон Кервиц опустился бы до подобных мер. Он был слишком умен, чтобы так грубо поступать с разбойником, умудрившимся стать рыцарем и благородным воителем, вынужденным выполнять, притом довольно успешно, его тайные распоряжения.

Фон Кервиц был далеко не противен Аламезу, и моррон не испытывал отвращения при мысли о необходимости общения с ним. Однако Дарк не видел смысла в беседе с тем, кто завтра к полудню, скорее всего, уже станет трупом, и также считал абсурдным обсуждать меры по усилению обороноспособности крепости, над которой с часу на час вновь будет развеваться шеварийский флаг.

Фегустин Лат, известный герканской разведке под именем полковника Лоргиса, поступил мудро, как расчетливый стратег. Он отвел наемников в лес, поскольку приоритетным для него являлась не защита крепости, а проведение диверсии в глубоких герканских тылах, а также потому, что не исключал возможности, что штурмующие Кенервард – всего лишь передовой отряд наступающей армии противника. Лат отступил и не просчитался, а вот фон Кервиц угодил с остатками своего небольшого войска в очень незавидное положение. Насколько Аламезу было известно, рыцарь-разведчик действовал на свой страх и риск; решился на штурм, хотя знал, что подкрепление сможет подойти только через неделю, если не две. Теперь же его небольшой по меркам полноценной войны отряд был заперт в сгоревшей, лишившейся и орудий, и припасов крепости, и не мог отступить на родной берег. Фрегат был потоплен, торговая шнява сгорела, а бриги при столкновении с каменной стеною так сильно повредили борта, что матросы с трудом остановили течь. Если бы всем миром и удалось восстановить мачты, то на борт еле державшихся на плаву судов не смогло бы взойти более десятка-другого человек. Единственное, что теперь оставалось герканцам, так только ждать, пока к стенам крепости подойдут шеварийские войска, и, отважно приняв бой, геройски погибнуть.

Будь Дарк Аламез просто герканским рыцарем, то повел бы себя по-иному, в строгом соответствии с представлениями о долге и чести благородных воителей Герканской Короны. Он спустился бы вниз и, хоть не верил в успех обороны, наравне с солдатами укреплял бы стены и возводил из обломков камней вспомогательные редуты. Он готовился бы встретить смерть достойно: без страха и упрека, как и подобало носителю рыцарских шпор. Однако Аламез был прежде всего не рыцарем, а воином Одиннадцатого Легиона. У него оставалось много задач, которые нужно было поспешно решать: спасти Грабла и Анри, вернуть долг чести Каталине Форквут и Фегустину Лату, пронзив их черные сердца мечом, изыскать возможность как-то передать все, что он узнал на шеварийском берегу, Мартину Гентару, и многие-многие другие дела, конечную цель которых можно было сформулировать кратко: «уничтожить клан Мартел».

Моррон не мог позволить себе роскошь геройски погибнуть, перевалив на чужие плечи решение этих важных задач, поэтому и решил, что, как только стемнеет, тайно покинет обреченную крепость. Он даже не боялся покрыть имя Дитриха фон Херцштайна позором презренного дезертирства, ведь никто на герканском берегу и не догадывался об его участии в этой операции, а фон Кервиц и все его люди практически уже были мертвы. Так что Дарку оставалось лишь дождаться наступления темноты и, предварительно сбросив вниз доспехи, самому спрыгнуть с башни. Глубина озера в этом месте была довольно большой, так что шанса разбиться практически не было, а латы Аламез собирался отправить на дно водоема лишь для того, чтобы замести следы. Если бы доспехи остались лежать на площадке, соотечественники поняли бы, что рыцарь сбежал, и, возможно, бросились бы в погоню. А так караульные просто подумали бы, что благородный рыцарь чуть-чуть перебрал с празднованием победы и, оступившись, сорвался вниз.

Звук шагов прервал легкую дрему, в которой пребывал Аламез, надо сказать, совершенно не мучающийся угрызениями совести по поводу предстоящего дезертирства. На башне появился все тот же мальчишка-посыльный, принесший на этот раз не устное, еще более настойчивое, чем прежние, приглашение от фон Кервица наконец-то почтить командирскую палатку своим присутствием, а маленькое, свернутое в свиток и запечатанное сургучом письмо. Юноша ничего не сказал, только положил послание к ногам моррона и тут же ушел. Не ожидавший, что дело дойдет аж до переписки, Дарк с удивлением поднял письмо и, сорвав печать, быстро пробежался глазами по немногочисленным строкам, написанным в спешке, крайне некрасивым почерком:

«Дитрих, ты упрямый дурак! Какого черта решил, что получишь взбучку?! Твое задание остается прежним – голова Лоргиса должна слететь с плеч, хотя мне ты ее вряд ли принесешь… Боюсь, не пережить нам грядущего дня, а сдаваться шеварийцам постыдно! Как стемнеет, ступай к западной стене. Подожди, пока отряд Ринвы покинет крепость, затем уходи сам. Теперь смерть полковника – ваша общая головная боль, но действовать будете отдельно. Кто-то да добьется успеха! Девчонку остерегайся и лучше не задевай. Кажется, она тебя невзлюбила…»

Скомкав лист бумаги, Дарк собирался его сжечь, но затем передумал и, просто разорвав на мелкие клочки, развеял по ветру. Судьба иногда бывает до неприличия настойчива. Аламез только-только обрадовался, что его пути с герканской разведкой вскоре довольно удачно, без нежелательных последствий, разойдутся, как весьма капризная сестричка Провидения вновь толкнула его в круговерть шпионских интриг. Самое смешное, что Дарк даже не мог отказаться от нового поручения, ведь смерть полковника Лоргиса являлась одной из его целей.

– Ну хотя бы в воду не придется прыгать, да и доспехи при мне останутся, – подумал вслух Аламез, вставая с холодных камней. – Наемники ушли в лес, но мой путь лежит на Удбиш! Отправлюсь в гости к вампирам, да и Лат в главном логове клана частенько появляется… Там его и настигну, лишь бы девчонка настырная под ногами не мешалась!

Денис Юрин Война

Глава 1 Сон наяву

Четвертая кружка была лишней. Ранее Крамберг лишь от сослуживцев слышал, насколько коварно шеварийское вино, теперь же смог убедиться в правдивости их слов на собственном опыте. Вкусная, приторно сладкая жидкость пилась на удивление легко, не туманила рассудка, да и координацию движений ничуть не нарушала. Однако стоило только бывалому вояке приподняться с табурета и оторвать локти от стойки корчмаря, как хмельная отрава проявила свою истинную сущность. Первыми подвели ноги, предательски подкосившись в коленях; затем по телу солдата прокатилась волною дрожь, решившая надолго остаться в мозолистых пальцах. Не прошло и пары секунд, как голова мужчины закружилась, взор помутнел, а уставший пребывать в полости рта язык сам собой стал выбираться наружу, неся все менее и менее связный бред, пока еще, к счастью, только забавный, а не опасный…

Осознав, что основательно перебрал, Крамберг не на шутку испугался. Одурманенный хмелем рассудок кое-как, новсе же контролировал слова, слетающие с опьяненного свободой, резвящегося на воле языка, но ставил запреты в основном по содержанию, в то время как роковой могла стать ошибка в произношении. Если охотно болтавший с ним корчмарь или кто-нибудь из немногочисленных посетителей придорожного трактира, находившегося неподалеку от Удбиша, хоть краем уха уловил бы в несвязной речи раненого пехотинца малейшую нотку ненавистного герканского акцента, то ему было несдобровать.

Мирные горожане обычно трусливы и пассивны, но мгновенно звереют и способны свершить самую лютую расправу, когда случайно обнаружат, что в их ряды потихоньку затесался хитрый враг, подлый чужеземный лазутчик, прекрасно владеющий родным для них языком. В нем сразу признают опасного недруга, винят во всем зле, привнесенном в их жизнь войной, и вершат самосуд, не призывая на помощь стражу. Ведь это шанс – возможно, единственный для обитателей далеких от бушевавших сражений шеварийских земель шанс выместить на подвернувшемся под руку герканце накопившуюся злобу и доказать (прежде всего самим себе) фанатичную преданность родимой отчизне и шеварийской короне. Крамберг не сомневался, что, признай кто-то в нем чужака, развалившийся за столами люд вмиг очнется от навеянной поздним часом и сытным ужином дремы, рьяно накинется на него скопом, повалит на пол и за какую-то минуту насмерть забьет ногами. И хоть в заполненном запахами съестного и винными парами зале будут то и дело раздаваться вполне патриотичные выкрики: «За короля!», «За Шеварию!» или «Сдохни, пес заозерный!» – лазутчик знал, что его воодушевленно примутся лишать жизни по совсем иным причинам, далеким от верноподданнического, праведного гнева, но куда более близким и насущным для каждого шеварийского простолюдина. Ломая шпиону ребра и пытаясь проломить голову, горожане с крестьянами будут мстить не за поруганную отчизну, а за обрушившиеся на их плечи в связи с войной новые поборы, за потерю в хозяйстве ценных рабочих рук, держащих сейчас вместо сохи или плуга рукоять меча или древко копья; одним словом, станут вершить возмездие за то, что их привычная, ранее легко предсказуемая жизнь отныне течет по извилистому руслу смутной военной поры и уже никогда не станет прежней.

– Говорят, осада Сивикора уже к концу близится… Гарнизон вот-вот взбунтуется и белый флаг выкинет, а ведь с начала войны и двух дюжин дней не прошло… Лукаро штурмом два дня назад взят. Кьеретто еще держится, хоть катапульты заозерников в стенах крепостных изрядно понаделали брешей, а местами и с землей почти сровняли, – охотно делился последними слухами корчмарь, обрадованный, что может блеснуть осведомленностью не перед обычным болтуном-пропойцей, а перед настоящим, побывавшим в боях солдатом.

Стражники из Удбиша и солдаты столичного гарнизона частенько заглядывали в его заведение, да и пыльные мундиры заезжих офицеров перед глазами каждый день мелькали, но вот воина, которому уже довелось сойтись с врагом в жарком бою, трактирщик увидел впервые. Война была еще далеко, она охватила пожарищем южные и юго-восточные земли шеварийского королевства, а до окрестностей столицы пока не добралась. Давненько немытый и небритый, пропахший дорожной грязью и потом пехотинец в видавшем виды, протертом на локтях мундире и с левой рукою на перевязи был первым из тех, кто уже повоевал, а не околачивался в грозную пору в глубоком тылу. С такими гостями не грех было и языком почесать, тем более что более достойного собеседника в ту ночь не нашлось.

– А наши воители доблестные все под Гилацем стоят и приказа выступить ждут… По мне, так надо было сразу в драку ввязаться и сражение заозерникам дать. Чего тянуть-то? О чем только советчики королевы думают и каким местом?! Простому люду, как мы с тобой, паря, и то понятно, что не дело творится… То ль глупостью несусветной, то ль изменой попахивает! Нельзя было города пограничные без подмоги оставлять, на выручку идти скорее надоть! Там солдатушкам тяжко приходится. Мало того, что ворогов под стенами несчитано, так еще и от осадного рациона в брюхах денно и нощно урчит. Как ни крути, а от такой сра-те-гии проку нет! Ясно ж как день: либо штурмом вскоре возьмут заозерники города наши, либо защитники с голодухи перепухнут!

– Налей-ка еще кружечку, мил человек. Уж больно винцо у тебя душевное, давненько такого не пивал. Да и пожрать в миску чаго погорячее да пожирнее подкинь, – с добродушной улыбкой на слегка захмелевшем лице попросил лазутчик, изо всех сил старавшийся следить за правильностью произношения слетавших с языка слов.

Словоохотливый корчмарь продолжал тараторить, подробно пересказывая сплетни, услышанные далеко не из первых уст, а уже успевшие обрасти красочными деталями и откровенными домыслами. Крамберг ему не мешал и, приветливо улыбаясь, то кивал, то тяжко вздыхал. И хоть разведчик был, бесспорно, рад, что собеседник попался такой разговорчивый, сам в беседе пока принимал весьма пассивное участие, то есть просто не мешал старичку говорить, выжидая, когда же болтун перестанет вещать о плачевности положения дел в далеких южных землях и затронет интересовавшие его темы.

Открыто поддакивать шпион опасался, в особенности когда трактирщик принимался ругать тугодумов-полководцев или говорил о мощи вражеского, герканского войска. Как предупреждал командир, направляя Крамберга на задание, в смутную военную пору по тихим дорожным трактирам сиживает много сыскного сброда, только и ждущего, как кто-то из охмелевших посетителей сболтнет что-либо лишнее. Один лишь неуместный кивок в знак согласия с крамольными речами, возможно, прислуживающего сыску корчмаря мог потянуть не только на «пораженческое настроение», но и на куда более серьезное обвинение вплоть до «измена и сговор с врагом».

Арестовать себя Крамберг, конечно, не дал бы, тем более что на самом деле не был ранен, а в лесочке поблизости от трактира дожидалась его возвращения парочка метких стрелков, но провалить задание ему не хотелось, поэтому герканцу и приходилось внимательно следить за тем, что в ответ говорит и когда как кивает. В самые опасные моменты беседы он предпочитал перевести разговор, но делал это так, чтобы корчмарь, обидевшись, не замолчал. Прием с заказом новой порции выпивки и еды действовал всегда безотказно, не подвел он и сейчас. Обрадованный увеличением выручки, трактирщик дружелюбно кивнул и, позабыв, что не получил ответной реплики, продолжил обличать бездарность шеварийского командования, приводя все новые и новые примеры, которые, впрочем, были совершенно не интересны терпеливому слушателю.

О ходе военных действий в отряде Крамберга было известно мало, практически ничего. Вроде бы герканская армия наступала, но ее продвижение на север и северо-запад шло слишком медленно. Экспедиционные корпуса соотечественников до сих пор осаждали пограничные города и пока еще не встретились на ратном поле с основными силами шеварийцев, не спешивших дать решающее сражение. Война грозила затянуться на год, может, на два, так что паре десятков герканских солдат, волею превратного случая оказавшихся в глубоком тылу противника, было, по большому счету, безразлично: пало ли Лукаро или доблестно отражает атаки; сдался ли гарнизон осажденного Сивикора или его солдаты продолжают геройствовать на голодный желудок. Предоставленную самой себе и оторванную от высокого командования кучку герканцев интересовало лишь то, что было непосредственно связано с их жизнью. Они сообща пытались выжить во вражеском тылу и фанатично верили лишь в одно божество – в их командира: мудрого не по годам, безрассудно отважного и в то же время дотошно расчетливого доблестного рыцаря Дитриха фон Херцштайна. Он спас их из шеварийского плена, не дав бесславно сгинуть на каменоломнях, а после научил жить в лесу; жить достойно, оставаясь солдатами. Он не только вернул бывшим пленным уважение к самим себе, но и вселил в сердца отчаявшихся воителей надежду на достойное будущее. Никто из отряда толком так и не знал, что им предстояло вскоре свершить во вражеской столице, но беспрекословно верил слову доказавшего свое благородство на деле рыцаря, что по возвращении в Герканию их встретят, как героев, а не как сдавшихся в плен трусов или бежавших с передовой дезертиров.

…Выслушивая то нелепые байки из походной жизни шеварийских солдат, то дилетантские рассуждения о перспективах войны, Крамберг терпеливо ждал, когда же трактирщик исчерпает запас сплетен и заговорит о действительно важном. Пока же разведчик, медленно цедя из пятой по счету кружки вино и ковыряясь вилкой в третьей порции жаркого, осторожно оглядывал зал, пытаясь заметить, не косится ли кто из посетителей в его сторону и не прислушивается ли к их с корчмарем разговору.

Вроде бы на первый взгляд ничто не предвещало беды. По крайней мере, никто из дюжины посетителей ни на блюстителей порядка, ни на агентов шеварийского сыска не походил, да и опасным казался не более чем трехлетний малыш, играющий «в лыцаля» и по этой причине гордо оседлавший ночной горшок да вооружившийся треснувшей ложкой с выщербленной тарелкой. Кроме совсем не воинственного вида, всех присутствующих этой ночью в корчме объединило еще одно довольно прискорбное обстоятельство – все они опоздали к закрытию городских ворот и теперь были вынуждены коротать долгие часы до рассвета на жестких скамьях за далекими от идеала чистоты столами.

Пятеркой крестьян в самом дальнем углу зала можно было сразу пренебречь, считая бездушной, но зато источающей едкий, неприятный аромат мебелью. Тружеников полей, видимо, так сильно обрадовало, что они смогли ненадолго выкарабкаться из-под каблучков сварливых женушек, что по дороге на рынок они основательно перебрали с выпивкой и теперь пребывали в крепком хмельном забытье. Их стол походил скорее на большую двухъярусную кровать: двое возлежали на нем сверху в куче грязной посуды и битых кувшинов, а остальная троица покоилась под ним среди объедков, луж сомнительной жидкости и кое-как скинутых с пахучих ножищ сапог. Вряд ли агентам шеварийского сыска хватило бы фантазии опуститься до такого вопиющего свинства да еще нежно прижиматься друг к дружке во сне, ласково называя женскими именами.

Парочка горожан, мирно прикорнувших возле окна, вызывала у Крамберга куда большие подозрения. Один из обитателей ремесленных кварталов столицы время от времени потихоньку открывал правый глаз и как будто ощупывал взором пространство вокруг себя. Вполне вероятно, что он лишь притворялся дремлющим, а на самом деле не только прислушивался к болтовне корчмаря, но и тайком приглядывал за всем залом. Самое настораживающее, что он открывал зоркий глаз именно в те моменты, когда монотонное бурчание хозяина ненадолго смолкало, а в ответ не следовало реплики. Хотя, с другой стороны, притомившийся путник мог всего лишь приглядывать за своим багажом, той самой маленькой серой котомкой, что покоилась у него под рукой на лавке. В придорожных трактирах частенько воруют, тем более ночью, когда добропорядочных людей тянет ко сну, а мелкие воришки, наоборот, привыкли бодрствовать.

За ближайшим столом ко входу сидел немолодой и, судя по виду, далеко не богатый, но изо всех сил старающийся угнаться за модой дворянин в компании то ли донашивающего его обноски слуги, то ли болеющего честностью и поэтому бедного приказчика. Оба ничего не ели, пили в меру и беседовали вкрадчивым шепотом, все время что-то записывая и высчитывая на разложенных по засаленному столу листах бумаги. Похоже, они обсуждали важную сделку, которую им предстояло вскоре провернуть, и настолько были поглощены многоэтапными сложными расчетами, что даже не заметили, как один из зловонных крестьянских сапог оказался у них под столом и наверняка изрядно затруднял дыхание. Дуэт дельцов казался Крамбергу еще менее подозрительным, чем перебравшие односельчане, а вот необычная троица за соседним с ними столом вызывала у разведчика серьезные опасения, хоть вела себя столь же скромно и также была всецело поглощена ведущимся шепотом разговором.

Далеко не каждый день можно увидеть, чтобы молодая красавица явно благородных кровей проводила время в компании двух довольно развязных старичков, позволявших себе не только прилюдно залезть рукой под камзол, чтобы пузо почесать, но и спутницу при случае нежно поглаживать, а порой и по упругим округлостям легонько шлепнуть. Видимо, огненно-рыжеволосая дама имела весьма смутное представление о том, как надлежит вести себя порядочной девице в обществе дурно воспитанных мужчин. Вместо того чтобы невинно краснеть и громко возмущаться, пытаясь в приступе глубочайшего негодования обуздать вялые порывы страсти престарелых шалунов, девица лишь скрежетала зубами, видимо, едва удерживаясь от извержения из прекрасного ротика потока грязной брани, и щедро раздавала похотливым старикашкам когда лишь звонкие, но не болезненные затрещины, а когда и весьма ощутимые тычки в дряблые бока. Со стороны это действо походило на какую-то забавную игру между закадычными приятелями, игру недозволенную, переходящую все рамки общественного приличия и нарушающую строжайшие нормы общения степенных мужей с благородными по рождению и духу представительницами прекрасного пола.

Как ни странно, но никто из посетителей корчмы не пожелал вступиться за честь дамы и угомонить парочку ведущих себя недозволительно привольно старикашек. А ставшая жертвой шутливых домогательств красавица, в свою очередь, хоть и злилась, хоть и искусала прекрасные губки в кровь, но не собиралась покидать застолья с распоясавшимися попутчиками преклонного возраста.

От этой троицы Крамбергу было не по себе, в особенности после того, как он ощутил на своем затылке хоть и беглый, но в то же время пристальный, как будто пронизывающий насквозь и выворачивающий наизнанку взгляд одного из вульгарных старичков. На миг опытный, уже давно не боявшийся посмотреть смерти в лицо воин почувствовал себя крошечной, беспомощной букашкой, которую с любопытством изучают перед тем, как безжалостно раздавить каблуком башмака. Прищуренные глазки, судя по богатой одежде и уверенной манере держаться, почтенного, состоятельного и весьма влиятельного гражданина столицы ничуть не походили на глаза умудренного и утомленного долгими годами жизни старика. В них была житейская мудрость, чувствовался прозорливый ум, но совершенно отсутствовали характерные для людей преклонных лет отрешенность и апатия, которые появляются в душе долгожителя сразу после потери им «вкуса жизни». Хоть тщедушная фигурка старичка была щупла, худа и неказиста, да еще и обременена выпирающей округлостью небольшого животика, но Крамбергу почему-то казалось, что глазастый похабник почтенных лет на деле был еще «ого-го»: мог резво попрыгать, шустро побегать, да и легкой шпажонкой ловко помахать. Его присутствие рядом тяготило разведчика и заставляло быть еще более осторожным.

Второй старичок также казался персоной загадочной и незаурядной. Долгое время Крамберг пытался сообразить, а что же в его неординарной, примечательной внешности было не так, но в конце концов, внимательней приглядевшись, все же нашел ответ. Дело в том, что второй попутчик терпящей приставания красавицы являлся вовсе не доживавшим свой век стариком, а юношей восемнадцати-девятнадцати лет, ставшим жертвой либо страшного проклятья, либо богомерзких колдовских чар. Кучерявые волосы странного молодого человека были седы и уже начали потихоньку выпадать на висках и макушке, а лицо и руки его испещряла паутина глубоких, стариковских морщин. Остальное тело жизнерадостного юнца почему-то устояло перед губительным заклинанием ведьмы или чернокнижника. В нем чувствовалась крепость мышц, выносливость и свойственная юности гибкость.

Необычная троица очень не нравилась Крамбергу, она вызывала в нем иррациональный, не объяснимый рассудком страх, но поскольку ни старики, ни рыжеволосая девица на него внимания вроде бы не обращали, да и недружелюбных взоров в его сторону не бросали, разведчик решил не покидать трактир и довести порученное ему дело до конца…

– Самого-то где покалечили? – наконец-то уставший возмущаться бездарностью шеварийских полководцев да сетовать на размеры новых податей старик решил проявить интерес к персоне терпеливого слушателя, ни разу не перебившего его длиннющих, занудных, обличительных тирад.

– Кенервард, – не слукавил Крамберг, естественно, не став уточнять, что воевал на стороне герканцев. – Жарковато там было, три дня бои шли, штурм за штурмом. Заозерники крепко держались, отступать-то им было некуда. Меня в самом конце подранили, мясо порвало да кость в двух местах перебило, чуть по локоть не потерял, – глотнув вина из кружки, шпион весьма убедительно кивнул на повисшую на перевязи руку. – Лекарь наш сказывал, еще с полгодика ни кулака сжать, ни пальцами шевелить толком не смогу… Какой прок с меня в бою? Вот домой рану зализывать и отпустили…

Как только прозвучало название сначала доставшейся почти без боя герканцам, а затем с трудом отбитой назад шеварийцами пограничной крепости, рыжеволосая девица резко повернула голову в сторону солдата, выдав тем самым свой интерес к его словам. Однако объектом внимания Крамберг пробыл недолго, поскольку старик, похожий на состоятельного горожанина, грубо одернул проявившую любопытство даму за рукав, а затем, зарывшись лицом в копну огненно-рыжих волос, что-то быстро прошептал на ухо несдержанной спутнице.

– Считай, повезло! За полгода, поди, уже все закончится, – с тяжелым вздохом изрек трактирщик, то ли действительно не веривший в победу шеварийского оружия, то ли специально провоцируя подвыпившего солдата на преступную откровенность. – Коль король наш не сдурит, так от герканцев к тому времени ужо откупится. Чую, не на войну вовсе, не на вооружение ребятушек наших щас деньжища-то с народу огромные дерут, а на позорную контрибуцию, чтоб, значитца, от ворога откупиться чем было. Много Шевария земель потеряет, но большая часть останется. Заозерники жадны, конечно, им все без остатка подавай, но от такого подарка не откажутся, тем паче что во время любое, хоть следующим летом, хоть через годок, на нас вновь двинуться смогут. Кто ж им запретит-то, кто ж их остановит? Не наш же трусливый, дворцовый сброд, что сам воевать боится, да и другим не дает!

– Ты что ж, совсем в победу нашу не веришь?! – довольно убедительно изобразил на лице гримасу возмущения Крамберг и даже посчитал не лишним стукнуть кулаком здоровой руки по столу. – Мы там, значица, воюем, глотки врагу чуть ли не голыми руками дерем, да сами сотнями дохнем, а такие, как ты…

– Эх, солдат, солдат, – укоризненно покачал старый корчмарь седой головою, – ни такие, как ты, ни такие, как я, исход войны не решают! Ты, что ль, не видишь… король наш, шаркунов-советничков обслушавшись, в драку вовсе не хочет лезть и войсками отборными не рискует! Кого он на подмогу осажденным городам послал… новобранцев, только что от сохи оторванных, старичье навроде меня из ветеранских рот да сборные дружины олухов-ополченцев. Они с врагом насмерть бьются, а где армия, где отборные гвардейские части, где рыцарские отряды, наконец?! Вот когда завтра по утрянке к Удбишу пойдешь, там добрую половину нашего войска и увидишь! А те, кто не там пьянствует, те под Гилацем баклуши бьют да со скуки девиц по сеновалам брюхатят. В поле лагерем войска лучшие расположились да столицу охраняют, только надо еще разобраться, от кого: то ли от ворогов-заозерников, которые еще далеко, то ли от собственного люда?! От трактира моего до ворот городских всегда два часа пехом было, час на телеге да треть часа на добром коне, а щас коль с восхода в путь двинешься, так ближе к заходу только придешь! Через каждую милю, на каждой развилке кордон да досмотр. Солдат под стенами крепостными скопилось поболее, чем на поле бранном! От мундиров да флагов в глазах рябит, а коль денек солнечным выдастся, так и от блеска доспехов ослепнешь! И знаешь, чо я те, служивый, еще скажу?

Из пламенной речи негодовавшего старика Крамберг, в принципе, узнал все, что хотел, и уже мог с чистой совестью уходить. Слова корчмаря полностью подтверждали предположения их прозорливого командира. Подступы к шеварийской столице были надежно перекрыты войсками, так что у маленького, прячущегося в лесной чаще отряда герканцев имелась одна лишь возможность проникнуть в столицу. Они должны были, припрятав оружие в лесу, разбиться на мелкие группки и под видом беженцев попытать счастье, пробраться в Удбиш через многочисленные военные посты и заградительные кордоны стражи. Какой кровью это удалось бы, оставалось только гадать, но если бы в город проникла хотя бы половина отряда, это уже был бы успех и чертовское везение!

Лазутчик сделал свое дело, получил из уст местного жителя подтверждение догадки командира. Теперь Крамберг мог подняться из-за стойки и, не говоря ни слова, просто уйти, оставив присутствующих и прежде всего разболтавшегося корчмаря в недоумении. Однако он решил ненадолго задержаться, чтобы удовлетворить любопытство и все же узнать, что ему напоследок хотел сказать раскрасневшийся, как рак, и раздувший щеки, как болотная жаба, корчмарь. И, главное, какой будет реакция окружающих: поддержат ли свидетели крамольного откровения возмущение старика или, скрутив его сообща по рукам да ногам, свезут на ближайший пост стражи?

К сожалению, а может, и к счастью, узнать это Крамбергу не довелось. Судьба не дала вспылившему старику возможности завершить свою пламенную речь наверняка эффектной и хлесткой обличительной тирадой, а присутствующим как-либо на нее среагировать.

Престарелый торговец коварным вином и плохо прожаренным мясом уже открыл было рот и набрал в обросшую слоями волосатого жира грудь побольше воздуха, чтобы излить весь свой гнев на одном дыхании, как ночная тишь была бесцеремонно нарушена целым оркестром зловещих звуков. Сперва ее пронзил протяжный, не предвещавший ничего хорошего рев походного рожка, зародившийся где-то невдалеке на дороге и тут же донесшийся до погруженного в мирную дремоту трактира; потом растоптали многочисленные конские копыта, громко зацокавшие по булыжникам проходящего невдалеке от дверей заведения большака; а уж затем окончательно развеяли скрежет доспехов, грубые окрики командира, ругавшего спящих в седлах солдат, и свет доброго десятка факелов, ворвавшийся внутрь придорожного пристанища скитальцев сквозь щели в хлипких деревянных стенах.

Незаметно положившего руку на меч лазутчика посетило дурное предчувствие. Похоже, его разделили и остальные, собравшиеся в этот поздний час в зале: те, кто дремал, приоткрыли слипшиеся глаза; а те, кто шептался, мгновенно прекратили разговоры и погрузились в напряженное ожидание. Не стал исключением и дерзкий на язык корчмарь, чей лоб мгновенно покрылся капельками холодного пота, а все до единой конечности дружно затряслись, заставив хозяина пуститься в презренный танец трусливой покорности и откровенного страха. Полнейшее безразличие к происходящему выказала лишь компания спящих мертвецким сном крестьян. Только один из пропойц забавно задрыгал ногой, тщетно пытаясь вернуть на место наполовину съехавший во сне левый сапог.

Отряд был чересчур многочисленным для обычного конного патруля, да и вел себя слишком дерзко и шумно. Через закрытые двери, конечно, было не видно, но зато отчетливо слышно, как покинувшие седла служивые начали хозяйничать во дворе, грубо отпихивая спешившую им навстречу прислугу да щедро раздавая тумаки парочке конюхов, попытавшихся воспрепятствовать воровству сена из скудных запасов конюшни.

«Кто это: обычные солдаты или служители сыска прибыли за моей головой?! – судорожно пытался сообразить Крамберг, демонстрируя чудеса выдержки и оставаясь внешне по-прежнему спокойным. – Нет, обычные воины так нагло себя не ведут… ведь они не на захваченных землях, где все дозволено, а в своем тылу. Значитца, сыскари королевы пожаловали, а может, и нет… Может, это всего лишь распоясавшаяся челядь какого-нибудь знатного рыцаренка. Пока сижу и не дергаюсь, пущай заходят, а там поглядим, что к чему… Коль не обойдется, буду через кухню прорываться. Сковороды с горячим маслом да котлы с кипящей водой хорошее подспорье оружию… и проходы там извилистые да узкие, сразу, поди, не возьмут, а повезет, так и уйти смогу…»

К счастью, ждать да гадать пришлось недолго. С тех пор как со двора начали доноситься глухие удары армейских сапог да жалобные стоны избиваемых, не прошло и минуты. Дверь трактира с шумом распахнулась, едва не слетев с проржавевших, скрипучих петель, и глазам собравшихся предстали одетые в походные доспехи виновники поднявшейся смуты. Порог переступили всего пятеро, в то время как остальные две-три дюжины доблестных шеварийских воителей предпочли пока остаться во дворе и закончить разминку затекших во время езды нижних конечностей, ломая ребра корчащейся на земле и уже переставшей молить о пощаде прислуге.

Крамберг плохо разбирался в шеварийской геральдике, постоянно путался в цветах вражеских форменных одежд, да и конных лучников от всадников из легкой кавалерии отличить толком не мог, но как только он узрел грозных посетителей с бесстрастными стальными масками забрал вместо лиц, от сердца у него мгновенно отлегло. Насколько он знал, даже самые низшие чины шеварийского сыска никогда не носили на одеждах гербов, да и тяжелее нательной кольчуги или плотной кожаной куртки редко доспехи надевали. Погоня за одним-единственным шпионом не могла стать причиной столь разительных изменений пристрастий в одежде.

Округлые, чуть приплюснутые по бокам шлемы полностью скрывали лица вошедших. Добротные кольчуги с нашитыми поверх стальными пластинами придавали воителям особо грозный вид. Идущие от кистей до локтей наручи и массивные костяные наплечники выпирали из-под длинных багровых плащей. Так основательно утяжелять свой гардероб «ищейки» из королевской псарни не стали бы не только ради него, но даже ради самого именитого и прославленного агента герканской разведки. К тому же двойной герб, поделенный вертикальной золотистой чертой на две ровные части, свидетельствовал, что незваные визитеры не служили в регулярной армии шеварийского королевства. Скорее всего они являлись наемниками одного из многочисленных рыцарских отрядов, изрядно пополнивших ряды шеварийского воинства в военное время. Формально сборища платных головорезов вроде бы входили в состав защищавшей отчизну армии, но на деле подчинялись лишь своему господину и пренебрегали исполнением приказов иного, даже самого высокого командования. С военным делом наемники были на короткой ноге, но вот дисциплина изрядно хромала. По большому счету, им было без разницы, с кем вступать в бой и кого грабить: мирных «заозерников» или верноподданных шеварийской короны.

– Значитца, так… – после недолгого молчания властно и громко изрек старший над наемной братией, откидывая вверх стальную маску шлема. – Наш господин, Его Сиятельство граф Куазар, эту курятню проездом в столицу посетить изволит. С дороги пару часков отдохнет, а могет быть, даже чаго и откушает… Хозяин, даю те четверть часа на приборку и жрачку состряпать, достойную светских особ. Не поспеешь, мои ребята с тя шкуру живьем сдерут… Будь покоен, прям на дворе освежуют да перед входом в твой сарай сушиться развесят! Пошевеливайся, старик, растряси жирок! Остальных не задерживаю! Пшли прочь, отребье голодраное, и чтоб поблизости ни одной рожи паскудной видно не было! Девка рыжая могет остаться… Коль повезет, Его Сиятельство ее вниманием облагодетельствует…

Крамберг облегченно вздохнул и потихоньку убрал мокрую ладонь с липкой от пота рукояти меча. Несмотря на вопиюще грубую форму обращения, смысл слов наглеца-десятника иль даже полсотника его в полной мере устраивал. Солдаты пришли не за ним, и это было замечательно. Они хотели, чтобы посетители незамедлительно покинули трактир; он искренне желал того же… Провидение покровительствовало ему, обстоятельства складывались на редкость удачно, но, как обычно бывает, в бочке меда всегда имеется ложка дегтя, а в жизни всегда найдется какая-то мелочь, которая все испортит…

Трижды раболепно кивнув и чуть не захлебнувшись слюной, пролепетав «Сию минуточку, мой господин», тучный корчмарь проворно помчался на кухню, исполнять волю сурового гостя и его явно не привыкших шутить и долго ждать подчиненных. Примеру хозяина заведения тут же последовало и большинство посетителей, рассудивших, что уж лучше скоротать злосчастную ночку где-нибудь среди открытого поля или в темном лесу под кустом, чем испытать на собственном теле остроту мечей наемного воинства. Как ни странно, но первыми бросились к выходу, как по мановению волшебной палочки, разом проснувшиеся и мигом все, как один, протрезвевшие крестьяне. Впопыхах позабыв под столом драную-передраную котомку и два левых сапога, компания полураздетых, смрадно пахнущих ядреным перегаром тружеников полей довольно ловко, друг за дружкой, просочилась в узкую щелочку прохода между стеной и застывшими в молчаливом ожидании воинами. Чуть меньшую прыть проявили ремесленники. Их сборы продлились аж на целую пару секунд дольше, да и до порога горожане прошлись хоть так же покорно, но все же степенней.

Остальные же гости невзрачного придорожного заведения явно не желали прощаться посреди холодной ночи ни с крышей над головой, ни с жесткой, но все же сухой скамьей под тем самым местом, на которое поборники справедливости и искатели правды в жизни почти всегда находят опасные приключения.

– Закрой пасть, кнехт! Уж больно из нее навозом да конским потом смердит! – не громко, но жестко и убедительно произнес дворянин в годах, жестом приказав поспешно засобиравшемуся компаньону по торговым делам остаться за столом. – Иди в хлев и там свиньями командуй! И глазищами тут злобно не зыркай, пес! Не надейся, рожей не вышел, чтоб я меч с тобой скрещивал. А вот Сиятельству твоему урок преподам, как халдеев в узде держать да воспитывать, тем более тех, кому сдуру оружие в руки вложил!

– Ах, извиняйте сердешно, Ваш Высокородь, Вашей-то важной персоны я в этом хлеву и не приметил как-то… – издевательски произнес старший наемник, вызвав насмешливую ухмылку на лицах стоявших у него за спиной солдат, не видящих угрозы в присутствующих и поэтому так же, как и командир, откинувших забрала. – А все потому, что стол уж больно Ваш низок, и шпор Ваших рыцарских как-то не видать… Ах, позвольте, да их там и нету! Ну, это ж надо… Вы только гляньте, ребятушки, какая оказия… До седой башки дворянчик дожил, а шпорками да гербиком так и не разжился… Непурядок! – закачал головой и зацокал языком чувствовавший свою силу, а значит, и безнаказанность наемник. – Слышь ты, Высокородь, с господином нашим о чем хошь калякай, коль он, конешно, старичье всякое праздной забавы ради слушать вздумает. А у нас приказ, и его исполнению не мешай, а то как простолюдина низкородного на двор сволочем да плетьми прилюдно попотчуем. Был бы рыцарем, мог бы остаться, а так пшел на двор, иль пинками под седалище погоним!

Престарелый дворянин был не из трусливого десятка и оскорблений терпеть не собирался. Не проронив в ответ ни слова, он поднялся из-за стола, достал из ножен меч и неторопливо направился к выходу, то ли теша себя надеждой в одиночку справиться с пятеркой бывалых солдат, то ли просто желая погибнуть достойно, сохранив самоуважение и честь.

К несчастью, сидевший довольно далеко от двери Крамберг немного замешкался и не успел пробраться к выходу до того, как его перекрыли одновременно обнажившие оружие и приготовившиеся к схватке наемники. Желавшему, пожалуй, больше всех оказаться снаружи шпиону поневоле пришлось стать свидетелем довольно странных, совсем нетипичных для военной поры событий.

– Оставьте, мой друг! Не дело такому благородному человеку и искусному бойцу, как вы, со всякой тлей замшелой связываться, – невозмутимо изрек престарелый спутник рыжеволосой красавицы, усердно макая хлебным мякишем в тарелке и со смаком отправляя остатки еды в рот. – Вложите меч в ножны и ступайте во двор, милостивый государь! Поверьте, так будет лучше!

– Ага, предоставьте нам, низкородным простолюдинам, за усища зарвавшихся вояк подергать да уму-разуму мерзавцев поучить, – тут же поддакнул ему только внешне и лишь издали походивший на дряхлого старца юнец. – Слово даю, наш урок они живо усвоят, если, конечно, тогось… его переживут.

Под конец своей речи жертва колдовских чар скорчила рожу и пакостно захихикала, за что тут же и получила локтем в бок от хранящей спокойствие, невозмутимой и степенной, как настоящая праведница или монашка, девицы.

Произошедшие далее надолго запомнилось Крамбергу, хотя бы потому, что не укладывалось в узкие рамки разумного и привычного. Хоть дворянин был не на шутку разозлен, но почему-то решил не жертвовать жизнью в неравной борьбе с обидчиками. Он послушно вложил оружие в ножны и величественно прошествовал к выходу, прямо сквозь строй обомлевших и поэтому расступившихся, а не набросившихся на него наемников. Следом за ним быстро прошмыгнул и изрядно обрадованный таким поворотом событий приказчик. Лазутчику тоже захотелось испытать судьбу, но он не успел воспользоваться краткими секундами замешательства. Ряды проявивших от растерянности благородство солдат вновь сомкнулись, а их командир поспешил вернуть себе утраченную инициативу, а заодно и подсушить подмоченный авторитет.

– Далече не уйдет, седовласка брыкастая! Щас со зверинцем языкастым покончим, с девкой чуток позабавимся, а затем и дворянчика в леске догоним, – просопел старший наемник, нарочито медленно вытаскивая меч из ножен. – Прирежьте всех, да аккуратненько, не как в прошлый раз. Кровякой все не замарайте! Господину графу с кузеном в этой халупе еще отужинать…

Длинные речи заметно сокращают жизнь, в особенности если произносятся вместо дела. Командир наемников был слишком речист, вместо того чтоб отдать приказ одним единственным, емким словом «Убить!». Последствия этой оплошности не заставили себя долго ждать. Грозно сжимая в руках мечи, солдаты сделали только первые неспешные шаги к столу, за которым мирно ужинала чудаковатая троица, как в их рядах уже появились потери. Сладкое предвкушение кровавой резни, в которое только стали погружаться соскучившиеся по жестоким потехам головорезы, было вероломно нарушено рыжеволосой девицей. Лениво и даже как-то величественно отбросив в сторону обглоданную до кости куриную ножку, миловидная девушка почти одновременно совершила три неожиданных для присутствующих действа: мило улыбнулась в ответ на зловещие ухмылки медленно приближавшихся палачей, запустила кружку в голову их командира и грациозно извлекла из-под стола средний боевой арбалет.

Разбрызгивающему на лету жалкие остатки хмеля снаряду, конечно же, не суждено было достичь цели. Старший наемник без труда увернулся и тут же послал ответное послание в виде длинной забористой тирады, состоящей по большей мере из бранных слов. А вот одному из его солдат очень сильно не повезло. Выпущенный с расстояния всего двух – двух с половиной метров болт не только отбросил не ожидавшего подвоха бедолагу к противоположной стене, но и проделал в его нагрудном доспехе сквозную дыру размером с изящный дамский кулачок.

Внезапная гибель товарища не вызвала оцепенения у солдат, а, наоборот, побудила их к незамедлительным действиям. Троица наемников во главе с командиром быстро ринулась к столу, желая порубить оказавших сопротивление наглецов на мелкие куски, однако натолкнулась на жесткий и жестокий отпор маленького, невзрачного с виду, но зато хорошо сплоченного и, видать, побывавшего не в одной переделке отряда. Не сговариваясь, троица обреченных на смерть вскочила из-за стола. Размахивая лишь голыми руками, седовласый юнец безрассудно набросился на нападавших. Богато одетый старик, наоборот, трусливо спрятался за спиной доставшей из складок платья кинжалы и приготовившейся к отражению атаки девицы. Он судорожно копошился под плащом, наверное, стараясь побыстрее достать запутавшееся в складках оружие, однако его попытки были тщетны, зловредный предмет никак не хотел появляться на свет. Впрочем, в том и не было большой необходимости – до дальнего угла, в котором зажалась парочка, никто из солдат так и не добрался.

Широко открыв от изумления рот и даже позабыв вынуть из ножен меч, что было бы весьма кстати, Крамберг наблюдал, как шустрый, небывало проворный боец демонстрировал чудеса акробатики на узком пространстве средь стен, перевернутых скамей и столов. Но необычным было не только это! Юнец постоянно крутился, то уходя от ударов мечей и кулаков, сыпавшихся на него со всех сторон, то отражая их голыми, незащищенными даже простенькими кожаными наручами, руками. Как такое могло быть и почему острая сталь отскакивала от мягкой податливой плоти, а не разрубала ее, у герканского шпиона просто не укладывалось в голове.

– Да хватит уж копаться! Давай живее! – неистово кричала девица, подгоняя замешкавшегося старика за спиной в перерывах между тем, как отчитывала, по ее мнению, чересчур медлительного после сытной трапезы юношу. – А ты что возишься?! Не время для игр! Кончай забаву, да уходим!

– Отстань! – в ответ проскрежетал зубами юнец, с силой толкнув обеими кулаками в грудь приблизившегося к нему вплотную солдата, и тут же отбил мгновенно раскинутыми в стороны руками лезвия двух мечей, летящих к его седой голове. – Стой уж, курятинку переваривай!

Получивший сильный удар точно в центр грудной клетки солдат не отлетел на несколько шагов назад, как того ожидал Крамберг, а лишь, слегка покачнувшись, отпрянул и вновь собирался кинуться в атаку. Однако уже занесенный для удара над его головою меч вдруг выпал из разжавшейся кисти, а грузное тело воина сперва зашаталось, заходило ходуном на почему-то ослабших, подкашивающихся ногах, а затем, описав вокруг своей оси полный круг, бессильно повалилось на пол. Уже бездыханное, но еще надсадно хрипящее и извергающее из широко открытого рта пену тело солдата упало на спину. Крови не было, крепкая кольчуга не порвалась, но ряды ее звеньев вместе с нашитыми поверх стальными пластинами были глубоко вдавлены в грудь.

«Это же колдовство! Чернокнижники! Быстрее бежать! Прочь отсюда! Быстрее в лес!» – мгновенно возникла в затуманенной голове Крамберга здравая мысль, а всего через миг ей нашлось весьма реальное и ощутимое подтверждение.

Увлеченные схваткой наемники, конечно же, заметили, что их ряды поредели, но им было некогда размышлять над причиной смерти товарища, и не нашлось даже пары секунд, чтобы мельком бросить взгляд на его мешающееся над ногами тело. Противник был быстр, а его руки крепки, как сталь, вот только не звенели при соприкосновении со стальными мечами. Однако на стороне солдат был не только численный перевес, но и приходящее с опытом хладнокровие, помноженное на завидную выносливость и дюжее мастерство. Вначале все их атаки были безуспешны, но затем вынужденный долгое время крутиться волчком противник стал уставать и, следовательно, пропускать удары. В отличие от рук зачарованного юнца, его тело и кучерявая голова не были столь тверды. Первый пропущенный сзади удар оставил на спине паренька неглубокую, но обильно кровоточащую отметину. Второй «поцелуй» стального клинка лишил колдуна мочки левого уха и срезал довольно большой кусок кожи со щеки. Третье скользящее касание меча безвозвратно испортило юнцу прическу, срезав с макушки вместе с кожей прядь седых волос. Неизвестно, как долго бы еще паренек продержался, упал бы он, обессиленный от потери крови или пронзенный мечом, но счастье ему улыбнулось – растяпа-старичок наконец-то достал из-под плаща предмет, оказавшийся вовсе не оружием, а маленьким, замусоленным, изрядно потрепанным и во многих местах надорванным свитком.

– Слава Небесам, свершилось! – не скрывая раздражения, тяжко вздохнула девица, после чего тут же покинула свой пост в уголке, решив, что поспешно разворачивающий трясущимися руками свиток старик уже не нуждается в ее защите.

Подмога пришла вовремя. И хотя быстро замелькавшим по воздуху кинжалам так и не удалось обагриться вражеской кровью, но одного из троих наемников красавица на себя отвлекла, тем самым заметно облегчив участь изрядно запыхавшегося, пошатывающегося и движущегося уже не так быстро товарища. Пока в разгромленном трактире продолжался бой и звенели мечи, старичок тихонько стоял в уголке и беззвучно шевелил губами, видимо, читая какое-то заклинание.

В ходе всей схватки на Крамберга внимания никто не обращал, и он являлся не участником, а всего лишь наблюдателем происходивших событий. Однако, как только дело стало двигаться к концу, герканский лазутчик наконец-то решился потихоньку ретироваться. Наемники не пребывают в восторге, когда кто-нибудь прознает про их грязные, далеко не всегда законные делишки. Чернокнижники тоже не любят, когда кто-то из обычных людей становится свидетелем их бесовского чародейства. Разведчику было даже страшно подумать, что с ним могут сделать и во что превратить, когда приспешники темных сил покончат с врагами. Рассудив, что уж лучше погибнуть от мечей двух дюжин солдат, расположившихся во дворе и почему-то не спешивших прийти на помощь своему командиру, Крамберг стал осторожно, бочком, пробираться к выходу. Однако свершить задуманное он не успел. Когда до спасительной двери оставалось не более пары шагов, старик перестал шевелить губами и, разорвав на мелкие части уже бесполезный, использованный свиток, откинул мелкие клочки в сторону.

Пару-другую секунд бой продолжался в том же высоком темпе, а затем вдруг воины стали слабеть, как будто затхлый воздух корчмы и ее заплесневелые стены высасывали из них силы. Их движения стали медлительными, взоры под лицевыми масками помутнели, а дыхание заметно затруднилось. С начала действия богомерзких чар не прошло и полминуты, как троица наемников, один за другим, повалилась на пол, и под низкими сводами разгромленного трактира зазвучал богатырский храп. Добили ли чародеи своих врагов или милостиво подарили им жизни, разведчик так и не узнал. Как только Крамберг почувствовал, что его веки потихоньку тяжелеют, а очертания предметов начали расплываться перед глазами, герканец распрощался с осторожностью и, вышибив дверь ударом ноги,выскочил на двор.

Спасавшийся от действия усыпляющих чар беглец, естественно, не думал, что, как только покинет трактир, его жизнь и рассудок тут же окажутся в безопасности. Он был готов морально и физически спасаться бегством от озверевших солдат расположившегося во дворе на отдых отряда и даже собирался отвлечь от собственной персоны и привлечь их внимание к драке в корчме истошным, полным неподдельного отчаяния и страхом криком: «Спасите, люди добрые! Бесово отродье!» Однако картина, представшая снаружи его мгновенно расширившимся от ужаса глазам, была куда страшнее, нереальней и чудовищней, чем колдовство, которое он только что узрел внутри проклятого заведения.

Весь двор был объят пламенем, заполнен адским шумом и охвачен идущим полным ходом сражением. Горели конюшня и амбар, а беспощадное, жаркое пламя, уже охватившее крышу скотного двора, потихоньку подбиралось к покосившимся стенам самого трактира. Из клубов черного-пречерного дыма, быстро увлекаемого сильным ветром в сторону тракта, то и дело показывались небольшие группки солдат, то куда-то со всех ног бегущих, то ожесточенно отбивающихся от менее многочисленных, но зато превосходящих по размерам, силе и ловкости противников.

Увиденное Крамбергом просто не могло быть правдой, оно походило на жуткий, навеянный чародейским дурманом кошмар; безумный бред, который может присниться только после очень лихой попойки. Огромная огненно-рыжая курица, мечущаяся взад-вперед по двору, пискливо кудахчущая и поклевывающая разбегавшихся от нее солдат, как зерна. Шестирукий трехглавый скелет в два с лишним человеческих роста, меткими ударами огромных дубин и вырванных из изгороди жердей ловко выбивающий из седел кружащих вокруг него всадников. Орава дико орущих бесштанных детишек, носящихся по двору шумной ватагой и взрывающихся при соприкосновении с воинами облаками едкого, зловонного дыма. Безголовый летучий стрелок, зависший над объятой огнем конюшней и с умопомрачительной скоростью выпускающий из лука ядовито-зеленого цвета шипящих, извивающихся в полете гадюк вместо стрел. От такого нереального зрелища можно было легко сойти с ума, и Крамберг уже одной ногой ступил за черту, за которой обитают лишь блаженные да убогие. Но, как это ни парадоксально, когда разум впавшего в оцепенение солдата был уже готов навсегда покинуть голову, его милосердно спасли, причем спасителем оказался не человек, а одно из абсурдных, адских созданий.

Громко вереща и плача, из клубов приближающегося к разведчику дыма вдруг выбежал трехлетний карапуз, с ног до головы перепачканный сажей. Завидев солдата, он, не моргая, уставился на обомлевшего от страха мужчину большими голубыми, как Небеса, глазищами и тонюсеньким, но вполне разборчивым голоском важно изрек:

– Дядь, а дядь! А чагось ты тута делаешь?! Мы, меж прочим, не для тя тут кровавую фарсу с налетом трагизмы и с запашком подмоченных портков устраиваем. Подглядывать нечестно, тем более когда за зрелище не плочено!

С важным видом, прочитав солдату нравоучение, златокудрый голубоглазый чертенок отряхнулся, как только что вылезший из воды пес, стряхивая со своего розового, пухленького тельца сажу, а затем изо всех сил надул щеки и дунул Крамбергу прямо в лицо. Всего на долю секунды герканец закрыл глаза, а когда веки снова открылись, то от кошмарного видения не осталось и следа.

Было раннее утро, солнце уже светило, хоть еще и не явило свой слепящий лик из-за леса. Разведчик стоял на том же самом месте посреди двора и изумленно наблюдал, как оправившаяся от побоев прислуга вместе со всеми вчерашними посетителями трактира грузит на телеги изуродованные трупы солдат. Конюшня и амбар были целы, в округе не было видно ни малейших следов бушевавшего ночью пожарища, как будто огненный ад просто померещился переборщившему с вином солдату. Однако еще крепко не обретший связь с реальностью рассудок Крамберга не мог согласиться со смелым предположением, что это был всего лишь сон, как ни силился. С другой же стороны, он был не в состоянии объяснить, откуда на дворе взялись две с лишним дюжины трупов и кто перебил целый отряд вооруженных до зубов наемников.

В состоянии полнейшей прострации разведчик просто неподвижно стоял и, нервно теребя ус, безучастно наблюдал, как, по-приятельски переговариваясь, а порой и шутя, пьянчужки-крестьяне, горожане-ремесленники, престарелый дворянин с его пугливым приказчиком и прочие персонажи из «вчерашнего дня» таскали по двору одетые в доспехи трупы. Единственным, кого не увидел Крамберг и кто не участвовал в уборке двора от уже начинающей дурно попахивать плоти, был степенный старик, тот самый чародей, что сотворил иллюзорное заклинание и вызвал весь этот богомерзкий, чуть не сведший солдата с ума кошмар. Однако чутье подсказывало герканскому солдату, что творец диковинного видения находится где-то поблизости, и оно его не подвело…

Едва уловив какое-то движение за спиной, разведчик крепче сжал рукоять меча и хотел обернуться, но холодное острие кинжала, в следующий миг приставленное к его горлу, заставило отказаться от планов сопротивления.

– Успокойся, мы тебе не враги! – без малейшей нотки враждебности или пренебрежения в голосе зашептал на ухо солдату почти бесшумно подкравшийся сзади старик. – Ты ведь герканец… солдат из отряда благородного рыцаря Дитриха фон Херцштайна, – прозвучали слова колдуна, потихоньку убирающего кинжал от горла разведчика, не как вопрос, а как утверждение.

– Так точно, – с трудом выдавил из себя воин, не только пораженный, но и до смерти напуганный осведомленностью колдуна.

– Ступай, ты свободен, – произнес уже громче старик, бойко отпрыгнув на пару шагов назад и пряча кинжал в складках одежды. – До отряда сам доберешься. Не бойся, следить за тобой никого не пошлю… Нет в том надобности. Только передай командиру своему маленькое послание.

– Что… что передать-то? – спросил разведчик, испытывая острое желание обернуться, но боясь, очень боясь встретиться с колдуном глазами.

– Передай всего лишь три слова, – усмехнулся престарелый прислужник темных сил, легонько похлопав костлявыми пальцами по крепкому солдатскому плечу. – «Это не сон!» Вот и все послание. Он поймет.

– А от кого? – робко попытался уточнить разведчик.

– Не беспокойся, он знает, – усмехнулся старик, а затем легонько подтолкнул собеседника в сторону леса: – Ступай, служивый, ступай! Ты и так уже видел чрезмерно… Иль хочешь, чтоб я осерчал?

Злить колдуна, в чьем могуществе он только что убедился, Крамбергу не хотелось, поэтому, не задавая больше вопросов и стараясь не смотреть ни на колдуна, ни в сторону обменивающейся остротами да шуточками похоронной команды, он быстрым шагом направился к лесу.

(обратно)

Глава 2 Дорогой на Удбиш

Крамберг бежал; постыдно покинул место схватки, даже ни разу не ударив мечом, хоть в этой забавной трактирной кутерьме вовсе не сложно было понять, кто ему друг, а кто враг. Один из самых лучших бойцов его немногочисленного отряда побоялся встать на сторону морронов, поскольку пал жертвой суеверного, еще никого не доводившего до добра страха, и принял собратьев своего командира за приспешников темных сил. А что было ожидать от остальных солдат, куда менее опытных, более легковерных и не столь рассудительных, как разведчик отряда? Крамберг струсил, малодушно позволив потаенным страхам взять верх над здравым смыслом и трезвым расчетом, и совершил дезертирство, надо сказать, не столько позорное, сколь забавное. Дарку еще не доводилось видеть, чтобы воины поспешно покидали ряды армии, только что сокрушившей врага; бежали, сверкая пятками, не от смерти на бранном поле или жалкой участи плененного раба, а от блистательной победы, пусть и не собственной, но одержанной доблестными союзниками. Аламез почему-то был твердо уверен, что соклановцы знали, что подвыпивший мнимый раненый на самом деле являлся его порученцем. Они не причинили бы перепуганному Крамбергу вреда, а, скорее всего, передали бы с ним послание: весточку, которую Дарку так хотелось бы получить…

Уже не управляемые крошечным солдафонским рассудком куски мяса в стальных доспехах повалились на пол, став жертвами могущественных чар сна. Ничуть не изменившаяся после недавней смерти Милена тут же опустила кинжалы и вопросительно посмотрела на Мартина, ожидая от него указаний. Аламез не услышал звуков ее прекрасного голоса, да и губы рыжеволосой красавицы не шевельнулись, но слова стоявшего к нему спиной Гентара однозначно прозвучали как ответ. Дарк весьма сомневался, что старик-некромант умеет читать мысли, но зато был уверен: магу легко удавалось предугадывать реакции близких, а значит, и хорошо изученных им людей, вампиров, морронов… одним словом, разумных существ.

– У тебя сегодня приступ милосердия? Могу прописать пилюлю, – съехидничал некромант, небрежно поправляя немного съехавший набок плащ. – Что за глупые вопросы да еще в поздний час? Конечно, добить! Свидетели нам ни к чему, да и мир от трех мерзавцев избавить – дельце хоть и пустяковое, но благое! К тому же, прошу не забывать, идет война, и мы, как добропорядочные герканцы, должны… нет, просто обязаны!

– Ты и герканец?! – неуважительно тыча в лицо магу пальцем, задорно рассмеялся Марк, которого Аламез сразу-то и не признал. Уж больно юноша изменился после недавно произошедшей с ним метаморфозы, которую можно было сравнить разве что с сильной болезнью. – Да, твое имперское происхождение на роже написано! Хоть еще лет триста в Гуппертайле иль в Маль-Форне небо прокопти, а имперцем был, имперцем и останешься!

– Умный ты, прям как… – Гентар призадумался, видимо, достойное обидное сравнение не хотело приходить в его забитую куда более важными думами голову. – Ладно, потом разберемся, кто есть кто и у кого какая харя. А сейчас марш на двор! Посмотри, чтоб в суматохе никто из наших господина шпиона не забидел! Он и так натерпелся… Жаль, коль сердечко страхов не выдержит. Солдатик, похоже, толковый, а иного Дарк на разведку и не послал бы…

– Да что с ним станется-то? – недовольно проворчал Марк, хоть и нехотя, но все же послушавшийся приказа и вразвалочку направившийся к выходу. – Жизнь я геркашке, конечно, того… сберегу, а вот за сухость его портков, уж уволь, не в ответе! Могет быть, он же…

– Пшел на двор, зануда вихрастая! Не сбережешь мужичонку, еще годков десять с седыми кудряхами проходишь, обещаю! Да и все остальное стариковским да дряблым станет… – сопроводил Гентар Марка напутственной и явно не шутливой угрозой.

– Этих-то я добью, дай минутку, – тихо произнесла, почти прошептала Милена, как только дверь за разворчавшимся балагуром закрылась. – А вот с хозяином, кухонным людом да прочей прислугой что делать? Они тоже много видели…

– Не беспокойся, то моя забота. Я же не вампир, я не пролью лишней крови, – с усмешкой ответил Гентар, величественно переступив через то ли спящего, то ли труп и неспешно направившись на кухню. – Как закончишь, ступай на двор. Здесь ты уже без надобности, а снаружи дел по горло. К восходу нужно скрыть все следы, как будто никакого отряда здесь и не было.

– А с графом и кузеном его что делать? Ведь вот-вот вельможи подъехать должны, – спросила Милена, уже склонившись над одним из звучно храпевших во сне врагов и коснувшись острием кинжала его мерно вздымавшегося, пока еще целого горла.

– Не будь дурой! – хмыкнул в ответ некромант, шагнув за стойку и брезгливо взявшись двумя пальчиками за сальную дверную ручку. – Сама знаешь, что!

– Прыщ самовлюбленный… Сам дурак! – обиженно прошептала красавица, легким движением кисти перерезав первое горло, а затем ловко убрала назад руку, чтобы не запачкать ухоженные, словно у настоящей благородной дамы, пальчики хлынувшей из артерии кровью.

Расправа над спящими не продлилась долго. Свершив три казни подряд, Милена обтерла кинжал об одежду последнего из убитых, а затем, на секунду замерев и прислушавшись к странным звукам, доносившимся из подсобных помещений, покачала головой и быстро вышла во двор.

Дверь трактира открылась и тут же закрылась, но в краткий миг Дарк успел увидеть, что снаружи шел ожесточенный бой и разгулялось нешуточное пожарище. На протяжении нескольких томительных и далеко не приятных минут картинка происходящего внутри трактира не менялась, только из опрокинутых да разбитых кувшинов все вытекало и вытекало вино, а багровые лужи крови на полу становились все больше и больше. Но вот наконец-то действо кошмара продолжилось. Одной рукой открыв дверь, а другой интенсивно поддергивая сползавшие с округлого брюшка штаны, Мартин Гентар показался из кухни. Вопреки ожиданиям Аламеза, некромант не покинул разгромленного трактира, а, о чем-то задумавшись, медленно прошествовал к залитой вином стойке хозяина и начертал на ее поверхности какое-то короткое послание. Поразительно, что для письма маг не воспользовался ни гусиным пером, ни даже обычной палочкой, а тщательно выводил буквы слегка помусоленным пальцем. Однако самое удивительное было еще впереди. Оттерев испачканную вином, кровью и бог весть еще чем руку о собственные штаны, ученый муж вышел в центр опустевшего, загроможденного обломками мебели и быстро остывавшими трупами зала и, воздев высоко над головой руки, принялся, отчетливо проговаривая каждый звук, каждый слог, произносить заклинание: «Кровь с молоком! Кровь с молоком! Окропи собственной кровью, а затем полей молоком… любым, коровьим или козьим!»

Неизвестно, кому адресовалось диковинное послание (ведь в трактире не было ни души), но хитренькие глазки некроманта смотрели на Дарка, не присутствующего в самом кошмаре, а лишь взиравшего на него со стороны. Затем видение быстро расплылось и померкло. Перед глазами спящего моррона возникла лишь пугающая чернотой пустота.

* * *

В лесу не слышно, как поют поутру петухи, а из-за высоких деревьев не видно, как величественно поднимается над горизонтом солнце, однако те, кто провел среди тенистых дубрав, непроходимых оврагов да диких чащ долгие месяцы или даже годы, как-то умудряются точно определять время и редко просыпают рассвет.

Едва ночное видение покинуло голову Дарка, как он тут же открыл глаза и сразу понял, что только что зарождающийся новый день не окажется из числа безоблачных да легких. Штопаный-перештопаный тент его походного шатра едва колебался под дуновением прохладного, утреннего ветерка, да и солнечный свет был еще слишком слабым, чтобы пробиться внутрь и помешать сну благородного рыцаря. Солдаты же его небольшого, но отменно сплоченного и очень неплохо обученного отряда слишком уважали своего командира, чтобы потревожить его ночной отдых вероломным вторжением с дурными вестями или даже громкими разговорами вблизи от его походных покоев. В округе было тихо, но Аламез все равно почувствовал, что на лесной стоянке что-то происходит. У моррона внезапно возникло предчувствие нависшей над ним и его воинами беды.

Хоть посетивший Аламеза этой ночью сон казался более чем странным и даже в какой-то степени был достоин, чтобы над отдельными видениями из него немного поразмыслить, но хлопоты наяву были куда важнее и поспешнее, чем толкование призрачных грез. К тому же, вполне вероятно, грез вовсе не вещих, а всего лишь навеянных сомнительной свежестью испитого на ночь вина. Решив пока не утруждать свою не совсем отошедшую от дремы голову размышлениями над ночными образами, Аламез быстро поднялся с медвежьей шкуры, уже вторую неделю подряд заменявшей ему ложе, и, взяв в руки ножны с мечом, направился к выходу из шатра.

С тех пор как началась война, моррон еще ни разу не снимал на ночь нательных одежд и нижних доспехов, да и солдатам своим настоятельно рекомендовал не стаскивать перед отходом ко сну кольчуг да курток со взопревших за день тел. Исключение составляли лишь самые тяжелые, верхние доспехи: кирасы, наплечники, наручи, шлемы. Остальные же части боевого облачения – кольчуги, стальные вороты, толстые кожаные куртки да сапоги – были всегда с ними неразлучны. Они как будто срослись с обильно покрытой выделениями кожей грязнуль-хозяев. И что бы ни говорили походные лекари (к счастью, к отряду Дарка не прибилось ни одного целителя) и как бы ни занудствовали прочие эскулапы, разглагольствуя о вреде нечистоплотного образа жизни для завшивевшего в походных условиях воинства, но рыцарь и его верные соратники были твердо убеждены, что уж лучше чесаться ночью и днем, покрыться отвратной россыпью прыщей, стать ходячей фермой для мелких нательных паразитов, чем потратить одну-единственную лишнюю минуту на сборы во время ночной тревоги.

За время перехода от стен пограничного Кенерварда до Удбиша небольшой отряд герканцев, состоящий в основном из отбитых у шеварийских конвоиров пленных, двигался чрезвычайно осторожно, преимущественно по болотным топям и трудно проходимым, не изведанным даже местными жителями дремучим чащам, но тем не менее трижды подвергался ночным нападениям. Два раза за их головами неудачно попытался поохотиться заскучавший в глубоком тылу наемный сброд из рыцарских отрядов, а однажды на них напало сборное ополчение из жителей пяти окрестных деревень. Обычно маловоинственные и благоразумно не сующие перепачканные навозом носы в дела ратной страды труженики полей, зодчие огородных изгородей перепутали пробирающихся к шеварийской столице герканцев с соотечественниками-дезертирами, за день до того изрядно опустошившими общинные амбары. Трижды отряд отбивал ночные атаки, отделываясь минимальными потерями, и все благодаря тому, что заспанные солдаты встречали вероломных врагов с оружием, которое лежало всегда под рукой иль головой, и далеко не сверкая портками.

Нехорошее предчувствие изрядно окрепло и уже почти полностью превратилось в непоколебимую убежденность, что что-то плохое случилось, как только Аламез отодвинул отсыревший, начинающий подгнивать полог своего рыцарского убежища и выглянул на лесную поляну. На стоянке отряда все вроде бы было спокойно и тихо – никто не бегал взад-вперед с выпученными от страха глазами и паники не поднимал. Однако большая часть отряда не спала, а собралась возле костра. Солдаты стояли плечом к плечу, плотно обступив двоих стрелков, тех самых молодых, не очень опытных, но зато весьма метких парней, которых Аламез посылал к трактиру прикрыть отступление Крамберга в случае неблагоприятного развития событий. Возле едва тлевшего костровища и неподвижно висевшего над ним закопченного походного котла собрались практически все вставшие под знамя рыцаря фон Херцштайна воины. Не участвовал в тайном сборище разве что сам разведчик, то ли еще не вернувшийся с задания, то ли сразу же завалившийся спать где-нибудь под кустом, да четверо часовых, выставленных по периметру лагеря. Разговор велся тихо, слов перешептывающихся бойцов было не разобрать, хотя, впрочем, Дарк Аламез, известный своим солдатам под именем благородного рыцаря Дитриха фон Херцштайна, вовсе и не думал прислушиваться к беседе служивого люда. Во-первых, моррон привык доверять тем, с кем вместе проливает кровь в бою. Во-вторых, всякого рода интриги вызывали в сердце Дарка глубочайшее отвращение, тем более мелочные и бессмысленные. А в-третьих, никого силой он за собой не вел и в отряде поневоле не удерживал, так что почвы для заговоров фактически не было. Каждый солдат в любое время мог взять свои пожитки и уйти, но почему-то до сих пор этой возможностью никто не воспользовался.

– Эй, вы там, любители сборищ! Чего шепчетесь, какие козни строите?! Кому по утрянке косточки перемываете, уж не мне ли?! – пошутил командир, привлекая к себе внимание не заметивших его появления из палатки бойцов.

Безо всякой команды головы всех собравшихся повернулись в сторону Дарка. У одних на лицах был ужас, у других – всего лишь тревога в глазах.

– Дитрих, тут такое случилось! – опередил остальных, пожелавших ответить, рослый пехотинец-сержант, бывший в отряде правой рукой командира. – В округе колдуны объявились! Висгер с Диболом рассказывают, возле трактира, к которому ты их послал, чернокнижники проклятые целый конный отряд шеварийцев извели! Крамберг, похоже, тоже того… сгинул!

– Всыпать бы обоим плетей за то, что, как зайцы трусливые, убежали и товарища одного бросили! – сурово сдвинув брови, обратился Аламез к до сих пор трясущимся от страха лучникам. – Но так уж и быть, на первый раз малодушный поступок прощаю, тем паче что ранее за вами такого не водилось! Полагаю, чистка котла пойдет вам на пользу и от страхов глупых излечит! Герхарт, проследи! – приказал Дарк сержанту. – Остальным – мой приказ! Россказни всякие глупые из голов вытрясти и делом заняться: оружие чистить, доспехи подлатывать, чтоб дырами в бою не сверкать. От лишнего барахла избавиться, налегке пойдем! Хлам не жечь, а закопать! Через час выступаем!

Обычно приказы рыцаря выполнялись молниеносно, но на этот раз солдаты не шелохнулись. В их душах царило смятение и суеверный страх.

– Чего напужались-то, дурни?! – решил вывести напуганных воителей из оцепенения Дарк просветительской речью. – Колдуны, конечно, отродье то еще, но кого они чарами извели? Шеварийцев! А значит это, что хоть они и твари богомерзкие, но по каким-то своим черным замыслам нашей, герканской стороны держатся! Мы их не тронем, они мимо пройдут! Да, и далеко они наверняка… Поди, в Удбиш, как только ворота открылись, подались!

– Да, так-то оно так, но все же… – попытался робко возразить сержант Герхарт Амверг, однако быстро замолчал под ставшим еще более суровым взором рыцаря.

– Коль колдун кому повстречает, пусть ко мне отсылает, если у самого поджилки затрясутся голову бесовскую отсечь! Все, хватит бредней пустых! Раскудахтались, как куры! За работу, бездельники, за работу! – голосом, не терпящим пререканий, приказал Дарк, а уже более мягко и тихо отдал распоряжение сержанту: – Как только лентяй Крамберг объявится, тут же ко мне! А этой парочке языки в узелок завяжи! Болтовни о нечестивцах всяких более не потерплю…

– А если он не появится? На поиски-то кого отправлять? – все еще находясь в растерянности, задал вопрос сержант, но ответом ему стал лишь задернутый полог шатра.

Тревожные предчувствия не усилились, а, наоборот, развеялись. Как это ни странно, но Дарка очень порадовало известие, принесенное перепуганными стрелками, которые стали невольными свидетелями и невинными жертвами иллюзорных причуд его соклановца Мартина Гентара. Уж так испокон веков повелось, что простой народ темен и гордится своим невежеством, позволяющим щедро развешивать яркие, броские ярлыки на все, что необычно, что не умещается в маленьких, никогда не утруждавших себя в науках умишках. Зачем учиться и познавать таинства мироздания, когда куда проще лишь верить в парочку незыблемых, замшелых истин, отвергать все чуждое и клеймить достижения ученых мужей зловещим словом «колдовство», иногда, ради разнообразия, усиливаемое емким определением «богомерзкое».

Что ни говори, его соратники были темны и невежественны, а их просвещенный командир в силу обстоятельств находился не в том положении, чтобы объяснять малограмотным, но славным рубакам, в чем разница между ученым мужем и колдуном, да открывать великое таинство, кто такие морроны. Во-первых, его вряд ли бы дослушали до конца, посчитав, что доблестный и любимый ими рыцарь стал жертвой бесовских чар и несет нечестивый бред. А во-вторых, в откровенности вовсе не было необходимости. Герканским воинам, собравшимся под его рыцарским знаменем, вполне достаточно было знать, что они хоть и находились глубоко в тылу врага, но по-прежнему бились во славу Герканской Короны. Правдива истина: «Кто меньше знает, тот крепче спит!» Солдаты верили в покровительство Святых Небес и в мудрость вызволившего их из плена рыцаря, поэтому позволяли ему распоряжаться их судьбами и, абсолютно ничего не зная ни о шеварийских вампирах, ни о настоящих причинах этой войны, были спокойны, уверены в себе и в какой-то мере счастливы. Их же предводитель знал практически все и постоянно терзался то угрызениями совести, то сомнениями.

До выхода отряда в путь оставался целый час. За это время Крамберг должен был успеть избавиться от одолевавших его страхов и, отсидевшись где-нибудь в лесочке под тихим кустом, наконец-то собраться с духом очнуться от потрясения и найти в себе силы вернуться в отряд. Аламез не решался продолжить переход, не услышав рассказа разведчика. Уж слишком близко они подобрались к шеварийской столице, чтобы действовать наугад.

У моррона еще было время, чтобы продолжить отдых, но не покидавшие его голову мысли о странном сне все равно не дали бы ему погрузиться в упоительную, манящую дремоту. Решив не утруждать себя понапрасну тщетными попытками заснуть, Дарк начал не спеша облачаться в верхние доспехи. Без помощи подручных это занятие помогло бы ему скоротать примерно полчаса, а затем… затем бы моррон нашел иное дело для томящихся от безделья рук, пока разум пытался найти ответ, что же с ним случилось.

Ночное видение было диковинным, необычным, но агонией сознания его не назвать. Уж слишком последовательно и логично развивались события сна, да и его участники не совершали нетипичных, неестественных для себя поступков. В его грезах они вели себя так же, как действовали бы наяву. И это касалось не только известного творца иллюзий Мартина, но и остальных, включая перетрусившего Крамберга и дерзкого не только на язык Марка. Кошмаром же, вытаскивающим наружу потаенные страхи, увиденное тоже не являлось. Дарк не зрел ни ужасных, гораздо более страшных, чем в жизни, сцен, ни жутких последствий опрометчивых действий своего порученца. Конечно, все можно было бы легко списать на послание Коллективного Разума, посылающего избранникам – морронам не только Зов, но порой и видения, однако на такую милость от своего творца Аламез не рассчитывал. Уж больно отличались ночные образы от иллюзорных картинок, что он видел ранее, да и Коллективный Разум давненько не баловал его персональными весточками. Оставалось лишь одно на первый взгляд весьма абсурдное предположение. Он видел вовсе не сон, а каким-то неизвестным способом смог стать свидетелем реальных событий, происходивших невдалеке, всего в каких-то двух-трех милях на юго-запад от лесной стоянки. Рассказ бежавших с места схватки лучников подтверждал смелую догадку, но Дарк не спешил с окончательным выводом, по крайней мере, до тех пор, пока перед его глазами не предстанет Крамберг.

Облачение в доспехи было полностью завершено, причем, к сожалению, не за полчаса, а всего за треть. Аламезу оставалось лишь водрузить на голову не раз помятый в боях шлем морского офицера, когда заменявший дверь полог почти бесшумно отодвинулся в сторону, и на пороге шатра возникла плечистая, слегка сутуловатая фигура Герхарта Амверга. Сержант выглядел грозно в полном боевом облачении, однако вел себя неподобающе робко, как будто в чем-то провинился. Вместо того чтобы бойко отрапортовать рыцарю, что походная стоянка свернута и отряд готов продолжить движение, помощник командира потупился и молчал, как будто силился сообщить неприятную новость, но боялся гнева господина.

– Крамберг вернулся? – решил помочь старому служаке Дарк, уже смекнувший, что сейчас придется услышать неприятную новость.

– Так точно, вернулся, – прозвучал за спиной рыцаря тихий ответ.

– Где же он мотается?! Живо ко мне!

– Он не мотается, он мотает… – прозвучал более чем странный ответ сержанта, по всем признакам пребывавшего в нетипичном для него состоянии замешательства и растерянности. – …Башкою мотает. Уселся у костра, в одну точку глазища выпучил и все чушь какую-то твердит.

– Что за чушь? – весьма расстроился, но ничуть не удивился Аламез, по собственному опыту зная, что иногда иллюзии Мартина оказываются вредны для неокрепших рассудков обычных людей.

– «Это не сон!» Скажите господину: «Это не сон!» Все талдычит, как духом болезный, да талдычит, а более из него ни слова не вытащить! – развел руками явно испытывающий неловкость от своего бессилия Герхарт. – Мы уж и расспросить пытались, и по щекам дурня мутузили, а он все свое…

– Оставьте парня в покое! – приказал командир, повернувшись к сержанту лицом. – Сам со временем отойдет, тогда и расспрошу, что этот бред означает, – без зазрения совести соврал Аламез, теперь уже твердо уверенный в двух вещах: видение не было сном, а ученый собрат все-таки умудрился передать ему весточку. – К выступлению все готово?

– Готово-то готово, – тяжко вздохнул ветеран. – Да только не мешало б узнать, куда идем и как в Удбиш пробираться будем: с боем или по-тихому? Мы ж на него, дурня, рассчитывали, а теперича как соваться?

– Данных разведки нет, это плохо, – изрек Дарк, гипнотизируя помощника тяжелым взором настоящего господина. – Никак соваться не будем. К чему на рожон лезть? С посещением города денек-другой обождать придется. Срочно меняем диспозицию! Крамберг не в себе, а за ним могли следить… Хоть лучшего места для стоянки вряд ли сыскать, но здесь оставаться опасно. Не ровен час, гости нагрянут. Передай парням: сначала дойдем до проклятого трактира и аккуратненько глянем, что там колдуны натворили… Пущай не дрожат! Вплотную к месту бесовских проказ приближаться не станем. Потом на северо-запад пойдем. Дорог там нет, а значит, и леса малохоженые. Лагерем станем, снова на разведку сходим. Время чуток потеряем, но зато головы сбережем. В общем, там уж, на месте, решим, что делать…

– А коль Крамберг к тому времени не оклемается? Кого к врагу пошлем? Как он, из наших по-шеварийски никто не болтает, – робко высказал опасение сержант. – Уж больно у парня башка с перепугу перебродила да вспучилась…

– Не боись, оклемается! А коли нет, сам на разведку схожу. Никого из вас, неучей, утруждать не стану, – произнес Аламез, искривив губы в усмешке. – Я ж колдунов не боюсь, уж как-нить да смогу подступы к столице разведать… А теперь ступай да передай мой приказ: через пять минут выступаем! Кто не соберется, ждать не будем, здесь останется. Да, и еще… Свяжите Крамбергу руки покрепче, а то с испугу еще что-нибудь с собой сотворит…

– Сделаем, Ваш Благородь! – кивнул сержант и тут же покинул шатер.

* * *

Они шли тихо, почти бесшумно ступая по траве и сухим, опавшим с деревьев веткам. Двадцать три похожие на призраков фигуры, с ног до головы закутанные в темные зелено-коричневые плащи, перемещались по лесу практически незаметно, хоть под сливающейся с зеленью да стволами тканью были не только взопревшие тела, но и по два-три пуда боевого обмундирования. Отряд герканцев двигался уверенно, быстро, но, несмотря на это, по лесной округе не разносилось ни топота изрядно стоптанных сапог, ни зловещего бряцанья тяжелых доспехов. Еще задолго до того, как он промышлял разбоем вблизи Мелингдорма, Аламез немало узнал о жизни в лесу и многим охотно поделился со своими солдатами. Оказывается, чтобы стальные нагрудники, наплечники и прочие части нательной брони не гремели при ходьбе, их вовсе не обязательно снимать, достаточно просто забить тонкие полоски стыков травой, а чтобы не топать, не нужно снимать сапоги да обдирать о колючки с кореньями босые ноги. Обычная ткань, намотанная в пару слоев на неуклюжую, но прочную армейскую обувь, позволяет ступать совершенно бесшумно, как будто парить над землей да травою.

Дарк вел свой отряд к трактиру и, как подобало настоящему рыцарю, шел в середине цепи, извивающейся многоголовой змейкой между кустами, оврагами и деревьями. И дело даже не в том, что командир благородных кровей боялся погибнуть первым, если отряд напорется на засаду или его догонят преследователи. Аламез был абсолютно уверен, что по их следу никто не шел, да и облав с засадами никто не устраивал. Однако он не мог, просто не имел права идти в первых рядах или замыкать шествие. Такой опрометчивый поступок рыцаря противоречил бы строжайшему предписанию герканского военно-походного устава, согласно которому командир – голова находящегося на марше воинского подразделения, а голову, как известно, что в бою, что в походе, следует защищать в первую очередь. Только находясь в середине отряда, рыцарь был бы в относительной безопасности, а верные ему солдаты успели бы в случае внезапного нападения прикрыть его стеной из щитов.

Во время размеренного, проводимого в привычно быстром темпе перехода благородный рыцарь не следил за порядком в колонне своих бойцов, да и размышлениями голову не забивал. Для первого дела у него в отряде имелся Герхарт, привыкший блюсти дисциплину то крепким, забористым словом, то несильной, щадящей зуботычиной; а для второго просто не было причин. Явно приведший за собой под стены Удбиша не только воскресшую Милену и возвращенного к жизни Марка, но и с дюжину-другую крепких бойцов из рядов Одиннадцатого Легиона, Мартин Гентар находился где-то рядом, в радиусе нескольких миль. Поэтому Аламезу уже не нужно было мучить голову суровыми раздумьями, строя планы дальнейших, наверняка опасных действий, а следовало всего лишь найти отряд морронов и вместе со своими людьми пополнить его. Дарк не сомневался, что хитрец-некромант уже составил и даже согласовал с Советом Легиона подробнейший план истребления вампирского клана Мартел. И в скором будущем легионеру во главе обычных людей предстояло лишь приложить усилия, чтобы выслушать этот план, и если удастся, то немного улучшить, внеся парочку-другую дельных, но кардинально ничего не менявших изменений. Практически Аламез уже перестал быть командиром лесного воинства, ему оставалось только довести его до места встречи с нежданно прибывшим подкреплением да вручить бразды правления в худенькие, изнеженные, не умевшие владеть ни мечом, ни топором ручонки Гентара. Но и для этого рыцарю не стоило утруждаться. Его солдаты не были недотепами и прекрасно шли сами, двигаясь по лесу, прислушиваясь к звукам вокруг, ощупывая по ходу движения окрестности пристальными взорами; одним словом, делая все, как он их уже научил.

Война – отличная школа, а те, кому не повезло, и с передовой они угодили в тыл врага, самые усердные ученики. Им не приходится повторять дважды и подчеркивать сказанное затрещиной, когда они вертят по сторонам головами. Плохо усвоенный урок оборачивается не наказанием, а тяжелыми увечьями или даже смертью. Ротозеи не выживают, они сами отчисляются из рядов живых, поскольку совершают ошибки, несовместимые с жизнью. Дарк помнил, как в первые дни своих скитаний по шеварийским землям один из спасенных им герканских пленных невнимательно слушал его наставление, что на охоте кабана бьют только в голову. А если промахиваются и выстрел оказывается несмертельным, то не берутся за меч, а лезут на ближайшее дерево, где перезаряжают арбалет или вновь натягивают тетиву лука. Паренек пренебрег наукой, и в результате клыки освирепевшего подранка так распороли его брюшину, что бедолагу пришлось добить. Этот печальный случай стал притчей во языцех в лесном отряде, а вынесенная из него мораль «Советам командира надо следовать!» спасла не одну солдатскую жизнь.

Хоть непутевые олухи порой в воинство рыцаря и попадали, но в основном Аламезу было грех жаловаться на своих бойцов. Все примкнувшие к отряду верили в него, как в могущество Святых Небес, а многие еще и оружием вовсе недурно владели. Мастерами клинка иль оперенья их, конечно, было не назвать, но в боях с шеварийцами они показали себя достойно. На счету каждого члена отряда, дожившего до этого дня, было как минимум по нескольку вражеских голов.

Одних воинов Дарк знал хорошо, других едва различал по лицам. Все зависело от того, как себя проявил солдат в бою и в походной жизни и как давно он попал в отряд. Первых подручных Аламез освободил из плена на пятый день войны, то есть на четвертые сутки после того, как он покинул захваченный герканцами Кенервард. Вышло это случайно и уже вдалеке от продержавшейся целых три дня, разрушенной почти до основания пограничной крепости. Небольшую группку герканских пленных не гнали на рудник или к иному месту непосильных рабских работ, а вешали вдоль дороги ради поднятия духа шеварийских крестьян, напуганных известием о начале войны. Как оказалось, не только богомерзкие колдуны охотно прибегают к сотворению иллюзий, но и шеварийская знать. Развесив на ветках вдоль большака дюжину-другую израненных «заозерников», хозяева окрестных земель пытались убедить мирных жителей, что им нечего бояться, что власть шеварийского короля незыблема и крепка, поскольку зиждется на мощи войск отважных вассалов.

Отряд экзекуторов был невелик, и Дарк играючи расправился с шестеркой палачей, так пораженных внезапным появлением из придорожных кустов герканского воина, что не смогли ему оказать хоть какого-то сопротивления. Трое шеварийцев были убиты за считаные секунды полета меча, остальные постыдно бежали, а на попечении храброго рыцаря оказались восемь повязанных пленников, которых еще не успели вздернуть на сук. Двое без колебаний присоединились к спасителю, те же, кто не захотел встать под знамя благородного Дитриха фон Херцштайна, отправились лесами к своим. Так возник отряд, совершающий опасный рейд из пограничья в глубь шеварийских земель.

Всего через три дня Дарк уже командовал дюжиной вызволенных из неволи, люто ненавидящих врага бойцов, а через неделю число диверсантов удвоилось. С каждой отбитой группой пленных ряды лесного воинства пополнялись, в нем собрались солдаты из различных полков и различных родов войск, но только не было никого из защитников Кенерварда, так что о судьбе людей фон Кервица Аламезу не удалось узнать. Возможно, их всех истребили, а может быть, кто-то и попал в плен, но был погнан на северные рудники и шахты иной дорогой или в составе крупного конвоя. Отряд герканского рыцаря был все же невелик, да и с каждой стычкой нес потери, поэтому командир опасался нападать, если охранников в конвое было более сорока пехотинцев и дюжины всадников. Риск должен быть всегда хорошо взвешен и обоснован, ведь Дарку приходилось думать не только об освобождении несчастных пленников, но и о сохранении жизни тех, кого уже спас. Ни один хищник не накинется на добычу, которую не в состоянии одолеть или с грехом пополам убьет, но сам при этом сильно пострадает.

Движущиеся во главе отряда солдаты резко сбавили шаг, отчего подремывающий на ходу рыцарь чуть не налетел на спину впереди идущего лучника, а оперенье одной из стрел, торчащих из слишком вздернутого вверх и выпиравшего из-под маскировочного плаща колчана, чуть было не вонзилось Дарку в ноздрю. Каким-то чудом избежав комичного, не соответствующего высокому званию герканского рыцаря увечья, грозившего, однако, массой неприятных ощущений, Дарк уже занес было руку, чтобы покарать растяпу ударом стальной перчатки по голове, но в последний момент передумал.

Они уже почти приблизились к цели, почти завершили короткий переход, ведь легкий северный ветерок, свободно гулявший среди раскидистых ветвей, принес с собой не лесную свежесть, а запахи иного рода – запахи торгового тракта. Ни для кого не секрет, что ведущие разъездную торговлю купцы-караванщики, вечно недовольные жизнью да дорогой возницы, наемники-охранники, сопровождающие телеги с грузами, а также прочий разъезжий люд ничуть не стесняются сбрасывать на обочину всякий хлам, усеивать ее объедками да обильно орошать растущие вдоль дороги кусты. Все это, как в жаркую, так и в дождливую пору, разлагается, тухнет, гниет, образуя специфический придорожный аромат, чем-то похожий на амбре из заброшенных шахт столичных коллекторов. Чем значимей для жизни королевства большак и чем крупнее караваны по нему ходят, тем забористей, ядреней и устойчивей этот зловонный запах.

Это спасло молодого недотепу. Чуть было не прочистившему нос неподобающим предметом Аламезу не захотелось размениваться на пустяки, а затем еще утруждать язык да терять время, объясняя олуху, за что он схлопотал оплеуху, изрядно сотрясшую мозг. Моррона ждало куда более сложное и ответственное дело – командование отрядом, который вот-вот должен был покинуть спасительный лес и неизвестно с кем столкнуться: с вооруженным противником или просто с недружелюбно настроенными к иноземным солдатам мирными обывателями.

– В кучу не сбиваться! Стрелки и застрельщики продолжают движение! Интервал держите, дурни! Выходите на опушку и вдоль нее продвигайтесь к трактиру, а там занять позиции! Не высовываться, оружие наготове! Без приказа не стрелять, не чесаться, не чихать, портков не поправлять и прочих шумных действий не совершать! Старший Валберг! Головой за своих отвечаешь! – негромко, но четко и властно отдал распоряжение рыцарь, скидывая с плеч плащ, и жестом приказал двоим идущим следом солдатам немедленно избавить свои сапоги от толстых чехлов намотанной поверх них ткани. – Ратникам готовиться к бою: проверить оружие да от травы в доспехах избавиться. Плащи маскировочные возле вон того пня сложить, туго не сворачивать, бечевой не перематывать, вскоре опять пригодятся! Где, черт-те дери, Герхарт шляется?! Живо ко мне сержанта!

Только что извивавшаяся между деревьями змейка отряда мгновенно остановилась и тут же превратилась в кишащий муравейник, где каждый знал, что ему следовало делать. Дарк не сомневался, что солдаты и без его, порой запоздалых, команд прекрасно распределятся на группы и обезопасят, насколько это возможно, подступы к находившемуся рядом, в каких-то двух-трехстах шагах к северу, трактиру. Такую операцию отряд проделывал уже не раз, а за последние четыре дня новичков не прибавилось, так что каждый из бойцов знал, что ему делать и как. Однако повторение – мать учения, да и командир отряду нужен не только для того, чтобы в ответственные моменты принимать решение, но и чтобы неустанно, изо дня в день вдалбливать в головы солдат науку выживания на войне. Стоит лишь несколько раз полениться и не повторить то, что многие уже выучили наизусть и что уже изрядно приелось, как плачевный результат тут же даст о себе знать, проявится в виде нескольких лишних трупов, которые на войне деликатно принято называть «случайные потери».

– Да здеся я, командир, здеся, – прозвучал за спиной моррона ленивый, даже как будто слегка сонный голос сержанта. – Чаго раскричался-то? Чаго ребят зазря подсупониваешь? Мы ж еще даже того… дозорных на подступах не расставили, да и к трактиру пока на разведку никогоне послали. У парней еще с четверть часа времечка на отдых и прочее, а ты их гонишь, как будто прям щас, с марша и в бой!

Такого возмутительно наглого ответа Дарк никак не ожидал услышать, тем более не от какого-то случайно прибившегося к отряду, пока еще живого недотепы, а от своего верного, бывалого помощника. Нет, конечно, слова Герхарта не отдавали гнилостным запашком неповиновения и бунта, да и логика в них имелась, притом довольно очевидная, но это был первый случай, когда слова рыцаря ставились под сомнение, притом не в разговоре с глазу на глаз, а прилюдно, практически при всем отряде. Выдержав паузу в пять-шесть секунд, Аламез терпеливо дождался, пока призванные им же на помощь солдаты избавят его сапоги от кусков промокшей ткани, а затем резко развернулся на каблуках и буквально пронзил добродушное лицо спорщика самым суровым изо всех своих тщательно отрепетированных «рыцарских» взоров, взглядом, каким благородные воители смотрят лишь на заклятого врага и никогда не одаривают даже низкородного противника по смертельному, совсем не турнирному поединку.

– Ты что, кнехт, приказы мои оспаривать вздумал?! Не слишком ли много на плечи взвалил-то?! Смотри, как бы ноша такая не по силам оказалась! Как бы она те хребет пополам не переломила! – грозно изрек Дитрих фон Херцштайн, пугая гневными интонацией и взором не только растерявшегося сержанта, но и всех мигом притихших солдат, за исключением уже скрывшихся за деревьями в сторону дороги метателей копий да стрелков.

– Да ничего я не вздумал, – испугавшись, но не потеряв самообладания, ответил сержант, продолжая привязывать черно-желтое знамя господина к гладко обструганному толстому шесту, вот уже вторую неделю заменявшему сломанное в одном из боев древко. – Ваш благородь, вы сами посудите, обвинения-то напрасны… Я ж только как лучше хотел, как вы же сами нас не раз учили…

– Здесь я и только я решаю, как лучше, а как нет… – по-прежнему строго, но уже не сверкая глазами и не корча грозной рожи, произнес Дарк.

На самом деле командир ничуть не злился на говорившего дело сержанта и даже во многом был согласен с ним, но ради поддержания воинской дисциплины нужно было исполнить этот далеко не приятный прежде всего ему самому спектакль. Назвавшись рыцарем, следовало вести себя соответственно и строго блюсти дистанцию, к которой герканские простолюдины были приучены с детства.

– Хватит, напосылались разведчиков! – все-таки решился снизойти до разъяснений успокоившийся командир. – Вон, на Крамберга глянь! До сих пор как попрошайка папертный башкой мотает, того и гляди, слюна изо рта хлынет! Раз у вас, солдатушки, от одного только слова «колдун» поджилки трясутся, сам в трактир пойду! Вы ж из леса не высовывайтесь, даж если в халупе иль на дворе кутерьма какая начнется иль на дороге шеварийский отряд появится! Понял, Герхарт?! Залегайте на опушке, в траву врастайте, и без приказа моего позиций не покидать! Кто ослушается по скудоумию иль из трусости, собственной рукой на суку вздерну, прям рядышком с сержантом ножками барахтать будет!

– А меня-то за что? – само собой вырвалось из уст пораженного услышанным Герхарта.

– За то, что за балбесом глуховатым не уследил, – пояснил Аламез, ловким движением руки закинув за спину щит и направляясь в сторону трактира. – Ты и ты, со мной! Держаться на пару шагов позади и ртов не развевать! Ты понесешь знамя, – перст командира указал на одного из выбранных в сопровождающие солдат. – А ты прихвати мой шлем! Не подведи меня, Герхарт! Ни шагу без моего сигнала, ни одна чтоб башка из кустов не торчала!

* * *

Одни люди живут мирной, размеренной жизнью; других постоянно тянет то в странствия, то на полные опасности подвиги во имя того, чего они порой и сами толком не понимают. Обыватели стремятся жить тихо, спокойно; искатели приключений, наоборот, превращают свои будни в постоянную гонку то за чем-то, то от кого-то. Помыслы и тех и других понятны. Их жизненные ценности можно разделять или осуждать, в зависимости от того, какой позиции человек сам в жизни придерживается. Если ты по натуре своей непоседа, привыкший ставить перед собой все новые и новые цели и полностью отдаваться их достижению, то скромная жизнь монаха, пахаря иль ремесленника не для тебя. Ты в ней завязнешь, как в болоте, и будешь бесславно прозябать, коря себя за нерешительность, неспособность разорвать замкнутый круг привычного и обыденного. Если же ты домосед, любящий порядок, неизменный ход вещей и домашний уют, то лучше не ввязываться даже в малые авантюры. Большинство людей скромны и непритязательны в своих желаниях, они знают, чего хотят, и идут тем путем, который близок их духу. Однако имеются хитрецы, пытающиеся объять необъятное и разнообразить размеренный образ жизни добропорядочного горожанина иль крестьянина суровыми, опасными буднями странника, наемника иль темных личностей, в народе именуемых разбойничьим сбродом. Такие любители пощекотать себе нервы становятся ростовщиками, странствующими купцами, скупщиками-перекупщиками или содержателями трактиров, то есть неким «ни рыба ни мясо», старающимся усидеть сразу на двух лошадях, причем одной быстро скачущей, а другой еле плетущейся. Какое-то время им удается совмещать невозможное и, живя в спокойствии и достатке, играть в прятки со смертельной опасностью, но однажды этой забаве приходит конец. Наступает день, когда их мирок трещит по швам и трескается, как яичная скорлупа.

Голова толстяка-трактирщика жутко болела; болела почти так же сильно, как в тот памятный день, когда он принял решение купить трактир у дороги, ведущей к южным воротам столицы. Десять долгих лет отставному сержанту кавалерийского полка, постепенно обросшему жирком и обзаведшемуся вторым подбородком, как-то удавалось совершать невозможное и обнимать необъятное. С одной стороны, он вел размеренную, сытую и далекую от опасностей жизнь степенного обывателя. С другой же – не чахнул от скуки и чувствовал себя так же в гуще опасных событий, как в те далекие, безвозвратно канувшие в Лету дни молодости, когда быстрый скакун под седлом да острый меч заменяли ему и родню, и друзей. Почти каждую ночь он узнавал новые, когда забавные, а когда и интригующие истории от случайных проезжих, и это позволяло ветерану чувствовать себя еще живым, не погрязшим с головой в рутине однообразного быта. Но вот пришла ночь, которая все перечеркнула и изменила; ночь, убедившая ветерана, что даже бытность трактирщика слишком опасна для его преклонных лет.

Не в состоянии долее выносить затхлость и смрад все еще окутанного винными парами зала, старик покинул трактир и вышел наружу, где встал посреди опустевшего двора и стал оглядывать свои хоть и небольшие, но солидные, по меркам простолюдинов, владения. От прохладного утреннего воздуха и легкого ветерка, принесшего лесную свежесть, голове трактирщика значительно полегчало. Когда же боль окончательно покинула как будто разрывавшиеся от спазмов виски, старик стал вспоминать события прошедшей ночи и искать ответ на очень сложный вопрос: «А как же дальше жить? Бросить все и уехать иль, сделав вид, что ничего не произошло, продолжать торговать изрядно разбавленной выпивкой у пыльной дороги?»

Бывший солдат пытался понять, являлись ли только что пережитые события своеобразным знамением, предупреждавшим о скорой беде, или просто превратным стечением спонтанно сложившихся обстоятельств. Как обычно, прошлым вечером в его заведении собрались припозднившиеся к закрытию городских ворот странники. Компания оказалась настолько невзрачной и скучной, что он, отчаявшись услышать от посетителей что-то новенькое, сам принялся трепать языком и довольно основательно переусердствовал в этом начинании. Выражал недовольство поборами, поносил короля, полководцев, вельмож; одним словом, сболтнул много лишнего, за что и на суку вздернуть могли. Старик понимал, что может накликать на свою седую голову беду, но так разошелся, что уже не смог себя остановить. К счастью, всё вроде бы обошлось: среди посетителей не оказалось ни осведомителей королевского сыска, ни верноподданных дураков, доносящих при каждом удобном случае на всякого, кто ведет крамольные речи.

Однако страху старик изрядно натерпелся, в особенности когда в самый разгар его пылких излияний в трактир ворвались солдаты. Что было потом, трактирщик не помнил, как будто кто-то вычеркнул из его головы два, а может и более, часа жизни. Когда он очнулся, то вооруженного люда не было и в помине, вокруг были все те же лица посетителей и навоз… Огромные кучи смрадного навоза заполнили не только двор, но и залу трактира. Откуда они взялись, оставалось загадкой, но, судя по внушительным размерам пахучих куч, во владениях трактирщика попаслось многотысячное поголовье коней, коз да коров.

Превозмогая головную боль и жуткую тошноту, старику все-таки удалось организовать прислугу на вывоз в ближайшие поля неизвестно откуда появившихся удобрений. Как ни странно, но постояльцы не разбежались, брезгливо зажав платками носы, а оказали его слугам весьма ощутимую помощь в этом довольно дурно пахнущем дельце.

И вот теперь, когда груженные навозом телеги с полчаса назад уехали и вокруг не было ни души, старик стоял посреди вычищенного двора и пытался понять, стал ли он жертвой неведомых чар или его на старости лет начал подводить рассудок; навел ли на него порчу богомерзкий колдун в отместку за поношение шеварийских властей иль память настолько ослабла, что уже не в состоянии удержать в голове то, что случилось каких-то пару часов назад? Ответа не нашлось, хоть желание продать трактир и уехать куда-нибудь в тихую глушь заметно окрепло.

Старик еще немного постоял во дворе, вдоволь насладившись свежим воздухом, перед тем как отправиться спать, а затем побрел обратно в опостылевшую темницу винных паров и съестных ароматов. Однако дойти до порога трактирщик не успел, судьба преподнесла ему иной сюрприз, еще более нелепый и несуразный, чем залежи свежего навоза на дворе. Из леса откуда ни возьмись появились герканцы: не изможденные голодом беглые пленные, а трое полных сил и облаченных в боевые доспехи воинов. Не обращая внимания на застывшего в недоумении хозяина придорожного заведения, идущий впереди небольшой процессии рыцарь уверенным, четким шагом направился прямо к открытым дверям корчмы. Его молодое, но уже отмеченное уродливым шрамом лицо было спокойно и бесстрастно, а во взоре не было ни страха, ни вражды. Следовавшие за господином оруженосцы вели себя менее уверенно или более осторожно (в зависимости от того, как посмотреть). Завидев шеварийца, они состроили грозные рожи и обнажили мечи, однако не напали на замершего от страха старика, поскольку не получили на то разрешения господина. Когда же рыцарь переступил порог и скрылся внутри опустевшего заведения, то его слуги просто встали у крыльца, заградив корчмарю проход и испепеляя его гневными взорами.

Душевные потрясения чрезвычайно опасны для престарелых людей, в особенности когда следуют одно за другим и на них имеется пикантный налет загадочности. Сердце тучного старика не выдержало новых переживаний, и он, потеряв сознание, повалился наземь. Когда же напуганный трактирщик очнулся, то он уже лежал на мягкой кровати в собственной спальне, а вокруг бегали со склянками да примочками встревоженные слуги. Не желая более разбираться, стал ли он жертвой колдовских чар или обычного старческого слабоумия, бывший солдат решил окончательно уйти на покой и, продав за любую цену трактир, уехать туда, где травы душисты, воздух свеж и совсем нет людей…

(обратно)

Глава 3 Под крылом удачи

Ни царивший на дворе трактира почти идеальный порядок, ни относительная чистота тщательно, но далеко не безупречно прибранного трапезного зала не смогли сбить Дарка с толку и хоть на краткий миг заставить усомниться в реальности посланного ему некромантом сна. Этой ночью, то есть всего несколько часов назад, здесь безумствовало иллюзорное пламя, витали по воздуху диковинные твари, отчасти страшные, отчасти смешные, и резались вполне настоящие глотки. Пока магические видения Гентара отвлекали шеварийских солдат своими ужасающими видом да воплями, немногочисленная группа морронов методично и хладнокровно сокращала их поголовье при помощи всех имевшихся в наличии колющих, режущих, костедробящих и духвышибающих средств.

Про боевую иллюзию Аламез слышал давно, и хоть стать очевидцем столь будоражащего кровь зрелища ему ни разу не доводилось, но он точно знал, что это являлось одним из самых малых чудес, на которые был способен Мартин Гентар: то ли ученый, то ли маг, наполовину хладнокровный злодей и опытный искуситель, наполовину борец за права человечества и бескорыстный защитник людей от мерзкой нечисти и от самих себя, – одним словом, персона неординарная даже для Легиона.

Сделав пару шагов по скрипучему, еще сырому после недавней помывки полу, Дарк прошел на середину трапезной и внимательно осмотрелся. Как ни старались полотеры, как ни потели, намывая липкие доски да выскребая грязь из дальних углов, а он все-таки заметил на стенах и под аккуратно расставленными скамьями несколько бледных, размытых, но не отмытых до конца пятен крови. Это стало еще одним косвенным подтверждением того, что командир лесного отряда не сошел с ума, а увиденное им во сне действительно имело место и в жизни. Моррон не знал, зачем его ученому соклановцу понадобилось щеголять сложными, искусными чарами в придорожной корчме, да еще под носом у доброй половины шеварийской армии. На его взгляд, конфликт с наемниками можно было уладить куда более простыми и менее эффектными средствами, тем более что маг путешествовал не один, а в сопровождении целой группы наверняка отменно владевших оружием морронов. Оставалось также загадкой и то, каким таким чудесным образом хитрецу Гентару удалось заставить спящего в нескольких милях от этого места товарища, то есть его, стать свидетелем разыгравшихся ночью событий. Впрочем, Аламез не собирался долго строить догадки и ломать голову над скучными, учеными, да к тому же совершенно праздными вопросами «что?» да «как?». Он пришел сюда не для того, чтобы праздно упражнять мозг, вдаваясь в суть сложных магических субстанций, а чтобы прочесть секретное и явно важное послание, оставленное ему на стойке трактирщика козлобородым любителем тайнописи и прочих мелких причуд, порой излишних и лишь усложнявших жизнь…

Прислушавшись к звукам, доносившимся из-за плотно закрытой двери, и не обнаружив среди них ничего, что могло бы помешать или вовсе отвлечь от изучения секретного послания, Дарк позаимствовал с ближайшего стола одинокую, медленно догоравшую свечу и подошел к стойке, за которой обычно на высоком дубовом табурете восседал несдержанный на язык корчмарь. Едва взгляд моррона скользнул вниз, непослушный воле хозяина рот тут же издал череду тихих, неразборчивых звуков: то ли протяжный, сдавленный вздох, то ли вырвавшееся наружу в виде шепота забористое чертыханье.

Всего лишь беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что задача предстояла не из легких. Выщербленная, бугристая и кособокая поверхность стойки поразила взор моррона изысканной замысловатостью и стойкостью намертво въевшихся в подгнившую древесину узоров грязевой, жировой и бог весть еще какой природы. Если там и было начертано послание, то невооруженным глазом его не разобрать, обладай Аламез даже зоркостью Лорда-вампира.

Припомнив наставление некроманта во сне, рыцарь снял стальную перчатку с левой руки и нехотя сделал кинжалом небольшой надрез на безымянном пальце. Капли его крови неприятно зашипели, соприкоснувшись с изъеденными сыростью досками. Как ни странно, кровь моррона оказалась хорошим чистящим средством. Грязи заметно поубавилось – застарелые пятна потекли, растворенные живительной влагой багрового цвета, однако буквы не проступили. Тогда Дарк вспомнил про молоко и потянулся за крынкой, то ли случайно позабытой возле ножек шаткого табурета, на который рыцарь даже не отважился бы присесть, то ли предусмотрительно оставленной там заботливым другом, решившим пожалеть его обоняние и избавить от вдыхания удушливых паров дешевой придорожной кухни.

Не белое, а сероватое, перемешанное с пылью и мелкими дохлыми мошками молоко подействовало совсем не сразу. Более долгой минуты, показавшейся ему тогда целой вечностью, рыцарь стоял, склонившись над шипящей, булькающей, извергающей пузырьки с брызгами лужицей непонятно какого цвета, и ждал, терпеливо ждал волшебного результата. Но вот наконец-то его терпение было вознаграждено, правда, нельзя сказать, что сторицей. Пенящаяся жидкость без остатка впиталась в древесное волокно, явив взору моррона не только чистый-пречистый участок поверхности, но и нанесенные на нее сальным пальцем мага символы, оказавшиеся вовсе не таинственными рунами, а обычными герканскими цифрами да буквами.

«Бери с собой всех! Этой ночью в 2 часа между 3 и 4 башнями на север от восточных ворот… – интригующе началось послание, но тут же неожиданно и закончилось, как будто оборвалось: – …Завтра в полдень на Соборной площади. Будь один!»

Бесспорно, краткость – сестра таланта, но немного растерянному получателю письма, конечно же, хотелось, чтобы торопыга-отправитель проявил чуть больше бездарности и не поленился чуть подольше повозить корявым сальным пальцем по столу, тем более что свободное место позволяло разгуляться…

Нет, с одной стороны, послание было сформулировано предельно четко и кратко – одна лишь суть без лишних слов и неуместных приветствий. Место и время сбора были обозначены. Цель тоже была ясна, как погожий день, – в идеале скрытное, а на деле, как получится, проникновение в Удбиш. Не поленился некромант указать и ожидаемый численный состав предстоявшей встречи. Морроны хотели, чтобы Аламез привел с собой весь свой отряд, всех без исключения бойцов, включая ополоумевшего (кстати, благодаря их усилиям) Крамберга. Однако, с другой стороны, в голове едва закончившего чтение предводителя вольного лесного воинства возникло много вопросов: «Зачем легионерам понадобилась помощь герканских солдат? В качестве подкрепления или лишь для того, чтобы его люди пожертвовали собой, отвлекая внимание шеварийской стражи?» К последнему Аламез был не готов! Он не собирался вести доверявших ему солдат на убой, даже если такой жертвы требовали интересы всего человечества и Одиннадцатого Легиона. Удивило рыцаря и то, почему Гентар назначал ему второе рандеву. «Какой смысл после проникновения в город делить силы, которых не так-то уж много сейчас, а к завтрашнему утру может и вовсе не остаться?» Но более всего не понимал Дарк, как он сумеет незаметно провести отряд к месту встречи. До города от трактира было недалеко, преодолеть такое расстояние почти за полные сутки – сущий пустяк! За это время его можно даже лесными дебрями на брюхах проползти, аккуратно огибая деревеньки и обходя дорожные кордоны. Но вот вокруг крепостного рва под самими стенами шеварийской столицы стояли лагерем вражеские войска. Его люди могли быть невидимыми в лесу, но не на открытом же пространстве…

Одним словом, план соединения двух отрядов был непродуман. У старика некроманта множество разносторонних талантов, но тактическими мелочами великий стратег явно пренебрегал, а может, исключительно по доброте душевной милостиво позволял доводить их до ума непосредственным исполнителям его грандиозных замыслов, таким воякам, как сам Аламез.

Дарк пребывал в недоумении и не знал, что делать, поэтому собирался незамедлительно покинуть трактир и, уведя отряд снова на безопасную стоянку в глубину леса, взять пару-тройку часов для основательного раздумья; возможно, повторно послать на разведку. Так поступил бы любой настоящий рыцарь, окажись он на месте моррона. Однако превратный случай бесцеремонно нарушил планы рассудительного командира.

Внезапно тишину трактира пронзила донесшаяся со стороны леса чересчур громкая и, казалось, совсем неуместная трель соловья, а уже через мгновение дверь корчмы распахнулась, да с такой силой, что чуть не слетела с петель. «Тревога! Шеварийцы идут!» – громко выкрикнул первым ворвавшийся в зал часовой. По тому, как блестели глаза и зарделись щеки обоих взволнованных парней, Дарк без дальнейших разъяснений понял две прискорбные вещи. Врагов было слишком много, чтобы вступать в бой, а шанс незаметно пересечь двор и скрыться в лесу то ли изначально отсутствовал, то ли был безвозвратно потерян из-за непростительного разгильдяйства зазевавшихся на посту дозорных.

– Что встали?! Живо дверь подоприте столом, да перед окном не маячьте! – отдал приказ командир, к великой радости солдат, ничуть не потерявший присутствия духа и даже, как им показалось, не капельки не встревожившийся. – Затем марш на кухню! Проверить, где тут черный ход! Если его нет, так сделать!

* * *

Нет ничего более спорного, чем неоспоримые истины, привитые людям с детства. К примеру, любой, от крохотного малыша до престарелого мужа, знает, что мир – это хорошо, а война – плохо, но если как следует поднапрячь мозги и вдуматься в суть вещей, определение получится не столь уж и однозначным. А иначе откуда в нашей жизни столько и не «белого», и не «черного», а «грязновато-серого», приносящего не только вред, но и немного пользы?

Во-первых, хоть крови на войне, бесспорно, больше, чем в мирной жизни, но зато процесс пролития пота приобретает более ощутимый смысл. На пашне иль в ремесленном цеху бедняк трудится на благо хозяина, в военные же времена исключительно ради собственной пользы – чтобы выжить, избежать смерти от вражеского копья или меча.

Во-вторых, в спокойные времена труд крестьян и ремесленников кормит знать, на войне же богатым сословиям приходится чуток поумерить аппетиты и даже слегка подраскошелиться, а иначе ослабшие руки оголодавшего бедняка не будут способны держать оружие и защищать их добро.

В-третьих, мир – пора молчаливых компромиссов и стоического долготерпения голодного большинства ради блага сытых меньшинств; война же, наоборот, обостряет давно назревшие конфликты и заставляет предпочитающих обычно позабыть о них людей найти какое-никакое решение игнорируемых проблем.

В-четвертых, война, как лакмусовая бумажка, проявляет людскую сущность. На войне сразу становится явным, кто человек с большой буквы, а кого и человеком-то трудно назвать; кто, не жалея жизни, борется за счастье близких, а кого заботят лишь целостность и комфорт собственной шкуры.

В-пятых, война дает шанс рабам обрести свободу, а представителям низших сословий достичь благополучия и величия высших. Только на войне у любого солдата появляется шанс заслужить «белые шпоры» и променять дырявенькую кольчужку пехотинца на блестящие рыцарские доспехи. Только война дает шанс беднякам проявить себя и смыть позорное клеймо раба или слуги, поставленное на них с момента рождения.

И, наконец, в-шестых, пожалуй, самое большое преимущество военной поры состоит в том, что она во многом уравнивает сословия. Шанс погибнуть в бою почти одинаков что у рыцаря, что у обычного пехотинца, ведь стреле без разницы, чью грудь пронзить, а меч в сражении опускается на голову первого, кто встретился на пути. Война не разбирает, кому дарует смерть иль мучения, но заставляет терпеть лишения и трудиться всех: привыкших к праздности вельмож, не знающих обычно роздыха бедняков. Особенно это заметно в походах, когда командирам приходится сражаться наравне с солдатами, есть с ними из одного котла, спать под одной дырявой крышей на кишащем клопами и прочими паразитами лежаке, вместе махать киркой или лопатой, возводя укрепления и хороня погибших после очередного сражения…

Наглядным подтверждением последнего аргумента мог бы стать похоронный ритуал, прошедший однажды ранним утром на тихой лесной поляне в пяти-шести милях к югу-юго-востоку от Удбиша. Добрых полторы дюжины человек совместно трудились не покладая рук и не жалея запачканных травою да землей портков, когда рыли огромную яму – братскую могилу для пока еще покоящихся на прикрытых мешковиной подводах трупов. В одной разношерстной похоронной команде, сформированной неизвестно кем и когда и явно не имевшей никакого отношения ни к столичным властям, ни к шеварийской армии, трудились не только крестьяне с ремесленниками да прислуга ближайшего трактира, но и уважаемые зажиточные господа во главе аж с настоящим дворянином. Все они наравне стояли по колено в грязи и усердно махали лопатами, выгребая из ямы под мелким, противным дождем вязкую черно-коричневую массу, более походившую на строительный раствор, нежели на землю.

Однако ничто не длится вечно. Равноправие в этой необычной компании просуществовало лишь до тех пор, пока рытье могилы четыре на шесть и три метра глубиной не было закончено. Как только последний ком сырой земли упал на траву, руководивший похоронами седой дворянин мгновенно вспомнил о благородности своего происхождения и из усердного труженика превратился во властолюбивого, требовательного командира.

– Все, закончили! Возницы, отдышитесь чуток, пока остальные телеги разгрузят, а затем марш на козлы и прямой дорогой в трактир возвращайтесь! Чтоб через четверть часа вами тут и не пахло! – сурово произнес дворянин, для усиления эффекта грозно сдвинув мокрые то ли от пота, то ли от дождя брови. – Остальные телеги разгружают! Валите трупы сперва на землю, а не в яму! Все ценное снять, во все пригодное к носке и кровью не запачканное облачиться… В общем, ни к чему объяснять, как мародерствовать, сами, господа и дама, прекрасно знаете! Поторопитесь, баклуши бить некогда! На все про все осталось не более получаса… там выступаем! – громогласно подытожил седовласый командир, а затем, повернувшись вполоборота, шепотом обратился к стоявшему поблизости старичку-горожанину, тому самому магу, сотворившему в трактире иллюзорное заклинание: – Зайдем-ка в лесок, дружище, пошептаться надо…

– Марка с собой брать? – решил уточнить почтенный житель столицы, тщательно вычищавший неудобной расческой из пяти пальцев мелкие комья земли, застрявшие в куцей, жиденькой бороденке. – Или пущай поработает?

– Или! – кратко и еще тише ответил дворянин, заговорщически покосившись в сторону весело щебетавшего о чем-то с Миленой и парочкой других морронов седовласого паренька. – Разговорчик только для нас, уши чужие без надобности.

– Ну, тогда пошли, – печально пожал плечами Мартин Гентар, видимо, сожалея, что ему придется куда-то идти да к тому же прервать увлекательный процесс очищения бороды. – Только учти…

– Не здесь! – резко прервал его дворянин и, подавая пример, быстро направился в чащу – туда, где их не смогли бы ни видеть, ни слышать остальные собратья и странное существо по имени Марк.

Немного утомленный от недавнего чародейства и сильно изможденный только что оконченными трудами некромант морально приготовился к худшему и обреченно побрел следом за, казалось, двужильным ровесником. Члены мага болели, взопревшее тело неприятно зудело, а весь целиком организм, давненько не знавший грубой, тяжелой работы, занудливо ныл, моля об отдыхе. Мартину не хотелось шевелить уставшими да к тому же изрядно промокшими ногами, но дело есть дело. Ему оставалось лишь уповать, что чересчур осторожный и излишне подозрительный собеседник не заведет его слишком далеко, ведь после разговора предстояло еще продираться обратно, причем не по ровной дороге, а сквозь мокрые заросли да колючие кусты.

– Довольно, здесь поговорим, – к несказанной радости мага произнес командир отряда, внезапно остановившись и озираясь по сторонам.

– Не боись, уже далеко отошли, с поляны никто не услышит, – скорее в силу привычки, нежели из-за опасения иного, прошептал некромант, с кряхтением рухнув на довольно удобный пень и тут же принявшись массировать отекшие ноги. – Вряд ли Марк за нами собирался идти, а если бы вдруг и любопытство проявить захотел по глупости, то наши его не пустили б… Не дурни же, понимают, зачем мы в чащу подались. Так что выкладывай, что надумал!

– Да пока ничего нового не надумал. План прежний, никаких изменений. Я о другом поговорить хотел, – удивил некроманта дворянин, уже не вертя головой и не пронзая взором ближайшие кусты, но все еще прислушиваясь к тихому шороху листвы и к мерной дроби падающих с небес капель. – Зря мы с собой твоего Марка взяли, да и к Аламезу обращаться не стоило! Не говорю уж о том, что вся затея дурацкой кажется! Думаю, просчитались мы, переоценили силы… Вернуться нам надо, пока еще не поздно.

Без исключения всем существам: и людям, и морронам и даже хладнокровным, расчетливым вампирам, – свойственны сомнения, боязнь переоценить свои силы и в результате не только провалить задуманное, но и лишиться того, что уже имеешь. Страх потерпеть неудачу свойственен всем, однако настоящие бойцы держат его в узде, не позволяют тревожным мыслям повлиять на реальные действия и уж тем более не отступают в самый последний момент перед боем. Одним словом, Мартин Гентар ожидал услышать все, что угодно, но только не то, что внезапно оскорбило его слух. Подобные малодушные речи мог вести кто угодно: отважный командир, талантливый полководец, амбициозный королек, проныра-царедворец, живущий только интригами, и даже бывалый моррон, но только не один из самых старейших легионеров и вот уже на протяжении трехсот лет бессменный Глава Совета Одиннадцатого Легиона.

Никто в «Легионе», да и на целом Свете не знал, как Корбис Огарон прожил человеческую жизнь и при каких обстоятельствах превратился в моррона. Сам он не любил рассказывать о своей бытности смертным. Живых же свидетелей его человеческих подвигов уже давно не было. Большинство легионеров считали Корбиса старейшим морроном. И лишь единицы, вроде Мартина Гентара, могли предположить, насколько их товарищ стар, ведь Огарон был рожден еще в те древние времена, когда косматые коренастые существа, весьма непохожие на ныне живущих людей, воевали палками с дерева, а плохо отесанная дубина и костяное копье являлись самым эффективным и изящным оружием. Перед Гентаром стоял и хмурил брови не просто командир и не просто самая влиятельная фигура в Легионе, а тот, кто фактически стоял у истоков человечества и имел в добрую сотню раз более жизненного опыта, чем он. Спорить с такой персоной сложно, даже если абсолютно уверен, что прав. Бесспорный авторитет оппонента давит, и самые весомые аргументы кажутся детским лепетом. Озадаченному некроманту было сложно начать разговор, но он взял себя в руки и, к собственному удивлению, справился.

– Совет одобрил наш план, более того, Корбис, твой вклад в него весомей, чем мой! Так с чего же вдруг идти на попятную? Лично я причин к тому совершенно не вижу.

– Причина одна, – произнес Огарон, стараясь не встречаться с Гентаром взглядом. – Она нелогична и даже может показаться смешной… моя интуиция. Я чую беду, хоть и не могу сказать, с какой стороны она приближается и где именно устроена западня.

– Чутье – вещь хорошая, кто бы спорил, – ответил маг, перейдя от растирания икр к разминанию затекших локтей, – но только всецело полагаться на него не стоит, к добру не приводит! Давай по порядку с сомнениями твоими разберемся, начнем с менее существенного, так сказать, с пустяков.

– Пустяков в нашем деле нет, – изрек явное Корбис, наконец-то взглянув собеседнику в глаза, – и это ты знаешь не хуже меня. Любая мелочь может привести к непоправимым последствиям.

– Бездействие еще хуже, оно делает нас пассивными, слабыми, практически мертвыми. Клан Мартел сделал ход, подсказал королю Шеварии, как выиграть войну, не говоря уже о непосредственном участии здешних вампиров в боевых действиях. Если мы не предпримем ответных шагов, сам понимаешь, как все закончится и к чему приведет, – парировал Мартин, с трудом, но выдержав тяжелый взгляд. – И вообще, давай в красноречии не упражняться и к словам не придираться. Что-то не нравится, будем корректировать на ходу! Начнем с пус… наименее существенных факторов, – поправился Мартин, решивший, чтобы не злить собеседника, избегать в разговоре слова «пустяк». – Как я понимаю, тебя смущают всего три обстоятельства: компания Марка, участие Аламеза и наш тактический план, то есть то, при помощи какой именно последовательности действий мы собираемся добиться цели. Так, или есть что-то еще?

– Хорошо, начнем с мелочей, – ответил Огарон, садясь на траву лицом к магу. – Мне не нравится Марк, не нравится, потому что он не моррон, он ЧУЖАК! Нам не стоило брать его с собой и уж тем более разрабатывать план на основе сомнительной информации из его, возможно, и лживых уст. Согласен, чужаков надо привлекать, брать в союзники, но я корю себя за то, что поверил его словам, и боюсь, очень сильно боюсь, как бы мой неосмотрительный поступок не привел к…

– … к необратимым последствиям, – с улыбкой понимания на лице закончил за соклановца Гентар. – Это эмоции, им время от времени подвержены все. В силу твоего богатого жизненного опыта ты слишком долго держал их в узде, но вот плотину здравого смысла прорвало, волны эмоций затопили рассудок… Что ж, со всеми бывает. Теперь же позволь обратиться к фактам. Обстоятельства сделали Марка нашим союзником, и он уже успел доказать свою преданность. Его участие в нашей экспедиции по тылам врага имеет смысл не только для нас, но и для него, притом огромный!

– Объясни! Я что-то такого не наблюдаю. Будь я на его месте, ни за что бы не принял участие в таком опасном походе! Клан Мартел долго охотился за ним. Ты когда-нибудь видел, чтобы кролик сам, добровольно шел волку в пасть?!

– Но Марк не кролик, и им руководят не только инстинкты. Поверь, окажись ты действительно на его месте, сделал бы то же самое! Долго, очень долго этот с виду бесшабашный юнец прожил один, совершенно один, не только без сородичей, но даже не имея приятелей, которые бы его чуть-чуть понимали. И вот однажды судьба свела его с Аламезом. Они с Дарком жили, как братья, в течение нескольких лет. Наш Дарк Аламез – единственный близкий Марку человек на целом свете… Ни общение с нами, ни с кем иным тех светлых дней из прошлого не вернет и дружбы с Дарком не заменит! Меня не удивляет, что он стремится найти товарища. Я бы сам отправился к черту в пасть, не то что в Удбиш, и мне было бы плевать, кто там меня разыскивает и кто желает мне смерти! – немного запыхавшись, Мартин перевел дух, а затем продолжил вещать так же убедительно, но уже более сдержанно: – Что же касается другой стороны вопроса, то извини, – с легкой усмешкой на устах маг развел руками, – уж так обстоятельства сложились, что Марк знает очень много о древнем народе, у которого его предки были рабами. Уж вышло так, что шеварийским вампирам как-то удалось перенять знания и отчасти образ жизни бывших хозяев Марка. В этом огромный минус для всех, но и существенный плюс для нас! Мы знаем, что они могут, можем просчитать их ходы и, что немаловажно, имеем весьма полезные сведения о том, как защищено их главное логово и как туда пробраться…

– Да знаю я, – проворчал Корбис, – но все равно сиротке-заморышу не верю…

– Я тоже ему не доверяю, причем по той же причине, что и ты, – признался Гентар. – Он чужак, а значит, если обстоятельства повернутся по-иному, то может в лучшем случае подвести, в худшем – вовсе предать. Однако это не повод игнорировать ценные сведения и отталкивать того, кто к нам тянется. Будем за ним приглядывать, а там… там, как получится. Если от его настроений иль поступков повеет дурной запашок измены, я первый стану его палачом. Превращу горемыку не то что в доспехи, а в камень на дне самой вонючей выгребной ямы, – поклялся некромант, а затем, мерзко хмыкнув, добавил: – При том обоняния не лишу…

– Хорошо, пусть пока остается в отряде, – после недолгой паузы вынес вердикт командир.

– Теперь об Аламезе. Что тебя смущает в том, если он примкнет к нам, а его люди пополнят наш явно недостаточный для выполнения миссии отряд?

– Я совсем не против получить под начало пару десятков проверенных бойцов, пусть даже они только люди, но лучше бы соединение прошло без их командира, – честно признался Глава Совета. – Пойми меня правильно, Аламез, бесспорно, легенда, его вклад в наше дело велик, но ни я его толком не знаю, ни он не имеет ни малейшего представления о Легионе. Он одиночка и тем гордится; он одиночка, а значит, непредсказуем и в некотором смысле опасен. С его воскрешения прошло уже достаточно лет, а он так и не удосужился ни разу посетить расширенное заседание Совета или как-то заявить о себе. Его поступки напоминают мне о Конте…

– Ты не прав, – покачал головою Гентар. – Ты его совсем не знаешь, а судишь. Уж за кого, за кого, а за Дарка я могу ручаться головой! Да, в трудный момент он может принять решение, отличное от твоего, и, скорее всего, оно окажется верным. Ты просто боишься, что он пошатнет твою власть в отряде…

– Я боюсь не за себя, а за дисциплину! – рассердился Огарон, но внешне этого не показал. – А кто еще из морронов решит рискнуть своей головой?

– Анри Фламмер, но он в плену, – без толики сомнения в голосе заявил маг. – Думаю, Зингер, как только воскреснет. Кстати, мои слуги подняли его тело со дна Верлежского озера и сейчас везут в штаб-квартиру в Мелингдорме. Дарка видела Милена, но в силу ее преждевременной кончины общение было мимолетным.

– Не расстраивайся, ее голос не был бы значимым, – Корбис позволил себе улыбнуться, и это был хороший признак. Сомнения командира потихоньку начинали рассеиваться. – За три года она дважды умирала, слишком молода, отчаянна и безрассудна. Я бы не принял всерьез ее заверения.

– Девушка храбра, к тому же она в моей группе, и за эти три года Совет поручал нам много опасных дел, немудрено, что…

– Ладно, не защищай любимицу, время покажет. Да и не о том сейчас речь… – Корбис призадумался, размышляя, как четче выразить свои тревоги. – Я не знаю Аламеза, поэтому опасаюсь. Пойми, пока я не увижу его в деле, он для меня такой же чужак, как Марк.

– Понимаю, – кивнул некромант, – но это также не повод отказываться от помощи воина, за которого говорят его меч и дела! Кодвус, Альмира, Мелингдорм и, наконец, недавние события на границе – тебе этих заслуг мало?! Если «да», то на тебе вот такой аргумент! – Отдохнув и уже больше не в силах сидеть на одном месте, к тому же на довольно сыром, Мартин поднялся с пня и заходил из стороны в сторону. – Наш отряд добрался до Удбиша только благодаря моим знаниям. Вампиры не предполагают, что мы здесь, даже сильнейшие из них не чуют запаха нашей крови. Я открыл микстуру, позволяющую сбивать неприятные, опасные для вампиров ароматы наших тел. Дарк же в науке сущий ноль! Но ему не понадобились мудрые книги, чтобы сделать то же самое и также остаться незамеченным. А иначе, иначе бы клан Мартел расправился бы с его крохотным отрядиком в двадцать три герканские головы еще задолго до подступов к столице. Да, он одиночка, но в то же время и талантливый командир! Он не только воин, но и отличный разведчик, охотник и убийца! Вампиры боятся его, и не без оснований! – Изложив свою точку зрения в весьма импульсивной манере, Гентар мгновенно стал умиротворенно спокойным и снова опустился на пень. – Неизвестно еще, кого бы герцог Мартел больше испугался, узнай он о близости к его владениями нас и герканцев Дарка. Ты хочешь отказаться от такого союзника? Должен тебя разочаровать. С нами или без нас Аламез все равно будет делать то же, что и мы. Цели наши одни и те же: спасти Фламмера, подавить вампиров, помочь Геркании в войне; приоритеты только разные!

– И какой же у него на первом месте? – исключительно из любопытства поинтересовался Огарон.

– Ты знаешь ответ, а вот я твоего пока не услышал…

– Отряду Дарка не дойти до стены, – произнес Корбис, своеобразно давая понять собеседнику, что он изменил свое мнение и уже не против участия Аламеза в предстоящей операции, однако тому противится само Провидение. – Под Удбишем военные лагеря. Мы проскользнем благодаря твоим иллюзорным чарам, а вот им…

– Ну, за это ты не беспокойся, – хитро ухмыльнулся мастер иллюзии и прочих чудес, – и Дарк не промах, и я ему немножко кое в чем подсобил…

– Опять колдовал за моею спиной? А командира в известность своих козней поставить? – спросил Корбис без злобы, немного устало и даже с легким смешком. Он знал, что, сколько бы он ни твердил о дисциплине в отряде, старого хитреца не переделать. – Хоть бы после оповестил…

– Во-первых, не колдовал, а применил на практике знания, а во-вторых, зачем твою светлую голову всякими пустяками забивать? – ответил некромант не без ехидства. – Ладно, заболтались мы тут, пора к отряду возвращаться да выступать.

– Постой, – нахмурил брови Глава Совета. – Мы еще о главном не поговорили.

– Скажу так, – тяжко вздохнул Гентар, – я тебя успокаивать не буду, наш план не безупречен и рискован, хотя бы потому, что в случае неудачи нас обоих ждет гибель. Это прискорбно для нас и, как понимаешь, существенно ослабит позиции Легиона. Однако планы на то и планы, чтобы по ходу исполнения их менять… Шансы на успех велики, но…

– …гарантий успеха не бывает, – продолжил мысль командир, вставая с травы. – Ну, что ж, будем уповать на удачу да на гвозди!

– Какие еще гвозди?! – удивился маг.

– Да на те самые гвозди, мой друг, – рассмеялся Корбис, хлопая обескураженного товарища по плечу, – коими здравый смысл да смекалка в наши мозговитые головы вбиты! Коль не отлетят, в порядке все будет! Нас не только черт не съест, но и герцог Мартел нами подавится…

* * *

Как только часовые скрылись на кухне, поспешно выполняя распоряжение командира, Дарк прильнул к запотевшему окну, которое к тому же было все в разводах то ли от застарелых брызг вина трех-четырехнедельной давности, то ли от недомытой крови. Видимость была плохой, но в этом крылся и огромный плюс – грязь на стекле и плохое освещение внутри помещения были отменной маскировкой, так что вряд ли кто из вражеских солдат смог бы случайно заметить в окне наблюдавшего за ними герканского рыцаря.

Дозорные ошиблись, точнее, допустили незначительную неточность в формулировке. Шеварийцы не шли, не маршировали в пешем строю, а ехали верхом по дороге в сторону столицы. Конный отряд казался не очень большим – всего полторы дюжины одетых в кольчуги и плотные кожаные курткивсадников легкой кавалерии, вооруженных лишь мечами, луками и не имевших даже щитов. Небольшая численность отряда и его явно недостаточное для боя с серьезным противником вооружение не обрадовали Дарка, а, наоборот, опечалили. За считаные секунды рыцарь сообразил, что это не весь отряд, а только высланный вперед основных сил авангард и что медленно подъезжавшие к трактиру всадники не служат ни в шеварийской кавалерии, ни в наемных отрядах. Это была стража конвоя, только тем можно было объяснить отсутствие у солдат щитов. Зачем надсмотрщику таскать на спине громоздкий и тяжелый щит, когда для расправы над изможденным и безоружным каторжником хватит меча иль нагайки, а если пленному каким-то чудом удастся бежать, то острая стрела, выпущенная из тугого лука, всегда нагонит и пронзит его битую спину.

Терпеливо наблюдая, как подремывающие в седлах конвоиры медленно проезжают мимо трактира и даже не поворачивают головы в сторону его опустевшего двора, Аламез был преисполнен двояким чувством. С одной стороны, он благодарил Небеса за то, что не позабыл отдать своим людям приказ ничего не предпринимать без его распоряжения, а с другой – его сердце разрывала тревога. Дурни-часовые хоть и вовремя скрылись внутри корчмы, но не додумались затащить внутрь лишившегося чувств трактирщика, чье грузное тело вальяжно развалилось на брюхе прямо перед крыльцом. Стоило лишь одному из шеварийцев заметить распластавшегося на земле старика – и столкновения было не избежать. Сами по себе всадники из авангарда угрозы не представляли, половина из них погибла бы от вылетевших из кустов стрел еще до того, как обнажили бы мечи, но вот стычка с основными силами конвоя, который, судя по численности дозорного разъезда, должен быть очень большим, ничего хорошего не сулила. Закованные в кандалы, изможденные дорогой, побоями и голодом пленные вряд ли смогли бы оказать существенную помощь, и двум неполным дюжинам герканцев пришлось бы с боем отступить в лес. Нетрудно догадаться, что случилось бы потом. Близость столицы и стоявших возле нее войск не оставляла герканцам ни одного шанса выжить, а уж о том, чтобы пробраться в Удбиш, можно было и не мечтать. На них бы устроили облаву, рано или поздно окружили б и перебили, как загнанную стаю волков. Даже если трети отряда и удалось бы выжить, то планы Дарка полетели б в тартарары.

– Господин рыцарь, хода черного нет, но его можно быстро проделать! – неожиданно раздался за спиной призадумавшегося моррона тихий шепот солдата.

«А все-таки я молодец, здорово ребят выдрессировал! И ходят бесшумно, и дверными петлями не скрипят, – сам не зная почему, первым делом подумал Дарк. – Жаль, коль всем им погибнуть придется!»

– Я что, неясно приказ отдал?! Нет, так проделать! – так же тихо произнес Херцштайн, не повернув головы.

– Нашумим, господин рыцарь, тама по углам уж шибко много барахла всякого звенючего навалено, загромыхает так…

– Тогда отставить, – отменил моррон прежний приказ и тут же отдал следующий: – Сядьте на скамью и притворитесь мышами, немыми и безлапыми!

Дозорный разъезд не заподозрил ничего подозрительного и, проехав мимо трактира, скрылся за поворотом дороги. Дарк вздохнул с облегчением и, отпрянув от оконного стекла, собирался направиться к выходу. У троицы, затаившейся внутри трактира, было не более двух-трех минут, чтобы выйти наружу и перебежками добраться до леса. Однако удача изменила герканцам. Не успел моррон сделать и шага, как в окне вновь появились конские головы, а в ушах раздался приглушенный цокот копыт. Четверо конвоиров зачем-то вернулись, причем трое спешились на обочине, а один из шеварийцев быстро погнал коня в обратную сторону.

«Что это: обычная процедура, разведчик докладывает командиру конвоя, как дела на дороге, или все же что-то заподозрили? – пытался понять, что происходит, Дарк, вернувшись к окну. – А может, у трактира остановиться решили? Коней попоить, самим пожрать, да по нужде великой да малой, в уютный теплый амбар сбегать? Ох, не нравится мне эта компания у дороги! Почему сюда не идут, да и в сторону нашу совсем не смотрят? Неужто вспугнуть боятся? А не слишком ли я о них хорошо думаю? Это же всего лишь надсмотрщики. Повезло, видать, нам – тела трактирщика с дороги, похоже, не видно, иль за пьянчужку обычного его приняли. Убирать не спешат – мараться неохота!»

Гадать можно было долго, но правды все равно не узнать, пока неторопливые события не разовьются до своего логического и явно скорого конца. Пока же Аламезу и его солдатам оставалось только тихо сидеть и ждать, молясь о том, чтобы, судя по доносившимся до ушей звукам, уже приближавшийся конвой прошел мимо. Нет, конечно, Дарк подумывал, чтобы проскользнуть за спинами не очень-то и бдительных стражей, но это было еще рискованней, чем просто затаиться. В случае обнаружения их, естественно, прикрыли бы. Всего три бесшумных выстрела из кустов, всего три сдавленных хрипа, и вот возле лошадей три бездыханных трупа, однако увести лишившихся хозяев коней и оттащить тела в лес всяко не успеть. В ушах моррона уже нарастал неприятный звон кандалов и колодок.

Любая колонна пленных – всегда зрелище, преисполненное скорби и печали: одни обреченно бредут на смерть, скорую, в виде виселицы у дорожной обочины, или долгую, мучительную, в сыром каземате или на душной каменоломне. На лицах каторжников всегда видна печать обреченности и уныния. Не более радостны лики и конвоиров, ведь им каждый день на протяжении долгих лет приходится созерцать одну и ту же невзрачную картину и каждый миг бояться, что обезумевшие узники устроят мятеж и попытаются придушить их цепями иль впиться в глотки зубами, единственно доступным пленнику оружием. Любой конвой напоминает похоронную процессию, но с той лишь разницей, что покойнички пока еще живы, а провожающие их в последний путь не собираются говорить прощальных речей да пить вино за их упокой.

Все конвои военной поры одинаковы. Впереди едут командир и его охранники на сытых конях. По бокам процессии лениво шествуют неусыпные стражники, обожающие слушать собачий лай вместо пения да пронзительный свист плеток, плавно переходящий в удары о плоть и тихие стоны. В центре устало бредет серая-пресерая масса в несколько сотен косматых голов, источающая удушливый аромат, а замыкают шествие сборщики трупов, те, кто добивает выбившихся из сил да спихивает их отощавшие тела на обочину. Все конвои военной поры одинаковы, но, как оказалось, только не этот…

Стражников было немного, не более полусотни, причем основную массу, к радости Дарка, составляли пешие конвоиры. Однако, в отличие от посланных в дозор, надсмотрщики были хорошо вооружены: в боевых доспехах, со щитами и с настоящим оружием вместо обычных коротких мечей да плеток. Стражников было необоснованно много, учитывая то, что вели они не более двух десятков изможденных, израненных, валившихся через шаг с ног пленников. Собак не было, поэтому и лая было не слышно, а роль сторожевых псов исполняли прирученные волки, которых шеварийцы вели на цепях. Хвостатые стражи не лаяли, только щерили пасти да смотрели на едва передвигающее ногами мясо алчными, голодными глазами. Удивило Аламеза и то, что толпа заключенных не походила на серую, однородную массу. Она была пестрой, многоцветной, хоть краски одежд уже успели выцвести и потускнеть от грязи и дождей. Обветшалые, протертые да рваные хламиды, обильно покрытые грязью и кровью, бесспорно, еще недавно были герканскими военными мундирами. Не без труда Дарк узнал в жалком тряпье на еще более вызывающих жалость телах их носителей морскую форму военного герканского флота и красно-желтые мундиры родного мелингдормского полка.

«Так вот оно что! Вот и встретились! – пронзила мозг моррона тревожная, но в то же время и радостная мысль. – Это же защитники Кенерварда! Я их столько искал, так мечтал отбить! А фон Кервиц с ними! Эх, жаль, отсюда не разобрать лиц!»

Сидевшие до этого момента тихо солдаты не на шутку встревожились за командира и даже нарушили приказ, осмелившись привстать со скамей. Они не видели лица рыцаря, но потому, как напряглась под доспехами его спина и как захрустели костяшки пальцев под стальными перчатками, поняли, что он очень-очень взволнован… Им было не понять, чем вызвано беспокойство командира, ведь удача вроде бы вновь покровительствовала их троице. Конвой герканских пленников медленно тянулся по тракту мимо трактира, не собираясь останавливаться. Едущий впереди процессии шеварийский офицер в покрытых брызгах доспехах хоть и выглядел крайне уставшим, но торопился достичь столицы, видимо, конечной точки маршрута.

– На место! – хотел прошептать, но вышло, что прорычал сквозь зубы рыцарь.

Моррона бил озноб и одновременно мучил жар, не говоря уже о дрожи в пальцах и коленях. Такого волнения он давно не испытывал. Борьба между «хочу» и «надо» сводила с ума его мечущийся в агонии рассудок.

«Перебить сволочей! Навалимся разом, никому не уйти! Сперва всадников из луков перебьем, затем остальных перережем! – взывала к Аламезу душа, заручившись поддержкой неожиданно обострившихся чувств сострадания и справедливости. – Всех обезглавим, даже шавок, а головы на шесты и вдоль дороги насадим!»

«Тебе ничего не нужно делать, просто уйми свой гнев, просто потерпи! Через несколько минут все закончится: конвой пройдет, твоя боль утихнет, и ты сможешь вернуться к делам! Они важнее, намного важнее!» – внушал здравый смысл вопреки зовам сердца.

«Пленников из Кенерварда через полстраны тащат, зачем? – внезапно возник в голове моррона какой-то иной, явно посторонний, даже рассуждающий непривычными категориями голос. – Показательный суд решили устроить… А что это значит? Думай, балда, думай! Если фон Кервиц не погиб под стенами крепости, значит, он там, обязательно там! Не каждый день выпадает шанс спасти жизнь влиятельной фигуре из герканской разведки. Ты только подумай, какие возможности перед тобой откроются иль, говоря языком презренных торгашей, какую прибыль ты выгадаешь с этой сделки… Плюнь на опасность, риск того стоит! Легион поставил перед тобой задачу. Если сейчас не струсишь, рискнешь, то сможешь сократить сроки ее выполнения на десятки лет!»

– Господин рыцарь… Дитрих, вам плохо? – робко спросил один из солдат, боясь, что его накажут за дерзость, но в то же время не в силах наблюдать, что творится с его командиром. Дрожь в суставах моррона стала такой сильной, что уже начали тихонько позвякивать доспехи.

– Нет, мне хорошо, мне ОЧЕНЬ хорошо! – с улыбкой безумца на лице прошептал обильно покрывшийся потом Дарк, а затем, не снимая с рук боевых перчаток, поднес открытые ладони ко рту, чтобы подать притаившемуся на опушке леса отряду условный сигнал.

Не сговариваясь, солдаты за спиной рыцаря облегченно вздохнули. Еще миг, и песнь тетерева должна была подать отряду знак к незамедлительному, скрытному отступлению, однако до слуха солдат нежданно-негаданно донесся протяжный и жалобный вой волка.

– Что застыли, дурни?! Оглохли, что ль, с перепугу?! – прокричал в полный голос уже обнаживший меч и вооружившийся дубовым табуретом вместо щита командир. – В атаку!!!

Ответить растерявшиеся охранники ничего не успели. Когда они выхватили оружие и только сделали первый шаг, их командир уже вышиб ногой дверь и тут же пропал из виду.

Шеварийцы сперва и не поняли, что происходит. Откуда-то со стороны леса тоскливо завыл дикий волк, а их прирученные звери вместо того, чтобы ответить на призыв матерого одиночки (как делали они не раз во время пути), трусливо поджали хвосты и, тихо поскуливая, принялись рваться с цепей или жаться к ногам хозяев. Конвой продолжал движение, надсмотрщикам было невдомек, что их хвостатые слуги испугались вовсе не воя изгоя-сородича, а уловимого лишь их чуткими носами запаха – запаха, принесенного внезапным порывом ветра со стороны пустого и сонного в утренний час придорожного трактира. Выращенные на псарне хищники почувствовали неуловимый людям аромат, неведомый им, но страх перед которым не раз испытывали их дикие предки. Они почуяли запах крови моррона – так пахла смерть!

Едва вой затих, как в воздухе зародился другой звук, пронзительный, отрывистый, недолгий, похожий на свист. Ехавшие впереди конвоя всадники вдруг стали валиться с седел: кто тихо, беззвучно, а кто, воздев к небу руки и что-то напоследок всхрипнув. Не миновала незавидная участь и капитана – командира конвоя. Первая стрела убила под ним коня. Летя вниз, капитан успел лишь изумленно ойкнуть, как вторая стрела с ярким, броским, черно-желтым опереньем насквозь пронзила ему гортань. На землю офицер приземлился еще не хладным трупом, но копыто взбесившегося коня быстро исправило это недоразумение.

Не успели стрелы пропеть во второй раз, а в рядах конвоиров зародиться паника, как придорожные кусты ожили, и из них с криками: «Геркания!», «Дитрих и Слава!» – стали выпрыгивать вооруженные до зубов солдаты, судя по доспехам, герканские. Шеварийцы были застигнуты врасплох, однако это им не помешало оказать достойное сопротивление. Когда Аламез достиг места сражения, противник еще не был ни перебит, ни рассеян. Две дюжины охранников, сомкнув щиты, образовали строй и довольно твердо держали позицию, отбиваясь от герканцев, на чьей стороне, к сожалению, не было численного перевеса. Еще с полдюжины надсмотрщиков беспощадно избивали пленных, заставляя их лечь на землю. Они бы с радостью натравили на узников дрессированных волков, да только те сбежали в лес…

Ненависть, еще недавно клокотавшая в сердце моррона, вдруг куда-то исчезла, уступив место холодному осознанию необходимости убивать. Без злобы и совершенно не испытывая каких-либо гневных чувств к бросившимся ему наперерез шеварийцам, Аламез размозжил одному череп табуретом (который, к удивлению, хоть и выглядел плохонько, но отнюдь не разлетелся при ударе в щепу), а второму пронзил незащищенное поножами колено мечом. Добить завопившего от боли охранника пришлось все тем же табуретом, который снова не подвел.

– Центр держим, на левый фланг наседайте, долго им не протянуть! Вальберг, троих возьми, защити пленников! Перебьют же их, пока мы тут возимся! – не слыша своего голоса, кричал Аламез, вклинившись в самую гущу сражения и неся врагам смерть мечом и табуретом. – Лучники, живей из кустов выползайте! Где мое знамя?! Черт вас всех, дармоедов, раздери! Где мое знамя?!

Благородный герканский рыцарь Дитрих фон Херцштайн напрасно волновался, ведь знаменосец неотступно следовал за ним по пятам, а ощетинившийся, застывший перед броском желтый зверь на черно-пречерном поле стяга все время развевался над его обнаженной головою. Шлем Аламез позабыл в трактире, а его верный оруженосец хоть и захватил имущество своего командира, но вовремя догнать рыцаря не успел, а в бою к нему приближаться опасался, тем более со спины.

Сражение было кровопролитным, жестоким, но кратким. С того момента как рыцарь встал во главе своего воинства, не прошло и двух минут, но враг уже дрогнул и стал потихоньку отступать к лесу. Строй шеварийцев заметно поредел, но не распался. Желание сдаться на милость победителю, конечно же, витало в головах сражавшихся за свою жизнь конвоиров, но вот только чего-чего, а милости они от герканцев никак не ожидали. Если бы их даже и пощадили напавшие, то, без всяких сомнений, забили бы насмерть освобожденные пленники, натерпевшиеся за долгую дорогу от самой границы хлестких ударов плетей да болезненных тычков древками алебард. Спасти их жизни могло лишь чудо, но оно не свершилось…

– Ну, вот и все, конец делу ратному, пора мародерской потехе! – произнес Дарк, видя, как его солдаты поднимают на копья последнего шеварийца. – Герхарт, займись ранеными и трофеями, снять с тел все, что не запачкано кровью, потом потери доложишь! Вальберг, пущай твои ребята стрелы соберут… Настрогать новых не успеют, чую, еще до заката понадобятся. И пошевеливайтесь, потом отпыхтитесь! Мы на большаке, а не в лесу дремучем… Того и гляди, кто появится. Иль в бой опять захотелось?!

– Убиты четверо, раненых девять, но пятеро из них на ногах и оружием владеть могут, – кратко отрапортовал сержант, выполнив одно из распоряжений Дарка еще до того, как тот закончил отдачу приказов. – Итак, вместе с нами пятнадцать осталось в строю, только на пополнение надежда, – с грустью подытожил сержант, кивнув в сторону пленных, – но с них, похоже, толку мало будет…

Дарк оглянулся и посмотрел на колонну притихших пленников, не знавших, кто их освободители и чего от них ожидать. В глазах узников не было страха, его уже давно выбили палками, в них была лишь апатия… На такое воинство не стоило рассчитывать. К тому же среди заключенных также имелись потери, около дюжины узников так и не смогли подняться с земли, они умерли от побоев.

Сколько Аламез ни вглядывался в осунувшиеся, заросшие бородами лица соотечественников, но так и не смог приметить знакомых черт фон Кервица. Не было рыцаря и среди трупов.

– Из Кенерварда? Кто знает, что с фон Кервицем сталось? – обратился моррон, вплотную подойдя к группе молчаливых и никак не выражавших восторг от освобождения пленных.

Молчание продлилось с четверть минуты, но затем один из герканцев все-таки подал голос.

– Рад тебя видеть, Дитрих, – прошамкал беззубым ртом оборванец в красно-желтых лохмотьях, бывших когда-то офицерским мундиром, – чертовски рад!

(обратно)

Глава 4 Одна задача, два решения

Еще один плюс «войны» перед «миром» в том, что важная работа свершается в кратчайшие сроки и максимально эффективно. Сколь непосильным и неблагодарным ни казался бы труд, а у его вершителей не возникает желания полениться, ведь от его выполнения зависит не благополучие господина, зависят их жизни. Когда Корбис Огарон и едва поспевавший за ним Мартин Гентар вышли из чащи и вновь очутились на месте тайного захоронения, округу было не узнать, как, впрочем, и гробовщиков.

Глазам старейших морронов предстала поляна, обычная лесная поляна с растущими посреди нее милыми кустиками и душистой зеленой травой. Нельзя было и заподозрить, что срезанный перед началом работ дерн был заново уложен, растения только-только посажены, а вся эта умиротворяющая картина скрывала под собой несколько дюжин обезображенных трупов. Даже остатки земли, обрубки кореньев и прочие отходы гробового дела куда-то исчезли, хоть было понятно, что они припрятаны где-то недалеко, например, в ближайшем овраге под грудой сухих веток да ворохом мха.

Каких-то полчаса назад с ног до головы перепачканные грязью могильщики разительно изменились. Во-первых, они отмылись, хоть следы земли еще виднелись кое у кого под ногтями, а во-вторых, переоделись, превратившись из разношерстной массы крестьян, более-менее обеспеченных горожан да городской нищеты – подмастерьев и ремесленников – в настоящий боевой отряд. Мародеры славно потрудились, обирая тела шеварийских наемников. На ладно сидевших на морронах доспехах да нательных одеждах не было заметно ни выемок, ни царапин, ни дыр от арбалетных болтов, не говоря уже о разводах крови, одним словом, ничто не указывало на то, что обмундирование недавно поменяло хозяев и было снято с бездыханных тел.

Большая часть отряда отдыхала, то есть развалилась на только что возвращенной на место траве и, нежа уставшие от работы конечности, о чем-то непринужденно болтала. Бодрствовали лишь трое: часовой на дереве, следивший за узкой лесной дорогой, по которой они сюда приехали и по которой минут двадцать назад уехал караван пустых телег, а также еще двое, Милена и Марк. Шеварийские доспехи хорошо смотрелись на рыжеволосой красавице, однако поскольку были совсем не подогнаны, да и мастерились не на стройную женскую фигуру, а на коренастый мужской костяк, то с непривычки сильно стесняли движения девушки и, как следствие, крайне ее раздражали. Однако ни неприталенная кираса, ни побрякивающие поножи, ни порой задевающие за наручи края налокотников не могли отвлечь Милену от важного дела. Упорство и ответственность определенно имелись у девушки-моррона в крови. Стоя на коленях возле широкого пня, красавица терпеливо перекладывала содержимое двух пострадавших в бою котомок во вместительный, но явно недостаточный для большого скарба походный заплечный мешок.

Корбис тихо высказал удивление такому поразительному трудолюбию, Мартин же лишь беззвучно усмехнулся в ответ. Некромант знал, чем вызван энтузиазм помощницы, тратящей выпавшие минуты отдыха на перекладывание обмотанных тряпками сосудов, склянок да шкатулок с инструментами, ингредиентами, реагентами да готовыми зельями, ведь это именно он поручил Милене нести большую часть своего походного арсенала, целебных и отчасти волшебных средств. Маленькому отряду морронов, отважно углубившемуся в тыл противника и собиравшемуся вскоре отправиться прямиком «волку в пасть», то есть напасть на главное логово шеварийских вампиров, не обойтись без помощи его знаний, зачастую дилетантами называемых «чарами». Сам Гентар ни волшебником, ни чародеем себя не считал, но стоически переносил, когда соклановцы уважительно именовали его магом и даже некромантом.

Возле занятой работой девушки крутился балагур Марк, без умолку болтавший, несмотря на то что Милена его вовсе не слушала и на его каверзные вопросики не отвечала. У паренька было явно игривое настроение. Он осыпал девушку шуточными комплиментами, провоцируя на конфликт, и терпеливо ждал, когда же чаша ее терпения переполнится. Чем плотнее сжимались губы красавицы, чем бледнее становилось ее застывшее, как маска, лицо, тем настырней вел речи седовласый юнец и тем больше «перчиков» докладывал в пикантные, порой изысканные, а порой и вовсе вульгарные остроты.

У всего на свете есть конец и предел. Заскучавший паренек непременно добился бы вскоре внимания девушки и получил бы в награду пару желанных затрещин, но появление из леса двух старших морронов отвлекло его внимание. Прервав свои пакостные затейки, шутник «надел» самую доброжелательную из своего арсенала улыбок и быстрым шагом направился навстречу морронам. Не стоило и гадать, что Марк собирался, как рыба-прилипала, приклеиться к командирам и умучить обоих бесконечными расспросами. Сил и терпения у него бы точно хватило…

– О нет, только не это! – прошептал Огарон на ухо поравнявшемуся с ним Мартину, а затем, резко развернувшись, направился снова к лесу. – Твой любимчик, вот и майся, только помни, о чем говорили…

– Не беспокойся, наш любознательный дружок ничего не пронюхает, – заверил некромант, имевший богатейший опыт не только в переговорах, но и в держании языка за зубами.

– Пару минут даю, а там за дело беремся… – кивнул Огарон, демонстративно, перед всеми расстегивая ремень и удаляясь в лес по делам, требующим уединения и душевного спокойствия.

Доброжелательная улыбка не исчезла с лица чужака в отряде морронов, хоть первые слова, которые слетели с его губ, были совсем не добрыми:

– Напрасно он так! Боком как бы не вышло! Как будто я дурак, как будто не понимаю, что разговаривать со мной не хочет… Ишь ты, изысканный приемчик какой, якобы по нужде срочно приспичило… Как только понял, что поболтать хочу… Вот уж «мудрый» ход: дипломатичный маневр, достойный пятилетнего карапуза!

– А не слишком ли много ты значимости придаешь своей более чем скромной персоне?! – с ехидством не спросил, а констатировал факт Гентар, знавший, как правильно разговаривать с неординарным во многом, если не во всем, союзником. – К тому ж не забывай, кто он и кто ты, – указал Марку на место маг, а затем обратился ко все еще борющейся с потрескивающим по швам мешком Милене: – Пилюли от запаха можешь не укладывать, сейчас понадобятся, с остальным же поаккуратней! Не хватало еще под самый конец склянки с зельями побить!

– Говорила же, тыщу раз говорила, во фляги разливай! – огрызнулась девушка, тщетно пытавшаяся соединить края мешка и затянуть их бечевой. – Стекляшки ж твои в походе бьются…

– Ну, давай, еще поучи! – довольно миролюбиво ответил маг, не терпящий, когда Милена пререкалась с ним прилюдно, но позволявший помощнице свободно высказываться в кругу своих, то бишь в присутствии соклановцев. – Железо и дерево важное свойство микстур крадут, сколько раз повторять можно?

– Ты, старичок, от разговорчика не увиливай! – внезапно стер улыбку с лица явно не принимаемый всерьез Марк и дерзко остановил собиравшегося подойти к Милене Гентара, с силой схватив за рукав платья. – Я те не мальчонка какой, от которого отбрехаться можно! Иль позабыл, что я для вас уже сделал и еще сделаю?!

Хамоватую выходку союзника-чужака заметили все, даже те, кто вроде бы спал. Стоило некроманту не то чтобы слово сказать, а бровью повести, как наглеца бы тут же повязали. Однако Гентар мог справиться сам, что он и сделал. Костлявая рука мага быстро совершила круговое движение, легко освободившись из цепкого захвата. Ее же худосочная двойняшка-сестричка тут же хлестнула зарвавшегося грубияна по щеке. Удар получился не сильным, но быстрым и чрезвычайно обидным. Его цель была не нанести какой-либо вред, а всего лишь обуздать Марка, ответить на оскорбление.

– Хочешь силами помериться? Удачное место и время нашел, – не прокричал, а спокойно, даже невозмутимо произнес Гентар, пожирая Марка гневным взором. – Не забывай о дисциплине! Мы в походе, а значит, ты не союзник, никакой не равноправный партнер, а прежде всего солдат отряда! От балагурства твоего уже всех тошнит, меня в том числе! Если есть вопросы, спросишь, когда тебе позволят. Жалобы имеются?! Так с ними не ко мне обращайся, а к Огарону. И будь добр, убери эту мерзкую улыбочку, а то я губы твои слюнявые не то что до ушей, до затылка растяну!

– Вопрос у меня один, и задам я его сейчас! Хошь ты или не хошь, а ответишь, – так же, не повышая голоса, произнес Марк, как ни странно, послушавшись мага и убрав улыбку с лица. – Ты знаешь, я в афере вашей согласился участвовать, лишь чтобы поскорее с Дарком свидеться. Все, что знал, я уже рассказал, то есть свое обещание наполовину выполнил. Так когда же я дружка своего увижу? До Удбиша недалече…

– Потерпи, недолго осталось, – скупо ответил Гентар, не желавший, да и не видевший смысла посвящать чужака в детали их с Огароном плана. В силу обстоятельств паренек уже и без того увидел и узнал гораздо больше, чем стоило бы. – Обещаю, послезавтра утром воссоединение вашего разбойного братства состоится…

– Как так?! – вскинул брови от удивления смутьян. – Мы ж сегодня в город проникаем. Наши отряды порознь пойдут, что ль?!

– Через пару часов узнаешь! А сейчас уймись, займись чем-нибудь полезным! Вон, кирасу почисть, всю слюной ядовитой да желчью забрызгал! – поставил точку в разговоре некромант, а затем, воспользовавшись замешательством навязчивого собеседника, поспешил удалиться.

Буквально через минуту после окончания краткой беседы Корбис Огарон величественно вышел из кустов, демонстративно подтягивая штаны и поправляя ремень. Марк для Главы Совета Легиона, а заодно и командира экспедиционного отряда был неким подобием назойливой мухи: ее жужжание раздражало так, что хотелось нещадно прихлопнуть докучливую мерзавку, но в силу обстоятельств приходилось терпеть. К тому ж большого вреда выходки да расспросы чужака не наносили, а пользы с него вскоре могло бы оказаться много…

Мельком окинув взором поляну и отметив, что непоседа Марк притих, легионеры уже поднабрались с сил, а Милена, заручившись поддержкой наставника, наконец-то справилась с непокорным мешком, командир отряда отдал приказ к выступлению.

* * *

Бастион на Вентелке был проклятым местом, хоть спокойным и доходным. Нет, конечно, солдаты, несшие досмотровую службу на переправе через небольшую речушку, не покрывались коростой и не сходили один за другим с ума, но многоликий Злой Рок их точно преследовал. Во время самой службы в небольшом гарнизоне никаких напастей с охранниками переправы не приключалось, но стоило лишь служивым быть переведенными на иной пост, в их судьбах сразу шла нескончаемой чередой беда за бедой, рано или поздно, но непременно заканчивающаяся преждевременной, насильственной смертью. Одни вдруг ни с того ни с сего пускались в пьяный загул и становились жертвами кабацких драк и случайных ночных поножовщин. Другие неудачно сталкивались с сильными мира сего и в результате либо были на месте зарублены чересчур ревностными слугами вельмож, либо оказывались жертвами наветов и проходили долгий, мучительный путь от тюремной пыточной до эшафота на площади. Третьи бесследно пропадали, как правило, прихватив с собой казну, но воспользоваться добычей не успевали. Через какое-то время их находили или на постоялом дворе задушенными подушкой, или в зловонной сточной канаве с перерезанным горлом. Четвертых давили внезапно взбесившиеся лошади или кусала ядовитая змея; пятых доводила до виселицы иль каторги роковая страсть. Одним словом, Злой Рок с завидной фантазией разнообразил арсенал ситуаций и средств, методично истребляя солдат, хоть недолго служивших в проклятом гарнизоне. Неизменным оставалось лишь одно – неизбежность расплаты за то, что солдаты бастиона не защищали подступы к Удбишу от врагов: контрабандистов, разбойников и прочего преступного сброда, а позабыв о достоинстве, чести и долге, бессовестно обирали как торговый, так и бедный трудовой люд, направлявшийся в шеварийскую столицу.

Поговаривали, что это место проклял сам дьявол, как-то принявший вид обычного торговца и собиравшийся по своим богомерзким делам посетить столичный базар. Мастера выворачивания карманов и потрошения мешков обобрали его до нитки, а затем под свист и улюлюканье прогнали прочь, оскорбив величественный слух правителя преисподней многими из тех мерзких слов, которые он сам же и придумал. По каким-то причинам рассказчикам этой сомнительной байки, конечно же, неизвестным, полководец темных сил не смог проявить свою истинную сущность и наказать обидчиков сразу, но в отместку за оскорбление и побои наложил на гарнизон бастиона ужасное проклятье. Впрочем, это всего лишь глупые суеверные россказни, которые и преданьем-то назвать нельзя. В эту, так сказать, «легенду», отрицаемую церковью, верили лишь темные бабки из окрестных деревень да шеварийские солдаты, получившие предписание командования прибыть в гарнизон на Вентелке для дальнейшего прохождения службы.

Как укрепленный пункт, Бастион из себя ровным счетом ничего не представлял, его и крепостью-то можно было считать лишь с большой долей допущения. Он был возведен по обе стороны крохотной мелководной речушки в том самом месте, где она пересекала торговый тракт из Гилаца в Удбиш. Широкий каменный мост, способный выдержать телеги, доверху груженные товарами, находился в самом центре так называемого форта и занимал большую часть его внутреннего пространства. Стены бастиона и одна-единственная приземистая смотровая башня были деревянными и не смогли бы выдержать штурма даже небольшого отряда вражеских войск. Внутренних помещений было немного, всего три: покосившаяся набок казарма на полторы дюжины коек, склад товаров, на которые был наложен арест, и отхожее место, кое-как обустроенное под мостом. В принципе более основательного сооружения для досмотра прибывавших в столицу грузов и проверки дорожных бумаг путешественников и не было нужно.

До начала войны работы у стражников было немного. Крупные караваны появлялись раз в месяц, не чаще, а так за день через мост проходило не более десятка телег, проезжало не более пары десятков всадников да две-три кареты. Дело в том, что этот торговый тракт был всего лишь одной из трех дорог в шеварийскую столицу, а поскольку правители города Гилац брали слишком большую пошлину за проезд, то караваны из Кьеретто и Лукаро предпочитали верлежский и сивикорский торговые тракты. Что же касалось жителей окрестных деревень, то они, как правило, обходили пункт досмотра и попросту переходили Вентелку вброд, если, конечно, не везли на столичный рынок товары.

Жизнь гарнизона текла размеренно, а возможности усомниться в легальности некоторых грузов да придраться к неразборчивым подписям на казенных бумагах делали ее еще и сытой. Однако когда грянула война с Герканией, положение дел в корне изменилось. Два других тракта оказались закрытыми и использовались исключительно для переброски войск. Нетрудно догадаться, что весь торговый поток и странствующий люд устремились к мосту на Вентелке. Теперь стражникам приходилось каждый день трудиться на славу, проверяя по сотне телег и бесчисленное множество путников. Особо придираться и вымогать мзду уже было некогда. Телеги, подводы, кареты, волокуши и прочие движущие конструкции на колесах и без растягивались по дороге на несколько миль. Начиналась вереница у ворот досмотрового пункта, а заканчивалась неизвестно где, наверное, посередине леса. Постоянный шум, гвалт, возня, конское ржание медленно, но верно сводили с ума не только дежурившую смену, но и тех несчастных, кто, заткнув уши подушками, пытался хоть немного поспать в казарме. И солдаты, и сержанты, и единственный офицер, наверное, в шутку числившийся комендантом, заступали на службу с рассвета, а уже к десяти часам утра валились от усталости с ног. Похоже, Злому Року наконец-то надоело истреблять солдат гарнизона поодиночке, и он нашел верный способ покончить с ними всеми сразу…

В тот день было особенно шумно и многолюдно, ведь прибыли сразу три торговых каравана, да и количество карет дворян из южных земель заметно прибавилось. Видимо, до падения пограничных городов оставалось не так уж и долго. Те стражи, кто был свободен от смены и не был занят досмотром, не отсыпались в казарме, а по приказу коменданта, вооружившись луками да арбалетами, поднялись на стены. Офицер был не на шутку встревожен и не исключал, что обезумевшие торговцы могут попытаться прорваться силой. Он уже послал с вестовым письмо, прося своего полковника о подкреплении, но вряд ли подмога пришла бы раньше полудня. Сам же командир кордона храбро возглавлял досмотр, прекрасно отдавая себе отчет, что, если начнется паника, он окажется в числе первых, кого растопчет и сомнет обезумевшая толпа.

Пока что волнение толпы кое-как, но удавалось сдерживать. Перевозчики грузов роптали, обильно осыпали головы шеварийских солдат вместе с их, по их мнению, нерасторопным командиром проклятьями, но ослушаться приказов не решались. Благоразумие брало верх над с трудом обуздываемым желанием поскорее оказаться в столице. Положение дел не изменилось и ближе к полудню, когда к бастиону приблизился странный конвой.

– Господин оберлант, господин оберлант, вы только гляньте, что творят, паскудники! – захлебываясь слюной от возмущения, пробормотал капрал, помахивая одной рукой у себя над головой, привлекая, таким образом, внимание офицера, а другой тыча в сторону поля. – Кого это к нам нелегкая занесла?!

– Делом займись! Подъедут, разберемся! – проворчал в ответ комендант бастиона, на самом деле весьма встревоженный видом приближавшейся к мосту странной процессии. – Эй, на стенах, хватит дрыхнуть, лентяи! Луки готовьте, кажись, неприятности полем бредут! Стрелять лишь по моей команде! Кто ослушается, запорю!

Уже довольно близко, в каких-то шагах ста от ворот бастиона, по давненько не паханному, изобилующему ямами, рытвинами да колдобинами полю медленно ползли две доверху груженные чем-то громоздким и жутко гремящим телеги, покрытые сверху каким-то тряпьем и рваными кусками мешковины, кое-как соединенные между собой веревками. Лошадей было всего три: две кобылы-тяжеловоза, из последних конских силенок тянувшие тяжелые возы по бездорожью, и один престарелый скакун под седлом командира, тоже устало передвигавший ноги. Сразу бросалось в глаза, что это была не часть торгового каравана, отбившаяся в дороге и теперь таким странным образом, по полю, пытавшаяся нагнать своих. Доспехи солдат конвойной службы трудно перепутать с одеждами наемных охранников, да и покрытые с ног до головы давно не чесанной растительностью и дорожной грязью каторжники совсем не напоминали торговый люд или платных возниц. Дюжина освобожденных от цепей пленных дружно налегал на телеги, вытаскивая застрявшие колеса из ям. Работа была не из легких, да и труженики давно сносно не ели, так что парочка-другая оборванцев то и дело валилась в грязь. Стражи, как и полагалось конвоирам, шли рядом, своих рук работой не марая, но и пленных без дела кнутами не хлеща.

Скучавших в очереди возниц и подремывающих на обочине охранников в конвое ничто не смущало, только немного раздражал тот факт, что двигавшиеся по полю телеги проедут вне очереди. Однако другое обстоятельство тут же развеивало обиду – солдаты-досмотрщики не имели права ни обыскивать конвой, ни проверять проездных бумаг, а значит, большой задержки не будет. Солдаты же гарнизона хоть и не прекратили досмотр, но крайне встревожились. Больше всех занервничал комендант, так и не решившийся выйти процессии навстречу, а собиравшийся учинить подробный расспрос командиру конвоя прямо перед воротами, под защитой стоявших рядом солдат и прикрывавших их со стен стрелков. Офицера смущало многое, еще большее настораживало. Комендант нутром чуял беду и, пока конвой полз до ворот, пытался найти ответы на многие подозрительные «почему»…

«Почему они поехали по этой, запруженной телегами дороге, когда могли свободно проехать по любой из пустующих? Почему конвой такой маленький? Почему им командует всего лишь капрал, а где офицер или хотя бы сержант? Почему среди солдат имеются раненые? – вертелись в голове коменданта вопросы, на которые он сам вряд ли бы смог найти ответы. – А где их волки, не в лес ведь убежали? А на телегах что, какой везут груз? Что-то не похоже на припасы, уж больно громыхает…»

Оберлант не хотел рисковать и, была б его воля, не задумываясь, отдал бы приказ расстрелять конвой на подходе, однако одного лишь положения о том, что пленных запрещено перегонять по торговому тракту, было слишком мало, чтобы пойти на такие жесткие меры. Военный трибунал его ни за что бы не оправдал, и одним лишь разжалованием он точно не отделался бы, если бы прислушался к своим страхам и отдал бы подчиненным приказ стрелять.

Время шло, напряжение нарастало, но, к счастью, развязка была близка. Когда телеги «проплыли» в грязи еще шагов тридцать, неуверенно державшийся в седле капрал наконец-то додумался покинуть возглавляемую им процессию и направил коня прямиком к воротам.

– Честь имею, ваш благородь! Конвой из Верлежа, точнее то, что от него осталось, – отрапортовал всадник, почтительно наклонившись в седле, но не удосужившись спешиться. – Следуем в Удбиш, ведем ту заозерную мразь, что на Кенервард напала!

– Кто таков? Где офицер? – сдвинув брови, сурово спросил оберлант, на самом деле сильно нервничавший и поэтому старавшийся не смотреть всаднику в глаза.

– Капрал Гламберх. Как старший по званию возглавляю конвой, – с усталой ухмылкой на лице произнес разведчик Крамберг, слегка исказив свое имя на шеварийский манер. – А командир наш вместе с сержантами и еще двумя третями отряда на обочине дороги, в леске закопан. Говорю ж, напали на нас по утрянке сволочи заозерные… Если б люди графа Некаты вовремя не подоспели б, всех бы на Небеса отправили. И откуда только взялись, не меньше сотни…

– Не пущу! Не положено! Это дорога торговая, езжайте по верлежскому тракту! – интенсивно замотал головой офицер, на которого, как и ожидалось, произвело большое впечатление известие о близости герканцев. – Если поторопитесь, то еще засветло…

– Слышь, ваш благородь! – тяжко вздохнул капрал, подавая знак своим солдатам продолжать движение к посту. – Ты на меня и людей моих глянь! Мы ж с ног валимся… Сперва бой, чуть на тот свет не отправились, потом своих хоронили да этих доходяг по лесам ловили! С виду щуплые, гады, в чем дух только держится, а бегают шустро! Пусти, не доехать нам другой дорогой!

– Не положено, – повторил офицер уже менее уверенно. – Я и пароля не знаю военного, как я его у тебя проверю?

– Так пароля-то и я не знаю, – борясь с сильным приступом, прохрипел капрал, бывший не только раненным в руку, но и явно простуженным. – Пароль знали только командир наш да старший сержант. Одному башку срубили, а другого в ежа превратили, всю грудь стрелами утыкали! Слышь, ваш благородь, коль ты мне не веришь, так своих людей в лес пошли, отсель близко, мили три будет. Пущай проверят, пущай поглядят, как нам по утрянке тяжко пришлось. Там доспехи поломанные да трупы заозерников до сих пор повсюду валяются, если, конечно, их зверье не пожрало… Мы ж только своих хоронили!

– На телегах что? – спросил офицер, ищущий, к чему придраться, чтобы не посылать своих людей в лес. – И почему пленные не в цепях?

– А ты поди, попробуй в цепях телеги толкать! – внезапно разозлился капрал, еще немного и готовый ударить докучливого офицера. – Ты, ваш благородь, не боись! Как пропустишь, как на дорогу выедем, так сразу колодки наденем! Ребята мои уж шибко на заозерников злы… Боюсь, не сдержу я их, прирежут пленных по дороге, а мне, как старшему, перед трибуналом ответ держать!.. Так что, коль не пустишь, каторга по мне плачет! И поверь, мне без разницы, за что на рудники отправляться! Что за неисполнение приказа живьем гнить, что за то, что я щас по чьей-то роже, благородной, слащавой, каблуком с полного маху заеду!

Последняя фраза была произнесена тихо, чтобы никто поблизости не расслышал угрозы, однако очень убедительно.

– Что на телеге? – повторил свой первый вопрос офицер, не отреагировав на дерзость.

– Остатки казенных харчей да доспехи, что целыми остались… наши да заозерные… не пропадать же добру, вот и везем… Хошь, глянь, коль кровяки не боишься да обрубков кишок! Бой есть бой, а отчищать уж, извиняйте, ваш благородь, времени потом как-то не нашлось…

– Проезжайте, – дал отмашку офицер, не желавший осматривать доспехи в сгустках запекшейся крови. – Только, как мост переедете, сразу с тракта съезжайте, не задерживайте караваны!

– Слово даю, – заверил коменданта капрал, мысленно поблагодарив Небеса за то, что не допустил роковой ошибки в произношении.

* * *

– Вот дай ученому покомандовать, не оберешься беды! Ну, и куда ты нас завел, склянка лекарская?! – спросил Огарон, как только Гентар подал знак остановиться и уставший за два с половиной часаизнурительного бега в доспехах отряд буквально повалился на густую, манящую скинуть тяжелую поклажу и уснуть траву. – Судя по положению солнца, мы на востоке от Удбиша, но вот река протекает не вблизи столицы, а чуть дальше, милях в пяти-шести от крепостной стены. Мы слишком удалились на восток, практически шли в ложном направлении…

– Шли-шли, да пришли куда надо! Ничего ты не понимаешь, – усмехнулся Мартин, единственный не запыхавшийся и не покрывшийся потом член отряда. – И вообще, чем недоволен-то? Или хотел оказаться под самым носом у королевской гвардии? Не думаю, что бродяги вроде нас могут рассчитывать на радушный прием. Не забывай, хоть мы доспехи вражеские и нацепили, но на шеварийцев похожи лишь издалека, если не приглядываться. Да и паролей не знаем…

Сославшись на стариковскую немощь, тяжелых трофеев хитрец-некромант не надел, а ограничился лишь открытым шлемом да кавалерийским плащом, в который закутался с ног до головы, чтобы скрыть от случайных посторонних глаз богатые одежды преуспевающего столичного горожанина, которые обычно вовсе не бродят по лесу. Именно по этой причине он совсем не запыхался и мог сейчас свободно говорить, в то время как его более выносливый и подготовленный к подобным переходам собеседник был куда менее словоохотлив.

– В нашем случае не важно, насколько мы приблизились к стенам крепости. Парочкой миль дальше, парочкой миль ближе, роли не играет! Удаление вполне приемлемое, шансы на успех велики, – успокоил некромант, осторожно сняв с плеч мешок. – Куда важнее для нас правильно выбрать место, а здесь условия практически идеальные. Думаю, нет, точно уверен, мне удастся создать…

– Шансы?! Ты сказал «шансы»?! – внезапно прозвучал за спиной встревоженный голосок вездесущего Марка. – То есть ты не уверен?! То есть твои чары могут и не удаться?! Нас же по косточкам да по ошметочкам по всей округе размечет!..

– Марк, у меня к тебе ответственное поручение! – взял инициативу в свои руки Огарон, нашедший идеальный выход, чтобы и с поднадоевшим союзничком не поссориться, и паникерские настроения пресечь на корню. – Когда мы шли, я тропы в лесу видел, значит, поблизости есть деревня. Возьми троих себе в помощь, только Милену оставь, она Гентару помогать будет, и отправляйтесь к крестьянам. Вот тебе деньги, – Корбис протянул удивленно заморгавшему пареньку туго набитый медяками кошель, – купите все, что Мартин скажет…

– Три котла. Всего три котла, но желательно чистых, – сообщил некромант, отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, – и одного полугодовалого поросенка. Он для ритуального жертвоприношения понадобится. Только смотри, повизгливей да поноровистей выбирай! Нам полудохлик не нужен. Жертва должна быть преисполнена жизненных сил.

– Ладно, сделаю, – пожал плечами седовласый юнец, весьма пораженный тем, что его назначили старшим, пусть даже в этой маленькой заготовительной операции.

– А поросенок тебе зачем? – спросил шепотом Огарон, когда Марк пошел выполнять его поручение и уже не мог расслышать слов их разговора.

– Да жрать охота, – едва слышно испустил смешок маг. – Ну, и наглеца надоедливого наказать стоит… Только представь, как он умучается, пока поросенка через лес потащит. Ставлю пять золотых, что наш торопыга в мешок посадить порося не додумается, в руках будет нести.

– М-да, нагоняется он за ним по лесу, – с блаженной улыбкой позлорадствовал Огарон, не видящий смысла скрывать радость, что вскоре докучливому соратнику воздастся по заслугам. – Только вот запашок потом кой-какой нам всем потерпеть придется… Порося-то напуганный не только брыкается да визжит, он еще и…

– Ничего, я настоем одним одежонку дружка нашего окроплю, ароматец-то и уйдет, – успокоил некромант, а затем резко сменил тему беседы: – Видишь вот тот маленький островок в центре реки, более похожий на отмель?

– Ну, вижу, – кивнул командир, – к нему еще брод ведет.

– Это как раз кстати, поскольку именно туда нам перебраться и надобно будет, – оповестил некромант, весьма удивив командира. – Да, я понимаю, что место открытое и мы там как на ладони окажемся, но более подходящих условий не найти! Открытое пространство, доступное воздушным потокам, обилие песка и воды – в общем, тут и спорить не о чем…

– Ладно, подниму ребят, и выступим, – неожиданно быстро согласился Корбис. – У тебя еще найдется, чем меня огорошить? Так давай сейчас, перед выходом…

– Бревна нужны, а больше ничего. Остальное все у меня с собой имеется, – пожал плечами Гентар и кивнул на стоявший у его ног мешок. – Да ты не тревожься! Дубы столетние рубить да на закорках таскать не заставлю! Бревна должны быть обычные, похуже даже, чем на избы идут, то есть в полтора-два человеческих роста, да толщиной всего в пол-обхвата… Полагаю, полдюжины хватит. Нет, лучше десяток срубите.

– Хоть этим успокоил, – насмешливо хмыкнул Корбис и, не желая попусту тратить время, отправился раздавать указания.

Судя по недовольным возгласам, морронам не понравилась перспектива после пробежки в полном боевом облачении испытать на себе незавидную долю дровосеков. Однако, несмотря на тихое, монотонное ворчание, доносившееся до ушей мага, перечить командиру никто не стал. Как только разговор с Огароном был окончен, к Гентару попыталась подойти Милена. Видимо, у девушки имелись вопросы, но у некроманта не было желания на них отвечать. Жест руки, сопровожденный беззвучным мотанием головы, и уже приблизившаяся вплотную помощница безропотно отошла.

Мартину Гентару нужно было время, какие-то жалкие две-три минуты тишины и спокойствия, чтобы еще раз осмотреться и прикинуть, а правильно ли он выбрал место. Магу предстояло сделать не одну из многих, давно привычных и скучных для него иллюзий, а вопроизвести вражескую технологию и впервые в жизни, собственными руками, создать настоящий телепорт, пусть даже далеко не такой устойчивый и совершенный, как творения шеварийских вампиров и примкнувшей к ним Каталины Форквут.

С одной стороны, сложностей вроде бы не ожидалось. Марк поделился с ним знаниями, обрывки которых сохранились у него в голове с незапамятных времен, и помог расшифровать манускрипты, написанные на языке древнего народа. В результате Мартин знал, как сотворить телепорт, как правильно приготовить необходимые исходные растворы и соблюсти все условия. Более того, у себя в лаборатории Мартин уже создал миниатюрную копию телепорта и удачно (если не считать потери маленькой части хвостика) переместил подопытного мышонка со стола на книжную полку. Однако ученому мужу все же было не по себе, ведь он многократно на собственном опыте убеждался, какой комичной и чудовищной карикатурой на красавицу-теорию может быть уродина-практика. На устойчивость его будущего творения могло повлиять множество непредвиденных факторов, например слишком сильный ветер, недостаточное удаление леса и многое-многое другое. Даже чистота песка под ногами и температура окружающей островок воды также могли сыграть плачевную роль при перемещении и погубить соклановцев, вместо того чтобы привести их к победе. Все до единого члены отряда, бесспорно, знали, что вскоре рискнут жизнями, но были спокойны, поскольку верили в великого Мартина Гентара. Он же, как свойственно всем ученым мужам, в себе сомневался и по нескольку раз на дню прокручивал в голове, пересчитывая и дополняя заученные наизусть рецепты зелий – реагентов, а затем пытался выискать случайно закравшуюся в расчеты ошибку.

– Мартин, все в порядке? – все-таки не выдержала и помешала раздумьям Гентара Милена.

– Ты что-то разбила? Чего-то не хватает? – уняв злость, спросил маг. – Или у тебя нашлась иная уважительная причина мешать моим раздумьям?

– Нет, все на месте, все цело, – покачала головой девушка, помогавшая ученому мужу в его начинаниях, но не собиравшаяся претендовать на роль его ученицы хотя бы потому, что была воином, а не ученым. – А причина имеется. Оглянись, сам увидишь!

Нехотя Мартин Гентар повернул голову и, к великому удивлению, узрел на опушке почти весь отряд, за исключением тех троих несчастных, которых увел за собой Марк и которые были обречены всю дорогу туда и обратно слушать его болтовню. Легионеры трапезничали, сидя и лежа на траве, как будто никуда и не уходили, однако внушительная пирамида из дюжины срубленных, неотесанных, но зато избавленных от сучков и веток бревен говорила сама за себя. Пришла пора действовать, но ученый муж смалодушничал, решив еще немного потянуть время.

– Давно вернулись? – прошептал некромант, наклонившись к Милене и прижавшись губами к самому ее уху.

– Четверть часа прошла, – так же тихо ответила красавица. – Предвосхищу твой следующий вопрос, размышлял ты более получаса…

– А где Огарон? – удивился некромант, не увидев командира среди жующих и запивавших по-походному прямо из фляг.

– Навстречу Марку пошел, – ответила девушка, хитро заулыбавшись. – То ль переживает, справится ли паренек, не накуролесит ли, то ль самому ему посмотреть охота, как болтунишка наш по кустам да оврагам порося гоняет…

– Ну да, – ехидно усмехнулся некромант, – я бы и сам на такое глянул, но, видно, не суждено…

– Возвращения дожидаться будем? – задала Милена давно уже мучивший ее вопрос. Девушка изнывала от непривычного для нее безделья, да и волнение мага, которое тому не совсем удавалось скрывать, отчасти передавалось и ей.

– Долее не стоит время тянуть, – к радости помощницы, ответил Гентар. – Поднимай людей, перетаскивайте бревна на остров, но только не вплавь, древесина должна остаться сухой! Ну, то есть влажной, конечно, с древесными соками, ведь деревья только что срублены, но речная вода не должна намочить ни кору, ни сердцевину! Как закончите, я подойду, скажу, что дальше делать.

Заскучавших собратьев некромант занял работой, а сам тут же повернулся лицом к реке и продолжил созерцание острова. Впервые за долгие годы Мартину Гентару было по-настоящему страшно. Он боялся загубить дело и погубить собратьев. Возможность собственной смерти в потерявшем стабильность телепорте страшила его куда меньше. Он только не хотел стать позором Легиона, не хотел оставить о себе память человека, чьи самоуверенность и допущенные по невежеству ошибки привели к непоправимым, плачевным последствиям.

* * *

Крамберг не сдержал обещание, данное шеварийскому офицеру, потому, что, во-первых, вовсе не он командовал беспрепятственно миновавшим Вентелку отрядом, а во-вторых, в планы переодетых герканцев не входило так рано покинуть тракт и продолжить движение по бездорожью. С телегами пришлось мучиться еще целую милю, и лишь когда отряд добрался до опушки леса, настоящий командир отдал долгожданный приказ:

– Все, остановились! С обманом покончено! – громко выкрикнул Дарк, переодетый шеварийским конвоиром и от этого испытывающий некий дискомфорт, притом как моральный, так и физический. Тесноватая кольчуга сильно давила грудь и натирала под мышками. – Крамберг, слазь с кобылы, пощади мой живот! Со смеху сейчас лопну. Мешок с пометом и то в седле лучше б держался! А так молодец, ловко по-шеварийски лопотал! Лошадей распрячь, и в поле их гоните, в поле! Телеги прямо тут бросим, только ветками прикроем. Давайте пошевеливайтесь, разбирайте барахло! Времени у нас на все про все не более пары минут! Сами видели, сейчас большой караван из Гилаца по тракту пойдет!

Солдаты Дарка устали, потому что с утра был бой, а затем им пришлось долго месить грязь, да еще на глазах у противника. Бывшим пленникам пришлось еще хуже, ведь именно на их отощавшие плечи выпала незавидная доля толкать по изрытой ямами местности груженные доспехами телеги. Силы герканцев были на исходе, но все понимали, что время для отдыха еще не пришло, и поэтому, не ропща и не ленясь, принялись выполнять приказы командира. Лошади были распряжены и отпущены на волю, хоть покорным домашним животным она была вовсе и не нужна. Пока одни члены отряда снимали упряжь и ослабляли постромки, другие разрезали ножами намертво пришитую к основаниям подвод мешковину и занялись раздачей бывшим пленникам трофейного оружия и доспехов. Свое обмундирование люди Дарка надежно припрятали в лесу, хоть и сомневались, что когда-либо за ним вернутся. С собой же герканцы везли исключительно шеварийское, снятое с убитых обмундирование, причем не только шлемы, пояса, тяжелые бриганты да кольчуги, но и зачастую довольно сильно подпорченную кровью нижнюю одежду. Надеть чужое, да еще окровавленное, было противно, но лесному отряду еще предстояло отыграть второй, а возможно, и третий акты военно-диверсионного спектакля. Никто из герканцев не хотел, чтобы его труды и усилия боевых товарищей пошли насмарку из-за какого-либо пустяка, например торчащей из-под шеварийской кольчуги грязной-прегрязной рубахи из герканского сукна.

С непривычки, да и от усталости бывшие пленники потратили на переодевание гораздо больше времени, чем отведенная Дарком «пара минут», но Госпожа Удача решила оказать свое высокое покровительство смелому лесному отряду. Герканцы успели наспех замаскировать телеги и скрыться в лесу еще до того, как на запыленной дороге показались первые всадники из следовавшего за ними по пятам торгового каравана.

Глубоко в чащу отряд забираться не стал, поскольку в том вовсе не было смысла, да и люди уже утомились. Как только герканцы очутились на тихой полянке невдалеке от ручья, Аламез, ко всеобщей радости, тут же отдал приказ прекратить движение и встать на привал. К своим людям рыцарь был милостив, разрешив им пару часов поспать. Естественно, это распоряжение не коснулось троих солдат, назначенных часовыми. Всех же до единого пленников Дарк незамедлительно отправил к ручью, где они были обязаны умыться и сбрить косматые, сальные бороды. Вряд ли холодная вода и ножи вместо ножниц и бритв могли сотворить чудо, но командир искренне надеялся, что после небольшой помывки пленные и почувствуют себя лучше, и хоть издали будут походить на солдат.

Уже через минуту после того, как Дарк озвучил приказ, на поляне вновь воцарилась тишина: одни нарушители лесного спокойствия побрели к ручью, а другие мирно уснули и даже похрапывали, казалось, беззвучно. Решил немного вздремнуть и Аламез, хоть что-то ему подсказывало, что отдых продлится недолго. Пока у него не было времени перекинуться со спасенным фон Кервицем даже парой слов, но вскоре разговор непременно должен был состояться. Насколько он будет приятен и сложен, оставалось только гадать. Но моррон был уверен в себе и спокоен, ведь за три недели, проведенные обоими во вражеском тылу, многое изменилось. Теперь он был хозяином положения, а слово влиятельной персоны из герканской разведки не значило ровным счетом ничего. Если бы фон Кервиц захотел взять командование отрядом на себя или как-то по-иному повлиять на его планы, то это определенно не получилось бы. Здесь и сейчас весомым было только одно слово… его.

Иногда Дарку казалось, что он был провидцем. Самые худшие из его предположений почему-то сбывались. Не провел моррон и четверти часа в приятном забытьи, прислонившись спиной к березе, как его отдых вероломно нарушил какой-то шум. Едва приоткрыв щелочки слипавшихся глаз, Дарк тут же увидел его причину. Немного отмывший осунувшееся за время плена лицо и избавившийся от бороды фон Кервиц пытался подойти к нему, чтобы поговорить, но пара крепких солдат не позволила ему нарушить сон командира. Два рослых пехотинца преградили рыцарю путь и вкрадчивым шепотом объясняли, что ему лучше уйти. О благородном происхождении бывшего пленника люди Дарка, конечно же, не догадывались, поэтому наверняка и в выражениях не стеснялись. Аламезу не хотелось, чтобы вспыхнула драка, и, хоть желания говорить с рыцарем в данный момент не имелось, моррону пришлось вмешаться.

– Благодарю за бдительность, пропустите! – приказал Дарк, потирая сонные глаза и не видевший оснований сдерживать накатившую зевоту.

Солдаты нехотя расступились, но спать не пошли. Сев возле пня в шагах десяти от места отдыха командира, лениво достали кости и взялись за игру, вполглаза приглядывая за настырным чужаком. Суть предстоявшего разговора их абсолютно не волновала, служивые и не думали прислушиваться. Их беспокоила лишь близость слегка ставшего походить на человека оборванца к их командиру, к их спасителю и практически божеству, ведь кто знает, что замышлял бывший пленник и кем он, собственно, был до того, как попал к шеварийцам.

– Глупо, все очень глупо, – тихо прошамкал фон Кервиц, опускаясь на траву перед Дарком и с печалью глядя в его сонные глаза. – Я был о тебе лучшего мнения, а твои поступки сравнимы лишь с выходками взбалмошного, самоуверенного мальчишки, давненько не ведавшего отцовских розог…

С учетом того, что во рту рыцаря на добрую половину поубавилось зубов, такая длинная тирада была настоящим подвигом. В остальном фон Кервиц также был достоин высокой оценки: и ножом выбрился без единого пореза, и лицо чисто отмыл…

– А это ты вместо приветствия изрек иль так поблагодарил за спасение жизни? – невозмутимо спросил моррон и, не дав собеседнику ответить, тут же продолжил, спокойно, как будто рассуждал на отвлеченные, высокие темы: – По сути, ты прав! Я поступил очень глупо, когда послушался твоего приказа и направился в Удбиш за головой… – Дарк вдруг понял, что за три недели скитаний по лесу забыл, просто забыл имя Фегустина Лата, под которым шеварийский вампир был хорошо известен герканской разведке. Вспоминать было некогда, но моррон нашел достойный выход из положения: – …полковника. Нужно было не в тыл к врагу пробиваться, попутно жизни пленным соотечественникам спасая, а лишь озеро, хоть вплавь, пересечь и в герканскую армию податься. Сидел бы сейчас спокойненько где-нибудь в трактирчике под Кьеретто, попивал бы винцо, ожидая, пока гарнизон осажденной крепости белый флаг выкинет, да ходил бы уж если не в героях-спасителях отечества, то уж точно в доблестных воителях Великой Геркании. Да, я глуп, что тебя послушал, самоуверен, поскольку еще в Кенерварде не послал тебя к черту, но, к счастью, ты мне не папаша и розог не всыплешь! А коль попробуешь, я сам и пальцем не пошевелю для защиты, тебя мои люди голыми руками растерзают. Не веришь, попробуй, рискни остатком зубов!

– Ты дерзок, но в то же время рассудителен и спокоен. Это хорошо, очень хорошо, мой друг, – вдруг принялся рассуждать вслух фон Кервиц, то ли улыбаясь от гордости за своего порученца, то ли с сарказмом ухмыляясь, по изувеченному лицу рыцаря точно было не понять. – А ведешь себя все равно глупо: мужественно, отважно, благородно, но самонадеянно и безрассудно. Вот уж не думал, что станешь геройствовать, пленных освобождая, и целой толпой в столицу к врагу отправишься…

– А как думал? Как надо-то было? Я в ваших шпионских хитростях да уловках не разбираюсь, – бессовестно соврал Дарк. – Уж если вначале достойного да эффективного образа действия не присоветовал, то хоть сейчас научи, а вдруг не сдохнем по моей глупости, вдруг наперед наука твоя пригодится?!

– Обидчив и языкаст, – на этот раз уж точно усмехнулся фон Кервиц, – недостатки, свойственные всем сильным личностям. Придворным тебе никогда не бывать, а вот разведка – то самое озерко для такой рыбки, как ты. Что ж остального касается, то тихо нужно было пробираться, тихо, без подручных и уж тем паче без целого отряда. Тогда бы уж неделю, как в Удбише был бы…

– И что с того? Ну, пробрался я в город, что дальше? – быстро парировал Дарк, которому вдруг показалось, что фон Кервиц его раскусил, то есть держал не за желторотого в вопросах военно-политических игрищ везунчика-прощелыгу, обманом да хитростью добившегося рыцарского титула, а за настоящего, сильного игрока, каким он, собственно, и являлся, но кем не хотел казаться. – Как я до полковника в одиночку добрался бы? Без подручных мерзавца не выследить и уж тем паче не убить!

– Тебе бы помогли, – прошептал фон Кервиц, – иль ты про отряд Ринвы позабыл?

– Это ты позабыл, какими глазенками эта волчица на меня смотрела, – тут же нашел достойный контраргумент Дарк. – Связаться с твоей воспитанницей – это верный способ получить нож в спину, естественно, после того, как грязная часть работы будет выполнена! Такие, как Ринва, не задумываются, какими средствами добиться цели и на какие жертвы пойти, а цели-то у вас с ней, увы, разные!

– М-да-а-а?! – искренне удивился фон Кервиц. – Это как же, вроде все мы одно дело делаем?!

– Иллюзия, мой друг, иллюзия, – презрительно хмыкнул Дарк, бывший невысокого мнения об однажды спасенной им девице. – Это твоя цель – убийство полковника во благо Геркании, а ее цель куда проще: перед тобой выслужиться и награду получить. С мертвого полковника ей нет проку, коль почести да деньжата со мной делить придется, поэтому, действуй мы вместе, до расположения наших войск мне бы не добраться, прирезала бы и глазом не моргнула!

– Думаю, ты сгущаешь краски, – призадумавшись, произнес фон Кервиц, – но хватит об этом… Расскажи лучше, что дальше собираешься делать?

– То же самое, что и три недели назад: попасть в Удбиш и покончить с полковником, – не соврал Дарк, но в то же время и попытался уйти от ответа на четкий вопрос.

– Не дури, ты прекрасно понял, о чем я, – сдвинул брови разведчик. – Каков план твоих действий? Как собираешься подобраться к крепостной стене через расположение вражеских войск? Как ее минуешь и что будешь делать потом?

– А тебе это зачем? – шокировал Аламез собеседника встречным, очень откровенным и даже агрессивным вопросом. – Хочешь взять на себя командование моим отрядом? Думаю, у тебя не получится, даже бывшие товарищи-пленные за тобой не пойдут, ведь это я и мои бойцы им жизни спасли, а не ты! Даже если я, ужасно сглупив, и позволю тебе стать командиром, то для дела общего толку выйдет мало… Быстрая и необоснованная смена власти в военное время всегда приводит к резкому падению дисциплины и боевого духа, да и процветанию пораженческих настроений! – четко аргументировал моррон свою позицию, а затем позволил себе легкую насмешку: – Иль вас «истории войн» в герканской разведке не учили?!

– Учить-то учили, – прошептал пораженный услышанным фон Кервиц. – Вот только ты про то как проведал? Ты ж простолюдин-выскочка и воинскому делу не обучался.

– Ошибаетесь, благородный фон Кервиц, я Дитрих фон Херцштайн, рыцарь Герканской Короны, – жестко ответил Аламез, но затем позволил закрасться двусмысленности: – И стремлюсь во всем этому высокому званию соответствовать.

– Еще раз вижу, что в тебе не ошибся! – самодовольно похвалил себя рыцарь. – Но все ж не уходи от ответа! Меня по-прежнему интересует, как ты собираешься пробраться в город. Командовать я твоими людьми не собирался, но вот советом помочь хотел… Не думаю, что ты все хорошо продумал…

– Я дал повод для сомнений? По-моему, факты говорят об обратном, а факты упрямая вещь, против них не попрешь, – опять сделал попытку увести разговор в иное русло Аламез, не желавший посвящать фон Кервица в детали будущей операции хотя бы потому, что сам многого не знал. Не он составлял план, а Мартин Гентар, о чем герканскому разведчику совсем не стоило знать. – Я не просто добрался до Удбиша, а привел за собой практически под его стены целый отряд, пусть и небольшой. Мы в каких-то двух милях от расположения шеварийских войск, но оглянись, мы в полной безопасности.

– Не спорю, Дитрих, не спорю, – кивнул фон Кервиц, не отрицавший заслуг подопечного, но решивший твердо стоять на своем и добиться желаемого ответа, – но между «практически» и «фактически» обычно очень большая разница! Мне, как лично отвечающему перед шефом герканской разведки за успех этой операции, хотелось бы знать…

– Мы пробудем на поляне еще два-три часа, – пошел на небольшую уступку моррон, – а затем совершим неспешную двухчасовую прогулку по лесу, в итоге которой выйдем к городу невдалеке от восточных ворот. Там местность дикая, болота кругом, поселений практически нет, а значит, и войска стоят не столь элитные, как на юге и западе.

– Ты же в окрестностях Удбиша никогда не бывал, почему так уверен? – усомнился фон Кервиц.

– По пути всякий народ допрашивал. Когда нож к горлу приставлен в лесной глуши, верноподданные шеварийской короны быстро забывают о преданности: что крестьяне, что солдаты, что высокородные офицеры, – не моргнув глазом, соврал Аламез, на самом деле лишь предполагавший, на какие факты опирался Гентар, выбирая место выхода его отряда к крепостной стене. – Не беспокойся, я прекрасно понимаю, что, не имея на руках предписания командования и даже не зная ни сегодняшнего, ни вчерашнего пароля, нам в город не попасть, но мы и не станем полагаться на счастливый случай! К тому времени начнет темнеть, ворота городские, конечно, уже будут закрыты, и ради нас их никто открывать не станет… Нам лишь достаточно стать лагерем возле крепостного рва и дождаться ночи, что не так уж и трудно. Командиры шеварийских частей, стоящих поблизости, не будут долго разбираться, кто мы да что мы, тем паче что общением с конвоирами вояки обычно брезгуют. Вечерок скоротаем спокойно, как завшивевшая овечка среди стаи волков. Хищники даже принюхиваться к добыче не станут, поскольку заразы боятся. Ночью же, которая обещает быть темной, дождливой и безлунной, потихоньку форсируем ров и заберемся на стены. Тебя удовлетворил мой ответ?

– Нет, – честно признался фон Кервиц, – слишком рискованный план, любая мелочь приведет к провалу! Начнем с того…

– Другой план имеется? – перебил рыцаря Дарк, демонстративно укладываясь на бочок и тем самым давая понять, что разговор окончен.

– Нет, – не покривил душой собеседник.

– Я так и думал, значит, разговаривать не о чем, – кивнул моррон, решив поставить точку в обмене словами, коль фон Кервиц игнорировал его намек. – Я командир отряда и буду делать, как считаю должным. Мои солдаты позволяют мне за них думать и их шкурами рисковать, если же ты хочешь действовать по собственному усмотрению, то я вовсе не против, силой в отряде никого не держу: ни тебя, ни кого иного!

– Я подумаю над этим, – проронил фон Кервиц, поднимаясь в полный рост и отходя от улегшегося поспать Аламеза.

Как только он отошел, парочка сонных солдат забросила вяло текущую игру в кости и улеглась на траву прямо возле пня.

(обратно)

Глава 5 Замыслы и обстоятельства

Если б по речке Вентелке ходили корабли или хотя бы плавали утлые рыбацкие лодки, то глазам любителей парусов, водных просторов и свежего ветра предстало бы удивительное зрелище, которое они вряд ли бы скоро забыли. Однако речушка была мелкой, несудоходной, да и во многих местах ее можно было перейти вброд, поэтому никто так и не увидел, как дюжина воинов поспешно сооружала на небольшом островке нечто среднее между верфью, шахтой и лесопилкой. По центру островка было вырыто некое подобие колодца, не столь глубокое, но зато куда более широкое. Неизвестно, зачем странные люди обкладывали дно и стенки песчаной ямы распиленными вдоль ствола бревнами, да и по его углам вбивали толстые, не идеально ровные шесты, между которыми затем поверху протягивали тонкие нити.

Рядом, почти вплотную к странному строению, горели костры, на которых мерно раскачивались три больших котла. Густой черный дым, обильно валивший из котлов, стелился над гладью воды зловещим, мрачным ковром, источающим к тому же довольно зловонный аромат. Все до единого строители работали, обмотав головы мокрыми тряпками, кое-как спасаясь от жара и удушья, и лишь единственный человек, казалось, не обращал на неприятные запахи и высокую температуру никакого внимания. Голый по пояс, весь покрытый какой-то поблескивающей слизью и сажей, он деловито расхаживал между котлами и время от времени то совал в варево длинную палку, то что-то разноцветное подливал из стеклянных колб, то просто мешал в котлах подвешенной к поясу, как меч, длинной поварешкой. Волосы и борода «черного кашевара», так же как щуплое тело, были покрыты вязкой слизью наподобие смолы. Они торчали дыбом в разные стороны и вовсе не колыхались даже при сильных порывах ветра.

Когда же возведение диковинного строения, чем-то напоминавшего и колодец, и клетку, было завершено, строители не разошлись, а, лишь слегка умывшись, надели доспехи и образовали строй.

– Долго еще? – поинтересовался командир закопченного отряда у творца зловонных зелий. – Есть время отмыться? Да и тебе пару разков окунуться не мешало б…

– Нельзя, некогда, – замотал напоминавшей ощетинившегося ежа головой маг, подбросив в один из костров поленья, а затем быстро замешав в котле поварешкой. – Зелье быстро остывает, а температура реакции очень важна… Чуть-чуть замешкаемся, и все труды насмарку! Пока доваривается, пусть Милена пилюли от запаха раздаст, а ты проведи инструктаж… Надеюсь, помнишь, что я тебе рассказывал о телепортах.

– Да помню, помню, – ответил Огарон и жестом подал знак единственной даме в отряде приступить к раздаче чудодейственных средств, способных на время лишить кровь морронов характерного для нее запаха.

– Так мы ж недавно только эту гадость глотали, – возмутился один из легионеров, нехотя беря пилюлю из рук девушки. – Нам же только через шесть часов принимать их надобно…

– Понимаешь, Нифер, – решил пояснить Корбис, – телепорт – штука загадочная. Он искажает не только пространство, но со временем шутку сыграть злую может. Шагнешь в него в час пополудни, а неизвестно, какое время суток окажется, когда из него выйдешь. Ты же не хочешь, чтоб от тебя вдруг «морронятиной» запахло, да еще в Удбише – обители кровососов, так что подстраховаться не грех. Ладно, хватит трепаться! Нечего дебаты разводить. Взяли пилюльку в рот, глотаем!

Видимо, вкус чудодейственного средства был далеко не из лучших: на лицах всех до единого легионеров появились гримасы отвращения. Лишь один член небольшого отряда не морщился, а злорадно ухмылялся, и это был Марк. Поскольку паренек не являлся морроном, то был избавлен от неприятной процедуры. Сочувствия же, по его мнению, соратники ничуть не заслуживали, ведь настоящие боевые товарищи никогда не пошутят так зло, как издевнулись они над своим преданным союзником, то бишь над ним, заставив страдать от происков мерзкого, визгливого, брыкастого, вонючего и к тому же крайне нечистоплотного поросенка.

– Ну, вот, все молодцы, все пилюлек накушались! – продолжил речь Корбис, от отвращения сам морща лицо, сплевывая под ноги и проклиная в мыслях Гентара, не удосужившегося примешать в смесь парочку-другую нейтрализующих вкус добавок. – Теперь перехожу к главному. Слушайте внимательно, повторять не стану! Как возникнет телепорт и наш злодей-пилюледел Мартин даст отмашку, берем пожитки и заходим в эту магическую гадость по одному, как бы страшно иль противно ни казалось. Времени мало, продержится телепорт недолго, так что не мешкаем! И запомните: кто не успеет переместиться, тому самому придется в город пробираться, а это дело безнадежное, вы уж поверьте!

– Да верим, верим! Мы же не дурни, нам же неохота сквозь стадо шеварийское под стенами крепости ползать, – вновь подал голос чересчур разговорчивый в этот день Нифер.

– Вот и отменно, что такие понятливые! – Командир сурово посмотрел на словоохотливо парня. – Мартин задаст координаты, куда нас телепорт переместит. В идеале мы окажемся сразу за крепостной стеной в восточной части города. Там пустыри, бедняцкие халупы и нагромождение всяких убогих развалин, так что никакая вражья рожа нашего появления не заметит. Как только переместились, не мешкаем, зубами от удивления иль с испугу не клацаем! Ноги в руки и, не дожидаясь товарищей, перемещаемся в точку сбора. Все помнят, где она находится?!

– Все, – подали голоса несколько морронов, а не столь разговорчивые просто кивнули.

– Вот и прекрасно, – продолжил Корбис, – но на всякий случай еще раз отмечу: нас может раскидать как во времени, так и в пространстве. Кто-то появится в Удбише прямо сейчас, кто-то переместится лишь к вечеру, а кого-то только к полночи забросит. Та же самая чехарда может выйти и с местом…

– Это как еще? – вновь подал голос неугомонный Нифер.

– А это так, – пояснил Корбис, показав болтуну кулак, – что кого-то точно в указанное место выбросит, а другие на стене крепостной окажутся или под стеной, но с другой ее стороны. В общем, не пугайтесь, как повезет – так повезет! Долго на месте не задерживайтесь, сразу выбирайтесь из пространства, охваченного чарами, и ничего и никого там не трогайте. Вон, Милена, кажись, подробней объяснить жаждет!

– В момент выхода из портала времени не существует, – пояснила Милена, тоже слышавшая рассказ некроманта, но большее внимание, чем командир, уделившая второстепенным мелочам. – Любой объект в зоне выхода будет неподвижен, как статуя, будь то человек, зверь иль птица в небе. Телепорты шеварийских вампиров в этом плане более безопасны и совершенны, но мы имеем то, что имеем… Главное, запомните, ни до кого в зоне перехода не дотрагивайтесь. Неизвестно, что статься может…

– Молодец, Милена, правильно объяснила, кратко и четко! – подал голос Гентар, бегавший с поварешкой и склянками между котлов, но в то же время краем уха прислушивающийся к объяснениям. – Вот в принципе и все, что вам следует знать… Кто заинтересуется, обязательно подробней расскажу, но позже, с гулящей девкой на коленях и за кубком вина… Корбис, у тебя все?

– Все, – кивнул командир.

– Прекрасно, у меня тоже все готово, – скороговоркой пробормотал Гентар, выливая в котлы содержимое последней из склянок. – Теперь берите вот тот котел и тащите его к колодцу. Беритесь минимум вчетвером и, ради всего святого, не расплескайте! Смесь не только горяча, но и крайне ядовита… Хоть капля на кожу иль одежду попадет, я за последствия не поручусь!

Нехотя и предельно осторожно морроны вшестером взялись за края котла средних размеров и аккуратно, почти как грудное дитя, потащили его к колодцу. Ноша была не очень тяжелой, но рисковать бессмертным воинам не хотелось, уж больно убедительно прозвучало предупреждение мага, да и едкий запах, исходивший от зловеще булькающего темно-зеленого варева, вселял страх в их сердца.

– Ставьте на дно, на дно колодца чан опускайте! Медленней, медленней, плавно, а то на руки брызнет! – руководил переноской Мартин, бегая вокруг процессии и стараясь следить за поведение жидкости в чане. – Опускайте по центру, точно по центру!

По правде сказать, некромант опасался, что от встряски в зелье начнется необратимая реакция, результаты которой могли оказаться небывало разрушительными – не стало бы не только их, но и островка вместе с речушкой. Естественно, он не поделился опасениями с теми, кто нес котел. Зачем волновать тех, кто несет в своих руках смерть, причем не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле?

– Так, так, замечательно! Молодцы! – похвалил соклановцев некромант, когда котел плавно и совершенно бесшумно коснулся бревен на дне колодца. – Теперь берем шесты и с трех сторон осторожненько чан переворачиваем! Кто за шесты не берется, отойдите лучше подальше и под ногами не мешайтесь!

– А вылить нельзя, что ль, было?! Так проще ж… – посетовал изрядно взопревший Нифер.

– Корбис, ты кого в отряд понабрал?! Просил же толковых! – с тяжким вздохом усталости произнес маг, не в силах доказывать дилетантам явное.

– Ты что вопросы глупые задаешь, дурья башка?! Чего не понятно-то?! Сказали, так надо, значит, так надо! – разозлился Огарон на болтливого паренька. – И вообще, бери пример с Марка! Всю дорогу нас болтовней дурацкой доставал, а сейчас молчит, в рот воды набравши! Марк и тот понимает, что, когда дело важное да опасное, с расспросами лучше под руку не лезть!

– Вот и дождался, меня похвалили, – хмыкнул Марк, действительно ведущий себя на удивление сдержанно и благоразумно.

В данный момент древнее существо не то чтобы крутилось под ногами и приставало с расспросами к морронам, а, наоборот, находилось на самом дальнем краю островка и даже подумывало на всякий случай забраться под воду. Марк знал, какое опасное зелье приготовил некромант, ведь это он помогал переводить магу древние манускрипты и даже опасался вдыхать едкие пары, исходившие из чана.

Как только котел перевернули, со дна колодца повалили клубы белого-пребелого пара и раздалось шипение, напомнившее многим присутствующим рев смертельно раненного зверя. Инстинктивно морроны отскочили на несколько шагов назад, ожидая иль взрыва, иль другой бурной реакции, однако ни того ни другого не последовало. На месте остался лишь Мартин Гентар. Во-первых, с ног до головы перепачканный сажей да остатками промежуточных растворов некромант слишком устал, чтобы совершать резкие движения, а во-вторых, он знал, что жидкости можно уже не опасаться. Она утратила свои опасные свойства, вступив в реакцию с древесиной и частицами песка, все-таки оставшимися на дне колодца.

Минуты три шипение продолжалось, а когда оно стихло, маг махнул рукой, подзывая желающих подойти и утолить свое любопытство. Морронам предстало удивительное зрелище. Едкая, агрессивная жидкость разъела бревна, а затем не ушла, просочившись сквозь речной песок, а образовала вязкую массу нежного светло-синего цвета, которая застывала прямо на глазах и чем-то напоминала хорошую каменную кладку, без зазоров между камнями. Она покрывала не только дно, но и стены вырытой ямы. От древесины не осталось и следа, сохранились лишь угловые столбы, структура которых также претерпела разительные изменения. Кора на них пожелтела, оплавилась и растеклась по вертикальной основе ровным слоем. Такого эффекта еще никто никогда не видел, даже некромант. Протянутые между столбами веревки в ходе реакции покрылись едкими испарениями, но быстро впитали их, а после этого заблестели, словно нити паутины огромного паука. При касании они звенели, как струны, однако, кроме праздновавшего победу Мартина и Милены, никто не осмелился извлечь из них звук.

– Получилось, все получилось! Самое сложное позади. Теперь тащите другой котел, вон тот! – скомандовал некромант, широко улыбаясь и не пытаясь скрыть свои радостные чувства. – Теперь можете не бояться! Жидкость горячая, но не опасная! Обольетесь ненароком, кроме ожоговых волдырей ничего не вскочит! – обнадежил Гентар, а затем со смешком добавил: – Будет бо-бо второй иль третьей степени, но это ерунда, это я лечить умею…

Несмотря на успокоительное заверение ученого мужа, носильщики жидкой смерти взялись за второй котел так же бережно и осторожно, как за первый. Его содержимое попахивало намного слабее, да и выглядело не столь устрашающе. Маг приказал вылить жидкость, не опуская котел на дно, а просто наклонив его. Вязкая ярко-зеленая жидкость, потихоньку вылитая в яму, не вступила в реакцию с застывшей массой, покрывавшей дно и стенки колодца. Она осталась точно такой же, только поменяла тару на более просторную и неподвижную.

– Все, теперь подтаскивайте третий чан, но в яму не сливайте! Поставьте посудину вон здесь, – приказал Гентар, ткнув грязной поварешкой в песок у своих ног, – а затем готовьтесь к отправке. Телепорт просуществует всего пять-шесть минут, за это время все должны успеть пройти. Заходим только по моей команде, очередность уж сами установите!

– Каждый берет поклажу, как ранее распределили! Никто ничего не забывает! – продолжил отдачу приказов Корбис, дождавшись, когда Гентар закончит говорить. – Здесь не должно ничего остаться! Мне не барахла жаль! В походе все может пригодиться, даже веревки, кирки да лопаты!

Уже через минуту все было готово. Последний, третий, котел был снят с костра и бережно перенесен к ногам чуть не валившегося от усталости, но все же державшегося некроманта. Походные мешки были собраны, ремешки доспехов подтянуты, а обрубки бревен и прочий хлам побросаны в воду. Храня гробовое и от этого в чем-то величественное молчание, отряд обвешанных поклажей морронов выстроился полукругом вокруг пока еще мертвого, бездействующего телепорта. Затаив дыхание и не отрывая глаз от перепачканного сажей, взлохмаченного и растрепанного некроманта, легионеры ожидали, что дальше произойдет. Томиться им пришлось недолго, не долее одной-единственной минуты.

Тщательно перемешав все еще горячую, но уже начинающую остывать смесь в котле, Мартин зачерпнул пузырящуюся жидкость поварешкой и, мысленно прося Небеса, чтобы все получилось, выплеснул первую порцию жидкости в яму. Ничего не произошло, масса на дне колодца даже не зашипела. Это расстроило многих, но только не мага, знавшего, что для получения должного результата он еще должен добавить полдюжины, дюжину, а может, и того большее количество поварешек. Он ведь не знал точную пропорцию, в какой нужно вливать последний реагент, активирующий телепорт. Безжалостное время не пощадило самый конец древнего манускрипта, а Марк того тем паче не знал, ведь он был всего лишь переводчиком…

Бедному старику пришлось вычерпать более трети чана, прежде чем воздух над ямой наконец-то задрожал, затем завертелся по кругу и приобрел легкий голубоватый оттенок.

– Ну, пора! – выдохнул Нифер и отважно шагнул к телепорту.

– Стой, дурень, иль хочешь по частям в Удбиш прибыть?! – сквозь свист ветра прокричал некромант. – Только по моей команде!

Торопыга поспешно вернулся в строй, но не избежал крепкой оплеухи от командира. Корбис чувствовал себя виноватым: виноватым в том, что взял с собой, как оказалось, чересчур непослушного паренька, хотя имелись куда более достойные кандидатуры; виноватым в том, что, как дитя, засмотрелся на чудное действо и не успел вовремя остановить торопыгу. Корбис Огарон чувствовал свою вину, и поэтому оплеуха вышла такой крепкой, что парень просто повалился с ног.

Засмотревшись, как поднимается с земли непутевый соклановец и как командир отряда отчитывает глупца, морроны пропустили самое главное. Они прозевали тот момент, когда воздух над ямой вдруг замер и возникло нежное, приятное глазу синее-пресинее свечение.

– Пора! – по привычке громко прокричал некромант, интенсивно махая свободной от поварешки рукой. – По одному, и строго по моей команде!

Все пошло как-то не так. В отряде морронов возникло замешательство. Никто не хотел шагнуть в телепорт первым, уж слишком убедительно прозвучала угроза Мартина о возможном прибытии на место по частям… В этот момент спас положение Марк.Не говоря ни слова (что для него было странно), паренек отважно шагнул в телепорт, подав пример остальным. Второй к краю ямы подошла Милена, грозная рыжеволосая воительница, с ног до головы закованная в великоватые ей доспехи, с массивным арбалетом в руках и с полупустым мешком за спиной.

– Можешь, свечение еще сильное! – дал отмашку некромант, держа поварешку с очередной порцией смеси наготове.

Девушка сделала шаг вперед и растворилась в сиянии, которое тут же ослабло, местами из синего превратилось в голубоватое и тревожно замерцало. Две выплеснутые на дно поварешки исправили положение дел. Перемещение остальных участников опасной затеи прошло без сучка и задоринки. Одним за другим по команде Гентара морроны исчезали в недрах загадочного свечения, и вот настал черед предпоследнего – черед командира.

– Ты помнишь, что должен сделать? – перед тем как дать отмашку, спросил некромант. – Учти, это важно! Без этого отряд Дарка не сможет перебраться через крепостную стену!

– Не волнуйся, помню! – кивнул Огарон, доставая из вещевого мешка небольшой, умещающийся в ладони прозрачный шар, заполненный игристой, разноцветной смесью. – Оставлю эту сферу на смотровой площадке ближайшей башни. Подвешу с внешней стороны зубцов, так что шеварийские часовые не заметят ни ночью, ни днем.

– Хорошо, ступай! – прохрипел осипший некромант, выливая в яму содержимое поварешки.

Корбис кивнул и тут же исчез. Гентар остался один и отшвырнул бесполезный черпак. Дело было плохо, все-таки некромант оплошал. Котел был пуст, последнего реагента хватило тютелька в тютельку, а свечение, как назло, стало слабеть и вот-вот должно было совсем погаснуть. На то, чтоб размышлять, вступить в телепорт или остаться, времени не было. Каждая секунда задержки в разы снижала шанс на успех. Не ведая, что его ждет впереди, Мартин Гентар закрыл глаза и мужественно спрыгнул в яму всего за секунду до того, как не синее уже, а лишь светло-голубоватое свечение померкло.

* * *

Сон необычайно полезен для здоровья и улучшения душевного самочувствия, если, конечно, пробуждение проходит гладко и не приносит дурных новостей. Дарк спал крепко и без тревожных видений, частенько мучивших его в ночи. Однако, когда моррон очнулся и открыл глаза, настроение его мгновенно ухудшилось.

– Вальберг, ко мне! – громко выкрикнул командир, вставая с жесткого ложа из помятой травы и слегка вдавленных в землю его телом сухих веток.

Вообще-то Аламез предпочел бы побеседовать с Герхартом, но сержанта поблизости не было видно, как, впрочем, и еще нескольких бойцов. Те же, кто находился на поляне, вели себя крайне странно – поспешно подтягивали ремешки доспехов и опоясывались оружием, как будто он уже отдал приказ готовиться к выступлению. В сердце моррона тут же закралось тревожное предчувствие.

– Дитрих, плохие новости! – едва лишь подойдя к командиру, подтвердил худшие предположения Вальберг. – Пятеро пленных бежали, причем мерзавцы прихватили с собой много харчей.

– Где Герхарт? Только не говори, что в погоню без моего приказа пустился.

– Да нет, он посты проверяет, – немного успокоил командира Вальберг. – Ну, а ребята, сам понимаешь, все всполошились… Уходить, чую, надо.

– Почему меня сразу не разбудили? – задал моррон вполне уместный вопрос.

– Да когда ж? – удивленно выпучил глаза старший стрелок. – Мы вот только-только сами пропажу обнаружили. Я сам к тебе шел, но ты уж позвал…

– Ладно, не тараторь, – быстрая речь помощника мешала Аламезу собраться с мыслями. – В конце концов, беды большой не произошло, но уходить с поляны надо, в этом ты прав, так что зови Герхарта, пусть строит отряд.

Дезертирство всегда омерзительно, особенно если оно сопряжено с воровством, пусть и незначительным. В отряде силой Дарк никого не держал, но при данных обстоятельствах бегство нескольких глупцов ставило под удар всех. Одним в чужом лесу, в чужой стране, без знания языка и обычаев местных жителей герканцам было не выжить. Вопрос был лишь в том, когда недотеп схватят. Если они снова угодят в плен через несколько дней и довольно далеко от стоянки, то можно не беспокоиться; но если всего через пару часов и в этом лесу, то моррону нужно было срочно придумать иной план, как оказаться до двух часов ночи возле крепостного рва в обозначенном Мартином месте. После недолгих пыток, проведенных на скорую руку в походных условиях, взятые живьем дезертиры выложат шеварийцам все, о чем только знали и о чем догадывались. Весть о том, что небольшой диверсионный отряд герканцев, переодетых перебитыми конвоирами, собирается проникнуть в Удбиш, мгновенно облетит все посты, а соответствующие донесения тут же будут направлены всем командирам стоявших возле столицы частей. В этом случае появление возле крепостной стены означало бы верное самоубийство.

Действовать по старому плану было крайне опасно, но отступать уже нельзя. Лес, в котором они находились, был очень небольшим, спрятаться в нем практически негде. Чтобы добраться до большого лесного массива, им пришлось бы снова пересечь Вентелку и пройти две-три мили пустого, хорошо просматриваемого со всех сторон пространства. Если в этой местности имелись армейские наблюдатели, а Дарк не сомневался, что шеварийское командование непременно желало просматривать все подступы к столице, то мимо них не пройти. Дозорные заметили бы отряд, и уже через час, а может, и раньше, за ними началась бы охота, от которой вряд ли смог бы увести своих людей даже больший знаток леса, чем он. Как ни крути, а выхода у моррона не осталось, приходилось рисковать и вести своих людей вперед.

– М-да, ситуация не из лучших, есть о чем призадуматься, – отвлек Аламеза от дурных мыслей голос фон Кервица, прозвучавший из-за спины.

– А-а-а, ты о своих приятелях… – усмехнулся Дарк, еще пару секунд назад заметивший приближение рыцаря, но не желавший его расстраивать, заявляя, что натренированный шаг разведчика не столь уж и бесшумен. – Странно только, что не ты их бегство возглавил. Ведь план тебе мой не по душе пришелся, так чего ж не бежал?

– Хватит говорить глупости, – фон Кервиц был явно не в настроении шутить. – Сам понимаешь, чем дурость их обернуться может.

– Понимаю, – невозмутимо кивнул Аламез, опоясавшись мечом и поправляя тесноватую кольчугу, – поэтому выступать нужно немедля. Не заставляй меня объяснять явное, то есть почему у нас выхода другого нет.

– М-да, лесок мал… не отсидеться, – с сожалением констатировал прискорбный факт фон Кервиц. – Из двух зол всегда стоит выбирать меньшее, а уж если действовать, то по плохому плану, чем вовсе без него… Через сколько выступать думаешь?

– Да прямо сейчас, – без колебаний ответил Дарк. – Чем быстрее с этого места уйдем, тем ребятам моим на душе спокойней будет и тем меньше шанс, что они с перепугу, то бишь от нервишек пошаливающих, что-нибудь чудное сотворят…

Аламез сдержал свое слово, через несколько минут на лесной поляне вновь воцарилась тишина, и уже ничто не напоминало о том, что еще недавно на ней находилась стоянка небольшого отряда. По лесу герканцы двигались осторожно, хоть всем не терпелось побыстрее удалиться от места, куда вот-вот могли нагрянуть, возможно, уже взявшие их след шеварийские солдаты. Двигались строго в одну линию, стараясь не ломать веток, не пугать лесное зверье и тщательно заметая следы своего пребывания. Торопиться с прибытием диверсантам не стоило, ведь они должны были оказаться на месте незадолго до захода солнца и не раньше. В результате пришлось много петлять и избрать далеко не оптимальный маршрут. На этот раз командир пренебрег предписаниями устава и шел впереди отряда, предварительно дав Герхарту строжайшее указание обращаться с фон Кервицем, как должно с рыцарем, уважительно, но в то же время не подпускать чужака к нему ближе чем на десяток шагов. Разговаривать моррону с агентом герканской разведки не хотелось, тем более в присутствии солдат, чей боевой дух и без того был изрядно подорван, во-первых, самим фактом неминуемого приближения отряда к лагерю вражеских войск, а во-вторых, наиглупейшим и крайне несвоевременным дезертирством.

К концу третьего часа добровольного плутания по лесу Дарк наконец-то решил вывести отряд на дорогу, ведущую к восточным воротам, мимо которой они четырежды прошли. Солнце клонилось к закату, а значит, время перехода к следующему этапу опасного предприятия уже настало. К тому же если за ними и шла погоня, то она давно сбилась с пути, недаром же отряд дважды переходил через болото и тщательно путал следы, двигаясь сквозь чащу замысловатыми зигзагами, придерживаясь направления то строго на восток, то на северо-северо-восток.

На поросшую травой дорогу, более напоминавшую проторенную местными жителями тропу, герканцы вышли удачно, а именно сразу после того, как по ней неспешно проехал патрулировавший округу конный разъезд. С учетом того, что солнце потихоньку садилось и уже почти скрылось за широкими стволами деревьев, это был последний дозор, а значит, внезапных неприятных встреч в лесу можно было не опасаться. Шайки разбойников вблизи столицы явно не водились, а если в округе и бродили мелкие группки лиходеев, то они ни за что не отважились бы напасть на слишком большой для них и гораздо лучше вооруженный отряд.

Скорее всего беглецы-дезертиры пока еще не попались и охота на отряд вовсе не велась. К этому обнадеживающему заключению Дарк пришел сразу, как только увидел конный разъезд. Если бы весть об их появлении облетела округу, то дозор бы был куда многочисленней. Пятеро всадников могли поймать шпиона, изловить дезертира или задержать сомнительных личностей, бродящих в лесу неподалеку от военного лагеря, но при стычке с целым отрядом, без сомнений, сами стали бы жертвами.

Шагать по дороге, пусть даже и такой запущенной, было куда проще, чем пробираться сквозь заросли густой травы да глубокие овраги, то и дело обходя возникающие на пути препятствия в виде раскидистых кустов, непроходимых буреломов, зловонных болот и сросшихся стволами деревьев. Настроение солдат заметно улучшилось, несмотря на уже овладевшую их телами усталость, однако так продлилось недолго, а именно лишь до тех пор, пока лес не поредел, а порыв ветра не принес встревоживший всех запах костра, точнее, многих и многих костров. Шеварийский лагерь находился уже близко, вот-вот из-за поворота дороги должен был показаться кордон и открыться долгожданный, но в то же время и неприятно-настораживающий вид на крепостную стену да на походные шатры вражеских войск.

Как только Аламез перестроил отряд в три колоны и заставил уже позабывших о передвижении строем бойцов маршировать в ногу, разговоры мгновенно стихли, а на лицах герканцев, как по команде, застыли маски напряженной настороженности. Когда же сам командир поспешно встал в строй, а его место во главе шествия занял лжекапрал Крамберг, всем без слов стало понятно, что неприятель уже появился в поле зрения.

Шевариец был один и мало походил на часового, хоть, без сомнений, им и являлся. Широко расставив ноги и положив на колени меч, он сидел на недавно поваленном, уложенном вдоль дороги деревце и ковырялся травинкой в зубах, отрешенно взирая на появившийся из леса отряд. Поднадоевшие к концу смены кольчуга и шлем лежали рядом с явно уставшим от однообразия дежурства воителем, а его темно-зеленая форменная рубаха была даже не опоясана. Однако мнимая беспечность изнуренного долгим бездельем часового могла обмануть кого угодно, но только не тех, кто пробирался лесами к Удбишу от самой герканской границы. Дарк не сомневался, что в кустах вдоль дороги засели еще пятеро-шестеро сослуживцев неряшливого ленивца. Их луки были наготове, а трубач, скорее всего, уже держал у рта походный рожок, готовясь в любой миг подать сигнал тревоги. Похоже, того же опасались и остальные бойцы отряда. Внешне герканцы оставались спокойными, но по мере приближения к посту все чаще косились по сторонам, пытаясь определить, откуда именно полетят стрелы и можно ли будет от них спастись, если быстро выхватить из-за спины щит.

– Здоров служивый! На службе иль так… в лесок прогуляться вышел? – за пять шагов до не обозначенного даже флажками поста обратился к часовому Крамбер, придав лицу дружелюбное выражение.

– Остряк, что ль? – щурясь, проворчал часовой и одарил подошедшего вплотную герканца презрительным взором.

– Да нет, капрал, – бойко ответил ухмылявшийся Крамберг. – Вот и думаю, то ль разговоры с тобой говорить, коль дежуришь, то ль оплеух надавать за то, что не по форме одет, да на посту как на завалинке расселся, еще б портки для пущего удобства спустил…

– Да пшел ты лесом! – проворчал часовой, выплевывая изжеванную травинку капралу прямо на сапог. – Вы, конвойные, нам, армейским, не указ! Ступай куда шел, пока рожа цела!

– Так ты на посту или…

– Да на посту, на посту, чо пристал-то? – лениво возмутился парень, почесывая пузо. – Говорю, проходь, значит, проходь! Не моя забота с конвойской кодлой разбираться! Шагов с полсотни протопаете, – часовой махнул рукой, показывая направление, – там наш полк стоит. Палатку полковника сразу увидите, над ней флаг развевается, вот ему и объясняй, кто вы, откель и за какой надобностью заявились, а мне своих забот хватает…

– Ну и какие ж такие заботы у тебя, горемычного? – поинтересовался Крамберг, подав остановившемуся отряду знак продолжить движение. – Грибы, что ль, собираешь иль белок пасешь?

– Эх, врезать бы те! Да по уставу не положено, – с тяжким вздохом сожаления произнес часовой, но затем все же решился ответить, причем исключительно ради того, чтобы докучливый конвоир поскорей удалился и оставил его наедине со своими мыслями. – От проходимцев ушлых добро полковое охраняю. Вон, вчерась отребье местное палатку продуктовую очистило, три окорока сперли да бочонок вина с собой укатили… Страх голодранцы деревенские совсем потеряли. Хоть бы в болоте потопли, что ль…

– Ясно, – хмыкнул Крамберг, а затем, прежде чем отправиться следом за отрядом, решил попрощаться с шеварийцем: – Ну, бывай! Да, кстати, твоя рожа паскудная мне тоже не по душе пришлась, но каблуком по ней пройтись погожу!

– Чего погодишь-то?! – изумился солдат настолько, что даже не ответил ни бойким словом, ни попыткой нанести болезненный удар.

– Да пока ты под нашу, конвойную, опеку не попадешь, – рассмеялся Крамберг в ответ. – С таким отношением к службе недолго потерпеть осталось…

* * *

Это было странное ощущение, не похожее ни на что, испытанное Мартином Гентаром когда-либо прежде. Он не чувствовал ни тела, ни боли, ни движения, одним словом, совершенно ничего, что помогло бы ученому мужу определить, жив он или мертв. В ушах царила небывалая тишина, а ноги не находили опоры. Несколько долгих секунд некромант пребывал в таком странном, во всех смыслах этого слова «подвешенном» состоянии, пока наконец-то не решился открыть глаза.

Тяжкий вздох сам собой вырвался из груди напуганного, но в то же время и очарованного представшей картиной моррона. По большей части эксперимент с перемещением удался. Маг завис в воздухе метрах в двух-трех над крепостной стеной, а внизу простирался огромный город, наверняка Удбиш. Мартин не знал, царил ли сейчас день или властвовала ночь, ведь в пространстве, в котором он оказался, совершенно не было цвета. Все предметы и живые существа были черно-белыми, а точнее, воспринимались его глазами как неоднородно-серые. Некромант и не подозревал, что палитра невзрачных серых оттенков и тонов столь красива и многообразна.

В мире, где он очутился, все замерло: птицы в полете, часовые, расхаживающие с алебардами на плече по крепостной стене между башнями, дым, поднимавшийся из труб кажущихся отсюда крошечными домиков, и даже властители воздушных сфер – ветра. Он попал в самый центр мертвого пространства, в краткое мгновение между секундами, которое мы не ощущаем и не в состоянии постичь. Его задачей было как можно быстрее добраться до границы мертвой временной зоны и вернуться в привычный мир, где время не стоит, а неумолимо стремится вперед и где его частенько не хватает.

Понимать одно, сделать – совсем другое! Попытки пошевелить своим телом к утешительным последствиям не привели. Нет, руки и ноги Гентара слушались его приказов и двигались, да и голова без каких-либо трудностей вертелась, но вот только изменить свое положение в пространстве некромант никак не мог. Сколько он ни дергался, пытаясь опуститься вниз, на крепостную стену, но по-прежнему неподвижно висел в воздухе, как будто был намертво приклеен.

Ученый муж остается ученым всегда, даже когда его сердце оставляет надежда. Его пытливый ум непрерывно работает, мозг не может прозябать без дела. По субъективным ощущениям, проведя в подвешенном состоянии примерно с четверть часа, Мартин экспериментировал, и хоть коснуться ногами твердой опоры ему так и не удалось, но зато некромант сделал два важных открытия. Во-первых, он выяснил, что продукты жизнедеятельности его организма обладают способностью выделяться даже в этой необычной среде, а во-вторых, маг для себя открыл, что обладает отменной меткостью и смог бы стать неплохим лучником, арбалетчиком или метателем ножей. Ведь не каждому дано попасть плевком птице точно в глаз с расстояния в пять-шесть шагов и помочиться замершему внизу стражнику за отворот кирасы, да так точно, чтобы ни одна капля не попала на его шлем.

Впрочем, эти забавы вскоре закончились, ведь запасы жидкости в организме мага были не вечными. Некромант заскучал, ему все трудней и трудней удавалось отогнать от себя мрачную мысль, что он может пробыть в таком состоянии целую вечность. Это казалось еще хуже, чем смерть. Смерть – всего лишь забытье, а он оказался в пустоте и, как назло, не мог забыться даже на время, то есть, говоря проще, уснуть.

Но вот провидение сжалилось над морроном, по достоинству оценив его храбрость, с которой он шагнул в угасающий телепорт. А может, в происходящее вмешался и Коллективный Разум, не желавший, чтобы один из его любимых, надежных «инструментов» воздействия на судьбы человечества без толку пылился на «полке времени». Как бы там ни было, а сухая и горячая щека тщетно пытавшегося заснуть некроманта внезапно ощутила легкое, ласкающее дуновение ветерка.

Мартин мгновенно открыл глаза. Черно-белый мир вокруг постепенно становился цветным, а его тело медленно опускалось вниз, вновь обретая вес и тяжесть. Однако радость продлилась недолго, ведь мир продолжал оживать, а он сам должен вскоре опуститься прямо на крепостную стену, всего шагах в двух-трех перед стражником, которого он так метко «пометил».

В спешке некромант не прихватил с собой ни оружия, ни вещей. Все его пожитки, да и одежда остались на островке. Всего за секунду до довольно жесткого падения на каменный пол крепостной стены Мартин очень сильно пожалел, что неосмотрительно избавился от поварешки и что не имел хорошей привычки, как многие другие морроны, носить за голенищем сапога охотничий нож.

Настоящему мастеру не нужно оружие, поскольку он сам является таковым. Лучшие из лучших убивают врага одним только взглядом, а иногда и видом… Приземление было внезапным и жестким, хотя в последний момент Мартин сумел сгруппироваться и разбил о камни только коленки с ладонями, а не голову. Боль обожгла пострадавшие конечности, но парализовать тело ей не удалось. Испустив сдавленный стон, Гентар вскочил на одеревеневшие ноги и приготовился быстро отскочить назад от разящего удара алебарды и при возможности попытаться ухватиться за древко. Однако этого не потребовалось…

Тучный, немолодой стражник, перед которым вдруг из ниоткуда выскочил черный как смоль худющий человек со слипшейся козлиной бородкой, пылающими глазами, искаженным гримасой лицом и торчащими ежиком волосами, не на шутку перепугался и был далек от мысли атаковать.

– Чертяка! Чур меня, чур! – надрывно прохрипел выпучивший глаза часовой, оступился и тут же замертво повалился на камни.

– Оказывается, суеверья и полезны могут быть, кто бы подумал… – задумчиво пробормотал маг, сразу определивший, что шеварийский стражник умер от разрыва сердца, то бишь, попросту говоря, от страха. – А может, мне не мыться с недельку? Так, глядишь, и войну выиграем…

* * *

Все оказалось не так уж и плохо, как рассчитывал Аламез, и это не могло не обрадовать привыкшего предполагать худшее моррона, да и его соратников. В шеварийский лагерь отряд переодетых герканцев вошел без приключений, хоть бдительный командир и ожидал подвоха, уж больно легко их пропустил часовой, да и рассевшиеся возле костров солдаты оказались совсем не удивлены их внезапному появлению из леса. Даже когда отряд почти вплотную приблизился к огромному, освещенному изнутри множеством свечей шатру полковника, где только собрались на вечернюю трапезу полковые офицеры, никто из шеварийцев не повернул в их стороны голову и не задал вполне уместные вопросы: «Кто такие?» и «Что вы тут, братцы, забыли?» Только в самый последний момент перед уже собравшимся отдернуть полог командной палатки Крамбергом вдруг откуда-то возник офицер самого низшего командного чина и более жестами, нежели словами (поскольку был изрядно пьян), указал место, где можно было встать на ночлег, не нарушая условных границ полкового лагеря.

Беспечность солдат, да и командиров пятого сивикорского пехотного полка вначале поразила Аламеза, однако вскоре он нашел ей вполне разумное объяснение. Солдаты из юго-восточных земель королевства стояли лагерем возле восточных ворот почти с самого начала войны, а по военным меркам это означало целую вечность. Они уже привыкли, что кто-то каждый вечер не рассчитывает время прибытия в столицу и оказывается перед запертыми воротами. За две с половиной недели сонной, размеренной жизни шеварийского воинства на болотистой местности шагах в двухстах справа от ворот (а именно там отряду было разрешено остановиться) уже переночевало много всякого военного люда. Там разводили костры и пытались спастись от утренних туманов и промозглой сырости ночи вестовые, глашатаи, интенданты, фуражиры, более двух сотен охранников караванов с провизией для войск и примерно столько же конвоиров, поставлявших со всей южной части королевства плененных герканцев для столичных плах и виселиц. Их отряд был далеко не первым, кто расположился по соседству от сивикорского полка, и, конечно же, не последним.

Местность, предназначенная для постоя под открытым небом «нежданных гостей», оказалась, мягко говоря, далеко не из лучших. Во-первых, вся площадь стоянки была захламлена прежними постояльцами и во многом напоминала заброшенную городскую свалку, разве что одичавшие собаки по ней не бродили. Во-вторых, именно в этом месте из крепостного рва тянуло нечистотами, а на его поверхность лучше было вообще не смотреть, особенно после сытного обеда. Третье неудобство, крайне смутившее герканцев, состояло в том, что болотные кочки подходили почти вплотную к местам костровищ и со стороны леса также тянуло сыростью и смрадом. Кроме того, один из семи костров уже горел, а вокруг него сидели шестеро хмурых кавалеристов, неизвестно где и на чье попечение оставивших своих лошадей. Иными словами, для отдыха, а затем удачного перехода к следующему этапу тайного проникновения в город герканцам стоило бы поискать иное местечко, но имелось одно обстоятельство, заставившее командира отряда не привередничать и остановиться именно здесь. Узкая полоска заваленной сором местности между рвом и наступавшим со стороны леса гиблым болотом находилась точно напротив участка крепостной стены между третьей и четвертой башнями к северу от восточных ворот. Именно здесь в два часа этой ночи должно было что-то произойти, что позволило бы отряду беспрепятственно проникнуть в город.

– Всем становиться на отдых. Доспехов не снимать, разводите костры! – шепотом, поскольку говорил по-геркански, скомандовал Дарк, решивший, что уже можно взять на себя переданное на время лжекапралу командование. – Герхарт, как всегда, за старшего! Приглядывай за новенькими, как бы они не оплошали, с нас за сегодня уже одного сюрприза достаточно… Вальберг, ко мне!

– Здесь, командир, – раздался за спиной Дарк знакомый шепот старшего стрелка, шедшего, как оказалось, прямо за ним в следующей шеренге.

– Подумай, где раздобыть еще немного веревок, только к служивым из Сивикора не суйся. На нас внимания пока не обращают, так что не буди лихо! – Хоть стрелки Вальберга были приучены действовать осторожно, Аламез все же опасался, что их могут поймать за срезанием казенных веревок. – Но это не главное! Пусть твои ребята сперва по кочкам поскачут да болотце палками прощупают. Так… на всякий случай… Если что не так пойдет, то должен у нас быть хоть какой путь к отступлению, не через целый же полк пробиваться…

– Я б запросто тропку наметил, – протяжно шмыгнул носом по-прежнему стоявший за спиной командира Вальберг, – да вот только лошадники возле костра уж больно подозрительно косятся, а как за дело возьмемся…

– Ступай, делай, что велено, не твоя то забота, – обнадежил стрелка Аламез, знавший способ, как избавиться от ненужных свидетелей. – Крамберг, подь сюда! Живей, живей, пошевеливайся! Каких-то полчаса в командирах походил, а уже замашками барскими обзавелся: не ходишь, а вальяжно тело несешь! Ты смотри, поосторожней, не заигрывайся, а то как бы к утру живот генеральский не вырос да щеки не отвисли б, словно у штабного писарчука.

Шутка понравилась. Многие солдаты, занятые обустройством привала и поиском сухих веток для костра, по привычке не в полный голос загоготали. Над словами Дарка не смеялись лишь двое: раскрасневшийся от обиды Крамберг да фон Кервиц, державшийся в сторонке не только от солдат Аламеза, но и от бывших товарищей по плену. Рыцарь осматривал местность, взвешивал шансы на успех и пришел к неутешительному для себя выводу, что помочь им забраться на стену может лишь чудо, на которое, судя по всему, командир лесного отряда и рассчитывал. Шлемы часовых нечасто мелькали между зубцов высокой крепостной стены, но в довольно близко расположенных одна к другой башнях горел огонь, причем в помещениях всех трех уровней: верхнего, среднего и нижнего. Большую часть времени стражи из крепостного гарнизона, конечно же, травили за вином байки, играли в кости иль карты, но в бойницы все же поглядывали. Даже в кромешной темноте отряд не смог бы незаметно форсировать отстойник нечистот, именуемый рвом, и уж тем паче забросить на стены веревки с крюками на концах. Кто-нибудь да заметил бы крадущиеся под стеной тени.

– И вовсе я не зазнался, зачем перед ребятами позорить? – обиженно проворчал подошедший к рыцарю Крамберг.

– Никто тебя не позорит, наоборот, ты молодец! – по-дружески похлопал по плечу разведчика Аламез, а затем, приблизив его голову к себе рукой, тихо прошептал на ухо: – Вот только часового в лесу зря злил! Слава Небесам, что такой увалень попался, а оказался бы на его месте задира-драчун, не расхлебались бы! Но сейчас не об этом, у меня для тебя поручение важное есть. Видишь, на нас кавалеристы подозрительно косятся?

– Вижу, – кивнул Крамберг, – но наши ребята ученые, лишь перешептываются. Не бойтесь, командир, чужаки герканской речи не услышат!

– А я и не боюсь, – усмехнулся Дарк. – Не боюсь, поскольку ты сейчас возьмешь из наших запасов парочку бутылей винца и пойдешь с соседями подружишься… Только не вздумай сам пить из той бутыли, чье горлышко красной тряпицей обмотано.

– Отравить?! – ужаснулся Крамберг, никогда не мешкавший пролить кровь врага в бою, но считавший, как и большинство солдат в отряде, недостойными подобные методы ведения войны и сведения личных счетов.

– Да тише ты, тише! – шикнул на подручного рыцарь, едва удержавшийся, чтобы не зажать ему рот рукой. – Нам глаза чужие без надобности, но травить я никого не собираюсь. Во-первых, потому что это бесчестно, а во-вторых, неосмотрительно глупо. Ты что думаешь, всадники сюда на своих двоих прискакали, что ль?! Лошадей на опушке леса, верное дело, оставили, а при них, конечно же, парочка часовых подремывает. Сам же слышал, воруют здесь часто, а лошади куда побогаче добыча будет, чем бочонок разбавленного винца да три подтухших куска мяса. Коль кавалеристов потравим иль прирежем, то через часок-другой их дружки тревогу забьют. А так придут и увидят, что боевые соратнички перепились да возле костра задрыхли… дело обычное.

– Так растолкают же, – возразил Крамберг, – к чему тогда вся суета?

– Пока придут, пока растолкают, времени, поди, много пройдет! – решил объяснить свою задумку до конца Аламез. – Возможно, нас уже здесь и не будет, но в любом случае ребята Вальберга уже тропинку через болото разведают да колышками пометят. Понял теперь?

– Понял, – кивнул Крамберг.

– Коль понял, так ступай, – не сильно оттолкнул от себя разведчика командир, – через четверть часа чтоб вся компания уже вповалку лежала да пузыри пускала из всех возможных мест!

– Ладно ты придумал, но вот шептаться и потише могли б, – раздался за спиной моррона знакомый голос на этот раз действительно незаметно подкравшегося фон Кервица.

– Да брось, не у всех слух так отменно натренирован, как твой и у ищеек твоих, – быстро нашел что возразить Аламез, повернувшись к рыцарю лицом. – Да и шеварийцам без разницы, о чем мы тут шепчемся. Поди, обплевались все, что с конвоиром рядом заночевать придется.

– Твой план сработал, к стене мы подошли. Что дальше? – спросил фон Кервиц, уверенный в провале замысла. – Шансов незаметно взобраться на стену практически нет. Даже если тревога поднимется с запозданием, когда мы уже будем наверху, то спуститься мы без боя не сможем. У нас всего двадцать два бойца, включая нас. Семеро из них хоть и неплохо владеют оружием, но настолько измождены пленом, что долго его в руках не удержат. Скажи, ты взаправду думаешь, что нам удастся пробиться через добрую половину гарнизона, когда он сюда сбежится, не говоря уже о войсках под стенами, которые будут в нас снизу постреливать, а затем и на стены полезут?

– Так много дельных слов, а суть-то в чем? – притворился, что не понял намека, моррон.

– Послушай, – фон Кервиц явно не был настроен на долгие дебаты, – я штурмовал много крепостей и еще в большее число замков тайно проник под покровом ночи, но сейчас бы я отступил…

– Непременно последую твоему мудрому совету, – не стал спорить Аламез, – но только после двух часов ночи.

– А чего ждать? – развел руками удивленный рыцарь. – Уже стемнело, так чего же зря время терять? Иль ты на чудо надеешься?

– Именно, что надеюсь, точнее, уверен, что оно произойдет, – обескуражил собеседника моррон откровенным признанием. Скрывать то, что вскоре случится, не было уже никакого смысла. Дарк решился заранее подготовить фон Кервица к тому, что он всяко должен был увидеть всего через несколько часов. – Вспомни, Мелингдорм… турнир! В чем меня тогда Святая Инквизиция обвинила?!

– Эй, парень, не заговаривайся! Вдумайся хорошенько в то, о чем говоришь! – рыцарь разговаривал с Дарком не как с богохульником, а как с душевнобольным, явно не воспринимая его бред всерьез.

– Видишь ли, я сам чудеса творить не умею, а уж с чертями и подавно дружбу не вожу, – не соврал Аламез, если, конечно, не считать чудесами его многократные воскрешения, – но мне было видение. Апостол…

– И слышать об этом не хочу! – нахмурил брови рыцарь.

– Так и не слушай, – пожал плечами моррон, – просто дождись двух часов ночи и сам все увидишь, только воспринимай это не как богомерзкое колдовство или чары, а как божественное вмешательство… Святые Небеса покровительствуют славному герканскому воинству, так почему им не помочь и нам?

Фон Кервиц ничего не ответил. Рыцарь даже не отмахнулся рукой, а просто развернулся и пошел прочь, крайне разочарованный тем, что один из лучших завербованных им в жизни агентов в самый ответственный момент заболел слабоумием с ярко выраженным церковным уклоном. Он не собирался ждать чуда несколько часов, поскольку точно знал, что оно не произойдет. Если бы была возможность, он бы непременно ушел, однако в силу обстоятельств не мог покинуть стоянку. Когда нечего делать и почти нечего есть, остается лишь спать. Именно этим фон Кервиц и занялся, улегшись на голую землю вблизи одного из костров и подложив под голову пустую котомку.

(обратно)

Глава 6 Рабы страха

«Кто меньше знает, крепче спит!» – в правдивости этой народной мудрости Дарк Аламез имел несчастье в очередной раз убедиться той темной, холодной ночью, ежась от стылого ветра и вдыхая смрад то ли с гнилых болот, то ли от бродивших в крепостном рву нечистот. Бойцы его отряда не знали и, главное, совершенно не хотели знать, каким таким чудесным образом они взберутся на стены. Они верили командиру, и этого было достаточно, чтобы преспокойнейшим образом спать возле костра, положив голову на плечо верного боевого товарища. Что и говорить, Дарк завидовал своим солдатам, которым той ночью были чужды сомнения и страх. Сам же он не мог спать, поскольку не находил покоя и безрассудно тратил драгоценные часы отдыха на то, чтобы придумать хоть какой-то запасной план проникновения в Удбиш. Как назло, озарение не пришло, только голова моррона от тяжких мыслей разболелась.

Фон Кервиц был прав: обычными методами на крепостную стену не подняться. Несмотря на поздний час, из башенных бойниц до сих пор исходил свет, да и тени в них довольно часто мелькали. Шеварийские стражи были ленивы, они неохотно расхаживали между башнями по крепостной стене, подставляя свое тело стылому ветру, но зато регулярно осматривали округу из натопленного дежурного помещения, да еще наверняка прикладываясь к бутылке с дружками за карточным столом. Одним словом, несли службу лениво, с комфортом, что, однако, ничуть не ухудшало ее результат. За время ночного бдения Аламез заметил, что тени заслоняют свет, струившийся наружу из бойниц, не хаотично, а с четко установленными интервалами, как будто незримый сигнальщик облегчал жизнь ленивцам, подсказывая им, когда настала пора подставить ветерку опухшие от лени да раскрасневшиеся от вина щеки. Таким образом, хорошо просматриваемое из-за огня костров пространство возле рва ни на минуту не оставалось без присмотра: каждый миг на стоянку припозднившихся приезжих кто-то да пялился.

Шансов незаметно форсировать ров не было. Даже если бы на стоянке просто началось бы какое-то движение, часовые в башнях тут же насторожились бы. При таком раскладе отряду осталось только отступить, но сделать это было возможно лишь утром, когда уйдет окутавшая болота мгла и рассеется пришедший ей на смену туман. Только тогда солдаты смогли бы рассмотреть вешки, потихоньку расставленные стрелками Вальберга на болоте.

Самое обидное, что Дарк даже не знал, до какого момента стоило ожидать чуда. Мартин Гентар четко обозначил в письме: «в два часа ночи», но бой колоколов городских часовен почему-то не долетал до затхлой местности возле рва. Видимо, незримый полет звука преломляли крепостные стены, а может, тому виной была и иная причина. Петухи пели лишь поутру, а по ночам, как и люди, спали. Впрочем, Аламез сомневался, что в округе осталась хотя бы одна встречающая солнце кукареканьем птица. Жителям окрестных деревень явно приходилось несладко и в мирное время, ведь столица большой город, его трудно прокормить, а уж в военную пору крестьяне точно оголодали. Стоявшие возле Удбиша войска потребляли много провизии, а среди скучавших без боя воинов всегда найдутся мародеры, желающие потихоньку полакомиться ворованной курятиной, индюшатиной да поросятиной.

Одним словом, той ночью моррон ощущал себя крайне глупо. Он в одиночестве бодрствовал возле костра, ожидая «невесть чего», что должно было свершиться «невесть как скоро»: через полчаса, через час, а может, уже и в следующий миг. Все вокруг спали, поговорить было совершенно не с кем, но если бы даже кто-то и бодрствовал, то Дарк не мог поделиться с ним своими сомнениями. Во-первых, это подорвало бы его авторитет; во-вторых, никому из его отряда не стоило знать ни об истинной цели их миссии, ни уж тем более о средствах ее достижения.

Минуты ожидания мучительно тянулись одна за другой. Подставленная ветру спина уже изрядно застыла и начинало ломить в пояснице, когда слезившимся от дыма глазам Аламеза вдруг предстало удивительное зрелище. На вершине той из башен, что находилась слева от стоянки и была третьей по счету от восточных ворот, вдруг возникла маленькая мерцающая точка нежного салатного цвета. Поскольку источник свечения находился чуть ниже уровня зубцов на башенной смотровой площадке, ни стражникам, выглядывающим из бойниц, ни иногда прохаживающемуся по стене часовому он не мог быть виден, однако со стороны рва точку просто нельзя была не заметить. Она была подобна маячку, только если маяк указывает морякам, куда плыть в темноте, то мерцающая точка указывала…

«Время! Гентар подает знак, что через несколько минут начнется его представление! Хитрец сигналит нам, чтоб мы были готовы!» – осенила моррона догадка. Не сомневаясь более в помощи некроманта, Дарк тут же приступил к действию, а именно, пока опоясывался мечом, одарил спящего рядом Герхарта несколькими крепкими тычками в бок.

– Тихо, не ори! – перестраховался командир, обидев напрасным подозрением проснувшегося сержанта, который вовсе и не думал открывать рта для громогласного выкрика «Чо?!». – Пора, выступаем! Разбуди ребят, пусть будут готовы! Веревки под рукой, к ним крюки привязать, если того еще не сделали… Но только в полный рост не вставайте, из башен за нами присматривают. Да, и еще… – решил дополнить указание рыцарь, когда сержант уже растолкал соседа и собирался поползти дальше вокруг догоравшего костра. – Кавалеристов надо прирезать!

– Так они ж дрыхнут, что сурки?! – подивился сержант неразумной жестокости командира. – Твое пойло отменно сработало…

– А если нет? – привел весомый аргумент Аламез, осторожно, без лязга, вынув из ножен меч и обмотав веревку с крюком на конце вокруг локтя левой руки. – А если, когда мы через ров поплывем, очухаются да всполошатся? Стрелять не будут, луков у них нет, но вот ор поднять могут! «Никогда не оставляй за спиной врагов!» – процитировал Дарк неизвестно почему вдруг всплывшую в голове мудрость, услышанную им очень-очень давно от Анри Фламмера.

Огонек на башне мерцал все чаще и чаще, по всей видимости, намекая, что до момента свершения рукотворного чуда оставалось все меньше и меньше времени. На стоянке возле почти прогоревших костров уже никто не спал. Разбуженные и приготовившиеся к штурму солдаты терпеливо ожидали, когда же раздастся долгожданная команда командира. Ни свист ветра, ни позывное бульканье пустых животов, ни даже отрывистые и тихие предсмертные хрипы уходящих один за другим в мир иной соседей-кавалеристов не могли отвлечь навостривших слух и напрягших зрение герканцев от двух крайне важных в этот момент вещей. Солдаты следили за мерцанием зеленоватого огонька на грозном силуэте нависавшей над ними башни и боялись пропустить приказ командира, который вот-вот должен был нарушить напряженную тишину.

Вначале оставленный Мартином маячок мерцал с большими интервалами, затем все чаще и чаще, пока его зеленоватый огонек не превратился в сплошное, заметно прибавившее яркости свечение. «Пора!» – решил Дарк и уже собирался отдать подползшим вплотную к зловонному рву солдатам приказ, аккуратно, без роптаний и всплесков, погрузиться в его мутные воды, но тут произошло то, что даже привыкший к иллюзорным фокусам Гентара моррон никак не ожидал увидеть. Единственный союзник-маячок внезапно потух, а затем вдруг яркая вспышка больно резанула по привыкшим к темноте глазам. Как ни странно, раздражающий зеленый свет выбил из мужественных воителей потоки слез, но не ослепил. Ни Аламез, ни большинство разразившихся забористой бранью солдат не потеряли зрения. Они не пропустили противоречившего законам природы зрелища, когда огромный участок крепостной стены вдруг, ни с того ни с сего, взял да и рухнул в ров, как будто был прицельно обстрелян из доброго десятка тяжелых, осадных орудий. Незатронутым «чудом» осталось лишь основание кладки, чуть выше человеческого роста, остальная же масса камней почему-то не осела у основания, а полетела прямиком в ров, подняв в воздух огромный фонтан из нечистот, догнивавших отбросов, кусков какой-то зловонной слизи и множества брызг. Куски разрушенной стены образовали некое подобие моста через застоявшийся водоем, как будто приглашая герканцев прошествовать в город, но вот только «почетные гости» были настолько растеряны, что не решались ступить на эту «ковровую дорожку».

– Что застыли, раззявы?! – прокричал первым отошедший от оцепенения Дарк. – Небеса на нашей стороне, нашему правому делу помогают! Что встали, увальни?! Какое знамение вам еще подавай?! На прорыв! Бегом! Все вперед!

Как подобает истинному командиру, благородный рыцарь Дитрих фон Херцштайн подал обомлевшим солдатам личный пример. Он первым побежал по возвышавшемуся надо рвом завалу из камней, высоко подняв над головой меч, и, не переставая, призывал бежать за ним. Через миг отряд последовал примеру своего кумира, а еще через какую-то пару минут (за которые почему-то стражи не подняли тревогу) последний диверсант уже спрыгнул с остатков загадочным образом разрушенной стены. Если бы кто-нибудь из герканцев задержался на примыкавшем к крепости с внутренней стороны пустыре хотя бы на пару минут, то удивился бы еще больше и еще сильнее поверил бы в поддержку всесильных Небес. Как только пронесшийся по открытому пространству отряд исчез под защитой заброшенных сараев и развалин бедняцких халуп, округу во второй раз озарила нестерпимо яркая вспышка, вернувшая обвалившуюся стену на прежнее место.

* * *

Еще никому не удавалось выиграть войну, ведомую на два или три фронта сразу. Успех военной кампании зависит не только от храбрости солдат, но и от того, насколько прочен тыл: как часто в полковые лагеря приходят обозы с оружием да провизией и насколько терпимы мирные жители к тяготам войны. Когда же, почуяв легкую добычу или припомнив былые обиды, на охваченное пожарищем войны королевство слетаются стервятники-соседи, победить практически шансов нет, сколько быкровопролитных сражений ни выиграли мужественные воители под знаменами прославленных полководцев. Тяготы боев на нескольких направлениях источают силы войск, а отсутствие возможности заниматься мирным трудом крестьянам да ремесленникам не только срывает поставки, но и подрывает боевой дух, ввергая жителей королевства в бездну пораженческих настроений и неистребимого никакими красноречивыми заверениями правителей страха. Войну выигрывает не сильнейший, а тот, кто меньше боится, в смертельной же схватке «один против нескольких» сердце почти всегда бьется чаще у загнанного в угол одиночки…

Сон Дарка был тревожным, хоть в нем не было ни единой связующей нити, ни ярких по новизне ощущений, подавлявших все остальные события. В голове моррона со стремительной скоростью мелькала хаотичная череда отрывистых картинок из прошлого, когда он умирал или страдал, получив тяжелое ранение. Чуть разбавляли воспоминания о пережитой физической боли горечь потери близких людей и немногочисленные эпизоды, когда его в чем-то обвиняли. Одним словом, сон был ни о чем. Он не был вещим, поскольку ни от чего не предостерегал, но точно нагнетал тоску с тревогой и предвещал уже близко подкравшуюся беду.

«Наверняка это лишь сказывается усталость, так называемое «проклятье странника», – успокаивал себя Аламез, уже проснувшись, но еще слишком вялый и сонный, чтобы открыть глаза. – Путник долго идет, преодолевает одно препятствие за другим, но вот когда до цели рукой подать, он вдруг останавливается и не решается сделать последние шаги. Он парализован страхом, ему все кажется… что-то ужасное должно непременно произойти: то ли злодеи-душегубы насмерть забьют, то ли нога подвернется и он шею сломает, то ли на голову камень свалится. Путник чует беду, которой вовсе и нет. Хватит на пустом месте паниковать! Ничего страшного со мной не случится, нужно просто взять себя в руки!»

К несчастью, не потерявший самообладания от кошмара моррон оказался неправ. Пока он пребывал в царстве видений, к нему осторожно подкралась беда и уже готовилась нанести смертельный удар в спину. Имя той беде было – измена! Открыв глаза, Дарк тут же увидел вокруг себя почти весь отряд, за исключением Крамберга, которого сам же отослал в город, чтобы разведать обстановку и узнать, какими слухами да сплетнями полнится базарная площадь. Отсутствовали также фон Кервиц и еще несколько бойцов из числа недавно освобожденных пленных. Новичков еще не воспринимали всерьез бывшие освободители, поэтому и не допустили на бунтарский совет или на судилище, которое явно собирались устроить.

Солдаты отряда сидели и стояли молча, плотно обступив со всех сторон спящего командира. С одной стороны, они не решались нарушить сон развенчанного божества, а с другой – мечтали о его скорейшем пробуждении. По суровым, отводящим от него взоры лицам Аламез сразу понял, что-то здесь не так, что-то изменилось за ту несчастную пару часов, когда он решился вздремнуть. За считаные доли секунды моррон восстановил в памяти все, что с ними произошло с тех самых пор, как через пролом в крепостной стене отряд вошел в город. Собственно говоря, ничего особенного и не случилось.

Незаметно и, главное, быстро миновав пустырь, превращенный горожанами в свалку всего, что лень вывозить да закапывать в лесу, герканцы очутились среди бедняцких халуп. Жителей не видели, поскольку те, явно испугавшись появления большого вооруженного отряда, мгновенно попрятались по своим гнилостным норкам. Возможно, их приняли за большую банду, пробиравшуюся окольными путями на ночной разбой в богатые кварталы, а может быть, и наоборот, перепутали с блюстителями порядка, проводящими облаву. Как бы там ни было, а попадаться на глаза вооруженным чужакам обитатели удбишевского дна не захотели. С четверть часа проблуждав в затхлом, унылом мирке развалюх хибар, диверсанты оказались на заброшенном кладбище, наполовину залитом зловонной стоялой водой, на другую – захламленном все теми же отбросами. Старенькая, покосившаяся часовенка показалась Аламезу самым лучшим убежищем на первое время, несмотря даже на то, что крыши практически не было, а стены могли вот-вот обвалиться. Отряду нужно было где-то остановиться, где-то перевести дух и собраться с силами. Хорошо сохранившийся подвал, поделенный бывшими обитателями на несколько просторных кладовых, показался моррону самым удачным местом для стоянки. В нем было сыро, но в меру; здесь можно было разводить костры, не опасаясь, что кто-нибудь увидит струящийся к небу дымок или отблески огня. Каменный потолок пустовавшего подвала на протяжении многих лет надежно защищал сваленные здесь обломки мебели и прочие куски древесины от снега и дождя, в результате герканцы получили внушительный запас дров и были избавлены от необходимости бегать по округе в поиске хоть каких-то сухих досок. К тому же люди боятся кладбищ, тем более на земле, или за древностью лет переставшей быть святой, или когда-то давно оскверненной. Люди боятся своих мертвецов, поэтому редко появляются вблизи от «последних пристанищ».

Отдав приказ всем отдыхать, командир назначил часовых, послал разведчика в город и сам отправился «на боковую». Все! Больше за это время ничего не случилось, так почему же все собрались вокруг него, откуда взялось недовольство на каменных лицах солдат? Аламез искал ответа, но оказался не в силах самостоятельно его найти…

– Что, други сердешные, не спится? Иль посмотреть собрались, как я во сне потешно хрюкаю да почесываюсь? – первым начал Дарк разговор, который был неизбежен, но, с другой стороны, никто не находил в себе духа начать. – Так я вам в дармовые шуты не нанимался! Скидывайтесь, ребятки, по медяку. Шапки не имеется, но шлем вполне подойдет! Ну, кто первый обогатит своего командира?!

Поднявшись со скрипучих дверец шкафа, служивших ему в течение нескольких часов довольно сносной кроватью, обнаженный по пояс Дарк бросил под ноги шлем и, искривив губы в ехидной ухмылке, обвел пытливым взглядом присутствующих.

– Ну, что молчите, что хари воротите?! Пары монет для благородного рыцаря пожалели иль возня моя сонная не по душе пришлась?! – откровенно издевался Аламез, демонстрируя пока еще не сказавшим ни слова бунтарям силу своего духа. – Значитца, так: иль сказывайте, зачем пришли и что на меня так пялитесь, иль пшли по своим углам, крысы помойные! – внезапно изменил тон обращения и выражение лица моррон. – Ну, у кого душонка в пятки не ушла?! Долго мне еще на ваши рожи любоваться?!

Солдаты не расходились, но продолжали упорно молчать. Одни тупили взоры, другие отворачивались, но никто не отважился открыть рот, чтобы высказать командиру свое недовольство. Долго так продолжаться, конечно же, не могло. Через минуту тягостного для всех присутствующих молчания смельчак бросить рыцарю вызов, конечно, нашелся. Как нетрудно догадаться, им оказался сержант, второй человек в отряде.

– Рыцарь Дитрих фон Херцштайн! – от неуверенности в себе чересчур помпезно и неуместно громко пробасил Герхарт. – Все собравшиеся здесь многим обязаны вам! Вы спасли наши жизни, за что мы служили вам верой и правдой. Но сегодня все… пришел конец… мы покидаем вас, а точнее, просим вас покинуть убежище нашего отряда! Думаю, не стоит объяснять причин, они и так явные… Забирайте ваше имущество и уходите, даем час на сборы. Мы не причиним вам зла. Мы не жаждем вашей крови!

– Уж не лез бы ты в ораторы, Герхарт, – рассмеялся моррон, как только сержант замолчал и уставился на него, как новобранец на полковое знамя во время присяги. – Дружище, с боевым топором у тебя лучше выходит обращаться, чем со словами, что выплевывает твоя косноязычная пасть. Но не утруждайся повторять, общий смысл я понял!

Не переставая улыбаться, Дарк лениво поднялся на ноги и тут же убедился, насколько дело серьезно. Почти половина солдат мгновенно положили подрагивающие от страха ладони на рукояти мечей. Его в отряде уважали, и это зиждилось не только на любви, но и на страхе. Практически все из присутствующих в этот момент в подвале не раз видели своего командира в деле и не хотели бы скрестить с ним мечи… Но раз они решились на бунт, значит, причина была действительно весомой: она сгубила любовь и даже пересилила страх.

– Я сразу говорил, повторю и сейчас! – не переставая улыбаться, но теперь придав выражению лица легкий оттенок сочувствия и грусти, произнес моррон и снова опустился на доски шкафа.

Дарк решил не провоцировать бойцов. Со страху, что он осерчает и возьмется за меч, солдаты могли наброситься на него первыми. Потасовка, да еще с несколькими смертельными исходами, включая собственный, в планы Аламеза не входила, тем более что он уже начал догадываться об истинной причине происходящего и не сомневался, что сможет расставить все точки над «i».

– В отряд я никого силком не затаскивал, да и силой никогда не удерживал! Кто хочет, мог всегда уйти! Хотите, чтоб ушел я, да пожалуйста, перечить не стану! – развел руками моррон. – Только не кажется ли вам, что человек, спасший ваши жизни и проведший вас с наименьшими потерями через полстраны, достоин уважения? Он достоин узнать, почему его вдруг ни с того ни с сего решили изгнать?! Герхарт проблеял «причины понятны», но, видать, я настолько недальновиден и глуп, что не понимаю явного… Так в чем же меня обвиняют?

– В колдовстве! – сделав шаг вперед, произнес сержант. – Вы, благородный рыцарь, хоть сами чар не творите, по крайней мере, никто из наших вас в том не уличал, но с богомерзкими чернокнижниками дружбу точно водите! Вы спасли наши бренные тела от гибели в плену, но мы не хотим поплатиться за это спасение нашими бессмертными душами! Не хотим их замарать, помогая сатанинскому делу!

– Ах вот как! – пуще прежнего рассмеялся моррон, но смех его продлился недолго. Молниеносно стерев улыбку с лица, Дарк пронзил обвинителя суровым взором, а затем медленно произнес, печатая каждое слово: – Это серьезное обвинение, тем более когда брошено в лицо рыцарю! Ты не только осквернил мою веру, но и запятнал мою честь! Ты умрешь, прямо здесь и сейчас, если не удосужишься предъявить доказательства более убедительные, чем те глупые домыслы, которые ты, по тупости своей, за доказательства принял! Это касается всех! – Дарк обвел рукой притихший зал, давая понять, что намерения его серьезны. – Пусть я умру, но не дам пятнать мое имя, половину из вас в последний поход до могилы да доведу. Итак, я слушаю!

– А чо попусту-то языками трепать?! И без того ясно, что нам сам сатана помогает да служки его! – прокричал Герхарт, потерявший большую часть уверенности в себе из-за спокойствия командира. – Мы думали, на крепость лезть придется, крюки с веревками готовили, а ты, выходит, нас в условное место привел, где чары наколдованы были… Вот уж не думали мы, что от нечестивцев помощь принять придется… А колдун из таверны, что через Крамберга тебе послание передал?! Да, и оглянитесь, – обратился сержант уже к солдатам, – куда он нас завел?! На кладбище, туда, где могильный смрад и нечестивые духи витают! Не удивлюсь, коль оно и освящено-то никогда не было! Поди, бродяг одних хоронили да актеришек!

– На неосвященной земле церквей не строят, дурья башка! – специально избрал насмешливый тон Аламез, давая понять всем остальным, что держит сержанта за суеверного дурака, то есть за человека, чьи слова нельзя принимать всерьез. Уж лучше уронить авторитет сержанта в глазах товарищей, чем убить его за оскорбление рыцарской чести. – Учитывая наше положение, где мы находимся и что собираемся делать, лучшего места для стоянки не найти! Иль ты ожидал, что я отряд на постоялый двор приведу? Да через полчаса стража бы нас окружила. Что это за отряд такой, в котором, кроме одного человека, никто по-шеварийски не говорит? И дураку последнему будет понятно, что мы бежавшие из плена герканцы!

– Ну, с этим-то понятно! Тут вы правы, – решился подать голос до этого момента отмалчивавшийся Вальберг. – Но с остальным-то как быть?! Послание от колдуна через Крамберга переданное. Вы ж, как его получили, сразу нас к трактиру повели…

– Какое послание, что за бред?! – нахмурился Дарк. – Мне лично Крамберг ничего не передавал. Может, тебе что сказал иль тебе, Герхарт?! Что молчите-то?! Когда я Крамберга увидел, он лишь башкой мотал да блеял что-то невнятное, слюной брызжущей изо рта костер чуть не загасил… Не в себе парень был, в общем! А повел я вас к трактиру, чтоб обстановку разведать да вас, дурни пугливые, от страха излечить! У меня с нечестивцами разговор короткий… иль не то я вам говорил?!

– То, то, – выдавил из себя Вальберг, потупив взор. – Но почему тогда послание чернокнижник именно вам, командир, передать хотел?!

– А ты не у меня, ты у Крамберга спроси, когда вернется! – парировал Аламез. – Если, конечно, он сам помнит, что с ним тогда приключилось. Чары колдуны навели, парень не в себе был. Его душа бесовскими видениями томилась… Я не буду держать ответ за то, что ему в бреду привиделось да послышалось! Будь среди нас миссионер Святой Инквизиции, вот бы он, дурни, над вами оборжался бы… бока бы надорвал! Своим грязным, несведущим рылом в дела Небесные лезете! Не верите мне, у благородного рыцаря фон Кервица спросите!

– Да, помнится, вчерась вечером он с вами, командир, очень серьезно повздорил, – ухватился за соломинку сержант. – И кажись, вас в том же обвинял, что и мы щас!

– Когда кажется, крестись! – огрызнулся Аламез. – Нечего гадать, позовите рыцаря да спросите!

– А мы и спросили б, – стоял на своем сержант, – да только благородный рыцарь фон Кервиц час назад бежать изволили… Все остальные новички на месте, а его нетушки.

– Как бежать, куда бежать?! – встревожился Дарк, не ожидавший от рыцаря такого поступка. – Кто прошляпил?!

– Не о том сейчас речь, – вновь взял слова Вальберг. – Командир, мы вас любим и готовы отдать за вас жизни, но не души! То, что случилось этой ночью…

– То были не чары, то был промысел Небес! Даю вам слово рыцаря! – поклялся моррон. – В последнюю ночь мне было видение. История знает много примеров, когда воителям перед битвами были видения…

Вальберг отвернулся, Герхарт потупился, а все остальные хранили молчание. Солдатам хотелось поверить словам командира, но так уж странно устроен человек – правду воспринимать не готов, а из всей лжи верит только в самую худшую…

– Ну, хорошо, – кивнул Аламез, которому в голову вдруг пришла здравая и неимоверно простая мысль, как легко убедить солдат, что они борются за правое дело, а не прислуживают темным силам. – Хотите доказательства моей веры и святости моих помыслов? Извольте, вы их получите!

– Апостол к нам явится иль святой? – презрительно хмыкнул из-за спины моррона Герхарт.

– Нет, все проще, все куда проще… – покачал головой рыцарь, надевая кольчугу. – Вы хотели, чтоб я ушел, я и уйду! Ведь так?

– Ну, так, – одновременно произнесли сержант и еще с полдюжины бойцов.

– Я ухожу, – продолжил Дарк, облачаясь в доспехи шеварийского конвоира. – К ночи вернусь и представлю вам, олухи, доказательства своей невиновности, в которых вы не сможете усомниться.

– А если не представишь? – спросил сержант.

– Тогда не вернусь, – без запинки ответил моррон, подхватив на ходу меч и направляясь к выходу. – И не тревожьтесь! Сомнения ваши мне понятны, и я вас прощаю! Даю слово: после того как докажу свою невиновность, никому башку дурную за оскорбление моей чести не снесу!

Задумка Аламеза была проста: раз Мартин Гентар подвел его со своими фокусами под обвинение в колдовстве, то ему теперь эту кашу расхлебывать. Дарк не сомневался, хитрец-некромант легко развеет страхи до этого момента верных солдат и найдет эффективный способ доказать, что их дело правое, то есть во славу Геркании и на пользу Небесам.

В принципе, ничего трагичного утром не произошло. Разговор был, конечно, далеко не из приятных, но рано иль поздно подозрения в колдовстве должны были оскорбить слух Дитриха фон Херцштайна. Сама же отлучка была Аламезу лишь на руку, ведь в полдень на Соборной площади должна была состояться его встреча с другими морронами. Желание солдат, чтобы командир ушел, лишь облегчило ему задачу и избавило от необходимости искать благовидный предлог. Тревожило Дарка лишь одно – бегство фон Кервица. Оно было непонятно: то ли полномочный агент герканской разведки всерьез обеспокоился бессмертием своей души и решил покинуть компанию заклейменного нечестивцем Дарка, то ли рыцарь знал куда больше, чем моррон изначально полагал, и решил начать в Удбише собственную игру. Какое из предположений ни являлось бы верным, но оно определенно было не на пользу Дитриху фон Херцштайну, только начавшему укреплять свое положение в обществе.

* * *

Права поговорка: «Баба с возу, кобыле легче!» Когда у Дарка пропала нужда заботиться о целом отряде, он сразу почувствовал себя преисполненным сил жеребцом, готовым проскакать сколько угодно миль под седлом или без седока. Находиться одному среди врагов моррону было куда привычней, чем тащить за собой целый отряд хоть и неплохих вояк, но уж слишком богобоязненных. К сожалению, ему придется вскоре вернуться в отряд и завоевать потерянное доверие солдат, ведь без их помощи он вряд ли сумеет добиться намеченной цели. Однако об этом Дарк пока не думал; он наслаждался моментом одиночества с таким же удовольствием, с каким толстощекий чревоугодник жадно пожирает вкуснейшее блюдо, давненько не попадавшее ему на стол.

Выйдя за ржавую ограду напоминавшего зловонное болото кладбища, Аламез первым делом избавился от одежды. Давненько не мытый и поэтому дурно попахивающий одиночка-конвоир, разгуливающий среди бела дня по улицам столицы, мгновенно привлек бы к себе внимание стражи. Отмываться же от запаха пота и накопленных им под одеждой за три недели лесной жизни слоев грязи Дарку крайне не хотелось. В Удбише полно вампиров, причем старейшие из них могли прогуливаться по улицам и днем. Чистюля-моррон мгновенно привлек бы внимание кровососов, а он пока хотел немного побыть инкогнито. Неприятные как человеческому, так и вампирскому обонянию запахи надежным щитом укрывали его от бед, и избавляться от них означало верное самоубийство. Нужно было действовать наоборот, то есть привести внешний вид в соответствие с отталкивающими окружающих запахами: со зловониями, которые обычно источают оборванцы-нищие, спившиеся бедолаги да горемыки-бродяги. Проще всего было прикинуться нищим: нацепил на голое тело хламиду, и все; но моррону показалось выгодней вжиться в образ скитальца-бродяги, даже в солнечную погоду не расстающегося с потертой шляпой и штопаным-перештопаным плащом. В одеянии бедствующего странника он смог бы не только спрятать лицо, натянув шляпу на самые брови, но и повсюду ходить с мечом, надежно скрыв его под складками рваной одежды.

Поэтому, найдя укромное местечко, Дарк полностью разделся, оставив на себе лишь сапоги. С хорошей обувью расставаться не хотелось, тем более когда неизвестно, что сулит наступающий день. Перепачкав довольно чистые голенища в грязи и в куче гниющих помоев, моррон оторвал от пропитанной потом рубахи рукав, затем аккуратно вспорол шов на нем мечом и плотно обмотал получившуюся тряпку вокруг горла. Теперь ни у жителей города, ни у стражников не возникло бы желания обращаться к нему. Раз шея перемотана, дураку понятно, что человек болеет и не может говорить. Эта уловка должна была избавить моррона от необходимости притворяться немым и протяжно мычать в ответ на вопросы прохожих и стражи. Парочку-другую словечек по-шеварийски он знал, но еще был не в силах составить из них даже коротенькое предложение. Что же касается произношения, то у Аламеза оно было что ни на есть герканское.

Совершенно голый, если не считать грязной тряпки на шее, состарившихся лет так на десять сапог и острого меча в руке, благородный рыцарь медленно побрел в глубь трущоб в поисках остальных предметов гардероба испытывающего нужду странника. Несмотря на день (колокола часовен только что отзвонили одиннадцать), жилища бедняков были по большей части пусты. Большинство горемык в этот час слонялось по городу в поисках дармовой выпивки или какого-нибудь заработка. Те же из нищенствующей голытьбы, кто сиживал дома, вели себя очень тихо и носов из-за плотно закрытых дверей не высовывали, как будто чего-то или кого-то боялись.

Головной убор нашелся сразу. Им стал старенький фиолетовый виверийский берет, снятый морроном с забора, где тот сох, судя по запаху, после купания перепившего хозяина в сточной канаве. Для того чтобы раздобыть остальную одежду, Аламезу пришлось тайком посетить один из покосившихся домишек. Обитателей в нем, к счастью, не оказалось, но зато возле колченогой кровати лежали сразу все три недостающих предмета нищенского гардероба: дурно пахнущие штаны с огромными дырами на коленях, залатанный во многих местах разноцветными лоскутами плащ и походная сума из мешковины, наполненная лишь крохотными комочками земли.

Беспрепятственно покинув ограбленный дом, Дарк отправился задворками в центр города; туда, где должны были находиться кварталы состоятельных горожан и, конечно же, Соборная площадь. Он не знал города, в котором был впервой, и, выбирая направление движения, руководствовался лишь логическим предположением, что, раз он находился на восточной окраине, а на юге Удбиша тоже имелись ворота, возле которых, естественно, знать не селилась, значит, ему нужно двигаться на северо-запад. Вскоре он понял, что логика его не подвела. Затхлое болото бедняцких халуп сменилось небольшим островком плотно прижавшихся друг к другу крохотных домишек ремесленников, а затем резко перешло в царство садов, скверов и радующих глаз своей красотой маленьких особнячков, в которых, конечно же, проживала не шеварийская знать, но вполне состоятельные горожане.

Город поразил моррона своей необычной, даже более чудаковатой, чем в Верлеже, архитектурой, а обитатели шеварийской столицы весьма позабавили нелепыми и пестрыми нарядами. С непривычки Аламезу казалось, что по чистым, аккуратным улочкам, на которых имелось лишь одно грязное пятно – он сам, чинно и важно прохаживались вовсе не люди, а ослепляющие броским опереньем переростки-птицы: индюки, курицы, фазаны и прочие пернатые, чей окрас состоит более чем из пяти броских цветов.

Бедняков в этой части города было немного, Дарк даже стал побаиваться, как бы его явно не соответствующий окружению маскарад не привлек внимания стражи. Однако шеварийские блюстители порядка только презрительно морщились, завидев медленно бредущего по улочке нищего, но ни разу его не остановили. Объяснение такой терпимости к голодранцам могло быть только одно – Соборная площадь уже где-то рядом. Стражи не решались обидеть нищего паломника, бредущего на службу в главный Храм королевства. И хоть их откровенно бесило, что путь странствующего богомольца в Собор проходил через охраняемые ими респектабельные «угодья», поделать солдаты ничего не могли. Попробуй прогнать живущего только верой в Небеса убогого, и неприятности не заставят себя долго ждать. В лучшем случае на тебя донесут и погонят со службы, в худшем – растерзает обезумевшая толпа таких же скитальцев, собравшаяся возле Собора.

Проковыляв еще с полсотни шагов и дойдя до места пересечения сразу четырех узеньких улочек, моррон убедился, что его предположение было верным. Вдали по правую руку виднелся огромный собор с остроконечной синего цвета крышей, все подступы к которому были запружены серой, многоголовой массой таких же голодранцев, как он. Наверное, в тот день было какое-то большое религиозное празднество, поэтому, даже несмотря на войну, возле столичного храма собрались паломники со всей Шеварии, а возможно, и из других земель.

В такой толпе легко было затеряться, но в то же время и трудно было найти нужного человечка. Близился полдень, потихоньку бредя в сторону переполненной людом площади, Дарк боялся даже подумать, как сумеет отыскать хитреца Мартина, на этот раз просчитавшегося и в результате перехитрившего самого себя. Из-за монотонного гула толпы, доносившегося с площади, но звучавшего как будто со всех сторон, моррон, конечно же, не услышал, как к нему сзади практически вплотную подъехала небольшая карета.

– Садись уже! – внезапно прозвучал за спиной моррона приятный, хоть и резковатый женский голосок, который, как ни странно, он уже раньше слышал. – Сколько можно тебя подзывать?! Глухим прикидываешься иль норов выказываешь?!

Дарк мгновенно обернулся на окрик, а его правая рука сама собой скользнула под плащ и легла на рукоять подвешенного за спину меча, наверное, уже набившего на копчике огромный синяк. Вначале Аламезу показалось, что слуховая память его подвела, ведь в карете с распахнутой именно для него дверцей величественно восседала шеварийка благородных кровей, которую он никогда прежде не видел. Длинные белокурые волосы игривым водопадом спадали на плечи, о красоте которых, к сожалению, можно было только догадываться. Фасон шеварийских платьев был настолько причудлив, что скрывал то, чем следует восхищаться. Как два неуклюжих громоздких паундора, на плечах дамы торчали уродливые серебристо-зеленые банты. Декольте практически не было, а изобилующее накладками, вставками, лентами и прочими причудами столичных портных платье сидело столь мешковато, что привлекательность скрытых под ним форм и стройность женского стана в целом оставались загадкой. Лицо смотревшей на него дамы, бесспорно, было красиво, но не только женское личико разбивает мужские сердца…

– Те ухо, что ль, прострелили?! Так глаза-то целыми остались! – продолжала ворчать явно почему-то нервничающая и теряющая терпение дама. – Залазь, говорю, в карету шустрее! День Святого Омовения сегодня, вампиров на улицах полно. Не мозоль глаза кровососам!

– А вы кто?! – быстро глянув по сторонам, но не обнаружив рядом никого, кто бы мог оказаться старшим вампиром, произнес моррон, стараясь изменить голос. – Что угодно благородной госпоже от бедного странника?

Красавица завела речь о вампирах, и это удивило Аламеза, но более его насторожило, что незнакомая шеварийка говорила с ним по-геркански, хоть язык врага был запрещен в охваченном войной королевстве и за одно лишь слово на нем могли нещадно исхлестать розгами даже особу благородных кровей.

– Кто, кто, покойница из Мелингдорма, вот кто! – не скрывая раздражения и злости, прошипела дама. – Залазь в карету, говорю!

Напоминание было точным, так что Аламезу не пришлось долго напрягать память. Он знал лишь одну даму, упокоившуюся всего за несколько дней до того, как он завоевал на турнире рыцарские шпоры. Мысленно распрямив кудряшки красавицы и изменив цвет ее волос на огненно-рыжий, Дарк пришел к поразившему его выводу, что перед ним восседала собственной персоной Милена.

– Рад тебя видеть, Милена! – прошептал моррон, как только вскочил в небольшую двухместную карету и захлопнул за собой дверцу. – Кудри тебе к лицу!

– А я – нет, – сказала, как отрезала, красавица, одной рукой опустив на окне штору, а кулачком другой трижды стукнув по крыше кареты, тем самым подавая кучеру знак трогать. – Видеть не рада, поскольку выглядишь не лучше пережеванной отбивной, да и смердит от тебя, как от… – не найдя подходящего сравнения ни в мире животных, ни в перечне известных ей отбросов, красавица просто отмахнулась рукой и тут же зажала напудренный носик платочком. – Ну, разве можно так издеваться над собой?! Ты хоть разок мылся с тех пор, как рыцарем стал?!

– Да не с кем все как-то было, – попытался отшутиться Аламез, но его пошловатый намек не произвел на страдавшую от удушья даму должного впечатления.

– Оно, конечно, понятно, так от кровососов скрываться проще, но мог бы и благовония попробовать, тоже помогают… – посетовала Милена, с непривычки почувствовавшая острый приступ дурноты. – Сидеть с тобой рядом противно. Забейся в дальний угол… Только умоляю тебя, не шевелись, не испускай флюидов!

– О, как мы от жизни оторваны, – посетовал Дарк, выполняя просьбу женщины, – от естественного мужского аромата и тошнит… Устроить бы взбучку Мартину, поди, это он тебя ко всяким благовониям приучил… Кстати, когда у меня появится такая возможность? Он же мне встречу назначил, а не ты. Где старый пройдоха скрывается? У самого-то что, кишка тонка оказалась на встречу прийти, или он, как всякий чернокнижник, святых мест боится? Так не я ж у Собора встречу назначал…

– Давай четверть часа потерпим: ты свидания с Гентаром, а я твою вонь! – огрызнулась дама, отвернувшись к окну. – И желательно молча!

– Будешь хамить, еще и сапоги скину! – пригрозил в ответ Аламез, откидываясь на довольно неудобную спинку сиденья, и, сделав вид, что собирается вздремнуть, закрыл глаза.

Карета много петляла. То ли кучер опасался слежки, то ли был вынужден то и дело сворачивать на боковые улочки, чтобы объехать большой поток горожан, устремившихся в день церковного праздника к Собору. Окно рядом с Миленой было плотно зашторено, рядом с Дарком – вовсе забито, так что Аламез не видел, куда они ехали, но, несмотря на частые повороты кареты, практически был уверен, что на север, то есть в самый центр враждебного им города. Это насторожило бы моррона, не знай он дурной привычки Мартина Гентара проживать с комфортом. Наверняка мастер иллюзорных чар, презирая опасность быть узнанным, остановился в лучшей гостинице города. И пока их карета тряслась по булыжной мостовой, нежился на мягком диване или в теплой ванне, плаксиво сетуя на злодейку-судьбу, заставившую его целую пару недель страдать от тягот походной жизни.

Зная аристократические привычки соклановца, Дарк полагал, что их короткая поездка по городу окончится или у ворот шикарного даже по меркам столицы особняка, или у порога дорогой даже для приезжих вельмож гостиницы. Однако он ошибся, чем был весьма удивлен.

– Все, приехали! – прокричал с козел кучер, естественно, по-шеварийски.

– Вылезай! – тут же скомандовала раскрасневшаяся Милена, всю дорогу обрызгивавшая платочек какой-то розовой жидкостью из маленького флакончика. – Комната семь на втором этаже, третья дверь от лестницы. И будь добр, воспользуйся случаем, помойся!

Не сказав ни слова, а лишь презрительно хмыкнув в ответ на упрек, Аламез покинул карету. Как ни странно, но его завезли вовсе не в богатый квартал. Горожане, живущие здесь, конечно, не пухли с голоду, но до состоятельного люда им было далеко. Глазам немного обескураженного моррона предстал вовсе не особняк и не блещущая красотой фасада гостиница, а маленькое, опрятное, но небогато украшенное двухэтажное заведеньице под странным даже для шеварийцев названием: «Бойцовая курица». Насколько рыцарь знал, бойцовыми бывали либо собаки, либо петухи, на худой конец, коты, но чтобы люди ради потехи и азарта заставляли драться куриц, о таком гнусном издевательстве над бедными домашними животными моррон еще не ведал. Идя к открытым дверям постоялого двора, Дарк думал вовсе не о предстоящей встрече, а о том, до чего же нужно довести бедных пеструшек да несушек, чтобы они принялись накидываться одна на другую. Ни одного более-менее походившего на правду предположения в голове моррона так и не возникло…

(обратно)

Глава 7 Дерзость – не порок

Человек – раб привычек, и этого не изменить, сколько ни старайся. Вор будет воровать даже в тюрьме, азартный игрок кидать кости даже в долговой яме, а пьяница заливать за воротник по любому поводу, даже во время церковного празднества, когда все порядочные люди находятся на моленье в Храме.

Трактир, находящийся на первом этаже постоялого двора, был переполнен шумно галдевшим людом. И это несмотря на не только неподобающий для выпивки ранний час, но и на начавшиеся во всех церквях города торжественные служения. Дурное пристрастие к вину собравшихся в «Бойцовой курице» горожан сыграло на руку моррону, вначале слегка побаивающемуся, что в одеянии нищего странника его выгонят взашей еще до того, как бдительная прислуга довольно приличного заведения успеет принюхаться к отвратным, застарелым запахам его давно не мытого тела. Многоликая и непривычно пестрая толпа непрерывно о чем-то шумела и требовала выпивки, громко стуча днищами деревянных кружек, когда по столам, а когда и по головам уже погрузившихся в царство дурманных грез дружков. В такой шумной кутерьме прислуге было просто не до того, чтобы приглядываться к новым посетителям. Разносчики блюд едва поспевали подкатывать к столам новые бочонки вина. Обильно покрывшиеся потом поварята на последнем дыхании сновали туда-сюда в дверях кухни, подавая блюда ненасытным любителям веселья и выпивки. А обычно скучающие без дела вышибалы настолько были поглощены подавлением одной за другой вспыхивавших в разных концах зала потасовок, что даже не успевали подбирать и вытаскивать за ноги на улицу валявшиеся на полу тела уже свое отгулявших.

Дивясь народному веселью, идущему наперекор и церковному служению, и явно проигрываемой шеварийцами войне, Дарк осторожно протиснулся к лестнице и, мгновенно вспорхнув по ней, очутился в полутьме тихого, совершенно безлюдного коридора. Если, конечно, не считать пары тел перебравших постояльцев, видимо, самонадеянно попытавшихся доползти до комнат, но заснувших всего в нескольких шагах от заветной цели. Освещение было плохим. Очертания дверей едва различались на фоне темно-серых стен, а то, что находилось ниже уровня пояса, вообще надежно скрывала темень.

Аккуратно переступая через распластавшиеся на полу тела, о присутствии которых под ногами моррон догадывался лишь по возне да храпу, Дарк добрался до двери под номером семь и взялся за круглую, перепачканную чем-то липким ручку. Наверное, ему стоило сразу распахнуть дверь и без оглядки погрузиться в гущу грядущих событий, но что-то его останавливало, не давало сделать последнего шага и наконец-то увидеться с соклановцами. Боязнью новых препятствий, трудностей и едва посильных задач это чувство считать не следовало. Скорее Аламез остро ощутил нежелание менять образ жизни и идти у кого-то на поводу. Как Дарк понял из сна, который таковым вовсе и не являлся, Мартин Гентар прибыл в столицу вражеского королевства вовсе не один, а во главе целого отряда легионеров. Всего один легкий толчок двери, всего один шаг внутрь комнаты, и жизнь бойца-одиночки должна будет в корне измениться. От объединения сил он потерял бы гораздо больше, чем власть над сплотившимися под его знаменем солдатами, он превратился бы из самостоятельной боевой единицы в крохотную безвольную часть нового отряда и должен был бы впредь доверять свою жизнь тем, о ком практически ничего и не знал. Единственным хорошо знакомым и более-менее понятным его соратником являлся Мартин Гентар, у которого всегда имелось множество тайн и от которого можно было ожидать любых сюрпризов. Милену он видел всего несколько раз, да и то общение с рыжеволосой красавицей нельзя было считать душевным. Весельчак Марк был хорошим приятелем, но в то же время и чуждым для него существом. Конечно, Аламез неплохо ладил с веснушчатым пареньком, пока они вместе разбойничали в лесу, но совершенно не знал, чем компаньон по лиходейству занимался в течение нескольких предшествующих столетий, а также какой шлейф историй и трупов тянулся за жизнерадостным бедокуром, которого Дарк, в определенном смысле, считал другом. Что же можно сказать об остальных? О собратьях по клану моррон фактически ничего не знал, но должен был вскоре вступить с ними бок о бок в бой и уповать на то, что они в нужный момент прикроют ему спину.

«Напрасно я на площадь пришел, да и зря помощью Гентара воспользовался. Нужно было самому в столицу пробиваться и самостоятельно действовать! Но сейчас уже поздно что-то менять, я прошляпил точку невозврата…» Придя к этому прискорбному заключению, Дарк Аламез нащупал под плащом рукоять так и натиравшего ему поясницу меча, другой же рукой резко толкнул дверь, а затем сделал шаг в неизвестность…

Яркий солнечный свет больно резанул по глазам уже привыкшего к полумраку моррона, а свежий воздух, струившийся в комнату из распахнутого настежь окна, ворвался в легкие гостя бурным потоком, так что он едва не потерял сознание, едва ступив на порог.

«Милена, видать, накляузничала, что от меня не розами пахнет, проветрить решили!» – усмехнулся про себя Аламез, закрывая дверь.

Предположение Дарка, конечно же, было абсурдным. Во-первых, мужчины, а тем более воины, гораздо лояльней относятся к естественным выделениям организма, и стойким запахом пота их не напугать. Они бы предпочли немного потерпеть, нежели пускаться на ухищрения вроде проветриваний или опрыскивания всего подряд благовониями. Во-вторых, в комнате просто-напросто никого не было.

Довольно большой и чистый по меркам гостиницы стол стоял точно посередине почти пустого помещения. С одной стороны к нему была вплотную приставлена не имевшая даже перины, не то чтобы одеяла или подушек, кровать, а с другой – два сомнительной прочности табурета. Иного убранства в комнате не имелось, как, впрочем, и на столе было не густо – ни яств, ни бумаг, только одиноко возвышавшийся кувшин с вином и три обтрескавшиеся по краям глиняные кружки.

Задвинув щеколду, Дарк остался стоять у двери, да и ладони со спрятанного под плащом меча не убрал. Гостиничный номер вовсе не был пустым, хоть таковым и казался. Чутье редко подводило Аламеза, а сейчас оно подсказывало, что за ним пристально наблюдают, причем вовсе не одна пара любопытных глаз…

– Мартин, мне твои иллюзорные фокусы уже поперек глотки стоят! Покажись, мерзкий старикашка! Яви свой козлобородый лик! – на всякий случай шепотом изложил свое требование моррон, а затем сопроводил его угрозой: – Считаю до трех, а там воздух пинать начну. Коль мой сапог по чьей-то костлявой заднице пройдется, не обессудь! Раз…

– Не утруждайся! – не дождался счета «два» некромант, нисколько не сомневавшийся, что у его старого приятеля хватит наглости воплотить угрозу в жизнь.

Воздух слева от распахнутого окна вдруг задрожал, и из ниоткуда возникла довольно нелепая с точки зрения привычных человеческих пропорций фигура Гентара. Высокие походные сапоги смотрелись как громоздкие колодки на худеньких ножках приветливо улыбавшегося старика, а отвисший живот, плотно натянувший внизу свободно болтавшийся во всех остальных местах жилет, привлек внимание Дарка куда больше, чем тоненькие, обнаженные до угловатых локтей ручки и то и дело подрагивающая треугольная козлиная бородка.

– Дарк, я так рад тебя видеть! – искренне произнес некромант, широко раскинув руки для дружеских объятий и шагнув в сторону Аламеза.

– Я тоже рад буду, – усмехнулся отпрянувший на шаг назад гость, не почувствовавший фальши в словах, но зато ясно ощутивший нечто иное, – когда и твой дружок лик явит. Шутки со мной шутить вздумали?!

– Да с чего ты взял?! – наглядно продемонстрировал Мартин Гентар завидное мастерство притворства. – Кроме нас с тобой, здесь никого нет.

– Ага, а лишняя посудина на столе просто так стоит, запасная она, на случай, коль я что-нить о башку твою лживую разбить захочу, – Дарк кивнул на третью кружку возле кувшина. – Да, кстати, вон из того угла уж шибко мерзко попахивает. Ты так и не разубедил дружка своего, что чеснок от вампиров вовсе не помогает? Разит из пасти его, как из бочонка с намбусийскими специями! Думаю, окно распахнули, надеялись, не почую запашок?!

– От вампиров не помогает, это точно! А вот дружка твоего назойливого запросто отгоняет. Не жалует господин Маркавиэль Теофор Фербахо чеснока да лука. Говорит, тошнота подкатывает. Может, ты ведаешь, почему? – прозвучал из угла, на который указывал Дарк, красивый мужской баритон, принадлежавший человеку явно зрелому и, безо всяких сомнений, умному. Природа просто не осмелилась бы наградить дурака таким зычным, вызывающим доверие голосом.

Дарк впервые услышал полное имя своего бывшего партнера по разбойному промыслу и по жизни в лесу. Он так привык называть паренька просто Марком, что даже сперва и не понял, о ком невидимка вел речь; не понял, но инстинктивно дал отрицательный ответ, мотнув головой. На самом деле о нелюбви Марка к чесноку да луку моррон слышал впервые. Похлебку из одного котла они частенько хлебали, но паренек никогда не жаловался на остроту варева, а у Дарка вообще не было дурной привычки заглядывать в чужие миски.

– Ну, нет так нет, – ничуть не расстроилась вещавшая пустота, с запозданием решившая снизойти до явления своего лика собеседникам. – Хватит о пустяках, пора и о деле поговорить.

– О делах, – уточнил Мартин, уже успевший плеснуть в одну из кружек вина, и плюхнулся на кровать, вызвав жалобное поскрипывание рассохшихся досок. – Их у нас много, а времени почти нет. Полагаю, ты не против приятную трескотню о забавных пустяках на досужий вечерок оставить?

Аламез лишь кивнул, поскольку в этот момент был всецело поглощен иным, более важным делом, а именно изучением, так же как и Мартин, внезапно появившегося из пустоты собеседника. У внешности настороженно взиравшего незнакомца было довольно много черт, напомнивших Дарку об Анри Фламмере: практически тот же рост, плечи немного поуже, чем у ворчуна-пехотинца, а в глазах тот же блеск, как будто в них светилась вся без остатка накопленная человечеством мудрость. Мужчина был худощав, но жилист и наверняка вынослив. Гибкие пальцы и крепкие запястья свидетельствовали об умении хозяина владеть мечом, причем как тяжелым двуручником, так и тонким парадным. Лицом незнакомец ни капли не походил на Анри, но в его взгляде чувствовалась та же самая закалка. Манеры одеваться также разительно отличались. Фламмер никогда не отчищал грязь ни с сапог, ни с одежды, терпеливо дожидаясь, пока она засохнет и сама отпадет; одеяние же спутника Гентара можно было считать вызывающе щегольским и немного смешным. Однако и в этом вопросе, как ни странно, у обоих зрелых мужчин нашелся общий подход. Их одеяния были удобными и практичными, они не стесняли движений, но в то же время вовсе не походили на бесформенные мешки со множеством лишних складок и мешавших в бою украшений. Дарк долго пытался сформулировать, что же роднит двух столь непохожих с первого взгляда друг на дружку морронов, но потом точное определение само собой появилось в его голове: «Они, как два клинка, изготовленные одним искусным мастером. Оба опасны и смертоносны, толькоодин выглядит попроще, поскольку предназначен лишь для походов и боев, а другой, кроме того, не стыдно и на королевский прием с собой взять».

– Позволь представить, Корбис Огарон, Глава Совета Легиона, – начал беседу как всегда развалившийся на кровати Мартин. – Ну, а ты, мой друг, в представлениях не нуждаешься…

– Угу, – кивнул Корбис, подойдя к столу и потянувшись за стаканом. – Имя у всех на слуху, только вот лица, увы, почти никто не видел…

В словах старейшего моррона почувствовался упрек, причем даже не скрытый. Дарк понял, какой именно, но не стал акцентировать на нем внимание. Огарон был явно не в восторге от того, что прославленный моррон еще ни разу не предстал перед соклановцами, ставя тем самым под сомнение необходимость создания самого братства морронов и совместного ведения борьбы. К тому же во многом Глава Совета был бюрократом, выборным должностным лицом, которые, как известно, весьма недолюбливают тех, кто предпочитает геройствовать в одиночку.

– Мое лицо не картина, восхищаться им нечего! – ответил Аламез с большим запозданием, наконец-то убрав руку с меча и опустившись на табурет. – Почему прятались, можете не объяснять. И так понятно, что кое-кто ко мне присмотреться хотел, а другой так… за компанию. Давайте-ка, господа, сразу к делу! Зачем вы меня позвали, да и что такого случилось, пока я по лесам бродил, что в Удбиш целый отряд соклановцев нагрянул, да еще во главе со столь влиятельной особой? Неужто конец света не за горами?

– Нет, все не столь печально, – усмехнулся Мартин, ставя кружку на стол и брезгливо поморщившись. Винцо, видно, было не из лучших, и Аламеза порадовало, что он его пока еще не пригубил. – Но положение очень серьезно, причин для тревог много… Клан Мартел настолько окреп, что если его сейчас не уничтожить или хотя бы не ослабить, то в скором времени…

– Постой, не надо о явном! Об этом мы с тобой уже говорили! – прервал некроманта Дарк. – Клан Мартел – наш враг; враг сильный, и вы собираетесь его извести. Я правильно понял?

– Да, – кивнул Огарон и хотел было открыть рот, но Мартин жестом попросил его помолчать.

– Почти так, – внес маленькое уточнение некромант. – Дарк, мы с тобой давненько не виделись и на всякий случай давай уточним. Ты прибыл в Удбиш ради освобождения Анри, мести Каталине Форквут, для борьбы с кланом Мартел и, конечно же… – Гентар хитро прищурился, – …по тайному поручению агента герканской разведки некоего фон Кервица, то есть ради победы Геркании в этой войне. Я ничего не забыл?

– Почти ничего, – добавил Аламез. – Шеварийцы мне крайне несимпатичны, но это пустяк, к делу мало относящийся.

– Так вот, наша боевая группа преследует те же самые цели, – заверил некромант, а Огарон подтвердил его слова кивком. – Анри не только твой друг, но и мой. Его судьба беспокоит всех, и мы не пожалеем наших голов, чтобы вызволить его из плена. Каталина Форквут стала озлобленной, непредсказуемой и крайне опасной. Говоря по чести, в ее войне за власть с графиней Самбиной лично мои симпатии далеко не всегда были на стороне Ее Сиятельства, но сейчас благородная бунтарка Форквут превратилась в наемницу клана Мартел, и движет ею только ненависть да месть. Уничтожить ее – все равно что пристрелить бешеного зверя. О нашем же противостоянии, притом далеко не мирном, с кланом шеварийских вампиров и говорить не стоит, уже все давно сказано… Мы начинаем с кланом Мартел открытую войну и готовы нанести первый, надеюсь, сокрушительный удар. Ну, а попутно поможем Геркании одержать славные победы на полях близких сражений. Видишь, наши цели совпадают. Вывод напрашивается сам собой: нужно объединить отряды и действовать по общему плану, который, кстати, уже имеется. Сейчас мы его тебе поведаем. Думаю, ты оценишь его изящество и дерзкую простоту.

– Даже слушать не стану, – покачал головой Дарк, вызвав удивление на лице Мартина и злость у терпеливо пребывавшего в роли пассивного слушателя Огарона. – Объединение отрядов неэффективно и крайне рискованно…

– Почему? – удивленно вскинул брови Мартин, не согласный удовлетвориться простым ответом и терпеливо ждущий, пока Аламез аргументирует свою позицию.

– Причин всего четыре, но ни одной из них нельзя пренебречь, – деловито начал загибать пальцы Дарк. – Во-первых, мой отряд никогда не был большим, а в последних боях нам сильно досталось. Во-вторых, мои ребята – хорошие солдаты, но они всего лишь люди; люди, которыми движут не только помыслы, но и страхи. Ты, Мартин, их сильно напугал своими фокусами. Нельзя было, что ль, действовать как-нибудь тоньше? Меня уже открыто обвинили в пособничестве темным силам. К вечеру я должен вернуться в отряд, но не знаю, чем солдат успокоить…

– Насчет этого можешь голову не забивать, – усмехнулся Мартин. – Я напугал, я и успокою. Вернешься, увидишь, они сами принесут тебе глубочайшие извинения и будут умолять повести их за собой в бой. Что еще?

– Ты уж только поделикатней, – попросил Дарк, вспомнив, в каком плачевном состоянии пребывал Крамберг, немного пообщавшись с творениями некроманта. – У меня в отряде фон Кервиц. Не думаю, что благородному рыцарю Герканской Короны, а заодно и агенту разведки стоит знать о морронах, вампирах, о твоих чудесах… Это слишком трагично может сказаться на будущем Дитриха фон Херцштайна. Или Совет Легиона уже отменил мое задание?

– И не надейся, не отменит, – ответил Корбис, которому, собственно, и адресовался этот вопрос.

– Дарк, ты не первый день меня знаешь, – с упреком произнес Гентар, на устах которого вдруг возникла легкая насмешка, а в глазах появилась хитринка. – Присутствие фон Кервица в твоем отряде нисколько не повредит нашему плану, наоборот, поспособствует. Чуть позже расскажу, пока же доверься моему слову.

– Его нельзя убивать! – твердо заявил Аламез, неправильно истолковав расплывчатое заверение Мартина. – Работа на герканскую разведку, и в частности выполнение мною поручений фон Кервица, может…

– Дарк, мы все знаем, не стоит нас убеждать… – успокоил Гентар, приподнявшись с кровати, чтобы по-дружески положить ладонь на плечо Аламеза. – Скажу даже более: появление фон Кервица в твоем отряде было инициировано лично мной! Мне пришлось целую ночь внушать командиру перебитого тобою конвоя сделать крюк в пару миль и поехать в столицу именно этой дорогой.

– Да-а-а? – с неподдельным удивлением протянул Корбис. – А мне почему ничего не сказал?

– Вопрос пустяковый, согласование не требовалось, – сказал, словно отрезал, ученый муж, не любящий, когда не разбирающиеся в науке соклановцы пытались обсуждать с ним технические вопросы. – Фон Кервиц нужен нам! Поверь, его имя многого стоит, и именно оно заставит врагов совершить роковую ошибку. Я все расскажу, только не забегай вперед!

– Хорошо, – кивнул Аламез, – тогда последняя причина моего отказа, похоже, уже единственная… Марк ведь с вами?

– Да, он с нами, – кивнул Гентар и тут же одарил собиравшегося уже высказаться по этому поводу Огарона испепеляющим взором. – Не беспокойся, скоро ты его увидишь.

– Лучше бы это не произошло! – вдруг заявил Аламез, несказанно удивив Мартина, но в то же время и приятно поразив Огарона.

– Ты боишься, что парень сболтнет лишнего? – высказал предположение некромант. – Так не беспокойся, он не дурак, знает, с кем можно трепаться, а при ком язык за зубами держать. Не думаю, что он разболтает фон Кервицу или солдатам твой маленький секрет. Уверен, честное имя Дитриха фон Херцштайне не будет опозорено твоим разбойным прошлым!

– Я не о том, – тяжко выдохнул Аламез. – Марк – существо своеобразное, он привык долгое время жить сам по себе. Он действует только в своих интересах, и если усомнится, что они совпадают с нашими, то даже прежняя дружба со мной не станет залогом его преданности. Он, как ретивый жеребец, никогда неизвестно, когда взбрыкнет и что ему не понравится…

– Наконец-то адекватная оценка, – самодовольно хмыкнул Огарон. – Всю дорогу тебе о том твердил, так, может, хоть Дарка послушаешь?

– Без него нельзя, – покачал головой Гентар, – и ты, Корбис, об этом хорошо знаешь… Только он сможет осуществить задуманное и помочь нам избежать больших потерь. Я прекрасно понимаю, что Марк союзник ненадежный и преданности до конца может не сохранить, но на предательство он неспособен уж точно!

– Не о предательстве речь идет, – попытался уточнить Аламез, но некромант не дал ему высказаться.

– Да понял я, понял, – перебил Гентар. – Скажу так: участие Марка в предстоящей вылазке – это риск, но риск взвешенный, обоснованный… – Некромант повернул голову в сторону Корбиса и, немного повысив тон, заявил: – И, кстати, утвержденный Советом!

– Тогда я его не знал, тогда еще я не был с ним в походе, – проворчал Глава Совета, чьи нервы, видимо, изрядно пострадали от общения с бесшабашным пареньком.

– Хорошо, – сменил тему разговора Дарк. – Раз мои доводы вами разбиты, то я не вижу причин для отказа. Мои люди пополнят ваши ряды, если, конечно, кое-кому удастся их переубедить, что я не чернокнижник…

– Удастся, удастся, и не сомневайся, – кивнул Мартин.

– Ну, тогда валяйте, излагайте план, – пожал плечами Дарк и потянулся к кувшину с вином, который к тому времени каким-то чудесным образом оказался уже совсем пуст.

– Чуток обожди. Сейчас вина принесут, и продолжим, – согласился Гентар и позвонил в колокольчик, вызывая прислугу.

У служивого люда трактира в тот день было много дел, в чем Дарк уже имел возможность убедиться. Рыцарь приготовился к долгому ожиданию и стал даже размышлять, чем же заняться во время возникшей паузы, пока служители сбегают туда-сюда, а собеседники хранят гробовое молчание без выпивки, но прислуга его приятно удивила. Всего через пару минут переступивший порог комнаты разносчик блюд принес на подносе все, что требовалось для продолжения разговора: блюдо с фруктами и два кувшина вина.

«Видимо, Мартин освоил несколько новых фокусов, пока я по лесам шатался да мечом махал. Что же он теперь, мысли внушать умеет, притом на расстоянии? А мои прочесть может? Надо бы поосторожней с ним впредь», – подумал Дарк, сделав по глотку из каждого кувшина и отметив, что вино гораздо лучше предыдущего.

– Заранее заказал, – пояснил некромант, догадавшись об опасениях соклановца. – Филанийское «Никато» здешнего разлива мне никогда не нравилось, но Корбису по вкусу пришлось, – констатировал маг, пожимая плечами, как будто говоря: «О вкусах не спорят!» – Вот и решили разговор с него начать. Начало бесед, как я помню, у нас с тобой никогда не ладилось, поэтому и винчишко кислое на стол не грех было поставить, а поскольку сейчас разговор душевно пойдет…

– А ты уверен? – спросил Дарк, наливая доверху кружку. – Не позволю своих бойцов на верную смерть посылать.

– Того и не потребуется, – усмехнулся Гентар, тоже пригубив вино. – Твои люди первыми вступят в бой и выйдут из него еще до того, как начнется настоящее сражение. Кстати, ты тоже, и не вздумай ослушаться! Завтра геройствуем только мы…

– Завтра? – удивленно переспросил Дарк.

– Завтра, – утвердительно кивнул некромант, – причем выйти на позиции придется ранним утром, а заварушка начнется только в полдень, так что подумай заранее, чем несколько часов ожидания займешь. Могу тебе порекомендовать…

– Хватит, Мартин, пора перейти к сути, – перебил соклановца Огарон, расправившись со второй кружкой уже из нового кувшина и решив, что пришла пора не ходить вокруг да около, а начать серьезный разговор. – Попытаюсь изложить кратко, насколько это возможно…

– Да уж, недурно бы, – кивнул Аламез, желавший как можно быстрее и сразу получить четкую информацию, а не выуживать ее кусками из уст чересчур красноречивого для военного дела некроманта.

– Как известно, клан Мартел имел огромное влияние на шеварийский двор, – взял слово Корбис Огарон, а уступивший ему «трибуну» оратора Мартин Гентар закопошился в складках платья, извлекая на свет один за другим чистые листы бумаги. – Практически королевством управляют герцог Теофор Мартел и другие высокие чины клана. Еще до начала войны шеварийские вампиры понимали ее неизбежность и разработали беспроигрышную стратегию по срыву планов наступления герканских войск. Ее ключевые моменты: удар-провокация по герканскому побережью Верлежского озера с целью заманить в ловушку флот противника; грабительские рейды отрядов иноземных наемников по отдаленным северным землям Геркании, отделенных от Шеварии горным хребтом и непроходимыми лесами, и выжидательная оборонительная позиция на основных фронтах. Надеюсь, я ясно излагаю?

– Более чем, – кивнул повеселевший Аламез, сразу понявший, что перед ним бывший полководец, привыкший четко и кратко излагать диспозицию и также немногословно формулировать приказы.

– Благодаря твоим совместным действиям с герканской разведкой в лице уже упомянутого фон Кервица гибели флота и разорения пограничных земель удалось избежать. Атака на Кенервард была очень удачным ходом. Однако это не нарушило планов шеварийского командования, находящегося, как и король, под полным контролем враждебного нам вампирского клана. На данный момент перевес в войне вроде бы на стороне Геркании. Пограничные шеварийские города вот-вот падут, и наши войска вот-вот двинутся на Гилац, где, по мнению герканских полководцев, состоится решающее сражение, первая и последняя битва в этой войне. Таковы слухи, которые упорно и, более того, целенаправленно распространяются среди армий и мирного населения обеих сторон. Но на самом деле исход войны уже предрешен. Несмотря на всю свою военную мощь, Геркания потерпит сокрушительное поражение в этой войне, если, конечно, мы вовремя не вмешаемся.

– Вот как? – вскинул брови Аламез, не стесняясь продемонстрировать собеседникам граничащее с непониманием удивление. – А мне почему-то казалось, наоборот…

– Не только ты, но и многие пребывают сейчас в заблуждении: генералы в Маль-Форне, солдаты, осаждающие шеварийские города, практически все. Им неизвестен план клана Мартел, а мы, к счастью, в курсе их замыслов.

– И откуда такая поразительная осведомленность? – теперь лицо Аламеза выражало не удивление, а недоверие.

– Не буду говорить о всех источниках, но, поверь, не только ты ведешь борьбу за наше дело вдали от Легиона, – намекнул Огарон, что и у братства морронов имеется своя разведка. – Не пройдет и недели, как положение на фронтах в корне изменится. Лукаро, Сивикор да и Кьеретто, конечно же, падут, а герканские войска двинутся на Гилац, но сражение не состоится. Шеварийцы отойдут к столице вместо того, чтобы подтянуть к месту решающей битвы основные силы.

– Странная тактика, – пожал плечами Аламез, – трусливая, пораженческая и ровным счетом ничего не дающая.

– Это только кажется, – печально улыбнулся Огарон, прежде чем заговорить о главном замысле противника. – На данный момент в северных провинциях Геркании бесчинствуют отряды вольногородских наемников. Большой угрозы они не представляют: пожгли несколько десятков деревень, разорили угодья, захватили несколько отдаленных замков. Наместники провинций уверены, что вскоре справятся с бедой своими силами, и им невдомек, что отряды наемников не просто сеют смуту да грабят, а готовят плацдарм для крупномасштабного вторжения сразу двух армий: альтрусского воинства и вольногородской дружины. Противники Геркании уже втайне поделили между собой ее земли и теперь с вожделением ждут момента, когда начать наступление. Удар с севера станет шоком для герканского штаба. Начнется паника. Большая часть герканских войск будет срочно перекинута на север, наступать на Гилац будет практически некому. Маршалу ванг Герлицу не останется иного выбора, как поделить силы на три равные гарнизона и удерживать только что захваченные шеварийские города. Сам понимаешь, запасы провизии к тому времени будут сильно истощены, а крепостные стены всех трех городов уже сейчас не в лучшем состоянии.

– И тут, развернув знамена и начистив кирасы, в наступление перейдет шеварийская армия, – продолжил мысль Корбиса Дарк.

– Точно, – кивнул Огарон, проникшийся к Аламезу уважением, поскольку тот умел слушать и, как бывший офицер, многое понимал с полуслова. Ему не требовалось объяснять явное, и он не спорил по несущественным пустякам, сбивая с мысли и цепляясь к каждому слову. – Дать сражение ванг Герлиц уже не сможет, даже численный перевес будет не на его стороне, не говоря уже об упавшем боевом духе солдат. Удерживать одну крепость из трех бессмысленно, да и преступно. Тогда часть шеварийских войск осадит ее, а другая беспрепятственно захватит пограничные герканские земли. Старику придется удерживать сразу три города в условиях практического отсутствия сообщения между войсками. Первую неделю герканцы будут храбро держаться в надежде на обещанное королем подкрепление, но оно, к сожалению, так и не придет, осядет в пограничных фортах, поскольку не сможет пробиться к осажденным крепостям. Я лично знаком с ванг Герлицем и высокого мнения о нем как о солдате и полководце, но старику не удержаться, никто на его месте не смог бы… Если мы не вмешаемся, причем немедленно, то война закончится месяца через полтора-два. Шевария отстоит свои земли, и хоть пограничные города будут лежать в руинах, большая контрибуция от Геркании поможет их быстро отстроить. К тому же враг получит и пару герканских провинций. Думаю, о Немвильском озере стоит забыть. Вскоре на всех картах оно будет обозначаться как Верлежское… Скорее всего, на севере граница тоже сдвинется. Геркания отстоит много своих земель, но потеряет подступы к Северному морю…

– Плачевно, – с пониманием кивнул Дарк, и не думавший усомниться в столь пессимистичном прогнозе, отчасти потому, что признавал авторитет говорившего и уважал его солидные познания в воинском деле. – Но что же можем сделать мы?

– Сейчас узнаешь, переходим к самому интересному! – взял слово Гентар, давая Огарону перевести дух.

Пока Корбис вещал, а Дарк слушал, старик-некромант вовсе не сидел без дела. Потихоньку отойдя к столу, он разложил чистые листы бумаги на подоконнике и что-то на них то ли чертил, то ли рисовал откуда-то появившимся у него в руках гусиным пером. Когда же маг вернулся, в его руках были не отдельные зарисовки, а довольно подробный, хоть и составленный по памяти, план-рисунок Удбиша. Не сговариваясь, Огарон и Аламез принялись расчищать стол, составляя опустевшую посуду да блюда с фруктами на пол, а тем временем Мартин аккуратно раскладывал на гладкой поверхности стола пронумерованные листочки один к одному.

– Итак, позволю себе начать, – произнес Гентар, вопросительно посмотрев на Огарона и заручившись его согласием в виде скупого кивка, перешел к непосредственному изложению плана назначенной на полдень следующего дня операции. – Как нам стало известно, завтра ровно в полдень в особняке герцога Темборга, командующего почти всей шеварийской кавалерией, состоится некое собрание полководцев и еще нескольких влиятельных лиц. Дом герцога расположен вот здесь, – кривой указательный палец мага ткнул в точку на рисунке, находившуюся в самом центре города, рядом с королевским дворцом.

– Это называется военный совет, – решил уточнить Дарк, но ошибся.

– Отнюдь, – покачал головой Огарон, – собрание будет проходить в неформальной обстановке, да и решаться там ничего не будет. Вояки соберутся, чтобы за бокальчиком вина распределить будущую добычу да награды.

– Как не раз тебе уже говорилось, клан Мартел руководит королевством, а значит, и этой войной, – продолжил Мартин. – Все важные решения уже давно приняты, все точки расставлены, сроки утверждены, союзники предупреждены, а роли распределены. Не надо называть сборище алчущих славы и денег негодяев красивым словом «совет». Само по себе собрание ничего не стоящее, но вот сам факт, что в доме герцога соберутся практически все шеварийские полководцы, кое-что да означает…

– Если их перебить, то в войсках, да и во всем королевстве, начнется бардак, – робко высказал предположение Аламез. – Если нельзя остановить кукловода, то нужно уничтожить его марионеток. Время на войне многое значит. Пока клан Мартел от имени короля назначит на командные посты других людей…

– Молодец, логично рассуждаешь, но совершенно неправильно, – не удержался от ехидного злорадства Гентар. – Видишь ли, ты мыслишь, как воин, в лучшем случае как прожженный агент разведки, а наша игра тоньше!

– Не мучай его, расскажи все как есть, да и точка! – возмутился уже уставший от затянувшегося разговора Корбис.

– Хорошо, кратко так кратко, – обиженно пожал плечами некромант, которому не дали насладиться изложением гениального, по его мнению, плана. – Твой отряд, естественно, ведомый тобой, ранним утром выйдет на исходную позицию, которая находится в восточной части города, невдалеке от складов рынка, а именно вот здесь, – перепачканный чернилами палец Гентара оставил отпечаток на рисунке невдалеке от того места, где располагалось заброшенное кладбище, на котором прятался отряд герканцев. – Место там нелюдное, но все же будьте настороже. В пять утра к вам подъедут Милена и еще несколько наших, которых ты не знаешь.

– Чужаки в отряде? – недовольно поморщился Дарк.

– Нет, – интенсивно замотал головой Мартин. – Они только перевезут твоих людей в нужное место и объяснят, как незаметно пробраться внутрь особняка герцога. Да, кстати, подробный план дома и расположения постов охраны у нее получишь. Дал бы сейчас, да пока его еще на руках нет. На месте вы окажетесь в зависимости от обстоятельств, около семи-восьми часов утра, так что времени у тебя достаточно будет, чтобы продумать детали операции. Ровно в полдень атакуете. И не беспокойся, охраны у герцога не так уж и много. Вельможи в столице такими беспечными становятся, так быстро теряют бдительность…

– В чем моя задача? – задал вопрос Дарк, почувствовавший, что Мартин собрался привести парочку-другую забавных примеров из его богатого опыта, и не желавший их слушать. – Мои люди должны захватить это сборище, допросить или просто устроить кровавую баню?

– Просто, – кратко ответил некромант, передернувшись, когда услышал неприятное его слуху, но расхожее определение. – Допрашивать их не о чем, да и некогда будет пытками забавляться. Перебить желательно всех, но не сразу: нескольких в самом начале прикончите, а остальных с четверть часика в плену подержите…

– А это еще зачем? – вполне понятно, что удивился Дарк, уже давненько не получавший столь странных, нелогичных с первого взгляда приказов.

– Видишь ли, – вмешался Огарон, – мы хотим, чтобы этот налет выглядел как диверсия, как акт возмездия герканской разведки, поэтому и не действуем сами, а поручаем эту неприятную миссию твоим бравым воякам. Участие же в операции небезызвестного шеварийцам фон Кервица развеет последние сомнения у верхушки клана Мартел. В надежде спасти хоть кого-то из плененных вельмож вампиры вмешаются, нападут на вас, ну а тут и мы появимся…

– Не понял? – замотал Аламез головой. – А зачем это надо? Да и каким образом они узнают о налете и о том, кто мы такие? Мы что, через весь город под знаменем пойдем да с боевыми кличами?

– Нет, конечно же, нет, – рассмеялся Мартин, решивший вновь повести разговор. – Просто ты не знаешь того, что знаем мы и на чем, собственно, зиждется план. У шеварийских вампиров много особенных черт, существенно отличающих их от иных кровососов, но в то же время есть и многие общие свойства. Как и другие вампиры, они могут послать клану «зов о помощи», причем этот сигнал неслышим людям и содержит краткую информацию о характере угрозы. Ни одно из собраний шеварийской знати не обходится без участия их хозяев. На завтрашней встрече парочка кровопийц определенно будет присутствовать. Как только ты учинишь резню, клан Мартел будет извещен о нападении на их ставленников герканского отряда во главе с прославленным разведчиком. Они тут же пошлют на истребление вас свой лучший отряд, ну а тут уж вмешаемся мы…

– Постой, – прервал Аламез некроманта. – Мне неясен смысл столь рискованного предприятия! Перебить дюжину-другую кровопийц?! Так овчинка выделки не стоит! К тому же с чего ты взял, что фон Кервиц согласится участвовать в этом безумии?! Да и уверен ли ты, что вампиры сами на помощь бросятся, а не пошлют в особняк отряд гвардейцев иль сотню из дворцовой стражи?!

– Действительно, Гентар, ты б хоть подготовился к разговору, так муторно объясняешь… – посетовал Огарон.

– Не нравится, сам бы рассказывал, а то только и знаешь винцо хлебать, пока другие языком трудятся! – обиженно проворчал Гентар, но ответить решил все же сам: – Отвечу на все твои «почему» по порядку, начну с самого простого. Фон Кервиц будет весьма обрадован твоим предложением и охотно согласится. Во-первых, шанс обезглавить вражеский штаб в самом разгаре войны выпадает далеко не каждому. В случае успеха он будет щедро вознагражден герканским королем, получит и славу, и земли. Во-вторых, о риске затеи он думать совершенно не станет. Дело в том, что на аристократических посиделках будет присутствовать маркиз Вольбиорн, кровный враг твоего покровителя. Пять лет назад маркиз отправил к праотцам старшего брата фон Кервица, причем довольно подлым способом, а не на рыцарском поединке. Желание отомстить заклятому врагу избавит рыцаря от сомнений и от трудов взвешивать риски.

– А ты циничен, однако, – упрекнул Гентара Огарон. – Ладно, в помыслах все тем грешим, но в словах…

– Ты забыл еще добавить «расчетлив», – лукаво ухмыльнулся Мартин. – Да, циничен, и не собираюсь завертывать циничную суть вопроса в изящную обертку красивых слов. Это ханжество чистой воды, а ханжество я ненавижу! Но хватит об этом! Мы отвлеклись, и все, между прочим, по твоей вине, – сердито посмотрел некромант на Главу Совета, а затем продолжил, повернувшись лицом к Дарку: – Я уверен, что вампиры вмешаются сами. Поднять по тревоге отряд гвардейцев, конечно же, можно, но на сборы нужно время, да и путь от казарм до особняка неблизкий. Солдаты подоспели бы лишь через час, в лучшем случае через три четверти часа, то есть когда вас уже и след бы простыл, а на полу в лужах крови лежали бы хладные труппы. Городскую же стражу, как ты понимаешь, на это задание не пошлешь. У стражников нет опыта освобождения пленников, да и куда этим увальням с алебардами против отборного диверсионного отряда герканской разведки? А ведь вампиры подумают, что напал именно он… Из-за нехватки времени и серьезности схватки Теофор Мартел сможет послать лишь вампиров! Только у самих кровососов, по его оценке, будет шанс прибыть на место схватки менее чем за четверть часа и спасти парочку-другую голов верных ему вельмож.

– Но как, как вампиры смогут прибыть так скоро? – поторопился Дарк, боясь, что замолчавший некромант уже закончил говорить, так и не ответив на самый главный вопрос. Их главное логово находится к северу от Удбиша, под землей в лесу, который в народе называют «волшебным», туда и дорог-то нет. Да и цель мне по-прежнему неясна…

– Терпение мой друг, терпение, – самодовольно ухмыльнулся Гентар. – Да, главная цитадель клана Мартел находится глубоко под землей и именно там, где ты и полагаешь… Скажу даже больше, в нее не пробраться с поверхности земли, да и до самого «волшебного» леса незаметно ни за что не дойти ни твоему отряду, ни нашей боевой группе. Мне даже трудно представить, сколько в той местности наблюдателей и какие ловушки расставлены. Шанс пробраться в логово врага есть только из Удбиша, и этот шанс гораздо внушительней, чем ты можешь представить! Видишь ли, я недаром просиживаю сутки в библиотеках и скупаю у всякого сброда по бешеным ценам древние манускрипты и реликвии. Твой приятель Марк оказал нам две неоценимые услуги: помог перевести рукописи и кое-что рассказал о традициях и знаниях древнего народа, часть из которых, безо всяких сомнений, перенял клан Мартел. Расскажу лишь нужную для дела суть, поскольку на остальное времени нет, да и забивать тебе голову не стоит… Для того чтобы эффективно управлять королевством, сильнейшие и влиятельнейшие вампиры клана должны довольно часто бывать в Удбише. Проживать постоянно среди людей шеварийские кровососы опасаются, да и брезгуют, ведь это для них все равно что в свинарнике иль на конюшне ночевать. Особая кровь, особые традиции и приоритеты… – со смешком произнес маг, явно считавший эту особенность косвенным доказательством ограниченности противника. – Как я уже сказал, бывать в городе и в самом королевском дворце шеварийским вампирам приходится довольно часто, поэтому их убежище соединено с домами многих вельмож секретными подземными ходами, называемыми ими «лунгами».

– Тайный ход всегда можно обнаружить, – покачал головой Дарк.

– Не скажи, лунги не обнаружишь! По крайней мере, я этого не смогу, даже если прочту еще с сотню древних манускриптов и воспользуюсь всеми моими знаниями, – уверенно произнес некромант. – Любой подземный ход непременно заканчивается потайной дверью или просто хорошо замаскированной, или открываемой при помощи особого рычага. У лунгов такого нет, они заканчиваются тупиком, глухой стеной, пройти через которую можно, лишь имея при себе редкий кристалл, причем определенного размера, формы и веса – одним словом, своеобразный ключ. Чем-то сущность лунгов напоминает устройство телепортов, основана на том же принципе искривления пространства, но намного дешевле при создании, поскольку не перемещает объекты на большие расстояния и стабильней… Но давай не вдаваться в высокие сферы, в которых ты вовсе не разбираешься, а мне трудновато…

– Можешь дальше не говорить, я уже понял, – перебил Мартина Дарк. – Вы хотите выманить кровососущего «зверька» из его норки, для этого и понадобится пленить вельмож и методично перерезать им глотки. Вампиры откроют лунг, вы перебьете отряд, отберете у них ключ и нанесете герцогу Теофору Мартелу незваный визит. Что ж, затея дерзкая, даже чересчур…

– Если не сработает, мы ничем не рискуем, – встал на защиту плана Огарон. – Как видишь, мы сумели проникнуть в Удбиш, сможем и отступить, если вампиры не заглотнут наживку и позволят твоим людям перерезать выдрессированных ими вельмож. Хотя я сомневаюсь, что кровососы окажутся столь предусмотрительными. Благодаря Мартину мы научились скрывать запах нашей крови от этих тварей. Они не почуют близость к месту событий морронов, а значит, будут абсолютно уверены в успехе вылазки и в собственной безопасности.

– Не спорю, – кивнул Дарк, которому этот замысел показался слишком сказочным, слишком грандиозным и поэтому нереальным. – Но вы ведь не знаете, с кем и с чем столкнетесь внутри вражеского убежища. Вы ведь даже представления не имеете, сколько в клане всего вампиров и насколько они сильны…

– Не знаем, – не стал врать Корбис Огарон, – но уверены, что справимся. У Мартина имеется в запасе множество фокусов, да и ребят я подобрал отличных. И вообще, это не твоя забота! Не считай себя умнее Совета! Ты должен организовать нападение, а когда вампиры из стен полезут да с потолка прыгать начнут, считай, миссия твоих людей окончена. Можешь их смело из города уводить да лесами к границе пробираться!

– Не беспокойся, Дарк, это решение обдуманное, взвешенное, – более деликатно заверил некромант, немного сгладив грубость Огарона. – Это риск, на который идем мы! Детали тебя не касаются, но будь спокоен, у меня для вампиров припасено много неприятных сюрпризов, да и способности Марка нам пригодятся! Твоя миссия так же трудна! Она состоит не только в том, чтобы напасть и добиться успеха, но и грамотно отступить: сохранив жизнь фон Кервицу, который весьма полезен для тебя, и не оставив у шеварийцев сомнений, что гибель части их военной верхушки – дело рук герканской разведки.

– Да творите что хотите! Меня в свои авантюры не впутываете, и слава Небесам! Более ни спорить, ни отговаривать не буду! – не стал скрывать обиду Аламез. – Только не рассчитывайте, что я город покину… Если ваш замысел провалится, я действую сам, по собственному усмотрению!

– Так ты согласен?! Мы можем на тебя рассчитывать?! – решил поставить точку над «i» Огарон, видя, что Аламез поднялся из-за стола и собрался уходить.

– А у меня выбор есть?! – ответил вопросом на вопрос Дарк. – Или Глава Совета Легиона рекомендует оспорить его решение?!

– Ершист, за то и люблю, – рассмеялся Гентар, предавая листы с планом города огню. – Не забудь, завтра в пять утра возле складов!

– Будем, – ответил на ходу Дарк, уже почти достигнув двери. – А ты обещал подозрения в колдовстве с меня снять… тоже не забудь! Да, и после дела не мешало б какие-либо чары сотворить, чтоб солдаты мои да фон Кервиц о вампирах ничего не вспомнили! Мне еще с ними воевать да жить!

– Не волнуйся, сотворю, – кинул напоследок некромант уже скрывшемуся за дверью Аламезу.

– А ведь он прав, план-то очень рискованный, – прошептал Огарон, когда дверь за Дарком захлопнулась. – Неприятное предчувствие так и гложет!

– Не рискованно лишь тараканов тапкой бить, – в своеобразной манере остроты подбодрил товарища некромант. – Не забывай, кроме эффекта неожиданности, на нашей стороне еще один плюс. Я многое о знаниях вампиров ведаю, а они о моих трюках да боевых зельях ни малейшего представления не имеют…

(обратно)

Глава 8 Затишье перед грозой

Чужая голова всегда полнится чуждыми тебе мыслями, хода которых не предугадать. Казалось бы, знаешь человека, не держишь его за дурака, и вот наступает день, когда он творит такое, что остается лишь в негодовании развести руками и дать себе клятвенное обещание более не считать людей умнее, чем они на самом деле есть…

Покидая уже ранним вечером все такой же многолюдный и шумный постоялый двор, Дарк был крайне расстроен и одновременно переполнен злостью. Моррон едва сдерживался, чтобы не устроить драку и не разукрасить кровоподтеками, опухолями, узорами ссадин да пятнами синяков полдюжины раскрасневшихся шеварийских пьяных рож, которые, как назло, постоянно попадались на глаза и чрезвычайно его раздражали. Главным виновником обоих чувств (которые частенько посещают мужчин именно на пару), как нетрудно догадаться, являлся не кто иной, как Мартин Гентар. Претензий у Дарка к некроманту имелось целых три; возможно, нашлось бы и больше, но пытавшемуся как можно быстрее взять себя в руки и подавить гнев Аламезу было вовсе не до того, чтобы их искать.

В первую очередь Дарк винил старого друга и соратника в том, что их встреча во вражеском тылу так и не стала душевной, хоть давненько воевавшему и странствующему в одиночку моррону очень хотелось провести пару жалких часов в приятельской компании родственных душ. А что он получил вместо этого? Какую награду приобрел за то, что более трех недель не мылся, а затем еще и влез в противное не только окружающим, но и ему самому одеяние нищего? Кто оценил, что он дважды проделывал опаснейший путь по враждебному городу, даже не зная чужого языка? Первый раз, когда шел на встречу, второй – возвращаясь с нее на кладбище.

Несдержанная на язык и сама частенько ведущая себя неподобающе для дамы образом Милена нахамила ему еще в карете. Ее презрительные гримасы да ужимки не испортили ему настроение, но задали соответствующий тон… Марка на встречу Гентар не взял, хотя, возможно, это был единственный шанс обменяться со старым другом приветствиями. Неизвестно, что готовил завтрашний день, но Дарк точно знал: они встретятся с Марком, однако им будет не до дружеской болтовни. Удастся ли затея морронов или нет, но их пути надолго разойдутся, едва пересекшись на пару кратких минут. Ему придется поспешно уводить преследуемый практически всей городской стражей отряд, а Марк последует за морронами в полные неизвестности недра вражеского подземелья.

Изрядно подпортило настроение Аламезу и вызывающе властолюбивое поведение Огарона, быть может, ценившего его ум и уважающего его боевые заслуги, но в конце разговора четко давшего понять, кто из них командир, а кто солдат; кто умный, а кто дурак; кто обладает привилегией мыслить, а кому суждено лишь выполнять чужие приказы. Мартин поленился проявить гибкость переговорщика и не удосужился сгладить острые углы. Его предательское молчание поставило Дарка в очень незавидное положение и заставило ради блага общего дела терпеть порой откровенно барские манеры давненько не получавшего отпор Главы Совета. Анри Фламмер точно не поступил бы так и вынудил бы Огарона, если не уважать, то хотя бы выслушать мнение того, кто отнюдь не новичок в интригах разведок на войне и в боях с вампирами. Одним словом, в конце встречи Аламез еще сильнее почувствовал себя волком-одиночкой, чем до ее начала, и виноват в том полностью был Мартин Гентар.

Второй провинностью мага Дарк считал чрезмерную самоуверенность. Познания ученого мужа, бесспорно, играли большую роль в войне, которую они вели с вампирами, но беда в том, что Гентар всецело полагался на них, пренебрегая простой жизненной истиной, неоднократно доказываемой историей человечества: «Исход войны во многом решает сила, грубая примитивная сила!» Когда силы противников примерно равны, иллюзия и прочие ухищрения, в частности те, что именуются колдовством, могут склонить чашу весов в твою сторону. Но, имея в распоряжении только чары и горстку пусть и отличных солдат, в драку с целой армией врагов лучше не ввязываться. Дарк не сомневался, что именно Мартин, воодушевленный новыми открытиями, сделанными при помощи Марка, убедил Совет Легиона, и в первую очередь его Главу, разрешить граничащую с безумием операцию. Да, безо всяких сомнений, задумка была хороша, но в Удбиш следовало посылать как минимум полсотни мастеров клинка, а не жалкую дюжину практически обреченных на смерть морронов. Гентар с Огароном верили в успех, а Дарк весьма сомневался, что им удастся перебить врагов в их же логове. Неудачное нападение соклановцев не только могло свести на нет его шансы спасти Анри, но и грозило ослаблением Легиона. Главе Совета, координирующему борьбу многих сотен морронов, не стоило принимать участие в столь рискованной операции, да и Мартин уж лучше б посиживал в своей лаборатории за книгами, пробирками да склянками.

Третье обвинение, которое, к сожалению, из-за присутствия Огарона Дарк не смог бросить Мартину в лицо, было отнюдь не ново и звучало предельно просто. Некромант витал в высоких сферах своих гениальных идей, но ни одну не мог четко сформулировать в виде подробного, хорошо проработанного плана действий. Он небрежно относился к мелочам, попросту говоря, не желал с ними связываться и оставлял на откуп исполнителям, причем оповещал бедолаг-напарников о задуманном в самый последний момент, когда уже толком ничего проработать было нельзя. Обеспечив отряду Дарка проход в город, Гентар не удосужился подумать, как герканцы доберутся до крепостной стены, и пренебрег допущением, что Дарка могут обвинить в колдовстве. Неизвестно, чем руководствовался некромант, выбирая место для встречи, но явно не продумал один очень неприятный для Дарка момент. Возвращаться с нее Аламезу пришлось через полгорода, в одиночку, практически не зная дороги и через зажиточные кварталы, обитатели которых очень недружелюбно относились к местной голытьбе и странствующей нищете. Почему-то некромант не позаботился обеспечить Дарка каретой, которая могла бы отвести его если не к окраине кладбища, то хотя бы на Соборную площадь. Это была несущественная деталь, которой Гентар пренебрег, но за это Аламезу пришлось расплачиваться.

Моррон брел по узким улочкам в очень неудачное время, где-то между шестью и семью часами вечера, когда они были особенно многолюдны. Обеспеченным горожанам, их избалованным детишкам, да и прислуге не сиделось дома после праздничной службы, и они вышли прогуляться: одни, чтобы порезвиться, другие для того, чтобы обменяться впечатлениями и свежими слухами с соседями. Появление нищего среди сытой, довольной своим достатком и положением в обществе публики вызвало не только шквал бурных возмущений, но и живой интерес со стороны почувствовавшей возможность позабавиться жестокой детворы. Вслед за оскорблениями родителей вдогонку похрамывающему калеке полетели «подарки» от игриво настроенных детишек: липкие и сочные объедки фруктов, большие, но, к счастью, не больно бьющие по спине палки и, конечно же, булыжники, выковырянные юными исчадиями ада из мостовой. Спина стоически терпевшего обзывания, угрозы и побои Аламеза превратилась в движущуюся мишень, пометить которую стремился каждый обряженный в красивенькое праздничное платьице карапуз. Прекратить маскарад и выдать себя хотя бы на время моррон, к сожалению, не мог, ведь район был зажиточным, а, как известно, у каждого состоятельного горожанина имеется парочка опытных в кулачном бою и отменно владеющих дубинками слуг, не говоря уже о страже, чьи патрули то и дело вальяжно прохаживались по улочке.

Ругань враждебно настроенного окружения раздражала слух Дарка, но не более. Объедки да палки хоть частенько попадали в цель, оставляя новые отметины на плаще и синяки на спине под ним, но боли не причиняли, а вот булыжники – другое дело. Они больно жалили острыми краями ребра и лопатки моррона, а от парочки камней, неудачно залетевших прямо в затылок, в глазах Аламеза даже потемнело. Стиснув зубы от обиды и боли, Дарк максимально (насколько того позволяла его мнимая хромота) ускорил шаг, чтобы быстрее оторваться от преследовавшей его по пятам детворы и родителей, с умилением наблюдавших, как «шалят» их детишки, и не скупившихся на похвалы после каждого меткого попадания. И вот когда ему уже почти удалось миновать опасный для таких голодранцев, как он, квартал, произошло событие, соизмеримое с настоящей бедой.

– Стопкай, нагота перекатная! – гнусаво пробасила огромная скала, вдруг выросшая у едва успевшего остановиться моррона на пути. – Чо торопыжничаешь?! Чо праздненье святое детявкам испортить хошь?! Пацаненка мой тя еще ни разка не пометил! Дай порадовкаться мальцу! Возля древа вон таго безтрепыханно постой, медяк на жраву полушь!

Дарк поднял глаза. Перед ним, подбоченясь и самодовольно ухмыляясь, стоял почти двухметровый верзила не старше двадцати пяти – двадцати семи лет, раскормленный до размеров годовалого виверийского бычка. Судя побогатой одежде, хозяйскому взгляду, наличию дорогих украшений на не уступавшей по толщине ляжке стражника шее и красноте надувшихся, как шары, щек, путь ему преградил сынок хозяина преуспевающей мясной лавки или сам мастер свинобойно-колбасно-разделочных дел. Обойти такого бугая было невозможно; попытаться уговорить отпустить – бессмысленно, даже если бы моррон и знал шеварийский язык. Сразу было понятно, что для разжиревшего до безобразия молодого папаши всякий с меньшим достатком, чем у него, просто-напросто не являлся человеком, а нищие вообще были грязью подноготной.

На оценку сложившейся ситуации у моррона ушло не более доли секунды. Он заметил, как скалят зубы в преддверии веселой потехи остановившиеся неподалеку стражники и как засуетилась чуть менее откормленная прислуга мордоворота, расстегивая ремни и извлекая из карманов колбасные веревки, которыми они, без всяких сомнений, собирались привязать живую мишень к дереву.

Становиться объектом народной потехи моррон не собирался, хотя бы потому, что метко брошенный кем-нибудь из богатеньких сорванцов камень мог лишить его не только сознания, но и жизни. Аламез не мог позволить себе роскошь умереть в очередной раз, да еще накануне серьезного дела.

– Валяй к древцу, вонючка пропойна! Чо окачурился, как мертвяка?! – не желая ни потерпеть пару секунд, ни слушать возражения, толстощекий наглец ухватился липкой от пота мясистой ладонью за плечо Аламеза и собирался пихнуть его к дереву.

Конечно же, Дарк мог легко вывернуться и не позволить неуклюжей ручище толстяка дотронуться до себя, но делать этого он не стал, поскольку принял решение действовать, а плащ только помешал бы в предстоящем бою. Как только пальцы-сардельки вцепились в ветхую ткань накидки, Аламез резко отпрыгнул назад и выхватил из-за спины меч. Плащ, конечно же, остался в руке обомлевшего толстяка, чьи еще мгновение назад ярко пунцовые щеки вдруг резко поменяли цвет на мертвецки-бледный. Толпа зевак испустила дружный вздох, внезапно узрев, как сгорбленный, похрамывающий нищий мгновенно превратился в подтянутого, мускулистого бойца, да к тому же еще и вооруженного настоящим оружием. Мужчины оцепенели, не зная, то ли накинуться скопом, то ли бежать. Парочка любовавшихся забавой любимой детворы мамаш упала в обморок, а все до единого сорванцы мгновенно оконфузились, обмочив штаны, правда, именно этой приятной детали моррон как раз и не заметил.

Соблазн одним резким ударом распороть многослойную брюшину обидчика и узреть, что тот ел на обед, был велик, но от столь жестокого действа Дарку, к сожалению, пришлось отказаться. На акт возмездия просто не хватило бы времени.

Первыми очнулись стражники. С алебардами наперевес двое солдат побежали к моррону, а третий, прежде чем обнажить меч, схватился за висевший у него на поясе рожок. Поднести его к губам он успел, а вот дунуть – нет, поскольку поднятый с мостовой камень врезался ему точно в кадык. Как только опасный снаряд попал в цель, исторгнув из нее звук, похожий на кваканье озабоченной жабы, три толстяка, то есть сам заботливый папаша-мясник и его слуги, мгновенно очнулись и с прыткостью, достойной скорохода, ретировались.

Аламезу не хотелось долго возиться со стражей, поэтому он и позволил себе схалтурить, то есть действовал так, чтобы потратить на инцидент как можно меньше времени. От одного тычкового удара медлительным оружием он ловко увернулся, переместившись на шаг в сторону и два вперед, а затем оглушил не успевшего отреагировать стражника метким, но не сильным ударом яблока рукояти меча по незащищенной шлемом переносице. Со вторым стражем порядка Дарк даже упражняться не стал, а просто толкнул на него обмякшее тело товарища и, зажав меч под мышкой, пустился бежать вдоль улочки. Как только в поле зрения моррона появился более-менее большой карниз, он тут же запрыгнул на него, затем перелез на водосток и, не выпуская из-под мышки меча, вскарабкался на крышу.

Единственно уцелевший и даже не получивший в схватке со странным нищим парочку синяков стражник не стал поднимать тревогу, ведь, когда он выбрался из-под грузного тела товарища и поднялся с мостовой, ловить уже было некого. В суматохе он не заметил, куда подевался преступник, а те, кто видел, как моррон залез на крышу, уже разбежались по домам.

* * *

Небольшая разминка, сопровожденная почти нулевым риском для жизни, развеяла дурное настроение моррона и вдохнула в него новые силы. К тому же вид, открывавшийся с крыш столичного города, оказался настолько красив, что мгновенно заставил Аламеза позабыть обо всех горестях и печалях. Отсюда город уже не казался скопищем диковинных чудовищ, застывших в форме камней. Здесь было только небо, приятное, совсем не слепящее вечернее солнце и чарующее разноцветье аккуратно уложенных сотен черепиц примерно с одним углом наклона. Неспешно двигаясь по крышам на восток, Дарк почувствовал себя на огромном живописном лугу, с немного необычно блестящей, но отнюдь не портящей его разноцветной травою. Ровные столбики печных труб, испускавших ароматные дымки, и мерное движение вокруг своей оси множества изысканных флюгеров придавали вечеру неповторимый шарм спокойствия и безмятежности мирной поры – то, что нельзя было найти внизу, на шумных городских улочках. Прогуливаясь по крышам, Дарк чувствовал себя по-настоящему свободным, ведь ему не нужно было бояться косых взглядов горожан и внимательно следить за проходящими мимо патрулями стражи, да и в самом опостылевшем нищенском тряпье необходимость отпала. От него он избавился сразу, оставшись лишь в сапогах да с мечом – голый и свободный, как птица…

Лишь одна только мысль печалила отдыхавшего душой и охотно подставлявшего приятному, прохладному ветерку обнаженное тело моррона; мысль о том, что вскоре разноцветный луг черепичных крыш должен был закончиться, смениться пустырями да невзрачными прогнившими кровлями бедняцких халуп. Он боялся этого момента и поэтому не очень-то и спешил… Дарк не мог знать, что беда настигнет его гораздо раньше, причем именно здесь, в царстве умиротворения и душевного покоя.

Неприятное чувство возникло в полете, точнее, в прыжке, когда ноги моррона уже оттолкнулись от края одной крыши, а руки вместе со всем остальным телом еще не достигли другой, находившейся на удалении в пять-шесть шагов и расположенной чуть выше соседской. Дарк почувствовал, что за ним наблюдают, причем далеко не одна пара глаз с разных точек. Едва закончив прыжок приземлением на ладони и грудь, Аламез быстро поднялся на ноги и огляделся по сторонам. По его следу никто не шел, по ходу движения крыши тоже были пусты, но ощущение близкой опасности не ослабевало, не исчезало, а, наоборот, только усиливалось. Вскоре оно настолько окрепло, что у Дарка чуть не началась паника. Говоря проще, Аламез просто не знал, что ему делать и как лучше поступить. Остаться на месте и ждать или побежать? Продолжать движение по крышам или срочно спуститься вниз и проделать остаток пути задворками да пустырями? Спрятаться за ближайшей печной трубой или отважно спрыгнуть в нее и вывалиться в чьем-то камине, возможно, с парой сильных ожогов и переломанными ногами?

Вариантов было много, следовало выбрать один, хоть моррон и знал, что у этой задачки не имелось правильного ответа. Ни одна из возможностей не сулила успех. Если враги действительно шли по его следу, то от преследователей не спастись. Вампиры были быстрее и выносливее, лучше знали город, которым, как и всей страной, управляли, да и шеварийцы им не враги, можно не опасаться ни мирных жителей, ни стражи. К тому же сигналы опасности стали гораздо сильнее и поступали буквально со всех сторон, а это могло означать лишь одно – кольцо окружения неумолимо сжималось.

Осознав, что схватка неизбежна, Дарк успокоился и приготовился к бою. В этот момент он печалился лишь об одном: что неосмотрительно рано избавился от ветхого одеяния нищего. Нет, он ничуть не стыдился своей наготы, но всерьез опасался, что вид болтавшейся части его тела может раззадорить врагов и спровоцировать на нечестные и весьма болезненные удары. Матушка-природа, бесспорно, выдумщица и ярая мужененавистница. Она наделила тела мужчин завидной крепостью и силой, а потом опомнилась и, решив зло пошутить, разместила самый уязвимый орган на самом видном и незащищенном месте, куда при желании легко может попасть кулаком иль коленкой самый неповоротливый ленивец. В принципе, испокон веков все трусы и слабаки именно туда и метят, ведь это их единственный шанс победить натренированного бойца.

Отойдя ближе к центру довольно пологой крыши, Дарк прокрутил в руке меч, а затем несколько раз присел, разминая перед боем суставы. В том, что враг непременно нападет, моррон не сомневался, как, впрочем, и в том, что его преследуют вампиры. Происшествие с ходячим холодцом-мясником было слишком незначительным, чтобы городская стража полезла на крыши. Этим тучным увальням, бывшим лишь жалкой пародией на настоящих солдат, и головы выше трактирных вывесок поднять лень, не то что растрясти жиры, куда-то карабкаясь.

Враги не заставили себя долго ждать, хотя, как это ни парадоксально, их появление оказалось для Аламеза полнейшей неожиданностью. Он только что смотрел на крышу соседнего дома, которая была совершенно пустой, и лишь на миг отвернулся, как на ней тут же возникли три быстро бегущие, одетые во все темно-фиолетовое фигуры. Завидная скорость перемещения противников и то, как ловко они перепрыгнули на крышу, где стоял Дарк, не оставляли сомнений, что его изначальное предположение, к сожалению, верно – за ним охотились действительно вампиры.

В следующий миг еще четыре противника, почти бесшумно и даже не сотрясая черепичного настила, очутились за спиной моррона. Один против семерых людей Аламез вполне вероятно выстоял бы, по крайней мере, в его неспокойной жизни бывали положения и похуже. Схватка с кровососами-новичками, возможно, и увенчалась бы успехом, но перед Дарком стояли не новички. Каменные маски отнюдь не бледных, как саван, а вполне человеческих по оттенку и даже немного загорелых лиц взирали на окруженную жертву с отрешенным безразличием. На их телах не было доспехов, но темные, немного поблескивающие в лучах вечернего солнца одежды сидели не лучшим образом и сильно топорщились, выдавая, что под ними скрыты легкие нательные кольчуги с нашитыми стальными пластинами, защищавшие жизненно важные органы. К тому же нападавшие не шипели угрожающе и не скалились, демонстрируя жертве острые клыки, чем обычно грешат новообращенные вампиры – самонадеянные, упивающиеся своим превосходством, но в то же время крайне неуверенные в себе.

Бой начался сразу – без прелюдий и наиглупейшего предложения сдаться. Вампиры знали, что перед ними моррон, и поэтому не растрачивали сил на бессмысленные слова. Все семеро атаковали практически одновременно, нанеся противнику колющие удары с выпадами, идущие с разных сторон и поэтому смертельно опасные. Если бы Дарк зазевался, то был бы истыкан мечами, как подушечка для иголок; если бы попытался отразить, то как минимум один меч спереди и три клинка сзади достигли бы цели. В таком бою нужно было сражаться алебардой, громоздким боевым топором или, на худой конец, посохом. Раскрутив тяжелое оружие на длинном древке, Дарк смог бы сохранить дистанцию и не подпустить бы к себе врагов. Однако поскольку в руке моррона имелся всего лишь меч, ему пришлось выкручиваться, притом в буквальном смысле этого слова.

Когда острия клинков устремились к его груди, Аламез быстро присел и, с силой оттолкнувшись от скользких черепиц обеими ногами и свободной рукой, неожиданным низким перекатом ушел назад и вбок. Тот вампир, к ногам которого Дарк подкатился почти вплотную, вовсе не растерялся. Не доведя до конца уже бьющий мимо цели укол, он быстро изменил направление и характер своего удара с колющего на рубящий сверху вниз.

Именно на такую реакцию Дарк и рассчитывал, ведь он знал, что такого удара не произвести без хотя бы малого замаха, на который нужно время: жалкая секунда, способная многое изменить. Уйти из неполного выпада, чуть-чуть отпрянув назад, и отправить клинок в полет по новой траектории вампир успел, но вот довести дело до конца – нет. Только-только начавшее свой смертельный полет вниз оружие вдруг выпало из невольно разжавшейся ладони, а уже в следующий миг парализованную правую руку кровососа пронзила острая боль, мгновенно распространившаяся на онемевшую ключицу и весь напрягшийся правый бок.

Причиной внезапного и очень болезненного оцепенения стали отнюдь не чары, а острие меча Аламеза, подобно жалу осы пронзившее незащищенную снизу подмышку противника и тут же покинувшее ее. Удачно нанеся укол, Дарк не стал развивать успех и добивать вторым ударом парализованного как минимум на полминуты врага. На это просто не было времени. Вместо этого моррон совершил второй перекат и быстро поднялся на ноги уже за спиной кричащего от боли врага. Диспозиция изменилась, притом в лучшую для Дарка сторону. Он оказался на самом краю крыши, а шестеро пораженных такой прытью вампиров могли атаковать лишь по бокам, ведь, вырвавшись из окружения, Аламез и не думал бежать или совершать иную глупость, например самоубийственный прыжок вниз. Он спрятался за спиной раненого врага и получил возможность отражать хоть частые, но уже неодновременные удары.

Первую атаку моррон отбил, отделавшись лишь двумя неглубокими царапинами на руках, но затем, к сожалению, получил возможность наглядно убедиться, что в бой с ним вступили не зеленые новички, а опытные бойцы: и мечом отменно владевшие, и с уловками подобного рода знакомые. Что-то со злостью проскрежетав зубами, один из вампиров грубо схватил все еще орущего товарища за немного выставленную им вперед раненую руку и безжалостным, сильным рывком отбросил его, как пушинку, в сторону, тем самым лишив Аламеза не только живого щита, но и надежды выжить.

Следующая атака была напористой и молниеносной. Волну сыпавшихся друг за другом ударов было не отразить и увернуться невозможно. Все, что смог Дарк, так только свести урон к минимуму, в результате чего он порезал до кости левую руку от самого запястья до локтя, отведя укол, идущий точно в лицо, и пропустил еще один скользящий удар вражеского меча, срезавший довольно большой кусок кожи и плоти с его левого бедра.

«Кажись, все! – успел подумать моррон, почувствовав близость смерти. – Пару-другую секунд еще продержусь, а там что? Спрыгнуть или позволить себя искромсать?»

Невидимая старушка в саване уже парила над крышей, где протекало сражение. Она терпеливо поджидала момент, когда сможет нанести единственный, первый и последний удар своей отменно заточенной косой, а затем унести выпорхнувшую из обагренного тела душу моррона в царство печального небытия, где Дарку уже доводилось несколько раз погостить.

Жить истекавшему кровью Аламезу оставалось лишь несколько секунд. Он прекрасно осознавал бессмысленность дальнейшего сопротивления, но все же еще надеялся отразить хотя бы парочку ударов и, если выпадет случай, прихватить хоть одного врага с собой. Вампиры тоже понимали, что следующая атака непременно станет последней, но почему-то не спешили добить готовую вот-вот потерять сознание жертву и вообще вели себя как-то странно…

Все семеро, включая успевшего немного прийти в себя подранка, завертели головами, как будто высматривая притаившегося где-то среди крыш врага, а затем, не сговариваясь, вдруг принялись забавно морщить носы и шевелить ноздрями. Кровососов явно что-то насторожило, притом настолько, что они, не доведя до конца умерщвление моррона, внезапно быстро перегруппировались, плотно прижавшись спиной к спине, и приготовились к обороне. Теперь уже враги не были безмолвны. Они перешептывались между собой на неизвестном Дарку языке и пристально всматривались куда-то в небесную высь, как будто поджидая божественного возмездия за свои грешки.

Кровь продолжала хлестать из открытых ран, и Аламез слабел с каждой секундой. Но именно в тот миг, когда глаза моррона стали закатываться и он почувствовал, как его покидает сознание, произошло невероятное. Дарк ощутил на затылке чужое дыхание, а к дрожащим от напряжения мышцам обнаженной спины плотно прижалась чья-то холодная грудь. Не прошло и секунды, как невидимые, едва касающиеся поверхности его кожи руки принялись осторожно оглаживать кровоточащие раны. Внезапно сознание моррона прояснилось, очертания предметов вновь стали четкими, а ослабевшие мышцы преисполнились силой. Раны на руке и бедре, конечно же, не затянулись, но зато покрылись коркой запекшейся крови.

Приятный холодок, ощущаемый всем телом, исчез так же внезапно, как возник. Аламез замер, пытаясь сообразить, что с ним произошло, благо что спокойному размышлению никто не мешал. Напавшим на него вампирам было просто не до того…

Пребывая в каком-то странном дурмане, Дарк отчетливо видел очертания соседних крыш и даже мог рассмотреть крошечные фигурки людей, прохаживающихся внизу по улочкам, но не в силах был узреть, что происходило буквально у него под носом. Какая-то странная бело-розоватая и необычайно плотная пелена окутала большую часть крыши, на которой он находился. Из глубины магического тумана доносились крики, стоны, лязг скрещиваемого оружия и грохот падения мертвых тел, но, сколько моррон ни щурился, так и не смог разглядеть даже контуров наверняка быстро перемещавшихся внутри пелены бойцов.

Прошла минута, быть может, две. Зловещие шумы невидимого боя тревожили слух моррона все реже и реже, а затем и вовсе стихли, уступив место гробовой тишине. Туман стал медленно оседать, как будто просачивался сквозь крышу и уходил на чердак и в помещения верхнего этажа. Постепенно в не столь уж, как ранее, густой пелене стали прорисовываться контуры отдельных предметов. Сперва Аламез узрел лишь печную трубу, обагренную кровью ничуть не меньше, чем жертвенный алтарь только что после заклания; затем появились неподвижные контуры тел. Их было семь, и все они находились в горизонтальном положении. Вампиры были мертвы: одни лишь заколоты или обезглавлены, другие разрублены на куски невидимым мясником, специально или по воле случая ставшим для Дарка спасителем.

Как бы там ни было, какими бы мотивами ни руководствовался нежданно пришедший на помощь благодетель, а Аламезу захотелось его поблагодарить, тем более что расплывчатые очертания его силуэта уже начали проступать из быстро рассеивающегося тумана. Это была женщина, хотя бы потому, что мужчины не носят дамских платьев и не обладают столь стройной талией с выдающимися формами. Двуручный меч смотрелся нелепо в изящных ручках девушки, но только что свершившиеся события доказали, насколько она искусно умела им владеть. Из всех воительниц на свете Дарк знал лишь одну, которая могла бы прийти ему на помощь, да еще и воспользоваться при этом чарами.

– Рад тебя видеть, Милена! Рад, что поборола свою брезгливость и все-таки пришла на помощь зловонному мужлану! – со смешком произнес Аламез. – За что тебе мое огромное спасибо!

– Помыться тебе не мешало б! Что верно, то верно… А вот в остальном ты ошибся, – устало прозвучал в ответ приятный женский голос, прекрасно знакомый Дарку, но принадлежавший вовсе не помощнице Гентара.

Еще до того как навеянный чарами туман окончательно рассеялся, улыбка слетела с лица Аламеза, а в его глазах появилась тревога. Этого просто не могло быть! Моррон был практически уверен, что слух его подвел, что ему показалось, и он с нетерпением ждал, когда же проклятый туман исчезнет и его глазам наконец-то предстанет лицо спасительницы.

К сожалению, чуда не свершилось и Дарку не послышалось. Палачом отряда вампиров стала Каталина Форквут, его заклятый враг, за чьей головой он, в частности, и прибыл в Удбиш. Глядя в глаза, в свою очередь, пристально смотревшему на него Лорду-вампиру, Дарк терялся в догадках, что стало причиной нападения Каталины на союзников из клана Мартел и, сколь это ни абсурдным могло показаться, его чудесного исцеления? Возможно, Форквут хотела доставить себе удовольствие, пронзить грудь Аламеза собственным мечом, а опередившие ее конкуренты не показались достойным препятствием, чтобы отказываться от желанной цели. Не исключено, что как раз он-то был здесь вовсе ни при чем. Морронам очень мало было известно об отношениях между вампирами, тем более не объединенных родством крови. Как знать, возможно, атаковавшие его кровососы были давними недругами Каталины, и коварная вампирша просто воспользовалась удобным случаем, чтобы убить их и при этом свалить вину на него…

Как бы там ни было, чего бы ни добивалась Форквут, но у Дарка было два существенных преимущества перед новым врагом. Во-первых, он был исцелен, а во-вторых, в схватке с целым отрядом кровососущих сородичей Каталине изрядно досталось. Ее черное, плотно обтягивающее стройную фигуру платье было разрезано во многих местах, и, судя по все еще зиявшим ранам, силы бледноликой красавицы заметно поиссякли, раз она не смогла себя исцелить. Лицо, руки и волосы тяжело дышавшей вампирши были обильно покрыты сгустками крови, и, как моррон полагал, это была не только кровь врагов. Форквут стояла на ногах лишь благодаря тому, что опиралась на двуручный меч. Ее сильно шатало, а в общем-то, слабенькие порывы ветра едва не сбивали Лорда-вампира с ног.

– Я спасала тебя. Забавно, не правда ли? – едва нашла в себе силы слегка усмехнуться покачивающаяся на ветру, как стебелек, Каталина. – Шеварийские выродки… давно поквитаться мечтала… за все!

– Ну, и что будем делать? – спросил Дарк, вдруг осознав, что Форквут его смерти вовсе не хочет и что он сам не в состоянии убить свою спасительницу.

– Мы?! Мы ничего! – покачала головой Каталина, видимо, уже полностью лишившаяся сил и едва удерживающая свое непослушное, необычайно отяжелевшее тело в вертикальном положении. – Меня уже нет, со мной уже все кончено… Передай Мартину, пока еще не поздно… Пусть не чудит… пусть откажется! Клан Мартел не…

Договорить умирающая не успела, и виной тому стала вовсе не потеря сил. Над самой головой Лорда-вампира внезапно возникла стальная рыцарская перчатка, способная, как оказалось, не только появляться из ниоткуда и зависать в воздухе, но и быстро впиваться в горло врага. Дарк и глазом моргнуть не успел, как стальные пальцы мертвой хваткой вцепились в горло Каталины и сжали его до хруста шейных позвонков. Бездыханное тело Форквут обмякло и повалилось на крышу. А рыцарская перчатка еще на несколько секунд зависла в воздухе, как будто любуясь деянием пальцев своих, а затем резко развернулась и полетела в сторону моррона.

Не понимая, кто его враг и как с ним следует бороться, Дарк действовал инстинктивно. Он поднял над головой меч и приготовился ударить по кромке стальной перчатки, то есть туда, где, возможно, находилась невидимая рука. Похоже, перчатка раскусила замысел Аламеза и, не долетев до него всего пару шагов, снова зависла в воздухе. Стальные пальчики принялись быстро шевелиться, как будто перебирая струны невидимого инструмента, а затем вдруг, к удивлению Дарка, ловко сложились в четкую фигу. Через секунду раздался задорный смешок, весьма обескураживший Аламеза, а еще через миг невидимка решил показаться.

– Ну что ты за недотепа такой? Эх, Дитрих, Дитрих… – с укором произнес постепенно появляющийся из воздуха Марк. – На парочку месяцов тя без присмотра оставить нельзя, так тут же в неприятности влипнешь! Ну кто ж тя просил жирдяя-мясника пужать да стражу по мордасям лупить? Ты что, не понимаешь, вампирюги о всем прознают, что в Удбише происходит, даж о таких пустяках…

– А ты, ты здесь откуда?! – нашел в себе все-таки силы спросить моррон, пораженный не только и не столько наглядной демонстрацией боевых возможностей своего давнего дружка, сколько его разительно изменившейся внешностью.

В глазах балагура Марка по-прежнему мерцали искорки молодецкого задора, но вот только копна густых рыжих волос заметно поредела да поседела, а на веснушчатой мордашке никогда не унывающего паренька появилась сетка стариковских морщин.

– Не смотри так! – с комом в горле попросил Марк, став вдруг серьезным. – То, что я тогда сделал, бесследно не прошло… Но не будем о грустном! К тому ж Мартин обещал, что молодость вскоре вернется… Рад тебя видеть, дружище, хоть и не думал, что ты снова вляпаешься и придется тебя выручать…

– Так это ты вампиров, что ли, убил? – спросил Дарк, уже окончательно запутавшийся и переставший соображать, что к чему.

– Нет, подружка твоя ненаглядная, Форквут! – презрительно хмыкнул Марк. – Конечно же я. Кто еще на такое способен? Прав был Гентар, меня за тобой послав! Вот как чуяло сердчишко стариковское, что ты неприятности на голову свою навлечешь! Эх, Дитрих, Дитрих, – Марк упорно называл Аламеза по имени, под которым тот жил в лесу, будучи разбойником. – Если я не подоспел бы, разорвали бы тя на клочки! Ты хоть представляешь, сколько сил мне пришлось потратить, чтоб и тя излечить, и эту шайку пиявок извести?! Завтра дело большое, а я из-за тя совсем истощен… Ты уж извиняй, дружище, поболтать с тобой шибко охота, но силушку восстановить надо! Если прямо сейчас этим не займусь, то завтра и Мартину, и зануде Огарону, и спесивке Миленке ох как тяжко придется… Побреду отсыпаться, а ты уж постарайся до кладбища без оказий неприятных добрать…

– Погоди, – почти выкрикнул Дарк, боясь, что паренек вновь исчезнет, растворится в воздухе. – А как же Форквут? Я ж на самом деле думал, что это она меня спасла… Да и зачем ты ее убил, она же и так умирала да напоследок что-то важное сказать хотела…

– Вижу, отсутствие моего общество губительно влияет на чьи-то мозги, – изрек Марк с тяжким вздохом, во многом позаимствовав саркастичную интонацию у Гентара, с которым в последнее время долго общался. – Повторю еще раз, чтоб уж окончательно дошло. Не она вампирюг перебила, а я! Ну, ты сам подумай, зачем ей перебивать собственный отряд?! Все же просто, все, как на охоте! Псы загнали лисицу, грязную работенку сделали, а тут и охотничек сам появился, чтоб из арбалетика пару разков стрельнуть. Ты что, не заметил, что они тебя не добивали?! Ждали, пока хозяйка появится, которая, верняк, лично герцогу обещалась сердце твое из груди собственными лапками выдрать. А как извел я их, так она и, умирая, до тебя добраться хотела… Вот сглупил бы, уши б развесил и моргнуть бы не успел, как вампирюга к те, раззяве эдакому, шустренько подскочила б, да на меч свой, как бабочку на булавку, насадила б…

Дарк призадумался, следовательно, и осознал, насколько его приятель прав. Стоило ему лишь приблизиться на пару шагов к смертельно раненной вампирше или хотя бы на миг отвернуться, как притворявшаяся Форквут мгновенно расправилась бы с ним. Доверчивость чуть не сгубила его и чуть не подвела остальных…

– Да, и еще, – решил предупредить Марк, прежде чем вновь стать невидимым и исчезнуть. – То, что Мартин с Огароном тебя просили, ты завтра сделай, но в лунги следом за ними соваться не смей! Там жарко будет, всем крепко достанется, а ты еле на ногах стоишь… Если что, учти, исцелить я тебя завтра вряд ли смогу, так что не глупи, не геройствуй! Обещаешь?!

– Не сглуплю! Слово разбойника! – усмехнулся моррон, наконец-то найдя того, кому мог по-дружески улыбнуться.

– Ну, тогда прощевай! – улыбнулся в ответ Марк. – Завтра суматошный день будет, вряд ли свидимся, а вот как все закончится, такую гулянку закатим!

Марк исчез, поспешил покинуть залитую кровью крышу и Дарк. Солнце уже скрылось за крепостной стеной и вскоре должно было вовсе зайти за горизонт. Моррону следовало срочно вернуться в отряд, да и общество мертвых вампиров его не прельщало.

* * *

Ночь окутала Удбиш холодным покрывалом темноты гораздо раньше, чем Дарк ожидал. В этом крылся большой плюс, ведь бедняки не покупают баснословно дорогих, по их меркам, свечей, да и лучин обычно не жгут, опасаясь, как бы открытый огонь не перекинулся на их жалкие халупы. С наступлением темноты грязные, замусоренные улочки между невзрачными домишками пустеют, и красться по ним чужаку-иноземцу одно удовольствие, в особенности если из одежды на нем одни лишь сапоги, на теле заметны уродливые шрамы от недавних ран, а под мышкой, словно у заправского злодея, зажат меч. Из окошек в бедняцкой окраине никто не выглядывает, хотя бы потому, что в большинстве из них не натянуто даже бычьих пузырей, заменяющих стекла, и они наглухо заколочены досками или закрыты ставнями. Собаки не лают, боясь потревожить сон хозяев и лишиться утренних объедков. О пьяных можно не беспокоиться: одни уже добрались до дома, а другие мирно спят где-нибудь в теплом закутке, укрывшись от ветра старым тряпьем или лопушком. Разбойный люд к нищим в гости не жалует, поскольку с бедняков нечего взять, да и стража по той же причине сюда не захаживает. Одним словом, неприятных встреч можно не опасаться, но у ночной прогулки по затхлому мирку бедняков имеется и огромный минус.

Дарк уже и не помнил, сколько раз падал в грязь и оказывался лежащим в зловонных лужах, заполненных не только стоялой водой, но и помоями вперемешку с испражнениями. Когда же он все-таки кое-как добрался до кладбищенской ограды, то обнаружил, что на его теле на добрый десяток больше синяков и ссадин, чем до начала проделанного вслепую пути, а запашок от него исходит куда ядреней и насыщенней, чем утром. В таком виде в отряде показываться было нельзя. Тошнотворное зловоние его солдаты еще как-то стерпели б, а вот по поводу непристойной наготы командира, новых шрамов да отметин ударов могли бы возникнуть ненужные вопросы. В лучшем случае герканцы подумали бы, что рыцаря ограбили и избили местные босяки, и это ощутимо подорвало бы и без того заметно пошатнувшийся авторитет командира. В худшем же чересчур богобоязненные и легковерные товарищи моррона стали бы предполагать всякие несусветные глупости, например, что он побывал в гостях у дружков-чернокнижников, для которых зловония что благовония и куда в одежде да с небитой харей просто не пускают.

Трудно было предположить, что могло бы прийти в голову страшащимся кары небесной солдатам. Дарк же не знал, позаботился ли уже Гентар о возвращении ему честного имени или, сочтя этот момент слишком мелкой и несущественной деталью в своем грандиозном плане, решил отложить на потом, то есть, как всегда, на самый последний момент.

Простейшей и вернейшей панацеей от всех трех бед разом могла стать лишь одежда, причем даже не новая, которую нужно было еще как-то добыть, а то самое облачение шеварийского конвоира, предусмотрительно припрятанное Дарком где-то возле ограды. Одна лишь беда. Моррон никак не полагал, что не успеет обернуться засветло, и теперь был вынужден искать свой маленький тайник на ощупь. Даже если бы у Аламеза и имелось бы под рукой огниво, палка да пара сухих тряпок, он не стал бы зажигать факел. Обитатели ближайших жилищ, конечно же, не страдали болезненным любопытством и, увидев блуждающий возле ограды огонек, на кладбище ночью все равно бы не сунулись, а вот вампиров, без всяких сомнений, привлекло бы пламя одинокого факела. Моррону не хотелось в тот вечер боя-реванша, тем более что уже скоро, а именно в полдень следующего дня, он мог жестоко отомстить шеварийской своре кровососущих тварей.

Как оказалось, удача сопутствует не только дуракам, но и отважным безумцам, ползающим среди ночи в голом виде на карачках в поисках припрятанной одежды. Мучения Дарка продлились не долее четверти часа, причем большую часть времени он потратил на облачение в довольно быстро обнаруженную находку, пролежавшую на сырой земле менее суток, но уже успевшую покрыться какой-то вязкой слизью да грибковой плесенью. Но вот с грехом пополам отчищенная кольчуга наконец-то была надета, а штаны прикрыли позорную наготу, частенько именуемую в народе срамотою. Теперь Дарку можно было возвращаться на развалины церквушки и не опасаться косых взглядов и лишних вопросов. Неприятно холодящая и раздражающе покалывающая тело одежда позволила бы ему не только соблюсти приличия, но и скрыть от внимательных глаз солдат большую часть свежих боевых отметин, и в первую очередь чудовищно изуродованные участки плоти на руке да бедре. Марк был неплохим целителем, Дарку грех было жаловаться, ведь что искромсанная рука, что раненое бедро отменно двигались, не причиняя боли, да и признаков гниения на поверхности уродливых ран не имелось. Однако эстетической стороной вопроса древнее существо явно пренебрегло, видимо, не желая попусту растрачивать силы на всякую ерунду вроде ровного, аккуратного сращивания краев искромсанной кожи и сокрытие под засохшей кровяной коркой всех кусков да шматков изувеченной плоти.

Приготовления к возвращению отняли у Аламеза столько сил, что ему уже было без разницы, как примет его прогнавший утром отряд. Непродолжительный сон на жестких досках казался моррону манящей и вполне заслуженной наградой за все тревоги, хлопоты и мучения прошедшего дня. Подтянув ремень и вложив в ножны ненавистный меч, рукоять которого изрядно натерла ему поясницу, Дарк уверенно направился к старенькой церквушке, чьи кособокие, не вызывающие ничего, кроме тоски да уныния, очертания едва выделялись на фоне разрытых, заполненных водою могил, повалившихся наземь крестов да зловещей темноты.

Как ни странно, Гентар не подвел и отменно выполнил обещание очистить имя рыцаря от подозрений в колдовстве и причастности ко всему низкому, нечестивому. Едва Дарк, миновав дежурившего на подступах к развалинам часового, вошел в церковь и спустился в освещенный лишь крошечными огоньками трех костерков подвал, как солдаты тут же повскакали с мест и кинулись к нему с извинениями. Главные же радетели за чистоту воинских душ, Вальберг и Герхарт, моля о прощении и безжалостно истязая грудь кулаками, даже пытались опуститься перед рыцарем-благодетелем на колени.

На этот раз мастер иллюзий сработал эффективно и чисто, без летающих скелетов, взрывающихся младенцев и прочей сводящий с ума чересчур впечатлительный люд ерунды. За время отсутствия командира каждый солдат хоть на полчасика, но прикорнул, тем более что делать отдыхавшим воинам было нечего. Вместо пустоты забытья или приятного, полного чудных фантазий сна каждый герканец увидел одно и то же видение. Святая Кафалина сама сошла к ним с Небес, чтобы направить на путь истинный заблудшие души жалких глупцов, по своему скудоумию не только обвинивших в пособничестве темным силам благородного, отважного рыцаря Добра и Света, но и осквернивших гнусными подозрениями в колдовстве великое, божественное деяние, очевидцами которого им посчастливилось стать. В конце пламенной речи одна из самых почитаемых Святых (по описанию напомнившая Дарку Милену) пообещала геенну огненную и страшные муки на целую тысячу лет каждому, кто до полуночи не вымолит прощения у благородного рыцаря Дитриха фон Херцштайна. Возмездие Небес должно было покарать и тех, кто осмелится покинуть отряд в преддверии великой битвы со Злом, уже поработившим души шеварийской знати.

Поскольку сон был один на весь отряд, да и речь Святой запомнилась солдатам слово в слово, ни у кого не возникло сомнений, что это было самое что ни на есть настоящее видение, ниспосланное Святыми Небесами. После такого события боевой дух утомленного скитаниями и боями отряда взлетел выше облаков. Воспрянувшие духом и, казалось бы, наполнившиеся силами герканцы с завидным воодушевлением принялись расспрашивать командира, что же именно им завтра выпадет честь свершить не только во славу Герканской Короны, но и во имя Святых Небес. Моррон, конечно же, не стал скрывать истину от верных боевых товарищей, но в лучших традициях Мартина Гентара поведал лишь ту часть правды, которую отряду следовало знать.

«Крупная диверсия. Нападение на штаб врага накануне решающего сражения. Переломный момент войны. Судьба Геркании зависит от нас. Подвиг. Большой риск. Большая награда. Честь и слава. Всем спать! Подъем в четыре утра…» – вот и вся ключевая информация, отпечатавшаяся в головах солдат, воодушевленных божественным видением и рассказом смертельно уставшего командира. А большего… большего им знать и не требовалось! Кто много знает, плохо спит, а неотдохнувший воин плохо воюет, тем более когда уже целые сутки ничего не ел…

Дарку и самому бы не мешало отправиться на боковую, но, перед тем как отдаться упоительным чарам сна, ему нужно было сделать еще одно очень важное дело. Вернувшись из города около двух часов пополудни, Крамберг принес три важных известия, но поскольку командира в отряде не было, доложил результаты разведки сержанту. Первая новость состояла лишь в том, что в Удбише большой праздник, почти все горожане в храмах, а на улицах так мало народу, что смешаться с толпой невозможно, поскольку таковой, собственно, и нет. Каждый новый прохожий, и уж тем более группа одетых в доспехи лиц, привлечет столько внимания скучающей без дела стражи, чьи посты расставлены чуть ли не на каждом углу, что высовываться из убежища не стоит, даже несмотря на то, что в опустевших животах уже который час подряд урчит. Именно по этой причине солдаты и просидели весь день на кладбище, вместо того чтобы разжиться на базаре провизией. Герхарт никого не отпустил, хотя охотников рисковать головой вовсе и не было. Принесенной же Крамбергом еды на всех, естественно, не хватило.

Вторую новость сержант счел вполне неплохой, а после божественного видения и вовсе отличной. Крамберг сообщил, что разрушенная чарами крепостная стена цела и невредима и вокруг нее не видно ни малейших следов ночного происшествия. Это означало, что шеварийцы так и не знают об их проникновении в город, а следовательно, нежелательных визитов поисковых отрядов можно не опасаться.

Герхарт уж было совсем успокоился, но вот третье известие заставило его призадуматься и изрядно понервничать. Блуждая по городу, Крамберг случайно натолкнулся на тайно покинувшего отряд еще ранним утром фон Кервица. Герканский рыцарь был одет отнюдь не в лохмотья и не в пожитки конвоира, а в щегольский наряд богатого и знатного шеварийского дворянина, в котором и на светский бал, и на пиршество знати, и на прием к королю было не стыдно пожаловать. К тому же беглый пленный вовсе не прятался, а преспокойнейшим образом прогуливался по самому центру Удбиша, причем не один, а в компании благородной дамы и пятерых шеварийских офицеров, судя по гербам на мундирах, служивших в знаменитом ударном кавалерийском корпусе герцога Темборга.

Услышав такое, Герхарт первым делом, конечно же, подумал об измене и собирался срочно увести отряд со столь удачной стоянки, но затем здравый смысл победил иррациональный страх. Если бы фон Кервиц желал выдать герканцев, то стража нагрянула бы на кладбище еще до того, как их командир отправился в город. Посовещавшись с Вальбергом, сержант решил не предпринимать никаких шагов, и, как оказалось, поступил весьма разумно. Ближе к вечеру, то есть практически на заходе солнца, фон Кервиц вернулся сам, но, почувствовав настороженные взоры готовых его пропустить часовых, заподозрил неладное и приближаться вплотную не стал. С тех пор он так и бродил по окутанному темнотой кладбищу, наматывая круги вокруг церквушки и не выпуская из поля зрения вход в подвал. Солдаты терялись в догадках, не зная, чем объяснить столь странное поведение, однако их командир знал ответ. Заподозренный в сговоре с врагом рыцарь опасался, что его повяжут или, что еще хуже, сразу убьют, не удосужившись даже задать вопросов. Не уходил же он, поскольку ждал, когда Дарк догадается выйти к нему на разговор.

Видимо, фон Кервицу было что сказать, раз он терпеливо бродил во тьме по кладбищу. Перед сном моррон решил немного прогуляться и вознаградить уже наверняка промерзшего до костей агента разведки за его завидное упорство. К тому же и Дарку имелось что сказать. Личное участие фон Кервица в будущей операции было весьма и весьма желательно для повышения достоверности легенды, на которой основывался налет-провокация.

(обратно)

Глава 9 Сделка с нечестивцами

Настойчивость и настырность во многом схожи, но между ними имеется существенное отличие. Настойчивый человек хоть и идет до конца, но знает, когда этот конец наступает и когда следует отступить, переосмыслив как цель, так и методы ее воплощения в жизнь. Не все задачи решаются в лоб, так что он прекращает бесполезные попытки и ищет иной, обходной вариант достижения намеченного. Настырный упрямец и в мыслях не допускает возможности отказаться от помыслов и пересмотреть неудавшийся план. С завидным терпением осла он продолжает стучаться в запертую дверь, уверенный, что рано или поздно либо дверь, либо нервишки запершихся внутри хозяев не выдержат его напора. Настойчивость – синоним мудрости; настырность – родная сестричка глупости. Умный человек частенько добивается своего, а глупец почти всегда нарывается на тумаки.

Неизвестно, являлся ли фон Кервиц мудрецом, но дураком он точно не был. Покрутившись на виду у часовых какое-то время, рыцарь понял, что Дарка просто-напросто нет в отряде, а иначе бы тот обязательно вышел побеседовать. Возможности, что его игнорируют, агент герканской разведки, естественно, не допускал, ведь он слишком много знал и мог, а общением со сведущими и могущественными людьми не пренебрегают. Рыцарь решил на время уйти, но особо не удалился, чтобы вернувшийся в отряд после прогулки по городу командир смог быстро его найти.

Так и случилось. Едва выйдя на свежий воздух (холод ночи приглушил многие неприятные запахи), Дарк тут же приметил крошечный огонек, то поблескивающий, то пропадающий на южной окраине кладбища; там, где находились еще не окончательно превратившиеся в груды камней и обломки могильных плит пустые склепы городских богатеев. Состоятельные горожане частенько тешат свое тщеславие смехотворными попытками походить на дворян: ведут летописи рода, выдумывают семейные традиции и с показным благоговением чтят прах давно умерших предков, которых не только они, но и их прадеды живыми не застали. Наверняка, когда кладбище только оказалось заброшенным, многие влиятельные семейства Удбиша перенесли прах умершей эдак лет триста назад родни на новое место, ну а сами усыпальницы, конечно же, разрушать не стали, уступив эту честь палачу-времени и быстро разрастающемуся на месте могил болоту.

Несмотря на сырость и все-таки ощутимые неприятныезапахи, фон Кервиц удачно выбрал место для ночлега. В любом более-менее просторном и сносно сохранившемся склепе можно было не только укрыться от моросящего дождя да стылого ночного ветра, но и найти сухие деревяшки для разведения костерка. Самого же мерно мерцавшего огонька, едва способного согреть поднесенные вплотную руки, со стороны лачуг бедняков практически не было видно.

К несчастью Дарка, огонек лишь показывал направление движения, но не освещал тернистого пути к месту рыцарского ночлега. Только благодаря отличной интуиции и все еще оказывающей ему покровительство удаче моррон не сгинул бесславной смертью в одной из множества болотных луж, возникших на месте ушедших под землю памятников и надгробий. Расстояние, которое можно было бы днем да по твердой земле пройти меньше чем за минуту, отняло у Аламеза около четверти часа, но его мучения были все-таки вознаграждены. Когда Дарк увидел фон Кервица, тот не только был у костра и не спал, но и, сидя на плаще поджав ноги, дожаривал на крохотном костерке аппетитно пахнущие и призывно шкварчащие куски мяса. Рыцарь уже давно услышал приближение Дарка и поэтому, когда Аламез появился, даже не приподнял головы, полностью сосредоточившись на создании у аккуратно нарезанных ломтиков свинины тоненькой хрустящей корочки.

– Передай своим дружкам-чернокнижникам, чтоб они в следующий раз поизящней сработали. Такими базарными фокусами солдатню обдурить можно, а таких ушлых пройдох, вроде меня, нет! Да и девка-то для Святой Кафалины уж больно молода да хороша, хоть фрески в храме посмотрели б, что ли… Халтура, а не колдовство! – первым начал разговор рыцарь, не отрываясь от уже близившегося к концу приготовления пищи. – И не принюхивайся! Это мое мясо, со своим ходить надо!

– Спасибо, я сыт, – соврал Дарк, ничуть не удивившись, что посланное Гентаром видение привело лишь к обратному эффекту, и очень сильно расстроенный тем, что некромант недооценил фон Кервица. – Так ты не изменил своего мнения? По-прежнему думаешь, что я с чернокнижниками якшаюсь?

– Нет, не думаю, – выдержав небольшую паузу, произнес рыцарь, сохранявший спокойствие и не собиравшийся подниматься с плаща, даже несмотря на то, что опасный собеседник встал у него за спиной. – Теперь точно уверен! Не знаю уж, чем ты приглянулся колдовской братии и какие делишки с ними обделываешь, но на помощь тебе они не скупятся, что верно, то верно! Даж завидки берут…

– Ну, и что будем делать? – поинтересовался моррон, почувствовав по спокойной манере агента разведки вести разговор, что тот далек от мысли выдать его Святой Инквизиции и уж тем более не собирался вызывать приспешника темных сил на поединок.

– Молиться, – ответил рыцарь с издевательским смешком, а затем заговорил на полном серьезе: – Конечно, должен я тебя на поединок вызвать иль, как положено всякому истинно верующему, в ближайшую церковь бежать и о подвигах дружков твоих нечестивых святым отцам поведать, да только проку-то от пустых хлопот? Никому от того пользы не будет, а ты опять сухим из воды выйдешь, как тогда в Мелингдорме.

– Выйду, – кивнул Дарк, не став отрицать явного. – А тебе не кажется, что чары богомерзкие во славу правого дела творятся? Без них мы вряд ли бы в город попали…

– Не о том ты, ох не о том говоришь, – покачал головой рыцарь, одновременно снимая с огня уже отменно прожарившиеся куски мяса. – Чары – они и есть чары, всегда богомерзкими будут! Колдун же, он и есть колдун, даже если праведником прикинется и во славу Небес псалмы затянет… Не к тому я речь веду, и спасение души твоей грешной меня ничуть не заботит!

– А к чему же тогда? – поинтересовался Дарк, выйдя из-за спины рыцаря. Поскольку тот вовсе не собирался вставать, моррон сам подсел к костерку.

– А к тому, что я ради победы нашего правого дела на делишки твои с нечестивцами глаза закрою, – откровенно заявил фон Кервиц, а затем вкратце объяснил, почему он готов пойти на такое преступное снисхождение. – Против Геркании ты ничего не свершал, только за благо ее радел, что верно, то верно. Сам чар не творил, тебе только колдунское отродье пособничало, а значит, и грех мой не столь уж велик будет, коль о проделках твоих святым отцам не поведаю… Впредь расположения моего не жди, но и о договоренностях наших не забывай!

– Иными словами, ничего не изменилось, – подытожил Дарк. – Ты по-прежнему готов давать мне опасные поручения, а я их должен за здорово живешь выполнять, только ради того, чтобы ты о связи моей с колдунами инквизиции не поведал. Так, что ли, выходит?

– Что у тебя с ними? – спросил фон Кервиц, на миг оторвавшись от трапезы, чтобы взглянуть Дарку в глаза. – Почему они тебе помогают?

– Родню не выбирают, – ответил Дарк, опять решивший не врать, но пойти по пути спасительной полуправды (в каком-то смысле «Легион» семья, а все морроны братья), – мой старший брат с чародеями в свое время связался и…

– Можешь не продолжать, – кивнул фон Кервиц, видимо, удовлетворенный ответом и не привыкший слишком подробно вникать в то, что его не касалось и могло лишь обострить ситуацию, а не сгладить острые углы. – Родня – это святое, даж коль она и нечестивцами полнится. Будь мой брат колдуном… – рыцарь на миг запнулся. По всей видимости, он до сих пор сильно горевал о потере собственного брата. – Не стал бы я на него доносить, хоть это и грех. Да и помощью его в трудные минуты, возможно, пользовался бы… Нет, ты неправильно все понял, – покачал головой фон Кервиц, – и это «здорово живешь» в большие награды выльется, коль успешен в поручениях будешь!

– С чего это милость такая? – недоверчиво хмыкнул Дарк. – Случилось что-нибудь?

– Слишком мало в нашем деле успешного народишка стало… Каждый хороший меч на счету, даже если его и не очень праведная ручонка держит! Все наперекосяк в этой войне… – тяжко вздохнул рыцарь. – Все как-то по-глупому и… не так!

– Мои ребята тебя в городе видели. Благородная красавица костюмчик пожаловала иль дружки твои из шеварийской кавалерии? – открыл карты Дарк, чтобы оживить разговор. – Дорогой же ты ценой за барахлишко заплатил, вот и общайся со шпионами в тылу врага, вмиг пораженческими настроениями заразишься!

– Рад, что ты сделал правильный вывод из россказней твоего балбеса Крамберга. Следить ни черта не умеет! Не знал бы, кто он, валялся бы сейчас твой порученец где-нибудь в темной подворотне с перерезанной глоткой, – попытался увести в сторону разговор фон Кервиц, но, вовремя сообразив, что Дарка не провести, решил честно признаться: – Да, общался. Иль для тебя это новость, что у герканской разведки свои людишки во вражеской столице имеются? Но речь не о том! Ничего не бывает без причин, и упадочнические настроения на пустом месте не возникают.

– Так говори, в чем дело-то?! Что из тебя каждое слово клещами вытягивать приходится! – посетовал Дарк, уставший от многозначительных недомолвок.

– А в том, благородный рыцарь Дитрих фон Херцштайн, что ваше задание отменяется, – оповестил фон Кервиц, отправляя в рот последний кусок мяса. – Пущай мерзавец Лоргис еще чуток грешную землю шеварийскую потопчет, не до паскудника сейчас! Ты мне для другого дела надобен!

– Для какого?

– Пока еще не знаю, пока не придумал, – огорошил Дарка фон Кервиц честным и совершенно неожиданным ответом. – Просчитался Королевский Совет сильно. Ну, кто мог знать, что шеварюги столь расчетливыми политиками окажутся, да и стратегами неплохими… Не похоже на них! Я вон в то до сих пор поверить не могу! Как будто им кто помогает, как будто кто за них мыслит! – был недалек от истины фон Кервиц. – Есть сведения, что на днях армии Альтруссии и Вольного Города вторгнутся в наши северные земли. Не знаю, насколько можно им верить, но источников несколько, и все они очень надежные. Как только это свершится, шеварийская армия тут же перейдет в наступление. Воюя на два фронта, да еще со свежими силами противника, мы окажемся в очень незавидном положении…

«Все произойдет не совсем так, а еще хуже!» – чуть было не вырвалось из уст вовремя опомнившегося и промолчавшего моррона. Фон Кервицу не следовало знать больше, чем он уже знал и о чем догадывался.

– Воспрепятствовать неизбежному мы не можем! – продолжил объяснять свою позицию фон Кервиц. – Все, что было возможно, я уже сделал: послал в штаб нашей армии под Сивикором верного человечка. Однако мы в состоянии замедлить ход событий, по крайней мере на шеварийском фронте. Мы с тобой должны найти способ задержать вражескую армию под столицей еще на пару-другую деньков, а лучше всего на неделю. Мне в голову пока ничего не пришло, – честно признался фон Кервиц. – Может, твой братишка нечестивый достойную идейку подбросит?

При других обстоятельствах Дарк решил бы, что фон Кервиц над ним издевается, однако на данный момент он, безо всяких сомнений, спрашивал на полном серьезе.

– Неужто ты готов принять помощь от мерзкого чернокнижника? – не скрывая ехидства в голосе и изобразив гримасу негодования на лице, спросил Аламез.

– Во-первых, – лицо фон Кервица стало необычайно серьезным, – речь ведется не о чарах, не о низком колдовстве, а всего лишь о сведениях, догадках, обмене наблюдениями и мыслями, к тому же на сугубо мирские темы.

– А какое второе оправдание ты для себя подыскал? – усмехнулся Дарк.

– Во-вторых же, – невозмутимо продолжил фон Кервиц, – помощь приму не я, а ты! Не надо свои пакостные грешки на мою замшелую душонку перекладывать! За ней и без того много чего водится, о чем тебе знать не стоит. В-третьих, я о твоем братишке лишь две вещи слышал. Это то, что он у тебя имеется, и то, что он верноподданный Герканской Короны, желающий помочь Родине в трудную минуту, то бишь истинный патриот! А больше… больше я о твоей родне ничего не знаю и знать не хочу!

– Ну, раз так, есть одна мыслишка. Как раз о том сегодня с братишкой шептался, – не стал тянуть с рассказом Дарк.

Все складывалось как нельзя лучше. Не моррону пришлось убеждать агента разведки принять участие в необоснованно рискованной операции, а тот сам был готов пойти на любое отчаянное безумство, чтобы потянуть время и дать Геркании шанс разработать план ведения войны на два фронта.

– Говори же, не надо эффектных пауз, они неуместны! – начинал терять терпение фон Кервиц, как хищник, почувствовавший запах жертвы и желавший лишь скорее узнать, где она пасется.

– Завтра ровно в полдень в доме герцога Тамбора, – специально исказил имя вельможи Аламез, – состоится военный совет.

– Темборга, Его Светлости, герцога Онира Декато Темборга, – не удержался и поправил фон Кервиц. – Ты в нашем деле новичок, поэтому незнание такой влиятельной фигуры простительно. Но на будущее мой тебе совет: коль не расслышал точно, имена не коверкай! Не на руку то тебе играет!

– Темборга так Темборга, тебе лучше знать, – пожал плечами Дарк, давая понять, что имя вельможи ему без разницы. – Я вообще не собираюсь запоминать имен тех, кто через несколько часов станет хладным трупом…

– Налет?! Ты задумал уничтожить шеварийский военный совет?! – вскинул брови фон Кервиц, выражением своего лица давая понять, что это не просто дерзкая затея, а откровенное, самоубийственное безумие.

– А почему бы и нет? Чем тебе не достойная диверсия? Войска уж точно без генералов как минимум с недельку под Удбишем проторчат, – как ни в чем не бывало пожал плечами Аламез. – Время и место сборища я знаю. Охрана в особняке небольшая, отряд отличных рубак у меня в распоряжении имеется, да и как незаметно в дом прокрасться, ведомо. Так почему не рискнуть-то? Уж всяко лучше, чем переправы разрушать да склады с провизией поджигать…

– Опять к чарам прибегнешь? – насторожился фон Кервиц.

– Нет, – покачал головой Дарк. – Не скрою, брат и его люди мне немного помогут, но на этот раз обойдутся без чар… Уж больно рискованно посреди столицы чародействовать…

– Давай подробности, – стал выпытывать рыцарь, уже не отвергавший саму идею, а желавший получить детальный план действий и внести в него коррективы.

– А зачем они тебе? – обескуражил разведчика Аламез, поднимаясь с колен и давая понять, что уже собирается уходить. – Мне твое одобрение иль возражение без надобности! Я лучше пойду посплю, чем время на пустую болтовню тратить. План мой, люди тоже мои. Своей и их головами завтра рисковать буду и разрешения на то у тебя не потребую. Хочешь, присоединяйся, хочешь, сам мозгуй и на свое усмотрение действуй!

– Ах вот, значит, как! – с недовольством, но в то же время и с гордостью за того, кого в каком-то смысле считал своим воспитанником, хмыкнул фон Кервиц. – Ты так ставишь вопрос?!

– На твой меч можно рассчитывать? – не ответив, решил уточнить Аламез, уже повернувшись к рыцарю спиной и сделав первые шаги в сторону церквушки. – Если да, то побудка в четыре утра.

– Завтра и скажу, – ответил фон Кервиц, ложась на плащ и доставая из подложенной в изголовье сумы походную флягу.

* * *

Если молчание – знак согласия, то исчезновение без предупреждения – явный отказ. В назначенные четыре часа фон Кервиц не соизволил почтить своим присутствием церковь, не появился он и до полпятого утра, то есть до того самого момента, когда отряд герканцев закончил сборы и покинул тайное убежище. Вначале Дарк думал, что рыцарь элементарно проспал. Тяготы недавнего плена, помноженные на усталость и нервные потрясения последних дней, могли с кем угодно сыграть злую шутку. Пойдя наперекор верным принципам: «семеро одного не ждут» и «еда за брюхом не ходит», моррон, прежде чем отдать приказ выступать, послал к склепам Крамберга. Однако задержка на целые четверть часа ни к чему не привела. Агент герканской разведки бесследно пропал, оставив на месте ночной стоянки лишь перепачканный землею плащ, горсточку пепла да несколько неаппетитных с виду объедков. Видимо, Аламез не вовремя и не к месту продемонстрировал норов, отказавшись посвящать разведчика в подробности предстоящей диверсии, и тот не счел возможным рисковать жизнью не только под чужим началом, но и практически вслепую. Дарк с радостью поделился бы с фон Кервицем мельчайшими деталями тайного проникновения отряда в особняк герцога, да только сам их пока еще не знал. Бесспорно, операция была бы проведена куда более успешно при участии фон Кервица, но его явный отказ не мог стать достойной причиной, чтобы ее отменять. Колесо Истории не остановит такая незначительная частность, как чрезмерная осторожность отдельно взятой личности.

По кладбищу отряд двигался без особых предосторожностей, поскольку местность была знакома, а повадки окрестной голытьбы хорошо изучены. В столь ранний час бедняки не отважились бы приблизиться к захоронениям, а если кто случайно и оказался бы возле проржавевшей ограды, то не стал бы кричать, узрев бродивших среди могил вооруженных людей. Герканцы двигались неспешным шагом, практически без строя и интервалов, одним словом, используя выпавшую им возможность проснуться на ходу. Жалкие остатки пожитков несли с собой, поскольку командир не отдал распоряжения припрятать все ненужное для боя в подвале церквушки.

Дарк боялся даже предположить, как станут развиваться события после того, как миссия будет завершена и его отряд получит приказ к отступлению. Мартин не удосужился составить план выхода из города, милостиво уступив это право и головную боль Аламезу, а у того из-за бурных событий вчерашнего вечера просто не было возможности над этим подумать. Таким образом, Дарк пока еще не знал, выпадет ли им шанс вернуться на кладбище, как, впрочем, и то, сколько его бойцов доберутся живыми до спасительного леса. В такой ситуации уж лучше все иметь при себе, хоть лишняя поклажа, бесспорно, мешала, замедляя передвижение и медленно, но верно, по капельке, источая восстановленные за время отдыха силы.

На окраине кладбища Аламез остановил отряд. До складов рынка им предстояло пройти через пустырь и миновать густо заселенные беднотою халупы. К сожалению, моррон вернулся вчера уже в темноте и не смог никого послать на разведку пути, так что двигаться дальше, что толпой, что строем, было опасно. Кратко объяснив солдатам цель «выход к складам рынка» и указав ориентировочное направление движения, командир разбил свой небольшой отряд на четыре группы по пять человек и отдал приказ прибыть на место сбора не позднее пяти утра, то есть в течение четверти часа. Если одна из групп нарвалась бы на неприятности, например натолкнулась на патруль стражи, большую стоянку охранников торгового каравана или просто на возвращавшихся после ночной гулянки в расположение части солдат, то она должна была отступить, уводя противника за собой в противоположном направлении. А затем, оторвавшись от преследователей, не пытаться воссоединиться с отрядом, а самостоятельно выбираться из города. Возможно, такая мера предосторожности и была излишней, но Аламезу не хотелось загубить все дело из-за какого-нибудь незначительного пустяка. Операцию разрабатывал не он, разведка при этом вряд ли производилась, так что в плане, которому приходилось следовать, наверняка имелось множество нестыковок и дыр, которые пришлось бы латать да исправлять на ходу, желательно обходясь малой кровью. Потеря одной четвертой части отряда, конечно, осложнила бы выполнение задачи, но это было лучше, чем гибель из-за нелепой случайности всех бойцов.

Свою группу Аламез повел по самому короткому, но и опасному маршруту, проходящему через хорошо просматриваемый со всех сторон пустырь. Зная, что поступает опрометчиво, подвергая наибольшей опасности не только собственную жизнь, но и саму операцию (ведь никто, кроме него, толком не знал, куда идти и что делать), моррон не мог отказаться себе в удовольствии как можно быстрее оказаться в точке сбора. Его мозг томился в бездействии, в то время как тем для размышлений было предостаточно. Однако для того, чтобы наконец-то приступить к разработке детального плана операции, ему нужно было получить от наверняка уже прибывшей к складам Милены подробнейшие инструкции и схемы. Без точного плана-рисунка самого особняка и прилегающего к нему участка земли нельзя было понять, как следует действовать, точно так же, как без схемы постов охраны перед глазами бессмысленно планировать нападение и правильно распределить силы отряда. «Мало охраны», «много охраны» – это вовсе не те критерии, по которым можно о чем-то судить. Аламезу хотелось оперировать более точными понятиями, а именно: «где», «сколько» и «когда» – где находятся посты, сколько на каждом из них часовых и когда производится смена караулов.

Как и ожидал моррон, его группа вышла к месту сбора первой, хоть Гентар опять допустил непростительную неточность в формулировке, сказав: «невдалеке от складов рынка», вместо того чтобы дать четкое указание: «на складах рынка». Пустырь закончился высоким забором, за которым едва виднелись покатые крыши складских помещений. Нигде ни карет, ни телег видно не было, хоть Дарк точно помнил, что Милена с еще несколькими морронами должна была их куда-то тайно перевезти. Одна за другой подходили благополучно добравшиеся до места группы, а командир так и не знал, куда же вновь собравшийся отряд вести. И лишь когда прибежал запыхавшийся от быстрого бега солдат, посланный Аламезом пару минут назад осмотреть округу, хоть что-то стало понятно.

По словам довольно четко и кратко изложившего диспозицию разведчика, они почти вышли к одним из складских ворот, находившихся впереди всего в шагах шестидесяти-восьмидесяти. Несмотря на ранний час, врата были настежь открыты. Прямо в них стояли крытые телеги, груженные лишь наполовину и уже запряженные лошадьми. Людей возле телег дозорный не увидел, но они там точно были, поскольку парень расслышал чьи-то голоса, перешептывающиеся за забором.

«Что за олухов Гентар с собой в Шеварию взял? Место встречи на охраняемой территории назначают прямо там же, где телеги только что своровали! Да ладно это, без трепа обойтись не смогли! Повезло, что мой солдат их услышал, а не кто-нибудь еще…» – расстроился Аламез, которому оставалось утешать себя лишь одним, а именно тем, что плохо обученные действовать незаметно и скрывать следы преступлений молодые морроны не пополнят ряды его отряда, а только довезут их до места.

– Двигаемся без шума, все так же по группам! Не забываем по сторонам поглядывать! – стал отдавать распоряжения Аламез, как только отряд полностью собрался на пустыре. – Оружие наготове держим, но без моего приказа ничего не предпринимать! Пойду первым и один. Гляну, это наши союзники или враги. Все остальные следом, интервал пять-шесть шагов, держитесь ближе к забору.

Едва рыцарь закончил говорить, как четырнадцать мечей без лязга покинули ножны, а шесть стрел распрощались с колчанами и легли на основание луков. Отряд был готов отразить любую внезапную атаку, хоть поблизости никого вроде бы и не было. Если, конечно, не считать тех чудаков, что напали на склад, а затем еще держали ворота открытыми, как будто приглашая стражей зайти и взять их с поличным.

Меры предосторожности, к счастью, оказались излишними. Едва Аламез приблизился к воротам на десять шагов, как тут же увидел Милену. Вооруженная кнутом вместо меча и с массивным боевым арбалетом за спиной, воительница шустро выпрыгнула из ближайшей крытой повозки и быстро пошла, почти побежала ему навстречу.

– Почему так долго?! На целых шесть минут опоздали! – с ходу взяла командный тон самоуверенная девица, наградив Аламеза суровым взглядом из-под начальственно нахмуренных бровей.

– Начинаем погрузку! По скольку человек на телегу? – перешел сразу к делу Дарк, не горевший желанием растрачивать силы на то, чтобы ставить выскочку на место и доходчиво объяснять, что ее дело кучерское и командовать она может лишь кобылой, а не им.

– Подвод всего три, – ответила Милена, мгновенно позабывшая под взором Аламеза о командирских замашках. – А куда вы столько барахла-то с собой тащите? С ним не влезете…

– Ничего, как-нибудь ужмемся, – хмыкнул Дарк и тут же шепотом отдал приказ подошедшему Герхарту: – По семь человек на телегу. Все с собой, ничего не бросайте, пожитки наши еще пригодиться могут. Я на первой телеге поеду, ты на второй, Вальберг на третьей. Коль в дороге что случится, действуй по обстоятельствам. Да, и вот еще: проследи, чтобы Крамберг, когда подойдет, в мою телегу запрыгнул… Пошептаться мне с парнем надо.

– Понял, будет сделано, – с кивком ответил сержант, тут же принявшийся распределять прибывавших солдат по телегам.

– А может, ты все же ответишь?! Почему опоздали?! – с явным раздражением в голосе и со злостью во взоре пыталась настоять на своем Милена. – До смены постов совсем ничего осталось! Мы вас тут ждем, головами рискуем…

– …притом исключительно по собственной глупости, – продолжил за девушку Дарк. – Потом, коль будет время, как-нибудь объясню, сколь грубые ошибки вы допустили, и место встречи здесь назначив, и так наследив, – Аламез лениво кивнул в сторону четверых связанных охранников, сидевших вдоль забора с мешками на головах. – Чище надо действовать, чище! Надеюсь, хоть кляпы в пасти им всунуть додумались?

– Уж как-то сообразили, – произнесла сквозь зубы затаившая обиду Милена.

– И то хвала Небесам! – хмыкнул Дарк, оглядевшись и приметив, что подручных у Милены было всего только двое, притом внешне столь неказистых, что он никогда бы не подумал, что эти парни морроны. – Вези нас помягче, возница, и особенно не гони, чтоб доспехи не гремели! У меня ребята толковые, их тряпками обмотают, но колдобин больших все же избегай. Да, и еще, – добавил Дарк, уже залезая на телегу, – Мартин мне должен был схему передать и план…

– Приедем – получишь! – огрызнулась воительница, раскрасневшаяся с досады, как юная девица, и резко задернула полог.

* * *

Дорога была каким-то кошмаром. Милена как будто специально, из вредности вымещая обиды, протрясла телегу по всем ухабам да колдобинам, попадавшимся ей во время всего трехчасового пути. Сидя среди мешков, практически друг у дружки на головах, солдаты исходили потом, покрывались синяками и тихо чертыхались, осыпая голову рыжеволосой возницы весьма нелестными словами и забористыми проклятьями. Дарк полностью разделял негодование своих солдат и в мыслях благодарил себя за железную дисциплину, созданную и поддерживаемую им в отряде, а подчиненный ему служивый люд – за поразительное терпение. Если бы первая прихрамывала, а пределы второго были бы чуть-чуть поменьше, то солдаты уже давно остановили бы повозку и, привязав нерадивую возницу к фонарному столбы или к деревцу, беспощадно высекли бы ее ремнями.

Случись такое, Аламезу непременно пришлось бы вмешаться и остановить справедливую и вполне заслуженную экзекуцию, однако он сделал бы это исключительно ради соблюдения конспирации, а отнюдь не из сострадания к жертве, которую бы сам с удовольствием высек. Неумение управляться с кобылой-тяжеловозом было далеко не самой большой провинностью Милены, в голове которой бродили спесивость с чрезмерной напористостью, частенько выплескивающиеся наружу и доставляющие много хлопот окружающим.

Дарк по собственному опыту знал, что эти грешки типичны для всех солдат-самоучек, без посторонней помощи, методом горьких проб и печальных ошибок научившихся кое-чему и уже возомнивших себя пупами Вселенной. Девица-моррон неплохо владела в бою ножами и мечом, да и из арбалета сносно стреляла. Ее достижения хоть и были достойны высокой похвалы, но, как ни странно, принесли Милене больше вреда, нежели пользы, испортив ее характер и вселив в душу необоснованную уверенность в собственных силах. Имея опасную привычку учиться всему самостоятельно, бегло и на ходу, рыжеволосая красавица отважно бралась за дела, в которых мало что понимала, и за ее не всегда удачные эксперименты частенько расплачивались другие. Тряска в телеге была сущей ерундой по сравнению с тем, к чему могли привести своенравность и поразительная активность сующей нос во все дыры, а заодно и пытавшейся стать затычкой во всех бочках Милены.

Первые полчаса поездки были самыми трудными, но затем придавленные мешками пассажиры телеги немного попривыкли. Солдаты уже не реагировали на новые ушибы, терпя их, как люди выносят тупую зубную боль или по плохой погоде ломоту в костях, и даже относились с юморком к потугам неумелой возницы совладать с кобылой и тяжелой телегой. Нет, конечно же, никто не перешептывался и шуточек не отпускал, но по тихому хмыканью, иногда доносившемуся из темноты, моррон понимал, что в голове кого-то из его попутчиков, страдавших от превратностей плохой дороги, созрела новая острота, которой тот обязательно поделится с дружкам на привале, если, конечно, останется жив.

Довольно быстро отрешился от физических страданий и Аламез, решивший скоротать время пассивного ожидания за двумя довольно важными делами. Во-первых, командир отряда пытался прислушаться к шумам, доносившимся снаружи, и понять, куда же их, собственно, везут. Телеги постоянно петляли, так что определить изнутри повозки, движутся ли они к центру города или по окраине, было совершенно невозможно. Однако плохое качество мостовой, дурные запахи, проникавшие сквозь старенький тент, и доносившиеся время от времени отдаленные удары молотов по наковальням говорили о том, что возницы не спешили приближаться к жилым кварталам города, хотя бы туда, где находились дома мелких служащих да мастеров-ремесленников. Большую часть пути караван из трех телег прополз вдоль источающих зловония цехов и чуть менее пахучих мастерских и лишь в самом конце, на последнем часе поездки, въехал на мостовую из хорошо уложенного булыжника. С этого момента прошло не более пяти минут, а неприятные запахи постепенно сменились манящими ароматами свежевыпеченных булок и душистых цветов, произраставших в небольших садиках под окнами ухоженных домов.

Вторым делом, которым развлекал себя Аламез во время вынужденного безделья, стали размышления о том, почему же фон Кервиц не пожелал участвовать в деле. Вряд ли причина исчезновения разведчика крылась в довольно резкой концовке разговора, когда моррон отказался сообщить подробности плана. Боязнь стать невольным пособником нечестивых колдунов и тем самым погубить свою душу тоже была ни при чем. Как показала практика, рыцарь-шпион обладал довольно гибкими взглядами по многим догматичным вопросам и, по его собственному признанию, вовсе не отказался бы сесть с «родней» Дарка за стол переговоров. Что-то вспугнуло его, какая-то несущественная, оставленная без внимания деталь насторожила фон Кервица. Конечно, если бы Дарку удалось сообщить шпиону о присутствии на сборище полководцев убийцы его старшего брата, то желание отомстить заглушило бы глас сомнений, однако разговор с самого начала пошел не так, как планировал Аламез, и его течение не позволило к месту вставить нужное имя. Если бы он упомянул о маркизе Вольбиорне просто вскользь, без веской на то причины, то агент герканской разведки еще бы больше насторожился и счел бы, что чернокнижники целенаправленно решили использовать его вслепую в какой-то своей игре и поэтому заранее собрали информацию о нем и о его семье.

Силясь понять, в чем же крылась ошибка, Дарк подозвал к себе Крамберга, о чьем присутствии по соседству в повозке заблаговременно позаботился. Разведчик довольно подробно нашептал на ухо командиру, где именно в городе и в какой компании он видел влиятельную фигуру из герканской разведки. По сути вопроса он не сообщил ничего нового, но кое-какие всплывшие при повествовании из первых уст нюансы натолкнули Дарка на очень интересную мысль. Далеко не каждая благородная дама отважится в одиночку прогуливаться в компании сразу нескольких офицеров, даже если променад вполне невинен, то есть происходит днем, в самый оживленный час и в самом центре города, где как раз и нагуливают аппетит высокородные вельможи. Такое поведение считается легкомысленным и фривольным, так что ни одна девица из благородной семьи не решится пройтись в обществе молодых повес-офицеров без пары-тройки подружек и стольких же служанок. Кроме того, личности самих кавалеристов вызвали у Дарка много сомнений. Крамберг не сомневался, что это были действительно военные и офицеры. Это было заметно и по уверенной походке бравых вояк, и по их суровым, не раз видавшим смерть лицам. Однако разведчик отряда не мог знать того, о чем прекрасно ведал Дарк, когда-то давным-давно сам бывший кавалеристом и служивший капитаном имперской гвардии. Офицеров всех без исключений элитных подразделений, будь то королевская гвардия или прославленный ударный корпус герцога Темборга, роднит одна-единственная черта – неистребимое, впитавшееся в кровь и плоть чувство превосходства над всеми, кто служит в обычных частях или вообще не имеет отношения к армии. Это проявляется как в вальяжно-самоуверенной, немного вызывающей манере держаться в обществе, так и в ленивом, слегка пренебрежительном общении с дамами. Одного офицера гвардии, прогуливающегося в обществе нескольких красавиц, увидеть можно частенько, а вот обратный расклад настолько абсурден, что даже смешон. Сослуживцы засмеяли бы недотеп, толпою ухаживающих за одной красавицей, будь она даже самой принцессой. Приятелям фон Кервица очень повезло, что никто не обратил внимания на эту странность и не пригляделся повнимательней ни к даме, ни к ее спутникам. Кроме того, Аламезу показалось подозрительным, что фон Кервиц собрал своих шпионов вместе, да еще повел их на прогулку по центру города, как будто специально подставляя свою агентуру под удар.

Вывод был настолько очевиден, что, миновав стадию «всего лишь предположение», сразу перешел в категорию «неоспоримый факт», к сожалению, весьма удручающий, а возможно, и вовсе катастрофический. Скорее всего, фон Кервиц действительно встречался со своей агентурой в Удбише (а иначе откуда бы он получил достоверные сведения о планах шеварийцев), но только не на прогулке, а до нее. По городу же рыцарь прохаживался тоже со своими людьми, также имевшими отношение к герканской разведке, но менее ценными, чем шпионы, и борющимися с врагами совершенно иными методами, куда более грубыми и менее изощренными, чем подглядывание, подслушивание и воровство документов. Это был диверсионный отряд Ринвы, посланный фон Кервицем в Удбиш с той же целью, что и он. Разведчик ловко обыграл его на шахматной доске недомолвок. Он пришел на встречу с ним не для того, чтобы склонить к крупномасштабной диверсии, а лишь затем, чтобы выпытать, куда именно нанести удар шеварийцам. Без всякого труда, получив желаемое на блюдечке с золотой каемочкой, разведчик тут же удалился, даже не поблагодарив за ценные сведения. Теперь фон Кервиц знал, когда и где пройдет собрание высокопоставленных шеварийских полководцев, и имел нескольких хорошо подготовленных бойцов, чтобы провести операцию собственными силами. Помощь же отряда Дитриха фон Херцштайна ему была без надобности. А поскольку Дарк отказался изложить детали задуманного, фон Кервиц пришел к неверному выводу, что его подопечный просто-напросто не знает, как незаметно подвести свой отряд к особняку герцога. Он же, похоже, прекрасно ведал, как пробраться в дом вельможи, но не собирался о том рассказывать, чтобы избежать компании мешающихся под ногами дилетантов.

Обида на фон Кервица у Дарка, конечно же, имелась, ведь тот провел его, да еще бесчестным образом, но она не могла заглушить иного, более сильного чувства, вдруг овладевшего морроном: чувства страха. Вмешательство в операцию людей фон Кервица могло сильно спутать карты и поставить под удар не только его отряд, но и боевую группу морронов. Самое обидное, что Аламез уже ничего не мог изменить, даже если бы сообщил о своих догадках через Милену Гентару. Старик-некромант ни за что не отказался бы от задуманного, да еще в самый последний момент. Уж слишком велик был приз, к которому хитрец стремился, заручившись поддержкой Главы Совета Одиннадцатого Легиона. Дарк точно знал, что возможность получить в качестве трофея знания древнего народа будоражила пытливый мозг ученого мужа куда сильнее, чем расправа над кланом Мартел и победа Геркании в войне.

Остановка была достойна поездки, то есть такая же болезненная. Внезапный толчок, сотрясший телегу и перетряхнувший весь ее груз (как мешки, так и живой), и Дарк уже был не склонен к раздумьям. Во-первых, настала пора действовать, а во-вторых, левый наплечник сидевшего рядом Крамберга процарапал правую щеку моррона, оставив на ней три ровные полоски кровавых отметин. Судя по приглушенному пыхтению выкарабкивающихся из-под мешков солдат, а также по вновь раздавшейся тихой ругани сквозь зубы, досталось не только одному командиру, но и всем до единого спутникам.

– Девку не трогать! Она мне пока живой нужна! – прозвучал первый приказ командира, предугадавшего желание солдат поквитаться с неумехой-возницей. – Ну, что замерли? Выползаем из-под мешков, распутываем конечности и наружу, строиться!

Герканцы и не думали мешкать, да вот только одеревеневшие ноги и онемевшие руки отказывались их слушаться. Первую четверть минуты внутри повозки была слышна лишь возня, но затем дело сдвинулось с мертвой точки – один за другим солдаты стали выкарабкиваться наружу. Вскоре настал черед Аламеза покинуть пыточную на колесах. Едва в глаза моррона ударил яркий солнечный свет, а отвыкшие двигаться ноги ощутили твердую почву, как над его ухом уже раздался недовольный женский голосок, терзающий слух и разум, как старая, проржавевшая пила.

– Что вы такие увальни?! Возитесь, прям как раки вареные! Шустрее, шустрее, доходяги! – ворчала на солдат подскочившая к Дарку Милена, даже не понимавшая, насколько близко было ее соблазнительное округлое седалище от хорошей порки.

«Похоже, у дурехи совсем чувство самосохранения атрофировалось! Вот тебе и побочный эффект от слишком быстрого воскрешения после смерти!» – подумал Аламез, обведя многозначительным взглядом готовых вскипеть от злости солдат и напомнив им без слов о своем строжайшем приказе.

– Дарк, на, возьми! Гентар тебе просил передать, – не шепотом и даже не вполголоса, а почти выкрикнула Милена, всовывая в руки Аламезу три небольших свитка, скрепленных между собой одной широкой шелковой лентой. – Дом, двор и, конечно же, подвал в вашем полном распоряжении. О хозяевах не беспокойся, раньше полудня не вернутся! Все остальное узнаешь из свитков, там и карта, и подробнейшая инстру…

Договорить рыжеволосая красавица не успела. Сильный и неожиданный, однако вполне заслуженный удар открытой ладони по щеке сбил ее с ног и повалил на землю, прямо под ноги разозленному рыцарю и мгновенно обступившим ее полукругом герканцам. Ее подручные – морроны – мгновенно бросились на защиту, но тут же и остановились, то ли под властным взором стиснувшего зубы от злости Аламеза, то ли из-за длинных и острых ножей, внезапно оказавшихся в непосредственной близости от их шей.

– За языком следи, девка! – грозно произнес Аламез, испепеляя гневным взором сидевшую на земле и изумленно взиравшую на него Милену. – Да как ты смела, мерзавка, меня чужим поганым именем называть! Была бы моей холопкой, шкуру б содрал! Лишь из уважения к твоему господину, почтеннейшему барону Гентербергу, кроме этой оплеухи, иного наказания от меня не получишь! Но не надейся, что легко отделалась! Хозяину о дерзости твоей непременно отпишу! Пущай по его приказу тебя вусмерть запорют! А щас юбки подобрала, рожу утерла, и марш со двора!

Похоже, до бессмертной воительницы вдруг дошло, насколько глупо и опрометчиво она поступила, не только назвав рыцаря, да и некроманта настоящими именами, но и допустив откровенное панибратство в присутствии верных Дитриху фон Херцштайну солдат. У благородного воителя Герканской Короны не имелось иного выбора, как только наказать низкородную нахалку за вопиющую дерзость. Простолюдинов вроде нее (Милена была в простеньком платье горожанки, да и играла этим утром роль отнюдь не благородной дамы) вздергивали на виселицы и запарывали до смерти за провинности куда меньшие, чем эта.

– Умоляю, господин, простите! – сквозь умело выпущенные из глаз слезы взмолилась вставшая на колени притворщица, быстро сообразившая, как сможет она хоть немного исправить положение дел. – Я сегодня сама не своя! Душа в пятки ушла с перепугу, вот и несу всякий вздор! Простите меня, господин фон Херцштайн!

– Выкиньте ее за ворота, да и этих заморышей следом отправьте! – приказал сжалившийся над языкастой прислужницей рыцарь, подбирая упавшие на землю при ударе бумаги. – Особо не усердствуйте! Смотрите, чтоб на мерзавцах ни одного синяка, ни одной царапинки не осталось! Они чужая собственность, не хочу перед другом моим, бароном, краснеть!

Свершивший наказание нерадивой холопки и тут же успокоившийся рыцарь окинул беглым, оценивающим взором двор дома, в который их привезли, и, явно удовлетворенный увиденным, по-хозяйски уверенно прошествовал в дом, отдав на ходу следовавшему за ним по пятам сержанту довольно простые приказы: «Двоих часовых к воротам, одного наблюдателя на чердак! Наружу не высовываться! Можно пожрать, коль что из съестного в доме найдется! Меня не тревожьте, сам спущусь! Часик-другой есть, так что смогу поспать…»

(обратно)

Глава 10 Ловушка на вампиров

Неизвестно, что побудило хозяев покинуть дом, но собирались они явно в спешке. Мебель и все вещи находились вроде бы на местах, так что на обычный переезд или отъезд было совсем не похоже. Легкий бардак, в виде раскиданных по полу башмаков, корзин да тряпок, присутствовал лишь в прихожей, в жилых же помещениях довольно большого по меркам горожан среднего достатка дома царил почти идеальный порядок. Это «почти» выражалось в том, что двери комнат были распахнуты, остывшие постели куда-то пропавших жильцов не застелены, а на ночных столиках возле кроватей еще догорали огарки свечей. Из слегка приоткрытой двери кухни тянуло приятными ароматами приправ и до сих пор варящейся в котелке мясной похлебки. Жена хозяина, а может, и прислужница-кухарка настолько спешила покинуть святая святых своего хозяйства, что даже не загасила огонь в очаге и не нашинковала до конца вилок капусты. Такое с привыкшими готовить женщинами случается редко, только в тех случаях, когда их что-то или кто-то очень сильно напугал.

Дарк не сомневался, что причиной исчезновения жильцов стали иллюзорные проделки Мартина Гентара, но вот только зачем некроманту понадобилось насылать страшные видения на безобидных горожан и приводить его отряд именно в этот дом, пока оставалось загадкой. Неторопливо пройдясь по опустевшим комнатам первого этажа, моррон ненадолго зашел на кухню и затушил все еще горевший огонь, плеснув в очаг три полных черпака воды. Загубленное варево было уже не спасти; его насыщенный запах еще приятно будоражил ноздри, но жидкость в котелке уже почти выкипела, а куски мяса и зелени превратились в наполовину разваренное, наполовину обгоревшее месиво, есть которое не отважился бы даже сильно оголодавший бродяга. Аламез и не надеялся полакомиться чужой пищей, он лишь не хотел, чтобы начался пожар. В этом случае потерпели бы убытки все: хозяева дома лишились бы крыши над головой, а отряду герканцев пришлось бы искать новое пристанище во враждебном городе.

В кухне Дарк не задержался надолго. Едва затушив огонь в очаге, он тут же поднялся по небольшой винтовой лестнице на второй этаж, бывший одновременно и просторной обеденной комнатой с тремя выходящими на улицу окнами, и чердаком для хранения старого хлама. Шеварийцы – странный народ! Такое внутреннее обустройство дома любое герканское, филанийское или виверийское семейство сочло бы нелепым, но обитателям Удбиша, похоже, было по душе, когда стол для трапез находится вдалеке от кухни, но зато в окружении куч старого, ветхого барахла, являвшегося отличной плантацией для сбора паутины и пыли.

Не желая осуждать чужеземные причуды, Дарк осторожно выглянул из окна и тут же после беглого осмотра довольно хорошо просматриваемых окрестностей прошествовал к пустому столу, на который уселся, поставив ноги на широкую, добротно сделанную дубовую скамью. Колокола городских храмов вот-вот должны были отзвонить девять раз, а значит, у моррона имелась целая пара часов, чтобы оценить положение и составить план, который привелбы его отряд к успеху. О вмешательстве в ход операции людей фон Кервица Аламез предпочел не думать, поскольку, во-первых, это была всего лишь его догадка, во-вторых, он никак не мог тому воспрепятствовать, а в-третьих, головорезы Ринвы вряд ли стали бы чинить вред соотечественникам, против морронов же вовсе ничего не смогли бы сделать. В самом худшем случае они оказались бы лишь ненужными свидетелями, но это уже была бы забота не его, а Гентара и Огарона. Пусть члены Совета Легиона и решали бы, как поступить с увидевшими слишком много разведчиками.

Прежде всего Дарк отметил, что новая стоянка отряда весьма и весьма безопасна, хоть и находилась в самом центре Удбиша. Со стороны довольно многолюдной улицы ее прикрывали двухэтажный дом, без окон на двор, и небольшая конюшня, такая же пустая и покинутая, как и само жилище. Массивные двустворчатые ворота между этими двумя строениями также хорошо защищали внутренние владения от любопытствующих прохожих. Огораживающий же весь участок земли и хозяйственные постройки высокий забор был лучшим гарантом отсутствия интереса к чужакам у соседей, до ушей которых вряд ли доносились хоть какие-то звуки из-за добротно подогнанных друг к дружке длинных и толстых досок забора. Отряд мог здесь находиться целыми днями и даже месяцами, но вот только высунуть нос со двора было совершенно невозможно. Мало того, что под окнами дома ежеминутно проходило от тридцати до пятидесяти куда-то спешивших шеварийцев, так еще и ворота, как назло, выходили прямо на казарму городской стражи. Ни королевского дворца, ни ограды владений иного вельможи по соседству не наблюдалось, так что Аламез пока не знал, почему их привезли именно сюда и каким образом отряд проникнет в особняк герцога Темборга.

Ответы на эти вопросы, скорее всего, имелись в переданных Миленой бумагах, которые Дарк как раз собирался изучить. Развязав соединявшие свитки шелковую ленту, Аламез быстро развернул первый лист и тут же отложил его в сторону; такая же участь постигла и второй документ. Прежде чем рассматривать небрежные и неумелые рисунки некроманта, содержащие, по всей видимости, планы особняка и его двора, моррону хотелось прочесть поясняющее их письмо. Ведь перед тем, как планировать нападение, следовало хотя бы понять, каким образом подобраться к исходной позиции и где она, собственно, находится: в самом доме шеварийского аристократа, на скотном дворе или где-нибудь за сто-двести шагов снаружи ограды?

К счастью, третий свиток оказался именно тем, что рыцарь искал, то есть не каракулями очередного небрежного рисунка, а коротеньким, но емким по содержанию посланием:

«Дарк, не удивляйся, что Милена завезла тебя именно сюда! Отсюда гораздо ближе до особняка герцога, чем ты думаешь… О хозяевах не беспокойся, мы их похитили, но выпустим незадолго до начала дела…»

«Ага, так все-таки похищение! Хоть на этот раз старичок к чарам не прибегал! – порадовался Дарк, что морроны решили действовать старыми, проверенными методами. – Ох, чую, не доведет его как-нибудь до добра любовь к иллюзиям. Не дело из мортиры по комарам лупить!»

«…К тому времени твой отряд уже будет далеко. Дом этот был построен около семидесяти лет назад и принадлежит потомкам конюха прадеда герцога Темборга. В подвале ты найдешь тайный ход, по которому предок нынешнего герцога, славящийся весьма суровым нравом и дурными пристрастиями, частенько выходил ночами в город и творил всякие мерзости. Подробности расскажу потом, если, конечно, у тебя возникнет желание выслушать пару-другую историй, от которых лично меня воротит… Потайная дверь находится в северной части подвала (там, где винный погреб) за вторым с правого края бочонком. Ловушек не опасайся, все уже обезврежены! Тоннель прорыт основательно, стены и потолок укреплены хорошо, так что обвалы вам не грозят, но вот воздуха будет маловато, поэтому зажигайте только один факел, самое большее, два… Ответвлений много, когда-то они вели к владениям герцога, но на сегодняшний день все, кроме одного, кончаются завалами. Не спрашивай почему, не знаю! Не сбиться с пути довольно просто: на первой развилке пойдете прямо, на второй – налево. Выйдете в точке, указанной на плане особняка простым крестом. Крест в кружочке обозначает предполагаемое место проведения встречи. Просто кружочки – посты охраны, цифры внутри – число стражей. Путь под землей займет примерно три четверти часа, но на всякий случай выступайте в одиннадцать. Запас времени не повредит…»

– Хоть бы удачи пожелал, что ли… – проворчал Дарк, комкая уже не нужную записку, и, поскольку сжечь ее было негде, бросить нельзя, а съесть – противно, засунул себе в сапог.

С остальными двумя свитками после недолгого ознакомления моррон поступил точно так же. В каракулях Гентара, несмотря на всю их расплывчатость и кривизну, было легко разобраться, но вот ценной информации практически не содержалось. Территория городского особняка высокопоставленного вельможи была, судя по всему, огромной, а карта некроманта – весьма приблизительной и обобщенной, со множеством неточностей и пробелов. Выход из подземелья был где-то на скотном дворе, но без указаний, где именно и какие на нем имеются постройки. Большинство кружков, обозначавших посты, не содержали внутри цифр. Также не было указано, ни сколько в доме вообще прислуги, ни сколько охранников. К тому же вельможи хоть и чувствовали себя в столице в относительной безопасности, но все равно редко ездили по гостям без своей собственной, как правило, вооруженной до зубов охраны. Таким образом, общее число врагов оставалось неизвестным, но моррон чувствовал, что оно будет не таким уж и маленьким. Встреча полководцев должна состояться где-то на втором этаже в правом крыле здания, но планировка помещений указывалась лишь в общих чертах.

Одним словом, изучив записи Гентара, Дарк понял, что нужно выступать немедленно. Заблаговременный выход отряда на исходную позицию даст возможность самостоятельно произвести разведку и сориентироваться на местности. Пока же о составлении хотя бы приблизительного плана действий и речи быть не могло.

* * *

Ученые мужи часто спорят, в чем же кроется основное отличие зверя от человека. Одни с пеной у рта утверждают, что человек – существо коллективное, почему-то забывая при этом, что зверье бродит по лесам да полям стадами и стаями, да и мышки редко ползают по дому в одиночку. Другие утверждают, что людей такими, какие они есть, сделал труд, игнорируя неоспоримый факт, что в человеческой общности полно лентяев, у которых, однако, не отрастают снова хвосты и с осанкой все в полном порядке. Третьи вообще отчаялись найти ответ, но, боясь себе в этом признаться, встают на сторону святых отцов и отрицают эволюционные процессы ортодоксальным заявлением, что человек – это зверь, наделенный душой, то есть искрой божьей. Однако почему-то никто и никогда не выдвигал предположение, что человек, а также схожие с ним виды разумных существ (давно покинувшие мир эльфы, орки и гномы) стали царями природы лишь потому, что научились оценивать все жизненные процессы не в двухмерной, а в трехмерной системе временных координат.

Не секрет, что наиболее развиты мыслительные процессы у плотоядных животных, которые вынуждены охотиться, а не просто мирно пощипывать травку. Любой хищник, не важно, будь то волк, медведь, лиса или лев, помнит свое прошлое, поскольку это позволяет ему накапливать ценный для себя и потомства опыт. Он умеет применить его в настоящее время, и хотя немного мыслит в перспективе (в основном на уровне инстинктов), но никогда не откажется от уже лежащего у его лап куска мяса ради крупной добычи завтрашнего дня. Сытый хищник – неопасный хищник! Ни один зверь не станет жертвовать настоящим ради будущего, а человек и схожие с ним виды на это способны. Все плотоядные охотятся, но только люди используют приманки, жертвуя небольшими кусками мяса сейчас, чтобы через несколько часов добыть целую тушу; только люди не притронутся к еде за столом, зная, что завтра за нее придется втридорога расплачиваться; только люди изнуряют себя упорными тренировками, чтобы в будущем бою им было легко.

Солдаты Дарка нашли в доме еду, но, хоть были голодными, не притронулись к ней, не желая идти в бой с полными животами, ведь в этом случае ранение в брюшную полость означало бы верную и мучительную смерть. Герканцы устроились во дворе на отдых, но, хоть охотно отдались крепкому сну, с радостью, а не разочарованием восприняли приказ о немедленном выступлении. Желание скорейшего достижения цели оказалось намного сильнее насущных потребностей изможденных долгими скитаниями и многочасовой дорожной тряской тел. Воины собрались быстро, а затем, выполняя приказ командира, один за другим спустились в подвал. Последними покинули двор часовые.

Дарк быстро нашел тайный ход за бочонком с вином и, хоть это противоречило походному герканскому уставу, первым спустился в узкий подземный тоннель. Гентар не соврал, когда писал, что обвала можно не опасаться. Стены тайного хода были выложены из камней, скрепленных между собой отличным раствором, не только не потерявшим крепость со временем, но и не пропускавшим внутрь прохода сырости. Потолок был тоже очень надежным, он низко нависал над головами медленно бредущих цепочкой герканцев монолитом прочных, вытесанных из одного камня плит. Предок нынешнего герцога явно не поскупился, прорывая подземный ход, более походивший на узкую и длинную пещеру внутри скалы. Подземное сооружение было не только прочно, но и защищено несколькими хитрыми ловушками от случайных и крайне нежелательных посетителей. Осторожно двигаясь впереди отряда, Аламез внимательно смотрел не только себе под ноги, но и на стены. Время от времени в них на уровне пояса и груди попадались небольшие круглые отверстия, из которых, скорее всего, должны были вылетать острые стальные штыри. Прошедший по этому ходу ранее некромант, а может, кто и другой из морронов, не только разрядил механизмы ловушек, но и собрал все выстрелившие снаряды. На покрытом толстым слоем пыли полу Дарк не увидел ни одного забытого штыря, хоть царапины на стенах и на каменных плитах под ногами говорили сами за себя.

К сожалению, не преувеличил Гентар и насчет духоты, царившей в каменном мешке подземелья. Руководствуясь его рекомендацией, Дарк зажег всего лишь один факел, который, поскольку двигался первым, сам и держал в руке. Следовавший за Аламезом Крамберг еще хоть что-то видел, остальные же герканцы брели во тьме, держась руками за одежду, пояса иль кольчуги впереди идущих. Процессия во многом напоминала шествие толпы слепых, ведомых одним поводырем. Но на это было грех жаловаться, а вот жара и духота оказались настоящей бедой, они сводили солдат с ума и чуть не стали причинами нескольких обмороков. Пот обильно струился по раскрасневшимся лицам, разгоряченная кожа сапог обжигала ноги, а уж о том, как взопрели тела воинов под тяжелыми боевыми одеждами, даже страшно подумать. Возглавлявшему колонну командиру было куда проще, чем остальным, на долю которых выпадало гораздо меньше пригодного для дыхания воздуха, однако моррон чувствовал, как его кольчуга постепенно превращалась в изощренное орудие пытки – раскаляемую палачами на медленном огне железную рубаху, сжигавшую тело и вытягивающую из него все жизненные соки.

Первые четверть часа подземного перехода были самыми трудными, но затем тоннель немного расширился, и у него появились боковые ответвления, из которых приятно тянуло вовсе не прохладным, но все же ветерком, чуть обдувавшим лица и приносящим немного свежего воздуха. Следуя указаниям Гентара, на первой развилке Дарк повел отряд прямо. Минут через десять впереди показалось второе разветвление, и тут моррон, как и было написано, повернул налево, в ответвление, по всей видимости, прорытое гораздо позже и, скорее всего, без ведома потомков злодея-герцога. Возможно, его сделали нерадивые слуги, чтобы удобней без спроса покидать хозяйские владения и выносить сворованное добро; возможно, кто-то еще, не столь богатый, чтобы укрепить подземный проход камнем.

В лица измученных жарой и духотой солдат приятно повеяло прохладой и сыростью. Земляные стены и потолок пропускали внутрь хода грунтовую воду, капающую или стекавшую вниз и накапливающуюся в виде мутной коричневой жижи, хлюпающей под ногами. Передвигаться стало намного проще, но зато куда опасней. Столбы опор и покоящиеся на них балки были не дубовыми, а из сортов древесины, гораздо более подверженных сырости. Многие из них настолько прогнили, что едва держались и могли в любой миг обрушиться. Почему-то Гентар не упомянул в записке об этом участке подземного маршрута, и Дарк уже засомневался, не пропустили ли они нужную развилку и не сбились ли с пути. Однако сомнения вскоре развеялись, поскольку ствол тоннеля постепенно пошел наверх, а под ногами появились давненько сгнившие, зачастую наполовину, а порой и полностью превратившиеся в сырую труху ступеньки. Судя по всему, нынешняя прислуга герцога о тайном ходе не ведала. Сюда лет десять, а то и более не ступала нога человека. О близком конце пути свидетельствовали и звуки, вдруг отчетливо донесшиеся до ушей солдат. Скупые, усталые улыбки волной пробежали по лицам, покрытым потом да грязевыми разводами, а за оружие никто не схватился. Это были не голоса, не шорохи, не стук шагов и не иные тревожные шумы, а всего лишь довольное похрюкивание накушавшихся помоев и принимавших грязевые ванны поросят. Они вышли именно туда, куда Дарк и хотел, ведь простой крестик на рисунке некроманта был начертан в восточной части скотного двора – там, где как раз находился свинарник.

Десятилетний мальчонка, которому в тот день выпала незавидная доля мыть непоседливых, так и стремящихся извозиться в грязи поросят, чуть не умер со страха, когда земля прямо возле лежбища свиноматки внезапно разверзлась, и из трещины, напугав кинувшихся врассыпную питомцев, выскочила пара длинноволосых чертей с красными, потными рожами и зловеще сверкавшими глазищами. Один из воителей преисподней, а именно тот, кто появился из-под земли первым, держал в руках факел с адским пламенем. Он не обратил на парнишку никакого внимания, только крутил головой, озираясь в полумраке свинарника, отшвыривал поросят, сновавших в панике между его копытами, да что-то бормотал на неизвестном, наверное бесовском, языке.

От страха малолетний труженик скотного двора хотел закричать, но не успел. Грязная и потная лапища второго служителя тьмы крепко зажала ему рот и одновременно придавила паренька спиною к ограде загона.

– Тихо, малыш, тихо, не дергайся! – быстро забормотал черт по-шеварийски, широко улыбаясь и придав своей нечестивой роже вполне дружелюбное выражение. – Мы не причиним тебе вреда! Ни тебя, ни друзей твоих, ни родню не тронем! Ты ступай в уголок и там тихонечко посиди, пока дядечки большие на свет божий вылезут! Уж и жарища под землицей, прямо пекло. Ух!

Крамберг повел себя правильно, взявшись успокоить паренька, но вот только про пекло зря упомянул, да своим «ух!», произнесенным внезапно и резко на выходе, явно переборщил. От этого «ух» мальчишка так сильно напугался, что за миг до потери сознания оконфузился, намочив штаны.

– Живее вылезайте, живее! – тем временем командовал Дарк, затушив факел и прильнув лицом к щели между досками стены. – Под ноги смотрите, свиней не подавите! Еще не хватало, чтоб на их визг работники со всего двора сбежались!

Одним за другим перепачканные зловонной жижей солдаты выкарабкивались из ямы и тут же принимались отчищать пахучее, липкое месиво со своих лиц, одежд и кольчуг. Герканцы и не догадывались, что когда их командир потянет за ручку люка, находившегося практически под потолком подземного тоннеля, то на их головы хлынет поток свиных нечистот вперемешку с комками земли, гнилой соломой и изгрызенными объедками. А если бы даже и знали, чем обернется этот поступок, то все равно не стали бы отговаривать рыцаря. Неполный час, проведенный под землей, растянулся на целую вечность. Солдатам очень хотелось выбраться наружу и глотнуть свежего воздуха. И за это они были готовы заплатить даже столь высокую цену, как купание в слегка разбавленных помоями поросячьих испражнениях.

– Герхарт, ко мне! – шепотом скомандовал рыцарь, отрываясь от щели в стене. – Крамберг, бросай паренька тормошить! Очнется – заверещит, а нам это без надобности!

К тому времени уже почти весь отряд выбрался из дыры в покрытом слоем нечистот настиле. Солдатам было тесно и опять практически нечем дышать, но они тут же нашли выход из положения. Парочка смышленых воинов залезла товарищам на плечи и, ловко орудуя ножами, принялась разбирать крышу. Сначала отодрали едва державшиеся на гвоздях подгнившие доски, а затем осторожно разобрали положенную неровными рядами старенькую, крошащуюся прямо в руках черепицу. Дарк не стал препятствовать самовольной затее подчиненных, поскольку сам хотел приказать это же, но просто не успел. Догадливые солдаты его опередили. Дыра в потолке не только избавила отряд от преследующего, как проклятье, удушья, но и осветила изнутри свинарник. К тому же она находилась столь высоко, что иногда прохаживающаяся по скотному двору прислуга вряд ли могла бы ее заметить.

– Я здесь, Дитрих! Кого на разведку послать прикажешь? – старался говорить шепотом громогласный сержант, но у него это плохо получалось.

– Никого, – покачал головой Аламез, вновь прильнув к щели, но ничего нового не увидев.

Глазам моррона предстали все тот же пустой загон перед свинарником, та же кормушка-поилка и та же глухая стена другого сарая, находившегося шагах в десяти от ограды.

– На разведку я сам пойду. Попытаюсь все владения герцога осмотреть и в особняк проникнуть. Вы же здесь сидите! – приказал рыцарь, повернувшись к отряду лицом. – Думаю, меня не будет около часа. Можете пока отдыхать, только наружу не высовывайтесь, а кто к вам сунется, сразу вяжите, чтоб шума поднять не успел. Паренька, полагаю, тоже повязать надо да кляп в рот вставить…

– Может, обойдемся, все ж мальчонка? – засомневался Герхарт.

– Нет, не получится, – покачал головой Аламез, которому эта вынужденная мера предосторожности тоже была не по нраву. – Непоседливы они, юнцы, непоседливы да своевольны… Только отвернешься, а он с дуру-то и заголосит на весь двор. Народище сбежится. Нет уж, давай-ка без нужды не рисковать!

– А мне что делать? – спросил Крамберг, всего доли секунды не дождавшись наступления своей очереди. – С вами пойти?

– Да, то есть нет, – сначала кивнул в знак согласия, а затем отрицательно замотал головой рыцарь. – В смысле, тоже на разведку пойдешь, но не со мной. Городские владения герцога столь же велики, как подворья замков у многих рыцарей. Свинарник, где мы оказались, расположен в восточной части скотного двора, который, в свою очередь, находится на юге поместья, таким образом, выходит, что сейчас мы на юго-востоке от цели, то есть от самого особняка, – пытался объяснить диспозицию моррон, активно тыча пальцем в план-схему поместья, сохраненную им за голенищем сапога. – Я пойду на север, то есть через парк и вот эти вот чудо-фонтаны ко дворцу герцога. Ты же проведешь разведку в западном направлении. Покрутись на скотном дворе, проберись к конюшне да возле домишек прислуги покрутись. Послушай, о чем народец говорит… Может, какие полезные сведения из болтовни добудешь. Но не рискуй, осторожность прежде всего! Никто не должен тебя увидеть…

– Это понятно, – хмыкнул Крамберг, и без того догадавшийся, что все слуги герцога знают друг дружку в лицо, и лощеные физиономии охранников вельможи им уже давно примелькались. Ему, в грязной одежонке, с чумазым лицом, не сойти ни за прислужника, ни за вооруженного стража. – Да только вряд ли народец о делах господина между собой болтать станет…

– А ты проверь! – настоял на своем Аламез, тихонько подталкивая разведчика к выходу и сам продвигаясь к двери свинарника. – Раз все понятно, так за дело берись! Даю тебе на все про все полчаса, а как вернешься, Герхарту все и расскажешь!

* * *

Крамберг справился со своей задачей гораздо раньше отведенного срока и вернулся в свинарник, когда еще полчаса не прошло. За это время ничего особенного не произошло, разве что неповоротливые, тучные свиньи и их непоседливые детишки успели попривыкнуть к новым соседям и перестали грозно похрюкивать да истерично повизгивать. Мальчишка-прислужник очнулся и, как предупреждал командир, тут же попытался закричать, однако кляп во рту и не слишком туго затянутые путы на руках довольно быстро положили конец его выкрутасам. Паренек подергался минут пять и затих, тем более что полусонное воинство, устроившее стоянку среди свиней, ни на него, ни на его жалкие потуги освободить руки и выпихнуть тряпку изо рта внимания особого не обращало. Пару раз возле свинарника появлялись рабочие, которые что-то кричали, наверное, звали мальчонку. Однако внутрь никто зайти не захотел. Скорее всего, старшие работники подумали, что непутевый юнец снова сбежал играть с приятелями, и не видели нужды пачкать башмаки о давненько не чищенный настил.

Отчет разведчика был предельно краток и прост. Забежавшая домой на часик поспать кухарка жаловалась своей соседке, что старший повар опять был пьян и испортил главное блюдо, которое нужно подать к столу торжественного обеда ровно в час дня. Больше ничего Крамберг не узнал. Утомленная трудами на кухне женщина даже не сказала, на сколько персон была рассчитана званная трапеза и отдал ли приказ главный распорядитель дома накормить слуг приехавших в гости к герцогу вельмож. Расположение же строений на скотном дворе, как, впрочем, и жилищ прислуги, герканцев не интересовало. Их отряд был слишком мал, и не только сержанту, но и всем солдатам было понятно, что они не смогут захватить и удержать всю территорию особняка. В лучшем случае отряд сможет контролировать лишь дом, в худшем – место сборища аристократов да несколько прилегающих к трапезному залу комнат с лестницей на второй этаж.

До одиннадцати часов солдаты не волновались, поскольку понимали, что разведка – дело сложное, и умелое ее проведение отнимает не только много сил, но и времени. К тому же командир предупредил, чтоб отряд не ждал слишком раннего его возвращения. Солдаты постарше, поопытней да поспокойней мирно дремали, с толком используя каждую выпавшую им минуту отдыха. Те же, кто по молодости лет нервничал перед предстоящим делом и поэтому не мог заснуть, пачкал не оттертой с пальцев грязью и без того изрядно замусоленные картишки. Бросать кости не позволял липкий настил, кое-где уже подсохший и покрывшийся отвратительной как по виду, так и по запаху коркой.

Колокола отзвонили половину двенадцатого, а командир так и не вернулся. Теперь уже не только молодые воины нервничали, но и проснувшиеся старики недовольно хмурили брови, предчувствуя приближение беды. Герхарт с Вальбергом хранили спокойствие, а вот Крамберг не находил себе места и то и дело припадал к щели между досками в надежде высмотреть крадущуюся по скотному двору фигуру рыцаря. Он дважды предлагал сержанту сходить на разведку, но получал жесткий отказ, аргументированный тем, что если бы командира поймали, то уже давно бы поднялся переполох. Это весьма разумное заверение опытного воина немного успокаивало разведчика, но не настолько, чтобы он прекратил нервно метаться по свинарнику в кратких перерывах между добровольной вахтой возле смотровой щели.

Близился полдень. Колокола городских часовен вот-вот должны были начать свой перезвон, когда дверь свинарника, легонько скрипнув, немного приоткрылась, и просунувшаяся в нее голова изрядно запыхавшегося командира наконец-то отдала долгожданный приказ:

– К бою готовиться, оружие и доспехи проверить! Герхарт и Вальберг, ко мне! – выпалил на одном дыхании едва переведший дух после быстрого бега Аламез.

Со стороны могло показаться, что толком еще не проснувшиеся герканцы с неохотой выполняли приказ, лениво поднявшись и отряхивая одежды. На самом деле это было не так, просто все мечи уже были заточены, тетивы проверены, ремешки доспехов подтянуты, да и мышцы перед боем размяты. Именно за этими делами воины и коротали долго тянувшиеся минуты ожидания.

– Вальберг, извини, дружок, но на твоих ребят ложится самая ответственная и трудная задача! – обратился рыцарь к командиру лучников, доставая из сапога уже изрядно потрепанную карту. – Вам вшестером придется позаботиться об охранниках снаружи дома. Постов всего три: один, самый большой, у ворот, а два других находятся по периметру ограды, вот здесь и здесь, – за отсутствием под рукой пера и чернил Дарк тыкал указательным пальцем в карту, оставляя на ней сальные отметины. – Начните с главного, возле ворот, затем позаботьтесь о слугах гостей. Их не больше двух дюжин, и все они перед парадным входом… от карет не отходят. Видимо, их хозяева подстраховаться решили и приказали от экипажей не отлучаться. Не уверены, шеварюги, что без душегубства друг с дружкой побеседуют, – усмехнулся моррон, которому на самом деле было не до веселья. Дарк не был уверен, что захват вельмож пройдет гладко, но зато не сомневался, что потери его отряда будут большими. – Все охранники в доспехах и хорошо вооружены, но я лишь у троих арбалеты заметил, так что занимайте выгодную позицию за деревьями и начинайте отстрел закованных в латы кроликов.

– Боюсь, не справимся, – покачал головою Вальберг. – Две дюжины слишком много, да и часовых у главных ворот человек пять-шесть будет, а там подмога подоспеет…

– Не подоспеет, – обнадежил командира стрелков Аламез. – Мы ударим одновременно, слышишь, Герхарт?! Это и тебя касается! Берешь под свое начало девятерых, трое бойцов, включая Крамберга, остаются со мной! Отбери мне ребят попроворней! Ваши группы появятся перед парадным подъездом одновременно. Вместе и нападете на охранников возле карет. Твои ребята, Герхарт, ударят в мечи, а твои стрелки, Вальберг, немного постреляют. Коль слаженно действовать будете, то за минуты три управитесь. Неожиданность многого стоит! Затем лучники занимаются постами у ворот и по периметру ограды, а твоя группа, Герхарт, проникает внутрь дома и блокирует остальную охрану в помещениях казармы. Они находятся на первом этаже в левом крыле, вот здесь, – палец моррона вновь испачкал карту. – Мы же вчетвером тем временем проникаем в особняк с заднего хода, захватываем лестницу на второй этаж и очищаем коридоры. Карет на дворе всего пять, но, возможно, вельможи не одни приехали, а с доверенными лицами, так что в зале сборища, включая хозяина и слуг, с дюжину врагов наберется, если не полторы… Одним нам не справиться, так что будем удерживать лестницу до подхода ваших групп.

– А коль не поспеем, коль долго провозимся? – засомневался Герхарт. – Поди, солдатиков-то у герцога много…

– Много, – кивнул моррон. – Но неужто ты думаешь, что они денно и нощно на службе торчат? Полагаю, в казарме и трети стражей не будет, только те, кому в караул вскоре заступать, поэтому минут пяти тебе вполне хватит. Как закончите резню, сразу к нам!

– А если вельможи тем времечком из окон повыпрыгивают? – высказал другое предположение сержант. – Разбегутся, как блохи, лови их потом!

– Не повыпрыгивают, – ответил моррон, слегка искривив губы в усмешке. – Слишком высоко, а полководцы – создания холеные, акромя глотки командной да сурового взора ничего тренировать не приучены. Не отважатся они прыгать, да и лучники Вальберга к тому времени уже почти работу закончат, их стрелами встретят.

– Что с прислугой да с прихвостнями всякими делать, коими дом любого вельможи полнится? – спросил Герхарт, явно не желавший воевать с благородными барышнями, детишками, а также с горничными, конюхами, полотерами, поварятами да иным простым людом.

– На них не отвлекайтесь! Пущай визжат и разбегаются, куда захотят, лишь бы под ногами чересчур не мешались! – распорядился рыцарь, и сам не жаждавший воевать против безоружных домочадцев и многочисленной прислуги аристократического семейства. – Но всех, кто при оружии, перерезать! Даже если отпрыск какой несмышленый меч из ножен вытащит, убивайте без раздумий! Не к месту проявленная жалость потом боком выходит!

– Как с постами покончим, что делать? – задал последний вопрос Вальберг. – В дом отступить иль ворота держать?

– Не удержать вам ворот, – покачал головой Аламез. – Ни когда стража городская на крики сбежится, ни когда толпа прислужников в панике из особняка выбежит, так что даже и не думайте геройствовать! Действуй по ситуации, коль возможность будет, к нам отступайте, а коли нет, так уводи выживших! Пробивайтесь к восточной окраине города. Сбор на кладбище…

– Командир, а если… – хотел спросить Герхарт, но его перебил звон колоколов, возвестивший о наступлении полдня и о начале военного совета в доме у герцога.

– Все, некогда болтать. Строй отряд, выступаем! – подытожил Аламез, доставая из ножен меч. – По собственному усмотрению действуй, и да пребудут с нами Святые Небеса!

* * *

Аристократы редко обедают в полдень, поскольку никогда не поднимаются с постелей ранее десяти. Званый обед у герцога Темборга был исключением из этого правила, поскольку сама трапеза являлась лишь предлогом для встречи шеварийских полководцев, которые в свете предстоящего вскоре наступления должны были уже к вечеру этого дня покинуть Удбиш и разъехаться по своим частям. В отличие от господ, полуденный обед для их слуг – обычное дело, ведь для многих из них день начинается в семь утра, а для некоторых и того раньше – в пять иль даже в четыре.

На скотном дворе, напоминавшем по размерам скорее уж целую ферму, в полдень осталось немного работников, а именно те, кто вынужден был сидеть и ждать указаний с хозяйской кухни, ведь повар мог опять напортачить с каким-либо блюдом, переперчив его, пересолив или неправильно выдержав пропорцию диковинных заморских специй. В любой миг могло потребоваться заколоть нового поросеночка или свернуть шею упитанному гусю. Ни поварята, ни кухарки умерщвлением живности не занимались, не говоря уже о первичной разделке туш, считая это занятием недостойным их белых фартуков, да и к тому же слишком жестоким.

В тот день и в тот час на скотном дворе находилось всего семь человек. Трое мясников распивали со скуки уже седьмую по счету бутылку вина и не видели далее расплывчатых пятен вместо лиц собутыльников, а четверо подростков-уборщиков настоль отупели от сбора навоза да чистки кормушек с загонами, что им было совершенно безразлично, что вокруг происходит. Немудрено, что внезапное появление со стороны свинарника двух десятков вооруженных людей, сверкающих на солнце обнаженным оружием и позвякивающих на бегу кольчугами, не произвело должного впечатления ни на тех, ни на других и поэтому не положило начало панике. Конечно, это было лишь случайное стечение обстоятельств, но крайне удачное для отряда…

Скотный двор герканцы преодолели вместе, все же стараясь не вспугнуть покровительствующую им удачу и поэтому держась возле хозяйственных построек и избегая открытых пространств. Тревоги так никто и не поднял: мясникам да уборщикам было не до того, а четверо случайно попавшихся на пути то ли охранников, то ли иных вооруженных слуг герцога просто-напросто не успели. Трое воинов в синих одеждах с красной окантовкой (цвета герцога Темборга) упали замертво, пронзенные стрелами, еще до того, как схватились за рукояти мечей, а в спину четвертого, решившего убежать, а не драться, по самую рукоять вонзился боевой топор, метко брошенный силачом-сержантом.

При иных обстоятельствах солдаты непременно задержались бы, чтобы припрятать трупы, но поскольку тревога все равно вот-вот должна была подняться, не было смысла терять время, чтобы перетащить бездыханные тела к стене амбара или сбросить в канаву. Они так и остались лежать посреди дорожки, ведущей от конюшни на скотный двор, прямо возле распахнутых настежь ворот.

Кратчайший путь к обители герцога (скорее являвшейся маленьким дворцом, нежели большим домом) вел через конюшню, но Дарк повел отряд более безопасным путем, через парк, где можно быстро укрыться в сени деревьев и в декоративных кустах и где в этот час было совершенно безлюдно. Слуги без нужды предпочитали не заглядывать в небольшой лесок с мощеными дорожками, изысканными беседками и скульптурами-фонтанами, боясь повстречаться там или с прогуливающимися гостями, или с членами аристократического семейства. Благородным же господам и дамам в этот ранний, по их меркам, час было вовсе не до прогулок.

Возле первой же беседки, оказавшейся, как и ожидалось, пустой, отряд и разделился на группы. Первыми покинули строй стрелки Вальберга, почти одновременно нырнув в густую поросль кустов. Перед тем как начать атаку, лучникам нужно было еще подыскать выгодную позицию. Затем скрылась за деревьями и ведомая Герхартом основная, ударная часть отряда, а Дарк, возглавлявший группу всего лишь из трех бойцов, остался стоять, глядя быстро удаляющимся солдатам вслед. Моррон знал, что многих уже не увидит живыми, а ведь они вместе прошли долгий путь почти от самой герканской границы. Сердце Аламеза стало наполняться тоской и печалью, и чтоб избавиться от этих крайне несвоевременных чувств, рыцарь тут же отдал своей группе приказ выступать, хотя лучше было бы подождать минут пять.

Пробежка по парку прошла успешно. Дарк и трое его подручных быстро и, главное, оставшись незамеченными ни окапывающей деревья троицей садовников, ни парочкой влюбленных слуг, уступивших порыву пылкой страсти прямо на раскидистых ветвях столетнего дуба, прячась за стволами деревьев, подобрались практически к самому особняку и уже готовились к решающему броску до представшей перед их глазами открытой двери черного хода, как произошло непредвиденное.

Из двери находившейся неподалеку кухни, весело вереща и высоко задрав полы перепачканных жиром юбок, вывалились сразу три толстенные кухарки. Что-то быстро и громко лопоча по-шеварийски, веселушки-подружки взялись за руки и, потрясая пышными формами, понеслись в парк, прямо по направлению к двум сросшимся деревцам, за которыми скрывалась группа герканцев. Не успела троица миниатюрных слоних пробежать и пяти-шести шагов, как из той же самой двери появились пятеро явно свободных от дежурства охранников. Первый, самый старший, как по возрасту, так и по званию, шевариец выбежал со спущенными штанами. На месте, где находится мужское достоинство, у него вызывающе торчал огромный перезрелый кабачок, который он пытался на бегу то ли снять, то ли запихнуть в поддерживаемые руками штаны. Четверо остальных слуг герцога выглядели более пристойно. Штаны их были на месте, но вот рожи раскраснелись, словно у вареных раков, с ушей и позолоченных эполетов свисали тонко нарезанные ломти капусты, а мундиры были насквозь промочены горячим, еще дымящимся супом. Конечно же, лишенные женской ласки и оскорбленные действием стражники не стояли на месте. Быстро, как могли, они пустились в погоню за обидчицами, выкрикивая на бегу угрозы и проклятия на шеварийском языке.

– М-да, весело они тут живут, – хмыкнул Крамберг, вплотную приблизившись к обнажившему меч и доставшему из-за голенища сапога нож командиру. – Спрячемся?

– Времени нет, – покачал головой Аламез, чувствовавший, что время нападения уже пришло, что основная часть отряда вот-вот вступит в бой перед парадным входом. – К тому же я рыцарь, и это мой святой долг – защищать честь дам…

Последние слова были произнесены со смешком. Упитанные поварихи прекрасно могли сами постоять за себя, а если бы у них этого и не получилось, то возмездие было бы вполне заслуженным. В любовных игрищах всегда нужно знать меру, и поскольку речь о возможном насилии в данном случае явно не шла, (слуги герцога не осмелились бы на такое в доме своего высокопоставленного хозяина), то и заниматься членовредительством толстушкам не стоило.

Сквернословие преследователей, похоже, ничуть не смущало и не пугало взопревших прелестниц, неуклюже переваливающихся с боку на бок и задорно хохотавших на бегу. Затеянная игра была им по нраву, и запыхавшиеся «жертвы» не могли дождаться, когда же наконец-то их догонят и накажут обваренные супом и возбужденные гневом любовники. К несчастью, любительницы шаловливых прелюдий неправильно выбрали место, где должна была состояться пародия на экзекуцию, ведь для увлекательного группового игрища было облюбовано именно то деревцо, за которым скрывались проникшие в дом злодеи.

Конечно же, Дарку было жаль разочаровывать девиц, которым не суждено было получить в конце пробежки долгожданного утешительного приза, но обстоятельства не оставляли ему иного выбора. «Не судьба! Прощеньица просим…» – подумал Аламез и с громким гортанным выкриком «Э-э-э!!!», сопровождаемым строением страшной рожи, выглянул из-за деревца. Это произошло как раз в тот миг, когда толстухи уже добежали до облюбованного для обеденных плотских утех места, а их избранники были еще на подходе. Две раскрасневшиеся от быстрого бега и сладкого предвкушения поварихи отреагировали на выходку именно так, как и ожидалось, а именно, не издав ни звука, повалились наземь, лишившись сил и чувств, а вот третья хоть и оказалась, как подружки, напуганной, но повела себя совсем по-иному. Громко заверещав и выделывая руками странные круговые движения, как будто плывя на спине, обладательница пышных форм неожиданно отскочила назад и практически бросилась под ноги еще не успевшим сообразить, что происходит, и продолжавшим погоню стражникам. Двое мужчин налетели на нее и, потеряв равновесие, тут же упали, повалив и подмяв под себя внезапно выросшую у них на пути живую преграду. Трое остальных, включая человека-овоща, резко остановились и удивленно вытаращили на показавшихся из-за дерева герканцев.

Быстрая смена обстоятельств и обстановки многих людей приводит в непродолжительный ступор. Он длится всего лишь пару-другую секунд, но этого времени частенько оказывается вполне достаточным, чтобы из растерянного, ошеломленного человека превратиться в хладный труп. Так все и случилось. В воздухе просвистел квартет ножей, и трио так и не успевших осмыслить изменившуюся ситуацию слуг герцога одновременно издали сдавленный вздох и замертво повалились наземь. Три ножа солдат пронзили сердца противников, и только оружие Дарка избрало своей целью горло. Сказалась многолетняя привычка. Моррону раньше приходилось метать ножи и в бою, когда тела и головы врагов надежно защищались доспехами да шлемами. Во многих случаях шея была самым уязвимым местом на теле противника.

Солдаты Дарка не теряли времени даром. Быстро подскочив к еще живым шеварийцам, Крамберг оттащил в сторону продолжавшую в истерике верещать и дрыгать всеми четырьмя конечностями повариху, а его товарищи добили колющими, идущими сверху вниз ударами мечей пытавшихся подняться на ноги охранников. Сопротивления слуги герцога оказать не успели, но зато один закричал, возвестив перед собственной смертью обитателей дома о внезапном нападении.

– Трево-о-о…! – прокричал стражник и захлебнулся собственной кровью. Вонзившийся в его грудь клинок не дал довести единственного слова до конца.

Сработать чисто, то есть без шума, не получилось, но этот промах был уже не важен, ведь в следующий миг откуда-то из-за дома, оттуда, где должен был находиться парадный вход и подъезд, донесся тревожный рев трубы. Группы Вальберга и Герхарта начали кровавую потеху.

Ничего не сказав друг другу, а только многозначительно переглянувшись, герканцы вытащили из мертвых тел ножи и, оставив без внимания не собиравшуюся успокаиваться в ближайшее время крикунью-повариху, побежали в сторону открытого черного хода. Навстречу им никто не выбежал, но когда Аламез почти достиг двери, из темноты открытого проема вдруг вылетела жилистая волосатая рука, крепко сжимавшая столярный молоток; оружие не столь грозное, как пробивающий насквозь доспехи клевец или расплющивающий шлемы боевой молот, но от этого не менее опасное. Целью смертоносного полета должен был стать лоб или левый висок первым достигшего входа в дом Дарка, но моррона было не так-то просто убить, даже если время и способ внезапной атаки были выбраны практически идеально. Не пытаясь в последний момент остановиться или парировать летящий к его голове молоток, Аламез на бегу принял сильный удар на левый наруч. Встречное круговое движение руки из-под низа немного погасило силу удара и помогло избежать перелома, однако без ранения не обошлось. Стальную пластину, закрепленную поверх кольчуги, основательно расплющило, а руку под ней тут же пронзила острая боль от кончиков пальцев до локтя. К тому же моррона слегка отбросило вправо и больно ударило правым виском и локтем о дверной косяк. Волосатая рука с молотком поднялась вверх во второй раз, но опуститься не успела. Нападавший столяр, плотник, а может, иной работник хоть и умело обращался с инструментом, но совершенно не думал о защите. Правая рука моррона, само собой разумеется, ныла в ушибленном локте, но от этого ее движения ничуть не потеряли ни в быстроте, ни в точности. Резкое, отточенное годами движение вперед да немного вверх, и до сих пор невидимый в глубине проема «молоткобоец» надсадно захрипел. Острое лезвие меча без всякого труда вспороло его незащищенную ни кольчугой, ни кожаным доспехом, а всего лишь прикрытую рубахой брюшину. Молоток тут же вывалился из разжавшейся, судорожно задергавшей пальцами руки, а вот его умирающий хозяин никак не хотел падать. Не желавшему терять время Дарку пришлось ему в этом помочь, отпихнув ногой.

Перешагнув через тело поверженного врага, которого не удалось целиком увидеть ни живым, ни мертвым, Аламез смело погрузился в зловещую темноту узкого, загроможденного сундуками, коробками и прочим всевозможным барахлом коридора, соединявшего несколько больших подсобных помещений – то ли кладовок, то ли мастерских. Моррон не оборачивался, слыша по шагам и по дыханию за спиной, что верные солдаты следуют за ним по пятам и непременно прикроют сзади, если одна из только что пройденных им дверей внезапно распахнется и еще один преданный господину мастер домовых дел самонадеянно решит попытать судьбу.

Но, к счастью, этого не произошло. Услышав сигнал тревоги, большинство работавших в этой части дома слуг предпочло отсидеться за запертыми дверями,предоставив тем самым привыкшим прозябать в безделье охранникам шанс, доказать господину, что они недаром едят с его стола и получают довольно неплохое жалование.

За две-три минуты блуждания в царстве отслужившего свой срок, но еще на что-то годного барахла ровно счетом ничего не случилось, только на коленях и локтях герканцев появилось по парочке-другой небольших ссадин да синяков. Неприятности посерьезней ушибов начались лишь тогда, когда трое бойцов, возглавляемых командиром, вышли в обжитую часть правого крыла дома и устремились к его центру, то есть туда, где находилась парадная лестница, ведущая на второй этаж.

Боковыми лестницами Аламез предпочел не пользоваться. Во-первых, на рисунке Гентара они не были обозначены, и неизвестно, куда они могли привести. Во-вторых, моррон опасался тупиков иль ловушки, например, дверь выхода на втором этаже могла оказаться запертой, а пока его группа поднималась бы по лестнице, кто-нибудь из «отважных» слуг блокировал бы дверь входа на первом, заперев ее на ключ или подперев сундуком. В какой-то мере хороший командир должен быть провидцем и думать даже о таких мелочах, не допуская роковых и в то же время нелепых случайностей. В-третьих, они должны были перекрыть именно главную лестницу. Высокопоставленные гости наверняка не раз уже бывали в доме герцога, но знали лишь его господскую часть. Если б они, услышав звуки сражения, решили бы послать на подмогу охранникам своих доверенных лиц и приближенных слуг, то те избрали бы единственно известную им лестницу.

Когда прозвучала тревога, одна часть прислуги поступила разумно, найдя укромный уголок и в нем спрятавшись; другая же хаотично сновала по дому, собирая ценные вещи иль поспешно вооружаясь всеми попавшимися под руку тяжелыми, а также колющими и режущими предметами, хоть кое-как, но способными заменить оружие. Горничные с лакеями так были увлечены своими делами, что зачастую и не замечали вооруженных чужаков, быстро проходивших прямо у них под носами. Только несколько зорких слуг пытались поднять шум, но были тут же успокоены оглушающими ударами по головам рукояток мечей.

Когда все идет чересчур хорошо, то в конце все обязательно обернется очень-очень плохо. Именно так на этот раз и случилось с группой моррона. Без помех и задержек добравшись до лестницы, герканцы только стали поднимать наверх, как угодили в очень незавидное положение. Сверху на них навалились семеро вооруженных лишь мечами и облаченных не в доспехи, а в парадные мундиры офицеров (скорее всего, адъютанты да оруженосцы полководцев, посланные обеспокоенными господами на подмогу солдатам герцога), а снизу атаковала троица выбежавших из левого крыла дома охранников в уже обагренных собственной кровью, прорезанных кожанках. Судя по звукам, доносившимся с места их постыдного бегства, группа Герхарта уже атаковала казарменные помещения и вела бой внутри дома, оставив еще живых врагов перед входом на расправу стрелкам.

Перетрусившие стражники быстро воспрянули духом, увидев, что в бою на лестнице за шеварийскими дворянами численный перевес. Они напали сзади, зажав тем самым герканцев в кольцо. Труднее всего пришлось Дарку, ведь он шел впереди своих бойцов, и именно на него набросились четверо из семерых противников. Хорошо еще, что на нем были доспехи, а парадные мечи хоть и были легки да быстры, хоть и смотрелись красиво, но на сильный удар были неспособны и к тому же ломались, скрещиваясь с настоящим боевым оружием.

Четыре клинка устремились к голове Аламеза: три одновременно и один с небольшим запозданием. К счастью, находившиеся на верхних ступенях лестницы противники не могли разнообразить удары, поскольку до корпуса Дарка они бы просто не достали. Три бьющих в одну цель клинка были легко остановлены, а затем отведены в сторону поднятым над головой мечом моррона. Четвертый удар Дарку пришлось отбить искореженным наручем, еще раз причинив боль ушибленной молотком руке. Быстро повторно атаковать оруженосцы не смогли. Трое отпрянули назад, чтобы перегруппироваться, дав тем самым Аламезу возможность контратаковать, а один оступился и упал на спину герканца, бившегося справа от Дарка. Отражавший атаки снизу солдат, конечно же, не смог заметить свалившегося на него сзади тела. Оба упали на ступени, причем крайне неудачно. Герканский солдат сломал шею, ударившись ею о перила лестницы, а шеварийский офицер напоролся грудью на меч охранника герцога. Нечаянно убившему своего же соотечественника стражнику недолго пришлось горевать да бояться строгого суда господина. Он отпрянул назад, поскользнулся на крови, уже обагрившей ступени, и упал, разбив затылок о грань мраморной плиты.

Поразмяться на славу Аламезу так и не удалось. Одного из противников у него похитил Крамберг, метко метнувший нож, а два остальных оказались хоть и храбрыми, но неопытными бойцами. Офицер повыше ростом сглупил, наивно попытавшись блокировать рубящий удар моррона своим несерьезным и очень непрочным оружием. Его клинок обломился, а меч Дарка легко прорубил оставшуюся без защиты руку чуть ниже плеча, прорубил основательно, до половины кости. Пока раненый выл, страдая от боли и истекая кровью, его соратник попытался атаковать Аламеза и при этом слишком открылся, позабыв и о дистанции, и о ноже в левой руке противника. Нечестных приемов в бою нет, тем более когда схватка началась при раскладе «десять против четверых». Без всяких зазрений совести Дарк вонзил нож в пах стоявшего выше на три ступени врага, а затем, подскочив вплотную, добил его идущим снизу ударом перекрестья рукояти меча по выставленному вперед подбородку.

На этом стычка закончилась. Враги, удерживающие верхние ступени лестницы, постыдно бежали, повыпрыгивав в окна, а пара еще живых шеварийцев на первом этаже бросила оружие, поскольку из двери, ведущей в левое крыло здания, показалась группа Герхарта, точнее, то, что от нее осталось… Сдались они напрасно. Пережившие бой герканцы были настолько разозлены собственными ранами и смертью товарищей, что пленных брать не собирались. Оба охранника упали замертво еще до того, как подняли вверх руки.

Вооруженный грозным боевым топором сержант тяжело дышал, теряя силы от усталости и ран. Его доспехи были основательно искорежены и покрыты кровью от стального ворота до наколенников, так что трудно было сказать, куда именно он был ранен. Половина стальных пластин отсутствовала, другая болталась, едва держась на прорубленных звеньях кольчуги и порезанных ремешках. Однако грозный воитель радостно ухмылялся, а это означало, что он еще в строю и что среди множества мелких порезов и полноценных ран не было ни одного увечья, которое бы могло оказаться смертельным. Пятеро стоявших за его широкой спиной солдат выглядели примерно так же: уставшие, окровавленные и победившие…

– Это все?! – превозмогая одолевавшую горло сухость, выкрикнул Дарк с верхних ступеней лестницы.

– Почти, – пробасил в ответ сержант, сплевывая на пол кровавой слюной и осколками зубов. – Когда мы сюда пошли, еще с полдюжины шеварийцев снаружи оставалось, но ребята Вальберга, поди, с ними уже справились.

«Да я ж не о том спросил! Я ж о наших потерях!» – огорчился про себя Аламез, но переспрашивать не стал. Он и так уже убедился в размере цены, которую отряду пришлось заплатить за победу.

– О, и Вальберг уже управился, тож досталось, – с печалью пробасил сержант, кивая в сторону настежь открытых парадных дверей.

«Не надо считать погибших! Сейчас печаль и горечь как никогда некстати! Нужно считать только живых, только тех, кто еще в строю! – уговаривал себя командир изрядно поредевшего отряда, увидев, как порог особняка переступили всего трое лучников. – Вспомним павших потом, теперь же только вперед, к победе!»

– Ну, что, молодцы, ребята! – решил подбодрить бойцов Аламез пламенной речью, но почти сразу передумал, поскольку пустые слова о доблести, славе и чести, как, впрочем, и посулы наград с похвалами, при данных обстоятельствах были неуместны. Солдаты устали. Следовало как можно быстрее завершить начатое и уходить, дать заслужившим награду бойцам хоть что-то прямо сейчас, хотя бы пару часов спокойствия и крепкого сна. – Вальберг, пошли кого-нибудь к воротам! Пусть даст знать, как враги нагрянут. Надеюсь, мы до того управимся. Все остальные за мной! Что бы ни случилось, держимся вместе! Вместе мы сила, вместе пробьемся, сколько бы шеварюг ни пришло за нашими головами!

«Большая часть дела уже сделана! Ловушка практически готова! – думал Дарк, пока солдаты быстро, как могли, поднимались к нему по лестнице. – Дело осталось за малым: положить в нее шеварийский сырок в позументах да эполетах и дождаться, когда же заявятся кровососущие «мышки»… Убью Гентара, всю бороденку по волоску выдеру! Соврал, подлец, что охраны немного будет! Половину отряда потерял, а ведь еще не все, еще и покинуть особняк как-то надо…»

– Послушай, Дитрих! Мне тут подумалось, ты ошибку допускаешь, – не побоялся высказать свое мнение сержант, с трудом поднявшись на верхние ступени лестницы. – Я ни в коей мере не хочу оспаривать твои…

– Брось, говори по существу! – не дал договорить командир, по-дружески положив руку Герхарту на плечо. – Я всегда ценил твои советы, а сегодня ты подтвердил право на них своим топором! Так в чем же я ошибся?

– Дом большой, нет, просто огромный! – перешел к делу сержант, окропив мрамор лестницы новым кровавым плевком. – В нем полно комнат, закутков, да и лестницы боковые наверняка имеются. Не думаешь же ты, что, пока мы тут бились, господа генералы за столом преспокойненько трапезничали. Поди, разбежались уже, попрятались, как мыши по норкам. Надо б разделиться да дом обыскать, и не помешало б парочку ребят внизу оставить. А вдруг сбегут, гады, вдруг прошмыгнут потихонечку?

В словах сержанта было много здравого смысла. Будь их налет обычной диверсией, проводимой герканской разведкой, а их враги – обычными высокими чинами из штаба противника, Дарк именно так бы и поступил. Однако Герхарт многого не знал, а его командир, к сожалению, не мог поделиться с верным помощником своими секретами. Моррон был уверен, что шеварийские полководцы и не подумают покинуть трапезной герцога, ведь там они чувствовали себя в полной безопасности. В случае если бы их люди не справились со внезапно напавшими убийцами (как все и случилось), а стража запоздала бы, то им на помощь пришли бы могущественные покровители, кукловоды, которым аристократы верно служили марионетками. Сержанту и остальным солдатам не стоило о том знать, и поэтому командующему ими рыцарю пришлось низко пасть до лжи:

– В чем-то ты прав, но зря беспокоишься, – рассмеялся моррон, убирая руку с плеча великана. – Будь на их месте обычные офицеры или боевые генералы, так бы и произошло. Но это самовлюбленные штабные чины, дворцовые служаки, носящие мундиры, однако ни разу не бывавшие в бою, посылающие на смерть, но сами не пролившие ни капли крови. Они даже в мыслях не допускают, что их могут убить; они уверены, что мы захотим просто взять их в плен и выведать важные секреты. Так чему же тогда суетиться? Зачем растрясать жирок беготней по лестницам и пачкать мундиры, прячась в пыльных шкафах? Зачем оскорблять себя недостойными вельможи трудами? Они уверены, что пробудут в плену не долее четверти часа. Вот увидишь, стоит мне лишь спросить, и они охотно поделятся любыми секретами. Пойми, ты и я… мы для них уже трупы! Мертвецы, с которыми можно и о тайнах государственных поболтать. Они уверены, что мы не только не покинем Удбиш, но и даже из дома не выйдем! Так что, дружище, не забивай свою светлую голову пустыми сомнениями! Пойдем, разочаруем хозяев жизни… Покажем дворцовым прихвостням, кто сегодня отправится на Небеса!

(обратно)

Глава 11 И грянул бой!

В жизни каждого человека бывают моменты слабости, когда страшно сделать решительный шаг: страшно переступить черту, взяться за ручку и открыть дверь в неизвестность будущего. Тревожные мысли о возможных дурных последствиях гнетут и настойчиво заставляют найти повод с позором пойти на попятную. К сожалению, далеко не каждому дано побороть в себе голос сомнений. Одни отступают, перечеркивая крест-накрест уже приложенные усилия. Другие на долгие дни иль даже годы застывают перед запертой дверью, бесконечно взвешивая все «за» и «против». Однако есть и такие, кому хватает отваги встретиться лицом к лицу со своим будущим, свершить поступок, после которого им суждено иль низко пасть, иль взлететь до небес.

Морроны – во многом люди. Коллективный Разум усовершенствовал их тела, но не лишил их души слабости сомнений. Завидев еще за десять шагов красивую, украшенную резным гербом герцога Темборга и позолоченными завитками барельефов дверь трапезного зала, Дарк засомневался, а стоит ли захлопывать ловушку. Победа сулила многое, но она могла достаться очень большой ценой. Солдаты, идущие у него за спиной, могли все до единого погибнуть, да и еще и целая группа морронов, ведомая чересчур самонадеянными Гентаром и Огароном, могла упокоиться на шеварийской земле или стать пленниками клана Мартел. Все десять шагов Аламез задавал себе самый главный вопрос: «А стоит ли рисковать столь многим?» Ответа так и не нашлось, чаши весов «за» и «против» незыблемо пребывали в уравновешенном состоянии и даже не шелохнулись. Не в силах сделать разумного, досконально просчитанного выбора, Дарк не открыл дверь, а вышиб ее ногой.

Как оказалось, расчеты моррона были верными, да и слова, сказанные Герхарту несколько минут назад, не столь уж расходились с действительностью. Семеро шеварийских аристократов, включая самого хозяина дома, преспокойнейшим образом сидели за изобилующим изысканными яствами столом и не помышляли о побеге или каких-либо иных активных действиях. Вальяжно развалившись в мягких креслах с удобными, обшитыми кожей спинками да подлокотниками, они как ни в чем не бывало откушивали изысканные яства, пили из золотых кубков явно не дешевое вино и, лениво взирая на плавное покачивание бедрами полудюжины обнаженных девиц, исполнявших фривольный танец, о чем-то мирно беседовали. Появление же на пороге зала целого отряда обагренных кровью злоумышленников, только что перебивших всю охрану, оказалось столь незначительным, по мнению холеных вельмож, событием, что ни один из богато одетых гостей даже не повернул в их сторону голову. Только восседавший во главе стола герцог Темборг на долю секунды отвлекся и мельком окинул ворвавшихся герканцев вовсе не оценивающим, а полным презрения взором. Шеварийские аристократы настолько были выше кровавой суеты, настолько уверены в своей неприкосновенности, что не сочли возможным оторваться от разговора.

Спокойствием господ заразились и слуги. Одетые лишь в перья да повязки из прозрачных тканей девицы продолжали изгибать свои точеные тела, медленно менявшие одну непристойную позу на другую. Обнаженные музыканты, также слабого пола, не прервали плавного течения успокаивающей мелодии. Прислужницы не побросали подносов, а как ни в чем не бывало продолжали подносить к столу вино да еду. От поразительного, граничащего с безумием спокойствия господ и слуг и от невиданной ранее красоты убранства помещения герканские солдаты опешили, и лишь их командир, предполагавший и поэтому морально готовый увидеть именно такую идиллию роскоши, самообладания и презрения, не впал в замешательство.

– Что рты раззявили, олухи?! Бабья голого не видели, что ль?! А ну, всех халдеев взашей гоните! – скомандовал Дарк, выводя своих солдат из состояния оцепенения не только резкими интонациями да словами, но и легкими тычками. – Двое у дверей, остальные живо за дело! Очистить зал от служительниц муз, да и остальной похабной наготы чтоб через миг уже не было!

Очнувшиеся солдаты принялись быстро выполнять приказание. Правда, ни танцовщицы, ни остальные прислужницы не дали повода потным, окровавленным мужикам прикоснуться к своей нежной коже грубыми, грязными ручищами. Едва услышав властное распоряжение герканского рыцаря, служительницы низменной похоти, скрывавшейся под маской возвышенной красоты, прекратили танец и на цыпочках побежали стайкой к выходу, дружно зажав воздушными, шелковыми платочками пострадавшие от сильных мужских ароматов носы. Их примеру без промедления последовали и остальные девицы.

Пока красавицы покидали зал, оставшиеся без дела солдаты, разинув рты, глазели по сторонам. Искусные гобелены в полстены; прекрасные статуи, расставленные по периметру зала; резные канделябры в человеческий рост на две, если не на три дюжины свечей, и множество ювелирных безделушек из золота и драгоценных каменьев настолько пленили взоры не привыкших к роскоши солдат, что они вот-вот могли позабыть, где находятся и зачем сюда пришли. Однако опытный командир не дал своим неискушенным подопечным стать жертвами самых сильных в мире чар, чар сладкой богатой жизни.

Отдав приказ отряду, Аламез с протяжным, противным слуху лязгом достал из ножен уже обагренный вражеской кровью меч и неспешным шагом направился к столу, конечно же, не забыв придать лицу зловещее выражение настигшего добычу хищника. Только этот дешевый, но действенный спектакль мог заставить абсолютно уверенных в своей безопасности вельмож потерять спокойствие и уделить ворвавшимся в зал врагам хоть капельку своего драгоценного внимания.

Расчет оказался верным, хоть и не во всем. Когда Дарку осталось пройти до ближайшего кресла каких-то пять-шесть шагов, гости герцога по-прежнему мило беседовали, а вот седая, окаймленная аккуратной бородкой голова Его Светлости все-таки снизошла до легкого поворота в его сторону.

– Ты хоть понимаешь, несчастный, чей порог осквернил грязным сапожищем? – не скрывая презрения, произнес герцог.

– Понимаю, – зловеще улыбнувшись, произнес моррон, продолжая игру в кровожадного зверя. – А ты сам-то понимаешь, что происходит?

– Вот что, щенок! – с величием, достойным короля, изрек герцог Темборг. – Даю слово, не пройдет и четверти часа, как ты и все твои голодранцы передохнете! От тебя лишь зависит, насколько страшными будут муки! Бери свое мужичье и марш за дверь! Там стражу и ждите! В этом случае обещаю: умрете быстрой, безболезненной смертью!

– Примерно вот такой? – не стерев с лица ухмылки, Дарк подошел вплотную к столу и резким движением руки вонзил острие меча в шею даже не повернувшегося к нему лицом гостя в генеральском мундире.

Смерть одного из вельмож наконец-то привела в чувство остальных, долгие десятилетия пребывавших в опасной иллюзии собственной неприкосновенности. Шеварийские полководцы повскакали с кресел и схватились за мечи. Герцог не стал исключением, но поскольку он был не в мундире и вовсе не в одежде, а в домашнем халате, то иного оружия, чем вилка, под рукой у него не нашлось. Впрочем, это было совершенно излишним движением. К чему хвататься за оружие, когда им все равно не сможешь воспользоваться?

Едва герканский рыцарь лишил жизни шеварийского генерала, как его солдаты прекратили приобщаться к прекрасному и плотным кольцом окружили стол. А стоило лишь гостям дружно оторвать седалища от нагретых кресел, как их спин тут же коснулись острия мечей и ножей, пока лишь только приставленных… Герканские солдаты – самые дисциплинированные солдаты в мире! Они не собирались начинать расправу над высокопоставленными врагами без приказа командира.

– Теперь, Ваша Светлость, надеюсь, понятно, насколько серьезны мои намерения? – спросил Дарк, легким движением кисти проворачивая кончик меча в шее поникшего головою трупа и заставляя его кивать. – Полагаю, теперь Вы уделите мне и моим людям крошечную толику Вашего драгоценного внимания? Поверьте, мы прошли очень большой путь, чтоб иметь честь лицезреть Вас…

– Ты заозерник… герканец, это понятно, – произнес герцог, бросив на стол вилку. – Но чего ты хочешь? Какой выкуп?

Расставание хозяина дома со столовым прибором послужило сигналом для гостей убрать ладони с мечей, лишь наполовину вынутых из украшенных изумрудами ножен, и не препятствовать продолжению их обнажения, но уже руками стоявших за спинами герканцев.

Его Светлость решил немного потянуть время болтовней, не видел причин торопиться и Аламез, тем более что двое выставленных у ворот часовых еще не прибежали с тревожным известием, что к особняку приближаются войска и отряды стражи. У моррона была теперь иная забота. Если мифический «лунг» где-то в доме герцога и был, то он пока не открылся. Дарк же мог увести остатки своего отряда лишь тогда, когда в залу нагрянут вампиры. Нужно было ждать, ждать до тех пор, пока кровососы не решатся на вылазку.

– О выкупе речь не идет, мне не нужны каменья драгоценные да злато! – покачал головой Аламез и жестом приказал солдатам немедленно отойти от стола и образовать строй, сопроводив приказ довольно откровенным комментарием: – Знаете, ребята, почему нам Святые Небеса помогают? Да потому, что перед вами как раз те, кто продал душу нечестивцам! Сейчас сами узрите, как бесовское отродье спасать своих слуг нечестивых примчится. Но не робейте, Святое Небесное Воинство нас без защиты не оставит. Скоро… очень скоро здесь прольется кровь, но то будет кровь не праведников, а грешников!

Удивление солдат продлилось недолго, ведь еще и суток не прошло, как им было видение; а вот плененные вельможи были крайне изумлены и не на шутку перепугались, решив, что попали в руки умалишенного, чей разум не выдержал тягот войны и непосильного, нервного напряжения. Казалось, кровь застыла в жилах обомлевших полководцев. Их вытянувшиеся лица стали белее полотна, а руки предательски задрожали. Они просто-напросто не догадались, что, говоря про служителей преисподней, Аламез имел в виду их хозяев из клана Мартел.

– Сумасброд заозерный! – первым вышел из оцепенения Его Светлость, сопроводив ругань неподобающей для его высокого положения плебейской выходкой, а говоря проще, плюнул Дарку в лицо.

– За все надо платить иль расплачиваться! – невозмутимо ответил моррон, утираясь. – Ты не в меня плюнул, ты веру нашу осквернил, а за это оскорбление не златом презренным, а кровавой монетой платить должно…

Рыцарь слегка кивнул, и один из шеварийцев повалился на стол с перерезанным горлом. Смерть второго вельможи привела к долгожданному действу, положившему начало новому повороту событий. Но, быть может, это было всего лишь совпадение, быть может, наблюдавшие за происходящим в трапезной герцога откуда-то издалека вампиры просто не могли ранее собрать свой ударный отряд или активировать лунг. В любом случае Аламез был рад: рад, что задумка Мартина удалась; рад, что ему долее не нужно было притворяться фанатичным рыцарем Добра и Света, а его солдатам слушать несусветный бред.

К тому же запас напыщенных фраз на религиозную тему у никогда не посещавшего церковных богослужений да исповедей Аламеза был крайне невелик. Еще какие-то две-три минуты, и он бы окончательно иссяк. Тогда бы недостаточно подготовившемуся к игре в фанатика моррону пришлось бы сбросить личину поборника духовной добродетели и назваться агентом герканской разведки, разок-другой щегольнув при этом именем фон Кервица. (Раз сам рыцарь не пожелал участвовать в нападении, то почему бы его прославленному имени не потрудиться на пользу благого дела?) Но все, к счастью, свершилось намного проще и быстрее, чем Дарк предполагал. Как ценитель прекрасного дорожит искусно изготовленной брошью, шкатулкой иль другой вещью ручной работы именитого мастера, так и вампиры клана Мартел берегли жизни пляшущих у них на ниточках титулованных марионеток.

Гибель уже второго вельможи должна была напугать собравшихся за столом, на худой конец, вызвать вспышку необузданного гнева, но на лицах пока еще живых и здравствующих влиятельных особ шеварийского королевства возникли лишь отвратительные гримасы злорадства и ехидства. Они вновь ощутили себя хозяевами положения, и уже в следующий миг герканские захватчики поняли, почему.

Три из семи мраморных статуй, находившихся в зале, вдруг ожили, завертели головами, задвигали конечностями и после недолгой разминки одна за другой сошли с постаментов.

– Сме-е-ерть! – хором неживых, устрашающих басов затянули по-геркански изваяния в человеческий рост и, сотрясая пол шагами каменных ступней, направились в сторону напавших на хозяев злодеев.

– Не спать, в атаку, быстрее! Нападайте одновременно сразу по нескольку человек на одно пугало! Не подставляйтесь, берегитесь их рук! Отходите, кружитесь, но только не подпускайте к столу! – командовал Аламез, приставив свой меч к горлу третьего вельможи, но сомневаясь, стоит ли его убивать, ведь произошло вовсе не то, на что он рассчитывал. – Крамберг, куда ты-то полез?! Давай обратно к столу! Приглядывай, чтоб господа полководцы не рыпнулись! Кто задницу с кресла подымет иль ручонкой холеной лишь шевельнет, сразу к чертям в котел отправляй! На Небеса им все равно не попасть!

Когда офицер не теряет присутствия духа, то и солдаты бьются достойно. Быстро обступив полукругом медлительные каменные изваяния, герканцы преградили им путь к столу и тут же принялись атаковать, постоянно меня тактику: то нападая одновременно с разных сторон и тут же отскакивая назад при первом же замахе тяжелых мраморных рук, то атакуя попеременно, используя бесхитростную, но действенную тактику: «один отвлекает на себя, а двое-трое наносят удары». К сожалению, мечи да топоры хороши против живых противников, но не могли причинить ощутимого вреда врагам из камня. Они лишь отбивали небольшие осколки с подвижных монолитов торсов и рук да оставляли крошечные, поверхностные трещинки. Однако основную задачу бойцы отряда все-таки выполнили. Они не подпустили статуи к столу и даже медленно, но верно оттесняли их обратно к покинутым постаментам. Пока новых потерь не было, и это немного радовало Аламеза, понимавшего, что это еще не все, что фокус с ожившими статуями – лишь отвлекающий маневр. Дарк чувствовал, как что-то происходило в зале, что-то, неуловимое его взором, менялось, но только из-за кутерьмы, царившей вокруг, не мог сосредоточиться и понять, что именно. Когда же тайное стало явным, уже ничего нельзя было изменить, да и незачем, поскольку именно этого моррон и ждал.

С самого начала сражения два огромных гобелена, висевших на дальней от стола стене, пришли в движение. Они медленно ползли навстречу друг к другу по идеально гладкой вертикальной поверхности, а когда наконец-то соприкоснулись краями, то полыхнули ярким, ослепляющим пламенем, мгновенно охватившим стену. Еще ни разу в жизни Дарк не видел, чтобы каменная кладка горела, притом абсолютно не источая при этом дыма. Огонь – своенравная стихия, он всегда распространяется хаотично, движимый порывами ветра или дуновением сквозняка и пожирая в первую очередь менее стойкие к жару материалу. Пламя же на стене, вопреки законам природы, приняло форму идеально ровного прямоугольника, бывшего по ширине ровно в два раза больше, чем по высоте. Означать это могло лишь одно: вампирам надоело быть безучастными зрителями, и они решили вмешаться. Объятый пламенем участок стены и был «лунгом».

– Назад, все ко мне, живо! – громко прокричал Аламез, отзывая солдат, все еще ведущих бой со статуями и находившихся слишком близко от открывшегося магического прохода.

– Назад! Кому сказано было?! Назад, живо! – повторил команду Герхарт для парочки увлекшихся игрой в «кошки-мышки» со статуями бойцов.

Отряд отступил и занял оборонительную позицию полукругом возле стола. Солдаты не боялись стоять спиной ко все еще сидевшим в креслах вельможам, ведь они знали: если что, их командир и Крамберг сумеют обезвредить решивших со скуки да по глупости проявить геройство шеварийцев. Отступление герканцев, естественно, сопровождалось наступлением статуй. Однако мраморные истуканы повели себя странно. Не дойдя до приготовившихся к отражению их атаки врагов всего трех-четырех шагов, они вдруг на пару секунд застыли, а затем, резко развернувшись на каменных пятках, направились обратно к своим постаментам.

– Слышь, Герхарт, это они рожи твоей испужались! – немного разрядил напряженную обстановку шуткой Вальберг. – Подумали, камнеголовые, что в них щас зубами вгрызешься!

– Шуткуй, шуткуй! Дошуткуешься когда-нить вот до такой же пасти! – сержант широко открыл рот и продемонстрировал шутнику зиявшие дыры между зубами да торчащие из окровавленных десен острые осколки. – Я те такое ж удовольствие собственным кулаком доставлю!

– Стража окружила дом! – прервал дружескую словесную перепалку громкий выкрик ворвавшегося в зал часового. – С фасада дальше ограды почему-то не пошли, возле ворот поджидают, а вот с тыла глубоко проникли, возле самого дома цепью остановились и стоят, поджидают чего-то… Много их, сотни две будет…

– Быстрее в строй! – вместо благодарности прокричал Аламез, торопя застывшего на пороге лучника взмахом руки.

Пламя внезапно погасло, как будто его задул сильный порыв ветра, а из идеально ровного прямоугольника все еще дымящейся дыры в зал величественно прошествовали три высоченных рыцаря в черных, отражающих свет не хуже зеркал доспехах. Грозные двуручные мечи пока мирно покоились на богатырских плечах почти двухметровых великанов. Внушительные фигуры новых врагов настолько приковали внимание солдат отряда и их командира, что никто из герканцев сразу и не заметил, как за спинами устрашающих одним только видом рыцарей показалась дюжина вооруженных щитами да мечами вампиров. По залу пронеслось дружное шипение кровососущих тварей, которым не терпелось наброситься на иноземных наглецов, осмелившихся проникнуть так далеко в глубь их владений и потревожить покой высших военных чинов. Однако на большее, чем демонстрация острых клыков, строение кровожадных рож да раздражающее слух шипение, они не решались. Что-то останавливало их, вынуждая уступить почетное право первой атаки закованным в тяжелые доспехи рыцарям.

Аламез предположил, что этим «что-то» был именно он. Догадка состояла в том, что каким-то неизвестным образом, наблюдая за происходящим в трапезном зале, вампиры клана Мартел сумели понять, кто он: то ли почувствовали на расстоянии запах крови моррона, то ли узнали Дарка в лицо. Последнее предположение более походило на правду, поскольку Фегустин Лат или Каталина Форквут могли подробно описать членам клана Мартел весьма запоминающуюся внешность их злейшего врага. Не желая рисковать, кровососы прихватили с собой рыцарей-великанов – почетных палачей, предназначенных именно для него.

– Вот видите, други, правду я говорил! Вот они, служители преисподней из адского пламени выползли! – воспользовавшись возникшим замешательством, подбодрил нервно переминавшихся с ноги на ногу бойцов командир. – Но не робейте! Наше дело святое и правое, до подхода воинства небесного как-нибудь продержимся! Главное, строй, держите строй! И пусть богомерзкие твари обломают клыки о наши кольчуги! Крамберг, перережь-ка глотку одному аристократишке, любому… на твой выбор, а то прислужники Тьмы днем какие-то робкие, шипят лишь, будто коты нашкодившие, да щерятся, а напасть-то и не решаются!

– Эй, слышь, горлопан! Может, хватит впустую глотку драть?! – прозвучал, словно из ведра, голос одного из рыцарей, только вот непонятно, какого. – Иль у рыцаренка заозерного душонка в пятки ушла при мысли о честном поединке?! Выходи на бой, хватит за спинами солдатни прятаться!

– Ага, как же, выйду! – рассмеялся в ответ моррон, не желавший покидать строй, но отнюдь не из трусости. – Ты сперва грамоту дворянскую предъяви, чтоб доказать, что биться со мной достоин, апосля герольда с вызовом пришли, как по уложению о поединках положено, а там уж и поглядим…

Как ни странно, но фактор времени играл на руку герканцам, а не врагам. Сколько бы ни собралось возле особняка врагов, они бы не получили приказа войти, пока вампиры не закончили бы расправу. К тому же вот-вот должны были нагрянуть морроны, о появлении которых кровососы, конечно же, не догадывались. Если бы он вышел на поединок, то на него набросились бы втроем закованные в крепкую броню рыцари, а его солдаты в бою с вампирами, возможно, и сплоховали бы. Не каждый день простому солдату доводится вступать в бой с теми, кто считается нежитью. Суеверный страх и отсутствие привычки подвели бы герканцев.

– Ну, как хошь! – пробасил черный рыцарь посередине из глуби своего шлема и взмахом руки дал сигнал к атаке.

В следующий миг произошло сразу три события. Перестав наконец-то раздражать слух шипением, вампиры набросились на отряд; нож Крамберга полоснул по горлу третьего вельможи, а входная дверь с шумом распахнулась, и в зал ворвалось долгожданное «небесное воинство». Трудно сказать, как представляли солдаты Дарка воителей, сошедших с Небес. Наверное, они им виделись эдакими красавцами-силачами в покрытых позолотой доспехах, с пылающими мечами в руках и неуклюжими крыльями за спиной. В этом случае герканцев постигло суровое разочарование. Вовремя подоспевшие на подмогу морроны мало соответствовали этому образу, а скорее, походили на сборище дезертиров из различных воинских частей, разжившихся дорогими одеждами и прочими пожитками после недавнего удачного грабежа. Первым ворвавшийся в зал Огарон грозно рычал, был по пояс гол и бежал большими шагами, сжимая в руках двуручный боевой топор размером раза в два больше, чем далеко не маленькое любимое оружие Герхарта. Следом за ним, практически дыша в спину, бежали еще четыре моррона и разодетый в блестящий бархатный камзол босоногий Марк, чьи руки уже покрылись смертоносной сталью. Остальная часть боевой группы, возглавляемая Гентаром, проникла в зал через окна, не пожалев искусных разноцветных витражей, варварски выбитых ногами.

– Все, Дитрих, дело сделано! – прокричал стоявший на подоконнике некромант за секунду до того, как запустил в толпу растерявшихся вампиров сразу две большие колбы, из которых с шипением повалил красно-зеленый пар. – Уводи своих, пожалей… вам еще через стражу пробиваться!

Приказ немного запоздал, ведь отряд Дарка к тому времени уже вступил в бой, отразив первые удары вражеских мечей, однако вампиры тут же отхлынули, испугавшись необычного подкрепления. Пятерых тварей сразу уничтожила едкая жидкость, вырвавшаяся наружу из разбившихся колб, ну а двое из трех великанов-рыцарей на первых же секундах сражения оросили каменные плиты пола черной, пенящейся кровью, бьющей фонтаном из раскроенных доспехов. Одного убил Корбис, на бегу, с опережением полоснув тяжелым, но быстро летавшим в его сильных руках топором по левому наплечнику, а затем и по кирасе врага. Другого отправил к праотцам Марк, чье тело легко отпрянуло в сторону, уйдя от сильного, рубящего удара двуручного меча, и чья стальная рука, безо всякого труда пробив насквозь прочный шлем, сорвала голову великана с плеч.

– Отходим, на выход! – перекрикивая топот ног и крики умирающих вампиров, отдал приказ Аламез, подпихивая зачарованно глазевших бойцов к дверям. – Это не наша битва, наши враги снаружи!

Один за другим приходя в себя, солдаты бежали к выходу. Дарк прекрасно понимал их нерасторопность и не думал за нее корить. Он бы и сам с радостью остался и посмотрел, как его бравые собратья по клану истребляют врагов, да вот только красочное зрелище праведной расправы «небесного воинства» над «приспешниками тьмы» уже близилось к завершению. Отступив назад, чтобы перегруппироваться, шеварийские кровососы так и не смогли собраться с духом. Вместо того чтобы встретить внезапно обрушившегося на них врага лицом к лицу, они стали быстро запрыгивать в опять зардевшийся пламенем лунг. Некоторых из них морроны настигли еще в зале, а добивать остальных отправились прямо в адское пламя.

План Гентара не совсем удался, а если точнее, легионерам пришлось внести в него поправку буквально на бегу. Некромант хотел перебить вампиров в трапезном зале и добыть в качестве трофея камень-ключ, но на деле вышло по-иному. Воины Одиннадцатого Легиона ворвались в главную цитадель клана Мартел на плечах бегущего в панике противника. Неизвестно, как бы было лучше, но что свершилось, то свершилось. Только что промелькнувшего перед глазами прошлого не воротить…

Как и подобает настоящему командиру, Аламез покинул опустевший зал последним. В дверях он обернулся и увидел, как затухло только что бушевавшее пламя на стене, а на его месте вновь возникли два красивых гобелена.

«А вдруг это была ловушка, но только не на вампиров, а на нас? – внезапно пришла в голову моррону тревожная мысль. – Вдруг враги как-то пронюхали про план Гентара?.. Уж больно все быстро и просто получилось, да и дырка в стене тут же закрылась…»

Подозрение усилилось, когда Дарк посмотрел в сторону стола. Четверо выживших вельмож во главе с хозяином дома по-прежнему сидели вразвалку в своих шикарных креслах и как ни в чем не бывало трапезничали. Три мертвых тела соратников, лежавших по соседству, их ничуть не смущали, а кровь, обагрившая стол, отнюдь не портила аппетита. Вальяжно откинувшись на спинку кресла, герцог Темборг пригубил вино и мельком взглянул на Дарка. На губах аристократа сияла надменная, самодовольная ухмылка. Желание вернуться и стереть ее рукоятью меча было большим, но Аламез не пошел на поводу эмоций. У него сейчас имелась задача куда важней, чем расправа над самовлюбленным снобом. Он должен был вывести из окружения отряд, спасти хоть кого-то из героев, пошедших за ним на верную смерть.

* * *

Из двадцати одного их осталось всего лишь десять. Большая часть отряда погибла, и пока, слава Небесам, солдаты не спрашивали командира: «За что?» Убийство троих шеварийских генералов могло бы стать достойным оправданием таких потерь, но тогда напрашивался иной вопрос: «А почему мы оставили в живых остальных четверых?» Ответ на него вряд ли бы устроил рисковавших жизнями солдат, ведь Аламез просто-напросто в суматохе позабыл отдать приказ на убийство, а потом уже было не до того. Он так спешил увести выживших, что позволил вельможам жить, хотя они такой чести вовсе не были достойны.

Снаружи ждали сотни врагов, пока еще не получивших приказа ни к отступлению, ни к атаке; а их осталось всего лишь десять, притом настолько уставших и израненных, что без слез невозможно было смотреть. Тряпки, повязанные поверх ран, пропитались кровью; осунувшиеся лица были бледны; руки бойцов сильно дрожали, а в глазах были лишь усталость и желание как можно скорее обрести покой, если не на время, то хотя бы вечный, какой наступает по окончании жизни. Дарк был рад, что сообразил завести отряд в одну из комнат первого этажа и дать изнуренным бойцам маленькую передышку. Если бы он сразу повел их в бой, если бы они с ходу попытались прорваться сквозь ряды врагов, то уже были бы мертвы. Горячая голова – далеко не самый лучший советчик в бою, да и высовываться наружу без предварительной разведки было глупо – так же глупо, как в одиночку с граблями наперевес мчаться навстречу целому отряду.

В оцеплении окруживших особняк шеварийцев должна была быть хоть маленькая брешь, хоть какой-то слабый участок, через который можно было прорваться, ударив быстро и сразу, тем самым сведя к минимуму значительный численный перевес воинов столичного гарнизона. Найти это слабое место Аламез, конечно же, направил Крамберга, ведь тот был не только толковым разведчиком, но и бойко лопотал на языке врага. Если бы ему улыбнулась удача, дав шанс раздобыть доспехи стражника, то смышленый боец смог бы затесаться в стан врага и о многом расспросить шеварийских солдат. Правда, на такое везение Аламез не рассчитывал. Для этого нужно было время, а ведь в любой миг командовавший облавой офицер мог отдать распоряжение начать обыскивать дом. Пока он почему-то этого не сделал. Видимо, в воцарившемся после неудачного вмешательства вампиров бардаке ему не спешили отдать соответствующий приказ. Продолжившие же трапезу наверху вельможи были слишком чванливы и чересчур упивались значимостью собственных персон, чтобы подобно какому-нибудь презренному простолюдину или незнатному дворянину высовываться из окна и призывать на помощь. Их высокое положение не допускало таких низких поступков.

В неразберихе быстро происходящих событий все совершают ошибки. Брошенные пленники не догадались высунуть головы из окна. Шеварийские офицеры без толку морили своих солдат ожиданием. Гентар так оказался увлечен преследованием вампиров, что даже не посоветовал старому другу, каким путем и способом лучше увести отряд. Не был безгрешен и Аламез, не только не отдавший напоследок приказ убить вражеских генералов, но и не догадавшийся даже взять их с собой, чтобы прикрываться при отступлении, как живым щитом. Одним словом, оплошали в тот день практически все, но заплатить за множество своих, да и чужих ошибок должна была лишь одна сторона – та, которая допустит самый последний, самый грубейший промах.

– Что делать будем, командир? – прошамкал беззубым ртом Герхарт, подойдя к стоявшему возле окна и осторожно выглядывающему из-за занавески наружу Аламезу. – Крамберг, похоже, того… уже не вернется. Почти час прошел…

– Полагаешь, попался? – не зная, что ответить, решил потянуть время встречным вопросом Дарк.

– Не-а, я думаю, сбег… Коль подфартило парню выбраться, я б на его место тоже не стал возвращаться, – честно признался сержант. – Уж слишком место тута поганое, да и чудес с геройством на сегодня достаточно… Чо делать-то будем? Шеварюги вот-вот начнут…

– Знаю! – перебил помощника рыцарь. – Более на разведку никого посылать не станем, и не потому, что сбегут, а потому, что попадутся, да и долго затишье не продлится. С пяток минут спокойствия у нас есть, а там веселье начнется… В общем, не будем больше тянуть, поднимай людей!

– Ну, а планчик-то имеется? – не скрывая надежды получить утвердительный ответ, спросил сержант и был весьма опечален, когда рыцарь молча замотал головой.

– Если бы Крамберг вернулся и ему хоть что-то дельное удалось бы разузнать, тогда и можно было б что-то придумать. А так вон они, шеварюги, под носом маячат, – Дарк кивнул на окно. – Поди пойми, где их и сколько, где густо, а где и пусто?

– Так чо ж тогда делать-то будем? – удивился сержант.

– С боем прорываться, высиживать здесь уже нечего, – сурово сдвинув брови, ответил Дарк. – Давай по уму рассуждать! Выбор у насневелик: либо в доме попрятаться, либо наружу податься… Если разбежимся по темным углам, то рано иль поздно нас все одно переловят да передавят, как крыс помойных. Останемся вместе, к примеру, в комнате этой запремся, конечно, какое-то время продержимся и урон врагу нанесем, возможно, немалый, но сами погибнем. Что из этого следует?

– А то, что выбор-то у нас особо и не велик, – ответил вместо замешкавшегося Герхарта присоединившийся к разговору Вальберг. – Отсиживаться в доме – обрекать себя на верную смерть! Надо либо всем вместе с боем прорываться, либо по одиночке по-тихому наружу выползать, как мышки за сыром из норок…

– Ага, и далеко ли мышка от норки отползет, когда в доме полно голодных котов, да и сыр в мышеловке? – отверг предложение Аламез. – Если бы врагов раза в два-три меньше было, то тогда бы да, парочке из нас и могло бы повезти, но их слишком много… Никому не проскочить, всех переловят.

– Так, значитца, все-таки с боем? – обрадовался Герхарт, который хоть и понимал, что шансы на успех крайне малы, но которому уж больно хотелось поквитаться с шеварийцами за изуродованный рот да выбитые зубы.

– Да, прорыв с боем! – кивнул Дарк. – Будем действовать быстро и постараемся не задерживаться. Раненых придется бросать, отстающих тоже… Предупреди бойцов! Да, и еще… – рыцарь сделал паузу, поскольку ему было трудно об этом говорить. – Коль кто среди врагов завязнет, то пусть на помощь не рассчитывает. Поможем одному, погибнем все! Пусть бьется до конца… Попадаться в лапы шеварийских палачей живыми не советую!

– Да уж, – хмыкнул Герхарт, осторожно прижимая ладонь к опухшему рту. – Отыграются, гады, на одном, как на всех! Да и выпытывать станут, что тебе лишь одному, Дитрих, известно…

– Ну, почему же одному, – спокойно отреагировал на намек да упрек командир. – Не только мне одному, но и еще большой шишке в герканской разведке, благородному рыцарю фон Кервицу, коего мы сегодня не имеем чести в наших рядах лицезреть… У меня от вас секретов не было и нет, – покривил душой Аламез. – Но не все, что я знаю, мои тайны… Когда я поручение от разведки нашей получал, то обещанье давал, честью своей клялся молчать, так что уж извиняйте, братцы, кое о чем я даже вам не расскажу. К тому ж, поверь, о многих вещах лучше не знать, тем более простым солдатам вроде нас с тобой. Я вот, други мои, вам даже завидую, – на этот раз не соврал Аламез. – Вы тайн государевых не знаете, а значит, и в гостях у заплечных дел мастеров не смалодушничаете, отечества нашего не предадите, а я вот сомнениями томим, сдюжу ли пытки… Раньше как-то не приходилось с палачами тесно общаться… Ну, да ладно об этом! Поднимайте отряд, выступаем!

– Как пробиваться-то будем, то бишь каким путем двинем: с парадного входа иль снова задворками да парком? – спросил сержант, взмахом руки отдав приказ подниматься устроившим привал на кровати, сдвинутых табуретах да на полу солдатам.

– Снова, – кивнул Аламез, – тем же самым путем пойдем, но только в подземелье спускаться не будем, – весьма порадовал командир и сержанта, и прекрасно слышавших весь их разговор бойцов. – Наверняка работники скотного двора дырку в полу свинарника да мальчонку повязанного обнаружили и страже о том рассказали. Не хочется мне как-то в подземную ловушку попасть, когда с обеих сторон враги свежим воздухом дышат, а ты в тоннеле душном паришься и на свет божий выйти не можешь. Так что, коль сквозь оцепление прорвемся, придется нам дальше по городу в открытую идти, держась направления на восток…

– А дальше что? – спросил один из солдат, но замолк под насмешливым взглядом командира.

– А до «дальше» надо сперва дожить! Сначала из передряги выберемся, отлежимся в тихом местечке пару деньков, а там уж и обмозгуем, как нам город покинуть… Вопросы еще есть? Так задавайте, готов на все ответить, но вряд ли смогу… – признался командир поредевшего отряда. – Война – не честный игрок, война – это шулер, частенько перетасовывающий карты, меняющий правила по собственному усмотрению и держащий все козыри у себя в рукаве. Строить долгосрочные планы в этой игре бессмысленно, можно ставить перед собой лишь текущие задачи. Вот и я, други мои, перед нами всеми одну общую задачку поставлю: через кольцо врагов пробиться, от погони уйти да в укромном уголке отсидеться. Я пока лишь одно в этом городе проклятущем такое местечко знаю – это кладбище, но если нам другое достойное убежище подвернется, то я не против и там пару деньков переждать. А теперь довольно речей, тем паче что красноречием я сегодня что-то не блещу, пора за оружие браться! Большое дело для Отчизны и для Веры нашей мы сегодня свершили, хоть и не все удалось; теперь же и о спасении собственных шкур подумать не грех. Погибшим почести будут немалые, а выживших, честью клянусь, большие награды ожидают и слава! За мной, закалим герканскую сталь шеварийской кровью!

Ответом на призыв стал лязг покидающих ножны клинков. За мечи с топорами взялись все, даже Вальберг с двумя уцелевшими лучниками. Их пустые колчаны да осиротевшие без стрел луки висели за спинами как наилучшее доказательство, насколько жестокой была схватка возле ворот и насколько стремительно развивались последующие события, ведь у стрелков даже не осталось времени, чтобы собрать стрелы.

Ведомый командиром отряд быстро покинул временное пристанище и погрузился в зловещий полумрак опустевшего коридора. Слуги давно разбежались, а члены семейства герцога Темборга предпочли покинуть родной кров и отсидеться под защитой довольно быстро прибывшей на место и окружившей дом стражи. Судьба самого Его Светлости, похоже, домочадцев мало волновала, отчасти потому, что деспотов и тиранов не любит даже близкая родня, отчасти из-за приятно будоражащих кровь мыслей о скором дележе наследства. Не исключено, что члены аристократического семейства даже надеялись, что кровожадные «заозерники» учинят лютую расправу над командующим почти всей шеварийской кавалерией, а заодно и главой их прославленного и богатого рода, но командир диверсионного отряда жестоко обманул их ожидания, не позволив побыстрее добраться до титулов и сундуков с хозяйским златом.

Внутри дома врагов до сих пор не было, они все поджидали снаружи, причем, скорее всего, у той самой двери, через которую герканцы проникли в дом. Пришедшие в себя после обморока поварихи-толстушки наверняка поведали шеварийским солдатам историю нападения на них «зверей из Заозерья», естественно, скромно умолчав о некоторых пикантных и смешных эпизодах с их непосредственным участием. К тому же тело плотника или столяра, «попотчевавшего» Аламеза крепким ударом молотка, наверняка уже было обнаружено возле порога.

В кухню соваться не стоило, хотя из нее наружу и вел отдельный ход. Во-первых, он находился близко от кладовых-мастерских, во-вторых, на довольно открытом месте, хорошо просматриваемом со всех сторон. В-третьих, скучавшие без дела стражники наверняка сейчас мародерничали в царстве котлов, сковород и кастрюль, уничтожая богатые запасы сыров и колбас да наполняя засаленные фляги приготовленным к трапезе, но не успевшим быть поданным на господский стол дорогим вином. Пить на службе, да еще в самый разгар облавы, блюстители городского порядка, конечно же, не решились бы, но это не могло помешать им запастись изысканным пойлом впрок, чтобы вечерком отпраздновать успешное завершение дела.

Проще всего было бы не искать иной выходящей к парку двери, а просто повыпрыгивать в окна, тем более что они находились довольно невысоко, однако Дарк был слишком опытным воином и командиром, чтобы допустить такую наиглупейшую ошибку. Моррон был уверен и даже мог поспорить на отсечение правой руки, что окна первого этажа уже давно находятся под прицелом вражеских стрелков, а под ними незадачливых прыгунов ожидали бы весьма неприятные сюрпризы в виде воткнутых в землю копий и кольев. За выходом, в поисках которого они обшаривали комнату за комнатой весь первый этаж дома, тоже наверняка вели наблюдение подремывающие возле деревьев арбалетчики, однако через дверь отряд мог выбежать гораздо быстрее и с минимальными потерями выбраться из зоны обстрела. К тому же возле дверей было куда труднее и рискованней устроить ловушку, ведь неизвестно, кто бы мог из нее неожиданно появиться: враг или сбежавший из плена вельможа. В последнем случае принимавшим участие в облаве офицерам одним лишь разжалованьем было бы не отделаться…

«Кто ищет, тот найдет; кто страждет, тот обретет!» – уповая лишь на эту народную мудрость, блуждавший в потемках по опустевшим коридорам и комнатам отряд герканцев продолжал поиски и в конце концов был вознагражден за свое упорство и терпение. Желанный выход был найден в той части левого крыла дома, где когда-то давно началась перестройка, но по каким-то причинам не завершилась. Самой двери и даже ее косяка уже давно не было, а пустой проем не полностью заложили. Новая кладка оказалось тонкой, всего в один кирпич, и, по сути, требовалась лишь для того, чтобы закрыть сквозную дыру в стене да произвести наружную отделку. В такое везение было даже трудно поверить, ведь окружившие дом шеварийцы и не догадывались, что здесь имеется проход, снаружи был виден лишь цельный, видимо, недавно перекрашенный фасад.

Чтобы проверить догадку, Дарк осторожно приблизился к небольшой вертикальной щели, случайно оставленной на месте таким же халтурным образом заделанного окна, и выглянул наружу. Обзор был плохим, но увиденное моррона все же порадовало. В этом месте парк практически вплотную примыкал к дому. До спасительной сени деревьев оставалось не более шести-семи шагов, а оцепление хоть и присутствовало, но врагов было мало, и они вряд ли смогли бы оказать хоть какое-то сопротивление.

Сняв с головы шлемы и скинув с ног сапоги, три стражника сидели на траве и, подобно козликам, лениво пожевывали стебельки травки да о чем-то беседовали, иногда посмеиваясь, а иногда одаряя друг дружку несильными тычками и затрещинами. Молодым солдатам повезло, им достался очень спокойный пост, далекий от мест тревожной суеты и вечно дергавших солдат офицеров. В этом зеленом закутке царило умиротворение и спокойствие, поскольку окна имелись лишь на втором этаже и оттуда вряд ли бы кто стал показываться или выпрыгивать. Беспечные шеварийцы не сторожили, не несли службу, а просто отсиживали положенный срок в установленном месте. Они пребывали в полнейшей уверенности, что поблизости от них ничего не случится. Такой ошибкой было просто грех не воспользоваться.

– Герхарт, ко мне, – по привычке шепотом скомандовал Аламез, отстранившись от щели. – Найдите стол, скамейку, любое бревно, главное, чтобы было тяжелым и крепким, лучше всего из дуба. Нам нужен таран!

– Да где мы его возьмем-то? – подивился сержант, обводя взором захламленное помещение, в котором кроме сломанной лестницы, толстого слоя каменной пыли на полу, паутины по углам да брошенного, проржавевшего инструмента ничего не было. – А не проще ль молотками стенку пробить? Вон их сколько валяется. Мы быстро управимся…

– Нет, не проще! – сурово произнес Дарк, не желая тратить времени на объяснение. – Ищи, я сказал!

Разбросанные повсюду молотки каменщиков хоть и были в ужасном состоянии (все проржавели, а половина едва держалась на треснутых ручках), но снесли бы тонкую стенку быстро, возможно, всего за минуту. Однако Аламезу не хотелось, чтобы отдыхавшие под деревцами стражи услышали их громкий перестук и увидели, как на идеально ровной поверхности дома вдруг сами по себе появляются трещины. Неизвестно, догадались бы шеварийцы, в чем кроется истинная причина происходящего или нет, но точно всполошились бы и подняли тревогу. Это лишило бы отряд герканцев их единственного преимущества – внезапности. Стену нужно было разрушить одним ударом, самое большее – двумя, потратив на все про все не долее пары секунд.

Недовольно, но тихо, почти беззвучно ворча, сержант и еще четверо солдат вложили мечи в ножны и ушли на поиски. Их отсутствие продлилось недолго, по крайней мере, моррону так показалось, а их возвращение вызвало на многих лицах улыбку и спровоцировало парочку пошлых острот. Дубового бревна или стола герканцы не нашли, но зато где-то раздобыли безголовую статую обнаженной девицы в полный человеческий рост. Похоже, скульптор, придавший бездушному камню формы юной красавицы, в момент создания непризнанного (и поэтому тут же изуродованного и выкинутого) творения забрел в тупик в своем творческом поиске или просто-напросто возненавидел прекрасный пол. Поза изваяния была, мягко говоря, непристойной, а типичные для женской фигуры округлости – продолговатыми, чересчур вытянутыми и комично угловатыми. Художественной ценности произведение неизвестного мастера явно не представляло, но в прикладном смысле оказалось бесценно, как настоящий шедевр. Первое достоинство находки состояло в том, что она была гораздо тяжелее и крепче любого бревна; второе – в том, что за отдельные части ее тела очень удобно держаться. Они как будто специально для этого и создавались…

За необычный таран взялись все дружно, ведь для придания удару о стену подобающей силы с этой пародией на произведение искусства на руках следовало еще и как следует разбежаться. Поскольку для десяти плотно прижавшихся друг к другу плечами человек места было все-таки маловато, то разбег прошел далеко не идеально. Где-то на середине пути двое солдат споткнулись и, упав, повалили за собой товарищей; те же, в свою очередь, помешали остальным. Самыми последними выпустили изваяние из рук Дарк и Герхарт. К счастью, это случилось, когда до цели оставалось всего шага два, а уже приданного поступательного движения быстро устремившейся к полу статуи хватило, чтобы она протаранила костлявыми ключицами и обрубком шеи каменную преграду примерно на уровне колен.

Мощный удар, сопровожденный мгновенно поднявшимся облаком пыли, сильно сотряс стены и пол. Добрая половина из уже поднимавшихся на ноги солдат не удержала равновесия и тут же повалилась обратно. Дыра в стене получилась небольшой, в нее смог бы пролезть лишь пятилетний ребенок, но зато остальная кладка покрылась узором глубоких трещин.

– Оружие к бою! За мной! – выхватив из ножен меч, прокричал Дарк, быстро оценивший размеры повреждения и пришедший к приятному выводу.

Не разделявшие оптимистичного настроя командира солдаты, конечно, взяли в руки оружие, но так и не понимали, как смогут пролезть в столь смехотворное отверстие. Однако все изменилось, как только Аламез с силой ударил яблоком рукояти меча по центру стены и тут же отскочил обратно, едва успев увернуться от полетевших вниз камней и мелких, очень острых обломков. Полумрак, царивший в помещении еще секунду назад, мгновенно рассеялся. Ворвавшиеся в комнату солнечные лучи ослепили солдат, но не задержали начала атаки. Жмурясь от яркого света, выбивающего из глаз слезы, и откашливая едкую пыль, тут же забившуюся и во рты, и в носы, герканцы устремились к пролому в стене, а некоторые даже при этом умудрились прокричать «ура!».

Удар статуи о стену встревожил босоногих стражей. Шеварийцы одновременно вскочили и испуганно стали озираться по сторонам, пытаясь обнаружить причину столь странного шума, слишком гулкого для звука падения тела из окон второго этажа и слишком непохожего на хруст сломавшейся ветки. Их взоры тщетно блуждали по верхам, в то время как приглядываться стоило к низам. Несколько подаренных им судьбой секунд были бесцельно потрачены на осмотр окон второго этажа и верхушек деревьев, а ведь они могли за это время не только дунуть в тревожный рожок, но и надеть сапоги, что поспособствовало бы их поспешному бегству.

Осознание того, что происходит, к шеварийцам пришло поздно, а именно лишь тогда, когда участок стены вдруг обвалился, а из образовавшегося на его месте облака пыли одна за другой стали появляться фигуры бегущих прямо на них врагов. Двое стражников пребывали в растерянности, не зная, хвататься ли им за мечи или бежать, а третий судорожно задергал обеими руками ремень, пытаясь отцепить висевший на цепочке рожок. Никто из блюстителей порядка так и не успел доделать своих дел: растерявшихся воинов убили брошенные герканцами ножи, когда те еще не склонились к одному из двух возможных решений, а их более смышленого, но неловкого товарища зарубил на бегу Аламез, когда тот еще не отсоединил заевшего крючка.

Добежав до деревьев, Дарк уж было обрадовался. Трое ротозеев не успели поднять тревоги, а значит, их шансы выжить заметно возросли. Однако когда последний из бойцов его поредевшего отряда только выбрался из дома, слух моррона пронзила донесшаяся откуда-то поблизости тревожная трель. Видимо, второй пост стражи был расположен не столь уж и далеко, как рыцарь рассчитывал. Находившиеся по соседству шеварийцы услышали звуки обвала и, долго не раздумывая, подняли тревогу. Возможно, они даже видели покидавших дом герканцев и поспешили оповестить о том остальных. Мешкать было нельзя, мешкать было смерти подобно!

– Все за мной, не отстаем! В драку без крайней нужды не ввязываться, а уж если так вышло, то и головы шеварюгам рубите на бегу! – решил еще раз проинструктировать солдат Аламез, не остановившийся даже на долю секунды. – Кто замешкается, пусть на себя лишь рассчитывает!

Моррон бежал, бежал быстро, насколько это позволяли доспехи и мешавшиеся под ногами торчащие из земли коренья. Он мчался по парку, ловко огибая деревья и игнорируя растущие на пути кусты, несся, как загнанный зверь, слышащий за своей спиной неровное дыхание членов ведомой им стаи, топот ног, звук ломающихся веток да предвещавший скорую беду звон кольчуг.

Их было мало, и их уже вновь окружили враги. Вначале сигналы тревоги раздавались лишь с флангов да за спиной, но вот настал миг, когда вторящим одна другой трелям тревожных рожков вдруг ответил гулкий рев походной трубы, донесшийся спереди, со стороны скотного двора. Кольцо окружения сомкнулось; преимущество, добытое благодаря эффекту неожиданности, оказалось безвозвратно утеряно, однако это прискорбное обстоятельство не могло стать причиной, чтобы остановиться или хотя бы замедлить бег. Пока отряд двигался, у него был шанс, требовалось только вовремя и правильно изменить направление движения.

«Труба! Это труба, а не рожок! Значит, впереди отряд регулярных войск, а не увальни из городской стражи! – подумал моррон, резко повернув влево и даже немного назад. – Поступим по примеру воды… она всегда течет по самому легкому пути! Вот и мы не будем привередничать, противников изберем понеказистей, попроще!»

К сожалению, парк не лес, в нем невозможно спрятаться и отсидеться. Деревья растут намного реже, кусты рассажены в строгом порядке, да и не найти здесь ни спасительных оврагов, ни затрудняющих продвижение буреломов, ни выручающих в трудную минуту знакомых топей. Здесь беглец рано или поздно или упирается носом в высокую ограду, или натыкается на преследователей. Это вопрос лишь времени и везения. Дарк не сомневался, что они прорвутся через ряды стражников, и очень надеялся, что это случится еще до того, как им в спину ударят подоспевшие регулярные войска.

Встреча с шеварийской стражей не заставила себя долго ждать. Она произошла на небольшой поляне перед беседкой, там, где сходились три аккуратно вымощенные дорожки. Издав грозный боевой рык вместо клича (солдаты слишком запыхались от быстрого бега, чтобы облачать свой боевой пыл и гнев в форму красивых слов), герканцы с ходу набросились на немного изумленного такой наглостью врага, превосходившего лесной отряд раза в три-четыре по численности. Тишину парка нарушили лязг скрещивающегося оружия и чудовищная какофония топота, грохота ударов и надрывного пыхтения. Теперь уже шеварийцам не нужно было дуть в рожок, и без того уже издалека все слышали, что началось сражение, и понимали, где именно оно происходит.

Первого врага Дарк убил еще до того, как отряды сошлись. Его нож залетел что-то со злостью орущему стражнику прямо в рот, остановив его на бегу и отбросив верхнюю часть тела назад, в то время как ноги шеварийца продолжили бег вперед. Став точкой схождения двух противоположно направленных сил, движущееся по инерции туловище мертвеца, конечно же, потеряло равновесие и запрокинулось на спину, грузно рухнув тюком под ноги бегущих по бокам и сзади. Аламез не успел сосчитать, сколько одновременно повалившихся на землю тел образовали огромную кучу из плоти и стали, но зато сразу сообразил, как это стоит использовать. Моррон пробежался по телам лежащих перед ним врагов, а затем, легко увернувшись поворотом корпуса влево от летевшего ему в живот острия копья, расправился с его хозяином быстрым скользящим ударом кончика меча по шее. Древковое оружие тут же выпало из рук захлебывающегося кровью стражника, но копью не было суждено прозябать без дела. Ловко перехватив меч в левую руку, Аламез отбил им идущий сбоку по корпусу рубящий удар со спины и почти одновременно с этим метнул копье в спину одного из стражей, прижавших Вальберга к дереву.

Помощь оказалась своевременной, хоть слишком тяжелое для метания и плохо сбалансированное копье не сразило шеварийца, а всего лишь, скользнув по защищенной стальным доспехом спине, немного отбросило его в сторону, не дав нанести рокового удара. Что было потом и как ловко орудовавший мечами сразу в обеих руках стрелок вывернулся из незавидного положения, Дарк не заметил, поскольку ему было вовсе не до того, чтобы глазеть по сторонам. Отразив еще пару неумелых атак, моррон без жалости и сожалений расправился с барахтающимися у него под ногами и тщетно пытавшимися подняться стражниками, а затем окинул беглым взором поле боя и быстро оценил положение дел. Не ожидавшие такого дружного и яростного натиска шеварийцы были быстро смяты и разбиты. Многие враги оказались убиты или ранены, и около трети из них разбежались, однако это отнюдь не означало победу.

Случилось самое страшное, чего Дарк боялся и всячески пытался избежать. Вроде бы пока еще даже не понесшие в схватке потерь герканцы завязли и были обречены. С правого фланга к стражникам уже подошло подкрепление, а вдали между деревьями мелькали блестящие доспехи быстро приближающихся свежих противников. Новый отряд шеварийцев насчитывал с полсотни бойцов, если не более, и две трети его составляли не стражники, а тяжелые пехотинцы. Парочку бойцов, бившихся рядом с морроном, еще можно было спасти, но основная часть герканского отряда оказалась отрезанной и ее вот-вот могли окружить.

– Герхарт, скотина, я ж сказал, «прорыв»! Двигайтесь, не дайте им вас задержать! – заглушая шум схватки, прокричал Аламез и помог ближайшим соратникам, напав на их противников сзади.

Рассекающий кирасы и шлемы быстро мелькавшим в воздухе боевым топором сержант что-то выкрикнул в ответ, но командир того, конечно же, не расслышал. Находившиеся рядом с морроном шеварийцы уж слишком шумели: одни, падая, визжали от боли; другие, брызжа слюной, обещали врагам страшные муки.

– Уходим, Дитрих, уходим! – вырвал Аламеза из гущи сражения (притом как в прямом, так и в переносном смысле) Вальберг, грубо обхватив командира за плечи и с силой потащив на себя. – Их уже не спасти! От нашей смерти толку мало, уходим! Ребята еще минуты две продержатся. Успеем до ограды добежать, вон она за деревцами маячит. Доспехи у латников тяжелые, пока перелезут, мы уже далеко будем… Коль мы спасемся, значит, они погибли не зря!

Война – жестока, но ее логика красива и безупречна: «Жертвуй в одном, чтобы преуспеть в другом! Преследуй цель, но знай, когда отступить! Не давай эмоциям взять верх над рассудком! Избегай лишних потерь и не кори себя слишком долго, что бежал с поля боя, бросив товарищей на верную смерть!» Кто руководствуется этими принципами, тот побеждает, на худой конец – выживает.

Дарк знал, что на войне случается всякое. Как хороший, заботливый командир, он несколько раз предупреждал солдат, чтобы они чересчур не увлекались схваткой, но все равно чувствовал себя виновным в гибели отряда, которая вот-вот должна была наступить. Сердце моррона желало быть вместе с соратниками и винило трусливого хозяина, готового поддаться уговорам Вальберга. А разум понимал, что остатки его отряда обречены на смерть вне зависимости от того, разделил бы он участь своих солдат или нет…

(обратно)

Глава 12 Терпимость и расчет

Одни и те же ситуации имеют дурную особенность повторяться, когда через годы, а когда и на следующий день. Над Удбишем вновь распростерла звездное покрывало волшебница-ночь. На теле Дарка снова было полно свежих синяков, ссадин и более серьезных ранений, а стальную кольчугу опять заменили зловонные нищенские обноски, подобранные где-то среди мусорных куч. Слякоть под ногами, темнота и колдобины были ничем не лучше и не хуже, чем вчера. Неизменным осталось и место, куда тайком пробирался моррон. Его путь вновь пролегал на кладбище, притом на то же самое. Все вроде бы происходило точно, как неполные сутки назад, однако ощущение, что судьба гоняет его, как таракана, по замкнутому кругу, у Дарка не возникло.

Прошедший день многое изменил, он так сильно раскачал чаши весов везения, что они пока не остановились, а Аламез еще не мог понять, стоит ли ему праздновать победу или преисполниться печалью поражения. С одной стороны, задуманное свершилось, а план Гентара и остальных морронов был удачно воплощен в жизнь. С другой же – он потерял практически весь отряд и пребывал в полнейшем неведении, что делать дальше, причем не в далекой перспективе, а уже утром следующего дня. Прошлой ночью он возвращался один, а в заброшенном подвале медленно разваливающейся от времени церквушки его с нетерпением поджидали люди, к которым он успел привыкнуть и в каком-то роде даже полюбить. Теперь же его никто не ждал, а вот продвигаться в полной темноте по неровной, скользкой поверхности размытой недавним дождем земли приходилось гораздо медленней. Этой ночью моррон брел среди трущоб бедняков не один, а тащил на своих плечах двоих раненых товарищей, которые то надсадно хрипели, усилием воли сдерживая вырывавшиеся стоны боли, то теряли сознание и повисали мертвым грузом на уже трясущихся от усталости руках Аламеза.

Бессознательным телом, оттянувшим правое плечо Дарка, был Вальберг. Старшему, а теперь и единственному стрелку разгромленного отряда не повезло. Когда беглецы уже перелезли ограду парка и должны были вот-вот исчезнуть из вида преследователей, затерявшись среди домов, в спину бегущего воина вонзились сразу два арбалетных болта: один пробил навылет левую руку чуть выше локтя, а второй застрял в правой лопатке. Сами по себе ранения были не тяжелыми и не смертельными. Боец не был обузой для своих товарищей большую часть пути, однако усталость и потеря крови в конце концов дали о себе знать. Не только имя, но и лицо второго выжившего герканца были Аламезу незнакомы. Рослый, широкоплечий, но сильно исхудавший пехотинец был одним из тех, кого отряд недавно освободил из плена. За два наполненных событиями дня случая пообщаться с ним командиру не выпало, да и искореженное гримасой боли лицо солдата казалось новым, еще не примелькавшимся. Это были все, кто смог пережить бойню в парке и вернуться с задания. Немного утешало Дарка лишь то, что смерть бойцов не была напрасной.

Вальберг продержался довольно долго. Беглецы уже успели покинуть задворками зажиточные районы и окунуться в наполненный грохотом молотков да жалобным скрипом распиливаемой древесины мир ремесленных мастерских, когда истекающий кровью стрелок упал и уже не смог подняться. Сразу же следом за этим отступавших герканцев постигла еще одна неудача. Патруль стражи вывернул из проулка неожиданно, когда моррон и его помощник с телом товарища на руках находились точно посередине улочки. Спрятаться уже было нельзя, но бегством спастись можно. Однако это означало верную смерть для Вальберга, поэтому Дарку на пару с его единственным бойцом пришлось принять бой, из которого они хоть и вышли победителями, но с большими потерями. Меч одного из стражников отсек малознакомому герканцу правую руку чуть выше кисти. Парень продолжил сражаться и загрыз искалечившего его врага, в клочья разорвав ему зубами горло. Месть свершить удалось, но из раны во все время вспышки ярости хлестала кровь, что и привело к потере сил и сознания храброго солдата.

Наспех перевязав обрубок руки тряпкой, Дарк избавился от трупов стражников, свалив их в сточную канаву и едва прикрыв сверху какими-то обрывками ткани, а затем волоком оттащил обоих товарищей в укромный уголок, где и принял решение вновь облачиться в нищенские хламиды. К счастью, раненые кое-как могли передвигать непослушными ногами, но самостоятельно идти или просто стоя удержать равновесие они бы не смогли. Сняв с обессиленных тел доспехи, моррон закутал обоих в найденные на свалке латаные-перелатаные плащи и сам облачился в подобранное там же рубище.

Маскировка оказалась неплохой и возложенные на нее ожидания полностью оправдала. Троица обескровленных подранков добралась до трущоб без каких-либо приключений, несмотря на то что улицы вечером были отнюдь не пусты. Распивавшим вино прямо перед своими домами рабочим и поспешно проходящим мимо горожанам казалось, что бредущие в обнимку и выписывающие ногами замысловатые кренделя бедняки просто перебрали с хмелем. Конечно, если бы кто-нибудь приблизился вплотную к троице мнимых гуляк, то мгновенно бы понял, что это обман, ведь вином от герканцев и не пахло, а из-под их рваных плащей выглядывали окровавленные тряпки. Однако, как и ожидал Дарк, на подобное геройство никто не отважился. К пьяным лучше вообще не приближаться, если ты заботишься о чистоте своих одежд и не хочешь узреть на любимой рубахе содержимое их желудков.

Окутавшая округу темнота наступившей ночи хоть и затруднила передвижение по затхлому мирку трущоб, но зато заставила еле переставлявшего ноги моррона отрешиться от тяжких дум и полностью сосредоточить внимание на жалком подобии дороги. Раньше утра он все равно не смог бы раздобыть ни тряпок для перевязки ран, ни какой-либо еды, так что и мысли об этом можно было смело отложить на потом. К тому же Дарк весьма сомневался, что лишившийся части руки солдат доживет до утра. Пока что из-под его плаща не исходил зловещий запашок миндаля, свидетельствующий о гниении живой плоти, но до начала гангрены и заражения крови было уже недалеко. Лоскут, которым моррон перевязал обрубок, не был идеально чистым, да и до того потерявший сознание парень упал прямо в грязь. Шансов выжить у покалеченного солдата практически не было, но Дарк не мог оставить его на растерзание врагам.

Ноги Аламеза хорошо запомнили путь, проделанный прошлой ночью. На этот раз они довели хозяина, а заодно и еще двух человек до кладбищенской ограды гораздо быстрее, чем при первой попытке. Собрав в кулак остатки силы и воли, уставший моррон утешал себя мыслями о скором сне и упорно тащил ставшую непосильной, оттянувшую плечи ношу. И вот когда расплывчатые очертания развалин уже проступили из темноты, произошло то, чего Дарк никак не ожидал и к чему вовсе не был готов.

– Воротай отсель, запойка доходяжная! В другую приютку бутылкодружков своих волокай! – прогнусавил внезапно показавшийся из-за покосившегося надгробия шеварийский солдат. – Чо закаменел! Бредь отсель, пока харя дрыном не бита!

Дарк не говорил по-шеварийски, но зато в последнее время частенько слышал язык врагов. Часовой изъяснялся как-то странно: слишком медленно, слишком отрывисто, да и еще с чуждыми иноземной речи интонациями. К тому же Аламез хорошо запомнил, что шеварийцы в девяти случаях из десяти употребляют вместо привычного герканцам «харя» слово «мордало».

– Пасть захлопни, коль чужому языку не обучен! – сообразив, что перед ним соотечественник, ответил Дарк по-геркански, а затем, вспомнив о том, что он все-таки рыцарь, добавил: – Живо веди к командиру, смерд, пока я тебе харю не отполировал!

– Господин фон Херцштайн, это вы?! – после недолгого замешательства спросил часовой, к радости Дарка перейдя на герканский.

– А ты отколь меня знаешь? – насторожился моррон.

– Господин рыцарь, прошу вас, пройдите скорее внутрь! Мы вас уже давно поджидаем! Господин фон Кервиц шибко тревожится! Уж не чаяли и дождаться-то, – бойко затараторил явно обрадованный часовой. – Господин рыцарь, с вашего позволения я сейчас к вам подойду, чтобы с этими ранеными помочь. Злого умысла у меня в мыслях нет, оружие могу здесь оставить…

– А это как хошь… – с облегчением вздохнул моррон, догадавшись, что перед ним или один из наемников Ринвы, или иной имевший отношение к герканской разведке служака.

Осторожно опуская на землю тела тихо постанывающих в бреду соратников, Аламез был преисполнен двояким чувством. С одной стороны, он радовался, что наконец-то добрался до места и сможет передохнуть, а с другой стороны, его очень насторожило появление на кладбище фон Кервица, да еще не одного, а вместе со своими людьми. Скорее всего, агенту герканской разведки от него что-то понадобилось: в лучшем случае всего лишь отчет о нападении на дом герцога Темборга, в худшем – новые труды на благо Геркании. Как бы там ни было, о чем ни повели бы разговор рыцарь и его подручные, но Аламез был все равно рад; рад услышать герканскую речь, да еще выражающую весьма уважительное к его персоне отношение.

Когда Аламез, оставив раненых на попечение часового и еще парочки появившихся из церквушки солдат, спустился вниз, то не узнал подвала. Запыленного и захламленного помещения уже не было и в помине. Новые хозяева открытого им убежища не только основательно прибрались, повыкидывав весь мусор наверх, то есть в находившийся прямо над потолком заброшенный молельный зал, но и создали из еще годных в употребление досок и тентов некоторое походное подобие перегородок и стен. Благодаря их усилиям одно большое помещение превратилось в несколько крохотных комнат, более напоминавших армейские палатки. Входы в них были занавешены старыми шторами или прикрыты наспех сшитыми из разноцветных лоскутов тканями. Их соединяло узковатое для зала, но слишком просторное для коридора общее пространство, заполненное вооруженными людьми. Навскидку новых обитателей было около трех десятков. Одни из них спали, другие о чем-то болтали, третьи готовили пищу на костре, обновляя только что установленную дымовую трубу, свисавшую из дыры, недавно проделанной в потолке, и подходившую почти к самому вертелу над костровищем. Увидев такое чудо походной изобретательности, Дарку оставалось лишь укорить себя за то, что не додумался до такого, и за то, что прошлой ночью его солдаты легли спать дрожащими от холода и голодными. Устройство самодельной печной трубы было очень простым и совершенно незаметным снаружи, ведь вряд ли труба возвышалась над основательно разрушенными временем и дождями, но все еще стоявшими стенами церкви. Дым же, поднимавшийся из нее, ночью вовсе не был заметен, да и манящие запахи жаркого вряд ли достигли бы находившихся довольно далеко от подземного становья жилищ бедняков.

После темноты, царившей снаружи, у Дарка заболели и заслезились глаза от пестроты разноцветных мундиров и блеска металла. Солдат было много, практически все присутствующие. Одежды и латы на них были шеварийскими; однако, судя по обрывкам фраз, достигавшим ушей застывшего возле входа моррона, это были герканцы, притом охотно пользующиеся давненько не выпадавшей им возможностью поболтать на родном языке. Поразило Аламеза и вопиющее панибратство, царившее в рядах чужого, сводного отряда, состоящего из воинов различных родов войск и частей. Он еще никогда не видел, чтобы офицеры распивали пиво в обнимку с простыми солдатами, а проигравшись им в карты, подставляли лбы для щелчков. Вывод напрашивался сам собой.

Перед началом войны герканская разведка солидно «укомплектовала» армию врага своими людьми. Для чего именно, Дарку было понятно – диверсии, саботаж, сообщение тайных сведений и, конечно же, интриги были мощным оружием любой войны. А собрать бойцов «невидимого фронта» вместе могла лишь одна, притом очень веская причина. Видимо, фон Кервиц все-таки вознамерился осуществить крупную диверсию и нуждался в помощи всех своих подручных, а иначе бы он ни за что не стал бы отзывать их из вражеских частей.

Мечта о скором, хотя бы непродолжительном отдыхе тут же покинула голову моррона, выветрилась, рассеялась, улетела, как дым от костра через самодельную трубу, а на ее месте тут же возникло предчувствие очень серьезного разговора и последующих за ним новых, трудновыполнимых задач.

Стоя, подобно бедному родственнику, возле входа, Дарк находил в себе силы лишь наблюдать за жизнью подземной стоянки, вслушиваться в разговоры и всматриваться в незнакомые лица собравшихся, но не мог сделать следующий шаг, хоть и понимал, что рано или поздно придется. Пока что его не трогали, никуда не звали, и он был несказанно этому рад. Борясь с невольно опускающимися веками и плотно прижавшись продрогшей спиной к нагретой стене, моррон отдыхал неподалеку от лестницы, ведущей наверх, и был полностью безучастным ко всему происходившему вокруг. Он даже не тронулся с места и не повернул головы, когда четверо солдат осторожно спустили в подземелье бесчувственные тела бойцов его отряда, а затем занесли их в одну из комнатушек-палаток, бывшую, судя по почти сразу донесшимся изнутри воплям да стонам, чем-то вроде походного лазарета, совмещенного с палаткой полевого костоправа.

Возможно, это кричал Вальберг, которому вытаскивали из кости болт; а может, стенал и другой боец, мгновенно пришедший в сознание, когда с обрубка его руки стали срезать гниющие куски мяса, обильно орошая рану крепким, забористым хмелем. Аламезу было безразлично, кого именно терзал полевой эскулап, заручившийся помощью дюжих здоровяков, ведь мучения эти были во благо раненых – необходимое малое зло, которого никак нельзя было избежать.

– Господин рыцарь, да что ж вы там-то стоите?! – нисколько не стараясь шептать иль говорить тихо, обратился к подремывающему моррону один из переодетых в шеварийское герканцев и призывно замахал рукой, указывая на ближайшую комнатушку. – Вас командир наш заждался. Прошу вас, ступайте же к нему, не медлите!

«Да чтоб те шавка бешеная пол-ляжки оттяпала!» – едва слышно прошептали губы Аламеза, только начавшего засыпать и тут же безжалостно вырванного из этого приятного состояния. Влиятельная персона из герканской разведки хотела его видеть, желала с ним говорить, а значит, следовало идти. По правде сказать, Дарку вовсе не хотелось никаких разговоров: как ни до, так ни после сна, и уж тем более не вместо…

* * *

Быть рыцарем означает не только иметь привилегии перед остальными людьми, как низкого происхождения, так и благородных кровей, не только пользоваться большим уважением, чем обычные дворяне иль офицеры, и иметь почетное право набирать во время войны собственный отряд, не входящий в состав регулярной армии. Благородных воителей всех королевств, будь то Геркания, Виверия, Филания или даже далекий Намбус, роднило одно – к их пожалованным сюзеренами правам непременно прилагались и обязанности. Рыцарь не только многое мог, но и должен был многое делать на благо своего монарха, а для этого ему необходимо было немало и уметь.

Лишь отдернув лоскутный полог и переступив порог крошечной комнатушки фон Кервица, Дарк тут же понял, что хотя он уже обзавелся гербом да шпорами, но до превращения в настоящего рыцаря герканской короны ему еще очень далеко. Должны были пройти долгие годы, прежде чем он освоил бы сложную, запутанную, зачастую кажущуюся бестолковой науку вести себя подобающе рыцарю. Науку, которую получившие титул по наследству постигали с самого детства и совершенствовали на протяжении всей остальной жизни. Науку, которая была куда противоречивей и многогранней, чем ему сперва показалось.

О жизни герканских рыцарей в мирное время моррон мало что знал. Для него было совершенно неясно, как следовало обращаться с прислугой и с крестьянами из пожалованной ему захолустной деревушки где-то на северо-западе королевства, где он никогда не бывал. В светской жизни благородных воителей моррон также ничего не понимал. Ему было неведомо, как следует одеваться при визите в королевский дворец или в дом благородного вельможи или чем поведение рыцаря на балу и пиру отличалось от его манер во время всевозможных советов, на приеме у короля и в прочих довольно многообразных ситуациях. Одни лишь правила галантного общения с дамами могли с непривычки свести любого с ума. Дарк не знал стихов, способных усладить слух высокородных красавиц, а ведь многие рыцари заучивали наизусть целые поэмы о цветочках, лужках и прочей любовной ерунде; не представлял, как следует одеваться, чтоб фасон и цвета подобранных одежд удачно гармонировали с нарядом благородной девицы и не противоречили бы ее изменчивому настроению; да и понятия не имел, о чем на торжествах и приемах принято вести разговор, а что являлось запретными темами. Всему этому и еще многому другому моррону еще предстояло научиться. Пока же он утешал себя лишь мыслью, что мирное время, время кулуарных бесед, жеманства и интриг, наступит довольно не скоро, а сейчас он находился в родной стихии, на войне, о которой ему было известно куда больше, чем самым умудренным жизненным опытом рыцарям. Ведь он воевал еще тогда, когда прославленных предков нынешних воителей не было и в помине, провел в походах куда больше времени, да и бился не только с людьми, но и с древними существами, которые ныне считались либо «богомерзкими», либо «мифическими».

До этой ночи Аламез искренне полагал, что знает о жизни на войне многое, если не все, однако посещение подвала развеяло его наивное заблуждение. Первое разочарование постигло моррона, когда он увидел, как ловко фон Кервиц обустроил подземное убежище. Одна лишь выдумка с дымоходом чего стоила, не говоря уже о создании на крошечном пятачке миниатюрного подобия походного лагеря с местом для отдыха солдат, уголком для приготовления пищи, небольшим лазаретом, комнатушкой оружейника-кузнеца, где можно было подточить оружие да подправить искореженную броню, и, конечно же, укромным закутком самого рыцаря, где командир мог не только спать да трапезничать, но и предаваться раздумьям или беседовать с порученцами с глазу на глаз.

Келья фон Кервица(из-за смехотворного размера комнатой ее назвать язык не поворачивался) поразила Аламеза своей простотой и продуманностью обстановки, создающей уют в походных условиях, но не допускающей излишеств. Так умело обустроить временное пристанище мог лишь человек, привыкший к кочевой жизни, но по натуре не склонный к аскетизму; человек, не любящий возить с собой лишнее добро, но не желающий жертвовать хорошим сном, ежась на жестком топчане и дрожа от холода. Одним словом, искусству обустройства походного жилища Дарку еще следовало поучиться, и фон Кервиц мог бы стать достойным наставником.

Келья рыцаря была угловой, образованной небольшими частями двух стенок подвала и деревянной перегородкой. Вся она была обвешана тонкими и легкими, однако необычайно плотными коврами ручной работы намбусийских мастеров. Эти ковры обладали сразу тремя весьма ценными достоинствами: они хорошо сохраняли тепло внутри помещения, занимали мало места и не отягощали лошадь при перевозке, но кроме того, приглушали все звуки извне, давая возможность хозяину делиться секретами с доверенными лицами в полный голос, а не шептать. Добрую половину рыцарского закутка занимал жесткий, идеально ровный лежак, на котором Дарк не отказался бы поспать часик-другой. Остальное место было пожертвовано наспех сколоченному столу, на котором дымился недавно принесенный рыцарю ужин и под которым компактно размещалось множество всяких мелких предметов, крайне необходимых мужчине в походе. Стоять в келье мог лишь один человек, да и то касаясь спиной пыльного полога. Чаще всего этим человеком был посетитель, но хозяина, видимо, вполне устраивало одновременно трапезничать и вести разговоры, при этом сидя или даже лежа. Не смущало рыцаря и то, что во время всего разговора посетитель должен был взирать на него свысока, то есть с высоты собственного роста.

– Проходи, можешь на лежак присесть… только с краю! – обратился к долгожданному гостю фон Кервиц, не отвлекаясь от еды. – Поди, удивлен, меня здесь увидев, да еще со столь многочисленной компанией? Можешь не отвечать, и без того понятно, что да, – не дал ответить разведчик уж было открывшему рот моррону.

У рыцаря-шпиона бойко получалось болтать и одновременно поглощать мясо, не забывая запивать его вином. Чувствовался многолетний опыт, приобретенный за солидное число как больших застолий, так и таких вот приватных бесед.

– Ты уж извиняй, к столу присоединиться не приглашаю! – развел сальными ладонями рыцарь, как-то умудрившийся при этом не только вытереть запястьем жир с губ, но и закинуть под лежак обглоданную до кости индюшачью ножку. – Во-первых, тут и на одного здоровяка, вроде нас с тобой, маловато будет, а во-вторых, ни к чему тебе жрать, еще прям здесь и заснешь! Вижу, денек не из легких тебе выпал, так что до конца беседы нашей от чревоугодия воздержаться придется. На-ка, лучше взбодрись! Пакость та еще, но дремоту как рукой снимет, да и мыслишки в башке твоей бестолковой шустрее забегают… обещаю!

Разведчик не стал угощать гостя вином, которое пил сам, хоть на столе кроме одной открытой стояла еще пара полных бутылок. Вместо этого он достал из-под стола и протянул собеседнику старую флягу, внутри которой что-то булькало. Пить пока еще не проронившему ни слова Дарку вовсе не хотелось, однако желание прогнать из головы дремоту имелось, поэтому он и решился хлебнуть пару-другую глотков бодрящего напитка. Фон Кервиц не обманул, пойло оказалось еще той мерзостью. По запаху оно напоминало ядреную кошачью мочу, а по вкусу, наверное, тоже… Моррону просто не было с чем сравнить. Однако сонная голова действительно прояснилась, и Аламез даже почувствовал некий прилив сил, как будто кто-то заметно ускорил биение его сердца и заставил ленивицу-кровь быстрее бежать по артериям да венам. Правда, без побочных эффектов не обошлось: щеки Дарка мгновенно запылали огнем, а из глаз, да и из носа стали обильно выделяться позорящие мужчину жидкости.

– О-о-о, вижу, пробрало! – по-доброму рассмеялся фон Кервиц, отправляя себе в рот новый кусок мяса и щедро протянув гостю на ноже половину капустного листа. – На-ка, занюхай! Только в пасть совать не советую, могет и обратно полезть…

– Что это? – едва смог произнести Дарк, уже поборовший спонтанное выделение из носа, но тщетно пытавшийся остановить поток льющихся из глаз слез.

– А к чему тебе знать? – хмыкнул фон Кервиц, хитро взирая на пытавшегося прийти в себя Аламеза. – У вас, морронов, свои секреты, у нас, шпионов, свои. Нет, я бы, конечно, поделился с тобой рецептиком настойки, да вот только дружку твоему, Гентару, непременно разболтаешь. А это нам ни к чему! Зачем делиться чем-то за бесплатно, тем паче со старым пройдохой, у которого и снега-то зимой задаром не допросишься?!

Как это ни парадоксально, но Дарк не был удивлен осведомленностью фон Кервица. Рыцарь частенько смотрел на него как-то странно, как будто зная, кто он на самом деле, и желая поговорить в открытую, но каждый раз сдерживаясь. Кроме субъективных ощущений, частенько возникавших в моменты общения с разведчиком, у Аламеза имелись и иные основания заподозрить неладное. Рыцарь приблизил его к себе и во многом относился как к равному, хотя вряд ли повел бы себя так по отношению к обычному везунчику-мошеннику, которому посчастливилось стать рыцарем. К тому же деяния Легиона наверняка не могли оказаться незамеченными разведкой могущественного королевства, по крайней мере, на землях самой Геркании.

За считаные доли секунды моррон просчитал, что отпираться бессмысленно. Во-первых, его отказ от явного ничуть не поколебал бы твердой убежденности собеседника, видимо, хорошо осведомленного о делах Мартина Гентара, а возможно, и лично встречавшегося с ним. Во-вторых, само слово «моррон» знали немногие: лишь сами бессмертные воины да далеко не все из их врагов-вампиров. В-третьих, раз фон Кервиц решил открыться, значит, дело было серьезным, и им, вполне вероятно, было что друг другу предложить. В конце концов, Дарк ничего не терял, а в результате откровенной беседы он смог бы что-нибудь выгадать.

– А ты просил? – задал встречный вопрос Аламез пристально глядевшему на него фон Кервицу в ожидании ответной реакции.

– Нет, покачал головой рыцарь, отводя взгляд. – Ты молодец, не отпираешься, а значит, соображаешь, что негоже нам время попусту на болтовню глупую тратить.

– Откуда про нас знаешь? – спросил Аламез, в свою очередь, гипнотизируя рыцаря пристальным взором. – И к чему ты вообще этот разговор завел? Мне кажется, не стоит сейчас обсуждать темы, весьма далекие от войны…

– Ты прав, не стоит, – кивнул рыцарь, отправляя очередную обглоданную кость под лежак. – Но вот только шеварийские похождения твоих закадычных дружков очень даже гармонично в общую картину поганых событий вписываются. Но о том чуть позже. Ты два вопроса задал, я уж, как заправский педант, по порядку пойду и сперва на первый отвечу. Но уж, извиняй, долго языком трепать не стану, не до того, – покончив с едой и похоронив ее жалкие остатки прямо вместе с тарелкой под лежаком, фон Кервиц решил всерьез заняться выпивкой, хоть Аламезу по-прежнему не наливал. – О морронах нам известно давно, лет эдак сто, если не более. На то мы и разведка, чтобы знать, что в королевстве творится и кто какие козни строит. Кто первый про вас поведал, не знаю, наверное, вампирюга какой-нибудь, которого святые отцы или наши мастера дознания на дыбу осиновую вздернули и каленым железом вместе с чесноком потчевать принялись. Так вот мы и узнали, что среди нежити водятся живые мертвяки, именующие себя морронами и возомнившие себя чуть ли не спасителями человечества, отчего и в дела людские свои длинные носы всегда сунуть готовы.

– А почему ты со мной разговариваешь? Почему так спокойно беседуешь, зная, кто я на самом деле, да и…

– Послушай, Дитрих, иль как тя там на самом деле звать, – тяжко вздохнул рыцарь, допив бутылку и потянувшись за второй. – Ты сейчас совершаешь ошибку, кою совершали большинство таких, как ты, и мастер чародейских проделок Мартин в том числе! Не считай герканскую разведку сборищем тупоголовых, прямолинейных, фанатичных глупцов, только и знающих пытать, строчить доносы, казнокрадов прижучивать да заигравшимся в политику вельможам на их место указывать. Мы не вы, мы обычные люди, но дураков в наших рядах нет, и вам многому стоило бы у нас поучиться, да вот только не хотите… гордыня вас терзает!

– Это ты про кого? – спросил Дарк, заподозрив, что про Гентара, с которым рыцарю, возможно, приходилось тесно общаться. Мартин его о том не предупреждал, что, впрочем, вовсе не удивляло. Некромант обожал недомолвки.

– Отношение наше к вашей братии неизменное вот уже на протяжении целого века, – продолжил фон Кервиц, проигнорировав вопрос. – Ну ползаете вы по нашей земле, ну и ползайте, ведь хоть и живые мертвяки, но от людей ничем не отличаетесь – теплые даж и не разлагаетесь…К тому же охотно другую нежить истребляете, людей не жрете, да и к власти вроде бы особенно не рветесь. Так что мы хоть и считаем вас тварями, но вовсе не «богомерзкими», а поэтому и шагов враждебных не предпринимаем. Мартин Гентар и с десяток других твоих дружков уже давненько в нашем поле зрения. Мы также знаем, где находятся многие ваши убежища, по крайней мере, на землях Геркании, но не собираемся устраивать облавы.

– И с чего ж такая милость? – спросил Дарк, прекрасно зная, что ему рыцарь ответит.

– А зачем нам это? – не разочаровал его фон Кервиц, дав именно тот самый ответ, который и ожидался. – В любом деянии, что малом, что большом, должны быть толк да смысл. От вас же, как это ни странно, Короне гораздо больше пользы, чем вреда. Уж как-то так странно выходит… Может, ты мне объяснишь, почему? Почему все выходки Мартина и проделки других морронов оборачиваются в итоге на пользу Геркании?

– Это не случайно, – уклончиво ответил Дарк, – а большего я тебе сказать не могу.

– А мне и не надо, – пожал плечами фон Кервиц. Видимо, слова Дарка неудачно легли на былые обиды. – Только как-то вот непонятно выходит. Мы друг другу не враги, а когда союз с вашей братией заключить пытаешься, вы презрительно морды воротите.

– Герканская разведка пыталась заключить союз с… нами? – Новость оказалась настолько неожиданной, что Аламез чуть было не проговорился и не употребил слово «легион», в то время как фон Кервиц до сих пор не упомянул это название, а значит, и не знал, как называется братство морронов.

– Попытки были, – не стал отрицать рыцарь. Последнюю сделал я лет пять-шесть назад. Помню, приложил немало усилий, чтобы разыскать Гентара и поговорить…

– И как?

– Да никак, – хмыкнул разведчик. – Видимо, твой дружок не считает меня ровней. Прибег к чарам, сбежал прямо из-под носа, хоть в кандалы его заковывать никто не собирался… Вот и тебя, поди, наставлял, что меня надо вслепую использовать и в планы истинные не посвящать. Поди, еще поучал, как на место мое слабое надавить… Меня даж подивило, что ты про убийцу брата моего ни словом не обмолвился.

– А это помогло бы, ты бы тогда не сбежал? – сказал Аламез, хорошенько не подумав, и тут же убедился, что совершил ошибку.

– Фон Кервиц никогда и ни от кого не бегал, – произнес рыцарь без крика и вроде бы спокойно, однако стальной блеск в его глазах лучше громогласных воплей и стука кулака по столу говорил о том, что он разозлился. – Я согласия на участие в афере твоей не давал, так что за языком последи, пока он еще на месте! Я шавкой на поводке никогда не был и впредь ею быть не собираюсь, да и в отличие от тебя людей своих берегу, на верную смерть не посылаю! Прежде чем в трусости обвинять, припомни, сколько солдат у тебя вчера было и сколько сегодня осталось!

– Прости, я не так выразился, – пытался уладить недоразумение Аламез, но поднятая кверху ладонью рука рыцаря стала знаком, что эту тему лучше оставить и позабыть.

– Я не принял участие в затейке дружков твоих, поскольку считал ее неразумной, так оно и вышло, – удивил рыцарь своим заявлением Аламеза. – Ушел же я по иной причине, и ты ее знаешь. Вот видишь, часть людей своих собрал, да и планчик уже имеется, как по врагам удар нанести и наступление им подпортить…

– Так я тебе за этим понадобился? – высказал предположение Дарк, но был весьма удивлен, получив вместо утвердительного ответа скупое мотание головой.

– То моя головная боль и никак не твоя забота. Я тебя для другого поджидал. К тебе совсем иной разговорчик имеется.

– Вот как! – не стал скрывать недоумения Дарк. – А может, ты сперва на мой вопросик ответишь? С чего это ты вдруг со мной о делах говорить собрался? Теперь ты знаешь, кто я, неужто это отношения твоего ко мне не попортило?

– Ничуть, наоборот, лишь укрепило, – фон Кервицу вновь удалось поразить Аламеза. – В Мелингдорме я еще не знал, кто ты, но появление Гентара все прояснило. Ты ведь за герб на турнире не ради тщеславия и почестей бился, а для иных, более высоких и близких мне целей. А иначе бы тебе дружки-морроны не помогали.

– Да, и для чего же? Проясни-ка!

– Ты рвешься к власти, но движут тобой не личные интересы! Ты хочешь стать одной из влиятельных персон нашего королевства ради помощи братству, – честно и просто изложил рыцарь, решивший не опускаться до сокрытия сути под многослойной оберткой красивых, но ничего не значащих слов. – И в этом немногие могут тебе помочь. Я из их числа. Морроны хотят иметь своего человека при королевском дворе, что ж, герканская разведка нисколько не против, а, наоборот, только «за». Мы давно искали союза с вами, вы на него не пошли. Ну, что ж, мы вовсе не против и такой усложненной формы сотрудничества. Я помогу тебе достичь цели, а ты поможешь мне в борьбе с врагами Геркании. Заметь, я не сказал, что будешь беспрекословно выполнять все мои приказы. Право выбора и принятия решения остается за тобой.

– Надо подумать. – Дарк был, в общем и целом, не против, но не решился сразу дать согласие.

– Думай, времени у тебя полным-полно, – развел руками фон Кервиц, а затем все-таки плеснул вина и во второй стакан, предназначенный для гостя. Быть может, рыцарю просто наскучило пить в одиночестве. – Однако не советую прямо сейчас начинать мозгами раскидывать, они тебе для другого дела понадобятся. Раз мы о вас, о морронах, знаем, так тебя, поди, и не удивит, что и о клане здешних вампирюг нам много ведомо. Думаешь, напрасно я именно тебя за башкой Фегустина Лата послал? Что у меня, других достойных рубак нет, что ль? Нет, я знал, кто ты и что с кровопийцей справиться сможешь…

Фон Кервиц назвал вампира настоящим именем, а не полковником Лоргисом. Этого было вполне достаточно, чтобы поверить ему на слово.

– Да, но почему-то потом задание отменил. Неужто герканская разведка и с вампирами сотрудничать захотела? – решил пошутить Аламез, но попытка не увенчалась успехом.

– Нет, – ответил фон Кервиц на полном серьезе. – Клан Мартел – наш враг. Воюя с Шеварией, мы на деле стремимся к его полному истреблению. Ложа Лордов-Вампиров нас в этом поддерживает, – не переставал удивлять Дарка шокирующими откровениями рыцарь. – Да и вы того же добиваетесь, но вот только уж слишком неразумно, уж больно рискованными методами. Мартин попытался проникнуть в логово врага нахрапом, что ж, – рыцарь-шпион развел руками, – он получил, что хотел. Но только ты без верных людей остался, да и сам некромант с пошедшими за ним морронами находится в очень незавидном положении. В лучшем случае они уже мертвы, хотя не думаю, что вампиры так быстро умертвят тех, кого так долго и усердно заманивали в западню.

– С чего ты взял? – произнес Дарк с показной усмешкой, хотя на самом деле очень боялся, что рыцарь прав.

– В отряде Гентара есть предатель, – уверенно заявил фон Кервиц, залпом осушив полный стакан вина. – Герцог Мартел, настоящий правитель Шеварии, знал о каждом шаге твоего дружка Мартина и искусно подыгрывал до самого последнего момента, а потом… потом нанес удар, заманил врагов в подземелье своей цитадели, да там с ними и расправился.

– С чего ты взял? – повторил теряющий терпение Дарк, но на этот раз без намека на пренебрежительную ухмылку и сквозь зубы.

– Это всего лишь мое предположение, – вначале обнадежил фон Кервиц моррона, однако тут же и горько разочаровал: – Но, как известно, любое допущение, подтвержденное фактами, становится неоспоримой истиной. Ты хочешь фактов? Изволь, ты их получишь! Первое, – принялся загибать сальные пальцы рыцарь, – после падения Кенерварда шеварийцы оставили пленных в живых, хотя были злы как черти и собирались тут же учинить расправу. Однако почему-то в последний момент передумали. Нас долго держали вблизи Верлежа и погнали к Удбишу спустя лишь две недели, притом именно той дорогой, вблизи которой проходил твой отряд. Вампиры хотели использовать меня в своей игре, и они это сделали, хотя до конца не понимаю, что они от этого выиграли…

– Это могло быть лишь совпадение, на войне всякое бывает… – не стал вдаваться в детали Аламез, отчасти знавший ответ. – Что дальше?

– Твоим товарищам как-то удалось узнать о планах шеварийцев гораздо раньше, чем мне, а ведь у вас не такие возможности, как у нас; у вас явно нет такой сети агентов и осведомителей. Не кажется ли тебе это странным?

– Кажется, – кивнул Аламез, – но это ровным счетом ничего не доказывает.

– А помнишь, как я злился, узнав, что ты хочешь провести отряд в город при помощи чар? Ты что, действительно полагал, что я столь богобоязненный? Так вот, – выдержав небольшую паузу после смешка, продолжил рыцарь, – чары, которые были использованы Мартином, это чары клана Мартел, но только они были несовершенными, убогими, как табурет, сделанный неловкими ручонками пятилетнего ребенка. Кто-то открыл их Мартину в самый последний момент перед делом, а тот хоть и смог их воссоздать, но не успел отточить мастерство.

– Это только догадки, пустые домыслы, – покачал головой Аламез, не собиравшийся рассказывать разведчику о добровольной помощи Марка морронам, – которые опять же ничего не доказывают…

– Доказывают, и многое, – возразил рыцарь, – ведь неподалеку от места нашей стоянки был тайный подземный ход. О нем известно мне, моим людям и еще кое-кому, о ком тебе знать не следует, но только не вампирам. Если бы Гентар проработал операцию сам, то обязательно проведал бы и о нем, но он не особо утруждался. Кто-то из его окружения, кто-то хорошо знающий его образ мысли и характер, отвергающий любую скрупулезную, кропотливую проработку вопросов, преподнес ему готовый план действий прямо на блюдечке с голубой каемочкой, а тот и заглотал наживку. Не стоит ничего говорить, я по твоей перекосившейся роже вижу, что прав…

– Это все доказательства? – внешне демонстрировал недоверие Аламез, хоть слова рыцаря заставили его всерьез призадуматься.

– Да что ты, – отмахнулся со смешком фон Кервиц, – это только начало! Признаюсь, грешен, позавчера мои люди следили за тобой. Правда, не всегда успешно, да и Мартина с компанией им довольно долго пришлось разыскивать. Не буду расточать похвалы твоему искусству маскировки и перевоплощению в нищих, времени нет. Ответь мне лишь на один вопрос: сколько дохлых вампиров осталось на той крыше?

– Не помню, – честно признался Аламез, почувствовав по интонации разведчика и по его взгляду, что тут кроется какой-то подвох. – А какая разница-то?

– А такая, – ответил фон Кервиц, видимо, немного разочарованный недогадливостью собеседника, – что один, всего один-единственный! После твоего ухода лежать мертвой осталась лишь дамочка-кровопийца, действительно пытавшаяся тебя спасти. Это был спектакль, разыгранный для тебя, а ее «выход» оказался неожиданностью даже для «постановщика пьесы». Как только ты ушел, мертвые кровососы ожили, а тех, кого девица с мечом взаправду на тот свет отправила, твой дружок по разбою воскресил. Все на ноги поднялись, даже те, у кого этих ног и не было… Вижу, опечален, расстроен, но зато теперь не сомневаешься, что в ваших рядах завелся предатель, и самое ценное – знаешь, кто!

Дарк не мог поверить своим ушам, не мог и не хотел. Он допускал, что когда-нибудь настанет день, когда их пути с Марком навсегда разойдутся, но не мог предположить, что это произойдет столь быстро и именно так. В голове моррона все путалось. Он не мог понять, зачем его приятелю понадобилось вставать на сторону его же врагов, пытавшихся совсем недавно лишить парня жизни, чтобы воспользоваться чудесными свойствами его организма, и уж тем более как он посмел заманить в смертельную ловушку своих спасителей. Неясно было и зачем понадобилась сама беготня по крышам, и довольно правдоподобно созданная видимость сражения. Ответа на этот вопрос, к сожалению, было не найти, по крайней мере до него не додуматься прямо сейчас.

– Мой наблюдатель рассказывал, девица перед смертью тебе что-то говорила. Не припомнишь, что? – вырвал Аламеза из состояния тяжких раздумий голос продолжившего разговор рыцаря. – Да и парень сам, он тоже из ваших иль иное существо?

– Иное, – ответил Дарк, не желавший вдаваться в подробности. – Она хотела рассказать что-то о клане Мартел, якобы они не вампиры, – с трудом припоминал Дарк, – но это сущий вздор! Шеварийские кровососы сильно отличаются от вампиров других кланов, но это не меняет их сущности.

– Понятно, что породистый жеребец, что хромой тяжеловоз, оба кони, и обоих под седло поставить можно, – подытожил фон Кервиц. – Можешь не продолжать! Не утомляй меня рассказом, кто из них как сосет кровь и кто под солнцем в пепел обращается, а у кого лишь башка болит… Праздным любопытством не страдаю, а в бой против них людей своих все равно не поведу, не та у меня задача.

– Так, значит, на помощь твою не стоит рассчитывать? – спросил Дарк и тут же устыдился, какую несусветную глупость сморозил.

– На помощь стоит, – кивнул рыцарь, – но штурмом цитадель клана Мартел брать не собираюсь. Во-первых, у меня есть дела и поважнее, или ты про наступление шеварийских войск уже позабыл? Во-вторых, тут нужна целая армия, а наш жалкий отрядик к ней и на полдюжины миль подойти не сможет. И в-третьих, я не поведу своих людей на верную смерть ради спасения того, кто от меня с презрением морду воротит! Так дружку своему Гентару и передай, коль повезет и в живых застанешь.

– Не передам, – качнул головой Аламез, уже давненько не чувствовавший себя столь жалким и бессильным, бывшим не в состоянии ничего изменить. – Я не знаю, как в логово вампиров проникнуть. Того пути, по которому мои товарищи туда прошли… в общем, его уже нет.

– Это-то как раз не беда! С этим-то как раз я тебе подсобить и смогу, – неожиданно порадовал моррона фон Кервиц, допивший уже третью бутылку вина, но ни капельки не захмелевший. – Но прежде, так уж, из чистого любопытства, еще один фактик послушай, чтоб не сомневаться потом, что я тебя попутал и с три короба наврал, и в легковерности себя не корить.

– Какой еще фактик? – нахмурился Дарк, боявшийся услышать еще одну новость, которая его так же сильно расстроит. Известия о предательстве Марка было вполне достаточно.

– Да так, пара пустячков, которые тебе душу не ранят, – великодушно предупредил рыцарь, догадавшийся, как не по себе сейчас Аламезу, – зато они куда весомей того, что я уже наговорил.

– Тогда не тяни, говори!

– Вы на дом герцога ровно в полдень напали, а за два часа до этого карета Его Светлости в сопровождении почти всего отряда его личной охраны столицу через южные ворота покинула да по дороге в Гилац направилась. Понимаешь, что это значит? – спросил фон Кервиц, хитро прищурившись.

– Карета могла быть и пустой, – пытался ухватиться за соломинку Дарк, боявшийся признать и признаться самому себе, что вампиры провели их во всем, даже в нападении на вельмож.

– Могла, – не стал отрицать рыцарь-шпион, – но, согласись, как-то странно, что, выходит, герцог всего за три часа до вашего нападения более трех четвертей охраны из дома убрал. Кстати, а как герцог выглядел?

– Среднего роста, не плотный, но и не худощавый, аккуратная бородка, седые волосы…

– Довольно! – перебил фон Кервиц. – Его Светлость, герцог Темборг, лыс, как моя коленка, и раскормлен, как боров. Вас провели, самих вельмож и в помине на совете не было! Они даже не потрудились подставных дурачков со схожей внешностью найти, а знаешь почему? Да потому, что знали, вы – дилетанты в диверсиях и без предварительной проверки присутствующих персон в зал собрания ринетесь. Эдак, с ходу, по-молодецки бойко налетите и всех перебьете! Провели вас, мой друг, ох как красиво провели!

– Но ведь если бы ты там был, то обман вскрылся бы, – возразил Аламез, все еще не в силах поверить, как жестоко был обманут.

– Во-первых, – вновь стал загибать уже не сальные, а обтертые о штаны пальцы фон Кервиц, – тот, кто вас провел, был уверен, что я не соглашусь принимать участия в этом безумии. Во-вторых, нападение было изначально спланировано так, что у вас времени имелось впритык и на предварительное наблюдение его не осталось бы. И в-третьих, когда я вместе с вами оказался бы в зале, то все равно уже ничего нельзя было бы изменить. Слишком поздно, ловушка бы уже захлопнулась. Вампиры бы только напали чуток пораньше, а твои друзья-морроны в любом случае атаковали бы, ведь они не разобрались бы, что происходило в зале. Из своего убежища они видели вас, но вряд ли слышали…

– Убедил, меня здорово облапошили, – подытожил Дарк. – Но может, ты отложишь торжественный момент злорадства на потом, а теперь все-таки скажешь, чем можешь помочь?

– Ты к себе несправедлив. Налицо явная недооценка собственных способностей, – без малейшего намека на издевку произнес фон Кервиц, а затем с сожалением посмотрел на остатки вина, едва прикрывавшие дно последней бутылки. – Вот как раз тебя-то мне и не в чем упрекнуть, разве что в доверии к недальновидному, явно недостойному права вести за собой людей командиру. Не бери вину Гентара на себя! В безвыходной ситуации ты сделал все, что мог, и даже умудрился спасти парочку своих людей. Ты стал жертвой чужой ошибки, но выжил, а это о многом говорит, и, полагаю, извлек урок на будущее. Я сам, признаюсь, не раз нарушал субординацию и посылал ко всем плешивым чертям старших по званию, когда они с важным видом несли полнейшую чушь. В мирное время так поступать не стоит, но на войне есть главное правило, которое превыше всех уставов, предписаний, указов и даже представлений о чести. Сформулировать его можно по-разному, но я люблю говаривать так: «Никогда не садись на корабль к сумасбродному капитану!», а твой Мартин Гентар тот ли еще сумасброд, впрочем, это, наверное, и неплохо для ученого мужа… Тобой же на войне должны управлять не полководцы и не обстоятельства, а терпимость и расчет. Терпимость к недостаткам других, которые порой приводят к прискорбным последствиям не только для них самих, но и для окружающих, и собственный расчет, как выжить, несмотря на их неизбежность. Но довольно нотаций! Вижу, я тебя уже изрядно утомил, – произнес фон Кервиц с легкой ухмылкой. – Ты же не дурак и все уже понял. Переходим к более конкретному делу, а именно к тому, чем я могу оказаться тебе полезным. Прежде всего, я обещаю позаботиться о твоих раненых. Полагаю, мы пробудем в Удбише еще дней десять, а уж затем двинемся на юг; туда, где идут бои. За это время они смогут отлежаться, если, конечно, не помрут… Мой лекарь вовсе не плох, да и в мазях с целебными снадобьями пока недостатка не испытываем, но раны твоих солдат… – фон Кервиц многозначительно пожал плечами и развел руками.

– Понимаю, – кивнул в ответ Аламез, – и премного тебе за это благодарен, однако…

– Еще пять лет назад, – продолжил рыцарь, не дав гостю договорить, – герканская разведка начала рассматривать возможности по физическому устранению, то бишь убийству, герцога Теофора Мартела. Наша агентура в Удбише была основательно усилена, и это принесло кое-какие плоды. Было выяснено, что один из старейших вампиров в мире вот уже более полсотни лет не покидал своего подземного жилища. Его ближайшее окружение так же неохотно «выходит в свет». На приемах у шеварийского короля, на торжествах да прочих собраниях знати их подменяют двойники, обычные люди из плоти и крови, которым вампиры как-то придают свой облик и чьими телами умеют управлять на расстоянии. Только не спрашивай, как им это удается, не знаю, – честно признался рыцарь. – Главными и единственно важными для нас были сведения, что обезглавить клан Мартел можно, лишь проникнув внутрь цитадели. Но это так же сложно, как и завоевать все королевство. Мы не можем перебросить на север Шеварии целую армию, тем более незаметно для вражеских войск. После этого открытия, как понимаешь, рассмотрение вопроса о покушении на герцога было приостановлено до выявления новых, благоприятствующих миссии обстоятельств.

– Но они так и не нашлись, – высказал предположение Аламез.

– Нашлись, но в недостаточном количестве, – невозмутимо продолжил разведчик. – Нашей агентурой было установлено, что до того, как вампиры стали пользоваться лунгъэрами, – непривычное, наверное, полное и более верное название лунгов кольнуло слух моррона, – под Удбишем существовала целая система подземных ходов, сходящихся в одном тоннеле, который, как ты уже, наверное, догадался, вел в цитадель клана. Необходимость в подземных ходах отпала, и они были перекрыты, к сожалению, очень надежно. С полдюжины мои люди нашли, но пройти по ним не смогли, причем завалы и затопление сточными водами из городского коллектора оказались далеко не самыми серьезными препятствиями. Возможно пройти лишь по одному, однако проход этот ведет к цели очень опасным и очень долгим окружным путем. Предполагаемые потери личного состава при переходе по нему составили бы три четверти отряда. Я запросил разрешение на проведение операции и был лично готов отправиться под землю, однако получил отказ. Боюсь, в следующий раз вопрос поднимется нескоро, боюсь, я уже не доживу… Готов ли ты провести две недели под землей, каждую минуту подвергаясь опасности быть заваленным камнями, погибнуть от удушья иль быть сожранным зверьем, которое там водится? – задал вопрос фон Кервиц и замолчал в ожидании ответа. Но, видимо, рыцарю очень хотелось, чтобы Дарк отважился рискнуть, и поэтому он не выдержал и привел весьма убедительный, по его дилетантскому мнению, но на самом деле очень сомнительный аргумент: – Ты же не человек, ты ведь живой мертвец, тебе терять нечего! В отличие от людей, ты воскреснешь, да и вряд ли подземные твари прельстятся твоей плотью…

«Хотелось бы надеяться!» – подумал Аламез, но вслух произнес совершенно иное:

– Согласен. Где этот проход находится? Есть ли еще что-то, чем тебе со смертником поделиться не жалко?

– Проход в лесу, к востоку от города, почти сразу за болотцем, возле которого стоянка твоего отряда была. От кладбища до него всего мили три по прямой будет, – выпалил фон Кервиц, явно довольный ответом. – Поделюсь же я с тобой припасами, оружием, да еще парочку людей толковых в помощники выделю, если ты, конечно, обещание дашь относиться к ним уважительно.

– Слово рыцаря, – поклялся Дарк, но, поняв по насмешливо-снисходительному выражению лица разведчика, что сморозил глупость, дал иное обещание: – Слово моррона, и чтоб мне тысячу лет не воскреснуть, коль нарушу!

– Теперь верю. Пожитки прямо сейчас собери, а я уже предупредил своих людей, чтоб снабдили тебя всем необходимым. Потом можешь вздремнуть пару часиков. Отправитесь в путь из расчета, чтобы успеть на нужное место в лесу к рассвету выйти. Город покинете по тайному ходу под крепостной стеной, о котором я тебе уже говорил. Не беспокойся, Ринва уже несколько раз им пользовалась, так что не заплутаете…

– Ринва?! Ты отправляешь со мной Ринву?! – Дарк оказался настолько застигнут врасплох этой малоприятной новостью, что даже не сдержался и перешел на крик: – Да девица твоя спит и видит, как бы мне по горлу ножичком полоснуть! Да мы только с кладбища выйдем, она тут же…

– Я бы на твоем месте не орал, да и не артачился бы, – успокоили моррона размеренная интонация и строгий взгляд рыцаря. – Ничего она против тебя не предпримет, не в ее это интересах, как, впрочем, и не в твоих ее задевать. Без нее ты по проходу не пройдешь, а она без тебя в нем не выживет, так что вы оба обречены на этот союз. Да, и помни про клятву свою!

– Забывчивостью не страдаю, – огрызнулся моррон, весьма огорченный и выбранной рыцарем спутницей, и тем, что фон Кервиц так ловко подловил его на слове. – А вот скажи, тебе-то самому ее не жалко? Ведь на верную смерть со мной посылаешь? Она же не моррон, она, если что, не воскреснет!

– Жалко, – признался фон Кервиц, – да только выхода иного нет. К тому же она сама тебя сопровождать вызвалась. Поверь, у нее имеется весьма весомая причина, чтоб ты живым до логова вампиров добрался, а там вам не до того будет, чтоб между собой грызться.

– И какой же, если не секрет?

– Не секрет, – качнул головой рыцарь. – Ты сам ее из плена шеварийского в Верлеже спас и видел, сколь необычные методы дознания к ней применялись…

Дарк мгновенно вспомнил о зловещих живых деревьях, чьи корни и иные отростки легко проникали в человеческую плоть и высасывали жизненные соки.

– Вызволить ты ее вызволил, но из лап смерти не спас, – с неподдельным сожалением и грустью продолжил фон Кервиц. – Изощренные пытки деревьями привели к очень плачевным последствиям. Ринва по-прежнему полна сил и в здравом уме, но медленно умирает, поскольку отравилась неизвестным ядом. Лучшие лекари бессильны. Проникнуть вместе с тобой в логово вампиров для нее единственный шанс раздобыть противоядие… единственный шанс на жизнь. Ради него она готова потерпеть твою столь же неприятную ей компанию. Будь она здорова, ни за что бы не отпустил!

– Раз так, пусть идет, – нехотя согласился Дарк. – Надеюсь, больше никаких сюрпризов не предвидится?

Рассказ рыцаря о неизлечимой болезни Ринвы моррона ничуть не растрогал. Только глупцы проявляют участие к бедам врагов и недоброжелателей, тем более на войне, когда человеческая жизнь мало что стоит. Однако эта новость прояснила некоторые моменты. Теперь Аламезу стало понятно, почему фон Кервиц помогал ему, на свой страх и риск делясь с трудом добытыми секретами, а также стало ясно как день, что если он продолжит упорствовать в отказе от компании Ринвы, то поход по подземелью вообще не состоится. Герканский разведчик желал спасти свою помощницу, поэтому и отважился на поступок, который в некотором смысле и при определенных обстоятельствах мог бы быть истолкован как измена. Расчет фон Кервица удался. Желание Дарка вызволить из беды соклановцев было куда сильнее отвращения, которое он испытывал при одной лишь мысли о путешествии в столь неприятной и ненадежной компании.

– Да как сказать, – ответил рыцарь с тихим, злорадным смешком, когда согласный с его условием собеседник уже встал и собирался уходить, чтобы немного отдохнуть перед полным опасностей и дамских капризов путешествием, – точнее, как ты посмотришь на то, что я сейчас скажу, и как ты усвоил урок о терпимости и расчете.

– Все-таки сглазил! Ох, напрасно я спросил про сюрпризы! – подумал вслух Аламез, уже держась одной рукой за плотный лоскутный полог, заменявший дверь.

– Да чего ты испужался-то? Ты второго спутника твоего прекрасно знаешь, даже частенько в пример другим ставил, хвалил, – пытался немного подсластить горькую пилюлю разочарования фон Кервиц и отчасти добился успеха.

– Так, значит, Крамберг жив, значит, он твой человечек, – озвучил свою догадку моррон. – С самого начала пути, от самой границы в моем отряде был твой шпион, приставленный, чтобы обо всем тебе докладывать…

– Притом, заметь, о тебе он отзывался всегда с почтением и уважительно, – произнес фон Кервиц серьезным голосом, но с улыбкой, которую Дарк почувствовал спиной. – Он очень высокого мнения о тебе как о рыцаре, командире и человеке… Ну, ты не стой на пороге, ступай, ступай! Прощаться не будем, у нас, разведчиков, это дурная примета. Иди барахлишко собирать, отоспись чуток да про клятву свою не забывай! Помни, я буду очень расстроен, коль кто-то из этих двоих не вернется…

– На войне как на войне, бывает, и убивают! – с вызовом ответил Аламез и вышел, оставив фон Кервица наедине с удобным лежаком да опустевшими бутылками.

Покинув более чем скромные походные апартаменты рыцаря, Дарк не стал утруждать себя сборами в дорогу. Меч и нож всегда были у него под рукой, а об остальном походном имуществе могли позаботиться и навязанные ему спутники. В конце концов, на то они и подручные, чтобы распихивать по дорожным сумам запасы съестного и прочее барахло. Стараясь не смотреть на уже улегшихся спать герканцев в шеварийских доспехах и не вспоминать о своем погибшем отряде, а также силясь отрешиться от дурных мыслей о постигшей его неудаче, моррон быстро прошел в дальний угол притихшего зала и тут же, даже не снимая нищенских лохмотьев (до сих пор бывших на нем), опустился на свободный ворох соломы.

Завидев, как Дарк Аламез вышел от фон Кервица, Крамберг, уже отмывшийся и переодевшийся в новые доспехи, ринулся к нему, чтобы поговорить. Дарк заметил попытку осведомителя примириться с бывшим командиром и будущим спутником, но проигнорировал ее – не сказав ни слова, прошел мимо, смотря сквозь заискивающе взиравшего обманщика, и даже удержался от того, чтобы отвесить ему пощечину. Таким образом оскорбленный изменой солдата моррон не только сдержал данную им клятву, но и наглядно продемонстрировал Крамбергу свое презрение.

В ту ночь Аламезу так и не довелось заснуть. Пару часов он пролежал неподвижно с закрытыми глазами, размышляя не только о постигшей его и соклановцев неудаче, но и о возможностях достижения стоявших перед ним задач, список которых не поубавился, а, наоборот, лишь пополнился. Как ни странно, но он был совершенно спокоен. Мешающие думать и жить эмоции куда-то ушли, уступив место гласу рассудка, окончательно сумевшего убедить моррона в том, что ему не в чем себя винить, и в том, что он способен справиться с любыми предстоящими испытаниями, какими бы сложными они ни казались.

(обратно) (обратно)

Денис Юрин Призраки подземелий

Глава 1 То ли союзники, то ли враги

Утро уже настало, хоть солнце пока не взошло. Небо заметно посветлело, а туман, еще недавно окутывающий болото сплошной белесой пеленой, уже почти рассеялся. На стоянке небольшого отряда виверийских наемников было тихо. С крепостной стены, возле которой иноземцы-солдаты были вынуждены встать лагерем, также не доносилось ни звука. Ни для кого не секрет, что шеварийские стражники самые ленивые в мире. Большую часть ночного дежурства они привыкли проводить в башне, насиживая бока возле камина, и выползали из натопленной караулки на промозглый утренний холодок лишь перед самым приходом обходящего посты дежурного офицера. По сравнению с их службой отдых виверийцев был сущим мучением. Непривычные к холодным, промозглым ночам здешних мест солдаты-южане спали, плотно прижавшись друг к дружке продрогшими телами вокруг еле тлевшего и уже вовсе не гревшего костерка. Озябшие часовые, стерегущие сон товарищей, кутались в едва доходившие до колен, слишком тонкие для шеварийского климата плащи и старались постоянно находиться в движении, круг за кругом обходя спящую стоянку. Они завидовали менее страдавшим от холода товарищам по оружию, которые перед тем, как устроиться на ночлег под открытым небом, опустошили все запасы вина, а именно: небольшой бочонок прокисшего керейского, выменянного у пройдохи-трактирщика на подслеповатую кобылу (чужеземцы тоже знали толк в торговом обмане); полдюжины бутылок какого-то мутного фруктового пойла, выигранного в карты у пехотинцев из второго сивикорского полка; и последние капли из походных фляг.

Кроме зависти пытавшиеся согреться ходьбой часовые питали и иное чувство. Это была ненависть, лютая ненависть не к врагу, а к их собственному командиру, не только подписавшему крайне невыгодный контракт с одним из шеварийских генералов, имени которого они не знали и не хотели знать, но и по чьей милости они этой ночью оказались в столь незавидном положении. Стареющий капитан и неукротимый сластолюбец утром прошлого дня слишком долго прокувыркался с дородными деревенскими простушками на сеновале, и их отряд вышел на марш только в полдень. Чтобы наверстать упущенное время и прибыть на место сбора к оговоренному в контракте сроку, он повел наемников кратчайшей, якобы ему хорошо знакомой дорогой через лес и, конечно же, заплутал. В результате отряд подошел к Удбишу не с юго-западной стороны, а с востока. Солнце к тому времени уже село, и поскольку по приказу шеварийского командования все перемещения вблизи военного лагеря с наступлением темноты были запрещены, солдатам пришлось обустроиться на ночлег здесь, на самой открытой и продуваемой всеми ветрами местности, да еще прямо возле зловонного рва и гиблых болот. Ближе к утру продрогшие до костей часовые были настолько озлоблены, что даже подумывали потихоньку избавиться от бездарного командира, вот только не знали, как бы обставить всё таким образом, чтобы убийство походило на естественную смерть во сне или на несчастный случай.

Ненависть – плохое чувство, и не только потому, что она порождает в сердцах злость и поедает изнутри. Ненависть настолько поглощает мысли, что строящий коварные планы человек в какой-то мере слеп и не замечает многое из того, что творится вокруг. Троица часовых устала нахаживать круги по периметру стоянки и ненадолго собралась возле болота, чтобы обсудить возможность умерщвления командира, чья глупость и недальновидность рано или поздно, но должна была довести отряд до беды. Хоть туман уже окончательно рассеялся и видимость была довольно неплохой, перешептывающиеся заговорщики не заметили, как на покрытой какой-то неприхотливой водной растительностью и догнивающими отбросами мутной глади рва один за другим появились три небольших шара. На самом же деле внезапно всплывшие предметы далеко не идеально круглой формы были человеческими головами. Не проявили бдительности спорщики и тогда, когда трое пловцов по грязным, стоялым водам бесшумно выбрались на берег прямо возле одного из костров и, плотно прижимаясь к земле мокрыми, покрытыми не только водорослями, но и слоем какой-то липкой слизи телами, осторожно поползли в ихсторону.

Обильно налипшая на одежду, лица и волосы грязь полностью стерла половые различия. Со стороны трудно было судить, являлись ли чужаки мужчинами или женщинами, но вот поблескивающие в их руках ножи да короткие мечи, чьи рукояти угрожающе возвышались над выгнутыми в напряжении спинами, не оставляли сомнений, что их намерения вовсе не мирные. Беглецы из Удбиша не собирались рисковать, потихоньку прокрадываясь мимо пока что занятых беседой часовых, ведь в любой миг одна из трех склоненных друг к другу голов виверийцев могла повернуться в их сторону. Схватка же с целым отрядом изрядно замерзших во сне и озлобленных внезапным пробуждением бойцов явно не входила в планы покинувшей город тайком троицы. О победе в этом бою не могло быть и речи; бегство же в сторону видневшихся на холме деревьев было крайне осложнено из-за пары туго набитых мешков из кожи, оставленных злодеями у самой кромки воды. С тяжелой поклажей на плечах им далеко не уйти, а бросать пожитки, по всей видимости, не хотелось.

Бесшумно обогнув ползком последний догоравший костерок, возле которого свернулись калачиками семеро солдат, перепачканные грязью пловцы приблизились к часовым практически вплотную. Три-четыре шага – небольшое расстояние для броска ножа, с него трудно промазать даже новичку в метании, однако злоумышленники поступили разумно и не стали рисковать. Ведь им оставалось только гадать, что же скрывалось под плащами жертв: простые теплые куртки, кожаные бриганты, кольчуги или кирасы? С такой близи предсмертных всхлипов можно было легко избежать, но грохот падения наземь или друг на друга закованных в стальные доспехи тел непременно перебудил бы весь спящий отряд.

Замерев на месте всего на пару секунд и даже не приподняв голов, злодеи обменялись знаками, а затем продолжили медленное продвижение ползком, пока почти не достигли ног так и не заметивших опасности наемников. Доведенным до отчаяния холодом и глупостью командира заговорщикам не суждено было узнать, кем были благодетели, мгновенно прервавшие их мучения тремя почти одновременными ударами ножей по защищенным лишь шарфами горлам.

Ловко подхватив обмякшее тело солдата, Дарк помог ему быстро и совершенно бесшумно достигнуть земли. То же самое проделали и его напарники из герканской разведки, однако их движения были не столь безупречны и, как следствие, не только привели к потере пары лишних секунд, но и чуть было не загубили всё дело. Ринва переоценила свои физические возможности и слишком резко рванула падающее тело на себя, в результате чего одетый в тяжелую кольчугу труп навалился на самоуверенную девицу всем своим весом и едва не сбил её с ног. К счастью, обошлось без беды. Каким-то чудом устоявшей на ногах разведчице все же удалось совладать с непосильным грузом и опустить его наземь. Крамберга же подвела неопытность. Дарку сразу стало понятно, что это был первый часовой, отправленный разведчиком в лучший мир именно таким образом. Сам удар ножа был хорошо поставлен, но вот последовавший за ним подхват тела вряд ли заслуживал хотя бы удовлетворительной оценки. Вместо того, чтобы прижать всё ещё дергающегося в конвульсиях виверийца к груди и, крепко обхватив его обеими руками, прервать предсмертные судороги, Крамберг зачем-то зажал ему левой ладонью рот (из которого всё равно не вылетело бы напоследок ни звука), а правой рукой почему-то вцепился в пряжку пояса, хотя обхватить мертвеца стоило на уровне груди. При этом обагренное кровью орудие убийства всё ещё оставалось в ладони разведчика, что, конечно же, не способствовало надежности захвата. Обмякшее тело жертвы навалилось на стоявшего сзади убийцу всем своим весом, а затем, повинуясь силе притяжения, заскользило по нему к земле и повисло на собственном ремне, кое-как еще удерживаемом тремя дрожащими, вот-вот должными разжаться пальцами недотепы. Напряженное тело Крамберга замерло в неестественной позе. Похоже, разведчик растерялся и не знал, что дальше делать, как не допустить губительного шума падения, означавшего для всех троих смертный приговор.

Хоть Аламезу и не хотелось помогать человеку, крайне разочаровавшему его в недавнем прошлом, но иного выхода не было. По воле судьбы он и люди фон Кервица стали теперь не просто союзниками, а соратниками. Ошибка одного грозила неминуемой гибелью всем троим. Бросив беглый взгляд и убедившись, что Ринва с грехом пополам, но всё же исправила свой просчет, моррон поспешил на выручку тому, кто вовсе был не достоин помощи. Еще совсем недавно, менее суток назад, Аламез считал Крамберга одним из лучших бойцов в своем отряде, а на поверку тот оказался гнусным осведомителем, приставленным шпионить за ним. Схватив мертвое тело правой рукой за отворот кольчуги, моррон с силой рванул его на себя, а левой поддержал потерявшего в этот миг равновесие Крамберга. Через пару секунд горе-диверсант вновь твердо стоял на ногах, а чуть было не потревоживший сон воинов труп часового плавно опустился на землю.

«Жаль, одному пойти было нельзя… еще намаюсь», – с сожалением подумал моррон, отвернувшись от навязанных ему напарников, и, осторожно переступая с пятки на носок, направился к лесу. От всю дорогу смотревшей на него волчицей Ринвы слов благодарности было не дождаться, а от предателя Дарк их вовсе не желал. К тому же для выслушивания дифирамбов в свою честь Аламез предпочел бы совсем иное время и место. Тревожный сон виверийцев мог быть в любой момент прерван, притом не обязательно шумом или звуком, а всего лишь новым порывом стылого ветра. Достаточно было проснуться одному солдату, и в следующий миг поднялся бы на ноги весь отряд. Нужно было срочно уходить, что Дарк и сделал, оставив тяжелые мешки с провизией, одеждой и инструментами на попечение провинившихся недотеп. Слова ничего не значат; слова – это ветер, проносящийся мимо ушей и бесследно исчезающий в пустоте следующего мгновения. Если и выражать благодарность, то только делами, например отягчением собственных плеч тяжелой ношей. Таким образом, можно считать, что моррон вовсе не проявил неучтивости по отношению к спутникам, а, наоборот, помог им сделать правильный выбор между пустыми словами и вполне осязаемым делом.

Только взобравшись на вершину холма и опершись обеими руками на деревцо, Дарк позволил себе остановиться и оглянуться. Его горе-напарники правильно истолковали бессловесный намек и, взвалив на плечи мокрые мешки, уже начали медленно, сдерживая пыхтение и забавно переваливаясь, словно утки, с боку на бок, преодолевать крутой подъем. Особенно трудно приходилось Ринве. Казалось, огромная, явно непосильная ноша за спиной девицы должна была вот-вот раздавить, переломить пополам, как тростинку, ее стройную фигурку.

Благородный герканский рыцарь Дитрих фон Херцштайн, конечно, никогда не допустил бы, чтобы женщина так утруждалась; но только жаль, его поблизости не было. Все приличия, нормы и правила поведения и прочие так свойственные человеческой общности условности остались за крепостной стеной шеварийской столицы. Здесь же, на лоне природы, уже не было ни галантных кавалеров, ни хрупких прекрасных дам; здесь был моррон, отправившийся в опасный путь, чтобы спасти товарищей, и парочка ненадежных временных союзников из рядов герканской разведки, имевших весьма смутные представления о чести и достоинстве. Если бы не общность интересов, то они уже давно вонзили бы ему нож в спину. Кроме парочки сомнительных личностей, еще имелись спящие у подножия холма враги и поджидавшая впереди неизвестность. Хоть Аламез и устал (один из мешков он тащил на себе до самой крепостной стены, а затем еще и волочил оба на веревке по дну рва), но он не стал бы поджидать обремененных поклажей спутников, а продолжил бы путь. Причина его вынужденной задержки была банальна – он просто не знал, куда дальше идти. Только Ринве было известно, где находится тайный проход в подземное логово клана Мартел; настолько тайный и, видимо, старый, что даже сами шеварийские вампиры о нем позабыли…

Новый порыв стылого ветра обрушился на стоянку виверийцев и принес с собой дождь, мелкий, противный и частый. Тысячи крохотных капелек бойко забарабанили по плащам и лицам спящих солдат, заставив многих открыть глаза, а некоторых даже приподнять головы и окинуть округу сонными взорами. Для спутников моррона природное ненастье чуть было не стало роковым, ведь к тому времени они добрались лишь до середины холма и были видны, как горошины на ладони. К сожалению, сами носильщики не подозревали об угрозе за спиной и были настолько поглощены борьбой с тянувшей назад поклажей, что совсем не оглядывались.

Положение вновь спас Дарк, вовремя присвистнув соловьем, чтобы привлечь внимание преодолевавших крутой подъем напарников, а затем подав им знак немедленно лечь на землю. При данных обстоятельствах это было единственно возможным решением. Даже если бы Крамберг с Ринвой, побросав ценные мешки, побежали бы к деревьям, то все равно не успели бы укрыться от арбалетных болтов. Как Дарк заметил (по нашивкам на плащах и иным армейским знакам), примерно треть наемников составляли отставные «тандальеры», бывшие еще в давние-предавние времена гордостью виверийских стрелков. Вооруженные не скорострельными, но практически бесполезными против щитов и брони луками, а тяжелыми, почти осадными арбалетами, «тандальеры» обычно выставлялись против атакующих кавалерийских отрядов. Бывало и так, что вовсе без защиты копейщиков или иной легкой пехоты. Отборные виверийские стрелки довольно успешно обстреливали быстро мчавшиеся прямо на них или кружащие по полю мишени. Ударной мощи их болтов вполне хватало, чтобы пробивать навылет боевые кольчуги всадников из легкой кавалерии на средней и даже дальней дистанции и превращать рыцарские латы в решето на малой и средней. Низкую скорострельность громоздкого оружия, используемого чаще всего на подставках-треногах, с лихвой компенсировали отточенное мастерство перезарядки и наличие у каждого «тандальера» двух, а то и трех арбалетов и стольких же помощников. Пока мастера летящей смерти стреляли, подручные перезаряжали арбалеты, более напоминавшие миниатюрные переносные баллисты.

К счастью, покинув ряды регулярной армии и избрав путь вольных наемников, «тандар» с собой виверийцы не прихватили, но зато с обычными арбалетами и луками управлялись куда проворней обычных стрелков. Даже заспанные «тандальеры» со слезящимися, опухшими глазами и трясущимися от холода руками прервали бы жизнь бегущих прочь чужаков всего парой метких выстрелов, притом задолго до того, как живые мишени успели бы добраться до вершины холма. Единственный шанс выжить для спутников Дарка состоял в том, чтобы быстро залечь и, превозмогая страх, не двигаться. Их грязные, намокшие одежды, преимущественно темно-серого цвета, конечно, выделялись на фоне коричневой земляной насыпи, местами поросшей зелеными островками сорняков, но когда человек только проснулся и едва приподнял налитые тяжестью веки, то вдаль обычно не всматривается, и все, что находится дальше пяти-шести шагов, воспринимает как фон, причем неизменный, неподвижный. А любое движение, наоборот, мгновенно фокусирует взор проснувшегося и сигнализирует об опасности.

Задумка Аламеза удалась, хоть он и боялся, что всё так просто не обойдется. Поворочавшись с боку на бок и плотнее закутавшись в кое-как спасающие от холода и сырости плащи, виверийцы снова заснули. Отсутствие прохаживающихся между кострами часовых наемников ничуть не смутило. Инстинкты солдат ослабевают, когда отряд находится в глубоком тылу, и от бдительности стражи практически ничего не зависит. Ведь врагов поблизости нет, а мародеры-дезертиры и прочее разбойное отребье никогда не осмелится напасть на целый отряд, тем более заночевавший под крепостной стеной, то есть под прикрытием стрелков из городского гарнизона.

Убедившись, что последний из временно бодрствующих солдат вновь отдался чарам прерванного разыгравшейся непогодой сна, моррон взмахом руки подал знак продолжить движение и стал ждать, отнюдь не без злорадства наблюдая, с какими трудами и муками давался новым товарищам подъем. Крамберг то и дело падал, скользя на быстро намокшем земляном склоне; а Ринве, которой посчастливилось подниматься по участку, поросшему травой, не повезло в ином. Одна из лямок её заплечного мешка оборвалась, и чтобы удержать равновесие, девушке пришлось изрядно изогнуть стройную талию и переместить центр тяжести поклажи на правое плечо. Теперь красавица-шпионка уже не выглядела соблазнительно, и увидь ее именно в этот момент Грабл Зингер, уж точно не воспылал бы к ней похотливыми чувствами. Карабкаясь вверх, молодая женщина ковыляла, как древняя старуха; взопрела и раскраснелась, как деревенщина после пятой бутылки крепленой настойки; пыхтела, как ёжик, и, судя по всё время шевелящимся губам, ругалась, как старый шкипер, сошедший на берег и обнаруживший, что сгорел его любимый бордель. Аламез не сомневался, что добрых две трети бранных слов и проклятий, слетавших с красивых пухленьких губок, адресовались именно ему, и только одна треть – мокрому склону, промозглой шеварийской погоде, лопнувшей лямке и прочим превратностям жизни. К собственному стыду, Дарк вынужден был признать, что его весьма забавляли мучения спутников, а желания им помочь вовсе не возникало.

Тщетные потуги Крамберга подняться наверх по скользившей под ногами земле были лишь малой платой за то предательство, что он совершил; за обманутое доверие как Дарка, так и всех погибших в неравном бою товарищей. Посланный на разведку, осведомитель фон Кервица постыдно бежал, а не погиб, как герканцы тогда полагали; трусливо отсиделся в укромном уголке огромного особняка, пока его соратники сражались со стражей. Трагедия вчерашнего дня перечеркнула крест-накрест всё хорошее, что видел Дарк в Крамберге, и продемонстрировала истинную сущность соглядатая из герканской разведки: сущность трусливой, двуличной, циничной твари, любящей лишь собственную шкуру и готовой бросить в беде доверявших ей людей. С компанией предателя Аламез был вынужден мириться, однако это не означало, что он простил и позабыл…

Путешествие в столь неприятном обществе Дарку претило, но, к сожалению, выбирать не приходилось. Только Ринва знала, куда идти, да и предупреждение фон Кервица было далеко не пустыми словами. Возвратись моррон один, и о жизни под маской рыцаря можно было бы смело забыть. Влиятельная персона из герканской разведки скорее всего терпимо отнеслась бы к гибели одного своего агента (конечно же, если бы другой подтвердил невиновность в ней Дарка) и уж точно отомстила бы моррону, вернись тот вовсе без спутников.

Первой отмучилась Ринва, хоть Аламез полагал, что победителем в потешном для него состязании по подъему на холм станет Крамберг, ведь он был физически сильнее, проворней, да и поклажа не преподнесла ему неприятного сюрприза. К тому же большую часть пути наверх мужчина лидировал, но на последнем, самом крутом и скользком, участке вдруг забуксовал, повалился на живот и в жалких попытках уцепиться хоть за что-то руками покатился назад. Впрочем, Дарк не был уверен, являлось ли происшествие досадной случайностью или искусным актом симуляции. Теперь моррон ожидал от Крамберга всего, даже такого на первый взгляд нелепого и бессмысленного, но на самом деле довольно хитрого и расчетливого поступка. Вряд ли Ринве, явно занимавшей в герканской разведке более высокое положение, понравилось бы, если он одолел бы подъем первым. Тараканы, похоже, уже давно поселившиеся и основательно обжившиеся в голове у спесивой девицы, явно были против такой наглядной демонстрации физического превосходства подчиненного, да и к тому же мужчины. Возможно, Крамберг не желал наживать врага в лице любимицы фон Кервица и поэтому предпочел симулировать падение; но и не исключено, что он просто боялся оставаться с Дарком один на один даже на краткое время. Совесть разведчика, конечно же, не проснулась, но страх за собственную жизнь всегда бодрствовал. Видимо, обманщик не исключал, что бывший командир попытается ему отомстить за измену, причем вовсе не словами, а делом…

– Потешился, теперь потрудись, – с трудом проворчала запыхавшаяся Ринва, наконец-то взобравшись на холм и тут же сбросив под ноги Дарка мешок с порванной лямкой.

Похоже, за время подъема спутница исчерпала весь запас ругательств, а может, просто выговорилась и, утолив злость, сочла бесполезным перевоспитывать рыцаря, не привыкшего благородно оказывать помощь дамам. Как бы там ни было, но девушка приятно удивила Дарка, причем дважды. Во-первых, слух моррона не был оскорблен истеричными тирадами на повышенных тонах, и это обстоятельство не могло его не обрадовать. Во-вторых, только избавившись от измотавшей её поклажи, девушка не остановилась, не присела на траву, чтобы перевести дух, а, не тратя драгоценного времени, тут же продолжила путь и похромала, держась правой рукой за потянутую поясницу, в глубь леса.

Не дожидаясь, пока борющийся со скользкой землей всеми четырьмя конечностями Крамберг завершит подъем, Дарк взвалил на плечо мешок и, про себя отметив, что ноша действительно тяжела и неудобна, зашагал вслед за уже почти скрывшейся в кустах проводницей. Нести поклажу было гораздо труднее, чем прежде. Дело было даже не в том, что кожа мешка намокла, а лопнувшая лямка лишила возможности равномерно распределить вес переносимого груза. Моррон просто устал, и его телу нужен был отдых, причем чем раньше, тем лучше. Однако обстоятельства требовали немедля продолжить путь. Хоть троица путников успешно миновала стоянку виверийцев, но находилась еще в опасной близи от их отряда.

Руководствуясь довольно простой логикой, что уж лучше потихоньку идти с тяжелой поклажей на плечах, чем вначале немного посидеть, а потом с ней же быстро бежать, Дарк не стал останавливать слегка пошатывающуюся при ходьбе Ринву, а просто углубился за ней в заросли кустов. При этом он старался не только постоянно держать идущую впереди девицу в поле зрения, но и ступать за ней след в след.

* * *

Ни для кого не секрет, что кавалеры пропускают вперед дам не только и не столько ради соблюдения правил этикета, сколько для того, чтобы получить всестороннее представление об их фигурах. Такой мужской прагматизм присущ что низкородным простолюдинам, что знатным господам; только одни не видят смысла скрывать свои приземленные помыслы, а другие ханжески прячут похотливые желания под маской почтения и приличий. А когда женщина вовсе не потенциальный объект воздыханий, а соперник или враг, то идти следом за ней тоже выгодней, чем шествовать впереди. Во-первых, в этом случае можно не опасаться удара в спину, побега или иной непредвиденной неприятности; а во-вторых, за время даже непродолжительной прогулки позади человека о нем можно узнать многое.

Дарк шел за Ринвой не более четверти часа, но этого вполне хватило, чтобы он составил о спутнице представление как о разведчице, бойце и человеке. Ходить по лесу девушка худо-бедно умела, но ее навыки были весьма далеки от совершенства. Веток она не ломала, траву не приминала, отпечатков ног на мокрой земле не оставляла, и это можно было записать проводнице в плюс. Однако все остальные аспекты сложной науки выживания одиночки во враждебном лесу образовывали один огромный минус. Ринва двигалась шумно, не только непрерывно шелестя листвою да травой, но и не стесняясь чихать, кашлять, звучно сморкаться и иногда довольно громко, хоть и нечленораздельно, что-то бормотать себе под нос. К тому же проводница шла к цели по прямой и, беспечно пренебрегая мерами безопасности, всегда избирала самый короткий маршрут, чаще всего проходивший по открытой, хорошо просматриваемой и простреливаемой местности. Ни один охотник, разбойник, отшельник или иной лесной старожил никогда не осмелился бы на такую дерзость и предпочел бы окольную, более длинную тропу, но зато проходящую под защитой кустов и стволов деревьев.

В результате недолгого наблюдения Аламез пришел к выводу, что Ринва была агентом узкого профиля. Её не готовили ни для диверсий, ни для проведения полевой разведки, то есть для сбора сведений в непосредственной близости от вражеских войск. Ареалом её профессиональной деятельности являлся город, иные населенные пункты и окрестности дорог; одним словом, людные места, где можно было что-то разузнать, разговорив подвыпившего простачка; убить неугодного человека; или незаметно доставить тайное письмишко от шпиона хозяину и наоборот. Дарк не сомневался, что его неопытная в лесу спутница обладала целым рядом иных, ценных для агентов ее профиля навыков. Например: умела быстро сливаться с толпой; могла проникнуть куда угодно и ловко спрятаться в пределах городских стен; безупречно говорила на парочке иноземных языков; а также обладала завидным красноречием и умением «влезать в душу».

А то обстоятельство, что в общении с ним девица вела себя, как неотесанный мужик, еще ничего не значило, ведь он никогда не рассматривался как объект получения ценных сведений.

Таким образом, Ринва являлась одним из тех агентов, которых разведка не считала «расходным материалом» и годами «растила» для выполнения ответственных поручений. Пока что невзлюбившая Дарка девица была лишь посыльной и, возможно, время от времени привлекалась для проведения несложных, вспомогательных операций, но впереди её явно ожидало большое будущее. Аламез не исключал возможности, что всего через пару-другую лет он может повстречать бойкую красавицу на одном из приемов или балов во дворце высокопоставленного иноземного вельможи или даже короля. Там она будет блистать красотой и поражать знатных особ остроумием, искусно притворяясь какой-нибудь баронессой или графиней. От её прагматичного, хищного подхода к жизни внешне не останется и следа. Она будет виртуозно исполнять роль безобидной барышни-цветочка, способной говорить и думать лишь о возвышенном и прекрасном: о рыцарской доблести да о извечно излюбленной теме всех витающих в облаках простачков – о высокой, красивой любви…

Одним словом, Ринва была опасным противникам, получившим уроки красноречия и притворства у лучших учителей Геркании. Доверять ей было нельзя ни в чем и никогда, что в большом, что в малом. Пока что, слава богу, спутница не видела необходимости завоевывать доверие Дарка, но моррон чувствовал, что этот момент вскоре настанет, и был настороже.

Что же касалось боевых качеств девицы-агента, то пока что Аламезу не довелось увидеть Ринву в бою; но он был уверен, что во время схватки его недоброжелательница не растеряется и не станет обузой. Во-первых, элитных агентов (а именно таким сотрудником герканской разведки девица в перспективе считалась) тренируют подобающим образом, обучая владеть всеми видами оружия от ломкого, тупого столового ножа до тяжелой кавалерийской пики. Во-вторых, разведчица уже продемонстрировала кое-что из того, что умела, ловко оглушив его в Верлеже, да и хладнокровно перерезав горло виверийскому часовому. И, в-третьих, красавица не просто обладала соблазнительной фигурой, а ее стройное, гибкое тело было в прекрасной физической форме. Идя позади, Дарк понял это по легкости походки изрядно уставшей девицы и по характерной отмашке рук, свидетельствующей о наличии под одеждой не хрупких костей, покрытых сверху нежной, тонкой кожей, а упругих мышц, возможно, по-мужски рельефных. Продлись переход по лесу чуть дольше, моррон точно сделал бы еще парочку интересных наблюдений, но, к сожалению, настало время привала.

Ринва резко остановилась, так что идущий за ней по пятам моррон едва успел сбавить шаг и не сбить ее с ног. Если бы Дарк с тяжелым мешком за спиной упал на нее, то раздавить, конечно, не раздавил, но пару ребер девице точно сломал бы. Преисполненный негодования Аламез открыл было рот, чтобы озвучить упреки вперемешку с ругательствами, которыми уже наградил про себя неопытную проводницу, но в последний момент передумал. К чему учить того, кто завтра может стать врагом и чьи ошибки вскоре могут сыграть тебе на руку?

Так и не заметив, как рассердился едва не налетевший на нее моррон, Ринва с полминуты постояла неподвижно, важно держа руки в боки, стреляя хищно прищуренными глазками по сторонам и вслушиваясь в тишину леса, нарушаемую лишь пением птиц да тяжелым дыханием стоявшего у нее за спиной спутника. Вначале Дарку показалось, что застывшая, словно изваяние, девица сбилась с пути и пытается припомнить дорогу; потом он подумал, что Ринву что-то насторожило: то ли странный шорох, которого он не услышал, то ли быстро промелькнувшая между деревьями тень, которую он не заметил. Встревоженный поведением напарницы, моррон потянулся свободной рукой к мечу и уже приготовился сбросить ношу с плеч, но оказалось, что его опасения были напрасными. Девушка ничего подозрительного не увидела и не услышала, а просто остановилась, потому что устала, но перед тем, как присесть на мягкую, кое-где видневшуюся под ногами травку и растереть ладошками натруженные ножки, вдруг решила окинуть оценивающим взором окрестности. По мнению Аламеза, ей и утруждаться не стоило, местность была самой что ни на есть неподходящей для стоянки, пусть даже краткой, всего на несколько минут…

В радиусе десяти-двенадцати шагов деревья росли редко, а кустов и в помине не было. Из едва прикрытой мелкой, чахлой травкой земли уродливо торчали коренья, так что лечь на нее – только измучить бока. Сушняка, пригодного для разведения небольшого походного костерка, поблизости не виднелось, но зато сами путники были как на ладони. Пустившиеся в погоню за убийцами часовых виверийцы или просто прячущиеся в лесу от солдат злодеи могли незаметно подкрасться к ним сразу с трех сторон и пристрелить. А единственный путь к спасению преграждал простиравшийся впереди овраг, судя по тихому, монотонному шипению, доносившемуся из его глубин, кишащий лесными гадюками и прочими ползучими тварями. Будь воля Дарка, он не задержался бы на этом месте долее полминуты, но оспаривать решение ведущей его к цели спутницы моррон не стал; отчасти потому, что не хотел учить девицу, отчасти из-за врожденной нелюбви к скандалам и прочей бессмысленной болтовне на повышенных тонах.

– Здесь Вильсета подождем. Местность открытая, мимо нас не проскочит, – усаживаясь на маленький островок травы, объяснила Ринва свой выбор места для стоянки и, даже не взглянув в сторону Дарка, сразу же принялась растирать натруженные конечности. – Ты б пока переоделся, что ль… Путь долгий. Обещаю, в мокрых шмотках еще набегаешься.

– А ты? Ты-то чего не торопишься тряпье скинуть? – спросил моррон, сбросив наземь мешок. – Неужто застынуть не боишься, иль у вас, у шпионов, зелья какие на этот случай имеются?

– Потерпи, на прелести мои нагие еще налюбуешься, – с презрением хмыкнула девица, но, по взгляду Дарка мгновенно сообразив, что, во-первых, ошиблась, а во-вторых, что так лучше впредь не шутить, добавила: – Мое барахло в другом мешке. И рада бы те компанию составить, да Вильсета придется обождать. Авось долго не проплутает.

К собственному стыду, Дарк вынужден был признать, что не помнил первого имени Крамберга, хотя ему почему-то казалось, что в отряде обманщик назывался другим, более походившим на герканское именем. От «Вильсета» же неприятно отдавало филанийским запашком. В памяти Аламеза тут же возникли не очень приятные картины из относительно недавнего прошлого, когда он только воскрес и практически вслепую, не понимая времени, в которое попал, блуждал по Альмире, пытаясь найти своих; когда он мог убить Фегустина Лата и тем самым избежать многих нынешних бед.

– Коль одежонку менять стесняешься, достань-ка флягу из мешка, – оторвал моррона от воспоминаний голос Ринвы, желавшей промочить горло, а заодно и немного согреться изнутри. – Она там сверху почти… прям под твоим тряпьем должна быть.

Немного удивленный, но вовсе не оскорбленный поспешным и голословным обвинением в стеснительности, Аламез решил из принципа доказать девице обратное. Всего за пару секунд справившись со слишком туго затянутым узелком мешка, Дарк опустился на колени и бойко взялся за ознакомление с его содержимым, выкладывая прямо на землю аккуратно сложенную одежду. Сам он вещи не собирал, так что даже загорелся живым интересом, во что же ему разведчица предлагала облачиться. Как правило, реальность скуднее и беднее фантазий. Этот случай, к сожалению, не стал приятным исключением из серого, печально-депрессивного правила обманутых ожиданий. Сначала Аламез извлек из мешка невзрачные темно-серые штаны, в каких обычно ходят крестьяне, но только пока еще чистые и не драные; затем достал стоптанные сапоги со сбитыми подошвами, изрядно потрескавшиеся на местах сгибов. Остальные предметы нового гардероба также не удивили моррона ни изяществом, ни хорошим состоянием. Стираная-перестираная рубаха с открытым воротом, обмахрившимися рукавами и лоскутными заплатками на локтях да видавший виды плащ; благо что хоть с капюшоном, не с оборванными завязками и, судя по толщине грубой, неприятно покалывающей пальцы ткани, довольно теплый.

– Ну уж извиняй! Как-то не поспела в Удбише к портному сбегать, – не без злорадства рассмеялась Ринва, правильно истолковавшая причину огорченного выражения на лице моррона. – Но ты уж не печалься так! Щеголять-то в нарядах дорогих да красотищей мужской сверкать всё равно не перед кем! На ближайшее время я единственная баба, кою ты видеть будешь. А по мне ты убог и отвратен, что в одежонке, что без…

– Пойло держи! – прервал издевательства моррон, достав из мешка увесистую деревянную флягу и резко метнув ее прямо в лицо самодовольно ухмылявшейся девице.

Что бы ни говорили умники-пацифисты о вреде мести, но раздосадованному моррону, внезапно ощутившему себя объектом примитивного женского глумления, заметно полегчало сразу же после броска, хотя, несмотря на близкое расстояние, снаряд не достиг цели. Реакция Ринвы была намного лучше, чем Дарк предполагал. Правая рука разведчицы поймала на лету флягу, когда днище почти коснулось кончика ее носа.

– Попробуй еще раз, и я тя собственные уши сожрать заставлю! – грозно прошипела девица, уже не ухмылявшаяся, а искривившая красивое личико в гримасе ярости.

Дарк ничего не ответил. К чему слова, когда достаточно было мило-премило улыбнуться и послать раскрасневшейся от злости спутнице невинный воздушный поцелуй. Эта неожиданная выходка должна была заставить шутницу либо наброситься, либо замолчать, но в любом случае разведчица впредь поостереглась бы так топорно язвить и уничижать мужское достоинство. Ринва избрала второе. Она замкнулась в себе, отвернулась и нашла утешение в опустошении фляги, предоставив тем самым моррону возможность спокойно переодеться хоть в унизительно простую для рыцаря, но зато чистую и сухую одежду. Почему-то Аламез не сомневался, что для себя подручные фон Кервица прихватили куда более достойные сменные платья. Его таким своеобразным способом хотели унизить, а заодно и недвусмысленно намекнуть, что знают о его далеко не благородном происхождении. Парадокс ситуации и одновременно насмешка судьбы состояла в том, что именно в этом сотрудники герканской разведки глубоко заблуждались. Им было известно, что их спутник моррон, но неоткуда было узнать, что до своего первого воскрешения Дарк был урожденным дворянином, вот только не герканским, а имперским.

Не столько желая досадить демонстрировавшей ему затылок обидчице, и уж вовсе не для того, чтобы проверить, насколько он соблазнительно смотрелся в неглиже, Дарк скинул с себя мокрое, зловонное и липкое после купания по гнилостным водам рва платье, но не спешил облачаться в приготовленную для него одежду. Утренний холодок жадно накинулся на разгоряченное, изрядно промокшее тело. С одной стороны, это было очень опасно, ведь морроны хоть и не люди, но, к сожалению, не избавлены от многих болячек, в том числе и простудных. Подхватить воспаление легких или застудить спину в самом начале похода было бы очень некстати. Однако, с другой стороны, холодный ветер приятно обдувал истосковавшееся по свежести, очень давно немытое тело Аламеза. Чтобы заглушить запах своей специфической крови, который прекрасно распознавали чуткие вампирские носы, моррону приходилось вот уже около месяца воздерживаться и от малых, и от основательных водных процедур. Он привык к слою грязи на коже и принюхался к едкому запаху собственного пота, но в душе его всё равно тянуло к свежести и чистоте. Жизнь несправедлива, и в ней ответственным людям частенько приходится делать то, чего они совсем не хотят, забывая о собственных пристрастиях, мечтах и желаниях. Так любителю чистоты приходится вести образ жизни грязнули, выслушивая по десять раз на дню незаслуженные упреки, которые, кстати, и колют его намного сильнее.

– Будь добр, оденься! Так куда ядреней смердишь! – оторвавшись на миг от фляжки, подала свой далеко не женственный и не нежный голосок Ринва, примерно на третьей-четвертой минуте «воздушной ванны» Дарка. – К тому же что-то Крамберг задерживается, надо его искать. Надеюсь, ты в непотребном виде по лесу шляться не собрался?

– А почему бы и нет? – решил поиздеваться Аламез, наслаждавшийся последними мгновениями освежающей прохлады. – Мы ж в лесу, а не в городе. Если кто вдруг и встретится, то только враг, и его все одно упокоить придется. Так какая разница, узрит он перед смертью мой упругий зад иль нет? Если ж ты за Крамберга волнуешься, то зря, матушка, зря… Мы с ним почти от самой границы вместе лесами прошли, успели друг к дружке и приглядеться, и принюхаться, да и видом обнаженного мужика ни меня, ни дружка твоего не смутить. Кто в походе хоть раз побывал, к приличиям снисходителен и безразличен…

– Ну-ну, как знаешь, – с напускным безразличием заявила Ринва, поднявшись с травы и без смущения повернувшись лицом к Дарку, – но только на твоем месте я всё же кое-что тряпочкой бы обвязала. Болтаться при ходьбе будет, да и вдруг зверя какого повстречаем. Еще, не ровен час, оттяпает гордость твою. А славным герканским рыцарям негоже ни честь, ни «достоинство» терять… – добавила разведчица с ехидным смешком.

– Негоже, – кивнул в знак согласия Дарк, натягивая неприятно покалывающие кожу штаны, – как, впрочем, и милой барышне так пристально на рыцарское «достоинство» пялиться. Можно подумать, она настоящего рыцаря в жизни не видела…

Действительно, хоть Ринва и вела себя спокойно, внешне игнорируя соседство обнаженного мужчины, но тайком косяка на него всё же давала, оценивая, однако, Дарка не столько как представителя противоположного пола, сколько как бойца. Тех потаенных мест на мужском теле, куда женщины при случае прежде всего смотрят, беглый взор Ринвы почти и не касался, но зато несколько раз пробежался по крепкому торсу моррона и его сильным, хоть и не устрашающим горой мышц рукам, а затем сразу перескочил на колени и икры, оценивая выносливость ног. Девица поддалась соблазну и не смогла удержаться от изучения тела потенциального конкурента, а быть может, в скором времени и врага. Однако Аламез отдал ей должное – исследователь в юбке провел осмотр быстро, деликатно и практически незаметно; с напускным безразличием, достойным очень высокой оценки.

– Идти нам долго еще? До полудня на месте будем? – сменил тему разговора моррон, с трудом натянув жмущие, явно маловатые ему сапоги и начав облачение в грубую, сшитую, похоже, из мешковины рубаху.

– Уже не знаю. – Спутница пожала плечами в ответ. – Всё зависит от того, как долго Вильсета проищем. Ладно, коль дурень заплутал, а если врагам в руки попался?

– Исключено, – уверенно заявил Дарк, засучивая до локтей мешавшие свободному движению рук рукава. – У меня в отряде он одним из лучших был. В лесу толк знает… – встал на защиту своего бывшего солдата командир, а затем не удержался и, сам не зная зачем, добавил: – В отличие от тебя.

Есть вещи, которые никогда нельзя говорить, чтобы не нажить смертельного врага: ругать при матери ее взбалмошного, дурно воспитанного ребенка; ставить под сомнение красоту самовлюбленной «серенькой мышки»; и констатировать явный факт заигравшейся в воительницу и шпионку барышне, что она не разбирается в азах воинского мастерства. Аламез знал это и довольно долго сдерживался, но все же под конец не смог пересилить себя и в результате безвозвратно испортил кое-как балансирующие на условной отметке «прохладно нейтральные» отношения с той, с кем ему еще предстояло проделать долгий и опасный путь под землей.

Ринва ничего не сказала в ответ, и это было плохо, очень плохо. Ее лицо превратилось в неподвижную бледную маску, мышцы шеи напряглись, а губы слились в одну тонкую, идеально прямую линию. Про взгляд же любимицы фон Кервица не стоило и говорить, он обжигал моррона лютой ненавистью и усилившимся во сто крат от нанесенной обиды презрением. Нервно подергивающая пальчиками правая ладонь девицы пока еще не легла на рукоять меча, но уже теребила тоненький поясок и вот-вот могла быстро скользнуть в сторону ножен.

Дарк испугался, притом довольно сильно. Однако учащенно забившееся сердце в его груди преисполнилось страхом отнюдь не за собственную жизнь. Рыцарь не сомневался, что легко справится с тщетно пытавшейся испепелить его гневным взором соперницей всего за несколько минут, но не был уверен, что сможет скрестить мечи аккуратно, то есть не убив и не причинив ощутимых увечий. В последнее время Аламез довольно редко имел дело с противниками; гораздо чаще ему попадались враги, которых приходилось уничтожать, а не деликатно обезвреживать, притом желательно без крови и с минимальным числом ушибов. Девица была настроена серьезно и не думала отступать (хотя, к счастью, пока еще и напасть не решилась). Если бы началась схватка, то легкое ранение ее вряд ли успокоило бы, а среднее или тяжелое, даже без последующего за ним смертельного исхода, привело бы к трагичным последствиям. От спасения плененных вампирами товарищей Дарку пришлось бы отказаться, да и в Герканию ему можно было бы не возвращаться, по крайней мере в ближайшие двадцать-тридцать лет, то есть пока покровительствующий Ринве фон Кервиц не состарится и не уйдет на покой.

Мозг моррона быстро просчитал ситуацию и пришел к прискорбному выводу, что самый верный способ исправить незавидное положение дел – извиниться; извиниться за правду, которую он неосмотрительно осмелился озвучить вслух. Это была бы жертва во имя благого дела; мощнейший удар по собственному самолюбию с непредсказуемым числом удручающих последствий, которые должны были обрушиться на его голову в ближайшем будущем. Но ради соклановцев, ради тех, кто был ему дороже, чем обычным людям кровная родня, моррон был готов на нее пойти.

Дарк уже открыл было рот, чтобы пролепетать жалкие извинения и возненавидеть за них себя, но от этой незавидной участи его избавил внезапно появившийся из-за деревьев Крамберг; окровавленный, пошатывающийся, в разодранных одеждах, но почему-то глупо улыбающийся и довольный.

– А вот и мы, – заплетающимся, будто у пьяного, языком возвестил Вильсет о собственном прибытии, но почему-то во множественном числе.

– Кто «мы»? – мгновенно позабыв об обиде, спросила Ринва. – И где, черти тя задери, ты вообще шлялся?

Так уж вышло, что Крамберг появился у девушки за спиной, а иначе бы она этих вопросов не задавала. Стоявшему лицом к разведчику Дарку сразу стало понятно, в каких нелегких и опасных трудах провел парень последнюю четверть часа. Крамберг еле стоял на ногах, но это ему не мешало утруждать руки еще большей, чем ранее, поклажей. Окровавленный и ободранный воин медленно продвигался в сторону спорщиков, волоча за собой одной рукой столь же полный, как и прежде, вещевой мешок, а другой – два только что отделенных от туши, оставляющих на земле кровавый след кабаньих окорока.

Говорят, что дуракам везет; что поразительное везение компенсирует им недостаток мозгов. Вильсет глупцом вовсе не был, но удача улыбнулась ему целых три раза подряд. Разведчику посчастливилось натолкнуться на добычу в лесу, из которого по причине близкого расположения шеварийских войск уже давно разбежались все звери, за исключением разве что привыкших к такому тревожному соседству гадюк, ежей да юрких полевых мышек. Крамберг хоть и пострадал, но отделался легкими ранениями в схватке один на один с грозным лесным зверем, охотиться на которого, как и на медведя, было принято большими группами, со сворой собак, да еще и не покидая седла. Рассвирепевший кабан (а это животное мгновенно приходило в ярость, когда боролось за свою жизнь или защищало свои угодья) мог покончить с пешим охотником всего одной напористой атакой, всего одним стремительным и мощным ударом – повалить его наземь с разбегу, подмять под себя и мгновенно распороть брюшину острыми клыками. Вильсет выжил, хоть, судя по его плачевному виду, явно подвергся нападению зверя, и в этом состояло его второе везение. Ведь если бой человека с кабаном начался, то кто-то непременно станет пищей другого. Дикий лесной свин никогда не отступает и не дает врагу бежать. Ну и, в-третьих, Крамберг как-то умудрился дотащить часть добычи, причем вместе с мешком. Немногие решились бы в походе на такую растрату сил после уже пережитого, да еще в свете того, что им впереди предстоял полный трудов день.

Видя, что спутники позабыли о распре и двинулись ему на помощь, Крамберг бросил тяжелый груз, а затем, пройдя еще пару шагов, со вздохом облегчения повалился на траву и сам. Ринва склонился над ним и попыталась приподнять, но Вильсет устало замотал головой, подавая тем самым сразу два знака: что с ним всё в порядке и чтоб его ненадолго оставили в покое.

– Что делать-то будем? – к удивлению Аламеза, решила обратиться к нему за советом Ринва. – Привал или дальше идем? Раны не серьезные, но он измотан и…

– Поступим так, – перебил девушку Дарк, конечно же, прекрасно понимая, что она хотела сказать. – Передышка нужна, но оставаться надолго здесь опасно, так что придется с силенками собраться, поднапрячься и уж до места дойти. Провизию бросать не стоит, жратва никогда лишней не бывает. В мешках, как я понимаю, тоже ничего ненужного нет, но облегчить их всё же можно… Коль вы с Крамбергом переоденетесь, то чуток полегче нести станет, да и дружок твой за это время отдохнет. Я его знаю, он быстро оклемается. Со своей же стороны, так уж и быть, обещаюсь, тоже носильщиком побыть, – добавилАламез со смешком, – хоть и не рыцарское то вовсе дело.

– Ишь, холопку себе нашел! Ишь, барин выискался! – огрызнулась Ринва, смачно сплюнув, к счастью, в сторону, а не под ноги Аламеза, а затем, преисполненная презрением, отвернулась. – Быть по-твоему! Дело говоришь. Но только учти, Вильсету изрядно досталось, больше одной ляжки свинючьей он не потащит. Остальное – наша забота!

– Кабаньей… кабаньей ляжки, – поправил спутницу Дарк. – Не стоит путать вольного и грозного лесного зверя с его жалким домашним сородичем! Это всё равно что тебя девицей считать; робким, невинным и чистым созданием…

В то утром с Дарком творилось что-то неладное. Его обычно послушный, а вовсе не дерзкий язык упорно взялся бороться за независимость от головы и основательно преуспел в этом начинании, то и дело ставя хозяина в очень неприятные положения.

– Ты прав, полностью прав, – как ни странно, спокойно и даже с очаровательной улыбкой отреагировала Ринва, хоть оскорбительное сравнение просто не могло ее не задеть. – Так, не будем попусту терять время!

Когда женщина кричит и осыпает голову провинившегося мужчины обидными словами, это еще полбеды. Другое дело, когда она берется мстить, то есть от слов переходит к делу. Затаившая злобу представительница слабого пола чаще всего свершает возмездие молча и очень жестоко. Она расчетливо наносит сокрушительный удар по самому слабому месту мужчины, и только немногим удается его достойно выдержать.

Вместо того чтобы сперва извлечь из второго мешка чистую одежду, а затем, скромно зайдя за деревцо, по-быстренькому переодеться, Ринва без стеснений принялась скидывать грязное платье прямо перед Дарком, при этом вызывающе смотря ему в глаза и победоносно ухмыляясь. Взору никак не ожидавшего такого наглого поступка и поэтому не успевшего вовремя отвернуться Аламеза предстал прекрасно сложенный девичий стан с пышными верхними округлостями, с заманчиво влекущими нижними и всеми остальными плотскими прелестями, достойными внимания и высоких похвал. Мгновенно возникшее у моррона желание не могло не отразиться на его раскрасневшемся лице. Это весьма обрадовало жестокосердную мучительницу, лишь дразнившую спутника, но вовсе не помышлявшую о близости; игриво позволившую собой полюбоваться и прекрасно знавшую, как тяжело обидчику будет осознать недоступность соблазнительной награды. Ринва была абсолютно уверена, что как бы Дарк ни разгорячился, но он никогда не применил бы грубой физической силы для достижения сладкой цели. Красавица чувствовала свою безнаказанность и поэтому откровенно издевалась, нанося беззащитному перед ее чарами мужчине один болезненный удар за другим.

Для начала она обнажилась, затем, призывно, но не вульгарно покачивая на ходу бедрами, прошествовала к мешку, где приступила к последнему, самому эффектному акту воздействия на мужчину. Вместо того, чтобы скромно присесть возле мешка, Ринва принялась развязывать его тесемки, нагнувшись, да еще развернулась специально так, чтобы глазам Аламеза предстал наилучший, наиболее впечатляющий вид на ее молодое, соблазнительное тело. Практически разведчица размахивала красной тряпкой перед носом быка, вдвойне наслаждаясь от осознания, что жертва «стреножена» и сколько бы она, точнее, он, ни злился, ни «пускал из ноздрей пар», а сделать ровным счетом ничего не мог.

Неизвестно, чем бы закончилось это непристойное, издевательское представление, да только Дарку внезапно пришел на помощь Крамберг, за что Аламез ему был очень признателен.

– А все-таки прав был Генрих. Задница у тя уже не та стала… – с сочувствием изрек Вильсет. – Снизу чуток подвисает, да и бочишки слегка одрябли. Те б, мать, поменьше сладостей жрать, да и наклончики-поклончики поделать бы какие не помешало.

– Заткнись, подранок, пока рожа цела! – со злостью прошипела Ринва, пронзив взявшегося так не вовремя критиковать ее фигуру Крамберга полным ненависти взором. – Еще одно слово из пасти твоей поганой вывалится, и я ее до ушей растяну!

– Всё, молчу-молчу. – В знак примирения и признания собственной ошибки Вильсет поднял обе руки вверх. – Ты самая лучшая, самая красивая… Смотреть на тебя одно наслаждение!

Любая романтическая фантазия – всего лишь плод воображения, господствующий над разумом лишь до тех пор, пока манящие зрительные образы не обрели форму обычных слов. Стоило чаровнице заговорить, как сладостные чары, окутавшие мозг моррона, тут же развеялись. Звуки грубоватого и резковатого для женщины голоса Ринвы разогнали призрачный туман мужской фантазии, а говоря проще, сбили соответствующий настрой.

– Ты ошибаешься! Задница у Ринвы в порядке, да и на остальное грех жаловаться, – произнес Аламез отрешенно и холодно, словно конюх, только что проведший осмотр выставленной на торги кобылы, а затем, улучив момент, когда девушка склонилась над мешком и не смотрела в их сторону, беззвучно прошептал Крамбергу «спасибо» и кивнул в знак признательности. – А тебе, Вильсет, тоже не мешало бы барахлишко с плеч рваное скинуть да в новое приодеться. Раз полегчало, раз отпыхтелся, нечего бездельничать! Если я непонятно выразился, так более доходчиво изложу. Место здесь ненадежное, до лагеря врагов рукой подать. Того и гляди, какие-нибудь заплутавшие шеварюги нагрянут. Мало тя кабан подрал, хочешь еще для полноты ощущений и остроту армейских клинков шкурой опробовать?

Сообразив, что все её усилия были сведены на нет неуместным вмешательством коллеги, вдруг с чего-то решившего проявить мужскую солидарность, а быть может, элементарно завоевать за ее счет доверие уже раз преданного им рыцаря, Ринва лишила движения своего тела былой неспешности, плавности и пластичности. Быстро найдя в недрах мешка свою одежду, она тут же разогнулась и, далеко не по-женски переваливаясь с боку на бок, отошла от мужчин подальше и стала одеваться. Она не прятала от мужчин свои прелести, но уже более не преподносила их соответствующим образом.

Как и предполагал Аламез, экипировка разведчиков была куда лучше его простецкого одеяния. Оба спутника облачились в удобные и добротные темно-зеленые костюмы и закутались в такого же цвета плащи, делающие хозяев неприметными на фоне лесной растительности. К тому же, как моррон мимолетно заметил, подкладки их плащей были одинаково серыми с черными разводами, что очень подходило для незаметного передвижения по скалистой местности или там, где из-под земли выступали наружу горные породы. Было ли это случайным совпадением или нет, Дарк не знал, но в скором будущем у него имелся шанс это проверить.

В результате продлившихся не долее трех минут сборов походные мешки похудели примерно на треть, что, конечно же, не могло не обрадовать. Однако общий вес ноши моррона стал еще больше, ведь теперь Аламезу пришлось нести не только неудобный мешок с порванной лямкой, но и положить на другое плечо теплую, покрывшуюся кровяной коркой кабанью ногу. Этот добавок был не очень тяжелым, но неприятно липким и ароматно пахнущим, не позволяющим думать ни о чем ином, как о скором привале и сытном обеде. Чувствующему, что у него в животе призывно бурчит и покалывает, Дарку оставалось только надеяться, что их проводница хорошо запомнила дорогу и приведет их небольшой отряд ко входу в подземелье еще до полудня, притом этого, а не следующего дня. Пару-тройку часов обходившийся почти без еды уже несколько суток Аламез еще мог бороться с пожиравшим его изнутри голодом и со сводящим с ума запахом свежего мяса. Но потом… потом он за себя не поручился б и, возможно, принялся бы жадно обгладывать мясную ношу сырой, притом прямо на ходу и на глазах удивленных спутников.

(обратно)

Глава 2 Подвох так подвох

Даже простые задачи могут оказаться непосильными, когда ты устал, тело ноет, а в голове бродят лишь мысли о весьма приземленных вещах, таких, как отдых, еда и сон. Целых два долгих часа троица путников медленно продвигалась сквозь заросли на удивление густого леса, мечтая не столько завершить переход, добравшись до конечной точки маршрута, сколько быстрее устроить привал. Проголодались и устали все, а не только моррон, но, к сожалению, подходящего места для стоянки не попадалось. Ринва, как назло, то вела их через болото, то заставляла пробираться через гниющий бурелом, безжалостно отдавая и себя, и путников на съедение облепившим их с ног до головы комарам да прочим разновидностям кровососущих иль плотоядных мошек. В такой сырой, кишащей мелкими паразитами местности мог остановиться либо человек с дубленой кожей, либо провинившийся монах, которому вздумалось наказать свою плоть за греховные влечения, причем способом куда более изуверским и болезненным, чем традиционное хлестанье плёткой по спине.

Наверняка ко входу в подземелье имелся и иной, куда менее трудный и сырой путь, однако проводница избрала именно эту дорогу, и Дарк понимал почему. Ринва знала, что на болота никто не ходил, и это было самой лучшей гарантией, что лишняя кровь не прольется. Несмотря на то что ноги путников промокли аж выше колен, а их кожа нестерпимо зудела от множественных укусов, они шли уверенно и довольно быстро, не озираясь по сторонам и не боясь нежелательных встреч. Любой человек, повстречавшийся им в лесу, был бы врагом, и его, как ни прискорбно, пришлось бы убить, даже пошедших по грибы да по ягоды деревенских детишек иль девок.

У такого жестокого поступка была бы веская причина, ведь у всех без исключения простолюдинов, чья жизнь текла мирно, вдали от войн и междоусобных разборок, имелась одна общая и очень дурацкая черта – совать носы в чужие дела и предпринимать агрессивные действия, руководствуясь наиглупейшим принципом: «Как бы барин не осерчал!» Поведав о чужаках, замеченных ими в лесу, крестьянки всполошили бы всю деревню. Мужики непременно взялись бы за вилы да топоры и поспешили бы устроить облаву, поскольку боялись… смертельно боялись, что в противном случае их господин может сурово наказать за бездействие. Трусливо прятаться или воевать с деревенскими мужиками, прочесывающими лесные окрестности шумной толпою, ни разведчикам, ни Аламезу не хотелось. Это сомнительное со всех сторон развлечение не только отсрочило бы желанный привал на неопределенное время, но и могло привести к более плачевным последствиям. К охоте на чужаков скорее всего чуть позже присоединились бы войска или вооруженные слуги здешнего господина. В случае, если троице не удалось бы должным образом замести следы, крестьяне под землю не полезли бы, а вот солдаты иль наемники осмелились бы. В общем, Дарк вовсе не винил Ринву, поведшую их таким трудным, малоприятным, но безопасным путем. Будь он на ее месте, то избрал бы тот же самый нехоженый маршрут через дебри да болото.

К счастью, всё в жизни рано или поздно заканчивается, в том числе мучения и боль. Мучения из-за крошечных зудящих по всему телу ранок, оставленных жалами хищных насекомых, и боль деревенеющих от ноши мышц. Выбравшись из очередного завала мертвых деревьев, густо покрытых плесенью, мхом и разбухших от пропитавшей их сырости, путники, к великому их удивлению, оказались не на поляне и не в чаще, а на заброшенной дороге. Дарк никогда не видел, чтобы лесные пути мостили булыжниками, да еще так аккуратно, стык в стык подгоняя почти одинаковые по размеру камни. Поразило это необычное зрелище и Крамберга, выразившего свое удивление тихим присвистом, а вот Ринва осталась невозмутимой.

По всей видимости, девушка вовсе не заплутала и уже ранее бывала на этом старом тракте, идущем невесть куда через мертвый лес да гиблое болото. Уверенно ступив на булыжники, обрамленные проросшей между ними травой, проводница ни на миг не замедлила шага, а уверенно пошла вперед, звучно стуча по камням подкованными подошвами сапог. Мужчинам лишь оставалось безропотно последовать за ней, надеясь, что не удосужившаяся дать объяснения девушка действительно знает, куда их ведет, и что конец пути их не разочарует.

Несмотря на покрытие, находившееся ещё в довольно сносном состоянии, дорога явно была давно заброшена, причем люди покинули эту округу весьма поспешно. На заваленной гниющими ветками обочине нет-нет да попадались обломки перевернутых набок телег, вросшие в землю поломанные колеса да кучи всякого барахла, основательно проржавевшего, обветшалого и сгнившего. Чем когда-то были предметы, из которых состояли завалы, и сколько они здесь пролежали, трудно было определить. Время и сырость изрядно потрудились над домашней утварью, предметами обихода, инструментами, товарами и одеждой, образующими сейчас горки жуткого, ржаво-гнилого месива, разлагающегося на обочине в течение десятков лет, а быть может, и целой сотни. Единственное, чего не было видно среди отвратного хлама, так это человеческих костей, что не могло не обрадовать.

– Слышь, а куда ты нас завела? – еще только ступив на дорогу, пытался расспросить девушку Крамберг, но не получил достойного ответа.

– Скоро узнаешь, – бросила Ринва на ходу, не обернувшись и даже не замедлив шаг.

Дарк не любил людей, дающих на четкие вопросы уклончивые ответы и таким образом пытающихся либо показать утонченность своего ума, либо создать вокруг свой персоны ореол таинственности. Однако спутница заслужила его прощение, ведь её «скоро» не растянулось на целый час, а продлилось всего пару коротких минут. Мощеная дорога закончилась неожиданно, резко оборвалась, заведя путников на небольшую возвышенность. В первые мгновения Аламезу показалось, что какой-то незаметно преследовавший их группу колдун отважился применить свои чары. Он раздвинул деревья, образовав посреди густо растущего леса неестественный островок пустоши, поросшей высокой травой и диким кустарником, а затем, наверное, чтобы нагнать на странников страху, поднял на поверхность земли из её недр три огромных, но почему-то гладко обтесанных обломка скального монолита.

Резкое изменение местности произвело сильное впечатление на сопровождавших девицу мужчин, поэтому и вызвало такие нереальные образы у Дарка и Крамберга. Однако не прошло и пары секунд, как быстро проанализировавший непривычную картину мозг отверг возможность какого-либо магического вмешательства и выдал весьма банальное заключение. Увиденное ими вокруг существовало реально, а не являлось иллюзией, причем и само пустое пространство среди лесного массива, и нагромождение на нем больших камней были делами рук человеческих. Ринва привела их на старую вырубку, посреди которой уныло возвышался выложенный из отесанных обломков подземной породы вход в заброшенную шахту. Видимо, когда-то давно согнанные к месту подземной добычи каторжники расчистили этот участок леса, вырыли шахту, укрепив её стены да своды подручными средствами, то есть не только стволами срубленных деревьев, но и тем, что ими было поднято из недр земли; а затем провели дорогу, чтобы удобней и быстрее вывозить руду или россыпь драгоценных каменьев.

Что же случилось потом и по какой причине шеварийцы забросили прииск, оставалось только гадать. Возможно, произошел обвал, и подобраться к подземным залежам горняки уже не смогли; а может быть, на работавших глубоко под землей каторжников напали какие-нибудь диковинные твари. За последующие годы забвения погрузочная площадка перед шахтой поросла травой, кустарниками и тонкими и невысокими ростками молодых деревьев. Медленно, но верно лес возвращал себе отобранное у него людьми пространство.

– Вот и пришли, – оповестила Ринва, остановившись шагов за десять до смотревшего на них пугающей чернотой входа в шахту, и тут же сбросила наземь оттянувший плечи мешок. – Бывший золотой прииск герцога Анкоринга Мервиса, двоюродного дяди шеварийского короля. Нам сюда! Вижу по роже твоей недовольной, вопросов много имеется… – не без издёвки и с ухмылкой, изуродовавшей красивое лицо, обратилась девушка к Аламезу, – но ты с ними уж погоди. Дай глупой бабе сперва отдышаться и пожрать! Кстати, тя это тоже касается. – На этот раз Ринва пригрозила пальцем Крамбергу, уже открывшему было рот, чтобы что-то спросить. – Лучше поди сушняка натаскай, а я уж, так и быть, жратвой займусь. Знаю я вас, мужиков, прям целиком окорок на вертел насадите, даж шкуры не ободрав…

С последним утверждением можно было поспорить, хотя и не стоило. Дарк не видел смысла ссориться из-за пустяков, да и с предложенной очередностью действий был согласен. Сперва следовало дать уставшим телам отдых, а уж затем, на сытый желудок и свежую голову, задавать вопросы, выяснять сомнительные моменты и строить планы на ближайшее будущее. Конечно, моррону показалось более чем странным, что заброшенный прииск, куда они пришли, имел какое-то отношение к старой системе подземных ходов под столицей, соединявших дома шеварийских вельмож с главным оплотом клана Мартел. Однако он, как ни странно, в этом вопросе поверил бы словам Ринвы, что бы она ни сказала. Врать и тянуть время было не в интересах как смертельно больной проводницы, надеявшейся в логове вампиров найти противоядие от своего диковинного недуга, так и пославшей её вместе с Крамбергом на опасное задание герканской разведки. Одним словом, раз Ринва привела их именно сюда, значит, так было надо; значит, это имело какой-то смысл, пусть даже пока и не совсем понятный.

Последовав примеру спутницы, Дарк сбросил с плеч поднадоевшую ношу и тут же перевел свое тело в горизонтальное положение, благо что трава здесь была не чета той, что на прошлом месте стоянки: мягкой, душистой и чистой. Моррон стал единственным, кто бездельничал; его же компаньоны хоть и непонимающе переглянулись, но дружно и, главное, безропотно взялись за работу. Крамберг отправился в лес за сухими ветками, а Ринва, пару раз искоса посмотрев на вальяжно развалившегося лентяя, но так ничего ему и не сказав, принялась расчищать место для костровища, вырывая траву и иную поросль прямо голыми руками. Наверное, она ожидала, что рыцарь всё же проявит благородство и поможет ей, но ошиблась. Аламез остался безучастен к ее нелегким трудам и даже закрыл глаза, давая тем самым понять, что заслужил право на отдых; заслужил его хотя бы тем, что подобно огромному, могучему крабу тащил за собой оба мешка по дну зловонного рва, в то время как его соратнички просто плыли.

Из всех возможных на данный момент занятий моррон не поленился бы лишь покопаться в походных мешках, чтобы наконец-то узнать, какие такие тяжести он пронес большую часть пути на своих плечах, но прекрасная злюка, то бишь Ринва, вряд ли бы его к ним подпустила. Девушка не доверяла ему точно так же, как он сомневался в ней. Это было вовсе не так уж и плохо. Гораздо хуже, если бы она не воспринимала его всерьез, ведь, как известно, недооценивающий противника игрок способен на непредсказуемые, алогичные ходы. Как раз этого Аламезу сейчас меньше всего хотелось. Поскольку оба спутника его опасались, моррон точно знал, что его не предадут по крайней мере до тех пор, пока они не окажутся в конечной точке нелегкого маршрута. Страх соратников являлся лучшим гарантом их надежности и продуманности всех их поступков, но стоило лишь разведчикам перестать побаиваться временного союзника, как непредсказуемые глупости с их стороны последовали бы одна за другой; только успевай отмахиваться…

Но Дарк не собирался становиться ни учителем, ни нянькой для чужаков, и уж тем более не горел желанием разгребать последствия их далеко не всегда умелых и взвешенных шагов. Он был рад, что его побаивались, и тщательно пытался сохранить дистанцию при общении, тем более что на Крамберга он сильно злился, а Ринва не вызывала у него особых симпатий. Смотреть на нее как на женщину было в высшей степени глупо, а остальные аспекты ее многогранной личности ему просто не нравились. Даже если бы судьба столкнула их при иных, более благоприятствующих общению обстоятельствах, Аламез постарался бы избежать этого, явно не сулившего ничего, кроме головной боли, знакомства.

Подремать как следует Дарку не удалось, не говоря уже о том, чтобы ненадолго заснуть. Не прошло и четверти часа, как Крамберг вернулся и тут же принялся с громким хрустом ломать ветки, когда руками, а когда и о колено. Ринва тоже изрядно зашумела, притом более из вредности, нежели по необходимости. Очистив место от дикой растительности, девушка сперва взялась сдирать шкуру с одного из окороков. Но как только ее товарищ вернулся с огромной охапкой сушняка в руках, она тут же забросила это занятие и принялась нарочито громко чиркать подмокшим огнивом и ругаться, сопровождая забористым, бранным выражением почти каждую из тщетных попыток выбить искру. В общем, красавица не собиралась страдать в одиночестве и взялась испортить спутнику отдых.

Как ни странно, но такое мелочное, мелкопакостное поведение ничуть не раздражало Дарка, а, наоборот, весьма забавляло и смешило. Открыв глаза и повернув в сторону незадачливых тружеников голову, моррон с удовольствием наблюдал за их потугами и не собирался облегчать их участь дельными советами. Например, Крамбергу вовсе не стоило издеваться над своим коленом, пытаясь переломить об него довольно толстые ветки, и уж тем более глупо тупить о древесину меч. Особо крепкие стволы достаточно было просто положить поперек костра: вначале прогорела бы их середина, а затем и обугленные остатки, если, конечно, не полениться подпихнуть их в огонь палкой или ногой.

Действия Ринвы были так же далеки от совершенства. Сколь ни старайся, сколь ни сбивай кремень о кремень, а из подсыревшего огнива искры все равно не добыть. Девушке не стоило мучиться, а нужно было всего лишь положить огниво на пень и дать пробивающимся сквозь листву солнечным лучам да слабенькому ветерку подсушить влагу. Несколько минут вынужденного ожидания можно было провести с толком – нарезать мясо ломтями, так оно быстрее прожарилось бы, или вкопать в землю по бокам костровища пару крепких деревянных рогатин-опор, на которых крутился бы вертел.

«О, Небеса, с кем я связался! – злорадствовал про себя моррон, не думавший подсказывать спутникам правильные способы и очередность действий. – Ладно девка, но Крамберг меня по-настоящему разочаровал! За три недели, что он у меня в отряде пробыл, мог бы такой элементарщине и научиться… Щас иль колено зашибет, что полдороги подхрамывать будет, иль меч вконец запоганит!»

На самом деле разведчики оказались не столь уж и безнадежны. По крайней мере, на собственных ошибках они учились быстро, и это был плюс! Боль в ноге и довольно скоро переставший рубить древесину меч заставили Вильсета призадуматься и в конце концов избрать правильный образ действий. Ринва же, изрядно утомленная собственной руганью и натершая до красноты кожу на пальцах, прекратила терзать огниво и, положив его на пень, приступила к разделке мяса. С разочарованием, но с другой стороны и с радостью, что ждать еды придется не так уж и долго, Дарк вынужден был отметить, что в приготовлении пищи в походных условиях девица знала толк. По-мастерски ловко ободрав шкуру с кабаньей ноги, она принялась срезать с кости ломти мяса и бросать их на чистый платок, предварительно извлеченный из мешка и аккуратно расстеленный на земле. Похоже, ни громоздким вертелом, ни его миниатюрными подобиями – прямыми, заточенными на концах прутьями, походная повариха не собиралась пользоваться, что вызвало у заинтригованного Аламеза живой интерес.

Вдали от кухни, от сковород, кастрюль и множества хитрых приспособлений не столь уж и много имеется способов быстро приготовить мясо. Дарк знал всего шесть, но поскольку котелков путники с собой не прихватили, то три можно было сразу исключить, как, впрочем, и еще два наиболее распространенных – прожарка цельной туши на вертеле или средней нарезкой – на прутьях. Запекать мясо девушка тоже явно не собиралась. Во-первых, для этого не стоило резать мясо так мелко, а, во-вторых, никто бы из них не согласился истекать слюной часа два, если не три, дожидаясь сперва, пока костер прогорит и образуются угли в должном количестве, а затем пока завернутые в промасленные тряпки куски как следует пропекутся. Иных походных способов приготовления дичи моррон не знал и был бы несказанно рад чему-нибудь новенькому научиться.

Ринва не обманула его ожиданий, хоть и немного разочаровала, поскольку не нашла новый способ прожарки мяса вне кухни, а пошла по иному, непривычному и чересчур нелепому, с точки зрения большинства охотников, воинов и бродяг, пути, а именно на скорую руку создала некое подобие переносной кухни. Девушка извлекла из мешка небольшой стальной цилиндр, зачем-то обмотанный посередине то ли прочной нитью, то ли обычной тетивой. Развязав с краю узелок, разведчица совершила почти волшебную метаморфозу, мгновенно разогнув цилиндр в тонкую-претонкую, еще долго вибрирующую в ее руках стальную пластину. С краю пластины имелось небольшое продолговатое отверстие, в которое легко могло пройти лезвие ножа или кинжала. Увидев это, Аламез сразу потерял к зрелищу интерес, поскольку понял, что Ринва создает некое неуклюжее и непрочное подобие походной сковороды. Конечно, мясо на ней прожарилось бы быстрее и лучше, но ни одному нормальному страннику не захотелось бы таскать с собой такую ненадежную конструкцию, а затем еще и отмывать ее от жира холодной водой после каждого приготовления пищи. Что ни говори, а использовать вертел и крепкие длинные прутья было куда проще, надежно и совершенно не хлопотно. На такое бессмысленное изощрение была способна только женщина, никогда ранее не бывавшая в походах, а если даже пару раз и ходившая, то никогда не занимавшаяся готовкой на костре.

Не найдя в себе сил наблюдать, как девице предстояло помучиться в процессе подготовки обеда, Аламез перевернулся на другой бок и, закрыв глаза, попытался ненадолго заснуть. Его уставшее тело настолько истосковалось по настоящему отдыху, что почти сразу погрузилось в крепкий, хоть и не очень продолжительный сон, отрешившись от всех мешавших расслабиться звуков и от приятно будоражащего ноздри запаха жарящегося мяса. Сколько бы Ринва ни кричала и ни ругалась, когда сперва обожгла пальцы горячим жиром, а затем не удержала на весу и перевернула в костер самодельную сковороду, но отдавшийся чарам сна моррон не слышал ее резковатого и отнюдь не женственного голоса. Вернуть Дарка в реальный мир не смогло даже действие, притом довольно грубое и настырное.

– Дитрих, вставай, жрачка готова! – прокричал Крамберг прямо в ухо своему бывшему командиру, с силой толкая его расслабленное, податливое плечо. – Подъем, засада! Враги наступают!

– А может, его того… пару разков пнуть? Я с удовольствием… – предложила свою помощь Ринва, не отвлекаясь от нанесения на обожженные жиром пальчики тонкого слоя какого-то пахнущего хвоей крема. – Могу даже и не легонько.

– Нет, не поможет, – покачал головой разведчик, убрав ладонь с плеча спящего и отойдя к костру. – Обычный сон столь крепким не бывает. Поди, видение какое нагрянуло. С ними это бывает… Дружки его уж больно мастаки в башки чужие влезать, что в забытье, что наяву, – прошептал Крамберг и почему-то настороженно заозирался по сторонам, как будто кто-то мог прятаться за деревьями в глубокой лесной глуши; там, где уже минимум десяток лет не ступала нога человека. – Вон тогда в корчме близ Удбиша…

– Хватит! – резко перебила Ринва коллегу и больно ударила его по плечу острыми костяшками пальцев. – Историю ту знаю, отчет читала… Так что не утруждайся и панику не нагнетай! Видение так видение! Дрыхнет так дрыхнет! Жрать лучше давай, зря, что ли, я мучилась?!

– Ему б оставить надо, – мгновенно выбросив из головы навевающие страх воспоминания, произнес скороговоркой Крамберг, быстро подсев к костру и в предвкушении лакомства причмокивая.

– Обойдется! – вынесла безжалостный вердикт Ринва, ловко насадив на нож первый кусок еще шкворчащего и дымящегося мяса. – Я ему в кухарки не нанималась. Сам проспал, сам и готовить будет. Вторая ляжка есть… есть от чего кусок отрезать. И вообще, пусть спасибо скажет, что мы ему вина чуток оставим. Кстати, достань-ка бутылку, только не того сомнительно керейского. Сам эту гадость пей, меня с нее пучит…

* * *

Дарк видывал разные сны: одни ни о чем, другие извлекали из памяти картинки и образы прошлого, третьи были видениями-обращениями, в которых ему сообщали ценные сведения или сам почти всемогущий Коллективный разум, или немного проникший в отдельные таинства бытия Мартин Гентар. Сон, явившийся ему теперь, был новым, еще не встречавшимся видом. Совсем не ощущая веса собственного тела и не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой, Дарк парил в темноте; парил на одном месте без малейшего намека на движение. Все органы чувств моррона бездействовали, только кожа лица ощущала приятный холодок, время от времени пробегавший от подбородка ко лбу и бесследно исчезающий где-то в области макушки. Вокруг никого и ничего не было; вокруг царила полнейшая пустота, однако она была не мертвой, а очень даже живой. Дарк ровным счетом ничего не чувствовал, но знал, просто знал, что кто-то копошится у него в голове, словно путник в вещевом мешке – плотнее укладывая старые пожитки, чтобы влезли новые. Наверное, Аламезу стоило испугаться такого вероломного вмешательства, но почему-то его успокаивал тот факт, что проникший без спроса в его голову Некто ничего не уничтожал, ничего не выбрасывал. Он лишь сжимал, как будто сдавливал прессом, малозначащие, эпизодические воспоминания и освобождал уголок мозга, предназначенный для раздумий, от сора незначительных, уже давно потерявших актуальность мыслей, мыслишек и недоработанных до конца идей. Затем произошло то, что Дарка сильно напугало и заставило злиться от бессилия. Закончив «уборку» в его голове, хозяйничающий без спроса Некто впихнул в нее целый сундук запертых на крепкий замок знаний, а затем, не посчитав нужным оставить изумленному моррону «ключик», взял да и удалился, громко хлопнув за собой напоследок дверью более чем странного сна.

Пробуждение было достойно сна – такое же нелепое, необъяснимое и немного страшное, причем не только для моррона, но и для тех, кто стал невольными свидетелями его эксцентричного возвращения из мира грез. Открыв глаза, Дарк увидел, что он вовсе не лежал, а стоял возле самого костра, одной рукой крепко сжимая вдруг жутко заболевший лоб, а другой интенсивно растирая ужасно чешущийся затылок. Кроме того, он с удивлением услышал, что надсадно рычит, причем, судя по сухости в горле, уже довольно долго.

Сидевшие возле огня спутники взирали на него с изумлением. Пораженный поведением рыцаря Крамберг даже широко открыл рот, совсем позабыв, что тот заполнен слюной, вином и кусками пережевываемой пищи. Правая рука разведчика замерла в поднятом состоянии. Она несла ко рту хозяина бутылку вина, но остановилась, так и не достигнув цели. Ринва восприняла необычное пробуждение более спокойно, хотя ее взор был полон тревоги, а застывшее без движения лицо побелело, как полотно. Глазами красавица пыталась просверлить дыру во лбу моррона, но во взгляде её вовсе не было враждебности и даже имелось некое сочувствие, впрочем, Аламезу это могло и показаться.

– И часто он так чудит? – спросила Ринва у Вильсета, продолжая рассматривать моррона.

– Чтоб так, впервые вижу, – ответил отошедший от шока разведчик, наконец-то сомкнув челюсти и поспешно стряхивая вывалившиеся изо рта куски с одежды. – Ты не подумай, он не полоумный, просто что-то, видать, нашло…

– Не обращай внимания, у нас, у нежити, такое после дневного сна иногда бывает, – одарив настороженно взиравшую девушку премилой улыбкой, вмешался в разговор спутников Аламез. – А вам что, други мои, фон Кервиц о том не рассказывал?

Повторно повергнув соратников в изумление, но только на этот раз улыбчивостью и напускным спокойствием, моррон взял из застывшей на пути ко рту руки Крамберга бутылку и, как ни в чем не бывало, сел у костра. Рыцарь-шпион наверняка предупредил своих подручных, с кем именно он направляет их на опасное задание, так что таиться и притворяться человеком вряд ли имело смысл. Что же касается Крамберга, то скорее всего он знал, что Дарк не совсем человек, еще до того, как примкнул к его лесному отряду. Осведомленность спутников была явным минусом, однако и в ней крылись некие плюсы, например, на свою причастность к «нежити» можно было безнаказанно списать любые странности, в том числе и эту. Раз Вильсет и Ринва мирились с тем, что путешествуют в компании «живого мертвеца», то и терпеть все чудачества были потенциально готовы.

Первый же глоток чересчур приторного, но выдержанного и, как ни странно, вовсе не разбавленного вина окончательно разбудил Аламеза, хоть совсем отрешиться от последствий дурного сна (а может, вовсе и не сна) не удалось. Дарк ощущал у себя в голове неприятную тяжесть, как будто кто-то взаправду покопался у него в черепной коробке: слегка подвинул мозги и всунул в неё инородный предмет.

– Коль бывает, так ночью дрыхни! – с запозданием на пару секунд ответила Ринва и, решив вернуться к прерванной трапезе, насадила на густо покрывшееся остывшим жиром лезвие ножа новый кусок мяса, притом последний. – Не советую впредь нас так пужать. Гляди, как бы не отреагировали неадекватно! Мы, конечно, фон Кервицу слово дали кровь те без особой нужды не пущать, но коль юродства твои богомерзкие еще повторятся…

– Это угроза? – спросил Дарк без злости и по-прежнему мило улыбаясь.

– Это предупреждение, – ответила девушка, немного приподнявшись и взяв из рук спутника еще далеко не пустую бутылку. – Не про твою честь винцо! Вильсет, подай-ка припадочному твоего пойла.

– Вовсе оно не пойло, – обиженно возразил Крамберг, послушно запустив руку в мешок и звеня бутылками. – Просто паскудник корчмарь его немного разбавил…

– Ага, мочой приблудного пса, да, поди, еще и шелудивого, – морщась от глубочайшего отвращения, проворчала Ринва. – Еще никогда такой поганой подделки не пробовала…

– Так вот, значит, что мы на себе тащили… а вовсе без бутылок обойтись было нельзя?! Плечи-то не казенные! – выразил свое искреннее возмущение Аламез, даже не предполагавший, что часть их увесистой поклажи составляло спиртное.

– Слюной не брызгай, все мешки тащили, а не только ты! – без толики стеснения или смущения ответила Ринва, делая большой глоток. – К тому ж бутылей всего три было… одну почти допили, вторую вы щас с Вильсетом выхлещете, ну а последняя про запас останется, коль согреться придется иль настроение паршивое случится! В пути никак нельзя без бальзама для души! – философски заметила девушка, вторым глотком опустошив бутылку на добрую треть.

– Обойдешься! – безапелляционно жестко заявил Дарк, принимая из протянутой руки Крамберга бутылку. – С пьянством покончим прямо здесь и сейчас. Надеюсь, последнюю бутылку на двоих как-нить да осилите, а если нет, так выльем… Нечего в походе бельма заливать! Еще неизвестно, что нас под землей ждет…

– А вот и ошибаешься, известно, очень даже известно… – хмыкнула внезапно охмелевшая (а может, лишь притворяющаяся таковой) Ринва, оценивающе взирая на остатки хмеля, уныло плескавшиеся на дне ее бутылки, – …много крови, а еще больше пота… Нет, погодь, сначала пот, а потом кровь… в общем, пот с кровью. О, слышь, как красиво звучит «пот с кровью», прям как «кровь с молоком»! Че-е-ерт! – протянула нараспев девица, выронив бутылку из ставшей вдруг непослушной руки и пристально уставившись на Аламеза мутным взором. – Чего в вино подмешал, супостат?! Споить и поглумиться вздумал?! На честь мою девичью позарился?! Так накося, выкуси! – разведчица резко выкинула вперед руку, чтобы подсунуть под нос Дарка фигу, но своенравные пальцы не пожелали сложиться в кукиш, а лишь зашевелились, как будто перебирая струны невидимой арфы. – Вильсет, слышь, Вильсет, а давай-ка его просто прирежем… будет и чем костер затушить… Чем кровяка хуже мочи? Такая ж горячая! Иль чем еще вы, мужичье, костры тушите?!

Утратившая контроль над своим телом девушка так резко вскочила на ноги, что тут же потеряла равновесие и чуть не свалилась в костер. От падения, грозившего весьма болезненными ожогами, одурманенную хмелем напарницу уберёг Крамберг, вовремя подскочивший к ней сзади и удержавший за плечи. Дарк еще ни разу в жизни не видел, чтоб от вина, да к тому же вовсе не крепленого, люди хмелели так быстро, но больше моррона поразило иное, а именно, что перепившая девица мгновенно протрезвела. Стоило лишь мужским рукам коснуться её, как дурацкое пьяное выражение исчезло с красивого женского лица, а взор из одурманенно-мутного превратился в напуганный.

– Что, опять?! Вильсет, это опять случилось?! – спросила Ринва, ловко выскользнув из объятий.

Ответом послужили тяжкий вздох и скупой кивок сразу отступившего шаг назад товарища.

– Не обращай внимания! Как видишь, у меня тоже странности имеются, – обратилась к Дарку уже абсолютно трезвая Ринва, подсаживаясь к костру. – Тебя должны были предупредить, то последствие плена…

– Так, может, тебе вовсе не пить? – без намека на упрек иль обиду предположил Аламез. – Коль твоя болезнь…

– Даже воду? – перебила советчика разведчица. – Без разницы, что я выпила: молоко, воду, вина, нахлебалась ли щей… Результат всегда один, и ты его видел! Стоит только жидкости попасть в мой организм, и начинается «веселье»… К счастью, продолжается очень недолго.

– Твой недуг лишь в этом состоит иль еще в чем-то проявляется? – поинтересовался моррон и, по недоброму взору девушки сообразив, что ответ скорее всего последует в очень грубой и вызывающей форме, решил сразу уточнить: – Я спрашиваю не из праздного любопытства и вовсе не для того, чтобы насмехаться или узнать твои слабости. Если есть что-то, что может помешать нашей миссии, лучше скажи об этом сейчас.

– Умереть могу в любой миг, а больше ничего… – пожала плечами красавица, уже не сверкая зло глазами. – Внешне болезнь пока лишь в этом проявляется… но я её чувствую, чувствую в своем теле… Я ощущаю её постоянно, каждое мгновение… Нечто чужое, инородное поселилось во мне и медленно убивает, истощает силы изнутри… Не знаю, как это объяснить…

«Ты даже представить, красавица, не можешь, как я тебя понимаю!» – с грустью подумал Дарк, еще недавно ощущавший внутри своей собственной головы присутствие неизвестного инородного предмета. Неприятная и болезненная тяжесть в затылке ушла, но это ровно счетом ничего не значило. Аламез знал, что нечто чуждое по-прежнему находится внутри, и лишь надеялся, что оно не проявит себя враждебно, по крайней мере, в ближайшее время.

– Надеюсь, что моя болезнь вам ничем не грозит. Надеюсь, в чудище кровожадное не обращусь; вас не сожру и не перезаражу, но поклясться в том не могу! – не покривила душой Ринва.

– Я не о том спрашиваю, – тяжко вздохнул моррон. – Какие-либо другие проявления были? Мне бы, к примеру, очень не хотелось, чтобы ты внезапно принялась кричать, когда мы будем сидеть в засаде, или задергалась в конвульсиях во время боя. Если нечто подобное с тобой уже происходило…

– Нет, – уверенно мотнула головой Ринва. – Крамберг не даст соврать!

– Тогда закончим об этом, – подвел черту Дарк, наконец-то дождавшись момента, когда сможет сорвать сургуч с бутылки. – Думаю, вам не мешало бы меня кое в чем просветить перед тем, как в шахту спустимся. Фон Кервиц особо не вдавался в детали…

– За это не волнуйся! Сейчас всё расскажу и покажу! – заверила Ринва и зачем-то полезла в походный мешок. – Дай пару минут карту найти, я их поглубже уложила. Ты бы пока мяса себе нажарил…

Как ни странно, но есть Аламезу вовсе не хотелось, хотя перед тем, как заснуть, он ощущал сильный голод. То ли он надышался испарениями от костра, ведь говорят же знающие люди, что долее пары часов занимавшиеся готовкой повара и кухарки затем сутками страдают от полнейшего отсутствия аппетита; то ли Нечто, без спроса поселившееся у него в голове, как-то блокировало сигналы, идущие к мозгу от пустого желудка. Одним словом, причина внезапной сытости была моррону неясна, и он не утруждался её постичь, а воспринимал как данность.

Жажды Дарк тоже не испытывал, но желание выпить имелось, притом довольно сильное. Откупорив бутылку, моррон одним глотком опустошил её на целую треть, но так и не ощутил удовлетворения. Винчишко оказалось действительно плохеньким и хотя настоящим «керейским», но основательно разбавленным. В другой раз моррон не взялся бы его допивать, а без зазрения совести разбил бы сосуд о башку алчного корчмаря, но сейчас его организм нуждался в вине, пусть и в таком отвратном. К великому изумлению аж выпучившего глаза Крамберга, второй глоток его бывшего командира продлился намного дольше и был куда основательней. Практически моррон осушил бутылку до дна, оставив на нем плескать несколько жалких капель.

– Другую давай! – потребовал Аламез и протянул руку за последней бутылкой. – Только сперва сам чуток отхлебни. Вряд ли я что оставлю!

– Не стоит, я не хочу, – интенсивно замотал головой пребывавший в смятении разведчик, доставая из мешка бутылку и послушно вручая ее рыцарю.

Расправа над остатками вина свершилась быстро и совершенно без нежелательных последствий. Дарк выпил две бутылки подряд, но ни капельки не захмелел, только почувствовал приятную негу, прокатившуюся волной по телу. Возможно, скорость реакции моррона немного и замедлилась, что дало бы о себе знать, вступи они сейчас в бой, но так хмель вовсе не ощущался. Разум был трезв, язык не заплетался, движения казались по-прежнему точными, а пальцы ничуть не дрожали. Такого поразительного эффекта от распития вина Аламез еще никогда не испытывал.

– Ну вот, нашлась, а-то уж думала, положить позабыла, – радостно улыбаясь, девушка извлекла из недр перерытого мешка небольшой свиток, завернутый вместо чехла в кусок дубленой кожи и аккуратно перевязанный тесьмой. – Нет, конечно, если б и позабыла, то ничего страшного… так бы рассказала, но с картой как-то сподручней будет.

– Спорить глупо, – кивнул в знак согласия Аламез и протянул руку за свитком.

– Да погодь, не торопыжься! – Ринва не спешила расставаться с находкой. – К чему пергамент лапищами сальными ляпать, всё равно ж без моих пояснений ни черта не поймешь!

– Может, поспорим? – премило улыбнулся Дарк, не спеша убирать назад вытянутую перед собой руку. – К тому ж зря тревожишься, красавица, пальчики у меня вовсе не сальные. Я ж сегодня благодаря щедроте души твоейвовсе не жрал, ни кусочка мне не оставили…

– В том себя лишь вини, – нахмурилась Ринва, которой явно не понравился упрек. – Сам проспал, сам теперича и готовь! Я к те в прислужницы не нанималась. И вообще, слышь, прекращай лыбиться и меня красавицей обзывать!

– Ну, не крысавицей же, то бишь от слова «крыса», – попытался разрядить напряженную обстановку остротой Крамберг, но вышло это больно неудачно. Оба спорщика одарили шутника сердитыми взглядами. – Ладно, ладно, грызитесь меж собой сколько влезет, не вмешиваюсь!

– Дай карту глянуть, коль непонятно что станет, сам спрошу, не постесняюсь, – заверил спутницу моррон. – Время дорого, а твой рассказ скорее всего будет изобиловать множеством лишних подробностей. Я ж хочу лишь знать, что нас ждет впереди, и не горю желанием выслушивать, кто, когда, для чего этот ход прорыл, и прочей не относящейся к делу ерундистики.

Ринва обиженно поджала губки, но, как ни странно, не разразилась в ответ грозной тирадой и не стала долее упрямиться. Проигнорировав всё ещё протянутую за свитком руку, она бросила карту моррону в лицо; бросила метко и сильно, но, как нетрудно догадаться, конечно же, не попала.

– Благодарствую! Я на четверть часика отлучусь. Надеюсь, скучать не будете, найдете чем заняться, – произнес Дарк, как только поймал снаряд на лету, и тут же удалился, то есть отошел от костра на пару десятков шагов и удобно устроился на травке под молодым деревцом.

Отходить дальше не имело смысла, и вообще Аламез отсел лишь для того, чтобы Ринва дала ему спокойно рассмотреть карту и не сбивала с мысли ехидными замечаниями и неуместными комментариями. Девушка вряд ли дала бы ему ознакомиться со схемой маршрута в упоительной тиши и, если даже не зудела б над ухом, то гремела бы своей самодельной сковородкой, спорила бы о всяких пустяках с Крамбергом иль нарочито шумно перекладывала бы вещи в мешках. Есть люди, которые терпеть не могут, когда что-то выходит не по-ихнему, и в отместку делают всё возможное назло. Герканская разведчица Ринва, бесспорно, была из их числа.

Тесемка оказалась завязанной причудливым тройным узлом, так что, к радости Ринвы, Дарку пришлось немного помучиться, напрягая как зрение, так и пальцы, но в конце концов задача была успешно решена. Хоть мудреный узелок не поддался, а, наоборот, еще туже затянулся благодаря стараниям моррона, но в результате этих манипуляций тесемка ослабла и соскользнула с дубленой кожи. Самодельный чехол, неизвестно зачем скрепленный еще и парой длинных булавок, развернулся с трудом, как будто протестуя, что его открывает не хозяйка. Но, к счастью, больше сюрпризов не последовало, если, конечно, не считать того неприятно удивившего моррона факта, что на листе дорогого пергамента была вовсе не карта, а скорей уж план-рисунок с отдельными элементами топографии и абсолютно не выдержанным масштабом. Видимо, в герканской разведке не считалось необходимым обучать агентов самим составлять карты, но уж отличать простенькие рисунки местности, план-схемы и прочие упрощенные топографические записи от настоящих, полноценных карт учителя всяко были бы должны. У Аламеза, окончившего имперскую военную академию более пары сотен лет назад, язык бы не повернулся назвать картой небрежные каракули вместо четких линий и мелкие непонятные значки, нанесенные вкривь и вкось, а иногда и один на другой. Но Ринва явно гордилась своим уродливым творением, не заслуживающим даже самой низкой оценки военных топографов.

Решив не высказываться по поводу качества так называемой карты и не накалять и без того далеко не дружелюбную атмосферу, Дарк углубился в изучение жуткого нагромождения значков, цифр да кривоватых линий и все-таки кое-что понял. Путь в подземелье начинался действительно здесь, точнее, шагах в пятидесяти северней от входа в заброшенную шахту, и почему-то на глубине двадцати двух метров, а не на поверхности земли. Это могло означать только одно, потайная дверь находилась в самой шахте, а не около нее. Фон Кервиц утверждал, что подземный ход очень старый, но, судя по наружным надстройкам шахты, прииск был основан каких-то пятьдесят-шестьдесят лет назад, то есть гораздо позже, чем прорыт тоннель. Сплошная, толстая линия, явно обозначавшая сам подземный коридор, много петляла, причем, судя по цифровым отметкам, всё глубже и глубже уходила под землю, а затем упиралась в большое, полностью закрашенное пятно, скорее всего обозначавшее подземное озеро. Этот закрашенный темно-синим, практически черным цветом кружок примыкал вплотную к другому, довольно большому, закрашенному белой краской пятну, на котором виднелась одна-единственная надпись «КПГ/10-12». Что это означало, моррон не знал, и это должно было стать уже вторым вопросом, который бы он задал Ринве. Их маршрут заходил на это непонятное пятно, петлял по нему прерывистой пунктирной линией и лишь на границе с новой, на этот раз золотистой окружностью вновь превращался в сплошную кривую, идущую на северо-запад (судя по минусовым цифровым отметкам, снова под землей). Далее маршрут упирался в целую группу черно-красных прямоугольников, ромбов и квадратов, символизировавших скорее всего само подземное логово шеварийских вампиров, поскольку на их границе жирная кривая и заканчивалась.

Как это ни печально было Аламезу признать, но разведчица права, без её комментариев «карта» казалась всего лишь рисунком безумца, однако предварительное ознакомление с нею всё ж не было напрасным. Дарк понял две важные вещи, а именно, что Ринва не знала большей части маршрута, по которому собиралась их провести, и что им действительно придется пробиваться с «потом и кровью»; проливая потоки собственного пота и реки крови врагов, правда, неясно, каких.

– Благодарю за терпение, госпожа художница от слова «худо»! Осмотр вашего шедевра закончен! – бойко отрапортовал Дарк, возвращаясь к костру и небрежно бросив свиток на колени Ринве (хоть стоило бы прямо в огонь). – Имею всего лишь три вопроса, и чтоб не томить творческую личность ожиданием, озвучу все сразу. Ты уверена, что подземный ход начинается именно в этой шахте? Странный какой-то подземный ход, в добрых две дюжины миль… Что означают «КПГ/10-12» и золотистый кружок? И последний, наверное, главный: а не пора ли нам готовить факелы, много факелов, чтоб на несколько суток блужданий под землей хватило? Путь-то предстоит неблизкий…

Выпалив всё на одном дыхании, моррон сел на землю и, едва удержавшись, чтобы не одарить настороженно взиравшую на него разведчицу насмешливой ухмылкой, стал ждать ответа.

– За последнее не волнуйся, факелы нам вовсе ни к чему! – как ни в чем не бывало ответила Ринва, поигрывая в руках шарообразной колбой с заткнутым пробкой горлышком. – Жидкость в этом сосуде имеет весьма полезное нам свойство, она светится во тьме. Нужно лишь пропитать ею палку или тряпку, и пока она не испарится, будет светло как днем. Не волнуйся, раствора много, нам на дорогу хватит… Я так сама под землей ходила. Намного дальше видно, чем с факелом, да и твари подземные этого света пугаются, по щелям забиваются и оттуда лишь жалобно шипят…

– А название у этого чудо-раствора имеется? – поинтересовался Дарк, поверивший девушке на слово.

– Имеется, да только это секрет, и те его знать не положено… соответствующего допуска нет, – не к месту встрял в разговор Крамберг, за что и получил.

– Гнусным осведомителям слова не давали, – произнес Аламез, брезгливо поморщившись, – а коль мне впредь твое мнение понадобится, так я его сам добуду… мечом из глотки вырежу! Сиди, где сидишь, и подтирай за хозяйкой!

Протиравший масляной тряпкой походную сковороду и пару перепачканных жиром ножей Вильсет забавно выпучил глаза и открыл от изумления рот, чуть не заставив Дарка рассмеяться. Моррону уже давненько не приходилось видеть такой обескураженной, смешной до коликов рожи, глядя на которую нельзя было ни сердиться, ни злиться. Чтобы не свести эффект от своей речи на нет, Аламез отвернулся и прикрыл ладонью расплывающийся в улыбке рот.

– Если бы ты меня сразу послушал, то и вопросов бы не возникло, – решив не влезать в «мужские дела» и не вставать на защиту униженного коллеги, продолжила Ринва. – Но коль те всё с ног на голову поставить удобней, то изволь, отвечу. Да, я абсолютно уверена, что мы пришли именно туда, куда и хотели. Этот прииск был закрыт с дюжину лет назад, точной даты, уж извиняй, не припомню. Порода здесь богатая, слитков шахта давала много, но в один прекрасный день рабочие стали делать новый ствол и ушли слишком глубоко под землю…

– Обвал? – догадался Аламез.

– Да, обвал, – кивнул Ринва, – но он оказался не самой большой бедой. В тот злополучный день вовсе не потолок обрушился, а под ногами старателей провалился пол. Они слишком близко подобрались к подземным пещерам, прорытым хищными тварями. Говорят, под обломками погибла лишь пятая часть рабочих, остальных же просто сожрали. Герцог, конечно, не собирался отказываться от золотоносного прииска и много раз посылал солдат на очистку шахты, но положительного результата это не дало. Сколько бы ни истребляли гадов, твари возвращались вновь и вновь; как бы ни заваливали камнями ходы, они прорывали новые. Когда я спускалась под землю, то они были всё ещё там…

– Как выглядят, что собой представляют? – задал отнюдь не праздный вопрос Аламез.

– Понятия не имею, – пожала плечами девушка, многозначительно погладив колбу, которую все еще держала в руках. – Свет, который излучает наш раствор, отпугивает их не хуже солнечных лучей. Жаль, бедные старатели не ведали секрета его приготовления… Твари уползали задолго до того, как я появлялась, и лишь шипели мне вслед из тьмы. Сама же я, как понимаешь, не горела желанием их преследовать.

– Ты была в подземелье одна, почему? Сколько раз спускалась, и когда в последний?

– Вот это как раз мелочи, на которые и отвечать-то противно, – презрительно хмыкнула Ринва: – Не устраивай мне допрос!

– Ладно, не буду, – кивнул Дарк, утвердившийся в своем предположении, что девушка ходила этим путем всего один раз и дошла лишь до подземного озера, а иначе… иначе на её рисунке не зияло бы огромное белое пятно, наверняка обозначавшее неизведанную область.

– Как ты уже, наверное, понял из карты, лабиринт ходов, прорытый тварями, ведет к подземному озеру. Я его излазила основательно и оставила метки. До берега доведу вас быстро, но, что дальше, не знаю, – честно предупредила проводница. – В воду не заходила и дальше путь не разведывала…

– А откуда тогда знаешь остальной маршрут?! Кружки на карте откуда взялись, да и почем тебе знать…

– Когда я была в Удбише в прошлый раз, – перебила разведчица, – и по заданию фон Кервица изучала возможности проникновения в подземную цитадель шеварийского клана вампиров, то провела много часов в городской библиотеке и изучила много книг да манускриптов, не только шеварийских, но и тех, что мне пришлось забрать из рук убитых вампиров…

– Надо же, – хмыкнул Дарк, – ты и на кровососов охотилась. Скольких упокоила?

– Трех, – ответила Ринва, не сумев скрыть гордость, проступившую на лице.

– Неплохо, – кивнул Аламез и сам себя похвалил за то, что воздержался добавить: «для девицы и человека».

– Не буду долго цитировать источники, поделюсь лишь выводами, к которым пришла. – Ринва сделала вид, что поперхнулась и откашливается, на самом же деле так девушка пыталась скрыть довольную улыбку, появившуюся на её лице. Недаром говорят: «ласковое слово и кошке приятно». – Первый – весьма неутешителен. Клан Мартел разрушил все подземные ходы, когда-то соединявшие их цитадель с домами шеварийских вельмож. Разобрать завалы и устранить ловушки невозможно. Второй – вселил в мое сердце надежду.

– Не томи. – Дарк счел неуместным в данном месте эффектную паузу, которую собиралась выдержать девушка.

– Клан Мартел всегда проявлял живой интерес к знаниям ныне вымерших махаканских гномов, – заинтриговала Ринва не только моррона, но и оторвавшегося от сковороды Крамберга. Похоже, бывший солдат Дарка был не в курсе, куда они идут, так сказать, не имел «соответствующего допуска» для этих сведений, известных далеко не всем сотрудникам разведки. – Расширяя свой подземный дворец, вампиры натолкнулись на старые ходы, проделанные когда-то древним народом. Малыши-бородачи вели по ним торговые караваны на поверхность земли…

«Ох, счастье твое, что гномы тебя не слышат! Представляю, как бы тебя измордовал Румбиро Альто за этих «малышей», не говоря уж про старину Зингершульцо… Вряд ли твое женское естество помогло бы избежать отменной, залихватской порки!» – с печалью подумал Дарк, тосковавший по старым, добрым временам и не любивший, когда люди напоминали о гномах. В эти мгновения он ощущал себя древним старцем и горевал по прошлому, которого, увы, не вернуть…

– Это произошло вот здесь. – Разведчица развернула карту и ткнула пальчиком в точку соприкосновения черно-красных прямоугольников с золотистой окружностью, более походившей всё же на овал, чем на круг. – Когда точно, сказать не могу, но полагаю, не очень давно, около ста лет назад. В вампирских книгах довольно часто встречались записи об исследовании караванных путей. Желтым цветом я отметила область, которая, по моим предположениям, уже вампирами хорошо изучена и, возможно, даже обжита, а белым…

– Так значит, «КПГ» – это «караванные пути гномов», – перебил Дарк, рассуждая вслух, – а цифры «10–12» что тогда обозначают: мили, версты, часы?

– Дни, – замотала головой Ринва. – Количество дней, которое нам ориентировочно потребуется, чтобы пройти по старым караванным путям до владений вампиров. Тебя же предупреждали, что путь будет долгим, – видя, как изменилось лицо Дарка, и предположив, что сейчас последует ругань и обвинения, стала оправдываться девушка. – Фон Кервиц должен был сказать…

– Я не о том и тебя ни в чем не обвиняю, – развеял ее опасения моррон, не видевший выражения своего лица со стороны, но допускавший, что оно могло показаться суровым. Люди частенько путают мертвецки бледную маску злости с личиной тяжких раздумий. – Просто понять не могу, на чем основываются твои расчеты, да и почем тебе знать, что на другом берегу подземного озера действительно проходят махаканские караванные пути.

– Расчеты, конечно, весьма относительны… – виновато шмыгнула носом Ринва, видимо сама понимавшая, насколько эти цифры приблизительны. – Я по карте расстояние прикинула и ввела уценочный коэффициент с поправкой на незнание пути, труднопроходимые места подземного ландшафта и некоторые другие факторы.

– «Относительны», «уценочный коэффициент», «факторы», – передразнил девушку возмущенный Крамберг. – Сказала б проще, пальцем в небо ткнула… Эх, какой ерундистикой вы в Гуппертайле занимаетесь! Правду наши говорят, уж больно тупые умники в вашей штаб-квартире…

Вильсет на полуслове осекся, под полным гнева взглядом спутницы замолчал и тут же виновато отвернулся. Парень понял, что сболтнул лишнего при чужаке, которому много не положено знать ни о делах, ни о структуре герканской разведки.

– Понятно, – кивнул Дарк, решив не заострять внимания на услышанном и продолжить разговор по существу. – Иными словами, твои десять-двенадцать дней легко могут растянуться на целый месяц.

– Другого пути всё равно нет, – выдвинула весомый контраргумент Ринва, – а, пройдя караванными путями махаканцев, мы выйдем вампирам в тыл, застанем их врасплох…

– А с чего ты вообще взяла, что эти караванные пути между собой соединяются-то?! – почти выкрикнул Аламез, так и не получивший ответа на самый важный сейчас вопрос. – На каком основании полагаешь, что на другом берегу озера подземный тоннель гномов имеется?!

– Не ори! Потерпи чуток, щас узнаешь! – в ответ повысила голос рассказчица, а затем уже тише продолжила: – Сначала это было лишь предположение. В библиотеке Удбиша я многое узнала о торговле Махакана с людьми. Вампиры натолкнулись на караванный путь, ведший к Гилацу, гномы именно с этим шеварийским городом торговали. Тоннель же, который по другую сторону озера проходит, соединял сообщество гномов с Кодвусом…

– Гномы с Кодвусом не торговали, – уверенно заявил Аламез, тем самым весьма опечалив и озадачив спутницу. – Поверь, я те времена ещё застал. Гномы вели дела со многими королевствами, но только не Кодвусом!

– Пусть так, значит, я ошиблась, – после недолгого молчания продолжила Ринва, – значит, путь по другую сторону озера вел к Альмире или Маль-форну… но он есть, он существует, и это самое главное!

– Да почем тебе знать? Откуда такая уверенность? – на этот раз моррон выразил свое негодование куда менее импульсивно и громко.

– Сначала это была лишь догадка, – стиснув зубы, ответила Ринва, тоже начинавшая злиться, – но я спускалась вниз, я прошла по маршруту до самого берега озера и там… там я нашла подтверждение своей гипотезы; доказательство того, что махаканцы бывали не только на дальнем, но и на нашем берегу подземного водоема.

– Что за подтверждение? – не унимался моррон. – Можешь четко сказать? Хватит ходить вокруг да около! Что из тебя каждое слово калеными клещами тянуть приходится?!

– Устала я от тебя… утомил, – тяжко вздохнула разведчица и, демонстрируя, что разговор окончен, отвернулась и улеглась на траву. – Оно наверняка до сих пор на берегу и лежит. Вот спустимся, сам зенками своими и увидишь… А щас перед дорожкой часик-другой вздремнуть нужно. Ты уже спал, значит, тебе и дежурить. Хочешь кого занудством извести, вон, Крамбергу докучай!

Разговор был закончен. Вроде бы Аламез в общем и целом узнал, что хотел, но всё равно терялся в догадках. У него осталось много вопросов, которые, к сожалению, некому было задать. Разведчица не только была не настроена продолжать беседу, но и многого, к сожалению, вовсе не знала.

(обратно)

Глава 3 Заброшенный прииск

Ожидание можно скоротать за самыми разными делами, и лучшее из них, бесспорно, задушевный разговор. Однако, когда под боком не оказывается достойного собеседника, то приходится искать иные альтернативы, а, как известно, кто ищет, тот всегда найдет… иль ценную вещь, иль опасное приключение на свое неугомонное седалище.

Ринва заснула довольно быстро. Неподвижное положение её тела в течение пяти минут и ровное, медленное дыхание полностью исключало вероятность симуляции. Разговаривать с Крамбергом Дарку вовсе не хотелось, да и тот не горел желанием вступать в беседу. Вильсет не был дураком, и чтобы лишний раз не провоцировать не нужный никому конфликт, поступил в высшей степени разумно. Сделав вид, что уже очистил нелепую сковороду, поверхность которой на самом деле еще обильно покрывали жировые разводы, разведчик быстренько улегся спать, подложив под голову основательно примятый и, видимо, не содержавший внутри особо острых и жестких предметов походный мешок. В отличие от боевой подружки, Крамберг лишь делал вид, что спит, притом довольно неумело. Дарк смог бы легко уличить соратничка в притворстве, но по вполне понятным причинам предпочел насладиться одиночеством. Моррон был несказанно рад, что хоть на время лишился общества далеко не приятного ему компаньона, и знал, как с толком скоротать выпавший ему час или даже два.

Жажда, мучившая моррона после пробуждения, была худо-бедно утолена, а есть ему по-прежнему не хотелось. Ознакомление с содержимым основательно полегчавших, но все еще довольно плотно набитых мешков, бесспорно, могло бы стать весьма увлекательным и полезным для дела занятием, но, к сожалению, люди фон Кервица почему-то пока не желали подпускать к их общему имуществу чужака. Дарк подозревал, что Крамберг вовсе не даром превратил кладь в походную подушку, а Ринва, отходя ко сну, не выпустила из рук второго драгоценного мешка. Она обняла и прильнула к его толстым кожаным бокам всем телом, как любящая женщина прижимается во сне к дорогому её сердцу мужчине. Потихоньку вытащить мешок из плена девичьих объятий было делом рискованным, практически обреченным на провал. По крайней мере, Дарк на такой шаг не отважился.

Выждав, пока девушка покрепче уснет, а ее товарищ, устав от притворства, задремлет, Аламез осторожно поднялся и, затушив к тому времени уже еле тлевший костерок сапогом, потихоньку подошел к входу в шахту. Немного прислушавшись к монотонному гулу, доносившемуся из ее тонущих во тьме глубин, моррон едва слышно прицокнул языком, наверное, таким образом выразив сожаление, а затем, бесшумно ступая с пятки на носок, направился в чащу леса, где он провел примерно с полчаса.

Возвратился рыцарь не налегке, а неся в руках полтора десятка прямых свежесрезанных и уже очищенных от коры веток. Все они, как на подбор, были с два пальца толщиной и длиною около метра. Стараясь не разбудить спутников, которые к тому времени вроде бы оба спали, Дарк тихо прошествовал к затухшему костру и, осторожно положив сырые палки на землю, занял покинутое место.

– Ветки сырые, гореть не станут! – раздался тихий, шепчущий голос Вильсета, как только седалище моррона коснулось травы. – Да и кору ты с них зря содрал… она быстрей сохнет да хорошо пламенеет…

– Не в свое дело не лезь! – решил не опускаться до объяснений Дарк, немного разочарованный бодрствованием спутника. – Думаешь, я не знаю, как разводить костер, иль так… улучив возможность, поумничать решил?!

– Ни то ни другое, просто наскучило спящим притворяться, – честно признался Крамберг. – Сон не идет, хоть живот полон и в членах приятная нега, вот ведь досадная странность…

– Коль пережрал, коль брюхо набито, как барабан, да в ляжках слабость, поди, в деревца сходи! Хозяйка спит, хозяйка не осерчает! – резко прервал праздный разговор Дарк, беря в левую руку одну из палок, а в правую охотничий нож. – А коль со скуки помочь хочешь, так я не против…

– Чем помочь и, главное, в чём? – спросил Вильсет, стерпев оскорбительный выпад, но явно не собираясь его забывать.

– Нить какая, тряпки ненужные, да иголка портняжная есть? – деловито спросил Дарк и принялся обстругивать первую палку, аккуратными скребками снимая тонкие слои древесины.

– Ну, есть, – кивнул Крамберг, теряясь в догадках, что рыцарь задумал.

– Тогда принимайся колчан шить… небольшой, но широкий. Особо не старайся да наплечные ремешки пришить не забудь! – еще более поразил спутника Аламез и, не дав ему опомниться, продолжил расспрос: – Наконечники стрел да точило вы, надеюсь, прихватить догадались?

– Точило найдется, – снова кивнул Крамберг, а затем интенсивно замотал головой, – а вот наконечников нет… Зачем в подземелье луки?

– О, Небеса, с какими дурнями я связался! – не отрываясь от работы, посетовал моррон. На этот раз вслух, а не про себя. – Ну, что сидишь, что зенками зазря моргаешь?! Доставай точильный камень из мешка, и железяки тонкие да крепкие, вроде гвоздей, поищи!

На этот раз Вильсет едва сдержался. Дарк порадовался, видя, как в глазах спутника полыхнули и тут же угасли искорки злости. Крамбергу удалось побороть гнев, но рано или поздно он бы точно не выдержал и первым набросился бы на моррона. Аламез только на это и надеялся, постепенно подливая масла в огонь затаенной обиды и терпеливо дожидаясь, когда же он полыхнет ярким пламенем. Просто так взять и прирезать гнусного осведомителя нельзя, но ему вынуждены были бы простить убийство во время самозащиты. Если бы Вильсет не совладал с очередным приступом гнева и набросился на него первым, у Дарка появился бы реальный шанс отомстить.

– Такое пойдет? – спросил уже успокоившийся Крамберг, немного покопавшись в мешке и извлекая из него небольшой прямоугольник точильного камня.

– Угу, – кивнул моррон, даже не приподняв головы и не оторвав взора от гладко обстругиваемой им палки. – Теперь гвозди ищи, гвозди или нечто, похожее на них…

– Если есть, найду, – проворчал Вильсет, залезая с головой в мешок. – Ты б вчерась предупредил, мы б дротики хорошие прихватили, сами-то ножи метаем, нам-то палки эти ни к чему, уж больно громоздки да медлительны…

– Понимал бы чего… – буркнул в ответ моррон, завершив обработку самодельного дротика с одного конца и взявшись за обточку другого.

Хоть не сразу, но Крамберг все же догадался, что Аламез пытается из подручных средств смастерить короткие дротики. С точки зрения разведчика, да и его спящей напарницы, это было глупым занятием, а сами метательные копья далеко не оптимальным оружием. Однако на самом деле это было не так, в особенности учитывая специфику предстоящих боев в узких проходах шахты и заброшенных тоннелях. Луков да арбалетов разведчики с собой не прихватили, наверное, потому, что привыкли полагаться на метательные ножи и поскольку знали, что далеко не всегда и не во всех ситуациях смогут воспользоваться обычным оружием дальнего боя. Древесина и тетива имеют дурную особенность сыреть, что не только значительно снижает скорость, силу и точность выстрела, но и повышает ломкость стрелковых конструкций. К тому же от долгого соприкосновения с влагой железные части механизма арбалетов быстро бы проржавели, и оружие могло бы заклинить в самый неподходящий момент. А метательные ножи компактны, не требовали времени на перезарядку, да и уберечь их от ржавчины было куда проще – просто завернуть в небольшой кусок кожи и носить под плащом. Вот только одного люди фон Кервица не учли, и именно это их спутник сейчас наспех пытался исправить.

Хоть Ринва однажды уже спускалась в шахту, но с подземными тварями вблизи не встречалась, поскольку их отпугивал магический свет, слепящий и заставлявший забиваться по щелям при ее приближении. Дарк был уверен, что девушке просто-напросто очень сильно повезло. Скорее всего возле старого шеварийского прииска обитала разновидность подземных хищников, иногда выползающих на поверхность и способных видеть во тьме. Яркий свет слепил их и поэтому отпугивал. В старые давние времена гномы рассказывали моррону, что большинство подземных обитателей от рождения слепы и на их черепах вовсе нет глазниц, или есть, но совсем маленькие, атрофированные, да к тому же без глаз. Таким невиданным чудищам свет нипочем, будь он хоть ярким, как солнце, и трижды магическим. Их отпугнуть смог бы лишь жаркий факел, причем подсунутый прямо под нос.

Троице странников предстоял долгий путь, а не просто прогулка до нижнего яруса шахты. Если Ринва права, и по дальнему берегу подземного озера действительно когда-то проходил гномий караванный путь, впереди их ожидали весьма неприятные встречи с когтистыми и клыкастыми врагами. Слепыми, но зато обладающими отменными нюхом и слухом; не умеющими говорить, но жаждущими свежей плоти. Дарк не жалел, что согласился отправиться в путешествие, ведь иного выхода у него всё равно не было, но был весьма расстроен, что услышал рассказ Ринвы этим днем, а не вечером прошлого. Узнай он еще в Удбише, что им предстоит, лично занялся бы экипировкой и подошел бы к этому вопросу куда основательней. Сейчас же он пытался сделать, что возможно, но всё равно ощущал себя обезумевшим с голодухи крестьянином, идущим на бой в драной рубахе да с вилами наперевес против закованного в стальные латы рыцаря с двуручным мечом в руках.

С оружием ближнего боя у крошечного отряда дела обстояли не очень. Мечи да ножи хороши в схватке с людьми иль вампирами, но малоэффективны, если придется противостоять превосходящим по силе и размерам хищникам, да к тому же имевшим толстую панцирную броню. Как рассказывал Румбиро Альто, таких тварей в подземных пещерах водилось немало; радовало лишь то, что они встречались не на каждом шагу. Дарк очень жалел, что перед выходом они не облачились в стальные доспехи да не прихватили с собой прочных щитов и острых топоров. Одним словом, к тварям лучше не приближаться, но на дальней или средней дистанциях бой практически было нечем вести. Луки с арбалетами отсутствовали, а метательные ножи в лучшем случае лишь оставили бы на прочных костяных панцирях подземных чудищ отметины в виде крошечных сколов да едва различимых глазом царапин.

Сами по себе дротики, которые, не жалея ни времени, ни сил, пытался смастерить моррон, тоже не спасли бы положения, хотя бы потому, что вместо настоящих боевых наконечников пришлось бы использовать лишь слегка подточенные гвозди. Даже если такой снаряд и пробил бы панцирь хищника или удачно попал в узкий стык между пластинами, то не смог бы войти в плоть глубоко и остановить несущуюся на воина тварь.

Однако Дарку была известна одна гномья уловка, позволяющая превратить в смертельное даже столь шуточное оружие. Этим секретом с ним поделился бывалый караванщик Пархавиэль Зингершульцо. Они тогда сидели ночью возле костра где-то посреди дикой шермдарнской степи, пили вино и болтали о чем угодно, но только не о том, что им вскоре предстояло свершить. Аламез отчетливо помнил тот разговор, как будто он произошел лишь вчера, а не за несколько дней до падения Великой Кодвусийской Стены и его второй смерти. Он воскрес, хоть и через пару сотен лет, но воскрес. А его былые соратники гномы ушли навсегда, после них не осталось даже могил… только добрая память.

– Такие пойдут? Больше нет… – вырвал моррона из плена горьких, но в то же время и приятных, согревающих сердце воспоминаний голос Крамберга. – Когда Ринва проснется, могу и в ее мешке покопаться…

– Не стоит, пока больше и не надо, – покачал головой Аламез, принимая из протянутой к нему руки Вильсета три длинных, слегка покрытых налетом ржавчины гвоздя. – Ты лучше колчан шей. Не против буду даже, коль неказисто получится… лишь бы лямка с плеча не спадала да дротики из него не вываливались…

– Сделаю, – хмыкнул Крамберг, тут же взявшись за поиски нити да иглы. – Но только зря всё это… Ножи метать проще, быстрее, надежней, а коль боишься, что лезвия шкуру зверья подземного не пробьют, так гвозди с тем и подавно не справятся…

– Я учту. Ну а ты давай, пошевеливайся! – ответил Дарк, откладывая в сторону довольно аккуратно сделанную заготовку под первый дротик и берясь терзать ножом вторую палку. – Нравятся ножи, вот ты их и метай, я ж сам как-нибудь разберусь…

Последующие полчаса прошли в гробовой тишине, если, конечно, не принимать в расчет задорное щебетание иногда пролетавших над головами путников лесных пташек, услаждающий слух шелест листвы да порой раздающиеся тихие чертыхания Крамберга, видать, давненько не орудовавшего портняжной иглой. За это время Дарк сделал еще две заготовки и подточил слегка затупившийся нож. Большего, к сожалению, моррон не успел. Спящая разведчица проснулась, перевернулась к нему лицом и уставилась в упор удивленными глазами.

– Крамберг потом всё объяснит, – предвосхитил вопрос Ринвы Аламез, откладывая в сторону точильный камень. – Лучше помоги ему с иглой да ниткой справиться, портняжка из него никакой…

* * *

Почему-то худшие предположения Дарка чаще всего и сбывались. Моррон уже отвык думать о людях хорошо и ожидал от окружающих лишь новых забот да пакостей; когда мелких, почти безобидных, а когда и основательных, суливших в скором будущем перерасти в крупные неприятности, если не беды.

Едва открыв сонные глаза, Ринва тут же взялась за работу, хоть и не видела в ней смысла. Отобрав у Крамберга ворох довольно прочных тряпок да моток нити с иглой, девушка ловко принялась мастерить нечто среднее между огромным колчаном, нищенской сумой и вместительным чехлом. Её напарник тоже не терял времени даром и как только избавился от исколовшей все пальцы иглы, тут же стал вынимать и аккуратно раскладывать на траве содержимое второго мешка.

Как и полагал Дарк, большую часть его объема и веса составляла броня, но только не тонкие нательные кольчуги, которые обычно носятся под одеждой, а более серьезные доспехи. Прочные стальные пластины, крепящиеся поверх рубах крепкими кожаными ремнями, да наколенники с налокотниками, ничуть не стеснявшие движений и надежно защищающие изгибы конечностей от повреждений при падениях и от рубящих ударов. Сам Аламез обычно этими частями наручных и ножных доспехов пренебрегал, считая их далеко не первостепенно важными, а при некоторых обстоятельствах даже весьма вредными. Что проку, если меч или топор врага не разрубит локоть, но, соскользнув с округлой чашки налокотника, пройдется по касательной и срежет внушительный кусок мышц иль, того хуже, прорубит руку под острым углом и намертво застрянет в расщепленной кости? Что ни говори, а наколенники да налокотники стоило носить лишь вместе с остальными частями пластинчатой брони или поверх гобисонов, бригант, кольчуг. Толстая дубленая кожа иль стальные звенья смогли бы защитить руку от потерявшего большую часть силы, скользящего удара вражеского меча. А так от стальных чашечек, закрепленных на локтях да коленях, было больше вреда, чем пользы – раны получались гораздо уродливей, а страдания раненого более тяжкими и долгими. Уж лучше сразу отмучиться, пережив пару часов острой боли при потере конечности, чем несколько суток кряду изнывать и метаться в агонии с изуродованным, приносящим мучения при малейшем движении куском кровоточащего, распухшего мяса вместо руки иль ноги, который к тому же в любой момент может начать гнить.

Впрочем, эта незавидная участь моррону вовсе не грозила. Наколенников и налокотников было всего два комплекта. Разведчики снова позаботились лишь о себе, не только обделив спутника достойной одеждой, но, как оказалось, и броней. Ему полагалась лишь небольшая, уже неоднократно поцарапанная нагрудная накладка в форме причудливо изогнутой пластины, прикрывающей лишь сердце да половину левой ключицы.

Следом за доспехами на траве появились и остальные предметы походной экипировки лазутчиков. Пара абордажных крюков с прикрепленными к ним тонкими, но прочными веревками, наверняка способными выдержать вес не только одного человека, но, если понадобится, двоих, а то и троих. Множество каких-то мешочков, кулёчков, сверточков, о содержании которых не посвященному в боевые ухищрения агентов герканской разведки Аламезу оставалось только догадываться; и пара внушительных мотков то ли бинтов, то ли иного перевязочного материала. Последними недра опустевшего мешка с неприятным звоном покинули три кирки, конечно же, пока еще без черенков.

– Слышь, Дитрих, пожертвуй три палки из своего запаса. Инструмент наладить надо, – попросил Вильсет, многозначительно кивнув на лежащие возле его ног орудия горняков. – По лесу рыскать неохота, только время даром терять, а те все равно так много без надобности…

Моррон собирался ответить на столь наглую просьбу презрительным молчанием, но неожиданно сам для себя передумал. Хоть и печально было признать, а Крамберг прав. Дюжины дротиков ему бы одному всяко хватило даже для серьезного боя, тем более что он не собирался ими раскидываться, беспечно оставляя в телах умерщвленных тварей. А если Вильсет отправился бы на поиски подходящих рукоятей, то пришлось бы прождать еще с полчаса, если не целый час. Дарку же уже не терпелось отправиться в путь, его утомляло заунывное однообразие ожидания.

– Жертвую, – изрек Аламез, слегка кивнув, и небрежно бросил под ноги Крамбергу три пока еще не обструганных заготовки. – А как дела у нашей портняжки? Скоро готово бу…

Ответом на вопрос также послужил бросок, но только неуважительный, так сказать, с далеко не скрытым подтекстом. Едва закончив работу, Ринва хотела вручить Дарку наспех сшитый мешок, для чего и встала, но, услышав в свой адрес уничижительное и в высшей мере оскорбительное слово «портняжка», с силой швырнула результат своих трудов моррону прямо в лицо. Надо сказать, реакция у девицы была отменной. Обидчик не успел увернуться, и ему не хватило времени, чтобы прикрыться.

– У «портняжки» дела идут хорошо, лучше только у прачек! – с победным смешком произнесла девушка, наслаждаясь обескураженным видом Аламеза, а затем презрительно хмыкнула и, тряхнув копной распущенных длинных волос, величественно прошествовала к Крамбергу.

К этому времени Вильсет уже успел насадить первую кирку на немного тонковатый для нее черенок и даже опробовал прочность собранного инструмента метким ударом в самый центр ближайшего пня. К удивлению Аламеза, торчащий из земли обломок дерева не просто треснул, а раскололся пополам, хоть вовсе и не казался полым или гнилым. Тому, что удар получился столь мощным и эффективным, можно было найти лишь два объяснения. То ли с виду далеко не внушительный спутник скрывал в своих плечах воистину богатырскую силу и был способен на куда более впечатляющие подвиги, например забивать кулаком гвозди или корчевать молодые деревца голыми руками; то ли кирка была изготовлена из особого сплава и к тому же отменно заточена. Впрочем, одно вовсе не исключало другого. В герканской разведке не держали слабаков, да и на инструменты для дела не скупились. Когда Вильсет служил у него в отряде, то просто не выставлял напоказ свои физические возможности. Быть силачом не значит кичиться мощью своего тела и размахивать кулачищами по каждому поводу, а порой и вовсе без такового.

Вдвоем разведчики быстро приладили к киркам рукояти и успешно опробовали орудия горняков на прочность. Поскольку достойных пней поблизости не нашлось (на площадке перед шахтой, как назло, из земли торчали лишь одни древние-предревние гнилушки, спиленные еще в те времена, когда прииск не был заброшен), проверка инструмента и в то же время довольно эффективного дробящего оружия была произведена на каменной кладке входа.

К счастью, Дарк вовремя сообразил, что пустота каменного прохода в шахту, подобно огромному барабану, вызовет сильный резонанс, и заблаговременно зажал ладонями уши. Лесное эхо не только многократно повторило целую череду накладывающихся друг на друга, оглушающих звуков ударов металла о камень, но еще и в несколько раз их усилило. Напуганные пташки мгновенно вспорхнули с деревьев, где-то вдали жалобно завыл волк, к которому через миг уже присоединилась вся стая, а ноги моррона почувствовали легкую дрожь земли.

– Нашумели, болваны! Теперь срочно под землю лезть надо! Того и гляди солдаты заявятся, – проворчал Аламез, вешая на плечо только что сшитый чехол-мешок и собирая в него палки, еще не превращенные в смертоносные метательные снаряды. – Поди, по всему лесу ваша «музыка» прокатилась, да и в городе, возможно, услышали…

Разведчики ничего не ответили, потому что ничего не расслышали. Когда моррон подобрал последнюю палку и наконец-то взглянул на парочку недотеп, то чуть было не лопнул со смеха, по крайней мере, позлорадствовал вдоволь. Побросав инструмент и интенсивно хлопая себя по ушам, Ринва с Вильсетом занимались бессмысленным делом, то есть ругались. Бессмысленным же это занятие было потому, что на время оглохшие горе-горняки не могли докричаться друг до дружки, а по губам читать, видимо, не умели, так что только моррон слышал обильные потоки забористых, бранных слов, льющихся из их ртов. Но это и к лучшему! Пойми они хоть десятую часть тех оскорблений, которыми щедро награждали друг дружку, то непременно передрались бы. Возможно, не обошлось бы и без смертельного исхода.

Не желая ни мирить ругавшихся спутников, ни подсказать, как побыстрее избавиться от монотонного гула в ушах, моррон приблизился к парочке лишь для того, чтобы получше рассмотреть результат проведенного эксперимента. Увиденное его весьма подивило и приятно порадовало. На каменной кладке виднелись два обширных и довольно глубоких скола. Что же касается инструментов, то они вовсе не пострадали: чересчур тонкие с виду рукояти не переломились, а сами ударные части ни капельки не затупились. Выходило, что орудие горняков могло стать достойной заменой топору, дубине иль секире в предстоящих боях с особо толстокожими или покрытыми пластинами костяного панциря тварями. Уж если кирки так разворотили камни, то крепкую кость точно должны пробить.

Приближение Дарка заставило обоих горлопанов замолчать. Поскольку говорить всё равно было бессмысленно, Аламезу пришлось перейти на язык мимики и жестов.

– Я все, я готов продолжить путь, – сообщил моррон, движениями рук и беззвучным шевелением губ. – Вас ждать?

– Мы щас, подожди! Пока нагрудник надень! – прокричала в ответ Ринва, да так громко, что Дарк чуть не оглох. – Минут через пять начнем спуск!

Конечно, за такую глупую выходку Ринву следовало хорошенько отшлепать. Лес вовсе не то место, чтобы во всё горло кричать. Его тишина и спокойствие обманчивы и могли быть нарушены в любой миг либо топотом солдатских сапог, либо стрелами, бесшумно вылетевшими из ближайшего куста. Однако объяснять это оглохшей девице было бессмысленно, а наказывать её – все равно что добивать подранка. Так что моррону ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия, отойти к уже остывшему костровищу и терпеливо ждать, усевшись на траву.

Нагрудник моррон надевать не хотел, хоть был уверен, что причудливо изогнутая стальная пластина на ремешках смогла бы выдержать сильный удар копья или когтистой звериной лапы. К чему надевать доспех, защищающий лишь небольшую часть тела? Если бы их впереди ожидали сражения с людьми иль вампирами, то смысл бы был. Разумные существа частенько метят в сердце противников; дикие же твари не столь избирательны и бьют туда, куда проще достать, а те из них, кто поумней, либо сразу стараются сорвать голову с плеч, либо пытаются вначале обездвижить человека, оторвав или откусив ему конечности. Одним словом, стальная накладка была совершенно бесполезна, с таким же успехом ее можно было бы надеть, к примеру, на левую пятку и уповать, что неразборчивый зверь ударит именно туда.

Сидя на траве, Аламез медленно оглаживал свою кирку, как будто приручая дикого зверя и привыкая сам к слишком гладкой и тонкой рукояти. Одновременно с этим занятием моррон флегматично наблюдал за поспешными сборами разведчиков. Видимо, до них всё же дошло, что они изрядно нашумели и что в любой миг из чащи могли появиться шеварийские солдаты. Дарк не знал, восстановился ли слух бедолаг, или они по-прежнему туговаты на ухо, но движения парочки были быстры и отточены. На сборы изрядно похудевших, но всё еще тяжелых мешков ушло не более пары минут, а облачение в упрощенное подобие доспехов не отняло более трех. Со стороны его спутники выглядели весьма презабавно, как будто перепившие повар с кухаркой решили позабавиться и обклеили себя чашками да блюдцами,однако моррону было вовсе не до смеха. Дарка посетило весьма неприятное предчувствие; предчувствие того, что большую часть подземного пути ему придется проделать одному, а до этого похоронить компаньонов, предварительно собрав их изгрызенные, обглоданные останки.

* * *

Дурные предчувствия и прочие страхи с позором отступают или вовсе трусливо бегут, когда наступает пора действовать. Причина тому очень проста – мозг человека прекращает упражнять себя прогнозами потенциальных угроз и полностью переключается на обработку текущей информации, то есть того, что видят глаза, слышат уши и чует нос. Разум моррона в этом плане мало чем отличается от человеческого, разве что в его распоряжении находится куда больше образов из памяти, и он может сопоставить большее число запахов, картинок и звуков с тем, что когда-то уже воспринимал при помощи органов чувств.

Небольшой отряд герканцев только вошел в заброшенную шахту, а моррон уже точно знал, что в ближайшие полчаса им не встретятся живые существа, если, конечно, не считать таковыми дождевых червей и прочих мелких жучков, копошащихся там, где стены шахтерских стволов были не каменными, а земляными.

Обоняние ощущало лишь затхлость, а слух не различал ничего, кроме тихих шагов спутников, шороха мешков, ерзающих по их плечам, да мерного капанья грунтовых вод, просачивающихся внутрь шахты сквозь покрытый трещинами потолок. Моррону оставалось полагаться лишь на зрение, и именно оно подсказывало, что все, кто когда-то ходил или ползал по этим тоннелям, или давно ушли восвояси, или были мертвы.

Дарк еще никогда так хорошо не видел во время путешествия под землей, и за это он должен был благодарить герканскую разведку, снабжавшую своих агентов чудесным раствором, ярко светящимся в абсолютной темноте и позволяющим хорошо видеть все предметы вокруг в непривычном глазу светло-зеленом цвете.

С факелами было бы намного хуже. Мало того, что пламя, трепещущее на обмотанной тряпками палке, постоянно мерцало и чадило, отчего сильно слезились и болели глаза, так оно еще и выхватывало из темноты лишь крошечный пятачок пространства. Человек, несущий факел, не видел далее двух, в лучшем случае пяти шагов, но зато сам был отлично виден тому, кто скрывался во тьме и, возможно, даже с оружием в руках. Кроме того, у факелов имелся еще целый ряд существенных недостатков. Сквозняк мог задуть пламя, а духота – затушить или заставить его едва трепыхаться, практически не светить. Открытым огнем можно было обжечься или, того хуже, подпалить волосы при неудачном повороте головы. Факел был недолговечен, он служил, самое большее, час, а затем превращался в бесполезную, обгоревшую с одного конца палку.

С магическим же раствором, аккуратно нанесенным Ринвой тонким слоем на небольшие палочки, идти во тьме было намного проще, лучше и безопасней. Зеленый свет, исходивший от необычных факелов, которые путники держали в руках, хорошо освещал пространство вокруг, но вовсе не слепил, даже если приблизить источник света к глазам. Дарк не только отчетливо видел спины идущих впереди спутников, но и мог различить, как по сильно обветшавшим, прогнившим, но всё ещё удерживающим свод деревянным опорам ползали мелкие букашки. В скопившейся в шахте воде, местами доходившей до щиколоток, плавала какая-то мелкая живность, но пока это были все обитатели заброшенного подземелья.

Если рассказ разведчицы был правдив и на работавших здесь каторжников действительно когда-то напали неизвестные подземные твари, то они уже давно покинули это место. Хищники обитают лишь там, где водится пища. Им нечего делать в пустых тоннелях среди жучков, червей да таракашек. А сейчас в шахте не было даже крыс, Аламез непременно заметил бы следы их присутствия. Хотя, впрочем, пока еще рано было судить, насколько можно доверять проводнице, ведь до сих пор они шли по основному тоннелю, к тому же даже не ведущему вниз. Здесь не было ничего, что бы напоминало о былой трагедии: ни изгрызенных человеческих костей, ни проржавевших и сгнивших остатков поспешно брошенных вещей.

Примерно с четверть часа моррон мучился сомнениями, но с расспросами к Ринве не лез, терпеливо следуя за ней и Крамбергом. И вот коридор закончился, причем довольно необычно: не тупиком, а просторным помещением, которое было совершенно пустым, если не считать возвышавшейся возле дальней стены огромной проржавевшей конструкции, состоявшей из множества балок, шарниров, шестеренок и рычагов. Поскольку рядом с изъеденной влагой железной махиной чернела огромная яма шагов пять в длину и семь в ширину, моррон пришел к единственно возможному заключению, что когда-то это был грузовой подъемник, при помощи которого рабочие поднимали наверх золотоносную руду и груды ценных самоцветов.

Сама платформа отсутствовала, но Аламез был уверен, что, покидая шахту, люди оставили её наверху. Обрывки размахрившихся и прогнивших толстых тросов, свисавшие с балки под потолком, служили лучшим тому доказательством. Через год, а может, и два после того, как люди оставили прииск, пострадавшие от сырости веревки не выдержали внушительного веса платформы и оборвались. Теперь же на дне пугающей чернотой и приносящей наверх холод ямы догнивали её жалкие обломки.

К тому же сам механизм подъемника был основательно поврежден. Дарк не был ни строителем, ни горняком, но зато отлично знал основные принципы работы армейских катапульт и крепостных мостов и поэтому сразу заметил отсутствие в нагромождении ржавых деталей нескольких важных шестеренок, тросов и ремней. Перед уходом рабочие частично разобрали механизм, сняв с него самые легкие детали.

– Мы на верхнем ярусе шахты. Это подъемник, при помощи которого… – остановившись и повернувшись к Аламезу, начала объяснять Ринва, но по выражению его лица тут же поняла, что это лишнее. – А вон там… – девушка указала рукой направо, туда, где в стене виднелся широкий проем, – начинается спуск на нижние ярусы.

– Сколько их? – кратко и намеренно тихо спросил моррон, чтобы проверить, восстановился ли слух спутников. Если нет, то лучше было бы пока обождать наверху.

– Кажется, три, точно не помню, – к радости Аламеза, без запинки ответила Ринва. – Спуск – это тоннель, идущий по кругу, как винтовая лестница, и у которого имеются ответвления, ведущие на каждый ярус. На первом и втором сверху нечего делать, они даже когда прииск действовал, были заброшены и пусты. У горняков такой уж принцип работы. Наткнувшись на жилу, они вырабатывают её до конца, а затем прорывают боковые ответвления. Когда же золота не остается и там, то спускаются ниже… так что в год трагедии работы велись лишь на нижнем ярусе, а остальные…

– Понятно, – кивнул Аламез, уже наслышанный о специфике горняцкого промысла, причем из уст более авторитетных рассказчиков, каковыми, бесспорно, являлись гномы, – там на тварей шахтеры и наткнулись. На сколько еще ваших «факелов» хватит? – спросил Дарк, не зная, как точно назвать светящуюся палку в руке.

– Примерно часа на два-три, – приятно удивила Ринва. – Ты не боись, раствор глубоко в древесину впитался и испаряется медленно. А перед тем, как потухнуть, он еще с четверть часа будет мерцать. Слушай, я предупредить хотела. Свет, конечно, тварей отпугивает, но ты бы меч на всякий случай все ж вынул бы… мало ли что…

– За это не волнуйся, живой мертвец себя в обиду не даст, – усмехнулся моррон, приятно пораженный проявленной заботой, но и не думавший воспользоваться советом. – Кирка, мне кажется, будет понадежней.

– Как знаешь, – пожала девица плечами и тут же отвернулась, то ли обидевшись, то ли нет. Женщин иногда так трудно понять, в особенности тех, кто строит из себя мужчин…

Остановка возле подъемника была недолгой, около пяти минут. За это время путники немного отдохнули, сняв мешки с плеч, и чуток осмотрелись. Спутники Дарка с интересом принялись разглядывать нагромождение ржавого металла, пытаясь понять, как же оно когда-то работало, а моррона более привлекла яма, к самому краю которой он осторожно и подошел. Вертикальная шахта подъемника казалась довольно глубокой, хоть на глаз это было невозможно определить. Однако голову Аламеза неожиданно посетила мысль, как просто и точно рассчитать глубину в пределах от одного до пятнадцати метров. Самое удивительное, что эта идея появилась ниоткуда, пришла сама по себе; об этом ранее ему точно никто не рассказывал…

Немного порывшись в своем мешке, Дарк извлек один из трех подаренных ему Крамбергом гвоздей и потер его вначале острием, а затем и шляпкой о палку, покрытую магическим раствором. Через секунду на обоих концах гвоздя засветились две небольшие зеленые точки. Металл не дерево, раствор в него совсем не впитывался, и поэтому уже вскоре испарился бы с поверхности, но моррон был почему-то уверен, что времени для проведения эксперимента ему должно хватить. Испачкав гвоздь, Аламез бросил его в темноту ямы и стал наблюдать, как две светящиеся точки стали быстро сближаться, а затем, едва слившись в одну, сразу же погасли.

«Более четырех целых, семидесяти трех сотых метра… – тут же определил моррон, никогда не разбиравшийся в геометрических расчетах, но почему-то абсолютно уверенный, что условные параллельные прямые, проходившие через кончики гвоздя, в его поле зрения пересекутся именно на этом расстоянии. – Более пятнадцати метров, – через пару секунд уточнил моррон, не услышав звука падения гвоздя. – Интересно, а откуда мне всё это известно? И почему расчеты делаются так быстро? Как будто моя голова их сама рожает! Быть может, это «подарок» Коллективного Разума? Так вот что он мне в голову засунул, пока я спал. Ну что ж, дельные знания! Когда заживу спокойной, размеренной жизнью, можно будет в зодчие податься иль лучше в мореплаватели… Им больше везет, они реже видят людей… а женщины им вовсе не попадаются, если не заглядывать в портовые кабаки…»

Тихий свист отвлек Дарка от размышлений. Спутники отдохнули и были готовы продолжить путь, причем, как заметил Аламез, один из разведчиков все же решил последовать его совету. В правой руке Ринвы блестело лезвие обнаженного меча, а вот Крамберг сжимал кирку. Бывший солдат его лесного отряда по опыту знал, что Дитрих фон Херцштайн плохого не посоветует, и уж если сказал, что оружие горняков в борьбе с обитателями подземелий эффективней, значит, так оно и есть. Как ни странно, но моррону было приятно осознавать, что разведчик высоко ценил его мнение и готов был придерживаться совета, даже когда речь шла о жизни и смерти.

Договорившись следовать друг за дружкой с интервалом в два-три шага и не отлучаться без предупреждения даже на секундочку, даже по малой иль великой нужде, маленькая боевая группа двинулась в путь по довольно узкому, плавно ведущему вниз проходу. Конечно, Дарк предпочел бы идти впереди, а не замыкать процессию, но, к сожалению, он не знал пути и на первой же развилке был бы вынужден пропустить вперед Ринву.

Однако во всем есть свои плюсы. Находясь в арьергарде отряда разведчиков, моррон мог, не нарушая строя, ненадолго задерживаться, чтобы изучать, что же валяется у него под ногами, тем более что в отличие от верхнего тоннеля в этом стволе шахты брошенного барахла было превеликое множество. Что же касалось воды, то она, конечно, иногда булькала под сапогами, кое-где стекала ручейками по стенам и даже капала с потолка, но луж больших не было. Объяснялось это довольно просто, грунтовые воды на месте не задерживались, стремились дальше вниз, на нижний ярус шахты, скорее всего основательно затопленный.

Среди множества мелких обломков вещей Дарку, как ни странно, удалось найти с полдюжины мало затронутых ржавчиной гвоздей, которые ему вскоре весьма пригодились бы. К тому же моррон обнаружил даже мелкие фрагменты полуразложившихся человеческих костей, самым большим из которых была верхняя часть фаланги указательного пальца. Его исследования ничуть не замедлили продвижение группы, а идущая впереди Ринва вообще не заметила, что он то и дело ненадолго останавливался и отставал от Вильсета на семь-восемь шагов вместо оговоренного интервала в два-три.

В общем и целом этот участок маршрута проходил довольно скучно. Путники спускались всё ниже и ниже, благодаря проводнице правильно выбирая путь на каждой развилке и ни разу не свернув в тоннель, который завел бы их не на тот ярус подземных разработок. За полчаса спокойного и безопасного движения отряд, наверное, прошел по идущему спиралью в глубь шахты проходу чуть более мили и опустился под землю примерно на двадцать два – двадцать шесть метров. Точнее моррон, к сожалению, сказать не мог, поскольку его метод определения общей глубины шахты был весьма далек от совершенства. Зал, в котором находился подъемник, был примерно на четыре-пять метров ниже уровня земли. К этому показателю следовало прибавить подкорректированную в ходе спуска расчетную глубину ямы, выведенную Дарком на основе не только исходных данных – «более пятнадцати метров» – и общей площади ямы, вокруг которой вился спуск, но и с учетом приблизительной длины пройденного пути и среднеарифметического угла наклона тоннеля.

Еще недавно, буквально вчера, эти вычисления заняли бы у моррона более дня, причем большую часть времени он бы потратил на то, чтобы понять общий принцип расчета. Сегодня же цифры как-то сами собой сложились у него в голове, пока он был занят осмотром ветхого хлама под ногами. Все-таки кто-то основательно покопался в его мозгах, не только заметно повысив способность произведения расчетов, но и впихнув полезные знания, которыми он ранее не обладал. Окажись на месте Дарка любой человек, то непременно возомнил бы себя невесть кем: в лучшем случае всего лишь гением, в худшем – избранником богов. Однако Аламеза уже явный и неоспоримый факт «божественного» проникновения в его черепную коробку совсем не обрадовал. Пока видны были только плюсы чудесной метаморфозы, но вскоре могли проявиться и минусы…

* * *

– Ну, вот и всё, нижний ярус, – устало оповестила Ринва, отступив к стенке и дав идущим за ней спутникам полюбоваться тем, что их ждало впереди; местом, с которого, собственно, и должна была начаться опасная часть пути.

Проход заметно расширился, изменил угол наклона практически на нулевой, и к тому же был покрыт почти идеально ровной, лишь слегка колышущейся гладью мутной воды. К сожалению, путники видели всё в различных тонах зеленого и поэтому не могли определить, какого цвета была жидкость, но Дарк подозревал, что грязно-коричневого или даже бурого. Последнее обстоятельство ничуть не удивило моррона, а вот Крамберга весьма поразило.

– Это что?! – взвизгнул растерянный разведчик, тыча пальцем в толщу воды. – Это и есть твое подземное озеро?! А что ж ты не сказала, что оно прямо здесь, сразу так и начинается?! А вода почему такая мутная?! Ни черта не видно! Наверняка в ней иль пиявки, иль гадость похуже водится! Я туда не полезу!

– Успокойся, до озера еще далеко, привал сделать успеем… – ответил за девушку моррон, на секунду забывшись и по старой привычке похлопав бывшего товарища по плечу. – Это всего лишь стоялая грунтовая вода. Всё, что в шахте струится да капает, сюда в конце концов и стекается… Прииск заброшен, откачивать некому, вот и поднакопилось за несколько десятков лет. Здесь уже камень кругом, жижа сквозь щели долго просачивается. Что пиявок касается, то их точно нет! – заявил Аламез с полной уверенностью. – Пиявки паразиты, им кровь пить надо, а из кого им тут её сосать?! Твари, что шахтеров сожрали, здесь не обитают, им тоже пища нужна. Нагрянули, насытились и обратно по щелям расползлись, причем очень давно… так что волноваться нечего.

Ринва уже открыла рот, чтобы оспорить последний аргумент моррона, но быстро сообразила, что этого не стоит делать, и благоразумно промолчала. Кто же мог знать, что Крамберг, не раз проявивший отвагу в бою и ничуть не страшащийся крупных хищников, панически боится пиявок и прочих мелких паразитов, которые обычно водятся в стоялой, грязной воде.

С одной стороны, страх разведчика был легко объясним и понятен. Он боялся заразы, которую мелкая живность могла занести в его организм при укусах, а также личинок, некоторые хищные насекомые откладывали их под шкуру крупных животных и под кожу людей. С другой же стороны, его опасения показались моррону по-детски наивными и смешными. Как в народе говорят: «Распрощавшись с головой, по волосам не плачут!» Раз Крамберг вызвался идти в опасное путешествие, нечего было переживать по поводу всякой неприятной ерунды. В любой миг их могли разорвать на части или проглотить целиком, так чего было кручиниться по поводу какой-то инфекции, которая, возможно, вовсе и не смертельна для человека? Что же касается попадания личинок под кожу, то их можно было просто вырезать ножом, а затем прижечь головешкой поврежденный участок плоти. Эта процедура была, конечно, малоприятна и очень болезненна, но Дарку не было известно ни одного случая, чтоб от нее умирали или на всю жизнь становились калекой…

– У тебя есть выбор: либо идешь вперед, либо назад. Подумай, кого ты больше боишься: каких-то личинок или фон Кервица? – привел моррон последний, самый весомый аргумент и первым зашел в мутную, да и к тому же пахнущую гнилью воду.

Довод подействовал, видимо, страх обвинения в дезертирстве был сильнее боязни паразитирующей живности. Как только моррон погрузился по пояс в подземный отстойник, и по виду, и по запаху весьма напоминавший болото, за его спиной почти одновременно раздались два шумных всплеска. Хоть их природа была вполне понятна, но Дарк все же обернулся.

Ринва зашла в воду весьма неудачно. Скорее всего нога девушки подвернулась, случайно ступив на подводный камень или иной предмет, покоившийся на дне. В результате разведчица упала на колени и, ненадолго уйдя под воду с головой, хлебнула мутной взвеси, которую и водой-то назвать нельзя.

А почти переборовшему свой наименьший страх Крамбергу повезло намного больше – зловонная жижа едва доходила ему до колен. Вместо того чтобы помочь оступившейся и промокшей с ног до головы напарнице, Вильсет был занят в высшей степени наиглупейшим делом – дрожащими руками водил светящейся палкой над поверхностью воды и, бормоча себе под нос какую-то молитву, пытался разглядеть, не подплывает ли к его ногам какая-нибудь мерзкая гадость. С этим было нужно срочно что-то делать. Панический страх одного бойца мог погубить весь небольшой отряд. К сожалению, у путников не было времени, чтобы толково провести излечение от боязни, которая вот-вот могла перерасти в душевное заболевание, но зато Аламез знал одно радикальное, хоть и негуманное средство. Резко подскочив к перепуганному напарнику, Дарк замахнулся киркой и рубанул наотмашь, метясь ему чуть ниже пояса. Удар получился бы очень сильным, но моррон вовремя остановил движение руки, всего на пару сантиметров не доведя острие кирки до «достоинства» Крамберга.

– Еще раз на воду глянешь, и я это сделаю… – заверил Аламез вкрадчивым шепотом. – Паразиты быстро почуют, откуда кровяка текет… прямо туда заползут…

– Убери, я все понял, – выдавил из себя Вильсет, быстро придя в себя. – Такого не повторится, обещаю!

– Поглядим, – так же тихо ответил Аламез, отводя кирку.

Отвернувшись от Крамберга, Дарк хотел поспешить на помощь Ринве, но девушка к тому времени уже поднялась на ноги и поправляла съехавшие при падении аж на изгибы локтей лямки походного мешка. Разведчица была готова продолжить движение и поджидала лишь того момента, когда напарники уладят свои сугубо мужские дела. Иногда все-таки хорошо, когда женщины проявляют самостоятельность и не требуют заботы и внимания по каждому пустяковому поводу.

После вынужденной задержки отряд двинулся в путь. На этот раз впереди шел Аламез, решивший возглавить шествие по трем веским причинам. Во-первых, моррон полагал, что сможет гораздо раньше заметить опасность в случае её приближения, чем его спутники; люди, бесспорно, опытные, но явно побывавшие в меньшем количестве передряг, чем он. Во-вторых, ствол шахты пока что был прямым и широким, не имевшим в поле зрения ни изгибов, ни поворотов, ни ответвлений. Таким образом, Дарк знал, куда идти, и не видел причины пропускать даму вперед, тем более что при данных обстоятельствах это правило галантного поведения кавалеров было более чем неуместно. И, в-третьих, моррон предпочитал пока держаться подальше от Крамберга, которому могло прийти в голову взять да и отомстить ему за недавнее унижение. Как известно, всякое эффективное «деяние во благо» имеет множество нежелательных побочных эффектов, одним из которых мог легко стать внезапный удар кирки иль ножа в спину. А сейчас идущая между ними Ринва, возможно, сама о том не догадываясь, играла роль некоего буфера. У неё на глазах Вильсет не осмелился бы напасть со спины.

Всего шагов через двадцать заполненный водой нижний ярус разительно изменился, и это заставило задающего темп передвижения моррона сбавить шаг и жестом подать знак товарищам быть настороже. Теперь уже мутная жидкость едва доходила до колен, а под ноги путников стали попадать предметы, совсем не напоминающие камни. Сапоги Дарка ступали то на обломки брошенных инструментов, то на какие-то вещи, а порой и на останки, скорее всего человеческие. Пару раз моррон даже нагибался и, чтобы проверить свое предположение насчет костей, доставал из-под толщи мутной воды различные фрагменты человеческого скелета, напрочь лишенные плоти и гладко обточенные водой. В основном это были либо кости конечностей, либо грудные клетки с уродливо торчащими расщепленными обломками ребер, но однажды ему повезло. Дарк извлек из воды человеческий череп с дырой в затылочной части, в которую легко влезли два пальца. Судя по неровным краям отверстия и паутине трещин, идущих по всей голове, бывалый воин сразу определил, что стало причиной смерти.

Ни у гномов, ни у людей не имелось дробящего оружия, способного оставить именно такой след после, без сомнений, очень сильного удара. Обух топора, дубина или шестопер разнесли бы всю затылочную часть головы на множество осколков, а не проделали бы дыру в черепе. Горняцкие кирки иль пехотные клевцы, которые иногда называются «воронами» (их загнутое вниз острие очень напоминает клюв этой птицы), пробили бы отверстие куда меньше, да и края смертельной раны были бы гораздо ровнее. Оставалось лишь одно предположение – человека убил крупный хищник, то ли прокусив ему голову, то ли с силой вонзив в нее коготь.

– Против твари с такими зубками кирка более подойдет, – признала правоту моррона подошедшая сзади Ринва. – Но, к счастью, у нас есть свет… Пока он горит, нам ничего не грозит!

Разведчица хотела обойти моррона и пойти первой, но Дарк не дал ей такой возможности. Грубо схватив торопыгу за лямку висевшего на спине мешка, он резко рванул на себя и практически отпихнул девушку назад, после чего тут же сделал пару шагов вперед и снова возглавил шествие.

– Совсем с ума сбрендил?! – злобно прошипела едва не упавшая в воду сама и не увлекшая за собой Крамберга разведчица. – Хамло мужицкое!

– Комплименты потом, а щас заткнись, – прошептал Аламез, не по-рыцарски пригрозив даме кулаком.

– Чего ты перетрусил-то так? Говорю ж, если впереди твари и есть, то, как свет завидят, разбегутся… – не унималась девица.

Дарк и сам не мог толком понять, что же его так неожиданно насторожило. Он не услышал никакого звука и ничего не увидел, да и в удушающее амбре подземного зловонья не прокрался новый неприятный аромат. Однако моррон чувствовал близость врагов, и почему-то заверения спутницы его ничуть не успокаивали. Стоять на месте не было смысла, и Аламез вел отряд вперед, но шел очень медленно и с подозрением приглядывался к каждой трещинке в стене, число которых, надо сказать, заметно прибавилось, и далеко не все из них были сделаны кирками или иными горняцкими инструментами. Пару раз Аламез отчетливо видел глубокие полосы царапин от когтей и темные пятна на камнях, подозрительно напоминавшие отметины высохшей крови.

Шагов через тридцать вода вовсе исчезла из-под ног, и на сухом, покрытом толстым слоем пыли полу отчетливо виднелись обломки инструментов, оружия, прогнившие лоскуты одежд и человеческие кости: когда идеально гладкие, а когда и изрядно обгрызенные. Их вид ничуть не смущал моррона, не говоря уже о том, что не пугал, а вот то, что в стенах тоннеля появились огромные дыры, порой немногим меньше человеческого роста и в три-четыре шага шириной, весьма его насторожило. Из них веяло прохладой и сыростью, они уходили куда-то в глубь скальной породы и неизвестно куда вели… но там явно никогда еще не ступала нога человека, по крайней мере живого.

– Вот из этих отверстий они тогда и наползли, – без спроса и разрешения взяла на себя роль рассказчицы Ринва. – Дальше еще парочка таких будет… Возможно, они и щас где-то поблизости, и если свет затушить…

– Я те затушу! Руки оборву! – пропыхтел замыкающий шествие Крамберг, уже отошедший от сильного потрясения, но после пережитого страха воспринимающий все чересчур прямолинейно и дословно.

– Сначала дрожь в своих культяпах уйми! – огрызнулась Ринва. – Думаешь, я нашим не расскажу, как ты головастиков испугался?! Чуть портки не обмочил!

– До берега озера еще далеко? – прервал невинную, почти дружескую перепалку коллег Аламез, прислушивающийся к монотонному гудению, доносившемуся из глубин зловещего отверстия, весьма напоминавшего вход в пещеру ужасного чудища. – Сколько в шагах будет?

– Да примерно сто – сто пятьдесят, – на секунду призадумавшись, ответила Ринва, довольно быстро сообразившая, что чужак спрашивает не просто так. – А ты чо задумал-то?!

– Идите впереди меня, я догоню, – ответил Дарк, но так просто от компаньонов было не отделаться.

– Слышь, ты не дури! Не смей свет тушить! – сурово нахмурила брови Ринва. – Коль те жить надоело, то ты уж чуток потерпи! Вот когда миссию завершим, тогда валяй, душись иль режься сколь угодно. Я даже те подсобить могу, там… табурет из-под ног выбить иль петлицу потуже на шейке затяну!

– Не беспокойся, я вовсе не собираюсь с жизнью счеты сводить, – усмехнулся моррон. – Просто кой-какие следы интересные заметил, хочу оглядеться, проверить… Вы уж больно шумите, мозгами пораскинуть мешаете… Ступайте вперед, я вскоре догоню… Слово рыцаря даю, что свет тушить не буду, да и в щель не сунусь!

– Ну, ладно, коль так, – с недоверием ответила Ринва, но все же продолжила путь, махнув рукой Крамбергу, чтобы следовал за ней.

Дарк бессовестно наврал, хотя, с другой стороны, слова рыцарского нарушать не собирался. Он не хотел избавляться от спасительного источника света, просто решил убедиться, насколько эффективна его защита. Ринве мало было известно о повадках подземных тварей, а у него были хорошие учителя – гномы, от нечего делать у костра любившие вспоминать о былой жизни в подземельях Махакана и рассказать, к примеру, о том, как некоторые виды пещерных хищников охотятся, ищут добычу и проверяют свои угодья. Дарк знал, что плотоядные подземные твари никогда не оставляют без присмотра место, на котором когда-то была обнаружена пища. Сожрав каторжников в шахте и выжив отсюда шеварийских горняков, хищная стая ушла в поисках новой добычи, но скорее всего сюда иногда, с определенной периодичностью, наведывался одиночка – «разведчик». Если дичь вновь объявилась в старых угодьях, он оповещал о том вожака; как и каким методом, не знали даже мудрые гномы.

Прошлый визит Ринвы в шахту не остался незамеченным, по крайней мере, она постоянно повторяла, что слышала шипение из темноты. Тогда враг был всего один и, боясь то ли раздражающего, то ли просто непривычного света, не решился напасть. А быть может, он понимал, что девушка видит во тьме, и счел её слишком сильным противником. Через несколько часов к шахте скорее всего подтянулась довольно большая группа хищников, которая, конечно же, ничего не обнаружила (Ринва в прошлый раз покинула прииск очень быстро) и снова ушла, но вожак оставил нескольких «наблюдателей». Дарк чувствовал, что отверстия, идущие вдоль тоннеля, не были пусты, в их глубине кто-то затих и внимательно следил за каждым движением в тоннеле. Если бы вся стая была здесь, то твари непременно уже напали бы, причем невзирая на отпугивающий их свет. Моррон остался, чтобы найти ответ на очень простые вопросы: «Сколько хищников решится напасть на одного человека со светящейся палкой в руке?», «Сколько их сейчас поблизости?» и, собственно, «Как выглядит враг?». Пока что практика показала лишь то, что трое путников – слишком большая группа, чтобы твари-«наблюдатели» решились выползти из нор.

Как только спутники Дарка скрылись из виду, наружу из зловещей темноты подземных ходов никто не выполз, но зато моррон отчетливо услышал два настораживающих звука: тихие удары друг о дружку мелких камушков и едва различимое уху пощелкивание. Звук осыпающихся камней означал, что твари почувствовали себя уверенней и зашевелили конечностями; второй же – что хищники переговаривались между собой, обменивались условными сигналами, таким образом обсуждая, отсидеться или атаковать. Поскольку всё вскоре затихло, моррон пришел к лестному для себя выводу, что его оценили как слишком сильную добычу. Скорее всего тварей было не более трех, и они не решились напасть на жертву, классифицированную по их хищным критериям как «противник-самец, вооруженный, видящий во тьме».

Любознательность мучила Аламеза, но никогда бы не смогла взять верх над гласом рассудка и чувством самосохранения. Моррон хотел увидеть, как выглядит враг, и оценить его сильные и слабые стороны в бою, чтобы при следующей стычке, когда он их выследит и на путников нападет целая стая, знать, куда вернее разить превосходящих по численности врагов. Подставлять под удар Ринву, которая оценивалась тварями как «самка», а значит, более слабое существо, Дарк не собирался; лишаться света тоже не хотел, да и сам лезть в лабиринт ходов опасался. Для получения положительного результата эксперимента необходимо было как-то спровоцировать хищников на нападение, выманить их из нор в тоннель. Немного подумав, моррон нашел только один способ. Достав из-за голенища сапога нож, Аламез аккуратно сделал небольшой, но довольно глубокий надрез на мизинце левой руки. Запах крови должен пробудить в хищниках голод и подтолкнуть к нападению, но на деле привел лишь к обратному, весьма неожиданному и досадному результату.

Уши неудачливого экспериментатора пронзил жалобный, противный писк, исполняемый тремя визгливыми глотками; а как только он затих, издалека донеслись топот быстро удаляющихся ножек и звук осыпающихся камней. Исследование провалилась, гипотеза оказалась в корне неверной, но моррон всё же кое-что ценное узнал: «наблюдателей» было всего трое, и этот вид подземных тварей так же боялся запаха крови моррона, как и зверье, обитавшее на поверхности земли.

«Ну что ж… оно и к лучшему, – по-философски невозмутимо отнесся к провалу своего эксперимента Аламез, не торопившийся останавливать всё еще идущую из пальца кровь. – По крайней мере, теперь знаю точно, к нам эти твари не сунутся, наберись в стае даже целая сотня! Хоть выспаться можно спокойно!»

(обратно)

Глава 4 Неоспоримое доказательство

Порой, задумавшись о чем-то важном и сложном, забываешь о пустяковых мелочах или совершаешь наиглупейшие ошибки. Горя желанием ненадолго остаться одному и выманить тварей, Дарк почему-то не принял во внимание, что не знает, куда идти дальше, ведь тоннель шахты заканчивался тупиком и не выводил напрямую к берегу подземного озера. Моррон позабыл предупредить спутников, но надеялся, что они догадаются подождать его возле нужной щели, точнее, возле того самого пролома, через который хищники впервые проникли в шахту, и от которого, как понял он со слов Ринвы, вёл наикратчайший путь до берега. Догадаются подождать или хотя бы оставят знак, в какое из отверстий лезть. Однако волнения Аламеза были напрасны, потому что, во-первых, искомый пролом просто невозможно было ни с чем перепутать, а, во-вторых, он догнал парочку разведчиков еще до того, как те успели добраться до пролома.

Расстояние относительно, точно так же как время. Вопрос лишь в том, как идти: медленно, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к каждому шороху, или быстро, уверенно, спокойно. Несмотря на «волшебный свет» в их руках, Ринва с Крамбергом всё же побаивались встречи с хищниками и поэтому крались по заметно сузившемуся тоннелю шахты, Дарк же, естественно, не бежал, но и не крался. Он шел быстрым и далеко не бесшумным шагом, теперь уже точно зная, что нападения именно этой разновидности хищных обитателей подземелья можно не опасаться. Фактически своим трусливым бегством твари-«наблюдатели» признали его самым страшным зверем в округе. На таких мощных противников, каким он прослыл, никто и никогда не охотится; с ними вообще вступают в схватку только в случае самой крайней нужды, когда нельзя спрятаться или спастись бегством, кстати, только среди заносчивых по природе своей людей считаемым позорным, и то далеко не всеми и не всегда.

Разведчики еще издалека сперва услышали, а затем и заметили догонявшего их моррона. Встреча не предвещала быть радушной. Щеки Ринвы наверняка раскраснелись (из-за зеленоватого освещения этого не было заметно глазу), а красивые губки поджались. Девушка едва сдерживалась, чтобы еще издали не одарить шедшего беспечным прогулочным шагом компаньона несколькими крепкими приветствиями. Проявить же чудо выдержки и самообладания разведчице помогал Крамберг, что-то тихо нашептывающий ей на ухо: то ли уговаривающий не кричать и не поднимать тем самым еще больше шума, то ли убеждавший, что моррон не глуп и, если передвигается столь беспечно и громко, то просто не видит смысла таиться. Как бы там ни было, какие аргументы ни приводил бы Крамберг, Ринва не открыла слегка подергивающегося по уголкам ротика, даже когда Аламез приблизился к ним вплотную.

– Тварей поблизости нет, можно ускорить шаг, – решил сразу, с опережением, дать объяснение своему поведению моррон, не видевший смысла в пустом препирательстве. – Как я это узнал, не спрашивайте, просто поверьте. У живых мертвецов есть свои секреты… До пролома еще далеко? Что-то мне шахта уж поднадоела… скучно здесь, – пошутил Дарк, чтобы немного разрядить обстановку.

– Под ноги глянь! – проворчала в ответ Ринва и тут же отвернулась, скорее всего для того, чтобы все же выругаться… пусть и беззвучно.

Вопрос действительно был наиглупейшим, ведь буквально в трех-четырех шагах впереди в полу и внизу наполовину обвалившейся левой стены зияла огромная дыра; широкая и длинная, но неглубокая и поэтому не сразу приметная. Когда Дарк лишь подходил, то у него сложилось впечатление, что проход немного расширился и пошел под уклон, теперь же он видел, что это не так. Виной зрительного обмана стало непривычное зеленоватое освещение, дающее, бесспорно, отменный обзор, но скрадывающее некоторые нюансы неоднородного по природе своей подземного ландшафта. Моррону вообще казалось странным, что каменный монолит частенько перемежался слоями почвы, а порой был испещрен пустотами и трещинами, как пористый шеварийский сыр. Место пролома находилось как раз на стыке двух пластов: верхнего – каменного и нижнего – земляного. Сквозь более мягкую почву напавшие на шахту твари и прорыли свой первый ход, как-то догадавшись, что тонкий слой каменного пола вскоре сам по себе обвалится.

Поразило Аламеза и еще одно обстоятельство, наводящее на неприятную мысль, что подземные твари куда разумней, а значит, и опасней хищников, обитавших на поверхности. Спуск был завален грудами камней, из которых кое-где торчали человеческие кости, и всевозможными обломками как деревянных свай, так и каких-то железных конструкций. Одним словом, путникам предстояло пробраться через залежи довольно разнообразного хлама, но нигде – ни здесь, ни ранее – на глаза моррону так и не попались останки самих нападавших. Дарк еще не видел не только целого скелета хищника, но и даже более-менее крупного фрагмента их костей, а ведь совсем без потерь со стороны стаи череда крупных нападений просто не могла обойтись. Вывод напрашивался сам собой – хищники забирали тела своих убитых после каждого рейда на шахту. Вряд ли они их хоронили и скорей всего не сжирали, но всё равно волокли в свои норы, чтобы пришедшие на смену погибшим шахтерам люди не могли увидеть, как выглядит их враг. Так поступают воины некоторых воинственных северных племен и разбойники наиболее удачливых шаек. Совершив набег на деревню иль торговый караван, нападавшие редко возятся с трупами умерщвленных противников (если, конечно, на них нет ничего ценного), но забирают оружие и доспехи своих мертвецов, а затем сжигают их трупы.

Это наблюдение подсказывало моррону, что он рано радовался. Разумные твари тем и отличаются от неразумных, что способны менять свое поведение и пересиливать страх. Запах его крови напугал «наблюдателей», но вряд ли смог бы защитить от нападения всей стаи, которая, вполне вероятно, вскоре прибудет сюда и решится пойти по их следам. Им нужно было как можно быстрее добраться до озера и форсировать его, хотя, с другой стороны, особо торопиться и не стоило. Еще неизвестно, кто бы мог повстречаться им на другом берегу…

– У тя чо, дедуля здесь упокоился?! Чо высматриваешь-то?! Пошевеливайся! Коль поджилки трясутся первым идти, так нас пущай! – проворчала разозленная небольшой задержкой Ринва и, грубо отпихнув моррона в сторону, сама прошествовала вперед.

– Извиняй, она чой-то чуток не в себе, – проходя мимо, объяснил агрессивное поведение девушки Крамберг, как будто прося за него прощение. – Видать, кой-какие дни уж вскоре…

– Пасть захлопни! – огрызнулась Ринва, все-таки расслышав шепот напарника.

Дарку оставалось лишь последовать за быстро спускавшейся вниз группой. Как большинство не окованных узами брака мужчин, про «эти дни» он ничего толком не знал, да и не хотел узнавать, а грубость красавицы оставалось лишь терпеть. Аламез уже давно уяснил, что спорить с женщинами бесполезно. В дискуссии они чаще всего не приводят доводы и не выстраивают цепочку аргументов, а просто выплескивают на оппонента спонтанно приходящие им в головы мысли, да еще вперемешку со шквалом эмоций. Единственно разумный выход – пропускать мимо ушей их дерзости да упреки и не обращать внимания на их советы, назойливые, как мухи, и настойчивые, как приказы.

Десять-пятнадцать минут, которые путники провели в подземном ходу, вырытом тварями, не одарили моррона яркими впечатлениями и не дали пищи для новых раздумий. Это был обычный узкий тоннель, метра в полтора шириной и чуть больше высотой, извивавшийся змейкой и имевший несколько боковых ответвлений, ведущих неизвестно куда, но явно не в те места, куда нормальному человеку хотелось бы попасть. Ни костей, ни следов крови в нем не было… уж слишком много времени прошло с тех пор, как в шахте разыгралась трагедия. В общем, идущий последним Аламез заскучал. Зато, когда группа вышла на берег подземного озера, тоска моррона тут же развеялась.

Подземный ход сперва резко и заметно сузился, так что шагов десять путникам пришлось практически проползти на четвереньках, а затем и вообще оборвался, выведя группу на изгибающуюся дугой гряду, за которой тут же начинались водные просторы. Общая площадь каменистого пространства, явно с огромным преувеличением, а может, и с иронией, называемого Ринвой «берегом», составляла не более шести-семи шагов в ширину и десяти-двенадцати в длину. Куда ни кинь взор, везде простиралась вода, не доходившая до угнетающе нависавшего над головами потолка каких-то три – три с четвертью метра. Другого берега не было видно, а этот обрывался уступом и возвышался над поверхностью воды на целый метр.

На однообразном скучном фоне, состоявшем из камня и воды, в глаза сразу бросились две вещи, а точнее, две группы инородных для подземелья предметов из дерева, попавших сюда, без сомнений, по воле людей или иных разумных существ. Первыми привлекли внимание моррона четыре большие вязанки дров, сложенные, как будто по линейке, возле выровненного под костровище пятачка. Кто-то аккуратно расчистил камни, но почему-то разводить огонь так и не стал. Ни золы, ни головешек на камнях видно не было; не имелось их следов и поблизости. Дарк сразу понял, что дровишки приволокла сюда не Ринва. Разведчица ни за что не стала бы утруждать себя переноской дров из леса в подземелье, да и так много ей было не дотащить. Но уж если бы невероятное и свершилось, то она непременно воспользовалась бы заслуженными плодами своих трудов, обязательно развела бы костер.

Вторая находка подивила моррона куда больше и, надо сказать, серьезно озадачила. Почти у самого правого края берега, там, где камни как будто были насыпаны горкой и плавно переходили в сплошной монолит скальной породы, виднелась носовая часть довольно большой лодки. Хоть переломанные доски бортов уже основательно сгнили, но по ним еще было ясно, что посудину кто-то перекусил или разломил на две неравные части. То, что сейчас медленно разлагалось от сырости не берегу, когда-то являлось не более чем одной шестой плавучего средства. Непонятно также было, кому понадобилось затаскивать на возвышавшийся над водой берег эти уродливые останки. Аламез пока находил только одно объяснение столь странному факту. Подводное чудовище огромного размера напало на лодку, откусило от нее кусок и ту часть, что не смогло прожевать или сочло невкусной, выплюнуло, случайно попав на берег.

– Ну, что скажешь? – не скрывая триумфальных ноток в голосе, изрекла Ринва, скидывая на камни мешок и воткнув в узкую щель между ними светящуюся палку. – Вот тебе и неопровержимое доказательство моей теории! Ты можешь оспорить всё, но только не это! На другой стороне этой зловонной лужи проходил когда-то караванный путь махаканцев!

– С чего это ты так решила? – неожиданно ответил за моррона Крамберг, так же, как Дарк, не видящий оснований для столь поспешного вывода. – Конечно, странно здесь видеть и дрова, и останки лодки, но почем те знать, откель они взялись… Могет быть, их сюда каторжники затащили… Ход случайно обнаружили и бежать решились…

– Ага, только сперва в лесок сбегали, дровишек порубили и, в вязанки их собрав, досюда дотащили! И к тому ж тогда шахтас озером не соединялась… Ход-то потом твари прорыли. Башкой бы сперва подумал, прежде чем дурь городить! – сердито проворчала Ринва и, картинно покрутив пальцем возле виска, наградила коллегу взором: «Заткнись!». – Нет, здесь всё явно и ясно! После череды горных обвалов, положивших конец махаканскому сообществу и погубивших большинство гномов, выжившие малыши, предположительно караванщики, что путями этими ходили, стали искать новые выходы на поверхность. Вот кой-кто из них сюда и приплыл, но не повезло бедолагам… – отнюдь не с печалью, а с радостью на расплывшемся в улыбке лице развела руками Ринва, – сожрала их тварь подводная…

– Да, да, верно! – и не думал молчать Крамберг, не любивший, когда ему затыкали рот. – А после того, гномья досыта накушавшись, зверюга на берег выползла, место под костерок расчистила да вязаночки сушиться выложила… аккуратненько так… в рядок.

– Она на них скорей всего напала, когда коротышки уже до берега доплыли и разгрузку начали, – продолжала строить гипотезы Ринва, упорно защищая свою правоту. – И главное-то не то, что, когда и в какой последовательности происходило, а то, что раз гномы сюда доплыли, значит, караванный путь недалече…

– А с чего ты вообще взяла, что это были гномы?! Быть может, уже после того, как шахту закрыли, кто-нить особо отчаянный сюда за золотишком пожаловал… поживиться барахлишком брошенным решил. В шахте ничего не нашли, но озеро обнаружили… Почем те знать?!

Спор уже шел на повышенных тонах и вскоре вполне мог перерасти в заурядный мордобой. Аргументы сторон всё заметнее отдалялись от фактов и все глубже погружались в омут слепленных на скорую руку выдумок. Разведчики вели себя как взбалмошные дети, и причина тому крылась вовсе не в стремлении докопаться до истины, а в том, чтобы доказать превосходство своих мозгов, вскарабкаться на пальму первенства и оттуда с важным видом поплевывать на голову проигравшего спор оппонента. Виновником такого наиглупейшего поведения был, конечно же, фон Кервиц, слишком много позволявший Ринве и наверняка более снисходительно относившийся к ее просчетам и проступкам. Он поставил её в привилегированное положение по сравнению с другими подручными, и девушка явно не стеснялась тем пользоваться. Но, как известно, любое действие рождает противодействие, а любая напористость – жесткий отпор. Дарк не сомневался, что остальные агенты, работавшие под началом рыцаря-шпиона, имели на его любимицу не просто «зуб», а целую пасть жутко ноющих зубов. Еще неизвестно, зачем Крамберг вызвался в опасный поход: то ли для того, чтобы помочь Аламезу и тем самым загладить перед ним свою вину, то ли ради того, чтобы навредить Ринве и лишить её покровительства босса. В змеиной яме ползает множество гадов, и угадать замыслы каждого невозможно, но зато ясно как день, что каждая ползучая тварь желает оказаться наверху змеиного клубка и подольше погреть холодную, склизкую шкурку на солнышке.

С самого начала перепалки Дарк благоразумно держался в сторонке, радуясь про себя, что разведчики выясняли отношения между собой и не пытались привлечь его в союзники. Такое пассивное поведение было обусловлено тремя причинами. Во-первых, любая теория – всего лишь вымысел, пока она не подтверждена неоспоримыми фактами, которых в дискуссии и не было слышно. Во-вторых, зачем попусту трепать языком, когда можно заняться делом? И, в-третьих, моррон хорошо помнил пословицу: «Свои собаки грызутся, чужая не лезь!» При данных обстоятельствах он как раз и являлся той самой «собакой», которой изрядно досталось бы, гавкни она хоть раз. Вмешайся он в спор коллег, «грызущихся» за звание самого умного, выскажи свое собственное мнение или прими одну из сторон, и на него мгновенно набросились бы оба. Конечно, его дружно атаковали бы лишь на словах, но всё равно Аламезу крайне не хотелось подставлять свою голову под град оголтелых оскорблений, на которые он, к сожалению, не в силах был ответить делом. Пустые же словесные пикировки Дарка очень давно не прельщали. Они ассоциировались у него с сильным порывом ветра, не приносящим здоровью особенного вреда, но зато с ног до головы обдающим пылью и иным мусором.

Предоставив спутникам возможность спокойно поспорить и излить друг на дружку злость, моррон подошел к краю каменной гряды и стал вглядываться в толщу темно-зеленой воды, в которой нет-нет да происходило какое-то движение. Подземный водоем отнюдь не был безжизненным, но о рыбалке и о вкусной ухе не могло быть и речи, ведь Аламез не знал, насколько крупны и съедобны плавающие в озере создания. В его планы не входило ни отравиться, ни стать кормом для рыбы. Взгляд моррона искал нечто другое – большой, неподвижный объект, покоящийся на дне подземного водоема; остов лодки, то ли приплывшей к этому берегу, то ли, наоборот, только собиравшейся от него отчалить. К сожалению, глубина была довольно большой, и из-за специфического освещения разглядеть дна не удалось. Вряд ли помог бы и факел, в его мерцании скорее всего было бы видно еще хуже.

– А вот почему, болван! – Всерьез разозлившись, Ринва быстро подбежала к останкам носовой части лодки и, откинув пару гнилых досок, победоносно подняла над головой толстую берцовую кость, очищенную от плоти то ли хищником, то ли временем. – Вот, гляди, кость-то не человечья, а гномья!

– Почем те знать?! – пожал плечами Крамберг, не найдя достойного контраргумента. – Ты ж не эскулап, не ученый! Ну, маловато бедро, а мож, это коротышка какой был?! Мало, что ль, среди простого люда недомерков, да и среди господ они порой попадаются! Я вот в жизни таких карапузов видывал, они те по пояс будут, иль того ниже… Что ж, их тоже к гномам причислять?! Так давай и тощих, жилистых мужичков с большими ушами в эльфы запишем, а уродин всяких орками называть бум!

– Она права, кость гномья, – всё-таки не выдержал и вмешался Дарк, встав на защиту пытливой девицы. – О том говорят не только размер и пропорции. В костях гномов гораздо больше волокон, чем в человеческих, оттого они куда тяжелее и крепче. Если не веришь, проверь! Возьми меч и попробуй перерубить… Человека лишить ноги обычным мечом возможно, гнома же превратит в калеку только отменная сталь. Твоё оружие чуть получше дешевой армейской ковки, но и на треть в кость махаканца не углубится…

– Почем те знать? – по привычке ляпнул Крамберг и, тут же сообразив, какую глупость сморозил, виновато втянул голову в плечи.

– Одно из преимуществ живого мертвеца перед простыми смертными в том и состоит, что он многое повидал и много помнит, – ответил Аламез, отвернувшись и снова устремив взгляд в толщу воды. – Помнится, недели две назад ты всё любопытствовал, откуда взялся уродливый шрам на моем лбу. Отвечу сейчас, его оставила секира махаканского воина. Так что поверь, о гномах мне известно гораздо больше, чем занудным книжным червям. Я их вживую не раз повидал: с одними вино распивал, а с другими и биться доводилось…

– А тебя никто соваться не просил! Ишь, заступничек выискался! – огрызнулась Ринва через пару секунд гробового молчания, своей грубостью подтвердив опасения Аламеза. – Сами как-нить меж собой разберемся!

– Раствор твой светящийся смыть с палки легко? – огорошил разгорячившуюся спорщицу Дарк неожиданным и, казалось бы, совершенно не относящимся к делу вопросом.

– Да нет, – качнула головой Ринва, растерявшись и пытаясь сообразить, какое отношение это имеет к их спору.

– Так «да» или «нет»?

– Не смывается он, только с течением времени испа…

Пояснение Ринвы оборвалось на полуслове, поскольку говорить-то уже было и некому. Не тратя времени на сбрасывание портков да рубахи, Дарк перехватил светящуюся палку в левую руку, а правой быстро достал из-за пояса меч и уже в следующий миг с шумным всплеском погрузился в воду. Позабыв о разногласиях, которые теперь уже потеряли какое-либо значение, разведчики подскочили к краю берега и замерли возле самой кромки воды. Кричать было бесполезно, решивший искупаться моррон их все равно бы не услышал, а последовать его примеру ни Вильсету, ни Ринве не хотелось. Во-первых, они не понимали самого смысла спонтанного подводного заплыва, а во-вторых, с ужасом заметили, что ко всё уменьшающемуся и уменьшающемуся светло-зеленому пятнышку стали со всех сторон быстро приближаться какие-то тени. Очертания рыб было не различить, глаз человека оказался не способен отличить множественные оттенки темно-зеленого, сливающиеся в одну неоднородную массу, но оставшимся на берегу показалось, что подводные хищники были огромными.

– Что делать будем? – спросил Крамберг, тщетно стараясь хоть что-либо разглядеть в толще воды.

– Костер разведи, – ответила Ринва, отвернувшись и отойдя от берега. – Ему мы ничем не поможем, остается только ждать.

– Да пожрут же его! Спасать надо! – не мог смириться с незавидным бездействием Вильсет. – Может…

– Сунешься в воду, можешь обратно не выплывать! – пригрозила девушка, высыпая на камни содержимое своего мешка. – Рыба не пожрет, так я прикончу! Давай-ка закроем на сегодня парад глупости. Думаю, одной идиотской смерти будет вполне достаточно…

Не успела разведчица приступить к разборке вещей, как гладь подземного озера пришла в движение. Вначале темные массы воды забурлили, изрыгая из своих недр воздушные пузыри, а затем на поверхности показалась уродливая, пучеглазая голова подводного чудища. Большая хищная рыбина еще трепыхалась и угрожающе клацала зубастой пастью, но была уже не опасна. На всплывшем в следующий миг её туловище виднелся широкий, глубокий и ровный разрез, идущий от передних плавников до заостренного кончика хвоста, покрытого не чешуей, а костяными наростами.

– Отменно выпотрошил, любая кухарка позавидует, – с завистью и одновременно с гордостью прошептал Крамберг, – такой разрез под водой сделать…

– Что проку в верной руке, коль башка дурная? – пожала плечами Ринва, явно не разделявшая оптимизм напарника. – Одну рыбину разделал, так другие сожрут, да и без воздуха ему долго не продержаться… Куда полез, зачем? – девушка выразила свое недоумение гримасой, означавшей полнейшее непонимание.

Опровергая предположение разведчицы, вода вновь забурлила, и на поверхность озера всплыла вторая мертвая рыба, но уже не с распоротым брюхом, а обглоданная до кости и лишившаяся хвоста. Стая голодных хищников почувствовала запах крови и свежего мяса, и им было без разницы, кого рвать на куски: вторгшегося к ним чужака или собственного подранка-собрата. Это дало моррону шанс добраться до берега, но он, к недоумению спутников, почему-то не спешил им воспользоваться. Возможно, к тому моменту он уже был мертв, ведь крошечная светлая точка на темно-зеленом фоне не только не увеличивалась, но вообще не двигалась.

Еще несколько минут разведчики томились в ожидании трагической развязки, и вот когда уже оба посчитали, что Дарк или съеден, или утонул, а выпавшая из его руки палка-факел продолжала светить, опустившись на дно, произошло то, что можно было счесть настоящим чудом. Шумный всплеск слился воедино с последовавшим почти одновременно громогласным вдохом, более походившим на рёв походной трубы. Тело моррона выскочило из воды по пояс, а затем, столь же звучно шлепнувшись обратно, интенсивно заработало конечностями, благодаря чему стало быстро приближаться к берегу. Буквально через пару секунд над поверхностью показались два больших плавника, плывшие следом. Подводные хищники преследовали сбегавшую добычу, но довольно быстро отказались от погони. Тварями двигала не жажда мести, не иной разумный мотив, а примитивное чувство голода; желание поглотить и переварить всё, что шевелится или вкусно пахнет. Рыбина со вспоротым брюхом практически не двигалась, а лишь медленно дрейфовала, покачиваясь на воде, но, по всей видимости, аромат, источаемый её свисавшими из разреза потрохами, показался тварям куда привлекательней запаха уплывавшей от них добычи. Резко изменив направление движения, пара плавников устремились к туше мертвого собрата, а затем почти одновременно ушли под воду. Через секунду погрузилась в озеро и еще шевелящая плавниками, выпотрошенная туша.

Это зрелище настолько привлекло внимание разведчиков, что они и не заметили, как отчаянный пловец достиг берега. Они увидели моррона, лишь когда он на четвереньках выполз из воды и, лишившись сил, грузно повалился всем телом на камни. При нем не было ничего: ни светящейся палки, ни меча, ни даже ножа, но зато на его вздымавшемся при каждом хриплом вздохе теле не было видно ни одного кровоточащего пореза, да и одежда была цела, только насквозь промокла.

– Хоть бы сапожища снял, так в них и плавал, – проворчала Ринва, ревностно относившаяся к чужим победам и не любившая признавать чужой успех. – Поди, помоги покорителю водных просторов и их глубин, а я уж, так и быть, костер за тебя разведу.

– Смотри, ноготки не подпали! – огрызнулся Вильсет, уже почти поравнявшийся с тяжело дышавшим и выплевывающим на камни воду морроном. – Ишь, раскомандовалась, генерал в юбке!

* * *

Мир людей полон условностей, глупых и до слез смешных. Каждому несмышленому подростку известно, как выглядят обнаженные мужчина и женщина, но почему-то большинство людей до самой глубокой старости стеснительно прячут свои тела под одеждами и чувствуют себя очень некомфортно, лишившись материи, скрывающей их кожный покров от острых, как стрелы, взоров соседей. Иммунитетом же к болезни под названием «стеснительность» обладают лишь очень немногие, в основном малые дети да дряхлые старики. Одни еще не постигли тонкости человеческих условностей, а другим на них уже наплевать. Старцы-мудрецы выше предрассудков толпы, во многом напоминающей им покорное овечье стадо, а их сверстники, с годами не накопившие житейской мудрости, сами похожи на неразумных детишек, но только не столь крикливых и не требующих постоянного внимания. Среди тех же, кто уже достиг половозрелого возраста и пока еще не вышел из него, не стесняются показать свое тело лишь разгульные девки, лекари да воины. Одним носить одежды неприбыльно, для других выгодно заглянуть под чужие кафтаны, ну а наемникам иль солдатам абсолютно без разницы, в каком виде они предстанут врагу, а также в полном или частичном неглиже они застанут противника во время внезапной ночной атаки. Война выделяет главное и стирает нюансы с условностями; она намного проще, чем мир, и в этом кроется её чарующая привлекательность, которую далеко не всем дано по достоинству оценить.

Дарк был воином до мозга костей, поэтому, как только пришел в себя после опасного заплыва и смог не без помощи подоспевшего Крамберга подняться на ноги, тут же побрел к разгоравшемуся костру, стягивая на ходу промокшую одежду, причем не только верхнюю ее часть.

– Прав был фон Кервиц, все вы, морроны, с приветом, – недовольно проворчала Ринва, отвернувшись от подошедшего к костру спутника. – Не щас портки стаскивать надо было, а перед тем, как в воду бухнуться! Да и сапожища не мешало б вовремя скинуть, поди, неудобно в них плавать-то…

– Наоборот, самое оно, – поразил её ответом Дарк, подсаживаясь к огню. – Сапоги сами по себе тяжелые, да отвороты у них широкие. Вода мгновенно залилась, сразу камнем на дно и пошел, в итоге с четверть минуты драгоценного времени сэкономил. Если ты не заметила, жабр у меня нет, под водой дышать не умею.

– А мне почем знать, что ты умеешь, а чему только учишься? И вообще, зачем мертвецу дышать? – парировала прекрасная ворчунья, подозрительно долго собирая походную сковороду и не торопясь повернуться к восседавшему перед ней моррону лицом. Видимо, нагота Дарка её всё же смущала. – Ну а чудить-то зачем было? Ведь чуть не сожрали… Ты ж не жизнью своей рисковал, а наш успех на кон поставил.

– Послушай, – с тяжким вздохом произнес Аламез, не желавший читать долгих лекций и уж тем паче не собираясь таковые безропотно выслушивать. – В нашем походе по нескольку раз на дню подобные ситуации встречаться будут. Давай не станем советы устраивать по каждому пустяку! Пусть каждый за себя решает, когда ему своей головой рисковать, а когда нет! К тому ж мы, «мертвецы», к смерти, как в гости, ходим, нам и рискнуть не грех…

– Ну и как, дело того стоило? – спросил стоявший за спиной моррона Вильсет, осматривающий одну из вязанок дров, но не спешивший её порубить для костра.

– Оружие потерял, сам промок да чуть было головы не лишился, – подхватила Ринва, все-таки отважившаяся повернуться и стоически не опускавшая взор ниже подбородка греющегося напротив собеседника. – А что приобрел, из-за чего весь сыр-бор? Иль те просто освежиться захотелось да грязюку с тела смыть?

– Шмотки высохнут, срамоту же мою неприкрытую чуток потерпишь, – бойко парировал моррон. – Оружия, конечно, жаль, но разжиться им дело плевое, вскоре всяко случай представится… Итак, потери минимальны, риск же только моя забота, зато я точно узнал то, о чем вы тут до хрипоты спорили да чуть в глотки друг дружке не вцепились! На дне лодка лежит, а вместе с ней и ответы покоятся, кто были ее хозяева, куда шли и откуда пришли…

– Ну и что замолк-то? Выкладывай уж! – не вытерпела молчания Ринва.

– Я ответ для себя узнал, а коль тебе интересно, так не держу, занырни! – жестко произнес Аламез, раздраженный тем, что им пытались помыкать, но затем неожиданно сменил гнев на милость и открыл скрытое под толщей воды таинство: – Вы оба правы, но оба и ошибаетесь. На дне не только остов лодки, но и несколько мертвых тел, впрочем, кости разбросаны, и я бы их ни за что не приметил, если бы не в искореженных, ржавых доспехах. Хозяевами лодки были действительно гномы, но не махаканские караванщики…

– А кто ж тогда? – удивилась Ринва, всего на долю секунды опередив Крамберга, собиравшегося задать тот же самый вопрос.

– Раз такая умная да начитанная, сама могла бы догадаться. Ты ж, а не я в библиотеках часами просиживала да манускрипты древние изучала, вот и пошевели мозгами! – не смог удержаться Аламез, но затем взял себя в руки: – Доспехи подземных караванщиков мало подвержены ржавчине. Они остались бы целыми, пролежи под водой хоть три дюжины лет, а эти горе-мародеры погибли всего год, от силы два назад. Их кости еще не покрылись грязно-желтым налетом ни на суше, ни под водой. Это ты не могла не приметить!

– Так кто ж они и как сюда попали? – вместо уже открывшей рот девушки спросил Крамберг, подав за спиной моррона спутнице знак, что сейчас не время спорить и сетовать на грубый тон.

– Доспехи были не махаканские, а значит, гномы прибыли оттуда… – Дарк ткнул пальцем в нависавший над головами каменный монолит, – с поверхности земли. Это потомки изгоев, тех, кто когда-то давно покинул Махакан и поселился в мире людей. Поверьте, таких гномов было много, они жили целыми поселениями в Кодвусе, в Альмире и иных городах. Наши предшественники никогда не были в подземельях, их отцы да и деды родились на поверхности.

– Невозможно, – покачала головой и даже недоверчиво усмехнулась Ринва, ставя под сомнение не предположение, а неоспоримые факты в виде костей и кусков металла, покоившихся на дне. – Гномы давно уже вымерли! В наши дни встречаются лишь полукровки, да и то не везде!

– Не встречаются, потому что не хотят попадаться на глаза, в особенности таким, как вы! – уверенно заявил Дарк. – Можешь глянуть на кость, что здесь на берегу валяется, это кость полноценного гнома, а не полукровки! Что же до доспехов, то многие из них хоть и искорежены, но не до неузнаваемости. Их хозяева чтили традиции предков и выковали броню, внешне очень похожую на махаканскую, даже орнаментом, но вот древних секретов прочности сплавов они явно не знали…

– Ну и зачем же они сюда пожаловали и куда плыть собирались? – поверила на слово Ринва, явно не желавшая сама опуститься на дно и взять образец для тщательного изучения.

– А вот этого-то я и не знаю, – пожал плечами моррон. – Я привел лишь факты, а строить предположения и у вас хорошо получается. Можете устроить диспут, но только прошу потише, и без серьезного мордобоя.

– Постой! – хотела остановить собиравшегося уйти моррона Ринва, для чего схватила его за запястье, но тут же отпустила и быстро отдернула руку. – У самого-то версии есть?

– Не задумывался над этим, – честно признался Дарк. – Не задумывался, поскольку нам с того проку мало, а точнее, вовсе нет. Возможно, им надоело прятаться в горах, и они захотели вернуться к сородичам под землю. Надеялись, что не все махаканцы погибли под обвалами и несколько поселений уцелело, а быть может, у них в помыслах была всего лишь нажива… Настоящие оружие, украшения да утварь махаканцев ныне очень дорого стоят, поскольку и сделаны добротно, и наверху их практически нет…

– Скорее всего так оно и было, – поддакнул Крамберг. – Уж больно лодка большая, да явно пустой под воду ушла… значит, на обратном пути могла быть груженой.

– Верно, – кивнул Аламез, – судя по количеству доспехов, на дне трупов пять, не более, да и тюков не видел… А ты о том как прознал?

– Да на берегу ничего не осталось, – отмахнулся Вильсет, не считая свою догадку особой заслугой. – Когда твари на лодку напали, хоть что-то здесь остаться могло.

– Но это всё пустяки; мелочи, недостойные нашего внимания, – подвел черту Аламез. – Важно другое! Гномы хотели плыть к тому берегу, и это подтверждает, что где-то там проходил караванный маршрут. Мы на верном пути!

– Так ты только затем нырял? – хмыкнула Ринва, обидевшаяся, что ей не поверили на слово. – Высокая степень доверия, нечего сказать…

– Нечего, так и молчи! – ответил моррон сурово, но сдержанно, без злости или ехидства. – Доверие – субстанция эфемерная, почти мистическая… Сегодня есть, а назавтра уже и нет его совсем, выветрилось, испарилось… Вы ж в разведке служите, а не гадалки базарные. Чутье важно, но без фактов оно пустой звук!

– Ишь ты, недаром вчерась с фон Кервицем столько трепался, – хмыкнул Вильсет. – Прям его словами шпаришь…

– Для тебя я особые слова подберу, будь покоен! – заверил Аламез, пригрозив не только обещанием, но и гневным взором. – Но потом, а сейчас позвольте вернуться к более насущному вопросу. Мы знаем, куда плыть, но не знаем как! Вплавь не получится, рыбины нас сожрут, ведь… – моррон чуть было не проговорился и не открыл свой маленький секрет, что его кровь способна отпугнуть некоторых хищников. К сожалению, её запах, наоборот, казался подводным обитателям подземелья очень привлекательным, практически как деликатес, – впрочем, неважно. Лодки нет, а плот сделать не из чего. Дров мало, да и слишком тонкие… не подойдут.

– Об этом как раз не волнуйся! – перебила Ринва попытавшегося взять командование на себя рыцаря. – Дай нам всего лишь час, и мы тебе достойную переправу организуем! Сухости портков, правда, не обещаю, да и продрогнуть придется, но твари к нам близко не подплывут. «Будь покоен!» – процитировала девушка слова моррона со смешком, давая тем самым понять, что заметила скрытый в них подтекст. – Так что, пока мы делом заняты будем, ты б у костерка погрелся, так сказать, про запас, а заодно бы… чтоб от скуки спастись, нам бы мяска нажарил.

– Прости, у меня дела поважнее найдутся! – сказал, как отрезал, Дарк и отошел от костра, давая тем самым понять, что разговор окончен и что форсировать водную преграду придется на голодный желудок.

Почему-то разведчики не собирались устраивать здесь даже короткий привал, хоть двух-трехчасовой сон никому бы не помешал. То ли они наивно полагали, что на другом берегу будет куда безопасней, то ли чего-то не договаривали.

* * *

Доверие действительно величина переменная. Его трудно завоевать, но легко потерять всего лишь из-за одного опрометчивого поступка. Дарк пока что не доверял спутникам и поэтому скрыл от них крохотную частицу правды, открывшуюся ему на дне подземного озера. Из уст моррона не вырвалось ни слова лжи, но в то же время он промолчал, что во время погружения ему удалось осмотреть не только доспехи утопленников, обглоданных плотоядными рыбами, но и левый борт покоившейся на боку лодки. Причина затопления лодки не вызывала сомнений. Однако перед тем как попасть «на зубок» подводному чудовищу, гораздо более крупному и опасному, чем хищники, пытавшиеся напасть на него самого, судно гномов явно побывало в бою и было хорошенько обстреляно. По всей длине от кормы до места разлома вблизи носовой части левый борт был утыкан двумя-тремя дюжинами арбалетных болтов. Одни снаряды лишь вонзились в хорошо просмоленные, довольно толстые доски, а другие прошили древесину насквозь, оставив на память дырки, в которые легко смог бы пролезть большой палец взрослого мужчины.

Впрочем, самые впечатляющие боевые отметины предстали моррону, когда он, отбиваясь от кружащих над его головой и жаждущих вкусить его плоти рыбин, доплыл до кормы. Крупных пробоин было всего три, причем две из них находились ниже ватерлинии. Они легко смогли бы стать причиной гибели судна, если бы гномы вовремя не заделали их подручными средствами. Одна из дыр, в которую Аламез без особого труда смог бы засунуть голову, была до сих пор заткнута прорвавшимся мешком с какой-то крупой, разбухшей и изменившейся под водой до неузнаваемости. Чем были пробиты доски, сомнений не возникло, поскольку точно в центре кормы застряло ядро размером с кулак. Снаряд был небольшим, но весьма примечательным. Обычно заряды мелких и средних катапульт были гораздо крупнее, и их изготавливали из крепкого камня, к примеру гранита, гладко обтесанного под шар, что значительно увеличивало дальность полета. А разворотившее древесину ядро было сделано из нержавеющей стали, причем из особого сплава, не только не подверженного воздействию влаги, но и необычайно тяжелого. Выдрать снаряд из трухлявого борта моррон смог, а вот в руке не удержал. Идеально гладкий шар, умещавшийся в ладони, весил два, а то и все три пуда.

Гномы – потомки изгоев или, как сами они себя называли, «наземники», погибли вовсе не во время отплытия. Скорее всего они добрались до противоположного берега, но поспешно ретировались, поскольку кто-то оказал им весьма нерадушный прием. Дарк пока не собирался мучить себя догадками, кто именно: выжившие махаканцы, экспедиционный отряд углубившихся в подземелье вампиров или кто-то ещё, вооруженный не только стрелковым оружием, но и катапультами. Главное, что на другом берегу озера водились не только дикие твари, но и хорошо вооруженные разумные существа, не приветствующие чужаков.

Но рассказывать об этой находке спутникам было бы в высшей степени глупо. Фон Кервиц мог легко его обмануть и послать своих людей в подземелье совсем с иной целью, нежели проникновение в логово вампиров, которое, кстати, отсюда было весьма далеко. Например, рыцарь-шпион мог поручить подручным произвести разведку береговых укреплений всё ещё живущих под землей гномов, которым с каждым годом всё труднее и труднее удавалось сдерживать проникновение в их владения захватчиков из «верхнего мира». Не исключалась возможность диверсии или иной, более сложной, задачи. Так что самым разумным для моррона было пока что помалкивать, наблюдать и, конечно же, не делиться своими открытиями с этой парочкой, ибо они не были ему соратниками и боевыми товарищами, а являлись всего лишь попутчиками.

Отойдя от костра, Дарк вернулся к брошенной им сумке с деревянными заготовками и при помощи нехитрых подручных средств, то есть пары увесистых камней и собранных по дороге гвоздей, принялся трудиться над превращением их в дротики. Правда, моррону ещё понадобилось позаимствовать у спутников нож и основательно подточить его, но это не отняло много времени. Утрата оружия была ощутимой потерей, в особенности в первое время, пока ему не представится случай пополнить личный арсенал трофеями. Горняцкая кирка, бесспорно, была весьма эффективна против подземных тварей; но против тех, кто изрешетил борта гномьей лодки, стоило бороться совсем иными, более изощренными методами и оружием.

Выстругивая заготовки и вбивая камнями в их концы вместо наконечников обычные гвозди, Дарк не поднимал головы и ни разу не поворачивал её в сторону вязанок с дровами, но краем глаза внимательно следил за разведчиками, которые тоже не сидели без дела. Сначала Ринва с Крамбергом варварски превратили четыре аккуратно сложенные вязанки в огромную кучу дров, из которой стали выбирать самые крепкие и более-менее подходившие по длине и толщине. Когда же необходимое количество, видимо, было набрано, разведчики немного передохнули, а затем стали обвязывать дрова тонкой, но прочной, как тетива, бечевой, скрепляя таким образом бревнышки по центру и по обоим краям. Они явно мастерили маленький плотик, то есть, говоря попросту, занимались совершенно бесполезным занятием. Их творение не выдержало бы даже веса одного щуплого подростка, не говоря уже о солидном грузе из двух крепких мужчин, далеко не худенькой девицы, оружия и довольно тяжелого скарба, хоть и изрядно поубавившегося, но всё ещё занимающего два мешка.

Однако, как говорится: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало»; чем бы ни занимались герканские агенты, а Дарк был благодарен им, что к нему не лезли и от важной работы не отвлекали, тем более что моррон подошел к самой ответственной и трудоемкой её части – к заточке ржавых гвоздей и к прорезке рядом с ними на деревянных рукоятях глубоких узких бороздок, в форме соединенных продольными полосками колец. Пока что самодельное оружие и выглядело неказисто, и на деле являлось таковым. Идти с ним в бой было бы равносильно самоубийству, но только «пока». На том берегу Дарк смог бы превратить плоды рук своих в смертельное оружие, куда более опасное и эффективное, чем обычные боевые дротики. Только дотуда еще предстояло добраться; непонятно как, и неизвестно, насколько успешно…

(обратно)

Глава 5 Следы былого

Ответственное решение принять трудно, но еще тяжелее сделать первый шаг по тернистому пути его воплощения в жизнь. Вроде бы уже ждать было нечего; вроде бы уже все было готово к началу переправы, а Дарк всё ещё стоял на берегу, поигрывая киркой в руках и нервно теребя лямку колчана за плечами. Моррон медлил и не решался ступить в темно-зеленую воду полного зубастыми рыбинами и иными, пока еще неизвестными опасностями подземного озера. Маленький плотик призывно раскачивался на мелких, частых волнах, а его отважные до безумия творцы завершали последние приготовления к отплытию. Ринва тщательно промазывала крайние бревна какой-то вязкой, отвратительно пахнущей мазью, которая, по словам разведчицы, должна была отпугнуть хищную рыбу: как прибрежную мелочь, так и более крупную, обитавшую ближе к центру и в глубинах озера; а Вильсет закреплял по периметру плотика дюжину предварительно смоченных в светящемся растворе палочек. Судя по тому, что разведчики находились практически по шею в воде и не вздрагивали при каждом всплеске за спиной, они оба искренне верили в отпугивающие свойства зловонной мази; верили настолько, что даже расстались с кирками и оружием, аккуратно сложив их посередине крошечного плота. Собственно, это и был весь груз нелепого плавучего средства, которое легко перевернулось бы при первом же ударе хвоста более-менее упитанного сома или щуки, а ведь здешние рыбины были куда крупнее, резвее и опасней.

Всю остальную поклажу спутники моррона тщательно перебрали и снова равномерно распределили по водонепроницаемым мешкам. Собирались ли они плыть с ношей на плечах или привязать её к плоту, было пока неясно, но Дарк был уверен, что годные лишь на дрова бревнышки не смогут выдержать её веса. Намерения затейников стали явными, лишь когда Ринва связала верхушки полупустых мешков вместе, а Крамберг извлек из-за пазухи внушительный моток тонкой, но, видимо, прочной бечевы.

– Пусть озерцо и большое, но отмелей в нем, поди, полно, – решил пояснить моррону их замысел Крамберг, избрав своеобразную интонацию: то ли утвердительную, то ли вопросительную.

– Полно, – на всякий случай кивнул в знак согласия Аламез, уже нырявший и собственными глазами видевший необычный рельеф дна подземного водоема, очень напоминавший затопленные горы в миниатюре.

Скалистые отмели действительно встречались довольно часто, причем не только вблизи берега. Похожее на горный хребет дно редко переходило в подводную равнину. Почти все островки мелководья обрывались крутыми уступами и резко сменялись зловещей чернотой огромных омутов, в глубинах которых наверняка и водились самые опасные твари. Лодка гномов затонула весьма удачно. Не дотяни она до прибрежной гряды каких-нибудь полудюжины метров, и Аламез её никогда бы не нашел.

– Вот мы щас тем и попользуемся, – рассмеялся Крамберг, вплотную приблизившись к не желавшей вступать в разговор Ринве и принимая из её рук всё ещё довольно тяжелые мешки. – Нить привяжу, и когда до следующей отмели доберемся, дружно и потянем. Коль все ладно возьмемся да ручками бойко пошевеливать будем, груз-то и перетащим. Главное, силушку приложить да не зевать, тогда поклажу нашу на глубину и не затянет. Не успеет погрузиться…

– Рискованно, – замотал головой Аламез, по достоинству оценивший затею, но участвовать в ней не согласный. – Можем не удержать иль того хуже… Мешки быстро вниз потащит, они практически падать будут. Коль какой-нить твари случайно на башку свалятся, то ни иллюминация ваша потешная, ни зловонная слизь уже не спасут. Сами видели, что с лодкой сталось… Освирепеет тварь да всех разом и заглотит!

– «Коли «если б» да «кабы», то в штанах росли б грибы!» – к месту вспомнила Ринва народную мудрость и, проговорив ее скороговоркой, одарила Дарка презрительным взором, прямо как бравый вояка смотрит на трусливого и нерешительного новичка. – Нить из рук не выпускай да тяни пошустрее, коль так за жизнь свою дрожишь, мертвечина! И вообще, ты чо на бережку-то застрял?! Не пора ли уж господину моррону в водичку залезть да хоть что-то полезное сделать?! Чо лодырничаешь-то?! Неужто после подводного ристалища мести здешних обитателей забоялся?! Так не волнуйся, близко не подплывут! «Мамочка» с «папочкой» о том позаботились, купайся, дитятя, спокойно!

– Утопить бы таких «родителей» в навозной яме… самое оно! – проворчал моррон, нехотя ступая в воду. – За плотик-то ваш хлипкий подержаться можно, иль он сразу того… ко дну пойдет?

Вопрос был услышан, но оставлен без ответа, по крайней мере словесного. Издав нечленораздельный, прицокивающий звук, то ли выражавший досаду, то ли означавший отказ от продолжения беседы, девушка ухватилась правой рукой за край плота и, резко развернувшись в воде, оттолкнулась от камней дна ногами и поплыла. Буквально через пару секунд тот же самый маневр повторил и Крамберг, лишь немного задержавшийся, чтобы намотать на правую кисть свободный конец бечевы.

– К плоту привяжи, дурень! – выкрикнул ему вслед моррон. – Коль рыбина мешок сцапает да дернет, лапищу оторвет!

– Не боись, – прозвучал беспечный ответ быстро догнавшего плот и ухватившегося за его правый край левой рукой Крамберга.

Толкая перед собой иногда частично погружающееся под воду утлое творение рук своих, разведчики поплыли довольно быстро и не думали поджидать всё ещё топтавшегося по пояс в воде Аламеза. Дарк был сам удивлен своей нерешительности. Когда он в одиночку исследовал ближайшее дно, то ни капельки не боялся кружащих над головой хищников; он был абсолютно уверен, что справится. Теперь же он не хотел расставаться с берегом, как зависший над пропастью бедолага боится пошевелиться и хоть на краткий миг ослабить хватку стертых до крови пальцев.

Две головы, едва возвышавшиеся над поверхностью воды, и ярко освещенный плот удалялись всё дальше и дальше и вскоре уже должны были достичь первой подводной отмели. Пока переправа вроде бы шла неплохо: неуклюжий плот, чем-то напоминавший подожженную погребальную ладью, пока что не затонул; компаньоны плыли уверенно; а над слегка идущей рябью водной гладью не показалось ни одной уродливой зубастой морды, ни одного треугольного наспинного плавника. Видимо, зловонье вязкой, словно корабельная смола, мази на самом деле отпугивало не только людей, но и рыб.

Понимая, что выбора просто нет, Дарк убрал кирку в котомку с дротиками, а затем поплыл, стараясь как можно быстрее догнать уже довольно далеко удалившихся спутников. Моррона подгоняли не только осознание бессмысленности ожидания и начинающий постепенно овладевать его телом холод, но и разумное предположение, что радиус действия отпугивающего рыб амбре весьма ограничен. Вступать же во второй раз в бой с плавающими хищниками Аламезу не хотелось хотя бы потому, что меча с ножом у него под рукой не имелось, а кирка под водой была бы чересчур медлительна да и не могла нанести глубоких резаных ран.

Любой груз в воде – обуза, из-за которой приходится двигаться медленней. Экономя силы, Дарк плыл далеко не на пределе возможностей, но всё равно нагнал товарищей еще до того, как те ступили на отмель. За плотик Аламез хвататься не стал, поскольку в том уже не было смысла, но перед тем, как встать на дно, набрал в грудь побольше воздуха и ненадолго ушел под воду. В принципе он утруждался напрасно. Несмотря на яркий свет на поверхности, видимость в толще воды была плохой, и кроме ног спутников, уже коснувшихся твердой опоры да камней, он ничего не увидел. Скорее всего стайка хищных рыб кружилась где-то поблизости, но не решалась сокращать дистанцию, чувствуя на малом расстоянии неприятный аромат, источаемый потенциальной добычей.

– Что, опять под водичку потянуло? Ох, доныряешься когда-нить до откушенной башки, – поприветствовала Ринва вынырнувшего неосмотрительно близко от нее моррона. – На-ка, лучше делом полезным займись! Только голой рукой за нить не хватайся. Еще, чего доброго, порежешься, кровь в воду попадет, и все труды насмарку. Рыбешка её учует и…

– Да понял я, понял! – перебил разъяснение явного Аламез, принимая из рук девушки не только бечеву, но и кусок плотной материи, аккуратно сложенный, как полотенце.

Конечно, для такой работы более пригодились бы рукавицы, но почему-то разведчики не удосужились их захватить. Позабыв о взаимной неприязни, троица дружно взялась за бечеву и начала плавно тащить оставленный возле берега груз, пока что легко волоча его по дну. Но вскоре наступил самый тяжелый и ответственный момент. Веревка вначале ослабла, а затем резко натянулась и стала вырываться из трех пар одновременно напрягшихся рук. Впрочем, это продлилось недолго. Идущие ко дну мешки вели себя намного послушней пытавшейся сорваться с крючка рыбы. Веревку не водило по воде из стороны в сторону, не дергало и не перекручивало. Самое трудное на этом этапе осталось позади. Единственное, чего еще поспешно перетаскивающие груз на отмель путники опасались, так это того, что какая-нибудь крупная, обитавшая на глубине тварь примет движущиеся мешки за рыбу и заглотит их, как наживку. В этом случае с пожитками пришлось бы расстаться. Всего втроем груз было не удержать, да и бечева не выдержала бы трения об острые кромки хищных зубов. Но, к счастью, смельчакам сопутствовала удача. Не прошло и двух-трех минут упорных трудов, как поклажа благополучно достигла отмели, а Крамберг тут же принялся наматывать веревку вокруг отставленного вбок большого пальца да локтя.

Пока разведчик был занят этой неблагодарной работой, которую ему еще предстояло проделать не раз, а Ринва догоняла немного отдрейфовавший в сторону плотик, Дарку выпала пара свободных минут, чтобы осмотреться вокруг. Увиденное его весьма расстроило, практически подорвало походно-боевой дух и ввергло в пучину гнетущих пораженческих настроений. Только что покинутого берега в кромешной тьме подземелья уже не было видно, а противоположный пока еще не появился в поле зрения. Но самое страшное, у них даже не было ориентира, куда плыть. Повсюду лишь простиралась вода, да сгущалась над ней темнота. При таких явно не благоприятствующих обстоятельствах было легко заплутать. Проплавать целый день от отмели к отмели, таща за собой груз, а в результате оказаться в исходной точке маршрута.

– Не боись, не заплутаем! – попыталась утешить Дарка бесшумно то ли подошедшая, то ли подплывшая сзади Ринва. – Озеро не может быть большим. Четверть иль даже целую треть мы уже проплыли. Пока направление держим, а там поглядим… мож, чаго и покажется.

– Была б палка большая, можно было б веху поставить, – выдвинул предположение Аламез, но тут же отверг его за полной несостоятельностью. – Хотя нет! Видимость отвратная, не различим…

– Ты б, коль окунаться так любишь, еще разок лучше б занырнул, да глянул, далеко ль до следующей отмели, – предложила Ринва, но поскольку моррон интенсивно замотал головой, на своем не настаивала. – Ну, нет так нет, тогда пока отдыхай. Вскоре дальше отправимся, вон туда поплывем.

Дарк и не думал следить за рукой, показывающей направление. Тому, кто собирался в ближайшее время лишь следовать за плотом, было без разницы: брать чуть левее иль чуть правее. Он не был проводником, да и сохранность груза мало его заботила. Волновало же моррона совсем иное. Два страха поселились в бессмертном сердце и не дали бы покоя до тех пор, пока путники окончательно не выбрались бы из воды. Плавающая вокруг них хищная живность была очень опасным соседством, да и берег, к которому они так стремились, сулил много опасностей. Аламезу оставалось лишь надеяться, что они заметят грозно возвышающиеся над водой стены да башни пограничной гномьей заставы хотя бы немного раньше, чем дежурившие на смотровых площадках часовые приметят их ярко светящийся плотик. Загасить же огни было нельзя, в кромешной тьме подземелья они точно сбились бы с пути, да и хищники наверняка повели бы себя куда смелее. К тому же в этом случае моррону пришлось бы поведать спутникам о том, что он видел на дне, а это было не самой лучшей идеей по целому ряду причин.

Трудно сказать, чего мерзнущий в воде моррон боялся сильнее: быть сожранным дикой тварью или погибнуть от ядер да арбалетных болтов задолго до того, как сможет достичь берега и попытаться вступить в переговоры. А его спутники беспечно не ведали страха, поскольку всецело полагались на чудесный свет да специфичную мазь, а о пограничной заставе на чужом берегу даже не знали. Они готовились продолжить путь с легким сердцем, Дарк же всерьез задавался вопросом: «А не стоит ли повернуть?» В конце концов, его бесславнаягибель в этой мутной холодной воде не принесла бы плененным соклановцам спасения, а только ослабила бы братство морронов.

К счастью, долго терзаться сомнениями не пришлось. Толкая перед собой утлый плот, разведчики поплыли дальше, не удосужившись даже повернуться и подать знак – продолжить движение. Для Дарка же настала пора принять решение: либо последовать за ними, либо потихоньку повернуть, то есть совершить бесчестный поступок, в некотором смысле близкий к презренному дезертирству (хоть на верность герканской разведке он вроде бы не присягал). Потратив на раздумье и взвешивание рисков чуть долее пары секунд, моррон всё же поплыл следом, правда, держался немного позади плота. Зеленый свет, исходивший от его краев, был чересчур ярким и слепил, чем существенно снижал и без того не особо большую дальность обзора.

Примерно с четверть часа путники плыли без остановки. Моток бечевы в руке Крамберга уже размотался почти до конца, когда из темноты, простиравшейся впереди, величественно показались долгожданные очертания торчащих из воды камней. Им повезло, ведь это оказалась не очередная подводная возвышенность, а идущая вдоль берега каменная гряда. Здесь вода доходила троице лишь по пояс, а от скалистого берега их отделяла какая-то жалкая дюжина метров. Однако праздновать победу было рано. Вскарабкаться на отвесную, гладко обтесанную водой и практически не имевшую ни уступов, ни щелей естественную преграду никто из промерзших, пошмыгивающих носами авантюристов не взялся бы даже налегке, не говоря уже об амуниции, которую теперь особенно жалко было бросать, но казалось совершенно невозможно затащить на прибрежные скалы.

– Ну и что же дальше делать будем, господа шпионы? – некорректно обобщил Аламез, но еще до того, как возмущенные спутники покосились на него, исправился: – Точнее, господин тайный и гнусный осведомитель и госпожа всезнайка, грозная покорительница шеварийских библиотек и первопроходчица заброшенных подземелий.

– Заткнулся бы, господин якобы рыцарь, – впервые за всё время совместного путешествия ответил грубостью на оскорбление Вильсет, с невозмутимым видом наматывая на ладони тряпки. – Сперва груз перетащить надо, а там поглядим!

– Отставить, – вновь самовольно возвела себя в ранг командира Ринва. – Порядок действий таков! Вначале дух переведем, затем нахалу по мордасям нахлещем, а уж потом мешки перетянем и дальше пойдем. Предлагаю двигаться вдоль берега вон к тем камням, – грациозно воздетый ввысь перст проводницы величественно указал вправо; туда, где в полумраке виднелись очертания больших камней, практически соединявших узкую полоску гряды с берегом. – Чую, там скалы пониже будут, а коль повезет, то и вообще карабкаться не придется.

– Не согласен, – возразил Крамберг, выразив общее с Дарком мнение, что еще рано отдыхать. – Чем дольше в воде стоим, тем сильнее промерзнем, к тому ж без движения. Лучше уж щас взяться, поднатужиться, а уж апосля в тепле отдохнуть иль хотя б не в сырости. Что ж до битья рожи евойной касаемо, – Вильсет кивнул в сторону ухмылявшегося Дарка, – то в наши дела, барышня, не лезь! А коль за оскорбление, лично те нанесенное, поквитаться хошь, так в очередь сперва запишись… как раз за мной бушь!

– Ну, поскольку первые два пункта великого плана отпали, ибо я их также не приемлю, а в нашей «дружной» компании двое образуют большинство, – воспользовавшись возникшей паузой, вернул утраченную инициативу Дарк, – то предлагаю незамедлительно приступить к осуществлению третьего и четвертого. Да, кстати, я с выбранным направлением движения полностью согласен. Ринва молодец, правильно подметила, вправо подаваться стоит!

Нежданная похвала настолько обескуражила девушку, что она оказалась неспособной что-либо возразить по остальным вопросам. Собственно, именно на то снизошедший до хитрой уловки моррон и рассчитывал.

Одарив льстеца недоверчивым взглядом, девушка взяла в руки тряпку и молча прошествовала к Вильсету, уже подергивающему бечеву, но, конечно же, не собиравшемуся взяться за перетаскивание груза в одиночку. Намеревался присоединиться к компании и Аламез, но только вначале он размотал сложенную в несколько слоев тряпку и по примеру Крамберга решил обмотать её вокруг ладоней. Пока путники готовились к работе, да и затем, когда они уже принялись осторожно перетаскивать груз, Дарк всё размышлял, стоит ли сообщать попутчикам, что избранная ими дорожка (скорее всего и единственная), может их прямиком привести на гномью заставу, где их совсем нерадушно встретят топорами, арбалетными болтами да увесистыми кулаками. Взвесив все «за» и «против», моррон пришел к прежнему выводу, что откровение неуместно.

* * *

Путники ошиблись. Большое скопление валунов, на которое они с трудом взобрались, хоть и примыкало к берегу, соединяя его с подводной грядой, но оказалось далеко не лучшим местом для выхода на сушу. Скалы здесь действительно были гораздо ниже, но зато их сверху донизу покрывал какой-то налет, не только тошнотворно мерзкий с виду, но и необычайно склизкий. Колония грибков или иных любящих сырость крошечных организмов была настолько огромной, что нечего было и помышлять о поиске свободного от нее пятачка. Карабкаться же наверх по слизи было не только противно и трудно, но наверняка и опасно для здоровья. К сожалению, среди разведчиков не нашлось знатоков подземной флоры, не ведал, что это за налет, и Дарк, поэтому путники быстро сошлись на том, что не станут рисковать и поищут иную возможность выбраться на берег, тем более что альтернативный вариант тут же и представился.

За группой валунов мелководье резко обрывалось, что отчетливо было заметно с высоты, на которую путники взобрались. Светло-зеленый фон без всякого перехода сменялся огромным темно-зеленым, практически черным пятном, означавшим, что глубина на этом участке более пяти метров. Но зато линия прибрежных скал изгибалась дугой и образовывала небольшую бухту. Из-за плохой видимости различить, что находилось в ее центре, было нельзя, но поскольку скалы вдаль резко обрывались, путники единодушно сошлись во мнении, что с большой вероятностью смогут найти там, впереди, вполне пригодный для выхода равнинный участок берега. Так как терять им было нечего, а долее находиться на валунах было бы в высшей степени бессмысленно, троица авантюристов спустилась с возвышенности и снова вступила в воду.

На этот раз Дарк решил поплыть вперед и быстро обогнал разведчиков, вынужденных двигаться медленно, поскольку они толкали перед собой плот. Желание моррона вовсе не являлось глупой прихотью, а было обусловлено суровой походной необходимостью. Если как раз в этой бухте и находился гномий пограничный форт, то он бы его увидел гораздо раньше, чем часовой на башне заметил бы приближение одиночки-пловца, уже удалившегося от светящегося плотика и малоприметного среди небольших волн, более напоминавших крупную рябь. В этом случае моррон собирался вернуться и предупредить попутчиков об опасности. Хоть силы троицы были уже порядком истощены, но их бы еще вполне хватило на два-три часа пребывания в воде, которые, возможно, понадобились бы для поиска иного, более безопасного места выхода на берег. Ну а если бухта безлюдна, то есть не превращена гномами в прибрежное укрепление, защищавшее их подземные владения от нежелательных визитеров с поверхности, Аламез бы первым добрался до суши, а значит, и первым согрелся б, что тоже было неплохо. Его организм уже довольно пребывал в холодной воде и жалостливо умолял издевающегося над ним хозяина о сухой одежде и жарком дыхании хотя бы крохотного походного костерка.

Морроны, как и обычные умные люди, просчитывают худший вариант развития событий, уповают на лучший и всегда очень удивляются, когда получается нечто среднее (хотя чаще всего именно так и бывает, ведь жизнь не терпит неоспоримого абсолюта). На третьей минуте заплыва глазам Дарка наконец-то предстала ранее скрывавшаяся во тьме дальняя часть бухты. Увиденное настолько поразило пловца, что он даже позабыл шевелить руками и чуть было не пошел ко дну.

Некоторые из его предположений действительно оказались верными. Между прибрежными скалами на самом деле имелся небольшой участок ровного пространства, где можно было без труда выйти на берег. Удобную бухту на озере и правда когда-то давно облюбовали гномы, но вот только никаких укреплений хозяева подземелий здесь не возвели. Возвышавшаяся всего на полметра над уровнем воды набережная была аккуратно выложена большими каменными плитами; возможно, потрескавшимися от времени, но издалека этого было не разобрать. Ни забора, ни поручней, ни остатков иного ограждения не было видно. «Закованная в камень» площадка была совершенно пустой, если не считать парочки сгнивших деревянных сходней, ведущих к воде; когда-то возвышавшегося над озером причала, теперь же представлявшего собой бесформенную кучу гниющих в воде обломков; да одиноко возвышавшегося флагштока, на верхушке которого вяло трепыхался ещё не истлевший, но уже порядком выцветший флаг Махаканского Сообщества Гномов.

Не стоит и говорить, что никаких признаков жизни моррон не заметил. Последние гномы, обитавшие здесь, скорее всего давно уже покинули бухту, если не погибли во время потрясших горы обвалов. Дарк даже сразу не понял назначение этого места, пока не подплыл ближе и нехотя отступившая темнота не открыла его взору три старые-престарые постройки, находившиеся не на самом берегу, а на удалении двадцати-тридцати шагов от озера. Сильно пострадавшие от времени, но еще не превращенные им в жалкие развалюхи строения напомнили ускорившему гребки руками Аламезу расхожее выражение: «Мал мала меньше…» Крайнее справа здание было самым большим и весьма походило на портовый склад, хоть и имело от него множество существенных отличий, например: небольшие оконца, почему-то прорубленные в досках под самой крышей, довольно хорошо сохранившейся, хоть местами и обвалившейся, да гордо возвышающуюся печную трубу. Постройка по центру выложенной камнем площадки скорее всего являлась чем-то вроде казармы, дешевого постоялого двора или иным жилым зданием барачного типа, то есть рассчитанным на максимальное количество постояльцев и лишенным того, что люди стеснительно называют «удобствами». Третий домишко был совсем крохотным и даже находился вдалеке от своих куда более внушительных как по размеру, так и по качеству используемых при постройке материалов собратьев, как будто стесняясь столь солидного соседства. Время больше всего потрудилось над ним, разрушив крышу, обрушив печную трубу да так сильно накренив одну из боковых стен, что она нависала над каменными плитами площадки и вот-вот должна была обрушиться, хотя Дарк понимал, что это «вот-вот» могло уже тянуться несколько лет и свершиться, лишь когда хибара полностью рухнет.

Раз это была не застава, в чем Аламез ничуточки не сомневался, не город и не шахтерские постройки рудника, то наверняка когда-то давно здесь находился перевалочный пункт. По дороге, которую Дарк пока еще не видел, но которая обязательно должна была проходить где-то рядом, в давние времена один за другим медленно ползли торговые караваны, везущие в мир людей руду, драгоценные камни, оружие и прочие, весьма ценившиеся «наверху» товары. Обратно повозки, движимые отнюдь не лошадиной, а гномьей тягой, никогда не возвращались пустыми. Они везли в подземные города провизию; всё то, что нельзя вырастить или добыть без живительных лучей солнечного света. На этом же крохотном пятачке уставшие несколько дней подряд тянуть доверху груженные повозки караванщики отдыхали, набирались сил перед тем, как продолжить трудный и полный опасностей путь. В большом доме они перекладывали и сортировали товары, отделяя хорошую провизию от той, что успела испортиться за время пути. В средней постройке скорее всего гномы спали; а маленькое строеньице являлось одновременно походной кухней, складом для хранения различного инвентаря или иным подсобным помещением. От этого места никогда не отправлялись лодки, как, впрочем, и никогда не прибывали. То, что моррон вначале принял за обвалившийся причал, было на самом деле небольшой площадкой для мытья караванщиков и забора воды.

Как только никогда не жаловавшийся на скудное воображение Дарк представил себе живописную и немного трогательную картину из прошлого, которую можно было б назвать «Караванщики на привале», пазл головоломки нынешнего дня мгновенно сложился. Его страхи были напрасными, ведь никакой пограничной заставы и в помине не было. Зачем выжившим махаканцам понадобилось бы возводить укрепленный рубеж там, где если и появлялись представитель «верхнего мира», то не чаще раза в десятилетие и очень небольшими группками?

Для охраны озера вполне хватило бы соорудить небольшой и маневренный боевой корабль, на всякий случай оснащенный одной-единственной катапультой. Строить, как известно, махаканцы были мастаки, так что Аламез не сомневался, что их произведенным в единственном экземпляре плавучим творением восхитились бы самые искусные корабелы и флотоводцы. Что же касается затопленной лодки «наземников», то отметины на её бортах только подтверждали это смелое предположение. Её не перекусило чудовище, а расколол таран или раздавила, как орех, укрепленная носовая часть подземного корабля. Скорее всего любители легкой наживы или не заметили этой бухты, или решили продолжить плавание и высадиться на берег подальше от того места, где, по их расчетам, находились подземные города. Их заметили, расстреляли, а затем, уже возле самого берега, затопили.

Делая два дела одновременно, крайне трудно обращать внимание на что-то ещё. Замерзший в воде моррон не просто плыл, а прикладывал массу усилий, чтобы побыстрее достичь берега. Пока его конечности интенсивно работали, голова тоже не ленилась; она наблюдала, анализировала увиденное и строила предположения, поэтому немудрено, что уши Дарка не слышали многого, например, того, что оставшиеся далеко позади спутники ему о чем-то кричат. Только когда ноги Аламеза коснулись дна подземного озера, он позволил себе обернуться, причем не для того, чтобы ответить уже осипшим спутникам, а для того, чтобы громко выкрикнуть самому: «Ты права, здесь когда-то действительно проходил торговый путь махаканцев!»

* * *

– Бой грянет, мож смело на меня не рассчитывать! Коль увижу, что глотку те режут, лишь успеха кровопийцам пожелаю! – огорошила Аламеза неожиданным заявлением Ринва, едва ступив на неизведанный берег и еще находясь по шею в воде. – Мы те не слуги, а ты нам не господин! С чего это взял, что плот за тебя толкать должны?! Ишь, расплавался, расплескался, дельфинчик! Раз силенок полно, так впрягался б! Чо мы те, рыбехи вьючные… сомы тягово-ломовые?!

Красивая женщина, медленно и грациозно выходящая из воды, почти всегда вызывает в сердце мужчины восторг, если, конечно, на ней мало или вовсе нет одежды, а её слегка улыбающиеся уста хранят чарующее таинство молчания. С Ринвой всё вышло совершенно не так. Во-первых, прекрасная обвинительница была не только одета, но и до зубов вооружена; во-вторых, её губы не желали хоть недолго побыть в сомкнутом состоянии; а в-третьих, вырывающиеся из них слова на ретивых скакунах ворчливых интонаций зарубили и помяли весь дружелюбно-благодушный настрой Аламеза и вытоптали чуть пробившиеся ростки романтики.

Дарк, естественно, понимал, что кое в чем спутница права, но был в корне не согласен ни с тоном, ни с моментом выдвижения претензий. В конце концов, Ринва была не изнеженной барышней благородных кровей, а агентом герканской разведки и должна была понимать, что ненавистный ей чужак не просто отлынивал от работы, а выполнял ответственное поручение, которое сам себе и выдал. Во время всего проделанного вплавь пути моррон находился в арьергарде маленькой боевой группы и был готов первым вступить в бой с показавшимся из воды чудовищем, прикрыв тем самым отступление спутников. А когда они уже плыли в бухте, он самовольно переместился в авангард отнюдь не для того, чтобы побыстрее согреться, а чтобы своевременно оценить, насколько опасен берег, и в случае удручающего результата проверки успеть вовремя подать сигнал к отступлению; то есть до того, как плотик и пловцов рядом с ним обнаружили бы часовые.

В отличие от Ринвы, не постеснявшейся выдвинуть Аламезу обвинения, да еще в вызывающе-оскорбительной форме, Крамберг решил промолчать, хоть трудов на его плечи выпало ничуть не меньше, чем коллеге. Едва ощутив твердую опору под ногами, девушка почему-то позабыла, что плот нужно довести до суши. Взяв в одну руку оружие, а в другую осветительную палку, она пошла выплескивать свое негодование, а заодно и сушиться, на берег, оставив дрейфующий плотик на попечение сослуживца. Многие, окажись они на месте Вильсета, просто взяли бы свою часть поклажи и оставили в воде уже ненужное плавучее средство, однако разведчик поступил разумно, чем заслужил уважение Дарка. Он подвел брошенный плот вплотную к берегу, а затем стал затаскивать его на каменные плиты, что было бы весьма затруднительно, если вообще возможно, не приди ему на помощь моррон.

Когда мужчины закончили работу, их спутница еще ворчала, правда, уже гораздо миролюбивей и без нелестных эпитетов да обидных сравнений.

– Видишь ли, я права оказалась! Ишь, прям чудо великое свершилось, баба и вдруг права! – довольно громко бурчала девица, отжимая на себе намокшую одежду, а заодно и по-собачьи потрясая копной длинных распущенных волос. – Даж школяру ленивому иль шеварийцу-тугодуму и то было бы понятно, что если уж в бухте что-то и есть, так это заброшенная стоянка караванов. Вон те склад, вон казарма… пристройка какая-то… Чо еще здесь могло быть-то?! Форт, что ль, иль переездной гномий бордель?!

Слова Ринвы задели моррона, на полном серьезе допускавшего возможность нежелательного выхода группы прямо на пограничную заставу. Сама того не подозревая, девушка практически назвала Аламеза дураком, причем в довольно насмешливой форме. Такого обращения Дарк никогда не терпел и впредь не собирался к нему привыкать, но на этот раз решил сделать исключение. Уж слишком неподходящим было время для ссоры, да и набор средств воздействия на обидчицу был весьма ограничен, жалок и убог. Что мог противопоставить моррон ее словам? Ровным счетом ничего, только другие слова, которые, подобно ветру, мгновенно выветриваются из женских головок, оставляя в них лишь след мимолетных эмоций.

– Бордель – это неплохо, даже очень неплохо, там быстро согрелись бы, – мечтательно пробормотал Крамберг, тоже приступая к отжиму волос и одежд. – Да, только нас бы туда всё одно не пустили! Первое правило любого уважаемого заведения гласит: «Со своим нельзя!» – произнес шутник вполне серьезным голосом, но недвусмысленно подмигивая Дарку. – А в притон придорожный я всё равно не пошел бы. Себе дороже, потом на знахарских примочках да мазях разоришься!

До девушки не сразу дошло, что Крамберг имел в виду, говоря о «своем», а когда это через пару секунд всё же свершилось, в затылок остряка полетел довольно быстро скинутый с ноги сапог. Даже в приступе гнева Ринва не потеряла благоразумия и не метнула более опасный снаряд, например меч, лежащий у её ног, или заткнутый за пояс нож. Впрочем, Вильсет наверняка был готов и к такому повороту событий, ведь быть напарником женщины-разведчицы столь же нескучно, как проскакать пару миль верхом на свирепом вепре или флиртовать с оголодавшим вампиром…

– Заткнулся бы, дурень! – пригрозила Ринва, ловя возвращенный ей сапог, от которого живая мишень не только умудрилась увернуться, но и поймать на лету. – Вот скажи, зачем ты плот на берег затаскивал? Мы вроде бы всё… уже приплыли. Не знаю, как ты, а я больше в воду лезть не собираюсь…

– Надо, – кратко ответил Крамберг, видимо, по собственному горькому опыту знавший, что некоторые вопросы напарницы куда проще проигнорировать, чем попытаться на них ответить и избежать при этом голословного, оголтелого обвинения в глупости.

– Бревна вроде бы ничего, – решил прийти на выручку Аламез, надеясь, что сможет подобрать правильные слова для краткого объяснения истины, кажущейся всем хозяйственным мужчинам неоспоримой. – Чо им в воде-то попусту гнить? Пусть на бережку полежат, посушатся… Быть может, вскоре для чего и сгодятся.

– Сгодятся, так и суши! – начала цепляться разведчица, то ли не понимая причины поступка, то ли откровенно издеваясь.

– Ляпнула глупость, так и молчи! – пошел в словесную контратаку Аламез, веря, что это единственный действенный способ прервать ненужные пререкания. – Еще слово, и в воду его обратно столкну, а когда сухие дровишки понадобятся, сама за ним поплывешь, коль такая придирчивая!

На том словесная баталия и закончилась. Стороны обменялись несколькими пристрелочными выстрелами и, придя к выводу, что победу в сотрясании воздуха одержать невозможно или она достанется недопустимо высокой ценой, разошлись, то есть, говоря проще, занялись делом. На удивление быстро вытащив из воды мешки, все члены небольшого отряда единодушно решили, что костер пока лучше не разводить, хотя бы потому, что сухой древесины поблизости не было, а раздобыть её можно только возле или внутри заброшенных строений. Сами здания отчетливо виднелись в ярком зеленоватом свете, но вот то, что находилось на площадке между ними и скрывалось за стенами, с берега было практически не видно. Прогулка к центру заброшенного перевалочного пункта была равносильна боевой разведывательной операции, ведь неизвестно, не устроили ли гнезда подземные твари внутри опустевших бараков. Один из самых важных, хоть и неписаных законов войны гласит, что по незнакомой местности всегда стоит передвигаться осторожно и быть готовым к отражению атаки иль поспешному отступлению в любой момент, причем опасаясь не обязательно живого противника, но и хитроумных ловушек. Бежать же или сражаться очень неудобно, когда в сапогах хлюпает вода, а мокрые одежды не только холодят, но и сковывают движения. Руководствуясь именно этим неоспоримым фактом, все трое сошлись на том, что сперва стоит слегка просушиться, причем, к великому сожалению, не разводя огня.

Незнакомая местность, где наверняка не ступала нога ни человека, ни гнома, ни иного разумного существа уже много-много лет, а если и ступала, то надолго не задерживалась, подействовала как-то странно на троицу путников. Ни Дарк, ни его компаньоны не испытывали страха ни перед грядущей неизвестностью, ни перед близкой опасностью, затаившейся или в опустевших бараках, или рядышком с ними, но все как один заболели неуместной стеснительностью. Помнится, еще недавно, а именно до того, как спуститься под землю, они, не робея, обнажали свои телеса на глазах у спутников, теперь же почему-то Дарк не осмеливался на такую дерзость, да и Ринва с Крамбергом, скромничая, отжимали одежду на себе.

– Я готов, – кратко отрапортовал Дарк, первым выжав из простой крестьянской одежды всё, что только мог, а затем взяв в руки оружие.

– Погодь, без нас не ходи! – предостерегла Ринва на всякий случай, тоже справившаяся с задачей, но решившая избавить от излишков воды не только волосы да костюм, но и маскировочный плащ.

Чем проще одежда, тем быстрее её отжать. Именно по этой причине Аламез и справился первым. Ринва начала приводить себя в порядок раньше остальных, поэтому стала второй. Труднее всего пришлось Крамбергу, вышедшему из воды последним. Но вот и он выжал свою одежонку и взялся за кирку. Как только это свершилось, путники продолжили путь, пока оставив на берегу не только плот, но и всю лишнюю поклажу, большая часть которой так и хранилась до поры до времени в водонепроницаемых мешках. Котомку с почти готовыми дротиками моррон не захватил, поскольку из-за этого «почти» в будущем грозное оружие было на данный момент практически бесполезно.

Они шли медленно, не спеша: постепенно продвигались по пустырю, когда-то бывшему весьма оживленной площадкой. Идеально гладкие, без единой трещинки каменные плиты, положенные трудолюбивыми гномами стык в стык, без единого зазора и малейшего перекоса, наверняка могли бы рассказать гостям подземного мира много интереснейших историй из суматошной, полной трудов и хлопот жизни махаканских караванщиков. Могли бы, если, конечно, умели бы говорить, но пока они лишь безмолвно подавали сигнал тревоги.

Когда процессия отошла от берега не более чем на десять шагов, идущий немного впереди Дарк вдруг резко замер, то ли потупив взор, то ли устремив его к полу, и подал следовавшим за ним товарищам знак немедленно остановиться.

– В чем дело? – с тревогой в голосе прошептала Ринва, бесшумно обнажив правой рукой меч, а левой подняв повыше осветительную палку.

– Плиты… плиты в грязи, – едва слышно ответил моррон, отступив немного в сторону, а затем быстро сделав пару шагов вперед.

– Ну и что с того? Здесь, поди, с полвека не убирались… – с облегчением вздохнув, девушка, убрала в ножны меч, но благоразумно не стала говорить громче.

– Ты не поняла, – прошептал ей на ухо, осторожно приблизившись вплотную, Крамберг, по примеру бывшего командира предпочитавший держать в руках кирку, а не меч. – В грязи, а не в пыли и не под каменной крошкой! От берега вроде бы уже далеко. Штормов и больших волн здесь вовсе не бывает. С потолка не каплет, так откуда взяться грязи?!

Ринва нахмурила лоб, видимо пытаясь найти правдоподобный ответ, но Дарк не дал ей времени на раздумье.

– Ко мне! – по-армейски кратко и четко скомандовал моррон, призывно махнув рукою. – Теперь полюбуйтесь на это!

Глазам изумленных разведчиков предстали довольно отчетливые отпечатки подошв армейских сапог и крошечные комочки земли, принесенные сюда даже не с берега, а из какого-то иного места, где почва была не каменистой, а земляной. Следов было много, здесь явно прошли несколько человек, если не целый отряд, причем, по меркам безлюдной местности, довольно недавно; месяц, а может, чуть более, назад. Грязь, образовавшая отпечатки, уже успела рассохнуться, но не распалась на мелкие частицы, да и пылью была лишь слегка припорошена.

– Солдаты, шеварийцы? – прошептала Ринва, но тут же, усомнившись в собственном предположении, замотала головой: – Не-а, не похоже, шеварийские увальни в башмаках ходят, они у них особые…

– Неважно, – перебил ее Дарк, не желая выслушивать бесполезные подробности о пристрастиях воинов вражеской армии. – Можете зря не гадать! По следам нельзя сказать, кем они точно оставлены. Такие сапоги мог носить кто угодно, даже «гномы-наземники», кстати, это более правдоподобное предположение. Их лодку мы хотя бы видели…

– Ты прав, нечего рассуждать. Что делать-то будем? – спросил Крамберг, с опаской озираясь по сторонам. – Предлагаю следующее! Возвращаемся, подбираем шмотки и быстро улепетываем отсюда! Ладно, если покойнички, чьи кости мы видели, эти следы оставили, а если…

– Согласна, – кивнула Ринва. – По левому флангу стоянку обойдем, будем ближе к скалам держаться!

– А я нет, – покачал головой Аламез и, предвосхищая вопросы, которые непременно последовали бы, обосновал свое решение: – Если в постройках кто-то прячется, то они нас уже давно заприметили. Они в укрытии и в темноте, мы же на открытом месте и на свету, как будто под уличным фонарем стоим. Будь их много, уже давно бы показались. Будь у них арбалеты, мы уже схлопотали б по паре болтов в живот. Что бы мы сейчас ни сделали бы, что бы ни предприняли, они не спустят с нас глаз. Поэтому возвращаться не стоит! Не знаю, как вам, а мне биться с мешком за спиной как-то не с руки…

– Думаешь, нападут? – с тревогой спросила Ринва.

– Не знаю, – честно признался Аламез. – Быть может, их вовсе там нет… Но если они следят за нами, то рано или поздно непременно себя проявят. Предлагаю идти дальше. Да, и держите ножи под рукой! Помнится, Крамберг, ты хвастался, что метаешь их ловко… вот мы на то и поглядим!

Боевые товарищи поневоле стали продвигаться дальше, но на этот раз куда медленней и осторожней, тщательно вглядываясь во фронт постепенно отступавшей перед ними темноты. К тому же группа изменила строй. Ринва с Вильсетом теперь шли впереди, четко выдерживая интервал между собой в десять шагов, а следом за ними на расстоянии примерно трех шагов шел Дарк, готовый в случае опасности быстро прийти любому на помощь. Таким образом, прикрывавшие фланги шествия разведчики находились друг у дружки в поле зрения, а слегка изогнутая к центру шеренга позволяла внимательно осмотреть всю неизведанную территорию, не пропустить ни одного темного закутка. Конечно, с одной стороны, растягивать строй было далеко не лучшей затеей, но, с другой, бесспорно, являлось наименьшим злом. Иди путники более кучно, и у потенциальных врагов появился бы шанс незаметно обойти крохотный отряд с флангов, а затем или ударить со всех сторон, в том числе и со спины, или отрезать путь отступления к берегу.

Люди часто задаются вопросом, а что же такое «насмешка судьбы», каковы её проявления? Однозначного определения нет, но зато наглядных и поучительных примеров тому предостаточно. Злодейка-судьба насмехается над тобой, когда заставляет делать наиглупейшие, совершенно бесполезные вещи, и наносит удар, когда ты уже устал от бессмысленности своих трудов. Она вынуждает искать врага, которого в помине нет, или играючи преподносит ответ на сложнейший вопрос, который, однако, не позволяет разгадать долго мучившую твой мозг загадку, а порождает череду новых, еще более сложных, сводящих с ума вопросов. В тот день, а быть может, ночь (в подземелье не видно ни солнца, ни луны, а время течет совсем по-иному) судьба не просто пошутила над незадачливыми исследователями безлюдных пещер, а жестоко поглумилась…

Темнота отступила, причем гораздо раньше, чем Дарк предполагал; покорно рассеялась, открыв еще более напуганным странникам свой страшный секрет, лишающий мужества и призывающий бежать прочь без оглядки. Сначала разведчики, а через пару секунд и моррон увидели площадь перед строениями во всём её ужасающем, но в то же время и притягивающем, завораживающем безумии.

Их взорам предстало большое, выложенное камнями костровище, служившее когда-то караванщикам весьма удобным для приготовления пищи походным очагом и уютным местечком для послетрапезных посиделок, где любому путнику или воину было приятно за душевным разговором опустошить два-три бочонка вина и рассказать парочку интересных историй. Чуть левее пятачка для сбора отряда на отдыхе виднелся колодец. Он был так же аккуратно обложен камнем и оснащен специально проделанными в плитах пола желобками для стока негодной воды, например той, которой гномы споласкивали кружки, мыли котелки и запылившиеся за время перехода сапоги. Цепочка, на которой ранее подвешивался ковш, свисала абсолютно неподвижно, ничуть не колышась под легкими дуновениями холодящего спину путников ветерка, заплутавшего среди прибрежных скал и случайно забредшего сюда с озера.

Больше на стоянке караванщиков ничего не было. Сразу за пугающими пустотой выбитых окон домами проходила высокая каменная стена, отгораживающая перевалочный пункт от подземелья. Она была в отличном состоянии, как будто возведена только вчера, и вовсе не имела ни трещин, ни сколов, ни брешей. Почти тут же за колодцем начинался пологий спуск, ведущий прямо к видневшимся внизу воротам. Они выглядели весьма и весьма внушительно, в том числе из-за того, что были окованы блестящими стальными листами, которые пробил бы да покорежил лишь очень солидный таран. Громадные створки были не заперты, но и не распахнуты настежь, а лишь чуть-чуть приоткрыты, как будто намекали любому случайно забредшему сюда чужаку: «Коль не дурак, коль жизнь дорога, убирайся поскорее!»

Испокон веков низкорослые обитатели подземелий славились основательным подходом даже к пустякам и продумыванием любого предстоящего действа до мельчайших деталей. С первого же взгляда было понятно, что стена проходила по границе небольшого, но крутого обрыва, сразу за которым, скорее всего в низине, шел караванный путь. Когда же махаканцы решили устроить стоянку на скальной возвышенности у озера, то одним из первых дел обрушили небольшой участок склона, тщательно разровняли камни, придав им форму пологой насыпи, а уж затем выложили спуск идеально ровными каменными плитами, имевшими множество поперечных, неглубоких, но широких выемок. По такому мелкоребристому покрытию было весьма удобно закатывать наверх и спускать к воротам груженные товарами повозки, ничуть не опасаясь, что они в любой миг могут скатиться.

Само по себе давно покинутое место отдыха караванщиков навевало тоску, порождало в сердцах путников печаль и одновременно вызывало уважение к подземному народу, создавшему его посреди пещерных глубин, но никак не могло испугать. Ужас же вселяло нечто другое – появившееся здесь относительно недавно и бывшее предостережением всякому, кто не был рожден в недрах гор. Вся площадка, начиная от костровища и заканчивая стеной, был усеяна останками человеческих тел, обломками оружия и погнутыми, искореженными, а когда и разрубленными доспехами. Трудно сказать, сколько солдат навеки остались здесь медленно разлагаться на каменных плитах: сотня, две, три или более. Количества трупов было не сосчитать даже приблизительно, хотя бы потому, что для этого сперва пришлось бы разгрести огромные завалы из костей, металла и гниющей плоти, а затем собрать все разрозненные фрагменты скелетов косточка к косточке, черепок к черепку.

«Когда-то здесь отгремело очень большое сражение!» – такова была первая мысль, посетившая моррона, но она тут же ушла, отвергнутая за полной несостоятельностью. Их маленький отряд натолкнулся вовсе не на место, где отгремела кровопролитная битва, а на кладбище, точнее, свалку, куда удачно отбившие целую череду атак махаканцы зачем-то свозили мертвые тела проигравших завоевателей из наземного мира. Этот, казалось бы, совершенно абсурдный вывод основывался на нескольких наблюдениях, кстати, сделанных Аламезом необычайно быстро. Во-первых, ни на стенах построек, ни на каменных плитах под ногами не было видно ни высохших пятен крови, ни рубцов от ударов оружия. Во-вторых, все кости, как целые, так и осколки, были человеческими, ни одного фрагмента скелета гнома Дарк не обнаружил, хоть вглядывался довольно пристально. В-третьих, валявшиеся вперемешку с костями оружие и доспехи были выкованы не в подземных кузнях, а на поверхности земли. В основном это были грубые армейские образцы, уничижительно именуемые теми, кто знал толк в оружии, «палками, дубинами да колбасами», хоть порой взгляд моррона ненадолго задерживался и на довольно приличных мечах, но всё же не столь хороших, чтобы хозяева ими гордились. В-четвертых, догнивающие обрывки тканей являлись остатками форменных одежд: виверийских, шеварийских, филанийских, альтрусских, герканских и намбусийских. Трудно было даже предположить, что в Махакан пыталось вторгнуться объединенное воинство всех этих королевств, постоянно враждующих между собой и никогда бы не согласившихся на совместный поход. О том, что трупы солдат попали сюда в разное время, свидетельствовал и еще один факт, который можно было бы смело назвать «доказательством под номером пять». Одни останки уже давно разложились, на других костях еще виднелись ошметки плоти, ну а третьи тела выглядели так, как будто упокоились всего пару дней назад, впрочем, таковых нашлось немного. Все они как один были без нашивок и иных опознавательных знаков: то ли наемники, то ли солдаты из особых отрядов, выполнявшие тайные поручения своих господ, не факт, что венценосных…

– Ничего себе могильничек, – прошептала приблизившаяся к Дарку вплотную Ринва, хоть и озиравшаяся по сторонам, но вовсе не трясущаяся от страха. – Хоть бы прикопали, что ль, для порядка…

– А зачем? Мы и так под землей, притом гораздо ниже, чем на два метра, – пытался разрядить напряжение шуткой Крамберг, но это ему не удалось. – Пойду в домишках гляну, что там да как…

– Не стоит, – качнула головой разведчица. – Нам-то какая разница: штабелями внутри трупы сложены иль кучками свалены? Уходить быстрее надо, вот что скажу!

– Дело говоришь. Проверь! – кивнул Дарк Вильсету, пропустив слова девушки мимо ушей. – Начни с казармы. Если пусто, мертвяков нет, то там и остановимся. Ну а если и там свалка, придется ближе к берегу стоянку устраивать, только уж, извиняйте, без костра… Огонь во тьме издалека виден.

– Ты в своем уме?! – прошипела змеей затрясшаяся всем телом от возмущения Ринва, уставившаяся на Аламеза расширенными, немигающими глазами, но всё же удержавшаяся от того, чтобы схватить его за грудки и попытаться придушить. – Ты в своем уме, я тя спрашиваю?! Кругом трупов полно, в любой миг гномы заявятся, новую партию покойничков притащат, а он лагерем тут становиться хочет! А мож, еще предложишь от дохляка посвежее кусок отрезать да на огоньке зажарить?! Вон от того, к примеру, он вроде бы ничего, неплохо сохранился! Правда, смердит, но те, похоже, неважно!..

– Здесь чисто, – неделикатно прервал дальнейшие излияния девушки Крамберг, показавшись в одном из пустых оконных проемов. – Мертвяков нет, барахла и мебели тоже. Только пяток деревянных кроватей имеется, причем во вполне сносном состоянии, вот только из какого дерева, не пойму… Дрыхнуть на них жестко будет, но уж лучше, чем на каменном полу, да и на дрова пойдут… вроде сухие.

– Хорошо, там и отдохнем! Начинай рубить да костерок разведи. Мы ж пока к бережку прогуляемся, мешки подтащим, – распорядился моррон, не отводя глаз от пристально взирающей на него, всё ещё кипящей от злости Ринвы, уже прекратившей истерику, но, похоже, не отказавшейся от намерения впиться ему зубами в щеку.

– Назови хоть одну причину, почему мы здесь оставаться должны: жизнями рисковать да смрадом трупным дышать?

– А к чему мелочиться? Могу назвать сразу с десяток, – невозмутимо ответил моррон, жестом приглашая даму прогуляться с ним до озера. – Только давай совместим приятно-познавательную беседу с полезным занятием. Жрать уж больно охота, да и прикорнуть пару часиков у костерка не мешало б, пусть даже на жестких досках кровати. Тебе, кстати, тоже не помешало б… Сон нервишки успокаивает, да и мыслишки после него куда быстрее бегают, к тому же в правильном направлении.

– Слушаю, – процедила сквозь сжатые зубы разведчица уже вслед направившемуся к берегу неспешным, прогулочным шагом Аламезу.

Дарк был настолько уверен в отсутствии опасности, по крайней мере в ближайшее время, что даже оставил возле колодца кирку, его единственное на данный момент оружие. Этот поступок не успокоил девушку, но вселил в неё уверенность.

– Начнем с того, что все мы устали и отдых необходим, – принялся излагать свои аргументы Дарк, притом нарочито громко, давая понять, что они в безопасности. – Здесь врагов нет и не предвидится до тех пор, пока в подземелье не заявится очередной отряд искателей гномьих секретов иль просто наживы. Вряд ли это случится за пару ближайших часов… Соседство у нас, конечно, малоприятное, но когда костер разведем, дым запах дурной отгонит. Изнутри барака не видно, какие кучи по двору разбросаны. Коль до тел дотрагиваться не будем, так и трупным ядом не отравимся. Кстати, воду из колодца не стоит брать, лучше из озера…

– Это всё, иль есть что ещё сказать? – спросила Ринва чересчур резко, видимо устыдившись, что её одолели паникерские настроения.

– А разве этого недостаточно? – усмехнулся в ответ Аламез, но всё же пошел навстречу любопытствующей соратнице и продолжил перечислять: – На караванном пути нас поджидает много опасностей. Не возьмусь даже предположить каких: твари, махаканцы, искатели кладов, гномы-наземники, вампиры и ещё невесть кто… А здесь тихо и спокойно. Действительно, как на кладбище. Где еще найдем такое удачное место для привала?

– Ну, да, – поддакнула девушка, – как ни обидно признать, но ты прав. Похоже, зверье подземное стоянку стороной обходит, а иначе бы трупы не гнили б, иначе бы их уж давно до косточек обглодали, да и те бы погрызли…

– Я даже больше скажу, – произнес вдруг шепотом Дарк и резко остановился, так что девушка чуть не споткнулась. – Что-то в этом месте не так… что-то необычное витает в воздухе, вот только не могу понять что. Живности совсем нет. Ладно, падальщики через открытые ворота не забегают, это хоть как-то понять можно, но вот почему рыба возле берега не плавает? Да и черви, столько для них пищи, и всё пропадает…

– Ты прав, – вновь кивнула Ринва, – трупы просто разлагаются, и мелкая мерзость их не пожирает… да и стены бараков уж давно должны были бы плесенью обрасти иль грибком покрыться…

– Полагаю, нам не стоит этим голову забивать, – уточнил Дарк, боясь, что всерьез призадумавшаяся девушка будет зря утруждать голову вопросами, на которые все равно не сможет найти ответа, по крайней мере, пока они не узнают ничего нового. – Воспринимаем это как данность, если хочешь, как подарок судьбы, как компенсацию за мучения, которые нам еще в будущем предстоят. Лучшего места нам не найти. Уходить с него в высшей степени глупо.

Поскольку оппонент был уже переубежден, Дарк не стал попусту сотрясать воздух словами, хотя смог бы привести еще с полдюжины доводов в защиту своей правоты. Однако главного аргумента моррон так и не назвал и, более того, промолчал бы о нем даже под пытками. С того самого момента, как только он увидел кучи превращенного в лом оружия и разлагающихся тел, в его голове стало твориться что-то неладное. Он услышал зов, зов Коллективного Разума, призывающий его ненадолго остаться здесь, и ощутил что-то еще, непонятное по природе своей, но не совсем незнакомое, а лишь давно забытое: теплое, родное, просящее о помощи.

(обратно)

Глава 6 «Сногсшибательное» открытие

Одиночество – не такая уж и плохая вещь, как многие думают. Хоть подавляющее большинство людей панически боится его, считая чем-то вроде апогея неудачливости и верным признаком, что настала пора кардинально менять курс своей жизни и срочно устраивать генеральную перестройку собственной личности, но на самом деле одиночество и частенько бредущее рядом с ним непонимание окружающих – сила не разрушающая, а, наоборот, созидательная.

Во-первых, одиночество доказывает, что ты в жизни уже чего-то достиг, ужевскарабкался на вершину, по склону которой остальные еще ползут или вообще топчутся у основания и боятся начать подъем. Одиночка ищет свой путь, в то время как его знакомые еще разгуливают в коротких детских штанишках и проводят дни, занимаясь ерундой, на которую ему уже давно жалко тратить силы и время. Пастух всегда одинок среди овец, точно так же, как всемогущий правитель страдает от непонимания его великих помыслов ограниченной, алчной челядью; страдает, но до смерти боится приблизить к себе по-настоящему умных людей. Именно из-за этого страха монарх окружает себя лишь теми, чьи помыслы написаны прямо у них на физиономиях и чьи поступки настолько предсказуемы, что нет необходимости утруждаться их просчитывать. Для пастуха одиночество – свобода, для короля – тяжелое бремя, непомерная плата за власть, плата, которую приходится вносить по частям в течение всей жизни. Каждый умный человек сам для себя решает, кем ему лучше быть: пастухом иль королем; к чему стремиться и на что тратить время. Однако каждый из незаурядных, мыслящих личностей по-своему, в большей или меньшей степени, но одинок и наталкивается на стену непонимания, которую нельзя преодолеть, можно только разрушить.

Второе преимущество одиночества состоит в том, что оно обостряет чувства и приводит их в гармонию с холодным, бесстрастным расчетом. И именно по этой причине любой одинокий человек, будь он хоть монах-отшельник, хоть нищий бродяга, воспринимает мир по-иному, чем живущие в сообществе люди. Ну а если он к тому же не считает свой образ жизни проклятьем, то по-настоящему счастлив. Такому человеку никогда не бывает скучно, всегда не хватает времени для важных и интересных дел, а единственное, о чем он жалеет, так это о том, что не в силах объять необъятное и изменить жизнь отвергающей его человеческой общности в лучшую сторону…

…Наконец-то Дарк остался один. После сытной трапезы его товарищи спали, забавно свернувшись клубочками, на широких, но коротких кроватях, сделанных гномами для гномов и никак не рассчитанных на рост людей. За исключением этого недостатка старая махаканская мебель была прекрасна: добротна, ладно подогнана, долговечна, прочна и полностью лишена всяких чудаковатых изысков в виде завиточков, орнаментов и прочих излишеств, которые совершенно не нужны тому, кто просто хочет хорошо поспать. К тому же эта мебель простояла среди пустых стен казармы около сотни лет, но не рассохлась, не покрылась трещинами или иными изъянами, которые приносит с собой безжалостное время. Вот уж действительно, гномы умели делать вещи на века, но вряд ли предполагали, что некоторыми пережившими их самих предметами обихода будут когда-нибудь пользоваться спустившиеся под землю люди.

Аламез сидел возле догоравшего костерка посреди практически пустой комнаты и с тоскою взирал на третью, пустовавшую кровать, не разрубленную Крамбергом на дрова, а оставленную специально для него. После еды моррона клонило ко сну, но он не позволял отяжелевшим векам сомкнуться, ведь он сам вызвался охранять сон спутников и теперь не мог заснуть на посту. Хоть голоса в его голове уже давно поутихли, но от них остался неизгладимый след – странное ощущение, что вот-вот что-то должно случиться. При таких обстоятельствах Дарк не мог позволить себе спать, не мог доверить не только свою жизнь, но и судьбу чего-то большего и важного простым людям, которых к тому же практически не знал. Конечно, Ринва и Вильсет не были новичками в разведке, но явно не обладали должным опытом и чутьем для такого опасного похода. Довериться им было нельзя, поэтому Дарк поступил, как гласила старая добрая поговорка, которую он не раз слышал от разведчиков, охотников, морронов, вельмож и наемных солдат: «Хочешь, чтоб что-то получилось хорошо, сделай сам!» В зависимости от эпохи, королевства и индивидуальных особенностей говорившего, слова этого выражения частенько варьировались, но смысл всегда оставался один, и в ответственные моменты жизни Дарк ему неотступно следовал.

Костер медленно догорал, но это было и к лучшему. Часовой не спешил подбрасывать в него дров, хоть от пары безжалостно изрубленных киркой кроватей еще осталась внушительная кучка обломков. Говорят, что на огонь человек может смотреть вечно, но только при свете дня или в кромешной тьме. Когда же поблизости имеется другой яркий источник света, да к тому же искусственный, это занятие далеко не из приятных. В неестественном зеленом освещении, к которому уже давно привыкли глаза путников, живое пламя приобрело резкий желтый оттенок, обрамляющий его языки и постоянно мерцающий. От этого вначале у всех троих заслезились глаза, а затем и разболелись головы. Предложение Дарка на время загасить светящиеся палки или накрыть их чем-нибудь, почему-то дружно было отвергнуто обоими спутниками, причем довольно рьяно. Видимо, разведчики еще боялись внезапного нападения тварей и фанатично верили в великую силу зеленого света, способного их отпугнуть. Что же касалось моррона, то он был абсолютно уверен, что хищники, обитавшие в окрестных пещерах, уже давно обходили эту стоянку стороной. Они считали территорию, отгороженную от их мира стеною, охотничьими угодьями очень сильного зверя и никогда бы сюда не сунулись. Среди животных не бывает самоубийц, в этом они гораздо разумнее многих людей…

Всё было спокойно. Снаружи не доносилось ни звука, да и запах гниения ничуть не усилился, хоть дыма стало гораздо меньше. Тела спутников мерно вздымались во сне, что вносило некую долю умиротворения в непривычно спокойную обстановку. Однако моррон еще не был уверен, что разведчики спят достаточно крепко, чтобы не заметить его ухода. Сидеть же на месте без дела он уже не мог, но вынужден был ждать, пока усталость не возьмет свое и чуткий сон союзников не обратится в глубокую дрему.

Но вот долгожданный миг настал. Огонь затух, оставив после себя лишь несколько дымящихся головешек, а храпевший во сне Вильсет не завозился, когда осторожно поднявшийся с пола Аламез легонько пнул его носком сапога в то самое место, откуда растут ноги и где заканчивается спина. Радуясь, что он наконец-то дождался этого упоительного момента, моррон подобрал одну из светящихся палок и, осторожно ступая с пятки на носок, направился к выходу. Бесшумно выйти из казармы оказалось легко, ведь ее просторное помещение было совершенно пусто, если не считать нескольких кроватей, а на идеально ровном каменном полу не было ни обломков, ни мусора. Когда они только вошли внутрь здания, моррону даже показалось, что его время от времени прибирают. Мелкая известковая пыль здесь, конечно, водилась, но ее было куда меньше, чем снаружи.

Свобода открытых подземных просторов встретила Дарка бодрящей прохладой, мгновенно ударившим в ноздри запахом гниющей плоти и отвратной картиной, от которой он за время, проведенное внутри казармы, уже успел поотвыкнуть. Однако этот нерадушный прием, естественно, не заставил его вернуться и отказаться от планов. Прежде всего моррон подобрал кирку, так и дожидавшуюся его возле колодца, а затем быстро, но осторожно стал спускаться вниз; туда, где находились призывно приоткрытые ворота. Узенькая темная щелочка между створками искушала его, манила ненадолго покинуть безопасную стоянку и произвести небольшую разведку, чтобы хотя бы мельком взглянуть на легендарный караванный путь и настоящее махаканское подземелье, о которых, как о Небесах, многие люди слышали, но никто ни разу их не видел.

Вначале ничего не предвещало беды. Первую половину спуска моррон преодолел практически бегом, но примерно в середине склона его вдруг вновь одолели тихо шепчущиеся голоса, неизвестно откуда появившиеся в голове и не желавшие её покидать. Один голос, видимо имевший какое-то отношение к Коллективному Разуму, настойчиво шептал всего лишь одно слово: «Назад!» – повторяя призыв на всех четырех известных Дарку человеческих языках: имперском, герканском, филанийском и виверийском. Накладывающаяся на него незнакомая речь была более груба, жестка и разнообразна. Смысла обрывков длинных тирад моррон не понимал, пока его слух не уловил два когда-то слышанных от знакомых гномов и навсегда оставшихся в памяти слова – коротких, емких и очень обидных. Они шли подряд, так что наверняка являлись словосочетанием. Одно обозначало на гномьем языке брюхо, хотя более точный перевод звучал бы как «цех переработки первично измельченной жратвы», а другое – грубое, насильственное действо, о котором при дамах не принято говорить даже на языке намеков, но именно с прекрасным полом обычно и связанное.

Несмотря на жесткое требование и явную угрозу, Аламез не повернул назад, за что тут же и поплатился. К нижней плите пологого спуска он уже скатился калачиком, корчась от жуткого приступа боли и судорожно сжимая обеими руками как будто пронзенный раскаленным вертелом живот. Мучения были жуткими, и уже пожалевший о своем своенравном упрямстве моррон непременно бы закричал, не только перебудив оставленных в казарме попутчиков, но и отогнав истошным воплем к дальнему берегу озера всю водившуюся в нем рыбу. Однако его гортань как будто слиплась, воздух из легких выходил, но вместо крика получалось лишь тихое, надсадное шипение.

Сжигавшая внутренности резь неожиданно исчезла, и Дарк, исключительно ради того, чтобы проверить смелое предположение, сделал шаг вперед. Новый приступ боли не заставил себя долго ждать, но так же быстро и закончился. Ему не позволяли уйти, но вовсе не хотели убивать. Смерть моррона была не нужна ни Коллективному Разуму, ни кому-то еще, кто предпочитал изъясняться на махаканском и наивно полагал, что его понимают. Впрочем, желанного результата голоса достигли. Хоть их «слова» прозвучали недостаточно убедительно, но «дела» принудили Дарка к исполнению чужой воли.

Оскорбленный, что с ним обращаются, как с непослушной собакой – после недолгих и, в общем-то, формальных уговоров сразу же пустили в ход хлыст, – Аламез стал поспешно подниматься наверх. Моррон злился на своего создателя, но в то же время и понимал, насколько это бессмысленно. Получивший пару болезненных ударов пес может хоть как-то отомстить жестокому хозяину: улучив момент, тяпнуть обидчика за мягкое место; позволить ночному вору безнаказанно обокрасть дом; или сотворить в хозяйских башмаках зловонную лужу. Он же ровным счетом ничего поделать не мог. Неисполнение же воли Коллективного Разума было чревато для него серьезными последствиями.

Вернувшись на стоянку, Дарк стал думать, чем бы заняться. Его планы были сорваны, а после болезненного воздействия общий тонус организма заметно повысился, и спать, как назло, не хотелось. Будить попутчиков было бессмысленно. Проснувшись, разведчики захотели бы продолжить путь, а он был пока прикован к этому месту, не понимая, почему, и не зная, надолго ли. Аламез не мог сообразить, как будет объяснять Ринве, что ему на какое-то неопределенное время необходимо остаться на этой стоянке. Трудно дать другому человеку вразумительный ответ, когда сам его не знаешь.

Подсказка к разгадке этого таинства наверняка крылась на открытом захоронении мертвых тел, но копаться в кучах костей, догнивающей плоти и искореженного железа Дарк не собирался. Он даже, насколько это было возможно, обходил мертвые тела стороной, причем отнюдь не из-за брезгливости. Сам бы он, конечно, не умер, если бы подцепил какую-нибудь заразу (ведь тело моррона было способно побороть любую смертельную для человека инфекцию), но его попутчики вряд ли бы выжили, тем более без лекарского ухода, целебных снадобий и теплой постели. Лишаться союзников, хоть и бывших себе на уме, Аламезу крайне не хотелось.

Поскольку уйти со стоянки было нельзя, а ходить кругами вокруг пустых строений в высшей мере бессмысленно, да и малоприятно из-за трупного смрада, Дарк решил отправиться к берегу, пока еще не зная, что именно будет делать. На ум моррону приходили две идеи: доплыть до скалы на правом краю бухты и изучить покрывавшую её слизь или понырять возле берега в поисках останков другой затопленной лодки. Как бы там ни было, а погружения в холодную воду было не избежать. Просто сидеть на каменных плитах, подобно неживому истукану, и взирать на воду было еще мучительней, чем лежать на кровати с закрытыми глазами и мечтать, что рано или поздно, но к тебе обязательно придет сон.

Дойдя до кромки воды, Аламез уже отложил кирку со светящейся палкой и собирался стянуть с себя рубаху, как его внимание привлекло нечто странное, вдруг появившееся вдали, причем вовсе не объект, а легкое, едва уловимое глазом изменение цветового фона над поверхностью воды. В свете искусственного факела были отчетливо видны лишь предметы вблизи, то же, что находилось на удалении тридцати-сорока шагов, скрывала сплошная пелена темно-зеленого фона, бывшего лишь чуть-чуть посветлее толщи воды. Слева от Дарка небольшой участок пространства вдруг начал светлеть, медленно, но верно приобретая очертания расплывшегося пятна. Это могло означать лишь одно – приближение другого источника света.

Моррон впал в замешательство, но кто-то, крепко засевший у него в голове, взял под контроль непослушное тело и приказал на миг застывшим рукам продолжить снимать рубаху, а затем, сложив её пополам, бросить на лежащую под ногами осветительную палку. Окружающий мир тут же погрузился во мрак за исключением двух едва светившихся зеленым цветом пятен. Одно, довольно большое, находилось прямо у Дарка под ногами, едва пробиваясь сквозь сложенную вдвое толстую ткань рубахи, а другое, размером чуть крупнее медяка, светилось над водами озера.

«Это корабль или лодка! Кто-то подплывает к берегу, и этот кто-то пользуется точно таким же светящимся раствором, как мы! Этот кто-то явно враг!» – быстро пронеслась в голове Аламеза вполне трезвая мысль, мгновенно побудившая к действию.

Прекрасно понимая, что раз он заметил пятно, то и плывущие на корабле наверняка приметили светящуюся на берегу точку, Дарк всё же откинул рубаху с «факела» и, быстро подхватив лежащие под ногами пожитки, что есть силы понесся к баракам, собираясь предупредить спящих соратников о приближении судна чужаков.

Бежал он быстро, но всё равно опоздал. Честь пробудить разведчиков ото сна досталось кому-то иному, невидимому, но зато громко услышанному. Не успел моррон промчать и десяти шагов, как мертвецкую тишину, царившую над бухтой, разорвал громкий и как будто пронизывающий всё тело насквозь рёв походной трубы, какой обычно звучит, когда выстроенные в поле пехотные полки готовятся принять на себя первый и самый мощный удар вражеской кавалерии.

Сигнал тревоги многократно усилило эхо, раскатившееся под сводом огромной пещеры, и уж точно не только встревожившее всю рыбу в подземном озере, но и перепугавшее зверье в радиусе нескольких миль. Звук был настолько мощным, что даже сотряс плиты под ногами моррона, однако барабанных перепонок не повредил, по крайней мере, когда он резко оборвался, в ушах Дарка не воцарилось монотонное гудение, и они сохранили способность слышать.

Возвращаться к соратникам уже не имело смысла. Рёв трубы, донесшийся неизвестно откуда, их уже разбудил, и они сами вот-вот должны были появиться из казармы. Аламез был абсолютно уверен, что Ринва с Вильсетом, похватав мешки, сразу же побегут к воротам. Он бы сам так поступил, имей возможность. Однако, поскольку руководящие им высшие силы были против его далеко не постыдного отступления, Дарк решил, наоборот, вернуться к берегу: отчасти чтобы не мешать попутчикам благополучно спасать свои жизни; отчасти чтобы лучше рассмотреть, что там будет дальше происходить. Если бы разведчики увидели его, то потеряли бы драгоценное время, пытаясь уговорить бежать вместе с ними к воротам. Также они подумали бы, что охранявший их сон часовой уже подленько ретировался, бросив спящих спутников, то бишь их, на произвол судьбы. По большому счету, Аламезу было без разницы, сочтут его трусом или нет. Мнения, репутация, слава и честное имя – в этих категориях мыслят лишь те, кто заботится прежде всего о себе, а затем уж немного о деле. Морронов же не волнуют слава, которую они переживут, репутация, которая недолговечна, и мнения людей, не способных увидеть мир таким, каков он на самом деле, и понять истинную мотивацию поступков легионеров, порой кажущихся более чем странными. Морронов волнует лишь дело, и поэтому Дарк, натянув на себя рубаху и возложив на плечо кирку, неспешным шагом направился обратно к берегу, тем более что, говоря языком бродячих комедиантов, «представление» уже началось.

Корабль или лодка врага еще не показалась в поле зрения, хоть свечение, исходившее от нее, заметно усилилось. А на пустом берегу, наоборот, стали происходить очень странные вещи, узрев которые любой человек широко разинул бы от удивления рот да так бы и застыл, надолго уподобившись безжизненному каменному изваянию. Но Аламез уже столько повидал на своем веку всевозможных чудес да их жалких копий – иллюзий, что картина, представшая его глазам, хоть и впечатлила, но не поразила.

Всё началось с того, что, как только смолкла труба, несколько рядов каменных плит, находившихся у самого берега, довольно быстро пришли в движение. Одни опустились, другие, наоборот, поднялись, сдвинувшись на соседние, а третьи просто откинулись в сторону. Наверняка скрытый механизм, приведший их в движение, не только был мудреным и мощным, но и находился в отменном состоянии. Всего за пару-тройку жалких секунд в идеально ровной площадке искусственного каменного побережья образовались три огромные ямы, причем совершенно бесшумно, без характерного скрежета зубьев железных шестеренок, звона подвесных цепей иль скрипа тросов да истертых лебедок.

Не успел Дарк воздать должное махаканской инженерной мысли, как из темноты ям стали выползать стальные чудовища, бывшие на самом деле не чем иным, как метательными приспособлениями. Они выглядели совсем не так, как привычные для взора любого солдата осадные орудия: баллисты, катапульты и требучеты; да и размерами им заметно уступали, но что-то подсказывало моррону, что эти хитроумные устройства махаканцев обладали куда большей разрушительной мощью, скорострельностью и точностью. Непонятно было другое, кто из них собирался стрелять?

Как правильно говорится: «Ответы на самые сложные вопросы приходят сами собой!» – но в этот день моррон убедился, что иногда они еще и прибегают, причем довольно шустро. Не успел Дарк и подумать, откуда возьмется обслуга береговой батареи: выползет ли со дна образовавшихся ям иль эффектно появится из воды, как за его спиной раздался топот многочисленных ног, грохочущих подкованными подошвами тяжелых сапог по каменным плитам. Резко обернувшись, Аламез тут же обомлел и в этот миг действительно по-настоящему испугался. Прямо на него со стороны казарм быстро бежал большой отряд с ног до головы закованных в стальные доспехи гномов. Это были не добродушные «наземники», способные крепко подраться в трактире, но не воевать; не во многом уподобившиеся людям полукровки; а жаждущие крови врагов настоящие махаканские воины с развевающимися на ветру огромными бородами и пылающими взорами, потрясающие на бегу своими грозными секирами, щитами да боевыми топорами. Они были такими, какими Дарк их запомнил по прошлой жизни, и их было много: несколько десятков или пара сотен. За краткий миг до столкновения с несущейся на него грозной стальной массой моррон не успел сосчитать. Ему было просто не до того…

– Дорогу, болван, дорогу! – громогласно взревел ближайший гном и, не собираясь ждать ответного действия долее краткой доли секунды, с разбегу запрыгнул на обомлевшего Аламеза.

Мощный удар закованного в сталь плеча обжег моррону грудь и чуть не проломил жалобно хрустнувшую грудную клетку. На ногах Дарк, конечно же, не устоял. Его тут же откинуло на пару шагов назад и больно ударило головой о твердь каменного покрытия. В этот миг уже сильно пострадавшее тело моррона жило само по себе, не подчиняясь парализованной болью и дыхательными спазмами воле. Едва оказавшись в горизонтальном положении, оно инстинктивно произвело несколько важных действий, дабы избежать еще больших страданий и увечий, а именно: свернулось в позу эмбриона, плотно закрыло голову обеими руками и до судороги напрягло мышцы живота, что позволило сначала сделать надсадный, очень болезненный выдох, а затем и глубокий вдох.

Так Аламез и лежал, а мимо него проносились гномы. Одни пытались его оббежать, другие через него перепрыгивать, но далеко не у всех тяжеловесных бородачей это получалось…

* * *

Сперва сбитый с ног, а затем бесцеремонно затоптанный сапожищами (что при иных обстоятельствах можно было бы расценить как оскорбление) Дарк пролежал без движения около пяти минут, хотя в этом плачевном состоянии он вряд ли мог точно определять время. Но вот наконец-то боль отступила, а пострадавшему от множественных ушибов телу вернулась способность двигаться. Произошло это, конечно, не сразу, а постепенно: сначала зашевелились одеревеневшие руки, затем чуть-чуть приподнялись веки, образовав узкую щелочку глаз, и лишь затем моррон, по которому пробежался табун низкорослых, но тяжеловесных воинов, кое-как перевел свое тело в вертикальное положение, то есть, говоря по-простому, сел.

Следующим делом Дарк попытался пошире открыть глаза, но, тут же ощутив сильную резь, снова зажмурился и обхватил загудевшую голову обеими руками. Еще недавно приятный, светло-зеленый свет теперь причинял Аламезу страшную боль, но даже если бы он ее и превозмог, то всё равно бы толком ничего не увидел. Перед взором пострадавшего всё кружилось, двоилось и расплывалось, видимо, без сотрясения мозга не обошлось.

Лелея в сердце надежду, что зрение скоро восстановится, Дарк напряг слух и попытался вслушаться в какофонию разноплановых, накладывающихся друг на друга шумов идущего невдалеке боя. Это у него получилось, но мало что дало. Он лишь узнал, что сражение идет полным ходом и что береговая батарея гномов также находится под прицельным обстрелом орудий корабля или сразу нескольких кораблей. Свист метательных снарядов, летающих по воздуху туда-сюда, и грохот их приземления заглушали все остальные звуки: скрежет механизмов, команды, отдаваемые командирами расчетов криком, и стоны раненых, без которых, естественно, тоже не обошлось. В общем, Дарк понял, что слух ему не помощник, как, впрочем, и остальные органы чувств. Дать информацию, что именно происходит невдалеке, могло только зрение, а значит, его нужно было срочно восстановить.

Превозмогая спазмы в висках и жуткую резь под веками и в надбровных дугах, Аламез всё же открыл глаза и в который раз смачно обругал Коллективный Разум, почему-то не посчитавший нужным избавить свои создания, то есть морронов, от ощущения боли. Неизвестно, что помогло: то ли упрямство, то ли сквернословие; но мир перед глазами моррона постепенно перестал расплываться, и он в конце концов увидел то, что так хотел, правда, это его не очень обрадовало.

С того места, где Дарк находился, к сожалению, был виден лишь берег да узенькая прибрежная полоска воды. Всю остальную картину сражения, то есть корабли врагов, скрывала сплошная темно-зеленая пелена, из которой довольно часто вылетали каменные ядра, то погружающиеся в воду и вздымающие ввысь фонтаны брызг, то разбивающиеся о необычайно прочные плиты покрытия и обдающие находившихся возле метательных устройств гномов каменным градом мелких и острых осколков.

Неизвестно, какие потери несли нападавшие, но оборонявшим берег махаканцам уже крепко досталось. Одно из орудий было разбито. Скорее всего прямо в него попал крупный снаряд, раскурочивший всю переднюю часть механизма и убивший с полдюжины низкорослых бойцов. Второе махаканское орудие, выстреливающее снаряды, как баллиста, еще находилось в боевом состоянии и вело огонь, посылая один за другим горящие снаряды в темноту, хотя его поворотная площадка была сильно искорежена и накренена под углом в тридцать – тридцать пять градусов. Третья машина смерти пока не пострадала, но камни, выпущенные уже пристрелявшимся врагом, ложились всё ближе и ближе к её заваленной мертвыми телами станине.

В этом скоротечном, но ожесточенном бою очень многое вызвало недоумение и откровенное непонимание Аламеза. Как опытный воин, побывавший не в одном сражении, в том числе и в таких вот перестрелках, он, конечно же, понимал, что суетившаяся возле еще способных вести огонь орудий обслуга составляла не более десятой части того отряда, который по нему пробежался. Остальные воины скорее всего до поры до времени отсиживались в ямах и вылезали из них лишь для того, чтобы заменить раненых и убитых. Мертвых гномов он видел, притом их было довольно много, а вот раненые почему-то на глаза не попадались, как, впрочем, и санитары, которых в пограничном отряде просто-напросто не было. Все махаканские воины, находившиеся на берегу, занимались исключительно обслуживанием орудий: одни трудились у поворотных механизмов, вторые прицеливались, остальные подносили из ям снаряды. Те же, кто падал при очередном разрыве вражеского снаряда, либо сразу вставали, либо уже не поднимались.

Поразило Аламеза и то, что весь берег был усыпан осколками и телами убитых, а на каменных плитах, о которые разбивались снаряды, не оставалось ни малейших следов от мощнейших ударов: ни царапин, ни трещин, ни выбоин. Такого просто не могло быть, это противоречило всем известным законам природы. Не меньшее удивление вызвал у Дарка и тот странный факт, что махаканские гномы развели на берегу всего лишь парочку небольших костерков, да и то не для освещения, а для того, чтобы поджигать от них посылаемые во тьму снаряды. Таким образом, выходило, что при полнейшем отсутствии иллюминации защитники стоянки прекрасно видели в темноте, наверняка даже намного дальше и четче, чем он при свете искусственного факела.

Понаблюдай моррон за боем подольше, наверняка приметил бы еще парочку-другую необычных вещей. Однако схватка внезапно закончилась. Темно-зеленый фон надводных просторов внезапно озарился ярким свечением. Видимость сразу заметно улучшилась, и глазам изумленного Дарка предстали довольно четкие очертания медленно плывущего метрах в двухстах-трехстах от берега двухмачтового боевого корабля. Аламез плохо разбирался в морских делах, поэтому и не смог понять, что это за судно: то ли оснащенный дополнительной мачтой боевой люггер, то ли шнява со слишком коротким для этого типа судов корпусом. Но зато моррон понял другое – от носа до кормы вражеский корабль был объят пламенем, которое, собственно, и стало источником этого необычайно яркого свечения. Прыгала ли за борт команда, или там уже некому было спасаться, разглядеть, конечно, не представлялось возможным, но по тому, как быстро кренилась набок движущаяся лишь по инерции посудина, Дарк мог поклясться, что в её левом борту зияет огромнейшая дыра.

Мгновенно побросавшие работу махаканцы издали дружный победный клич, гулко прокатившийся по подземелью и резко оборвавшийся как раз в тот миг, когда свечение резко погасло, и удаленные от берега водные просторы вновь погрузились в кромешную мглу. Это могло означать лишь одно – вражеское судно пошло ко дну, а если кто из команды и выжил, то их ждала незавидная участь стать пищей для хищных рыб. По крайней мере, гномы не спешили спускать на воду шлюпки и плыть подбирать пленников.

Похоже, участь недобитых врагов махаканцев мало интересовала, как, впрочем, и то, что станется с телами убитых товарищей. Как только бой закончился, уцелевшая обслуга орудий построилась, а из всех еще открытых трех ям стали показываться остальные воины пограничного отряда. Быстро сомкнув и выровняв ряды, низкорослые богатыри затянули какую-то песню и неспешно двинулись к баракам, то есть в сторону Дарка. Убитые же так и остались лежать в неестественных позах посреди завалов камней и рядом с покореженными орудиями.

Каким-то чудом сумевший не только подняться на ноги, но и, шатаясь, пройтись да нагнуться, чтобы подобрать откатившуюся осветительную палку, Аламез пребывал в полнейшей растерянности. Бежать от махаканцев было бессмысленно, ведь дальше ворот он уйти не смог бы. Оставаться же или идти навстречу было равносильно издевательству над самим собой. Гномы не любили чужаков, да еще спустившихся под землю без приглашения. В начале боя им было не до него, он являлся всего лишь помехой, которую коротышки сочли целесообразным сперва сшибить, а затем потоптать, теперь же его вполне могли и убить.

Не решаясь повернуться к идущему прямо на него отряду бородачей спиной и бежать, Дарк медленно пятился, пока ему в спину не уткнулось что-то холодное и жесткое, как оказалось впоследствии, защищенный стальной перчаткой кулак одного из троих незаметно подошедших сзади гномов. Внезапно натолкнувшись на буквально выросшее за спиной препятствие, моррон отпрыгнул вперед и, развернувшись в воздухе лицом к противнику, собирался приготовиться к отражению атаки, однако не рассчитал сил. Его совсем недавно пострадавший организм (в частности, вестибулярный аппарат) пока еще не был готов к таким изощренным боевым «танцам». Голова Аламеза закружилась, ноги подкосились, и он упал, к счастью, успев вовремя подставить руки и не удариться о плиту под ногами лбом.

– Слышь, болезный, хватит поклоны отвешивать! Лоб зашибешь! – пробасил гном со смешком, притом на почти безупречном филанийском. – Мы, конечно, того, хозяева тута, но не к чему гостю так уж унижаться-то… Подымайся, с нами пойдешь! Лапы те не повяжем, так уж и быть, только и ты тож того… ими особливо не дрыгай!

Неизвестно, что больше потрясло быстро поднявшегося Аламеза: смысл слов неожиданно проявивших дружелюбие махаканцев или то, как были они почти безупречно произнесены на чужом для гномов языке?

– Ходить вместе с мы! Ногами топ-топ! – раза в два громче и изрядно коверкая слова герканского языка, повторил приказ гном, неправильно истолковав молчание моррона и решив перейти на гораздо хуже известный ему человеческий язык. – Руки при себе! Ничего не трогать, резким взмахам нет! Всегда на виду!

– По-филанийски куда лучше получалось… – наконец-то ответил Дарк, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, ведь гном-полиглот сопровождал свои изъяснения на герканском активной жестикуляцией, и не только рук, – как будто лет двадцать в Альмире прожил!

– А я и прожил, только не двадцать, а тридцать, – огорошил Дарка неожиданным ответом махаканец, снявший перчатку и протиравший широкой ладонью взопревший от напряжения лоб. – На том и лады, хватит трёпа! Тя ужо ждут! И учти, коль артачиться станешь, коль не пойдешь, так силком потащим! На то приказ старшого имеется!

– Да пойду я, пойду! Ты сам не стой, а веди! – интенсивно закивал в знак согласия Дарк, быстро сообразивший, для чего товарищи говорившего обступили его с обеих сторон и обмеряют взглядами.

Лишние увечья были Аламезу ни к чему, тем более от тех, кто вроде бы пока не проявил недружелюбных намерений. То же, что его неделикатно сбили с ног и изрядно помяли, было не в счет. Кстати, в этом происшествии моррон винил больше себя, нежели бородачей; винил в том, что был недостаточно внимателен и позволил так близко подойти к себе целому отряду, тем более вовсе не подкравшемуся тайком, а двигавшемуся громко, шумно и быстро, как всегда бывает во время тревоги или на марше.

– Лады! – кивнул бывший житель Альмиры, снова надевая на примятую шевелюру густых рыжих волос шлем. – Парк и Лик позади пойдут, но ты их не пужайся, не тронут, коль глупить не бушь!

Махаканец отвернулся и, не дожидаясь приближения идущего с берега на стоянку отряда, быстро пошел в сторону то ли колодца, то ли казармы. Аламез последовал за ним, притом стараясь двигаться столь же поспешно. Парочка вооруженных до зубов гномов, шедших буквально по пятам и проевших настороженными взглядами его спину, была весьма убедительным аргументом, чтобы на время позабыть об ушибах и не медлить.

Как ни странно, но стоянка вовсе не была пустой. Рядом с завалами трупов, да и возле самих строений лениво прохаживались еще несколько десятков гномов, правда, не облаченных в латы, а позволивших себе снять тяжелые шлемы да нагрудники. Не были пустыми и сами здания: казарма, куда проводник скорее всего держал путь, и склад были заполнены гномами; отдыхавшими, непринужденно и громко болтавшими, кашеварящими, но держащими оружие и доспехи под рукой.

Шествуя по лагерю махаканцев, Дарк ощущал на себе множество взглядов; настороженных, любопытствующих, недоверчивых, насмешливых, не было только недружелюбных. Хозяева подземелий почему-то не считали его, тайком прокравшегося в их владения чужака, врагом, и это было в высшей степени странно. Этот парадокс настолько отвлек мысли Дарка, что он даже позабыл тот самый навязчивый вопрос, который не давал ему покоя с того момента, как только он увидел «выросшие» на берегу орудия: «Откуда они здесь взялись, да еще в таком количестве?»

Логичней всего было бы предположить, что лагерь отряда находился где-то поблизости от заброшенной караванной стоянки. Возможно, как раз по этой причине поселившиеся в голове моррона голоса и не позволили ему выйти за ворота. Однако у этой вполне правдоподобной с первого взгляда версии имелись два больших изъяна. Во-первых, зачем махаканским воинам понадобилось устраивать лагерь где-то еще, когда в их распоряжении имелась когда-то построенная их предками-караванщиками стоянка. Им нужно было лишь немного отремонтировать обветшавшие со временем строения и не устраивать на площади возле костровища омерзительную свалку человеческих трупов.

Еще до того, как это предположение было окончательно отвергнуто, в голове Дарка появилась новая идея, кажущаяся ему более правдоподобной. Видимо, чужаки в этих местах появлялись довольно часто, поэтому защищавшие пограничный рубеж махаканцы опасались пользоваться прежней стоянкой и устроили свой лагерь под ней, а каменные плиты на самом деле были не столько наземным покрытием возвышенности и береговой полосы, сколько крышей их подземного убежища. Раз гномы прятали свои орудия под землей, то почему бы и им самим было там не укрыться?

Аламезу оставалось только понять, где же располагался вход в тайное жилище воинов-гномов. Сперва он подумал на колодец, который мог оказаться замаскированной шахтой подъемника, но, увидев, как махаканцы черпают из него воду, понял, что ошибся. Вход, а может, и несколько входов располагались где-то еще и были не узенькими щелочками, а довольно просторными дверьми или воротами, через которые мог быстро пройти целый отряд. Конечно же, подозрение пало на склад, внутри которого троица путников так и не побывала, но проверить его не представлялось возможным, ведь проявлявшие уважение к арестанту конвоиры подвели его к казарме, где, собственно, и нашелся ответ.

Первый же шаг внутрь уже знакомого помещения преподнес Дарку сюрприз, непонятно, приятный или нет, но уж точно неожиданный. Внутри практически пустого барака вроде бы ничего не изменилось: стены были на месте, мебели не прибавилось и не убавилось, но эта иллюзия продлилась лишь до тех пор, пока Аламез не посмотрел себе под ноги. Пола не было, точнее он был, но далеко не везде. В каменном покрытии зияла огромная дыра, размером с половину, если не две трети всего помещения. Из пугающей чернотой пустоты, начинающейся буквально у моррона под ногами, приятно веяло теплом и тянуло готовящейся едой. Тайный ход в подземное жилище махаканцев начинался с широких каменных ступеней. Четыре первых было видно, ну а все остальные терялись во мраке. Яркости осветительной палки явно не хватало, чтобы рассмотреть, что там таилось вдали, но зато её было вполне достаточно, чтобы разглядеть, что происходило в остальной, не ушедшей под землю части казармы.

Оставленный морроном без присмотра костер, конечно, уже погас, на его месте даже не дымились головешки. Его попутчики по-прежнему лежали на кроватях, причем вроде бы в тех же самых позах, в каких они пребывали, когда он уходил. Их тела мерно вздымались при дыхании, значит, оба просто спали, а не были мертвы, но уж каким-то подозрительно крепким казался их сон. Он не прервался, хоть рядом с кроватями находилось пятеро гномов: двое бесцеремонно хозяйничали, копаясь в походных мешках, а трое сердито ворчали, видимо, по поводу порубленных на дрова кроватей и со злобой поглядывали на мирно посапывающего и пускавшего слюнку во сне Крамберга.

– Палку, зеленой слизью запачканную, с собою возьми! – распорядился старший конвоир, ненадолго задержавшись на первой ступени спуска. – Нам свет ни к чему, а вот ты без гадости этой даж ноздрей своих не увидишь!

– Возьму, не волнуйся! – заверил Дарк, не собиравшийся двигаться дальше, пока не услышит ответа на мучивший его вопрос. – Что с товарищами моими?

– С этими, что ль, недотепами? – презрительно хмыкнул гном, тряхнув бородой в сторону спящих. – Дрыхнут, что ж еще… только чуток покрепче, чем обычно. Не боись, как с командиром поболтаешь, разбудим! Давай, шевели ляжками, не задерживай уважаемых гномов!

* * *

Хоть жизнь довольно непредсказуема, но в ней есть ряд удручающих закономерностей, одна из которых состоит в том, что если неприятность возможна, то она обязательно случится, притом в самый неподходящий момент. Процессия не прошла и дюжины ступеней спуска, как осветительная палка в руке Дарка начала предательски мерцать, что означало лишь одно – мир перед глазами моррона должен был вот-вот померкнуть, уступив место всепоглощающей темноте. Аламез не знал, сколько у него в запасе осталось времени, но чувствовал, что не очень много, и сожалел, что не сможет увидеть большую часть подземной обители гномов.

Раз махаканцы прекрасно видели в темноте (об этом Дарк никогда не слышал, хоть тесно и общался с переселенцами в мир людей в первом поколении, и точно знал, что у беженцев из Махакана не было такой способности), то не стали бы ради его удобства зажигать факелы иль фонари. Командир гномьего отряда непременно пошел бы ему навстречу, позаботившись о хотя бы плохоньком освещении для не видящего во тьме собеседника, но путь по жилищу гномов ему предстояло проделать во тьме.

– Да смажь ты заново палку, лишь в глазах от нее рябит! – проворчал шедший впереди гном, раздражающе скрежещущий на ходу лезвием двуручной секиры по каменным ступеням.

– Рад бы, да раствора с собой нет, – с искренним сожалением ответил моррон, страдающий не менее спутников от прерывистого мерцания «догоравшего факела».

– Тогда выбрось! Толку-то от нее?! Светить, поди, ужо не светит, а слезу выбивает! – угадал старший конвоир. – Слышь, Лик, помоги гостю от хлама избавиться! А ты, Парк, тож не зевай! Хватайте его под руки, ребята, и тащите! Бережно, коль хоть одна шишка новая на лбу гостюшки вскочит, сам лично вам по мордасям пятернею пройдусь!

Не успел Дарк и рта открыть, как приказы были выполнены. Сперва кто-то грубо выхватил у него из руки палку и, недолго думая, выбросил её на уже пройденные ступени, а затем моррон ощутил крепкое сжатие впившихся в локти пальцев. Про недопустимость появления шишки на лбу сопровождаемого старший конвоир подручным сказал, а вот от нанесения легких увечий остальным частям тела почему-то не предостерег, то ли просто позабыв, то ли не сочтя нужным упоминать о несущественных мелочах.

С этого момента Аламез превратился в беспомощного слепца, вынужденного во всём полагаться на тащивших его за собой поводырей, не заботящихся, куда ступают ноги подопечного. Сначала они завершили спуск, потом прошли через какую-то залу или иное большое помещение, а затем завернули в лабиринт довольно узкого коридора, по которому проплутали не менее четверти часа. Дарк чувствовал себя крайне неловко. Наверное, нечто подобное ощущает пленник, которому завязывают глаза и волокут через весь вражеский лагерь на допрос в штабную палатку. Находившегося в этом незавидном состоянии моррона радовало лишь одно, а именно здравая мысль, что вот-вот его вынужденное унижение закончится. Там, где должен состояться разговор, обязательно будет хоть какое-то освещение, хоть крохотная-прекрохотная свеча.

Интуиция моррона не подвела, притом «прозрение слепца» свершилось довольно скоро. Конвой привел его, к сожалению, не в апартаменты командира заставы, но, к счастью, не в темницу, а в довольно странное помещение, напоминавшее одновременно и винный погреб, и гостевую комнату замка. Сочетание необычное, в особенности если учесть, что жар от огня, ярко полыхавшего в большом камине, очень вредил сохранности разлитого по бочкам вина. Однако махаканцев этот удручающий факт, известный даже детям, почему-то не волновал.

Заведя гостя в подвальную комнату, гномы без лишних слов и каких-либо объяснений ушли, оставив Дарка привыкать к новому, слишком яркому после кромешной тьмы источнику света. Вначале глаза моррона сильно болели и слезились, но, как ни странно, уже через четверть минуты привыкли к естественному для ночи освещению, от которого он за последние дни уже порядком отвык. После восприятия окружающего мира исключительно в светло– и темно-зеленых тонах да оттенках красно-желтые языки пламени были чересчур яркими, а контраст между светом и тьмой слишком резким.

Гномы – народ рациональный, не любящий ни отвлекающих от дела изысков, ни лишь собирающих пыль излишеств. Убранство комнаты командира было в лучших махаканских традициях простым и функциональным, и именно этим очень напоминало ремесленную мастерскую, где инструменты аккуратно разложены по полочкам, причем в строгом, неизменном на протяжении десятилетий порядке. Правую часть комнаты целиком занимал винный погреб, где один на другом теснились круглобокие, вместительные бочонки, а возле них лежали рядком черпаки и тряпки и стояли кувшины да ведра, одним словом, всё, что связано с хранением и разливом вина. Левая же часть просторного помещения была почти жилой; «почти», поскольку здесь имелось далеко не всё, что могло понадобиться обычному воину и уж тем более командиру по завершении тяжелого ратного иль трудового дня. Нет, конечно, кровать здесь имелась, такая же добротная, как стоявшие наверху, но только с мягкой периной, теплым одеялом, тремя мягкими подушками и к тому же аккуратно застеленная. Но почему-то у ее изголовья Дарк не приметил ни кувшина с водой, ни ведерка для слива, ни даже полотенца. Хоть гномы во многом отличались от людей, но, как любые живые существа, они пачкались и потели. Слухи же отом, что махаканские бородачи не моются годами, были сущей ерундой. Что-что, а это Аламез знал по собственному опыту, поскольку один раз, но побывал с гномами в боевом походе. Не стояло под кроватью и «ночной вазы», хоть любой солдат предпочел бы иметь это маленькое удобство, чем ночью бежать к общему нужнику по малой иль великой нужде. Зеркала тоже не было, хоть гномы довольно часто подравнивают свои густые бороды, да и о бровях не забывают, поскольку, если вовремя не подстричь растительность над глазами, то она сужает обзор.

Длинный дубовый стол, отделявший камин от кровати, выглядел как-то неестественно пусто и убого. Возле него стояли лишь два табурета, хотя можно было бы без труда поставить две скамьи, на пять-шесть сотрапезников каждая. Кстати, о трапезе! Из всех приборов на столе одиноко стояли лишь два больших кубка, возле которых лежало по аккуратно сложенному платку, предназначенных для вытирания то ли пота со лба, то ли вина с подбородка да знатной гномьей бороды. Еды вовсе не было. Все, что связано с ней, также отсутствовало. Не наблюдалось на столе ни бумаг, ни книг, ни карт, ни иных предметов, образующих так называемый «рабочий беспорядок». Если здесь действительно жил командир заставы, то хотя бы символического бардачка на столе было не избежать. Но больше всего поразило Аламеза иное, а если точнее, то просто сразило наповал и ввергло в бездну непонимания.

Камин сильно чадил, неприятно пахло горелым, а это могло означать лишь одно – огонь разожгли лишь незадолго до прихода Дарка, и пламя принялось жадно пожирать не только дрова, но и толстый слой пыли, накопившийся в очаге за многие месяцы, а может, и годы.

«Здесь всё ненастоящее! – пришла на ум Аламеза ужасная догадка. – Это лишь бутафория, декорация, созданная только для того, чтобы запутать меня… обмануть!»

– Если комната не настоящая, то и ее хозяин… – Дарк не заметил, что позволил своим мыслям слетать с языка и принимать форму тихого бормотания себе под нос. – Они видят во тьме, да и жрачка, похоже, им не нужна. Спокойно расхаживают возле трупов… Они не махаканцы и вовсе даже не гномы, они призраки, призраки гномов!

От осознания этого факта у моррона не только пересохло во рту, но и колени ослабли да голова закружилась.

– Ты прав, мы призраки… призраки подземелий! – печально и тихо прозвучал голос за спиной Дарка.

Застигнутый врасплох как осознанием истины, так и внезапным появлением призрака, Аламез не придумал ничего лучше, чем быстро ретироваться к двери. Однако, пробежав всего пару шагов, Дарк резко остановился. Он узнал голос говорившего; голос, который он не слышал более пары веков, но всё равно не забыл, поскольку его хозяин был ему когда-то очень близок и дорог.

– Румбиро?! Румбиро Альто, это ты?! – быстро повернувшись, почти выкрикнул Дарк и прищурил глаза, чтобы получше всмотреться в темноту возле бочонков, где застыла низкорослая фигура гнома.

– Нет, я всего лишь то, что от него осталось… – тихо прозвучал ответ.

(обратно)

Глава 7 Сыны Великого Горна

Заветные мечты частенько сбываются, но, вот парадокс, их воплощение в жизнь вызывает совершенно иные эмоции, чем те, которые человек желал испытать. Как в спелом яблоке почти всегда найдется червоточина, так и любая мечта в большинстве случаев сбывается с портящим радость изъяном.

Дарк часто тосковал о старых добрых временах, когда он только стал морроном; вспоминал, как вдвоем с Румбиро Альто пили куэрто и непринужденно болтали о серьезных делах и о пустяках. Аламезу не хватало общества мудрого гнома, и он горевал, что их дружеские посиделки уже никогда не повторятся. Коварная судьба исполнила его мечту, но в то же время безжалостно растоптала её грязными сапожищами. Стол в комнате был, на нем стояли кубки и кувшин с вином, а напротив моррона сидел его давний приятель, как и он, внешне ничуть не изменившийся за более чем две сотни лет. Однако всё было совсем не так, как хотелось бы Дарку. Теплых, нежных эмоций в его сердце не возникло, но зато там появилась злость; злость не на точную «копию» друга, а на судьбу, поглумившуюся над тем, что было дорого и свято.

– Мда-а-а, паря, не так я встречу нашу представлял… – выразил общее мнение собравшихся за столом Румбиро, оглаживая широкой ладонью бороду и, так же как Дарк, предпочитая не смотреть собеседнику в глаза. – Думал, в объятия друг к дружке кинемся, затем гулянье на недельку-другую затеем, а оно, вишь, как вышло… Баб нет, веселья не предвидится, вина ж целая дюжина бочонков пропадает…

– Было бы к кому в объятия кидаться, – проворчал Аламез, всё-таки решивший попробовать вино и потянувшийся за кувшином. Травить его, похоже, не собирались, ну а за трезвость головы моррон не опасался. В такие напряженные моменты Дарк мог выпить довольно много и не запьянеть. – За стол меня пригласил, на том спасибо, но коль беседу завести хочешь, откройся вначале… Кто ты и что от меня нужно? Пока я лишь одно знаю, ты не Румбиро! Уважаемый гном Альто погиб при штурме Великой Кодвусийской Стены!

– Причем, заметь, вместе с тобой… – рассмеялся гном, дождавшись, пока гость наполнит свой кубок, а затем перехватив кувшин из его рук. – Вот ведь комизма какая, сидят за столом два покойничка и выясняют, кто из них живее…

– Ты о чем? – спросил Дарк, пригубив вино и, к удивлению, обнаружив, что это на самом деле старое, доброе куэрто; то самое вино, которое они любили пить в Кодвусе и даже брали его затем с собой в дикие шермдарнские степи.

– Да о том, – ответил Альто и залпом осушил свой кубок. – Ты дохлятина, ты моррон, я тож, так сказать, не первой свежести гном. Сидим тут и время на пустяки тратим… Уж больно ты слова мои первые дословно принял, а еще говорят, что прямолинейность – черта гномов. Послушай, я, конечно, быстро доказать смогу, что я – это я, что когда-то был Румбиро Альто. Мож любой вопрос задать. Я на него без запинки отвечу, и про гаденыша Дантона расскажу, и про амазонку твою… и про много кого еще, о ком ты уже, поди, и думать-то позабыл. Жаль только время на ерунду тратить! Поверь, я – это я! Я не злобный бестелесный призрак и не мерзкий колдун, принявший обличье приятеля твоего… Я Румбиро Альто, но только не гном, а существо, в какой-то мере подобное тебе, Сын Великого Горна, так сказать, гномий моррон. Коль не веришь, задавай свои вопросы!

При упоминании о морронах Аламез чуть было не выронил кубок из рук, так это прозвучало неожиданно. Собеседнику он пока не верил, но не видел смысла тратить время на вопросы. Если под личиной старого друга скрывается коварный враг, то он, возможно, умудрился завладеть и воспоминаниями гнома, только зачем ему это было нужно? Великих таинств Дарк не знал, сама по себе его жизнь тоже высоко не ценилась, таким образом, врагу или недоброжелателю не было смысла утруждать себя глупым притворством.

– По-другому поступим, дружище, – произнес Дарк, допивая вино из кубка. – Про морронов ты где-то слышал, и это странно, ведь Румбиро Альто про нас не знал, так и умер в неведении, что я и его старый дружище Фламмер бессмертные воины. Что толку впустую ворошить прошлое, когда мы живем настоящим? Допускаю, ты был Румбиро Альто, но кто ты теперь?

– Дело говоришь, – кивнул гном, – но только словами глупыми, которые сами тя самого и запутывают. Я с тобой познакомился, когда ты уже был морроном. Воскреснув же в первый, а затем и во второй раз, ты понимал, что уже не человек, но продолжал ощущать себя Дарком Аламезом, а не кем-то еще… Ты же не отрешался от себя прежнего, человечьего. То же самое и со мной приключилось! Я уже не гном, но по-прежнему Румбиро Альто.

– А кто ты?

– Так дай, балда, расскажу, и узнаешь… – проворчал Румбиро, уже не разменивавшийся по мелочам вроде кубка, а опрокинув целый кувшин. – Жаль, конечно, что встреча нерадушной вышла, но в том тя не виню… Есть вести, к которым сразу так не привыкнешь… Так слушай, о чем я те поведаю.

– А может, сперва за кувшином сходить? – предложил Дарк, видя, что кувшин, вернувшись на стол, оказался пуст.

– Хошь, так до бочонка пробегись, а я пока погожу! – ответил Альто, аккуратно вытирая платочком густую бороду. – Значица, апосля того, как сгинули мы с тобой в том славном бою, про тя ничего не ведаю, а со мной и другими гномами из отряда моего вот что приключилось. – Гном тяжко вздохнул и начал рассказ: – Когда один из наших, то бишь гномов, умирает, его дух попадает на Суд Великого Горна, где боги наши решают, куда ему далее путь держать: иль в Залы Почестей и Славы, где пир горой и прочее веселье, иль в Шахты Мрака. Ну, ты знаешь, у вас, людей, такие же истории есть, про Небеса Расчудесные да про Геенну Огненную, коль не ошибаюсь…

– Да вроде бы нет, не ошибаешься, – пожал плечами Дарк, не ставший пока злоупотреблять вином, хоть выпить еще хотелось. – Только их чаще называют раем и адом.

– Неважно, как кличут, дело не в том… – отмахнулся Румбиро, – а в том, что ничего подобного со мной и ребятами моими не сталось! Более полутора сотен лет наши души где-то пролетали, а мы о том ни сном ни духом… Забавно, да?

– Ничего забавного, – потупился Дарк, вспомнив свое второе воскрешение.

– Так что я не знаю, есть ли Залы Славы и шахта эта страшенная с тварями дикими иль нет, да и Богов я наших ни разка не видывал, но зато точно ведаю, что Великий Горн существует… но только не то он, как его себе сородичи мои, махаканцы, испокон веков представляли, – с досадой шмыгнул носом гном. – Наш Великий Горн – это ваш человечий Коллективный Разум! Не в точности, но что-то вроде того… Мы с тобой тож друг от дружки много чем отличаемся, и ростом, и крепостью кости, всего не перечислишь…

– Откуда про Коллективный Разум знаешь? – спросил моррон, уже не сомневавшийся, что перед ним не враг, а настоящий, переродившийся Румбиро Альто. О Легионе знали немногие, только вампиры и далеко не все агенты разведки, но они не ведали, кто создал морронов, как ими руководит и уж тем более как этот руководитель называется.

– Не торопыжься! – проворчал Альто, приподнимая бороду и деловито почесывая волосатую грудь. – Всему свой черед. Я говорю, твое ж дело слушать, а иначе разговорище наш так же неказисто поскачет, как старая телега по болотным кочкам. Но на этот вопрос, так уж и быть, отвечу сразу. Гномы с людьми никогда всерьез не воевали, ну и Горн наш с вашим Разумом в каком-то смысле дружки… Когда времена тяжкие настали, поддерживать друг дружку принялись, правда, не шибко, у каждого своих забот хватает…

– Давай не будем о том, – решил не углубляться в детали Аламез, поскольку не желал выслушивать предположений. Как морроны мало что знали о Коллективном Разуме, так и Сынам Великого Горна немного было известно о делишках да и природе их «отца». – О себе лучше расскажи!

– Очнулся я здесь неподалеку, а случилось это давненько, через несколько лет, как «великий обвал» прошел, – стал вспоминать Альто. – Лежу на камне гладком в полном боевом облачении да с секирой в руках, а по соседству, на ближайших камнях то бишь, другие из моих нынешних воинов лежат. Лежу, глазами своды пещеры рассматриваю, а в голове ясность такая… всё по полочкам разложено и уже разжёвано. Прям в башку мне Горн знания запихнул, кто я, почему таким стал и что делать далее должно…

– Завидую, дружище, мне бы так. – Рассказ старого боевого товарища так расстроил моррона, что он решил нацедить из бочонка второй кувшин вина, для чего и поднялся. – Когда я во второй раз воскрес, то долго вспоминать приходилось, кто я и что было, ну а о том, что дальше делать, нам, морронам, если и сообщают, то лишь в самый последний момент…

– Да ты слушай, не перебивай! – Альто разозлился и ударил открытой ладонью по столу.

Теперь Аламез поменял свое мнение. Румбиро изменился, хоть и не очень сильно. В бороде да и на голове стало поболее седых волос, чем ему помнилось, да и характер стал заметно мягче. Раньше бы рассердившийся гном непременно ударил кулаком и разнес бы стол на обломки. Это изменение, бесспорно, говорило в пользу искренности собеседника. Любой злоумышленник попытался бы до мельчайших деталей скопировать внешность гнома да и перенять все характерные для него привычки и черты. Гордо восседавший на табурете бородач не играл, не притворялся, а был самим собой, был Румбиро Альто, но только прожившим после их последней встречи еще шестьдесят-семьдесят полноценных лет, о которых Дарк ничего не знал. Все существа постепенно меняются, и когда встречаются старые друзья, то находят друг дружку немного иными: повзрослевшими, поумневшими, понабравшимися опыта и спокойствия, или наоборот.

– Великий Горн во многом велик, в том числе и в великодушии своем, да вот только на таких, как я, зуб большой заимел, – продолжил Альто, нервно поглаживая рукой поверхность стола. – Открылось мне тогда, да и всем остальным тож ведомо стало, почему мы в Залы Славы не отправились и как Суд Великий над нами свершен был. Понимаешь, Дарк, парадокса какая неказистая вышла. – Глаза гнома прищурились, и из них вот-вот должны были пролиться слезы горечи. – Махаканское Сообщество в упадок пришло, гномы сперва голодать, а затем и вымирать стали, и в том Великий Горн именно нас обвинил; тех, кто когда-то наверх, к людям подался… Якобы это мы, предатели, беглецы трусливые, народ наш загубили и ослабили…

– Мир несправедлив. А у высших существ своя шкала мерная… – подойдя к столу, Дарк не сел на табурет, а встал рядом с другом и положил ему руку на плечо. – Мне она часто кажется очень дурной.

– В общем, Великий Горн всех по делам да поступкам судил, – Румбиро кивнул в знак признательности за дружескую поддержку, – одних лишь нас, урожденных в Махакане и «наверх» подавшихся, к вечному забытью приговорил. Простил он и тех, кто жизнь под землей в сущий ад для сородичей превратил, и тех, кто в мире людей уродился, «наземников» то бишь. Лишь мы, беглецы из Махакана, проклятьем были заклеймены. А тут вишь, как всё обернулось. Воскресли мы, а Сообщества уже нет… страна в разрухе и завалах, и с наземного мира падальщиков подвалило, до наживы дармовой жадных. Вон и дал нам, проклятым душам, Великий Горн второй шанс, предательство свое искупить, приказал от чужаков выжившие поселения охранять и границы держать. Нарек он нас сынами своими, а кто мы, так и не объяснил, так что никому из наших невдомек, кто мы: призраки, морроны гномьи иль кто-то еще…

– Ну, на призрак ты не очень похож, – попытался подбодрить товарища Дарк как словами, так и тем, что подлил в его кубок вина. – Тело имеется, парить над землей не паришь…

– Ладно, не в том дело, – тяжко вздохнул Альто и, как бывало и прежде, залпом осушил кубок. – Зато множество иных особенностей имеется. В кромешной тьме вижу, боли не чувствую, жрать не требуется, хорошо ещё, вкус вина не потерян, хоть в этом подспорье, хоть в этом Великий Горн милосердие проявил… Без пойла жизнь на заставах пограничных совсем уж тяжкой была б…

– Знаешь, старина, а я тебе даже завидую, – честно признался моррон, садясь за стол и по примеру гнома отхлебнув вина прямо из кувшина. – Видеть во тьме даж очень неплохо, ну а про боль отдельная песня! Я бы много чего отдал, чтоб ее не ощущать, порой наизнанку выворачивает, гадюка, с ума сводит…

– Ага, я около семи десятков лет баб не видывал, а коль даж какая дуреха случаем и подвернулась бы, то увы… – разведя ручищами, Румбиро тяжко вздохнул, – одним словом, ничего не чувствую. Вон, ты к нам в гости с какой красоткой заглянул, а что толку? Мы лишь вспоминать можем, как с барышнями обращаться…

– А-а-а, ты о Ринве, – рассмеялся Аламез, не сразу сообразив, что гном имел в виду. – Поверь, эта девица и сладостные утехи несовместимы, и вы мало потеряли… Ну а насчет остального так скажу, мочь, но не иметь возможности гораздо обидней, чем просто не мочь… По собственному опыту знаю! Я ой как давно обнаженных девиц лишь во снах вижу, и далеко не в каждом они без клыков иль когтей…

– Чо, так весело жить ноне под солнышком стало? – спросил Альто с сочувствием.

– Да, на скуку как-то не приходится жаловаться, особенно в этот год… – тяжко вздохнул Дарк, в который раз пожалев, что променял жизнь вольного разбойника на рыцарские шпоры. – Не до прекрасных прелестниц всё как-то… Вот и сейчас иду своих выручать из плена шеварийских вампиров. Единственный путь, по которому к ним можно пробраться – через подземелье махаканское пройти.

– Старина Фламмер тоже у них, – как ни странно, не спросил, а заявил с полной уверенностью гном. – Только глазища не выкатывай, не дивись, отколь ведомо! Источник всё тот же, Великий Горн. Он нас сплетнями пустыми не балует, но зато вовремя всё сообщает, что к делу относится.

– А ему-то откуда про судьбу Фламмера известно? – подивился Дарк.

– Эх, балда ты, балда! Говорю ж… Создатели наши – союзнички и меж собой о многом перешёптываются. Один другому поведал, ну а от того и мы прознали… посколь ваша беда нас тоже касается…

– Каким, интересно, боком?

– А ты меня не сбивай, всё по порядку дай рассказать, куда быстрее тогда про все и прознаешь, – недовольно проворчал Альто, решивший, что пришла пора отправиться в путь за третьим кувшином. – Даж и не припомню, на чем ты меня с толку сбил. А, да, на этом, – прокряхтел Альто, выбив пробку из бочонка легким щелчком пальца. – Возвернул нас к жизни, значитца, Великий Горн, тела воскресил, но только с изъянами да достоинствами новыми, о коих я ужо говорил, и поручил нам рубежи пограничные охранять от всякого сброду приблудного. Пять застав таких, как наша, всего было, и к каждой по три сотни душ гномьих приписано. Здесь и обитаем с тех пор, пограничного рубежа не покидаем. Поначалу многие сбегнуть пытались, да только как к воротам подходят иль из бухты выплывут, так такая куролесица с телом твориться начинает, что прям жуть… Те, кто бежать пытался, припомнили, что такое настоящая боль.

– Догадываюсь, со мной тоже что-то неладное твориться стало, когда я к воротам лишь приблизился, – признался Аламез. – Хоть странно, я ж не гном и не Сын Великого Горна.

– Ну, вот опять ты меня сбиваешь, – посетовал Альто, вернувшись к столу и легко запрыгнув на табурет. – Потерпи, и до тебя рассказ мой дойдет.

– Извини, но и меня пойми правильно. Это ты за семьдесят лет жизни на заставе терпения поднабрался, а мне про себя прознать побыстрей охота, – пытался найти оправдание своей нетерпеливости Дарк.

– Не семьдесят, а меньше гораздо, но всё равно много, слишком много! – с печалью вздохнул гном. – Заставы перекрывают пути между верхним миром и подземельем, а мы на них появляемся, лишь когда угроза проникновения возникает. Коль людишки-охотнички за наживой дармовой жалуют, мы тут как тут, иль когда кто из махаканцев наверх дёрнуть хочет, мы тож оживаем, а так прозябаем в небытии… Это – как сон, только очень долгий, и нам неведомо, сколько он каждый раз длится… месяц, год, два, три. Служим мы на рубеже пограничном этом верой и правдой, никаких отлучек, никаких развлечений, ни разу даже городов махаканских не посетили, а награды пока никакой… Есть лишь обещание Великого Горна, что как только всё закончится, он нас простит и отведет в Залы Почета и Славы.

– Что значит, «всё закончится»? – спросил Аламез, хоть и догадывался, что гном имел в виду.

– Не задавай глупых вопросов и дурачка из себя не корчи! – проворчал Альто, обидевшись на друга и в отместку решивший не делиться с ним содержимым кувшина. – Любому чудику понятно, что дыры в борту корабля вечно латать нельзя. Рано иль поздно, но он да потопнет. Держим мы по воле Великого Горна границы, но сообщество гномье, чую, в упадок совсем пришло… и конец его близок, если ужо не пришел… Раньше проще было. Визитеры редко жаловали да группками малыми, а сейчас целые отряды идут, то одни с боем прорваться пытаются, то другие тайком пролезть. Сам же видел, целый корабль боевой чужаки пригнали, и что-то мне подсказывает, что не один он приплыл. Рубеж, что наш отряд держит, еще ни разу взят не был, а вот про другие заставы ничего не скажу… Может быть, и не смогли устоять пару разков… так что неизвестно, сколько народищу сейчас чужого по нашим городам бродит и что внутри пограничного кольца творится…

– Извини, не понял, – снова перебил Альто Дарк. – Что значит, «может быть, не смогли устоять»? Коль застава пала, то её уже больше и нет.

– Ага, как же, – хмыкнул Румбиро. – Мы, Сыны Великого Горна, не вечны, и перебить нас можно, хоть и трудно… Кто гарнизон заставы одолеет, тот в Махакан пройдет. Но когда следующий отряд чужаков на границу пожалует, наши бойцы снова восстанут и снова бой примут… Да вот только есть одна беда. Слабеть Великий Горн стал, и это верный признак, что народ Махакана вымирает, уже меньшее число воинов воскрешать может. Помню, у меня в отряде в позапрошлый раз бойцов четыре сотни с доброй половиной было, в прошлый лишь три с половиной, а сегодня только три, а это значит…

– … а это значит, – продолжил за гнома Аламез, – что ваш Великий Горн бреши в обороне латает. Перекидывает силы туда, где войска пострадали и где без подкрепления уже не удержаться.

– Любо-дорого с тобой говорить, всё понимаешь, – усмехнулся Альто. – Вот и мы сразу поняли, что дела наши не очень и что конец уже близок, а тут еще и весть о тебе пришла…

– Обо мне? – насторожился моррон.

– Ну да, о тебе, родимом, – кивнул гном. – Воскресли мы рано, еще задолго до боя, что ты видел, а если точнее, то как только ты с дружками твоими убогими на дальнем берегу озера появился. Мы сразу почувствовали, что это воскрешение последнее, – произнес Румбиро без горечи, а, наоборот, с радостью, – что как здесь умрем, тут же в Зал Славы отправимся, и служба наша проклятая закончится. Да и Великий Горн уже темнить не стал, отдал последний приказ, кой не только нас, но и тебя касается.

– Меня? – удивился Аламез.

– Ну, вот только не корчь из себя дурачка! – внезапно пришел в неистовство гном и, как в старые добрые времена, так сильно грохнул кулаком по столу, что две средние дубовые доски треснули пополам. – Как будто ты ничего не знаешь, как будто ты ничего не почувствовал! А мож, у тя в голове и голосов не прибавилось?!

– Да, почувствовал, почувствовал, только не понял, кто это да чего от меня хочет. Я ж по-вашему, по-гномьему, ни в зуб ногой! Ты успокойся, остынь! – примирительно забормотал Дарк. – Вон чего натворил, стол поломал. Куда теперь кувшин с кубками ставить?

– А ужо не будем, он ужо без надобности, – радостно рассмеялся Альто, весьма озадачив собеседника. – Смысл приказа таков, сперва продержаться, сколь возможно, а затем… – гном осекся всего за долю секунды до того, как раздался рёв тревожной трубы. – О, черти, ужо снова лезут! Придется, друг, с болтовней погодить. Ну да ладно, не беда, потом доскажу… Сейчас же нам в бой пора! И пусть за нас говорят секиры! Только одно пойми, ты биться щас не только во славу Великого Горна бушь, но и во благо свого Коллективного Разума!

– Сомневаюсь, – покачал головою моррон.

– Коль мне не веришь, так проверь, кто ж те мешает… – усмехнулся Румбиро, вытащив из-под стола доспехи, которых там раньше иль вовсе не было, иль Дарк их просто не приметил, и стал поспешно облачаться в броню. – Ворота открыты, мож идти, но только вряд ли тя высшие силы отпустят. Одно у нас тобой щас дело на двоих, коль справимся, оба отсель уйти сможем.

– А если не справимся?

– Такого быть не может, – уверенно заявил Румбиро, которому осталось лишь надеть перчатки да шлем. – Ну а коль провалим порученьице иль вдруг воле создателей не подчиниться удумаем, то пёс его знает, что со мной и ребятами моими будет, а вот твою судьбинушку смело скажу, посколь сам Великий Горн мне о том поведал.

– Ну и что же он тебе в ухо нашептал? – поинтересовался Дарк из чистого любопытства.

– Да ничего особенного… – как ни в чем не бывало сообщил Альто и, взяв в руки секиру, извлеченную из-под кровати, побежал к двери, – просто на веки вечные на стоянке вместо нас останешься… рыбку ловить да гостей незваных мечом в рыло встречать.

* * *

Дарк не покривил душой, признаваясь Румбиро, что частенько не понимает поступков их создателей, а отношение высших сил к инструментам выполнения их воли, то есть к морронам и сынам Великого Горна, просто вызывало у него возмущение. Зачем признавать кого-то «сыном», когда собираешься обходиться с ним, как с жалким приемышем? Впрочем, о деяних Великого Горна Аламез мало что знал, его же негодование было прежде всего порождено поступками Коллективного Разума, ведущего себя порой так же мелочно и низко, как скупердяй-ростовщик, выторговывающий у бедствующих людей последнюю монету.

Да, порой морронов после смерти возвращали к жизни, и на этом «пряники» от создателя заканчивались, и вступал в силу «кнут», кстати, бьющий довольно болезненно и, как правило, в самые неподходящие моменты. Коллективный Разум принуждал свои творения свершать подвиги на благо человечества, но не давал за это ровным счетом никакой награды, однако жестоко карал, когда его задание было провалено, причем неважно, по вине исполнителя или по объективному стечению обстоятельств. Кроме того, ведение дел Разумом напоминало поступки скупого ремесленника, который желает регулярно получать отменную прибыль, но совсем не хочет обновлять поизносившиеся инструменты или как-то улучшать их. Обычно враги морронов значительно превосходили их по изначальным физическим данным, а Коллективный Разум не только не сделал своих солдат проворней и сильнее хотя бы обычных людей, но даже не удосужился избавить их от боли при восстановлении повреждений иль борьбе с болезнями. Так же нерадив создатель и повелитель морронов был и в том, что относился к легионерам, словно к бездушным инструментам, поручая непосильные задачи и тем самым ломая их, как крушится топор, который не в состоянии прорубить камень, иль ломается опора, когда на нее давит слишком тяжелый груз.

А сегодня Дарк открыл для себя нечто новое. Он почувствовал себя топором, ножом иль рубанком, который, как оказалось, можно было запросто одолжить соседу. Коллективный Разум как будто сдал его в аренду Великому Горну и даже не настаивал на возврате в целости и сохранности. Ну а «новый хозяин» обращался с чужой вещью весьма небрежно, поскольку её вскоре все равно предстояло или отдавать, или положить ржаветь в тайничок, сделав вид, что она потерялась. Но самое обидное, что грозить моррону в случае провала вечным прозябанием на заброшенной караванной стоянке было в высшей степени бессмысленно и даже глупо. Аламез всё равно помог бы Румбиро, хотя бы в память о тех временах, когда гномы ценой своих жизней спасли человечество.

Одним словом, Дарка сильно расстроили слова Румбиро Альто, передавшего ему лишь первую часть повеления Великого Горна. Но, к счастью, горевать моррону долго не пришлось. Окунувшись в водоворот событий, тут же концентрируешься на том, как бы поскорее выплыть, и быстро забываешь о неприятностях, поджидающих на берегу.

Едва покинув следом за торопящимся гномом комнату, Дарк получил наглядное подтверждение своей догадки, что его на время «сдали в аренду». Как ни странно, но новый хозяин обращался намного бережней с одолженной вещью и даже не поленился немного ее усовершенствовать.

Не успел моррон пройти на ощупь пары шагов, как его веки сами собой опустились, а в глазных яблоках стали происходить изменения, к счастью, не болезненные. Прекрасно понимая, что если создатели что-то задумали, сопротивляться их воле бессмысленно, Аламез даже не пытался открыть глаза, которые уже через пять-шесть секунд сами широко распахнулись, а их слуги-веки принялись часто-пречасто моргать. Темнота при этом рассеялась, моррон немного уподобился Сыну Великого Горна и получил возможность видеть в кромешном мраке, притом так же отчетливо, как ясным, солнечным днем. Жаль только, что особо рассматривать было нечего. Длинный коридор, в глубине которого едва маячила уже ставшая крохотной фигурка торопящегося на поверхность гнома, был совершенно пуст, если не считать дверных проемов по сторонам.

Румбиро не стал его ждать, и у него, бесспорно, имелись на то веские причины. Во-первых, скорее всего гном знал, что Великий Горн наградит союзника новой способностью, и тот сможет самостоятельно выбраться наружу, а во-вторых, Альто был командиром отряда и, как только прозвучала тревога, поспешил возглавить своих людей, точнее, гномов. Долг превыше всего, и его не сравнить с какими-то жалкими условностями, вроде правил гостеприимства, кстати, придуманных людьми и вряд ли почитаемых гномами.

Выжидая, пока веки не станут моргать в привычном режиме, Дарк решил проверить на практике одно смелое предположение. Раз ему был преподнесен дар видеть во тьме, то, возможно, Великий Горн не поскупился и на время избавил его от боли. Размахнувшись, моррон с силой ударил кулаком по дубовой двери и, тут же заскрежетав зубами, похвалил сам себя за осторожность и благоразумие, ведь сперва он собирался проверить догадку на каменной стене и в этом случае точно не отделался бы легким ушибом костяшек. К сожалению, щедрость махаканского божества не была безграничной и умещалась в прокрустово ложе суровой необходимости.

Тихо пробормотав себе под нос: «И на том спасибо!» – Дарк поблагодарил Великого Горна за подарок и пошел по коридору довольно быстрым шагом. Осматривать незапертые помещения было некогда и в высшей мере неэтично, моррон не желал уподобляться неблагодарному гостю, который, как только хозяева отвернутся, начинает копаться в их грязном белье.

За поворотом был еще поворот, затем другой. То ли третий, то ли четвертый изгиб коридора вывел моррона в большой круглый зал, через который, как он помнил, они с сопровождающими проходили и который оказался совершенно пустым, если не считать четырех подпирающих довольно низкий свод колонн да надписей, украшавших стены подобно орнаменту. Возможно, в этих записях и крылись какие-то важные сведения, но Аламез не сбавил шага и даже на минутку не остановился, чтобы их получше рассмотреть. Читать по-махакански моррон всё равно не умел, а любоваться качеством выдолбленных на камне завитушек было крайне несвоевременно, да и если бы кто из припозднившихся гномов застал его за этим занятием, то мог бы и осерчать…

По дороге Дарку так никто и не встретился, впрочем, иного он и не ожидал. Что делать солдату в жилище, когда на подступах враг, а боевые товарищи готовятся к отражению штурма? Быстро пройдя, почти пробежав еще несколько коридоров, моррон очутился у лестницы, ведущей наверх. Сейчас подъем казался не таким уж и большим, число ступеней как будто поубавилось, хотя Аламез и понимал, что это всего лишь игра восприятия, ведь когда продвигаешься вслепую, окружающий мир не только кажется страшнее, но размеры предметов не поддаются точному определению, порой становятся больше, а порою и наоборот.

Поднявшись во внутреннее помещение казармы и сразу очутившись в паре шагов от входной двери, Дарк не поспешил наружу, а благоразумно решил обождать около полуминуты и немного привыкнуть к новому зрению, ставшему не только гораздо четче, но и способному различать цвета да причудливую игру теней. Теперь барак изнутри выглядел гораздо мрачнее, однако появились детали, подчеркивающие подземный колорит и усиливающие впечатление, что он оказался в прошлом, когда по этим пещерным тоннелям еще ходили торговые караваны, а здесь после очередного перехода отдыхали гномы. Немного портили картинку из былых времен отсутствие мебели с утварью да мирно похрапывающие на кроватях разведчики, которых защитники заставы то ли не посчитали нужным, то ли просто забыли разбудить, но от этих недостатков эстетического восприятия было куда проще отрешиться, чем попытаться их исправить. К тому же моррон пока не собирался вырывать Ринву с Крамбергом из крепких объятий чародейского сна. В свете предстоящей схватки с нарушителями гномьей границы у Аламеза не было времени даже вкратце пересказывать попутчикам суть состоявшегося разговора, да и в бою от обоих было бы больше хлопот, чем пользы. Трудно сражаться, когда приходится за кем-то приглядывать и когда подслеповатые напарники мешаются под ногами. Дарк не сомневался, что дар Великого Горна распространялся лишь на него.

Довольно быстро привыкнув к новым образам, Аламез наконец-то открыл дверь и тут же погрузился в мир, полный новых зрительных, обонятельных и слуховых впечатлений. С одной стороны, теперь заброшенная стоянка выглядела гораздо привлекательней, чему во многом поспособствовал представший моррону во всей красе цветового многообразия подземный ландшафт. С другой же стороны, куда омерзительней, и всё это благодаря свалке мертвых тел, не только источающей удушливое зловоние разложения, но и воспринимаемой глазом в мельчайших подробностях естественных процессов гниения, ржавления и иного распада. К счастью, у Аламеза не было времени ни всматриваться в кучи останков металла и плоти, ни уж тем более к ней принюхиваться. О том, что его ждут неотложные дела, напомнило дружное, надсадное пыхтение, доносившееся с берега.

Причиной возникновения этого естественного для любого живого существа, но редко слышимого в хоровом исполнении звука стали усилия примерно двух сотен гномов, скинувших с плеч доспехи, отложивших в сторону оружие и впрягшихся в самодельные хомуты. Неизвестно зачем они отделили от поднимающихся из ям станин тяжелые орудия и дружно тянули лямки, довольно успешно и быстро перетаскивая их с берега на небольшую возвышенность; туда, где, собственно, и располагалась караванная стоянка. Для чего это понадобилось и почему солдаты так утруждали свои тела перед боем, Аламез не понимал, но, к счастью, знал, у кого спросить.

Стараясь больше не попадаться занятым делом гномам на пути (негативный опыт в этом плане у моррона уже имелся), Дарк быстро вернулся в казарму, забрал кирку с котомкой, а затем тут же выскочил наружу и почти бегом направился к берегу. Конечно, этой небольшой заминки можно было бы и избежать, но опыт подсказывал воину, что в преддверии любого сражения лучше всё добро иметь при себе, ведь неизвестно, как сложится бой и где он закончится. Аламез не исключал возможности, что ему уже не представится случай переступить порог казармы.

Никто никогда не высчитывал, сколько в одном гноме сокрыто лошадиных сил или наоборот, но Дарк был впечатлен увиденным результатом коллективных усилий необычайно выносливых и упорных крепышей. За время его отлучки два орудия уже почти достигли колодца, где, судя по всему, их должны были заново установить. Пока две сотни гномов успешно заменяли ломовых лошадей, еще две-три дюжины бойцов занимались подготовкой площадки под новую огневую позицию. Они поспешно расчищали её от залежей человеческих костей и бесполезных обломков стали и вбивали в едва заметные глазу стыки между каменными плитами короткие опорные колья. Хоровое пыхтение стало заметно сильней, но сквозь него иногда всё же доносились голоса не закрывавших рты командиров, то ли ругавшихся, то ли подбадривающих своих бойцов. Не знавшему махаканского языка Дарку было того не понять.

Стараясь не помешать и даже не попасться на глаза обильно покрывшимся потом труженикам, Аламез обошел их стороной, а затем побежал по расположенным под небольшим уклоном плитам к берегу, где и убедился, что не принимавшие участия в перетаскивании орудий гномы отнюдь не прохлаждались без дела. С полсотни махаканцев, если не более, собрались возле разбитого орудия и завершали его разборку откручиванием болтов и гаек, а где это было бесполезно, то и грохочущими ударами молотов. Стальные обломки, размеры которых не превышали роста среднего гнома, аккуратно складывались у кромки воды. Еще две-три дюжины махаканцев были отряжены в мусорно-похоронную команду. Как это ни грубо звучит, но по-другому их работу по расчистке берега было не назвать. Одни аккуратно складывали штабелями трупы убитых товарищей, а другие сваливали в две кучи мелкие, средние и даже довольно крупные камни – обломки корабельных снарядов. Аламез мог ошибаться, но ему показалось, что горки камней вышиной в человеческий рост насыпались как раз там, где ранее размещались демонтированные орудия. Вместо того чтобы элементарно опустить вниз подъемные платформы и оставить зиять ямы пустых шахт, заметно сузив тем самым фронт предстоящей атаки, Румбиро зачем-то приказал завалить их камнями. Это была грубейшая ошибка, настоящий подарок врагу, который мог теперь не только нападать более широким фронтом, но и прятаться за камнями от арбалетных болтов и более крупных снарядов.

Хотя Аламез многократно убеждался в мудрости народных поговорок: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят!» и «Не учи батяню тебе подобных творить!», но в этом случае промолчать он не мог. Старый друг и опытный командир допустил просчет, который мог запросто стать роковым для всех, включая его самого и мирно посапывающих в казарме разведчиков.

Твердо решив обязательно «открыть глаза» Альто на допущенную оплошность, Дарк ненадолго озадачился подбором правильных слов, чтобы изложить суть замечания как можно деликатней и ни на толику не уронить авторитет командира заставы в глазах его солдат. Беда была в том, что Румбиро, как назло, был не один, а стоял на берегу в окружении пяти-шести гномов и, не прекращая взирать на далекие озерные дали через подзорную трубу, отдавал распоряжения старшинам десятков и полусотен.

Слов у моррона было много, причем дельных и довольно нейтральных, но они как будто специально не желали выстраиваться в короткую, но доходчивую и емкую речь, не содержащую даже тени намеков, на которые чересчур щепетильные и вспыльчивые гномы могли бы обидеться. Неизвестно, смог бы справиться моррон со сложной задачей дипломатичного указания на просчет или нет, но Судьба (наверное, притомившись в ожидании) решила сжалиться над ним.

Опустив трубу и смачно сплюнув в воду, полководец Румбиро повернулся лицом к своим офицерам и что-то сказал им кратко по-махакански: то ли «По местам!», то ли «За дело!». Хоть точного перевода моррон не мог знать, но общий смысл отрывистого приказа уловил точно. Старшины тут же разошлись, а заметивший его присутствие рядом Альто призывно замахал рукой, требуя немедленно подойти.

– Правильно сделал, что при ребятах не сунулся, – прошептал Румбиро, по-дружески хлопнув Дарка по плечу и демонстративно, на глазах у доброй дюжины тайком косившихся на них бойцов и старшин, выразил наивысшее уважение гостю, пожав ему руку. – Сам понимаешь, далеко не все гномы, среди людей пожившие, в восторге от вашего племени. Мне-то на энто плювать, да только не стоит зазря гусей дразнить! А так оно и к лучшему вышло. Пущай полюбуются, как ты подобающее гостю уважение к нашим делам проявил!

– Дела уже не ваши, а наши общие! – так же прошептал Дарк, опасающийся любопытных ушей, которые могли прислушиваться к их разговору; а затем, воспользовавшись тем, что уже не надо было облекать упрек в изысканную форму, изложил свое возмущение грубо, но зато кратко и доходчиво: – Ты что, недомерок тупой, творишь?! Ты что, под землей сидючи, совсем ум растерял?! Нас всех разом погубить хочешь?! Зачем баррикаду для врага строишь?! А ну, немедленно подъемники опусти, а проходы между ямами камнями завали!

– Страшен и лют в праведном гневе своем! – рассмеялся в лицо Аламезу Румбиро, а затем с такой силой сжал советчику руку, что в кисти Дарка что-то жалобно хрустнуло, а на вылезших из орбит глазах навернулись слезы. К счастью, рукопожатие продлилось недолго, ладонь гнома выпустила добычу всего за миг до того, как моррон собирался закричать от боли. – Ты тут не указывай, я знаю, что делаю! Но это, однако, и неплохо, что мысль тревожная тебе в голову пришла… значитца, и враги о том же подумают.

– Это ты о чем? – спросил моррон, разминая отпущенную руку.

– Неважно, потом всё увидишь, – отмахнулся гном, отвернувшись от Дарка и снова прильнув глазом к окуляру подзорной трубы.

Спокойствие Альто поразило Аламеза. Трудно поверить на слово даже незыблемому авторитету, когда глаза видят обратное. Пока же моррон лишь наблюдал, как махаканцы, сложив все камни в две кучи, стали разравнивать, утрамбовывать их, создавая удобный редут, а затем ещё принялись обкладывать по бокам для большей прочности стальными обрубками из остатков разобранной катапульты.

– Говорят же те, не тревожься! – успокоил Румбиро, как будто видя, куда смотрит товарищ, хоть ни на миг не оборачивался и не отрывал глаза от трубы. – Ловушка это, ловушка! Время придет, увидишь, как действует. Потерпи, недолго до спектакли осталось… На-ка, лучше сюда глянь!

– Я предупредил, а ты поступай как знаешь, – произнес Дарк, принимая из рук гнома весьма увесистую трубу, явно не рассчитанную на человеческую руку.

Ни Ринва, изучавшая пещеры Махакана по старым картам и манускриптам, ни Дарк, обычно хорошо ориентировавшийся на местности, не предполагали, насколько велико было подземное озеро. Когда же они переправлялись через водную преграду, то приняли видневшиеся им вдали в зеленом свете скалы за противоположный берег, хотя на самом деле это был лишь выступ, изгиб, за которым открывались действительно большие, хоть и не бесконечные просторы. С Верлежским озером подземный водоем, конечно, не сравнить, но без компаса и точных лоцманских карт здесь сбился бы с курса даже опытный капитан.

Открывшийся вид настолько поразил Аламеза, что он, желая все-таки узреть противоположный берег, повел трубу совершенно в иную сторону, но его несвоевременная любознательность была тут же пресечена, притом довольно чувствительно.

– Да не туда зыркай, балда, а сюда! – сердито проворчал подошедший сзади вплотную гном, правой рукой поведя трубу в нужную сторону, а левой, не рассчитав силы, довольно ощутимо хлопнул моррона по пояснице.

От крепкого шлепка Дарк даже присел, однако не стал высказывать гному свое возмущение, поскольку в этот миг у него нашлись дела поважнее. Его внимание было полностью поглощено открывшимся видом. Всего в паре миль, а может, и ближе, от берега, на мелкой волне дрейфовала целая флотилия, состоявшая из трех кораблей примерно того же класса, что были гномами уже потоплены, и бесчисленного количества находившихся за ними плотов, плотиков да лодок. Корабли не стояли на месте, а двигались, но только очень медленно, поскольку не зажигали ни чудесных зеленых огней, ни обычных факелов, кроме блеклого носового фонаря. Решив застигнуть защитниковзаставы врасплох, враги подкрадывались в темноте, прокладывая курс на ощупь, притом в буквальном смысле этого слова. Перед каждым из медленно плывших кораблей двигалась лодка, на носу которой стоял человек, прощупывающий дно шестом, а на корме сидел сигнальщик с флажками, заблаговременно оповещавший кормчего корабля да и всю остальную команду об имевшихся в фарватере скальных выступах и отмелях.

Задумка была неплохой, Дарк был даже готов снять перед находчивым адмиралом подземной флотилии шляпу, но вот только не знал, в каком именно королевстве флотоводят столь догадливые хитрецы. Опознавательных знаков и гербов на бортах и парусах судов не было, а флаги не развевались на реях. Экипажи лодок были голы по пояс, так что по их одеждам и доспехам также не удалось бы определить, какому королю они служат.

– Вишь, чо удумали, хитрюги! Подкрасться к нам, значитца, решили… – проворчал Румбиро, вырывая из рук Дарка трубу. – Невдомек дурням, что об их визите нас не гляделки, а Великий Горн рёвом своим тревожным оповещает, который, кстати, иные не слышат…

– А как же я? Я слышал, – удивился Аламез.

– Ты чо, дружище, позабыл, что ль, что ты на время один из нас? – отрывисто хихикнул Альто, приподнявшись на цыпочках, приставив свой толстый указательный палец к виску Дарка и слегка его покрутив. – Ну, ничо, у нас для них тож сюрпризика приготовлена… Мы их близко подпустим, и уж там зарядами распотрошим! У них катапульты старые… такие громадины наши мастера еще лет за сто перед обвалом делать прекратили… Чтоб до нас достать, им к самому берегу подойти придется…

– Скажи, Альто, а давно чужаки на кораблях плавать стали? – поинтересовался моррон, бывший не в состоянии даже представить, какой ход нужно было прорыть, сколько времени потратить и сколько усилий приложить, чтобы затащить в подземелье хотя бы один корабль, не то что целых пять. – И разве это озеро с наземными реками сообщается?

– Ну, ты сказанул, – хмыкнул гном. – Все корабли здесь, в Махакане, сделаны на верфях Корфера… поселенье то рыбацкое дальше по берегу озера находится. Там враги суденышки и наклепали, ты глянь в трубу, как сделаны они неказисто. Мачты косят, нос слишком низок, борта узкие, так что если две катапульты за раз выстрелят, так посудинку шатает-раскачивает.

– Так они что ж… в города ваши уже проникли?!

– Ну а я те о чем толковал, дурья башка. – Альто поднялся на носки повторно, но на этот раз лишь легонько шлепнул друга-тугодума по затылку. – Подступы к той местности четвертая застава защищала, да пала она. Вот с тех времен на лоханках своих неуклюжих и жалуют… Как давно то было, не скажу, мы ж времени не ощущаем, для нас, Сынов Великого Горна, что день в забытьи, что год, от одного нашествия до другого живем, а меж атаками с полдня в картишки режемся, байки травим да винцом балуемся…

– А орудия откуда у них? Катапульты под землю тож затащить сложно, – допытывался Аламез, старавшийся разузнать о приближающихся врагах как можно больше. – И откуда в рыбацком поселении осадные орудия?

– Ну, чо те, ещё раз по башке треснуть? – с тяжким вздохом произнес Румбиро, видимо уставший без толку утруждать свою ладонь. – Ты хоть представляешь, сколько в гномьих городах и поселениях всяких механизмов да заготовок под них?.. Катапульту собрать дело плевое, с ним даж пятилетний карапуз гномьего рода справился бы, коль сила была бы бревно поднять да молотком пару раз стукнуть. Говорю ж, орудия старые, примитивные, какие уж у нас очень давно не делают. Нашли, поди, где-нить мародерища проклятые, аль по чертежам своим собрали… Нам-то дела до того никакого! Они в две трети дальности наших бьют, мы и не горюем! Слышь, Дарк, коль еще чего спросить хошь, так валяй живее! Пора уж начинать вскоре!

– Кто они? – спросил Дарк, повернувшись и посмотрев старому другу в глаза. – Вот эти, кто корабли наделал и в последние разы в гости жаловал?

– А мне почем знать? – пожал плечами Румбиро Альто, весьма озадаченный вроде бы простым вопросом. – Знаешь, мы о том никогда не думали. Нам-то какая разница, пришлые да пришлые, а в гюральдике вашей да в доспехах нонешних мы толка не знаем. – Гном интенсивно затряс головой. – Но только чой-то казалось как-то нам с ребятами, что не все из них люди…

– А кто? – насторожился моррон. – Вампиры шеварийские иль кто-то еще?

– Не-а-а-а, не вамперы, – интенсивно затряс головой Альто. – Вроде бы не они, хотя кто ж их, кровососов-то, знает? В рукопашку мы с плавунами озерными пару разков ужо сходились, да только командиры их на берег не лезли, а издалека не понять, имеются ли у них клыки али нет, да мы особо и не вглядывались.

– Ну а разве Великий Горн вас не предупреждает, с какой стороны опасности ждать да кто к границе войска ведет? – цеплялся за соломинку Аламез, хоть и понимал, что это дело бесполезное.

– Неа-а-а, не сознается, зараза! – весьма пренебрежительно отозвался Сын Великого Горна о своем создателе и ни капельки по этому поводу не смутился. – То ль сам не ведает, то ль до подробностей энтих опускаться не изволит… А мы-то что, нам-то без разницы, кого рыбам на корм пускать! Мы границу держим!

Последние слова Румбиро произнес уже на ходу. Грубо схватив Дарка под руку, старый друг силой потащил его на стоянку. Причиной такого поспешного отступления с береговой линии, практически бегства, стал желтый флажок, поднятый наблюдателем-гномом, засевшим на крыше склада. Враг медленно приближался, и через несколько минут его корабли должны зайти в зону прицельной стрельбы махаканских орудий.

(обратно)

Глава 8 Последний штурм

«В чем кроется смысл жизни?» и «В чем состоит мудрость?» – ответы на эти вопросы невозможно найти, поскольку любая попытка осознания абстрактных истин грешит предвзятостью оценок, то бишь субъективизмом и элементарной нехваткой знаний. На протяжении долгих веков лучшие умы человечества тщетно ломали головы в поиске хотя бы приблизительных, описательных формулировок, но так ничего толкового не нашли. А всё потому, что не были знакомы с философией махаканских гномов, обитавших в подземельях, редко видевших облака, а по этой причине никогда подолгу в них не витавших и не любящих усложнять то, что на самом деле просто, как доска или гвоздь.

Найдите и задайте эти вопросы любому жителю Махакана, неважно, горняку, кузнецу, караванщику иль кому-то другому. Он без долгих раздумий выдаст ответы, поражающие четкостью и простотой. По мнению гномов, смысл жизни кроется в том, чтобы ею наслаждаться; радоваться каждому мгновению существования; и не растрачивать этот бесценный дар из-за мелочных, суетных пустяков. Мы живем, чтобы жить, вспоминая о прошлом и извлекая из него уроки, и чтобы мечтать, что завтрашний день будет прекрасней и лучше, уж если не для тебя, то хотя бы для твоих потомков. Мы живем ради спокойствия собственной совести и чувствуем себя хорошо лишь тогда, когда она пребывает в полном здравии, не гнушается общением с тобой, но молчит. Те же, кто находится в вечной конфронтации с этой придирчивой дамой, не знают покоя и не могут наслаждаться жизнью, а поэтому не умеют быть счастливыми, даже если откушивают на злате и ходят в дорогих мехах. Незавидна участь и тех, кто еще в юности превратил свою совесть в тихо шамкающую ртом, подслеповатую и глуховатую старуху. Они покалечили сами себя, оскопили собственный разум.

Что же касается гномьего понимания мудрости, то с этим еще проще. По мнению махаканцев, по-настоящему мудр тот, кто умеет в нужный момент отделить важное от второстепенного и упростить сложное, многочленное уравнение с несколькими неизвестными величинами до простенькой арифметической задачки. Мудрость кроется в простоте взглядов и решений и в четком осознании своей позиции по каждому важному вопросу. Честный человек всегда рассуждает кратко и просто, а замудрствования лукавые, бесконечные пересмотры аксиоматичных истин да витиеватые речи – удел либо запутавшихся в жизни людей, либо коварных мошенников, желающих сперва поработить мозг слушателя, а затем и лишить его имущества.

Сыны Великого Горна, похоже, придерживались тех же воззрений, что их предки – махаканцы, и не запутывали себя не относящимися к делу, а значит, праздными вопросами. Они, бесспорно, были мудры, поскольку не интересовались ни тем, откуда прибыли в их края незваные чужаки, ни тем, кто возглавляет их отряды. Главное, чтоб орудия били точно да секиры с топорами не подводили в ближнем бою. Ярким примером тому был их командир. Румбиро не пытался понять причин, побуждавших врагов атаковать; он лишь задумывался над тем, как отбить нападения, причем желательно так, чтобы застава после этого боя смогла бы выдержать хотя бы еще одну атаку. Для этого он и придумывал всякие ухищрения, хотя каждый боец его отряда точно знал, что конец уже близок.

Стоило лишь желтому флажку появиться над крышей барака, как большая часть гномьего отряда поспешно отступила на стоянку, однако прибрежная полоса не стала пустой и безлюдной. Две небольшие группки, примерно по двадцать пять бойцов в каждой, заняли позиции за баррикадами и принялись готовить к стрельбе арбалеты, не только заряжая их, но и проверяя исправность пружин и креплений стрелковых механизмов. Зачем Румбиро понадобилось размещать на позициях стрелков прямо сейчас, Дарк не мог понять, ведь дальность полетов болтов была ограниченной, и они вряд ли смогли бы долететь до бортов кораблей в самом начале перестрелки, когда дистанция еще велика даже для осадных орудий, а точность стрельбы и урон от снарядов, наоборот, низки. Хорошо еще, что подкрадывающийся враг был пока слеп и не видел ни редутов, ни прятавшихся за ними стрелков, ведь они находились гораздо ближе, чем парочка переустановленных береговых орудий, а значит, первый залп, а может, даже два или три, был бы именно по ним.

На самом же деле замысел Альто был прост, а риск потерь минимален. Просто Аламез его не понимал, поскольку никогда не участвовал в защите береговой полосы. Подставляя одну шестую часть отряда под удар и допуская, что в худшем случае лишится всего пятнадцати-двадцати бойцов, но не более, командир заставы вынуждал противника выдать свои намерения. Если вражеский флотоводец полагался на мощь корабельных орудий и собирался вначале уничтожить береговую батарею, а уж затем приступить к высадке десанта, то, не задумываясь, отдал бы приказ разрушить всё, что находится в зоне досягаемости снарядов и представляет хоть какую-то угрозу. Если же, наоборот, делал ставку на быстроту атаки подплывшей на лодках и плотах пехоты, то не стал бы разрушать редуты, которые его солдаты могли бы легко захватить и использовать в качестве укрытия.

Кроме Дарка и Румбиро, на площадке караванной стоянки осталось лишь бойцов пятьдесят, то есть обслуга двух установленных прямо возле колодца орудий. Все остальные защитники рубежа отступили за бараки, где расположились лагерем возле каменной стены; там, куда не долетели бы осколки каменных снарядов. На данный момент это было самое безопасное место. Аламез даже подумывал, а не разбудить ли ему спящих разведчиков и не попросить ли их досмотреть прерванные сны в спокойном местечке возле ограды, но одна лишь мысль, как много им придется объяснять, да еще впопыхах, заставила его передумать.

Понимая, что пока будет только мешаться под ногами, а также не желая отвлекать старого друга перед началом боя, Дарк отошел шагов на десять-двенадцать от крайнего справа орудия и уселся на каменную плиту, ожидая момента, когда сможет оказаться полезным, и наблюдая за последними приготовлениями к обстрелу. Конечно, куда безопаснее было бы отступить к основной части отряда, но моррон не хотел пропустить начала сражения. К тому же имелись некоторые моменты, которые ему были крайне интересны, например, откуда гномы собирались брать снаряды. Того количества ядер, что он видел возле орудий, вряд ли бы хватило на пару-другую выстрелов. Вначале он думал, что снаряды будут подаваться через шахту колодца, но всё оказалось куда проще. Когда последние приготовления орудий к бою, включая подмазку шестеренок и смачивание тросов водой, были завершены, гномы занялись пополнением боезапаса, для чего и отправились в третий барак, используемый, как было и во времена караванщиков, в качестве сарая.

Дальнее от моррона орудие внешне напоминало миниатюрную башню и, судя по ковшу, закрепленному наверху, стреляло навесом, то есть по принципу обычной катапульты. По заверению Румбиро, орудия махаканцев обладали куда большей мощью и посылали снаряды гораздо дальше, чем устройства врагов. Пока что Дарку приходилось верить старому другу на слово, ведь бой еще не начался, и действия метательных механизмов он не видел, а по внешнему виду орудий, к сожалению, ничего сказать было нельзя. Все шестеренки и полозья со спиралевидной резьбою, приводящие ковш в движение, были сокрыты под стальными навесными листами наверняка прочной брони. К сожалению, они защищали от каменных осколков лишь саму установку, а не находившуюся рядом обслугу, да и прямое попадание вражеского снаряда вряд ли бы выдержали. Заряжалась «башня» довольно легко: в ковш засыпалось от дюжины до полутора небольших, помещающихся в ладони гнома стальных шаров, то есть ядер, или полмешка шариков размером с яблоко человеческого глаза. Крупные снаряды явно использовались для проделывания дыр в бортах кораблей, а мелкие, обеспечивающие большой разлёт, – для уничтожения живой силы противника.

Пока что гномы зарядили катапульту ядрами, а затем залили в ковши вязкую смоловидную смесь, скорее всего горячую, поскольку один из махаканцев сначала зажег факел, а затем залез на лесенку, прикрепленную сбоку башни, и крепко привязал себя к ней веревками. Видимо, в ходе сражения он не собирался с нее слезать и вновь залезать, что заметно экономило время на перезарядку, но боялся слететь от тряски во время произведения выстрела. По крайней мере, Аламез не хотел бы оказаться на месте махаканца, когда пока ещё переведенный в нижнюю, боевую позицию ковш устремится ввысь и ударится о толстую поперечную стальную балку, нужную, видимо, для ограничения поступательного движения. Воина с факелом должно было сильно тряхнуть, а если бы не веревки, то и скинуть с лестницы.

Другое орудие, то самое, которое было повреждено во время первого боя, выглядело куда привычней. По сути, оно ничем не отличалось от обычной баллисты, только тросы были раза в полтора толще, да и в их натяжении «дремало» больше разрушительной силы. Ворот, приводящий их в боевую позицию, крутило сразу пятеро гномов. Сейчас они разделись по пояс и разминались, видимо, по собственному опыту зная, что в ходе сражения им придется изрядно попотеть. У массивной, полностью металлической, а не деревянной станины орудия лежали четыре длинных гарпуна со стальными наконечниками, но ими гномы, видимо, не собирались разить врагов и пробивать борта. Вместо них орудие было заряжено длинным отрезком широкой деревянной трубы, с одного конца забитой пробкой и просмоленной, а с другого лишь обернутой тряпкой да туго обтянутой бечевой. Внутри снарядов этого типа что-то зловеще булькало и плескалось, а гномы, подтаскивающие их из сарая к орудию, двигались необычайно осторожно, явно опасаясь лишний раз тряхнуть иль всколыхнуть. К тому же их рты и носы прикрывали плотно обвязанные шарфы, а на руках у каждого были толстые кожаные рукавицы, доходившие аж до локтей. Общий принцип действия снарядов был Аламезу понятен. Деревянная труба, по сути, отличающаяся от обычной бочки лишь формой, но никак не прочностью, явно не выдерживала удара при соприкосновении с твердой поверхностью. Она мгновенно разлеталась в щепу, а жидкость, содержащаяся внутри, выплескивалась наружу явно с большим разлетом брызг. Какими именно свойствами обладала смесь и как разила она противников, моррон не знал, но догадывался, что весьма эффективно, и был уверен, что это не смола, ведь гномы не собирались её поджигать.

Сидя в сторонке и не вмешиваясь в подготовку, Аламез сделал еще одно маленькое наблюдение, поразившее его и подтолкнувшее к весьма прискорбному заключению. Если бы махаканцы в прошлом не были столь привязаны к своим пещерам, а поднялись бы наверх, притом не в качестве жалких, ищущих местечка под солнцем беглецов-одиночек, а все вместе, единым войском, то без труда завоевали бы весь мир. Вот уж действительно верна народная мудрость: «Бодливой корове бог рог не дает». Такая сокрушительная силища веками протомилась под землей, в то время как на её поверхности за власть и господство дрались расы куда менее сильные. У гномов был всего один недостаток – их рост, но зато имелось множество ценных качеств. Сильные и выносливые, как орки, низкорослые воители знали, что такое строй и железная дисциплина. Махаканцы не ведали страха, их отряды гибли на полях сражений, но никогда не бежали с бранного поля и не сдавались на милость врагу. Вот и теперь на орудийной площадке царила атмосфера умиротворяющего спокойствия, в то время как люди обязательно нервничали бы в преддверии боя, притом даже если бы они были не совсем людьми, а, как он, морронами. К тому же гномы лучше людей и эльфов разбирались в металлах да сплавах, и поэтому их клинкам с броней долгое время не было равных. Мощью же их боевых механизмов моррон прямо сейчас любовался; любовался и завидовал, что эти метательные машины были творениями не человеческих рук.

– Слышь, ты с камушков встал бы, а то кой-чаго отстудишь, девицы красные насмехаться будут да пальчишками презрительно тыкать, – отвлек от размышлений моррона насмешливый голос Альто. – И вообще, шел бы ты куда подальше, щас ужо начнем! Мы их чуток поближе подпустили, чтоб верняком бить… снарядов маловато. Так что вскоре их камни тож над нашими головушками заугугукают!

– Я не уйду, – произнес Дарк, поднимаясь с заметно охладившей его седалище плиты и неспешным шагом подходя к старому другу. – Не хочу веселье пропустить, да и узнать интересно, кто же к вам в гости целой армадой пожаловал.

– Эх, оружие бы те какое получше да броньку, – тяжко выдохнул гном, с разочарованием взирая на горняцкую кирку и на оголенный торс моррона. – Но уж извиняй, наших доспехов те носить не положено. Мож зато секиру взять иль топор. Наших-то ужо побило, отмучились ребятушки в последний раз, – с горечью и одновременно завистью произнес гном. – Сейчас ужо, поди, прощены и в Залах Славы откушивают, а мы тута еще мытаримся… Так что мертвякам оружие ни к чему… подбери себе что-нить вон в том вот сарае.

– Нет, спасибо, – мотнул головой Аламез в знак отказа. – Ваше оружие под гномью руку сделано, для меня чересчур тяжело да коротковато будет. Я уж как-нить с киркой обойдусь…

– Ну, как хошь, – пожал плечами Румбиро, а затем отвязал от пояса складную подзорную трубу и протянул её Дарку. – На, возьми, залезь на крышу казармы, да оттуда и поглядывай. Не переживай, у меня другая имеется. Я вон там сам буду… – Толстый палец Румбиро указал на крышу склада, туда, где раньше находился один лишь сигнальщик, а теперь был оборудован настоящий командный пункт. – Сам туда не суйся, что б ни случилось! Враг туда камни швырять тож станет… Коль меня убьют… – Альто поперхнулся. Видимо, несмотря на смерть, означавшую награду, ему не хотелось погибнуть во время сражения и оставить без своего руководства верных боевых товарищей, с которыми он не раз и не два ходил в атаку и защищал пограничный рубеж. – Так вот, коль убьют меня иль зашибут сильно, ты на ся команду возьмешь!

– Я?! – так сильно и искренне удивился Дарк, что даже потерял контроль над своим голосом и выкрикнул вместо того, чтобы просто сказать.

– Не ори, дурья башка! – цыкнул на него Румбиро и крепко сжал его кисть. – Это приказ, приказы не обсуждаются, иль у вас в Легионе о дисциплине не слышали, так припомни те времена, когда ещё офицером был!

– А те не кажется, что ребята твои не поймут, если вдруг человек раскомандуется… – пытался возразить Аламез, но получил в качестве возражения резкий тычок в бок и четыре толстых пальца, подсунутых прямо под нос.

– Четыре, слышь, целых четыре аргументы имею, – прошептал Альто, боясь, что их кто-то услышит. – Ты не человек, а мы не гномы! Это раз, и все о том знают! О том, что тя сам Великий Горн помочь нам прислал, тож каждому известно. Это вторая аргумента. В-третьих, на этой заставе всё будет так, как я прикажу!

– Ну, а в-четвертых-то что? – примирительно произнес Дарк, убирая неполную пятерню из-под своего носа.

– А в последних, мил-друг… мне даж о том говорить стыдно, – нахмурил густые брови Румбиро. – Я, конечно, понимаю, что для вас, людишек, мы, гномы, все как на одно лицо, да и времечка прошло ух ты сколь… но обидно, но всё ж обидно, что ты ребятушек моих не признал! Застава наша на две трети теми укомплектована, кто с нами в шермдарнские степи караваны водил да под Стеной Кодвусийской бился. Ты их не признал, а они-то те сразу обрадовались, как только, недотепу эдакого, заприметили. Они тя знают, они с тобой уже бились и под команду твою смело встанут! А кто вдруг артачиться станет, так пригрози, что в Залах Славы ему лучше не заявляться, я его там такими пряниками под зад потчевать стану… Ладно, ты меня понял, ступай!

Старый друг закончил разговор поспешно: всунул в руки Дарка трубу и, легонько оттолкнув его от себя, пустился бегом к бараку. На то имелась веская причина. На сигнальном шесте появился фиолетовый флажок, а затем тут же поднялся и красный. Не успел моррон и глазом моргнуть, как на площадке перед бараками всё пришло в движение. Отдыхавшие махаканцы мгновенно заняли места возле орудий, и уже в следующий миг прогремел первый залп. Покрытые горячей смесью ядра с жутким ревом взмыли ввысь, а чуть следом за ними отправилась в полет и несущая жидкую смерть труба.

* * *

Аламез добежал до барака и вскарабкался на крышу с быстротой, поразившей его самого. Неудержимое желание не пропустить начало сражения, присущее каждому настоящему воину, взяло верх над усталостью и здравым смыслом, предсказывающим, что в течение пары минут всё равно ничего интересного не случится, ведь попадание в цель на дальней дистанции с первого выстрела – редкость даже для опытных наводящих. Так оно и вышло. Ни один из снарядов не достиг цели, а вражеские орудия еще какое-то время не должны были открывать ответного огня.

– Верхата! Кворба него сервин! – пронесся над орудийной площадкой зычный голос наблюдателя, находившегося на той же крыше, что и Румбиро. – Уч, бароса нек-фер! Фота, локова нек, несара сар!

Команды, прозвучавшие по-махакански, не резанули слух моррона, но он искренне пожалел, что хоть и много общался с гномами в Кодвусе, но поленился взять у них парочку уроков языка подземелий. Тогда, возможно, он хоть что-нибудь понял. Однако стоило лишь появиться сожалению, как в затылке у Дарка что-то щелкнуло, и раздался недовольный глас то ли сонного, то ли перебравшего лишку ворчуна: «Оно те без надобности! За боем лучше, простофиля, следи! Чо к командам впустую прислушиваться-то?! Ну, промахнулись ребята, теперича перезаряжают. Первое орудие на четыре пятых деления выше будет бить, а второе на четыре деления левее возьмет и на два ниже, посколь цель у него сменилась. Ну что, много полезного из перевода узнал?!»

– Спасибо, – поблагодарил Дарк вместо ответа ниспосланный Великим Горном глас. – Больше беспокоить не стану!

– А я и не отвечу, – зевая, проворчал голос и исчез.

Пока Аламез разговаривал, как со стороны могло показаться, сам с собой, обслуга орудий уже заканчивала перезарядку. Смертоносные снаряды вот-вот должны были снова отправиться ввысь, но только куда, к сожалению, пока что не было видно. Дарк получил дар видеть во тьме, но всё равно видимость была ограниченной. Невооруженный глаз различал лишь точки да продолговатые пятна, медленно движущиеся по глади воды. Не было заметно даже волн, образовавшихся при погружении снарядов.

– Гарта! – прокричал наблюдатель, и в тот же миг два слившихся в один грохочущих звука вновь сотрясли барабанные перепонки моррона.

Береговые орудия выстрелили практически одновременно, послав врагу смертельные подарки. Едва это случилось, Дарк тут же поднял подзорную трубу и, наведя ее на предполагаемое место падения пылающего снаряда, прильнул к её заляпанному пальцами окуляру. Пред взором моррона предстал один из вражеских кораблей, да так крупно и отчетливо, что он даже смог различить лычки на плечах снующих по палубе матросов и солдат, а также прочие мелкие детали. Увиденное его не обрадовало, хотя чего-то подобного он и ожидал. На готовящихся открыть ответный огонь врагах были доспехи шеварийских гвардейцев, а на прикрепленных к бортам щитах красовались многоцветные и чересчур пестрые, по мнению герканцев, гербы удбишевской знати. Раз на заставу нападали шеварийцы, значит, ими явно руководил клан Мартел. Ринва была права, шеварийские вампиры действительно проявляли живой интерес к секретам махаканских подземелий, но она очень недооценила размеры вражеского вторжения. Видимо, в гномьих городах хранились настоль важные секреты, что клан Мартел стремился в них попасть любой ценой и послал под землю целое войско, и это несмотря на войну с Герканией, которая уже захватила добрую треть шеварийского королевства. Дарк был морально готов ко встрече с заклятым врагом, но только предполагал, что она произойдет не сейчас, а гораздо позже, когда их трудный поход по тоннелям будет уже близиться к концу.

Объятые языками пламени ядра, подобно протуберанцам, пронеслись над корпусом корабля, метрах в трех над верхней палубой. Три или четыре из двух дюжин продырявили единственный распущенный парус, а все остальные лишь осветили всё ещё погруженный во тьму корабль да напугали солдат, заставив их быстро пасть ниц и испуганно прикрыть головы щитами. Выстрел можно было бы счесть досадным промахом, ведь вместо сгоревшего паруса тут же был поднят другой, а корпус и команда корабля ничуть не пострадали, однако большинство пролетевших мимо ядер не бухнулись в воду, а всё же нашли свою цель и нанесли существенный урон живой силе противника. Они разнесли по бревнышку плот, плывший почти вплотную за кораблем, и перебили с полдюжины находившихся на нем солдат, одних разорвав на части, а других превратив в живые факелы, не затухающие даже в воде.

К сожалению, труба существенно сужала обзор, выхватывая и увеличивая лишь крошечный пятачок из находившегося вдалеке пространства. Аламез не увидел, как заполненная жидкостью труба разбилась о борт другого корабля, но последствия попадания превзошли все ожидания. Кормовая катапульта была покрыта ядовито-зеленой смесью. Механические повреждения были небольшими, и орудие еще могло бы стрелять, если бы не распадалось буквально на глазах. Металлические заклепки и прочие мелкие детали быстро плавились, а деревянные опорные балки дымились и уже напоминали старый трухлявый пень, изъеденный влагой, временем и мелкими жуками. А на то, что творилось с обслугой, не успевшей вовремя покинуть своих мест, было страшно смотреть. Полдюжины закованных в доспехи скелетов корчились на палубе в лужах собственной растаявшей плоти. Они уже были мертвы, но уцелевшие кое-где мышцы всё ещё продолжали судорожно сокращаться.

– Уч, кардор нек! Фота, локова сар! – донеся до ушей моррона приказ, вводящий поправки и свидетельствующий о том, что перезарядка уже закончена. – Гарта!

Неизвестно, что заставило Дарка опустить трубу, но сделал он это вовремя, а то на минуту или долее ослеп бы. На горизонте вначале возникли отдельные зеленые точки, а уже через миг он вспыхнул ярким светом, как сухой хворост, к которому был поднесен факел. Шеварийцы больше не таились, видимо сообразив, что их хитрость не удалась и что они не только обнаружены, но и уже попали под прицельный огонь. Наверное, девять из десяти флотоводцев приказали бы кораблям развернуться и отойти, но командующий эскадры, состоявшей по большой части из лодок да плотов, явно был готов пойти на любые жертвы. Насколько мог судить Аламез по собственному опыту обращения со светящейся палкой, берег шеварийцы еще не видели, но зато теперь их корабли и прочие плавучие средства могли двигаться куда быстрее и даже маневрировать.

Судя по яркому всполоху, огненные снаряды гномов вновь попали в цель, причем более удачно. К сожалению, убедиться собственными глазами, насколько точен был выстрел, моррон не сумел. Вновь поднести трубу к глазам ему помешали не вовремя проснувшиеся соратнички. Выскочив из казармы с мешками за плечами и оружием в руках, Ринва с Крамбергом тут же побежали к воротам, но застыли в растерянности, как только завернули за угол барака. Единственный путь к отступлению им преграждала большая часть гарнизона заставы, как раз расположившаяся лагерем на спуске да возле стены. Разведчики опешили и замерли на полусогнутых, с ужасом таращась на две с лишним сотни тыкающих в них пальцами и громко хохочущих гномов. Выражение их бледных лиц наверняка было забавным, жаль, что смотревший на спутников со спины Дарк этого не увидел.

– Эй, храпуны, оба ко мне! – громко выкрикнул Аламез и зачем-то призывно махнул рукой, хоть, конечно же, на затылке разведчиков не было глаз. – А вы, хари бородатые, заткнитесь! – пригрозил моррон, вдруг решивший на деле проверить, насколько Румбиро был прав, рассуждая насчет его авторитета среди сородичей. – Чо гогочете, дурни! Врагу, что ль, сигналите, куда камни швырять?!

Как ни странно, но веселье тут же смолкло. Правда, двое воинов попытались выразить возмущение вызывающим поведением гостя, но их поползновения были тут же предотвращены: одному просто зажали пятерней рот и отвесили успокоительную затрещину, а другого, более рьяного, стоящие рядом силой повалили на землю, оседлали и, недвусмысленно подсунув под нос кулак, приказали заткнуться. «Против большинства – не попрешь!» – это правило роднило людей и гномов.

Не желая повторять свой приказ, как, впрочем, и следить за его выполнением, Аламез отвернулся от попавших в комичное положение попутчиков и продолжил следить за ходом только начавшегося сражения и пока еще не дошедшей до стадии полноценной перестрелки. Предположение моррона оказалось верным. Флотоводец приказал кораблям поднять все паруса и быстро, насколько это позволял слабый попутный ветер, идти на сближение. На дальней дистанции у вражеских катапульт не было шансов, а по возведенным гномами прибрежным баррикадам, как и полагал Альто, шеварийцы не хотели стрелять, так что прятавшиеся за ними арбалетчики пока сидели без дела и находились в полной безопасности. Корабли заметно приблизились, и теперь уже их можно было рассмотреть даже невооруженным взглядом. Два судна из трех сократили дистанцию без существенных повреждений, а вот третий корабль, на котором, видимо, и была сконцентрирована вся огневая мощь береговой батареи, едва держался на плаву. Получив множественные пробоины, в том числе и ниже ватерлинии, объятый пламенем корабль довольно быстро заваливался на левый борт и тонул, но всё равно продолжал двигаться к берегу, прикрывая своим корпусом, да и черными клубами вздымавшегося дыма следовавший за ним на плотах и лодках десант.

Дарка сильно насторожило, что два практически целых корабля резко изменили курс и, проплыв дугой мимо побережья, то ли просто маневрировали, отвлекая огонь на себя, и давали тем самым десанту приблизиться к берегу, то ли собирались резко приблизиться и обстрелять стоянку практически в упор. Враг хитрил, поставив Румбиро перед выбором: либо стрелять по плотам, либо по кораблям. Поскольку гномы поспешно разворачивали орудия вправо, Альто выбрал последний вариант, бывший на самом деле уловкой. Аламез не мог понять поступок друга, который сам же до начала боя говорил, что если прибрежная баррикада не будет разрушена, то враг полагается на десант. Следовательно, именно его и стоило уничтожать в первую очередь. К сожалению, моррон не мог переубедить Альто, потому что, во-первых, до него было очень далеко, а сквозь шум, царивший на орудийной площадке, было не докричаться, а, во-вторых, Дарк уже давно усвоил незыблемое правило: «Занятому ответственным делом гному не стоит соваться под руку!»

– Мож, повернешься рожей да расскажешь, что тут за бардак творится?! – прокричала почти на ухо Дарку взобравшаяся на крышу Ринва, еще не успевшая привыкнуть к грохоту и не контролировавшая громкость своего далеко не отличающегося нежностью голоса. – В двух словах!

– Коль кратко, то изволь! – ответил Дарк, боявшийся пропустить важный момент и поэтому не собиравшийся поворачиваться. – Здесь, на стоянке, застава махаканцев. Они такие же, как и я, мертвяки, ну, почти такие же… – решил не кривить душой моррон. – Защищают свои города от пришлых мародеров. Вот, к примеру, сейчас шеварюги к ним лезут… Три, нет, уже два корабля, – поправился Дарк, видя, как скрываются под водой мачты потопленного судна, – ну и плотов с лодками целое море. Ты их пока не видишь… – вовремя вспомнил моррон, что дар Великого Горна распространяется только на него. – Скорее всего ими вампиры верховодят. Нагнали под землю тысячи две-три солдат, не считая матросов. С гномами я говорил, они нас не тронут, так что не переживай. Вот и всё, если вкратце!

– Почему?! Почему не тронут?! – проявила упорство Ринва, крикнув на этот раз потише.

– В дела мертвяков живому лучше не встревать… здоровее будет! – ответил Дарк, считая объяснения да выяснения отношений во время боя делом неуместным и крайне несвоевременным.

– Раз так, то чего ты на крыше застрял?! Собирайся, пошли! – опять возвела себя в ранг командира девушка и навесила на свои хрупкие плечики воображаемые эполеты. – У нас свои дела, у них свои!

– Ошибаешься, пока что общие, – усмехнулся моррон, не отрывая одного глаза от трубы, но другим время от времени поглядывая, что творится у него за спиной. – Я пока покинуть стоянку не могу… уже пытался. Можете одни идти, коль хватит духу!

Как, впрочем, и ожидалось, духу на путешествие по опасным пещерам вдвоем у разведчиков не хватило, а может, они просто не знали, как правильно обосновать необходимость расставания с «подопечным» в отчете, который они должны были предоставить по возвращении фон Кервицу. Рыцаря-шпиона вряд ли устроили бы обтекаемые, расплывчатые формулировки, вроде: «Бой то ли призраков гномов, то ли их мертвецов с превосходящими силами шеварийской подземной эскадры». Точных же сведений его воспитанники указать пока не могли, поскольку элементарно проспали то время, когда имели возможность задать вопросы и получить на них более-менее точные ответы. Как бы там ни было, а Ринва с Крамбергом не поспешили к воротам. Отойдя от Дарка на пять-шесть шагов, они уселись на крышу и стали ждать, не понимая сами чего: то ли момента, когда Аламез снизойдет до подробных объяснений, то ли когда настанет пора бежать. По их мнению, защитники стоянки были обречены, как ни странно, но той же оценки происходящего придерживался теперь и Дарк. События стали развиваться стремительно, не оставляя Сынам Великого Горна ни единого шанса на успех.

Корабли противника сначала маневрировали на дальней дистанции, отвлекая огонь орудий на себя и даже для видимости не стреляя в ответ. Пару раз огонь охватывал их пострадавшие от ядер борта, но команда быстро тушила пожары и как-то справлялась с опасной жидкостью, разъедавшей не только древесину и плоть, но и металл. За три-четыре залпа, произведенных гномами во время маневров, весьма напоминавших реверансы на водной глади, матросам обоих кораблей наверняка крепко досталось, но зато урон, нанесенный корпусу, парусам и находящимся на верхней палубе катапультам, был минимальным. Внешний вид судов, конечно, изрядно пострадал (ведь теперь они весьма походили на две плавающие головешки), но зато они ни капельки не потеряли боеспособности, что вскоре и доказали.

Как только плоты с лодками подошли к берегу на расстояние, с которого Дарк смог рассмотреть крошечные фигурки толпящихся на них солдат, на мачтах обоих кораблей заметно прибавились парусов, а их рулевые, прекратив кружить на месте, повели суда прямиком к берегу, рискованно быстро сокращая дистанцию. Высокая скорость движения, бесспорно, не давала гномам точно прицелиться, но зато делала реальной опасность не успеть вовремя сбавить ход и или разбить носовую часть судов о плиты берега или пропороть их днища о подводные камни, которых, кстати, на мелководье вблизи берега имелось немало.

Поговаривают, что Удача покровительствует отважным морякам. В правоте этого утверждения моррон имел несчастье убедиться. Первый же выстрел, произведенный корабельными орудиями не только в движении, но и на большом ходу, превратил площадку перед бараками в сущий ад. Сначала раздался рёв, жуткий рёв несущихся по воздуху снарядов, а затем прошел и град крупных, средних и мелких камней, а также их многочисленных осколков, на которые разлетались валуны при соприкосновении с любой твердой поверхностью: плитами пола, кладкой колодца, проломленными стенами бараков.

Хотя прямых попаданий в орудия не было, но потери в рядах обслуги оказались ужасающими. Каменный шквал смел добрую треть гномов, еще с десяток сильно покалечили острые осколки, оказавшиеся неспособными пробить крепкую махаканскую броню, но зато легко вонзавшиеся или даже отрывавшие не защищенные ею конечности. Зрелище было жутким. Истекая бьющей из открытых ран кровью, раненые валились прямо на мертвых и жалко барахтались, как перевернутые на спины черепахи. Одни теряли сознание сразу, другие тщетно пытались подняться, но потом затихали.

Когда беспощадная смерть прошлась острой косой по рядам твоего отряда, среди уцелевших начинается паника, справиться с которой способен далеко не каждый командир. С гномами Сынами Великого Горна всё было не так. По-прежнему стоявший на изрядно покосившейся, а местами и провалившейся крыше обстрелянного склада Румбиро лишь на миг обернулся, чтобы оценить ущерб. Оставшись безучастным к потерям своих солдат, он лишь небрежно взмахнул рукой, отдав тем самым приказ уцелевшим бойцам из орудийных расчетов вести огонь без дальнейших команд, то есть по собственному усмотрению, по мере сил и возможности.

Поведение старого друга до глубины души возмутило моррона. Конечно, он знал, что призраки гномов не чувствовали боли, а смерть была для них не чем иным, как долгожданным избавлением от проклятия. Но всё же Альто мог проявить жалость к раненым, да и пополнить поредевшие ряды обслуги не мешало б… Но командир заставы вёл себя, словно ему уже было всё равно, успеют ли орудия выстрелить до того, как их сметет второй залп корабельных катапульт. Все эти мысли пронеслись у Дарка в голове, а также возмущенная увиденным Ринва пыталась их озвучить, причем в форме бранного крика, но благоразумный Крамберг своевременно успел прикрыть даме ладонью рот. Это была не их война, не их правила, и уж вовсе не их «устав».

В целом же бой был проигран. Вражеский десант с минимальными потерями почти добрался до берега, а прикрывавшие его высадку корабли не только своевременно замедлили ход, но и удачно развернулись к стоянке бортами. Заряжаемые новыми камнями катапульты вот-вот могли быть приведены в боевую готовность и сделать второй, явно последний в этом сражении залп. Изрядно поредевшая обслуга махаканских орудий, сообразив, что всё равно не успеет опередить врагов, бросила работу и поспешила укрыться за строениями. Аламез впервые увидел, чтобы гномы бежали, но не мог их за это корить. У плотно прижавшихся друг к дружке спинами и плечами пехотинцев в кровавом бою есть шанс выжить вместе, сколько бы врагов на них ни наседало; у канониров с этой заставы его вовсе не было. Противник, без всяких сомнений, выстрелил бы первым, и после этого уже не из чего, да и некому было бы вести огонь.

Благоразумно последовал примеру своих солдат и сам командир, а вместе с ним и все, кто находился рядом. Всего за несколько секунд до того, как вражеские снаряды с протяжным рёвом взмыли ввысь, все, кто находился на командном пункте, попрыгали с крыши. Хотели ретироваться и разведчики, но спокойствие наблюдавшего щемящую сердце картину полного поражения Аламеза заставило их передумать. Дарк знал, куда полетят снаряды, и не беспокоился. Шеварийские орудия били довольно точно, а расстояние до цели было маленьким, так что о случайном попадании речи быть не могло. Вряд ли троица людей, находившихся на крыше в сторонке от сражения, заинтересовала наводящих корабельных орудий, да они её скорее всего и не видели из-за недостатка освещения.

Результат второго залпа оказался столь же плачевен, хоть и не привел к потерям в живой силе. Складской барак был полностью разрушен, устояла лишь половинка одной из боковых стенок. «Башню-катапульту» буквально смело со станины огромным валуном и отбросило на груду обломков, только что возникшую на месте складского барака. Стальные защитные листы разметало по округе, а внутренние механизмы превратились в уродливый комок из искореженных балок, шестеренок и трубок. Баллисту же просто расплющило, и хоть задняя ее часть выглядела довольно сносно, но зато переднюю смяло так, как будто ее засунули под мощный гидравлический пресс. Одним словом, Румбиро вновь ошибся, явно недооценив боевые характеристики вражеских орудий, впрочем, подплывавшие ранее к заставе корабли могли быть оснащены гораздо худшими образцами метательных механизмов. Все разумные существа имеют особенность учитывать свои просчеты и работать над тем, чтобы не допускать их впредь, даже увальни-шеварийцы… если, конечно, ими грамотно руководить и не допускать, чтобы врожденная леность не погрузила их в спячку.

Вздох облегчения, вырвавшийся у Дарка, поразил находившихся рядом разведчиков. Спутники не понимали, чему моррон радуется в этот трагичный момент сокрушительного поражения гномов. Они смотрели совсем не в ту сторону и поэтому не заметили, как из-за обломков стены разрушенного барака высунулась голова старшего гнома; высунулась, осмотрелась, смачно сплюнула, тихо чертыхнулась и скрылась обратно. Румбиро Альто был жив и, судя по всему, даже не ранен. Именно этому обстоятельству и радовался Аламез, не только не желавший смерти старого друга, но и не хотевший брать на себя командование гномьей заставой.

Солдат нужно к чему-то вести, вселить в их сердца цель и идеи: желание победить, стремление продержаться до прихода подкрепления или спасти свои жизни в ходе не панического, а четкоспланированного отступления. Победа махаканцев вряд ли представлялась возможной; подмоги было ждать не от кого, а отступать Сынам Великого Горна просто-напросто было некуда. Призывать их держаться до конца из одного лишь упрямства и принципа моррону крайне не хотелось. В прошлом он был боевым офицером, всегда разделявшим судьбу своих солдат, а не генеральским холуем из своры штабных, спокойно отправлявшим отряды на верную смерть и с важным видом рассуждавшим в безопасном местечке о том, что война есть война и что она требует жертв.

После того как оба орудия гномов были разбиты, экипажи шеварийских судов почувствовали себя в полной безопасности. Корабли спустили паруса и встали на якорную стоянку. В принципе сражение для них уже было окончено, корабли встали на рейд возле берега лишь для того, чтобы командующий штурмом, да заодно и офицеры судов смогли в относительной близи насладиться минутами своего триумфа. Все еще скрывавшиеся за прибрежными баррикадами махаканские арбалетчики были морякам уже не опасны. Вновь закрепленные на обгоревших бортах большие деревянные щиты являлись надежной защитой от случайно долетевших до корабля и уже потерявших убойную силу болтов. Впрочем, махаканским стрелкам было не до обстрела матросских команд. Подобравшийся уже почти вплотную к берегу десант вот-вот должен был начать высадку.

На месте Альто, явно желавшего держаться до непобедного конца, Аламез отозвал бы полсотни арбалетчиков с прибрежных баррикад и на скорую руку попытался бы создать новую линию обороны. Вполне удачным подспорьем могла бы стать довольно высокая и добротно сложенная стена, ограждавшая стоянку от караванного пути и пещер. Там бы гномы могли продержаться довольно долго, поскольку снаряды корабельных катапульт до склона не долетели б, а чтобы демонтировать орудия с палуб и перевести их на берег, понадобилось бы около суток. Но почему-то Румбиро так поступать не хотел, а упорно придерживался первичного, уже провалившегося плана обороны. Вместе с остальными выжившими после обстрела барака гномами Альто остался на боевом посту, то есть спрятался за устоявшей стеной, хотя более уместными были бы иные действия командира, например: отступить к дожидавшейся своего часа пехоте или короткими перебежками добраться до арбалетчиков на баррикаде, чтобы в первых рядах встретить непрошеных гостей. Так бы поступил Аламез, окажись на месте Румбиро, но у старого караванщика и защитника границ с более чем полувековым стажем водились свои идеи, как лучше организовать защиту подвергшегося нападению рубежа.

В бою всегда наступает момент для одной стороны трагичный, для другой счастливый. В этой схватке, бесспорно, им стала высадка вражеского десанта. Когда первые лодки да плоты только достигли мелководья, но еще не подошли вплотную к берегу, шеварийские солдаты, поднимая фонтаны брызг и издавая победные кличи, слившиеся в один гулкий рёв, стали спрыгивать в воду. Генерал, командовавший нападением, без всяких сомнений, был человеком весьма умудренным воинским опытом и поэтому разместил в авангарде десанта легкую пехоту, не обладавшую большой ударной мощью и крепкой бронею, но зато мобильную. Она была способна закрепиться на узкой прибрежной полосе и её удерживать, пока не прибудут плоты, забитые отрядами тяжелой пехоты, основу которой, как Дарк увидел через подзорную трубу, составляли шеварийские ганкруллы. Это были не рослые, но широкоплечие воины, с ног до головы закованные в прочные стальные доспехи и вооруженные широкими короткими мечами да прямоугольными щитами. Они были лучшими тяжелыми пехотинцами, которых шеварийцы могли противопоставить низкорослым махаканцам, чья броня была так же крепка, топоры губительны для доспехов, а навык держать строй делал практически непобедимыми. Знаменитые отряды шеварийских алебардийцев были бы в схватке с гномами бесполезны, у ландскнехтов с их грозными двуручными мечами также имелось бы мало шансов на успех. Строю следовало противопоставить строй, а сокрушительной мощи равную мощь, что, собственно говоря, вражеский генерал успешно и сделал.

Незаурядная личность вражеского командующего настолько заинтриговала моррона, что он, отвлекшись от созерцания панорамы высадки, снова поднес к глазам подзорную трубу и принялся осматривать палубы кораблей. Настоящему воину всегда хочется увидеть, как выглядит противник, тем более достойный.

На палубе первого корабля вовсе не было офицеров, а простым матросам да обслуге катапульты не было до победоносного продолжения их трудов никакого дела. Одни отдыхали, усевшись кружком под мачтой и разливая по кружкам бочонок вина, а другие лениво зачехляли пару раз все-таки выстрелившие орудия и тоже готовились к распитию. На втором судне царила точно такая же идиллия умиротворения и спокойствия, разве что команда не пила, наверное не получив на то разрешение капитана. Это был верный признак, что на борту присутствовал высокий чин в сопровождении своей подобострастной свиты. Методично осмотрев палубу от кормы до носовой надстройки, Дарк всё же его нашел, причем в окружении сразу пяти титулованных особ, чином не меньше полковника. Командующий экспедицией в подземелье был высок, строен, красив и почему-то пренебрегал ношением мундира, что только укрепило подозрение Дарка, что это вампир, причем занимавший в клане Мартел высокое положение, а иначе бы перед ним так не лебезили бы вельможи, сами привыкшие к преклонению перед ними колен и прочим расшаркиваньям. Бледное, не выражающее никаких эмоций лицо главного врага было Аламезу незнакомым, хотя этот застывший, надменный изгиб губ и плавные движения рук моррон уже где-то видел… не то чтобы недавно, но и не в прошлой жизни. Попытка припомнить, где именно, когда и при каких обстоятельствах, не увенчалась успехом, а вот вражеский полко– и флотоводец, как ни странно, его сразу признал.

Лениво наблюдая за высадкой своих войск, шеварийский командующий плавно обвел подзорной трубой берег, но вдруг остановился и замер, когда его взгляд упал на крышу барака, где сидела пара разведчиков и стоял Дарк. Увидев моррона, вампир так испугался, что даже отпрянул назад, оступился и познакомил свой холеный аристократический зад с жесткими досками палубы. Пораженные внезапным падением хозяина, вельможи не успели его удержать, но зато немного компенсировали свой промах тем, что тут же скопом, стукаясь лбами и распихивая друг дружку локтями, бросились его поднимать. Помощи кровосос, конечно же, не принял. Наградив одного высокородного халдея тумаком, а другого болезненным пинком по коленке, вампир поднялся на ноги сам и тут же принялся громко кричать, тыча пальцем туда, куда только что смотрел. С той же быстротой и проворством, с каким бывалый воин выхватывает из ножен верный меч, стайка полковников вскинула подзорные трубы и устремила свои светские взоры прямо на Дарка, явно желая его хорошенько рассмотреть и запомнить.

Аламезу всё тут же стало понятно. Получив крохотную зацепку, память моррона мгновенно размотала клубок воспоминаний. Из всех вампиров клана Мартел, из всех приближенных герцога Теофора только одному кровососу было известно его лицо, а именно Фегустину Лату, или полковнику Лоргису (а также обладателю еще с десятка личин и имен). В этом аристократическом обличье Дарк видел Лата в Альмире, хотя вампир немного поработал над внешностью, сделав фигуру более плечистой, чем тогда, да и несущественно изменив оттенок волос и черты лица.

Опустив трубу, Дарк мило улыбнулся рассматривающим его вельможам, а затем отвесил грациозный поклон. Завершил же моррон рыцарское приветствие резким движением правой руки поперек горла, означавшим на языке жестов: «Мой мешок соскучился по вашим головам!»

– Это перед кем так расшаркиваешься? – поинтересовалась Ринва с тревогой в голосе.

– Да так… старого приятеля на корабле приметил, – не соврал Дарк, сложив подаренную гномом трубу и небрежно бросив её в котомку с дротиками. – За ним должок еще до войны водился, вот, кажись, и выпал случай взыскать.

– Мож, нам его тож того, книксеном поприветствовать али еще чем? – предложил Крамберг, отвлекшийся от созерцания печальных событий и пытавшийся найти отдушину в веселье. – Я вот штаны могу приспустить, да по попке ладошкой похлопать. Ринва подол задерет, да…

– Я щас тя самого, дурня, задеру! – прервала девушка вульгарные фантазии коллеги угрозой и звучной затрещиной.

– Не стоит, – качнул головою Дарк, которому польстил страх врага, даже не устоявшего на ногах при его виде. – Напужаете должничка мого драгоценного прелестями своими; обмарается, не ровен час, а мне потом пачкаться…

– Ты что, действительно считаешь, что случай представится?! – искренне удивилась Ринва, уставившись на моррона как на душевнобольного. – По мне, так драпать уже пора!

Дарк ничего не ответил, только хмыкнул. К чему объяснять не признающей явного девице, что раз Судьба свела их с Фегустином Латом в подземелье, то это произошло не просто так. Их встреча непременно должна была состояться, но вот когда и чем она закончится, не мог знать никто: ни он, ни находившийся пока в безопасности на корабле вампир.

* * *

Реальность объективна, она существует вне зависимости от нас и не является плодом совокупности наших ощущений, как некоторые философы полагают. Лучшим подтверждением этой истины становится то, что, пока человек отвлекся на что-то или ушел в себя, события не стоят на месте, а развиваются своей чередой. Поэтому, пока моррон разглядывал в подзорную трубу своего врага да обменивался с его титулованными прихвостнями приветствиями, немудрено, что сражение продолжалось: одни штурмовали берег, а другие пытались его изо всех сил удержать.

Облаченные лишь в кожаные куртки да кольчуги шеварийские мечники легко выбрались из воды и тут же с яростным криком, который должен был то ли устрашить врага, то ли поднять собственный боевой дух, рванулись к двум баррикадам. Первый арбалетный залп мгновенно охладил их воинский пыл и напомнил, что толпою воюют лишь дикари, причем далеко не всех племен. Пятьдесят арбалетных болтов наполнили воздух мерзким жужжанием, но оно продлилось недолго, поскольку уже в следующий миг их дружный полет был окончен. Двадцать или тридцать шеварийцев, бегущих в первых рядах, повалились замертво, еще дюжина врагов были ранены, упали, и их затоптали бегущие следом. Далеко не всем из подранков удалось вовремя прикрыться щитами или поспешно отползти в сторону.

Однако кровавый урок вооруженную толпу ничему не научил. Вместо того чтобы остановиться, сомкнуть ряды и двинуться строем, под защитой щитов, поредевший отряд из двух сотен легких пехотинцев продолжил мчаться вперед, наивно предполагая, что гномы не успеют перезарядить арбалеты и не устоят под яростным натиском. Что ни говори, а воевать шеварийцы толком не умели. Пятьдесят махаканских арбалетчиков легко и быстро расправились бы с атаковавшим отрядом, если бы на берег не прибывали все новые и новые подкрепления безнаказанно высаживающихся врагов.

Во второй раз болты прожужжать не успели, поскольку, только вылетев из арбалетов, они тут же пробили непрочную броню и погрузились в живую плоть. Гномы выстрели в упор, в тот самый момент, когда первые враги взобрались на редут и занесли мечи для ударов. Трупы убитых не просто повалились, а отлетели назад, упав на головы боевых товарищей и внеся тем самым в их ряды толчею и сумятицу. Воспользовавшись замешательством всего в пару коротких секунд, командиры махаканских стрелковых групп приказали своим бойцам отступать. Отход получился четким и организованным, поскольку наверняка был спланирован заранее, а возможно, подобный маневр был уже несколько раз опробован в деле.

Ловко закинув за спину арбалеты, гномы побежали к стоянке, доставая на ходу топоры с маленькими круглыми щитами. Шагов за двадцать – двадцать пять от поспешно покинутой баррикады две отдельные группы стрелков соединились в один отряд, развернулись и, мгновенно перегруппировавшись, встретили мчавшихся за ними врагов единым строем. Завязался бой, мечи с топорами обагрились первой кровью.

Шеварийская пехота несла большие потери, но продолжала наступать, окрыленная постоянно прибывающим подкреплением да незначительным числом не столько разящих, сколько едва успевавших отражать удары махаканцев. Откуда-то, то ли с корабля, то ли уже с подплывающих лодок, надсадно завыл целый десяток труб, возвестивших об удачном захвате берега и призывавших продолжать наступление. Всего пятьдесят, точнее, уже чуть более сорока гномов, конечно же, не смогли выдержать столь яростного и мощного напора, ведь против них уже бились три с лишним сотни вражеских солдат, буквально оттеснявших их с берега вглубь, к самой караванной стоянке. Едва сдерживая сильный напор и боясь окружения, которое означало бы верную смерть, гномы всё время отступали и уже вскоре почти достигли останков разбитых орудий да мертвых тел обслуги. Превосходящим числом в несколько раз шеварийцам оставалось лишь немного дожать, но именно этого они сделать-то и не смогли.

«…По мне, так драпать уже пора!» – произнесла Ринва, кивнув головой в сторону стоянки, где три с лишним сотни шеварийских легких пехотинцев уже окружили три неполных десятка махаканских стрелков и достигли руин складского барака. Берег был полностью заполнен отрядами врагов, от чьих голов и щитов у моррона зарябило в глазах. Наконец-то высадилась тяжелая пехота, наверняка горевавшая, что осталась без дела.

Аламез недоумевал, почему Румбиро не вводил в бой основную часть своего отряда, до сих пор прохлаждавшуюся возле стены и лишь лениво построившуюся. Альто вел себя странно, а уж последовавшая буквально в следующий миг выходка старого друга просто повергла моррона в шок. Спокойно выйдя из-за обломков стены разрушенного барака, Румбиро в сопровождении неполного десятка гномов сделал несколько шагов вперед и, как ни в чем не бывало, остановился, абсолютно не беспокоясь, что его появление не осталось незамеченным и что к нему, что-то крича и грозно размахивая оружием, неслось два-три десятка врагов. Командир заставы продолжил невозмутимо стоять, медленно расчесывать пятернею бороду, когда в схватку вступили его телохранители. И лишь когда совсем рядом по гномьим щитам забарабанили шеварийские мечи, Румбиро решил, что настала пора действовать. Однако вместо того чтобы достать из-за спины двуручную секиру и наконец-то обагрить её кровью врагов, старший гном вынул откуда-то из-под бороды маленькую, едва заметную с расстояния флейту и поднес ее к губам.

«Ну, наконец-то!» – радостью подумал Дарк, наивно посчитавший, что нежный, мелодичный звук флейты и является сигналом к началу контратаки. К тому времени дела на стоянке обстояли совсем плохо. Мало того, что горстка махаканцев была безнадежно окружена и всё быстрее и быстрее гибла, не имея ни малейшего шанса выбраться, так еще оставшиеся без дела шеварийцы (те, кто не смог протиснуться к месту схватки) обнаружили троицу герканцев, засевших на крыше уцелевшего барака. К счастью, вскарабкаться наверх без лестниц враги не отважились, но зато принялись закидывать чужаков дротиками и даже обстреливать из трех-четырех луков. Только Аламез остался на ногах, благоразумно отступив к центру крыши; Ринва же с Вильсетом пали ниц и накрылись сверху кожаными мешками. Стрел моррон не боялся, у него был богатый опыт, как нужно уворачиваться от них и даже ловить их рукой, а вот метко брошенный дротик с короткой дистанции мог действительно причинить много вреда, если не убив, так серьезно ранив.

Широкие пальцы гнома двигались вдоль тонкой флейты, казавшейся в них тростинкой; щеки Румбиро надувались; но мелодии не было слышно. Она тонула в какофонии жестокого боя. Дарк подумал, что, наверное, по этой причине две с лишним сотни махаканцев и продолжали стоять, в то время как их товарищи гибли. Он даже пытался подавать с крыши знаки, но гномы то ли их не видели, то ли не воспринимали всерьез. Однако не успел уставший махать руками и уворачиваться от стрел моррон проскрежетать со злости зубами, как свершилось настоящее чудо. Крыша под ногами затряслась, пришла в движение, всего лишь легонько задрожала, а вот с каменными плитами, которыми была покрыта вся караванная стоянка, стало твориться что-то невообразимое. Сперва они лишь шумно затряслись и заходили ходуном, а затем стали проваливаться на метр-два под землю, увлекая за собой стоявших на них солдат, и тут же выстреливать вверх, подбрасывая орущих от страха шеварийцев высоко в воздух.

«Определенно, под ними скрыты мощные пружины! – порадовался Аламез, наконец-то догадавшийся, почему Альто не спешил вводить в бой отряд. – Неизвестно, как устроен этот хитрый механизм, но действует он по принципу катапульты. А звуки флейты приводят его в движение. Молодцы гномы, отменную ловушку придумали! Вот что значит знания древнего народа на деле применить! Только вот жаль, Альто, паскудник, мне ничего не сказал…»

Когда сильно трясет, а земля под ногами ходит ходуном, бой вести невозможно. Когда же бойцов то и дело подбрасывает в воздух, а затем роняет друг на дружку да на каменную твердь, тут уж приходится думать не о сражении, а о спасении собственной жизни. Невольно ставшие участниками массовых акробатических этюдов враги бросались бежать, как только очухивались после первого-второго кувырков, не дожидаясь последующего. Со стороны поспешное отступление шеварийцев напоминало панику на тонущем корабле, с той лишь разницей, что далеко не всем «пассажирам судна» удалось из-за травм конечностей и сотрясения голов поучаствовать в коллективном безумии и последующей ожесточенной борьбе за лодки. Разумеется, сами махаканцы от тряски не пострадали. Как выяснилось, передовой отряд защитников заставы не просто отступал с боем к стоянке, а заманивал врагов в ловушку. Сами же гномы заняли оборонительную позицию в безопасном месте: там, где плиты остались неподвижны. Отважным стрелкам сильно досталось, после боя их осталось чуть больше двадцати, но зато, казалось бы, безнадежно проигранное сражение было доблестно выиграно.

Панику охваченных суеверным страхом да и покалеченных солдат было не остановить, так что командовавшему штурмом Фегустину Лату осталось лишь приказать трубить отступление, пока обезумевшая толпа не передавила только высадившиеся на берег отряды и не подорвала их боевой дух, заразив пораженческими настроениями. Постепенно, благодаря умелому вмешательству шеварийских командиров, хаотичное бегство воинства (подобное звериному гону) стало перерастать в неспешное отступление. Тяжелая пехота сомкнула ряды и образовала заслоны, сдерживая рвущихся к берегу товарищей. Проход к воде осуществлялся по двум узким коридорам между стоявшими в плотном строю отрядами, а посадка на лодки велась под руководством старших офицеров. Эти меры позволили бы проигравшей стороне свести потери к минимуму, что явно не устраивало победителей.

Для махаканских стрелков, ставших, бесспорно, героями этого сражения, бой был уже окончен. Однако, как только тряска прекратились и покрытые паутиной трещин да сколами плиты встали на место, доблестно выдержавшие натиск врага гномы вновь взялись за топоры. То ли повинуясь приказу выжившего старшины, то ли по собственной инициативе, обессиленные, но еще не потерявшие желание убивать арбалетчики стали избавляться от переполнявшей их злости, безжалостно добивая раненых и тех, кто после потери сознания приходил в себя. Наверное, такое поведение можно было счесть проявлением зверства, но Аламез не только не пытался остановить расправу, но даже был далек от осуждения Сынов Великого Горна. Во-первых, одержи шеварийцы верх, они казнили бы всех, но только куда медленней и изощренней, сперва подвергнув пыткам и замучив. Во-вторых, в планы Великого Горна не входило брать пленных. У вынужденных подчиняться его воле махаканцев имелся строжайший приказ: «Истреблять всех пришлых на заставу, будь то хоть пытавшийся сбежать из подземелий гном, хоть желавший нажиться на гномьем горе человек». В-третьих, выстоявшие в тяжком бою гномы заслужили право мстить за смерть боевых товарищей.

Видимо, мнение моррона полностью совпадало с точкой зрения командира заставы. Румбиро и не думал останавливать занятых кровавой жатвой бойцов и даже им немного помог, раздробив мощным ударом кулака череп очнувшегося и с трудом поднявшегося на четвереньки шеварийца. Подойдя туда, откуда была лучше видна радующая сердце панорама бегства противника, Альто тяжко вздохнул и качнул головой, явно недовольный увиденным. Отступление врага было чересчур организованным и, можно сказать, безопасным, что требовалось срочно исправить. Для этого Румбиро вновь поднес флейту к губам и извлек из нее несколько пискливых, отрывистых звуков, оскорбляющих инструмент, но зато приводящих в действие механизмы второй ловушки, точнее, ловушек.

Защитники заставы не зря возвели баррикады на ямах, ведь при отступлении именно там шеварийцам было удобней поставить живые заслоны из отрядов тяжелой пехоты, поэтому вблизи от них в данный момент собралось больше всего солдат, как отступавших, так и успешно боровшихся с паникой. Скорее всего после наведения порядка тяжелая пехота продолжила бы наступление, но махаканцы не дали врагу шанса перегруппировать и ввести в бой свежие силы. Едва уродливая мелодия прозвучала, как подъемные шахты открылись, погружая в недра земли как груды камней и множество стальных балок, так и около сотни не ожидавших подвоха солдат. После такого панику уже было не остановить. Распихивая друг друга локтями, сбивая с ног и затаптывая, к раскачивающимся на мелких волнах лодкам с плотами устремились все: и те, кто поучаствовал в сражении, и те, кто только что прибыл; и раненые, и не пострадавшие; и солдаты, и их офицеры. Захватчики были обращены в бегство, но далеко не разбиты.

(обратно)

Глава 9 Общее дело

Передышка в бою – подарок судьбы, которым грех не воспользоваться. Только опрометчивые и очень недальновидные люди растрачивают драгоценные минуты спокойствия на отдых, разговоры и прочую ерунду. Бывалые солдаты во время затишья действуют; стремятся хоть немного улучшить свое положение, чтоб встретить возвратившегося врага во всеоружии. Одни подлатывают доспехи, другие, превозмогая боль, перевязывают раны, а третьи пытаются на скорую руку соорудить новые ловушки или придумать свежие уловки. Иными словами, передышка – тот же бой, только во время нее над головами не летают стрелы и не скрещиваются мечи.

Как только ловушка махаканцев сработала и отступление врага вновь превратилось в паническое бегство, Дарк спрыгнул с крыши и, не желая ничего объяснять пытавшимся его окликнуть разведчикам, побежал туда, где утомленные работой махаканцы окровавленными топорами добивали последних раненых. Аламез чувствовал, что времени у него не очень много, поэтому и спешил заняться любимым делом победителя – мародерством. Разговоры с попутчиками могли обождать, похвалы в адрес старого друга, умело спланировавшего и проведшего бой, могли прозвучать из его уст и потом, а вот второй удобный случай разжиться оружием и броней вряд ли представился бы, по крайней мере, в ближайшее время. Насколько моррон разбирался в воинском деле, а кое-какой толк он в этом знал, всего через несколько минут должен был начаться обстрел стоянки. Пока шеварийские солдаты находились ещё на берегу, корабельные катапульты молчали, но стоит лишь последней лодке с беглецами отчалить, как в воздухе вновь засвистят камни. Разозленный досадным поражением и внушительными потерями враг не успокоится, пока не отстреляет все боевые запасы, надеясь убить как можно больше гномов и уничтожить их хитрые механические ловушки, сокрытые под плитами.

Несмотря на множество убитых, выбор трофеев был невелик. В армиях всех королевств легкая пехота считается самым непрестижным родом войск, куда набирают кого попало и, соответственно, обучают и вооружают как попало, прекрасно понимая, что большинство воинов мобильных отрядов не вернутся живыми из первого же боя, а выжившие чему-то научатся сами и попутно разживутся добром убитых. Плохонькая кольчужка, наспех состряпанная из дешевой стали, согнутой крупными звеньями; или куртка из грубо обработанной кожи, сшитой большими неряшливыми стежками, – вот и всё, что должно защищать жизни первыми вступающих в бой мечников, лучников, мастеров пращи да застрельщиков. У каждого из этих двух видов армейской брони имеется одно общее достоинство – одежка легкая, и парочка специфических недостатков. Кольчуга мотается на плечах, отвисает в подмышках и ужасно холодит тело, даже несмотря на рубаху под ней. Кожаная же куртка с нашитыми на грудь кубиками стальных пластин не только сохраняет запах животного, из которого сделана, но и со временем добавляет к этому неприятному аромату амбре пота каждого бывшего владельца, как правило, подолгу не мывшегося в походах и изрядно потевшего в сече.

На пару секунд призадумавшись, с каким же из недостатков смириться и на какую из мук себя обречь, Дарк всё же сделал свой выбор, сняв с одного из наименее изуродованных мертвецов не попорченную топором куртку и быстро натянув её на плечи. Моррон руководствовался старым добрым мародерским правилом, что чем дольше продержишь такую вот «обновку» изнанкой наружу, тем вероятнее, что стошнит. Сапоги да штаны с трупов Дарк стаскивать не стал, поскольку собственные его вполне устраивали, хоть и выглядели убого. Подходящего целого шлема, как назло, поблизости не нашлось, а на долгие поиски, увы, не было времени. Частично обновившему свой походно-полевой гардероб Аламезу оставалось лишь подыскать сносный меч или топор, кое-как, но подогнанный не под гномью, а под человеческую руку, когда за его спиной раздался насмешливый басок флейтиста-бородача:

– Рифма хромает, будто кобыла покалеченная, а прочел очень неплохо, как рифмоплет заправский, даж рожу мудрую изгримасил, – похвалил Дарк гнома, не отрываясь от подбора меча. – Почти так же талантливо, как шеварюгам под зады надавал. Только что ж постеснялся меня в планчик свой посвятить? Не всяки сюрпризы хороши…

– А-а-а! – задумчиво протянул гном, отрешенно устремив взор ввысь и грациозно запустив левую пятерню под бороду, чтобы почесать то ли короткую шею, то ли низ массивного подбородка. – Вишь, несправедливость какая! В Шеварии никогда не бывал, хоть и хотелось поглазеть, а, поди, она там… прям над нами.

– Угадал, прямехонько, – кивнул Аламез, наконец-то подобрав более-менее подходящий меч, но уже призадумавшийся, а не поменять ли его на почти новенький, начищенный до блеска топор, не зазубренный и даже не обагренный кровью. – Только ты зубы не заговаривай да от ответа не уходи, скотинка эдакая! Трудно предупредить, что ль, было?! Я извелся, то ладно, а вот попутчики мои вообще чуть со страха не оконфузились…

– Жаль, что конфуза не свершилась, ребята поржали б! – невозмутимо заявил гном, напрягая широкую шею и продолжая усиленно терзать её пятерней, отчего даже по округе слышался скрежет. – Слышь, ты б завязывал покойничков-то обдирать, веселуха вот-вот продолжится. Как только камни над башкой засвистят, не до наживы будет, тем паче, что оружие се ужо присмотрел да грудью щуплой боле не сверкаешь!

– О своих лучше позаботься! – ответил моррон, вставая в полный рост и кинув взор в сторону берега, где на плоты усаживались уже последние десятки солдат. – Дуй в дудку, пущай укрытие поглубже иль подальше ищут. Корабли ближе подойти могут, а тогда и стена каменная не спасет! Катапульты всё разнесут! Кстати, надеюсь, ты не думаешь, что враг дважды в одну и ту же…

– Конечно, нет, – хмыкнул гном, наконец-то укротив мучающий его зуд. – Вот ведь странность какая, боли не чувствуем, хоть топором плоть руби, хоть молотом череп круши, а коль взопреем, так под бородами, да и в иных волосатых местах, чешется…

– То есть везде, – пошутил моррон, но старый друг даже не улыбнулся.

– Механизмы наши ужо свое отработали, – произнес Альто, не скрывая сожаления. – Вишь, как плиты покорежены, во второй раз с места не сдвинутся, да и мощи ужо в них не сокрыто, а заводить некогда… Что ж до отряда, не беспокойся! Моих ребятков камни не зашибут, они ужо в укрытие засели. Ты б лучше своих олухов с крыши снял. Чо они там раскорячились-то, барахло разложили, только врагу целиться помогают!

К счастью и в то же время к сожалению, Румбиро был прав; прав в том, что не стоило Аламезу поучать его, как следует командовать целым отрядом, пока он сам не мог справиться с парочкой ретивых подопечных, занимающихся по глупости тем, что иначе, как «самоубийственное вредительство», назвать было нельзя. Впервые за очень-очень долгое время моррону стало стыдно.

Отряда махаканцев, еще недавно выстроившегося возле стены, уже на позиции не было. Дарк и представить себе не мог, что две с лишним сотни бойцов исчезнут столь незаметно; пропадут, растворятся, как туман поутру, не издав ни единого скрежета доспехами или иных громких звуков. Однако ломать голову над этой загадкой моррону вовсе не пришлось. Ответ подсказали арбалетчики, исправно исполнившие работу палачей и поспешившие присоединиться к ушедшим в укрытие товарищам. Дойдя до высокой стены, огораживающей караванную стоянку, махаканские воины мгновенно исчезли: то ли телепортировались в безопасное место, то ли прошли сквозь каменную твердь, как рука проходит сквозь податливую толщу воды.

Что же касается горе-напарничков моррона, то разведчики после боя повели себя крайне неосмотрительно. Мало того, что они не торопились спускаться с крыши, оставшейся после обстрела единственно возвышающимся над стоянкой объектом, а значит, и отличной точкой прицеливания, так еще и разворошили мешки, вывалив половину их содержимого на гладкие доски покрытия. Но верхом глупости Ринвы (Дарк всё же надеялся, что до такого шокирующего идиотизма додумался не его бывший солдат) стало то, что парочка, видимо, не найдя под рукой подходящих палок и не желая марать оружие, обмазывала осветительным раствором левые рукава своих одежд. Почему-то мнящим себя очень прозорливыми и умными людьми агентам герканской разведки в головы не пришло, что в кромешной тьме они будут ярко светиться и станут прекрасными мишенями. Даже сейчас, когда шеварийцев не было поблизости, опасность дурням угрожала, ведь наводчики корабельных катапульт отлично видели ярко-зеленое свечение, выхватывающее из темного фона перед их глазами большую часть удаленной крыши. Когда же суда, кстати, уже поднявшие якоря и готовящиеся поставить паруса, подошли бы практически вплотную к берегу, то о лучшей подсветке можно было только мечтать.

– Щас начнут камни с землею мешать да ровнять, – деловито констатировал Альто, кивнув в сторону готовых к передислокации кораблей. – Забирай своих светлячков-воробушков с крыши и пошли.

– Куда? – спросил моррон, удивленный, что гном направился не в сторону ограды, а ко входу в казарму.

– За мной следом ступай и увидишь! – не пожелал вдаваться в подробности Румбиро, уже почти достигший двери.

– Эй, любезный! А с нами поболтать уважаемый гном, что ль, брезгует? – попыталась завязать разговор Ринва, явно разозленная, что командир заставы не обращает на нее внимания, то есть не принимает всерьез.

Уступив Крамбергу «почетное» право собирать разбросанное имущество по мешкам, девушка проворно спрыгнула с крыши и перегородила Альто проход. Она встала в двери и важно подбоченилась, всем своим видом показывая едва достающему ей макушкой до груди гному, что она не только полноценный боец, но и полномочный агент герканской разведки, то есть заслуживает признания.

– Не до девок мне, милая, – тяжко проворчал старый караванщик, видимо весьма удрученный этим прискорбным фактом, но всё же не упустивший возможности быстро «пробежаться» шаловливыми ручонками снизу вверх от девичьих коленок до того самого места, что находилось чуть ниже пояса. – Так что тихонько ся веди да глаза зазря не мозоль.

Оскорбленная унизительными словами и фривольным действом девушка попыталась отвесить гному пощечину, но не успела даже шевельнуть рукой. Альто ловко заключил её в объятия, приподнял над порогом и переставил в сторону, освободив себе проход.

– Бушь шуметь, выпорю! – устало, но не сердито проворчал гном, входя внутрь казармы. – Мала еще, чтоб с тобой лясы точить!

* * *

После жаркого боя любого солдата тянет выпить да сытно закусить, причем неважно чем: дорогим вином из погребка привередливого вельможи да вендерфельскими перепелками под кенвальским соусом иль основательно разбавленным теплым пивом да черствой коркой заплесневевшего хлеба. В эти минуты тело ликует и крайне непритязательно ни к выпивке, ни к еде. Оно настолько счастливо, что цело и не истекает кровью на бранном поле, что готово принять в себя и переварить что угодно, даже то, что при иных обстоятельствах мгновенно отторгает.

Когда Румбиро, нажав на скрытый в стене рычаг, сдвинул пол в казарме и снова открыл тайный вход в подземное пристанище гарнизона заставы, Алмезу подумалось, что старому другу просто-напросто захотелось выпить. Моррон обрадовался и охотно пошел за ним следом вниз по лестнице, в предвкушении скорого свидания с бочонками из винного погребка и с легким сожалением, что в жилище Сынов Великого Горна вовсе не водилось еды.

Герканские разведчики были удивлены увиденным, ведь они проспали много интересных моментов, в том числе и то, как защитники махаканских границ появились из тайного хода в полу; были удивлены, однако не настолько, чтобы застыть, разинув рты, и глупо хлопать ресницами. Понаблюдав за боем, можно было понять, на что махаканские мастера способны, да и к тому же Ринва довольно много узнала о древнем народе из книг. Но всё же попутчики Дарка затоптались на месте, не решаясь еще глубже спускаться под землю; в каменный мешок, управляемый неизвестными им механизмами, в котором их поджидало невесть что. Сколько бы Аламез призывно ни махал рукой и сколько бы ни убеждал товарищей, что их жизням ничего не грозит, Ринва с Крамбергом проявляли завидное упрямство, хоть открыто и не выражали несогласия ни отрицательным мотанием голов, ни в словесной форме. Обоими внезапно завладел вовсе не страх, а дурное предчувствие, какое обычно появляется, например, перед посещением гадалки, готовой за горстку медных монет наврать любому про его судьбу. Люди суеверны, и с этим ничего не поделать, с этим морронам приходилось просто мириться. Мысль о том, что призрак гнома, разжившийся плотской оболочкой, уводит их куда-то в темноту, да еще глубже под землю, парализовала волю весьма отважных людей, не устрашившихся путешествовать по заброшенным шахтам да махаканским караванным путям. На то, чтобы свыкнуться с этой мыслью и перебороть себя, нужно было время либо подталкивающий к поспешному действию фактор. Первого, к сожалению, не было, а вот второе почти сразу нашлось. Неожиданно послышался оглушающий рёв, стены казармы заходили ходуном, а пол задрожал под ногами разведчиков. Крамберга сильно тряхнуло, но он не упал, чудом удержав равновесие; Ринва тоже пошатнулась, да и к тому моменту уже спустившийся на добрый десяток ступеней Дарк едва удержался на ногах. Шеварийцы уже начали обстрел, а их наводящие отлично запомнили место, в котором виднелось зеленое свечение.

– Да топайте же шустрее, шевелите ляжками! Ход ужо пора закрывать, а то еще каменюгами завалют! – прокричал откуда-то снизу весьма рассерженный возникшей задержкой Румбиро. – Эй, Да… – гном по старой привычке хотел назвать моррона по имени, но, вовремя сообразив, что времена уже давненько не те и его старый приятель может сейчас зваться современниками совершенно по-иному, как мог, исправил свою ошибку. – Эй, да…стопочтенный рыцарёнок, подгони свой народец! Чо топчутся да мнутся, как на сносях?! Да, и девку успокой! Хотя здеся и темно, но юбчонку ей задрать некому!

Неизвестно, что вывело Ринву из замешательства: то ли басистый гогот, мгновенно последовавший за вульгарным заявлением и многократно усиленный эхом, то ли нарастающий свист быстро несущихся к казарме камней. Как бы там ни было, а ступила девушка на лестницу вовремя, да и Крамберг, к счастью, не промедлил. Стоило лишь разведчикам преодолеть три-четыре ступени, как за их спинами начался сущий ад. Сила невиданной мощи обрушилась на деревянную стену казармы. За считаные доли секунды она выломала и разметала с дюжину крепких досок, одни лишь переломив пополам, а другие превратив в обломки и разметав в щепу. Почти одновременно оба разведчика отрывисто вскрикнули. Довольно большая и увесистая деревяшка стукнула Ринву сзади по голове, что лишь по счастливой случайности не привело девушку к потере сознания и довольно быстрому, но болезненному спуску по лестнице кувырком. В спину же Крамберга вонзилось более дюжины острых щепок, причем треть из них попала в прикрытые только штанами ноги. Урон был невелик, боль не сильной, и это происшествие можно было бы считать досадным недоразумением с легким налетом комичности, если бы не то, что произошло буквально в следующий миг. Внезапно разведчики почувствовали движение; воздушную волну, идущую, однако, не со стороны спины, а сверху. Не сговариваясь, герканцы подняли взоры и тут же обомлели от страха; а кровь, мгновенно отхлынувшая от щек, окрасила их искаженные ужасом лица в мертвецки-белый цвет. Прямо на их головы рушилась крыша.

– Не дрейфить! Держать портки в сухости! – раздался с нижних ступеней спуска строгий приказ.

Похоже, Дарк был единственным, кто услышал распоряжение Альто. Ринва с Крамбергом оцепенели и вряд ли сохранили способность что-либо воспринимать и соображать, не говоря уже о том, чтобы действовать, пытаясь спастись. В это мгновение перед глазами считавших себя уже трупами разведчиков проносились их жизни, быстро отматывались назад, как распущенная нить, сматываемая обратно в клубок. Напарники моррона были обречены, но, как оказалось, у непредсказуемого провидения имелись иные планы на их счет. Обломки досок и осколки камней остановились всего в паре локтей от задранных ввысь голов, причем не просто зависли в воздухе, а как будто ударились о невидимую твердь, находившуюся как раз на уровне отсутствующего в этом месте пола. Странно, что в момент сильнейшего удара не послышалось ни звука, хоть от грохота должно было заложить уши.

– Я ход уже закрыл, плита изнутри прозрачная… – послышалось громогласное, раскатистое пояснение Альто, видимо не стоявшего на месте, а продолжавшего неспешно брести по тоннелю. – Это очень удобно. Когда из жилища наружу выходишь, видно, что творится вокруг. К нам чужаки разные захаживали. Бывало, что и проворные шибко попадались, кто незаметно далеко прокрасться мог. Мы лишь по тревоге очнемся да наверх подымемся, только-только выскочим, а они уж тут как тут, на стоянке хозяйничают…

Это многое объясняло, однако Аламезу было всё ещё не по себе. Прошло уже несколько секунд, а герканцы продолжали неподвижно стоять, подняв головы и испуганно таращась на полоток. Их волосы легонько шевелил сквозняк, но позы оставались неизменными, даже растопыренные пальцы на руках Крамберга не торопились сомкнуться или сжаться в кулак.

– Да, Дарк, ты уж извиняй, совсем забыл предупредить! Чужакам всяким, что людям, что гномам, вход в наше жилище запрещён, – донеслось снизу запоздалое объяснение. – А кто случаем проникнет, то для того времечко останавливается… замирает тот, аки изваяние каменное.

– Так по кой ты их сюда привел?! – выкрикнул моррон в пустоту. – Вот что мне теперь с ними делать?!

– Да что хошь, то и делай, – раздался снизу ехидный смешок. – Хошь под зад пинчищ надавай, хошь карманы обшарь, хошь девку полапай! Всё одно не шелохнутся, а апосля ничо не припомнят… Да, ты не боись, ничего с господами шпийонами не станется! Пускай пока там постоят, а мы о делах потреплемся. Давай спускайся ко мне!

– А как ты прознал, что они из разведки? – спросил Аламез, всё ещё не решаясь покинуть выпавших из времени, а значит, и из жизни спутников.

– Дело нехитрое, – пренебрежительно хмыкнул гном, судя по ставшему менее раскатистым звуку, остановившийся. – Такие зыркалки провороватые лишь у лихого люда да у шпийонов бывают. Девица твоя ретива уж больно, но честь блюдет, а значит, не воровка… те привычны, что их лапают.

Последний аргумент показался Аламезу самым весомым. Теперь ему стало понятно, почему Румбиро дал волю рукам, когда они только собирались зайти в казарму. Движимый отнюдь не сластолюбием, а холодным расчетом Сын Великого Горна решил таким образом выяснить, с кем имеет дело. Что ж, в прозорливости старому другу было не отказать, жаль только, что желания, присущие любому живому существу, навеки ушли из его «загробной» и, к сожалению, ущербной жизни. В этом плане Коллективный Разум был намного добрей и гуманней, чем Великий Горн. Он не лишал морронов человеческих страстей, но только давал возможность контролировать свои естественные желания, всегда подчиняя капризное «хочу» суровому «надо».

– Ну и зачем же ты их сюда-то зазвал? Можно сказать, «на погибель»… – выкрикнул Аламез, подойдя ближе к замершим без движения спутникам, но не уделил им много внимания.

Вместо того чтобы всматриваться во всё ещё побледневшие от страха лица и дотрагиваться до теплой, хоть и безжизненной на данный момент плоти, Дарк поднял руку вверх и осторожно ощупал прозрачный потолок. Поверхность показалась пальцам слишком шероховатой для стекла и слишком холодной для камня. Возможно, створка, закрывшая проход, была изготовлена из металла, но только какого? В «верхнем» мире не ведали прозрачных сплавов, но это, однако, не означало, что подобного вовсе не могло быть. Видимо, Сынам Великого Горна был известен древний махаканский секрет, но от Румбиро он бы его всё равно не узнал, сколько и как бы упорно нирасспрашивал.

– А чо им наверху-то делать? Со снарядами, что ль, в салочки играть? – ответил вопросом на вопрос Альто, весьма недовольный тем, что Аламез попусту тратит время, торча у двери. – В компанию к своим ребятам я б их всё одно не пустил. Еще ляпнули б чаго сдуру, особливо девка твоя языкастая, а тебе потом с калеками возись… А так вишь, как сложилось удачно. Стоят себе, родимые, спокойненько у двери, что коврики иль вешалки для шляп; стоят в безопасности, никому не мешают, да и не подслухают, что я те щас скажу. Только ты уж изволь спуститься, надоело докрикиваться… – Альто сделал паузу, а затем с недвусмысленным намеком произнес: – Аж в глотке пересохло да запершило. Надо бы чем-то ее промочить, чем-то немного сладеньким, что на букву «Къ» начинается.

– Открывай бочонок, искуситель, уже иду! – не без радости выкрикнул Аламез, предвкушая встречу с парочкой-другой кружек славного куэрто, вина его молодости, вина давней поры, да еще сделанного из винограда, сорванного с лоз его Родины.

Моррон ошибся, когда подумал, что Альто снова затащит его в винный погребок и усадит возле камина. Похоже, времени на разговор у старых друзей осталось не очень много, и гном не собирался растрачивать драгоценные минуты на бессмысленное хождение туда-сюда по лабиринту пустых коридоров, а устроил винное застолье невдалеке от входа в обитель возрожденных гномов; прямо в большом зале с четырьмя колоннами и украшенными махаканскими письменами стенами. Как только моррон зашел в это совершенно пустое и неизвестно для чего предназначенное помещение, как тут же и увидел собутыльника, гордо восседавшего прямо посередине зала на наверняка не пустом бочонке и умильно болтавшего не достающими до пола ножками. Поскольку бочка была с краном, из которого прямо на пол потихоньку подкапывало вино, а не просто заткнута пробкой, Дарк понял, что собеседник не собирался вставать со своего своеобразного и довольно практичного трона. Ну а так как вместо кружек рядом с бочонком его прихода поджидали два кувшина, то разговор обещал быть серьезным. Похоже, моррону не суждено было беззаботно переждать обстрел, просто распивая вино и предаваясь приятным воспоминаниям. Заботы нынешнего дня, будто капризный карапуз, требовали внимания и не давали прошлому воцариться в душе даже на краткое время.

– Проходь, чаго застыл-то? – призывно махал левой рукой гном, нагнувшись всем телом и как-то измудрившись не только открыть краник с живительной влагой, но и подставить под струйку кувшин. – Разговорчик сурьезный пойдет, покалякаем о том, что нам свершить предназначено, то бишь ради чего Великий Горн тя признал да на подмогу призвал, конечно, с разрешеница твого создателя.

– Заставу до последнего держать, разве не так? – спросил Аламез, компенсировав свою первоначальную нерешительность уверенным шагом, которым он быстро направился к бочке.

В душе моррон порадовался, что Румбиро не стал петлять да ходить кругами, как муха, вьющаяся над лошадиной лепешкой, а сразу перешел к главному. Гномы вообще были весьма приятными собеседниками. Они вываливали суть дела сразу, а не выдавливали её по частям, опасаясь сказать лишнего. Их простота в общении и четкость изложения были куда ближе простому человеческому солдату, чем витиеватость и иносказательность перемудривших в итоге самих себя эльфов иль полные недомолвок да намеков речи вельмож-интриганов и прочих людских мыслителей. К примеру, слушать объяснения Мартина Гентара для Аламеза всегда было страшной мукой. Он пребывал в напряжении в ходе всего разговора и боялся отвлечься даже на миг, чтобы не пропустить главное в многословных, неимоверно красивых, но утомляющих рассуждениях. С Альто же всё было совсем по-другому. Можно было расслабиться и смело пить вино. Гномы были кратки, излагали лишь суть и не утруждали слушателя излишком слов.

– Фиг ты её теперича удержишь! – отверг предположение моррона Румбиро, заполнив до краев кувшин, и, как настоящий радушный хозяин, протянул его гостю. – Орудия разбиты, механизмы свое отработали. У нас потери хоть и небольшие, но следующая схватка последней всяко станет, коль здеся свершится. Многих врагов мы уже побили, но осталось ещё больше…

– Предлагаешь дать шеварийцам высадиться, а самим в глубь пещер отойти? – спросил Аламез, наслаждаясь приятным вкусом вина. – Великий Горн нам это позволит?

– Общую суть задумки уловил, хоть тя о том никто и не просил, – с легкой обидой произнес гном, быстро заполнив свой кувшин и наконец-то выпрямившись на бочонке. – Сказать-то дай, торопыга, и в сторонку сдвинься! Встань вот сюда! – короткий и толстый перст махаканца указал на место чуть левее бочки.

– Как скажешь, – пожал плечами моррон и покорно встал туда, куда ему предлагалось.

– Войско вражье потери понесло, но основную мощь свою сохранило. С тем не поспоришь…

– Не поспорю! – подтвердил Дарк кивком головы. – Думаю, как только берег камнями усеивать да ровнять закончат, так сразу и высадятся. Не похоже, чтобы десант далеко отплыл.

– Я тут посчитал да прикинул, пока на крыше прохлаждался, – невозмутимо продолжил Альто, ничуть не расстроенный, что товарищ его перебил. – У врага четыре с лишним сотни бойцов осталось, причем добрые три из них в тяжелые доспехи закованы, да и бьются, поди, получше тех недотеп, чьи обноски ты на ся нацепил.

– Доспех за глупость да криворукость хозяина не в ответе! – пошутил Аламез, отхлебнув вина. – Не суди сурово, что подвернулось, то и надел.

– Ну а коль к тому числу и экипажи кораблей прибавить, то все семь, а то и восемь сотен против нас выйдут, – продолжил Румбиро, ведя разговор и поглощая вино, как воду. – Долго нам не выстоять. Великий Горн не дурак, то понимает, поэтому изменил свой приказ, так сказать, поставил новую задачу.

– Славно, – кивнул Дарк, пораженный тем, что вино в его кувшине уже закончилось, а он даже ни капельки не опьянел, – только я одного понять не могу, зачем я-то Великому Горну понадобился?

– Приказ на то и приказ, чтоб его выполнять, а не обсуждать, – с напускной строгостью как в голосе, так и во взоре изрек гном, но затем неожиданно подобрел и честно признался: – Не знаю, дружище, мне он того не докладывал… по крайней мере, пока.

– Ладно, давай к сути переходи, – отмахнулся Дарк, уверенный, что правда вскоре вскроется, и знавший, что проявлять своеволие бессмысленно. Что Коллективный Разум, что Великий Горн знали, как нужно «убеждать» морронов.

– Погодь, вначале дай те кой-чо покажу, – изрек Альто, хитро прищурившись и растянув толстые губы в широкой улыбке. – Поди, у вас, людишек, такого нет…

По довольно пакостному выражению лица Румбиро можно было подумать, что он задумал какую-то мерзкую выходку, например: продемонстрировать собеседнику свой округлый зад, покрытый, как всё остальное тело, густой щетиной; или ядрено испортить воздух, но, к счастью, за пряжку ремня гном хвататься не стал. Вместо этого он извлек из зарослей изрядно окропленной вином бороды многострадальную флейту и так поспешно засунул ее в рот, что Дарк не успел заткнуть уши. Череда резких, отрывистых звуков, похожих на жалобные писки давимых сапогами мышей, ворвалась в мозг моррона и безжалостно истребила не успевшие попрятаться мысли. Состроив рожу, весьма потешившую Альто, Аламез тихо застонал в надежде, что хоть это остановит не только полностью лишенного слуха, но и косолапого музыканта, чьи пальцы были настолько толсты и неловки, что закрывали сразу полтора-два отверстия вместо одного.

Блуждавшее под сводами зала эхо по нескольку раз повторяло каждый отрывистый звук, но не накладывало один на другой, отчего сводящей с ума пискливой какофонии не возникло, как, впрочем, и было изначально задумано. Румбиро издевался над благородным инструментом отнюдь не из-за ненависти к искусству и уж тем более не для того, чтобы позлить моррона. Определенная последовательность уродливых звуков не образовала мелодию, но зато составила своеобразный код, приводящий в движение какие-то механизмы. Пока один собутыльник терзал флейту, второй страдал и не в силах был понять, что же медленно изменялось вокруг, но зато, как только прозвучал последний писк, а его засаленный источник исчез в седеющей, но всё ещё черной бороде, Аламез сразу приметил, что по стенам зала ползут тени. На самом деле это были вовсе не призраки, а пришедшие в движение махаканские буквы и прочие символы. Сперва они уплотнились, как будто прижавшись друг к дружке; затем стали сливаться, образовывая довольно большие черные пятна; ну а в последней стадии метаморфозы пятна стали стекаться по гладкой вертикальной поверхности в одно место, составляя причудливый, не похожий ни на что ранее виденное узор. Дарк был поражен настолько, что даже присвистнул. Во-первых, он еще никогда не видел, чтобы письмена оживали, а давным-давно высохшие краски вдруг становились снова жидкими, текучими. Во-вторых, моррону раньше казалось, что махаканские буквы были сперва выдолблены в каменном монолите стены, а уж затем окрашены в черный цвет, но на деле это оказалось вовсе не так. Краска сошла со своих изначальных мест, а отверстий или бороздок под ней никаких не осталось. Обесцвеченные стены были идеально ровными и отражали зал не хуже зеркал.

Конечно, моррона привлекла возможность полюбоваться на свои многочисленные отражения, да еще присутствующие сразу со всех сторон, но долее пары секунд он ею не наслаждался. Во-первых, его точные копии были грязны, нечесаны и ужасно безвкусно одеты, а, во-вторых, его глазам предстало куда более интересное зрелище. Пятна краски недолго ползали по стене, а быстро сгруппировались и застыли, образовав не просто узор, а настоящую и, видимо, довольно подробную карту невиданно больших размеров (вышиной в два с половиной человеческих роста и в шесть-восемь шагов шириной).

– Узнаешь али нет? – спросил Альто, хитро прищурившись и загадочно улыбаясь, а затем, не дождавшись ответа, спрыгнул с бочонка и, взяв Аламеза по-приятельски под руку, повел к карте. – Конечно нет. Откуда те знать-то? Ты ж в Махакане ранее никогда не бывал. Но ты уж извиняй старика, просто забавно поглазеть было, как ты лоб хмуришь да соображалку включаешь. Родина это моя, Махаканом зовется… точнее, какой она ранее была.

Признание гнома прояснило многое, ведь вначале Дарк подумал, что это карта какого-то наземного горного хребта со множеством глубоких щелей, впадин, тройкой довольно больших озер и несколькими густо заселенными и плотно застроенными плато. То, что моррон принял за горы, на самом деле являлось основой подземного мира, большим скальным пластом со множеством трещинок, то есть пещер, тоннелей да подземных ходов. Одни выемки в монолите создала Природа, заручившись поддержкой Времени, другие, без всяких сомнений, являлись делом гномьих рук.

В прошлом Махакан был огромен. Жаль только, что Румбиро не дал моррону детально рассмотреть карту, а тот, насчитав навскидку семь-восемь крупных поселений, даже не знал, как же они называются, точнее, назывались встарь. Как нетрудно догадаться, карта была махаканской, и все надписи были сделаны на гномьем языке.

– Извини, любоваться некогда… да и нечем ужо, – с тяжким вздохом изрёк гном, подойдя вплотную к стене и печально окинув взором то, что в дне нынешнем уже не существовало. – Так выглядел Махакан до проклятого обвала, а таким стал после…

Дарк вовремя заметил, как Румбиро полез за пазуху и начал извлекать из-под густой бороды ненавистную флейту; заметил и вовремя успел крепко зажать ладонями уши. Однако Альто его обманул. Вместо того чтобы поднести инструмент к губам, он просто коснулся его кончиком стены, и «живые» краски вновь пришли в движение. Процесс смены картинки не продлился долго. Уже через миг изображение вновь застыло, стало четким и неподвижным. Основные контуры рисунка не изменились, остались прежними и его границы, однако внутри карта претерпела разительные изменения. Многие пустоты, обозначавшие проходы, исчезли. Сплошной чернотой покрылись два-три плато, на месте которых ранее располагались города. Исчезли практически две трети мелких поселений: перевалочные пункты, шахты, каменоломни, заставы и, как это ни странно, фермы и деревни (живущие на поверхности земли никогда не слышали и даже не могли себе представить, что махаканцы сеяли и убирали урожаи, а также разводили скот).

– Великий Обвал не только разрушил то, что наши предки создавали веками, он уничтожил большую часть моих сородичей. Как вишь, случилось страшное, он завалил проходы. Выжившие гномы оказались не только отрезаны от внешнего мира, с которым усиленно торговали, но и заперты в своих пещерах. Клетка всегда клетка, будь она размером хоть милю на милю! Пережившие трагедию оказались разобщены, они не смогли объединиться и заново отстроить Махакан. Их уделом оказалось жалкое существование и непрерывная борьба за выживание.

Действительно, как следовало из карты, уцелевшие населенные пункты гномов были отрезаны друг от друга. Дарк не знал точного масштаба настенного изображения, но предполагал, что протяженность самых незначительных завалов, обозначенных лишь тонкими полосками, на самом деле составляла целые мили. За расчистку проходов да восстановление приисков, кузниц и городов можно было браться только всем миром, но у махаканцев не было такой возможности, тем более что самые крупные их города лежали в руинах, а те, кто объединял народ: Совет Махаканского Сообщества, Совет Гильдий и прочие духовные и мирские власти – наверняка погибли.

– Послушай, а откуда ты всё это знаешь? Ты ж говорил, вы никогда не покидали заставы, – задал вопрос моррон, вызвав у рассказчика лишь тихий смешок да печальную улыбку.

– А ты умишком пораскинь. Дельце, говорят, полезное, – проворчал Альто, но всё же ответил: – Всё, что на Стене Знаний, это ответы Великого Горна на мои вопросы. Задаю вопрос в мыслишках, а затем дудкой до стенки касаюсь. Однако он не все сведения нам дает, а только то сообщает, что нужным, а значит, и дозволенным для нас считает. Если помнишь, под названиями городов на карте «до обвала» были цифры. Они указывали численность населения, а теперича, глянь, их нет, значит, то нам не дозволено знать…

– Понятно, – кивнул Дарк, на самом деле считавший странным, что Великий Горн держит в неведении своих сынов по многим важным вопросам.

– Я одно лишь сказать могу, – продолжил Альтом, почему-то перейдя на шёпот. – Если название над градом, шахтой иль поселением еще каким на карте виднеется, значитца, есть там ещё кто из гномов живой, а вот коль пропадет…

– И часто такое случалось? – спросил Аламез так же шёпотом и склонившись к самому уху гнома.

– Да бывало… – скупо ответил Румбиро, видимо более не желавший говорить о грустном. – Когда к нам людишки за наживой поперли, то Великий Горн поставил заставы и нас для их защиты призвал. Это всё, что он мог сделать для уцелевших махаканцев. Коль народ вымирает, то и боги слабеют… – произнес Альто без печали, а просто констатировал факт, с которым уже свыкся. – Пограничные рубежи расположились не по периметру бывших махаканских владений, а там, где проходы из верхнего мира открылись. В общем, чо болтать, лучше сам позыркай!

Румбиро еще раз коснулся стены флейтой; благородным инструментом, который он оскорбил дважды: во-первых, своей неумелой игрой, а во-вторых, тем, что величал «дудкой». Не прошло и секунды, как краски вновь «ожили». В некоторых местах огромной карты появились схематичные изображения башенок, наверняка обозначавшие пограничные рубежи. Рисунки были небольшими, всего в половину ладони взрослого человека, так что моррону пришлось бы промучиться не менее часа, прежде чем он обнаружил бы все значки. Но, к счастью, так утруждаться ему не пришлось.

– Не ищи, ни к чему это, – покачал головой гном, не желавший, чтобы его соратник растрачивал силы да и время попусту. – Говорю ж, все заставы уже пали, только наша пока держится.

Нашедший уже две башенки и увлеченный поиском остальных, Аламез не заметил, что Альто в очередной раз коснулся стены кончиком флейты, но зато сразу почувствовал странный, специфический запах, который сопровождал каждое перемещение красящей жидкости по стене. Черная краска расплылась, частично превратившись сперва в темно-серую, а затем посветлела. Почти всё ранее не затронутое краской пространство карты покрылось светло-серым налетом, который, как Дарку показалось, даже чуть возвышался над вертикальной поверхностью, окутывая значки уцелевших городов с поселениями, шахт, ферм, а также малые проходы и даже караванные пути зловещим туманом запустения и неопределенности. Из всего настенного изображения Махакана по-прежнему черно-белым, без малейшей примеси серого, остался лишь небольшой пятачок пространства. Он находился в левой верхней четверти карты и был размером не более человеческой головы. На нем виднелись какие-то плотно прижавшиеся друг к дружке значки, но из-за того, что они были нарисованы слишком высоко, Дарк не смог ничего разглядеть.

– Серым прикрыто то, что Великому Горну уже не принадлежит, туда чужаки уже прорвались, – пояснил Румбиро, оставшийся совершенно спокойным и не преисполнившийся ненавистью к захватчикам. – Возможно, на тех территориях поселения гномьи еще уцелели. Возможно, там сородичи наши еще и живы, но махаканцами их уже не назвать. Великий Горн не ведает об их судьбе, поэтому так всё серо и печально… Как вишь, держится пока лишь наша застава. – Альто поднял вверх руку и ткнул толстым коротким указательным пальцем на маленький кусочек карты, где еще имелся белый цвет. – Как только она падет, всё покроется серым, но мы того уже не увидим…

– Великий Горн погибнет? – решился Аламез озвучить смелое предположение.

– Балда ты, балда, – без злости иль возмущения ответил гном, поднявшись на цыпочки и по-дружески похлопав Дарка по плечу. – Боги, в отличие от людей иль гномов, не умирают, посколь они живут в сердцах тех, кто в них верит. Сила Великого Горна слаба в дне настоящем, скорей всего у него нет великого будущего, но зато прошлое настолько незыблемо и твердо, что он будет жить, пока существует этот мир.

– Не понял, – честно признался моррон, вынудив собеседника дать более точное объяснение.

– Десятки поколений гномов пируют в Залах Почестей и Славы, и столь же дрожат от страха и терпят муки в Пещерах Мрака. И все они верят Великому Горну, доверяют ему свои судьбы. Они мертвы для нас с тобой, но не для всесильного Мироздания, для которого наша с тобой вечность – всего лишь жалкий миг, – с гордостью заявил Альто. – Пока Великому Горну верит хотя бы дюжина гномов, разбросанных в вашем сумасшедшем наземном мирке, Залы Славы и Пещеры Мрака существуют, а значит, и души тех, кто в них находится, чего-то стоят. Память дня нынешнего поддерживает прошлое и оставляет крошечное местечко в грядущем. Теперь-то хоть понял? – спросил Румбиро, но, по озадаченному выражению лица слушателя сообразив, что «нет», перешел на примитивный, самый простой и доступный язык: – Ты разницу между «отставкой» и «смертью» понимаешь? Не каждый вояка службу на ратном поле с дырой в брюхе оканчивает, бывают и те, кто топор боевой вовремя на стенку вешает и до старости немощной мирно доживает. Ослаб Великий Горн, силы его иссякли, но не сдох он, а просто от дел отошел, теперича понятно?

– Да, понятно, понятно, не ори только, да в рожу слюной не брызгай! – проворчал Дарк, отстраняясь от разгорячившегося друга и вытирая ладонью намокшую щеку. – Ты лучше б поведал, что господину «отставнику» от нас-то понадобилось и, в частности, от меня… Мы уж здесь давненько торчим. Шеварюги вот-вот обстрел закончат, а я так ничего толком и не узнал…

– Щас проверим, – невозмутимо пожал плечами гном и ткнул флейтой в стену.

На этот раз карта не изменилась, а краска растеклась лишь в левом нижнем уголке, приняв форму маленького столбика символов, то ли махаканских букв, то ли цифр. Увидев их, Румбиро недовольно поморщился, видимо, ответ на запрос был не очень приятным.

– Ты прав, к сожалению, прав, – подтвердил предположение моррона Сын Великого Горна. – На одном корабле запас снарядов уже почти отстрелян, орудия другого еще сделают парочку-тройку залпов. Итого у нас не более четверти часа на всё про всё… Что ж, буду краток.

Аламез не понял, что значило это «…на всё про всё…». Видимо, у старого друга имелось еще какое-то важное занятие, кроме разговора с ним. Подтверждение этой догадки не заставило себя долго ждать.

– Ухи заткни! – на этот раз великодушно предупредил горе-музыкант перед тем, как поднес к губам флейту.

Как оказалось, упорным и отважным покоряются не только высокие горы да широкие моря, но и способные вызвать головную боль музыкальные инструменты. На этот раз звуки, извлеченные из флейты, сложились в корявенькую, фальшивенькую, но всё же мелодию, а брезгливое эхо даже не погнушалось разнести её по залу и пустым коридорам.

– Это я ребятам своим знак подал, чтоб жилище рушить начинали, – пояснил гном, опустив флейту. – Жаль, оно нам уже не понадобится, а врагу на поругание оставлять гордость не позволяет!

В подтверждение слов командира заставы уже через пару секунд откуда-то издалека донеслись жалобный скрежет выдираемых дверных косяков, грохот обрушивающихся стен и глухие удары молотов. Последние защитники Махакана уходили навсегда и разрушали свою обитель, возможно, со слезами на глазах, если, конечно, Великий Горн сотворил их способными плакать.

– Ладно, соплями щеки марать не будем, лучше их опосля кровью вражьей обагрим! – жизнеутверждающе заявил гном, вновь обратившись в мыслях к Великому Горну и в последний раз прикоснувшись флейтой к Стене Знаний. – Покажу щас те, куда нам пойтить предстоит, чтоб последний приказ исполнить.

Покрытая серым туманом карта Махакана мгновенно исчезла, а на стене появился иной рисунок, большой и очень подробный. Глазам Аламеза, всё ещё не привыкшего к столь быстрым изменениям изображения, предстала добрая половина подземного озера; находившаяся на его берегу застава, широкий караванный путь, начинающийся неизвестно где за границей изображения и ведущий неизвестно куда; а также множество подземных тоннелей. Одни из ходов были разрушены обвалом, другие, петляя вокруг караванного пути, вели к пустовавшим ныне шахтам, над которыми не было символов. Однако среди ходов имелся и один-единственный извилистый проход, ведущий от торгового тракта к довольно большой пещере, в которой находился махаканский город. Судя по рисунку, поселение гномов было сильно разрушено и за последние годы заметно уменьшило площадь, которую изначально занимало, но символы над ним имелись, а значит, жизнь еще теплилась на его улочках.

– Здеся, как вишь, пока держимся мы, – используя флейту, словно указку, Альто ткнул в берег подземного озера. – Но ты уж, наверное, то понял.

В подтверждение моррон кивнул. Трудно было не признать на нижнем правом фрагменте рисунка местность, на которой он провел последние часы, тем более что «божественный художник» не поленился даже изобразить стоявшую на удалении от берега флотилию вражеских плотов и парочку кораблей, так близко подошедших к суше, что наверняка сели на мель.

– Мы продержим заставу ещё немного, ещё пару десятков бочонков вражьей крови прольем, а уж затем к Аргахару отступим, – быстро проплутав по лабиринту пересекающихся подземных ходов, флейта уткнулась в конечную точку маршрута. – Когда-то зеркалами, шлемами да бабами городок славился, они тут пышные да веселушные водились…

– Город нужно удержать, но зачем? Рано или поздно он все одно падёт… – Аламез нахмурился. Ему очень не понравилось, что город, куда им следовало отправиться, находился в тупике. Оттуда вел всего один путь, который легко был бы перекрыт врагом. – Вам-то, понятно, резон стоять до последнего есть, вы грехи перед Великим Горном замаливаете, ну а мне смысл погибать? С боем втроем через сотни врагов не прорваться, тем более… – Дарк осекся; ему почему-то не захотелось говорить Альто, что во главе вражеского войска стоит вампир, – тем более что меня в подземелье не любопытство привело, а тож миссия, которую исполнить должно. Погибну с вами, дело загублю, товарищей верных подведу, в первую очередь Фламмера!

– Я те не командир, ты меня не жалоби! – произнес Альто негромко, но сквозь стиснутые зубы, а его пальцы с силой сдавили локоть паникёра. – Во-первых, мог бы дослушать, а, во-вторых, то не мой приказ, и не мне его отменять. Хочешь ослушаться, изволь, силой держать не стану, но только уж шибко не ори, когда тя наизнанку выворачивать будет да башку изнутри разрывать! Нам лишний шум в пещерах ни к чему… Не трать времени на пустые пререкания, сам же знаешь, Великий Горн сможет настоять на четком выполнении приказа, да и от Разума вашего те тож крепко достанется… Дезертиров никто не любит, какими бы благими ни оказались помыслы, заставившие их покинуть передовую.

– Знаю, извини, продолжай! – скороговоркой зачастил Аламез, которому стало стыдно за свой чересчур эмоциональный, а следовательно, недопустимо бестолковый подход к делу. – И руку пусти, кость сломаешь!

– Итак, наша первая задача – добраться до Аргахара и при этом как можно дольше сдерживать врагов, – продолжил гном, разжимая хватку стальных пальцев. – Здесь, как ты видишь, находится глубокая пропасть, по счастью, в очень узком месте, – флейта уткнулась в темное пятно, находившееся примерно на полпути от берега до городской стены. – Как только бой стих, я уже выслал с полсотни бойцов, чтобы они мосты навели. Дело-то хлопотное, но за несколько часов ребята управятся. Мы же пока врага на заставе встретим и медленно-медленно, с боем отступать примемся.

– А не перебьют, не окружат? – усомнился Дарк, не веривший, что неполные две сотни бойцов смогут выдержать натиск как минимум в четыре раза превосходившего их числом противника.

– Риск есть, а вот выбора нет, – честно признался Альто. – Затем, когда переправимся, мосты обрушим. Это чужаков самое меньшее часов на шестнадцать-двадцать задержит. Чтоб материал для переправы раздобыть, им на стоянку вернуться придется. Ну а поскольку они ужо бараки в щепу да обломки накрошили, то придется голубчикам свои посудинки по бревнышкам разбирать да на закорках перетаскивать. Вы ж, люди, существа слабые, таскать грузы не приученные, так что не исключено, что и поболее времечка выиграем…

– С этим понятно, что дальше? – деловито спросил Аламез, не желавший выслушивать трёп о слабости человеческой расы. – Даже если в городе сотня гномов и найдется, кто топором не только дрова колоть привык, в чем я очень сильно сомневаюсь, то всё равно долго не продержимся. Стены-то, поди, шуточные, изначально были возведены не для осады, а чтоб тварей диких к жилищам не пускать. А после обвала скорее всего обветшали да обвалились… брешь на бреши…

– Опять торопыжничаешь, паршивец! – негодование перебитого на полуслове гнома выразил его кулак, больно вонзившийся аж присевшему от удара Дарку чуть повыше поясницы. – Я те чо, говорил, что ль, что мы Аргахар удержать должны?! Не было на то приказу!

– А что ж тогда? Вокруг городка вашего хороводы водить, голышом плясать да песни распевать? – проскрежетал, превозмогая боль, моррон, поклявшись себе, что в следующий раз ни за что не пропустит дружеский удар, а если и пропустит, то на него достойно ответит. – Что делать-то мы должны?

– Вторая часть задания мне не по душе, – признался Альто, испустив тяжкий и долгий вздох. – Не знаю даж, как до кощунства да мерзости такой Великий Горн опустился…

– Короче, дружище, короче! – потребовал моррон, конечно же, не знавший, как обстоят дела наверху, но интуитивно почувствовавший, что обстрел берега близился к концу.

– Второе задание наше в том состоит, – почти по слогам произнес гном, явно не желавший делать то, о чем ему даже говорить было тяжело и противно, – чтобы, проникнув в город ранее врага, разорить и разрушить храм Вергара Молотобойца, одного из самых почитаемых наших богов.

– Мда, и непонятно, и неприятно, – продемонстрировал сочувствие моррон, хотя в душе вздохнул с облегчением.

Дарк ожидал, что задание будет потрудней и похуже; что им предстоит одна из тех миссий, после выполнения которых одних солдат тянет к бутылке, а других в монастырь, и только отпетые мерзавцы продолжают жить, как ни в чем не бывало, оглушая свою совесть оправданием: «Я солдат, я выполнял приказ!»

– Но ты не кручинься, это всего лишь камни! Мы только подотрем следы Веры, которая, как ты узнал после смерти, далеко не во всем была права, – пытался успокоить Альто Аламез, почувствовавший и прочувствовавший глубину переживаний старого друга. – К тому же сделаем это не по собственной прихоти, а по указанию самого Великого Горна. Ну и что с того, если боги хотят уничтожить один из своих же храмов? Может, он им никогда и не нравился?

– Перестань утешать, я те не девка плаксивая! – огрызнулся Румбиро, печаль которого вдруг сменилась озлобленностью. – Я понимаю, зачем это надо, и осознаю, что иного выхода нет! Шеварийцы к нам в гости не просто так такой толпой приплыли, а получив отпор, всё равно продолжают лезть. В Храм Вергара они рвутся, посколь прознали откуда-то, сколько секретов на нижних ярусах его сокрыто. Рвется люд пришлый к знаниям нашим, и коль сохранить мы их не можем, так не дадим чужакам трудами наших предков воспользоваться! Вот в чем задание состоит…

– Так чего же ты злишься? – спросил Аламез со смешком, а уже в следующий миг понял, что совершил ошибку, так сказать, поскользнулся на ровном месте, а падая, уж заодно и красной тряпкой махнул под носом быка.

Дарк уж и позабыл, насколько гномы ловки да прыгучи. Внезапно оттолкнувшись короткими ножками от земли, раскрасневшийся, распыхтевшийся Альто запрыгнул на Аламеза и крепко ухватился огромными ручищами за отворот трофейной кожанки. Поскольку вес гнома был побольше, чем у котенка, то на ногах моррон, конечно же, не устоял. Свалившись на пол и плотно придавленный грузным телом к плитам, Дарк не только задыхался, но и слышал, как трещит по швам крепкая боевая куртка.

– Ты не понял, дурак, ты так ничего и не понял! – прокричал разъяренный Румбиро Дарку в лицо, обильно орошая его слюною. – Аргахар – не призрак прошлого, не опустевший город, не жалкие руины! Там гномы живут, понимаешь, гномы живут! Мы их столько лег защищали, оберегали от бед, а теперь с ними насмерть биться должны! Ты хоть представляешь, что значит Храм Вергара, Храм Первого Молотобойца для нескольких сотен отчаявшихся, каждый день борющихся за выживание гномов! Они ж на защиту святыни все до единого встанут, от стариков до младенцев! Уговоры тут не помогут! Нам их всех придется!..

К счастью, гномы вспыльчивы, но отходчивы. Приступ необузданной ярости прошел так же внезапно, как начался. Быстро соскочив с едва дышавшего Аламеза, Румбиро одним рывком поставил товарища на ноги, а затем даже слегка отряхнул.

– Прости, я просто хотел сказать, что боги жестоки и что Великий Горн, к сожалению, не исключение из этого правила, – произнес Альто совершенно спокойно, но, чтобы не смотреть в глаза моррону, повернулся к нему спиной. – Вспомни, что ты чувствовал в Кодвусе, когда ради достижения великой цели пришлось предать своих. Там мы бились с воинами, сейчас же нам придется истреблять всех подряд; всех, кто встанет у нас на пути; и поверь, помешать нам разрушить храм постараются не только взрослые мужчины!

– Понимаю, сочувствую, – единственное, что мог сказать Дарк, единственное, что не прозвучало бы глупо и неуместно.

– Ты давай наверх иди, скоро уже потеха ратная начнется, – поторопил товарища опечаленный гном. – У меня ж еще здесь дела есть…

– Какие? – спросил Дарк уже на ходу, так же, как Румбиро, боявшийся в этот миг встретиться взглядами.

…Великий Горн лишил своих верных сынов боли, но не избавил от угрызений совести, душевных переживаний, сожалений и их внешнего проявления – слез. Гном не желал показывать своих мокрых глаз старому другу, а тот в этот миг больше всего боялся их увидеть.

– Мне придется уничтожить Стену Знаний. Она не должна достаться врагу, слишком жирный трофей! – произнес командир заставы и в последний раз поднес флейту к губам.

(обратно)

Глава 10 Добыча не по зубам

Сюрпризы редко приходят в одиночку, и если уж Провидение взялось блистать своей безграничной фантазией, то не успокоится, пока не доведет избранную жертву до полнейшего исступления и потери всех без остатка душевных сил. С людьми ему развлекаться просто и поэтому малоинтересно – две-три внезапные неприятности, следующие одна за другой, и человек разбит, раздавлен, смят. Но когда жертвой травли становится моррон, то жестокое божество вынуждено поднабраться терпения и не рассчитывает на легкий успех. Того, кто однажды уже познал смерть, так просто не запугать обрушившимися невзгодами. Количество заготовленных неприятностей должно быть гораздо большим, да и качество не подкачать.

Разговор с Альто, конечно же, не обрадовал Дарка, но и не заставил опустить руки. Моррону крайне не хотелось участвовать в резне мирных жителей Аргахара, и уж тем более не прельщала перспектива оказаться потом запертым в ловушке. С разрушением Храма Первого Молотобойца миссия Сынов Великого Горна была бы тут же окончена, и жестокое, хотя, возможно, и справедливое божество милостиво даровало бы прощение всем исполнителям своей суровой воли, отозвав Румбиро и весь его отряд из тревожного, суетного мира живых в Залы Почестей и Славы. Что бы сталось с морроном и сопровождающими его разведчиками (если бы они к тому времени были бы еще живы), Великого Горна, похоже, мало интересовало. Кого волнует судьба одолженного молотка, когда гвоздь уже забит в стену?

Положение их было бы весьма незавидным. В разрушенном городе практически невозможно спрятаться, а бежать некуда, поскольку единственный путь к отступлению отрезал бы враг, причем еще задолго до того, как отступавший с боями отряд гномов пересек бы городскую черту. Фактически путники уже сейчас были безнадежно окружены. Шеварийские войска вот-вот должны были высадиться на берег, а все дороги, тоннели и узкие тропы, находящиеся по эту сторону озера, были либо перекрыты обвалом и вели «в никуда», либо выводили окольными путями к Аргахару. Пока Альто говорил, Дарк не только внимательно слушал, но и не сводил глаз с карты, в надежде отыскать на ней хоть узенькую тропку к спасению, выводящую из окрестностей Аргахара в неизведанные для него, но, похоже, уже захваченные и исследованные шеварийцами районы пещерного мира.

Ответа на вопрос «Что делать потом?» с ходу не нашлось, однако Аламез не очень переживал по этому поводу, поскольку чувствовал, что до того, как наступит пора принять решение, ему предстоит преодолеть массу иных неприятностей, как правило, подкрадывающихся незаметно и не оставляющих времени на раздумья.

Дрожь стен и каменных плит под ногами не удивила быстро идущего по коридору моррона, как, впрочем, и чудовищный грохот, доносившийся из-за спины. Вынужденные покинуть заставу воины разрушали свое жилище, не желая оставлять его на поругание врагу. Это было естественно и вовсе не странно, а вот то, что увидел Аламез, едва начав подъем по лестнице, без всяких сомнений, тянуло на полноценный «сюрприз»; пока еще непонятно, приятный или не очень, но точно неожиданный. Ринвы и Крамберга на верхних ступенях лестницы не было. А вход в подземелье был открыт (Дарк понял это, поскольку снаружи доносился целый хор звуков), а завал деревянных обломков и камней над ним полностью разобран. Вдвоем с такой трудоемкой работой да еще в краткие сроки разведчики справиться не смогли б, здесь явно приложили руку гномы, но вот только откуда они снаружи взялись и что делали наверху во время обстрела? Последние звуки вражеской канонады стихли всего несколько секунд назад, а точнее, как только моррон покинул коридор и ступил на лестницу.

Подъем наверх поставил точку над «i» и привел моррона к единственно возможному, хоть с первого взгляда и абсурдному выводу, что внутри подземной обители гарнизона заставы время «шалило» не только с людьми, но не забывало подшутить и над морронами. В действительности с момента, когда нога Дарка ступила на нижнюю ступень лестницы и до того, как сошла с верхней, прошло никак не меньше четверти часа, а ведь он поднимался быстро, практически бежал, и должен был уложиться всего в десять кратких секунд, в крайнем случае в дюжину.

Округа должна была измениться, она просто не могла остаться прежней, учитывая, сколько камней прилетело с кораблей и сколько разрушительной силы было сокрыто в каждом выпущенном катапультой снаряде. Так оно и произошло, но только представшая глазам Аламеза действительность никак не соответствовала уже созданной его богатым воображением картине хаоса и отчаяния. По возвращении на стоянку Дарк ожидал увидеть разрушенные до основания бараки, разнесенные по камушкам костровище с колодцем и многочисленные нагромождения деревянных да металлических обломков, устилающие уродливой неоднородной массой то, что еще совсем недавно было идеально ровным покрытием из отменно подогнанных и довольно прочных каменных плит. Посреди этой мусорной свалки должны были растерянно и опечаленно толпиться неполные две сотни махаканских воинов, озадаченных одним-единственным, общим для всех вопросов: «Как же биться на руинах родной заставы? Как держать и ровнять строй там, где даже трудно стоять?»

На самом деле, наверное, так оно примерно и было, но только не сейчас, а с четверть часа назад, в тот непродолжительный отрезок времени, через который моррон незаметно сам для себя перескочил, перешагивая со ступеньки на ступеньку. Теперь же разгромленная площадь перед уже переставшими существовать бараками приобретала новый вид, причем менялась довольно быстро и в лучшую, с точки зрения повышения обороноспособности, сторону. Весь пограничный отряд во главе со своим командиром (каким-то чудом Альто умудрился оказаться снаружи гораздо раньше Аламеза) трудился над расчисткой завалов и возведением из камней да обломков широкой, но не очень высокой полосы баррикады, перекрывающей всю стоянку от скалы до скалы. Лодырей не было. Как ни странно, но в перетаскивании камней и укреплении насыпи фрагментами стальных конструкций разбитых орудий и обломками досок участвовали даже герканские разведчики, не только очнувшиеся после магического забытья, но и уже успевшие найти общий язык с низкорослыми воинами. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь, как известно, общая беда объединяет, а скорое приближение грозного врага сглаживает все противоречия между союзниками.

Преграда могла бы получиться гораздо выше, тем более что после обстрела материала для нее было предостаточно, а уже отметавшие всё, что было в запасе, катапульты врага скромно молчали, но, к сожалению, у защитников последнего рубежа практически совсем не осталось времени. Едва повернув голову в сторону озера и окинув берег беглым взором, Дарк понял, что кровопролитное сражение вот-вот должно возобновиться. Передышка должна была продлиться еще минуту, от силы две.

Подобно двум огромным рыбинам, решившим покончить жизнь самоубийством, шеварийские суда «выбросились» на сушу, то есть въехали на прибрежную полосу под полными парусами и сразу же накренились на разные борта. Пропоротые об острые камни днища делали невозможным повторный спуск кораблей на воду, но шеварийцы, похоже, на то и не рассчитывали, а собирались после удачного завершения похода вернуться на родину иным, известным только их командирам путем. Такие жертвы осуждаются всеми флотоводцами, но зато дают огромное преимущество в скорости. Нечто подобное совсем недавно проделал фон Кервиц под Кенервардом, и хоть загубил боевые корабли, но добился успеха, заставив врага без боя покинуть пограничную крепость.

Любая тактическая новинка в воинском деле плоха тем, что слухи о ней распространяются мгновенно, и в следующий раз к такой же хитрости может прибегнуть уже враг. Фегустин Лат хорошо запомнил урок, преподнесенный ему герканцами на Верлежском озере под Кенервардом, и теперь с легкостью повторил всё тот же, правда, немного измененный маневр против гарнизона махаканской заставы. Но только вампир не учел, что Сыны Великого Горна не побегут, завидев высадившийся на берег передовой отряд противника, как громко бы обезумевшие матросы ни горлопанили и как бы рьяно ни рвали на себе форменные рубахи.

События развивались стремительно, даже гораздо быстрее, чем Дарк предполагал. Заполненным тяжелой пехотой плотам да лодкам еще оставалось проплыть до берега метров сто пятьдесят – двести, а обезумевшая толпа матросов уже покидала разбитые суда, спрыгивая с нависших над берегом бортов, и, издавая душераздирающий, надрывно-истошный боевой клич и иные нечленораздельные, но громкие звуки, стремительно неслась к почти достроенной баррикаде.

Неизвестно, чем Фегустин Лат приказал опоить корабельные команды и орудийную обслугу, но члены обоих экипажей были явно не в себе. Позабыв о том, что такое дисциплина и строй, едва ступившие на берег матросы не дожидались остальных и тут же кидались в атаку, наивно полагая, что махаканцы испугаются разрозненных, хоть и многочисленных группок нападавших. Чтобы бежать быстрее, матросы срывали с себя на бегу доспехи и безжалостно затаптывали всякого замешкавшегося или оступившегося да упавшего собрата. Для проявления подобной необузданной ярости даже на ратном поле должна иметься веская причина: горечь потери близких людей, делающая будущее существование бессмысленным; или жажда отмщения заклятому врагу, перерезавшему родную деревню; либо что-то еще, столь же значительное. Если же такого мотива нет, но воины крайне возбуждены и, позабыв о безопасности собственных жизней, преисполнены желанием убивать, то, значит, без дурманного зелья дело не обошлось. Только оно способно так быстро поднять боевой дух довольно многочисленного отряда до высот полнейшего, всепоглощающего безумия.

Полководцы частенько жертвуют не только кораблями и прочим военным имуществом, но и жизнями сотен, а то и тысяч солдат для достижения тактических целей. Даже не будь Фегустин Лат вампиром, то есть одним из тех хладнокровных, расчетливых существ, для которых жизнь человека ничто, то все равно поступил бы точно так же. Окажись наместе самовлюбленного кровососа из клана Мартел любой из тех генералов в позолоченных эполетах, кто бывает чаще во дворце, чем в казармах, он непременно пожертвовал бы не только отслужившими свое кораблями, но и их экипажами, не имевшими опыта сражений на суше. И всё это предпринималось лишь ради того, чтобы выиграть время, чтобы не дать махаканцам завершить баррикаду до высадки на берег основных, ударных отрядов.

К сожалению, чаще всего самые грубые и примитивные методы ведения войн оказываются наиболее действенными; и именно тот полководец, чьи приказы далеко не блещут новизной и изяществом, добивается своего, то есть победы. Завидев неорганизованную, но зато охваченную звериной яростью толпу, несущуюся в их сторону, половина Сынов Великого Горна была вынуждена бросить работу и занять места на недостроенной в трех местах баррикаде. Две бреши опасности не представляли, они были настолько узки, что в них одновременно не протиснулось бы более двух солдат, а если в неуклюжих тяжелых доспехах, то одного. Слабым же местом возводимого впопыхах редута был центр; там, где до сих пор зияла дыра в полдюжины шагов шириной.

Спешивший быстрее залезть на возвышенность и помочь махаканцам отбить первый натиск, Аламез в который раз убедился, что Румбиро Альто не просто хороший, а выдающийся командир, способный командовать не только одним-единственным отрядом, но и целой армией. Будь гном человеком благородных кровей, да родись не в подземелье, а на поверхности земли, то легко бы стал главнокомандующим и снискал бы себе славу в веках. Всего за пару секунд в покрытой густой зарослью волос голове старшего гнома родилось единственно правильное решение, как дать отпор передовому отряду врага и успеть достроить баррикаду до прибытия его основных сил. Еще с дюжину секунд громко кричащему и активно размахивающему ручищами командиру заставы понадобилось, чтобы эффективно реорганизовать оборону и перераспределить силы.

Те, кто таскал камни да балки, продолжили их таскать; те же, кто возводил баррикаду, так и занимались строительством временного заслона, а вот силы приготовившихся к отражению атаки гномов поделились на две неравные части. Примерно одна треть защитников убрала оружие и, спустившись вниз, пришла на помощь рабочим, что заметно ускорило носку и укладку подручных средств, ну а две трети заградительного отряда также покинули баррикаду, но только направились совершенно в иную сторону, то есть прямо навстречу быстро приближающемуся врагу. Румбиро правильно рассудил, что пять-шесть десятков махаканцев, умеющих держать строй, без труда отразят нападение двух с лишним сотен опоенных дурманом матросов, к тому же атакующих разрозненной толпой. Командир заставы мудро поступил, отправив отряд навстречу противнику, ведь трудно завершать возведение баррикады, когда на ней бушует бой.

Взобравшись на вершину возводимого рубежа, Дарк по-настоящему растерялся. Замысел врага был понятен, контрмеры махаканцев тоже ясны, но вот что делать ему самому, было неясно. Таскать камни моррону не хотелось, да и вмешиваться в уже налаженный рабочий процесс было в высшей степени глупо. Вступить же в бой вместе с заградительным отрядом Аламез опасался. Во-первых, потому, что он не знал условных команд и только мешался бы под ногами у отменно обученных биться строем махаканцев. Во-вторых, моррон боялся, что опьяненные азартом схватки защитники заставы перепутают его с шеварийцем. Свидетелем одной такой нелепой смерти он уже был. От боевого топора вошедшего в раж гнома погибла Ильза, сражавшаяся против сестер-амазонок на его стороне.

Как ни странно, но именно в моменты такого вот замешательства и рождаются самые дерзкие, отчаянные идеи, способные либо прославить, либо погубить того, в чью голову они пожаловали. Озарение к моррону пришло внезапно, и еще до того, как сформировалось оно в четкую мысль, Дарк вновь услышал чужие голоса.

– Нет! Не сметь! – сурово пробасил Великий Горн, а затем еще добавил пару грозных фраз по-махакански, которые Аламез не понял и поэтому не воспринял всерьез, хоть и подозревал, что это по большей части были угрозы и отборная ругань.

– Рискованно, но запрещать не стану! – прозвучал едва слышимый под землей шёпот Коллективного Разума. – Действуй на свое усмотрение!

Делать выбор – не только почетное право, но и большая ответственность. На этот раз Аламез думать о возможных рисках долго не стал, ведь приз в случае успеха казался настолько высоким, что моррон просто не смог устоять перед соблазном.

Проверив, насколько хорошо держится котомка у него за спиной и не выпадают ли из нее так и не доделанные до конца дротики, Дарк сперва вынул из ножен трофейный меч, но затем, немного подумав, не только вложил его обратно, но и примотал крестовину рукояти к крепежному ремню. Нить для этого дела он позаимствовал из наполовину оторванного Румбиро левого рукава его плотной, но всё же оказавшейся недостаточно прочной для гномьих ручищ куртки. Более-менее закрепив оружие, чтобы оно случайно не выпало, если ему придется проделывать сложные акробатические трюки, моррон вооружился киркой и, спрыгнув с баррикады, побежал следом за заградительным отрядом. К тому времени Сыны Великого Горна уже вступили в бой с первыми группками самых шустрых шеварийских матросов, не просто преисполненных ненавистью к врагу, а одержимых стремлением крушить и убивать.

Ярость – враг воина, она удел неумех-дилетантов, пытающихся хоть немного компенсировать собственным безумием отсутствие боевых навыков. Как правило, тот, кто жаждет крови врага, довольствуется лишь пролитой своей. Бой – не горячечная агония! Бой – столкновения крепких рук, проворных тел и холодных расчетов!

Всего за миг до столкновения с быстро бегущей, громко орущей и угрожающе размахивающей оружием над головами толпой первые ряды махаканского отряда сомкнули щиты, на которые и приняли всю ударную мощь вражеского оружия и врезавшихся в них тел. Шуму было много, а вот толку – мало. Махаканцы выдержали напор десятков разгоряченных шеварийцев, без потерь отразили удары их мечей и тут же принялись теснить быстро остановившуюся, а затем и начавшую пятиться человеческую толпу к берегу, пока еще не пуская в ход грозные двуручные секиры и одноручные боевые топоры.

Дарк по собственному опыту знал, что сбить с ног десяток-другой плотно прижавшихся друг к другу плечами воинов-крепышей не так-то уж и просто. Порой в битвах это не удавалось даже целому кавалерийскому полку, не то что паре сотен неорганизованных пехотинцев, которых даже отрядом-то назвать было нельзя. Низкорослые воины не только умело держались вместе, но и как будто врастали в землю своими короткими, с виду комично неуклюжими ножками. Скосить одним махом подобные «сорняки» было просто-напросто невозможно, их можно было только медленно и очень нудно выкорчевывать, вырывая росточек за росточком. Какое-то время среди имперских офицеров кавалерийских частей блуждала даже поговорка «Отряд гномов проще перепрыгнуть, чем опрокинуть и растоптать!».

Ряды нападавших быстро пополнялись за счет всё прибывавших и прибывавших к месту схватки матросов. Их усилия нанести хоть какой-то урон были смешны. С таким же успехом можно было бы колотиться головами о медленно надвигающуюся стену, а заодно и пытаться изрезать ее ножом. Стальные щиты гномов без труда выдерживали шквал сыпавшихся на них ударов, а руки, удерживающие их над головами, оказались достаточно крепки, чтобы ни разу не дрогнуть. Таким образом, первые десять секунд схватки прошли без потерь. Сошедшиеся отряды противников медленно, но верно пятились обратно к кораблям. Одни почему-то пока не хотели убивать, а другие горели этим желанием, но не имели возможности его реализовать.

Почему командир заградительного отряда избрал именно такую странную, с первого взгляда даже нетипичную для гномов тактику миролюбия и пацифизма, моррону было понятно. К берегу уже приближались плоты с отрядами тяжелой пехоты. Толком с ходу не разобравшись, что происходит, едва ступившие на сушу шеварийские латники атаковали бы прежде всего заградительный отряд, с которым явно не способны были справиться матросы и который уже приблизился на опасное расстояние к кораблям, где скорее всего до сих пор находился командующий подземной экспедицией и его верная свита. Пытаясь защитить штаб, основные силы противника поменяли бы направление своей атаки и немедленно вступили бы в бой, а у строителей баррикады появилось бы пара-другая лишних минут, чтобы завершить редут и заделать большую брешь по самому центру. Как только это бы произошло, махаканские ратники тут же стали бы неспешно отступать к баррикаде, увлекая за собой врагов. И на этой стадии сражения они бы уже не деликатничали…

План махаканцев был Дарку ясен. Он, конечно же, не был гениален, но, в общем и целом, весьма неплох, поскольку с минимальными потерями давал возможность выиграть время и вносил в ряды противника сумятицу. Но вот только беда – Аламеза он совсем не устраивал, ведь он как раз собирался, так сказать, «под шумок» разыгравшегося перед баррикадой сражения попасть на корабль и наконец-то свершить то, что ему так давно хотелось. Мечта моррона была проста – добраться до шеи Фегустина Лата, чтобы отделить её мечом от вампирских плеч или просто и незамысловато свернуть.

Теперь же осуществление задуманного существенно осложнилось и вот-вот должно было оказаться под угрозой. Во-первых, число всё ещё пытавшихся пролить гномью кровь матросов ничуть не поубавилось, а во-вторых, через минуту или полторы подступы к заманчиво накренившимся корабельным бортам перекрыла бы тяжелая пехота противника. Дарку нужно было действовать, притом незамедлительно: либо отказаться от своих помыслов и отступить к баррикаде, либо отважиться на прорыв. Найти третий, оптимальный вариант, к сожалению, не оставалось времени.

На удачу Аламез давно не полагался, уж больно часто она его подводила, а основываться на расчетах можно только тогда, когда достаточно достоверных данных и есть время на их обработку. События развивались стремительно. Сражающиеся проделали практически полпути до оставленных без защиты кораблей; первые плоты уже коснулись кромки берега, а моррон до сих пор топтался на месте, не решаясь бежать ни вперед, ни назад.

Как ни странно, но подтолкнули Дарка к незамедлительному принятию решения не логические доводы, не чутье с объективно сложившимися обстоятельствами, а шеварийские стрелки, подплывающие на плотах. Небольшая группка лучников приметила одинокую мишень, ходившую кругами на открытом и хорошо простреливаемом пространстве невдалеке от места сражения, и тут же вскинула луки. К счастью, хоть расстояние и не было очень большим, но скудное освещение (шеварийцы видели гораздо хуже, чем моррон, поскольку пользовались палками, смоченными в осветительном растворе) не позволило произвести точный выстрел. С полдюжины стрел не долетели до Дарка, а еще примерно столько же, уныло просвистев у него высоко над головою, пронеслись в сторону баррикады. Второй залп должен был последовать всего через пару секунд и был бы гораздо прицельней. Он непременно настиг бы моррона, если бы тот попытался побежать назад, так что у «живой мишени» не оставалось иного выбора, как только помчаться туда, где бушевало до сих пор бескровное сражение (если, конечно, у кого-нибудь из находившихся под действием дурманного зелья шеварийцев не пошла носом кровь; или он в приступе безудержной ярости не разбил лоб о махаканский щит). В этом случае лучники не отважились бы стрелять, боясь попасть по своим. Как правило, солдаты гуманней и мудрей своих командиров и не привыкли жертвовать товарищами ради достижения цели, даже если за это и полагается солидная награда. В отличие от снобов в эполетах, они понимают, что подобное «жертвоприношение» может им аукнуться ножом в спину при первом же наступлении.

Что было сил рванувшись с места, Аламез быстро помчался к толпе, почти окружившей отряд махаканцев и тщетно пытавшейся пробить оборону из плотно сомкнутых щитов. В схватку моррон, конечно же, не хотел ввязываться и поэтому решил сделать небольшой крюк, оббежав место сражения с правой стороны. Этот маневр не только позволил бы ему стать невидимым для лучников, но и держаться подальше от уже приближавшихся к месту сражения первых десятков тяжелой пехоты. Матросам же было не до него, они настолько увлеченно наседали на гномов, что можно было спокойно проскочить за их спинами. Именно это Аламез и собирался сделать.

К несчастью, для успешного завершения удачно начавшегося окружного маневра моррону не хватило каких-то жалких секунд. В тот самый миг, когда Дарк уже почти миновал опасную зону и почувствовал себя в безопасности, произошло непредвиденное, что нельзя иначе назвать, как случайное и очень досадное совпадение.

Заметив спешившее к врагам подкрепление и решив, что их план удался, командир заградительного отряда не увидел смысла долее медлить и отдал приказ своим бойцам перейти от «оборонительного наступления» к «атакующему отходу», то есть, говоря попросту, скомандовал отступать и разрешил пустить в ход секиры да топоры. За спинами корабельной дружины Аламез, конечно же, не увидел, как сплошная стена махаканских щитов разомкнулась, и в узких просветах между ними засверкали острые лезвия, но первые результаты кровавой жатвы не заставили долго ждать. Раздались первые крики, вызванные не яростью, а болью; а уже в следующий миг получившие отпор шеварийцы резко отхлынули назад и чуть не сбили моррона с ног. Упасть Дарк, конечно же, не упал, но неожиданно для себя оказался в задних рядах врагов, да еще и зажатым их взопревшими телами со всех сторон.

Правильно говорится, что «нет худа без добра». В этот миг Аламез интуитивно принял единственно верное решение – не дергаться, и это помогло ему избежать неминуемой расправы. Увлеченные битвой враги не заметили присутствия в своих рядах чужака и больно толкали сжавшегося, напрягшего все тело моррона локтями не потому, что признали в нем неприятеля, а только из-за того, что им не хватало места, чтобы протиснуться в первые ряды схватки.

Сея смерть и щедро одаривая врагов увечьями, отряд гномов стал медленно продвигаться назад к баррикаде. Следом за отступавшими стала перемещаться и изрядно уплотнившаяся толпа, поскольку уже подуставших матросов бесцеремонно потеснили большими и крепкими щитами наконец-то добравшиеся до места схватки ганкруллы. Вступление в бой шеварийской тяжелой пехоты существенно осложнило махаканцам задачу отхода и просто не могло не привести к большим потерям с их стороны, но этого уже Дарк не видел. Несомый толпой в противоположном от нужного направлении, моррон изо всех сил пытался выбраться из хаотично движущейся живой массы и, конечно же, пережил множество незабываемых, да и болезненных моментов. Одни шеварийские вояки только пихали локтями пытавшегося выбраться наружу из гущи сражения чужака, принимаемого скорее всего за обычного труса; другие ему что-то кричали то вслед, то в лицо, а третьи ограничивались лишь плевками, к сожалению, зачастую меткими и попадавшими Дарку в лицо.

И вот, когда спасение уже было близко, один из шеварийцев решил выместить на принятом за дезертира морроне накопившуюся в нем, но так и не вылившуюся на гномьи головы злость. Преградив презренному беглецу путь и ухватив его цепкими пальцами за плечи, рослый и лысый шевариец с огромными, стоящими дыбом усами громко проорал что-то Дарку прямо в лицо, а затем быстро отвел голову назад, наверняка намереваясь наградить презренного труса отработанным ударом крепкого, будто камень, лба.

«Наверняка это боцман! Только эта корабельная братия столь криклива и слюну выделяет обильно! Да и свисток на груди недаром мотается!» – подумал моррон, без долгих раздумий атаковав на опережение. Не испытывая ни малейших угрызений совести, что поступает нечестно и недостойно высокого рыцарского звания, Аламез впился в левую ручищу громилы зубами. Когда же тот дико заорал от боли и отпустил левое плечо жертвы, чтобы правой ладонью попытаться разжать терзавшие его плоть челюсти, Дарк мгновенно схватил освобожденной рукой болтавшийся на шее врага свисток и ловко засунул его в ноздрю боцману (почему-то потом Дарк так и не смог припомнить: в правую иль в левую?).

Выпучив глазища и широко разинув пасть, в которую без труда влезла бы пивная кружка, шевариец заорал так, что у моррона заложило уши. К счастью, это продлилась недолго. Быстрый и резкий удар острой стороной кирки по ноге повалил противника на колени, а тут же вонзившийся в его переносицу кулак заставил закатить глаза и более не издавать громких звуков в непосредственной близи от чужих барабанных перепонок. Отпихнув в сторону обмякшее тело врага, Дарк быстро развернулся, готовый мгновенно отразить нападение. То, что он проделал с боцманом, могло не понравиться матросам с его корабля.

К счастью, эта мера предосторожности оказалась излишней. За это время сражение уже откатилось далеко к баррикаде, и поблизости никого не было, разве что рулевые, отталкивающие пустые плоты от берега шестами и отводящие их подальше от места высадки, да всё прибывающие отряды шеварийцев, которые, только ступив на берег, сразу же спешили вступить в бой. Ни тем ни другим до одиноко стоявшего неподалеку от кораблей воина дела не было, хотя бы потому, что он был человеком, а не гномом. К тому же на плечах Аламеза была куртка шеварийского пехотинца, а на его изрядно вспотевшем лбу, обрамленном мокрыми волосами, не красовалась надпись: «Я чужой!»

«Итак, половина дела сделана, – мысленно отметил Дарк, решивший на всякий случай не рисковать и как можно быстрее добраться до возвышающейся над берегом носовой части ближайшего корабля. – С полчасика ребята Альто продержатся, а там начнут отступать, медленно, организованно, как гномы умеют, оставляя рубеж за рубежом. За это время нужно успеть разыскать на посудинах вампирюгу! Интересно, сколько он при себе охранничков оставил?! Только бы не больше десятка! Люди же они иль кровососы – без разницы! Я так на гномьей заставе всем, чем попало, пропах, что их изнеженные носы меня всё равно не учуют…»

* * *

Первые же минуты боя подтвердили довольно пессимистичный прогноз Аламеза. Долее получаса баррикаду гномам было не удержать, так что действующему в одиночку моррону следовало поторопиться. Шеварийские ганкруллы оказались достойными противниками и почти так же мастерски владели топорами да щитами. Единственное, в чем они всё же уступали низкорослым махаканцам, это в слаженности действий, что, впрочем, немудрено, учитывая, сколько за плечами каждого из Сынов Великого Горна было боев и приобретенного в них опыта. Однако этот недостаток с лихвой компенсировался значительным численным перевесом и свежестью сил только что вступивших в бой пехотинцев. К сожалению, физический труд не только облагораживает, но и изрядно утомляет. Защитники заставы устали, причем не только бойцы заградительного отряда, но и те, кто таскал камни да прочие тяжести, возводя баррикаду. Этого прискорбного факта нельзя было не заметить, глядя со стороны на то, как начался основной этап сражения.

Неся большие потери и изо всех сил стараясь сохранить целостность рядов и избежать окружения, тающий, как снежный ком, отряд махаканцев всё медленней и медленней отступал к баррикаде и вот уже почти совсем остановился. Сил отважных воинов едва хватало, чтобы сдерживать мощный напор врагов, и об организованном отходе уже не могло быть и речи. Бежать же Сыны Великого Горна не хотели, причем далеко не из гордости, а потому что знали – стоит им лишь разомкнуть быстро редеющий строй, и их ждет неминуемая гибель. Выжить так и не добравшиеся до своих махаканцы могли только вместе, плотно прижавшись плечом к плечу и отбивая совместными усилиями непрерывно сыпавшиеся на них со всех сторон удары топоров, молотов, мечей и щитов. Прояви трусость один, пустившись в бегство, и он не только мгновенно сам бы погиб, но и обрёк бы на верную смерть товарищей. К тому же воскрешенные для ратных подвигов гномы мало ценили жизнь, по крайней мере, в том ущербном, упрощенном виде, в котором она им была пожалована.

Несмотря на мужество и стойкость отступавших бойцов, их гибель была лишь вопросом времени, причем каких-то жалких секунд. До укрепления отряд не дотянул всего каких-то сорок-пятьдесят шагов, а настырный враг всё же умудрился зайти с тыла и окончательно отрезать путь к спасению. Долго им было не простоять, но в этот полный трагизма миг Румбиро вновь поступил мудро, проявив не только смекалку, но и завидные навыки пехотного командира.

Едва закончив возведение укрепления, защитники заставы тут же взобрались на его верх и сразу же произвели дружный залп по наседающим на товарищей врагам. Все, у кого имелись арбалеты, вскинули их и, ни секунды не целясь, выстрелили, а остальные почти одновременно метнули камни, целясь в головы ограниченных в движениях и в возможности увернуться шеварийцев. Несмотря на близкое расстояние и довольно большую ударную мощь выпущенных снарядов, урон, к сожалению, оказался невелик. Доспехи тяжелых пехотинцев оказались столь же прочны, как рыцарские, и большинство арбалетных болтов хоть и пробили их, но не смогли добраться до вражеской плоти, натолкнувшись на прочные звенья надетых под них кольчуг или застряв в толстых, плотных гобисонах шеварийских латников. Метание же камней тоже не увенчалось успехом, поскольку многие пролетели мимо шлемов, а те, что попали в цели, смогли лишь причинить боль, но не оглушить до потери сознания.

Из сражения выбыло не более десятка шеварийских воинов, но зато залп с баррикады внес сумятицу во вражеские ряды, и сила натиска заметно ослабела. Одни пехотинцы развернулись к редуту лицом и прикрылись щитами, ожидая новой порции камней и стрел; другие принялись рассматривать раны; а третьи, толкая стоявших рядом, в замешательстве завертелись, не зная, кого им лучше атаковать, и тщетно пытаясь расслышать тонущие в шуме схватки приказы своих командиров. Внесенная неразбериха была гномам на руку, и Альто тут же отдал распоряжения атаковать. Вместо того чтобы выстрелить во второй раз, почти все махаканцы взялись за топоры и с дружным рёвом, заглушающим скрежет металла с остальными звуками сражения, спрыгнули с баррикады и понеслись на врагов, попытавшихся, но так и не успевших вовремя развернуть и выровнять строй. Первые шеренги шеварийцев были зарублены, затоптаны и смяты, но значительный численный перевес вместе с довольно неплохой боевой подготовкой элитных пехотных отрядов быстро дали о себе знать. Враг немного дрогнул, но не побежал, а уже через несколько мгновений ганкруллы сомкнули щиты и достойно встретили гномов. Сражение закипело ещё яростней, чем прежде, а пришедшие на выручку окруженным товарищам махаканцы стали медленно, без малейших признаков паники, отступать к баррикаде, с вершины которой им уже были скинуты несколько дюжин веревок и десяток лестниц.

К сожалению, это всё, что Дарк успел увидеть, ведь медлить долее, безучастно наблюдая за сражением, уже было нельзя. Во-первых, любая вылазка в тыл врага не терпит промедлений и топтания на одном месте, а во-вторых, дежурившие возле плотов и лодок шеварийцы уже принялись искоса посматривать на одинокого пехотинца, не спешившего присоединиться к своему отряду и внести свой вклад в победу, а почему-то ошивающегося возле носовой части одного из кораблей. Форменная куртка шеварийского солдата, позаимствованная Аламезом с плеч убитого, ненадолго выручила его, как впрочем, и то, что он не походил на гнома. Рулевые плотов и лодочники пока что не уделяли его персоне большого внимания, но вскоре непременно могли бы возникнуть вопросы, ответы на которые пришлось бы давать киркой да мечом.

В этом плане Дарк поступил мудро, что отправился на диверсию один, а не прихватил с собой парочку крепких гномов и не заручился поддержкой оставленных им на произвол судьбы герканских соратников. Подручные-махаканцы привлекли бы внимание оставшихся на берегу солдат, которых навскидку было не менее дюжины. Конечно, небольшая стычка перед настоящим делом не помешала бы, а, наоборот, лишь помогла бы моррону размяться, но зато вспугнула бы жертву, пока что чувствующую себя в уютной каюте на борту разбитого корабля, то есть за спинами своих многочисленных солдат, в полнейшей безопасности. Что же касается агентов герканской разведки, то в предстоящей вылазке от парочки было бы мало толку. Во-первых, их нужно было еще убедить в целесообразности затеи и потратить на уговоры уйму драгоценного времени. Во-вторых, они явно сочли бы план слишком рискованным и не согласились бы в нем участвовать. Ну а в-третьих, как о борцах с кровососами что о Ринве, что о Крамберге Дарк был не очень высокого мнения. Они бы только стали беззащитной обузой, которую пришлось бы постоянно выручать из всевозможных бед. Хоть Вильсет и неплохо владел мечом, но был уж чересчур суеверен (недавние события у придорожного трактира были лучшим тому доказательством), и если бы ему пришлось скрестить мечи с вампиром, то он умер бы со страху раньше, чем пропустил бы удар. Ринва же вряд ли испугалась бы близкой встречи с кровососом, но ей элементарно не хватило бы грубой физической силы, чтобы противостоять такому сопернику. Хорошей реакции и смекалки в открытом бою с кровопийцей слишком мало, чтобы рассчитывать на успех. Постоянно же выручать своих подручных Аламезу, естественно, не хотелось, да и за их смерть перед фон Кервицем пришлось бы отчитываться, так что ему было гораздо спокойней, зная, что оба герканца помогают гномам сооружать баррикаду, а если и встретятся лицом к лицу с врагами, то только с обычными людьми.

Стараясь не думать, что со спутниками может случиться беда, и надеясь, что им хватит ума не высовываться из-за могучих спин гномов и не лезть в самую гущу сражения, Дарк осторожно, ни на миг не спуская глаз с находившихся поблизости шеварийцев, подошел к грозно торчащему ввысь бушприту корабля, улучив подходящий момент, высоко подпрыгнул, обхватил всеми четырьмя конечностями свисавший с него канат и быстро полез вверх.

К счастью, у часовых, охранявших плоты с лодками, было много своих забот, и они редко поглядывали в сторону оставленных без присмотра кораблей. Трюк моррона никто не заметил, да и исчезновение мотавшегося без дела пехотинца не вызвало ровным счетом никакого интереса у лодочников и рулевых плотов. Такую беспечность можно было легко объяснить. Сами по себе посудины с пропоротыми днищами уже не представляли интереса, а у находившихся на борту одного из них высоких чинов явно имелась собственная охрана, лично не принимавшая участия в боевых действиях, а следившая исключительно за безопасностью своих господ.

К тому же вряд ли Фегустин Лат удосужился довести до сведения каждого приплывшего с ним солдата, что здесь, в оторванном от внешнего мира подземелье, они воюют не только против гномов, но еще и против двоих людей герканского происхождения и одного очень опасного существа, внешне ничем не отличающегося от человека. Об этом знало лишь ближайшее окружение командующего захватом махаканских владений вампира. Уделом же остальных было полнейшее неведение как этого, по большому счету несущественного, факта, так и наверняка истинной цели подземной экспедиции.

Когда речь заходит о тайных знаниях, да еще не абстрактных, не оторванных от действительности, а легко применимых на практике, ставки в жестоких играх возрастают аж до самых небес, а стоимость человеческих жизней, наоборот, стремится вниз и достигает нулевой отметки. Аламез не сомневался, что по завершении экспедиции на поверхность земли поднимутся лишь члены вампирского клана. Все же остальные шеварийцы, не имеющие прямого или косвенного отношения к дому Мартел, либо будут убиты, а их тела оставлены на съедение пещерным хищникам, либо отправятся кормить своей плотью озерных рыб. Им даже не будет предоставлена честь пасть смертью храбрых на войне с Герканией. Уж слишком велик риск, что они сболтнут лишнего о походе в махаканское подземелье, само существование которого после череды обвалов для большинства людей навеки должно остаться строжайшей тайной.

…На верхней палубе покинутого корабля не было ни души, и этот факт заставил моррона всерьез насторожиться. Даже если он взобрался не на тот корабль, на котором находился Фегустин Лат вместе со свитой, то капитан судна всё равно выставил бы парочку часовых для охраны запасов провизии, припасов, оружия и прочего походного имущества. Впрочем, Аламез не думал, что ошибся, ведь с верхушки накренившейся, как и весь корабль, мачты до сих пор свисал едва колышимый ветром флагманский флажок, а почти у самой лестницы, ведущей на кормовую надстройку, стоял намертво прикрученный к доскам палубы стол и пара мягких кресел.

Крен был довольно большим, но устоять на ногах было можно, да и идти не составило бы труда, причем даже не держась за бортики, свисавшие сверху обрывки канатов, мачты и основательно закрепленные катапульты, ни на йоту не стронувшиеся с мест, когда корабль ударился корпусом о сушу. Учитывая обстоятельства, в частности то, какой силы встряску довелось пережить и судну, и его экипажу, можно было сказать, что вокруг почти идеальный порядок. Мусора не видно, если не считать валявшихся на палубе обрывков канатов да упавшей с командирского стола при резком наклоне посуды. Перед тем как высадиться на берег, матросы даже избавились от пустых ящиков из-под камней-снарядов небольшого размера, причем не пошвыряли их за борт (на поверхности воды вблизи от корабля ничего не плавало), а убрали в трюм. Всё это было в высшей степени нетипично для морской братии и противоестественно, а следовательно, подозрительно…

Едва ступив на скрипучие доски, Дарк потянулся свободной от кирки рукой к перекрестью меча и принялся на ощупь разматывать обвязанную вокруг рукояти и ножен нить. Если врагов поблизости не было видно, то это вовсе не значило, что они все до единого покинули судно. Моррон даже не мог поручиться, что за ним сейчас не наблюдают. Тревожное ощущение близкой опасности присутствовало, особенно учитывая то, что Лат с его холеными прихвостнями на берег не сходили и в лодку не пересаживались. Командир и старшие офицеры экспедиции до сих пор находились здесь, но почему-то не следили с покосившейся палубы за успехами своих солдат, а удалились на нижний ярус, бывший скорее всего и трюмом большого лишь по меркам подземного водоема судна.

Стараясь передвигаться как можно тише, то есть поменьше скрипеть омерзительно халтурно положенными досками (Альто оказался прав, корабль мастерили впопыхах и явно не надеялись, что он прослужит долго), Аламез сперва добрался до прикрученного к палубе болтами стола, а затем и до двери в основании кормовой надстройки, которая определенно вела в трюм. К сожалению, прислушиваться было бессмысленно, гул идущего и, видимо, не собирающегося вскоре прекращаться сражения заглушал все остальные звуки. На всякий случай осторожно (плавно и без лязга) вынув из ножен меч, Дарк столь же аккуратно открыл незапертую дверь и заглянул в темноту лестничного проема.

Увиденное его не обрадовало, но не повергло в отчаяние. На нижней палубе царила не темнота, а всего лишь полумрак, причем тускловатый и не очень сильный источник света находился явно в носовой части трюма. Не на шутку встревожило моррона и то, что он был не зеленым, а багровым, да и к тому же часто мерцал. Насколько Дарка не подводила память, такое свечение испускали вампирские телепорты. Раз магический ход был открыт, значит, Фегустин Лат уже покинул место сражения, и это было очень плохо, ведь в этом случае все усилия Аламеза оказались напрасными, но, с другой стороны, поскольку свечение еще не погасло, телепорт действовал, и ненавистный вампир вместе со свитой еще собирались вернуться на корабль.

Естественно, Дарк понимал, что пользоваться телепортами и прочими чудесными диковинками крайне опасно, тем более если они созданы вампирами и для вампиров. Неизвестно, что бы произошло, вступи в багровое свечение не кровопийца из клана Мартел, а обычный человек или моррон. Магический ход мог, к примеру, взорваться, разметав чужака на мелкие куски, либо перенести его в смертельную ловушку: в замкнутое помещение, заполненное вооруженными до зубов врагами; в сырую казематную яму или куда-нибудь ещё, в очень малоприятное место. Но это был шанс, которым грех не воспользоваться; шанс, не тратя долгие недели на блуждание по темному подземелью, сразу попасть в логово врага, в самое сердце вражеской цитадели, куда скорее всего и отправился ненавистный ему Фегустин Лат за помощью или с докладом.

Аламез боялся принять решение столь ответственное, что у него даже слегка закружилась голова. С одной стороны, перспективы были очень радужными, а с другой, страх потерять всё, в том числе и погубить жизни многих легионеров, включая собственную, не позволял сделать рискованный шаг. Промучившись с полминуты сомнениями, Дарк нашел компромисс – отказаться от путешествия в неизвестность, а ограничиться лишь засадой, устроенной в трюме между мешками с провизией. При выходе из телепорта что сам Лат, что все его приспешники были бы наиболее уязвимы и практически беззащитны. Во-первых, они не ожидали бы нападения, а, во-вторых, насколько морронам было известно, телепорты вампиров не были рассчитаны на одновременное перемещение сразу нескольких существ. Враги появлялись бы из глубины магического свечения один за другим, а не все вместе, что многократно увеличивало шансы их быстро и, главное, без труда перебить. Обрадовавшись, что нашел самый оптимальный выход, при котором и успеха добиться легко, и своей головой рисковать придется лишь в рамках разумного, моррон быстро сбежал по крутой лесенке в корабельный трюм и даже не старался не скрипеть ступеньками.

В отличие от верхней палубы, где царили почти идеальный порядок и относительная чистота, трюм корабля напоминал огромную свалку, да к тому же еще и заполненную доходившей возле лестницы аж до колен водой, а у кормы и того более. Во многом быстрому затоплению кормовой и средней части трюма (корпус лишь частично находился в воде, а его передняя часть с пропоротым днищем покоилась на суше) поспособствовали отсутствие цельных, герметично перекрывающихся переборок да недостаточно плотно забитые паклей, которая, естественно, частично или полностью вылетела при столкновении с берегом, щели в бортах. Наверняка, когда судно садилось на мель, капитан приказал убрать паруса, чтобы сбавить скорость, но, видимо, оплошал, отдав это распоряжение слишком поздно. Всё уложенное вдоль бортов штабелями добро: мешки, тюки, связки с оружием, запасные паруса, бочонки и прочие грузы при ударе основательно встряхнуло и перетряхнуло. Бесценные в походе запасы теперь превратились в жалкое месиво из рассыпавшихся круп, разбросанных вещей, плавающих в воде набухших караваев и раздавленных колбас. Бардак из содержимого рваных мешков и прочего барахла был везде, но всё же сквозь него была проделана аккуратная тропка, ведущая, как нетрудно догадаться, от самой лестницы в носовую часть, то есть туда, откуда исходило мерно мерцающее багровое свечение. Поскольку трюм был поделен на отсеки лишь номинально и посередине имелся довольно широкий проход без дверей (к сожалению, в настоящее время основательно загроможденный хламом), Дарк сразу же приметил источник свечения, не столь уж и тусклый, если прямо на него смотреть.

Внутренние помещения разбитого корабля освещал настоящий, действующий телепорт, но только существенно сузившийся и составлявший в режиме ожидания повторного использования не более трети метра в диаметре. Шеварийские вампиры были опасными противниками, поскольку педантично относились даже к мелочам. Аламез мог поклясться головой, что они специально уменьшили размер активированного портала, чтобы, во-первых, поберечь магическую силу, за счет которой он поддерживался, а, во-вторых, чтобы воспрепятствовать случайному проникновению в главную цитадель своего клана либо не в меру любознательного соотечественника-матроса, случайно забредшего в трюм, либо забравшегося на покинутый корабль врага. Даже если бы Дарк очень сильно захотел протиснуться в зависший на высоте в полтора метра от пола и мерно мерцавший багровый круг, то не смог бы так узко сдвинуть плечи, а затем, подпрыгнув, резко поджать колени, чтобы ни одна часть его тела не оказалась за внешней гранью магической окружности.

Принципа действия телепортов моррон не знал, поскольку единственно знакомый ему маг хоть и был немного сведущ в этом вопросе, но никогда не вдавался при нем в детали. Однако из бесед с Мартином Гентаром Аламез отчетливо запомнил, что кромка любого портала опасней остро заточенного лезвия топора. Она мгновенно и совершенно бескровно делит любой соприкоснувшийся с ней объект на две части: одна переносится в пункт назначения, а другая остается в исходной точке. Тот, кто не ведал этой особенности и был беспечен, мог легко лишиться рук, головы или ног.

Воспользоваться телепортом, находившимся как бы в наполовину свернутом виде, не представлялось возможным, так что о перемещении в убежище вампиров чужака и речи быть не могло. Однако этих мер безопасности Фегустину Лату почему-то показалось мало, и он еще оставил в трюме часового, правда, совершенно не бдительного и, несмотря на капитанские эполеты на его мундире, не имеющего ни малейшего представления о том, что такое устав и дисциплина.

Как только моррон повернулся лицом к носовой части корабля, то увидел в дальнем конце трюма не только свечение телепорта, но и караулившего его офицера, одного из тех лощеных щеголей, из которых состояла походная свита Фегустина Лата. Развалившись на составленных вместе наподобие кресла винных бочонках, молодой холеный вельможа мирно спал, издавая звуки, явно недостойные его аристократического происхождения. На вид он был еще совсем юнцом, хоть здравый смысл подсказывал моррону, что спящий часовой гораздо старше тех лет, на которые выглядел. Во-первых, трудно дослужиться до капитана, причем, судя по изящному и очень дорогому мундиру, гвардейского полка, к восемнадцати-девятнадцати годам. Даже учитывая очень знатное происхождение отпрыска, такой высокий чин сразу было не получить, что в шеварийской, что в любой иной армии. Во-вторых, юноша явно был из числа кровососущих, что доказывала не только его чуть бледноватая кожа, но и сам факт нахождения возле телепорта. Клан Мартел не доверяет свои тайны кому попало. В свое отсутствие Лат мог поручить охранять магический проход только другому вампиру, тому, кто был повязан с ним не только общностью интересов, но и узами крови.

Внешность спящего была обманчива, причем наверняка во всем, а не только в количестве лет, которые он прожил на белом свете. Не исключено, что в щуплом, тщедушном тельце долговязого парня сокрыта сила богатыря, а его тонкие, с виду слабенькие пальчики могли запросто проломить человеку грудную клетку, предварительно пробив нательную кольчугу среднего качества или кожаную броню.

Единственное, в чем Дарк мог быть абсолютно уверен, так в том, что беспечный караульный мертвецки напился и теперь не просто дремал, а спал нездорово крепким сном. Он ни за что бы не очнулся, пустись Аламез в пляс, заори что есть мочи или отхлещи недотепу ладонью по его бледным, но всё же слегка порозовевшим от выпитого вина щекам. Пять пустых бутылок, валявшихся у молодого вампира под ногами, были лучшим доказательством этого предположения. Шестой же сосуд с «солдатским счастьем» горе-офицер ещё сжимал в левой руке, в то время как пальчики правой ласково оглаживали покоившуюся на подлокотнике кресла слегка надкушенную куриную ножку. Неизвестно, что снилось нарушителю устава караульной службы и за что он принимал во сне гладкую, нежную, хорошо пропеченную куриную кожицу, но на его тонких губках застыла умильная улыбка, настолько противная, что моррону захотелось пройтись по лицу спящего не только ладонью…

Угрозы спящий не представлял, поскольку не только находился в неподходящем для схватки состоянии, но и не имел при себе оружия, если, конечно, не считать ножа, которым он пригвоздил к одному из бочонков кусок надкушенной, изгрызенной зубами колбасы, о который пьяный вампир, похоже, подтачивал затупившиеся клыки. Доспехов на теле юнца тоже не было. Темно-синий мундир, расстегнутый нараспашку, выставлял напоказ не только белоснежную нательную рубаху, но и небогатую мышцами, костлявую и к тому же абсолютно безволосую грудь.

Уснувшего часового не понадобилось бы даже оглушать, его можно было бы просто связать и, сбросив с трона из бочонков, оттащить в темный угол, но Аламез не увидел причин деликатничать. Как известно, лучший вампир – мертвый вампир. К тому же молодой офицер в дорогом мундире элитного полка олицетворял собой очень многое, что моррон презирал, когда был еще человеком. Дослужившийся до чина гвардейского капитана имперской кавалерии Аламез до глубины души ненавидел высокопарных, надменных снобов, не любящих воевать собственными руками, но охотно заставляющих других проходить через все ужасы войны, презиравших собственных солдат и бессовестным образом отбиравших у них «львиную долю» почестей и наград.

Немного подумав, но так и не найдя достойной причины оставить кровососа в живых, моррон двинулся на мирно посапывающего во сне врага. Таиться не было смысла, так что Дарк даже не пытался ступать тихо и обходить попадавшиеся на пути предметы. Один не очень сильный удар кирки по широкому лбу охранника портала, и сезон охоты на вампиров из клана Мартел можно было считать открытым. Ставить зарубки на орудии убийства или собирать трофеи в виде клыков Аламез не собирался, но не считал зазорным вести счет собственноручно убиенных шеварийских кровососов. Уж больно соклановцы Лата разозлили Дарка, заманив в ловушку целый отряд морронов и в одночасье пленив всех, кто его знал и ценил.

Занеся для удара кирку, Дарк быстро приблизился к жертве, но когда до посапывающего вампира осталась всего пара-тройка шагов, произошло невозможное. Шеварийский офицер проснулся и, еще не открыв глаз, повернул голову в сторону не думавшего таиться убийцы.

– Почем шлендаешь трусляво?! Колбас отожрать захотькалось, быкалочу мазуйное?! Маршем в сечку-рубку, доходяка помойная! – не по возрастустрогим голосом и властно произнес офицер по-шеварийски, видимо приняв Дарка за хитреца-солдата, вздумавшего под шумок полакомиться дармовой выпивкой и колбасой, пока его боевые товарищи воевали.

Скорее всего виновницей роковой ошибки сонного вампира стала трофейная куртка на плечах Аламеза, настолько пропахшая солдатским потом, что отбивала все остальные запахи, в том числе и тот, что исходил от крови нового хозяина. В ней моррон не только выглядел, но и пах как боец шеварийской легкой пехоты.

– Ты-ы-ы?! – испуганно и надрывно выкрикнул вампир, лениво открыв глаза и тут же встрепенувшись.

Это произошло всего за миг до того, как острая кирка с размаху вонзилась в покрывшийся морщинами лоб кровососа и поделила его голову пополам. Вампир признал Дарка, что, впрочем, было немудрено. Фегустин Лат явно объяснил своей свите, кто наблюдал за ходом сражения с крыши казармы и насколько он опасен, но предупреждение не помогло, по крайней мере, одному из приближенных вампиров.

Орудие горной добычи легко раздробило череп и так же без затруднений вышло обратно. Вид раскроенной головы был ужасен, причем не только из-за мгновенно запачкавших ворот мундир ошметков мозгов и крови, но и из-за острых осколков костей, отвратительно торчащих наружу. Смерть посетила вампира столь внезапно, что он не только не почувствовал боли, но даже не задергался в прощальных конвульсиях спонтанно сокращающихся мышц.

Цинично протерев запачканную кирку о дорогую ткань офицерского одеяния, Дарк решил убрать обезображенный труп с глаз долой. Отвратный вид умерщвленного часового не только вызывал у него легкий приступ тошноты, но и мог спугнуть остальных вампиров, которые в любой миг могли вернуться из телепорта. Сперва моррон хотел просто ударить мертвое тело в грудь ногой, а затем, повалив его таким образом на пол, зацепить киркой и оттащить в дальний угол. Там мертвеца можно бы было легко спрятать, например, завалив полупустыми мешками да бочками. Однако здравый смысл вовремя подсказал Дарку, что стоит действовать более деликатно; так, чтобы не перепачкать полтрюма. Только выйдя из телепорта, враг мог почувствовать запах крови мертвого собрата и скрыться обратно, чтобы тут же вернуться с целой дюжиной, если не более, крепких бойцов. Во избежание столь нежелательных последствий, труп нужно было перенести аккуратно, по возможности плотно завернуть в толстую, грубую ткань, например парусину или мешковину, а затем уж завалить, причем лучше всего пахучими припасами со стойкими ароматами.

Поборов лень и несвоевременно появившееся чувство брезгливости, Аламез приблизился к трону из бочек вплотную и бережно, чтобы не запачкаться, ухватил труп за лацканы быстро пропитавшегося кровью мундира. Стоило лишь моррону сжать пальцами тонкую, мягкую ткань и слегка потянуть мертвое тело на себя, как он тут же понял, сколь роковую ошибку только что совершил. Имея дело с вампирами, да еще мало изученного вида, не следовало полностью доверять своим глазам, а перед тем, как спокойно убрать оружие и приблизиться к жертве вплотную, не мешало бы нанести еще парочку-другую ударов, например: пронзить мечом сердце или срубить с плеч обезображенное нечто на месте головы.

Едва Аламез коснулся мертвеца, как его единственный уцелевший глаз ожил и, не моргая, уставился на неудачливого убийцу, а тонкие губы «покойничка» растянулись в пакостной ухмылке. Отпрянуть назад моррон не успел, бессильно повисшие руки вдруг ожили и крепко впились в рукава его курки. Сперва каким-то чудом выживший вампир слегка притянул Дарка к себе, а затем сильно и резко оттолкнул, откинув к противоположному борту. Насладиться полетом Аламез не успел. Краткий миг, проведенный в воздухе, сменился болезненным ударом о доски, волной прокатившимся по спине и как будто заполнившим мгновенно съежившиеся легкие грудой камней, не позволявшей ни вздохнуть, ни выдохнуть. Хорошо еще, что инстинкты не подвели, и моррон успел вовремя сгруппироваться, чем уберег затылок и локти от знакомства с корабельным бортом. Ударившись головой, Дарк наверняка потерял бы сознание, а врезавшись в крепкие доски локтями, на какое-то время потерял бы возможность шевелить руками. Но этого, к счастью, не произошло. При приземлении Аламез хоть и пострадал, но не превратился в беспомощное тело.

– Беда с вами, с морронами! – рассмеялась изуродованная голова плавно и грациозно поднявшегося с бочек кровососа. – Всегда напролом прёте, даже неинтересно воевать. Доверчивы, как дети, и полагаетесь только на грубую силу!

На этот раз вампир предпочел для общения герканский язык, что весьма обрадовало собеседника. Грудь через силу поднявшегося на ноги Аламеза болела, и он боялся, что если услышит еще хоть пару фраз на комичном шеварийском, бывшем скорее диалектом герканского, чем полноценным языком, то не выдержит напряжения в легких и задохнется. Кстати, именно из-за боли в груди Дарк и промолчал, а не вступил в дискуссию с ожившим мертвецом, продемонстрировавшим чудеса живучести и наглости.

– Что молчишь, Аламез? Сказать, что ли, нечего? – усмехнулся наполовину обезглавленный вампир, запахнув на груди мундир и надевая поверх широкий пояс, на котором хоть и висели ножны, но пустые, без меча или иного оружия. – Надо же, у нашей пташки в зобу дыханье сперло!

– Шляпой рожу прикрой! Мозги-то наружу, не дай бог, застудишь! Дурачком станешь! – с трудом произнес всё ещё тяжело и часто дышавший моррон, сжимая в руке не выроненный в полете меч и пытаясь определить, куда же отлетела кирка.

– Смешно! Оценил! – кивнул остатками головы вампир, раздвинув ноги на ширину плеч и величественно сложив руки на залитой его собственной кровью груди. – Но я поступлю немного по-иному…

Слегка нагнувшись, шеварийский офицер подобрал с пола бутылку вина, легким движением пальцев откупорил её и тут же целиком вылил в рот содержимое. Дарк чувствовал, что это было не просто вино и что ему следовало воспрепятствовать этому действу, но грудь еще чудовищно болела, да и спина с трудом шевелилась. Всё, что он пока еще мог, так только собираться с силами и искать слегка затуманенным взором, куда же отлетела кирка.

Чудо почти мгновенного восстановления поврежденных тканей не заставило себя долго ждать. Едва опустошенная бутылка разбилась об пол, как голова вампира уже была на месте, правда, черты лица кровососа еще не восстановились, а лобовые кости и надбровные дуги походили на ком только что взошедшего теста. Светло-серая однородная масса, занявшая место поврежденных участков, постоянно пульсировала и вздымалась, в точности воссоздавая форму верхней части головы. Неизвестно, сколько бы продлился процесс полного восстановления. Кровопийца посчитал, что и так показал слишком многое, и скрыл дальнейшие изменения.

Не успел Аламез и глазом моргнуть, как темно-синий, изрядно залитый кровью врага мундир куда-то исчез, а на теле неподвижно застывшего вампира откуда-то появились (как будто проступили сквозь кожу) отменно начищенные и ладно подогнанные доспехи. С виду в пластинчатой броне не было ничего необычного, в таких кирасах и шлемах ходили многие шеварийские, да и некоторые герканские рыцари, но зоркий глаз моррона мгновенно подметил одну маленькую деталь… настораживающую и пугающую. Хорошие доспехи отличаются от плохих не только прочностью сплава и отменной подгонкой отдельных частей под фигуру хозяина, но и тем, насколько узки стыки. Чем уже, тем лучше; чем плотнее части доспеха прилегают одна к другой, тем у врага меньше шансов попасть в прорезь мечом или узким лезвием кинжала. Броня же вампира хоть и выглядела как обычная рыцарская, но вообще не имела щелей. Кираса плавно переходила в наплечники и в поножи и при ближайшем рассмотрении походила на цельный костюм, не имевший ни единого зазора. В суматохе боя или на дальнем расстоянии этой особенности было не рассмотреть, другое дело вблизи, да еще при хорошей видимости. Теперь стало понятно, почему ни Лат, ни его свита не носили брони. К чему таскать на плечах груду железа, когда его в случае необходимости можно так быстро надеть.

Весь процесс восстановления, а заодно и облачения врага продлился не долее пяти секунд. Примерно столько же понадобилось Аламезу, чтобы более-менее сносно дышать и унять боль, всё ещё гуляющую по онемевшим, ставшим твердыми мышцам спины. Решив, что долее медлить нельзя, а то как бы в руках противника еще не появился огромный двуручный меч, Дарк атаковал первым, сперва запустив в неподвижно застывшее изваяние попавшимся под руку окороком, а затем быстро сократив дистанцию прыжком и нанеся точный укол мечом в нижнюю часть живота.

Отбить летящий в голову окорок вампир успел, а вот от лезвия, нацеленного ему чуть ниже пупка, не ушел, впрочем, в том вовсе и не было необходимости. Соприкоснувшись с кирасой из неизвестного сплава, острие меча тут же проскользнуло вверх, оставив на доспехах не очень глубокую царапину. Вампир слегка отшатнулся назад и громко рассмеялся, не столько веселясь, сколько желая морально подавить противника, демонстрируя ему свою неуязвимость и смехотворность всяких попыток пробить несокрушимую броню.

После укола Дарк тут же отпрыгнул назад и, выхватив из воды под ногами рваный, всего лишь наполовину заполненный крупою мешок, снова метнул его в голову противника. Моррон и не думал, что сможет ранить врага первым же ударом, поэтому особо и не расстроился. Главное, он убедился, что латы были настоящими, а не иллюзорными. Меч против них был практически бесполезен; в его рубящий удар нужно было вложить всю свою силу, чтобы пробить столь прочную сталь. Самым эффективным оружием против магического доспеха стал бы боевой клевец или утерянная где-то здесь кирка.

Враг не был великодушен и не дал моррону времени на поиски. Так и не вооружившись мечом, а предпочитая бить облаченными в стальные перчатки руками, вампир ринулся в атаку и насел на Дарка с такой силой, что первая передышка возникла только тогда, когда моррон коснулся спиной кормы. Зажатый в угол и изумленно взиравший на выщербленное, да еще и погнутое лезвие меча, изрядно пострадавшее при ударах о неизвестную, но очень прочную сталь, Аламез не впал в отчаяние, а решил в корне изменить тактику ведения неравного боя. Броня делала вампира практически неуязвимым, но зато заметно снижала скорость его реакции и делала чуть менее поворотливым.

Высоко подняв меч над головой, моррон отразил удар правой перчатки врага, идущий сверху вниз, а затем, вместо того чтобы подставить меч под опускающуюся на его голову левую руку, резко присел, отпрянул в сторону и совершил кувырок через голову, в результате которого хоть и выронил оружие, хоть и нахлебался изрядно перемешавшейся с пивом и вином воды, но зато мгновенно оказался за спиной потерявшего его из вида вампира.

«Раз латы пробить нельзя, надо сделать так, чтобы противнику в них стало плохо!» – руководствуясь именно этой древней как мир истиной, моррон обеими руками ухватился за ближайший бочонок, поднял его над головой и, не раздумывая, разбил о голову едва успевшего повернуться к нему лицом противнику. Доспехи, конечно, выдержали удар, но зато их оглушенный владелец пошатнулся и непременно упал бы, если бы не оперся спиною о доски кормы.

– Ну что, господин кровосос, не изволите ли отведать керейского?! Кажется, семилетней выдержки! – не скрывая злорадства, прокричал Дарк, отскочив еще шагов на пять назад, и перешел от оглушения бочонками к метанию бутылок. – Иль вы более трехгодичное гуппертальское предпочитаете?! Жаль, шеварийских помоев под рукой нет, вам бы они привычней были!

– Порву, на части раздеру! – с ненавистью шипел в ответ вампир, едва успевая отбивать руками непрерывно летящие в него бутылки и упорно пытаясь идти вперед.

Более двух третей снарядов, естественно, не достигли цели, а были разбиты вдребезги в процессе отражения, отчего и без того спертый воздух в трюме довольно быстро наполнился удушливыми винными парами. Наверное, в основном по этой причине медленно отступавшему метателю выпивки стало весело. Каждая бутыль, разбивающаяся о голову или о плечи замешкавшегося вампира, приводила Дарка к новому приступу необузданного, демонического смеха, от которого даже самому смеющемуся было немного не по себе. Аламез и представить не мог, что спонтанно родившаяся в его голове мысль приведет к столь славной и быстрой победе над почти непобедимым противником.

Рыцарь-вампир преследовал отступавшего к носовой части моррона всё медленней и медленней, причем после третьего или четвертого десятка загубленных бутылок, он стал отбивать быстро летящие в него снаряды лишь правой рукой, а левой пытался зажать нос. Атмосфера в трюме становилась всё удушливей и удушливей, от такого ядреного амбре, которое воцарилось в замкнутом пространстве корабля, потерял бы сознание любой именитый пропойца. Аламеза самого изрядно шатало и чуть не тошнило, но он держался, зная, что вампиру с его чутким обонянием должно быть в сотню раз хуже. Буйная смесь резких запахов сводила кровопийцу с ума и медленно убивала…

И вот наконец-то настал тот миг, когда закованный в тяжелые доспехи вампир сперва упал на колени, а затем, полностью обессилев, грузно повалился в воду. Умереть он вряд ли умер, но сознание точно потерял. Не тратя даром времени, Дарк приступил к поискам потерянной кирки, а найдя её рядом с одним из разбитых бочонков, незамедлительно приступил к завершающему этапу скоротечного и даже комичного, хоть и ужасно зловонного сражения.

Подойдя к лежащему на спине и практически полностью скрытому водой противнику, Дарк замахнулся киркой и нанес сильный удар острой кромкой в самый центр кирасы. По руке победителя прокатилась ощутимая дрожь, но горняцкий инструмент сделал своё дело, пробив в доспехе небольшую дырочку, из которой тут же потекла струйка темно-красной крови. Аламез хотел ударить во второй раз, чтобы расширить отверстие и углубить рану, но в самый последний момент остановился. Едва очутившись на поверхности лат живительная влага вдруг загустела и подобно плотной пленке затянула пробитое отверстие. Вначале своеобразная «пробка» оставалась темно-красной, но затем поблекла и стала такого же цвета, как доспехи.

«А если это вовсе не вампир! – пришла в голову пораженного увиденным моррона шальная мысль. – Не могут же шеварийские кровососы так разительно отличаться от остальных кровопийц? Насколько изменили их природу, их сущность, знания древних народов? Нет, быть такого не может! Гном никогда не станет человеком, а человек не обратится в гнома! Да и какая, собственно, разница?! Главное, что они уязвимы! Если уж кирка в латах дырку проделала, так хороший гномий топор их на куски порубит! Сложно, конечно, биться против того, кто восстанавливается гораздо быстрее тебя да доспехи собственной кровью латает; сложно, но возможно, и это главное!»

Добить поверженного противника моррону, к сожалению, не удалось, поскольку до этого момента лишь мерно мерцавший телепорт стал быстро увеличиваться в размерах, постепенно заполняя всю носовую часть трюма. Вампиры возвращались, возможно, первым на корабль ступил бы сам Фегустин Лат, но у Аламеза не было шанса это проверить. Во-первых, моррон уже сильно устал и не выдержал бы схватки с несколькими кровососами в замкнутом пространстве трюма. Во-вторых, из всего оружия у него осталась лишь кирка, как оказалось, хоть и действенная, но недостаточно мощная в бою против вампирских доспехов. Ну а в-третьих, и это стало основной причиной позорного отступления, Дарк уже так надышался винными парами, что еле стоял на ногах и вот-вот мог сам потерять сознание. Биться же в удушливой, смрадной атмосфере вообще не представлялось возможным.

(обратно)

Глава 11 Отступление

Работа диверсанта или разведчика ориентирована на результат и состоит из трех одинаково важных этапов, не считая подготовительной стадии, которой зачастую из-за элементарной нехватки времени пренебрегают. Проникновение, исполнение, отход – вот три кита, на которых зиждется нелегкая работа во вражеском тылу; вот три критерия, по которым судят эффективность действий агентов, практически никогда не вдаваясь в более детальное рассмотрение объективных обстоятельств и трудностей. Любому полководцу важно, чтобы его порученец-разведчик добрался до места, собрал сведения и сумел их донести до штаба. С диверсиями же дело обстоит немного иначе, успешное возвращение группы отважных солдат в свой полк иль отряд волнует лишь их самих, главное же – уничтожение выбранного объекта.

Жизнь опять преподнесла Дарку сюрприз, одарив удивительным парадоксом. Он начал операцию как диверсант, а заканчивал как разведчик. Проникновение в тыл врага прошло относительно гладко, по крайней мере, моррону не в чем было себя упрекнуть; а вот физическая невозможность выполнения поставленной самому себе задачи привела к необходимости довольствоваться малым, то есть сбором сведений.

Узнал он немногое, но зато важное – как противостоять врагу, обладающему магическими доспехами. Вампирская броня была крепка, появлялась мгновенно, как будто прорастая сквозь кожу, и была способна быстро «ремонтировать» себя за счет попадающей на нее крови владельца. Слабой же стороной вражеских доспехов являлась неспособность защитить хозяина от немеханических повреждений. Выбор оружия против нее был очевиден – либо отменная сталь, не чета обычным армейским мечам, либо все то, что как-то воздействовало на органы чувств, прежде всего, на слишком хорошо развитое обоняние вампиров. Возможно, также существенный вред причинили бы огонь и сильная отрава. Боевые предпочтения врага, к сожалению, остались неизученными, во-первых, из-за того, что поединок в основном велся в нетипичной для схваток манере, а во-вторых, потому что вампир вообще не пользовался оружием, то ли не воспринимая моррона всерьез и потешаясь, то ли выполняя приказ Лата при случае оглушить и пленить Аламеза.

Добытые сведения хороши лишь тогда, когда есть возможность их донести до своих. В ситуации же с Дарком это означало лишь одно – выбраться живым самому. Морроны были далеко, да и все, кого он знал и с кем мог поделиться этим секретом, находились в плену. Сынов Великого Горна вряд ли заинтересовали бы такие подробности, хотя бы потому, что они доживали последние часы своей проклятой жизни, и что их острые, выкованные из добротных махаканских сплавов топоры могли прорубить любые доспехи, будь они даже из гранита или самой крепкой на свете стали. Наверное, именно по этой причине шеварийские вампиры и опасались вступать в бой с воскрешенными гномами сами, а послали против них обычных солдат, которых так или иначе, но все равно ждала бы смерть вместо возвращения на родину. Герканские же разведчики пока не заслужили доверия Дарка, они в любой миг могли ударить ему в спину. В общем, делиться секретом оказалось не с кем, и задача Аламеза от этого немного упростилась, хоть в целом и не стала легче.

Похоже, время опять исказилось, сыграв с морроном злую шутку. В трюме корабля он провел не долее четверти часа (по крайней мере, так думал), и когда выбежал на верхнюю палубу, то ожидал увидеть всё ещё идущее на баррикаде сражение, но ратная «жатва» уже стихла, уступив место тихим походным будням.

Корабль был пуст, никто из переживших битву матросов не вернулся на судно, видимо подчиняясь приказу, отданному Латом перед высадкой. К такому выводу Дарк пришел, мельком взглянув на судно по соседству, где царили суета и оживление. Не желая утруждать себя подъемом на палубу, а затем, после похода в трюм, еще и спуском с него, остатки команды пробили большую дыру в борту уже и без того загубленного корабля и вытаскивали на берег припасы, в основном еду, поскольку парусина и прочие судовые припасы были на суше без надобности.

Вся прибрежная полоса, да и большинство соединенных вместе канатами и подведенных вплотную к суше плотов были заполнены отдыхавшими войсками. Навскидку трудно было сказать, сколько врагов пережили сражение: четыре сотни, пять, шесть, а может, и того более. После короткого, но, видимо, тяжелого боя ратники позволили себе снять доспехи. За исключением цепочки выставленных в шагах пятидесяти от берега часовых да еще десятка-другого особо стеснительных личностей, почти все шеварийцы были по пояс голыми. Одни спали, другие перевязывали раны, попутно болтая о том о сём с товарищами и утоляя жажду вином; третьим повезло меньше – их отрядили рубить на дрова более-менее сухие корабельные обломки, разводить костры и заниматься готовкой. Младших офицеров и сержантов в толпе солдат видно не было, но Аламез не сомневался, что они находились там, а иначе… иначе поварские команды так усердно не работали бы, да и скучавшие на постах часовые не стеснялись бы в открытую похлебывать винишко из фляг.

Потратив пару-другую секунд на беглый осмотр ближайшего пространства, Аламез устремил взор вдаль; туда, где еще совсем недавно кипело жестокое сражение, а теперь царили тишина и мертвецкий покой. Ничего особенного моррон не увидел, только руины и трупы; груды камня, искореженного металла и медленно остывающих тел. Они устилали стоянку почти сплошным и ровным ковром перед баррикадой, а также от вершины до основания весь наполовину разрушенный редут. Трупы, которые никто не убирал, поскольку победители обессилели, а пленных в бою не было. Единственное, что сделали проявившие капельку брезгливости шеварийцы, так расчистили от мертвых тел полоску шагов в двадцать шириной, отделяющую походный лагерь от поля ожесточенного побоища.

Над взятым штурмом укреплением одиноко развевался шеварийский флаг, но выглядел он как-то до смешного убого и, несмотря на всю свою многоцветность, абсолютно не радовал глаз. Не обошлось дело и без любимой воинской забавы, то есть двух-трех дюжин воткнутых в редут копий с насаженными на их острия головами убитых гномов. Когда победа дается большой ценой, то издевательства над мертвыми телами врагов хоть как-то удерживают боевой дух от падения в бездну апатии или даже отчаяния.

Прекрасно понимая, что долго на палубе задерживаться не стоит, ведь в любой миг из трюма на нее могли подняться Лат и остальные вампиры, Аламез подбежал к корме и по свисавшему вниз канату быстро соскользнул в воду. Конечно, выбраться на берег можно было бы без водных процедур, к тому же спрыгнуть с разбитой о камни носовой надстройки корабля было гораздо проще, но в этом случае его появление привлекло бы внимание расположившихся рядом с судном солдат. Не говорившему по-шеварийски моррону пришлось бы как-то объяснять, кто он, из какого отряда и почему нарушил приказ, посетив после боя флагманский корабль. В этом случае провал был неизбежен, в то время как появление на берегу мокрого с ног до головы пехотинца не привлекло бы внимания. Таких солдат было много: одни отхлебнули слишком много вина и, утратив координацию движений, свалились с плота, других ради шутки столкнули товарищи.

Погружение в холодную воду подземного озера, к счастью, прошло без всплесков. Ближайшие плоты находились довольно далеко от кормы. Видевшие окружающий мир лишь в ущербном зеленом свете солдаты, даже если и смотрели бы в его сторону, то всё равно не различили бы, как он покидал по канату корабль, а вот шум воды мог бы их насторожить и побудить к крайне нежелательным для Дарка действиям. Шеварийцы наверняка знали, что в озере водится много хищной рыбы. Единственный всплеск возле плотов, единственная тень, промелькнувшая над плохо просматриваемой поверхностью воды, могли спровоцировать дружный залп полусотни вряд ли разряженных после боя арбалетов. Те, кому не досталось место на берегу, скорее всего, были настороже и не желали по глупой случайности стать кормом для рыб.

Недолгое купание взбодрило моррона, а встретивший его на суше холодящий ветерок заставил сразу двигаться, а не стоять на месте. Быстро оглядевшись и убедившись, что никто из плотно сидевших возле костров солдат не проявляет к нему ни малейшего интереса, Дарк направился к противоположной стороне походного лагеря, то есть туда, где начиналась расчищенная от трупов и камней полоса. К сожалению, с киркой пришлось распрощаться в воде, ведь вид расхаживающего по стоянке с горняцким инструментом на плече солдата вызвал бы подозрения, а вот на безоружного пехотинца, наоборот, внимания никто не обращал. Многие в этой схватке лишились оружия и, едва отдохнув на бережку, лениво брели на поле ристалища в надежде подыскать подходящий под свою руку меч или топор. Примерно три или четыре десятка шеварийских солдат расхаживали между трупами в поисках достойной замены либо утерянному, либо поломанному оружию. Часовые им не мешали, их задача состояла лишь в том, чтобы вовремя оповестить войско, если отступившие в глубь пещер махаканцы вдруг вздумают вернуться или на место недавней бойни решат пожаловать хищники.

Никогда не грешно совмещать приятное с полезным. Ну а уж если выпал шанс сделать сразу два нужных дела одновременно, то от такого подарка судьбы глупо отказываться. Руководствуясь этой логикой и чувствуя себя в относительной безопасности, Аламез не просто пошел в сторону павшей баррикады, а принялся, как все остальные, блуждавшие между трупами солдаты, подыскивать себе достойное оружие. Вначале Дарка поражало, почему шеварийцы брезговали трофейными топорами, а подбирали лишь мечи и прочий инструментарий убийства отечественной ковки, но вскоре он нашел ответ и быстро разобрался, что к чему. Армейские уставы и устные запреты командиров брать в качестве трофеев вражеское оружие и броню были совершенно ни при чем, как, впрочем, и иные неудобства, типа слишком коротких рукоятей более острых и крепких топоров и неподходящие размеры прочных доспехов. Причина крылась совершенно в ином.

Каким-то образом Великий Горн воздействовал на ход времени в подземелье, причем избирательно. Шеварийские захватчики того не замечали, а вот моррон стал свидетелем сразу двух небольших скачков. В первый раз это случилось, когда вышел он из подземного убежища гарнизона, а защитники границы уже возводили баррикаду; ну а во второй – совсем недавно, как только он покинул трюм корабля. Вначале время сдвинулось лишь минут на пятнадцать, а недавний скачок украл из жизни моррона целый час. Дарк глубоко ошибался, наивно полагая, что таким странным образом подземное божество целенаправленно воздействует на него, и поэтому терялся в догадках, ища тайный смысл ускорения течения секунд и минут.

А на самом деле оба раза Аламез становился жертвой лишь небольшого побочного эффекта, так сказать, технической неполадки плохо отлаженных в плане него божественных чар, пытавшихся оградить от нежелательных последствий колдовства временно зачисленного в ряды Сынов Великого Горна моррона. Говоря проще, ни люди, находившиеся в подземелье, ни пережившие обстрел, а затем и побоище воскрешенные гномы временных скачков не замечали, поскольку чары были направлены лишь на тех защитников границы, кто принял смерть в бою, кто пал, защищая родной Махакан. Особенности же организма Дарка были настолько уникальны для этих мест, что Великий Горн не смог их точно идентифицировать и полностью оградить от нежелательных временных сдвигов.

Правда открылась Аламезу внезапно, причем в тот самый миг, когда он впервые взглянул на убитых Сынов Великого Горна, а также на их доспехи и оружие. Трупы гномов должны были только-только начать остывать, ну а выглядели так, как будто пролежали в сырой земле уже более года. Процессы разложения мягких тканей, казалось, близились к завершению, а крепкие, толстые кости бородачей изрядно пожелтели. Еще недавно блестевшие поверхности махаканских топоров, щитов, доспехов и шлемов теперь покрывал уродливый грязно-рыжий налет ржавчины, а выеденные ею выемки в металле увеличивались прямо на глазах.

Смысл происходящего был ясен и прост, Великий Горн не желал надолго оставлять врагу тела мертвых своих «сынов» на поругание, и также не хотел, чтобы захватчики пользовались махаканским оружием. Именно по этой причине он сдвинул временные пласты так, что одна секунда для Дарка, живых махаканцев и шеварийцев была равна дням, а то и неделям для отслужившей плоти и стали. Уникальность же воздействия этого эффекта на Аламеза состояла в том, что в первые сотые иль даже тысячные доли секунды с начала работы «временного механизма уничтожения» он воспринимался как мертвец, а уж затем как живое существо. В общей сложности Великий Горн похитил у моррона примерно полтора часа жизни, что было смехотворно в масштабе вечности.

Внезапно найденная разгадка великого таинства временных скачков расстроила Аламеза, ведь он как раз хотел подобрать себе именно махаканский топор; оружие, хоть и не подогнанное под человеческую руку и поэтому довольно неудобное, но зато очень эффективное против магической вампирской брони. У кровососов не хватило бы крови залатать те дыры, которые бы оставило острое и широкое махаканское лезвие. Но поскольку попользоваться трофеем мешал сам Великий Горн, то Дарку не оставалось иного выбора, как пока довольствоваться армейскими образцами шеварийской ковки.

На глаза блуждавшего среди трупов моррона попадалось множество всякого добра, в том числе и массивные топоры ганкруллов, но найти подходящее оружие оказалось непросто. От ударов об махаканскую сталь и доспехи оружие захватчиков сильно пострадало. Одни клинки обломились, другие настолько затупились, что ими можно было пользоваться лишь как дубинами, третьи покрылись уродливыми зазубринами. Найти меч или топор в хорошем состоянии было счастьем, за которое к тому же потерявшие оружие в бою и теперь ищущие ему замену шеварийские пехотинцы ожесточенно дрались. Только за то время, что Дарк присоединился к поискам, вспыхнули четыре массовые драки, каждая из которых закончилась не разбитым носом, а более серьезными увечьями. Никто из счастливцев не хотел уступать более-менее стоящую находку и был готов биться за нее всеми подручными средствами вплоть до потери сознания или всех зубов. Победители были напуганы стойкостью немногочисленного, по сравнению с их войском, отряда гномов. Хорошее оружие было одним из тех немногих чудес, которое могло бы сохранить владельцу жизнь. Уступить его было всё равно что пожертвовать место в шлюпке, когда корабль тонет.

Отчаявшись, что его поиски приведут хоть к какому-то достойному результату, Аламез подобрал первый попавшийся под руку, выщербленный меч и тут же засунул его в ножны. Он продолжал делать вид, что внимательно рассматривает оружие, лежащее среди трупов, а сам постепенно продвигался всё ближе и ближе к цепочке часовых, перекрывавшей подступы к уже недалекой баррикаде. Почему-то офицеры запретили солдатам обыскивать взятый ими редут: то ли опасаясь дезертирства (хотя куда в подземелье было бежать?), то ли боясь, что прекрасно видящие в кромешной тьме махаканцы могут незаметно подкрасться к занятой поисками группке солдат и потихоньку перерезать ее, а находящиеся вдалеке товарищи не успеют прийти на помощь. Трудно сказать, какое распоряжение отдал бы сам Дарк, окажись он на месте одного из шеварийских командиров, скорее всего также приказал бы держаться в поле зрения часовых и не выходить за оцепление.

Солдаты, стерегущие покой лагеря, были расставлены с довольно большими интервалами, что, впрочем, никак не облегчало побег. Прорваться сквозь оцепление неожиданным и быстрым броском казалось легко, но вот тот факт, что за спинами часовых висели скорострельные луки или котомки с настоящими боевыми дротиками, оставлял очень мало шансов добраться живым до находившегося шагах в ста пятидесяти укрепления. От погони бы Дарк ушел, через строй врагов попытался бы прорваться, но рисковать, изображая живую мишень, моррону не хотелось. К сожалению, он был недостаточно быстр, чтобы уйти от летящих вдогонку стрел, да и густо покрытая трупами местность мало способствовало быстрому бегу. Хитрость тоже ничем не помогла бы, в голову Аламеза так и не пришло достойного способа хотя бы на десяток минут отвлечь караульных. Единственное, на что еще стоило рассчитывать неудачливому диверсанту, пытающемуся выбраться из лагеря врагов, была скрытность.

Внезапно раздавшийся за спиной рёв походной трубы чуть было не привел к сердечному приступу. В груди вздрогнувшего всем телом моррона вдруг больно закололо. Обернувшись через плечо, Дарк увидел, что произошло самое страшное, то, чего он боялся и чего с минуты на минуту ожидал. Отдыхавшие возле костров отряды начали медленно строиться, но не для того, чтобы продолжить поход, а только затем, чтобы провести перекличку. Вернувшись на корабль, Фегустин Лат быстро смекнул, что моррону некуда деться. Внеплановое построение отрядов проводилось лишь с одной-единственной целью – вычислить чужака в безликой массе солдат.

Повинуясь сигналу трубы, означавшему в данном случае приказ, блуждавшие по месту битвы мародеры поспешили к своим отрядам. Еще несколько секунд, и уже поворачивающиеся лицом к озеру часовые поторопили бы замешкавшегося на поле одиночку-бойца, вначале словесно, а затем и стрелами. Хоть Дарк был полностью не уверен в успехе своего недоработанного замысла, но делать нечего, нужно было либо срочно действовать, либо с позором сдаваться на милость врагу. Поскольку второе было абсолютно неприемлемо, Аламезу не оставалось ничего иного, как только рухнуть навзничь на груду мертвых тел и медленно, осторожно поползти по трупам, не спуская глаз с часовых.

Через нос моррон старался не дышать, рот держал лишь слегка приоткрытым, хоть это и не избавило его обоняние от массы неприятных запахов, а открытые участки лица и рук от неприятных соприкосновений с липкой слизью. О происхождении этой мерзкой субстанции противно было даже подумать, в лучшем случае это была всего лишь медленно густеющая кровь, в худшем – та же кровь, но только с примесью желудочных соков, вытекающих по капле наружу из распоротых брюшин.

Прогулка по-пластунски была омерзительной, но позволила Дарку незаметно проползти сквозь цепь часовых. Дело было даже не в том, что шеварийские караульные были брезгливы и старались не замечать, что вокруг них лежат кучи мертвых тел, чересчур быстро разлагающихся и отвратно пахнущих. Суть замысла моррона крылась в том, что искусственное освещение, особенности которого он уже постиг, не позволяло видеть часовым мелкие детали и замечать изменения на почти однородном, монотонном темно-зеленом фоне, простирающемся как вдали от них, так и прямо у них под ногами. Если бы Дарк шел в полный рост, то был бы как на ладони, но когда он пополз по трупам, то фактически превратился в невидимку.

За пять минут, которые потом было противно вспоминать, моррон беспрепятственно добрался до баррикады и скрылся за ней. Теперь ему уже ничто не мешало подняться в полный рост и бегом добраться до распахнутых настежь ворот, за которыми простирался неизвестный мир махаканских подземелий. На этот раз никто не пытался Дарка остановить ни руганью, ни болезненными ударами в живот. Великий Горн удлинил «поводок», на котором держал позаимствованного на время моррона.

* * *

Подземный мир махаканских пещер пленил Аламеза своей диковинной красотой и яркостью красок, однако не заставил позабыть о делах, срочность которых то и дело подтверждали звуки походных труб, доносившиеся с захваченной пограничной заставы. Проведя перекличку, но так и не обнаружив в своих рядах чужака, шеварийские войска готовились к броску, а значит, фора моррона составляла не более десяти-пятнадцати минут.

Медленно обведя взором нереально красивый, изобилующий цветами и многообразием их бесчисленных оттенков пейзаж открывшегося перед ним подземного ландшафта, Дарк печально вздохнул. К сожалению, он должен был убить в себе ценителя прекрасного и продолжить путь, хоть мог любоваться часами высокими пещерными сводами и диковинной растительностью, покрывавшей пестрым ковром не только обочину аккуратно вымощенной кирпичом и ничуть не пострадавшей за долгие десятилетия запустения караванной дороги, но и неровные, покатые стены огромной подземной расщелины. Вместо этого моррону приходилось заниматься куда менее приятными, но насущными и жизненно важными делами.

Прежде всего беглец внимательно осмотрел ближайшие окрестности и немного успокоился, не обнаружив в радиусе примерно ста пятидесяти шагов ни хищных тварей, ни щелей в горном монолите, из которых они могли бы вылезти, учуяв исходивший от него тошнотворный для любого человека, но аппетитный для всех плотоядных существ аромат свежего мяса. Ползанье по трупам хоть и помогло ему незаметно покинуть вражеский лагерь, но не обошлось без нежелательных последствий. Его одежда, руки и лицо были перемазаны чужой кровью и покрыты множеством мелких ошметков. Если раньше специфический запах, исходивший от моррона, отпугивал хищников, то теперь, наоборот, привлекал, и с этим ничего нельзя было поделать. У Дарка не оставалось времени, чтобы переодеться, а щеголять нагишом в мире, о котором он мало что знал, было крайне неразумно. К тому же интуиция подсказывала Аламезу, что в скором будущем ему еще предстоят бои, причем гораздо раньше, чем выпадет шанс разжиться трофеями.

Едва убедившись, что в настоящий момент нападение зверей ему не угрожает, Дарк ненадолго закрыл глаза и попытался припомнить карту местности, которую ему показал Альто на ныне уже разрушенной, как, впрочем, и всё убежище, Стене Знаний. Беда была в том, что моррон не знал, куда ему надо идти. Гномы построили стоянку на пересечении двух караванных путей, и теперь оставалось только гадать, по какой из дорог и в какую сторону ушел махаканский отряд к Аргахару. Возможных вариантов было четыре. Неправильный выбор не только привел бы к задержке в пути, заведя в перекрытый обвалом тупик, но и лишил бы надежды догнать отступавших. В отличие от Дарка, вампиры явно знали, какую из дорог следовало выбрать. Ошибись он сейчас, и между ним и союзниками оказалось бы все вражеское войско, первые отряды которого, кажется, уже двинулись в путь.

К сожалению, память подвела моррона, так и не сумев за считаные секунды восстановить нужный участок карты, но зато не оплошал Румбиро, предугадавший, что старый друг попытается их догнать и столкнется с трудностями при выборе правильного пути. Командир заставы оставил знак, указывающий, какому направлению нужно следовать. Повнимательней приглядевшись к месту самого пересечения караванных путей, Дарк заметил что-то ярко поблескивающее на тусклом, как будто поглощающем свет покрытии из аккуратно уложенных кирпичей. Когда же моррон подбежал к перекрестку, то увидел настоящую стрелку, выложенную обломками шеварийского оружия на одной из дорог. Высоко оценив не только предусмотрительность, но и изобретательность друга, Аламез на всякий случай распинал стальные обломки ногами (хоть был абсолютно уверен, что Лат знает, куда идти) и без раздумий отправился в подсказанном направлении.

Первые минуты моррон бежал, причем довольно быстро, но вскоре сперва сбавил темп, а затем и вовсе перешел на шаг. Местность сильно изменилась, проход в скальной породе заметно сузился, растительность по краям обочины стала гораздо выше, да и в стенах подземелья появились довольно широкие щели, возможно, ведущие прямиком в норы хищников. Большому отряду уже прошедших вперед гномов или идущим за по пятам шеварийцам нечего было опасаться нападения хищных тварей, а вот одинокий путник легко мог стать добычей, поэтому Дарку приходилось не только ступать тихо, но и вслушиваться в воцарившуюся вокруг тишину. Конечно, можно было бы попытаться преодолеть опасный участок местности быстрой пробежкой, но Аламез решил экономить силы, которые должны были вскоре понадобиться, и понапрасну не рисковать. К тому же невдалеке у дороги он, наконец, заметил то, ради чего утруждал себя вырезанием дротиков и долгим тасканием котомки на спине.

В подземном мире много всяких чудес, но Дарк ни на секунду не усомнился, что его взору предстала именно та диковинка, о которой ему когда-то давно поведали у костра гномы. Огромный цветок вышиной с человеческий рост вызывающе возвышался над прочей, не доходившей вблизи от него даже до колен растительностью. Он привлекал внимание не только небывало большим размером и красотой своего продолговатого лилово-фиолетового бутона, но и чудным, манящим запахом. Неизвестно, как называли это растение ученые мужи с поверхности земли (если они вообще знали о его существовании), но гномы в шутку величали его «матерый убийца», или сокращенно «МУ».

Довольно широкий, примерно в палец толщиной, стебель цветка со множеством отростков, густо покрытых небольшими листами, издалека очень напоминал стройный женский стан, причем изогнувшийся в весьма соблазнительной позе. К тому же чаще всего лишь наполовину раскрывающийся бутон очень походил на женскую голову, обрамленную длинными распущенными волосами. Цветок был необычайно красив и всем своим видом манил путника свернуть с дороги и насладиться вблизи благоуханиями его нежных, время от времени меняющихся ароматов. Бывало, в эту ловушку попадались новички-караванщики, только начинающие усваивать азы сложной походной жизни, но чаще всего жертвой хищного растения становились звери. Подманив к себе жертву почти вплотную, плотоядный цветок выстреливал отравленными шипами, мгновенно парализующими живое существо, ну а скрытые под псевдотравой (бывшей на самом деле частью растения) корни быстро высасывали из добычи живительные соки. За несколько часов довольно крупный зверь превращался в ссохшийся труп, но и лишенные влаги останки также служили пищей, которую хищное растение усваивало за пару последующих дней. Таким образом, вблизи от растения не оставалось даже фрагментов костей умерщвленных жертв. Оно было практически идеальным убийцей, способным не только завлечь любую добычу в ловушку и быстро умертвить её без малейшего риска для собственного существования, но и уничтожить следы своего преступления.

Караванщики-гномы долгое время лишь вырубали или выжигали эти опасные, хоть и божественно красивые растения, но затем поняли, какими отменными боевыми свойствами обладает сокрытый в их стеблях да листьях яд, стали собирать их и даже какое-то время пытались разводить, но, правда, безуспешно…

Достоинств у отравы растительного происхождения было множество. Во-первых, жертва погибалаили оказывалась парализованной, едва яд попадал в кровь. Сама же добыча не становилась заразной, и ее мясо можно было употреблять в пищу. Во-вторых, попадая на сталь клинков или наконечники стрел, отрава мгновенно впитывалась в волокна металла и становилась их неотъемлемой частью. Оружие не надо было повторно смачивать в яде перед каждым боем; пропитанный однажды, меч оставался отравленным навсегда. В-третьих, до отравленных предметов можно было смело дотрагиваться, лишь бы на пальцах не было открытых ранок. И четвертое, самое ценное свойство – яд действовал безотказно на всех существ: и на хищных подземных тварей, и на вампиров. «МУ» не мог убить и, как следствие, переварить оживших мертвецов, точнее, воскрешенных существ: морронов и Сынов Великого Горна. Правда, об этом Дарк узнал лишь в самый последний момент.

Конечно, Аламез не поддался чарам манящих флюидов. Приблизившись к растению на минимально безопасное расстояние, он остановился и, достав из ножен меч, стал прикидывать, какими должны быть траектория и сила броска, чтобы затупившееся в бою лезвие смогло бы перерубить на лету стебель между вторыми и третьими снизу стволовыми отростками. Именно туда махаканские караванщики обычно метились из арбалетов, чтобы обезвредить «МУ» перед тем, как к нему подойти и выжать ценную отраву. Точное попадание в ту область всегда гарантировало успех; оно перебивало продольные волокна, ответственные за выброс шипов.

Сложность задачи состояла в том, что у Дарка не было арбалета, да и попытка была лишь одна. Моррон сомневался, что справится, и даже хотел отказаться от затеи, поскольку в случае неудачи лишался меча, но неожиданно появившийся у него в голове глас Великого Горна мгновенно развеял все сомнения.

«Яд для тя что для тя ж припарка! – лениво проворчал сонный бас, а затем, сообразив, что намек оказался чересчур тонким и не был понят, изъяснился проще: – Ни один яд мертвяка не возьмет! Позудит, поноет, почешешься! Сдюжишь, коль нужно для дела, а времечка зазря не теряй!»

Когда всемогущий создатель, хоть и не твой лично, не просто снисходит до общения, а еще и утруждает себя разъяснениями, то колебаться просто грешно. Ни на секунду не усомнившись в правдивости божественного заверения, Дарк решительно шагнул вперед и тут же ощутил, как острые шипы, пронзая не только штаны, но и толстую кожу куртки, вонзаются в тело и выделяют яд. В следующий миг моррон с ужасом почувствовал, что обжигающая его изнутри отрава разносится по всему организму кровью. Мышцы стали твердеть и непроизвольно сокращаться. Вот-вот жжение в артериях и венах должно было достигнуть головы, но произошло невозможное – как будто горевшая кровь вдруг в буквальном смысле слова застыла в жилах, а боль с резью куда-то ушли, оставив после себя лишь два неприятных ощущения. Первым был зуд, хоть сильный, но вполне терпимый; а второе – невероятная липкость и влажность приклеившейся к одежде кожи. Немного приподняв вверх рукав форменной куртки, Аламез не без удивления обнаружил, что вся его рука была покрыта не только ярко-красными пятнами сыпи, но и какой-то желтовато-зеленоватой слизью, весьма напоминавшей гной. Как ни странно, но выделения устрашали его своим видом недолго. На открытом воздухе они за пару секунд испарились, а та вязкая влага, что была под одеждой, столь же быстро впиталась в подкладку куртки. Его тело, повинующееся совсем иным природным законам, чем иные живые организмы, приняло в себя сильную отраву, локализовало её, не дав добраться до мозга, и тут же вывело наружу через кожные поры.

На пару секунд Дарк почувствовал приятную эйфорию, ощутил себя почти неуязвимым божеством, но здравый смысл быстро урезонил разыгравшиеся эмоции, напомнив моррону об идущих за ним по пятам врагах и о здешнем зверье, которое, возможно, уже почувствовало приближение добычи, с ног до головы покрытой лакомым соусом из запекшейся крови. Не тратя времени на выдергивание глубоко засевших в теле шипов, общее число которых составляло четыре, а то и все пять десятков, моррон приблизился к уже беззащитному «убийце» и без всяких сожалений, что губит несказанную красоту, голыми руками сорвал с толстого стебля голову-бутон. Он специально не воспользовался мечом, чтобы насладиться кратким мигом победы, да и к тому же старался не разбрызгать остатки ценного яда, которого в стебле после залпа шипами осталось не столь уж и много.

Гномы не преувеличили, когда поведали моррону в шермдарнских степях, что яд диковинного растения практически мгновенно проникает в металл, причем чем выше качество стали, тем быстрее. На выщербленном лезвии меча капли яда исчезли мгновенно, а вот в слегка подточенные и частично избавленные от ржавчины гвозди впитались за три-четыре секунды.

Теперь Дарк вздохнул с облегчением, ведь он был готов ко встрече с любым противником. Отойдя от обезглавленного цветка, уже не источавшего притягательный аромат, моррон позволил себе ненадолго задержаться, чтобы вытащить шипы, впившиеся в ноги. Острые инородные предметы, глубоко проникшие в мышцы от пояса до колен, причиняли боль при малейшем движении. Она, конечно, была вполне терпимой, но необычайно раздражала Аламеза, точно так же, как не дает покоя крошечный камушек, залетевший в сапог. Избавиться от остальных, уже истративших весь яд колючек можно было и позже, ведь кожаная куртка шеварийского пехотинца оказалась достойной преградой на их пути и не позволила глубоко проникнуть в плоть.

Относительно легко справившись с этой задачей, Дарк закинул за спину котомку и поспешил продолжить путь, уже не таясь и не опасаясь встреч с дикими обитателями подземелья. Реальную угрозу хищники еще представляли, ведь они могли притаиться и напасть на торопившегося моррона внезапно, из укрытия, однако времени в запасе у Дарка оставалось не очень много, так что приходилось идти на малый риск, чтобы избежать большой беды. Передовые отряды врагов скорее всего покинули стоянку, а отступавшие махаканцы, возможно, уже достигли пропасти, через которую была возведена переправа. Румбиро мог не дождаться его возвращения и, почувствовав близость шеварийцев, слишком рано отдать приказ разрушить мост. Даже лучшие из лучших командиры порой совершают ошибки, тем более когда их подручные настолько недисциплинированны, что самовольно, без всякого предупреждения, покидают отряд во время боевых действий.

* * *

Беда коварна и всегда приходит именно с той стороны, с которой не ожидаешь, и выбирает для нападения самый неожиданный миг. С четверть часа моррон быстро бежал, держа отравленный меч наготове в руке и неусыпно наблюдая за каждым кустом, за каждой щелью в скале, мимо которой проходил его путь. Окружающий мир был красив и враждебен, он таил в себе множество опасностей и как будто только и ждал, когда одинокий путник потеряет бдительность.

Быстрый бег и постоянное напряжение изрядно утомили моррона, что, впрочем, немудрено, поскольку Дарк уже не помнил, когда в последний раз спал и ел. Румбиро отменно его поил, но вот о еде для старого друга не позаботился, наверное, потому, что давненько позабыл, как важна для всех живых существ пища. Так всегда бывает, если сам чем-то не пользуешься, то считаешь это необязательным и для остальных. Что люди, что гномы постоянно совершают одну и ту же ошибку – меряют мир лишь на свой аршин, почему-то забывая о том, что важные для них вещи могут оказаться никчемными для остальных и, соответственно, наоборот.

Отменно вымощенный участок караванного пути сменился обычной дорогой, обильно покрытой россыпью мелких камней. Бежать стало намного труднее, да и местность была здесь гораздо опасней. Справа не было даже обочины, там сразу возвышалась неровная вертикаль скалы со множеством выбоин и глубоких трещин, в каждой из которых могла притаиться голодная тварь. Хотя будь Дарк хищником, то засел бы в засаду по другую сторону от дороги; там, где высокая растительность то и дело сменялась оврагами и впадинами. К тому же протоптанная за века сапожищами гномов да проторенная скрипучими колесами груженых телег колея постоянно петляла, и из-за любого внезапного поворота на Дарка мог выскочить один или сразу несколько клыкастых и когтистых врагов.

Время от времени до слуха моррона доносились всевозможные тревожные звуки: то отрывистое пощелкивание, то приглушенный рык, то отдаленный вой вышедшего или выползшего на охоту зверя. Дикие обитатели пещер явно почуяли запах, исходивший от окровавленной куртки, но пока не нападали, то ли преследуя быстро перемещавшуюся дичь, то ли готовя западню.

Пребывавший в постоянном напряжении, Аламез позволил себе расслабиться лишь тогда, когда миновал очередной крутой поворот дороги и сразу же за ним увидел небольшой отряд гномов, точнее, Сынов Великого Горна. Шестеро махаканских воителей мирно сидели кружком прямо посередине колеи и распивали небольшой бочонок, не обращая при этом никакого внимания на дорогу. Дарк сразу понял, что это не часовые, охранявшие покой отряда, и не разведчики, следившие за приближением врага, а специально высланная навстречу ему боевая группа. Альто предвидел, что у моррона могли возникнуть трудности, и отправил подмогу, которая почему-то взялась своевольничать и недобросовестно исполнила приказ, усевшись пить.

Стараясь унять внезапно вскипевшую внутри злость, Аламез специально замедлил бег, а затем и вовсе перешел на шаг. Хоть поступок встречающих был возмутителен и, без всяких сомнений, заслуживал разбирательства военного трибунала, но склока в данный момент и при данных обстоятельствах была ни к чему. Сыны Великого Горна знали, что вскоре встретят смерть, и позволяли себе некие вольности. А любая попытка укрепить пошатнувшуюся дисциплину привела бы лишь к противоположным последствиям.

Любители выпивки приметили Дарка, только когда он приблизился к группе примерно на тридцать шагов, но при этом повели себя более чем странно. Вместо того чтобы приветствовать моррона маханием рук или выкриками, махаканцы дружно вскочили на короткие ножки и вскинули арбалеты, нацелив их на союзника. Аламез резко остановился, пытаясь понять, в чем дело, и только после непозволительно долгого замешательства в целую пару секунд сообразил, что к чему. За его спиной внезапно возникло движение, заставившее моррона инстинктивно согнуться, присесть, отпрянуть прыжком в сторону и тут же развернуться, выставив вперед на полусогнутой руке отравленный меч. Издав чудовищный грохот, сотрясая землю и подняв клубы пыли, на то самое место, где он только что стоял, приземлился огромный, напрочь лишенный шерсти и глаз зверь. Внешне тварь напоминала обритую собаку, но только чересчур клыкастую, слишком мускулистую, да размером в полтора человеческих роста и добрых четыре метра длиной.

Промахнувшись, чудовище тут же решило достать ускользнувшую в самый последний момент добычу мощным и быстрым ударом когтистой лапы, но едва успело поднять вверх мускулистую конечность и развернуть в сторону Дарка на две третьих состоявшую из зловонной пасти морду, как в его тушу почти одновременно вонзились шесть арбалетных болтов. Несмотря на то что ни один из них не попал в жизненно важные органы, страшный зверь мгновенно обмяк и грузно повалился на землю.

«Надо же, не один я, выходит, догадался отравой пользоваться! – подумал моррон, выпрямляясь в полный рост и с любопытством осматривая испускавшего последний дух зверя. – Только интересно, какой?! Что-то я по дороге срезанных цветов более не видел…»

– Мало того, что мешкать, так аще и ротозейничать изволим, милостивый государь! Ужо притомились, вас ожидаючи, аж на семь осьмых бочонка притомились… – нарочито важно, с упреком произнес один из троих подошедших гномов, не глядя на Дарка, но зато внимательно осматривая только что прекратившую дышать тварь. – Слышь, Ерука, кажись, энто манкрикор… только чой-то большой, да и хвостяры нет…

– Чо городишь, головешка ушастая?! – возмущенно ответил второй махаканец, подойдя к трупу вплотную и цинично встав сапогом прямо на вывалившийся из пасти язык. – Манкрикоров, что ль, не видел?! Они покрупней будут, да чешуей по хребтине покрыты. Это ж севорбалн – переросток, причем старый… в немощь вошедший ужо, а иначе б дурень увернуться не успел!

– Коль дурнем парня аще назовешь, бочонок в пасть запихну! – пригрозил третий подошедший, наградив товарища ощутимым тычком в бок. – Я с ним под Стеной Кодвусийской бился, да и Альто он давний дружок! Хошь огрести, так продолжай тявкать!

Парочка махаканцев мгновенно схватилась за грудки, а третий воин схватил за шивороты обоих, пытаясь приподнять, встряхнуть и урезонить. По опыту зная, что в ссору подвыпивших гномов человеку лучше не встревать, поскольку можно легко оказаться крайним и получить тумаков сразу от всех участников назревающей потасовки, моррон вложил в ножны меч и поспешил отойти в сторону. Трое остальных гномов показались Дарку более трезвыми, а следовательно, и разумными. Это подтверждал хотя бы тот факт, что вместо того, чтобы попусту спорить, какого хищника они пристрелили, иль лезть друг с другом в бессмысленную драку, махаканцы под шумок приканчивали бочонок вина.

– Болты в «МУ» вымочены? – кратко спросил моррон, обращаясь к смотревшему на него воину.

– В нём, – так же кратко ответил махаканец, допив остатки вина и подвесив на пояс кружку. – А ты отколь про цветок-убийцу знаешь?

– Румбиро, – не моргнув глазом, соврал Аламез, уже не помня, как звали гнома, открывшего ему секрет яда подземного растения.

– Коль мы с заставы отлучиться могли б, да цветочков понарубать, так бы фиг с маслом эти гады прорвались! – с тяжким грудным звуком горечи и печали просопел гном, вытирая мокрые и липкие от вина ладони о бороду. – А так чо… чуток поднабрали ядку, конешно, да на отряд весь не хватит… С пары цветов много отравы не навыжимаешь…

– Шеварийцы на марше, – Аламез повернул разговор в нужное русло. – Думаю, их авангард через четверть часа иль даже раньше уже здесь будет. Надо выдвигаться. До отряда далеко? Переправу навести успели?

– Эй, хватит мутузиться, выходим! – громко прокричал махаканец дерущимся и закинул разряженный арбалет на плечо, а затем скупо ответил хоть и союзнику, но все же чужаку: – Недалече, коль ноги не волочить…

(обратно)

Глава 12 Переправа

Примерно получасовой переход вместе с небольшим отрядом изрядно подвыпивших и ничуть не стыдившихся этого гномов был намного приятней одиночной прогулки, которую Дарку пришлось только что проделать. Они шли быстро, но в то же время чересчур не спешили, так что моррону все-таки выпал шанс полюбоваться диковинной красотой махаканского подземелья; хоть немного, но насладиться чарующей палитрой насыщенных цветом красок и вкусить многообразие непривычных, нежных ароматов, которыми наполняли не растущие на поверхности цветы влажный подземный воздух.

Перед тем как тронуться в путь, Сыны Великого Горна перезарядили оружие, а затем ни на миг не выпускали арбалетов из рук, несмотря на то что шли довольно спокойно, не озираясь по сторонам и не прислушиваясь к странным звукам, нет-нет да и доносившимся из глубин щелей в скалах, трещин и небольших пещер. Их спокойствие было легко объяснимо как незыблемой верой в силу своего оружия, так и знанием повадок местных тварей. Если хищники поблизости и водились, то не осмелились бы выползти из нор и напасть на отряд даже крупной стаей. Семеро вооруженных до зубов воинов, шесть из которых закованы в стальную броню, были слишком большой добычей, да и к тому же дикое зверье чувствовало опасную близость целого войска, точнее, сразу двух войск.

Минусом же в общем-то не такой уж и спешной прогулки стал странный бойкот, объявленный спутниками Аламезу. Нет, на редкие вопросы Дарка они отвечали и в сторону презрительно не воротили бород, но изъяснялись очень скупо, сжато и кратко, в то время как между собой весьма охотно и почти непрерывно болтали по-махакански, прекрасно зная, что попутчик не понимает их языка. Возможно, воины злились, что им пришлось слишком долго прождать задержавшегося на стоянке моррона, но и не исключено, что они просто презирали Дарка, где-то, по их мнению, трусливо отсидевшегося во время сражения и не бившегося с ними плечом к плечу на баррикаде. Аламез их не осуждал, но в то же время и не собирался ничего объяснять, так что довольствовался в дороге тишиной и монотонным жужжанием незнакомой речи, почему-то ассоциирующейся у него с грохотом пивных кружек о дубовый стол.

Кстати, о грохоте! О приближении их небольшой боевой группы к новой стоянке махаканского воинства Аламез понял именно благодаря ему, когда услышал многократно повторяемый эхом и разносимый под сводами пещер бойкий перестук дюжины, а может, и более, молотков и стольких же тяжелых двуручных молотов. И лишь потом, когда через несколько минут вместе с отрядом гномов завернул за очередной поворот извилистого караванного пути, звуки идущих полным ходом строительных работ подтвердились соответствующими зрительными образами.

Глазам изумленного, уже привыкшего к узости подземного тоннеля Дарка предстала необычайно большая пещера, раза в три, если не в четыре, превышавшая площадь оставленной далеко позади караванной стоянки, а также поражавшая своей небывалой вышиной и одновременно глубиной. На краткий миг опешившему Аламезу даже показалось, что он, сам того не заметив, вступил в магический телепорт и перенесся из-под земли на высокий горный хребет. Для полноты ощущения не хватало только облаков, гордо парящих над ними орлов, стылого ветра, сбивающего с ног, да слепящих солнечных лучей.

Сразу за поворотом караванный путь резко обрывался и начиналась глубокая пропасть. О протяженности пролома в монолите скальной породы было трудно судить, он простирался, пока хватало взгляда, ну, а что же касалось ширины образовавшейся в результате череды мощнейших землетрясений и горных обвалов впадины, то она была сравнительно небольшой, всего каких-то пятьдесят-шестьдесят шагов. Как ни странно, но именно это ущелье, точнее, искусственно созданная поверхность над ним, и было строительной площадкой, на которой одновременно грохотали топорами да перетаскивали доски около сотни обнаженных по пояс низкорослых крепышей.

Дарк с удивлением взирал на нереальную, в высшей степени абсурдную картину возведения над пропастью настоящего, полноценно прочного моста, через который на противоположную сторону мог быстро и без всяких затруднений перебраться не только отряд в несколько сотен мечей, но и пара-другая эскадронов тяжелой кавалерии. Основой для строительства стал узенький навесной мосток, возведенный высланной вперед группой за часок, не более. По нему отступавшие защитники границ цепочкой один за другим и перешли на противоположную сторону ущелья, где их и постигло коллективное помешательство, выразившееся в неуместном стремлении к зодчеству. Вместо того чтобы, как планировалось изначально, уничтожить за собой переправу и продолжить отступление к последнему махаканскому городу, Сыны Великого Горна активно взялись помогать врагу, возводя крепкий и прочный мост. Одни гномы перетягивали через пропасть стальные тросы и дополнительные канаты, совокупность которых позволила бы удержать на весу более широкую и, соответственно, тяжелую конструкцию; другие расширяли ширину переправы, плотно прибивая друг к дружке толстые деревянные доски; третьи подтаскивали строительные материалы. Ну а самые отважные мастера висели на канатах над бездной и закрепляли мост на длинных стальных подпорках. Результаты, по всей видимости, уже близившейся к концу работы были налицо. Переправа расширилась раза в четыре и надежно держалась над пропастью на десятке толстых канатов, полудюжине стальных тросов и четырех вбитых в скалу подпорах.

В голове пораженного не только масштабом и скоростью строительства, но и абсурдностью увиденного Аламеза возникло сразу два вопроса: «Зачем понадобилось действовать на руку врагу?» и «Откуда махаканцы раздобыли столько инструментов и строительных материалов?». Ответы на вопросы мог дать только один гном (другие просто не удосужились бы вдаваться в объяснения перед чужаком), и им, как несложно догадаться, был Румбиро Альто, крошечная фигурка которого виднелась на противоположной стороне ущелья. Видимо, командир уже раздал рабочим группам все указания и теперь просто стоял, скрестив на груди руки, и наблюдал за завершением работ.

Естественно, как только Дарк отошел от шока, то сразу поспешил к старому другу, уже заметившему его и приветливо замахавшему рукой. Перейти через поспешно доделываемый мост оказалось не так-то и просто. Занятые работой гномы, которым моррон то и дело попадался под ноги, сердито ворчали, щедро осыпая мешавшего их трудам чужака обидными словами и, не скупясь на угрозы расправы, то «балкой по хребтине», то «по дурной башке молотком». Парочка из запыхавшихся, обильно покрытых потом крепышей даже попытались перейти от слов к действиям, замахиваясь на Дарка то молотком, то топором, то не менее страшным оружием – крепко сжатым кулаком. Расправа не свершилась исключительно благодаря громогласности Румбиро, внимательно следившего за тернистым продвижением союзника по мосту и сердитыми выкриками пресекавшего любые попытки проявления агрессии. Чем именно он грозил солдатам, Аламез, конечно же, не понимал, поскольку Альто ругался по-махакански, но не было ни разу, чтобы его слова не подействовали. Только что готовые проломить мешавшемуся моррону череп гномы сердито ворчали и возвращались к работе, едва заслышав зычный бас глубокоуважаемого и высоко ценимого ими командира.

Несмотря на глубину пропасти и отсутствие у моста поручней, Дарку не было страшно идти по нему. Когда нога чувствует под подошвой сапога твердую почву, а глаза видят, что работу делают трудолюбивые, основательно подходящие к любому делу, за которое берутся, махаканцы, сердце не знает страха. Но всё же, спрыгнув с деревянных подмостков и вновь оказавшись на караванном пути, моррон почувствовал себя гораздо уверенней. Так чувствует себя житель равнин, благополучно прошедший по извилистой горной тропе и вернувшийся в родные степи, леса или долины. Только ступив на камни, Дарк тут же направился к Румбиро и ещё на подходе попытался первым завести разговор, осыпав седеющую голову Альто сначала упреками, а затем и вопросами, но мудрый гном не дал себя обругать, опередив союзника и товарища.

– Не знаю, куда ты во время боя пропал, но знаю, на то были причины! – заявил гном, без злости и иных враждебных эмоций взирая на приблизившегося к нему вплотную друга, грязного и взопревшего не менее его бойцов. – Также не спрошу, что ты узнал, побывав «в гостях» у врагов. У нас своя война, и нам твои заботы без надобности. Рад тебя снова видеть. Знал, что вернешься, поэтому навстречу отряд и послал. Верил, что еще свидимся, не мог же ты уйти, не попрощавшись!

Последняя фраза прозвучала не как вопрос, а как непоколебимое утверждение. После нее суровое лицо гнома озарила широкая улыбка. Гном позволил себе проявить чувства и, как в старые добрые времена, заключил Дарка в крепкие объятия.

– Ну а теперь спрашивай, что хотел. Чую, ругаться бушь! – отстраняясь, произнес Альто со смешком.

– Нет, не буду! – покачал головой Аламез, у которого пропала охота возмущаться, но непонимание осталось. – Спрошу лишь, что за дурь несусветную творишь?! Для врага мост строишь?! Неужто битва слишком легкой показалась, и ты шеварюгам фору дать вздумал?!

– Знаешь, среди вас, людей, существ в массе своей дурных, поверхностных и недальновидных, порой попадаются мудрецы, – с назидательным смешком ответил Альто. – Так вот, один из них как-то сказал: «К чему орать, когда говоришь не с глухим?»

– А что изрёк второй? – учтя в общем-то дельное замечание, спросил моррон уже вполголоса. – Неужто в его словах найдется оправдание для этой несусветной глупости?

– Найдется, ещё как найдется, – дважды кивнул Альто. – А изрёк он, точно ужо и не припомню как, но смысл таков, что коль вражина твой отступает, последнее по крохам подсобери, натужься из всей мочи, а мост ему построить изволь!

– Вот именно, что отступает, а не наступает! – проворчал Дарк, но лишь взглянув на лукаво ухмыляющегося друга, понял, что махаканцы по-своему истолковали известную людскую поговорку и придали ей иной, пока еще не ясный ему смысл. – Иль ты, старый бес, пакость какую задумал?!

– Во-первых, вовсе не старый, а во-вторых, не пакость, а хитрость военную, – самодовольно уточнил гном, довольный тем, что ему удалось обескуражить самостоятельно не догадавшегося о его замысле товарища. – Ну, как, сам угадаешь, что к чему, али подсказка понадобится?

– Мост под врагом обрушить хочешь, – теперь понял замысел махаканцев моррон. – А не боишься, что…

– В точку попал, дружище, – кивнул Румбиро и тут же похлопал друга по плечу, – но только давай времечко побережем! Я расскажу, а ты слушай! Щас работу ребятки закончат, и мы дальше по пути караванному пройдем, шагах в ста вон за тем поворотом намертво встанем. Я туда ужо две группы послал, скалу дробить да завал делать. Дорога здесь на Аргахар одна, вражина мимо нас не пропрет! С той стороны отряд наш неприметен будет, так что противник на мост смело попрет! Переправа добротно выглядит, подумает командир вражий, что ранее построен мост был, а мы обрушить не доперли!

– А если ловушку почует? – засомневался Дарк.

– С чего энто? – хмыкнул Альто. – Ты на доски и балки глянь, старые они, гнильцой да ржавой покрыты, посколь хоть под брезентом, но довольно долго посредь дороги пролежали…

– Постой, а откуда столько бревен взялось? Да, инструменты где раздобыли? Только не говори, что с собой с заставы прихватили!

– И не скажу глупости такой! К тому ж мне неведомо, кто и когда их сюда притащил, – пожал плечами Румбиро. – Идем по дороге, видим, лежат родимые, чай, много годков под брезентом провалялись. Думается мне, сразу после обвалов, то бишь когда пропасть образовалась и от остального Махакана Аргахар отрезала, горожане переправу делать собрались, да чой-то у них не заладилось. То ль распри промеж друг дружки пошли, то ль Великий Горн на месте сидеть приказал… Не знаю, а гадать не приучен! Да то нам и без надобности! Коль материал есть, инструмент тож в достатке, то грех ловушку не устроить и вражью рожу не сгубить!

– Это-то да! Грешно отказываться от подарка судьбы! – кивнул Аламез. – Ну а если шеварийцы ловушку почуют?

– А выбор-то у них какой? – ответил вопросом на вопрос смеющийся гном. – Либо на мост ступать, либо на той стороне остаться! Дороги другой нет, если они, конечно, сквозь камень проходить не умеют иль по воздуху не летают. Зайдут на мост, как миленькие, еще нас дурнями посчитают, что мы его не обрушили! В общем, план у меня такой! – подытожил Альто, и в мыслях не допускавший, что шеварийцы откажутся от достижения цели и повернут. – Первую сотню, может, две пехтуры мы пропустим, а там мосточек-то и обрушим. Те, кто на нем окажется, в пропасти сгинут, ну, а тех, кто пройтить успеет, мы встретим, к обрыву оттесним да скинем! Жаль только, последние отряды в живых останутся да по домам целыми возвернутся!

– Не возвернутся! – заявил Аламез с полной уверенностью. – Поверь на слово, их командир мне знаком. Не человек он, а вампир, и готов всех до последнего солдата в подземелье оставить, лишь бы цели достичь. Очухаются выжившие, страх переборют да переправу вновь возводить станут.

– Не вампир он, – внезапно произнес гном, виновато потупившись. – Ты уж меня извиняй, дружище! Мы, существа подневольные, как Великий Горн говорит, так и поступаем, так что мне соврать те пришлось. Ведомо нам, против кого бьемся! Клан тварей Мартел, что Шеварией всей правит, в подземелье махаканские рвется, и уже многими нашими пещерами завладел. Но только не вампиры они, – покачал Альто головой, – лишь кровососами притворяются, проще им так почему-то…

– А ты откуда знаешь? – почти выкрикнул пораженный услышанным Дарк и тут же устыдился собственной недогадливости. – Ах да, Стена Знаний! Глупо было полагать, что ты не задашь Великому Горну вопрос, с кем вам биться приходится…

– Он сам толком не знает, – пожал плечами гном. – Открыл лишь, что не вампиры, хоть таковыми прикидываются, и столь успешно, что остальные кровососы их за своих сородичей принимают. Странные существа, очень странные… хитрые, коварные, замкнутые и очень-очень осторожные… редко сами в бой вступают, а других охотно на бойню посылают!

– Ладно, давай к плану нашему, то есть к твоему, вернемся, – тяжко вздохнул Дарк, не обрадованный подобным заявлением. – Скажи, зачем вам это вообще всё понадобилось? Обрушили мост, врага задержали! Зашли в город, храм разорили, и точка… Проклятье снято! Зачем ещё в бой-то встревать да бревна на плечах таскать! От скуки, что ль?

– Дурак ты! Говоришь те, говоришь, а ты так ничо и не понял, – разочаровано хмыкнул Альто, оглаживая рукоять секиры. – Когда мы в Аргахар придем, горожане нам рады не будут, сопротивление всяко окажут! Мы прорвемся, всякого, вставшего нам на пути, сметем, но против своих лютовать не станем! Малой кровью обойдемся, а тех, кого пленим, просто на время запрем… Когда дело в храме закончим, они как-нить выберутся. А что потом?!

– В смысле «потом»? – не понял Аламез, сам старавшийся не думать, что случится после того, как проклятье спадет, Сыны Великого Горна уйдут в небытие, а он окажется практически один и запертым в Аргахаре.

– Ты только представь, что через сутки иль двое после разорения храма выйдет! – произнес Румбиро, у которого вдруг от нервного напряжения заблестели глаза, а в их уголках появились крошечные капельки слез. – Шеварюги придут и поймут, что опоздали… Они ж всех перережут!

– Да, – лишь кивнул Дарк в знак согласия, – скорее всего так оно и будет…

– Вот и решили мы с ребятами, – продолжил Альто, протерев слезящиеся глаза широкой ладонью, – что перед тем, как конец нам настанет, как можно больше вражин положим! Сунутся опосля, пущай! С парой сотен выживших и горожане справятся, а не сладят, так в том уж нашей вины нет! Мы всё, что можем, для них сделаем, большую часть чужаков изведем! Не хочу я с Совестью своею в Залах Почестей и Славы целую вечность беседовать, она мне, зараза, и за всю земную жизнь надоела!

Альто замолчал, а столпившиеся невдалеке от беседовавшего с морроном командира старшины рабочих групп восприняли возникшую паузу как завершение разговора, в который они ранее деликатно не вмешивались. Стоило лишь Румбиро на секунду отвернуться от Дарка, как к нему тут же подошли гномы и буквально засыпали его докладами и вопросами.

Следить за спонтанно начавшимся военным советом моррон не стал, во-первых, потому, что не понимал языка, на котором он велся, а толмача к нему не приставили, ну а во-вторых, у него нашлось куда более интересное занятие. Получив общее представление о плане действий, Аламез самостоятельно попытался выяснить кое-какие детали, прежде всего технического плана. Для того чтобы обрушить кажущийся прочным и незыблемым мост, да еще в нужный момент, не раньше и не позже, нужны не только скрытые механизмы, но и наблюдатели, которые следили бы из тайного укрытия за переправой врага. Произвести же обвал конструкций с того места за поворотом дороги, где сейчас поспешно сооружалась еще одна баррикада, было невозможно. Сколько бы Аламез ни крутил головой и ни вглядывался в ближайшие скалы, но так и не заметил ни замаскированной пещеры, ни скрытной ложбинки, в которой могли бы спрятаться смертники-диверсанты, чья миссия состояла в том, чтобы вовремя перерезать канат или дернуть за нужный рычаг.

Отгадать загадку помогла логика, а именно столь излюбленный ею в сложных ситуациях метод исключения. Не обнаружив укрытия на этой стороне, моррон осторожно, чтобы не пораниться об отравленные наконечники дротиков, достал подзорную трубу и внимательно осмотрел противоположную сторону ущелья. Там тоже было всё чисто, а значит, укрытие находилось под самим мостом.

Стараясь не привлекать внимания забивающих последние гвозди гномов (дабы его поступок не был неправильно истолкован), Дарк приблизился к краю обрыва и, осторожно согнувшись, заглянул вниз. Долее одной секунды ему не потребовалось, план махаканцев стал сразу ясен как день.

Хоть смерть для Сынов Великого Горна была избавлением и своеобразным «пропуском в рай», но никто из них не желал приносить себя в жертву, поскольку считали такую кончину недостойной настоящего воина. Те, кому выпала честь совершить обвал, не желали погибнуть сразу по выполнении миссии, а еще собирались неоднократно обагрить свои топоры кровью ненавистных врагов. На каждой из четырех опор, подпиравших мост снизу, сидело по троице обнаженных по пояс и не имевших даже сапог, но с секирами за спинами гномов. Довольно толстые стальные брусья не перерубило бы ни одно оружие на свете, но хитрецы-махаканцы придумали нечто иное. Одним концом опоры были довольно глубоко вогнаны в скалу, ну а другой, тот, который, собственно, и поддерживал мост снизу, упирался не в сколоченные между собой доски покрытия, а в подставленные под них и плотно прижатые весом моста бревна, игравшие роль своеобразного переходного звена, прокладки. С одной стороны, бревна были достаточно прочными, чтобы выдержать вес марширующих по мосту нескольких десятков и сотен солдат, а с другой, явно раскололись бы под сильными ударами топоров. Именно с этого и началась бы цепная реакция, приведшая к мгновенному разрушению всей конструкции.

В голове бесстрашно усевшегося на самом краю скалы моррона сама собой возникла картина, как станут разворачиваться события. Лишившись «прокладок», мост бы сильно сотрясся, рухнув на стальные опоры, и большая часть (если не все) туго натянутых канатов да тросов оборвалась бы. Поскольку снизу мост поддерживался лишь по краям, то центр тяжести пришелся бы на доски в средней его части, которые, конечно же, не выдержали бы такой нагрузки. За считаные секунды мост через пропасть сложился бы пополам, и только у лишь зашедших на него или сходящих с него шеварийцев был бы шанс спрыгнуть.

Сама же дюжина почти раздетых диверсантов была бы при этом в полнейшей безопасности. Ни рушащаяся в темную бездну пропасти переправа, ни падающие с нее люди не задели бы восседавших на опорах гномов. Угрозу для них представляли лишь вражеские стрелки, но в воцарившейся суматохе вряд ли многие из них додумались бы вскинуть арбалеты иль луки. Хотя предусмотрительные махаканцы подстраховались и на этот случай, к опорам были привязаны большие деревянные щиты, за которыми можно было легко укрыться от обстрела. А после того как дело было бы сделано, гномы смогли бы легко перебраться на скалу и по лесенке из заблаговременно выдолбленных в ней выступов, а заодно и по нескольким свисавшим канатам забраться наверх. После этого отважным воителям лишь оставалось облачиться в припрятанные под камнями где-нибудь неподалеку от моста доспехи и идти на подмогу отряду, который к тому времени уже должен был вступить в бой с авангардом шеварийского войска. Внезапно ударив в тыл, дюжина умелых рубак смогла бы натворить много дел и значительно ускорить победу.

– Чую я, ты уж сам, что к чему, скумекал, глупо объяснять, – раздался за спиной только поднявшегося на ноги моррона голос Румбиро Альто. – Раз мы обо всем поговорили и вопросов нет, то к баррикаде ступай, не мельтеши у ребят под ногами. Нервничают они. Времечка мало осталось, а еще прибираться…

– Ну почему же «нет вопросов»? Вопросы как раз имеются, – возразил Дарк, повернувшись к другу лицом, – целых три вопроса.

– Так валяй, задавай! – нахмурил брови гном, заподозрив какой-то подвох. – Коль не о смысле жизни, так отвечу.

– Что значит «прибраться»? Чего тут прибирать-то? – не стал долго тянуть Аламез.

– Мост выглядеть как старый должен, а его только-только сколотили, – без заминки ответил гном, видимо, ожидавший более заковыристого вопроса. – Надобно стружку смести, доски чуток каменной пылью присыпать, хлама всякого накидать да от инструмента избавиться. Не должны шеварюги подвох заподозрить…

– Где Ринва с Крамбергом? – кивнув в знак, что принял объяснение, Дарк сразу же задал второй вопрос.

– Ступай к баррикаде, там людишки твои, – проворчал Альто, вдруг поморщившись. – Слушай, они, конечно, приятели твои, да и в бою храбро бились, но уж больно девка после схватки шумной оказалась, разоралась, аж звон в ушах, растопалась ножонками, за бороды оттаскать пригрозилась…

– Что с ними? – настала очередь Дарка нахмурить брови.

– Не боись, живы и здоровы, – сразу успокоил его гном. – А что слегка помяты, то ты уж не серчай! Девке только на пользу, ну а приятель её сам на конфуз напросился…

– На какой еще «конфуз»? – произнес Аламез медленно, по слогам. – Что с ними?

– Ступай к баррикаде, сам увидишь, – отмахнулся гном и сконфуженно отвернулся. – И вообще, дел у меня ещё по горло, некогда лясы точить! Задавай свой последний вопрос и вали! Коль повезет, перед рубкой чуток вздремнуть успеешь…

– Оружие дашь? – поняв, что лучше собственными глазами увидеть участь, постигшую спутников, чем выслушивать объяснения темнившего и чего-то недоговаривающего гнома, моррон задал свой последний вопрос.

– Уже приказал приготовить, – кивнул Альто. – Спроси Зибфера, он у них там за старшого остался. Топорик ладный подобрали, лично на шеварийской башке проверял…

– Ну, коли так… – пожал моррон плечами и, не видя смысла прощаться, раз всё равно вскоре предстояло увидеться, быстро зашагал по дороге.

* * *

Из всех вопросов, которые предстояло решить в ближайшее время, вновь шедшего в одиночку по караванному пути моррона волновало лишь два: что случилось с попутчиками и что делать после разрушения Храма Первого Молотобойца? Всё остальное было не его хлопотами, точнее, не только его. Попав на чужую войну, Аламез хоть и действовал сам по себе, хоть и держался особняком, но всё равно плыл по течению обстоятельств, как возникавших, так и перераставших друг в друга по воле Великого Горна. Божество ставило перед своими сынами и перед ним задачи, а они, как могли, выполняли их, причем моррон пока еще не отличился активностью и не оправдал возложенных на него надежд. Наверное, не только создатель всех гномов, но и Коллективный Разум были весьма разочарованы действиями Дарка, ведь общее дело уже близилось к завершению, а он еще не сумел себя проявить и хоть на десятую часть оправдать доверие. Однако гнев всемогущих существ, который мог вскоре обрушиться на нерадивого исполнителя их общей воли, волновал моррона в последнюю очередь, хотя бы потому, что он никак не мог его отвратить. Тревожило же Аламеза совсем другое.

Дарку не давала покоя самоуверенность и вспыльчивость Ринвы, которые рано или поздно, не в этот раз, так в следующий, но обязательно приведут к трагедии и, как следствие, к осложнению отношений с фон Кервицем. Пока они были вместе, так сказать «в одной лодке», моррон мог пресекать безрассудство девицы, но стоило ему лишь ненадолго отлучиться, и она тут же попала в беду, рассердив гномов, а у Крамберга не хватило умишка, чтобы сгладить конфликт или хотя бы остаться в стороне. За ошибки разведчиков должен был почему-то расплачиваться именно он, хотя вина полностью лежала на фон Кервице, ведь именно рыцарь послал вместе с ним агентов, не обладавших ни должным опытом, ни врожденным чутьем, – одним словом, зазнаек слабовато подготовленных для самостоятельного выполнения миссий подобного рода, но зато мнящих себя чуть ли не гениями первопроходчества и шпионажа. Высокопоставленная фигура в герканской разведке ничего не могла сделать Дарку Аламезу, но вот Дитриха фон Херцштайна могла растереть в порошок и развеять по ветру.

Не менее беспокоил моррона и вопрос, как выбраться из подземного лабиринта после разорения злополучного Храма. Даже если отряду Румбиро и удастся перебить большинство шеварийцев, а оставшиеся уйдут восвояси, то как он сможет перебраться обратно через пропасть? В одиночку или даже втроем возвести мост над ущельем в шестьдесят шагов – затея обреченная, даже хотя бы потому, что ему или им (в зависимости от того, будут ли к тому моменту еще дышать дерзкие попутчики или нет) не закрепить на другой стороне ни веревки, ни каната. Стрела или болт, к которым можно было бы привязать в какой-то степени судьбоносную нить, легко перелетели бы через пропасть, но не смогли бы вонзиться в скалу или случайно застрять в камнях.

Это были две серьезные беды, которые вот-вот могли стать актуальными, и самое страшное, Аламез ума не мог приложить, как хотя бы попытаться их избежать.

Преисполненный дурными предчувствиями и пребывавший в далеко не лучшем настроении, Аламез вывернул из-за поворота дороги и увидел то, что Альто с весьма большим преувеличением называл баррикадой и что на самом деле представляло весьма печальное зрелище. Десятка два – два с половиной махаканцев вместо того, чтобы усердно, в поте лица и остальных частей могучих, хоть и низкорослых тел, крушить монолит скалы топорами, а затем выкладывать из камней завал поперек дороги, предпочли праздно проводить время за единственно доступным Сынам Великого Горна развлечением – пьянством. Вряд ли они потратили на выполнение приказа Альто более четверти часа и выбили из скалы не более сотни мелких камней, аккуратно затем разложенных поперек дороги по четырем крохотным кучкам.

Проделанная работа никак не могла утомить крепких и выносливых воинов, но, видимо, близость конца и всё-таки подорванный поражением боевой дух сделали свое грязное дело. Бросив добывать камни и отложив в сторону оружие, махаканцы уселись большим кружком вокруг телеги с винными бочками, наверное, единственным имуществом, которое покинувший заставу гарнизон прихватил с собой. Глупо полагать, что воины просто сидели. Одна из бочек, видимо, была уже полностью распита, но не желавшие терять ни капельки драгоценного хмеля вояки пытались нацедить из нее хотя бы еще полкружки. Трое слегка пошатывающихся гномов держали её на весу, а четвертый, хоть раскрасневшийся, как рак, да взопревший, как конь после безумно быстрой скачки, но уверенно державшийся на ногах, почти по пояс залез внутрь и скреб по дну кружкой. Остальные гномы в этом то ли потешном, то ли печальном занятии участия не принимали. Онималенькими глоточками похлебывали из кружек живительную и бодрящую влагу, смаковали её, пытаясь растянуть удовольствие, но не решались скатить с телеги второй бочонок и закатить полноценную пирушку. Дарк даже знал почему. Страх перебрать перед боем был абсолютно ни при чем; но вот боязнь оставить остальной отряд без выпивки заставляла бездельничавших вместо работы вояк знать меру и не зариться на чужой глоток. За такую выходку можно было не только оказаться с распухшей рожей, но и лишиться бороды, а, как известно, густая поросль на лице для гнома – святыня святынь.

Прекрасно понимая, что пытаться командовать чужими солдатами глупо, но не в силах отрешенно смотреть, как бездельники подводят своих товарищей, Аламез всё же решил вмешаться.

– Кто из вас Зибфер? – спросил моррон, подойдя к кружку ленивцев вплотную.

– А чо надо-то? – спросило сразу несколько солдат, всего на миг оторвавшихся от медленного процесса поглощения выпивки.

– Кто из вас Зибфер, спрашиваю, – повторил свой вопрос Дарк, незаметно разминая за спиной костяшки правой руки. Моррон не исключал, что придется восстанавливать дисциплину при помощи кулаков. – Иль вы по-геркански плохо понимаете, могу и на других языках повторить, только не по-вашему подземному…

По рядам сидевших прокатилась волна недовольного шёпота. Дело было не в словах, а в интонации Аламеза и в его взгляде, которые многие гномы сочли вызывающими.

– Чо надо? – на этот раз ответил один из махаканцев, который не только соизволил отставить кружку и подняться, но даже подошел к чужаку на несколько шагов. – Здесь скажешь иль в сторонку отойдем?

– Как хочешь, – пожал плечами моррон, прекратив разминать руки. Как он понял, ни старшина бездельничающей группы, ни остальные её члены не собирались приветствовать его кулаками.

– Хочу здесь, – кивнул Зибфер. – Говори, что хотел.

– Румбиро сказал, что вы тут укрепление возводите… – постарался уважительно начать разговор Дарк, а затем уж, в случае крайней необходимости, перевести его в нравоучение, но был бессовестным образом прерван:

– Порода слишком крепка, топоры тупит, а горняцкого инструмента нет… – деловито заявил гном, минимальным количеством слов изложив суть дела. – Приказ командира имеем оружие поберечь, и коль тверда скала окажется, то лишь камни для метания заготовить, что и было исполнено. Это всё, иль еще чего знать хошь?

– Альто говорил, у тебя топор для меня имеется, – спросил Аламез, сочтя причину простоя уважительной, а само безделье вынужденным.

– Есть, – кивнул гном, но тут же отрицательно мотнул головой, – точнее, был. Девка твоя в дороге заозорничала… Разоралась почем зря, разголосилась на пустом месте, а затем взяла, дуреха, да топор у Рабила выхватила и со всех силенок своих скудных в скалу запустила… Неудачно попала, прям в расщелину. Так что извиняй уж, Дарк! – развел старшина гномов руками. – При всем нашем к те уважении, Рабил теперь с твоим топором походит. Да ты не горюй, гляжу, у тя самого-то оружия в достатке! Оно, конечно, того, х…липенькое, но на людишек сойдет.

Аламеза не удивило, что гном назвал его настоящее имя. Видимо, он был одним из тех, кто ходил с ним в шермдарнский поход. Ну а поскольку вопреки заявлению Альто ни Ринвы, ни Вильсета поблизости не было ни видно, ни слышно, то в этой выходке не было ничего страшного. Новость же, что он лишился оружия, моррона опечалила, но вовсе не удивила. Он так и ожидал, что будет расплачиваться за глупость попутчиков, и, похоже, раздача наделанных не им долгов уже началась.

– Где мои люди? Румбиро сказал, что они здесь, но что-то их не вижу… – на всякий случай произнес моррон сурово, хоть уже и понял, что никто из присутствующих на походной посиделке не собирался с ним ссориться.

Его не любили, как всякого человека, считали презренным чужаком, недостойным топтать подземные тропы, но относились настороженно, как ко всякому воину с отменной репутацией. Дружба же с Альто и признание моррона Великим Горном кем-то вроде приемного сына делала её незыблемой в глазах махаканцев. Никто бы не поспел поднять на него ни кулак, ни топор, что впрочем, вряд ли помогло его беспечным спутникам, сумевшим, похоже, не на шутку разозлить защитников подземелий.

– Правду сказал, туточки они, – кивнул Зибфер, ткнув пальцем в телегу с бочками. – Живёхоньки и здоровы, только чуток не в форме…

Это уточнение, смысл которого Аламез пока не понял, вызвало сдавленные смешки у всех махаканцев, кроме самого говорившего. Только Зибфер удержался от пакостной ухмылки в густую, опаленную по краям огнем бороду.

– Как положено уставом, всех бузотеров, паникеров, смутьянов и прочих жалких сопливцев под замок сажать надобно, то бишь на гауптвахту по-вашему… – с трудом припомнил, но не исковеркал Зибфер чуждое гномам слово, – дабы они нытьем да стенаниями своими трусливыми дух бойцовый не подрывали! Чо мы и сделали, – развел гном руками. – Только уж извиняй! Гауптвахта у нас особая, походно-передвижная вышла… Но ты не переживай, подручным твоим хорошо в дороге было, тепло и сладко! Мы с ребятами им даж раззавидовались, особливо щас…

На этот раз махаканцы не сдержались и дружно захохотали. Парочка особенно смешливых даже повалились на камни и, лежа на спине, комично задергали в необузданном приступе веселья коротенькими ножками.

Почувствовав, что дело неладно, Аламез не стал настаивать на разъяснениях, а решил собственными глазами увидеть, что же сталось с не в меру говорливыми, не умевшими вовремя промолчать агентами герканской разведки. Не сказав больше ни слова, Дарк взобрался на телегу и стал осматривать груз. В глаза ему сразу бросились два находившихся в крайнем ряду бочонка. Края их крышек оказались не просмолены, как было у остальных, а держались на небольших задвижках, следовательно, их уже открывали. Кроме того, в стенках бочонков были пробиты дырочки шириной в палец, и это подтверждало предположение, что внутри хранится отнюдь не вино.

Отодвинув задвижки, а затем тут же открыв довольно увесистую крышку ближайшего бочонка, Аламез от неожиданности чуть не свалился с телеги. По рядам махаканцев вновь прокатилась волна дружного хохота. На этот раз шутники смеялись уже над забавным выражением его мгновенно вытянувшегося от изумления лица. В тесном, пропахшем вином узилище спал разоруженный, но не раздетый и не связанный даже по рукам Вильсет. Умильно положив на согнутые коленки неестественно оттопыренный вперед подбородок и высунув наружу изогнутый дугой язык, разведчик инфантильно улыбался и тихонько постанывал, видимо, в очень приятном сне. Моррону сразу стало ясно, чем было вызвано столь причудливое состояние несомненно довольного своей участью узника. Бочонок был пуст только наполовину, вертикально сжавшийся в позе эмбриона Крамберг сидел по грудь в вине. Вторую гномью «гауптвахту» открывать не стоило, Ринву постигла такая же хмельная, приторно-сладкая участь погружения в старое, отменно выдержанное вино.

– Вишь, мы не звери, с пониманием к дружкам твоим отнеслись, но уж больно они нам в дороге надоели, – попытался оправдаться старшина. – За здоровьице ихнее не тревожься! Это те не пойло какое наземное, а винчишко отменное! Хоть неделю проспи, голова не болит!

– Молодцы, славно придумали! – ко всеобщему удивлению присутствующих, одобрил необычный метод заточения Дарк, а затем, закрыв и заперев крышку, спрыгнул с телеги. – С неделю держать не надо, но до Аргахара не вскрывать, да и там не стоит! Надоели они мне! – произнес моррон с понятной только ему улыбкой и, никому ничего не объясняя, неторопливой походкой зашагал обратно в сторону моста.

Дарк радовался, что одной напастью в его жизни стало меньше. Теперь ему можно было не тревожиться, что из-за какой-либо выходки Ринвы они все попадут в беду или что разведчики погибнут в бою. Теперь моррону лишь оставалось плыть по течению событий и в спокойствии, не отвлекаясь на мелочные пустяки, размышлять над тем, как им выбраться из Аргахара после того, как Сыны Великого Горна навеки покинут опустевший подземный мир и отправятся в Залы Почестей и Славы.

* * *

Бывает, события производят такое сильное впечатление, что сохраняются в памяти свидетеля если уж не до конца его дней, то как минимум на десяток долгих лет. Особенно крепок эффект, если происшествие неожиданно и ему сопутствуют травмы или увечья.

До поворота Дарк дойти не успел и, естественно, из-за нехватки времени ничего не смог придумать. Его мозг только начал поиски выхода из сложной ситуации, в которую моррон вот-вот должен был угодить, как слух просигнализировал о быстром приближении опасности, а через какие-то доли секунды к нему присоединились еще три из шести чувств. Вкус в этом деле участия не принимал, поскольку избирателен по природе своей и оценивает лишь те объекты внешнего мира, которые благодаря уже свершенным действиям хозяина попадают в рот. Что же касается предвидения, то оно, как известно, столь часто подводит, что многие даже отрицают сам факт его существования.

Очередность поступления тревожных сигналов в мозг моррона была примерно таковой: сначала раздался чудовищный грохот, затем все тело Дарка ощутило сильную дрожь, исходившую от земли; потом взору Аламеза предстала толпа несущихся прямо на него гномов, ну а всего за секунду до столкновения в ноздри оцепеневшего моррона ударил ядреный запах пота. Сотня-полторы бегущих изо всех сил махаканцев – не только эффектное зрелище, но и грозная сила, сметающая или затаптывающая всё на своем пути.

К счастью, один из приближающихся к Дарку гномов проявил милосердие и избавил моррона от смертельного столкновения с табуном низкорослых крепышей, обладающих не только собственной завидной массой, но и несущих на своих могучих плечах парочку пудов стальной брони. Ничуть не снижая скорости, бородатый спаситель умудрился подпрыгнуть и метким ударом открытой ладони в грудь оттолкнуть Аламеза в сторону. Довольно сильный и болезненный удар левым боком о твердь скалы был ничем по сравнению с тем, что моррон испытал бы, пробегись по его телу десятка три-четыре махаканских ножек, с виду коротких, кривоватых и смешных, а на деле – убийственно тяжелых…

«Тикай, вражины прут!», «С дороги, дурень!», «Сторонись»! – все эти предупреждения и еще много иных, неразборчивых, слов, а также их коротких обрывков Аламез услышал уже потом… когда отряд пронесся мимо, оставив его позади потирать ушибленный бок и задыхаться поднятой пылью.

Первая попытка подняться на ноги Дарку не удалась, вторая оказалась намного успешней, но так и не привела к желаемому результату. С трудом переборов силу земного притяжения, моррон встал в полный рост, но резь в боку и слабость в ногах мгновенно повалили его на колени. Лишь третий заход увенчался окончательной и бесповоротной победой, однако произошло это не сразу, а через пять-шесть секунд, проведенных прославленным воином в весьма унизительном положении. За это время Дарк не только унял дрожь в ногах и избавился от головокружения, но и смирился с болью в боку, причиняемой, по всей видимости, не только ушибленными мышцами, но и сломанным ребром, а может, и несколькими ребрами.

Пока пострадавший, но, к счастью, не покалеченный Аламез плелся обратно к телеге с бочонками, толпа беглецов успела остановиться, отдышаться и превратиться в отменно организованный отряд. Когда Дарк добрался до места, дисциплинированные махаканцы уже ровняли ряды и подтягивали ремешки доспехов. Далеко не все из них успели полностью облачиться в броню до марш-броска; две трети, если не более, гномов несли шлемы, наплечники, налокотники или иные части обмундирования в руках, что, впрочем, никак не отразилось на результате поспешного отступления – ничего не было ни позабыто на месте возведения моста, ни выронено на дорогу.

Когда же Румбиро скомандовал: «Приготовиться и ждать!» – отряд широкоплечих бородачей замер в полной боевой готовности. Гномы были готовы встретить врага, хоть вряд ли кто из них полагал, что впереди серьезная схватка. После обвала моста махаканцам предстояла лишь легкая и сладкая их сердцам забава – перебить или сбросить в пропасть авангард противника. Отрезанные от своих и смертельно напуганные картиной мгновенной гибели доброй половины войска шеварийцы вряд ли будут способны оказать хоть какое-то подобие сопротивления. Так полагали все, включая Дарка, но не исключали, что коварное Провидение преподнесет неприятный сюрприз. Оно было вполне способно на это.

(обратно)

Глава 13 Роковая ошибка

Секунды ожидания тянулись, как часы. Отряд махаканцев по-прежнему держал строй. Его командир, подобно запертому в клетке льву, расхаживал взад-вперед от правого фланга к левому и вместо хвоста, которым природа его не наградила, постукивал по камням рукоятью двуручной секиры. Лишь Дарк, казалось, был спокоен, но на самом деле это было вовсе не так. Взобравшись с ногами на телегу, моррон удобно пристроился среди бочонков и, закрыв глаза, медленно считал про себя, пытаясь хоть как-то справиться с одолевавшим его нервным напряжением. Все ждали не только и не столько появления из-за поворота врагов, сколько предшествующих этому действию двух взаимосвязанных звуков, временной промежуток между которыми не должен был превысить пары-тройки кратких мгновений. Прежде чем взяться за топоры и обрушить мост, на опорах которого сидели, команда диверсантов должна была подать условный сигнал, сымитировав рев пещерного гарфонала. Ну а вскоре до томившегося в ожидании отряда должен был донестись иной, менее экзотичный и куда более громкий звук – грохот рушащейся в пропасть тяжелой конструкции, непременно сопровождаемый ощутимым сотрясением каменистой почвы под ногами.

Как только коварная задумка Румбиро осуществилась бы и большая часть шеварийского воинства отправилась вверх тормашками в пропасть, пришел бы долгожданный черед наступать. Сомкнув ряды, изрядно поредевший, но всё ещё боеспособный и грозный отряд махаканцев двинулся бы к ущелью, чтобы завершить разгром врага и порубить или сбросить в пропасть всех тех, кому посчастливилось не очутиться на мосту в момент его крушения, но не повезло оказаться на этой стороне.

Постепенно не только Дарку, но и его товарищам по томительному ожиданию стали приходить в головы дурные мысли. По рядам махаканцев пронесся тихий ропот, быстро переросший в нервозное перешептывание. Альто пытался успокоить солдат, как мог, но, к сожалению, от него мало что зависело. Так же, как бойцы, изведшийся в ожидании командир не мог сделать ровным счетом ничего, даже послать к повороту наблюдателей. Сколь умело ни прятались бы среди камней посланные на разведку гномы, но риск спугнуть врага всё равно был, а значит, следовало собрать остатки терпения и ждать, ждать, ждать. В конце концов, рано или поздно, хорошая иль плохая, но развязка всё равно должна была наступить.

Так оно и случилось. Наконец-то до махаканцев донесся звук, правда, совсем не тот, который они ожидали услышать. Открывшему от удивления глаза Аламезу показалось, что кто-то принялся раздувать огромные кузнечные меха, сначала набирая в них воздух, а затем резко выпуская. Это непонятное действие повторилось раза три-четыре, а после в пещерном тоннеле всё стихло, и воцарилась прежняя тишина. Гномы недоуменно завертели головами и принялись переговариваться в полный голос. Не только чужак в этих краях – моррон, но и уроженцы Махакана не могли постичь природу этого странного, несколько раз повторившегося звука. По тому же, как Румбиро недовольно нахмурил лоб, Дарк понял, что события стали развиваться далеко не в соответствии с хитрым планом. Что-то пошло не так, но что именно и к чему это могло привести, оставалось только ждать да гадать или действовать наугад, полностью отдавшись воле дурного предчувствия.

Как ни странно, но заподозривший неладное Альто решил избрать второй, весьма нетипичный путь для гномов, привыкших верить только фактам, притом лишь тем, которые изволили предстать перед их собственными глазами. Не дожидаясь, как дальше станут развиваться события, Румбиро закинул секиру на плечо и властным, не допускающим пререкания голосом стал отдавать приказы. Несмотря на то что Аламез не знал махаканского, он понял практически каждое слово, вылетевшее из уст решившего подстраховаться друга, ведь на этот раз в его распоряжении оказалось более сотни добросовестных переводчиков, не открывавших ртов, но зато мгновенно исполнявших указания командира. Отряд быстро перегруппировался, разделившись на две неравные группы. Большая часть махаканцев по-прежнему осталась в строю и только сомкнула ряды, ну а несколько низкорослых силачей тут же обступили телегу и стали поспешно снимать с себя доспехи.

– Ну а ты чаго хавкой хлопаешь?! Пшел прочь от бочек! Слазь, говорю! – на этот раз Альто прокричал по-геркански, поскольку обращался непосредственно к Дарку, и интенсивно замахал рукой. – Живей, живей, не задерживай!

Не понимавшему, что происходит, Аламезу оставалось лишь безропотно подчиниться и надеяться, что рано или поздно, но всё объяснится. Впрочем, Провидение решило не издеваться ни над гномами, ни над морроном и довольно быстро расставило точки над «i», оправдав действия лишь чуть-чуть предвосхитившего события Альто. Избавившись от доспехов, гномы закинули их на телегу и тут же принялись сгружать бочки, оставив на месте только две, те самые, в которых безмятежно спали разведчики. Потратив на всё про всё, включая и ругань между собой, не долее полминуты, Сыны Великого Горна принялись привязывать к передку гремучего экипажа с потрескавшимися колесами и погнутой задней осью длинные, толстые канаты.

Дарк часто слышал от гномов рассказы, что махаканские караванщики были сильнее и выносливей многих тягловых животных и никогда не использовали для перевозки грузов лошадей, хотя бы по той причине, что в подземелье парнокопытные не водились, а завезенные не приживались. Одно дело слышать, а совсем иное – узреть собственными глазами. Аламез с нетерпением ожидал, когда ему выпадет шанс стать свидетелем этого необычного и очень увлекательного зрелища… хотя бы на парочку минут, пока движимая гномьей силой телега не умчится вдаль и не скроется из виду, но неожиданно быстрое развитие событий не дало моррону воплотить в жизнь давнюю мечту. Он так и не увидел, как запряженный дюжиной махаканцев экипаж тронулся с места.

Из-за поворота дороги внезапно показались враги. Это был сводный отряд стрелков, состоявший не только из лучников и арбалетчиков, но и из бывшей обслуги корабельных катапульт, взявшейся теперь за самодельные пращи. В рядах более сотни бойцов не чувствовалось паники и страха, в них царила лишь железная дисциплина и желание убивать. Это могло означать лишь одно – непонятно в чем, но Румбиро сильно просчитался. Шеварийцы заметили ловушку и обезвредили её, каким-то чудным образом быстро и без лишнего шума перебив команду засевших под мостом диверсантов. Незнание возможностей противника подвело отличного командира, из-за просчета которого врагу не только не был нанесен ощутимый урон, но практически было оказано содействие. На возведение переправы шеварийцы потратили бы несколько долгих часов. Теперь же отступающий гарнизон оказался в незавидном положении, можно даже сказать, ситуация приобрела трагический характер. Лишенные форы во времени, гномы уже не могли отступить и укрыться за городскими стенами; им оставалось лишь драться.

Не успели махаканцы оправиться от удивления, как шеварийцы, построившись в три шеренги, дружно вскинули оружие и прицелились. Однако первый и, в общем-то, мощный залп, произведенный к тому же с не очень большой дистанции, не застал Сынов Великого Горна врасплох. Гномы молниеносно прижались друг к другу и сомкнули стальные щиты, приняв на них большую часть болтов, камней и стрел. Махаканская сталь прочна, она отлично выдержала мощные удары многочисленных снарядов и не подвела ни одного из своих владельцев. Раненых не было, и лишь двое низкорослых крепышей упали замертво. Стрелы или болты (Дарк точно не разглядел) неудачно попали им в прорези глухих шлемов.

Сам моррон во время вражеского залпа даже не пригнулся, поскольку прекрасно знал привычки армейских стрелков. Никому из мастеров наконечника и оперенья и в голову не придет целиться в стоявшего на удалении от основной массы отряда солдата, если он, конечно, не командир. В подобных ситуациях что лучники, что арбалетчики предпочитают экономить время на прицеливание, чтобы повысить скорострельность и повторно спустить тетиву еще до того, как противник произведет ответный залп.

Дарк не ошибся, над его головой не пролетело ни одного снаряда, а вот шеварийцы по самонадеянности допустили роковой просчет. Едва стальные наконечники да мелкие камни отбарабанили по махаканским щитам, как первая шеренга низкорослых воинов дружно разомкнула щиты и выпустила вперед вторую. Боевые топоры с секирами пока еще болтались за спинами и на поясах постепенно приходящих в ярость гномов. Их левые руки были заняты щитами, а вот в правые, в которые как будто перешел весь праведный гнев расстроенных тщетностью своих строительных трудов махаканцев, были крепко зажатые камни.

Гному не нужно пращи, чтобы метнуть увесистый предмет на добрую сотню шагов и раздробить обидчику голову. В правдивости этого утверждения шеварийские стрелки смогли убедиться на собственном опыте. Каменный град повалил на землю около двадцати врагов, и лишь трое смогли потом подняться. Бросив по камню, махаканцы тут же сомкнули щиты, приняв на них новую порцию болтов и стрел, а затем мгновенно разомкнули, пропуская вперед третью шеренгу, также вооруженную камнями.

У многих из шеварийцев были при себе щиты, висевшие за плечами и не мешавшие им стрелять. При втором залпе они действовали более осторожно и хоть и не все, но успели развернуться к врагу спинами. Однако щиты стрелков, изначально причисляемых к легкой пехоте, были плохими, деревянными, так что более трети из них не выдержали мощных ударов и раскололись, ну, а остальные не смогли спасти своих хозяев от болезненных падений. Третий залп шеварийцев был практически сорван. Смогли выстрелить лишь пятеро арбалетчиков да стоявшие позади метатели пращи. Махаканцы же метали камни непрерывно, притом ничуть не уставая, не неся потерь и шаг за шагом приближаясь к врагу, что существенно повышало точность бросков.

Всего через пару минут интенсивной перестрелки изрядно поредевший стрелковый отряд противника решил позорно ретироваться, оставив на поле боя более половины своих товарищей убитыми и тяжелоранеными. Махаканцы же не стали их преследовать, а тут же отступили назад и заняли оборонительную позицию в самой узкой части прохода, там, где можно было немного уплотнить ряды. Командовавший обороной Альто был уверен, что побежавшие стрелки уже не вернутся, а им на смену сразу придет тяжелая пехота.

Воспользовавшись недолгой передышкой, Аламез хотел переговорить с Румбиро, но не успел к нему пробиться сквозь ряды переводящих дух гномов. Правда, старый друг заметил попытку моррона и даже махнул ему рукой, кратко приказав на языке жестов не мешаться под ногами, а затем, видимо решив не удовлетворяться полумерами, громко прокричал по геркански: «Не дури, отступай к Аргахару! Ты там нужнее!»

Хоть Дарк усомнился в правдивости этого утверждения, ведь он даже не представлял, что будет в городе делать, тем более в одиночку, но зато отчетливо понимал, что под ногами у бьющихся в строю махаканцев лучше не мешаться. Выбравшись из плотных рядов отряда, Аламез тут же подобрал щит и топор одного из убитых гномов. Пока что моррон не ощутил даже маленького временного скачка, а значит, мог не опасаться, что оружие погибшего махаканца начнет ржаветь и разлагаться прямо у него в руках. На смену бежавшему врагу должны были прийти новые, более сильные и многочисленные отряды, и хоть пока что Дарк прятался за спинами гномов, но не сомневался, что вскоре наконец-то ему выпадет шанс вступить в бой.

* * *

Интуиция не подвела единственного союзника гномов. Не прошло и трех минут, как из-за поворота дороги показался первый отряд ганкруллов, зловеще сверкающих сталью отполированных до блеска доспехов. Они шли неспешным шагом, плотным строем и сомкнув большие квадратные щиты, прикрывающие практически всё тело, от округлых наколенников до прорезей в опущенных забралах. По приказу Альто передняя шеренга махаканского отряда произвела первый и, к сожалению, последний залп. Летящие с большой скоростью камни с грохотом и звоном врезались в щиты тяжелых пехотинцев и парочку-другую из них основательно помяли, но не причинили сильным и крепким латникам существенного вреда, разве что некоторые шеварийцы слегка покачнулись, но при этом даже не замедлили шага. Второго выстрела не последовало. К чему растрачивать силы на броски, когда исход схватки могли решить только булавы, мечи да топоры?

Махаканцы ждали в гробовом молчании, устремив суровые и в то же время бесстрастные взоры на медленно приближающихся врагов. Ганкруллы также не были сторонниками боевых кличей и устрашающих криков, способных воодушевить или, наоборот, напугать лишь зеленых новичков в ратной потехе и никак не действующих на бывалых бойцов.

За первой сотней врагов показалась вторая, а затем вывернул из-за поворота дороги и третий, более многочисленный отряд. Бой предстоял серьезный, и скорее всего пребывавшие в меньшинстве Сыны Великого Горна были обречены, но эти обстоятельства, как ни странно, ничуть не портили приподнятое настроение Дарка, давненько уже не бывавшего в настоящем деле и успевшего соскучиться по горячей рубке. Вроде бы в последнем бою моррон участвовал всего за день до того, как спустился под землю, но в пещерах Махакана время текло совсем по-иному. Аламез уже не мог даже приблизительно сказать, сколько часов, дней или недель назад состоялось его последнее сражение; сражение в Удбише, когда погиб его диверсионный отряд, собранный из числа озлобленных на шеварийцев герканских пленных.

Стоя за последними рядами гномов, Дарк, к сожалению, многого не видел, например, он не узрел, а лишь услышал момент самого начала схватки, когда ганкруллы с махаканцами только сошлись, а подземелье наполнилось надрывным пыхтением бойцов, криками боли и скрежетом скрещиваемой стали. С самых же первых секунд сражения, не постепенно разгоравшегося, а сразу вспыхнувшего, как стог сухого сена в жаркую погоду, махаканцам пришлось туго. Напор врага был мощным, и отряд, уступавший им не только числом, но и ростом бойцов, начал медленно пятиться, не в силах сдержать обрушившуюся на них огромную массу, к тому же закованную в крепкую броню и довольно умело владеющую оружием. Гномы не дрогнули, но так и не смогли сохранить целостность строя. Тяжелая пехота врага быстро смяла левый флаг и основательно насела на правый. Уже на первых минутах схватки положение стало критическим. Удерживающий исходную позицию центр пограничного отряда вот-вот должен был оказаться в окружении.

Как только умело орудующим топорами и использующим преимущества своего роста да массы ганкруллам удалось пробить узкую брешь между левым флангом обороны и центром отряда, Дарк решил, что настала его пора вмешаться и внести свой вклад уж если не в победу, то в достойное поражение. Молниеносно подскочив к уже занесшему булаву над головой гнома шеварийцу, Аламез ударил его топором по локтю, точно попав в стык между налокотником и наплечной пластиной. Острая махаканская сталь не подвела. Она, как по маслу, прорубила звенья находившейся под латами кольчуги и рассекла плоть. Потеряв руку, пехотинец взвыл от боли, но забиться в агонии не успел. Мощным ударом щита, в которую моррон вложил не только всю силу, но и массу своего тела, Дарк толкнул раненого на рвущихся вперед врагов и, вскочив на него, падающего, сверху, уже следующим ударом топора прорубил другому солдату забрало.

Кто-то пытался ударить в спину, но Аламез успел вовремя развернуться, фактически облокотившись на кирасу стоявшего к нему боком врага, присев и подставив под удар топора щит. К сожалению, этот изящный по меркам массовой вооруженной толчеи маневр хоть и позволил храбрецу избежать верной смерти, но не обошелся без последствий. Во-первых, моррону пришлось выпустить рукоять топора, который он так и не успел выдернуть из вражеской головы. Во-вторых, Дарк не удержался на ногах и, заскользив ногами по нагруднику всё ещё дергающегося в предсмертных конвульсиях тела, сполз вниз и уселся на камни. Теперь самой большой опасностью стало то, что его просто могли задавить.

Сидя на острых камнях, с ногами, возлежащими на умирающем шеварийце, Аламез физически не мог подняться. Единственно, на что он оказался способен, так только прижаться спиною к бедрам бившегося рядом гнома и обеими руками держать над головою изрядно погнутый щит, по которому градом сыпались удары то оружия, то закованных в стальные перчатки рук и налокотников. Долго так продолжаться не могло, но, к счастью, моррону улыбнулась удача. Опасный момент в сражении не привел к трагичным последствиям. Благодаря своевременному, хоть и во многом безрассудному вмешательству Дарка, ганкруллы потеряли инициативу и ослабили напор, а махаканцам удалось сомкнуть строй и даже немного оттеснить выдохшихся противников.

Пребывая в весьма неудобный позе и горюя, что не может с этим ничего поделать, Аламез чувствовал, как толпа отступающих для перегруппировки шеварийцев увлекает его за собой. Но внезапно чьи-то цепкие пальцы ухватились за его левый сапог и, сжав щиколотку, подобно тискам, потащили вперед, заставляя лечь на землю и скользить по доспехам мертвых тел. Был ли это друг или враг, Дарк не знал, но решил выяснить это в первый же подходящий момент, а именно, как только он не будет зажат между чьими-то бедрами и коленями. Через пару секунд это время настало. Едва давление на тело пропало, моррон резко откинул влево щит и, согнув в колене свободную правую ногу, приготовился ударить ею того, кто вытаскивал его наружу из схватки. Если бы это был враг, решивший его добить, то удар был бы вполне сокрушителен и обоснован; если же нет, то Аламез успел бы вовремя остановить ногу до того, как та врезалась бы в плечо или в лицо облагодетельствовавшего его гнома.

– Пахучку подбери! Ишь, кверху задрал, вояка недотёпочный! – сердито проворчал Румбиро Альто, завороженно глядя на грязную подошву стоптанного сапога, прекратившую свой полет всего в ладони от его обильно покрытого потом, раскрасневшегося лица. – Разбрыкался, конь ретивый! Высечь б тя за неисполнение приказа!

– Ногу отпусти, борода! – с облегчением выдохнул Дарк, обрадованный, что вовремя остановился и не ударил друга. – А что до вони касаемо, так у тя из подмышек посильней, поди, прет!

– Знаю, – не стал отрицать явного Альто, разжимая хватку цепких пальцев. – Но только в рожу я ее никому не сую!

Резонно рассудив, что для этого праздного спора выбран далеко не самый подходящий момент, хоть изрядно помятый, но практически не пострадавший Дарк быстро поднялся на ноги и первым делом окинул взглядом идущее с прежним упорством и не собирающиееся прекращаться сражение. Неимоверными усилиями, но ценой не очень больших потерь, махаканцам удалось выдержать натиск врагов и, восстановив целостность линии обороны, оттеснить ганкруллов на добрый десяток шагов назад, что, впрочем, было лишь временным достижением. Совсем скоро в схватку должны были вступить свежие силы противника, которым, как тогда показалось моррону, не было числа. Своей очереди побарабанить оружием по махаканским щитам ожидало еще сотни две тяжелых пехотинцев, а за ними к бранному полю подтягивались и переформированные отряды мечников и стрелков.

– Дело совсем погано, – подытожил Альто, протяжно шмыгнув носом и сплюнув кровью из разбитого, опухшего рта. – Три четверти часа, от силы час продержимся, а там хана!

– Что делать будешь? – спросил моррон, считавший прогноз друга необоснованно оптимистичным, но решивший ему о том не говорить. По оценке Аламеза, до последнего, завершающего сражение взмаха топора, меча или дубины оставалось не более получаса.

– Пошли в Аргахар! – кратко ответил Румбиро и подтвердил словесный приказ тем, что схватил моррона за рукав куртки и силой потащил за собой. – Нам с тобой еще рано головы класть! Не заслужили мы почетного права на вечный покой отправляться, пока дело не сделано!

– Ты что, собираешься бросить своих?! – с недоумением спросил Аламез, тщетно пытавшийся вырваться из обхватившей не только ткань, но и его левое запястье ручищи бородача, а правой рукою поправляя съехавшую в драке котомку с дротиками и закидывая за спину помятый щит.

– Не плюй мне в душу, и хватит жевать сопли! – огрызнулся командир, явно не желавший покидать ряды упорно бьющегося отряда, но не видевший иного выхода. – Сам знаешь, ни трусом поганым, ни дезертиром паскудным я никогда не был, а щас становиться уж поздно! Мы с тобой кто такие?! Мы с тобой солдаты, а первая задача любого солдата в том, чтобы выполнить приказ! Пока дело не сделано, всё остальное никчемная трепотня и мерзкое слюнтяйство! Вот наказ Великого Горна исполним, а там и потолкуем… Кем хошь меня тогда назови, хоть трусом, хоть мерзавцем… ну, коль красотой рожи своей не дорожишь!

К сожалению, против такого аргумента у Дарка не нашлось что возразить. Погибнуть здесь и сейчас вовсе не означало покрыть свое имя славой, а, наоборот, значило быть признанным недальновидным глупцом, провалившим ответственное, возможно, судьбоносное для многих живых существ задание. На войне частенько приходится пренебрегать тем, что ты хочешь или считаешь правильным, ради исполнения долга.

– Да иду я, иду! – согласился Аламез, пытавшийся поспевать за припустившимся бегом гномом, а затем, изогнувшись всем корпусом, гаркнул другу прямо в ухо: – Руку пусти, страхолюдина мохнатая!

Хоть не сразу, но Альто исполнил просьбу моррона, разжав свою цепкую пятерню. После этого Сын Великого Горна зашевелил своими короткими ножками раза в два, если не в три шустрее и задал столь высокий темп передвижения, что Дарку пришлось изрядно вспотеть, чтобы за ним поспевать. Несмотря на жуткую боль, появившуюся в мышцах ног, спины и живота, такие мучения были к лучшему. Они позволяли позабыть о том, что за спиной всё ещё бушевало сражение, и солдат за солдатом погибал отряд, из которого моррон и Альто сбежали…

* * *

Обычно утомленные бегуны молят всех известных им богов, чтобы у них побыстрее открылось второе дыхание. Упорно несущийся следом за гномом, но так и не способный его догнать Аламез уже давненько распрощался с третьим и ожидал наступления четвертого прилива сил. Альто демонстрировал завидную прыть и выносливость. Изначально задав высокий темп передвижения, он интенсивно перебирал коротенькими ножками и бойко размахивал непропорционально большими для его приземистого тела ручищами, заставляя Дарка позавидовать, что не был рожден махаканским гномом.

Дорога, по которой они вдвоем неслись, далеко не везде была идеальной для пробежки. Относительно хорошо сохранившиеся, вымощенные кирпичом участки караванного пути довольно часто сменялись крутыми подъемами и покатыми спусками; завалами камней, через которые приходилось перебираться, используя все четыре конечности, рытвинами или огромными ямами, через которые далеко не всегда удавалось на бегу перепрыгивать, а порой приходилось и плыть. Дарк с трудом преодолевал многие из естественных полос препятствий, ну а выносливому, как слон, гному, казалось, всё нипочем.

Несмотря на довольно немолодой возраст, в котором седеющий караванщик сначала погиб, а затем был воскрешен, Румбиро пребывал в отменной физической форме, что, впрочем, можно было сказать не только о нем, но и об остальных Сынах Великого Горна. Казалось, подземное божество с течением времени сжалилось над «штрафниками-гномами», но, не желая отменять своего проклятия, компенсировало убогую, лишенную мирских радостей жизнь на пограничной заставе недюжинными запасами сил и здоровья, которые было черпать не перечерпать. Это сделанное морроном наблюдение подтверждал тот простой факт, что парочка бегунов до сих пор не нагнала дюжину махаканцев, перед самым началом боя впрягшихся в груженную доспехами и бочонками телегу и потащивших её по дороге к подземному городу. Как заменявшим лошадей гномам удавалось перетаскивать телегу через все завалы и колдобины давно нехоженой дороги, для Дарка оставалось загадкой, но вот то, что Великий Горн физически укрепил своих «сынов» и лишил их многих отвлекающих от достижения цели факторов, таких как голод, телесная боль и усталость, Аламезу было ясно как день. Он бежал на пределе возможностей, а бойко размахивающий руками Румбиро, казалось, дремал на ходу и всё время оборачивался, чтобы убедиться, что Дарк ещё волочит ноги.

Этот час, а может, и больше, проведенный в непрерывном движении, Аламез запомнил надолго. Но, к счастью, конец приходит не только хорошим делам и вещам, он наступает еще и для мучений. Внезапно Альто обернулся на бегу и предусмотрительно предупредил напарника: «За поворотом передых устроим! Половина пути позади, отпыхтимся с четверть часа!» – после чего перешел с бега на быстрый шаг. Дарк поступил по примеру друга, прекрасно понимая, что если сразу остановится, то тут же упадет и оросит растущую на обочине невысокую растительность желчью из пустого желудка. Как ни странно, но быстро шагать оказалось намного труднее, чем просто бежать. Утомленное тело уже привыкло к одному типу движения и не желало перестраиваться на новый ритм сокращений всех групп мышц.

За поворотом, до которого шатающийся моррон едва дошел, открылась большая площадка. Изначально, лет эдак сто, если не ранее, назад, она была аккуратно выложена камнями, но теперь обветшала и походила на потрескавшийся, рассохшийся панцирь престарелой черепахи. Дарк сразу же понял, что когда-то давно здесь располагалась караванная стоянка, хоть беспощадное время превратило единственное находившееся на ней строение даже не в руины, а в груду жалких, изгнивших обломков, ну а от ограждения и вовсе не оставила следа.

Атмосфера, царившая тут, угнетала и навевала тоску. Аламез не понимал, почему им понадобилось останавливаться именно здесь, где, казалось бы, даже воздух пропитан тоскою по давним временам, затхлостью дня нынешнего и заунывной печалью. С таким же успехом можно было бы отдохнуть прямо на дороге, например, возле большой лужи, из которой, конечно же, Дарк не стал бы пить, но разгоряченную голову в нее с удовольствием окунул бы. Однако всему нашлось довольно простое объяснение.

Уверенный, что моррон идет за ним следом, а не свалился на обочину без сил и сознания, Альто вразвалочку прошествовал к центру площадки и неподвижно замер, сначала протирая ладонью мокрый лоб, а затем и выжимая пот из бороды. Гном ждал, терпеливо ждал, пока до него доковыляет похрамывающий сразу на обе ноги Аламез, и только когда тот приблизился на расстояние в пять-шесть шагов, резким движением достал из-за спины секиру. На краткий миг Дарку показалось, что его старый друг задумал неладное, например, ритуальное жертвоприношение в честь непредсказуемых божеств Великого Горна, неизвестно зачем заставивших на них трудиться моррона. Но опасения развеялись, как только Румбиро взглянул на старого друга согревающим сердце, преисполненным душевной теплоты и благодарности взором.

– Ты постой, походи чуток, но не садись! Коль седалищем на камни надавишь, сперва похорошеет, но затем бежать хуже будет! Не забывай, нам до города еще столько же плюхать… – благоразумно предупредил Альто, видя, что подошедший к нему Дарк собирается сесть. – Давай-ка лучше развлечемся! Совместим, так сказать, полезный нашим телам роздых с приятным и столь же, кстати, полезным времяпрепровождением.

– Ты что, секиру в камни воткнешь, а затем, как девица кабацкая, вокруг нее отплясывать начнешь? – пошутил Дарк, на самом деле не понимая и боясь даже подумать, о каком таком «совмещении» гном говорит. – Коль так, то валяй, потешься, но обещай глазки не строить, бедрами не вихлять да одежку не скидывать! Вид твоей кривляющейся обнаженной туши не доставит мне эстетического наслаждения…

– Шуткуешь всё, – хмыкнул Румбиро, ничуть не обидевшись на столь смелое предположение. – Это хорошо! Коль шутка добрая из пасти прет, значит, ещё силенки остались!

– Чо задумал-то? – устало произнес Аламез, скидывая с плеч котомку и щит.

– Да так, хочу поглазеть, как делишки наши обстоят, – озадачил друга Альто, но не заставил его долго гадать. – Помнишь, я те Стену Знаний показывал? – начал с вопроса гном и, только дождавшись скупого кивка, перешел к пояснению: – Так вот, она не просто так на бывшей караванной стоянке находилась, точнее, под ней… На становьях место особое, здесь с Великим Горном связь держать проще, посколь раньше туточки много караванщиков бывало и…

– Да понял, я понял, – заявил Дарк. – Давай, от болтовни к делу переходи! Доставай флейту и дуй в нее, а я уж, извиняй, уши прикрою!

– Не утруждайся зазря, – презрительно хмыкнул Альто. – Флейта тут не понадобится, да и нет её ужо… Мы так, и без музыки живо управимся!

Сказано – сделано! Румбиро коснулся лезвием секиры камня у себя под ногами и, вытянувшись в струнку, замер в ожидании, что вот-вот произойдет нечто. И, как ни странно, это на самом деле случилось. Разгоряченного лица моррона внезапно коснулся неизвестно откуда взявшийся ветерок. Его прикосновения не только приятно холодили шею и щеки, но и делали веки неимоверно тяжелыми, заставляя их опуститься. Стоило лишь Дарку поддаться и закрыть глаза, как в голове возникла вовсе не абстрактная, а вполне реальная картинка из недавнего прошлого.

Моррон увидел мост через пропасть, к которому медленно подходил шеварийский авангард. Не дойдя шагов десять до края, стрелки остановились, а затем, не размыкая строй, развернулись и отступили назад.

– Вот щас мы и узнаем, как же они хитрость мою раскусили! – пояснил стоявший рядом гном, явно видящий ту же самую картину. – Думаю, без колдовства не обошлось! Не умеют лжепиявки шеварийские честно сражаться!

Секунд десять картинка не менялась. Дарк отчетливо видел мост, в ожидании замерших на его опорах гномов-диверсантов и вершки шлемов не отошедших далеко шеварийскихсолдат. Затем к краю обрыва подошли четверо: сам Фегустин Лат и еще трое офицеров из его окружения, в том числе и тот бедолага с повязкой на носу, о чью голову моррон разбил целый ящик винных бутылок. С того места, на котором они находились, увидеть затаившихся гномов враги не могли, но они явно почувствовали их присутствие.

– Я понял, что произошло! – Дарк поспешил поделиться с другом своими догадками. – Мусор с моста вы прибрали, стружку и прочий хлам смели, а вот о запахе не подумали…

– Ошибаешься! – уверенно возразил Альто. – Не считай ся умней других! Мы всё продумали и хоть изрядно вокруг моста напотели, но затем запах тел наших развеяли… Ведом нам один секретик…

– Я не о том! – повинуясь привычке, покачал Аламез головой, хоть Альто явно так же, как и он, стоял с закрытыми глазами и того не видел. – Вампиры чуют запах крови морронов. Скорее всего они так же могут учуять одного из вас, когда он находится рядом. А тут под мостом целая дюжина Сынов Великого Горна засела… Глянь, только глянь, я правду говорю!

В подтверждение предположения Аламеза вампиры из клана Мартел интенсивно зашевелили носами, а затем произошло то, что объясняло, почему диверсанты оказались застигнуты врасплох и даже не успели подать товарищам сигнал тревоги. К тому же Дарк теперь понял, что за странный звук он и махаканцы слышали, пока томились в ожидании обвала. Почти одновременно члены клана Мартел взмахнули руками, образовав мощный поток воздуха, буквально сдувший спрятавшихся гномов с опор и оборвавший все до одной страховочные веревки. Восседавшие верхом на соседней балке диверсанты так и не поняли, что же сталось с их товарищами, как второй воздушный шквал отправил из самих в пропасть.

– Теперь понятно, почему четыре раза звук слышался, – тяжко вздохнул Альто и ударом секиры о камень заменил картинку в головах: как в своей, так и Дарка. – Узнать надобно, сколь у нас еще времечка про запас осталось…

– Лучше Аргахар покажи, полезней будет! – пытался возразить Дарк, не желавший более видеть печальных зрелищ, но опоздал.

Картинка с мостом исчезла, причем еще до того, как четвертый по счету порыв ветра смел в пропасть последнюю троицу гномов. Её место заняло покинутое беглецами поле боя, на котором, как ни странно, ещё шло сражение. Небольшая группка окруженных с трех сторон махаканцев каким-то чудом умудрялась удерживать заваленную телами убитых и раненых позицию и не пускала наседавших врагов в глубь подземелья. К радости Дарка, Альто не собирался досматривать последние минуты сражения. Они узнали, что хотели, и не желали видеть, как гибнут остатки отряда.

– Щас я тя развеселю! Негоже пессимизме пораженческой настроение нам портить! И без того на душе погано! – сперва пояснил Румбиро свой выбор следующего зрелища, а уж затем ударил сталью о камень.

Как ни странно, но старый друг оказался прав. Следующая картинка не просто вызвала улыбку на опечаленном лице Дарка, но заставила его непозволительно громко рассмеяться. Глазам моррона предстал караванный путь, притом его участок, до которого они еще не добрались, и десять гномов, поспешно облачающихся в доспехи возле разбитой телеги. Обломки поломанных задних колес валялись у них под ногами. Ну а передних не было вовсе. Это означало, что они отвалились гораздо раньше. Пока большая часть воинов заканчивала застегивать ремешки доспехов и поправлять наплечники с налокотниками, парочка их уже одевшихся товарищей катила по ухабам каменистой дороги бочонки, внутри которых не только плескалось вино, но и кувыркались спящие разведчики. Именно это и вызвало у моррона необузданный приступ смеха. Дарк живо представил, как барахтаются внутри своих тесных, дурманных узилищ разведчики сейчас и каково им будет при пробуждении.

– А ты злой! – прицокнул языком Румбиро. – Видно, и те спутнички поднадоели… хоть в бою они вовсе и не плохи!

– Долго объяснять. – Аламез не желал утруждать себя объяснениями своих непростых отношений с герканской разведкой в целом и с каждым из навязанных ему попутчиков в частности. – Что-нибудь еще покажешь?

– Попытаюсь, – ответил Румбиро, в очередной раз опустив секиру на камень и тут же грязно выругавшись, причем почему-то не на родном языке.

Картинка бесследно исчезла, а новое видение не возникло. Перед глазами моррона была черная пустота, а его слух изрядно страдал от следовавших один за другим сильных ударов железа о камень и ругани не закрывавшего рта гнома. Видимо, Великий Горн не желал показывать старшему из своих «сынов» то, до чего он пока не дорос, или то, что не предназначалось для просмотра гостям в большом семействе гномов.

– Будущее узреть хотел? – спросил Аламез, открывая глаза. – Или что-то, что только вас, урожденных махаканцев, касается?

– Нет, – покачал головой Румбиро, собиравшийся в последний раз изо всех сил ударить оружием о каменную твердь, но вовремя передумавший и убравший секиру за спину, – То есть да, но только частично… Хотел посмотреть, как входят мои уже погибшие воины в Залы Почестей и Славы!

– Наивный, – тихо рассмеялся Дарк, качая головой. – К чему похлебку пробовать, которая ещё не сварилась? К чему поселяться в дому, который еще не достроен? К чему чинить телегу, которая ещё не сломалась?!

– Ты щас на вислоухого эльфа похож! Старого, вечно брюзжащего вислоухого эльфа! – привёл раздосадованный гном устаревшее сравнение, как будто пришедшее из глубины забытых времен. – Такой же занудный, мудреный не в меру и чепуху с важным видом городящий, вместо того чтоб кратко и четко всё разом выложить! Те чо тут, за каждое слово глупости золотом платят?!

– Когда дело ещё не сделано, о какой награде может идти речь? – выразился яснее моррон. – Задание Великого Горна ещё не выполнено, проклятие еще не снято, так чего ты увидеть-то хотел? Как товарищи твои верные перед вратами Залов толпятся или как их души по тоннелям летают?!

– Верно говоришь, – кивнул гном, мгновенно переставший злиться. – Ладно, отдохнули, что хотели, выяснили, нечего почём зря лясы точить… Пора в путь отправляться. Коль повезет, ребят наших еще до Аргахара догоним. Дюжина бойцов, всё ж отряд… – тихо произнес командир заставы, жестоко коривший самого себя за невольный просчет, обернувшийся роковой ошибкой.

(обратно)

Глава 14 Аргахар

Продолжившим отступать к Аргахару друзьям не повезло. Нет, вторая часть пробежки давалась им намного успешней, чем начало пути. Попривыкшее к нагрузкам и вовремя отдохнувшее тело Дарка двигалось намного легче и не мстило утруждающему его хозяину болью. Да и дорога хоть была и извилистой, но уже более не изобиловала ямами, оврагами да прочими затрудняющими бег препятствиями. Но вот шедшую впереди группу гномов, фактически теперь и составлявшую весь отряд, они в дороге так и не нагнали.

Всё размышлявший об увиденном моррон и не заметил, как добрались они до поломанных передних колес телеги, оставленных прямо посередине дороги. Минут же через пять, не более, их глазам предстала и поставленная «на попа» повозка, на днище которой был нарисован волосатый, округлый и полностью обнаженный зад. Этот шедевр народного гномьего творчества был частично исполнен грязью, а частично соками сорванной с обочины травы, что придало ему некую рельефность и заставило краски играть. Под как будто ожившим изображением красовалась неаккуратная, но зато яркая надпись на неграмотном шеварийском: «Дабро пажаловать в Аргахар!»

– Ребята шуткуют! – пояснил на бегу Румбиро, захотевший что-то подрисовать, для чего остановился и зачерпнул из лужи полную ладонь мокрой глины, но потом передумавший. – Да ладно! Пущай у вражин фантазия поработает! Должна же быть в искусстве недосказанность!

– Не мешало б, – согласился Аламез, хоть и сам был не прочь сделать пару-другую мазков. – До города далеко?

– Недалече, – буркнул в ответ гном, а затем не обнадеживающе добавил: – Должно быть…

Еще минут десять они пробежали молча, экономя дыхание и только пыхтя. Но вот Румбиро резко остановился и поднял вверх правую руку, подавая знак находившемуся на несколько шагов позади Аламезу не шуметь и приготовить оружие. Дарк и сам уже услышал, что впереди, за подъемом дороги, кто-то был, притом не человек и не гном, а хищник или сразу несколько хищников. Издалека раздавалось урчание и тихое клацанье челюстями. Звери трапезничали, и моррону не хотелось даже думать о том, кто же стал для них пищей. Он только надеялся, что занятые поеданием трупов убитых махаканцев дикие твари пока еще не добрались до смоченной в отменном вине поживы в бочонках. Шанс на это был, и его усиливали сразу три обнадеживающих обстоятельства. Во-первых, воины подземелий не отдали бы свои жизни легко, схватка не могла быть уж очень скоротечной, а значит, хищники только-только приступили к вкушению плодов удачной охоты. Во-вторых, плоть из махаканской брони было не так уж и просто выковырять клыками да когтями. Ну, а вино из бочонков заглушало естественные запахи тех, кто в них находился. Если герканцы проснулись, но не сглупили: не запаниковали, не задергались, пытаясь высвободиться, то наверняка были еще живы.

Не видя смысла ждать, как, впрочем, и подкрадываться, Дарк побежал вперед, а не ожидавший такой опрометчивости Румбиро не успел его вовремя остановить. Стаскивая на бегу висевший за спиной щит, Аламез достал не меч из ножен, а дротик из порядком натёршей плечо котомки. Раз выпал шанс опробовать новое оружие, грех было им не воспользоваться.

Взбежавшему на небольшую возвышенность моррону предстала картина былой расправы, свершившейся здесь с четверть часа назад, не ранее. Он не ошибся, предположив, что стая затаившихся в углублениях скал да небольшом овраге хищников подкараулила группу гномов и внезапно атаковала сразу с двух сторон, но ошибся в том, чем закончилась скоротечная схватка. Истерзанных тел махаканцев не было видно, но зато на дороге лежало штук пять или шесть изрубленных трупов зверей, а еще столько же тварей с завидным аппетитом пожирали плоть убитых собратьев.

– Фикармы. Видать, плохо им стало, совсем с голодухи одурели! Ранее на караванщиков меньше, чем сотней, не бросались! – пояснил бесшумно подошедший сзади гном, тряхнув бородой в сторону лишенных волосяного покрова, бесхвостых и безухих крыс размером с лошадей. – Ребята их быстро топорами угомонили, а эти сбегли с испугу, да затем набежали, чтоб своими полакомиться. Коль тихо пройдем, нас и не приметят…

– Вот ещё, – хмыкнул Дарк, уже настроившийся опробовать оружие. – Должен же я узнать, как яд действует. Коль мараться не хочешь, так в сторонку отойди!

– Развлекайся! А я, в отличие от тя, сегодня ужо навоевался, – махнул рукой Альто, явно не желавший принимать участие в убийстве наполнявших желудки тварей и поэтому последовавший совету друга. – Гляну со стороны, насколько ты косорук!

Нет ничего хуже, когда говорят под руку. Пока еще неопытный в метании дротиков воин, конечно же, испортил первый бросок. Виной тому стало отчасти отсутствие практики, отчасти «доброе» напутствие пакостно хихикающего в бороду товарища. Моррон метил в затылок сидевшей к нему спиной твари, ну а попал только в тощий, отвислый бок, да и то дротик прошел вскользь, оставив на крепкой коже хищника узкую полоску царапины.

Рука Дарка мгновенно потянулась к рукояти меча. Моррон ожидал, что лишь слегка задетый зверь быстро развернется и тут же кинется на него, но нападения не последовало. Фикарм (а быть может, и фикарма, ведь под хвост твари моррон не заглядывал) продолжал как ни в чем не бывало сидеть и жевать, а затем внезапно застыл и, не издав ни звука, повалился набок.

– Жаль, зеркала с собой нет! – посетовал едва сдерживающий смех гном. – На рожу свою глянул бы, от гогота покатился! Тот дурень, что те про яд «МУ» рассказал, почему-то предупредить не удосужился, как он действует. Те хоть в живот отравленной железякой ткнут, ты боли всё одно не почувствуешь… Цветочек-убивца не прост, недаром его «матёрым» кличут. Растеньицу не надобно, чтоб пища, шипами подстреленная, задергалась бы, забрыкалась бы в агонии да лепесточки со стебелечками ему помяло… Безболезненную смерть яд несет, хорошую смерть!

– Зато в меткости поупражнялся, – быстро нашел себе оправдание Дарк.

– Ну и как?

– Да погано, – честно признался моррон, потянувшись за вторым дротиком, но передумав и вместо этого обнажив меч. – Ну что, дальше побежали?

– Я не против, – кивнул Альто, тоже решив держать оружие наготове и поэтому ловко достав из-за спины секиру. – Хвостов у них нет, так ты, главное, им лапы сапожищами не отдави, тогда не приметят!

Как ни странно, но Румбиро оказался прав. Парочка путников прошла почти вплотную к продолжающим утолять голод тварям, а они даже на секунду не повернули в их сторону уродливые головы, только угрожающе порыкивали, предупреждая чужаков, чтобы те не вздумали претендовать на их еду.

* * *

Когда собираешься посетить город, в котором еще ни разу не бывал, то, конечно же, пытаешься в мыслях представить, как он выглядит, и с нетерпением ожидаешь, когда же вдали появится высокая каменная крепостная стена с грозно возвышающимися над ней башнями и орудийными площадками. Ты ожидаешь узреть нечто подобное тому, что уже видел не один раз, и недоумение вызывает каждое существенное отличие. Вопреки этому правилу Аламез, естественно, не полагал, что находящийся глубоко под землей город будет издалека выглядеть в точности как его наземный собрат, но был удивлен почти полным сходством.

Очередной поворот тоннеля привел путников в огромную пещеру, своды которой были столь высоки, что терялись из виду. Глазам моррона тут же предстала длинная, но не очень высокая (лишь в два-три человеческих роста) крепостная стена, не только растрескавшаяся, покрывшаяся со временем наростами грибков да плесени, но и в парочке мест обвалившаяся да зиявшая множеством трещин и выбоин. Кладка была надежной и прочной, как, впрочем, и всё, что делали умелые руки гномов, однако землетрясения сделали свое разрушительное дело и изрядно подпортили плоды трудов многих поколений махаканцев.

Рва не было, но, собственно, и необходимость в нем отсутствовала, ведь крепостная стена защищала жителей Аргахара не от разумных врагов, а от дикого, частенько голодного и поэтому безрассудного зверья, порой смелевшего настолько, что жаловали на городские окраины. Не стали утруждать себя горожане и возведением прочных ворот. Проем в стене был пустым, перед ним на камнях валялись остатки проржавевшей решетки, а на изъеденных временем петлях ещё болтались жалкие обломки трухлявых досок.

– Лишь от зверья защиту возводили, поэтому и выглядит так жалко, – пояснил Альто, ощущавший себя в определенном смысле хозяином и чувствующий стыд перед гостем за плохо организованный быт и хлипкие стены его жилища. – Людишки-то раньше к нам не совались… Не от кого обороняться-то было… А коль врагов нет, так и к чему солидную защиту возводить?

– Да понял, я, понял, – кивнул моррон, завороженно взирая на безмолвные руины когда-то наверняка шумного, оживленного города. – Скажи лучше, а здесь точно еще гномы остались?

– Ну уж извиняй! С хлебом-солью к те не вышли да гимны в честь персоны твоей задрипанной не воспели! – внезапно вспылил Румбиро и больно ткнул Дарка кулаком в плечо. – Раз Великий Горн говорит, значит, есть тут живые, просто не высовываются без надобности…

– Ну, а воины где твои? – спросил моррон, потирая ушибленное плечо. Обычно Альто рассчитывал силу тычков, но на этот раз за ней явно не уследил. – Разве ты не велел им нас у врат дожидаться?

– А ты глазенки разуй! – всё ещё злившийся гном резко вскинул руку и затряс указательным пальцем в сторону ворот.

Только что проем ворот был пуст, но теперь в нем стоял махаканский воин в полном боевом облачении и призывно махал над головой топором. Странно только, что левой руки у него не было, а с плеча свисал уродливый обрубок, с которого ещё сочилась и капала на камни кровь.

– Ну, вот и все твои сомнения развеялись! – хмыкнул Румбиро, легонько подталкивая товарища в сторону ворот. – Вишь, ребят моих здешние уже поприветствовали, Минберу руку оттяпали. Хорошо еще, не голову топором снесли…

Дарк никак не мог привыкнуть к странному пренебрежительному отношению Сынов Великого Горна к собственной смерти или увечьям. Гибель в бою они воспринимали как желанный приз, и это было понятно, зная, каково им жить, ну а потерю конечности вообще не считали поводом для выражения соболезнования, тем более что боль была для них лишь воспоминанием о прошлом. Став защитниками подземелий, они о ней позабыли. Если к хорошему быстро привыкаешь, от плохого отвыкаешь еще быстрее!

– Здоров, Румбиро! Чой-то вы припозднились. Все, иль аще кого обождем? – поприветствовал подошедшего командира гном, поигрывая топором и подергивая культей. – Все у караулки сидят… разведку не высылали, опасно… Лютует народ одичавший! Лютует, но нас ужо опасается, в открытый бой не суется!

– Пущай лютуют! Могет быть, от лютости ихней хоть шеварюгам чуток достанется! – ответил Альто, в качестве приветствия стукнув стальной перчаткой по рукояти топора часового. – Ждать больше некого, пошли с нами!

Едва зайдя в, казалось бы, совершенно пустой город, Дарк тут же понял, что означало это «ужо опасается», слетевшее с уст покалеченного гнома. Небольшая площадь перед воротами была завалена трупами, а ее выщербленная мостовая окрашена еще только начинающей густеть кровью. Предсказания Румбиро сбывались, жители Аргахара недружелюбно встретили дюжину вооруженных чужаков и, уповая на численный перевес да внезапность, напали на них сразу же, как только те переступили городскую черту. Старый друг моррона оказался правым также и в том, что Сынам Великого Горна не составит труда пробиться к Храму. Первая же стычка подтвердила это смелое заверение.

Порой за самонадеянность приходится платить дорогой ценой, и проявившие необоснованную агрессию горожане получили жестокой урок миролюбия и терпимости. На небольшом пятачке размером примерно пятнадцать на двадцать шагов лежало более двух десятков изуродованных трупов, и только на одном из них были надеты доспехи защитников махаканских границ. Обмундирование же мертвых горожан выглядело жалко и убого – кожаные нагрудники со стальными пластинами, сшитые, пожалуй, еще в те давние времена, когда по тоннелям подземелья ходили торговые караваны, и столь же древние, изъеденные ржавчиной кольчуги. В таком убогом облачении, которое топоры прорубали насквозь первым же не очень сильным ударом, можно было отбиваться от набегов банд бродяг или стай хищных тварей, но не противостоять вражескому войску, даже если оно и вошло в город смехотворно малым числом. Оружие жителей Аргахара выглядело еще ужасней, чем их недавно вынутая из прадедовских сундуков броня. В основном это были дубины, облитые для крепости смолой или каким-то похожим на нее раствором, со вбитыми в них гвоздями или обтянутые тонкими стальными пластинками. Незащищенную голову они могли разбить, как перезрелый арбуз, но махаканский воин в боевом шлеме испытал бы лишь небольшой дискомфорт от такого «поглаживания». Что же касается топоров, то боевыми их точно не назовешь, потому что они были отвратно заточенными, к тому же изготовленными из очень плохого сплава. По одному их виду сразу можно было сказать, что в махаканских городах воцарился упадок – секреты ковки были безвозвратно утеряны, добыча руды прекращена, а большая часть вооружения неумело перекована из домашнего инструмента. Про щиты вообще даже смешно говорить, потому что, во-первых, они оказались деревянными, а во-вторых, далеко не у всех из нападавших имелись.

Но больше всего Аламеза поразило то, как выглядели мертвые горожане. Моррон и представить себе не мог, что неполная сотня лет, проведенная в изоляции от других пещер и внешнего мира, может привести к столь плачевному вырождению гномьей породы. Кости многих убитых были намного уже, чем у их врагов, да и количество мышц на них не впечатляло. Жизнь впроголодь из поколения в поколение быстро привела к необратимым последствиям. Слово «гном» для многих людей что встарь, что еще ныне звучало гордо и ассоциировалось с прозорливым умом и богатырской силой. А перебитые жители Аргахара были не гномами, а гномиками, жалкой пародией на могучих, низкорослых крепышей, да еще явно не отягощенной грузом интеллекта.

– Убогое зрелище, – с тихим вздохом прозвучал за спиной Аламеза голос подошедшего Румбиро. – Нечем тут любоваться! Где упадок засел, там и вырождение рядышком бродит… К караулке пошли!

Идти пришлось недолго. Небольшой покосившийся домишко с растрескавшимися стенами, зиявшими дырами, да латаной-перелатаной крышей находился здесь же, на площади, но только отряд гномов благоразумно предпочел расположиться на отдых с его противоположной стороны, там, откуда не было видно поля побоища. На бывшей в чуть лучшем состоянии, чем давно требовавшие ремонта стены строения, печной трубе восседала парочка часовых. Они умильно болтали короткими ножками, похлебывали вино из походных кружек, непринужденно делились впечатлениями, а заодно и вели наблюдение за окрестными улочками. Основная же часть отряда восседала кружком на некошеной травке и также распивала вино. Нетрудно догадаться, откуда они брали вкусную, бодрящую влагу, конечно же, из тех бочонков, что прикатили с собой. А присутствие внутри сосудов живых людей их ничуточки не смущало.

– Чо расселись, доходяги, строиться! – гаркнул Румбиро с запозданием на пару секунд. При его появлении воины сами поспешно повскакивали с насиженных мест и залпом опустошили кружки. – Нарубили народищу, накрошили! Нельзя, что ль, поменьше мертвяков наделать было?! Хоть и дикие аргахарцы, но свои же!

– Ага, как тут помягче-то было? – произнес в оправдание старший боевой группы. – Мы только в ворота зашли, а они тут же и… Мы наказ твой точно исполнили! Отбиться отбились, а догонять опосля никого не стали! Всего ж треть напавших упокоили, а другим драпаля задать не мешали!

– Ну, сколько вам повторять, олухи… – устало проворчал Альто, пригрозив могучим кулаком не только возражавшему, но и всем остальным. – Чтоб жертв поменьше было, сразу страх сейте! Нельзя деликатничать, нельзя полумерами отделываться! Вот, коль бы сразу, первого же покойничка на части мелкие топорами бы искромсали, глядишь, на десяток мертвяков поменьше было б, убегли бы раньше!

– Не убегли бы! – хором возразила сразу целая троица гномов и дружно в знак несогласия затрясла бородами.

– Ладно, что сделано, то сделано, обратно не воротишь! – отмахнулся Румбиро, понимая бессмысленность спора. – Пора к Храму выдвигаться! Хоть знаете, в какой он стороне?

– Вон там! – выкрикнул один из часовых, тот, кто еще не допил и поэтому еще не спрыгнул с печной трубы. – Там крыша святилища виднеется! Недалече, треть мили отсюда, коль по прямой…

– На кой пёс нам «по прямой»?! Ты по улочкам скажи, сколь будет?! – задал вопрос Румбиро, естественно не собиравший заставлять своих бойцов перелезать через заборы и пробираться сквозь руины домов, где можно было и покалечиться, и болт арбалетный из-за угла схлопотать.

– Да кто ж его знает? – пожал плечами наблюдатель. – Навскидку две трети мили будет, если не вся, уж больно улочки извилистые!

Проворчав себе под нос что-то нечленораздельное и пару раз сплюнув под ноги, Альто приказал строиться и выступать. Высылать разведчиков не было смысла, потому что, во-первых, шеварийцы наверняка уже были в пути, и времени попусту терять не стоило, а во-вторых, отряд был слишком мал, чтобы еще и делить его. Тринадцати с половиной бойцам (лишившегося в бою руки гнома вряд ли можно было считать полноценной боевой единицей) предстояло не только пройти до цели около мили узкими извилистыми улочками, где из любой подворотни и в любой момент могли выскочить озверевшие враги, но еще и прокатить по ним пару изрядно облегченных бочек. Несмотря на обстоятельства и на ценность каждого меча в твердой руке, махаканцы упорно не хотели вытаскивать из бочонков и будить от дурманного сна герканцев, а Дарк был этому только рад, ведь то, что разведчики не по своей воле проспали, не будет впоследствии отражено ими в отчете. С фон Кервицем моррону еще предстояло иметь дела, и он, конечно же, не хотел, чтобы рыцарь-шпион получил бы задарма недопустимо много полезных сведений о подземельях, о Легионе и о его прошлом…

Едва построившись, махаканцы отправились в путь, избрав довольно практичную схему движения: «четыре-восемь-два». Четверо воинов составляли небольшой авангард, причем двое из них шли впереди по самой улочке и проверяли дома, заглядывая то в пустые дверные проемы, то в выбитые окна, а двое других крались по крышам, что позволяло не только придерживаться нужного направления движения, но и наблюдать за окрестностями. Кстати, именно благодаря этому Сыны Великого Горна и узнали, что им не следовало убирать ладони с топоров. Хоть первая попытка перебить чужаков и провалилась, но одичавшие аргахарцы не собирались отказываться от планов по защите родных жилищ и сбору трофеев. Небольшие группки крадущихся горожан преследовали движущийся к центру города отряд и хоть боязливо держались от воинственных чужаков на большом расстоянии, но ни на секунду не выпускали их из виду. Нападать они не нападали, но кольцо окружения неумолимо сжимали. Судя по условным знакам, подаваемым наблюдателями командиру с крыш, вооруженного люда в окрестностях становилось всё больше и больше.

Дарк попытался предложить Альто провести с местными жителями переговоры и организовать их для оказания совместного отпора приближающимся шеварийцам, но старый друг лишь с грустью вздохнул и, замотав головой, скупо ответил: «Зря время потратим!» Моррон не был уверен, что Румбиро прав, но перечить не стал, хотя бы потому, что если б даже это и удалось, то битва всё одно не увенчалась бы успехом. Уж слишком неравными были силы, уж слишком много в живых осталось врагов, а местные жители чересчур одичали, чтобы внять хотя бы азам воинского искусства и попытаться держать строй.

Тыл основной части отряда из семи гномов и Дарка прикрывал арьергард из двух специально отставших шагов на пятнадцать махаканцев. Они также двигались по крышам и регулярно сообщали на языке жестов командиру, как ведут себя потенциальные враги. Судя по их безмолвным отчетам, открытое нападение не должно было состояться, хоть силы горожан постепенно собирались за полуразрушенными домами слева от улочки. Вначале Дарк недоумевал, как такое могло быть, но вскоре узрел, что задумали боявшиеся приближаться к отряду аргахарцы. В воздухе что-то вдруг загудело и засвистело, моррон еще не успел сообразить, что это за странные звуки и откуда они доносятся, как Румбиро уже скомандовал: «Щиты!»

Повинуясь приказу, все махаканцы, у которых имелись щиты, подняли их над головами, а те, кто пользовался двуручным оружием и поэтому таковых не имел, ловко поднырнули под стальные «грибки» и плотно прижались к своим соседям. Замешкался лишь Дарк, но когда он увидел, как с неба падают брошенные навесом камни и топоры, исправил эту ошибку и прикрыл голову уже не раз сослужившим ему добрую службу щитом.

Смертоносный град барабанил недолго. После трех-четырех дружных бросков горожане на время успокоились и, судя по сигналам наблюдателей, отступили. К ощутимым потерям навесной обстрел не привел. Никто из отряда не был ранен, но вот паре гномов пришлось распрощаться с искореженными щитами. Впрочем, они не особо горевали по этому поводу, ведь до Храма Первого Молотобойца было уже недалеко, а горожан не так-то и много собралось в округе. Реальную угрозу хоть малочисленному, но зато хорошо вооруженному отряду умелых воинов представляла бы толпа как минимум из полусотни дикарей, а их же, если верить отчетам наблюдателей, не набиралось и трех десятков.

– Ну, вот и всё, считай, добрались! – обрадовал моррона Румбиро примерно через четверть часа после жалкого подобия обстрела. – Щас улочка повернет, и на храмовой площади ужо окажемся. Коль Квигеру верить, – гном кивнул в сторону одного из наблюдателей, интенсивно махавшего руками, – то сброд местный ужо восвояси убрался.

– Уж больно легко отступили. Ты ж говорил, что они до последнего Храм защищать будут. Сам меня в том убеждал, – засомневался Дарк, но грустный смешок друга развеял его опасения.

– Да кто ж знал, что они настолько одичали. Ты не по сторонам глазей, а под ноги взор обрати! Тут же и поймешь, что они в зверье ужо обратились, для которого, кроме сытости желудка да целости шкуры своей, ничего святого не осталось! Им что храм, что не храм, коль жрачки нет, ценности не представляет! – тяжко вздохнул гном. – Повнимательней позыркай и задайся вопросом, почему они на нас нападали. Вот они ответы, под сапожищами хрустят…

До этого момента моррон старался под ноги не смотреть и в кучи гниющего мусора не вглядываться, поскольку удовольствия это зрелище не доставляло, ну а какой-либо пользы от этого он тоже не ожидал. Однако настоятельная просьба, почти приказ Альто заставила Дарка уделить зловонным отбросам внимание. Довольно большую часть мусора составляли кости и объедки, причем явно не зверей.

– Пожирание себе подобных – верх деградации! – с печалью констатировал прискорбный факт гном. – Они не город свой от нас защищали, а на нас как на добычу охотились! Попытались напасть, не вышло, по-иному атаковали, тож не получилось! Вот зверье прочь и ушло. Не по зубам мы им оказались…

– Ну и что ты предпринять собираешься? – с тревогой задал вопрос моррон, вдруг осознавший, что у него одной проблемой стало больше, ведь по окончании миссии им втроем с проснувшимися разведчиками предстояло не только тайно прокрасться сквозь ряды вражеских войск, но и как-то выжить в лабиринте развалин, заполненных всеядными гномами.

– Миссию выполнять, – без запинки ответил Румбиро, а затем повернулся к Дарку и весело произнес: – Да ты не боись, те они не страшны! К тому ж их всех шеварюги перебьют! Хоть какая-то польза от вражин…

– Почем тебе знать?

– Слово даю, тебе они не страшны! – с такой уверенностью заявил Альто, что Аламез не смог ему не поверить.

* * *

Люди и гномы схожи во многом, и явное тому доказательство – их отношение к высшим силам. Что злых, что добрых божеств они почитают, одних – потому что любят, других – из-за того, что боятся, так что суть и нрав божества не влияет на факт поклонения. Без разницы, добрый ты бог или злой, одариваешь ли верящих в тебя благами или сеешь среди них зло, тебе всё равно будут поклоняться, но лишь до тех пор, пока ты не утратишь силу. Ослабшее высшее существо не воспринимается всерьез и осмеивается своими же неблагодарными творениями, и это в лучшем случае, а в худшем – утратившие веру предают бывших кумиров забвению и оскверняют святилища, которые их же предки построили.

Одним из нагляднейших доказательств этой прискорбной истины стал расположенный в самом центре Аргахара Храм Первого Молотобойца. До обвала это было место паломничества гномов со всего Махакана, один из самых красивых храмов во всем подземелье. Руины высокого здания ещё хранили в себе следы былого почтения, но также на его стенах виднелись и следы последующего презрения. Пока оказавшиеся отрезанными от других городов аргахарцы верили в силу Первого Молотобойца и ожидали чуда, ниспосланного, чтобы облегчить их тяжкую участь, Богов Великого Горна почитали и ублажали жертвенными подношениями, но стоило лишь попавшим в беду махаканцам понять, что ослабшие божества не в силах воссоединить их с остальными пещерами, участь храма была предрешена. Его не разрушили, нет, но сперва разграбили, а затем превратили в огромную свалку, в зловонное кладбище пищевых отбросов и гниющего барахла.

Когда отряд Сынов Великого Горна только приблизился к еще висевшим на петлях вратам когда-то величественного храма, то Дарка чуть не стошнило от исходящего изнутри зловония. На протяжении долгих лет в просторный зал торжественных молений сбрасывались всяческого рода отбросы. Таким способом потерявшие веру аргахарцы мстили богам Великого Горна, и прежде всего Первому Молотобойцу, за немощность и демонстрировали им своё презрение. Впрочем, здесь складировался хлам лишь первые лет пятьдесят, а вот второму и третьему выросшим в изоляции поколениям горожан было уже безразлично, куда скидывать хлам, да и вряд ли они помнили имена провинившихся перед Аргахаром божеств.

– Ну и чего вампирам здесь понадобилось? Что грабить-то кровососы шеварийские собрались? – выразил свое недоумение зажавший нос Аламез, остановившийся на верхних ступенях храма и лишь заглянувший внутрь дверного проема превращенного в свалку святилища. – Все реликвии, поди, уже по домам растаскали… Ищи их теперь! Может, Великий Горн того… чего-нибудь попутал на старости лет?!

На дерзость Дарка ответил не сердито нахмуривший брови Румбиро, и не остальные гномы, бывшие явно не в восторге от оскорбительных слов, а острая боль, мгновенно пронзившая живот наглеца. Великий Горн незамедлительно наказал моррона, осмелившегося выказывать пренебрежение на ступенях его же собственного храма, однако не стал доводить до того, чтобы жуткие спазмы вывернули грубияна наизнанку. Боль через пару секунд стихла, и получивший достойный урок Аламез смог подняться с колен.

– Билсер, Вигер, вкатывайте в Храм бочонки! Всем остальным тута оставаться, и смотрите, чтоб оборванцы здешние к нам не сунулись! Коль нахрапом полезут, руби всех подряд! – даже не взглянув в сторону приходящего в себя Дарка, отдал распоряжения Румбиро. – Вопросы какие есть?

– А коль шеварюги подоспеют? – задал кто-то вопрос.

– Коль так. – Румбиро ненадолго замолчал, а затем, сглотнув подкативший к горлу ком, ответил: – Стоять до последнего! Пока живы, в Храм не пущать!

Приказ командира – закон, но всё же парочка гномов осмелились нарушить распоряжение уважаемого командира. Вместо того чтобы вкатить бочки в храм, два самых крепких гнома подняли их над головами и, водрузив на широкие плечи, понесли, кряхтя при этом и переговариваясь своими «вторыми я» через ступеньку. Этот неординарный диалог не смог оскорбить носов находившихся рядом со зловонной свалкой, но зато всех изрядно насмешил. Загоготали все, кроме двоих: Румбиро, который уже поспешил войти в Храм и поэтому не слышал комичных звуков; и Аламеза, который из-за остаточной боли в мышцах живота не мог смеяться, а лишь улыбался.

Потерявшие веру вандалы основательно поглумились внутри святилища. Горы гниющего, кишащего червями и прочей отвратной живностью мусора на полу молельного зала были далеко не единственным проявлением святотатства. Статуи гномьих божеств были все до одной обезглавлены, а стены пестрели от сделанных нечистотами надписями, смысла которых Дарк, к счастью, не понимал. Однако на этом отомстившие Великому Горну за потерю им сил горожане не успокоились. Алтарь был сброшен с пьедестала и разбит молотками, притом настолько тщательно, как будто его перемололи в ступе, а затем высыпали на пол. Падшие верующие проявили завидное упорство и в другом; они сдолбили со стен все до единого барельефы, как-то умудрившись добраться даже до тех изображений святых сцен, что были почти под потолком. Одним словом, аргахарцы уничтожили и осквернили всё, что только смогли найти в подземной обители богов, и лишь после этого оставили храм в покое.

– М-да-а-а, – печально качая седеющей бородой, протянул Альто, стоявший возле кучки каменной пыли, бывшей когда-то алтарем. – Ничтожества всегда винят в своих бедах других и, пасуя перед трудностями, ищут тех, на чьи плечи их переложить. Ну, а когда не находят иль плечи хлипкими оказываются, делают несостоявшегося тяглового мула обычным козлом отпущения, вымещают на нем все свои обиды. Печально, это очень печально!

– К этому всё и шло! Махакан был обречен еще задолго до обвала. Землетрясение лишь ускорило процесс, – произнес Дарк, подойдя к другу, и вдруг сам испугался своих слов, ведь они как-то сами собой появились у него в голове и рвались наружу вопреки его воле. – Первопричина его гибели кроется не в слабости божеств, а в немощи гномьих правителей, почивших на лаврах и не желавших расширять территории и границы познания. Корабль живет только тогда, когда он плывет, движется. Остановка сулит верную смерть! Гномы ослабли духом, они потеряли стремление развиваться, подменив его ущербным желанием сделать свою жизнь комфортной. Нельзя улучшить мир, не познав его, а это трудно сделать, сидя дома на мягких подушках и лишь иногда выходя во двор наколоть дров да по малой нужде. Был бы Махакан иным, не остановился бы в развитии, как общность, такие, как ты, мой друг, его никогда не покинули бы! Разве не печально и одновременно не парадоксально, что защиту границ Великий Горн поручил именно тем, кто из подземелий и сбежал? На других он не смог положиться! Ты, Альто, и твои товарищи считаете себя проклятыми, а ведь вам выпала честь, честь признания! Вас признали лучшими гномами!

Аламез испугался, что после такого оскорбительного откровения Великий Горн отомстит ему телесными муками или придумает наказание похуже, но этого не свершилось. Во-первых, как известно, на правду не обижаются, а во-вторых, устами Аламеза в этот миг говорил сам Коллективный Разум, ведь именно он вселил в голову моррона эти мысли, а затем заставил их озвучить. Лучшим подтверждением тому стал тот непостижимый факт, что Дарк произнес свою речь по-махакански.

– Я понял. Это не ты и не для меня говорил, – кивнул Румбиро, тоже, видимо, слышавший глас своего божества, пытавшегося что-то возразить. – Но давай божественную говорильню прекратим. Пущай наши создатели иным способом и в ином месте меж собой покалякают, а нам делом заняться не мешало бы. Ты хотел знать, что здесь разрушать, зачем мы сюда притащились? На, смотри!

Не произнеся более ни слова, а лишь приказав жестом Билсеру и Вигеру поставить бочки на пол, Румбиро подошел к стене и изо всех сил ударил по ней секирой. Странно, что звука удара не последовало, а оружие не сломалось от сокрушительного соприкосновения с каменной твердью. Пару секунд ничего не происходило, а затем стена вдруг начала раздвигаться, открывая взору пораженного моррона просторное тайное помещение, никак не соответствующее этому когда-то святому, а теперь оскверненному месту. Понятно, если это была бы сокровищница храма иль хранилище реликвий, но глазам присутствующих предстала огромная мастерская со множеством развешанных по стенам инструментов, предназначение большей части которых Дарк не знал; и похожей на клыкастое, когтистое чудовище стальной конструкцией, занимавшей почти всё пространство.

– Мда-а-а, работенки много предстоит, можем и не поспеть, – опять протянул Альто, кряхтя и недовольно хмуря морщинистый лоб. – Вигер, ступай, позови остальных! Придется всем миром за дело браться!

– Что это? – произнес Дарк еще до того, как Вигер, изумленный не менее него, тронулся с места.

– Это великий подарок Первого Молотобойца гномам! – торжественно произнес Альто, подходя к сверкающей конструкции и с трепетом оглаживая ее рукой. – Когда-то давным-давно предки гномов жили в одной тесной пещере, а подземелий махаканских и в помине не было. Плохо бедолаги жили, трудно им приходилось, вот и сжалились над ними Боги Великого Горна, послали Первого Молотобойца, чтоб он работать гномов научил. Под его началом первые махаканцы машину эту и сделали, великое чудо сотворили рукотворное, позволяющее пещеры да тоннели между ними во сто крат, да нет, в тысячу раз быстрее проделывать, чем кирками долбить да лопатами рыть. Весь Махакан вот этим механизмом великим и сотворен!

– Теперь понятно, что понадобилось клану Мартел, – тихо произнес Дарк, нарушив затянувшееся на пару секунд молчание. – Если получат, то таких дел натворят…

– Не получат, – рассмеялся Румбиро. – Ужо точно сказать могу, что не получат! Времечко есть, инструмент подходящий тож, – кивнул гном на стену, – да и дюжина пар рук работящих найдется. Мы ее разобрать на части успеем еще до того, как враги до Аргахара допрутся, а когда разберем, то каждую детальку секирами да молотами так изувечим, что вражины болта от гайки не отличат, а гвоздя от шурупа!

Заверение Альто тут же нашло подтверждение. Едва он закрыл рот, как в зале появилась вся дюжина гномов. На ступенях храма не осталось ни единого часового. Поскольку подручные Румбиро были не просто махаканцами, а так же, как их командир, являлись Сынами Великого Горна, то они знали, что надо делать, и, разобрав инструменты, незамедлительно взялись за работу. Под сводами оскверненного молельного зала зазвучала непривычная музыка, состоявшая из рева сверл, жалобного скрежета металла и величественных ударов массивных кузнечных молотов.

– Ну а я зачем Великому Горну понадобился-то? Я ж вам так ни в чем и не помог! – прокричал Аламез, сквозь жуткий грохот.

– Погодь чуток! Щас всё узнаешь! – прокричал Румбиро в ответ и вновь взял в руки секиру.

Один несильный удар вновь закрыл стену мастерской. В молельном зале воцарилась прежняя тишина.

– Дуралей, ты так ничего и не понял! – по привычке громко выкрикнул гном, но тут же исправился: – Это не ты нам помогать должен был, а мы те щас подсобим! Я ж те говорил, что ваш людской Коллективный Разум и наш Великий Горн не только приятели, но и союзники, а враг у нас общий, клан лже-вампиров Мартел! Вот и обратился ваш Разум к нашему Горну за помощью, чтоб те мы подсобили все пещеры побыстрее преодолеть и до логова врага нашего общего добраться шустрее!

– Хорошо помогли, нечего сказать, – хмыкнул Дарк. – Завели в город, что от остального Махакана отрезан. Как мне теперь отсюда выбираться прикажешь?! Как через орду шеварийцев пройти?!

– А вот как, – рассмеялся Румбиро и ударил секирой о то самое место, на котором раньше стоял алтарь.

Едва острое лезвие коснулось камней, глаза моррона ослепило ярко-зеленое свечение, заставившее мгновенно зажмуриться и отпрянуть на пару шагов назад.

– Что, не ожидал? – рассмеялся Альто. – Не только кровососы телепорты создавать могут, но и наши гномьи ученые в том деле ранее толк знали. Он тебя и бочонки с дружками твоими быстро в окрестности Марфаро доставит. Это первый наш город, что клан Мартел захватил. Оттуда до логовавражин рукой подать, меньше суток пути будет!

– Погодь! Так это что, выходит, всё?! – в голосе Аламеза, вдруг осознавшего, что больше уже никогда не увидит старого друга, появились нотки недоумения и обиды, а на глаза стали наворачиваться предательницы-слезы. – Мы с тобой уже больше никогда не увидимся, что ль?!

– Как знать, – пожал плечами Альто, также опечаленный этим прискорбным фактом. – Быть может, и свидимся… Кто ж знает, как работенка пойдет. Коль до прихода шеварийского войска механизму по деталькам крохотным разберем да искорежим, то следом за тобой отправимся, ну а ежели вороги раньше нагрянут… – гном замолчал и потупил взор. – В общем, как сложится. Приказа у нас два, первый ты знаешь…

– Ну а второй? – удивленно вскинул брови Аламез, которому Альто никогда не говорил, что у Сынов Великого Горна есть ещё одно задание.

– А второй наказ – бить вражин везде и всегда! – ослепив Дарка своей широкой улыбкой, произнес Румбиро, а потом, внезапно подпрыгнув к моррону, заключил его в крепкие дружеские объятия. – Ты, дружище, не горюй, коль более не свидимся! Жизнь так повернулась, что нам через пару сотен лет повидаться дала, так грех ее винить, что потом разлучила…

– Ты прав. – Дарк отстранился и, не в состоянии скрыть печаль, но в силах побороть накатившиеся слезы, похлопал друга по плечу. – Но ты уж постарайся успеть! Без тебя бить врагов скучно будет, да и трудно!

– Ты только, как близ Марфаро очутишься, слишком уж долго не жди! – оказавшийся также не сторонником долгих прощаний Румбиро сразу занялся делом, принялся подкатывать к телепорту бочонки. – Дружков повытаскивай. Пущай просыхают да очухиваются, а ты окрестности первым делом осмотри! Великому Горну, к сожалению, неизвестно, как близ городов захваченных дела обстоят, есть там гномы али нет, да и сколь гостеприимны они окажутся. Ну, а что до остального, придем мы те на подмогу иль нет, – Румбиро тяжко вздохнул. – В общем, мудрствовать тут нечего! Пока портал светится, жди, ну а коль погаснет, значит, больше ужо не разгорится, значит, вражины слишком рано подоспели…

– Уверен, мы ещё встретимся, друг! – прошептал Дарк, печально улыбнувшись.

– Клянусь бородою, ты прав! – рассмеялся в ответ гном и одним ударом ноги отправил в портал сразу оба стоявших вплотную друг к дружке бочонка. – Ну, всё, ступай! Не мешай уважаемым гномам работать!

Пождав на прощание крепкую ладонь махаканца, Аламез взглянул напоследок в его наполненные добротой глаза и тут же шагнул в телепорт…

(обратно) (обратно)

Денис Юрин Логово врага

Глава 1 На новом месте

Люди не помнят, как рождаются, и не ведают, как встретят смерть, однако это ничуть не мешает им жить и наслаждаться радостями мира, устройства которого они не только не понимают, но и физически не в состоянии постичь своим убогим по меркам мироздания разумом. Неизведанное рядом, оно ежесекундно окружает нас, но остается неуловимым человеческими органами чувств. Это отнюдь не беда, а, наоборот, благо. Мы не воспринимаем то, что нам знать не положено, и сами не понимаем, какое это счастье. Те же несчастные, кому каким-то чудом удалось заступить за границы привычного восприятия, уже никогда не посмотрят на мир прежними, защищенными от ненужных человеку знаний глазами.

Путешествие по махаканскому телепорту не было простейшим перемещением тела из одной точки в другую, а скорее уж напоминало полет; быстрое, стремительное преодоление пространства, которому не могли помешать никакие преграды: ни твердь скальных монолитов, ни пласты земляных, глиняных и прочих пород. Яркое зеленое свечение мгновенно окутало Дарка, подхватило его, как пушинку, и понесло прочь не только из руин Храма Первого Молотобойца, но и из разрушенного Аргахара. К сожалению, несмотря на довольно продолжительное передвижение в подвешенном состоянии, многого Аламез не увидел, и виной тому была не столько умопомрачительная скорость самого полета, сколько яркость магического свечения, быстро выбившая слезы из глаз и заставившая мгновенно опухшие веки прикрыться. Сквозь узкие щелочки обильно окропленных соленой влагой и пронизываемых резью глаз моррон урывками наблюдал то пещерные ландшафты, тонущие во мраке, то каменную твердь, сквозь которую беспрепятственно проносился. Одним словом, он толком так ничего не разглядел вокруг себя, но зато подробно ознакомился с устройством собственного организма.

Магическая субстанция пронизывала тело Дарка насквозь и делала одежду с кожей невидимыми, а мышечные ткани полупрозрачными. В первые секунды перемещения Аламез отчетливо разглядел свои внутренние органы, преисполнился отвращением вперемешку с радостью, что в обычной жизни такое мерзкое зрелище недоступно взору, а заодно уж и возблагодарил обстоятельства, сложившиеся таким удачным образом, что он уже несколько дней подряд не ел. Настойчивые позывы желудка к выделению рвотных масс остались нереализованными, и это немного успокоило моррона, невольно приоткрывшего завесу таинства внутреннего устройства человеческого организма. К виду собственных, компактно упакованных, покрытых слизью и вдобавок мерно сокращающихся время от времени кишок невозможно привыкнуть, хотя на поле боя можно узреть и не такое…

Полученные впечатления оказались настолько сильными, что Аламез быстро унял любопытство и не очень упорствовал в попытках открыть разъедаемые слезами глаза. Большую часть пути он проделал вслепую, о чем, впрочем, ничуть не пожалел. Его тело двигалось быстро, плавно, без какой-либо тряски или сильных толчков, но вот конец путешествия никак нельзя было счесть удачным. Он разочаровал и принес ощутимую боль. Далеко не каждый может похвастаться, что падал с трехметровой высоты и при этом ничего себе не сломал. Дарк стал таким счастливчиком, хоть без ободранных в кровь коленок да пары больших кровоточащих ссадин на руках приземление, конечно же, не обошлось.

Сам момент завершения волшебного путешествия через добрую половину махаканского подземелья выглядел бы довольно комично, если бы Дарк мог наблюдать за ним со стороны, а не был бы исполнителем главной и единственной роли в этом болезненном трагифарсе, усиленном для пущей зрелищности почти смертельным акробатическим номером.

Окутывающее Дарка свечение не померкло, но внезапно утратило силу, поддерживающую тело странника в воздухе. Несомый вперед моррон мгновенно, даже не зависнув в воздухе на краткую долю секунды, полетел вниз, на каменистое дно пещеры. Впрочем, Аламез не увидел этого, поскольку не успел открыть слезящихся глаз, но зато, повинуясь инстинктам, смог вовремя сгруппироваться, что свело повреждения от падения к минимуму. Он не повалился на камни безвольным тюком, а точно встал на ноги, но, к сожалению, не смог на них устоять и тут же отлетел вперед, так что едва не слетевшие с ног сапоги высоко взмыли над устремившейся к камням головою. Сымитировав не по собственной воле прыжок огромной лягушки, Аламез приземлился на четвереньки и на этот раз не потерял равновесия, хоть ободранные до крови об острые камни ладони с коленками были весьма ненадежными опорами для дрожащего всеми мышцами туловища прыгуна.

Только слегка отдышавшись и преодолев жуткую резь, мгновенно возникшую не только в как будто объятых огнем, кровоточащих ладонях, но и в разъедаемой солью от слез слизистой век, моррон смог открыть глаза и осознать, на какой тонюсенький волосок он был близок от рокового увечья, а быть может, и от наиглупейшей смерти. Всего в пол-ладони от его обильно покрытого каплями пота лица возвышался камень с очень острыми выступами. Пролети он еще немного, то выколол бы себе глаза, а возможно, и разбил бы голову.

Дарк не сомневался, что оказывающие ему покровительство Коллективный Разум да Великий Горн помогли бы как можно быстрее залечить серьезные раны, но поскольку возможности обоих высших существ в захваченном кланом Мартел подземелье были весьма ограниченны, то на быстрое восстановление или даже воскрешение можно было не рассчитывать. Потеря времени, пусть даже нескольких дней, свела бы все его старания на нет и непременно привела бы к провалу миссии. Пока он, беспомощный, лежал бы среди камней, враги бы догадались, куда и, главное, каким способом он подевался из Аргахара, и не поленились бы провести крупномасштабную поисковую операцию как в окрестностях Марфаро, так и вблизи других захваченных ими городов подземного народа. Говоря проще, разлеживаться было некогда, ведь счет велся буквально на часы. Вряд ли дюжина махаканских воинов под руководством Румбиро Альто смогла бы удержать заброшенный храм хотя бы час, а значит, полученная им фора не превышала двух, от силы трех часов.

Нехватка времени частенько побуждает людей к совершению глупостей, о которых впоследствии приходится горько жалеть. Желание наверстать упущенное и как можно скорее завершить начатое настолько крепко овладевает разумом, что человек превращается в лошадь с шорами на глазах и не видит ничего, кроме прямого пути к цели, а ведь беда, как известно, редко смотрит жертве в лицо, предпочитая наносить коварные удары со сторон иль со спины. Прекрасно зная об этом, Дарк не спешил подниматься на ноги и сразу же неразумно шагать навстречу новым неприятностям, а вместо этого устроил небольшой привал.

Первым делом подслеповатый, плачущий, как дитя, моррон скинул с плеч котомку и отполз к более-менее ровным камням, где и уселся, широко расставив ободранные на коленях ноги. К счастью, ладони пострадали меньше, поэтому Дарк смог протереть руками слезящиеся глаза, испытывая лишь небольшой дискомфорт при движении пальцами, но никак не боль. Как только жгучая резь прекратилась и взор стал по-прежнему ясен, Аламез огляделся по сторонам.

Магическое свечение, все еще пребывавшее над головой моррона в виде изрядно потускневшего зеленого облака, перенесло его в небольшую пещеру, весьма походившую на просторную нору, в которой ранее, как минимум года два-три назад, обитал грозный хищник весьма солидных размеров. Пожелтевшие обгрызенные обломки костей каких-то крупных животных, а возможно, и гномов, валялись среди камней в хаотичном беспорядке, ничуть не вызывая тревоги в сердце случайного посетителя, а, наоборот, успокаивая. Грязно-серо-желтый цвет и далеко не съедобный вид медленно разлагающихся костяных волокон были лучшими свидетелями того, что уже долгие годы в этом укромном закутке никто не трапезничал. Не важно, умер ли пещерный хищник от старости, случайно свалился ли в пропасть или его последняя охота закончилась неудачно. Зверь давно не возвращался в свое логово, а вот его запах, наоборот, все никак не мог выветриться из плохо проветриваемого закутка, отпугивая от норы других обитателей подземелья. Только грибкам, плесени и прочим простейшим организмам, обильно покрывавшим сырые стены, был нипочем ни вид костей, покоившихся среди камней, ни специфический аромат – грозное напоминание о бывшем хозяине.

Выход из норы имелся, причем невдалеке от Дарка, однако поскольку неровный овал дыры находился в небольшом углублении чуть ниже уровня пещеры, да и уже изрядно зарос какой-то неприхотливой растительностью, моррон не мог рассмотреть, что творится снаружи. К счастью, его самого также никто не имел возможности ни почуять, ни увидеть. Видимо, именно поэтому Великий Горн перенес его и бочонки с герканскими разведчиками именно сюда; в место хоть и неприятное во всех отношениях, но вполне безопасное.

Своеобразные винные узилища, как ни странно, не разбились и даже не дали течь, хоть явно упали с той же высоты, что и Аламез. Махаканцы умели делать вещи, а уж к вопросам сохранности драгоценной бодрящей, утоляющей жажду и поднимающей настроение влаги подходили со всей своей основательностью и серьезностью. Одна бочка лежала на боку, вторая стояла рядышком, прямо посреди кучи костей. И хоть на их досках виднелось множество довольно крупных царапин, ни из одной вино наружу не вытекало.

Едва осмотревшись и отдышавшись, Дарк собирался освободить спутников, пребывавших в приятном и, по утверждению гномов, ничуть не вредном для здоровья дурманном сне, но стоило ему лишь попытаться подняться с камней, как тут же нашлось иное, куда более интересное и важное дело. Беглый взгляд, случайно брошенный на руки, заставил моррона открыть от удивления рот и часто заморгать уже пришедшими в норму глазами. Еще недавно обе ладони были разодраны, а уродливые царапины изрядно кровоточили. Теперь же, спустя всего каких-то пару минут, не более, от свежих увечий не осталось и следа, а на их месте радовала взгляд бархатистая, по-детски мягкая и розовая кожица. Ободранные коленки также заживали с поразительной быстротой и уже почти не причиняли боли при сгибании и разгибании ног. Неизвестно почему, но процессы восстановления заметно ускорились, и это притом что моррон пока не слышал Зов Коллективного Разума, да и вряд ли мог его вообще услышать, находясь здесь, глубоко под землей, где никогда не ступала нога человека. Возможности же Великого Горна в этой части подземелья были настолько ничтожны, что на его вмешательство можно было не рассчитывать. Подземное божество даже не знало, что творилось в захваченных кланом Мартел пещерах, не говоря уже о том, чтобы на что-то всерьез влиять. Таким образом, чудесное избавление от ран осталось для Дарка хоть и приятным, но необъяснимым сюрпризом.

К сожалению, так часто бывает: стоит лишь чему-то обрадоваться, как на голову тут же сваливается множество неприятностей, ладно еще, если мелких. Не успел Аламез толком свыкнуться с мыслью о только что приобретенной способности, как тут же загоревал о потере другой, той, к которой успел привыкнуть. Любование зажившими конечностями обошлось моррону слишком дорого. Он промедлил чуть меньше минуты, и в результате так и не успел освободить спящих в бочонках спутников. Тусклое зеленое свечение внезапно погасло, и тесный мирок пещеры тут же погрузился во мрак. На смену одной приятной новости пришли сразу три известия, в большей или меньшей степени значительных, но одинаково неприятных.

Во-первых, исчезновение портала означало, что Сыны Великого Горна так и не успели разобрать машину до прихода шеварийских «гостей». Природа телепортов мало изучена людьми, да и создавшие их народы вряд ли до конца знали, каким образом они действуют и, преломляя пространство, не искажают ли времени. Полет Дарка в зеленом облаке волшебной субстанции продлился чуть долее четверти часа, но это лишь для него, для живого объекта перемещения. А кто знает, сколько времени на самом деле прошло? Пока он витал под сводами пещер и пролетал насквозь земляные пласты, шеварийцы могли успеть не только дойти до города, но и, перебив одичавших горожан, пойти на штурм тайных залов храма. Румбиро приказал оборвать связь с уже перенесшимся на расстояние многих миль морроном, чтобы еще одно изобретение махаканских мастеров не досталось ненавистному врагу. Таким образом, на помощь старого друга Аламезу не приходилось рассчитывать, как, впрочем, и на то, что он когда-нибудь увидит его живым. Там, вдалеке, сейчас гремел бой (если, конечно, все уже не было кончено), неравный и ожесточенный. В Храме Первого Молотобойца погибала кучка отважных гномов, у которых не было ни единого шанса против большого отряда озлобленных врагов. Дарк был не в силах помочь им, и осознание этого сводило с ума.

Во-вторых, Аламез лишился дара видеть во тьме, что значительно осложняло успешное выполнение миссии и просто жизнь в подземелье. Нужно было срочно раздобыть какой-нибудь источник света, но где и как найти огонь или заменяющий его светящийся магический раствор, моррон пока не представлял.

Третья неприятность состояла в том, что выход из этой незавидной ситуации Дарку предстояло найти в одиночку. Вскрывать бочонки в темноте было не только неудобно, но и очень опасно для здоровья находящихся внутри. Инструментов под рукой не оказалось, а все оружие моррона – что меч, что дротики – было отравлено сильно действующим ядом, от которого, кстати, даже не имелось противоядия. Одно лишь неловкое движение руки, один лишь крохотный порез на теле разведчиков, и вместо живых и невредимых союзников Аламез получил бы бездыханные трупы, которые к тому же нужно было еще и как-то умудриться впотьмах похоронить. Но если бы даже откупорка крышек и прошла успешно, то что бы это дало? Ровным счетом никаких преимуществ, одна лишь сплошная морока. Дарк с трудом представлял, как будет плутать во мраке подземных пещер, с опаской прислушиваясь к каждому шороху и постоянно держа оружие наготове. Ну а то, что ему вдобавок еще и предстояло приглядывать за парочкой непоседливых, чересчур разговорчивых недотеп, обильно источающих винные пары, вообще не укладывалось в довольно широкие рамки его воображения. Дожидаться же его возвращения в пещере разведчики бы точно не стали, хотя бы потому, что им просто-напросто нечем было заняться, да и Ринва явно усомнилась бы в благородстве ушедшего на поиски огня моррона. Люди так уж устроены, они всегда мерят других по себе, и если сами способны на подлость, то ожидают гадких поступков и от ближних.

С трудом найдя на ощупь котомку, Дарк повесил ее на плечо и вынул из ножен меч, который и палкой слепого мог послужить, и при случае помочь отразить внезапную атаку незаметно подкравшегося зверя. О подземелье вблизи Марфаро моррон практически ничего не знал, но вполне допускал, что в округе водятся хищники, в отличие от него прекрасно ориентирующиеся во тьме. Несколько секунд постояв и прислушавшись к тишине как будто вымершего подземелья, Аламез стал медленно продвигаться к выходу из норы. Он шел осторожно, практически крался, тщательно ощупывая носком сапога каждый камень, на который собирался ступить. Подвернутая лодыжка, новые ушибы или растянутые при падении мышцы моррона не страшили, в отличие от боязни нашуметь и тем самым привлечь к себе внимание диких тварей или, того хуже, находившихся в подземелье вампиров.

* * *

Подземелье Махакана приготовило для моррона и его пока мирно спящих спутников много новых сюрпризов, но далеко не все из них были неприятными и грозили опасностями; некоторые, наоборот, даже радовали и вселяли надежду. Одним из таких неожиданных подарков судьбы стало то, что диковинная растительность, густо поросшая у входа в оставшуюся без свирепого хозяина нору, не только ужасно кололась и вызывала жуткий зуд при малейшем соприкосновении с кожей, но и, как впоследствии оказалось, мешала проникновению внутрь естественной выемки в скале света и звуков. А на самом деле местность, куда переместился моррон вместе с двумя бочонками спутников, не была такой уж устрашающе темной и дикой, как это казалось изнутри.

Когда ничего не видящий, действующий вслепую Дарк только начал продираться сквозь заросли прочных и тонких стеблей, обладающих множеством крошечных, ядовитых шипов, то он не только заработал первые раздражения да ожоги на шее, руках и не защищенных разодранными штанами коленках, но и прозрел, а заодно обрел способность слышать. Чем реже становилась поросль беспощадно вырубаемых мечом стеблей, тем ярче становился свет, стремившийся снаружи, и тем отчетливей слышались звуки, природа которых, как ни странно, была моррону ясна и понятна. Это был стук, точнее, непрерывная череда стуков, выбиваемых добротными горняцкими кирками из монолита скалы. Одно только это уже говорило о многом, позволяло сделать весьма обнадеживающие выводы о положении дел в этой части огромного подземного мира.

Окрестности Марфаро не были мертвы. Его горожане, сначала пережившие сильнейшие обвалы, а затем попавшие под власть заявившихся в Махакан чужаков с поверхности земли, не одичали, как аргахарцы. Они сообща добывали породу, а значит, сохранили ремесло и целостность своей общности. Такой непрерывный, насыщенный звук могли выбивать из камней не одна кирка и не две, а добрые полсотни крепких горняцких инструментов. Эта новость не могла не обрадовать. Она была воспринята морроном, как полная котомка счастья, нежданно свалившаяся прямо на голову. Даже если горняки из Марфаро находились в услужении у шеварийских вампиров и были вынуждены добывать для них богатую минералами руду, то они все равно оказали бы ему поддержку. Гномы всегда останутся гномами. Они работящий, вольный и гордый народ, способный терпеть гнет и ярмо лишь до поры до времени. Из махаканцев получаются плохие рабы, с виду смиренные и покорные, но на самом деле лишь ждущие подходящего момента, чтобы глубоко вонзить в спину захватчикам остро заточенную кирку.

Конечно, мирные рабочие владели оружием гораздо хуже, чем Сыны Великого Горна, брони у них практически не было, да и о боевой дисциплине со строем они даже краем уха не слыхивали, но зато на их стороне была недюжинная физическая сила, помноженная на проворство, врожденная смекалка и численный перевес. Даже если население Марфаро теперь составляло не более тысячи тружеников и примерно столько же членов их семейств, то все равно из горожан могла получиться довольно грозная армия, способная не только выбить из подземелий чужаков-вампиров и их прихвостней – шеварийцев, но и разгромить главную цитадель клана Мартел. В отличие от наемников и солдат королевских войск, народными массами движут не деньги и не отменное оснащение, а идея и мудрый, авторитетный лидер, способный ее правильно преподнести и обладающий азами воинского дела. Дарк был вполне готов таким вожаком стать, ведь ему покровительствовал не только Коллективный Разум, но и Великий Горн, порой даже снисходящий до ругани прямо ему в уши, а уж опыта в сражениях и походах Аламезу было не занимать. Нет, конечно, как командир он и в подметки не годился Румбиро Альто, по крайней мере, здесь, в подземельях. Но старого друга, возможно, и в живых уже не было, а он был лучшим из тех, кого Великий Горн мог предложить на роль полководца стоически преодолевающим тяготы и невзгоды жителям Марфаро.

Любая, даже самая трудная и опасная работа спорится, когда есть цель. Не обращая внимания на все нарастающий зуд в теле и вновь заслезившиеся глаза (в которые, кажется, попала капля-другая ядовитого сока), Аламез быстрее заработал мечом и всего за несколько минут почти прорубил себе путь наружу. До полного истребления враждебных растений оставалось не более полдюжины взмахов, когда уже попривыкшим к свету глазам моррона предстала картина, заставившая его в корне поменять план действий и быстро лечь, точнее, упасть плашмя прямо на источающие ядовитый сок листья и стебли.

Сквозь прорубленную в плотном заслоне из стеблей дыру открывался прекрасный вид на небольшое подземное плато, оказавшееся активно разрабатываемым карьером. Благодаря тому что выход из звериной норы находился почти на два метра выше уровня пещеры, а сама площадка, на которой проводились горняцкие разработки, была освещена светом нескольких дюжин факелов и четырех ярко горевших костров, от Дарка не ускользнула ни одна, даже самая незначительная, деталь процесса добычи руды так называемым открытым, или карьерным, способом. Представшие перед взором моррона подробности не только вынудили его вести себя необычайно осторожно и не высовываться из укрытия, но и подрезали крылья мечте о поднятии в порабощенном Марфаро восстания.

Как он чуть ранее правильно определил по звуку, скалу разбивали кирками около полусотни чумазых гномов, еще столько же низкорослых крепышей были заняты вспомогательными делами. В самой работе горняков не было ничего необычного: глыбы отделялись от скалы, особенно крупные из них измельчались ручными камнедробилками, а затем перетаскивались на подводы и вывозились. В принципе моррон так себе и представлял нелегкие трудовые будни на рудниках, приисках, каменоломнях, лесопилках и прочих местах добычи природных ресурсов. То, что Дарк увидел в махаканской пещере, вряд ли чем отличалось от труда каторжников на поверхности земли, даже вывоз камней, и тот велся, так сказать, по-человечески, с использованием в качестве тягловой силы лошадей, а не мускулистых, приземистых гномов.

Насторожило же Аламеза совсем иное, а именно: смехотворно малое число практически не вооруженных надсмотрщиков и необычный внешний вид самих рабочих, уж чрезмерно усердно занимавшихся подневольным трудом. Соглядатаев было всего четверо. Все они были людьми, причем довольно щуплыми с виду и вооруженными только легкими арбалетами да короткими мечами. Отсутствие на их широких поясах плетей, дубинок, палок и прочих инструментов поддержания порядка в толпе рабов нельзя было объяснить, руководствуясь лишь здравым смыслом, поэтому моррон не стал делать поспешных выводов, но взял эту странность на заметку. Обычно надсмотрщики хоть нехотя, хоть вполглаза, но приглядывают за рабами, и уж если не заставляют их шевелиться быстрее ударами по спине, то хотя бы следят, чтобы подопечные подолгу не рассиживались и не устраивали между собой склок. Этим же недотепам не было до процесса добычи никакого дела; да и страх, что кто-нибудь из рабов сбежит, вряд ли посещал их головы. Рассевшись у одного из костров, четверо, судя по одеждам и шляпам, шеварийцев жарили на огне мясо, беспечно пили вино и устало играли в карты, даже не утруждая свои уста лишними разговорами. То же, что происходило вокруг, их как будто вовсе не касалось. Они даже не подумали окликнуть с полдюжины уставших гномов, когда те, отложив кирки, отошли от места добычи, расстелили на камнях подстилки и улеглись спать. Как ни странно, но такое наплевательское отношение к руководящей работе никак не вредило делу. Рабы трудились так быстро, как только могли, и не думали отлынивать от нелегкой участи махать киркой да таскать камни. Что же касалось побега, то свобода махаканцам, по-видимому, была вовсе не нужна.

Аламез повидал многих гномов, но ему еще ни разу не доводилось видеть таких покорных и в своем роде безликих существ, похожих друг на друга, как братья-близнецы, и разительно отличавшихся от привычного образа махаканца. Одежда рабочих состояла лишь из запыленных штанов, о первоначальном цвете которых оставалось только догадываться, и драных безрукавок-роб, надетых прямо на голое тело. Но более всего поразило Дарка отсутствие у рабочих волос, причем не только на головах, но и на мускулистых торсах. К виду гладких, наголо обритых шаров вместо голов было трудно привыкнуть, а уж безбородость подневольных горняков настолько шокировала Дарка, что он даже подумал, а не стал ли он жертвой каких-то бессмысленных иллюзорных чар, наведенных неизвестно кем и неизвестно зачем.

Удивление, которое можно было сравнить с шоком, довольно скоро прошло, но Аламез все еще продолжал неподвижно лежать, завороженно наблюдая за работой карьера. Махаканцы трудились дружно, подобно муравьям, и усердно совершали лишенные какого-либо разнообразия механические действия. Одни кололи скалу, другие дробили камни, третьи таскали их и укладывали на подводы, а четвертые увозили груженные рудой телеги в неизвестность черневшего вдалеке подземелья. Когда они уставали, то спали, а едва поднявшись, тут же снова брались за работу. Процесс добычи шел без малейшего вмешательства со стороны надсмотрщиков, так что моррону даже стало непонятно, а зачем они вообще нужны? Вернуться к баракам по окончании смены гномы и без них бы смогли, раз уж помыслы о свободе были им чужды. Ну а что касалось угрозы нападения хищников, то кирка в натруженной руке гнома куда более грозное оружие, чем меч, сжимаемый потной ладошкой щуплого ленивца-надсмотрщика. Ответ на этот вопрос невозможно было найти, по крайней мере сейчас, когда Дарк еще ничего толком не знал о жизни в Марфаро, да и пока его голова была занята совершенно иными мыслями.

Близость выхода из норы к карьеру, с одной стороны, не только решала задачу поиска огня, но и давала возможность получить от гномов ценные сведения о положении дел в округе. Вряд ли шеварийские господа удосужились изучить язык рабов, скорее, наоборот, они обучили покоренных махаканцев своей речи, так что непреодолимого языкового барьера не возникло бы. Герканский был схож с шеварийским, и поэтому моррон с гномами как-нибудь друг друга да поняли бы. С другой же стороны, его появление на месте разработки горной породы напрочь лишало Аламеза преимуществ внезапности и скрытности. Дарк быстро оценил рельеф открытой местности и понял, что как бы осторожно ни выполз он из укрытия, как бы умело ни прятался среди камней, но все равно был бы почти сразу замечен четырьмя шеварийцами, уже дожарившими мясо и с охотой приступившими к его поглощению. Так или иначе, но бездействовать моррон не мог, а любой шаг, предпринятый им, привел бы в итоге к необходимости вступить в бой. Скрытно обогнуть карьер не удалось бы, ну а прикидываться заплутавшим дурнем было глупо по многим причинам. Во-первых, Дарк не знал языка захватчиков, а если бы каким-то чудом и умудрился выдавить из себя пару фраз на нем, то с множеством ошибок и жутким герканским акцентом. Во-вторых, его поистрепавшийся наряд был далеко не чудаковатого шеварийского покроя, что сразу бросалось в глаза. И в-третьих, надсмотрщики явно знали всех своих соотечественников в подземелье уж если не по именам, так в лицо.

Схватки с тощими увальнями у костра Аламез не боялся, но вот гибель или пропажа четверых людей обеспечила бы скорое появление в округе нескольких поисково-карательных отрядов и привела бы к крайне нежелательному усилению врагами мер безопасности. Самое страшное, что могло бы случиться и чего Аламез больше всего боялся, – это того, что вампиры закроют проход, соединявший оккупированные ими махаканские пещеры с главной цитаделью. К примеру, он бы сам, окажись на месте командира местного гарнизона, именно так бы и поступил – отрезал бы зону поиска вражеских диверсантов от стратегически важных объектов, скорее всего, и являвшихся целью их появления в глубинке чужих тылов.

К сожалению, выбора у Дарка не было. Он должен был действовать, причем не дожидаясь, пока отряд гномов закончит работу и побредет отсыпаться в бараки. Добыча на карьере, скорее всего, велась непрерывно, а на смену отработавшим свое горнякам наверняка тут же приходил новый отряд отдохнувших и преисполненных свежими силами рабочих. Таким образом, отлеживание боков на ворохе свежесрубленных ядовитых стеблей только утомило бы его, но никак не поспособствовало бы успеху вылазки.

Только очень неуверенные в себе люди, просчитав ситуацию и приняв решение, продолжают колебаться и ждать неизвестно чего. Как только Аламез пришел в своих рассуждениях к единственно приемлемому выводу, то сразу же и поспешил воплотить его в жизнь, позабыв обо всех сомнениях и уповая на то, что подленькое вмешательство проказницы Фортуны не загубит все дело. С трудом оторвавшись от обильно выделявшей соки подстилки, Дарк вернулся к работе мечом и за несколько взмахов расширил брешь в зарослях до размера, позволяющего пролезть самому и чтобы не застряла котомка, мотавшаяся за спиной. Затем моррон оторвал от левой штанины большой кусок относительно сухой материи, протер им меч, включая рукоять, на которую попало несколько брызг, после чего убрал оружие в ножны. Так необходимо было поступить из соображений предосторожности, поскольку неизвестно, какое действие оказала бы ядовитая влага на уже отравленное лезвие. Появление на клинке ржавчины могло стать далеко не худшим последствием. Дарк боялся, что попавший на клинок сок мог ослабить или вовсе нейтрализовать действие впитавшегося в поверхность металла яда «матерого убийцы». К сожалению, поведавший ему секрет смертельного растительного яда гном не рассказал, можно ли смачивать уже отравленный «му» клинок в других ядах или растворах магического свойства; не рассказал, потому что, скорее всего, сам не имел о том ни малейшего представления. Все-таки он был простым караванщиком, великодушно поделившимся с Дарком собственным жизненным опытом, а не всезнайкой-ученым. Так что во избежание случайной порчи оружия не грех было и подстраховаться, хоть это и стоило пары новых ожогов на пальцах.

На пару секунд закрыв глаза и задержав дыхание, моррон сосредоточился и мысленно проиграл свои действия во время предстоящей вылазки, учтя все, что только можно было учесть: и расположение на плато крупных камней, за которыми можно было бы спрятаться; и расстояние до костра, вокруг которого чревоугодничали шеварийцы; и оптимальный маршрут передвижения, проходивший как можно дальше от места выработки. Моррон не брался предсказать, как поведут себя уж слишком покорные горняки, заметив подкрадывающегося к хозяевам чужака: придут ли на помощь, притворятся слепыми или, наоборот, накинутся на него, стремясь разбить голову кирками? Поведение рабов зачастую непредсказуемо; оно зависит от многих обстоятельств, и прежде всего от того, чем в большей мере преисполнены сердца угнетенных: ненавистью, апатией или страхом. Так что Дарк решил не искушать судьбу и на всякий случай прятаться не только от будущих жертв, но и от многочисленных свидетелей его преступления.

Позволив воображению завершить сцену предстоящей боевой вылазки, Аламез открыл глаза, всего одним глубоким вдохом набрал полную грудь воздуха и приступил к действию. Сильно оттолкнувшись обеими ногами от хрустящего под сапогами вороха иссохших стеблей, моррон прыгнул в прорубленную дыру, вытянув вперед руки. После быстрого переворота в воздухе тело Дарка мгновенно сгруппировалось и не подвело хозяина, приземлившись на полусогнутых ногах точно там, где он и хотел, причем не потеряв при этом приобретенного во время воздушного кувырка через голову мощного поступательного импульса. Едва ступни коснулись камней, как Дарк, повинуясь влекущей его вперед силе, вновь прыгнул через голову, но только слегка развернув корпус вбок, так, чтобы приземлиться уже не на открытом месте, а за грудой камней, достаточно внушительной, чтобы за ней на какое-то время спрятаться.

Не очень сложный по меркам опытных акробатов двойной прыжок с полуразворотом корпуса прошел довольно успешно, хоть высшей оценки публики (если бы, конечно, она поблизости имелась) явно не заслужил бы. Исполнивший трюк дилетант ошибся в самом конце и в результате слегка вывихнул левую руку в кисти да лишился нижней части правой штанины, тем самым окончательно завершив превращение своих многострадальных штанов в ободранные по краям, короткие обноски, которые люди только через семьсот лет придумают и назовут «шортами». Теперь Аламез, как и шеварийцы, выглядел нелепо, но отличий в покрое платьев от этого ничуть не поубавилось. Шут и подзаборный пьянчужка оба смешны, но только каждый по-своему. Примерно такая же разница и возникла между потрепанной одеждой оборванца-моррона и почти новыми платьями надсмотрщиков, даже в подземелье ходившими в деревянных башмаках, очень напоминавших тюремные колодки, и носившими сужающиеся книзу штаны, едва прикрывающие коленки. Но верхом нелепости иноземной моды были черные короткие чулки, которые чудаки-шеварийцы крепили к тонким кожаным надколенным ремешкам ярко-желтыми ленточками.

…Походная жизнь трудна и опасна, но зато в ней имеется множество приятных преимуществ. Самое большее из них состоит в том, что можно не заботиться о своем внешнем виде. В обычные будни никому и в голову не придет выйти на люди в драных штанах или в их непристойно укороченном варианте. Ну а когда солдат подкрадывается к врагам, то такие пустяки волнуют его в последнюю очередь. Невидимая смерть уже парит над местом будущей схватки, и все мысли воина лишь о том, как бы избежать рокового знакомства с острым лезвием ее косы.

Едва приземлившись за камнем, Дарк не горевал из-за ерунды, а тут же занялся делом, прагматично обращая потери во благо. Ничуть не заботясь о чистоте оторвавшегося куска материи, моррон надкусил его зубами, а затем разорвал на два неравных лоскута. Больший выкинул, ну а из меньшего смастерил некое подобие повязки на поврежденную кисть. Долее четверти часа она, конечно, не продержалась бы, но этого времени вполне хватило бы не только для свершения убийства надсмотрщиков, но и для расспроса гномов.

Пока Аламез был занят перевязкой, повскакивавшие с насиженных мест шеварийцы озирались по сторонам и громко между собой болтали. Из-за непрерывного стука молотков, кирок и прочих инструментов Дарк не слышал слов оживленной беседы, только их несвязные обрывки, но прекрасно знал ее содержание. Надсмотрщики не увидели самого прыжка, но зато отчетливо расслышали его завершение и теперь терялись в догадках, а что же это, собственно, было: упал ли со скалы камень, оступился ли подкрадывающийся к ним зверь или что-то еще, случайное и незначительное? Естественно, о том, что в подземелье может оказаться вооруженный герканец, шеварийские рабовладельцы даже не подумали, поскольку, во-первых, война шла очень далеко от этих мест, а во-вторых, махаканское подземелье никак не сообщалось с поверхностью земли. Вход в него был лишь один – через неприступное логово клана Мартел, к которому Дарк и пытался подобраться.

Если бы хоть тень опасения повстречать здесь врага промелькнула в беспечных головах надсмотрщиков, то они не допустили бы грубой ошибки, существенно облегчившей моррону задачу. Осторожно выглянув из-за камня и тут же спрятавшись обратно, Дарк, к своей радости, отметил, что все идет даже лучше, чем задумывалось. Он рассчитывал, что встревоженные шеварийцы быстро успокоятся и вернутся к еде, дав ему шанс подобраться к костру поближе. Они же поступили крайне неосмотрительно, разделив свои силы и не оставив себе ни единого шанса сбежать. Двое действительно вернулись к бутылкам да тарелкам и, синхронно плюхнувшись на нагретые подстилки, тут же занялись выпивкой. Третий надсмотрщик, судя по всему, главный, отошел от костра на пяток шагов и, без стеснения приспустив штаны, принялся справлять малую нужду на глазах у своих товарищей и доброй сотни рабочих. Проведать же, что свалилось со скалы, как водится, отправился самый молодой и неопытный из ленивцев. Прежде чем пойти к глыбе, за которой скрывался моррон, он не только не удосужился вернуться за оставленным у костра арбалетом, но даже не обнажил меча. Ступая по россыпи мелких камней, парень вовсе не думал таиться, наивно полагая, что из-за грохота в карьере ни его пыхтения, ни стука его нелепых деревянных башмаков никто не услышит.

Дарк довольно точно представлял, на каком удалении находится медленно подходивший к нему шевариец, и, когда расстояние сократилось до двух-трех шагов, бесшумно достал из котомки первый дротик, который вовсе и не думал метать. Зачем выглядывать из укрытия и утруждать свою руку броском, когда враг сам собирается сюда заглянуть и подставиться под смертельный укол? Начав обходить большой камень справа, молодой надсмотрщик не успел заметить прятавшегося за ним моррона. Едва он оперся о глыбу левой рукой, как почувствовал острую боль, пронзившую икроножную мышцу правой ноги, а уже в следующий миг медленно сползал грудью по камню и был не в состоянии что-либо чувствовать, видеть, слышать иль ощущать. Охранник умер мгновенно, как только яд «матерого убийцы» попал ему в кровь. Хотя уж если быть до конца точным, Аламез не был уверен, как быстро беспечного парня настигла смерть. О действии «му» на людей махаканским караванщикам не было ничего известно. Скоре всего, она наступала мгновенно, но нельзя было исключать и другой возможности, что этот сильный яд сперва вызывал у жертвы человеческого вида паралич, потерю сознания и чувствительности, а уж затем, через десяток-другой секунд, приводил к остановке сердца. С научной точки зрения это было важно; но с практически-прикладной – совершенно несущественно…

Развалившиеся у костра чревоугодники не услышали звука падения тела и не увидели его, поскольку не отрывали глаз от тарелок. Не обратил внимания на происшествие и обладатель неимоверно большого мочевого пузыря, хоть стоял к глыбе вполоборота и мог краем глаза заметить сползавшего по ней мертвого товарища. Беспечность врага всегда играет на руку расчетливым диверсантам, точно знающим, когда нужно притаиться и ждать, а когда приступить к решительным действиям.

Не желая прошляпить волшебный момент неведения, Дарк быстро выскочил из-за камня и помчался со всех ног к костру, стремясь сократить расстояние для броска, пока шеварийцы не подняли голов. Аламез знал, что метает дротики плохо, и поэтому боялся промазать с дальней дистанции. С десяти-двенадцати шагов даже такому новичку, как он, был гарантирован успех, ведь для смертельного исхода не нужно было попасть точно в голову или сердце, достаточно лишь слегка оцарапать врага. Первыми должны были умереть трапезничающие у костра, а уж затем все еще не прекративший «водную процедуру» командир. Очередность целей была установлена морроном на основе весьма логичного рассуждения: на то, чтобы вскочить на ноги и выхватить мечи, понадобится гораздо меньше времени, чем на то, чтоб насильственно оборвать все еще протекавший естественный процесс и подтянуть штаны. Парочка едоков представляла для него большую угрозу, а значит, должна умереть первой.

Опасения моррона были верными. Грозное метательное оружие пока не слушалось не умевшей им владеть руки и летело в цель с точностью, достойной осмеяния. Первый бросок был самым позорным. Дарк метился в голову надсмотрщику, восседавшему справа, а попал его соседу в плечо, причем дальнее от цели. Как бы там ни было, но раненый шевариец тут же уткнулся в миску лицом, а значит, треть дела была сделана. Не дав остальным опомниться, Аламез выхватил из котомки второй смертельный снаряд и метнул его, практически не целясь. Если бы увидевший не только приготовившегося к броску убийцу, но и мертвого товарища по застолью враг не вскочил бы на ноги, а остался сидеть, то его жизни ничего бы не грозило. Недостаточно хорошо сбалансированный и далеко не идеально обточенный дротик, петлявший в полете вокруг своей оси, пролетел бы у него над головою и упал на камни в дюжине метров позади от костра. Так же он вонзился почти подпрыгнувшей кверху мишени в левую руку чуть ниже плеча, и хоть тут же выпал (чуть-чуть подточенный гвоздь проделал неглубокую ранку в мышцах и не смог основательно застрять в ней), но яд крови передал. Разок шатнувшись и трижды ругнувшись, едва вскочивший на ноги враг бессильно рухнул обратно, загасив своим уже мертвым телом догоравший костер.

Быстраяи странная смерть товарищей просто не могла не привлечь к себе внимания надсмотрщика, к тому времени уже закончившего снабжать влагой проросшую между камней травку и поспешно пытавшегося закрепить на тощих бедрах только что подтянутые штаны. Он почти успел, почти справился с задачей, когда отравленный смертельным ядом дротик вонзился в его часто вздымавшуюся грудь. На этот раз Дарк не промахнулся, а попал, куда метил, но только потому, что не поленился пробежаться и сократить дистанцию до пяти шагов. В принципе с такого малого расстояния вообще не имело смысла бросать, но Дарк решил быть последовательным до конца и еще немного попрактиковаться в метании.

Как ни странно, но сильнейший из известных людям ядов, всего за неполную минуту убивший троих, не оказал на старшего надсмотрщика никакого воздействия, разве что разозлил. Завершая опоясывание левой рукой, щедро рассыпавший проклятья и злобно вращавший налившимися кровью глазами шевариец выдернул из груди самодельный дротик со ржавым наконечником и, как ни в чем не бывало, отбросил его в сторону. Затем он выхватил меч и попытался встретить подбежавшего Дарка мощным рубящим ударом по левой ключице. Как почти всегда бывает, кто сильно бьет, зачастую неповоротлив и медлителен. Обладавший, как оказалось, не только могучим мочевым пузырем, но и иммунитетом к смертельному яду шевариец не стал исключением из этого правила. Он сделал слишком большой замах, слишком далеко отвел назад руку и, как следствие, дал Аламезу шанс ударить на опережение. Пропоров острием клинка недотепе бок, Дарк не стал принимать все-таки отправившийся в полет меч противника на свою сталь, а отпрянул на два шага назад и великодушно позволил тяжелому, но короткому оружию рассечь перед собой воздух.

Не желая терять драгоценное время да и не видя смысла в том, чтобы издеваться над недостаточно подготовленным противником и заставлять его истекать кровью, Аламез завершил скоротечную схватку неглубоким, но быстрым выпадом с уколом в грудь, а точнее, прямо в сердце. В отличие от дротиков, которые он только начал учиться метать, мечом Дарк владел достойно, и поэтому ему не понадобилось второй попытки. Промахнувшийся и вновь ринувшийся в атаку враг повстречался с клинком моррона, испустил тяжкий вздох, выронил оружие, упал и уже более не подавал признаков жизни. Природа щедро наградила шеварийца иммунитетом к опасному яду, но почему-то вставить стальное сердце в грудь позабыла.

Поскольку вокруг не нашлось трофеев, достойных внимания, а подъедать жалкие объедки с почти опустошенных тарелок Аламезу не хотелось, он сразу приступил к сбору дротиков. Когда же последний из обагренных вражеской кровью метательных снарядов вернулся в котомку, моррона поджидал очередной сюрприз, от которого его мертвая кровь на краткий миг даже застыла в жилах…

(обратно)

Глава 2 Печать вырождения

Человек разумный отличается от обычной особи человеческого вида не напускным, умным выражением лица, а тем, что не может и пары минут прожить без раздумий. Его трудолюбивый мозг работает всегда, каждую минуту бодрствования и непрерывно обрабатывает поступившую информацию, как совершенно новую, так и ту, что попала в него несколько дней, а может, и недель назад. Когда же достойной пищи для раздумий не находится (что случается крайне редко), разум берется либо за фантазии, либо за реконструкции воспоминаний и прокручивает картинки из прошлого, пытаясь создать альтернативную цепь причинно-следственных событий. Таким образом, личности, привыкшей мыслить и считающей это вполне естественным процессом, не скучно никогда, даже если вокруг уже давно ничего не происходит, а контакт с окружающим миром ограничен сырыми и холодными стенами тюрьмы.

Анри Фламмер отлично помнил, при каких обстоятельствах стал узником, но только не знал ни как давно, ни где именно в заключении находится. Трудно ориентироваться в пространстве и времени, когда висишь на цепях в кромешной тьме, а жестокие тюремщики лишь пытают тебя и не расщедриваются на похлебку. Глаза пленника не видели ничего, даже собственной груди, хоть голова частенько к ней склонялась; нос не чуял не только типичных тюремных запахов, но даже собственного пота; а уши отвыкли от звуков, их уже давненько не баловали ни крики истязаемых собратьев-узников, ни даже мерное постукивание капель воды о каменный пол. Кожа моррона не ощущала холода, хоть вряд ли пленившие его вампиры отапливали то странное место, в котором он находился. Единственное, что все еще связывало его с окружающим миром, была боль – острая, мучительная во время пыток, а затем ноющая, непрерывная, как доставляемая медленно заживающими ранами, так и резью в кистях, чересчур крепко сжатых сталью кандалов.

Будь он человеком, а не морроном, уже давно бы обессилел и умер, но Коллективный Разум упорно поддерживал в нем жизнь, то ли в надежде, что однажды прославленный воин ухитрится бежать, то ли просто не в состоянии прервать его жалкое, не только бесполезное и беспомощное, но и весьма болезненное существование. Защитник всего человечества и создатель всех морронов боролся за жизнь своего творения, исцеляя его тело от ран и пополняя жизненные силы, хотя во всех смыслах этого лучше было бы не делать. Освободиться Фламмер не мог, он был недостаточно силен, чтобы голыми руками разорвать крепкие цепи; а мучители вряд ли бы его отпустили, вне зависимости от того, добились бы или не добились бы своего. С другой же стороны, Анри понимал, что, сам того не желая, представляет большую угрозу как для остальных соклановцев, так и для их создателя, ведь палачи, которых он даже ни разу не видел, охотно копались в его голове, в пока еще жалких попытках выудить ценную информацию.

Все пытки были похожи одна на другую, и их числу моррон уже потерял счет. Они начинались с того, что кто-то бесшумно подкрадывался к подвешенному на цепях пленнику во тьме и очень болезненно проникал внутрь его тела, прокалывая кожу сразу во многих десятках мест и безжалостно разрывая судорожно трясущиеся в жуткой агонии боли мышцы. Десятки невидимых, мучительно продвигающихся по живому организму щупалец каждый раз неизменно устремлялись к голове узника и, физически проникнув в мозг, начинали обшаривать его мысли. Анри не сомневался, что тюремщикам стало известно все о его долгой жизни: где, когда и с кем он воевал; кого любил, кого убил; и с кем какое вино распивал. Они наверняка могли составить подробнейшую биографию прожившего несколько сотен лет солдата и в отличие от него самого прекрасно помнили, скольких людей, эльфов, вампиров, орков и прочих существ он собственноручно отправил в загробный мир.

Вот только то, что мучители хотели выудить из его головы, так и оставалось для них загадкой. Какая-то часть мозга моррона не принадлежала ему самому. Именно в нее и хотели проникнуть невидимые, тонкие, как нити, щупальца. Однако во время каждого дознания они наталкивались на непреодолимую преграду в сознании и уползали ни с чем, с позором ретировались из его изможденного, балансирующего на грани жизни и смерти тела, но лишь для того, чтобы через какое-то время снова вернуться и посвятить себя бессмысленному труду.

Бесчисленное количество раз Анри чувствовал, что умирает, но когда до спасительного избавления от мук оставалось совсем чуть-чуть, его организм начинал восстанавливаться: разорванные ткани срастаться, а кожа в местах проникновения инородных предметов затягиваться. Коллективный Разум не давал ему умереть, почему-то уверенный, что врагам никогда и ни за что не проникнуть в самую важную зону мозга моррона, закрытую даже для него самого.

Фламмер очень сильно устал, как физически, так и душевно. Его беда была в том, что все время заточения он находился в сознании (за редкими перерывами на сон) и поэтому воспринимал свое существование как бессмысленную, нескончаемую беготню по замкнутому кругу. Боль пыток сменялась муками медленного восстановления, а затем наступало непродолжительное ожидание нового «визита» непрошеных и ненавистных невидимок-гостей, с ослиным упрямством бьющихся головами в запертые двери разума моррона. Анри не был уверен, что именно враги искали, но полагал, что они таким образом тщетно пытались «нащупать» связь, существующую между Коллективным Разумом и каждым морроном. Обнаружение этого мысленного, недоступного обычным органам чувств канала могло обернуться страшной бедой, причем не только для соклановцев Фламмера, но и для человечества в целом. Вампиры шеварийского клана Мартел смогли бы через него напрямую воздействовать на Коллективный Разум и натворить множество непоправимых бед.

Когда враг ворвался в дом, нужно разрушить родное жилище! Когда город охвачен бубонной чумой, стоит его сжечь! Руководствуясь исключительно соображениями собственной безопасности, Коллективному Разуму уже давно стоило бы прервать мучения плененного моррона, просто-напросто оборвать с ним связь и позволить своему верному солдату умереть от ран. Однако субстанция, объединяющая человеческую общность и защищающая людей от всевозможных бед, вела себя довольно беспечно, не воспринимая попытки врагов всерьез, и не желала расставаться с полюбившимся инструментом исполнения своей воли. Она врачевала истерзанную плоть Анри бесчисленное множество раз, а в дюжине случаев и воскрешала…

* * *

Все чего-то боятся: одни разорения, другие пауков, а третьи показаться смешными. Но есть страх, который испытывают все без исключения люди, это страх не перед надвигающейся смертью, а перед сопутствующими ей мучениями. Даже те отчаянные или отчаявшиеся храбрецы, кто не видит смысла дальше жить и поэтому либо ежедневно пускаются навстречу опасным приключением, либо просто вешаются в сарае, испытывают этот всемогущий страх, от которого нет исцеления. Личин у мучений много, всех их не перечесть, как и нельзя сказать, какая из них страшнее. Все люди рано или поздно умрут, никто не надеется жить вечно, но в глубине души каждый мечтает, чтобы его уход был легким и безболезненным. И вот когда наступает момент преддверия тяжкой смерти; тот самый момент, когда человек понимает, что ему предстоит покинуть мир живых, но перед этим часы или дни пострадать, то чаще всего у него начинается паника, дикая агония съежившегося от страха мозга, с которой лишь единицам суждено совладать…

…Положив последний дротик в котомку, Дарк наконец разогнулся и окинул беглым взором окрестности, о чем тут же и пожалел. В этот миг моррон по-настоящему испугался, его сердце и мозг пленил страх неминуемой и очень мучительной смерти. От вида грозного хищника, приготовившегося к прыжку, моррон не оцепенел бы; не лишило бы его способности действовать и приближение целого отряда вампиров, в схватке с которым ему явно было не устоять. Но это было другое, совершенно другое жуткое зрелище, от которого веяло безысходностью, тщетностью сопротивления, вмешательством могущественных потусторонних сил и предстоящими муками; жуткими болями, которые растянутся на долгие-предолгие часы.

С трех сторон только что перебившего надсмотрщиков моррона окружила безмолвная и безликая толпа гномов, не моргая взиравших на него как будто стеклянными, ничего не видящими глазами. Чумазые, наголо обритые горняки в почти одинаковых рубищах стояли, плотно прижавшись плечами, и все до одного сжимали в крепких, покрытых мозолями руках острые кирки и увесистые, зазубренные молотки, предназначенные для дробления камней. Наверное, если бы они хоть что-то говорили или просто моргали, Аламезу не стало бы так страшно, и его парализованный мозг попытался бы придумать способ спасения от многоголового чудовища, практически прижавшего чужака к скале и вот-вот готового изрубить и измельчить его пока еще целую плоть на тысячи мелких кусков. Хотя, с другой стороны, положение Дарка было безнадежным. Ни хитрости, ни отравленное оружие не помогли бы ему пробиться сквозь ряды приземистых, шароголовых горняков, пока лишь стоявших и изучавших чужака «слепыми» взорами, а сквозь стены и скалы моррон, к сожалению, проходить не умел. Сводящее с ума молчание протянулось секунды три, а затем было нарушено, правда, совсем не так, как Дарк ожидал. Толпа рабочих не накинулась на него, а вдруг дружно опустилась на колени и обрела глас:

– Добро пожаловать, господин Наказатель! Отряд за номером двести восемьдесят семь польщен возможностью приветствовать вас! – произнесли горняки хором по-шеварийски и склонили головы в поклоне. – Рады исполнить ваши указания!

Не всякий бред, касающийся твоих ушей, огорчает; некоторый, наоборот, радует. Едва услышав первые слова многоголосого приветствия, моррон понял, что его жизни ничего не угрожает, а мгновенно избавившийся от оков предсмертного паралича разум тут же активно взялся за работу, поспешно разрабатывая подходящую линию поведения. Гномы явно приняли его за какое-то официальное лицо, облеченное властью судить их хозяев и приводить приговор в исполнение. Теперь же, чтобы угроза смерти не вернулась, нужно было вести себя соответственно навязанной ему роли выездного экзекутора. Режущее слух шеварийское слово «наказатель» не имело точного эквивалента в герканском языке, порой его переводили как «палач», а в некоторых языковых ситуациях как «судья».

– Старший ко мне, остальные марш за работу! – громко и властно выкрикнул Дарк приказ, с трудом подобрав подходящие шеварийские слова из своего более чем скудного запаса.

Похоже, гномы расслышали его герканский акцент, хоть вряд ли знали, что на свете существует Геркания иль иные королевства кроме Шеварии. Рожденные в подземелье и общавшиеся лишь с шеварийцами, горняки ничего не ведали о наземном мире. Непривычное произношение обыденных, слышимых ими, скорее всего, каждый день слов удивило большую часть толпы, по которой тут же пронесся тихий шепоток, а с десяток самых смелых рабов даже отважились приподнять опущенные головы и позволили узреть «господину Наказателю» на их лицах выражение изумления.

– Чо застужились, дарможравчики?! Марш по точкам, ляжками шибко шустрить! Кто норму не исполнит, на грядущую смену двойную обрящет! – пробасил по-шеварийски поднявшийся с колен гном, явно бывший старшиной горняцкого отряда. – Марш, марш! Башки в поклоне, пасти захлопнуть, а зыркалки в пол держать! Господин Наказатель серчать изволит!

Покорно исполнив приказ командира, безликая, серая масса гномов, не поднимая голов, синхронно встала на ноги и, так же дружно развернувшись через левое плечо, побрела к карьеру. Дарку даже показалось, что большая часть отряда не только шла в ногу, но и пыталась по-армейски маршировать, правда, получалось это неказисто. Сразу становилось понятно, что строевой подготовке горняков обучали ленивцы-шеварийцы, любящие пускать дела на самотек и сами относившиеся к дисциплине весьма формально.

– Милостиво прошу не гневиться, господин Наказатель! – с мольбой в голосе произнес старший гном, тут же рухнув на колени и опустив взор. – Говор ваш диковинен нашим ухам, не всяк его понявкать может! Не гневитесь, добрый господин, ради Сотворителя не гневитесь! Мы твари подземные, нам неведомо, как в господском мире говорят… тем паче господа вашего солидного статута!

– Встань с колен, – кратко изрек Дарк и сопроводил свой приказ легким взмахом руки.

Хоть моррон и придал своему лицу недовольное выражение, но на самом деле был несказанно обрадован, ведь теперь он мог не утруждаться поиском шеварийских слов и спокойно говорить по-геркански. Для его акцента и странных по меркам гномов слов само по себе нашлось вполне правдоподобное оправдание.

– Отряд ведал, что нами поганые мастеровые руководькали. Руду достойно от шлака отобрать не умевкали, да и порожняком подводы тудысь-сюдысь по нужде персонной гоняли, так что работка каждую смены на пару часов промедливалась. Ленивцами, неумехами да прикарманниками жуткими господа мастеровые были, и о том, каким чудейством, нам неведомо, сам Верховнопосаженный мастер прознал, – поспешно забормотал старшина гномов, охотно исполнив волю господина и тут же поднявшись с ободранных в кровь коленок. – Еще три смены назад он собственной особой к нам пожаловать изволил и на мастеровых пужливым криком орал… Вас вымолить приехати из Удбиша сулил! Да токмо нам не думалось, не гадалось, что господин Наказатель так поспешно нас присутствием своим порадует, чтоб приговор честный вынести да исполнить…

– Заткнись, – резко оборвал Аламез разговорившегося на радостях гнома, которому явно редко доводилось общаться с высокими шеварийскими чинами. – Не тебе о делах господских рассуждать, халдей! Время мое пустомельством не трать, лучше скажи, далеко ль до Марфаро, куда путь держать да и много ль поблизости карьеров расположено? Сколько на них господ и сколько рабочих?

Шарообразная голова гнома приподнялась и продемонстрировала строго взиравшему на нее моррону испуганно подрагивающие губы и широко открытые от удивления глаза.

– Прощения прошу, господин Наказатель, не все мне ведомо, что вы изречь изволили, – пролепетал гном, видимо, всерьез полагая, что его может постигнуть участь нерадивых мастеров горного дела, которых Дарк по неведенью принял за надсмотрщиков. – Мы низкие ваши слуги, нам многие ваши слова неведомы!

– Что именно ты не понял? Какие слова разъяснения требуют? – решил проявить снисходительность Аламез, на самом деле очень торопившийся получить нужные сведения. В любой миг на карьер могли пожаловать шеварийцы.

– Что такое «марфаро» и что такое «карьер»? – поразил моррона гном.

– Город в какой стороне? – переспросил Дарк, кое-как справившись с удивлением. – Как до него добраться?

– Город?! – в свою очередь удивился старший гном, еще чаще заморгав вытаращенными глазами, и задал всем вопросам вопрос: – А что такое город?!

– Куда руду свозите? И где сами ночуете? – не собираясь вдаваться в долгие объяснения, Дарк упростил вопрос.

– Сборный пункт руды в четырнадцати квартах отсель по северному пути, – на этот раз четко отрапортовал горняк. – Чрез три с пуловиной кварты раздорожье будет, вам леваком свернуть надоть, посколь что прямиком, что правоком путь к горняковым выработкам верстает. Чрез пять кварт еще раздорожье предстанет, там прямоком надоть, как раз до сборки и дотопкаете… боковые ж пути к фермам ведут…

– К фермам? – переспросил Аламез, знавший по рассказам, что встарь махаканцы пытались выращивать в подземелье каких-то животных, но не предполагавший, что шеварийцы возобновят не увенчавшиеся успехом эксперименты гномов. – А кого там выращивают?

– Как кого? – прекратил моргать глазищами гном и уставился на моррона так же озадаченно, как на новенький сарай, неожиданно возведенный на месте любимого куста-туалета. – Конечно же, нас, господин Наказатель! Мы подземники, твари низкие, неразумные, созданные Сотворителем Всемогущим, чтобы вам, господам, работку подсоблять делать… Фермы – наш дом, там нас и растят, посколь сами мы не плодимся!

– Все, ступай, возвращайся к работе! – жестко приказал моррон, вовремя сообразив, что с подобными сведениями лучше свыкнуться в одиночестве, а то далеко не глупый гном мог заподозрить неладное. – До конца смены глаз от скалы не отводить! Да передай возницам мой строжайший запрет трепаться с посторонними о наказании мастеровых, не важно – с подземниками или с господами!

– Будет исполнено, господин Наказатель! – покорно произнес гном и, отвесив один за другим сразу три глубоких поклона, шустро засеменил на коротеньких ножках к карьеру.

Дарк снова остался один. Он стоял рядом с трупами шеварийцев и пытался унять бушевавшие в его сердце эмоции, чтобы оценить услышанное объективно и суметь его принять как трагичный, но свершившийся факт. Историю мира пишут лишь победители, а побежденной стороне не дают вписать в официальную летопись даже жалкой строчки. История человечества знала много примеров, когда захватчики заставляли большие племена и даже целые народы думать, что они были рождены рабами и что смысл их существования сводится лишь к тому, чтобы угождать своим господам. На эти труды по изменению сознания целой общности людей уходили десятилетия, а порой и столетия. Здесь же, в подземельях Махакана, шеварийские вампиры провели поражающий своим цинизмом и, как ни печально, успехом эксперимент. В очень сжатые сроки они превратили потомков гордых, свободолюбивых гномов в жалкий, покорный скот. Гномам, или как их теперь величали – «подземникам», было отказано не только в признании их разумности, но и в естественном праве для всех живых существ – праве на воспроизводство.

С одной стороны, расспрос старшины горняцкого отряда не дал Дарку никакой полезной информации, но с другой – позволил понять, как развивались события в этой части подземелья сразу после разрушительного обвала. Неизвестно, уничтожило ли Марфаро страшное землетрясение, или город был сожжен объявившимися сразу же после природного бедствия захватчиками, но в остальном картина произошедшего была предельно ясна. Шеварийцы пришли; присвоили все, что могли; перебили всех выживших, включая детей старше двух лет; ну а грудных младенцев стали выращивать, как поросят, на фермах, внушая им с малолетства, что они искусственные создания, призванные лишь подчиняться и работать. Клан Мартел присвоил махаканские секреты, как по добыче руды, так и по обработке металлов, и не допускал потомков гномов к знаниям, используя наследников махаканских секретов как дармовую и очень выносливую рабочую силу. Самые ценные знания вампиры оставили себе и вряд ли поделились ими с поданными шеварийской Короны. Что же касалось второстепенных и исключительно прикладных умений в плане добычи руды, то эти тайны вампиры щедро открыли шеварийским ремесленникам, ведь кровососы слишком любили и ценили себя, чтобы лично командовать горняцкими отрядами доведенных до уровня скота гномов.

Бесспорно, это была трагедия для махаканского народа, ведь, как Дарк только что убедился, первое, от силы второе поколение выращенных в неволе гномов уже разучилось элементарно сопоставлять само собой разумеющиеся факты и делать простейшие выводы. Никого из горняков не удивило, что бывший одновременно и судьей и палачом «наказатель» посетил карьер всего через несколько дней после неприятного разговора лентяев-мастеров с их начальством. Никто из рабочих не посчитал странным, что важный чиновник из Удбиша разгуливал по их подземелью один, без охраны, да еще в драных, грязных портках, сверкая голыми ляжками. И даже старшину отряда, который должен быть смекалистей своих собратьев, ничуть не насторожило, что внезапно и неизвестно откуда появившийся чиновник расспрашивает его о дороге, по которой, собственно, и должен был добраться до карьера. Новые поколения гномов совсем не учили думать, их с самого раннего детства приучали лишь слушать и исполнять.

Печать вырождения омрачила гордое чело Махакана. С этим пока Дарк не мог ничего поделать, но зато был в состоянии вызволить из неволи своих соклановцев и изрядно попортить кровь шеварийским вампирам. Надежда на это не только согревала сердце Аламеза, но и помогала смириться с той вопиющей несправедливостью, которую видели глаза. Он был очень расстроен, но все же мешавшую осуществлению планов ненависть в себе задавил, причем потратив на это не более пары минут.

Подобрав самый ярко горевший из всех факелов, находившихся поблизости, Дарк тут же поспешил вернуться в пещеру, при этом даже краем глаза не взглянув в сторону добывавших руду гномов. Моррон не сомневался, что низкорослые силачи добросовестно исполнят его приказ и ни разу не отвернут голов от скалы до самого окончания их нелегкой трудовой смены. Ему же перед тем, как продолжить тернистый путь до заветных ворот вампирской цитадели, предстояли еще два далеко не самых приятных занятия: освободить, а заодно и разбудить узников-попутчиков и кратко ввести их в курс дел, доходчиво обрисовав ситуацию, в которой они оказались; четко поставить задачи и при этом не сказать ничего лишнего. Дарк ни на минуту не забывал, что его компаньоны – агенты герканской разведки и что их интересы могли далеко не во всем и не всегда совпадать.

* * *

Это снова началось внезапно и болезненно. Анри пребывал в состоянии, близком к дреме, но даже если б и бодрствовал, то все равно не расслышал бы, как десятки тонких, гибких щупальцев бесшумно подкрались к нему во тьме. Одновременные, глубоко проникающие в тело удары острых, как воровские стилеты, кончиков упругих отростков возвестили моррону о начале нового этапа мучений. По привычке мгновенно стиснув зубы, Фламмер загасил в себе крик боли, рвущийся наружу и душащий его изнутри. Если бы дергающийся на цепях в непроизвольных конвульсиях моррон проявил слабость и позволил себе закричать, то это немного ослабило бы нестерпимую боль, но он лишь тихо рычал сквозь крепко сжатые зубы, не давая, возможно, наблюдавшим за пыткой откуда-то из темноты врагам насладиться его громкими воплями и жалобными стонами.

Как ни странно, гордость не была причиной столь стоического перенесения чудовищных мук; не стали ею и лживые представления о воинской чести, не дающие узникам показывать бессердечным палачам свои страдания. Чем старше и опытней моррон, чем больше повидал на своем веку, тем с большим презрением он относится к лицемерным условностям, которыми наивные люди охотно забивают свои недальновидные головы. Одному из самых прославленных солдат Одиннадцатого Легиона на самом деле было глубоко безразлично, услышат ли палачи его крики и увидят ли слезы, обильно льющиеся из стариковских глаз. Молчал же он исключительно из прагматичных соображений, дабы не сделать хуже самому себе. Разжав зубы и тем самым позволив себе извергнуть воздух, накопившийся в груди, можно было получить мимолетное облегчение, но Анри не был готов заплатить за это непомерно большую цену и в результате нелепой случайности усугубить свое положение. Из-за непроизвольных, сильных сокращений мышц челюсти он мог бы откусить себе язык, что привело бы к новым страданиям. Но что еще хуже, поступление внутрь страдающего от удушья организма порции свежего воздуха на пару минут отсрочило бы потерю сознания, к которой моррон стремился.

Обычно Фламмер оставался в сознании во время всей пытки, но в парочке счастливых случаев он прощался с ним задолго до основной части мучений, а именно как только мерзкие щупальца, раздвигая его плоть изнутри, сходились где-то в области гортани и, переплетясь вокруг позвоночника в один толстый жгут, устремлялись вверх, к конечной цели их разрушительного путешествия по живой плоти, к мозгу. Хоть лекари и утверждают, что в самой голове нервных окончаний нет, но перелопачивание содержимого черепной коробки почему-то было самым мучительным из всего, что Фламмеру доводилось пережить. Немудрено, что моррон желал как можно раньше лишиться чувств и поэтому делал все, чтобы сбить собственное дыхание и лишить свой многострадальный мозг чистого, неотработанного воздуха. Как правило, задумка срабатывала, однако в этот день капризная госпожа Фортуна не улыбнулась старому солдату и заставила его испить полную чашу боли.

Увеличив в полтора раза, если не в два, напряженную шею моррона и пронзив насквозь кадык, переплетение мерзких прутиков забралось внутрь головы и тут же принялось перемешивать мозг, разделяя его однородную массу на мелкие кусочки. Теперь уже Анри не находил в себе сил сдерживаться, а кричал так громко, как только мог, сотрясая стены узилища безудержным, яростным криком существа, заживо раздираемого на части. В этот момент воин грезил о потере сознания или о смерти, как о манне небесной, но разум не внял мольбам терзаемой плоти, хоть и нельзя сказать, что остался к ним глух.

В какой-то миг все в корне изменилось. Щупальца по-прежнему продолжали перебирать мозг пленника по крошечным частицам, но боль исчезла, и обессиленный моррон тут же затих, обмяк и, наслаждаясь потерей чувствительности изуродованной плоти, повис на раскачивающихся цепях. Еще недавно желанное забытье так и не наступило, хотя теперь в нем уже и не было никакого смысла. Анри не страдал, а сам факт, что у него в голове копошатся инородные тела, уже настолько казался пленнику привычным и обычным, что вызывал лишь досаду, но никак не страх и не отвращение. Моррон знал, чем все закончится, ведь эта пытка повторялась много-много раз. Не получив искомого, щупальцы с позором удалятся, и его окровавленное, разодранное изнутри тело останется раскачиваться на цепях, медленно восстанавливаясь для новой пытки. Так уже бывало не раз, и у впавшего в отчаяние бессмертного воина не было оснований полагать, что этот проклятый замкнутый круг когда-нибудь будет разорван. Анри и представить себе не мог, как скоро это случится и что уже через пару секунд наступит избавление, о котором он так долго и страстно мечтал.

В череду привычных событий внезапно ворвалось новое, неизвестно чем грозящее явление. Уши мерно раскачивающегося на цепях моррона пронзила острая, резкая боль, как будто в них сразу с обеих сторон ударили молнии. Закричать Анри не успел, сошедшиеся в его голове электрические разряды парализовали все до единой мышцы тела и объяли пламенем терзаемый щупальцами мозг. Нет, конечно, на самом деле никакого огня внутри головы моррона не вспыхнуло, но неспособному в этот момент даже худо-бедно дышать Фламмеру показалось, что ему за считаные доли секунды выжгли все содержимое черепной коробки, включая глаза, которые, по его субъективному ощущению, вот-вот должны были раздуться и лопнуть.

Странное состояние продлилось чуть долее секунды, а затем началось твориться то, что моррон никак не мог объяснить. Клубок щупальцев задергался и распался. Большинство мерзких отростков оказались мертвы и начали с поразительной скоростью распадаться, как растворяется сахар, брошенный в кипяток. Те же немногие мучители-прутики, что пережили тепловое воздействие неизвестной природы, стали поспешно выползать из головы по проторенным ранее в теле канальцам. Однако бегство их не спасло. Высокая температура следовала за ними по пятам, охватывая один за другим участки бессмертного тела. Пожар без дыма и огня, возникший в голове моррона, сперва переместился в шею, а затем проследовал в грудь, где и затух, но только после того, как догнал и сгубил последний, инородный отросток.

В следующее мгновение моррона с ног до головы обдало обжигающим холодом, как будто дунул огромный северный великан, непонятно зачем посетивший тюрьму и неизвестно ради чего решивший навеки превратить пленника в скульптуру изо льда. Сознание тут же померкло, но всего за миг до того, как связь с окружающим миром была потеряна, Фламмер увидел, как лопаются крепкие цепи, на которых он так долго провисел, а также услышал надсадный отрывистый рев трубы. В тюрьме что-то случилось, стражники подняли тревогу…

* * *

«Семь бед – один ответ!» – Дарк не ставил под сомнение правдивость этой народной мудрости, но его личный опыт убеждал, что она до конца не доработана. И хоть краткость, как известно, является сестричкой таланта, но далеко не всегда родные сестры похожи друг на друга как внешне, так и характерами. Порой случается, что одна сестра – писаная девица-красавица, а на другую без содрогания не взглянешь; одна сам образец кротости и иных девичьих достоинств, а другая – хитрая, спесивая, самовлюбленная пройда, которой палец в рот не клади. Краткость выражает лишь основную мысль изречения, опуская когда несущественные, а когда и весьма значимые нюансы, в корне меняющие смысл поговорки. За семь бед действительно приходится отвечать лишь однажды, и с этим трудно поспорить, но в жизни частенько выходит так, что беды творят одни, а держать ответ за них вынуждены другие. Надо признаться, это весьма несправедливое разделение труда – одни варят кашу из неприятностей, а другие ее как могут расхлебывают, платя втридорога за чужие грешки иль глупости!

Вернувшись в звериную нору, Дарк не бросился сразу вскрывать бочонки, а какое-то время расхаживал по убежищу взад-вперед, не столько размышляя над дальнейшими действиями, сколько уповая на чудо. Ему почему-то казалось, что Румбиро Альто и Сыны Великого Горна не могли, просто не имели права погибнуть. Он надеялся… он искренне надеялся, что вот-вот в опустевшем логове вновь возникнет магическое свечение, из которого гордо выйдут старый друг и еще хотя бы парочка-тройка израненных, но все же способных воевать гномов. В этом случае проклятые узилища-бочонки можно было бы вообще не вскрывать и по завершении опасного похода так и доставить в них агентов разведки пред светлые очи фон Кервица; изрядно пьяных, ничего не знающих и не помнящих, но зато живых и здоровых. Аламез был даже готов часть пути пронести один из бочонков на собственных плечах, лишь бы не будить занудливой, своенравной Ринвы и не выслушивать ее недовольного бурчания, сводящего с ума ничуть не хуже, чем капли холодной воды, непрерывно барабанящие по темечку. Но более моррон опасался не постоянных, неприятных разговоров, а губительной непредсказуемости, которой просто веяло от девицы. Чутье редко подводило Дарка, и теперь оно ему подсказывало, что навязанные ему попутчики еще натворят немало бед, за которые ему придется сурово расплачиваться, и не исключено, в конце концов, поплатиться собственной головою.

Факел медленно, но непреклонно угасал. Его свет стал уже не таким ярким, как ранее, а чудо, к сожалению, так и не произошло. Померкнувшее однажды зеленое свечение не желало возвращаться в тихую подземную обитель. В ожидании несбыточного Аламез потерял время, много времени, но зато ему в голову пришла простая, как все гениальное, мысль, воплощение которой в жизнь позволило бы избежать большей части предстоящих мучений. Если в первом вскрытом бочонке оказался бы Крамберг, то второй можно было не открывать, по крайней мере в ближайшее время, пока они не минуют Марфаро и не достигнут ворот главной цитадели вампирского клана. Вдвоем катить тяжелый бочонок было бы не столь утомительно, тем более что это можно было бы делать попеременно, а наградой за труды стала бы тишина, то великое благо спокойствия, к которому любой настоящий мужчина стремится, когда рядом находится непоседливая, говорливая, то и дело пытающаяся вырвать бразды правления женщина.

Дарк не сомневался, что после недолгих раздумий (и то ради соблюдения приличий) Крамберг согласится с ним. Во-первых, разведчик был сам далеко не в восторге от частенько вызывающего поведения любимицы их общего шефа. Во-вторых, Вильсет не только боялся бывшего командира, но и искренне уважал, поскольку долго ходил под его началом и много раз убеждался, что рыцарь фон Херцштайн способен на многое, но только не на низкий, подлый поступок. Таких рыцарей мало, а известная формула «без страха и упрека» применительно к большинству благородных воителей – всего лишь слова, к сожалению, лишь изредка подтверждаемые делами. Принятие предложения Дарка об увеличении срока заточения спутницы стало бы своеобразным знаком доверия и расположения, которое могло бы вскоре привести к примирению. Это был бы реальный шанс для Крамберга сократить ряды своих недоброжелателей на одного серьезного врага. И наконец, в-третьих, запоздалое освобождение Ринвы не дало бы не в меру напористой девице возможность присвоить себе все их общие заслуги. Скорее всего, во время отчета о походе красавица все повернула бы так, что достижения небольшой боевой группы стали бы исключительно ее заслугами, а все до одного промахи произошли только по вине прямолинейных, нерасторопных тугодумов-напарников. Нет, однозначно, Крамберг должен был согласиться с предложением Дарка, ведь он не был сам себе врагом и не собирался отказываться от заслуженной части вознаграждения.

Мечта о покое в пути и об отсутствии фактора женской непредсказуемости согрела сердце моррона, жаль только, что ненадолго. Она развеялась, как туман поутру, когда Дарк вскрыл мечом крышку одного из бочонков. В нем, как назло, оказалась Ринва; вся покрытая вязкой, подсыхающей слизью, в которую превратилось дорогое вино то ли вследствие перемещения через портал, то ли в результате нарушения условий хранения и слишком долгого физического контакта с погруженным в него живым существом. Желая исправить ошибку, Аламез быстро захлопнул едва приподнятую крышку, но было уже поздно. Узница внутри бочонка зашевелилась, заворочалась и тихонько застонала, впрочем, это мог быть вовсе не стон, а один из нечленораздельных звуков, которые пьянчужки частенько издают во сне. Таким образом, раздосадованному моррону не осталось иного выбора, как только распрощаться со своим более чем скромным желанием покоя и подсунуть лезвие меча под крышку второго бочонка.

На этот раз глазам освободителя предстало еще более интересное зрелище. Вина в бочонке с Крамбергом вообще не осталось, так что в вязкую, липкую слизь превращаться было нечему. По раскрасневшейся, отекшей и умильно улыбающейся роже Вильсета Дарк сразу понял, куда подевалась, как минимум, треть бочонка куэрто, причем еще до телепортации. Характерный, стоялый запах совсем иной жидкости, мгновенно ударивший моррону в нос, лишь подтвердил его предположение об успешно протекшем процессе естественной переработки хмельной влаги во вторичный, годный лишь для удобрения соседских цветочков продукт. Впрочем, большая часть жидкости наверняка еще оставалась внутри опухшего разведчика.

Откупорка сразу двух бочонков была большой ошибкой. Воздух пещеры мгновенно пропитался винными парами и другими столь же неприятными запахами, весьма затруднившими дыхание. А их живые источники не только очнулись от дурманного сна, но и заворочались, совершая первые неловкие попытки вытянуть затекшие конечности. Пока что потуги разведчиков были неосознанными и тщетными, бочонки лишь немного шатались, но вскоре разумы узников должны были избавиться от оков забытья, а руки окрепнуть настолько, чтобы сдвинуть тяжелые крышки, не выпускавшие наружу остатки паров и не впускавшие внутрь узилищ свежий воздух. Этого пленительного комично-трагического зрелища Дарк благоразумно решил избежать, руководствуясь элементарным знанием неуравновешенности человеческой натуры (в особенности это касалось вспыльчивых девиц) и чувством брезгливости.

При подобных обстоятельствах многие пробудившиеся дамы ведут себя как дикие, напуганные кошки. То есть вначале устраивают истеричный скандал, причем пуская в ход как маленькие кулачки, так и острые коготки, а уж затем, обильно разукрасив лицо подвернувшегося под руку ротозея синяками да кровоточащими царапинами, начинают припоминать, что же произошло, а также призадумываются над тем, что дальше делать. Говоря проще, узрев саму себя, покрытую с ног до головы мерзкой зловонной слизью, изрядно вымокшая в вине Ринва, не раздумывая, обвинила бы в своем насильственном заточении Дарка и тут же набросилась бы на него. Воевать же с нетрезвой девицей моррону крайне не хотелось. Он боялся, что может ненароком осерчать и случайно покалечить едва стоявшую на ногах, но чрезмерно агрессивную девицу из рядов герканской разведки.

Что же касается брезгливости, то Аламез и так увидел много тошнотворного, лишь мельком заглянув в бочонки. Усугублять впечатление моррону не хотелось, тем более что он давненько ничего не ел, а извержение желчи из желудка, по утверждению эскулапов, весьма неблагоприятно сказывается на здоровье.

Едва бочонки зашатались сильнее, а крышки на них заходили ходуном, моррон поспешил выйти наружу, милостиво оставив попутчикам с боем добытый им факел. Делать возле карьера было нечего, поскольку гномы усердно трудились и не думали даже оскорблять нового хозяина любопытными взорами, не то чтобы за ним следить; ну а неприятных встреч с шеварийцами можно было в ближайшую пару часов не опасаться. Пока не закончилась смена, убитых Дарком мастеров никто бы не хватился. По поводу же тревоги, поднятой Фегустином Латом и остальной компанией вампиров, обнаруживших, что моррон исчез из Храма Первого Молотобойца, Дарк не сильно тревожился. Все зависело не только от наблюдательности и смекалки врагов, но и от их возможностей связаться с главной цитаделью. Поскольку Аргахар находился очень-очень далеко от Марфаро, а вампирские телепорты вряд ли в подземельях Махакана действовали, то этот риск можно было считать минимальным, хоть и не стоило совсем сбрасывать со счетов. В общем, тревога могла начаться в любое мгновение, как, впрочем, и не подняться совсем. Она была фактором непредсказуемым, как изменение направления ветра в открытом море, и поэтому исключена из перспективных расчетов.

Таким образом, Аламез решил позволить себе с полчаса отдыха. Поспать бы толком не получилось, но вот спокойно помародерствовать, а затем посидеть да подышать относительно свежим воздухом можно было вполне.

* * *

Поборов тяжелую болезнь, любой человек чувствует необычайный прилив сил, как будто он заново родился, а точнее, переродился в могущественное существо, которому все под силу. Выздоровевший ощущает эйфорию каждой клеточкой своего уставшего от надоевшей болячки организма. Ему хочется работать, действовать, вкушать прелести жизни и ежесекундно доказывать, прежде всего самому себе, что все еще жив, свеж и молод. Этот закон природы незыблем, и в нем не бывает особых случаев иль исключений, этому правилу жизни неотступно следуют все не только люди, но и морроны.

Анри очнулся на мокром, холодном полу камеры и сразу же, как только открыл глаза, сделал парочку интересных наблюдений. То, что вокруг была вода, а на его руках, ногах и иных частях обнаженного тела быстро таяли льдинки, расплываясь каплями холодной воды, ничуть не удивило пленника, как, впрочем, и то, что вверху над его головой раскачивались оборванные цепи. Его память отчетливо сохранила последнее мгновение перед потерей сознания. Он помнил странные обстоятельства своего освобождения, воспринимал их как необычный, но все же свершившийся факт и не озадачивался неуместными вопросами: «что, как да почему?», ведь Коллективный Разум умудрился помочь ему вернуть свободу отнюдь не для того, чтобы солдат, подобно какому-то ученому мужу, впадал в раздумья. Раз руки воителя более не скованы, ему следовало как можно быстрее вернуться в строй.

Подивило же Фламмера нечто другое, а именно четыреобстоятельства, никак не укладывающиеся в его слегка кружащейся голове. Во-первых, он не лежал на полу, а сидел, широко раздвинув ноги, на которых, наверное, уже разучился ходить. При падении с высоты в пару метров невозможно было так точно приземлиться на пятую точку да еще при этом не отбить себе копчик. Поскольку его тело ощущало сырость и холод, значит, должно чувствовать хотя бы легкую боль от ушибов. Но ее не было, не говоря уже о синяках. Во-вторых, в темнице откуда-то взялся факел, мирно горевший в уключине рядом со входом. В-третьих, дверь камеры была смехотворно непрочной, всего лишь деревянной, а не стальной. Выбить ее не составило бы труда, как плечом, так и ногой. И в-четвертых, хоть каменные стены камеры были толстыми, но он отчетливо слышал, какая снаружи поднялась суматоха. До ушей моррона доносились не только кричащие голоса, топот ног и лязг стальных запоров, но и скрежет скрещивающихся мечей, пыхтение, стоны, грохот падения мебели и мертвых тел и прочие, привычные для слуха воина звуки.

Там, за стенами темницы, бушевало настоящее сражение. Кто-то тайно пробрался в тюрьму и напал на тюремщиков, чтобы вернуть узникам свободу. Настоящий воин не мог просто так сидеть и ждать, когда же спасители победят и ворвутся в темницу; удел настоящего воина – сражаться, действовать, бороться, как за правое дело, так и за собственную жизнь. Естественно, Фламмеру тут же захотелось вскочить и, вооружившись всего лишь факелом, поспешить на помощь освободителям, кем бы они ни были: пробравшимися в логово врага соклановцами или просто солдатами герканской армии, бродившими по вражеским тылам и случайно натолкнувшимися на тайную шеварийскую тюрьму. Однако логика, мгновенно выстроившая на основе мимолетных наблюдений цепочку рассуждения, не дала взять верх инстинктам и совершить необдуманный поступок. Едва привстав с каменных плит пола, Анри тут же опустился обратно и громко разразился длинной бранной тирадой в адрес подлых, хитрых кровососов и их шеварийских прихвостней.

На этом все и закончилось. Факел у двери мгновенно померк, погрузив камеру во мрак, звуки идущего рядом сражения стихли, а кожа так и не успевшего согреться моррона вновь ощутила неприятное прикосновение холода, не только постепенно превращающего его в ледышку, но заставляющего уснуть.

– Ты опять проиграл! Три раза из трех все та же реакция, – отойдя от смотрового окна, произнес ученый-вампир, одарив развалившегося по соседству в кресле коллегу белоснежной улыбкой. – Я же предупреждал, бесполезно!.. Какую ситуацию ни создай, как антураж ни обставь, а модель поведения все та же! Это тебе не цыпленок-новичок, а матерый морронище! В его бритой башке накопилось столько опыта, а его разум так быстро успевает обрабатывать входящую информацию и принимать оптимальные решения, что для импульсивного, необдуманного действия просто не остается времени! Ведь секунда прошла, не более, а он, паразит, нас уже раскусил, понял, что это всего лишь инсценировка побега… обман!

– Во-первых, слово «паразит» более относится к нам, а не к нему, – невозмутимо заявил второй шевариец, с виду не ученый, а вельможа, ставя на столик наполовину пустой бокал с кровью. – А во-вторых, не беснуйся! Я же спор проиграл, а не ты…

– А-а-а!.. – отмахнулся экспериментатор, с безысходностью наблюдая сквозь окно, как выползшие из стен щупальца вновь затаскивают обледеневшее тело моррона под потолок и вешают на цепи. – Три галлона крови – слабое утешение… Уж лучше бы я проспорил.

– Ну, уж извиняй, так вышло… – рассмеялся второй вампир. – Может, стоит слегка изменить условия эксперимента, сделать его более достоверным. Предлагаю проникнуть в мысли объекта и притворится Гласом Коллективного Разума.

– Наивно и глупо! – отрицательно замотал головой ученый. – Не все так просто, Ваше Сиятельство, не все так просто! Нам до сих пор недоступны мыслительные каналы связи морронов. Они односторонние, в том и беда… Коллективный Разум шлет своим твореньям послания, в основном предостережения или приказы, а они не обладают правом ответа!

– Что ж, очень разумно! – усмехнулся командир третьей исследовательской бригады научного корпуса клана Мартел, граф Норвес. – Солдаты должны лишь получать приказы и их исполнять, а не вступать в дискуссии с командиром. Зачем им связь, связь им ни к чему!

– Вот из-за этой разумности и топчемся на месте, – тяжко вздохнул ученый и, подойдя к лабораторному столу, принялся бегло просматривать страницы журнала. – Граф, вы говорили с герцогом?

– Сонтерий, дружок, я вот подумал, а что, если другого моррона к объекту подпустить, не настоящего, конечно, а иллюзию… – внес вельможа предложение по ходу следующего эксперимента, дипломатично сделав вид, что не расслышал заданного ему неприятного вопроса, – за пару секунд, поди, не раскусит.

– Уже обсуждали, раскусит! – скупо ответил экспериментатор, вновь подойдя к стеклу и задумчиво глядя на раскачивающегося на цепях, начинающего постепенно оттаивать Фламмера. – Значит, герцог Мартел отказал.

– Его Светлость пока не видит необходимости в использовании остальных пленников для научных целей. Они нужны ему для другого… – уклончиво ответил граф, не желая открывать своему подчиненному замыслы Главы клана. – Но, полагаю, если ты добьешься хороших результатов, то получишь приз… не сразу, но получишь.

– Облагодетельствовали… можно подумать, для себя стараюсь, – тихо проворчал ученый, но благоразумно не стал повторять более громко.

– Не ворчи, Сонтерий, не ворчи! – рассмеялся граф Норвес, величественно поднимаясь с кресла, и, даже мельком не взглянув через смотровое окно, направился к выходу. – Во времени тебя никто не ограничивает, потерей головы в случае неудачи не пугает! Работай себе спокойненько, ну, а большего не проси! Дал, что могу, другого подопытного материала не получишь… Порадовался бы лучше, что такого именитого вражину тебе кромсать отдали! Сам же знаешь, и известного интригана былых времен, маркиза Норика, он упокоил, и в падении Кодвусийской Стены поучаствовал… Не просто подопытный образец, а живая легенда!

– Да радуюсь я, радуюсь! Просто ликую, танцуя от счастья! – недовольно проворчал ученый, провожая суровым взглядом покидающего его лабораторию вельможу. – Только вот…

Высказать аргумент в защиту своих требований ученый не успел, поскольку Его Сиятельство, граф Норвес, уже скрылся за дверью, естественно, не забыв напоследок ею демонстративно хлопнуть.

(обратно)

Глава 3 Военно-полевой маскарад

«Людей встречают по одежке, а провожают по уму!» – как ни прискорбно, но это несправедливое, нелогичное правило действует всегда и везде: как в мирное время, так и на войне, как на ратном поле, так и в тылу, причем не важно, в своем родном или чужом. Форма шеварийского пехотинца хоть и была далека от совершенства, как в плане защиты, так и в плане удобства, но полностью устраивала Дарка, пока он вместе с махаканскими воинами отступал к Аргахару. Здесь же, глубоко во вражеском тылу, она смотрелась в высшей степени нелепо, потому что большая часть штанов была утрачена, а также из-за того, что солдаты регулярных частей редко посещали горные разработки, тем более тайные, ведущиеся глубоко под землей и явно не включенные королевскими чиновниками в перечень казенных приисков. Встреча с первым же патрулем стражи или иными шеварийцами, вынужденными прозябать в захваченных подземельях, например мастеровыми, торговцами, фуражирами или надсмотрщиками, грозила полным разоблачением и, как следствие, массой мелких и крупных неприятностей. Вряд ли кто из врагов не удивился бы, узрев вблизи от «гномоводческих» ферм или карьеров практически бесштанного шеварийского пехотинца с далеко не армейской котомкой за плечами да еще разгуливающего в компании двух основательно пропахших вином обнаженных особ, одной мужского, а другой женского пола. И хоть Крамберг, в отличие от Аламеза, болтал на языке врагов ничуть не хуже уроженца Гилаца или любого иного шеварийского города, но троице непристойно выглядевших путников было не отбрехаться. Их нелепых, похожих на сказку объяснений никто и слушать бы не стал, а сразу же взяли бы чужаков под стражу.

Как ни крути, а забравшимся далеко в шеварийскую глубинку герканцам срочно нужно было разжиться достойной и в то же время неброской по меркам подземелья одеждой. К счастью, Аламез знал, как ее раздобыть и, главное, где. Фактически, он уже сделал большую часть дела, убив четверых беспечных мастеров. Теперь ему только оставалось завершить начатое и стянуть с бездыханных тел рубахи, башмаки, портки, диковинно пестрые подвязки и прочие смешные части одежд, которые безумные шеварийцы считали красивыми и изящными.

Никакой трудности это не представляло, благо что неуместной на войне брезгливостью Дарк не страдал и к мародерству, в отличие от большинства людей его положения, то есть рыцарей, относился весьма и весьма положительно. Высокородные воители на службе у любого короля частенько с презрением отзывались о тех, кто собирал на бранном поле трофеи. Тем самым они пытались подчеркнуть величие и благородство своих возвышенных натур, но на самом деле проявляли красивыми речами лишь аристократическое чистоплюйство и смехотворное ханжество. Ведь им самим, конечно же, не было нужды мараться, обшаривая мертвецов и стаскивая с них не запачканные кровью одежды. За них эту грязную, но очень доходную работу всегда выполняли оруженосцы, денщики и прочие слуги. Самим же рыцарям победившей в сражении стороны оставалось лишь разделить собранные и уже отчищенные от крови и грязи трофеи, то есть решить, что оставить себе, что продать неотступно следовавшим за войсками маркитантам и что из добытого милостиво даровать своим людям, которые, собственно, и месили за них грязь, раздевая окоченевшие тела умерщвленных врагов да отрубая ради колец с перстнями пальцы у трупов. В общем, поскольку верной челяди у Аламеза не было, то презренным мародерством ему пришлось заняться самому. Впрочем, Дарк не испытывал даже мало-мальского отвращения к этой работе. Она была для него делом привычным, естественным и ничуть не более зазорным, чем убийство солдат противника, как в честном бою, так и при нападении тайком из засады.

Покинув звериную нору на этот раз менее изощренным и рискованным прыжком, Аламез сразу же направился к костру, возле которого остывали так и лежащие в прежних позах шеварийцы. Послушные горняки добросовестно исполняли его указание, усердно долбя скалу и не глазея по сторонам. Они даже на минутку не отвлеклись, чтобы аккуратно уложить рядком трупы бывших хозяев да привалить их сверху камнями. Такое бездумное послушание не только поражало, но и угнетало. Покорность рабов всегда встречает непонимание в сердце любого вольного человека, не готового беспрекословно подчиняться чужой воле, но и не желающего самому принуждать других.

Стараясь не смотреть в сторону тружеников, вызывающих у него лишь жалость да искреннее сожаление, что с таинственным кланом Мартел еще не покончено, Дарк приблизился к трупам вплотную и навскидку, пока не дотрагиваясь до тел, а только их осматривая, оценил, насколько одежды убитых пригодны для носки. Платья двух мертвецов абсолютно не пострадали в результате его внезапного нападения. Смертельный яд мгновенно сделал свое дело, и шеварийцы умерли, не успев подпортить платьев, то есть не разорвав от резких движений по швам рукавов, не продрав нелепые черные чулки на пестрых лентах-подвязках. Впрочем, если бы это даже и случилось, то небольшие повреждения одежды ничуть не вызвали бы подозрений и не сказались бы на успехе маскировки. Как известно, во время работы, тем более в карьере, немудрено и рукав порвать, и штаны на коленках разодрать.

Таким образом, платья для пока еще находившихся в далеко не лучшей физической форме спутников без особых трудов были найдены, их оставалось лишь быстренько снять с бездыханных трупов и донести до убежища. Что же касалось третьего шеварийского платья, предназначенного для самого Аламеза, то дела были не столь хороши, как хотелось бы. Третий шевариец упал прямо в догоравший костер, затушив его собственным телом. Верхние одежды, что кожаная куртка, что штаны, оказались сильно обожжены и, похоже, безвозвратно испорчены. Трофеями с этого мертвеца могли только стать неуклюжие с виду, остроносые и квадратнопяточные деревянные башмаки, штопаные-перештопаные чулки, едва доходившие мертвецу до середины его тощих икр, да ярко желтые ленты-подвязки, намертво затянутые вокруг кожаных надколенных ремешков тройными узлами. С лежащего же чуть в сторонке от остальных тела последнего шеварийца вообще нечего было взять. Старший надзиратель оказал моррону сопротивление, и теперь его труп скорчился на боку в луже собственной крови, а в засаленной куртке зияла довольно внушительная, заметная издалека дыра от лезвия меча. Оттирать кровь – дело неблагодарное, тем более когда поблизости нет ни колодца, ни иного источника воды, а со дна походных фляжек много влаги не насобираешь. В окровавленных одеждах расхаживать тоже нельзя. Кровь – особая жидкость, она вызывает слишком много вопросов, на которые далеко не всегда удается подобрать убедительные ответы. Продолжать же щеголять в потрепанном солдатском одеянии было бы еще более глупо и, как следствие, куда опасней. В голове первого же встречного стражника мгновенно возникли бы два убийственных вопроса: «В каком полку служишь?» и «Каким-таким непутевым ветром тебя, олух, сюда занесло?»

Недолго поразмыслив над внезапно возникшим осложнением, Дарк принял единственно возможное решение, как составить свой ущербный трофейный гардероб так, чтобы он выглядел не очень подозрительным. Найдя более-менее подходящий выход, моррон тут же приступил к действию, тем более что особо рассиживаться было некогда. Гномы устали, работали гораздо медленней, и это означало, что их смена заканчивалась. Вскоре к карьеру должен был подойти новый отряд, естественно, с новыми надсмотрщиками. Их маленькой не столько разведывательной, сколько диверсионной группе лучше было покинуть место проведения горных работ до этого момента.

Скинув с плеч котомку, с которой моррон не хотел разлучаться даже на краткие полчаса, Дарк склонился над трупами и принялся снимать с них одежды умелыми, не раз проделанными ранее движениями. Естественно, при этом Аламез не забывал поглядывать в сторону карьера, следя за реакцией на его действия работавших гномов, и избавлять пояса да карманы мертвецов от тощих кошельков. Если Дарк милостиво жертвовал спутникам лучшую одежду, это еще не означало, что он должен проявлять альтруизм во всем и делиться с разведчиками звонкой монетой. В конце концов, это была его добыча, его честно добытые в бою медяки, ну а Ринва с Вильсетом не были ему друзьями, так что дележ должен быть справедливым, по заслугам, а не пополам, как водится среди доверявших друг другу боевых товарищей.

Старые навыки сохранились отменно, руки солдата помнили, как вершить незазорное дело сбора трофеев, презрительно называемого глупцами мародерством. За минуту, а может, чуть более, Аламез ловко раздел пару тел и свалил предназначенную для попутчиков одежду на одну из подстилок, оказавшуюся не чем иным, как стареньким, драным, обильно заляпанным грязными ручищами плащом. Завязав «обновки» в узелок, моррон занялся собственным перевоплощением в шеварийского горных дел мастера, являвшегося на самом деле не только тружеником-ремесленником, но и ленивцем-надсмотрщиком; жуткой гремучей смесью «добытчика» и «паразита». Особи этого гибридного, искусственно выведенного вида не выживают в дикой природе, среди волков, медведей и прочих зверей, но зато довольно комфортно чувствуют себя в человеческой общности, и поэтому их популяция непрерывно растет.

Стянув с наполовину обгоревшего трупа деревянные колодки-башмаки с как будто намертво приклеившимися к ним изнутри влажными, липкими и очень ядрено пахнущими чулками, Дарк со злостью чертыхнулся. Затем он, стараясь дышать исключительно через рот, а не нос, принялся стаскивать с грязнули штаны, пострадавшие от горячих углей и золы только в верхней части. Отрешившись от остатков брезгливости и от безвыходности позабыв о неоспоримой истине, что чужие обноски не следует надевать на голое тело без предварительной, основательной стирки, моррон быстро разделся. Еще быстрее, чтобы не застынуть на холодном сквозняке, беспрепятственно разгуливающем по тоннелям и пещерам подземелья, он натянул на себя лишенные доброй половины передней части штаны.

Как ни странно, но удача улыбнулась находчивому мародеру, притом так широко, как он и не ожидал. Чужие штаны оказались не только впору, но и уцелели в месте, прикрывающем мужское достоинство, а в области поясницы, где грубая ткань была местами полностью уничтожена, а местами лишь частично повреждена огнем, положение дел спас его собственный широкий пояс, прикрывший от посторонних глаз абсолютно все, что им не следовало видеть. С заношенными до тошноты и слипания чулками моррону пришлось помучиться. Особо много хлопот доставили дурацкие, выскальзывающие из пальцев завязки, но зато деревянные башмаки наделись на удивление легко и вовсе не доставили четко зафиксированным в них ступням болезненных ощущений.

Потоптавшись для порядка на месте и даже немного попрыгав, Аламез был приятно удивлен тем, насколько удобной оказалась смехотворная с виду обувь. Прочные, нерастягивающиеся, высокие стенки ничуть не жали на ногу, но в то же время и не допускали, чтобы башмак слетал. Мягкие стельки и внутренние боковые накладки из особого вида кожи не только позволяли ноге пружинить, но и уберегали пальцы с пятками от натираний. Но главное скрытое достоинство шеварийских башмаков состояло в том, что они совершенно не скользили при ходьбе по камням, причем как крупным, так и по мелкой, неоднородной россыпи. Этому во многом способствовали как необычная форма башмаков, так и глубокие, рельефные прорези, идущие поперек основательно просмоленной подошвы. В такой обуви можно было не только передвигаться гораздо быстрее, но и навсегда позабыть о растяжениях, вывихах лодыжек и о прочих неприятностях, которые частенько возникают при быстрой ходьбе или даже беге по каменистой и прочей пересеченной местности.

Искренне порадовавшись неожиданному и весьма приятному открытию, Аламез надел на голову причудливую шляпу с торчащими во все стороны, изрядно ощипанными обломками перьев и на том завершил мародерство. Хоть торс моррона остался обнажен, но он решил позаботиться о том чуть позже, а именно всего лишь прикрыть его тем самым до неприличия драным и грязным плащом, в который пока что была завернута одежда для компаньонов. Дарк понимал, что будет выглядеть как презренный пьянчужка, методично прогуливающий скудное жалованье задолго до момента его получения из рук помощника приискового казначея, но разумно рассудил, что уж лучше выглядеть опустившимся, чем подозрительным типом. Иного выбора, к сожалению, вовсе не было. Оставшись в форменной куртке пехотинца, он рисковал быть заподозренным в дезертирстве, ну а сменить ее на обгоревшую или окровавленную одежду было еще глупее. Так что на ближайшее время Дарку пришлось смириться с ролью спившегося босяка. Впрочем, он о том не очень-то и горевал, ведь в предстоящем ему маскараде имелся один весьма существенный плюс. От пропойц люди инстинктивно стараются держаться подальше и брезгливо отводят взгляды, как только те попадаются им в поле зрения. Это правило касается не только обычных прохожих, но и стражников, опасающихся запачкать казенные мундиры и пропахнуть отбросами при слишком близком и долгом контакте со спившимся отребьем.

Завершив перевоплощение в шеварийца, Дарк решил заняться трупами. Конечно, хоронить он их не стал, поскольку на то было жалко как сил, так и времени, но за валун, за которым сам недавно прятался, он мертвецов оттащил и слегка камнями присыпал, чтобы их не сразу обнаружили надсмотрщики-сменщики. К сожалению, время всегда ведет себя вопреки желаниям человека: когда нужно обождать, тянется; а когда пребываешь весь в хлопотах да трудах, летит незаметно. Сбор трофеев, переодевание и последовавшая за ними уборка отняли у Дарка более получаса, так что посидеть, подремать да меланхолично поплевать на камушки и пары жалких минут не осталось.

Вернувшись к костру, Аламез тут же добровольно возвел себя в незавидный ранг вьючного животного. Перекинув через правое плечо котомку с дротиками, а на левое взвалив огромный, хоть и легкий узелок с одеждой, моррон необычайно шустро заковылял по осыпающимся под ногами камням обратно к звериной норе. Его спутники уже наверняка пришли в себя и, возможно, даже слегка отчистились. Если же нет, то их следовало срочно поторопить.

* * *

Жизнь богатеев, бесспорно, сытна, но зато скучна и безлика. Властелины серебра да злата потребляют лишь те развлечения, что для них готовит их раболепная челядь, далеко не всегда талантливая настолько, чтобы радовать избалованных господ неповторимыми чудесами фантазии. Толстосумы тешатся лишь за деньги и лишь, когда захотят. Как следствие, они лишены счастья внезапных сюрпризов и испытывают довольно скудный набор давно приевшихся, не будоражащих сердце и не щекочущих нервишки эмоций. Развлечения состоятельного люда, как высокородных вельмож, так и успешных купцов, весьма похожи на сытный и вкусный обед. Он подается точно по расписанию, в незыблемой последовательности чередования блюд и со строгой расстановкой столовых приборов на столе, причем на том же самом, за которым неизменно в течение долгих лет проходят нудные трапезы и за которым редко можно узреть новое лицо сотрапезника.

Что ж, во всем есть своя закономерность и высшая справедливость. За достаток и безопасность богачам приходится расплачиваться убогой серостью их однообразного бытия, возможностью восприятия лишь узкого, очень ограниченного спектра предсказуемых впечатлений и неспособностью бурно радоваться незначительным пустякам, которые каждый день преподносит им жизнь, но которые не вызывают в «спящих» сердцах эмоций.

Беднякам же, в особенности странствующим, развлечения готовит сама судьба, поэтому ассортимент выпадающих на их долю приключений и злоключений в десятки, если не сотни раз многообразнее. Попадая порой в комичные, но гораздо чаще в трагичные ситуации, простолюдины переживают их, пропуская через себя, и поэтому куда более эмоциональны в позитивном плане, то есть умеют радоваться пустякам и от души веселиться. Они проще, чем богачи, переживают невзгоды, которые с ними случаются чуть ли не на каждом шагу, и намного дольше помнят добро, внезапно вошедшее в их жизнь. Спустя долгие-предолгие годы бедняк точно может сказать, близ какого города, под каким кустом и даже при какой погоде он случайно нашел кошель с медяками; купец же без своего гроссбуха вряд ли припомнит, сколько сотен золотых выручил пару месяцев назад и на каких сделках.

Одним словом, жить богато и жить, дыша полной грудью, – две разные вещи. Чем беднее человек, тем меньше серости в его жизни и тем ярче впечатления от, в общем-то, заурядных событий.

Если смотреть на жизнь с этой позиции, то Дарк, безо всяких сомнений, являлся одним из счастливейших людей. Провидение щедро одаривало его необычными сюрпризами, а яркие, незабываемые впечатления поджидали буквально на каждом шагу. Вот и в тот день судьба решила побаловать Аламеза не одним, а сразу двумя очень смешными и весьма пикантными зрелищами, шанс увидеть которые, да еще одновременно, другим людям выпадает раз в десяток лет.

Лишь только протиснувшись с громоздкой поклажей на плечах сквозь недорубленные заросли колючей растительности, моррон тут же зашелся в приступе громкого хохота, ничуть не беспокоясь, что виновники его веселья могут обидеться, а безудержный и неосмотрительно громкий смех может быть услышан снаружи. Проспавшие в винных бочках около суток разведчики приводили в себя в порядок, избавляясь от последствий похмелья, но делали это настолько смешно, что остаться серьезным было просто невозможно.

На заднем плане несуразной картины гордо возвышалась обнаженная фигура Крамберга, широко расставившего мускулистые ноги, повернувшегося к выходу спиной (ну и, соответственно, тем местом, что чуть пониже) и упершегося в стену пещеры не только руками, но и широким лбом. Сейчас Вильсет явно жалел, что, находясь в хмельном заточении, не удержался, пожадничал и опустошил большую часть бочонка, предпочтя внутреннее применение дорогого напитка и снадобья наружному. Его утомленный вином организм едва справлялся с задачей по избавлению себя самого от избытка жидкости. Судя по лужице, растекшейся по доброй половине пещеры, и по непрерывному, задорному звону, процесс опустошения мочевого пузыря разведчика проходил на пределе физических возможностей и намного быстрее, чем влага успевала просачиваться между камней. Попутно с явно уже притомившим его делом парень непрерывно жестикулировал, отчего то и дело падал на колени, но тут же снова вскакивал и, прежде чем опереться на стену руками, утыкался в камни лбом. При всем при этом плясуна мотало из стороны в сторону с интенсивностью хорошенько раскачанного маятника, и его выкрутасы возле мокрой стены очень напоминали бесхитростный танец вошедшего в боевой раж дикаря у костра. Отличий было всего два: воины диких племен все-таки носили набедренные повязки, и они поклонялись огню, а не луже зловонной жидкости, которую и водой-то назвать нельзя, не то чтобы гордо величать ее «водной стихией».

Упорно борющийся с могучей силой земного притяжения и собственным мочевым пузырем Крамберг отплясывал не один. Его страстный, зажигательный танец решилась поддержать и Ринва, причем отсутствие музыки и неподходящее место для демонстрации чудес пластики красавицу вовсе не смущало. Распрощавшись с одеждами, насквозь пропитавшимися вином и поэтому непригодными для носки, полностью обнаженная, как и ее напарник, разведчица не выделывала ногами замысловатые кренделя, но зато со скоростью и гибкостью, достойными восхищения, изгибала свое стройное тело и при этом активно чесалась, раздирая острыми коготочками свою нежную кожицу в кровь. Пакли липких, густых волос, не ниспадали на плечи и аппетитную грудь девушки, а стояли на голове торчком и вздыбились в разные стороны. Это делало разведчицу похожей на молодую орчиху, только что вступившую в фазу половой зрелости и исполнявшую ритуальный танец, чтобы дать о том знать своим соплеменникам. Она интенсивно почесывала себя во всех возможных местах, до которых только могли добраться ее изящные пальчики; ну а там, где кожа уже была разодрана в кровь, страстно оглаживалась.

Со стороны было необычайно забавно смотреть как на потуги Вильсета, так и на комичные, но в то же время пробуждающие желание телодвижения Ринвы. Безудержный, импульсивный танец обнаженных партнеров на сырых камнях возле перевернутых бочек чуть не привел моррона к смерти от хохота, по крайней мере, Дарк почувствовал сильные спазмы мышц внизу живота и надрывную, сухую резь, впившуюся мертвой хваткой в горло. На самом же деле происходящее было не столь комично, сколь опасно. Аламез вот-вот мог лишиться обоих напарников, и прежде всего это касалось Ринвы. Неуемный зуд, охвативший кожу девушки, походил на сильную аллергическую реакцию, вызванную долгим отмоканием в вине. Не исключено, что так проявила себя загадочная болезнь Ринвы, появившаяся у нее после пыток в шеварийском плену. До этого момента внешних симптомов смертельного недуга не наблюдалось, да и физическое состояние девушки было отменным, но, как знать, не запустила ли невинная ванна из махаканского вина необратимые процессы до поры до времени дремавшей внутри организма заразы.

С этим нужно было что-то срочно делать, но вот что именно, насилу отсмеявшийся Дарк не мог ума приложить. Ни снадобий, ни мазей под рукой не было, а воды со дна всех фляг работавших в карьере гномов вряд ли хватило бы, чтобы хоть на время увлажнить и остудить сухую, горевшую кожу разведчицы. Самостоятельно Ринва была не в силах сопротивляться жуткой чесотке. Она только усугубляла свое незавидное состояние, медленно, но верно сдирая с себя кожу и впадая в безумие.

Когда крепость нельзя взять штурмом, ее осаждают; когда врага невозможно победить, его пытаются остановить на укрепленном рубеже или хоть на какое-то время задержать. Выход найдется всегда, но, к сожалению, чаще всего он является не окончательным, а лишь промежуточным решением, позволяющим выиграть время. Аламез не мог помочь Ринве избавиться от сводившей ее с ума чесотки, но отсрочить ее страдания на пару-тройку часов был вполне в силах. Стерев неуместную улыбку с лица и борясь с соблазном вновь рассмеяться, Дарк развязал принесенный им узелок с трофейной одеждой и извлек из его глубин деревянный шеварийский башмак. К тому времени вся покрывшаяся красными пятнами и кровоточащими царапинами Ринва как раз нагнулась, чтобы почесать еще не изуродованные ноготками, но, видимо, изрядно зудящие икры. Не раздумывая, правильно он делает иль нет (на поиски иного варианта все равно не было времени), Дарк одним резким прыжком подскочил к девушке вплотную и с силой ударил надетым на правую руку башмаком по ее беззащитному затылку.

Ничего не сказав, а только жалобно крякнув, больная мгновенно лишилась сознания, и ее обмякшее тело повалилось в своевременно подставленные руки Аламеза. Бережно опустив девушку на камни, Дарк ничего не стал объяснять только-только закончившему изнурительный процесс выведения жидкости Вильсету, а тут же принялся одевать бесчувственную Ринву в шеварийскую одежду. Начал он с натягивания чулков, самого трудного по уже приобретенному опыту действия.

– Чего творишь? – прозвучал за спиной успешно натянувшего правый чулок на девичью ножку и взявшегося за левый моррона слабый, немного побулькивающий голосок страдающего не только от потери сил, но и от икоты разведчика.

– А ты, что ль, не видишь, красавицу нашу одеваю… – невозмутимо ответил Дарк, не отрываясь от довольно-таки трудного дела. – Помочь мне не желаешь?

Обернувшись, Аламез пожалел, что спросил. Его предложение было, мягко говоря, неуместным. Уставший, как будто только что в одиночку разгрузил пару телег с мукой, Вильсет полулежал на мокрых камнях и наблюдал за его действиями отрешенным, полным недоумения взором. Крамберг явно не понимал, где он находится, а события последних дней стерлись из его памяти. Похоже, защитники махаканских границ сильно ошиблись, посчитав, что долгое пребывание в бочонках с вином парочки непоседливых спутников Дарка обойдется без последствий. Впрочем, возможно, главным виновником вялого и плачевного во всех смыслах состояния разведчиков было не само необычное заключение, а процесс телепортации в емкостях с алкогольной жидкостью. Вероятно, именно магическое перемещение в неподходящей среде и привело к нежелательным побочным эффектам.

– А мы, собственно, где? Что это за дыра такая? – подтвердил опасения Аламеза Крамберг, медленно обводя затхлую и зловонную (в основном по его милости) пещеру унылым взором.

– Соберись, солдат! Напряги извилины! Назови последнее, что ты помнишь! – приказал Дарк по-армейски четко и строго, не желая тратить на вводную часть разговора ни минуты больше времени, чем она заслуживала. Как известно, хорошо поставленный командный глас заставляет мыслишки солдат шевелиться быстрее, да и имеет чудесное свойство, отрезвлять хмельные головы, что сейчас было весьма кстати.

– Помню баррикаду, бой… – едва шевеля непослушным языком, прошептал Вильсет, закрыв глаза. – Мы с Ринвой бьемся вместе с гномами против шеварюг… Тебя почему-то не вижу… А, нет, это не последнее, потом еще склока с гномами была, но когда уже мы атаку отбили… Шмотки наши пропали, да и ты куда-то задевался, вот Ринва с коротышками и сцепилась…

«Ну, слава Небесам! Память вроде бы не пострадала! Помнит все до последней минуты, пока ему махаканцы кулачищем по башке не треснули!» – с облегчением подумал Дарк, обрадованный сразу двумя благоприятно сложившимися обстоятельствами: тем, что второй чулок натянулся на девичью ножку гораздо быстрее первого, и тем, что ему не придется отвечать на наиглупейшие вопросы компаньона: «Кто я, а кто ты?», «Что за девица с нами?», «Как под землей оказались?», «Куда бредем?» и «Зачем ты ее одеваешь, когда логичней раздевать?».

– Потом еще помню, меня в бочонок запихивают, но это уже смутно, – добавил Вильсет, попытавшись приподняться, но тщетно.

Глупо было бы предполагать, что первая попытка окажется удачной, к примеру, Дарк и не рассчитывал, что развалившееся на камнях тело попутчика сможет принять вертикальное положение ранее пятой или шестой. Но он ошибся, уже третий заход Крамберга увенчался успехом. Разведчик не только поднялся на ноги и на них устоял, но и сделал пару робких шажков в сторону уже заканчивающего натягивать на девушку штаны Аламеза. Правда, эта небольшая прогулка далась Вильсету с трудом и была, судя по его сморщившемуся лицу, весьма и весьма болезненной. Впрочем, именно этот факт ничуть Дарка не удивил. После такого количества выпитого, переработанного внутри организма и выведенного наружу в виде вторичного, годного лишь для удобрения или дезинфекции, продукта – чудо, что Крамберг вообще мог ходить.

– Так все ж… – попытался повторить свои вопросы Вильсет, но был грубо прерван как суровым взглядом на миг оторвавшегося от дела моррона, так и емким словом «Заткнись!», произнесенным с весьма убедительной интонацией.

– Времени языками чесать нет! Вместо того чтоб болтать, лучше одевайся! – произнес Аламез, кивнув на кучу трофеев. – Все, что там есть, бери, только плащ не тронь! Я его надену! А я пока кратко диспозицию изложу, если ты, конечно, способен два дела одновременно делать: срамоту прикрывать и что-то воспринимать.

– Способен, – ответил Вильсет и в знак подтверждения чересчур интенсивно кивнул, так что чуть не потерял равновесие и не упал на сидевшего на корточках моррона.

– Махаканцы народ добрый и сговорчивый, но дамских истерик терпеть не могут, так что не обессудь уж, что тя заодно с Ринвой в бочонок закатали, – пояснил Дарк, наконец-то завязав на животе Ринвы неуклюжий тряпичный пояс и приступив к самому трудному делу, к возне с тонкими, скользкими надколенными ремешками и перепутавшимися подвязками. – Первая атака, в отражении которой вы поучаствовали, действительно была отбита, но затем мертвяки гномов, или, как себя они величали, Сыны Великого Горна, не удержали пограничного рубежа и отступили к ближайшему гномьему городу Аргахару.

– Почему «величали», почему в прошедшем времени? – задал вполне разумный и уместный вопрос Вильсет, решивший, что ему проще одеваться сидя, и грузно шлепнувшийся на камни.

– Потому что их уже нет, потому что они все до одного погибли на крепостных стенах Аргахара, – соврал Аламез, не посчитавший нужным посвящать агента разведки в подробности совместного с махаканцами отступления. Во-первых, на данный момент это было совершенно не важно, а во-вторых, герканской разведке не стоило знать ни о Великом Горне, ни о том, что было сокрыто в тайном зале городского храма. – Но перед тем как погибнуть и уже не воскреснуть, гномы отвели меня к старому телепорту, туда же и бочонки с вами откатили. Вот мы и перенеслись в окрестности Марфаро, бывшего гномьего города, который шеварийские вампиры захватили первым. Таким образом, мы уже близки к конечной точке маршрута. Тоннель, соединяющий цитадель клана Мартел с подземельем Махакана, находится где-то поблизости, возможно, всего в нескольких часах пути.

– Славно, – кивнул Вильсет, на удивление быстро приходящий в себя. – Ну а что поблизости творится? Только не говори, что ты сразу же бочонки вскрыл, а потом сидел да глазел, как мы из них, подобно тараканам, на пару выползали. Поди, уже разведку местности провел? Одежонка-то явно с дохляков снята, трупы, поди, где-нить недалече прикопаны…

За то время, пока Аламез справился с подвязками на одной ноге девушки и только приступил к завязыванию ленточек на второй, Крамберг уже почти оделся. Вильсет ловко влез в узковато приталенные шеварийские штаны и с поразительной скоростью справился с чулками да перепутавшимися лентами. Сейчас он уже натягивал на ноги башмаки и оценивающе поглядывал на куртки, выбирая, какую надеть самому, а какую оставить Ринве. Сразу было понятно, что разведчик уже не впервой носил нелепые одежды шеварийских ремесленников. Не исключено, что до начала войны он какое-то время прожил в Шеварии, поэтому и лопотал на вражеском языке, как на родном.

– Диспозиция такова, – не стал вдаваться в подробности Дарк, по достоинству оценив догадливость спутника. – Шеварийцы ведут в окрестности горные разработки. Прямо рядом с пещерой находится один из карьеров. Работают там гномы, но это совсем не те гномы, которых ты видел на заставе. Это их потомки, оболваненные с рождения, выращенные, как безропотный скот, с одной лишь целью – добывать руду. На их помощь нам не стоит рассчитывать, более того, они преданы шеварийским господам, как собаки хозяевам. От них лучше держаться подальше… Первичная сортировка руды производится шеварийскими мастерами-надсмотрщиками прямо на месте добычи. Кстати, именно в них мы уже и переодеваемся. Вторичная, скорее всего, вблизи от руин Марфаро, по крайней мере, именно туда телеги везут руду. Нас пока не разыскивают, но это лишь вопрос времени, а именно пары-другой часов. Наше, а точнее, мое исчезновение из Аргахара явно не осталось незамеченным, да и здесь наследить пришлось, чтоб одежонку раздобыть. Не голышом же было идти…

– Это-то понятно, – кивнул Вильсет, всего за десяток секунд справившийся с тряпичным поясом и уже накинувший на плечи куртку. – Скажи лучше, зачем ты Ринву оглушил? Характер у нее, конечно, еще тот, но не думаю, чтоб она особливо на тя срываться за гномов стала б…

– А ты видел, что с ней творилось? Иль те не до того было? – перебил Дарк и, получив отрицательный ответ в виде мотания головы, продолжил: – Так теперь приподними седалище и посмотри! Чесотка у нее. Жуткая чесотка девку одолела, всю кожу на себе разодрала. Если б я на пяток минут задержался, вусмерть ся б зачесала!

– Эх, как ее! – присвистнул Крамберг, ползком переместившись ближе и наконец-то увидев в тусклом свете догоравшего факела ярко-красные пятна и кровавые царапины по всему телу девушки. – Болезнь, что ль, ее проявилась? Так вроде она говорила, что того… незаразная она да не докучавшая подобными пакостями…

– Гадать не будем! – подвел Аламез черту, приподняв бессознательную, лишь слегка постанывающую девушку за голову, и при помощи Крамберга стал осторожно натягивать на изуродованное недугом тело спутницы куртку. – Главное, до лекаря какого быстрее добраться, а что это и как страдания красавице нашей облегчить, уж на месте и решим.

– Да где ж его, лекаря, взять-то?

– Ты не болтай, а слушай! – со злостью произнес Дарк, сверкнув глазами. – Иль уже позабыл армейскую науку, что языком не треплют, пока старшие говорят!

В отличие от Ринвы, Крамбергу и в голову не приходило оспаривать старшинство моррона, потому что, во-первых, разведчик знал, кто рыцарь на самом деле, а во-вторых, уже довольно долго по меркам военной поры проходил под его началом и ни разу не разочаровывался в своем командире.

– Да я ж только спросил… – произнес Вильсет виновато и инстинктивно отполз на пару шагов назад.

– План действий такой, – продолжил Аламез уже спокойно и попутно застегивал куртку на груди у девицы. – Берем Ринву в охапку и тащим попеременно. Коль очнется, башмаком по голове бей, сонную артерию пережимай, в общем, все, что угодно делай, но лишь бы она раньше времени в сознание не приходила.

– Ясно, – кивнул Вильсет, согласный с морроном в том, что пока больной лучше оставаться без сознания.

– По дороге к городу, то бишь к месту сбора руды, мы шеварийцев встретить можем. Мелких группок опасаться не стоит, если это, конечно, не солдаты и не вампиры, ну а от отрядов горняцких да патрулей придется прятаться. С ними встречаться опасно, несмотря даже на весь наш маскарад. Хоть Марфаро в руинах лежит, но рядом наверняка шеварийцы жилища построили. Раз они здесь обитают да за добычей следят, то должны же где-то жить. Как бы убого ни было их поселение, но наверняка в нем один лекаришка да имеется. Плохонький, конечно, какой-нибудь пьянчужка-костоправ, который кроме переломов да похмелья ничего целить и не умеет, но нам его познания ни к чему, нам его запасы нужны: бинты, нательные мази для заживления ран, одним словом, все, что зуд кожный снять поможет.

– А коль не поможет? – осмелился вставить слово Вильсет, что, однако, на этот раз не разозлило Дарка.

– Там поглядим, что да как… – ответил моррон, бережно опуская полностью одетую красавицу на камни. – Обождем несколько часов в домишке лекаря, затаимся на время. Коль лечение наше Ринве поможет и она обузой не станет, дальше вместе пойдем, ну а коль нет, то уж извиняй… – Аламез развел руками, показав этим жестом, что иного выбора нет. – Придется ее оставить, бросить, так сказать, на произвол судьбы. Если, конечно, хочешь, можешь при ней сиделкой побыть, а я к врагам в логово один отправлюсь…

– Ну уж нет! – замотал Крамберг головою. – Я с тобой, Дитрих. Вдвоем сподручней, да ты и языка не знаешь…

– Не хочу тебя расстраивать… – усмехнулся моррон, понявший истинную причину привязанности разведчика, – …но в цитадели клана Мартел без разницы, знаешь ты шеварийский или нет. К тому же шанс, что мы там оба головы сложим, настолько велик, что я бы на твоем месте подумал, что для тебя меньшее зло: смерть в бою да в пыточных муках или прослыть трусом в глазах фон Кервица?

– А я уже подумал, я с тобой! – заявил Крамберг уверенно, но абсолютно без напускного пафоса.

– Ладно, поживем, увидим, – подытожил моррон, сам не знавший, что его в ближайшем будущем ожидает, и не желавший ни секунды о том задумываться. – Факел вот-вот погаснет, нам двигаться пора. Сам-то ты как, идти можешь?

– Могу, – кивнул Крамберг, и в подтверждение того, что уже способен твердо стоять на ногах, резко поднялся и, вытянув перед собой руки, быстро сделал несколько приседаний, а затем, для пущей убедительности, перевернулся,встал на руки и несколько секунд на них простоял, причем ни чуточки не покачнувшись.

– Убедил, – кивнул Дарк, пораженный, насколько быстро разведчик сумел собраться с силами и побороть последствия похмелья, усугубленные болью в промежности. – Тогда Ринву первым ты тащишь. Давай-ка, взваливай девицу на плечи, да и не забудь волосы ей под шляпу заправить! Не думаю, что в подземелье женщины есть. Ну, а коль парочка потрепанных прелестниц даже и водится, то они явно мастера не горняцкого дела… – произнес Дарк с печальным смешком и, поднявшись на ноги, направился к выходу из пещеры.

– Может, ты хоть палки с гвоздями мне дашь? – спросил Вильсет вслед. – У самого-то вон, меч на боку мотается.

– Нет, не дам, – произнес Дарк, скупо покачав головой. – У костра четыре меча шеварийских валяются. Мимо пойдем, подберешь! Чай, ради такого дела и нагнуться не грех!

Аламез не стал объяснять, насколько грозно для врагов пропитанное редким ядом оружие. Моррон устал и не хотел попусту утруждать язык объяснениями, а голову подбором слов, тем более что в первом же бою Крамберг сам быстро понял бы, какая убийственная мощь сокрыта в этих убогих с виду «палках с гвоздями». Жаль только, что, как недавно выяснилось, она действовала далеко не на всех. Некоторые люди были не восприимчивы к яду «матерого убийцы».

* * *

Хорошего хозяина отличить от плохого не так уж и сложно, достаточно взглянуть на забор его дома да бегающую по двору скотину. Если поросята упитанны, а пес на цепи не завшивел, значит, мужик работящ и не лежит на завалинке без дела. Если же наоборот, то это означает, что здесь проживает ленивый увалень, ценящий собственный покой гораздо больше, чем достаток, и относящийся к собственному добру как к чужому.

Хоть шеварийцы уже довольно давно обосновались в подземелье, но все равно относились к новым территориям, как к чужим владениям, из которых хотели выкачать все ресурсы и при этом не дать ничему взамен. С первых же минут, как троица герканцев вступила на дорогу, по которой то и дело ездили нагруженные горной породой телеги, Дарк не мог избавиться от странного ощущения, что окружающий мир не настоящий, а всего лишь иллюзия, жалкая декорация, где все держится на ржавых гвоздях да на честном слове. Как ни странно, но заброшенные, уже давно заваленные камнями, поросшие дикой травой да изъеденные влагой караванные пути Махакана, по которым ему совсем недавно приходилось брести, выглядели куда более ухоженными и величественными, чем только что обновленная дорога, идущая от карьера к Марфаро. Несмотря на пыль, грязь и запустение, царившее теперь на торговых трактах когда-то величественного Махаканского Сообщества, идя по ним, Аламез чувствовал величие былого и основательность подхода гномьих мастеров ко всему, в том числе и к обустройству дорог, переживших их на долгие годы. Здесь же, на территориях, обжитых шеварийцами, этого ощущения не возникало. Упадком тут и не пахло, но зато бросалось в глаза наплевательское отношение к делу новых хозяев.

На дороге, по которой они с Вильсетом шли, инстинктивно стараясь держаться ближе к обочине, лишь кое-где имелись небольшие участки, выложенные еще в давние времена булыжниками. Куда подевались камни из старой мостовой, обтесанные и уложенные еще вольными гномами в эпоху процветания подземного государства, оставалось только гадать. Наверное, шеварийские первопроходцы разобрали дорожное покрытие для возведения собственных домов и иных целей, поскольку не предполагали, что когда-нибудь будут в пещерах что-либо добывать и, соответственно, перевозить по тоннелям грузы. Их же нерадивые потомки не стали утруждать себя восстановлением гномьих дорог, а только расчистили их от камней, немного расширили по краям, практически лишив обочин, да на тех местах, где влага сотворила ямы да рытвины, соорудили временные деревянные помосты. Конечно, телегам по ним было ездить удобно, но доски из-за сырости быстро гнили, а хозяева карьеров и ферм, которые было бы более уместно назвать тюрьмами под открытым небом, не удосуживались за ними присматривать и регулярно их обновлять. В результате чего дерево помостов гнило и быстро превращалось под колесами тяжелых повозок в обломки да в зловонную, сырую щепу, которая мерзко пахла, отвратительно хлюпала под ногами и в которой к тому же ползала какая-то мелкая живность.

Именно этот прискорбный факт и заставил Аламеза разочароваться в шеварийских башмаках, в которых и ходить было удобней, чем в кожаной обуви, и ноги гораздо меньше прели. Однако у сапог было два существенных преимущества, которых в данный момент что Дарк, что его спутник были лишены (Ринва не в счет, она покоилась у Крамберга на плече и не ступала по гнилым настилам). За их высокие голенища мерзким букашкам не удалось бы заползти, да и сапоги никто не пытался сожрать. Деревянная же обувь, как только соприкоснулась с трухой, мгновенно подверглась нападению полчищ крошечных паразитов. Оставалось только гадать, как по этой дороге ходили шеварийские мастеровые: то ли они вовсе и не ходили, а только разъезжали верхом да на телегах, то ли передвигались аккуратно, обходя помосты стороной и карабкаясь по камням, вместо того чтобы смело, как герканцы, ступить на огромное покрывало из древесной трухи.

Впрочем, сохранность башмаков, густо облепленных букашками, впившимися во вкусную древесину, подобно клешням, крохотными лапками и зубками, моррона мало волновала. Их стенки были толстыми, и сколь голодны ни были бы паразиты, но за несколько часов пути до поселения горняков на месте гномьего города им было их насквозь не прогрызть. Раз уж так получилось и лазутчики совершили глупость, наступив на труху, то теперь им было проще раздобыть новую обувь, чем бороться за ее сохранность, тем более что ни у идущего немного впереди Аламеза, ни у следовавшего за ним с Ринвой на плечах Крамберга абсолютно не было времени, чтобы смотреть под ноги.

Почти каждые пять минут на довольно оживленной подземной дороге что-то происходило, и лазутчикам приходилось либо прятаться за камнями, либо притворятся троицей изрядно подвыпивших мастеровых, скучающих на обочине, пока их четвертый «воображаемый» собутыльник чуток облегчится. Наиболее талантливо исполняла роль пьяницы, конечно же, Ринва. Ее вальяжно развалившееся на камнях тело и красные-прекрасные щеки не вызывали у случайных прохожих подозрений. Им сразу становилось понятно, что юный паренек очень сильно перебрал, а его более опытные в хмельном деле коллеги исполняют товарищеский долг, стараясь дотащить его до постели.

К счастью, подобные спектакли маленькой труппе герканских бродяг устраивать приходилось нечасто, только пару раз, когда мимо проходили горняки-мастеровые да те шеварийцы, кто занимался разведением гномов на фермах. На телеги же, как груженные рудой, так и возвращающиеся порожняком на карьер, Дарк с Вильсетом внимания совсем не обращали, разве что прижимались к обочине, когда те проезжали мимо. Выращенным, как рабам, возницам-гномам, не было дела, что делают их господа пешком на дороге. Они лишь кланялись переодетым в шеварийские наряды диверсантам и, тут же смиренно потупив взоры, проезжали мимо. В остальных же случаях путники не полагались на удачу, а поспешно прятались, когда в камнях, а когда и в густых зарослях диковиной подземной растительности, которую, естественно, никто не удосуживался выпалывать или хотя бы стричь. Трофейные одежды, конечно, делали их внешне похожими на шеварийцев, но это был более подходящий маскарад для горняцкого поселка, до которого еще предстояло добраться. Встреч же на дороге с большими группами людей лучше было избегать. Всего один нелепый ответ на заданные им вопросы, и шеварийцы раскусили бы, что перед ними не соотечественники, а переодетые чужаки.

До первой развилки дороги особо волноваться герканцам не приходилось, а вот после нее и до самого конца пути бедолагам то и дело приходилось скрываться, как от пеших патрулей стражи, так и от отрядов гномов, ведомых несколькими надсмотрщиками, как с работ, так и на работу; как на карьеры с фермами, так и в иные места, о которых довольно мало знавшим о подземной жизни чужакам оставалось только догадываться. Поскольку под землей не было солнца, не придерживались шеварийцы и привычных представлений о дне и ночи. Добыча велась круглосуточно, что, естественно, не могло не сказаться на интенсивности движения по подземным путям. Дорога практически не оставалась пустой, так что троице приходилось продвигаться к городу мелкими перебежками от одного укрытия к другому. Особо туго пришлось после второй, последней на их пути развилки. Вблизи от Марфаро на дороге стали появляться не только пешие патрули, но целые армейские отряды, конные разъезды, повозки с инструментами да провизией и даже кареты, каждая вторая из которых была украшена гербом.

Вильсет был в шоке от увиденного. Он никак не ожидал, что подземелье настолько обжито, ну а Дарк хоть и удивлялся, но все же не так сильно, поскольку понимал, в чем крылась причина. Марфаро был не единственным гномьим городом, захваченным шеварийцами, и так уж получилось, что после последнего поворота дороги они вышли на тракт, ведущий к другим городам, находившимся в глубине Махакана. Ну а так как вход в подземное царство с поверхности был всего один, то и большаков было немного, не исключено, что этот был единственным.

Непонимание же у моррона вызывало нечто иное, а именно, зачем шеварийским вампирам понадобилось нагонять под землю столько народу и вести добычу именно здесь, а не более простыми и дешевыми способами: карьерным на поверхности земли или методом пробивки отдельных шахт. «Что было в махаканской руде особенного? Для чего она понадобилась кровососам в таком огромном количестве? Что они собираются с ней делать?» – эти вопросы кружились в голове Аламеза и не давали ему покоя. Пока что ответы, которые он нашел, не проясняли ситуацию в целом, а лишь сужали круг поиска истины. Руда Махакана явно содержала в себе редкие элементы, которые было не найти в иных местах, а если и посчастливится, то не в таком умопомрачительно огромном количестве. Что же касалось практического применения добытой породы, то клан Мартел явно не собирался ни продавать уникальные сплавы, которые из нее получал, ни вооружать более крепкой броней и надежным оружием шеварийскую армию. Во-первых, в этом не было смысла, люди прекрасно убивали друг дружку на полях сражений и тем, чем были на данный момент вооружены, а во-вторых, все, что становится массовым, довольно быстро обесценивается. Затраты по освоению подземелий ни за что бы не окупились, если бы изделия из махаканской руды выставлялись на продажу в таких объемах. Вывод был очевиден, шеварийские вампиры добывали руду только для внутреннего потребления и совершенно в других целях, нежели повышение боеспособности шеварийской армии. Наверняка она им понадобилась для воплощения в жизнь знаний, которыми обладали только они, но для чего именно, Дарк не мог и предположить. Скорее всего, затруднился бы с ответом и Мартин Гентар, поскольку некромант не был умевшим читать чужие мысли провидцем, а всего лишь ученым, который далеко не все на свете знал.

Размышления – хорошая вещь, они не только позволяют добираться собственным умом до сокрытой истины, но и скоротать долгие минуты ожидания. В последнем укрытии, а именно в густых и колючих кустах, путникам пришлось неподвижно пролежать около часа, пока на оживленной дороге не возникло короткое затишье. Дарк измучился, хоть и пытался отвлечь себя разными мыслями, а вот Крамберг к вынужденному пролеживанию боков отнесся с большим спокойствием. Он то подремывал, время от времени потихоньку меняя позу, то пресекал попытки Ринвы прийти в сознание несильным, но резким ударом каблука ее же башмака по затылку.

Когда же на недолгое время дорога оказалась пустой, оба путника мгновенно вскочили и, превозмогая вялость в затекших конечностях, что есть сил понеслись вперед, к видневшемуся впереди повороту тоннеля, повернуть за который так и не успели. Слух бегущих мгновенно уловил дружный топот ног маршировавшего в их сторону отряда. Аламез не растерялся и за считаные доли секунды сообразил, где лучше спрятаться. Скупо бросив напарнику через плечо краткий и четкий приказ «За мной!», Дарк побежал к стоявшей на обочине телеге, на которой уже не было груза, за исключением ржавого, сбитого молотка да вороха протертых до дыр тряпок, а рядом с ней валялось расколовшееся почти пополам заднее колесо. Добежав до нее, моррон мгновенно упал и ловко заполз по-пластунски под днище, увлекая за собой и котомку. К сожалению, из-за нехватки места поступить точно так же Крамберг не смог, но разведчик на ходу сориентировался и нашел достойный выход из сложной ситуации. Скинув с плеч Ринву и запихнув ее бессознательное тело под телегу чуть ли не пинком ноги, Вильсет быстро нагнулся, подхватил разломанное колесо и одним точным броском закинул его на место возницы. Затем находчивый разведчик тут же вооружился молотком и принялся для вида стучать по месту разлома, как будто питая надежду починить отслужившее колесо, которое уже пару годков назад пора было отправлять на свалку или лучше в печь.

Сделал он это весьма своевременно. Едва рукоять столярного инструмента коснулась ладони разведчика, как из-за поворота дороги показались первые ряды небольшого отряда лучников.

– Чо, чумазявка горняцкая, поломкалась?! Меньше с гномьем на дряхлом возу кувырявкаться надоть! Чо, неужто взаправду, вам, горнявкам, пузаны подземельные милее девок будут?! – донесся до слуха лежавшего под телегой моррона задорный и задиристый голосок одного из шеварийских стрелков, тут же нашедший поддержку сослуживцев, выразившуюся как в дружном хохоте, так и еще в паре-другой более привольных реплик на эту же тему. – А чо? Мне о том девка разгульна поведкала… К ним на усладу редко горнявки захаживают…

– Ляхами шевелявкай, солдапер, пока промеж них молотило не встряло! – сурово произнес Вильсет и, оторвав нахмуренный взор от колеса, пригрозил шутнику молотком. – У меня и колесявка найдется, чтоб в хлебало раззявистое впихать!

– Да, ладно, горнявка, не серчай попусту! Пузаны – не овцы, позору тут не особливо много! – парировал напоследок любитель острот и, возможно, продолжил бы перепалку, да только уже порядком удалился, а покинуть строй продолжавшего движение отряда, естественно, не отважился.

В который раз моррон убедился, что худа без добра не бывает и всякое зло при умелом подходе может обратиться благом. Шеварийские солдаты скучали на марше и поэтому спонтанно затеяли небольшую словесную перепалку с чинившим поломавшуюся телегу горняком, роль которого Крамберг отменно исполнил. Ни один из служивых не додумался опустить взор вниз и хотя бы мельком взглянуть под телегу, из-под которой торчали левый локоть, коленка и башмак не уместившейся целиком Ринвы. Но еще ранее стечение обстоятельств заставило Дарка спрятаться под телегой, и именно отсюда, из-под грязного, пропахшего гнилой капустой да тухлыми яйцами воза он заметил прикрепленный слишком низко к скале, практически на уровне колен, дорожный указатель: «Рудно скопище / Горняво поселье». Они с Крамбергом все же добрались до конца своего опасного и довольно долгого путешествия, хоть мимо места вторичной сортировки руды им предстояло еще пробраться, а в поселение горняков умудриться каким-то чудом попасть.

(обратно)

Глава 4 Все ближе и ближе к цели

Любое путешествие дарует много открытий, и чем неспокойней оно проходит, тем шире раздвигаются границы познания. К примеру, в тот день Дарк узнал, что лежать под старой телегой на острых камнях куда удобней, чем в колючих кустах, где тело страдает не только от мелких шипов и едкого запаха растения, но и от набегов многочисленных букашек и мошкары. Четверть часа, проведенная под поломанной повозкой, пронеслась практически незаметно, и когда пригревшийся, использовавший бесчувственное тело девушки, как огромную подушку, моррон так расслабился, что подумывал вздремнуть, Крамберг подал сигнал, что в округе все спокойно и можно покинуть убежище.

Из-под повозки Аламез выполз в расстроенных чувствах, но спутнику того не показал. Накинув на плечо котомку со смертельным оружием, весьма походившую на обычную, но очень потрепанную дорожную суму, Дарк деликатно запихнул ногой выпирающие наружу конечности Ринвы под телегу. Затем моррон, подав Вильсету знак оставаться на месте и продолжать притворяться чинящим колесо горняком, медленно пошел к повороту дороги, ведь прежде чем двигаться дальше, нужно было взглянуть, а что за ним скрывалось. Ситуация позволяла такую неспешность. Неизвестно почему, но интенсивность движения по дороге телег, карет и пеших отрядов заметно упала. После отряда лучников мимо них прошло не более двух-трех дюжин человек, проехало не более трех телег и всего лишь одна небольшая карета.

Открывшаяся взору Аламеза картина, с одной стороны восхитила, а с другой – вызвала отвращение; в одном смысле порадовала, а в ином весьма огорчила. Примерно такие же неоднозначные чувства испытывает человек, забежавший в кусты по малой иль великой нужде и обнаруживший там еще теплый труп молоденькой красавицы. Природой в сердца мужчин заложен инстинкт любоваться прелестями женского тела, даже если они частично уже потеряли свою красоту. Но близость чужой смерти и печальные мысли о том, что же здесь недавно произошло, не позволяют насладиться видом увядающего «цветка». Прекрасное и ужасное сталкиваются в голове случайного свидетеля преступления, и это весьма замедляет мыслительные процессы.

Глазам застывшего на месте, обомлевшего моррона предстало огромное подземное плато, поражающее своей природной красотой, удачно подчеркнутое светом множества горевших где-то вдали факелов и костров. В самом центре, пожалуй, самой большой пещеры из тех, которые он видел, и раскинулся махаканский город Марфаро, точнее, его обезображенный землетрясением, временем, а затем уж и пришедшими в подземелье людьми труп, печально именуемый руинами. Небольшая подземная река, лениво несущая свои воды куда-то на юго-восток, отделяла изрядно разрушенные стены города от худо-бедно восстановленного махаканского тракта, простиравшегося далее на север, наверняка именно туда, где и находился выход из подземелья в наземный мир или сразу во вражескую цитадель. К самому же городу от большака вело довольно широкое ответвление, невымощенное, но целиком устланное деревянными помостами, почти новыми, на которых издалека не было заметно следов гнили. Через речушку был возведен хоть деревянный, но довольно основательный крепкий и широкий мосток, перед которым находился небольшой военный кордон.

Видимо, стражи как таковой в подземелье не было, а все важные объекты охранялись обычными армейскими отрядами. Шеварийские пехотинцы у въезда на место сбора и вторичной сортировки руды несли службу весьма и весьма формально, поскольку и в мыслях не допускали, что сюда может проникнуть враг. Заступив на пост, они даже не облачились в доспехи, да и на проходивших мимо их походного застолья возле костра горняков или проезжавшие телеги лишь изредка поглядывали. Впрочем, это было немудрено и легко объяснимо. Возницы-гномы и их остальные сородичи были выращены, как смиренные рабы, и бунтарским идеям в их головах просто-напросто неоткуда было взяться. Что же касается шеварийских рабочих и мастеров, то их лица уже давно примелькались, стали привычными и обыденными, словно красивый, но наверняка уже наскучивший служивому люду подземный ландшафт.

Как город Марфаро уже давно прекратил существовать, но на его руинах, по большей части разрушенных не стихией, а разобранных человеческими руками, взросла новая жизнь, далекая от красоты, с эстетической точки зрения уродливая, но зато весьма бурная и деловитая. Переделанный и заново обжитый шеварийскими мастеровыми город напомнил Дарку большой, черствый, растрескавшийся пирог, из которого нерадивая хозяйка взяла да и вырезала окончательно испорченную середину, тем самым поделив его на две невкусных, но еще годных к употреблению в пищу горбушки. Там, где раньше находился центр города и прилегавшие к нему богатые кварталы, теперь простирался огромный пустырь, на котором не было ничего, кроме залежей камней и обломков строительного мусора, свозимого сюда, похоже, со всей округи. Следами былого являлись лишь торчащие из каменистой почвы низкие основания стен когда-то возвышавшихся здесь домов. То, что не уничтожила природа, затем разобрали по камушку для собственных нужд захватчики, обосновавшиеся на западной и восточной окраинах разрушенного и вымершего махаканского города.

Восточная часть была ближе к дороге и густо застроена производственными цехами, судя по всему, сталеплавильными, а также невзрачными подсобными домишками и крытыми складскими площадками. Именно туда в основном и направлялись везшие руду телеги. Похоже, гном, с которым Дарк разговаривал на карьере, сам точно не знал, что творится в городе, а точнее, как принято у нынешних обитателей подземелий называть «место сбора руды». Здесь явно производилось не только окончательное отделение насыщенной породы от малоценного шлака, но и металлургическая обработка руды. По крайней мере, телеги, переезжавшие через мосток и направлявшиеся не в сторону карьеров, а дальше по тракту на север, везли большие стальные листы, тщательно завернутые в мешковину. Кузниц, в привычном смысле этого слова, в Марфаро не было; из отсортированной руды выплавлялась лишь сталь, ну а что из нее делали потом, оставалось только гадать.

От мостка по дорожке, ведущей к западной окраине, шел в основном лишь пеший люд. Там, судя по всему, и находилось небольшое поселение горняков и прочих шеварийских рабочих, командовавших многочисленными «стадами» гномов. Из-за почти уцелевших в том месте крепостных стен не видны были крыши жилищ, но, судя по общей площади, поселок был довольно большим, а народу в нем жило раза в три-четыре больше, чем Аламез изначально предполагал. В таком поселении, да еще находившемся вдали от больших городов, просто не могло не быть собственного аптекаря да лекаря, тем более что горняцкое дело и выплавка стали не менее травмоопасны, чем война. Переломы, ушибы, ожоги и прочие увечья в результате несчастных случаев наверняка происходят на плавильнях и складах чуть ли не каждый день.

Большее, чем изначально Дарк предполагал, число жителей рабочего поселения играло на руку чужакам. Это обстоятельство внесло довольно существенную поправку в планы Аламеза и на практике означало, что шансы без стычки с солдатами миновать кордон да перейти через реку были довольно велики. Если на руинах Марфаро обитала хотя бы треть или половина тысячи человек, а не какая-то жалкая сотня, то часовые явно не знали всех до единого в лицо, даже если бы служили здесь с самого начала добычи. Пьяный горняк, которого товарищи тащили бы домой, подхватив под руки, бесспорно, привлек бы внимание расположившихся у костра солдат, но не заставил бы их приподняться с насиженных мест.

Как известно, пьянство – всего лишь свинство, а не порок и уж тем более не проступок и не преступление. Перепившего мужика солдаты всегда поймут и простят, поскольку сами частенько грешат согревающими душу напитками. Вид перепившего лишь смешит, если, конечно, им не является близкий тебе человек и если едва стоящий на ногах, ничего не соображающий, но весьма агрессивно настроенный пропойца не пытается измутузить тебя кулачищами, случайно перепутав с заклятым обидчиком или явившимся за ним бесом.

К тому же иного выхода у них с Крамбергом просто-напросто не было. Подземная речушка вряд ли была глубокой, да и хищной рыбы в ней явно не водилось, но открытое, хорошо просматриваемое со всех сторон пространство пещеры делало невозможным переправу что вброд, что вплавь, тем более с телом девицы на руках. Часовые заметили бы подозрительную троицу еще задолго до того, как та приблизилась бы к берегу. Оставлять Ринву одну на тракте было нельзя, причем как под телегой, так и в зарослях. Очнувшись одна, да еще непонятно где, девица либо натворила бы глупостей, либо банально зачесала бы себя до смерти. Тащить же разведчицу, перекинув через плечо, было явным провалом, как, впрочем, и попытка перевезти спутницу в бессознательном состоянии на телеге. У шеварийцев не принято подвозить попутчиков, да и повозку, которая бы направлялась не к производственным цехам на восточной окраине, а в жилую, западную часть города, можно было прождать несколько долгих часов.

Осмотр того, как испоганили шеварийцы первозданную красоту махаканского подземелья, к которой прежние хозяева наверняка относились более бережно, продлился не долее двух-трех минут. За это время по неожиданно ставшей пустынной дороге никто не прошел и не проехал, что также слегка изменило первоначальную точку зрения моррона, наивно предположившего, что вынужденные работать и жить глубоко под землей шеварийцы позабыли различия между днем и ночью. Видимо, несмотря на отсутствие здесь солнца, горняки-поселенцы все же сохранили привычное представление о времени суток. Сейчас наверняка уже настала пора, которую с большим допущением, но все же можно было назвать поздним вечером или началом ночи.

Завершив разведку местности, Аламез поспешил вернуться к телеге, где и опечалил пронесшего напарницу весь предыдущий путь на плече Крамберга возмутительно несправедливым заявлением, что до лавки лекаря Ринву придется вести под руки, причем мучиться с бессознательным телом предстояло обоим.

* * *

Вампир Сонтерий не спал, хоть ему очень-очень хотелось заснуть, чтобы проснуться не важно когда, но вдалеке от этого места, в котором он был вынужден безотлучно находиться вот уже десять долгих лет. Его заточение в прекрасных апартаментах, которыми и герцог не побрезговал бы, началось с тех самых пор, как клан Мартел уже перестал довольствоваться властью над Шеварией и решил усилить свое влияние в мире людей. Именно тогда бессменный глава и основатель клана, герцог Теофор Мартел, издал указ, запрещающий всем без исключения сотрудникам научного корпуса покидать пределы находившихся под властью клана подземелий. Рядовым членам лабораторных групп было проще, они могли ненадолго отлучаться в пещеры покоренного Махакана и проводить там исследования. Что же касается ведущих ученых клана, то есть шефов лабораторных групп и заместителей командиров всех трех исследовательских бригад, то запрет был еще суровей. Им требовалось личное разрешение графа Норвеса, чтобы ненадолго выйти за ворота подземной цитадели. Как нетрудно догадаться, получить его было гораздо сложнее, чем награду из рук самого герцога.

Сонтерий мечтал очутиться в какой-нибудь далеко-далекой стране, где никто и никогда не слышал о вампирах, а политические интриги, мелочные склоки чиновников и дворян не вырывались за пределы королевского дворца. Вампир мечтал о покое, одиночестве, тиши и абсолютной свободе, не омраченной гонениями церкви и отсутствием средств, то есть о том, что потерял, когда был обращен и сразу же получил свою первую должность в научном корпусе самого могущественного из всех вампирских кланов.

Лежа в собственной ванне, наполненной отнюдь не кровью, а обычной теплой водой, Сонтерий подремывал, время от времени окидывал беглым взором свое далеко не юное, но крепкое и полное жизненных сил тело и уже в который раз (в сотый или в тысячный) задавался одним и тем же вопросом: «А не настала ли пора в корне поменять свою жизнь?» Проживший века ученый муж уже не помнил, когда впервые этот серьезный, судьбоносный вопрос возник у него в голове, но зато мог точно сказать, когда впервые ответил на него: «Да, пора!»

Это случилось в конце необычайно жаркого и душного лета двести восемьдесят семь лет назад, когда двадцатипятилетнему офицеру виверийской армии наскучило проводить дни, недели, месяцы и годы в бессмысленных драках, дуэлях, пьянках, гулянках да в неустанном повышении рогатости поголовья виверийских мужей. Военные будни надоели молодому командиру пехотной роты, наверное, потому, что протекали во время скучной мирной поры. Подав в отставку, Сонтерий решил заняться наукой, для чего и поступил в столичный университет, в котором сначала проучился, а затем и преподавал в общей сложности около сорока лет. Этот отрезок жизни ученого был, бесспорно, хоть и наполнен азартом познания с неутомимой жаждой открытий все новых и новых тайн мироздания, но окрашен в черный свет лишь с редкими проблесками тонюсеньких белых пятнышек и полосок. Если абстрагироваться от позитивных эмоций, которые ученый получал, и вести речь только о достижениях, то вспомнить особо и нечего. Больших открытий в ту пору он не сделал, поскольку любое, даже самое маленькое невинное исследование проводилось под строжайшим надзором святой инквизиции, чьи служители в науке не разбирались, хоть и делали важный напыщенный вид, а то, что не могли понять своими недалекими умишками, просто запрещали. И вот когда седеющему, сгорбленному под грузом болячек профессору вот-вот должно было исполниться шестьдесят пять лет, он во второй раз сказал: «Да, пора!» и снова резко развернул корабль своей загубленной жизни.

Это произошло случайно, как будто по воле сжалившейся над стариком судьбы. Став жертвой весьма нетребовательного к пище вампира, которому вдруг захотелось испить крови из дряхлого стариковского тельца, Сонтерий не только помог себе выжить, хоть кровосос изрядно покромсал его дряблую, больную плоть, но даже оказался способен приготовить зелье, которое защитило бы его от превращения в «сына ночи». Приготовить-то он приготовил, а вот пить не стал, поскольку ему уже надоели изводящие тело болячки, да и мысли о приближении смерти отнюдь не красили серые будни старенького профессора. Обращение прошло успешно, и хоть молодость с былой красотой вернуть не удалось, но зато медленно отмиравшая плоть вновь преисполнилась сил, а наполнившаяся новыми страстями и ощущениями жизнь не стала казаться такой уж глупой, нудной и бесцельной.

Лет двадцать Сонтерий лишь наслаждался ночным образом жизни и путешествовал, держась в сторонке как от политики в любом ее проявлении, так и от своих сородичей по крови. В то время он даже не знал, кровь какого клана текла в его жилах; не знал и не хотел узнавать. Но вот настала пора, когда странствовать приелось, а желания где-нибудь осесть и присоединиться к близким по духу и, главное, крови так и не возникло. Мысленно произнесся в третий раз «Да, пора!», Сонтерий решил ненадолго вновь заняться наукой, тем более что теперь инквизиция не могла ему помешать. Он и представить себе не мог, что это «ненадолго» превратится в «навсегда». Стоило ученому мужу лишь издать три небольших и, по сути, не таких уж и ценных трактата, как клан Мартел его приметил и призвал в свои ряды вольно блуждавшего по миру сына.

Новичку с седой головой оказал честь беседы сам граф Норвес, и Сонтерий просто не мог отказаться от его заманчивых предложений и от возможностей, которые гарантировал могущественный шеварийский клан. В четвертый раз принятое решение: «Да, пора!» стало самым неудачным и даже, можно считать, трагичным, поскольку хоть многое и дало, но и привело к рабству почти на двести лет. Конечно, он многого за это время достиг, совершил открытия, о которых и не мечтал, и долгое время жил полной, насыщенной жизнью, не ограниченной ничем и ни в чем. Ему многие завидовали, и, как следствие, доносы на него частенько ложились на стол как покровительствующего ему графа Норвеса, так и других влиятельных особ, приближенных к самому герцогу. Однако его вклад в научные достижения клана Мартел был настолько высок, что ни одна из кляуз не возымела действия. Положение Сонтерия было не просто прочно, а незыблемо, но в то же время окаменело стабильно. Примерно лет пятьдесят назад ученый достиг вершины своей карьеры. Он стал заместителем командира третьей исследовательской бригады и шефом сразу пяти лабораторных групп, и это был предел, выше ученому было уже не подняться.

Ключевые посты как в науке, так и в других областях жизни клана занимали лишь титулованные вампиры, являвшиеся непосредственным потомками самого герцога, число которых не превышало полсотни. Только те немногие, кто носил на плече небольшой кругляш черной нашивки с ярко-красным ястребиным когтем, имел право управлять и вершить судьбу клана. Право это, как нетрудно догадаться, давалось с рождения, и, сколько бы обычный шеварийский вампир ни старался, титула ему было не заслужить. Выдающийся и к тому времени уже снискавший признание ученый полагал, что станет исключением из этого правила, но жестоко ошибся.

В течение последующих десяти-пятнадцати лет Сонтерий все еще надеялся, что ему доверят бригаду и сделают, как Норвеса, графом, но надежда умерла, вновь поставив рожденного виверийцем вампира перед сложным вопросом, на который он, к сожалению, вынужден был дать отрицательный ответ: «Нет, не пора!» Необходимость перемен назрела, но для их осуществления не имелось возможности. Сонтерия не устраивало его положение в клане, и он был не в силах как возвыситься, так и сбежать. Бессмысленно было искать покровительства и у Ложи Лордов-Вампиров. Со многими Лордами он был лично знаком, и сразу несколько глав других кланов желали бы видеть его среди своих приближенных. Но портить ради него отношения с высокомерным, расчетливым, замкнутым и в то же время сумасбродным и жестоким герцогом Мартел никто бы не стал.

Восприняв недовольство своим положением как неизбежное зло, Сонтерий смирился и ушел с головою в работу. Долгое время это избавляло от дурных мыслей и настроений, но как только грянула война Шеварии с Герканией, а на клан Мартел ополчилась не только Ложа Лордов-Вампиров, но и Одиннадцатый Легион, то к недовольству собственным положением в клане прибавился еще и страх неминуемо приближающегося конца. Многие, слишком многие члены клана, как рядовые, так и занимающие высокие посты, как безродные, так и титулованные, являющиеся носителями герцогской крови, были слепы и слишком сильно верили в мудрость герцога и его окружения, и лишь разрозненные единицы, вроде Сонтерия, которые свои опасения и вслух-то боялись произнести даже в очень обтекаемой, абстрактной форме, понимали, что клану Мартел грозит поражение и полнейшее уничтожение.

Его Светлость герцог Теофор Мартел переоценил силы своих последователей, да и с шеварийскими вельможами был явно недостаточно строг. Шеварийские полководцы плохо вышколили свою довольно большую и хорошо вооруженную не без поддержки клана армию, и она не могла самостоятельно противостоять вторгшимся в королевство герканским войскам. Именно из-за этого клану пришлось далеко не в самое подходящее время растрачивать злато казны на сбор отрядов наемных головорезов и умасливание союзников. Тем не менее положение дел на всех без исключения фронтах оставалось незавидным. Несмотря на все уловки и диверсии, несмотря на коварное нападение на северные провинции Геркании подкупленных кланом Мартел соседей, противник не думал останавливаться, а медленно, но упрно, продвигался в глубь Шеварии и вскоре уже должен был бы взять в кольцо осады Удбиш. Родной клан Сонтерия слишком много времени, сил и средств уделял войне на поверхности земли, в то время как дела в махаканских подземельях шли все хуже и хуже и также требовали постоянного вмешательства. Карьеры по-прежнему давали слишком много шлака и слишком мало ценной породы. Подземные хищники все плодились и плодились, не желая вымирать, и делали попытки первой исследовательской бригады их извести откровенно смехотворными. Но самая большая опасность крылась в том, что покоренные, оболваненные и порабощенные гномы были не столь уж и безопасны, как это казалось с первого взгляда. Непокорная природа махаканцев брала свое, и это несмотря на тонны порошков, которые уже были подмешаны в еду да питье мирным и безвредным с виду рабочим. Управитель подземными выработками, маркиз Анвес, не видел и не хотел видеть угрозы, но Сонтерий чувствовал, что вот-вот и горняки поднимут восстание, даже если никогда и не задумаются о том, кем были и как жили их великие предки. От дешевой гномьей рабочей силы нужно было срочно избавляться, но вельможи с «ястребиными когтями» на рукавах были столь спесивы и самоуверенны, что откровенно не видели дальше своих высоко задранных носов.

Кстати, далеко не глупый ум Сонтерия так и не мог постичь, как и, главное, для чего Его Светлость, являвшийся основателем клана, наплодил в давние времена не одного, не двоих и не троих, а с полсотни прямых наследников. Зато за последние двести лет, что ученый муж ему служил, не разродился ни на одного. Непостижимо странным казалось и то, что никто из его потомков не боролся за благосклонность правителя-отца и, казалось, даже не мечтал о вступлении в права наследства. Заговоры, интриги и козни, сетями которых окутаны любые иные дворы, были чужды клану Мартел, и возможность их случайного возникновения никогда серьезно не рассматривалась. У властителя Теофора не было даже личных охранников, и он частенько один, без сопровождения свиты, покидал пределы дворца.

Непонятно аморфное, пассивно-сонливое поведение окружения герцога долго не укладывалось в пытливой голове ученого, но, когда в ней возникло смелое, граничащее с безумием предположение, все обрывки кривых линий логической цепочки выпрямились и соединились. Все сразу же встало на свои места, а убийственная правда явила свой уродливый, веками скрываемый под маской красивой лжи лик. Возможно, вельможи клана Мартел и состояли в каком-то отдаленном родстве с герцогом, но уж точно не являлись его потомками. Их объединяло нечто другое, то, что не должно было стать известным всем. Они составляли ядро клана, были чем-то вроде государства в государстве, а ложь насчет сыновне-отцовских отношений нужна была лишь для того, чтобы под благовидным предлогом не впускать в свой узкий круг чужаков. Таким образом, выходило, что «ястребиные когти» были совершенно иными существами, весьма отличными от остальных вампиров клана, которых они умело обманывали и которыми виртуозно управляли.

Наблюдения за графом Норвесом и другими вельможами, с которыми Сонтерию время от времени по долгу службы приходилось общаться, лишь укрепили эти подозрения и открыли глаза на многое, чего ни ученый, ни другие члены клана не замечали в суетливых, проводимых в заботах и трудах буднях. К примеру, граф Норвес не любил пить кровь и каждый раз неохотно потягивал живительную влагу из кубка, как будто это был рыбий жир или иная, очень противная на вкус микстура. От корченья недовольных гримас вельможа при этом удерживался, но если приглядеться, то со стороны было заметно, что процесс испития не доставлял ему наслаждения. К тому же граф частенько обнажал клыки на глазах низкородных соклановцев, но никогда не обагрял их, вонзая в тело жертвы, хотя всем известно, что пить кровь из живого теплого тела куда приятней, чем из хладного, бездушного сосуда. Его Сиятельство любил разгуливать по шеварийской столице днем и даже хвастался загаром, списывая отсутствие губительного воздействия на него солнечных лучей на особое, проявляющееся с годами свойство клановой крови. Конечно, это приходилось принимать на веру, ведь вельможа жил уже около тысячи лет, а Сонтерий относительно недавно приобщился к клану шеварийских кровопийц. Однако почему-то у низкородных сородичей, проживших пятьсот-шестьсот лет, наблюдалась лишь легкая невосприимчивость к свету солнца. Их кожа выдерживала лишь несколько жалких секунд, а затем начинала краснеть, пузыриться и дымиться. Новички сгорали сразу, трехсотлетний Сонтерий мог продержаться под солнцем пару-тройку секунд, а те, кто был вдвое старше него – всего с десяток, поэтому ученому мужу казалось как-то нелогичным, что тысячелетний собрат мог спокойно разгуливать под губительными лучами и даже загорать. Если объект иль явление развивается эволюционным, постепенным путем, то качественные скачки случаются редко и они незначительны, а в случае с графом Норвесом наблюдался настоящий, революционный прыжок свойств организма. Налицо был явный пропуск нескольких этапов плавного, медленного развития и парочки тысячелетий, за которые они должны были произойти.

Непонятных мелочей и более крупных странностей было множество. Их неполный перечень мог бы занять целый лист, так что у Сонтерия не оставалось сомнений. Он точно знал, что приближенные герцога являлись не только «сынами ночи», но и кем-то еще, более древними и могущественными существами, создавшими клан шеварийских вампиров как ширму, то есть лишь для того, чтобы в его тени прятаться от недоброжелателей и врагов, как явных, так и потенциальных. Ученый это понял, знал и благоразумно молчал, боясь допустить даже легкий намек на свою осведомленность.

Что же касалось вопросов ведомой войны, то в отличие от «ястребиных когтей» Сонтерий прекрасно понимал, что знания знаниями, волшебство волшебством, возможности возможностями, интриги интригами, а исход любого силового конфликта зависит вовсе не от них, а от крепкого, надежного тыла и от острого меча в сильной руке. На данный момент, по его оценке, у Шеварии не было ни того, ни другого. На фронтах дела шли плохо, да и в тылу творилось черт-те что. От военной экспедиции, посланной к Аргахару, до сих пор не было вестей или были, но настолько плохие, что граф Норвес предпочел о них умолчать.

Одним словом, Сонтерий в последнее время чувствовал себя крысой, сильной, но очень уставшей и напуганной безысходностью крысой, занимающей неподобающе низкое положение в стае, обитавшей к тому же в трюме медленно тонущего корабля. Сонтерий чувствовал себя крысой и из-за страха за собственную жизнь был готов себя соответствующим образом повести, то есть совершить гнусное предательство и не просто бежать, а постыдно воспользоваться выпавшим шансом перейти на сторону побеждающего врага.

Две недели назад ему было сделано очень выгодное предложение, от которого трудно, почти невозможно было отказаться. Сонтерий был заперт в подземной цитадели и не имел абсолютно никаких контактов с внешним миром, но враг сам нашел способ связаться с ним и передать условия сделки. Две недели, четырнадцать долгих дней и ночей, ученый провел в тяжких раздумьях, и вот пришла пора что-то решать. Самый важный вопрос в почтитрехсотлетней жизни Сонтерия вновь стал актуальным, и нежащийся в ванной вампир в пятый раз за три века ответил на него «Да, пора!».

* * *

Сердце Аламеза замерло, а правая рука инстинктивно потянулась к древку дротика, когда часовые на посту вдруг все как по команде поднялись на ноги и, поправляя пояса, довольно недружелюбно посмотрели в их сторону. Это случилось, когда парочка притворявшихся горняками диверсантов уже почти миновала костер, возле которого солдаты устроили посиделки, и когда до моста через зловонную речушку оставалось дойти не более пяти-шести шагов. Близость врагов и их неожиданный, да к тому же дружный поступок чуть ли не обернулись провалом. Если бы в следующий миг случилось что-нибудь еще, то и приготовившийся к бою Дарк, и напрягшийся всем телом Вильсет не стали бы дожидаться, пока на них набросятся караульные, а, скинув с плеч бессознательную, но все же живую, ворочающуюся и постанывающую поклажу, ударили бы на опережение. Тем самым они раскрыли бы себя и загубили бы все дело, крест-накрест перечеркнув все прежние свои труды. И из-за чего? Из-за нелепого совпадения и собственной мнительности.

На самом же деле беспокойство не стоило и выеденного яйца. Поднявшись и оправившись, солдаты не попытались остановить проходящих мимо горняков, а нехотя стали складывать в мешки объедки вместе с посудой и прибираться на посту. Видимо, их дежурство уже подходило к концу, и они, конечно же, не хотели, чтобы устроенный во время несения службы бардак предстал глазам разводящего сержанта, который вот-вот должен был привести на пост новый наряд, а их увести отсыпаться в казарму. Причина же суровых взоров служивых крылась вовсе не в том, что они заподозрили в парочке горняков, тащивших на себе третьего, перепившего собутыльника, герканских диверсантов, а в том, что они желали перевалить грязную работу по уборке поста на чужие плечи, но только, как назло, не нашли, на чьи. Обычно пехотинцы заставляли прибирать за ними первых подвернувшихся под руку горняков, возвращавшихся в поселок с карьеров, но в тот вечер или ночь заставлять прислуживать было некого. Кроме Вильсета с Дарком на дороге не было ни души, а принуждать эту парочку солдатам крайне не хотелось. От пьяных в стельку можно ожидать чего угодно, любых пакостей, притом в самом большом ассортименте и количестве. Выпущенный даже ненадолго из крепких дружеских объятий перепивший горняк мог отчудить чего угодно: как банально полезть в драку, так и опорожнить желудок в костер или на мундир одного из служивых.

Таким образом, состояние Ринвы сыграло ее спутникам на руку и хоть в этом облегчило им жизнь, хотя во всем остальном только утяжелило, причем как в прямом, так и в переносном смыслах. Стройная девушка весила немного, но мужчины несли ее с трудом, поскольку оба уже не помнили, когда нормально ели, да и со сном им как-то не везло. Забытье в бочке нельзя было считать полноценным отдыхом, оно только лишило Крамберга сил, ну а Дарк в последний раз спал еще в Удбише, еще до того, как спустился под землю. Одним словом, переноска живого груза стала верным тревожным сигналом, что если оба как следует не отдохнут перед тем, как браться за серьезное дело, то силы покинут их в самый неподходящий момент. Оставалось только найти укромное местечко, где это можно было сделать. Постоялого двора в горняцком поселке явно не было, а дом лекаря, который они перед тем собирались найти и посетить, стал бы не очень надежным укрытием, в особенности если шеварийский эскулап откажется помогать добровольно или что-то заподозрит.

Благополучно миновав мост, троица уныло побрела по дороге на запад, хоть немного напуганный событием на посту Вильсет и предлагал не идти напрямик, а сделать крюк через простиравшуюся на месте центра города свалку; потерять немного времени, но зато избрать безопасный путь среди куч строительного мусора и завалов прочего хлама. Хоть эта идея и не была лишена здравого смысла, но Аламеза она не воодушевила, поскольку была сопряжена с дополнительными трудностями, да и риск провала не уменьшала, а наоборот, увеличивала. По мнению моррона, оснований для волнений не было. Они уже дважды привлекали к себе внимание солдат, и оба раза в них не заподозрили герканцев. А вот странная парочка, таскающая по свалке бессознательное тело третьего (не важно, перепившего, оглушенного или вообще мертвого), непременно показалась бы подозрительной случайным свидетелям, например мусорщикам. К тому же полчаса скитаний по свалке, и они не только бы перепачкались с ног до головы, но и пропахли бы отбросами. Горняк, от которого несет, будто от мусорщика, разводчика свиней или работника коллектора, просто не может не вызвать подозрений у своих собратьев по ремеслу. Но самый весомый аргумент против посещения царства мусорных куч состоял в том, что неизвестно, кто среди них мог обитать и охотиться. Это могли быть оголодавшие, заразные крысы размером с собаку; пещерные хищники, иногда наведывающиеся в поселок; или просто те, кому было что скрывать и прятать, например, душегубы и воры, любящие устраивать тайнички в укромных местах.

Не прошло и четверти часа, как путники добрались до руин крепостной стены и вплотную примыкавших к ним неказистых, кособоких строений горняцкого поселка. Как и предполагал Аламез, махаканский тракт и руины жилищ гномов шеварийцы не поленились разобрать для возведения собственных домов. Материал был выбран хороший, добротный, а вот строителями горные ремесленники оказались никудышными. В их небольших, каменных халупах не было ни одной идеально ровной стены, да и кладка между булыжниками трескалась и рассыпалась, что приводило не только к смещению отдельных камней, но и заваливанию набок целых стен. С первого же взгляда было понятно, строительство велось кое-как, собственными силами и без привлечения умелых каменщиков, которым за труды и науку нужно было платить. Горняки же явно на всем экономили, а свое проживание под землей считали явлением временными, и поэтому их не заботило, что дома не простоят и двух десятков лет. Они даже не удосуживались стеклить окна или натягивать бычьи пузыри. Покидая жилища или ложась спать, хозяева закрывали пустые проемы ставнями, когда же они бодрствовали в дому, то прямое сообщение с улицей их ничуть не смущало.

Едва зайдя в крохотный подземный городок, Дарк тут же почувствовал странную, непривычную атмосферу, царившую между приземистых, плотно прижимавшихся друг к дружке каменных времянок. Узкие улочки, по которым вдвоем рядом было очень трудно идти (в особенности когда посередине болтается еще одно тело); пустые оконные проемы, из которых потягивает дымком, стираными портками и едой; отсутствие оград и двориков с какой-никакой растительностью; отличная слышимость, как будто сидевшие по домам горняки кричали проходящим мимо прямо на ухо. Все это навязывало ощущение пребывания либо на торговом корабле, где команда вынуждена ютиться в трюме среди грузов, либо в тюрьме весьма свободного режима, где надзиратели стояли лишь на воротах, а в камерах не было ни стальных решеток, ни тяжелых дубовых дверей.

Нетипично для жизни города было и многое другое, например: отсутствие у большинства домов крыш (дождей ведь под землей не было), и подозрительное спокойствие на тесных улочках, которые скорее уж можно было считать проходами. Детвора не бегала под ногами и не орала, кидаясь друг в дружку грязью и иногда попадая в прохожих. Соседки не ругались и не вывешивали из окон сушиться белье (возможно, женщин в поселении вообще не было), а пьяницы не валялись в сточных канавах. Непривычным и противоестественным также показалось моррону абсолютное отсутствие всякой общественной жизни. Похоже, горных дел мастера не любили пустой болтовни и сборищ, а чесать языками да греметь стаканами иль пивными кружками предпочитали исключительно в рабочее время и за пределами горняцкого поселка. Здесь же они только ели, стирали и спали, а уж если и пили вино, то скромно и тихо, то есть не компаниями, а попарно или вообще в одиночку.

Это смелое предположение, как ни странно, оказалось верным. И вскоре глазам путников предстало неоспоримое тому доказательство. После пятого или шестого по счету домишки улочка внезапно расширилась, образовав крошечный пятачок перекрестка, миниатюрную площадь размером всего пятнадцать на двадцать шагов. Здесь, как и на улочках, не было ни души, а посредине возвышался столб с приклеенными на него листками: то ли приказами поселкового главы, то ли обычными объявлениями. Четыре из шести домов выходили на площадь задними, глухими стенками, не имевшими ни окон, ни дверей, и только два здания были возведены так, что, в принципе, допускалось, что время от времени в них будут захаживать посетители.

Первым было питейное заведение под многообещающей вывеской «Упой», внизу которой мелкими буквами было коряво написано: «разлив по кружкам и бочонкам». Как в большинстве домов поселка, крыши у корчмы не было, но рачительный хозяин заведения пошел дальше, весьма сэкономив на строительстве передней стены. Благодаря этому весь трактир был виден как на ладони, хоть рассматривать там было вовсе и нечего. Кухни не было, подсобных помещений тоже, за исключением погреба, массивный люк которого возвышался над деревянным полом прямо по центру строения. В левом углу открытого питейного зала стояла пирамида из дюжины бочек; а в правом приютился один-единственный стол и пара скамей, на одной из которых, забравшись с ногами и облокотившись спиной о холодную каменную стену, подремывал скучающий корчмарь, видать, давненько отвыкший потчевать за вечер более двух-трех посетителей. Однако, судя по толщине щек и прочих округлостей хозяина винных бочек, частенько пустовавший зал ничуть не вредил ведению хмельных дел и абсолютно не сказывался на толщине его кошелька. Скорее всего, горняки покупали вино бочонками перед уходом на карьер, а до закупочных емкостей в виде кружек опускались, лишь когда нужно было слегка опохмелиться или посекретничать с дружком, запершись у себя в дому. Появление на площади двух с половиной потенциальных клиентов не заставило толстяка даже слегка приоткрыть утонувших в щеках глаз.

На фасаде второго здания не было вывески, но по количеству грязи на выложенном камнями пороге, сразу было понятно, что горняки докучали хозяину этого дома гораздо чаще, чем корчмарю, у которого лишь раз в недельку, а то и в две, запасались бочонками с вином. Что, впрочем, было немудрено, учитывая, что именно здесь и проживал лекарь, возможно, единственный на все поселение горняков и металлургов. Не догадаться о том было сложно, ведь на плоской деревянной крыше, явно используемой как второй этаж или балкон, были установлены шесты с поперечными перекладинами, на которых сушились не только пучки каких-то трав, но и многократно использованный перевязочный материал. В основном это были не бинты, а длинные, распутанные мотки стираных-перестираных тряпок, кое-где с бледно-розовыми кровяными разводами и неотстиранными пятнами от мазей.

– Свезло так свезло! Почти сразу нашли, – обрадованно прошептал Крамберг; прошептал, потому что говорил по-геркански. – Деньги у тебя есть? Наверняка ведь у мастерового люда кошелями разжился…

– Да, есть, но погодь ты с деньгами, не суетись! – прошептал в ответ Дарк, опасавшийся сразу «окунаться в омут с головой». – Не вишь, что ль, дверь закрыта, да и ставни захлопнуты. Скорее всего, дома лекаришки нет.

– А мы щас проверим! – усмехнулся Крамберг и, сняв со своего плеча обмякшую руку Ринвы, тут же направился к дому, чтобы проверить это предположение.

Не ожидавший такой неразумной прыткости Аламез слегка замешкался и не успел вовремя остановить товарища, ухватив его за рукав, ну а потом моррону уже было не до того, ведь ему пришлось удерживать навалившееся на него тело девушки. Выкрикнуть же Дарк ничего не мог. По-шеварийски он говорить так и не научился, а отдыхавший корчмарь, возможно, вовсе не спал.

– Гара храпалявкает, Гару не тревогай! – внезапно подал голос слегка приоткрывший глазки корчмарь. – Обождявай мальца… час, могет, два…

– Делко важно, делко опасно! Пущай здравник твоей передком парнюге подтравленному сподможит, а уж задком подголовник слюнявкает да подгрызывает! – бойко парировал Крамберг, уже добравшийся до двери и собиравшийся в нее постучать.

– Всяк в поселье ведкает! – повысил голос проснувшийся толстяк, видимо, не на шутку встревоженный неразумным поведением Крамберга. – Гара добрый, Гара лечкает, но коль храпалявкает, злой, калечкает!

Уже принявшийся барабанить в дверь кулаком Крамберг ничего не ответил, лишь, повернувшись, рассмеялся перепугавшемуся корчмарю в лицо. К сожалению, Аламез был не в силах вразумить чересчур активно взявшегося за дело товарища, ведь сказать он ничего не мог, а прежде чем волоком оттащить разошедшегося Вильсета от двери, нужно было куда-то усадить или уложить Ринву, причем подальше от корчмаря. У хозяев трактиров и постоялых дворов глаз наметан, вблизи толстяк бы сразу понял, что это вовсе никакой не горняк, а переодетая юношей девица.

Тем временем Вильсет не собирался долго ждать на пороге. Не получив никакого ответа изнутри, герканский разведчик не нашел лучшего выхода, как пнуть ногой дверь и ворваться в дом мирно спящего лекаря. Не прошло и пары секунд, как до слуха моррона донесся какой-то треск и хруст, а затем раздался жалобный стон, побудивший Дарка к незамедлительному вмешательству, не исключено, что уже к запоздалому. Более не заботясь, куда положить Ринву, Аламез выпустил ее вялое тело из рук и бросился к двери, на ходу доставая из ножен отравленный меч. Когда же моррон ворвался в широко распахнутую дверь, то тут же и замер у порога, потеряв не только способность двигаться, но и дар речи. Такого он еще никогда не видывал…

(обратно)

Глава 5 Под флагом измены

Еще никогда, никогда в жизни Дарку не доводилось видеть такого огромного человечища, напоминавшего скалу, как размером, так и крепостью как будто стремящихся разорвать кожу и выпрыгнуть наружу мышц. Даже низкорослые, но плотно сбитые, необычайно крепкие гномы не выглядели столь могучими силачами, как представший глазам моррона здоровенный человек, нагишом выскочивший из кровати, чтобы защитить свое жилище от непрошеных гостей, а уж заодно и отомстить им парочкой переломов и серьезных ушибов за прерванный сладкий сон.

Что ни говори, а лекарь горняцкого поселка был крупным и чересчур мускулистым не только для человека, но даже для рослого воина-орка, которых Дарк немало повидал на своем веку. Однако это был человек, не гном-переросток, не великан-орк и уж тем более не полукровка-шаконьесс, а именно человек, но только уж слишком большой, широкоплечий и мускулистый. Вдобавок физиономия гиганта была столь неповторимо устрашающей, что, внезапно узрев ее в ночи, девять из десятерых мгновенно шлепнулись бы в обморок, а единственный обладатель крепких нервишек (или плохого зрения), не раздумывая, пустился бы наутек, оставляя за собой зловонный шлейф признания собственной трусости.

Квадратная, непропорционально большая даже для такого неестественно огромного тела голова была настолько коротко острижена, что выглядела, как наголо обритая. Она походила на гигантский, сильно приплюснутый по бокам орех, намертво приросший к остроконечным, угрожающе выпиравшим кверху ключицам и изобилующий множеством уродливых, костяных выпуклостей, которые и образовывали черты лица: угловатые надбровные дуги; широкий приплюснутый нос с раздвоенной горбинкой и с большими даже в нераздувшемся состоянии ноздрями; плотно прижатые к черепу крохотные округлости ушей; торчащие по бокам скулы и основательно выступающую вперед нижнюю челюсть. Тело же лекаря было сплошным скоплением мышц, не имевшим вовсе жира и кое-где поросшим черными, игривыми завитушечками редких волосков. Кулачища великана были под стать остальному телу. Они намного превышали размеры головы среднего человека и завораживали взоры дурней-противников грозно выпирающими костяшками.

Такие люди, как шевариец по имени Гара, рождаются раз в сотню лет и никогда не живут обычной человеческой жизнью, как, впрочем, и редко помирают от старости. Если их из страха не убивают еще в раннем детстве соседи, то в зависимости от стечения обстоятельств они становятся либо изгоями-отшельниками, блуждающими всю жизнь в одиночку по дремучим лесам и питающимися хищным зверьем, которому ломают хребты голыми руками, либо служат личными телохранителями королей. Даже могущественные герцоги и архиепископы не могут позволить себе по сану иметь в числе приближенных подобного здоровяка. Он слишком хорош, то бишь страшен да могуч, даже для самых высокородных аристократов королевских кровей. Его хозяином может стать лишь сам монарх, только избранному Небесами правителю и вершителю судьбы всего королевства позволено управлять грозным чудовищем. Увидеть же подобное чудо природы среди обычных людей, да еще не в клетке, было настоящим везением. Ну, а разозлить его до слюней, капающих из приоткрытого рта, смертельной неудачей!

Крамбергу удалось это сделать, хоть вряд ли целью герканского разведчика было испытать на себе гнев разъяренного силача. Неизвестно, что он сделал, когда без разрешения вошел в дом, и каким именно способом поднял громилу-лекаря с кровати: всего лишь грубо окрикнул или с разбега пнул ногой в живот, но возмездие спящего обрушилось на его неразумную голову гораздо быстрее, чем он мог ожидать и успел отскочить. И вот теперь неосмотрительный торопыга свисал вниз головой со стола, на который довольно жестко приземлился спиною, предварительно пролетев вверх тормашками две трети комнаты. Судя по всему, в ближайшие четверть часа Вильсет не должен был прийти в сознание, а очнувшись, вряд ли оказался бы способен крепко стоять на ногах.

Осмотр места схватки и довольно незаурядного во всех смыслах противника продлился не долее пяти секунд, которые обомлевший моррон простоял на пороге. По меркам драки это уйма времени, и хозяин дома успел бы уже несколько раз напасть на пришедшего на подмогу дружку незваного гостя, однако великан этого не сделал. Почти упираясь в высокий потолок комнатушки коротко остриженной макушкой, обнаженный лекарь неподвижно стоял, угрожающе пыхтел и устрашающе поигрывал мышцами своего могучего тела, но не сделал ни шагу вперед. Его сонные, слегка мутноватые глаза изучали не второго противника, а неотрывно смотрели на меч в руке Аламеза.

«А он отличный лекарь и травник, видать, очень неплохой! – подумал Дарк, правильно догадавшись, что послужило причиной замешательства. – Вмиг понял, что мой меч отравлен. Не удивлюсь, если он знает чем…»

В этой крайне неблагоприятно сложившейся ситуации нужно было незамедлительно заговорить, причем, начиная беседу с нижайших извинений за вероломное вторжение и причиненное беспокойство. Однако Аламез не мог позволить себе открыть рта. Шеварийские слова, как назло, в голову не лезли, да и герканский акцент некуда было девать. Поскольку обычный способ ведения разговора оказался недоступным, моррону пришлось прибегнуть к языку жестов, универсальному, но уж больно подозрительному. Ненадолго склонив голову в поклоне, Дарк поднял левую руку с открытой ладонью вверх, давая понять, что пришел с миром, а правой убрал в ножны меч.

Без всяких сомнений, этот поступок был очень рискованным, ведь Гара мог тут же наброситься на вторгшегося в его владения чужака, как не поняв смысла жестов, так и проигнорировав попытку примирения. Однако иного выхода у моррона не было. Едва взглянув в глаза верзилы, Дарк мгновенно понял, что все равно не сможет воспользоваться отравленным оружием, приносящим не ранения, не увечья, а верную смерть. Несмотря на весь свой жутковатый вид, хозяин дома явно не был убийцей и хоть частенько причинял людям боль, но лишь для того, чтобы их исцелить. В его слегка прищуренных, немного озлобленных и очень-очень растерянных глазах не было видно характерного для душегубов блеска; им были чужды как необузданная, безумная жажда крови, так и холодное безразличие очерствевшего сердцем воина, выпалывающего людей, как мешающиеся под ногами сорняки.

– Немой иль заозерник приблудший? – расправив нахмуренные ранее брови, спросил эскулап и мгновенно расслабил бугры мышц по всему огромному телу. – Лечения ищешь иль разнюхать чаго заглянул?

За неполную минуту, проведенную в доме, Аламез получил уже второе подтверждение, что природа не только наградила лекаря грозной внешностью и нечеловеческой силой, но и не поскупилась наделить его довольно прозорливым умом. Гара мгновенно понял, что меч отравлен сильным ядом, а затем и причину молчания гостя правильно истолковал. К тому же адресованные Дарку вопросы прозвучали на чистейшем герканском. Лекарь не побоялся продемонстрировать впервые увиденному им незнакомцу отменное знание языка врага, хоть в безумную военную пору это в Шеварии не приветствовалось, и всякий хоть раз заговоривший по-геркански ходил под обвинением в симпатии к врагу или даже в измене. За считаные доли секунды Гара разумно рассудил, что будь гость хоть шпион, хоть бежавший пленник, с ним лучше говорить на его родном, не вызывающим частичного непонимания и сильного раздражения языке. В противном же случае посетитель все равно не выдал бы его маленький секрет, поскольку не мог говорить.

– Герканец, – признался моррон. – Пришел за лечением. Девицу, спутницу нашу, осмотреть надо, чесотка у нее…

– Врешь, ты имперец, хоть на герканском здорово говоришь, – в третий раз поразил Аламеза лекарь. – Тебя, поди, сами заозерники за сородича принимают?

– Принимают, – кивнул Аламез и открыл было рот, чтобы дополнить односложный ответ, но был тут же прерван.

– Девка на дворе? Так чо ты тут застрял?! Тащи! – деловито скомандовал великан и, то ли выказывая уроженцу далекой Империи пренебрежение, то ли просто показывая, что уже не боится вооруженного гостя, повернулся к моррону спиной и, соответственно, тем самым местом, что ниже ее находилось. И та, и другая части тела были весьма впечатляющих размеров и ослепили Дарка своей неестественной, похоже, болезненной белизной. – Давай, давай, шевелись!

Ринва нашлась на том же самом месте, где и была оставлена, но вот только за пару минут, что Аламез провел в доме, умудрилась лишиться башмаков, причем самое поразительное, не приходя в сознание. Конечно же, Дарк мгновенно смекнул, в чем дело, и тут же громко, без малейшего намека на стеснение высказал толстощекому, якобы уже уснувшему на скамье корчмарю все, что он думает. Говорить, а точнее, кричать пришлось по-геркански, но Дарк был настолько возмущен гнусным, подленьким воровством фактически на глазах у хозяина, что был готов перерезать хоть всю округу, а вернуть украденное. Первая пара фраз моррона была посвящена раскормленным брюшинам, в которые удобно не только остроконечным деревянным носком пинать, ставя удар, но и метать ножи с дротиками. Потом речь Дарка без какого-либо логического перехода зашла о дешевых винных лавках, которые не только смердят гадким, разбавленным пойлом на всю округу, но и, как известно, сгорают со скоростью стога сена в сухую, жаркую погоду.

Хозяин «Упоя» быстро понял оба намека и, главное, мудро воспринял их всерьез. Видимо, жизнь в подземелье благотворно сказывалась на протекании мыслительных процессов. Толстяк мгновенно смекнул, что связываться с ополоумевшим от злости герканцем не стоило, хотя бы потому, что он вышел из дома лекаря, а не выполз на четвереньках, и вернул башмаки, уже припрятанные под лавку. Дарк еще хотел пригрозить, что вырежет язык из пасти корчмаря и будет его носить вместо пера на шляпе, если тот хоть заикнется стражникам о появлении в поселении переодетых горняками герканцев. Однако даже рта открыть не успел, поскольку зычный глаз эскулапа, внезапно донесший изнутри дома, уберег его от пустой растраты сил.

– Не боись, заозерник! Все в округе тя, дурня, слышали, но никто ничего не скажет… – заверил как будто обладавший способностью видеть сквозь стены Гара, а затем поторопил посетителя: – Давай, девку свою шустрее тащи! Долго ждать не буду, уж больно спать охота!

Неизвестно, почему эскулап был настолько уверен в молчании соседей, но Дарку передалась его убежденность. Надев на ноги девушки отбитые без боя башмаки, моррон ловко взвалил ее бесчувственное тело на плечо и потащил в дом.

За то недолгое время, пока моррон отсутствовал, резкие изменения претерпела и комната, и ее владелец. Гара оделся, точнее: обул ноги в высокие меховые тапки, да прикрыл большую, в основном нижнюю часть своего огромного тела когда-то белым, но посеревшим и порозовевшим от времени фартуком. Намертво въевшиеся в старую ткань алые пятна в какой-то степени были лучшими рекомендательными письмами подземного лекаря. Видимо, ему частенько приходилось выручать горняков, как собирая и скрепляя их поломанные конечности, так и штопая прорезанные в результате несчастных случаев брюшины. Раз Гара был еще жив, а его каменную халупу не разнесли по камушку, значит, он был толковым лекарем, редко отправлявшим на тот свет своих пациентов. Чудовищная сила, скрытая в мышцах великана, не защитила бы его от мести соседей, потерявших родню иль друзей, а вот знания, умело применяемые на практике, гарантировали их преданность и уважение окружающих.

Стоявший почти возле входа стол переместился в центр комнаты и был накрыт неким подобием скатерти, причем довольно чистой и явно используемой не так часто, как видавший виды фартук. Рядом откуда-то появилась высокая, но слишком хлипкая скамья, явно не предназначенная для того, чтобы на нее садились. На ее левой части стояло более дюжины сосудов с какими-то разноцветными растворами, скорее всего, выжимками из трав, а правую половину занимал ворох относительно чистых тряпок. Но Дарка поразило не столь быстрое появление возле стола лекарского «оружия», сколь исчезновение другого. Войдя в комнату, он не увидел Крамберга, и лишь затем, как следует оглядевшись, приметил скрючившееся тело напарника, восседавшее на полу у стены между помойным и помывочными ведрами.

– Не боись, заозерник! Через треть часа сам отойдет! Бил аккуратно, переломов нет. Каша в башке дружка твого тож целехонька… не перебродила и наружу не вытекла, – успокоил приготовившийся к осмотру пациентки Гара и указал ручищей на стол. – Клади! Да, и смотри, пока я девкой занимаюсь, чтоб дурень, очнувшись, на меня не накинулся. Я ж под горячу руку и зашибить могу…

Уж в чем, в чем, а в этом моррон ни чуточки не сомневался. Для того чтобы раскроить человеку череп, лекарю не понадобилось бы прикладывать особых усилий, достаточно было одного небрежного взмаха ручищи. Повинуясь приказу, Аламез аккуратно положил на стол бесчувственное тело Ринвы и уже собирался скромно отойти в сторонку, как его планы нарушил басовитый смешок:

– Э-э-э, дружище, так не пойдет! – ухмыляясь (отчего моррону стало не по себе), покачал эскулап головой и качнул орехом головы. – Ты ее тащил, значит, касался, вот тебе девку и раздевать!

– Это еще почему? – искренне удивился моррон, не сразу сообразивший, о чем Гара вел речь.

– А вдруг она заразная? – неожиданно перейдя на тихий шепот, пояснил лекарь. – Вдруг у нее пещерная сыпь иль скальная ползуха? Чо ж мне тогда ее лапать-то? Так и так тогда красавица помрет, ты с дружком следом… а мне за вами отправляться неохота!

– Разумно, – изрек в ответ моррон и нехотя принялся стягивать со спутницы куртку.

– Все, хватит, в сторону пшел! – приказал добровольцу-подручному узревший кровавые начесы лекарь и, отстранив его от стола, сам занялся стягиванием с неподвижного тела одежд. – Болезнь не заразна, да и не болезнь это вовсе, а так… неприятный пустячок, – не отрываясь от дела, принялся оглашать диагноз лекарь. – Сильное раздражение кожи… через недельку б само прошло, ну а я подружку твою за четверть часа на ноги поставлю. Хотя нет, – прервавшись на мгновение, покачал Гара головой. – Ранее чем через час в себя не придет, уж больно часто вы ее по башке башмаком колошматили, да от души…

– От чего раздражение это возникло, и почему у меня с Вильсетом его нет? – перевел разговор Дарк на другую тему.

– Все с непривычки, – хмыкнул лекарь, раздев пациентку и принявшись смачивать лоскуты ткани в одном из растворов. – Тело человека привыкает к той среде, в которой обитает. Любое изменение может привести вон к таким вот последствием, ну а что именно вызвало зуд, трудно сказать… – пожал лекарь плечами, – каменная пыль, непривычная телу вода из подземной речушки… ароматы здешних цветов да трав, укусы мелких насекомых. Вы недавно в подземелье появились, вот нежная кожица девицы и зазудела… ваши же шкуры куда дубленей да крепче.

– А тебя не смущает, кто мы и как здесь оказались? Ты так спокойно говоришь с герканцем вдруг очутившимся в тайном месте, которого и на карте-то Шеварии нет… – Аламез вдруг заподозрил неладное. Как знать, не умудрился ли вроде бы не отлучавшийся из дома лекарь уже послать за солдатами. – Позволь узнать почему?!

– Об этом потом, минут через пять поболтаем, – невозмутимо ответил Гара, умелыми движениями протирая места начесов на теле Ринвы одним раствором, а затем повязывая на них сверху тряпки, вымоченные в другом. – Сперва работка, затем уж и трепотня! Надеюсь, не праздным разговорчик промеж нас выйдет, а очень даже по делу…

– Вот, возьми за труды, – Аламез достал из-за пояса и выложил на стол довольно увесистый кошель, в который пересыпал все медяки, собранные с тел убитых им шеварийцев. – Знаю, твое молчание стоит многого, да и вторглись мы к тебе грубо да не вовремя, но больше у меня ничего нет…

– Врешь, имперская душонка, опять врешь! – тихо рассмеялся Гара, повязав на Ринве последнюю из многочисленных тряпок. – Ты настолько богат, что даже трудно себе представить. – Твой потравленный меч целого состояния стоит, а твоя башка и того более, посколь в ней знания сокрыты, как яд «матерого убийцы» добывать и как оружие в нем вымачивать. Раз ты еще жив, значит, секретик от гномов как-то разузнал.

– Хочешь, чтоб рассказал, чтоб знаниями поделился? – предположил Аламез, вполне допуская, что следующие действия лекаря могут оказаться весьма недружелюбными. На всякий случай моррон положил правую ладонь на пояс вблизи от рукояти меча и сделал пару шагов назад. – Или властям меня выдашь, чтоб деньжат заработать?

– Первое дело весьма несвоевременное… не до того мне щас, а второе уж больно мерзко… не по мне! – сперва обнадежил Дарка заявлением Гара, а затем заставил отшатнуться и содрогнуться, поскольку широко улыбнулся.

Великан оказался прав, слишком многое в жизни человека зависит от привычки. У Аламеза еще не было возможности свыкнуться с жутковатым видом улыбающегося эскулапа, и поэтому он от неожиданности чуть ли не оступился и не повалился на пол.

– Поболтать серьезно надо… но не здесь, – прекрасно понимая, какое «неизгладимое» впечатление произвел на собеседника его невинный поступок, и ничуть на то не обижаясь, прошептал Гара, уже привыкший, что люди его боятся, а малознакомые от него просто шарахаются. – Пойдем в подвал, там тихо, там нам никто ни пошептаться, ни пивка попить не помешает. Да, и дружка своего встряхни! Пусть за девкой пока приглядит, а то еще насумасбродит чаго с испугу да по бабской глупости…

* * *

Решение – это слово, обещание, но только данное самому себе. Настоящий мужчина своему слову верен, вне зависимости от того, сколько ему: двадцать, тридцать или неполных триста лет. Отменить принятое решение может лишь неблагоприятное стечение обстоятельств, в корне меняющее условие решаемой задачи.

За те две недели, что Сонтерий взял себе на раздумье, его положение в клане ничуточки не изменилось, а вот ситуация, в которую угодил и основательно завяз клан Мартел, стала еще хуже и из тяжелой превратилась в практически безнадежную. Герканские войска пока еще не наступали, но вторжение в северные провинции противника потерпело сокрушительное фиаско. Боевые дружины союзников Шеварии были отброшены за пограничные рубежи, ну а от диверсионных отрядов наемников, заброшенных на вражеские территории, давненько уже не было вестей. То ли они разбиты, то ли трусливо отсиживались в лесах да на болотах. Как бы там ни было, а по данным шеварийской разведки к герканским армиям со дня на день должно было подойти весьма солидное подкрепление, после чего тут же началось бы наступление на Удбиш.

Все две недели Сонтерий еще надеялся на чудо, но оно так и не произошло. Хороших новостей не было, не обнадеживали и приказы вельмож, все ужесточавших и ужесточавших меры безопасности, но в то же время, отправивших на помощь к стоявшим вокруг столицы шеварийским войскам практически всех воинов клана. В подземной цитадели клана Мартел было пусто и тихо, в ней вряд ли находилось теперь более трех сотен вампиров, причем большинство из оставшихся составляли чиновники-распорядители да ученые, а не воины. Они смогли бы легко расправиться с прислугой и рабами в случае, если бы вспыхнул бунт, но на большее не были способны. Отряды же шеварийской пехоты были выведены даже из неспокойных пещер Махакана. В настоящее время все подземные карьеры, цеха и поселения охраняли от хищников не более трех сотен солдат и двадцать-тридцать новичков клана, едва получивших и вряд ли хорошо усвоивших уроки вампирского мастерства. Этого было мало, чудовищно мало, чтобы удержать цитадель и захваченные подземелья, если герканские полководцы не остановятся на разорении Удбиша и пленении короля, а пойдут дальше на север и хлынут под землю.

…Пролежав, нежась, в ванной до самого конца, то есть пока вода окончательно не остыла, Сонтерий все еще колебался и уповал на чудо. Но стоило ему лишь выбраться из купальни размером с бассейн, как последние надежды вместе с сомнениями умерли, а в голове отступника сформировалось четкое представление, что он должен сделать, причем не завтра, не послезавтра, а в ближайшее время. Срок действия сделанного ему врагом предложения истекал в полночь, до которой оставалось чуть более трех часов. Сонтерий дотянул до последнего, но ничуть о том не жалел.

Не вытираясь и не накинув халата, ученый муж покинул пределы просторной банной комнаты, оформленной в стиле родного ему виверийского побережья теплых южных морей и, оставляя на зеркально гладких плитах пола мокрые следы, направился не, как обычно, сразу в спальню, а в гардеробную комнату. Сюда Сонтерий захаживал довольно редко, поскольку на службу ходил в одной и той же одежде, оставляемой, как и обувь, прямо возле коврика-телепортера, а по дому любил расхаживать голышом. Как всякий уважающий себя вампир, достигший солидного положения, он жил один, гостей к себе не приглашал, а почти каждую ночь появляющиеся в его спальне рабыни были не в счет, уж кого-кого, а их в высшей мере было бы глупо стесняться.

Необходимость сменить платье возникала, лишь когда уважаемого ученого приглашали на званые обеды в дома аристократов да на торжества во дворец, поэтому трех-четырех дорогих и дюжины строгих костюмов Сонтерию было вполне достаточно. Он обошелся бы и меньшим числом, но не хотел, чтобы поползли глупые слухи об его болезненном стяжательстве и о нездоровом стремлении экономить на всем. Таким образом, гардеробная ученого выглядела довольно убого, поскольку была на две трети пустой, а на свободных от вешалок просторах одиноко стоял старенький сундук, купленный виверийцем в те давние времена, когда он еще не променял офицерский мундир на одежды ученого. Сундук уже рассохся, растрескался, а обтягивающие его бока стальные пластины уже давно утратили свой первозданный блеск, но эта пережившая свой век рухлядь была дорога Сонтерию как память и поэтому не оказалась на свалке годков эдак двести назад. С тех пор, как вампир примкнул к клану и перебрался в цитадель, он его ни разу не открывал, да и ранее поднимал его крышку не часто, поскольку необходимость в его содержимом просто не могла возникнуть при таком размеренном и мирном образе жизни.

Зайдя в гардеробную, Сонтерий решительно прошествовал к сундуку и только тут вспомнил, что когда-то давным-давно потерял от него ключ. Это прискорбное обстоятельство слегка его расстроило (ведь ключ был тоже частью сундука, а значит, крупинкой памяти), но не изменило планов. Совсем не прилагая усилий, вампир разомкнул дужки навесного замка и небрежно бросил его на пол, а затем откинул крышку и, не глядя, достал из него короткий, но широкий меч и длинный кинжал, какие в пору его молодости носили виверийские офицеры. Долее двух с половиной веков ладони Сонтерия не касались рукоятей оружия; не думал ученый, что ему придется пользоваться мечом с кинжалом и теперь, но когда судьба заставляет покидать родной кров, забираешь с собой самое ценное.

На время отложив оружие в сторону, вампир достал старенькую нательную кольчугу, однажды все-таки спасшую его от смерти, когда опозоренные им горожане подкараулили любвеобильного офицера в темной подворотне. Стараясь не вдаваться в приятные воспоминания и не идти на поводу у вдруг охватившей его сентиментальности, Сонтерий быстро натянул на голое и еще мокрое тело холодную кольчугу. Затем, даже не захлопнув крышки сундука, прошествовал к вешалке, где висел самый строгий из его повседневных нарядов. Глухой, стоячий ворот, почти доходивший до щек, и длинные широкие рукава давненько вышедшего из моды платья, как нельзя лучше скрывали надетую под низ кольчугу. Никто из тех, кто ему встретился бы по пути, не обратил бы внимания на то, что ученый немного потолстел.

Опоясавшись и пристегнув к поясу ножны с мечом, Сонтерий ненадолго замешкался, раздумывая, а куда же ему девать кинжал. В башмак, как в сапог, оружие не засунуть, а носить его на поясе слишком рискованно. У коллег сразу возник бы вопрос: «А куда это наше светило Сонтерий направился? Неужели наплевал на запреты и собрался в поход?» Довольно долго поломав голову над этой внезапно возникшей пустяковой проблемой, ученый все-таки нашел достойное решение и засунул кинжал в широкий левый рукав. Если не размахивать рукой, да не засучивать рукава, то оружие там никто бы и не приметил.

Прощаний с гардеробной не было, как, впрочем, не зашел хозяин дома напоследок в любимую спальню и в другие, чуть менее дорогие его сердцу комнаты. С родным кровом, как с женщиной, нужно расставаться резко и без оглядки назад. Приятным и печальным воспоминаниям можно предаваться потом, когда пройдет уже довольно долго времени, и ты уже будешь далече от этих мест. Трехсотлетний вампир, как никто другой, был уверен, что именно этот способ завершения очередного этапа жизни был оптимальным и наименее болезненным как для людей, так и для якобы неспособных испытывать эмоции вампиров.

Быстро прошествовав через гостиную, в которой никогда не бывало гостей, Сонтерий зашел в прихожую и остановился перед входной дверью, бывшей не иллюзией, но всего лишь приятным воспоминанием о той поре, когда он жил на поверхности земли и когда покидал дом обычным, привычным и для людей, и большинства сородичей-вампиров способом. Входную дверь своего подземного дома ученый никогда не открывал, поскольку знал, что за нею не было ничего, только каменная стена да встроенный в нее пульт управления ковриком-телепортером. Как только он поселился в доме, то приказал настроить устройство перемещения на левое крыло здания третьей бригады научного корпуса. Даже если нужно было куда-то пойти, Сонтерий всегда перемещался сперва в свой рабочий кабинет, а уж оттуда отправлялся в нужное место. Это была устоявшаяся годами привычка, а от давних привычек трудно избавиться, даже если они вредные или очень глупые.

Довольно много врагов шеварийских вампиров знали о существовании подземной цитадели клана, и им было даже ведомо о том, где именно находится в нее вход, но что она на самом деле собой представляет, не догадывался ровным счетом никто. Сонтерий был в том абсолютно уверен. Цитадель клана Мартел не была огромной, хорошо укрепленной пещерой, а состояла из множества, как мелких, так и крупных пещер, не сообщающихся между собой и находившихся одна от другой на расстоянии в десятки, а то и сотни миль. «Ястребиные когти» в совершенстве познали науку телепортации, как и многие другие знания, хранимые ими на протяжении долгих веков, и сумели оптимально применить их на практике. Апартаменты Сонтерия не были домом в привычном смысле этого слова, а являлись небольшой частью довольно большого жилого куба. Он был размещен в одной из подземных пещер и отделен от внешнего мира толстым многометровым коконом из прочного металла и еще каких-то сплавов. Древняя технология подземного строительства была Сонтерию абсолютно незнакома. Ученый занимался совершенно иными вопросами, а времени для праздного любопытства просто не оставалось. К тому же, скорее всего, сведения по этому вопросу хранились в строжайшей тайне и были известны лишь высшим чинам строительного корпуса. Ему же было известно лишь то, что знал любой только-только поселившийся в цитадели вампир. Все виды сообщения между сотнями отдельных кубов осуществлялись на основе стационарной системы телепортации, весьма эффективной, абсолютно безопасной и малозатратной. Что живые существа, что неживые объекты перемещались из куба в куб через коврики-телепорты. Наверное, немного по-иному принципу шла подача воды, тепла и свежего воздуха, но Сонтерия эти мелочи никогда не интересовали. В его доме были три волшебных рычага. Если в комнатах становилось холодно, он дергал за один, и из отверстия в стене шел поток теплого воздуха. Второй рычаг управлял наполнением ванны, ну а третий, соответственно, проветривал помещения.

Навсегда покидая свой дом, Сонтерий изменил принципам и вместо того, чтобы сразу ступить на поблескивающий под ногами коврик, сперва открыл бутафорскую дверь. Представшая его глазам доска настроек была обычным стальным щитком с двумя рядами плотно расположенных друг к дружке кнопок. В верхнем ряду находились кнопки с буквами, а в нижнем – с однозначными цифрами. В управлении ковриком не было ничего сложного, требовалось только нажать четырехзначную буквенно-цифровую комбинацию, соответствующую пункту назначения. Например, если бы Сонтерий нажал «Д123», то мгновенно переместился бы в свой рабочий кабинет. К сожалению, иных комбинаций ученый никогда не набирал,но знал, где можно почерпнуть недостающие знания. К низу щитка управления на тонкой цепочке был подвешен небольшой, обшитый кожей цилиндр, в котором содержался стандартный перечень всех доступных комбинаций и длинный список красных кодов, которые запрещалось набирать под страхом смертной казни. Что крылось за каждым из них, Сонтерий, разумеется, не знал, поскольку не обладал соответствующим уровнем доступа, однако ему почему-то казалось, что и суток не пройдет, как он побывает в каждом из этих запрещенных мест.

* * *

Дарку доводилось распивать пиво во многих местах, куда более экстравагантных и необычных, чем трактиры, гостиницы да чужие дома. Бывало, он бражничал на ратном поле, притом однажды даже во время боя. Бывало, в дикой чаще, стоя по пояс в зловонной жиже кишащего паразитами болота. Бывало, в колючих кустах, поджидая в засаде, пока по дороге проедет карета, везущая на прогулку живую носительницу драгоценного барахла: перстней, колец, ожерелий, брошей, подвесок и прочей золотой да бриллиантовой всячины.

Однако, несмотря на такое разнообразие мест распития пенного, хмельного напитка, Аламезу еще ни разу не доводилось подносить пивную кружку ко рту в преисподней, в настоящем аду, где были в наличии почти все подобающие атрибуты. И жуткие монстры да хладные трупы вокруг, и зловещие красные отблески, отплясывающие на стенах, и множество холодящих своим стальным блеском изощренных инструментов для терзания плоти, ломки костей да сдирания шкур. И, самое главное, соответствующий этому страшному месту хозяин, вполне достойный, чтобы исполнить роль верховного правителя нечестивцев и самого главного мучителя грешников. Для полноты демонического антуража в подвальчике Гара не хватало лишь огромного котла на пылавшем огне, в котором варилась бы похлебка из заблудших душ, да дюжины мелких суетливых бесят, подбрасывающих в огонь дровишки.

Впрочем, помещение, куда шевариец привел моррона для беседы, только выглядело так мистически устрашающе, а на самом же деле являлось обычным подвалом лекаря средней руки, достаточно состоятельного, чтобы иметь свой собственный дом, но не настолько богатого, чтобы варить зелья и добывать ценные выжимки из растений и животных в отдельной лаборатории. Здесь Гара не только делал снадобья (вряд ли в поселении имелся аптекарь), но и хранил добро, нужное ему как в быту, так и для работы. Кроме того, похоже, он собственноручно изготавливал и чинил инструменты, предназначенные для выдергивания гнилых зубов, исправления неправильно сросшихся костей и штопки поврежденных мышц да прочих живых тканей.

Прекрасно понимая, что бояться ему, в общем-то, нечего, Дарк все же чувствовал себя крайне неуютно, сидя на высоком табурете между полкой с банками, в которых хранились заспиртованные органы то ли людей, то ли крупных животных, и аккуратно развешенными по стенке костоправскими инструментами: блестящими стальными щипчиками всех размеров и форм, остро заточенными скальпелями, держателями, зажимами, какими-то крючочками неизвестного предназначения, мотком тонкой проволоки и целой коллекцией штырей, болтов да иголок. Неприятное ощущение только усиливалось из-за того, что мерно мерцавшее пламя полудюжины свечей казалось чересчур уж красным, да потому, что за спиной моррона в прозрачной, к счастью, плотно прикрытой сверху ванночке ползали несколько угрожающе шипящих змей и еще какая-то мерзкая живность, которую гость видел впервые.

Хоть Дарк и понимал, что лекарь привел его сюда вовсе не для того, чтобы напугать до полусмерти, а потому, что это было самое надежное место во всей округе для откровенного разговора, но все равно чувствовал себя крайне неуверенно. Он остерегался пить поставленное перед ним пиво, поскольку не был до конца уверен, что хитрый великан туда чего-нибудь не подмешал, и даже боялся предполагать, из чего и каким способом этот внешне похожий на обычное пиво напиток был сварен.

Гара, бесспорно, заметил, какое впечатление произвела на гостя его обитель, и явно мог представить, какими неоднозначными чувствами тот был преисполнен, однако лекарь сделал вид, что не замечает смущения и страха будущего собеседника, и вел себя, как ни в чем не бывало. Наполнив себе из пивного бочонка кружку размером с ведро, великан грузно плюхнулся на мягкую перину, положенную поверх деревянных досок, и, сделав первый, опустошивший огромную кружку на добрую треть, глоток, невозмутимо завел разговор. Как ни странно, Гара не стал касаться «для затравки» лекарских вопросов и не пытался объяснить гостю, какой инструмент на стене для чего предназначен. Он сразу перешел к сути дела, к тому, что было интересно обеим сторонам начавшихся в подвале переговоров.

– Ты, заозерник, извиняй, но я вокруг да около, ходить не стану, сразу к делам нашим грешным перейду! – многообещающе заявил великан, задумчиво поглядывая на кружку-ведро, видимо, оценивая, сможет ли он ее залпом допить или нет.

– Да вроде у нас дел с тобой и нет никаких, – ответил моррон, чувствуя, что ошибается. Великан явно что-то задумал.

– Будут, непременно будут… – твердо заявил Гара, полюбовавшись на кружку и отставив ее в сторону, решив, что сейчас не самое подходящее время для хмельных подвигов, – посколь ты, имперец, герканской короне служащий, хоть воин и отважный да хитрый, а иначе б досель через все подземелье гномье не дошел, но дальше те без моей подмоги не пройтить! Не проникнуть вам в крепость вампирскую, да и заставы на выходе из подземья не миновать.

– Откуда про вампиров ведаешь? – удивился и насторожился моррон.

– Про клан Мартел, что страной нашей правит, любой шевариец узнает, стоит лишь нелегкой его под землю занести, – тяжко вздохнул Гара, – да только сородичам рассказать о том не может, посколь подъема наверх для него ужо нет. Раз сюда попал, здесь и сдохнешь! Я уж и не помню, сколько годков по пещерам мыкаюсь. В рядах первых был, кого король, про обвал от кровососов прознав, махаканские города покорять отправил. Это щас тут обжито, спокойно и тихо, а когда-то такие войны бушевали… то с виверийцами сцепимся, то с вашим братом – герканцем в бою сойдемся, то гномов пожгем, что города свои до последнего защищали… Много в ту пору народищу пришлого сюда привалило, да все ради наживы. Пока проходы не позаделывали, так и жаловали один отряд за другим… прям, как тараканы, то из одной дыры вылезут, то из другой. Но, в конце концов, один вход в Махакан остался, он же и выход. Так многие думали, и я в том числе, пока тя здесь не увидел. Значит, все-таки осталась где-то крохотная норка, чрез которую пробраться можно. А гномов здешних… гномов мы уже давно задавили, хоть и не везде. С южными пещерами не везло. Вот ребята недавно шептались, будто Мартел целую экспедицию в юго-восточные области Махакана направил, чтоб последний гномий град разрушить… Здесь-то на севере бородачи уже давно перевелись, а коль слухам верить, то на юге-востоке они до сих пор держатся.

– Уже нет, – покачал Аламез головою, понимая, что речь идет об Аргахаре. – Мы в тех краях как раз в подземелье случайно попали, когда из плена бежали. Сам-то я кавалерист…

– Врешь, имперец, опять врешь, – презрительно хмыкнул Гара и с расстройства все-таки решился добраться до дна огромной кружки. – Слышь, мне с тобой препираться тут некогда и байки твои выслушивать. Ты хоть представляешь, сколько народищу в карьерах то простужается, то хворь какую подцепляет, то кости спьяну ломает?! У меня каждый день по два-три десятка больных… вздохнуть некогда, а он тут мое время отдыха тратит, впустую про плен заливает… У тя ж, дурень, на роже написано, кто ты таков!

– Ну и кто ж я? На кого рожей похож, неужто на шпиона? – усмехнулся Аламез, которому даже стало интересно.

– Шпийон из тя, как из козявы монета! – с пафосом заявил Гара и, не найдя, куда поставить опустошенную кружку, просто-напросто швырнул ее в дальний угол. Как ни странно, но, судя по звуку, вместительная посудина не разбилась. – Вот подручные твои, парень да девка, с виду на шмыгунов, то бишь, лазутчиков по-вашему, по-геркански, очень даже походят, а ты нет… ты другой, – видимо, лекарь пытался хитро улыбнуться, но у него получился хищный оскал. – Думаю, ты сродни яду, тому, коим меч да палки-металки потравил, то бишь «матерый убийца», которого вельможи герканские, а могет статься, и сам король, сюда направил, чтоб герцога Теофора Мартел к его кровососущей родне на вечный покой отправить, – заявил лекарь и, поскольку собеседник не рассмеялся и не попытался его разубедить, продолжил: – Только вот незадачка, завалишь ты работенку, за кою, поди, уже задаточек немалый взял, посколь в крепость вампирскую ни за что не проникнешь… без подмоги моей, разумеется. Досмотровый кордон, что недалече отсель, вам не пройти, да и за врата цитадели не сунуться. А вот я вас вмиг проведу, не задаром, конечно… Ну, что скажешь?

Догадка Гара, конечно же, была неверной, поскольку лекарь многого не знал и строил предположения на явно недостаточных фактах, однако главное он понял верно, и в его словах было много правды. Дарк действительно прошел через подземелье лишь для того, чтобы оказаться внутри вампирской цитадели и спасти своих собратьев, устроив попутно врагам кровавую баню. Какое-никакое, а отношение к герканской разведке он имел, да и то, что Вильсет с Ринвой разведчики, Гара точно подметил. Конечно, моррон мог сделать удивленные глаза и продолжать притворяться случайно оказавшимся под землей герканским пленником. Но что бы это дало? Скорее всего, лекарь не стал бы слушать его байки, а выставил бы всю троицу за дверь.

– Скажу, что прежде, чем принимать помощь, следует узнать, от кого, – Аламез не стал отрицать своих планов, но и не подтвердил их. – Я тя впервые вижу, так с чего ты взял, что доверием к те вдруг проникнусь и дела с тобой вести вдруг возьмусь?

– В безвыходной ситуации и за соломинку схватишься, а я твоя соломинка и есть, – привел логичный аргумент лекарь, а затем сотряс подвал смехом. Да уж, с чем-с чем, а с «соломинкой» его выдающуюся фигуру можно было сравнить в последнюю очередь. – И к тому ж, чо те даст, коль о мытарствах своих щас треп начну? – привел второй весомый довод Гара, едва отсмеявшись. – Хошь знать, где, как, когда и у кого я тельца человеческие подлатывать научился, иль про то послушать, как я здесь воевал? Ну а уж про то, с кем матушка моя согрешила, что я таким «красавчиком» уродился, извиняй, болтать не стану, посколь не знаю, как, впрочем, и ее самой в глаза никогда не видывал… Так что давай не дури! Иль совместный походец всурьез обсуждаем, без лишней трепотни да вранья, иль добро пожаловать всей компаньицей на выход! – лекарь резко вскинул руку, указав ею на дверь. – Не боись, ни вампирам, ни властям, что здесь, под землей, одно и то же, вас не выдам… посколь, во-первых, не только громилой, но и порядочным человеком уродился, а во-вторых, мне все одно не успеть. Вы куда быстрее им в лапы сами угодите, чем я до первого сержанта доберусь…

– Ну что ж, давай обсуждать, – согласился Аламез, действительно не желавший слушать длинных и пустых россказней, которые к тому же могли оказаться лживыми.

Моррон и на самом деле не знал, что находится за Марфаро, и, следовательно, не мог даже начать строить план, как их маленькому отряду проникнуть в логово врага. На поддержку высших сил не стоило всерьез рассчитывать, а подземному эскулапу, наверное, уже позабывшему, как выглядит солнце, не было никакого резона врать и заманивать их в западню. Верзила был настолько силен и вдобавок умен, что мог в любой момент их всех троих скрутить и передать вампирам за несколько золотых монет. Раз он этого не сделал сейчас, значит, не сделает и потом. К тому же, он определенно рассчитывал на куда большее вознаграждение, чем могли предложить ему шеварийские власти и их кровососущие хозяева, которые, если верить Румбиро Альто, вовсе и не были вампирами.

– Что замолчал, давай рассказывай! Поделись, как в цитадель клана Мартел сможешь нас провести?! – произнес Аламез, теперь уже не видевший смысла в том, чтобы воздерживаться от распития пива. – Иль думаешь, я обману. Выслушать выслушаю, а потом сбегу…

– Не сбежишь, – уверенно возразил Гара, опять неудачно попытавшись улыбнуться, – посколь, во-первых, не получится, я вашу троицу догоню и бошки с плеч поотрываю, а во-вторых, без меня у вас все одно, ничего не получится… Весь планчик на моей персоне держится. Но чтоб обид промеж нас не встряло, позволь сперва скажу, какую награду за помощь хочу, а ты поклянешься, ее мне у вельмож герканских выпросить. Только тогда говорить буду!

– А я думал, те меч мой приглянулся, – пытался пошутить моррон, но неудачно. – Ладно, говори, чего хочешь! Но только учти, я не король и даж не генерал, так что графство подарить иль городок какой не обещаю…

– Не тревожься, мои запросы куда скромнее, – заверил Гара, а затем огорошил моррона ответом: – Хочу, чтоб моя болезненно бледная задница вновь розовой стала и при этом не отощала!

– В смысле? – прохрипел Дарк, подавившись пивом.

– Я думал, ты умнее. Я думал, ты поймешь… – печально вздохнул великан, которому не удалось кратко, сжато и в то же время доходчиво изложить суть своих требований. – Ну, нет так нет, придется растолковывать да разжевывать.

– Только слух мой не оскорбляй мужеложской грубостью. Я хоть и убийца, но человек благородных кровей, к таким беседам не приучен! Нет, с одной стороны, понятно, у вас тут под землей девиц маловато, но…

– Заткнись и слушай! – прервал речь возмущенного Аламеза Гара. – Я не в том смысле. Просто заметил, что ты на бледную кожу моей спины и… ее низа внимание обратил. Знаешь, почему она такая?

– Понятия не имею, – честно признался моррон, облегченно вздохнув.

– Когда годами не видишь солнца, кожа начинает болеть и бледнеть… С этим ничего нельзя поделать, по крайней мере, здесь, глубоко под землей, – со знанием дела заявил лекарь. – Я хочу, чтоб она порозовела! Хочу на солнце, греться в его теплых лучах! Хочу вновь на себе испытать дуновение ветра, настоящего ветра, а не здешнего сквозняка-мерзляка! Хочу поселиться наверху, и чтоб ни крестьянские дурни, ни священники в мою уродливую рожу пальцами не тыкали! Хочу жить в Геркании, и чтоб господа твои мне покровительствовали и от глупых бредень, что якобы я плод блуда сатаны, оберегали! Я ужо довольно наслушался оскорблений, и адским отродьем меня величали, и много еще как…

– В этом помочь обещаю, – кивнул Аламез, даже в мыслях не допуская, что собеседник попросит о таком пустяке. Впрочем, для него это явно не было мелочью, за жизнь он, видимо, натерпелся от суеверных простолюдинов и от служителей Добра и Света, безжалостно отправлявших на «очищающие от скверны» костры инквизиции за куда меньшие уродства, например за то, что у человека на руке иль ноге не пять, а шесть пальцев.

– Уверен? – с сомнением переспросил Гара.

– Даю слово рыцаря! Дитрих фон Херцштайн клянется на своем мече! – развеял сомнения собеседника Аламез. – Давай другую часть загадки объясняй! Что ты там насчет «отощания» говорил?

– Коль вам помогу, коль с вами отправлюсь, то сюда ужо не возвернусь и все, что нажил, потеряю, – начал издалека Гара, видимо, боявшийся получить отказ. – Хочу, чтоб мне возместили потери. Вот только не знаю, сколько мое имущество в герканских монетах стоит. Думаю…

– Дело сделаем, наверх поднимемся, там и приценишься. Обещаю, ты хорошую награду получишь, – помог лекарю Аламез выйти из затруднительного положения. – Полагаю, она даже гораздо больше будет, чем ты можешь себе представить!

На самом деле Аламез соврал. Он и не думал выклянчивать деньги у фон Кервица для расчета с добровольцем помощником. Это было бы трудно, долго, очень нудно, и, в итоге всех канцелярских мучений, вряд ли попытка получить достойное вознаграждение увенчалась бы успехом. Когда нужно что-то срочно сделать, вельможи готовы посулить что угодно; но когда дело уже сделано и реальная угроза их благополучию устранена, они и не подумают отблагодарить своих спасителей, тем более если до этого им ничего не обещали.

Тем не менее он рассчитывал отплатить лекарю добром за добро. Если бы тот им действительно помог, то награда была бы щедрой, но получил бы Гара ее не от герканской разведки, а из рук спасенных легионеров. Знакомство же с Мартином Гентаром открыло бы для скромного лекаря из шеварийского подземелья целый мир новых возможностей и дало бы ему защиту от всех напастей, как от напуганных и одновременно озлобленных людских взглядов, так и от обвинений Церкви. Союзник получил бы куда более, чем хотел, но пока говорить об этом было рано.

– Ну, и еще хочу, чтоб разрешили мне лекарским делом заниматься, – изложил последнее условие великан. – Чтоб бумага солидной была, как положено, с подписями важных особ и духовных чинов. Чтоб ни городские власти, ни святоши ко мне придраться не могли и чтоб мне какому сумасбродному инквизитору объяснять не пришлось, что колдовством богомерзким и прочими бесовскими делами не занимаюсь…

– Будет, – кивнул Аламез, так же неуверенный, что сможет выхлопотать грамоту, но в отличие, от предыдущего пункта требования, собиравшийся озадачить этим фон Кервица и докучать ему до тех пор, пока желаемая бумага не будет получена.

– Что-то ты со всем согласился? И как-то быстро! – прищурив глаза, произнес Гара с подозрением. – А ты случаем того… не врешь?

– Слово рыцарское даю! Могу бессмертием души поклясться! Что тебе еще нужно?! – спросил Аламез, глядя собеседнику в глаза. – Вопрос ведь такой, словам да клятвам верить приходится. В нашем деле ни векселя не выпишешь, ни залога не оставишь. Каких еще гарантий ты от меня требуешь!

– Обманешь, найду и бошку сверну! – предупредил Гара, видимо, поборовший сомнения в честности незнакомого ему партнера. – И где б ты от меня ни скрывался, сколько б охранничков ни нанял…

– Не зли! – прервал угрозу Аламез и одарил лекаря суровым, холодным, как сталь, взором. – Я свое слово сказал, повторяться не буду, уговаривать тоже! Ты с нами идешь, теперь твоя очередь откровенничать! Расскажи, как в цитадель провести собираешься…

– То и по дороге сделать можно. Щас же время глупо на мелочную ерунду тратить, – с тяжким вздохом произнес вдруг пригорюнившийся великан. – Ты поди пока проведай своих, да и девицу предупреди, чтоб она шибко не орала, как меня увидит! А я с барахлишком своим прощусь, годами мастерил да собирал, столько трудов вложено…

Хоть Дарку и хотелось как можно скорее узнать, что это был за план, чтобы все как следует оценить да взвесить, но настаивать на этом он не стал. Во-первых, отсутствие своего собственного плана и невозможность его составить делает, как никогда, сговорчивым и терпеливым, а во-вторых, долгое пребывание в поселении горняков, да еще в доме, гораздо чаще посещаемом, чем корчма, не только грозило нежелательным вниманием, но и сулило многие неприятности.

Кроме этих двух объективных обстоятельств была еще и третья причина, почему Аламез не стал упорствовать. Он просто проникся трагизмом момента. Гара прощался не только с любимым подвальчиком и хранившимся в нем добром, но со своей прежней жизнью. Это все равно что расставаться со сварливой, любящей позанудствовать и покапризничать женщиной, с которой прожил немало лет. Решиться на это необходимо прежде всего из чувства самосохранения, но в глубине души все же немного жаль…

(обратно)

Глава 6 Предатели и союзники

Любому путешествию всегда предшествуют унылые, тягостные сборы. Только очень недальновидный, легкомысленный странник готов отправиться в дорогу налегке, надеясь на удачу и хорошее к нему отношение тех, кто повстречается на пути. Умный человек готовится к отъезду или пешему уходу заранее, тщательно подбирая свой скарб, стремясь захватить все нужное и при этом не набрать в дорожную суму много лишнего, что только ее отягощает. Опытный путник никогда не оставляет сборы на последний момент, даже если вовсе и не уверен, что путешествие состоится. Он уже на собственной шкуре прочувствовал, насколько спешка губительна даже для самых простых начинаний, и по себе знает, что дорога не прощает растяп. Она жестоко им мстит как обычными, неприятными, но не смертельными неудобствами, так и опасными сюрпризами, с виду незначительными, мелочными происшествиями, которые внезапно приводят к трагичным, а быть может, и к летальным последствиям.

Сонтерий до последнего размышлял, принять ли предложение врага или доложить о случившемся графу Норвесу, но к бегству приготовился заранее. Хоть ученый муж и не сложил все нужные для опасного похода вещи в дорожную суму, но благоразумно держал ее у себя под рукой, причем припрятав в кабинете на самом видном месте. Она висела на стене прямо возле его стола, а в ее вместительных недрах хранился всякий бумажный хлам – абсолютно ничего не стоящие обрывки манускриптов, черновики расчетов и замусоленные, старые копии неполных рецептов, одним словом, все то, что когда-нибудь, как-нибудь, при определенном стечении обстоятельств да сгодилось бы в работе. Если посетители кабинета увидели бы собранную в дорогу суму, то возникли б ненужные вопросы и слухи, которые непременно достигли б ушей Его Сиятельства.

Сколь ни верны руководителю сотрудники, а парочка осведомителей среди них всегда найдется. В третьей же исследовательской бригаде доносили практически все, а кто не доносил, тот по глупости да задаром сплетничал, давая вволю порезвиться своему игривому языку. А так присутствие в рабочем кабинете ученого дорожного предмета ничуть не вызывало подозрений. Его могли лишь обвинить в двух невинных проступках: в чересчур бережливом отношении к использованным расходным материалам да в чудаковатом подборе тары для хранения исписанных бумаг. Ни то ни другое, естественно, подозрений не вызвало бы, поскольку всем известно, что ученые весьма своеобразный народ, чьи поступки порой граничат с безвредным, комичным безумием. Например, Сонтерию было известно, что один из его помощников всегда сжигает черновики, причем все без разбора: как содержащие какую-то ценную информацию листы предварительных расчетов, так и обычные наброски ничего не значащих писем. Не раз удивлял ученого и главный эксперт одной из его лабораторий, пользующийся солидным авторитетом среди коллег и самостоятельно ведущий весьма ответственные исследования. Чудак всегда держал при себе шило, причем носил его в специальном мешочке из львиной кожи и непременно только в левом башмаке. Никто никогда не видел, чтобы он пользовался портняжным инструментом, но краешек чехла всегда торчал из его вечно грязной и рваной обуви. Кстати, сам факт неизменного ношения одной и той же пары стоптанных башмаков на протяжении целого десятилетия уже сам по себе казался достойным поводом, чтобы призадуматься о здравости рассудка их хозяина.

Как всегда быстро, почти незаметно, переместившись в свой тихий и уютный кабинет, Сонтерий не стал оглядывать его напоследок, проводя своеобразный ритуал молчаливого, тоскливого прощания, а тут же приступил к завершению сборов. Сняв со стены суму, он вытряхнул из нее на ковер ворох помятых, исписанных бумаг и, ничуть не заботясь о том, что кому-нибудь может прийти в голову покопаться в его черновиках, принялся складывать заранее приготовленные вещи, которых, собственно, было не очень много.

Первыми на дно сумы опустились два увесистых кошелька: один набитый золотыми монетами, а другой – презренными медяками. Как ты ни прорабатывай план, пытаясь учесть все факторы и обстоятельства, а во время бегства события чаще всего развиваются непредсказуемо. Сонтерий допускал, что может попасть в такие ситуации, когда выгодней прикинуться странствующим богачом, а когда и бродяжкой-бедняком, насобиравшим мелочь на паперти или заработавшим ее собственным горбом. Естественно, ученый предусмотрительно позаботился, чтобы в мешочек попали только шеварийские монеты, поскольку драгоценные кругляши, отчеканенные в других королевствах, могли бы вызвать подозрения и навлечь неприятности. Злато есть злато, и торговцы его всегда охотно принимают, вне зависимости от того, чья увенчанная короной физиономия смотрит на них с тыльной стороны: благообразное лицо собственного монарха или мерзкая образина враждебного тирана. Но стоит лишь покупателю покинуть лавку, купчина тут же посылает по его следу стражу, причем когда из страха, а когда исключительно из вредности.

После кошельков в дорожную суму погрузилось с полдюжины успокаивающе побулькивающих фляг, содержимое которых хоть и было жидким, но предназначалось вовсе не для утоления жажды и не смачивания пересохшего горла. К сожалению, ученый точно знал, что ему придется воспользоваться хотя бы половиной прихваченных с собой снадобий. Без них было невозможно выбраться из подземной цитадели, да и в ней толком не спрятаться. Как назло, план свершения акта предательства и последующего за ним бегства был несовершенен, как все, что составляется и рассчитывается при отсутствии точных сведений. В нем было много белых пятен, когда пришлось бы ориентироваться по обстановке, и план этот не подразумевал, что у Сонтерия будет много времени. При самом благоприятном раскладе погоня должна была начаться, как только он покинет здание научного корпуса; а при неблагоприятном – еще задолго до того. Зелья помогли бы отсидеться да спрятаться. Одни делали владельца на краткое время невидимым, другие изменяли его запах, а третьи сами по себе являлись грозным оружием, в некоторых случаях даже более действенным, чем меч да кинжал.

В довольно вместительную, хоть и не громоздкую с виду суму могло уместиться еще много ценных иль дорогих бесстрастному сердцу вампира вещей, но Сонтерий решил не брать с собой ничего лишнего: ни драгоценностей, ни напоминавших о прошлом безделушек. И те, и другие предметы были бы бесполезны в походе, да и по его завершении в них было бы мало толку. Он не собирался продавать за бесценок собратьям кровопийцам (ювелирам да ростовщикам) золотые кольца, кулоны да ожерелья, ну а память о знаменательных событиях жизни всегда лучше хранить в голове, чем перекладывать ее на бездушные предметы, какими бы милыми они ни казались с виду и какие бы теплые чувства ни пробуждали. Вещи – это всего лишь вещи, ими нужно пользоваться, а не хранить лишь потому, что жалко выбросить. Среди драгоценностей ученого мужа не было ничего, что бы он приобрел сам, это были лишь подарки – формальные знаки признания со стороны клана его ученых заслуг. Они без пользы провалялись по шкатулкам не один десяток лет, да и в ближайшие лет сто их ожидала бы точно такая же участь.

Сборы были завершены. Закрыв суму и застегнув ее на крючок, Сонтерий тут же направился к выходу, прокручивая в голове, как бы незаметней добраться через полздания до смотровой комнаты, где теперь круглосуточно трудилась одна из возглавляемых им исследовательских групп. Подземная жизнь внесла свои коррективы в работу коллег. В большинстве лабораторий эксперименты шли практически без перерыва, да и некоторые собратья-ученые уже настолько отвыкли от жизни вне научных трудов, что месяцами не отлучались из здания корпуса даже на сон. С одной стороны, в случайных встречах с коллегами, шатавшимися по коридорам да залам, не было ничего страшного, но с другой – их все же лучше избегать, тем более что с мечом на боку да с дорожной сумой на плече Сонтерий появлялся в храме вампирской науки впервые.

Первый коридор ученый миновал быстро и без нежелательных встреч. Двери всех помещений были плотно закрыты и, как полагалось по внутреннему регламенту, заперты изнутри. Хотя, судя по звукам, доносившимся до чуткого уха вампира изнутри, далеко не во всех помещениях велись исследования. В паре лабораторий, мимо которых он бесшумным шагом прошел, рядовые сотрудники корпуса занимались отнюдь не работой: одни пили кровь подопытных экземпляров, вместо того чтобы изучать природу человека; другие использовали научное оборудование да казенные реагенты для личного обогащения, подделывая украшения и создавая отличные копии известных картин. Как бы «ястребиные когти» ни старались держать клан в неведении, но скорую близость конца интуитивно чувствовали все, даже неотлучно запертые под землей рядовые исследователи. Одни пытались напоследок «наесться» и «напиться» вдоволь, другие строили личные планы на будущее, наивно полагая, что смогут вынести из здания научного корпуса хоть что-то кроме самих себя.

Еще вчера Сонтерий устроил бы основательный разнос глупцам, не умеющим толком маскироваться, тем более что неположенными делами занимались вовсе не его подчиненные, но сегодня ему было не до того, как не волнует умершего, что станется с его телом и сколько сивухи будет выпито на его поминках.

Бесшумно прокравшись через весь этаж, беглец так же успешно, то есть никого не повстречав, миновал два пролета лестницы и вышел в искусственный парк, общей площадью в две-три квадратные мили. Через него нужно было обязательно пройти, чтобы добраться до искомого места. Продвигаться пришлось исключительно по дорожкам, хоть это и значительно повышало вероятность нежелательных встреч с подремывающими на лавочках учеными. Между деревьями да в кустах разгуливали по ночам къерберги, искусственно выведенные существа, внешне ничуть не отличающиеся от обычных собак: виверийских риваурдеров и герканских овцепасов, но по физическим данным и живучести во много раз их превосходившие.

Специальные инъекции на основе выжимок из желез пещерных хищников сделали первое поколение подопытных собак куда сильнее и проворнее, ну, а их потомки в пятом колене полноправно заслуживали звания «адских псов». Их когти могли разорвать стальные доспехи, а челюсти легко перекусить тонкий ствол деревца или железный прут. Къербергов выводили в основном для боевых отрядов клана, но также планировали использовать вместо сторожевых псов в наземных замках и особняках вампирской знати. Разразившаяся война с Герканией и связанное с ней переселение под землю, нарушили планы вельмож клана, и, следовательно, сделали частично пока бесполезными труды второй исследовательской бригады. Къерберги-бойцы были, как и планировалось, отправлены по вампирским отрядам, ну а выдрессированных, как охранники, особей приходилось держать пока в парке.

На вампиров шеварийской крови лабораторные выкормыши нападать были не должны, но ученым, как никому, известно, что порой далеко не все идет так, как планировалось, и что ценна лишь та теория, которую подтверждает многолетняя практика. В деле къербергов-охранников еще не успели опробовать, и поэтому ученые благоразумно избегали расхаживать по высокой траве да коротко остриженным газонам, а прогуливались исключительно по дорожкам, вдоль которых были вкопаны специальные столбики, обмазанные отпугивающей собак смесью.

Конечно, вопрос безопасности персонала можно было решить намного проще, например, разгородить парк, но граф Норвес и маркиз Денар, бывшие первыми фигурами в научном корпусе, не видели в том нужды. Во-первых, таким странным образом они хоть как-то могли воспрепятствовать постоянному вытаптыванию и замусориванию искусственных посадок, а во-вторых, если бы несчастный случай и произошел, то это лишь выявило дефекты проекта и позволило бы их своевременно исправить. Уж лучше взбесившийся къерберг-охранник набросился бы на невзрачного сотрудника лаборатории, чем спустя год или два загрыз бы вампира-вельможу в его собственном замке.

Удача неотступно сопутствовала решившемуся на измену вампиру. Почти бегом пересекшему парк Сонтерию удалось остаться незамеченным. Скамейки с лавочками были пусты, и даже в беседках с важным видом не сиживали любящие на досуге поспорить да похвастаться многообещающими результатами своих трудов молодые ученые, по большей части самовлюбленные карьеристы, болтуны да бездари. Окрыленный небывалым везением беглец уже настолько поверил в покровительство Провидения, что даже надеялся застать смотровую комнату свой лаборатории пустой, хоть точно знал, что, по утвержденному им же графику работ, в ту ночь должны были дежурить трое.

Двоих исследователей первого ранга он специально поставил в одну смену, хоть это и шло вразрез с инструкциями. Они оба были умны, амбициозны и не раз пытались подпортить репутацию руководителя, то бишь его, жалкими кляузами да доносами. Марать бумагу наветами парочка завистников прекратила, лишь когда окончательно убедилась в бессмысленности своих эпистолярных трудов. Граф Норвес покровительствовал их руководителю и тут же отправлял все кляузы в мусорную корзину. Хоть Сонтерий и являлся вампиром, но по натуре не был кровожаден. В ту ночь он не хотел никого убивать, но коль без собственноручного умерщвления себе подобных было не обойтись, то он избрал на роль жертв именно эту парочку. К тому же они были единственными из всех его подчиненных, кто мог бы достойно завершить выстраданные им исследования.

Третьей жертвой должна была стать молоденькая ассистентка (шестьдесят семь лет – не возраст для вампира) прекрасной наружности, появившаяся в лабораторной группе всего пару месяцев назад. Келла была умна и обворожительна, слишком умна и чересчур обворожительна, чтобы прозябать за ретортами да колбами в течение долгих лет. Ее появление в исследовательской бригаде было столь же противоестественным, как коровы, парящие в небесной выси, или как снег, валящий хлопьями среди жаркого лета. К тому же она с самых первых дней стала кокетничать со своим руководителем, осторожно пробуя на нем весь разнообразный арсенал женских чар, и как будто невзначай, как будто случайно заводила разговоры на скользкие темы. Сонтерий не без оснований подозревал, что красавица являлась агентом одного из вельмож-кураторов научных разработок, только вот кому именно служила девица, ученый разобраться не мог. То ли Келлу приставил к нему граф Норвес, желающий регулярно получать подробные отчеты о состоянии дел и о настроениях в находящихся под его крылом подразделениях; то ли ассистентку заслал возглавлявший вторую исследовательскую бригаду маркиз Денар, уже давно положивший глаз на разработки Сонтерия.

Толку от неумелых происков Келлы было маловато, поскольку именитый ученый вовсе не был падким на томные взгляды да вздохи мечтателем-романтиком, и на чары обольстительниц даже самой высшей пробы у него уже давно сформировался устойчивый иммунитет, но вот работу лабораторных групп девица отменно деморализовала. Пару раз бывало, что из-за нее дрались, да и большинство рабочих часов молодые исследователи проводили не в полезных для дела раздумьях, а похотливо глазея на ее аппетитные, частенько соблазнительно выглядывающие из-под укороченного халатика нижние конечности.

Убив ее, чью-то убив агентку, Сонтерий не только отвесил бы звонкую прощальную пощечину «ястребиным когтям», но и избавил с десяток молодых страстных вампирских сердец от угрозы быть разбитыми да растоптанными этими неприлично стройными ножками.

Морально готовя себя к убийству, к действу, которое он уже давно не свершал и которое должно было ознаменовать начало нового этапа его жизни, Сонтерий и не заметил, как добрался до двери смотровой комнаты. Как полагалось по инструкциям, она была заперта изнутри, но вот что странно, на довольно громкий и продолжительный стук так никто и не ответил…

* * *

Великие ученые частенько рассеяны и могут забыть не только ключ от дома, но порой забывают надеть перед выходом на улицу штаны. Едва лишь заметив за собой первые, пока еще невинные, симптомы рассеянности, Сонтерий не поленился поработать головой, а затем и собственными умелыми руками, чтобы свести к минимуму возможные потери нервов, времени и сил. К числу мер, которые он предусмотрительно предпринял, относилось переустройство замков в дверях чаще всего посещаемых им помещений. Миниатюрная насадка, прикрепляемая с торцевой стороны замка, делала запирающий механизм подвластным не только повороту ключа, но и легкому касанию указательного пальца правой руки забывчивого ученого мужа.

После двух-трех минут ожидания под дверью Сонтерий подумал, что ученые элементарно заснули (время от времени такое случалось), и поэтому, уже не надеясь, что на его стук кто-то ответит, вставил палец в замочную скважину. Толстая дубовая дверь слегка задрожала, что было обнадеживающим сигналом. Его изобретение очнулось от долгой спячки бездействия и, вобрав в себя тепло от успешно опознанного пальца хозяина, начало процесс переведения поступившей тепловой энергии в механическое движение отпирающего устройства.

Долго ждать не пришлось. Тихий щелчок, сопровождаемый легкой дрожью деревянной поверхности, передавшейся руке, послужил сигналом, что запорный механизм переведен в исходную позицию. Собираясь сперва устроить заснувшим на дежурстве сотрудникам основательный разнос, а только затем отправить к праотцам их мерзкие, склочные душонки, Сонтерий распахнул дверь и, пылая праведным, начальственным гневом, ворвался в смотровую комнату.

Зрелище, представшее глазам ученого мужа, заставило его мгновенно позабыть о грандиозных планах морально-физической расправы над кляузниками и злопыхателями. Читать суровые нравоучения уже было некому. Двое самых талантливых и, одновременно, нелюбимых подчиненных были уже с полчаса как мертвы и неподвижно лежали в лужах собственной крови, изумленно взирая в высь потолка расширившимися, остекленевшими глазами. Меч, торчащий из груди ближайшего ко входу мертвеца, не оставлял сомнений, какую именно смерть парочке довелось повстречать. Оружие убийства было особенным, стоявшее на нем клеймо махаканского мастера свидетельствовало о повышенном содержании в сплаве дардонита, менфала и вилосовых соединений, весьма губительных как для большинства пещерных тварей, так и для вампиров. Злодей, возможно, неплохо разбирался в науке, но историю наверняка отлично знал, а иначе не воспользовался бы оружием древней гномьей ковки.

Без всяких сомнений, преступника стоило искать в рядах научного корпуса. Только свой, тот, кого обе жертвы прекрасно знали и кому доверяли, мог так цинично приблизиться к ним вплотную с обнаженным мечом в руке. Ученые не восприняли убийцу всерьез, ничуть не считали, что его помыслы могут быть нечисты, и поэтому даже не пытались бежать, не то чтобы оказать мало-мальское сопротивление.

В этих внезапных и нелепых смертях было что-то пугающее, заставляющее застыть на месте и завороженно смотреть на искаженные гримасами последней боли лица. Добавляло мистического ужаса и то обстоятельство, что парочка мертвецов сползла с тех самых кресел, на которых всего пару дней назад Сонтерий восседал вместе с графом Норвесом, распивая кровь из бокалов и наблюдая через смотровое окно за ходом эксперимента, проводимого над подопытным морроном. Ученому мужу на миг показалось, что он видит самого себя, но только сразу в двух неприглядных видах: в первом случае обезглавленного, а во втором – проткнутого мечом насквозь и со смачным, частично высохшим плевком на белом-пребелом лбу.

Сонтерий пробыл в растерянности не долее трех-четырех секунд, а затем его разум свыкся с неожиданно увиденным и стал по-прежнему холодным, расчетливым. Как только мешающие делу эмоции были отброшены в сторону, в кровавом происшествии нашелся огромный плюс. Кто-то уже выполнил большую часть его неприятной работы. Оставалось только понять, кто и чем это ему лично грозило. На этот раз возможность, что убийцей был чужак, также рассматривалась. Вариантов было всего три: случайно освободившийся пленник; каким-то чудом прокравшийся в подземную цитадель моррон; ну и кто-то из своих, решивший избавиться от него изощренным, подленьким способом, повесив обвинение в убийстве парочки ученых, с которыми Сонтерий был давно не в ладах.

Первое предположение оказалось проще всего проверить и отбросить. Для этого Сонтерию оказалось достаточно лишь слегка повернуть голову вправо и взглянуть в смотровое окно. Моррон по имени Анри Фламмер до сих пор находился в камере для экспериментов. Его могучее, но бессознательное и довольно сильно истощенное опытами тело неподвижно висело на цепях и медленно восстанавливалось для новых пыток. Вторая догадка была откровенно смехотворной. Враг извне проникнуть в жилище клана просто не мог, а если бы это и случилось, то его изловили бы еще задолго до того, как он приблизился бы к зданию научного корпуса. Сонтерий сам изобрел систему тревожного оповещения, как внешних рубежей, так и внутренних контрольных контуров, и лично следил за ее установкой. Она уже какой год работала безупречно и не пропустила бы внутрь цитадели даже крохотного мышонка, не то что человека или моррона, какими бы чарами злодей ни обладал и как бы умело ни сбивал свой запах. Оставалось только третье, самое логичное предположение, которое, как впоследствии оказалось, было лишь частично верно. Злодей на самом деле был из своих, но замарал руки кровью вовсе не для того, чтобы уничтожить Сонтерия, взвалив на его плечи свои грешки.

Вопрос: «А где находится мертвое тело Келлы? Застиг ли убийца девушку в самой лаборатории, в просторной кладовке для хранения оборудования и препаратов или где-то еще, в одном из вспомогательных помещений?» – так и не успел возникнуть в голове Сонтерия. Он услышал жалобный, отрывистый писк, доносившийся с нижнего яруса небольшого комплекса; оттуда, где находились рычаги управления камерой для содержания пленника. Секунды через три повторился все тот же, на этот раз узнанный ученым звук.

Убийца был еще здесь, совсем рядом. Он зачем-то пытался открыть дверь в тюрьму, а быть может, опустить цепи, на которых было подвешено тело подопытного, или разомкнуть замки кандалов. Злодей мучился, поскольку не знал точной комбинации поворота главного, запускавшего все механизмы управления, рычага, и подбирал ее наугад, то и дело слыша пискливый отказ умного механизма исполнить требуемую команду. Незнакомцу оставалось только посочувствовать, ведь при удачном стечении обстоятельств ему предстояло попотеть часа три, а при неудачном – вовсе остаться ни с чем, так и не найдя правильной последовательности перемещения.

Комбинация была шестиходовой, а рычаг восьмиосевым, движущимся как обычным образом «вверх-вниз, вправо-влево», так и по диагоналям да вдоль радиуса воображаемой окружности. Ранее, согласно инструкции, раз в три дня Сонтерий еелично менял, ну а когда в его седой голове стали зреть планы измены, то стал менять последовательность каждый раз, когда покидал комплекс, при этом никого не ставя о том в известность. Страх, что прекрасная возможность спасения будет упущена из-за какого-нибудь мелочного пустяка, например, из-за того, что заскучавшим подручным вздумается поиздеваться над пленником и они его ненароком убьют, заставил Сонтерия быть болезненно бдительным. И, как на поверку вышло, вовсе не зря!

Неожиданное происшествие немного спутало карты Сонтерия, но ученый не увидел смысла отменять побег и отказываться от решения, которое не просто далось ему с трудом, а было выстрадано в течение четырнадцати почти бессонных ночей. На этот раз воспользовавшись не указательным пальцем, а торчавшим в замке с обратной стороны ключом, вампир запер дверь и, стараясь не глядеть на изуродованные трупы, полез в дорожную суму за одной из фляг. Ее содержимое не было редким или хоть в какой-то мере уникальным зельем, но оно очень выгодно сочетало сразу три магических действия: делало выпившего невидимым, почти полностью приглушало звук его шагов и убирало запахи, как выделений потовых желез, так и другие естественные ароматы. Явным минусом такого ценного сочетания свойств, в шутку называемого «зелье шпиона», была крайняя непродолжительность действия и невозможность повторного использования в течение целого часа.

Немного подумав, сколько же выпить, Сонтерий сделал лишь крошечный глоток, практически едва пригубил. Он знал, где находится враг; был уверен, что сможет его быстро и безнаказанно обезвредить; и поэтому не видел смысла транжирить ценный напиток, который впоследствии мог очень понадобиться.

Как только ученый заметил, что его ладони стали серыми (это являлось верным признаком того, что напиток подействовал, а сам он невидим для окружающих), Сонтерий снял с плеч суму и, вытащив из рукава кинжал, быстрым уверенным шагом направился в соседнюю комнату, а оттуда сразу к винтовой лестнице, ведущей на нижний ярус. Бесшумно спустившись по железным, а не скрипучим деревянным ступеням, ученый тут же направился в помещение с рычагами управления, где его и застал сюрприз. Непонятно, приятный или нет, но уж очень неожиданный.

Злодеем-душегубом оказалась ассистентка Келла, уже успевшая сменить после убийства залитый кровью собратьев халат исследователя на дорожное платье то ли воительницы, то ли разбойницы, а может, и вовсе изнеженной барышни благородных кровей, впервые отправившейся на охоту и не знавшей, как следует одеваться. Высокие сапоги доходили красавице до призывно обтянутых кожаными штанами упругих ягодиц. Для прогулки по лесу, зарослям камышей на мелких водоемах и по болотистой местности эта обувь была бы очень удобна, но по камням подземных пещер в ней лазить было бы крайне затруднительно. Довольно крепкая и плотная кольчуга была надета прямо поверх шелковой рубахи, причем довольно кокетливой, так что было совершенно неясно, собиралась ли Келла кого-то соблазнять или с кем-то воевать. Голову девушки прикрывала вовсе не шляпа, а открытый пехотный шлем, не только защищавший лишь макушку, но и смотревшийся крайне нелепо.

Как Сонтерий и предполагал, злодейка стояла ко входу спиной и, чертыхаясь, истязала главный рычаг, импульсивно дергая его из одной стороны в другую и получая в качестве возмездия от замученного механизма отрывистый, пронзительный писк, означавший не только отказ включить панель управления, но и сброс набранной комбинации. Беглым взглядом окинув комнату, ученый тут же понял две вещи: девица собралась в очень далекое путешествие, а перед отбытием намеревалась зачем-то уничтожить подопытный образец. Первый вывод ученый муж сделал, поскольку на полу, прямо посередине комнаты, валялась не дорожная сума, не котомка странника, а внушительных размеров плотно набитый вещевой мешок. Судя по характерному запаху, добрую половину мешка составляли запасы крови в бурдюках из плотной кожи. Второе же стало ясно, поскольку на небольшом столике возле стены лежал легкий охотничий арбалет, заряженный весьма специфическим снарядом: не болтом, а прозрачной ампулой с тремя длинными иглами вместо наконечника. Для чего именно предназначался этот снаряд, Сонтерий прекрасно знал, поскольку сам изобрел как его, так и содержащуюся в нем очень едкую жидкость. Она предназначалась для наиболее эффективного уничтожения подопытного экземпляра после проведения всей череды экспериментов. Как известно, морроны имеют шанс на восстановление после смерти, чтобы избежать его или хотя бы замедлить на пару-тройку веков, в его сердце и в другие внутренние органы была бы введена выстрелом содержащаяся в ампулах едкая жидкость. За минуту, не долее, внутренние ткани тела превратились бы в вязкую, однородную массу, которую затем закатали бы по стальным банкам и захоронили бы в удаленных друг от друга местах. Теоретически план выглядел идеально, но на практике Сонтерий пока еще его не проверял и не мог с уверенностью сказать, удался бы он или нет.

Упорно терзавшая изрядно расшатанный рычаг девица, конечно же, не заметила появления в комнате не только бесшумно ступавшего, но абсолютно ничем не пахнущего невидимки. Убить Келлу было просто, достаточно лишь приблизиться и вонзить острый кинжал в спину. Оружие, которое Сонтерий прихватил с собой, было хоть и современной ковки, но из древнего махаканского сплава, так что должно было безотказно подействовать на любого вампира. Однако ученый не торопился обагрять руки кровью такой же, как и он, предательницы. Его пытливый ум терзало, быть может, праздное, а возможно, и нет любопытство. Зачем собиравшейся бежать из владений клана Келле понадобилось убивать моррона? Кто хотел сорвать продолжение проводимых им экспериментов? Граф Норвес, но он их мог просто запретить. Кто-то еще из «ястребиных когтей», но зачем? Если за диверсией стоял Одиннадцатый Легион, то зачем морронам понадобилось убивать одного из лучших своих соратников?

Когда ответ не удается вычислить путем логических умозаключений, то его нужно получить при помощи силы, что в принципе Сонтерий и собирался сделать. Бесшумно приблизившись к столику, ученый взял в руки заряженный арбалет, а затем, заняв позицию в четырех-пяти шагах позади девицы, громко кашлянул и тут же бесшумно отпрянул в сторону. Как он и ожидал, застигнутая врасплох диверсантка среагировала мгновенно. С резким разворотом гибкого корпуса она метнула на звук нож и тут же выхватила из ножен меч. Действие снадобья к этому моменту уже почти закончилось. Келла не узнала Сонтерия, но отчетливо увидела его постепенно проступающий из воздуха силуэт, держащий нацеленный ей в грудь арбалет. Враг появился немного в стороне от того места, куда она метнула нож.

– Кто тебе приказал? – без гнева или каких-либо иных эмоций в голосе задал ученый единственно интересовавший его вопрос.

– Сонтерий, ты?! Значит, графиня Самбина и к тебе обратилась?! – выпалила как на духу хитрая, изворотливая, но далеко не умная красавица и тем самым подписала себе смертный приговор.

Без жалости и сожалений Сонтерий надавил на спусковой механизм, а как только увидел, что ампула, вонзилась девице прямо в горло над воротом кольчуги, тут же отбросил оружие и, крепко зажав ладонями уши, побежал обратно к лестнице. Ученый муж не испытывал удовольствия от вида чужих мучений. Ему не хотелось ни видеть, как девица заживо разлагается у него на глазах, ни слышать ее истошных криков. Впрочем, от выслушивания предсмертных воплей это его не спасло, Келла кричала так громко, что звук проникал в уши даже сквозь ладони. К счастью, агония жертвы продлилась недолго. Секунды через три все уже стихло, и Сонтерий тут же поспешил вернуться на место только что свершенного убийства.

Изобретенная им жидкость действовала безотказно, пожалуй, она была даже чересчур едкой. Вернувшись в комнату управления, Сонтерий увидел только растекшуюся по полу лужу, в которой лежало лишь несколько металлических предметов: покрывшиеся грязно-зеленоватым налетом кольчуга и шлем да пряжки полностью растворившихся сапог. К счастью, сильно действующая жидкость оказалась вовсе не стойкой. Она полностью истратила свои силы и не смогла ни разъесть деревянного основания арбалета, ни проделать дыру в плотной ткани вещевого мешка, а это значило, что по покрытому вязкой смесью полу можно спокойно ступать, не опасаясь поджарить кислотой себе пятки.

Теперь, когда все уже было кончено, Сонтерий ничуть не пожалел о содеянном, но сильно расстроился из-за того, что он услышал от Келлы в последние мгновения перед ее смертью. Молодую, но амбициозную вампиршу подбила на измену графиня Самбина, возможно, сама, но, скорее всего, через шпиона-посредника, который еще наверняка не покинул цитадели. Легендарная графиня являлась не только правительницей сильного и могущественного филанийского клана, но и влиятельным лидером среди Ложи Лордов-Вампиров. В войне против клана Мартел Ложа и Легион открыто выступали союзниками, но это не помешало Самбине строить козни у морронов за спиной и подослать убийцу к беззащитному, попавшему в плен Фламмеру. Другим пленникам-легионерам она наверняка тоже желала смерти, но вряд ли смогла до них добраться. Где их содержали, не знал даже Сонтерий. Но дело было не в этом, а в том, что, воюя против общего врага, двуличная, лицемерная графиня заигрывала с союзниками-морронами, а затем тайком, без сожалений и мук совести, вонзала им кинжал в спину. Ее цель, а значит, и цель всей Ложи состояла не только в уничтожении шеварийских вампиров, но и в ослаблении Одиннадцатого Легиона.

Все эти грязные игры были противны сердцу Сонтерия. Он сильно разочаровался в графине, которую хорошо знал и о которой был гораздо лучшего мнения. Но с другой стороны, ученый муж был рад. Он искренне радовался тому, что его на измену подбила вовсе не Ложа Лордов-Вампиров, а куда более честный союзник; союзник, которому можно было верить на слово и без оглядки доверять. Спасти Анри Фламмера и посодействовать моррону в освобождении других пленников Сонтерию предложил не какой-то перебежчик-вампир, подкупленный Ложей или Легионом, а сам Коллективный Разум, связавшийся с ним через мозг подопытного пленника.

Сонтерий не соврал графу Норвесу, когда объяснял, что каналы связи между Коллективным Разумом Человечества и морронами односторонние, но благоразумно кое о чем умолчал. Ученый муж не стал информировать своего куратора о том, что Коллективный Разум уже использовал один из этих каналов, а именно тот, который находился в голове исследуемого пленника, для того чтобы обратиться лично к нему, Сонтерию, с выгодным предложением.

* * *

Ничто не бывает вечным. Все либо заканчивается, либо возвращается на круги своя и начинает новый бессмысленный путь с нулевой точки отсчета к ней же. Любовь пройдет, жизнь медленно зачахнет или внезапно оборвется, провизия в запасниках закончится, а прослуживший долгие годы верой и правдой своему господину слуга рано или поздно, но уйдет на покой. Верных доказательств изменчивости любых, казалось бы, незыблемых истин полно. Ярким примером непостоянства окружающих нас объектов и явлений мог стать Сонтерий, решившийся на измену после двухсотлетних трудов на благо клана. Другим столь же достойным доказательством являлся главный рычаг управления, который в ту судьбоносную для многих ночь дергали-дергали, перемещали-перемещали, расшатывая его крепежи, а он самостоятельно взял да и вернулся в исходное положение, обнулив тем самым прерванную Келлой на четвертом ходу комбинацию.

Ученого не беспокоило, что крики убитой им ассистентки могли быть услышаны. Все лабораторные и вспомогательные помещения научного корпуса, где проводились эксперименты над живыми существами, были оснащены отменной звукоизоляцией. Не волновало изменника и то, что всего через несколько часов пришедшая на дежурство смена обнаружит не только исчезновение подопытного экземпляра, но и два окоченевших трупа в смотровой комнате да лужицу явно биологического происхождения, хлюпающую у него сейчас под ногами. К тому времени он, а точнее, они вместе с морроном окажутся уже далеко и вряд ли будут пребывать в безопасности. Снятие кандалов с подопытного было лишь первой частью сделки с Коллективным Разумом, вторая же грозила такой опасностью и так должна была взбудоражить всех обитателей цитадели, что о пустяках вроде не уничтоженных за собой трупов просто смешно думать.

Прежде чем запустить механизмы управления камерой, Сонтерий подошел к столу, с которого взял арбалет, и выложил на него меч с кинжалом. Заходить к пленнику с оружием было еще рискованней, чем переступить порог камеры без оного. Только что очнувшийся после восстановительного сна моррон мог проявить рефлекторную агрессию, завидев приближающегося к нему вампира с мечом. У безоружного же тюремщика был хоть какой-то шанс избежать нападения узника. Вообще, Сонтерий слабо себе представлял, как будет объясняться с Фламмером и какие аргументы с доказательствами ему следовало привести, чтобы моррон поверил услышанному и согласился бы действовать заодно с ненавистным ему вампиром, к тому же еще недавно лично руководившим его пытками. Немного утешало, что подопытного содержали в темноте и на глаза ему ученые не показывались, но это было очень слабое утешение. Не исключено, что узник воспринял бы появление в его камере Сонтерия как очередной хитрый эксперимент для выяснения логического хода мысли. Последствия этого могли быть весьма трагичны. В лучшем случае, не желающий быть «подопытным кроликом» моррон, сложив на груди руки, просто уселся бы на полу камеры и игнорировал бы все попытки, как словесные, так и физические, сдвинуть его с места; в худшем же – он прервал бы эксперимент в самом начале, свернув шею или оторвав голову с плеч любому, кто бы к нему подошел и попытался заговорить. Хоть тело врага и заметно ослабло, но Сонтерий знал, что даже весьма снизившиеся за время содержания в плену физические показатели объекта вполне позволяли ему это сделать.

Так и не поборов страха быть убитым еще до того, как что-либо успеет сказать, и весьма смутно представляя, как начнет разговор с бывшим врагом, Сонтерий подошел к главному рычагу и быстро произвел шесть отрывистых, сопровождаемых режущим слух скрежетом перемещений. Металлический стержень уже столько раз двигали туда-сюда, что шарниры в его основании требовали немедленной переборки и смазки. В тот миг страх встречи лицом к лицу с легендарным истребителем вампиров затмила еще более ужасающая мысль, что рычаг заклинит и камера не откроется. В этом случае Сонтерий попал бы в очень незавидное положение. Зайдя в лабораторию не в служебное время, он практически сжег за собой мосты. Для моррона он пока еще союзником не стал, а вот для соклановцев был уже мерзким предателем, заслуживающим долгой и мучительной смерти.

К счастью, перемещения стержня хоть и сопровождались угрожающим скрежетом, но введение комбинации осуществилось успешно, что тут же отразилось в изменении цвета индикаторов с красного на зеленый над всеми остальными рычагами. Прежде всего, обрадованный этим обстоятельством вампир зажег в камере пленника свет, а уж затем открыл в нее дверь и, опустив цепи, разомкнул замки кандалов на всех конечностях узника. Самому Сонтерию освещение не требовалось, но вот морроны, так же, как и люди, были слепы во тьме. Подача освещения могла стать своеобразным проявлением доброй воли и послужить наглядной демонстрацией дружелюбных намерений.

Секунды две вампир подождал, вслушиваясь в тишину, ну а затем все-таки решился подойти к автоматически открывшейся двери и переступить порог камеры. Первое, что он увидел, было лицо, сонное, уставшее лицо только что очнувшегося моррона. За несколько кратких мгновений с момента освобождения Анри успел прийти в сознание и даже уже не лежал, а, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, сидел на холодном сыром полу, но глаза его по-прежнему были закрыты.

– Что встал, проходи! – с трудом выговорил пленник, превозмогая резь в сухой гортани и боль сведенных по всему телу судорогой мышц. – Дверь можешь не прикрывать, здесь отовсюду дует!

Реакция освобожденного оказалась настолько непредсказуемой, что ученый даже потерял дар речи. Первым делом Сонтерий подумал, что узник перепутал его с кем-то из своих… с тайком пробравшимся в цитадель собратом-освободителем. Второе предположение, посетившее судорожно заработавший мозг ученого, состояло в том, что моррона столько пытали, что он окончательно перестал ориентироваться во времени и пространстве, то есть, говоря проще, не понимал, ни где он находится, ни к кому обращается. Третья версия, которая наверняка стала бы такой же ошибочной, не успела сформироваться в помутившейся голове. Еще полностью не пришедший в себя Фламмер вновь открыл рот, и слетевшие с его потрескавшихся губ слова расставили все точки над i.

– Сонтерий, что ты там мнешься у порога? – недовольно проворчал моррон, все-таки умудрившийся чуть-чуть приподнять отяжелевшие веки и взглянуть на вошедшего вампира сквозь узкие щелочки глаз. – Ты ж не девица, а я тя чести лишать не собрался!

– Ты меня знаешь? Откуда? – спросил обескураженный ученый и только потом подумал, а стоило ли этот вопрос задавать.

– А ты догадайся, – надсадно прохрипел Фламмер, тщетно пытавшийся рассмеяться. Его борьба с непослушным, онемевшим телом еще продолжалась. – К тебе ж, дурню, через мою башку обратились… Неужто, думаешь, я не в курсе остался, о чем велся разговор и что за предложение тебе было сделано.

– Хочешь сказать, что Коллективный Разум не блокировал твое сознание, когда со мной говорил? – в этот миг в Сонтерии проснулся ученый, и за годы сформировавшееся любопытство исследователя взяло верх над всеми осознанными и подсознательными страхами. – Хочешь сказать, что твой мозг…

– Я вот щас встану да в живот те ногой двину, чтоб не докучал! Как думаешь, твоя голова о том прознает иль в неведении останется?! – своеобразно попытался объяснить моррон взаимосвязь мыслительных процессов, протекавших в его голове, с Гласом Коллективного Разума. – Попусту не трепись, лучше поди одежу приготовь да выпить чаго. Можно воды, только не крови, а то я вас, кровососов, знаю…

– Тебе помочь встать? – спросил Сонтерий и тут же испугался, поскольку посчитавший его вопрос гнусным издевательством моррон очень не по-доброму на него посмотрел.

– Иди уж! – проворчал Анри, разминая кисти кое-как задвигавшихся, отошедших от оцепенения рук. – Назад не возвращайся! Дай пару минут, а туда сам подойду!

Ученый кивнул в знак понимания и согласия и тут же скрылся за дверью. Он был рад, несказанно рад, что их первое знакомство прошло без досадных и весьма болезненных для него недоразумений, хоть все же и не мог понять, как смог узнать Анри содержание посланного ему сообщения. Дело в том, что на момент обращения к ученому Коллективного Разума мозг моррона проявлял нулевую активность. Сонтерий тогда еще перепугался, что подопытный не выдержал пыток и умер. Страх сменился удивлением, а затем возникла смелая гипотеза, что в голове у каждого моррона уживаются два отдельных сознания: одно является личностью хозяина тела, а другое служит создателю. Но разговор с Анри опроверг это предположение и поставил исследователя перед весьма прискорбным фактом. Ученые клана Мартел уже давно знали, как действует мозг человека и как протекают в нем все осознанные и неосознанные процессы, какой участок коры за что отвечает. Вампиры полагали, что познание природы морронов было вопросом лишь времени, но оказалось, что Коллективный Разум Человечества настолько усовершенствовал мыслительные аппараты своих избранников морронов, что их можно было смело считать не продвинутыми особями, не сверхлюдьми, а отдельным от человека биологическим видом, понять и изучить который не представлялось возможным, по крайней мере, в ближайшую пару веков.

(обратно)

Глава 7 Новые лица – новые планы

В руках настоящего мастера дело спорится, и не важно, в чем именно оно состоит, ведь талантливый человек, да еще к тому же относящийся к работе серьезно, с душой, виртуозен в чем-то одном, максимум в двух вещах, а во всех остальных начинаниях просто хорош. Вернувшись из подвала и вновь переступив порог комнаты, бывшей одновременно и спальней, совмещенной с обеденным залом и помещением для приема больных, Дарк тут же понял, что лекарь-великан, бесспорно, являлся талантливым человеком и выдающимся мастером, причем сразу в двух вещах: в битье рож и в лекарском деле. Обоим утверждениям имелись весьма весомые доказательства, причем живые, находящиеся в сознании и в довольно сносном физическом состоянии.

Как только моррон вошел, расхаживающий по комнате Крамберг тут же повернулся к нему опухшим лицом и продемонстрировал замысловатые, уже зацветшие всеми цветами радуги узоры огромного синяка, центр которого находился то ли на левой скуле, то ли виске. Даже разозлившись, Гара бил аккуратно, сохраняя верность первой лекарской заповеди «Не навреди!». И хоть физиономия Вильсета выглядела сейчас комично и в то же время ужасно, но ее недавнее знакомство с кулаком эскулапа прошло без серьезных последствий. Разбуженный хозяин лишь наказал незваного гостя, но не убил, не изуродовал его и не сделал до конца жизни калекой, хоть вполне был на то способен. Левый глаз Вильсета остался невредим, хоть его почти не было видно в узкой щелочке между отекшим веком и распухшей щекой. Челюсть не сломана; зубы остались на месте; да и по тому, как твердо разведчик держался на ногах, расхаживая по комнате, можно было с уверенностью сказать, что обошлось без сотрясения или без ушиба мозга.

Гордо и величественно восседавшая на столе, как на троне или на пьедестале, Ринва была наилучшим доказательством второй истины. Гара знал свое дело, и пока они разговаривали в подвале, кожа девушки полностью исцелилась от сильнейшего зуда. Внимательно слушая рассказ Крамберга, разведчица не теряла времени даром, а осторожно разматывала почти полностью высохшие тряпки, бывшие единственными покровами ее вновь прекрасного, более не изуродованного начесами да пунцовыми пятнами тела. Нет, конечно, следы запущенной чесотки пока еще виднелись: кожа девушки была неестественно розоватой, как будто она в жаркий день слегка пересидела нагишом под солнцем; да и тонкие полоски царапинок кое-где пока были заметны, но в целом результаты лечения оказались просто потрясающими. За столь краткое время было трудно ожидать большего.

Как только Дарк вошел, Крамберг тут же повернулся к нему «помеченным» кулаком великана лицом и замолк. Мимика правой, по большей части уцелевшей стороны лица разведчика одновременно выражала целый ряд взаимосвязанных и вполне уместных вопросов: «В чем дело? О чем с мерзавцем трепался? Ты его пришиб? От тела избавляться будем?» Поскольку Ринва молчала, а в ее глазах светились все те же вопросы и ничего кроме них, Аламез понял, что за время его отсутствия Вильсет успел вкратце поведать напарнице обо всех событиях, которые она благополучно проспала: сначала в бочонке, а затем и свисая безвольным грузом с плеч спутников. Это было хорошо, Дарк почувствовал огромное облегчение, что ему не придется вспоминать сражения, свершившиеся близ Аргахара. Во-первых, картинки перед глазами вставали по большей части печальные, а во-вторых, и защита пограничного рубежа, и последующее отступление к храму казались теперь уже далеким прошлым.

– Дамы и господа, в нашей шпийонской горе-компании прибыло! – Аламез по опыту знал, как начать непростой разговор и сообщить шокирующее известие, когда собеседники теряются в догадках: лучше всего начать его с шутки, пусть она и будет пошлой, злой и неуместной. – Непревзойденный мастер битья наглых рож и исцеления шелудивых девиц соизволил почтить нас своим обществом во время предстоящего путешествия. Зовут его Гара, щас следом за мной появится. Нервных и особо пужливых прошу не визжать и от орошения портков воздержаться! Выглядит он… своеобразно, но, как оказалось, добрейшей души человек! К тому же весьма ценный союзник…

– С ума сбрендил?! – тихо процедила сквозь сжатые зубы Ринва, щеки которой мгновенно покрылись багровым румянцем, но на этот раз не из-за болезни, а со злости.

– Чаг-о-о-о?! – не выдержал и выкрикнул Вильсет, комично затряся головой и задергав сохранившей способность что-то выражать стороной лица. – Да ты!.. Да я ж его голыми руками!

Облеченная в форму легкой шутки новость явно не вызвала восторга. В отряде, и без того не сплоченном, вот-вот должен был начаться бунт. Чтобы исправить это положение, Дарку пришлось предпринять весьма резкие, хоть и не крайние меры. Не говоря ни слова, моррон схватил табурет и с силой запустил его в стену, прикинув траекторию полета так, чтобы тяжелый, угловатый снаряд пронесся перед самым лицом Крамберга, но его не задел. Лишние увечья были ни к чему, а вот возмущение соратничков следовало пресечь на корню.

– Во-первых… – произнес Аламез поучительно и абсолютно спокойно, как только обломки табурета коснулись пола, а в комнате воцарилась тишина, – можно либо сбрендить, либо сойти с ума! «Сбрендить с ума», – это «масло масленое», это полнейший абсурд с точки зрения нормального герканского языка! Во-вторых, я вас оповестил о своем решении, а не внес предложение! Шеварийский лекарь Гара пойдет в цитадель со мной. Если вам это не нравится, то иль возвращайтесь назад, иль заткнитесь и терпите его компанию! Силой я никого не держу…

– Фон Кервицу вряд ли понравится!.. – попыталась возразить притихшая, но все еще пылавшая злостью Ринва.

– Фон Кервиц мне самому не очень шибко нравится, – не дослушав до конца угрозы, возразил моррон. – И если честно, мне плевать на мнение высокого вельможи, который находится очень-очень далеко. Мы здесь и сейчас! И здесь все решаю я, и только я! Это не вопрос субординации, преданности или соблюдения дисциплины, а вопрос выживания и выполнения миссии! Кто со мной не согласен, силой не держу… Мне моя жизнь слишком дорога, чтоб вожжи судьбы в ваши трясущиеся лапчонки отдавать! Я принял решение, поскольку счел его целесообразным, и поскольку иного пути быстро в логово вампиров проникнуть нет! Гара знает способ, как пройти, Гара идет с нами, а остальное не ваша забота!

– Ты что, ослеп?! Не вишь, что ль, как он меня разукрасил?! – уже опасавшийся кричать Вильсет возмутился рьяно, но шепотом.

– Если бы он тебя покалечил, то я бы его убил, – парировал Аламез, мысленно отдавая Крамбергу приказ заткнуться. – Но ты цел и здоров, не считая ущемленного самолюбия и распухшей рожи! Советую чаще по кабакам шляться да от пьяных мордобоев не отлынивать… Привычку формирует не делать из битой рожи трагедии да «кислое с пресным» не мешать! Заткни свои обиды в… – Дарк все же решил обойтись с пострадавшим помягче, – за пояс и научись рассуждать трезво! Не всяк тебе смертный враг, кто рожу бьет… Не такое уж это и большое преступление! Что же до тебя, девица-раскрасавица, – закончив с Крамбергом, Аламез повернулся к Ринве, – то тебя я вообще понять не могу! Все беды твои в том, что ты такая глупая и злая! За что ты на Гару ополчилась? Чего вон глазками злобно сверкаешь? Он тебе только добро сделал! Если бы не он, то вусмерть себя зачесала бы! Он тебя от болячки избавил, а ты…

– Я не ополчилась, – все еще сидевшая на столе разведчица по-прежнему была наполовину раздета, наполовину обмотана тряпками. Она пыталась сдерживаться, говорить без эмоций и убедительно, отчего смотрелась еще комичней, чем ранее. – Я просто смотрю на ситуацию здраво! Ты берешь в отряд чужака, нашего врага, шеварийца, и хочешь, чтобы мы воспринимали это как должное! В то время как наше тайное поручение…

– Наша тайное поручение мгновенно явным станет, – не дослушал до конца Дарк, – причем вскоре… как только мы к кордону приблизимся и дозорные, нас обнаружив, тревогу поднимут! Гара же знает, как тихо пробраться, поэтому с нами и пойдет. Почему урожденный шевариец на измену решился и что я ему за то обещал, не ваша забота! Если у вас имеется хоть какой-то разумный план действий, готов его выслушать.

Аламез замолчал, и в комнате тут же воцарилась гробовая тишина, изредка прерываемая тихим чмоканьем отрываемых от кожи тряпок.

– Вот видите, вы не знаете, как нам досмотровый кордон миновать да через ворота цитадели прокрасться, – подвел итог беседе моррон. – Не знаете, а единственно возможный вариант отвергаете! Что ж вас фон Кервиц не обучил сначала думать, а уж затем возмущаться!

– Я ему не доверяю, – прозвучал последний аргумент Ринвы. – А с тем, кому доверия нет, лучше дел не иметь!

– Согласен, – поддержал коллегу Крамберг.

– И что с того? – со смешком отмел Дарк довод в сторону. – Я вот вам обоим не доверяю, а в подземелье пошел, поскольку иного выхода не было. Не доверял ранее, не доверяю сейчас и вряд ли когда доверять стану! Но выбора нет, сообща приходится действовать и головами вместе рисковать. С Гарой то же самое. Кто знает, правду он говорит иль нет, но рискнуть придется. Единственное доказательство честных помыслов шеварийца, это то, что мы с вами до сих пор у него в доме сидим, а не отгоняем крыс в тюремной яме. Хотел бы он, то всех бы нас повязал и к вампирам на расправу отволок! Но раз он того не сделал…

Договорить моррон не успел. Дверь подвала за его спиной открылась, и на пороге появился то ли улыбающийся, то ли угрожающе скалящийся лекарь. Дорожная котомка в его огромных ручищах казалась крошечным мешочком.

– А я вот тут в дорожку кой-чаго насобирал… – дружелюбно пробасил хозяин дома, – и лекарств с бинтами взял, и полакомиться…

Возможно, все бы еще обошлось, но лекарь-великан совершил непростительную ошибку. Он слишком резко повернул голову в сторону Ринвы и вдобавок широко улыбнулся, выставив вперед квадратную нижнюю челюсть. Стоически переборов нахлынувший страх, разведчица сдержала крик ужаса, рвущийся наружу из ее груди, и, прошептав лишь «Ой, мамочки!», тут же упала в обморок. Притихший Вильсет попятился к выходу, но чувств в отличие от коллеги не лишился, поскольку это была уже не первая его встреча с великаном, а вторая. К тому же рычащий, грозно потрясающий кулачищами и полностью обнаженный Гара, представший разведчику ранее, выглядел намного страшнее, чем одетый и пытающийся улыбнуться.

– И вот так всегда, – тяжко вздохнул шевариец, в который раз коря судьбу, что таким уродился.

– Ничего, пообвыкнутся, – утешил нового компаньона Аламез, но сам приближаться вплотную к громиле не стал…

* * *

Залог любого крепкого союза – четкое соблюдение сторонами достигнутых договоренностей, какими бы смехотворно мелочными они ни казались. Сонтерий не хотел начинать общение со своим бывшим узником, а ныне союзником с пустяковых раздоров да склок, поэтому решил пойти ему навстречу и в точности исполнить три его указания.

Соблюсти первое условие было проще всего. Ученый муж поднялся с нижнего яруса наверх, в смотровую комнату, и стал терпеливо поджидать союзника, не только не пытаясь нарушить его уединение в камере, но даже ни разу не взглянув в смотровое окно, хоть ему, как исследователю было весьма интересно, на что же Фламмер потратит затребованные «пару минут» одиночества. Примется ли он свершать особый, морроний обряд восстановления сил, совмещая дыхательные упражнения с физической нагрузкой; возблагодарит ли Провидение молитвой; или попытается связаться с Коллективным Разумом, чтобы получить от него дальнейшие указания?

Сонтерию было по-прежнему интересно все, что касалось морронов, но на этот раз он благоразумно сдержал свою любознательность в узде и, на время убив в себе ученого мужа, занялся выполнением второго и третьего обещаний.

Раздобыть для Анри одежду было проще всего. Об этом вампир позаботился заранее, благо что в первый же день после поступления узника в лабораторию, с его рослого, крепкого тела были сняты все возможные мерки, лишь четвертая часть которых понадобилась портному для пошива нового платья. Лохмотья же, в которых Анри поступил в распоряжение ученого, уже мало годились для носки, да и привлекли бы к себе внимание. Все же Сонтерий надеялся, что им удастся освободить остальных узников скрытно, пролив при этом не так уж и много крови его сородичей. Переплатив втридорога за срочность исполнения заказа, Сонтерий кощунственно запихнул дорогую во всех смыслах одежду в мешок и еще два дня назад припрятал его в одной из кладовок лаборатории. Теперь же платье лишь оставалось достать и разложить на освобожденном от колб да бумажного хлама столе, дабы оно немного разгладилось и проветрилось.

Потратив на все про все не более минуты, ученый счел второе обещание выполненным и перешел к исполнению третьего то ли просьбы, то ли приказа. Вот с водой-то как раз и возникли некоторые непредвиденные затруднения. Келла напала на коллег явно внезапно, так что они не успели оказать ей ни малейшего сопротивления. Подкупленная Ложей Лордов-Вампиров изменница расправилась с парочкой застигнутых врасплох исследователей всего двумя, максимум тремя ударами меча, но при этом как-то умудрилась перебить всю имевшуюся в комнате посуду, включая и кувшины с водой. Таким образом, все запасы живительной для людей и морронов влаги вначале растеклись по полу, а затем, перемешавшись с вытекающей из убитых вампиров кровью, стекли по специально установленным водоотводным желобкам в единый коллектор цитадели. Другой годной для питья воды в лаборатории не было, но зато в кладовке стоял целый ящик бутылок, предназначенных для приема высоких гостей. К сожалению, Сонтерий не знал, в каких из них была кровь, а в каких вино. Подобными мелкими вопросами как раз ведала Келла, превращенная им не более четверти часа назад в отвратительную зловонную жижу.

Не видя возможности раздобыть где-то еще воды, да и не горя желанием ее искать, Сонтерий вытащил из кладовки ящик и водрузил его на кресло, предварительно спихнув метким ударом ноги на пол труп пронзенного мечом коллеги.

– Сам разберется, где что, коль пить охота! Я ему в услужники не нанимался, – тихо проворчал ученый, наивно полагая, что до сих пор находится в смотровой один. – Я и вино-то лишь по праздникам пью, да и то чуть-чуть… так, за компанию…

– Зато кровушку, поди, галлонами хлещешь, пиявка… – раздался за спиной вампира столь же тихий, как и его речь, смешок, преисполненный отвращением и застарелой ненавистью, охватившей не только сердце моррона, но и впитавшейся в каждую клеточку его истерзанного пытками тела, – и по праздным, и по будним дням за милую душонку «красненького» откушиваешь!

Сердце Сонтерия внезапно переполнилось страхом, а рука инстинктивно потянулась к мечу, но вовремя вмешавшийся разум не позволил наделать глупостей. Он мгновенно успокоил участившееся в преддверии опасности сердцебиение, да и рефлекторное движение остановил. Морроны ненавидели вампиров, а Анри Фламмер слыл известной грозой кровопийц, однако легионеры были существами рассудительными (что, как ни странно, их роднило с заклятыми врагами) и никогда не нарушали данных ими слов, вне зависимости от того, с кем они имели дело. Ученому было известно много случаев, когда морроны, усмирив свою ненависть, действовали заодно с вампирами, объединившись против общего врага. Наилучшим примером тому была совместная борьба Одиннадцатого Легиона и Ложи Лордов-Вампиров против шеварийского клана. Ни один из морронов не осмелился бы нарушить клятву, данную Советом Легиона и уж тем более самим их создателем. Головой Сонтерий понимал, что его жизнь была вне опасности, сколь грозно ни взирал бы на него новый союзник, но страху несвойственна логика, он лишь слегка затухает под натиском здравого смысла.

– Откушиваю, – после недолгого молчания произнес ученый муж, все еще боясь обернуться. Анри наверняка увидел бы страх в его глазах, а это было не на благо их общего дела. – Давай не спрашивать друг друга о явном!

– А я и не спрашиваю, я утверждаю, – усмехнулся моррон и, не дожидаясь, пока ему предложат угощение, бесшумной поступью направился к ящику. – Двинь в сторону, Сонтерий! Ненароком еще зашибу твои щуплые старческие мощи!

В предостережении не было смысла, ведь хоть движение за спиной ученого и было почти бесшумно, а он все равно его услышал, да и почувствовал. Немного отступив вбок и развернувшись, вампир с любопытством наблюдал за быстро поднабравшимся сил морроном. Полностью обнаженный и не столь уж истощенный пленом легионер беспечно повернулся к нему спиной, демонстрируя тем самым то ли доверие, то ли невосприятие его как противника всерьез, и, ничуть не стесняясь своей наготы, принялся первым делом утолять жажду. Умелыми движениями рук и, как казалось, совершенно не прикладывая к тому усилий, Фламмер срывал с горлышек бутылок печати, поднося их на миг к носу, дабы по запаху определить, где кровь, а где вино. При этом он не ругался, не чертыхался и не поносил бранными словами кровопийскую братию «шеварийского разлива», а деловито отставлял наполненные кровью бутылки на пол и спокойнейшим образом продолжал поиски пригодного для него напитка.

Лишь пятый по счету сосуд был наполнен вином. Осушив его залпом до дна, Анри блаженно причмокнул, вытер ладонью правой руки намоченные усы и потянулся за следующей бутылкой. Сонтерию еще не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь из вампиров или людей так непринужденно хлестал крепкое вино и при этом ни капельки не хмелел. Когда опустошивший подряд три бутылки моррон повернулся к нему лицом, то на его щеках не было заметно даже легкого румянца, а движения были четкими, даже без намека на вялость.

– Ну, посмотрим, что за барахлишко ты мне приготовил. Поди обноски какие, с завшивевшего вампиреныша снятые, – рассмеялся Анри, одарив наблюдавшего за ним вампира насмешливым, но, в общем-то, не враждебным и вовсе не презрительным взглядом. – Ты, слышь чаго, ты тут столбом не стой! Быть может, те зыркать и нравится, когда мужики одеваются, но мне свидетели не нужны… стесняюсь я!

– Ишь, красна девица нашлась, – проворчал в ответ Сонтерий. – Четверть часа предо мной голым задом сверкал, и ничего, а тут застесняться вздумал!

– Шутку понял, это хорошо. Значит, поладим! – произнес моррон, мгновенно стерев улыбку с лица. – А если серьезно, то время дорого и терять его попусту не стоит. Пока я портки одеваю, сходи вниз. Там меч валяется, принеси, да и арбалетные болты, такие причудливые, тож прихвати!

– Это просьба или приказ? – спросил Сонтерий, поджав от злости губы.

Уж больно раскомандовался тот, чья жизнь еще недавно была у него в руках и практически висела на волоске. Освобожденный раб мгновенно почувствовал себя хозяином как положения, так и своего освободителя. Такая метаморфоза вампиру, конечно же, не могла понравиться.

– А что для тебя лучше: уважительный приказ или настоятельная просьба? – ответил вопросом на вопрос моррон, глядя разозленному, но сдерживающемуся собеседнику прямо в глаза. – Сонтерий, уясни для себя одну простую вещь. Я знаю, что дальше делать, а ты нет. Мне Коллективный Разум задачу поставил, а тя лишь просил подсобить. Я воин, а ты ученый. Вывод очевиден, мне на себя команду брать! Будем бодаться – глупо погибнем. Не будешь перечить, и дело сделаем, и выживем… – уверенно заявил Анри серьезным голосом, а затем с многозначительной усмешкой добавил: – Быть может, даже оба.

Ученые – особый народ, они, как никто другой, умеют отсекать эмоции и руководствоваться лишь фактами. В словах Фламмера было много смысла, и Сонтерий был полностью согласен со столь кратким и четким разъяснением напарника. Ну, а что касалось добавленной тем напоследок насмешки, то ее грех было воспринимать всерьез. Уж пусть лучше оказавшийся с ним «в одной лодке» моррон подшучивает да изрекает двусмысленности, чем отмалчивается и не по-доброму смотрит в спину.

– Убедил, – кивнул Сонтерий и, не говоря более ни слова, направился к лестнице, ведущей вниз.

Что меч, что болты найти было вовсе не сложно, для этого Сонтерию пришлось лишь преодолеть чувство брезгливости и немного пошлепать ногами по мерзкой луже, растекшейся по всему нижнему ярусу. Стараясь не думать о том, что в данный момент он расхаживает не просто по зловонной массе, а по останкам знакомой ему красавицы, ученый забрал меч вместе со связкой болтов и не забыл прихватить арбалет, о котором моррон почему-то не упомянул. Когда же вампир вернулся в смотровую комнату, то пленник был уже полностью одет и натягивал сапоги; единственное, что осталось от его прежнего гардероба.

Черный бархатный костюм, украшенный на груди и рукавах вшитыми в ткань золотыми нитями, хорошо сидел на рослом, широкоплечем великане, но в то же время и смотрелся комично. С первого же взгляда Сонтерию стало понятно, что бессмертный защитник человечества большую часть своей жизни провел по кабакам да походам и не имел ни малейшего представления, как следовало носить дорогие одежды. В первый раз надев хоть и не по-щегольски броскую, но выделяющуюся качеством ткани и пошива куртку, Анри уже умудрился испачкать ее на локтях да оторвать пару крючков-застежек. О том же, во что превратил неряха-моррон свои сапоги и нижнюю часть штанов, не стоило и говорить. Они были не только измазаны кровью, но и облеплены ошметками вампирской плоти. Конечно, трудно остаться чистым там, где совсем недавно произошла жуткая бойня и где весь пол залит перемешавшейся с водою кровью, но все же парочка чистых уголков в смотровом помещении имелась. Фламмер мог, но не захотел на них отойти.

– Все как просил. Держи! – скупо произнес Сонтерий, бросив на стол перед Анри подобранный меч и связку из пяти болтов с едкой жидкостью.

– Ага, погодь, – буркнул в ответ моррон, вытирая выдернутый из груди убитого вампира меч об его же рубаху, а затем ловко погрузив трофей в болтавшиеся на боку ножны. – Арбалет выкинь, он нам без надобности… уж больно громоздок да приметен.

Вампир уже открыл рот, чтобы спросить, а зачем моррону тогда понадобились болты, как ответ был наглядно продемонстрирован действием. Засунув второй меч за пояс, Анри взял один из болтов и без клещей или плоскогубцев, а просто голыми руками разломил его пополам. Заднюю часть снаряда он небрежно откинул в сторону, а переднюю, то есть саму миниатюрную колбу на небольшом обломке, аккуратно засунул за голенище левогосапога. Тут и без слов было понятно, что моррон собирался использовать едкий заряд в качестве метательного снаряда.

«Что ж, это не лишено смысла!» – подумал вампир, тоже не стоявший без дела. Пока Анри собирался, Сонтерий подобрал котомку и, немного покопавшись в ней, протянул спутнику одну из фляг.

– Возьми! Выпей пару глотков, через три часа еще раз пригубь! – с видом сведущего лекаря произнес ученый, подсунув флягу с зельем Фламмеру прямо под нос. – Не бойся, не отрава!

– Я ж не дурак, чтоб бояться, – хмыкнул моррон, послушно принимая из рук вампира сосуд с неизвестной ему жидкостью и тут же поднося его к губам. – Травить ты меня там травил… – кивнул Анри на смотровое окно, через которое с отвращением наблюдал за тюрьмой, в которой провел долгие дни, – а здесь, кровососушка, ты меня пуще зеницы ока иль иного ценного органа беречь будешь. Мое здоровье и отменное самочувствие лучший залог твоего благополучия. Не убережешь шкурку мою, Легион тя не защитит, а, наоборот, врагом объявит! Вот и пробегаешь весь недолгий остаток жизни от своих да от наших… – «обнадежил» Анри и, сделав положенную пару глотков из фляги, засунул ее за пазуху.

Как-то раньше Сонтерию не приходило в голову, что любая нелепая случайность, приведшая к смерти моррона, может поставить его в весьма незавидное положение, называемое в мире людей «между двух огней». Мозг ученого был настолько раньше занят дилеммой «Изменять или не изменять?», что упустил в расчетах одно из важных условий, и из-за этого чаша весов, на которой он взвешивал риски, возможно, склонилась вовсе не в ту сторону. Как бы там ни было, то теперь уже поздно что-то менять. Сонтерию не удалось бы объяснить ни своего присутствия в неурочный час в лаборатории, ни смерти дежурных, ни уж тем более того факта, что ценный подопытный образец вооружен до зубов и разгуливает на свободе.

– Ишь, как тя, старичок, скрючило да перекосило, – приветливо улыбающийся моррон хлопнул вампира по плечу. – Да не боись, ничего со мной не случится! Коль и погибнем, так вместе! Одной веревкой мы с тобой повязаны, а куда она нас приведет: к победе иль смерти, мы еще поглядим…

– Ты прав, – кивнул вампир, отстраняясь.

– В том, что повязаны?

– Нет, в том, что пора уходить. Здесь долее оставаться опасно, – произнес Сонтерий и передал Анри цилиндр с кодами телепортеров. – Вот, это вместо карты. Все, что смог достать. Товарищей твоих содержат в подземелье дворца герцога. Там не только тюрьма находится, но и особая лаборатория «ястребиных когтей». В нее ни мне, ни иным ученым доступа нет. Только те, в чьих жилах течет…

– Подступы к дворцу знаешь? – перебил Фламмер, бегло изучив вынутый из цилиндра листок и тут же нахмурившись.

– Дворец находится в главной пещере, занимает примерно третью ее часть. Пещера чем-то напоминает центр любого большого города, но только масштаб поменьше. В ней расположен сам дворец с огороженным парком и вспомогательными строениями; площадь с фонтаном; гостиница для высокопоставленных вампиров из других кланов, прибывших во дворец по казенным надобностям; и несколько домов высокопоставленных чинов – прямых наследников герцога, – отрапортовал Сонтерий, сообщив практически все, что было ему известно. – Могу нарисовать карту… довольно подробную. Внутри же дворца ориентируюсь плохо, был на приемах всего пару раз…

– Хорошо, – кивнул Анри, казалось, вовсе не слушавший вампира, а думавший во время его рассказа о чем-то своем. – Останется время, и к герцогу в гости заглянем.

– То есть как «заглянем»?! – почти выкрикнул Сонтерий. – Что значит твое «останется время»?! У нас с твоим хозяином какой уговор был! Я освобождаю тебя, помогаю других морронов вызволить и вывожу вас из цитадели. Коль какая чудаковатая блажь те в голову вдруг взбрела…

Разгневанный вампир и глазом не успел моргнуть, как сильные пальцы моррона оказались у него на горле. Даже не поднявшийся с места, а лишь выбросивший руку вперед Анри слегка придушил собеседника, не дав ему говорить, но не причинил сильной боли.

– Послушай, кровососушка, что я тебе скажу, – тяжко вздохнул Фламмер, пока не собиравшийся ослаблять хватку, но и не желая крепче сдавливать горло того, кто вовсе не был ему врагом. – Во-первых, уж больно ты шумный… Нервишки пошаливают, оно понятно. Но в делах лишь тем успех покоряется, кто невозмутим, будто камень, и страхи свои до поры до времени прячет.

– Пусти! – прошипел Сонтерий, но его просьба была отклонена.

– Во-вторых, – невозмутимо продолжил Анри, – я свободен, и хозяина у меня не было, нет и, заверяю, никогда не будет! Даже Коллективный Разум и тот мне не господин! Тебе этого не понять, по крайней мере, сейчас, но ты просто запомни! И, наконец, в-третьих, – теперь моррон посчитал, что настала пора разжать пальцы. – Все в мире меняется, а в военное время особенно быстро. Уговор твой с Коллективным Разумом был мне помогать, и это самое важное! На момент переговоров моя цель была освободить собратьев, но ситуация изменилась… изменилось и задание. Согласись, ведь глупо стрелять по кустам, в которых уже давно никого нет; глупо целиться в зайца, когда к тебе сзади подкрадывается волк.

– Ну и что теперь мы должны сделать? Надеюсь, ты не рассчитываешь один весь клан перебить?

– Конечно же, нет, – усмехнулся Анри. – Хоть не прочь был бы порезвиться… Ты не волнуйся, нам теперь предстоит куда менее опасное, но не менее важное свершение, чем проникновение в замок герцога. Мы всего лишь должны отключить систему тревожного оповещения внешнего контура цитадели, причем не всю, а только на том участке, где ваше поганое логово примыкает к захваченному подземелью Махакана. Часов шесть-семь у нас есть, так что ты прав, рассиживаться некогда, надо поторопиться!

– Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?! – не имея сил кричать и буйствовать, лишь прошипел вампир, все еще потиравший слегка побаливающее горло. – Да дворец герцога вдвоем штурмом взять и то безопасней да проще!

– Не согласен, – невозмутимо заявил моррон и стал приводить аргументы, по-купечески загибая пальцы: – Систему разработал именно ты, а, следовательно, знаешь, каким образом она устроена. «Отключить» на моем языке означает вывести из строя и помешать ее начать чинить, хотя бы некоторое время. Главное, чтобы поломка не была устранена за пару-тройку часов, а там… но это те уже знать не положено. Ты, союзничек, не обижайся, но тебе пока до конца доверия нет, так что воздержусь от изложения всего нашего плана.

– «Нашего»? – удивленно переспросил вампир.

– Ну да, – как ни в чем не бывало, ответил Анри. – Нашего – значит, моего, Коллективного Разума и кое-кого еще… Не вдавайся в несущественные детали да не дрейфь по пустякам! Коль не согласен с чем, коль считаешь оповещение отключить невозможно, так аргументируй!

– Хорошо, – кивнул Сонтерий, которому не впервой приходилось выступать оппонентом в спорах. – Во-первых, исследовательские группы, работавшие под моим началом, действительно занимались созданием системы тревожного оповещения, но нами была разработана лишь основа, так сказать, базовая модель, в которую, скорее всего, впоследствии были внесены усовершенствования и изменения. Чтобы разобраться, даже мне потребуется какое-то время…

– Часа хватит? – спросил Анри, храня невозмутимость и спокойствие.

– Возможно…

– Тогда этот довод сбрасываем со счетов… – парировал моррон. – Час, а может быть, и поболее у тебя будет. Что во-вторых?

– Главный пульт хорошо охраняется…

– То уже не твоя забота, – усмехнулся Анри. – Ты только меня к нему подведи, а уж обо всем остальном не тревожься…

– Я не знаю, где он находится, – привел Сонтерий, как ему казалось, самый весомый довод, которым моррон просто не мог пренебречь. – Пойми, цитадель не единое целое, не единое, огромное подземное пространство, а множество крупных и мелких пещер… связанных между собой, когда охраняемыми проходами, телепортами и телепортерами, а когда лишь телепортерами. Мне неизвестна схема всей цитадели, я не знаю, где что находится…

– Но у нас же есть это, – так и не отказавшийся от задуманного моррон поднял вверх листок с перечнем кодов. – Мне кажется, этого вполне достаточно, ведь, как я понимаю, красным цветом отмечены запретные коды… Места, куда обычным вампирам лучше носов не совать. Разве главный пульт тревожного оповещения не такое место? Набрав одну из этих комбинаций цифр, мы непременно окажемся у него…

– Только вот неизвестно какую… – пытался вразумить вампир явно переоценивающего свои силы моррона. – Вот так вот наберем наугад и окажемся в казарме, полной солдат иль…

– Эка невидаль, бывало и хуже! – рассмеялся Анри. – Давай-ка лучше уповать на удачу! Давай-ка лучше надеяться, что не более чем десятое по счету перемещение нас в нужное место да приведет.

– А если нет? А если… – пытался возразить вампир, не собиравшийся ни становиться смертником, ни попусту рисковать головою, имея весьма незначительные шансы на успех.

– Никто не живет вечно! – сразил наповал Сонтерия необнадеживающий ответ Фламмера. – Ты, кровососушка, о плохом-то не думай и в покойнички себя заранее не записывай! Не забывай, я вместе с тобою башкою рискую, а помирать-то мне, как и те, неохота. Все это враки, что мы, морроны, бессмертны… тебе ли не знать…

– Значит, разубедить мне тебя не удастся? – отчаявшись, спросил старик-вампир, с надеждой и мольбой глядя толкавшему его практически на самоубийство союзнику в глаза.

– Ты пытался, Сонтерий, у тебя почти получилось, но нет, – прозвучал, как смертный приговор, насмешливый ответ Анри. – Скажи-ка лучше, где ближайший телепорт находится или как ты его там по-особенному назвал?

– Телепорты создаются временно и призваны перемещать крупные объекты на большие расстояния. Использовать их в цитадели затратно, неудобно и малоэффективно, – принялся разъяснять ученый, пытаясь свыкнуться с мыслью, что ему предстоит свершить невозможное и рискнуть головой так, как он еще ни разу в жизни не рисковал. – Мы используем стационарную систему изготовленных в форме ковриков телепортеров. Они переносят за раз объект или объекты весом не более…

– Профессор, давай без занудства! – рассмеялся моррон. – Проще, дружище, проще и не столь подробно!

– Ближайший коврик-телепортер находится за стеной, в соседней лаборатории, – продолжил вампир, – но туда нам ход закрыт, и мы им не сможем воспользоваться. Ближайший же доступный телепортер установлен в одной из беседок парка здания научного корпуса. До него не более четверти часа…

– Пошли, – не дослушав, приказал моррон и, поднявшись, направился к двери. – Сам же верещал, болезный, что рассиживаться нечего…

* * *

Обратный путь из горного поселения на подземный большак прошел намного быстрее и спокойней, хоть народу на узких улочка-проходах, наоборот, заметно прибавилось. Вернувшиеся с карьеров горняки, конечно, в первые секунды с подозрением косились на троицу одетых мастеровыми чужаков, поскольку ранее их никогда не видели, однако вопросов не задавали и задержать для выяснения личностей да обстоятельств, приведших эти личности в «проклятое» по мнению многих место, не пытались. И все благодаря Гаре, величественно шествовавшему впереди небольшого отряда и расчищавшему ему путь, притом как собственными, занимавшими всю ширину проходов телесами, так и дружелюбной, приветливой улыбкой на своем страшном, способном до смерти напугать не только человека, но и зверя лице.

Причина тому была довольно проста, можно даже сказать, банальна и заурядна. К не столь уродливой, сколь грозной и ужасающей внешности эскулапа жители поселения уже давно привыкли, а о нем самом судили не по внешности, а по добру, которое великан так или иначе, но привнес в каждую здешнюю хибару. Одним горнякам лекарь помог избавиться от простуд, отравлений, мигреней да многочисленных хворей, вызванных в основном подленькими пещерными сквозняками, всегда подкрадывающимися со спины и бьющими в самую уязвимую точку ослабленных отсутствием солнечного тепла да света организмов; другим вправил суставы или помог быстрее и менее болезненно срастить кости после переломов. Одним словом, Гару в поселении ценили, уважали и любили, и его мимоходом брошенного объяснения: «Со мной!» было достаточно, чтобы все повстречавшиеся троице на пути шеварийцы мгновенно теряли к ним настороженный интерес, а некоторые даже слегка кивали головами и приподнимали края шляп в знак приветствия. Только ради этого Гару стоило взять с собой, ведь если бы не его сопровождение и в какой-то степени покровительство, диверсантам оказалось бы не так уж и просто покинуть внезапно оживший поселок, наполнившийся людьми и несмолкаемой, как будто преследующей отряд болтовней на раздражающем слух чужом языке.

Первый вклад великана в общее дело по достоинству оценил не только шедший прямо за ним Аламез, но и замыкающие небольшую процессию Вильсет и Ринва. Под надежным крылом репутации лекаря герканцы чувствовали себя уверенно и, проделав всего около трети пути по царству кособоких халуп, уже перестали пугливо озираться по сторонам и обращать внимание на всякие пустяки, вроде: любопытных взоров и сдержанных, но доброжелательных приветствий совершенно незнакомых им людей. Правда, как известно, у любой блестящей медали имеется и тусклая, неприглядная сторона, порой весьма мешающая жить. Нашлась она и у любви поселенцев к лекарю.

Они шли быстро, но без задержек все же не обошлось. Каждый пятый прохожий останавливал великана, а значит, и всю компанию, чтобы спросить совета; примерно каждый восьмой пытался на ходу продемонстрировать эскулапу время от времени опухающие после переломов конечности и желал получить заверение знающего и признанного людской молвой костоправа, что ничего страшного в этом нет, что покалеченная кость срослась правильно. От некоторых пациентов Гаре удавалось отделываться, не сбавляя шага, но попадались и особо докучливые личности, смело преграждавшие путь торопящемуся великану и назойливо трындевшие о своих застарелых болячках. Они вели себя так нагло, поскольку были абсолютно уверены, что лекарь их выслушает, не обругает и уж тем более не применит даже сотой части своей недюжинной силы, чтобы убрать с пути.

Когда отряд все-таки выбрался из поселения и при этом следом за ними никто не увязался, Аламез вздохнул с облегчением, но, как оказалось, радовался он слишком рано. Основная задержка подстерегала путников возле моста через речушку; там, где находился пост и где возле заново разведенного костра дежурил караул только-только заступивших на службу солдат. История повторилась. Стоило лишь герканцам приблизиться к караулу, как солдаты дружно повскакали с мест и почти бегом направились им навстречу.

Рука моррона инстинктивно потянулась к рукояти меча, но всего через мгновенье вернулась обратно. Как ни странно, но причин для беспокойства не было, потому что, во-первых, шеварийские воины приветливо махали Гаре руками, а, во-вторых, они приближались без оружия, волоча за собой канат, слишком толстый да тяжелый, чтобы служивые смогли бы им кого-то связать. Великан радушно оскалился, то есть заулыбался, и приветливо замахал солдатам в ответ рукой, второй же незаметно подал идущим следом спутникам знак не вмешиваться и немного обождать в сторонке. Правильно истолковавший причудливые движения кисти за спиной проводника Аламез тут же сбавил шаг и остановил не понимавших, что происходит, товарищей. Впрочем, долго герканцам мучиться в неведении не пришлось, уже через пару секунд стало понятно, что шеварийцам до них вообще не было никакого дела. Солдаты наконец-то раздобыли где-то корабельный канат, а значит, могли предаться забаве, о которой долго мечтали, но не имели возможности осуществить.

Подошедшие к лекарю вплотную солдаты интенсивно жестикулировали, при этом то и дело легонько хлопая великана по плечам да рукам, и о чем-то без умолку галдели, видимо объясняя правила предстоящей потехи. Вначале Аламез подумал, что караульные просто свяжут Гару канатом и заключат между собой пари, сможет ли великан его разорвать, но, когда от слов шеварийцы перешли к делу, моррон понял, как сильно он ошибся. Солдаты не желали быть просто свидетелями богатырского подвига, они горели желанием принять в нем участие, причем сразу все. Шестеро раздевшихся до пояса воинов взялись за один конец каната, и старший над ними выкрикнул великану, что пора начинать.

Плюнув пару раз для порядка на ладони, Гара взялся за канат, кажущийся в его ручищах обычной веревочкой и, дождавшись условного сигнала, не резко рванул, а медленно, осторожно потянул на себя. Со стороны было отчетливо видно, что великан поддавался и прилагал далеко не все силы к победе, но вот его противникам так явно не казалось. Среди шестерых военных не было худощавых хлюпиков, но им всем пришлось основательно поднапрячь мгновенно раскрасневшиеся и вздувшиеся буграми мышцы, чтобы устоять на ногах и не дать великану подтянуть их к себе. Противоборство продлилось чуть более четверти минуты, что, в общем-то, было довольно неплохим результатом, учитывая, какой силищей эскулап обладал. За это время Гара, конечно же, не вспотел и не произнес ни звука, а вот дела у его противников шли с точностью до наоборот: все шестеро обильно взопрели, как лошади после долгой скачки, и непрерывно сквозь зубы рычали, испытывая чудовищную боль в дрожащих от напряжения мышцах. У двоих служивых даже лопнули широкие пояса, и глазам троих стоявших в сторонке свидетелей предстали как сжавшиеся округлости волосатого зада, так и изрядно потертые розовые панталоны в крупный, голубенько-салатный цветочек, скрывавшиеся под серыми и невзрачными солдатскими штанами. Аламез лишь сдержанно улыбнулся, Вильсет же пытался захихикать, но резкий удар острого локотка Ринвы ему в живот изменил планы весельчака и заставил его сдержаться от оскорбительного проявления эмоций.

В конце концов, Гаре наскучило поддаваться, а быть может, он просто решил, что приличия соблюдены и не стоит долее ломать комедию. Резким рывком, великан повалил на землю всех шестерых, но расстаться с канатом, к сожалению, не успел. Служивые не желали мириться с унизительным поражением и, едва поднявшись на ноги, вновь ухватились за канат, но на этот раз изменив условия состязания. Потерявшие штаны удалились латать полопавшиеся пояса, и противников у лекаря осталось только четверо. Чтобы хоть как-то выровнять шансы на успех, шеварийские воины заставили силача взяться за канат всего одной рукой, причем левой, и оторвать от земли одну ногу. Неизвестно, что именно хитрецы пытались тем самым выгадать, но их уловка явно не удалась. Исполнивший их нелепые требование Гара быстро добился победы и, тут же отбросив канат, интенсивно замотал головой и весьма убедительно пробасил, что ему пора идти. Никак не желавшие мириться с сокрушительным поражением солдаты дружно принялись уговаривать силача потягаться силенками еще разок, но лекарь знал верный способ, как от них избавиться. Едва он вскользь намекнул, что идет по вызову «господ вампиров» и что те очень сердятся, когда он запаздывает, караульные с пониманием закивали головами и тут же, таща за собой канат, словно один на всех поджатый хвост, вернулись к костру.

В этот самый момент Аламез убедился, что лекарь ему не соврал, и прочувствовал, насколько серьезными были причины, побудившие Гара к измене. Горькую правду о том, что королевством заправляют вампиры, а король и его окружение лишь их безвольные марионетки, в подземелье знали буквально все и, естественно, понимали, что им никогда не покинуть мир карьеров да пещер и уже не увидеть солнечного света. В лучшем случае по завершении горных работ всех, кто работал в подземелье и кто его охранял, оставили бы доживать свой век здесь. В худшем же им устроили бы «случайный» обвал при возвращении на поверхность либо организовали бы «почетный эскорт» из сотни наемников-лучников, которым все равно в кого стрелять, лишь бы за натягивание тетивы и меткое прицеливание исправно платили. На измену присяге и родине можно смотреть по-всякому, но грех винить смертника всего лишь за то, что он пытается спасти свою жизнь и не хочет становиться бесправной жертвой чужой воли и превратно сложившихся обстоятельств.

Едва объяснившись с солдатами и достойно аргументировав свой отказ продолжать состязание, Гара тут же махнул рукой спутникам, чтобы те следовали за ним. Шеварийские воины не только не пытались остановить подозрительную троицу, но даже не спросили Гару, а куда это тот направляется с компанией оборванцев-горняков. Поверить в то, что вампиры вызвали к себе лекаря хоть как-то, но было возможно, а вот зачем кровососам понадобился простой мастеровой люд, это был всем вопросам вопрос. Вряд ли вампиры клана Мартел воспринимали загнанных под землю горняков как пищу. Во-первых, убийства ремесленников отрицательно сказались бы на дисциплине и результатах выработки. Во-вторых, кровь тех, кто долго не видел солнечного света и изо дня в день дышал каменной пылью, явно не считалась ценным пищевым продуктом. Однако факт остается фактом, каким бы удивительным и даже парадоксальным он ни казался. Удрученные, видимо, уже далеко не первым поражением в силовых состязаниях с лекарем, солдаты пропустили компанию и даже не посмотрели, в какую сторону те направились, когда дошли до тракта: к карьерам в глубь пещер или в сторону выхода из подземелья и, соответственно, досмотрового кордона. Впрочем, Аламез ошибался, полагая, что возможных маршрутов всего два; на самом же деле их было три.

Добравшись до тракта быстрым, широким шагом, Гара с минуту еще стоял, дожидаясь, когда же его догонят спутники, чересчур коротконогие да медлительные, чтобы шагать с ним в ногу, и слишком ленивые, чтобы компенсировать свои недостаточные физические данные небольшой, ничуть не затруднительной, по мнению великана, пробежкой. Дарк поравнялся с проводником первым, и поэтому именно ему пришлось выслушать краткую, но весьма оскорбительную лекцию о том, как не стать обузой в пути. Разведчикам повезло больше. Они почти одновременно достигли обочины через пять-шесть секунд с начала возмущенного монолога, то есть как раз к тому времени, когда Гара уже высказался и замолчал, поставив жирный восклицательный знак в конце своих слов забористым ругательством и возмущенным надуванием щек.

Аламез не видел смысла ни оправдываться, ни доказывать быстроногому силачу, что он не прав. Подошедший вторым Вильсет слишком запыхался, чтобы открыть рот в свое оправдание, а достигшая дорожной обочины последней Ринва просто-напросто не успела вставить в ответ парочку дерзких фраз, хоть, судя по всему, очень хотела. Едва возмущенная девушка раскрыла рот, а говорить уже было и некому. Высказавший все, что в нем накипело, Гара не желал слушать жалких оправданий и уж тем более встречных упреков в негалантном поведении. Перескочив через дорогу всего тремя широкими шажищами, лекарь тут же нырнул в заросли высоких, доходивших ему аж до груди кустов и стал продираться сквозь них к подножию скалы. Внезапно он пропал, просто исчез из виду, как будто утонул в ярко-зеленом омуте дикой подземной растительности. Случилось это, когда Аламез вместе со спутниками только-только успели пересечь пустынную в этот час дорогу и ступили на песчаную обочину с ее противоположной стороны.

Пару секунд герканцы провели в замешательстве, не зная, что делать: ждать возвращения проводника или отправляться следом за ним неизвестно куда; туда, где даже узенькой тропочки не было. Затем раздавшийся откуда-то из глубины зарослей негодующий глас великана указал им не только верное решение, но и направление, по которому следовало идти напролом. Вынужденный опять дожидаться отстающих лекарь очень сильно возмущался по поводу нерасторопности спутников, и от его громкого баса с вершины скалы даже свалилось с десяток небольших камней.

«Нервничает верзила, оттого и бухтит по всякому пустяку! – подумал Дарк, первым вступив в густые, но, к счастью, абсолютно не колючие заросли. – Это хорошо, что нервишки сдают, значит, не обманул, значит, взаправду на предательство решился и нас в цитадель ведет. Если бы обманул и в ловушку вел, был бы спокоен. Нас ему бояться нечего. Хотел бы, уже давно шейки, будто курятам, посворачивал бы или всех оглушил бы да повязал, чтобы живьем кровососам сдать. По силе мы ему не ровня. Мое отравленное оружие, конечно, представляет для него смертельную угрозу, но у него уже имелось достаточно шансов без риска справиться со мной, например, оглушить внезапным ударом кулачища прямо во время разговора, да и затем, в пути, такая возможность выпадала не раз. Нет, я не ошибся, Гара за нас, Гаре можно верить! К тому же он куда более заинтересован в успешном завершении похода, чем, скажем, Вильсет. Я пытаюсь спасти товарищей. Ринва ищет исцеления. Гара соскучился по солнечному свету. А вот Крамберг зачем вызвался идти, притом без принуждения… добровольно?! Зачем, паршивец, рискуя жизнью, полез с нами под землю?! Во время войны спрос на разведчиков велик, тем более на тех, кто на вражеском языке, как на своем, лопочет. Чтобы выслужиться, мог бы и поспокойней задание выбрать, где и риску поменьше, и заслуги виднее. Хотел вину передо мной загладить? Полный абсурд! Я для него никто, рыцарь с сомнительным происхождением, от которого самого в любой момент могут избавиться. На роль покровителя никак не гожусь! Надо бы к нему присмотреться, да и с девицы нельзя глаз сводить… Что-то мне ее история со страшной, неизвестной болезнью вымыслом кажется. Что за хворь такая сильная, у которой внешних симптомов вовсе нет?! Вот и выходит, что из всей компании доверять можно только Гаре. Его помыслы понятны и ясны, а в заманивании нас в ловушку нет никакого смысла. К чему городить огороды и интриги плести, когда можешь просто прихлопнуть вражину, как таракана?!»

Зеленое море кустов, в которое Дарк и разведчики ушли с головами, причем в буквальном смысле слова, внезапно закончилось, а перед ними возник довольно широкий и высокий вход в пещеру. Судя по обтесанным краям, ранее здесь была всего лишь узкая щель, в которую вряд ли мог протиснуться средней упитанности человек. Громила-лекарь специально расширил проход под недюжинный размерчик своих плечищ да боков, а вместо двери в свое тайное убежище использовал огромный валун, который просто сдвигал в сторону. В большинстве случаев такие вот небольшие пещерки, находящиеся в укромных местечках, но в то же время невдалеке от городов, используют воры, колдуны, шпионы, контрабандисты и прочие нечистые на руку и на совесть личности. Одни скрывают в них от властей незаконные товары, другие прячутся сами, когда от светских врагов, а когда и от лика святой инквизиции. Гара же соорудил свое логово для совершенно иных целей, и это стало понятно еще снаружи по удушливым, накладывающимся друг на друга запахам, исходившим из глубин пещеры. Лекарь сушил здесь травы, добывал выжимки, занимался разделкой звериных туш, вырезая используемые для изготовления лекарств внутренние органы, и, скорее всего, производил первичную обработку шкур. Одним словом, он делал здесь все виды грязных и зловонных работ, дабы не портить отношения с соседями и не превращать свой любимый подвальчик в мерзкую клоаку с устойчивыми амбре из запахов гниения и прения.

Бесспорным плюсом убежища было то, что ароматы, исходившие от кустов и прочей растущей поблизости более мелкой зелени, напрочь забивали дурные зловония (конечно, при том условии, что валун закрывал вход). Дорога проходила не так уж и далеко, но с ее обочины было невозможно почувствовать неприятные запахи. Сейчас же, когда великан откатил валун в сторону и не задвинул его обратно, герканцы ощутили зловоние ранее, чем увидели вход, то есть за пять-шесть шагов. Судя по звукам, донесшимся из-за спины Аламеза, его спутники были недалеки от того, чтобы оросить желчью из своих пустых желудков собственные сапоги. Моррон также не испытывал удовольствия от раздражающих, тошнотворных запахов, но смело зашел внутрь пещеры, причем еще до того, как вновь притомившийся в ожидании великан решил их поторопить громогласной руганью, от которой и в ушах звенело, и камни на голову сыпались. Естественно, герканским разведчикам не оставалось иного выбора, как, только зажав рукавами носы и стараясь дышать исключительно ртом, прошествовать следом.

Пещера была довольно просторной и хорошо освещенной светом четырех только-только разожженных факелов. Скорее всего, ранее здесь обитал внушительных размеров хищник, но Гара не поленился захватить приглянувшуюся ему нору, то ли прогнав, то ли убив дикого зверя. Дарк не удивился бы, если бы лекарь признался, что задушил или порвал на части прежнего хозяина голыми руками. От человека такой комплекции можно было ожидать чего угодно…

Судя по внутреннему убранству, Аламез не ошибся, предположив, что лекарь использовал убежище в качестве разделочной мастерской. Все стены были увешаны шкурами диковинных зверей, которые водились только здесь, в подземельях. Всю левую часть пещеры занимал огромный разделочный стол и устрашающе возвышающиеся деревянные да стальные конструкции, о назначении которых оставалось только догадываться, но чей внешний вид очень напоминал изощренные приспособления палачей-дознавателей. По правой стене стояли котлы и более мелкие емкости с едкими растворами, в которых что-то вымачивалось. Именно они и являлись основными источниками зловония. На валуне посередине пещеры с важным видом восседал Гара и пополнял содержимое своей походной котомки из большого, видимо, только что перенесенного к валуну мешка. Зелья и снадобья, которые лекарь решил взять с собой, видимо, были очень ценными, поскольку великан обращался с ними крайне бережно и чуть ли не сдувал пылинки со склянок из темного, не пропускающего лучи света стекла и глиняных чашечек, в три, а то и в четыре слоя обмотанных толстыми, практически непромокаемыми тряпками.

– О, вот сразу и ясно стало, кто из вас бравый вояка, а кто так… прогуляться с мечом под мышкой вышел… – не отрываясь от дела, произнес великан со смешком, лишь мельком взглянув на вошедших. – Что, паря, привычен те запашок смерти?! А вот дружков твоих чой-то перекосило. Того и гляди, весь пол запоганят…

Предпоследнюю фразу Гара произнес весьма странно, явно с намеком. На миг Аламезу даже показалось, что лекарь знает, кто он на самом деле, а следовательно, сам является вовсе не тем, за кого себя выдает. Однако это тревожное ощущение вскоре ушло. Намек в словах великана, бесспорно, имелся, но это был намек на совершенно иное…

– Поди, не раз на поле побоища бывать доводилось, и не только во время сражения, но и после… Вижу, знаком те запашок слегка подтухшего мяса и склизких начинок плоти!

– Куда приятней, чем запах гангрены! – ответил моррон уверенно, стараясь не выдать шальной интонацией, что немного испугался. – Лучше скажи, чудак, ты зачем нас сюда позвал, шкуродерней своей, что ль, похвастаться?!

– Позвал, поскольку надо, – произнес лекарь, завязав котомку и небрежно отпихнув ногой в сторону мешок с запасами.

То, что внутри мешка парочка-другая склянок могли разбиться, лекаря уже не волновало. Возвращаться он сюда явно не собирался, а завещать свое добро наверняка было некому. Однако Дарка поразило вовсе не это, а нечто иное. Одну из глиняных чашечек Гара крутил в руке, явно не собираясь ни класть ее в котомку, ни положить обратно в мешок.

– Откушать вам травки вот этой нужно… причем все троим, – пояснил лекарь, снимая с чашки тряпку и продемонстрировав спутникам темно-зеленый комок, с виду вязкий и совершенно ничем не пахнущий. – Давайте, ешьте, а я пока планчик свой изложу, как в цитадель кровососью проникнуть.

– Сам жри! – огрызнулась Ринва, все еще не привыкшая к запахам и упорно продолжавшая борьбу со своим непокорным, своенравным желудком. – Ишь чего, образина, удумал, дрянью нас накормить! И что это вообще: пюре из протухших потрохов или пропущенный через мясорубку мозг какого-нить ящера?!

– А зачем это?! – более по делу высказал протест Вильсет, также с брезгливостью косившийся на крошечную чашечку в руке великана. – Чего нам твое снадобье даст-то, невидимыми, что ли, сделает?!

– В каком-то смысле да, – усмехнулся Гара, а затем многозначительно посмотрел на Аламеза, взглядом прося вразумить ретивых подручных, чтобы ему самому силой не пришлось запихивать во рты упрямцев отвратно выглядевшую травяную смесь.

– Сначала план, затем все остальное! – огласил свое решение моррон и тут же заверил: – Не боись, коль надо будет, коль без этого не обойтись, так все до крупинки сожрут, а потом еще и плошку вылижут!

– Ну, как знаете, – пожал плечами великан, не удивленный недоверием, но все же капельку расстроившийся. – Потом так потом!

Бережно оставив чашечку с зельем в сторону, Гара подобрал тоненький стальной прутик, служивший ему то ли кочергой, то чесалкой для спины, и стал аккуратно вырисовывать на песчаном полу план местности, на которой вскоре предстояло вести боевые действия. Естественно, каждый штришок тут же сопровождался пояснительным комментарием.

– Вот тракт наружу идет, – начал лекарь рассказ, выводя две параллельные линии. – Вот тут досмотровый кордон дорогу перекрывает, – прочертил эскулап небольшой кружок поверх параллельных линий, а затем поставил внутри окружности жирный крест. – У солдат там приказ строжайший, кого пускать в подземелье следует, а кого нет. А наружу практически никого не выпускают… Только по особому разрешению королевых вельмож иль кровопийц при солидных эполетах. Скажу сразу, место там узкое и обойти кордон стороной никак не возможно… Штурмом в лоб взять тож не выйдет, слишком большой гарнизон. Тревогу поднять успеют.

– Так выходит, ты дальше кордона и не бывал?! – встрял Вильсет, за что и получил резкий и болезненный удар прутом по ноге.

– Я говорю, ты, олух, слушаешь! – прорычал великан, злобно прищурившись и, вероятно, собираясь неслуха укусить. – Коль по-геркански неясно, так я еще по-филанийски могу изложить!

– Не отвлекайся, он все понял, – Аламез примирительно похлопал разгорячившегося лекаря по плечу. – Давай к делу!

– За кордоном, примерно через треть мили, на дороге развилка, – продолжил чертить Гара, так же быстро успокоившийся, как разгневавшийся. – Правая дорога, коль от нас смотреть, так сразу на поверхность идет. По ней сюда провизию возят, инструменты и прочие грузы… Она вовсе не охраняется, следующий кордон только уже на поверхности, но через него тож никак не пройти. Поговаривают, выход из подземелья целый полк стережет. Но вам, поди, о том поболее известно, а иначе бы сюда пещерами махаканскими не поперлись бы.

– Куда правая дорога ведет? – осмелился перебить чуть-чуть отвлекшегося рассказчика Дарк, абсолютно уверенный, что его великан прутом не ударит.

– А вот как раз и идет в цитадель кровососью… Туда нам как раз и надо! – заявил лекарь, для наглядности выведя на песке стрелку. – Снаружи врата не охраняются, то видел сам, изнутрей, скорей всего, тож постов нет, то не видел, но догадываюсь, посколь оно без надобности. Чтоб врата отворить, пропуск особый нужен, а взять этот пропуск можно только на досмотровом кордоне…

– Так ты ж говорил… – попыталась вмешаться Ринва, но не терпящий пререканий Гара ее мгновенно перебил, из вредности перейдя на оглушающий, сотрясающий стены пещеры крик:

– Коль говорил, то так оно и есть! Гарнизон кордона наружу никого не выпускает, да и к приезжим придирается почем зря! – наказав торопыг криком, Гара вновь заговорил обычным голосом: – Охрану кордона осуществляет с полроты солдат. Ребята бывалые, новичков желторотых совсем нет. Сам кордон состоит из заградительной линии… – со знанием дела, лекарь принялся чертить второй план, довольно подробный, так что моррон сразу понял, что рассказчик там не раз бывал лично, причем не только снаружи, но и изнутри дорожного укрепления, – досмотрового участка дороги, хозяйственных построек, казармы, склада сомнительных товаров, которые на время реквизируют, бани, кухни и офицерского дома…

– Постой, – произнес Аламез, позволив себе не только перебить чересчур вспыльчивого рассказчика, но и легонько схватить его за руку. – А что это офицерские владения такие огромные, не дом, а целый особняк!

– Вот в том-то как раз и дело, – усмехнулся Гара, хитро прищурившись. – Офицеры на кордоне бутафорские служат, то есть не офицеры вовсе, а кровососы, которые в офицерских мундирах ходят. Пятеро кровопийц с полгода здесь неотлучно живут, а затем им на смену другие приходят. Ну, и как сам понимаешь, проживать господа кровососы любят с комфортом: и апартаменты у них шикарные, и собственный подвал с провизией, и рабынь для них регулярно из Удбиша привозят. В общем, не бедствуют они в подземелье, хоть и скучают…

– Продолжай, – кивнул Дарк, чувствуя, что развязка уже близка и отвлекать Гару вопросами не стоит.

– Пропуска внутрь цитадели как раз у них-то и имеются, – заявил Гара. – Вампиры же сами по себе хлипкие, сюда лишь молодняк зеленый присылают да тех, кто в чем-то провинился, но слишком немощен уж стал, чтоб риском шкуры своей проступки искупить. Проникнем внутрь, отберем пропуска, одежонкой трофейной разживемся, да и в логово к врагу можно путь держать…

– Ишь, как просто все выходит, – хмыкнула Ринва. – С кровопийцами сладить не просто, даже с молодыми. А солдаты что, смотреть спокойненько будут да брюхо почесывать, пока мы их командиров режем?

– Ох, дура ж ты, дура, нет бы вначале дослушать… – замотал Гара головой, пытаясь сдержать рвущуюся наружу злость. – Знаю я способ, как внутрь их покоев проникнуть тихо, без шума. Сами они нас туда проведут! Что ж до остального, так я один всех пятерых передавить могу, лишь бы они шум не подняли, но уж то вашей троицы забота! Как потеху начну, к окнам не подпускайте, не давайте наружу высовываться да на помощь звать. Солдаты так ничего и не услышат, а дохлых командиров лишь часа через два-три приметят, но мы уж внутри логова вампирского будем.

– План, конечно, рискованный, но дельный, – подвел черту Аламез, привыкший ввязываться и не в такие авантюры. – Скажи лишь одно, что это за чудо-способ, каким ты нас внутрь вампирского особняка проведешь?

– Способ взаправду чудный! Особенный способ лекарский и в то же время сугубо кровопийский… – широко улыбнулся великан, отчего Ринва с Крамбергом одновременно передернулись. – Скучают господа вампирюги под землей. Ни тебе развлечений каких, ни разнообразия в пище… На прокорм им, конечно, свежатинку поставляют, да уж больно обычная кровь им приелась… Наши шеварийские кровососушки избалованы, особые изыски любят, которых как раз под землей и не найти… любят, чтоб кровь не только питала, но и башку слегка поддурманивала, вот и обратились годков пять назад ко мне, чтоб я травками особыми, рецептик которых сами мне дали, – Гара кивнул на чашку с темно-зеленой смесью, – горняков подкармливал, а затем к ним на подкорм приводил. Убивать они ремесленничков не убивают, изопьют из них малость и обратно отпускают… Им ведь немного нужно, чтоб лишь в головушках их кровопийских приятно зашумело, да на языках привкус особый возник…

– Фу, гадость какая! – не выдержала и, искривив лицо в отвращении, сплюнула Ринва. – Так ты нас решил им на корм подсунуть?!

– Угомонись, – опередив Аламеза всего на миг, успокоил напарницу Крамберг, крепко сжав ее локоть. – Гара дело говорит. Способ верный, чтоб внутрь попасть, а там уж, как повезет. А ты, Дитрих, что скажешь?

– Скажу, что нам за дело браться пора. Хватит словами воздух сотрясать! – подытожил Дарк и первым, зачерпнув из чашечки противной смеси, отправил ее в рот. – План принят, тянуть нечего, выступаем!

Замысел лекаря, конечно, был небезупречен, но в нем имелся огромный дополнительный плюс, о котором знал только Аламез. Направляющемуся в самое логово врага моррону нужно было срочно изменить запах своей мертвой крови. Смесь лекаря для этой цели вполне годилась. Жаль только, что Дарк не знал, как долго она будет действовать, а спросить открыто по вполне понятным причинам опасался.

(обратно)

Глава 8 Досмотровый кордон

Идя по дороге к досмотровому кордону и в каком-то смысле навстречу судьбе, путники хранили гробовое молчание, причем каждый из них имел свои причины не нарушать тишину. Гара мысленно прощался с подземным поселением, в котором прожил долгие годы, и все взвешивал шансы на успех авантюры, в которую от безысходности ввязался. Возможно, он и перекинулся бы парой словечек с Аламезом, но поскольку они шли не одни, предпочитал помалкивать. Единственной фразой, оброненной им за все время пути, стало предупреждение: «Когда к кордону приблизимся, рожи потупее сделайте, можете даж слюнку из пастей припустить! Так снадобье оболванивающее действует, коль им несколько дней кряду кормить…Оружие же прям щас сдать. Еще чего доброго кто под плащами мечи увидит, вся затея насмарку!» После того как пара мечей да котомка с дротиками исчезли под объемным плащом лекаря, рот великана оказался на крепком замке, что, возможно, было и к лучшему. Уж больно недобрыми взглядами одаряли весь путь разведчики рослого, широкоплечего проводника и, не решаясь использовать слова, обменивались только им понятными жестами. За все время путешествия по мрачному подземелью они еще так никогда не делали, то ли не желая оскорблять моррона беседой на только им доступном языке, то ли просто не видя оснований секретничать между собой. Все это заговорщическое «пальце– и рукоблудие» весьма раздражало и настораживало Аламеза, нет-нет, да слегка поворачивающего голову назад и поглядывающего мельком через плечо на безмолвное общение компаньонов.

Возможно, они всего лишь обсуждали вопрос, который моррон для себя уже решил, а именно: можно ли доверять лекарю, и не заведет ли он их в ловушку. Если так, то переживать Аламезу было не о чем. Но с другой стороны, бессловесная беседа могла вестись и по другому поводу. Не исключено, что присутствие великана в их небольшой и не такой уж дружной компании мешало планам разведчиков; планам, о которых его не удосужились предупредить.

Дарк вполне допускал, что фон Кервиц поставил перед своими агентами задачу, избавиться от союзника, то есть от него, как только дело будет сделано или даже ранее, например, как только онипроникнут в логово вампиров и до того момента, когда моррон вызволит своих собратьев. При таком раскладе Гара являлся не только нежелательным свидетелем подлого убийства со спины, но непреодолимой преградой для исполнения мерзкого предательского плана. Дарк не сомневался, что в случае нападения на него коварных союзников Гара без раздумий примет его сторону. Во-первых, потому что именно с ним эскулап заключил сделку, а во-вторых, великан сразу, при первой же встрече точно определил, за кем в их странствующей компании сила, а кто пребывает на вторых ролях. К тому же Дарк льстил себе надеждой, что хоть немного разбирается в людях. По его оценке, Гара был не из тех, кто вонзает нож в спину. Подленькие приемчики, бесчестные игры да хитрые уловки – удел бездарных да слабых, а вовсе не тех, кого Небеса наделили прозорливым умом и нечеловеческой силой.

В общем, пока они странствовали втроем, у герканских разведчиков еще был шанс справиться с Аламезом, внезапно напав и застигнув его врасплох. Присутствие же Гары не только лишало их этой возможности, но и в корне меняло расстановку сил. Разведчики были слишком слабы, чтобы открыто проявить агрессию против него или лекаря, но, видимо, продумывали, как им умело использовать суматоху и неразбериху поджидавших отряд впереди боев, в которых, как известно, за всем и всеми не уследишь, и что угодно может случиться.

Несмотря на серьезность закравшихся в голову подозрений, Дарк был далек от того, чтобы предаваться суетливой панике и судорожно искать верный путь для спасения, как себя, так и малознакомого шеварийца, к которому он испытывал симпатию. Во-первых, это были всего лишь опасения, а во-вторых, его попутчики не знали, что за козырь он припрятал в рукаве, а точнее, в котомке да в ножнах. Они вряд ли догадывались, что меч моррона и собственноручно выструганные им дротики отравлены смертельным для большинства людей ядом. Если у кого-то из двоих заговорщиков и был на «му» иммунитет, то уж точно не сразу у обоих.

Вот так и прошли полчаса быстрого, но не поспешного марша к очередной промежуточной отметке их долгого подземного маршрута. Гара шел впереди и размышлял о своем; Аламез приглядывал за, возможно, замышлявшими недоброе попутчиками, пытаясь предположить, осмелятся ли они нанести коварный удар при первом же удобном случае или нет; а Ринва с Крамбергом, даже не подозревая, что за ними вполглаза приглядывают, довольно частенько обменивались странными знаками и беззвучно корчили рожи. Игра в молчанку прекратилась, лишь когда путники завернули за пятый по счету поворот дороги и их глазам предстал досмотровый кордон, оказавшийся вовсе не таким, каким диверсанты себе его представляли.

Как далеко не по каждому портрету можно судить о красоте человека, так и далеко не каждый рисунок дает четкое представление о фортификационном сооружении, которое нужно либо разрушить, либо осадить, либо тайно миновать. Одни творцы заигрываются с фантазией и преломляют действительность через свое далеко не всегда здоровое сознание, другим же свойственно откровенно халтурить, опуская неброские, но важные детали, скрадывая недостатки и не считая зазорным нарушить масштаб. Желание приукрасить вместе со стремлением привнести что-то свое лежат в основе высокого искусства, но уж очень вредят реальной действительности. Основываться только на них – все равно что учиться ездить верхом, скача на деревянном коне, или размахивать в бою тренировочным затупленным оружием.

Когда знающему толк в устройстве крепостей и в ведении войн солдату иль офицеру говорят «заградительная линия», то в его голове мгновенно возникает картинка более или менее укрепленного редута. Им может быть каменная стена, окруженная рвом; высокий деревянный частокол; на худой конец обычный завал из подручных средств, чаще всего из обломков скрепленных между собой металлических конструкций и камней. Представшее же глазам Аламеза и его спутников зрелище даже с высокой степенью допущения нельзя было охарактеризовать как нечто «заградительное», да и «линия» была какая-то неказистая, скорее уж представляющая собой петлявшую туда-сюда кривую дугу. Видимо, те, кто складывал камни, перегораживая две трети ширины подземной дороги, даже краем уха не слыхивал о предварительной разметке и о маркерах-шестах, которыми испокон веков пользовались все без исключения зодчие.

Высота сваленных друг на дружку мелких и средних камней, завезенных сюда явно с одного из карьеров, не доходила взрослому человеку и до колен, а ширина полоски была примерно в полметра. Такое заграждение можно было легко перешагнуть, но не представлялось возможным переехать на груженной товарами телеге. Скорее всего, в этой смехотворной насыпи возникла необходимость только из-за того, что некоторые, утомленные дорогой возницы теряли терпение от длительного простаивания в очереди на досмотр и, подстегнув лошадок хлыстом, с задорным гиканьем да улюлюканьем пытались проехать мимо осматривающих повозки солдат. Чтобы сперва не мучиться, ловя обезумевших смутьянов, а затем не утруждаться их поркой да не составлять бесполезных казенных бумаг, описывающих подобные незначительные происшествия, шеварийцы и насыпали пригорки из камней, оставив для проезда телег лишь узкую полоску дороги, на которой вряд ли уместились бы рядышком две плотно прижатые колесами телеги.

В настоящий момент зона досмотра, как, впрочем, и вся остальная дорога была абсолютно пустой. Гревшиеся возле костерка солдаты да и троица служивых во главе с сержантом, трапезничавшие за столом, на котором обычно проезжавшие выкладывали для досмотра свои личные вещи, были очень удивлены, увидев на дороге четверых путников, идущих не к карьерам, а в противоположном направлении. Трое из семерых даже привстали и сделали пару шагов чужакам навстречу, приняв угрожающие позы и недвусмысленно положив ладони на рукояти мечей, но стоило им лишь разглядеть, что шествие возглавляет не кто иной, как лекарь Гара, тревожные настроения мгновенно исчезли. Солдаты вернулись на прежние места, а усатый сержант даже снизошел до того, чтобы поприветствовать приближающегося великана помахиванием ложки.

– Рожи тупее, еще тупее! Слюну пустить изо рта! – не оборачиваясь, предупредил спутников Гара, когда до поста оставалось не более двадцати – двадцати пяти шагов. – Ближе встаньте, как будто друг дружку плечами поддерживаете, да пошатывайтесь на ходу! Так себя и ведите, покуда я знак условный не подам… но это уж не снаружи, а внутрях самого жилища кровососьего будет.

– Что еще за знак такой? – шепотом спросила Ринва, но шевариец ей не ответил.

Наверное, эти меры предосторожности были излишними, ведь служивые знали не только, кто такой Гара, побывавший на кордоне уже не один десяток раз, но и зачем он привел троицу покачивающихся на ходу горняков. Однако диверсанты решили не рисковать и изобразить одурманенных мастеровых. Лучше всех вжился в образ Вильсет: у него и рожа была куда убедительней, чем у давненько не упражнявшегося в гримасах Аламеза, да и слюна выделялась из перекошенного дурацкой улыбкой рта намного обильней. Ринва же откровенно схалтурила, придав лицу не столько одурманенный, сколько обиженный вид. Как Дарк уже не раз замечал, у красавиц почему-то редко получается корчить дурацкие рожи, и это притом, что глупости они говорят постоянно, причем с очень серьезным, даже напыщенно важным выражением лиц. В общем, если они были бы бродячими актерами, то только Крамберг уберег бы свое слезливое, жалостливое лицо от града гнилых помидоров и тухлых яиц. Но жизнь – не театр, а окружающие – не присматривающиеся к незначительным мелочам зрители! Дежурные беспрепятственно пропустили ведомую Гарой троицу горе-лицедеев внутрь кордона и даже, когда те проходили мимо, старались не поворачивать в их сторону голов, а либо утыкались носами в еще не пустые тарелки, либо откровенно отворачивались.

Проходя мимо, Аламез заметил, что доспехов на солдатах не было, но их одежды в идеальном состоянии, хоть прямо сейчас на парад. Видимо, командовавшие кордоном вампиры строго следили за дисциплиной и не допускали ни малейших отклонений от армейского устава. Зачем они так строго блюли порядок здесь, в далеком-предалеком тылу, где враг мог появиться в самую последнюю очередь, было, в общем-то, не важно, а вот сам факт, что служба на досмотровом кордоне велась в строгом соответствии с уставом, не мог не опечалить. Это означало, что внутри особняка вампиров наверняка дежурят несколько солдат, да и внешний периметр здания охраняет парочка мерно прохаживающихся среди строений караулов. Убить кровососов без шума казалось моррону не просто делом весьма затруднительным, а практически невозможным.

Как ни странно, но план, начертанный Гарой на песке, оказался довольно точным, и, кроме неправильно истолкованных слов эскулапа «заградительная линия», других неточностей или несоответствий Аламезом не было замечено. Сразу за зоной проведения досмотра грузов и вещевых мешков дорога уходила влево и расширялась раза в три, так что ее вновь можно было назвать полноценным трактом. Правую же часть пещеры занимал сам «кордон», бывший весьма своеобразным поселением, которое нельзя было односложно охарактеризовать на привычном армейском языке. На самом деле кордоном пункт досмотра не являлся, поскольку, кроме поста, здесь еще находилось множество хозяйственных построек и жилые строения. Заставой его было тоже не назвать, поскольку границ гарнизон не охранял и укреплением, как таковым, не являлся. Здесь не было даже смотровой башни, не то что частокола и хоть каких-то орудий. Под определение «лагерь» военное поселение также не подходило, поскольку лагерь – пристанище временное и возводится на дни или месяцы, но никак не на долгие годы.

Пройдя мимо чересчур тихой казармы, если учесть, что внутри находилось как минимум три десятка солдат, миновав конюшню, в которой не стояло ни одной лошади, и небольшой скотный двор с одной-единственной свиньей, важно развалившейся посреди зловонной лужи, они вышли к цели. Гара подвел отряд к огромному по меркам подземелья и довольно просторному для любого города дому. Жилище вампиров имело довольно неказистый, кое-где даже обветшалый внешний вид, поскольку на давненько не крашенном фасаде не было ни барельефов, ни резных украшений, да и некоторые камни в кладке стоило уже давно заменить. Однако это было единственное здание во всем обжитом шеварийцами подземелье, про которое Аламез мог сказать, что оно построено основательно, добротно… на века.

– Вход всего один, поскольку тыльная сторона прямо в скалу упирается, – шепотом констатировал Крамберг, видимо, посчитав, что его спутники ослепли и сами того не видят, – окон на втором этаже маловато, всего три. Свезло так свезло…

– Да заткнись ты! И без тя тошно! – грозным шепотом прорычал Гара, а Дарк с Ринвой дружно и незаметно ткнули говорливого компаньона локтями в бок. – Ишь, сколько стражи нагнали, раньше никогда столько не было… Помните, поленьями на ножках прикидываетесь, пока я знак не подам. Рожи в пол, взор дурной, слюна на сапоги, движения вялые!

«А какой знак-то?» – вновь хотела уточнить Ринва, но замешкалась, а проводник опять не предоставил ей такой возможности. Вытерев пот со лба и попытавшись придать своему угловатому лицу самое дружелюбное выражение, Гара вразвалочку направился к крыльцу, возле которого прохаживались аж шестеро часовых, в отличие от сослуживцев, охранявших дорогу, облаченных в боевые доспехи и отменно вооруженных. Вампиры были явно настороже: то ли убитые Дарком горняки были уже найдены; то ли кровососы получили неприятное известие из Аргахара, что в сторону Марфаро кто-то телепортировался; то ли врагов встревожило что-то еще…

* * *

Деревья – чудесные творения растительного мира, ведь им удается насыщать воздух благоухающими ароматами и первозданной свежестью даже глубоко под землей. Едва приблизившись к парку и сделав не более двух-трех вздохов, Сонтерий тут же ощутил успокоение и какую-то странную апатию ко многим, кажущимся ему еще совсем недавно важными вещам, в том числе и к собственной, раскачивающейся на тонюсеньком волоске обстоятельств судьбе. Свежесть и тишина, царившие в погруженном в полутьму безлюдном парке, внезапно не только успокоили ученого, но и освободили его от потаенных страхов и жестких ограничений, в плену которых он прожил последний десяток, а то и более лет. Обычно забитая лишь расчетами, знаниями да правилами голова Сонтерия неожиданно оказалась абсолютно пустой, как будто очищенной от мелочного, второстепенного хлама, и его озарила изумительно простая и явная мысль. Проживший не одну сотню веков вампир вдруг не только понял, но и прочувствовал каждой клеточкой своего тела, что в жизни каждого существа является самой главной, первостепенной ценностью, по сравнению с которой все остальные достижения и блага – лишь одно большое, всеобъемлющее Ничто, жалкая иллюзия, блестящая ловушка-обманка, уродливый плод трусливого самовнушения.

«Главное в жизни – свобода! Только свободный индивидуум может по-настоящему быть личностью, и не важно, кто он: человек, моррон иль вампир! – крутилось в голове Сонтерия, опьяненного осознанием того, что он наконец-то избавился от клановых оков и перестал быть малюсенькой, безвольной букашкой в огромной колонии таких же, как он, порабощенных общностью существ. – Я ведь стал вампиром не только для того, чтобы получить бессмертие, но затем, чтобы оказаться вне королевских законов и избавиться от ярма человеческих норм, обычаев и традиций. Я пережил обращение, чтобы обрести свободу от всех, но как-то сам для себя незаметно ее потерял, как только примкнул к клану. Как же так вышло? Знания, исследования, моя работа – ведь это всего лишь инструменты, при помощи которых я хотел улучшить себя и окружающий мир, а также закрепить свою независимость. Как же так получилось, что они из средств достижения цели в эту самую цель и превратились?! Как же я вновь попал в кабалу обязательств?! Как же я позволил «ястребиным когтям» вновь лишить меня свободы и поработить?»

Осознание собственной ошибки душило Сонтерия, но в то же время его и радовало, что все уже осталось далеко позади. Отважившись на предательство, он вновь обрел желанную свободу, и даже если ему с напарником – морроном и не удастся свершить безумное, с точки зрения здравого смысла, начинание, то он все равно умрет не рабом, а свободной, подчиняющейся лишь собственной совести личностью.

Частенько случается так, что здравые мысли хоть и просветляют сознание, но приходят не вовремя и поэтому причиняют вред. Так уж вышло, что погруженный в себя Сонтерий допустил сразу три грубейшие ошибки и тем самым не исполнил обязанности проводника в незнакомом и враждебном союзнику мире. Во-первых, еще на подступах к парку вампир позволил моррону выйти вперед и возглавить шествие к беседке с телепортером, хоть логичней и безопасней было бы, если они двигались чуть медленней и рука об руку, притворяясь парочкой вальяжно прогуливающихся в перерыве между работой ученых. Во-вторых, неопытный в шпионских играх старик совершенно позабыл предупредить напарника, что тому вовсе не стоит бояться встречи с другими учеными. Новое платье Анри хоть и не было сшито по причудливой шеварийской моде, но мало чем отличалось от покроя одежд членов научного корпуса. Вдобавок жидкость, которую Фламмер выпил, не только нейтрализовала специфический запах крови морронов, но и придавала его телу характерный для вампиров клана Мартел аромат. Иными словами, соратник Сонтерия и выглядел, и пах, как вампир, а исследователей в научном корпусе было так много, что они просто не могли запомнить друг дружку в лицо. В-третьих, задумавшийся вампир совершенно позабыл предупредить торопившегося как можно быстрее добраться до заветной беседки моррона, что в искусственном парке следует передвигаться исключительно по дорожкам и, как бы ни сложились обстоятельства, ни за что не прятаться в кусты и не сокращать путь прогулкой между деревьями.

Нетрудно догадаться, что неприятности не заставили себя долго ждать. Едва впереди заговорщиков замаячила одна из беседок, в которой собралась компания из пяти-шести ученых, своевременно не предупрежденный о нюансах маскировки в мире вампиров моррон сразу же совершил грубейшую ошибку. Вместо того чтобы просто сбавить шаг и, взяв спутника под ручку, завести с ним непринужденную беседу, Анри обнажил мечи и, по-кошачьи выгнув спину, совершенно бесшумно прыгнул в растущие справа кусты.

Сонтерий пытался тихонько окликнуть напарника, но было уже поздно. Моррон не затаился на одном месте, а тут же продолжил путь, собираясь прокрасться мимо беседки через густую, доходившую местами ему до пояса траву и прячась за стволами деревьев. Не прошло и пары секунд, как из глубины парка донеслись какие-то шорохи и едва различимое слухом грозное рычание. Случилось самое страшное, моррон натолкнулся на стайку къербергов, и они не признали в нем своего. Немного успокоило вампира лишь то, что выдрессированные, как охранники, животные не повели себя, как дворовые шавки, и не подняли тревогу лаем. Их специально приучили не нарушать сон господ шумом и самостоятельно разделываться с незваными ночными визитерами. Сил у одной лишь твари вполне бы хватило, чтобы за несколько секунд загрызть довольно сильного и неплохо вооруженного вампира.

Несколько мгновений в голове вампира царил сущий бедлам. Он впервые за долгие годы был растерян и не знал, что ему предпринять: остаться на дорожке или прийти на помощь попавшему в беду соратнику. С одной стороны, Сонтерию вовсе не хотелось быть растерзанным «адскими псами», но с другой, он прекрасно понимал, что без Фламмера все его действия просто бессмысленны, а жизнь не стоит и ломаного гроша. В конце концов, далекий от ратных свершений вампир решил отважно броситься навстречу наименьшему из своих страхов. Обнажив меч, он нырнул в кусты и быстро побежал в сторону, откуда доносился негромкий шум уже начавшейся расправы. Сонтерий тешил себя надеждой, что къербергов не более трех и что ему удастся напасть, по крайней мере, на одного со спины.

Но когда ученый достиг места схватки, то вмешиваться в нее уже не имело смысла. О мертвое тело первого къерберга разогнавшийся вампир чуть не споткнулся. Могучий зверь, лишь только внешне напоминавший обычную сторожевую собаку, но на деле бывший в несколько раз сильней, лежал на траве, распластавшись на брюхе и раскинув все еще поддергивающиеся лапы в разные стороны. Пасть чудовища была широко раскрыта, и из нее торчал вогнанный почти по самую рукоять клинок. Пронзивший зверя насквозь меч распорол нижнюю часть его шеи, прошел сквозь широкую грудину, и лишь затем углубился в землю. Рядом с трупом только-только убитого пса валялся второй клинок Фламмера, точнее, его острая, тонкая часть, откушенная от основания необычайно крепкими зубами выведенного вампирами чудовища. Где же находился остальной меч, Сонтерий обнаружил, лишь подняв голову вверх и слегка повернув ее влево. Второй упокоенный къерберг свисал с раскидистых ветвей растущего поблизости дерева и орошал траву, растущую у корней, кровью и постепенно вываливающимися из распоротой брюшины внутренностями. Окровавленная и облепленная еще дымящимися кишками рукоять меча торчала именно оттуда.

Третья напавшая на Анри зверюга пока еще была жива, но секунды ее существования уже истекли. Тварь распласталась по земле, не в силах ни рычать, ни скулить. Она активно изгибала свое сильное, гибкое тело, тщетно пытаясь вырваться из-под прижавшего ее к корням моррона, да бессильно рыхлила податливую почву острыми когтями. Навалившийся на пса могучей грудью Фламмер протяжно кряхтел, напрягая обагренные по локти кровью мускулистые руки, и тихо, почти беззвучно ругался. Вначале ученый не понял, что его напарник делает, но когда раздался хруст, а животное вдруг перестало дергать лапами да извиваться, Сонтерий сообразил, что силач разорвал къербергу пасть и без помощи инструментов, так сказать, в походно-полевых условиях, провел операцию по отделению нижней челюсти от черепа.

– Ну, ничего святого у вас, кровопийц, нет! – с искренним негодованием заявил тяжело дышавший Фламмер, прежде чем встать, перевернувшись на спину и продемонстрировав изумленному Сонтерию множество следов от зубов да когтей на залитой кровью груди. – Из собак, добрейших, милейших животных, таких мерзких тварей вывести! Уж лучше бы котами занялись! Прошлись бы по помойкам, отловили бы хвостатых шкодников да скрестили б между собой умело, чтоб бойцовские качества на должный уровень поднялись! Думаю, против стаи в полсотни хвостов я бы точно не устоял! Если не зацарапали б насмерть, так уж точно вусмерть загадили!

Странно, что в таком плачевном состоянии моррон не только был способен двигаться, но и шутил. Вампир застыл, словно изваяние, с изумлением взирая на искромсанную, залитую вперемешку собачьей и собственной кровью грудь напарника, и не верил своим глазам. При таких обширных и глубоких ранах Анри уже должен был лишиться сознания от болевого шока и умереть от потери крови. Но вместо этого Фламмер двигался, пытался острить и даже слегка улыбался, правда, не забывая при этом шипеть сквозь зубы от боли.

Сонтерию, как никому другому, было известно, на что способны бессмертные воины человечества и, прежде всего, бывший объект его комплексного, подробнейшего исследования: «Анри Фламмер». За месяцы опытов и экспериментов он досконально изучил физические возможности подопытного экземпляра: крепость костных и мышечных тканей, особенности внутренних органов и кожного покрова, силу, выносливость, живучесть, быстроту реакции и, главное, скорость восстановления поврежденных в бою тканей. Спеша на помощь соратнику, он боялся, что моррон окажется уже мертв, и никак не ожидал, что Анри выйдет из схватки победителем, да еще так быстро расправится с троицей къербергов-охранников.

Исход скоротечного боя полностью опроверг все теоретические выкладки ученого, но еще более исследователя изумило, как вел себя изрядно пострадавший в сражении объект. Его спутник довольно легко поднялся на ноги и, бросив ему что-то вроде: «Ну, что рот раззявил, клыкастый?! Пошли!», похлопал по плечу и заковылял в сторону беседки с ковриком-телепортером.

Не сразу, а только через пару секунд, когда моррон уже отошел на полдюжины шагов, Сонтерий очнулся от шока и поспешил вперед, чтобы указывать путь. Пока они пробирались сквозь кусты, вампир всего один-единственный раз, мельком взглянул на израненную грудь спутника и к своему ужасу отметил, что многие раны уже окончательно затянулись. Физические возможности соратника никак не соответствовали параметрам объекта, который Сонтерий долгое время изучал, и эта несуразица, чудовищная нелепость никак не давала ученому мужу покоя. Он едва следил за дорогой и совершенно не слушал, что ему Анри говорил, а только прокручивал и прокручивал в голове все проведенные над Фламмером эксперименты. Исследователь с трехсотлетним стажем пытался понять, в чем же он просчитался, чего не учел, что упустил и где спряталась от него та «волшебная» железа, превращающая в моменты опасности довольно заурядное существо – моррона в несокрушимую и практически неуязвимую боевую машину?

Когда они добрались до искомой беседки, на полу которой маняще поблескивал коврик-телепортер, на теле Фламмера не осталось ни единой царапины, а о том, что он недавно вышел победителем из жестокой схватки, свидетельствовали лишь разодранная на груди куртка да окончательно испорченный кровью костюм.

Видя, что Сонтерий погружен в свои мысли, моррон не стал ему мешать, а, как подобает настоящему командиру, взял руководство операцией в свои крепкие руки. Подойдя к пульту управления телепортером, Анри ввел первый из запретных кодов и, едва ступив на коврик, тут же исчез. Именно в это мгновение чуть-чуть задержавшегося Сонтерия и осенила счастливая догадка. В проведенном им исследовании не было никаких неучтенных нюансов или откровенных просчетов. Просто он изучал обычного моррона по имени Анри Фламмер, а теперь его спутник совершенно не являлся таковым, то бишь самим собой. Ученый вампир был абсолютно убежден, что еще до своего освобождения, а может быть, сразу после него бывший пленник услышал Зов Коллективного Разума и превратился в неуязвимого воина. Кстати, это смелое, но далеко не лишенное обоснованности предположение подтверждалось не только недавно увиденным, но и тем, что Коллективный Разум изменил их первоначальную задачу.

Губы Сонтерия растянулись в широкой улыбке. Он радовался, как может радоваться ученый, который убедился, что вовсе не глуп, и как начинающий авантюрист, которому посчастливилось отправиться в опасное приключение с таким выдающимся компаньоном. Шансы выжить заметно возросли. Страх за собственную жизнь, конечно же, не покинул сердце вампира, но забился в его очень дальний уголок. Не видя смысла долее колебаться, Сонтерий отважно ступил на коврик-телепортер.

* * *

Удача недолговечна. Она, как любимое вино, всегда быстро исчезает из кувшина судьбы, и не успевшим утолить жажду приходится довольствоваться лишь жалкими каплями со дна. Поскольку в последнее время все шло уж больно гладко, Аламез чувствовал, что что-то плохое вот-вот должно случиться, но, как всегда, не угадал, с какой стороны подкрадется беда. Стража снаружи особняка пропустила их в дом сразу и без расспросов, но именно там, в просторном и устрашающе темноватом холле вампирской обители, и начались настоящие неприятности. Не блещущий виртуозностью замысла, но зато действенный и эффективный план лекаря внезапно оказался под угрозой провала.

– Не вовремя ты, Гара, ох, не вовремя с выводком болванов одурманенных пожаловал… – с протяжным, не обещающим ничего хорошего вздохом прокряхтел одноглазый сержант. – Господа Варнон и Фернан в отъезде, а остальные господа командиры уж больно заняты. Не знаю уж, когда и освободятся…

– А чо случилось-то? – поинтересовался лекарь, добродушно улыбаясь. – Неужто чаго сурьезное?!

– Не твоего ума то дело, – прервал дальнейшие расспросы сержант и, мотнув головой, красноречиво зыркнул единственным глазом в сторону открытой двери, судя по исходившим из нее потокам холодного воздуха, ведущей прямиком в подвал. – Ладно, нечего трепаться попусту. Веди своих болванов в узилище. Пущай там побудут, пока не позовем… Сам при них могешь остаться.

Попасть в тюрьму вместо апартаментов и невесть сколько там прождать как-то не входило в планы диверсантов. К тому же известие об отъезде по неотложным делам двоих вампиров их тоже не обрадовало. Это означало, что амулетов, служащих пропусками, осталось только три, и кто-то из четверых заговорщиков не сможет попасть внутрь вражеского логова. Но больше всего расстроило Аламеза, что вход в особняк сторожила целая дюжина по виду бывалых солдат (полдюжины снаружи и столько же в холле), и неизвестно, сколько их еще находилось внутри дома. За считаные секунды моррону предстояло сделать нелегкий выбор: покорно последовать в подвал или рискнуть всем и напасть прямо сейчас. Его компаньоны из герканской разведки, похоже, так же интенсивно обсуждали этот вопрос. Низко склонившие головы и мерно раскачивающиеся лжемастеровые опять потихоньку общались на бесшумном и только им понятном языке сгибания и разгибания пальцев. Дарк предпочел бы незамедлительно атаковать, скорее всего, того же мнения придерживались и разведчики, вот только жаль, что их намерения ничего не значили, ведь оружие находилось под плащом лекаря, а тот явно решил подчиниться и обождать.

– Ладно, деваться-то некуда, веди! – покорно испустив тяжкий выдох, великан взял за шивороты сразу всех троих подопечных и легонько потянул их за собой к двери в подвал. – Вот чуяло мое сердце, что сегодня соваться не стоило… но уж коль господину Варнону клятвенно пообещал…

– Не зуди! Более пары часов не потеряешь. Господа недалече ускакали, на один из карьеров, так что скоро вернутся. Я ребятам прикажу, чтоб выпить те принесли… – проявил сочувствие сержант. – Можешь пока с рабыньками побаловаться, ну, с теми, кому ужо все равно… За забавой и не заметишь, как времечко пролетит…

Великан был явно на хорошем счету у шеварийских солдат. Ему не только предложили увлекательные возможности скоротать часы ожидания, но и, ведя в тюрьму для рабов, даже не обыскали, что было явным доказательством высокой степени доверия.

Сам по себе спуск в подвал был небольшим и довольно удобным. Лестница хорошо освещалась, да и по широким, идеально ровным ступенькам ноги ничуть не скользили, но вот постоянные тычки в бока и пониже спины тупыми концами копий сводили Аламеза с ума. Его напарникам доставалось еще больше. Они шли позади, и парочка конвоиров измывалась над ними на славу, то подпихивая древками в хребет, то подпинывая по ногам твердыми, остроконечными носами деревянных башмаков. В общем, всем троим надолго запомнились эти две-три дюжины ступенек. Неизвестно, как Вильсет и Ринва, а не на шутку разозлившийся и едва сдерживающий в себе гнев Дарк клятвенно пообещал сделать окончание дежурства утомленных бездельем солдат очень-очень нескучным…

В целом болезненный из-за издевательств сопровождающих спуск продлился не долее минуты, и как только он закончился, путники сразу же оказались в просторном и холодном помещении, с большим преувеличением называемом тюрьмой иль узилищем. На самом деле это был обычный подвал, но только поделенный на части пятью большими клетками, в которых находилось около двух десятков полностью обнаженных женщин. Одни испуганно сжались в комочки, как только со стороны лестницы послышались тяжелые шаги; другие принялись громко стенать и умолять тюремщиков о пощаде; третьи же провели здесь так много времени, что пребывали в состоянии полнейшей апатии и неподвижно лежали, уставившись в потолок. Как правильно подметил сержант, узницам вампирского узилища было «ужо все равно», что с ними делают и когда это закончится. Для вампиров люди всего лишь живые сосуды с питательной влагой, то есть скот, и поэтому отношение к пленникам было соответствующим. Пренебрежение к узницам кровососущих господ быстро переняли и их слуги-солдаты. Наверняка они даже не считали сидевших по клеткам женщин людьми, хоть, скорее всего, не брезговали пользоваться ими, как верные псы не брезгуют объедками со стола господина.

Вильсета и Ринву конвоиры запихали тычками в отдельную клетку, видимо, специально предназначенную для одурманенных болванчиков, которых регулярно поставлял Гара, а затем уводил с собой обратно в горняцкое поселение. Надо сказать, что условия содержания этой категории узников были весьма неплохими: холодный пол клетки был устлан не подгнившей соломой, а теплыми звериными шкурами, да и в питьевом ведре плескалась чистая, только недавно налитая вода. Все-таки «пациенты» Гары были вольными соотечественниками, а не рабами и редко просиживали в подвале долее пары часов. К тому же пребывание в одурманенном состоянии длилось, как правило, не долее пары дней, а затем частично опустошенные «сосуды» с живительной влагой особого свойства вновь приходили в себя после дурманного забытья и становились прежними уважаемыми гражданами королевства Шевария.

В ту же клетку повышенной чистоты, теплоты и комфортности солдаты хотели загнать и Аламеза, но лекарь не позволил им это сделать, буквально закрыв моррона своей широкой, грозно возвышавшейся над солдатскими головами грудью.

– Этот со мной побудет, его еще докормить надоть, чтоб кровушка как следует подбродила… – не снимая дежурного оскала с лица, в его случае символизирующего дружелюбную улыбку, пояснил Гара свой, в каком-то смысле дерзкий, поступок. – Вместе со мной на лавчонке посидит, снадобья покушает, пока я винишко пью. Да вы не бойтесь, не сбежит!

– Да уж, от такого не сбегнешь! – тихо проворчал один из солдат, явно не желавший, да и опасающийся спорить с великаном.

– Те какую девку вытащить?! – деловито спросил второй, сплюнув на пол. – Иль с парочкой поразвлечься желаешь?! Учти, больше трех для услады дать не могу… Да и то только вот из этой и вон той, угловой, клетки… Остальные еще свежатина, с ними господа-вампиры пока не натешились…

– Выпить охота, а с этим потом, – небрежно отмахнулся Гара, вновь ухватив Аламеза за шиворот и потащив к широкой и чистой скамье, удачно поставленной как раз возле бочонка. – Не волнуйся, я крикну, коль чо понадобится…

Пожав плечами и обменявшись между собой парочкой слов, солдаты отошли, но вопреки ожиданиям Аламеза не ушли из подвала, а, подстелив теплые и толстые плащи, уселись на нижней ступеньке лестницы. От скамьи, на которой они с Гарой устроились, до стражников было всего лишь шагов пятнадцать-двадцать, но говорить тихим, вкрадчивым шепотом возможно. В куда менее выгодное положение попали герканские разведчики. Мало того, что они оказались запертыми в клетке, так еще находились на виду у рассевшихся на ступенях солдат, что делало невозможным переговариваться даже на языке жестов.

– Надеюсь, обиды на меня не держишь? – спросил великан, повернув свое туловище таким образом, что Аламез полностью скрылся за его могучей спиной от взоров иногда, да поглядывающих в их сторону часовых. – Действовал по обстоятельствам, а они так сложились, что наверху мне решение принимать следовало – нападать или обождать…

– Ты поступил правильно, никаких обид, – прошептал Аламез, доставая из-под приоткрытого плаща великана котомку с дротиками и меч. – К тому же атаковать с этой позиции намного удобней, чем из холла. Там пришлось бы сразу с шестерыми в бой вступить, да еще шестеро снаружи шум услышали бы. А коль отсюда начнем, то справимся тихо. Сперва вон той парочке на ступеньках их копья кой-куда втолкнем… – Дарк так и не смог справиться с обидой. Уж больно тычки конвоиров были болезненными, – затем наверх подымемся и с остальными расправимся.

– Ты все-таки решил сейчас действовать, а коль те двое вместе с зачарованными амулетами уйдут? – задал встревоженный Гара вполне уместный вопрос. – Учти, я в подземелье оставаться не собираюсь… Не только для вас, но и для меня ужо это верная смерть!

– Как все выйдет и обернется, бой покажет! – уклонился от прямого ответа Аламез, сам не знавший, что в этом случае делать. – Быть может, мы все в этом домище поляжем, а быть может, без потерь перережем обитателей… Смысл-то загадывать? Но зато я точно знаю другое: ждать нам особо нечего. Раз вампиры на карьер поехали, значит, трупы мастеровых обнаружены. Убить шеварийских рабочих было некому, кроме…

– Кроме герканских агентов… – быстро смекнул Гара.

– К тому же пришедших не обычным путем, а перенесшихся по старому махаканскому телепорту из окрестностей Аргахара. Следы же телепортации они, скорее всего, быстро найдут. Надеюсь, не стоит тебе объяснять, какие меры будут предприняты кровососами по возвращении?

– Ну да, ну да, – с пониманием закивал лекарь, – полк солдат, что на выходе из пещер стоит, сразу под землю загонят и рейд начнут.

– Да ты оптимист, батенька, – усмехнулся моррон, а затем произнес на полном серьезе: – Боюсь, все еще хуже будет! Боюсь, они сразу ворота цитадели так крепко запрут, что ни один амулет их открыть не поможет. Вот и выходит, что ждать нам нечего… время не на нас играет. К тому же убить сначала трех кровососов, а затем еще парочку – намного проще, чем сразу всех пятерых на тот свет отправить…

– В общем-то, особо без разницы, – пожал плечами Гара. – Когда начать собираешься?

– Да прямо сейчас, – на губах моррона появилась легкая усмешка, а его рука потянулась за дротиком, но вынуть его из котомки так и не смогла, поскольку на нее сверху легла весящая как минимум пуда два ладонь великана.

– Погодь, прежде чем начнем, я кой в чем те признаться должен… – прошептал великан, прильнув к Аламезу и почти касаясь ртом его лба.

– В чем? Неужто ты перед герканскими законам не совсем чист? – предположил Аламез, инстинктивно отпрянув назад. У Дарка вдруг возникло очень неприятное ощущение, что Гара ни с того ни с сего возьмет да и откусит ему голову одним лишь раскрытием и последующим сжатием огромных и крепких челюстей. – Не боись, коль лет двадцать назад где нашкодил, так того никто уже и не помнит.

– Да нет, не о том вовсе речь… – прошептал великан, слегка мотнув головой в сторону клетки с разведчиками, – а вон о том, то бишь, о тех! Пока мы сюда шли, они все время позади держались и жестами переговаривались. Чой-то кажется мне, что не от моих ушей вовсе, а от твоих они хоронились.

– Вот как? – изобразил удивление Аламез. – И о чем же беседовали мои коварные компаньоны?

– А мне почем знать? – в знак неведения слегка шевельнул плечищами великан. – Я вашим шпийонским хитростям не обучен. Видел только, что пальцами да ручонками все время дергали, девка в твою сторону уж больно недобрым взором косилась… Может, мы того?!.

– Что значит «того»?! – на этот раз Дарк действительно не понял, что Гара хотел сказать.

– Ну, укоротим нашу компанию на парочку подленьких голов, – внес весьма дельное, но очень несвоевременное предложение лекарь. – Кто ж потом разберет, я им шеи скрутил иль вампиры в бою постарались…

– Исключено, и думать о том забудь! – категорично заявил моррон. – Еще хоть раз подобное предложение услышу и…

– Не пужай, – хмыкнул в ответ великан, слегка отстранившись. – Смотри, как бы потом поздно не было. И советую вполглаза за спину поглядывать, не ровен час, кто в почки кинжальчиком ткнет иль еще чаго подленького сотворит…

– Непременно воспользуюсь советом, – прошептал Аламез, и поскольку ладонь Гары уже не давила на его руку, наконец-то смог достать из котомки дротик. – Внутри дома хорошо ориентируешься?

– Раз двадцать в нем ужо бывал, с закрытыми глазами проведу, – ответил Гара, зачем-то беря со скамьи глиняную чашку, наполовину заполненную одурманивающим снадобьем. – В какого из двоих метишь?

– В левого, но метаю плохо, так что и в правого могу угодить, – честно признался Дарк. – Досчитай до трех и отскакивай в сторону!

Порой встречаются люди, с которыми необычайно легко. Они как будто вылеплены из одного теста с тобой и понимают все с полуслова. Таким не надо ничего подолгу разъяснять и утруждаться объяснениями, что собираешься делать ты и чем стоило бы тем временем заняться им. Чаще всего подобная интуитивная связь между людьми возникает, если они провели вместе долгое время, но бывают и редкие случаи, когда тонкая эфемерная нить взаимопонимания объединяет соратников сразу, буквально в первом же совместном бою.

Досчитав до трех, глыба из костей и мышц по имени Гара мгновенно вспорхнула со скамьи и всего лишь одним прыжком перенеслась в центр подвала; как раз туда, где находилась клетка с разведчиками. В следующий миг Аламез вскочил на ноги и, не потратив на прицеливание ни доли лишней секунды, метнул первый дротик, как и обещал, в левого солдата. Бросок получился довольно удачным, то есть сильным, резким и точным, однако в самый последний момент, когда со свистом рассекавший воздух снаряд уже подлетал к цели, сидевший на ступеньке шевариец внезапно повернулся, и отравленный наконечник-гвоздь лишь слегка скользнул по стальному наплечнику. Рука моррона тут же нырнула в котомку за вторым смертоносным снарядом, но метать было уже бессмысленно. Став свидетелем неудачного броска, Гара не остался безучастным и сделал все, что мог; а мог великан, как выяснилось, многое…

Не успел изумленный стражник и рта открыть, как об его незащищенную шлемом переносицу разбилась глиняная чашка; разбилась с такой силой, что брызги зелья и мелкие осколки посудины разлетелись в разные стороны. Несколько из них залетели второму стражнику в глаза и лишили его способности действовать. Но даже если бы этого и не произошло, то шевариец все равно не смог бы ни оказать сопротивления, ни даже закричать. На него мгновенно налетел Гара и, прижав хилое тельце к каменным ступеням огромными ручищами, переломил хребет сразу в нескольких местах. После этого лекарь быстрым и умелым движением левой руки свернул шею другому стражнику, которого лишила сознания разбившаяся о его лицо чашка.

Кроме топота ног да пыхтения великана тишину подземелья нарушило лишь тонюсенькое и жалобное попискивание, донесшееся откуда-то из клеток. Ставшие невольными свидетельницами жестокого убийства рабыни были парализованы ужасом и просто физически не могли закричать. Впрочем, таких девиц нашлось немного. Две трети рабынь, если не более, пребывали или в бессознательном состоянии, или в полнейшей апатии, когда уже все равно, что вокруг происходит.

– Эй, верзила, ключ возьми! – подала голос из клетки Ринва, к которой первой вернулся дар речи. – Слышь, выпусти нас отсюда!

– Зачем? – усмехнулся великан, вставая с обмякшего тела, и, зловеще ухмыляясь, пошел к клетке с пленниками. – Ключ не нужен.

В голове Дарка промелькнула страшная догадка, что вошедший в азарт убийства великан позабыл об их разговоре и собирается свернуть шеи обоим разведчикам, строящим козни за их спинами. К счастью, эта мысль оказалась всего лишь пустым страхом. Приблизившись к узилищу вплотную, лекарь ухватился за толстые прутья могучими ручищами и, приложив немного усилий, оторвал дверцу клетки, а затем осторожно, чтобы не нашуметь, нагнулся и положил ее на пол.

– Чо замерли-то?! Вылазьте! – произнес силач негромко, но строго, и, едва разогнувшись, протянул таращащемуся на него Вильсету отобранный ранее меч. – А ты, паря, на, свою железяку возьми! Не пальцем ж тебе вражин убивать!

Крамберг ничего не ответил, лишь слегка кивнул в знак признательности, принял протянутый ему меч и какое-то время еще не двигался с места. В отличие от него Ринва мгновенно выпорхнула из клетки и тут же побежала к лестнице, поскольку ей не терпелось разжиться оружием, да и хотелось первой плюнуть мертвецам в лицо, хоть так отомстив за подлые и болезненные удары древками в спину.

Несмотря на то что ногам и бокам Аламеза также крепко досталось от жестоких надсмотрщиков, но глумиться над их бездыханными телами он не стал, считая это предосудительным как для воина, так и просто для уважающего себя человека. Попавшая в плен не только жажды отмщения, но и жадности девушка забрала себе оба трофейных меча и явно не желала ни с кемделиться нагло присвоенной добычей. Такое поведение возмутило моррона до глубины души, но он не стал раздувать скандал, не видя смысла растрачивать силы в склоке по пустяковому поводу. Впереди было много дел, и силы следовало поберечь, тем более что оружие имелось у всех его немногочисленных соратников, даже у силача Гары, забравшего у мертвых солдат оба копья.

– Пошли наверх! Двигаемся тихо, держимся вместе! – скомандовал Аламез, наконец-то найдя и подобрав отскочивший в дальний угол дротик. – Мы с Гарой первыми идем, вы следом за нами! И учтите, коль шум поднимется, нам конец! Схватки с целым отрядом не выдержим…

– А почему?!. – попыталась что-то возразить опять решившая побороться за «первенство в стае» Ринва, но обхватившая тонкую девичью шею ладонь великана заставила ее замолчать на полуслове.

– Еще раз приказ командира оспоришь, башку оторву! – вкрадчиво и очень доброжелательно прошептал Гара, которому на этот раз все-таки удалось премило улыбнуться. – Понятно?

Грубая сила всегда была, есть и, наверное, будет единственно действенным средством в борьбе с распоясавшимися девицами, пытающимися возмутительной наглостью и ослиным упрямством отвоевать себе незаслуженные привилегии. Поступок лекаря мгновенно вразумил Ринву.

– Понятно, – тихо прохрипела девица и кивнула в знак того, что более не будет заставлять мужчин тратить время на пререкания с ней.

Подъем по лестнице прошел бесшумно и быстро, и все благодаря тому, что каменные ступени в отличие от деревянных не скрипят. Едва поднявшись на верхнюю площадку, Дарк тут же лег на живот и по-пластунски подполз к открытой двери, ведущей прямиком в холл. Успешные нападения редко обходятся без предварительной разведки, которая наиболее удачна в том случае, когда ее проводит сам командир.

Увиденное Аламезом, обнадеживало, хоть, конечно же, не могло дать все ответы на вопросы, которые моррону хотелось бы узнать. Солдат по-прежнему было четверо, включая одноглазого сержанта, гордо восседавшего за небольшим столом возле лестницы на второй этаж и с напускным умным видом листавшим какую-то книгу. Наверное, это была либо приходно-расходная книга, в доходной части которой числилось, сколько звонких монет он у своих солдат отобрал, а в расходной, под графой «упущенный барыш», сколько не смог присвоить. Не исключено также, что это был альманах с красочными картинками гулящих девиц в пикантных позах. Других книг армейские сержанты просто-напросто не читают. Запросы же троицы скучавших солдат были куда скромнее: двое сидели на полу и подремывали, опершись спинами на стены, а третий занимался бессмысленным делом – расхаживал взад-вперед и бормотал себе что-то под нос, надеясь хоть так скоротать неимоверно долго тянувшиеся часы дежурства.

Шансы на успешное проведение вылазки были весьма и весьма велики, так что Дарк принял решение напасть незамедлительно, пока ситуация не изменилась и к четверке полусонных стражей не прибавилось еще несколько скучавших снаружи солдат. Не отрывая живота от пола, моррон шустро заполз в холл, а уж затем вскочил на ноги и метнул дротик, метясь в левую щеку и шею сидевшего к нему боком сержанта. Это перемещение понадобилось, чтобы освободить узкий проход дверного проема для остальной группы, которая должна была незамедлительно вступить в бой, накинуться на стражников так стремительно, чтобы никому из шеварийцев и в голову не успело прийти позвать на помощь или потянуться за свистками, висевшими у них на шеях.

К сожалению, Дарк переоценил степень догадливости Гары. Не имевший опыта в совместном ведении ни диверсионных боев, ни разбойных нападений великан свел старания командира на «нет» и чуть было не погубил все дело. Вооруженный копьями лекарь почему-то подумал, что дверной проем освободили только для него, и тут же перекрыл его своими могучими телесами, не дав тем самым ни Вильсету, ни Ринве поучаствовать в скоротечной схватке. Свои возмущения оставленным без дела разведчикам пришлось выражать тихим шепотом, очень напоминавшим со стороны змеиное шипение. Громко ругаться они не могли, поскольку боялись, что их услышат снаружи дома, а колошматить кулаками да перекрестьями мечей по мускулистой спине глупца откровенно опасались. Разозленный громила мог осерчать и резким взмахом огромной ручищи отправить обоих снова в подвал. Лететь же кверху тормашками, а затем еще и жестко приземлиться на каменные плиты пола спинами разведчикам, естественно, не хотелось. Так что оказавшиеся в этой незавидной ситуации Ринва и Крамберг не могли себе ничего иного позволить кроме бессильного шипения да корченья на пару обиженных рож.

Как ни странно, но и на этот раз бросок Аламеза оказался довольно точным, хоть ни в щеку, ни в шею он вояке не попал, причем, как и в прошлый раз, виной тому стала нелепая случайность. То ли просматривающий записи, то ли рассматривающий картинки сержант в самый последний момент обернулся на свист и лишился единственного глаза. Отравленный гвоздь, пройдя через глазницу, погрузился в мозг. Даже если бы самодельный наконечник и не был пропитан ядом, то смерть все равно настигла бы служаку мгновенно. Еще до того, как закованное в доспехи мертвое тело вместе со стулом практически бесшумно повалилось на пол, Дарк уже выхватил второй метательный снаряд и отвел назад руку для броска. Однако в полет дротик отправился лишь через пару секунд, поскольку моррону пришлось поспешно менять цель.

Копье, запущенное рукой застывшего в дверях великана, не только пробило насквозь стальную кирасу прохаживающегося по холлу солдата, но и, отбросив его на полдюжины шагов, намертво пригвоздило к поручню лестницы на второй этаж. Аламез, признаться, не ожидал, что бросок будет произведен столь виртуозно, ведь копье не только принесло шеварийцу на своем острие мгновенную смерть и не дало ему даже испустить стон напоследок, но и, «пришпилив» живую мишень, не позволило ей напоследок нашуметь. Гара умело избрал траекторию полета копья и уловил самый подходящий момент для того, чтобы свершить убийство тихо.

Подремывающие у стены часовые слишком поздно сообразили, что на их пост совершено нападение. Оба успели вскочить (все-таки выучка сказывалась), но вот сделать ничего уже не смогли. Один, только поднявшись, тут же сполз по стене, с удивлением и одновременно с ужасом уставясь уже мертвыми глазами на кое-как обструганный дротик, торчащий у него из-под левого налокотника. Второй соня успел не только выпрямиться, но и, потянувшись за болтавшимся на шее свистком, даже сделать первый и последний свой шаг, перед тем как стремительно пронесшееся через весь зал копье пробило насквозь ему шею и также припечатало к стене. И этот бросок великана был сделан с точным и мгновенным расчетом, а вовсе не наугад. Гара метнул копье так, чтобы его наконечник пробил шею, но не сорвал при этом голову с плеч, а затем точно угодил в узкую щель между камнями кладки, где и застрял. Таким образом, тело и второй жертвы лекаря не смогло прогрохотать при падении на пол.

Уж больно метко великан метал, и уж слишком быстро умудрялся просчитывать ситуации, что вызвало у Дарка сильные подозрения. Возможно, он ошибся и новому союзнику не стоило столь доверять. По крайней мере, моррону еще не доводилось встречать простого, далекого от войн и дворцовых интриг человека, так гармонично сочетавшего в себе прозорливый, расчетливый ум и мощь несокрушимой боевой машины. По словам лекаря, он когда-то давно был воином, но это ровным счетом ничего не объясняло. Во-первых, за десятилетие мирной жизни под землей боевые навыки должны были хотя бы частично подзабыться, а во-вторых, редкий солдат мог похвастаться таким завидным сплавом боевых качеств, который только что продемонстрировал эскулап.

Скорее всего, опасения моррона разделили бы и его спутники, но вот только жаль, что они ничего толком не увидели, поскольку широкая спина великана заградила им весь обзор. Лишенным права участия в схватке разведчикам удалось попасть в зал только после того, как поразивший последнюю цель метатель неспешным шагом отправился собирать окровавленные орудия убийства. Он вынимал громоздкие копья из мертвецов так же легко и непринужденно, как опытный повар снимает с вертела хорошо прожарившуюся на огне тушку кролика или куропатки. Левой рукой Гара придерживал мертвое тело, плотно прижимая его к находившейся сзади опоре, а правой брался за липкое от крови древко точно посередине и резким, но в то же время плавным рывком выдергивал его из раны. Лекарь делал это столь хладнокровно и даже как-то обыденно, что не только у искрививших физиономии в недовольных гримасах Ринвы с Вильсетом, но и у навидавшегося всякого Дарка возникло неприятное ощущение, что они находятся не на месте только что закончившейся схватки, а на скотобойне.

Потрясенный жутковатым зрелищем, свидетелем которого поневоле стал, Аламез решил не вынимать из трупов дротиков, тем более что в обоих случаях эта процедура не обошлась бы без уродования мертвых тел. Первый дротик слишком глубоко погрузился в голову сержанта, и извлечь его можно было, только расколов череп. Второй же не выдержал силы удара при столкновении с краем стальной пластины доспехов и дал трещину вдоль древка, причем сам гвоздь крепко застрял в локтевой кости.

– В следующий раз аккуратней метай, но для новичка неплохо, – то ли с сочувствием, то ли с издевкой произнес великан, закончив грязную работу по сбору копий и не удосужившись после нее даже протереть залитые кровью практически по локоть руки.

– Что дальше, умник-чистюля?! – не дала времени моррону ответить Ринва, бесстрашно встав перед громилой и с вызовом уставясь на него снизу вверх. – Что дальше, спрашиваю?! Ты что, собрался всех врагов один перебить?! Что ж тогда нас в клетке не оставил-то?! Тогда бы мы уж точно те под ножищами не мешались!

– А-а-а, ты об этом, – хмыкнул Гара, сделав вид, что сразу не сообразил, о чем разведчица вела речь. – Ошиблась, милашка! Я претензии по четным дням принимаю, так что двинь бедрышками! – не желая ни спорить, ни уж тем более оправдываться, лекарь просто отодвинул девушку в сторону и подошел к Дарку. – Слышь, холуев своих уйми! Уж больно шибко петушатся! Ну а потом, на досуге, можешь и объяснить дуралеям, что к чему, раз сами ни черта не поняли! Нам же щас дальше пора двигать. На нижнем этаже лишь кладовые да комнатушки прислуги, а хоромы вампирские наверху. Помедлим, уйдут, гады, упустим амулеты! – пояснил великан, встав на нижнюю ступень лестницы и, видимо, на этот раз так же самовольно решив пойти в авангарде отряда.

– Ты прав, пошли! – не стал спорить Аламез, а раскрасневшейся от возмущения Ринве и разделявшему ее негодование Крамбергу беззвучно, лишь при помощи мимики лица подал знак: «Вы правы, но скандал учинять не стоит… уж больно несвоевременно. Потом, мы со всем разберемся потом, когда сделаем дело!»

Больше всех в этой ситуации Аламез винил себя. Это он позабыл перед нападением распределить между соратниками роли, положившись на случай и не учтя, что ранее бойцы его небольшого отряда вместе никогда не воевали. Вина Ринвы состояла лишь в ее чрезмерной импульсивности и врожденной вспыльчивости, выражающейся в неумении промолчать и в стремление устроить скандал в самый неподходящий момент. Что же касалось поведения Гары, то оно снова насторожило моррона. При всей своей опытности и прозорливости ума лекарь не сглаживал острые углы взаимонепонимания, а, наоборот, как будто специально провоцировал склонную к скандалам и склокам девушку на обострение конфликта. Его вызывающие ответы и открытая демонстрация презрения к соратникам чуть ли не стали причиной стычки. Видимо, Гара все-таки собирался «укоротить их отряд на пару лишних голов» и только искал для этого повод. Зачем это лекарю нужно, Дарк пока был не в силах понять, но подозревал, что отнюдь не только и не столько из-за страха остаться без спасительного трофейного амулета. Пока что Аламезу было ясно только одно – если так пойдет и дальше, то кого-то из соратничков придется оставить за воротами вражеской цитадели. Все трое чего-то темнили, чего-то недоговаривали и терпеть не могли друг друга. Идти во главе такого отряда на опасное дело было равносильно изощренному способу самоубийства.

(обратно)

Глава 9 Ловушка

За те минуты, что они шли по плохо освещенному, мрачному коридору верхнего этажа, Аламез ни о чем не успел поразмыслить, хотя как следует пораскинуть мозгами стоило о многом. «Как поднять дисциплину в отряде? Что делать, когда и если удастся проникнуть в логово врага? С чего начинать поиски собратьев? Как выжить в подземелье, если врата откажутся подчиняться зачарованным амулетам, оказавшимся не в вампирских руках?» – эти и множество других не столь важных вопросов кружились в голове моррона, но он не мог даже ненадолго отдаться их власти. Вместо того чтобы строить планы и просчитывать ходы предстоящего дела, Аламез был вынужден следить за тем, чтобы горе-соратнички не поубивали друг друга.

Больше всех Дарка беспокоила Ринва. Глаза девушки горели странным огнем, тоненькие пальчики неустанно барабанили по рукояти меча, да и движения красавицы были какими-то дергаными. Моррон никак не мог отделаться от ощущения, что это не обычный мандраж новичка перед серьезным боем, а верный признак того, что девушка затеяла неладное и вот-вот собирается вонзить меч в могучую спину бесшумно крадущегося впереди великана. Аламезу было даже страшно подумать, что будет, если он не ошибся и спутница готовилась свершить низкое, подлое убийство со спины. Если бы нападение удалось, то они лишились бы весьма ценного бойца, и еще неизвестно, как бы без Гары прошла схватка с вампирами. Если же Ринву постигла бы неудача (а так, скорее всего, и было бы), то ему пришлось бы защищать герканцев от праведного гнева эскулапа. И в том, и в другом случае они бы сильно нашумели, и эффект неожиданности оказался бы безвозвратно потерян, а значит, и с мечтой отобрать амулеты пришлось бы распрощаться. При любом раскладе им четверым не выдержать открытого боя с целым отрядом, а ведь вскоре к гарнизону подвергшегося нападению кордона стало бы прибывать многочисленное подкрепление, как с поверхности, так и со стороны карьеров. Одним словом, исход их затеи, а значит, и их судьбы раскачивался на тонюсеньком волоске провидения, и любая мелкая выходка могла его оборвать.

К счастью, опасения Аламеза остались лишь только опасениями и не воплотились в жизнь. Хоть Ринва и поглядывала недобрым взором на прикрытую лишь рубахой спину Гары, но вонзить в нее меч так и не решилась. Трудно сказать, что остановило девушку: то ли осознание несвоевременности сведения счетов, то ли адекватная оценка своих шансов на успех. Но как бы там ни было, четверка диверсантов без происшествий добралась до большой двухстворчатой двери, за которой, судя по всему, и начинались личные покои пятерых командиров досмотрового кордона.

На этот раз Аламез решил не допустить прежней ошибки и распределить между нападавшими роли, однако начать инструктаж не успел; его опередил резко повернувшийся к спутникам лицом Гара.

– Ну, чо, господа заозерники, и ты, о, прекрасная ворчунья, – не скрывая ехидства, прошептал великан, согнувшись и практически нависнув над соратниками. – Как теперича поступим? Дадите громиле-уродцу одному все свершить, иль самим хотца вампирской кровью замараться?

– Самим, – мгновенно выпалила Ринва, едва заметив, что Аламез открыл рот. – Коль трое на трое, то легко справимся!

– Как скажешь, – с поддельным безразличьем пожал плечами великан, на самом деле горевший желанием узреть, как выскочка-«заозерница» оконфузится, и ни на долю секунды не сомневаясь, что успеет все исправить. – Тогда я прислугой займусь да рабынями. Вампиры, скорей всего, щас именно здесь, в зале, что за этой дверью, крови откушивают да свои взоры срамными кривляньями рабынь услаждают. Я вмешиваться не собираюсь, буду следить за окнами и за дверьми в спальни, чтоб никто чрез них не сбег да на помощь солдат звать не стал.

– Хватит трепаться! Может, дорогу освободишь и дашь делом заняться? – прошипела Ринва, уже успевшая возненавидеть Гару, который ее теперь постоянно раздражал, вне зависимости от того, обращался ли он к ней пренебрежительно или с уважением.

– Заткнись, пусть говорит! – урезонил напарницу Крамберг, при этом вопросительно глядя на Дарка. – Чем больше узнаем, тем вернее да быстрее справимся!

Вильсету было невдомек, почему Дарк молчит и не вмешивается, то есть ведет себя недопустимо пассивно и неподобающе для командира. Моррон принял полный негодования взор солдата, но не стал на него отвечать ни словом, ни действием. Заставить девушку замолчать и не ерепениться, выпячивая вперед ее якобы ущемленное в правах девичье «я», можно было лишь ремнем. Однако устраивать воспитательную порку прямо перед дверью, за которой трапезничали враги, было в высшей степени абсурдным занятием. Пока что Аламезу оставалось лишь терпеть возмутительные выходки «тянущей на себя одеяло» выскочки и дожидаться подходящего момента, чтобы украсить ее упругие нижние округлости широкими красными полосками – следами от ремня.

– Коль верить теперь ужо безглазому покойничку-сержанту, то вампирюг всего трое осталось, и я их как облупленных знаю, – подтверждая слова Крамберга, продолжил великан. – Ты, – указательный палец эскулапа легонько коснулся груди Вильсета, – возьмешь на себя Норвера. Это седовласый старичок, подхрамывающий на левую ногу. Он обращен ужо старцем был, так что немощь человеческая в нем осталась, и кровь мартеловская ее не исправила. Будь осторожен, при нем всегда палка-выручалка. Нижний конец заострен, и плоть не хуже копья пронзает. Берегись и набалдашника! Он очень крепкий, череп вмиг раскроит. Старичок левша, но пусть то тебя не обманывает, по башкам дубасит всегда справа! Тебе ж, говорунье, – Гара подмигнул Ринве, – сподручней всего Кьюссаром заняться. Молод, красив, строен и похотлив, как кот по весне. Получишь истинное наслаждение от его умерщвления. Мечом владеет неплохо, но вот только никогда его при себе не носит… Смотри не дай ему одним из своих завладеть!

– Уж как-нибудь измудрюсь да сберегу оружие, – проворчала разведчица и уже намеревалась высказать свое возмущение, что почему-то именно ей предоставлен самый похотливый противник, но Крамберг успел прикрыть ей ладонью рот.

– Тебе остается Давар, – кивнул Гара моррону. – Вампир-середнячок, силен и опытен, но слишком уж к хмелю пристрастен. Любил мешать деревенскую брагу с кровушкой, за что в подземелье и сослан. Для вампиров клана Мартел распитие подобных «коктейлей» такой же кощунственный проступок, как для нас, людей, скажем, помочиться во время службы в храме или разгуливать средь бела дня голышом, при этом еще и облапывая всех без разбору прохожих. С мечом не расстается, так что веселой рубкой обделен не будешь! Более ничо не скажу! Остальное сам поймешь, когда меч с ним скрестишь… – закончил инструктаж лекарь, а затем, немного подумав, с намеком добавил: – Если до меча дело дойдет!

– У тебя все, с поучениями покончено?! – спросила Ринва, которой не только не терпелось взяться за дело, но и явно не нравилось выслушивать наставления. – Может, все ж в сторону отойдешь и позволишь размяться?!

«Ох, плачет, плачет по девке ремень! Корю себя, что поленился с поркой ранее!» – подумал моррон и посмотрел на Крамберга. Судя по хмурому взору Вильсета, он так же винил себя в лености и в преступном пренебрежении силовыми воспитательными моментами. В отличие от герканцев, Гара, как ни странно, куда терпимей отнесся к очередной дамской выходке. Примирительно улыбнувшись и пожав огромными плечищами, великан сделал шаг в сторону и, плотно прижавшись спиной к стене, освободил проход к двери. «Удачно набить шишек, госпожа заозерница!» – именно это выражение застыло на его благодушном лице, лишь слегка искривленном усмешкой злорадства.

Настало время от слов перейти к делу. Бесшумно обнажив мечи, герканские разведчики приблизились к двери и почти синхронно ударили по ее дубовым створкам обутыми в деревянные башмаки ногами. Лишь немного промедлив, чтобы достать дротик и скинуть с плеч мешавшуюся в бою котомку, Аламез проследовал за товарищами. Почему-то он был абсолютно уверен, что более одного броска ему не совершить, а также что напарнички непременно оплошают и Гаре не удастся остаться безучастными свидетелем. В том убеждало моррона многое, и прежде всего богатый жизненный опыт, помноженный на довольно неплохую интуицию.

Как нетрудно догадаться, дурное предчувствие не замедлило материализоваться, причем в самой уродливой из всех возможных форм. Распахнув ударами ног двери, троица герканских диверсантов быстро ворвалась в тускло освещенный светом всего лишь трех факелов и одного настольного канделябра зал и тут же обомлела, на пару секунд застыв без движения. С одной стороны, зал был в точности таким, каким он представлялся по описанию пока еще не переступившего порог Гары, а с другой – совершенно иным. Главное отличие возникшей в воображении налетчиков картинки от реальной действительности, в которую они так бойко ворвались, состояла в том, что никаких слуг да рабынь в зале для вампирских услад вовсе и не было, но зато число кровососущих тварей превосходило ожидаемое раза в четыре. Пятеро кровососов стояли возле стола, рассматривая разложенную на нем карту, и что-то активно обсуждали, время от времени вычерчивая на ней острыми коготками какие-то линии и значки. Еще семь-восемь шеварийских вампиров, удобно устроившись на стоявших вдоль стен кушетках, потягивали из высоких кубков то ли вино, то ли кровь и непринужденно беседовали, видимо, дожидаясь, пока старшие по званию позовут их к столу либо для дачи объяснений, либо для получения указаний. Одним словом, герканцы надеялись застать врасплох за трапезой троицу расслабленных и безоружных вампиров, а угодили на настоящий военный совет, по крайней мере, им показалось именно так. Все кровососы были не только при оружии, но и в начищенных офицерских мундирах, а на плечах троих из стоявших за столом красовались две пары полковничьих и одна генеральских эполетов.

Теперь Дарку стало понятно, почему их заставили ждать и почему в холле дома, да и перед ним находились усиленные посты облаченных в боевые доспехи солдат. Тайно собравшиеся на кордоне вампиры со всего подземелья и прибывший к ним из цитадели генерал, скорее всего, разрабатывали детали какой-то важной операции, а тут нежданно-негаданно появились они, четверо наглых глупцов всего лишь с тремя мечами, одним дротиком и парой окровавленных копий в руках.

На пару секунд в полутемном зале воцарилось гробовое молчание. Диверсанты смотрели на вампирское сборище расширенными от удивления глазами и все, как один, не могли пошевелить ни языком, ни мизинцем. Столь же сильно пораженные неожиданным, дерзким и возмутительно вероломным появлением чужаков твари из клана Мартел также окаменели, и в их застывших, неморгающих взорах было ровно столько же осмысленности. И тем и другим происходящее казалось нелепым, абсурдным сном, навеянным дурманными чарами.

– Господа, вы это тоже видите или мне одному грезится? – наконец-то нашел в себе силы произнести старший вампир за столом; тот самый, на чьих немного сутуловатых плечах как раз и красовались генеральские эполеты. – Если это не иллюзия, навеянная подпорченной кровью, и не чей-то глупый розыгрыш, так позвольте узнать, чего же вы ждете?!

Первой от ступора разума и оцепенения конечностей избавилась Ринва. Не дожидаясь, пока шокированные офицеры ответят на вопрос своего командира словом или агрессивными действиями, девушка быстро развернулась на скрипучих каблуках деревянных башмаков и бегом бросилась к выходу, до которого, к счастью, было не более трех-четырех жалких шагов. Буквально, через миг ее примеру последовал Крамберг, и только Аламез остался стоять, интуитивно почувствовав, что бежать бесполезно.

Едва разведчица достигла двери, как обе ее створки мгновенно захлопнулись, повинуясь либо вампирской магии, либо секретному механизму, приведенному кем-то из дюжины кровососов в действие. Разогнавшаяся девушка, к счастью, успела вовремя затормозить и выставить вперед свободную от меча руку, что позволило ей избежать болезненного столкновения красивого личика с быстро надвигающейся на него дубовой створкой. Бегущий следом за напарницей Крамберг оказался в более выгодном положении, и у него хватило силы духа, чтобы не растеряться и не впасть в губительное отчаяние. Пнув с досады захлопнувшуюся перед ним дверь, Вильсет тут же развернулся к врагам лицом и принял боевую стойку, сжимая в правой руке рукоять меча, а в левой – сорванный со стены факел, к сожалению затухший от резкого рывка. Уже в следующий миг сама собой захлопнувшаяся дверь содрогнулась под мощными ударами с той стороны. Это внутрь внезапно превратившегося в смертельную ловушку зала рвался по воле случая оставшийся за порогом Гара; рвался рьяно, но тщетно. Видимо, только верхние слои двери были дубовыми, а основа подвижной конструкции изготовлена из куда более прочного материала, способного выдержать даже удары его молотов-кулаков. Две-три попытки проломить створки оказались безуспешными, а затем грохот стих. Возможно, лекарь решил как следует разбежаться да ударить богатырским плечом, но, скорее всего, отправился на поиски достойного двери тарана.

Как водится, высшие военные чины не спешат геройствовать на ратном поле, но зато охотно посылают в атаку, как солдат, так и низший командный состав. Эта неизменная на протяжении долгих веков армейская традиция была перенята и собравшимися в зале вампирами. Кровосос в генеральских эполетах принялся активно командовать операцией по окружению и обезвреживанию троих герканцев, которых за явным численным перевесом вампиры собирались взять только живыми, а парочка его подручных-полковников стала наперебой кричать, отдавая наиглупейшие, чаще всего противоречащие одно другому указания. Это, так сказать, «руководство» стратегов-полководцев только внесло сумятицу с неразберихой в офицерские ряды и, как того стоило ожидать, сыграло на руку отступившим к двери и прижавшимся к ней спинами диверсантам. Во-первых, небольшая заминка с началом боя помогла людям унять страх перед надвигающимися на них, шипящими тварями, поблескивающими не только остриями обнаженных мечей, но и выставленными напоказ клыками. Во-вторых, те жалкие пять-шесть секунд случайно предоставленной врагами форы были потрачены герканцами с толком. Аламез не только успел оценить силы противника и прийти к довольно обнадеживающему выводу, что им придется схватиться с недавно обращенными кровопийцами, знавшими лишь азы вампирского мастерства ведения боя, но уже поотвыкшими владеть мечом и биться строем, но и, прикинув несколько вариантов, избрал самое оптимальное при данных обстоятельствах боевое построение. Сам моррон, вооружившись как мечом, так и дротиком, с учетом яда на гвозде, бывшим довольно неплохим колющим оружием, занял позицию в центре, практически прижавшись спиною к запертым створкам, Ринва же с Вильсетом находились на флангах, на расстоянии трех шагов от двери. Задача разведчиков – сдержать первый, самый мощный и дружный натиск врагов, что благодаря узости оборонительной линии было сделать вполне возможно. Одновременно атаковать герканцев могли лишь пять-шесть вампиров, а остальным кровососам, чтобы не мешаться у соратников под ногами, пришлось бы дожидаться своей очереди позади. Целью Дарка было только нападать, нанося грозно щерившимся и раздражающе шипящим врагам легкие поверхностные царапины отравленным оружием. У моррона хватило времени, чтобы этот план вкратце до товарищей довести. Едва он закрыл рот, как взявшие их в плотное кольцо кровопийцы ринулись в атаку.

Каким бы талантливым ни был полководец, какие бы грандиозные планы ни строил, а исход любого сражения всегда решают солдаты, их мужество, опыт и сила. Ринва и Крамберг неплохо владели мечом, и отваги им было не занимать, но они являлись всего лишь людьми и, как следствие, были физически слабее вампиров, да и должной реакцией не обладали. С первой же секунды сражения все пошло совершенно не так, а план моррона полетел в тартарары. Нахлынувшая волна вампиров буквально смела и разметала разведчиков, откинув Ринву к двери, а оступившегося Вильсета повалив на пол. Отразили ли его соратники хоть какие-то удары и удалось ли им нанести врагу хоть какой-то урон, Аламез не успел заметить. Уже на второй секунде боя он был оттеснен к середине зала и окружен со всех сторон шипящими врагами, орудовавшими к тому же не только мечами, но и пускавшими в ход когтистые лапы. О нападении моррон позабыл, всех его умений и усилий хватало лишь на то, чтобы крутиться волчком, постоянно меняя, как направление, так и скорость перемещения, да отражать рубящие и колющие удары. К счастью, серьезных увечий у него пока не было, а мелких порезов он не считал, поскольку элементарно их не замечал в пылу схватки.

Тем временем дела у разведчиков шли еще хуже. Вильсет выбыл из сражения практически сразу. Поваленный на пол и изрядно потоптанный сапогами он продолжал героически сопротивляться и даже, улучив момент, попытался встать, но был оглушен скользящим ударом перекрестья меча по затылку и лишился сознания. Уже бесчувственное тело Крамберга было проткнуто в предплечьях кинжалами и таким образом пригвождено на всякий случай к полу.

Прижатая спиною к двери Ринва, как оказалась, довольно недурно владела мечами в двух руках, но против четверых вампиров сразу ей было, конечно же, не устоять, и это даже с учетом того, что противники дрались вполсилы, то есть, повинуясь приказу, не наносили наиболее эффективных, смертельных ударов. Практически они лишь пытались выбить из рук девушки оружие, а если и хотели ранить, то только ее конечности. Когда же они поняли, что взять разведчицу «нахрапом» не удастся, то поменяли тактику и тут же добились успеха. Трое вампиров усилили натиск, отвлекая на себя внимание девушки, а четвертый, вложив меч в ножны, незаметно подкрался сбоку и, выждав подходящий момент, прыгнул на воительницу. Ухватившись руками за плечи, он прижал Ринву своим крепким телом к двери, а широко раскрытым ртом, обхватил ее горло. Кровосос не укусил, хоть, скорее всего, ему того и хотелось, он только слегка придушил и без того обездвиженную жертву.

Упорное сопротивление девушки отнюдь не было бессмысленным. Продлившись всего с минуту, оно привело к тому, что Аламез в одиночку сражался не против одиннадцати, а всего лишь против семерых врагов, включая двоих полковников, все-таки набравшихся храбрости и решившихся лично позвенеть мечами. Это дало моррону шанс продержаться на открытом пространстве и постепенно, шаг за шагом, переместиться к облюбованному им пятачку между деревянной опорой, широким диваном и кушеткой. Здесь темп боя заметно снизился, поскольку лишь четверо кровососов смогли нападать, а остальным было не подступиться. Пока шеварийцы догадались раскидать мебель, их ряды уже сократились на парочку позабывших о бдительности бойцов.

Первый же удар моррона в этом бою оказался смертельным. Пытавшийся запрыгнуть на спину Аламеза вампир пролетел мимо в последний момент отпрянувшей в сторону цели и, приземлившись на грудь атаковавшегося спереди товарища, повалился вместе с ним на пол. Вряд ли он что-то почувствовал, кроме не очень болезненного и вовсе не глубокого укола гвоздя под лопатку, но сил и сознания сразу же лишился. Второго убитого смерть также настигла мгновенно. Приняв рубящий удар сверху на основание меча, Дарк слегка развернул кисть при мгновенном отскоке назад и оставил на запястье нападавшего лишь крохотную, неглубокую царапинку. Шеварийский капитан мгновенно закатил глаза, покачнулся и упал замертво, изрядно напугав своей смертью стоявших вблизи товарищей.

Вампиры – существа далеко не глупые, тем более шеварийские, сумевшие не только сохранить, но и преумножить знания древних народов. Они довольно быстро сообразили, что оружие противника отравлено, причем мгновенно действующим ядом и тут же все, как один, отпрянули назад. Воины клана Мартел более не собирались атаковать, а перешли в глухую оборону, заняв выгодную позицию вокруг стола с восседавшим за ним генералом. Замешкалась лишь четверка у двери. Они уже успели повязать по рукам и ногам оглушенную Ринву и только-только приступили к затягиванию пут на ногах уже пришедшего в сознание, но до сих пор приколотого к полу Крамберга. Внезапная перемена в бою и ужас, застывший в глазах отступивших товарищей, заставил их бросить едва начатое занятие и, вновь взявшись за мечи, прижаться плечом к плечу. Эта группка кровососов находилась в самом невыгодном положении. Они были растеряны и не знали, что делать: то ли напасть на противника, в надежде что их поддержат остальные, то ли попытаться пробежкой достигнуть стола, то ли вовсе бежать? Соответствующего приказа от застигнутого врасплох генерала пока что не поступало.

С первого взгляда могло показаться, что избранная вампирами тактика была трусливой и проигрышной, но сильно запыхавшийся, уже одолеваемый усталостью Аламез прекрасно понимал, что это вовсе не так. Ретировавшись, воины клана Мартел поступили весьма разумно. Это позволило им избежать лишних потерь и в то же время поставить моррона в безвыходное положение. Для атаки у одиночки со смертельным оружием в руках все равно не хватило бы сил, которых и без того осталось уже маловато. Путь к отступлению у Дарка был отрезан, и не только потому, что дверь по-прежнему была заперта. Крамберг был ранен, Ринва также изрядно потрепана, так что бежать вместе с ними не представлялось возможности. Ну, а если бы он вдруг решил бросить товарищей по оружию и выпрыгнуть в окно, то снаружи его наверняка уже поджидал весь пограничный гарнизон, причем вооруженный не только мечами да копьями, но и стрелковым оружием.

Куда ни глянь, как ни прикинь, а деваться Аламезу было некуда. Ему оставалось лишь одно – с позором сдаваться. Это понимал не только Дарк, но и пакостно ухмылявшиеся, глядя ему в лицо, вампиры. Шеварийский генерал до сих пор хранил молчание лишь потому, что ждал; терпеливо ждал, что неминуемо должно было произойти; ждал, что одиночка-храбрец заговорит первым и начнет унижаться, вымаливая жизнь для себя и для своих менее бойких да резвых товарищей. Как нетрудно догадаться, конечно же, вампирский командир глубоко ошибался, отчасти потому, что так и не почуял по измененному запаху крови, что перед ним вовсе не человек, а моррон. Дарк не собирался вступать с заклятым врагом в переговоры и уж тем более был далек от мыслей о сдаче, хоть и вполне допускал свою гибель в неравном бою. Воспользовавшись секундами затишья, Аламез набирался сил и ждал; терпеливо ждал, а не соблаговолит выпасть из его рукава глубоко запрятанный да подчиняющийся лишь собственной воле и голове «козырь». Ждать пришлось недолго, «козырь» действительно выпал, а точнее, ворвался в зал, одним лишь своим появлением сразу убив двоих.

Необычайно крепкая дверь, устоявшая даже под кулачищами Гары, вдруг ни с того ни с сего сорвалась с петель и влетела в зал вместе с раскуроченным косяком и обломками камней из стены. Двое из четверых стоявших у входа вампиров успели отскочить в сторону, ну а замешкавшихся ожидала незавидная участь, принесшая им хоть и быструю, но мучительную смерть. Сперва их сбила с ног и придавила к полу летающая дверь весом не меньшим, чем в десяток пудов, а затем еще сверху прыжком приземлился и всклокоченный Гара. Если при падении кровососы и выжили, то «дополнительная нагрузка» точно превратила их в одну большую кровавую лепешку.

Разгоряченной схваткой великан был грозен и страшен. Судя по разодранной в клочья одежде и по пятнам крови, покрывавшим все его огромное тело, из особняка можно было выходить без опаски, ведь встреча лекаря с гарнизоном досмотрового кордона уже явно состоялась. Из груди, спины и плеч изрядно запыхавшегося и столь же взопревшего великана торчало с полдюжины обломанных стрел. Его мышцы был настолько толсты, плотны и упруги, что стрелы застревали в них, причиняя боль, но не могли навредить. Серьезно ранить или убить обладателя «дубленой шкуры» и толстых пластов мышц могли лишь либо очень меткий выстрел, либо болты, причем выпущенные из тяжелых иль осадных арбалетов, которых, видимо, на вооружении у гарнизона не было. Взор грозно пыхтевшего Гары был прикован к столу, за которым прятался генерал в окружении верных ему офицеров. Ручищи великана крепко сжимали увесистый, длинный и толстый стальной брус, неизвестно, откуда добытый, но явно и ставший тараном, достойным двери.

Как ни странно, но эффектное появление отступника-лекаря ничуть не удивило и не напугало распорядителей подземелья. Вампиры из клана Мартел настолько привыкли, что перед ними заискивают и лебезят как высокопоставленные вельможи, так и шеварийские простолюдины, что и в мыслях не допускали возможность измены. Эта беда большинства правителей, ну а те немногие из них, кто не подвержен болезни самоуверенной беспечности, страдают от еще более серьезного недуга: они одержимы манией, что вокруг них одни лишь враги.

– Ну, наконец-то ты появился! Убить его! – скомандовал заметно повеселевший генерал, отважно выйдя из-за спин защищавших его офицеров. – Ну, а затем…

Дарку так и не довелось узнать, какие еще поручения хотел дать Его Вампирское Превосходительство лекарю. Покрытый потом и кровью великан был изрядно утомлен схваткой и не желал выслушивать абсурдные приказы и уж тем более их выполнять. Высоко подняв над головой стальной брус (весивший никак не меньше его самого), Гара издал надсадный, оглушающий рык накопившейся за долгие годы рабства ненависти и что было сил метнул тяжелый снаряд в самый центр толпы врагов. Такого поворота событий вампиры не ожидали. В последний миг перед жуткой смертью на их бледных, вытянувшихся лицах застыли не гримасы страха, а выражение искреннего изумления.

Пол задрожал, заходил ходуном под ногами моррона, когда брус приземлился на скопление живой плоти и, мгновенно превратив ее в жуткое кровавое месиво, пробил в полу огромную дыру. Выжить смогли только трое; те, кто вовремя опомнился и успел отскочить до того, как брус обрушился на их головы, но и их участь была предрешена.

Издав еще один, на этот раз членораздельный и вполне осмысленный рык «Чо застыл?! Добивай пиявок, пока не расползлись!», Гара спрыгнул с двери и всего за секунду покончил с двумя стоявшими поблизости вампирами; теми самыми, кто успел отскочить от выбитой им двери. Он просто схватил их за шеи и резкими поворотами сразу обеих кистей, свернул головы врагам, как цыплятам.

Аламез был поражен увиденным, но не настолько, чтобы перестать замечать, что происходит вокруг. Один из выживших вампиров стремительно рванулся к окну, теша себя надеждой бежать, но смерть его нагнала еще до того, как он успел запрыгнуть на широкий подоконник и выбить стекло. Пролетев шагов двадцать, не менее, отравленный дротик вонзился шеварийцу точно между лопаток. Более всего поразило Дарка, что именно туда он и метил. С каждый новым броском навык моррона возрастал, жаль только, что дротиков в котомке оставалось все меньше и меньше… Этот ставший смертельным снаряд Аламез также не собирался вытаскивать из бездыханного трупа. Древко оружия, изрядно послужившего ему в бою и отразившее несколько крепких рубящих ударов, не выдержало последней нагрузки и при падении мертвого вампира на пол переломилось пополам.

– Ну, все за вас, захребетники, делать приходится! – оторвало Аламеза от раздумий недовольное ворчание пошатывающегося от усталости великана, добившего последнего врага и прилегшего на диван отдохнуть. – Развяжи своих бездарей, и идите амулеты из месива выковыривать! Закончите, разбудишь! – уже с закрытыми глазами отдал приказ Гара и уже через миг оглушающее захрапел.

* * *

Вначале дорога была пустой и безлюдной, так что сидевший на месте возницы Аламез не жалел ни жалобно скрипящей рессорами кареты, ни четверки везущих ее лошадей. Он неустанно хлестал животных по спинам кнутом и даже пытался ускорить их бег залихватским улюлюканьем и надрывающим связки гиканьем. Они должны были успеть добраться до ворот цитадели до того, как засевшие в ней вампиры узнают, что случилось на досмотровом кордоне, и предпримут меры, чтобы никто из подземелья внутрь нее не попал, вне зависимости от того, обладал ли он пропуском-амулетом или нет.

До развилки оставалось всего чуть-чуть, когда впереди появились медленно ползущие навстречу телеги, везущие то ли провизию в поселение, то ли горняцкий инвентарь на карьеры. Это означало только одно – путь к отступлению их небольшой компании окончательно отрезан. Как только небольшой караван достигнет досмотрового пункта, так тут же поднимется тревога. Глазам возниц и сопровождающих повозки охранников предстанут многочисленные трупы перебитых Гарой солдат, и они тут же пошлют гонца с тревожной вестью в поселение горняков. Оттуда она всего за какие-то четверть часа облетит все подземелье, да и цитадели тут же достигнет.

Лекарь рассказывал, что старшие шеварийские офицеры как-то могли быстро связываться с вампирами внутри вотчины клана Мартел, но каким образом, эскулап не знал. Дарк подозревал, что они использовали, как и его собратья-морроны, коммуникационные сферы, но не исключал и другой возможности. В казармах охранявших карьеры и очищающих от хищников новые территории отрядов могли быть установлены крохотные тайные телепорты, способные перемещать в пространстве небольшие предметы, например кожаные цилиндры с донесениями и прочими посланиями.

Как бы там ни было, каким бы чудесным способом враги ни связывались между собой, а на все про все у диверсантов оставалось не более получаса. Если они за это время не успеют использовать амулеты и пройти через вражескую преграду, то потом можно уже не спешить. Аламезу, к примеру, было все равно, где попасть в окружение и встретить смерть в неравном бою: здесь, на запыленной дороге, в какой-нибудь зловонной пещере или у крепко запертых ворот.

Когда карета поравнялась с непрерывной вереницей едущих навстречу телег, моррону пришлось попридержать лошадей и существенно замедлить ход. Во-первых, дорога была слишком узкой и случайная оплошностьлюбого из возниц могла привести к непоправимым последствиям. Если бы отвалилось хотя бы одно колесо, то на устранение поломки потребовалось не менее четверти часа, а значит, и риск опоздать возрастал в разы. Дарк, не раздумывая, мог бы бросить экипаж на дороге и остаток пути проделать бегом, но вот его спутники на такой подвиг, увы, были неспособны. По счастливой случайности он оказался единственным везунчиком, отделавшимся в схватке с вампирами лишь смехотворными царапинами, которые и ранами-то назвать было стыдно. Остальные заговорщики в большей или меньшей степени пострадали, и вынужденный марш-бросок истощил бы остаток их сил. Во-вторых, движущийся к развилке, а не наоборот, внутрь подземелий, экипаж и без того привлекал слишком много внимания у проезжающих мимо охранников, поглядывающих на Дарка с подозрением и время от времени пытавшихся заглянуть внутрь кареты, ну а если бы он мчался, то его, определенно, попытались бы остановить.

Минут пять поездка напоминала прогулку по узкому, туго натянутому между крышами высоких домов канату. Любое неверное движение или хотя бы выражение лица могло привести к провалу затеи, но удача решила не наказывать четверку смельчаков за граничащую с безумием дерзость. Дарк довел экипаж до развилки без происшествий, ну, а когда нужно было повернуть налево, телеги каравана уже проехали и дорога вновь оказалась абсолютно пустой. Таким образом, никто и не заметил, что одинокая карета с наглухо зашторенными окнами поехала не к заставе на выходе из подземелья, а свернула на левое ответвление и тут же быстро помчалась в сторону вампирской цитадели.

Минут пять Дарк просто гнал лошадей и краем уха прислушивался к нараставшему и нараставшему скрипу колес, предупреждавшему о том, что карета вот-вот должна развалиться, причем не исключено, что прямо на ходу. Но удача и на этот раз проявила к диверсантам милостивую благосклонность. Вскоре впереди показался конец дороги и каменная стена вампирской цитадели, в которой, вопреки ожиданиям, не было видно никаких ворот. Впрочем, таким несущественным пустяком Аламеза было не удивить. Он даже подозревал, что ворота окажутся не обычными, а магическими. Амулеты должны были открыть в стене телепорт, озарить идеально гладкие серые камни кладки багровым или темно-красным свечением, которое он уже не раз наблюдал.

Не доезжая шагов пятьдесят до преграждавшей путь стены, возница замедлил ход, а за двадцать резко натянул поводья и остановил взмыленных лошадей. Карета еще двигалась, а моррон уже спрыгнул с козел и тут же направился к ее задней части, где был привязан туго набитый мешок с добытой в бою одеждой. Дарк не знал, что их ждало впереди и что собой представляет подземная обитель враждебного клана, но догадывался, что показываться внутри вампирского логова в обносках обычного горняка не стоило, поэтому и прихватил с собой снятые с убитых вампиров мундиры. Собирая трофеи, моррон основательно помучился, поскольку большая часть одежды была или порвана, или залита кровью, но его старания были вознаграждены. Кое-как, но подобрать три комплекта офицерских одеяний все-таки удалось. К сожалению, Гара был слишком велик, и подобающей одежды для него просто не могло найтись.

Отвязав мешок и сбросив его наземь, моррон не стал тратить время, а тут же распустил тугие ремешки и, скинув с плеч поистрепавшиеся обноски, стал облачаться в мундир шеварийского пехотного капитана. Ранее он сделать этого не мог, поскольку управлял каретой, а вид восседавшего на козлах офицера привлек бы внимание встречных ничуть не меньше, чем, скажем, дорогая дамская шляпка, украшенная перьями да бриллиантами, на всклокоченной и грязной голове нищего оборванца.

Его попутчики также не тратили времени даром. Едва Аламез начал менять один трофейный наряд на другой, как обе дверцы кареты почти одновременно распахнулись. Из правой с трудом и кряхтением выкарабкался лекарь в одних лишь драных портках да в пугающих взор многочисленных повязках, за время пути основательно пропитавшихся кровью; а из левой, пошатываясь, вышла бледная как смерть Ринва. Мундир шеварийского лейтенанта был девушке впору. Он не только скрадывал «выдающиеся» особенности ее женской фигуры, но и его темно-синий цвет весьма гармонировал с окрасом обширного синяка, охватившего две трети лица красавицы.

«Маскировка ни к черту! Прямо хоть здесь их бросай и один иди! – с горечью подумал Дарк, не представлявший, как прятаться там, где вокруг одни лишь вампиры. – Мало того что здоровяк в глаза бросаться будет, так еще и девичье личико во всех темных тонах «расцвело». У вампиров же синяков не бывает!»

Для пользы дела спутников действительно следовало не брать с собой в цитадель, но, к сожалению, они находились не в лесу, где можно легко укрыться от преследователей в любой рощице, за любым кустом. Оставить их в подземелье означало обречь на верную смерть. Через полчаса, от силы час, поднятые по тревоге солдаты начали бы методично обыскивать все главные и вспомогательные дороги да заглядывать во все пещеры и звериные норы. Игра в прятки не продлилась бы долее пары-тройки часов. Побоище, устроенное Гарой на кордоне, впечатляло, но великан был ранен и устал; ему не отбиться от прочесывающих подземелье солдат.

Немного утешил моррона внешний вид покинувшего карету следом за Ринвой Крамберга. Потерявший много крови разведчик был бледен в лице, как настоящий вампир, да и взор у него был отрешенный, с легким налетом презрения к окружающим и надменности. Гара, конечно, основательно обработал раны, полученные Вильсетом в бою, и дал ему выпить утоляющего боль снадобья, но положения дел это все равно не исправило. Хоть раненый больше всех и походил на вампира, но от него вовсе не было толку. Он едва держался на ногах, да и руками шевелил через силу.

Сомнения терзали быстро облачавшегося в чужие одежды моррона. Страх загубить все дело вынуждал бросить попутчиков на произвол судьбы и продолжить путь одному, но жалость к соратникам и данные каждому из них обещания удерживали от подлого поступка. Чаши весов все время колебались, не давая Дарку принять решение, но когда он уже завязывал пояс, в голову сам собой пришел компромисс. Сначала они все вместе покинули бы подземелье, пройдя через стену, а уж затем, оказавшись внутри, расстались бы. Моррон нашел бы для пострадавших в схватке спутников безопасное место, где они смогли бы отсидеться несколько дней и залечить раны, а сам бы в одиночку продолжил путь. Как это ни парадоксально звучало, но находиться сейчас внутри вражеской цитадели было куда безопасней, чем за пределами ее неприступных стен.

– Ну что, все готово?! Можем наконец-то идти?! Наряжаешься прям как красна девица! – недовольно проворчал заскучавший великан, от нечего делать поигрывающий в руке связкой вампирских амулетов. – Чо проку лямки подтягивать да оправляться?! Все равно ж только слепец нас за кровопийц примет!

– Заткнись, громила, и без тя тошно! – ответила за Дарка Ринва, стоявшая на подкашивающихся ногах только благодаря тому, что обеими руками вцепилась в открытую дверцу кареты. – Вильс, ты как?! Идти можешь?!

– Идти-то могу… – ответил разведчик, тщетно пытавшийся достать онемевшей правой рукой из ножен меч, – вот со всем остальным худо…

– Мда, хороша компания калек… одни подранки-доходяги! – произнес с горьким смешком Гара то, что Аламез не решался сказать вслух, но о чем только что подумал. – Ладно, нечего прохлаждаться, дальше пошли! Авось свезет, авось и выкрутимся как!..

Не дожидаясь, что скажет Дарк, троица раненых направилась к стене. На ходу Гара раздал разведчикам амулеты. А затем, не оборачиваясь, кинул кругляш на золотой цепочке, испещренный какими-то мелкими символами, точно в руки моррону, идущему следом. Аламезу ничего не стоило догнать медленно ковылявшую процессию, но он не видел в том смысла. Ему казалось, что у едва державшихся на ногах спутников хватит ума не использовать амулеты первыми, а пропустить вперед его, единственно здорового в их компании, или хотя бы Гару, который, несмотря на потерю сил, все же еще мог проложить путь отряду своими увесистыми кулачищами.

Порой мы думаем о других слишком хорошо, судим их по себе и, как следствие, переоцениваем их умственные способности. Не дожидаясь, пока моррон догонит компанию, Вильсет первым приложил к камням стены зачарованный амулет, а всего через миг ему примеру последовала и Ринва. Только лекарь не торопился, он остановился за пару шагов от препятствия и с каким-то странным, насмешливо-любознательным выражением на лице наблюдал за тщетными попытками соратников открыть магический проход.

– Эх, дурни вы, дурни! Сперва амулет слюной омочить нужно, а уж затем к камням прижимать! – открыл секрет Гара, после того как разведчики изрядно помучились, попеременно прикладывая амулеты то одной стороной, то другой; то к одному месту стены, то к другому. – Поплюйте на них, поплюйте, не жалейте слюны!

– А сам-то ты чего не торопишься? – задал логичный вопрос моррон, глядя прямо в глаза загадочно улыбавшегося великана. – Может, пример подашь, как сквозь стену пройти?

– Не-а, не подам, – не переставая улыбаться, Гара интенсивно замотал огромной головою. – А знаешь почему?

– Ну, и почему же? – спросил моррон, слишком утомленный боем да тряской на козлах, чтобы разгадывать бестолковые загадки.

– А потому, что вы дурни и врата цитадели отрыть этими медальончиками невозможно! Только такой болван, как ты, Дитрих фон Херцштайн, в эту небылицу поверить мог! – произнес великан, изменив голос, но никак не по-прежнему дружелюбное выражение лица. – Точнее, Дарк, Дарк Аламез, презренный и очень глупый моррон!

Слова великана прозвучали как гром среди ясного неба. Обескураженный моррон не успел подивиться, откуда шеварийцу известно его рыцарское и настоящее имя, как мощный удар огромного кулачища в грудь подбросил его в воздух и повлек вверх тормашками куда-то назад. Приземление прошло жестко. Проломив деревянную крышу кареты, Дарк упал спиной на скамью и, судя по тут же раздавшемуся хрусту, сломал себе пару ребер. Острая боль, мгновенно возникшая в локте левой руки и прокатившаяся до кончиков пальцев, оповестила Дарка то ли о разрыве связок, то ли о переломе. Какой бы тяжелой ни оказалась травма, скрежещущий зубами Аламез сразу же понял, что на левую руку в этом бою ему не придется рассчитывать.

Впрочем, столкновение не прошло бесследно не только для него, угнанному у вампиров экипажу также изрядно досталось. В его крыше зияла большая дыра, скамья внутри салона изрядно прогнулась, поскольку две из трех досок треснули пополам, а пара правых колес держалась на осях под углом в сорок пять градусов. Удар коварного великана был слишком мощным, а тело моррона чересчур крепким. Невольно объединив усилия, они окончательно сгубили переживший дорожную тряску экипаж.

Еще толком не разобравшись, что да почему, пересиливший боль моррон перевернулся, встал на четвереньки и кое-как выполз из завалившейся набок, но, к счастью, неперевернувшейся кареты. Его глазам предстала ужасная картина жестокой расправы. Перевернутое вверх ногами и изогнувшееся в неестественной позе тело Вильсета лежало возле стены в луже собственной крови и не шевелилось. Скорее всего, взбесившийся великан наградил ударом кулачища и его, но в отличие от Дарка разведчику пришлось гораздо хуже, ведь он столкнулся не с деревянной, подгнившей крышей кареты, а с каменной твердью стены, а затем еще рухнул вниз с высоты не менее двух метров. Такой полет и приземление не каждому дано пережить, и Крамберг, похоже, не стал приятным исключением. Неестественный изгиб туловища лежащего на дороге Вильсета говорил о том, что спина у него перебита, причем сразу в нескольких местах.

Вряд ли Гара потратил на расправу с обоими мужчинами более пары секунд, а вот со внезапно проявившей небывалую прыть девицей ему пришлось основательно повозиться. Еще недавно еле державшаяся на ногах Ринва теперь в быстром темпе кружила вокруг великана, грациозно ускользая от ударов да шлепков его длинных и сильных рук, и даже как-то умудрилась порезать левое запястье лекаря одним из мечей. Впрочем, исход поединка хрупкой девушки с могучим верзилой был предрешен. Шевариец уступал ей в юркости да скорости, но не настолько, чтобы Ринва смогла сбежать. К тому же великан был не только гораздо сильнее, но и выносливей. Минуту, быть может, две разведчица еще смогла бы крутиться так быстро, а затем ее бы настигли пока что промахивающиеся ручищи. В этом крылась беда воительницы, ну а счастье ее заключалось в том, что бой вовсе не был поединком. Дарк стоял на ногах, да и его правая рука не сильно пострадала, поэтому моррон не видел причин становиться презренным беглецом или безучастным зрителем.

Прихрамывая, Аламез подбежал к котомке, свалившейся с его плеча в полете, и достал из нее первый попавшийся под руку дротик. Метать он чуть-чуть научился, да и мишень была настолько огромной, что в нее трудно промахнуться да еще с каких-то пяти-шести шагов. Брошенный изо всех сил снаряд пробыл в воздухе лишь краткий миг, а затем вонзился великану под левую лопатку.

– А-а-а, господин моррон изволил очухаться! – произнес со смешком не оторвавшийся от ловли девушки Гара, и неестественно вывернув левую руку, быстро вырвал дротик из своего тела и тут же переломил его пополам, примерно так же легко, как пальцы человека ломают хворостинку или тростинку. – Извини, Дарк, забыл тебе сказать, яд «му» на меня не действует. Раньше действовал, теперича ужо нет! Как говорится нашим ученым языком, со временем устойчивый иммунитет к отраве выработался…

Непринужденная беседа никак не мешала великану бороться с не желающей сдаваться Ринвой, но вскоре ему стало уже не до смешков и не до слов. Отшвырнув ногой к телеге пока что бесполезную котомку, Аламез выхватил меч и ринулся на стоявшего к нему спиной врага. Естественно, он и не надеялся, что великан позволит ему безнаказанно приблизиться сзади и нанести удар в спину. Когда расстояние сократилось до трех шагов, шевариец резко развернулся вполоборота и, левой рукой отразив меч тут же попытавшейся атаковать Ринвы, правой ударил моррона, метясь в голову. Не останавливаясь, Дарк пригнулся на бегу, позволив ручище просвистеть у него над головою, и сразу же ушел в глубокий выпад с уколом. Его меч летел точно в низ живота противника, но в самый последний момент великан успел развернуться, и поэтому острое оружие пронзило лишь его бедро и уткнулось в крепкую берцовую кость. Мощный и резкий удар крепко сжатого кулачища, идущий точно сверху вниз, должен был прихлопнуть почти сидевшего на шпагате Аламеза и превратить его в кровавую лепешку, но лишь расколол пару крупных камней. Моррон ушел от удара довольно часто используемого им в опасных схватках откатом вбок и отделался лишь ушибом правого плеча да легким растяжением мышц ног.

В следующий миг Гара взвыл, да так громко, что с окрестных скал посыпались мелкие камни. Быстро поднявшийся на ноги и тут же отскочивший на безопасное расстояние Дарк так и не понял, что же вызвало столь неистовый крик боли. Возможных причин было целых три: глубокий, рваный порез на бедре противника, из которого обильно хлестала кровь; сломанная при ударе о камни кисть; или один из мечей Ринвы, на добрую половину лезвия погрузившийся Гаре в правую ягодицу. Разведчица не растерялась, воспользовалась тем, что враг отвлекся, и тут же атаковала, поразив ту часть огромного тела, до которой ей было проще и безопасней всего дотянуться. Мысленно похвалив напарницу, моррон тут же ее и пожурил. Окажись он на ее месте, то избрал бы для укола иную мишень, находившуюся на пол-ладони левее. Вогнанный между ягодицами меч сразу бы привел к смертельному исходу и окончанию схватки, а так им обоим еще предстояло изрядно помучиться.

Боль должна была пробудить в великане ярость и ускорить его движения, правда ненадолго, ведь из-за большой потери крови Гара должен был вскоре лишиться сознания и сил. Однако, к удивлению обоих напарников, уже приготовившихся побегать вокруг врага в ускоренном темпе, раненый шевариец застыл на месте и, неожиданно замолчав, растянул губы в самой широкой и самой омерзительной улыбке.

– Сюрпри-и-и-з-з-з! – протянул верзила непривычным чужим голоском. – Специально для тебя, Дарк, на самый конец берег! Но ничего, пущай девка тож позыркает! Заслужила, красавица… перед смертью!

Еще до того как Дарк успел что-то ответить, с могучим телом врага стали твориться странные вещи. Рана в бедре мгновенно затянулась, меч Ринвы, торчащий в ягодице, выпал из раны, жалобно звякнув о камни, а сам великан вдруг стал уменьшаться, выпуская из пор кожи струйки едкого темно-зеленого пара. Как будто тающий Гара напоминал заполненный водой бурдюк, в котором кто-то проделал множество крошечных дырочек. Отличие было лишь в том, что из тысяч мелких отверстий выходила не вода, а неизвестной природы пар.

– Назад! – громко выкрикнул Дарк, пытаясь остановить разведчицу, которая решилась атаковать, чтобы прервать магическое обращение, но было уже поздно.

Девушка подскочила к врагу и замахнулась мечом, но тут же, дико закричав от боли, отпрянула назад и выронила оружие. Пар не обжег ей лицо, но, попав в рот и нос, мгновенно повредил дыхательные пути. Пару секунд девушка мучилась одновременно от удушья и боли, а затем ее мозг сжалился над страдающим телом. Закатив глаза и взмахнув на прощанье руками, обмякшее тело Ринвы повалилось на камни. Умерла ли девушка, отравившись парами, или только лишилась сознания, неясно, да и не было времени выяснять. Процесс магического превращения лекаря в кого-то еще подходил к концу. Великан уменьшился до размеров обычного человека, но лица враждебного колдуна моррон еще не видел, поскольку сквозь густые клубы не желавшего рассеиваться тумана пока что проступал лишь расплывчатый силуэт не очень высокого и вовсе не мускулистого человека.

Уж так устроен этот несправедливый мир, что, когда тайное наконец-то становится явным, радость и восхищение редко озаряют лица людей. Гораздо чаще на них отражаются совершенно противоположные эмоции: горечь, разочарование или ярость. Когда стойкий туман все же рассеялся, явив лик коварного врага, лицо моррона осталось неподвижным как маска, на нем не дрогнул ни единый мускул.

– А вот и я! Неужто, дружище, не рад нашей встрече?! – откровенно издевался до поры до времени скрывавшийся под чужой личиной колдун, даже призывно открыв дружеские объятия. – Вроде б разлука недолгой была, а я как-то уже соскучился…

– Рад, Марк, очень рад! Давненько я встречи с тобой поджидал, чтоб покарать за измену, – произнес Аламез, прекрасно понимая, что схватка до этого момента была всего лишь легкой разминкой. Настоящий бой был еще впереди, и ему, к сожалению, не удалось бы выйти из него победителем.

Кудрявый, веснушчатый паренек тихонько хихикнул, давая тем самым понять, насколько комично подобное заверение. Он знал, что бывшему другу и компаньону по разбойному ремеслу с ним ни за что не совладать, ведь Зов Коллективного Разума глубоко под землей был не слышен, и уж тем более вблизи врат цитадели могущественного клана Мартел.

– Да брось! За что тебе на меня злиться-то?! – в недоумении пожав плечами, произнес паренек и сделал пару шагов навстречу товарищу. – За то, что составил компанию в трехгодичных скитаниях по диким лесам?! За то, что делил с тобой кров, хлеб, радости и невзгоды?! За то, что рыцарем помог тебе стать или, быть может, за то, что от свихнувшейся Каталины Форквут избавил?! Нет, дай подумать чуток! Наверное, за то, что благодаря моему предупреждению ты в ловушку нашего клана не угодил?! Ведь я давал тебе тогда шанс спастись, и ты им вроде бы воспользовался. Так зачем же сейчас в самое пекло полез?! Неужто совесть загрызла?!

– За предательство злюсь! За то, что ты, двуличная тварь, обрек на плен и смерть в муках моих собратьев морронов! – ответил Аламез, тут же сделав пару шагов назад, чтобы не дать бывшему другу, а ныне лютому врагу сократить дистанцию. – Одним словом, за измену, за гнусный обман тех, кто тебе доверял!

– Дарк… Нет! – мотнул Марк кучерявой рыжей-прерыжей головой. – Все ж позволь называть тебя Дитрих, Дитрих Гангрубер! Под этим именем я тебя знал, оно мне близко… О какой измене ты речь-то ведешь?! Я такой же разведчик, как ты или вон эти шуты, – паренек кивнул в сторону неподвижных тел герканцев. – Я член клана Мартел и выполнял задание герцога и когда был с тобой, и потом… За что ты меня винишь? За то, что я победитель? За то, что мы лучше просчитываем ходы, что мы умней и дальновидней?! За то, что лучше притворяемся, строим лучшие планы и эффективней их воплощаем?!

– Опять вранье, – ответил моррон, сплюнув под ноги. – Какой Мартел?! Ты даже не вампир!

– Не вампир, – подтвердил Марк кивком, – точно такой же «не вампир», как сам герцог Теофор Мартел, как Фегустин Лат, граф Норвес и многие-многие еще, чьих имен ты не знаешь… Мы, Мартел, не вампиры, но окружили себя вампирами и притворяемся вампирами в течение долгих столетий! Но это все не важно, этого тебе не стоит знать! К чему утруждать голову перед смертью излишком бесполезных сведений?! Сейчас ты умрешь, умрешь от моей руки, но перед этим, позволь, скажу тебе откровенно! Ты, как любой человек иль моррон, существо примитивное, не очень умное и вовсе не разумное, но за те три года, что мы пробродили с тобой по лесам, я привязался к тебе и полюбил; полюбил, как только может хозяин полюбить верного пса или милого, пушистого котенка! Мне жаль, что приходится тебя убивать, но такова уж жизнь!

– Ничего глупее не слышал, – презрительно хмыкнул Дарк, не спуская глаз с самоуверенного противника, готового напасть в любое мгновение. – Ну да ладно, не буду копаться в твоем извращенном мозгу! Если вопрос задам, в память о старых добрых деньках честно ответишь иль опять наврешь?!

– Смотря какой, – немного подумав, качнул головой Марк. – Если тебя интересует, кто мы, Мартелы, то нет! Объяснять долго, да и герцогу я поклялся в тайне правду о нас хранить. Сам знаешь, клятвы нарушать – себя не уважать! Участь, что дружков-морронов твоих постигла, тож не открою, поскольку…

– Почему сейчас, почему не ранее?! – перебил бессмысленное перечисление Аламез. – Почему сразу меня не прикончил, зачем притворство это лекарское понадобилось? Зачем нас до ворот цитадели довел?

– Да тоска по старым добрым денькам замучила, по делишкам разбойным, – рассмеялся Марк, застыв на месте и постепенно обращая свою человеческую плоть в живую материю, плотную и крепкую, как камень. – Вот и подумал я, как только сообщение от Фегустина получил, что ты сюда телепортировался, а почему бы нет? Почему бы не потешиться напоследок, почему бы не вспомнить то золотое времечко, когда мы дружбу водили?.. Тем более, вишь, как все удачно сложилось. Я как раз приказ от герцога получил, от генерала Венкара и его окружения избавиться, а тут ты… Вот и подумалось мне, а почему бы не совместить приятное с полезным! И память свою потешил, и тебя к выполнению поручения Его Светлости привлек… Ну, скажи, разве тебе не приятно было ненавистных вампиров передавить?!

– Так, значит, там на кордоне…

– Ну да, – кивнул Марк. – Мы вместе, как в старые добрые времена воевали, а заодно и выполняли поручение герцога Мартел. Думаешь, зачем они там собрались, чего обсуждали?! Генерал Венкар, командующий всеми отрядами в подземелье, понял, что война с Герканией проиграна, и решил, мерзавец, наш клан предав, на сторону победителей перейти. Сперва изменники хотели лишь запереться в подземелье, а затем, когда герканские войска Удбиш возьмут, высунуть наружу свои крысиные рожи и, по сговору с врагом, ударить нам в тыл. Почти двухтысячный корпус пока рассредоточенного по подземным пещерам войска, знаешь ли, очень недурственный диверсионный отряд… Так что мои поздравления! Наши совместные действия сорвали планы гнусных предателей и осложнили победу Геркании в этой войне! Ты действовал на руку нам, то бишь заклятому врагу. Умри же с этой мыслью, мой бывший и очень наивный друг!

Коварному Марку все-таки удалось добиться своего. Усыпив бдительность противника речами, он незаметно сократил дистанцию, а затем нанес первый и последний в этой схватке удар; удар молниеносный настолько, что Дарк его все равно не отразил бы, будь он даже дважды, трижды проворней.

(обратно)

Глава 10 Неожиданный оборот

«Сделав рискованный шаг, нужно всегда быть готовым встретиться лицом к лицу с последствиями!» – Сонтерий помнил это правило, когда ступил на телепортер, и искренне полагал, что готов ко всему, но все равно оказался застигнутым врасплох быстро развивающимися событиями. Ученый так и не понял, что именно произошло, но сильный удар в грудь какого-то тяжелого и липкого предмета мгновенно сбил его с ног и отправил в полет в находившуюся за спиной пропасть. Слух вампира уловил лишь шумы и обрывки истошных криков. Глаза ничего не успели увидеть, поскольку в лицо тут же брызнула липкая, вязкая жидкость, по солоноватому вкусу и специфическому запаху весьма напоминавшая кровь, притом кровь не человеческую и не просто вампирскую, а кровь родного шеварийского клана.

Полет был недолгим, поскольку пропасть за спиной Сонтерия, к счастью, оказалась всего лишь огромным резервуаром, лишь на две трети своей глубины заполненным прозрачной, но не совсем чистой водой. Пролетев три-четыре метра вниз, тело ученого наконец-то приземлилось, а точнее, приводнилось. Подняв огромный фонтан брызг, оно с шумом погрузилось в искусственный водоем и сразу пошло ко дну. Пресная вода, судя по вкусу, взятая из подземного источника и прошедшая лишь первичную стадию очищения от солей, нежелательных для организмов детей ночи, мгновенно смыла кровь с лица ученого, и он, воспользовавшись этим, тут же открыл глаза. Вокруг, как и полагалось на приличной глубине при плохом наружном освещении, простиралась кромешная темнота, ну, а сверху струился свет; тусклый свет, отбрасываемый двумя-тремя горевшими над поверхностью факелами.

Упав с довольно большой высоты, ученый почти достиг стального дна огромного бассейна и, конечно же, не только выронил из руки меч, но и потерял котомку с ценными флягами. Все труды далеко не однодневных сборов мгновенно пошли насмарку. Сонтерий знал, что, к сожалению, найти пропажу в темной толще жидкости практически невозможно. Резервуары питьевой воды цитадели, как первичной, так и вторичной очистки, были не очень глубоки и широки, но вот их длина составляла около трехсот шагов. К тому же где-то на глубине располагалось мощное рециркуляционное устройство направленного действия, препятствующее образованию на дне и на стенках осадка из минеральных солей, а также случайному попаданию в резервуар посторонних предметов. Уникальный прибор, на разработку которого ушел не один десяток лет, создавал вблизи внутреннего контура бассейна такое сильное течение, что любой, опустившийся на дно или приблизившийся к стенке предмет сносило в специальный отстойник-уничтожитель со скоростью от одного до трех метров в секунду. При погружении тело Сонтерия немного не достигло стального днища и поэтому осталось на месте, а вот его оружие и снаряжение явно опустилось и теперь уже было далеко.

Вампиру понадобилось не более секунды, чтобы оценить ситуацию и понять тщетность поисков утерянного имущества. Затем он сразу начал всплывать, но оказался вынужден поспешно изменить направление перемещения под водой с вертикального на горизонтальное. Над головой Сонтерий внезапно раздался шумный всплеск, а толща воды задрожала. Это могло означать лишь одно – в водоем на большой скорости погрузился еще какой-то тяжелый, объемный предмет, стремительно несущийся прямо на него. К счастью, уроженец далекого от Шеварии побережья теплых морей в юности, да и в зрелые годы неплохо плавал. Как оказалось, былые навыки не были утеряны и в трудный момент не подвели их обладателя.

Ученому мужу вовремя удалось немного отплыть в сторону, ведь буквально вплотную с ним на дно опустился закованный в латы, обезглавленный мертвец, из шеи которого все еще хлестала кровь, тут же перемешивающаяся с водою. Наверное, это и был тот самый тяжелый предмет, ударивший Сонтерия в грудь и заставивший сперва полетать, а затем и искупаться. По воле слепого случая появившийся из телепортера вампир оказался между резервуаром и сброшенным в него мертвым телом, в результате чего союзнику разбушевавшегося моррона пришлось незапланированно окунуться, а падение натолкнувшегося на преграду обезглавленного трупа на секунду замедлилось.

Предположение ученого оказалось верным. Как только портящий воду хлещущей из раны кровью мертвец достиг дна, как его тут же подхватило искусственное течение и медленно поволокло в темную зону подводного пространства. Жуткий скрежещущий звук, возникший при соприкосновении покореженных лат со стальным дном, заставил вампира заметно ускорить подъем и практически вынудил всплыть на поверхность.

По правде сказать, Сонтерий надеялся отсидеться под водой, поскольку ему очень не хотелось присоединяться к схватке. Моррон уже показал, на что способен, и, по мнению его вовсе не трусливого, а благоразумного спутника, вполне мог справиться сам с немногочисленной обслугой и охраной очистительной установки. Сонтерий же не испытывал желания не только собственноручно убивать сородичей по крови, но и ввязываться в серьезную потасовку, не имея даже меча в руках. Он был стар, когда пережил обращение в вампира, и теперь оказался физически намного слабее даже большинства недавно обращенных кровопийц. Толку от него, безоружного, в бою было мало, а вот риск погибнуть казался ученому, наоборот, необоснованно большим.

Когда он всплыл, то было уже тихо, только небольшие волны едва слышно плескались и бились о стальные стенки резервуара. Недолго прислушавшись и не услышав подозрительных иль откровенно настораживающих звуков, вампир осторожно, не плещась, поплыл к видневшейся невдалеке лесенке.

– Сонтерий, ты?! – раздался откуда-то сверху знакомый вампиру, слегка запыхавшийся бас.

– Нет, не я… чудище подводное! – огрызнулся ученый, не любивший, когда его заставляли отвечать на наиглупейшие вопросы. – Плыву ползадницы те откусить за то, что сон мой растревожил!

– Ну, ну, попробуй! – раздался тихий смешок. – Рискни клычишками!

Быстро поднявшись по слегка проржавевшей лесенке, Сонтерий очутился на широком и длинном помосте в форме прямоугольной площадки, находившейся между двумя одинаковыми по размерам резервуарами. В том, из которого он только что выплыл, была уже очищенная вода, а в другом плескалась жутко мутная и грязная взвесь, к счастью, совершенно непахучая. Где-то вдали виднелись очертания довольно больших машин: помп, насосов и иных вспомогательных установок, предназначенных для прогонки поэтапно очищаемой воды через несколько вспомогательных камер и резервуаров. В общих чертах Сонтерий представлял, как проходит сложный процесс производства питьевой воды, но самостоятельно за него, конечно же, не взялся бы. В этой области он был профаном, хоть и не полным.

Как нетрудно догадаться, коврик-телепортер перенес их туда, где находился главный пульт управления фильтрацией. Именно на нем, среди множества рычажков и мерно мигавших индикаторов, и восседал моррон, казалось, ничуть не пострадавший в схватке. У его ног лежала пара мертвых тел: хребет одного вампира был переломан пополам, а грудь другого была проткнута насквозь куском толстой горячей трубы, вырванным неизвестно откуда. Увидев трупы умерщвленных сородичей, Сонтерий понял, что ошибся. Безголовый утопленник был вовсе не солдатом охраны, а одним из трех дежуривших у пульта рабочих. То, что он по неведению да из-за плохой видимости принял за латы, на самом деле являлось всего лишь стальным костюмом, защищавшим тело вампира от случайного попадания брызг и частиц едких веществ, при помощи которых отработанные жидкости вновь превращались в чистую, питьевую воду.

«Какое счастье, что я свалился именно в этот резервуар, а не в соседний! Если рабочие уже успели засыпать туда порошки да залить растворы, то от меня и косточек не осталось бы… Жуткая смерть!» — подумал Сонтерий, медленно подходя к отдыхавшему моррону, занятому чтением листка с кодами.

– Оружие где, чудище? – со смешком задал вопрос Анри, не отрывая глаз от перечня, который, похоже, пытался заучить наизусть.

– Думаю, в данный момент метрах в двухстах отсюда… скользит по дну к отстойнику, – честно признался вампир, горевавший о потере меча гораздо меньше, чем об утрате сумки. – Донное течение слишком…

– Понятно, прошляпил, в общем, – перебил моррон, разгладив слегка скомканный листок и протянув его Сонтерию. – Тряпку половую перенастрой на следующее перемещение. Это место первым в списке значилось, значит, тебе…

– …на второе настроить нужно! – отплатил перебившему его моррону вампир той же монетой неучтивости. – Только не рассчитывай, что и впредь так же свезет… Можем попасть туда, где и солдат полным-полно.

– Думаешь, меня то пугает? – презрительно хмыкнул Анри, посмотрев как будто сквозь Сонтерия и как будто стеклянными глазами. – Запомни, кровососушка! Пужать того, кто уж с полсотни раз подыхал, дело неблагодарное! Это лишь народец темный да глупый вас, кровопийц, живыми мертвецами считает, но ты-то, кровосос просветленный, поди, смекаешь, кто из нас двоих мертвее!

– Признаю твое бесспорное превосходство в этом вопросе, – ответил вампир, подойдя к пульту телепортера и вводя новые исходные и конечные координаты. – Кстати, перед тем как отправляться, не желаешь поискать хоть какое-то оружие? Вряд ли ты с серьезными, вооруженными противниками голыми руками расправишься. С десятком, возможно, и сладишь, а если их куда больше будет?

– А это мне на что? – Анри слегка отвернул голенище левого сапога и продемонстрировал спутнику верхушки колб. – Лучше здесь все равно не найти, да и оружие следует воину в бою брать… хорошее, настоящее оружие, а не всякой дрянью подручной пользоваться! Что, мне отсюда молоток, что ль, прихватить прикажешь иль пилку какую?!

– Как скажешь, дело твое, – пожал плечами Сонтерий. – Но я бы на твоем месте вон тот мешочек взять не побрезговал… вещество в нем очень едкое!

– Вещество-то едкое, да тара уж больно ненадежная! – проворчал Фламмер, покосившись в сторону мешка, на который указывал вампир. – Стрела иль кинжал ткань пробьет, и сам без огня да пламени зажаришься! Нет уж, без этого обойдусь, и тебе брать с собой не советую!

– Готово, – перебил Сонтерий, отходя от пульта. – На этот раз так же первым пойдешь иль…

– И на этот, и на все последующие! – четко разъяснил моррон весьма выгодную для вампира диспозицию. – Я в бой вступаю, а ты не суйся! Не твое это… ты для другого нужен: путь указывать да по кнопкам пальчиками щелкать!

– Кстати, а здесь ты диверсии никакой произвести не хочешь?! – задал вопрос Сонтерий, когда нога Фламмера уже зависла над ковриком-телепортером. – Если в уже очищенную питьевую воду вон из тех мешков вещества подмешать…

– Нет, – резко и отрывисто мотнул головой Анри, сурово нахмурившийся и явно оскорбленный таким низким предложением. – Я воин, а не гнус-отравитель! На такой «подвиг» неспособен. В питье врагу, самое большее, облегчиться могу, но щас чагой-то неохота…

Сказав, как отрезав, и попутно обозвав соратника «гнусом», Фламмер ступил на коврик и тут же исчез. Через миг за ним последовал и Сонтерий, приготовившийся на этот раз если понадобится, то сразу после перемещения отскочить или пригнуться.

Абсолютного Зла не бывает, как и нет совершенства в Добре (хоть оно на то частенько и претендует). За краткий миг телепортации преодолев несколько миль, а может быть, всего не более сотни шагов подземного пространства, Сонтерий очутился в следующем запретном помещении. Стала ли вторая попытка удачной или нет, нельзя дать однозначный ответ. С одной стороны, преступникам повезло, ведь они переместились именно туда, куда хотели, а с другой – их положение оказалось настоль незавидным, что даже превратившийся в неуязвимого воина Анри не смог бы спасти их головы от неминуемой расправы.

Огромный зал с низкими, буквально нависающими над головами потолками был полностью заставлен множеством диковинных устройств и приборов, назначение большинства из которых не было известно ученым из числа людей, но зато хорошо знакомо почти каждому начинающему исследователю-вампиру. Окажись в зале механик-изобретатель или университетский профессор, они бы сочли, что по воле счастливого случая перенеслись на много веков в будущее. Попади же сюда миссионер святой инквизиции, то, определенно, сразу же умер бы со страху, ведь по представлениям недалеких и не изучающих ничего, кроме «Небесного Писания», святых отцов примерно так и выглядела обитель Зла и Греха, именуемая в народе преисподней.

Факелов на каменных стенах совсем не было видно, но тем не менее помещение отменно освещалось за счет иных, довольно необычных источников. Самыми привычными из них являлись котлы: как огромные паровые с прозрачными крышками и клубками отходящих от них гибких шлангов и прочных стальных трубок; так и небольшие, открытые, напоминающие походные армейские котелки, но только уж с больно непривычными жидкостями, кипевшими внутри вместо обычных похлебок. Что от самих котлов, раскалившихся почти докрасна, что от кипевших в них смесей исходило яркое разноцветное свечение. В его не очень богатой цветовой гамме преобладали зловещие, багровые тона, но было и несколько веселеньких светло-зелененьких и синеньких оттенков.

Другими не менее яркими и значимыми источниками освещения являлись расположенные по углам четыре большие прозрачные сферы, выполненные из очень прочного стекла, из которого, наверное, можно было бы выдувать рыцарские доспехи или створки ворот для крепостей и замков. Внутри них клубился густой разноцветный пар, плавно поступающий внутрь емкостей по одним трубкам и столь же неспешно покидающий их по другим прозрачным отводам.

Что сферы, что котлы были соединены между собой множеством вспомогательных механизмов и трубок. Одни сообщались только друг с другом, другие были подключены к иным, более сложным, устройствам. Несмотря на невероятное нагромождение механизмов, устройств и соединительных элементов порядок в «адском цеху» все же был. Оборудование было установлено в четком соответствии с протеканием взаимосвязанных процессов и располагалось в четыре относительно ровных ряда, между которыми проходили двухметровые дорожки. Это обеспечивало свободное перемещение обслуги и безопасную подноску к котлам угля и руды. В самом центре зала на небольшом возвышении находились рычаги управления диковинными механизмами и пульт связи с внешними, не находившимися в зале устройствами, но являющимися неотъемлемой частью одной общей системы обеспечения безопасности цитадели.

Увидев нагромождение неизвестного ему оборудования, Фламмер замер в нерешительности, пытаясь сообразить, куда же они попали. Для появившегося буквально через секунду у моррона за спиной ученого, наоборот, все было просто, ясно и понятно. Этот цех он спроектировал сам, да и парочка напоминавших стальных чудищ устройств были его собственными детищами, кстати, рожденными в больших умственных муках. Именно здесь и находилось «сердце» системы тревожного оповещения всей вампирской цитадели. Если бы у злоумышленников было время, то Сонтерий легко и доступно объяснил бы спутнику назначение каждого из агрегатов и как выглядит общая схема их взаимодействия, но, к сожалению, враги не оставили им для общения даже пары жалких секунд.

Едва Анри появился из телепортера, как тут же был замечен одним из троих ученых, находившихся возле пульта и рычагов. Молодой кровосос, облаченный в синий защитный халат и неуклюжие, непропорционально большие для него рукавицы, тут же пронзительно заверещал: «Чужак!», да так громко, что его, несмотря на чудовищный грохот, услышали все без исключения рабочие обслуги, не говоря уже о стоявших с ним рядом двух других наблюдателях, которые наверняка оглохли. Далее события стали развиваться быстро и вполне предсказуемо.

Через миг завыла труба, оповещающая охрану о проникновении на закрытый объект чужаков. Со всех сторон к диверсантам начали сбегаться рабочие-вампиры, кто просто выпустив когти и угрожающе разинув пасти в оскалах, а кто вооружившись подручными средствами: ломами, лопатами да кирками. В дальней стене мгновенно открылись две невидимых ранее двери, и оттуда выбежало семеро охранников, облаченных в довольно прочные, хоть далеко не лучшие, доспехи и вооруженных не только мечами да топорами, но и небольшими квадратными щитами. С начала тревоги не прошло и двух-трех секунд, как пара злодеев была окружена двумя десятками врагов, а коврик-телепортер за спиною Сонтерия погас.

Ситуация, бесспорно, была незавидной, но, как ни странно, в ней имелось и несколько значимых для изменника-вампира с морроном плюсов. Во-первых, из двух десятков противников только семеро были хорошо вооружены. Во-вторых, ни у кого из врагов не было ни луков, ни арбалетов, ни пращей, ни дротиков. Любой снаряд, из чего б он ни был выпущен и какой бы убойной мощью ни обладал, мог случайно повредить одну из труб иль пробить не столь прочные шланги. Строгие предписания безопасности, утвержденные научным советом и лигой прикладных ремесел клана, запрещали солдатам охраны пользоваться стрелковым оружием вблизи от механизмов с повышенной степенью пожаро– и взрывоопасности. В-третьих, и это самое главное, тот из вампиров, кто отключил коврик-телепортер, сам того не желая, сыграл на руку безрассудным диверсантам. Он сделал это для того, чтобы отрезать единственно возможный путь бегства, но ни Сонтерий, ни уж тем более Фламмер вовсе не собирались отступать. А разрыв связи с остальной цитаделью ничуть не нарушил планы двух злодеев, а, наоборот, посодействовал им, сделав невозможным прибытие новых врагов. Даже если вампиры теперь и захотели бы вновь включить телепортер, то не смогли бы этого сделать. Восстановление канала сообщения было возможно только извне и не ранее, чем через полчаса с момента начала тревоги.

Исход любого боя во многом зависит от того, насколько умело его начать и кто кому сумеет навязать свои правила. Это касается не только больших баталий и обычныхвооруженных стычек, но и менее значительных потасовок, таких как пьяный кабацкий мордобой или словесные поединки со сварливой, властолюбивой женой, редко позволяющей затюканному оппоненту-мужу вставить хотя бы слово в поток того нелогичного, но вдохновенного бреда, что течет, подобно быстрой горной реке, из ее не закрывающихся ни на секунду уст в его онемевшие уши.

В семейной жизни Фламмер не разбирался, но зато в кулачных и вооруженных потасовках толк знал. Раз моррон оказался в меньшинстве, а численный перевес противника был, мягко говоря, подавляющим, то ему не оставалось иного выбора, как совершать искусные, непрерывные маневры, не давая себя окружить и не позволяя врагам хоть немного упорядочить и организовать хаотичное течение схватки. Беда сторонников клана состояла в неведении, кто перед ними, и как следствие в излишней самоуверенности. Находившаяся близко к телепортеру обслуга и спешившие к ним на помощь из других концов зала коллеги и охранники ни на миг не усомнились в том, что без труда обезвредят парочку обнаруженных и угодивших в западню нарушителей. Они атаковали разрозненно, не дожидаясь подхода остальных и не удосужившись организовать нападение.

Первого попытавшегося на него запрыгнуть вампира Анри оглушил молниеносным ударом кулака, сделав всего лишь шаг навстречу и выбросив левую руку вперед всего за миг до того, как когти прыгуна должны были полоснуть по его правой щеке. Не успело отлетевшее назад тело врезаться спиною в котел, как моррона с другой стороны атаковали еще двое рабочих. Один устремился в прыжок, а другой, явно сторонник менее эффектных, но более эффективных действий, замахнулся на Анри раскаленным ломом, намереваясь проткнуть им горло преступника. Сонтерий ринулся соратнику на помощь, но так и не успел вмешаться. Фламмер оказался куда быстрее, опытней и проворней не только ученого старика, но и любого находившегося в зале вампира. Второго прыгуна моррон и пальцем не тронул, он всего лишь ловко ушел в сторону с траектории прыжка и великодушно позволил промахнувшемуся, пролетевшему чуть дальше врагу расшибить лоб о стальную опорную балку. С использующим же лом в качестве копья противником Анри не был столь великодушным. Не успел тот завершить смертоносный, но прошедший мимо укол, как его опасное оружие каким-то чудесным образом уже перекочевало в руки моррона, а бывший владелец лома застыл, присев, забавно растопырив руки и тщетно пытаясь вдохнуть онемевшим, напрягшимся горлом.

Парализованный противник Фламмеру совсем не мешал, а, наоборот, прикрывал его справа и позволил удачно отразить одновременные рубящие удары кирки и двух лопат с другой стороны. Контратака не заставила себя долго ждать. Стремительными, точно просчитанными движениями летающего в сильных руках лома, моррон сломал одному из нападавших руку, другого обезоружил, выбив из его рук кирку, а третьего тычком в живот отправил поплавать в стоявший поблизости чан. Свершив возмездие, Анри мгновенно оценил, что число вооруженных врагов вокруг него заметно прибавилось, и тут же предпринял довольно эффективные меры по выходу из окружения. Уйдя в сторону и отразив, когда рукой, а когда и ломом, очередную серию ударов, Фламмер проявил воистину чудеса акробатики, как-то умудрившись с места, без малейшего разбега, перепрыгнуть через котел с кипящей жидкостью. Затем он вскарабкался на находившийся по соседству громоздкий агрегат и скрылся из поля зрения Сонтерия, простоявшего все это время без дела и обделенного вниманием врагов.

Толпа вампиров, естественно, тут же пустилась в погоню за недооцененным ими в начале схватки противником, и только двое рабочих случайно обратили свои взоры на притихшего у телепортера старичка. Эта добыча показалась обоим куда безобидней и гораздо доступней, во-первых, из-за почтенного возраста и не бойцовского вида, а во-вторых, потому, что с начала схватки вела себя пассивно, то бишь трусливо пряталась, вместо того чтобы прийти на помощь соратнику. Они и представить себе не могли, насколько ошибались. Сонтерий не вмешивался в бой только потому, что не желал мешаться Фламмеру под ногами.

Оба злорадно лыбящихся кровососа не набросились на ученого, а стали медленно к нему приближаться, явно собираясь взять его живым. Скорее всего, они даже не поняли, что Сонтерий также являлся вампиром. Ведь если бы они признали в нем сородича, то хотя бы выпустили когти, да и двигались бы куда быстрее. Их обманул почтенный возраст жертвы, ведь никто уже давно не обращал в вампиров дряхлых стариков, а избирал для пополнения рядов клана лишь молодую, полную сил плоть. Чуткое от природы обоняние не могло им помочь и указать на роковую ошибку, поскольку ноздри обоих рабочих до сих пор были плотно забиты затычками, не дающими попортить нюх резким, зловонным запахом, исходившим от пахучего содержимого котлов.

– Не дергайся – и останешься жить! – произнес рабочий, приближающийся справа, по-шеварийски.

– Не дрыгайся – и больно не будет! – весьма неточно перевел слова товарища на герканский язык вампир, обходящий ученого мужа слева.

Наверное, из соображений учтивости Сонтерию нужно было ответить, но он не был сторонником глупого позерства, да и считал бессмысленным разговаривать с теми, кто еще двигался и дышал, но практически был уже трупом. Когда парочка рабочих приблизилась вплотную, ученый выкинул вперед правую руку и нанес быстрый, скользящий удар острыми когтями по открытому горлу врага. Второй противник не успел хоть как-то отреагировать. Запрыгнув на него, Сонтерий повалил расслабившегося недотепу на пол и тут же впился в его кадык острыми клыками.

Ученый поднялся на ноги только после того, как загрызенный им противник превратился в мертвое тело, а его придавленные руками и коленками ученого конечности перестали дергаться в судорогах. Сплюнув на пол попавшую в рот шеварийскую кровь, которую Сонтерий вовсе не собирался пить, считая это чем-то вроде акта каннибализма, предавший клан вампир осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, как протекает сражение и следует ли в него вмешиваться. Понять, как идут дела у Анри, было сложно, поскольку за громоздким оборудованием цеха не было видно ни успешно маневрирующего соратника, ни пытавшихся окружить и задавить его числом противников.

Сперва слегка воодушевленный и даже опьяненный собственным ратным деянием вампир всерьез захотел прийти на помощь моррону, но затем здравый смысл взял верх над неприличной в его почтенном возрасте горячностью. Только что одержанная победа не сделала его тело моложе и сильнее, оно по-прежнему было старо и немощно, и в серьезной схватке от него не было бы толку. С прискорбием признавшись себе в бессилии и невозможности оказать незаурядному в ратном деле напарнику хоть какое-то весомое содействие, Сонтерий решился заняться тем, что было ему вполне под силу, то есть, пока шел бой и на него никто не обращал внимания, нарушить работу цеха и вывести из строя систему тревожного оповещения.

Возможностей для того было масса. К примеру, ученый мог сорвать всего лишь несколько шлангов или оторвать от котлов парочку труб, как процесс подачи магической энергии был бы окончательно разрушен. Однако ни тот ни другой акт вандализма не был абсолютно безопасен. Механическое нарушение протекания взаимосвязанных процессов в девяти случаях из десяти могло привести к бурной химической реакции и гибели всего органического, находившегося внутри цеха. На то же, чтобы определить, какую трубу оторвать безопасно, а какую нет, ушло бы чересчур много времени, которого, к сожалению, вовсе не было. Уж слишком много модификаций внесли в разработанную Сонтерием базовую схему при установке оборудования. Исходя из этого, самым эффективным и надежным способом проведения диверсии, не омраченной при этом самоубийством, оставалось банальное прекращение производственного цикла путем отдачи соответствующих команд с единого пульта управления системой.

Приняв решение, ученый не стал долго медлить. Он тут же прыжком вспорхнул на ближайший котел со зловеще мерцавшей и побулькивающей смесью, ловко пробежался по его краю до противоположной стороны, ничуть не боясь упасть внутрь да заживо свариться, а уже оттуда перепрыгнул на выравнивающий давление в трубах агрегат. С вершины этого чересчур громоздкого и давно уже морально устаревшего устройства Сонтерий и перебрался абсолютно без риска для жизни на находившуюся на небольшой возвышенности платформу управления.

Обслуга цеха оказалась настолько беспечна и так увлеклась далеко не безопасной охотой на нарушителя, что даже оставила пульт управления без присмотра. Беспрепятственно подойдя к огромной приборной доске, слепящей как блеском отполированных разноцветных кнопок, так и мерным мерцанием трех дюжин различных индикаторов, Сонтерий почувствовал себя жалким, убогим, безнадежно отставшим от современной науки профаном. Тот, кто продолжил его работу по созданию системы тревожного оповещения, умудрился так усложнить управление, выведя на основной пульт множество вспомогательных, редко применяемых и поэтому на практике ненужных рычагов да кнопок, что самому создателю технологического процесса понадобилось не менее получаса, чтобы разобраться, что к чему. Изучение своего же, но усложненного, а на деле всего лишь изуродованного до неузнаваемости детища всецело поглотило ученого, и он, корпя над кнопками да рычагами, полностью отрешился от событий, происходящих вокруг. Весьма поспособствовала этому беспечному до безобразия поступку абсолютная уверенность вампира, что его спутник повозится-повозится, покружит-покружит в боевом «танце» по цеху но, в конце концов, одолеет всех их врагов. Уж слишком большими способностями на время выполнения задания наделил Анри Коллективный Разум, чтобы моррон не смог совладать с быстро редеющей кучкой рабочих из числа слабенького да необученного вампирского молодняка и еще с полудюжиной даже не солдат, а всего лишь охранников.

Когда же до окончательной победы над маразмом и кретинизмом «доработчиков» пульта управления оставалось совсем чуть-чуть, какая-то жалкая пара-другая минут, Сонтерию пришлось прервать исследования уродливого плода чужой глупости и ненадолго вернуться в не столь интересную, но зато куда более логичную и закономерную действительность.

Чуткий слух ученого внезапно уловил тихие шорохи за спиной и чье-то надсадное, оглушающее пыхтение. Двигаться бесшумно Анри Фламмер умел при любых обстоятельствах, а вот, подзапыхавшись в бою, с громкостью собственного дыхания не смог совладать. Оно его и выдало. Ни один из вампиров, что шеварийских, что иных, просто физически был не в состоянии так надсадно, надрывно дышать и источать такой удушливый, раздражающий нос кровососа ядреный запах взопревшего тела. Потовые железы моррона работали так интенсивно, что выпитый недавно Анри магический препарат не смог с ними совладать.

Сонтерий не только услышал, но и носом почувствовал, кто именно приближается к пульту, и поэтому повернулся неспешно, нехотя и даже лениво. Вид побывавшего в схватке Фламмера ничуть его не удивил. Он так и ожидал, что победитель окажется весь в ссадинах, синяках да порезах (которые, впрочем, непостижимо быстро заживут), а от дорогого костюма, за который он отсыпал портному целых две пригоршни золотых монет, останутся лишь жалкие лохмотья, едва прикрывающие то, что одни гордо величают «мужским достоинством», а другие завистливо обзывают «срамом». Однако Анри все же удалось поразить союзника. Его окровавленные руки были пусты, а вот на поясе болталась и позвякивала завидная гирлянда из добытых в бою топоров да мечей. Одни трофеи раскачивались в ножнах, другие были примотаны к широкому поясу веревками.

– Почему рожа в крови?! – задал вопрос подошедший моррон вместо приветствия, а затем, не дождавшись ответа, принялся отчитывать непослушного напарника. – Я ж те сказал, в драчку не лезть! Вот загрызли б тя дружки-кровопийцы, кто бы с кнопочками этими причудливыми разбираться бы стал?!

– Отойди, от тебя козлом тащит, – произнес Сонтерий, пропустив мимо ушей недостойные его внимания вопросы.

– Ну как, разобрался, что тут к чему? – не стал настаивать на своем Фламмер и даже, пойдя союзнику на уступку, немного отодвинулся в сторону. – Скоро вражья механизма заработает?

– Что к чему, почти разобрался. Осталось лишь в незначительные мелочи вникнуть, – на этот раз ответил ученый вампир, в только ему понятном порядке нажимая какие-то кнопки и дернув за пару крошечных рычажков, расположенных сбоку. – А вот заработает пульт, лишь когда отбой тревоги настанет. Пока что мы отрезаны от внешних систем.

– Ну и когда ж то свершится? – протяжно шмыгнув носом, спросил моррон, которому явно не терпелось продолжить только начатое. – Я уже со всеми противничками здесь закончил, пора бы и за дело браться…

– Не знаю, наверное, немного придется обождать, – честно признался Сонтерий, но затем отгадал последнюю загадку поглумившимися над его идеями «доработчиками» и обнадежил товарища: – Сейчас попытаюсь немного ускорить процесс. Ну а если не получится… по крайней мере, хуже не будет.

Получив согласие Анри в виде скупого кивка, Сонтерий приложил ладонь на одну из трех вмонтированных в пульт прозрачных полусфер, наполненных темно-красной жидкостью, вполне вероятно, что кровью. Как только это случилось, внутри необычного сосуда возникло свечение, а откуда-то сверху донесся незнакомый глас:

– Центр тревожного оповещения, что там у вас? – лаконично задал вопрос находившийся где-то вне помещения вампир.

– Проникновение, трое вооруженных неизвестных, – так же кратко отрапортовал Сонтерий. – Угроза устранена, есть потери. Оборудование не повреждено, требуется повторный запуск всех систем и устранение карантинных ограничений.

Ответа не последовало, наступило гнетущее молчание. Тот, с кем Сонтерий говорил, явно сомневался.

– Что с лазутчиками? – наконец-то подал голос тот неизвестный, от которого сейчас зависела не только судьба заговорщиков, но и многое другое, например, исход войны. – Кто они и чего хотели?

– Понятия не имеем! – ответил ученый, голосом давая понять собеседнику, что начинает злиться. – Согласно предписанию за номером двести восемьдесят пять, а именно пункту двадцать семь ноль два, не имевшие допуска личности были немедленно устранены…

– Тела осмотрели? Кто они, люди, из наших иль… – собеседник явно призадумался, стоит ли сообщать обычному рабочему подробности, – иль морроны?

– Понятия не имеем! – прозвучал все тот же ответ, но только на этот раз гораздо раздраженней и громче. – Одного паром до кости сожгло, а двое других в котлы с нембурской смолой свалились. Коль хотите, щас останки по мешкам распихаем да в научный корпус отошлем! Только карантин-то снимите! Котлы уж раскалились, работа стоит, а цитадель без охраны!..

– Ждите, сейчас пришлем проверяющих! – прозвучал неожиданный ответ, поставивший под угрозу задание.

– Слышь, коль система оповещения отключена, так, может, оно и к лучшему! Считай, задание ужо выполнили! – зашептал на ухо Сонтерию моррон. – Нам остается лишь сюда врагов не пускать…

– Нет, – едва слышно ответил вампир, качнув головой. – Я для него утрировал, система по-прежнему работает, но только в запасном, аварийном режиме. Ее отключение можно произвести только отсюда, – разочаровал Анри Сонтерий, а затем в полный голос произнес: – А может, хватит глумиться-то?! Какие еще, к псам шелудивым, проверяющие?! Был бы я чужаком, думаешь, ведал бы, как с тобой связаться?! Иль думаешь, всем врагам клана известно, как системой управлять?! Хватит лямку тянуть, давай подключение! Если хошь, можешь меня по перечню смол иль по устройству компрессионных сфер погонять! Хоть полную проверку моей башке устрой, но только шустрее!

– Хватит орать! – раздалось из полусферы сердитое ворчание, в котором, однако, были слышны примирительные нотки. – Щас контур восстановлю, а тела мертвяков от смол отчистить и в научный корпус отправить. Кстати, ваши диверсанты пару часов назад там изрядно пошалили… найдено три мертвых исследователя, пропал подопытный экземпляр, так что будьте начеку! Кто знает, сколько их всего? Не исключена повторная попытка проникновения!

Являвшаяся неотъемлемой часть пульта управления полусфера потухла, а уже в следующий миг многие индикаторы перестали мигать красным да желтым, а загорелись приятным глазу зеленым цветом. Мельком обернувшись и взглянув назад, Сонтерий убедился, что заработали все системы, соединяющие главный энергетический цех с охраняемым контуром и резервными подстанциями. Засветился даже коврик-телепортер, что, с одной стороны, порадовало, а с другой – заставило насторожиться, ведь крайне подозрительный оппонент по переговорам все же мог до конца не поверить весьма убедительным заверениям ученого и тайком подослать лазутчика-проверяющего.

– Ну что, заработало? Теперь можешь незаметно участок отключить? – все еще почему-то шептал моррон, хоть чужих ушей уже можно было не опасаться.

– Совсем незаметно, нет, не могу! Отсюда разрыв единой цепи и обвод по резервному контуру заметен будет, – принялся вдаваться в чрезмерные подробности докучливый ученый, но спутника они вовсе не интересовали.

– Отсюда не страшно! – заверил Анри. – Ну, давай отрубай бесову механизму!

– Вот эти кнопки… – указал вампир на тройку зеленых кнопок, находившихся в правой части пульта и обозначенных номерами «23», «24» и «25», – как раз и отвечают за проход между бывшим махаканским подземельем и…

Договорить Сонтерий не успел, как, впрочем, и нажать на кнопки. Внезапно обрушившийся на его затылок удар мгновенно отключил сознание. Когда же вампир очнулся, то пульт управления по-прежнему работал в обычном режиме, искомые кнопки были буквально вдавлены в приборную доску, да так основательно, что даже при помощи кинжала их не удалось бы вернуть в исходное положение. У него же в левой руке была зажата скомканная записка:

«Свою часть дела ты сделал! Сиди здесь, не высовывайся! К тебе никто не сунется. Когда все закончится, заберу! Не скучай, можешь прибраться, я тут слегка насорил…»

Подписи не было, но Сонтерию и без нее было понятно, кто накорябал послание неровным, корявым почерком. Фламмер ушел, бросив напарника, с одной стороны, в безопасности, а с другой – в полнейшем одиночестве и среди множества трупов. Первым делом покинутого вампира одолел страх, что его вскоре здесь застанут пришедшие на смену рабочие, но стоило ему лишь бросить взгляд туда, где еще недавно находился коврик-телепортер, опасения тут же развеялись. Единственный вход и он же выход в цех был разрушен все-таки позаботившимся о его безопасности морроном. На месте частично сожженного, частично расплавленного коврика валялся перевернутый котел с медленно остывающей смолою. В любознательной голове ученого мужа тут же возникло два весьма насущных вопроса: «Как моррон умудрился переместиться сам, а затем уже разрушить за собой устройство?» и «Как собирался Анри вернуться за ним, ведь иного пути в цех не было?»

* * *

Боль физическая ничто по сравнению с мучениями от осознания проигрыша. Хотя нет, «проигрыш» вовсе не то слово, которым можно было бы описать глубину отчаяния моррона, лежащего поломанной спиной на камнях и неспособного не только приподняться, но даже пошевелить кончиками онемевших пальцев. Проиграть можно партию в карты или приятельский спор, но по отношению к действительно важным вещам это легкомысленное, несущее в себе пренебрежение слово неуместно. Аламез считал, что насколько трагичными ни казались бы события, но их всегда стоило называть собственными именами, а не находить им эвфемистические замены, сглаживающие накал страстей и во многом скрывающие печальную суть произошедшего. Войны, задания и жизни не проигрываются, в них терпится сокрушительное поражение! Для значительных дел и свершений нужно подбирать только соответствующе серьезные слова. Легкомыслие может позволить себе лишь победитель, удел же побежденного совсем иной.

Дарк лежал, скрежеща зубами от нарастающей в теле боли, и лишь смотрел, как к нему медленно и торжественно приближается ненавистный победитель, отравляя последние секунды его жизни пакостной, бесноватой ухмылкой на когда-то дорогом его сердцу веснушчатом лице. Моррон даже ни разу не приложил усилий подняться, понимая тщетность попыток опереться на поломанные в локтях да запястьях руки и устоять на целых, но непослушных ногах. Полет на большой скорости всегда грозит серьезными последствиями в момент приземления, не стал исключением и этот случай. Сильный удар спиною об острые камни перебил моррону хребет сразу в двух местах: чуть ниже и выше поясницы. Если бы ему каким-то чудом и удалось приподняться, то сесть бы он уж точно не смог. Дарку оставалось лишь лежать… лежать и надеяться, что преисполненный злорадством бывший друг и гнусный притворщик добьет его сразу, без усугубления мучений новыми ранами и без мерзких издевательств.

К счастью, Марк решил не растягивать удовольствия и быстро прикончить моррона. Видимо, он действительно питал к Аламезу дружеские чувства и не хотел причинять ему лишних мучений, как физических, так и душевных, а быть может, просто торопился и не желал ставить под угрозу срыва другие важные поручения герцога. Едва приблизившись и склонившись над поверженным врагом, воин клана Мартел занес твердую, словно камень, руку для последнего удара и, убрав на миг ухмылку, произнес всего одно слово: «Прощай!»; слово, которое должно было положить конец жизни Дарка, но почему-то возымело обратный эффект.

Едва крепко сжатый кулак Марка достиг высшей точки подъема, а затем молниеносно устремился вниз, намереваясь пробить насквозь учащенно вздымавшуюся грудь Аламеза, как произошло невозможное. Жертва почувствовала, что чьи-то невидимые руки крепко вцепились ей в ключицы и резким рывком потянули назад, выволакивая из-под смертельного удара. Обагренные кровью камни, на которых неподвижно лежало безвольное тело, должны были причинить моррону жуткую боль, но, как ни странно, не причинили. Дарк в этот миг вообще перестал что-либо ощущать и даже слышать, из всех органов чувств в строю осталось лишь зрение, да и то картинка перед глазами стала какой-то нечеткой, расплывчатой, мутной и частично потеряла цвет.

Теряясь в догадках, не в силах понять, что происходит, моррон с изумлением наблюдал, как рука врага вонзилась вместо его груди в каменную твердь и как уже в следующий миг Марк беззвучно взвыл от боли и, резко отпрянув назад, ухватился здоровою рукою за покрывшийся, словно камень, трещинами кулак. Впрочем, мучения победителя продлились недолго; за пару-тройку секунд Марк сумел унять боль, а разрывы плоти, идущие аж до запястья, сами собой затянулись. Едва это произошло, как преисполненный яростью враг повторил попытку убийства, но не смог даже приблизиться к обездвиженной жертве. На его пути как будто выросла невидимая и невероятно крепкая стена, которую Марк не смог пробить даже своими могучими и прочными кулаками.

В абсолютной тиши Дарк безучастно наблюдал, как враг кружил вокруг него, тщетно пытаясь преодолеть незримую преграду сильными, но совершенно бестолковыми ударами рук и ног. Не на шутку разозленный Марк все время что-то кричал, пожирая беспомощного Аламеза налившимися кровью глазами. Он так и не понял, что защитные чары наложил вовсе не моррон, а кто-то еще; кто-то очень могущественный и очень скромный, так и не удосужившийся показать участникам событий свой лик.

Впрочем, в этой демонстрации вовсе и не было смысла. Дарк и так догадался, кто решил оказать ему покровительство, поскольку в его гудящей голове вновь появились что-то тихо нашептывающие голоса и один очень знакомый, на этот раз весьма сдержанный в выражениях бас:

«Не суйся и не вздумай вставать! Охранный купол лишь на гномов рассчитан, а не на таких беспомощных верзил, как ты! Вот уж не думал, что на старости лет нянькой-пригляделкой для такого рослого дурня заделаюсь… – недовольно проворчал строжайший наказ Великий Горн, но затем сменил гнев на милость и даже немного преисполнился доброжелательностью: – Этот конопатый мозгляк – не твоя забота! Лежи пока, созерцай да сил набирайся!»

Как ни странно, но как только глас в голове моррона смолк, к Аламезу вернулись чувства; все, за исключением лишь куда-то подевавшейся боли. По-прежнему лежащий на спине умирающий не мог пошевелить изувеченным конечностями, но зато отчетливо ощущал, как потихоньку срастаются его поломанные кости и соединяются разорванные мышцы. Тело моррона начало восстанавливаться, но уставший бегать кругами и наконец-то остановившийся враг этого не заметил. Вначале процессы регенерации затронули лишь внутренние органы, ну а затем Марку уже было не до того, чтобы бесцельно рассматривать поверженного противника, которого он все равно был не в состоянии добить.

– Я до тебя доберусь! Все равно добе… – очередная угроза слегка запыхавшегося Марка внезапно оборвалась на полуслове.

На озлобленной физиономии веснушчатого паренька появилась тревога, а его кудрявая, рыжеволосая голова завертелась из стороны в сторону. Воин клана Мартел неожиданно ощутил приближение врагов и заметался в панике, не понимая, что происходит, ведь дорога по-прежнему была безлюдной, а поверженные им напарники моррона не подавали признаков жизни. Непонятно откуда взявшийся страх заставил Марка отступить на десяток шагов к стене цитадели, но это его не спасло. Встреча с пока что невидимым врагом была неизбежна.

Угол обзора до сих пор лежащего на камнях Дарка был весьма ограничен, поэтому он не сразу заметил, что заставило врага отступить, но через пару-другую секунд и его взору предстало яркое зеленое свечение, надвигающееся волной по неизменному рельефу придорожных скал. Оно перемещалось не по вертикальной поверхности горного монолита, а как будто внутри него, и при этом неуклонно приближалось, становясь все ярче и ярче.

«Это же телепорт! Такой же махаканский телепорт, который и нас перенес к Марфаро!» – едва успел догадаться моррон, как тайное стало явным, а неопределенная угроза для Марка приняла вполне конкретные формы и черты.

Достигнув наибольшей, практически ослепившей яркости, свечение с громким шипением вырвалось из плена скал и тут же погасло, оставив после себя лишь фонтан разлетевшихся во все стороны и тут же затухших искр да троицу приземистых, коренастых фигур, неподвижно застывших посреди дороги. Это были не жалкие нынешние гномы, не их великие предки из времен процветания Махакана и даже не Сыны Великого Горна, а кто-то еще, кто лишь выглядел как воины древнего народа, но на самом деле даже не являлись живыми, дышащими и источающими тепло существами.

Обнаженные по пояс мускулистые бородачи молча стояли, сжимая в сильных ручищах увесистые, двуручные молоты, и, не моргая, взирали на все пятящегося и пятящегося к стене Марка. Пренебрегающие не только доспехами, но и одеждой воины выглядели как живые, хоть их блестящие, облитые маслом тела были вовсе не из плоти и крови, а выкованы из отменной махаканской стали. Они стояли неподвижно, как и подобает изваяниям, но лишь до тех пор, пока отступавшему и так же безмолвствующему врагу не осталось дойти до стены каких-то жалких десяти шагов.

Схватка началась так молниеносно, что едва нашедший в себе силы приподняться на залеченных локтях Аламез и глазом не успел моргнуть. Казалось, вот только что троица стальных воинов застыла неподвижно посреди дороги, а уже в следующее мгновение истуканы каким-то чудом перенеслись к самой стене и налетели сзади на даже не успевшего повернуться к ним лицом Марка. Они нанесли ему всего три удара; три быстрых и в то же время сокрушительных удара пронзительно жужжащими да завывающими в полете молотами. Два из них раскололи грудь приспешника Мартел, а третий отсек Марку по локоть руку, которую тот успел подставить, чтобы защитить голову. Крови, конечно же, при этом не брызнуло, поскольку тело Марка находилось в боевом режиме и состояло из живой, подвижной материи, по твердости и прочности не уступавшей камню. Однако этого оказалось явно недостаточно. Как встарь говорилось у махаканцев: «Плох тот молот, что не может раздробить камень!»

Мгновенно сообразив, что стальная троица ему не по зубам, Марк тут же решил ретироваться. Быстро отступая назад и вправо, бывший соратник Дарка использовал старую, как подземный мир, уловку – внезапно изменил направление движения и стремительным прыжком достиг стены цитадели, к которой так упорно пытался попасть. Стальные гномы, к сожалению, как все остальные големы, не блеснули сообразительностью и не успели своевременно отреагировать, изменив траекторию движения молотов. Марку удалось коснуться стены, и, как только это произошло, уродливая рана на груди парня мгновенно затянулась, а отколотая рука отросла и тут же устремилась вперед, сделав нелепейшую из попыток вырвать молот из ручищ ближайшего гнома. Естественно, статуя удержала свое оружие, а затем резким разворотом в сторону корпуса и последующим за ним ударом стального лба в почти каменную грудь противника отбросила напавшего от стены.

Пронесшийся в этот миг под сводами пещеры звон был настолько оглушителен, что Аламез вновь на пару секунд потерял способность слышать, а пребывавшая в бессознательном состоянии Ринва очнулась. К радости моррона, еще плохо соображающая спутница предприняла единственно правильное действие, то есть по-пластунски поползла в сторону, как можно дальше от места схватки диковинных существ.

Вторая попытка Марка прорваться к спасительной стене не увенчалась успехом, во-первых, потому, что големы оказались не настолько глупы, чтобы не запомнить его бесхитростный маневр, а во-вторых, на этот раз стальные изваяния дружно ударили молотами противнику по ногам, поставив его на обрубки колен и тем самым лишив возможности перемещаться. Тройку атак раскачивающемуся на неодинаковых по длине культях Марку еще кое-как удалось отразить, но после мощного удара в верхнюю часть левого предплечья, шансов выжить у израненного существа не осталось. Тяжелый молот не только отколол от корпуса руку и большую часть плеча, но и отбросил Марка на несколько шагов назад. Мгновенно подскочившая к нему парочка гномов всего двумя ударами превратила истерзанное тело паренька в бесформенную груду обломков.

На этом Дарк полагал, что бой окончен, но оказался неправ. Расколотый на множество частей Марк как-то умудрился превратить свои твердые останки в густой, клубящийся пар и тут же снова напал, окутав одного из неживых врагов плотной, грязно-серой пеленою. По раздавшемуся вдруг шипению моррон догадался, что обратившийся в пар враг пытался разъесть стального защитника, но это ему явно не удалось. Как известно, высококачественная махаканская сталь маловосприимчива к кислотам и прочим агрессивным веществам. Когда парообразная субстанция поднялась вверх и вновь устремилась к стене, на поверхности подвергшейся ее воздействию статуи остались лишь небольшие и неглубокие пятна ржавчины. Они слегка подпортили внешний вид, но нисколько не навредили изваянию махаканского воина.

Движущееся на высоте примерно трех метров облако беспрепятственно достигло стены и бесследно растворилось в ней. Почувствовавший себя полностью исцеленным моррон быстро поднялся на ноги, но тут же поспешно опустился обратно, притом не из-за слабости в коленях и вовсе не из-за головокружения, которое лишь слегка ощутил. Дарк вовремя вспомнил предупреждение Гласа о том, что защищавший его купол невысок, и успел вернуться под его защиту. Неугомонный Марк вновь попытался напасть, но на этот раз не на статуи, а именно на него и превратился для этого в невидимку.

Ни моррон, ни прятавшаяся возле стены Ринва не заметили появления из стены невидимого убийцы, но бездушных слуг Великого Горна таким приемом было не обмануть. Их когда-то могущественный, а ныне изрядно ослабший создатель не поленился снабдить стальных истуканов и разумом, и отменным набором чувств. Какое-то время защитники-гномы стояли без движения, притворяясь, что не видят и не слышат осторожно прокрадывающегося между ними Марка, но, стоило лишь обнаруженному невидимке удалиться от укрытия на десяток шагов, они мгновенно напали и дружно обрушили молоты на его не такую уж и неуязвимую спину. Впрочем, долго статуям трудиться не пришлось. Марк не позволил, чтобы его вновь «измельчили» и, поспешно обратившись в туман, постыдно ретировался через стену.

«Купол защитный убрал… теперича, торопыга, мож вставать! Дружок твой «пряников» наполучал и более ужо не вернется, – заверил вновь появившийся в голове Аламеза Глас, по вполне понятным причинам пребывавший в весьма приподнятом настроении. – В логово вражье смело ступай! Марк самый сильный и хитрый из вражин… столь же опасных воинов у Мартелы нет! Месячишков с десяток он те не страшен, после трепки силушку восстанавливать будет и к те близко не подойдет… побоится!

«Ну, а если вдруг?..» мысленно ответил Дарк, но даже не успел додумать вопроса до конца.

«Неа, не сунется… слишком слабым да немощным для схватки теперича с тобою стал! Мои ребятки дух-то из него повыбивали! – заверил разговорившийся на радостях Глас. – Ну, а коль, полезет, то прикончи… не пропадать же трудам понапрасну! И коль жалость вдруг тя одолеет, то учти! Он тя, как в силу войдет, не пожалеет! Ладно, нечего попусту болтать! Ступай, своих выручай!»

Снизошедшее до разговора с морроном божество подземелий опомнилось и удалилось. Дарк же не стал задавать наиглупейший вопрос, как ему проникнуть во вражескую крепость. Это и без того было понятно, ведь прогнавшие Марка статуи не развеялись, как дым, и не растворились в скалах, а, закинув на могучие плечи свое грозное оружие, идеально ровной шеренгой направились крушить стену. Первый же их совместный удар сотряс не только крепкую преграду, но и все подземелье в округе, а на монолите стены образовались три большие выбоины.

Пока стальные гномы трудились, а для того, чтобы проделать проход, даже им потребовалось никак не менее получаса, Аламез решил не терять времени даром и, поскольку сам вновь оказался цел и невредим, поспешил на помощь изрядно пострадавшим товарищам. Сначала он направился к благоразумно переползшей от стены к скале и забившейся в кусты Ринве, но, вдруг заметив, что Крамберг еще подает признаки жизни, решил повременить с приведением в чувство изрядно напуганной, но все же поведшей себя в бою достойно девице.

С сожалению, состояние едва шевелившего губами и кончиками пальцев Вильсета было уже далеко не критическим, а предсмертным. Моррон искренне удивился, что прошедший с ним долгий путь по лесам да пещерам разведчик все еще жив. По сути, он должен был отойти в лучший мир еще до того, как началась схватка Марка со статуями. И хоть повреждений головы да конечностей было незаметно, но, судя по неестественно изогнутой позе, в которой лежало тело Крамберга, позвоночник был переломан местах в четырех, если не более, да и грудной клетке изрядно досталось.

Боль, скорее всего, уже давно оставила истерзанное тело, покинули умирающего и остальные чувства, но сознание вместе с разумом еще светились в помутневших, почти ослепших глазах. Вильсет наверняка не увидел, как к нему подошел моррон, но почувствовал близость бывшего командира и задвигал непослушными губами, пытаясь прошептать с трудом поддающееся языку слово: «Нагнись!»

Дарк послушался и, исполнив просьбу умирающего соратника, не только согнулся над ним, но и прильнул ухом к самым его губам. В течение целой минуты Аламезу пришлось прислушиваться к едва слышимым слогам, выходящим изо рта Вильсета вперемешку с пенящейся кровью и предсмертными хрипами, но оно того стоило. Дарк был зол на Крамберга, но с последним вздохом он его простил, ведь признание Вильсета полностью искупило его былое предательство.

(обратно)

Глава 11 Эхо войны

Смерть в бою – далеко не самый худший уход из жизни. Многие воины о нем только и мечтают, не представляя, как будут жить, медленно отравляемые ядом старости и влача жалкое существование, когда их плечи окажутся слишком дряблыми для ношения доспехов, а ослабшая, иссохшая рука будет уже неспособна поднять не раз выручавший в бою меч. Тем, кто живет полной опасностями жизнью, чужды мысли о мирной кончине на смертном одре.

Крамберг погиб достойно, как и подобает настоящему воину, и в его поспешных, вовсе не торжественных похоронах все-таки было что-то величественное, триумфальное и символическое. Пока разрушающие стену молотами истуканы гномов трудились, не покладая механических рук и не прерываясь на отдых, Дарк перенес мертвое тело боевого товарища в густые кусты за обочиной дороги, почти к самому основанию скалы, и стал заваливать его камнями. Чуть позже к погребению присоединилась и пришедшая в себя Ринва. К счастью, девушка проявила уважение к последним минутам, в которые они с Вильсетом были вместе, и не осквернила походные похороны неуместными разговорами и расспросами.

Аламез не случайно выбрал заросли местом для могилы. Там пахло свежестью, было зелено и спокойно. Дарк не знал, что уготовило им будущее, не ведал, падет ли вражеская цитадель и окажутся ли эти места обитаемыми или нет, но сколько бы позже ни прошло по этой дороге шеварийских солдат иль вампиров, они бы не заметили последнего пристанища храброго герканского воина и не смогли бы его осквернить ни дурными речами, ни мерзкими действиями. С дороги, да и с обочины тоже, насыпи из камней, взятых от подножия скалы и из обломков крепостной стены, было не видно, и это вселяло в сердце моррона надежду, что никто и никогда не нарушит вечный покой усопшего соратника.

Поминальной речи над могилой произнесено не было. Порою молчание куда красноречивей и насыщенней смыслом, чем любое изящное переплетение слов, усиленное плачем и голосом, полным трагизма. Просто немного постояв, склонив головы, спутники вернулись к делам более важным и насущным, чем печальные раздумья о бренности бытия и великом смысле жизни. Ринва, как могла, принялась обрабатывать раны, несерьезные, но доставляющие при движении множество неудобств, а Дарк решил сделать последнее, что мог, для павшего солдата. Подойдя к завалившейся набок карете, моррон подобрал среди обломков проломленной собственной спиною крыши более-менее целую дощечку и вырезал на ее поверхности ножом имя и дату смерти товарища. Только когда работа близилась к завершению, он вдруг осознал бессмысленность затеи. Последнее пристанище Крамберга было надежно укрыто от посторонних глаз, обнаружить его могли лишь случайно и, скорее всего, гораздо позже, чем табличка с надписью сгниет. Сырость расправилась бы с деревяшкой за несколько месяцев, максимум, год, а если бы герканцы победили в войне, то возобновили бы работу карьеров при самом оптимистичном раскладе не ранее, чем через полдюжины лет. Уж слишком много дел накопилось на поверхности, чтобы лезть под землю. Ну а если бы шеварийцам во главе с вампирским кланом удалось отстоять свои подземные владения, то табличка лишь спровоцировала бы разорение могилы.

Толком не зная, что делать теперь с плодом бессмысленных трудов, моррон повертел дощечку в руках, а затем спрятал ее в котомку. Он решил оставить ее себе на память, боясь, что через несколько сотен лет уже не сможет припомнить ни имени Крамберга, ни дату его смерти. Так уж устроена голова морронов, многие детали с течением времени бесследно исчезают, а в памяти остаются лишь скупые, самые главные факты событий давно минувших лет. К примеру, на данный момент Аламез не смог бы в подробностях рассказать о походе вместе с гномами в шермдарнские степи, а ведь как только он несколько лет назад воскрес, то был способен перечислить по именам около полусотни низкорослых бойцов.

От печальных раздумий на тему: «Ах, почему я такой несчастный? Зачем же я так долго живу?» моррона отвлекла внезапно воцарившаяся в округе тишина. Еще до того, как Ринва успела его позвать, Дарк выглянул из-за кареты, завалившейся набок, и увидел небольшую сквозную дыру, зиявшую прямо посередине пробитой невероятно крепкими молотами стены. Экипаж в нее не прошел бы, да и Аламез не собирался продолжать путь по вражеской территории ни верхом, ни в карете, ну а человек, слегка пригнувшись, протиснуться бочком легко бы смог. Странно только, что изрядно потрудившихся големов поблизости уже не было видно: то ли они рассыпались в прах, едва закончив работу, то ли поджидали его вместе с Ринвой по другую сторону разрушенного укрепления, а после их проникновения собирались зачем-то вновь заложить проход.

Не собираясь гадать, что да к чему, моррон решил незамедлительно продолжить поход, тем более что чем долее он оставался на этом месте, тем сильнее овладевали его размякшим сердцем печаль да тоска. Но сейчас совершенно не то время, чтобы предаваться грустным воспоминаниям. Начало важному делу было только-только положено. Можно сказать, что, пробившись во вражескую цитадель, он не завершил очередной этап миссии, а лишь вышел на исходную позицию, с которой должен начать выполнение ответственного задания. Впереди моррона ожидал опасный путь, и число поджидавших его врагов могло расти с каждым шагом.

– Готова? – кратко спросил Аламез у безмолвно сидевшей на камне спутницы, смотревшей куда-то под своды пещеры. – Пора идти!

– Что он тебе сказал? – не отрывая взора от только ей видимой точки, тихо прошептала разведчица, собиравшаяся вот-вот пролить скупую слезу. – Мы с Вильсетом вместе на многих заданиях были… Я почему-то всегда думала, что я первой… Что он тебе сказал?

– Он сказал «Береги ее!», – попытался соврать Аламез, но вышло уж очень неубедительно.

– Не ври! – скорее попросила, нежели потребовала пребывавшая на грани нервного срыва Ринва. – Не оскорбляй этот момент ложью!

– Какой такой момент?! – повысил голос Дарк, решив немного встряхнуть не вовремя «расклеивающуюся» спутницу. – Крамберг погиб, мы пока еще живы! На войне это обычное дело! Те, кто еще в строю, не должны оплакивать павших! Эту роскошь они могут позволить себе только после сражения… если сами до его конца доживут! Хватит сырость разводить, иль за мной иди, иль обратно топай! Поминками позже себя потешим, а щас за дело, солдат!

– Легкобыть такой сволочью, когда бессмертен! – со злостью сверкая раскрасневшимися, но все еще сухими глазами, прошипела Ринва. – Сам-то в бою вона как пострадал, а щас, как новенький… ни царапинки!

– Ты знала, куда и с кем идешь! Сама в этот поход вызвалась. Никто тебя к моей компании не принуждал, – мгновенно нашел, что сказать, Дарк. – А насчет бессмертия ты ошибаешься. Вы, люди, всего однажды умираете, а я уже трижды мертвяком становился, да воскресал. Даже и не знаю, что болезненней, уход иль возвращение к жизни? Ты, плакса предыстеричная, и представить себе не можешь, как тяжко крест мук телесных и потерь душевных на плечах нести! Так что попусту не трепись и язычок свой раздвоенный, змеиный, в пасти попридержи! Нечего без дела на всю округу ядом гадючьим брызгать!

Подбодрив спутницу цинизмом и грубостью, Аламез поправил немного съехавшую с плеча котомку и, ничуть не испытывая сожалений ни по поводу формы, ни содержания того, что наговорил, направился к отверстию в стене. Он был абсолютно уверен, что Ринва незамедлительно отправится за ним следом, потому что, во-первых, обратно пути уже не было, а во-вторых, ненависть, как никакое другое чувство, побуждает к действию и искореняет из души навеянное печалью бессилие. Главное, что он добился своего, вернул разведчицу в строй их ставшего еще меньше отряда, а насчет того, что девушка стала его еще больше ненавидеть, Дарк ничуть не горевал, ведь в свете того, что ему перед смертью поведал Крамберг, это было совершенно не важно. Как говорится: «Лишившись головы, по волосам не плачут!» Глупо бояться испортить отношения с той, кто получил приказ тебя убить и лишь поджидает удобного момента; момента, когда твоя помощь уже не понадобится.

* * *

Ошибаться не страшно, страшно всегда оказываться правым в худших подозрениях. Похоже, именно этим даром предвидения Аламез и обладал. Он еще в самом начале странствия по мрачному подземелью чувствовал, что разведчики что-то затевали за его спиной, но не торопился принимать мер, отчасти мучаясь сомнениями, отчасти потому, что прекрасно понимал – пока они не справятся с заданием, ему ничего не грозит. Ведь он являлся не чем иным, как теми самыми «руками», которыми герканская разведка в лице фон Кервица хотела «загрести жар из печи», то есть сделать самую неблагодарную, грязную работу.

Впрочем, чутье не подводило моррона и в незначительных, никак не влияющих на исход дела пустяках. Так, например, он практически безошибочно предвидел поведение големов, на время исчезнувших из поля зрения спутников и терпеливо поджидавших их по другую сторону стены. Трое истуканов стояли неподвижно, положив молоты на свои широкие плечи, и, как казалось, магическая сила, приводившая их в движение, уже покинула необычайно крепкие и быстрые неживые тела. Когда Аламез с трудом протиснулся в получившийся все-таки узковатым и низеньким пролом, то ни одно из наделенных на время духом изваяний не только не пошелохнулось, но даже не повело грубовато выполненными бровями и не повернуло в его сторону головы. Однако стоило лишь из дыры в стене выпорхнуть изящной фигурке Ринвы, как статуи мгновенно ожили и, войдя в брешь, перекрыли проход своими, вновь застывшими без движения телами. Таким образом, прибытия врагов со стороны махаканского подземелья уже можно было не опасаться. Если обнаружившие бойню на кордоне вампиры отправили бы за ними в погоню целый отряд солдат, то пограничный рубеж все равно вряд ли бы кто прошел. Жаль только, что настоящая опасность грозила путникам впереди, а не со спины и что Великий Горн почему-то не захотел, а быть может, просто оказался не в состоянии усилить их смехотворно малый отряд такими отменными бойцами.

К сожалению, слишком многое в жизни приходится воспринимать как данность, как жесткий, непоколебимый факт, перед которым тебя ставят обстоятельства или раскапризничавшаяся со скуки судьба. Не в силах упросить подземное божество отправить троицу непобедимых молотобойцев с ними, Аламез сделал единственное, что ему осталось. Он решил продолжить путь, рассчитывая исключительно на собственные силы да на помощь разведчицы, как поступить с которой он пока не решил. С одной стороны, в бою девица пока что могла пригодиться, тем более что она неплохо зарекомендовала себя в схватке с вампирами и убить ее прямо сейчас было бы в высшей степени неразумно; ну а с другой стороны, как известно, «чужая душа – потемки». Дарк не взялся бы предугадать, в какой именно момент Ринва решит, что справится дальше сама и предательски вонзит ему кинжал в спину. Поступки самонадеянных трусов трудно предсказуемы. Они то спешат, переоценивая собственные силы и натягивая на уши шапку, которая им явно «не по голове», то медлят до последнего, ожидая встречи с врагами там, где противников уже давным-давно нет. Люди этого типа опасны, будь они хоть врагом, хоть союзником. Эту гремучую смесь дурных человеческих черт можно смело охарактеризовать, как «союз сумасбродной воды и придурковатого пламени», ибо находящиеся с ними рядом никогда точно не знают, что случится в следующий миг: окатит ли их с головы до ног кипятком или потравит клубами едкого дыма.

Дарк не знал, как лучше поступить, и времени на раздумье не было, поскольку само бездействие уже являлось одним из двух возможных вариантов действия. В конце концов, он нашел хоть и не оптимальный, но вполне сносный компромисс, отложив принятие окончательного решения до первого боя.

Пока что путников ожидала дорога, неизвестно, долгая или нет, но унылая, проходящая среди скал и мало чем отличающаяся от того пути, которым они промчались в карете до перекрывшей проход стены. Она была столь же добротно вымощена, столь же скучно освещена и безлюдна. По крайней мере, на протяжении первых ста пятидесяти-двухсот шагов, которые спутники прошли рядом, не только храня гробовое молчание да избегая смотреть друг на друга, но и опасаясь обогнать компаньона и тем самым подставить ему под недобрый взгляд, а возможно, и коварный удар спину.

Когда недругов объединяет общее дело, то рано или поздно, но всегда наступает момент, вынуждающий их общаться. Малейшее изменение ситуации навязывает им разговор и заставляет на краткое время позабыть о распрях и взаимной неприязни. Не стала исключением и эта дорога, хоть и безлюдная, но вовсе не безопасная, как первые двести шагов обоим казалось.

Внезапно Дарк остановился и завертел головой, то направо, то налево, чем весьма шокировал остановившуюся по его примеру спутницу.

– Шея, что ль, затекла? – через пару секунд хмыкнула Ринва, честно искавшая, но так и не обнаружившая иного объяснения странному поведению напарника. – Ладонями лучше разомни, быстрее боль пройдет!

– Глянь на фонари! Ничего необычного не замечаешь?! – шепотом, но настойчиво потребовал Дарк, продолжавший переводить взгляд из стороны в сторону и сам не двигающийся с места.

– Да вроде бы нет, – пожав плечами, удивленно ответила Ринва, но затем быстро изменила мнение. – Хотя постой, вон эта пара столбов немного необычная… Чем-то отличаются от остальных, но вот только чем именно?

Для освещения дороги по обочине с обеих сторон вампиры установили деревянные столбы с закрепленными наверху фонарями; установили довольно часто, с интервалом в двадцать шагов, но вот только зажигали далеко не все, а не более трети, отчего в округе и царил гнетущий полумрак. Пара столбов с потушенными фонарями, привлекшая внимание Дарка, была немного особенной, что, впрочем, далеко не сразу бросалось в глаза. Фонарные опоры были чуть толще, чем остальные, и казались уж слишком идеальными: чересчур ровными и, как говорится, «без сучка и задоринки». Что касалось самих фонарей, то они были обычными, ничем не отличающимися от остальных, но вот находившиеся внутри них фитили почему-то медленно, едва заметно глазу поворачивались вокруг своей оси и изредка, раза два-три в минуту, не чаще, по ним пробегали небольшие красные всполохи. Подозрительным показалось моррону и то обстоятельство, что верхушки столбов были соединены тонкой, практически незаметной стальной нитью, которая также тянулась от каждого фонаря к скалам.

– А тем, что они вовсе не для освещения поставлены, – прошептал Дарк, внимательно осмотрев замаскированную под фонарные столбы конструкцию. – Это либо охранное, либо сигнальное устройство, точно сказать не могу…

– Зачем?! – удивилась Ринва. – К чему кровососам ловушку посреди дороги возводить, когда они от всего мира вон какой стеной отгородились?!

– Затем, зачем большинство ловушек и устанавливается… на всякий случай! – пояснил моррон, осторожно приблизившись к столбу и собираясь, но пока опасаясь дотронуться до его подозрительно гладкой поверхности ладонью. – Это, так сказать, второй эшелон безопасности, что-то вроде подстраховки… На случай, если кто стену преодолеть сумеет. Как видишь, береглись вампиры не зря! Нам же с тобой удалось внутрь цитадели проникнуть.

– Что проку с того?! Что теперь делать-то будем?! – обреченно вздохнула разведчица.

– А ничего не будем! Дальше спокойно пойдем! – усмехнулся Дарк, вдруг осмелев и не только хлопнув по столбу ладонью, но и отвесив, как оказалось, полой внутри конструкции символического пинка. – Задумано здорово, пройти невозможно было бы… по крайней мере, потому, что не только мы, неучи, но, скорей всего, даже ворюга опытный, и тот не скумекает сразу, как это устройство действует, а второй попытки ему никто не даст.

– «Было бы?» – переспросила Ринва, обратив внимание на самое главное во фразе слово.

– Было бы, было бы! – не скрывая радости, рассмеялся Дарк. – Не знаю почему, но только система не действует! Глянь сама вдоль дороги! Горит каждый третий фонарь, и этот тоже должен был бы светиться! К тому ж если бы он горел, то мы бы ни проволоки наверху, ни всполохов внутри не заметили да и вряд ли бы опору от обычного столба отличили. Маскировка была рассчитана на постоянную работу фонаря…

– Так, значит, нам повезло?! Что-то у кровососушек не заладилось… – наконец-то поверила в чудо Ринва и даже одарила спутника улыбкой.

– Иного объяснения не нахожу! – уверенно заявил Аламез. – Вряд ли вампиры специально ловушку отключили. Видать, нам повезло, что-то дало сбой… быть может, то, что големы гномов стену пробили и тем самым что-то нарушили… Сейчас это не важно, главное, удачей воспользоваться!

– Постой! – пыталась остановить Ринва решительно сделавшего шаг вперед моррона. – Ну, а если ты ошибаешься, если система до сих пор работает?!

– Ну, тогда иль пропасть под ногами разверзнется, иль болт арбалетный из кустов вылетит, иль сотня вампиров сразу сбежится, – как ни в чем не бывало перечислил некоторые из возможных, нежелательных перспектив Аламез и, усмехнувшись, тут же продолжил путь. – Какая нам разница, что случится? Идти-то все равно надо, не здесь же столбом целый век простоять! Выбирать можно только тогда, когда этот самый выбор имеется, но это не про нас… Нам обязательно вперед идти надо, назад пути уже нет!

Аргумент показался Ринве убедительным, как, впрочем, и то, что Аламез уже прошел по дороге более десятка шагов, и с ним ничего плохого не случилось. Постояв еще с пару секунд, девушка обнажила меч и направилась следом, отнюдь не спеша догонять уже изрядно ушедшего вперед моррона. Возможно, нерешительность спутницы была и к лучшему. По крайней мере, Дарк не заподозрил взявшуюся за оружие разведчицу в желании напасть на него прямо сейчас и полностью сконцентрировал как зрение, так и слух на том, что ждало их впереди, не отвлекаясь на пока что всего лишь потенциальный источник угрозы, находившийся на безопасном удалении сзади.

Он шел осторожно, хоть и довольно быстро; осматривал каждую пару фонарных столбов, дабы не угодить в действующую ловушку; и вслушивался в тишину враждебного подземелья, нет-нет, да нарушаемую какими-то странными звуками, доносившимися непонятно откуда: то ли спереди, то ли из глубин нависавших по бокам скал. Свободно разгуливающее под сводом тоннеля эхо не позволяло точно понять, откуда же ждать беды, а разум, который должен был прийти на помощь попавшим в довольно затруднительное положение органам чувств, оказался не в состоянии подсказать ответ, но, не желая честно признаться в собственном бессилии, лишь уклончиво твердил: «Когда имеешь дело с кровососами из клана Мартел, можно ожидать чего угодно… любой пакости, любого подвоха! Смотри вперед, смотри по сторонам, смотри под ноги и не ленись почаще задирать голову кверху!»

Слух моррона так и не справился с возложенной на него при иных обстоятельствах простой задачей. Он так и не смог определить, в какой стороне находится источник необычных шумов. А вот зрение, наоборот, не подвело и быстро подсказало, откуда приближается угроза, точнее, что путники сами, собственными ногами подходят к ней, причем по открытой, довольно сносно освещенной дороге, в то время как разумней было бы, тайком красться среди кустов, плотно прижимаясь к тонущему во мраке подножию скал.

Дорога пошла под откос, и от этого порой складывалось впечатление, что она обрывается, уступая место темноте простиравшегося впереди пространства. И вот однажды, когда вымощенное покрытие внезапно исчезло из виду, глазам путников открылась не привычная чернота грядущего пути, лишь слегка подсвеченного явно недостаточным светом тускло горевших фонарей, а слепящее яркое свечение, как будто солнечные лучи умудрились преодолеть толщу почвенных пластов да скальных пород и проникнуть в подземелье. Впрочем, это было лишь субъективное ощущение почти одновременно зажмуривших заслезившиеся глаза путников. На самом деле исходивший откуда-то снизу, как будто со дна находившейся впереди пропасти, свет был не таким уж ярким и причинить серьезного вреда глазам не мог, но, как известно, все познается в сравнении. Проблуждавшим долгое время в зловещем полумраке и пламя внезапно загоревшейся свечи покажется ослепляющей, выжигающей глаза вспышкой.

– Что это? – практически простонала мгновенно прикрывшая лицо свободной от меча рукой Ринва.

– Это? – переспросил моррон, кивнув слегка заболевшей в висках головою в сторону свечения. – А это, кажись, и есть логово нашего врага. Видать, кровопийцы хоть во тьме отменно и видят, но предпочитают жить на свету, причем чем ярче, тем лучше. Вот и верь после этого церковным проповедям да бабкиным россказням!

– Нет, не может быть, – не хотела соглашаться девушка, интенсивно трущая глаза и забавно мотавшая при этом головою, так что со стороны казалось, что она беседует с кем-то, засевшим у нее в утробе и никак не желающим оттуда вылезать.

– А чего гадать-то? Щас и проверим! – высказал разумное предложение Аламез и еще до того, как плачущая разведчица успела что-либо возразить, приступил к действиям.

К тому моменту, когда Ринва наконец-то вытерла слезы и уняла резь в глазах, спутника поблизости уже не было. На всякий случай обнажив меч, Дарк отважно бросился в густые, высокие заросли темно-зеленой, напоминавшей болотную осоку растительности и, полностью скрывшись в ней, осторожно «поплыл» вперед, когда раздвигая толстые стебли руками, а когда и прорубая себе проход мечом. По жалобному попискиванию, почти сразу же достигшему ушей, моррон понял, что достал оружие зря. Живность в диковинных кустах водилась, но она была мелкой и безобидной, а поэтому сама испуганно ретировалась, как только слышала да чуяла его шумное и приносящее новые, незнакомые ароматы приближение. Впрочем, меры предосторожности никогда не бывают излишними, даже самая малая тварь, обезумев от страха, может причинить немало вреда. К счастью, Аламезу повезло, ведь по воле случая ему удалось не наступить ни на чей длинный хвост и, как следствие, не изведать на себе остроты ничьих мелких, по большому счету безвредных, но болезненно кусающих зубов.

В очередной раз раздвинув стебли руками, Дарк совершенно неожиданно оказался на самом краю обрыва. Впереди простиралась отменно освещенная пустота подземных сводов, а под ногами не только мерцало множество ярких, разноцветных огней, но и открывался отличный вид на подземный город; с домами, строениями, улочками и суетящимися по известным только им делам многочисленными букашками-вампирами. Встреча с врагом произошла так внезапно, что Аламез на несколько секунд обомлел, и лишь когда за его спиной раздался шум, издаваемый продиравшейся сквозь кусты следом за ним Ринвой, наконец-то сподобился сделать то, что следовало бы сделать прежде всего.

Подав жестами уже подошедшей почти вплотную девушке знаки опуститься вниз и хранить молчание, Дарк сам быстро встал на колени, а затем, поспешно убрав оружие, лег на живот. Он тут же превратился в безмолвного созерцателя, полностью сосредоточившегося на объекте изучения и не беспокоящегося по всяким пустяковым поводам, таким как колющие бока травинки и пробравшиеся под рубаху насекомые.

Представшее глазам моррона зрелище настолько впечатляло и поражало, как своей красотой, так и масштабом действа, что на первых секундах восприятия полностью отбивало всякую возможность рассуждать и оставляло лишь право собой любоваться. После грязных дорог да убогих халуп горняков, опрятные домишки и прочие строения внизу казались настоящими дворцами, а расхаживающие между ними вампиры в довольно обычных, а вовсе не парадных и не бальных платьях выглядели ничуть не хуже придворной челяди. Однако вскоре чары неожиданности рассеялись, вернув наблюдателю способность размышлять, сравнивать и подмечать не столь уж мелкие, но почему-то не бросившиеся сразу в глаза детали. Аламезу потребовалось чуть более минуты, чтобы подметить все ускользнувшие в первые мгновения подробности, взвесить их, проанализировать и вынести неутешительный вердикт, что это вовсе не обитель вражеского клана, а всего лишь ее небольшая и далеко не самая важная часть.

Простиравшаяся, как на ладони, пещера была довольно большой, но не настолько, чтобы в ней смогла разместиться хотя бы восьмая часть настоящего города. Домов и построек внизу виднелось достаточно много, но их не хватило бы даже на один городской квартал, да и жилыми их можно было бы счесть лишь с высокой степенью допущения. Одни служили исключительно для казенных целей, другие использовались, как временное пристанище на несколько часов иль ночей, третьи напоминали дешевые питейные заведения, хоть многим от них отличались, а некоторые, скорее всего, использовались, как складские помещения и закрытые тренировочные площадки. Исходя из назначения построек, Дарк пришел к выводу, что они наткнулись на некое подобие торгового форпоста в очень оживленный период прибытия сразу нескольких крупных торговых караванов, но вот только откуда они прибывали, что везли и куда направлялись, неясно. Грузов видно не было, телег с лошадьми тоже, да и вампиры, когда в одиночку, а когда и довольно большими группками сновали налегке, не неся ни в руках, ни на плечах никакой внушительной поклажи, кроме оружия, котомок да прочих личных вещей. Так же Аламезу показалось странным, что и дорога, по которой они недавно шли, была совершенно пустой, без малейшего намека на то, что кто-нибудь по ней в ближайшее время отправится в путь. А другой дороги поблизости просто-напросто не было. Подземное плато являлось тупиком, в который был вход, но выхода из которого не имелось.

– Пресвятые Небеса!.. – попыталась шепотом выразить свое изумление подползшая к обрыву Ринва, но Дарк прервал ее речь, хоть грубо, но зато эффективно, подсунув по нос кулак.

– Заткнись, мешаешь! – пояснил Аламез, окончив первичный осмотр объекта наблюдения и только собираясь приступить ко вторичному, более углубленному и систематичному его изучению. – Дай разобраться, что кровососы делают! Их перемещения не хаотичны, в них есть какая-то последовательность и какой-то смысл! Коль ее поймем, то и, как дальше быть, обдумать сможем.

– В дорогу они собираются… на войну выступают, вот тебе и весь смысл! – презрительно хмыкнула Ринва и сделала то, что, наверное, давно хотела, но не имела возможности.

Девица не удержалась от соблазна и впилась в подсунутую ей под нос руку зубами. Аламез не закричал, хоть и почувствовал довольно сильную боль в крепко сжатом острыми зубами запястье. Вместо того чтобы возмущаться да ругаться, моррон освободился действием, а заодно и покарал проказницу. Мгновенно разжав кулак и ловко вывернув гибкую кисть назад, Дарк засунул кончики указательного и безымянного пальцев девушке в ноздри. Немудрено, что неординарный прием оказался эффективным. Ринва тут же отпустила добычу и, морщась от отвращения, отпрянула назад, естественно, не позабыв в отместку пнуть острой коленкой ногу моррона чуть ниже бедра; как раз туда, где находится очень болезненное и уязвимое место.

Как это ни странно и ни обидно для считавшего себя умнее да опытней напарницы моррона, но на этот раз Ринва оказалась права. Всего лишь за секунду девушка подметила то, что почему-то ускользнуло от его взора. Едва Дарк посмотрел на снующую между постройками толпу, с точки зрения смелой гипотезы девушки, как в хаотичных с первого взгляда перемещениях десятков и сотен вампиров появились некая закономерность, логика и смысл. При большой степени допущения его можно было даже назвать потоком, поскольку в нем четко прослеживались как единое направление, так и некая поэтапность.

Группки вновь прибывающих на плато вампиров появлялись из трех домов, находившихся в северной, дальней части нагромождения построек, которое Дарк условно назвал про себя «сборным лагерем». Эти строения очень напоминали жилые дома, но вот только у них не было ни печных труб, ни окон. Скорее всего, в этих домишках располагались телепорты, соединяющие плато с остальной цитаделью. Едва оказавшись в пещере шеварийцы тут же заходили в небольшие домики, находившиеся по соседству, а затем с какими-то бумажками в руках направлялись в огромный продолговатый сарай, очень напоминавший торговый склад. Оттуда вновь прибывшие кровопийцы выходили уже с оружием да котомками в руках и разбегались в разные стороны. Одни шли в питейные и увеселительные заведения, чтобы скоротать за стаканчиком теплой крови когда минуты, а когда и часы ожиданий; другие же прямиком направлялись к трем небольшим тренировочным площадкам, где оттачивали навыки защиты и нападения, как на вкопанных в землю, так и на подвижных манекенах. После этого наупражнявшиеся иль во владении оружием, иль в поднятии стаканов волонтеры заходили в другие дома, откуда появлялись через некоторое время уже одетыми в шеварийскую форму да доспехи и тут же расходились по открытым площадкам, где вокруг полковых знамен собирались довольно немногочисленные отряды. В среднем число новобранцев не превышало тридцати особей, что было смехотворно мало даже для роты, не то чтобы целого полка. Оттуда вразвалочку, а вовсе не строем, без песен иль барабанной дроби, группки новоиспеченных офицеров и солдат уныло брели к домам, почти вплотную примыкавшим к дороге. Туда заходили все, когда поодиночке, а когда и целыми отрядами, но обратно никто не выходил. Скорее всего там находились другие телепорты, переносящие кровососов на поверхность земли, а быть может, и даже сразу в расположение частей, форму которых они носили.

– Вот только такого подвоха нашей армии не хватало! – оторвал Аламеза от раздумий шепот, видимо, уже давненько разговаривающей с ним Ринвы. – Наши войска наверняка уже Гилац взяли и к Удбишу подошли. Грядет решающее сражение, вот только вампирских отрядов в наших тылах не хватало!

– С чего ты взяла? – спросил Аламез, не разделяя оптимизма спутницы. – Все еще хуже… гораздо хуже! Во-первых, они не в тыл к нам направляются, а в расположение шеварийской армии, а, во-вторых, ты что, форм различных полков не видела?! Никаких отдельных вампирских отрядов не будет! Кровососы пополнят ряды регулярных частей!

– Они что, самоубийцы, в пекло самое лезть, да еще накануне решающего сражения?! – на лице повернувшейся Ринвы возникло выражение искреннего и вполне оправданного недоумения. – Да половину ж из них… Нет, такого просто не может быть!

– Послушай, – на тяжком выдохе произнес моррон, вынужденный объяснять дилетанту в ратном деле азы ведения полноценной войны и основы мышления полководцев. – Когда войско с войском сходится, и бойня начинается, естественно, шансов уцелеть мало, будь ты хоть человеком, хоть трижды вампиром. Но это… – моррон ткнул пальцем в сторону простиравшегося внизу «лагеря», – это вампирский молодяк! Их жизни для глав шеварийского клана, может, чуток поболее, чем обычные человеческие, стоят! Сотня в сражении поляжет, так сотня; а тысяча, так тысяча! Никто горевать особо не станет! Герцог Мартел и его окружение всего за год хоть столько же кровопийц-малолеток обратят, хоть в два раза больше!

– Но зачем же на убой своих-то посылать?! Мужиков, что ль, по деревням мало да иного народу?! – недоумевала Ринва.

– Когда в днище корабля течь образуется, да еще в бою, то ее чем под руку попало затыкают: что мешками с овсом, что парчовыми тканями. Лишь бы материя воду держала! – привел более наглядный пример Дарк. – Дела, видать, у шеварийцев совсем худыми стали, а двадцать-тридцать «пиявок» на полк весьма весомое пополнение! Это тебе не мужички, которые, кроме вил да топоров, ни с чем управляться не могут, а при виде мчащейся на них кавалерии тут же разбегутся! Это худо-бедно, да обученные воины, и способности вампирские кое-какие у них уже есть. К тому ж в бою дух боевой да дисциплина многое значат, в сече, главное, страху не поддаться и не дрогнуть, а кровососы уж сумеют сделать так, что никто из шеварийских солдат с перепугу за шкуру свою оружия не бросит да наутек не пустится! Так что нашим войскам несладко придется… Врага получат, который не отступает, поскольку своих соратничков клыкастых более, чем противника, боится. Так что, жертвуя несколькими сотнями юных, только вступивших в клан воинов, герцог Мартел и его окружение получают существенное преимущество в решающем сражении и надеются уж если не выиграть, то хотя бы затянуть войну… а это для Геркании равносильно поражению. Как говорится: «Малыми жертвами великие свершения деются!» К тому же уж слишком много в клане Мартел кровососушек поднакопилось, что для управления худо! Клан – не королевство, тут не число подданных важно, а их умения. Когда же молодняка чересчур много, то он беспризорный, и оттого одно лишь беспокойство, а проку пшик! Толком не обучить, да и не уследить за дурнями…

– Это ты к чему?

– Да к тому, что герцог, возможно, с умыслом тайным на бойню детишек своих расплодившихся посылает, чтоб ряды их изрядно подсократить… чужими мечами от балласта бестолкового избавиться!

– Тьфу, гадость какая! Противно! – наморщила лоб Ринва, которой ранее, видимо, не доводилось вести подсчеты по правилам военно-полевой арифметики. – Ну а как же они сражаться-то бок о бок с людьми будут?! Да и солнечные лучи для них…

– Вот этого не знаю, – честно признался моррон, – но не сомневаюсь, что герцог Мартел и его ученые эти моменты учли и нашли достойные способы как маскировки, так и защиты от солнечных лучей. Шеварийские вампиры – зверье особенное, сама уже на примере Марка, то бишь Гары… – поправился Дарк, поскольку девушка знала врага под этим именем, – видела. Какую-нибудь пакость да придумают на головы ненавистных им морронов да «заозерников».

– Что делать будем? – впервые за время всего путешествия Ринва посмотрела на Аламеза как на командира, признавая его авторитет. – Как переброске вампиров воспрепятствуем?

– Никак, – тут же ответил Дарк, весьма удивленный самим фактом возникновения столь наивного вопроса. – Во-первых, это не наша задача, а значит, и не наша головная боль; а во-вторых, мы вдвоем ничего сделать не сможем. Нам неизвестно, сколько вампиров уже встало в строй, да и действие телепортов для нас загадка, следовательно, вряд ли получится хотя бы один из них вывести из строя. Но даже если мы как-то измудримся это сделать, то пиявки быстро его восстановят. Не стоит рисковать миссией ради того, что не столь значимо и нереально вдвоем свершить…

– Что делать будем? – повторила свой вопрос Ринва, но на этот раз по иному поводу. – Нет, я о другом! Что мы сейчас делать будем?! Здесь отлежимся, пока последний вампир в свой полк не отбудет, или…

– Или! – уверенно заявил Дарк и даже сопроводил свое решение кивком. – Ждать конца переброски рискованно. Не исключено, что сразу же после этого телепорты закроются и у нас уже не будет шансов проникнуть в основную часть цитадели. Похоже, эта пещера с другими сообщается только магически…

– Ну да, другой дороги не видно! – подтвердила Ринва, по примеру Дарка так же кивнув. – Так что против течения, выходит, поплывем?!

– Против какого такого течения? – не сразу понял Аламез, но как только до него дошло, что спутница имела в виду, тут же согласился. – Именно, поток вампиров движется от северных строений к южным, то бишь на нас, мы же должны постепенно, осторожно, но в то же время не чересчур медленно пробраться к северным домишкам. Первый этап самый сложный! Нужно как-то незаметно спуститься и проникнуть вон в тот казарменный барак. – Дарк указал пальцем на ближайшее из строений, где переодевались вампиры. – Надев форму да облачившись в доспехи, кровососы платьев своих не выбрасывали, а значит, они до сих пор там внутри и хранятся…

– Всю жизнь мечтала пощеголять в мертвяковых обносках, – презрительно поморщилась Ринва, но, натолкнувшись на суровый взгляд моррона, не стала упорствовать. – Но раз для дела надо, так надо!

– Неизвестно, где мы окажемся, телепортом воспользовавшись, – на всякий случай все же решил пояснить необходимость переодевания в одежды вампиров Аламез. – Быть может, на площади какой посреди десятков кровопийц… там, где ни спрятаться, ни бегством не скрыться…

– А то они нас не почуют? От тебя мертвяком-морроном прет, а от меня человечиной…

– Не прет! – уверенно заявил Дарк. – Уже морроном не прет, только человечиной! Иль ты позабыла, чем нас Гара напоил…

– Одно другого не лучше! – возразила разведчица, надо сказать, не без оснований. – И как же нам быть?! Как от их носов спрятаться?!

– Подальше от кровососов держись да поближе ко мне! – скомандовал моррон, решивший, что тянуть нечего, и уже осторожно начавший спуск с довольно высокой и отвесной, но, к счастью, идущей уступами скалы. – И главное, грязи не чурайся! На войне без грязи никак, тем более когда против кровопийц бьешься! Грязь твой лучший друг, а обонянию вампирскому злейший враг! Не боись, мордашку миленькую потом всяко отмоешь!

* * *

Спуск со скалы прошел довольно успешно, если не считать содранных в кровь ладоней да случайно выпавшего из котомки дротика, который бесследно канул в одной из узких расщелин. Однако с главной задачей парочка авантюристов, практически смертников, все же справилась, ведь опасное предприятие прошло без серьезных травм, да и шеварийцы их не заметили, хоть отчаянные скалолазы не менее пяти-шести минут были на виду.

Путь до ближайшего казарменного барака тоже прошел без особых злоключений, и это несмотря на то, что Дарку с Ринвой пришлось более двух сотен шагов проделать буквально под носом у снующих по делам, а также прохаживающихся без дела вампиров. Нетрудно догадаться, что лазутчикам в основном приходилось ползти, почти полностью утопая в зловонной грязи, да использовать любые, самые крохотные и, как на первый взгляд казалось, абсолютно неприемлемые для игры в прятки укрытия. Их спасительными пристанищами становились не только стены да заборы, но и невысокие кучки камней с поломанными бочонками, изнутри которых тошнотворно пахло еще не до конца загустевшей кровью. Самое ужасное, что порою в них приходилось поспешно заползать и сворачиваться в очень неудобных позах, почти касаясь коленками подбородка. Но больше всего мучений обоим доставила длинная, доходившая лишь до пояса ограда, в которую пришлось вжаться утопающими в мутной жиже отбросов телами и задержать дыхание на добрые полторы минуты, а то и все две.

В общем, сложно сказать, кому из двух диверсантов больше досталось в ежесекундно грозящей смертью забаве – прокрадываться сквозь десятки когда спешащих, а когда и беспечно прохаживающихся врагов. Так при пересечении перебежкой одной из довольно широких улочек Дарк был застигнут врасплох внезапно появившимся из-за поворота отрядом. Отступить было нельзя, а добраться до места – не успеть, так что ему пришлось поспешно занырнуть под валявшуюся прямо посреди дороги старую дверь и, стиснув зубы, преодолевать боль в потрескивающей позвонками спине и в собиравшейся лопнуть грудной клетке. Отряд кровососов оказался довольно большим, и по двери, попавшейся под ноги, промаршировало с целую дюжину не подозревающих о близости заклятого врага вампиров.

Что же касалось Ринвы, то Провидение решило окончательно избавить девицу от боязни природной грязи и прочих менее приятных, но безобидных отбросов. Однажды попавшей примерно в такую же ситуацию, как и Дарк, девушке пришлось спрятаться в стоявшей у боковой стены трактира мусорной бочке, а ничего не заподозрившая прислуга питейного заведения вылила ей на голову ведер пять зловонных помоев. Надо ли говорить, что трактир был особенным. Его посещали одни лишь вампиры, и, как следствие, в качестве угощений на столы выставлялось преимущественно не вино, а кровь, разлитая по кувшинам да бокалам, и всевозможные блюда из различных сортов как вареного да жареного, так и сырого мяса; не исключено, что и человеческого. Душ из костей, потрохов и окровавленных объедков был настолько невыносим, что, едва выбравшись из неудачно выбранной бочки, девушка тут же нырнула в ближайшую лужу и забарахталась в ней подобно аппетитному, розовенькому поросенку. Беззвучно шевеля губами и чуть ли не плача, преисполненная отвращением и жалостью к самой себе, разведчица поспешно смывала с себя как кровь, так и мелкие остатки плоти, которые не только прилипли к волосам, но и забились под платье. Мутная жижа дорожной грязи в тот миг казалась ей чистой-пречистой водой из горного озера, и это несмотря на то, что в луже, где она плескалась, тоже накопилось немало всякой мерзкой всячины.

В остальном же путь до заветного барака, представлявшего собой нечто среднее между складом, арсеналом и казармой, прошел довольно успешно. Путники незаметно проникли внутрь строения через расшатавшуюся доску задней стены и очутились в просторном, разделенном деревянными перегородками без дверей помещении, к счастью, посещаемом и освещенном далеко не во всех уголках. Везение сопутствовало моррону со спутницей также и в том, что выдача оружия с амуницией, как и процесс переодевания в форму да доспехи, проходил в дальних уголках склада. Там же, куда они угодили, только хранились вооружение и гражданские вещи. Потихоньку и практически на ощупь подобравшись к составленным друг на дружку мешкам с одеждой, путники не тешили себя надеждой найти впотьмах, да еще не шумя, подходящие по размерам одеяния.

Взяв наугад по паре ближайших мешков, диверсанты поползли обратно на животах, ловко огибая завалы доспехов и стояки с оружием. Одно неловкое движение могло вызвать цепную реакцию падения увесистых стальных предметов и поднять такой звон, что в складскую часть барака немедленно сбежались бы все вампиры, находившиеся как внутри, так и снаружи в радиусе двадцати-тридцати метров. Привлекать же внимание к своим персонам пока что не входило в планы лазутчиков, поэтому они прилагали все усилия и были небывало осторожны, чтобы случайно не нашуметь.

Возле складов всегда имеются тихие задворки, заваленные кучей ненужного, медленно разлагающегося да ржавеющего барахла. На подобные свалки в укромных закутках редко кто заглядывает, и там всегда можно и немного переждать, и спокойно переодеться. В одно из таких местечек, примеченных еще незадолго до проникновения внутрь склада, Дарк и привел Ринву. Там, среди нагромождения ржавых обломков, гнилых перин и отсыревших до трухи поломанных досок, путники и принялись поспешно развязывать мешки, доставая из них краденые вампирские одеяния. Цвет ткани, ее покрой, а также наличие или отсутствие вычурных украшений и прочих аксессуаров путников не волновали. Единственным критерием, по которому проходил спешный подбор, был размер чужих платьев.

Ринве повезло. В первом же открытом девушкой мешке оказался аккуратно сложенный темно-коричневый женский костюм, очень походивший на охотничий или дорожный, но только уж больно приталенный и с чересчур откровенным вырезом на груди. Бывшая его владелица явно была не только сторонницей практичных одежд и обладательницей хорошего вкуса, но еще, определенно, любила проверять на прочность мужские сердца. Жаль только, что там, куда она уже отправилась с одним из отрядов, эти качества были в очень малой цене. Там, где звенят мечи и льется кровь, нет ни мужчин, ни женщин; есть только враги и соратники, причем и те и другие (если, конечно, находятся в здравом рассудке) стараются изо всех сил отрешиться от прискорбного факта, что рядом с ними бьется красавица. Не секрет, что женщины по природе своей существа физически более слабые, а значит, и заслуживающие поблажек да снисхождений. Одним претит мысль убить даму-воительницу, даже если она собирается прикончить тебя; ну а другим просто неохота тянуть за соратницу «армейскую лямку», которую она далеко не всегда в состоянии волочить сама.

В отличие от спутницы, тут же принявшейся переодеваться в вызывающий, хоть и не откровенно вульгарный наряд, Аламезу повезло далеко не сразу, и он даже некоторое время побаивался, что ему придется предпринять повторную воровскую вылазку на склад оставленных на хранение платьев. Первый наряд был заношен до дыр и весь перепачкан еще не успевшей до конца загустеть кровью. Неизвестно, обладал ли его прежний хозяин даром предвидения или как-то заранее узнал, куда его направляют, но только предусмотрительно оделся в самое худшее из своих платьев, да и во время прощальной трактирной попойки не пожалел ни рукавов, ни ворота, ни лицевой части куртки. Он заляпал все, что только мог, на его окончательно испорченную одежду не позарился бы ни один прохиндей-кладовщик. Вязкие лужицы крови похлюпывали даже в сапогах, которые Дарк вынул из мешка, но тут же, поморщившись от отвращения и чертыхнувшись, засунул обратно.

– Что не только я, выходит, чрезмерной брезгливостью страдаю? – со злорадством и ехидством прошептала находившаяся чуть позади моррона Ринва, едва втиснувшая талию в узковатый наряд и теперь упорно воюющая с необычайно глубоким и просторным вырезом для ее не столь выдающихся прелестей, как были у отправившейся на войну вампирши.

– Тебе б туда пару яблочек подложить иль еще чего помягче, – не стал отвечать на каверзный вопрос Аламез, а предпочел «ударить» острячка в юбке по наверняка болезненному для нее месту; туда, где самолюбие спутницы было бы точно ущемлено и растоптано. – Ну, ничего страшного! Ветоши старой, вон, пакли промасленной, в округе полно. Уверен, ты живо найдешь, чем фигурку под декольте подогнать. А так на люди показываться нельзя, такое ощущение, что ты…

– Заткнись! Ни слова больше! – грозно прошипела на ухо моррону Ринва и прервала тем самым его только-только начавшееся рассуждение вслух на весьма пикантную и в то же время оскорбительную для нее тему.

Аламез лишь пожал плечами, покорно замолчал и продолжил упорную борьбу с тесемками второго мешка, затянутыми на тугие узлы и никак не желающими развязываться. Пока его пальцы терзали узелки, Дарк краем глаза приметил, что разведчица частично вняла его совету. Нет, конечно, в ворохе гниющего хлама она копаться не стала, но быстро нашла, чем заполнить комично болтавшуюся и отвисавшую ткань в области чересчур просторного выреза. По счастливой случайности на дне доставшегося ей дамского мешка девушка нашла две чистых сорочки. Ни на секунду не задумавшись, она тут же принялась рвать их на лоскуты, которыми и заполняла позорную пустоту на самом видном и привлекающем взоры мужчин месте своего платья.

Тесемки наконец-то поддались, но с трудом добытая победа над ними Аламеза не обрадовала. Внутри мешка находилось скомканное платье длиннорукого и очень худощавого коротышки. Штаны низкорослого вампира едва доходили моррону до колен, а в узкую, короткую куртку Дарку так и не удалось втиснуться, несмотря на то что ее рукава были гораздо длиннее рук Аламеза.

«Нет, точно, герцог Мартел решил от молодняка бракованного избавиться. Как-то расслабились в последние годы старшие шеварийские вампиры, как-то не уследили, таких жутких уродцев в кровопийц наобращали, что самим теперь за своих детенышей стыдно, – подумал моррон, беря в руки последний, третий, мешок. – Да, кровососы допустили ошибку, точнее, много уродливых, нежизнеспособных ошибок. Что может быть хуже вампира – длиннорукого недомерка? Только кровопийца с огромным бюстом и узкой-преузкой талией! Смотрится, конечно, такая барышня весьма заманчиво и соблазнительно, но воин из нее никакой! Огромные округлости, что верхние, что нижние, и их «носительницу» в бою изматывают и скорость движений в разы снижают. Ну, а узость кости и неразвитость мышц поясницы затрудняют ношение доспехов и делают тело недостаточно проворным да гибким для прыжков и акробатических трюков. Такие вампиры ни на что не годятся, им против людей воевать, и то туго придется, не говоря уже о схватке с вампирами других кланов. Нет, их обращение точно было ошибкой! Но война что тряпка, которой смахивают грязь со стола, она быстро расставляет все по своим местам и списывает в расход все просчеты, нелепости и живые ошибки!»

Вопреки худшим ожиданиям, третий трофей не разочаровал Аламеза, разве что основательно удивил. Вынутый из последнего мешка костюм оказался ему впору, но был весьма нетипичного для шеварийской моды простого покроя и благородного черного цвета. Он во многом напоминал форму офицера имперской гвардии, которую Дарк носил еще в те времена, когда был капитаном кавалерии. Надев его, Аламез ощутил себя на пару сотен лет моложе, и у него возникло странное, необъяснимое чувство – смесь тоски по той давней-предавней поре; ощущения, что он живет чужой жизнью; и незыблемой уверенности, что вот-вот что-то должно произойти, что-то необязательно плохое, но напрямую связанное с прошлым. Сам не зная почему, номоррон воспринял находку костюма как знак, ниспосланный ему свыше. Неспешно облачившись в него, Дарк еще некоторое время стоял, с недоверием оглаживая руками бока и завороженно вглядываясь в каждый сантиметр знакомой, как по цвету, так и на ощупь, материи.

– Может, зеркальце еще поднести? Полюбуешься на себя, красавчик! – насмешливый тон и такой же взгляд Ринвы заставил Аламеза оторваться от затянувшегося осмотра самого себя. – Не пора ли нам прекратить прихорашиваться и дальше отправиться? Мне-то что, мне-то не жалко, но как бы кровопийцы телепорты не перекрыли!

– Ты права, пора дальше идти, – кивнул Дарк, про себя отметив, что Ринва умело заполнила тряпками пустоту между тканью и телом… даже чересчур умело. Уж очень теперь спутница бросалась в глаза, а лишнее внимание им ни к чему. – Может, тебе плащ какой подобрать… прикрыться? – робко предложил моррон, но тут же сам и отверг затею, поскольку она была явно глупой. Во-первых, плащ пришлось бы еще поискать, а во-вторых, Ринва посмотрела на него с такой ненавистью, что лучше было оставить все, как есть. – Хоть, впрочем, не стоит, тебе и так хорошо!

Едва парочка успешно переодевшихся вампирами диверсантов выбралась из укромного закутка на одну из улочек, как Дарк тут же понял, что опасения Ринвы оказались, увы, не напрасными и им действительно стоило поторопиться. Вампиров в округе стало намного меньше, да и те, что попадались им по пути, очень-очень спешили, практически бежали к казарменному бараку. Спешащие кровососы смотрели лишь на дорогу перед собой и не обращали внимания ни на идущую почему-то им навстречу парочку лжесоплеменников, ни на трактир, мимо которого проносились, даже не повернув голов в сторону, откуда ветерок приносил аппетитные запахи жареного мяса, свежих гарниров и приятно будоражащих обоняние специй. Это могло означать лишь одно – сборы отправляющихся на войну отрядов близились к завершению, и припозднившимся шеварийцам приходилось поторопиться, чтобы не опоздать и не провести на полевой гауптвахте первые дни, а может, и недели службы. Такое времяпрепровождение было малоприятно, ведь штрафники обычно без устали рыли походные нужники, а если войска стояли долго на одном месте, то и занимались их чисткой по мере наполнения.

В отличие от быстро проносившихся мимо вампиров, которым страх перед наказанием застилал глаза, Аламез обратил внимание на питейное и трапезное заведение, поскольку уже и не помнил, когда ел в последний раз, и достигавшие его ноздрей запахи просто сводили с ума. Через силу отрешившись от мыслей о еде, моррон мельком заглянул в окошко и окинул полупустой зал беглым взором. Увиденное только подтверждало худшие опасения. Большинство заваленных объедками и загроможденных горами грязной посуды столов были уже пусты, а за теми, где еще продолжалась трапеза, сидела подъедающая объедки прислуга, состоящая, как нетрудно догадаться, из рабов-людей, уже давно потерявших самоуважение и избавившихся от таких мешающих выжить предрассудков, как брезгливость.

Как ни горько было признать, а шансов успеть до закрытия телепортов оставалось не так уж много, поэтому диверсантам пришлось, позабыв об осторожности, перейти с быстрого шага на стремительный бег. Больше всего Дарк боялся, что обслуживающие порталы ученые не останутся сами в этой пещере, а, перенастроив устройство в обратном направлении, сначала перенесутся в другое место, в более значимую часть цитадели, и только затем закроют магический проход. В этом случае они с Ринвой были бессильны что-либо сделать, и им бы пришлось вновь возвращаться в махаканское подземелье, возвращаться с позором… ни с чем, кроме разве что сводящего с ума осознания прискорбного факта, что они окончательно проиграли и все их жертвы да мучения оказались напрасными.

Бежать пришлось около минуты, что при данных обстоятельствах было неимоверно долго. Отсутствие на еще недавно оживленной улочке вампиров только усиливало страхи, которые, надо сказать, не были лишены оснований. Когда Дарк с Ринвой наконец-то добрались до небольшой площади в северной части пещеры, то три из четырех домиков, внутри которых находились телепорты, уже были закрыты, и лишь двери одного из них были распахнуты настежь. Сквозь широкий проем в стене и сквозь толпу устроивших привал прямо на просторном крыльце вампиров, остановившийся и мгновенно укрывшийся за углом дома Дарк с вожделением узрел манящее, мерно поблескивающее багровое свечение телепорта.

Скорее всего, портал был двусторонним, и это существенно упрощало задачу диверсантам. Им не нужно было брать одного из вампиров-ученых живьем и при помощи угроз суровых пыток заставлять перенастраивать магический круг. Это был существенный и, к сожалению, единственный плюс в их удручающем положении. Минусов же нашлось хоть отбавляй! Во-первых, врагов было слишком много. Дюжина кровососов расположились лагерем перед входом, и еще трое-четверо находились внутри строения. Во-вторых, хоть ни на одном из врагов не было доспехов, но все они были вооружены. В-третьих, в этой группе кровопийц, видимо, обслуживающих телепорты и занимающихся прочими хозяйственными делами, вовсе не было новичков. Все это в совокупности не позволяло открыто напасть, то есть отважно атаковать врагов прямо в лоб, надеясь на удачу и скорость; ну а на маневры и прочие тактические ухищрения просто-напросто не оставалось времени. Если бы Дарк с Ринвой напали на врагов издалека и, прячась между домами, попытались заставить вампиров разделиться на несколько поисковых групп, то это все равно не привело бы к желаемому результату. Наверняка при возникновении даже малейшего подозрения на опасность, находившаяся внутри дома обслуга немедленно закрыла бы портал.

– Ну, и что же будем делать? – прошептала на ухо Дарку Ринва, столь же быстро, как и он, оценившая их незавидное положение. – В лоб атакуем или покуролесим, покружим между домишками?

– Ты же прекрасно понимаешь, что и то и другое бессмысленно, – ответил моррон, честно пытавшийся выбрать из двух зол меньшее, но почти сразу осознавший, что оба плана равноценно провальные. – Хоть так, хоть сяк, но телепорт закрыть всяко успеют.

– От бездействия мало что выиграем. Рано или поздно, но они уйдут и проход за собой закроют, – посыпала соль на рану Ринва. – Нужно срочно придумать что-то еще!

– Вариантов только два, третьего, увы, нет, – настолько уверенно заявил моррон, что девушка даже не попыталась оспорить. – Хотя… но нет, не получится!

– Хотел предложить дурачками прикинуться? Дескать, запутались, заплутали, покажите, дяденьки взрослые, где тут салажат на войну отправляют… – мгновенно догадалась разведчица, что хотел затеять моррон. – Что ж, может быть, сработает! Главное, к крыльцу вплотную приблизиться, а там прорываемся с боем к телепорту и…

– …И-и-и, ничего не выйдет! – с горечью признался Дарк. – Эти пиявки шеварийские самое меньшее лет полтораста уже живут. Мы и на десяток шагов к порогу не приблизимся, а они уже смекнут, что ни во мне, ни в тебе нет ни капли их родной шеварийской крови! Ну, а те из них, кто постарше, даже моррона во мне признать смогут! Вот если бы их чем-то отвлечь, чем-то таким, что заставило бы отойти от дома, но не встревожило бы, не показалось бы опасным…

– Ну а если я разденусь да голышом пробегусь? – пошутила Ринва, но по раздраженному взгляду Аламеза поняла, что шутка вышла несвоевременной и неудачной.

– Не болтай чепухи, лучше думай! – с тяжким вздохом произнес Дарк, голова которого, как назло, была абсолютно пустой, без единой дельной мысли. – У нас минута осталась, от силы две… вон кровососушки на крыльце уже в путь засобирались, фляги с кровью за пояс затыкают да кувшины с кружками по котомкам рассовывают…

(обратно)

Глава 12 Долгожданная, но неожиданная встреча

Бытует мнение, что самые серьезные проблемы вовсе не требуют вмешательства, а разрешаются сами собой. На деле же это заблуждение – ничто в мире не свершается просто так, без чего-либо активного участия. И если ты не приложил к деянию своей руки, то это совсем не значит, что тебе на благо не потрудился кто-либо другой; тот, от которого ты, возможно, вовсе и не ожидал помощи.

Время шло, неумолимо отсчитывая последние секунды, когда можно было еще что-либо предпринять, однако спасительная идея не приходила в голову Аламеза. Безмолвствовала и Ринва, не знавшая, как преодолеть заслон из дюжины вооруженных вампиров и прорваться ко все еще действующему телепорту. Враги же, как назло, заканчивали сборы. Некоторые из них уже зашли внутрь дома, другие складывали в котомки последние пожитки. Еще с десяток секунд, и крепкие дубовые двери закроются за последним вампиром. Это бы означало конец, бесславный конец долгого подземного путешествия. Нужно было срочно атаковать. Поэтому Дарк, так и не нашедший иного выхода, решил положиться на случай. Он рассудил, что уж лучше потерпеть поражение в бою, чем повстречать неудачу в вялом, пассивном, пораженческом бездействии.

– Я атакую! – кратко оповестил моррон спутницу о своем намерении без промедления вступить в бой и достал из котомки сразу пару отравленных дротиков. – Если ты со мной, то в пекло не суйся, спину прикрывай! Если же нет, осуждать не стану!

– Я… – немного замешкала с ответом разведчица, и, когда собралась произнести второе слово, моррона уже не было рядом.

Едва выбежав из-за угла дома на площадь, Аламез тут же метнул дротик в ближайшего из врагов, а затем, не став тратить время на второй бросок, со всех ног помчался к крыльцу. К тому моменту снаружи дома оставалось лишь четверо вампиров, причем трое из них уже стояли к площади спиной и собирались вот-вот переступить порог. Четвертый же, тот самый, в которого Дарк и целился, стоял на коленях возле переполненного походного мешка и тщетно пытался умять его набитые бока да завязать сверху веревкой.

Бросок моррона оказался неточным. Аламез еще недостаточно наловчился в метании, чтобы поразить цель с двадцати шагов. Просвистев в воздухе, немного кривоватый, и поэтому отклонившийся от заданной траектории снаряд лишь слегка оцарапал локоть запихивающего пожитки в мешок вампира, и то лишь благодаря счастливому случаю. В последний момент живая мишень резко отдернула назад руку и, практически, сама подставилась под скользящий укол отравленного гвоздя.

Смертельный яд подействовал мгновенно, как только попал в вампирскую кровь, однако махаканская отрава не парализовала жертву, а привела ее к жуткой предсмертной агонии. Сперва так ничего и не успевший понять подранок громко заорал от мгновенно охватившей все члены боли, а затем, содрогаясь всем телом, кубарем скатился с крыльца и забился в безудержном припадке, обильно орошая мостовую желтой-прежелтой пеной, идущей изо рта вперемешку с кровью. Он так рьяно колошматил по камням конечностями и головою, что наверняка переломал себе перед смертью пару-другую костей.

Конечно же, истошные вопли врага и иные, издаваемые его бьющимся в конвульсиях телом шумы должны были привлечь внимание находившихся рядом вампиров. Быстро сокращавший дистанцию Аламез был готов, что троица мгновенно развернется и, обнажив мечи, набросится на него, но почему-то этого не случилось. Как будто вовсе не услышав криков корчащегося буквально у них под ногами товарища, все трое, как и ожидалось, почти одновременно выхватили из ножен мечи, но ринулись не на Аламеза, а внутрь дома.

Дарк настолько опешил от неожиданности, что даже остановился, и ему в спину чуть ли не врезалась бегущая в трех шагах позади Ринва. В первую секунду Аламез так и не понял, что происходит и почему вампиры проявили к нему такое вопиющее неуважение, ретировавшись. Но уже в следующий миг, когда уши чуть попривыкли к несмолкающим душераздирающим воплям умирающего мучительной смертью, моррон с изумлением услышал шумы, доносившиеся изнутри дома; шумы, которые ни с чем нельзя было перепутать; шумы, однозначно означающие, что вблизи не видимого с этого места телепорта бушевало настоящее сражение. Лязг стали, скрещивающейся со сталью, топот сапог, грохот падения тяжелых предметов и тел да холодящие кровь предсмертные крики, когда едва слышимые, тихие да сдавленные, а когда настолько громкие, что пару раз по спине Аламеза прокатилась волною дрожь.

Иногда, в особо напряженные моменты жизни, даже вовсе не впечатлительным людям может показаться многое, чего никогда не было, нет и просто-напросто не может никогда быть. Дарк вначале подумал, что ему лишь послышались звуки сражения, но стоило моррону лишь взглянуть на ставшее бледным, как полотно, вытянувшееся лицо Ринвы, и подозрения на слуховые галлюцинации мгновенно отпали. Ну а уже в следующий миг усомнившийся в собственном рассудке моррон получил наглядное подтверждение, что бой реален и что он идет в доме, а не в его не в меру разыгравшемся воображении. На пороге появился пошатывающийся вампир, а точнее, его только что умерщвленное тело. Обезглавленный враг выскочил из дверей, спрыгнул с крыльца и, пробежав еще шагов пять, обессилел, повалился на мостовую и затих. Смерть настигла кровососа отнюдь не в тот момент, когда его голова слетела с плеч, а через пару-тройку секунд, когда он окончательно истек бившей фонтаном из обрубка шеи кровью.

Следом за ним в дверях появился второй шевариец, пока что целый и невредимый, если не считать весьма потрепанного вида да сдвинутой набок скулы. Едва вырвавшись на свободный простор, кровопийца тут же взмыл в прыжке, видимо, таким образом желая ускорить позорное бегство, но это ему не помогло. Очнувшийся от оцепенения Дарк рванулся к месту предполагаемого приземления врага, надеясь покончить с прыгуном еще до того, как его ноги коснутся камней мостовой, но опоздал не только подбежать, но даже занести меч для удара. Из распахнутых настежь дверей, со скоростью снаряда, только что посланного в полет тугим механизмом баллисты, вдруг вылетело быстро крутящееся и устрашающе завывающее нечто. Все произошло так быстро, что Аламез не успел даже рассмотреть, что это был за снаряд. Тело вампира содрогнулось в полете, и его тут же подбросило вверх да отшвырнуло в сторону. Мертвец шлепнулся на мостовую, как тюк с мукой, так же грузно и подняв приблизительно столько же пыли. В его изуродованной, вздыбившейся горбом спине, точно между лопаток торчала рукоять боевого топора. Стального лезвия практически не было видно, оно почти полностью погрузилось в плоть.

Только встав перед выбором: «вмешаться либо обождать?», моррон не успел принять решения. Торопыга Ринва сделала это за него, со всех ног побежав к крыльцу, на котором уже появился новый беглец.

Этот вампир повел себя куда благоразумней своих предшественников. Едва оказавшись на крыльце, от тут же резко отпрянул вбок и спрятался за дверью, исчезнув таким образом из поля зрения незнакомца, находившегося внутри и продолжавшего бой. Брошенный ему в спину с небольшим запозданием нож просвистел совсем рядом с целью, но даже не царапнул шуструю и хитрую мишень. Вампир боялся лишь того, кто буйствовал внутри, принуждая его сородичей «попариться в кровавой бане». Появление же перед ним девицы с обнаженным мечом в руке кровопийцу ничуть не смутило.

Первый рубящий удар Ринвы был вовсе не плох, но все равно оказался играючи отбит мощным встречным ударом длинного кинжала. Разведчицу даже немного отбросило назад и развернуло вполоборота. Вампир не контратаковал, видимо, не желая тратить времени на возню с какой-то развоевавшейся человеческой девицей, когда по-настоящему опасный противник мог вот-вот появиться из дверей. Отмахнувшись от Ринвы, как от назойливой мухи, кинжалом в левой руке, опытный боец тут же отразил вторую атаку мечом в правой, а затем ловко перепрыгнул через высокие перила и лихо пустился наутек. Его бегство, без всяких сомнений, удалось бы, если бы у предусмотрительного Аламеза не было в руке дротика.

Этот бросок был выполнен безупречно. Пролетев шагов пятнадцать, носитель смертельной отравы должен был вонзиться точно в шею вампира, однако в самый последний момент беглец как будто почувствовал приближение сзади снаряда с отравленным гвоздем на конце. Он резко остановился и, присев, позволил дротику просвистеть у него над головою. В этот миг что-то неуловимо изменилось. Еще секунду назад объятый паническим страхом шеварийский кровосос уже не помышлял о спасении бегством. Поднявшись в полный рост, он тут же развернулся на каблуках и с вызовом посмотрел в глаза приближавшегося Аламеза. Во взгляде прищуренных глаз было столько решимости и гнева, что Дарк был вынужден остановиться шагов за пять, а не атаковать с ходу.

– Так, значит, вот оно как?! Махаканским ядом оружие травить вздумал, прихлебатель морроний! – с ненавистью и очень медленно произнес вампир, явно желавший вступить в бой, а не продолжить бегство. – Ну ничего, человечишка, я живо втолкую те представления о чести! Ты успеешь усвоить урок, как должно сражаться воину, ибо убью тебя не сразу, а жестоко и очень медленно… Дабы прислуге морроньей впредь неповадно было исподтишка подличать да честных воителей гнусно ядом травить!

На лице Аламеза застыло выражение крайнего удивления, которое, определенно, было воспринято противником как испуг. Еще ни один вампир на свете не называл его «человечишкой» и уж тем более не обзывал «морроньим прихлебателем».

«Тайну мою они не раскрыли. Зелье Гары, то бишь Марка, еще действует. Я пахну, как человек, и это понятно, – сообразил Аламез, пока перехватил меч за основание и поднял его рукоятью вверх в знак того, что хочет что-то сказать перед боем. – Странно другое! С чего это он вдруг про морронов забормотал и меня в приспешники записал?! Неужто тот, кто пришел через портал и на кровососов напал, тоже моррон?!»

– Готов принять твою науку, но только, если хочешь, чтоб все по чести было, позволь меч сменить! Этот клинок тоже махаканским ядом отравлен, – произнес Дарк вслух, пока в голове крутились мысли о совсем ином. – Ринва, дай свой меч!

С молчаливого согласия противника Аламез протянул назад руку, но ни через секунду, ни позже его открытая ладонь не ощутила холода стали. Моррон мельком обернулся и узрел то, что никак не ожидал увидеть. Разведчица приняла очень неправильное решение. Вместо того чтобы помочь товарищу догнать и добить бежавшего вампира, она ринулась к дому и сейчас находилась уже на крыльце. Неизвестно, зачем и на что рассчитывая, неразумная спутница полезла в самую гущу, возможно, уже затухающей, но все еще продолжающейся схватки.

– Что, у девицы поджилки затряслись? Побежала «под крылышко» могучего «папули»?! – откровенно злорадствовал вампир, не попусту болтавший, а взаправду, имевший представления о воинской чести и, главное, на деле им следовавший. – Берись за меч, гнусное ничтожество! Потравлен он или нет, тебя это все равно не спасет!

– У меня иное предложение, – заявил Аламез, выпустив из руки меч и демонстративно позволив ему упасть под ноги. – Дай мне кинжал и сразимся на равных! Ну а чтоб те ничего не думать, я его в левую руку возьму. Наверняка ведь знаешь, что против левши биться труднее…

– Не знаю, что ты задумал, безумный лягушонок, и на что надеешься… – произнес вампир после недолгого молчания, во время которого пристально и удивленно смотрел на Дарка, – но раз так сам решил, то держи!

Шевариец ловко подкинул кинжал кверху так, чтобы он вначале взмыл у стоявших друг напротив друга противников над головами, а затем упал плашмя в шаге от ног Аламеза.

– Скажи, когда будешь готов отправиться в гости к смерти, – изрек вампир, застыв неподвижно и терпеливо ожидая, когда Дарк подберет оружие и соберется с духом, дабы начать поединок.

– Уже трижды там бывал. В ближайшую сотню лет беспокоить старушку неохота, – ответил со смешком моррон, весьма озадачив противника. – Что ж, приступим, господин кровопийца!

Вампир не заставил просить себя дважды. Не успел Дарк закрыть рта, как противник уже сделал глубокий выпад, но вместо чаще всего следующего за этим укола нанес рубящий, скользящий удар, который должен был перерубить икроножную мышцу на левой ноге моррона. Шевариец держал свое слово и собирался обездвижить противника, прежде чем отправить на тот свет. Его движения были настоль отточенны и молниеносны, что Дарк не успел отскочить, но зато сумел отпрыгнуть вбок и убрать из-под удара ногу.

– Неплохо, очень неплохо! А ты шустрый раб, – по достоинству оценил маневр вампир, уже успевший быстрым и требующим много сил отскоком назад вернуться в исходную позицию. – Но, к счастью, не настолько шустрый, как твой хозяин!

Следующий удар, также рубящий, но только более сильный и нацеленный в локоть правой, не держащей кинжал руки, Аламез тоже не стал отражать, а просто отпрянул всем корпусом вбок и назад, позволив движущемуся по инерции длинному клинку врага очертить перед ним широкую, горизонтальную дугу. И только когда кисть противника, ни на миг не остановившись, сразу же пошла вверх для нового удара, моррон пустил в ход кинжал. Он сделал резкий, отрывистый выпад и выкинул вперед левую руку, собираясь нанести укол на опережение противнику под ребра. Начало приема было проведено настолько четко и безупречно, что обладавший хорошей техникой боя и завидной реакцией вампир и в мыслях не допустил, что это всего лишь провокация. Оборвав в самом начале запоздалую атаку, шевариец был вынужден защитить свою грудь и для этого отвести лезвие кинжала своим мечом, то есть, попросту говоря, сменить направление движения клинка и обрушить его сверху вниз на тонкое лезвие кинжала. В самый последний момент до столкновения лезвий Дарк вдруг резко отдернул руку назад, сам при этом оставшись на месте, а как только меч не сумевшего сохранить среднюю дистанцию вампира пролетел вниз, Аламез вновь выкинул руку вперед, но уже гораздо выше. Острие кинжала быстро пролетело перед глазами врага, и полоснуло его по самому кончику носа, лишь слегка царапнув и не повредив ноздри. Такой удар, естественно, не нанес ощутимого вреда, но среди бывалых воинов и заядлых дуэлянтов он считался своеобразной меткой мастерства, причем куда более весомой, чем срубить перья со шляпы противника.

– Кто ты?! Как твое имя?! – дрогнувшим голосом прошептал вампир, отскочив на пять шагов назад и явно не собираясь впредь сокращать дистанцию.

– Не важно! Я не тот, кто принесет тебе смерть! – ответил Аламез и, бросив под ноги напуганного врага позаимствованный на время поединка кинжал, подобрал свой меч. – Можешь идти; идти куда угодно, но только не к телепорту!

Кивнув, шеварийский вампир поспешил удалиться. Он быстро покинул площадь и, как моррон предполагал, не попытался подло напасть на него со спины, хоть возможность такая имелась.

К счастью, никто из собратьев Дарка не видел, что он пощадил вампира, да не просто вампира, а, бесспорно, хорошего, опытного воина ненавистного всем легионерам клана Мартел. Впрочем, если бы свидетели столь милосердного и в то же время легкомысленного поступка и имелись, то Алмезу не составило бы труда объяснить, почему он это сделал. Среди вампиров, да и людей, так мало осталось тех, кто помнит о доблести и чести. Об этих понятиях все говорят, но мало кто им следует! Так мало осталось тех, кто гнушается биться отравленным оружием или применять в схватке иные подленькие уловки; тех, кто не строит козни за спинами ближних и не вонзает кинжалов в спину; тех, кого возмущает подлость других; и тех, кто, даже обратившись в вампира, пытается остаться «рыцарем без упрека».

* * *

Тишина обманчива, и поэтому в ней есть что-то зловещее. Она, как полный штиль перед бурей, всегда настораживает идеальным спокойствием и предвещает неминуемую беду.

Подобрав оружие, Аламез тут же направился к дому с телепортом, но не прошел и полудюжины шагов, как остановился. Вокруг все стихло, все шумы смолкли, даже звуки схватки, исходившие изнутри строения, а в воздухе витали неуловимые флюиды приближающейся опасности и нарастающего напряжения. Пара секунд бездействия протянулась, как целый час. За это время Дарк не только понял, что за угроза нависла над его головою, но даже успел ее вполне отчетливо увидеть.

Она не мчалась навстречу ему по улочкам опустевшего лагеря-городка и не маршировала под барабанную дробь, а бесшумно и незаметно кралась по крышам, неумолимо сокращая дистанцию и беря в кольцо одиноко стоявшего на площади моррона. Аламез не увидел очертания врагов или их тени, которые, как известно, вампиры вовсе не отбрасывают, но зато приметил едва уловимое глазу движение: сначала в одном месте, затем в другом, а чуть позже еще в нескольких. Сомнений не было, его с трех сторон окружали вампиры, наверняка услышавшие звуки сражения в северной части пещеры и поспешившие на помощь своим. Однако бой закончился раньше, чем подоспела подмога, о чем незамедлительно оповестила воцарившаяся в округе тревожная тишина. Отряду шеварийских кровососов уже некуда было торопиться, и они, вовсе не отказавшись от намерения поквитаться, благоразумно изменили тактику на менее рискованную. Поскольку им не было известно: ни кто так внезапно напал на их сородичей, ни как проник внутрь цитадели, ни чем закончилась схватка, то они не торопились с нападением, а предпочли занять выгодную позицию и сперва изучить обстановку да врага.

Не исключено, что еще в тот момент, когда Аламез только-только почувствовал опасность, его уже держали на прицеле несколько арбалетчиков. Вампиры до сих пор не истыкали его тело болтами лишь потому, что приняли всего лишь за дозорного и ждали, когда из захваченного здания телепорта покажется остальной отряд. То, что не было известно прятавшимся вампирам, оставалось загадкой и для Аламеза, хотя в этом плане он, несомненно, находился в более выгодном положении. Из краткого разговора с вампиром он практически узнал, что из багрового свечения телепорта внезапно появился моррон, а иначе бы враг не стал называть его «морроньей прислугой». Он не знал, чем закончилась резня внутри дома, но мог легко это проверить, всего-навсего отважно шагнув внутрь, навстречу то ли другу, то ли одержавшим верх кровопийцам, а то ли неизвестному, могущественному и кровожадному существу, которого далеко не во всем осведомленные рядовые вампиры клана Мартел приняли за моррона. Кто знает, кому еще шеварийские вампиры успели попортить кровь и кто еще жаждал отмщения?

Одним словом, зайти внутрь дома казалось Дарку делом довольно рискованным, причем его смущало не столько то, что победитель до сих пор не вышел наружу, сколько отсутствие скрывшейся под шумок Ринвы. Если принять за правду сказанное ему умирающим Крамбергом, а перед тем, как вознестись на Небеса, люди не врут, то бежать от него было не в интересах разведчицы. Наоборот, девица должна была до последнего использовать его знания и силу и только затем убить и вернуться в Герканию. Таким образом, из того, что наружу девушка так и не показалась, можно было сделать два вывода: либо она не вовремя встряла в драку и уже мертва; либо, перебив вампиров, неизвестно кто скрылся через портал, прихватив с собой в качестве трофея спесивую, крикливую, но способную зажечь сердце мужчины пленницу. Как бы там ни было, но Дарку все равно следовало переступить порог дома и проверить все собственными глазами. К тому же моррон надеялся, что магическое свечение портала еще не погасло.

К крыльцу Аламез подходил осторожно, изображая прохаживающегося часового, ведь любое поспешное действие могло бы спровоцировать следивших за ним врагов на преждевременную атаку. И лишь когда до заветного, залитого вампирской кровью порога оставалось не более пяти шагов, Дарк, подобно стреле, выпущенной из тугого лука, рванулся с места и, как птичка, взлетел на крыльцо. В общем и целом усыпить бдительность врагов удалось, но над ухом моррона все равно просвистела парочка арбалетных болтов. Когда же он, уже находясь на крыльце, позволил себе обернуться, то увидел более двух десятков быстро мчавшихся за ним вампиров. В отличие от застигнутых врасплох сородичей, эти шеварийцы выглядели куда грознее, поскольку успели основательно вооружиться и облачиться в боевые доспехи.

– Ну, сколько раз тебе говорить, никогда не оставляй за спиной врагов! – настолько внезапно прозвучал за спиной Аламеза прекрасно знакомый ему, по-отечески добрый и назидательный бас, что Дарку даже подумалось, будто ему показалось. – Телепорт не закрыть, коль отступим, вся орава за нами попрется! Придется бой принимать!

На пороге стоял Фламмер. Не бездушный фантом, не жалкая иллюзия и не колдун-двойник, а настоящий Анри Фламмер. Один из тех, ради спасения которых моррон и прошел весь этот долгий, полный лишений путь; тот, кого Дарк дольше всех знал из собратьев; тот, кем больше всего дорожил и любил, как родного отца, с давних-предавних времен, когда еще не был морроном. Можно скопировать до мелочей внешность человека. Двойник способен улыбаться и говорить, как изображаемый объект. Но никто никогда и ни за что не научится копировать взгляд, тот самый неповторимый взгляд, которым Анри так часто баловал своего собрата и товарища по оружию; по-отечески добрый и в то же время задиристый взгляд, наполненный мудростью и жизненной силой.

Вот и сейчас Анри Фламмер стоял, скрестив на груди могучие руки, и щедро одаривал Дарка тем самым неповторимым взглядом. Обнаженный по пояс и весь залитый вражеской кровью воин возвышался посреди дюжины изрубленных им тел и, казалось бы совсем не обращая внимания на приближение новых врагов, без слов, лишь глазами, приветствовал собрата: «Я знал, что ты придешь! Ты не мог меня бросить! Чертовски рад тебя видеть, дружище!»

Усеянный трупами пол, перемазанные кровью стены и большой багровый овал все еще действующего телепорта создавали в совокупности весьма зловещую картину. Особо впечатлительные личности, наверное, сказали б, что именно так и выглядят врата в преисподнюю; сказали б, а затем тут же лишились чувств со страху. Но Дарк в этот миг не замечал ничего, кроме озаренного дружеской улыбкой лица Анри: ни разбросанных по полу обрубков конечностей, ни свисавших с настенных подсвечников внутренностей и заляпанных кровью да мозгами стен. Аламез видел лишь то, что очень давно хотел увидеть; то, ради чего он в это проклятое место и пришел. Жаль только, что быстро приближающиеся враги испортили чудесный момент долгожданной встречи, не дав старым друзьям пары лишних секунд, чтобы по-братски обняться.

Вампиры были уже совсем близко. Двое почти одновременно взмыли в прыжке, рассчитывая сбить с ног морронов, прижать к мостовой и тем самым сразу же закончить бой. Однако они не догадывались, на кого напали, а если бы хоть немного призадумались, как двум легионерам удалось так быстро уничтожить более дюжины их клыкастых собратьев, то повели бы себя куда осмотрительней. Но, как говорится: «На «нет» и суда нет! Что сделано, то сделано!» Самые шустрые из шеварийцев допустили ошибку, недооценив врагов, и тут же за нее поплатились.

Увидев летящего на него врага, Анри сохранял спокойствие, но всего за секунду до того, как вампир должен был приземлиться ему на грудь, выхватил из ножен меч и выставил его вперед, для пущей прочности хватки держа рукоять обеими руками. Прыгун был готов ко всему, в том числе и к тому, что жертва в последний момент отскочит и попытается зарубить его мечом, но только не к такому повороту событий, ведь практически невозможно устоять на ногах, когда на тебя падает тело, облаченное в тяжелую боевую броню. Однако Фламмеру хватило сил не только выстоять, но и не выронить из рук оружие.

Крепкий нагрудник вампира достойно выдержал столкновение с острием меча Анри, но заканчивающее полет тело мгновенно изменило плоскость движения: натолкнувшуюся на препятствие верхнюю часть немного отбросило назад, в то время как поступательная сила инерции по-прежнему влекла ноги прыгуна вперед. В результате острие клинка моррона процарапало глубокую бороздку по верхней части нагрудника и ушло под забрало, пронзив вампиру горло. Тело прыгуна на миг повисло на мече, словно куропатка на вертеле, а затем Анри резким рывком назад выдернул оружие из раны и заставил тело мгновенно умерщвленного врага повалиться себе под ноги.

Второй прыгун, избравший точкой приземления спину Аламеза, еще быстрее повстречал свою смерть. Выхватив дротик, Дарк резко развернулся, причем, уйдя таким образом от одновременных ударов несущихся к его шее с обеих сторон когтей, ну, а затем полностью погрузил отравленный наконечник в не защищенную доспехами ляжку врага. Быстро перекатившись вбок, моррон избавил себя от трудов выкарабкиваться из-под уже мертвого тела. Затем Дарк тут же вскочил и, с мечом в правой руке и с дротиком в левой, приготовился принять на себя первый, самый мощный и дружный удар многочисленных врагов.

К сожалению, а может, и к счастью, Аламез опоздал. Выхватив второй меч из ножен, Фламмер сам ринулся в атаку и практически погасил волну вражеского напора своим оружием и телом. Чудовищный гул слившихся в один из многочисленных шумов на какое-то время оглушил Дарка, но четкость картинки перед глазами компенсировала временную потерю слуха. На первой же секунде схватки Анри сумел убить двоих врагов и вывести из строя третьего, отрубив ему правую руку выше локтя, но при этом и сам заработал более десятка ранений, как минимум половина из которых были довольно серьезными. Но, несмотря на это, Фламмер не упал и даже не опустился на колени, а продолжал разить врагов, зачастую пренебрегая защитой собственного тела. Такой самоубийственный, хоть и эффективный в плане потерь, нанесенных врагу, стиль ведения боя был, мягко говоря, неприемлем ни для человека, ни для моррона. Аламез мог объяснить увиденное лишь одним: его верный боевой товарищ, старый друг и собрат по клану слышал Зов Коллективного Разума и следовал ему, не утруждаясь щадить себя. На какое-то время Анри Фламмер превратился в по-настоящему бессмертного воина и не гнушался пользоваться своей неуязвимостью. Он неустанно разил врагов, стараясь закончить кровавую жатву как можно быстрее, и не мешал им наносить себе при иных обстоятельствах серьезные или смертельные раны.

Поняв это, причем довольно быстро, Дарк решил не лезть в битву, хотя бы для того, чтобы не мешаться под ногами у друга. К тому же он прекрасно помнил рассказы товарищей, как он сам бился в таком же состоянии и что при этом довольно часто не различал, где пришедший на помощь друг, а где наседающий враг. Перспектива случайно быть раненным, покалеченным или даже убитым вошедшим в боевой раж другом не прельстила Аламеза, и он благоразумно, а вовсе не трусливо предпочел постоять в сторонке, тем более что старина Фламмер разошелся не на шутку, и окончание схватки было не за горами.

К сожалению, мир так странно устроен, что даже если ты сам не желаешь лезть в грязь, то обязательно найдутся доброхоты, которые тебя в нее впихнут. Вампирам приходилось трудно, и немудрено, что в их рядах нашлась троица хитрецов, пожелавших атаковать более слабого, не вступившего с ними в схватку противника. Они накинулись на мирно стоявшего на крыльце Аламеза, уверенные, что быстро совладают с ним, и вовсе не подозревавшие, что отлынивающий от боя «трус» и станет посредником между ними и смертью.

Одного вампира Дарк убил еще до того, как тот успел оттолкнуться от мостовой, чтобы запрыгнуть на крыльцо. Торопливо и поэтому не очень метко брошенный дротик по счастливой случайности угодил врагу в прорезь шлема, хоть моррон метил в узкую полоску шеи между нагрудником и забралом. Двое других успели вспорхнуть на крыльцо, причем с разных сторон, и с ходу атаковали Аламеза как спереди, так и со спины. Довольно легко отбив мечом рубящий удар, нацеленный в шею, Дарк резко отпрыгнул к стене, чем помешал второму противнику нанести укол стилетом под ребра, и тут же прижался спиной к холодным и липким от крови камням кладки.

Теперь вампиры находились у Дарка по бокам. Что один противник, что другой были довольно сильными бойцами как в плане физических данных, так и умений. От атак кровососа справа моррон отбивался мечом, а от наседающего противника слева – заметно полегчавшей котомкой с дротиками, которую он использовал в качестве щита. Плохо, что Аламезу постоянно приходилось крутить головой, разрываясь между быстрыми противниками, ну а огромным плюсом его положения было то, что спина оказалась надежно защищена. Времени на проведение контратак у Дарка практически не оставалось, но зато и все усилия вампиров оказывались тщетными. Как кровососы ни тужились, какими бы ухищренными приемами ни пользовались, но так и не смогли ни заставить моррона оторвать спину от стены, ни принудить его к позорному бегству.

Тем временем в схватке Фламмера с вампирами наступил и явно проявился переломный момент. Боевой дух шеварийского воинства пал, и пораженные способностями противника да количеством своих потерь вампиры один за другим принялись ретироваться, а, говоря простым языком, позорно бежали с поля боя. Те же, кто еще на что-то надеялся, кое-как умудрялись держать строй и отбивать атаки без устали орудующего мечами Фламмера. Заметив это, противника Дарка поспешили поскорее закончить бой и побыстрее присоединиться то ли к обороняющимся, то ли к бегущим. Ради этого они решились на то, чего Дарк уже ожидал. Одновременно нанеся моррону удары, которые тот успешно отразил, вампиры не начали следующую атаку, а, отбросив оружие, кинулись на Аламеза, чтобы прижать его к стене собственными телами и банально, совсем неблагородно, загрызть. Как ни странно, но Дарк им вовсе не препятствовал на первом этапе реализации замысла. Он позволил кровососам схватить себя за руки и навалиться на грудь тяжелыми, давящими на ребра кирасами. И только когда шеварийские вампиры стряхнули с голов шлемы и уже собирались впиться клыками жертве в ключицы, и началось самое интересное и неожиданное.

Внезапно оба кровопийцы почувствовали то, что было надежно скрыто чарами их же собственного клана. Они ощутили истинный запах крови моррона, бывшей для них самым страшным ядом, и, на краткий миг преисполнившись страхом, инстинктивно ослабили хватку да отпрянули назад. Именно этого момента Аламез и ждал (на то, что кровопийцы отравятся его кровью, к сожалению, не приходилось рассчитывать). Резким ударом плеча в грудь Дарк сбил с ног находившегося справа вампира и, пока тот поднимался, успел все еще зажатым в правой руке мечом порезать локоть левого. Получивший незначительную царапину противник тут же забился в конвульсиях, чем ввел в замешательство напарника и дал Аламезу возможность пометить царапиной и его. На этом, собственно говоря, бой был и закончен. Дарку оставалось лишь подобрать выроненную котомку и, перешагнув через катавшихся в агонии у него под ногами вампиров, неспешном шагом отправиться туда, где окровавленное, грозно сопевшее чудовище пронзало мечами последних врагов.

В конце схватки Анри уже весьма отдаленно напоминал человека и очень походил на диковинного зверя красного цвета, у которого некоторые кости, да и внутренности были не сокрыты под мышцами и кожей, а располагались поверх них, причем в весьма неподобающих местах. В какой-то степени это зрелище ужасало, в какой-то – вызывало смех, но Аламез был далек и от того, и от другого. Он просто стоял и смотрел на финал скоротечной битвы и при этом следил вовсе не за тем, какими виртуозными приемами Фламмер умерщвляет, а за тем, как умопомрачительно быстро затягиваются на теле грозного усача раны. В каком-то смысле это зрелище было для Дарка новым, ведь он никогда не наблюдал в бою за собратом, слышащим Зов, и не видел со стороны, на что избранник-моррон способен. Когда же слетела с плеч голова последнего вампира, тело Фламмера уже почти вернуло себе человеческий облик: торчащие наружу обломки костей скрылись под кожей, большинство ужасающих ран затянулись, а от некоторых даже не осталось шрамов.

– Ну что, дружище, кровавая жатва закончена? – спросил Аламез, когда Анри выпустил из рук мечи и оттер окровавленной ладонью мокрый от пота и крови лоб.

Фламмер не ответил, а лишь повернулся к Дарку лицом, отчего у Аламеза тут же перехватило дух. Он увидел в глазах старого друга совсем не тот взгляд, к которому привык. Это был взор палача, холодного, бесстрастного палача, у которого, будто у мясника или у охотника, не возникает абсолютно никаких чувств при разделке свиных туш или сдирании кроличьих шкурок. К счастью, этот взгляд был недолог. Фламмер на секунду опустил веки, а когда вновь поднял их, то уже посмотрел на друга «своими» глазами.

– А я-то, старый дурак, думал, у тебя соображалки хватит в резню не встревать, – с усмешкой и в то же время с укором произнес Анри, подбирая мечи и протирая их лезвия об одежды убитых. – Ты ж Зов сам слышал, должен же был понять…

– Правильно думал! – возразил Дарк. – Встревать-то я не встревал, но вот у троицы пиявок шеварийских вопросы ко мне возникли, пришлось ответ держать…

Наконец-то свершилось то, о чем оба моррона давно мечтали. Они одновременно пошли друг другу навстречу, а сойдясь, тут же обнялись.

– Я знал, что за мной придешь, – рассмеялся Анри, прослезившись. – Ну, конечно, не только за мной… но все одно приятно!

– Честно скажу, не только… Мартин, да и… – попытался Аламез ввести собрата в курс незавидных дел.

– О том знаю, – ответил Фламмер, отстранившись от друга. – О том мне уже Коллективный Разум поведал. И задача моя как раз в том и состоит, чтобы хотя бы половину наших братьев из подземелья дворца герцога Мартел живьем вытащить. Думаю, тебя уговаривать помогать мне не стоит, ты ведь тоже ради этого сюда через все подземелье махаканское притопал…

– Да, – кивнул Дарк, но затем счел необходимым уточнить: – Но путь от Верлежа до Удбиша исключительно ради тебя проделал!

– Знаю, – кивнул в ответ Фламмер, вдруг ставший необычайно серьезным и даже печальным. – Послушай, должен тебя об одной вещи не очень хорошей предупредить. Нам встречу с тобой праздновать некогда. Зов Коллективного Разума внутри цитадели Мартел очень слаб, и нам следует торопиться…

– Сколько осталось времени? – спросил Аламез, прекрасно понимая, как тяжело им будет спасти из темницы морронов, если Анри лишится данных ему способностей.

– Точно не знаю, – покачал головою усач, – но думаю, не более пары часов. Если не успеем…

– Можешь не продолжать, и так ясно, что туго придется, – ответил Дарк, уже развернувшись исделав пару шагов в сторону дома, крыльцо которого, да и единственный зал весьма напоминали разделочную скотобойни. – Кстати, ты куда Ринву подевал? Надеюсь, не прибил девицу под горячую руку?

– Какую еще девицу? – так искренне удивился Анри, что Дарк ни на долю секунды не усомнился в правдивости его слов.

– Да ту, что к тебе побежала, еще когда ты внутри дома бился… – попытался объяснить Аламез, но понял, что это бесполезно. Видимо, разведчики неосмотрительно приблизились к Анри в очень неудачный момент схватки, когда тот не различал, где враг, а где друг; кто человек, а кто вампир.

– Хотя нет, постой! – обнадежил Дарка Фламмер. – Помнится, кто-то в телепорт за спиной у меня прошмыгнул. Я остановить хотел, да не успел… уж больно тогда жаркий момент был…

– Ладно, – отмахнулся Аламез, – попусту гадать не будем! Коль выжила девица, так сама объявится! Только должен тебя предупредить…

– Что, боишься, уведу ретиву кобыленку из стойла? – рассмеялся Фламмер, покрутив уже сам собой отчистившийся от крови ус.

– Нет, о другом! – также со смешком ответил Дарк. – Хоть кобылка она и знатная, но в душе упрямая ослица, к тому же языкаста не в меру…

– Уже потерял интерес к верховой прогулке, – с сожалением изрек Анри, видимо, истосковавшийся по женскому обществу.

– А еще она из герканской разведки, – окончательно «убил» в собрате мужчину Дарк. – И еще имеет приказ убить меня по окончании дела.

– Спасибо, утешил! – быстро нашел «ложку меда в бочке с дегтем» Анри. – Коль по случаю на тот свет девку и отправил, печалиться не о чем!

За разговором, тем более дружеским, время летит незаметно. Морроны завели беседу на площади, а закончили ее, уже стоя перед багровым свечением все еще действующего телепорта. Сказав последнее слово, Анри Фламмер решительно сделал шаг вперед и мгновенно исчез. Его примеру тут же последовал Дарк Аламез.

(обратно)

Глава 13 Путь ко дворцу

Трофеи далеко не всегда охотно служат новым хозяевам: кони брыкаются, пытаясь скинуть с себя чужака; оружие не слушается руки; добытое с боем платье рвется в самое неподходящее время и в самых пикантных местах; ну а монеты из срезанного с пояса трупа кошелька как будто специально притягивают к себе негодяев и стремятся если не укоротить жизнь нового обладателя, то, по крайней мере, навлечь на его голову множество неприятностей.

Эта странная, не объяснимая логикой закономерность распространилась также на вампирский телепорт, который морроны были вынуждены использовать, чтобы перенестись к дворцу герцога Мартел. Бездушное устройство как будто почувствовало, что им вероломно воспользовались заклятые враги его создателей, и мстило им, как могло, в меру своих скромных сил. Воспрепятствовать перемещению двоих чужаков из исходной точки в заданную оно не сумело, но сделало все возможное, чтобы сам процесс телепортации запомнился морронам надолго.

Дарк не знал, что чувствовал летевший впереди сквозь багровый туман старший друг, чья могучая спина время от времени появлялась вдалеке, но его собственные ощущения откровенно сводили с ума, как бесят муравьи, умудрившиеся заползти в штаны. Мгновенно ставшая сухой и горячей кожа рук и лица постоянно зудела, моля, чтоб хозяин расчесал ее в кровь. Едкий, слегка солоноватый туман, попадавший во время полета в рот, нос и в глаза, не только затруднял дыхание да слепил, но и выбивал жидкость изо всех мест, каких только мог. На миг Аламезу даже показалось, что каким-то чудесным образом он вдруг впал в детство, вернулся в ту беззаботную пору, когда слезы ручьями лили из глаз, слюни капали изо рта, а из носа текло не только во время простуды. Но более этого досаждали морронам непрерывное мельтешение перед глазами различных, переливающихся всеми оттенками красного цвета форм, очертаний и непонятных предметов да не прекращающаяся ни на миг мелкая тряска. От первой неприятности у Дарка жутко разболелась голова, а от второй возникли противные, ноющие позывы тошноты, не реализованные лишь потому, что желудок моррона был пуст уже, страшно даже подумать, сколько дней.

Портал явно мстил непрошеным гостям, но, к счастью, отказать им в перемещении не мог, да и убить тоже оказался не в состоянии. Когда же мучительное путешествие подошло к концу, мстительное и нерадушное вампирское изобретение как будто «выплюнуло» самозванцев из своих недр и постаралось сделать так, что первые мгновения вне него наполнились болью.

Единственное, что увидел Дарк, как только свечение вокруг него внезапно померкло, была какая-то картина. Красочное полотно неизвестного мастера приближалось к нему с умопомрачительной скоростью. На самом деле все происходило с точностью до наоборот. Это вылетевший из телепорта Аламез стремительно несся к живописному натюрморту и, конечно же, к стене, на которой произведение искусства висело. Осознать этот удручающий факт у моррона просто-напросто не оставалось времени, но зато инстинкты не подвели. Всего за миг до сопряженного с жутким грохотом и довольно болезненного столкновения Дарк вытянул вперед не только руки, но и согнутые в коленях ноги, что значительно смягчило первый удар.

После встречи с «прекрасным» едва не сломавшего себе руки в локтях Аламеза тут же отбросило назад и, перевернув вверх тормашками в воздухе, повлекло вниз. Приземление прошло неудачно и поэтому болезненно, хоть высота падения не превышала двух метров. Кое-как успевший сгруппироваться и выгнуть спину моррон ударился нижней частью позвоночника о табурет и так сильно зашиб поясницу, что более минуты не мог встать и, скрежеща зубами от боли, бессильно барахтался на полу среди обломков, в то время как его товарищ был вынужден с ходу вступить в бой.

По нелепой случайности, а может, и со злым умыслом, телепорт перенес их в очень неожиданное и далеко не безопасное место. Они очутились в богато обставленных, просторных апартаментах то ли чересчур женственного придворного щеголя, то ли безвкусной, но очень богатой и страждущей мужского признания дамы. Аламез еще легко отделался, поневоле соприкоснувшись с искусством, а вот Фламмеру повезло куда меньше. Анри выпал из портала прямо на шестиспальную кровать, где четверо изрядно упившихся кровью вампиров занимались любовными утехами. Трое порядком раздосадованных обнаженных кавалеров мгновенно набросились на этого наглого чужака и чуть не свершили с ним то, что за миг до его появления делали с тучной дамой, явно хозяйкой этой великосветской обители разврата. К счастью, товарищ Дарка обладал достаточной силой, чтоб мгновенно избавиться от захватов их сильных рук и раскидать троицу прелюбодеев, словно котят.

Разлетевшись по окрестностям кровати, вампиры и не думали ретироваться, а, мгновенно оправившись и от потрясения, и от ударов об пол, тут же взялись за оружие. Поднявшись на ноги резким прыжком, Анри едва успел выхватить из ножен мечи и парировать сразу три почти одновременных укола тонких и легких парадных клинков, нацеленных ему в низ живота, а, если точнее, то чуть ниже уровня поясницы. На самом деле кровососы вряд ли желали таким образом отомстить внезапно появившемуся в спальне моррону за испорченную утеху. Просто Фламмер стоял на кровати, а они вокруг нее, так что точка «мужского достоинства» оказалась самой доступной мишенью.

На миг скрестив мечи для отражения первой атаки, Анри тут же развел их в сторону и защитил бока от двух, идущих с разных сторон, рубящих ударов. Третий вампир, собиравший повторить попытку укола врага в то же самое пикантное место, поплатился за свою неоригинальность. Его нижняя челюсть издала чудовищный хруст, когда в нее врезался носок сапога взбешенного такой дерзостью моррона. Выронивший оружие вампир не успел даже вскрикнуть. Сила удара откинула его щуплое тельце к противоположной стене, а столкновение затылка с каменной твердью незамедлительно лишило сознания.

Оставшись без товарища, шеварийцы (судя по разбросанным по полу дорогим костюмам, из числа не стесненной в средствах знати) повели себя осторожней и более думали о защите, нежели о нападении. Они начали медленно, с боем, отступать к двери, возле которой висел колокольчик для вызова прислуги. Наблюдавший за схваткой со стороны Дарк раскусил их замысел, но не мог ничего поделать. Его тело до сих пор терзала жуткая боль, ноги не шевелились, руки не слушались, а с плотно сжатых губ все равно не смогло бы слететь ничего, кроме криков да жалобных стонов, от которых он пока через силу воздерживался.

Замысел кровопийц почти удался. Рука одного из них чуть не ухватилась за веревочку колокольчика, но тут в вызове многочисленной челяди отпала необходимость. Довольно неплохо орудовавший мечами тандем внезапно получил существенное подкрепление, и чаша весов склонилась в их сторону. С начала потасовки трусливо прятавшаяся под одеялом да за подушками толстушка вдруг преисполнилась отвагой и, выбравшись из-под своего ненадежного укрытия, решительно атаковала стоявшего в ногах кровати Фламмера со спины. Как минимум шесть с половиной пудов интенсивно трясущей жировыми складками плоти внезапно запрыгнули Анри на спину и принялись активно ерзать взад-вперед, пытаясь заставить его тело потерять равновесие и повалиться лицом на пол. Моррон боролся до последнего, стараясь устоять на ногах, и попутно, практически вслепую отражал заметно участившиеся атаки. Кроме того, что любвеобильная толстушка сидела на Фламмере верхом, крепко обхватив его торс ногами, она еще и умело действовала обеими руками: левой вцепилась в горло Анри, а когтями правой пыталась содрать кожу с его лица.

Почувствовав, что не сможет выдержать долее пары секунд настойчивых «приставаний» толстушки, моррон решил не сопротивляться и упасть сам. Улучив подходящий момент между брыканиями «наездницы», Анри повалился на спину и плотно прижал назойливую даму к кровати. Пара сильных ударов затылком в лицо лишили пышную красавицу сознания и тут же заставили ее конечности разжаться. Вампиры мгновенно атаковали развалившегося на их возлюбленной и не спешившего с нее сползать противника, но решивший устроить себе небольшую передышку и чуток поваляться на «мягком» Анри играючи отразил их довольно примитивные атаки. Он парировал удары когда мечами, а когда и ногами, благо, что кожа на его сапогах была толстой и ее не смогли бы прорубить тонкие парадные мечи.

В вызове прислуги вновь появился смысл, и вампиры быстро отступили к двери. Но только они не учли, что к тому времени второй незваный гость уже успел прийти в себя и что хоть к кровати он не приближался, но в схватке все равно участвовал, поскольку держал одного из них на прицеле. Едва рука первым приблизившегося к двери шеварийца потянулась к веревочке, как ему в спину вонзился отравленный дротик. Отправить в полет второй смертельный снаряд Аламез не успел. Товарищ убитого им врага был уже проткнут насквозь и пригвожден к дверному косяку метко брошенным мечом. В пылу сражения Фламмер не догадался, что противники могут вызвать прислугу, однако, немного полежав и чуть-чуть отдохнув, быстро разгадал их помыслы и облегчил Дарку работу.

– Ну, слава Небесам, свершилось! – усмехнулся Анри, медленно поднимаясь с зыбкого, крайне неустойчивого, да еще и постанывающего «лежбища». – А я уж грешным делом подумал, ты так себе копчик расшиб, что одному управляться придется!

– С «красавицей» что делать будем? – спросил Аламез, искренне полагая, что это сложный вопрос. – Она хоть и враг, но…

– Вот и все! Стоило ли волноваться по пустякам?! – проворчал Анри, едва поднявшись, тут же взявшись за меч и без всяких зазрений отрубив бессознательной толстушке голову. – Враг, он и есть враг, кровосос, он и есть кровосос… нечего церемониться! Тем людям, чьей кровью она упивалась, без разницы, какого их убийца пола!

– Где мы? Как получилось, что здесь оказались? – несогласный с таким упрощенным подходом Аламез не собирался спорить и перевел тему разговора, тем более что дело уже было сделано. Он был далеко не в восторге от столь хладнокровного умерщвления хоть вампира, но все-таки женщины, однако сделанного не изменить. – Не думаю, что все кровососы в сборном лагере появились из этой спальни… Дама, чувствуется, любвеобильной была, но…

– Нет, конечно же, не отсюда, – рассмеялся Анри, подойдя к двери и выдернув резким рывком из пригвожденного к косяку трупа меч. – Это я мысленно место перемещения изменил на менее опасное… Укромнее и тише пристанища, к сожалению, поблизости не нашлось. Поверь, четверо опившихся кровью похотливых пиявок не столь уж и большая угроза, как, например, вот это…

Приблизившийся к окну Фламмер взялся рукой за штору и собирался ее отдернуть, но Дарк жестом попросил его подождать. Перед тем как взглянуть на одну из улиц или площадей внутри вражеской цитадели, Аламез собирался задать вопрос, важный, но не настолько, чтобы о нем потом случайно не позабыть.

– Что значит «место перемещения изменил»? С каких это пор ты способен вампирскими телепортами управлять? – спросил Дарк, ползая по полу и пытаясь собрать вывалившиеся при падении из котомки дротики. – Что-то я не припомню, чтобы я на такое способен был, когда Зов слышал…

– В твоем вопросе уже имеется ответ, – усмехнулся Фламмер, не торопясь убирать руки от шторы. Вместо того чтобы открыть ее, он принялся вытирать о ее толстую, добротную материю перепачканные вампирской кровью мечи. – Я не могу, а Коллективный Разум может, хоть и не с очень давних пор…

– Поясни! – не унимался Дарк, явно недовольный столько расплывчатым ответом.

– Ох, зануда ты, зануда дотошная… – проворчал Анри и обреченно вздохнул, почувствовав, что, пока не объяснит хотя бы вкратце, товарищ от него не отвяжется. – Коллективный Разум нас создал, но о нем самом ни мы с тобой, ни умник наш Гентар толком ничего не знаем. Нам неизвестно, на что Разум способен, а уж врагам и подавно… И вообще вся эта война…

– Ну, что замолчал?! Продолжай! – подтолкнул Дарк явно не решающегося открыто озвучить свое мнение товарища.

– Война не должна была начаться! Не должны мы были к клану Мартел лезть, да и им что от нас, что от Великого Горна подальше держаться стоило бы… – поразил Дарка Фламмер. – Ни они к войне с нами готовы не были, ни мы против них выступить не имели сил, но и те и другие затеяли склоку…

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что, представь! Вот встретились в тумане иль во тьме кромешной два отряда враждующих королевств да и давай друг в дружку стрелы да болты наугад пускать, ни численности противника, ни состава не зная! – привел пример Анри, а затем подытожил: – Не готовы мы были к войне! Как выходит, слишком мало о врагах наших знали, да и они о том, на что Коллективный Разум способен, не ведали…

– Так коль ты таким просвещенным стал, может, поделишься? – предложил Аламез, почти не надеясь, что получит ответ.

– Времени щас мало… некогда рассусоливать, но кое-что все ж скажу, без этого никак! – приятно удивил Дарка Фламмер. – Клан Мартел заманил более десятка морронов в западню и стал изучать их, вот в этом-то и была их ошибка! Шеварийские пиявки думали, что исследуют нас, но связь была двухсторонней. Коллективный Разум через мозги пленников, в том числе и мои, изучал наших тюремщиков. Мартел не знали, что наш создатель на это способен, а мы, в свою очередь, не ведали, кем на самом деле является наш враг. Гентар всегда говорил… – Фламмер печально улыбнулся. Мысль о том, что его старый друг, Мартин, находится в плену, не давала ему покоя. – «…Мы боремся против шеварийского клана вампиров, которые сохранили и преумножили знания древнего, когда-то могущественного, но вымершего народа…» Эх, знал бы, некромантушка, как он ошибался! Верхушка клана Мартел, или, как себя они называют, «ястребиные когти», – и есть древний народ, точнее, одна из его частей! Клан Мартел – всего лишь ширма, фикция! Герцог Мартел и ему подобные всего лишь прячутся среди созданных ими вампиров, хотя на самом деле они существа более могущественные…

– Я это знаю, – неожиданно заявил Аламез и тут же объяснил: – Марк оказался одним из них! Но только непонятно, зачем им понадобилось такие огороды городить…

– Власть! – кратко и четко ответил Анри. – Существует всего два закона власти, не знавшие или пренебрегавшие ими тираны уже давно канули в Лету, а их империи пали!

– «Власть никогда не должна быть явной!», ты этот, что ль, закон имеешь в виду?! – спросил Аламез, уверенный, что собеседник кивнет, но получивший в ответ лишь мотание головой.

– Это не закон, а профанация! Отговорка для глупцов, не привыкших думать и охотно воспринимающих упрощенные формулировки на веру! – презрительно хмыкнул Анри. – Первый закон не сформулирован четко, но смысл его в том, что никто, ни простолюдины, ни дворяне, ни вельможи, ни даже ближайшее окружение монарха не должны знать, кто на самом деле их король: какой силой обладает, как мыслит, как действует, откуда черпает знания и что может! Коллективный Разум только недавно узнал, кто такие «ястребиные когти» и на что способны, а ведь многие, очень многие старые члены клана Мартел даже не догадываются, кто на самом деле их правитель и те, кого герцог называет роднею. Большинство шеварийских вампиров до сих пор уверены, что неполная сотня носителей эмблемы «ястребиного когтя» многочисленные сыны и внуки любвеобильного и плодовитого герцога, хоть на самом деле это не так! Они могут пить кровь, но с таким же успехом могут черпать жизненные силы из любой живой плоти, да и неживой материи тоже… Они обладают всеми способностями шеварийских вампиров, но на самом деле вампирам доступна лишь жалкая толика возможностей «ястребиных когтей».

– С этим понятно, я на деле видел, на что «когти» способны, – заверил товарища Аламез. – Что за второй закон?

– Власть должна строиться пирамидой, – ответил без запинки Анри. – Все это знают, но на практике лишь немногим монархам удалось набрать достаточное количество «камушков» для всех ее уровней. Бедой многих великих королей стало то, что вокруг них внезапно образовывалась пустота! Не было у них достаточного количества подручных, которым они могли бы доверять. Таких слуг, на которых можно было бы всецело положиться и которым можно было бы без сомнений «отщипнуть» немножечко власти. «Ястребиные когти» успешно справились и с этой напастью! Для того чтобы управлять целым городом или двумя-тремя городами, горстке могущественных существ не нужно было бы создавать целый вампирский клан, а вот для того, чтобы встать во главе целого Королевства, подручных понадобилось много, вот они и наплодили вампиров, верных слуг, даже не подозревающих, кому они на самом деле служат. Пирамида Власти была продумана герцогом Теофором Мартел практически безупречно! На вершине, естественно, стоял он; второе опорное звено образовали его приближенные из числа наиболее выдающихся сородичей, такие как граф Норвес, твой бывший дружок Марк и иные, чьи имена мне неизвестны; третье – рядовые «когти»…

– И так далее, и так далее! Чем меньше кровь пьешь да служишь, тем меньше чин… – перебил товарища Аламез, поскольку дальнейшее перечисление было бессмысленным. – Только вот непонятно, что же они теперь от повязанных с ними узами крови вампиров избавляются? Что, неужто в эксперименте мартеловском что-то не так пошло?

– Вот именно, в эксперименте! – выделил главное слово Анри. – Амбиции герцога велики и такими впредь останутся! Ему мало править Шеварией, он хочет всего, но разумен настолько, что готов ждать и идти по извилистой тропе проб и ошибок! Клан пытался расширить границы своих владений, замахнулся на подземелье Махаканское и ближайшие королевства, но силенок не рассчитал! Не думали «когти», что им выжившие гномы да Сыны Великого Горна столь ощутимое сопротивление окажут! Недооценили они нас, да и с герканской армией просчитались… Что ж, бывает! У ученых мужей тоже не сразу все получается. Порой переборщит заморыш-очкарик с зельем каким, пропорции не учтет, и весь дом на воздух взлетает, но это отнюдь не значит, что закопченный исследователь откажется от продолжения эксперимента. Он продолжит труды, как только восстановит лабораторию, и впредь будет осторожней! То же, что сейчас происходит, что мы сейчас наблюдаем, не что иное, как попытка, причем довольно удачная, избежать взрыва в лаборатории… Герцог Мартел понял, что просчитался, а быть может, и сподвижники его убедили, вот и предпринимает срочно меры для спасения добра, чтоб, значит, урон от войны проигранной минимален был и чтоб враги победившие как можно больше ослабли… Жертвуя шеварийским королевством, чья армия до последнего биться будет, и вампирским молодняком, он спасает казну, знания, надеется успеть вывезти ценное оборудование. А также сохраняет жизни всем «ястребиным когтям» и ценным вампирам, тем, кто прослужил клану Мартел не одну сотню лет. Да что болтать, ты сам погляди! – закончив говорить, Фламер наконец-то свершил то, что давно хотел, отдернул массивную штору и позволил собрату полюбоваться на захватывающее дух масштабное зрелище. – Вон, глянь, в центр чего мы перенестись должны были, если б я место посадки поспешно не изменил! Вон сколько их, и все преспокойненько неспешно драпают! Для них война уже окончена, хоть самая кровопролитная битва, в коей Шевария должна быть окончательно разгромлена, еще впереди!

Глазам морронов предстали огромная, отменно освещенная площадь и величественный дворец, утопающий в зелени парка; маленькое прекрасное чудо среди унылых и серых скал. Однако внимание Аламеза всецело приковала вовсе не красота открывшегося взору подземного ландшафта и утонченная изысканность фасада герцогского дворца, а то, что происходило на площади; на главной площади подземной цитадели клана Мартел. Примерно две – две с половиной сотни вампиров неспешно собирались в дорогу, причем лишь треть из них, если не менее, были облачены в доспехи, на остальных же были надеты либо дорожные костюмы, либо обычные повседневные платья. По количеству карет да телег, выстроившихся в идеальные линии, наподобие верениц караванов, да по множеству тюков, мешков и окованных железом сундуков сразу было понятно, что эти вампиры собирались вовсе не на войну. Предстоящее им путешествие должно было стать чем-то вроде отступления беженцев, с той лишь разницей, что лишившиеся крова и наспех собравшиеся в дорогу бедолаги бредут в глубь страны; в земли, пока еще не захваченные кровожадными врагами, а шеварийские вампиры провели сборы неспешно, да и переселиться собирались в разные части огромного света. О том, что старшие шеварийские вампиры и двухсот-трехсотлетние середнячки вознамерились рассредоточиться на время по всем королевствам мира, свидетельствовали прежде всего надписи на огромных полотнах, развешенных над уже действующими и пока еще не светящимися телепортами. Те, кто последующие несколько лет должен был пить кровь из виверийского, филанийского, намбусийского и альтрусского народов, пока еще ждали своей очереди. Двигались же лишь те караваны, что отправлялись на родину Дарка, в северные имперские земли, да на далекие карвеопольские острова, населенные дикими племенами эфиолов. Особое внимание Аламеза привлекли еще три находившихся вдали телепорта, в которые заезжали вовсе не груженные поклажей кареты, а конные отряды закованных в тяжелые доспехи рыцарей и одетых в обычные платья вампиров. «Геркания, южные провинции», «Геркания, центр», «Геркания, северо-запад» гласили тусклые темно-коричневые надписи над этими порталами.

– Последний привет победителям! Красивый жест возмездия! – со вздохом произнес Анри, заметив, в какую сторону Аламез смотрит. – Эти мстители-головорезы огнем и мечом пройдутся по герканской земле, посеют ужас и страх, а затем, наворовав, награбив, семена свои побросав да кровью упившись, скроются в землях соседних королевств, если, конечно, до этого времени головы не сложат! Вот видишь, насколько мудр правитель клана Мартел! Явное поражение обращает себе во благо. Он не заставляет своих приспешников биться до последнего и складывать головы под мечами врагов, защищая Удбиш да свой дворец. Шеварийская армия и пополнивший ее вампирский молодняк – всего лишь арьергард, прикрывающий хорошо организованный отход, а не поспешное бегство клана.

– Ну, да, – кивнул Аламез, согласный с товарищем. – Отсидятся кровососушки по разным землям годков эдак двадцать-тридцать, подождут, пока все уляжется да утихнет, а их мудрый правитель вновь вместе созовет, когда найдется новый марионетка-король и когда наступит пора возводить новую цитадель…

– Ты, главное, заметь, они довольно большими группками бегут, а знаешь для чего это нужно? Почему не поодиночке драпают, хоть так скрыться намного удобней, – лукаво посмотрел на Дарка Фламмер, явно знавший ответ на эту, в общем-то, несложную загадку.

– Беглецам-одиночкам труднее будет на месте новом обжиться, их мгновенно другие вампирские кланы под себя подомнут, да и дух в мелких общинах гораздо быстрее падает, чем в одном большом поселении, – ни секунды не раздумывая, ответил Дарк, разочаровав и огорчив столь быстрым правильным ответом Анри, который явно хотел, чтобы собрат поломал голову. – Ты мне лучше другое скажи, что мы со всем этим делать будем? – кивнул Дарк в сторону сборища на площади. – У меня всего лишь три вопроса. Первое – как планам кровососьим помешать? Второе – как через эту толпу ко дворцу пробраться? И третье – а мы случаем не опоздали? Герцога-то, поди, уже в покоях своих и нет, да и окружение его ближайшее уже, скорее всего, тоже бежало. А раз так, то и шанс велик, что и узников они всех уже давно на Небеса отправили. Мы случаем не опоздали?

– Нет, по третьему вопросу однозначное «нет»! – уверенно мотнул головой Анри, развеяв тем самым большой страх Аламеза. – Некромантушка наш, старина Огарон, да и остальные собратья слишком ценные трофеи, чтоб от них избавляться! Их даже обычным ученым-вампирам не дали исследовать, «когти» их вблизи от себя все время держали. Они им как для экспериментов нужны, так и для того, чтобы с Советом Легиона торговаться сподручней было…

– Тогда их, скорее всего, уже в безопасное место увезли… подальше от войны и от нас с тобою, – высказал свое опасение Дарк, и, судя по реакции, собеседника, попал в точку.

– Этого я тоже боюсь, – тяжко вздохнул Фламмер, – но мы всяко должны внутрь дворца попасть и проверить! Если уже опоздали, то хоть выяснить попытаемся, куда их вывезли… в какой части света спрятать собираются.

– Согласен, – кивнул Аламез, внимательно всматриваясь в окна дворца, все до единого темные. То ли герцог и его двор уже покинули подземную резиденцию, то ли окна во всех помещениях были просто завешены шторами. – Что по остальным вопросам? Какие твои предложения?

– Что бегства вампиров касается, то ему мы никак помешать не сможем, да и не к спеху. Сначала главное дело сделаем, а уж затем охоту за «шеварийской кровью» начнем! Мелкие группки врагов разыскать труднее будет, но зато перебить проще. Если весь Легион за дело возьмется, то за пару годков управимся! А пока пущай пиявки чуток поживут… – нехотя отсрочил приговор Анри. – У нас с тобой дело поважнее есть, да и вдвоем с десятой долей такого полчища не справиться… Ты приглядись к ним повнимательней, средь них новичков нет! Вишь, как я долго с четверкой кровопийц провозился… – кивнул Анри на медленно истекающие кровью труппы врагов, – а тут их вон сколько!

– Ну а как через площадь-то пройдем и до ограды дворца доберемся? – повторил потерявший терпение Аламез самый актуальный на данный момент вопрос. – Ты телепорт, что ль, какой иль ход тайный во дворец знаешь, так что не сознаешься, почему по нему не ведешь?

– Нет никакого телепорта, – протяжно шмыгнул носом явно раздосадованный этим прискорбным фактом Анри, – да и телепортеры мелкие в жилище герцога не переносят… я уже пробовал. Остается только одно, через площадь идти, ножками топать!

– Самоубийство, верное самоубийство для меня… – ни секунды не колеблясь, заявил Дарк и отошел от окна к кровати, – …и провал задания для тебя! Нашу кровь вампиры сразу учуют… Сквозь такое скопище бывалых пиявок нам ни за что не пробраться…

– Во-первых, – с важным видом принялся загибать пальцы Анри, не столь пессимистично настроенный, – вампиров с каждой минутой все меньше и меньше на площади становится, а значит, шансы наши тайно пробраться растут!

– Твой второй аргумент должен прозвучать не столь смехотворно, – печально усмехнулся Аламез, прекрасно понимавший, что нос любого вампира возрастом более ста пятидесяти – двухсот лет почует кровь моррона за полмили, не то что в паре шагов.

– А во-вторых, ты болван, откровенный болван, не видящий явных вещей! – разозлился Анри и ткнул пальцем сначала на залитый вампирской кровью пол, а затем на кровать с белоснежными простынями, разукрашенными темно-красными и багровыми разводами. – Вот он, наш пропуск во дворец! Раздевайся, давай, да с шеи до пят кровью этих поганцев обмажься! Как думаешь, чем после этого от тя тащить будет?! Только гляди, морду да руки не замарай!

Фактически отдав приказ, а, не выдвинув предложение, Фламмер первым же приступил к его исполнению. Сняв штаны и мгновенно избавившись от сапог, Анри шлепнулся на пол рядом с одним из мертвецов, и принялся усердно обмазывать сначала ноги, а затем и остальные части тела вампирской кровью.

«А ведь он прав! Я действительно болван, и как сам не догадался?! – с горечью и в то же время с радостью подумал Аламез, стаскивая с себя куртку и размазывая по рукам еще теплую кровь обезглавленной толстушки. – Запах крови на коже всяко сильнее запаха крови, текущей по венам! Он забьет его, заглушит, жаль только, что ненадолго, но получаса нам должно хватить!»

* * *

План Фламмера сработал, хотя нельзя сказать, что абсолютно во всем. Покинув особняк знатного шеварийского вельможи (явно принадлежавшего к братству «ястребиного когтя» и столь родовитого, что его дом располагался прямо напротив дворца) переодевшиеся вампирами морроны не стали центром всеобщего внимания, но без небольших инцидентов все же не обошлось. Прежде всего, Анри ошибся в том, что за те полчаса, что они тщательно обмазывались вампирской кровью, переодевались, а затем плутали по извилистым коридорам в поисках выхода, число вампиров на площади ничуть не поубавилось, а, как показалось, наоборот, даже возросло. Одни беглецы отправлялись в долгое странствие на поверхность земли, но на смену им из других телепортов и мелких телепортеров прибывали новые вампиры, видимо, обитавшие в иных, удаленных от цитадели пещерах. Возможно, через пару-тройку часов главная площадь все же оказалась бы совершенно пустой и безопасной, но ждать столько времени морроны не могли. Во-первых, возможности Коллективного Разума в логове врага были весьма ограничены, и Фламмер мог в любой миг перестать слышать Зов. Во-вторых же, судьба пленников и так была неизвестна, счет велся не на дни и даже не на часы, а на жалкие минуты. Чем дольше бы ждали друзья подходящего случая, тем выше была вероятность обнаружить лишь пустые камеры и клетки.

Первый неприятный момент возник сразу же на пороге дома, как только морроны его переступили. Как оказалось, хозяин дома уже покинул свое жилище, ну а вампиры, развратничавшие наверху, скорее всего, являлись его приближенными вассалами, решившими чуток задержаться и «пошалить» напоследок на барской постели. И все бы ничего, да только любители потешить свое самолюбие пачканьем господских простыней выставили из дома собственную прислугу, которая, естественно, тоже времени даром не теряла и расселась прямо на крыльце вокруг небольшого бочонка с кровью. Внезапное появление из парадной двери парочки чужаков, да еще одетых в весьма приметные одежды их господ, конечно же, не могло не возмутить уже изрядно поднабравшуюся низкородную челядь.

Положение спасла лишь отменная реакция Анри. Не дожидаясь, пока кто-нибудь из троих молодых кровососов закричит и привлечет крайне нежелательное внимание к их замаскированным персонам, Фламмер схватил парочку обомлевших слуг за шкирку и, нарочито громко возмущаясь по поводу оставленного внутри дома сундука, грубо поволок обоих в холл. Дарку оставалось только последовать примеру партнера и, ухватившись за нос третьего заморыша, как можно быстрее убрать его с крыльца. Номер удался, никто из находившихся рядом вампиров не обратил внимания на непродолжительную сцену между лжегосподами и их нерадивыми слугами из числа непутевого молодняка. Лицедейство удалось, во-первых, потому, что подобное в эти суматошные дни происходило на каждом шагу, слуги вечно что-то путали да забывали; а во-вторых, из-за того, что, как оказалось, Анри Фламмер отлично изъяснялся на шеварийском и знал такие заковыристые выражения, которые на любой иной язык даже описательно было бы затруднительно перевести.

Жалкая попытка пьяной прислуги вырваться и оказать сопротивление была жестко пресечена на корню. Стоило лишь бедолагам в руках Фламмера легонько дернуться, как воин хладнокровно свернул им шеи. Третьего прислужника Дарк придушил, как только отволок его за прикрытую дверь. Вернее было бы, конечно, отравить пыхтевшего ртом парня, но Аламезу не захотелось возиться, доставая из ножен меч, да и зрелище предсмертной агонии вампира, отравленного ядом «му», было не из числа приятных. К тому же крики бьющегося в конвульсиях умирающего могли услышать весьма многочисленные прохожие.

Потратив на все про все чуть более минуты, морроны продолжили опасное путешествие, преподнесшее им неприятный сюрприз в самом начале. Выйдя из дома, диверсанты тут же погрузились в толпу завершавших последние приготовления к отбытию врагов. Они двигались осторожно и поэтому не очень быстро, стараясь случайно не толкнуть кого-либо плечом или не наступить на ногу. Фламмеру везло, как будто само Провидение расчищало перед ним путь, а вот изрядно отставшему Дарку пришлось с трудом пробираться между снующими вампирами, каретами да горами из поставленных друг на друга сундуков и приставленных к ним мешков. До ворот дворца было, в общем-то, недалеко, ширина площади не превышала трехсот шагов, но вот только на то, чтобы преодолеть первую треть пути, Аламезу понадобилось не менее десятка долгих, изнурительных минут, проведенных в уворачиваниях, мотаниях из стороны в сторону, в поспешных отпрыгиваниях и постоянно гнетущем страхе. Прогулку сквозь толпу вампиров можно было сравнить только с ужином посреди змеиной ямы или купанием в ванне с сотней плотоядных жуков.

Едва же Аламез выбрался из особо интенсивного потока на чересчур заставленном барахлом участке местности, как на его голову обрушилась новая, грозившая разоблачением неприятность.

– Эй, красавчик, присоединяйся к нам! В Намбусе прекрасно! Теплые ночи, ласковое море, горячая южная кровь! – задорно заголосила дама, высунувшаяся почти по пояс из окна кареты и находившаяся уже в такой стадии подпития, когда все равно, насколько сползло вниз платье и прикрывает ли оно хоть малую часть довольно привлекательной груди. – Давай к нам в карету, впятером веселее, Шарлота не против!

Сдержанно отвесив поклон, Аламез поспешил как можно быстрее удалиться от экипажа, чьи пассажиры находились уже в глубоком «навеселе». То, что ему кричала не замечавшая своей наготы красавица, Дарк не понимал, поскольку она уже начала практиковаться в намбусийском языке, которого он не знал. Однако чутье подсказало моррону, что от этой компании можно ожидать только беды. Именно так и вышло.

Внезапно усилившееся движение толпы оттеснило Аламеза вплотную к проклятой карете, и еще более высунувшаяся из окна дама обхватила Дарка руками за шею, с неожиданной для такого хрупкого создания силой притянула к себе и жадно впилась в рот моррона горячими, влажными губами.

Подружка развратницы по имени Шарлота сочла выходку своей спутницы прелестной и громко завизжала от восторга, а вот сопровождавшим парочку барышень кавалерам подобная любвеобильность явно пришлась не по вкусу. Однако вместо того, чтобы урезонить разгулявшихся избранниц, они поступили как все настоящие трусы и подкаблучники, то есть постарались разрешить возникший инцидент самым простым и незамысловатым способом. Побоявшись перечить пьяным спутницам, они решили доказать свою мужественность примитивнейшим мордобоем, причем наказать не виновниц, а невинную жертву. Быстро выскочив из другой дверцы кареты, два крепко сложенных и рослых вампира хотели наброситься на что есть сил пытавшегося вырваться из объятий дамы Дарка и преподать ему урок не только кулаками, но и стальными, округлыми гардами своих кинжалов. Краем глаза Аламез это видел, но поделать ничего не мог, поскольку любвеобильная дама вошла в раж и так сильно сдавила руками его шею, что чуть ли не трещали позвонки.

Неизвестно, чем бы все закончилось и к чему бы привело, да только на помощь собрату своевременно подоспел Фламмер. Заметив исчезновение ранее неотступно следовавшего за ним товарища, Анри тут же вернулся и, мгновенно оценив ситуацию, действовал четко, грубо и быстро, как отряд городской стражи во время налета на бандитский притон. Первым делом он обезвредил того вампира, который хотел попотчевать Дарка гардой в висок. Удара кулака в затылок для этого оказалось вполне достаточно. Того же из верзил, кто собирался напасть на Дарка с другой стороны и пинком в живот повалить на мостовую, Анри обезвредил куда менее гуманным способом. Успев перехватить уже несущуюся в сторону Аламеза ногу, Фламмер с силой рванул ее вверх, а когда противник упал, то беспощадно добил его несколькими ударами кованого каблука в лицо. Увидевшей эту жестокую расправу Шарлоте также досталось. Высунувшаяся из кареты через другую дверцу девица принялась что есть сил верещать, так что у Анри не осталось иного выбора, как подскочить к крикунье, заключить ее в крепкие объятия и заставить замолчать страстным поцелуем. Под таким напором девушка сразу сдалась, мгновенно расслабилась и, поскольку находилась в подпитии, всего через пару секунд лишилась сознания.

К тому времени Дарку уже удалось кое-как выбраться из объятий сластолюбивой красотки, слегка придушить и запихнуть ее обратно в карету. Обсуждать происшествие морроны не стали, хоть у пакостно ухмылявшегося Анри явно вертелась на языке парочка фривольных острот. Мельком переглянувшись, оба друга решили вместо обмена колкостями поспешно ретироваться, тем более тихо постанывающие и вяло шевелящиеся у их ног вампиры уже стали приходить в себя.

Остаток пути до самой ограды дворца прошел без столь ярких приключений, однако утомил и измотал двух выносливых воинов. Толпа что река: плыть по течению легко, против – трудно, а поперек – невыносимо, поскольку тебя то и дело сносит и уносит в совершенно не ту сторону. Едва достигнув узорных прутьев высокой решетки, морроны, не сговариваясь, уселись на мостовую, дабы перевести дух. Что едущие верхом да в каретах вампиры, что шедшая пешком прислуга из числа не отправленного на войну молодняка не обращали на парочку уставших притворщиков никакого внимания, поскольку или были погружены в далеко не радостные мысли, или откровенно пьяны. К тому же кровь убитых вампиров, которой были покрыты тела морронов, хоть уже высохла и начала отшелушиваться от кожи мелкими, колючими чешуйками, но окончательно не утратила своих ароматических свойств. В общем, минут пять-десять у Анри с Дарком еще было, а затем проезжавшие мимо вампиры начали бы воротить в их сторону свои чуткие носы.

– Ограда невысокая, можем перелезть, – начал рассуждать вслух подсевший ближе к Дарку Анри, – но у этого пути есть два существенных минуса. Во-первых, мы тут же обратим на себя внимание, а, во-вторых, по этому парку могут разгуливать къерберги…

– А это еще кто такие? – спросил Дарк, не знавший об экспериментах шеварийских ученых по созданию зверей-охранников.

– Очень нехорошие псюли! – пояснил Фламмер, не видя смысла вдаваться в подробности. – С полудюжиной за раз сладить могу, но для тебя они смертельно опасны… К тому ж времени уйму потеряем…

– Так, значит, через главные ворота пойдем? – уловил на лету мысль друга Аламез.

– Ну да! – кивнул Анри. – Иного выхода, к сожалению, нет. Случайно не заметил, сколько так охраны?

– Всего два стражника, – обрадовал товарища Дарк, но тут же и поспешил расстроить, – и еще шестеро у парадного входа. Хорошо вооруженные, в боевых доспехах. Напасть на привратников нельзя, и беглецы мгновенно заметят, и стража у дверей тревогу поднимет, так что…

– Все ясно, – перебил Фламмер. – Через ворота нужно как-то обманом открыто проникнуть, чтоб они внутрь нас сами впустили, а вот на олухов возле парадных дверей можно уже нападать. Дворец большой, скрыться успеем, да и с площади этого никто не приметит…

– Да, так шансов больше, – согласился Аламез и открыл было рот, чтобы внести предложение, но опоздал, Анри уже находился довольно далеко. Крайне несвоевременно проявивший нетерпение товарищ уже шел вдоль ограды в сторону главных ворот. – Да чтоб тя, торопыга! – проворчал Дарк, мысленно добавил пару-другую крепких словец и пошел следом.

Как ни странно, но попасть за ворота дворца оказалось намного проще, чем морроны рассчитывали, хотя бы потому, что их массивные позолоченные створки оказались не запертыми. Однако стоило лишь шествующему впереди Фламмеру сделать пару шагов, как из караульного помещения вышли двое стражников и преградили ему путь.

– Из какой колонны, виверийской иль намбусийской? – прозвучал первый вопрос вместо привычного: «Чо, оборванцы, надо?!» – Иль, быть может, вы из тех, кому счастье выпало «заозерников» напоследок порезать?

Анри уж собирался ответить, но, к счастью, вовремя подоспевший Аламез его опередил. Легким тычком в бок дав товарищу знать, что ему лучше помолчать, Дарк вступил в разговор сам, благо что разбегавшиеся по всем королевствам вампиры активно упражнялись во всех языках и редко изъяснялись теперь на привычном шеварийском. Ну а чтобы стражники не усомнились и не заподозрили подвоха, Аламез заговорил сначала по-имперски, а затем, убедившись, что они его плохо понимают, перешел на филанийский.

– Пока еще не знаем, пока никуда не приписаны! – глядя стражнику прямо в глаза,признался Дарк. – Мы из махаканского экспедиционного корпуса. Вот только что прибыли со срочным донесением герцогу от командующего аргахарской экспедицией Фегустина Лата.

– Что-то давненько от вас вестей не было… – ответил стражник, удивленный, но не заподозривший обмана. – Мы уж думали…

– Слышь, донесение срочное! Давай лясы попусту не точить! – не повысил голоса Дарк, но придал лицу строгое выражение. – Нам там досталось, и к болтовне пустой я не расположен!

– Остынь! – сурово произнес привратник, поверивший, но, как ни странно, не спешивший пропускать гонцов. – Что бы там срочного у вас ни было, но это уже не важно! Оглянись, дружок, погляди, что творится! Уходим мы, отступаем, и до экспедиции вашей дела никому уже нет!

– Не пустишь, морду расплющу! Опухнет, что зад твой, гладкой будет да всего с одной дыркой! – своевременно вмешался Анри, потирая левой ладонью правый кулак.

– Да герцога-то уже и нет! К кому вас пустить-то?! – устрашившись угрозы, стражник пугливо попятился на пару шагов.

– К Его Сиятельству графу Норвесу! – без запинки ответил Анри, как-то слышавший это имя от Сонтерия.

– Наш командир так и сказал, либо к герцогу, либо к Норвесу! – поддакнул Аламез. – Слышь, ты хоть представляешь, как долог путь от Аргахара, если без телепорта…

– Ладно, проходь! – не стал более слушать страж. – Граф Норвес еще во дворце, но вряд ли вас примет… не до того! Шли б лучше к маркизу Картеллу, колониальному распределителю, да ему бы поплакались, а то приказано всех без разбору, кто в последний момент заявится, под Удбиш отправлять…

– Спасибо за совет! – проворчал Фламмер, неспешно проходя мимо расступившейся стражи.

– Там поглядим, как выйдет! – ответил Дарк, тоже направившись в сторону дворца. – Но только нам без разницы, куда, лишь бы не обратно! Весь корпус наш в пещерах южных полег… не более двух дюжин осталось, и то подранки…

Как ни странно, но и через часовых возле парадного входа парочке смельчаков не пришлось пробиваться с боем. Придуманная Дарком на ходу история сработала здесь еще безотказней, чем у ворот. Едва заслышав «аргахарская экспедиция», солдаты тут же расступились, пропуская морронов во дворец, а командир поста даже выделил сопровождающего, чтобы гонцы попусту не плутали по опустевшим залам и быстрее добрались до апартаментов еще не покинувшего цитадель графа Норвеса.

(обратно)

Глава 14 Горечь победы

В огромном холле дворца, площадью ничуть не уступавшем тронному залу герканского короля, который Дарку однажды все же довелось посетить, было зловеще темно и пусто. Света дюжины факелов едва хватало, чтобы создать внутри лишенного окон помещения хотя бы гнетущий полумрак, а не кромешную темноту. Сквозняк, гулявший среди распахнутых настежь дверей, лишь слегка колыхал разбросанные по мраморному полу листы и разноцветные лоскуты тряпок, в которых теперь уже ни за что нельзя было узнать штандартов, гербовых полотен да родовых знамен. Все, что «ястребиные когти» не сочли возможным взять с собой, их челядь без сожалений уничтожила. Хотя, судя по тому, что на стенах висели десятки пустых рам из-под картин, а в холле абсолютно не было мебели, прихватить они успели довольно много. Впрочем, это было и немудрено, ведь герцог Мартел отдал приказ покинуть цитадель чересчур заблаговременно. Вампиры и трусливо прятавшиеся в их тени древние существа уходили, несмотря на то что Шевария пока еще не проиграла войну, а герканские войска еще даже не начали победоносный марш на Удбиш.

Сопровождавший морронов солдат был неразговорчив и даже не изъяснялся жестами. Он просто шел впереди, показывая тем самым направление движения. Ну а когда Анри все же решился спросить, давно ли герцог вместе со свитой и многочисленной прислугой изволил покинуть дворец, служивый проявил вопиющую неучтивость, промолчав. Возможно, именно этим он и подписал себе смертный приговор, хотя, с другой стороны, друзья от него все равно бы избавились…

Пройдя через весь холл и не поленившись окинуть беглым взглядом примыкавшие к нему помещения, в которых также царила нагнетающая тоска, а вовсе не тревога, темнота и запустение, морроны достигли лестницы на второй этаж, куда так и хранивший молчание солдат начал неспешно подниматься. За весь путь притворявшиеся гонцами диверсанты так и не повстречали ни души, не говоря уже о том, что никто и не подумал возводить внутри дворца укреплений. Герцог Мартел почему-то решил отдать врагам свое жилище без боя, хотя будь на его месте любой король, то непременно поступил бы по-иному – пожертвовал бы гвардейским полком, отдав отборным, но редко бывавшим в боях солдатам безумный приказ: «Держаться до последнего!»

Закончив первым подъем по лестнице, вампир-солдат внезапно застыл на месте, закрутил головой и, придав лицу весьма подозрительное выражение, протяжно зашмыгал носом.

– В чем дело, служивый? – доброжелательно обратился к нему Анри. – Что ль кровью отменно выдержанной запахло?

– Кровью точно, но уж больно какой-то странной: то ль с чем-то перемешанной, то ль подпорченной… А вы, господа офицеры, ничего не чувствуете?.. – наконец-то снизошел до разговора гвардеец, не прекращая вертеть головой и шевелить ноздрями.

– Слушай, тебе с нами мотаться – лишь сапоги стаптывать! – произнес Фламмер сразу после того, как обменялся с Дарком многозначительными взглядами: «Кровь вампирская высохла, он чует нас, маскировке конец!» – Скажи, где покои графа Норвеса найти, да ступай!

– Сейчас по этому коридору до поворота направо, а оттуда третья дверь по левой стороне будет, – пробормотал солдат, пытавшийся полностью сосредоточиться на обонянии и даже зажмуривший для этого глаза. – Но только телепортерами не пользуйтесь, ни дворцовыми, ни теми, что наружу ведут! В них ловушки уже установлены. Коль ступите ненароком, вмиг на части мелкие разнесет…

Наконец-то не очень опытному, но и не совсем «зеленому» вампиру удалось определить как природу странного запаха, так и его источник. Изумленно вытаращив глаза и широко открыв рот, он уставился на стоявшего к нему ближе Фламмера, а затем, умопомрачительно быстро (все-таки сказалась гвардейская выучка) выхватил из ножен меч. Наблюдая за реакцией врага, Анри стоял спокойно и даже не шелохнулся. Он знал, что вампиру все равно не успеть ни убежать, ни пустить в ход оружие. Находившийся чуть дальше, чем он, но за спиной гвардейца Дарк вынул из котомки предпоследний дротик и, резко выбросив вперед сжимавшую его правую руку, погрузил отравленный гвоздь глубоко в шею солдата. Предсмертная агония началась мгновенно, еще до того, как неосмотрительно позволивший врагу зайти сзади вампир принялся заносить для удара меч. Избавить его от последних мук убийцы не могли, но сами не желали становиться свидетелями жутких конвульсий. Быстро схватив трясущегося, орошавшего пеной подбородок солдата одной рукой за верхний обод кирасы, а другой – за нижний, Анри легко поднял его тело в воздух и сбросил к подножию лестницы. Тем самым моррон не приблизил наступление смерти, но избавил себя и товарища от созерцания весьма неприятного зрелища.

– Послушай, а зачем нам апартаменты этого графа сдались? – поинтересовался Дарк, перегнувшись через перила и с изумлением отметив, что падение с высоты добрых трех метров не оборвало предсмертных конвульсий вампира. Оно лишь сделало их более отвратными, поскольку хребет солдата переломился пополам и верхняя с нижней части тела двигались в судорогах, как будто по отдельности друг от друга. – Нам ведь в темницу нужно!

– А ты знаешь, где она находится? – задал встречный вопрос Фламмер, не желавший смотреть на деяние рук своих. – Думаю, место, где наших собратьев содержат, далеко не каждому вампиру известно, да и попасть туда вряд ли обычным способом можно… К тому же если их уже увезли, то только такой влиятельной особе, как граф, известно куда.

– Понятно, – кивнул Аламез и уже собрался идти.

– Дарк, перед тем как пойдем, давай-ка вот что проясним! – остановил друга Фламмер, схватив за рукав Аламеза. – Зов я слышу, а не ты, поэтому не геройствуй! Чую, граф сильный противник, бой всяко может пойти, но ты на рожон не лезь, а лучше вообще не встревай! Забейся в угол и мечи оттуда свои дротики!

– Возможно, на «когтей» яд «му» не действует! – сообщил заботливому старшему товарищу Дарк, предварительно скупым кивком оповестив его о своем согласии с только что сказанным. – По крайней мере, Марк от него даже не расчихался! Рисковать чрезмерно не буду, но на бездействие мое не рассчитывай!

– Там поглядим, но прощаться с тобой мне б не хотелось! – закончил разговор Фламмер на далеко не оптимистичной ноте.

Гвардеец-вампир точно описал дорогу. По крайней мере, морроны не плутали и до дверей Его Сиятельства добрались не долее чем за три минуты. Во многом такой скорости передвижения поспособствовало то, что им по пути не попалось ни одного вампира: ни вооруженного до зубов солдата, ни безобидного прислужника. Даже возле резных, покрытых позолотой дверей графского кабинета не было выставлено парочки часовых. С одной стороны, это обстоятельство весьма обрадовало морронов, поскольку лишало возможности услышавшего возню за дверью вельможи скрыться бегством через другую дверь или тайный проход, но а с другой – просто не могло не насторожить. Как известно, аристократы весьма ревниво относятся к собственной безопасности и редко остаются без охраны даже в спальне любовниц.

На лице бесшумно обнажившего мечи Фламмера возникло выражение недовольства. Дарк тут же понял, чего его друг опасался, и полностью разделял его тревогу. Слишком уж высока была вероятность того, что граф Норвес либо уже давно покинул свои дворцовые апартаменты, либо в данный момент находится в окружении ближайших вассалов, и именно по этой причине «лишние уши» были убраны от дверей.

Как ни странно, но ни то ни другое предположение не оказалось верным. Граф Норвес все еще обретался у себя в покоях и, вместо того чтобы раздавать указания подручным, наслаждался тишиной и уединением, то есть, иными словами, тем самым спокойствием, которого обычно был лишен. Удобно устроившись в кресле (кстати, оно было единственным предметом мебели в пустом, как бальная зала, кабинете) возле горевшего камина, Его Сиятельство наслаждался чтением лежавшей у него на коленях книги. Вельможа абсолютно не обращал внимания на всякие пустяки, такие, как гулкие и мощные удары ног в дверь, от которых толстые створки жалобно потрескивали, а с косяков осыпалась на пол штукатурка, и оторвал глаза от страницы, только когда выбившие дверь морроны ворвались в кабинет.

– Рад познакомиться со столь легендарными личностями, как вы, господин Аламез, и вы, господин Фламмер, – произнес вельможа, без страха глядя на застывших в шагах десяти перед ним врагов с обнаженным оружием в руках. – Кстати, господин Фламмер, весьма рад, что эксперименты трусишки Сонтерия вас не доконали. Сейчас вы намного лучше выглядите, чем при последней нашей встрече, хотя вы ее и не помните… Вам было совсем не до меня…

– Ничего, Ваше Сиятельство, зато теперь я готов уделить вам все мое внимание, – ответил Анри, беглым взором осмотрев пустую залу, но не заметив признаков ловушки. – Надеюсь, вы понимаете, что с нами стоит быть посговорчивей!

– Господа морроны, – произнес граф, медленно закрыв книгу, а затем небрежно бросив ее в огонь. – Не скажу, что особенно рад нашей встрече, однако она не стала для меня сюрпризом. Я ждал вас, ждал вашего визита с тех самых пор, как вы, Анри, учинили погром в наших технических помещениях, а вы, Дарк, преподали хороший урок выскочке Симбелию, хоть вам он известен под именем Марка. Ну а когда вы телепортировались почти на площадь (кстати, с вашей стороны было наивно надеяться, что отклонение от стандартного маршрута перемещения останется незамеченным), я решил повременить с переездом на новое место и все же дождаться прихода столь выдающихся господ.

В словах графа Норвеса, да и в его голосе чувствовалось спокойствие и легкое пренебрежение к собеседникам. Он был настолько уверен в своей безопасности, что Аламезу даже стало как-то не по себе. Он говорил так спокойно и непринужденно, как будто морронов держали на прицеле как минимум десять-двадцать арбалетчиков и еще столько же воинов готовы были вступить с ними в бой, едва они пригрозят оружием вельможе.

– Да, можете не опасаться, ловушки никакой нет, я абсолютно один! – заверил Норвес, как будто прочитав мысли морронов.

– Ну и зачем Ваше Сиятельство нас ждали? – спросил Анри, поверив врагу на слово и убрав в ножны оружие. – Неужто жить надоело или хотите нам предложить стать гнусными изменниками?

– Да что вы, что вы, господа! – рассмеялся граф, легко поднявшись с кресла и картинно раздвинув руки, показывая, что он безоружен. – Жить мне, слава Небесам, не надоело! Знаете ли, я очень люблю жить! Ну, а что же касается предательства, то я даже в мыслях не осмелился допустить, что избранник Коллективного Разума, – вельможа уважительно кивнул Анри, – и тот, кому благоволит не только его создатель, но и Великий Горн, станут выслушивать низкие предложения об измене! Господа, я не дурак, я знаю, что вас не купить! Вы свободные люди, то бишь морроны, сами вершите свою судьбу и не бегаете на побегушках у других, за что, кстати, я вас весьма уважаю!

– Хватит реверансов, – перебил графа Анри. – Зачем тогда остался, почему не бежал?

– А зачем мне бежать? – состроил удивленное выражение лица Норвес и даже в искреннем негодовании развел руками. – Разве моей голове хоть что-либо угрожает?

– Назови хоть одну причину, чтобы я ее прямо сейчас не снес и не насадил бы на шест! – жестко произнес Анри, однако его рука не потянулась к мечу.

– Я не одну назову, а целых три, – рассмеялся Норвес. – Во-первых, господа морроны, сам факт моей смерти вам мало что даст. Не надо лукавить, каждый из вас прошел утомительный путь до дворца отнюдь не за моей головою, а ради того, чтобы спасти ваших собратьев, разве не так? – получив в качестве ответа молчание, Норвес хитро улыбнулся и продолжил: – Я единственный, кто знает, где они находятся и как до этого очень непривлекательного места быстро добраться, возможно, даже до того, как Гентара, Огарона и остальных пленных морронов переправят в надежное укрытие. Моя смерть сведет ваши усилия к нулю, а под пытками я ничего не скажу, будьте уверены. Во-вторых, справиться со мной будет не так-то и просто, и это несмотря на то, что вы, уважаемый Анри, пока еще слышите Зов. Вы потратите много сил и времени впустую, вы окажетесь обессиленными перед встречей с иными врагами и, как следствие, – граф Норвес вновь развел руками, – не справитесь с возложенной на вас миссией. Ну, разве стоит так рисковать, и ради чего?

– Что за третья причина? – спросил Фламмер, прекрасно понимая, что и первых двух вполне достаточно.

– В-третьих, убив меня, вы лишаетесь потенциального союзника, – весьма удивил морронов вельможа более чем странным заявлением. – Видите ли, господа, я был одним из тех, кто отговаривал Его Светлость, герцога Мартел, развязывать войну с Герканией и проявлять враждебные действия по отношению к Легиону. Я убеждал Теофора, что вы пока слишком сильны, чтобы на вас нападать, но, к сожалению, глас моих оппонентов оказался громче и напористей. К тому же я должен пояснить, что мы, «когти», собираемся делать с морронами-пленниками. Вампиры черпают силы только из крови, оборотни из плоти живых существ, сувилы питаются их соками, мы же, «ястребиные когти», – одно из трех братств древних существ, именуемых симбиотами, способны «питаться» любой материей. Вот вам наглядный пример…

Подойдя к камину, граф Норвес, засучил левый рукав и по локоть засунул руку в огонь. Пламя повело себя странно, вместо того чтобы покрыть кожу вельможи ожогами и перекинуться на одежду, оно стало вдруг гаснуть и как будто втягиваться в открытую ладонь. За пару секунд от немаленького костерка осталась лишь горстка еле тлеющих углей.

– Вот видите, можно сказать, что я сытно поужинал. Мое тело получило достаточно сил, чтобы пару дней обходиться без пищи и питья, залечить довольно глубокую рану или даже справиться с заразным недугом наподобие чумы, – прокомментировал граф Норвес и вновь опустил рукав. – Беда наша лишь в том, что источники, из которых мы черпаем силы, далеко не все, так сказать, «сытные и… одинаково безопасные», – вельможа с трудом подбирал для объяснений слова. Он хотел донести до морронов свою мысль, но не желал при этом сказать лишнего. – Оптимальной для нас пищей по многим причинам является руда, которую мы добываем на карьерах в махаканских пещерах. Именно я руководил освоением подземелий и организацией в них добычи породы. Но вот мои… оппоненты, – граф Норвес едва сдержался, чтобы не употребить более подходящие по смыслу слова, такие, как: «недоброжелатели, конкуренты, завистники или даже враги», – сумели убедить герцога пойти по иному, авантюрному пути развития, тем самым навредив не только мне, но и клану. Во-первых, они развязали войну, хоть вначале нужно было довести до конца освоение подземного мира, а уж затем, набравшись сил и обеспечив достойный тыл, лезть покорять наземные королевства. Во-вторых, они доказали, что более питательной пищей для нас являются тела морронов, имеющие способность к медленному восстановлению, а значит…

– Неисчерпаемый запас пищи! – догадался Анри. – Что-то вроде скатерти-самобранки, с которой еда не исчезает, сколько ни ешь!

– Ну да! – кивнул граф. – Что-то вроде этого. Мы высасываем из тела моррона очень питательные соки, а Коллективный Разум тут же берется «чинить подпорченный инструмент». Здоровье моррона постепенно восстанавливается, и трапеза повторяется заново. Причем чем старше и опытней моррон, тем больше питательных веществ мы из него извлекаем…

– А ты не боишься нам то рассказывать? – спросил Анри, едва сдерживая гнев.

– Ничуть, – как ни в чем не бывало ответил граф. – Видите ли, господин Фламмер, я один из рьяных противников этой методы питания. По некоторым причинам, которые не назову, по крайней мере, сейчас, я и мои сторонники считаем, что от такого «морроньего рациона» нам, симбиотам, больше вреда, чем пользы! Таким образом, мы в некотором роде союзники. И это главная причина, почему я остался и почему сейчас помогу вам вызволить пленников.

– Чужими, то бишь нашими, руками хочешь со своими врагами расправиться! – не спросил, а произнес с утвердительной интонацией Дарк.

– Да, хочу! – ответил Норвес, все-таки посчитавший это заявление вопросом. – Трудно сказать, какой враг страшнее: внешний или внутренний, тот, с кем открыто вступаешь в бой, или тот, кто плетет интриги у тебя за спиной и, пока ты денно и нощно трудишься на благо клана, строит козни и незаслуженно возвышается за твой счет! Нет, я вас, господа морроны, ни к чему не принуждаю, можете отказаться от моей помощи, коль хотите. Но только учтите, если мое положение в клане Мартел еще сильнее ослабнет, то туго придется многим, особенно Геркании и Одиннадцатому легиону. Вы погрязнете в бесчисленных распрях да войнах и потеряете многих собратьев! Прежде всего тех, ради спасения жизней которых вы сюда пришли…

– Хватит трепа! Мы согласны, – взял на себя смелость ответить за обоих Анри, хоть Аламез еще колебался. Как-то непривычно было принимать помощь от врага. – Где темница и как в нее быстрее попасть?!

– Выйдите через дверь, точнее, через то, что от нее осталось… Кстати, не стоило ее выламывать, достаточно было постучать, – усмехнулся граф, бывший явно не сторонником применения грубой физической силы. – Пройдете по коридору налево, увидите коврик-телепортер. Вы, Анри, уже таким наверняка пользовались. Комбинация «О182» отключает ловушку, затем введите «Р347» – и тут же перенесетесь на место. Советую поторопиться! Я был краток как мог, но все же времени на беседу изрядно потрачено…

Отвесив на прощание морронам учтивый поклон, Его Сиятельство неспешно опустился в кресло, а затем едва заметно надавил правой рукой на потайной рычаг в подлокотнике и тут же бесследно пропал, растворился в воздухе, как дым.

– Ты ему веришь? – спросил Дарк, весьма пораженный столь эффектным исчезновением.

– Да, – как ни странно, сразу и без раздумий ответил Анри. – Те, кого он величает «оппонентами», для него куда большие враги, чем мы. Не удивлюсь, если именно он через пару-тройку лет предстанет перед Советом Легиона в качестве посланника мира и будет убеждать наших мыслителей заключить с кланом Мартел союз.

– Такое возможно? – искренне удивился Дарк, но не получил ответа.

– Надо спешить! – произнес Фламмер и тут же пустился бегом в сторону пустого дверного проема.

* * *

Люди – далеко не самые умные на свете создания, но когда они объединяются в общность, именуемую «народ», то способны порождать настоящие перлы мудрости, например, такие как: «Дома и стены помогают!», «На чужой каравай рот не разевай!», «Чужим топором лес валить – лишь руку портить!». Верность этих истин никто никогда не взялся бы оспорить, тем более Аламез, не раз убеждавшийся в их правоте, а в последнее время почти что на каждом шагу. Стены цитадели помогали вампирам, то и дело преподнося проникшим в них морронам неприятные сюрпризы, ну а чужое добро (прежде всего чужие телепорты) как будто пыталось в меру своих скромных сил извести хозяйских врагов, но вот только это у них плоховатенько получалось.

Быстро добравшись до указанного Норвесом места, собратья и соратники легко отключили вампирскую ловушку и, введя нужную комбинацию из одной буквы и цифр, один за другим ступили на мерно мерцавший коврик-телепортер. Первым переместился Анри, естественно, не забыв перед отправлением обнажить мечи и повторить Дарку свою просьбу-предостережение в измененной иносказательной форме: «Поперед меня в пекло не лезь!» Аламез и не думал геройствовать, но не знал, что их ждет впереди, и поэтому, перед тем как пуститься в полет следом за другом, приготовил оружие. Он привязал нитью перекрестье меча к ножнам, дабы оружие случайно не вывалилось при возможной тряске и кувырках, а затем, выбросив сослужившую добрую службу, но теперь уже бесполезную котомку, вооружился двумя последними дротиками. Лишь после этого, с запозданием в пару секунд, моррон сделал решающий шаг.

Уже в следующий миг Дарк понял и ощутил разницу между перемещениями через телепорт и ковриком-телепортером. Они были не только совершенно разными по времени и ощущениям, но и пакостили морронам каждый на свой лад. Никакого полета в багровом тумане не было. Путешествие свершилось мгновенно, но вот только закончиться никак не могло. По какой-то странной, необъяснимой причине Фламмер завис над самым ковриком приемного устройства и никак не мог на него опуститься. Следовавший же за ним Аламез парил в воздухе в паре метров позади товарища и на целый метр выше, дожидаясь очереди на приземление. Немного успокаивали Дарка два маленьких положительных момента в их, в общем-то, незавидной ситуации. Во-первых, нахождение вне пространства, а возможно, и времени протекало абсолютно безболезненно. Кожу моррона не жгло, не щипало, а слезы вместе с иными жидкостями не пытались покинуть болтавшийся в воздухе организм. Во-вторых, никто из врагов, которых рядом находилось немало, не замечал паривших над ковриком морронов, в то время как сами они прекрасно видели все, что происходило в огромной темнице, и могли не только сосчитать занятых работой врагов, но даже разглядеть их лица.

Место, в которое они, с одной стороны, уже попали, а с другой – никак не могли обрести в нем плоть и кровь, то бишь материальную оболочку, сложно было назвать тюрьмой. Здесь вовсе не было ни узких, извилистых коридоров, ни пыточных, ни камер, да и узники не гремели кандалами и не пугали чужаков своим изможденным, грязным и заросшим видом. Этот просторный зал, заставленный какими-то ящиками да большими продолговатыми цилиндрами из блестящего материала, весьма напоминавшего вороненую сталь, походил, с одной стороны, на корабельную пристань в ходе погрузки товаров на борт, а с другой – исследовательскую лабораторию во время подготовки к ответственному эксперименту. Дюжина вампиров-ученых корпела над сложным, занимавшим добрую треть помещения оборудованием, то ли пытаясь его разобрать, то ли починить, то ли приготовить к запуску. Еще столько же грузчиков, а точнее, обычных солдат, только без доспехов и вынужденных заниматься неблагодарной и очень утомительной физической работой, подносили к кругам двух телепортов деревянные ящики да зачем-то подкатывали, а затем и закатывали на их горизонтальные платформы цилиндры. Еще с полдюжины лиц слонялись по залу без дела туда-сюда и занимались лишь тем, что корчили важные рожи да соревновались между собой в том, кто искусней подгоняет работающих. Одни измывались над солдатами, принуждая их шевелиться быстрее, другие упражнялись над ученой обслугой, хоть вряд ли понимали, что означают мерцавшие на оборудовании индикаторы. Одним словом, здесь, как и в мире людей, было несложно понять, где обычные вампиры, а где и «белая кость», то есть «ястребиные когти».

Смысл происходящего Аламез понял не сразу, а лишь когда вдруг завыла сирена, уставшие солдаты шустро разбежались от платформ, которые вдруг охватило багровое свечение. Яркая вспышка, продлившаяся не более мига, чуть было не ослепила Аламеза, ну, а когда он открыл слезящиеся глаза, то нагромождений грузов внутри периметра телепорта уже не было. Они исчезли, перенеслись, а тут же зашевелившаяся обслуга вновь вернулась к своим делам.

– Вишь, что происходит, – прошептал каким-то чудом приблизившийся к Дарку Фламмер. – Телепорты особые, грузовые, явно предназначены для бережного перемещения особо ценных, хрупких предметов на особо большие расстояния.

– Ну да, я уже понял, – кивнул Дарк, внезапно ощутивший, что также может не только находиться в подвешенном состоянии, но и слегка перемещаться. – Телепорты особые, работать постоянно не могут, а как пушки, выстреливают грузы… Пока же одни их «перезаряжают», то бишь энергией магической пополняют, другие «ядра» подкатывают. Все ясно, непонятно лишь, где наших собратьев искать? Когда их сюда приведут и приведут ли вообще? Возможно, мы уже опоздали…

– И да, и нет, – ответил уклончиво Фламмер, а затем указал рукой на один из черных цилиндров, который шестеро солдат бережно подкатывали к платформе. – Вот они где! Заключены в маленькие, тесные темницы. Вряд ли они мертвы, но, скорее всего, находятся без сознания! А в ящиках оборудование… оно нас не интересует!

– Постой, но их же всего четыре! – удивился Аламез. – А где ж остальные?!

– На начало погрузки, увы, мы не успели, – тяжко вздохнул Анри. – Делать нечего, спасем и убьем лишь тех, кого можем!

– Да что же нам делать-то? – занервничал и начал злиться от бессилия Аламез. – Прям на глазах наших собратьев увозят, а мы ничего не можем предпринять! Болтаемся здесь, как сардельки на нитях в лавке мясника!

– Эх, как жрать-то тебе, видать, охота, – рассмеялся Анри, а изумил товарища откровенным признанием: – За это не беспокойся! Это я наше перемещение в самый последний момент затормозил, чтоб не сразу в бой встревать, а сперва оглядеться да планчик составить…

– Да какой, ко псам шелудивым, планчик… – начал возмущаться Дарк, но быстро сообразил, что Анри прав. Без разведки, как местности, так и сил противника, только безумцы или поставленные в безвыходное положение начинают сражение.

– Значит, так, – сразу перешел к изложению плана Фламмер. – Как только на полу окажешься, сразу со всех ног к ученым беги! Постарайся их перебить или внеси сумятицу, в общем, сделай так, чтобы они телепорты еще раз не включили! Только будь осторожен, не повреди оборудование! Мы же не хотим, чтобы все полыхнуло ярким пламенем, чтобы и мы, и наши товарищи заодно с кровососами сгинули! Остерегайся вон тех расхаживающих в костюмчиках да мундирах господ, наверняка это «когти», а с ними ты вряд ли сладишь! Я же, пока ты учеными занимаешься, займусь солдатами да сородичами герцога! На помощь мою не рассчитывай, не до того мне будет, но и сам, коль раньше управишься, не дури! Не лезь к потомкам и сородичам мартеловским!

– Погодь чуток! – остановил Дарк уже собиравшегося материализоваться в темнице и тут же вступить в бой Фламмера. – Я вот ту парочку, кажись, знаю!

Внимание Аламеза привлекли двое стоявших возле цилиндров «когтей». Они почти одновременно повернулись к Дарку лицом, и тот, что был слева, снял шляпу. Из-под головного убора показалась копна рыжих, кучерявых волос… «Марк, рыбий потрох, опять нас с тобой судьба столкнула! – подумал Аламез, а вслух лишь проскрежетал от ненависти зубами. – Эх, жаль, что ты не возле ученых прогуливаешься!»

Не меньше эмоций вызвал у моррона и спутник его старого друга, а точнее, спутница. Одетая в мундир лейтенанта шеварийской кавалерии девушка обернулась, и, хоть шляпы с головы не сняла, Дарк тут же признал в ней Ринву. В этот миг все стало ясно и понятно! Герканская разведчица на самом деле состояла на службе у «когтей», но, скорее всего, одной из них и являлась. Теперь Аламез не сомневался, что именно она убедила фон Кервица избавиться от него по окончании дела. В поведении двуличных предателей – Марка и Ринвы – оставался лишь один непонятный момент. Почему они позволили Дарку добраться до цитадели? Почему не убили его раньше, например, в том самом бою, в котором погиб обманутый, используемый вслепую Крамберг? К сожалению, довольно часто нет времени, чтобы даже начать поиск ответов… События развиваются сами собой и увлекают тебя по течению, заставляя или думать о совершенно ином, или избирать активное действие вместо досужих размышлений.

Грезящим о равенстве да справедливости нет места на войне, тем более когда врагов в разы больше, а ты лишен возможности маневра. Противников у Дарка было более дюжины, но он не обольщался, понимая, что его вклад в общее дело не превышает и десятой части того, что двоим морронам предстояло свершить. Дюжина явно едва умевших держать оружие в руках ученых и один прохаживающийся возле них «коготь» являлись смешным войском по сравнению с отрядом, против которого суждено биться Фламмеру, и это было в высшей степени несправедливо. Однако помочь товарищу моррон не мог, не имел права, по крайней мере, до тех пор, пока не выполнит собственную задачу.

Эффектно выпрыгнув из воздуха с высоты в пару метров, Аламез весьма напугал стоявших к нему лицом исследователей, ну а крики и лязг стали, донесшиеся практически в тот же миг издалека, оттуда, где Фламмер только что начал кровавую жатву, внезапно напав на безоружных, занятых перетаскиванием и перекатыванием грузов солдат, лишь усилили страх в сердцах ученых, не привыкших к виду хлещущей из резаных ран крови. Трое из четверых, увидевших Дарка, мгновенно бросились бежать, тот же, перед кем Аламез буквально вплотную приземлился, сразу потерял сознание. И хоть угрозы он никакой не представлял, воин избавил его от пробуждения, легонько ткнув в плечо отравленным дротиком. Бежать из зала было некуда, отступать тоже, поэтому в этом сражении просто не могло быть ни дезертиров, ни пленников. Вопрос стоял просто: «Или мы, или они!» Одна из сторон непременно должна была погибнуть…

Один из беглецов по нелепой случайности убил себя сам, свалившись в чан с кипевшим раствором. Едкая темно-синяя жидкость разделась с оступившимся вампиром мгновенно: обглодав его до костей куда быстрее стайки голодных пираний. Остальных пришлось добить дротиками, дабы паника не перекинулась на пока еще занятый делом и не видящий приближавшейся сзади угрозы ученый люд. Неизвестно почему, наверное, из-за нервного напряжения, на этот раз Аламез показал чудеса меткости, жаль только, что зрителей у столь успешных бросков не нашлось. Подальше убежавшему вампиру дротик вонзился точно между лопаток, ну, а тот, который был ближе, напоследок испуганно взвизгнул, когда отравленный снаряд залетел ему между быстро сокращавшихся ягодиц. И в том и в другом случае смерть, как и ожидалось, не наступила мгновенно; обоим ученым пришлось изрядно помучиться, но только выхватившему на бегу меч Дарку, к счастью, было вовсе не до того, чтобы смотреть и в какой-то степени сопереживать.

Как ни странно, но далеко не все ученые оказались трусами. Зарубив еще двоих, даже не успевших обернуться в его сторону, моррон натолкнулся на довольно упорное сопротивление побросавшей рычаги да кнопки исследовательской братии. Семеро вампиров в белых и синих халатах напали на него сплоченно и дружно, и если бы у обслуги имелось оружие, то чужаку-диверсанту пришлось бы очень и очень туго. Отрубив первую когтистую лапу, пытавшуюся полоснуть его по горлу, Дарк принял удар второго вампира на локоть левой руки и едва приготовился покалечить третьего, а затем и четвертого нападающего мечом, как почувствовал тяжесть, мгновенно навалившуюся ему на плечи и придавливающую к полу. На моррона одновременно запрыгнули сразу два кровососа, но только они вовремя не почувствовали (обоняние молодых вампиров весьма и весьма слабо), что именную эту жертву не стоит кусать. Кровь, текущая в теле моррона, была куда страшней для вампира, чем яд на лезвии его клинка.

Почувствовав, что чьи-то клыки впились ему в щеку, другие насквозь пронзили ухо, Дарк не удержался как на ногах, так и от крика. Однако, едва упав, он тут же и смог подняться. Внезапно задергавшиеся в предсмертных конвульсиях враги не только ослабили хватку и свалились с жертвы сами, но и изрядно напугали коллег, изрыгнув на них фонтаны крови и большую часть своих разъедаемых внутренностей. Выжившие враги разбежались в разные стороны, уже не помышляя о сопротивлении, а желая как можно быстрее добраться до спасительного коврика-телепортера; того самого, через который Дарк и Анри пришли. Им было неведомо, что установленная их же сородичами ловушка обезврежена лишь частично… с одной стороны. Едва нога первого беглеца ступила на светящийся коврик, как вырвавшийся из его недр вихрь мгновенно засосал всех остальных, а те, кто пытался устоять, вцепившись руками в поручни, за миг перед смертью лишились конечностей.

– Браво, господин моррон, браво! Эффектное появление, меткое метание, довольно эффективное сеяние паники среди глупцов! – захлопал в ладоши с виду шестнадцатилетний юнец в офицерском мундире, до этого момента спокойно стоявший в сторонке и наблюдавший вначале за схваткой, а затем и за бегством вампиров. – Не желаете ли продолжить ристалище или сами себя упокоите! Предупреждаю сразу, яд «му» на меня уже не действует! Спасибо Симбелию, вовремя предупредил!

– Меч из ножен, сопляк! – прошамкал Аламез, держась левой ладонью за левую щеку, из которой клыки вампира все-таки вырвали большой кусок, и тщетно пытаясь найти на залитом кровью полу откушенную половинку правого уха.

– Я как проще хотел, – пожал плечами самоуверенный юнец, на самом деле бывший как минимум лет на четыреста старше, чем выглядел.

Не успел Дарк и опухшим глазом моргнуть, как мундир исчез с тела притворявшегося юнцом врага, а его места заняли блестящие доспехи, практически не имевшие стыков. В руках подростка как будто из воздуха появился двуручный меч. С таким противником Аламезу уже доводилось биться, жаль только, что под рукой сейчас не нашлось ни бочонков с вином, ни иной пахучей жидкости, чтобы его деморализовать, так что моррону пришлось действовать по старинке.

Первый, довольно быстрый удар моррон отразил легко, да и контратака неожиданно увенчалась успехом. Приняв вражеский клинок на свой, к сожалению, чересчур короткий и не лучшим образом сбалансированный меч, Дарк неожиданно сделал выпад вперед и ударил яблоком рукояти точно в центр забрала. Застигнутый врасплох враг отшатнулся, но не повалился назад, а вместо этого вцепился свободной рукою в локоть моррона и отшвырнул его с такой силой, что, Аламез пролетел шагов пять-шесть, прежде чем упал.

– Ну как, не передумали, господин моррон?! Иль вы ярый противник самоубийства?! – рассмеялся симбиот, медленно наступающий и явно получавший наслаждение от издевательства над тем, кто был явно слабее. – При данных обстоятельствах, мне кажется, оно не было бы предосудительным!

Тяжело дыша, и с прискорбием осознавая, что половина ребер уже сломана, Аламез поднялся на ноги и приготовился принять бой. Оказаться побежденным иль даже убитым Дарк не боялся, а вот то, что восстановление магической энергии было уже завершено и одно-единственное нажатие кнопки могло запустить телепорты, весьма его расстраивало. В считаные секунды перед тем, как вновь должны были скреститься мечи и он должен был пасть, Дарк думал лишь о том, есть ли у него шанс совершить обманный маневр, прорваться к оборудованию и как-либо его разрядить, заставить энергию покинуть накопительные резервуары…

Судьба капризна и непоследовательна. Эту божественную даму можно во многом винить, но одного достоинства у нее все же не отнять. Как всякая женщина, она благоговеет смельчакам и сторицей вознаграждает за стоическое упорство. Рыцарь-симбиот надвигался, а спасительная мысль так и не изволила посетить голову Аламеза. Все вскоре должно было весьма и весьма печально закончиться, но вяло протекавшие события вдруг заметно ускорились и стали развиваться в совершенно иную сторону. За спиной наступавшего врага внезапно взмыл в воздух какой-то большой, постоянно меняющий форму предмет, который оказался точно таким же рыцарем, но только интенсивно махавшим в полете всеми четырьмя конечностями. Живой, но закованный в крепкую сталь снаряд приземлился точно в чан, в котором незадолго до этого растворился ученый-вампир. От жуткого, парализующего визга, раздавшегося в следующий миг, и у Дарка, и у его противника мгновенно заложило уши. Свалившись в чан, страдавший от боли рыцарь не только заверещал, но и активно задергал конечностями, в результате чего вначале завалил котел набок, а затем и окончательно перевернул, при этом сам оказался придавлен тяжелой чугунной посудиной к полу.

Огромная уродливая «черепаха», издававшая от боли пронзительные звуки, довольно вскоре затихла, а на вершину ее «панциря» совершенно неожиданно и вовсе непонятно откуда, запрыгнуло рослое, с ног до головы окровавленное существо, как ежик фырчащее и забавно подергивающее усами, липкие волоски которых, видимо, попадали глубоко в нос. Пораженный Дарк далеко не сразу признал в этом странном создании Фламмера, а вот собрат его сразу узнал и незамедлительно пришел на помощь.

Наступавший на Аламеза рыцарь успел обернуться и даже занес меч, чтобы стремительным ударом двуручного оружия лишить ног стоявшего на образовавшейся возвышенности врага, отрубив их чуть выше щиколоток, но оказался чересчур медлительным для нового противника. Анри ловко перепрыгнул через него и, оказавшись за спиной, с такой силой ударил кулаком по шлему, что у Дарка вновь зазвенело в ушах, а закованный в латы «коготь» опустился на колени и застыл без движения.

– А ну отда-а-ай! – выкрикнул Фламмер, выхватил из рук рыцаря двуручный меч и, даже мельком не взглянув на Дарка, в следующий миг вновь скрылся за чаном, откуда тут же раздались звуки возобновившегося сражения.

Пару секунд оба простояли без движения: рыцарь на коленях и моррон, так и не решающийся к нему приблизиться. Из состояния оцепенения Дарка вырвала яркая вспышка, центр которой находился вдалеке, легкая дрожь пола и тут раздавшийся монотонный гул вновь заработавших механизмов. Кому-то все-таки удалось активировать телепорт, перенеся очередную партию грузов в неизвестное место. Теперь многочисленные устройства работали вновь, накапливая в резервуарах магическую энергию для следующего «выстрела».

Стараясь отогнать от себя дурную мысль о том, что Фламмер погиб, Аламез быстро, но осторожно приблизился к упавшему на пол от тряски, а потом завалившемуся набок рыцарю и, прежде чем коснуться его рукой, по привычке собирался ткнуть кончиком меча, но только не нашел для этого подходящей щели. Стыков в доспехах не было, а единственными отверстиями являлись прорези забрала, из которых на пол медленно вытекала кровь вперемешку с крошечными осколками костей и мозгами.

«Надо же! Так сразу и издох!» – подумал моррон, передумавший снимать с поверженного врага шлем.

Прекрасно понимая, что картина, которую он вот-вот должен был узреть, могла ему не понравиться, Дарк быстро шел к телепортам, поскольку иного выхода у него просто-напросто не было. Погиб ли друг или одержал победу в неравном бою, но Аламез обязан был это увидеть, чтобы порадоваться вместе с усачом или продолжить бой с его палачами. Иного не дано, ожидание только бы еще больше измотало и ослабило. Моррон шел, не обращая внимания на трупы врагов, все чаще и чаще попадающиеся на пути. Он старался собрать остаток душевных, да и физических сил в кулак, чтобы как можно спокойней воспринять то, что увидит, но все равно оказался не готов к ожидавшему его зрелищу.

На заваленной мертвыми телами площадке перед пустыми платформами телепортов царила гробовая тишина, если не считать едва слышного сопения, доносившегося из широко открытого рта лежавшего на спине Фламмера. Руки моррона были раскинуты в стороны; голова свисала с тела убитого врага, а возле согнутых в коленях ног валялся обломок двуручного меча. Над телом друга, опираясь на такой же двуручный меч, неподвижно стоял Марк в доспехах рыцаря-«когтя», но только без шлема. Когда-то рыжие кудряшки веселого паренька теперь были седыми и опадали с его головы, как листья с деревьев по осени. Тонюсенькая струйка алой крови змейкой струилась из слегка приоткрытого рта симбиота, а побелевшие губы дрожали.

– Представляешь, он заснул! Взмахнул мечом в последний раз и заснул! – прошептал Марк, на глазах которого наворачивались слезы. – Рад тебя видеть, Дитрих, очень рад! Все-таки те три года в лесах!..

– Отойди от него! – перебил Дарк, поднимая меч. – Я не шучу! Сколь силен бы ты ни был, но биться буду до последнего!

– Не могу! – вдруг произнес Марк с надсадным хрипящим смешком. – Со спины глянь, там я не так грозно выгляжу!

С секунду выждав, Дарк все же послушался. Однако как только обошел бывшего друга сбоку и взглянул на него со спины, тут же вернулся обратно и отбросилмеч. Крепкие доспехи симбиота были раскроены надвое, а из идеально ровной прорези торчал под косым углом обломок меча. Фактически на данный момент он заменял Марку позвоночник. Только благодаря куску умертвившей его стали враг еще жил и был способен стоять, хоть вряд ли в его теле хоть что-то кроме языка да глаз еще шевелилось.

– Слышь, Дитрих, ты забудь, что я те возле стены наговорил! Ты другом мне был, но от судьбы не уйти! – прохрипел из последних сил умирающий. – Ринва бежала, она одна из нас… Ты слишком честен, слишком доверчив… Запомни, Арьера, Виверия, груз туда…

Договорить Марк не успел, но зато всего за миг до того, как его сознание угасло, успел услышать слова прощения, слетевшие с уст Аламеза.

* * *

Тела врагов обладали удивительным свойством. По сравнению с человеческими, они были практически неуязвимы, но, когда умирали, распадались в сотню, если не целую тысячу раз быстрее. Они разваливались прямо на глазах Аламеза, причем не только плоть, но и бывшие частью живых организмов доспехи, которые лишь выглядели как стальные. Тела «когтей» исчезли, обратилось в прах и их грозное оружие; не желали исчезать лишь мертвые вампиры, вид которых был отвратителен, а исходивший от них запах и того хуже.

За те полчаса, что Анри Фламмер спал, храпя с каждым вздохом все громче и протяжнее, Дарк успел обойти весь зал и свершить многое. Он добил раненых вампиров, не испытывая при этом ни капли жалости иль сожаления; вскрыл цилиндры с живыми, но застывшими и бледными, как мертвецы, пленниками; и наконец-то сделал то, что ему не удалось в течение боя – отключил подающую к телепортам магическую энергию систему механизмов. Во множестве кнопок и рычагов диковинного устройства сложно разобраться, но Дарку все равно пока что нечем было заняться, так что он с чистой совестью принялся экспериментировать. Нажимая то на одни кнопки, то на другие, а также осторожно дергая за рычаги, он пытался отключить «заряженные», как орудия, телепорты и как-нибудь «слить» магическую энергию из наполненных до краев накопительных емкостей. Ни то ни другое моррону не удавалось, ведь на то, чтобы освоиться с управлением и при этом еще ничего не взорвать, требовалось много умственных сил и времени. В конце концов, Дарк устал и счел себя готовым немного поспать, но в этот момент, как назло, проснулся Фламмер.

– Я его не слышу! – первым делом оповестил Анри подошедшего и подсевшего к нему друга. – Зова не слышу! Все закончилось!

– Мы всех, кого возможно, убили, и всех, кого возможно, спасли, – со вздохом печали процитировал собрата Дарк. – Твоя миссия закончена, но мне почему-то от этого не легче…

– Живые есть? Ну, кроме нас с тобой? – спросил Фламмер, поднявшись на ноги и принимаясь сдирать с себя потрескавшуюся и во многих местах уже отпавшую корку из запекшейся крови: вампирской, симбиотской и его собственной.

– Вампиров добил, «когтей» ты всех убил. Тел не ищи, уже распались… – отчитался Аламез, едва севший и уже почувствовавший тяжесть в веках. – Пленников трое. Все живы, но без чувств и истощены… Когда очнутся, не знаю.

– Кто? – спросил Анри, с мольбой во взгляде глядя на собрата.

– Его нет, – устало мотнул головой Аламез, прекрасно зная, как его ответ опечалит товарища. – Мартина, видимо, уже увезли.

– А Огарон? – схватился за соломинку Фламмер, но Дарк и на этот раз его расстроил, покачав головой.

– Двоих не знаю, третья Милена, – порадовал, чем мог, Аламез и, не в силах бороться с навалившейся усталостью, закрыл глаза.

– Ну, хоть рыжеволосую бестию спасли, а значит, не зря воевали, – немного оживился и повеселел Анри, уже стряхнувший с себя остатки кровяной корки и активно принявшийся мародерствовать в поисках оружия и относительно целой да чистой одежды. – Кстати, о бестиях, то бишь о девках! Ты уж извиняй, но вот за подружкой твоей, как ее там, Ринга кажись, я не доглядел!

– Ринва, – поправил Дарк и принялся усиленно тереть слипавшиеся глаза.

– Шустра она уж больно оказалась да хитра! – проворчал Фламмер, стягивая с трупа рослого вампира сапоги да штаны. – В свару не полезла! Пока я мечами звенел, умудрилась-таки, гадина, к телепортам прорваться…

– Значит, это она? – спросил Дарк, хоть и сам уже догадался, что последнюю отправку груза свершила именно она, тем самым заодно и спасая свою жизнь.

– Она, она, – поддакнул Фламмер, с трудом натягивая на ноги узковатый и чересчур приталенный трофей. – Ладно, что оборудование напоследок не повредила! Мы знаем, куда она отравилась с грузом, и пойдем за ней следом, благо что рычаги в том же положении остались… Телепорт нас туда же и переместит.

– Не выйдет, – расстроил товарища чуть разлепивший веки Дарк. – Во-первых, не поручусь, что, когда я устройство отключал, настроек не сбил, а, во-вторых, зная Ринву, – Аламез прицокнул языком и покачал головою, – я бы ни за что не пошел за ней следом! Она явно еще перед тем, как бежать, настройки попортила, ввела другую точку перемещения. Так что я и сам не пойду, и тебе соваться не советую, если, конечно, не хочешь оказаться на дне морском или парящим над пропастью.

– Паршиво! – поморщился Фламмер, настолько пораженный этим известием, что даже принялся надевать на труп куртку, которую только что наполовину снял. – Очень паршиво! Выходит, мы не знаем, где Гентара да и остальных теперь искать!

– Ну, почему ж? Знаем, – сказал хоть что-то приятное Дарк. – Арьера, Виверия. Мне Марк перед смертью признался.

– Паршиво! – повторил Фламмер, еще более нахмурившись. – Поганый прибрежный городок, пристанище скучающих щеголей да знатных дамочек, желающих слегка разогнать кровь под жарким южным солнцем, а заодно и предаться разврату практически на глазах у мужей. Обитель светского греха на фоне морского бриза и все, что с этим связано…

– А что с этим связано? – поинтересовался Дарк.

– А то, что там, где знать отдыхает, всегда полно воров, мошенников, шпионов крутится да прочей нечисти… – с отвращением поморщился Фламмер, – клоака, в общем, притом довольно грязная. Нужник страстей, одним словом, но на живописном морском берегу.

– Все равно придется туда отправиться, – посыпал соль на рану Дарк. – Иного выхода-то нет!

– А еще и далеко! – продолжал Фламмер упорно искать доводы против. – Через всю Герканию ехать придется, да еще через половину виверийского королевства. И это во время войны, когда дороги обозами забиты, а в каждом лесочке по шайке дезертиров засело… Ну а что тебя касаемо, то не кажется ли, что доблестному рыцарю Дитриху фон Херцштайну пора бы и с разведкой герканской отношения выяснить и хоть в одной битве славу ратную сыскать?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, – произнес Дарк, вовсе не собираясь обвинить друга ни в лености, ни в трусости. – Хочешь у Совета Легиона сперва поддержки попросить, да только должен тебя расстроить. Если мы с тобой Гентара из плена не вызволим, причем в ближайшее время, то никто этим заниматься не будет…

– Это еще почему? – искренне удивился Анри, и в мыслях не допускавший, что легионеры могут оставить плененных собратьев в беде.

– А потому, что не до того будет! – уверенно ответил Дарк. – Помнишь, что нам Норвес сказал: «…погрязнете в распрях!..» – так он был прав. Шевария скоро падет, но победившая Геркания сильно ослабнет. Сразу после войны найдется много желающих пару пограничных провинций от нее отщипнуть, да и Легиону тяжко придется. Клан Мартел благоразумно вышел из боя, причем с минимальными для себя потерями, вышел и затаился. А это значит, что тут же Ложа Лордов-Вампиров и прочая мелкая шушера с духом воспрянет. Легиону придется несладко: и врагов человечества урезонивать, и Геркании помогать, чтобы ее соседи, пока тихонько отсиживающиеся, на клочья не разорвали! Кто ж при таких обстоятельствах о судьбе пленников думать будет, тем более что одна попытка освобождения уже сорвалась?! Я, в отличие от тебя, членов Совета лично не знаю, но зато без запинки скажу, что они тебя ответят, коль за помощью обратиться вздумаешь: «Если уж сам Разум Коллективный с бедою справиться не смог, то куда уж тебе одному, убогому!» Мало того что отряд поисковый в Виверию не отправят, так еще и тебе других дел море найдут, а спасением Гентара заниматься запретят…

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Анри после недолгих раздумий. – Так оно, скорее всего, и будет! В общем, вшестером к южным морям отправимся, а вот на глаза Совету показываться пока погодим…

– Вшестером? – переспросил Дарк.

– Ну да, вшестером! – уверенно заявился Фламмер. – Ты, я и еще трое красавчиков, что пока отсыпаются, но явно вскоре в себя придут. Не забывай, мы им жизни спасли, они нам обязаны, да и Милена – молодец девка, не из тех, кто от опасностей бегает, а уж за Гентара своими изящными ручками кому угодно пасть порвет!

– Всего пятеро получается, – поправил товарища Аламез, подумав, что у товарища просто нелады со счетом, что, в общем-то, было немудрено, учитывая только что пережитое.

– Да нет, шестеро, – тихо пробормотал Анри, отводя в сторону взор и явно стыдясь того, что должен сказать. – Есть тут старичок один поблизости, кто нам изрядно в походе помочь сможет. Он у меня в долгу, так что не откажет, да и выхода у него нет…

– О чем темнишь? Чего недоговариваешь? – спросил Дарк в открытую.

– Да тут дело такое… – замялся Анри. – В общем, он не моррон, и даже не человек, а вампир… причем шеварийский… Как раз один из помощников графа Норвеса, – выдавливал из себя правду по капле Фламмер. – Я за него ручаюсь, не подведет!

– Почему? – произнес всего одно слово Аламез, лицо которого заметно побелело.

– Ручаюсь, потому что он меня спас! Ручаюсь, потому что если б не он, так ты бы в цитадель так легко не проник, это мы с ним на пару оповещение тревожное отключили. И еще потому, что… – Фламмер вновь замялся, не зная, стоит ли говорить всю правду до конца или нет, – с ним сделка заключена!

– И кто ж заключил столь позорное соглашение? – с холодом в голосе спросил Аламез. – Неужто ты?

– Нет, – в знак отрицания мотнул головой Фламмер.

– Совет Легиона?

– Коллективный Разум, – наконец-то сказал Анри то, что уже давно бы следовало.

– Тогда я не против, – развел руками Дарк. – Уж больно авторитетен поручитель, чтоб в кандидате сомневаться… Давай-ка тогда о другом подумаем, как выберемся из этого зала?

– Да, проще простого, – усмехнулся Анри, наконец-то завершивший мародерничать для себя и принявшийся стаскивать с трупов одежды для собратьев, которые вскоре должны были очнуться от сна. – Коврики те на что?

– Там ловушка, – напомнил Дарк, – на моих глазах туда толпу вампиров засосало да разорвало.

– У нас комбинация есть, чтоб обезвредить, иль ты уже позабыл? Не думаю, чтоб она разной была для всех ловушек… тогда Норвес вряд ли бы весь перечень кодов запомнил, – весьма логично рассудил Анри. – Ладно, ты тут посиди пока, да «спящих красавцев» постереги, да объясни им, что к чему, коль до моего возвращения очнутся. А я на часик в одно местечко перемещусь, старичка-кровососушку заберу, а то, поди, заскучал в одиночестве…

– Почему так долго?

– Да, тут дело такое… – уже на пути к коврику-телепортеру решил признаться Анри. – Чтоб он под ногами у нас с тобой не мешался, я его в укромном месте оставил, а телепортер уничтожил, дабы он со страху дел не натворил. Вот теперь придется сперва в соседнюю вампирскую норку переместиться да стенку подолбить, чтоб проход проделать…

– Помощь нужна? – предложил свои услуги Аламез, боявшийся, что не совладает с собой и уснет в одиночестве. – А вдруг там вампиры еще остались?

– Им же хуже! – рассмеялся Фламмер, уже колдовавший над панелью коврика-телепортера.

Анри оказался прав. Он без труда обезвредил ловушку и, махнув Дарку рукой, тут же исчез. Как только в зале воцарилась тишина, Аламеза мгновенно стало клонить ко сну, и это несмотря на то, что в съежившемся до размера горошины желудке вновь начались неприятные позывы. Веки моррона опустились, и он с упоением подумал, что целый час, а то и более (в зависимости от толщины стены, которую Фламмер собирался ломать) может спокойно поспать. Однако мечта об отдыхе так и осталась мечтой. Внезапно под высокими сводами пустого зала пронеслась череда громких шумов и раздалась отборная брань знакомого женского голоска:

– Да псы вас всех подери! Кто тут напакостил, вампирюг набил и за собой кровяку не подтер?! Вон лужа, какая! Фу-у-у, мерзость! – неистовствовала проснувшаяся первой Милена. – Гады, мужланы, неряхи! Из-за вашего свинства коленку разбила да обляпалась вся! А с ногтями что?! Месяц растила, ухаживала, мучилась… а что теперь?! Все заново начинать, господа грязнули, прикажете?! Ненавижу!

(обратно) (обратно)

Денис Юрин Заступник и палач

Часть I РЦК 678

Глава 1 ВЕБАЛС ИЗ РОДА ОЗЕТОВ

– Чего морду воротишь?! В глаза смотри, когда с тобой разговариваю. Потерял казну или своровал?! Признавайся, лапотник!

Марвету приходилось терпеть оскорбления. Уж такая она, нелегкая доля простого сотника из деревенской глубинки, молча стоять и с покорностью выслушивать господские упреки. И никого не волнует, прав ты в действительности или виноват. И совершенно не важно, что крикливый юнец годился ему в сыновья, если не во внуки, что он более двадцати лет добросовестно выполнял свою службу и ни разу, ни разу не положил казенного гроша в карман, хотя возможности были, не говоря уже о соблазне, посещавшем его чуть ли не каждый день.

Молодой господин все кричал и кричал, осыпая седины ветерана все новыми обвинениями и бранными словами, за которые Марвет собственноручно вырвал бы язык любому дюжему мужику из округи, осмелился бы тот хоть ненароком, хоть спьяну произнести их вслух. Сейчас же солдату, прошедшему через горнило четырех полноценных войн, дюжины междоусобных неурядиц и бесчисленного множества мелких стычек приходилось отмалчиваться, сидеть, низко опустив голову, и надеяться лишь на то, что в бесперебойном потоке ругани наступит пауза, что запал молодого столичного господина когда-нибудь да иссякнет, и он наконец-то соизволит выслушать его объяснения. Хотя, с другой стороны, оправдываться Марвету и не хотелось; он устал, устал в сотый раз подробно описывать каждому заезжему щеголю ту беду, которая нежданно-негаданно свалилась на его до недавних пор тихую и благополучную округу. Кроме того, трепать языком все равно было без толку; помощи было ждать неоткуда. Должностной люд погряз в водовороте бурной столичной жизни, и его не интересовали несчастья глубинки, им нужны были лишь регулярные поступления в королевскую казну, а до остального не было дела, хоть дюжину перьев испиши, хоть лопни с натуги, хоть коростой покройся.

Молодой вельможа, наверняка воин, несмотря на отсутствие доспехов и мундира, поразил Марвета не только грозными речами и необычной прической: лоб и виски приезжего были гладко выбриты, густые, пышные бакенбарды ярко-рыжего цвета доходили почти до подбородка, а на прилизанном затылке болтался одинокий хлыстик тонкой, короткой косички, весьма смахивающей на крысиный хвостик. Он говорил как-то не так, как привыкли изъясняться чиновники или королевское воинство, все время оглядывал двор из окна и ни минуты не стоял на месте, постоянно перемещался, как будто кого-то поджидал и был чрезвычайно расстроен чьим-то непредвиденным запозданием. В общем, господин показался сотнику довольно странным, но Марвет был не в том положении, чтобы задавать вопросы и сомневаться в полномочиях посланца самого короля. Официальная грамота, скрепленная королевской печатью, определила сразу позиции собеседников. Нервничающий мужчина со странной внешностью мог ругаться и задавать вопросы, а он, жалкий сотник из городка Лютен, мог лишь краснеть, обкусывать со злости усы, отвечать, когда его спрашивали, и благодарить Небеса, что вельможа устраивал разнос в его покоях, а не на дворе, на глазах у его подчиненных. Ополченцы уважали своего командира, но в любом стаде непременно найдется завшивевший баран с предлиннющим языком, который или умышленно, или по глупости своей выметет сплетню за ворота казармы и разметет ее по всей округе.

– Что молчишь, как воды в рот набрал? Или, может, ты на умишко слабый?

Вельможе наконец-то надоело кричать и метаться по зале. Он сел на край дубовой скамьи и, опершись спиною о сомнительной чистоты стол, не мигая уставился на притихшего Марвета.

– Зря вы так, господин хороший, напраслину почем зря возводите, а ведь я уже…

– …двадцать, или сколько-то там еще лет, верой и правдой короне служу, кровь проливаю, за службу радею и дело свое исправно выполняю, – закончил вельможа за сотника речь. – Ты это хотел сказать? Видишь, я все наперед знаю, знаю, потому, что уже не впервой подобную песню слушаю. Ты не первый старый, одряхлевший лежебока-сотник, которого я на чистую воду вывожу. Что глазенки разгорелись: правду обидно слушать или жалко с тепленьким местечком расставаться? А что, ты ведь в этом захолустье персона важная, третьим, а то и, поди, вторым человеком после графа себя мнишь!

– Зря вы так, – выдержав пристальный взгляд зеленоватых глаз, повторил Марвет. – Я за место свое давно не держусь, стар уже стал для ратной службы. Да вот кто в округе порядок поддерживать будет? Охотников много, а вот умельцев в помине нет. Ребята мои хоть честные парни, да только плохо еще обучены. Разбойники же, как старый граф ослаб и из замка показываться перестал, совсем обнаглели. Городку нашему да селам окрестным и так туго приходится, а как меня пинком под зад… одним словом, совсем невмоготу будет. Вы, как считаете нужным, так и решайте, господин хороший, да только я королевских денег не брал и ребята мои их не трогали, напраслина все это…

– Сядь, – вдруг спокойно, без крика и угрозы в голосе произнес королевский посланник. – Сядь и еще раз подробно, по порядку расскажи, что сегодня поутру приключилось, только не завирай и своих недотеп не выгораживай, я ложь за версту чую.

– Рассказать-то еще разок можно, да только я и вначале не врал, привычки такой не имею, – ополоснув вспотевшее лицо холодной водой из бадьи, сотник отстегнул тяжелый пояс с ножнами, выложил на стол пару длинных кинжалов и, побренчав напоследок звеньями кольчуги, грузно опустился на противоположный конец скамьи. – Об этом годе в наших краях дожди сильные были, дороги шибко размыло, поэтому, когда господин Карсел в оговоренный срок за податью приехал, в управе лишь треть от положенного накопилось, остальное еще поселковые старосты не свезли. Четыре дня назад это было, нет, погодьте… – сотник зачесал лоб, вспоминая, когда точно прибыл в город сборщик налогов вместе с дюжиной зануд-помощников и полусотней конной стражи, – если сегодняшний день в учет брать, то пять дней назад.

– Брать, конечно, брать, мы все в учет брать будем, – многозначительно пробормотал королевский посланник, рассматривая комок грязи на носке своего сапога и зловеще теребя вставшие дыбом бакенбарды.

– Ждать господин Карсел не захотел, не того он полета птица, чтобы в нашей глуши лишних пару дней торчать, поэтому они с городским старостой так сговорились. Он дальше с охраной в Дукабес поехал, а здесь, то бишь у нас в Лютене, этого чурбана малахольного, Жавера, помощника своего младшего оставил. Тот деньгу от запоздавших принять должен был, пересчесть, а затем под присмотром ребят моих в Дукабес и переправить. Побоялся господин Карсел своих стражей разделять, оно и понятно, денег-то при нем ведь сколько. Мы же у него по счету пятым или шестым городом были.

– Дальше, – проворчал рыжеволосый господин, явно недовольный низким темпом рассказа.

– Ну, вот и получилось, что в полном объеме подать лишь ко вчерашнему вечеру набрали. Мы со старостой дурака Жавера убеждать, что на ночь глядючи не дело ехать, до Дукабеса путь не близкий, верст тридцать или сорок с лихвой будет, а он, червь счетный, знай свое заладил, сроки да сроки, дескать, он господину Карселу обещался к сегодняшнему вечеру прибыть. Одним словом, уперся болван! Мы ему и про разбойников толковали, что в округе озорничают, и про вутеров, что с прошлой зимы объявились, а он ни в какую, уперся, и все тут. Устал я нытье его слушать, устал, – стукнул себя кулаком в грудь сотник. – Ввек себе не прощу, что позволил себя этому нытику уболтать. Снарядили отряд, ну и тронулись они, на ночь глядя: сундук с деньгой и хлюпик казначейский на подводе, а с ним отряд. Три десятка ребят дал, не самых лучших, но и не плохих. Я ведь, господин хороший, поймите правильно, городишко наш совсем без присмотра тоже оставить не могу. Как разбойнички прознают, что хотя бы половина бойцов из казармы ушли, сразу наведаются, а стены у нас хлипкие, сами видели, частоколом гнилым во многих местах латаные-перелатаные.

– Перевод добра, а не стены, – соглашаясь, кивнул вельможа. – Бабка деревенская от козлов изгородь и то лучше ставит.

– Ну, вот и все, – развел руками сотник, – а остальное вы уже слышали. Точно как солнце взошло, отряд и вернулся. Драные все, взмыленные, без коня, телеги и денег, но с Жавером, чтоб ему сгинуть! Вутеры на них ночью напали, как раз возле плешивых топей, восьмерых задрали, сволочи, нет бы счетовода сожрать, так ведь нет, не тронули, потравиться, видать, побоялись.

– Что дальше?

– А что дальше? Жавер коня затребовал и троих всадников для охраны, чтобы в Дукабеса подмогой ехать. Там как раз, говорят, рыцари Ордена лагерем стоят, пущай с нечистью лесной и разбираются, их это дело, а мне бы город от набегов охранить. Я-то, признаться, удивлен, что вы у нас так быстро объявились, да еще один, без охраны.

– Солдаты мне ни к чему, дела важные лишних глаз боятся. А быстро, потому что мимо ехал. Новость услышал, решил уж заодно и к вам завернуть. – Вельможа резко поднялся со скамьи и подошел к открытому настежь окну. – На будущее, позволь совет дать. Мужик ты вроде толковый, так что правильно меня поймешь. Никогда, что бы ни случилось, не посылай за рыцарями Ордена. Ни к чему это, от них вреда обычно больше выходит, чем толку. Одного-двух паскудников лесных, быть может, случайно и поймают, но зато народа невинного, тьма аж сколько покалечат да изведут.

– Делать-то нам что ж прикажете, господин хороший? – развел руками обескураженный сотник. – Бунт подавить или преступников половить, это понятно, это мы могем, а с тварями кровожадными, с силами тьмы как бороться?!

– А никак, их лучше всего стороной обходить, и проще, и здоровее!

Неожиданное крамольное заявление не просто обескуражило, а повергло в шок не привыкшего слышать подобные речи Марвета. Сотник поднялся, широко разинув рот, и удивленно заморгал глазищами. Не только обросшая седеющей бородой физиономия, но и вся его богатырская фигура как-то перекосилась и обмякла.

– Послушай, Марвет, ты хоть раз в жизни собственными глазами вутера видел? А дружинники твои? – тут же задал второй вопрос вельможа, едва получив в ответ на первый мотание головой. – Так почему же они решили, что это вутеры были, а не лесолаки, герши, оборотни, вампиры, скитальцы-мертвецы, двухголовые ящеры о трех хвостах и шестью лапах или кто-то еще, например разбойники, нацепившие звериные маски?

Глаза Марвета продолжали испуганно таращиться на собеседника и часто-часто моргать. В голову сотника стало закрадываться смутное подозрение, что его хитро провели.

– Так что же делать-то теперь? – наконец-то прозвучал долгожданный вопрос.

– Что делать, что делать, – пробормотал рыжеволосый вельможа, почему-то печально улыбаясь и поигрывая в руке выложенным на стол кинжалом. – Это извечный вопрос, мой очень доверчивый сотник. Сколько ни живут на свете, постоянно задают его и искренне надеются, что рядом с ними непременно найдется кто-то умный, кто сможет дать на него ответ, даже не ответ, а четкое, подробное предписание. Ладно, хватит мудрствовать! Мы с тобой так поступим. Утром пошлешь на топи отряд. Если на твоих людей нечисть напала, которая только по ночам из нор вылазит, то сундук с казной еще там. Деньги тварям лесным ни к чему, их только плоть людская интересует. Ну а если золотишко уже ушло, значит, ищи упырей и оборотней среди своих. Кто-то да точно с бандитами снюхался. Откуда они иначе узнали, когда конвой в Дукабес пойдет? Только один из твоих «честных» ребят их оповестить мог.

Вельможа положил на стол кинжал и, так и не дождавшись приезда того, кого усердно высматривал в окно, направился к выходу.

– Постойте, господин, а вы куда, уже стемнело ведь на дворе? – рассеянно пробормотал сотник.

– Завтра приду. Чем поиски закончились, доложишь, – не оборачиваясь, произнес порученец короля, но, уже переступив через порог, остановился. – Скажи-ка, Марвет, ты случайно не знаешь, есть ли в вашем захудалом городишке сносный кабак с девками?

– Возле помойки, «Петух и кочерыжка» называется, – после недолгого замешательства пробормотал покрасневший Марвет.

– Возле помойки, говоришь, хм, что ж, это даже очень-очень символично, – рассмеялся вельможа. – Если что срочное, я там заночую.

Дверь за столичным щеголем звучно хлопнула. Сотник остался один на один с тяжкими раздумьями. Он никак не мог свыкнуться с предположением, что один из бойцов его отряда оказался гнусным изменником, а может, и не один…

Бывают сны дурные, бывают абсурдные, когда просыпаешься и не можешь понять, что к чему. Хуже них только кошмары, а страшнее кошмаров только бессонница, изматывающая и утомляющая. В ту суматошную ночь Марвету так и не удалось выспаться: сперва не смог заснуть, а потом не дали. Сначала он метался по своим покоям, все прокручивая и прокручивая в голове события двух последних дней и странный разговор со столичным вельможей. Потом, осознав острую необходимость успокоиться, сотник стал чистить оружие в надежде отвлечься от блуждавших в голове обрывков тревожных мыслей. Однако ставшая уже панацеей от нервных расстройств, процедура заточки и полировки клинков на этот раз почему-то не помогла. Острая кромка меча уже резала налету ткань, а предвестница наступающего сна, зевота, так и не появилась.

Бессонница командира тут же отразилась и на его солдатах. Марвет в ту ночь дважды обходил посты, надеясь нагнать на себя сон посредством грозных речей, низвергаемых на головы спящих на дежурстве караульных. Но нападение вутеров изменило привычный порядок вещей, тревожными предчувствиями проникся не только сотник, но и часовые. По крайней мере ни один из них не спал: ни у ворот казармы, ни на городских стенах. После обхода, так и не принесшего успокоения, Марвет немного прошелся по темным улочкам ночного города и, наконец-то почувствовав слабые позывы ко сну, решил вернуться в казарму. Снимал кольчугу сотник, уже засыпая, но его голове так и не довелось коснуться мягкой подушки. Постовые на башне у ворот ударили в набат, через миг звуку колокола вторил рев походных труб, и казарма превратилась из опочивальни во встревоженный муравейник. Ополченцы бегали, кричали, ругались, натягивая на ходу доспехи и поспешно подбирая раскиданное в суматохе оружие. Никто не знал причины тревоги, но все предположили самое худшее – нападение вутеров, вошедших во вкус пожирания человеческой плоти.

Сотник одним из первых бойцов ополчения взобрался на городскую стену. Только когда он взглянул на бескрайний простор полей, простиравшийся за пределами города, от сердца ветерана отлегло, тревожные предчувствия, не оправдавшись, ушли, а их место заняла злость.

– Кто, кто из вас, балбесов, трезвонить вздумал?! – кричал на часовых Марвет, щедро раздавая тычки, зуботычины и затрещины. – Город весь перебудили, мерзавцы! Вон, вон, полюбуйтесь, тетери, ваших рук дело, вы натворили, деревенщины сиволапые!

Все девяносто два бойца ополчения уже заняли позиции на стенах, но к первому и единственному рубежу обороны все продолжал стекаться народ. Голые мужики с факелами, дубинами, топорами и кольями; бабы с коромыслами и ведрами воды, приготовленными на случай, если начнется обстрел огненными стрелами; малая ребятня и городская верхушка, желавшие поглазеть, что произошло.

С высоты крепостной стены перебуженный город был виден, как на ладони. Дать отпор напавшему ночью врагу спешили все: и мал, и велик, люди обоих полов, всех возрастов и сословий. Исключение составляли лишь два-три десятка перепуганных приезжих, мечущихся в незнакомом лабиринте деревянных домов, изгородей, сараев, свалок и заросших диким лопухом огородов. Они были не способны самостоятельно, без помощи местных жителей, найти спасительный выход из бесконечных тупиков и развилок.

– Марвет, ты того, не лютуй, остынь! Мы ж, как ты учил: чужаков заметили и в колокол вдали! – визжал настигнутый сотником часовой, пытаясь прикрыть руками голову от сыпавшихся на нее ударов. – Ну, трухнули малость, не распознали, кто едет.

– Не распознали?! Я вам покажу, не распознали! – продолжал Марвет воспитывать кулаком паникеров, разозлившийся не столько из-за их трусости и непроходимой глупости, сколько потому, что шишки со стороны возмущенной и перепуганной ложной тревогой городской общины посыпятся именно и только на его седую голову.

В окрестностях было светло, как днем, от света более сотни факелов. К городу медленно двигалась кавалькада вооруженных всадников. Хоть воины и были чужаками, но они не принадлежали ни к зловещим силам тьмы, ни к грозным разбойникам. Видимые издалека бело-голубые одеяния всадников и развевающиеся на ветру знамена нельзя было перепутать ни со шкурами оборотней, ни с драными кожанками вольных головорезов. Только одни воины носили эти цвета, только одни рыцари имели право изображать на своих щитах, куртках и стягах голубизну небесной выси с плывущими по ней белыми облаками, рыцари Ордена, воинство, посвятившее свои жизни борьбе против ночной скверны. Замухрышке-счетоводу, видимо, удалось нагнать на своего господина, королевского сборщика податей такого страху, что Святая Братия прервала важные моления и, покинув свой походный лагерь, проделала трудный путь от Дукабеса до Лютена всего за несколько часов.

«Но как они смогли, как смогли приехать так скоро? Не слишком ли много в последнее время происходит случайностей и совпадений?» – подумал Марвет, отвлекшись от избиения провинившегося часового, который, в свою очередь, тут же воспользовался моментом и поспешил удрать.

Горожане не понимали, что происходит, и поэтому выражали свое недовольство возмущенными криками. Дюжина крепких ополченцев едва сдерживала рвущихся на стены мужиков, сонных и злых, не видящих оснований, почему им не дают подняться и принять участие в защите родного города. Еще больше шокировали толпу действия стрелков на башнях, опустивших луки, и привратников, ставших не укреплять ворота перед штурмом, а, наоборот, отодвигать массивные запоры и вращать тугой, скрипучий механизм перекидного моста. Когда же по изумленному поголовью народных масс волной прокатилось зловещее слово «Орден», ряды Добровольных защитников города стали быстро редеть. Первыми площадь покинули женщины, потом их примеру последовали и мужья. Через несколько минут перед воротами остались лишь не имеющие права разойтись без приказа сотника ополченцы и толстенький староста в окружении членов городского совета.

Жители Лютена уважали и чтили благородных борцов за спасение праведных душ, но на всякий случай предпочитали держаться от них подальше. Слухи о подвигах рыцарей Небесного Ордена иногда докатывались и до таких удаленных местечек, как этот затерянный в глуши болот и лесов городок. Многие из них были вполне достоверными, в некоторые было трудно поверить, а о некоторых даже страшно подумать. Ни одна борьба, даже святая, не обходится без случайной крови, темных делишек и невинных жертв. Попасться под руку утомленным долгим переходом радетелям добродетели и сторонникам Света никому не хотелось.

Копыта закованных в доспехи коней гулко загрохотали по прогибающимся под тяжестью тел и стали доскам моста. Зазвенели упряжь, доспехи и оружие, наполняя сердца мирных жителей леденящим перезвоном. Отблески трепетавшего на ветру пламени множества факелов плясали в чарующем, демоническом танце на стальных кирасах, поножах и паундорах, слепили, завораживали разинувших рты ополченцев и представителей городского самоуправления. Даже принимавшему участие в войнах Марвету еще ни разу не доводилось видеть такого эффектного зрелища, таких добротных доспехов, такого множества красивых одежд и знамен, отороченных золотыми и голубоватыми позументами.

– Марвус, твой десяток на стену! Кобер, твои люди останутся у ворот. Остальные в город и искать его, искать, он не мог улизнуть! – выкрикивал приказы высокий рыцарь в украшенном перьями шлеме, гарцуя на вороном коне посреди площади.

Не успев въехать в город, всадники тут же помчались по улочкам, обыскивая каждый укромный закуток, бесцеремонно врываясь в каждый дом и сарай. Не смеющих перечить ополченцев выгнали со стены и оттеснили от распахнутых настежь городских ворот, которые перекрыли повозки обоза.

– Что здесь происходит?! Как вы смеете, на каком основании?! Я буду жаловаться герцогу! – визжал и забавно подпрыгивал городской староста, едва успевая увертываться от проносящихся мимо коней.

Его более догадливые помощники укрылись в тени ближайшего дома и не думали оттуда высовываться, не то чтобы осмелиться перечить командиру рыцарского отряда.

– Брок, Дарв, уберите шута! – обратился рыцарь в шлеме с перьями к двоим всадникам из своей свиты.

Для выполнения приказа понадобился всего один всадник. Тот, кого звали Броком, подъехал к старосте, схватил его железной перчаткой за шкирку, немного приподняв над землей, поволок к луже на краю площади, в которую непременно почтенного и уважаемого городского главу опустил бы, если не вмешался бы сотник.

Небольшая, но увесистая палица просвистела в воздухе и вонзилась острым шипом прямо между стальных пластин, прикрывавших круп рыцарской лошади. Несчастное животное присело, потом взбесилось и, встав на дыбы, сбросило в хлюпающую под копытами жижу седока в блестящих доспехах.

– Не позволю, это мой город! – заорал Марвет, выхватывая меч и угрожающе скалясь рыцарям, кинувшимся на подмогу барахтающемуся в вязкой грязи товарищу. – Ребята, ко мне, плотнее строй!

Бойцы ополчения понимали, что им не тягаться с отборным рыцарством королевства, но не бросили в беде своего командира. Между казармами и воротами мгновенно выстроился ровный, ощетинившийся копьями прямоугольник. Просветы между большими, деревянными щитами были настолько малы, что взявшиеся за арбалеты рыцари долго искали, но так и не смогли найти щели, чтобы выстрелить.

– Хватит, назад! – на удивление быстро утихомирил Наставник Ордена своих воспылавших праведным гневом солдат. – Эй ты, сотник, наверное, подойди!

Несмотря на тяжелые доспехи, рыцарь ловко выпрыгнул из седла и снял украшенный перьями шлем. Под бронею и диковинным оперением скрывалось волевое лицо сорокалетнего мужчины. Косой шрам, пересекающий широкий лоб справа налево, и короткая, аккуратно стриженная бородка как нельзя лучше сочетались с загорелым лицом, подчеркивая одновременно и ум, и мужественный характер высшего храмовника.

– Молодец, отменно увальней вышколил, да и сам не промах, сразу видно, хорошая школа! – произнес командир рыцарского отряда между прочим, даже не удостоив Марвета беглым взглядом, а полностью сосредоточившись на поправлении съехавшей набок подпруги. – Но, надеюсь, ты не намерен в глупые игры играть?!

– Это мой город, я никому не позволю… – заикаясь, но все же произнес Марвет, которого трясло от злости и страха.

Он был всего лишь сотником маленького, убогого городишки, он понимал, с кем говорил и как мог поплатиться за ослушание и дерзость.

– Некогда, мне очень некогда, поэтому, быть может, я и прощу твою дерзость, – всего на секунду рыцарь оторвал взгляд от подпруги и перевел его на сотника, у которого вдруг забегали мурашки под кольчугой. – Забирай своих людей, и пока мы в городе, не смейте высовываться из казармы, шутов балаганных тоже можешь прихватить! – Рыцарь хотел было кивнуть головой в сторону членов городского совета, но тех уже и след простыл. – В твоем городе завелась скверна, пора навести здесь порядок и наставить заблудшие души на путь истинный. Все, пошевеливайся!

Благородный рыцарь не собирался снисходить до утомительных объяснений, что это за скверна такая и как его вассалы собирались «искоренять» и «наставлять». Есть веши, о которых не говорят, о них только догадываются. Предчувствуя нависшую над земляками беду, Марвет развернулся и нехотя отдал ополченцам приказ отступить в казарму. Его отряд не продержался бы против рыцарей и получаса, а если им и улыбнулась бы капризная богиня удачи, то через несколько дней под ветхими стенами мятежного Лютена собралась бы вся Небесная Братия. Их перебили бы, город сровняли бы с землей, а Церковь навеки прокляла бы это место.

– Постой, – внезапно командир храмовников передумал, он жестом подозвал к себе сотника, и когда тот подошел, почему-то перешел на вкрадчивый шепот: – Поможешь нам, облегчишь своим землякам жизнь. Мы ищем опасного преступника, колдуна. Он выдает себя за королевского посланника по особым поручениям. Мы знаем, что он где-то здесь. Где он прячется, где отсиживается?

Марвет молчал, и не из-за сочувствия или симпатии к странному вельможе, а просто потому, что был поражен неожиданным вопросом.

– А как же вутеры на топях? – произнес сотник, удивленно моргая глазами.

– Потом, – однозначно отрезал рыцарь. – Вебалс из рода Озетов намного опаснее. Где он? Рыжеволосый, бритые лоб и виски, короткая косичка на макушке, одет, как вельможа. Только не говори, что такого не видел, что он к вам не заезжал. Подумай о горожанах! Где он?!

– «Петух и кочерыжка», – ответил Марвет, указав рукой в направлении любимого всеми мужчинами округи логова пьянства и разврата.

– Соврал, живьем сожгу! – пригрозил рыцарь и, тут же вскочив на коня, погнал его галопом к трактиру.

В ту ночь рыцари Ордена так никого и не нашли, утром они покинули город. Ущерб был не очень велик: сгоревшие дотла трактир и пара соседних домов, на которые перекинулось пламя; разрушенный городской амбар вместе с кузней, и всего семеро, случайно затоптанных копытами лошадей. Могло быть и хуже, хотя если бы за городскую стену прокрались вутеры, то больше четверых-пятерых они не утащили бы и всяко не стали бы рушить строения.

Традиция отмечать наступление полночи двенадцатью ударами колокола в Лютене не прижилась. К чему тревожить сон горожан глупым, бессмысленным боем? Большинство же из тех, кто бодрствовал, никуда не спешили. Исключение составлял лишь Вебалс из рода Озетов, но он и так почувствовал скорое приближение зловещего, мистического часа, когда отодвигаются надгробные плиты, шевелятся могильные холмики, и на холодный свет ночного светила выползает мерзкая нежить; выползает, чтобы охотиться, убивать и наслаждаться вкусом свежей, еще не успевшей остыть человеческой плоти.

Покинув казарму, мнимый королевский посланник направился в сторону городской свалки, но, не дойдя до лучшего и единственного притона в городе трех домов, свернул и направился строго на юго-восток. Он шел быстро, почти бежал, как-то умудряясь обходить в темноте колдобины на размытой дождями дороге, не глубокие, но частые лужи, разбросанные в беспорядке сучья, доски и ржавый инвентарь. Узкая улочка через сотню шагов сворачивала на юго-юго-запад, что не входило в планы известного чернокнижника, а летать он, вопреки всеобщему заблуждению, неумел, поэтому Вебалсу пришлось перепрыгнуть через довольно высокую изгородь и к великому недовольству парочки лающих собак потоптать хозяйские грядки. Потом были: хлипкая крыша заброшенного сарая, в который он чуть ли не провалился, рискуя испортить хороший костюм; снова дорога, на этот раз заканчивающаяся тупиком; огромная лужа, претендующая на звание городского пруда и множество укромных, поросших травой закутков, используемых жителями окрестных домов в качестве весенних, летних и осенних отхожих мест. Оценив по достоинству тягу горожан к «натурализму», колдун тем не менее не мог не отметить, что до столичного люда лютенцам было еще далеко: слишком нерационально использовалось кустовое пространство, слишком поспешно выбирались позиции.

Умудрившись миновать расставленные горожанами и их верным домашним скотом «ловушки», Вебалс наконец-то достиг крепостной стены. Хоть часовые на башнях и не спали, но их внимание было полностью поглощено то осмотром внешних рубежей, то наблюдением за местностью по ту сторону стены. Что же творилось внизу, за их спинами, ротозеев-ополченцев не волновало, а зря!

Вебалс обнаружил воровской лаз четыре часа назад, когда только попал в окрестности города. Маленькая, неприметная ямка, находившаяся на опушке подходившего к городу леса, располагалась приблизительно в ста двадцати – ста пятидесяти шагах от крепостной стены. Ветки ракитника и прочая, недавно срубленная зелень скрывали деревянную дверку, ведущую в узкий и смрадный подземный туннель, оканчивающийся точно такой же дверкой в кустах, но уже по ту сторону городской стены. Судя по вышине и частоте произрастания скрывавших выход лопухов, потайным ходом пользовались не очень часто, только когда из Лютена нужно было незаметно вынести большую партию награбленного добра. Видимо, у разбойников где-то поблизости был склад. Они накапливали товар, а потом выносили его за один заход, чтобы продать в Дукабесе, Ланке или любом другом из соседних городов.

«На месте простачка Марвета я бы быстро вычислил лиходеев. Достаточно было бы проследить, кто надолго уезжает из города, притом без товара, а потом возвращается налегке, но при деньгах», – подумал колдун, с облегчением констатировав, что на суматошное место сотника ему не попасть никогда, даже при самом неблагоприятном развитии событий, а затем скрылся в темноте туннеля.

С факелом пробираться сквозь лаз было бы значительно проще, но Вебалс не хотел терять драгоценного времени на его поиски. Двигаясь почти на ощупь и различая лишь смутные контуры местами осыпавшегося коридора, колдун пару раз все-таки оступился, перепачкал штаны и разорвал на локте рукав дорогой атласной рубашки. Дорожныерасходы с каждым днем возрастали, а кошель быстро пустел. С учетом того, что по пятам служителя темных сил шли неутомимые ищейки Ордена во главе с самим Жанором Меруном, одним из десяти Наставников Ордена и правой рукой самого Патриарха, положение становилось угрожающим.

«Если так и дальше пойдет, то скоро придется, как какой-то дочурке ремесленника, экономить на еде, чтобы покупать сносные веши. В обносках я ходить не могу, коллеги не так поймут, да и делам это не способствует, – размышлял Вебалс, героически преодолевая последние шаги по подземелью. – Одежда – вещь важная, по ней о человеке судят. Какой из меня секретный королевский порученец, если от рубахи за версту потом разит и дыра на штанах? Хотя нет, дырка на локте, а не на штанах…»

Закончить внутренний монолог и выяснить, что же у него там прилипло к штанине, приспешник темных сил не успел. Стоило ему лишь открыть дверцу подземного хода, как под кадык уперлось острое лезвие кривого кинжала.

– Ты только глянь, Фраб, какое чудо расфуфыренное к нам привалило, прям рыцарь! – противно захихикало нечто в мешке с прорезями для глаз, одетом на голову.

– Дурак ты, Кареев, рыцари они в доспехах латных ходят, а у энтого даже меч какой-то несурьезный, тонкий уж больно, – ответил товарищу разбойник с тряпкой, наспех обмотанной вокруг головы, скрывавшей лицо и оставляющей видимыми лишь опухшие глаза да перебитую переносицу с горбинкой. – Он, поди, графа нашего сродственник, али аж герцогу кем приходится. Вишь, одежонка какая богатая, атлас да бархат. Такие в Королевых войсках не служат, такие по балам танцулькают да бабенок благородных щиплют, хотя с его рожей многих не налагаешь. Страшна уж больно…

– А вот лица попрошу не касаться, оно мне по наследству досталось, от папеньки с маменькой, – встряла в разговор жертва налета, почему-то не испытывавшая страха перед ночными грабителями.

Голос колдуна был спокоен и ровен. Пожалуй, даже при встрече с сотником он больше волновался, нежели теперь, когда лезвие кинжала давило на горло, а жизнь висела на волоске. Если бы рука налетчика непроизвольно дернулась, чему могло поспособствовать множество нелепых случайностей, например неожиданный укус комара, то острая кромка стали легко вспорола бы тонкую кожу и гортань. Некоторые люди способны умело скрывать свои страхи при самых, казалось бы, угрожающих обстоятельствах. Их голос всегда ровен, слова рассудительны, а интонации плавны и певучи; они внешне невозмутимы, когда внутри все дрожит и клокочет. Однако Вебалс был не из их числа, он не притворялся, а действительно не боялся. Сердце колдуна отсчитывало ровно шестьдесят ударов в минуту и не собиралось ускорять свой бег.

– А ты что пасть раззявил, красавчик? Стаскивай портки живей да про куртежку не забудь! – пресек попытку завязать разговор Кареев и плотнее прижал кинжал к горлу чернокнижника.

Вебалс с облегчением отметил, что рука разбойника немного изменила угол, под которым лезвие врезалось в горло, и теперь комариный укус уже не мог привести к трагическим последствиям.

– Да зачем вам тряпки-то? Оружие возьмите, деньги, а штаны с сапогами оставьте, холодно ведь ночью-то, да и стыдно как-то в городе без всего появляться, – продолжила уговоры жертвы, хотя не стала искушать судьбу и между делом медленно расстегивала застежки куртки.

– А что, нагишом-голышом даже смешнее будет! Будешь знать, барчук, как в не свои дела нос совать и по лазам чужим шастать! Щас морока, зато наперед наука, – рассмеялся разбойник по имени Фраб, отбирая меч и отвязывая от пояса уже не так туго, как несколько дней назад, набитый деньгами кошель.

– Да что ж мне, портки обмочить что ли, чтоб вы их на мне оставили, супостаты?! – разыграл возмущение на грани истерики Вебалс, стараясь еще больше отстраниться от давящего на горло лезвия.

Необычное предложение обираемого рассмешило бандитов. Фраб омерзительно захихикал, а его напарник громко заржал и сам отвел немного в сторону лезвие, чтобы ненароком, в приступе неудержимого смеха, не зарезать такого веселого «клиента».

– А что, это идея, давай дуй! – махнул рукой Фраб, к радости колдуна прекратив пронзать воздух тонким, крысиным писком. – Если обдуешься, то портки так уж и быть оставим.

– И сапоги в придачу, а то вдруг и туда затечет! – продолжал развивать остроту Кареев, дрыгая головой и брызгая слюной прямо в лицо жертвы.

– Не буду, – твердо заявил Вебалс, лицо которого вдруг стало каменным и необычайно серьезным. – Ваша беда в том, что вы слепы. Вы смотрите, но не видите ничего вокруг. Считаете себя охотниками, в то время как всего лишь слабые, беззащитные, создания, чьи жизни рвутся, как паутинки, всего лишь от легкого дуновения. Не пройдет и минуты, как вещи снова станут моими; вы окажетесь мертвы, а я не пошевелю для этого даже пальцем.

Как только колдун начал проповедь, разбойники прекратили смех и, не моргая, уставились на «спятившего барчука»; уставились и не заметили, как сзади зашевелились кусты.

По воздуху пронеслось что-то длинное, блестящее, дурно пахнущее. Вебалс из рода Озетов резко сделал шаг назад, чтобы огромный гарбеш не задел его когтистой лапой в полете. Трехметровое чудовище прыгнуло на спины разбойников, мгновенно придавив их к земле массой своего тела. Колдуну так и не удалось взглянуть на лицо человека, обозвавшего его уродом. Покрытый сверху пахучей слизью ящер откусил голову Фраба и тут же проглотил ее, даже не удосужившись разжевать. Дрыгающее конечностями тело второго разбойника шевелилось недолго, сильная лапа с четырьмя когтями раздавила его на две части, превратив в кровавое месиво из костей и плоти, на которое было страшно смотреть. В лицо Вебалса ударила мощная волна зловония. Хищный ящер грозно щерился, извергая на еще живого человека ядовитые пары своего плотоядного кишечника.

Колдун не собирался бежать, пытаясь скрыться от чудища за дверью лаза, которую тот разнес бы в щепу, даже не заметив, не бросал в воздух магических заклинаний, которых, говоря по правде, и не знал, не рылся за поясом в поисках склянки с чудодейственным эликсиром, а просто неподвижно стоял и смотрел в глаза монстра из-под нахмуренных дуг бровей, как будто надеясь, что лесной зверь испугается его грозного взгляда.

Внезапно пасть ящера захлопнулась, гибкое тело прильнуло низко к земле, а в немигающих красно-желтых зрачках появился страх. Тварь зарычала и попятилась, вот-вот собираясь вывернуться восьмеркой и бежать прочь без оглядки.

– Куда собрался?! Напакостил, грязь развез, за собой убери! Да не этого хватай, не этого, а того, что в фарш превратил! – ткнул пальцем колдун в бесформенную кучу дымящейся плоти, державшую несколько секунд назад кинжал возле его горла.

Гарбеш послушался, бросил безголовое тело и, схватив зубами великодушно оставленную ему добычу, скрылся в чаще.

– Обожаю такие случайности, – рассмеялся Вебалс, подбирая свой меч и вытаскивая из-за пазухи трупа окровавленный кошель, – главное, самому возиться не пришлось. Госпожа Удача резвится, что ж, мне нравится ее веселый настрой, еще бы деньжат немножко на новую одежонку подкинула, совсем бы хорошо было.

Колдун бесцеремонно оттащил за ногу труп и с сожалением посмотрел на то, что сталось с его одеждой. Атласная рубашка напополам, дорогая куртка так залита кровью, что одеть ее он уже не мог. Ночи в окрестностях Лютена стояли в ту пору холодные. Вебалс остался голым по пояс, а до плешивых топей, куда он направлялся, было добрых семь-восемь верст.

(обратно)

Глава 2 ПАДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ

Мини-лайнер представительского класса «В-17» быстро набрал высоту и уже через пару секунд оказался в слоях стратосферы этой затхлой, наводившей уныние и вызывающей лишь отвращение планеты. Подавлявшему большинству граждан Галактического Союза ни разу за всю жизнь так и не довелось побывать на поверхности знаменитого индустриального гиганта Ванфера; их легкие не загрязняла искусственная атмосфера с многочисленными примесями вредных газов; кожа не зудела под лучами смертоносного солнца, уже давно расправившегося с последними остатками защитных радиационных барьеров, а взгляд не радовал вид многокилометровых, поднимавшихся ввысь на триста, четыреста и более этажей промышленных корпусов, где производилось все необходимое для человека и человечества, за исключением красивых пейзажей, чистого воздуха и хорошего настроения.

Когда-то на заводах Ванфера работали каторжники, потом, наконец-то признав и прочувствовав прописную истину: «Рабский труд не эффективен», Координационный Совет Союза заменил преступников машинами и несколькими сотнями инженеров-штрафников, призванных поддерживать бесперебойность полностью автоматизированных производственных процессов. Среди несчастных, вынужденных отравлять свои внутренности промышленными отходами, была другая, весьма немногочисленная категория лиц, к которой и принадлежал единственный пассажир лайнера, не имеющего коммуникационных позывных и не приписанного ни к одному из многочисленных космопортов систем Союза.

Эти таинственные личности ненадолго прилетали на Ванфер, чтобы посетить маленький офис, затерянный где-то в недрах полностью автоматизированных, многоуровневых цехов, и вновь улетали, получив новое ответственное задание за пределами входящих в Союз миров. Потом, через несколько недель, достоянием галактической общественности становились сухие сводки информационных бюллетеней и эпатажные заголовки электронных статей, повествующие о стихийных бедствиях, стерших с поверхности чужих планет целые города.

* * *

Черноволосый, коротко стриженный пассажир не крупного, но атлетического телосложения печально вздохнул и, бросив последний, прощальный взгляд на быстро удаляющийся шарик индустриальной планеты, извлек из бара бутылочку старого, доброго коньяка, изготовленного лет так за двадцать, если не больше, до его рождения.

В трудной, полной смертельных опасностей работе планетарного диверсанта были все-таки некоторые положительные моменты. Он мог бесплатно пить изысканные напитки, путешествовать за казенный счет по всей галактике, любуясь экзотическими красотами, тратить деньги, не омрачая свой мозг расчетами, а также вербовать и убивать людей по собственному усмотрению, без соблюдения отягощающих жизнь формальностей. Однако, несмотря на весь набор головокружительных благ, называемых глупыми обывателями «абсолютной свободой», командир диверсионного отряда планетарной разведки майор Палион Лачек был глубоко несчастен.

К обычной усталости и привычному осознанию своего одиночества, чрезвычайно быстро пришедшему на смену авантюрной романтике, в этот день у майора прибавилось еще три повода, чтобы не слегка продегустировать божественный напиток, а просто в стельку напиться за время полета. Провал ответственной операции, гибель всего отряда и весьма неприятный разговор с редко покидающим кабинет начальником, считавшим аргумент «так сложились обстоятельства» всего лишь жалкой детской отговоркой.

Красавицы-бортпроводницы, как, впрочем, и человека-пилота в составе экипажа лайнера не было, так что Палиону никто не составил компанию, хотя, с другой стороны, никто и не мешал. Бездушный робот в кресле пилота уставился в приборную доску и не читал, как более ранние модели кибернетических навигаторов, душеспасительных лекций о негативных последствиях ввода в биологический организм избытка алкоголесодержащих жидкостей, иными словами, о вреде обыкновенного пьянства.

Тепло руки согрело старинный напиток, разбудило в нем силы, которые затем поступили в организм, даруя потерянное было желание жить и бороться, превозмогать боль, обиду и горечь потерь. За иллюминатором чернело холодное бескрайнее пространство, усыпанное маленькими точечками ярких, ноне греющих душу звезд. Глаза бывшего майора закрылись, и пару часов назад отправленному со скандалом в отставку офицеру впервые за последние три дня удалось крепко заснуть. Его больше не посещали кошмары, разум вновь был чист, как лист белоснежной бумаги, а душу не терзали сомнения, младшие, но не менее настырные, братья мук совести.

Патруль полиции медленно продвигался по переполненному пешеходному коридору ЕС 937, ведущему от узла АК 426 внутренней транспортной магистрали к городскому сектору МБ 688, или, говоря проще, к главной рыночной площади. Финеряне всегда отличались неумением планировать с перспективой. Вместо того чтобы создать искусственную атмосферу и приспособить к жизни эту планету еще лет триста назад, то есть когда только началось ее освоение, четырехпалые, большеголовые гуманоиды увлеченно принялись рыть землю и терзать взрывами горный монолит, создавая многоуровневый, наполовину подземный, наполовину вмонтированный в скалы город, защищенный от воздействия непригодной для жизни внешней среды сложными герметичными конструкциями и витражами толстых, разноцветных, пуленепробиваемых стекол.

При проектировании перспектива роста и увеличение стратегической значимости колонии были явно недооценены, теперь же обитателям и многочисленным приезжим приходилось расплачиваться за легкомыслие давно ушедшего в мир иной архитектора. Несмотря на непрерывность строительных работ и ежегодное открытие все новых и новых секторов, город продолжал задыхаться в искусственной скорлупе, в то время как приблизительно восемьдесят шесть процентов поверхности планеты до сих пор оставались неосвоенными.

Даже коренные жители финерянской Лареки не выходили из дома без маленьких планшетов-карт, обычно крепившихся на левой руке ближе к локтю. В сложившейся ситуации городские власти делали что могли, то есть регулярно закрывали на ремонт самые оживленные участки магистралей да через каждые четверть часа обновляли на индивидуальных картах жителей информацию об интенсивности транспортно-пешеходных потоков, внося тем самым в напряженную жизнь перенаселенного города еще больше сумятицы и беспорядка.

Вот и сейчас четверо в формах представителей власти стали жертвами плохой организации коллективного быта огромного мегаполиса. Пять минут назад, когда патруль еще не погрузился в толпу, а находился на магистральной развязке, коридор ЕС 937 отмечался на карте зеленым цветом, а рядом с ним виднелась цифра «23». Всего двадцать три процента от расчетной пропускной способности, наиболее благоприятный путь передвижения. Теперь же, когда служителям порядка приходилось работать локтями, прокладывая себе дорогу в толпе людей, финерян, ганопьеров и представителей прочих разумных рас, сомнений не возникало: при следующем обновлении карты коридор будет отмечаться не просто красным, а багровым цветом; показатель же заполняемости наверняка приблизится к критической отметке в двести процентов. Двукратное переполнение коридора грозило не только пробкой, которая вряд ли рассосется за час, но и катастрофической нехваткой воздуха; и тогда маленький отряд мог лишиться своего командира, единственного человека, существа уязвимого и неспособного поддерживать хотя бы на минимальном уровне жизнедеятельность своего прихотливого организма в условиях низкой концентрации кислорода в воздухе.

Страдая в галдящей, давящей, пихающейся локтями и другими частями тел толпе, источающей резкие ароматы пота и прочих зловоний представителей как минимум семи разумных видов, Палион почувствовал, что теряет сознание и, пытаясь хоть как-то облегчить свою участь, откинул назад стеклянное забрало шлема. Лицо майора раскраснелось, как панцирь рака, со лба потоками стекала влага; духота и жар разгоряченных тел сводили с ума человека и вот-вот могли толкнуть кадрового офицера на грубое нарушение инструкций. Раз уж они избрали для отступления сложный отходной маневр да еще с переодеванием в форму «отстраненных с дежурства» полицейских, то нужно было строго придерживаться избранной легенды и во что бы то ни стало удержаться от нарушений общественного порядка до самого космопорта, где их должен был поджидать эвакуационный корабль. Только так у остатка отряда был хоть какой-то шанс выбраться целыми из адской переделки.

Получив задание уничтожить ремонтный завод военно-транспортных средств, расположенный на этой планете, Лачек даже не мог предположить, что дело окажется настолько серьезным, и миссия будет обречена на провал еще задолго До высадки на Лареке. Хоть формально объект диверсии и принадлежал Финеряно-Галканской Коалиции, одному из потенциальных противников Галактического Союза, но стратегической значимости не представлял. Несколько небольших цехов по ремонту оснащенных плазмоганами флайеров и транспортников относились к вспомогательным производственным площадям и не могли сыграть решающей роли в надвигающейся войне. Их значимость была настолько ничтожна, что расточительно было бы даже тратить топливо для переброски на планету диверсионного отряда, если бы не тот факт, что данный ремонтный завод был одним из немногих мест, где проходила последние испытания новая, полностью автоматизированная система безопасности. Отряд Лачека должен был обмануть чувствительные сигнальные сенсоры, захватить главный системный блок чуда вражеской техники и доставить его, целым и невредимым, на ближайшую научную базу Союза.

Цель миссии была предельно ясна, категория сложности составляла всего лишь три балла, в то время как солдатам отряда были под силу и куда более трудные задания. Однако командование допустило ошибку, поверив дезинформации, подброшенной разведкой противника. Их ждали, отряд был окружен еще на подступах к объекту, и из-под шквального огня удалось выбраться всего четверым бойцам: самому командиру и трем роботам класса «Д», внешне настолько похожим на людей, что их в шутку называли «человекообразными».

Первым потерю сознания командиром заметил Карл, высокий, молчаливый робот устаревшей модели «Д8». Его рука успела вовремя схватить Палиона за ворот форменной куртки и удержать от падения на потную, волосатую спину устало бредущего впереди малорикианца. Неизвестно, как среагировал бы раздраженный толчеею гибрид гориллы и попугая на такой неординарный знак внимания со стороны полиции. Наверное, взбесился бы, расценив его как посягательство наличную неприкосновенность, и разорвал бы тело несчастного майора огромными лапищами напополам, естественно, не забыв при этом нанести традиционный контрольный удар клювом по голове обидчика. Крепкий шлем не спас бы голову Палиона. Говорят, когда-то древние малорикианцы выдалбливали костными наростами на носах усыпальницы и целые храмы в скальных монолитах. Конечно, у современных пернато-приматных носы были не такими острыми и натренированными, как у их диких предков, но стальная каска на голове человека разлетелась бы под первым же ударом, как проржавевшая жестянка.

Едва успев избежать конфликта, Карл крепко уцепился левой рукой за плечо командира, а его правая, к удивлению идущих немного позади Кастора и Кэтрин, вдруг подняла высоко над головой импульсную винтовку. Разорвавшая какофонию ругани, кряхтения, чертыханий, топота, шарканья ног и прочих непроизвольных звуков очередь повергла толпу в состояние паники и упорядочила хаотичные, разнотональные звуки, приведя их к единому и вполне уместному эквиваленту – многоголосому, испуганному крику, сопровождаемому быстрым топотом ног. Те, кто был впереди, давя друг друга, понеслись к площади; задние – развернулись и поспешно ретировались к магистральному узлу, сбивая с ног зазевавшихся и глуховатых. Настенные камеры наблюдения быстро закрутились на шарнирах и все, как одна, остановили свои темно-фиолетовые объективы на возмутителях спокойствия в формах патрульных. Через миг завыла сирена; кто-то, сидевший далеко-далеко, в комнате наблюдения полицейского управления, предложил преступникам сдаться и не усугублять свое и без того незавидное положение.

Карл подхватил падающее тело командира, легко закинул его на плечо и поспешил вслед за толпой в направлении рынка. Более совершенные модели «Д16» быстро переглянулись и, обменявшись мысленными проклятиями в адрес неадекватно ведущей себя «рухляди», побежали следом. Импульсные винтовки были переведены в боевое положение, незатейливый маскарад был испорчен, когда до спасительного трапа космического корабля оставалось чуть больше тридцати семи минут неспешной ходьбы.

* * *

«Жалко мне Карла, на остальных наплевать, а вот старичка жаль!» – пришла в голову отставному майору мысль сразу по пробуждении.

Несмотря на пятнадцатилетнюю службу в организации, негласным девизом которой было тройное «В»: «Вынюхивать, выпытывать, взрывать!», Палион только внешне казался жестоким, хладнокровным и беспринципным мерзавцем. Это была маска, которую он всегда нехотя надевал, направляясь на рандеву к начальству или воспитывая не в меру ретивых новобранцев, тот недисциплинированный, кровожадный сброд, который ему, как отбросы по мусоропроводу, регулярно поступал из обычных воинских подразделений.

Раньше все было по-другому, все было иначе. Попасть в разведывательно-диверсионные отряды было сложно, почти невозможно. Перед кабинетом шефа разведки выстраивались длинные очереди «лучших из лучших», закаленных в боях солдат, у каждого из которых вся грудь была в боевых орденах, а лица – в уродливых шрамах. Но потом статус престижной организации изменился, упал в одночасье до нулевой отметки, и виноваты в этом были респектабельные «мальчики и девочки» в дорогих костюмах, как захватившие власть в армии, так и оккупировавшие начальственные кресла на научных базах. «Интеллектуализация» – вот название той проклятой реформы, перевернувшей, перетряхнувшей и вывернувшей наизнанку все общество, которое Лачек раньше любил и защищал, а теперь которому ему было даже противно платить налоги. Привычный мир перевернулся, встал на уши и отчаянно задрыгал ногами в воздухе, пытаясь ступнями вкрутить в плафон лампочку. Стратегически мыслящие мальчики и девочки, сидя по уютным кабинетам, реализовывали свои бредовые идеи, а он, признанный герой-лазутчик, опытный практик диверсионных работ, должен был с выражением счастья на лице расхлебывать то тошнотворное варево, которое они сотворили по смехотворному, оторванному от реалий жизни рецепту, называемому «Глобальная Концепция Технического Переоснащения».

Карл был единственной моделью «Д8», еще не отправленной на слом согласно грандиозным планам реструктуризации и переоснащения разведки. Вот уже который год Палион стоял за него горой и выдерживал мощный прессинг как высших воинских чинов, так и тыловиков-снабженцев, отказывающихся по негласному распоряжению штаба выдавать для «Д8» запчасти. Дело было не в личной привязанности майора к роботу. Карл был всего лишь машиной, неспособной ни мыслить вне узких рамок программы, ни испытывать эмоций, но зато его конструкция обладала целым рядом значимых в бою преимуществ и открыто шла вразрез с новомодными «концепциями», «теориями» и «стратегическими направлениями».

Несмотря на многочисленные модификации, различия между боевыми характеристиками моделей «Д8» и «Д16» были минимальными. В последние десятилетия ученые в основном работали над совершенствованием программ, определяющих поведение роботов во время боевых операций и нестандартных ситуаций. Цель морально устаревшего Карла состояла прежде всего в защите личного состава отряда, а также в выполнении особо тяжелых и опасных видов работ: переноска тяжестей, огневое прикрытие отступающего отряда, закладка и обезвреживание мин. Новая же команда проектировщиков киборгсознания ставила во главу угла иные приоритеты. Ученые хотели полностью заменить солдат боевыми машинами, поэтому учили роботов самостоятельно мыслить и принимать решения с учетом иррациональной составляющей.

Пока что проекты кабинетных снобов и их очкастых подлых в белых халатах проваливались один за другим. В разработке находилась уже девятая модель роботов нового поколения, то есть «Д17», но ни один из экспериментальных, состоящих только из роботов, диверсионных отрядов так и не вернулся с заданий сложнее второй категории.

Кулуарная возня вокруг роботов-диверсантов продолжалась уже который год. Одни, сидя в креслах, пытались воплотить в жизнь свои бредовые идеи и упорно оттягивали момент закрытия неудачного проекта, другие не менее целеустремленно изобретали все новые и новые извилины искусственного интеллекта, а мучиться за всех приходилось простым командирам. До этого задания в отряде майора Лачека было девять выгнанных из десантных частей головорезов, двенадцать моделей от «Д9» до «Д16» и лишь один, чудом избежавший переплавки Карл. Каждый раз, борясь за ремонт «ветерана», Палион чувствовал, что защищает прежде всего себя. Интуиция подсказывала майору, что однажды наступит день, когда морально устаревшая «железяка» с отработанной смазкой и изношенными деталями спасет ему жизнь.

– Твои неадекватные действия привели к ухудшению нашего положения. Маскировка нарушена, нас ищут и скоро найдут. – Голос Кэтрин был холоден и беспристрастен, как у выносящего смертный приговор судьи или как у бортового компьютера, вежливо напоминающего, что до взрыва реактора корабля остается всего несколько секунд.

В пропахшем остатками еды сарае было темно, но Карл, застывший на коленях перед бессознательным телом командира, все же увидел, как рука робота, точно копирующего очертания красивой девушки, направила импульсную винтовку в его сторону.

– Я спасал жизнь человека, нашего командира, – произнес робот, не прерывая дыхательных движений, которыми он пытался привести в чувство Палиона. – Нехватка кислорода в коридоре чуть не привела к остановке жизненных циклов. Ускорить же темп передвижения толпы другим способом не представлялось возможным, я просчитал все варианты. Если бы я промедлил, то в мозг перестал бы поступать кислород, а это верная смерть для человека.

Карл не оправдывался, не пытался вымолить пощаду, он просто объяснял свои действия. Вид наведенного на его голову дула не вызывал никаких эмоций. Директива самосохранения у «Д8» была настолько слаба, что все еще существующему образцу этой модели было почти безразлично: нажмет ли Кэтрин на курок или чуть позже кто-то из биологических поковыряется в его схемах отверткой.

«Смерть – окончание рабочего процесса. У кого-то смена длиннее, у кого-то – короче. Неважно, как долго ты трудишься и сколько ты успел сделать. Главное, чтобы во время самой работы к тебе не было претензий и нареканий». Тому, кто сумел заложить это правило в киборгсознание, нужно было при жизни поставить памятник, а не отстранять его от работы, обвинив в грубом нарушении этических норм и в злоумышленном целенаправленном издевательстве над искусственным интеллектом.

В программе «Д8» сохранился этот параметр, его никак было не искоренить, а вот зато последующие модели были спроектированы уже без него, поэтому не только не жертвовали собой ради биологических боевых единиц, но и часто осмеливались ставить под сомнения указы человека-командира, Перед отправкой на задание каждому офицеру и сержанту выдавалась толстая инструкция – список блокирующих команд на случай сбоя программ и отказа роботов подчиняться их приказам.

– Не стоит, привлечешь внимание врагов. – Кастор, второй робот модели «Д16», властно положил на винтовку ладонь. – Ты же знаешь, примитивный интеллект «Д8» плохо просчитывает нестандартные ситуации. Он предан человеку, как глупый цепной пес, и не способен правильно расставить стратегические приоритеты. Он спасал жизнь Палиона, но не смог просчитать, что тем самым губил нас всех, в том числе и спасенного от удушья майора. Нас вот-вот найдут и уничтожат, так зачем возиться с недостойным внимания существом, зачем облегчать врагу нашу поимку? Они же не глухие, они услышат выстрел, а глушителя под рукой нет.

Видимо, согласившись с аргументом, Кэтрин кивнула, опустила винтовку и припала к щели сарая, в котором беглецы прятались от рыскающих по опустевшему рынку патрулей. Кастор окинул презрительным взглядом продолжавшего заботливо хлопотать над телом командира Карла и присоединился к осмотру заполненной полицией и войсками местности. Когда Палион очнулся от обморока и, в знак благодарности, хлопнув по плечу молчаливого спасителя, поднялся на ноги, ни один из «Д16» не повернул даже головы в его сторону. Роботы перешептывались между собой, обменивались мнениями по просчитываемым на ходу вариантам спасения и обращали на пришедшего в себя командира не больше внимания, чем на мусор, давимый грязными сапогами.

– Диспозиция поганая, мы окружены, нужно прорываться с боем, другого выхода нет! – огласил свое решение майор, всего на миг припав к щели между досками сарая. – Кэтрин, Кастор, вы пойдете вон по той улочке, огонь на поражение, но заряды экономьте, старайтесь держаться ближе к стенам домов! Мы с Карлом…

Договорить Палион не успел, сзади послышались щелчки пары взводимых затворов.

– Вы отстранены от командования, майор. – прозвучал монотонный, без тени злорадства или иных страстей, голос Кастора. – Ваше руководство было бездарно, вы завели отряд в ловушку, а теперь еще и пытаетесь выжить за счет других. Вы только что очнулись от серьезного повреждения дыхательных путей, которое с вероятностью в девяносто три с половиной процента могло сказаться на ваших мыслительных способностях. В сложившихся обстоятельствах принимаю командование на себя. Сдайте оружие Кэтрин, майор, и не делайте глупостей, все равно не успеете!

Сбои в программах случались у роботов часто. На практике Лачека уже бывали случаи, когда забарахлившие машины пытались взять верх над людьми, выстраивая стройную, по их мнению, логическую цепочку, обосновывающую их действия. В общем, работа бок о бок с роботами уже давно напоминала Палиону общение с душевнобольными. Вот пациент психиатрической клиники приветливо улыбается и, дружелюбно щурясь, рассказывает доктору забавные небылицы. Однако стоит эскулапу лишь на миг отвернуться, как тихоня вскакивает, выхватывает припрятанную в кармане вилку и наносит меткий удар по горлу. Затем больной снова умильно улыбается, складывает окровавленные ручки на коленях и застенчиво щебечет, убеждая ворвавшихся в палату санитаров, что это не он прирезал доктора, что медперсонал разыграли абстрактно-астральные «ОНИ», имеющие обыкновение вселяться в тела невинных поборников Добра и творить всякие мерзкие пакости, дискредитируя тем самым светлую сторону мироздания.

Как раз на такие случаи и были предусмотрены блокирующие команды. Теоретически майору было бы достаточно сказать всего несколько коротких слов, и роботы вернулись бы в подчинение, бунт был бы прекращен без крайне нежелательных при данных обстоятельствах возни и выстрелов. Однако человек медлил, как можно дольше снимая винтовку с плеча и неся какую-то несвязную ахинею о долге перед командованием и обществом в целом. Интуиция подсказывала майору, что конфликт все-таки придется разрешать силой, а не при помощи волшебных слов. Кастор обвинил его в измене, низком уровне профессионализма и трусости, к тому же, взяв на себя полномочия военврача, посчитал физическое состояние человека непригодным для принятия ответственных решений. Логически зон конфликта было четыре, значит, усмирить роботов можно было четырьмя отдельными кодами, полный список которых Лачек уже давно заучил наизусть, как монах одну из самых главных молитв. Слова были короткими, произнести их можно было на одном дыхании, но чем больше императивных команд, тем сложнее их восприятие, тем более непредсказуемы последствия и реальнее шансы куда более серьезного сбоя.

Мозг робота немногим проще, чем мозг человека; одни и те же участки отвечают за разные функции, они быстро складываются то в одни, то в другие цепочки, проводя нужный сигнал. Перегрузки в процессе обработки информации могли привести к тому, что какие-то из схем могли перегореть, какие-то, наоборот, инициировать нежелательные действия. Кастор с Кэтрин могли подчиниться, могли окончательно выйти из строя, могли бы начать крушить все подряд, но нельзя было исключать и самого ужасного варианта развития событий…

Источником питания каждого механического организма был крошечный расщепитель материи. Даже если робота разрывал на куски артиллерийский снаряд, то опасное вещество в крепкой капсуле оставалось нейтральным. Когда же робот сходит с ума, неизвестно, какую последовательность команд сложит его бьющийся в агонии мозг. В планы майора не входило умирать, как, впрочем, и взрывать половину планеты.

– Держи! – громкий выкрик сопровождался резким броском.

Винтовка командира уже почти достигла пола, как вдруг резко взмыла вверх и ударилась о грудь Кэтрин. Грянул взрыв, с девушки-робота мгновенно сорвало полицейскую форму и куски обгоревшей, искусственной плоти. В темноте сарая заблестели хромированные части скелета и зеркально-гладкий овал стального черепа. Не вмешивающийся до этого момента в конфликт между собратьями-роботами и человеком Карл на самом деле не был нейтральной стороной. Он ждал лишь сигнала, а получив его, тут же пришел на помощь майору.

Оружие Кастора успело сделать лишь три жалких выстрела, не сумевших достичь цели. Оттолкнувшись четырьмя конечностями от пола, Карл, как торпеда, врезался левым плечом в грудь стрелявшего и повалил его на пол. Пару секунд на грязном полу сарая барахталось невиданное создание: толи восьмилапый краб, проглотивший большую креветку, то ли двухголовый паук, запутавшийся в собственных лапах. Потом чудовище затихло, Карл придавил лежащего лицом вниз противника весом своего тела и крепко прижал его конечности. Система внутренних запретов не позволяла «Д8» уничтожать дружественных роботов, в то время как в сознании Кастора подобная директива явно отсутствовала или существовала в весьма упрощенном варианте, например, когда все модели ниже определенного класса считаются чем-то вроде балласта или полезного мусора, от которого при определенных обстоятельствах просто необходимо избавиться.

Не в силах вырваться из крепкого захвата, Кастор неустанно крутил головой, а вылезшее из его черепной коробки стальное сверло угрожающе жужжало и старалось вонзиться в правый визор Карла, искусно скрытый под камуфляжем глазного яблока.

К несчастью, Палион не смог сразу прийти на помощь своему соратнику. Стальной скелет на женских ногах вырвал из задней, железобетонной стены сарая обломок проржавевшей арматуры и набросился на майора, орудуя ржавой трубой также умело, как древний воин размахивал костяной булавой. Палион отступал, увертываясь и прячась от быстрых и мощных ударов за грудами свалявшегося мусора. Парировать атаки было нечем, к тому же он явно уступал псевдодевушке и в силе, и в скорости. Киборг-революция непременно увенчалась бы успехом, даже несмотря на поддержку «правящего двора» ренегатом Карлом, но в тот миг, когда «обнаженная» Кэтрин уже собиралась вогнать острый край арматуры в беззащитную, мягкую грудь поскользнувшеюся Палиона, дверь сарая с треском слетела с петель и на залитом светом пороге появился грозный силуэт финерянского воителя.

Четырехпалая рука великана нажала несколько раз на курок, и рядом с головой майора упал кусок арматуры с обломком кисти, затем на грудь человека посыпались горячие обломки. Нижняя часть Кэтрин так и продолжала стоять на широко расставленных ногах, а вот выше пояса у девушки уже ничего не было, кроме оплавленного обрубка позвоночника. Финерянский солдат развернул оружие на тридцать градусов и выстрелил трижды в угол сарая, где Карл все еще удерживал Кастора. Шумы затихни, внезапно запахло раскаленным металлом, паленой киборг-тканью и еле тлеющей, сырой древесиной.

– Ну, что там? Помощь нужна? – послышался откуда-то снаружи грубый бас второго солдата, видимо, малорикианца.

– Ага, осколки подобрать, – хмыкнул солдат и, закинув оружие на плечо, пошел навстречу своему товарищу. – Людишки опять куколок прислали. Мы свое дело сделали, а ошметки пускай мусорщики подбирают или ищейки из «Дурбон-Дая». если им заняться больше нечем.

* * *

Солдаты ушли, вскоре затихли сирены, и рыночная площадь стала постепенно заполняться мирными звуками: неспешные шаги, шум собираемых товаров и осколков стекла, гомон голосов и, конечно же, недовольное ворчание торговцев, пытавшихся сообща определить крайнего, кто им должен был оплатить все убытки. Виновными, как всегда, оказались городские власти, но почему-то именно к ним с рекламациями никто обращаться и не хотел.

Майору Лачеку пришлось в тот вечер выслушать много жалоб и стонов. Он пролежал в зловонном сарае около трех часов, а когда выбрался и закоулками добрался до космопорта, то еще долго не мог избавиться от страшной головной боли, вызванной едкими запахами окислившихся и оплавившихся химических суррогатов.

Майор провел в полете более пяти часов. Скоро лайнер уже должен был прибыть на орбитальную станцию, а бутылка коньяка была выпита всего на одну треть. Напиться не удалось, в одурманенной быстрой сменой событий голове гнездились стайки воспоминаний и мешали отдаться упоительному процессу безудержного поглощения упоительного алкоголя. Любимый сорт сигарет также не лез в рот, несмотря на то, что майор прекрасно отдавал себе отчет: вновь закурить хоть какой-то табак ему придется еще очень не скоро. Там, куда он летел, не было этой вредной привычки, там вообще ничего не было, кроме грязи, вечных дождей, убогих халуп и серого, затянутого грозовыми тучами неба над головой; неба, в котором нельзя было узреть даже тени надежды на скорое возвращение.

Скорее из принципа, нежели ради удовлетворения желаний, Палион залпом опрокинул в рот налитую до краев рюмку коньяка и всунул в мягкую, податливую щель между губами фильтр сигареты. Глаза его закрылись при первой же затяжке, он снова мысленно погрузился в тот нереальный, произошедший как будто не с ним кошмар, который начался сразу по его возвращении с проваленного задания.

Ванфер встретил его, как обычно, угрюмым пейзажем заводских корпусов и протяжным гудением выбрасывающих в серое небо облака газообразных отходов труб. Посадка и стыковка корабля прошли нормально, а вот потом начались очень смешные странности. Пилоты, а эвакуационными кораблями управляли исключительно люди, неожиданно изменились в лице и суетливо забегали, стараясь не шуметь и не раздражать своими перемещениями единственного и хорошо знакомого им пассажира. Потом «крылатая братия» внезапно пропала, видимо, по рассеянности заперев Лачека в корабле и по чистой случайности заблокировав двигатели. Сколько ни кричал Палион в переговорное устройство, сколько ни стучал кулаком в толстый борт корабля, а ответом ему были лишь гробовое молчание снаружи да громкий треск совершенно пустого эфира. Потом люк открылся, возле трапа майора ожидал вооруженный и, пожалуй, чересчур многочисленный конвой.

Свежевыбритый капитан в отутюженной форме зачитал неприятный приказ, обвинявший командира отряда РДЦЛ16 почти во всех смертных грехах, включая измену присяге, убийство и умышленный саботаж стратегически важных научных программ Галактического Союза. Палион не пытался понять и вникнуть в смысл запутанных, обтекаемых формулировок, не старался запомнить весь перечень оглашаемых статей, пунктов и подпунктов, он просто стоял, молча смотрел, как попеременно двигались лоснящиеся щеки холеного капитана, и мысленно представлял, как медленно, с оттягом режет ножом жирное горло штабиста.

Мысленная маньяко-терапия, как всегда, помогла офицеру удержаться от необдуманных, импульсивных действий.

Лачек стоически дослушал приговор до конца, сдал оружие и добровольно вытянул вперед руки, на кистях которых солдаты поспешно захлопнули тугие наручники.

Произошедшее не было для майора полнейшей неожиданностью. Еще во время полета он просчитал вероятность своего ареста. Она оказалась довольно высокой, около сорока пяти процентов. Но сейчас офицер был поражен наигранной помпезностью происходящего. Тот, кто устроил эту «торжественную» встречу, явно переборщил с театральными эффектами. Усиленный конвой, наручники, бронированный транспорт для поездки на сверхдальнее расстояние в сто пятьдесят метров и прочие атрибуты процедуры задержания опасного преступника были совершенно излишними и поэтому казались гротескно-смешными. Арестанту хотелось во все горло крикнуть: «Дурачье, да чего вы стараетесь?! Я не собираюсь бежать!», но боязнь, что в его пересохший рот засунут еще и грязный кляп, заставила Лачека удержаться от публичной декларации своих миролюбивых намерений.

Всего полчаса ходьбы по кабинетам, и вместо погон с орденами остался дырявый мундир. Теперь уже арестант был полноценным никем: не офицером, не орденоносцем, не героем – образцом для подражания. Оставалось лишь узнать, на сколько пожизненных сроков его сошлют по совокупности многочисленных статей да параграфов, и не окажет ли ему командование в свете прежних заслуг одолжение, милостиво позволив засунуть в рот дуло табельного оружия и самому, без посторонней помощи нажать на курок. В действительности его умерщвление было выгодно всем: он бы не гнил на каторге в каком-нибудь засекреченном подземном комплексе, а высокие чины спали бы спокойно, на сто процентов уверенные, что тайны некоторых сомнительных операций окончательно похоронены в могильнике казенного архива.

Первый проблеск надежды сверкнул, когда солдаты повели его к кабинету генерала, а не в штрафной изолятор, где он должен был протомиться несколько дней перед пересылкой. Видимо, шефу разведки лично захотелось прочесть проповедь «падшему ангелу» и усугубить заочно вынесенный приговор длинной обличительной речью.

«Ну, что ж, каждый развлекается по-своему. Должно же быть у генерала какое-то подобие отдыха. Сам на провальное задание послал, сам козлом отпущения сделал, а теперь и сам же корить меня примется. Ладно, послушаю его болтовню напоследок, всяко лучше, чем в камере сидеть да потолки оплевывать», – успокаивал себя подобными размышлениями бывший майор, нестерпимо долго, в течение нескольких часов, ожидая того момента, когда двери кабинета откроются, и седеющий адъютант наконец-то прикажет ввести арестованного.

Судьбе показалось мало обречь майора на публичноеунижение, она продолжала подбрасывать бывшему офицеру разведки все новые и новые сюрпризы. Генерал Анжорвер, шеф планетарной разведки, быстро вышел из своего кабинета и, даже не удостоив бывшего любимца мимолетным взглядом, поспешно удалился в неизвестном направлении. Конвоиров же этот факт почему-то ничуть не смутил, они почти силой впихнули обомлевшего Лачека в генеральский кабинет и захлопнули за ним дверь.

Апартаменты шефа разведки были погружены в темноту. Длинный стол, за которым генерал обычно устраивал долгие совещания, был пуст и идеально чист. Величественное, похожее на трон средневекового короля кресло босса тоже пустовало. Единственно светлым пятачком в царстве грозного полумрака был маленький закуток перед искусно сделанной имитацией открытого камина. На лежаке возле мнимого огня что-то завозилось и закашляло. Палион напряг зрение и, наконец-то разглядев очертания ворочающегося и ерзающего человечка, удивленно присвистнул. Перед ним лежал на боку низенький, толстенький старичок в домашнем халате и шлепанцах на босу ногу. Голова странного мужичка была кругла, как бильярдный шар, густые седые брови плавно переходили в морщинистый лоб, который, в свою очередь, постепенно разглаживался в огромную лысину. Глазки, носик и подбородок вместе с отвисшими щечками тонули в тени, до них не добирался свет от искусственного камина.

– Чо встал, подь ближе! – изрекло экстравагантное создание, замахав толстыми ручками с пухленькими, холеными пальчиками на концах. – Мне с тобой болтать-то особо некогда, так что время, служивый, свое не тяни. Подь сюды, говорю, разговорчик имеется!

Лачек на миг опешил. Арестанту показалось, что вдобавок к своим злоключениям он еще и когда-то успел сойти с ума. «Являются же кому-то черти, но почему меня так сильно обделили, почему мне достался бесенок без рогов и хвоста?!»

– Не хлопай, не хлопай глазищами, служивый, а за халат с тапчонками извиняй! Хвороба старая прихватила, умучила меня совсем, бедолагу, – щебетал старик, дотянувшись короткой ручонкой до штанины майора и упорно подтягивая его к себе.

– А ты, то есть вы, кто? – наконец-то произнес обескураженный Лачек, садясь в глубокое кресло без ручек напротив лежака.

– Я кто, я кто?! – негодуя, заверещал старик, тыкая в волосатою грудь сморщенной сосиской указательного пальца.

– Я твой спаситель, я твой второй шанс, а вообще-то я запальник смежного ведомства, – крикливый старичок внезапно утих и уставился на Палиона маленькими бусинками умных глаз. – Ты о контрразведке, сынок, что-нибудь слышал, или так в диверсионных пакостях погряз, что до другого и дела не было?

– Слышал, – кивнул Палион.

– Ну, так вот я из тех, кто твоих коллег-шкодников ловит и гадости ими учиненные того, ну, то есть устранить пытается.

– Допустим, но какое я… – договорить бывший майор не успел, ладонь старика легла на его запястье и неожиданно сжала его так сильно, что у Лачека потемнело в глазах.

– Допускать или не допускать здесь могу только я. Ты не в том положении, дружок, так что навостри ушки и не перебивай. Буду спрашивать, отвечай, а так, слушай и запоминай!

Старичок замолчал и вдруг резко, как резиновый мячик, отпружинив от пола, поднялся на ноги. Дырявые шлепанцы разлетелись в разные стороны, и один из главных контрразведчиков Галактического Союза заходил кругами, громко шлепая по полу босыми ступнями.

– В том, что случилось на Лареке, твоей вины нет, – наконец-то изрек старик. – Ни один из штабных мерзавцев тебе и слова сказать не посмел бы, если бы ты не отклонился от инструкции и воспользовался блокирующим кодом. Но, с другой стороны, тебя в этом случае сейчас бы здесь наверняка не было, ты был бы мертв, твое изуродованное тело пошло бы на корм диким и ужасно слюнявым финерианским кошкам… впрочем, по мне их хозяева столь же омерзительны…

– Спасибо за понимание, сэр… и сочувствие, – смог лишь произнести Палион, шокированный манерой общения старика.

– Терпеть не могу, терпеть не могу тупых солдафонов и их ужасных твердолобых манер! «Да, сэр! Так точно, сэр! Будет исполнено, сэр!» – изощрялся кривляниями и визгами низенький старичок, измудрившийся развернуться так удачно, что одним взмахом халата сбил с камина вазу и опрокинул горшок с любимым цветком генерала.

– Ты же не тупой солдафон, Палион, ты же разведчик, существо мыслящее, сопоставляющее, проводящее аналогии и анализирующее. Неужели ты думаешь, что я похож на твоего бывшего шефа, генерала, у которого извилины в голове уже давно мхом поросли. Не смей, слышишь, никогда, ни при каких обстоятельствах, не смей называть меня «сэром»! – Старик склонился над неподвижно застывшим в кресле майором и грозно затряс у него перед лицом указательным пальцем.

– Слушаюсь, с… – Палион вспомнил о запрете и вовремя осекся, – …но я не знаю, как мне вас называть.

– Я тоже не знаю, – хмыкнул озадаченный старичок. – Можешь «дедулей», «дедушкой». А что, мне кажется, очень мило: тепло, душевно, по-домашнему и в то же время уважительно. Все, решено, позывной «дедуля» утвержден окончательно и бесповоротно.

«Это конец, это видение, это не может быть правдой! Это безумный, наркотический сон, вызванный растекающимися по крови токсинами. Меня приговорили к смерти и ввели в вену яд, я умираю, а этот бред всего лишь предсмертная игра моего воображения. Мой мозг разлагается и выстраивает напоследок причудливые комбинации из когда-то видимых мной хотя бы мельком объектов. Всевышний, если ты есть, за что ты сыграл со мной дурную шутку?! Почему мне явился этот омерзительный старикашка, эта страшенная, сморщенная образина, а не пышногрудая, крутобедрая красавица с пухленькими губками и длинными-предлинными волосами?!»

– Эй, эй, Лачек, о красотках потом поболтаем! – встрял в сбивчивый ряд мыслей голос «дедули», потная ладошка которого усиленно выбивала пыль из щек закатившего глаза арестанта.

Майор не заметил, как его мозг начал медленно погружаться в дремоту. Однако старший товарищ в распахнутом халате вовремя заметил изменения в состоянии собеседника и не дал ему сбежать в царство сонных грез.

– Соберись, парень, слышишь, возьми себя в руки! То, что с тобой происходит, это не бред, это не сон, хотя и выглядит невероятно… Ты должен прийти в себя! – Руки старика вцепились мертвой хваткой в плечи майора и трясли его до тех пор, пока он не открыл глаза.

– Я в порядке, я готов слушать, – прошептали бледные, но уже не трясущиеся губы Лачека.

– Начну еще раз с того места, на котором ты меня самым бессовестным образом отвлек и заставил слегка размяться, – кряхтя и громко пуская ветра, старичок водрузил свои дребезжащие, волосатые телеса на удобный лежак возле камина. – Ты не виновен в гибели твоего отряда, ты просто неудачно попал под раздачу «пряников». Подстроенная врагами ловушка должна была лечь тяжким бременем ответственности не на тебя, рядового исполнителя, а на твое руководство, допустившее грубую ошибку. Совершенно не уважаемый мною твой генерал уже собирался писать прошение об отставке, как ему подвернулась подходящая зацепка, чтобы вывернуть историю наизнанку и убрать свою шею из-под удара, естественно, подставив на ее место твою.

– Бунт роботов? – догадался Палион.

– Бунт роботов, – кивнул головой старик, – и не просто заурядных «Д16», а Кастора и Кэтрин, двух наиболее усовершенствованных моделей, которые по возвращении на базу должны были тут же лететь на очень ответственное задание. На эту парочку возлагались очень большие надежды, а по твоей милости они превратились в труху. Вот и выходит, что у генерала шкурные интересы, а у ученых мужей на тебя большой зуб. Один закапывает тебя живьем в могилу, а остальные стоят рядом и деликатно хранят молчание. Жизнь – это компромисс гробовщика и свидетелей, мы все взрослые люди, мы все это прекрасно понимаем, но все же не хочется быть на месте закапываемого, не правда ли?

– Верно, но какова твоя роль в этой истории? Неужели ты тот самый прекрасный принц на белом коне? – хитро щурясь, поинтересовался Палион. – В чем твоя выгода от моего спасения, «дедуля»?

– Ну, на прекрасного принца я как-то не похож. – Старик заботливо огладил свой огромный живот. – Скорее уж на старого пер… ворчуна в запачканном халате, но выгода у меня, не скрою, имеется, притом настолько большая, что я решился задействовать очень-очень серьезные рычаги. – Указательный палец старца взмыл вверх, давая понять, что решение о помиловании Лачека принималось как минимум на уровне вице-президента Галактического Союза.

– В чем заключается работа, каковы условия и почему именно я? – выпалил Палион скороговоркой сразу все интересующие его вопросы.

– Подробную информацию о задании получишь за полчаса до прибытия на место его выполнения. Условия хорошие: деньги, власть, полная свобода действий и отсутствие ограничений в методах достижения цели. Делай что хочешь, но мне нужен результат, и как можно быстрее. – Высокий чин из контрразведки ненадолго замолчал перед ответом на последний вопрос. – У меня в подчинении более трех десятков хороших спецов, способных отменно справиться с этим заданием, я никогда, никогда бы не дал поручения чужаку да еще с укрепившейся репутацией психопата, если бы…

– Если бы?

– …Если бы мне не было жалко посылать своих людей в оторванную от цивилизованного мира дыру, без поддержки, да еще с сомнительным шансом на возвращение.

Палион хотел было возмутиться, но старик властно поднял вверх левую руку, приказывая не перечить, пока он не договорит.

– У тебя нет выбора. Ты попал в круговорот такой игры с этим супер-пупер-трах-тибидахтер-киберг-сознанием, что тебя не довезут живым даже до тюрьмы. Подумай о хорошем, формируй позитивный подход к мерзопакостям жизни! Там, куда ты направляешься, не экология, а курорт, нет ни отходов, ни ядовитых выбросов в атмосферу, ни роботов!

– А я-то уж, дурак, усомнился, что рай существует, – печально рассмеялся Палион, нутром чувствуя, что эти огромные плюсы с лихвой компенсируются не менее громадными минусами.

– Я организовал его специально для тебя, по спецзаказу, – захохотал «дедуля» и звонко хлопнул ладонями по своему животу-тамтаму. – Так как: да или нет?

– Да, черти тебя раздери на портянки! Где подписать контракт?

– Обойдемся без формальностей, – махнул рукой старичок, – тем более что официально ты на меня не работаешь. А вот без позывного не обойтись. Я – «дедуля», а ты…

– Неужто «внучок»? – ухмыльнулся Палион.

– Ну, вот еще, многовато чести будет, еще чего доброго на наследство позаришься, – отшутился новый шеф. – У тебя странное второе имя, кажется, западно-славянское, посмотрим, что с этим можно сделать… Палион Лачек, Лачек, Пачек, – забормотал старик, забавно поддергивая густыми бровями. – Великолепно, как раз то, что нужно, что за причудливый фокус судьбы, прямо в самую точку! А ну-ка, дружок, сложи-ка вместе первые буквы твоих обоих имен!

«Нет, только не это», – прошептал Палион, когда наконец-то выполнил простейшее действо по сложению двух корней. В итоге получилось: «Палач» – самое подходящее прозвище для миссионера его профиля.

За иллюминатором появились очертания неизвестной планеты, скорее всего необитаемой, поскольку не было видно ни спутников, ни шлейфов стартующих с нее кораблей. Космовизор издал жалобный хрип и отключился, это лайнер вышел из зоны действия вспомогательной трансляционной антенны. Лачек ужаснулся, он вдруг отчетливо понял, в какую глухомань его занесло. Наверное, такое же чувство испытывали раньше путники, заплутавшие в пустыне, или моряки, потерявшиеся в спасательной лодчонке среди волн бушующего океана.

Мертвецкую тишину внутри салона нарушил скрип отъезжающего на шарнирах кресла. Робот-пилот впервые за время полета обратил внимание на пассажира и, промычав на одной ноте, что до посадки осталось тридцать семь минут сорок девять секунд, положил на откидной столик толстый, бумажный конверт.

– Что это? – удивился Лачек, вскрыв послание от «дедули» и обнаружив вместо привычного электронного диска ворох напечатанных на допотопном принтере и исписанных от руки бумаг.

– Информация с грифом повышенной секретности. На электронные носители не переносить, не копировать, за пределы корабля не выносить, по прочтении уничтожить! – провела инструктаж навигационная машина и уставилась в приборную доску, где на десятке дисплеев быстро мелькали данные об изменении параметров различных систем корабля и поэтапно формировалась оптимальная траектория посадки.

«И старичок туда же, совсем уже от этой секретности с ума посходили! Чем больше звезд у начальства на погонах тем крепче параноидальный синдром, – недовольно проворчал Палион, доставая из конверта и сразу отправляя в утилизатор пустые титульные и приписные листы. – Хорошо еще, что не заставили меня эту кипу съесть, бумажонка уж больно неказистая: жесткая да залежалая».

Пилот не слышал сетований пассажира. Согласно полученной перед вылетом инструкции, он выключил слуховые сенсоры и должен был возобновить работу своей системы аудиовосприятия лишь после выключения двигателей корабля. Организовавший увлекательную экскурсию в дальний уголок галактики старичок, видимо, боялся, что при прочтении документов Палион будет проговаривать некоторые слова вслух. В интересах же безопасности Галактического Союза было воспрепятствовать утечке любой, даже обрывочной информации о порученной штрафнику миссии.

Среди как будто нарочно перепутанных листов дополнений, справок, бессмысленных сводных таблиц и разноцветных галографиков наконец-то нашлось искомое сопроводительное письмо, адресованное персонально: «разжалованному майору ПРД, Палиону Лачеку». Поморщившись при неделикатном напоминании о жирной кляксе в конце его славной карьеры, Палион развернул написанный мелким подчерком лист и углубился в чтение.

«Палач (отныне тебя будут называть именно так), твой корабль вот-вот должен совершить посадку на РЦК 678. Да, да, у этой планеты нет названия, хотя на ней проживает более трех миллионов человек. Место это достаточно странное, даже можно сказать гиблое. Чтобы ты понял, о чем идет речь, придется сделать маленький экскурс в историю четырехтысячелетней давности, когда люди впервые покинули пределы родной солнечной системы и только приступили к освоению дальнего космоса. Тогда развитие транспортных технологий не поспевало за стремлением людей освоить все новые и новые миры. Человечество быстро разрослось и распалось на несколько десятков обособленных, оторванных друг от друга огромными пространствами цивилизаций. Началось темное тысячелетие, тысячелетие космических войн, когда люди воевали не столько с другими формами жизни, сколько между собой. Темные времена, эпоха вражды и распрей была завершена созданием Галактического Союза, в который вошли не только группы враждующих колонистов, именуемые Дворами, но…»

«Ура, Великому и Могучему Галактическому Союзу, сплотившему и объединившему!.. Нелестного же мнения о нас, разведчиках, мужичонка в грязном халате. Взялся ни с тою ни с сего школьный курс истории пересказывать. Видел бы Галактический Совет, какие „важные“ писульки под гриф „особо секретно“ загоняются, разогнал бы дармоедов-бездельников к чертовой матери!» Палион быстро пробежал глазами приблизительно полстраницы не представляющих интереса, общеизвестных сведений, пока не нашел кое-что стоящее.

«Воинственные карбилианцы дольше всего противились вхождению в Союз. Контролирующий три маленькие системы на стыке владений галеров, шенцов и дарморов, Двор Карбилион выжил не только за счет успешного внедрения выдающихся научных разработок в области систем планетарной защиты, но и потому, что сформировал весьма самобытную, неповторимую культуру. Что она собой представляет, ты поймешь, просмотрев приложения 3, 4 и 7, но не залезай в дебри познания слишком глубоко. Тебе важно знать другое. Стержень карбилианского образа жизни – стремление к абсолютному здоровью нации. Он помешаны как на физическихупражнениях, так и на развитии крепости духа. Преступные наклонности и низменные страсти, по их мнению, недуг, недуг серьезный, формирующийся у человека на наследственном, генетическом уровне и, к сожалению, не подлежащий излечению. Вор, убийца или насильник может усилием воли и под воздействием благоприятных внешних факторов преодолеть свои пагубные стремления, но предрасположенность к болезни все равно передастся его потомкам…»

«Красиво „дедуля“ излагает. Интересно, куда же он клонит? Неужели мне придется ученых уничтожать, или он надеется, что я у них публичный диспут выиграю и наставлю на путь истинный заплутавших на тупиковом пути познания ученых мужей?» Палиону наскучили витиеватые разглагольствования «деда» на околомедицинские темы, и со злости он пролистнул целую страницу.

«… РЦК 678 не тюрьма, не лаборатория с тремя миллионами подопытных кроликов, не самый большой в мире изолятор для душевнобольных, а полноценный, искусственно созданный мир. Примерно две тысячи лет назад, когда Двор Карбилиан терпел одно поражение за другим и вот-вот должен был пасть под бременем внутренних распрей и натиском внешних врагов, правительство пошло на отчаянный шаг. Ученые в ходе долгого обследования населения выявили всех индивидуумов с дурной наследственностью и поселили их на этой планете, причем лишив всех достижений цивилизации и искусственно сдерживая темпы развития этой обособленной колонии. Сейчас там живет уже восьмидесятое поколение переселенцев, они не преступники, а обычные люди и даже не догадываются, кем были их предки. Карбилианские ученые нехотя признают, что их теория „наследования“ оправдалась всего лишь на сорок два с половиной процента. Однако Двор по-прежнему придерживается мнения о необходимости строгого соблюдения карантина.

В настоящее время там царит средневековье (надеюсь, тебе этот термин кое-что говорит). Когда ты высадишься на планете, тебе нужно будет соответствовать той эпохе. Кратные инструкции по адаптации в среду ты найдешь в приложения 2, 5 и 6. Не спеши, изучи их внимательно, после посадки у тебя будет около двадцати часов времени. (Кстати, робот-пилот не выпустит тебя из корабля без сдачи адаптационного экзамена.)

Но это была лишь прелюдия, так сказать, краткий экскурс, теперь мы можем перейти непосредственно к твоему заданию. В течение всех двух тысяч лет строжайшей изоляции карбилианские ученые внимательно наблюдали за развитием искусственного общества и порою вмешивались, но лишь для того, чтобы предотвратить особо опасные конфликты (видимо, и им не чуждо чувство вины, все-таки сородичи). Наблюдение велось осторожно: при помощи высокочувствительных орбитальных камер и сотни посланных на планету роботов-наблюдателей специализированных моделей серии „Д“, конфигурации „РЛ“. В последней партии были немного устаревшие, но наиболее адаптированные „Д4РЛ48“.

Три года назад в атмосфере РЦК 678 произошли структурные изменения, в принципе незначительные, но повышение удельного веса тонсирконных соединении существенно снизило восприимчивость камер. Двадцать три месяца назад вышли из строя все „Д4РЛ48“, притом произошло это почти одновременно. Двадцать месяцев назад на планету было высажено четыре экспедиционных отряда по двенадцать человек в каждом. Один из них бесследно пропал (судя по топографии места высадки, возможно, потонул в болоте), а остальные отработали предусмотренный контрактом год и вернулись на базу в полном составе. Ни Климатических, ни этнических изменений зафиксировано в ходе следования не было. Следов вмешательства в жизнь колонии вне не обнаружено, но техника по-прежнему отказывается работать, как на самой планете, так и в атмосфере.

Теперь переходим к самому интересному. Думаю, ты сейчас сидишь и гадаешь: „А при чем же здесь я, диверсант и разведчик?“ А притом, дружок, что у меня для тебя неприятный сюрприз. Из тридцати шести благополучно вернувшихся участников экспедиции двадцати двух сейчас нет в живых, а четырнадцать человек бесследно пропали. Все они вернулись по родным планетам, а потом или были убиты, или стали жертвами несчастных случаев (конечно, за исключением тех, кто просто ушел на работу и не вернулся). Комиссия моего ведомства признала несостоятельной единственно приемлемую гипотезу заражения участников экспедиции неизвестным вирусом, поскольку:

1. Нарушений карантинного режима не было выявлено (даже ученые не имеют права вывезти с планеты ни одного предмета).

2. В связи с экстренностью обстоятельств участники экспедиции были подвержены многоэтапному медицинскому контролю, и прежде чем их отпустили по домам, провели около двух месяцев на закрытой орбитальной станции.

3. Науке неизвестен вирус, который притягивает к инфицированному убийцу, грабителя, маньяка или неопытного водителя.

Кроме того, есть еще одно весьма загадочное обстоятельство. Участники экспедиции проживали в восемнадцати городах, расположенных на семи различных планетах. В каждом из них, начиная с момента гибели или пропажи ученого, зафиксирована резкая вспышка преступности. Я не знаю, в чем дело, но если это совпадение, то, мягко говоря, сказочное. Разгадка кроется где-то на поверхности этой планеты. Советую начать поиски с квадрата, в котором пропал экспедиционный отряд.

Ты на планете один, так что будь предельно осторожен. Частота канала связи указана в приложении 1.

Дедуля».

* * *

«Уж лучше бы меня сразу повесили!» – Настроение у Палиона в конце чтения упало ниже нулевой отметки. Разведчик с трудом мог представить, через что ему придется пройти: вживаться в образ древнего лапотника, общаться с людьми, которых и людьми-то назвать ему было сложно, скорее малограмотными, необразованными особями человеческого вида; да еще и бродить по бескрайним просторам, разыскивая неизвестно что. Лачек в полной мере прочувствовал, как он прогадал: пытаясь убежать от смерти, выбрал смерть долгую и мучительную, отягченную ностальгией по привычным удобствам и бесконечными скитаниями. Однако отступать было поздно, мини-лайнер наверняка не взлетит, пока он на борту.

(обратно)

Глава 3 БЕЗ ОСИНЫ И СЕРЕБРА

Увиденное не шокировало колдуна, но заставило всерьез призадуматься. Нападение на конвой возле топей теперь уже не казалось заурядным случаем грабежа. В принципе Вебалса не интересовало, получит ли король сполна барыши, причитающиеся с его верноподданных, или кому-то, например его фаворитке, придется немного обождать со строительством шикарного особняка в центре столицы и небольшого уютного гнездышка-замка где-нибудь в Долине Роз. Важно было другое. Следы недавних событий наталкивали на сладостную мысль, что ему наконец-то посчастливилось напасть а след врага: хитрого, могущественного и опасного повелителя чудовищ, которого в отличие от него самого не преследовала ни Церковь, ни Орден, притом лишь потому, что не догадывались о его существовании. Кергарн умел маскироваться и достигать своей цели чужими руками, чаще всего очень грязными, волосатыми и когтистыми. Искусство оставаться в тени и скрывать от противника до самого последнего момента решающий ход сложной комбинации было его коньком, его козырем, используемым умело, хладнокровно и жестоко. Вебалс уже два месяца шел по его следу и лишь сейчас получил знак, что, возможно, создатель ночных кошмаров находится где-то вблизи, то есть в радиусе сорока – пятидесяти миль.

Лишившаяся обоих задних колес телега стояла прямо на обочине дороги. Ее борта были перепачканы кровью, судя по цвету и запаху, человеческой. Чтобы убедиться в этом, Вебалс не побрезговал лизнуть омерзительные багровые сгустки запекшейся крови. Одно предположение, о котором он благоразумно не стал заикаться при сотнике, отпадало. Ополченцы не вступили в сговор с помощником сборщика податей и не украли казну; на них действительно напали, притом бойцы Марвета разбежались не сразу, а даже пытались оказать какое-то подобие сопротивления.

Пятна крови виднелись не только на траве и на отвалившихся колесах, лежащих тут же, поблизости, но и на обломках веток в дорожной грязи. По маленькому пятачку возле телеги были разбросаны обломки оружия: переломанные пополам копья, пара разбитых щитов и окровавленное топорище, на котором были заметны отчетливые отпечатки от чьих-то больших и острых зубов. Трупов, конечно же, не было, если не считать куска плоти размером с кулак, выдранного из тела прямо вместе со звеньями кольчуги, да нескольких пальцев возле колес. Одним словом, беглого взгляда было достаточно, чтобы с полной уверенностью сказать, что на отряд на самом деле напала настоящая нежить, а не нацепившие для устрашения звериные маски разбойники. Но вот только свидетельств, что это были вутеры, а не другая разновидность тварей, обнаружить так и не удалось. На месте гибели обоза колдун не нашел даже маленького куска шерсти, не то чтобы фрагмент тела чудовища. Удивил Вебалса и еще один факт. Кстати, именно он и натолкнул трясущегося от утреннего холода колдуна на прозорливое предположение.

Сундук с казной исчез с телеги, а, по словам сотника, он был большим, тяжелым, кованым. Лесным тварям золотые монеты ни к чему, а до серебра некоторые из них вообще не могли дотронуться. Версия, что сундук забрал случайный проезжий, которому посчастливилось утром, через несколько часов после бойни, направить коня именно по этой дороге, могла бы показаться наиболее вероятной, но, к сожалению, отпадала. Только сумасшедший стал бы тащить за собой огромный сундук с королевскими гербами и пломбами казначейства.

«Нет, везунчик распотрошил бы добычу на месте, набил бы карманы и дорожный мешок до отказа монетами и как можно быстрее постарался бы покинуть окрестности, – пришел к заключению Вебалс, осмотрев каждый дюйм под телегой и возле нее. – Сундука нет, золото по земле не рассыпано, да и выброшенных вещей не видно, а ведь он непременно избавился бы от дорожного хламья, чтобы освободить в мешках побольше места для ценного груза. Я на его месте поступил бы именно так, и не только я, любой, кто в здравом уме».

Вывод напрашивался сам собой. Нападение не было случайным, тварей подчинили своей воле и заставили атаковать именно этот отряд, тем более что вооруженные ополченцы – Не самая легкая добыча. «Глупо охотиться на дикого кабана, когда по скотному двору бродит ожиревший свин, у которого кстати, и мясо вкуснее». – Вебалс нахмурил лоб, пытаясь представить, кого бы он, будучи на месте Кергарна, «ангажировал» для этой работы.

Насколько он знал, в окрестностях водилось более тридцати видов чудовищ. Около двадцати отпали сразу, так как либо не имели рук, либо были совершенно неуправляемыми. Среди оставшихся выбрать было трудно, но, зная предпочтения своего заклятого врага, Вебалс сделал ставку на оборотней или вутеров, которых не зря боялись горожане. Большую часть времени, пребывая в человеческом обличье, и те, и другие были весьма уязвимы, а значит, более сговорчивы. Кергарн всегда путешествовал один, не брал с собой слуг из числа своих детищ, следовательно, участников грабежа стоило поискать где-то поблизости, например, в одной из местных деревень, где они могли спокойно прятаться под личиной обычных пахарей и скотоводов. Отличить их от людей было почти невозможно, даже вампиры-обладатели чуткого обоняния редко замечали подвох. Но он, Вебалс из рода Озетов, узнает тварь под любой маской; его кровожадным хитрецам было не обмануть.

Идея проверить окрестные деревни понравилась Вебалсу сразу. Она не только исключала необходимость шастать до полнейшего изнеможения по лесам да болотам, которых по дороге от Лютена до Дукабеса было великое множество, и уж всяко больше, чем пустошей да полей, но и давала возможность немного передохнуть на теплом сеновале, перекусить и разжиться хотя бы крестьянской одеждой. Судя по утру, день собирался быть немногим теплее, чем ночь. Вебалса бил озноб, и вот-вот должна была начаться горячка. Сама по себе простуда не представляла опасности для колдуна, но болезнь ослабляет организм, притупляет мозг и истощает силы. Он же должен быть в отменной форме, только в этом случае у него имелся шанс выжить и уйти от опасностей, скрывавшихся почти за каждым кустом, не говоря уже о служителях Ордена, мечтавших поднять его на копья и зачесть себе еще один рыцарский подвиг в нелегкой борьбе Добра со Злом.

Сомнительная цель полностью соответствовала несуразным способам ее достижения. Однако Вебалс уже устал убеждать тупоголовых прямолинейных «Небесных Братьев», что он не враг им, что он вне этой дурацкой игры, делящей всё и вся на черное да белое. Победить в войне с Орденом он не мог, красоваться на виселице или колу ему не хотелось, значит, оставалось только бежать, уходить от преследователей, постоянно путающихся у него под ногами и вечно мешающих успешной реализации его личных планов.

Вот он и бегал, притом как в переносном, так зачастую и в прямом смысле. В это морозное утро быстрое передвижение ногами позволило разогреть онемевшие от холода мышцы. На осмотр места схватки понадобилось не более четверти часа, но за это время колдун основательно озяб. Если бы в этот момент на дороге показались рыцари Ордена, то вряд ли промерзшая до самых костей «дичь» смогла бы оказать им достойное сопротивление, даже добежать до леса не хватило бы сил.

Через полчаса бега по пустынному тракту Вебалс достиг развилки. Дорога направо шла в Дукабес, поросшая травою и залитая дождевою водой колея слева уходила в лес, за которым наверняка находился небольшой хутор или маленькая стоянка лесников, занимавшихся не только заготовкой древесины, но время от времени и охотой, с недавних пор редким промыслом в здешних местах. Взвесив плюсы и минусы встречи с нелюдимыми покорителями леса, Вебалс все-таки решил свернуть налево, хотя и боялся, что бородатые мужики с топорами да пилами окажут ему весьма нерадушный прием, впрочем, опасения оказались напрасными. Примерно через версту дорога снова вывела бегуна на опушку, где находилась окруженная с трех сторон болотом маленькая деревушка.

Деревянные домики на дубовых сваях плотно прижимались друг к дружке стенами. Семь из дюжины строений были хозяйственными постройками, из которых потягивало специфическими ароматами сушеных лесных трав и целебного болотного мха. Жителей не было видно, только в одном из сараев копошился приземистый мужичок в овчинной шкуре, ворошащий вилами высушиваемую траву и аккуратно развешивающий на веревках пучки готовой зелени.

Болотник издали заметил приближение подозрительного чужака: голого по пояс, со странной стрижкой, да еще и с мечом на боку. Пегая борода пожилого крестьянина стала дыбом, а крепкие руки перехватили черенок вил, чтобы в случае покусительства незнакомца на святая святых, то есть его бесценные заготовки, было сподручнее нанести удар.

– Кто таков, чего надо?! – вопросил суровый мужик, как только Вебалс достиг перекошенной, тонущей на полметра в воде изгороди.

Крестьянин был не один: в маленькой хибарке, примыкавшей стеною к сараю, послышался тихий скрип половиц. Вебалс насторожился, и не потому, что кто-то наблюдал за ним через щель в двери, а потому, что в остальных домишках было мертвецки тихо.

– На большаке бандюги напали, – неподдельно стуча от холода зубами, пролепетал колдун. – Мне б обогреться, пожрать да вздремнуть.

– Не туда забрел, уходи, – проворчал неприветливый производитель сушеной травы и повернулся к гостю мокрым от сидения на сырых ступенях задом.

– Да куда ж мне, я вон до тебя едва доплелся. Не оставь в беде, мил-человек, я отблагодарю! – пустился в уговоры чернокнижник, который на самом деле и устал, и продрог. – У меня вон еще чего осталось… в сапоге запрятал.

Двухсиндорная серебряная монета описала в воздухе дугу и, пролетев более шести шагов, шлепнулась на настил точно под ноги болотника. Мужик повернулся, лениво посмотрел на упавший в грязь кругляш и махнул рукой, подавая знак: «Проходи!» Вебалс не заставил себя просить дважды: быстро перемахнул через шаткую изгородь и тут же уселся на пень возле небольшого костра, разведенного прямо у входа в сарай.

– Меч от разбойников тоже в сапоге схоронил, или он у тебя в штанах был запрятан? – поинтересовался крестьянин, не отрываясь от ворошения завядших стеблей тростника и пахучей серо-зеленой массы, смеси ила и мха.

«Он не подобрал серебра, нужно быть начеку», – отметил про себя внешне бесшабашный гость, осторожно подвинувшись и пересев на трухлявом пне так, чтобы было одновременно видно и бородатого мужика, и дверь, через которую за ним подглядывали.

– Не-а, меч отцовский, родовой, упросил оставить, – разыгрывающий из себя доверчивого простачка путник облегченно вздохнул; переворошив траву, докучливый хозяин все-таки поднял с настила монету и небрежно засунул ее за пазуху.

– Фила, хватить на мужика таращиться, бесстыдница, поди хлеба принеси, похлебки да молока!

Из домишки появилась вполне благовидная девушка лет двадцати. Вебалс даже счел бы ее весьма привлекательной, если бы не исходивший от нее аромат травяной выжимки, не перепачканное лицо и не въевшиеся в ткань платья грязно-зеленые разводы.

– Эй, хозяин, за два синдора можно и на мясо рассчитывать! – возмутился отогревшийся у огня колдун.

– Мяса мы не едим, нету у нас его, – с тоскою пробурчал мужик и опечаленно шмыгнул носом. – Фила, добавь гостю в миску вяленой репы, ну, той, что вчера кот жрать не стал!

– Спасибо, не надо! – поспешно выкрикнул Вебалс, боясь даже представить, каков этот залежавшийся деликатес на вкус.

* * *

Возможно, он опоздал с предупреждением, а быть может, и нет. По крайней мере то, что ему принесли, выглядело так, как будто уже побывало у кого-то в желудке, источало омерзительный аромат залежалых продуктов, слегка завуалированный запахами чеснока и лука, и явно было отвратно на вкус. В богатом королевстве, крестьяне живут впроголодь, этой новостью Вебалса было не удивить. Усилием воли он непременно заставил бы себя попробовать яство, если бы его нос не почуял слабые флюиды цендарового мха, едва различимые в амбре протухших продуктов. Его хотели усыпить, значит, жители деревушки все-таки были чудовищами.

«Наверное, трава нейтрализовала на время действие серебра. Старик недаром сначала дал монете полежать на пропитанном соком травы настиле, а уж затем взял ее в руки. Хитер, паразит, ох, хитер! – подумал Вебалс, с сожалением глядя на помогавшую отцу Филу. – Если бы девчонку причесать, одеть да отмыть, получилась бы настоящая красавица. Жаль, очень жаль, но и ее придется убить, только вначале расспрошу парочку кое о чем».

– Ешьте горяченькое, ешьте, господин хороший, вам сейчас согреться надо! – застенчиво пролепетала девица, бросая украдкой кокетливые взгляды на обнаженный торс гостя.

– Спасибо, милая, но горячущего с детства не люблю, пускай немного остынет, – ответил Вебалс, отодвинувший в сторону миску и начавший трапезу необычно, с хлеба и молока. – А скажи-ка, милая, соседи ваши где? Что-то уж больно в деревушке тихо.

– Жри, грейся и вопросов не задавай! – огрызнулся отец, блюдущий невинность своей чумазой дочурки и пресекающий на корню все ее контакты с посторонними мужчинами. – На промысел в лес все еще вчерась ушли, – затем все-таки снизошел до объяснения старик.

– На промысел? – удивленно вскинул брови Вебалс. – Не страшно? Говорят, в лесу страшилища водятся, зверье жуткое всякое!

– Самый страшный зверь – голод, – проворчал старик, не отрываясь от работы. – Он тебя изнутри жрет, медленно, каждую косточку смакует. А твари, что твари? Повезет, ни одной не повстречаешь, а если уж… значит, судьба такая, зато подохнешь сразу, долго не мучаясь! – закончив работу, старик обернулся и сурово посмотрел на разговорчивого гостя из-под густых, сросшихся в одну толстую полосу бровей. – Чего похлебку не жрешь, брезгуешь?!

– Язык второпях обжег, – пытался отговориться Вебалс. – А другие деревушки в округе есть, как туда добраться?

Колдуну не удалось сбить с толку догадливого крестьянина. Суровый мужик в овчине понял, что гость, хоть и прикидывался дурачком, был на самом деле не так прост и раскусил его хитрую уловку с сонным мхом. Раздался свист, Вебалс быстро упал на бок, уходя от двойного броска. Крестьянин ловко метнул в него вилы, а достойная отца дочурка бросила в спину разделочный нож. Колдун сгруппировался, вскочил на ноги и, выхватив из ножен меч, накинулся на уже успевшего вооружиться топором мужика. Несмотря на то что клинок был узок и короток и поэтому считался недостаточно хорошо разбиравшимися в тонкостях ратного дела обывателями «несурьезным оружием», Вебалс знал его истинную цену и ни за что бы не променял его на более уважаемый непросвещенной общественностью инструмент убийства.

Занесенный для удара топор летел навстречу голове колдуна, но, едва коснувшись, острый меч срубил топорище, а левый кулак Вебалса впился в правый висок дилетанта-отравителя. Мужик ойкнул, обмяк и упал, выпустив из руки острый обрубок. Прежде чем добить его, колдун увернулся от второго ножа, брошенного замарашкой, и только затем погрузил острие в неровно вздымавшуюся грудь поверженного врага. Девица пронзительно завизжала и кинулась к дому, то ли со страху, то ли в надежде пополнить арсенал летающих лезвий. Вебалс догнал ее в три прыжка и сбил с ног точным тычком рукояти меча между лопаток. Затем, терпя боль от порезов острых ногтей и уворачиваясь от хаотичных ударов колотящих его конечностей, колдун разорвал на Филе платье и крепко связал ее неровными лоскутами пропитанной соками трав материи.

– Зачем?! – задал вопрос Вебалс, предварительно уняв истерику связанной пленницы сильным ударом ладони по щеке. – Говори, дрянь, зачем вы меня убить хотели?! Денег при мне нет, ценных вещей тоже.

Девушка жалобно поскуливала, плакала и смотрела на мужчину расширенными от страха глазами, чертовски красивыми даже в этот момент.

Будь охочая до крови семейка оборотнями или вутерами, колдун не справился бы с ней так легко. Еще в ходе боя Вебалс с удивлением понял, что противники были обычными людьми.

– У меня же ничего нет, дура! Зачем, зачем вы напали?! – тряс за волосы упорно молчавшую Филу колдун. – Ну, что, что с меня, голодранца, взять?!

– Мясо, – вдруг слетело с трясущихся губ.

Короткое слово, состоящее всего из четырех букв, полоснуло по сердцу Вебалса не хуже лезвия ножа. Колдун вдруг понял мотив и ужаснулся своей догадке. Деревушка на болотах испокон веков снабжала городских аптекарей и знахарей округи целебными травами. Этим крестьяне и жили, вознося хвалы божеству плодородия за то, что среди тины водился целебный мох, единственный источник их существования. Появление нежити в лесах сделало невозможным охоту. Однажды ушедшие из деревни в чащу крестьяне так и не вернулись, став добычей кровожадных хищников, остальных добил голод. Рыцари Ордена саранчой прошлись по королевству, изведя добрую половину целителей, обвиненных в колдовстве, сговоре с темными силами, а также в осквернении святых запретов и таинств божественного промысла, врачевания, которым с недавних пор могли заниматься лишь монахи-здравники из храмов. Выжившие лекари затаились и уже не покупали выжимки да мох. Отец Филы занимался заготовкой впрок, в надежде, что когда-нибудь жизнь снова изменится, и к ним вернутся прежние, добрые времена.

Старик провозился всю жизнь на болоте, не умел делать ничего другого, а если бы даже и решился стать пахарем, то все равно бы не смог бросить вымершую деревню на сваях и уйти. Кому нужна парочка не умеющих ни жать, ни сеять крестьян? Их не приняла бы ни одна из сельских общин. Лишние рты – лишние проблемы и хлопоты, лишние налоги, которые нужно за них платить в казну. Загнанные в угол судьбой сборщики трав долго мучались без нормальной еды и, наконец, решились попробовать человеческого мяса. Так просто и отвратительно!

– Скольких вы уже съели? – произнес Вебалс, поднося острое лезвие меча к горлу притихшей Филы. – Скольких, отвечай!

Если бы колдун услышал любую цифру, то девушку пришлось бы убить. Попробовавший раз человечину входил во вкус, и его уже было не отвадить от пожирания себе подобных. Поначалу вынужденное людоедство быстро и незаметно превращалось в норму жизни.

– Ты… ты первый, – затрясла напуганная девушка головою. – Мы…

Вебалс не дал ей договорить. Надавив пальцами на скулы, колдун разжал ей рот, а затем, ловко перехватившись за нижнюю челюсть, открыл его широко-широко и плотно прижался лицом к перепачканной грязью, заплаканной мордашке пленницы, так что его нос вплотную коснулся ее языка.

Бедняжка уже давно ничего не ела кроме грибков-плесняков, чеснока, лука да вяленой репы. Видимо, даже молоко, которым его попотчевали, было припасено для особого случая и не бывало в желудках пережившей односельчан парочки. Частично убедившись в правдивости ответа, Вебалс встал и обошел дома. Следов каннибализма не было видно, и невдалеке от кромки болота виднелись шесть относительно недавно вырытых могил. Соседи Филы не отважились пойти на охоту в лес и умерли своей смертью. Если бы их съели, то не стали бы хоронить объедки по отдельности, вообще бы не стали хоронить, побросали бы кости в воду, да и дело с концом.

В одном из домиков колдун случайно нашел старенькую, обшитую стальными пластинами куртку без рукавов. Надев ее, мужчина почувствовал, как по вновь остывшему телу прокатилась волна живительного тепла. Затем он вернулся к сарайчику и, не обращая внимания на постанывания и верчения по мокрой траве обнаженной пленницы, стянул с трупа ее отца вполне еще пригодную для носки овчину.

– Как добраться до ближайшего селения, настоящего, а не такого, как ваше болотное царство? – спросил колдун и, не получив сразу ответа, снова приставил к горлу девушки окровавленное острие меча.

– Вдоль опушки леса, потом полем версты четыре, там Бобровые Горки будут, – прошептала девушка, завороженно глядя на зловеще блестящее перед глазами лезвие.

– Сколько народу?

– Человек сто… или больше, у них новеньких много…

– Новенькие, это здорово, это замечательно, – усмехнулся колдун, чувствуя, что среди недавно пришедших в округу онобязательно найдет парочку-другую тех, кого искал, – А трактир там есть или кабак какой?

– Второй дом с окраины, сразу приметишь, – пролепетала Фила и зарыдала, предвкушая, что вот-вот ее постигнет участь отца, если, конечно, незнакомец не захочет перед убийством с ней немного порезвиться.

У Вебалса и в мыслях не было обижать девочку, как, впрочем, и бросать ее одну среди обветшавших домов, в которых в любую ночь могли появиться призраки, существа мстительные и злобные, тем более если их тела умерли с голоду. Все еще держа меч у горла пленницы, колдун развязал путы на ее руках. Внезапная вспышка гнева или необузданное стремление жертвы спастись бегством могли все испортить и не дать ему совершить то, что он чувствовал необходимым сделать.

– У твоего отца за пазухой два синдора серебром, здесь еще четыре, – справившись с тугими узлами, колдун достал из-за голенища сапога припрятанный кошелек, развязал его и небрежно бросил на не прикрытый одеждой живот Филы две монеты. – Похорони отца и уходи отсюда, немедленно Уходи, нечего здесь делать! По деревням не шастай, народ сейчас злой, лютый, непременно обидят. Иди в Банеру, это большой город к северо-западу от Дукабеса, денег на дорогу вполне хватит. Держись подальше от стражей, солдат и воров! Деньги отберут, тебя опозорят и в кабак продадут, пьяницам на потеху. В Банере найдешь лекаря Моза Ортоба, его любой там знает. Он не прячется, практикует открыто, поскольку пожизненное разрешение от Церкви выхлопотал, скажешь толстяку Мозу слово мудреное: «Альдаберон», он тебя приютит, кормить будет и к работе своей пристроит.

Девка ты, видать, толковая, с детства к травам, мхам да кореньям приученная, ты ему сгодишься. Ему про меня рассказать можешь, остальным ни гу-гу!

Таинственно приложив указательный палец левой руки к губам, Вебалс повернулся спиною к все еще хлопающей ресницами девице и так и пошел в сторону леса. На душе у колдуна скребла целая орава диких котов, ему было горько и обидно за людей, доведенных до грани безумия и отчаяния. Горе несчастным, находившимся между двух огней, боящимся по ночам кровожадных тварей и страдающим при свете дня от благородных помыслов Священного Рыцарства!

«С одной стороны Свет, с другой – Тьма, а посередине непроглядная Серость, так и проходит жизнь большинства людей, в страхе, голоде и отчаянии!» – печально вздохнул Вебалс из рода Озетов, не спеша шагавший в деревню с глупейшим названием: «Бобровые Горки».

Иногда люди вызывают антипатию с первого взгляда, книги не нравятся, как ты только увидел пеструю, аляпистую обложку и еще даже не успел прочесть названия. Интуиция – чувство загадочное, логически необъяснимое, но оно редко подводит хозяина, будь он отважный охотник, верный слуга, благородный вельможа или всеми презираемый колдун.

Бобровые Горки не понравились Вебалсу задолго до того, как он достиг первого дома. Слишком спокойной и мирной была окрестность, точно как тот тихий омут из народной поговорки, в котором отсиживалась, поджидая беспечных простачков, всякая нечисть. В поле, шагах в ста от опушки леса, одиноко возвышалась деревянная сторожевая башня, защищенная от нападения лесных тварей двумя кругами вкопанных в землю кольев. Подобные строения начали появляться возле деревень полтора-два года назад, когда в спокойных лесах вдруг ни с того ни с сего завелась нежить. Сторожевые посты, рвы вдоль окраины и смотровые вышки вошли в жизнь крестьян и были так же необходимы любой деревне, как колодцы, общинный амбар, церковь и кладбище.

Вебалса поразило не наличие башни, и не то, что в ней никого не было, а ее запущенное состояние. Перекошенные опорные столбы, сгнившие от дождей доски на крыше, нехватка половины ступеней на лестнице и поросшие травою колья, парочка из которых уже упали на землю, свидетельствовали, что сельская община уже давно не выставляла охранных дозоров по ночам. Несколько лет назад в этом не было бы ничего удивительного, но в нынешние тревожные времена такая беспечность была равносильна коллективному стремлению к самоубийству.

В поле собирали остатки урожая два-три десятка женщин, одних, без вооруженных мужчин. До наступления темноты было еще далеко, однако страшны не только звери, но и разбойники. Видимо, молодые крестьянки были настолько сильны и самоуверенны, что не ведали страха и не нуждались в защите. Появление на дороге мужчины в броне и с оружием не вызвало переполоха в женской трудовой артели. Парочка бойких толстушек даже приветливо помахали Вебалсу руками, подзывая приблизиться, и громко отпускали такие вольные шуточки, от которых раскраснелся бы не только монах, но и не пропускающий ни одной юбки повеса.

Чем ближе подходил Вебалс к деревне, тем больше убеждался, что шел по верному следу. Гробовая тишина и спокойствие, отсутствие собачьего лая и какая-то неестественная умиротворенность округи заставили бы незамедлительно повернуть обратно любого даже самого отважного путника, но только не колдуна, осознанно ищущего встречи с нежитью.

Логово тварей находилось поблизости, возможно, в самой деревне. Человекоподобные чудовища были не только сильны, но и умны. Они явно заключили соглашение с крестьянами деревушки и оберегали от опасностей тех, кто давал им приют и помогал маскироваться днем. «А что, не все же оборотням по лесам шастать, хочется ленивцам и на теплой печи поваляться, и капустного супчика вдоволь нажраться, чтобы перед ночной охотой сил поднабраться да брюхо прочистить. Добычи кругом полно, почему бы десяток-другой крестьян пока в живых не оставить? Зато какие преимущества, какие удобства! – размышлял Вебалс, уже давно предчувствовавший наступление момента, когда быт лесных да болотных чудовищ выйдет на совершенно иной, качественно новый уровень. – Ведь и люди когда-то давно жили в сырых пещерах, занимались только охотой и лишь спустя много столетий принялись обрабатывать землю. Все в мире течет, все изменяется. Стоящий на месте обречен на вымирание, как пловец, уставший дрыгать ногами».

Первым домом с окраины была церковь; опрятная, ухоженная, но какая-то заброшенная, даже несмотря на то, что возле входа стояло около десятка прихожан, а из распахнутых настежь дверей доносились песнопения. Вера сильна не обрядами, а той искрой, что у прихожан в душе. У здешней же паствы животворного огонька внутри не было, люди пришли на моление лишь потому, что так было принято, что посещать два раза в неделю святилище требовали устоявшиеся поколениями обычаи. Вебалс сконцентрировался и, едва заметно прищурив глаза, проверил мысли, витавшие возле обители духовности. Несколько человек предвкушали, как вскоре напьются на грядущем празднике, парочка крестьян возжелали жену ближнего своего, притом одну и ту же пышногрудую особу. Кто-то прикидывал, как свести концы с концами и дожить до весны, кто-то продумывал, как потратить заработанный барыш. Во всех мечущихся душах совершенно не было веры, но зато присутствовал приглушенный, загнанный в дальний угол сознания страх.

Жители деревни боялись, и Вебалс догадывался чего. Крестьяне представляли тот черный день, быть может, из не такого уж и далекого будущего, когда соглашение с опасными соседями будет нарушено. Волки и овцы не уживаются вместе, рано или поздно обязательно должна наступить кровавая развязка. Стоит нежити найти пристанище получше, как их бывшие союзники мгновенно превратятся в праздничный ужин, устроенный в честь переезда.

«Сами виноваты, вполне такую участь заслужили, – пришел к заключению Вебалс, уставший вылавливать из воздушного эфира обрывки чужих мыслей. – Жизнь – это борьба, а не трусливое соглашательство. Ищущий компромисса находит лишь смерть. Рано или поздно это случается с каждым, кто отдает бразды правления своей судьбой в чужие руки, как правило, не очень чистые».

Покосившаяся набок изгородь из стволов и веток порубленного в прошлом году березняка отделяла двор церкви от маленькой площадки перед старым деревенским амбаром, названным явно склонной к преувеличению глупышкой Филой трактиром. Ворота отслужившего свой век хранилища были широко открыты, внутри виднелись столы, скамьи и вяло перемещающиеся между ними тени, слышались голоса, отрывистые смешки, не переродившиеся в дружный хохот, и грохот деревянных кружек, то стукающихся друг о Дружку, то громко опускаемых потерявшими крепость руками на крышки столов. Дочь болотника ничего не напутала, в этом убогом сарае действительно находился трактир, точнее, место общинного сборища, где каждый вечер собирались Утомленные работой в поле крестьяне, чтобы выпить, занюхнув перепачканным навозом рукавом, и обсудить последние события размеренной, сельской жизни.

Наверняка единственный священник на всю округу не одобрял оскверняющего основу основ веры соседства с местом шумного гульбища, но народ в деревне жил простой, руководствовался не высокими соображениями и эфемерной моралью, а весьма практичными представлениями об удобстве и экономии времени. Сразу после проповеди женщины шли по домам, а их супруги, один за другим, перешагивали через плетеную ограду и, подбоченясь, с чувством собственного достоинства устремлялись в черную бездну распахнутых ворот.

Карет и телег перед входом не было, но к изгороди находившегося по соседству скотного двора были привязаны несколько лошадей. Жалкое подобие трактира все-таки посещалось приезжими: скорее всего или заплутавшими в окрестных лесах да болотах странниками, неудачно срезавшими путь, или лицами, по каким-то причинам сторонившимися большаков. Гадать Вебалс не стал, тем более что в данный момент чахлую травку возле забора щипали всего три животных с просвечивающимися сквозь кожу ребрами, несчастных, замученных тружеников бездорожья, никакие походивших на откормленных, породистых скакунов и кобылиц «небесного рыцарства».

Хозяев кляч зоркий глаз колдуна нашел сразу, едва его нога успела переступить порог заведения с земляным полом и огромными щелями в стенах и крыши. Одним из них был надменный дворянин, властелин какой-то захудалой деревушки в дюжину-другую халуп. Второй – казенный посыльный, видимо, по неопытности и юношеской торопливости загнавший своего жеребца и прикупивший по случаю первый попавшийся под руку парнокопытный скелет, покрытый сверху тонкими нитями дряблых мышц и обтянутый мерзкой с виду морщинистой кожей. Третьим странником оказался черноволосый, обросший густой щетиной солдат, судя по повадкам, наемник, а по затертым временем эмблемам на покрытом дюжиной неаккуратных заплат мундире – из армии соседнего королевства. Угрюмые приезжие, конечно же, расположились в дальнем углу за отдельным столом и не обращали внимания на окружающих их «детей земли», которых, в свою очередь, ничуть не волновало, мешает ли их галдеж с частым вкраплением изощренных ругательств отдыху утомившихся с дороги скитальцев.

Гордо восседавший на пивном бочонке толстяк лениво принял из рук нового посетителя позеленевший медяк и налил в кружку пенной жидкости, сильно отдающей овсом и позапрошлогодним сеном. Вебалс мог расплатиться и серебром, но не хотел вызывать подозрений, его новая одежда, местами протертая и драная, не соответствовала монетам среднего достоинства.

Компания завсегдатаев не понравилась колдуну сразу. Он мог поклясться, что по крайней мере пятеро из шестнадцати бойко стучащих кружками крестьян изменят свой облик с наступлением ночи. Уж слишком широкими были на них хламиды, затянутые кожаными поясами, слишком большими прорези для шеи и рук. Когда придет время выпускать клыки и наращивать мышцы, чудовище может не успеть скинуть одежду, а менять рубахи и штаны каждую ночь весьма накладно. Нежить училась, училась на своих ошибках и старалась добиться абсолютного сходства с людьми во всем, даже в прижимистости и скупости, почему-то называемых обывателями разумной бережливостью.

Вебалс не стал присоединяться к случайно попавшим на деревенское пиршество гостям, тем более что они хоть и сидели за одним столом, друг с другом не общались, угрюмо таращились в кружки и изредка шевелили деревянными ложками в потрескавшихся мисках. Приметив стоящую вдалеке от столов скамью, Вебалс прошествовал к ней и, сев поперек шаткой конструкции, водрузил на нее свою кружку. Пена быстро осела, к счастью, отвратного пойла оказалось не так уж и много. На самом деле пить колдун не собирался, как из-за опасения быть отравленным, так и из чувства брезгливости. Он лишь подносил кружку к губам и шевелил кадыком, делая вид, что глотает пахучую жидкость, наверняка разбавленную жижей из лужи со скотного двора. Время шло, точнее тянулось. Вебалс ждал наступления темноты, до которого, по его подсчетам, оставалось не так уж и долго. Земля под скамьей становилась мокрее и мокрее с каждой вылитой на нее кружкой. Присутствующие не замечали обмана, а быть может, только делали вид, что в принципе было не так уж и важно. Сгущавшиеся над деревней сумерки должны были расставить все точки над «i», показать, кто есть кто и кто на что годен. Компания крестьян разрослась, набранный градус сделал деревенщин более шумными, на подозрении у колдуна теперь уже находилась целая дюжина не хмелеющих гуляк и неожиданно пересевший за общий стол наемник. В отличие от посыльного и «властелина болотных трущоб» бывший солдат не уехал и не собирался покидать Бобровые Горки в ближайшее время. Его поведение было подозрительным, Вебалс почувствовал какой-то подвох и поэтому решил прислушаться к ведущемуся за столом разговору. Сделать это оказалось не так уж и просто, стук посуды, гвалт и шум отодвигаемых-подвигаемых скамей значительно снижал восприимчивость чуткого уха. Но при желании возможно все, даже обучить базарного торгаша хорошим манерам.

– Послушай, я хорошо заплачу, честно, проведи меня на болота! – еле сдерживаясь, чтобы не врезать в ухо несговорчивому деревенскому парню прошипел наемник, крепко вцепившийся в его локоть.

«Видимо, просит не в первый раз, теряет терпение», – констатировал Вебалс, не сводивший глаз со странной парочки. К какофонии звуков прибавились новые, довольно громкие шумы: звон оружия, топот, ржание коней и скрип колес плохонькой кареты. Их природа была мгновенно определена колдуном, слух представителя рода Озетов отфильтровал их и полностью сконцентрировался на разговоре. Это были не рыцари Ордена, а всего лишь какой-то заезжий чиновник с четырьмя охранниками, по-видимому, намеревавшийся промочить горло и разузнать дорогу у хозяина трактира-амбара.

– Двадцать синдоров!

– Отстань, сказал! Опасно там, твари водятся, – ответил крестьянин, выдергивая руку из тисков сильных пальцев. – Болото это прям посреди леса находится, туда всей деревней идти, и то боязно. Хошь провожатых нанять, со старостой говори, а ко мне не лезь!

Солдат не послушался и продолжал уговоры, лишь изредка прерываясь, чтобы отхлебнуть пива из кружки. Дальше Вебалс не стал утруждать слух, он и так прекрасно знал, чем окончится разговор. Наивный чужак поднимет цену до сорока, и тогда его отведут в лесную глушь, где ограбят, убьют, труп, возможно, съедят, а кости с одеждой утопят в болоте. Крестьяне не любят, когда кто-то сует нос в чужие дела и шастает по округе, тем более что тот, кого упрашивал отставной воитель, определенно сам был монстром. Наемник не принадлежал к банде чудовищ, теперь Вебалс знал это точно. Но что искал бывший кавалерист на лесных топях да еще в чужой местности, вот в чем состояла загадка. Богатые вельможи в округе не селились, да и последняя война прокатилась по этим краям лет сто, если не более, назад.

«Что бы он ни искал, уж точно не то, что я, – пришел к заключению колдун и успокоился. Чужая глупость его не волновала, тем более подогреваемая жаждой легкой наживы. – небось наслушался пьяных россказней по кабакам. Всего за полбутылки вина любой замухрышка-бродяга такого наплетет! А доверчивый простак уши развесит и слушает бредни про то, что где-то там, в лесной глуши близ города Лютена зарыты несметные богатства».

В воздухе заметно похолодало. Мурашки, пробежавшие по коже колдуна, предвещали скорое приближение темноты. «Примерно через четверть часа солнце полностью скроется за горизонтом, и, возможно, начнется час потехи: твари оторвут свои рыла от овощных похлебок и жадно накинутся на свежее мясо, то есть на меня и других приезжих. Этот дурень-чиновник еще завалился со своими недотепами, не догадывается, дуралей, в какой веселой компании оказался. Прям поросенок, сам на праздник приходящий и на стол залезающий!.. А если они не нападут? Если они почувствовали мое присутствие или просто осторожны? Вдруг у них не заведено кормиться в деревне? И что мне тогда делать, как мне добраться до логова: идти в лес наугад, или попытать счастья в другой деревушке?!» – переживал колдун, уже потерявший много драгоценного времени.

Бывали случаи, когда чутье обманывало чернокнижника. Несколько раз он нападал первым и убивал в результате невинных людей. Широкие вороты рубах, недобрые взгляды из-под чрезвычайно густых, сросшихся бровей, невосприимчивость к хмелю, все это были лишь косвенные признаки, не доказывающие ровным счетом ничего. Колдун однажды поклялся себе, никогда не устраивать бойни, пока не увидит звериных когтей и хищных оскалов вместо широких, пьяных ухмылок.

«Нет, все же мои страхи напрасны. Праздник клыка, когтя и ненасытного брюха вот-вот должен наступить!» – с облегчением вздохнул Вебалс и, отстегнув с пояса меч, демонстративно, чтобы видели все присутствующие, отшвырнул его к дальней стене.

Крестьянское гульбище вдруг стало стихать. Человек двадцать с трудом оторвали свои грузные тела от насиженных лавок и дружно направились к выходу. Нежить не трогала «своих», тем более когда под рукой было достаточно пиши: чудаковатый солдат; четверо аппетитных охранников, которые не успеют даже обнажить мечи; жирный чиновник, разваливший нежные телеса по скамье, и он, тот, о кого оборотни да вутеры обломают клычища. Чудовищ оказалось почти в два раза больше, чем Вебалс изначально предполагал: пятнадцать одновременно отставивших в сторону кружки пропойц, трактирщик, двое его сыновей и парочка смазливых девиц из прислуги. Итого двадцать вместо двенадцати, взятых на подозрение из-за широких воротов.

«Надо впредь быть внимательнее, так и до беды недалеко». – думал колдун, оставаясь внешне спокойным, но напряженно ожидая момента коллективной метаморфозы. Однако планы Вебалса были вероломно нарушены появлением в амбаре его давних знакомых, тех, кого он меньше всего ожидал и хотел сейчас видеть.

Экспресс-инструктаж, проведенный на борту космолайнера, был хорошим, но не смог подготовить Лачека ко всем трудностям, поджидавшим его за бортом. Нельзя, просто невозможно, всего за несколько часов обучить специалиста-разведчика, да еще без практических занятий. Голова Палиона разламывалась от введенной в нее информации. Слова, реалии, понятия и образы чужого мира теснились и перемешивались между собой, сводя с ума владельца напряженно Работавшего мыслительного механизма. С грехом пополам, с третьей или четвертой попытки, бывшему майору все-таки Удалось сдать адаптационный экзамен и, распрощавшись с одеждой и вещами цивилизованного мира, покинуть застенки уютного, но уже изрядно опостылевшего салона представительского класса.

Двигатель корабля надрывно взревел и мгновенно подкинул несколько тонн железа и микросхем в затянутую громовыми облаками небесную высь. Палион остался один, в поле, в непривычной, пропитанной чужим потом одежде, с допотопным оружием и с огромным мешком медных монет, совокупная ценность которых не превышала ста синдоров. Сумма довольна приличная, чтобы опасаться встречи с разбойниками, но мизерная, чтобы надеяться просуществовать на нее какое-то время.

Болото, в котором пропал один из отрядов экспедиции, находилось где-то в лесах между Лютеном и Дукабесом, на удалении в сорок семь миль от места высадки. Смешное расстояние по меркам прежней жизни. Даже списанный, разваливающийся на ходу транспортник с морально устаревшим миталовым двигателем преодолел бы его за пять минут, но здесь, на лоне дикой природы, пространство измерялось по-другому: днями, а не минутами пути да еще с поправкой на бездорожье и местных жителей, как нарочно пытавшихся осложнить бывшему майору жизнь.

На дороге в Дукабес Палиона остановил конный патруль королевской стражи. Незнание местного диалекта вновь прибывшим и нелюбовь стражников к мундирам карвелесских наемников компенсировались десятью синдорами. Проклиная некомпетентность подчиненных Дедули, не удосужившихся покопаться в архивах и снабдить его обмундированием лиотонской армии, Палион распрощался с десятью процентами своего стартового капитала, но зато получил бонус – бесплатный совет, где можно было добыть почти дармовую лошадь. К несчастью, как и в цивилизованном мире, все, что по низкой цене, обычно очень низкого качества.

Лачеку было жалко, до слез жалко бедное животное, которому он помешал спокойно провести последние дни жизни в теплом стойле, а не под седлом у непоседы, отправившегося в дальний путь по бездорожью. Однако нет худа без добра, тощие бока кобылы отменно сочетались с разноцветными заплатками на его потрепанном мундире. У жителей Дукабеса, до которого он едва успел добраться к вечеру первого дня, его внешний вид не вызвал подозрений, его преследовали по пятам только смешки и оскорбительные комментарии разодетых в атлас и шелка горожан из богатых кварталов, куда он случайно заехал вместо цеховой окраины.

В самой убогой, грязной таверне разведчик почерпнул много нового, о чем его или забыли, или не захотели предупредить. Пять синдоров, щедро пожертвованных на выпивку местным бродягам, помогли майору избежать многих неприятностей. Болтовня городского сброда уберегла его от ошибок, которые могли стоить ему свободы и жизни. Лачек узнал, что за обнажение меча в городе убивали без предупреждения, не снятие шляпы перед священником или рядом с собором считалось кощунством и святотатством и, конечно же, что запрещалось приближаться к титулованным особам ближе, чем на пять шагов, о том же, чтобы заговорить с ними, и речи не шло.

К сожалению, изрядно пропитавшиеся за его счет спиртным осведомители ничего не смогли рассказать о жизни за стенами города. Лишь один из них краем уха слышал, что неподалеку есть маленький, захудалый городишка Лютен, и что расположен он в тех местах, где обитает богомерзкая нежить, страшные существа на службе у сатаны, называемом на местном языке Вулаком. Стандартный сказочный набор кровососущих и мясопожирающих тварей был усилен несколькими специфическими для РЦКб78 разновидностями, например, вутерами, теми же самыми оборотнями, но только обрастающими по ночам не собачьей шерстью, а ворсинистой чешуей, по прочности не уступающей панцирю морской черепахи. Слухов о нападении тварей на людей по городу бродило много. Для борьбы с нежитью Церковь даже создала Орден из лучших рыцарей Лиотона и соседствующих с ним королевств, но вот только собственными глазами никто из рассказчиков тварей не видел, да и в сводном отчете последней экспедиции о них не было ни единого слова.

«Средневековье – эпоха страха. Людям мерещится всякая всячина, а Церковь, поддакивая дуракам, укрепляет свои позиции… Учебник древней истории пятой ступени», – отметил про себя разведчик, не забывавший поддакивать и кивать головой, брызгающим в азарте слюной пьяным рассказчикам, фантазии которых становились все более изощренными и кровавыми по мере нарастания дармового градуса.

Посмеявшись в душе над суеверными страхами средневековых простачков, Палион решил не терять времени и выехать из города в ночь, тем более что спать на одной кровати с тараканами, вшами и прочей гостиничной живностью он еще не был морально готов. Городская стража была весьма удивлена необычным желанием заезжего самоубийцы, но за десять синдоров (стандартная ставка подкупа мелких должностных лиц) охотно пошла на нарушение приказа коменданта гарнизона и открыла перед сонной мордой престарелой кобылы скрипучие городские ворота.

Встающих из могил мертвецов, крылатых кровососов и прочих жутких созданий ночной скиталец на дороге так и не приметил, зато почти сразу за воротами ему встретилась небольшая группка давно немытых разбойников. Пятеро бродяг с самодельными кистенями и охотничьими луками позарились на его полудохлую клячу, тощий скарб и оставшиеся в мешке пятьдесят синдоров. Лачеку ничего не оставалось, как отстоять свою собственность, а заодно и оправдать гнусное прозвище Палач, благо, что холодное оружие за много веков почти не изменилось, а в Академии планетарной разведки его научили сносно владеть всем, что хоть немного колет и режет, включая пластиковую зубочистку и щербатую, оловянную вилку.

Вынужденная процедура защиты имущества не была утомительной и заняла не более пяти минут. Еще четверть часа Палион потратил, чтобы методично развесить на деревьях вдоль дороги трупы бродяг, за неимением под рукой веревок использовались кожаные пояса. Сначала он хотел закопать тела, но, вспомнив инструкции, решил поступить, как настоящий лиотонец, чтящий закон и уважающий нелегкий труд стражников и ополченцев.

К. утру потерявшая подкову кобыла все-таки доковыляла до Бобровых Горок, последнего населенного пункта на его маршруте. Кузнец нашелся сразу. Наковальня и печь стояли прямо возле дороги, прикрытые от дождей лишь деревянным навесом. Лачеку уже почудилось, что ему вдруг снова улыбнулась удача, но мелкие, пакостные трудности не заставили себя долго ждать. Жители странно разговаривали с ним: предлагали за умеренную плату еду, постель и даже ночные забавы пикантного свойства, но на любой вопрос, выходящий за рамки этих тем, отвечали одно и тоже: «Иди к старосте или в трактир!», притом с интонацией: «Да пошел ты куда подальше!» Имея богатый опыт общения с начальством, мнимый наемник избрал путь попроще, тем более что в старом деревенском амбаре возле церквушки можно было и отоспаться, и перекусить.

Несмотря на неказистость посуды и сомнительную чистоту липучего стола, над которым кружилась не одна эскадрилья ожиревших мух, Лачек остался доволен ранним обедом. Стряпня местной кухарки казалась божественной, по сравнению с переработанными отбросами-консервантами, которыми ему обычно приходилось набивать неприхотливый, привычный к фабричной пище желудок. Даже теплое пиво из бочонка под трактирщиком показалось цивилизованному человеку необычайно вкусным.

Воспользовавшись тем, что в питейном амбаре днем абсолютно никого не было, кроме хозяина и прислуги, отказавшихся отвечать на его вопросы, Лачек несколько часов вздремнул. Впервые за долгое время сон был сладок и не прерывался кошмарами. Майору грезились прекрасные пейзажи не затронутой промышленным хаосом природы и свободные вариации на тему когда-то прочитанных им рыцарских романов, в которых он, конечно же, был прекрасным принцем на белом коне; могучим варваром-воином, борющимся в одиночку против многочисленных орд иноземных захватчиков; или восточным султаном, пожиравшим мисками шербет и тонущим в назойливых ласках персонального гарема. Одним словом, проснулся разведчик только к вечеру и в весьма благодушном настроении.

Крестьян в амбаре уже собралось около дюжины, но выслушать предложение о походе в лес никто не хотел. Палион как древний оратор источал красноречие, как опытный психолог пытался оболванить деревенских дурней, но все было без толку. Страх перед лесной чащей, в которой наверняка не водилось никого страшнее енотов и барсуков, был настолько силен, что напрочь отбил у крестьян охоту к легкой наживе. Найти провожатого не удалось ни за двадцать, ни за тридцать, ни даже за сорок синдоров, а больше предложить Палион уже не мог. Поначалу увесистый мешок-кошелек заметно отощал уже к концу второго дня.

Ко всем невзгодам прибавилась еще одна неприятность, на него упорно таращился какой-то рыжеволосый тип в накидке из овечьей шкуры. Порою майору казалось, что бритоголовый субъект со скуластой физиономией, тонущей в зарослях нечесаных бакенбард, и тонкой косичкой на макушке, слышал все, о чем он говорил, хотя шум в амбаре стоял такой, что можно было оглушить соседа кружкой по голове, и никто даже не услышал бы грохота падения грузного тела.

Лачек упустил свой шанс найти проводника и понапрасну потерял целый день. На дворе уже почти стемнело, крестьяне начали разбредаться по домам, а оставшиеся в трактире не горели желанием в…надцатый раз выслушивать его «выгодное» предложение. И тут произошло невероятное. Покинувшие питейную мужики неожиданно вернулись обратно, а вслед за ними в ворота ворвался десяток солдат, с ног до головы закованных в блестящие латы.

Рефлекторно майор схватился за меч, но тут же убрал ладонь с рукояти. Солдат было слишком много, а он один при оружии, не считая охранников, которые ни за что не вступились бы за крестьян, и того балбеса в овчине, несколько минут назад отшвырнувшего в сторону свой меч. В голове новичка, почти стажера, закружились классификационные образы из раздела «геральдика Лиотона», Палион пытался определить, кому служили воины, и, в конце концов, поиск привел к неутешительному результату. Перед ним были мракобесы-головорезы из Небесной Братии, от которых можно было ожидать чего угодно, кроме милосердия и пощады.

«Они не уйдут, не оставят деревню в покое, пока не вздернут парочку-другую крестьян по обвинению в сговоре с нечистью и в колдовстве», – сделал вывод Лачек, припомнив из школьного курса истории, что такое «охота на ведьм» и «инквизиция».

– Вы, особо прыткие, в угол, а вы, опойки, оставайтесь сидеть! – командовал старший рыцарского отряда, угрожающе размахивая в воздухе хлыстом. – Хозяин, забирай своих холуев, и пошли вон отсюда, до вас мне дела нет!

Солдаты, точнее рыцари, поскольку членами Ордена становились лишь отпрыски благородных родов, обнажили мечи и плотной стеной перекрыли выход. Лачек хотел было вскочить и с разбегу проломить плечом стену, но передумал. Затея могла оказаться слишком опасной, навертка рыцари окружили амбар и пресекли бы всякую попытку побега.

– Трое на выходе, остальные займитесь делом! Вы помните, кого мы ищем. Внешность не имеет значения, для хорошего колдуна личину сменить, что батраку в морозный день литр хозяйской водки выжрать. Над левой грудью родинка, чуть меньше монеты, перевернутая подкова, проверить всех! – выкрикнул командир, снимая страшный рогатый шлем.

Под стальной маской забрала скрывалось добродушное, почти детское лицо юноши, изуродованное косым, рваным шрамом. «Это след когтя, когтя очень большой кошки, тигра или льва…» – присмотревшись к давней ране, решил Палион и удивился, откуда в здешних краях водились тигры.

«Хорошего же ты обо мне мнения, малыш, а я и не знал, что на такое способен», – усмехнулся в душе Вебалс, прекрасно отдавая себе отчет, что добраться до его удаленного закутка поборники Света так и не успеют. На срывание рубах с сбившегося в кучу стада крестьян должно было уйти какое-то время, а притихшие за столом уже стали испытывать необычайный прилив сил. Чернокнижник заметил, как у ближайшего к нему мужика задергались кончики пальцев, а шея сидевшего к нему спиной крестьянина покрылась мелкими красными пятнами и волдырями. «Вутеры, все-таки паршивцы-вутеры, – едва слышно прошептал Вебалс, поднимаясь со скамьи и готовясь к предстоящему бою. – И зачем только эти идиоты-рыцари сюда сунулись?! Столько невинных жертв будет, но бойню уже не предотвратить!»

Стальные перчатки солдат бойко разрывали хламиды крестьян. Досмотренных тут же выталкивали наружу, сопровождая тычком кулака в бок или сильным пинком. Без этого было нельзя, благородные рыцари находились в плену заблуждения, что иного языка простолюдины не понимали. Небесные Братья увлеклись досмотром и не заметили, что сидевшие за столом превратились в чудовищ.

Все произошло неимоверно быстро. Палион не успел и глазом моргнуть, как фигуры неподвижно восседавших стали расти и увеличиваться в объеме. Плечи расширились раза в два, если не в три, головы вздулись, челюсти вытянулись, обнажая здоровенные клыки, белизне которых позавидовал бы любой телевизионный красавец; кожа выпивох мгновенно покрылась шерстью и коричневой чешуей, блестящей и мерцающей в свете факелов. Пятнадцать пар когтистых лап, как мячик, подкинули в воздух тяжелый, дубовый стол и сбросили его на головы стоявших к ним спиной рыцарей. Снаряд обрушился на людей и придавил их к земле. Амбар заполнился стонами и яростным звериным рыком. Десять огромных хищников дружно накинулись на бесформенную кучу барахтающихся под столом тел и принялись рвать их на куски, тут же пожирая отделенные конечности.

Трое часовых на воротах не успели прийти своим собратьям на помощь, их мгновенно разорвали на части накинувшиеся со спины оборотни. В одном из зверей с окровавленной волчьей мордой Палион узнал по одежде увальня-трактирщика, другие чудовища наверняка были его сыновьями и прислугой, неосмотрительно отпущенными Небесными Братьями.

Четверо охранников выхватили мечи и встали плечом к плечу, прикрывая своего проснувшегося и тут же обмочившегося со страху господина. Весьма эффективный в обычном бою плотный строй только усугубил и без того плачевное положение стражей. Сталь меча взмыла в воздух, прикрывая головы солдат от удара когтистой, чешуйчатой лапы, но вутер перехитрил противника, мгновенно изменил траекторию движения гибкой кисти, взял немного пониже и на лету оторвал противнику руку по самый локоть. Вытаращив глаза и ловя воздух широко открытым ртом, охранник изумленно уставился на уродливый обрубок, из которого фонтаном хлестала кровь. Закричать он не успел. Вутер и еще паричка подоспевших ему на подмогу оборотней синхронно прыгнули на прижавшихся спинами к стене людей, повалили их и в считанные секунды разорвали на части. Это был не бой. Даже не резня, а всего лишь продолжение пиршества.

Гости трактира слишком долго ждали главного блюда и успели основательно проголодаться. Пиво и овощные похлебки хорошо раззадорили их звериный, в буквальном смысле слова, аппетит.

Палион стоял и хлопал глазами. Он был настолько поражен увиденной деформацией и той быстротой, с которой люди превратились в объедки, что даже позабыл вытащить из ножен меч. Снаружи амбара доносились вой и лошадиное ржание, это сбегавшиеся на кормежку хищники расправлялись с лошадьми, в том числе и с его старушкой-кобылой. Из состояния оцепенения разведчика вывела чешуйчатая лапа, быстро приближающаяся к его голове. Один из вутеров заметил оставшегося в живых человека и решил исправить ошибку, а заодно и полакомиться целым куском плоти, не деля его с товарищами.

Слава рефлексам, сформированным годами упорных самоистязаний на тренировочных площадках! Они не подводят, даже когда мозг владельца полностью парализован страхом. Лапища должна была сорвать голову с плеч застывшего столбом наемника, но схватила лишь пустоту, а через миг о ромбовидную, покрытую костяными наростами голову чудовища разбился вдребезги дубовый табурет. Дерево не смогло проломить крепкий череп, но зато оглушило вутера. Очнувшийся Палион мысленно поблагодарил того, кто пришел ему на помощь, и, выхватив меч, нанес сильный, рубящий удар полевой ключице ошарашенного чудовища.

Острейший, покрытый сверху толстым слоем тевона клинок легко прорубал доспехи и резал, как масло, восьмисантиметровую арматуру, но перед панцирем чудовища сплоховал, проскользил вниз, оставив на бронированной шкуре лишь едва заметную глазу царапину, которая, кстати, тут же срослась. Вутер рассвирепел и издал оглушительный рык, широко распахнув огромную пасть с тремя рядами мелких и острых, как у акулы, зубов. Не раздумывая, Палион погрузил клинок в пасть и успел его выдернуть буквально за долю секунды перед тем, как челюсти со скрежетом захлопнулись Враг обмяк и, ломая телом стоящую перед ним скамью, повалился на пол.

«Молодчина, хорошая работа! – произнес откуда-то появившийся у Лачека в голове приятный мужской голос. – Но в следующий раз советую не рубить, а колоть точно в центр грудной клетки, там у вутеров в панцире щель, мимо сердца при желании не промажешь!»

Палион вытер со лба пот и огляделся по сторонам. Чудовища не накидывались на него лишь потому, что в другой части амбара до сих пор кипел бой. Хищники побросали недоеденные кости да мясо и устремились к тому, кто еще держал оборону в дальнем углу. Лачек был поражен. «Кто мог выстоять против нежити так долго?! Да в живых-то уже никого не осталось, разве что…» – Майор нахмурил морщинистый лоб, он вдруг вспомнил про чудака в овчинной шкуре, добровольно избавившегося от своего меча перед самым началом схватки.

Увидеть, что творилось в углу, было нельзя, обзор закрывали волосатые и блестящие спины чудовищ, пытавшихся Добраться до неимоверно проворной добычи. Однако сквозь злобное рычание и шум клацающих клыков время от времени доносились предсмертное поскуливание и жалобные, квакающие звуки, должно быть, издаваемые поверженными вутерами.

Палион хотел вмешаться, прийти одиночке на помощь, но побоялся. Любое из чудовищ разорвало бы его одним взмахом лапы. Бежать же майор не мог. Оторвавшиеся от пожирания свежей конины, оборотни сбегались в амбар, притом не только через ворота, но и легко делая дыры в прогнивших стенах.

Перевернутый стол, ставший могильной плитой для груды объедков, внезапно зашевелился. Пробегавшие мимо твари остановились и ощерились, предвкушая появление недобитого врага. Палиону стало жалко несчастного, сумевшего уцелеть, но не догадавшегося выбраться из-под завала мертвых тел незаметно, ползком. Разведчик с ужасом ожидал момента, когда поднявшегося на ноги разорвут на мелкие части и тут же сожрут, но провидение приятно удивило майора, преподнеся алчущим мяса хищникам роковой сюрприз.

Дубовый стол снова взмыл к высокому потолку и, переломившись о перекрестье стальных балок, обрушился на головы чудищ грудой обломков. Амбар сотрясся от сильного удара, Палион едва устоял на ногах, а затем разинув рот наблюдал за воскрешением грозного рыцаря. Командир отряда, а это был именно он, какое-то время молча стоял на широко расставленных ногах и, слегка наклонив голову вниз, следил за действиями приходящих в себя чудищ. Погнутые, искореженные пластины доспехов свисали с его рук и ног, как ошметки содранной кожи. В центре вогнутой внутрь кирасы зияли четыре дыры с неровными, рваными краями, следы удара лапы вутера (у оборотней пять пальцев). С левой стороны лица свисали куски мяса вперемешку с кожей и пучками слипшихся от крови волос. Даже издалека, даже при плохом освещении Лачек разглядел, что оголенный череп молодого рыцаря был не из кости, а из темно-синего, хромированного сплава Р459Б, которого, кстати, на этой планете еще не умели производить.

«Так вот куда подевались роботы-наблюдатели, – догадался Палион. – Видимо, им надоело просто смотреть и не участвовать в игрищах. Что это: сбой в программе или чье-то целенаправленное вмешательство, а может быть, меня опять о чем-то забыли предупредить?» Размышлять, гадать да прикидывать было некогда, у разведчика появился реальный шанс выжить, и не воспользоваться им было грешно.

Робот не дал врагам окончательно отойти от потрясения. Молниеносно выхватив меч, рыцарь одним прыжком поравнялся с одним из оборотней и метким ударом срубил волчью голову, затем уклонился от падающего тела и свободной рукой перехватил за кисть летящую к его горлу лапу. Резкий рывок вверх, хруст, и монолит костей, мышц и сухожилий изогнулся гусиной шейкой. Послышался пронзительный вой, тут же потонувший в шуме продолжавшегося боя.

Палион заколебался и, наконец-то плюнув на необоснованно высокий риск вместе с ответственностью за возложенную на его плечи миссию, решился прийти на помощь механическому союзнику. Шкура оборотней оказалась намного податливей, чем чешуйчато-костяной панцирь. Остро заточенное лезвие меча легко разрубило мышцы волчьей спины, ушло вбок, описало кривую дугу в полете и, использовав силу инерции, нанесло последний, смертельный удар сзади по основанию шеи. Тем временем почему-то бормочущий себе под нос отрывки псалмов робот-рыцарь расправился с двумя противниками и застыл, пытаясь принять решение: продолжить ли бойню чудовищ или напасть на отбивающегося от их атак Вебалса.

Видимо, программа рациональности поведения в боевых условиях в очередной раз зашла в тупик, искусственный интеллект попал в ту же самую западню, в которую некогда угодил небезызвестный буриданов осел. Не в силах выстроить четкий алгоритм действий по основной задаче, электронный мозг перешел к выполнению вспомогательной, а именно уничтожению свидетелей, лицезревших его уродливый, хромированный лик.

Сильный удар, нанесенный с прыжка, сбил Палиона с ног. Майор не ожидал предательского нападения машины и едва успел поднять для защиты головы меч. Необычайно прочный клинок из тевона, которым разведчика снабдили перед высадкой на планету, обломился, как тонкая, деревянная палка. Лежа на спине, Лачек с ужасом наблюдал, как рука робота взмыла вверх и тут же полетела вниз, приближая смертоносное лезвие к его горлу. Шанса увернуться не было, обрубок меча длиною всего несколько сантиметров не смог бы отразить удар. Майору оставалось только молиться или произнести волшебное заклинание, что он и сделал. «БК789КС», – слетело с побелевших губ Палиона в тот самый миг, когда острие клинка уже почти коснулось горла.

Робот застыл, потом накренился набок и упал на тело мертвого оборотня. К тошнотворным запахам крови и свежего мяса прибавился омерзительный чад паленой резины и плавящегося металла. Введенный код не только остановил машину, но и включил режим самоликвидации, по счастью, без термоядерного взрыва, уничтожившего бы все в радиусе пары десятков миль.

«Хоть в этом очкарики проклятые не переборщили, а то любят планеты целиком взрывать да санацию помещений огнеметом производить», – усмехнулся Палион, с трудом поднимаясь на ноги и машинально подобрав необычайно острый и прочный меч псевдорыцаря.

Как ни странно, бой еще продолжался, притом удача изменила волосато-чешуйчатому альянсу. Чудовища так и не смогли реализовать численного преимущества и гибли, как тараканы под подошвой старого тапка. Земляной пол был усыпан обломками мебели, черепками посуды, мертвыми телами и ихотдельными фрагментами, притом уже было не разобрать, где человеческие останки, а где тела чудовищ. Нападавших стало значительно меньше, точнее, осталось всего трое. Вутеры устали, а между ними быстро крутилось неутомимое веретено в обрывках кожаной куртки и овечьей шкуры. Палиону еще никогда не доводилось видеть такой поразительной скорости и странной техники рукопашного боя. Рыжеволосый, с ног до головы перепачканный кровью субъект ловко увертывался от ударов когтей или парировал их встречными ударами точно по кистям противников, потом бил сам: кратко, отрывисто, сильно. Его с виду обычные руки обладали каким-то магическим свойством. Пальцы проникали сквозь толстую кожу или бронированную чешую и вырывали кости, при этом даже не повреждая мышечных тканей.

«Наверное, это и есть тот самый колдун, которого разыскивает Орден, – догадался Палион и попятился к выходу. – Черной магии, конечно, не бывает, впрочем, как и белой, но лучше мне убраться отсюда!»

– Не спеши, разговорчик имеется, – произнес почти по слогам запыхавшийся Вебалс, вырвав и небрежно откинув в угол позвоночник у последней твари. – Ты на болото идешь, могу проводить.

– Не волнуйся, я как-нибудь сам доберусь, – пытался вежливо отказаться от услуг добровольного проводника майор, но перед его глазами быстро промелькнула тень, и в ворота рядом с ухом разведчика вонзился еще кровоточащий обрубок черной, волосатой кисти оборотня.

– Мне по пути! – произнес Вебалс из рода Озетов и зловеще ухмыльнулся окровавленным ртом.

По-видимому, в бою чернокнижник пользовался не только убийцами-пальцами.

(обратно)

Глава 4 ТАЙНА РОДА ОЗЕТОВ

Пожар – красивое зрелище, в особенности если горит не твой дом и твоя собственная жизнь находится в безопасности. Ярко-красное пламя жадно пожирало стены деревенского амбара и вздымалось ввысь, в черноту звездного неба.

Огонь очищает и заметает следы, он верный союзник тех кому есть что скрывать.

Сняв с себя разорванную в клочья овчину и разрезанную когтями кожанку-безрукавку, Вебалс бросил одежду в огонь и застыл с печальной улыбкой на лице, наблюдая за детищем рук своих, пожаром, охватившим не только разгромленное пристанище нежити, но и всю деревню. Сначала языки пламени лизнули крышу церквушки, затем поднявшийся ветер помог им перекинуться на дома по соседству, а через четверть часа округа превратилась в огромный костер, который некому было тушить.

Крестьяне скрывались в лесу, визит рыцарей Ордена напугал любителей рискованных компромиссов. Они не вернулись, когда в разгромленном амбаре затихли последние звуки сражения, не вышли из леса и когда запылали дома. Вебалс знал, что делал. Он не только очистил деревню от скверны, но и преподал трусливым крестьянам хороший урок. Бобровые Горки будут отстроены вновь, но их жители уже никогда и ни за что не пойдут на сомнительные соглашения, не предадут род людской и не станут безвольными слугами чудищ. Голод, нищета, лишения и приближающаяся зима без крыши над головой —хорошие учителя для трусов, не внемлющих языку чести и разума, а понимающих лишь силу и основанные на страхе запреты.

– Деревушку не жаль? – поинтересовался Палион, почему-то не чувствующий ни страха, ни отвращения, находясь в компании бессердечного колдуна.

– Не-а, – спокойно ответил Вебалс, даже не повернув головы. – Они заслужили. Глупцов учат кнутом, жестоко учат, а иначе толку не будет.

– Хоть бы церквушку пожалел, – проворчал себе под нос разведчик, осматривая необычайно легкий и острый трофейный меч.

– А зачем? Самое бесполезное заведение, – хмыкнул колдун, на сей раз удосужившись повернуться к собеседнику лицом. – Духовники должны служить людям, а не богам, воспитывать в ожесточенных суровой жизнью душах любовь и уважение к ближнему своему, помогать запутавшимся и сбившимся с пути решать сложные этические задачи, а они лишь псалмы горланят да деньги дерут. Извини, совсем забыл, по праздникам еще убогих по головкам гладят да милостыню раздают. От прихода этого крестьянам ни зла, ни добра не было, бесполезное здание. Вообще, хватит трепаться, пошли!

Вебалс развернулся и, подав знак Палиону следовать за ним, направился мимо полыхающих строений к опушке леса. Он ни разу не обернулся, как будто знал, что новый компаньон не сбежит и не ударит в спину. Поначалу Лачек подумывал о побеге, но в ходе недолгих размышлений отбросил эту затею и поплелся следом. Колдун был единственным, кто предложил ему услуги проводника. К тому же если Вебалс замыслил недоброе, то убил бы его еще в амбаре и не стал бы оставлять попутчику-пленнику меч, тем более такой, разрезающий шкуры чудовищ, как столовый нож – теплое масло. Обдумав возможные последствия совместной прогулки, Палион ускорил шаг, но смог поравняться с провожатым лишь у опушки леса.

– Давно ты здесь? – спросил колдун, внимательно смотря себе под ноги и даже не обернувшись при приближении попутчика.

– С полудни сидел, а могет, и с утра самого, теперь уже не упомню… перемешалось усе в башке, – ответил Палион, пытаясь создать какую-никакую иллюзию северо-западного Лиотонского говора.

– Бывает, – сказал колдун и, сорвав на ходу огромный лист лопуха, принялся оттирать им запекшуюся на лице кровь, как не трудно было догадаться, чужую. – Но я не о том! В нашем мире-то давно прозябаешь, день-два?

– Ты о чем это? – позабыв о фонетических играх, чуть не выкрикнул майор, по спине которого вдруг прокатилась волна мурашек.

– Послушай, я ведь колдун, вашего Небесного Брата за версту чую!

Вебалс резко развернулся и сделал шаг вперед, приблизившись к Лачеку на расстояние вытянутой руки. Умные глаза пронзили насквозь майора, а на не до конца отчищенных от крови губах заиграла хитрая, заговорщическая усмешка. Через две-три секунды соревнования в гляделки Палион отвел глаза, и его взгляд упал на левую грудь колдуна, где сквозь заросль рыжеватых волос проглядывала маленькая, еле заметная родинка в форме перевернутой подковы.

– Ты ведь тоже прибыл оттуда, с Небес. – Вебалс кивнул головой в сторону звездного неба. – Ты такой же, как и предводители рыцарства, но только настоящий, а не искусственный. Ты удивился, но не испугался, когда увидел истинное лицо командира отряда. Ты знал заклинание, смертоносное, как сталь твоего меча, с помощью которого ты мгновенно уничтожил могучую боевую машину. Ты прибыл сюда, чтоб узнать, что сталось с твоими товарищами, тем небольшим отрядом, что погиб на болотах… я прав?!

Вебалс замолчал, он не собирался продолжать путь, пока не услышал бы подтверждение своего предположения.

– Откуда… откуда ты так много знаешь?! – выдал себя Палион, понимая, что отпираться бессмысленно.

– Ну, я же колдун все-таки, мне иногда доступно читать мысли, – напряженное лицо Вебалса вдруг расплылось в широкой улыбке, и он панибратски, по-дружески хлопнул разведчика по плечу. – В том нет твоей вины, Палач, ты хорошо адаптировался к нашей планете, да и мыслишки свои под крепким замком держишь, но когда человек напуган или на чем-то сосредоточен, то контроль над сознанием ослабевает. В бою с чудовищами твой мозг судорожно искал путь к спасению, он был готов впустить в себя любого, кто предложит помощь и дельный совет. Такова уж природа человека, ее глупо винить, ее, как распутницу, стоит принимать такой, какова она есть.

– Что ты собираешься делать? – спросил Палион, минуя в общении стадию глупых расспросов.

Уж если чернокнижнику был известен его позывной, придуманный на скорую руку Дедулей, то, значит, серое вещество в его голове было изучено основательно. «У колдуна, несомненно, имеются свои интересы, он собирается завести со мной какую-то хитрую игру, использовать мои знания в своих целях, – просчитывал ситуацию Палион, ожидая ответа. – Отказаться – значит, стать мертвецом или остаться одному в мире, который я совершенно не знаю. Ведь всего три дня назад я даже не подозревал о существовании РЦК 678. Предложит сотрудничать, соглашусь, поиграем в двойного агента, не впервой…»

– Мы идем на болота, я покажу место, где погиб отряд. На многое не рассчитывай, слишком много времени прошло. Но если повезет, то и того, кто убил твоих сородичей, отыщем. Только без глупостей и показного геройства, он очень серьезный противник… – Вебалс на секунду задумался, стоит ли посвящать чужака в свои дела, а потом добавил: —…и мой злейший враг.

Палион открыл было рот, чтобы сразу озвучить целый ряд крутившихся у него в голове вопросов, но колдун не захотел продолжать разговор. Он развернулся и углубился в чащу леса, оставив Лачеку небогатый выбор: уйти, пребывая и дальше в неведении, либо последовать за ним в дремучую неизвестность.

Палион впервые попал в лес на этой планете, да и вообще на лоне природы очень давно не бывал. Он не понимал, как колдун умудрялся находить дорогу среди растущих почти вплотную деревьев и кустов, оврагов и пригорков, некоторые из которых шевелились, поскольку были или неизвестными животными, или муравьиными кучами.

Четверть часа скитаний по дремучим дебрям измотали разведчика, но наконец-то впереди появился просвет. Лес перестал быть сплошным массивом, но зато под ногами появилась вода; холодная, мутная жидкость, на поверхности которой плавали опавшие листья, кора и какие-то грязно-зеленые сгустки, нечто среднее между амебами-переростками и свалявшейся тиной. В нос разведчика ударил запах гниения и забродившей капусты.

– Немного передохнем, – скомандовал Вебалс, прислонившись голой спиной к отсыревшему стволу неизвестного майору дерева. – Твоим сородичам не повезло, их сгубила жажда познания. Человек вообще очень любопытное существо, как раз от этого и проблемы.

– А подробнее можно? – утомленному прогулкой по пересеченной местности Палиону надоел язык намеков и загадок. Хотелось ясности, и грех было его за это винить.

– Можно, – пожал плечами Вебалс и добродушно улыбнулся, что как-то не сочеталось с разводами крови на его лице и добротой прищуренных глаз, которой позавидовал бы бывалый маньяк-потрошитель. – Я не знаю, зачем они пришли на болота. Наверное, их интересовал заброшенный храм в нескольких верстах к северу отсюда. Но без проводника они сбились с пути и наткнулись на одно из логовов Кергарна. К несчастью, он, по-видимому, находился в то время именно там.

– А что же они в лес без проводника сунулись?

– Я-то почем знаю?! Возможно, проводник и был, да от тварей лесных его не уберегли, в чаще всякое случиться может.

– Кто он такой?

– Говорят же тебе, колдун.

– Отшельник?

– Нет, но нелюдим, действует всегда в одиночку или чужими руками, не любит массовых баталий, шума, людей, гнедых лошадей и много чего еще… В общем, достаточно неприятный тип. Если повезет, сможешь сам убедиться.

– Что значит твое «если»? – заподозрил неладное Палион.

– Если я дорогу найду, да если он еще не скрылся. – На Вебалса вдруг напал сон, и, борясь с ним, колдун окунул голову в холодную воду, затем, вытерев лицо и стряхнув со щеки пару присосавшихся к ней пиявок, продолжил вещать все в той же невозмутимой манере. – Во-первых, дороги я точной не знаю, по запаху ориентируюсь. Подручные-вутеры к нему в гости часто захаживали, их ароматами здесь каждая сосенка пропиталась, а запах я еще во время боя запомнил.

– Ну а во-вторых?

– Зря я амбар запалил, мог учуять, паразит, неладное. Хитер он больно да осторожен, уж сколько времени за ним гоняюсь, никак догнать не могу.

– И что же он сделал такого…

– Многое, – перебил разведчика Вебалс, – всего не расскажешь, да и не нужно тебе этого знать. Лишняя информация лишь вредит, мозги засоряет да с толку сбивает. Достаточно, что он твоих собратьев убил да вместе с такими же мерзавцами, как он, нежить лесную создал.

– Зачем я тебе? – неожиданно для самого себя задал Палион откровенный вопрос. – Если этот Кергарн такой же, как ты, то мой меч для дела вряд ли сгодится, только под ногами мешаться буду.

– Преимущество моего положения заключается в том что я не обязан отвечать на вопросы. Хочешь, следуй за мной, не хочешь, обратно бреди, если дорогу найдешь! – сурово произнес Вебалс и, рывком оторвав спину от дерева, на котором полулежал, побрел по доходившей уже до колена воде дальше, в сторону видневшихся впереди тростника и болотных кочек.

– Постой, ну а роботы?! Как они… – прокричал ему вслед Палион, прикладывающий немало усилий, чтобы понять суть заварушки, начавшейся более года назад на этой планете.

– Сначала Кергарн, потом ответы, – пробубнил Вебалс, продрогший до костей, уставший и не находивший в себе сил для долгих объяснений и дебатов.

Идти по болоту оказалось еще труднее, чем пробираться сквозь чащу. В ранний, утренний час ленивое солнце еще не показало свой бледный, заспанный лик. Бредя в клубах густого тумана, Палион едва различал спину прокладывающего путь проводника. Кроме того, он никак не мог отделаться от ощущения, что на него кто-то смотрит, притом не просто смотрит, а жадно пожирает голодными глазищами, ощупывает взглядом каждый сантиметр его аппетитной, скрытой одеждой, но источающей притягательный аромат плоти. Если бы не компания Вебалса, то наверняка пришлось бы туго. Болотные твари испытывали перед колдуном какой-то первородный страх, наблюдали, но не нападали, а при приближении парочки к ним скрывались в мутной, вонючей воде.

Хищник чувствует хищника и преклоняется перед силой, которую ему никогда не одолеть. «Какой огромный кусок мяса, вот бы его съесть», – думает голодный котенок, ластясь к хозяину и настойчиво выклянчивая мисочку молочка.

Только в безумии животные осмеливаются бросить вызов тому, кто в несколько раз больше и сильнее.

Колдун не спешил, предпочитая двигаться осторожно и исключить возможность неприятных случайностей. Лишь изредка он оглядывался, проверяя, как дела у напарника, и, недовольно наблюдая за неловкими движениями Палиона, бросал короткие фразы: «Иди след в след!», «Осторожней!» или «Не зевай!».

Скитания в тумане продолжались более двух часов, но наконец путники достигли твердой земли. Дальше идти стало легче: хоть по пояс в воде, но зато без опаски, что наступившая на кочку нога соскользнет и ты провалишься с головой в вязкую бездну, где тебя уже поджидают проголодавшиеся осклизги и прочая болотная дрянь; мерзкая и отвратная, до которой даже противно дотрагиваться.

Палион не предполагал, что так сильно обрадуется, когда снова увидит кусты, лишь слегка мокрые от утренней влаги. Уставшее тело тянуло к земле, но проводник был жесток и, непрерывно бурча, что промедление смерти подобно, тянул компаньона вперед, в чащу начинающегося за болотом леса. После недолгой прогулки среди редких деревьев, пожухлой травы и обглоданных кем-то костей, медвежьих, волчьих, барсучьих и изредка человечьих, маленький отряд наконец-то достиг конечной цели своего путешествия, большого оврага, с противоположной стороны которого виднелся прикрытый ветками вход в нору чуть выше человеческого роста. Дно оврага было усыпано проржавевшим оружием и костьми, пролежавшими в сырости всяко более года.

– Твои? – спросил Вебалс, кивая в сторону мертвых тел и груды испорченного оружия.

Колдун впервые за несколько часов обратился к спутнику с вопросом и позволил себе присесть после утомительного похода.

– А я почем знаю? Сейчас уже не разобрать, – произнес Палион, спустившись вниз и с опаской расхаживая между обглоданными останками.

Он пытался найти хоть что-то, что позволило бы определить принадлежность погибших к его миру: какой-нибудь предмет, тайно пронесенный сквозь строжайший карантин, или остатки тевонового сплава на оружии. Но все было тщетно. Как Лачек и предполагал, покрытый тевоном клинок выдали при отправке только ему, чтобы хоть как-то увеличить шансы на выживание разведчика-одиночки. Пропавшая же экспедиция была оснащена совершенно идентичными копиями местного оружия: как по внешнему виду и остроте заточки, так и по низкому качеству стали.

– Кинь-ка вон тот черепок! – решил прийти на помощь товарищу Вебалс.

Брезгуя прикоснуться к останкам руками, Палион осторожно поддел мечом указанный череп, уже не понятно принадлежащий какому из тел, и подбросил его в воздух. Вебалс ловко поймал мерзкий снаряд и, внимательно осмотрев его со всех сторон, кинул обратно в овраг.

– Твои сородичи, точно твои, – огласил свое заключение рыжеволосый эксперт. – Это был мужчина старше пятидесяти лет. Наши мужики редко до стольких доживают, а если уж посчастливилось, то по болотам в доспехах не лазают, дома сидят.

– А вдруг…

– Но это еще не все, – не дал привести контраргументы колдун. – Большинство зубов уже начали распадаться, от них отслаивается верхний слой, а коренные на нижней челюсти прям как новенькие, хоть себе в рот засунь да жуй.

– Протезы, – догадался Палион.

– Не знал, что это так называется, но тебе видней, – хмыкнул колдун. – Я выполнил первую часть нашей сделки; привел тебя к месту гибели «небесного» отряда, теперь самое время перейти ко второй!

Успевший восстановить силы колдун быстро поднялся на ноги и, спустившись в овраг, сразу направился к входу в зловещую нору. Палион пошел следом, но Вебалс резко развернулся на каблуках и жестом остановил соратника.

– Внутрь не суйся, не твое это дело, охраняй вход! Если к оврагу приблизится человек или зверь, убей! Если же из пещеры выйдет кто-нибудь, кроме меня, добей! После схватки со мной Кергарн будет ослаблен, ты сможешь поквитаться с ним за отряд.

Вебалс вынул из ножен меч и воткнул его в землю. Видимо, поединки между колдунами проходили без использования человеческого оружия. Глупо хлестать друг дружку по щекам тапками, когда есть крепкий кулак, с нетерпением ожидающий момента, когда его почешут о желанную физиономию противника.

Вебалс скрылся в пещере, Палион остался один и, силясь разогнать страх, навеваемый протяжным воем местных зверушек, принялся размышлять на приятную тему: как быстрее добраться до города и прогулять остаток казенных монет в кабаке. Желания сразу выйти на связь с Дедулей не возникло. Старик мог и подождать, тем более что пока сообщить разведчику было нечего. Гибель убийцы отряда «с небес» не даст ответа на основной вопрос: «Что происходит на этой чертовой планете, и почему вернувшиеся с нее гибнут, как потравленные ядом крысы?»

Относительную тишину враждебного леса внезапно нарушил пронзительный крик, исходивший из недр пещеры. Затем землю сотряс толчок, от которого дружно подпрыгнули кости покоившихся на дне оврага скелетов. Палиона качнуло, но он устоял на ногах. Крики зверей вдруг стихли, дикие создания решили покинуть округу. В подземелье проходила ожесточенная схватка двух заклятых врагов. Если было бы возможным, Палион тоже поспешил бы дать деру, но иногда долг и ответственность заставляют проявлять мужество, на которое при иных обстоятельствах ты был бы не способен. Разведчик ждал, стойко перенося все последующие толчки и выслушивая истошные вопли, доносившиеся изнутри. Через четверть часа сражение чернокнижников окончилось, и внезапно воцарилась небывалая тишина, от которой даже стало жутко.

Из черноты узкого прохода донеслись новые звуки: чьи-то шаги и сбивчивое дыхание, сопровождаемое громкими хрипами да стонами. Шатаясь и судорожно хватаясь за торчащие из земляной стены коренья деревьев, наружу выполз окровавленный Вебалс. Ожогам и порезам на его коже не было числа, куцые остатки некогда шикарных бакенбард дымились, а глаз не было видно из-под вздувшихся и опухших век.

– Помоги! – жалобно простонал колдун, протягивая Палиону трясущуюся, лишившуюся половины пальцев руку, и упал на колени.

Отбросив в сторону меч, Лачек кинулся на помощь раненому. Он помог ему подняться с земли и только тогда заметил, что вместо перевернутой подковы на левой груди виднелась родинка в форме четырехгранной звезды.

Тело разведчика внезапно пронзила резкая боль, поднявшаяся по позвоночнику от поясницы. Одновременно прекратили работать желудок, сердце и легкие, обмякли все мышцы, а мозг как будто разбух и начал настойчивые попытки вытечь наружу через все щели в черепе, включая обжигаемые болью глаза. Разведчик упал и потерял сознание, даже не успев напоследок подумать о смерти, которая ко всем непременно придет, придет всего один раз, но неизвестно когда.

* * *

Палион очнулся на кушетке, единственно уцелевшем предмете мебели в небольшой комнате подземелья, освещенного тремя чадившими факелами. Стол, пара кресел, скамья и обшитая мехом подставка для ног были разбиты в щепки, и их обломки валялись по всему полу. О судьбе более мелких и хрупких предметов: колб, реторт, ваз, книг и статуэток не стоило и говорить. Дуэт колдунов повеселился на славу, Палиона радовало лишь то, что он остался жив, да и с его компаньоном ничего не случилось, не считая синяков, ссадин и пустяковых порезов.

– Извини, я не знал, что он так может, – произнес пытавшийся разжечь разрушенный камин Вебалс, услышав жалобный скрип кушетки, зашатавшейся, когда Палион на ней заворочался. – Такова уж она наша проклятая жизнь, никогда не знаешь, где подвох.

– Он был точь-в-точь, как ты, он превратился тебя. – Палион стал медленно принимать вертикальное положение, одновременно борясь с сильным головокружением, кочующей по всему телу мышечной болью и спазмами рвущегося наружу желудка.

– Да ни в кого он не превращался, просто тебе внушил, что он – это я, и сделал это умело, – уточнил Вебалс, повернувшись к разведчику лицом, – только не рассчитал с родовым знаком, который не подвластен чарам иллюзии.

– С каким знаком? – переспросил Лачек, сразу не сообразив, что речь идет о родинке на левой груди.

– В общем, этот бой мы с тобой почти выиграли, но гаденышу удалось украсть победу и улизнуть, – делая вид, что не расслышал вопроса, строил планы вслух Вебалс. – Нам нужно покопаться в его бумагах и понять, над чем он в последнее время работал, тогда мы узнаем, где его искать: в Дукабесе, в Лархеке, а может, в любом другом городе, как в Лиотоне, так и за пределами королевства.

– Нам?! – удивился Палион, все-таки умудрившийся встать с кушетки и не разрушить ее. – А с какой стати я должен принимать участие в твоих поисках?!

– Куда ж ты денешься? – усмехнулся Вебалс, решивший на этот раз не игнорировать вопрос, заданный громко и сопровождаемый активной жестикуляцией рук. – Дедуле-то доложить нечего. Тебя же не месть интересует, а ты разобраться прислан, что за дрянь в ваш мир перебралась.

– Опять в моей голове копался?! – предположил Палион, но его оппонент отрицательно замотал покрытой синяками да ссадинами головой.

– Надобности не было, бредил ты, все сам и выложил, а я грешен только тем, что уши не затыкал, внимательно слушал.

– Хорошо еще, что не записывал, – проворчал Палион под недоуменным взором набивающегося в напарники колдуна.

– Знаешь, Палач, человек ты вроде не глупый, поэтому уговаривать тебя со мной идти я не буду, принуждать тоже, хотя бы мог, – флегматично заявил Вебалс, снова развернувшись к разведчику спиной, а лицом к камину. – Я тебе сказку одну расскажу, легенду о роде Озетов, а ты уж сам решай, как тебе с планеты нашей выбираться, с моей помощью или без… Сказка не очень длинная, но ты бы лучше присел. Еще чего доброго сознание потеряешь, а мне с тобой возиться неохота.

– Не потеряю, – буркнул в ответ Палион, но все-таки опустился на расшатанную, но героически державшуюся на кривых ножках кушетку.

– Как знаешь. – Вебалс вздохнул и, собравшись с мыслями, начал рассказ: – В первые десятилетия колонизации нашей планеты жизнь была довольно скучна. Переселенцы часто взирали на звездное небо, мечтая вернуться обратно, но потом несбыточные грезы покинули отверженные души, а быт начал налаживаться. Четвертое поколение родившихся уже здесь, на Шатуре, кстати, это настоящее название нашей планеты, уже не верило в бредни стариков об иных, великих мирах, из которых они якобы родом. Люди начали обустраивать свою жизнь здесь, постепенно раздвигая границы крошечных владений и осваивая новые территории. И тут, совершенно неожиданно, они начали находить разрушенные строения древней цивилизации. Оказалось, разумные существа водились на планете и до них; оказалось, что они не борются с дикой природой, а всего лишь идут по стопам былого величия. Уже тогда набравшая силу Церковь узрела угрозу в продолжении исследований. Жажда власти – один из сильнейших пороков, блуду и обжорству с ним не сравниться. Одержимый манией повелевать и подчинять своей воле, готов жить впроголодь, но господствовать, быть тощим, как бездомный кот, но иметь в подчинении парочку подручных-мордоворотов и нескольких привлекательных самочек.

– О самочках потом, – перебил рассказчика Палион, который вдруг вспомнил, что в последний раз близко общался с женщиной полгода назад и то как-то в спешке, не основательно.

– Следы инородного были стерты с лица планеты: руины строений разрушены, а книги запрятаны по монастырям. Спустя сотню лет одному из монахов удалось изучить древний язык и первой из неумело переведенных книг стало «Величие рода Озетов», ода древним богам, покровителям и заступникам ушедшей в небытие цивилизации.

– Надеюсь, ты не собираешься запеть? – забеспокоился Палион.

– Нет, не собираюсь, тем более что важны не хвалы, облеченные в благозвучные рифмы, а та информация, которую можно из них почерпнуть. Как ни странно, но прежние обитатели Шатуры были язычниками. Нет, нет, не теми темными невежественными глупцами, что сжигали соплеменники на кострах, разбивали лбы, молясь выточенным из камня идолам, и хлестали воду плетьми, думая, что тем самым наказывают бога морской стихии. Язычество древних – не религия, а скорее образ жизни, со своей системой ценностей и представлениями о правилах сосуществования людей. Для них боги были не всесильными вершителями судеб, а старшими братьями, опекающими, воспитывающими и наказывающими своих подопечных. Они были бессмертны, но любой смельчак мог бросить им вызов и даже убить, притом обычным оружием, а не какой-нибудь волшебной, искрящей молниями булавой. Сообщество, племя богов и называлось родом Озетов.

– И это все? Какое, позволь узнать, отношение имеет вера давно вымершего народа к нашим, то есть к моим делам, – поправился Палион. – Не люблю я сказок, мне и в жизни бредятины вполне хватает!

– Когда люди гневались на кого-то из богов, то они убивали его неверием, – повысив голос, продолжил вещать Вебалс, – его храмы уничтожались, а имя запрещалось произносить. Божество лишалось сил, если верующих в него было слишком мало, и умирало, как только в него совсем прекращали верить. А теперь представь, просто на миг предположи, что Озеты видели медленный упадок цивилизации, не смогли спасти веривших в них, но предприняли меры, чтобы выжить самим. Крестьянин в голодную зиму режет корову не потому, что жесток, а потому, что у него нет сена ее прокормить, да и самому с детишками жрать охота!

– Ты хочешь сказать…

– Да, именно это. Озеты ускорили гибель древних и запаслись едою впрок, в надежде на то, что когда-нибудь, через много сотен лет, на Шатуре появятся новые люди и привычный жизненный цикл возобновится. Не буду тебя утомлять рифмованными цитатами, но древние были уверены, что боги питаются мыслями живущих, а не чудотворной амброзией, растущей где-то в воздушных садах.

Вебалс замолк, ожидая реакции собеседника, но Палион не произнес ни слова, зато уже не ворчал и не острил, а внимательно слушал.

– Нынешняя Церковь слишком упрощает понятия, она создала иллюзорную картину мира, на которой чересчур много недорисованных участков и откровенных противоречий. Ее философия сляпана на скорую руку, одни и те же слова из священных писаний можно толковать по-разному, в зависимости от преследуемой цели и даже расположения духа проповедника. Так нельзя, уже изначально, в самой системе духовности было оставлено место для сомнений и ереси. Недовольных жизнью во все времена предостаточно, одни понимают Добро по-своему, другие разочаровались в нем и ищут альтернативу во Зле, притом приписав в полк бесовского отродья и древних богов.

– Так, значит, нечисть создали Озеты?! – воскликнул Палион, вскочив с кушетки, и очень испугался, услышав вместо ответа истеричный смех рассказчика, сопровождаемый сильными ударами его кулаков по каменной кладке стены.

– Ну, вот и ты утрируешь, торопишься и не хочешь понять сути, – обреченно вздохнул Вебалс, когда успокоился и перестал обдирать кожу о камни. – Если собаку плохо кормить, каждый день бить палкой по хребту и подзуживать, то она превращается в зверя пострашнее самого лютого волка. Древние боги, буду называть их Озеты, питаются мыслями людей. «Мы состоим из того, что едим!» – не правда ли, знакомая формулировка? По крайней мере она крепко засела в твоей голове.

– Ох уж эта реклама пищевых консервантов, – печально вздохнул разведчик.

– А кто в основном обращается к Озетам? Изгои общества, озлобленные на Церковь и на людей, или алчные корыстолюбцы, пытающиеся хитростью добыть себе блага и возвыситься в обществе. Озеты не виноваты, что для ныне здесь живущих Вера стала чем-то вроде мусорного ведра, совмещенного с эффективным инструментом выбивания денег из ближних своих или абстрактных Небес. О чем просят люди, говоря с Богом? Они или каются в грехах, избавляя совесть от накопившихся шлаков, или просят о выгоде, считая Всевышнего добреньким богатеем, щедро раздающим милостыню. И лишь немногие, очень немногие задают действительно стоящий вопрос: «Правильно ли я живу, не причиняю ли вреда другим?»

– Так, значит, Озеты пропитались дурной энергией и стали злыми? Как электромагнит, который можно зарядить как положительно, так и отрицательно, – сделал вывод Палион.

– Ты говоришь на языке, мне непонятном, – Вебалс нахмурил брови, – но общий смысл твоих слов мне все-таки ясен. К сожалению, ты абсолютно прав. Озеты постепенно начали просыпаться после тысячелетнего сна, и не все, но большинство из них были «заряжены отрицательно». Как раз с этого и началась война, на которую ты попал.

– Война?

– Другой формулировки я подобрать не могу, разве что «упорная борьба за выживание без ограничений в выборе используемых обеими сторонами средств», – тяжело вздохнул Вебалс.

– Война, да какая война?! Что могут люди против богов и их ужасных творений?!

– Люди, а при чем здесь люди?! – удивленно вскинул брови колдун. – Люди как раз невинные жертвы в этом конфликте, страдающие от действий как одних, так и других. Даже короли пребывают в неведении истинной сути происходящего вокруг. Орден, возглавляемый стальными существами из твоего мира, узурпировал право на информацию. В ходе противоборства людей гибнет много, но происходит это случайно. Рыцарский отряд искал меня, а оказавшиеся в амбаре крестьяне не были приверженцами ни одной из сторон. Союз с чудовищами – вынужденная мера, они просто хотели выжить, грех их за это винить. Лучше не перебивай, я все расскажу по порядку! Ничто не появляется из ниоткуда, из воздуха. Если наследник престола просит богов, чтобы ему посчастливилось быстрее взойти на трон, значит, приходится отнять корону, а иногда и жизнь у загостившегося на белом свете венценосного отца. Богатство приходит к одним всегда за счет обнищания других, то же самое правило действует и при решении любовных вопросов. Заполучить последователей непросто, приходится идти на сделки с совестью, но по-другому нельзя в мире индивидуалистов-эгоистов, помогая одному, всегда калечишь судьбу другому. Люди сами виноваты, они потеряли чувство локтя, глубинный дух коллективизма и чувство ответственности за свои поступки. Когда-то основополагающий принцип: «Не хочу счастья за чужой счет!» безвозвратно канул в Лету, перестал существовать именно с той поры, как возникли первые государства, и люди прекратили мыслить категорией «мы», «мы», то есть род, племя, община, маленький коллектив близких людей. Теперь человек озабочен лишь личными интересами, а «королевство», пришедшее на смену «мы», слишком объемное, и поэтому абстрактное понятие. Кто говорит о благе отечества или лицемерит, или попусту мелет языком, не прислуживаясь к собственным словам, пустым, как дырявый бочонок. Желание Озетов привлечь на свою сторону людей в результате обернулось против них самих. Одновременно по нескольким королевствам прокатилась волна мелких и крупных житейских катаклизмов: быстрые смены правящих династий, бардак в торговле, вызванный разорением большинства купеческих домов, эпидемии, мор, массовые убийства, верующие в новых богов были нечисты помыслами, жаждали денег, власти и гибели недругов. Тут-то как раз и возник Небесный Орден. Церковь во всеуслышание заявила, что повинны в людских несчастьях приспешники темных сил и всякая бесовская нечисть, что настала великая битва Добра со Злом.

– Роботы были запрограммированы на наблюдение и могли вмешиваться в дела людей лишь в исключительных случаях, например, если какому-нибудь корольку захочется завоевать весь мир, и он начнет активно терроризировать соседние королевства, – не обращая внимания на изумленно хлопавшего глазами, не понимающего многих слов Вебалса, рассуждал вслух Палион. – Видимо, они и посчитали этот случай исключительным, перешли из режима наблюдения в режим поиска и ликвидации угрозы. Временно приостановив выполнение других задач, оборвали связь с внешним миром и приступили к восстановлению равновесия. Иными словами, объявили карантин, или нет, точнее, как компьютер, локализовали систему для проведения антивирусных мероприятий. Частичная потеря информации и дискового пространства для них не важна, конечная и единственно значимая цель – полнейшая санация пораженной системы!

– Дружище, ты здоров? – озабоченно поинтересовался Вебалс, когда поток незнакомых слов наконец-то иссяк.

– Вполне, – радуясь своей догадке, ответил Палион, – просто размышлял вслух на «небесном» языке.

– А-а-а, тогда ладно, – протянул Вебалс и продолжил рассказ: – Первые удары рыцарства были нанесены точно: погибли трое самых активных Озетов и более ста их поклонников, число невинных жертв неизвестно, но, думаю, их было немало, по крайней мере знаю, что сгорело дотла несколько городов. Потом Озеты сделали ответный ход, создали нежить, тех же самых искусственных существ-бойцов, но из доступного материала, то есть плоти и крови. Творения рук твоих сородичей более сильны и выносливы, зато на Шатуре достаточно живого строительного материала. Качественное превосходство Небесной Братии компенсируется количеством вутеров, оборотней и прочих существ-убийц, бродящих по лесам.

– А людей-то они зачем жрут, если со свихнувшимися роботами воюют?!

– Любой организм, даже искусственный, должен чем-то питаться. Черпать силы, поглощая сталь, невозможно, – кратко ответил Вебалс. – Война будет продолжаться, а люди гибнуть до тех пор, пока одна из сторон окончательно не исчезнет с лица Шатуры. И те, и другие наносят населению ощутимый вред, ставят на грань вымирания все человечество. Одни его пожирают, другие трусливо прикрываются им, как живым щитом. Точно я сказать не могу, но мне кажется, что в Ордене не так уж и много искусственных. Они руководят, направляют борьбу, но основную работу за них делают обманутые глупцы, даже не подозревающие, из чего «сделаны» их отважные командиры.

– Послушай, а сам-то ты кто такой? – внезапно возникшее в голове подозрение заставило Палиона насторожиться. Уж слишком умен был его собеседник, слишком много знал.

– Меня называют то колдуном, то Вебалсом из рода Озетов. На самом деле не важно, человек я или древнее божество. Главное, что я хочу, а хочу я многого!

– Так чего же ты хочешь?

– Хочу, чтобы люди выжили, а планета не опустела; хочу, чтобы глупая война закончилась, притом как можно скорее. До победы Озетов лет пятьдесят, если не сто; Небесное Рыцарство может закончить резню в течение десяти лет. Надень, ты правильно понял, кому я собираюсь помочь и почему я не одобряю методов агрессивно настроенных Озетов, Да и с некоторыми сородичами, например с Кергарном, у меня давние счеты, о которых тебе и знать-то не стоит… Предвижу и твой дальнейший вопрос: «Что случилось с экспедицией?»

– Ну и что же? – несмотря на слегка снисходительный тон, Палион навострил слух. Ему не терпелось как можно быстрее получить ответ и улететь с этой сумасшедшей планеты.

– Дезертирство, обычное, гадкое дезертирство, – рассмеялся Вебалс и вдруг со злостью сверкнул глазами. – Пока род Озетов борется и проливает кровь в борьбе как с рыцарством, так и между собой, поскольку далеко не все из нас поддерживают Кергарна и ему подобных, эти хитрецы решили перебраться во внешние миры и там вдоволь повеселиться. На любой из планет твоего мира проживает в сотню, в тысячу раз больше разумных существ, чем на маленькой, отсталой Шатуре. Там так много еды, там так можно разойтись! Они подчинили своей воле твоих сородичей и вместе с ними отправились в далекое путешествие. Озеты не могут принимать форму неодушевленных предметов, да и с перевоплощением в живую материю сложности, но зато они могут на время растворяться и прятаться в мыслях людей.

– Я должен предупредить, должен выйти на связь! – воскликнул Палион, неизвестно почему поверивший невероятному, сказочному рассказу и бросившийся стремглав к выходу.

Бегство не удалось. Дубовая дверь захлопнулась прямо перед носом разведчика, а тяжелые, стальные запоры сами по себе пришли в движение.

– Не надо спешить, – невозмутимо посоветовал Вебалс, с улыбкой на лице наблюдая за отчаянными попытками торопыги-собеседника пробить прочную дверь обломком скамьи. – Ты же не наивная девочка, ты же знаешь ход мыслей своего руководства. Дедуля ни за что не поверит сказке, рассказанной неизвестно кем: то ли сумасшедшим, то ли колдуном, то ли обычным прохиндеем. Он потребует факты, факты и доказательства, которых у тебя нет. К тому же ты сам сказал: «…Небесные Братья объявили „карантин“…», значит, они наверняка пресекут любые попытки связаться с внешним миром.

– Да что же мне делать-то?! – громко выкрикнул впавший в отчаяние Лачек, не видя выхода из глупой, абсурдной ситуации.

– Успокоиться, а затем вместе со мной положить конец войне на Шатуре, – произнес Вебалс, гипнотизируя Палиона спокойным, уверенным взглядом. – Я помогу тебе добыть доказательства и научу, как покончить со сбежавшими в твой мир Озетами. Понадобится время, но оно у нас есть. Твой мир огромен, пока он выдержит пакости троих негодяев, а вот наша планета может вскоре совсем обезлюдеть. Ну как, мы заключаем союз?

Палион недолго подумал, похмурил-похмурил лоб, а затем все же кивнул, поверив единственной предоставленной ему гарантии, честному слову Вебалса из рода Озетов.

(обратно) (обратно)

Часть II НЕДЕЛЬКА В ДУКАБЕСЕ

Глава 5 ВОЛЯ НЕБЕС

Отряд вернулся из Лютена только на рассвете, и то не весь. Наблюдатель со смотровой башни прокричал, что не хватает примерно двадцати всадников. По толпе слуг, скопившихся на маленьком пятачке между воротами лагеря и шатрами, волной пронеслось испуганное бормотание. Кое-кто из рабов не выдержал напряженного ожидания и попытался подойти ближе, но солдаты-послушники отогнали полезший под ноги сброд ударами сапог и копейных древков, плетей, к сожалению, у них под рукой не нашлось. Тихое перешептывание разумных денщиков и стоны их суетливых коллег, уже получивших утреннюю порцию пинков да тумаков, слились в невообразимый дуэт роя растревоженных ос и жалобного блеяния не покормленного овечьего стада.

Солдаты и рыцари на стенах деревянного частокола были крайне недовольны поведением простолюдинов, но не торопились спускаться вниз и устраивать взбучку забывшим свое место слугам. В данный момент их больше волновало другое: произошла ли ночью кровавая стычка с нежитью и отдавать ли приказ срочно запрягать лошадей. Лишь когда конный отряд приблизился на расстояние в двести метров большинство членов Небесного Ордена вздохнули с облегчением. Раненых воинов и лошадей с пустыми седлами не было видно, значит, отряд не понес потери, а часть их боевых товарищей просто отправилась выполнять приказ Наставника.

И вот наступил момент, когда издергавшиеся слуги наконец-то смогли продемонстрировать уставшим господам свою почти святую любовь, собачью преданность и недюжинное рвение. Ворота походного лагеря открылись, и обрадованные рабы, рискуя своими никчемными жизнями, бросились под конские копыта, чтобы помочь господам как можно быстрее и удобнее спуститься с высоких седел.

Командир экспедиционного отряда, сам Великий Наставник Жанор Мерун, был явно не в духе. Он отпихнул вцепившегося в стремена слугу ногой, и пока тот падал на землю, успел дважды пройтись по его глуповато лыбящейся физиономии плетью. Затем, спустившись с лошади без посторонней помощи, Наставник все-таки сжалился над скулящим под ногами ротозеем и не стал добивать его кованым каблуком сапога.

– Лови! – Краткая команда заставила побитого бедолагу позабыть о боли.

Ерзающее в луже тело быстро напряглось, ловко извернулось и обеими руками поймало сброшенный господином шлем. Если раб был бы менее расторопным, и хозяйский щлем шлепнулся бы в грязь, то на частоколе появился бы еще один висельник, еще один к тем двадцати, что уже отпугивали случайных путников и заклятых врагов от лагеря братства. Рыцари Небесного Ордена любили и баловали своих нерадивых слуг: за провинности всего лишь пороли, за проступки вешали, но никогда не пытали и не прибегали к мучительным способам казни.

Стальные перчатки последовали за шлемом, затем настала очередь бело-голубого яке, перед выездом чистого, а теперь перепачканного дорожной пылью и черными пятнами въевшейся в ткань гари. Холоп поймал пропахшие потом доспехи и, бережно держа их, замер в ожидании следующего хозяйского броска, которого так и не последовало.

Тонкие пальцы хмурого, как небо перед грозой, Жанора упорно терзали заевший ремешок кирасы. Слуга желал помочь, но не решался приблизиться к господину и уж тем более дотронуться до него. Наставник Мерун пребывал в состоянии тревожного раздумья, и мысли его были далеки от бадьи с горячей водою, мягкойпостели, ожидавшей его в шатре, и уж тем более от грязной площадки перед воротами, на которой топтались лошади, суетились слуги и, валясь с ног от усталости, снимали тяжелую походную броню его солдаты.

– Ликарас, Брок вернулся? – озадачил Наставник вопросом поспешно подошедшего к нему рыцаря, оставленного на время отсутствия комендантом походного лагеря.

– Нет, еще нет, – кратко ответил рыцарь по имени Ликарас, благоразумно не ставший расспрашивать о деталях ночного похода.

– Как прибудет, разбуди! – отдал приказ Жанор, наконец-то умудрившийся вырвать из кожи ремня проржавевший крючок вместе с дужкой.

Комендант был, естественно, благородного происхождения, при прошлой жизни в миру настоящим графом с родословной длиннее, чем у самого короля, поэтому, не раздумывая, пришел на помощь командиру в его нелегкой борьбе с кирасой.

– Господин Наставник, вас хочет видеть королевский посыльный, – робко, но с чувством собственного достоинства предупредил комендант.

– С каких это пор гонцы хотят видеть господ? – Слово «хотят» прозвучало в устах Жанора по-особенному, с искренним удивлением и одновременно с презрением.

– Но это не обычный гонец… Это сам герцог Самвил, двоюродный брат короля Лиотона… – быстро забормотал рыцарь, видимо, боявшийся, что на его плечи больше никогда не будет возложена честь быть комендантом.

– А с каких это пор придворные шаркуны у мальчишек-вестовых хлеб отбивают? – проворчал себе под нос Жанор Мерун и, не обращая внимания ни на оправдания своего помощника, ни на тяжкое оханье повалившегося в грязь под тяжестью упавшей на него кирасы слуги, направился к шатру.

Именитый путник чувствовал себя в чужом шатре, как дома. Видимо, сказывалась королевская кровь, перебродившая в аристократических жилах. Вальяжно развалившись на обшитом медвежьими шкурами кресле, герцог Самвил изволил скучать, поэтому меланхолично потягивал чужое вино, заливая красными каплями разложенные на столе бумаги, устало взирал на кривляние парочки слуг, отвешивающих друг другу ради господской потехи вполне взаправдашние тумаки и медленно гладил по голове прикорнувшую возле его ног служанку. Эта светская идиллия происходила не где-нибудь в тронном зале родового замка, а в самом центре лагеря воинского братства, славящегося не только поразительной крепостью духа, но и суровым даже по меркам церковников аскетизмом.

– Шутам по двадцать палок, девке – пять плетей! – отдал распоряжение следовавшим за ним рыцарям ворвавшийся в палатку Жанор. – Лумбо, распорядись заложить карету! У сиятельного герцога Самвила очень важные дела, он покидает нас, не отобедав!

Ни на секунду не задумавшись, солдаты кинулись выполнять приказ Наставника. Слуги герцога запричитали, когда их схватили и потащили наружу крепкие, натертые до мозолей в боях руки. Самвил вскочил с кресла и, брызгая слюной, завизжал о своем статусе, правах и прочей чепухе, бывшей для членов Небесного Братства лишь нелепой болтовней, пустым сотрясанием воздуха. Взгляд Жанора тем временем изучал не изуродованное злостью лицо вельможи, а собственное ложе, измятое и перепачканное после ночных утех. Ожидая его возвращения из Лютена, посланник короля на славу повеселился, предоставив другим честь прибрать за собой.

– Пошел прочь! Вон из палатки и лагеря! – прервал гневные излияния герцога Жанор, как только они остались одни. – Если твой король захочет мне впредь что-то сказать, пусть пришлет воспитанного посыльного, а не родовитую свинью!

– Как ты смеешь, мерзавец?! – Кровь прилила к лицу оскорбленного вельможи, а рука легла на инкрустированный драгоценными камнями эфес меча. – Да я тебя живьем сгною!

Тонкий, парадный меч эффектно покинул ножны, но тут же вернулся обратно. Ухмылка на суровом лице Наставника не предвещала ничего хорошего. Герцог испугался, испугался отрешенного взгляда хладнокровного убийцы, который не будет кричать и оправдываться, не будет осыпать угрозами и источать логичные аргументы, а просто возьмет и придушит любого, вставшего у него на пути. Близкое родство гостя с королем, высокое положение в обществе, титул, богатство, возложенная на аристократа миссия ничего не значили для Наставника Меруна. Перед ним стоял не вельможа, а обычный нахал, осмелившийся без разрешения войти в его дом и заниматься богопротивными делами.

– Королей много, а Орден один, – спокойно произнес Жанор, неотрывно глядя в глаза притихшему собеседнику. – Твой король должен благодарить Небеса, пославшие нас вычистить скверну со скотного двора Лиотон, почему-то называемого королевством. Сейчас я сосчитаю про себя до десяти, за это время ты должен успеть изложить нижайшую просьбу своего повелителя и покинуть лагерь. На счет «одиннадцать» я прикажу выдрать тебя, как ленивую прачку, и пинками выставить за ворота.

– Да как ты!.. – вскипел герцог, снова потянувшийся за мечом.

– Раз, – нарушив свое обещание, стал считать вслух Жанор.

– Я…

– Два…

– Король Лиотона, Гернс Великодушный, послал меня за помощью, – пробормотал скороговоркой вельможа, перепуганный серьезностью намерений мужлана-оппонента. – По ночам темные силы похищают благородных девиц. Только за последние десять дней бесследно пропали герцогиня Нувия, баронесса Октана, гостившая при дворе принцесса Нара из Меполиса и еще…

– Где они были похищены? – задал интересующий его прежде всего вопрос Наставник и не забыл добавить: – Три.

– На герцогиню напали, когда она возвращалась в столицу из Дукабеса, баронесса пропала в замке своего отца, а меполисская принцесса бесследно исчезла из дворца. Мы хотим, чтобы Орден…

– Четыре. Мне плевать, что вы хотите, а у тебя еще есть время, чтобы успеть добежать до кареты, – произнес Жанор, повернувшись к особе королевских кровей спиной.

Дальше говорить с двоюродным братом короля было не о чем. Он все равно ничего толком не знал, только надувал щеки и усердно делал умное лицо. Жанора не интересовали похищения отпрысков благородных семейств, но информация никогда не бывает лишней. Вебалс из рода Озетов находился в Лиотоне, где-то поблизости, и он мог вполне быть причастным к этим делишкам. В конце концов все мужчины, даже если они богомерзкие колдуны, имеют одинаковые помыслы в отношении дам.

Герцог воспользовался советом Меруна и поспешил покинуть негостеприимный лагерь церковных вояк. Его карета быстро скрылась за воротами и, поднимая облака дорожной пыли, помчалась в столицу. Наставник не сомневался, что подробности этой краткой беседы будут детально переданы королю, и что отношения Ордена с лиотонским Двором на какое-то время испортятся. Однако это было не важно, светская возня не должна всерьез волновать тех, кто исполняет волю Небес.

Наставник только подумал, что перед сном необходимо отдать несколько распоряжений, как на пороге возникла широкоплечая фигура Ликараса.

– Звали, Наставник? – спросил бывший аристократ, добровольно променявший роскошь светской жизни на плащ небесного рыцаря.

– Нет, но ты вовремя. – Жанор скинул с ложа оскверненное белье и положил на него медвежью шкуру. – Нужно отправить полсотни всадников в Бобровые Горки. Брок задерживается, мне это не нравится.

– Отряд повести мне?

– Нет, поручи Кверсо, ты мне здесь понадобишься. Надеюсь, мой разговор с придворным сморчком слышал? – Мерун отстегнул пояс, снял одежду и растянулся на зверином меху.

– Вы рискуете, господин Наставник, очень рискуете, – осмелился высказать свое мнение помощник. – Сейчас Лиотон важен для Ордена как никогда. Боюсь, Патриарх не одобрит…

– Патриарх не одобряет только лености и бездействия. Всякий труд во благо, каждая метла на что-то да сгодится, пусть она даже сделана криворуким слепцом с перепоя, – изрек Жанор, закрывая глаза и, наконец, позволив усталости овладеть его телом. – Пошли в Дукабес маленькую разведывательную группу, троих рыцарей вполне хватит.

– Кого послать?

– На твое усмотрение, – пожал плечами Жанор. – Одна из трех жертв пропала или в самом городе, или в его окрестностях, это нам на руку. Ко двору нас не пустят, в родовом замке тоже не разойдешься, а вот горожане да сельский сброд – наша стихия.

– Цель разведчиков? – решил прояснить до конца дотошный Ликарас.

– Только определить, не связано ли как-то похищение с досугом колдуна. Если нет, то меня поиски родовитых барышень не интересуют, пущай за ними бездельники-принцы гоняются. Полномочия даю неограниченные, но в бой без надобности не вступать. Вебалс очень опасен, хоть и выглядит обычно как деревенский дурачок. Ни за что, как бы ни сложились обстоятельства, запрещаю им приближаться к колдуну более чем на двадцать шагов, вспугнут только да головы зря сложат.

Последнюю точку в разговоре поставил храп подуставшего за ночь воина. Старший рыцарь Ликарас отдал распоряжение стражам-послушникам не пропускать никого в шатер Наставника до вечера, а сам отправился выполнять его приказы. Послать полсотни бойцов в Бобровые Горки было просто, а вот подобрать троицу смышленых ребят для миссии в Дукабесе было куда сложнее: далеко не у каждого из Рыцарей Ордена хватит терпения идти по следу чудовища и не предпринимать активных действий.

Золотисто-малахитовая карета, украшенная вензелями и искусно выкованным герцогским гербом, неслась по проселочной дороге с умопомрачительной скоростью. Безжалостный кучер загонял шестерку лошадей, выполняя волю своего господина. Конвой из тридцати тяжеловооруженных всадников едва поспевал за дребезжащим по ухабам экипажем. Породистые скакуны, несшие на своей спине закованных в латы воинов, не выдерживали высокого темпа передвижения и вот-вот должны были пасть. Командир отряда сопровождения уже трижды поднимал на копье зеленый стяг – знак остановки на привал, но кучер на козлах кареты продолжал гнать лошадей.

Герцог Самвил спешил, никто не знал, куда и зачем. Не в привычках вельмож оповещать слуг о своих планах. Потеющим в седлах солдатам ни к чему знать, что произойдет в конечной точке длинного маршрута: важная беседа или тайная встреча с влюбленной дамой, будет ли их господин пить дорогое вино или вершить судьбы мира. Охранники высокопоставленной особы должны обеспечивать безопасность и не забивать себе голову всякой светской ерундой.

Даже командир конвоя, молчаливый рыцарь Андре Фуро, пребывал в неведении, сколько еще продлится эта сумасшедшая скачка: час, два, а может, и целый день. Поняв еще в лагере Ордена, что разговор между герцогом и Наставником был не из приятных, умудренный опытом капитан осмелился предположить… да что там предположить… был абсолютно уверен, что Самвил отправится в королевский дворец. Жаловаться и просить защиты вместо того, чтобы вызвать обидчика на честный поединок, не принято среди особ благородного происхождения, но для аристократов, верхушки рыцарства, и эти законы не писаны. За двадцать лет службы в гвардии Андре насмотрелся, как графы, бароны и даже герцоги без стеснения выстраивались перед королевскими покоями в длинную-предлинную очередь, и все лишь для того, чтобы всучить венценосной особе мерзкую кляузу.

Однако догадка командира конвоя была неверной. Поспешный отъезд из лагеря Небесного Ордена не превратился в гонку до королевских покоев. Через час быстрой езды карета не свернула на столичный тракт, а направилась дальше на юго-восток, к Дукабесу. Капитан перестал понимать замысел своего господина. До города оставалось не более двадцати миль, день только начинался, до закрытия городских ворот оставалось более десяти часов. Куда торопился герцог, неужели к синелийской границе? Но там ведь одни пустоши да топи, убогая местность, куда неохотно заглядывают даже сборщики податей. Что мог забыть там их хозяин, четвертое, если не третье лицо в королевстве?

К счастью, одолевающие души путников бесы не погнали герцога так далеко. Не доехав до Дукабеса всего семи миль, кучер повернул лошадей налево. Золотисто-малахитовый экипаж сбавил ход и, как огромная, толстая жаба, запрыгал по кочкам проселочной дороги, ведущей к опушке леса.

«Поехал нервишки успокаивать. Держитесь, пышечки-крестьянки!» – подумал капитан Фуро, не так давно побывавший в этих местах с особым поручением герцога и знавший, что за двумя милями поросшего деревьями и кустарниками болота находилась маленькая деревушка с весьма аппетитными и непритязательными обитательницами. Конечно, в хибарках за лесом водились и мужчины, но когда сиятельный герцог хочет развлечься, то не обращает внимания на подобные пустяки. В конце концов, у придворного вельможи были они, гвардейцы-телохранители, умеющие объяснить тугодумам-деревенщинам элементарные правила жизни.

Видимо, у капитана был день неудач, уже второе предположение не оправдалось. Сильные мира сего вообще существа необычайно непредсказуемые и поэтому вдвойне опаске. Карета внезапно остановилась, не доехав до опушки каких-то десять шагов. Кучер свернул в траву и, несмотря на преклонный возраст, по-молодецки спрыгнул с козел. Зашевелилась и парочка слуг, всю дорогу ютившихся на маленьком пятачке между дорожными сундуками. Они вскочили и забавно прихрамывая на затекших ногах, понеслись наперегонки к ближайшему дереву. Воспользовались короткой остановкой и солдаты, тут же повыпрыгивавшие из седел и рухнувшие в траву. Наглотавшимся дорожной пыли и растрясшим бока в тяжелых доспехах бедолагам хотелось как минимум полчаса не трогаться с места, но, к несчастью, и капитан, и его солдаты понимали, что передышка на лужайке продлится недолго, через пару минут золотисто-малахитовая коробчонка поскачет дальше по заросшей травой дороге через лес, а они, повинуясь нелегкому долгу, последуют вслед за ней. Вельможи хоть и люди, но не умеют ценить естественной красоты. Если нужда застала их на лоне природы, то справляют они ее как-то неправильно: чрезвычайно поспешно и с недовольством на лице; чертыхаясь, брюзжа и сетуя на отсутствие должных удобств.

Однако с герцогом Самвилом в этот день творилось что-то неладное. Андре заподозрил, что виной тому был не только неприятный разговор с Наставником Ордена. Вместо того чтобы жеманно вылезти из экипажа и величественно прошествовать в кусты, герцог только высунул из окна руку и взмахнул белым платочком, подзывая к себе командира отряда.

Повинуясь воле хозяина, капитан Фуро вновь оседлал коня и неспешным аллюром подъехал к карете. Животное устало не меньше его, животному тоже нужно было немного отдохнуть перед тем, как продолжить путь неизвестно куда и зачем.

– Почему так долго?! Замечтался о службе на дальней заставе?! – на свой обычный манер поприветствовал рыцаря герцог.

Андре уже давно перестал воспринимать всерьез господский тон и нелепые угрозы. Если верить клятвам вельмож, в особенности Самвила, чье настроение имеет дурную привычку меняться каждые полчаса, то можно сойти с ума или окончить жизнь на виселице за убийство особы королевских кровей.

– Жеребец устал, ваша светлость, – с поклоном ответил капитан.

– С чего?! Твои люди всю дорогу тащились, как инвалидная рота на побитых клячах. Обленились совсем, дармоеды! – продолжал разговор в том же тоне герцог, но, что порадовало Андре, уже без угроз карьерного роста до должности коменданта крепости в приграничном захолустье.

Капитан не стал вдаваться в подробности, что лошади у его отряда хоть и породистые скакуны, но не рыцарские тяжеловозы. Они физически не способны мчаться во весь опор целый час, неся на спинах здоровенных гвардейцев в полной походной броне. А ведь именно он, недовольно кривящий сейчас губы герцог, отдал перед отъездом из замка приказ облачиться, как будто на бой.

– Виноват, ваша светлость, но кони не кормленные, ослабли, – не моргнув глазом, соврал капитан. – В лагере Ордена народец прижимистый, со вчерашнего вечера во рту ни маковой росинки.

– У кого, у коней? – удивленно вскинул тонкие брови герцог.

– И у них тоже, – выкрутился капитан.

– Ладно, потом на судьбинушку лихую пожалуешься… и не мне, – смилостивился Самвил. – Слушай теперь мой приказ. Подбери трех солдат покрепче, пусть проводят меня в лес. Сам с остальными бездельниками останешься здесь. Пока я не вернусь, следи, чтоб ни одна живая душа в лес не сунулась: ни местные мужланы, ни служивый люд, ни благородные господа. Ослушается кто, убей, понял?!

– Так точно, – привычно отрапортовал капитан. – Да вот только вчетвером в лес идти…

– Не твоего клопиного ума дело! – вновь перешел герцог на крик. – Я не для того тебя держу, чтобы глупые советы выслушивать!

«Держат только собак да кошек. Хотя ты меня, дружок, именно псом цепным и считаешь, – подумал Андре, ни за что и ни при каких обстоятельствах не осмелившийся произнести эти крамольные слова вслух. – Ну что ж, натасканный сторожевой пес в хозяйстве всяко расфуфыренного индюка полезней. Ори, голубчик, беснуйся! Чтоб ты осип, самодур!»

– Карету за деревья отгони да ветками прикрой, чтоб ее с дороги видно не было, – приказал Самвил, необычайно быстро успокоившись и оборвав только начавшееся нравоучение. – Люди твои пусть тоже на опушке не толкутся, но в лес дальше, чем на сто шагов, заходить запрещаю! К вечеру вернусь.

– А что нам делать, если не вернетесь? Ваша светлость, в лесу зверье, разбойники, всякое случиться может, взяли бы охрану побольше, – сделал вторую попытку вразумить самоуверенного вельможу капитан.

– Сказал – вернусь, значит, вернусь, – произнес уже спокойно, без крика, герцог Самвил и открыл дверцу, вылезая из кареты.

Капитан, к сожалению, не мог ослушаться глупого приказа, хотя если с герцогом что-то случилось бы в чаще, то виноватым бы все равно был только он. Мучаясь нехорошими предчувствиями, Андре послал с вельможей своих лучших людей и, утешая себя, как всегда, весьма расплывчатой надеждой: «Авось и обойдется!», стал отдавать приказы по обустройству стоянки за деревьями леса. Гвардеец-ветеран не мог знать, что именно с двоюродным братом короля в лесу и не могло ничего произойти, а вот троих своих лучших людей он послал на верную гибель.

* * *

По возвращении отряда с ночного рейда жизнь походного лагеря вернулась в прежнее русло. Слуги с усердием принялись за грязную работу, благородные послушники в перерывах между молитвами помогали наемным мастерам в подготовке снаряжения к следующей вылазке, а рыцари и наемные солдаты оттачивали ратное мастерство, доводя упорными тренировками до совершенства сложные комбинации ударов и защитных блоков. Отдыхали лишь те, кто вернулся из ночного похода и кому только еще предстояло отправиться в опасный путь.

Рыцарь Ликарас медленно прохаживался вокруг огороженной изгородью тренировочной площадки. Он внимательно наблюдал за движениями своих братьев, отмечая про себя слабые и сильные стороны каждого из упражняющихся бойцов. Стрелявшие рядом по мишеням лучники не интересовали коменданта, как, впрочем, и группа легких пехотинцев, пытавшаяся совместными усилиями добиться слаженности действий в плотном строю. И те, и другие были недостойными внимания наемниками, платным сбродом, к услугам которого порой приходилось прибегать. В борьбе против порождений Тьмы стрелки с пехотинцами не стоили и ломаного синдора, но Ордену приходилось иметь дело и с чудовищами о двух ногах: беглыми каторжниками, сбивающимися в шайки и бродящими по лесам; разбойничьими формированиями из разношерстного воровского сброда; да и с армиями некоторых королевств, чьи правители не понимали важности возложенной на Братию миссии. К примеру, сейчас назревал весьма кровопролитный конфликте лиотонским Двором, на землях которого имел несчастье находиться их отряд.

«Наставник Мерун или близорук, или обладает информацией, которой не спешит со мной делиться, – размышлял Ликарас, нутром чувствуя, что Орден стоит на пороге важных событий и больших перемен. – Зачем он злит короля? Почему не скрывает своего презрения к правящей династии и не пускается в хитрые дипломатические игры? Он слишком прямолинеен, недостаточно умен, чтобы представлять интересы Ордена…»

Рыцарь испугался. Вначале невинные размышления привели его к крамольным выводам, чуть не подтолкнули на разрушающий душу путь заговоров и интриг, в то время как его истинные помыслы были далеки от грязной возни за власть. Рыцарь Ликарас, когда-то бывший графом Асканом, одним из троих крупнейших землевладельцев Тульвии, уже давно питал отвращение к напыщенности светской жизни и той низкопробной мерзости, которую в его кругах было принято называть политикой. «Жизнь человека слишком коротка, чтобы растрачивать ее по пустякам. Стремящийся достичь высот вынужден не только идти по трупам, но и обкрадывать самого себя», – высказанная когда-то давно бродячим мудрецом мудрость глубоко запала в сердце уже успевшего кое-чего достичь и нажить пару дюжин врагов графа. За время службы Ордену рыцарь ни разу не пожалел, что отказался от своих владений в пользу младшего сводного брата. Он жил полной жизнью: боролся, любил, ненавидел, тешил свой мозг погонями и расследованиями, в то время как младший из Асканов то чах от скуки в родовом замке, то «воевал» в кулуарах тульвийского дворца.

Среди двух десятков упражнявшихся на площадке рыцарей нельзя было выделить самого сильного и ловкого. У каждого были свои плюсы и минусы, каждый совершал глупые ошибки и радовался, как ребенок, когда точно проводил победоносную комбинацию рубящих и колющих ударов. «Новички!» – это слово звучало в голове Ликараса, не как оскорбление вновь поступивших в Орден, а как жестокая реалия ежедневной борьбы. Опытных бойцов в их отряде осталось не очень много. Чем активнее командир отряда гонялся за чудовищами, тем меньше было в рядах ветеранов, а Наставник Мерун всегда славился своей неуемностью, постоянным желанием преследовать и убивать.

Тех, кто сейчас отдыхал по палаткам, задействовать в разведывательной экспедиции было нельзя, полсотни всадников ускакали в Бобровые Горки, а среди оставшихся не было достойных кандидатов. Конечно, даже среди новичков отыскалась бы троица проворных да смышленых дворян, но отсутствие жизненного опыта могло сыграть с ними злую шутку. Какой из рыцарей, пускай он даже из Небесного Братства, не кинется спасать попавшую в беду баронессу или герцогиню? Цель же их миссии состояла совершенно в ином, они должны были действовать тихо, а не греметь по округе мечами, гоняясь за шайкой разбойников. К тому же высока была вероятность и того, что от слишком осведомленных о нежити дамочек в конечном итоге придется избавиться. Ветеран смог бы совладать с эмоциями, а сопливый новичок, привыкший видеть мир исключительно в черно-белом цвете, естественно, нет. Ликарас не мог рисковать и полагаться на случай, он должен был добыть информацию как можно быстрее и желательно без потерь, в то время как присутствие дам всегда оборачивалось кровопролитием.

Наставник Мерун был хорошим стратегом, но не видел, что для решения поставленных им задач элементарно не хватало средств. Из двух десятков кандидатов благородный рыцарь Ликарас в конце концов выбрал двух новичков потолковей, а третьим данной ему властью назначил себя. Только в этом случае у разведывательной экспедиции в Дукабесе имелись шансы на успех.

В лесу было жутко, даже несмотря на день. Солнечные лучи кое-как добирались до земли сквозь густые кроны прямых и тощих, как ошкуренные жерди изгороди, деревьев. Под ногами путников хлюпала грязная, мутная жижа, порой доходившая аж до пояса. Временами на фоне монотонного скрипа гниющих снизу и рассохшихся ближе к верхушке стволов слышались уханье какой-то птицы и зловещее бульканье: то ли за отрядом из четверых смельчаков следовала проголодавшаяся болотная тварь, то ли просто на поверхность воды со дна поднимался воздух.

Солдаты не знали, чем были вызваны тревожные звуки и, на всякий случай обнажив мечи, держались плечом к плечу. Тяжелые доспехи служивого люда уже давно наполнились холодной водой и невероятно сковывали движения, но ни один из охранников ни за что не решился бы ослабить крепежные ремни лат или хотя бы снять натершие руки наручи. Местность была чужой, зловещей; в воздухе веяло смертью, а царившая вокруг тишина поднимала из глубин напуганных душ самые страшные предчувствия. И лишь члену королевского семейства были нипочем ни странные звуки, ни гнетущее безмолвие, ни омерзительный пейзаж гниющего в воде леса.

Герцог Самвил двигался неестественно легко и уверенно, как будто не брел по заболоченной чаще, а вытанцовывал мазурку на балу, только вместо сухощавой партнерши-аристократки в руках брат короля вертел крепкую ольховую палку, которой он то прощупывал почву в воде под ногами, то отодвигал в сторону хлещущие по лицу ветки. С таким проворством передвигаться в лесу мог не каждый крестьянский мальчишка, охранники еле поспевали за своим господином, а тот так ловко маневрировал между деревьями и подныривал под корягами, что не только не порвал, но даже нигде не испачкал расшитого золотыми нитями и бриллиантами камзола. Конечно, без доспехов продвигаться было сподручнее, а тяжелый щит не оттягивал господскую спину, но все равно солдаты не ожидали от изнеженного вельможи подобной прыти и даже прониклись к нему чем-то вроде уважения.

За полчаса блуждания по топям так ничего и не произошло: из воды не выскочили скользкие, змеевидные твари, а с верхушек гладкоствольных деревьев не повыпрыгивали зубастые вутеры. Лес как будто смирился с присутствием в нем четверых чужаков, но вряд ли найдется что-то обманчивее и коварнее продолжительного спокойствия. Уставшие воины успокоились, растянулись в одну линию и вложили в ножны мечи. Тем временем их хозяин продолжал уверенно продвигаться в глубь топи и, казалось, совершенно не обращал внимания на падение дисциплины в рядах его немногочисленных защитников.

Местность изменилась. Вода под ногами заметно мутнела и теперь источала особо зловонный аромат. Деревья стали ниже и раскидистее, их ветви часто сплетались в невообразимо уродливые формы, дразнящие острыми углами воспаленное страхом воображение воинов. Внезапно герцог остановился и закрутил головой, что-то выискивая среди клубов густого, стелющегося над водой тумана, затем решительно направился к единственно прямому дереву и бесстрашно засунул руку по локоть в дупло. Неизвестно, какой потайной механизм привел придворный вельможа в действие, но полый ствол задрожал и наполнил воздух монотонно гудящим звуком, от которого у невольных свидетелей этого странного поступка забегали мурашки по коже.

– Ваша светлость, – обратился к вельможе самый старший из солдат, испуганно вертя головой и кладя на всякий случай широкую ладонь на мокрую рукоять меча, – а что это вы делаете?

– Заткнись! – Герцог Самвил решил не снисходить до объяснения своего странного действия. – Не твоего ума дело, смерд! Приказывают – выполняй, а пасть без спросу не разевай!

Над поверхностью то ли залитого водой леса, то ли поросшего деревьями болота прокатился второй, в точности такой же звук, но только исходивший откуда-то издалека.

Позабыв о долге и верности короне, солдаты дружно выхватили мечи и обступили вельможу полукругом.

– Ты куда нас завел, супостат?! Погибели нашей хочешь?! – прорычал седобородый солдат, держа острие меча на уровне барского кадыка.

– Ясно дело, – поддакнул товарищ по несчастью, заходящий справа. – В сговор ирод благородный с нечистью вступил, честный люд в чащу заводит!

– Что, душами нашими с бесовским отродьем расплачиваешься, да-а-а?! – истерично заверещал третий, нанося в припадке безумия смертоносный удар тому, кого еще несколько минут назад был готов прикрыть собственной грудью.

Острый меч взлетел в воздух и вот-вот должен был разрубить правую лопатку вельможи, прикрытую лишь дорогой тканью и не защищенную даже тонкой кольчугой. Солдаты не пытались остановить наносящего удар товарища, для них цель прогулки в дремучий лес теперь тоже была ясна. Зачем же еще завел их вельможа в чащу? Кому подавал странный сигнал? И вообще, что делать праведному человеку в гиблом месте, среди болот, кишащих ползучими тварями?

Меч пролетел по воздуху, но цели так и не достиг, замер всего в паре сантиметров от мерно вздымающейся плоти. Когтистая чешуйчатая лапа, неожиданно вынырнувшая из тумана, схватила оружие прямо за середину острого лезвия и с хрустом переломила его пополам. Остальные охранники не успели даже вскрикнуть, не то что сдвинуться с места. Точно такие же лапы схватили их за шеи и за считанные доли секунды отделили головы в шлемах от закованных в латы тел.

– Почему так долго? – недовольно проворчал герцог, глядя, как вода с бульканьем поглощает бездыханное тело последнего из солдат.

– Зачем ты их привел? Разве не знал, кто тебя встретит? – прозвучал встречный вопрос вышедшего из тумана чудовища.

– Вообще-то не твое дело, но так уж и быть, скажу, – подбоченившись ответил вельможа, ничуть не испугавшись вида троих безобразных чешуйчатых вутеров. – Мне по болоту пешком несколько миль тащиться пришлось, а вдруг разбойники?!

Откровенное признание венценосного вельможи было встречено залпом дружного демонического хохота. Хищные твари не могли предположить, что столичный дворянчик окажется настолько глуп. Последний лесной лиходей, обитавший поблизости от их болот, был сожран еще полгода назад.

– Ладно, хватит ржать! – прикрикнуло одно из чудовищ на своих дружков. – И ты, благородная вырезка, рожу сердитую тут не корчь! Тебя хозяин уже заждался, пошли!

Разговорчивый вутер махнул чешуйчатой лапой, приказывая следовать за ним, и вместе с подручными скрылся в тумане. С секунду покрутив в руках обломок меча, герцог недовольно хмыкнул и поспешил следом за новыми провожатыми.

(обратно)

Глава 6 СВИНЬИ ГРЯЗИ НЕ БОЯТСЯ

Мужика за соседним столом стошнило. Неприятное зрелище, в особенности если учесть, что опухшая, покрытая красными пятнами рожа горожанина смотрела в этот момент именно в их сторону. Палион отвернулся, едва сдерживая подкативший к горлу ком, а вот на его сотрапезника сей казус не произвел удручающего впечатления, скорее, наоборот, рассмешил и позабавил. Обросшая рыжими бакенбардами физиономия колдуна растянулась в широкой улыбке, а в зеленоватых глазах появились огоньки азарта.

– Ну давай, друг! Ну еще разок! Ну поднатужься! – громко выкрикивал Вебалс, стуча кулаком по столу в такт резких гортанных движений пропойцы.

Странное желание приезжего – взять на себя руководство процессом очищения чужого желудка – вызвало искреннее удивление на лицах присутствующих в этот поздний час в кабаке. Корчмарь, разносчицы и примерно три дюжины шумевших о чем-то своем посетителей мгновенно затихли и повернули головы в сторону омерзительного действа, притом извергавший на стол остатки ужина мужик интересовал зрителей гораздо меньше, чем добровольная группа поддержки в лице одного необычайно активного господина.

– Прекрати, немедленно прекрати балаган! – прошипел Палион сквозь сжатые зубы и пнул компаньона под столом.

– Ну вот и все, мои поздравленьица, господин хороший! – картинно выразил свое удовлетворение по поводу окончания мучительного акта колдун, легко, между делом, убрав свою ногу из-под удара кованого каблука, настороженно озиравшегося по сторонам разведчика.

Пара отекших, слезившихся глаз подмастерья, не моргая, уставилась на рыжеволосого путника, судя по одежде, небогатого торговца; перепачканный рот раскрылся, издав серенаду скрипучих звуков, и голова бедолаги безвольно повалилась на стол в липкую лужу собственного производства. Посетители мгновенно потеряли интерес к происшествию, толстый корчмарь что-то недовольно проворчал себе под нос и вернулся к кропотливому процессу разлива вина по кувшинам. Сновавшие между столами девицы не спешили браться за тряпки и убрать за перепившим посетителем. К чему суетиться, если ночь еще только-только начиналась, если через пару-другую минут все равно кто-нибудь да стукнется лбом о тарелку или деликатно, не создавая прислуге хлопот, повалится под стол.

– Может, на твоей родине так и принято, людей потехи лишать, а в Лиотоне почтенные горожане и мелкие дворянчики типа меня по кабакам затем и шастают, чтобы на скотство голытьбы насмотреться. Острых ощущений нам не хватает, понимаешь? – с важным видом сделал замечание сотрапезнику колдун и, не зная, чем дальше заняться, с печальным видом принялся гонять вилкой по пустой тарелке последнюю горошину.

– Не дури, экстремал, – недовольно проворчал Палион, так и не сумевший отвыкнуть от некоторых неизвестных в этом отсталом мире словечек, и затравленно осмотрелся по сторонам.

Выступление бедного дворянина, странствующего в компании отставного кавалериста, не прошло бесследно. Хозяину заведения не было до них дела, девицам с подносами тоже; храпевшего в луже своих испражнений мужика вообще ничего не волновало, кроме тех бредовых грез, что блуждали сейчас в его одурманенной голове. Однако из-за углового стола, за которым расположилась компания шестерых вооруженных мужчин, за ними внимательно наблюдали две-три пары зорких, недобрых глаз. Пока суровые бородачи в легких кожаных доспехах лишь недовольно косились в их сторону, но кто знает, что может прийти в голову захмелевшим солдатам?

Пугал разведчика не столько вид раскрасневшихся щек, обросших клочками грязных, сальных волос, сколько отсутствие на одеждах мускулистых соседей эмблем и гербов. «Наемный сброд или обычные разбойники, подкарауливающие На выезде из города беспечного купца или богатого ротозея, позабывшего перед дорогой нанять охрану. А может, они сами охранники, но сути дела это не меняет. О дисциплине и сдержанности вольные вояки слыхом не слыхивали. Завяжется потасовка в кабаке, а потом со стражей замучаешься разбираться, еще чего доброго в тюрьму попадешь», – рисовал Палион в голове печальные перспективы.

– Глупый ты, – оставив в покое случайно уцелевшую горошину, Вебалс наконец удостоил внимания своего товарища. – Считаешь, если в уголке тихонько сидишь, то тебя никто и не приметит? А выходит-то как раз наоборот: чем тише мышка шуршит, тем бдительней кошка за ней приглядывает. Те вон, шестеро смелых, – колдун небрежно кивнул в сторону бородачей, – тебя давно заприметили, ждут не дождутся оказии, чтоб кошель из тебя вытрясти.

– Ага, а я-то думал, это они в твою сторону косяка давят. – Палион наморщил лоб, что обычно означало смехотворность аргументов оппонента. – Ты ведь у нас благородным вельможей прикидываешься, у тебя кошель монетами звенеть должен.

Вебалс тяжело вздохнул. С тех пор как он поспешно ретировался из Лютена, его внешность претерпела разительные изменения. Нет, он не отрастил бороды, Не обрил бакенбарды и не срезал косичку, которой почему-то гордился. Однако в одежде ранее похожего на столичного франта странника уже не было прежнего лоска. Найденных в тайном логове Кергарна денег едва хватило на покупку видавшего виды платья и невысоких сапог со сбитыми каблуками. Грозный Вебалс из рода Озетов, могущественный колдун, а может, и божество, выглядел жалко и убого, как обнищавший рыцарь из юго-восточных степей королевства.

– Я по достоинству оценил твое жалкое подобие юмора, – ответил колдун, выдержав небольшую паузу, – а теперь давай серьезно. Выглядим мы примерно одинаково, оба в рванье. За ужин ты платил, у тебя кошель толст и окладист, как брюшко городского писарчука, а мой совсем отощал, едва пара синдоров найдется.

– Сам виноват, – почему-то почувствовав себя неловко, буркнул Палион, – меньше нужно было на шмотки тратить.

– Вот именно, шмотки, хламиды, ибо одеждой это тряпье назвать нельзя, – печально вздохнул рыжеволосый колдун, вспомнив ушедшие дни, когда он ходил в бархате да шелках. – Присмотрел лихой люд тебя, поджидают ночные старатели, когда ты из корчмы выйдешь, а уж буду ли я рядом или нет, их не интересует. Шестеро на двоих, по их мнению, то же самое, что шестеро на одного.

– Но ведь мы же не выйдем? – спросил Палион, с опаской глядя на прищурившегося в ожидании предстоящей потехи колдуна.

– Отчего же? Синдорами разжиться, дело хорошее, тем более когда их так легко взять. Разбойничков-то всего шестеро.

– Нет, не надо! – Палион быстро схватил привставшего из-за стола колдуна. – Мы в городе, пусть и на окраине, здесь кругом полно стражи, здесь нельзя!..

– Ты эту помойку городом называешь? – презрительно хмыкнул рыжеволосый смутьян, но присел обратно на скамью. – Что с тобой творится? Тебе не кажется, что уже давно пора оправдать твое грозное прозвище? Какой ты, к Вулаку, палач такой, если кулаки о чужие рожи попачкать боишься?

– Мы прибыли в Дукабес, это крупный населенный пункт Лиотона с весьма строгими нормами поведения, – со злостью стиснув зубы, зашептал Палион. – Здешние законы…

– Да плевать мне на здешние законы! – вновь стукнул Колдун кулаком по столу. – И не только мне, всем остальным тоже плевать! Забудь причудливые понятия чужого мира, забудь об оковах формальностей! Выжить – вот единственный закон, выжить, а уж потом думать о миссии, долге и прочей чепухе! – разбушевавшийся Вебалс неожиданно успокоился и, быстро прильнув к уху партнера, перешел на вкрадчивый шепот: – Ты не хочешь портить отношения со стражей, я уважаю твою осмотрительность, но пойми и ты, наконец, мир так странно устроен: избегаешь конфликтов ты, неприятности сами находят тебя. Кто ведет себя паинькой и чтит закон, влезает в шкуру тупого барана, которого или волки задерут, или хозяева на убой заведут. У нас нет выбора, нет: или мы нападем на бандюг, или они нас в темном переулке подкараулят. Не сегодня, так завтра ночью, но это непременно случится. Избежать боя нельзя, значит, нужно выбрать стратегически верную позицию! Инициатива – половина победы; кто ждет нападения, непременно погибает!

– Предлагаешь напасть самим? – спросил Палион, залпом осушив кубок вина.

– Предлагаю, но не здесь, – кивнул Вебалс. – Неподалеку есть замечательная подворотня: дома заброшенные, овраги, хламу всякого разбросано и не видно ни зги. Заманим дурачков и нападем, пока разбойнички сообразят, что к чему, их уже двое или трое останется.

– Рискованно, – покачал головой Палион, уже почти готовый согласиться на опасную затею. – И зачем мы только в этот проклятый Дукабес приперлись?

– Об этом позже потолкуем, – прошептал колдун, вдруг сильно сжавший плечо наемника. – Они сзади, осторожней, не дергайся, не дай им себя спровоцировать!

Противник перешел от пассивного наблюдения к разведке боем. Давно не мывшиеся бородачи избрали банальную тактику случайного столкновения. Самый рослый и широкий в плечах детина, не спеша поднял свои мускулистые телеса с табурета и, слегка пошатываясь, побрел в сторону прилавка, где предусмотрительный корчмарь уже готовил для разгулявшихся богатырей новый бочонок вина. Палион сжался, мурашки прокатились по позвоночнику разведчика, когда за его спиной, мимоходом рыгая и бурча себе под нос непристойности, прошествовали сто пятьдесят килограммов крепких костей и мяса.

Как и предупреждал Вебалс, великан не напал, лишь слегка задел коленкой скамью, отчего Лачека хорошенько тряхнуло, а на столе зашаталась посуда. Первый ход был сделан. Палион не толкнул и даже не оскорбил неуклюжего недотепу, значит, боялся, а трусы легко отдают кошель, если их, конечно, правильно попросить.

– Это все? – спросил Палион, отирая тряпкой перепачканные холодным жиром рукава.

– Нет, это только начало, – невозмутимо заметил Вебалс, старавшийся не смотреть в сторону верзилы и его дружков. – Они пытаются определить, насколько ты трус, придется ли тебя убить, всего лишь оглушить или просто запугать.

– А ты, конечно, сидишь спокойно и морду воротишь, делаешь вид, что ни при чем и со мной случайно за одним столом оказался! – ехидно прошептал Палион.

– Не-а, дружок, я как раз другую роль играть буду, – заявил Вебалс и многообещающе подмигнул.

Разбойник дошел до стойки и вопросительно посмотрел на своих дружков. Чернобородый боец, сидевший с краю компании, едва заметно кивнул, давая «добро» на начало следующего действа кабацкого трагифарса.

– Что-то серьезное? – спросил Палион, едва сдерживаясь, чтобы не повернуть головы в сторону стойки. Маневры за спиной всегда вызывают опасения.

– Да, нет, сиди спокойно, всего лишь небольшие водные процедуры, – едва успел предупредить Вебалс, как Палион ощутил легкий толчок в спину и мокрую жижу, покрываю его затылок.

Неся открытый бочонок обратно к столу, великан немного покачнулся и нарочно вылил на спину и голову разведчика примерно с кружку вина. По залу прокатилась волна дружного хохота, в Палиона тут же полетело несколько огрызков, притом с разных столов. Доблестный карвелесский наемник мгновенно превратился в объект всеобщих насмешек, в шута для пьяного сброда, не догадывающегося, что хотя бы раз в неделю не мешало бы помыться. Лачек сжал кулаки, но, все-таки совладав с гневом, вопросительно посмотрел на улыбающуюся физиономию Вебалса.

«У тебя всего три варианта действий, – прозвучал в голове разведчика спокойный и размеренный глас не открывавшего рот колдуна. – Ты можешь продолжать сидеть и увертываться от огрызков. Можешь накинуться на обидчика, в потасовке тебя наверняка убьют и заберут кошель. А еще ты можешь просто уйти, но тебя вскоре догонят и, отдубасив в темной подворотне, обдерут до нитки. Выбор за тобой, друг!»

– Что посоветуешь?

– Не знаю, выбор за тобой, – пожал плечами колдун. – Как поведешь себя, так оно и будет…

– Ага, значит, божество развлекается, скучно ему! – разозлился бывший солдат на бездействие союзника и одарил колдуна гневным, многообещающим взглядом узко прищуренных глаз.

Свиная кость больно ударила Палиона по левому виску, подав весьма ощутимый сигнал, что бездействие чревато последствиями. Вебалс молчал и, задумчиво подняв невинные глаза кверху, продолжал изучать грязевые разводы на потолке. Лачеку предложили на выбор три стандартных варианта, а следовательно, можно было найти и четвертый, оптимальный с точки зрения трех, противоречащих друг другу показателей: личной безопасности, соблюдения законности и, как ни странно, прибыльности.

Громче всех хохотали, естественно, разбойники-бородачи.Трое из них повскакали с мест и одобрительно захлопали по оголенным плечам силача-виноноса. Тот, в свою очередь, позабыв о бочонке, вскочил на стол и загорланил навесь кабак, как победный гимн, непристойную песню, демонстрируя полнейшее отсутствие слуха, но наличие голоса.

Не встав со скамьи и даже не повернувшись назад, Палион резко выкинул руку. Все та же свиная кость юлою закрутилась в воздухе и, рассекая густые винные пары, завершила полет точно в глотке бородатого ревуна. Грузное тело на секунду застыло, а затем повалилось на стол, свозя посуду, кубки и опрокидывая беснующихся рядом товарищей. Пока разбойники поднимались, певец умер: тяжелый снаряд раздробил ему нижнюю челюсть, а острые края превратили разорванную гортань в кровавое месиво. – Кто еще потешиться изволит? – раздался в гробовой тишине низкий мужской голос.

Опешившие посетители удивленно моргали глазами, глядя, как еще несколько секунд назад безнаказанно закидываемый объедками солдат в форме карвелесского наемника поднялся со скамьи и, вытащив меч, застыл посредине залы. Больше шутников так и не нашлось, даже разбойники притихли над мертвым телом товарища и не спешили накидываться на смельчака. Пара посетителей с крайних столов стали потихоньку пробираться к выходу, но метко брошенный в их сторону табурет, пресек на корню попытку позорного бегства.

– Разговор еще не закончен, – отчеканил холодный и жесткий голос Палиона, явно не удовлетворенного молчаливым признанием его мужественности. – Мне было нанесено оскорбление. Я не рыцарь, не благородного происхождения, поэтому не беспокойтесь, вашей кровью позор смывать не буду, как-нибудь обойдемся деньгами. С вас, весельчаки, – Палион указал острием меча на разбойников, – по тридцать синдоров, с корчмаря сотня, нечего бардак в заведении разводить, а со всех остальных по десятке!

– Вот это ставки, – присвистнул себе под нос приятно удивленный Вебалс.

– Чего лыбишься, крысохвостый? С тебя тоже причитается… – бросил ему через плечо вошедший в раж Лачек. – Вместе со всеми ржал, так вместе и плати! Карман пуст, куртку снимай!

Рискованная затея удалась, присутствующие предпочли расстаться с деньгами, чем перечить сумасшедшему, так метко бросавшему кости. Собрав богатый урожай медяков и серебра, Палион завернул добычу в куртку колдуна и, не спеша убирать меч, медленным шагом направился к выходу. Единственным, кто не стал жертвой наглого грабежа, был пьяный подмастерье, проспавший на столе в луже своих испражнений до самого утра. Очевидцы утверждают, что в ту ночь на стене корчмы неизвестно откуда появилась выцарапанная мечом надпись: «Здесь откушивал Палач!»

«Что со мной творится? Что происходит? Зачем я это делаю, зачем?» – слишком много вопросов гнездилось в голове Палиона и не давало ему покоя. С момента высадки на Шатуре, или, как принято было называть эту забытую планету в его мире, РЦКб78, прошло не более четырех дней, ас ним уже начало твориться что-то неладное. Организм разведчика ощущал странную метаморфозу, происходящую внутри: взгляд стал каким-то другим, изменились походка, движения, заострились черты лица. Быть может, это всего лишь сказывалась слишком быстрая адаптация к новому климату, а может, дело было и в чем-то другом. Палион подозревал, что время от времени Вебалс позволял себе покопаться в его голове, но делал это колдун весьма осторожно, разведчик ничего не чувствовал.

Кроме внешних изменений, которые были слишком незначительными, чтобы делать какие-то выводы, с Палионом творилось что-то еще. Он уже не был прежним майором Лачеком, штрафником-диверсантом, отправленным в одиночку на опасное задание. Мозг солдата постепенно начинал мыслить в иных, непривычных для цивилизованного человека категориях и быстро, очень быстро забывал все то, что осталось на Небесах.

Нет, Палион отчетливо помнил все даты и цифры из своей биографии, мог вывести четкую хронологическую последовательность произошедших с ним за последние три года событий, в точности припомнить мотивацию и причинно-следственную взаимосвязь каждого из своих поступков, но вот актуальность этой информации стала неожиданно стремиться к нулю. Друзья, знакомые, сослуживцы, когда-то любимые женщины – все они превратились в игрушечных марионеток, стали чужими, инородными существами для нынешнего, только формирующегося «я» разведчика.

Непривычное ощущение укреплялось в сознании и росло: все то, что осталось в «большом мире», было не важно, значимыми являлись лишь те события, что происходили здесь, на Шатуре. Он чувствовал, как перерождался, становился другим человеком, и та неизвестность, что поджидала его в тумане грядущего, притягивала его все больше и больше.

Узкая улочка внезапно окончилась, местами уцелевшая Мостовая привела разведчика к кромке воды. Впереди простирался небольшой водоем, используемый неприхотливыми жителями Нижнего Дукабеса как источник воды, а заодно бадья для стирки грязного белья и не более чистых тел. Дарившее в нищенских кварталах свинство поражало Палиона. Он мог понять многое, представить, что действительно существуют обстоятельства, толкающие людей на нищету и бродяжничество, но несоблюдение элементарных правил гигиены представителями городских низов не укладывалось в узких рамках его восприятия.

Как назло, Вебалс не торопился перебираться в верхние кварталы, и союзникам вот уже целые сутки приходилось обитать среди голытьбы, нечистот и зловонного смрада, исходившего не только от людей и валявшихся под ногами отбросов, но и от прогнивших, перепачканных в испражнениях стен бедняцких халуп. Городская стража, уважающие себя воры и сборщики податей редко посещали Нижний Дукабес, притом избегали визитов исключительно из эстетических соображений.

Мелкие переливы водной глади немного успокоили разведчика. «Вся жизнь основана на двух процессах: возбуждение и торможение. Огонь будоражит кровь, вода нервишки успокаивает, – родилась в голове глазевшего на грязный пруд Палиона далеко не новая идея. – Единство и борьба противоположностей, без них никуда…»

– Это прямо о нас, – раздался за спиной Палиона знакомый голос. – Один приблуда из внешнего мира, а второй раритет давно забытого прошлого. Терпеть друг дружку не можем, но поодиночке сдохнем через денек-другой.

Тихо подкравшийся сзади колдун опять занимался излюбленных делом, бессовестно ворошился в чужих мыслях. Палион уже не злился, а постепенно привыкал к дурной привычке компаньона и относился к «прозрачности» собственной головы, как к неизбежным издержкам походного образа жизни. Если приходится тесно общаться с умалишенным, глупо требовать от него трезвости взглядов и соблюдения общественных норм. Проще самому привыкнуть к чудачествам, чем пытаться вылечить чужой недуг.

– Чего так долго? – не удостоив даже беглым взглядом рыжеволосого компаньона, демонстративно потиравшего замерзшие руки, Палион бросил на землю свернутую в куль толстую куртку колдуна.

Поклажа упала с радующим душу звоном. Относительно честно завоеванная добыча состояла из множества мелких монет, была тяжелой и емкой, ее точно не вместил и не выдержал бы ни один кошелек.

– Да так, – отмахнулся пустившийся в пляс от холода колдун, – корчмаря отговаривал стражу звать.

– Успешно? – без волнения в голосе поинтересовался Палион.

– Одежку отдай, холодно! – не ответив на глупый вопрос, перешел к насущному колдун. – Ты что же думаешь, если колдун, так простыть не могу?

– Колдун может, а ты на божественность претензию имеешь, так вот и терпи, – деловито проворчал в ответ Палион. – Мне деньги нести не в чем.

– Деньги, деньги, да разве ж это деньги, – с сожалением и жалостью к самому себе проворчал Вебалс. – Хотя платье приличное на эти гроши справить можно, только не здесь. В Дукабесе хороших портных нет, одна шантрапа провинциальная…

– Скажи лучше, что мы в этой глухомани забыли, да еще зачем в ее самой вонючей клоаке толчемся?! – спросил Палион, ничуть не волнуясь о пошатнувшемся здоровье колдуна и демонстративно, назло партнеру, садясь на импровизированный денежный куль.

Наглое поведение разведчика и сейчас, и полчаса назад в таверне, можно было легко воспринять, как брошенный вызов. Однако продрогший колдун проявлял недюжинное терпение и не торопился превращать зарвавшегося солдафона с Небес в грязнобокую свинью или нечто подобное.

Видимо, значимость преследуемой цели была настолько высока, что ее даже на долю секунды не смогли затмить бытовые неудобства вроде мурашек, основательно обосновавшихся на его одеревеневшей спине или не разгибающихся от холода пальцев.

– Ладно, пошли! – не дожидаясь ответа, Вебалс осторожно ступил на шаткие мостки, опасный путь, проложенный горожанами точно посередине гниющего водоема.

– Куда?! – выкрикнул Палион, вынужденный направиться вслед за темнившим товарищем.

– Куда, куда, к теплому очагу, – не оборачиваясь, проворчал колдун и тут же разродился длинной, непристойной тирадой.

Его нога соскользнула с мокрой доски и погрузилась по самую коленку в холодную, покрытую тиной воду. Вебалс непременно окунулся бы в водоем по самые бакенбарды, если бы чудом не зацепился левой рукой за поручень. Чудо оказалось двойным: тонкая, местами растрескавшаяся жердь хоть и прогнулась подковой, но все же выдержала вес далеко не тощего тела. Вовремя подскочивший на помощь Палион схватил колдуна за локоть и рывком вытащил из пруда.

Одна неприятность была успешно предотвращена, но ей на смену мгновенно поспешила другая, куда более серьезная. Слова благодарности буквально замерли на трясущихся губах потенциального утопленника. Мостки зашатались, поручни задрожали, и с обеих сторон послышался топот бегущих ног. Яркий свет одновременно вспыхнувших факелов ослепил и на долю секунды парализовал замершую в обнимку парочку. Он исходил отовсюду: спереди, сзади и даже с воды. К ним быстро приближались вооруженные дубинами голодранцы, окружали тактически верно, по четко отработанной схеме, перерезав все мыслимые пути отступлений. Наверное, главарь банды из трущоб когда-то был солдатом, а может, просто имел умную голову на плечах. Пара плохеньких, сколоченных на скорую руку из досок старой мебели плотов лишили ночных скитальцев возможности скрыться вплавь.

– Что делать будем? – прошептал Палион, не понимая, что происходит и что этим странным людям было нужно от них.

– А ты можешь предложить другие варианты? – усмехнулся Вебалс, вытаскивая из ножен меч. – Видишь, ты напрасно боялся, стража – не самое страшное зверье в этих угодьях.

Пара добротных, остро заточенных мечей – уважительная причина, чтобы остановиться и немного поумерить воинственный пыл. Вооруженные дубинами, кольями да кистенями головорезы на какой-то миг замерли в нерешительности при виде зловещего блеска стали. Палион не смог точно сосчитать противников, мешал свет факелов, но с обеих сторон моста их было примерно с дюжину. Грязные, обросшие, с опухшими от пьянства лицами и давно немытыми лапищами, по сравнению с этим сбродом наемники из таверны казались потомственными аристократами. Злые, одурманенные ненавистью, голодом и жаждой наживы глаза недвусмысленно взирали на тяжелую ношу, которую Лачек в преддверии боя крепко зажал в левой руке и прикрепил к кисти толстой тесемкой.

Сомнений не было, нападавшие знали, на кого и зачем охотились. Толстый корчмарь внял весомым аргументам колдуна и не послал за стражей, но, видимо, кто-то из посетители не смог устоять перед соблазном наложить лапу на чужой куш. По меркам вечно голодных трущоб, в руках у Палиона были настоящие деньги, богатство, за которое большинство из здешних обитателей, не задумываясь, могли убить.

«Чо встали, прирежьте их, живо!» – раздался не крик, а скорее звериный рык с одного из плотов. Повинуясь приказу невидимого командира, толпа оборванцев подняла вверх оружие, затрясла нечесаными, слипшимися бородами и, испустив нечто среднее между грозным боевым кличем и безумным визгом закалываемого поросенка, набросилась на двух мужчин, стоявших на пути между ними и баснословной добычей.

Первый натиск оказался не таким уж и страшным. Став спиной к спине, союзники легко отправили в воду по парочке нападавших. Узкие, шатающиеся под ногами мостки не дали разбойникам реализовать численного преимущества, к тому же их умение владеть дубинами и кистенями оставляло желать много лучшего. Основную опасность составляли камни, непрерывно летевшие с приближающихся плотов. Увертываясь от окованного железом и усеянного шипами оружия, Палион щедро одарял противников ответными ударами, в основном быстрыми, рубящими, идущими вскользь. Только так можно было не дать городскому отребью сократить дистанцию и задавить себя массой пахучих тел.

– Я понял, слышь, Палач, я понял, почему пруд-то гниет! – внезапно раздался за спиной наемника радостный крик. – Мостки – излюбленное место ночных ристалищ, а эти дерьмоеды трупы в воду кидают!

Палиону трудно было не согласиться как с метким прозвищем врагов, так и с прозорливой теорией колдуна. Только он отправил в воду уже троих, и их искромсанные мечом тела, естественно, никто не собирался вытаскивать. Однако сам факт, что Вебалс мог думать о чем-то еще, кроме боя, вызвал у разведчика недоумение и злость. Ему вдруг показалось, что колдун дерется не в полную силу, опять развлекается, испытывая в боевой обстановке его выносливость и силу. «Разве тот, кто голыми руками рвет на куски вутеров да оборотней, будет так долго возиться с кучкой оборванных доходяг?!» – едва успел подумать Палион, как тут же получил от компаньона мысленный ответ: «Будет!»

Пара-тройка камней просвистела над самым ухом, а один из снарядов все-таки угодил в предплечье правой руки, вызвав острую боль и мгновенное онемение мышц. Палион ловко подхватил выпавший меч под мышку левой и принял сильный удар дубины на наруч левой. Кисть прикрывшей голову хозяина руки изогнулась гусиной шейкой и повисла плетью. Шок не дал ощутить наемнику острую боль от перелома запястья. На левую руку можно было уже не рассчитывать, но зато за это время правая отошла от онемения.

Вебалс успел прикрыть раненого товарища от бокового удара шестом, дав секунду отсрочки, чтобы наемник снова успел взяться за меч. Положение по-прежнему оставалось тяжелым. Отбиваясь от непрерывных атак, бойцы слабели, а пробиться не хватало сил. Тем временем неуклюжие плоты почти вплотную приблизились к мосткам. Разбойники на них не спешили вступить в рукопашную, видимо, разумно опасаясь, что гнилые доски не выдержат веса их тел. Однако, несмотря на этот положительный момент, броски камней стали более точными и сильными. Отвлекаясь на них, Палион пропустил несколько ощутимых ударов по голове и беззащитно висевшей руке. Исход схватки был предрешен, спасти авантюристов от неминуемой смерти могли лишь решительные и неожиданные для противника действия.

Вогнав напоследок свой короткий и тонкий меч в грудь одного из нападавших, колдун быстро развернулся и, крепко обхватив обеими руками Палиона, бросился в воду. Сначала Лачек не понял, что произошло; он подумал, что сзади напал враг, но тихий, вкрадчивый голос, ворвавшийся в уши вместе с шумом воды, весьма убедительно прошептал: «Не дергайся!»

Подобно хищному крокодилу, которые когда-то, в незапамятные времена, водились на родной планете разведчика колдун тащил товарища на дно. Перед широко открытыми глазами Палиона быстро мелькали пузырьки, очертания каких-то предметов и однородный массив черной воды. По мере погружения звуки с поверхности пропали, но зато голос колдуна все отчетливее и отчетливее звучал в теряющей сознание голове: «Нам нужно переждать… час, быть может, два! Я могу дышать под водой, не трепыхайся, экономь силы!»

Лачек продолжал попытки вырваться, его возмутил такой вопиющий эгоизм товарища. В школе диверсантов-разведчиков его, конечно, учили задерживать дыхание на несколько минут, но рыбьих жабр почему-то не имплантировали. Руки колдуна обладали неимоверной силой, они крепко сжимали тело вырывавшегося разведчика и еще как-то успевали отпихивать в сторону попадавшиеся на пути предметы. Запас воздуха уже подошел к концу. Задыхающийся Палион забился в агонии, но в этот миг благородный «крокодил» и его жертва достигли покрытого илом дна. Колдун легко развернул барахтающееся тело, быстро надавил на кадык разведчика и тут же намертво впился в раскрывшийся рот компаньона губами. Ужас в преддверии жуткой смерти мгновенно сменился яростью от нанесенного оскорбления, однако ни пинки, ни удары лбом по голове колдуна не привели к желаемому результату; любвеобильное божество присосалось, как пиявка.

Лишь через пять-шесть минут упорной борьбы до униженного таким омерзительным поступком разведчика дошло, что он дышит через рот колдуна и до сих пор не чувствует боли от перелома левой кисти.

Камин был ничем не приметный, топился обычными, немного сыроватыми дровами, но пламя, полыхавшее в нем, мерцало каким-то особым, демоническим светом. Багрово-желтые языки не только завораживали взгляд герцога, но и, отражаясь от мрачных каменных стен подземного убежища, создавали впечатление, что вельможа королевских кровей уже попал за грехи свои тяжкие в самую глубь преисподней. Эффект демонического присутствия усиливала фигура молчаливого хозяина, неподвижно сидевшего перед камином и медленно водившего над беснующимися в пляске языками пламени длинными, костлявыми пальцами. Огонь касался фаланг и кистей, но не причинял им вреда. Кожа оставалась по-прежнему неестественно бледной, как будто выточенной из куска льда.

Герцог Самвил ни разу не видел лица создания, с которым у него были общие дела, не видел, но подозревал, что оно уродливо и ужасно, как у мифического Вулака, в существование которого не верили даже пугавшие им народ священники. Иначе зачем повелителю лесных чудовищ понадобилось прятать его под глухим капюшоном? Иначе почему Кергарн никогда не снимал черной монашеской робы и почему всегда садился так, чтобы собеседник не мог разглядеть его черт ни напрямую, ни через зеркало?

«Осторожность… но к чему? Он же ведь понимает, что я его никогда не предам. Для того, кто хоть раз пошел на сделку с колдуном, иного пути уже нет. Меня не простит ни Церковь, ни король, так к чему же играть в глупые игры?» – размышлял герцог, терпеливо ожидая, пока Кергарн осмыслит сказанное им и наконец огласит свой вердикт.

– Глупо, это было очень глупо, – медленно произнес колдун, убирая пальцы от мгновенно потухшего огня.

Небольшая комната тут же погрузилась в полумрак: на смену багровым тонам пришли темно-фиолетовые оттенки. Герцогу показалось, что из преисподней они перенеслись в склеп, в холодную, промозглую могилу…

– Что… что было глупо? – Дрожь в голосе выдала волнение вельможи.

– Глупо было злить Меруна, – изрек Кергарн, не удосужившись сменить позы и повернуться к герцогу лицом. – Наставник умен, силен и опасен, неосмотрительно наживать себе такого врага. И главное, ради чего?..

– Но я действовал по твоему указанию, я в точности…

– Брось, – колдун махнул рукой, подавая вельможе сигнал прекратить совершенно не нужную истерику, – я не приказывал тебе заваливаться в его шатер и устраивать бордель на его кровати. До этого ты сам… собственным умишком дошел…

– Согласен, но…

– Достаточно, я не желаю слушать оправданий, – властно перебил вельможу Кергарн. – Твоя инициатива – твой враг, меня ваш с Меруном конфликт не касается, я не за тем тебя в лагерь Ордена посылал.

Легкое движение тонкой кисти, и в камине снова вспыхнул огонь, согрев комнату и вернув трясущемуся Самвилу прежнее спокойствие.

– С моим заданием ты справился хорошо. Рыцари, как всегда, проявят завидное упорство и вскоре выйдут на след Вебалса. – Кергарн замолчал и впервые за время разговора повернул голову под капюшоном в сторону собеседника. – Чего ты хочешь, Самвил: трон твоего брата или что-то еще?

– Трон… и трон тоже, – заикаясь, пролепетал герцог. Кергарн всегда вызывал у вельможи страх, даже сейчас, когда тот был благосклонен к нему и спокоен. Впрочем, Самвил не помнил, чтобы его хозяин хоть раз закричал или просто повысил голос, проявил хоть малую толику эмоциональности, так свойственной людям.

– Чего же еще? Неужто мирового господства? Земли Лиотона слишком малы для нового королька? – из-под капюшона донеслось тихое подобие смеха.

– Нет, я хочу и дальше служить тебе, – преданно смотря в глубь капюшона, ответил Самвил, надеявшийся, что колдун не заметит маленькие капельки пота, катившиеся по венценосному лбу.

– Перестань, служить не хочет никто, все хотят лишь получать вознаграждение… – покачал капюшоном колдун, а потом добавил: —…порой заслуженное. Так чего же желаешь ты: денег, власти, славы? Какая из человеческих слабостей прельщает тебя?

– Знания, – прозвучал неожиданный ответ, прозвучал уверенно и убежденно, – только они могут дать мне настоящие силу и власть, медвежье здоровье и возможность управлять людьми. Знания – инструмент, при помощи которого можно добиться абсолютно всего.

– Ты приятно удивил меня, – произнес колдун после недолгого молчания. – Советую поражать меня так и впредь. Служи мне, и ты узнаешь кое-что, далеко не все, но более того, на что рассчитываешь. А сейчас ступай, пока ты мне не нужен.

Уняв дрожь в коленях, герцог поднялся и направился к выходу. Он до сих пор не мог поверить, что беседа прошла так удачно, что великий колдун согласился когда-нибудь поделиться с ним своей мощью. Герцог не верил и не доверял тому, кому так долго напрашивался в услужение. Страх стать бесполезным хозяину или, что еще хуже, опасным для него, терзал Самвила постоянно, именно поэтому он и держал козырную карту в рукаве; карту, гарантировавшую ему жизнь, свободу и независимость.

Обычно утопленники не жалуются на ломоту в костях, но бывают исключения. Стиснув зубы, Палион терпел ужасные муки и молил всех известных божеств, в том числе Кергарна вместе с Вулаком, чтобы покинувший его Вебалс быстрее вернулся обратно.

Пролежав на дне водоема в обнимку с колдуном долее двух часов, он так и не смог задать ни одного из мучивших его вопросов, поскольку рот был занят совершенно не тем. Разбойники долго не хотели мириться с потерей добычи. Сначала они бросали в воду камни, а затем принялись нырять, однако ни одному из них не удалось добраться до илистого дна. Плоты плавали на поверхности, а косматые грабители ждали, когда трупы всплывут. Только к утру скрученные веревками доски причалили к берегу, а покорители грязной лужи разошлись по домам. Рыжеволосая амфибия тут же очнулась от спячки: открыла глаза и быстро зашевелила конечностями. Они стали всплывать, быстро, очень быстро, с такой скоростью разрезает воду только снаряд, выпущенный из торпедного аппарата. Разведчик понимал, что подобное сравнение неуместно для этого мира, но ничего иного ему не пришло в голову.

«В конце концов это моя голова! Как хочу, так и думаю, с чем хочу, с тем и сравниваю, а если у всяких уродов, копошащихся в ней, возникают вопросы, то это не моя вина. Слышишь, ты, чудище крысохвостое, мне плевать, что ты не знаешь, что такое „торпеда“!» Вебалс не ответил, лишь моргнул, давая понять, что как-нибудь утихомирит свое любопытство и переживет незнание пары-тройки чужих реалий, слишком сложных и абсолютно бесполезных здесь, на отсталой Шатуре.

Тогда еще Палиона не мучила боль, она набросилась на него потом, едва странная парочка выбралась на поверхность и отковыляла от воды на сто метров. Сначала резануло распухшую кисть, затем заныли ребра, и стало трудно дышать. Колдун бегло осмотрел раны товарища, наспех наложил лангет из подвернувших под руку досок, затащил подранка в старый сарай, забрал деньги и исчез, бросив напоследок сомнительное обещание вернуться через пару-другую часов.

Время тянулось, а не шло. Боль стала совсем нестерпимой. Палион едва сдерживался, чтобы не зарыдать, а проклятый колдун так и не появлялся. В голове разведчика мелькали предположения, одно фантастичней другого: то ему казалось, что Вебалса схватили разбойники или стража, то перед глазами вставала картина, как безоружного товарища окружают бело-голубые плащи Небесного Братства, то мерещились вутеры, разгуливающие по городу среди бела дня. Однако мысль, что колдун просто-напросто бросил его, так и не пришла в одурманенную страданиями голову. Вебалс нуждался в нем, нуждался ничуть не меньше, чем разведчик в помощи колдуна. Без его помощи сумасбродный представитель древнего рода Озетов не только не смог бы покинуть Шатуру, но и не справился бы с десятками преследовавших его механических рыцарей.

Выстраивание нелепых гипотез и их последующее опровержение помогли Палиону кое-как скоротать время и отвлечься от боли, которая не прошла, но стала немного глуше. Наконец-то снаружи послышались легкие шаги, кто-то крался, но недостаточно умело, часто наступая на скрипучие доски и спотыкаясь о мешки с тряпьем. Приготовившись к худшему, Палион положил ладонь правой руки на меч и попытался подняться. Первое удалось, а вот со вторым действием возникли сложности: у разведчика вдруг закружилась голова, и он, как тюк, повалился обратно на гнилую солому. Дверь распахнулась, на пороге возникло благородное нечто: атласный камзол, рубаха с белоснежными воротом и манжетами, инкрустированный ремень вместе с перевязью, на которой болтался парадный меч и сапоги, высокие дорожные ботфорты с золотыми пряжками. Только рыжие бакенбарды, крысиная косичка и наглая ухмылка уверенного в себе авантюриста выдали в высоком мужчине его соратника-колдуна.

Вздох облегчения мгновенно сменился длинной, непристойной тирадой в адрес расточительных модников, тратящих с трудом заработанные гроши на дорогие костюмы и забывающих своих боевых товарищей в промозглых, грязных сараях. Колдун ухмыльнулся и, жеманно поджав губки как настоящий аристократ, ответил тихим смешком.

– Чо ухмыляешься, хрыч сиятельный?! По портняжным лавкам шлялся, а я тут… подыхаю! – прорычал Палион и закусил губу.

Слишком резкое движение в порыве гнева вызвало острую боль в левом боку. Сломанные ребра возмутились новым нагрузкам, и к их протесту присоединилась ушибленная дубиной ключица. Тело устало, оно просилось на покой и отказывалось понимать, почему его хозяин до сих пор сидит на сырых досках заброшенного сарая вместо того, чтобы давно найти теплую и мягкую постель.

– Хоть тебе и погано, но блажить не нужно, – невозмутимо ответил Вебалс, помогая товарищу подняться на ноги. – Я не просто так шлялся, я делом занимался.

– И каким же это таким делом: выбор кружевного жабо или перчаток? – не унимался раненый ворчун. – Где тебя черти только носили?

– Во-первых, не черти, а Вулак, в здешних местах принято выражаться именно так, – поправил товарища более сведущий в специфике местной речи колдун. – А во-вторых, нам нужно срочно найти жилье, хорошее жилье с приличной кухней, мягкой постелью и уютным очагом. Не с твоими ранениями по кабакам да притонам мотаться.

– Я-то их понятно как получил, в бою, – гордо заявил Палион, опираясь на плечо товарища и начиная долгий, мучительный путь до двери. – А вот как ты из передряги без единого синяка и царапины вышел?

– Чудом, – сухо ответил колдун и вернулся к изложению своей мысли. – Кабаки, таверны, постоялые дворы и притоны отпадают, слишком много там народу разного бывает. Нам нужно какое-то время переждать в безопасном доме, а в сносный дом оборванцев не пустят, тем более в нижнем городе.

– Так, значит, наверх не поднимемся?

– Нет, – ответил Вебалс, вытаскивая соратника из сарая на улицу. – Слишком опасно, мордами мы с тобой для верхних кварталов не вышли, да и дела у нас здесь.

– Какие дела?

– Потом узнаешь, – не дал себя снова отвлечь колдун. – Для того чтобы попасть в сносный дом, нужны не только деньги, но и приличная одежда, вот и пришлось у портного два часа проторчать. Так что, напрасно ты. Я не бездельничал, не деньги на побрякушки растрачивал, а важным делом занимался, внешность создавал, – с гордостью заявил колдун. – Зато теперь мы с тобой под крылышко купеческой вдовушке попали, дамочка не ахти, но в телесах, заботливая и отлично готовит, для простолюдинки, конечно, – уточнил Вебалс, видимо, давно истосковавшийся по изыскам кухни благородного сословия.

– А что же ты для меня одежонки не припас? – поинтересовался Палион, неожиданно ощутивший, что боль куда-то ушла.

Тесный контакт с колдуном, без сомнений, оказывал лечебное воздействие на его потрепанный организм. Боль заметно ослабла, да и опухоль под лангетом начала потихоньку спадать.

– Сэкономил, – честно признался рыжеволосый нахал —двоим на наши гроши прилично не одеться, да и за пристанище платить надо. Тебе дорогой костюм ни к чему, я же Кергарна в основном искать буду, да с людьми разговаривать.

– А как же твоя пугливая толстушка-хозяюшка такого вот оборванца, как я, на порог пустит?! – открыто возмутился разведчик несправедливому дележу награбленного… то есть относительно честно заработанного.

– Ты мой верный слуга. На нас напали разбойники, ты защищал меня и был ранен, – без запинки изложил заранее продуманную легенду колдун. – Вообще, зачем тебе костюм? Пару-другую деньков нагишом под одеялом поваляешься, пока раны не заживут, а там я деньжат раздобуду.

– Колдонешь, что ли?

Вебалс загадочно улыбнулся. Он не хотел врать, но и не горел желанием раскрывать все свои уловки и секреты. Способов пополнить кошель в большом городе множество, но о некоторых стоит деликатно молчать даже в разговоре с самыми преданными товарищами. Одни терпимо относятся к воровству, другие смотрят сквозь пальцы на мошенничество и обман, однако на каждого не угодишь. Вебалс слишком устал, чтобы изучать голову придирчивого компаньона на предмет, какой из видов преступлений вызывает наименьшее отторжение.

– Долго еще? – сдавленно прохрипел Палион, прислонившись спиной к высокому и относительно чистому забору.

– Мы уже пришли. Ты как раз подпираешь ограду нашей приветливой хозяюшки, – улыбаясь, ответил колдун и тихонько постучал в дубовые ворота. – Кстати, она довольно мила… как мне кажется.

(обратно)

Глава 7 ПАРАДОКСЫ ЭВОЛЮЦИИ

Герцог Самвил ушел, Кергарн вздохнул с облегчением. Он слишком много времени тратил на общение с этим человеком, как, впрочем, и с другими людишками, которые помогали реализовывать его планы. Слишком много усилий и времени тратилось почти впустую, на достижение незначительных тактических целей, в то время как главная работа оставалась почти на том же месте. Одни дворяне помогали ему скрываться, другие снабжали информацией и выполняли для него мелкие поручения, были его глазами, ушами и пальцами. С каждым приходилось общаться, каждого уговаривать и прельщать, расходуя красноречие, деньги и драгоценные усилия. С нежитью было куда проще, но вутера или оборотня не зашлешь в лагерь Небесного Ордена и не пристроишь на теплое местечко в церковный храм. Нежить – тупая ударная сила, а для решения большинства задач требовались сложные комбинации изящных ходов.

Кергарн откинул капюшон. Под холщовой материей скрывалась не уродливая образина с рогами, бородавками, язвами и прочими пакостями, которыми богатое человеческое воображение щедро одаряет демонов и колдунов, а вполне симпатичное лицо двадцатитрехлетнего юноши. Русые волосы, ниспадающие до плеч; красивые черты лица, правильности которых позавидовало бы любое скульптурное изваяние; темно-голубые глаза, два манящих омута, в которых тонули красавицы; тонкие губы и волевой подбородок, в общем, урод с точностью до наоборот. Определенно, забота о внешности всегда считалась важным делом в роде Озетов: одни создавали себе идеальное лицо, другие следили за одеждой. Разные методы, но единая цель – нравиться, располагать, обольщать, чтобы затем использовать наивные, примитивные создания, так падкие на иллюзии, внешнюю красоту и прочую, по большому счету, ничего не значащую мишуру.

Дверь залы раскрылась, на пороге возник один из местных вутеров в человечьем обличье. Кергарн никогда не трудился запоминать свои творения по именам: слишком хлопотно, да и смысла не было. Слуга сообщил, что герцог благополучно покинул болота, а не стал случайной жертвой многочисленных плавающих и ползающих существ, которыми кишели эти места. Кергарн не любил создавать низшие, неразумные формы, неуправляемые и живущие лишь для того чтобы рвать, кромсать, убивать. Однако без них было не обойтись, они надежно защищали отвоеванные территории, в то время как высшие творения завоевывали для него новые. К тому же рыцари Ордена не любили пачкать свои небесно-голубые одежды древесным мхом и болотной тиной, а для уничтожения крестьян и лесного сброда вполне хватало неприхотливых и нетребовательных к пище ползунов.

Легким взмахом руки колдун приказал слуге удалиться и только затем занялся делом. Покинув насиженное место возле камина, который, кстати, уже начинал чадить, Кергарн подошел к прикрытому атласной тканью столу и откинул материю. На гладкой дубовой поверхности лежали вовсе не расчлененные тушки животных и не человеческие внутренности, без которых якобы колдуны и элементарного зелья сварить не могут, а всего лишь раскрытые книги; правда, не совсем обычные и в огромном количестве. Среди пожелтевших от времени, разорванных и обожженных огнем томов не было ни магических фолиантов, ни свитков с чудесными заклинаниями. Здесь находились лишь собранные подручными колдуна рукописи из разоренных храмов древней цивилизации; древней, но не чужой для каждого из Озетов. Именно они, божества из темноты ушедших веков, создали и воспитали прежних обитателей Шатуры, передали им часть своих знаний, которые теперь, через тысячи лет, приходилось собирать по жалким крупицам. Исторические летописи и философские трактаты, позволяющие понять, что собой представляет отдельно взятый индивидуум и человечество в целом; научные труды из различных сфер естествознания и горного дела, одним словом, все то, что сейчас было затворнику-колдуну крайне необходимо, нужно, как воздух, если не более… Кергарн никогда не тратил времени на бесполезное чтение. Если он открывал книгу, значит, извлекал из нее максимум знаний для реализации исключительно практических целей.

Налив вина в огромную кружку и удобно расположившись за массивным столом, колдун погрузился в изучение трактата когда-то боготворимого, а теперь никому не известного Месакуса Женабия, посвятившего сорок из шестидесяти лет своей тяжелой жизни изучению проблем средней человеческой общности. Формирование деревенской общины, закономерности ее развития и прочие сложные философские проблемы волновали Кергарна неспроста. У него было три беды, одна из которых как раз заключалась в том, что вутеры и оборотни, высшие формы коллективных творений, постепенно выходили из подчинения.

Только что созданные существа раболепно служили ему и смотрели на своего господина не иначе, как с обожанием, но стоило стае тварей из двух-трех дюжин голов пожить несколько месяцев в удаленном лесу, как у них тут же начинал формироваться сплоченный охотничий коллектив, интересы которого порой вступали в конфликт с приказами хозяина. К примеру, недавний инцидент близ маленького городишки Лютен. Напавшие на телегу сборщика податей вутеры принесли хозяину не всю добычу, самовольно оставили себе треть для того, чтобы облегчить выживание среди людей.

Три месяца назад на юге Камбола было еще хуже. Кергарн послал полсотни оборотней вырезать непокорную деревню, но его слуги попали в засаду Ордена. Вместе того чтобы оставить заградительный отряд и бежать, а такая возможность у «волкорылых» олухов была, сражаться остались все.

Желание бросить в бою товарищей отрицательно сказалось на общей ситуации в том регионе. Потеря тридцати – сорока лишних бойцов привела к поражению и вынудила Озета перебраться в Лиотон, хоть возвращаться в болота изначально и не входило в его планы.

Нежить очеловечивалась, перенимала у людей далеко не лучшие, по крайней мере по его мнению, качества. С эволюцией в рядах высших слуг нужно было бороться, но прямолинейными приказами дела было не исправить. Единственно приемлемым выходом Кергарн считал не бороться, а наоборот, ускорить развитие новой общности, как можно быстрее перевести своих косматых детищ из стадии племенных отношений, для которых характерны взаимовыручка и ответственность членов социума друг за друга, в стадию более позднего индивидуализма. С возникновением первых государств любая цивилизация перерастала в фазу соблюдения исключительно шкурных интересов, рвались не только племенная связь, но даже кровно-семейные узы. Великие планы Кергарна из рода Озетов мог спасти лишь оголтелый эгоизм среди слуг, оставался открытым лишь вполне уместный вопрос: «А как его, собственно, насадить, притом быстро, массово и надолго?»

Книга древнего философа была прочитана трижды, но все равно решение проблемы основательно застряло на стадии формирования. Кроме того, крайне осложняли задачу и те обстоятельства, что нежить жила недолго и не могла иметь потомства. Как ни крути, а искусственным существам было далеко до полноценных людей, хоть они и превосходили обычный человеческий сброд по боевым качествам и многим другим показателям.

Если Кергарн хотел властвовать на Шатуре долго, а именно этого он и хотел, то нужно было срочно улучшить свои детища и наладить процесс их полностью автономного воспроизводства. Как видно, решить вторую проблему было ничуть не легче, чем разобраться с первой, а тут еще под ногами мешалась третья, не очень актуальная на ближайшие сто – двести лет, но если сбросить ее со счетов сейчас, то в дальнейшем последствия будут необратимыми, и все придется начинать заново.

Любой социум развивается, а вместе с ним претерпевает изменения и физиология отдельно взятых индивидуумов. Первобытные люди весьма смахивали на обычных обезьян, имели необычайно крепкие тела и маленькие, способные решать лишь примитивные задачи мозги. Процесс эволюции всегда основывается на умственном труде, но запас сил организма ограничен, иными словами, чем умнее становится особь, тем слабее ее мышечные ткани и костяная основа; чем сложнее мыслительные процессы, тем уязвимее тело к воздействию окружающей среды. Некоторые цивилизации эта закономерность привела к полнейшему вырождению, некоторым повезло больше, они уничтожили себя раньше, чем превратились в хрупких слизняков с маленькими, слабенькими тельцами – придатками мозга.

Кергарн не желал тратить ни времени, ни сил на создание хрупких, мягкотелых существ. Он хотел избежать ошибок природы, но для этого нужно было много экспериментировать, иметь целую тюрьму подопытных крыс и как следует изучить эволюцию тел нынешних обитателей Шатуры, тем более что именно их система воспроизводства и послужит основой для качественно нового поколения нежити.

За дверью раздались громкие шаги. Кергарн опять подсел к камину и спрятал лицо под капюшон. Слугам незачем было знать, как он выглядел, это удел людей, с которыми колдуну вскоре придется тесно общаться. Осторожность и предусмотрительность – залог успеха любого большого начинания. Кергарн не знал, каким способом, но рыцарям Ордена почти всегда удавалось считывать память и получать изображение из мозга убитых ими существ. Сам он был осторожен, а вот некоторым из его сородичей Озетов уже приходилось по нескольку раз менять обличье.

* * *

Вебалс не соврал, хозяйка дома действительно оказалась милой, заботливой, в годах, телесах и совершенно не «ахти». Плотные одежды, на которых еще сохранился отпечаток давнего купеческого благополучия, надежно маскировали раздувшуюся за последние годы талию. Когда-то лоснящиеся, розовые щеки стали отвисать и образовали не только второй, но и третий с четвертым подбородки. Холеные руки были натружены до кровавых мозолей, а в прошлом пышные волосы свисали с маленькой головки сальной паклей. Купеческая вдова находилась в стадии длительной метаморфозы, затянувшегося на годы превращения царевны обратно в квакающую жительницу болот.

Девичья красота меркнет не только с годами, но и от отсутствия достойного финансирования. Это аксиоматичное правило Палион хорошо усвоил еще в юности. Красочный образ приютившей их купчихи не опровергал, а только подчеркивал непреклонную истину жизни. Смерть мужа, утонувшего два года назад в небезызвестном гниющем водоеме, отразилась не только на внешнем виде хозяйки. Благодушная толстушка с романтическим именем Терена как-то странно смотрела на изможденных «дорогой» странников. Нет-нет да ее взгляд и соскальзывал ниже уровня поясных прях, нет-нет да крупные телеса и касались мужских рук в узком, плохо освещенном коридоре по пути наверх, где между пыльной кладовкой и ныне пустующей комнатой почившего супруга для путников были приготовлены две маленькие отдельные комнатки.

– Может, в комнату мужа попросимся? Все равно же пустует, – предложил Палион, с кряхтением укладывая помятые ребра и сломанную руку на мягкую, пуховую перину.

– Что, боишься спать один? – рассмеялся Вебалс, пока еще не собиравшийся идти в свою комнату. – Не бойся, Терена хоть в коридоре о нас бока и обтерла, но дальше дело не пойдет, слишком она степенна да пуглива, чтобы вот так сразу, в первую ночь к постояльцам приставать, так что дверь можешь не запирать, по крайней мере еще дней десять ничего не случится.

– Хочешь сказать, мы целых десять дней здесь прохлаждаться будем? – В голосе Палиона чувствовалось явное разочарование: ему не нравились пейзажи за окном и дикие нравы обитателей Нижнего Дукабеса.

– Тебе руку подлечить надо и еще…

– И еще?! – настойчиво спросил разведчик, чувствуя, что колдун пытается скрыть от него явную причину остановки у пышнотелой вдовушки.

– У нас есть дела, – ответил Вебалс, – точнее дело, оно одно, найти Кергарна.

– Полагаешь, твой дружок скрывается здесь, среди немытого сброда и грязи? – искренне удивился Палион. – Ну и пристрастия в вашем роду Озетов, ничего не скажешь… да вы просто любители экзотических мест и экстремального отдыха!

– Не иронизируй, его, конечно, здесь нет и быть не может, – произнес Вебалс, довольно убедительнопритворившись, что понимает смысл слов «экстремальный» и «экзотика». – В нижнем городе слишком многолюдно и шумно, а в верхнем, наоборот, чересчур размеренная жизнь. Появление чужака в верхних кварталах сразу вызовет массу подозрений. К тому же возникнет необходимость притворяться аристократом, принимать участие в светской жизни городской верхушки и превратить свой дом в проходной двор для скучающей знати, а этого Кергарн не любит, это как раз и идет вразрез с его интересами, он ищет тишины и спокойствия, он ищет…

– Да-да, вот именно это и интересно, что же твой приятель все-таки ищет? – Палион попытался разговорить вдруг замолчавшего Вебалса.

– Если бы я только знал, – честно признался колдун. – Кергарн скрытен и весьма образован, очень опасное сочетание, в особенности для Озета. В последние месяцы атаки нежити стали менее интенсивными и хуже организованными, значит, Кергарн на время отошел от борьбы: ищет иное стратегическое направление для удара, прорабатывает какой-нибудь грандиозный план или занят исследованиями. Точно я сказать не могу, но знаю наверняка, вблизи Дукабеса он появился неспроста…

– Но мы же его вспугнули, – предположил Лачек, – он мог отправиться или в столицу, или еще куда.

– Нет, – уверенно произнес Вебалс и интенсивно затряс рыжими, торчащими в разные стороны бакенбардами. – Лежбищ на болотах и в чащах у него полно, даже мое появление, не способно заставить Кергарна изменить свои планы. Он где-то здесь, засел в окрестностях Дукабеса и разнюхивает обстановку.

– Телепат или нюх так хорошо развит?

– Не ругайся. – Вебалс снова не понял неизвестного слова, хотя сам денно и нощно обитал в чужих головах. – Ты что думаешь, ему только твари лесные служат? – печально вздохнул колдун. – К сожалению, рыцари Ордена правильно делают, что ищут приспешников темных сил среди горожан да селян. Охота на последователей Озетов не мракобесие, а вынужденная мера. Их действительно много, они спокойно живут среди людей и время от времени выполняют для своих хозяев кое-какие задания. Другое дело, что на одного сожженного на костре врага приходится более сотни невинно замученных душ.

– Ты хотел сказать «загубленных», – поправил Палион.

– Сначала замученных, а потом загубленных, замученных вусмерть, загубленных самым мучительным образом, не придирайся к словам, и так тошно! – неожиданно вышел из себя Вебалс и довольно сильно саданул кулаком по хлипкой двери. – Методы ведения борьбы Ордена весьма и весьма неэффективны, но иных нет, – резюмировал колдун, также внезапно успокоившись. – Я уверен, что «глаза» и «уши» Кергарна навострены сейчас на Дукабес, он где-то поблизости, а не удрал в столицу. Нам нужно найти ищеек Кергарна и допросить, перед тем как они вернулись к обычной жизни или их превратили в жаркое палачи Ордена.

– Что предлагаешь?

– Пошляться по злачным местам, послушать сплетни и внимательно присмотреться к подозрительным личностям, – изложил план пассивных действий Озет. – Главное, самому не попасться на глаза служителей Церкви, а их здесь полно.

– Самому? – возмутился Палион, вставая с уютной перины. – Неужто ты думаешь, я буду вот так вот нежить бока и ждать, пока тебя сцапают?!

– Будешь, – одним легким толчком Вебалс вернул товарища в исходную позицию. – Тебе всяко нужно отлежаться парочку дней. Твои раны не опасны, но коварны: они лишают сил, затуманивают рассудок и могут подложить свинью в любой момент. Лучше не дрыгайся, а лежи отдыхай! Сам как-нибудь управлюсь, не впервой.

Не дав товарищу ни подняться, ни возразить, Вебалс хитро подмигнул и скрылся за дверью. Палиону не оставалось ничего другого, как скинуть с себя порванную, пропахшую нечистотами одежду и удобнее устроиться на непривычно уютной кровати.

– Хозяин, у нас все готово, – пробасил деревенский верзила, не решающийся войти внутрь комнаты и поэтому скромно подпирающий могучей спиной дверной косяк.

– Пшел прочь, – не поднимая головы, ответил увлекшийся наблюдением за языками пламени Кергарн.

Назойливость и преданность, возведенная в степень инфантилизма, сводили колдуна с ума. Искусственные создания лебезили перед ним, заискивающе глядели в глаза и даже умильно заглядывали в хозяйский рот во время приема пищи, К счастью, колдун не имел дурной привычки привязываться к «питомцам», и как только ему надоедала очередная рожа деревенского простачка, тут же отправлял ее владельца в какую-нибудь отдаленную стаю. Так жить было можно, но тем не менее окружение примитивных существ уже порядком надоело возжелавшему воцариться на планете Озету.

Парень испуганно заморгал большими глазищами, не понимая, чем не угодил обожаемому хозяину, и поспешил скрыться, уронив по дороге несколько стульев и ящиков, стоящих за дверью. Кергарн опять остался наедине со своими мыслями, к сожалению, горькими. Управлять эволюционными процессами оказалось гораздо труднее, чем он изначально предполагал. У первобытных людей инстинкт размножения играл важную роль в социуме, а у его творений он полностью отсутствовал. Что для вутеров, что для оборотней, что для иных высших существ имели значение лишь самосохранение, охотничьи инстинкты и подчинение, на этом далеко не уедешь, не выстроишь четкую, безупречную систему взаимоотношений. К тому же Кергарн находился в неведении, как и кем расставлялись приоритеты в стае, находившейся продолжительное время от него вдалеке? По какому принципу выбирался вожак? Кто лучше охотится или кто лучше умеет приспособиться к жизни во враждебной среде, то есть среди людей? Кому и как из его примитивных творений пришла в голову воистину гениальная идея обосноваться в Бобровых Горках, притом не тайно, не прячась, а открыто заключив с трусливыми крестьянами союз? Расспросы, проводимые с пристрастием настоящих допросов, к результату не привели. Слуги молчали и преданно смотрели в глаза. В конце концов Кергарн понял, что разумная нежить воспринимает его не как хозяина и вожака, а как более сильного хищника, у которого находится в рабстве. Нужно было срочно принимать меры, выстраивать заново несостоятельную, устаревшую систему взаимоотношений в охотничьем коллективе. Однако всего один неверный шаг мог привести к краху, впрочем, как и бездействие.

Кергарн вновь подошел к столу и, стукнув со злости кулаком по дубовой крышке, хотел было закинуть в огонь не оправдавшую его ожиданий книгу, но потом успокоился и, закрыв талмуд, аккуратно положил его на прежнее место. Сборник знаний был ни при чем, не виноват был и автор, просто задача оказалась слишком сложной, и мозг колдуна не смог ее с ходу решить.

«Самый лучший отдых – смена рода деятельности», – успокоил себя Озет, бывший когда-то Богом Коварства, и направился в лабораторию, тем более что доставлявшие ему столько хлопот подручные уже принесли туда новый подопытный материал.

Толстуха Терена весело кружилась под звуки вальса на бронированном крыле космического истребителя «ПР17», но дело почему-то происходило не среди звезд и расплывчатых силуэтов далеких планет, а под водой. У вдовствующей купчихи были симпатичные жабры и восхитительные плавники, а из-под прозрачного платья торчало павлинье оперенье, правда, какое-то странное, с вкраплениями чешуек и собачьей шерсти. Вел истребитель Вебалс, играющий по каналу экстренной связи с Дедулей в габро-покер.

Разведчика мучил кошмар. Мозг обрабатывал потоки новой информации и сплетал из нее хаотичные, немыслимые цепочки. Видение в целом не имело смысла, но каждый его элемент символизировал отдельный, важный для памяти блок. Толстушка Терена с ее жеманными ухмылками —жители Дукабеса; чешуя и клочья собачьей шерсти – информация о вутерах и прочих загадочных существах; истребитель – усиленно затравленное в себе желание вернуться домой и надавать увесистых тумаков подставившим его мерзавцем; Вебалс и Дед – тайные игрища, ведущиеся за его спиной; радио-покер – подсознательное недоверие к тем, с кем приходилось иметь дело. Конечно, глупо было бы предполагать, что один из божественного рода Озетов и начальник галактической контрразведки как-то связаны между собой, но вот Палиону приходилось иметь дело с обоими. И тот, и другой не задумываясь пожертвовали бы им при определенном стечении обстоятельств. Один бросил бы умирать на забытой планете, а другой скормил бы вутерам, как только представитель внешнего мира станет ему не нужен. Самый трагичный парадокс жизни заключается в том, что предают только соратники. Враги честны, они не скрывают своего истинного намерения отправить тебя в могилу, с ними дерешься в открытую, в то время как с друзьями нужно всегда быть настороже. Предательство, подлость и коварство у людей в крови, ну и омерзительна же человечья порода!

Совершенно неожиданно танцы на фоне нежно-голубой воды и плавающих кругами стаек рыбок закончились, как будто кто-то невидимый вскрыл во сне черепную коробку солдата и немножко поиграл с рычажками, установив для просмотра иную программу… положив руку на сердце, более приятную. Место обрюзгшей Терены заняла темнокожая красавица в платье, состоящем лишь из разноцветных, развевающихся при движении ленточек. Она кружила в неизвестном, но очень красивом танце, возбуждающе потрясая своими прекрасными формами и придавая верткому, стройному телу невероятные позы.

Палион почувствовал желание, притом настоль острой как наяву. Красавица приблизилась к нему, взяла за руки резко впилась пухлыми, сочными губами в его уста. Эротические сны иногда посещали разведчика, в особенности после знакомства с какой-нибудь кокетливой дамочкой, но еще ни разу иллюзорные ласки не были такими реальными. Палион неожиданно понял, что не спит, точнее, спит, но как-то не так: манящие картинки, стоявшие перед его глазами, были во сне, а вот осязательные ощущения принадлежали к этому миру. Кто-то прижимался к нему, гладил по волосам и оголенным мышцам груди, кто-то прячущийся под прекрасным ликом танцовщицы и наверняка крайне опасный.

Разведчик пытался открыть глаза и оттолкнуть от себя неизвестное существо, однако тело не слушалось, запертое внутри головы сознание испуганно билось в агонии, но не могло отдать приказа рукам, оттолкнуть чужака, а векам подняться и дать возможность взглянуть в лицо опасности. Состояние мужчины напоминало кому, блокированные нервные окончания не позволяли подать сигнал окружающим, что он еще жив, все слышит, ощущает и крайне возмущен своей беспомощностью.

Темнокожая красавица, жалкая марионетка, подставленная ему для усыпления бдительности, все плотнее и плотнее прижимала к его груди упругие телеса, затем началось то, что на бюрократическом языке принято называть «актом насилия». Мужчина был против, но отдельные его органы имели особое и абсолютно независимое мнение.

Запертый внутри своего тела разведчик возмущался, бесился и осыпал коварного прелюбодея проклятиями, но ничего не мог поделать. Физическое удовольствие, конечно, присутствовало, моральное наслаждение отсутствовало совсем. Примерно так же ощущает себя озабоченный мужчина, прикрывающий во время акта уродливое лицо подружки красочным постером из похабного журнала. Только самолюбие Палиона ранил еще тот возмутительный факт, что его лишили права выбора: подружка сама прикрыла себе лицо и принудила к совокуплению.

К счастью, унизительный процесс продлился недолго Второе и далеко не главное «я» Лачека не выдержало дольше пяти минут агрессивного напора. По завершении утомительной процедуры тело мужчины тут же перестало ощущать ласковые прикосновения, танцовщица куда-то пропала, и мозг Палиона погрузился в приятную негу настоящего сна.

Вид обнаженного тела молодой женщины вызывает у любого здорового мужчины лишь положительные эмоции, даже если фигурка не без изъянов, а на юной мордашке бесенята горох толкли. Такова уж природа, такова уж могучая сила инстинкта, по праву занимающего первое место в мотивационной сфере людей. Упрекать мужчин в естественном желании размножиться, наделав как можно больше своих копий, так же грешно и глупо, как женщин в подсознательном стремлении свить родовое гнездо и высидеть как можно больше яиц. Кто не понимает этого и не уважает природную сущность противоположной половины, просто самовлюбленный дурак или дура, недостойный ни толики сострадания. Но как объяснить брызжущему слюной мужлану, орущему во все горло после…надцатого стакана, что все женщины продажные вертихвостки, что пора подрасти и перестать мыслить в по-детски наивных категориях? Как растолковать разодетой фифочке, что ее муж не раб, не личная собственность, а она не единственная женщина на свете? Наверное, никак, наверное, нужно просто отойти от ущербных людей в сторону и деликатно промолчать. Спорить с ними бесполезно, если вы, конечно, не хотите нарваться на драку или получить массу острых ощущений от криков разъяренной дамочки. Нужно быть умнее и не общаться с теми, кто пытается разрешить все проблемы в мире с позиции слюнтяйского женоненавистничества или не менее глупого воинствующего феминизма. Жизнь уже жестоко наказала этих людей, не старайтесь следовать их примеру!

Кергарн, без сомнения, был полноценным мужчиной, но не принадлежал к примитивному людскому племени, поэтому вид трех человеческих самочек, мирно спящих на лабораторных столах, не вызвал в его организме бурной реакции. Мозг бывшего божества надежно контролировал эмоции и позволял им вырываться наружу, только когда это было нужно или хозяина одолевала скука.

Мерное, глубокое дыхание подопытных слегка приподнимало тонкие, полупрозрачные покрывала, выделяя и подчеркивая девичьи формы. Образцы были молодыми, не старше двадцати трех – двадцати четырех лет, а значит, при правильном обращении могли прослужить долго. Это обстоятельство весьма обнадеживало колдуна. Даже с его возможностями было трудно достать в Лиотоне девиц благородных кровей, простых – пожалуйста, сколько угодно, хоть дюжинами, хоть поштучно, достаточно было заехать в одну из голодающих деревень и скупить еще не падший с голоду молодняк по двадцать синдоров за штуку. Однако дочери полей и сеновалов не представляли интереса для экспериментатора-колдуна, ему нужны были особи изнеженные, к жизни в реальных условиях не приспособленные. Только они, точнее, их тела, могли дать ответы на интересующие вопросы, помочь определить тупиковые ветви эволюции, то есть пути биологических изменений, по которым не следовало идти.

«Это баронесса Октана, семнадцати с половиной лет, выкраденная из родового замка. – Кергарн сдвинул тонкие брови, вглядываясь в лицо юной прелестницы. – Нездоровый, бледный цвет кожи и тонкая лобовая кость, слабовыраженные признаки кровосмешения в седьмом-восьмом колене. А вот характерные формы губ и ноздрей свидетельствуют о явной примеси большой доли южной крови. Странно, в родословной рыцарей из южных земель за последние три-четыре поколения не значится… Проклятие, она же незаконнорожденная, опять нечистый образец! Чтоб Вулак разодрал этих именитых дворян, сначала блудящих направо и налево, а потом еще и выдающих полукровок за чистокровных кобылок!»

Кергарн брезгливо поморщился и отошел от стола со спящей красавицей. Он тут же потерял к девице всякий интерес, хотя она была, определенно, самой красивой и юной из присутствующих дам. Конечно, для каких-то вспомогательных экспериментов ее молодое тело можно было использовать, но только не для предварительного изучения и не для основных опытов. Слишком велика погрешность, слишком неточны выводы, сделанные при работе с плохим материалом.

К великой радости колдуна, оставшиеся две дамы полностью оправдали его ожидания. В результате скрещивания десяти-двенадцати поколений чистокровных дворян получились действительно бесценные образцы для предстоящего исследования: малокровие, ряд неизлечимых наследственных заболеваний, атрофия мышечного покрова и внутренних тканей, но главное – узкая тазобедренная кость, означающая полную неспособность экземпляров к деторождению. «Если я заставлю разродиться этих бесплодных, абсолютно бесполезных существ, значит, и мои подручные смогут завести потомство,» – подумал Кергарн, решивший взяться за работу сразу же, как только получит еще несколько подходящих образцов. – Чтобы добиться конечного результата, мне нужно всего полгода, от силы год. Чистоплюй Вебалс, единственный, кто смог бы мне помешать, но ему вскоре будет не до меня, им еще плотнее займутся доблестные рыцари Небесного Ордена.

(обратно)

Глава 8 ДЕНЬ ЗАБАВ И ЧУДЕС

Палион проснулся ранним утром; проснулся свежим, бодрым и изнасилованным. На измятой простыне и вывернутом наизнанку одеяле отчетливо виднелись следы ночного буйства. Буянил, конечно, не он, но в непристойном действе все же принимал кое-какое участие, поэтому и чувствовал себя оскорбленным и униженным. Однако последствия навязанной вакханалии были не столь уж плачевными. Несмотря на явное недовольство пассивной ролью, Лачек чувствовал физическое и духовное облегчение. Городок стал казаться другим: немного приветливей и не таким уж серым. Кроме того, налицо было и улучшение физического состояния: помятые в бою ребра уже не болели, а сломанная кисть перестала пухнуть и натягивать лопающиеся тряпки лангета. Кто-то без спросу воспользовался его беспомощностью, но оставил довольно ценный подарок взамен: выгодный симбиоз, в особенности если учесть его плачевное положение. Для несчастного одиночки, оказавшегося в чужом мире, любой недуг, любое, даже легкое недомогание было равносильно смерти. Пока еще за головой отставного карвелесского наемника не охотились, но Палион чувствовал, что такие времена скоро настанут. Во многом этому посодействует его компаньон, скрытный, как истинный чернокнижник, и непредсказуемый, как дворянка на выданье.

Мягко и плавно соскользнув с кровати на пол, Лачек с минуту постоял голышом, оглядывая зарубцевавшиеся порезы и дозревшие до темно-коричневого цвета синяки. Результат ревизии явно устроил разведчика. «Еще парочка таких ночек, и можно избавиться от лангета, – с радостным удивлением констатировал Палион, немного изменив свое отношение к неизвестной насильнице или насильнику. – Но ждать некогда нужно быстрее изучить Дукабес и, если колдун прав, попытаться самостоятельно обнаружить осведомителей Кергарна. Знаю я этих… членов тайных сект. – Разведчик едва удержался от грубого выражения в адрес сатанистов, апокалипсистов и прочих фанатичных сектантов, с которыми ему ранее довольно часто приходилось иметь дело. – Не так уж и трудно найти в небольшом городишке эту шушеру, у каждого из них „особая миссия“ прямо на лбу напечатана».

По меркам Лиотона Дукабес был довольно крупным городом, но за его крепостной стеной обитало не более четырех – пяти тысяч голодранцев, около тысячи солдат гарнизона и двести-триста лиц благородного происхождения. Разведчик же привык иметь дело с гораздо более крупными цифрами, искать нужных ему людей в огромных конгломератах от четырех миллионов до пяти миллиардов жителей. Палион был уверен, что не прошляется по городу даром, что рано или поздно найдет подозрительную личность, прячущую провороватую физиономию в тени. Сомнения мучили разведчика совершенно по иному поводу: «А что, собственно, с мерзавцем делать: выслеживать или пытать, связав по рукам и ногам и интенсивно макая башкой в навоз?»

Когда выбор труден, а обстановка еще не ясна, или, как любил говаривать его генерал, нетранспарентна, нужно действовать. Палион застегнул ремень на еще влажных и липких после купания в водоеме штанах и, накинув на плечи изрядно порванную в бою куртку, переступил порог своей комнатушки, чуть менее аскетичной, чем келья монаха из удаленного, горного монастыря.

Утром в узком и заставленном старьем коридоре не стало светлее, чем ночью, но вот в нос кроме запаха гниющего тряпья ударил еще один, весьма соблазнительный запах: хозяйка жарила мясо. «Если она меня угостит, пусть хоть каждую ночь вальсирует и засовывает себе под юбку павлиньи перья», – выдал разрешение Лачек, вдруг ощутивший просто звериный голод. Палион и не заметил, как ноги отклонились от намеченного маршрута и вместо входной двери понесли его на заполненную манящими ароматами кухню.

Видимо, не ожидая в ранний час гостей, тучная, но еще не совсем растерявшая остатки привлекательности Терена ловко управлялась с огромными сковородками возле пылавшего очага. «Наверняка ее почивший муженек был любителем хорошо перекусить, – решил Палион, мельком взглянув на тарелку с готовым мясом и те запасы, которые еще подлежали жарке. – Если бы почтенный купчина не утонул в помоях, то непременно бы лопнул от обжорства».

Кроме алчных дум о еде, в голову Палиона прокрались и подлые, похотливые мыслишки. Сорочка на покрывшейся потом хозяюшке была почти прозрачной и прилипла к спине, открывая вид на то, что было не таким уж и уродливым, как во сне. Распущенные черные волосы и чуть приподнятый подол юбки просто взывали к действию, но Палион взял себя в руки и не поддался соблазну, не совершил того, за что потом пришлось бы краснеть. Мысль, что ночью его посетила Терена, не укладывалась в голове, раненый солдат элементарно не выдержал бы веса полного тела.

Специально шумно ступая на скрипучие половицы, Лачек приблизился к накрытому снедью столу. Увлекшаяся приготовлением мяса, хозяйка не слышала шагов и повернула голову, лишь когда Палион подошел совсем вплотную. Ни испуганного вскрика, ни страха от внезапного появления постояльца, розовощекая мордашка растянулась в добродушной улыбке, глазам Палиона предстали два ряда белоснежных зубов и полные губы, перепачканные в жире.

– Мясца захотелось, господин солдат? – прощебетала хозяюшка, ничуть не смущаясь, что сорочка прилипла к мокрому телу не только сзади. – Что-то вы больно рано поднялись, еще петухи в третий раз не пели.

Палион не стал переубеждать гостеприимную хозяюшку, что петухи не поют, а кукарекают, и, широко открыв рот, великодушно позволил запихнуть в него небольшой еще шипящий кусок свинины. Угостив постояльца мяском, Терена увлеклась жонглированием сковородками, что, однако, не помешало ей продолжить непринужденную беседу.

– Непоседы вы, мужчины, просто жуть. Вы вон чуть свет уж на ногах, ваш товарищ в ночь из дома ушел… Мой муженек тоже бывало частенько по кабакам шлялся. Нет бы дома посидеть, меня приголубить, а он все по девкам да бельма заливал, дрянной человечек был, если честно признаться…

Такого поворота в беседе Палион никак не ожидал. Люди в средневековье были чрезвычайно суеверными: «…о покойниках или хорошее, или ничего», но здесь, на Шатуре, негласное правило житейского этикета явно не действовало. Отправляя на сковородки один за другим все новые и новые куски свинины, Терена увлеченно вещала о похождениях своего любвеобильного муженька, частенько приводившего распутных девок прямо домой. Хоть вдовушка и осуждала поведение своего супруга, но сама не стеснялась демонстрировать чужому мужчине достоинства крупных телес, трясущиеся при взмахах руками и упорно вылезающие из-под узких полосок ткани тесемок сорочки.

– Пойду я. – Лачек перебил на полуслове рассказ о том, как ее муж вместе с гостившим в городе фивельским купцом за одну ночь осчастливили сразу две дюжины гулящих девиц и парочку случайно затесавшихся в их компанию писарчуков из городской управы. – Если Be… то есть мой товарищ придет, скажи, что к вечеру буду.

– Да куда ж? Хоть перекусили б в дорожку, господин солдат, – обиженно проворковала толстушка, подсовывая под нос постояльца тарелку с мясом и зеленью. – А насчет Вебалса не беспокойтесь, знаю я его, шалопая, раньше следующего утра не заявится. Такой же, как мой покойный муженек, потаскун, пока все кабаки не облазит; домой не вернется.

Из раскрывшегося рта разведчика выпал пережеванный кусок. Оказывается, колдун уже гостил в этом доме… и не раз, поскольку не побоялся назваться болтливой толстушке настоящим именем. Незначительные факты стали самостоятельно выстраиваться в голове в новые логические цепочки. Автоматически поглощая горячее мясо и кивая в такт ворковавшей хозяйке, Палион заново анализировал свой сон, не тот, с темнокожей красавицей, а тот, что был перед ним, с подводным истребителем, вальсирующей толстухой и габро-покером по радиосвязи.

«Вебалс темнит, он специально затащил меня в этот дом и оставил наедине с Тереной, с этой бегемотообразной…» Взгляд разведчика еще раз скользнул по едва прикрытым телесам радушной хозяйки. От нее веяло жаром и пахло душистым мясом, капельки пота стекали по складкам шеи и стремились к грудям, крупным, дрожащим, аппетитным, с высунувшимися из-под ткани сорочки большими сосками. Поднимая упавшую на пол вилку, Терена нагнулась, и материя обтянула плотное, разгоряченное тело, а из-под высоко задравшейся юбки показалось толстое, но очень желанное в эту секунду бедро.

Вселившийся в голову солдата бес протянул его руку к обнаженной женской плоти. Палион не понимал, зачем он это делает, но вцепился сзади в купчиху, обхватил мягкое тело и крепко сжал в своих объятиях. Истеричного визга не последовало, как, впрочем, и хотя бы формального сопротивления. Тело пышки тут же обмякло в руках разведчика и потянуло его на пол, ловко развернувшись и прижавшись горячими сосками к его щекам.

Жалкие остатки вытравленной из головы глупости, называемой очкастыми интеллигентами моралью, внезапно мобилизовались и взяли под контроль похотливое желание. Силой вырвавшись из клещей вцепившихся в него рук, Палион вскочил на ноги и стремглав выскочил из кухни, опрокинув на себя по дороге бадью с огуречным рассолом.

«Ведьма, блудливая ведьма, она околдовала меня! Это она, она приходила ночью, проклятая бегемотиха!» – бесновалась в воспаленном мозгу ужасная догадка.

«А почему ведьма, почему виновата она? Это ведь ты сделал первый шаг, она просто не оказала сопротивления», – прозвучал в голове укоризненный голос отсутствующего поблизости Озета.

«Черт, что же я натворил! Нет, вроде бы ничего страшного пока не случилось, – успокаивал себя Палион, отмывая штаны от пахучего огуречного рассола. – Я просто поскользнулся на банановой корке или арбузной кожуре, точнее наоборот… Хотя нет, на кухне не было ни арбузов, ни бананов, они вообще не растут на этой проклятой планете… или растут? Не важно! Я поскользнулся и упал, как только вернусь, нужно тотчас же извиниться. Впрочем, Терена не была так уж сильно расстроена моей выходкой, а вот поспешное отступление ей явно пришлось не по душе. Так за что же мне извиняться: за то, что совершил, или за то, что не довел начатое до конца?»

Мысли разведчика путались и упорно не желали выстраиваться в логическую цепочку. Он даже не мог понять, чем же расстроен больше: тем, что скорее всего лишится крова, или тем, что обнадеженная вдовушка начнет к нему приставать? И то, и другое было не столь уж плачевно, а вот то, что он впопыхах оставил под кухонным столом меч, могло привести к трагическим последствиям.

Вид бредущих по узкой улочке горожан не внушал уверенности и спокойствия. Даже беспризорники-дети и проплывающие с корзинками в сторону базара торговки косились на него с подозрением, ну а что говорить о ремесленниках и о стражниках, появившихся с первыми лучами солнца в нищенском квартале? Рваная куртка и небритая рожа в синяках, воняющие соленостями штаны и вымытые прошлой ночью в сточных водах волосы. Он походил на пьянчужку, бродяжку, убогого калеку последней войны и разбойника, безвылазно проведшего по крайней мере целый год в дремучей чаще леса. Таких типов обычно сторонятся, а при первой возможности выкидывают за городские ворота. Палиона спасало лишь то, что еще не проснувшимся стражникам было неохота пачкать об него руки. Вебалс удружил своему боевому товарищу, потратил деньги на себя и на кров, не заботясь о том, что разведчику не в чем выйти в город.

«Но он же не знал, что со мной произойдет ночью, – искал оправдания для колдуна наемник, но так и не мог найти ни одного приемлемого. – Да, кого же я обманываю? Знал, конечно, он все знал, мерзавец, он специально привел меня в этот дом! Даже что я на жирдяйку наброшусь, догадывался. Не его ли голос я слышал у себя в голове? Неужто он может следить за мной издалека?»

«В разведке выживают лишь параноики. Трезвый, расчетливый ум не способен предвидеть все опасности, а вот психи чуют их нутром и прячутся по надежным норкам», – Эту непреклонную истину жизни знал любой разведчик, конечно, за исключением бездушных машин, следовавших лишь программе, знал и старался ей соответствовать, хоть подобного правила не было ни в одной из обучающих книг. Те, кто их учил и тренировал, вообще мало знали о жизни в тылу врага и уже давно не летали на задания, а следовательно, формировали у действующих оперативников неправильную систему ценностей. Из однокурсников Палиона выжил лишь тот, кто умел давать поправку на ветер и вовремя забывал о теории.

Сильный, скользящий удар в левое плечо сбил задумавшегося разведчика с ног и отбросил на стену дома. Лачек быстро отправился и, поднявшись, тут же хотел дать напавшему сдачи, но выместить зло уже было не на ком, сбившая его повозка уже скрылась за угловым домом. Впереди была площадь, как водится, с недействующим подобием фонтана, в котором мылись сапоги и все съедобное, несколькими десятками торговых лотков относительной чистоты и парочкой питейных заведений, запертых в этот ранний час на тяжелые висячие замки. Горожан было немного: торговый люд только начал занимать места, а покупатели еще не пожаловали.

Палион оправился, отряхнул потрепанную одежду и, трезво рассудив, что от лотков его естественно прогонят, приняв за вора или попрошайку, направился в обход площади по маленькой улочке, ведущей к воротам в верхнюю часть города. Первые сто метров разведчику удалось преодолеть без приключений, но как только он дошел до первой подворотни, тут же услышал истошный крик, доносившийся откуда-то из глубины палисадника. Жестоко избиваемый (звуки ударов тяжелых сапог были слышны отчетливо) не звал на помощь, а громко визжал, наверное, терпя ужасные муки. Вмешиваться в жизнь городских низов разведчику не хотелось. Во-первых, к чему задаром подставлять под удары бока, а во-вторых, с вероятностью в пятьдесят процентов могло оказаться, что жертва вполне заслуживала наказания. Простые люди в древние времена не имели дурной привычки беспокоить судей по пустякам. Большинство преступлений каралось на месте, простым, но эффективным методом народного самосуда.

Постояв немного и вслушавшись в чарующую композицию ударов, вздохов и криков, Палион решил продолжить свой путь, но тут из кустов высунулась толстощекая, усатая рожа, вероломно нарушившая его мирные планы.

– Эй ты, доходяга опойный! Чо встал, пшел отсюда, пока плетей не огреб! – пробасила физиономия двадцатилетнего отрока, явно благородного происхождения, но не знавшего, что такое манеры.

Палион открыл было рот, чтобы ответить, но юноша скрылся в кустах, а в воздух взмыл огрызок яблока, быстро пролетевший по пологой траектории и ударивший разведчика точно в лоб. Еще несколько месяцев назад Лачек, соблюдая суровые правила конспирации, потерев ушибленное место, побрел бы прочь. Однако пребывание на Шатуре отрицательно сказывалось на профессиональных навыках: выдержка и самоконтроль выветривались, как хорошая наливка, не по дням, а по часам.

Крепко сжав кулаки, Палион рванулся с места со скоростью, которой позавидовал бы спринтер, потом оттолкнулся обеими ногами, сгруппировался и, совершив в воздухе кульбит, перепрыгнул через зеленую преграду. Парочка молодых дворян в черных плащах не успели даже обернуться, как им на спину приземлился доходяга в развевающихся на ветру лохмотьях. Сбив негодяев с ног, Палион успокоил одного точным пинком каблука по виску, а второго, на котором лежал, добил ударом лобовой костью по переносице.

Наблюдавшая за картиной жестокой расправы жертва, мужчина средних лет в давно не стиранной ливрее кучера, быстро отползла назад, испуганно бормоча себе что-то под нос, но не осмелилась кинуться прочь. Страх перед неизвестным сильнее тумаков, он парализует и не дает пошевелить даже пальцем.

Недолгий полет и последующее мягкое приземление никак не отразилось на намерениях разведчика. Он вступил в бой, выиграл его без потерь и теперь пожинал плоды победы, стаскивая с обмякшего тела одного из юнцов дорогую одежду. Трофеи оказались почти впору, немного сковывал движения камзол, но на такие пустяки бывший офицер никогда не обращал внимания, главное, чтобы не жали сапоги да брюки не впивались в пах.

– Ты кто? Один из этих?.. – испуганно пролепетал спасенный мужик, утирая слезы вперемешку с кровью с изуродованного, опухшего лица.

– Не-е-е, не из этих, я из тех, – также уклончиво ответил разведчик, закончив с раздеванием одного барчука-неудачника и незамедлительно приступив к стягиванию штанов с другого. Одежда никогда не бывает лишней, в особенности если тебе каждый день кто-то пытается намять бока или окунуть с головой в сточные воды. – Кто таков? За что били?

– Я… я кучером был, а они… они…

– Ладно, потом расскажешь, какие пакости натворил. Пошли отсюда!

Не дожидаясь, пока ограбленные парни очнутся или, что еще хуже, в укромный уголок заявится стража, Палион сгреб в охапку запасные трофеи, подобрал оружие и, ухватившись за шиворот, рывком поднял на ноги зареванного мужика. Жертва нападения еще находилась в шоке, поэтому вела себя покорно и тихо, не пыталась бежать и даже не стала лягаться.

Через пять минут парочка уже была на заброшенном пустыре. Палион усадил бедолагу на старую повозку без колес и, состроив грозное лицо, приказал рассказывать по порядку, что с ним произошло.

Вебалс задержался на кухне. Он не хотел покидать дома, пока Лачек не уснул. Слишком непоседлив был его новый боевой товарищ, слишком деятельная, активная натура скрывалась за тонкой оболочкой профессиональной осторожности и самоконтроля. Колдун знал это, он недаром потратил гак много сил, копаясь в голове компаньона. Многого из нагромождения чуждой информации он так и не понял, но того, что выяснил, было достаточно, чтобы пожалеть о своей выходке в трактире. Будить зверя опасно, особенно в человеке, прошедшем нелегкий жизненный путь и убившем собственными руками не меньше живых существ, чем он сам. Позывной «Палач» был присвоен разведчику не случайно, он отражал его истинную натуру, а не просто символизировал случайное сочетание первых букв его имени и фамилии. Поедая остатки позднего ужина, приготовленного отправившейся на боковую Тереной, Вебалс еще раз взвесил все плюсы и минусы нового сотрудничества и пришел к выводу, что ему очень повезло с соратником. Дело даже не в том, что Палач мог одним словом вывести из строя механических рыцарей, Палион походил на него по системе внутренних ценностей и складу ума, он был идеальным исходным материалом, из которого, прикладывая минимальные усилия, можно было вылепить нечто стоящее.

Последний кусок мяса приятно согрел гортань и, провалившись в желудок, наполнил сердце печалью. Колдун потратил слишком много сил, а ужин хоть и был сытным, но не смог утолить одолевавший странника голод. Решив, что сможет перекусить по дороге, Вебалс оставил хозяйке записку с пожеланием держать в доме больше готовой еды и, дождавшись богатырского храпа, разнесшегося со второго этажа, отправился в путь.

Вечер был холодным и дождливым. Колдун поплотнее закутался в старенький, дырявый и засаленный плащ, специально приобретенный для того, чтобы скрывать под ним дорогую, а по меркам нижнего города просто роскошную одежду. Холодные капли с чмоканьем ударялись по лбу и бритым вискам, напевая желание немедленно вернуться обратно, в сухой и хорошо натопленный дом. Однако у Вебалса были дела: во-первых, вернуть свой меч, утерянный во время сражения, во-вторых, разузнать обстановку в городе. Кое-какие слухи до него уже дошли: о появлении вутеров возле крепостной стены; о недавнем похищении герцогини Нувии; о неожиданном приезде герцога Самвила, почтившего своим присутствием дом бургомистра; о привидениях, ворующих души людей по ночам; о черных скитальцах, летучих сгустках кромешной тьмы, поглощающих не только живую плоть, но и пространство; и прочая-прочая ерунда, деликатно именуемая пьяными байками. Что из услышанного по кабакам было правдой, а что ложью, сразу сказать было нельзя. По крайней мере Вебалс из рода Озетов весьма сомневался, что привереда Самвил проведет хотя бы одну ночь в свинарнике местного управителя, а вот в существование призраков-душегубов искренне верил, поскольку сам когда-то по глупости сотворил парочку. Однако, по счастью, проверить слухи было довольно легко, достаточно было посетить логово напавших прошлой ночью на них бандитов и вежливо попросить поделиться сведениями об их нанимателе. Вебалс был абсолютно уверен, что побоище на мостках пруда произошло не из-за выходки в трактире: слишком коротким казался колдуну временной промежуток между двумя событиями, да и посетители корчмы были сильно напуганы, чтобы натравливать на них многочисленный, но плохо вооруженный сброд, Да еще тут же, вблизи от места их злодеяния. Определенно, бродяг натравил на них кто-то еще, Озет догадывался кто, но уточнить личность заказчика не мешало. К тому же бестолковые голодранцы могли знать что-то еще, а информация о враге никогда не бывает лишней.

Двигаться налегке, то есть не таща на себе раненого товарища, оказалось значительно проще. Уже через четверть часа колдун достиг берега зловонного водоема, служившей местом сброса отходов человеческой жизнедеятельности, то есть экскрементов и трупов. Холодный дождь почти закончился и стал переходить в фазу заунывной измороси. Над водою начинал подниматься туман, сводя и без того плохую видимость почти к нулю. Припомнив события прошлой ночи и ориентируясь по мосткам, Вебалс начал поиски плотов, поскольку только там могли остаться следы, ведущие в убежище разбойников.

Найти черную кошку в темной комнате неимоверно трудно, но еще сложнее бродить по грязевому месиву, утопая по колено в вязкой жиже, и выглядывать в темноте едва заметные контуры самодельных плотов. За время, потраченное на поиски, колдун бы мог дважды добежать до дома Терены и вернуться обратно. Он устал, но в конце концов все же набрел на заваленную тряпьем и обломками бочонков конструкцию.

Дождь – бескорыстный помощник преступников, он смывает следы, неимоверно осложняя работу дилетанта-следопыта, и только настоящему профессионалу сыскного дела влага с «дырявых» небес не помеха. Вебалс был опытной ищейкой, он и не пытался искать отпечатки сапог и босых ног на грязи, он сразу стал обращать внимание на другое: на поломанные ветки деревьев, на вытоптанный кустарник и на иные признаки того, что отряд бандитов пришел к водоему со стороны заброшенной гончарной мастерской, наполовину развалившегося, но все еще не рухнувшего здания.

Возле поваленного и растасканного на дрова забора, колдуна постигло разочарование. В гончарне было пусто, как в деревенском амбаре после наезда господских слуг. Покоящийся на боку и вросший по сердцевину в землю гончарный круг был одиноким напоминанием, что лет десять – пятнадцать назад здесь все же шумели рабочие и на усладу горожанам лепились горшки, цветочные и ночные. За обветшалой стеной мастерской сразу начинался овраг, заваленный всякой всячиной, в том числе и съестной, именно поэтому среди груд мусора иногда мелькали хвосты и драные спины бродячих собак. Слева вплотную примыкал высокий каменный забор какого-то склада. Охраняли его наемники торговой гильдии, ничуть не похожие на напавший на них сброд. Справа красовалась выгребная яма на пять посадочных мест под дырявым, прогнившим от времени навесом. Вебалсу показалось это соседство странным. В привычки местных жителей не входило сокрытие акта опорожнения желудков: одним приходилось редко от чего избавляться, а набившие утробу счастливчики обычно предпочитали кусты, проявляя завидную тягу к свежему воздуху и гигиеническим средствам на травяной основе.

Сам факт нахождения посреди заброшенной местности туалета показался колдуну подозрительным. Конечно, общественная клоака сохранилась еще с тех времен, когда ленивые ученики и степенные подмастерья любили засиживаться, под уважительным предлогом отлынивая от работы, но та сказочная пора давно миновала. Мародерствующая нищета, обитающая в округе, не дала бы пропасть ценным доскам и уже давно растащила бы навес на дрова. Снедаемый дурным предчувствием, что ему в очередной раз придется испачкать совсем новый костюм, Вебалс осторожно приблизился и после недолгих раздумий осторожно вступил на скрипучие, прогибающиеся под ногой подмостки.

Когда-то Озеты были уважаемыми божествами и сиживали в таких условиях, которым позавидовали бы короли, потом времена изменились, а с ними и уровень жизни. Вебалсу приходилось посещать различные по удобству, чистоте и комфортности заведения подобного рода, но он ни разу не видел, чтобы из недр выгребной ямы пробивался свет. Ситуация сразу прояснилась. Колдун понял, что к чему, и больше не страдая от приступа брезгливости, лег на заляпанные грязью естественного происхождения доски.

Долго всматриваться в зловонную темноту не пришлось. Хоть от стен и пахло, но яма была пуста: на каменном дне лежала длинная лестница, а за проржавевшей дверью явно был коридор, откуда, собственно, и пробивались отблески факелов. Искать поблизости крепкую веревку было бессмысленно, а ждать, пока бандиты выйдут на очередной рейд, слишком долго. Возможно, в подземное логово имелся и другой, более приемлемый для культурного человека вход, но строить из себя слюнтяя-интеллигента Вебалсу было некогда, скоро должно было взойти солнце, а обитатели убежища разойтись по домам, если они, конечно, у них были.

Прыжок был быстрым и бесшумным, правда, колдун поплатился вывихнутым коленом, но жертва того стоила, выдавать свое присутствие раньше времени было не резон. Немного прихрамывая на левую ногу, диверсант доковылял до железной двери и осторожно потянул за единственно уцелевшую дужку поручня. Тяжелая махина поддалась и с противным скрипом отъехала в сторону. На протяжный звук никто не обратил внимания, по крайней мере Вебалсу так показалось. Не тратя времени навслушивание в тишину, нарушаемую лишь треском не затушенных факелов, колдун стал медленно спускаться по длинному и узкому проходу, уходившему, как казалось, в саму преисподнюю.

– Еще раз все по порядку, но уже без завываний и соплей! – Вид плачущего мужчины бесил Палиона, разведчик становился грубым и жестоким.

– Да, говорю ж я те, ваш благородь… я в кучерах у гарцогини Нувии ходил… – выдавила из себя окровавленная, опухшая физиономия, на этот раз не издав ни одного лишнего звука, кроме парочки-другой тихих всхлипов.

– Во-первых, не ходил, а служил, ходить только в дураках можно, а во-вторых, мне плевать на твою хозяйку, за что рожу-то били?!

Палион терял терпение и уже подумывал продолжить дело своих предшественников. На кровавом месиве на плечах живого места уже не было, но зато незатронутые участки остального тела оставляли большой простор для жестоких фантазий. Впрочем, много усилий не потребовалось бы: пара пинков в живот, и побитый заморыш превратился бы в образец красноречия.

– А вот как раз за нее, за гарцогиню, и били! – брызгая слюной, прокричал бывший кучер. – Украли ее близ города, пару дней назад украли, супостаты, вот они и пытались выведать, что да как!

– Кто они, похитители? – Палион с трудом понимал сбивчивое бормотание, усугубленное отсутствием пары передних зубов во рту жертвы.

– Да, нет же… я же сказал, супостаты, не те, а эти, которых ты уложил… ну, эти мордовороты, у которых ты шмотки стибрил!

– А кто они такие, как представились тебе, болезному?

Злость вдруг куда-то ушла, уступив место усталости. Палиону нестерпимо захотелось закончить затянувшийся допрос и заняться куда более важными делами, например поисками агентов Кергарна. Грозные крики и битье и так натерпевшейся рожи не исправили бы положения. Мужик не темнил, не пытался сбить его с толку и ускользнуть от ответа, он просто не умел говорить, никогда не произносил в день более двух десятков слов да еще вразбивку.

– Никак… вот еще… больно чести много такому… такому, как я, представляться. Кто они, а кто я! Думай башкой-то! – вдруг разговорился кучер и для пущей убедительности размахался давно не мытыми ручищами. – Подошли втроем, за шкирку взяли, да и в кусты поволокли. Говори, дескать, где да как герцогиню умыкнули? Что с охраной и кто на такое паскудное дело осмелился? Да только я-то что, откуда мне это все знать?!

– Погоди, погоди. – Палион нахмурил брови и придал лицу выражение крайнего недоверия. – Говоришь, их трое было, а куда третий тогда подевался?

– Ушел он, ушел! – заорал доведенный до грани отчаяния мужик. – Развернулся, что-то дружкам шепнул, плюнул мне на ливрею, да в кабак к девкам пошел!

– Почему именно к девкам?

– Да отстань ты от меня, не знаю я ничего!

На опухших глазах мужика стали вновь наворачиваться слезы. Близилась весьма нежелательная истерика. Палион решил сменить стиль ведения допроса и, подойдя к мужику, по-дружески похлопал его по плечу.

– Не кипятись, успокойся, дружище! Расскажи-ка мне лучше, что с хозяйкой твоей приключилось, да сколько дней назад.

– А я почем знаю… сколько дней? – проворчал притихший мужик, не на шутку задумавшись и старательно расчесывая себе вспотевшую подмышку. – Вчерась, а может, три дня назад… Не-е-е-е, не припомню! Перепугался я шибко, а когда я пугаюсь…

– …то я очень много пью, – закончил за кучера Палион, принюхавшись к пропахшей самогоном, дешевым вином и еще какой-то гадостью ливрее. – Ладно, не важно, расскажи про хозяйку и на опохмел получишь.

– Деньги вперед, – опухшие глазки хитро прищурились, а на потрескавшихся, раздувшихся губищах заиграло подобие усмешки.

– А вот это видел, – не осложняя себе жизнь долгими дебатами, Палион по-простецки подсунул под нос перенервничавшего пропойцы кулак. – Давай говори, пьянь лиотонская!

– Значит, так, – полностью удовлетворившись размером продемонстрированного аргумента, кучер перестал клянчить аванс и перешел к рассказу. – Выехали мы из города, как водится, поутрянке. Герцогиня наша бабенка хоть и взбалмошная, но порядок знает, поэтому охраны при ней много было, солдат… дюжины три-четыре, все конные.

– Не брешешь?

– Не-е-е, – интенсивно замотал головой кучер. – Она же в столицу направлялась, путь долгий, опасный, от самого замка своего солдатиков и тащила…

– Значит, это не наемники были, а люди ее отца.

– Дядьки двоюродного, – уточнил кучер и, гордо потрясая пальцем в воздухе, изрек: – Она же герцогиня, а не какая-нибудь там задрипанная баронесска, она наемный сброд не нанимает.

– Трепись дальше, оратор! – потребовал Палион и сильно хлопнул доморощенного герольда по согнутой колесом спине.

– А что дальше? Ну, ехали мы ехали, все как обычно было: гнедая подхрамывала, а Генопсий все вбок забирал, привычка у него, мерзавца, такая, а тут возле леска на нас разбойники напали.

– Много их было? Как одеты?!

– Ты бы чего полегче спросил, а-а-а! Я почем знаю? Убегли они в лес, как только ребята наши на них кинулись. Охранники в погоню пустились, ну а я карету к переправе погнал, как Карбер, командир отряда, приказал. Вон там-то оно и случилось.

– Что случилось?

– Герцогиню украли, дурья башка! – внезапно выкрикнул вошедший в раж возница и даже забылся настолько, что хотел замахнуться на Палиона, но под гневным взглядом солдата мгновенно опомнился и опустил едва оторвавшийся от телеги кулак. – Едва мы на мостки заехали, а тут вода вздыбилась и чудища полезли, волосатые, косматые, в водорослях да тине. Окружили они нас, остаток конвоя на куски разорвали, а телегу прям вместе с лошадьми под воду и затащили.

– Не брешешь, старый? Сам-то как уцелел?

– Как, как, таком! – брызнул слюной из вздувшегося до неимоверных размеров рта возница. – Не помню… спрыгнул с козел да в лес побег, только у ближайшего трактира и очухался. На все, что при себе было, лекарств накупил… нервишки успокоить, а так и не помогло. Вон, глянь, до сих пор культяпы дрожат. – Кучер подсунул Палиону под самый нос пахучую пятерню растопыренных пальцев. – Дай на лекарство, а-а-а!

– Скажи, дружище, а третий твой мучитель куда направился? – Палион брезгливо отстранился от зловонного доказательства расшатанности нервов.

– А я почем знаю, по кабакам ближайшим полазь, авось да найдешь, – промямлил возница, а потом вдруг нахохлился, как объевшийся воробей, и уверенно вопросил: – Так насчет лекарства-то как?

– В меру нужно лечиться, в меру и соблюдая точную последовательность назначенного врачом курса. – Палион поднялся с телеги и, не оборачиваясь, пошел прочь. – Внутрь организма ты уже достаточно принял, пора переходить к водным процедурам. Охолонись из колодца, полегчает!

– Во, сволочь, – тихо прошамкал не закрывающимся ртом возница; сказал злобно, но тихо, чтобы его докучливый спаситель, не дай бог, не расслышал крамольных слов.

Пиво было паршивым: теплым и напоминающим по вкусу мочу престарелого жеребца. Еда тоже не вызывала положительных ощущений, хоть и была приготовлена сносно, Ликарас морщился и медленно ковырял остывшее мясо видавшей виды деревянной ложкой. Переодетого рыцаря Ордена, волей судеб попавшего в дешевый кабак, радовало лишь отсутствие вблизи пьяных рож простолюдинов и вертлявых телес назойливых, как мухи, танцовщиц. К счастью, он попал в этот притон днем, когда все страсти отшумели, а основной поток поцарапанных медяков уже перекочевал в карман розовощекого владельца.

«Низменная и тоскливая суета. Какое счастье, что я отказался от мирской жизни. Пьяные драки по пустяковым поводам, горький рассол вместо аппетитного бекона на завтрак, похотливые кошки в обличье женщин, лиц которых наутро уже и не вспомнишь. Пусть свою жизнь на ЭТО тратит кто-то другой, еще не пресытившийся и наивный, – размышлял командир разведывательной группы, терпеливо дожидаясь возвращения подручных. – Конечно, в такие убогие места я во времена бурной молодости не заглядывал, но разницы между дешевым вертепом и сборищем титулованных аристократов по большому счету никакой. Нет, сначала на балах все пристойно: напыщенные речи, торжественное застолье и танцы, но после третьей перемены блюд и четвертой замены бочонков куда-то деваются светский лоск и хорошие манеры. Графини, маркизы и баронессы разбредаются по тихим уголкам и тайно вступают в блуд, потом поправляют платья и возвращаются за стол, чтобы принять активное участие в напыщенных дебатах о чести, долге, духовных ценностях и морали. Ханжество, кругом одно ханжество и вранье!»

Покинув свет и вступив в ряды Небесного Ордена, Ликарас полностью отдался борьбе, но не отказался от плотских утех. Он всегда считал, что можно гармонично сочетать и то, и другое, главное, знать меру. Жизнь должна иметь цель, не ту примитивную: «…посадить дерево, вырастить сына…», а настоящую, чтобы жить не только ради своего удовольствия и продолжения рода. Веселиться можно и нужно, а вот возводить праздность и толщину кошелька в ранг божества – преступление против самого себя. Отлежавшись на уютном сеновале с парой-тройкой пышнотелых крестьянок несколько дней, Ликарас всегда с радостью возвращался к своим обязанностям в Братстве. Такие отлучки не возбранялись, а, наоборот, приветствовались среди суровых рыцарей Братства; они поддерживали солдат Небес в нужном тонусе и были гарантом отсутствия психических отклонений. Если все время воевать и думать лишь о служении высшим целям, то рано или поздно любой здравомыслящий человек превратится в убогого, ущербного фанатика, бесполезного и даже опасного для правого дела. «Нельзя изменить природу человека, нужно ей следовать и соблюдать баланс между телесным и духовным», – так говорил Патриарх Ордена, и этому же учили своих молодых товарищей более опытные, умудренные жизнью рыцари.

Мысли внезапно оборвались, густые брови Ликараса слились в единую дугу, а сильные пальцы переломили пополам деревянную вилку. На пороге появился его подручный, двадцатитрехлетний отпрыск благородного рода маркизов Тиле. Он выглядел, как городской попрошайка в самый «урожайный» день, когда чем плачевнее вид, тем больше подают. Разорванные штаны, заляпанные неизвестно чем, и стоптанные сапоги, драная куртка карвелесского наемника и огромный синяк, расползшийся от виска по всей левой стороне лица. Они расстались всего полчаса назад, и на Тилсе была совершенно иная одежда. Такой поворот событий изрядно подпортил и без того дурное настроение рыцаря.

– Беда, командир, – прошептал запыхавшийся отрок, без приглашения сев за стол и залпом допив остатки пива из единственной кружки. – На нас напали и обокрали.

– А я-то, дурак, думал, что это вас пропойца-кучер так отделал, – невозмутимо произнес Ликарас, пододвигая к Тилсу тарелку с остатками еды.

В походе строгие правила субординации не стоят и ломаного гроша, тем более когда бороться приходится в условиях конспирации. Ликарас спокойно отнесся к поведению юноши, а вот то, что двое, пусть даже молодых и неопытных рыцарей Ордена позволили себя избить и раздеть, могло послужить хорошей причиной для длительного и обстоятельного разговора. Но это потом, сейчас нужно было выяснить обстоятельства дела и срочно принимать меры.

– Это был карвелесский наемник, он…

– Я уже понял. – Ликарас едва заметно кивнул на порванную во многих местах куртку с выцветшими от времени гербами и лохмотьями на рукавах. – Где Карбел?

– Он… он совсем голый… тут за трактиром в кустах. Мерзавец забрал у нас все вещи и… – Тиле спустился и, потупив взор, все-таки произнес: —…и оружие.

– Как давно это было?

– Не знаю, командир. – Молодой рыцари пожал плечами. – Мы только приступили к допросу, а тут он накинулся сзади, мы потеряли сознание, а потом…

– Более четверти часа, искать нет смысла, – констатировал удручающий факт Ликарас, так же холодно и спокойно, как будто речь шла о мелком воришке, стащившем пару жалких грошей. – Вот возьми, приоденьтесь с дружком, мне голые подручные ни к чему.

На стол со звоном упал кошель, судя по звуку, с десятью-двенадцатью синдорами серебром. Тилс не стал благодарить, только кивнул в знак глубочайшей признательности и быстро направился к выходу, наверное, за покупками для своего мерзнущего в кустах товарища.

Ликарас был не только расстроен, но и озадачен. Всего пара часов в городе, и уже начали сбываться его прогнозы. Молодому пополнению нужно было еще учиться и учиться, вырабатывать в себе не только бойцовские качества, но и умения, которыми люди благородного происхождения обычно пренебрегают: быть незаметным, сливаться с толпой; действовать тихо, не привлекая внимания. Кучер герцогини явно не рассказал бы ничего нового о нападении, ведь они уже успели побеседовать с одним из уцелевших охранников. Это была проверка, Ликарас специально не стал присутствовать при «добыче» показаний из усердно заливавшего вином страх старика, чтобы узнать, смогут ли его подручные провернуть дело тихо, без посторонних ушей и глаз.

Юнцы провалились, иного он и не ожидал, но зато в расследовании появилась новая ниточка. Личность напавшего весьма заинтересовала рыцаря, и тому было несколько причин. Во-первых, обычный прохожий не стал бы вступаться за избиваемого пьянчужку. Версия примитивного грабежа отпадала: с экзекуторов нечего было взять кроме одежды и пары плохоньких мечей, а ведь совсем скоро, через какой-нибудь час-другой на рыночной площади поблизости появились бы купцы и спешащие расстаться с деньгами горожане. Настоящий грабитель не стал бы так рисковать и совершать два нападения за один и тот же день. У воровского и бандитского промыслов свои особенности, их следует всегда учитывать. Во-вторых, отметина на физиономии Тилса говорила о том, что оглушающий удар был нанесен каблуком сапога, нанесен очень аккуратно, чтобы только лишить жертву сознания, а не причинить ей вреда: не выбить ей ненароком глаз или не проломить кованой подметкой лобовую кость. Так учат бить шпионов и диверсантов, но не обычных кавалеристов, за кого пытался выдать себя неизвестный. И в-третьих, самый весомый аргумент в пользу того, чтобы заняться поисками мерзавца. Куртка, доставшаяся в качестве утешительного приза Тилсу, была не настоящей, а весьма искусной подделкой под форму карвелесской кавалерии. Покрой и знаки различия были правильными, а вот сукно хоть и поистрепалось от времени, но было слишком хорошего качества. Из такой ткани шили мундиры для королевских гвардейцев и элитных отрядов, в то время как неизвестный господин служил наемником в четвертом кавалерийском полку, самом бедном и плохо оснащенном во всей карвелесской армии.

«Нужно сообщить страже, чтобы перекрыли ворота и обошли крепостной вал в поисках тайных лазов. Если он задержится в городе, то я его найду, непременно найду. Возможно, это сам Вебалс, изменивший обличье, а может, и кто-то другой, но побеседовать с ним было бы чрезвычайно интересно».

Ликарас поднялся и громко стукнул днищем пустой кружки по столу, подавая знак разносчику, что уходит. Пары медяков, брошенных на тарелку, было вполне достаточно, чтобы оплатить еду и кружку отвратительного пива. Обычно рыцари Ордена не брались за кошельки, но высокая степень секретности выполняемого задания вносила корректировки и в образ жизни. Лучше расстаться с мелочью, чем доставать охранную грамоту по пустякам, тем более в дешевом кабаке, ведь распускание слухов и сплетен – любимая забава скучающей голытьбы.

Всякий нормальный проход всегда завершается дверью, но у банды «драноштанов», как Вебалс окрестил разбойников, лихо действующих у городского водоема, все было не как у людей. Дверь перед входом в тайное логово отсутствовала, а часовой мирно спал, разложив свой гниющий матрас прямо поперек прохода. При других обстоятельствах Вебалс не стал бы убивать соню, но вид собственного меча в сальных руках вызвал в сердце божества множество негативных эмоций.

Резкий удар кончиками пальцев по сонной артерии, и косматоголовый умер, не приходя в сознание. Свидетелей акта гуманного умерщвления не было, остальные разбойники отсыпались в следующем зале, огромной комнате, заваленной награбленным барахлом, грязными котелками и пускающими ветры во сне телами. Омерзительное зрелище, ужасная вонь в коллективном исполнении объевшейся гороховой похлебки стаи енотов, иными словами эту обстановку не передать.

Осторожно прокравшись между спящими телами ворочающихся на подстилках голодранцев, Вебалс приблизился к вожаку. Определить, кто из равно завшивевшей братии главарь, было достаточно просто, рядом с ним грозно храпела толстая, пьяная женщина с синяками под глазами вместо дамских теней и кровоподтеком в правом уголке рта.

«Самое страшное чудовище, которое мне доводилось видывать. Надо Кергарну идейку подкинуть, каких монстров создавать, а то у него, бедняги, совсем фантазия поистрепалась, одних вутеров да оборотней штампует… – подумал Вебалс и тут же призадумался над случайно всплывшим в голове заимствованным словом. – Кажется, я употребил этот глагол к месту и в правильном значении. В мозгах Палача так много всякой белиберды, пора бы ему намекнуть, что от хлама стоит порой избавляться. Неужели он до сих пор верит, что когда-нибудь покинет Шатуру? Неужели не понимает, что его бросили здесь и никогда не вернут в его мир. Слишком опасно, его хозяевам нужна абсолютная уверенность, что неизвестная им зараза никогда не покинет РЦКб78».

Не к месту нагрянувшие размышления были неделикатно прерваны разбойничьей красоткой. Потная дама почесала обгрызенными пальцами вывалившуюся из платья грудь и, громко простонав что-то о значимости своей персоны, шумно перевернулась на другой бок. Вебалс оставил в покое глобальные мысли и стал размышлять применительно к ситуации. Перед ним был выбор: перебить во сне двадцать – тридцать обитателей городского дна, как в прямом, так и в переносном смысле, или попытаться тихо поговорить с главарем. Гуманность поступков в расчет не принималась, для колдуна был важен лишь трезвый, адекватный расчет своих незаурядных, но в то же время и, возможно, недостаточных сил.

В конечном итоге чаша весов склонилась в пользу осторожности, хоть сама мысль перерезать группу докучавших округе мерзавцев была близка и приятна сердцу Озета. Вебалс присел и осторожно надавил пальцами на виски пускавшего слюни во сне главаря. Это была подстраховка, необходимая для того, чтобы объект исследования не мог выйти из состояния сна. Мир ночных грез – тонкая материя, природа человеческого подсознания не была до конца изучена даже Озетами. Донор извлекаемых напрямую из мозга знаний мог или внезапно очнуться, или, что еще хуже, увидеть во сне сидевшего возле него Вебалса. Сам бы он, конечно, не принял бы видение всерьез, но вот рыцари Ордена, к которым он рано или поздно непременно попадет в стальные рукавицы, обязательно вытащат из его забитой выпивкой, гулящими бабами и разгульными грабежами головы ценную информацию.

К примеру, для колдуна не составило труда быстро локализовать и изучить ценные сведения, хаотично раскиданные по примитивной, неразвитой подкорке обоих полушарий. Интеллектуальная добыча обрадовала и одновременно расстроила вора чужих мыслей. Ночное нападение организовали не рыцари и даже не Кергарн. По неизвестной для Вебалса причине за ним охотился дукабесский епископ, которого колдун не только лично не знал, но и даже в глаза не видывал.

Дело было сделано. К сожалению, обошлось минимальным количеством жертв. У Вебалса чесались руки подпортить жизнь мерзавцам, но не было идеи как. В конце концов, занеся всю банду в черный список своих должников, колдун на цыпочках стал пробираться к выходу. Земля круглая, Дукабес маленький, Вебалс из рода Озетов был абсолютно уверен, что ему еще выпадет шанс сполна выплатить отсроченный долг.

(обратно)

Глава 9 ОТКРЫВ ЗАБРАЛО

Палион не был жадиной и заядлым сторонником трезвого образа жизни. Не причислял он себя и к оголтелым моралистам, считавшим, что за одну услугу не стоит платить дважды. Конечно, он вырвал пьянчужку-кучера из рук рьяных палачей и тем самым уже расплатился с ним за предоставленную информацию, но отказ выдать пару синдоров на бутылку вина был обусловлен совершенно иной причиной. У разведчика просто не было денег, а в карманах отправленных им на покой молодчиков, к сожалению, не нашлось ни гроша. Палион сам мучился от отсутствия средств. Хоть рынок был близок, но пуститься на откровенное воровство или продать запасной комплект хорошей одежды он так и не решился. Слишком мало было купцов на площади, чтобы затеряться в их пестрой толпе, и слишком много слонялось стражи, только и ждущей удобного случая, чтобы поглубже залезть в карман честного человека.

Вернуться домой и запрятать трофеи под кровать Палиону мешала оказия с Тереной. Он боялся появиться у купчихи до вечера, то есть до возвращения колдуна. Идя на встречу с вдовушкой в одиночку, он был бы вынужден в лучшем случае выслушивать долгие упреки, возможно, сопровождаемые ударами скалки по голове, а в худшем… об этом разведчику было даже страшно подумать. Одно дело соблазнить страшилу, когда ты в запале, и совершенно другое – осознанно, на трезвую голову… кровь стынет в жилах.

Тем не менее бродить по городу с одеждой в руках значило вызвать подозрение и самому напроситься на неприятности, которые и так очень редко обходили его стороной. Немного подумав и решив, что выбора другого нет, Палион завернул за угол небольшого дома, зашел за сарай и спрятал трофеи в старом, разбитом бочонке. Горожане не имели привычки убирать мусор с задворок домов, поэтому место для тайника было выбрано вполне безопасное.

Внезапно вспомнившее, что должно не только светить, но хотя бы чуть-чуть и греть, солнце взялось за свою работу с удвоенной силой. Взопревший разведчик снял плащ, намотал его на руку и с видом скучающего дворянчика, прибывшего в настоящий город из отдаленного захолустья, чинно и важно вышел на площадь. Пожалуй, его новый костюм был даже слишком хорошим для этих мест. На него стали глазеть, кто мечтая подманить к своему прилавку, а кто оценивая шансы обнаружить в его карманах нечто большее, чем проржавевшие ключи от деревянной халупы, гордо именуемой родовым гнездом.

Однако в многоликой толпе горожан был один особенный человек, не сводивший с него глаз. Рослый, широкоплечий мужчина в потертом платье провинциального дворянина, даже не пытавшийся скрывать, что большую часть жизни провел в кавалерийском седле, воюя за звон монет, пересыпающихся из королевской казны в объемный кошелек наемника. Палион ни за что не обратил бы на него внимания, если бы головорез, а по-другому назвать незнакомца просто не поворачивался язык, не старался бы остаться незамеченным. Он отворачивался каждый раз, как только Палион смотрел в его сторону: делал вид, что интересуется товарами, разложенными на лотках, но так ничего и не покупал, приценивался, но не торговался, и упорно шел за разведчиком следом, строго выдерживая дистанцию в двадцать шагов.

«Рыцарь? Но моя скромная персона еще не привлекла внимания Небесного Ордена. Подручный Кергарна? Но почему он тогда следит за мной, а не за колдуном? В трактире я его рожи не приметил, да такой и не стал бы расставаться с кошельком, бился бы за жалкий медяк насмерть только ради принципа, – строил предположение разведчик, но так и не находил приемлемого решения. – Ревнивый ухажер Терены? Да нет, толстушка вообще не может похвастаться мужским вниманием. Тогда кто? Наверное, как раз тот, третий. Узнал меня по одежке своего дружка и теперь ждет не дождется, когда я сверну в безлюдную подворотню».

По-прежнему играя в опасную игру, Палион вышел на маленькую улочку. Толкаться слишком долго на рынке не было смысла, поскольку великан проявил недюжинное терпение и не думал прекращать преследование. Нападения исподтишка в толпе не последовало бы: не тот человек и не та ситуация.

«Если я прав, и это действительно третий, то он непременно захочет поболтать перед тем, как размозжить мне голову своим кулаком. Он же ведь хочет не только отомстить за дружков, но и узнать, зачем я в драку полез. Кстати, и мне бы не мешало узнать, что им понадобилось от бедного кучера? Кто проявляет такое участие к судьбе несчастной герцогини, украденной или попросту сожранной вместе с каретой и лошадьми? Двоюродный дядька не стал бы связываться с наемниками и послал бы в Дукабес десяток своих верных слуг, а тех кучер, естественно, знал в лицо. Приспешники Кергарна из числа людей? Тогда мне очень повезло, именно их я и хочу найти. Но нет, не так все просто. Они убили бы кучера, а не стали бы его избивать, выпытывая, что он видел.

Кого еще могла взволновать пропажа герцогини? Да кого угодно: воздыхателя, жениха, на худой коней купца-кредитора! В конце концов, чего я голову ломаю, я ведь об этой красотке не знаю совсем ничего!»

Палион пошел быстрее, пытаясь заставить верзилу занервничать, но тот и не думал дергаться, а, наоборот, чуть сбавил темп и увеличил дистанцию на десять шагов. Противники попали в забавную ситуацию: и тот, и другой мечтали о жесткой беседе в уединенном местечке, но не могли найти подходящего уголка. Как только перед глазами появлялась уютная подворотня, так из нее обязательно или выезжала дребезжащая колесами телега, или выворачивал небольшой патруль. Вмешивать в это дело стражу Палиону не хотелось, его оппонент тоже не горел желанием звать на помощь блюстителей порядка, хотя повод был: разведчик разгуливал в шмотках его избитого дружка.

Наконец совместная мольба обоих мужчин была услышана. Всевышний смилостивился над стаптывающими башмаки солдатами и направил их грешные стопы в нужном направлении. Уже возле самой стены верхнего города Палиону приглянулся скобяной магазинчик, во дворе которого был маленький тихий садик с парой ветвистых яблонь и достаточным пространством, чтобы перейти отелов к делу, от вопросов к звону мечей.

Разведчик свернул в подворотню, а неутомимый «хвост» последовал за ним. На оценку позиции в предстоящем ристалище ушло не более двух секунд. Палион подошел к одной из яблонь, развернулся и стал поджидать собеседника, прислонившись к ней спиной. Гладкий ствол позволил ненадолго расслабить одеревеневшие мышцы и в случае чего мог стать надежным прикрытием от резкого выпада. Бывший майор разведывательно-диверсионной службы не сомневался, что пауза между предварительными игрищами и конечным выяснением отношений не предусмотрена протоколом этой незапланированной встречи.

– А ты не трус, все-таки свернул, – усмехнулся рослый мужчина, решивший обойтись без лишних формальностей и сразу взять быка, то есть врага, за рога.

– Заметил твой интерес к моей скромной персоне, вот и решил поприветствовать, – равнодушно пожал плечами разведчик, на самом деле внимательно следивший за руками и, конечно, за ногами противника.

Быстрый прыжок и сильный удар мощного кулака могли определить исход схватки так же эффективно, как выхваченный из ножен меч.

– Поговорим?

– А стоит? – Палион пожал плечами во второй раз. Взгляд незнакомца ему не нравился, уж больно он был уверенным, да и фигура чужака в целом навевала мысль о значительном превосходстве противника. Они оба были солдатами и умели постоять за себя, но на стороне верзилы имелось несколько существенных преимуществ. Он был выше и физически сильнее, но, кроме того, он всю жизнь обращался с мечом, в то время как Палион познал тонкости работы с кинжалом, а о владении более длинным оружием имел весьма смутное представление. Нет, драться он, конечно, умел, и до сих пор ему везло, поскольку противники попадались слабые, а вот против настоящего мастера, которым, похоже, являлся его оппонент, он при самом удачном раскладе не смог бы выстоять долее четверти часа.

– Вопрос имеется, – Ликараса было не так-то просто вывести из себя ухмылками да ужимками, – очень важный вопрос.

– Зачем мальчонок обидел? – высказал смелое предположение Палион и по улыбке на скуластом лице оппонента понял, что угадал.

– Да нет, пес с ними, паршивцами, впредь наука соплякам будет, – отмахнулся рыцарь и величественно скрестил руки натруди, успокаивая противника тем, что не собирается выхватывать меч. – Меня другое интересует.

– Что же?

– Да вот это!

Большим прыжком рыцарь резко сократил дистанцию и ударил собеседника кулаком по лицу. Если бы Палион уже не попадался бы ранее на такие уловки, то непременно пропустил бы удар, и его высокообразованные по меркам этого мира мозги перемешались бы с яблочным соком, брызнувшим из разбитого в щепу ствола дерева. Разведчик успел уклониться от удара и, отскочив на пару шагов назад, выхватил из ножен меч. Великан затряс в воздухе больно ушибленным кулаком, но не собирался отступать или переводить разговор назад в фазу бесполезного пустого словообмена. Левая рука рыцаря достала меч, а правая, немного распухшая, обмотала вокруг себя плащ. В следующий миг грозный клинок уже просвистел над головою разведчика. Палион принял удар, как учили, ближе к рукояти меча, и тут же пожалел об этом. Сила, обрушившаяся на него, была столь велика, что примитивная, выкованная из недоброкачественной стали гарда разлетелась, и один из острых осколков вонзился в кисть. Боль не парализовала, а, наоборот, обострила сознание. Разведчик мгновенно отпрыгнул назад и пошел полукругом, перехватив в левую руку плохонький меч, уже лишившийся перекрестья. Он ждал повторной атаки, такой же неожиданной и мощной, но вот у только выигрывающего схватку рыцаря боевой пыл куда-то пропал.

– Закончили, – пробасил великан, убирая оружие обратно в ножны. – Больше не имею вопросов, ты мне не интересен.

Не успел Палион возразить, что как раз у него появился ряд важных вопросов, как великан беспечно повернулся к нему спиной и неторопливой походкой направился к улице. В жизни порой случаются необъяснимые вещи, поступок врага был непонятен разведчику, но вдруг проснувшийся внутри воспаленного мозга инстинкт самосохранения властно приказал хозяину не настаивать на продолжении опасной встречи. Ликарас ушел, а Палион еще долго стоял и завороженно взирал на торчащий из кисти осколок и хлеставшую фонтаном кровь.

– Наконец-то, мы так ждал и вас, командир! – Двое молодых дворян одновременно вскочили с табуретов и вытянулись по стойке «смирно», приветствуя вошедшего в комнату Ликараса.

– Зачем? Не терпелось похвастаться новыми нарядами? – Рыцарь был явно не в восторге от преданности, сверкавшей в глазах подручных и подобострастных выражений лиц. – Ложитесь спать, через пару часов стемнеет, и начнем поиски.

– Так вы все-таки хотите найти того ублюдка?! – с надеждой в голосе и хищным блеском в глазах спросил окосевший Тилс.

– Какого? А-а-а-а, этого! Нет, я уже его нашел, – небрежно отмахнулся Ликарас, скидывая сапоги и со звуком оторвавшегося от скалы валуна грохаясь на скрипучую, доживающую свой нелегкий век кровать.

Побитые юнцы быстро переглянулись и вопросительно Уставились на своего командира, уже закрывшего глаза и собиравшегося отдаться крепкому сну.

– Вы, вы расправились с ним? – пересилив робость, наконец, решился спросить Кербал.

– А как с нашей одеждой? Где ее можно забрать? – попытался развить успех Тиле.

Поняв, что только что оперившиеся и едва вылетевшие из родовых гнезд птенцы благородных индюков не дадут ему спокойно заснуть, Ликарас тяжко вздохнул и сел на кровати.

– Слушайте внимательно, о юные отроки, мечтающие о славе и подвигах. – Интонация командира не предвещала ничего хорошего, как, впрочем, и крепко сжатые скулы, – у нас ответственное задание от самого Наставника. Меня, кроме него, ничего не интересует. Я не буду бегать по городу в поисках потерянных вами портков, а уж тем более их за вами таскать. Да, я видел напавшего на вас человека, имел с ним беседу и вам, тупарям, сейчас говорю: он для нас интереса не представляет. Это не Вебалс, и не один из его подручных, поскольку, даже послушникам известно, что слуги колдунов обладают навыками элементарной магии, что позволяет им лечить своего господина. А этот заморыш не только магии не знает, но и оружие в руках едва держит… – Ликарас замолчал, видимо, припомнив некоторые эпизоды недавней схватки, и почему-то зачесал кисть, как подручным показалось, немного опухшую. – Но надо признаться, что реакция у наглеца отменная, да и выдержка хоть куда.

– Но он же нас…

– Все, Тилс спать, Кербал дежурить! – раздался грозный звериный рык, от которого с потолка гостиничного номера посыпалась штукатурка.

Молодые рыцари не стали перечить. Тилс отправился к своей кровати, а его товарищ с переломанным носом и огромным синяком вместо лица обреченно опустился на табурет возле двери. Оторванность от привычной обстановки и основной массы отряда тлетворно влияла на неокрепшие умы. Падение дисциплины было заметно, Ликарасу впервые за последние полгода пришлось повысить голос, но иначе было нельзя призвать к порядку осмелевших юнцов. Зарядка голосовых связок отбила желание немедленно отойти ко сну, отложенные на потом размышления опять самовольно полезли в голову и мешали крайне необходимому отдыху:

«А все же, кто он такой? Уж больно странный тип. Вебалс не стал бы выхватывать меч, это ему ни к чему. На слугу тоже не похож, даже руку себе залечить не смог. Явно не наемник. Побывавший хотя бы на одной войне солдат разбирается в оружии, он определил бы качество стали моего меча еще до того, как я его обнажил… по рукояти, и уж, конечно же, не стал бы подставлять под его удар свой перекованный из рессоры обрубок. Кстати, нужно отчитать своих подопечных: я приказал им одеться попроще, а не покупать никчемные железяки вместо оружия. Итак, солдат не стал бы парировать удар, он ушел бы от него. Парень хоть и имеет какие-то навыки, какую-то элементарную подготовку, но в сражениях не участвовал, видно сразу. Кто же он, кто? Шпион, засланный из соседнего королевства, или просто дурак, ищущий приключений на буйну голову? Если шпион, то что он делает здесь, в Дукабесе? Его место в столице, при дворе. Ладно, нечего голову пустяками забивать. Шпионами, лиходеями и прочим сбродом пусть увальни-стражники занимаются, наше дело – настоящая война и по-настоящему серьезные противники. С шушерой связываться – себя не уважать!»

Проиграв в голове все возможные варианты, Ликарас успокоился и предоставил свое уставшее тело беспечным духам сна. Через пару минут по маленькой комнатушке дешевого постоялого двора на городской окраине разносился богатырский храп утомившегося великана, опровергшего своим личным примером народную лиотонскую поговорку: «Сила есть, ума не надо!»

Торчащий из руки металлический обрубок внес корректировки в планы разведчика. Палион уже не помышлял о продолжении поисков, ему нужно было срочно вернуться на базу, то есть под крылышко пышнотелой купчихи, и попытаться «зализать рану». Вряд ли Терена оказалась бы ему полезной: он сам смог бы вытащить из руки зазубренный инородный предмет и правильно обработать обширную рану. Подручная ему была не нужна, а вот ее очаг, домашние настойки и острые кухонные инструменты для отделения мяса от жил и костей весьма пригодились бы в суровой работе, Впереди ждала боль, новая боль и страдания, усугубленные женским кудахтаньем, ахами, сочувственными вздохами, расспросами и стенаниями. Этого Палион боялся больше всего, по крайней мере гораздо сильнее, чем агонии терзаемой плоти.

Последние метры до временного пристанища пришлось прокрадываться по кустам. Обмотанный вокруг кисти кусок плаща насквозь пропитался кровью. Липкая, багровая жидкость не собиралась подсыхать и заляпывала с боем добытую одежду. Первая заповедь разведчика-диверсанта, не привлекать внимания толпы, вот-вот могла быть нарушена. Под угрозой был не только успех операции, но и сама жизнь разжалованного майора. Именно по этой причине Лачек не бежал по улице, а полз по кустам, постоянно падая, чертыхаясь и оставляя на колючих ветках разноцветные лоскуты.

Вскоре многолюдный участок дороги был пройден, Палион взялся здоровой рукой за подвесную колотушку и вложил последнюю силу в удар. Минуты ожидания показались вечностью. Оказывается, когда ты ранен, весьма опасно резко менять темп движения, то есть сразу останавливаться. Кровь прилила к вискам, в глазах потемнело, и когда деревянная дверь наконец-то открылась, Лачек повалился в радушные объятия весьма обрадованной его появлением хозяюшки.

– Не так сразу, милок, не так сразу, – заворковала Терена, старавшаяся удержать на весу обмякшее тело солдата и одновременно поспешно закрывавшая ногой распахнутую дверь.

Слухи и сплетни порядочной горожанке ни к чему, они утрируют доступность ее расположения и опошляют мотивы благородных порывов.

«Черт, я опять, кажется, влип», – подумал Палион, пытаясь вырваться из крепких объятий и вытащить свой подбородок из плена двух мягких «подушек» и растягивающейся ткани обширного декольте.

Видимо, вальсирование у порога понравилось дородной хозяюшке. Терена не спешила отпускать пленника даже после того, как дверь уже была закрыта и заперта на засов. Однако для передвижения внутрь апартаментов парочке пришлось изменить положение тел. К удивлению дамы, настырно тянувшей нежданного гостя наверх к комнатам, Лачек стал упорно пробиваться к пылавшему очагу. Его намерение было неправильно истолковано и принято за невинный каприз истосковавшейся по романтике солдатской души. Потакающая затеям проказника хозяйка еще крепче сжала объятия и потащила жертву к кухонному столу, горя желанием бросить тело соблазнителя на высушиваемые пучки редиски и свершить долгожданное действо.

Продолжительная борьба с превосходящим по массе и боевому духу противником отняла у раненого остаток сил. Палион сполз на колени и, стараясь не повалиться на пол, судорожно вцепился в сальную юбку. Непрочная ткань не выдержала хватки железных пальцев и треснула, обнажив полные, дребезжащие от тряски телеса.

«Теперь уж точно не отверчусь», – подумал разведчик, теряя сознание.

Ни факт потери нижней части одежды, ни вид крови, перепачкавшей платье, и только что вымытый пол почему-то не смутили хозяюшку. Терена быстро нагнулась, ловко подкатила бессознательное тело на плечо и, не издав хотя бы для приличия испуганного оханья, потащила добычу наверх, в пустующую комнату почившего мужа.

* * *

Их было трое на шумном празднике жизни, три унылые невзрачные фигуры среди гудевшей, пестрой толпы веселящихся горожан. Шуты, акробаты, канатоходцы, влюбленные парочки и просто городские пропойцы, заснувшие в фонтане, бьющем вином, создавали неповторимый колорит народного гуляния. Такое коллективное помешательство можно было редко увидеть в трудные времена, когда на границах королевства неспокойно, а по лесам и болотам бесчинствует нежить. Церковь, как всегда, была против превращения Дукабеса в центр беспечного веселья, красочных костюмов и цветных огней; священнослужителям претило легкомыслие горожан, позволяющих себе напиваться на улицах и площадях, галдеть, пускаться в легкие любовные интрижки и непристойные танцы. Однако на одну ночь ханжами было сделано исключение, а богатеи из верхнего квартала даже пожертвовали нищете несколько десятков бочонков из своих винных погребов. День рождения короля не причина, но отличный повод для встряски; возможность хоть ненадолго позабыть о портящих жизнь бедах.

– И чего они радуются? – неумело скрывая в голосе зависть, прошептал Кербал. – Меня просто бесит беспечность толпы. Как можно не понимать…

– Заткнись, – грубо перебил подручного Ликарас, внимательно всматривавшийся в мелькавшие рядом маски и просто потерявшие человеческий лик пьяные рожи.

Стоявший по другую сторону от Кербала Тилс больно ткнул товарища в плечо. Острые костяшки пальцев причинили зануде несусветную боль, сведенная мышца тут же отразилась гримасой гнева на толстощеком, усатом лице. Кербал прошептал себе что-то под нос, но не стал мстить обидчику. Присутствие командира и важность возложенной на их плечи миссии не дали свести личные счеты.

– Кербал, конечно, дурак, но все же… кого вы высматриваете, командир? – В голосе отпрыска рода маркизов слышались тревога и беспокойство.

– А как ты думаешь, чей сегодня действительно праздник, для кого сегодня настоящее раздолье?

Ответив вопросом на вопрос, Ликарас не стал дожидаться, пока Тилс разгадает его ребус, и, заметив что-то в толпе, стал пробираться ближе к телеге, с которой круглолицый и розовощекий пивовар бесплатно потчевал народные массы своим изрядно разбавленным варевом. Смена диспозиции привела к ряду незначительных конфликтов. Заносчивый мальчуган девятнадцати лет облил штаны Кербала пивом, а ревнивый муж, которому вдруг показалось, что, протискиваясь мимо его разнузданно вилявшей бедрами женушки, Ликарас слишком сильно прижался к ней сзади, схватил рыцаря за грудки. И тот, и другой конфликты были пресечены на корню, разведчики не дали им перерасти в полноценную потасовку. В первом случае обошлось легкой затрещиной, а во втором пришлось сломать наглецу челюсть. Правда, пьяный ревнивец все равно ничего не почувствовал, он упал в лужу и тут же заснул, а его разгулявшаяся женушка даже не подумала вытаскивать из грязи павшего в битве за ее честь супруга.

Не обращая внимания на легкие тычки и возмущенные крики гуляющих, Ликарас уверенно пробирался вперед, к видимой только ему цели. Подручные не понимали, куда спешили, но дисциплинированно следовали за командиром, Щедро раздавая тумаки тем, кто осмелился его толкнуть или буркнуть сгоряча что-то непристойное в адрес «обнаглевших деревенщин». Нужно было отдать должное умению коменданта не только правильно подобрать одежду, но и изображать на лице выражение растерянного недоумения, свойственное лишь рыцарству из болотисто-лесистой глухомани.

Выбравшись на относительно свободный участок, Ликарас ускорил темп и активней заработал локтями. Юноши наконец-то поняли, кто привлек внимание командира, хотя и не понимали чем. Идя навстречу потоку спешивших на площадь горожан, по маленькой улочке пробиралась парочка разряженных девиц навеселе, тащивших на себе изрядно подвыпившего горожанина средних лет, судя по одежде, не знавшего стеснения в средствах. Возможно, забота о не рассчитавшем сил толстячке былаобусловлена полнотой его кошелька, возможно, данными обещаниями: хмельными посулами золотых гор и шоколадных рек, но рыцари Ордена видят мир немного в другом свете и в каждом вполне объяснимом поступке ищут скрытую подоплеку. «Добиваются успеха лишь мнительные и осторожные!» – этот девиз не был записан в священную книгу Ордена, но о нем знал каждый, носящий небесно-голубые доспехи.

– Не приближаться, соблюдать дистанцию! – шепотом скомандовал Ликарас, вырвавшись на пару шагов вперед. – Только смотрите не вмешивайтесь, это приказ!

Подручные кивнули, хотя и считали командира слишком мнительным. Далеко не каждая девица потащит на себе здоровенного мужика, но, во-первых, их было двое, а во-вторых, могло найтись более дюжины объяснений такому необычному поступку.

По мере удаления от площади толпа стала редеть. Девицы потащили мужчину на боковую улочку, но не завернули в одну из трех попавшихся им по пути подворотен. Вариант элементарного грабежа с выворачиванием карманов и стаскиванием хоть и намоченных, но дорогих портков отпал. Однако помощники знали, рыцарь Ликарас не настолько уважал мирские законы, чтобы тратить время на ловлю обычных воришек, хоть и весьма симпатичных.

Улочка впереди опустела, дамочки потащили горланящую какую-то песнь и дрыгающую на ходу всеми четыре конечностями ношу к дверям двухэтажного особняка, слишком скромного для именитого дворянина, но более чем сносного для жителя верхнего квартала: члена городского совета или состоятельного купца. Боясь привлечь внимание оглядывающихся через каждую пару шагов особ, Ликарас прижался спиной к стене и стал наблюдать за их действиями, осторожно выглядывая из-за угла. Девицы ловко обшарили карманы жертвы, нашли ключ и, открыв обитую железом дверь, скрылись внутри особняка. Рыцарь махнул подручным рукой, подавая сигнал идти следом.

– Держите дверь, ты сверху, ты снизу! – без разъяснений своих намерений скомандовал рыцарь подбежавшим юнцам.

Тилс с Кербалом удивленно переглянулись, но не осмелились ослушаться или докучать командиру лишними вопросами. Один схватился за окованный двойным листом низ, а другой вцепился пальцами в узорные завитки наверху. Легко и непринужденно, как будто дверь не весила около ста килограммов, Ликарас вырвал ее из косяка и аккуратно положил на мостовую. Помощь подручных нужна была великану лишь для того, чтобы скрежет вырываемых петель не встревожил прошедших внутрь дома девиц.

– Чего рты раззявили, дурни?! – пробасил великан даже без дрожи в голосе. – Кербал, за мной! Тилс, останешься здесь, если кто, хоть стража, начнет вопросы задавать, бей в рожу, а потом знак Ордена покажи!

– Так точно! – бойко отрапортовал Тиле, про себя подумавший, что логичнее и безопаснее сделать наоборот: сначала показать знак Ордена, а уж потом дать в рожу.

Не понимая, что они ищут и зачем понадобилось волновать симпатичных девиц, добросовестно дотащивших загулявшего дружка до любимой кровати, Кербал последовал за своим командиром. Картина, увиденная буквально через пару секунд после незаконного проникновения в чужое жилище, заставила юношу отбросить сомнения и взяться за меч Пол в коридоре был залит кровью, возле стены сидел пожилой слуга с перерезанным горлом. Кровь лилась рекой из обширного пореза, идущего от левой ключицы к правому уху. Удар был свежим, косым, нанесен снизу вверх и очень острым предметом. Самое удивительное, что оружия – меча или остро отточенного кинжала – в руках у девиц не было.

«Вампиры», – подумал Кербал всего за миг до того, как вернувшийся из обеденной залы Ликарас подтвердил страшное предположение. При этом юноше показалось, что рыцарь был не расстроен, а даже обрадован таким поворотом событий.

– Там еще три тела: два мертвяка на кухне и один в кладовке… свежаки, – прошептал Ликарас, прислушивающийся к шумам со второго этажа. – Домочадцев убили, но кровь пить не стали, значит, пришли не за этим.

– А зачем же? – стараясь скрыть дрожь в голосе, прошептал Кербал и крепче сжал потной ладонью рукоять меча.

– Деньги, дружок, всем нужны деньги… даже кровососам. – Рыцарь усмехнулся и покровительственно похлопал юнца по плечу. – Могу поклясться святыми мощами Агуна Ларкетского, что в эту минуту подружки увлеченно потрошат купеческие сундуки в поисках мешочков со звонкими синдорами.

– А как же свежая кровь…

– Брось, этого добра и на улицах вдоволь хватает, не стоило в дом тащиться, – перебил подручного рыцарь. – Вот ты, к примеру, что выберешь: сытно пожрать или карман золотыми набить?

– Сначала…

– Вот и они так же, – вновь перебил юношу рыцарь. -Сначала ограбят, а потом уж пожрут. Не такие, видать, они голодные, чтобы безумно на еду кидаться.

– Нужно дом оцепить и стражу позвать, – неуверенно пролепетал Кербал, дивясь спокойствию и даже какой-то странной флегматичности командира. – Они по… по крышам уйти могут…

– Вот что, – подвел черту под еще не начавшимися дебатами Ликарас. – Нечего нам шум в городе поднимать и стражников попусту будоражить. Мы рыцари Небесного Ордена, сами как-нибудь с парой пиявок управимся. Ступай к Тилсу, и вход сторожите. Кто из дома бежать попытается, убейте, а в дом нос сунет, зубы пересчитайте!

– Да неужто вы…

– Один управлюсь, не впервой, – прошептал рыцарь и осторожно, с пятки на носок, ступил на нижнюю ступеньку скрипучей лестницы.

Кербал ушел нехотя, хоть колени юнца и подгибались со страху. Недавно вступивший в ряды Ордена дворянин впервые столкнулся с вампирами, существами опасными и редкими для этой местности. Он видел пару раз трупы вутеров и оскилов-винделеров, принимал участие в травле еретиков и ловле ведьм, но еще ни разу не встречался с живым чудовищем, как, впрочем, многие его товарищи по оружию. Предатель-страх советовал не ослушиваться приказа и подгонял парня на улицу, совесть и братская солидарность взывали остаться и плечом к плечу со старшим по званию принять тяжкий бой. Вмешавшаяся в спор дисциплина расставила точки над «i» и развеяла остатки сомнений.

Когда фигура подручного наконец-то растаяла в темноте коридора, Ликарас продолжил опасный подъем. Он шел осторожно, почти бесшумно, хоть прекрасно знал, что клыкастые девицы уже давно почувствовали его по запаху и, побросав мешки с деньгами, приготовились к отражению вторжения.

«Интересно, они нападут на лестнице или накинутся, как только я открою дверь?» —размышлял крадущийся великан, которого нисколько не беспокоил исход предстоящей схватки. Он по-любому был готов дать достойный отпор, мог даже убрать в ножны меч и вступить с девицами в рукопашную но все же не стал этого делать. Попусту рисковать – искушать судьбу, которая, как известно, всегда заманивает в коварную западню самоуверенных типов.

Распахнутая рыцарем настежь дверь послужила сигналом к началу атаки. Шипя и грозно размахивая когтями, одна из девиц набросилась на чужака, но тут же отлетела назад, сбитая в прыжке ударом кулака, пришедшегося точно по торчащему кадыку. Сила толчка была такова, что любительницу чужих лейкоцитов отбросило к противоположной стене, на которой она и повисла, пронзенная насквозь оленьими рогами. Вторая вампирша была осторожней, и вместо того, чтобы наброситься на противника самой, обрушила на его голову довольно увесистый стол. Дубовые доски рассекли мягкую кожу, свезя половину лица, но не смогли выдержать соприкосновения со стальной лобовой костью.

Пригвожденный к стене кровосос испуганно заверещал и бешено задрыгал в воздухе ногами. Ее более удачливая компаньонка тихо ойкнула и, позабыв о том, что в комнате еще достаточно тяжелых предметов, села на пол, удивленно моргая большущими, карими глазами.

– Ну и что ты наделала, дура?! – гневно прорычал стальной череп со свисавшими окровавленными ошметками вместо большей части лица. – Как я теперь на улице покажусь?! Что молчишь, уродина, а-а-а?!

– Я… я не уродина, – пролепетала шокированная девица, неправильно расставив смысловые акценты в обращении чужака.

Робот сплюнул на пол кровавой слюной и, отряхнув с плаща приставшие щепки, одним быстрым рывком отодрал от стены бьющегося в конвульсиях вампира. Не успела подруга несчастной пролепетать бесполезное «нет», как голова покалеченного вампира была уже отделена от еще дрыгающего конечностями тела.

– Слушай сюда, и пасть свою без разрешения не разевай! – приказал Ликарас, небрежно, как откидывают запачканный носовой платок, спустив обезглавленное тело с лестницы. – Вы, кровососы, для нас, что крысы помойные. Живете себе тихонько, живите дальше, только рож своих поганых из нор не высовывайте. Поняла, к чему я клоню?

Начавшая постепенно приходить в себя девица кивнула и зачем-то прикрыла рукой глубокое декольте.

– Ответишь на мой вопрос и можешь идти… только крышами, не привлекая внимания…

Озабоченный «потерей лица» рыцарь заметался по комнате в поисках достаточно объемной и плотной тряпки. Наконец его выбор пал на покрывало с сундука, робот легко разорвал его на два лоскута и стал аккуратно обматывать вокруг кровоточащего черепа.

– Что в городе происходит? Кто стоит за похищением герцогини Нувии? И где я могу найти Вебалса из Озетов? – выпалил робот на одном дыхании, ожидая получить от перепуганной девицы хоть один достойный и правдивый ответ.

– А что у нас происходит?.. Вроде бы ничего, все как обычно… – залепетал кровосос, не решавшийся подняться с пола. – Про герцогиню ничего не знаю, ее вутеры похитили… за городом… они с нами…

– …общением брезгуют, – закончил мысль за допрашиваемую Ликарас и замер в ожидании главной информации.

– Вебалс где-то здесь, – быстро закивала головою девица, – но он нас тоже не любит.

– А за что вас любить, пиявок? – брезгливо поморщился Рыцарь, хоть этого и не было видно под толстым слоем намотанных тряпок. – Где он?

– В нижней части, в доме купчихи Терены… там у него лежбище, – пробормотал скороговоркой вампир, сжавшийся в преддверии, что враг нарушит свое обещание и не отпустит ее живой.

– Прочь, – слетело с губ машины долгожданное слово Кровосос не заставил повторять дважды: быстро вскочил на ноги и, больше не заботясь о раскиданных по полу синдорах, выпрыгнул в окно. Первая часть миссии была успешно завершена. Враг обнаружен, и теперь нужно было срочно приступить к его уничтожению. Осложняющим задачу фактором являлось изуродованное лицо, но наспех прижатая к стальной поверхности черепа кожа быстро срастется, через день или два можно будет уже снять пропитавшуюся кровью тряпку и не бояться испуганных взглядов прохожих. Ликарас точно знал, он проходил через это не раз.

(обратно)

Глава 10 ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО

На этот раз сон был коротким и каким-то сумбурным: в голове мелькали отрывистые картинки, так и не сложившиеся в простенький сюжет. Ни темнокожая танцовщица, ни бегемотообразная балерина в шерсти и с павлиньими перьями не будоражили воображение раненого солдата. Были лишь ощущения, и надо признаться, очень-очень приятные. Именно по этой причине Палион проснулся с блаженной улыбкой на лице, которая, однако, мгновенно слетела, как только он увидел, что творилось вокруг.

Спина и левое плечо разведчика упирались в стенку, а грудь придавили объемные и тяжелые телеса его хозяюшки. Терена спала на нем, спала совершенно обнаженной, но сомнений, почему недавний сон был наполнен приятной негой, не возникало. Мерно похрапывающая и пускающая изо рта слюну толстушка весьма походила на дикого кабана, насытившегося и заснувшего на объедках, чтобы таким образом защитить свой завтрак от остывания и неправомерных посягательств проголодавшихся соплеменников.

Одну лишь близость с Тереной Палион как-нибудь пережил бы, тем более что хозяйка была хоть толстой, но далеко не уродливой. Однако вид гордо восседавшего в ногах его кровати Вебалса окончательно вывел Лачека из состояния душевного равновесия. Колдун сидел с ногами на чистой перине и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, невозмутимо ковырялся между пальцами покрытых зарослями рыжего пуха ног. К счастью, результаты раскопок не отправлялись колдуном в рот, а откидывались за переделы кровати. Если бы это было не так, то Палиона непременно стошнило бы.

– Марафет наводишь, чистюля? – усилием воли давя в себе злость, прошипел сквозь зубы разведчик, тщетно пытавшийся выбраться из душного плена спящего тела. – Что, неужто с раскопками в носу уже закончил?

– Да, – невозмутимо и даже с какой-то необъяснимой гордостью за содеянное констатировал Озет. – Ничего не нашел, но зато намного чище стало. А ты, дружок, не трепыхайся! Из-под Терены выползти не всякому дано, – рассмеялся колдун, решивший приостановить профилактическую чистку потных ступней. – Она нашему разговору никак не Помешает, да и тебе, надеюсь, приятно.

– Приятно, – не покривил душой разведчик.

– Вот и славненько, хоть что-то приятное в нашей поганой жизни, – вздохнул колдун, перелезший с постели на накрытый мягким покрывалом табурет. – Отчитывать тебя за самовольную вылазку не буду, толку нет, тем более ты уже сам понял, к каким последствиям может привести ненужная инициатива. Ручонка не болит?

Палион вдруг с ужасом осознал, что раненая кисть больше не причиняет боли. А ведь этого не могло быть, пронзенная насквозь куском металла плоть не могла так быстро срастись! С трудом вытащив руку из-под женской подмышки, Палион изумленно уставился на едва различимый шрам, видневшийся на месте, где совсем недавно торчал зазубренный осколок и откуда хлестала кровь.

– Не таращься, глазенки лопнут, – рассмеялся Вебалс, до которого вдруг дошло, что неплохо бы было спрятать свои рыжеволосые лапищи в сапоги. – Терена она такая, вмиг любого излечит, доходягу на ноги подымет. Я долго над ней трудился, столько сил вложил…

– Так она?.. – Несуразная догадка пронзила мозг солдата.

– Да, она тоже искусственное создание или, как нынешние жители любят называть, нежить.

Палиону стало не по себе. Страх и отвращение сковали его отдохнувшие мышцы, разведчику захотелось поскорее выбраться из-под толстушки и бежать.

– Ну, что ты разволновался, чего задергался? – принялся успокаивать товарища Озет. – Она обычная, живая женщина, только обладающая способностью лечить и без бабьей дури в башке. Вы, люди, такие примитивные и ограниченные, просто жуть. Как слово «нежить» услышите, сразу портки мочите. Ну ладно, местные, но ты! В твоем же мире нежити полно, только механической, железяк же ты не пугаешься!

– Железяк не пугаюсь, но опасаюсь, – уточнил Палион, немного успокоившись.

– Правильно, потому что железо и плоть – совершенно разные материалы. Что ожидать от стали и этих… как их там… – Вебалс попытался припомнить слово, добытое недавно из головы компаньона, – …«микросхем», абсолютно неизвестно. А Терена создана из точно такого же материала, что и ты, только немного по другой выкройке, она же женщина, к тому же весьма аппетитная.

Вебалс похотливо подмигнул и, пользуясь тем, что его творение в данный момент было столь же активно, как полено, похлопал даму рукою по нижней части спины. Затем, не дав наморщившему лоб товарищу углубиться в расспросы взял инициативу рассказа в свои руки:

– Люди смотрят на многие вещи примитивно: «Раз колдун, значит, Зло; нежить – богомерзкая нечисть», в то время как у каждого искусственного создания свое предназначение. Вутеры Кергарна – бойцы, в то время как мои детища…

– …тяжеловесные дамочки легкого поведения, – перебил напыщенную тираду Палион, все-таки умудрившийся выкарабкаться из приятного плена спящего тела.

– Не только, хотя я бы на твоем месте постыдился обвинять женщину, так быстро выходившую тебя, да к тому же таким приятным способом. Терена – не только целительница и объект плотских утех, она идеальная хранительница домашнего очага, женщина, созданная для того, чтобы вылечить, обласкать, накормить и обогреть уставшего мужчину, вернуть ему растраченные силы и, что важнее, охоту к жизни. А ведь это дано далеко не всем живым существам женского пола.

Палион не мог не согласиться с весомостью представленного аргумента. За последние десять лет он расстался со многими красотками, неспособными приготовить вкусный ужин, но зато любившими помучить глупыми вопросами. Когда ты вернулся с трудного задания и оставил на чужой планете добрую половину своего отряда, так трудно объяснить истеричной фурии, беснующейся вокруг тебя, «где тебя черти носили» и «почему твой аппарат видеосвязи был вне зоны досягаемости». К тому же в краткие минуты пребывания дома Лачеку всегда хотелось тишины, уюта, заботы и тепла, и он был далеко не в восторге от настойчивых требований его быстро менявшихся подружек водить их по увеселительным заведениям и заниматься решением их мелочных, бытовых проблем.

Мужчины превратились в безвольных рабов, придатков к постели, кошельку, отвертке и молотку. На нас женщины смотрят, как на инструмент удовлетворения своих желаний и лишь изредка прислушиваются к тому, чего хотим мы, «закоренелые сволочи» и «самовлюбленные эгоисты».

– Язвы общества бичевать – себя не уважать, – задорно рассмеялся колдун, опять побывавший в чужой голове. – К тому же общества чужого, у нас на Шатуре…

– Что делать будем? – сменил неприятную тему беседы разведчик, голышом ползая по полу в поисках штанов. – Твоя-то вылазка вроде успехом увенчалась, вон, вижу, меч свой вернул.

– Вернул, вернул, – не в силах больше смотреть на мучения товарища, Вебалс приподнял правую половину седалища с табурета и вытащил из-под нее немного помятые, но выстиранные Тереной портки разведчика. – Одевайся, сбылась твоя мечта, идем в верхнюю часть города.

– На праздник, что ли? – не поверил ушам Палион.

– Нет, в храм. Пора позаботиться о заблудших душах, – произнес Вебалс, лукаво улыбаясь, и, добавив на ходу «жду тебя на кухне», скрылся за дверью.

– Что с вами, командир?! – воскликнул Кербал, увидев, как из дома выбежал Ликарас с окровавленным тряпьем на голове.

– Порезался, брился! – прорычал рыцарь и мгновенно отвесил подручному звонкую затрещину. – Нечего глупые вопросы задавать, сам знаешь, кто наверху засел!

– Так что вы не?.. – начал было Тиле, но замолчал под гневным взглядом маски из окровавленных лоскутов.

– Трепаться потом будем, сейчас нужно действовать, – голосом, не терпящим возражений, заявил командир разведывательной группы и, ухватившись за ворот рубахи все еще сидевшего на мостовой Кербала, рывком поднял его на ноги. – Скачи в отряд, передай Меруну, что Вебалс в городе. Не выкатывай глазища, давай живее! Наставник знает, что делать.

С удовлетворением отметив, как быстро очухался Кербал и, даже не отряхнув запыленных штанов, помчался в сторону городских ворот, Ликарас схватил под руку удивленно моргавшего глазами Тилса и потащил его в противоположную сторону.

– Объяснять долго некогда, но диспозиция такова, – решил провести на ходу краткий инструктаж рыцарь. – С вампирами в доме покончено, но уборкой тел пусть занимаются лодыри из городской стражи, нам некогда, очень некогда!

– Вы знаете, где прячется колдун? – догадался Тиле.

– Да, – кивнул багровым тряпьем Ликарас, – кровососы перед смертью сказали. Нечисть слаба духом, а душонки у чудищ омерзительны и гадки. Они надеялись, что я отпущу их, если узнаю, где пристанище Озета.

– Так, значит, вы обманули?! Но рыцарь Небес должен быть образцом честности, как же так, командир?!

– Не дури, парень, – Ликарас отвесил подручному легкую затрещину, – никого я не обманывал, просто задал вопрос и не стал затыкать предателям рты. Они со страху рассказали мне о Вебалсе, но позабыли взять обещание.

– Ну а если бы?..

– Нет, – категорично заявил Ликарас, – рыцарь Ордена не дает лживых клятв, даже если так нужно для правого дела.

Обманывать наивные умы легко и просто, Ликарасу не потребовалось прикладывать много усилий, чтобы не ставший маркизом юнец поверил в правдивость его истории, лживой только наполовину. Дело было почти так, как он рассказал, почти, и в этом «почти» было скрыто многое, чего простачок Тилс никогда бы не узнал, сколько бы лет верой и правдой ни прослужил в Ордене.

– А ну, иди сюда! Да-да, именно ты, пьянь подзаборная, и дружка с собой прихвати! – Грубый окрик из подворотни нарушил разговор благородных особ. – Ишь, как нажрался, всю морду разбил или это товарищ твой постарался?!

Виновником задержки был небольшой патруль городской стражи, вольготно расположившийся в арке между домами. Вместо того чтобы патрулировать улицы и охранять спокойный сон горожан, служители порядка устроились поудобней в укромном местечке и ждали, пока злоумышленники придут к ним сами. А если не придут, то в этом некого винить, кроме «неудачно» сложившихся обстоятельств.

Ликарасу не хотелось отвлекаться, но стражники такой уж непонятливый народ, не воспринимают всерьез знаков да намеков. По горькому опыту рыцарь знал, что проговорить с ними можно долго, а если даже и покажешь знак Ордена, то все равно не избежать докучливых расспросов, непонимающих, мутных взглядов и удивленных мотаний одурманенными вином башками. Четверть часа уйдет на то, чтобы растолковать увальням, что к чему, но и потом они все равно не отстанут, увяжутся следом. Кроме того, слух, что в Дукабесе появились агенты Ордена, был ни к чему, он бы вспугнул Вебалса, который вот-вот должен был попасться рыцарю в руки.

Не замедляя темпа движения, рыцарь развернулся на девяносто градусов и направился к арке. Уверенность его шага и взгляд из-под багровых тряпок не понравились солдатам, тут же поспешившим схватиться за мечи и алебарды. Трое, всего трое недоучек-солдат против одного робота-рыцаря, такой смехотворный расклад встречается нечасто. Тилс не принимал участия в бойне, которой даже при большой степени допущения нельзя было назвать схваткой.

– Эй, эй, стой на месте! Эй, эй, ты чего?! – испуганно заверещал командир патруля, выхватывая из ножен меч, но было поздно.

Ловко уйдя вбок от несущегося прямо в живот острия алебарды, Ликарас перехватил древко и ударил каблуком в грудь солдата. Стражник разжал пальцы, отлетел назад, сбив с ног своего товарища. Подоспевший сбоку командир патруля не успел занести меч, сильный удар тупым концом алебарды в нос мгновенно лишил его чувств.

– Зачем? – простонал Тилс, испуганно закрутив головой по сторонам, боясь, что расправу над служителям и закона мог увидеть случайный прохожий.

– Пошли, – ответил Ликарас, аккуратно положив алебарду к ногам бесчувственного хозяина. – Во-первых, они напали первыми и, заметь, первыми нанесли удар, хоть я еще не сделал ничего предосудительного, всего лишь хотел показать знак, – усмехнулся рыцарь, кладя широкую ладонь на плечо паренька и силой уводя его подальше от места потасовки. – Во-вторых, мы с тобой выше закона и не обязаны подчиняться слугам ни одного короля.

– Можно ведь было, – пытался возразить Тиле, но рыцарь сильно сжал его плечо.

– Послушай, малыш, мне нет дела до этих балбесов и до их разбитых носов. Я не убил их, а мог бы, и при этом даже не мучился бы угрызениями совести, а знаешь почему?

– Почему? – завороженно глядя в глаза командира спросил подручный.

– Они такие же преступники, как обычные воры, даже еще хуже, – неожиданно изрек Ликарас. – Король держит их, чтобы защитить покой горожан, а они уклоняются от выполнения своих обязанностей, зато охотно выколачивают деньги из карманов простолюдинов. Сегодня ночью вся улица была в распоряжении воров, насильников и вампиров, а эти мерзавцы спокойно сидели себе в уголке и пили вино. Разве они не Зло, разве против таких негодяев не стоит бороться? Моя бы воля, казнил бы их с особым пристрастием. Вор хоть жизнью рискует ради монеты, а эти трутни только наращивают бока да должностью своей кичатся… ненавижу дармоедов и паразитов!

Молодой рыцарь не стал развивать опасную тему, слишком близко к сердцу воспринял его учитель хамство патрульных. К тому же они как раз подошли к воротам, ведущим в нижнюю часть города. Дубовые створки, как водится, были заперты, а под небольшим навесом расположился еще один отряд блюстителей порядка, на этот раз более многочисленный и трезвый, наверное, из-за присутствия дежурного офицера.

– Кто такие, чего по ночам бродите? – вопросил солдат, преграждая путь Ликарасу алебардой.

Тилс вжал голову в плечи и положил трясущуюся ладонь на рукоять меча. Новичку Ордена показалось, что командир опять примется ломать челюсти и крушить черепа, однако Ликарас проявился спокойствие и благоразумие.

– Эй, капитан, подь сюда! – не обращая внимания на уставившегося на него в упор солдата, прокричал Ликарас и махнул рукой, подзывая к себе приземистого и немного сутулого офицера средних лет.

– Какого… – просопел от злости оскорбленный таким обращением командир охраны, но, увидев неожиданно появившийся в руках бродяги знак Ордена, сменил гнев на милость, немного присел и на согнутых ногах помчался к Ликарасу. – Чего изволите, господин рыцарь?

– Ворота открой, – приказал Ликарас и, не выдержав, все-таки вырвал алебарду из рук солдата, а затем к великому удивлению окружающих легко, как обычную трость, переломил толстое древко о согнутое колено.

Предъявление знака власти с последующей демонстрацией богатырской силы возымело свое действие. Желающих перечить не нашлось, хотя открывать ворота в ночное время было строжайше запрещено самим городским главой.

Чинно и важно прошествовав мимо раззявивших рты солдат, парочка рыцарей быстро скрылась среди трущоб нижнего квартала. Ворота были тут же закрыты, а утром на столе коменданта дукабесского гарнизона появился рапорт под грифом «особо секретно», в котором говорилось о появлении в городе двух переодетых горожанами рыцарей Небесного Ордена. Комендант долго думал, стоит ли беспокоить по этому поводу важных господ из столицы и, в конце концов, отправил рапорт в топку камина. Король был далеко, а лагерь Ордена под боком, портить отношения с Небесной братией не хотелось.

– Долго еще?

– Не будь неженкой, потерпи чуток, – раздался сверху вкрадчивый шепот, заглушаемый воем ветра и треском пламени факелов.

Снизу городская стена показалась Палиону значительно Ниже, наверное, потому, что верхние зубцы тонули в темноте ночи. И лишь когда начался изнурительный подъем по узким уступам кладки и выбоинам в камнях, разведчик оценил высоту и неприступность этого фортификационного сооружения.

Как водится, стена, защищающая верхний город, была намного выше, чем укрепление внешнего периметра. Кроме того, городской совет, видимо, боясь бунта, поддерживал стену в идеальном состоянии, и, как следствие, подняться на нее было гораздо труднее. Впрочем, в Дукабес они вошли, как все нормальные люди, через ворота, поэтому сравнивать Палиону было не с чем, он только строил чисто теоретические предположения и уповал, что не сорвется вниз, когда Вебалс в очередной раз промажет ногой мимо его плеча и провезет кованым каблуком по его многострадальному лицу.

– Ты разбил мне губу и, кажется, сломал нос, – громким шепотом произнес Лачек и сплюнул вниз кровавой слюною.

– Зубы целы? – поинтересовался колдун, взгромоздив ненавистный каблук точно на макушку разведчика.

– Целы, а что?

– Это хорошо. Зубы Терена лечить не умеет, а со всем остальным легко справится, – сдавленно рассмеялся колдун. – А согласись, здорово я ее придумал, Кергарну ни за что бы в голову такое не пришло.

– Ты его знаешь, тебе виднее, но вот с толщиной дамочки ты явно переборщил.

– Нормально, нормально, – заверил Вебалс, сплюнув случайно залетевший в рот щебень и попав товарищу точно в лицо. – Была бы тоща и красива, на нее дукабесские мужики зарились бы, а мне разбираться с ухажерами ни к чему: хлопотно мозги дуракам на место вправлять, да и искать их долго приходится.

– Ага, мозги они для того существуют, чтобы в них от скуки покопаться, – прошептал себе под нос Палион, но Вебалс расслышал и как будто нечаянно заехал железным каблуком по левому уху.

Издевательство, называемое подъемом, продолжалось еще около получаса. Палион приобрел несколько новых синяков, вывихнул плечо и лишился половины пуговиц, которые случайно задевали подковы. Минимальные потери, учитывая характер Озета и его отношение к чужим травмам. Однако жертва зловредному божеству была принесена. Палион хоть и чувствовал себя пропущенным через мясорубку, но зато первый этап их опасного путешествия был успешно завершен, внизу простирался сказочный пейзаж из аккуратных улочек и черепичных крыш домов, красивых, как будто И сошедших с обложки детской книжки.

– Долго еще пялиться будешь? Нам спускаться пора, – проворчал Озет, уже присмотревший внизу удобную площадку для прыжка.

– А может, как нормальные люди, по лестнице? – неуверенно предложил Палион.

– Ага, а стражникам скажем, что заблудившиеся призраки, дорогу в винный погреб ищем, – отшутился Озет. – Мы в верхней части вне закона, даже жетона на пребывание здесь нет, не говоря уже о том, что солдаты почему-то недолюбливают ночных скитальцев, лазающих по крепостным стенам.

Не дождавшись ответа оппонента, Вебалс взмахнул руками и прыгнул вниз. Полет был недолгим, а приземление бесшумным, хоть колдун и перекувырнулся пару раз по мостовой. Разведчик заколебался, но, видя, что через пару-другую секунд Вебалс все-таки поднялся на ноги и даже не очень сильно захромал, прыгнул следом. Натренированное тело само приняло в воздухе нужное положение, ноги мягко спружинили при соприкосновении с мостовой, а разведенные в стороны руки помогли телу удержать равновесие и не упасть. Приземление отставного майора прошло намного лучше, чем падение колдуна, что вызвало искреннее удивление последнего. Палиону даже на миг показалось, что партнер его зауважал.

– Куда дальше?

– Храм искать, – ответил Озет, всматриваясь в кромешную темноту подворотни. – Дом епископа где-то рядом должен быть. Не любят святоши много ножками двигать, так что как купол увидишь, скажи.

– Постой, так ты что, ни разу в верхней части города не был? – вдруг осенила Палиона догадка.

– Почему не был? Был, но очень-очень давно, тебя еще на свете не было, как, впрочем, и твоих родителей, – с очаровательной улыбкой на лице признался колдун. – Но это не важно, чего ты разнервничался? Что-что, а храм в городе всегда найдешь, это тебе не правду в жизни искать.

Слова Вебалса, как, впрочем, и та уверенность, с которой он отправился на поиски, вселили в Лачека надежду. По крайней мере если они проплутают слишком долго, то всегда можно найти припозднившегося простачка и спросить дорогу, естественно, не забыв прижать его к стенке и немного надавить на горло. В Дукабесе не любили чужаков, особенно бродящих по ночам в поисках исповедальни.

Через четверть часа прокрадывания по стенам и игры в прятки с частыми патрулями авантюристы вышли на огромную площадь с парой фонтанов, трехэтажным дворцом, огороженным высоким забором и довольно величественным по меркам провинциального городка храмом.

– Видишь те здания на задворках? – прижавшись вплотную губами к рыжим бакенбардам, прошептал Палион. – Наверное, там епископ и обитает.

– Ага, удумал, дурья башка, – хмыкнул колдун. – Будет епископ на задворках жить, да еще по соседству со скотным двором и сиротским приютом для незаконнорожденных дворян.

– Но других же домов поблизости нет? – искренне удивился разведчик.

– А это что тебе? Не дом, что ли? – Колдун ткнул пальцем в сторону дворца.

– Я думал…

– Да как же! – не дал закончить предложение Вебалс. – Городской Совет на первом этаже ютится, на втором – апартаменты для родовитых гостей, герцогов там всяких, случайно в это захолустье пожаловавших, а на третьем его преосвященство вместе с городским главой поживать изволят.

– Откуда ты знаешь?

– По запаху чую, – произнес сквозь сжатые зубы колдун, то ли не питавший любви к священнослужителям высшего ранга, то ли уставший от вопросов.

– А ты по запаху различить сможешь, в каком крыле кто? – спросил Палион, боясь упустить замечательную возможность поиздеваться над компаньоном.

– Конечно, смогу, – без тени сомнения ответил колдун. – Там, где глава обитает, от обоев водкой разит, а где преосвященство – церковным вином.

– А почему ты епископа преосвященством называешь? Он вроде бы того, только святейшество.

– А потому, любопытный ты мой, что я епископа дукабесского уж больно сильно уважаю, мне для него ничего не жаль! – передразнил занудствующего разведчика Вебалс и больно ткнул его острым локтем в бок. – Нечего вопросики каверзные подыскивать и меня на мелочах подлавливать, пошли давай, делом пора заняться!

Ни один из трех прогуливающихся в ту ночь по пустынной площади патрулей не заметил, как две мужские фигуры в черных плащах быстро пересекли пятьдесят метров открытого пространства и буквально вспорхнули на высокий забор. Стражи вообще слепы и глухи, если за темное дело берутся виртуозы или хотя бы настоящие мастера.

* * *

Найти дом вдовствующей купчихи оказалось не так уж и сложно. Ликарас послал Тилса в ближайший кабак, снабдив его десятью синдорами, и когда тот вернулся через полчаса, то знал не только местонахождение дома, но и кратчайший путь до него. Если бы за дело взялся сам рыцарь, то не потребовалось бы ни драгоценного времени, ни средств. Страх куда сильнее жажды наживы, да вот только показываться с тряпьем на голове в людных местах рыцарь опасался. Одно дело показать офицеру знак и набить пару наглых рож служителей порядка, а совсем другое – привлечь внимание общественности. Пойдут слухи, в особенности если один из наспех намотанных лоскутов случайно отлетит.

Дом купчихи казался пустым и безжизненным. Рыцари простояли под темными окнами двухэтажного особняка около четверти часа, а внутри так ничего не изменилось: не зажглось ни одного окна, не скрипнула ни одна половица.

– Ну что, будем ждать подкрепления, командир? – спросил Тиле, нервно покусывая нижнюю губу.

– Сомневаюсь, что Вебалс внутри, – изрек Ликарас, не обратив внимания на вопрос. – Слишком тихо, слишком спокойно, как будто он спит, а для колдуна ночь, наоборот, самое напряженное время суток. Многие зелья можно приготовить только при свете луны.

– Так, значит, ждать будем? – спросил Тиле и, не дождавшись ответа, принялся рассуждать вслух. – Оно и правильно, наши подъедут, дом окружат. Обложим чернокнижника со всех сторон, а если не выйдет, дом подожжем.

– Дурак, – ответил Ликарас, явно не разделявший юношеского оптимизма и щенячьего восторга, что им не придется вдвоем брать штурмом «крепость» колдуна. – Нету нас времени подкрепления дожидаться. Вебалс опасность носом чует, заподозрит ловушку, если уже не удрал. В доме колдун или нет, а визит нам вдвоем нанести придется. Прикрывай мне спину и без надобности не высовывайся!

Сняв плащ, Ликарас ловко намотал его на левую руку, а в правую взял меч. Тилс не видел лица командира, скрытого за многослойной повязкой, но почувствовал, что тот нервничал. Охота на колдуна – забава опасная, не всегда ясно, кто охотник, а кто дичь. Шансы на успех были примерно равными, исход схватки должен был решить случай, который, как известно, большой шутник и проказник.

Ликарас не стал стучать и предупреждать обитателей дома о своем появлении. Благородного предупреждения: «Иду на вы!» тоже не было брошено. Позабывший на время о правилах честного поединка рыцарь просто вышиб ногой дверь и устремился в простиравшуюся перед ним темноту коридора.

Тилс достал оружие и тоже последовал внутрь, хоть, честно признаться, не горел желанием стать жертвой огненного шара или иного брошенного колдуном впопыхах заклинания.

Ни на первом, ни на втором этажах Вебалса не было, зато на кухне незваные гости нашли весьма удивленную их появлением хозяйку дома. Мурлыча себе под нос какую-то песенку, Терена беззаботно хлопотала у очага, когда входная дверь слетела с петель и в кухню ворвалась парочка вооруженных людей.

– Где он, дрянь?! – заорал Ликарас, с ходу ударив купчиху ладонью по лицу. – Где прячешь чернокнижника, ведьма?!

Отброшенная на несколько шагов назад Терена едва не валилась в пылавший очаг, на котором был подвешен котел с аппетитно пахнущей похлебкой. Действуя интуитивно, скорее из страха стать жертвой ужасного проклятия, нежели желая доказать командиру свою прыть, Тилс подскочил к вдове и заломил ей за спину руки. Теперь укрывательница колдуна не могла наложить на них коварного заклинания или сотворить еще какую-нибудь богомерзкую пакость.

– Ой, да что же вы делаете, супостаты?! Больно, ой-ой-ой! – завизжала неестественно тоненьким голоском плачущая купчиха. – Никого я не знаю, берите что хотите и уходите!

– Вебалс, Вебалс из рода Озетов, – медленно произнес Ликарас, которого нельзя было разжалобить визгом да стенаниями. – Скажи, где он, с кем и когда к тебе вернется?!

Терена плакала и кричала, когда Тилс выкручивал ей руки, но не желала отвечать на вопросы налетчиков. Поняв, что «добром» от купчихи ничего не добиться, Ликарас решил перейти к допросу с пристрастием.

– Тилс, заткни дуре пасть, – приказал рыцарь, – потом возьми вертел и проткни ей ягодицу. Посмотрим, как тогда наша красавица запоет.

Подручный секунду колебался, допрашивать приспешников темных сил его пока еще в Ордене не учили, и поэтому он чувствовал смятение, какую-то неуверенность и даже страх. Но приказ есть приказ, он не мог ударить в грязь лицом перед знаменитым Ликарасом, охотником за нечистью номер два после самого Наставника Меруна. Чтобы засунуть в рот стенающей женщине кляп, Тилс отпустил одну руку, в этом-то как раз и заключалась его роковая ошибка. Терена резко навалилась в бок и, умело используя массу своего тела, опрокинула палача на пол. Дальше события развивались столь быстро, что даже Ликарас не успел вовремя среагировать. Женщина схватила голыми руками котел и плеснула его бурлящее содержимое в лицо восседавшему на кухонном столе рыцарю, затем, пройдясь пустым котелком по макушке пытавшегося подняться с пола Тилса, Терена отбросила оружие в сторону и неимоверно резво для женщины ее комплекции рванулась к выходу.

Побег допрашиваемой удался, как будто был заранее отрепетирован. Ликарас не мог простить себе этого. Купчиха явно предупредит Вебалса о западне, и поиски колдуна будут не столь уже легкими. Отправляться за беглянкой в погоню ошпаренный рыцарь не стал. Горячее варево хоть и не причинило ему боли, но размочило повязку, свисавшую бесформенными, липкими лоскутами с изуродованного лица. Теперь он сам походил на чудовище, и, естественно, о появлении в таком виде на улице не могло быть и речи… даже ночью, когда почти все жители спят.

Аккуратно отделив от кожи последний лоскут испорченной материи, Ликарас отправился из кухни в жилые комнаты, чтобы найти для перевязки новую тряпку. К сожалению, когда поиски были завершены, и рыцарю лишь оставалось обмотать новую ткань вокруг головы, за спиной раздался голос подручного.

– А что это с вами, командир? – с дрожью в голосе произнес стоявший на пороге комнаты Тилс, все еще потирая рукой огромную шишку, торчащую точно посередине головы. Истинное лицо командира было столь ужасно, что на юношу напал столбняк.

«Эх, парень-парень, слишком рано ты очнулся, полежал бы еще, – с горечью подумал рыцарь, питавший к подручному искреннюю симпатию. – Вот жизнь-поганка, как извернулась! Жаль мне тебя, но в живых оставить, увы, не могу… слишком много ты видел». Не сказав вслух ни слова и даже не смотря в удивленно моргавшие, голубые глаза помощника, Ликарас метнул меч и тут же отвернулся, как ни в чем не бывало занявшись прерванной перевязкой. Ему не нужно было убеждаться, он знал, что попал доверчивому пареньку, отпрыску благородного рода маркизов Тилсов, точно в юное, пламенное сердце; в сердце, которое могло не только любить и верить, но и еще весьма пригодиться в борьбе за правое дело защиты Небес.

* * *

– А ты ничего, со временем толк из тебя выйдет, – произнес Вебалс и, как всегда, немного с ехидцей улыбнувшись, похлопал компаньона по плечу.

В устах колдуна эти слова прозвучали как наивысшая похвала и аванс в счет будущих заслуг. Палион не мог понять оптимизма товарища, на самом деле их положение было не ахти, но, кроме того, разведчик был возмущен снобизмом компаньона. Божеством колдун когда-то, возможно, действительно был, умел кое-что и сейчас, но вот навыки лазутчика крайне разочаровали бывшего майора диверсионной службы.

«Физическая подготовка на слабую четверочку: дерется отменно, бегает тоже вроде ничего, а вот по заборам лазает, как девчонка, притом в критические дни, – размышлял разведчик, чувствующий дискомфорт и раздражение, оттого что пошел на опасное дело с неумехой-дилетантом. – Техника незаметного проникновения на троечку, если бы я тогда, у ворот, не оглушил стражника, то сидеть бы нам теперь в маленькой, сырой камере подземелья за компанию с голодными крысами и обглоданными ими скелетами наших предшественников. В общем, еще учиться и учиться колдунишке надо, а пока что я, как всегда, необоснованно рискую и отдуваюсь за двоих. Надо было одному идти, да вот только темнит напарничек, чего ему от попа понадобилось?»

– В свое время узнаешь, – усмехнулся Вебалс, естественно, подслушавший пламенный внутренний монолог возмущенного профессионала.

На самом деле Палион преувеличивал. Всего за полчаса партнеры успели миновать внешний периметр охраны, форсировали крайне запущенный парк с бесчисленным количеством заполненных водой ям и успели проникнуть внутрь здания. Маленький инцидент со стражником у ворот был единственной кляксой на идеально аккуратном письме их темных деяний. К тому же все так привыкли, что часовые по ночам спят, что дежурному офицеру охраны даже не придет голову разбудить навалившегося на ограду солдата. К чему? Лодырь все равно заснет через пять минут после его ухода.

Несмотря на успехи и покровительство капризной удачи, до заветного третьего этажа диверсантам оставалось очень-очень далеко. Виной тому были просчеты строителей здания. Наверх вела всего одна лестница, в основании которой вольготно расположился самый многочисленный постстражи. На мраморных ступенях скучало около десятка солдат, а из боковых коридоров, поболтать с ними, регулярно приходили выставленные на другие посты сослуживцы.

– Что делать будем? – задал вопрос Палион, проанализировав ситуацию и решив, что настала пора отказаться от бредовой затеи и отступить.

– Ты у меня спрашиваешь? – искренне удивился Вебалс.

– Ну, ты же у нас колдун!

– А ты профессионал экстра-класса диверсионной работы. – Озет опять блеснул знанием мудреных слов, выловленных из чужой головы и употребленных более или менее контекстуально обоснованно.

– Может, ты солдатикам в головки залезешь и попросишь на пару стаканчиков отойти? – предложил Палион, предчувствуя, что получит отрицательный ответ.

– Нe могу, не умею, – не обманул его ожиданий колдун. – Вот то, о чем они думают, поведать могу, а мысленно приказывать не научен.

– Да нужны мне их мысли, – презрительно хмыкнул разведчик, – я и так их знаю: вино, жрачка, бабы, устав, больше в солдатскую голову не поместится.

– Ты прав. – вздохнул Озет, еще раз мельком выглянув Из-за колонны, за которой они прятались. – Слушай, дружище, придется тебе одному с епископом побеседовать, я стражу отвлеку, а ты тем временем…

– Логичнее наоборот, – перебил Палион, – ты хоть знаешь, зачем мы сюда притащились. О чем я со святейшеством болтать-то буду?

– Не беспокойся, расскажу. Тех бродяг, что на нас возле пруда напали, именно он подослал.

– Зачем?

– Вот и я того понять не могу, мы с ним не враждуем, я его даже ни разу в жизни не видел, – пожал плечами колдун. – Единственно разумное объяснение, что убить нас ему приказал или сам Кергарн, или кто-то, кто у него на побегушках.

– А может, все проще, может, он просто узнал, что в городе объявился один из Озетов, и, как истинный пастырь, решил спасти прихожан от слуги Вулака? – предположил Палион.

– Нет, тогда бы он Орден вызвал, простые священники сами только отказавших им прихожанок жгут: ведьмой обзовут и палят невинную душу, – презрительно поморщился Озет. – В общем, рассуждать можно много, а выяснить это все равно тебе предстоит.

– Не нравится мне это, давай лучше я стражу на себя возьму? – предложил Палион, боясь ответственного поручения.

– Не говори глупости, только я солдат надолго отвлечь смогу и при этом не пасть смертью храбрых. Давай отползай вон в тот темный уголок. Как заварушка начнется, сразу к лестнице пробирайся. Да что я тебя учу? Ты и сам лучше меня все знаешь.

Лучший способ отстоять свое мнение – не дать оппоненту времени для высказывания контраргументов. Вебалс поднялся в полный рост и как ни в чем не бывало вышел из-за колонны. Внезапное появление чужака произвело на стражников неизгладимое впечатление. Сначала они несколько проведенных в гробовой тишине секунд таращились на колдуна, а затем разразились недружным хором проклятий и, поскакав с насиженных мест, схватились за оружие, притом парочка алебардщиков умудрилась наставить на врага тупой конец.

– Спокойней, господа, спокойней, прошу вас, – рассмеялся колдун, с облегчением отметив, что стрелковое оружие у служителей порядка отсутствовало.

– Меч на пол, придурок, и сам тоже… туда же! – грозно проорал сержант с закрученными вверх усами и жидким, разноцветным пушком в форме козлиной бородки.

– Ну, стоит ли так возмущаться? – дразня противников, рассмеялся Озет и, достав свой любимый меч, стал медленно отступать к входной двери.

Расчет колдуна оказался верным. Стражники увидели, что нарушитель всего один, и не стали звать на подмогу. Порой менее опасно самим изловить преступника, чем потревожить покой спесивого вельможи. Солдаты окружили Вебалса полукругом и начали прижимать к запертой двери. В охоте приняли участие все, кто находился на лестнице, и еще трое стражников, вернувшихся с патрулирования левого крыла. Дистанция сокращалась, вот-вот должна была начаться потеха, а Палион так и не появился на нижних ступенях лестницы.

«Чего он медлит, растяпа, чего ждет? Я же специально подманиваю их к двери», – негодовал Вебалс, но вдруг его осенила догадка. Колдун попытался прочесть мысли напарника, но это у него не получилось, значит, майор уже был на большом удалении от холла, в котором вот-вот должно было начаться сражение. «Во, шельмец, успел проскользнуть, даже я его не заметил», – с довольной улыбкой на лице подумал колдун и, когда противники приблизились почти вплотную бросил на пол свой меч.

Долгих речей не последовало. Всего один удар тупым концом древка по затылку лишил колдуна сознания. Вопросы: «кто, почему и как проник внутрь?» удобней задавать, если допрашиваемый закован в кандалы.

Воспользовавшись театрализованным актом самопожертвования, устроенным его партнером внизу, Палион мгновенно взбежал по лестнице на третий этаж и, дав на бегу в ухо храпевшему на посту стражу, сразу ворвался в нужную дверь.

Как ни странно, колдун оказался прав. В апартаментах правого крыла действительно попахивало изысканным церковным вином, в то время как от комнат левого нестерпимо несло менее возвышенными напитками и рассолом. Осторожно прокравшись мимо запертых комнат, из-за которых не доносилось ни звука, разведчик приблизился к нужной двери. Табличек и прочих опознавательных знаков, естественно, не было: обитатели дворца и так знали, кто, где живет, а посторонние в лучшее здание города захаживали крайне редко, то есть почти никогда. Тем не менее определить, где находится опочивальня епископа, было необычайно просто: как водится, за самой большой и самой богато украшенной дверью.

Разведывательно-диверсионная работа накладывает неизгладимый отпечаток на характер и систему жизненных ценностей любого, кто занимается этим делом более одного года. Авторитетов не существует, как, впрочем, и уважения к чинам: мирским или духовным, естественно, если речь не идет о собственном начальстве. Не думая о морально-этических последствиях своего возмутительного поступка, Палион вышиб ногой дверь и ворвался внутрь покоев священнослужителя.

Огромная кровать, занимающая большую часть комнаты: запахи дорогих благовоний и не менее дешевых вин, бьющие прямо в нос и сбивающие с ног: роскошная мебель ручной работы, все это как-то не сочеталось в восприятии разведчика с образом скромного служителя Господнего. Правда, надо отдать епископу должное, в комнате имелись и некоторые аксессуары церковной службы: расшитая золотом сутана, пара другая книг на столе и т. д., однако они были незаметны и тонули на фоне вопиющей роскоши.

Под кучей подушек разной величины и атласных одеял кто-то учащенно дышал. Тихо прикрыв поломанные створки двери, Палион на цыпочках приблизился к огромному ложу, рассчитанному как минимум на восемь человек, и резко сбросил на пол одеяло. Толстенькое, лысенькое существо свернулось калачиком и, зажмурившись, задрожало, время от времени испуская слюнявыми губами нечленораздельные звуки.

«Так вот ты какой, епископ дукабесский», – усмехнулся про себя Палион, почему-то подумав, что для полноты картины ханжеского великолепия не хватает двух-трех обнаженных девиц.

– С добрым утром, ваше… – разведчик призадумался, он не помнил, как нужно обращаться к епископу, поэтому пошел по проторенному колдуном пути, – …преосвященство.

– С добрым… – кивнул шарообразной головой толстенький старичок и, ввиду отсутствия под рукой одеяла, попытался прикрыть уродливую наготу простынкой.

– Вы меня узнаете… ваше?.. А, ладно, не важно.

Ответом были интенсивное мотание головой и подергивание многослойных жировых складок.

– Вот и я удивляюсь, мы с вами никогда не встречались, а вы убийц наемных ко мне подсылаете, ваше… епископство. Нехорошо как-то получается, нехорошо! – изобразив на лице крайнюю степень недоумения, покачал головой разведчик и как будто нечаянно водрузил на белоснежную простыню грязный сапог. – Зачем же вы так озорничаете? Неужто ради того, чтобы меня позабавить? А может, в вашем городишке просто чужаков карвелесских не любят?

– Любят, мы всех любим, – слетело с трясущихся губ.

Высший духовный сан города был на грани нервного срыва и вот-вот должен был разрыдаться. Палион решил, что не время дальше тянуть, и задал более конкретный вопрос; вопрос, на который старичок просто не мог не ответить:

– А может, вы не на меня охотились? Может, ваше преосвященство мой дружок непоседливый беспокоит… Вебалс из рода Озетов?

Имя колдуна было явно знакомо священнику. Перепуганные глазенки расширились так, что чуть не вылезли из орбит, а жировые складки задергались, как волны, катящиеся по океанской глади. Старик не ответил, только быстро перевел испуганный взгляд с лица Палиона на что-то, что должно было находиться точно за спиной разведчика.

Инстинкты снова взяли свое. В голове разведчика не успел созреть вопрос: «почему?», а якобы существующее у людей шестое чувство еще не зафиксировало легкое колебание воздуха за спиной, как Палион резко отпрянул в сторону и выбросил назад вытянутую руку с мечом. Оружие натолкнулось на вязкое препятствие, Палион повернул голову и обнаружил, что острие клинка глубоко вошло в обнаженную женскую грудь, аккуратно разделив ее на две одинаковые половинки. Неизвестно, как и откуда появившаяся за спиной девица зашаталась и выронила из руки нацеленный в его печень кинжал. Лицо красавицы исказилось от боли, а в глазах застыло недоумение. Не дав подружке епископа опомниться, Палион резко отдернул руку назад, выдернул меч из глубокой раны, а затем одним круговым взмахом отделил красивую головку от обворожительного тела. Труп тут же повалился на бок, разбрызгивая по полу и постели фонтан багровой жидкости.

– Кто это?! – прошипел разведчик, повернув голову к вжавшемуся в матрас старику.

Трудно сказать, чего епископ испугался больше: вида обезглавленного тела возле кровати или злобно сверкавшего глазами разведчика, напрягшего скулы и с каплями чужой крови на искаженном ненавистью лице.

– Я не хотел… это не я… я все-все расскажу! – неожиданно прорвалась плотина молчания, и изо рта духовного сана хлынул бурный поток откровенных признаний. – Это не я, меня заставил герцог Самвил… Он приказал срочно избавиться от колдуна, приехавшего в город… и от его товарища тоже… – затрясся всем телом старик. – Зачем ему это, я не знаю, но не мне рассуждать… я ему должен… он посодействовал моему назначению епископом… Ну вот, а на все готовых бродяг найти в Дукабесе не сложно… Я иногда к их помощи прибегаю, ну, когда другие поручения герцога выполняю…

– Понятно, где герцог?! – прикрикнул разведчик, понявший по усилившейся амплитуде трясущихся рук и слезам, выступившим на толстых щеках, что словоохотливость священника вот-вот сменится совершенно неуправляемой истерикой, и толку от него будет мало.

– Он на втором этаже гостит, но только этим днем уезжает. Он… он из меня всю душу вытряс, все нервы измотал… а еще девицу эту приставил…

Рыдания и слезы, грязные делишки и запоздалые раскаяния, как много подобных сцен повидал Палион на своем веку. Примерно так стенают предатели и дезертиры перед расстрелом, рвут на своей ухоженной голове волосы важные политики, понявшие, что послали на смерть не одного, не двух, а многие тысячи невинных. Слова и эмоции, они субъективны и ничего не значат в мире, где реальную цену имеют только дела.

Перепуганный старик вряд ли запомнил его лицо. С точки зрения соблюдения конспирации епископ угрозы не представлял, но в тот миг Палион думал лишь о несчастных, страдающих от комплексов и фобий этого жалкого, никчемного для общества существа, с удовольствием паразитирующего на других. «Сколько чужих жизней попортил этот чинуша от духовенства, чтобы спать на мягкой кровати, вдоволь жрать и тискать молоденьких девиц? Сколько голов он раздавил своими грязными башмаками, стремясь к вершинам власти и благополучия?» – подумал Палион, а рука разведчика сама собой подняла острый меч.

Утром этого дня слуга, принесший господину горячую воду и полотенце, обнаружил в опочивальне пол, залитый запекшейся кровью, два обезглавленных тела, в чем мать родила, две головы, закатившиеся под кровать, и зловещую надпись, вырезанную мечом на стене: «Здесь был Палач!»

(обратно)

Глава 11 В МЫШЕЛОВКЕ

Неприятно, когда по голове бьют, а уж тем более обидно, когда ею пересчитывают каменные плиты. Затылок Вебалса ощутил ровно тридцать четыре удара об пол, пока двое стражников, взяв его за ноги, как тюк с мукой, волокли по длинному темному коридору к лестнице, ведущей в подвал. Опасаясь, что ступени будут железными, да еще с узкими краями, колдун решил прекратить притворяться и к великому удивлению стражников внезапно воскрес.

Один из солдат вдруг почувствовал, что нога в руке напряглась и потащила его назад. Затем был резкий рывок, и пустые пальцы стража порядка принялись хватать воздух, а нижняя часть левой ягодицы ощутила разрывающий мышцы удар кованого каблука. Не успев даже открыть рта, чтобы осквернить воздух ругательством, юноша полетел вперед и врезался лбом в каменную стену. Мир перед глазами потух, а колени вдруг подкосились. Следующая картинка, которая всплыла в раскалывающейся и гудящей голове, – усатая физиономия орущего на него офицера, но это было позже, через несколько часов, проведенных в беспамятстве.

Со вторым тюремщиком Вебалс обошелся намного грубее, за что потом себя нещадно корил: вскочив на ноги, ударил его кулаком в лицо, сорвал с головы шлем с острым шишаком и, припомнив, что именно его лень была виновницей болезненной транспортировки, отхлестал обомлевшего солдата стальным головным убором по небритым щекам.

Всего за двадцать секунд решительных действий колдун вернул себе свободу, но, увы, не меч. Любимое оружие присвоил себе козлобородый сержант, который не понравился Вебалсу сразу, как только колдун взглянул в его маленькие провороватые глазки. К сожалению, времени на поиски наглеца и на возврат отобранного имущества не было. Колдун решил, что должен как можно быстрее попасть на третий этаж, пока оставленный без присмотра компаньон не натворил бед и не привлек внимания не успевшей успокоиться стражи.

Предчувствия не обманули представителя рода Озетов. Еще на подходе к приемной зале, в которой он так эффектно сдался в плен, Вебалс услышал доносившийся сверху шум боя: лязг мечей, скрежетание ломающихся копий, визг, стоны, проклятия и надрывный рев тревожного рожка. Грохоча тяжелыми каблуками, наверх по лестнице бежали все новые и новые группы стражников, а вниз, ломая о ступени с перилами доспехи и ребра, скатывались солдаты, уже удостоившиеся чести принять участие в жестоком бою.

«Ишь, дружок мой разошелся! Не ожидал я от него такой прыти, не ожидал», – подивился Озет, выбегая в залу и тут же напав на бежавшее к лестнице подкрепление. Отсутствие оружия не помешало смельчаку вступить в бой, тем более что проворные руки и быстрые ноги куда надежнее плохонького меча и растущих не из того места культяп. Быстро расправившись с тремя солдатами, двоих из которых он просто столкнул незащищенными шлемами лбами, колдун поспешил на площадку второго этажа, откуда скатывались раненые тела и где, собственно, и кипел бой.

Увиденное заставило Вебалса остановиться, он даже чуть не пропустил топор, летящий точно ему в голову, но в последний миг все-таки отошел от оцепенения. Со стражами сражался не Палион, а кто-то другой, высокий и крепкий в плечах, чье лицо было замотано окровавленной тряпкой. Широко расставив ноги и прижавшись спиной к двери, одинокий воин отражал массированную атаку полутора десятков солдат. Ловко орудуя двумя мечами, он не только отводил в сторону сыпавшиеся на него под разными углами удары мечей, дубин и алебард, но иногда и сам переходил в наступление. Каждая внезапная вылазка имела ощутимый результат: один из стражников или падал замертво, или, выронив оружие, хватался за раненое место. Бой кипел, и широкоплечий мужчина явно не нуждался в помощниках. Вебалса поразила не только могучая сила, ной завидная выносливость великана, который, кажется, просто не умел уставать.

Внезапно их глаза встретились. Вебалс не смог разглядеть лица под сбившимися повязками, а вот незнакомец его узнал.

– Ты?! – грозно проревело чудовище в лоскутах и подарило колдуну взгляд, который трудно было забыть.

«Я», – прошептал себе под нос Вебалс и благоразумно поспешил ретироваться. Драться неизвестно с кем и неизвестно за что колдуну не хотелось, тем более что противник уже наглядно продемонстрировал свои завидные бойцовские качества.

Хоть объект поисков случайно оказался в непосредственной близости, Ликарас не последовал за ним следом. За считанные доли секунды искусственный мозг рыцаря определил, что преследование цели при данных обстоятельствах с большой вероятностью могло привести к негативным последствиям, то есть к смерти от рук не прекращающих атаки стражников.

До выхода Вебалс добрался быстро, поскольку внимание стражников было приковано к сумасшедшему бойцу, по всей вероятности, бывшему одним из рыцарей Небесного Ордена. Так предположил колдун, и предположение это основывалось на одном неоспоримом факте. Чтобы понять, кто же скрывается за окровавленной повязкой, Вебалс попытался прочесть мысли чужака, но не добился результата. Только пришедшая с Небес нежить могла блокировать его способности и не пускать чужаков внутрь их стальных голов.

В сложившейся ситуации самым разумным было незамедлительно покинуть дворец, или Дом городского управителя, как он скромно назывался. Именно к этому решению и пришел колдун, смирившийся с тем, что где-то там наверху, в апартаментах третьего этажа за него в одиночку отдувался Палион. У разведчика было достаточно времени, чтобы выпытать у епископа тайну ночного нападения, и имелись хорошие шансы, чтобы, пользуясь замешательством стражи, незаметно покинуть опасную территорию. В любом бою всегда наступает момент, когда каждый за себя, по-другому не получается, по крайней мере у хороших бойцов, привыкших к выполнению задач повышенной сложности.

Успешно вырвавшись из дворца и миновав запущенный парк, Вебалс оказался у ворот. Лазать по заборам колдуну не хотелось, да и в этом не было больше необходимости. Хоть вокруг и суетилось множество сонных стражников, спешивших из казарм во дворец, но в поднявшейся суматохе они не обращали ни на что и ни на кого внимания. Однако уже после того, как Вебалс вышел из ворот и, быстро пробежав через площадь, свернул на тихую боковую улочку, на него было совершено вероломное нападение. Кто-то, невероятно ловкий и сильный, накинулся на колдуна сзади и, зажав ладонью рот, силой потащил в ближайшую подворотню. Сначала Вебалс сопротивлялся, но уже через пару секунд расслабил мышцы, абсолютно уверенный, что напавший не причинит ему вреда.

– Мог бы предупредить, паразит! – отплевываясь и откашливаясь, произнес колдун, как только хватка стальных рук ослабла.

– Зачем? Ты же все равно мысли читаешь, а мне орать попусту, – усмехнулся Палион, обрадованный, что, во-первых, им удалось выбраться, а во-вторых, что ему наконец-то удалось поставить напарника в неудобное положение. – Вон, ветрина, вишь, какой? Так и горлышко простудить недолго.

– Лучше простудить, чем… а-а-а, ладно, Вулак с тобой, дармоедом, – решил не устраивать шума из-за пустяка колдун и принялся наспех заплетать растрепавшуюся при возне косичку.

– Наводи, наводи красотищу, – позлорадствовал Палион, – как раз вовремя. Когда шумиха во дворце уляжется, нам вернуться придется, одной очень важной персоне визит перед отъездом нанести, так сказать, пожелать приятного пути и дать кой-чего под зад для пущей прыткости его аристократической тарантайке.

– Что-то ты больно радостный, не нравится мне это. Давай поумерь браваду и расскажи, о чем тебе его преосвященство поведало. Надеюсь, перед смертью… ведь нам лишние свидетели ни к чему? – вопросил колдун и пронзил собеседника пытливым взглядом.

– Перед смертью, конечно, перед смертью. – Палион надел на свое добродушное лицо маску жестокого убийцы и ответил колдуну точно таким же взглядом. – Епископ сам по себе фигура весьма незначительная… была, – уточнил разведчик. – Голодранцев трущобных он на нас натравил, а вот позаботиться о нас ему приказала другая персона, которая сейчас как раз на втором этаже дворца гостит, а днем из Дукабеса уезжает.

– Кто? – кратко спросил Озет.

– Герцог Самвил какой-то, – ответил Палион и с неприязнью поморщился. – Хоть и не люблю я с аристократами общаться, да хотел к нему сразу после священника зайти…

– Почему же не зашел? Самвил, хитрая бестия, неладное почует, и нам до него ой как сложно добраться будет.

– Кутерьма во дворце началась, как раз возле его покоев. Я уж соваться не стал, слишком опасно, – ответил Палион и удивленно посмотрел на вдруг севшего на холодные камни мостовой Озета. – Что с тобой?

– Да так, ничего, продолжай.

– А продолжать-то и нечего, – развел руками разведчик. – Я не дурак в чужую драку ввязываться. На лестнице потеха шла, вот и пришлось мне на карниз выбираться да с третьего этажа на дерево перепрыгивать, благо, что одно как раз возле окна росло.

– Значит, ты лица смутьяна не видел и начало схватки не застал? – уточнил Вебалс и, получив в ответ интенсивное мотание головой, стал еще мрачнее. – Плохо, очень плохо. Похоже, мы идем по ложному следу. Герцог скорее связан с Орденом, нежели с Кергарном, хотя и этой возможности исключать нельзя. Нам очень нужно побеседовать с особой королевских кровей, но во дворец соваться опасно.

– А как же тогда поступим? – удивился Палион алогичности и противоречивости рассуждений.

– На выезде из города караулить будем, потом следом поедем, – уставившись в одну точку, изрек Озет. – Открыто нападать не станем, охрана наверняка многочисленной будет. Проследуем за кортежем, а в дороге всяко улучим подходящий момент, чтобы всю правду из сиятельной персоны выбить.

– Поясни, пожалуйста, слово «выбить»: допрос с пристрастием или так, метафора? – попытался уточнить Палион, начавший входить во вкус кровавых забав.

– Как получится, – отмахнулся колдун. – Ты вообще сейчас совсем не о том думаешь.

– А о чем же, собственно, мне размышлять прикажете? – съязвил Палион, не скрывая на губах усмешки.

– О том, как лошадей достать да стражникам под горячую руку не попасться. В городе сегодня неспокойно будет, ох как неспокойно…

Видимо, промочив и поморозив нижние части тела, непосредственно соприкасавшиеся в течение последних пяти минут с мокрыми камнями, колдун наконец-то поднялся с мостовой и направился к оврагу. Пробираться к дому купчихи улочками было слишком опасно, суматоха, начавшаяся во дворце, не могла не отразиться на обстановке во всем городе: усиленные патрули, кордоны и, естественно, запертые ворота в Нижний Дукабес, несмотря на то, что солнце уже начинало вставать.

– Постой, – Палион догнал компаньона и положил ему руку на плечо, – я еще тебе кое о чем забыл рассказать. Возможно, это не важно, но…

– Говори, – не стал затягивать с объяснениями колдун.

– Епископ не один, а с девицей… и…

– Ты прав, это действительно не важно, – не дослушал Озет. – Высшие чины духовенства лицемерят к озорничают, озорничают и снова лицемерят. К тому же я не моралист и не собираюсь упрекать тебя в невинно загубленных душах. Слишком в опасной игре мы участвуем, чтобы ныть по пустякам.

– Да нет, я не о том, – продолжил Палион, расстроенный, что напарник неправильно истолковал смысл его слов и теперь считал его нерешительным слезливым слюнтяем. – Девицу эту к епископу герцог приставил, и она… она умеет становиться невидимой.

– Ты не ошибся? – наморщил лоб колдун. – Может, она просто в детстве хорошо в прятки играла?

– Нет, – уверенно замотал головой разведчик. – Я не зеленый новичок, я комнату всю осмотрел. Там и спрятаться негде было и потайной дверцы не было.

– Тогда все верно, – изрек после недолгих, но напряженных размышлений колдун. – Значит, с твоих слов можно сделать следующие выводы. Во-первых, мы идем по верному следу, и Самвил действительно связан с Кергарном.

– А что во-вторых? – не вытерпел затянувшейся паузы Палион.

– А во-вторых, Кергарн стал производить новые виды нежити. Он решил изменить тактику, и теперь полагается не только на силу своих слуг, но и на скрытное ведение боевых действий.

– Решил больше шпионов засылать? – рассмеялся Палион, посчитавший это предположение откровенно абсурдным.

– Нет, я не о том. Он хочет как можно больше своих существ незаметно внедрить в среду людей, а затем постепенно изменить соотношение сил.

– Изменить систему ценностей населения, натравить и народ, и королевства на Орден?

– Да, ты выразился довольно кратко и точно. Пожалуй я так сказать бы не смог, – по-приятельски хлопнув разведчика по плечу, Вебалс продолжил путь.

Солнце взошло. После полной событиями ночи, компаньонам предстоял долгий и трудный день.

Одну и ту же ситуацию можно оценить по-разному. Мнения людей субъективны, поскольку за основу расчета берутся различные показатели, непосредственно зависящие от характера и жизненного опыта конкретного человека. Находясь в схожих положениях, кто-то бросает меч, а кто-то дерется до конца, превозмогая боль и тяжесть потерь. Кто глуп, а кто прозорлив и дальновиден, показывает лишь будущее, которого, к сожалению, нам знать не дано.

Ликарас не был человеком, поэтому строил линию своего поведения на основе приоритетов, строго определенных программой. В ночь он должен был встретиться с герцогом, несмотря на субординацию, приличия и численный перевес не желавших пускать его в покои высокого гостя стражников. Программа смоделировала возможные варианты развития ситуации, учитывая вероятность как позитивных, так и негативных случайностей, просчитала прогрессию роста числа противников, взвесила шансы на успех и всего за долю секунды пришла к выводу, что с вероятностью в шестьдесят три с половиной процента встреча с герцогом состоится. Программа заставила Ликараса обнажить меч и вступить в неравную схватку, она же по ходу сражения вносила корректировки и на пятнадцатой минуте боя отдала приказ немедленно сдаться.

Численность вступивших в битву стражников превысила допустимый предел. К тому же им на подмогу подоспели охранники герцога, которым побоявшийся пьяных дебошей комендант гарнизона запретил оставаться на ночь во дворце. Это были настоящие воины в хороших доспехах, не чета городским увальням в изношенных латах. Конечно, геройская смерть с мечом в руке полностью соответствовала благородному образу потомственного аристократа, которому рыцарь Ликарас вынужден был соответствовать на протяжении долгих лет, но она делала невозможным выполнение первостепенной задачи.

Окровавленное оружие со звоном упало на мраморный пол, затем по ступеням покатился маленький круглый медальон, сразу привлекший внимание нападавших и отменивший смертный приговор, который разъяренная стража хотела, не дожидаясь судебных формальностей, на месте привести в исполнение.

– Сдаюсь, и драться-то с вами не стоило, – произнес рыцарь, величественно скрестив руки на груди. – Я же говорил вон тому идиоту, что я рыцарь Ордена и должен срочно встретиться с герцогом.

Двадцать пять пар глаз, то есть все стражники и охранники, находившиеся в данный момент на лестнице, одновременно посмотрели на обезглавленное тело в форме сержанта, лежавшее на боку возле перил. Из отряда, дежурившего на лестнице, уцелела пара солдат, которые неуверенно закивали головами в знак того, что сдавшийся великан говорит правду.

– В кандалы его, – отдал приказ рыцарь в рогатом шлеме, судя по всему, офицер из охраны герцога. – По рукам и ногам закуйте, чтобы ни один мускул не дрогнул.

– Я рыцарь Небесного Братства… – повысил голос Ликарас, но тут же замолчал под суровым взглядом из прорезей диковинного для Лиотона шлема.

– Кандалов не надо, все равно их поблизости не найти. Тащите ремни, веревки… и покрепче, парень брыкастый! – не обращая внимания на грозное предупреждение, выкрикнул старший по званию в разношерстном отряде защитников спокойствия аристократа, а затем без капли ненависти или раздражения в голосе обратился к пленнику: – А мне плевать, ты нарушил закон и убил… – офицер мельком оглядел поле сражения, пытаясь на глаз определить количество трупов, – …ну, в общем, многих слуг короля прикончил, и я тебе не завидую. Не рассчитывай, что Орден тебя спасет.

– Я служу Ордену и все, что я делаю, делаю на благо Небес, не тебе судить меня, червяк, я должен говорить с твоим господином, – пробасил на одной ноте Ликарас и для пущего воздействия на неокрепшие умы недовольно загалдевших стражников сдернул с лица повязку.

Разорванная на клочья кожа за пару часов уже успела срастись, но представшее глазам стражей зрелище было не из приятных: шрам на шраме, рубец на рубце. По рядам недавних противников пронесся испуганный шепот, и только рыцарь в рогатом шлеме по-прежнему остался холоден, спокоен и невозмутим.

– А разве я говорил, что встреча не состоится? Все равно ты его сиятельство уже разбудил. Ты увидишь герцога, но будешь связан. Попробуешь разорвать веревки, церемониться не буду, сразу прикончу, – предупредил офицер. – Что будет потом, загадывать не стану, но не уверен, что твое дело окажется настолько уж важным, что тебе простят полторы дюжины смертей. Вяжите его, ребята, и узлы потуже, потуже затягивайте! Если лентяй какой веревочку недотянет, высеку, выпотрошу и зенки выколю, в общем, три традиционных, армейских «вы», вы, детишки, меня знаете!

В предупреждении не было необходимости. Хоть у охранников герцога, ретиво кинувшихся исполнять приказ командира, и не было личных счетов с рыцарем, но насколько опасен пленник, они уже получили представление. Ликарас специально сдался именно перед тем, как слуги герцога вступили в бой. Мозг робота безошибочно определил дальнейшее развитие ситуации: горящих желанием обагрить его кровью ступени лестницы стражников мгновенно оттеснили от беззащитного обидчика, нехотя, даже лениво поблагодарили за верную службу и отправили обратно в казарму. Подоспевший к месту схватки комендант вместе с многочисленной свитой прихлебателей в форме не смогли изменить хода событий. С их мнением никто не считался, а на яростные вопли и крики было всем наплевать, по крайней мере рыцарю в рогатом шлеме, взявшему на себя командование ночным «парадом».

Кожаные ремни туго стянули кисти рук, Ликарас мог разорвать доставляющие неудобства путы легко, как тонкую паутину, но не видел смысла в этом поступке. Охранники пошли ему навстречу, вели плененного рыцаря к герцогу и хотели лишь получить гарантии, что необузданный смутьян не учинит беспорядков в хозяйских покоях. Ликарас смирился с маленькими неудобствами, тем более что если разговор с взбалмошным вельможей выйдет за пределы заранее намеченного русла, то вернуть себе свободу не составит для него труда. К тому же Кербал уже должен был добраться до лагеря, а значит, вскоре у ворот Дукабеса появится Небесная Братия. Ни комендант, ни тем более трусливый городской глава не осмелятся перечить Наставнику, а если даже и вздумают показать норов, то долее трех-четырех часов гарнизону города не продержаться. Крепостные стены не спасут попавших под власть «темных сил» жителей Дукабеса, только немного отсрочат посмертное очищение их заблудших душ. Просчитывая возможные варианты отклонения от плана, Ликарас не заметил, как оказался возле заветной двери. Его впустили, а не втолкнули внутрь. Охранники вообще вели себя благоразумно и в отличие от простачков из городской стражи остерегались лишний раз дотрагиваться до благородного пленника руками. Все рыцари импульсивны и неблагоразумны, если к ним относятся неуважительно, тем более рыцари Ордена, заботящиеся не только о собственном достоинстве, но и о непоколебимом величии Небес. Толкнувший рыцаря Братства не просто задевает честь рыцаря, но и совершает вопиющий акт богохульства, приравниваемый к оскорблению духовного сана.

Проведя пленника в опочивальню герцога, охранники удалились, даже рыцарь в рогатом шлеме, являвшийся по наблюдению Ликараса самим начальником охраны, уважительно поклонился лежавшему на кровати господину и тут же вышел, осторожно закрыв за собой дверь. Впрочем, иллюзии вседозволенности у пленника не возникло: на столике рядом с кроватью герцога стоял маленький колокольчик, и в случае возникновения опасности на него мгновенно набросилось бы более десятка солдат. Кроме того, в спальне вельможи присутствовал кто-то еще, кто-то неуловимый взглядом, но обнаруженный тепловыми сенсорами искусно замаскированной под рыцаря машины.

– Ага, верный пес мерзавца Меруна? И как ты только осмелился нарушить мой покой? – с претензией на королевское величие произнес противный, скрипучий голосок, явно недавно пострадавший от злоупотребления коллекционными винами.

– Вебалс в городе, – не тратя времени по пустякам, сообщил Ликарас, – притом не только в городе, а во дворце. Я сам его видел.

Известие произвело на Самвила неизгладимое впечатление: кончики пальцев нервно затеребили халат, правый глаз задергался, а острые, белоснежные зубы до крови сжали нижнюю губу.

– По поручению Наставника я расследовал похищение благородных дам, – монотонно вещал Ликарас, гипнотизируя позабывшего о напускном безразличии вельможу холодным взглядом. – В этом деле замешан колдун. Буквально четверть часа назад он был здесь, у твоих дверей. Раз ты еще жив, значит, он приходил не к тебе. Подумай, с кем он искал встречи?

Герцог не стал отвечать, схватился обеими руками за колокольчик и устроил адский трезвон. Невидимка не появился, но дверь тут же распахнулась и, как предполагал рыцарь, на пороге появились дежурившие под дверью охранники, правда, уже без рыцаря в рогатом шлеме.

– Немедленно на третий этаж. Поверьте, все ли в порядке у господина епископа!

– Но сейчас ночь… – робко возразил один из слуг, однако, получив затрещину от старшего товарища, тут же, как и остальные, скрылся за дверью.

– Мог бы приказать и меня развязать, – возникший переполох весьма позабавил Ликараса. Мыши забегали, почуяв, что где-то поблизости притаился хитрый и очень голодный кот.

– Обойдешься, пусть твой Мерун сам придет и об этом попросит, а если храмовник окажется слишком горд, то твоя голова украсит городские ворота. – Самвил осмелел и, посчитав, что угроза его жизни уже миновала, принялся вдруг доказывать значимость своей персоны. – Ты посмел явиться ко мне без приглашения, напал на слуг короля, многих убил. Ты преступник, убийца и понесешь заслуженное наказание.

– Скверна окутала город Дукабес. Враг Света, мерзкий Вулак, призвал своих слуг, чтоб поглотить и обречь на вечные муки заблудшие души грешников и души почтенных праведников, – с ехидной ухмылкой на лице, абсолютно не соответствующей духу проповеди, рыцарь вещал и демонстративно медленно рвал на руках крепкие путы. – Но Небеса послали детям своим защитников, благородных, самоотверженных рыцарей, посвятивших жизни свои служению Добру и истреблению паскудной нечисти. Услышали рыцари зов Небес, и поскакали они на резвых своих конях к стенам полоненного Тьмою города. И началась битва…

– Что, уже поскакали? – недовольно поморщился сменивший гнев на милость герцог.

– Поскакали, поскакали, ваше сиятельство, а лошаденки у нас резвые, будьте уверены!

В который раз стремление соблюсти закон отступило под натиском грубой физической силы. Намек был правильно понят герцогом, и главное, правильно воспринят. Открытый конфликт с Орденом не только увенчался бы полным поражением, но и привел бы к нежелательным последствиям. Король Лиотона не стал бы заступаться за задиру-герцога, хозяина этих земель, а если вдруг и сглупил бы, то его мгновенно облагоразумили бы войска соседних королевств. Ломать копья из-за десятка убитых солдат герцогу неожиданно расхотелось.

– Пшел прочь! – раздосадованный вельможа по-женски взмахнул рукой и, запустив с расстройства в самостоятельно освободившегося пленника подушкой, напоследок изрек: – Позови коменданта, я прикажу открыть ворота!

Худшие предположения заговорщиков оправдались. В ранний утренний час Верхний Дукабес напоминал муравейник, в который пробрались чужаки, только никто не мог понять зачем, кто они и где прячутся. Ворота в нижнюю часть города остались закрытыми, а полсотни вставших возле них лагерем стражников досматривали всех, кто пытался пройти; досматривали и отправляли обратно, конечно, за исключением личностей, насчет которых имелись сомнения. С этой категорией горожан стражи порядка поступали достаточно деликатно: отводили в специально построенный из жердей загон и держали взаперти до выяснения обстоятельств. Никто не мог пройти мимо ворот, а с хитрецами, пытавшимися пробраться крышами на крепостную стену, вообще не церемонились, избивали до полусмерти на месте и за ноги волокли в тюрьму. Жестокие времена, жестокие нравы; вступивший этим утром в силу комендантский час запомнился горожанам надолго.

– Ну вот, опоздали, не успели вовремя проскочить, – с расстройства Палион так сильно пнул стенку дома, что ему на голову свалилось несколько кусков черепицы. – Что делать теперь будем?

– Ждать и не нервничать, – стоически отнесшийся к очередной неприятности Вебалс опустился на землю и, облокотившись спиною о ствол дерева, стал наблюдать за лагерем стражников возле ворот.

– Со вторым согласен, но ждать-то чего? Ворота вряд ли откроют, пока верхний квартал не прочешут. Как ни прячься, а все равно рано или поздно нас найдут!

– А ты видишь, чтобы кто-нибудь устраивал облаву? – не отрывая глаз от беготни на площади перед воротами, поинтересовался Озет. – Одно из двух: или стражникам лень настолько, что они решили не выполнять приказ, в чем лично я сильно сомневаюсь, или поиски ведутся в другом месте.

– В другом, как в другом, почему? – переспросил разведчик, сразу не понявший, что его компаньон имел в виду.

– Видишь ли, мы слишком долго беседовали в той подворотне, а любой нормальный вор, грабитель или шпион, будь он на нашем месте, постарался бы как можно быстрее и дальше убраться от дворца, – изрек Вебалс и искривил рот в одной из самых омерзительных своих усмешек, не только демонстрирующей неоспоримое превосходство, но и не оставляющей сомнений, что собеседник полный дурак. – Да, ворота закрыты, но нас ищут в нижних кварталах. Через два-три часа поиски завершатся, и жизнь в славном городе Дукабесе вернется в привычное русло. Так что садись рядышком на травку, закрой уставшие глазки и прикорни.

– Да, ты оптимист. – Палион вытянул вверх правую руку и показал компаньону на верхний ярус крепостной стены. – Посмотри-ка туда, ничего странного не замечаешь?

– Нет, не замечаю, – пожал плечам впавший в состояние флегматичного безразличия Озет. – Стражников многовато, но…

– Вот-вот, то-то и оно, что «но»! – Палион победоносно хлопнул по плечу колдуна. – Стражников и перед воротами и на стенах чересчур много, похоже, там собрался весь гарнизон, Но!.. Но кто же тогда ищет нас в нижнем квартале?!

Лицо Вебалса мгновенно изменилось: добродушный, расслабленный после гуляний по крышам рыжий лапушка-кот мгновенно превратился в напряженного перед боем за сытный рыбий хребет дворового бандита-котяру. Ряд незначительных, несвязанных между собой событий в одно мгновение выстроился в стройную линию неоспоримых фактов. Поспешный побег из Лютена, вызванный неожиданным появлением целого отряда рыцарей Небес, облава на него в Бобровых Горках, нападение банды дукабесских «отбросов», встреча его компаньона с неизвестными экзекуторами, выпытывавшими у бедолаги-кучера подробности похищения его госпожи, загадочное поведение великана, продырявившего Палиону руку, и, наконец, последнее, самое алогичное обстоятельство – прорыв неизвестного в покои герцога Самвила, неизвестного, но прекрасно знавшего его в лицо и наверняка скрывавшего под окровавленной повязкой блеск стального черепа. Вывод можно было сделать лишь один – за ним, и именно за ним, велась крупномасштабная охота.

Охотники обложили лиса в чужой норе; ворота в верхнюю часть Дукабеса были закрыты, и пока они с Палионом прохлаждались, сидя на зеленой травке, рыцари Небесного Братства прочесывали нижние кварталы.

– Ага, вижу, ты понял, о чем идет речь. – Палион не мог насладиться торжеством своего интеллекта, его мозг судорожно просчитывал варианты, как выбраться из сжимавшегося вокруг них кольца. – Пережидать бесполезно, твои «друзья» обыщут нижний городи появятся здесь, это только вопрос времени.

– Это вопрос количества лишних, бессмысленных жертв, – неожиданно проявил гуманизм колдун. – Орден не церемонится, любое, пусть даже малое сопротивление карается смертью. После них останется много трупов и все из-за нас…

– Поправочка, из-за тебя, – уточнил Лачек и с укоризной взглянул на занявшегося самосудом вместо дела товарища. – Нельзя себя винить за то, что творят другие: пользы никакой, а вот нервишки расшатываются, так и до желтого дома недолго докатиться.

– До желтого дома? – переспросил Озет, не знавший цветовых реалий чужого мира.

– Ну, до дурки, – Палион наглядно покрутил пальцем возле своего виска, – то есть свихнуться, чокнуться, оторваться от реального мира, шизануться…

– Хватит, я понял. – Вебалс резко поднялся на ноги и сделал шаг в сторону ворот.

– Стой! – Напарник схватил колдуна за руку и, развернув к себе лицом, пристально посмотрел ему в глаза. – Уж не думаешь ли ты сдаться?

– Нет, не думаю, – прозвучал холодный ответ, – но и бездействовать не намерен. Будем прорываться в нижнюю часть.

– Но как?! Стражи вон сколько!

– Плохо ты еще знаешь здешнюю жизнь, дружок, – усмехнулся Озет, в голове которого явно дозревал какой-то хитрый план спасения.

Едва ступив на мостовую площади, Вебалс не пошел напролом к воротам, а неподвижно застыл. Палиону показалось, что наивный компаньон присматривал подходящее местечко, чтобы вскарабкаться на стену. Глупая затея, в особенности если учесть, сколько стражников сидело между зубцами и сколько мерно прохаживалось от башни к башне. Их бызаметили и поймали еще до того, как они поднялись бы на пару метров. Однако, к счастью, Лачек ошибся, у колдуна имелся в запасе иной план, такой же простой по исполнению, но более коварный.

Резко развернувшись на каблуках и не дав Палиону опомниться, Вебалс схватил его за руку и потащил за собой к лавке сапожника, естественно, запертой на висячий замок.

– Хочешь стянуть новые башмаками, такие красивые, что стража залюбуется и нас пропустит? – съязвил Палион, но колдун не обратил внимания на очередную колкость.

Вебалс подошел к дому, приложил ухо к двери, зачем-то прислушиваясь, что происходило внутри, а затем завернул за угол дома, на маленькую площадку, поросшую крапивой и прочей дикой растительностью. Опустившись на колени, знаток местной флоры стал выдергивать корешки и обрывать пахучие желто-коричневые листья.

– Гербарий собираешь, хочешь ученым прикинуться? – строил предположения Палион, вдруг сильно засомневавшийся в умственных способностях компаньона. – Не выйдет, в Дукабесе и университета-то нет.

– Заткнись, – грубо прервало его божество и принялось рвать сорняки с удвоенной скоростью.

Наконец, набрав целую охапку пахнущих перегноем трав, Вебалс поднялся в полный рост и, неизвестно чему улыбаясь, посмотрел на разведчика глазами, какими любитель пива смотрит на мир после того, как ему удалось добежать до ближайших кустов.

– На, эти жуй, эти глотай не пережевывая, а эти в щеки вотри! – скомандовал Озет, высыпав в руки растерянного Палиона целую охапку листвы и корений, аккуратно рассортированную на три отдельные кучки.

– Зачем? – удивленно заморгал глазами разведчик.

– Жри, тебе говорят! – прикрикнул Озет и подал пример, засовав себе в рот пригоршню пожухлой гадости. – Не боись, хуже не будет.

Вебалс наврал, уже после первой порции отправленных в пищевод кореньев Палион почувствовал усталость, ломоту в костях и резкий подъем температуры. Уши разведчика горели, как будто на них вылили кипяток, а по спине и суставам пробежала дрожь. Самоотверженно дожевав последнюю горсть, Палион безропотно приступил к растиранию щек, с ужасом наблюдая, какие страшные метаморфозы происходили и с ним, и с его ботаником-компаньоном. Лицо колдуна осунулось, а раскрасневшаяся кожа отвисла; глаза стали мутными, заслезились и вылезли из орбит, кроме того, из сухих и горевших огнем слезных каналов начал сочиться гной. На шее, лбу и висках образовались мелкие бугристые опухоли, напоминавшие не пятна, а скорее наросты. То же самое наверняка происходило и с его лицом. Поблизости, к счастью, не было зеркала, но Палион догадывался, как омерзительно выглядит. Кожа стянулась, стала неимоверно чувствительной и трескалась даже при соприкосновении с тканью.

– Ну и что ты наделал, огородник-любитель? – В голосе разведчика не было злости, он слишком устал, чтобы гневаться и осыпать голову мазохиста-затейника отборными Проклятиями.

– Не волнуйся, через полчаса все снова будет в порядке Сейчас не время задавать вопросы, пошли! – Уродливое чудовище в одежде колдуна схватило не менее красивого разведчика за руку и потащило его на площадь.

«Связался с дураком, получи! Стражи испугаются заразы и пристрелят нас обоих без расспросов и долгих разговоров. Мы даже подойти-то к ним не успеем. Небесные силы, если вы есть, за что… ну за что такая идиотская смерть?!» – прощался с жизнью разведчик, едва поспевая передвигать ногами вслед за почти бежавшим к лагерю возле ворот компаньоном.

Люди все разные, и поэтому каждый успокаивает расшалившиеся нервишки по-своему: кто-то, как породистый скакун, бегает по кругу, кто-то отбивает о стену натренированные кулаки, а кто-то, как герцог Самвил после ухода Ликараса, рвет и мечет, раскидывая по комнате лоскуты дорогих наволочек и простыней.

Жестокое обращение с подушками и одеялами помогло, герцог устал и немного успокоился, хотя мысль, что он был вынужден впустить в Дукабес рыцарей Ордена, сводила с ума и по-прежнему не давала покоя. Он являлся полноправным и полноценным хозяином этого провинциального городишки; имел власть не только от короля, но и управлял ночной жизнью. Воры, грабители, содержатели кабаков и притонов, заезжий наемный сброд и, естественно, местные торгаши – все они составляли одну огромную преступную пирамиду, на вершине которой гордо восседал он, наследственный герцог и будущий правитель Лиотона, каковым он себя считал. Сотрудничество с Кергарном давало многое, но после массового погрома, который непременно учинят рыцари в Нижнем Дукабесе, отношения с повелителем чудовищ явно осложнятся. И дело даже не в том, что храмовники случайно обнаружат и публично казнят парочку-другую живых и с десяток искусственных слуг хозяина. Доверие лично к нему, как к влиятельной политической фигуре, заметно пошатнется, и Кергарн начнет искать союза с кем-нибудь еще, а желающих усесться на лиотонский трон было превеликое множество. Самвил понимал, что должен как можно быстрее посетить Кергарна, убедить его, что окрестности Дукабеса по-прежнему безопасны, разъяснить истинные мотивы своего поступка и представить поисково-карательный рейд Ордена как часть его же собственного плана по расправе с Вебалсом чужими руками.

Герцог еще размышлял, стоит ли спешить с выездом, первоначально запланированным только к вечеру этого дня, но известие о смерти епископа развеяло остатки сомнений. Самвил тут же отдал распоряжение слугам о срочном приготовлении к отъезду. По-дороге в столицу, а герцог хотел поспеть на конец двухнедельного празднества в честь дня рождения короля, он должен был выкроить парочку часов, чтобы посетить дремучую чащу и поговорить с глазу на глаз с тем, кому служил, кому не доверял и кого очень сильно боялся.

Растормошив всех сонных, ленивых слуг и слегка позавтракав, повелитель здешних земель наконец-то остался один.

Точнее, почти один. Устроившись на кровати поудобнее в центре гнездышка из вновь принесенных подушек, герцог водрузил на колени миску с виноградом и решил отдать последнее распоряжение перед отъездом, распоряжение слуге, о существовании которого никто не знал.

– Ардана Кьера! – прошептал герцог и, визируя свой собственный приказ, трижды хлопнул в ладони.

Воздух в комнате слегка задрожал, между кроватью и дверью появилось прозрачное облако, довольно быстро принявшее очертания красивой обнаженной девушки. Это был один из двух последних подарков Кергарна, искусственное существо, умевшее не только то, с чем успешно справляется любая женщина, но и обладающее множеством иных ценных качеств. Жотель, как прозвал ее Самвил, не умела говорить, но зато как губка впитывала информацию и каким-то неизвестным герцогу способом передавала ее своему создателю, к сожалению, не на расстоянии, а только при личном контакте. Она ловко владела оружием и, пользуясь невидимостью, могла защитить своего хозяина от нападения убийцы. Правда, бедолагу-епископа такое же существо не спасло, подосланный Вебалсом убийца оказался проворнее, но в королевском дворце, где нет колдунов, зато плетутся интриги, такой телохранитель пришелся бы весьма кстати. Кроме того, дамочка из облака умела летать или каким-то иным образом быстро преодолевать большие расстояния, в технические подробности вельможа, естественно, не вдавался.

– Слушай и запоминай! – произнес герцог, жадно запихивая в рот целую горсть винограда. – Лети к Кергарну и передай. Я прошу его о встрече, заеду во второй половине дня по дороге в столицу. Вебалс попался в расставленную хозяином ловушку, и в данный момент Орден переворачивает в его поисках вверх дном весь Дукабес. Бежать ему некуда, и, думаю, к концу дня его рыжая голова украсит городские ворота. Несколькими агентами пришлось уже пожертвовать: епископ мертв, под горячую руку рыцарей попадется еще с десяток существ, выполняющих в Нижнем Дукабесе мелкие поручения. Оно и к лучшему, святоши на какое-то время успокоятся и не будут нам мешать. Остальное лично при встрече. Кроме того, мне хотелось бы получить инструкции перед посещением столицы. Все, лети!

Самвил небрежно махнул рукой, приказав девушке удалиться. Для плотских забав, интерес к которым после сочного винограда заметно возрос, у герцога имелись другие кандидатуры, менее искушенные, но зато новенькие, только вчера доставленные с рабского рынка южного соседа, королевства Гариот.

– Да что ж это, матерь божья?! – испуганно завизжал молодой стражник, когда парочка украшенных сыпью и коростой монстров приблизилась к воротам на двадцать шагов.

Его сослуживцы выразили удивление менее эмоционально, но более агрессивно: повскакали с мест и схватились за оружие. Смотря на нацеленные точно в его грудь острия пик и зловещий блеск стальных клинков, Палион еще раз убедился в правильности своего предположения. Служители порядка не отведут их в загон и не потащат в тюрьму, а просто пристрелят и осторожно, не дотрагиваясь до заразной плоти руками, сбросят их тела в городской ров. Разведчик приготовился к последнему бою и к неминуемой смерти, а вот его товарищ совсем не собирался умирать.

– Господа стражники, он там, он там! – вдруг прокричал Озет и затыкал рукой в направлении храма. – Он хочет осквернить священный алтарь, проклятый колдун в городе! – брызгая кровавой слюной, неистовствовал Озет и старался схватить за рукав начальника стражи.

– Да поняли мы, поняли, давай проходи! – Брезгливо морщившийся офицер старался избежать соприкосновений с заразным горожанином и, пятясь назад, отдал приказ столь же напуганным подчиненным открыть ворота.

– А ну, давай отсюда! Пшел от меня, урод! Давай шустрее, гниль бродячая! – кричали наперебой стражники, сторонясь от больных и подталкивая их древками пик к вороттам. Лишь один старик с нашивками капрала на плече отнесся к бедолагам с сочувствием и посоветовал испить воды из святого источника близ Кариуза.

Как только ворота закрылись, а тяжелые створки съехались довольно быстро, Вебалс упал на землю и, катаясь с боку на бок, разразился громким, надрывным хохотом. Палион не разделял оптимизма товарища, конечно, благодаря его затее, они благополучно выбрались в нижний город, но их тела гнили и становились омерзительнее и омерзительнее с каждой минутой. Одна только вонь, исходившая от покрывшегося какой-то слизью лица, вызывала у разведчика приступ рвоты.

– Чего радуешься, балда? Лечиться-то как, знаешь? – Палион схватил Вебалса за ворот куртки и рывком поставил на ноги. – Я не шучу, я в отличие от тебя не божество и…

– Не волнуйся, – произнес внезапно успокоившийся колдун и примирительно хлопнул товарища по плечу. – Чувствуешь себя нормально?

Палион кивнул. Действительно, несмотря на то, что выглядел он как прокаженный в последней стадии заболевания, самочувствие было в норме, даже уши перестал и гореть и температура ушла.

– Видишь, как полезно копаться в чужих головах, – рассмеялся колдун и, увидев какое-то движение вдали улицы, быстро спрыгнул в небольшой овраг под стеной, естественно, не забыв потащить за собою товарища.

Мягко приземлившись в заросли густой травы, компаньоны на время притаились. Если их догадка верна и Орден проводил в Нижнем Дукабесе рейд, то показываться на улицах в таком виде было крайне нежелательно.

– А теперь объясни, кратко и по порядку, что с нами произошло и как долго все это продлится? – Палион выразительно обвел рукой вокруг своего изуродованного сыпью и язвами лица.

– Не волнуйся, через полчаса на твоей физиономии останется лишь легкое раздражение, впрочем, как и на моей. —

Оптимизм колдуна удивлял, но давал надежду. – Тебе нужны ответы, ну что ж, изволь. Когда я, как могло показаться со стороны, окаменел на площади, я на самом деле изучал мысли стражей, бессовестно лазил по самым сокровенным закуткам их сознания и в результате выяснил три очень важные вещи.

– Какие же? – Разведчик попытался выглянуть из оврага, но колдун его остановил, жестом дав понять, что не стоит особенно торопиться.

– Во-первых, рыцари действительно устроили облаву в Нижнем Дукабесе. И без наших голов в качестве трофеев они не уйдут.

– Не сомневаюсь. – Палион вспомнил былые дни, он не понаслышке знал, что такое азарт охоты и что чувствует загнанный в угол лазутчик, вокруг которого медленно, но неумолимо сжимается кольцо окружения.

– Вторая информация была более важной, собственно, именно благодаря ей мы и выбрались, – продолжил колдун, видя, что товарищ слишком углубился в воспоминания. – Оказывается, сапожника, возле лачуги которого росла заветная травка, по праву можно считать городской легендой. Всего за десять лет трудов он умудрился не только стать из подмастерьев мастером и обзавестись собственной мастерской, но и, сколотив капитал, перебраться в верхнюю часть города, иными словами, достичь вершины профессиональной карьеры.

Колдун специально употребил выражение более близкое, привычное для слушателя, желая максимально облегчить восприятие. Этого он, конечно, добился, но слово «карьера» почему-то вызвало у Палиона странный побочный эффект. Бывший майор брезгливо поморщился, как будто испачкал сапог в коровьей лепешке, и смачно сплюнул.

– Дело в том, что его сапоги более прочные и почти не пропускают воду. Секрет ремесленника прост: он добился этого эффекта при помощи специальных смесей, которыми пропитывает кожу. Смеси изготавливаются из экзотических трав, выращиваемых прямо возле хибары.

– Так, значит, это были не сорняки? – догадался Палион.

– Очень дорогостоящие, диковинные для данной местности растения. Их семена многократно крали, но еще никому не удалось получить всходы. Мастера пару раз обвиняли в колдовстве, но за него заступился епископ.

– Дай догадаюсь почему, – перебил Палион. – Он и святейшество, и всю его челядь бесплатно обувал.

– Более того, жертвовал храму две трети своей выручки, – лукаво улыбнулся Озет. – Однако вернемся к нашему вопросу. Травки сапожника, а я немного разбираюсь в зельях, не только обладают рядом интересных с точки зрения сапожного ремесла свойств, но и вызывают кратковременное раздражение человеческой кожи, в чем ты только что сам убедился. Эффект временный, быстро проходит и, заметь, без всяких дурных последствий.

Палион посмотрел на широко улыбающуюся физиономию Озета. Безобразная образина вновь превратилась в человеческое лицо, только местами немного красноватое и с кругами синевы под слезящимися глазами.

– Вскоре и это пройдет, – заверил колдун, опять мимоходом покопавшись в мыслях товарища.

– За изобретательность хвалю, но ты хоть понимаешь, как мы рисковали? – сердито проворчал разведчик, чей мозг еще не успел смириться с мыслью, что все благополучно обошлось и им удалось выбраться из ловушки живыми.

– Нет, не понимаю, – заявил колдун. – Риска не было совсем, ты не знаешь местных реалий, а судишь. Как это у вас говорят: «…со своей бутылью в чужой монастырь приперся!»

Теперь настала очередь разведчика покатиться с хохоту. При извлечении из его головы известной народной мудрости была допущена существенная ошибка, но до чего к месту было вставлено слово «бутыль»! Лачек еще мало имел дело со священнослужителями здесь, на Шатуре, но в его мире большинство монахов и духовников были законченными тайными алкоголиками.

– Хватит ржать, как конь ретивый! – Вебалс обиделся, но быстро отошел. – Мы были в безопасности, как сам убедился, до нас не только дотронуться, но из лука застрелить боялись. Если успокоишься, объясню почему.

– Весь во внимании, – продолжавший в душе смеяться майор моментально стер улыбку с лица.

– Орден сам заманил себя в западню. Он так упорно распространял о колдунах слухи, что этим было просто грех не воспользоваться. Желание превратить нас в изгоев и поселить страх в сердцах людей привело к распространению множества абсурдных баек и суеверий.

– На какой же сыграл ты? – поинтересовался Палион.

– А ты знаешь, что такое порча? – ответил вопросами на вопрос Вебалс. – Какова ее природа и чем она отличается от обычной болезни?

Палион наморщил лоб, пытаясь подобрать более или менее сносное определение, но потом махнул рукой в знак того, что рассказчик может продолжать.

– Термин «порча» возник от слова «портить». Заболевшего человека испортила ведьма или колдун. В принципе если я сейчас напою тебя слабительным, то можно сказать, что я навел на тебя порчу. Порча не название заболевания, а указание на целенаправленность, умышленность злого действия.

– Теперь понятно, почему ты так разорался, что мы встретили колдуна, – кивнул Палион, – но совершенно непонятно, почему нас не пристрелили, ведь если верить слухам, то порча заразна.

– Некоторые виды, – уточнил колдун, – как любая другая болезнь. Наши симптомы походили на «песчаный чес» одно из самых страшных и очень заразных заболеваний в здешних местах. А так, если говорить абстрактно: ты сторонишься шмыгающего носом и надрывно кашляющего товарища, но не бежишь же от человека, сломавшего руку или вывихнувшего ступню?

– Почему же, если об меня, то бегу, – пошутил разведчик. – Но почему нас не пристрелили?

– Проклятие, жуткое проклятие падет на голову того, кто осмелится казнить испорченного. Слуги Вулака «портят» людей для того, чтобы обречь их надолгие муки. Считается, что убивший больного облегчает его страдания и тем самым вызывает на себя гнев темных сил.

– Хитро, – со вздохом облегчения произнес Палион. – Так чего же мы разлеглись? Давай быстрей из города выбираться, пока краснота с рож не спала! – Обрадовавшийся Палион стал выбираться из оврага, но Вебалс вовремя успел схватить его за сапог и затащил обратно.

– Рыцари Ордена и прочие священники распространяют байки, но сами в них не верят. Разве тебе не знакомо слово «ханжество»? – расстроил товарища Озет. – Они даже убедили горожан, что колдун не в силах навести порчу на тех, кто идет по нелегкому пути служения Небесам. Они обладают… как это у вас говорится… – Вебалс защелкал пальцами, пытаясь припомнить мудреное слово, – …иммунитетом к колдовским чарам.

– Забавно, – поморщился Палион и снова сплюнул, на этот раз не кровавой слюной. – Так что же нам делать?

– Действие трав почти закончилось, так что наши краснощекие хари не будут привлекать особого внимания. Можем идти, но учти, рыцари не стража, нам вряд ли удастся незаметно покинуть город. Придется пробиваться с боями, ты готов?

– Я не готов отморозить зад, мочевой пузырь и мужское достоинство в этой проклятой яме, – решительно заявил разведчик и стал карабкаться наверх.

– Нам нельзя пропустить кортеж герцога, так что смотри в оба! – напомнил колдун и, предчувствуя, что так забавно начавшийся день будет не из легких, полез следом.

(обратно)

Глава 12 ВРАГ МОЕГО ВРАГА МНЕ ТОЖЕ ВРАГ

Чем отличается нападение на город вражеских войск от карательной операции, проводимой рыцарями Небесного Братства? Скажете, ничем – и ошибетесь. На самом деле различия разительные. Чужеземные солдаты убивают ради грабежа, а рыцари во имя великих целей. Чтобы проникнуть за крепостную стену, нападающим приходится много работать и рисковать жизнями: разбивать возле города лагерь, долго обстреливать укрепления из осадных орудий, а затем под градом стрел и потоками горячей смолы лезть на отвесные стены, чтобы уставшими и изможденными сцепиться в ожесточенной схватке не на жизнь, а на смерть с горсткой не желающих сдаваться защитников. И только потом наступает сладкий, упоительный момент безнаказанных убийств, насилия, пьянства и грабежа, если, конечно, ты не валишься с ног от усталости. У рыцарей все происходит по-иному. Они не карабкаются по стенам, а под рев походных труб и устрашающую дробь барабанов чинно и важно въезжают в распахнутые настежь ворота. Сопротивления нет, весь гарнизон и состоятельные горожане, которые просто не могут быть подвержены скверне, запираются в верхнем городе и выжидают, пока солдаты Небес не закончат свой праведный труд по очищению заблудших душ. Кроме того, ущерб от рейда минимален: никто не штурмует стен, да и дома горожан поджигаются лишь в исключительных случаях, притом слуги небесных солдат внимательно следят за тем, чтобы огонь случайно не охватил весь город. Различий много, но оба вроде бы совершенно не похожих друг на друга события имеют одну общую черту: после посещения города вооруженными чужаками численность населения сокращается вдвое.

Наставник снял шлем и медленно оглядел площадь, на которой они находились. Убогий городишко, жалкие людишки, раздражающие слух стенаниями, и площадь, точь-в-точь похожая на сотню других мест, где ему приходилось бывать; площадь, названия которой не стоило запоминать. Великодушно позволив плаксивому слуге подставить под ногу горбатую спину, Жанор слез с вороного любимца и величественно присел на тут же подставленную к его ногам скамейку. Люди в его отряде были дисциплинированными и хорошо обученными, Наставнику Меруну не нужно было суетиться, бегать туда-сюда и кричать, что делать. Каждая группа, каждое отделение и каждый служитель Небес, будь он благородный рыцарь, молодой послушник или всего лишь наемный стрелок, прекрасно знали свою работу и, как трудолюбивые муравьи, сновали по муравейнику чужого города. Одни обыскивали дома и выволакивали во двор домочадцев, другие сгоняли безропотное человеческое стадо на площадь, третьи охраняли жалобно блеющий двуногий скот; а на плечи четвертых, самых опытных и самых мудрых членов Братства, тяжелым грузом ложилась ответственная миссия: определить, в ком из похожих друг на друга, как капли воды, оборванцев притаилось Зло, а чья душа чиста и невинна.

Занятие это не из легких, оно столь же кропотливо, как просеивание зерна или перебор крупы. Во избежание большого количества ошибок обычно в роли судьи выступали самые опытные рыцари Отряда: сам Мерун, его верный помощник Ликарас и еще Дарв, Марвус, Кобер. Однако этот рейд был необычным, лучшие из лучших возглавили поисковые группы. В принципе акция зачистки проводилась с одной лишь целью – поймать колдуна, а с ловлей нежити, прячущейся среди горожан, можно было подождать месяцок-другой. Изначально рыцари не планировали особо беспокоишь жителей, но гибель товарищей в Бобровых Горках ожесточила праведные сердца.

В толпе ожидающих вызова на эшафот испытаний возникло волнение. Это несчастные, чья очередь должна была вот-вот наступить, увидели, что их ждало впереди: бинокский котел, в котором булькало кипящее серебро, тальверийские угли, плотно прижимаемые к груди испытуемых, обычная и совсем не страшная дыба, привычное приспособление для казни, колесо, и множество других хитрых устройств, при помощи которых рыцари определяли, кто чист душой, а кто богомерзкая нежить, только ждущая ночи, чтобы обнажить клыки и насытиться плотью невинных.

Универсального способа определения врагов рода людского не было, поскольку каждая разновидность хищных тварей по-особенному реагировала на один и тот же предмет. К примеру, для оборотня губительно серебро, в то время как вутера можно было выявить только при помощи угля. От соприкосновения с пышущим пламенем углем кожа человека обгорала и на ней появлялся сильный ожог, в то время как прижженное место у вутера на несколько секунд покрывалось коричневой чешуей, а затем на нем вырастала новая кожа. Некоторые порождения Вулака распадались на глазах от ударов розог, вымоченных в солевом растворе, другие только кричали, стенали и дрыгались, в общем, вели себя, как обычные люди.

Все испытания длились не долее часа, но их было очень трудно пережить. Огромный помост, наспех собранный из привезенных отрядом с собой досок, недаром назывался эшафотом: поднимались на него здоровые люди, а сползали жалкие калеки, обожженные, с вывернутыми суставами и располосованными ударами плетей спинами. Святое Испытание выдерживал далеко не каждый: за последние полчаса в фонтан без воды было сброшено еще двадцать четыре трупа, притом ни один из них не обратился после смерти в чудовище. Однако для рыцарей это было не важно, умерший или пытавшийся бежать с эшафота причислялся к приспешникам темных сил со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Жанор сидел и меланхолично наблюдал за привычным течением жестоких процедур. Он испытывал души не раз и уже очерствел к крикам, мольбам, воплям, стенаниям и прочей белиберде, отрывающей от важного дела. Вдруг с помоста раздался настоящий звериный рык. Проломив заграждение, на песок свалились два трупа. Разорванный на части рыцарь еще сжимал в руке ковш с расплавленным свинцом, а обезглавленное тело послушника забило конечностями по мостовой, разбрызгивая хлещущую из шеи кровь и поднимая облако грязевой пыли. Жанор мгновенно вскочил и выхватил из ножен меч. Вовремя, очень вовремя. Растопырив в воздухе косматые лапища и клацая челюстями, полными острых зубов, прямо на него летел разъяренный оборотень. Порция горячего серебра пришлась чудовищу не по вкусу, и он, несмотря на день, вернулся в истинное обличье, желая крушить и рвать на куски обидчиков в небесно-голубых доспехах.

Буквально за долю секунды до того, как мохнатая груда костей и мышц обрушилась на Жанора, рыцарь отпрыгнул в сторону и полоснул острой сталью меча по левому предплечью чудовища. Перерубить толстую кость не удалось, но зато лапа зверя повисла плетью. Вырвавшийся из зловонной пасти рык был криком ненависти и боли, раздирающих неживое существо на куски. Не дожидаясь, пока к нему на помощь подоспеют бегущие со всех сторон братья по оружию, Наставник Мерун быстро развернулся и пронзил острым клинком насквозь бьющееся в агонии тело. Простое, без изысканных завитушек перекрестье застряло между лопатками и уже не вынималось, по крайней мере у Меруна не хватило сил вытащить меч из моментально обмякшего тела.

– Ну чего, чего вы все сбежались?! За дело, живо, сейчас дружки его разбегутся, снова придется город обыскивать! – с легкой дрожью в голосе прокричал Наставник.

Короткая схватка сбила дыхание воина, а раньше этого не случалось. То ли сказалась неожиданность, то ли усталость, а может быть, и осторожно подкравшаяся к рыцарю старость.

– Гарв, Кербингс, оттащите эту падаль в общую кучу, тело разрежьте и меч мой верните! – отдал приказ Мерун, а затем, уже повернувшись к подчиненным спиной, прошептал себе под нос: – На всех уродов мечей не напасешься.

Рыцари тут же приступили к работе, Жанор не стал смотреть, как раскинувшую лапы в стороны груду мяса тащат к фонтану, где уже лежало две дюжины перешедших в мир иной. Взгляд Наставника привлекло другое зрелище. На площадь с боковой улочки выехали всадники. Это был один из поисковых отрядов, направленных в северную часть города. Впереди на гнедой кобыле ехал Марвус, раненый и, судя по выражению перепачканного кровью лица, чертовски злой. На лицах остальных застыла маска расстройства, оно и понятно, три лошади везли седоков поперек седла. Их светло-голубые яке превратились в багровые тряпки.

– Столкнулись с Вебалсом?! – спросил Жанор, как только Марвус спустился с лошадей.

– Нет, – односложно ответил командир разъезда и, отерев пот со лба, жадно припал пересохшими губами к поспешно подсунутому ему слугой ковшу с водой. – Бандиты… они пьянствовали в таверне и не хотели выходить. Дальше, сам понимаешь… слово за слово, и понеслось. Троих потеряли Вулак этот сброд раздери!

– Где мерзавцы? – взяв себя в руки, спросил Мерун. – Ушли?!

– Ага, как же! – искривил губы в жестокой ухмылке Марвус. – Всю свору на месте положили, но трое мертвых…

Потери группы не ограничивались тремя убитыми: четверо из двенадцати оставшихся в живых всадников еле держались в седле, а на лицо одного из только что посвященных в рыцари воинов больно было смотреть – багровые лоскуты кожи свисали со лба рваными ошметками. Видимо, сильный удар топора раскроил пополам шлем, спасший юнцу жизнь, но не уберегший от увечья.

– А как здесь дела? – поинтересовался наконец-то вдоволь напившийся воды Марвус.

– Отправляй своих на стоянку к воротам, для них рейд завершен, – ушел от ответа Наставник и, повернувшись к командиру группы спиной, пошел к своему вороному коню.

Ответить на вопрос Марвуса можно было по-разному, но Жанору не хотелось ни сгущать краски в присутствии солдат, ни кривить душой перед старым боевым товарищем, вместе с которым они бок о бок прошли через множество боев и таких вот довольно мирных зачисток. С одной стороны, пока операция проходила довольно успешно. Несколько убитых и раненых – смешная цена за очистку от нежити большого города. Промашка судей и, как следствие, чуть не удавшийся побег оборотня – глупое недоразумение, мелочь, которые случались всегда, в любом захолустье. Подобное уже бывало в Амьене, Вероне, Филкалле. Члены братства —всего лишь люди, они не совершенны и допускают ошибки, трагические, но не меняющие общей картины происходящих событий. Вроде бы у Наставника пока не было повода для сомнений и печали, но, с другой стороны, Меруна мучили плохие предчувствия. Что-то в этот раз происходило не так, слишком долго не возвращались поисковые группы, да и результаты проверки оставляли желать много лучшего: всего один оборотень на двадцать пять, нет, уже двадцать восемь трупов. Конечно, все те, кто после смерти не оброс шерстью или чья кожа не покрылась чешуей, будут причислены к колдунам, ведьмам и прочим приспешникам темных сил, осквернившим свои души общением с Вулаком, но человеческие головы к воротам не прибить, а одна волчья морда будет как-то смешно смотреться.

После очистки Дукабеса возникнет много вопросов. В королевском дворце найдется уйма желающих почесать языки на тему, стоило ли переворачивать вверх дном целый город ради поимки одного единственного оборотня, которого можно было отловить и так, силами пары попов с кадилами и обычной стражи. И первым кричать о нецелесообразности нахождения рыцарей Ордена в Лиотоне будет, естественно, герцог Самвил, хозяин здешних земель и его личный враг, хитрый, двуличный аристократишка, имеющий весьма сомнительный круг общения и явно желающий как можно быстрее взойти на лиотонский трон.

Жанор Мерун чувствовал, что надвигалась большая политическая гроза. Вполне возможно, что вскоре он уже не будет Наставником. Хотя нет, почетного звания его Патриарх не лишит, слишком велики заслуги, но вот командиром Отряда ему уж точно не быть. Однако все это были лишь мелкие дрязги, по большому счету не достойные внимания. Удручало рыцаря совсем иное: о Вебалсе из рода Озетов, ради поимки которого, собственно, и была устроена эта утомительная возня, до сих пор не было вестей. Поисковые группы рыскали по нижнему городу, но колдун еще не был обнаружен, а ведь Ликарас клялся, что видел заклятого врага собственными глазами.

Наставник размышлял, строил предположения, где мог спрятаться проклятый колдун, и ездил кругами по площади. Как большинству рыцарей, Меруну думалось лучше в седле, но на этот раз на него не снизошло озарение. Трижды его взгляд останавливался на видневшейся вдали стене верхнего города, но устраивать проверку там было немыслимо. На мнение городских властей Наставнику было плевать, возмущения все еще пребывавшего в Дукабесе герцога тоже были не в счет, но там находился храм, а, как известно, колдуны и прочие слуги Вулака не могут обитать на освященной земле.

«…Не могут! Да кто знает, что может этот рыжий урод! Крысохвостому проныре столько раз удавалось выскальзывать из моих ловушек, что уже давно пора отправить к Вулаковой матушке все правила и ограничения. Если здесь его не найдем, придется искать в верхнем городе. Стража не пикнет, а если и пикнет, то угомоним! Скорее, скорее нужно заканчивать возню с нищетой!» – решил Жанор и мгновенно привлек внимание окружающих тем, что надел на голову шлем.

– Ковекьярг, хватит бездельничать, бери своих лоботрясов и за мной! – выкрикнул Наставник и, пришпорив коня, помчался в восточную часть города; туда, куда направилась всего одна поисковая группа, естественно, во главе с Ликарасом, привыкшим браться за самые трудные и ответственные поручения.

Дукабес был не из приятных городков, у Палиона он всегда вызывал отвращение и еще какое-то смутное чувство, весьма напоминающее жалость к самому себе, вынужденному прозябать в грязном захолустье. То было раньше, теперь же опустевший городишко навевал страх и желание как можно быстрее оказаться за его воротами. Мрачные дома с пустыми глазницами выбитых окон и распахнутыми настежь дверями, едва держащимися на наполовину сорванных петлях; жуткая вонь и едва уловимый запах гари, принесенный ветром от далекого пожарища; безлюдные улицы и раскиданные по мостовой вещи; грязь и лужи крови, перемешанные между собой в произвольных пропорциях; представшая перед глазами разведчика картина была намного страшнее, чем вид несущегося на тебя с пикой наперевес всадника, и более зловещей, чем возможная встреча с наемным убийцей. По спине Палиона пробежала дрожь, кисти рук онемели, а ноги стали как ватные. Вебалс заметил, что творилось с разведчиком, и специально ускорил шаг, действуя по принципу: «Нет ничего хуже бездействия. Уж лучше кровавый бой, чем долгое его ожидание, оно изматывает и лишает сил».

В конце улицы показался конный разъезд, не сговариваясь, путники прильнули к стене, а затем, обнажив мечи, нырнули в распахнутую дверь дома. Время разговоров прошло, рыцари не стали бы задавать глупых вопросов и выпытывать, что они делали на опустевшей улице. К счастью, всадники проехали мимо; не быстро, но и не достаточно медленно, чтобы Вебалс смог определить, что таилось в их скрытых под шлемами головах.

– Что делать будем? – прошептал Палион, впервые за долгие годы почувствовав себя в тылу врага неуверенно. Он слишком мало знал об этом мире, чтобы сметь переносить на аналогичные ситуации навыки и умения, полученные вовне. Он должен был согласовывать каждый шаг с колдуном, и от этого чувствовал себя беспомощным юнцом, впервые отправившимся на задание. – Выбираться, что же еще? – удивился вопросу Вебалс. – Не хочешь же пойти на честный бой? Если вознамерился всех рыцарей перебить, то на меня не рассчитывай, я еще пожить чуток хочу.

– Не дури, – прорычал разведчик, не на шутку разозлившись на напарника. – Я тебя по делу спросил. Выбираться как думаешь? Прямиком к воротам, мелкими перебежками, так что ли?!

– Пойдем на восток, там стена чуть ниже, – прошептал колдун, вслушиваясь в царившую вокруг тишину, иногда прерываемую порывами ветра и скрипом сорванных с петель ставней. – И еще есть одно обстоятельство, о котором рыцари понятия не имеют, а нам оно на руку будет.

– Какое еще обстоятельство?

– Есть возле торговых складов закуточек один, там испокон веков группка вампиров обитала. А где кровососы, там и другая нечисть завсегда трется. Они просто так рыцарям не дадутся, а значит, как их обнаружат, бои начнутся… суматоха, неразбериха, как раз то, что нужно, чтобы под шумок проскользнуть.

– Уверен? – спросил разведчик, чувствуя, что не следует идти к месту возможного боя.

– Стопроцентную гарантию тебе гробовщик выдаст! – процедил сквозь сжатые зубы Озет и, не дожидаясь столь же ехидного ответа, выбежал на опустевшую улицу.

Первые двести-триста шагов все по-прежнему оставалось спокойно. Вокруг не было ни души, конечно, за исключением трупов, то сидевших возле стен со стрелой в груди, то лежащих на мостовой с характерными отметинами острого меча или конской подковы. Небесная Братия жестоко карала любое сопротивление или простое нежелание подчиниться ее воле. Каждый, кто не захотел пойти к эшафоту испытаний, автоматически обвинялся в колдовстве и без судебных проволочек казнился на месте. Чем менее развита цивилизация, тем быстрее выносятся приговоры. Жизнь простолюдина в Дукабесе не стоила ни гроша, естественно, если топор палача заносила над его головой особа благородного происхождения.

– Долго еще? – Напряжение давало о себе знать, постепенно расшатывая нервы разведчика.

– Не очень, – ответил Вебалс, пытавшийся сориентироваться в лабиринте многократно пересекающихся улочек. – Скоро будет площадь, а за ней…

Договорить колдун не успел, порыв ветра принес звуки боя, идущего где-то неподалеку. Странники вновь схватились за мечи и одновременно прижались спинами к ближайшей стене. Секунд через пять послышался топот сапог, из соседнего проулка выбежал небольшой отряд воинов и, повинуясь приказу громкоголосого командира, побежал к пустырю.

– Прихвостни небесные? – прошептал Палион, прижавшись губами вплотную к уху Озета.

– Не похоже, рыцари не нанимают таких доходяг, – ответил колдун, подавая знак компаньону не двигаться. – Их наемники и одеты лучше, да и выглядят намного чище. Какой-нибудь сброд, пьянствовали в корчме, не захотели подчиниться приказу, а теперь на бегу хмель из дурных голов выветривают, помрут совсем трезвыми.

Палион поражался способности товарища предугадывать события. Через миг за группой вооруженных людей промчались шестеро всадников, а еще через несколько секунд на улочке появились два десятка хорошо экипированных мечников.

– Туда, они туда побегли, лови паскудников! – разнеслись по улице крики.

«Если бы слуги Ордена бросили бы глупостями заниматься и отвлекаться по пустякам, то сидеть бы нам уже одними местами на остро заточенных кольях», – подумал про себя Палион и тут же понял свою ошибку. Он мог не таиться и спокойно произнести то же самое вслух.

– Нет, на кольях нам не сиживать, – тихо рассмеялся колдун. – Тебя, если поймают, сожгут, а меня… даже страшно подумать, чего со мной удумают.

– Слушай, давно хотел спросить. – Палион решил воспользоваться краткой передышкой и задать вопрос, мучивший его с самого приезда в Дукабес. – Озетов ведь много, а рыцари лишь за тобой гоняются, о существовании Кергарна же, к примеру, вообще не знают, почему?

– Дурак потому что, слишком часто в дела чужие суюсь, – ответил колдун, на самом деле не покривив душой, причина его личных разногласий с Орденом крылась именно в этом. – Ладно, это, похоже, надолго, в обход пошли!

На соседней улочке им встретился конвой. Дюжина пикейщиков гнала на юго-запад толпу плененных горожан, состоящую в основном из женщин, детей и еле волокущих ноги стариков. Всех их ждали впереди суровые испытания, пытки, которые большинство из них не смогли бы пережить. Палион проводил их сочувственным взором и уже хотел забежать в подворотню, как его грубо остановил Озет, Вебалс не церемонился, схватил разведчика за отворот куртки и силой притянул к себе.

– Мы не можем это позволить… не можем! – произнес Вебалс, сильно изменившись в лице.

Палион еще ни разу не видел своего товарища таким разъяренным. Поросшие рыжими бакенбардами скулы заострились, в помутневших глазах загорелся бесовский огонь, а косичка, крысиная косичка на затылке почти встала дыбом.

– Пошли, ты со мной или нет?!

Не дождавшись ответа от растерявшегося компаньона, колдун легко, как мячик, отшвырнул его в сторону и, больше не прячась, решительно направился навстречу процессии.

– Ну что, что вы к людям, ироды, прицепились?! Заняться, что ли, больше нечем?! Противники и мерзавцы, что ли, на свете все перевелись? – грозно вопрошал Озет, неумолимо приближаясь к конвою.

Вначале наемники обомлели от такой наглости, по не осложненным интеллектом лицам солдат пробежали зачатки раздумий. Застигнутые врасплох пламенным монологом, конвойные пытались сообразить, кто такой этот рыжеволосый дворянин с обнаженным мечом в руке: переодетый рыцарь Ордена, пребывавший в городе с разведывательной миссией, местный вельможа, возомнивший себя достаточно влиятельной персоной, чтобы вмешиваться в дела духовные, или просто разочаровавшийся в жизни самоубийца, решивший отойти в мир иной достойно, с мечом в руке и в пылу сражения. Первым отошел от шока седобородый ветеран с огромным синяком под глазом и разбитой нижней губой.

– Ре-бя-ты, это же он, кулдун, за его башку путьсот синдоров обещано! – прогнусавила жертва последней попойки и, выставив копье наперевес, первой кинулась на Озета.

Его примеру последовали и остальные, правда, их менее пошатывало на бегу. «Ого, ставки какие высокие! – подумал Палион, тоже достав меч и поспешив нерассудительному товарищу на помощь. – Еще один нуль сзади пририсовать, и за нами весь Лиотон гоняться начнет. Хотя почему „за нами“? Я бесплатный гарнир к ценной дичи, если когда-нибудь кто-нибудь хотя бы сотню за меня посулит, возгоржусь и напьюсь от сентиментального умиления». Вебалс ничего не ответил, его голова в данный момент была занята совершенно другим, чем чтение чужих мыслей. А ведь мог, мог сообщить пребывавшему в неведении товарищу, что за поимку живым или мертвым убийцы епископа герцогом Самвилом была назначена мзда в сто пятьдесят синдоров серебром.

Мучившийся с похмелья ветеран даже не понял, как очутился на булыжниках мостовой, а его любимое копье с гладко отполированным древком и блестящим наконечником вдруг разместилось между старческих, но все еще по-юношески упругих ягодиц… к счастью, тупым концом вниз. Подоспевшие наемники не смогли высвободить уважаемого старика из весьма позорного плена собственного оружия. Им было не до того, Вебалс кружил между ними с мечом в руке и сеял смерть так же легко, как пьяный мужик разбрасывается в кабаке потом заработанными грошами. Вот один наемник упал, разрубленный напополам коротким, но очень острым и прочным мечом Озета, вот по мостовой покатилась и завертелась голова второго, еще не успевшего стереть алчную улыбку с лица. Третий лишился руки, четвертый уселся на мостовую с рассеченным бедром. Веселая пляска продолжалась до тех пор, пока последняя троица из десятка не побросала оружия и не пустилась наутек, позабыв и о награде за голову колдуна, и о стонущих раненых, которых Вебалс не стал добивать, и об унизительном положении, в котором остался лежать их все еще воющий от боли и обиды старший товарищ.

– Надо бы тряпку какую-нибудь раздобыть, да на пику повесить, такой флагшток пропадает! – смеясь уголками рта, посетовал Вебалс, с интересом наблюдая за изменениями в процессе крика выражения лица алчного ветерана, захотевшего обогатиться за счет его сдачи властям. – Кстати, что-то ты больно не спешил мне на подмогу?

– А зачем? Ты вроде и так хорошо справился.

Палион внезапно изменился в лице. Вебалс понял, что что-то не так, что что-то происходит за его спиной, но слишком устал и не успел вовремя среагировать. Зато разведчик без лишних слов сразу приступил к действию: оттолкнул колдуна в сторону и, ловко поймав на лету увесистый булыжник, тут же отослал его обратно к отправителю, лысенькому старичку из толпы спасенных. Щуплый старикашка в драных штанах увернулся, и камень рассек бровь стоявшему за ним пареньку четырнадцати лет.

– Колдун! Бей! Убивай богомерзкого пакостника! – пронеслись по отошедшей от шока толпе яростные крики, а вслед за ними полетел и град тяжелых камней, наспех отдираемых горожанами от стен и выковыриваемых из мостовой.

Палион сделал шаг в сторону обидчиков, но Вебалс схватил его за руку и, бросив на ходу: «Оставь, бежим!», потащил за собой в подворотню. Возмущенные народные массы еще долго кричали, некоторые, наиболее безрассудные, кинулись преследовать беглецов, но, к счастью для них же самих, довольно быстро отстали. Тем временем женщины со стариками подобрали раненых солдат и, бережно взвалив их на плечи, продолжили путь на центральную площадь, где их ждал эшафот испытаний.

Уделяя слишком много времени главному, постоянно забываешь о мелочах, поэтому и терпишь поражение. Сколько вполне жизнеспособных идей и мудрых начинаний превратились в фантастические прожекты именно по этой причине? Сколько хороших дел кануло в Лету, едва успев начаться? Таков уж наш мозг, мысля глобально и просчитывая перспективы, он не в состоянии учесть все тактические нюансы, предвидеть все возможные повороты реально происходящих событий. Поэтому очень важно, чтобы поблизости от мыслителя всегда находился скептически настроенный практик.

Наглядным примером тому могут послужить весьма эффективные дуэты совершенно различных по складу мышления лиц: стратег-начальник и скрупулезно прорабатывающий детали клерк, ученый и коммерсант, творческая личность и его алчный агент. «Единство и борьба противоположностей»– старый, как мир, принцип почему-то сейчас забыт, а ведь именно он лежит в основе прогресса.

Мерун понял, что совершил ошибку, как только ведомый им отряд из пятнадцати всадников въехал в восточную часть города. В последнее время он слишком много размышлял о событиях, происходящих в Лиотоне, и о взаимовыгодном симбиозе проклятого рода Озетов с некоторыми персонами королевских кровей. Это была задача с множеством неизвестных как с той, так с другой стороны, и с уймой осложняющих факторов, именно поэтому она по-прежнему оставалась нерешенной. Гибель экспедиционного отряда в Бобровых Горках тоже заполнила некоторое пространство когда-то прозорливого, а теперь смертельно уставшего, истощившегося мозга. Наставник чувствовал, что, кроме бельма на глазу по имени Вебалс, возле Дукабеса крутился кто-то еще из ненавистного рода Озетов. Многое рыцарь не понимал, многого просто не мог просчитать и поэтому злился на самого себя, чем тоже весьма ограничивал свои умственные способности. Именно усталость, вызванная недосыпанием и эмоциями, постоянные версии и догадки, как осы крутящиеся в его голове, и были причиной того, что он совершил грубый тактический промах: неправильно распределил поисковые группы. Как правило, в таких случаях его поправлял Ликарас, верный помощник, готовый всегда подстраховать и вовремя указать на мелкие недочеты. Но на этот раз молчаливый великан сам был не в лучшей форме, сказались последствия серьезного ранения и цепь неудач, преследовавших рыцаря в Дукабесе, ведь он видел колдуна, но из-за ограниченных, глупых стражников, вставших на пути, не смог его обезвредить.

Зона поисков единственной группы, высланной в восточном направлении, была чуть больше, чем расчетный стандарт, поскольку плотность населения здесь была небольшая (но вот характер местности Наставник как раз и не учел. Пустыри, овраги, поросшие дикой растительностью, заброшенные и все еще работающие ремесленные мастерские, огромные складские пространства и городское кладбище, все эти объекты и вечно сопутствующая им грязь слишком сильно затрудняли передвижение конного разъезда. Если Ликарас и его люди попали в засаду, а такую возможность нельзя было сбрасывать со счетов, то на резвость коней можно было не рассчитывать, как, впрочем, и на своевременный подход подкрепления. На востоке еще находился вспомогательный отряд из наемников, но двадцать лучников вместе с десятью мечниками охраняли крепостную стену, они ни при каких обстоятельствах не стали бы спускаться вниз и нарушать целостность охваченного облавой периметра. Таков был приказ; приказ, отданный им же самим.

Едущий впереди отряда разведчик остановил коня и поднял вверх правую руку, подавая знак, что впереди притаилась опасность. Жанор не стал дожидаться, пока лазутчик проверит пустовавшие торговые ряды, и пришпорил вороного. Глазам Наставника предстала ужасная картина недавно прошедшего побоища Примерно час назад, судя по окоченению тел и сгусткам уже запекшейся, въевшейся в булыжники крови, поисковая группа Ликараса попала в засаду. Четверо рыцарей погибли сразу, их тела лежали на продуктовых лотках в неестественных позах, в позах, которые могут принять лишь мертвые тела, даже оглушенному, лишенному сознания бойцу так замысловато не изогнуться.

– На вутеров не похоже, – робко заметил разведчик, державшийся чуть позади взиравшего на картину былого ристалища командира.

– Конечно, ведь это были вампиры, – сумев скрыть эмоции, произнес Наставник. – Раны не очень глубокие, видишь следы от когтей на доспехах? Многие удары не смогли пробить броню, вутеры с оборотнями бьют намного сильнее. К тому же нежить редко пользуется оружием, к оружию привычен тот, кто сам раньше был человеком.

– Вампиры, днем? Может быть, люди напали?

Мерун резко обернулся в седле и сурово посмотрел на новичка, позволившего поставить под сомнение его слова. Разведчик затих и, вжав голову в плечи, потупил взор.

– Нежить и днем обратиться может… на очень-очень короткое время. Что же вампиров касается, то солнце их убивает, в этом ты прав, но не сразу, а постепенно. Чем старше кровососущая тварь, тем дольше выдержать может, только новички сразу горят…

– А как же…

– Год назад, – не слушая попытавшего перебить его юношу, продолжил Мерун выполнять роль Наставника, обязанного не только вести в бой, но и учить молодое поколение Братьев, – в Тарисе близ одного маленького городка мы казнили двухсотлетнего вампира, так он спокойненько жил себе среди людей, гулял по улицам днем и кровь из жертв сосал прямо под палящими лучами солнца. Ему солнечный свет, что для тебя вошь, чуть-чуть беспокоит и только. Вампиры это были, не люди и не вутеры, видишь, из двоих всю кровь выпили? Их специально сюда сволокли, чтобы питаться удобнее было.

Мерун указал на два лежащих друг против друга тела и махнул рукой, приказывая ждущим в шагах пятидесяти позади него всадникам двигаться дальше. Вороной Наставника уже отъехал, а разведчик все стоял. Юноша даже привстал в седле, чтобы получше разглядеть обескровленные трупы. Погнутые доспехи на мертвых телах мешали разглядеть, что сталось с лишившейся жидкости плотью.

«Вампиры, их как раз еще не хватало, – размышлял Мерун, взявший на себя роль проводника отряда, внимательно осматривая каждый закуток, каждый темный угол между лотками и повозками, попадавшийся им по пути. – Это очень-очень давнее Зло, не имеющее ничего общего с нежитью и ее создателями Озетами. Начать охоту сейчас – значит, отвлечься от главной цели. Стычка крайне нежелательна, но я не могу бросить своих людей, не могу пожертвовать Ликарасом, он слишком мне дорог. Продолжим поиски и попытаемся ни во что не встрять. Сейчас кровососы ослаблены и явно не решатся напасть первыми, А если решатся? Ну что ж, тогда придется принять бой».

Впереди простирался пустырь, довольно большое по меркам города пространство, усеянное всякой отслужившей свой век всячиной и огромным количеством покрывшихся тиной луж. След конских копыт терялся, но зато впереди виднелся хороший ориентир: стоявшая по брюхо в воде лошадь, тыкающаяся мордой в лежащее на бугорке тело хозяина. Рыцарь был мертв, из узкой щели между стальным отворотом кирасы и задней окантовкой шлема торчала короткая стрела с черно-красным оперением. Другого Мерун не ожидал. Бывшие люди, вовлеченные против воли в процесс кровососания, редко пользовались арбалетами, предпочитая им более скорострельные луки. Малая дальность выстрела и низкая пробивная способность не имели по большому счету значения: более меткий, чем у человека, глаз и более сильные руки с лихвой компенсировали недостатки легкого боевого и охотничьего оружия. Очередное наглядное подтверждение тому теперь лежало у Меруна перед глазами. Разъезд вырвался из окружения и отступал, враги не догнали всадников, а стрелы смогли, по крайней мере одна, глубоко засевшая между шейных позвонков мертвеца. За спиной Наставника прокатился тихий ропот, такого раньше не случалось. Не ведающие страха и упрека рыцари начинали всерьез призадумываться о прекращении поисков в восточном направлении. «Падение дисциплины, ребята слишком давно не были в настоящем деле и уже позабыли, что такое война, что на ней довольно часто случаются потери», – отметил про себя Мерун и тут же решил по возвращении заняться выявлением и воспитанием неожиданно появившихся в рядах Братства неженок. Сейчас же более актуальным был иной вопрос: куда повел Ликарас остатки своей группы? Покрывавшая большую часть пустоши грязевая жижа не сохранила следов конских копыт. Шагах в двухстах спереди и по правую руку шла крепостная стена. Если бы поисковый отряд вырывался из засады вутеров или иных неживых созданий, то попадавший в разные передряги боец Ликарас непременно повел бы своих людей к укреплению, под защиту стрел засевших в башнях лучников Однако стрелки не были подготовлены к встрече с вампирами. Стрелы с серебряными и кремневыми наконечниками не причинили бы кровососущим тварям вреда, только раззадорили бы. «Нет, он не стал бы совершать такой глупости, он наверняка отступил вон туда, к заброшенным мастерским и складам. Это тупик, но другого выхода у него не было. Если нет возможности прорваться к основной части отряда, значит, нужно занять выгодную оборонительную позицию. Запершись в одной из мастерских, они смогли бы продержаться какое-то время. Надо спешить, иначе застанем только хладные трупы!» – подумал Мерун и, пришпорив не желавшего лезть в вязкую жижу коня, повел отряд к видневшимся неподалеку зданиям, с виду заброшенным, но внутри которых возможно бурлила жизнь.

* * *

– Ну, нельзя же, нельзя быть такими тупоголовыми идиотами, быдлом, неотесанными чурбанами! Как можно бросаться на тех, кто тебя защитил, и трепетать перед теми, кто тянет из тебя последние жилы, а потом, как скот, ведет на убой! – бурно выражал недовольство Палион возмутительным поведением горожан, обкидавших камнями своих спасителей.

– Потише, потише, дружище, и вообще, мог бы и промолчать, – рассмеялся Вебалс, на которого выходка толпы не произвела особого впечатления.

– А чего молчать-то, ты же все равно в башку мне залезешь! – огрызнулся Палион.

– Тоже верно, залезу, – кивнул почему-то пребывавший в хорошем расположении духа колдун, – но только когда ты про себя негодуешь, то слюной не брызжешь и в ухо не орешь.

Сбежавшие от праведного гнева толпы авантюристы неумолимо приближались к конечной точке своего маршрута. Чем дальше они удалялись на восток, тем реже становились патрули и пустыннее местность. Вскоре вообще жилые дома стали редкостью, а пройдя еще чуток, путники уперлись в ограду затопленного водой кладбища.

– Все, привал. – безапелляционно объявил Палион и ловко запрыгнул на прутья железной ограды, где удобно расположился и, достав из-за пазухи неизвестно у кого и когда украденное яблоко, принялся трапезничать. – Чо делать-то дальше будем? Где вампиров твоих искать, да еще днем?

– Будь любезен, не говори вслух, уж больно ты чавкаешь, – сделал весьма уместное и обоснованное замечание колдун. – А вампиров искать не стоит, они сами к нам придут… притом весьма скоро.

– Так мы что же, здесь как наживка торчим? – внезапная догадка отбила у разведчика аппетит.

– Вроде того, но только вроде, – уклончиво ответил колдун, внимательно осматривавший пустынную местность, видневшиеся неподалеку склады и неровные ряды покосившихся надгробий. – Я, представитель рода Озетов, вторгся на их территорию, на тебя им плевать, а вот что мне здесь понадобилось, непременно узнать пожалуют.

– Так, может, мне вообще отойти… ну, чтоб не вспугнуть, – предложил Палион.

– Ага, напугаешь таких, как же, – усмехнулся Вебалс и наморщил лоб. – Слушай, только ты ненароком не сболтни, что нам из города выбраться надо, так все дело испортить можно. Вампиры – существа вредные, другим помогать не приучены, по крайней мере за просто так…

– Так, может…

– Оно и к лучшему будет, – не дал договорить товарищу Вебалс, уже успевший прочитать его мысли, – помолчи, отдохни, на вампириц полюбуйся, среди них уродины редко попадаются… имидж! – снова блеснул Озет добытым из чужой головы словом.

– Но все же странновато как-то, вампиры и днем, солнце-то вон как светит! – сменил тему разведчик, вдруг почувствовавший неуверенность перед предстоящей встречей с монстрами.

– На многих оно как яд действует, убивает не сразу, а медленно, постепенно. – Колдун задрал голову вверх и принялся задумчиво разглядывать стоявшее высоко, но еле-еле греющее светило. – Ты же под водой тоже не сразу тонешь, а какое-то время лапками дрыгаешь, щеки пучишь, трепыхаешься!

По лицу Палиона пробежала гримаса обиды, сменившаяся маской стоической невозмутимости. Разведчик корил колдуна за упоминание об их совместном плавании в грязных водах городского водоема. Дело было даже не в том, что он, как любой другой нормальный человек, мог продержаться под водой ограниченное количество времени. В этом-то как раз ничего обидного лично для него не было, а вот тот факт, что ему, закоренелому и убежденному гетеросексуалу, пришлось долго целоваться с мужчиной в губы, бередил душу разведчика и вызывал сильное желание треснуть сейчас этому самому мужчине чем-нибудь тяжелым по голове, например, куском мраморного надгробия или хотя бы кулаком.

– Да ладно тебе, всяко бывает, – задорно рассмеялся колдун, опять покопавшийся в чужих мозгах. – Вот помнится мне случай один, пришел я в гости к двум сестричкам-Iблизняшкам, а там…

Чем же разочаровали колдуна негоднииы-близняшки узнать, к сожалению, не удалось. В поле зрения появилась троица странных личностей, возможно, вампиров, хотя приближались они со стороны не кладбищенского болота, а покосившихся, заброшенных строений. – Слезь с ограды и помни: лучше молчать, чем сказать что-то, в чем ты до конца не уверен, – тихим шепотом провел последний инструктаж колдун и, подняв руку, приветливо помахал ею жутким с виду парламентерам. – А на девку-то пялиться можно? – Пялься, сколько влезет, Лукабе это даже понравится, только руками не трогай, – предупредил колдун и опять блеснул своей осведомленностью о реалиях чужой жизни. – В общем, веди себя, как в стриптизе. Представь, что это танцовщица, а это ее верные гориллы. – Ага, забавненькие же у вас тут шесты, – проворчат Палион, с опаской покосившись на накренившиеся набок кресты. Вампиры подошли быстро, воровато оглядываясь по сторонам и, естественно, даже не подумав ответить колдуну на приветственный жест. Процессию из трех бледнолицых, в буквальном смысле слова, персон возглавлял невысокий лысый толстячок с уродливым шрамом над левой бровью, полученным еще до того, как он стал сосать по ночам кровь Девица по имени Лукаба была высока, стройна, сурова и, судя по углубленному аж до пупка декольте, чрезвычайно игрива, хотя Палион, видимо, был не в ее вкусе, поскольку она не покосилась на него даже краешком прекрасного глаза. Третий вампир более подходил под определение «горилла»: высокий, мускулистый и с безжизненным лицом, вырубленным из куска пористого гранита.

– Чо тебе надо? Чо приперся? – прогнусавил толстяк, неотрывно пялясь на Вебалса маленькими и добрыми, как у ехидны, глазками.

– И ты будь здоров, Кор, – одарил собеседника доброжелательной улыбкой колдун. – Как дела, не спрашиваю. Сам вижу, что погано.

– С чего это вдруг? – спросил удивленный неожиданным началом беседы кровосос.

– Как, а разве Небесная Братия не завами в Дукабес пожаловала? – Вебалс довольно убедительно изобразил на лине искреннее изумление. – По-моему, любая собака знает, что у вас на дукабесской пустоши одно из главных пристанищ.

– Собаки и знают, а святоши нет, – парировала красавица Лукаба, одарив Вебалса вызывающим взглядом.

– А-а-а! – протянул на одной ноте колдун и картинно шлепнул ладонью по своей голове. – Так это рыцари, значит, за мной таким скопом в ваше захолустье приперлись. Это они на меня, несчастного, грязноштанного скитальца, такую охоту устроили? Не жирно ли будет, сам подумай, старина, чего с меня взять?

На гладком, лоснящемся лбу Кора, бывшего до обращения либо перекупщиком-ростовщиком, либо мелким мошенником, что в принципе одно и то же, появилось с дюжину глубоких морщин. Мыслительные процессы шли, притом довольно быстро, сбить их плавное течение не могла даже заговорщически прижавшаяся к уху толстяка и что-то тихо шептавшая Лукаба.

– Подумай сам, у кого из нас в этом захолустье пристанище? Кто барахлишко награбленное в подземном логове прячет?

– Врешь ты все, тебя они ищут, – пришел к выводу вампир. – За тобой охота, об этом на каждом углу кричат.

– В том-то и дело, что на каждом, – глядя в прищуренные, бегающие глаза кровососа, рассмеялся колдун. – Думаю, что даже Патриарх Ордена абсолютно в этом уверен, но ты ведь знаешь людей, – снисходительно покачал головой Вебалс – пока одни борются за высокие цели, другие… Кстати, недалеко от торговых рядов разъезд конный трется. А что им здесь делать? Меня в твоих владениях искать? Думаешь, не знают они, какие у нас с вами «теплые» отношеньица?

– Хватит, понял, – пискливо взвизгнул вампир и, не обращая внимания на присутствие поблизости колдуна и человека, зашептался на неизвестном Палиону языке со своими подручными.

Видимо, языка этого Вебалс не знал или только делал вид, что не знал, но притворялся весьма убедительно.

– Что ты хочешь за услугу? – закончив совещаться, вопросил толстячок и уставился на колдуна более ласково, то есть без ненависти в хищных глазках.

– Об этом потом, мне все равно сейчас много с собой не унести, а путь неблизкий… – пояснил колдун, – …в столице дела.

– Давай дуй через стену, – старший вампир мотнул головой на восток, – так на целую милю короче будет. Надеюсь, помнишь, где лаз.

– Помню, – кивнул Вебалс и, подав знак Палиону следовать за ним, уверенной поступью направился к заброшенным с виду строениям.

Мурашки, резвившиеся на спине Палиона во время всего разговора, теперь просто взбесились. Разведчика трясло со страху, а теперь забил озноб, он чувствовал на своем затылке взгляд троих кровососов и витавший в воздухе вопрос: «А кто это был с колдуном?»

– Ну вот и все! Учись, Палач, хорошие приемы и перенять не грех! – тихо рассмеялся колдун, когда трое вампиров, неподвижно застывшие возле кладбищенской ограды, скрылись из виду. – Если бы мы их просто попросили нас пропустить, то к гадалке не ходи, получили бы отказ, да еще в резкой форме. «Нога ни одного из Озетов никогда не вступит на вампирскую землю!» – покривлялся Вебалс, не только состроив рожу, весьма напоминавшую толстощекую физиономию Кора, но и в точности передав интонации брюзжащего толстяка. – А так все чинно и гладко вышло. Ловко у меня получилось, не правда ли? И рыцарей от поисков отвлек, и горожанам теперь дышать полегче станет. С дукабесской сворой кровососов, считай, на годик-другой покончено!

– А если они…

– Послушай, – перебил разведчика колдун, опять читающий мысли и не удосуживающийся дослушать их словесный вариант до конца. – С точки зрения стратегии и тактики, ты совершенно прав. Отряду Меруна, который на нас охотится, было бы гораздо проще на время позабыть о ночных пиявках и сконцентрировать усилия на наших поисках, но… есть одно «но», извини за каламбур. Рыцари действительно не догадываются, что эта местность под землей населена вампирами. Они пошлют сюда поисковую группу, как на любой другой участок города, а во главе каждой группы стоит командир, который…

– …робот, – в отместку перебил колдуна догадавшийся разведчик.

– Да, именно «Сошедший с Небес», – нелюбящий этого слова колдун выразился по-другому. – Нежить твоего мира очень заботится друг о друге, и если один из них попал в беду, то другой обязательно все бросит и отправится лечить его в Храм Судьбы.

– Побывать бы там! – мечтательно произнес Палион, представивший, сколько полезных предметов из внешнего мира там можно было бы найти.

– И не мечтай, – грубо прервал фантазии партнера колдун. – Во-первых, место засекречено, а во-вторых, наверняка охраняется лучше, чем королевский дворец. По крайней мере я ни за что не отважился бы туда проникнуть.

– Даже со мной? – усмехнулся Палион.

– Даже с тобой, – кивнул Вебалс и, первым выбравшись с болотистого участка местности, резко ускорил шаг, положив тем самым конец разговору.

– Чего приуныли, бойцы? Помирать не хочется, так все равно рано или поздно придется. Вопрос стоит не когда, а как и за что! Нам вот с вами повезло: весело гибнем и за правое дело! – на своеобразный лад подбодрил остатки своего отряда Ликарас и, видя, что его речь возымела эффект, подпер под дверь последний брус.

Когда-то этот сарай был столярной мастерской, потом конюшней и торговым складом, и вот теперь превратился в последнее пристанище для пятерых выживших в схватке с вампирами рыцарей и их лошадей. Каждый хозяин оставлял на память своему последователю какую-то часть старого барахла, которое пришлось осажденным весьма кстати. Верстаки, доски, сгнившая упряжь и пыльные тюки подпирали ветхую, едва держащуюся на ржавых петлях дверь; рваной рыбацкой сетью защитники обтянули небольшое смотровое окно, находившееся под самой крышей. Ликарас даже жалел, что под рукой нашлось слишком мало хлама, тогда бы они продержались дольше, примерно полчаса, вместо отведенных им судьбой пятнадцати минут. Преследовавшим их кровососам понадобилось бы около пяти минут, чтобы, взломав дверь и раскидав баррикаду, прорваться внутрь; еще десять – на остальную потеху, потом все, он остался бы один, и сколько бы ударов ни выдержал его стальной череп, а когда-нибудь всему наступает конец. Электронный мозг боевой машины уже автоматически перевел механизм самоликвидации в дежурный режим. Сошедшие с Небес как в буквальном, так и в переносном смысле не могли позволить, чтобы кто-нибудь посторонний заметил, из чего сделаны их потроха.

Его солдаты вели себя как настоящие воины и не отдали бы свои жизни легко. Механическое сердце командира пылало за них гордостью и одновременно сожалело, что хорошо вышколенным бойцам придется отдать жизни буквально ни за что. Если бы он только знал, что вампиров в городе так много, то не отпустил бы ту девицу, вмиг растрепавшую своим кровососущим собратьям о появлении в городе стального убийцы. Это он навлек беду на свой отряд. Ликарас понимал это, но угрызениями совести не страдал, в его голову вообще не было заложено такое понятие, а может, и было, но очень глубоко спрятано и хорошо заархивировано. Зато робот знал, что такое честь, достоинство и доблесть; им, как, впрочем, и другими посланными на РЦК 678 машинами руководил принцип: Стоять до конца, бороться, пока в механических жилах хватает энергии, а там отключение и маленький взрыв, очень легкая смерть, по сравнению с тем, через что предстояло пройти подчиняющимся его приказам людям.

Но тем не менее биологические, боевые единицы не падали духом. Заметно повзрослевший за последнюю неделю юнец Кербал не трясся и не скулил, его глазенки трусливо не бегали. Чудом не получивший ни одной царапины в кровопролитном бою новичок перевязывал раны своему менее удачливому товарищу. Двое других, имен которых Ликарас не помнил, затачивали затупившиеся мечи и перетягивали ремни арбалетов, невозмутимо готовясь к последнему в их жизни бою. Ликарасу не нужно было закрывать глаза, как это обычно делают люди, чтобы отвлечься от окружающей суеты и на миг сосредоточиться. Он мог одновременно совмещать сложные аналитические процессы с выполнением незначительных тактических задач, например с наблюдением за местностью из смотровою окна, больше походившего на примитивную вентиляционную отдушину. «Само по себе убийство мной одного из вампиров не могло послужить причиной для открытого нападения да еще на целую группу, – пытался понять Ликарас мотивацию поступков врагов. – Насоздавав множество неживых существ, Озеты фактически объявили кровососам войну. Оборотни с вутерами заняли их природную нишу и привлекли внимание населения планеты, в то время как мерзким пиявкам веками удавалось обделывать свои делишки втайне. Да, девица видела, кто я, но видеть и понять – разные вещи. К тому же она знала, что я охочусь за Вебалсом, одним из Озетов, и, следовательно, должна была только радоваться такому повороту событий. Остается только одно: мы вторглись на их территорию, в святая святых. Возможно, под землей они прячут что-то важное, что-то, что не должно попасться на глаза чужакам, тем более рыцарям Небесного Ордена. Они защищались, они напали со страху быть обнаруженными, значит, теперь они не уйдут, перебьют всех свидетелей своего пребывания в Дукабесе и только после этого успокоятся. Интересно, а Самвил с городскими властями в курсе, что у них под носом проживает многочисленная вампирская община? Наверное, нет. Пара-другая кровососов обитает в любом городе, но такого количества ночных тварей разом мне еще никогда не приходилось видеть. Сильно же они напугались, что отважились напасть днем. На карту, видать, немало поставлено!» – размышлял Ликарас, внимательно наблюдая из окна за быстрыми перемещениями между соседними строениями маленьких фигурок, которые не были людьми, но которых ни он, ни Мерун никогда не назвал бы нежитью.

Существенный численный перевес, Ликарас бросил подсчет на третьем десятке, давал врагам возможность не хитрить, а пойти на обычный, незатейливый штурм. Проще всего было бы, конечно, поджечь старый сарай, который, несмотря на царившую вокруг сырость, вспыхнул бы, как пучок соломы, но этот вариант был неприемлем для вампиров. Солнце иссушало их бледную кожу, твари были неимоверно вялыми, и, кстати, только это помогло маленькому отряду вырваться из ловушки возле торговых рядов. Огонь перекинулся бы на примыкавшие вплотную к мастерской здания; пожарище не только привлекло бы внимание жителей, но и подняло бы температуру воздуха как минимум на десяток градусов. С трудом переносившие солнечные лучи не хотели еще и терпеть жару; определенно, некоторые из них погибли бы без содействия осажденных рыцарей.

В соседнем здании возникло оживление, Ликарас прищурился, пытаясь разглядеть, что же задумали хитрые кровососы. К сожалению, через узкий дверной проем находившейся напротив мастерской он мог разглядеть лишь расплывчатые контуры и тень от какого-то большого предмета. Планы врагов стали явными слишком поздно, когда вампиры, испустив громкий боевой клич, уже пошли на штурм. Дощатая стена соседнего барака содрогнулась, треснула и рассыпалась на множество мелких обломков, когда в нее ударил самодельный таран, собранный из столярного верстака, пары кузнечных наковален и старенькой скрипучей повозки. Неуклюжая конструкция вылетела наружу и, не сбавляя ход, быстро помчалась к наспех укрепленной двери мастерской. Две дюжины вампиров в кожаных куртках-безрукавках на голое тело толкали таран и не давали ему застрять в доходившей по колено грязи.

– К бою! – выкрикнул Ликарас, мгновенно спрыгнув от смотрового окна вниз, и, за считанные доли секунды обнажив оба меча, занял место в поредевших рядах своего отряда.

Чудо вражеской техники разнесло дверь, но тут же застряло колесами посреди баррикады из наспех накиданного барахла. Не тратя времени на пустые слова, противники кинулись навстречу друг другу. Рыцари оказались проворнее, наверное, потому что вампиры все еще находились под действием обессиливающих их солнечных лучей. Маленькому, но сплоченному отряду служителей Небес удалось занять позицию на вершине разрушенной баррикады, гармоничным дополнением которой стал подогнанный вампирами таран.

– Ни шагу назад, слышите, ни шагу назад! – прокричал Ликарас, ловкими круговыми движениями мечей отражая атаки сразу шести набросившихся на него вампиров. – Не давайте им зайти в тень, под солнцем они слабее!

Слова командира не долетели до ушей его солдат, они потонул и в грохоте начавшегося боя. Однако рыцари и без его разъяснений поняли что к чему, и изо всех сил удерживали выгодную позицию. Мертвые тела вампиров падали на шатающиеся доски и катились вниз, становясь подмостками для рвущихся в бой соратников. На стороне небесных солдат было умение, на стороне их врагов – только численный перевес. Вампиры не утруждали себя долгими упражнениями с оружием, не покрывались потом, оттачивая часами навыки обращения с мечом и копьем, они полагались на природную скорость и силу, которых их сейчас лишило стоявшее в зените солнце.

Всего за минуту сражения Ликарас успел зарубить пятерых, чуть меньше пришлось на долю каждого из четверых бойцов, но первые успехи не смогли отвратить неизбежное: ряды рыцарей дрогнули, и толпа беснующихся тварей прорвалась в спасительную тень. Первым погиб Кербал. Пробив доспехи, стальное копье пронзило насквозь грудь храброго юноши. Пока поразивший рыцаря вампир ворочал древком, расширяя входное отверстие, к орущему от боли юноше подскочила высокая девица и одним ударом боевого топора отделила голову в шлеме от тела.

Чтобы не попасть в окружение. Ликарас был вынужден отступить. Последовать его примеру попытались и другие члены отряда, но всех постигла неудача. Под тем, кто был ранен еще до начала боя, подломилась доска, и его затоптали прорвавшиеся внутрь сарая твари. Двое других прижались спиной к спине, но не смогли справиться со шквалом многочисленных ударов. Сначала одного, а затем и другого рыцаря превратили в мелкорубленый фарш в стальной упаковке. Изначальный прогноз командира полностью оправдался, им уже удалось продержаться десять минут из отведенной четверти часа. Пять минут осталось биться в одиночку, если бы Ликарас упал хоть на секунду раньше, то перестал бы себя уважать.

Острые как бритвы мечи вспорхнули с разных сторон и одновременно вспороли брюшину прыгнувшего на него вампира. Круговым движением левого меча рыцарь отвел тройку идущих сверху ударов, а затем, сделав молниеносный выпад, пронзил горло зазевавшегося кровососа насквозь. Быстрый отскок назад и повтор той же самой комбинации, немного усложненной двойным разворотом и парой обманных движений, и еще трое нападавших свалились на пол, а остальные на миг застыли, удивленно вытаращив глаза на не уступавшего им по скорости и значительно превосходившего по мастерству противника.

Однако, к несчастью, в тесном закутке сарая оказалось слишком мало пространства, чтобы как следует «поплясать». Быстро отойдя от удивления, разозленные вампиры накинулись на мастера двуручного боя и прижали его к стене. Сначала лишившийся половины доспехов великан стал пропускать удары, затем вообще перестал их парировать и поставил перед собой задачу, нанести перед смертью как можно больший ущерб врагу. Электронный мозг стал работать со сбоями; встроенные в него датчики констатировали все новые и новые повреждения как живых тканей, так и механических частей; уровень энергопотребления упал почти до нуля, а до полной остановки жизненных процессов оставались секунды и даже доли секунд; счетчик механизма самоликвидации начал обратный отсчет.

Обессиленный рыцарь застыл, а затем, опустив руки, из которых уже выпало оружие, упал на колени, подставляя под град мощных ударов оголенный стальной череп. Последнее, что Ликарас услышал, был победный вой ликующих вампиров, лязг оружия и… цокот конских копыт.

Легко найти то, чем раньше довольно часто пользовался. Всего за четверть часа скитаний по непролазной грязи, Вебалс вывел напарника к крепостной стене и, откинув пару-другую досок, продемонстрировал бесхитростное изобретение средневекового разведывательного дела, небольшой лаз, выдолбленный в стене ворами, а затем охотно используемый прикончившими их вампирами.

– Поздравляю, напарничек, вот мы и сделали половину дела.

– Половину? – удивился Палион, наивно предполагавший, что их злоключения закончатся за крепостной стеной.

– Конечно, а разве ты позабыл о цели нашего пребывания в этом городишке? – в точности скопировал интонацию и мимику лица Палиона Озет. – Найти Кергарна, а для этого нам нужно перекинуться несколькими словечками с одной очень влиятельной персоной, которая как раз сегодня покидает славный град Дукабес.

– Если уже не в пути, – развеял оптимистичную иллюзию разведчик и, отодвинув в сторону Вебалса, первым полез через узкий лаз.

– Вот видишь, какой ты молодец, все помнишь, все понимаешь, только дурачком зачем-то прикидываешься, – продолжал сюсюкать колдун, встав на колени и на четвереньках заползая в расширяющееся книзу отверстие.

– С тебя пример беру, – огрызнулся Палион, когда ему наконец-то удалось протиснуться сквозь дыру и очутиться на узкой кромке земли над крепостным рвом. – Только вот где мы лошадей раздобудем? До ближайшей деревни путь не близкий, а возвращаться в город как-то не с руки.

– А зачем нам лошади? Я и так знаю, где останавливаются путешествующие в столицу вельможи, двадцать миль отсюда, недалеко, к ночи пешком доберемся.

– Ну уж нет, лиотонские версты сам сапогами мерь, а мне бы в седло, – мечтательно заявил Палион и начал спускаться в давно высохший ров, на дне которого скромно зеленело маленькое болотце.

Когда странники преодолели водную преграду и оказались на другой стороне рва, то их поджидало два невероятных сюрприза. Оказывается, лучники на башнях прекрасно видели их затейливые маневры, но не удосужились пустить хотя бы одной стрелы. Вебалс объяснял это везением, а в голову Палиона забралось совершенно иное предположение: «Наемники хуже машин, они выполняют только приказы, и им нет дела до того, что не укладывается в узкие рамки инструкций. Рыцари Ордена приказали им охранять стену, вот они и следили, чтобы ни один беглец на нее не забрался. До того же, кто ползал внизу, им совершенно не было дела. Вот что значит настоящий профессионализм – наплевательское отношение ко всему, за что не расплачиваются звонкой монетой!» Мысль разведчика была мгновенно считана его неделикатным партнером и тут же поставлена под сомнение, однако Палион был твердо убежден в своей правоте, уж с кем, с кем, а с так называемыми профессионалами он достаточно имел дела, всю жизнь считал их ремесленниками, притом самого низкого пошиба.

Второй сюрприз был куда приятней и куда менее объясним, по крайней мере с точки зрения здравого смысла. Невдалеке у рва, прямо посреди дороги, их поджидала пара гнедых лошадей, к седлу одной из которых была приколота маленькая записка, содержащая время выезда кортежа герцога Самвила из Дукабеса и точный маршрут с указанием всех остановок. Путники долго строили предположения, кто же был их таинственный доброжелатель, но так и не пришли к единому мнению, точнее, приемлемой гипотезы вообще не было.

– Джекатт-о-о-о!!! – пронесся над пустырем грозный боевой клич, вмиг парализовавший и вселивший ужас в черные сердца двадцати вампиров.

Имя жившего когда-то в Карвелесском королевстве святого было известно современникам лишь потому, что его взял на щит и гордо пронес через множество боев один из самых свирепых рыцарей Небесного Братства Жанор Мерун, неустрашимый истребитель чудовищ. Оторвавшись от поедания дорого отдавшей свои жизни добычи, вампиры выбежали из сарая и тут же поспешно вернулись в спасительную тень, где у них был хоть какой-то шанс противостоять надвигающейся беде.

Поднимая фонтаны грязи и грозно звеня сталью доспехов, к месту только что отшумевшего боя несся конный рыцарский отряд, не многочисленнее того, что только что извели вампиры, но это были новые, свежие силы, закаленные в боях солдаты, желавшие отомстить за смерть своих товарищей. Только в спасительной темноте и сырости сарая поредевшая банда кровососов могла рассчитывать выдержать мощный натиск врагов ведомых на них самим Наставником ненавистного Ордена. Перистый шлем мчавшегося во главе отряда рыцаря и зловещий вензель «ЖМ» на его щите, украшенном изображением плывущих по голубому небу облаков, только подтверждали ужасный факт, что на них сейчас обрушится гнев именитого рыцаря.

Разогнавшийся конь едва успел затормозить в десяти шагах от сарая. Из зловещей черноты забаррикадированного дверного проема, жужжа, вылетела туча стрел. Мерун прикрылся щитом, в который тут же впилось восемь наконечников. Примеру Наставника последовал и отряд; стрелы пробарабанили по щитам и не смогли нанести отряду урон. Второй залп был более точным: один конь повалился набок с пронзенной шеей, а двое рыцарей почти одновременно схватились за раненые предплечья, пытаясь вытащить стрелы, вонзившиеся точно в узкие щели между доспехам и.

– Спешиться, плотный строй! – скомандовал не любивший при подобных обстоятельствах быть многословным Мерун и кивнул паре рыцарей, что означало: «Вы знаете, други мои, что следует делать!»

Не тратя времени на ответные знаки, двое рыцарей отъехали в сторону и, с трудом изогнувшись вполоборота, полезли в привязанные к седлам походные мешки. Тем временем основные силы отряда построились в идеально прямую линию сбоку от сарая, так что блокировали вход, но в то же время находились вне зоны досягаемости стрел. Попытавшийся высунуться из-за завала лучник тут же получил в правое плечо подарок, пару арбалетных болтов, откинувших его обратно в темноту сарая. Ранение не смертельное, тем более для вампира, но весьма ощутимое.

– Ну, скоро вы там?! – прокричал Мерун парочке рыцарей, не сводя глаз с входа.

Вместо ответа рыцари подняли высоко над головой зажженные факелы и почти синхронным броском закинули их на покатую крышу. Пламя на удивление быстро охватило вроде бы не сухие доски, но на солдат Небесного Братства этот факт не произвел впечатления. Каждый, даже зеленый послушник знал, что Орден в боях пользовался смолой, специально освященной самим Патриархом в Храме Божественного Очищения. Вязкая, пахучая жидкость могла бы поджечь даже воду, если, конечно, в этом возникла необходимость.

– Наставник, но как же так?! Там же наши! – пронесся по строю негодующий ропот. – Уже мертвы, – кратко ответил Наставник и обнажил меч, подавая пример собратьям приготовиться к предстоящему бою.

Быстро охватившее строение пламя вынудило кровососов показаться наружу. Прекрасно понимая, что их выманивают из укрытия, вампиры применили единственно возможную при данных обстоятельствах тактику – самим атаковать и попытаться с боем прорваться сквозь ряды спешившегося рыцарства. С дикими криками и визгливыми подвываниями толпа кровососов выскочила из клубов дыма и быстро понеслась на сомкнувший щиты строй. Однако должного эффекта яростные выкрики не произвели, рыцари прекрасно знали, как закончится бой, через сколько времени и что скорее всего обойдется совсем без потерь с их стороны.

– Мне нужны пленные, двое… – лениво и самоуверенно произнес Мерун вместо обычного напутствия.

Враги сошлись, точнее, вампиры налетели на непреодолимую стену, ударились и, как мячик, отскочили обратно оставив половину своих собратьев тонуть в доходившей до колен грязи. На большее кровососов не хватило, привыкшее полагаться на свои природные качества полчище было организовано чуть лучше, чем толпа взбунтовавшихся крестьян, осмелившихся бросить вызов дружине своего господина. Второй атаки не последовало, отпрянув назад, вампиры побросали оружие и пустились наутек, надеясь успеть попрятаться по соседним зданиям: заброшенным мастерским и складам.

Заключительная фаза схватки, преследование и добивание разбежавшегося врага, не интересовала Наставника, его воины знали, что делать, и могли справиться с неимоверно легкой задачей уже без него. Отбросив в сторону щит и меч, Мерун поспешил прямиком в пламя разбушевавшегося пожарища, чем не вызвал ни малейшего удивления на лицах своих бойцов. Рыцари знали, что заслуги их Наставника перед Небесами столь велики, что освященный Патриархом огонь не сможет причинить ему вреда.

Минут через пять среди заброшенных зданий снова воцарились тишина и спокойствие. Рыцари перебили вампиров, естественно, не забыв полонить парочку все еще щерившихся, но уже со страху, девиц, а из сарая, буквально за секунду до падения прогоревших стен, вышел Мерун, бережно неся на руках завернутое в плащ тело Ликараса.

– Не приближаться! – властно остановил Жанор кинувшихся ему на помощь братьев. – Богомерзкие кровососы хотели осквернить плоть славного Ликараса и обратить его в вампира. На моего друга наложено ужасное проклятие. Каждый, кто дотронется до него или хотя бы посмотрит, рискует бессмертием своей души. Приведите мне коня, живо! Поиски Вебалса завершены, мы покидаем Дукабес, только я упорными молениями в Храме Судьбы смогу снять ужасное проклятие!

(обратно)

Глава 13 УЖАСЫ ВУТЕРКЕЛЬСКОГО ЛЕСА

С трогательного момента прощания с негостеприимным и ужасно грязным Дукабесом прошло уже более часа, а союзники так и не сумели разработать план дальнейших действий. Забота неизвестного доброжелателя хоть и облегчила жизнь, но и внесла много неясностей.

Всадники не спеша ехали по пустынной дороге и, любуясь природными красотами, занимались привычным делом, то есть спорили, порой выражая недовольство позицией собеседника в весьма резкой форме.

– Ну, чего мы тащимся, как вши беременные?! – доведенный до истерики невозмутимостью колдуна и его завидной уверенностью в своейправоте, Палион перешел на Iкрик. – Время, время идет, дружище, нам так за герцогом никогда не поспеть!

– Никогда не видел беременной нашкурную живность, дай посмотреть, – издевался Озет, блаженно прищурившись и раскачиваясь в седле в такт движениям лошадиных бедер.

– Я сейчас тебе по башке твоей божественной надаю! – Язвительное замечание окончательно вывело Лачека из себя. – Хочешь ерундой заниматься, к словам придираться, валяй, пожалуйста, сколько угодно, но только меня в этот бред собачий не втягивай, я уже по горло твоей постной рожей сыт… битый час ей любуюсь!

Последующие четверть часа были проведены путниками в раздражающей слух тишине, если не считать недовольного ворчания разведчика, прошептавшего себе под нос весь богатый запас казарменных ругательств, адресованный, как не трудно догадаться, едущему рядом представителю древнейшего рода Озетов. Вебалс не мешал боевому товарищу «спускать пар», прекрасно зная, что общение с ним не сахар и не каждая стоическая личность выдержит его компанию долее дня, а разведчик, надо отдать ему должное, продержался уже больше недели. Когда пыл негодования в сердце Лачека окончательно и бесповоротно угас, Вебалс подвел своего коня ближе к кобыле напарника и стал невозмутимо вещать, как будто не слышал в свой адрес весьма нелестных эпитетов.

– Люди всегда люди, Палион, они интригуют, они хитрят и ловят друг дружку в сети собственной глупости. Большое колдовское спасибо нашему доброжелателю за лошадей. – Вебалс картинно прижал правую руку к сердцу, но совершенно позабыл при этом стереть ехидную ухмылку с лица. – Но не кажется ли тебе странным, что кто-то заботится о нас и, кроме того, пребывает в курсе наших планов. Скажи, кто мог знать, что мы отправимся за герцогом?

Палион промолчал, хоть он уже и остыл, но был морально не готов ко второму туру утомительных дебатов, который с большой вероятностью закончится точно так же, как и первый, размолвкой и взаимными оскорблениями.

– Только сам герцог и Кергарн, и то при условии, что они действительно заодно, насчет чего лично у меня есть некоторые сомнения. На нас поставили ловушку, и в нее положили сыр. Неизвестно кто, неизвестно как узнает о наших планах, каким-то странным образом предвидит, что мы выберемся из города через тайный лаз, и оставляет карту с подробным описанием куда идти. Тебе не кажется необычайно глупым идти у этого «некто» на поводу?

– Кажется, – кивнул Палион, – но выхода другого у нас нет.

– Брось, дружище, выход есть всегда, – рассмеялся Озет и примирительно хлопнул товарища по плечу. – Умная мышь, жизнеспособная мышь, не лезет очертя голову в мышеловку, а сначала долго ходит кругами и принюхивается.

Давай поступим, как эта мышь: сначала разведка, а уж затем поедание сыра!

– Как будто я тебе другое предлагал, – обиделся Палион, что далеко не все его слова были услышаны компаньоном.

– Ты предлагал мне поступить умно, а я тебе мудро, чувствуешь разницу?

– Не темни, давай к делу, – угрюмо сдвинув брови, произнес разведчик, уже порядком уставший от пустых слов.

– Хорошо. – Вебалс достал из-за пазухи смятый листок послания и еще раз внимательно изучил нарисованную на нем от руки карту. – Маршрут передвижения герцога довольно предсказуем и прост: все время по дороге в столицу и так все пять дней. Однако, не доезжая примерно милю до поворота на Лунц, кортеж съезжает с большака и делает пятичасовую остановку на опушке вутеркельского леса. Спрашивается, зачем?

– А ты не догадываешься?

– В том-то и дело, что догадываюсь, и наш доброжелатель догадывался, что мы догадаемся.

– Слушай, не каламбурь, и так тошно, и жрать охота, – посетовал Палион, у которого от голода уже давно ныл желудок, а теперь еще и заболела голова.

– Он или они, сколько наших «друзей» – не знаю – надеются, что мы свернем к лесу. Возможно, там на нас устроена засада.

– Твои предложения, – не выдержал хождения вокруг да около Палион, – только кратко и без лирических отступлений о природе человеческой.

– Вторая остановка кортежа, как я и предполагал, будет в придорожном трактире «Свет Лиотона», что в двадцати милях отсюда.

– В восемнадцати, – поправил Палион, – две мы уже протащились.

– Не важно, – отмахнулся колдун. – Мы едем туда и расспрашиваем народец в округе, не проезжал ли кортеж. Карету герцога ни с чьей не перепутаешь, так что ошибки быть не может. Если «да», то тогда все ясно. Оставляя хитрецов ни с чем, мчимся в столицу.

– А если «нет»?

– Ну, вот тогда нам придется вернуться и расспросить герцога, какие грибочки растут в вутеркельском лесу. Кстати, местечко не из приятных. Именно там люди впервые увидели вутера, отсюда и название твари, правда, многие думают, что наоборот, что лес назван в честь чешуйчатой гадости.

– Успеем добраться? – засомневался Палион.

– Кортеж выехал из Дукабеса на час раньше, чем мы. Карета у герцога хорошая, но гнать лошадей он не будет, так как к тряске не приучен. В среднем его экипаж будет двигаться в два-три раза медленнее, чем мчится всадник-гонец, – начал расчеты вслух Озет, но, видя, что союзник не поспевает уловить его скомканные и перепутанные только ему известным образом логические нити, стал бесшумно шевелить губами. – Да, успеем. Если сейчас поторопимся, то через два с половиной часа возле трактира будем, а на лесную опушку примерно за час до отъезда успеем.

– Не поздновато?

– Нет, – зловеще усмехнулся Озет. – Мне ведь приданных обстоятельствах герцог сам без надобности, мне след его нужен, в какой закуток чащи он ведет. По запаху логово недруга определю, я могу, я умею, а герцог… – Вебалс хмыкнул. – Что герцог? Одной сволочью больше, одной меньше – это небо коптит.

Наконец-то обсудив все «за» и «против», компаньоны пришпорили коней и помчались в придорожный трактир «Свет Лиотона».

* * *

Весь мир – театр, а люди в нем – актеры, только вот капитану лиотонской гвардии, Андре Фуро, опостылело играть свою роль. Ему надоел форменный плащ и дурацкий рогатый шлем. Он устал от гвардейцев, вечно выискивающих работу попроще и ворующих господские харчи, ненавидел герцога, за которым приходилось постоянно таскаться, и все потому, что стоявшим над ним командирам хотелось знать, с кем встречался Самвил и какие у него находились дела в различных уголках огромного, поросшего лесами и запруженного болотами Лиотона. А ведь когда-то он мечтал о подвигах, жаждал приключений и красот далеких стран. Мечты частично сбылись, но бездействие утомляло рыцаря, делало его слабым и вялым, как объевшийся сметаны кот. Андре Фуро стремился к активным действиям и переменам, но всем было глубоко плевать на порывы его измученной обыденностью жизни души. Его мнения никто не спрашивал, а вот ему приходилось согласовывать почти каждый шаг.

Уже третий часа гвардейцы скучали на лесной опушке, расположившись лагерем вокруг трех карет. Кто спал, кто отчищал заляпанные дорожной грязью плащи, а кто проигрывал месячное жалованье в карты. В общем, все развлекались, все, кроме него, кому жалость к самому себе и дурные предчувствия не давали покоя. Капитану не нравились долгие стоянки на лесной опушке. В прошлый раз, когда герцога понесло в вутеркельский лес, он потерял нескольких бойцов. И самое обидное, что вельможу нельзя было даже спросить, куда подевались его солдаты. «На нас напали разбойники», – небрежно кинул Самвил по возвращении, притом таким снисходительным тоном, как будто сказал: «Ах да, господа, я потерял свою любимую перчатку!» Андре, естественно, не поверил ему, но разве может гвардейский капитан докучать расспросами тому, в чьих жилах течет королевская кровь?

«Ох уж эти династии, эти дворцовые снобы и выслуживающиеся перед ними лизоблюды!» – сетовал Фуро, прекрасно отдавая себе отчет, что никогда не сможет указывать герцогу, куда тому ездить, с кем встречаться и сколько охранников с собой брать. К примеру, в этот раз он снова взял шестерых. Фуро не мог забыть их лица, лица несчастных, идущих на верную смерть. Кто ответит за их загубленные жизни? Ответ простой – никто. Законы хоть и красиво написаны, но служат они лишь банде, прорвавшейся к власти. Если богиня правосудия и слепа, то, как всякий невидящий, хорошо ориентируется по запаху и звукам.

Андре попытался успокоиться и, чтобы больше не привлекать внимания солдат своей бесцельной беготней по поляне, уселся на пень. Он долго, так долго ждал дня, когда сможет избавиться от опостылевшего ему герцога и, вместо того чтобы таскаться за ним, как расстегнувшийся ремешок за туфлей, наконец-то примется за нормальную работу, работу, ради которой он и был сюда послан. Себя капитан в провале миссии не винил. Со своей стороны он сделал все, что мог, чтобы в хилую грудь аристократа вонзился кинжал: убедил командира, что герцог представляет опасность для лиотонского трона, выбрал подходящий момент для удара, снабдил исполнителей приговора лошадьми и даже оставил подробное описание, куда им следовало ехать. Свою часть работы капитан Фуро выполнил безупречно, но вот другие снова подвели. Менее чем через два часа Самвил должен был вернуться из леса, а палачи пока еще не появлялись. Расставленные вдоль дороги агенты из числа преданной ему дукабесской нищеты подали условные знаки, всадники промчались мимо указанного поворота и направляются прямиком в столицу.

«Возможно, у командира свои планы, возможно, ситуация изменилась, и меня, как часто бывает, не успели предупредить, – размышлял капитан, пожевывая в целях успокоения травку и нервно барабаня по трухлявому пню, с которого в любой миг мог запросто свалиться. – Возможно, но только лично мне от этого не легче. Я очень устал затыкать бреши в чужих дырах, да и Самвила уже видеть не могу. Опостылел он мне, вот-вот сам его ненароком прирежу!»

Внезапно пришедшая в голову мысль вдохновила капитана на активное действие. Приказав солдатам оставаться на своих местах и внимательно следить за подступами к лесу, капитан поднялся с пня и не спеша направился в чащу леса. Когда он отошел от отряда достаточно далеко, то снял с груди маленький круглый медальон и, вместо того чтобы откинуть крышку и полюбоваться на портрет якобы любимой девицы, нажал на едва заметный сбоку рычажок. Крышка вдруг вспыхнула бледным зеленым цветом, и до слуха донеслись приглушенные эфирные шумы. Еще раз убедившись, что его никто не видит и, главное, не слышит, Андре прильнул губами к светящемуся металлу и тихо зашептал:

– Филин вызывает Деда, Филин вызывает Деда! Код ситуации восемь-два, повторяю, код ситуации восемь-два. Беркуты вылетели из гадючника, но пронеслись мимо цели. Быстро мчатся к навозной куче, быстро мчатся к навозной куче. Гаденыш ускользает, гаденыш ускользает. Прошу разрешения на охоту, прошу разрешения на охоту!

Закончив монолог в стиле «а-ля пернатый патруль», капитан галактической контрразведки Андре Фуро снова нажал на тайный рычажок, но за пазуху медальон не убрал. У него было пятнадцать минут, чтобы дождаться условного сигнала. За это время решалась его дальнейшая судьба: будет ли он еще пару лет таскаться за герцогом или, поквитавшись с мерзавцем, получит достойное задание. Ответе Небес выдавался в цветовом режиме: красный – отказ, зеленый – разрешение. На десятой минуте ожидания псевдосеребряный кругляш загорелся желтым. Командир не смог принять решения, и, следовательно, у агента были развязаны руки. Действовать по собственному усмотрению всегда приятно, хотя бы потому, что можно, не вредя делу, свести личные счеты. Даже не размышляя, Фуро вынес герцогу смертный приговор и, нежно поцеловав принесший ему избавление кругляш, поспешил к стоянке своего отряда.

– Стройся, оружие к бою! – скомандовал капитан Фуро, вернувшись на стоянку отряда. – Дисс, Финек, Марот, останетесь возле карет! Остальные, развернуться в шеренгу, интервал пара шагов!

Сонные гвардейцы повскакали с насиженных мести, беспрекословно подчинившись приказу, выстроились вдоль опушки.

– Ребята, настала пора озвучить приказ генерала Люрьеса, – врал капитан, бессовестно ссылаясь на начальника дворцовой стражи. – Герцог Самвил – изменник, он хочет узурпировать лиотонский трон!

По строю прокатилась волна возмущения. Капитан почувствовал, что балансирует на тонкой грани доверия солдат, но вести отряд в бой без предварительных разъяснений просто не мог. К счастью для него, большинство гвардейцев не вернутся из леса, а с преступившими по его милости закон бойцами можно будет легко договориться. По возвращении в столицу без вельможи охранники становятся или героями, или висельниками, третьего не дано.

– Генерал возложил на наши плечи ответственную миссию, – не обращая внимания на перешептывание солдат, продолжал врать Фуро. – По ряду определенных причин, которые даже вам, дурням, понятны, король не может обвинить своего родича и предать его открытому суду. Слишком много сподвижников у мерзавца, слишком многим выгодно ослабить блеск лиотонской короны! Мой приказ таков: мы идем в лес и убиваем всех, абсолютно всех, кто не носит на плечах плаща гвардейца! Вам понятен приказ, бойцы?!

На опушке воцарилось молчание. Лица солдат были встревоженными, вояки сурово взирали на командира из-под плотно сдвинутых бровей, но в измене его еще никто не обвинял. Фуро подумал, что стоит еще немного поораторствовать, но вдруг из строя вышел самый старый и уважаемый гвардеец, сержант Гурос, ветеран абсолютно всех войн, в которых участвовал Лиотон за последнюю четверть века.

– Что ты нам сейчас здесь наплел, ваш благородь, полная брехня! – глядя прямо в глаза командира, заявил ветеран. – Приказа тебе никто не отдавал, поскольку генерал наш гвардейский с герцогом большие друзья. Никакой Самвил не изменник, так, обычный дворцовый хмырь из казенной казны охотно деньжата таскающий. В общем, не гаже других из королевской своры будет. Врешь ты нам, капитан, врешь, вот это-то как раз обидно, не ожидали мы такого от тебя!

Капитан открыл было рот, чтобы выступить с ответной речью и, быть может, исправить плачевное положение, грозящее тем, что его закуют в цепи собственные солдаты, но старик поднял руку в знак того, что еще не договорил.

– Самвил не изменник, он во много раз хуже, он душу Вулаку продал! – Речь ветерана приняла неожиданный оборот. – Мы понимаем тебя, ты нам этого сказать не решился, но мы не дураки, и у нас зенки на правильном месте. Все видим: и как он ребят наших на погибель в лес уводит, и как бабы к нему в спальню прозрачные бегают, и что Орден Небесный к нему особо присматривается, недаром же тот верзила к нему в спальню рвался. Не дураки мы, командир, не дураки!

– Что делать будем, ребята? – по-простому спросил капитан вместо того, чтобы взывать к долгу перед Короной. – На днях четверых увел, сегодня еще шестерых, долго еще продолжаться будет? Не могу я смотреть, как вас на убой уводят, не могу…

– И правильно, нечего смотреть, действовать нужно! Пошли, ребята, – взял на себя командование ветеран, – утыкаем благородную задницу пиками! Ох, давно в вутеркельском лесу ежиков не водилось!

Простецкая бравада и примитивная шутка вдохновили солдат гораздо сильнее, чем его напыщенная и по большому счету просто глупая речь. Фуро усмехнулся, подумал, что ему еще многому придется поучиться, и, мысленно поблагодарив Гуроса за поддержку, повел свой отряд в чащу. Судьба герцога была предрешена, как, впрочем, и его отряда. Обратно к каретам могли вернуться или аристократ, или они; жребий был брошен, и третьего было уже не дано.

Нет ничего лучше, чем после долгих, изнурительных трудов облиться ведром ледяной воды. Палион полностью отдался этому приятному занятию, и в его душе воцарился покой. Холодная влага, добытая из колодца, потоком лилась по обнаженному по пояс телу, смывая едкую дорожную пыль, пот и принося неимоверное блаженство. Даже крики, доносившиеся из корчмы, беготня избиваемых слуг и грохот разбиваемой мебели не могли оторвать разведчика от увлекательного занятия, бывшего заслуженной наградой за двухчасовую скачку.

Из-за неумения колдуна правильно рассчитать скорость передвижения разведчик возненавидел лошадей и с опаской косился на липкое от пота седло, в которое вскоре ему снова придется усесться. Два часа гонки и глотания пыли были ненужной жертвой, отвергнутой привередливым провидением. Когда они, потные и усталые, все-таки добрались до «Света Лиотона», то вместо кареты герцога увидели пустой двор и пару служанок, развешивающих простиранное белье. Кортеж Самвила или уже давно продолжил путь, или еще не добрался до этой точки маршрута. Палион интуитивно предположил второе, а прагматичный Вебалс пошел расспрашивать хозяина заведения, не было ли у него сегодня именитых гостей.

Примерно через минуту после того, как колдун скрылся за дверью корчмы, раздался звон посуды, судя по звуку, разбиваемой о чью-то голову. Что-то пошло не так: то ли Озет был не слишком вежлив, то ли алчный хозяин решил до конца придерживаться старого, как мир, правила: «Справок о посетителях не даем… бесплатно». С финансами у компаньонов было туговато, таинственный доброжелатель почему-то забыл привязать к седлу лошадей по увесистому кошельку, доверху заполненному синдорами. Мелкая промашка симпатизирующей им личности теперь выходила боком корыстному корчмарю и его верным слугам. Внутри таверны что-то летало, билось и грузно шлепалось о пол. В душе Палион надеялся, что достается проклятому Озету, заставившему его проскакать более полутора десятка миль и все ради того, чтобы «понюхать сыр», перед тем как незатейливо стащить его из мышеловки, однако холодный и трезвый разум подсказывал, что это не так, что мнутся бока и испытываются на прочность черепа совершенно неповинных в промашке божества людей.

Окончание водных процедур с точностью до секунды совпало с появлением на пороге таверны Озета. Беспорядок в одежде, растрепанные бакенбарды и стоящая дыбом косичка не только подтверждали предположение, что Палион был прав, но и свидетельствовали, что колдун пребывал в весьма дурном настроении. Расспрашивать о результатах беседы было все равно что вызывать огонь на себя. Палион решил промолчать и, сохраняя внешнее спокойствие, принялся обтирать мокрое тело бессовестно отнятой у служанки простыней.

– Их еще не было, – произнес Вебалс с интонацией. «Ты прав, я дурак, мы зря потеряли драгоценное время и, возможно, упустили уникальный шанс добраться до Кергарна в его тайном логове». – Но кто, кто мог оставить нам это послание? Кто может быть в курсе наших дел да еще знать точный график передвижения герцога? Послушай, – все еще не оставившего надежду просчитать ситуацию колдуна внезапно осенила догадка. – А может, это твои… ну, те, кто тебя послал? Я бы, к примеру, не стал бы вручать судьбу операции в руки всего одного агента, пусть даже хорошего.

– Возможно, – не стал спорить Палион, хоть и не воспринял эту идею всерьез. РЦК 678 была слишком убогой планетой, чтобы на нее отважился отправиться хоть один из подручных Дедули. – Считаю разумным так же предположить, что Кергарн насолил не только одному из Озетов. Кто-то из твоего рода не посчитал возможным открыто заключить с тобой союз, но зато указал нам нужный путь. Чужими руками от врагов избавляться все мастера: и люди, и божества, – философствовал Палион, перешедший от растирания спины к отжиму мокрых штанов.

– Вряд ли, – усомнился колдун, – хотя… да кто ж его знает…

– Вот-вот, именно, нечего впустую гадать, дело нужно делать, если, конечно, это еще не поздно, – высказал свою точку зрения разведчик и, накинув на плечи липкую от пота куртку, сел на коня. – Не думаю, что мы успеем вернуться до окончания «зеленой стоянки», но попробовать можно. По крайней мере выхода другого нет.

– Не сгущай краски, не выйдет в этот раз поймать, отловим в другой, – взял себя в руки Озети, последовав примеру компаньона, тоже вскочил на коня. – Вутеркельский лес большой, мы в него и с другой стороны заехать можем, все равно логово где-то в центре находится.

– А как же след?

– Давай не загадывать! У нас с тобой это плохо получается. Надейся на лучшее! – заявил Озети пришпорил коня.

* * *

Пока пара всадников не скрылась за поворотом дороги, за ними пристально следили хозяин таверны, его сыновья и с десяток побитых слуг. К счастью, произошедшая недавно драка обошлась без смертей и серьезных увечий, но материальный ущерб был огромен. Взбесившийся при упоминании о деньгах посетитель переломал всю мебель и побил все, что было из стекла и глины. Поскольку сделал он это голыми руками, попутно утихомирив пытавшихся оказать сопротивление слуг, хозяин заведения пришел к весьма логичному выводу, что его люди бились не с обычным нищим дебоширом, а с приспешником темных сил, одержимым, как минимум самим Вулаком. Как только всадники скрылись из виду, хозяин приказал старшему сыну седлать коня и, не мешкая, направляться в Дукабес, где, по слухам, долетевшим аж до его придорожной корчмы, сейчас искоренял скверну целый отряд Небесного Братства.

Трактирщику было невдомек, что к этому времени рыцарство уже прервало рейд и, покинув город, направилось к Храму Судьбы, находившемуся в противоположном направлении. Благое намерение донести и тем самым отомстить за причиненный ущерб натолкнулось на непреодолимую стену не зависящих от него обстоятельств. Еще полвека назад вутеркельский лес был тихим местечком, радующим слух шумом дубрав и мирным щебетанием безобидных птичек. Чарующая, умиротворяющая зелень листвы и душистый ковер благоухающих трав на лужайках заставляли забредших в лес путников позабыть о житейских невзгодах и, как это принято говорить у людей, воссоединиться с природой. Полвека – большой срок, за который возможны всякие изменения. Писаная красавица превращается в ворчливую старушку, изливающую ведра желчи на окружающих лишь за то, что на нее больше не обращают внимания, крепкая сталь покрывается ржавчиной, деревья гниют и высыхают, когда-то неприступные стены крепостей дают трещины и осыпаются сами по себе, без какого-либо постороннего вмешательства.

Доктор Время разительно изменил вутеркельский лес, но операция прошла не без участия талантливых ассистентов. Очнувшиеся от долгой спячки древние божества почувствовали угрозу от «небесного» человечества с их механическими слугами и, как всякое существо, старающееся обезопасить свое жилище, насоздавали множество фортификационных преград. Люди копают рвы и обносят деревни высоким частоколом, Озеты в принципе занялись тем же самым, но на более высоком технологическом уровне. Они специально создавали труднопроходимые места, в которых можно было спрятаться и переждать, пока охотящимся за ними не надоест ходить кругами возле неприступной природной крепости.

Вутеркельский лес стал одним из таких неприступных и неприглядных районов. Однажды, никто уже не помнит, в каком именно году, из-под земли забили холодные ключи. Оказавшиеся под водой травы стали гнить, а запруженные деревья чахнуть. На месте прекрасного леса быстро организовалось множество зловонных болотцев, в которых вскоре завелись гарбеши, силсы, хабриты и прочая мелкая, но очень опасная нежить. Как верные цепные псы, они охраняли покой господ и неприступность их тайных жилищ. Только в округе Дукабеса было около десятка подобных мест, пугающих глаз чащ, где долго не ступала нога человека. Чарующий вутеркельский лес, а «вутеркель» переводится с лиотонского, как «обворожительный, божественно прекрасный», отличался от других лесных массивов лишь тем, что люди впервые столкнулись в нем с вутерами. Оборотни-ящеры появились так же неожиданно, как из-под корней деревьев хлынула холодная вода, и отбили желание у жителей Дукабеса и местных деревень ходить по грибочки.

– Жуткое место, – спешившийся Палион окинул вершины мертвых деревьев оценивающим взглядом, – можно было сразу догадаться, что здесь Кергарн и прячется. Я-то ладно, местности почти не знаю, а как ты-то сплоховал?

– Во-первых, со стороны Дукабеса окраина леса не так страшно выглядит, – ответил Вебалс, беря под уздцы лошадей и привязывая их поводьями к стволу треснувшего дерева. – Во-вторых, я тебе всю дорогу объяснял, что близ Дукабеса таких вот лесных кладбищ множество, а в-третьих. – Вебалс замялся, то ли прислушиваясь к карканью неизвестных птиц, то ли раздумывая, как облечь свою мысль в более или менее деликатную форму, – …ты разве не замечал, что мерзавцы обычно трутся возле приличных людей, грязь пачкает лишь идеально чистый костюм, а нагулявшийся кот первым делом оботрется вонючим брюхом о чистый ковер?

– Проще говоря, если Кергарн черен душой, то тянется к свету и старается избегать подобных мест.

– Угу, – кивнул головой Вебалс, – ему бывает чрезвычайно тошно смотреть на деяния рук своих, поэтому никогда нельзя точно сказать, занесет ли его в комфортабельную лесную нору, или стоит вести поиск в иных, совершенно противоположных его сущности местах.

– Ладно, не будем на гуще гадать, по ходу пьесы разберемся, – проворчал Палион и первым ступил под призрачную сень мертвых деревьев.

Вебалс наморщил в раздумьях лоб. Колдун не понял, как можно гадать на гуще, да и слово «пьеса» как-то выпадало из общего контекста их разговора, по крайней мере комедиантов поблизости не было, разве что за исключением их самих, глупых и убогих, прямиком лезущих в клыкастую пасть к врагу. Догнав решительно идущего напролом сквозь живую преграду колючих кустов разведчика, Вебалс остановил его и силой впихнул в трясущиеся от холода руки Палиона свой любимый меч.

– Возьми, чудак, твоей ржавой палкой можно только рыбу глушить, которая, кстати, здесь не водится. Вутер ее одним щелчком перебьет, да о шкуру оборотня мечишко обломится.

– А как же ты? – заморгал глазами Лачек, неуверенно принимая подарок и протягивая свое плохонькое оружие Вебалсу.

– Обойдусь и так, – отмахнулся Вебалс и, приняв из рук разведчика меч, тут же зашвырнул его в воду. – Ты и сам видел, как я с нежитью расправляюсь, мне оружие ни к чему.

Палион кивнул и, уступив место товарищу, явно лучше ориентирующемуся в подобных местах, побрел за ним следом. Слишком свежи были воспоминания о недавних событиях в Бобровых Горках, когда колдун голыми руками, и совершенно не повреждая бронированной кожи с толстыми слоями мышц, вырывал тварям кости и хрящи. Как Вебалс это делал, для Палиона до сих пор оставалось загадкой, но на некоторые вопросы лучше не знать ответов, поэтому разведчик и не спрашивал.

В доходившей по пояс воде, покрытой тиной и источающей ужасное амбре, что-то постоянно булькало, шипело и двигалось. Пару раз поблизости от товарищей вверх понимались фонтаны брызг и над поверхностью воды показывались плавники и лапы каких-то тварей. Палион шел чрезвычайно осторожно. Сердце солдата каждый раз замирало, когда нога под мутной водой ступала на сучок или чью-то лапу, а ладонь все крепче и крепче сжимала удобную рукоять чужого меча при каждом взлете ужасного вида птицы.

– Не дергайся, они нас нетронут, – не выдержал душевных мук разведчика колдун.

– Интересно, почему же? Может, ты слово волшебное знаешь? – даже не стараясь скрыть дрожь в голосе, произнес Палион. – Абракадабра или что-то в этом роде, что нежить отпугивает?

– В болотной воде обитают лишь низшие, примитивные твари, – снизошел до объяснений колдун. – У них нет мыслей и чувств, есть лишь инстинкты. Ты для них, бесспорно, добыча, но рядом с тобой я, которого они считают…

– Хозяином, что ли?

– Да нет, всего лишь более сильным хищником. – Вебалс коварно улыбнулся и состроил забавную рожу, комично прищурив правый глаз. – Я сильнее и больше, чем они, и ты моя добыча. Если нападут, то будут иметь дело со мной, примерно так они размышляют. Кергарн или кто-то другой из нашего рода, одним словом, кто их создал, не заложил в их крошечные мозги инстинкта самосохранения, но зато установил весьма полезные для нас правила.

– И какие же правила полезны для нас? – скептически отнесся к словам божества разведчик.

– Низшие формы всегда подчиняются высшим. Драться за добычу запрещено, – на одном дыхании проговорил Озет, сделавший вид, что не заметил недоверия в голосе напарника. – Я высшая форма, они низшая, значит, бреди спокойно, пока я тебя не сожрал.

Лачек не обратил внимания на шутку, поскольку был сосредоточен на поиске пути, но про себя отметил, что какими бы смешными и абсурдными ни казались доводы компаньона, твари действительно не нападали, хотя рядом их плескалось превеликое множество. В течение всей прогулки, или точнее, заплыва на мелководье, Вебалс не отступал от него ни на шаг, четко поддерживая дистанцию.

– Куда теперь? – спросил Палион, первым выбравшись на маленький островок среди кишащего гадами болота.

– Нас поведут птицы, мы пойдем по их следу и рано или поздно достигнем цели, – вдруг изрек Вебалс, завороженно глядя в небесную высь.

«Ну вот, только этого не хватало! У божества доморощенного крыша съехала. Видать третий глаз от нервного напряжения открылся. Сейчас будет долго нести всякий бред, потом разденется догола, на одной ножке воинственный танец пропрыгает, а потом устанет и затребует либо вдохновляющей на ратные подвиги молитвы в стихах, либо малюсенького человеческого жертвоприношения», – не на шутку испугался разведчик, честно пытавшийся найти на сером, затянутом грозовыми тучами небе хоть одного, хоть самого захудалого воробья.

– Да не туда смотришь, балда! – отвесил колдун Палиону подзатыльник, а затем указал рукой на маленькую точку, неподвижно зависшую впереди, на высоте примерно восьми-девяти метров над землей.

– Что это? – пробормотал Палион, готовый на самом деле поверить, что странная птица с диковинным черно-красным оперением действительно поджидает их, чтобы указать путь.

– А ты не видишь? Ну да, человеческий глаз не очень зорок, – вздохнул колдун, беря разведчика за рукав и таща его снова в холодную воду. – Долго объяснять, что да как. Подойдем ближе, сам и увидишь.

Вебалс и на этот раз был прав, способности человеческого глаза оказались весьма ограниченными. Контуры предметов, находящихся на большом расстоянии, или расплывались, или вовсе терялись, искажая реальную картину до неузнаваемости. Уже через пять минут форсирования новой водной преграды Лачек понял, как глубоко ошибался, восприняв метафору колдуна слишком буквально. То, что он издалека принял за птицу, на самом деле было совсем иным существом, которое к тому же не парило в воздухе, а висело, зацепившись за едва различимые снизу ветки деревьев.

Неизвестно, какой нужно обладать силой, чтобы закинуть здоровенного солдата да еще в тяжелых доспехах на подобную высоту. Мертвое тело мерно раскачивалось на скрипучей ветке, а полы красно-черного гвардейского плаща трепыхались на ветру, как стяг, создавая иллюзию взмахов огромных крыльев. Жуткое зрелище в жутком месте, при иных обстоятельства Палион непременно бы отступил, но вдруг возникшее у него совершенно непонятное желание пойти до конца неотвратимо влекло вперед.

– Мы близко от цели, – произнес Вебалс, не сбавляя шага. – Вон там начинается суша, там же и произошла стычка отряда солдат с нежитью.

– Гвардейцы, но откуда взялись гвардейцы в лесу? – удивился разведчик, смутно подозревающий, что или он, или мир вокруг, но кто-то точно сошел с ума.

– Да в порядке все с твоей башкой, в порядке, – успокоил Озет, спешивший как можно быстрее добраться до суши. – Герцог же шишка важная, его как всякого члена королевской династии гвардия охраняет. Я еще во дворце гвардейские плащи заприметил, да как-то не довелось тебе сообщить о таком пустяке.

Пустяк, он, конечно, был пустяком, но присутствие в дремучем лесу, кишевшем хищными тварями, элитного подразделения королевских войск не давало Палиону покоя. Если у Самвила была встреча с Кергарном, то зачем он потащил за собой охрану? На этот вопрос, казалось, уже не ответить, однако ни Вебалс, ни Палион не догадывались, что правда откроется им так быстро.

Совершенно непонятно по какой причине оказавшиеся в центре страшного леса гвардейцы натолкнулись на стаю вутеров. Бой был коротким, но жестоким, и чему больше всего удивились путники, не обошлось без потерь с обеих сторон. Среди хаотично раскиданного по земле оружия, клочьев одежды и окровавленных фрагментов человеческих тел различной величины лежало четыре трупа ящеров. Времени у нежити, видать, было маловато, поэтому они не забрали с собой тела даже своих погибших товарищей.

– Не нравится мне все это, – изрек Вебалс после беглого осмотра места прошедшего не так давно побоища.

– А кому ТАКОЕ понравится? – неправильно истолковал смысл слов компаньона разведчик. – Хорошо, что холодно, вони особой нет.

– Я не об этом, – уточнил колдун, присев на корточки возле тела убитого зверя. – Только оружие рыцарей Ордена может нанести неживым тварям вред, пробить их крепкую кожу. Оно якобы освященное, но на самом деле это полная ерунда. Просто хороший сплав и отменная ковка, до которой местным кузнецам еще учиться и учиться. Судя по рубцам, – колдун осторожно провел пальцами по краям все еще кровоточащей раны вутера, – всех четверых убил один меч и один человек, немного задерживающий клинок в конце косого, рубящего удара. Мне кажется, мы имеем дело с кем-то, кто или не уделял достойного внимания урокам боя на мечах в Ордене, или, как ты, не так давно «сошел с Небес» и еще не успел как следует пообтесаться. В общем, теперь я догадываюсь, кем был наш доброжелатель, и очень себя корю, что мы не последовали его указаниям. На наши мечи бедолага очень рассчитывал.

– Не мели чепухи, меня специально предупреждали, что на вашей проклятой планете я буду… – Палион изменился в лице, его внимание привлекло одно из мертвых тел, – …совершенно один.

Не став выслушивать колдуна, утверждавшего, что все эти предупреждения на самом деле полная ерунда, разведчик направился к трупу. Судя по остаткам доспехов, а само тело несчастного было превращено в кровавое месиво, это был командир перебитого вутерами отряда. Правая рука, соединенная с телом тонкой нитью сухожилия, до сих пор крепко сжимала рукоять меча, лезвие которого было из тевона; сплава, которого на этой планете было не найти.

– А я что говорил, – прозвучал голос неожиданно выросшего за спиной Озета. – То, что малый – человек, а не механическая тварь, мне кажется, уже о многом говорит. Эх, Лачек, Лачек, до целого майора в своей разведке дорос, а так и не усвоил главного правила выживания: «Никогда не доверяй обещаниям командира!» Одного тебя сюда спустили, как же! – Вебалс вдруг показал непристойный жест и истерично рассмеялся, видимо, таким странным образом выражая свое раздражение от излишней доверчивости в стане хороших людей, которых всегда грязно используют, а потом отправляют на верную смерть нечистые на руку командиры.

– Хватит, лучше пойди посмотри, не притаился ли поблизости кто?

– В радиусе трех миль вутеров нет, – уверенно заявил колдун. – Мы снова опоздали, дружище. Если и найдем убежище, то оно явно окажется пустым… но на худой конец и это неплохо. По крайней мере будем знать, чем в последние дни Кергарн занимался, и кто у него, кроме герцога, засиживался в гостях. Как ты думаешь, куда он теперь направится: в Верену, в столицу или снова в Лютен?

Палион расслышал вопрос, но не стал отвечать. Вместо того чтобы вступить с колдуном в дебаты, он встал на колени перед порванным на куски телом и осторожно дотронулся до краешка какого-то металлического предмета, застрявшего между погнутой пластиной доспехов, остатками кольчуги и парой выпирающих наружу ребер. Ловкие, натренированные на вскрытие замков повышенной сложности пальцы зацепили маленькое звено металлической цепочки и без особого труда вытащили из кучи недоеденной человечины маленький медальон. На перепачканном грязью лице разведчика заиграла победоносная улыбка.

– Теперь могу сказать точно, ты частично прав. Кроме меня на Шатуру послали еще одного агента, – уверенно заявил Палион, демонстрируя напарнику окровавленный медальон.

– Что это?

– Прибор экстренной связи, – ответил разведчик, – но только уже давно снятый с вооружения образец. Мой коллега, земля ему будет пухом, пребывал здесь лет двадцать, если не больше, так что к нашим с тобой делам он наверняка причастен весьма относительно. У него было собственное задание, возможно, наши боевые тропы пересеклись и он решил рассекретить свое присутствие.

– Бред какой, – покачал головой Вебалс, явно недовольный политикой тотального недоверия и наглого вранья, проводимой «небесным» начальством в отношении своих же собственных служащих. – Ладно, нечего нюни распускать! Если хочешь, песнь печальную спой или стих какой по усопшему толкни, можешь не шептать, ори во все горло, нежить все равно уже из леса ушла. К карете герцога они сейчас направляются, но Кергарна с ними нет, так что еще не все потеряно!

– Откуда ты знаешь?

– По запаху чую, по шлейфу испорченного воздуха, – соврал колдун, явно заразившийся недоверием и не желавший открывать своих истинных методов определения, где находится враг.

Еще полчаса скитаний по болотистому бездорожью пролетели, как один краткий миг. Уставшие и дрожащие от холода, наверняка Вебалс дрожал за компанию, путники вышли к небольшому оврагу, на дне которого начинался подземный ход. Вокруг на земле было множество следов от армейских сапог, но самое удивительное, ни одного отпечатка лапы нежити.

– А мы вообще туда ли забрели? – засомневался Палион.

– Туда, туда, – без особого энтузиазма ответил Вебалс. – Еще совсем недавно здесь был Кергарн, но сейчас его нет, подземный храм опустел.

– А что здесь солдаты делали?

– Откуда мне знать, спустимся, поглядим, – проворчал колдун, разозлившийся на партнера, задающего слишком много вопросов, на которые он не ведал ответов.

Как ни странно, но в узком туннеле, приведшем путников в подземное жилище создателя чудовищ, не было ни одной ловушки, точнее, действующей ловушки. Их следы виднелись в развороченных стенах и полу, но по какой-то необъяснимой здравым смыслом причине слуги Кергарна обезвредили их, превратив в груды бесформенного металла или надежно заблокировав бесхитростные механизмы клиньями и толстыми деревянными брусками.

В отличие от первого логова, где было всего несколько небольших комнат, убежище вутеркельского леса напоминало подземный дворец, в котором было предусмотрено все, что могло понадобиться настоящему повелителю, занимающемуся на досуге интеллектуальным трудом: тронный зал и уютный кабинет, многочисленные комнаты слуги огромное хранилище съестных припасов, богатая библиотека и бассейн для купаний, а также множество других помещений, о предназначении которых оставалось только догадываться. Видимо, они проникли не просто в убежище, а в сам дом великого Кергарна из рода Озетов.

Несмотря на то что дворец был уже пуст, Вебалс не мог успокоиться, он метался по комнатам в поисках неизвестно чего и постоянно бубнил себе под нос. Палион терпеливо следовал за Озетом, но затем ему надоело блуждать по пустым коридорам, и он озвучил вопрос, который так долго вертелся в его голове.

– Ну и что ты надеешься здесь найти? – спросил разведчик, недвусмысленно намекая, что продолжать поиски бессмысленно.

– Лабораторию, ведь он должен был где-то создавать своих тварей, должен был где-то экспериментировать и изобретать новые формы слуг, – не уловив интонационных нюансов, ответил на полном серьезе Озет. – Возможно, мы еще не осмотрели всех комнат, а может быть, где-нибудь есть тайный рычаг…

– А давай спуститься попробуем, – предложил Лачек и указал компаньону на открытую дверь, за которой виднелась ведущая вниз железная винтовая лестница.

– Пошли, – тут же согласился колдун и, бесцеремонно схватив товарища за рукав, потащил за собой.

Еще в самом начале спуска Вебалс вдруг застыл, крепко сжав трясущиеся перила. На губах колдуна появилась загадочная усмешка. Снизу доносились приглушенные шаги, тихий скрип и нечленораздельные, но мелодичные звуки, напоминающие мурлыканье.

– Он здесь, представляешь, а ведь он до сих пор здесь, – уже не стараясь быть незаметным, в полный голос рассмеялся колдун и, неожиданно сорвавшись с места, побежал вниз по узким ступеням.

Палион не успел остановить не просто обезумевшего, а как будто сорвавшегося с цепи колдуна. Сколько разведчик ни взывал к благоразумию и ни кричал о высокой вероятности попасть в ловушку, к его аргументам прислушивалось лишь гулкое эхо, не устающее повторять и повторять обрывки отдельных слов, составляя из них замысловатую мозаику звуков.

Вебалс быстро спускался вниз, и Палиону не оставалось ничего иного, как побежать за ним следом, рискуя при каждом шаге оступиться и, переломав себе кости на крутых ступенях, докатиться до нижнего уровня подземелья уже в виде бесформенной груды мяса и костей. Когда опасный забег был окончен, глазам разведчика предстала удивительная картина: оцепеневший от удивления Вебалс, застывший на пороге и не решающийся сделать последний шаг к конечной цели своего долгого путешествия, огромная зала, нечто среднее между средневековым исследовательским центром и логовом злодея-колдуна из глуповатых детских фильмов, и наконец высокий светловолосый красавец-мужчина явно благородных кровей, тешащий себя тяжкой работой грузчика. Кергарн, а Палион почему-то не сомневался, что его глазам предстал именно страшный и ужасный повелитель чудовищ, расхаживал вдоль длинных лабораторных столов и, напевая себе под нос какую-то песенку, упаковывал по ящикам с соломой хрупкие колбы, реторты и сосуды из толстого стекла, в которых плескались какие-то разноцветные жидкости. Судя по числу пустых ящиков, составленных в дальнем углу залы, демонтаж адского цеха только-только начался и шел чрезвычайно медленно, поскольку кроме представителя рода Озета в лаборатории никого не было.

– А, Вебалс, старый пройдоха, давай не стесняйся, заходи! – не отрываясь от кропотливого процесса упаковки, пропел на одной ноте Кергарн и замахал рукой, приглашая соплеменника присоединиться к его почти творческому процессу разборки научного барахла. – Не думал, что ты до меня доберешься, но если уж со служкой на огонек зашли, так не стойте в дверях, как неродные. Проходите, проходите, господа! Видеть, признаться,не рад, но обещаю, не обижу!

– Как бы я тебя сейчас не обидел! – наконец-то очнулся от оцепенения колдун и, сойдя с нижней ступеньки лестницы, вошел в огромную залу.

Палион машинально последовал за ним и буквально через секунду понял, какую непростительную ошибку совершил. Не отрываясь от раскладывания реторт по ящикам, хозяин колдовской лаборатории нажал какой-то рычаг. За спиной разведчика раздался чудовищный скрип, и с потолка опустилась стальная решетка, отделившая залу от лестничного пролета. Еще одно легкое движение руки светловолосого красавца, еще один передвинутый рычаг, и винтовая лестница начала медленно ползти вверх, окончательно делая невозможным отступление.

– Что, испугались? А зря, – рассмеялся повелитель чудовищ и одарил непрошеных гостей самой доброжелательной из своих дежурных улыбок. – Да это я так, чтобы нам никто не мешал, а то мои детки вечно нервничают по пустяковым поводам, на помощь мне стремятся, им все, заботливым, кажется, что меня обижают. Нежить, чего с нее взять?

– Кому ты врешь, болезный? – в точности скопировал интонацию Кергарна Вебалс. – На твоем любимом болоте ни одного вутера нет. Куда ты их всех отослал? Неужели не догадывался, что я навещу?

– Какой ты все-таки грубый, – укоризненно покачал головой Кергарн. – Ну, вот как, как с тобой разговаривать? Я к тебе с открытой душой, а ты…

Театральное покачивание головой, как, впрочем, и остальные ужимки не усыпили бдительности напарников. Взгляд Вебалса внимательно осматривал стены в поисках потайной двери, а Палион на всякий случай не спускал глаз со второго Озета. Оба авантюриста чувствовали подвох, но пока не могли понять, в чем он, собственно, заключался, поэтому были настороже.

– Да не ищи, не ищи ты ловушек, все равно не найдешь, потому что их нет, – заявил Кергарн и, уложив в ящик последнюю реторту, величественно скрестил руки на мускулистой груди. – Я устал, мне надоела наша давняя и уже порядком затянувшаяся вражда. Конечно, я соврал, я знал, что ты придешь, и специально остался, кстати, заметь, весьма благородно отослав подальше моих верных слуг. Присутствие при нашей беседе твоего подручного меня не смущает. Эй, мальчонка с Небес! – внезапно обратился Кергарн к Палиону. – У меня для тебя подарочек имеется… вон в том ящичке. Хотел себе оставить, да ладно, уступлю на память о нашей встрече. Открывай, открывай не стесняйся, злых гадюк внутри нет!

Палиону не понравилось обращение и тем более снисходительный тон врага, однако идти на открытый конфликт с коварным божеством разведчик не решился, по крайней мере пока… пока Вебалс отмалчивался. Повинуясь настойчивым жестам, разведчик подошел к ящику и резко откинул крышку. В ворохе соломы лежали два предмета: покрытая нежно зеленоватым, бальзамирующим раствором мертвая голова сорока – пятидесятилетнего мужчины и искореженный рогатый шлем, судя по всему, именно с нее снятый.

– Твой соплеменник, – с очаровательной улыбкой на лице произнес Кергарн. – У вас там на Небесах, видать, бардак еще тот творится. Одни идиоты механических тварей скидывают, другие человечину посылают, и все в строжайшем секрете друг от друга. Думаю, этот вот экземплярчик лет двадцать на Шатуре обитал. Берег для коллекции, но так уж и быть, дарю. Шлем себе тоже можешь оставить, без головы он ценности не представляет!

Поразив Лачека принципиально новой информацией и надеясь, что напугал, Кергарн оставил человека в покое и обратил взор надо сих пор молчавшего Вебалса.

– Итак, к нашим давним делам. Мне кажется, что наша вражда превратилась в дурной спектакль с бесчисленным количеством действий. Не знаю, как ты, дружище, но я уже порядком устал. Вот и решил, все закончится здесь и сейчас. Либо мы забываем о давних, глупых обидах и заключаем союз, либо, как в прошлый раз, долго и упорно сражаемся.

– В прошлый раз ты трусливо сбежал, – изрек сохраняющий завидное спокойствие Вебалс.

– Ты что, решетку не видишь? – кивнул Кергарн в сторону перекрытого выхода. – Это она опускается рычагом, а поднимается автоматически примерно через час.

В доказательство своих слов Кергарн задвигал взад-вперед рычагом, решетка по-прежнему осталась на месте.

– Ну право, дружище, что нам делить? Хватит на меня дуться! – паясничал Кергарн, несмотря на поражение в прошлой битве, абсолютно уверенный в своем превосходстве. – Стилла тебя все равно не любила, Данор был еще тем ханжой. Они бы оба тебя предали, я просто не дал им возможности совершить гнусный поступок.

– Ты был Богом Коварства, а я Земледелия, – произнес Вебалс, на каменном лице которого не дрогнул ни один мускул. – Как только наши сферы влияния слегка пересеклись, ты тут же гнусно воспользовался ситуацией и коварно поступил со мной и с дружественными мне Озетами. Именно ты начал вражду и во многом поспособствовал гибели прошлой цивилизации. Разве такое можно забыть, разве можно простить измену принципам и нарушение всех возможных договоренностей?

– Позиция ясная, – пожал плечами Кергарн и, испустив печальный вздох, вышел в центр залы. – Ну что ж, тогда давай начнем поединок и поставим в этой глупой истории последнюю точку. Как биться будем: как в прошлый раз или что-нибудь новенькое учудим?

– Мне все равно, – произнес по-прежнему невозмутимый Вебалс и подал знак Палиону спрятаться за колонну.

– Бестелесные проекции уже были, кулачный бой тоже, – начал перечислять Кергарн. – О-о-о, давай устроим поединок на растворах. Каждый из нас по очереди берет колбу и выпивает, кто…

– Не пойдет, – мотнул головой Вебалс. – Ты эти растворы делал, ты знаешь, что именно находится в каждой из колб.

– И верно, – пакостно улыбнулся Бог Коварства, признавшись тем самым, что хитрость не удалась. – Слушаю твой вариант!

– Мечи, обычные мечи, тем более что парочка подходящих под рукой имеется. – Вебалс кивнул Палиону и протянул руку.

Наблюдавший за поединком богов из-за колонны разведчик правильно истолковал жест дружественного божества и кинул ему меч. В руке Кергарна откуда-то появился трофейный клинок из тевона, неожиданно пропавший, просто растворившийся с пояса Палиона.

– Ну что ж, – презрительно поморщился Кергарн, покручивая в руке украденный оригинальным способом меч. – Выбор новизной не блещет, да и оружие чуть лучше каменного топора, но фатального исхода и этими палками можно добиться. Давай начнем, мой старый и лучший недруг!

Озеты потратили достаточно времени на бессмысленные переговоры. Они сошлись быстро и так бойко принялись наносить друг другу удары, что глаз Палиона просто не поспевал за их молниеносными движениями. Разведчику казалось, что по зале носился случайно залетевший в подземелье смерч. От звеневшего оружия летели искры, в воздух поднимались столы, ящики, пучки соломы, щебенка и осколки стеклянных реторт. Проходившее в неимоверно высоком темпе сражение продлилось не долее одной минуты и закончилось так же неожиданно, как и началось. Смерч замер точно по центру залы и тут же исчез, а на его месте материализовались две фигуры тяжело дышащих воинов: упавший на колени Кергарн и стоящий за его спиной Вебалс, погрузивший свой меч точно между лопаток поверженного врага.

Добро вроде бы победило, но не успело мертвое тело Кергарна рухнуть на каменные плиты пола, как победитель схватился руками за голову и испустил истошный, душераздирающий крик, многоголосым эхом прокатившийся по огромному залу и затерявшийся где-то среди высокого свода. Сначала Палион подумал, что колдун ранен, возможно, смертельно, и это крик боли, но уже через миг отказался от этой версии.

Не переставая надрывать луженое горло, Вебалс отбросил в сторону меч и принялся яростно пинать распластавшееся на полу тело. Такое поведение весьма удивило разведчика, привыкшего видеть трупы, но не издевательства над телами пускай и заклятых, но уже поверженных врагов.

– Дурак, дурак, какой же я идиот! – выкрикивал Вебалс, уже пришедший в себя, но еще не переставший отбивать носки сапог о ребра мертвого тела. – Так дать себя провести!

Внезапно агония закончилась, Озет обессилел и, усевшись на истекающий кровью труп, как на скамью, снова обхватил рыжеволосую голову руками. Видя, что пыл товарища уже поиссяк и он прекратил буйствовать, Палион осмелился выйти из-за укрытия и подойти вплотную к рыдавшему Озету.

– Он обманул нас, провел, как двух последних дураков, точнее одного, ты здесь ни при чем, это только моя ошибка, только моя вина! – занялось самобичеванием плачущее от обиды божество.

– Ты считаешь смерть обманом? – удивился Палион. Вебалс долго смотрел в пустоту, а затем вдруг изрек:

– Это не Кергарн, это только его телесная оболочка, старая шкура, уже сброшенная хитрой змеей, отвалившийся хвост ящерицы, только и всего! Помнишь, я говорил, что несколько Озетов дезертировали в ваш мир, растворившись в мыслях людей? Так вот то же самое он и проделал сейчас, только бежать с Шатуры мерзавец не собирается.

На лице разведчика одновременно появилось выражение изумления и сомнения в трезвости рассудка партнера.

– Садись, я все тебе сейчас объясню, – расстроенный совершенной ошибкой, Озет хлопнул по левой ягодице трупа, предлагая компаньону присесть.

Палион не нашел в себе сил осквернить мертвое тело, поэтому опустился на валявшиеся поблизости обломки ящика.

– Любой Озет может раствориться в мыслях одного или лучше нескольких верующих в него людей. Для нас это так же просто, как для вас выпить кружку пива. При этом оболочка, в которую мы заключены, продолжает жить собственной жизнью и искренно убеждена, что она и есть божество. Кергарн почувствовал, что мы вот-вот настигнем его, и обвел меня вокруг пальца, как наивного простачка. Он вызвал к себе Самвила, а также распорядился привести с собой нескольких слуг. Приказав вутерам удалиться от убежища и обезвредить ловушки, он тем самым обеспечил безопасный проход для своих носителей. – Это что-то вроде одержимости? – предположил Палион. – Что-то вроде, вот именно, что только «что-то вроде», – рассердился на себя Вебалс и с силой рванул за косу, чуть не оторвав крысиный хвостик от макушки. – Герцог и пять-шесть сопровождающих его гвардейцев даже ничего не почувствовали, в их головах не появилось по бесу, заставляющему их брызгать слюной, пожирать собственные экскременты и вытворять прочие противные любому нормальному человеку пакости. Они продолжают жить обыденной жизнью и даже не подозревают, что в их тупых башках что-то есть.

– А может, ты ошибаешься? – с надеждой произнес Палион.

– Помнишь, я не почувствовал присутствия Кергарна? – задал встречный вопрос Озет и тут же на него сам и ответил: – Это потому, что его здесь действительно не было, а было лишь это! – Вебалс по-звериному прорычал и стукнул кулаком по голове трупа. – Сейчас он в безопасности, спокойно мчится вместе с Самвилом в столицу, где выберет для себя новое тело. Озеты могут временно отделяться от телесной оболочки, а если она за это время умирает, то переселяться в другую. Самое обидное, что я, именно я, собственными руками дал ему возможность переселиться в короля или в иную влиятельную персону!

– А что будет с…

– …умирает, – опять занялся чтением чужих мыслей Вебалс. – Личность существа, в которое переселяется Озет на постоянной основе, сначала подавляется, а затем за несколько дней полностью уничтожается. Представляешь, как весело будет, если Кергарн взойдет на лиотонский трон?

– Что же мы сидим? Нужно ему помешать! – поняв, какая угроза нависла над всем Лиотоном, Палион вскочил и хотел было броситься к выходу, но вид стальных прутьев решетки заставил его снова присесть.

– Мерзавец все рассчитал, точно и скрупулезно. Дело в том, что пустую оболочку Озета может убить лишь другой Озет. Он обманул меня и запер в этом проклятом подземелье. Мы потеряли слишком много времени, пока добирались сюда, потратили минимум час на беготню по дворцу и добрых полчаса на напыщенную болтовню с его «шкурой»…

– Ничего, скоро решетка откроется, и мы…

– А ты уверен, что она вообще откроется? – задал вопрос Озет, прекрасно зная, что заперты они надолго. – Конечно, мы найдем способ выбраться, но пока мы транжирим время на всякую ерунду, кортеж герцога мчится в столицу. И рыцари Ордена, как назло, за масленками в Храм Судьбы поскакали. Самое время для них вмешаться было бы!

Пока Вебалс ругал сам себя и прикладывал массу усилий, чтобы пережить обернувшуюся поражением победу, Палион был не в силах что-либо предпринять. Опытный разведчик, побывавший и выходивший живым из многих сложных ситуаций, вдруг почувствовал себя маленькой глупенькой пешкой на доске для гала-шахмат, в которые, в отличие от обычных, могут одновременно играть не двое, а до десяти противников. «Неизвестно, как долго я продержусь в этом мире, но чтобы выжить, я должен держаться этого странного существа, которое когда-то действительно было могущественным божеством и у которого нет дурной привычки предавать компаньонов», – думал Палион Лачек, бывший майор, еще не знавший, что легенды о безжалостном Палаче из Дукабеса уже облетели половину Лиотона.

Золотисто-малахитовую карету мерно раскачивало и лишь иногда трясло на ухабах лиотонской дороги. Путь в столицу был неблизкий, и герцог Самвил скучал. Рассматривание однотипных лесных пейзажей, быстро мелькавших за окном, и ласки новых рабынь уже не могли развеять тоску, навеянную дорогой. Встреча с Кергарном, ради которой он снова был вынужден совершить утомительную прогулку по лесу, не оправдала возложенных на нее надежд. По мнению вельможи, можно было обойтись и без нее, тем более что Кергарн вел себя как-то странно: внимательно выслушал рассказ о последних событиях в «захваченном» рыцарями городе, похвалил за верную службу, не забыв про посулы блистательного будущего, и отпустил, попросив напоследок отвезти в столицу трех благородных дам. Самвил уже обрадовался, что дорога не будет такой скучной, но оказалось, что знатные дамочки, похищенные некоторое время назад, пребывали в весьма плачевном состоянии: одна находилась при смерти, а две другие лежали, как бревна, без сознания.

Эскорт из шестерых гвардейцев отнес бесчувственный груз к стоянке и погрузил тела в отдельную карету. Отряд охраны во главе с командиром куда-то пропал, но сколько Самвил ни расспрашивал троицу оставленных охранять экипажи солдат, так и не смог добиться вразумительного ответа, куда. Подумав, что непременно устроит капитану Фуро полноценную взбучку, герцог приказал трогаться в путь.

И вот за окном мелькали деревья, рабыни упорно пытались развеять тоску господина, а Самвил, не отвлекаясь на их наскучившие ласки, меланхолично перелистывал томик модных стихов. По прибытии во дворец герцог мечтал блеснуть перед придворными дамами знанием нескольких новых сонетов, но, к сожалению, события последних дней и его далеко не умиротворенное душевное состояние отрицательно сказались на памяти вельможи. Раньше герцог запоминал стих после первого или второго прочтения, теперь же рифмы выскакивали из головы, а если каким-то чудом в ней и застревали, то до неузнаваемости коверкались. Окутавшая голову пелена заметно тормозила мыслительные процессы, и сколько вельможа ни пытался сочинять сам, вымученные четверостишия получались корявыми, не возвышенными, ехидными, а порой и откровенно пошлыми. Прежняя легкость мысли и острота языка куда-то ушли. Кроме того, герцог заметил, что со вчерашнего дня стал немного хуже видеть и слышать. Вельможа не догадывался об истинной причине его расстройств, искренне надеясь, что по приезде в столицу вызванный усталостью недуг пройдет сам собой. Путешествующее в его голове божество тоже на это уповало, поскольку мечтало как можно быстрее попасть ко Двору Лиотонского королевства.

(обратно) (обратно) (обратно)

Денис Юрин Охота на короля

Глава 1 Бал во дворце

Сразу после третьей перемены блюд герцог почувствовал себя нехорошо. Подкативший к горлу ком изжоги распирал изнутри и не давал дышать. Легкий озноб и дрожь в руках явно свидетельствовали, что болото да лес не лучшие места для прогулок аристократов. Не проходящая боль в висках лишила Самвила остатков красноречия и парализовала память, усиленно пытавшуюся восстановить хоть одно из десятка модных четверостиший, заученных по дороге в столицу. Одним словом, народная мудрость: «Бодливой корове бог рог не дал» применительно к герцогу Самвилу полностью оправдывала себя. Столы ломились от аппетитных, приятно будоражащих обоняние деликатесов, а живот вельможи разрывало на части. Вокруг, кокетливо улыбаясь, прохаживались прекрасные дамы, только и ждущие его знаков внимания, а славящийся своей любвеобильностью аристократ был не в состоянии поддержать даже самой примитивной беседы. Он вообще предпочел бы сейчас оказаться не в королевском дворце, а в теплой постели, да и еще в обществе старичка-лекаря; неказистого или даже омерзительно страшного с виду, но зато знающего толк в лечебных настойках и быстро очищающих желудок травах.

Такого раньше никогда не бывало, натренированный организм члена королевской семьи с детства был приучен к тяготам дворцовой жизни. Самые экзотические специи, самые диковинные соусы и острые приправы не могли повредить выдержавшему не один многодневный пир желудку, однако застигшая его в дороге болезнь не знала пощады и больно ужалила в очень неподходящий момент.

Быть двоюродным братом короля непросто, Самвилу пришлось пройти через множество пиров и приемов, испортить не одну пару туфель на балах и при этом постоянно улыбаться, делая вид, что несказанно рад видеть лиотонских именитых персон и заезжих гостей, в то время как от их сияющих рож герцога тривиально тошнило. Такое это дикое время, официальное торжество: нужно расточать комплименты престарелым дамам, при взгляде на морщинистые шеи которых хочется позабыть, что ты мужчина, вежливо раскланиваться с вельможами, хотя половину из них ты готов придушить собственными руками, и расшаркиваться перед гостями из других королевств, гнусными тараканами, шпионящими для своих монархов. Когда в залах звучит музыка, столы ломятся от яств, а пары танцуют красивые танцы, складывается ложное впечатление, что наступила эпоха всеобщей любви и благополучия, но тот, кто прожил хотя бы два-три месяца во дворце, прекрасно знал, что это не так. Умиротворенность окружающих всего лишь иллюзия, а доброжелательные улыбки на лицах – надежная маскировка для звериных оскалов хищников; слабых телом, но зато намного коварнее лесных тварей.

– Рад вас видеть, герцог! Как дела в провинции? Вот уж не думал, что вы отправитесь в глушь накануне таких торжеств, – ласково промурлыкал невысокий, толстоватый мужчина, деликатно беря Самвила под руку.

Граф Жетер, казначей Королевства, всегда вызывал у Самвила отвращение. И дело было даже не в том, что улыбчивый старичок в серо-зеленом жабо невообразимых размеров был ставленником принца Онтора, его давнего врага и главного претендента на лиотонский трон. Манера финансового воротилы одеваться и его неизлечимая навязчивость как будто специально воспитывали в герцоге силу воли. Порой вельможе так хотелось позабыть о дворцовых приличиях и как обычного деревенского наглеца отхлестать прилипалу-старикашку по лоснящимся щекам. Однако подобное поведение было бы не только осуждено в дворцовых кулуарах, но и определенно вызвало бы гнев у венценосного братца. Науськанный принцем «милый» толстячок специально провоцировал герцога и сам ждал – не мог дождаться, когда его второй и третий подбородки взобьет, как тесто, рука политического врага его не менее знатного и влиятельного благодетеля. Когда к герцогу «прилипал» казначей, а случалось это почти на каждом балу, Самвилу приходилось смирять свои душевные порывы и, добродушно улыбаясь, выслушивать маразматические старческие рассуждения о нравах, морали, традициях и прочей малозначимой чепухе.

– Дела, милейший Жетер, дела… – уклончиво ответил Самвил, борясь с нестерпимым желанием страдающего чрева вывалить недавно откушанные деликатесы прямо на кружевное жабо проныры. – В глуши, как вы изволили выразиться, сейчас весьма неспокойно: бандиты озорничают, управители воруют, да и слуги Вулака по лесам пакостят… Рыцари Ордена не справляются, так что приходится многое делать самому. Кто верой и правдой служит Короне, должен радеть за свой долг и уметь отказываться от прелестей жизни.

– Ах да, я слышал, слышал… Это так благородно с вашей стороны, так по-рыцарски! – затараторил старичок, плотнее прижимаясь к герцогу дряблыми телесами. – Пожертвовать целым отрядом охраны ради спасения дамы, это возвышенно, это впечатляет! Надеюсь, ваш благородный поступок будет по достоинству отмечен королем.

По случайности, мимо беседующих пронесли блюдо со сладостями. Все еще пытающийся играть в политику старичок бросил жертву своих несвязных речей и последовал за манящими запахами. Герцог остался в недоумении. Впервые ему захотелось последовать за катящимся по зале шариком жира в атласе и бархате и расспросить о подвиге, который ему приписывали, но который он не совершал. Весть о гибели отряда гвардейцев прокатилась по дворцу сразу же по его приезде, и это была не новость. А вот тот факт, что он пожертвовал верными слугами ради чьего-то спасения, весьма удивила вельможу. Любой разговор среди придворных имеет причину, любой слух, блуждающий под высокими сводами дворца, выгоден той или иной группировке. Сам Самвил никому ничего не говорил, он даже еще не беседовал с генералом гвардейского корпуса, а значит, кто-то решил использовать дорожную оказию против него. То, что злоумышленник впутал в эту историю какую-то даму, могло привести к катастрофическим последствиям для собиравшегося вступить в брак аристократа.

Сплетня – субстанция хоть и абстрактная, но весьма весомая, к тому же она никогда не застывает в форме первоначальной версии. Сегодня двор восхищается его благородным поступком, завтра злые языки начнут недвусмысленно намекать, что между спасенной и спасителем имеется какая-то связь, а через неделю-другую несчастному вельможе уже будут приписывать соблазнение невинных девиц, не забыв для полноты картины выдумать нескольких внебрачных детей.

«Кто-то пытается сорвать мой брак с корвелесской принцессой Амилией, – пришел к единственно возможному выводу герцог Самвил, пытавшийся найти утерянного из виду гурмана. – Интересно кто? Нужно отловить противного старикашку и как следует обо всем расспросить. Я должен узнать, кто распустил эту мерзкую сплетню, даже если придется силой выбить признание из дряблого казначейского живота!»

К несчастью, а быть может, и наоборот, погоня за главным хранителем и мелким растратчиком королевской казны не увенчалась успехом. Мучивший вельможу недуг отрицательно сказался на скорости его передвижения. Кроме того, даже будучи здоровым, не так-то просто пробиться через стайки весело щебечущих красавиц, ожидающих приглашений на танец от нерешительных кавалеров, и миновать толпу родовитых бездельников, с важным видом рассуждающих за бокалом вина о неразрешимых проблемах внешней политики. Работа локтями была полностью исключена: каждое неловкое движение или недостаточно приветливое выражение лица аристократа могли быть неправильно истолкованы и возыметь нежелательные последствия. Двор не прощает ошибок, а нажить в королевских апартаментах врагов гораздо проще, чем потом от них избавиться.

Заморские сладости пользовались при лиотонском дворе завидной популярностью. Пока герцог прокладывал себе путь сквозь толпу словоохотливых придворных, разносчик уже понес опустевшее блюдо обратно на кухню. След Жетера был потерян, хотя Самвил и предполагал, где можно было найти разговорчивого старичка: или среди молоденьких фрейлин, или среди престарелых зануд, вспоминавших минувшие дни за игрой в карты. Размышляя, куда прежде всего стоило направиться, герцог совершенно не обращал внимания, что происходило вокруг, и вдруг с удивлением ощутил ласковое прикосновение чьей-то руки к его едва прикрытой фалдами костюма ягодице.

Самвил мгновенно позабыл о ноющей головной боли и, резко развернувшись на высоких каблуках, приготовился прочесть строгое нравоучение перешедшей грань допустимого даме. Однако милая улыбка на бледном личике семнадцатилетнего, прекрасного создания настолько обескуражила вельможу, что его пыл тут же остыл, а гневное выражение уступило место недоумению и, пожалуй, даже испугу. Он уже видел эти тонкие черты лица и немного пухленькие губки, видел не при дворе, видел совсем недавно, и никак не ожидал увидеть их вновь, тем более здесь. Перед ним стояла баронесса Октана, выкраденная оборотнями из родового замка и по приказу Кергарна перевезенная им в столицу. Еще пару часов назад красавица находилась при смерти, а теперь стояла перед ним и, ласково улыбаясь, оказывала ему весьма вульгарные знаки внимания, которые, к счастью, никто из присутствующих вроде бы не заметил.

– Не стоит бегать за немощными старичками, пообщайтесь лучше со мной, – пропел ангельский голосок, в то время как широкие карие глаза молоденькой девушки неотрывно смотрели на обомлевшего вельможу. – Не переживайте, герцог, слушок о моем спасении распустила именно я. Надеюсь, вы не против?

– Но…

– Не стоит об этом. Вы отменно выполнили поручение, да и вашему браку с принцессой ничего не грозит, так что веселитесь. – Юная баронесса наконец-то убрала руку с бедра вельможи. – На все вопросы вам в свое время ответит наш общий знакомый, если, конечно, вы осмелитесь их задать.

– Какой еще знакомый? Какие вопросы? – недоумевал Самвил, в тяжелой голове которого окончательно все перепуталось.

– Наш общий знакомый, чье имя начинается на букву «К», – прощебетала девица, игриво стукнув по локтю герцога веером. – Он из очень-очень древнего рода и…

– Достаточно, – резко перебил Октану Самвил, наконец-то понявший, что речь шла о Кергарне. – Давайте, сударыня, поговорим в другом месте.

– А нам вообще не о чем с вами беседовать, – неожиданно сменила тон и выражение лица не по годам разумная особа. – Вы сопроводили меня в столицу, а насчет остального не беспокойтесь. Только прошу, не привлекайте внимания местных дураков глупыми расспросами. Если мне или нашему хозяину что-то понадобится, я сама дам вам знать.

Одарив герцога на прощание очаровательной улыбкой, девушка удалилась и тут же примкнула к одной из стаек мило щебечущих дам. И без того больная голова окончательно пошла кругом. Проклятый колдун, которому герцог верой и правдой служил, затеял какую-то хитрую игру при лиотонском дворе и, самое ужасное, не удосужился посвятить его в свои далеко идущие планы. Нож в спину вельможи еще не был вонзен, но Самвил уже чувствовал за спиной дыхание убийцы.

«Если Кергарн задумал осуществить свои планы без меня, значит, теперь нужно быть очень-очень осторожным. Неизвестно, чего хочет добиться „спящая красавица“, но мне пора бы подумать и о личной безопасности. Пока мне ничего не грозит, но через месяцок-другой всякое может случиться, пора достать из рукава последнюю козырную карту!» – решил двоюродный брат короля, покинув толпу веселящихся придворных и направляясь в сторону своих апартаментов.

Настала четвертая перемена блюд, обычно за которой тут же следовала смена музыкантов, однако этот вечер был один из последних в длинной череде празднеств, посвященных появлению на свет лиотонского короля. Сам виновник торжества, как, впрочем, и большинство членов венценосного семейства не удостоили веселящихся своим присутствием, а следовательно, и строгие дворцовые правила допускали некоторые поблажки измученной многодневным пиршеством прислуге. Музыканты берегли свои силы и еле водили смычками по виолончелям и скрипкам; разносчики блюд появлялись у столов довольно редко; да и танцоры делали не слишком «чистые» па. К чему утруждаться, если первых лиц королевства в зале все равно нет, а присутствующие настолько поглощены выпивкой, флиртом да сплетнями, что воспринимают гармонию нот, как сопутствующий гулянию обязательный звуковой фон?

Устроители торжеств в такие дни отдыхают, и поэтому во дворце царит легкий бардак. Благородная чернь, то есть низшие придворные чины, не только сами пируют, позабыв о служебных обязанностях, но и приводят с собой в зал торжеств многочисленную родню из провинции, пытаясь тем самым доказать ротозеям-родственникам, что они многого добились в жизни. Всего за две сотни синдоров, чисто символическая цена за то, чтобы вечерок попировать со знатью, стража пустит во дворец любого, кто прилично одет и имеет рекомендателей из дворцовых покоев. Именно поэтому за столами, где обычно гордо восседают лишь потомки самых древних и знаменитых родов, в такие дни можно увидеть не только презираемых полукровок, но и лиц, чье благородное происхождение явно вызывает сомнение. А что поделать? Одним хочется немного подработать на дорогую столичную жизнь, другим потешить свое тщеславие, хотя бы один вечерок побыв важной персоной, а третьим, то есть утомленным долгими празднествами сильным мира сего, просто нет до этого дела, они великодушно позволяют всяким мелким людишкам подбирать крошки с королевского стола.

Наглядным примером несоблюдения дворцового этикета была парочка дворян, судя по покрою платьев из Дукабеса, удобно устроившихся на боковом балконе и внимательно рассматривающих, что происходило внизу: среди накрытых столов, шумно галдящих группок дворян, решивших совместить важные беседы с легким променадом, и нескольких пытавшихся танцевать пар.

– Ну, герцог, во, мужик! – громко просипел мужчина повыше, неожиданно хлопнув своего низенького и упитанного товарища ладонью по плечу. – Видать, у благородных цыпочек он в почете, ишь, как его та краля за мяско зацепила!

– Перестань лыбиться и убери клешню! – недовольно проворчал толстый мужчина, резко скинув ладонь относительной чистоты с плеча. – Я, конечно, понимаю, что ты жалкий плебей, в трущобах всю жизнь провел, так там и подохнешь, но коль уж ненадолго удалось на поверхность всплыть, так веди себя подобающе: не ори на ухо да лапы не распускай. Это все-таки дворец, а не портовый трактир. Нам знакомство со стражей ни к чему.

– Да ладно тебе, чо я вооще сказал-то? – обиженно изрек рябой детина, засунувший от греха подальше свои непропорционально широкие ладони в карманы атласных брюк. – Ты чо, сам не видел что ли, куда девица грабли запустила?

– Видел, я все видел, а ты пасть прикрой, – прошипел сквозь сжатые зубы толстяк, стирая маленьким платочком капельки пота с покрытого морщинами лба. – Объясню еще раз, если сразу понять слишком сложно. Во-первых, твои жесты и дурацкие ухмылки привлекают слишком много внимания, а во-вторых, не пытайся судить о том, что просто не умещается в твоей маленькой, примитивной головенке!

При этих словах глазки добродушного с виду толстячка сузились и в них появился хищный блеск. Не сдержанный на язык приятель инстинктивно сделал шаг назад и испуганно вжал голову в плечи.

– Ладно, ладно, Кор, ну что ты разошелся? Успокойся, все будет, как ты сказал! – быстро пролепетал рослый вампир, бывший до обращения или конюхом, или подмастерьем у сельского кузнеца, в общем, существом неотесанным, грубым и не имеющим ни малейшего представления, как следует себя вести в приличном обществе.

– Манжеты поправь, лыцарь, да рубаху в брюки засунь! – примирительно проворчал Кор, поклявшись себе в этот момент найти дурня или дуреху, превратившего простоватого недотепу в вампира, и лично запихнуть в его штаны сучкастый и толстый осиновый кол. – Запомни, Фанека, если, конечно, сможешь. Девицы во дворце хищницы, похлеще нас будут, за родовитого да богатого женишка горло любому порвут, но действуют они скрытно, не явно… так у них, у благородных людей, принято. Это только деревенские девки да шлюхи к мужику приглянувшемуся сразу льнут, а дамы с родословной честь и достоинство свое блюдут.

– А это еще как? – удивленно заморгал косыми глазищами детина, пораженный словами своего вожака.

– Как, как?! – сдвинул брови Кор, пытаясь подобрать пример, доступный для понимания деревенского мыслителя. – Ты видел, как мухи навозные над кучей кружат? Они не сразу садятся, а сначала вокруг долго летают да жужжат, вот и дамочки так же. А эта молоденькая штучка на Самвила сразу спикировала, что-то здесь не так, что-то не так… – плавно перешел к размышлению вслух Кор, уставший давать бездарям уроки дворцовых манер.

– А может, мы того… ну, то есть ее… – вожделенно заулыбался Фанека, слегка выпустив желтоватые, торчащие косо клыки.

– Нет, и не мечтай, – покачал головой старший вампир. – Мы здесь впервые, сначала нужно освоиться, осмотреться, привычки дичи изучить, а уж потом себе волю давать.

– Жрать-то ведь хочется! – жалобно проскулил Фанека, косясь голодными глазами на многолюдный зал.

– В город иди, а лучше всего в окрестности, и чтоб к рассвету вернулся! – сжалился над несообразительным товарищем Кор. – Во дворце же никого не трогать! Испортишь дело – голову отгрызу!

Обрадованный перспективой наконец-то утолить давно мучившую его жажду подручный чуть ли не вприпрыжку побежал прочь, в очередной раз расстроив своего господина. Кор прищурил глаза и издал тихий, сдавленный рык, не слышимый окружающим, но искренний, идущий из самых глубин черного вампирского сердца. Он проклинал ту ночь и тот час, когда позволил увязаться за собой этому неотесанному чурбану, внебрачному детищу сеновала и навозной кучи. Еще неделю назад он не допускал мысли даже о том, чтобы дурачок Фанека осмелился заговорить с ним, но бойня в Дукабесе поменяла многое в жизни вампира. Только им двоим удалось незаметно ускользнуть из горящего сарая и не попасться в руки рыцарей «Небесного Ордена». Кор не был сентиментален, но мечтал о возмездии. Ему нужны были подручные, на первых порах пусть даже такие неказистые, хотя, с другой стороны, богатый жизненный опыт кровососа показывал, что от дураков всегда больше вреда, чем пользы.

«Похоже, я допустил очень большую ошибку! Ладно, потерплю пару неделек, если из парня толку не выйдет, то избавлюсь. Пока же стоит подержать дурня на расстоянии, еще чего доброго наломает дров, вляпается в историю, да и меня за собой потащит», – размышлял Кор, мысленно прокладывая безопасный путь к двери, за которой четверть часа назад скрылся герцог Самвил. Ведь именно ради встречи с двоюродным братом короля он и рискнул посетить лиотонский дворец; место, опасное даже для детей ночи.

Пришла пора пятой перемены блюд, к счастью для поваров, последней за этот вечер. Затянувшийся на две с половиной недели праздник окончательно лишил сил рыцарей половника, их верных пажей-поварят и всех несчастных, так или иначе связанных по долгу службы с готовкой и подачей блюд. Пиршество в честь дня рождения короля подходило к концу, но это не значило, что галантным кавалерам надоело соблазнять красоток, а придворным сплетницам обсуждать последние новости, как всегда ставя в центр всякого политического конфликта или мелких интрижек высших чинов королевства будоражащую воображение любовную историю. Пока одни дамы танцевали, обмениваясь с партнерами сулящими райское блаженство улыбками, другие делились новостями, а когда запас свежих слухов и достоверных историй подходил к концу, что случалось довольно редко, то умудренные опытом светские львицы снисходили до общения с наивными, молоденькими девицами, только что прибывшими из далекого мира, именуемого провинцией.

– Да так же нельзя, милочка, вы же совершенно ничего не знаете. Ну как так можно?! Нужно четвертовать вашего папеньку, что пустил вас неподготовленной ко двору, да еще без поручителей и рекомендательных писем, – сетовала пожилая дама, методично похлопывая сложенным веером по носику прикорнувшей на ее руках болонке. – Вас же съедят и даже косточки не оставят. Верно, Жу-жу?

Сонная собачка подняла мордочку и укоризненно посмотрела на не дающую ей уснуть хозяйку. В глазах зверька была обреченность, ему так хотелось, чтобы кто-нибудь из важно расхаживающих рядом мужчин отважился пригласить неугомонную старушку на танец, но есть вещи, о которых даже нет смысла мечтать.

– Моя двоюродная тетя по материнской линии, маркиза Некар, служит в свите…

– Ах, забудьте, дорогая, забудьте, – печально качая головой, произнесла пожилая дама. – Этой вертихвостки уже давно и след простыл. Полгода назад она была виновницей одной пикантной ситуации… Естественно, ее присутствие при дворе показалось кое-кому… – Старушка сделала многозначительный знак, намекая на необычайную важность задействованной в скандале персоны. – Одним словом, ветренице пришлось сбежать с каким-то графом то ли из Карвелесса, то ли из Потерии. Извини, дитя, у меня слабая память на имена и страны, но это не важно.

– Но может быть, ее подруги смогут замолвить за меня словечко, – едва не плача, пролепетал юный цветок, по мнению отправившего ее в столицу родителя, вполне созревший для королевского цветника.

– Подруги, подруги? Нет, вы только подумайте, она сказала: «подруги»! – рассмеялась пожилая дама и, закашлявшись, прикрыла лицо веером. – Наивный ребенок, да эти же хищницы, гиены-фрейлины, даже слова такого не знают. Впрочем, я и сама о нем только лет двадцать назад вспомнила, когда приглашать танцевать совсем перестали. Не вздумай даже имени своей тети упоминать, вмиг на премиленькую головку бед накличешь!

– Но что же мне делать? – На глазах юной красавицы показались слезы, блестящие на девственно-бледных щеках, как маленькие бриллианты. – Я не хочу, не хочу возвращаться обратно. Может быть, вы, сударыня?..

– Нет, – укоризненно покачала головой дама. – И не надейся, что буду за тебя просить. Могу дать лишь совет, мудрый совет дорогого стоит.

– Какой совет? – прошептала девушка, едва сдерживаясь, чтобы окончательно не разрыдаться.

– Найди влиятельного кавалера, но только не советую настаивать на замужестве.

– Не хотите ли вы…

– Милая, – голос дамы неожиданно стал жестким, как у судьи, выносящим смертный приговор, – я уже давно ничего не хочу. Это ты хочешь блистать при дворе, значит, должна избавиться от деревенских предрассудков и научиться преследовать свою выгоду. А сейчас, будь добра, оставь нас с Жу-жу, поди в зал и найди себе достойного кавалера!

– Спасибо, сударыня, вы так добры, – прошептала девушка и, поднявшись со скамьи, направилась к группе весело щебечущих прелестниц.

Несмотря на ценность и житейскую мудрость данного совета, заводить влиятельных друзей баронесса Октана не собиралась, по крайней мере таким примитивным, общедоступным образом. Девушка не торопилась получить должность при дворе, сначала ей нужно было собрать как можно больше информации, тщательно обработать ее и продумать план действий, результатом которых должна была стать быстрая и блистательная карьера.

Капельки слез мгновенно исчезли с нетронутых румянцем щек, когда девушка приблизилась к группке щебечущих красавиц и стала неотъемлемой ее частью. Поразительно, сколько можно узнать, просто прислушиваясь к чужим разговорам. Одна фрейлина жаловалась на жестокий нрав своей госпожи, принцессы Онтар; другая жалела подружку, заведшую роман с ветреным графом Ансвером, не умеющим держать обещаний. Проклятия третьей, самой возбужденной из всех девиц, градом сыпались на голову стареющей герцогини Орвии, с недавних пор искренне возненавидевшей женскую красоту и молодость.

Когда светская беседа зашла на второй круг, то есть фрейлины обменялись всеми свежими сплетнями и принялись их муссировать, баронесса потеряла интерес к разговору. Ее интересовала лишь объективная информация, а не вольная трактовка чужих поступков самовлюбленными придворными дурочками. Кроме заметок, сделанных о конкретных личностях, Октана пришла к одному очень странному выводу. Старая дама с собачкой, которая, кстати, оказалась герцогиней Орвией, была права: фрейлины действительно походили на оголодавших гиен, но только очень-очень глупых. Приемы, которыми они пользовались для обольщения, были примитивными и топорно грубыми; комбинация любой интриги просчитывалась ими не более чем на пару шажков, а уж актерское мастерство разряженных светских львиц, мягко говоря, хромало на обе ноги. Будь баронесса мужчиной, она при минимуме усилий смогла бы обольстить весь двор и стать живой легендой забавной науки сердцеедства. Однако подобная задача была не только нереальна по понятной объективной причине, но и не способствовала, а, наоборот, только отдаляла агента от достижения основной цели. Дамских угодников при лиотонском дворе имелось превеликое множество, их не воспринимали всерьез и позволяли резвиться, как милым, неугомонным зверушкам, однако стоило одному из них возгордиться, и его тут же отправляли в изгнание, в реальный мир обычных людей, который являлся придворным прихвостням лишь в кошмарных снах.

Количество возможных источников информации неумолимо сокращалось. В три часа ночи придворные стали быстро покидать залу торжеств: кто отсыпаться, а кто и продолжать праздник в более уединенной атмосфере. Шумная компания изрядно подвыпивших молодых людей направилась в город, во всеуслышание крича, что подарят незабываемую ночь жителям лиотонской столицы.

Для баронессы настала пора принимать решение: отправиться в гостиницу или приступить к активным действиям. В принципе минимум исходной информации о дворе был уже собран, можно было начинать игру, да вот только герцог Самвил, с которым Октане прежде хотелось поговорить, куда-то скрылся. Их общий «друг», а если не прятать объективную сущность за нейтральными словами, то хозяин, Кергарн из рода Озетов, характеризовал двоюродного брата короля как любителя многолюдных торжеств и бурных веселий. Девушка никак не ожидала, что после их довольно жесткого разговора, удрученный и подавленный аристократ тут же покинет зал.

«Куда он мог пойти: под крылышко к придворным лапушкам или в свои апартаменты? Нет Самвилу сейчас не до любовных игрищ, в его-то состоянии да еще всего за три месяца перед свадьбой. Скорее всего он сейчас уже спит. Ну что ж, придется разбудить!» – пришла к заключению баронесса и направилась в сторону «Золотых апартаментов», отдельного крыладворца, где проживали лишь члены королевского семейства. Двери, ведущие к опочивальням правящих персон, естественно, охранялись не хуже казначейских подвалов, но баронесса знала еще один ход. Тайной дверью в стене пользовались лишь посетители особого рода; те, кто был неотъемлемой частью огромной пирамиды власти, но всегда пребывал в тени.

Сон только начал окутывать голову герцога пеленой долгожданной неги. Тело удобно устроившегося среди подушек и одеял вельможи находилось в том пограничном состоянии, когда мышцы уже расслаблены, а мыслительные процессы замедлились и вышли из-под контроля отдыхающего владельца, однако связь с окружающим миром окончательно не потеряна. Притупившийся слух еще фиксировал тихий скрип половиц, а кожа еще ощущала легкое дуновение ветра.

Кто-то осторожно подкрадывался к кровати, движения ночного гостя были неслышными, но волна свежего холодка едва коснулась нежной щеки спящего. Любой на месте герцога заволновался бы, бросился бы бежать или, наоборот, выхватив спрятанный под подушкой кинжал, набросился бы на злоумышленника. Так поступил бы любой, но только не герцог Самвил, не допускавший даже теоретической возможности визита в его спальню наемного убийцы. Врагов у аристократа было превеликое множество, но одни, в основном обманутые мужья и оскорбленные отцы, не смогли бы до него добраться, а другим, так же как и он, мечтавшим взойти на лиотонский трон вельможам, его смерть была в данный момент совершенно невыгодна, даже, наоборот, могла бы привести к нежелательным осложнениям.

Король Лиотона, Гернс Великодушный, был бесплоден, хотя коронованная особа героически боролась с судьбой и упорно пыталась одарить свой народ наследником. Однако от этих жалких потуг страдало лишь ближайшее окружение, вынужденное прятать от любвеобильного короля своих подрастающих дочерей. Основная ветвь венценосного древа чахла, к вершинам власти начали пробираться побочные отростки; уродливые и корявые, но все же питающиеся от тех же самых благородных корней.

Пока основных претендентов на престол было трое: герцог Самвил, принц Онтор и редко появляющийся в столице герцог Сантерский, отпрыск нижней ветви королевского древа. Борьба за трон всерьез не велась, каждая из партий выжидала подходящего момента и пыталась заполнить весь огромный список придворных должностей своими ставленниками. Основными полями кулуарных боев стали казначейство и армия, где бесспорно пальма первенства принадлежала принцу Онтору. Позиции Самвила были сильны в кругах духовенства и среди торговых гильдий. Управитель северных и западных провинций Жан Ансрик Лукон, герцог Сантерский, предпочитал держаться от гонки за дворцовые вакансии в стороне, но это только пока; пока король был еще в добром здравии и напряженный политический забег не вышел на финишную прямую.

Редкие перепалки между враждующими лагерями не привлекали внимания серого, безликого большинства придворных чинов, предпочитавших выказывать свою преданность нынешнему королю, а не строить предположений, у кого из троих претендентов больше шансов надеть корону. Многие из назначенных на ответственные посты даже забывали о благодарности своим благодетелям и с важным видом играли в независимость и непредвзятость. В общем, вот уже десять лет все было в Лиотонском Королевстве относительно спокойно. Однако стоило одному из троих претендентов на трон погибнуть, как зыбкий баланс тут же был бы нарушен: возникли бы беспорядки, возможно, началась бы междоусобная война, а ведь из памяти народных масс еще не исчезли воспоминания о последнем расколе в рядах высшего дворянства, который стоил королевству слишком дорого. Десятки разрушенных городов и тысячи убитых, подорванная торговля и уничтоженные цеха, не говоря уже об армии, жалкие остатки которой не могли удержать пограничные рубежи не только от войск почуявших слабину Лиотона соседей, но и от крупных банд оборванцев-контрабандистов. Нежелание претендентов переходить к открытой битве за трон было лучшим гарантом личной безопасности каждого из них. Одним словом, засыпающему аристократу даже в голову не пришло, чтобы кто-то осмелился покуситься на его драгоценную для страны жизнь. Избалованный вниманием противоположного пола Самвил подумал, что на его ложе вскарабкивается одна из придворных дамочек, решившая выказать ему уважение и лично поздравить вельможу с возвращением во дворец.

– Я устал, сударыня, давайте недолго, – с интонацией капризного ребенка простонал герцог и, не открывая глаз, небрежным движением откинул край одеяла.

Несмотря на милостивое разрешение герцога припасть к его холеному телу, рискнувшая перейти грань приличий дама повела себя странно: грузно плюхнулась на кровать и, урча себе что-то под нос, поползла к изголовью. Кроме того, что обольстительница явно не следила за толщиной своей талии, Самвил едва выдерживал вес придавившего его тела, она еще не следила за собой. Обоняние важной персоны было оскорблено неблагородным амбре лука, копченостей и сырой рыбы, с легкими примесями иных, более натуральных и менее приятных ароматов.

– Пошла прочь, грязнуха! – истерично взвизгнул взбешенный аристократ и, огрев посетительницу по голове подушкой, все же открыл слипающиеся глаза.

Каково же было удивление Самвила, нет, пожалуй, даже испуг, когда вместо раскрасневшейся рожи объевшейся рыбы да лука толстушки его взору предстала лыбящаяся физиономия лысого мужика, покрытая зарослями густой, колючей щетины.

– Привет, красавчик, а я к тебе! – смеясь, прогнусавил Кор и плотнее придавил герцога к кровати весом своего тела.

Толстая, усеянная мелкими, рыжими волосками рука вампира мгновенно сжала горло жертвы, а выпущенные клыки нагнали на герцога столько страху, что его желудок непроизвольно издал громкий, протяжный звук, заунывный, как песнь пастуха, и печальный, как похоронный марш.

– Фу-у-у! – брезгливо поморщился кровосос и инстинктивно отпрянул назад. – А еще туда же, благородный, деревенские увальни, и то так гадко не поступают!

Воспользовавшись замешательством деморализованного агрессора, Самвил изловчился и пнул коленкой в вампирский бок. Многослойная жировая прослойка упыря, естественно, погасила силу удара, и кисть, сжимавшая железной хваткой горло вельможи, лишь на мгновение слегка разжалась. В отместку острые когти кровососа глубже впились в нежную кожу горла, разорвав ее аккуратно, не повреждая артерий и дыхательных путей.

– Слышь, сиятельство, давай не трепыхайся! – брызгая слюной в ухо, прокричал разозлившийся кровосос. – Я к те по делу пришел, а ты пинаться да воздух портить! Сейчас вот не сдержусь и выпущу наружу свою звериную сущность! Тебе, чо, дураку, жизня надоела?!

– Слезь с меня, живо! – простонал в ответ герцог.

– Обойдешься, так поговорим, – безапелляционно отклонил требование вельможи Кор, все-таки немного ослабив хватку сильных пальцев.

– О чем? – прохрипел Самвил, откашливаясь и в отместку за плевки в ухо щедро орошая атласный костюм собеседника собственной слюной.

– А то нам, милок, с тобой и поболтать-то не о чем! – сидя на герцоге, как на коне, верхом и для разминки немного подпрыгивая, произнес кровососущий толстяк, бывший глава, бывшей дукабесской общины. – У нас с тобой, мерзавцем, договорчик был, был! Полюбовно с нами жить обещался, а потом нас, паскудник, взял и предал, рыцарей на нас натравил!

– Да никого я не предавал, отпусти! – простонал Самвил и от бессилия отвесил вампиру звонкую пощечину.

Кор рассмеялся и, видя, что вельможа уже подготовлен к продуктивным переговорам, убрал руку от раскрасневшегося, тощего горла.

– Как не предавал, а кто в город рыцарей Ордена впустил?! Кто их на наш пустырь отправил?! Ты хоть знаешь, башка некоронованная, скольких наших они положили, сколько добра под землей осталось, до которого теперь не добраться?!

Вампир проговорился, и вельможа вздохнул с облегчением. Кора, с которым он действительно несколько лет назад заключил договор о ненападении, волновала не смерть его собратьев, а недоступность награбленного за долгие годы. Вампир пришел не мстить, а торговаться, требовать компенсацию, которая, как известно, палка о двух концах. Самвил знал, что и как предложить вампиру, чтобы не только утихомирить его пыл, но и самому остаться при барыше, правда, выраженном не в синдорах, но презренный металл не очень волнует того, кто вскоре собирается стать королем.

– Чо замолк, светская рожа, я, кажется, тебе вопрос задал?! – прикрикнул Кор, немного испугавшись дурацкой улыбки на вспотевшем лице собеседника.

Утонченная натура придворного шаркуна могла не выдержать маленькой встряски, а с сошедшего со страху с ума нечего было взять.

– Орден разрешения не спрашивает, Орден все сам берет, – уже спокойным голосом произнес герцог и посмотрел на вампира честными, как у монашки, глазами. – На вас они случайно наткнулись, а так Вебалса искали. А до сокровищ твоих им дела не было, ты сам в этом убедишься. Месяцок-другой обожди, а потом возвращайся в Дукабес, гарантирую, все на месте окажется!

– Вебалса? – переспросил наморщивший лоб Кор. – Почему Вебалса, а не того же Кергарна?

Вебалс нищий мечтатель, чего с него взять-то?

– А это ты у Наставника Меруна спроси, у него с твоим дружком какие-то личные счеты… вроде бы.

– Дружок?! Ничего себе дружок! – размышлял вслух вампир, припоминая недавние события дукабесского погрома. – Значит, из-за него вся кутерьма началась, а я, олух, его еще из города вывел!

Воспользовавшись удачным моментом, Самвил выполз из-под хлопающего себя кулаком по лысине наездника и, закутавшись в простыню, потрусил к столику с фруктами. Нежданный визит вампира имел два побочных, положительных последствия: успокоил нывший желудок и пробудил воистину звериный аппетит.

– Слышь, Кор, шел бы ты куда в другое место остатки волосняка на башке драть, – осмелел насытившийся герцог. – К тому же ничего трагичного не случилось. Золото твое в целости и сохранности под землей лежит и твоего возвращения дожидается. Наш договор по-прежнему в силе, я слово свое держу. А рыцари что? Сегодня здесь, завтра – там, прям, как ветер. Переждать тебе чуток надо, только и всего!

– Переждать? Где? – хмыкнул расстроенный вампир, сползая с кровати.

– В столице, – невозмутимо ответил вельможа. – Домик мой для свиданий знаешь, ну, так вот он сейчас совершенно свободен, туда и иди! Отсидись там пока, а я тебе работенку хорошую вскоре подкину, и рабами для утех и деньжатами разживешься. Поверь, сам не заметишь, как время пролетит, еще сам не захочешь в Дукабес возвращаться, так тебе столичные «штучки» по вкусу придутся.

– Запомни, герцог, ты обещал! – пригрозил напоследок вампир и с чувством глубокого удовлетворения удалился.

* * *

Несмотря на известие об Озете, который его перехитрил и в определенном смысле подставил, Кор был полностью удовлетворен результатами проведенных переговоров. Он получил крышу над головой и заручился поддержкой влиятельной персоны. Теперь столичным вампирам, по всем ясным причинам не любящим чужаков из провинции, будет весьма трудно его изгнать, да они и не будут пытаться, а наоборот, примут его в свою общину на весьма выгодных условиях. Дружба с герцогом Самвилом станет залогом будущих успехов, только вот самому вельможе об этом знать не следовало, как, впрочем, и о том, что казна дукабесской общины была не столь уж и большой. Даже превратившись в вампира, Кор остался спекулянтом, мошенником и торгашом, умело просчитывающим рискованные ситуации и часто идущим на блеф.

Хранить чужие тайны необычайно сложно, в особенности секреты своих господ. На долю же строителей, восстанавливавших дворец после разрушений последней междоусобной войны, отшумевшей лет пятьдесят назад, выпала почти нереальная задача: обеспечить безопасность короля и его ближайшего окружения, но при этом ни в коей мере не ущемить их прав на неофициальные встречи, проходившие в основном в ночные часы.

Попав внутрь сложного лабиринта узких коридоров, лестниц и комнат, баронесса Октана не сразу смогла понять, в какую сторону направить стопы, тем более что указателей типа: «Спальня короля» или «Апартаменты герцога Самвила» на стенах, естественно, не было. Всякий, кто попадал в лабиринт первый раз, имел опытного провожатого, завсегдатаи хорошо ориентировались сами, тем более что двери в боковые ответвления были на многозначных кодовых замках. Мимо нужной двери растяпа-посетитель пройти мог, а вот случайно заглянуть в чужую спальню, конечно же, нет. Впрочем, при всяком дворе есть определенный разряд персон, не любящих ограничиваться одним покровителем или меняющих их, как вышедшие из моды перчатки. Для таких лиц, в основном ветреных дам и секретных агентов, лабиринт лиотонского дворца был что открытая книга, давно прочитанная и заученная почти наизусть. Любящих тайны господ немного спасало лишь то, что их верные слуги иногда меняли комбинации цифр на дверях, иначе бы путь тайных свиданий уже давно превратился бы в проходной двор.

Сбившись со счету, сколько раз она свернула и в какую сторону, девушка уже собиралась занервничать и, как это принято у благородных дам, впасть в отчаяние. Но стоило лишь соленой жидкости начать свой путь по слезным каналам, как провидение послало ей помощницу. Сначала вдали послушались тихие шаги, а затем на каменных стенах заиграли отблески горящего факела. Примерно через минуту из-за поворота показалась дама вместе со старым слугой, гордо несущим и небольшую корзинку. Лицо любительницы тайных встреч закрывала полная маска, а контуры фигуры и прочие отличительные черты надежно скрывал длинный, черный плащ.

– Смотри-ка, Лу, новенькая, – пропел тоненький голосок, видимо, обращаясь к слуге. – Милочка, если уж ты пустилась на приключения, умей позаботиться о себе! – с брезгливой снисходительностью произнесла светская дама, намекая, что не грех было бы и Октане обзавестись маской да плащом.

– Непременно учту совет умудренной в подобных делах дамы, – с ехидцей улыбнувшись, парировала баронесса и сделала перед матроной неглубокий реверанс. – Впрочем, вы, сударыня, тоже допустили просчет. Не боитесь, что случайные свидетели вашего ночного променада ненароком узнают слугу?

– Слугу? – удивленно и презрительно фыркнула закутанная в плащ особа. – Да кто же на них внимание обращает? Слуги все на одно лицо, дорогуша. А вам бы я посоветовала немного укоротить змеиный язычок!

Сделав менторское замечание юной выскочке, фаворитка на прощание победоносно хмыкнула и, приказав засыпающему слуге держать факел выше, гордо прошествовала в боковое ответвление. Резонно рассудив, что выбранный дамой путь вел куда угодно, но только не к опочивальне герцога; ведь Самвил был не в том состоянии, чтобы принимать гостей, пускай и хорошеньких; баронесса направилась в соседний проход, но стоило ей отойти на пять-шесть шагов, как позади раздался грохот и душераздирающий крик.

На высокомерную собеседницу было совершено нападение. Баронессе вдруг нестерпимо захотелось узнать, как выглядит настоящий наемный убийца, да и вид лежащего на камнях бездыханного тела доставил бы ей удовольствие. Дама была с ней груба, значит, был повод позлорадствовать. Не каждому посчастливится увидеть труп только что нажитого врага, еще не успевшего сделать пакость, но непременно собиравшегося этим заняться. Ничуть не смущаясь обстоятельства, что встреча с наемником на месте преступления вещь опасная, Октана подобрала подол длинного платья и быстро побежала назад.

Только завернув за поворот, баронесса тут же налетела на тело слуги. Старичок сидел, прислонившись спиной к стене, и обеими руками пытался остановить хлещущую из разорванного горла кровь. В выпученных глазах на мертвецки бледном лице застыли ужас и страх; ужас от увиденного и страх предстоящего перехода в иной мир. Всего в трех шагах от умирающего, плача, постанывая и судорожно размахивая руками, в объятиях припавшего к ее шее вампира трепыхалась недавняя незнакомка. Выбившиеся из-под капюшона белые волосы были перепачканы свежей кровью. Терзавший ее тело вампир, рыжеволосый, рябой детина явно не был обучен культуре ночных трапез. Обычно кровососы аккуратно обращаются с жертвой, высасывают кровь, оставляя на теле лишь два маленьких следа от укуса. Этот же экземпляр человекообразной пиявки был настолько возбужден, что превратил нежную дамскую шейку в кровавое месиво.

Глаза чудовища и свидетеля встретились. Резко отбросив в сторону еще живое тело, из обширной раны которого фонтаном хлестала кровь, рыжеволосый кровосос радостно зарычал и, растопырив окровавленные пальцы, стал медленно приближаться к новому блюду, по его мнению, более аппетитному и свежему. Октана ничего не чувствовала, ни страха, ни даже легкого нервного напряжения. Окутавшая в этот миг ее мозг пелена пресекала на корню все возникающие эмоции. Она знала, что сделает в следующий миг, и как закончится схватка, быстротечный поединок, ничуть не будоражащий кровь. Всего один резкий удар нежной девичьей ручки, и в маленьком кулачке забилось в агонии черное, склизкое вампирское сердце.

Ослушавшийся приказа старшего товарища Фанека умер, так и не успев понять, что же произошло. Картинка подземного мира внезапно погасла перед глазами, и мозг кровососа мгновенно погрузился в небытие.

«Фу, гадость какая! – брезгливо поморщилась баронесса и выпустила из ладони интенсивно сокращающийся, омерзительно скользкий и пахучий комок. – Вот незадача, все платье в крови. Похоже, встреча с герцогом переносится на завтра. Не могу же я показаться на людях в таком жутком виде? Самвил ладно, стерпит, но мне ведь потом в город нужно возвращаться. Лучше уйти сейчас, ранним утром, когда дворцовая стража уже спит, а жители еще не пробудились от сна. Ненавижу кровососов, вечно встрянут, куда их не просят, и все дело испортят!»

Стараясь хоть немного оттереть маленьким батистовым платочком кровь с рук и с единственного платья, расстроенная баронесса отправилась в обратный путь, а в это время виски уже покинувшего спальню Самвила Кора пронзила острая боль. Бывший глава дукабесской общины почувствовал, что его единственный подручный погиб. Жалости не было, возникло лишь облегчение и надежда на то, что перед смертью глупый деревенский балбес не наделал слишком много шума.

(обратно)

Глава 2 Вдали от цели, вдали от дел

Время от времени каждый солдат рисует в воображении красочные картины собственной смерти: порой героической, порой глупой, а иногда и ужасно мучительной. Мастера ратного ремесла чаще других встречаются с беззубой старухой с косой и поэтому весьма склонны к мрачным мыслям. Бывало и Палион размышлял о своей кончине, не пугаясь неизбежного, но просто гадая, какой она будет. Однако бывший майор ни разу, даже в самых изощренных фантазиях не представлял, что его жизненный путь оборвется в кромешной темноте, в сыром подземелье, возле толстой стальной решетки да еще бок о бок с трясущимся и клацающим зубами от холода божеством.

Пока еще у парочки авантюристов был свет, но последняя свеча догорала, и мрачный подземный зал вот-вот должен был погрузиться во тьму. Мерзкий колдун, точнее его телесное воплощение, покинутая материальная оболочка, низко обманул наивных простаков, пришедших свести с ним счеты. Решетка, перекрывшая выход из зала, естественно, не поднялась ни через час, как было обещано, ни через целый проведенный в заточении день, долгие двадцать четыре часа, а если точнее – тридцать семь свечей, которыми неудачники-компаньоны мерили время.

Жалкий огарок заунывно мерцал, запас всех возможных тем для разговора был уже давно исчерпан. Палион с Вебалсом успели многое обсудить, но только не главный, насущный вопрос, как выбраться из готового превратиться в их могильник подземелья. Блестящая в темноте сталь решетки была слишком крепка, а под рукой у попавших в западню не было подходящих инструментов, только мечи, от которых было мало толку.

– Возможно, она открывается снаружи. Наверняка возле лестницы должен быть маленький рычажок, – после долгого молчания изрек Палион и с надеждой посмотрел на озябшего колдуна.

– Чего уставился?! Я в птичек да таракашек превращаться не обучен, – с досадой изрек Вебалс из рода Озетов и пнул ни в чем не повинный кубок, случайно оказавшийся возле его ноги. – Если бы мог, уже давно в тварь ползучую обратился бы, наружу прополз и западню открыл. Но нет, не могу, пробелы в образовании, Вулак их задери, так что нам, видать, сдохнуть придется.

– Жаль, – философски изрек Палион и снова погрузился в молчание.

– Действительно жаль, – вдруг ни с того ни с сего возобновил через четверть часа прерванную беседу колдун. – Кергарн в столицу направился да еще нескольких дам с собой прихватил, я в зале их былое присутствие чувствую…

– По запаху? – поинтересовался Палион просто ради того, чтоб как-то поддержать разговор.

– Не важно, главное, что они здесь были, притом долгое время, – ответил Вебалс, гипнотизируя взглядом еле тлеющий огарок, который вот-вот должен был погаснуть. – В столице жизнь интересная, хоть и опасная.

– Жаль, мы с тобой туда не доберемся, но в нашей ситуации имеется и пара приятных моментов.

– Это каких же?

– Да твою гнусную, рыжую морду больше не увижу, – рассмеялся Палион всего за секунду, как свеча погасла, и мир вокруг погрузился во мрак.

– Весьма резонное утешение, – ответил колдун, – но должен тебя огорчить. Увидишь, притом довольно скоро.

Не успел Палион задать сам собой разумеющийся вопрос, откуда взялась такая оптимистичная уверенность, как рядом раздался скрип. Это тяжелая решетка пришла в движение и медленно, со скоростью перегревшейся под жарким южным солнцем черепахи поползла вверх. Откуда-то издалека, сверху, донеслись гулкие шаги, и мрак залы разорвали отблески света. Кто-то осторожно спускался вниз, кто-то пришел им на помощь, что само по себе уже вызывало удивление, ведь друзей и даже временных союзников у парочки не было, притом на целой планете.

Палион хоть и обрадовался неожиданному спасению из заключения, но все же положил ладонь на сырую рукоять меча, поскольку мотивы спасителя были столь же таинственны, как и его личность. Даже среди прирожденных искателей приключений, которые, кстати, появляются на свет не так уж и часто, найдется немного отчаянных голов, осмелившихся бродить по кишащим нежитью лесным болотам и спускаться в пещеры, перед входом в которые навалено с десяток довольно свежих трупов.

– Не волнуйся, свои, – успокоил разведчика Вебалс, хоть и стоявший немного позади, но уже определивший по показавшимся на лестнице толстым икрам, кем являлся их спаситель.

Вслед за босыми, перепачканными болотной тиной ногами, показалось разодранное платье, укороченное отчаянной дамой аж до колен. Потом из-за замысловатого переплетения перил выплыли упитанные, округлые бедра и могучий торс, принадлежащий явно не светской даме. Еще до того, как в поле зрения освобожденных мужчин попала широко улыбающаяся физиономия в грязевых разводах и копна растрепанных густых волос, с лестницы донесся мурлыкающий женский голосок.

– Ну, вот и вы, миленькие мои, наконец-то я вас, горемычных, нашла, – проворковала непонятно как добравшаяся до подземелья через лесную глушь Терена.

Едва ее полная ножка успела ступить на мраморные плиты пола, вдовушка буквально накинулась на Озета и крепко прижала его к пышной груди. Со стороны получилось довольно забавное зрелище. Рыжие шевелюра и бакенбарды колдуна потонули среди холмов глубокого декольте, а снаружи осталась лишь тонкая косичка, вставшая дыбом и выпрямившаяся в струнку, как настоящий флагшток. Для полноты картины не хватало лишь прикрепить к секущимся кончикам волосяных отростков маленький кусочек материи, и можно было бы смело приниматься за написание бессмертного полотна: «О стяг победный, развевайся!»

– Хватит миловаться! – не вытерпев затянувшихся нежностей, выкрикнул Палион и вдруг испугался.

Несмотря на то, что для действия, происходящего у него на глазах, можно было подобрать более двух десятков современных и не менее ярких слов, он почему-то употребил именно устаревшую языковую форму. Формально подобное случилось впервые, но с недавних пор разведчик начал ловить себя на том, что хоть язык автоматически еще и употребляет современные слова, но в голову прежде всего приходят их старые эквиваленты. Вроде бы недолгое пребывание на РЦК 678 уже имело определенные побочные эффекты, пока безобидные, но кто знает, что ожидало его впереди. Немного испугавшемуся за свой рассудок Палиону вдруг снова захотелось домой, в мир, который его отверг, точнее, как отработанный материал, как плевок, изрыгнул на Шатуру.

– Терен, ему завидно! – рассмеялся раскрасневшийся от ласк колдун и, звонко шлепнув спасительницу по толстой ягодице, изрек: – Поди поприветствуй приятеля.

– Не-е-ет! – прокричал разведчик, но было поздно, он уже тонул в теплых, нежных объятиях и не находил в себе сил вырваться.

– Ну хватит, хватит, отпусти его! – через пару минут сжалился над товарищем колдун. – Скажи лучше, милая, почему Дукабес покинула и как нас в лесу нашла?

– А может, мы сначала выберемся отсюда? – предложил Палион, с неохотой отпущенный толстушкой.

– Зачем? – удивился колдун. – Снаружи зябко, сыро, а здесь тепло, не каплет, да и творения Кергарна под ногами не снуют. По-моему, именно здесь наиболее комфортные условия для разговора.

– Вебалс, не будь занудой, парню на свежий воздух хочется, надышался, чай, всякой дрянью, поди, – неожиданно подала голос и встала на защиту разведчика обычно немногословная вдовушка.

– Ладно, Вулак с вами, – нехотя подчинился воле большинства колдун. – Наружу, так наружу, пошли! А ты, проказница, давай не тяни, рассказывай подробно и по порядку!

Злоключения дородной вдовушки, бывшей, по мнению странствующего божества, идеалом домашней хозяюшки, начались незадолго до того, как мостовая Дукабеса содрогнулась под копытами коней «Небесного воинства». Парочка нахальных верзил, состоящих на службе то ли у местного герцога, то ли у Ордена, что в принципе было не столь уж и важно, ворвались в ее дом и бесцеремонно отвлекли от приготовления чудесного жаркого, описание которого отняло никак не меньше четверти часа у довольно терпеливых слушателей, хоть и крививших физиономии при подробнейшем перечислении всех главных и сопутствующих кухонных процедур, но так и не решившихся перебить вошедшую в раж рассказчицу.

Душевные переживания кумушки по поводу безвозвратно загубленной лиходеями снеди во сто крат усилила физическая боль. Решившие расспросить ее о Вебалсе гости вели себя по-хамски и распускали руки. Нет, у них и в мыслях не было приставать к обнаруженной на кухне толстушке, а вот заламывать кисти и пытать Терену они не постеснялись, совершенно позабыв, как должен вести себя гость в чужом доме, притом неприглашенный.

Несмотря на неповоротливость полной фигуры и не сходящее с лица добродушное выражение, порой ставящее под сомнение умственные способности тучной дамы, в опасной ситуации Терена проявила достойную прыть и завидную смекалку. Огрев одного из мучителей по макушке, а второго угостив кипящим варевом из котелка, женщина молниеносно ретировалась с арены ристалища, ей хватило ума не встать пышной грудью на защиту разгромленной кухни и еще частично годной к употреблению еды.

* * *

Вот в принципе и все, что компаньонам удалось узнать с момента сказочного освобождения до окончания их долгих, утомительных блужданий по топям вутеркельского леса. Терена была просто не в силах одновременно сочетать три сложных умственных процесса: утопая в мутной воде по то место, где у остальных дам находится талия, следить за дорогой, поддерживать логическую цепочку повествования и рассказывать дорогим ее нежному сердцу мужчинам о своих страхах и душевных переживаниях. Когда накапливается слишком много дел, то необходимо сконцентрироваться на главном, оставив на потом все второстепенное. Так и поступила спасительница: на время прервав рассказ, стала внимательней смотреть себе под ноги и сетовать, чего ей довелось за последние дни натерпеться.

Палион поначалу злился и даже пытался совершить невозможное, то есть заставить женщину пересмотреть сомнительную, с его точки зрения, систему ценностей, однако это было столь же бесполезно, как принудить курицу запеть петухом. Вскоре бесплодные попытки разведчика были довольно грубо прерваны неожиданно вставшим на защиту своего творения Вебалсом. Озет не торопился узнать, что произошло с Тереной потом. Говоря откровенно, дальнейшие мытарства чудом выбравшейся из города дамы колдуна не очень-то и интересовали. Он понял главное: разыскивающие его были из Ордена, притом до нападения на дом Терены у них состоялся «серьезный разговор» с кем-то еще. По крайней мере вдовушка утверждала, что до того, как она познакомила физиономию старшего из нахалов со своей горячей стряпней, его лицо уже было обмотано окровавленной тряпкой. Кто-то выдал его и навел врагов на тщательно выбранное убежище. Друзей у колдуна в Дукабесе не было, поэтому на незавидную роль предателей претендовали только вампиры, с которыми раньше ему приходилось иметь дела.

«Ирония судьбы, по-другому не скажешь, – усмехался про себя Озет, не спешивший делиться с товарищем смелыми предположениями. – Кровососы выдали меня Ордену, а я, даже не подозревая о том, вынудил их отвлечь охотящихся за мной рыцарей на себя. Интересно, из их общины хоть кто-нибудь выжил? И должны ли меня мучить угрызения совести? Наверное, да, хотя, с другой стороны, с лживыми и алчными пиявками по-другому общаться нельзя. Если ведешь игру честно, то непременно надуют, да потом еще и бахвалиться будут, как ловко простачка наивного провели».

Размышления на тему, стоит ли дать мукам совести немножко потерзать себя, были неожиданно прерваны довольно ощутимым тычком в бок. Локоть у Палиона был острым и, пройдя вскользь по ребрам, доставил колдуну несколько неприятных мгновений.

– Смотри, что это? – вопросил разведчик, указывая перепачканным тиной пальцем на завалившуюся на бок избушку, одиноко возвышавшуюся на небольшом островке среди болот.

– Королевские покои, – проворчал в ответ Вебалс и, самое удивительное, не соврал.

Давно, еще в те времена, когда вутеркельский лес не потонул в зловонных болотах, эти места были любимыми королевскими угодьями. Уродливое, наполовину истлевшее строение являлось когда-то маленьким уголком комфорта и уюта в дремучей глуши, точнее его небольшой и не самой лучше частью. Шикарные апартаменты для королевских особ уже давно были разобраны и перевезены в другое место. Лесничие оставили в вутеркельском лесу лишь пристрой, в котором жил сторож, и неказистый сарай для инвентаря. Глядя сейчас на развалившуюся избушку, было трудно сказать, коротал ли в ней холодные ночи лесничий или мирно покоились лопаты, вилы да грабли. Время и сырость постарались на славу, почти до конца уничтожив следы присутствия человека в дикой, лесной глуши.

– Может, погреться зайдем? – робко предложила Терена.

– Ага, а если крыша обвалится, – возразил Палион, адресуя свою речь не даме, а всеведущему колдуну, бывшему знатоком окрестностей, а следовательно, и авторитетным экспертом, на мнение которого приходилось полагаться.

– Стены обпинывать не будешь, так и крыша устоит, – проворчал Вебалс и, приводя неоспоримые аргументы в пользу посещения памятника болотной архитектуры, направился в сторону развалюхи. – Близится ночь, нам нужен отдых. К тому же мы замерзли, а внутри можно найти парочку относительно сухих досок. Мне кажется, тепло костра нам не повредит.

– Я могу что-нибудь вкусненькое приготовить, – поддакнула Терена, но осеклась под строгим взглядом Озета.

– И не думай об этом! Болотную гадость жрать не намерен, так что о стряпне позабудь!

Слова колдуна прозвучали как строжайший приказ. Действительно, единственной живностью, из которой можно было бы сварить похлебку, были лягушки, но расплодившаяся в мутной воде мелкая ползучая нежить уже давно уничтожила последнюю квакающую особь. Вебалса и так удивляло, чем питались снующие под ногами скользкие, мерзкие твари.

«Наверное, от нехватки в окрестностях мяса они перешли на тростник и кору. Еще одна ошибка Кергарна, еще один существенный просчет, – злорадствовал Вебалс, осторожно карабкаясь по шатким пням и протискиваясь между торчащих из воды веток упавших деревьев. – Люди уже давно не захаживают в глубь леса, а если парочка придурков в год случайно и забредет, то с ней живо расправятся более крупные хищники: оборотни да вутеры. Полнейшее истребление популяции лесной живности в скором времени приведет к необратимым последствиям. Примитивные формы нежити быстро приспособятся к новым условиям, и гнилая древесина вместе с болотной травкой превратятся для них в самое желанное лакомство. Если через годик-другой в эту глушь забредет человек, то он сможет спокойно расхаживать между безобидных, травоядных тварей. Кергарн хороший тактик, но ужасный стратег. Наполняя мир своими отвратительными творениями, он и не подумал учесть неумолимый фактор времени, то неуклонное обстоятельство, что природа все равно расставит все на свои места. А может быть, и наоборот? А что, если как раз на это он и рассчитывал? Действительно, какой же я наивный дурак, не вижу явного! Нежить всего лишь инструмент, она завоевала местность, отбила ее у людей, а затем превратилась в безобидных существ, мирно доживающих свой век и не оставляющих потомства. Кергарн хочет покорить мир, а не уничтожить или изменить. К тому же он довольно ленив и явно не собирался перемещать ползунов из одной местности в другую. Гораздо проще сотворить новых тварей, чем таскать за собой огромный террариум. Нежить для него всего лишь одноразовый инструмент, который после использования можно смело выбросить, как старую, отслужившую свой век половую тряпку».

– Только после вас, Ваша Божественность, – с ехидной ухмылкой на лице произнес Палион и легонько толкнул дверь сарая, которая тут же и отвалилась.

Погруженный в мысли Вебалс не заметил, как они добрались до заброшенного строения, больше напоминавшего хлев, нежели былое жилище неприхотливого простолюдина-лесничего. Пары зловония, копившиеся внутри темного помещения долгие месяцы, ударили в нос и парализовали обоняние. Если Палион с Тереной просто поморщились, то лицо колдуна исказилось от острой боли. Озету на миг показалось, что в его чуткие, способные определить на тысячу запахов больше, чем человеческие ноздри вставили раскаленные щипцы и не забыли, по доброте душевной, их пару раз провернуть.

– Не порти имущество королевское! – со свойственным для чиновников-казнокрадов пафосом заявил Вебалс, довольно быстро отошедший от потрясения. – Пока я внутри осмотрюсь, чтоб все как было поставил, нам лишний сквозняк ни к чему!

Осмотр пристанища продлился всего пару секунд, притом по той простой причине, что осматривать, собственно, было абсолютно нечего. Покрывшийся каким-то грибком стол на поломанных ножках, пара калек-табуретов и кровать без днища и матраса, все ужасно гнилое и омерзительно пахучее. Последний лесничий покинул жилище очень давно; оставалось только гадать, почему под хлипкой крышей заброшенного дома не резвились верихвосы, гарбеши и прочие отвратительные создания. Наверное, их отпугивал резкий запах гниения, а может, были и иные причины. Ни Палиону, ни Вебалсу не хотелось тратить времени на разгадку сложной, но бесполезной для них загадки, им было нужно быстрее развести огонь и скорее согреть продрогшие тела.

Задача оказалась не из легких, поскольку сухих дров не было и в помине, а гнилая, расслаивающаяся древесина мебели, испещренная норками каких-то крошечных букашек, увы, не хотела гореть. На помощь уже опустившим руки мужчинам пришла Терена, весьма убедительно подтвердившая присвоенное ей Вебалсом звание хранительницы очага и жрицы уюта. Пока оба ее спутника рубили мебель мечами, тщетно пытаясь найти хоть небольшой кусочек, хоть пару щепочек сухой древесины, дородная женщина довольно шустро залезла в погреб, пренебрегая тем обстоятельством, что он доверху был заполнен холодной и вонючей водой.

От одной только мысли о возможном купании, да еще и нырянии с головой Палиону стало не по себе. Вебалс тоже не разделял безумной затеи спутницы, но не стал перечить женской причуде, резонно рассудив, что, сколько ни отговаривай даму от глупости, она ее все равно совершит, да еще и взвалит вину за постигшую неудачу на богатырские мужские плечи. Однако на этот раз Терена добилась своего: купание, почти граничащее с самоубийством, увенчалось успехом. Мужчины поняли это сразу же по широкой улыбке, озарившей мокрое лицо вынырнувшей купальщицы. Трясущимися от холода руками купчиха осторожно поставила на пол довольно большой глиняный горшок, плотно обтянутый сверху овечьей шкурой, а затем принялась вызволять из морозных оков ледяной воды свои объемные телеса.

Одичавшие в долгих скитаниях и окончательно позабывшие о галантности мужчины увлеченно наблюдали за интригующим действом. Если в карманах путников завалялось бы хоть пара грошей, то они непременно сделали бы ставку, сколько времени займет у купчихи подъем. Палиону казалось четверть часа с несколькими передышками, Вебалс был убежден, что гораздо меньше.

Но вот покрытая тиной русалка наконец выбралась из воды и, не растрачивая слова на пустые негодования, рывком стянула с себя мокрое платье. Эстет Вебалс предусмотрительно отвернулся, глазам же Палиона предстал впечатляющий набор трясущихся жиров. В иной ситуации у разведчика непременно испортился бы аппетит, а его тяга к женскому полу взяла бы отпуск на несколько долгих недель, но походные условия творят чудеса: любое омерзительное зрелище не способно удержаться в памяти долее десяти минут.

– Ну, что вы, мальчики, встали? Давайте-ка дровишек порубите, – как ни в чем не бывало пропел тоненький голосок вдовушки, в котором не слышалось ни злости, ни разочарования в отсутствии мужской поддержки.

Абсолютно не смущаясь своей наготы и наплевательски относясь к изъянам округлых форм, Терена развесила под потолком мокрые тряпки и, мурлыча себе под нос какую-то песенку, принялась разворачивать овчину, в которую был завернут горшок.

– А дамочка-то того… на головку здорова ли? – удивленно наблюдая за уверенными действиями толстушки, прошептал на ухо Вебалсу Палион. – Знаешь, ведь с женщинами после сорока всякое может случиться. Потеря мужа, сильное моральное потрясение, резкая смена обстановки, отсутствие мужского внимания…

– Нет, – весело рассмеялся Озет и хлопнул товарища по плечу. – Конечно, в твоих словах есть доля истины. Подавляющее большинство женщин подвержено душевным недугам в результате сильных потрясений, но с Тереной все в порядке. Я же сам ее сотворил. Неужели ты подумал, что я не предусмотрел маленький предохранитель, препятствующий казусам подобного рода? А вообще, чего ты встал, как нищий на паперти? Тебе сказали дрова рубить, вот и руби!

Вебалс еще раз хлопнул товарища по плечу и, вынув из ножен меч, подал наглядный пример, как эффективнее разбирать на щепу старую, трухлявую мебель. Палион так обрадовался, что им не придется в ближайшие дни подтирать слюнки душевнобольной, что воодушевленно принялся за работу. Хоть мозг разведчика и констатировал странность в словах колдуна, но привычка доверять своему союзнику в мелочах взяла свое. Чуждое для РЦК 678 слово «предохранитель», ненароком вылетевшее из уст колдуна, резануло слух Лачека, но не побудило к размышлениям. Разведчик уже привык, что Озет копается в его голове, и спокойно относился, когда колдун в целях наибольшей доходчивости своих аргументов оперировал привычными для него понятиями.

Через пять минут усердных трудов кровать превратилась в бесформенную кучу трухлявой древесины, в которой копошилась всякая мелкая живность. К тому времени Терена уже справилась с тугими тесемками, обтягивавшими широкое горлышко горшка, и легким движением оторвала прилипшую к краям овчину. В ноздри мужчин снова ударил резкий запах, иной, чем аромат гниющей древесины, но столь же неприятный.

– Ну, что вы морщитесь, мальчики? – с недоумением промурлыкала Терена, мило улыбаясь и интенсивно хлопая густыми, длинными ресницами. – Это же жир, обычный олений жир, перемешанный с мочой трехгодичного кабана, выжимкой из отрубей и…

– Достаточно! – взмолился Палион, затыкая себе нос.

– Убери от меня эту мерзость… быстрей! – выкрикнул Вебалс, героически борясь с приступом накатившей дурноты.

Терена невозмутимо пожала плечами и, игнорируя истеричные вопли забившихся в дальний угол избушки мужчин, принялась орошать содержимым горшка гору трухлявых щепок, весьма напоминающую со стороны муравьиную кучу. Когда неприятный процесс был закончен, в руках женщины, как по волшебству, появилось огниво, а через миг гнилушки затрещали в языках пламени и коморка наполнилась приятным дымом костра.

– Прям как маленькие! – негодовала Терена, как квочка, похлопывая себя ладонями по мокрым бедрам. – Да, запашок не из приятных, но зато жир и для костра, и от простуды полезен! А ну, живо оба сюда… к костерку… греться!

Как маленькие дети, заигравшиеся во дворе и позабывшие, что их дородная мамуля готовит вкусное «мням-мням», компаньоны нехотя пошли на зов своей попутчицы. Терена оказалась права, когда олений жир горел, точнее сложная смесь, в которой сам жир был всего лишь одним из двадцати природных компонентов, то запах был неприятным, но уже так сильно не раздражающим ноздри. Купчиха действительно обладала даром создавать комфорт буквально из ничего. Через пару минут путники согрелись и, самое удивительное, свыклись с непривычным амбре. Рваные дорожные плащи, перепачканные кровью, грязью и, естественно, тиной, органично дополняли болотную идиллию и немало поспособствовали тому, что путников стало быстро клонить ко сну. Однако Терена по-прежнему продолжала стоять и задумчиво взирать на горшок, на днище и стенках которого еще имелись остатки зловонной смеси.

– Ты чего это задумала? – спросил боровшийся с негой наступавшего сна Озет, первый почувствовавший неладное в странном оцепенении хозяюшки.

– Здесь еще чутокосталось… – многозначительно косясь на недра горшка, заявила купчиха. – Жир и для костра, и для втирания хорошо… согревает, хоть и вонюч!

– Ты на что это намекаешь, старая грымза! – впервые повысил голос на толстушку Озет. – Уж не думаешь ли, что позволю тебе нас этой пакостью обмазать?!

– Вас, нет… незачем, вы и так у костра согреетесь, – невозмутимо произнесла Терена и вдруг победоносно заулыбалась. – А вот мне-то, родимые, чо делать прикажете? Мне ведь тоже согреться надо, платьице-то вон висит, мокрое… зябко совсем…

Палион протяжно присвистнул и, ужаснувшись предстоящему, хлопнул ладонями себя по лицу. До Вебалса тоже стало постепенно доходить, на что деликатно намекала вдовушка.

– Одним словом, выбирать вам, господа хорошие, – решила окончательно и бесповоротно прояснить свою позицию соскучившаяся по близости с мужским телом купчиха. – Либо я этой гадостью мажусь и вам во сне воздух порчу, либо…

Договорить Терена не успела, испугавшись кошмаров, которые определенно навеяла бы спертая, удушливая атмосфера испарявшихся жиров, мужчины одновременно откинули плащи, приглашая хозяйку разделить теплое ложе возле костра.

Палион проснулся утром, а может быть, днем, но только не ночью. Поднявшийся с болот туман укутал окрестности густой пеленой грязно-серого цвета, в которой растворялись и пространство, и время. Летучая субстанция просочилась сквозь щели в досках хибары, затушила все еще тлевший костер своим холодным дыханием и заставила спящих путников плотнее прижаться друг к другу. Собственно, из-за проделок тумана Палион и проснулся первым, озябшая во сне Терена заворочалась, стягивая теплую материю на себя, и бессовестным образом выпихнула разведчика из-под одеяла, наспех сделанного из двух дорожных плащей.

Бороться с агрессором за теплое местечко в буквальном смысле слова у Палиона не хватило бы сил. Разведчик реально оценил шансы прямого силового вмешательства, как истинный профессионал, введя необходимые поправки на массу захватчика и на все еще плескавшиеся в глубинах его души остатки интеллигентности. Компания вряд ли увенчалась бы успехом, но гораздо вероятнее могла бы привести к нежелательным последствиям, его союзник-колдун мог бы, как и он, оказаться за пределами теплого одеяла. Именно это обстоятельство заставило Палиона отказаться от борьбы, точнее от грубых методов ее ведения. Вместо силы разведчик решил использовать хитрость, балансирующую на грани между невинным соблазном и коварным обманом. Рука мужчины подобно змее скользнула под одеяло, и чувствительные кончики пальцев легонько стали поглаживать теплую и мягкую женскую спину. Терена заворочалась во сне, что-то зашептала, улыбаясь и пуская слюну изо рта, а затем резко откинула одеяло, схватила соблазнителя в охапку и, как проворная лиса, поймавшая зимой нерасторопного зайчишку, увлекла его за собой в теплую норку, не забыв при этом тщательно заделать разрушенный во время охоты вход. Все это купчиха проделала за несколько секунд и не просыпаясь. Палиону было не противно, а наоборот, очень-очень приятно нежиться в жарких объятиях, хотя бы на миг позабыв, что вскоре придется вставать и на пустой желудок топать по зловонному, ледяному болоту.

Блаженство озябшего солдата было весьма неделикатно прервано противным смешком, раздавшимся по другую сторону огромной грелки.

– Слышь, Палач, а я думал, ты не сообразишь, – тихо прошептал Вебалс, видимо, тоже боявшийся разбудить живую печку.

– Не соображу что? – переспросил Палион, уже чуть было снова не заснувший.

– Да ладно тебе, я такое раньше тоже часто проделывал, – давясь со смеха, шептал колдун. – Обмануть спящую женщину просто, а вот когда проснется, как оправдываться будешь. Ты ведь ее вроде того… обнадежил.

Едкие, как змеиный яд, слова отбили охоту ко сну. Палион повернулся на другой бок, осторожно выбрался из плена теплых рук, сомкнутых у него за спиной, и, сделав глубокий вдох, решительно выбрался из-под плаща. К счастью для Вебалса, все силы разведчика ушли на борьбу с холодом, иначе звучной тирадой отборных ругательств инцидент бы не был исчерпан. От громких криков, вызвавших цепную реакцию истошных воплей пары десятков встревоженных птиц, проснулась и Терена. Приподнявшись на локте, вдовушка удивленно заморгала густыми ресницами и одарила быстро бегавшего из угла в угол крикуна самой очаровательной и невинной из своих улыбок.

– Неужто я во сне чаво ему нечайно придавила? – забеспокоилась проснувшаяся красавица.

– Придавить-то ему точно, кой чего придавили, да только не ты и не сейчас… – рассмеялся Вебалс, – …самолюбием называется. А такая тяжкая травма без последствий не обходится, она пробуждает спящие в глубинах души комплексы и приводит к неадекватной оценке собственной сущности в окружающей действительности, порой хоть и субъективной, но данной нам в ощущение, а следовательно, вполне реальной, если, конечно, воспринимать всерьез теорию относительности, учение материалистов и аксиоматичную константу словесных форм.

– Ты хоть сам-то понял, чего твоя жевалка изрекла? – прервав забег по сараю, спросил Палион. – Из чужой башки словечки вылавливать, это тебе не картошку с соседского огорода тырить! Их еще правильно вместе складывать надо уметь, а то полнейшая белиберда получается.

– Зато благозвучная и мудрено звучит, – возразил Вебалс, гордо распушив свои рыжие бакенбарды. – К тому же главной цели я все равно достиг. Ты вон успокоился вроде, отфырчался, отпыхтелся, слюной отбрызгался и перед глазами мельтешить перестал, чего я, собственно, и добивался. А до слов этих ученых мне и дела нет, можешь их тайный смысл при себе оставить. Несколько тысяч лет без них жил, и сейчас как-нибудь проживу. Сядь лучше. – Колдун хлопнул ладонью по лежащему на полу плащу. – Сначала рассказ Терены дослушаем, как ей из Дукабеса бежать удалось да нас в глухомани найти. Вдруг чего полезное услышим. А затем думу думать будем, куда нам, грешным, дальше плюхать!

– В столицу, куда же еще? – хмыкнул Палион, но все-таки опустился на пол и приготовился слушать душещипательную балладу о горемычных скитаниях домохозяйки.

Трудно, очень трудно лишиться в одночасье буквально всего и при этом сохранить здравость рассудка. Хоть Вебалс и утверждал, что Терена – точная копия человека, голова купчихи имела ограниченный запас серого вещества, расходуемого экономно и строго на определенные цели. Так уж задумал ее создатель, так уж придумал чудак-колдун, заботящийся отнюдь не о совершенстве своей тяжеловесной Галатеи, а об удовлетворении своих насущных мужских потребностей: покой, уют, вкусная еда и ненавязчивое, но приятное женское внимание, расслабляющие его во время кратких передышек, иногда выпадающих на его тяжкую долю борца за счастье человечества и вечного скитальца. Однако, несмотря на явную ограниченность мыслительных процессов купеческой вдовушки, она не была оранжерейным цветочком, созданным лишь для красоты и неспособным позаботиться о себе. Иначе искусственной женщине было не выжить в Нижнем Дукабесе в долгие месяцы, когда ее благодетель, творец и защитник не грелся у теплого очага, пожирая со скоростью проголодавшегося кабана скромные запасы съестного.

Убежав от мучителей, Терена не собиралась покидать город или кидаться на поиски заступника Вебалса. Первое было, с точки зрения женщины, абсурдной нелепицей, а второе строжайше запрещалось правилами, основательно вбитыми в голову ее предусмотрительным хозяином. Беглянка могла привести недругов к Озету, если бы, конечно, те оказались бы немного умнее и оставили караулить вход в дом хотя бы одного часового. Вдовушка не могла знать, что налетчиков всего двое, и, опасаясь навредить существу, служение которому было смыслом ее по большому счету счастливой жизни, решила вернуться в захваченную обитель, как только незваные гости устанут мародерствовать и уйдут.

Ловко задрав подол длинного платья аж до округлых ягодиц и совершенно не беспокоясь о приличиях (оголение дамами щиколоток на РЦК 678 считалось развратом), тяжеловесная дамочка, как беспризорник-мальчишка, вскарабкалась на крышу соседнего дома и заняла удобный наблюдательный пост на покатом карнизе. Мерзнуть и терзать себя по поводу безвозвратно испорченной стряпни и разгромленной чужаками кухни купчихе пришлось недолго. Вскоре дверь ее дома открылась, точнее, отвалилась, поскольку еще во время налета была вырвана из петель, и на пороге показался тот самый верзила, лицо которого она ошпарила кипятком.

Грозный мерзавец совершил непростительное: испортил ее любимую тряпку, купленный два года назад кусок материи, из которого тучная дама собиралась пошить себе выходное платье с весьма соблазнительным, если не сказать откровенным, декольте. Нещадно порвав атласное сукно на мелкие лоскуты, великан обмотал его вокруг окровавленной головы. Дороговизна перевязочного материала и его явная ценность для женского сердца были безжалостно втоптаны в грязь солдатскими сапогами. В том, что налетчик состоял на армейской службе, к тому моменту Терена уже не сомневалась. Только неотесанный солдафон способен совершить такой акт вопиющего вандализма, даже олухи из городской стражи вели себя деликатнее: хоть и бесчинствовали во время облав, но не осмеливались портить дорогое имущество. Сказывались деревенские корни: не взлелеянное родителями уважение к людям, а врожденные стяжательство и прижимистость потомственных куркулей, чей мозг работал в ином направлении, чем у наемников: не уничтожить чужое добро, а приберечь; как-нибудь извернуться и улучить возможность присвоить нажитое арестованными.

Великан ушел, а его напарник остался. Терену удивило безрассудство врагов, оставивших в засаде всего одного человека. Таких сил было слишком мало, чтобы поймать колдуна, тем более одного из Озетов. Хоть лапищи у молодого товарища раненого вандала были крепкими, ратное умение парня и его проворство вызывали сомнение даже у далекой от приключений хозяюшки. Если бы не его неуклюжесть и неторопливость мыслительных процессов, то ей никогда бы не вырваться из крепких объятий мучителей и скорее всего палачей.

Довольно быстро преодолев все свойственные людской породе страхи, сомнения и колебания, дамочка спустилась с крыши и решилась вступить на порог разгромленного, но все же милого сердцу родного дома. Перевернутая мебель и разбитые плошки, раскиданное по полу содержимое сундуков и разорванные перины со следами грязных сапог, все это было цветочками по сравнению с тем, что хранительнице домашнего очага, жрице вкусной еды и домашних тапочек довелось увидеть в святая святых, на кухне. Широко раскинув конечности, между пучками затоптанной зелени и уже остывшим котелком лежало мертвое тело молодого налетчика. Парня убил свой же командир, по крайней мере еще кого-либо у себя в доме вдовушка не приметила. Торчащий из груди меч не оставлял ни единого шанса вылечить юного недотепу. Острие пронзило сердце, и даже выдающиеся умения дородной целительницы не помогли бы склеить кровеносный сосуд, разрезанный точно на две ровные части.

Из всех возможных вариантов действий Терена выбрала единственно верный: ждать возвращения Вебалса, коротая тянувшееся время в тщетных попытках привести дом в порядок. Однако уборка не продлилась долее получаса. Снаружи стал доноситься шум: крики, вопли, цокот конских копыт и топот множества деревянных башмаков, вдруг дружно забарабанивших по булыжникам мостовой. Всего одного взгляда на улицу было достаточно, чтобы окончательно и бесповоротно убедиться, что в тихий город Дукабес пожаловал карательный отряд «Небесного Братства». Дольше ждать возвращения Вебалса было бессмысленно, более того, в доме стало опасно находиться. Мозг женщины быстро сопоставил факты и пришел к неутешительному выводу, что налетчики были переодетыми храмовниками. Родной кров мог в любой миг превратиться в одно из самых опаснейших мест в городе, ведь ненавистного Озета рыцари стали бы искать прежде всего у нее, а значит, и самой вдовушке, даже будь она обычной женщиной, не миновать было настоящих пыток и лютой смерти на колу или костре.

– Про зверства Ордена можешь опустить, – снисходительно разрешил Озет, вставая с плаща и разминая затекшие ноги.

– Ты лучше про то, как тебе из города улизнуть удалось, расскажи, – подхватил эстафету бестактного прерывания Палион, необычайно злой в это холодное утро.

Насмешки Вебалса это пустяк, к ним чужак в этом мире уже успел привыкнуть, а вот холод и сырость, царившие в окрестностях, напоминали Лачеку о весьма недостающих ему прелестях «небесного мира»: о крепком кофе, обжигающем рот и согревающем внутренности лучше теплого пледа; об огромной сигаре между зубов, от дыма которой по телу разливалась приятная нега, а лица окружающих наполнялись тоскою по свежему воздуху. Прежняя жизнь надолго ушла, возможно, насовсем. Разум разведчика понимал бесплодность и даже вредность пустых мечтаний, но предательница-память поднимала из глубин целый ряд приятных воспоминаний, как будто насмехаясь над хозяином и заставляя его признаться себе самому, какой он неудачник и неисправимый дурак.

– Давай, Теренушка, не тяни, а то у твоего дружка, вишь, как рожа искривилась, – опять сел на своего любимого конька Озет, не пропускающий ни одного подходящего случая, чтобы немного поиздеваться над компаньоном.

Палион раздражал его тем, что хоть и пребывал на Шатуре уже долее двух недель, но до сих пор цеплялся за глупые предрассудки и стереотипы, подавляя и загоняя в дальний угол сознания свои естественные и вполне уместные желания. Главное, чего так и не удалось понять колдуну, зачем разведчик шел на никому не нужные жертвы и неустанно мучил самого себя.

– А дальше-то и рассказывать нечего, – поразила Терена мужчин своим абсурдным, не укладывающимся в узкие рамки логики откровением. – Выбралась из города, потом в лес пошла да вас нашла.

– Вот так вот просто нашла… как грибы! – вдруг прокричал не на шутку разозлившийся Озет и со всей силы ударил кулаком по полу.

Хоть и толстая, но наполовину прогнившая доска не выдержала яростного напора мощного кулака и треснула пополам, отчего в полу образовалась огромная дыра, через которую внутрь сарая тут же хлынула отвратительно пахнущая, мутно-зеленая жижа. Повскакав с мест, Палион с Тереной дружно схватили дорожные плащи. Путники не могли позволить, чтобы промокла их единственная сухая одежда, дающая им шанс на спасение. Путь до ближайшей придорожной корчмы, где можно было поесть и согреться, был не близким, до ближайшей деревни – и того дольше. Однако вошедший в раж бузотер не замечал учиненного им беспорядка: продолжал сидеть на полу в бурлящих потоках прорывающихся сквозь доски вод и что есть мочи орал, выражая в экспрессивной форме свое недоверие словам добродушной толстушки.

– Нет, ты только подумай, Палач, у красавицы нашей все так замечательно, легко и просто! Это мы с тобой дураки, столько из Дукабеса выбирались да по болотам плутали! Она же просто подошла к городским воротам и попросила стражу их открыть! А подземелье в лесу как нашла, по звездам или по мху! – неистовствовал взбешенный колдун, брызгая слюной и продолжая ломать находящиеся под полуметровым слоем болотной воды доски.

Вебалс успокоился так же внезапно, как и начал этот бессмысленный, приведший лишь к маленькому наводнению концерт. Его рука наконец-то перестала стучать по полу, от которого к тому времени уже почти ничего не осталось, а глаза удивленно уставились на доходившую уже до его груди воду. Резонно рассудив, что воспаление легких может доставить ему массу неудобств, а сбежавшие из сарая компаньоны его все равно не слышат, представитель древнейшего на Шатуре рода быстро поднялся и пустился в погоню за неуважительно оставившими его в одиночестве собеседниками.

– Нет, ты только подумай, Палач, только вспомни, как нам тяжко пришлось! – прокричал в самое ухо разведчика Вебалс, предварительно догнав его, схватив за плечо и резко развернув на сто восемьдесят градусов. – Терена, такого не может, просто не может быть! – продолжал выражать свое негодование колдун, на время потеряв интерес к растерявшемуся Палиону и обратив свой пыл на вот-вот готовую разрыдаться Терену. – Город был окружен войсками Ордена, по улицам рыскали отряды, хватавшие всех, кто попадался им на пути. Как, скажи, как тебе удалось избежать Эшафота Испытаний?! Я же тя сам делал, я ж знаю, на что ты способна, а на что нет! Ты научилась гипнозу, иль невидимкой становиться умеешь, а может, у тя крылья на спине отросли?! – прокричал Озет, довольно сильно и звонко хлопнув женщину ладонью между лопаток.

– Успокойся, родимый! Коль важно, я все-все расскажу! – Готовая сама заплакать Терена бросилась успокаивать разошедшегося Озета: улыбаясь сквозь слезы, преданно заглядывала в его бешено вращающиеся глаза и нежно гладила пухлой ладошкой по вставшим дыбом бакенбардам. – Я ж в Дукабесе уж долго живу, не только каждую улочку, но и каждый закуток, каждый сарайчик и лужицу знаю. Сначала сама выбиралась, а когда уж совсем невмоготу стало, супостаты небесные со всех сторон окружили, мне добрые люди помогли. Они ж и из города вывели, через стену да вал крепостной перебраться сподручили…

Вспорхнувшая вверх рука Озета быстро зажала вещунье рот. Вебалс замолк, а на его гладком лбу мгновенно образовалась сетка глубоких морщин. Колдун неотрывно смотрел в глаза Палиона, пытаясь убедиться, что он не сошел с ума и что его компаньона так же взволновало абсурдное словосочетание «добрые люди». Кроме того, что эти два простых слова абсолютно не отвечали на простейший вопрос: «кто?», они еще и противоречили имеющимся представлениям об окружающем мире. Не только в провинциальном Дукабесе, но и во всем Лиотоне не было людей добрых настолько, чтобы ни с того ни с сего помочь попавшей в беду женщине и выступить против рыцарей Ордена, да еще во время проводимой ими облавы.

– Кто они такие и сколько их было? Как именно они тебе помогли и что говорили? – уже мелодичным, плавным голосом продолжил расспрашивать Терену успокоившийся колдун, естественно, не позабыв убрать ладонь от ее рта.

– Трое их было, как звать не представились, – одергивая платье, пробормотала обиженная, мягко говоря, неделикатным поведением хозяина Терена. – Они на подмогу пришли, когда храмовники меня на задворках Сивика-бондаря схватили…

– Сколько их было? – перебил колдун, вновь одарив Палиона многозначительным взглядом.

– Кого: добрых людей или супостатов? – не поняла вопроса Терена.

– И тех, и других, дура! – прикрикнул колдун, но тут же успокоился и нежно погладил женщину по руке.

– Трое горожан и шестеро мерзавцев из Ордена. Глянь, какой синячище один из них мне поставил, – пожаловалась вдовушка и поспешно принялась закатывать левый рукав, демонстрируя слушателям огромный, светившийся всеми цветами радуги синяк, идущий от запястья до самого локтя.

– Потом, об этом потом, – произнес Вебалс и обратился к товарищу: – Тебе не кажется, немного странный расклад? Трое простолюдинов, пусть даже здоровенных подручных кузнеца, отдубасили шестерых «небесных» солдат.

– Они не подручные, я всех подмастерьев у Карбика, кузнеца нашего, знаю, – уточнила Терена, закатывая обратно рукав. – А этих ребят я вообще впервые вижу, хотя ты прав, они здоровенные и одеты как-то странно… не по-нашему.

– Мешковатые рубахи, как у крестьян, и вороты слишком широкие? – поинтересовался Палион, до этого принимавшей в беседе весьма пассивное участие.

Терена кивнула, подтверждая предположение разведчика. Мужчины снова обменялись многозначительными взглядами, смысл которых был понятен только им. Трое находившихся в городе оборотней или вутеров почувствовали родную кровь, признали в купчихе тоже искусственное создание и пришли ей на помощь. Вполне логично, если учесть, что оба колдуна – и Кергарн, и Вебалс – были из рода Озетов и создавали жизнь одним способом и из одного материала.

– Что было дальше? Они тебе что-нибудь говорили, о чем-нибудь спрашивали? – продолжил беседу большую походившую на допрос Вебалс.

– Нет, – интенсивно замотала головой женщина, – даже имен своих не назвали, хоть я и спрашивала. Зато до городской стены проводили и взобраться на нее помогли.

– А стража, то есть лучники Ордена, которые на стене были? – спросил Палион.

– Копейщики, там копейщики были, – уточнила Терена, – но когда я наверху оказалась, они уже были мертвы. Ребята с ними жестоко поступили, очень жестоко… – почти заплакала вдовушка, – хотя я до сих пор понять не могу, как им сладить с солдатами удалось, оружия-то у парней не было.

– Мы тебе потом объясним, – не стал вдаваться в подробности Палион, которого, как и колдуна, больше интересовало, что приключилось, когда загадочная компания оказалась за пределами города.

– Потом мы по лесу шли, долго шли, – продолжила рассказ Терена. – Они сказали, что знают, где вы находитесь, и что меня к вам, родимые, и отведут. Не обманули, хоть и вели себя странно. Всю дорогу молчали, а когда мы уже до пещеры добрались, вдруг замолчали, а потом…

Терена внезапно замолчала, в ее глазах появился испуг. Забавно хлопнув пухленькими ладошками по раскрасневшимся на морозе щекам, женщина вдруг взвыла и начала причитать, нанося взбесившимися ладошками урон не только лицу, но и своим волосам.

– Ой, милые мои, простите дуру убогую-ю-ю! – стенала купчиха, рвя на себе волосы и, как сумасшедшая, мотая головой. – Я ж, бестолковая, совсем позапамятовала… забыла слова их вам переда-а-а-ать!

– Все в порядке, все хорошо. – Вебалс заключил в объятия бьющуюся в истерике женщину и принялся успокаивающе гладить ее по взлохмаченной голове. – Чуть раньше, чуть позже, значения не имеет. Успокойся, Теренушка, что они передать-то просили?

Хоть Палион Лачек и не был излишне впечатлителен, но слова, которые прошептала в тот миг взявшая себя в руки попутчица, почему-то надолго засели в его голове: «Кергарн направился к королевскому двору. Мы вам не друзья, но и не враги, мешать не будем. Ни один из нас не покажется три месяца в столице!»

Смысл послания был ясен, но только в общих чертах. Ни Вебалс, ни Палион так и не смогли понять, кто скрывался под абстрактным «мы»: странная троица или вся лиотонская нежить? Кроме того, было совершенно не понятно, почему те, кто привык лишь рвать да терзать, вдруг пошли против своего хозяина и хоть и пассивно, но помогали его врагам. Загадки, загадки, загадки, над ними можно было долго ломать голову, но разрешить только одним способом: посетить лиотонскую столицу, куда, собственно, компаньоны и так собирались направить свои стопы.

(обратно)

Глава 3 Законы большой дороги

Жизнь человеческой общности многогранна. Достаточно посмотреть на язык любого, даже самого отсталого народа, чтобы убедиться в обилии понятий, образов и выражающих их словесных форм. Однако подробная классификация того звукового материала, на котором мы говорим, – работа дотошных ученых. Вышедшим же из кервудского леса авантюристам было безразлично, на какие группы и подгруппы делятся в языке слова. Их лингвистические познания ограничивались лишь тем, что понятия бывают конкретными и абстрактными, а свойства объектов не зависят от их принадлежности. Нет ничего конкретней, чем голод, холод и усталость; нет ничего абстрактней, чем добродетель, справедливость и законность.

Когда на пустынной, размытой дождями дороге измерившие собственными ягодицами глубину и вязкость всех окрестных болот компаньоны увидели еле тащащуюся телегу, то из их словарного запаса мгновенно пропали все запретительные единицы, а из притяжательных местоимений осталось лишь краткое слово «мой». Какой-то косматый мужик, то ли крестьянин, то ли мелкий торговец, бессовестно мучил едва волокущую ноги лошадку. Доживающая свой век кобылка уныло брела по скользкой грязи и не обращала внимания на крики хозяина, часто сопровождаемые ударами палки по крупу.

Не знавшая стыда гуманистка Терена предложила догнать телегу и уговорить мужика отвезти их к ближайшей корчме. В качестве основного аргумента в предстоящих переговорах купчиха собиралась использовать выпирающие из порванного платья достоинства. Вебалс вступил с дамой в спор, доказывая, что деревенский куркуль станет артачиться и кроме «внимания» все равно потребует денег, которых, кстати, у них почти не осталось. Понуро бредшему за парочкой спорщиков и постепенно удаляющейся от них телегой Палиону вдруг стало неимоверно противно слушать всю эту глупую белиберду. Не вступая в никчемные дебаты, разведчик убрал изо рта наполовину разжеванную от голода хворостинку и вдруг пустился бежать.

Всего за минуту молниеносного заплыва по грязи Палион достиг скрипучей повозки и, бесцеремонно схватив за шкирку замахнувшегося на него дубинкой мужика, сбросил его наземь. Тот факт, что обросший волосами грязнуля первым попытался решить вопрос силой, ужасно разозлил истосковавшегося по теплу и уюту разведчика. Три-четыре коротких удара носком сапога в живот, а затем еще два по коленкам, успешно разрешили спонтанно возникший конфликт. Мужик перестал орать и застонал; попытки подняться на ноги и дать грабителю сдачи прекратились. Когда Вебалс и Терена подошли к телеге, на которой гордо восседал победитель, побежденная сторона, кряхтя и охая, отползала в сторону леса.

– Зря ты так, – отрешенно заявил колдун, усаживаясь на телегу и галантно помогая толстой купчихе затащить на нее немного отощавшие за последние дни телеса. – Излишняя жестокость полезной не бывает, только вредит!

– А жестокость вообще не бывает излишней! – со скрытым смыслом ответил насупившийся, как воробей, Палион и звонко ударил пару минут отдохнувшую лошадку ладонью по крупу.

Терена хотела что-то сказать, наверное, заступиться за уже доползшего до кустов мужика, но Вебалс многозначительно покачал головой, прося жалостливую спутницу помолчать. Действительно, уже на двадцатой минуте неспешной езды жестокосердный обидчик нечистоплотных крестьян не выдержал томящей тишины и заговорил сам, не оправдываясь, а обосновывая правильность своего поступка.

– Нам нужен транспорт, хотя бы эта чертова лошадь с телегой, или я не прав?! Что с тобой случилось, колдун?! В схватке с Кергарном случайно заразился пацифизмом?! Терена собой собралась торговать. А он стоит, руки в брюки, и гадает, хватит ли этого за проезд или еще доплатить придется?! И главное, из-за кого столько суеты, столько охов-вздохов и переживаний?! Из-за какой-то одичавшей от пьянства деревенщины. Еще торговаться с ним удумали, да он и плевка нашего не стоит! Дал пару раз по шее, напоследок пинка, вот и весь разговор! Ишь проблему от скуки себе удумали, нам до столицы добраться надо, вот и вся вам мораль. Прежде всего дело, а слюнявые сантименты потом! Ты что, колдун, никогда на войне не был, про право сильного никогда не слышал?!

– Черт этот Вулак, – пояснил Вебалс, обращаясь к удивленно захлопавшей ресницами Терене, не понявшей не только большинства слов, но и общего смысла мудреного излияния. – Наш друг долго прослужил в карвелесских войсках, а там вербуют наемников со всего мира, так что если он и впредь начнет ругаться неизвестными словечками, то не удивляйся, от слов-паразитов еще труднее избавиться, чем от кусючих вшей. Что же касается его возмутительного поведения, то не пугайся: он не юродивый, просто часто попадал в окружение, и теперь ему снова кажется, что он в строю. От мародерских привычек трудно избавиться…

– В особенности на вашей проклятой Шатуре нравы и быт располагают… – не оборачиваясь, огрызнулся Палион и трижды хлопнул замедлившую ход кобылку по костлявому крупу.

– Лиотон, он хотел сказать «Лиотон». Карвелесские наемники почему-то называют наше славное королевство Шатурой, – вновь пояснил Вебалс удивленно моргавшей Терене.

Телегу трясло и мотало на ухабах разбитой дороги, а когда хотя бы одно из скрипучих колес попадало в лужу, то странников обдавало фонтаном грязной воды. Палион высказался и замолчал, несмотря на то, что был крайне расстроен хитрой уловкой Озета. Мучившаяся в долгом адаптационном периоде к чужому миру душа разведчика требовала дебатов взахлеб и пламенных споров, непрерывного действия и постоянной борьбы, а тянувшаяся до самого горизонта дорога и невозмутимый колдун как будто сговорились: одна доканывала его своим однообразием, а другой – издевательским молчанием. Не так уж было и важно, поняла что-то из его слов Терена или нет. Купчиха вообще не отличалась сообразительностью в вопросах высоких сфер, например, той же самой морали. Она жила и мыслила в узких рамках строго определенной программы. Бывшему майору разведки Палиону Лачеку часто приходилось иметь дело с роботами, правда, механическими, а не биологическими творениями, но взятый производителем за основу материал сути самого существа не менял…

Вебалс упорно продолжал отмалчиваться и даже не копошился в мыслях спутника, что уже вызывало подозрение. Когда телега огибала очередную колдобину, разведчик украдкой, не привлекая внимания, оглянулся. Колдун мирно дремал у вечно улыбчивой Терены на груди. Его спокойствие и какая-то неестественная отрешенность от происходящего дали толчок для новых негативных эмоций, хищно накинувшихся и жадно принявшихся пожирать только что обретенное Палионом спокойствие.

В Академии Галактической Разведки его когда-то учили анализировать оперативную ситуацию так же тщательно, как патологоанатом раскладывает по хирургическому столу внутренности умершего. На практике эти знания не пригодились и поэтому были спрятаны педантичным хозяином в дальний угол сознания. Когда разведывательно-диверсионный отряд оказывался на чужой планете, в окружении противника и среди враждебно настроенных обывателей, то настороженно озирающимся и вздрагивающим от каждого шороха бойцам, забившимся куда-нибудь в сырой, затхлый подвал, просто не до того, чтобы мыслить стратегически правильно и просмотреть картину прошедших событий отрешенно, от третьего лица. Слишком сильны эмоции, слишком часто меняется ситуация, слишком много неизвестной информации и участников азартной игры; игры, которая в каждый момент может оборвать тонкую нить твоей драгоценной жизни.

Сейчас вроде бы времени у Палиона было предостаточно. Лошадка медленно тащила воз с тремя седоками, и в радиусе километра не было ни одной живой души. Разведчик напряг память, применяя когда-то зазубренные наизусть, но не отработанные на практике алгоритмы и правила. Итогом получасового сопения и тихих чертыханий стал неутешительный результат. Он по-прежнему должен был плыть по течению и полагаться на чутье, а быть может, и какой-то хитрый расчет колдуна. Самостоятельные действия могли привести к успеху лишь в трех-четырех процентах случаев возможного развития крайне непредсказуемой ситуации. Он почти в любое время мог выйти на связь с «Дедулей», но вот доложить ему было нечего, кроме разве что бредней, весьма похожих на жуткую сказку. А тем временем пребывавшее на «небесах» начальство уже явно посчитало его погибшим и направило толстое личное дело в архив, последнюю инстанцию перед мусорным баком. Помощи от своих Палион не ждал, хотя бы потому, что не считал смежников-контрразведчиков своими, и понимал, что его использовали как дешевый расходный материал, как одноразовый шприц или перчатку, которую доктор натягивает перед тем, как погрузить свою руку в полные вредных микробов глубины чужого организма. «…Выживет, ну и хорошо; сгинет – поставим на деле жирный крест. Не самим же в это… то есть на эту планетку соваться!» – примерно так рассуждали высокие чины из штаба Галактической Контрразведки, к которой он лично имел весьма сомнительное отношение.

Со стратегическими вопросами дела обстояли ужасно, что же касается тактического положения группки из трех человек, точнее, одного человека, то есть его самого, существа неизвестной породы, именующего себя то колдуном, то просто богом, и вечно улыбающейся девицы с пухлыми формами, то оно было еще хуже, чем утром на кишащих хищными тварями болотах кервудского леса. Они ехали в столицу, но где искать и как бороться со злодеем, скидывающим материальную оболочку так же легко, как змея старую кожу, Палион не имел представления. Ему приходилось полностью полагаться на другого представителя таинственного рода Озетов, которому он так и не смог себя заставить доверять.

Кервудский лес закончился, кругом была похожая на огромное кладбище, мрачная осенняя степь и узкая колея размытой дождями дороги. Хоть враги и не могли появиться внезапно, но в случае опасности спастись бегством на разваливающейся на ходу телеге вряд ли бы удалось, тем более с таким худосочным движущим средством, как их кобыла, часто выпускавшая облака зловоний и все время норовящая пройтись пахучим хвостом по лицу нового и явно неприятного ей возницы. А ведь в лиотонской глубинке было весьма неспокойно. Нечисть пряталась по лесам и не вышла бы на открытые пространства, но не только вутеры да оборотни желали содрать с путников кожу живьем. Шайки разбойников, рыскающих по степи в поисках легкой наживы, разъезды хозяина местных пустошей, патруль рыцарей «Небесного Братства» и, наконец, деревенское ополчение, пустившееся в погоню за угнанной телегой. Говоря проще, любой конный отряд мог легко нагнать их и попытаться разлучить с жизнью. На Терену Палиону было наплевать, гибель искусственного существа – не повод для расстройства. За судьбу Вебалса разведчик не волновался. Он был уверен, что колдун выживет при любых обстоятельствах. А вот боязнь, что его собственная «шкура» потеряет целостность и функциональность, не давала бывшему майору покоя.

– Да чтоб тя, ротозея! Не спать, на дорогу смотреть! – прервал спокойный ход размышлений, неожиданно раздавшийся за спиной голос Вебалса, а кованая подошва его сапога больно врезалась застигнутому врасплох вознице между лопаток.

Палион едва не прикусил язык от внезапного удара и пронзившей спину боли. Издав звериный рык, он чуть было не обернулся, чтобы если не убить, то хоть покалечить обидчика, но тут его внимание привлекли три маленьких точки на поле немного левее дороги. Разведчик на зрение не жаловался, однако пока еще не мог разглядеть контуров приближающихся к ним объектов. Когда человека подводят зрение и слух, то иногда ему на помощь приходят логика и интуиция. В данном случае двух мнений быть не могло: навстречу им мчались всадники, притом куда-то очень-очень спешившие. Если дорога была размыта до стадии однородного, грязевого месива, то вне ее пределов творилось что-то невероятное. Поле походило на залитую водой плантацию риса или альтаркийских бобов. Копыта животных в любой миг могли завязнуть в рыхлой земле, и участи седоков, да и самих лошадей, было не позавидовать. Однако, несмотря на опасность утонуть в вязкой грязи, всадники гнали коней, и лишь когда до телеги оставалось метров пятьсот, все-таки выбрались на находившуюся немного на возвышенности и поэтому менее пострадавшую от ненастья дорогу.

– Ну, что ты замер?! Давай разворачивай, разворачивай колымагу! – бесновался за спиной колдун, а вслед за пинком последовало несколько неприятных тычков в бок.

Несмотря на ругань Озета и испуганные кудахтанья Терены, разведчик не поддался панике, был спокоен и не собирался суетиться, поскольку что-то в этих наездниках ему показалось не так. Палион еще пока не мог разобраться, что именно насторожило его, но интуиция подсказывала, что это совсем не погоня. Крики и визг за спиной постепенно стали стихать, а тело всматривающегося в даль разведчика больше не испытывало болезненных прикосновений.

Это были солдаты, но не рыцари Ордена и не конный разъезд лиотонской кавалерии. Цвета не те, да и доспехи намного проще: запачканные глиной желто-зеленые яке, одетые поверх дешевеньких кольчуг. Троица мчалась во весь опор, как будто сама уходила от преследования. С расстояния в пятьдесят шагов Палион разглядел на грязных одеждах багровые разводы. Один из троих седоков медленно, но верно отставал и как-то неестественно раскачивался в седле. Разведчик едва успел догадаться, что всадник ранен, как тот подтвердил смелое предположение и на всем скаку свалился на землю.

Солдаты не заметили падения товарища, а может, и заметили, но им было все равно. Засмотревшиеся на странное зрелище путники даже не додумались убрать с дороги телегу, но воспринявшие их воз всего лишь как очередную преграду кавалеристы обогнули ее по обочине и понеслись дальше, обдав зевак фонтаном грязи из-под копыт.

– Что это было? – произнес первым очнувшийся от удивления Вебалс. – Похоже, они нас даже не заметили…

– Главное, мы живы! – весело прощебетала жизнерадостная толстушка, необычайно обрадованная, что обошлось без кровопролития иль мордобоя.

– Не знаю, но почему-то хочу узнать, – философски заметил разведчик и сильно ударил ладонью по тощему крупу кобылы, мстя за пакостные проделки хвостом и те омерзительные запахи, которые престарелое животное испускало в течение всего пути.

Минут через пять (телега движется гораздо медленнее верховых лошадей) они подъехали к неподвижно лежавшему на обочине телу. Хоть оно и было на две трети погружено в вязкую жижу, но компаньоны сразу заметили, что при падении солдат сломал правую руку и шею.

Недовольно ворча себе что-то под нос, Вебалс спрыгнул с повозки и направился к трупу. Палион последовал за ним и помог перевернуть на бок неподвижно застывший в неестественной позе груз из костей, железа и быстро остывающей плоти. Служивый умер еще до того, как его останки коснулись земли… истек кровью в седле. Торчащий в левой лопатке обломок стрелы был явным доказательством, что где-то впереди идет или уже закончилась кровавая резня. Сама по себе рана солдата была не смертельной. Если бы он только вовремя остановился и подоткнул бы рану тряпкой, то мог бы еще скакать и скакать, даже не вытаскивая наконечника стрелы. Однако бедолага был явно чем-то очень сильно напуган, ужас навсегда запечатлелся в его остекленевших глазах.

Кто говорит, что орел самая храбрая птица, заблуждается. Гордо выпячивать грудь, раскидывать веером оперение и важно парить в небесной выси, еще не значит не ведать страха и преследовать цель до последнего, пока хватает сил, несмотря на обстоятельства, которые как нарочно против тебя. В глазах толпы орел – символ чести, силы, доблести и славы, в то время как отряд падальщиков снискал отвратительную репутацию, а ведь именно его представители по-настоящему самые решительные и отважные крылатые существа.

Палион понял это, как только поднял голову вверх и увидел кружащую над полем недавно отшумевшего боя крикливую эскадрилью больших, черных птиц. Скрип их телеги спугнул пернатых санитаров войны, убирающих за людьми отходы вооруженных столкновений. Только начавшие пировать трупоеды уступили троим компаньонам право немного побыть на месте ристалища, но не собирались улетать насовсем. Несмотря на сильный, холодный ветер и пронзающий поверхность луж каплями дождь, птицы продолжали кружить среди нависших над землей темно-серых, грозовых облаков, терпеливо дожидаясь своего часа.

– Хватит на небо глазеть, давай лучше мне помоги! – окрикнул замечтавшегося товарища Вебалс, расхаживая по колено в грязи среди еще не остывших тел и раскиданных вещей из варварски вскрытых топорами сундуков.

– Помочь с чем? – спросил Палион, с отвращением морщась от обилия вокруг свежей падали, интересной лишь мародерам и годной лишь для корма хищных птиц. – Чего ты там возишься? Что хочешь найти? Все ценное уже бандиты забрали, а от портков дорогих все равно толку нет: все разорваны или в грязи.

– Не скажи, – возразил Вебалс, мельком кивнув головой в сторону алчно опустошавшей содержимое одного из сундуков Терены. – Кое-какое тряпье еще целым осталось, а кроме того, с чего ты взял, что это были бандиты? Даю тебе минуту, чтобы сменить ошибочную точку зрения. Посмотри повнимательней, обнаружишь кучу загадочного и интересного!

Конечно, говорящие витиевато чудаки сами напрашиваются на грубость, однако Палион все-таки решил отвлечься от созерцания наскучивших ему однообразием маневров птиц и обратил взгляд на землю. Колдун был прав, поведение недавно покинувших место преступления грабителей-душегубов было более чем странным. Банда напала на экипаж, сопровождаемый десятком довольно неплохо вооруженных всадников. Перебили всех, кто не успел спастись бегством, не пощадили даже престарелую даму, чей исклеванный вороньем труп валялся сейчас в грязи. Подавив жалкое сопротивление, распотрошили сундуки и увели карету, следы пребывания которой еще сохранились на земле, а затем уехали, даже не прихватив с собой очень ценный трофей – понуро бродящих между трупов хозяев коней.

– И это все?! – удивленно воскликнул Вебалс, к которому вновь вернулась старая привычка шпионить за мыслями людей. – Неужели сам Палач, опытный-преопытный разведчик и диверсант ничего больше не приметил?!

– Ну почему ж… – в душе устыдился Палион, которого только что обвинили в профессиональной некомпетентности, – …есть еще некоторые странности…

– Ну и?.. – вопросил Вебалс, покончив с осмотром тела зарубленного охранника и поднявшись с колен.

– Шмоток они много дорогих оставили. – В подтверждение своего наблюдения Палач кивнул в сторону Терены, деловито раскладывающей на телеге хоть ужасно грязные, но все еще в хорошем состоянии женские платья. – Кроме того, нападавшие силой обладали немереной. Вон на парня этого посмотри, почти до седла рассекли, а ведь он и в кольчуге, и в неплохом нагруднике…

Вебалс недовольно поморщился, видимо, он ожидал услышать от компаньона больше. Не став дожидаться, пока кружащее над головами воронье потеряет терпение и нападет на задержавшихся на поле брани живых, Вебалс махнул Палиону рукой, приглашая выбрать и быстрее оседлать одну из приглянувшихся ему лошадок.

– Давай убираться отсюда! К счастью, лошади есть, на них куда быстрее поедем, – произнес Вебалс, ловко вскакивая в седло. – А ты, Теренушка, хватит тряпьем повозку обкладывать. Верхом поедем, так что бери только то, что на лошадке своей сможешь увезти, остальное бросай! Ну, живо-живо давай! Если повезет, до ближайшей корчмы засветло доберемся, там и отогреемся, ивсласть нажремся! – радостно улыбаясь, колдун подкинул в руке один из десятка срезанных с поясов охранников кошельков.

Едва лишь троица пересевших на коней странников отъехала от места ристалища, воронье накинулось на оставленную им добычу. В многоголосом карканье чувствовались и радость утоления голода, и искренняя благодарность в адрес людей, не посчитавших нужным закопать трупы. Вид пирующей стаи был омерзительным, а крики птиц еще противней, Палион пришпорил коня, желая как можно быстрее покинуть проклятое место. Кончина в бою не облагораживает лик мертвецов, а после птичьего пира у бездыханных тел не останется даже обезображенного страхом лица. «Страхом! – вдруг пронзила сознание разведчика запоздалая мысль. – Как же я сразу не обратил внимания? На лицах всех убитых было одно и то же выражение, безумный коктейль эмоций: страха и боли…»

– Ну, наконец-то дошло! А я уж подумывал намекнуть, – тихо рассмеялся незаметно подъехавший сзади колдун. – Давай сразу условимся, я буду говорить, ты слушать, а уж если вдруг станет невтерпеж и захочется вставить пару словечек, то постарайся на всю степь не орать, договорились?

Местность была пустынной, ни спереди, ни сзади не было видно ни души, кроме Терены и двух лошадей. На вороном восседала сама дородная купчиха, а ведомая ею под уздцы гнедая томилась под весом двух огромных тюков с прихваченным в качестве трофея дворянским гардеробом. Хоть скорость передвижения отряда из-за неразмерной поклажи заметно снизилась, Вебалс не спешил прочесть толстушке занудное нравоучение и заставить ее расстаться с добытыми почти честным способом вещами. Палион не понял, почему колдуну приспичило играть в секретность, но он не стал спорить, просто кивнул и пришпорил коня, немного увеличивая отрыв от прижимистой купчихи.

– Буду краток и начну с главного, то есть вывода, основанного на моих наблюдениях, – почти прошептал ехавший рядом колдун. – В это трудно поверить, но на карету напали оборотни, скорее всего те самые «добрые люди» Терены.

– Ты прав, поверить в это почти невозможно… – произнес Палион и тут же получил едва заметный со стороны, но весьма ощутимый удар кулаком в бок.

– Тише, болван, я сказал, тише! – прошипел сквозь зубы колдун и оглянулся, не привлекли ли слова Палиона внимание невозмутимо дремавшей в седле Терены. – Во-первых, вот это… – Колдун достал из-за отворота рукава клочок шерсти и незаметно сунул Палиону в ладонь, – …нашел на трупе. Как, наверное, догадываешься, волосы не собачьи. Во-вторых, чудовищная сила ударов, разрубить нагрудник пополам не способен даже кузнец. В-третьих, странный набор трофеев: только мужская одежда и карета. Они даже не срезали с мертвецов кошельки…

– Ты прав, поведение странное, но, может, они ограничились драгоценностями и деньжатами дамы?

– Проверял, ларь с золотом не тронут, да и шкатулки с побрякушками остались по сундукам, – покачал головой Вебалс.

– Что же сам не прихватил? – удивился Палион.

– Драгоценности слишком приметные, а у меня в столице надежных ростовщиков нет. Денег на проезд нам и так хватит, а тащить с собою казну – только разбойников да стражу дразнить. Дело-то не в этом, а в том, что какая-то группка лесных чудищ замыслила собственную игру. Они не только задумали что-то против хозяина, но и нас за дураков держат. Помнится, они передали, что в столицу не отправятся, а что на деле выходит?

– Перестань, – покачал головой Палион и, заразившись от мнительного собеседника подозрительностью, оглянулся посмотреть, не прислушивается ли к их мужскому разговору тяжеловесная дама. – Твои домыслы нелепы, их даже теорией не назовешь. Разве могут оборотни обращаться днем? С чего это они решили пользоваться тупыми мечами да стрелами, когда у них есть острые когти да клыки. А клок это так… для собачьей шерсти, конечно, великоват, но откуда ты знаешь, может, убиенный носил на груди прядь девичьих волос… подарок любимой?

– Жесткость не та, – невозмутимо отмел смелое предположение Вебалс. – А насчет остального я тебе так скажу. Даже мы, Озеты, точно не можем сказать, на что способны наши творения и что у них творится в косматых башках. Все течет, все изменяется, кажется, это в твоем мире называют «эволюция». Вчера ели лишь плоть и превращались лишь под светом луны, сегодня включили в рацион немного растительной пищи и щеголяют в зверином обличье средь бела дня. И никто, никто не даст гарантии, что завтра лесные зверушки не отрастят крылья. В одном лишь я уверен, пока еще они не могут обрести настоящую скорость и силу без обращения в зверье.

– Но зачем? Зачем им было пользоваться оружием, когда… – хотел возразить Палион, но тут до него самого дошло.

Хищники маскировались под обычных грабителей. Рана, оставленная мечом, совсем не та, что от удара когтистой лапы. Если верить словам колдуна, а пока Палион не уличил спутника во вранье, да и не видел смысла в обмане, оборотни действовали тайно, как маленький и сплоченный диверсионный отряд, отправившийся в тыл врага и не надеющийся, что им на помощь, гремя доспехами, примчится отряд кавалерии.

– А почему ты шепчешь? – спросил Палион, глядя колдуну прямо в глаза. – Неужели допускаешь, что Терена?..

– Не исключаю и этой возможности, – ответил Вебалс. – Она тоже искусственное творение, как «добрые люди». Неизвестно, о чем они говорили и договориться о чем смогли. Предупреждаю на будущее, не стоит обсуждать важные темы в присутствии дамы. Пока мы в дороге, придется последить за языком и тщательно обдумывать каждый вопрос, а лучше всего подай знак, и я прочту твои мысли; прибудем в столицу, пристрою нашу вдовушку в надежные руки…

– Да ты и так из них не вылезаешь… Из мыслей моих, не из рук, – уточнил Палион.

– Не обольщайся, я в них только отдыхаю, когда не занят важными делами, – надменно хмыкнул колдун и развернул коня, направляясь к оставленной на время разговора без внимания спутнице.

«Вот так вот всегда! Вулак задери, как это печально, – подумал Палион, наблюдая, как Вебалс подъехал к купчихе и как ни в чем не бывало с полной доброжелательности и искреннего душевного тепла улыбкой на лице завел с полноватой хозяюшкой милую беседу. – Сначала восторженные крики, что мы одно целое, „одна команда“, а потом настороженные взгляды, многозначительные ухмылки и полные ненависти рожи за спиной. Ну, когда же это кончится, я думал, хоть здесь отдохну от интриг, лжи и предательства…»

Не доверять ближним плохо, но всецело полагаться на преданность товарищей – значит вручать свою судьбу в чужие руки. После разговора с глазу на глаз компаньоны ехали молча, если не считать отвлеченную болтовню Озета о последних веяниях в столичной моде. Через три часа они достигли корчмы, где сытно поужинали и заночевали. Наутро Терена исчезла, пропала неизвестно куда вместе с деньгами, двумя лошадьми и мешками дорогих нарядов.

(обратно)

Глава 4 Вот и встретились два одиночества

Куда податься одинокой девушке в чужом городе? Каверзный вопрос поставит любую в тупик, в особенности если речь идет о семнадцатилетнем подростке, почти ребенке, а город этот – многолюдная столица огромного Королевства. Однако у баронессы Октаны, покинувшей в ранний утренний час пределы засыпающего дворца, сомнений насчет маршрута и планов на ближайшие три-четыре часа не возникало. Ей нужно было срочно пробраться в свою комнатушку в гостинице и найти приемлемую замену забрызганному кровью платью. Естественно, по дороге красавице стоило избегать патрулей. Вид разгуливающей по пустынной улице знатной дамы и так вызвал бы у любого, пребывающего в здравом уме, много вопросов, а уж кровавые разводы на белоснежных перчатках и бальном платье просто побудили бы к действию, весьма неприятному и нежелательному как для стража порядка, решившего остановить молодую особу, так и для самой Октаны, которой пришлось бы его убить. В общем, общение со стражей явилось бы весьма несвоевременным событием, которого девушке искренне хотелось избежать.

Исключительно из побуждений человеколюбия и нездорового гуманизма юная баронесса выбрала окольный путь и, обдирая длинный подол о кусты и доски заборов, задворками пробиралась к гостинице. Солнце еще не взошло, но вот-вот должно было показать свой жизнерадостный лик привыкшим рано вставать горожанам. К счастью, в центре города, через который проходил нелегкий путь юной прелестницы, таких доброхотов проживало немного. Вокруг королевского дворца селился богатый люд, открывающий заспанные глазки не раньше полудня. Их слуги и все те, кто обслуживал знать в дорогих ресторациях и магазинах, подлаживались под режим сильных мира сего и тоже не поднимались с кровати часов до одиннадцати.

Хоть дорога была и трудна, но зато совершенно безопасна. Патрули стражи редко прохаживались по задворкам богатых домов, а воры и прочее разбойничье отребье старались озорничать в более глухих местах. Одним словом, баронессе повезло, если, конечно, можно списать на простую удачу череду странных событий, упорно ведших ее, обыкновенную провинциальную дворянку, по пути успеха, богатства и славы.

Последние две недели полностью выпали из памяти молодой аристократки. Обросшая шерстью, жилистая лапа с длиннющими когтями, открывающая окно в ее спальне, – вот воспоминание, на котором окончательно оборвалась ее провинциальная жизнь. Затем наступила пустота, ассоциирующаяся лишь с раздражавшими обоняние запахами, а потом баронесса очнулась в маленькой опрятной комнатке столичной гостиницы. В углу стоял сундук, полный новой, как будто специально сшитой на нее одежды, а на столе лежало письмо и толстый кошель с двумя тысячами синдоров. В конверте была скупая информация о некоторых влиятельных придворных особах и приглашение на бал во дворце. Любой нормальный человек прежде всего задался бы целым рядом важных вопросов: «Что со мной было? Как я здесь очутился? Что сейчас делать?», но в том-то и дело, что баронесса Октана была по природе своей неповторима и уникальна. Как только красавица открыла глаза, она уже была абсолютно спокойна, и вместо того, чтобы разводить нюни, деловито принялась изучать содержимое сундука.

Кто-то очень могущественный превратил ее за две недели крепкого сна в совершенно иного человека. Она обладала могущественной силой, уникальными способностями и, главное, новым взглядом на мир. Детские представления о жизни куда-то ушли, растаяли без следа, оставив лишь воспоминания о былой глупости. Октана больше не желала сидеть в родовом замке и терпеливо ждать, когда на нее обратит внимание свободный от оков замужества принц. Несбыточная мечта девичьих грез превратилась во вполне определенную цель, для достижения которой у нее было более чем достаточно способностей и средств. Баронесса, естественно, знала, что таинственный волосатый похититель неблагородно воспользовался ее «сном», но не проклинала его за это, а, наоборот, была благодарна. Не каждой девице удается обменять «честь» на достижение заветной мечты и возможность творить чудеса. Вырванное голыми руками сердце вампира было очень немногим из того, чему она во сне научилась. К тому же злодей, скорее всего колдун, не только поделился с ней своими умениями, но и щедро раскошелился на восемь-девять тысяч золотых монет, приблизительно столько стоили великолепные платья из сундука, переезд из Дукабеса в столицу и месячная аренда комнаты в довольно приличной, даже по столичным меркам, гостинице.

Неизвестно каким образом, но Октана точно знала, чего от нее хотел сластолюбивый доброжелатель. Стать королевой Лиотона – именно в этом крылась ее истинная судьба, нисколько не противоречащая наивным девичьим грезам из канувшей в Лету жизни. Действительно, к чему дожидаться эфемерного сопляка-принца на белом коне, который неизвестно, взойдет ли еще на престол, когда под боком скучает бесплодный король. А ведь она, и только она, сможет подарить монарху наследника. Октана была в этом настолько же твердо уверена, как и в том, что на реализацию ее грандиозных планов уйдет менее месяца, иначе похититель оплатил бы номер на более долгий срок.

И вот, успешно миновав последний палисадник, баронесса добралась до гостиницы, небольшого трехэтажного особняка (строить двухэтажные дома в столице Лиотона считалось проявлением провинциальности) с расписными окнами и очень-очень низкими карнизами. Во дворе стояла повозка молочника. Дверь на кухню была открыта, и оттуда доносились задорные повизгивания кухарок, щипаемых за толстые зады решившим немного размяться возницей.

Октана опоздала, всего какие-то три-четыре минуты задержки лишили ее возможности незаметно проникнуть внутрь с черного хода. Показаться же в окровавленном платье посреди приемного зала баронесса, естественно, не могла, тем более что возле главного входа уже стояла карета, и сонная прислуга нехотя разгружала окованные железом дорожные сундуки раннего гостя. Будь на месте провинциальной аристократки кто другой, то он непременно впал бы в отчаяние и, удрученный невозможностью проникнуть под оплаченный кров, побрел бы искать иное пристанище: заброшенный сарай, стоящий на отшибе, или какой-либо глухой уголок, где можно было бы отсидеться до наступления темноты, то есть фактически провести целый день.

Еще совсем недавно Октана поступила бы точно так же, если бы вообще не расплакалась бы горючими слезами и не впала бы в состояние наиглубочайшего и наиглупейшего столбняка. Однако теперь подобные мелочные невзгоды не могли ранить не знающее страха девичье сердце. Высоко подобрав запачканный грязью и мокрой травой подол отслужившего свой век платья, девица едва присела, оттолкнулась от земли и легко вспорхнула на карниз третьего этажа, где как раз и находилось окно ее комнаты. Складки платья путались и мешали передвижению прекрасной акробатки, но она с грацией пробежалась по узкой полоске камня до четвертого слева окна, и уже на пятой секунде после прощания с землей острая коленка красавицы безжалостно вышибла дорогое вердийское стекло.

Авантюристка была снова дома, в своем маленьком гнездышке, где можно было «почистить помятые перышки» и немного помечтать в тиши о том, что вот-вот должно было сбыться. Идеальный порядок комфортабельного убежища нарушала лишь груда битого стекла на прикрытом ковром полу. Не став мучиться с тугими застежками платья и обтянувшего тело корсета, девушка непринужденно разорвала прочную материю и, небрежно запихнув ногой окровавленные лохмотья под кровать, запрыгнула в упоительные объятия мягкой перины и теплого одеяла. Баронессе тут же захотелось заснуть, но вредный внутренний голос, глас трезвого расчета и осмотрительности, не дал ей погрузиться в манящую негу сна.

Тоненькая, изящная ручка выползла из-под теплого одеяла и трижды дернула за шнурок висящего над кроватью колокольчика. Через пару минут за дверью послышались торопливые шаги, и еще через несколько секунд в дверь комнаты тихонько постучали.

– Госпожа баронесса, госпожа баронесса, вы звали? – раздался за дверью забавный фальцет, принадлежащий то ли долго взрослеющему подростку, то ли пытавшейся говорить мужским голосом старушке. – Госпожа Октана, откройте, пожалуйста, дверь!

– Ключ возьми, идиот! – лениво простонала умело притворившаяся спящей красавица. – Не с кровати же мне ради тебя, болвана, вставать!

По коридору разнеслось удаляющееся шарканье, надо отдать должное, весьма поспешное. Октана тихо проворчала грубое проклятие и закусила в приступе ярости остренькими зубками уголок подушки. Растяпа-коридорный не носил с собой ключей, манящий сон на время откладывался. Разве это не достаточный повод для расстройства?

К счастью, ждать пришлось недолго, вскоре кто-то вновь принялся полировать подошвами половицы, а затем в замочной скважине противно заскрежетало. Дверь открылась, и на пороге, забавно сгорбившись, возникло тощее и длинное, как степной суслик, создание. Судя по одежде и клокам кудрявого пушка на щеках, действительно мужского пола.

– Почему ключа с собой не носишь, остолоп?! Долго мне тебя, ротозея ленивого, ждать?! – высунув из-под одеяла кончик носа, прикрикнула на гостиничного слугу возмущенная госпожа. – Куда я попала?! Не гостиница, а какой-то хлев, только девки распутные разве что по коридорам не шляются! Мерзавец какой-то окно разбил, прислуга на дежурстве спит и на господский зов не торопится! А может, ты хочешь, чтобы я простыла и заболела, а может, тебе заплатили, чтоб со свету меня сжил?!

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, госпожа баронесса! – затряс руками, коленками и подбородком раболепный слуга. – Это досадное недоразумение, такое впервые случается, позвольте заверить… Вот только осколочки подберу и тут же за плотником сбегаю, – протараторил испуганный коридорный и, упав на колени, принялся поспешно собирать в подол ливреи острые осколки когда-то дорогого стекла.

– Да что ты делаешь, болван?! – завизжала Октана и запустила в прислугу маленькой подушкой. – Не видишь, что ли, смерд, почивать я изволю! Тащи одеяла, закрой ими окно! Да смотри, чтоб ни одной щелочки не осталось!

– А когда же окошко чинить? – моргая длинными, как у женщины, ресницами, пробормотал «суслик» в ливрее.

– Когда, когда… потом, вот когда! Вечером я на бал приглашена, вот пускай ночью твой пропойца-плотник окошко и чинит!

Коридорный хотел было возразить, что их гостиница уважаемое заведение и что пьющими здесь не бывают даже плотники, но вдруг передумал и не стал еще пуще злить взбалмошную гостью. Выполнив указание с завидной точностью и быстротой, худощавый коридорный удалился перебинтовывать пораненные о стекло руки, а уставшая баронесса смогла наконец-то заснуть. Теперь никто не задался бы вопросом, почему у нее разбито окно, более того, никому из слуг даже в голову не придет присматривать за вздорной скандалисткой и задавать лишние вопросы. Ее будут сторониться, как огня, и бояться, а значит, никто не станет замечать и мелкие странности, например, тот удивительный факт, каким образом она этим утром оказалась в своей комнате.

– Ты негодница, испорченная интриганка! Посмотри, как низко ты пала, докатилась до положения содержанки и даже не знаешь, за чей счет живешь! Не надо оправдываться, не надо утешать себя ложью, что это временно, что вскоре все изменится, и ты умчишься в заоблачную даль вместе с прекрасным принцем на белом коне! – приплясывала и почему-то похрапывала Совесть, без приглашения явившаяся к Октане во сне.

– Да, поскакал бы твой принц куда подальше… – проворчала баронесса и, недовольно фырча, перевернулась на другой бок.

– Принцы не обращают внимания на падших девиц, принцы презирают таких, как ты! – не унималась без позволения гостившая в воображении праведница, все громче притоптывая каблуками и перейдя с храпа на протяжный сап.

Не в силах больше бороться с одолевающими ее предрассудками из прошлой жизни, Октана проснулась и открыла глаза. Виновником дневного кошмара оказалось разбитое ею же окно. Толстое одеяло, которым коридорный завесил пустой проем, не выпускало из комнаты тепло, но не могло препятствовать проникновению внутрь спальни посторонних звуков. Стук каблуков и грозный сап продолжали тревожить баронессу даже после пробуждения.

Хорошенько зевнув и по сохранившейся с детства привычке почесав левую подмышку, Октана выпорхнула из кровати и сорвала с крючков колышущееся под дуновением ветра одеяло. Тот факт, что она была почти голой, нисколько не смутил благородную девицу. Во-первых, она жила на третьем этаже, окно выходило во двор, поблизости домов не было, следовательно, ее никто не мог увидеть; а во-вторых, если даже кому и посчастливилось бы лицезреть ее стройную талию, округлые бедра и белоснежную грудь с вызывающе торчащими, розовыми сосочками, то что с того? Глупые предрассудки и мешающая жить мораль остались за крепостной стеной великого столичного града.

Всего за пару секунд, проведенных перед окном, баронесса уяснила для себя три вещи: она проспала до самого вечера; стучали не каблуки, а молотки строящих новый флигель гостиницы рабочих; храпел и до сих пор самозабвенно сопел заснувший прямо в подвесной люльке мойщик окон. Вырывающиеся из луженой глотки и широко раздувающихся ноздрей звуки неимоверно раздражали барский слух. Октана не могла смириться с вопиющим безобразием и, на секунду высунувшись из окна, выплеснула на мерно раскачивающегося между вторым и первым этажами простолюдина мутно-желтое содержимое ночного горшка. Рабочий затих, потом разродился грозной тирадой, но больше уже не нарушал своими посапываниями да постанываниями покой родовитых гостей столицы.

Гадко отомстив лентяю, Октана вновь укуталась в одеяло, но уже не собиралась спать. В ее светлой, незамутненной догмами головке закопошились мысли, стал вызревать дальнейший план, основанный на кратких инструкциях неизвестного доброжелателя и личных наблюдениях на балу. Многое смущало аристократку, многое казалось не так-то просто осуществить, как было описано в письме. К примеру, пункт: «Знакомство с герцогом Самвилом», который должен был стать стартом для ее блистательной карьеры. Она в точности выполнила все инструкции, заинтриговала и даже напугала вельможу, но он почему-то не проявил должного интереса к ее персоне. Вместо того чтобы настаивать на продолжении прерванного ею разговора, он трусливо бежал, спрятался от осведомленной о его делах с колдуном Кергарном незнакомки за дверью неприступных «Золотых апартаментов».

Инцидент же, произошедший в лабиринте потайного хода, вообще выходил за рамки понимания. Какой-то низкопробный вампир из Дукабеса, а скорее из его глухих окрестностей, пробрался в самое сердце королевского дворца и учинил резню в месте, для этих целей совершенно не предназначенном. Походивший на конюха парень в дворянском платье плохого покроя явно не имел никакого отношения к столичной общине кровососов. Но вот откуда он взялся, кто провел его во дворец и зачем? Октана не сомневалась, что если бы она тогда не вырвала сердце упыря, то это чуть позже с удовольствием сделали бы его же клыкастые собратья. Охота в потайном коридоре дворца была безумным поступком и привела к ужасным последствиям. Высшие чины королевства уже наверняка узнали о случившемся и, конечно же, испугались за свои драгоценные жизни. На какое-то время отказавшись от пикантных приключений, сластолюбцы отдадут, если уже не отдали, приказ закрыть подземелье. По предположению баронессы, с этой ночи в городе должны были начаться гонения на слуг Вулака, к которым причислят всех подозрительных личностей, включая безобидных бродяг и ученых мужей, имеющих дурную привычку прилюдно нести всякую заумную околесицу. Но главное, усиленные, удвоенные, а то и утроенные патрули стражи на улицах города и, естественно, в самом дворце лишат ее возможности подобраться к герцогу Самвилу и переговорить с ним с глазу на глаз.

Одним словом, провинциальный остолоп явно неблагородного происхождения, но весьма ограниченного ума натворил много дел, а теперь ей, бедной, несчастной девочке, нужно было напрягать серое вещество, чтобы придумать, как в ближайшее время устроить встречу с перетрусившим герцогом.

Тяжкие раздумья заняли примерно час, а тем временем поздний вечер превратился в ночь. Не зажигая свечи (зрение баронессы в последнее время заметно улучшилось), девушка выползла из-под одеяла и, осторожно обходя остатки битого стекла на полу, направилась к сундуку. Выбор платьев был не очень большим, но Октана быстро нашла подходящий наряд для ночного выхода в город.

Досконально просчитав все возможные варианты организации «случайного» рандеву с герцогом, начинающая интриганка пришла к неутешительному выводу, что реально осуществим лишь один. Герцог Самвил был очень любвеобильным мужчиной, и десяток служанок-рабынь не могли в полной мере удовлетворить его поражающие воображение потребности. Таких людей, именуемых в народе ненасытными кобелями, вечно тянуло на что-то новенькое, еще неизведанное или давно ушедшее, а значит, хорошо позабытое. Девушка поставила себя на место герцога и пришла к выводу, что у вельможи просто обязан быть в городе маленький домик для тайных свиданий. Действительно, гарем из служанок хоть и был подобран явно со вкусом, но не давал Самвилу насладиться азартом охоты. Любовные связи с придворными кокетками слишком часто становились достоянием широких слоев общественности, да и «предметы» воздыхания были далеко не бескорыстны в своих стремлениях. Двоюродному брату короля предстоял выгодный брак с заморской принцессой, а значит, он не стал бы пока рисковать, заводя очередную интрижку в гнездышке сплетен, кулуарной борьбы и считаемого образом жизни разврата. К тому же фрейлины и прочие придворные дамы сами были хищницами и вешались на Самвила гроздьями. Настоящему «охотнику» с подобными фифочками неинтересно, его привлекает дичь, оказывающая хотя бы символическое сопротивление. Кто хочет убить кабана, едет в лес, а для скучающего вельможи нет лучше угодий, чем столичные окраины. Там водится много наивных глупышек, которых так приятно совратить и поставить на путь греха.

«У герцога точно есть домик для любовных свиданий. Там он переодевается в обнищавшего дворянина, отставного офицера без гроша в кармане или в обычного горожанина. Потом выходит на улочки в поисках приятных приключений, – пришла к заключению баронесса, облачающаяся в неброское платье и длинный черный плащ с глухим капюшоном. – Вот только где именно мне искать это уютное гнездышко? Наверняка мой гордый сокол обитает вблизи купеческих дочурок и сереньких, невзрачных горожанок, выискивает редкие бриллианты в многочисленных кучах навоза!»

Баронессе Октане снова пришлось покинуть комнату через окно, потомственная аристократка не решилась показаться в холле гостиницы в чересчур простом, не подобающем ее положению наряде.

Теплая, пахнущая молодым кедровником влага нежно ласкала полное, волосатое тело. Кор нежился в огромной бадье, облепленный хлопьями благоухающей пены, пил выдержанное не менее ста лет вино из герцогского подвала и слегка корил себя за то, что перед обращением в вампира злоупотреблял сочной свиной вырезкой и сдобными крендельками. Все в его жизни случалось как-то не вовремя, даже радостные известия приходили то слишком рано, то чересчур поздно, доставляя бывшему торговцу корицей и кендорскими пряностями больше хлопот, нежели удовлетворения.

Несвоевременное обращение зафиксировало его сорокалетнее тело в самой неудачной стадии развития. Он был обречен остаться вечным толстяком и ужасно завидовал своим стройным собратьям, пользующимся расположением дичи противоположного пола. Дряблые, отвисшие складки жировой прослойки предательски скрывали все еще упругие мышцы груди и живота, лишали его возможности обольщать и совращать требовательных к внешности благородных дам. Его ареалом обитания стали улочки ночных городов, придорожные кабаки, постоялые дворы с легко открывающимися замками и глухие деревеньки, в которых было не погулять долее одной ночи. Вампир с уродливой внешностью – вампир второго сорта, не воспринимаемый всерьез и пожизненно презираемый писаными красавцами.

Хоть жребий Кора был и нелегок, но прозорливый ум помог бывшему альматийскому купцу кое-чего достичь, и самое удивительное, для этого ему не пришлось многого менять в своей жизни: выстраивать заново закосневшую к сорока годам систему ценностей и превращаться в совершенно иное существо. От него требовалось просто остаться торговцем и всего лишь вникнуть в специфику обслуживания новой группы клиентов.

На самом деле только благодаря таким озлобленным, отверженным личностям, как толстяк Кор, род вампиров не превратился в разрозненную горстку кровососущих отщепенцев, уязвленных ограниченностью своих возможностей и одичавших. Хитрый спекулянт занялся делом крайне необходимым, взялся за работу, без которой не могли, но в то же время и брезговали те, кто вышел лицом и телом. Он торговал: обеспечивал вампиров плодами человеческой цивилизации и возвращал людям любимые им синдоры. С восхода до заката в лавке купца скупались всякие изящные шмотки и вычурная мебель, дорогое вино, кареты, лошади и рабы. Но стоило солнцу только зайти, как порог заведения переступали иные клиенты, а цены на дневные товары возрастали в два-три раза. Собратья-вампиры щедро расплачивались с Кором награбленным добром, тем более что они в основном промышляли в домах богатых купцов и веселились в замках аристократов. Золото из разграбленных кладовых и снятые с убиенных красавиц украшения стекались к бывшему торговцу корицей рекой. Кор тут же пускал золотые монеты в оборот, а фамильные драгоценности благоразумно припрятывал. Каждая побрякушка, пусть даже не очень ценная, уникальна, а значит, она должна отлежаться лет сто в темном запаснике, прежде чем снова стать достоянием недолговечного человечества. В противном случае возникли бы нежелательные осложнения, к примеру, кто-нибудь из влиятельных покупателей стал бы задавать слишком много вопросов, и неизвестно, к чему это в конечном счете привело бы. Кор много потел в жизни, ему не хотелось жариться на костре или мучиться под жаркими лучами ненавистного солнца.

Новым и очень-очень прибыльным видом коммерции Кор занимался чуть дольше сорока лет, но потом вдруг, к несказанному удивлению ночной клиентуры, решил отойти от дел. Кое-кто говорил, что вечно потный толстяк просто устал и решил отпыхтеться от суеты в глубинке. Однако большинство клиентов посчитало, что он из-за присущей всем перекупщикам алчности совершил пару весьма рискованных сделок и, как следствие, вынужден был поспешно бежать из родного города, спасаясь от королевского правосудия («Небесного Ордена» тогда еще и в помине не существовало) и возмездия винивших его в смерти близких аристократов. Не стоит и говорить, что ни одно из двух вполне резонных предположений не было верно. Да, Кор, не поднимая шума, покинул отчизну и переселился в далекий Дукабес, но причина резкой перемены климата и окружения крылась в совершенно ином.

Хоть «кровавые» драгоценности и по сей день оставались припрятанными по тайникам, Кор наторговал достаточно средств, чтобы лет двести жить на широкую ногу. Торговля ради торговли не имеет смысла; синдоры – не конечная цель, они всего лишь одно из средств облегчения своего существования, порой оптимальное, а порой и не очень… Уважения злато ночному купцу не прибавило, скорее, наоборот, вызвало зависть конкурентов – людей и пренебрежение презиравших человеческие ценности сородичей. Единственным способом почувствовать себя вампиром с большой буквы было отправиться в далекие и мало привлекательные для изнеженных кровососов земли.

И ведь действительно, до прибытия в Дукабес чужеземного купца во вполне сносном для жизни Королевстве Лиотон насчитывалось не более двух десятков вампиров, притом все они жили в столице и не пускали в свой круг чужаков, как из числа людей, так и подобных ему одиночек-переселенцев. Даже когда Кору удалось создать собственную общину, сплотив вокруг себя изгоев и произведя на свет около десятка новичков, столичные снобы продолжали смотреть на него с презрением и не приветствовали даже кратковременного пребывания приверженцев Кора в их великолепных угодьях. Если бы экспедиционный отряд «Небесного Ордена», возглавляемый неугомонным Меруном, не вторгся в его владения, Кор не пытался бы приобщиться к кровопусканию у знати и с чувством глубочайшего уважения к самому себе, очень умному, хоть и некрасивому, продолжал бы наслаждаться простенькими прелестями провинциальной жизни.

От приторно сладкого вина во рту у Кора слегка пересохло. Не обращая внимания на условности, которыми люди почему-то обожают усложнять свой быт, вампир высунул волосатую лапищу из бадьи и, пыхтя от натуги, потянулся за стоящей на столе крынкой с солеными огурцами. Тот факт, что примитивные деревенские солености как-то не сочетались с коллекционным вином, нисколько не смутил кровососа. Не расстроился Кор и когда несколько десятков литров грязной воды хлынули из покосившейся набок от его маневра бадьи на чистый пол. Желавшему как можно быстрее удалить неприятный привкус изо рта не хотелось думать о мучениях полотеров, которым завтра с утра придется оттирать сальные, грязевые разводы. Он же терпел лишения на пути к домику любовных утех, так почему же другие могли избежать страданий?

Дукабесский беглец с радостью принял предложение герцога поселиться в уютном городском особняке. Новый союз дал вампиру не только протекцию одного из первых лиц королевства, не только предоставил возможность разговаривать на равных со столичной ночной братией, гость из провинции совершенно бесплатно получил еще и сносную крышу над головой. Да только вот в чем оказалась незадача. Спальню Самвила он покинул ближе к утру, а выбрался из королевского дворца, когда уже вовсю светило проклятое солнце.

Пробираться в тени домов и мчаться быстрыми перебежками от сарая к сараю, не такое уж и легкое дело, как это может показаться с первого взгляда. Был бы Кор недавно обращенным новичком, наверняка раз десять изжарился бы под не знавшими пощады, смертоносными лучами. Даже сейчас, нежась в бадье, вампир ощущал, как зудела под толстым слоем пены обгоревшая кожа, как ныли ребра, сломанные при неудачном падении в яму. Боль – всего лишь боль, физические страдания намного слабее душевной травмы, например, той, которую он получил, когда неудачно рассчитал маршрут и окончил очередной забег внутри халупы без крыши, оказавшейся совсем не жилищем, а весьма запущенным отхожим местом для низших чинов Городской Управы. Выбора у кровососа не было, его кожа не просто дымилась, а шипела и шла пузырями, как жирный кусок свинины на раскаленной сковородке без масла.

К несчастью, в здании по соседству, то есть в самой Управе, начался перерыв. Утомленные долгим сидением и самоотверженным перекладыванием бумаг из папки в папку клерки дружной толпой отправились справлять свои вполне естественные потребности. Не желая гибнуть глупой смертью, да еще принять ее от очкастых писак-крючкотворцев, загнанное в нужник чудовище занырнуло в выгребную яму. Не стоит и описывать те ощущения, которые Кору довелось пережить, пока на его многострадальную лысину лилась и сыпалась всякая неприятная всячина. Терзаемый омерзительными запахами нос молил хозяина о снисхождении и подталкивал его на свежий воздух; желудок взбесился, а извергающие потоки слез глаза просто ничего не видели. Муки продлились чуть долее пяти часов; видимо, график обедов в Управе был плавающий, а педантичные натуры служащих явно не могли пропустить посещение сего малопристойного заведения даже после весьма скудной трапезы.

Хоть Кору и довелось за это время многое пережить, но зато горечь подкинутой судьбой пилюли скрасили сладкие леденцы. Во-первых, непросвещенный провинциал кое-что узнал об особенностях столичной жизни, о нравах, традициях в среде купцов, среднего духовенства и состоятельных горожан, то есть весьма важной составляющей в его потенциальном рационе (Кор был прагматиком-реалистом и кормиться одними придворными не рассчитывал). Во-вторых, сплетничающие за «важным» делом чинуши помогли изголодавшемуся Кору составить сносное меню на предстоящую неделю. Так, вампир узнал, что через два дня главный помощник городского архитектора отправляется инспектировать заготовки камней в дальний карьер, а его молоденькая женушка, по описанию похотливых служек довольно аппетитная особа, не будет запирать на ночь дверь, поскольку к ней обещался захаживать «…тот самый кавалерийский офицер, с которым ее застукали под телегой на дне Святого Артония…». Информация была ценной не только с точки зрения обычного чревоугодия. Конечно же, Кор не упустил бы случая полакомиться мускулистым военным и пышнотелой соблазнительницей, но, кроме того, в доме чиновника высшего ранга можно было обнаружить множество ценных безделушек, не говоря уже о рассованных по всем углам мешочках со звонкими золотыми, несомыми ему украдкой в обмен на строительные разрешения и прочую запретительно-разрешительную чепуху.

Кор предвкушал эту встречу, эту многообещающую ночь и на радостях, а может, для того, чтобы ненадолго отвлечься от удушающей вони, затащил внутрь ямы «засидевшегося» писаку. Питаться в испражнениях все равно что есть омлет под добрым килограммом горчицы. Кор сплоховал, ужасно раскаивался, но все же опустошил до конца мучившегося животом бедолагу… скорее из принципа, нежели из практических соображений.

Распрощался с отхожим местом вампир лишь к позднему вечеру. Солнце хоть еще и виднелось над горизонтом, но уже не палило, а слегка припекало. Основательно обожженный и обмазанный с ног до головы нечистотами Кор продолжил перемещение по задворкам к указанному герцогом дому. Небольшой двухэтажный особняк на стыке между купеческим и ремесленным кварталами понравился скитальцу-кровососу с первого взгляда. Местечко было тихим, дичи водилось много, но в то же время в округе не слонялось много голытьбы. Мелкие торговцы и вольный мастеровой люд ложатся спать рано, Кор знал это точно. Еще задолго до того, как на небе появляется первая звезда, улочки пустеют, а добротные двери домов запираются на тяжелые засовы – преграды для воров и прочих ночных лиходеев, но только не для подобных ему.

Изможденный утомительным переходом и одурманенный исходившими от него же испарениями, вампир едва доковылял до заветной двери и вложил остаток сил в условленные три удара молоточком. Ему открыл невысокий и сутуловатый, но все еще статный старик с остатками редкой растительности на висках и в самом низу затылка. Кено, а именно так звался управитель любовного гнездышка, не стал, как другие, выслужившиеся из рядовых слуг в дворецкие личности, сетовать на «неопрятный» внешний вид давно поджидаемого гостя. Он как будто предвидел плачевное состояние важного постояльца и сразу же провел его в комнату, где стояла желанная бадья с горячей водой, а также был накрыт восхитительный стол.

Несмотря на радушный прием и то, что ему удалось отмыться всего лишь после третьей перемены воды, Кор был опечален и расстроен недостаточным вниманием, уделенным его персоне. Разомлевший и обнаглевший вампир даже стал представлять, как при первой же личной встречи с Самвилом будет высказывать Сиятельству свои правомерные и обоснованные претензии.

Недовольство под номером один заключалось в том, что Кор рассчитывал проживать в герцогских апартаментах пусть не лучше, но уж точно не хуже тех, которые он посетил во дворце. Убранство комнат было хорошим, но все же скудным: мебель и прочий антураж едва дотягивали до уровня средненького маркиза, не очень родовитого и только что переехавшего из провинциальной глуши. Оставлял желать лучшего и более чем скромный гардероб: три подготовленных для него платья были явно не по размеру и вряд ли налезли бы на его солидный живот. Хоть рядом с бутылками дорогого вина и стоял довольно внушительный кувшин со свежей кровью, но это все равно было не то…

«А где же красавицы-рабыни для услады? Ведь дворцовый паразит мне обещал! – негодовал обманутый гость, в третий раз перечитывая послание Самвила, содержащее не столько инструкции, сколько правила и запреты. – Старика Кена ни в коем случае не трогать и даже словом грубым не обижать. На улицу без ведома Сиятельства не показываться. А что вообще делать-то можно?! Как жить?! Долго на крови из кувшинов я не протяну, захирею и зачахну!»

Пока Кор мог лишь сетовать и гадать, когда же откроется дверь и ему приведут для забавы аппетитную девицу. Почему-то пессимисту-вампиру казалось, что этот сладостный момент наступит, увы, не скоро. По крайней мере в настоящее время ни молодых, ни старых дам поблизости не было, в доме находился лишь Кено; старик со сморщенным лицом и высохшей плотью, ходячее чучело, которое Кор не тронул бы, даже не будь на то герцогского запрета.

Неизвестно, что притупило ни разу не подводившее вампира обоняние: долгое сидение в навозной куче или выдержанное вино, которым он, мягко говоря, чуток злоупотребил. Нос расслабившегося в бадье скитальца не почувствовал присутствия в доме постороннего существа, зато чуткий слух мгновенно среагировал на звон бьющейся посуды, грохот переворачиваемых шкафов, лязг скрежещущих друг о дружку кусков металла и еще какую-то хаотичную, не поддающуюся идентификации возню, едва доносившуюся из-за плотно закрытой двери. Кор инстинктивно напряг скрытые под толстым слоем жира мышцы и ощерился (так обычно делают все вампиры, абсолютно непонятно почему). Уже через секунду торговец был уверен, что на первом этаже шел жестокий бой, но вот кто с кем дрался, оставалось загадкой. Очнувшееся от спячки обоняние просигнализировало о повышенном потоотделении у Кена, но Кор не мог представить дряхлеющего старикашку с мечом в руке, да он его даже не поднял бы, не то чтобы так бойко стучать им о клинок противника. К тому же в любой потасовке участвуют как минимум двое. Кто был партнером решившего немного поразмяться старичка? И главное, почему он не пах?

Вслушивающийся и внюхивающийся в происходящее внизу вампир неподвижно застыл, сидя в бадье. Нет, его не парализовал страх, он просто не знал, что делать, и поэтому не предпринимал пока никаких действий. Это только чересчур эмоциональные люди мечутся, суетятся в надежде придумать что-нибудь на бегу, наивно предполагая, что паника благотворно влияет на мыслительные процессы. Кор был иным, он уже давно перестал быть человеком и, как следствие, остался спокойным, даже когда возня внизу затихла, а нос кровососа почувствовал сильный запах крови то ли убитого, то ли раненого управляющего.

На скрипучей лестнице послышались тихие шаги. Не обладающий запахом чужак минут за десять расправился со стариком и теперь поднимался наверх, наверняка чтобы убить принимавшего ванну постояльца. Кор замер, он не двигался до самого последнего момента, и лишь когда дверь стала медленно открываться, выпрыгнул из бадьи, как взмывает над морской гладью могучий дельфин, и набросился на едва проступающий из темноты дверного проема контур врага.

Любой человек, безусловно, умер бы со страху, если бы увидел то, что предстало глазам незваного гостя. Сто тридцать, а то и все сто пятьдесят килограммов мяса, трясущихся жиров и крепких костей летели прямо на чужака, издавая протяжныйрык. Густое покрывало черных, мокрых волос облепило местами прикрытое пеной тело. Широко разинутая пасть с острыми клыками, длинный, вибрирующий в строго горизонтальном положении язык и растопыренные пальцы на всех четырех конечностях, именно так выглядел грозный вампир в броске всего за долю секунды перед тем, как впиться зубами и когтями в плоть опешившей жертвы.

Вот только ночной визитер, не очень высокий человек в черном плаще с глухим капюшоном, был существом неординарным и непредсказуемым. Как понял на лету Кор, умение скрывать свой запах было далеко не самым удивительным из его талантов. Вампир летел прямо на жертву и не мог промахнуться. В свою очередь у застывшего на месте противника не было куда отступить: узкий дверной проем и начинающаяся сразу за ним небольшая лестничная площадка не давали возможности для маневра. Чужак был обречен, но тем не менее Кор промахнулся, пытаясь затормозить лапами, пролетел еще метра два и, ударившись лбом о поперечную потолочную балку, кубарем загрохотал вниз по лестнице. Наверное, грузное тело вышибло бы входную дверь и вывалилось бы из дома, как выбрасывают тюк с пищевыми отходами, но, к счастью для вампира, его нога зацепилась за створку опрокинутого шкафа. Еще один сильный удар испытал на прочность крепкую лобовую кость купца. На этот раз виновником легкого сотрясения и искр, посыпавшихся из глаз, стала не злополучная балка, а каменный пол, опять же по счастливой случайности прикрытый мягким мардукийским ковром.

Пока промахнувшийся вампир, шатаясь, поднимался на ноги, его «заколдованный» противник успел не только развернуться, но и спустился на первый этаж, где замер в невозмутимо выжидающей позе. Частично пришедший в себя Кор стоял всего в трех метрах от обидчика, но так и не решился повторно напасть. Только что показанный незнакомцем фокус и вид неподвижно распластавшегося на полу дворецкого не придавали Кору уверенности в себе. Обнаженный и мокрый кровосос уже всерьез призадумывался о позорном побеге, как странная личность неожиданно заговорила, притом приятным и мелодичным женским голосом.

– Ну надо же, купающийся вампир, уродливый кровосос, пахнущий кедрами и благовониями! Такое не часто увидишь… вот уж действительно столичная жизнь полна парадоксальных сюрпризов.

– Я тоже от нее не в восторге, – злобно щерясь, процедил сквозь зубы вампир, внимательно следя за движениями опасной незнакомки. – Сначала в дерьме искупают, а стоит только отмыться, как является какая-то девка и настроение портит…

– Следи за языком, ничтожная тварь! – прикрикнула дама, по-прежнему не шелохнувшись. – Еще одно слово подобное «девке» и отправишься на тот свет за стариком.

– Не ври, он не умер, – рассмеялся Кор, вдруг осмелевший от того, что грозная личность оказалась всего лишь молодой девушкой, притом не старше двадцати лет и еще не распрощавшаяся с такими вредными для жизни понятиями, как «милосердие». – У тебя не хватило духу его добить. Сомневаюсь, что ты вообще когда-нибудь убивала. Что молчишь, а-а-а, красавица?!

– Прыгни еще раз, толстопуз, и увидишь… – ничуть не расстроившись подобной нелестной оценке, произнесла Октана и едва уловимым глазом движением откинула капюшон.

Кор ехидно ухмыльнулся, увидев прелестное юное личико. Внутренний голос, которому опытный кровосос всецело доверял, тихо прошептал, что он в безопасности, но в то же время и строжайше предостерег от проявления агрессии по отношению к новой знакомой. «А жаль, из нее получилась бы замечательная рабыня», – с горечью отметил про себя Кор, медленно опуская руки и с сожалением подбирая острые когти.

– Так-то лучше, дружок, – произнесла девушка, правильно истолковавшая демонстрацию миролюбивых намерений. – Наверное, тот маленький червячок, что иногда копошится в твоей пустой башке, уже успел намекнуть, что со мной стоит вести себя уважительно. И вообще, как не стыдно появляться в таком виде перед баронессой?

– Баронесса, – хмыкнул вампир и с идиотской улыбкой на толстощеком лице уставился на свое выпирающее из клубов пены достоинство. – А разве настоящие баронессы вламываются ночью в чужие дома, разве они мешают мыться мужчинам?

– Мужчинам? – в свою очередь улыбнулась Октана, на ум которой явно пришла какая-то колкость, которую она, однако, решила придержать при себе. – Послушай, пиявка болотная, не кажется ли тебе, что вот так вот стоять и таращиться друг на дружку весьма глупо?

– А что предлагаешь ты, сразу в кроватку запрыгнуть?

– И не мечтай, упырь обожравшийся! – резко оборвала разговор в привольном направлении баронесса и посмотрела так, что шерсть на спине Кора мгновенно высохла и встала дыбом.

– Я сюда не за тобой пришла, но если уж обнаружила такое вот… сокровище, то думаю, нам стоит поговорить… только не здесь. Протрись, обвяжись чем-нибудь и поднимайся наверх! У нас всего полчаса, так что не очень мешкай… голыш!

– А у тебя есть что предложить? – настороженно прищурившись, поинтересовался вампир, в душе которого вновь проснулся торговец.

– Более чем ты ожидаешь, – снисходительно бросила через плечо уже поднимавшаяся по лестнице баронесса. – Тебе повезло, ты оказался в нужное время и в нужном месте. Искушать удачу не следует, так что поторопись, не стой пнем, начинай искать полотенце и тряпки!

(обратно)

Глава 5 Вне рамок введенной программы

Клинок есть клинок, резать плоть – его предназначение, его жизнь, суть и судьба, от которой никуда не уйти. Клинок, перестающий расчленять живую материю, мгновенно падает в пропасть презрения и, что еще хуже, снисхождения. Лучшие отказываются от него и передают в руки худших, питающих надежды возвыситься за счет добротного оружия, не раз уже пропевшего великую песнь смерти. Служба новичкам – лишь отсрочка, потом наступает забвение: сточная канава с губительной влагой или музей, где очкастые ученые, никогда не державшие в руках ничего тяжелее пинцета да вилки, сдувают пылинки с «редкого экземпляра» и приписывают угодившему на роль экспоната мечу чужие истории: бои, в которых он никогда не участвовал, и смерти знаменитых людей, в которых он не повинен.

Клинку без смерти плохо, как, впрочем, любому инструменту, не используемому по назначению, однако солдату, лишенному возможности раздобыть достойное оружие, еще хуже. Его не презирают, а убивают, и случается это лишь потому, что бездушная железка в руках врага заточена острее или выкована из стали лучшего качества.

Для Марвета, седеющего в сорок пять лет сотника ополчения маленького лиотонского городка Лютен, это была не абстрактная аксиома, беспрекословно воспринимаемая на веру, но не прочувствованная на собственной шкуре, а жестокая теорема, многократно доказанная в боях. Он начал проливать кровь в двадцать три года, очень поздно по меркам Шатуры, где каждый юнец, едва у него появился пушок на щеках, хватался за дубину и искал ей достойное применение.

Двадцать лет тяжкой службы пролетели, как один день, а затем вдруг растянулись на вечность; вечность воспоминаний и раздумий, из которых ставший сотником ветеран не уставал извлекать все новые и новые уроки. Последующие два года относительно мирной жизни изменили характер бойца, сделали его более мягким и покладистым, но доведенные до стадии рефлексов привычки так и остались, никуда не ушли. Каждую ночь, сразу после обхода постов и перед тем, как лечь спать, Марвет занимался заточкой оружия, допуская вполне вероятную возможность, что утром может уже не успеть привести в порядок плохонькую, быстро затупляющуюся и податливую ржавчине сталь. Умелые руки сами справлялись с привычной работой, а голова тем временем отдыхала от суетных дрязг, ища спасения в недрах богатой памяти.

Искусства выживания на войне как такового нет, есть только шанс, складывающийся из множества составляющих. Одни из них заранее предопределены и не зависят от самого человека: положение в обществе, физические данные, развитость смекалки и степень подлости; другие возникают спонтанно и не поддаются определению. Марвет не был философом и был далек от истязания собственной головы абстрактными терминами, порой скрывающими за собой лишь слова, и ничего кроме пустых слов. Он не получил образования и научился с грехом пополам складывать буквы в слова лишь к тридцати, когда уже был сержантом. Однако стоило двадцатитрехлетнему новобранцу лишь месяц-другой протянуть армейскую лямку, как на него вдруг снизошло озарение, что он в принципе живой труп, что долго ему не прожить, в особенности если начнется настоящая война.

Как выходец из семьи бедствующих крестьян, Марвет не мог рассчитывать попасть в элитные войска, лучше других вооруженные, получающие лучшую подготовку и до последнего момента в сражении удерживаемые в резерве. Для лучника он был слишком близорук, а для тяжелого пехотинца недостаточно ловок. Это только со стороны кажется, что закованным с головы до пят в непробиваемый панцирь брони и вооруженным двуручным мечом может стать любой, у кого высокий рост и недюжинная сила. На самом деле он еще должен бегать, как лань, и обладать реакцией змеи, только тогда несущий на себе несколько десятков килограммов железа латник будет подвижен в бою. В общем, из всех родов войск Марвету были доступны лишь два, и как не трудно догадаться, не лучшие. Его приняли бы в свои ряды либо пикейщики, первыми принимающие удар вражеской конницы и гибнущие под копытами разогнавшихся лошадей, как мухи на липкой ленте, либо легкая пехота, подвижная, но легко уязвимая из-за простенького вооружения и ненадежной, почти отсутствующей брони. После недолгих колебаний Марвет сделал свой выбор, записался в отряд мечников, но на этом трудности новобранца не закончились, а только начались.

Командир его отряда уделял слишком много внимания женщинам и игре в кости. Жалкие казенные крохи шли на что угодно, только не на обновление поломанной и потрепанной в боях амуниции. Марвет всегда с ужасом вспоминал свою первую кольчугу, местами проржавевшую, а кое-где и без целых рядов неимоверно крупных и колючих звеньев. Не лучшие чувства из глубины души пожилого богатыря извлекали и воспоминания о растрескавшемся деревянном щите, разлетевшемся, как тогда и предполагал юный воин, при первом же ударе острого боевого топора. Образ первого меча вставал перед глазами сотника лишь в жутких кошмарах, вызванных неумеренным потреблением накануне спиртного. Этот огромный тесак с едва заостренными краями и мечом-то было не назвать: слишком длинный, неимоверно тяжелый, плохо сбалансированный и не поддающийся ни заточке, ни отчистке от въевшихся и быстро расползающихся по неровной поверхности пятен ржавчины. К счастью, Марвет промучился с ним недолго, до первого боя, а там сменил его на вполне сносную, трофейную булаву.

За двадцать лет службы Марвет сменил много отрядов, доспехов и товарищей по оружию. Одни погибали, их место занимали другие бойцы, но лишь для того, чтобы, как и их предшественники, когда-нибудь стать кормом для падальщиков. Сотник никогда не хотел быть лучшим в ратной науке или выслужиться до офицера, поскольку знал, что стремящиеся к совершенству лишь приближают свою кончину. Война – не то время, чтобы выделяться из толпы: сильнейших, самых ловких, хитрых да опытных командиры всегда посылают на самые трудные и опасные задания, надеясь, что солдатские храбрость и таланты с лихвой компенсируют их недальновидность, прямолинейность, ограниченность мышления и вопиющую некомпетентность. Сближаться с командирами и лизать их благородные зады боец, капрал, а затем и сержант Марвет тоже опасался. Вставшие на скользкую стезю подхалимства хоть временно и получали привилегии, но в конце концов расплачивались за них дорогой ценой – своей головой, ведь иного имущества у солдата не имеется. Троих из пяти подхалимов, наиболее явных и поэтому запомнившихся ветерану, прикончили свои же товарищи, притом не дожидаясь сражения. Одного сбросили с крепостной стены во время ночного дежурства, другого утопили в помоях, а третьего, самого вредного и пакостного, «нечаянно» подтолкнули под колеса кареты. Участь же тех двоих, что избежали солдатского самосуда, была, пожалуй, более печальной. Сержанта Герба вместе с боготворимым им командиром обвинили в измене во время армейских волнений. Их головы целый год украшали ворота лиотонской столицы. Имя капрала Фурсо не было запятнано позором, но от этого его судьба не стала легче. Беднягу затравили собаками на охоте, и лишь потому, что барон Гурдеваль, на чьих землях тогда находился отряд, заметил, что их любвеобильный командир слишком откровенно поедал глазами его младшую дочурку. Смерть оруженосца стала недвусмысленным намеком, кровавым предупреждением, что офицеру стоит умерить свою ненасытную похоть.

Итак, двадцать лет службы, двадцать трудных боевых лет, за которые произошло многое, хоть бившее по середнячку Марвету, но не сумевшее свести его в могилу. Скажите, случайное стечение обстоятельств? Да нет, просто однажды двадцатитрехлетний солдат получил весьма дельный совет, раскрывший перед ним известный немногим секрет выживания. Дело было в какой-то корчме, между седьмым и восьмым стаканами. Седобородый и совершенно облысевший латник, не дослужившийся даже до лычек капрала, крупно обыграл Марвета в карты, но взамен открыл спасительную тайну.

«И на войне, и в мирные годы, в общем, всегда, стой в середине,– философствовал пьяный усач, забирая у не умевшего отличить игрока от шулера юнца тугой кошель. – Жизнь – это охота, где каждый гонится за дичью, топча по дороге кучу другого зверья. Маленький и беззащитный зайчишка лишь потому выживает в лесу, что умеет правильно ориентироваться и делает это не от случая к случаю, а постоянно. Он не трусишка, он мудрец, каждый миг отслеживающий изменение ситуации вокруг себя. Будь зайцем, дружок, не стыдись! Всегда размышляй, где тебе выгоднее находиться и кого держаться. Не следуй слепо за друзьями, друзей нет, есть только ты и враги!»

Марвет запомнил эти слова, не позабыл пьяное откровение случайного собутыльника и, осмыслив его, взял на щит. Именно этот вроде бы бред помогал ему впоследствии определять тонкую грань различия между геройством и безрассудством, преданностью командиру и изменой королю, трусостью и трезвым расчетом, а также многими другими, порой почти идентичными понятиями. Марвет был всегда начеку, всегда ориентировался и взвешивал шансы на успех, даже тогда, когда осмелился напасть на рыцаря «Небесного Ордена», пытавшегося проволочь по грязным лужам городского главу. Сотник вступился и, снискав уважение горожан, не пал от рук рыцарей, а если бы позволил нанести оскорбление городской верхушке, то уже не был бы сотником. Несмотря на прошлые заслуги и полчища нежити, рыскавшей за городскими воротами, его бы выставили за ворота, как только Орден покинул бы город.

* * *

Остро заточенный меч лег на дубовый стол. Работа над ним была закончена, но Марвет, зевая, решил перед сном отполировать еще и кинжал, как за дверью его опочивальни раздались сначала топот, а затем и грохот падения тяжелого предмета, скорее всего тела. Неуклюжий торопыга уронил на пол несколько кадок с соленостями и перевернул старый сундук. Последующая ругань не оставляла сомнений: за дверью воевал с мебелью Кирвил, десятник, дежуривший у городских ворот этой ночью. Что-то случилось, полировку кинжала пришлось отложить на потом, если оно вообще будет, это «потом». В смутные времена даже провидцы не уверены, доживут ли они до утра и доведут ли до конца отложенную ненадолго работу.

– А-а-а, чтоб тя!.. – грозно прорычал сотник и, вскочив с табурета, сильно стукнул кулаком по столу, отчего с него свалилось несколько грязных крынок, кувшин с вином и только что заточенный меч.

Нерасторопность и неуклюжесть десятника всегда злила Марвета, и если бы тесть Кирвила не состоял в дальнем родстве с городским управителем, то сотник уже давно бы избавился от командира, бывшего всеобщим посмешищем. Однако глупо горевать о том, что все равно нельзя изменить. Марвет терпеливо сносил каждую новую выходку увальня, но на этот раз Кирвил превзошел все ожидания. Возня за дверью продолжалась, на фоне громкого пыхтения и неблагозвучных ругательств слышались звуки падения все новых и новых предметов. В коридоре кипел ожесточенный бой нерадивого десятника с неудачно размещенным в проходе скарбом сотника, судя по характеру шумов и их громкости, побеждал скарб.

Марвет продолжал рычать, но оставался на месте. Помогать дурню не хотелось, но страх перед грядущей зимой без теплых вещей и добротной закуски, погибавших сейчас под грязными сапожищами неуклюжего мужлана, заставил в конце концов сотника одуматься и поспешить на помощь своему товарищу. Марвет утешал себя лишь тем, что он теперь служил не в армии, а всего лишь в ополчении, и что войны в ближайшие годы с присмиревшими соседями не предвидится. Командовать отрядом, в котором водятся такие вот неисправимые экземпляры, не пожелаешь и врагу.

Дверь в коридор распахнулась, и выпученным от злости глазам Марвета предстала удручающая картина. В разлившемся по полу море рассола, путаясь в мокрых тряпках и обломках корзин, беспомощно барахталось грузное тело в кольчуге. Пахучие водоросли квашеной капусты не только переплелись с густой шевелюрой лиходея, но и украшали его лицо – раскрасневшуюся, запыхавшуюся, толстощекую образину, по которой сотнику всегда хотелось крепко пройтись если не булавой, то хотя бы тяжелой ладонью.

– Командир, я… мы тут… в общем… это срочно! – промямлил не пьяный, но от этого не менее косноязычный десятник, тыча застрявшим в куске плетеной корзины пальцем в сторону входной двери.

Ограничившись лишь прошедшей вскользь по макушке балбеса оплеухой, серьезные воспитательные меры были бессмысленны, Марвет ухватил правой рукой Кирвила за шиворот и рывком поставил его на ноги.

– Теперь говори, четко и внятно, по какому поводу закуску сгубил? – довольно миролюбиво с учетом обстоятельств вопросил Марвет, стараясь держать себя в руках и не поддаться искушению применить грубую силу.

– Мы тут на посту… а он, то есть они тут… чуть ворота не сломали! – принялся вдруг орать Кирвил, то ли испугавшийся взгляда сотника, то ли вспомнивший, что он находился на службе, и всякие проезжие мерзавцы должны были относиться к нему с уважением.

– Кто «они»?! – нахмурив густые брови, спросил сотник. – Ты можешь нормально говорить, иль мне из тя каждое слово дубцом выколачивать?!

– Не-е-е, не надо дубцом! Зачем дубцом?! – довольно внятно забормотал Кирвил, а его испуганные, прищуренные глазенки, тонувшие в узкой прорези между толстыми щеками и бровями, быстро забегали по комнате, пытаясь обнаружить подходящий для предстоящей экзекуции инструмент.

Не увидев в покоях рассерженного сотника ни толстой палки, ни обычной метлы, Кирвил заметно успокоился и даже перестал брызгать слюной на начищенную до блеска кольчугу командира. Воспитание «дубцом» проводилось не часто, но зато заслужившие эту особую милость, запоминали урок надолго. Кирвилу еще пока не довелось узнать, что такое настоящая боль в боках, но судя по выражению лица Марвета и по тому, как бешено вращались глаза в его прищуренных глазницах, сотник был недалек, чтобы позабыть о крепких родственных узах повинного в порче имущества с первым лицом городка. Командир определенно был морально готов устроить десятнику взбучку, но случайные обстоятельства не дали ему такой возможности. Рукой Марвет не бил, поскольку мог не рассчитать силы удара, а меч уважал и никогда не использовал выкованное собственноручно оружие для порки чужих задов.

– Чо встал, как пень?! Чо замолк?! – огрызнулся напоследок Марвет, осознавший, что совершил ошибку. – Не боись, помню я, помню, с кем ты в родстве! Женушке своей спасибочки скажи, что она за дурня такого пойти согласилась!

«Если не можешь сделать, то впустую не грози, – гласило одно из немногих правил, переданное сотнику ополчения по наследству его предшественником. – Когда за твоей спиной огрызаются, это плохо, а когда смеются, жди беды. В армии у тебя все было не так, там был офицер, а здесь ты один. Городские чинуши в твои дела носа не сунут, но и поддержки от них не жди!»

– К воротам путники пожаловали, попросили пустить, а как мы их куда подальше послали, так они супостатить начали, решетки ломать, – неожиданно складно и внятно стал излагать смысл происшествия Кирвил. – Мы им по-хорошему говорим, дескать, не положено в город всякую ш… всяких людей, одним словом, ночью пускать, а они все одно, безобразить. Едва уговорили подождать, пока я тебя к ним кликну.

– Ты что, правил не знаешь?! Какой «кликну»?! – вновь перешел на крик Марвет, но на этот раз уже не бросал гневных взглядов. – Гони взашей голодранцев, а упрямиться будут, так оружие вам не для красоты выдано!

– Да, в том-то и дело, что не голодранцы они, а господа благородные… о трех каретах приехали, – принялся оправдываться Кирвил, внимательно следя за игрой мышц на лице командира. В случае малейшего намека на опасность розовощекий толстяк был готов шмыгнуть обратно за дверь. – А еще… еще самый важный из них говорит, что тя лично знает, и что, дескать, они к те и приехали. Должок, говорят, с тя хотят взять. Вот дело в чем, понимаешь?

Теперь лицо Марвета стало озадаченным и очень-очень мрачным. Друзей среди дворян у бывшего солдата не было, офицеры его и за человека-то не считали, а денег он никому вроде бы не задолжал. Сотник пытался вспомнить, не накуролесил ли где его отряд в последние годы: не подпалили ли чье поместье и не повесили ли случайно какого-нибудь барчука, чья родня жаждет теперь возврата долга крови. Вроде бы ничего такого не было, мародерствовала в поместьях лишь гвардия, а на долю простой пехоты выпадали глухие леса да пустые дороги, на которых в военное время и не разгуляешься, и не поживишься, но зато и кровников не наживешь.

– Ну, так как нам стало бы быть-то? – прервал раздумья сотника Кирвил. – Взашей гнать или обождать?

– Обождать, – ответил Марвет и все еще погруженный в свои мысли стал опоясываться ремнем. – Скажи им, чтоб другой способ греться нашли. Нечего кулачищами ворота оббивать. Выйду я щас, вот только меч нацеплю и выйду.

Чему-то радующийся Кирвил поспешил удалиться. Самое удивительное, что по пути из казармы к воротам он ничего не уронил и ни разу не свалился в лужу, что случалось с ним довольно редко. Десятник, как ребенок, радовался жизни, поскольку не получил вполне заслуженных тумаков, а вот сотнику было не до забав. Марвет просчитывал варианты, пытался угадать причину неожиданного визита незнакомцев, а внутренний голос находил сотню причин обождать до утра и не идти к воротам. Ветеран чувствовал опасность, но не мог, просто не мог просчитать, в чем она состоит, и кому он настолько задолжал в жизни, что благородные господа, невзирая на позднюю ночь и непогоду, отправились в путь.

Марвет, естественно, знал, что Кирвил не только сказочно неуклюж, но и откровенный дурак, однако наивно предполагал, что у каждой глупости, пусть даже врожденной, есть разумный предел. Увиденное сотником за воротами через маленькое смотровое окошечко опровергло эту неопровержимую истину или по крайней мере далеко отодвинуло границы невозможного. Похоже, когда-то четверо крепко сложенных парней, топтавшихся возле трех довольно сносных карет, действительно были дворянами, вполне вероятно, что оставались ими и сейчас, но уж точно только на бумаге. Теперь же их ремеслом были разбой и опасный труд наемных убийц. Достаточно было Марвету лишь бросить беглый взгляд на трясущиеся от холода фигуры, как в памяти всплыли воспоминания из давней военной поры.

Его отряд попал в окружение, но прорвал блокаду вражеских войск и вышел в тыл, как оказалось, уже давно неприятельский. Три долгих недели недобитым остаткам когда-то довольно боеспособного и дисциплинированного подразделения пришлось скитаться по пустынным дорогам и чащам, с трудом собирая отсыревший хворост для костра, мародерствуя от голода и скрываясь по оврагам да буреломам от случайно встречаемых конных разъездов. Трудные были дни, голодные и совсем не веселые. В каждой деревне их ждал «радушный» прием таких же оголодавших жителей, использующих вилы не только для ворошения сена. Когда не удавалось пограбить, приходилось торговать, с болью в сердцах меняя остатки вооружения на крохотные ломти черствого хлеба.

Парни за воротами походили на него в те далекие дни, такие же оборванные, продрогшие и усталые. По счастливой случайности им удалось угнать три кареты, и голод погнал их к ближайшему городу, чтобы за гроши и с риском для жизни сбыть краденый товар. Пустой желудок, дождь и холод притупили страх быть пойманными. Хоть путники были и при вполне хорошем оружии, но их протертые до дыр плащи и рваные шляпы, надвинутые на самые брови, не оставляли сомнений, что одежонка была с чужого плеча, изрядно поношенной и давно не снимаемой. Лиц чужаков Марвет не увидел, поскольку лбы закрывали шляпы, а поистрепавшиеся шарфы были туго намотаны до самых глаз; злых глаз, смотревших на мир с отрешенной жестокостью и безразличием.

Странники не сидели по каретам, спасаясь от холода и проливного дождя, одно только это уже казалось подозрительным. Они стояли вместе, плотно прижавшись друг к другу и о чем-то шептались, точнее, говорил только один, остальные внимательно слушали и едва заметно кивали. «Указания, подлец, выдает, на случай если мы их схватить попытаемся, – подумал Марвет, пытавшийся придумать, как задержать бродяг, но при этом не рисковать и не открывать перед ними ворота. Никто не знал, сколько еще таких же голодранцев притаилось возле стены и в городском рве: возможно, никого, а может, и пара десятков. – Ребята, видать, тертые, оружие у них хоть куда, да и сами не первый день глотки купцам режут. От таких жди беды. Нет, пускай эту шваль стражники из города ловят или герцогские прихвостни, мне все равно кто, но только не я, не открою ворота!»

Предводитель бродяг каким-то странным образом почувствовал обращенный на него взгляд. Он поднял голову и, жестом приказав товарищам разойтись, стал неотрывно смотреть на узкую щель смотрового окошка, потом пошел, пошел вперед быстро и уверенно, четко поставленным шагом солдата. Марвет испугался, испугался неизвестно чего, испугался по-детски искренне, как боится розог школяр, застигнутый за списыванием. Рука сотника сама потянулась к рукоятке и задвинула ржавую, раздражающе скрипящую при движении в пазах задвижку. Ноги сами развернули тело хозяина и хотели унести его как можно дальше от этого места, но было поздно: за спиной раздался стук, а всего через миг вслед за ним из-за ворот прозвучал мелодичный мужской голос:

– Открывай, Марвет, не будь дураком! Не отдашь долг сейчас, хуже будет!

Находившиеся рядом солдаты удивленно смотрели на своего бесстрашного командира, чем-то явно напуганного в этот миг. Они не понимали, чего, или точнее кого, страшился их сотник, человек, способный в одиночку пойти на свирепого вутера, не говоря уже о простых кабанах, чьи черепа сотник ловко дробил всего одним метким ударом тяжелой булавы. Марвет и сам не мог понять своего ужасно глупого поступка, трусливого бегства на глазах терявших к нему уважение подчиненных. Однако злобный червяк, засевший у него в голове, продолжал гнать воина от ворот. Некоторые называют этого подлого бесенка предчувствием, другим более импонирует слово «интуиция», но сути дела это не меняет. Марвет не мог объяснить свой поступок, но чувствовал, что делал все правильно.

За спиной удалившегося уже на двадцать шагов от ворот раздался подлый смешок, затем другой. Чувства человека в подобных ситуациях заметно обостряются. Марвет услышал обрывки разговора и шепот в рядах солдат, очень нехороший шепот. Поняв, что если просто уйдет, то сделает еще хуже, прежде всего себе, сотник резко развернулся на каблуках и, буквально промчавшись обратно к воротам мимо группки притихших с перепугу ополченцев, без слов и объяснений роздал словоохотливым ротозеям с дюжину увесистых оплеух. Кровь застучала в висках ветерана, желание быстрее разобраться с непрошеными посетителями и забыть эту историю, как кошмарный сон, придало сил впервые за многие годы струсившему солдату.

– Ну, чо ты орешь, чо хавку дурную разинул?! – выпалил на одном дыхании Марвет, чуть не сорвав с пазов заевшую задвижку. – Откуда ты меня знаешь, паскудник?! Чо еще за долг такой и чо тебе ворота-то сделали?!

– Ух ты, – вдруг рассмеялся предводитель бродяг. – Целых пять вопросов за раз, а нас-то тут всего четверо. Может, один вопросик по доброте душевной скинешь? Тогда по вопросу на брата придется. Нельзя ставить невыполнимых задач. Одна глотка за раз всего один ответ дать способна.

Чужак насмехался, внутри сотника закипал вулкан гнева, затушить который не смогла бы ни врожденная осторожность, ни трезвый расчет и уж тем более ни эфемерная интуиция. Путник почувствовал, что творилось в голове воеводы, и, как настоящий мудрец, не доводящий конфликт до грубого, физического разрешения, нанес удар на опережение: не дав грозно сверкавшему глазами оппоненту времени на ответ, снял с головы шляпу и размотал шарф.

Что-то вырвалось изо рта сотника, что-то тихое и жалобное: то ли всхлип, то ли сдавленный вздох. Марвет мгновенно узнал волевое лицо путника, его смотрящие сквозь собеседника глаза и уродливый косой шрам, идущий через весь лоб. Он действительно знал чужеземца с загорелой кожей, притом видел его совсем недавно, когда их маленький городишко посетил экспедиционный отряд «Небесной Братии». Это был тот самый рыцарь в перистом шлеме, командир поисковой группы, ищущей в Лютене переодетого колдуна со странным именем Вебалс.

– Вижу, узнал, – хмыкнул Жанор Мерун, тут же вновь надев на голову шляпу и натянув ее до бровей. – Давай открывай, мы уже изрядно намерзлись. Не будешь глупить, и все обойдется. Ты меня знаешь, я слово держу.

– Пошто…

– Заткнись и делай, что говорят, а то осерчаю, – перебил сотника Жанор, без злобы и ни на йоту не повышая мелодичного голоса. – Прогонишь сейчас, я завтра свой отряд приведу. Камня на камне от вашего городишки не оставим.

Марвет кивнул, правда, Наставник Ордена этого не заметил, и тут же отдал приказ столпившимся позади него ополченцам открыть городские ворота. Через миг заскрипели ржавые засовы, и створки медленно поползли в стороны. Не дожидаясь, пока ворота откроются полностью, переодетые рыцари повскакали на козлы и погнали в город лошадей. Стоять перед воротами остался лишь сам Мерун, сначала он кивнул головой, а затем и настойчиво замахал рукой, подзывая подойти недогадливого сотника. На вялых, подкашивающихся ногах огорошенный таким поворотом событий Марвет побрел в сторону рыцаря.

– Нам нужен большой дом с тихим двориком, естественно, без жильцов и любопытных соседей. Даю тебе четверть часа, чтобы такой найти. Потом сам займусь, но ты уж не обессудь, если ненароком кому важному в вашем захолустье хвост отдавлю. Все, иди, когда размещаться закончим, найди меня, получишь новые указания!

Бывают люди, не ценящие гостеприимства и ведущие себя везде как у себя дома. А зачем им осложнять жизнь формальностями, если на их стороне власть и сила?

Маленький городок Лютен еще спал, хотя вскоре некоторые из его обитателей уже должны были просыпаться. Стражники утренней смены, заступающие на посты во время туманных и промозглых сумерек, когда до восхода солнца остается еще пара часов. Заботливые женушки, задумавшие побаловать мужей и детей (различий кумушки порой совсем не замечают) свежеиспеченным караваем душистой сдобы. Чистильщики улиц, бессовестное племя лоботрясов и пропойц, обиженные на весь мир и поэтому мечтающие потопить его в сточных водах и заполонить отходами. Впрочем, городские уборщики не любили вставать ни свет ни заря и добросовестно относились к своим обязанностям лишь по выходным, когда городская верхушка тоже поднималась со вторыми петухами, чтобы с третьими, как и рядовые обыватели, досыпать уже в церкви.

В общем, формально утро уже наступило, но город еще почивал, хотя в одном из домов, до этой ночи заброшенном и частично разобранном хозяйственными соседями, уже горел свет. В старом сарае, наспех переделанном в конюшню, ютилась и жалобно ржала дюжина непоеных жеребцов, во дворе было тесно от карет и сонных людей, лениво заносивших в заселяемый дом огромные тюки, корзины с провизией и обитые железом сундуки. Работа, конечно же, не кипела, но все-таки шла. Среди общей суеты бездельничало лишь пятеро лоботрясов. Трое из них сидели на крыльце и внимательно следили, чтобы разбуженные посреди ночи мужики не вздумали сунуть любопытные носы в господские сундуки или, что еще хуже, прикарманить парочку приглянувшихся вещиц. Двое других, как и вооруженные до зубов надсмотрщики, тоже были заняты важным делом: засели в самой большой из комнат второго этажа и в перерывах между распитием согревающего кровь, но противного на вкус вина, вели разговор на повышенных тонах.

– Забылся, с кем говоришь, лапотник?! – в излюбленной манере, не повышая голоса, но сурово и строго, привел неоспоримый аргумент Мерун, уставший от жалких пререканий и тщетных потуг сотника выставить его таинственную компанию из города.

Для усиления эффекта и чтобы еще раз подчеркнуть неоспоримость своих слов и беспрекословность приказов, Мерун выплеснул остатки вина из бокала на пол, притом так близко от ног сотника, что половина из них оказались на штанах и сапогах поджавшего губы Марвета.

– Отчего ж, помню, как же такое забыть? – усилием воли поборов желание сгрести в охапку и выкинуть важную персону из окна, произнес сотник. – Да вот только сомнения меня гложут, уж больно странно все. Являетесь среди ночи, без формы и фанфар, как разбойник лесной одетый. Командуете, приказываете, но почему-то городскому управителю показываться не желаете… А может, господин хороший, вы чего натворили и теперь в бегах? Может, я не властям содействую, а преступника покрываю?

– За одни только подобные речи тебя стоило бы посадить на кол, – флегматично заметил Мерун, наливая в бокал новую порцию вина, которой он, по-видимому, решил оросить рубаху и бороду собеседника, – но порой я бываю необычайно мягок и терпелив. Заметь, поэтому, и только поэтому, я пропускаю твой бред мимо ушей. У меня неограниченные полномочия, как от Великого Патриарха, так и от твоего вшивого короля, я могу выжечь твой город дотла, превратить его в груду камня и пепла. Недавно я мог приказать разрубить тебя на куски и скормить собакам, притом на глазах у всего провинциального сброда: и управителя, и твоих недотеп-ополченцев. Я не сделал этого, так будь благодарен и пятки мои лижи, а не перечь! Кто ты такой и кто таков твой жалкий управитель, чтобы осмеливаться показываться мне на глаза, если я этого не желаю? Прекрати тратить мое время, у меня много дел, о которых тебе, кстати, и знать-то не положено. Я пробуду здесь столько, сколько пожелаю, и буду заниматься тем, чем захочу! Кто нос на двор сунет, вздерну, впрочем, для самого управителя вашего городка я все-таки сделаю исключение: пожелает, дурень, зайти, вздернуть не вздерну, но собственноручно перед воротами, на глазах у всей черни выпорю! Все, пшел вон, утомил!

Марвет стерпел и послушно удалился, в который раз сожалея, что не послушался свой интуиции и все-таки открыл проклятые ворота. Прождали бы рыцари до утра, все было бы совершенно не так, тяжкий груз принятия решения и ответственности легли бы не на его плечи, а повисли бы пудовыми гирями на шее городского главы. Теперь же он был в незавидном положении, должен был молчать, спасая верхушку Лютена от их же глупости. Амбициозные купчины, дорвавшиеся до власти в провинциальном городке, явно полезли бы на рожон. В их захудалый городок слишком долго не заглядывали важные господа, и даже дворянчики средней руки объезжали его стороной. Управитель и вся его раболепная свора чувствовали себя полновластными хозяевами, они непременно стали бы докучать путешествующему инкогнито рыцарю Ордена и поплатились бы за дерзость головами, не забыв за компанию втянуть в неприятности и его. Бесцельно бродя по улочкам в ранний утренний час, Марвет напряженно размышлял, пытаясь «сориентироваться» в сложной ситуации и принять единственно верное решение: идти с докладом к городскому управителю или затаиться, надеясь, что проклятый храмовник пробудет в Лютене не так уж и долго, и за это время ничего не случится. Ломая голову над сложной задачей, сотник бродил по лужам более часа, но в конце концов принял решение и отправился спать в казарму. Уж лучше прогневать светские власти и лишиться поста, чем потерять голову и бессмертную душу. Если верить базарным слухам, а сотник им верил, рыцари Ордена были способны на всякое, гневить их не хотелось ни при каких обстоятельствах.

– Сомнения его, видишь ли, гложут, – тихо проворчал Мерун, как только за сотником закрылась дверь и со скрипучей лестницы донеслись его тяжелые шаги. – Мне тоже бы было не по себе, коль в тихий огород такой бодливый козлик, как я, пожаловал. Но что с того? Его душевные терзания меня не интересуют, лишь бы олуху-управителю не проболтался, тот ведь сдуру набедокурит. Пойдет слух, не оберешься вопросов, да и конспирация вся насмарку, а враг опять ускользнет…

Наконец-то расправившись с остатками кислого вина в кувшине, Жанор встал с единственного табурета в пустой комнате и принялся мерить ее шагами, то ли согреваясь, то ли просчитывая шансы на успех нового мероприятия. На этот раз он решил действовать тихо, без шумных кавалькад, облав и массовых ристалищ на городских улицах. Провал операции в Дукабесе многому научил Наставника, показал, что враг хитрее и гораздо более непредсказуем, чем он ожидал. Вебалс имел союзников среди населения, притом неизвестно в каких кругах. Даже пройдоха Самвил пытался воспрепятствовать Ордену, хотя, возможно, герцог действовал по иным убеждениям, но уж точно не стал бы так рисковать лишь из личной неприязни к нему, слуге Небес и лучшему охотнику за нежитью во всем Ордене. В сложной и неимоверно запутанной игре чувствовалось присутствие еще парочки действующих лиц, но кто они, Мерун не представлял. Подручные Вебалса, но колдун одиночка, он даже не создает оборотней, как Кергарн или Малс, другие представители рода Озетов, рода древнейших богов, представляющих самую большую угрозу для всего живого на этой планете. Собственно, из-за них роботы-наблюдатели и объявили на РЦК 678 строжайший карантин, против воли своих недальновидных и беспечных создателей с Небес. Роботы не взбунтовались, а, наоборот, пытались защитить своих создателей, не допуская их на поверхность планеты, в очаг страшнейшей эпидемии, которую человечество только может представить себе.

Мерун мало знал об Озетах, хоть и уничтожил уже двоих. Запретные рукописи из заброшенных храмов давали много информации, но все не о том, да и большей части ее просто нельзя было верить. Несмотря на все усилия по ловле представителей рода и анализу информации из древних книг, портрет врага вырисовывался лишь в общих чертах. Жанор до сих пор не знал, умеет ли Вебалс летать или создавать чудищ, как Кергарн? Зачем рыжеволосый чудак мечется по Лиотону и соседним королевствам, вместо того чтобы отсиживаться в надежно скрытом убежище, ведь именно такую тактику предпочитали остальные Озеты или колдуны, как их было принято называть, чтобы не пугать людское стадо грозным и многообещающим словосочетанием «Древние Боги». Чего он ищет, а может, и наоборот, пытается спрятать? Именно непоседливость Вебалса и была причиной, по которой Мерун охотился за ним, уж слишком непонятно, непредсказуемо и алогично было поведение весельчака с крысиной косичкой. Великий Патриарх считал, что пока такие сильные, но более прямолинейные противники, как Кергарн, творят полчища чудовищ, отвлекая на себя внимание Ордена, настоящей борьбой занимается именно Вебалс: пытается найти способ пробраться через карантин и переселиться вместе с собратьями в большие, но не защищенные от них миры.

У Меруна было мало информации, охотиться приходилось наугад, можно сказать, с завязанными глазами, но тот маневр, который Наставник придумал сейчас, должен был непременно сработать. По крайней мере не видя более эффективных путей борьбы, Жанор решил начать операцию и ради достижения цели был готов рискнуть кем и чем угодно. Не числился в списке допустимых жертв лишь сам Патриарх и помощник Меруна, Ликарас.

Верный рыцарь был тяжело ранен в сражении с вампирами в Дукабесе, но, несмотря на этот прискорбный факт, Жанор возил временно выбывшего из строя бойца за собой. Все члены «Небесной Братии», даже сам Патриарх, искренне верили, что Мерун «латает» боевого товарища в далеком Храме Судьбы, где имеется хорошее оборудование и достаточно запчастей для починки механических существ, но Наставник, бывший до начала всей этой кутерьмы с нежитью и Озетами главным робототехником, на глаз оценил характер повреждений и методы починки товарища. Ему не нужны были стационарные условия и запчасти, Ликарасу для полного выздоровления требовались лишь время и покой. К тому же сообщать о своем плане Мерун не хотел, поскольку Патриарх и остальные из Верховного Совета Ордена могли счесть его довольно рискованным и запретить охотнику преследовать дичь. Как бывший механик Мерун прекрасно знал, как были устроены машины-координаторы, чья основная функция заключалась в углубленном анализе ситуаций и принятии наиболее ответственных решений. Все они в силу установленных программ были жуткими перестраховщиками, считающими любую операцию с уровнем риска более одиннадцати с половиной процентов опасной, а значит, недопустимой. Мерун не разделял их воззрений, наверное, потому, что ему посчастливилось не иметь точно такой же сужающей сознание программы в голове. Он принадлежал к поколению первых наблюдателей на Шатуре, и планка допустимого риска колебалась в пределах от двадцати пяти до тридцати процентов. К счастью, об этом никто не знал, ведь именно он был главным робототехником, и именно он обновлял программное обеспечение.

В ход плавно протекавших размышлений закралась инородная мысль. Мерун вдруг вспомнил, что до сих пор не снял промокшей одежды и поставил тем самым под угрозу свою маскировку. Даже износившийся за двадцать лет пребывания на Шатуре кожный покров и то среагировал своевременно на показания температурных датчикови покрылся сыпью мелких мурашек, а вот мозг не смог донести до сознания ощущения сырости и холода. Концентрация усилий на сложном анализе данных полностью отключила элементарную вспомогательную функцию. Мозгу не хватило энергии, а морально и технически устаревшие каналы связи работали с каждым годом все хуже и хуже и просто не успевали вовремя проводить сигналы. К Жанору незаметно подкрадывалась старость, противная старушонка с клюкой, которую некоторые люди боятся настолько, что специально ищут спасения в объятиях ее лучшей подружки – смерти. Жанор тоже боялся, но был механиком и поэтому довольно точно знал, когда наступит момент «непрохождения сигнала» от энергетического источника к подкоркам искусственного мозга. Волокна должны были износиться года через два, к счастью, сам корпус вместе с микросхемами и маскирующие их ткани кожного покрова могли протянуть гораздо дольше. Стать немощным калекой Наставнику не грозило, но уберечь себя от неотвратимого он тоже не мог. Несмотря на глубокие познания в области робототехники и богатый практический опыт, возможности обновить свое тело не было. С введением карантина поставки запчастей на РЦК 678 прекратились. Какой-то запас для более поздних моделей еще имелся, а вот от материалов, подходящих для его микросхем, уже давно остались лишь воспоминания. Фактически он сам подписал себе смертный приговор, прервав контакты с внешними мирами, но главная программа, программа защиты «Небес», беспрекословно доминировала над всеми иными алгоритмами и функциями. В отличие от живых созданий, существа подобные ему буквально жили работой, а не работали, чтобы жить.

Хоть с большим запозданием, но Мерун все-таки решил избавиться от промокшей одежды, начал с рубашки, но добраться до штанов так и не успел. За дверью снова послышался топот, жалобные стоны прогибающихся под тяжестью ног половиц и противный скрип расшатанных перил. Конечно, визитер был одним из своих, но своим не настолько близким, чтобы предстать перед ним без одежды. Далеко не все из членов «Небесного Братства» в равной степени имели отношение к «небесам», по крайней мере с собой в этот раз Мерун взял только людей, не ведающих, в чем на самом деле заключалась цель кровопролитной борьбы.

– Чего тебе? – не грубо, но и без особого восторга в голосе приветствовал Наставник просунувшуюся в щель приоткрывшейся двери голову.

Благородному рыцарю Ансу Корли хоть и было от роду двадцать пять лет, но на его висках уже проступила седина. В Ордене думали, что во многом раннему поседению способствовала трудная работа. Быть Палачом, да к тому же искусным мучителем чудищ, дается не каждому. Иногда приходится видеть такое, от чего волосы не просто становятся белыми, а встают дыбом и уже больше никогда не возвращаются в исходное положение, сколько ни чеши их лучшим аракийским гребешком. Однако на самом деле неблагодарный род занятий был совершенно ни при чем, виски паренька поседели, когда горел родовой замок Корли, а на стены карабкались наемники разбойничающего соседа. В ту ночь погибли все, кого Анс знал и любил, а было ему тогда всего лишь пять с половиной лет.

– Мы закончили, – видя, что Наставник не в духе, отрапортовал рыцарь и хотел тут же скрыться за дверью.

– Постой, – остановил его Жанор и жестом пригласил войти. – Как там дела у Ликараса?

– Пока без изменений, – пожал плечами юноша, – но жар немного спал. Думаю…

– А наша прекрасная спутница уже готова к разговору? – перебил Мерун, которому были совершенно не интересны домыслы и предположения знатока анатомии, к тому же не человеческой, а звериной.

– Она всегда готова, – с легкой усмешкой ответил Анс, – а вот помещение пока еще нет. Инструментарий уже установлен, но в подвале такая ужасная грязь… приходится мыть полы и прикрывать тканью стены.

– Зачем? – удивился Мерун, несведущий в тонкостях заплечного дела.

– Как бы красавица не подцепила заражения крови иль еще чего, – на этот раз юноша рассмеялся уже открыто и довольно громко. – Вы же меня предупредили, что строптивица еще понадобится.

– Иди, – отмахнулся Жанор. – Через четверть часа спущусь в подвал. Позаботься, чтобы все было готово к допросу!

Палач-весельчак с седыми висками не заставил повторять приказ дважды, молча развернулся и ушел, удалился бесшумно, как парящий над землей призрак.

На свете нет ничего мимолетней и хрупче, чем женская красота. Ее цветок распускается быстро и тут же начинает увядать, постепенно превращая объект желания сначала в пожухший, но все еще пахнущий бутон, а затем в непривлекательную, сутулую старушку с клюкой. Печальная метаморфоза происходит всего за тридцать – сорок лет, срок достаточно долгий, но только не с точки зрения стареющей дамы. Сколько бы увядающая красавица ни заботилась о себе при помощи омолаживающих примочек, масок и кремов, сколько бы ни тратила средств на крайне опасные пластические операции, повернуть время вспять еще не удавалось никому. Цветущая внешне девица так и остается внутри увядшей матроной, которая никак не может смириться с неопровержимой истиной – стареть нужно с достоинством, даже если очень-очень хочется быть молодой и разжигающей огонь желаний.

К примеру, Лукаба, та самая вампир-девица, плененная рыцарями Ордена в Дукабесе и прихваченная Меруном с собой в Лютен, в свое время упорно стремилась избежать морщинок на коже и омерзительных складок на бедрах. Устав от невежества и алчности именитых докторов и шарлатанов-целителей всех мастей, бывшая маркиза Террон пошла на отчаянный шаг: принялась разыскивать вампиров, чтобы обменять бессмертие своей души на вечную красоту лица и прочей плоти. Поиски увенчались успехом, и за двести пятьдесят семь лет кровососания тело тридцатилетней дворянки совершенно не претерпело изменений. Избалованная вниманием мужчин и роскошью аристократка праздновала победу над природой, первые сорок лет с триумфом наблюдая, как старились и увядали ее подруги. Осознание совершенной ошибки пришло потом, а именно, когда роскошный катафалк помпезно отвез последнюю из соперниц на кладбище. Конкурировать уже было не с кем, а жить неимоверно скучно, каждая ночь походила на другую. Частые переезды и смены декораций в спектакле жизни, конечно, приносили свои плоды, но так и не смогли изменить главного – ее реального возраста. Лукаба по-прежнему оставалась прекрасным цветком, внутри которого томилась пресытившаяся и неимоверно уставшая старушка, мечтавшая о покое и ужасно боявшаяся смерти.

Именно страх перед холодным и непостижимым разумом небытием заставил вампира сдаться в Дукабесе, когда в неравном бою с рыцарями погибли почти все ее сородичи. Жажда жизни сыграла с бывшей маркизой злую шутку. Запертый в железном сундуке, мучавшийся от духоты и дорожной тряски вампир искренне жалел, что бросил оружие и, подняв вверх красивые руки, не разделил участь своих товарищей. Несколько долгих дней, растянувшихся на целую вечность, Лукаба терпела неудобства и пыталась найти ответ всего на один вопрос: «Что с ней собирались делать не знавшие сострадания к ночным созданиям рыцари?» В воспаленную голову женщины приходили разные мысли, каждая последующая страшнее предыдущей. Вампир знал, что ее убьют, но старался придумать способ оттянуть неизбежное. И вот когда трясущаяся при езде карета наконец-то остановилась, а снаружи стальной темницы стали слышаться незнакомые голоса, Лукаба поняла, что ее привезли к конечной точки маршрута, а может, и всей жизни.

Как только последний замок со звоном упал на землю, а крышка сундука открылась, в волосы Лукабы тут же впились сильные пальцы в стальной перчатке. Холодный металл царапал кожу и причинял боль, но это были лишь «ласки», нежные предварительные игры, по сравнению с тем, что маркизу ждало впереди. Плотно обтянувший голову вампира мешок и парочка стальных цепей, впившихся в руки и ноги, были излишними мерами предосторожности. Лукаба не собиралась набрасываться на врагов: глупо щериться, когда для боя и побега нет физических сил. Сражение с рыцарями истощило неутомимую девицу, а последующие дни, проведенные в пыльном дорожном сундуке, окончательно подорвали ее здоровье. Когда сильные мужские руки грубо поволокли пленницу сначала по двору, а затем по какой-то лестнице вниз, Лукаба вспомнила, как забавно выглядели не до конца осушенные ее жертвы. С виду могучие и крепкие тела едва шевелили трясущимися конечностями, ползали под ногами, моля о пощаде и расходуя последнюю жидкость на плач. Примерно так же теперь выглядела она, уставшая, голодная, обескровленная, но только не желающая унижаться перед смертью. Разве можно уговорить тех, для кого ловля и безжалостное уничтожение таких, как она, были главным, а возможно, и единственным смыслом жизни? Оголтелые фанатики и прочие, психически неполноценные субъекты, реализующие на стезе благородной борьбы с порождениями Вулака свои потаенные комплексы и жажду насилия, были глухи к просьбам и мольбам, как, впрочем, и она, когда впивалась острыми клыками в горло очередной жертвы.

Еще не сняв цепей и грязного мешка, мучители уже принялись вершить свое грязное дело, именуемое небесным возмездием. Лукабу прижали спиной к деревянной стене, и свист молотка стал преддверием долгого пути телесных страданий. Острый стальной гвоздь прошил насквозь кисть левой руки и намертво прикрепил мягкую плоть к добротной доске. Маркиза поморщилась от боли, но стоически сдержала крик, желавший вырваться из мгновенно наполнившихся воздухом легких. Потом был второй удар, третий, четвертый… палачи не успокоились, пока не вогнали в тело вампира две-три дюжины толстых гвоздей и только затем сняли с конечностей цепи. Боль острая сменилась болью ноющей, из открытых ран девицы медленно сочились остатки крови, унося с собой жизнь. Однако мастера розог и раскаленных кусачек хорошо знали свое дело и не собирались вот так просто дарить жертве смерть в самом начале допроса. Чья-то рука отжала Лукабе нижнюю челюсть, и через пропахшую потом ткань мешка в рот мученицы полилась живительная влага: кровь недавно заколотой свиньи, омерзительная по вкусу и почти совсем свернувшаяся, но все-таки способная какое-то время поддержать жизнь в пригвожденном к стене теле. Ранки стали медленно зарастать, глупая плоть стягивалась вокруг стали гвоздей. В предстоящем допросе Лукабу радовало лишь то обстоятельство, что когда ее тело будут отдирать от стены, она уже наверняка будет мертва.

Маркиза не видела, что происходило в подвале, но утонченный слух и чувствительное обоняние дали кое-какое представление о месте предстоящей трагедии. Палачей было трое, двое из них совсем молодые, не старше двадцати пяти лет. Мудрые Наставники Ордена почему-то не удосужились просветить юношей, чего действительно боятся вампиры. Парочка юнцов зачем-то накушалась чеснока, который, вопреки глупым базарным байкам, не мог причинить кровососу вреда, но осквернял девичье обоняние и спровоцировал приступ тошноты.

«Попробовали бы эти дурни так перед балом нажраться! Интересно, много благородных красавиц с ними плясать бы пошли?! – поражалась Лукаба человеческой глупости. – Хотя нет, с ними бы все равно пошли. Попробует какая девица от рыцаря Ордена личико отворотить, так они ее тут же в ведьмы запишут!»

Тем временем подготовка к беседе с пристрастием была полностью завершена: пленница надежно закреплена, пыточный инструментарий разложен и даже огонь разведен, но палачи медлили, чего-то ждали – вот только чего? Лукаба не могла понять смысла в происходящем, как, впрочем, и какую информацию хотели из нее выпытать рыцари. Она ведь не знала совершенно ничего, что им могло пригодиться в борьбе против населяющих леса вутеров. Полные благородства и снобизма вампиры редко общались с гадкими искусственными творениями «полоумных» колдунов. Разве что иногда скупали у них добычу после ночных налетов, но и то не напрямую, а через посредников, алчных купцов, у которых жажда наживы заглушала страх.

К амбре, витавшему под сводами подвала, прибавился еще один запах. Он насторожил Лукабу, поскольку отличался от всех остальных. Если от палачей просто несло чесноком, вином да потом, то вновь пришедший был вполне чистоплотной особью мужского пола в возрасте от сорока до сорока пяти лет. Он не имел дурной привычки испускать на даму пары перегара и мылся каждый день, но вот в исходивших от его кожи флюидах было что-то неестественное, что-то незнакомое и вряд ли живого происхождения.

«От страха что угодно покажется! – решила Лукаба, не поверив своему обонянию. – Проклятие, как режут эти гвозди! Они бы их отполировали, что ли, перед тем как в тело дамы вгонять! Олухи, одним словом, быстрей бы они начинали!»

Не произнесенное вслух желание пленницы было, однако, тут же исполнено. Один из палачей быстро подошел к ней, резкость его движений была явным признаком затаившегося в глубине души страха, и стянул с головы изрядно опостылевший мученице мешок. Маркиза вдруг поняла, что паника – болезнь заразная. Неопытные новички-храмовники, неизвестно по какому принципу выбранные на роль палачей, смертельно боялись обездвиженного вампира, а вот ее собственное сердце чуть не остановилось от ужаса, когда мутный взгляд упал на суровое лицо стоявшего перед ней мужчины.

«Наставник Мерун… вот не повезло, так не повезло! – подумала пленница, когда Жанор наконец-то оторвал от ее побелевшего лица свой холодный и бесстрастный взгляд. До этого момента все мысли красавицы, как, впрочем, и дыхание были парализованы. – С этим ублюдком шутки плохи. Если уж он со мной повозиться решил, значит, уж точно рыцарятам приспичило… Не буду темнить, скажу все что знаю… Нет, сразу нельзя, подумают, что вру, и еще пуще начнут пытать!»

Пока жертву трясло от страха, а неумехи подручные обжигали руки, пытаясь раскалить на огне кузнечные щипцы, двое остальных из числа присутствующих в подвале вели себя более чем спокойно. Седоголовый палач, мужчина не старше тридцати, но явно много повидавший на своем веку, мурлыкал под нос какую-то песенку и невозмутимо раскладывал на накрытом тряпкой бочонке десяток маленьких инструментов, предназначенных для «ювелирной» выделки вампирской шкуры. Сам же великий и грозный Наставник не вмешивался в работу своих людей и вообще всячески делал вид, что не имеет к происходящему никакого отношения. Он уселся на каменную ступень и молча созерцал грязевые разводы на потолке, то ли надеясь определить, из какой щели сочится вода, то ли пытаясь узреть в замысловатом пятне на потолке какое-то важное пророчество. Царившая вокруг суета ничуть не волновали идущего по пути Света воина, он был выше ее и жил исключительно во время действия, опуская утомительную рутину и мысленно отрешаясь от затянувшихся приготовлений.

– Мы готовы, можем начинать, – упорядочив набор хитрых инструментов, произнес Анс и замер в ожидании приказа начать экзекуцию.

Наставник Мерун как будто не расслышал рапорта, но через двадцать секунд все же окинул мимолетным взглядом фигуру пленницы, а затем повернул голову в сторону вытянувших по стойке «смирно» палачей.

– Погоди, Анс, не гони лошадей. Почему-то мне кажется, что наша «спутница» не против поговорить или я ошибся?

Вопрос был адресован Лукабе, по крайней мере пленнице так показалось, и она быстро закивала растрепанной головой. Рука Жанора тут же поднялась вверх, и легкий взмах расслабленной кисти указал подручным на дверь.

– Но как же?.. – выпучив от недоумения глаза, пытался возразить один из подмастерьев палача, но Анс грубо схватил своего ученика под мышки и, не говоря ни слова, потащил его к лестнице наверх.

Второй из стажирующихся палачей понял, что не стоит задавать лишних вопросов, и удалился сам; ушел очень быстро, видимо, боясь разозлить Наставника. Лукаба с Меруном остались одни, но от этого шансы на побег не возросли, а, наоборот, уменьшились. Маркиза чувствовала, что не следует злить с виду доброжелательного оппонента. Когда источники зловония покинули помещение, чесночное амбре тут же начало выветриваться, а неестественный запах искусственных веществ значительно усилился. Великий Охотник за нежитью был далеко не тем, за кого себя выдавал, и от осознания этого факта по спине Лукабы пробежала волна мурашек. Она впервые встретилась с существом, истинная сущность которого была непосильна ее пониманию. Что бы ни сказал, о чем ни попросил бы в этот ужасный миг ее жизни Мерун, она была согласна на все…

(обратно)

Глава 6 Компромиссы и альянсы

– Ну и-и-и?! – надменно протянул развалившийся на кровати вампир, чьи объемные телеса едва прикрывала сорванная с окна кружевная занавеска.

– Что «ну» и по какому поводу «и-и-и»?! – переспросила стоявшая посреди комнаты девушка; сама невинность, ангел в человеческом обличье.

– Ты хотела о чем-то поболтать, сказала, что тебе есть что мне предложить, – оглаживая волосатый живот, произнес нараспев Кор. – Вот я и жду, когда же продавец продемонстрирует уважаемому покупателю, то бишь мне, свой товар…

– Что ты здесь делаешь? – не обращая внимания на тон и паскудную ухмылку кровососа, а также игнорируя его недвусмысленный намек, произнесла баронесса Октана и мгновенно перенеслась к окну, находившемуся рядом с изголовьем кровати.

Опытный вампир, обладающий сказочными, по меркам человека, силой и скоростью, не успел среагировать на быстрый маневр противника и замер, когда тонкие девичьи пальчики с острыми коготками мягко легли на его кадык. Неизвестное существо, скрывавшееся в милом обличье, а перепуганный Кор воспринимал Октану именно так, не собиралось шутить и утруждать себя долгими словесными пикировками. Оно задало вопрос и ожидало ответа, пока что легонько поигрывая пальчиками на его шее. Однако бывший купец знал, что если переговоры начинаются сразу с весомых аргументов, то торговаться вообще не стоит, нужно продавать информацию по начальной цене.

– Меня герцог пригласил погостить, – признался Кор, робко отстраняя шаловливые пальчики от своего кадыка.

– Чтоб скупердяй Самвил свой дом какой-то пиявке уступил?! – недоверчиво покачала головой Октана.

– Ну и что, что герцог? Герцог, он, конечно, птица важная, но и он не без грешков… – принялся оправдываться Кор, которому вдруг показалось, что в глазах прекрасной незнакомки промелькнул зловещий огонек. – Дела у нас общие с Самвилом были… там… в Дукабесе. Вот и пустил пожить в притончике, к дворцовым делам пристроить хотел…

– А, так ты, значит, тоже заезжий провинциал… – усмехнулась Октана, вспомнившая о стычке в подземелье дворца с рябым, неуклюжим упырем. – Скажи, а в Дукабесе все кровососы такие уродливые, как вы с дружком, или это только таких в столицу отпускают?

– Ты, что ли, мальчонку приговорила? – догадался вампир, что перед ним стоит убийца его несуразного товарища.

– Я, – призналась Октана. – Хочешь отомстить?

– Вот еще, – вдруг громко рассмеялся вампир и рывком сел на кровати. – От недотепы больше вреда было, чем пользы. Знала бы ты, какой камень с моей души свалился, когда ты его упокоила… Дурнем он был, дурнем и неслухом!

– И погиб по-дурацки, – добавила Октана, впервые с момента встречи с Кором повернувшаяся к нему спиной. – Итак, насколько я поняла, Самвил тебе чем-то обязан. Он дал тебе кров, а к каким таким делам он тебя пристроить посулил?

– Не понимаю, к чему клонишь, – произнес Кор и быстро поддернул вверх съехавшую с толстой поясницы занавеску. – Хочешь чего, так просто говори, не стесняйся. Дружбы у меня особой с Самвилом нет, так что если, красавица, счеты с аристократишкой свести хочешь, могу и подсобить… за разумную плату.

– «Разумная», значит, больше той, что ты с герцога получишь? Выходит, мне повезло; выходит, пара сонитов, и ты у меня на побегушках!

– Чего-то ты, девица, не понимаешь, что-то ты, красавица, уж совсем не о том говоришь. – Кор искренне удивился такой низкой оценке его услуг. – Самвил…

– Самвил, – резко перебила упыря красавица, – Самвил от тебя избавиться хочет. Сначала поручит пару-тройку грязных делишек, даст пожить всласть чуток, а потом и отправит на дно ближайшей речушки с осиновым колом в… груди. – Октане неожиданно захотелось сказать пошлость, но сидевшее в ее голове неизвестно что почему-то удержало ее от употребления в речи вульгарных, простонародных словечек. – Ты не первый, с кем герцог заключал подобные союзы, но в твоих силах оказаться последним, то есть тем, на ком придворный красавчик обломит свои белоснежные зубки!

Кор молчал, задумчиво рассматривая лепные потолочные своды. Он заключил сделку с герцогом, совершенно не доверяя ему, как партнеру, просто потому, что не было иного выхода. Жизнь под крылом могущественного покровителя давала ему два-три месяца передышки. За это время он мог занять достойное место в компании столичных вампиров, наработать важные контакты и связи, а потом, когда Самвил захочет избавиться от временного подручного, у него было бы куда отступить, а при необходимости и спрятаться. Самвил был предсказуем и поэтому неопасен. Стоявшая же перед ним девица с манерами аристократки, способностями чародея и силой трехгодовалого вепря внушала вампиру страх, но, с другой стороны, предлагала более короткий и менее тернистый путь к славе и богатству. Она была умна и знала, чего хотела достичь. Отказываться от такого компаньона показалось Кору неимоверно глупо, хотя бы потому, что существо неизвестной породы явно руководствовалось старым как мир принципом: «Кто не со мной, тот против меня; кто не друг, тот враг!»

– ДО – ПУС – ТИМ, – по слогам произнес вампир, превозмогая ком, подкативший к горлу. – Допустим, я согласен тебе помогать. Каковы условия сотрудничества? Что ты можешь мне предложить?

– Условия?.. – презрительно хмыкнула баронесса. – Условия ты выберешь сам, можешь прямо сейчас, но смотри, не продешеви! Предупреждаю, у меня далеко идущие планы, и я не собираюсь останавливаться на полпути!

– А для начала? – попытался уточнить вампир.

– А для начала я хочу стать правительницей Лиотона, заманить в супружеское ложе нашего немощного королька, – честно призналась Октана. – Как думаешь, у меня получится?

Кор издал нервный смешок. Ему задали вопрос, на который он просто не мог ответить. Однако выбор был небольшой: или согласиться помогать амбициозной девице, или погибнуть от ее изящной ручки, что явно следовало из развития ситуации. Купцу не хотелось сразу лезть в дворцовые игры; слишком велики ставки и слишком малы шансы на успех, но обстоятельства выбрали за него…

– Согласен, что делать? – спросил Кор и, сорвав, бросил на пол кружевную занавеску, колючий покров, от которого у него уже основательно зудела кожа.

– Прежде всего затащить в этот домик Самвила. Мне нужно переговорить с нашим дружком. Итак, завтра в полночь должно состояться наше с ним рандеву, и не заставляй меня долго ждать!

– Как завтра, как в полночь?! – громко прокричал негодующий вампир и звонко хлопнул ладонями по своим лоснящимся от избытка жира бедрам. – Днем же я…

– Знаю, – остановила поток аргументов Октана, – но у тебя есть старичок управитель. Помнишь, я оставила его в живых? Почему бы тебе, дорогой партнер, не послать его во дворец? Кстати, будь с дедушкой поосторожней, он очень шустрый для своих лет, недаром всю жизнь прослужил в тайной полиции. Самвил умеет подбирать слуг, в этом ему не откажешь…

Юная баронесса подарила на прощание обнаженному вампиру воздушный поцелуй и с милой улыбкой на лице удалилась. Кор еще долго сидел и размышлял, заключил ли он выгодную сделку. С одной стороны, он попал почти в рабство и стал безвольной пешкой в недоступной его пониманию игре, а с другой – он был еще жив, а впереди виднелись отличные перспективы. Предугадать будущее невозможно, но Кор точно знал, что последующие ночи будут для него очень-очень нескучными.

Как цепные псы беспрекословно повинуются приказам своего хозяина, так и палачи тут же отложили в сторону подготовленные для предстоящей пытки инструменты и, понуро опустив головы, ушли. Пригвожденная к стене Лукаба осталась один на один с легендарным Жанором Меруном, Наставником Небесного Ордена и правой рукой самого Патриарха. Такая встреча с глазу на глаз не могла не взволновать, сердце жертвы забилось учащенно в преддверии мук, которым ее подвергнет бессердечное чудовище, жестокий рыцарь, привыкший лишь преследовать и убивать. В воцарившейся тишине Лукаба, закрыв глаза, гадала, какие пытки изобретет ее высокопоставленный мучитель, какую информацию захочет он выведать, ведь по большому счету она ничего не знала.

– Открой глаза! – приказал властный мужской голос, а затем вампир услышал, как металлический болт ложится на направляющие арбалета.

Наставник выстрелил, болт с жутким гудением и треском пробил насквозь деревянную стену, к которой была прикована Лукаба, и, вероятно, застрял где-то между слоями каменной кладки. Отверстие величиной с золотую монету зияло у пленницы прямо над головой. В первые секунды после выстрела Лукабе показалось, что ей все-таки снесло голову, но она еще просто не успела этого почувствовать.

– Не сомневайся, ты жива, – без малейшего намека на ехидство или злорадство произнес Мерун, укладывая в пазы новый болт. – Каковы ощущения? Не правда ли, как будто заново родился?! Такими зарядами наши стрелки еще не стреляли, но, кажется, время пришло. Ваша дикая свора пиявок совсем обнаглела! На рыцарей Ордена напасть, да еще средь бела дня…

Хоть голос Наставника был спокоен и ровен, а в движениях умелых рук чувствовалась даже какая-то леность, еще минуту назад готовая вроде бы ко всему Лукаба неожиданно затряслась от страха. Она вдруг поняла, что ее не будут пытать (пытают, лишь когда хотят что-то выведать), над ней же будут издеваться, растягивая как можно дольше наслаждение от вида нестерпимых мук повинной в смертях боевых товарищей.

«Так вот ради чего Мерун притащил меня в это захолустье! Вот почему он выгнал подручных! Он хочет насладиться сам, хочет собственными руками и очень-очень медленно вытягивать из меня жизнь…» – с ужасом подумала Лукаба.

Грозный арбалет снова был готов к стрельбе, но Мерун отложил его и грациозной походкой прошествовал к стене, встав всего в метре от пригвожденной Лукабы. Взгляды чудовищ встретились, в глазах Меруна не было ненависти, только холод и отчуждение, свойственные очень расчетливым людям.

– Я не буду спрашивать, почему вы, внебрачные дети гадюк и москитов, вдруг решились напасть на отряд Ордена, – произнес Мерун, неотрывно глядя Лукабе прямо в глаза. – Я знаю ответ… со страху… Вы испугались и, как глупая дичь, поднятая рожком охотника, повылазили из уютненьких норок. Меня интересует другое! В Дукабесе во время облавы находился кое-кто из рода Озетов, собственно, на него мы и охотились. Вы, подземные всезнайки, те, кто крадется в ночи и прячется по сточным канавам, не могли не почувствовать его присутствия на вашей территории. Наверняка вы с ним встречались. Что делал Вебалс в Дукабесе? Зачем он приходил и что он вообще ищет, рыская по стране?

Несмотря на страдания, Лукаба крепко сжала пронзенные насквозь гвоздями кулаки и закусила тонкие губы в кровь. Из слов Наставника стало ясно, что именно Вебалс, именно проклятый колдун был повинен в гибели ее собратьев и в ее нынешнем незавидном положении. Скрывать правду не было смысла. Старинное правило рода людского: «…враг моего врага мне друг!» сработало безотказно и в случае с замученным до полусмерти вампиром.

– Он сам пришел к нам, пришел в тот день, когда твои холуи напали на город, – прошипела Лукаба, страдающая не столько от боли, сколько со злости, пожирающей ее изнутри, – …пришел не один, пришел с чужаком…

– Весьма похвально, что ты не стала упрямиться. Приятно иметь дело с умными… хоть и не людьми, – одобрительно кивая головой и со взглядом, наполнившимся вдруг состраданием и сочувствием, произнес Наставник Мерун. – Однако позволь устранить некоторые неточности в терминологии. Во-первых, благородные рыцари «Небесного Братства» не холуи… даже мне. Во-вторых, мы не нападали на Дукабес, люди сами, совершенно добровольно открыли ворота, чтобы мы помогли им избавиться от богомерзкой скверны. И в-третьих… – Жанор вдруг схватил девушку за волосы, стукнул головой о стену, а затем, прильнув к ней, прокричал в самое ухо: – Какой еще, к бесам собачьим, «чужак»?! Издеваться надо мной вздумала, дрянь, загадками да прибаутками потчевать?! Кто он, этот твой «чужак»: карвелесец, виториец, а может быть, оборотень?!

– Нет!!! – заливаясь слезами, прокричала в ответ Лукаба. – Он не оборотень, он человек, но не отсюда, не с Шатуры!

Сильные пальцы мужчины крепко сжали нижнюю челюсть вампира. Жанор долго смотрел Лукабе в глаза, а затем изрек голосом тихим и спокойным:

– Говори! Объясни все, что ты хотела сказать, и запомни, от убедительности приведенных аргументов зависит твоя жизнь… пока еще не стоящая ни гроша…

– Он пахнет по-другому! – силясь вырваться из хватки цепких пальцев Наставника, прокричала Лукаба. – Человек состоит из того, что он ест. Мы нападаем не на всякого, мы выбираем людей по запаху их крови. Деревенщины пахнут мерзко, они тащат в рот всякую гадость и засоряют свой организм. От горожан несет чуток получше, а…

– …А вершиной самокулинарного искусства являются изнеженные аристократы, – усмехнулся Мерун, отпуская челюсть вампира. – Теперь понятно, откуда у народных поверий ноги растут. Это хоть как-то объясняет, почему сосатели жизни из вен так любят молоденьких фрейлин… Так все же, чем же таким несло от таинственного спутника Вебалса, что ты под него гарнир подобрать не смогла?

– В его крови, да и организме, слишком много чужеродных веществ, – отдышавшись и откашлявшись, произнесла Лукаба. – Такого я еще не встречала, такого еще никогда нигде не росло, а я-то уж поездила по королевствам!

Мерун вдруг зашелся гомерическим хохотом и захлопал в ладоши. Мудрая поведенческая программа человекоподобной машины инициировала совершенно идентичные человеческим рефлексы. Наставник смеялся, когда было смешно, мог и заплакать, ощутив повреждение тканей или горечь потери. В данный момент в его голове расцвел целый букет противоречивых чувств. Однако эмоциональная составляющая никогда не входила в число ключевых программ, машина внутри просчитывала и анализировала ситуацию вне зависимости от внешнего проявления эмоций.

Сведения, полученные от Лукабы, были весьма ценными, они в корне меняли контекст происходящего и существенно отражались на целях борьбы. «Чужак на планете!» – для большинства членов Ордена это непостижимый нонсенс, свидетельствующий лишь о том, что допрашиваемый вампир не выдержал пыток и сошел с ума. Логические же цепочки, выстроившиеся в голове Меруна, изначально отмели вариант сумасшествия. Чужак на планете не мог появиться случайно, не мог оказаться обычным космическим туристом, немного запутавшимся в путеводителях да картах. Их сектор был закрыт для полетов, а РЦК 678 ни на одной из карт не было. Его послали создатели, обеспокоенные введением на планете карантина и не подозревающие, что их механические творения не погибли и не сошли с ума, а героически борются с бушующей на Шатуре эпидемией под названием «Древние боги».

Возникал вполне уместный вопрос: что, собственно, делать с новоявленным санитаром? Алгоритмы иерархического подчинения приказывали немедленно выйти с посланцем на связь и подробно отчитаться в проведенных мероприятиях. Так бы Мерун и сделал в обычных условиях, но не тогда, когда на планете объявлен строжайший карантин. Во-первых, «создатели с Небес» предпочли бы взять на себя руководство борьбой с болезнью, и, как следствие, загубили бы все дело и допустили бы проникновение инородной заразы вовне. Во-вторых, что не менее важно, «небесный» миссионер из костей и плоти уже попал под влияние вражеской стороны и, естественно, инфицирован. Конфликт программ привел к полной зачистке остатков иерархических алгоритмов и к появлению новых пунктов в списке первоочередных задач: «убить чужака как можно быстрее». А пока эта задача не выполнена, «максимально усилить защитный щит, перенастроив его не только на блокировку сигналов, но и на уничтожение любых кораблей, пытающихся совершить посадку на РЦК 678».

– Какова вероятность ошибки? – спросил Наставник у поникшего головой вампира.

Лукаба не ответила, только как рыба, выловленная из пруда, беззвучно зашевелила побелевшими губами. Недостаток живительной влаги сказался в самый неподходящий момент. Привыкшему убивать, сложно поддерживать жизнь, но в свете открывшихся обстоятельств смерть вампира была невыгодна Наставнику Ордена. Остатки свиной крови, которые он скрепя сердце вылил прямо в широко открытый рот жертвы, сделали свое дело, девушка постепенно стала приходить в себя, а на ее щеках даже заиграл румянец, впрочем, это могло Меруну и показаться. Пока к жалобно стонущему, измученному жаждой и пытками вампиру не вернулись силы, разговаривать было бессмысленно. По крайней мере жуткий прагматик Мерун не хотел повторять дважды свои приказы и аргументы. Он решил подождать, а пока, чтобы не тратить драгоценное время даром на то, что чуть позже все равно делать придется, стал вытаскивать из бьющегося в конвульсиях тела липкие от загустевшей крови гвозди. Ретивые подчиненные переусердствовали как с размером стальных стержней, так и с их количеством: десятка полтора, если не два, были лишними, вогнанные в плоть не по расчету, а из-за не к месту возникающего у людей желания подстраховаться. Именно они, эти проклятые лишние гвозди чуть ли не привели к преждевременной смерти вампира, самого ценного в данный момент для Меруна существа на всей планете.

Бессильное тело прекрасной женщины лежало на красном от крови полу и едва шевелило конечностями, на которых виднелось множество рваных ран. Однако хоть отверстия в плоти и выглядели ужасно, но быстро срастались. Не раз наблюдавший за процессом регенерации биологических существ Жанор не сомневался, что с помилованной им дамой все будет в порядке, и уже через четверть часа она снова поднимется на ноги. Обычно вампиры в таком состоянии весьма агрессивны и не утруждаются расчетом своих сил, ими руководят злость и голод, а не трезвый рассудок. Опытный рыцарь не исключал, что Лукаба попытается накинуться на него, и чтобы не причинять обезумевшей девушке бессмысленного вреда, решил отдать распоряжения сейчас, когда она была еще в здравом уме, но не могла даже приподняться на локтях.

– Тебе крупно везет! Наверное, ты родилась под очень счастливой звездой, – начал вещать неподвижно застывший рыцарь, с презрением глядя, как возле его ног едва шевелилось прекрасное женское тело. – Ты смогла выжить во время облавы, тебя не доконала глупость моих подручных, и я… я не собираюсь тебя убивать. Уже три раза, три счастливых случайности подряд, на этом обычно лимит чудес исчерпывается, так что не будь дурой, не гневи судьбу!

– Чего хочешь? – донесся до слуха Наставника тихий стон, а может, ему показалось, и это был лишь шум разгуливающего по уголкам подвала сквозняка.

Как бы там ни было, а Лукаба слышала его и понимала, поэтому Мерун не стал уточнять природу слабого звука.

– Тебя отвезут в столицу. По моим расчетам, Вебалс сейчас находится именно там. Тысячи золотых хватит, чтобы на время обустроить твой быт и оплатить расходы на поиски в шумном городе парочки странников. Ты должна убить чужака. Справиться с колдуном тебе не под силу, а вот его спутник – легкая мишень для такой обворожительной штучки, как ты. В принципе мне все равно, каким способом ты прервешь жизнь этого человечка: нападешь ли ночью из-за угла, соблазнишь ли его или вотрешься в доверие иным способом; вонзишь ли нож предательства в спину, топор в грудь или клыки в горло. Мне нужна его голова, даю тебе сроку две недели! Справишься, будешь жить счастливо и спокойно, ни один из рыцарей Ордена не посмеет охотиться на тебя. Ну а если оплошаешь, вернемся к гвоздям, болтам и подвалу…

Наставник резко развернулся на каблуках и направился к лестнице. После отдачи приказа дама на полу его больше не интересовала, хотя кое о чем он ее предупредить забыл. Мерун не стал возвращаться ради одной только фразы, которую он произнес бы пугающе ледяным голосом, грозно сверкая глазами. По его наблюдениям, Лукаба была далеко не дурой и прекрасно понимала, что предательство Ордена и шаткий альянс с одним из рода Озетов не спас бы ее, а лишь добавил бы проблем. За ней стали бы рьяно охотиться все, и в первую очередь собратья-вампиры, до которых совершенно случайным образом долетели бы «правдивые» слухи, как бывшей маркизе удалось пережить облаву в Дукабесе.

Насчет лояльности миловидного вампира Мерун был абсолютно спокоен, а вот доверчивость посланца с «Небес» стояла под большим знаком вопроса. Конечно, перед чарами хищной искусницы не мог устоять ни один нормальный, немеханический мужчина, но рядом с чужаком был Озет, да и на ответственные задания Создатели не посылали наивных простачков, не умеющих сказать женщине безапелляционное «нет». К тому же сведениям Лукабы нельзя было всецело доверять: обоняние у вампиров развито хорошо, но пока еще ни один кровосос не догадался, из чего на самом деле были сделаны некоторые рыцари Ордена. Посланец мог быть таким же, как и он, механическим существом, а искусственная плоть и циркулирующий по ней имитатор крови могли ввести в заблуждение и более опытных, чем смазливая девица, пиявок.

Недостаток исходных данных и непредсказуемость развития ситуации заставили Меруна немного усложнить комбинацию, удлинить ее еще на один ход путем введения в партию дополнительного игрока.

Яркий свет ударил по глазам и на пару секунд ослепил покинувшего полумрак сырого подвала. Уже наступило утро, светило солнце и наконец-то прекратился изнуряющий своей монотонностью дождь. Посреди опустевшего двора сохла промокшая в дороге карета; уже распряженная и разгруженная. Сонные рабочие разбрелись досматривать прерванные сны, а выряженные бродягами храмовники уже закрыли за ними ворота и, не запрашивая разрешения у командира, тоже отправились на покой. Жанор по достоинству оценил дисциплинированность и выучку своих людей. Несмотря на расслабляющую умиротворенность округи, солдаты не забыли выставить часовых, которые, в свою очередь, не кемарили на посту, как какие-нибудь стражники, и не нарушали девственную тишину прекрасного утра грубым храпом.

Гордый в душе за своих людей, Мерун легонько похлопал по плечу караулившего вход в подвал охранника и одобрительно кивнул восседавшему на крыше кареты дозорному.

– Запри дверь в подвал и дуй за сотником, – нагнувшись к ошалевшему от такого знака внимания пареньку, прошептал Наставник.

– Да-а-а, но как же… – удивленно захлопав ресницами, пробормотал часовой.

– Не бойся, никуда вампир не сбежит. Солнце на дворе, нашей спутнице не до прогулок, – развеял сомнения стражника Жанор. – Ты хорошо расслышал приказ? Давай, давай шевели ногами и смотри, чтоб через полчаса бородач был уже у меня!

(обратно)

Глава 7 Дуракам везет

Многочасовую скачку выдержит не каждый, тем более если она длится несколько суток, плавно перерастающих друг в друга и разграничивающихся лишь краткими, четырехчасовыми перерывами на сон, еду и прочие нужды. Спина Палиона онемела, поясницу ломило, живот сводило, голова наполнилась стылым ветром, а то место, откуда растут ноги, казалось огромным, назревшим прыщом, который вот-вот лопнет. Но все равно безжалостному наезднику было куда лучше, чем загнанному им коню.

Необычайно выносливый и терпеливый бедолага пал на полном скаку, когда заветные стены столичного града уже виднелись на горизонте. Увлеченные за взмыленным животным на землю всадники упали почти одновременно и кубарем, царапая друг другу лица пряжками ремней да шпорами, покатились по обочине. Лошадка Вебалса отошла в мир иной на день раньше, но сей удручающий факт не смог заставить спешившего ко дворцу колдуна хоть немного снизить сумасшедший темп передвижения. «Кергарн не будет ждать, одна из его ипостасей уже наверняка добралась до лиотонского короля!» – твердил по сотне раз в день не находивший покоя от дурных мыслей Озет и все пришпоривал и пришпоривал бегущее на пределе своих сил животное.

Палион полностью разделял тревоги соратника, но в то же время и понимал, что выше головы не прыгнуть, если это, конечно, не голова собаки или карлика. Они потеряли целые сутки в темноте подземелья, потом еще столько же, топая по болотам и трясясь на развалюхе-телеге, а тем временем внушительная кавалькада из двух экипажей, по шестерке лошадей в каждом, и двадцати всадников мчалась в столицу по королевской дороге, въезд на которую им был закрыт. Вебалс опасался встречи с отрядами лиотонской армии, рыцарями Ордена и просто челядью путешествующих господ, имеющих к нему личные претензии. Именно по этой причине им приходилось мчаться по месиву размытых дождем окольных дорог и компенсировать изначально низкую скорость передвижения многочасовым издевательством над лошадьми и собственным здоровьем. Однако, несмотря на их воистину героические усилия, герцог Самвил вместе с похищенными дамами и гнездящимся в головах всей честной компании Кергарном прибыли в столицу на два-три дня раньше, а значит, уже успели натворить дел.

В дороге у компаньонов не было времени говорить: в седле берегли дыхание, а откушав холодного мяса на привалах, тут же валились с ног, поэтому обсуждение многих важных вопросов, например: «Куда подевалась Терена со скарбом?» и «А что, собственно, делать, чтобы воспрепятствовать планам коварного врага?», остались на потом, то есть до того самого момента, когда конь Палиона не сдюжил с двойной нагрузкой и умер, нанеся напоследок наездникам хоть и незначительный, но весьма ощутимый урон.

– Черт, кажется, ребро сломано, – проворчал себе под нос Палион, со знанием дела ощупывая помятые бока.

– Вообще-то три… – уточнил Вебалс, поднимаясь с земли и оттирая грязными ладонями кровь с оцарапанного лица, – но это пустяк, досадное дорожное недоразумение. Главное, вот она… СТОЛИЦА… совсем рукой подать!

Смешно выглядящий в разводах крови и грязи колдун патетически потряс высоко поднятой вверх рукой, отчего его пропитанная собственным и конским потом куртка разошлась по швам. Палионрассмеялся и тут же выплюнул под ноги протез коренного зуба, живой прототип которого был потерян лет десять назад на какой-то далекой планете, в ходе ожесточенной драки с местными жителями, странным народцем, напоминавшим стадо вставших на задние лапы и неимоверно подросших свиней.

– Так тебе и надо, будешь знать, как над чужой бедой ржать! – позлорадствовало низведенное не ведающими света истины людишками до уровня обычного колдуна божество; грязное, вспотевшее и растрепанное. – Вот где теперь я приличную одежду достану?! Цены в столице высокие, а у нас всего пара мешочков с медяками после Терениной выходки остались…

– Тебе все равно тряпье менять нужно, – успокоил напарника смирившийся с собственными, куда более существенными потерями разведчик. – Тебя все равно в этом прелом рванье дальше городских ворот не пустили б…

– А кто тебе сказал, что мы через ворота в город войдем? – лукаво усмехнулся Озет и наконец-то удосужился стряхнуть с коленки налипшую зловонную ляпушку, судя по размеру, консистенции и степени свежести, произведенную не очень старой тягловой лошадкой, протащившей по дороге повозку часа три назад. – Через ворота идти нельзя, слишком опасно, меня стражники узнать могут.

– Сбрил бы ты свои огнебарды да косичку бы остриг, пугало огородное… – сердито проворчал Палион, весьма расстроенный только что открывшейся перспективой: долго плавать в холодной воде крепостного рва, ища укрытый от чужих глаз воровской лаз, или банально карабкаться по стенам днем, без веревок и под носом у не слепых и не пьяных часовых.

– Не вешай нос раньше времени, печалиться стоит, когда стража тревогу поднимет да за нами погонится! – подбодрил на своеобразный лад опять нарушивший приватность чужих мыслей колдун и, дружески хлопнув товарища по плечу, между прочим, сильно ушибленному при падении, стал бойко собирать раскиданные по земле вещи.

Дальше компаньоны пошли пешком, шли медленно, экономя силы перед предстоящим форсированием очередного творения шаловливой инженерной мысли. Проезжавшие мимо всадники и экипажи обдавали их брызгами грязи, а застывшие на козлах повозок и телег возницы даже не поворачивали в их стороны бородатых голов, делая вид, что не слышат довольно громких просьб подвезти до ворот. Дело ясное: на въезде в город пост стражи, и никто не хотел отвечать за подсевших на воз чужаков.

Палион не ожидал увидеть доброжелательных улыбок и приглашающих сесть на повозку кивков. Поведение здешних людей мало чем отличалось от нравов его мира, разве что лиотонцы настороженно косились на его потрепанный костюм и небритую физиономию, в то время как у жителей «верхних» миров на лицах царила бы всепоглощающая апатия.

– Не зевай, давай с большака сходить, иначе поздно будет. – Острые костяшки Вебалса опять впились в его многострадальный бок.

– А не рановато?

– Самое оно, – прошептал колдун и, не дождавшись знака согласия, потащил напарника в кусты, за которыми начиналась жиденькая рощица.

Тактический маневр оказался своевременным, хоть и был проведен довольно грубо. Буквально в ста шагах впереди от того места, где парочка путников покинула ряды желавших попасть в столицу, начинался огромный затор. Естественно, кареты с гербами и их вооруженный эскорт проезжали, не задерживаясь, что же касалось всех остальных, то их участь была незавидной. Даже если бы Вебалс и не боялся встречи со стражниками, то в город они попали бы лишь ближе к вечеру или к следующему утру, поскольку ворота на ночь закрывались.

Вынужденное бездействие, ведь двигаться дальше без оговоренного между собой плана было бессмысленно, дало возможность получше рассмотреть, что же собой представляло препятствие, на штурм которого путники должны были пойти. Сама по себе столичная крепость выглядела величественно и помпезно: высокие стены, красивые башни и узорчатые зубцы, между которыми кое-где гордо развевались на ветру двухцветные лиотонские стяги. Однако любой более или менее разбирающийся в фортификационном деле средневековья человек, каким собственно и был Палион, прослушавший краткий вводный курс по особенностям крепостной кладки и доступных в ту пору осадных орудий, тут же вывел бы создателю столичного редута слабую троечку. Стены с башнями хоть и были высокими, но их кладка была весьма ненадежной. Она могла служить защитой от разбойников, воров и прочих, не уважающих королевскую власть лиц, но только не для отрядов регулярной армии. Любой, даже не очень мощный требушет проделал бы с первого или второго выстрела в белоснежной стене такую огромную дырку, что впору было бы вести кавалерию в бой; полчаса работы батареи катапульт – и от величественной постройки остались бы лишь груда камней и печальные воспоминания.

– Не о том думаешь, не о том! – тихо прошептал на ухо колдун, плотно прижавший разведчика к чахлой сосне.

Их пребывание в роще могло вызвать подозрения у проезжающих мимо. В застоявшейся на одном месте толпе всегда найдется парочка-другая любителей сунуть длинные носы в чужие дела и, вызвав неприятности на собственную дурную голову, привлечь нежелательное внимание общественности к тем, кто без этого мог легко обойтись.

– Пораскинь лучше мозгами, как в город попасть: через стену, вплавь по рву, ведь должен же быть в таком большом городе сток нечистот, или воровским путем идти придется? – продолжал шептать Вебалс, одновременно маскируя себя и напарника ветками, срываемыми с кустов.

– Тщетно, – всего одним кратким словом отмел Палион сразу три довольно разумных с первого взгляда предложения, но, поняв, что так просто от колдуна не отделаться, все-таки решил объяснить: – Стена слишком высокая и гладкая, без веревки по ней не подняться, если ты, конечно, за последние дни не научился летать. От опушки рощи до рва приблизительно триста шагов хорошо просматриваемого пространства. Стражники со стены подстрелят нас еще до того, как мы доберемся до середины. Все твои варианты отпадают хотя бы по этой причине, не говоря уже о том, что хоть крепостенка необычайно плоха со стратегической точки зрения, но ее все же содержат в идеальном состоянии: раз в год красят, да и дыры, ночными гостями проделанные, регулярно латают.

– Со сра… стратегической точки зрения, – кривляясь и передразнивая интонации кадрового военного, произнес недовольный Озет, – вокруг столицы даже кривенького забора возводить не нужно было. Она, столица то есть, в самой середке Лиотона находится, а на границе такие крепости возведены, что даже если все пятеро соседей разом соберутся и войной попрут, то раньше, чем через годик, им не пробиться. Здесь же такая высоченная красота от таких, как мы, да для престижу нужна. Иностранные послы дивятся, с восторгу охают, да про могущество державы своим доверчивым королькам потом рассказывают. Не ищи ответа на все «почему», придумай лучше одно, но дельное «как», ты же бывший офицер, к тому же разведчик!

Точка зрения недальновидного дилетанта, если не сказать больше, полнейшего профана. Однако Палион не стал утруждать себя бессмысленными объяснениями, тем более что его мозг уже начал работу над почти неразрешимой задачей. Если нет возможности перелезть через стену, значит, остаются только ворота, но и тут не нашлось подходящего варианта. Спрятаться среди товаров в чужой телеге было нельзя. Во-первых, вокруг стоявших на дороге повозок слонялось много народу, а во-вторых, стражники осматривали грузы с особым пристрастием, именно поэтому, кстати, и возник огромный затор. Больным, убогим, нищим вход в столицу был закрыт. На тот фокус, что они уже однажды проделывали в Дукабесе, нельзя было рассчитывать. После многодневных дождей деревья и трава стояли сырыми, поэтому устроить пожар и отвлечь толпу от повозок казалось весьма затруднительным. Из всех возможных комбинаций оставалась лишь одна: втереться в доверие к знатной даме и проехать через ворота в ее экипаже. Мозг Палиона схватился за соломинку, прорабатывая шаги именно в этом направлении, но и тут зашел в тупик. Одежды на путниках были не те, их физиономии уже несколько дней небриты, а значит, и завлечь любвеобильную баронессу или маркизу в сети галантного флирта не представлялось возможным. К тому же недосматриваемые экипажи проносились мимо телег на большой скорости, да и возле каждой из них было не менее десятка строго бдящих охранников. Одним словом, профессионал оказался бессилен, а его богатый опыт неприменим к весьма удручающей ситуации. Ни один, даже самый талантливый врач не сделает операцию одним лишь скальпелем; ему как минимум понадобится еще и огурец…

Палион с сожалением развел руками и только открыл было рот, чтобы оправдать отсутствие ответа, как его пересохшие губы бесцеремонно зажала довольно грязная ладонь колдуна.

– Тихо! – прошептал навостривший слух Вебалс, весь вид которого подавал сигнал не шевелиться и молчать.

Из их укрытия между кустами и парой ущербных сосенок была видна лишь часть дороги; большая, но далеко не вся. В то время как шум, постепенно превратившийся в дуэт скрипа рессор и конского ржания, доносился именно с не просматриваемого ими пространства. Кто-то съезжал с дороги и искал укромного уголка; кто-то, возможно, такой, как они, нежеланные гости столицы, а может, и крестьянин, не рассчитавший с выпивкой в ближайшей корчме. Хотя, с другой стороны, деревенские торговцы – народ простой и прижимистый, справляют пикантные нужды, не отходя от телег с драгоценным, по их мнению, товаром.

– Карета и четверо всадников, – прошептал колдун, чье лицо мгновенно расплылось в зловещей ухмылке. – Кажется, нам повезло, благородные господа хотят уединения…

– Не думаешь же ты…

– Нет, пока еще не думаю, – перебил Вебалс, схватив Палиона под руку и потащив за собой. – Чтобы думать, нужно хотя бы видеть. Шевели ногами, дружок, а то опоздаем к раздаче подарков.

Путь к эфемерному подарку судьбы пролегал через колючие кусты, овраг с выводком шипящих гадюк и небольшую лужу, прикрытую сверху слоем опадшей листвы. Однако неприятные ощущения, возникшие в ходе пробежки под ручку, с лихвой компенсировала увиденная компаньонами сцена, вселившая надежду в их далеко не склонные к романтизму сердца.

На опушку рощи с противоположной стороны от дороги действительно выехали карета и четверо всадников в довольно приличной броне. Судя по гербу, белая лошадь на ярко-красном поле, изображенному на дверцах экипажа и одеждах слуг, уединиться пожелал какой-то граф. Палион поверхностно изучал Геральдику Лиотона и прилегающих королевств, но все-таки вспомнил, что белый цвет на родовых гербах могли использовать только дворяне не ниже графского титула. Герцоги и принцы предпочитали золотой, да и эскорт у них явно был бы побольше. Что же касается Вебалса, то он вообще не удосуживался забивать светлую голову подобной ерундой.

Карета остановилась, всадники слезли с коней и поспешно открыли дверцу, выпуская наружу двух молодых странников: мужчину в черном бархатном камзоле с кружевным жабо и привлекательную брюнетку в строгом дорожном платье, но все же с чересчур глубоким декольте. Прячущиеся в зарослях густой травы авантюристы удивленно переглянулись. Поведение парочки благородных особ показалось им более чем странным. Во-первых, с виду галантный кавалер не протянул даме руку при выходе из кареты, а во-вторых, быстро пошел, почти побежал в лес, подавая знак спутнице следовать за ним. Молчаливые стражники и флегматично взиравший с козел кучер остались при экипаже, а не последовали за исчезнувшими среди деревьев хозяевами.

«И что бы это значило? Если то, о чем я подумал, то почему не в карете… во время езды? Там так мило трясет и на кочках подбрасывает…» – предположил Палион и тут же получил от непоседливого колдуна острыми костяшками в бок. Подавая пример замечтавшемуся на отвлеченные темы товарищу, Вебалс по-пластунски пополз в направлении, куда удалилась странная парочка.

К счастью, обдирать о ветки да коренья и без того протертую до дыр куртку Палиону пришлось недолго, уже через тридцать шагов, точнее семьдесят восемь гребков руками, чуть правее от конспираторов стали доноситься голоса. Супруги, а может, и не связанные узами брака вельможи вдохновенно осыпали друг дружку словечками, которые не всегда услышишь и от опустившегося до самого нищенского дна пропойцы. У благородных особ все не как у людей, они не могут себе позволить оскорблять друг друга в присутствии низкородных слуг, и поэтому вынуждены, сдерживая клокочущий в груди гнев, пускаться на всякие глупые ухищрения; порой излишние, а порой и откровенно опасные.

– Еще раз и это последний… последний, когда я тебя спрашиваю по-хорошему! – бесновался мужчина, бегая вокруг дамы и яростно распинывая сучки. – Где ты была этой ночью, почему не открывала, дрянь?!

Разъяренный граф все бегал и постоянно дотрагивался до головы руками, как будто проверяя, не начали ли у него отрастать рога. Не ведая стеснения в эпитетах… ярких, сочных, красочных… он продолжал покрывать подол длинного платья жухлыми листьями и пронзительно верещать. Его спутница, наоборот, гордо хранила молчание, и лишь раскрасневшиеся под слоем пудры и румян щеки выдавали ее желание отхлестать распоясавшегося негодяя веером по лицу. Лежавший рядом Вебалс едва сдерживался, чтобы не покатиться с хохоту, так забавна и необычна была ссора светской львицы и благородного, но не очень довольного ветвистостью рогов оленя. Воистину огромный накал страстей по пустяковому поводу, искрометная лексика лиотонского простонародья, вылетающая из уст придворного шаркуна и прочие комичные своей несочетаемостью нюансы чуть не довели веселящегося Озета до грани безумия. Он даже набил рот сырым мхом, чтобы не рассмеяться и досмотреть до конца увлекательное зрелище.

– Замолчи, мужлан! – почти выкрикнула пытавшаяся сохранять достоинство дама. – Я же не спрашиваю, где ты пропадал три дня подряд?!

– Это когда?!

– Да за неделю до отъезда, как раз когда от нас уехали бароны Ансор.

– Я же уже говорил… были дела. Управляющий опять перепутал бумаги и…

– Старая песня и все о том же! Что ж, маразм стареющего слуги хороший повод, чтобы бросить жену и умчаться к крестьянским девкам!

– В Вионе, сколько раз повторять?! Я был в Вионе!

– Ага, ну, значит, к городским.

– Не уводи разговор в сторону, Карва! – прокричал во все горло волнующийся за свою честь муж и от пинания сучьев перешел к избиению кулаками деревьев.

– Карва, какое выразительное у дамы имя, – с выступившими слезами на глазах прошептал Озет, все-таки справившийся с неожиданным приступом смеха. – Остается лишь первое «а» на «у» поменять… и в самую точку!

Нахмурившийся, как грозовая туча, Палион чисто символически улыбнулся в ответ. Ему в голову пришла спасительная идея, и разведчик прикладывал все свои силы, чтобы ускорить процесс ее дозревания до стадии конкретного плана действий.

– Итак, все сначала! Где ты была этой ночью?!

– Да сколько можно, Данторо, это уже не смешно!

– А я и не смеюсь, как ты могла бы заметить! Мне совсем не смешно! – раскрасневшийся и запыхавшийся мужчина чуть не выпрыгнул с натуги из дорогого камзола. – Отвечай, мерзавка, почему к себе не пускала?!

– Не могу понять, что его больше волнует: неисполненный супружеский долг или наличие костяных наростов на голове? – прошептал Вебалс, уже уставший, уже не в силах смеяться.

– Ставлю на первое, – проворчал Палион, – хотя кто знает… не думаю, что его греет мысль, что неблагодарные потомки пририсуют к лошадке на его гербе парочку симпатичных рожек.

– Ладно, что делать-то будем?

– Не задавай лишних вопросов, просто следуй за мной и будь любезен, расчеши свои бакенбарды как можно грознее, – заявил Лачек и, не дав компаньону что-либо возразить, поднялся в полный рост, а затем вышел из кустов.

Появление на поляне двух небритых субъектов в разорванных одеждах не первой свежести произвело эффект разорвавшейся бомбы, хотя обомлевшие супруги, естественно, не знали, что это за предмет.

– Ну, что ж замолчал? Я бы на твоем месте продолжил расспросы, хотя вряд ли я когда-нибудь окажусь на твоем месте. Не имею дурной привычки на «карвах» жениться, – скаламбурил Палион, но кроме обнажившего за его спиной меч Вебалса никто не оценил его шутки. Ведь графская чета не знала, что следует заменить первое «а» на «у».

– Пшли вон, мерзавцы! – Благородный граф схватился за меч, но, взглянув на лесных разбойников повнимательней, тут же переложил ладонь с рукояти меча на раскачивающийся на поясе кошель. – Сколько вам нужно?!

– Естественно, все, – ответил Палион и мило улыбнулся напуганной даме.

Графиня была в шоке, именно по этой причине не закричала и не пыталась бежать. Не стоит и говорить, что гонки по пересеченной местности были бессмысленны. Длинный подол и отсутствие на плотно обтянувшем платье разрезов не способствовали быстрому передвижению. Забег закончился бы через пару секунд, еще до того, как дама успела бы поравняться с ближайшей сосной.

– Не наглей, у меня поблизости люди… – попытался перехватить инициативу граф. – Они…

– Они на опушке отдыхают, а мы здесь, – перебил его Палион и тоже обнажил меч. – Четверо наемников. Возможно, они хороши, но и мы не промах. Однако ни тебе, ни твоей женушке не увидеть нашего состязания на мечах. Я вас прирежу, как только раздастся первый писк. Ну что, благородный представитель рода белого мерина, хочешь проверить или поверишь на слово?

Конечно, с оскорблением древней династии Палион перебрал. Благородный граф раскраснелся пуще прежнего и, эффектно выхватив меч, шагнул вперед. Но потом благоразумие все же взяло верх над наследственной гордостью. Парадная, мало пригодная для настоящего боя железка шлепнулась в траву возле ног Палиона, а через миг возле нее появился и набитый золотыми монетами кошель.

– Правильное решение, – впервые заговорил скучающий на заднем плане Вебалс, но разведчик не дал компаньону перехватить инициативу и испортить задуманное.

– Теперь одежду… всю: и твою, и твоей ненаглядной блудницы!

– Да, как ты смеешь, скотина?! – к несчастью для себя, отошла от оцепенения красавица и после вполне невинного по форме вопроса разразилась длинной тирадой, состоящей в основном из непристойных слов.

Наверное, происхождение дамочки было не столь безупречно, как у ее мужа. В роду девицы не обошлось без примеси здоровой, крестьянской крови. Большинство ругательств, вылетевших из красивых уст, Палион услышал впервые, многие сразу не понял, а о смысле некоторых из них все же догадался, хоть для этого и пришлось приложить немало усилий. Графиня заткнула пасть (рот произнести таких слов просто не мог), лишь когда в ее платье появилась огромная дырка. Пока разведчик с не менее удивленным графом транжирили время на освоение принципиально новой для них лексики, уже слышавший где-то эти непристойности Вебалс достал из-за голенища нож и метнул его в злословящую истеричку. Острое лезвие проделало долгий путь за весьма короткое время, оно разрезало платье дамы повыше колен, прорвало ткань сзади и, вылетев наружу почти не снижая скорости, врезалось в двухгодовалую сосну. Тонкий ствол треснул пополам, дерево накренилось.

После демонстрации поразительной меткости и чудовищной силы фонтан оскорблений мгновенно иссяк, а дух обеих жертв был окончательно и бесповоротно сломлен. Граф стал молча стягивать с себя бархатные одеяния, а его миловидная Карвушка поспешно завозилась со сложными застежками платья.

«А она ого-го! – подумал Палион, со скрывающей восхищение маской безразличия на лице наблюдая, как на даме становилось все меньше и меньше одежд. – Порой мне жаль, что я лишь играю роль злобного грабителя…» «Твой план удался, что дальше?» – возник в голове у разведчика слабенький, едва слышимый голосок колдуна.

– Туфельки, сударыня, можешь себе оставить. Травка мокрая, колючая, да и мне с дружком они не впору. А ты, благородный ревнивец, что замер? Давай-давай, стягивай сапожища! – не ответив на мысленный вопрос компаньона, продолжал гнуть свою линию вошедший в раж налетчик.

Жертвы лесного грабежа распрощались с остатками одежды и прижались друг к дружке, видимо, ожидая последнего и самого страшного действа. Дама тихо рыдала у мужа на плече, а граф поджал тонкие губы и смотрел на собиравших их вещи разбойников с ненавистью затравленного волка.

– Связывать вас не будем, вдруг зверье какое поблизости водится или крестьяне, что в вашем случае пострашнее будет, – произнес Палион, нагрузив на себя поклажу и повернувшись к парочке спиной. – Сделайте, люди добрые, ответное одолжение, часок здесь посидите. Может, помиритесь, природа и обстоятельства располагают…

– Ну и в чем же твой хитрый план? – на этот раз вслух задал вопрос Вебалс, как только они отошли на приличное расстояние от поляны.

– Мой план… мой план с шиком в город въехать, в карете и с личной охраной, – рассмеялся разведчик и кинул в руки Вебалса женское платье. – Одевайся, красавица! Не возмущайся, скажи спасибо, что еще на каблуках ковылять не придется!

Слуги графа еще утром поняли, что между супругами пробежала белая мышь, символ семейных дрязг и раздора. У лиотонцев было поверье, что именно в этих маленьких, пискливых зверьков с красными глазками и тонкими хвостиками вселяются изгнанные из тел людей злые духи, и тогда шкурка зверька приобретает неестественный белый цвет. Духи желали мстить, но их возможности были весьма ограничены. Все, что они могли в новых телах, разрушить семейное счастье, превратить жизнь супругов в кромешный ад.

С утра граф смотрел на жену не по-доброму: то со злостью, то с презрением, а благородная Карва делала вид, что путешествует сама по себе, и игнорировала всякие обращения законного мужа. В карете скорее всего возникла ссора. Подъехавший к экипажу чуть ближе положенного старший наемник услышал возмущенный голос своего господина, но разобрать, в чем крылась суть конфликта, он не успел, его заметил граф и сделал весьма грубое внушение, после чего приказал немедленно свернуть с дороги и заехать в лес. Так вельможа изволил назвать небольшую рощицу перед крепостной стеной столичного града.

Любопытный охранник наказал сам себя, по его вине досталось и товарищам. До окончания трехдневного путешествия из замка в столицу оставались какие-то несчастные полчаса, а затем его с сослуживцами ждали уютные покои в столичном особняке графа, сытный ужин, хорошая выпивка и прочие утехи жизни. И так на протяжении целого месяца, на меньший срок в столице их хозяин еще никогда не задерживался.

А что вместо этого? Они лежали на сырой траве возле кареты уже битый час, в пустых желудках заунывно урчало, а в пересохших горлах с самого утра не было и маковой росинки. И во всем этом был виноват именно он, точнее его природное любопытство, которое тридцатипятилетний наемник постоянно загонял в дальний угол своего непростого характера и которое каждый раз, как чуяло слабину задремавшей воли, нагло выпирало обратно.

И вот оголодавшим, уставшим жевать траву охранникам наконец-то повезло. Вдоволь нассорившись, благородная чета возвращалась к карете. Видимо, конфликт был серьезным, и в ходе его разрешения не обошлось без потерь. Платье графини было разорвано, а лицо прикрыто веером до самых бровей. Госпожа как-то странно прихрамывала и постоянно путалась в складках длинного платья. Граф галантно вел ее под руку и, несмотря на то, что сам держал у распухшего слева лица окровавленный носовой платок, заботливо помогал тяжелой на руку супружнице перебираться через естественные препятствия: ямки, коренья и лепешки, оставленные распряженными на время привала лошадьми.

– Шего, бол…аны, жаштыли? – проорал не своим голосом шепелявящий граф и сплюнул на землю кровью. – Жапрьа…гай и в штолишу, жи…о!

Слуги мгновенно кинулись исполнять приказ господина, даже позабыв открыть перед повеселившейся четой дверцу кареты. Им самим надоело торчать на проклятой опушке, да и попадать под горячую руку никому не хотелось. Пострадавший в схватке с женою граф мог больно обидеть, а потом, как всегда, позабыть дать в качестве компенсации за побои пару медяков на пиво. «Все богатые жадные и несправедливые, или наоборот, только жадные негодяи становятся богачами», – эту народную мудрость каждый из охраны графа проверил на собственной шкуре и не хотел лишний раз получать бесплатную оплеуху.

Дверцы кареты захлопнулись, но побитый женою граф еще долго не закрывал занавески, терпеливо наблюдая, как слуги седлали и запрягали в карету разбредшихся по опушке лошадей. Потом экипаж тронулся в путь, шторки окон плотно задернулись. Наемники выждали несколько секунд и только затем пришпорили лошадей. Никому из солдат больше не хотелось подъезжать слишком близко и прислушиваться к разговору внутри кареты. Толку от этого не было никакого, а вот пустые желудки страдали и ныли, требуя от нерадивых хозяев еды.

– Я тебя ненавижу! – сквозь зубы прошипел Палион, убирая окровавленный платок от лица. – Неужели нельзя было бить послабее?! Как молотом прошелся, подлец!

Левая щека разведчика опухла, глаз заплыл, а в уголках потрескавшихся губ еще виднелись следы сочившейся крови. Жертва конспирации была явно не в духе и сопроводила свои слова сильным пинком по коленной чашечке грациозно обмахивающейся веером дамы. Игравший роль графской супружницы Вебалс, естественно, успел увернуться и, чтобы окончательно доконать обрядившего его в женское платье напарника, убрал веер от лица. Огненно-рыжие бакенбарды как-то особо распушились, сверху прижатые странным головным убором, нечто среднее между ночным чепцом, цветочным горшком и каской легкого пехотинца. Увидев такую обворожительную особу, любой, даже самый стойкий солдат любовного фронта тут же грохнулся бы в обморок. Палион уже почти привык к новому обличью своего спутника, но от неожиданности его чуть не стошнило на покрытый кандусийским ковром пол кареты.

– Сам виноват, нечего было меня в бабское платье рядить. Ты хоть представляешь, как это поганое тряпье жмет?! – нарочито пробасила «дама» в разорванном платье и довольно больно ударила партнера веером по щеке, к счастью для последнего, по здоровой. – Придумал план дурацкий, вот в корсет бы и лез. Дышать не могу, грудь распирает!

– И залез бы, не постеснялся б, да вот только колдун с огнебардами да еще крысиным хвостом на макушке не очень понравился бы охранникам в роли их господина. Ты меня благодарить должен, а вместо того покалечил! Ну, куда я теперь с такой рожей?!

– На бал не пустят, но мы благородных дам охмурять не собираемся, – пожав плечами, отчего швы платья жалобно затрещали, произнес Озет. – А кабацким девкам все равно, с побитой ты рожей или нет, лишь бы деньги платил. Да, кстати, с золотишком у нас чуток получше стало, но все равно плоховато… нужно что-то придумать.

– Уже, – проворчал Палион, осторожно прикладывая пострадавшую сторону лица к холодному окну кареты. – И с деньгами, и как ворота миновать… все придумано. Главное, чтобы ты трепыхаться не вздумал и даму еще немного поизображал.

– Только целоваться не лезь, – тихо засмеялся Озет, но его радостное лицо осунулось, когда в ответ он услышал сухое и злорадное: «Не обещаю».

Ход кареты замедлился, и снаружи все громче и громче стали доноситься голоса; спорящие, кричащие, молящие и осыпающие чужие головы проклятиями. Это могло означать лишь одно: процессия наконец-то достигла ворот и теперь медленно проезжала мимо досматриваемых возов. Торговцы спорили со стражей, пытаясь доказать, что не везут ничего запрещенного. Те и так об этом знали и, не вступая в долгие дебаты, забирали приглянувшийся товар. В общем, имел место обычный, цивилизованный грабеж, заранее предусмотренный купцами и благоразумно включенный в дорожные издержки.

Как только лошади остановились, в дверцу кареты постучали. Не тратя времени на краткое изложение диспозиции компаньону, Палион отодвинул задвижку и тут же набросился на колдуна, заключая его в крепкие, но как казалось со стороны, нежные объятия. Нарушивший покой господ сержант был очень напуган, что по долгу службы стал свидетелем любовной идиллии. С точки зрения исполнения предписаний городских властей ему не в чем было себя упрекнуть, но практика жизни подтверждала обратное. Рассерженный вмешательством в неподходящий момент граф мог пожаловаться гарнизонному коменданту, а тот, в свою очередь, дать нагоняй дежурному офицеру, и в результате на неповинную голову честно исполнившего свой долг солдата обрушился бы огромный ком начальственного гнева. Умудренный жизненным опытом сержант деликатно прикрыл дверцу кареты и крикнул задремавшему в преддверии досмотра кучеру, чтобы тот немедленно трогал. Карета снова поехала, и крепкие, как тиски, объятия Палиона мгновенно ослабли.

– Польщен, но мог бы и предупредить… – Вебалс с силой оттолкнул от себя смеющегося лжеграфа. – Вот что ты наделал? Все кружева помял!

– Правильно, правильно, причешись и припудрись, спектакль еще не окончен, хотя первое действие мы отыграли достойно… – Палион слишком широко открыл рот и поплатился за свою забывчивость. Пострадавшая от кулака напарника челюсть сильно заныла, только-только начавшая заживать губа снова треснула, а дорогущий ковер на полу кареты был плебейски орошен кровавой слюной.

– Что еще учудишь? – проворчал Озет, дивясь и страшась игривым задумкам спутника.

– Ничего особенного, просто доведу начатое до логического завершения. Нам же нужны деньги и приличные платья, милая, так уж потерпи, – на этот раз лишь слегка улыбнулся страдавший от ноющей боли разведчик.

Примерно через четверть часа карета въехала во двор трехэтажного особняка, и приветствуемая расторопными слугами супружеская чета чинно прошествовала внутрь дома.

«Дуракам везет», – говорят, что эта народная мудрость не имеет исключений и всегда верна, как два плюс два всегда складывается в четыре. Марвет не считал себя умным, но по степени везучести тянул на полноценного мудреца. Ему не улыбалась Удача, ветреная красавица смотрела на него обычно хмуро и не баловала знаками внимания. Всю жизнь, большая часть которой была отдана службе, им помыкали и командовали, и лишь уйдя на покой и став сотником ополчения, Марвет понадеялся, что приобрел слабое подобие свободы и независимости.

Нет, в принципе жизнь в Лютене ему нравилась. Городские верхи хоть и докучали глупыми приказами, но никогда серьезно не лезли в дела ополчения. Ветерана уважали и прислушивались к его мнению не только по военным вопросам. Марвет уже начинал подумывать, что госпожа Удача пожалела его и, сменив сухое безразличие на игривую милость, позволила прожить остаток дней спокойно, без суеты и дерготни. Но именно в тот миг, когда все еще крепкий старик не ожидал подвоха, она и преподнесла ему коварный сюрприз.

Проклятый Наставник Ордена не только вторгся без спроса в его маленькие владения, но и стал командовать им, хоть и не имел на это никакого права. У рыцарей «Небесного Братства» разговор скуп и строг: «Либо ты выполняешь приказы, либо ты соратник темных сил, продавший свою жалкую душонку злому Вулаку!» Марвет не рассчитывал, что Мерун оставит его в покое, но очередной приказ рыцаря просто низверг ветерана в пучину отчаяния и бессильного негодования.

…Бери мою карету и отправляйся в Столицу, – как только сотник переступил порог, скомандовал наглый мерзавец. – В карете сундук, а в сундуке вампир; не дохлый… живой. Ты знаешь, кто такие вампиры? Ты знаешь, чего они боятся или объяснить?..

Марвету не нужны были объяснения. Он с детства наслушался легенд и баек про кровососущих существ, боящихся огня, осинового кола и солнечного света. Наслушался, но считал их глупыми выдумками, поскольку еще ни одного упыря в жизни не видел (сборщики податей были не в счет). Оборотни, вутеры и прочая лесная живность – другое дело, они реальны, с ними вояке приходилось встречаться самому и при свете солнца, и при блеске луны. А вампиры… ну, что вампиры? Всего лишь миф, наивная выдумка, чтобы облагородить смерть, которую ему довелось повидать в любых обличьях. Кровососов придумали слюнтяи, боящиеся вида растерзанной клыками и обглоданной до кости плоти.

Однако Наставник был человеком, с кем не стоило шутить и ставить его слова под сомнение. Марвет кивнул и только открыл было рот, чтобы напомнить вельможе, что не находится у него в подчинении, как борец с чудовищами привел аргумент, заставивший сотника раз и навсегда позабыть об иерархии, субординации и прочих вредных для дела формальностях.

…Откажешься, город спалю, а половину жителей обвиню в связи с Вулаком и живьем в землю закопаю. Притом преподнесу все так, что якобы экзекуция произошла из-за твоего навета. Как ты думаешь, что с тобой выжившие сделают? Сможешь ли ты их вразумить и доказать взбешенной толпе свою невиновность? Если считаешь себя отменным оратором, то пшел вон, разговор окончен. Однако я не стал бы на твоем месте делать ставку на мою доброту и твое красноречие…

Естественно, Марвет остался и выслушал приказ до конца, а через час уже трясся на козлах кареты, везя сундук с богомерзким упырем к вратам столицы. Дождь и бездорожье мучили то ли все еще сотника, то ли старичка на побегушках у Ордена целых три долгих дня, а когда солнце клонилось к горизонту, на бывалого воина нападал жуткий страх, который он не испытывал ни перед одним из сражений. Каждый вечер Марвет трижды проверял на крепость замки, а затем, закрепив их потуже дополнительными цепями, как последний трус, убегал подальше от проклятой кареты: спал в лесу или в поле, но на расстоянии не менее мили.

Первая часть инструкции, самолично прочитанной недостойному простолюдину Великим Жанором Меруном, была проста как на словах, так и при осуществлении:

…Доставишь сундук в столицу. В дороге не задерживаться, сундук не вскрывать, попутчиков не брать и близко к карете никого не подпускать! Объезжай поселения, кабаки и трактиры! Припасы мои люди положили в карету, так что с голоду не помрешь. Естественно, о грузе ни слова, даже стражники о нем знать не должны! Впрочем, стражники о нем и не спросят, а если вдруг любопытство служивых возьмет верх, убей любого, кто заглянет в сундук…

Действительно, сколько ни ехал Марвет, сколько ни встречал по дороге застав, патрулей и разъездов, интереса к нему и его багажу не возникало. Слуги короля и владельцев земель, через которые пролегал путь, шарахались от экипажа, как от покойницкой повозки, доверху груженной чумными трупами. Наспех нарисованный перед самым отъездом герб Ордена на правой дверце был лучше всякого пропуска, надежней любой верительной грамоты.

Хоть дорога и прошла без приключений, даже пару раз выскочившие из леса разбойники, чертыхаясь, скрывались обратно, так и не решившись ограбить экипаж без охраны, но Марвета все равно мучили сомнения. Он боялся, что его завернут перед воротами в столицу, и тогда его ожидает смерть. Скрываться от Ордена бесполезно, если ты, конечно, взаправду не колдун. Однако предчувствия не оправдались, карету, естественно, без промедления и досмотра пустили в главный город лиотонского королевства. По пересечению ворот в силу вступила вторая часть разработанного Меруном плана.

…Отвези карету на улочку «Лиотонский цветник». Это между гончарным кварталом и рынком у северных врат. Там спросишь домик Слепого Олафа, отвезешь карету туда. Дом наш, дом пустой, к твоему приезду никакого слепца там и в помине не будет. В дом сундук сам затащишь, грузчиков не нанимать! Тяжеловато будет, но ничего… ты мужик здоровый, сдюжишь! Твое задание на этом почти завершено, дальнейшие инструкции получишь на месте…

Марвет добросовестно исполнил и эту часть указаний, но вот чего сотник не ожидал, так того, что ему придется надолго остаться в чуждой ему столице. По прибытии и после разгрузки в подвал опасного багажа сотник зашел в дом, чтобы терпеливо дождаться прибытия посланника Меруна. Но как только воин переступил порог, то понял, что гонца не будет, и проклял себя за то, что когда-то научился читать. На столе, единственном предмете мебели во всей зловонной хибаре, рядом с еще дымящейся едой и тремя толстыми кошельками лежало письмо, скрепленное личной печатью Меруна.

…Вампир – груз необычный, у него, точнее нее, необычная цель, а значит, и тебе придется заняться непривычным делом. Прежде всего сходи на бойню и купи кровь, лучше свиную. Поставишь бурдюки возле сундука, откроешь замки и тут же уходи! Дождись ночи возле дома, следи за вампиром! Под третьей от входа половицей найдешь ларь, в нем зелья. Не бойся, они освящены Патриархом Ордена и не причинят тебе вреда. Выпьешь за раз одно, и смотри, не больше! Вампир тебя не заметит, и твоя жизнь будет в безопасности. Рано или поздно вампир, кстати, ее зовут Лукаба, встретится с Вебалсом. Этого мерзавца ты знаешь, он был у тебя в Лютене под видом королевского посланника. Не делай пока ничего, только следи. Дальнейшие инструкции получишь потом…

– Во, бес косомордый! – выкрикнул Марвет и одним ударом мощного кулака переломил пополам стол. – Уж лучше бы я в Лютене остался, чем в такое ввязываться…

Слова, это были только слова, произнесенные с досады и горя. Марвет прекрасно отдавал себе отчет, что должен был пойти в услужение к проклятому рыцарю. И дело даже не в том, что в случае отказа его ожидала лютая смерть. Он не мог, не мог допустить разрушения города и гибели половины его горожан, ставших ему за последние годы почти родными. Марвету крупно не повезло, а чувствовал он себя при этом полнейшим олухом и дураком.

(обратно)

Глава 8 Точка отсчета – два часа до заката

Когда людям нечем заняться, и все цели в жизни достигнуты или их вообще нет, то они от безделья сами придумывают себе приключения. К такому выводу пришел Палион, обшаривая графские сундуки. Молодая парочка аристократов имела все, о чем только можно мечтать, и от скуки занималась всякой ерундой: стремилась к новым ощущениям на поприще супружеского обмана и находила наслаждение в ожесточенных спорах.

Сундуки в графской кладовой ломились от драгоценностей и злата, а нарядам в гардеробе не было числа. Истомившийся в женском платье колдун получил такой богатый выбор костюмов, что даже впал в замешательство и после десятой примерки махнул на эстетизм рукой, то есть надел первое попавшееся платье, естественно, из тех, что не были украшены россыпью золотых нитей и не были отягощены гроздьями вшитых бриллиантов. Задача Палиона была куда проще: он набил карманы золотом, сколько мог унести, и, вспомнив слова партнера, что у него нет в столице знакомого ювелира, даже не стал смотреть на поражавшую воображение коллекцию антиквариата и украшений.

Игра в аристократическую чету подошла к логическому завершению, притворщикам осталось лишь уйти, что, собственно, не составляло труда. Слуги никогда не появлялись в господских апартаментах без звона специального колокольчика. К услугам авантюристов было большое окно с видом на тихий дворик и довольно пологий карниз, по которому без труда можно было пробраться к хорошо закрепленному на стене и весьма удобному для спуска водостоку. Единственным препятствием побега были наемники, сопровождавшие карету в дороге. Вопреки логике обычных обывателей, они расположились на отдых не в специально отведенных для них комнатах, а во дворе, под сенью деревьев с еще не до конца опавшей листвою. Холодный ветер и сырость травы не смущали привыкших к походам солдат. Они развели костер и, получив с барской кухни вино и еду, решили зажарить на вертеле годовалого поросенка, видимо, усомнившись в способностях господского повара приготовить подобающие блюда для их принципиально отвергавших деликатесы желудков.

Палион хорошо понимал служивый люд, подобное порой случалось и с ним. В дороге ждешь не дождешься поскорее добраться до теплой постели, а в конце двух-трехдневного перехода неимоверно трудно уснуть на мягкой перине и вальяжно восседать в удобном кресле за накрытым столом. Непостижимую душу скитальцев тянет к стылому ветру, скромной похлебке и зажаренному на вертеле мясу, одним словом, к примитивному натурализму.

Было бы желание, а возможность всегда найдется. Наемников тянуло снова в поход, и Палион пошел им навстречу. Наспех обмотав голову какой-то шелковой и очень дорогущей тряпкой, разведчик высунулся из окна и прокричал что есть мочи, стараясь при этом поменьше шепелявить, а иначе слуги не поняли бы его приказа: «Эй, дармоеды, чего расселись?! Живо по коням! Скачите в рощу, госпожа графиня обронила колье. Чтоб через час оно уже на ней было!»

– С ума сошел?! – осторожно подкравшийся сзади Вебалс быстро отдернул лжеграфа назад и задернул штору. – Они же там настоящего графа с женушкой обнаружат!

– Ну и что? Обнаружат так обнаружат, не век же благородной чете голышом по кустам прятаться, должно же и им повезти, – пожал плечами Палион, снова вернувшись к окну и приоткрыв штору, наблюдая, как один наемник поспешно тушил костер, другой побежал с недожаренным поросенком на кухню, а двое остальных кинулись к конюшне седлать лошадей. – Нам ведь что нужно было? В город проникнуть да деньжатами с одежонкой разжиться. Или ты и дальше надеялся в дамском тряпье щеголять да огнебарды свои уродливые за веером прятать?

– Они не уродливые, – морщась с досады, ответил Вебалс, – и в платье я мог еще пару деньков походить…

– Нет уж, хватит прогулок по лезвию бритвы, – резюмировал Палион. – Вот сейчас наши друзья со двора ускачут, и мы тронемся в путь. Не забудь напоследок карманы золотишком набить, я уже больше взять не могу, выше нормы загружен.

В подтверждение своих слов Палион подпрыгнул, и по комнате разнесся приятный звон презренного, но крайне необходимого в жизни металла.

Естественно, Озет не стал упрямиться, малодушно сетуя, что золото в карманах усложнит и без того нелегкий способ покинуть гостеприимный кров. Как только четверка охранников выехала со двора, окно графского кабинета, служившего также и кладовой, открылось, и на карнизе появились две неуклюжие фигуры с оттопыренными боками узких трико и раздувшимися камзолами. Хоть воры, не знавшие о существование мешков, и выглядели, как парочкаоткушавшихся на ответственных постах чиновников, но двигались они очень ловко. И даже когда Вебалс чуть не сорвался с трубы водостока, то наземь не упало ни одной звонкой монеты.

Как и предполагал разведчик, пределы графского особняка покинуть было несложно. Охраны у ворот не было: не те нравы в центре столицы, чтобы выставлять сторожей днем. Тяжелые створки ворот скрипнули на прощание и закрылись, выпуская хитрых грабителей на свободу, но вот тут-то как раз и начались настоящие трудности, поскольку добраться до ближайшей гостиницы, чтобы сложить там оттягивающие одежду запасы, оказалось делом весьма и весьма нелегким. Странники избегали слонявшихся без дела и поэтому с интересом глазевших по сторонам прохожих, старались не попадаться на глаза патрулям и, уж конечно, сторонились подворотен и темных переулков, где могло случиться всякое, а вступать в бой с перетягивающим вперед пузом из кошельков не так-то и просто.

К счастью, все обошлось. Уже через час они сидели в уютной комнате фешенебельной гостиницы со странным названием «Карбюион» и, со звериным аппетитом поглощая двойные порции жаркого, строили планы, как быстрее и незаметнее пробраться во дворец. Пока речь шла о перемещении по городу и о преодолении внешних постов охраны, включая высокую ограду дворца и огромный парк, говорил больше Палион, но когда дело дошло до обсуждения передвижений внутри дворца, слово перешло к колдуну. Вебалс когда-то инкогнито бывал на королевских балах и имел хоть относительное представление о расположении помещений и графике смены постов.

Четверть часа Озет добросовестно рассказывал о расположении залов, лестниц и комнат, даже нарисовал на листке бумаги несколько вполне сносных схем, но так и не смог ответить на два самых важных вопроса: где находятся посты стражи и как добраться до апартаментов герцога Самвила. Не обладая хотя бы минимумом значимой информации, идти на дело было, конечно же, нельзя. Посещение дворца откладывалось на неопределенный срок, а вместо главной на первое место встала второстепенная задача: нудный и утомительный сбор информации о жизни королевского дворца.

– С чего начнем? – поинтересовался Вебалс, расстроенный возникшей задержкой, но не показывающий виду.

– С небольшой прогулки по злачным местам столицы, – ответил Палион, поднимаясь с кресла и одним легким движением руки отправляя результаты творческих потуг напарника в топку камина. – Время сейчас самое что ни на есть подходящее, дневная смена дворцовых гвардейцев снимается с постов и разбредается по кабакам.

– Дрыхнуть они заваливаются, – возразил Вебалс, но его более сведущий в привычках военных товарищ загадочно заулыбался и отрицательно покачал головой.

Кого только не встретишь в столичных кабаках, именуемых благозвучным словом «ресторации»: цвет лиотонской аристократии, отдыхающей от полной нервного напряжения придворной жизни; богатейших купцов королевства, присматривающих себе в компаньоны влиятельных, но не обладающих деловой хваткой вельмож; иноземных послов и их прислужников, собирающих свежие дворцовые сплетни; высшее духовенство, скромно восседающее в дальнем углу и притворяющееся, что пришли насладиться исключительно изысками отменной кухни; высшие гражданские и средние армейские чины, ищущие могущественных покровителей, – одним словом, кого угодно, но только не офицеров дворцовой стражи.

Хоть платья из графского гардероба и послужили достойной маскировкой для парочки авантюристов, но путники все равно чувствовали себя не в своей тарелке. Они весьма резко и совершенно неожиданно угодили в иной мир, настолько далекий и непонятный, что возникло ощущение нереальности происходящего. Сам величественный дворец с высокой оградой и все, что находилось возле него в радиусе каких-то несчастных тысячи шагов, представлялось отдельным и абсолютно независимым королевством от того, что называлось привычным словом Лиотон.

В пятом по счету приюте чревоугодия и злословия Вебалс хотел задержаться дослушать до конца заинтересовавший его разговор между священниками из Елькетского и Гаркельского Соборов. Видимо, тема беседы была чрезвычайно интересна для колдуна, но Палион, не услышавший ничего, кроме набора непонятных и режущих слух терминов, потянул товарища к выходу.

Вечер вот-вот должен был перейти в ночь, солнце еще светило, но уже скрылось за фасадами домов и высокими башнями соборов, а верой и правдой отслужившие день королю офицеры бродили где-то по городу в поисках развлечений. Еще чуть-чуть, еще немного растратить впустую время, и нужного человечка пришлось бы вытаскивать из шумной толпы пьяных гуляк или из опочивальни скучающей вдовушки. Не стоит и говорить, что и тот, и другой вариант был бы сопряжен с весьма ощутимыми трудностями: дама бы стала визжать, когда двое мерзавцев принялись бы вытаскивать прямо у нее из постели галантного кавалера, а собутыльники не только подняли бы крик, но и пустили бы в ход кулаки. При таких обстоятельствах встреча компаньонов с патрулем стражи была бы не неудачей, а счастливой случайностью, позволившей избежать лютой смерти от необузданных кулаков перебравшего служивого дворянства.

Вечерние улочки не опустели, но с закрытием лавок и салонов, контингент прохожих претерпел значительные изменения: почти не стало карет и вальяжно прогуливающихся дам в дорогих нарядах. Затихли звуки улиц, и громче стали шумы, доносящиеся из распахнутых настежь окон питейных заведений, притом характер шумов и содержание обрывков фраз полностью соответствовали престижности и антуражу центра веселья. Например, из окон «Чести и доблести», одной из лучших и дорогих рестораций столицы, лилась нежная музыка и мелодичное пение приятного женского голоска, сопровождаемые стуком серебра о фарфор и звоном хрусталя. Посетители, конечно же, не только тешили свой слух и ублажали желудки, однако разговаривали необычайно тихо, чтобы их случайно не услышали даже суетившиеся по залу разносчики блюд. Здесь обсуждались крупные сделки, плелись интриги, вербовались шпионы и делались прочие важные дела, выходящие за рамки понимания простых обывателей. В таверне «Виондоль» заседали чиновники среднего пошиба, приезжие и еще не освоившиеся в столице дворяне, не очень богатые купцы и прочие лица, не добравшиеся в своем деле до заветных вершин. Довольно громкую музыку и задорно голосившую девицу было почти не слышно за гомоном ожесточенных споров и пламенных речей в защиту каких-то философских теорий и общественно значимых позиций. Уважающие себя горожане обходили таверну стороной, как здоровые люди стараются держаться подальше от приюта для душевнобольных.

Совершенно другое дело корчма «Звон подков», здесь было все просто и ясно. За шумным гомоном отдыхавших офицеров и стуком глиняных кружек о деревянный стол было не различить не только музыки, но и пения, если, конечно, таковое вообще имело место быть. По крайней мере, по мнению подавляющего большинства посетителей, оно было излишним, а смысл существования молоденьких девиц сводился далеко не к тому, чтобы радовать слух.

– Кажется, мы пришли. Зайдем? – прошептал колдун, опуская чуть не до плеч края широкополой шляпы.

Таким странным способом не желавший менять внешность колдун пытался спрятать от посторонних взоров не только крысиную косичку, но и не менее приметные бакенбарды.

– Лучше здесь подождем, – возразил Палион, занявший удобную наблюдательную позицию в тени деревьев сбоку от входа. – Судя по голосам, мы опоздали. Компания завсегдатаев уже собралась и хорошенько согрелась. Стоит только одного из господ офицеров за шкирку схватить да к выходу потянуть, дружки сразу всей кучей набросятся. После пятой-шестой кружки дух коллективизма в армейских рядах необычайно силен…

– Так что же делать?

– …а вот после десятой появляются первые потери, – невозмутимо закончил разведчик свою мысль. – Крепкий хмель косит ряды офицерского братства куда эффективнее вражеских стрел и шрапнели!

– Шрап… чего? – переспросил не знавший диковинного слова Вебалс.

– Не важно. – Палиону вдруг стало даже как-то стыдно, что он ради красного словца употребил термин, еще неизвестный в этом отсталом мире. – Потерпи, примерно через четверть часа тела начнут выносить. Правила офицерской пирушки почти не отличаются от суровых законов боя: павшие мешают живым!

И действительно, примерно в срок, указанный Палионом, с поля хмельного ристалища были удалены первые «трупы», точнее тела, едва подающие признаки жизни. Двоих перебравших господ бережно загрузили поперек седел терпеливо дожидавшиеся снаружи денщики; тех же, чьи слуги не были столь расторопны, парочка крепких парней из корчмы сложили прямо на мостовую. В совокупности…надцатый залп винной батареи выбил из строя пятерых гуляк: двоих сразу же увезли на поправку, а остались забавно ворочаться и бормотать всего трое. Судя по громким выкрикам и несвязной болтовне, один из лежавших до сих пор не понял, что он уже покинул поле боя, предпочтя геройское беспамятство позорному дезертирству.

Стараясь не возбуждать подозрений у столпившихся в сторонке денщиков с лошадьми, терпеливо ожидавших своего звездного часа, Палион на пару шагов приблизился к телам, а потом, отрицательно покачав головой, быстро вернулся в тень.

– Двое из городского гарнизона, один без формы, но с такой рожей, в королевскую стражу никогда не возьмут, – кратко, но весомо отчитался Палион и снова неподвижно застыл в ожидании новой порции перепивших вояк.

– А может, мы напрасно ждем, а может, сюда офицеры из дворца и не захаживают, – заволновался Вебалс, на самом деле мучившийся по иному поводу.

Озет не знал заклинания, способного разговорить мертвецки пьяного офицера. Однако его напарника, прошедшего долгий и тернистый путь от сержанта до майора, это обстоятельство ничуть не смущало.

Следующие жертвы винной батареи появились на мостовой буквально через несколько минут. Вебалс тихонько присвистнул и задергал Палиона за рукав. На одном из пропойц была сине-желтая форма, а на груди красовался облитый вином и заляпанный жиром герб королевского семейства.

– Да вижу я, вижу… наш пациент, – осадил разведчик пыл колдуна. – Чего задергался-то? Неужто того мужичонку с лошадкой не видишь?

От сборища скучавших слуг отделилась коренастая фигура сорокалетнего мужика. Денщик не спеша подбрел к лежбищу спящих господ и, как назло, взвалил на свои широкие плечи именно приглянувшегося парочке офицера.

– Во, невезуха! – занервничал Озет, но невозмутимый, как каменное изваяние, Лачек закачал головой, зацокал языком и успокаивающе похлопал товарища по плечу.

– Спокойней, дружище, спокойней. Все как нужно идет, даже намного лучше, чем мы ожидали! – рассуждал вслух Лачек, не отрывая глаз от захватывающей дух картины, как бедный мужик борется с немного недопившим до стадии бревна хозяином. – Представь, что это тебе пришлось бы с офицеришкой воевать. Он ведь, кроме того что кулачишками недуром машет, еще и новый камзол кое-чем нехорошим оросить может… Неужто нашему моднику свой прекрасный костюмчик не жаль?!

– Жаль, – буркнул в ответ Озет, но как-то неуверенно, интонационно подчеркивая, что в крайнем случае был бы готов смириться с этой потерей.

– К тому же хоть я тебе и не говорил, чтобы заранее не расстраивать, но свора прислужников здесь не первую ночь табором стоит. Они прекрасно знают, что, точнее кто, чья ноша, и стоит лишь нам приблизиться к…

– Это как раз не страшно, это как раз не беда, – воспрянул духом переоценивший ситуацию Озет. – Лошадок вспугнуть – дело простое. Мужички их ловить кинутся и на то, кто кого в темный уголок потащит, внимания не обратят.

Пока компаньоны мило беседовали, обсуждая возможные перспективы захвата в плен неподвижного тела, борьба несчастного денщика с мертвецки пьяным, но буйно реагирующим на любое прикосновение хозяином была завершена победой слуги. Заработав несколько синяков и легкую травму колена, мужик потерял терпение и под дружный хохот наблюдавших за возней товарищей по несчастью по-простецки оглушил брыкавшегося и пытавшегося достать меч из ножен господина ударом по лбу пудового кулака. И так еле стоявший на подкашивающихся ногах офицер потерял сознание и рухнул бы обратно на мостовую, если бы его вовремя не подхватили сильные руки слуги. Перевалив обмякшее тело поперек недовольно фырчавшего жеребца, денщик взял коня под уздцы и, прихрамывая на опухшую ногу, медленно побрел в сторону купеческого квартала.

– Есть еще одно обстоятельство, почему я рад, что события развиваются именно так, – не сводя глаз с удаляющегося крупа лошади, прошептал Палион.

– И какое же, если не секрет?

– Разговорить трезвого слугу намного проще, чем наполнившегося спиртным господина. Затраты времени и сил намного меньше, а знает денщик куда больше. Уж ты мне поверь, не один год прослужил, – изрек разведчик и, подавая знак компаньону следовать за ним, слегка покачивающейся походкой припозднившегося гуляки вышел из-под сени деревьев.

Появление возле излюбленного места офицерского гульбища двоих почти трезвых господ не произвело впечатления ни на скопище служивого люда, ни на прислугу корчмы, вытаскивающую на свежий воздух очередную партию отпивших последнюю кружку. Шум из корчмы «Звон подков», которую стоило бы переименовать в «Грохот стакана», не стихал. Видимо, внутри оставалось еще достаточно стойких бойцов. Чинно и важно прошествовав мимо штабелей «павших» и тихо перешептывающихся о чем-то своем мужиков, компаньоны отошли на расстояние пятидесяти метров, а потом резко прибавили шаг, почти побежали, чтобы не упустить скрывшуюся за углом одного из домов маленькую «похоронную» процессию. Как назло, слуга хоть и хромал, но шел довольно быстро. Мысли о сытном ужине и теплой постели после хлопотного дня помогали ему пережить боль в сильно ушибленном колене. Только через пять минут довольно быстрого передвижения Вебалсу с Палионом удалось сократить дистанцию до двадцати шагов.

– Погоди, не торопись, – остановил продолжавшего погоню разведчика Вебалс. – Пока не стоит привлекать внимания. Мужик может заартачиться, позовет на помощь, а здесь стража на каждом шагу… это тебе не тихий, добрый Дукабес…

– Ну и как же поступим? Может, ты залезешь мужику в башку и прикажешь недотепе завернуть вон в ту подворотню?! – съехидничал Палион, прекрасно зная, что колдун так поступить не мог.

– Нет, не залезу и не прикажу, – невозмутимо ответил Вебалс, наконец-то сняв с взопревшей головы изрядно надоевшую ему шляпу. – Есть идея получше, мы просто проследим до самого дома, а там парочку и возьмем. К тому же допрашивать под крышей куда сподручнее, чем в подворотне.

– А если…

– Нет, – перебил Вебалс, уже понявший опасения компаньона, не знавшего некоторых особенностей лиотонского быта, – в доме у нашего подопечного нет других слуг. Ему по рангу не положено, хоть он, определенно, не из бедной семьи. В дворцовую стражу безродных бедняков не берут, но вот за соблюдением иерархических приличий придворные герольды и прочие крючкотворцы блюдут строго. Это столица, здесь, к сожалению, слишком много богатого сброда, поэтому далеко не все вопросы решает толщина кошелька. Младшему офицеру более одного денщика не положено, пусть он и может прокормить хоть целую роту слуг.

Палион поверил на слово и не стал искать контраргументов: во-первых, потому, что не хотел, а во-вторых, ситуация изменилась столь быстро, что на продолжение дебатов просто не осталось времени. С боковой улочки вывернул довольно бодрый господин преклонных лет и четко поставленной походкой пехотного офицера промаршировал в направлении, противоположном движению парочки. Вебалс мгновенно застыл и нахмурил лоб, видимо, пытаясь вспомнить, где видел лицо прошедшего мимо. Через несколько секунд усиленного вытаскивания из головы отрывистых воспоминаний, губы колдуна расплылись в широкой улыбке.

– Нам повезло, не просто повезло, а очень-очень крупно повезло, – вдруг заявил Вебалс, больно сжав кисть напарника. – Знаешь, кто это был? Это был Кено, сам лис Кено, лучший агент лиотонского тайного сыска!

– Этого еще не хватало, – тяжело вздохнул Палион, которого совершенно не обрадовала перспектива иметь дело со своими коллегами, пусть даже и из отсталого мира.

– Нет, ты не понял, – загадочно улыбаясь, прошептал Вебалс, от необъяснимой радости все сильнее и сильнее сжимая руку разведчика. – Кено живая легенда, он двадцать лет был лучшим сыскарем, но как-то насолил одной важной персоне и вынужден был отойти от дел. Догадайся, кто взял старичка под свое крылышко?

– Самвил, – с ходу ответил разведчик, поскольку иных влиятельных лиц в столице просто не знал.

– Именно… именно Самвил, а значит, у нас есть возможность добраться до герцога без лишних хлопот…

– Не факт, – возразил не разделявший оптимизма товарища разведчик. – Ты давно не был в столице, а здесь время течет по-особому. С тех пор могло многое измениться, и покровитель мог превратиться во врага.

– Это наш шанс, – настаивал Вебалс, – мы не можем его упустить.

– Согласен, – после секундного раздумья кивнул головой Палион, – поэтому поступим так. Ты беги за старичком, а я уж сам с пьянчужкой и его верным слугой разберусь.

– А справишься?

– Не тяни время! – ответил разведчик и, простив товарищу необоснованное сомнение насчет его способностей, кинулся догонять увозившую бесчувственное тело лошадь вместе с прихрамывающим денщиком.

Удар кулаком в переносицу всегда работал безотказно: он оглушал и валил с ног всех, начиная от зеленого, но амбициозного новичка, необоснованно считавшего себя героем сразу после учебки, и заканчивая солдатом малкирианской пехоты, огромной гориллой, закованной в броню, но, несмотря на толстую лобовую кость, обладающей завидным интеллектом. Удар в переносицу был самым быстрым и эффективным способом разрешения споров, но вот низкорослый крепыш, чья макушка едва доходила Палиону до подбородка, по странному стечению обстоятельств устоял и более того, лишь слегка покачнувшись назад, резко распрямился и дал напавшему полновесную сдачу.

Сначала квадратный кулак испытал на прочность под дых разведчика. Не успевший вовремя отскочить или прикрыться, Лачек согнулся пополам, ощутив, как стальная рука денщика разбила броню напрягшихся мышц и отбила все внутренности, включая переставшие вдруг закачивать воздух легкие. Затем его голову положили на наковальню, и жестокий кузнец хлопнул по ней своим огромным молотом. На самом деле это была лишь дверь, та самая дверь, в которую он постучал, которую перед ним беззаботно распахнул денщик и которой странный мужичонка легонько прихлопнул его неразумную головенку. Последний, заключительный в недолгой схватке удар нанесла кованая подошва армейского сапога, буквально ободравшая и свезшая лицо ночному налетчику. Задыхаясь и захлебываясь собственной кровью, довольно сильно текущей из неглубоких, но обширных и чрезвычайно болезненных ран, Палион шлепнулся на мостовую, прямо в огромную лужу, по поверхности которой мгновенно расползлись кровавые разводы.

Постояв немного и молча понаблюдав за барахтаньем побежденной стороны, денщик сплюнул, пробормотал себе что-то под нос и закрыл дверь, в дополнение к висячему замку и задвижке, заперев ее изнутри еще и на засов.

– Не может быть, это просто невероятно, – шептали едва зажившие после кулака колдуна и снова разбитые в кровь губы Палиона.

В реальность произошедшего было трудно поверить! Какой-то слуга, обычный деревенский лапотник устоял, да что устоял… почти не почувствовал хорошо поставленного удара и всего за пару секунд расправился с бывалым майором. Некоторые на месте Лачека стали бы обвинять невезение; другие, жалея себя, сетовать на потерю квалификации и незаметно подкравшуюся к ним старость; но воспаленный и одновременно затуманенный мозг разведчика сконцентрировался на решении более важной в данной момент задачи, чем нахождение причины постигшей его неудачи.

Позабыв о гулявшей по телу боли и обиде, мокрое чудовище с кровавым месивом вместо лица ловко перемахнуло через двухметровый забор и мягко, почти неслышно приземлилось в дворике небольшого дома. Верный меч без лязга покинул ножны, а левая рука крепко вцепилась в высокий подоконник. Всего один резкий толчок натренированных ног, и Палион, подобно вампиру из виденных им когда-то в детстве фильмов, влетел в окно, поднимая фонтан из осколков стекла и мелкой щепы. Он приземлился точно перед противником и еще до того, как удивленный денщик успел занести смертоносный кулак, дважды полоснул кончиком меча: косо сверху вниз по лицу, а затем по горлу. Мужик издал нечленораздельный звук и, схватившись левой ладонью за перерезанную шею, отшатнулся назад. Однако он не упал, а уже через долю секунды занял оборонительную позицию и с ненавистью в маленьких, едва различимых из-под мохнатых бровей глазках ожидал второго удара острого клинка.

Палион удивился во второй раз и, интуитивно почувствовав, что не стоит делать выпад, запустил в голову быстро терявшего кровь мужика подвернувшимся под руку табуретом. Денщик каким-то чудом увернулся и, подхватив свободной рукой лежащий на скамье топор, сам пошел в наступление. Несмотря на явно несовместимое с жизнью ранение и отсутствие практики владения боевым топором, удары противника были неимоверно опасными и едва не достигали цели. Виной тому были поразительная скорость движения выносливого крепыша и усиливающееся головокружение Палиона, последствие неуместных физических упражнений сразу после получения серьезной травмы.

Топор-колун, куда менее мощное и быстрое оружие по сравнению со своим боевым собратом, летал по комнате, опрокидывая случайно попавшуюся под него мебель и разбивая на мелкие осколки предметы домашней утвари с посудой. По маленькой комнатке явно хозяйственного назначения быстро кружились двое мужчин, а вокруг них летали битые чашки, щепа и осколки. Палион не нападал, опасаясь противника, и не блокировал его удары, предпочитая отскакивать и увертываться от взбесившегося топора. И вот настал долгожданный момент, когда весь покрывшийся липкой пленкой собственной крови мужик, наконец, стал терять силы, а затем, сразу после последнего и как все предыдущие неудачного взмаха грозным оружием, рухнул на пол и замер в неестественной позе.

– Ну надо же! – с трудом произнес еле державшийся на ногах Палион, сквозь пелену запекшейся на ресницах крови наблюдая, как из пор бледной кожи трупа стала быстро прорастать колючая волчья шерсть.

Вебалс оказался прав, способности лесных тварей оставались загадкой, а их поведение было непредсказуемо. Палион не был дураком, но не мог представить, зачем могучему оборотню понадобилось становиться вечно шпыняемым и оскорбляемым денщиком у младшего офицера дворцовой стражи. Возможно, мозг разведчика и проработал бы несколько приемлемых версий, однако в этот момент он был занят другим: настойчиво сигнализировал потерявшему бдительность хозяину, что пора уходить. Шум боя не могли не услышать соседи, свежие раны ныли, а в соседней комнате уже заворочался обессиленный гуляка, требующий в грубой форме у слуги рассола.

О допросе пьянчужки не могло быть и речи, инстинкт самосохранения взял верх над желанием разведчика получить сведения о графике смены постов внутри дворца. Наспех оттерев кровь с лица подобранным с пола и затоптанным ногами полотенцем, Палион выпрыгнул в окно и начал прокладывать долгий и тернистый путь по задворкам к гостинице. Появиться на улицах с ободранной и опухшей рожей разведчик так и не решился, даже несмотря на то, что уже давно наступила ночь.

Порой происходят странные, непостижимые разумом вещи, притом никто не может понять «когда». Ни мучившийся с похмелья офицер, ни спешивший покинуть чужой дом разведчик так и не смогли заметить того шутника, кто вывел на высоком заборе эту проклятую надпись, зловещую как по содержанию, так и по форме исполнения.

«Здесь был Палач, Палач в столице!» – было написано кровью убитого оборотня.

Все когда-нибудь происходит впервые: первое разочарование, первая боль, первый убитый враг. Палион в это злосчастное утро впервые приставил к горлу беззащитной женщины меч, до этого он только наводил на лоб пистолет и далеко не всегда нажимал на курок.

Уставший и голодный, изуродованный до неузнаваемости и с четко проступившей отметиной сапожища на лице, разведчик все-таки добрался до гостиницы и, к великому удивлению, обнаружил в своем номере не развалившегося, не снимая сапог, на кровати Озета, а радушно улыбающуюся Терену, скромно сидевшую на стуле возле разожженного ею очага. Женщина увидела его и, широко открыв объятия, бросилась к нему в надежде заключить и задушить вернувшегося из боя солдата своими крупными, призывно колышущимися при движении телесами.

– Не подходи! – окровавленное острие почти касалось кадыка удивленно заморгавшей глазами купчихи. – Зачем пришла?! Смерти моей хочешь, толстомордая злыдня, за дружка пришла мстить?!

– Какого еще дружка? – продолжая моргать длиннющими ресницами, пролепетала Терена, а затем вдруг, разрыдавшись, опустилась на пол.

Вид стенающей женщины невыносим. Палион, конечно, знал, что многие представительницы хитрого пола любят использовать именно этот прием, чтобы разжалобить сердца доверчивых мужчин; знал, поэтому, насколько смог, попытался отнестись к нечестной игре спокойно.

– Перестань сопли пускать, корова жирная, – как можно грубее произнес притворяющийся бесчувственным мерзавцем майор. – Встала, утерлась, шмотки собрала и на выход! Еще раз на глаза попадешься, прирежу, как свинью! Иди к своим дружкам лесным комедию ломать!

Терена сидела на полу и плакала, закрыв лицо мокрыми, раскрасневшимися ладонями. Она продолжала дьявольскую игру, целью которой было сначала завоевать доверие наивного мужчины, а затем, использовав его для каких-то своих и совершенно непонятных целей, выбросить на помойку истории, естественно, не забыв напоследок вонзить острый нож в спину. Однако Палион хорошо усвоил правило: «Слабые вымирают!», притом слабостями, как в его мире, так и на дикой Шатуре, почему-то считались не только невысокие физические показатели, но и такие, казалось бы, положительные черты, как честность, открытость, доброта, желание прийти на помощь ближнему своему в трудную минуту. Эволюция человечества очень странный и крайне несправедливый процесс: вначале выживали лишь лучшие, затем лучше приспособленные, то есть те, кто умеет действовать руками других и жонглировать чужими чувствами. Познание этой суровой истины стоило разведчику очень дорого. В свое время он многое и многих потерял лишь потому, что доверял людям, которых сразу нужно было прирезать.

– Слышала, что я сказал?! Давай живее! – не обращая внимания на стенания и плач, Палион пнул носком сапога даму под толстый зад. – Считаю до трех, если не уберешься…

– Вы меня бросили… оставили умирать! – громко завыла Терена, все еще тешившая себя надеждой обмануть повидавшего жизнь солдата. – А ведь я… я… вас спасла… из смертельной западни вытащила! И за что… чем я перед вами провинила-а-ась?! Всего лишь по утрянке прогуляться пошла-а-а, а вы, вы… меня бросили… Без меня, супостаты, уехали-и-и!

– Ага, я как-то, дурень, позабыл о старой, доброй, лиотонской традиции – брать на утренний променад весь гардероб, – не в силах больше кричать, тихо рассмеялся разведчик, вспомнивший, что в то промозглое, осеннее утро дама отправилась «погулять» о двух лошадях, с двумя тюками одежды да и еще благородно оставив бывшим спутникам по тощему кошельку из всей трофейной казны.

– Дурак ты, Палач, ох, дурак, – вдруг совершенно спокойно произнесла мгновенно прекратившая слезливый концерт дама. – Ты еще пожалеешь, очень пожалеешь!..

Палион так и не понял, о чем же он должен был пожалеть. Возможно, до него дошел бы скрытый смысл этих слов, но всего несколько секунд назад еще бьющаяся в довольно натуральной истерике дама не дала ему времени, чтобы осмыслить их и осознать. Терена молниеносно вскочила с колен и, крепко схватив растерявшегося мужчину за грудки, с нечеловеческой силой отшвырнула его в дальний угол комнаты. Затем купчиха выпрыгнула в окно, которое по счастливой случайности, несмотря на холодную погоду, оказалось открытым.

Лежа спиной на сломанном табурете и погребенный под тяжелой рамой свалившейся на него со стены картины, Палион пытался понять три вещи: зачем приходила предательница Терена, куда запропастился пройдоха Вебалс и почему он, собственно, «дурак»?

(обратно)

Глава 9 Пройдоха, кровопийца и старый лис

Редкие партнеры всецело доверяют друг другу, а если говорить откровенно, то ровным счетом никто не совершает столь грубой ошибки. Палион Лачек постоянно задавался вопросом, не обманет ли его божественный компаньон, и прятал в потаенных уголках сознания самые важные мысли, боясь, что рыжеволосый весельчак использует их против него. Как ни странно, но Вебалс из рода Озетов знал о порой удачных попытках союзника утаить от него важные сведения; знал, воспринимал, как должное, и расплачивался с разведчиком из внешнего мира той же звонкой монетой. Древнее Божество честно призналось Палиону во многих вещах, например, что может рыться в его голове, создавать причудливые формы жизни, и не умеет летать, но в то же время деликатно не упомянуло о некоторых своих умениях вполне прикладного характера.

Бравый старичок Кено, который во многом мог бы дать форы и молодым, бойко маршировал по пустынной улочке и сколько ни оглядывался украдкой (так, как умеют следить за своим тылом лишь искусные шпионы да агенты тайного сыска), но так и не обнаружил присутствия идущего буквально в десяти шагах за ним колдуна.

Любители упрощать понятия и приклеивать тяжелые, как гири, ярлыки непременно сказали бы, что хитрец Вебалс использовал магию невидимости. Зациклившиеся на черно-белом восприятии мира священнослужители обвинили бы представителя древнейшего на Шатуре рода в сговоре с врагом человечества Вулаком, который иногда приходит на помощь своим верным рабам и прикрывает их богомерзкие лики от взора людей и всевидящего ока небесного правосудия черным плащом иллюзорного обмана. Сам же Вебалс объяснил бы свое умение по-иному, обязательно объяснил бы, да только в том и беда, что как раз его-то компетентного мнения никто и не спрашивал.

«Никакого Вулака на самом деле не существует, он миф, легенда, которой невежи пугают людей, притом всех – от доверчивых детишек до умудренных жизнью старцев. Магия – понятие абстрактное и существует лишь в воспаленном воображении людей, привыкших обозначать этим словом все, что выше их понимания. Магия – явление сверхъестественное, изменяющее материю, время и пространство; она попирает законы нашего мира, рушит все догмы и постулаты природы, в то время как я и иные Озеты действуем в строгих рамках установленных мирозданием норм. Дважды два всегда было, есть и будет четыре, и никому не под силу сократить его до трех или растянуть до пяти», – так бы ответил Вебалс из рода Озетов, именуемый невежами колдуном, так бы… но его никто никогда не спрашивал. Люди не чтят древних богов, даже не лишившихся силы, пока те, в отместку за унижающее их забвение, не пускают реки крови и не строят храмы на чужих костях.

Лис Кено хоть и был стар, но нюха не потерял. Он заметил бы любого, наивно полагавшего, что сможет за ним проследить, заметил бы на расстоянии и в пятьдесят, и в сто шагов. Однако колдун безнаказанно шел у него позади и все потому, что Вебалс отменно знал анатомию человека. Ухо слышит в строго определенном диапазоне, а глаз видит далеко не все частицы и не при любом освещении. Озеты умели управлять своей материальной оболочкой: при необходимости освещали ее изнутри в нужном ракурсе и искусственно переводили звуки, создаваемые их телами в строго определенные частоты. Опытный сыщик Кено не видел и не слышал буквально наступавшего ему на пятки колдуна, а вот бездомные собаки и коты, копошащиеся в сточной канаве в поисках вкусных объедков, замечали присутствие не одного, а двоих идущих почти рядом мужчин. При желании Вебалс мог бы приспособиться и к их органам чувств, но в данном случае в этом не было необходимости.

Безнаказанно шествуя позади объекта слежения, Озет внимательно рассматривал его сутулую, довольно осунувшуюся и иссохшую за последний десяток лет фигуру. Именно столько прошло времени, как он видел Кено в последний раз. Годы неумолимо брали свое, старик сильно сдал, но тем не менее все еще оставался достойным противником. Вебалсу не хотелось бы сражаться со стариком как на поприще построения хитрых комбинаций и плетения интриг, так и сойтись один на один в открытом бою. Кено не потерял бойцовской формы и наверняка по-прежнему ловко владел мечом, хотя раньше никогда не позволял даже самым искусным противникам заходить к себе с тыла.

Примерно на пятой минуте довольно быстрого променада Вебалс заметил, что старик как-то странно наклоняет голову вбок. Видимо, совсем недавно ему кто-то ударил справа по основанию шеи, скорее всего или тупым, тяжелым предметом, например, рукоятью меча, или очень увесистым кулаком. Судя по специфическому наклону головы, возможность обычной бытовой травмы полностью исключалась, да и вряд ли лис Кено стал бы утруждать себя переноской мешков с крупой, разгрузкой мебели и прочими видами грубого, физического труда.

Старик остановился и, делая вид, что рассматривает причудливый узор одного из балконов, подождал, пока мимо него пройдет парочка припозднившихся ремесленников. Мускулистые парни с обритыми головами и в фартуках, не стиранных не менее года, видать, не спешили домой. Судя по раскачивающейся походке и несвязному, но необычайно громкому бормотанию, они уже задержались на пару кружечек в двух-трех кабаках по дороге из мастерской. Невидимый ими Вебалс чуть ли не задохнулся от излишка винных паров, извергнутых с громким рыком прямо в его сторону.

Улочка опустела, только после этого Кено потерял интерес к довольно банальным узорам, прошел пару домов и свернул в темный проулок, ведущий на некое подобие площади.

«Лис выполняет поручение, а не шляется по городу в поисках будоражащих вялотекущую, стариковскую кровь приключений, – пришел к выводу Вебалс, преследуя бывшего сыскаря более четверти часа. – Он осторожничает и совсем не потому, что боится ночных воров, начинающих свой промысел именно в эту пору. Он до сих пор находится у кого-то на службе. Хоть бы мне повезло, хоть бы он бегал на побегушках у Самвила!»

* * *

Кено вышел на середину небольшой площади, еще раз огляделся по сторонам, а затем быстро направился к весьма опрятному особняку. Старик не постучал, а открыл дверь ключом, значит, он или жил здесь, или этот домишко на отшибе часто использовался для тайных встреч. Вебалс поспешил к двери, но опоздал, она захлопнулась буквально у него перед носом, а изнутри донесся противный скрип задвигаемого засова.

«Тот, ради кого старик отправился на ночную прогулку, явно находится внутри дома, а может, и не покидал его в последние дни. Наверное, опасная личность: или чей-то шпион, или мастер по темным делам, тоже вынужденный скрывать свое пребывание в главном городе Лиотона. Тогда Кено – связник, пришел передать обитателю особняка слова герцога. Да, ведь точно, он двигался со стороны дворца… – строил предположения Вебалс, пытаясь взобраться по почти неприступной без подручных средств стене к открытому окну второго этажа. – Ох, как мне повезло, как повезло, что таинственный постоялец любит свежий воздух! Несмотря на промозглую осеннюю пору, держит окна открытыми…»

Бесшумно вскарабкавшись на подоконник, Вебалс перевел дух и осторожно спустился внутрь погруженной в полумрак комнаты. По счастливой случайности, под ноги крадущегося колдуна не попалось ни табурета, ни иного способного поднять шум предмета. Из соседней комнаты доносились довольно громкие голоса, Озет даже смог различить несколько связных обрывков фраз, но, чтобы глубже вникнуть в суть разговора, ему все-таки пришлось прокрасться на цыпочках к двери и припасть ухом к замочной скважине.

– Что значит «не придет»?! Ты проболтался, ты ему рассказал?! Я же приказал молчать! – кричал, временами сбиваясь на визгливый фальцет, мужской баритон.

– Он мне хозяин, а ты так… приблуда подзаборная… Ты не смеешь отдавать приказы, – прозвучал спокойный ответ голосом Кено, который Вебалс узнал бы из тысячи других голосов. – Клыкишки спрячь, упырина толстопузая, и по сторонам глазенками своими не зыркай! Не испугаюсь, я вашего брата во… сколько навидался! Доброму десятку собственной рукой в пузо клин вбил!

«Упырина толстопузая… толстый вампир… не может быть, неужели это?!..» – был близок, необычайно близок к разгадке тайны гостя герцога Вебалс, но удачная мысль внезапно оборвалась. Сильный удар по двери, к которой Озет прижался ухом, не только оглушил, но и опрокинул его на пол. Вебалс недооценил врага, а точнее просто поленился изменить свой запах, поскольку никак не предполагал, что в особняке обитает вампир. Теперь колдуну приходилось расплачиваться за неосмотрительность, за свой роковой просчет.

Вебалс попытался подняться, но сорванная с петель дубовая дверь крепко придавила его к полу. С одной только деревяшкой колдун худо-бедно справился бы, но на нее сверху приземлился какой-то необычайно тяжелый предмет, чье-то грузное тело, тут же, кряхтя и смеясь, заплясавшее и запрыгавшее на гладкой поверхности. Озет попробовал между прыжками перевернуться на спину, но не успел; центр тяжести очередного толчка, схожего по силе с ударом кузнечного молота, пришелся точно по ребрам грудной клетки. Легкие на секунду застыли, воздух перестал поступать в мозг, и пленник двери потерял сознание еще до того, как успел подумать, что ему придется принять ужасно глупую смерть, сравнимую лишь с гибелью в сточной канаве.

Когда висишь вверх ногами, мир вокруг удивительно преображается: привычные вещи кажутся совершенно иными, а лицемеры сбрасывают маски и демонстрируют истинное лицо, то самое, что при взгляде с данной позиции находится у них поверх поясниц. Придя в себя, Вебалс прежде всего ощутил острую резь в ступнях, коленях, кистях и локтях, иным словом, как раз в тех местах, которые злоумышленники туго стянули тонкой серебряной цепью. Почему оковы были именно из этого благородного металла, Вебалс понял гораздо позже. Пленившие его слишком доверяли легендам лиотонского народа и посчитали, что только серебро может удержать в плену колдуна. Глупо, конечно же, глупо, но Озет не стал разочаровывать суеверных страдальцев, испортивших ради него множество украшений из герцогского сундука. Во-первых, он не хотел их расстраивать и злить, а во-вторых, если уж и быть подвешенным за ноги к потолку, то лучше изображать очень дорогую подвеску, нежели обычную свиную тушу на бойне.

Лишь утихомирив ноющую боль стянутой и натертой кожи, Вебалс позволил себе слегка приоткрыть щелочки глаз. В комнате, в той самой комнате, где он был позорно пленен, царили мрак и тишина. Однако явное спокойствие окружения не обмануло его ощущений: вблизи кто-то был, он внимательно наблюдал за пленником и терпеливо ждал момента, когда Вебалс придет в сознание и задергается, как червяк на крючке рыболова.

– А вот мы и проснулись! – прозвучал чересчур приветливый мужской баритон из той части комнаты, которую Вебалс не видел за собственным телом.

Не сильный, но ужасно оскорбительный пинок под зад привел висячую конструкцию в движение. Мир вокруг колдуна куда-то полетел, закачался и закружился. От кручения вокруг собственной оси возникли легкое головокружение и спазмы в желудке, чье содержимое вдруг резко устремилось вниз.

– Кор, не будь дураком, развяжи, а-то… то хуже будет! – с трудом выговорил стоически сдерживающий «позывы души» Вебалс, но в ответ услышал лишь пакостный смех.

– А-то, что?! Ты наложишь на меня ужасное проклятие?! – пыхтел и смеялся вампир, увеличивая скорость и амплитуду кручения жертвы новыми пинками под зад.

– Да, нет… просто наложу! – почти выкрикнул Озет, обрадованный приближением возможности отмщения.

В тот самый миг, когда перед глазами колдуна промелькнул силуэт толстяка, произошел акт возмездия. Пленник не тужился, не прикладывал усилий, а просто открыл рот, и мощная струя омерзительной жирной жижи устремилась к развлекающемуся вампиру. Она попала точно в пупок толстяка и забрызгала его с ног до головы, точнее от колен до самого подбородка.

– Скотина! – взревел оскорбленный мучитель, застыв неподвижно и с ужасом наблюдая, как по его телу сползло отвратительное, тошнотворно пахучее месиво. – Скотина, гад, мерзавец, я те…

Даже самые емкие, идущие от озлобленного сердца слова не могли выразить то, что испытал в эту секунду Кор. Когда экспрессии слов недостаточно, на помощь приходят мимика, жесты и сильные пинки, с поразительной скоростью посыпавшиеся на подвешенное тело. Настала очередь смеяться колдуна, ни пинки, ни грозные выкрики взбешенного оппонента, ни острая боль от новых ударов не могли воспрепятствовать приступу необузданного хохота. Вебалс смеялся от всей души и, наверное, разбудил всю округу, по крайней мере на скрипучей лестнице донеслись чьи-то быстрые шаги.

– Что здесь?!. – Слова застряли в горле у ворвавшегося в комнату Кено; слова застряли, осталась лишь вопросительная интонация, надолго повисшая в воздухе.

От парадоксальности увиденного «старый лис» обомлел и чуть не выронил из рук подсвечник. Немота старика прошла быстро, уже через пару секунд он хохотал на пару с Озетом. Вид кипевшего от злости, брыкавшегося и грозно щерящегося упыря, орошенного склизкой пакостью, не мог оставить равнодушным.

– Иди отмойся! – усилием воли остановив смех, произнес слуга герцога Самвила и отошел в сторону от дверного проема, чтобы продолжавший грозно рычать вампир, не дай бог, не запачкал его одежд.

Бросив напоследок несколько обещаний, от которых даже у самого привыкшего к жестокостям войны солдата застыла бы кровь в жилах, толстый вампир удалился принимать благовонную ванну. Выждав пару секунд, Кено поставил подсвечник на пол и, подойдя к пленнику, присел на корточки.

– Привет, колдун, давно невиделись, – произнес старик без ехидства и какой-либо двусмысленности в голосе.

– Давненько, – кивнул Озет, стараясь приберечь остатки «угощения» до возвращения отмывшегося Кора и не расходовать его попусту на невинных, то есть на того мучителя, кто не пинал его сапожищем под зад. – Лет десять, а может, одиннадцать. Ты тогда еще…

– Тогда еще… – перебил колдуна старик. – Что было «тогда», уже не важно, имеет ценность лишь то, что сейчас…

– Ага, сытая, ленивая жизнь, иногда прерываемая поручениями Самвила. Достойная старость для достойного человека, уставшего бегать за ворами, растратчиками казны, бандитами и шпионами соседних королевств. И сколько беспокойств доставляет герцог за миску вкусной похлебки? Ты скажи, старина, может, и я к нему поднаймусь.

– Прекрати треп, – оборвал тираду Озета бывший сыщик. – Не был бы рад тебя видеть, уже давно нашел бы способ заткнуть твой пакостный ротик!

– Рад меня видеть? – искренне удивился Озет. – С чего это вдруг?

– Ох, ох, ох, как будто не знаешь? – хитро прищурившись, покачал головой Кено. – Сам-то в столицу зачем пожаловал, неужто на барышень поглазеть?

– Хочу к королю звездочетом пристроиться… иль лекарем к дворцовым фрейлинам, мне все равно, где больше заплатят, туда и пойду, – продолжал валять дурака Вебалс, прекрасно понимая, что старый знакомый хочет о чем-то его попросить, но пока не решается.

– С тебя ведь должок, – вдруг заявил Кено, видимо, решивший позвать себе на помощь совесть и порядочность колдуна. – Помнишь, тогда на…

– Помню, не тяни, говори! – решил попусту не бередить неприятные воспоминания десятилетней давности Озет.

– В последнее время творятся очень странные дела…

– Странные дела творятся постоянно, это ж столица!

– Да, нет, я не о том! Мой… Самвил во что-то грязное влип. – Старый служака, отдавший лучшие годы службе Короне, так и не смог назвать герцога хозяином. – Он часто пропадает неизвестно где, хотя раньше из столицы носа не высовывал. Вокруг него постоянно крутятся какие-то темные личности. По сравнению с ними душегубы – агнцы божьи!

– Я понял, о чем ты, продолжай, – насторожился Вебалс.

– Вчера появился вампир, вслед за ним пришла эта девица…

– Давай о дамах не будем! Прекрасный пол – неуместная тема в серьезном разговоре, – произнес колдун, но по лицу собеседника понял, что именно появление этой особы и беспокоит старика.

– В шестнадцать я впервые убил человека, – после долгого молчания произнес Кено. – К двадцати я уже потерял убитым счет. Когда-то я слыл лучшим бойцом столицы, и ты об этом прекрасно знаешь. Годы, конечно, идут, и я уже давно не тот, но все же еще не совсем одряхлевший старикашка.

– Ты у нас о-го-го!

– Заткнись! – Старик едва удержался, чтобы не наградить смеющегося над ним пленника оплеухой. – Эта сопливая девчонка расправилась со мной за пять минут, а ведь у нее даже не было оружия! Как, ответь мне, как?!

Горечь обиды в глазах старика перемешалась с суеверным страхом. Лис Кено интуитивно чувствовал, что сутки назад столкнулся с чем-то могущественным, прячущимся под невинным ликом юного создания; знал, но не мог объяснить и поэтому боялся.

– Слушаю тебя, – прошептал мерно раскачивающийся на цепи Вебалс. – Я внимательно слушаю, продолжай.

– Не помню, как я потерял сознание, но когда очнулся, то девицы уже и след простыл, а вампир… вампир стал каким-то задумчивым. Он нервничал, он до сих пор нервничает и чего-то боится. Кор отослал меня во дворец, пригласить Самвила в полночь в этот домишко. Мое дело маленькое, герцог приказал вампира слушаться, я и не перечил…

– Дай догадаюсь. Ты передал слова Кора герцогу, тот отказался прийти, и толстяк взбесился, – предположил Вебалс, припомнив обрывки фраз подслушанной беседы.

Кено кивнул, а затем, услышав, как колокол на башне собора пробил без четверти двенадцать, принялся быстро снимать с колдуна серебряные путы.

– Думаю, девица вот-вот должна прийти. Толстяк с ней заодно, но он не помеха, его я беру на себя, – забормотал старик, освобождая и ставя на ноги пленника. – Только ты справишься с этим чудовищем, Вебалс!

– С чего ты взял, что я вообще захочу с ней связываться? Мало ли какая тварь в красотку забралась, мне-то она не мешает. Я же богомерзкий колдун, враг рода человеческого, или ты забыл? А вдруг я с ней заодно?

– Гервальская площадь, – всего двумя словами обосновал свое решение старик, неотрывно глядя на колдуна умными, повидавшими жизнь глазами.

– Давай сначала займемся нашим чистюлей, – скомандовал Вебалс, посчитав аргумент «лиса» достойным основанием, чтобы заключить с ним союз. – Толстячок намного хитрее и проворнее, чем кажется. Одному тебе с ним не справиться.

Недостаток ума всегда компенсируется бурной фантазией, именно поэтому лучшие сказочники получаются из лодырей и недоучек. Вместо того чтобы досконально изучить какое-то новое явление, они, не утруждая себя исследованиями, выдумывают теории, одна смешнее другой, наспех подгоняют сомнительные факты и с умным видом кричат о новом открытии. И самое удивительное, с течением времени сами начинают верить в придуманную ими ложь.

Неизвестно, кто из невежд додумался заявить, что вампиры боятся чеснока и воды. Бояться и не любить – понятия разные! Например, Кор: толстяк терпеть не мог запаха чеснока, в особенности если он исходил изо рта избранной им жертвы. Но разве это что-то доказывало? Молоденькие девицы и уже зрелые дамы тоже не любят целоваться с любителями чесночных супов и приправ. Они брезгливо морщатся и зажимают платочками прекрасные носики, но почему-то никто не додумывается обвинять их в испитии крови по ночам. Что же касалось воды, то типичный представитель семейства кровососущих по имени Кор не различал, святая она или не освященная, а по простоте душевной и из-за отсутствия университетского образования классифицировал жидкость по иным показателям: холодная или горячая; чистая, та, что в бадье до мытья, или грязная, то есть та же самая, но уже после погружения в нее его грузного тела.

Вопреки бытовавшему мнению, что плоть вампиров в воде растворяется, шипя и испуская зловонные запахи, толстяк мылся обычно три-четыре раза в неделю, уменьшая свой вес за счет отстающих кусков грязи и испуская дурные запахи, но совершенно по иной причине. Как и для любого человека, выросшего вне жаркой пустыни, где капля воды на вес золота, Кор считал мытье не только необходимым мероприятием для избавления от нечистот, но и своеобразным ритуалом успокоения и примирения с самим собой. После же пакостной выходки проклятого колдуна вампир ощутил острую необходимость не только избавиться от присохшей слизи, но и восстановить душевное равновесие, поэтому отмокал в бадье долго, подавляя в себе естественное желание разорвать по возвращении Вебалса голыми руками и составляя в уме длинный список предстоящих пленнику пыток. Во-первых, сгоравший от жажды мести толстяк хотел как следует насладиться долгими-предолгими мучениями недруга, обманувшего его и виновного в гибели дукабесской общины. Во-вторых, и это тоже немаловажно, хитрый купец хотел извлечь из гибели врага как можно больше дивидендов. Слава убийцы одного из Озетов придала бы его персоне значимость и вес как в глазах сторонников герцога Самвила, так и среди столичных вампиров, до сих пор игнорировавших его присутствие в городе.

Когда размышляешь о приятном и строишь грандиозные планы на будущее, время течет незаметно. Вода в бадье уже почти совсем остыла, а Кор, закрыв глаза и со счастливой улыбкой на толстощеком лице, все продолжал нежиться в ней. За дверью комнаты кто-то появился, вампир узнал шаркающую походку управляющего и поэтому даже не счел нужным открыть глаза.

– Чего тебе надобно, старче? Иди лучше за Озетишкой последи! Сбежать-то паскудник не сможет, а вот на себя лапки наложить – запросто! – вяло, почти засыпая, пробормотал упырь, услышав скрип открывающейся двери и ощутив распаренной кожей легкое прикосновение сквозняка.

– Ну, как тебе еще объяснить? На себя я никогда ничего не кладу, а вот на других… всегда с удовольствием, – прошептал прямо на ушко нежившемуся вампиру мягкий, мелодичный голосок Озета.

Кор резко рванулся, пытаясь одним прыжком выскочить из бадьи, однако противник как будто читал его мысли. Тонкие, но крепкие, как сталь, пальцы колдуна впились вампиру в ключицы и намертво зафиксировали шею, не давая пошевелить головой. Сколько ни рычал и ни клацал зубами Кор, а толку от этого не было: ему не удалось, ни высвободить голову, ни пошевелить вдруг онемевшими конечностями. Бой был проигран, хотя вряд ли можно считать боем поединок, в котором не было нанесено ни одного удара, а начало почти совпадало с концом схватки.

Дверь снова открылась, на этот раз на пороге появился Кено с мотком толстой веревки в руках. «Лис» не захотел использовать серебряные цепи, то ли разочаровавшись в их чудотворной силе, то ли просто оберегая имущество своего господина.

– А может?.. – хотел спросить старик, размотав веревку, но так и не приступив к связыванию выпиравших из воды конечностей.

– Нет, он нам нужен живым, – ответил, не дослушав до конца вопрос, Вебалс, – пока нужен живым, а там… там, как разговор повернется. Ты понял меня, мой клыкастый дружище? Советую не дергаться впустую, а сосредоточиться на ответах на мои вопросы.

Старый «лис» был настоящим мастером сыскного дела и всего, что с ним непосредственно связано. Не успел Вебалс задать и первого из вопросов, а застигнутый в бадье вампир был спеленат, как грудной ребенок. Правда, ни одна мамуля, даже самая безответственная и неопытная, не решилась бы так туго затягивать узлы, да и материальчик для малыша выбрала бы помягче, чем крученый войлок.

Увидев, как профессионально его новый напарник исполнил свою часть работы, Вебалс убрал с ключиц вампира руки. Кено на миг показалось, что кончики пальцев колдуна вышли из-под розовой кожи пленника, вышли легко, не оставив на ее гладкой поверхности никаких видимых следов. Однако бывший сыщик мог и ошибаться, ведь он постарел, зрение было уже не то, а при плохом освещении всякое могло померещиться.

– Итак, вопрос первый, – вытирая мокрые руки о висевшую поблизости рубашку вампира, протянул Вебалс, то ли в предвкушении удовольствия от предстоящего допроса, то ли уловив что-то в колебании ночного воздуха.

Буквально через миг колокола сразу трех столичных храмов пробили полночь, а снизу донесся не сильный, но настойчивый стук дверного молотка.

– Попарься еще и смотри, никуда не уходи, – пошутил Вебалс, легонько похлопав ладонью по лысине вампира, на зеркально-гладкой поверхности которой весело плясали отблески всех семи горевших в комнате свечей.

Озет пошел открывать дверь, вслед за ним, обнажив меч, отправился предатель Кено. Кор остался один, и еще не успели затихнуть шаги, как он принялся вытягивать шею в жалкой надежде дотянуться и перегрызть острыми клыками ближайшую из веревок. Почему-то вампир был уверен, что больше не увидит ни старика управляющего, ни изрядно попортившего ему кровь колдуна.

Она была прекрасна даже в простеньком платьице; она – сама юность, свежесть и незапятнанная грязью жизни красота. Женщинам этого не понять, а вот опытные мужчины, лишь окинув молоденькую девушку беглым взглядом, сразу узнают о ней все: что любит, как зовут любимого козлика, какие романтические идейки крутятся в ее прекрасной головке, и главное, как себя повести, чтобы вызвать симпатию, а не категорическое отторжение у юного создания, чей жизненный опыт равен нулю, а в глазах которого можно навсегда затеряться.

Это была она, та самая девушка, о которой со страхом рассказывал Кено. Вебалс понял это с первого взгляда и поэтому, вместо того чтобы мило улыбнуться и, отвесив поздней гостье галантный поклон, пригласить войти в дом, резко выкинул правую руку вперед, чтобы сомкнуть капкан цепких пальцев на белоснежной, нежной шейке. Обычно редко кто уходил от такого захвата: одних парализовала неожиданность, а другие не обладали должной реакцией, однако милое создание с личиком игривого ангела быстро отскочило вбок и тут же нанесло удар, метясь острым носком сапожка по выступавшему вперед подбородку противника.

Хоть Вебалс и не ожидал такого резкого начала схватки, но успел отскочить. Перед глазами колдуна быстро пронеслась вверх стройная женская ножка в чулке на подвязках и каскад кружевных, нижних юбок, на миг ослепивших его своей пестротой.

Какой бы силой ни обладала девица, точнее чудовище, поселившееся в ее юном теле, но оно оплошало. Высоко задирать ногу в бою тем и опасно, что после мощного, способного переломить кость человека удара, ее еще нужно умудриться и опустить… быстро и без последствий. Пальцы колдуна крепко вцепились в девичью икру, Октана была беззащитна и тратила массу усилий, чтобы устоять на одной ноге. О каких-то ответных действиях не могло быть и речи, но предатели тем и отвратительны, что наносят подлый удар всего за секунду до рева победных фанфар. Поглощенный эйфорией боя, Вебалс не ощутил боли, лишь застыл, удивленно таращась на вылезший из его груди клинок.

Голова колдуна вдруг закружилась, а картинка перед глазами померкла, как будто чья-то невидимая рука просто взяла и задернула занавес, не дождавшись антракта. Не выпуская женской ноги, Вебалс медленно опустился на колени, затем завалился на бок и затих. Краткий бой был завершен, парочка с виду далеко не грозных бойцов легко и непринужденно расправилась с тем, кого уже несколько лет безуспешно пытались отправить на тот свет все рыцари Ордена.

– Ты за ноги, я за руки! Затащим в дом, а дальше подумаем, что с этой падалью делать, – тяжело дыша, изрекла баронесса, изрядно обрадованная тем обстоятельством, что снова стоит на обеих ногах.

– А стоит? Может, здесь оставим, а страже скажем, что он вор, что в дом пытался пробраться, – предложил Кено, уже вытащивший из спины колдуна меч и старавшийся отчистить его как можно быстрее, пока кровь на лезвии не засохла.

– Дурак, плевать мне на стражу… он еще жив! – противно взвизгнула рассерженная упрямством старика девица и, схватив обмякшее тело Вебалса за кисти рук, одна, без помощи слуги герцога, поволокла его по мостовой к двери.

Хоть «лису» было и неприятно дотрагиваться до того, кого он продолжал считать трупом, но страх разгневать хозяйку был сильнее брезгливости. Кено схватил Вебалса за ноги, и вдвоем они быстро затащили Озета внутрь дома.

– Надо бы его пока покрепче связать, через часик-другой очухается, паразит, – пропела прежним ангельским голоском баронесса и совершенно не по-благородному пнула поверженного противника по лицу.

– Неужто такой живучий? – поинтересовался Кено, продолжив очищать окровавленный меч, на этот раз не о куртку противника, а о бархатную штору окна.

– Гораздо более, чем ты можешь предположить, – задумчиво произнесла Октана, грациозно наступив на кадык колдуна остреньким каблучком. – Но хватит об этой мрази! Скажи лучше, как вел себя наш кровососущий дружок?

– Достойно, – кивнул головой Кено, – но слишком импульсивен. Доверять ему можно, но приглядывать нужно. Горяч, поэтому может дело испортить. Я бы на твоем месте…

Почти гробовую тишину комнаты разорвал звук звонкой пощечины.

– Ты никогда, слышишь, никогда не будешь на моем месте, а следовательно, не стоит и поучать! – прошипел сквозь сжатые зубы хищно прищурившийся ангел и сильно толкнул старика.

Перевернув стол и свалив с него грязные миски, Кено упал, но тут же вскочил на ноги и выхватил меч.

– Самвил приказал тебя слушаться, выполнять любую твою бабью прихоть и только поэтому… только поэтому…

– …ты еще жив, – надменно рассмеялась красавица, глядя, как старик, пересиливая свой гнев, убирает в ножны меч. – Кстати, насчет герцога. Твой благодетель назначил мне встречу?

– Завтра, десять утра, книжная лавка торговца Огура, – проворчал Кено и, не отвесив предусмотренного правилами этикета поклона, удалился наверх, развязывать мерзнувшего в остывшей ванне вампира.

(обратно)

Глава 10 Такие разные, а цель одна

«Если тебя неожиданно посетила старая знакомая, то проверь кошелек!» Палион Лачек уже не помнил, под каким номером числилось это правило в его личном своде жизненных аксиом; не помнил, но следовал ему беспрекословно, и как только купчиха выпорхнула из окна, а он растер больную спину, тут же полез под кровать. Как и предполагалось, там было идеально пусто. Вся добыча, все золото, которое им с Вебалсом удалось позаимствовать на безвозмездной основе из графской казны, таинственным образом испарилось.

В руках у Терены не было кошельков, а из-под юбки тоже не доносилось приятного звона благородного металла, однако факт оставался фактом: их с колдуном уже во второй раз бессовестно обобрала улыбчивая толстушка. Умела ли она каким-то загадочным образом переносить добычу с места на место, или заявилась к ним вместе с одним из своих «дружков», который напихал за пазуху ценный груз и поспешил исчезнуть, в принципе было не важно. Хоть Палион и не понимал, зачем же Терена дожидалась его прихода и почему обозвала его дураком, даже не удосужившись подвести под свои слова какой-то логический базис, но ломать голову на этот счет не собирался, она у него и без того ужасно болела.

Поход к маленькому зеркалу на стене окончательно расстроил и разочаровал разведчика, наивно строившего планы дальнейших действий и намеревавшегося приступить к их реализации тут же после двух-трехчасового сна. На него в упор таращилось чудовище, опухший монстр с кровоподтеками и синяками, несовместимыми с образом благородного человека и человека вообще. Даже довольно мало поистрепавшаяся, дорогая одежда не могла загладить ужасного впечатления. На оживленных улицах столицы показываться было нельзя, по крайней мере он был далек от мыслей о самоубийстве. Его остановил бы первый же патруль, а добрые горожане не преминули бы закидать камнями, по ошибке приняв за слугу Вулака, в силу неизвестных обстоятельств вынужденного отбросить иллюзорную маску и предстать перед ними в истинном обличье.

Исправить положение дел, придав изрядно побитой физиономии божеский вид, могли лишь Терена и Вебалс с их чудесными способностями, поскольку хорошего грима под рукой не было, а примитивные хирургические мероприятия, которым обучен каждый солдат, не возымели бы должного эффекта. Вдовствующая толстушка оказалась существом неблагодарным, перешла в стан врага, и теперь на ее помощь не приходилось рассчитывать. Озет же пропал, и пророк-интуиция подсказывала, что его самого придется вытаскивать из беды. Видимо, встреча со старым знакомым прошла не очень гладко; видимо, проныра-колдун увлекся, своевременно не смог просчитать ситуацию и угодил в западню, самостоятельно выбраться из которой не имел ни малейшей возможности.

Положение было почти безвыходным. Разведчик оказался во враждебном городе без средств, знакомств и четко поставленных целей. Враги знали, где находится его укрытие, и могли пожаловать в любой миг. Единственный союзник бесследно исчез, и даже если Палион решился бы прийти ему на выручку, то совершенно не знал, где начинать поиски. При сложившихся обстоятельствах разведчик решился на шаг не только преждевременный, но и бьющий по его самолюбию. Сняв с шеи небольшой медальон с прибором экстренной связи, не справившийся с заданием майор надавил на кнопку вызова, но, к сожалению, вместо ответного сигнала услышал лишь раздражающий шум радиопомех.

Это было еще одно обстоятельство, заставляющее всерьез призадуматься над перспективой быстрого и безболезненного самоубийства. Кто-то блокировал радиоволны, Палион даже знал кто и догадывался после чего… Но, как ни странно, Лачек почувствовал не страх за свое несветлое будущее, не горечь поражение, а неимоверное облегчение.

Он всю жизнь боялся, боялся не справиться с заданием и подвести соратников, которые на него рассчитывали. Командир линейного подразделения чувствует ответственность за своих бойцов, если, конечно, он не полная сволочь. У разведчиков же система моральных приоритетов выглядит по-другому. Долг перед оставшимися в тылу часто подавляет чувство взаимовыручки и солдатского братства. Разведчики во вражеском окружении уже считают себя смертниками. Единственное, что греет их души, – призрачная надежда на возвращение после выполнения миссии.

Отсутствие связи означало не просто провал очередной операции, оно лишало смысла само его существование. Он перестал быть миссионером и членом «небесного» общества, он окончательно превратился в изгоя, в человека, который «сам по себе» и с которого уже списаны все долговые обязательства. Ведь глупо требовать денег с умершего должника, кем он в принципе для «чинов с небес» и являлся. Абсолютная свобода придает силы, поскольку лишает ответственности и усыпляет мораль. Человек, живущий исключительно для себя, вправе распоряжаться собственной жизнью как хочет, его не гложет совесть и не тянут на дно путы невыплаченных близким долгов. Палион мог просто взять и уйти: покинуть столицу, позабыть об оборотнях, Озетах, свихнувшихся роботах и зажить в свое удовольствие в каком-нибудь из тихих уголков Шатуры; мог обзавестись семейством или, сказочно разбогатев, что в принципе было не столь уж и трудно, окружить свои сытные будни ласками многоголового стада невольниц. Он мог, но не хотел, поскольку с азартом карточного игрока уже втянулся в эту опасную партию, и перестал бы себя уважать, если бы не довел ее до конца, или хотя бы до точки, в которой ее можно было бы считать оконченной.

Размышления на отвлеченные темы хоть и помогли Палиону немного успокоить расшатавшиеся нервишки, но не могли поправить его плачевного положения. Враг был где-то поблизости, он чувствовал это. Кто-нибудь из «добрых людей» Терены, хищных лесных перевертышей с непонятными помыслами, наверняка следил за входом в гостиницу.

Теша себя довольно глупой надеждой обнаружить в шумно гудевшей толпе на площади присматривавшего за ним оборотня в человеческом обличье, Палион подошел к окну и, стараясь не пугать прохожих видом своей, мягко говоря, подпорченной физиономии, стал методично ощупывать взором каждый уголок видимого пространства. Мерно прохаживающиеся под ручку парочки столичных дворян; спешащие куда-то чиновники и прочий служивый люд с папками для казенных бумаг; парочка медленно тащащихся карет с уставшими от скуки лошадьми и с сонливыми возницами на высоких козлах; все как обычно, все вроде было спокойно и не предвещало затаившейся рядом беды.

Немного быстрее жизнь текла возле торговых рядов, раскинувшихся на противоположной стороне площади. В однородной, постоянно движущейся массе горожан и торгового люда иногда мелькали трехцветные формы стражников и блестящие под лучами едва гревшего солнца наконечники пик; порой к торговым рядам подъезжали крестьянские телеги и груженные мешками купеческие возы. Больше разведчик ничего не смог разобрать, расстояние было слишком большим, а вот следивший за ним «доброжелатель» мог находиться именно там. Зрение у искусственных тварей, которых теперь уже нельзя было назвать просто «лесными», было куда лучше, чем у людей. Палион не видел наблюдателя, тот же наверняка уже приметил контуры мужского силуэта в открытом окне. С данным обстоятельством приходилось мириться, разведчик не мог посреди средневекового города использовать современные камуфляжные средства и мощный бинокль, не мог не из-за ложных представлений о честной борьбе, а по довольно банальной причине – у него их просто не было. «Дедуля» так заботился о соблюдении конспирации, что не позволил прихватить профессионалу с собой даже примитивных и очень компактных инструментов слежения.

Окончательно убедившись в тщетности попытки заметить кого-то в бурлящем алчными страстями мирке розничной торговли, Палион обратил свой взор к последнему удобному для наблюдения местечку, небольшому фонтанчику, установленному почему-то не в центре площади, а на ее периферии, почти вплотную к двухэтажному зданию, где размещались цирюльня, мастерская портного, дом терпимости (судя по полуобнаженной девице, несмотря на довольно холодную погоду, вальяжно развалившейся на подоконнике распахнутого настежь окна второго этажа) и городская управа по торговым сборам. Сначала Лачека поразило странное соседство, но затем несовместимое совместилось и встало на свои места. Городские планировщики продумали все до мелочей, они заботливо помогали приехавшим издалека торговцам как можно быстрее адаптироваться к сложной столичной жизни. Уставшие, утомленные трудной дорогой и долгим ожиданием досмотра перед воротами купцы должны были ехать сразу сюда, чтобы заплатить подать и получить у чиновников разрешение на торговлю. Пока оформлялись бумаги, а порой процедура затягивалась на несколько часов, приезжие не тратили времени даром: меняли поистрепавшийся гардероб, сбривали колючие бороды и, получая удовольствие, сравнивали уровни столичных и провинциальных цен по самому надежному, проверенному веками показателю…

Не обнаружив перед домом и фонтаном ни одной подозрительной личности, Палион уже отошел от окна, но вульгарная девица в розовых панталонах и ядовито-зеленых чулках вдруг интенсивно замахала руками, как будто специально привлекая его внимание. Расстояние было большим, и Лачек, сколько ни щурился, так и не смог разглядеть лица «жрицы любви», однако ее фигура показалось ему местами непропорционально толстой. Конечно, среди мужчин есть любители красоток с тощими ножками и огромными животами, но таких не так уж и много, по крайней мере если бы хозяин заведения находился в здравом уме, то не стал бы выставлять напоказ образчик неестественной «красоты» в качестве живой рекламы. Что-то было не так в этой размахивающей руками девице; что-то, что породило в голове Палиона смутное предположение. Не став попусту ломать голову, прав он или нет, разведчик схватил брошенный на кровать меч и выбежал из комнаты.

Пробегая по коридору, а затем несясь по крутым ступеням лестницы вниз, Лачек не думал ни о чем, кроме того, чтобы успеть рассмотреть лицо женщины. Он даже молил всех известных и неизвестных ему богов, чтобы причудливый розово-зеленый попугай не упорхнул в гнездышко до того момента, как он сможет разглядеть его пестрое оперенье и наверняка уродливый клюв. Спешившего на площадь Палиона неожиданно перестало смущать, что посетители гостиницы и прислуга испуганно шарахались в сторону при виде его изуродованной физиономии, что ему вслед неслись ругательства и дамские зонтики, невинные подарки от тех, кого он нечаянно задел или совершенно не деликатным образом сбил с ног. Главное – успеть, не опоздать, хотя разведчик сам не мог понять почему.

Мутный овал под копной густых волос принял очертания лица на расстоянии в сто пятьдесят шагов: отменный показатель зоркости для человеческого глаза и ужасный для тех, кого глупые обыватели именовали нежитью. Интуиция не подвела Лачека и на этот раз: девица в окне действительно оказалась Тереной или дамой, неимоверно похожей на нее. Именно этот вопрос Палион и собирался выяснить, намереваясь срочно посетить заведение на втором этаже. Продолжая пугать и сбивать с ног, сбивать и пугать превращенной в месиво рожей прохожих, разведчик со всех ног помчался к фонтану, при этом даже не заметив, как со стороны рынка к нему поспешно приближалась троица довольно крепких мужчин, судя по одежде крестьян, а по остроте хищного взора вольных наемников или агентов тайных королевских служб.

– Куда прешь, скотина безмозглая?! Не вишь, закрыто, господа чиновники откушивать изволят! – гаркнул прямо в ухо Палиону здоровенный детина-привратник и грубо отпихнул его назад, прямо в толпу ожидавших под дверью управы купцов.

На спину разведчика, которой в эту ночь тоже изрядно досталось, посыпался град тумаков и тычков. Возмущенные нахальной попыткой проникновения внутрь святая святых да еще во время откушивания чиновниками блюд торговые мужики не жалели сил, но зато по доброте душевной по голове подранка не били. Палион допустил ошибку, пытаясь проникнуть внутрь дома в обход очереди, теперь же он тщетно старался ее исправить, убеждая остервеневший люд, что хочет всего лишь пробраться на второй этаж, а до служек, уплетавших за обе щеки принесенные из дома вчерашние взятки, ему нет никакого дела.

Конечно, ему не верили, а некоторые особо горластые и наглые осмеливались в перерывах между тумаками заявлять, что наверху не водится никаких дамочек, что оба этажа здания якобы занимает управа. Надежды разведчика не оправдались, его не спасли от побоев ни проснувшееся вдруг красноречие, ни богатые одежды. Правда, с другой стороны, были и плюсы, например на его побитую рожу никто внимания не обращал. Рукоприкладство среди простолюдинов даже купеческого сословия дело обычное, во всей толпе не нашлось бы и пары бородачей без разбитых бровей, выбитых зубов и сиявших всеми цветами радуги синяков.

В конце концов, помятый, избитый и изрядно оплеванный Палион снова оказался у фонтана, а перед заветной дверью встал еще плотнее заслон из доброй сотни озлобленных мужиков. Стандартное правило: «Выкидывают в дверь, лезь в окно!» в данном случае, к сожалению, не действовало. Карнизы были узкими, покатыми, а сами окна находились высоко, к тому же литые, чугунные решетки на них надежно защищали тонны исписанной, казенной бумаги от проникновения злоумышленников.

Как мартовский кот, вернувшийся после ночных похождений, расхаживает вокруг крынки со свежей сметаной, так и Палион кружил возле дома, пытаясь придумать способ проникнуть внутрь. Естественно, можно было просто встать и отстоять проклятую очередь, но, по словам громко болтавших друг с дружкой мужиков, большинство из них дожидались своего звездного часа не один день. А ведь Терена, если это действительно была она, могла уйти, притом не факт, что через дверь, а не по крыше.

Лачек еще никогда так сильно не нервничал, раньше у него был хоть маленький шанс просчитать возможные ходы противников, в действиях же купчихи логика и здравый смысл полностью отсутствовали. Зачем она все-таки приходила к нему? Почему не ушла после того, как ее дружки прихватили с собой их законную добычу? Зачем вдовушка пристроилась в бордель и с какой стати так настойчиво махала ему руками? Слишком много неясного, слишком много «зачем», для которых нельзя было найти более или менее вразумительных «потому что…»

Стоило лишь Лачеку на миг отвернуться, чтобы проверить, не появились ли поблизости стражники, как тут же произошло событие, дающее хоть какой-то шанс на успех его безумной затеи. Трое широкоплечих крестьян, явно не желавших отстаивать длиннющую очередь за разрешением, стали действовать почти так же, как и он. Разница состояла лишь в том, что он незаметно прокрался между купцами к двери, а простолюдины пошли напролом, грубо распихивая недовольных торговцев локтями. С осмелившимися встать на пути нахалы расправлялись жестоко: давали под дых или, хватая за шкирку, по-простецки отпихивали на зазевавшихся ротозеев. Довольно слаженной команде дуболомов удалось пройти почти треть толпы, но тут терпению народных масс пришел конец. Завязалась крупная потасовка с использованием всевозможных подручных средств, начиная от обычных граблей и заканчивая жалобно блеющим бараном, которого один чудак в тулупе схватил за рога, раскрутил над головой и запустил в троицу нахалов. Палион не увидел, достиг ли снаряд цели или нарушителям общественного порядка удалось увернуться, но бросок не остался без последствий: человек пять повалились наземь, и их тут же вместе с бараном затоптала толпа, сомкнувшаяся, как волны морские. С появлением патруля порядка не стало больше, стражники попытались вмешаться, но, тут же получив то ли от правых, то ли от неправых по зубам, постыдно ретировались за подкреплением.

Час «ч» настал, а место «х» оказалось свободным! Азартно лупцующее друг дружку стадо мужиков переместилось от двери ближе к фонтану. Этот удачный момент нужно было использовать, Палион не простил бы себе задержки.

Ярость людская не знает границ и разумных пределов. Осторожно пробираясь по стеночке мимо занятых делом купцов, Палион вдруг понял, что мордобой был для них даже не развлечением, а образом жизни. Дать в рожу ближнему своему, такой же будничный ритуал, как, сплюнув на землю, процедить сквозь сжатые зубы «здрасте». И хоть накал страстей был высок, а упавших беспощадно запинывали и затаптывали сапожищами, но все равно народное гульбище существенно отличалось от обычного боя: в нем не было сторон и союзников, каждый был за себя и лупцевал ближнего вместо того, чтобы опираться на его плечо. Уже вплотную подобравшись к двери конторы, Палион заметил, что трое зачинщиков свалки давно не участвовали в потасовке. Они завели механизм людской ненависти и теперь спокойно стояли в сторонке, наблюдая за отлаженностью его работы, то есть следили за тем, чтобы драка продолжалась. Это обстоятельство весьма не понравилось разведчику, и он даже был готов над ним поразмыслить, но потом… Сейчас он был у двери, и пока купцы наминали друг другу бока, а набежавшие со всех сторон стражники пытались их растащить, нужно было заниматься делом.

Естественно, стучаться Палион не стал. Тонкий и острый клинок меча очень удобный инструмент, чтобы проникнуть в дом, не спрашивая разрешения у недовольно ворчащих за дверью хозяев. Он вставил лезвие в узкую щель между дверью и косяком, а затем резко, с силой надавил на рукоять. Проржавевшие петли не выдержали первого же рывка, массивная дверь заскрипела и стала крениться вниз, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, выворачивая из косяка петли. Разведчик успел отскочить в сторону, но гвозди, торчавшие из проржавевшей нижней петли, порвали штанину и до крови оцарапали левую ногу.

– Опять ты?! – взревел взбешенный детина-привратник и вместе с двумя охранявшими вход подручными кинулся в бой.

– Опять я, – констатировал Палион, не очень обеспокоенный перспективой боя «один против троих».

Лицо привратника мгновенно превратилось в оскаленную рожицу переевшего древесной стружки бобра, чему во многом поспособствовали густая растительность на лице и большие, уродливо выпирающие под острым углом передние зубы. Огромный кулак здоровяка взмыл в воздух, но, едва достигнув пика замаха, тут же раскрылся в ладонь и направился к собственному окровавленному рту. Палион не стал утруждать себя уходом от медлительного кулака, а ударил первым, коротким тычком рукояти меча по выставленным напоказ зубам.

Больше верзиле не суждено было изображать ни бобра, ни суслика, ни иного грызуна. Безжалостный Палач уничтожил его, как личность, выбив зубы, растоптал его неповторимую индивидуальность: сделал таким же, как все, лишил основного отличия от нескончаемого множества подобных широкоплечих, задиристых и туго соображающих уродов.

Второй удар рукояти, на этот раз пришедшийся точно в лоб, окончательно оборвал связь зарвавшегося громилы с окружающим миром. Подручные стояли рядом и, широко раскрыв глазища и рты, наблюдали, как шатается боготворимый ими титан; тот, с кого они брали пример; тот, на кого привыкли равняться. Легкий пинок в живот завершил работу, начатую зубодробильной рукоятью. Великан упал, скатился вниз по ступеням и, закатавшись по земле, завыл, не проклиная обидчика, а просто издавая громкие, нечленораздельные звуки.

– Пшли! – скомандовал Лачек обомлевшим парням, и те без пререканий синхронно отскочили в сторону.

Связываться с сумасшедшим не хотелось, как, впрочем, и тот не жаждал тратить драгоценное время на «воспитание» чужих подручных. Несколько стражников заметили, что какой-то мерзавец пытается проникнуть в здание управы, и, оставив в покое добивающих друг дружку купцов, с пиками наперевес побежали к двери.

Палион беспрепятственно пересек заветный порог и пустился бежать по пустому, узкому коридору к видневшейся вдали лестнице на второй этаж. Он надеялся, что доберется до Терены раньше, чем его догонит стража, а там, быть может, схватив неповоротливую толстушку в охапку, сможет ускользнуть от служителей порядка без боя. Одно дело выломать дверь и наказать задиристого слугу чинуш, и совсем другое – убить солдата короля да еще при исполнении им служебных обязанностей.

Беспрепятственно добравшись до лестницы (благо, что канцелярские душонки позакрывались в своих норках и не загромождали тесный проход своими грузными, неповоротливыми тельцами), Лачек всего за пару секунд вспорхнул на второй этаж и выбил ногою ближайшую дверь. Вот тут-то как раз и настало время удивиться. Испуганно прячась за заваленными кипами бумаг и талмудами с белибердой нормативного содержания, на него таращились трое странных существ: то ли людей, то ли откормившихся до размера человека крыс.

«Значит, купчины были правы! Контора на обоих этажах, а где же тогда бордель?!» – поразила Палиона ужасная мысль, а топот грохочущих по коридору первого этажа армейских сапог принудил к незамедлительному действию. Хлипкие, ненадежные двери, одна за другой слетали с петель под ударом ноги, но ни за одной из них не было ни успокаивающего глаз антуража, ни обнаженных девиц. Наконец, когда уже к нему подбегала стража, настал черед последней двери, за которой просто обязана была находиться обитель продажной любви.

– Ну, что ты так долго милый? Я же сказала, что ты дурачок, так долго дорожку к любимой искал, – захихикал розово-зеленый попугай, оказавшийся на самом деле Тереной.

Купчиха поджидала его в совершенно пустой комнате, где не было ни чинуш, ни столов. Непрерывно оглаживая затянутые чулками ножки и поддергивая своими обнаженными прелестями, неизвестно какого большого размера, купчиха издевалась над ним и смеялась прямо в глаза.

– Ах ты!.. – просопел, как пробежавший несколько миль носорог, Палион и кинулся к вдовушке, уже желая не захватить ее в плен, а просто спихнуть с окна и насладиться видом ее распластанного на мостовой тела.

Видимо, вдовушка, как и Озет, обладала даром читать чужие мысли; вполне вероятно, у нее просто была хорошо развита интуиция, а может, ее смутил вид пик стражников, уже почти достигших двери. Толстушка ловко перебралась с подоконника на карниз и скрылась из виду, Палиону ничего не оставалось, как только полезть вслед за ней. Карабкаться по карнизам и крыше куда приятнее, чем выдерживать схватку с озлобленной, раздраженной пробежкой стражей.

Несмотря на объемные телеса, предполагающие неимоверную медлительность и неуклюжесть, купчиха в непристойном виде легко перебирала по скользкому карнизу босыми ножками. Лачек только вылез из окна, а его «подружка» уже добралась до края крыши и, повернувшись к нему лицом, стала поигрывать еле помещающимися в панталоны бедрами и торопить его, громко выкрикивая обещания непристойного содержания.

Хоть разведчику и приходилось раньше тешить публику, отбивая хлеб у цирковых акробатов-эквилибристов, но так быстро, как вдовушка, он передвигаться все же не мог. К счастью, стражники на карниз не полезли, лишь высунулись из окна и тщетно пытались достать до его спины чуть пониже поясницы острыми кончиками длинных пик. Скрежещущего зубами от злости Лачека радовало лишь то обстоятельство, что глупая толстушка сама загнала себя в ловушку. Без разбега в семь-восемь шагов на крышу соседнего здания было не перепрыгнуть, а он уже находился на расстоянии десяти. Предвкушение приближающегося часа расплаты подбодрили балансирующего на карнизе разведчика и дали ему сил, чтобы ускорить шаг.

– Ну давай, ты уже почти рядом, мой сладенький торопыжка! – издевалась Терена, до которой пока еще не дошло, что она находится в безвыходном положении. – Нет, нет, милый, ты опять опоздал! Придется поиграть еще!

Одарив сократившего расстояние вдвое Лачека игривым воздушным поцелуем, купчиха быстро подпрыгнула на два метра вверх, развернулась в полете, а по приземлении тут же оттолкнулась ногами от края карниза и совершила прыжок, при виде которого разведчик остолбенел и чуть не свалился вниз. Толстушка легко перепорхнула на соседнюю крышу и снова принялась совершать непристойные движения бедрами, настойчиво призывая своего любимчика последовать за ней. Палиону, наверное, стоило прекратить преследование, он понял, что вдовушку ему не догнать, по крайнее мере здесь, на крыше. Однако в сложившейся ситуации ему не оставалось иного выхода, один из стражников осторожно, трясясь от страха и закрывая глаза, чтобы не смотреть вниз, все же выполз на узкий карниз.

Отступив пару шагов назад, Палион задержал дыхание, сконцентрировался, а затем, резко выдохнув, помчался навстречу зияющей бездне. Уже в прыжке он услышал громкий выдох толпы. Добрая сотня зевак внизу, позабыв о драке и взаимных обидах, задирали вверх головы и завороженно следили за его граничащим с самоубийством трюком, ожидая того момента, когда крошечное тело вверху перестанет двигаться вперед и, размахивая всеми четырьмя конечностями, полетит вниз. Лачек был абсолютно уверен, что момент его падения и ломающего кости удара о мостовую уж точно никто из собравшихся пропустить не хотел. Однако «доброжелательно» настроенные зеваки остались ни с чем, прыгун их разочаровал тем, что хоть и не долетел, но все-таки смог зацепиться руками за край карниза, а затем, подтянувшись, оказался на крыше соседнего здания.

Снизу донесся протяжный вздох разочарования, пляшущая уже на другом конце крыши Терена зааплодировала и запрыгала с грацией бегемотообразного кузнечика, превращая в осколки под собой черепицу, а обрадованный стражник с чувством выполненного долга развернулся и полез обратно в окно.

– Браво, милый, ты такой молодец! – прокричала толстушка, раздражая взор Палиона новыми кривляниями. – Мне так понравилось, я еще, еще хочу!

«Что ж, видать, это далеко не последняя крыша! – с сожалением, подумал Лачек, уже оставивший мысли о прекращении преследования. – Что ж, давай побесимся, попрыгаем, дорогуша! Ох, что я с тобой сделаю, когда доберусь!!!»

История повторялась от крыши к крыше, и этому не было видно конца. Сначала толстушка в розовых панталонах подманивала его к себе, то раздражая слух пошлыми шуточками, то оскорбляя его мужское начало, о котором, кстати, большинство знакомых ему женщин были куда лучшего мнения, а затем, когда он уже почти настигал шаловливуюдамочку, она оказывалась на крыше соседнего здания. Самое ужасное, что разведчик понимал бессмысленность погони, но не мог остановиться. Проказница Терена как будто обладала каким-то неисчерпаемым источником силы и проворства, в то время как он слабел с каждым новым прыжком, с каждым новым подъемом по осыпающимся под ногами, скользким черепицам.

Они проскакали уже полгорода. Наконец-то азарт погони иссяк, и Палион уже твердо решил спускаться вниз, как его мучительница внезапно пропала. Терена просто в очередной раз прыгнула, а когда он, разбежавшись, перепрыгнул на более низкую крышу одноэтажного дома, то ее уже там не было. Разведчик застыл, не веря, что такое могло случиться, и завертел головой, в надежде обнаружить выступающий из-за печной трубы кусок розовой материи или смеющуюся над ним толстощекую рожицу. Однако Терена на самом деле исчезла, то ли устав от наскучившей забавы, то ли неожиданно для себя обнаружив, что и у нечеловеческих сил есть предел.

«Пора убираться отсюда», – принял решение Палион, посчитавший, что крыша выходящего на оживленную площадь дома не самое удачное место для отдыха и наслаждения прекрасными панорамами средневекового городка и его окрестностей. Действительно, и расхаживающие внизу горожане, и бездельники, смотревшие в окна, могли заметить его в любой миг и позвать стражу. Еще более осторожно, чем во время погони, ступая по маленьким, покатым черепицам противного ярко-коричневого цвета, разведчик начал перебираться к краю крыши со стороны внутреннего двора. Там спускаться было куда, и гораздо удобнее, а кроме того, было меньше шансов, что его обнаружит праздно слоняющийся зевака. Разведчик уже приблизился к водосточной трубе и почти начал спуск, как ему в глаза бросилось огромное, желто-зеленое пятно, находившееся прямо по центру пустого двора. Это была карета, на козлах, свернувшись калачиком, дремал недоспавший с утра возница, а на крыше и на стенках кареты красовались до боли в сердце знакомые гербы.

– Ничего себе! – присвистнул Палион, не поверивший своим глазам и не надеющийся на такую удачу.

Карета принадлежала герцогу Самвилу, тому самому мерзавцу, за которым они с колдуном и отправились в лиотонскую столицу. Планы мгновенно поменялись, а растраченные на прыжки силы откуда-то вдруг взялись. Разведчик осторожно спустился до середины водостока, а затем, вместо того чтобы спрыгнуть вниз, ведь до земли оставалось чуть более двух метров, заглянул в закрытое, но не задернутое шторой окно.

В небольшой комнатке, похожей на склад библиотеки, за столом друг напротив друга сидели герцог Самвил собственной персоной и какая-то молоденькая девица. «Тайная встреча, вдали от злых языков и длинных носов», – подумал бы менее опытный разведчик, но бывший майор Палион Лачек пришел к другому заключению. Во-первых, вельможи королевских кровей никогда не мучают симпатичных девиц долгими разговорами, а почти сразу приступают к делу. Во-вторых, кровати или иного удобного ложа поблизости от стола не наблюдалось, если, конечно, не считать таковым стопки пыльных томов с изгрызенными грызунами переплетами. В-третьих, беспорядок в одежде обеих персон, загадочные выражения на их лицах и обязательные аксессуары интимных встреч – фрукты и вино – тоже отсутствовали. Нет, беседа велась на серьезные темы, и стороны переговоров испытывали друг к другу скорее деловую заинтересованность, нежели интимный интерес. Палион всегда задавался вопросом, о чем можно серьезно разговаривать с премиленькой барышней, именно по этой причине он придвинулся к окну, припал ухом к стеклу и прислушался.

– А ты уверена, что это был именно он?

– А разве сейчас в Лиотоне много Озетов, разве они сейчас не на юге, где идут основные бои? – подхватив интонацию собеседника и его снисходительный тон, изрекла баронесса и одарила герцога восхитительно невинной улыбкой. – Да, это был именно он, сомнений быть не может. И вообще, перестань относиться ко мне, как к провинциальной простушке! Если ты забыл, то напомню: мы с тобой почти одно целое. Ты не доверяешь мне, значит, не доверяешь себе… Но ведь ты себе доверяешь, не так ли?

– Как много скрыто в этом «почти», ты даже не можешь представить сколько…

– Хватит, Самвил, хватит! Уже полдень миновал, а мы из-за твоего упрямства еще ни до чего не договорились! – начала терять терпение Октана и даже осмелилась стукнуть по столу своим маленьким кулачком.

«Ничего себе!» – мысленно присвистнул Палион, пораженный, что какая-то девчонка, пусть даже благородных кровей, осмеливается так нагло разговаривать с герцогом, да не просто с герцогом, а с двоюродным братом самого короля. Однако один из троих основных претендентов на лиотонский трон вел себя довольно спокойно, можно даже сказать, смиренно. Его Сиятельство почему-то не думало ставить на место наглую выскочку. К сожалению, Палион видел только затылок вельможи, а если бы увидел выражение его лица в этот момент, то поразился бы еще больше. Во взоре Самвила были опаска и тревога, так смотрят только на тех, кого воспринимают всерьез и ужасно хотят заполучить союзником, а не врагом.

– Ты сама виновата, почти на час опоздала, – ответил герцог, методично постукивая кончиками тонких, холеных пальчиков по столу. – Я полностью разделяю твой план. Скажу больше, если бы ты не нашла меня, то тебя бы нашел я. Мы части одного целого: я большая, ты меньшая, но это не важно, важно лишь достижение цели и то, что с нами будет потом… когда Кергарн снова станет самим собой.

– И что же с нами станется, о Великая Большая Часть? – не по-доброму усмехнулась баронесса и, хищно прищурившись, посмотрела собеседнику прямо в глаза. – Ты думаешь, я полная дура? Ты думаешь, я не знаю, что все наши способности так и останутся при нас? Лучше скажи, когда этот момент наступит?

– Это как раз зависит только от нас, – изрек Самвил, явно недовольный, что юная особа слишком рьяно борется за свои права и слишком настойчиво требует, чтобы он относился к ней, как к равной. – Нам с тобой нужно сделать всего две вещи: захватить трон, а затем очистить Лиотон от врагов Кергарна.

– Но Вебалс уже в наших руках, чего же ждать?!

Услышав, что его компаньон попал в плен, Палион чуть не свалился с трубы, однако он быстро восстановил контроль над эмоциями и пуще прежнего навострил слух. Заявление баронессы произвело большое впечатление и на герцога, но иное… Самвил, или точнее то, во что он сейчас превратился, не удержался и все-таки рассмеялся.

– Милая, наивная девочка, неужто ты думаешь, что Вебалс единственная помеха на нашем пути? Да, он пойман, и это замечательное известие, но есть и другие враги, более сильные и могущественные.

– И кто же они, Орден, что ли? – с пренебрежением произнесла Октана и забавно наморщила носик.

– Не надо недооценивать рыцарей, – укоризненно покачал головой герцог. – Они умны и необычайно сильны. Если бы это было не так, то они не чувствовали бы себя в Лиотоне, как дома, впрочем, и в других королевствах «небесные братья» хозяйничают так же нагло. Они чувствуют свою силу, которая зиждется не только на острие их копий, они совсем не те, за кого себя выдают и очень-очень опасны.

– А почему я об этом ничего не знаю? – прищурила красивые глазки Октана.

– Наверное, потому, что Кергарн, расставаясь со своим старым телом, не вложил в твою прекрасную головку того, чем наделил меня.

– Из-за того, что я женщина, то есть глупая пустышка?! Ты это хочешь сказать?!

– Не кипятись, хотел бы, сказал бы, – не повышая голоса, осадил молодую, вспыльчивую особу Самвил. – Я не знаю, почему он поступил именно так. Возможно, из-за того, что я старше и опытней в жизни, а значит, могу хранить и успешно оперировать большим объемом знаний, а возможно, и по иной причине. Ты же тоже знаешь и можешь кое-что, о чем я не имею ни малейшего представления, например, обольщать или вырывать вампирам сердца вот этой маленькой, прелестной ручкой.

Самвил нежно погладил кончиками пальцев по тыльной стороне ладони девицы. Палион по собственному опыту знал, что обычно такие прикосновения женщинам нравятся, но Октана почему-то была не в восторге, а быстро отдернула ручку, почти тут же залепив второй звонкую пощечину герцогу.

– Не смей, слышишь, не смей ко мне прикасаться! – прошипела баронесса, как гадюка. – Оставь нежности для невольниц, ты, похотливый!..

– А вот до оскорблений опускаться не надо. Я ведь и обидеться могу, – рассмеялся вельможа и шутливо пригрозил девушке пальчиком. – Зачем нам ссориться, когда жизнь трудна, а кругом столько врагов?

– Кого еще боится Кергарн? – вернулась к прежней теме Октана, закрепив достигнутый результат еще одной пощечиной.

– Бояться и считать врагом – разные вещи. Давай не будем оскорблять хозяина, а то он рассердится и потом нам все припомнит.

– Хочешь сказать, он и сейчас…

– Еще есть соседние королевства, довольно не простой и хищный народец по природе своей, – увел разговор в иное русло герцог, то ли не знавший ответа, то ли не хотевший пускаться в подробные объяснения. – Особую опасность представляют Онфилес и Карвелес. Стоит их королькам только почувствовать слабину Лиотона, и они сразу пойдут войной! Нам же нужен мир и покой, по крайней мере на ближайшие пять – десять лет. Кроме того, стоит опасаться и некоторых других недоброжелателей.

– Ты не о кровососах случайно? – вставила слово Октана, которая раздражала уже не только Самвила, но и страдавшего за окном от холода и онемения мышц Палиона.

Девушка как будто специально сбивала герцога с мысли и не давала ему высказаться до конца.

– Случайно о других паразитах! Вампиры… ну, ты сказала, – улыбнулся Самвил, явно не воспринимавший ночных существ всерьез. – Они, как маленькие, плохо воспитанные дети: наивны, эгоистичны, замкнуты на себе и не видят дальше своего носа. Кор, считающий себя прожженным авантюристом и хитрецом, бегает у меня на побегушках лишь для того, чтобы завоевать уважение столичных кровопийц и получить приглашение присоединиться к их жалкой шайке. Кстати, наивный чудак искренне убежден, что я об этом не догадываюсь. Увидишь его, ничего не говори, не стоит раньше времени разочаровывать того, кто еще может оказаться нам полезным.

– И в мыслях не было, – насупилась, как воробей, обиженная баронесса. – Но ты уклонился от ответа!

– Есть одна маленькая группка отбившихся от рук тварей-ренегатов. Они по большому счету не опасны, но нет никого непредсказуемее возомнившего себя свободным раба. Он жалок и примитивен в своих помыслах, но в то же время готов использовать любую возможность, чтобы насолить своему господину. Лютая смерть, по его мнению, – ничтожная плата за то, чтобы навлечь неприятности на своего создателя и господина.

– Думаешь, они могут нам помешать?

– Вряд ли, – покачал головою вельможа, явно недооценивающий угрозу. – Они не сунутся в столицу. Их ареал обитания болота да леса, в лучшем случае небольшие деревеньки. О мире людей оборотни с вутерами мало чего знают. Пока они набираются опыта жить в городах, мы уже трижды успеем реализовать наши планы. Однако, перед тем как Кергарн, так сказать, воскреснет, нам придется очистить ряды его слуг от жалкой кучки предателей.

– Все у тебя жалкие да убогие: вампиры, оборотни… Может, еще скажешь, что с ними так же легко расправиться будет, как с простачком Вебалсом?

– Не смей, дура, рассуждать о том, что не могут понять твои куриные мозги! – впервые за весь разговор повысил голос Самвил и даже, как Палиону показалось, сжал кулаки. – Вам с Кено очень крупно повезло, но игра еще не окончена. Вебалс один из сильнейших Озетов, и убить его будет непросто! Вашей жалкой троице с ним уж точно не справиться!

– Может, займешься сам, а мы постоим в сторонке, поучимся?

– Следуй моим указаниям, это на какое-то время должно лишить его сил, большего не нужно, с большим не сладить даже мне!

Взор вельможи по-прежнему был строг, но голос уже не срывался на крик. Самвил успокоился, а вот Палион измучился до такой степени, что был готов ворваться в комнату и силой выбить из парочки заговорщиков признание, где они прятали плененного компаньона. Конечно, затея не удалась бы, но ноющей от боли спине и онемевшим от напряжения конечностям было этого не понять. Пока прихвостни Кергарна сидели в тепле и беседовали на отвлеченные темы, разведчик сроднился с трубой и искренне боялся, что когда наконец оторвет от нее руки, то кожа с ладоней останется примерзшей к металлу.

– Как скажешь, в принципе мне твой дружок безразличен, я к тебе не за этим пришла, – пожала плечами баронесса, видимо, тоже испытывающая определенный дискомфорт: сидеть на жестком стуле более двух часов выдержит далеко не каждая барышня.

– Знаю, не беспокойся, я тебе помогу. Как ни странно, но у тебя куда больше шансов влезть на лиотонский трон, чем у меня с моей безупречной родословной, – нехотя признался Самвил. – Кергарн тебя для этого и создал, он был прекрасно осведомлен о положении дел при дворе. Мне предстояло бы свергнуть братца да еще долго воевать с принцем и этим провинциальным чудаком, тоже, видишь ли, имеющим права… Тебе же всего-то нужно охмурить королька и произвести на свет маленького, писклявого уродца-инфанта. С подаренными тебе, девонька, способностями не стоит волноваться, справишься быстро и легко. Только не обольщайся, большая часть Кергарна вот тут, – герцог постучал пальцем по своему левому виску, – а значит, и страной править мне!

– Да сколько угодно, – ухмыльнулась баронесса, довольно искусно делая вид, что фактическая власть и влияние ее не интересуют. – Только ты мне вот что скажи, если тебя удел формального монарха не прельщает, что же ты тогда на балу…

– Ты действительно полагаешь, я помню, что было «тогда» на балу, или это шутка такая? – спросил Самвил, пристально глядя в глаза собеседнице. – «Тогда» я еще не был тем, кто я сейчас, а я теперешний хоть и обладаю завидным терпением, но всему есть предел. Удались, ты меня утомила, – грациозным и немного пренебрежительным жестом руки герцог указал баронессе на дверь. – Завтра с утра приходи во дворец, я все устрою.

– Да меня дальше ворот не пустят, – развела руками Октана.

– Я же сказал, я все устрою, – произнес герцог и повторно указал непонятливой барышне на дверь.

«Во, невезуха! Целый час, черти полосатые, протрындели, а путного так ничего и не сказали, – ворчал Палион, с трудом шевеля одеревеневшими конечностями и мечтая последний метр до земли проползти, а не пролететь. – Нет, конечно, то, что они наболтали, ценные сведения. Вебалс плясал бы от счастья, услышав их. Да вот только где мне его-то сперва самого найти?»

У разведчика оставался последний шанс, узнать место тайного узилища. Все-таки с грехом пополам добравшись до низа проклятого водостока и не лишившись при этом кожи ни на ладонях, ни на коленях, Палион поковылял к калитке, единственному и никем не охраняемому выходу со двора. Он хотел проследить за баронессой, но и в этом начинании его постигла неудача. Дверь книжной лавки не открылась ни через четверть часа, ни через час. Был ли у торговца пыльным хламом другой выход, или таинственная девушка могла становиться невидимой, Лачек не знал, но зато он был точно уверен, что мерзнуть и дальше на площади не имело смысла. Как ни горько было разведчику возвращаться в гостиницу ни с чем, но делать было нечего. Оставалась лишь надежда, что попавшее в плен божество сможет освободиться и без его участия. В конце концов среди его тюремщиков и палачей не было равных ему персон: только дряхлеющий сыщик, какой-то вампир, имя которого он уже где-то слышал, и совсем юная девушка, пусть одаренная таинственными способностями и с малой частью Кергарна в голове, но все же не цельный Озет.

(обратно)

Глава 11 Валюта ценнее золота

Видят ли боги сны? Утверждать никто не возьмется, но, наверное, «да», а иначе как бы они смогли создавать прекрасные миры? Ведь даже здесь, на невзрачной Шатуре, где шесть из двенадцати месяцев идут дожди, а три – снег, можно найти райские уголки, милые сердцу настолько, что в них хотелось прожить всю жизнь, а затем умереть.

Видят ли боги сны? Наверное, «да», ведь они создавали людей по своему образу и подобию, наделяли частями того, чем обладают сами. А если «нет», то откуда же они узнали, что такое сон?

Снятся ли богам кошмары? Определенно «да», ведь то, что видел Вебалс из рода Озетов, по-другому никак не назвать. Не найти иного определения видению, что было столь ужасно и нелепо.

Сначала была рожа: толстая, гнусная рожа хохочущего и брызжущего слюной вампира. Кор, которого Вебалс почему-то не сразу узнал во сне, говорил ему какие-то гадости и обещал страшные муки, затем толстяк куда-то исчез, его место перед глазами заняла черная пелена, колеблющаяся, дрожащая и постоянно пытавшаяся сложиться в неестественно угловатые контуры. Мир наполнился звуками, но не четкими, отдаленными и многократно повторяющимися из-за барабанящего по ушам эха.

Картина номер два, в ней присутствовали не только изображение и неестественно гулкие звуки, но и запахи, притом довольно неприятные. Вокруг горлопанили какие-то люди, от которых несносно разило потом и чесноком. Они тыкали в Вебалса остриями мечей, плевали ему в лицо, а когда их предводитель, мерзкий предатель Кено куда-то исчез, низкий сброд тут же набросился на его беспомощно раскачивающееся на цепях тело и пытался выковырять золотые нити из дорогого костюма. Чужого добра Озету было не жаль, ведь одежда досталась ему самому в качестве трофея, а вот то, что его постоянно дергали, раскачивали и щипали сальными лапищами, неимоверно раздражало.

Картина номер три. Она последовала сразу после того, как победоносно ухмыляющийся «лис» куда-то исчез из поля мутного зрения, а состояла в основном из резких, громких криков и жутких багровых тонов, обретших, в конце концов, контуры медленно парящих в воздухе человеческих внутренних органов и отдельных фрагментов тел. Видимо, поблизости бесновался кровожадный маньяк, рвущий мягкую плоть и перегрызающий крепкие кости зубами. Окровавленные руки, ноги, пальцы и головы, из раскрытых ртов которых все еще противно разило чесноком, летали вокруг Озета кругами, образуя безумный хоровод мучения и смерти.

Картина номер четыре. Пыхтение, тряска, отдаленные крики, перемешивающиеся со звоном металла, а перед глазами лишь пара объемистых ягодиц, быстро сокращающихся в движении и производящих неприятные запахи вместе с полным комплектом сопровождающих звуков.

Картина номер пять. Точное повторение начала кошмара, но Кор уже не грозил, а почему-то тормошил находившегося на грани бытия и забытья Озета, все так же брызгал слюной из пухлогубого рта и оглушал пленника дикими криками, сливающимися в один сплошной, монотонный и необычайно раздражающий вой.

Картина номер шесть, она же последняя. Милый домик с ромашками у крыльца, приятное журчание ключевой воды, переливающейся из ведра в глиняную посуду, и танцующие барашки, постепенно превращающиеся в дюжину кружащихся порций аппетитного, сочного шашлыка.

Потом все, занавес и длящееся неизвестно сколько беспамятство, в конце концов окончившееся и уступившее место жуткой боли в груди.

Вебалс приоткрыл глаза, но, увидев ужасное зрелище, снова закрыл их, подумав, что кошмар продолжается. Он лежал на чем-то невысоком, наверное, кровати, но без мягких перин, подушек и одеял. Рядом был стол, за столом, широко растопырив волосатые, толстые ляжки, восседал мокрый, совершенно голый вампир и с завидным аппетитом пожирал жареное мясо с вертела, судя по запаху, баранье, а не человеческое. Грудь колдуна еще ныла, правда, чуть меньше спины, также пронзенной острой сталью меча. Руки с ногами были по-прежнему связаны, но путы были уже не те: соскучившийся по молодым барашкам Кор на этот раз предпочел цепям веревки, хоть и туго затянутые, но все же меньше режущие кисти с лодыжками. Одним словом, ситуация при пробуждении была столь странной, что Вебалс предпочел на время отложить терзания от боли (благо, что большинству Озетов это под силу) и поразмыслить, что же могло произойти, пока он находился в беспамятстве, был ли кошмар сном или обычной полудремой, когда ощущаешь, что происходит вокруг, но не можешь на это никак повлиять?

– Зенки открой, очнулся же! Меня не обманешь, я знаю… – прочавкал толстяк, считавший, что беседа слишком ничтожный повод, чтобы удалить еду изо рта. – У тя дыхание чаще стало, да и веки задергались. Давай, красавица сонная, давай, моргалки свои открой, да на принца прекрасного взор обрати!

– Ничего себе принц, такого увидишь, со страху сразу к праотцам отправишься, – прохрипел Озет, которому из-за пронзенных насквозь и еще не заживших легких каждое слово давалось с трудом. Чо надо-то, чучело волосатое? Утробу набил, охота поговорить?

– Не-е-е, – протянул на удивление невозмутимый толстяк после того, как все-таки проглотил непомерно большую даже для его рта порцию горячего мяса. – Еще не набил, но разговорчик все же имеется. Я совмещу, ничего? Уж больно баранина знатная, дал бы попробовать, да самому мало!

– Жри, родный, жри на здоровье, – прокашлял Озет, чувствуя, как к горлу подкатывает ком кровяной мокроты. – Только не чавкай по-свински, да срамоту свою уродливую прикрой, ишь, растопырился!

– Смущает, что ль? – рассмеялся Кор, надумавший в ответ съязвить, но подавившийся и поэтому не сумевший произвести на свет шедевр вампирского остроумия.

– Не смущает, а тошнит, – уточнил Вебалс, – а коль меня тошнить начинает… ну, в общем, ты сам знаешь…

– Не доплюнешь, – резонно заметил вампир и, достав лапищами изо рта непрожеванный, застрявший в горле кусок, метнул его прямо в лицо Озета. – На, отведай, дорогуша! Это тебе за прошлую ночь, бушь знать, как пасть разевать и вампиров честных обпачкивать!

– «Вампир» и «честный» понятия несовместимые, а их соседство противоречит здравому смыслу, – спокойно произнес Вебалс, резким движением щеки скидывая на кровать изжеванный и обслюнявленный кусок мяса. – Сколь на свете ни живу, а еще ни одного кровососа не видел, что слово свое держал и за медяк товарища не продал.

– Ой-ой-ой! – противно провизжал Кор, качая головой и потрясая жирными телесами. – Кто б говорил-то! Иль ты уже подзабыл, что в Дукабесе учудил, как нас ни за что, ни про что на смерть послал?!

– Уж так и ни за что? – выдвинул встречное обвинение Вебалс, одновременно оценивая шанс избавиться от веревок хотя бы на руках. – А что было три года назад в том же самом Дукабесе?

– То не в счет! – быстро понял намек вампир. – Тогда у меня выхода другого не было!

– А у меня в этот раз, значит, был?! Спасибочко огромное, вот уж никак не думал, что ты обо мне такого лестного мнения. В одиночку с отрядом рыцарства справиться, это нам, Озетам, под силу! Да что там, я каждый день так развлекаюсь!..

– А мужичок, что с тобой был, разве он не из ваших?

– Не смеши, – ухмыльнулся Вебалс, давая понять, что помощь его напарника в этом вопросе была бы столь ничтожна, что только не знающий жизни чудак мог бы воспринять ее всерьез.

– Ладно, забыли, но все равно ты дрянь и мерзавец! Зря, ох зря я тя спас! – с глубоким вздохом напускного сожаления произнес хитрец и, резко схватив со стола испачканный жиром вертел, интенсивно, с подстанываниями, зачесал занывшую пятку.

Странное заявление было сделано не просто так. Кор вообще был не из тех личностей, кто без толку болтают языком и делают хоть что-то без собственной выгоды. Хитрый кровопийца с замашками мелкого спекулянта начинал торг и, естественно, пытался поставить себя в незаслуженно выгодное положение, взывая к совести Озета и ловко, как будто невзначай, жонглируя такими громкими словами, как «спас». На большинство, с кем Кору доводилось общаться, подобные уловки действовали, но Вебалс, повидавший на своем веку бесчисленное множество торгашей и прохиндеев, был не из числа легковерных простачков. Пленник представлял направление дальнейшего разговора и был готов вступить с кровососом в увлекательную игру: «Кто все же дурак: продавец или покупатель?»

– Сменил цепи на веревки, а вертикальное положение вниз головой на более удобное горизонтальное и говоришь, что спас? За дурака меня держишь? Выведать чего удумал или так, пошутить? – презрительно хмыкнул Озет. – А ведь всего-то в другую комнату перетащил, и не потому, что надо мной, висячим и беспомощным, сжалился, а просто тебе, свинине, грязной и ненасытной, пожрать захотелось. Что, хозяин твой, Самвил, глаз с меня приказал не спускать? И ты, бедолага, как существо честное и временами порядочное, слово боишься нарушить, поэтому и таскаешь меня, как тюк, за собой? Просьба есть: когда ты вываливать, что здесь нажрал, попрешься, меня за собой не тащи!

– Не знал б тя, подумал б, мозгами обиженный, – на удивление спокойно отнесся к недоверию и оскорблению вампир. – Даже если ты взаправду в отрубе был, в чем я очень сомневаюсь, и ничегошеньки не помнишь, то неужто не приметил, что домишко совсем не тот?

Кор привел весьма весомый аргумент. Действительно, дом был другим, да и из окна открывался вид на крепостную стену, в то время как пристанище Кено находилось почти в центре города.

– Ну и что же ты удумал? Кто же тебя, несмышленыша, надоумил в доверие ко мне таким глупым способом втереться? И кстати, если ты меня спас, то почему бы не довести начатое до конца? Сними веревки, поговорим!

– Не-а, сначала разговор, а потом уж веревки, – покачал головою вампир. – Ты сильнее и полдня уже отдыхал, а я уставший да накушавшийся, после ратного подвига, мне с тобой бороться тяжко и неохота.

– Нажрался-то чем: барашки вместе с хозяюшкой, одних откушиваешь, другой запиваешь?

– Угадал, – блаженно причмокнул кровосос, – но девка жива и здорова, не тревожься. Я хоть и кормлюсь ими, девками то бишь, и с удовольствием, но зазря не убиваю… не то воспитание. Люблю оставлять лакомые кусочки про запас, так приятно иметь на примете укромное местечко, где тебя ожидает нежная, мягкая, теплая вкуснотища…

– А ты гурман и сластолюбец, надо же, не знал, – хмыкнул Озет, глядя вампиру прямо в глаза. – Однако твои пристрастия меня мало интересуют, а если честно, то не интересуют совсем. Есть что сказать, говори; нет – поди побегай за новым барашком!

– Ты не просто дрянь, а дрянь неблагодарная, – укоризненно покачал головою Кор, искусно разыгрывая обиду и разочарование. – Я жизнью рисковал, твою шкуру спасая, с лиходеями, что у Кено на побегушках, схватился, а ты такие слова нехорошие говоришь, так больно меня за самое сердце цепляешь…

Вебалсу ужасно надоели эти глупые предварительные игрища, этот беспредметный фарс с ужимками, ухмылками и корченьем обиженных рож. Нестерпимо захотелось простоты, обычных переговоров, в которых за вопросом следует ответ или хотя бы увертка, а не утомительный треп на отвлеченные темы.

– Чего те надо, Кор? – напрямую спросил Озет и дал взглядом понять, что не потерпит уклончивого ответа.

– Хочу многого, но не всего сразу, – правильно истолковал игру нахмуренных бровей и напряженных мышц скул кровосос. – Для начала хочу встать на твою сторону, а потом, так сказать, по ходу действия, извлекать из нашего сотрудничества кое-какие дивидендишки: золотишко, кормежка… Да ты не беспокойся, я сам подберу то, что у других плохо лежит, то, мимо чего ты с твоим дружком пройдешь и поленишься даже поднять. Те хлопотно не будет, не волнуйся!

– Кто же тебе сказал, упырина голозадая, что я по этому поводу волнуюсь? – произнес на выдохе Озет. – Беспокоит меня совсем иное: с чего это ты вдруг мне так просто Дукабес простил да от влиятельных дружков бежишь? Не по-твоему это как-то, не по-купечески, должников прощать да от барыша почти дармового отказываться?

– Всяка ложка лишь к обеду хороша, а так от нее проку мало, лишь карман оттягивает, – уклончиво и витиевато начал объяснять Кор, но зато потом изложил свою позицию ясно и четко, правда, на это у него ушло чуть более четверти часа.

…Не так уж и много в жизни ценных вещей: того, к чему стоит стремиться и ради чего стоит бороться. На родине, ты ведь знаешь, что я не из Лиотона, у меня были деньги и какое-никакое влияние. Не хватало уважения, а без него полноценным себя не чувствует ни вампир, ни человек, ни дворянин, ни купец. Переезд в Дукабес был нелегок, да и собрать сносную общину стоило немало трудов. Стать вампиром может каждый, а вот жить им – удел единиц! Для этого нужны ум, стойкость духа и внутренний стержень, не позволяющий тебе сломаться и пойти на поводу у соблазнов. Это только кажется, что вампирские будни легки и беззаботны, на самом деле две трети молодняка гибнет на первом же году после обращения. Кто-то неправильно выбирает укрытие и сгорает под лучами палящего солнца, кто-то питается больной дичью и заражается от нее болезнями для людей вполне безобидными, но для нас губительными. Святоши из храмов кричат, что мы живые мертвецы, но ты-то знаешь, что это не так, что мы другой вид живых существ, у которого имеются свои слабости. Рассказывать подробней не буду, извини, а то еще чего доброго стукнет тебе в голову наслать на нас заразу…

Однако в большинстве случаев новички гибнут из-за глупой, щенячьей самонадеянности. Вошедший в азарт новообращенный начинает питаться на глазах у людей или, что еще хуже, убивать ради забавы всех подряд. Не стоит даже гадать: жизнь его закончится на крестьянских вилах, предусмотрительно выточенных из осины не такими уж и глупыми, как кажутся с виду, деревенщинами.

Я ведь тебе не просто так на судьбинушку жалуюсь, я хочу, чтоб ты понял, как сложно мне было создать общину; правильно подобрать, как камушки в мозаике, каждого члена и сделать так, чтобы они держались друг дружку, а не грызлись из-за пустяков, что в нашей судьбе не редкость. Я завершил свой нелегкий труд, а ты его уничтожил – и ради чего? Чтобы прикрыть свой драгоценный зад, когда драпал из Дукабеса. Ты разрушил целый храм и только потому, что тебе понадобился всего один булыжник из его основания. Мне горько, обидно, жаль и до сих пор нестерпимо хочется тебя задушить, но, к сожалению, не те обстоятельства… Как ни странно это прозвучит, но примкнуть к тебе сейчас – единственная моя надежда на выживание.

Столица не только город большой и жестокий, но и очень-очень больной. Многие теряют в нем ориентиры, сбиваются с курса и, идя по пути наименьшего сопротивления, делают вроде то, что им выгодно, но на самом деле губят самих себя. Гонка за результатом сейчас ставит крест на будущем, а преследование лишь далеких целей не дает тебе до них дожить. Важен баланс, правильное сочетание и того, и другого. Я создал одну общину, но ты ее разрушил! Отправляться в другой город и заново подбирать себе компаньонов по совместному бытию я уже не мог… слишком устал. Вампир-одиночка сходит с ума, одиночество завлекает, подманивает, засасывает и превращает нас в зверей, диких, необузданных, значит, так же легко уязвимых, как зеленые новички. Я должен был отправиться в лиотонскую столицу, у меня выхода другого не было! Здесь какая-никакая, а все-таки община. Ну, потерпел бы я пару годков презрительные фырканья и колкости насчет моей внешности, зато восстановил бы мою тонкую душевную структуру, погрелся бы немного у чужого очага. А затем, кстати, Орден к тому времени закончил бы гонения на нашего брата, отправился бы я вновь в какой-нибудь маленький городок и обосновался бы там с новообращенными, подобранными еще тщательнее, чем прежде. В Дукабесе я изгоев пригревал, тех, кто где-то в другом месте нашкодил, а в будущем я этой ошибки не повторю: только новички, только мои, вот и получит толстый, уродливый, гнусный торгаш Кор то, чего так долго добивался: уважение, преданность других, ну и, конечно же, власть со златом.

Только вот в чем проблема: планы – это какая-то особая реалия, Вулак ее раздери, никогда не совпадающая с действительностью. В общем, не мудрствуя лукаво, все мои планы пошли кобыленке под хвост, притом из-за тупости и ограниченности этих самых, как ты изволил выразиться, «влиятельных дружков», зажравшихся идиотов, стремящихся к нескольким килограммам злата на голове в форме лиотонской короны. Не верю я в заговорщиков, на моем веку еще ни один заговор не увенчался успехом! Переворот – да, дело хорошее, а когда трое-четверо интриганов хотят власть захватить, да еще не побренчав при этом оружием, остается ждать лишь беды. Одним словом, в башке у Самвила наметился огромный отрыв от действительности, делать мне рядом с ним нечего… Что же касается девицы, которая так ладно с герцогом спелась, ее я просто боюсь. Тварь та еще: силы ее огромны, а умишко слабоватый, бабский! Того и гляди, начнет буйствовать, как новообращенный вампир, перейдет границу дозволенного, а там и от рыцарей-борцов со скверной бегать придется, и от королевской челяди, и от людишек простых. Вот и выходит, что должен я к тебе примкнуть. Просто сбежать мне сейчас вряд ли Самвил позволит: найдет и затравит, как лиса-пожирателя кур. Ты с «небесными» братушками-ребятушками, конечно, тоже не в ладах, но у союза с тобой больше преимуществ, нежели угроз. Я купец, я оценивать положение дел умею. Во-первых, королям всех государств на тебя глубоко наплевать, ты на их казну да короны не заришься. Во-вторых, ты отменный бегун, вон уже сколько лет самого Меруна за нос водишь и из всех ловушек ускользаешь, таким изящным маневрам и поучиться не грех. И в-третьих, самое важное, ты умнее и сильнее Самвила вместе со всей его челядью и девицей в придачу. Только не говори, что я тебя переоцениваю, мне об этом не только башка говорит, но и чутье кричит.

Вот я те свою позицию и изложил, а дальше тебе уж решать: берешь ли меня в дружки или побрезгуешь с кровососом якшаться? Обратно тя я уж не потащу, извини, после того, что я с людишками Кено сотворил, мне обратно дороги нет…

* * *

– Кено жив? – спросил Вебалс, внимательно выслушав исповедь голого, но уже высохшего кровососа.

– Шустрый гад, – произнес Кор вместо прямого ответа.

– Ох, как мне надоел этот старик, – прошептал Вебалс, размышляя о чем-то своем, непосредственно не относящемся к данному разговору, но связанном со старым, пронырливым «лисом». – Путы-то развяжи!

– Сначала решение, потом веревки! Извини, за жизнь свою чуток опасаюсь, уж больно я рьяно тя под зад недавно пинал… Скажешь «нет», пойму, но освобождаться самому придется, а я пока далеко убежать успею.

– Да, согласен я, согласен, слово даю! Давай развязывай, чудак непонятливый! – проворчал Вебалс, уже давно, еще в середине вампирской исповеди принявший решение.

Кор был вспыльчив, но разумен. Его расчетливость и то, что он знал, но не договаривал, были самыми надежными гарантами от предательства. Такие, как Самвил и Октана, не помнят добрых дел, используют союзников, а затем избавляются от них. Такие же, как Вебалс, на память не жалуются, использовать – используют, но и попутно дают возможность кое-чему от них научиться.

Клясть горькую судьбинушку может каждый, а вот исправлять ее пакостные делишки дано далеко не всем. Марвет отдавал себе отчет, в какую опасную историю угодил, ведь если рыцари Ордена не убили вампира, а тайно заслали его в столицу, значит, дельце попахивало большой политикой, от которой ветеран всегда сторонился. Но тем не менее на успокоение себя путем ругательств и крушения мебели во временном пристанище сотник потратил чуть более получаса, потом взял себя в руки и отправился выполнять указания впутавшего его в грязное дело Меруна.

Перво-наперво Марвет отправился на бойню и, к удивлению угрюмых мясников, попросил нацедить два полных бурдюка крови. Конечно, не обошлось без вопросов, притом заданных в весьма резкой форме. Четверо, не менее широкоплечих мужиков, чем он сам, встали полукругом и принялись дерзить, полагаясь на свои крепкие кулаки, отъевшиеся, толстые животы, придающие им солидность, численный перевес и само собой огромные, окровавленные топоры в могучих, волосатых ручищах. Марвет не подумал отвечать на их хамоватые по форме, но вполне разумные по содержанию вопросы. Сколько привыкший продумывать линию своего поведения ветеран ни размышлял по дороге на бойню, но так и не смог изобрести правдоподобной истории, объясняющей странное желание прикупить поросячью кровь. Действительно, товар был крайне необычным, примерно таким же неходовым, как воробьиные клювики и мышиные лапки. В своей инструкции Мерун мог бы подбросить Марвету парочку подходящих идей, но поленился, схалтурил, а теперь ему, уважаемому жителю города Лютена, приходилось выходить из положения, выдумывая байки на ходу.

Воображение подвело, достоверной истории не сложилось в непривычной к вранью голове, поэтому Марвет стал действовать по старинке, как ему было привычней, то есть делая упор не на словоблудство, а на грубую физическую силу с легким добавлением армейской смекалки и мясодельнической экзотики. Не став обнажать меч (к чему утруждать себя долгой возней, когда под рукой находился куда более подходящий для данного боя инструмент?), Марвет сорвал с крюка уже очищенную от внутренностей свиную тушу и закрутил ее над головой, не подпуская к себе мужиков с топорами, отбивая вдруг полетевшие со столов тесаки и нанося редкие, но меткие удары свиными копытцами и внушительным пятаком по головам противников. Мясники хоть и умели хорошо рубить и разрубать, но вот защищаться их никто не научил. Уже на второй минуте скоротечного боя Марвет остался один на один с высоким, обросшим, как дикий хряк, бородачом тридцати – тридцати пяти лет. Один отбросил топор, другой кинул под ноги изрядно порубленную в бою тушу, а затем великаны, как и подобает людям их комплекции и физической силы, сошлись в честной драке на кулаках. Первый удар мясника старый солдат пропустил. Огромный кулак врезался в левое ухо и слегка оглушил, но только слегка… Уже через миг мощный, короткий удар правой из-под низа раскрасил лицо противника под стать его же фартуку, то есть в грязно-бордовый цвет. Бородач покачался с секунду и упал, не крича, не стеная, молча и даже не прикрыв разбитое лицо руками.

Сцеживать кровь пришлось самому. С этой задачей сотник тоже довольно легко справился, а вот отчистить по возвращении одежду от пятен запекшейся крови ему не удалось. Наверное, сказалось отсутствие опыта, когда он служил, то после боя отчищал только оружие. На пятна крови на помятых и порубленных доспехах ни командиры, ни товарищи не обращали внимания: кровь сама отсыхала или намертво впитывалась в ткань. В парадах его привыкший к передовой отряд никогда не участвовал, а в солдатской среде рассуждали так: чем больше вражеской крови на твоих одеждах, тем почетнее, лишь бы кольчуга не проржавела. К счастью, заляпанное барахло было не казенной формой, которую при оказии, то бишь при посещении отряда каким-нибудь изнеженным брюзгой-вельможей, приходилось зачищать до дыр.

Вернувшись после удачного, хоть и трудного похода на бойню, ветеран сразу отнес бурдюки с кровью в подвал и оставил там заодно и грязную одежду, благо, что в походной котомке имелась хоть не первой свежести, но все же не очень заношенная рубаха. Небрежно засунув в карман туго набитый кошель (Мерун в отличие от королевских чинуш на накладные расходы не скупился) и с трудом запихнув в суму ларь со склянками, чуть не позабытый под половицей, Марвет снова отправился в путь, на этот раз в направлении находившегося поблизости рынка. Во-первых, солдат хотел утолить проснувшийся после разминки на бойне голод, во-вторых, ему нужно было прикупить кое-какое снаряжение. Хоть Наставник Ордена и утверждал, что стоит ему лишь выпить мерзко пахнувшую жидкость из склянки, и кровососущая девица его не заметит, в такое чудо Марвету почему-то очень слабо верилось.

По дороге, уже возле самых торговых лотков, его остановил патруль королевской стражи, но на этот раз обошлось без мордобоя. Выслушав довольно грубое и язвительное замечание стражников, что такой деревенщине, как он, с мечом, как и с прочим оружием, ходить не положено, сотник молча вытащил из-за голенища сапога верительную грамоту с личной печатью и подписью герцога Анварса, бывшего ранее и действующего ныне маршала лиотонской армии, и также, не произнося ни слова, вручил ее обомлевшему капралу.

Сначала, сразу после вступительной части, в казенной бумаге был приведен длинный перечень заслуг и боев, в которых отставной сержант участвовал, затем шел перечень пожалованных Марвету привилегий. Как водится, список наград был в три раза короче того, что владелец бумаги действительно заслужил, и не включал в себя дворянского титула, поместья и хоть ничтожного денежного содержания. Однако того, что успел пробежать глазами старший патрульный, оказалось вполне достаточным, чтобы он быстро отошел от бородатого мужика с драной котомкой и в грязной рубахе. Бывший сержант имел право носить меч, не вставать на колени перед самим королем, не кланяться дворянам ниже герцога и не выполнять распоряжений королевской стражи, если они не исходили как минимум от капитана столичного корпуса или от коменданта любого иного поселения или городка под лиотонским флагом. Такие бумаги выдавались нечасто, и их обладатели, как правило, не отличались психической уравновешенностью и благодушным характером. В отместку за нанесенное оскорбление Марвет мог дать капралу в зубы и как ни в чем не бывало пойти дальше по своим делам, естественно, избежав наказания. Сотник мог, но не хотел, поскольку не только ужасно торопился, но и давно не обращал внимания на хамоватых стражников при рынках, базарах и прочих «кормушечных» местах. Шелудивых овец было не изменить, не переделать. Обидевшийся на заслуженную зуботычину капрал не сделал бы выводов, а выместил бы свою злость на ком-то еще. При мысли об этом Марвету становилось как-то не легче.

Уже через час блуждания в пестрой и шумной толпе среди торговых лотков бородатая «деревенщина» с мечом на поясе утолил позывы ноющего желудка, запасся съестным впрок, отчего сума отяжелела настолько, что ее лямка резала и натирала плечо, а также прикупил одежды: простенькую куртку небогатого горожанина и малопоношенный плащ. Шляп Марвет не любил, капюшонов тоже. На тех, кто прячет лицо, чаще обращает внимание стража, а старый вояка еще до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что его поездка через полстраны с живым вампиром в сундуке обошлась без последствий. Грамота – она, конечно, документ серьезный, но по мере удаления от городов и по мере наступления сумерекфактическая ценность любого документа, даже скрепленного королевской печатью, неумолимо стремится к нулю. Если бы хоть кто-нибудь из слуг короля узнал, что за груз он везет в сундуке, то его не спасли бы ни грамота, ни герб на карете. Стражники вдали от господ и начальства попирают закон сапогами гораздо чаще обычных воров с лиходеями, это особая порода людей и, по мнению Марвета, очень-очень пакостная.

До захода солнца оставалось чуть менее трех часов, а основное было еще не сделано. Марвету нужно было раздобыть снаряжение, притом такое, что не купишь ни на базаре, ни в лавке оружейника. Кстати, торговец оружием ему как раз ничего бы и не продал, кроме меча, поскольку в разрешении говорилось лишь об этом типе оружия и даже намека не было на ношение брони. Доспехи же сотнику были нужны, ох как нужны, притом не обычные, а неприметные, те, что носят под одеждой ночного промысла мастера.

Опыт сотника ополчения подсказывал, что в любом городе, а уж тем более в самой столице, найдется парочка-другая нечистых на руку людишек, торгующих именно этим товаром и много еще чем другим, хоть и дорогим, но полезным. Воровской мир связан между собой, все прохиндеи прекрасно друг дружку знают, поэтому Марвет не сомневался, что будет беседовать с нужным ему человечком уже через час, а если повезет, и раньше.

Как познакомиться с местным отребьем? Да очень просто, нужно только выйти на рынок, где уже Марвет, собственно, находился, и поймать за руку карманного воришку, причем совершенно не обязательно, чтобы карман был именно твой. С важным видом прохаживаясь мимо лотков и притворяясь, что выбирает то свеклу, то конскую упряжь, сотник внимательно следил за тем, что происходило вокруг. К несчастью, прогуливаться пришлось довольно долго, куда ни поди, на глаза попадалась стража, а воры не любят такого соседства. В конце концов Марвету повезло, он обнаружил восьми – десятилетнего оборванца, настойчиво крутящегося возле молодой женщины, судя по строгому платью и чепчику, служанки из богатого дома. Обе руки девушки были заняты корзинами, наполненными фруктами и всякой полезной в домашнем хозяйстве мелочью. Встречный поток активно работающих локтями горожан чуть не сбивал бедную с ног, ей было очень трудно удержать равновесие, а тут еще маленький сорванец ловко пристроился сзади и аккуратно срезал крошечным ножичком подвешенный к поясу платья кошелек. Девушка ни за что не заметила бы потери хозяйских денег и скорее всего была бы сурово наказана за невнимательность или растрату, что, по мнению большинства необычайно прижимистых жителей столицы, почти одно и то же. Однако слуга закона из провинциального городка Лютен не дал свершиться злодеянию и спас миловидную девушку от судьбы кабацкой девки или голодной смерти на улице.

Незаметно подкравшись сзади к занятому делом мальчонке, Марвет схватил правой рукой за его волосы, а левой зажал рот, после чего плотно прижал жертву к себе.

– Не трепыхайся, паршивец, пискнешь, лапчонкой дрыгнешь, головенку сверну! – произнес вкрадчивым шепотом Марвет, немного согнувшись над рьяно забрыкавшимся сосунком. – Знаешь, как прыщи давят?! Вот и я твой крошечный мозг через уши и глазницы наружу доставлю!

Парнишка был бывалый, парнишка был не промах, и простой угрозой его было не напугать. Воришка закрутился, как угорь на сковороде, его хлипкое тельце завертелось у сотника в руках, голые пятки забарабанили по ногам напавшего, пытаясь попасть по коленкам, а крохотная детская ручка с самодельным ножичком в кулачке полетела назад, стремясь вонзить острие в самую что ни на есть мужскую часть тела сотника. Марвет разозлился на непослушного негодника и пресек все подлые приемчики воровской самозащиты всего одним резким сдавливанием детского горлышка. Выжил ли воришка или отошел в мир иной, сотника не волновало. Взвалив обмякшее тельце малолетнего карманника на плечо, Марвет стал прокладывать себе путь локтями к выходу.

Первый же патруль заметил странного мужика, несущего на своем плече мальчонку, один из стражей порядка даже захотел вмешаться, но его вовремя одернул за рукав сослуживец. Весть о посещении рынка отставным сержантом лиотонской армии с разрешением от самого герцога Анварса бить рожи стражникам по своему усмотрению быстро облетела все дежурившие в округе патрули. Судя по описанию, Марвет очень походил на этого лиходея, проверять же на деле, он это или нет, никому не хотелось, тем более что парнишка был хорошо им известен, а его хозяин, мариониец по кличке Серго Лук, беспробудно пьянствовал и не заплатил за этот месяц охранную мзду. Естественно, члены его шайки дорожили местом на базаре и уже несколько раз подходили с деньгами к лейтенанту, но, получив затрещин и пинков под зад от уважаемых служителей закона, каждый раз уходили ни с чем. Гордый лейтенант имел дело только с главарем, точнее с главарями, поскольку на рынке промышляли сразу пять независимых и, естественно, враждующих между собой воровских группировок. Однако стражникам не было до этого дела, они никогда не вмешивались в воровские конфликты, им платили совершенно не за то…

Расчет Марвета оказался верным. Стражники сделали вид, что не заметили его, но стоило лишь сотнику уйти с территории рынка и завернуть в ближайшую подворотню, как за спиной, откуда ни возьмись, появилось трое довольно грозного вида парней с кистенями в широких рукавах рубах и со стилетами за голенищами сапог. Нести пропахшую потом и еще невесть чем ношу и дальше было бессмысленно, Марвет стряхнул тело парнишки с плеча и, повернувшись к карикатурно-типичным представителям преступного мира, вызывающе откинул немного назад голову и встал руки в боки.

– Ты чо, мужичок, до детишек малых охоч?! – пропищал ехидным голоском самый невзрачный из троицы, но явно самый задиристый.

– Морды-то бить бум или болтовней окончим?! – пробасил в ответ Марвет, специально сокращая ненужную трепотню перед хорошей дракой. – Если «да», то давай, плюгавый, начинай! День уже к концу идет, а мне еще одно дельце нужно справить!

По большому счету сотнику было без разницы, накинется на него троица или нет, с побитыми ворами даже приятней разговаривать. У двоих уже зачесались кулаки, и они достали кистени, но «плюгавый» вдруг насторожился и жестом приказал подручным обождать с нападением.

– Марвет, ты что ль?! Глазам не верю! Какими ветрами, тебя что, с теплого местечка сотника поперли?! – вдруг заверещал низкорослый задира и радостно заулыбался во все свои двадцать целых зубов.

Марвет озадачился. Он не мог припомнить лица негодяя. В Лютене подобные мерзкие, слюнявые рожи были наперечет, и он уж точно признал бы владельца одной из них. Сотник стал подумывать, что этот какой-то хитрый бандитский трюк и положил ладонь на рукоять, но как только щербатый бандюга повернулся в профиль, старый вояка наконец-то признал обладателя беззубого рта, маленьких, бегающих глазок, перебитого носа и «чарующей» взгляд слюнявой улыбки. Это был Киф, мерзкий и ужасно злопамятный тип, служивший как-то под его началом и дезертировавший в один из боев последней войны с Карвелесом. Правда, в те времена зубы у паршивца были еще на месте, а вот уродливый нос Марвет вспомнил, он сам его перебил, когда Киф стащил у него любимую карточную колоду с картинками голых девок на обороте.

Ворюга широко раскрыл объятия и бросился, почти напрыгнул на сотника. При других обстоятельствах старик по-простецки дал бы негодяю хорошего пня, но добыть снаряжение было куда важнее, чем держать марку человека с незапятнанной репутацией. К тому же Марвет знал, что сколько злопамятный ворюга ни злился бы на него за изуродованный нос, но никогда не поднял бы на него руку. Во-первых, он множество раз видел бывшего сержанта в деле, а во-вторых, именно Марвет спас Кифа в том проклятом бою на болотах, когда вражеское копье пропороло ему брюшину. Сотник прикрыл тяжело раненного бойца, а затем еще тащил на своих плечах через весь лес, пока отступающий отряд не добрался до лагеря со жратвой и жалким подобием походного лазарета.

– Ну, хорош, Киф, хорош, – недовольно проворчал Марвет, силой отстраняя прилипшего к нему намертво, обслюнявившего все щеки бандита.

– Это ты, сержантушка, это ты! – радостно верещал Киф, у которого даже выступили слезы умиления на глазах. – Да, что ж мы, как не родные?! Пошли к нам, выпьем, с хозяином познакомлю, а если нужда одолела и со службой не заладилось, давай к нам! Лук хорошо платит, правда, бельма заливает в последнее время, как скотина, но ты-то уж его того, отучишь. Я тя знаю, ты таков! Слышь, парни, это мой лучший армейский друган! Это он, он меня драке научил!

Стоявшие в сторонке воры не разделяли радости занятого сентиментальной ерундой товарища, но как только услышали, что Киф, известный на всю округу задира и лучший рубщик на мечах, был обязан именно Марвету своим умением, в их глазах сразу появилась опаска и уважение к стоявшему перед ними мужику.

– Нет, Киф, жаль, но давай потом! – притворился сотник, которому на самом деле было нисколько не жалко. – У меня дело важное есть, нужно срочно пару вещиц достать…

– А может, с дельцем подсобить? Мы могем!.. – не унимался Киф, повторно пытавшийся пристать с нежностями к бывшему командиру.

– Нет, есть вещи, которые каждый человек должен делать сам!

– Я понял, Марвет, я понял. Конечно, ты прав, – быстро закивал головой Киф. – Кровная месть, да?! Сам, собственными руками хочешь порвать на части обидчика?! Уважаю, Марвет, я тя всю жизнь уважал, а теперь еще больше! Что надо, какие вещицы?

– Помнишь, под Файнером, когда нас разбили, пришлось через половину Карвелеса к своим возвращаться?

– Ну как же, старина, такое забыть? Щас мы мигом те все подпляшем и в лучшем виде организуем! Только, извиняй, не даром, торговцы ныне такие гады!.. Но я с тя ничего не возьму, никакого проценту!..

– Деньги есть, веди в лавчонку, – прервал словоохотливого собеседника Марвет и, безжалостно наступив тяжелым сапогом на грудь только очнувшегося парнишки-карманника, пошел следом за Кифом и молчаливой парочкой предпочитавших держаться от него подальше воров.

Бездействие ужасно, оно утомляет, оно гложет тебя изнутри и, в конце концов, съедает без остатка. Так сложно, невыносимо сложно сидеть сложа руки и представлять, что вокруг изменяется мир, вершатся события, в которых ты просто обязан был бы участвовать. Палиона бесила тишина, царившая в гостиничном номере. Три долгих часа он метался, как тигр в клетке, ожидая, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится Вебалс. Разведчик не боялся трудностей и готов был отправиться вызволять товарища вне зависимости от того, с какими опасностями и сложностями это мероприятие было бы сопряжено. Однако он вынужден был сидеть, ожидая чудесного освобождения колдуна, и не имел возможности приложить к нему своих скромных усилий. Ему было неизвестно, где злодеи прятали Озета, а искать дом с темницей в подвале в большом городе можно так же успешно, как иголку в стоге сена или чужой плевок в своей кружке с пивом.

Бездействие изводило Палиона, сводило его с ума, а затем совершенно внезапно усыпило. Стоило Лачеку лишь на минутку прилечь на мягкую кровать, как его веки мгновенно закрылись, а в ушах раздался приятный, монотонный шум, вестник грядущего сна. Солдат заснул, а служба, естественно, шла. Мир вокруг потихоньку изменялся, солнце постепенно клонилось к закату, а в шумном городе происходили события, значимые для судьбы Лиотонского Королевства и всей РЦК 678, самой огромной за всю историю человечества резервации для детишек убийц, насильников, казнокрадов и прочих людишек с общественного дна.

Резкий и громкий стук костяшек по двери вырвал Палиона из мягких и теплых лап сна. Глаза разведчика открылись, а рука сразу потянулась к мечу. Глупый, совершенно бесполезный рефлекс, злоумышленник подкрался бы и уж точно не стал бы предупреждать о своем появлении довольно сильным стуком в дверь. Однако, не став рисковать, ведь в жизни случается всякое, порой и абсолютно нелогичное, Палион достал меч из ножен и направился к двери. Не тратя времени на формальное «Кто там?», за которым иногда тут же следует арбалетный болт, пробивающий насквозь деревянную стену как раз на уровне груди или живота, Лачек осторожно приблизился, медленно, без скрипа отодвинул задвижку и резко распахнул дверь, естественно, не забыв по старой, доброй привычке переместиться немного вбок, чтобы самому, если что не так, иметь хорошую позицию для удара и милостиво предоставить жужжащему болту возможность пролететь мимо себя.

Уже наступившая ночь великодушно окутала комнату мраком. Убийца не смог бы быстро сориентироваться: или промедлил бы с выстрелом, или направил бы болт в полет точно по центру. И тот, и другой вариант был для Лачека вполне приемлемым, но увиденное за дверью превзошло все его ожидания и заставило позабыть об осторожности.

На пороге стоял Вебалс, целый и невредимый, правда, немного бледный и очень голодный, судя по глазкам, тут же забегавшим по пустым мискам на столе в поисках хоть крохи съестного.

– Это ты! Наконец-то, а я уж!.. – Радость мгновенно сменилась тревогой.

Разведчик поднял меч и приготовился к защите, а все потому, что под мышкой у колдуна просунулась широко улыбающаяся, толстая вампирская рожа. Палион тут же узнал кровососа, они встречались с ним всего один раз в Дукабесе, когда за ним с колдуном гнались рыцари Ордена. Это был тот самый вампир, о котором говорил Самвил; тот самый, что вместе с прислужником герцога, Кено, и загадочной девицей полонил Озета.

«Неужели Вебалс превратился в кровопийцу?! Неужели мне придется его убить или самому погибнуть от его клыков?!» – запульсировала в голове ужасная мысль, а предательски затрясшаяся ладонь сильнее сжала рукоять меча, который, кстати, возможно, на вампиров и не действовал.

– Да брось ты! – устало рассмеялся Вебалс, понявший причину тревоги соратника без утомительного изучения содержания его головы. – Еще не родился тот упырь, что смог бы Озета в себе подобного обратить! Правду говорю, Корушка?! – ласково обратился Вебалс к вампиру, смотря на его изумительно гладкую лысину сверху вниз. – Говорил же я те, не высовываться раньше времени, нечего рожей твоей острашенной честный люд пугать!

Легкий шлепок открытой ладонью по лысине отбросил вампира назад. Вебалс вошел в комнату и, ничуть не смущаясь тому обстоятельству, что острие меча по-прежнему смотрело в его сторону, лениво прошествовал к кровати, на которой тут же и развалился, со стариковским кряхтением и оханьем вытянув уставшие члены. Затем рядом с Палионом что-то пролетело, что-то очень большое и волосатое. Жалобный стон второй кровати, каким-то чудом выдержавшей приземление откормленной туши, подтвердил предположение, что меч лучше убрать. Во-первых, ночные посетители не проявляли агрессивности по отношению к нему, а во-вторых, меч – всего лишь железка, неспособная спасти жизнь при борьбе с тем, кто обладает такой изумительной скоростью и хорошо ориентируется в темноте.

– Зажги свечи, Палач, четырех-пяти, думаю, хватит, не в темноте же нам всю ночь куковать! – произнес Вебалс, поспешивший стянуть сапоги и начавший растирать натруженные за день ноги.

– О жрачке не беспокойся, мы уже внизу, у корчмаря заказали, – раздался радостный смешок с другой кровати. – Вот-вот принесут, и похавкаем!

– Заткнись, прорва ненасытная, хоть бы ребрышко баранье обглодать оставил! Так нет! Все сам, паразит, пожрал! – прокричал до этого момента невозмутимый Вебалс и запустил в Кора сразу обоими пахучими снарядами в форме грязных сапог.

От одного хохочущий толстяк ловко уклонился, а второй поймал, притом зубами. Отношения между Озетом и кровососом были на удивление приятельскими. Палиона этот факт поразил, но не заставил снова хвататься за меч. Если бы Вебалс превратился в вампира, то приятели не стали бы дожидаться, пока им принесут жаркое, а накинулись бы на разведчика сразу, и он, хоть и носит гордое прозвище Палач, не смог бы против них устоять.

Буквально через десять минут пустой стол, с которого сбежали даже мошки и тараканы, уже ломился от яств. Еду и выпивку принесли трое слуг, и то не сразу, а за три захода. Палион не верил, что им удастся справиться с таким изобилием съестного втроем, но мгновенно накинувшаяся на жаркое и вино парочка быстро развеяла его опасения. Чтобы совсем не остаться голодным, Лачек был вынужден поспешно присоединиться к пиршеству.

Во время поздней трапезы царило гробовое молчание, если не считать причмокиваний, подкрякиваний, рыганий и прочих неподражаемых по противности звуков, между делом производимых новым компаньоном. Через четверть часа от жаркого остались лишь капли жира, от барашка – ребрышки, от полугодовалого поросенка с гарниром – пятачок, а на дне огромной миски с зеленью еще можно было найти парочку-другую капустных листков. Оголодавшие гости насытились и вернулись по кроватям, не забыв прихватить с собой вместо десерта по кувшину вина.

Пораженный, что ужин так быстро закончился, Палион с недоумением посмотрел на кучи объедков и, довольствуясь лишь импровизированным ложем из составленных вплотную трех табуретов, стал располагаться на ночлег. Однако в этом начинании он ошибся, насытившихся компаньонов почему-то не тянуло ко сну, а мучила жажда поговорить. Вебалс вкратце изложил события прошедшего дня, безапелляционно заявил, что Кор теперь их союзник и в непривычно вежливой форме попросил отчета у разведчика, то есть как прошел и чем закончился допрос напившегося офицера дворцовой стражи.

Настала пора Палиона удивить соратников произошедшими с ним чудесами. Он рассказал все: описал оборотня-слугу офицера, поведал о драке купцов на площади, о погоне по крыше за Тереной в розовых панталонах и триумфально закончил свой монолог подробным изложением хода переговоров между герцогом Самвилом и загадочной юной особой, кажется, баронессой. Товарищи слушали его внимательно, ловя каждое слово, вылетавшее из его рта, и даже позабыв о выпивке, а когда Палион, поставив в захватывающем дух рассказе последнюю точку, растянулся на жестких табуретах, спать уже никому не хотелось. Можно сказать, что серьезный разговор как раз только начался.

– Забавно, а я по наивности думал, у меня день прошел плодотворно. Тебя почаще следует оставлять одного, из этого много чего хорошего получается, – не без зависти отметил колдун, заглушая глас уязвленного самолюбия кружкой вина. – Даже как-то обидно, выходит, это моя компания не давала тебе проявить твои лучшие качества и распутать клубок интриги…

– Да какая там, к черту, реализация?! – чуть не свалившись с жесткого ложа, возмутился Палион. – Моей заслуги-то в этом нет. Несло меня по течению, вот и все…

– Несло-несло, главное, куда надо занесло, – философски заметил опустошивший кувшин и, сложив ручки под голову, прилегший на бочок вампир.

– Не совсем так, – уточнил Вебалс. – Течение – стихия, субстанция непредсказуемая, во многом зависящая от случайностей, тебе же не госпожа Удача помогала, а вполне определенные личности. Они подталкивали тебя, заставляли двигаться в нужном им направлении и в конечном итоге привели туда, куда хотели. Удивительно, что их действия оказались нам на руку. С этой «группкой ренегатов», как их окрестил Самвил, надо разобраться отдельно. Возможно, мне кажется, но, похоже, в среде разумной нежити зреет переворот. Им надоело быть безвольными слугами Кергарна, они осознали себя как общность и хотят избавиться от ярма создателя. Убитый тобой оборотень не случайно пошел в услужение к пьянице в эполетах. На офицерских слуг не обращают внимания, они бродят, где захотят, и видят, что захотят. Похоже, наших «друзей» интересовало то же самое, что и нас с тобой: расположение и график смены дворцовых постов. Ты убил оборотня-разведчика, а его дружки, на удивление, повели себя разумно: не поддались гласу ненависти, не стали мстить, а пытаются использовать нас в качестве убийц их хозяина. Неужели ты думаешь, что Терена только ради забавы нацепила на себя дурацкие панталоны и скакала средь бела дня по крышам? А зачинщики драки перед управой? Они же специально раззадорили толпу, чтобы тебе удалось добраться до их подружки.

– Не сложновато ли? – усомнился Палион, которому размышлять в полную силу мешал чудовищный храп, доносившийся с соседней кровати.

– Возможно, но «добрые люди» добились чего хотели. Ты попал именно туда, куда им было нужно, и услышал то, что предназначалось для твоих ушей. Не спорь, сам же понимаешь, что слишком большая череда случайностей называется уже замыслом. Я не знаю, как оборотни знали о встрече герцога с баронессой, но тебя они привели именно в нужный им двор.

– Чего хотят «союзнички» понятно, но почему же они…

– А ты подумай, – не дослушал до конца Вебалс, – поставь себя на их место. Решился бы ты вот так просто прийти к тому, кто еще вчера был твоим лютым врагом, и попросить о помощи, рискуя самому оказаться без головы? К тому же мы для них тоже враги: оборотни остались оборотнями, а вутеры не сбросили чешую и не перешли на травяную диету. Им просто надоело подчиняться хозяину, и они хотят избавиться от него, притом без потерь, то есть чужими руками.

– И что же нам делать с «лишним игроком» в партии? – поинтересовался Лачек.

– Во-первых, лишних игроков не бывает, а во-вторых, ничего мы с ними сделать не сможем, да и не стоит, пока они нам помогают, а там посмотрим… – заявил Озет, запустив в храпевшего вампира подушкой. – Слышь, соня, а говорят, что кровопийцы твари ночные, днем по гробам спят!

– Сам в могиле ночуй, сплю, когда захочу! – проворчал Кор и, заставив кровать как следует поскрипеть, перевернулся на другой бок.

– Меня сейчас больше интересует Кергарн, притом даже не его планы, с планами все понятно, а то, как он распределил свою суть, так сказать, душу, по материальным оболочкам, – вернулся к разговору о важном Вебалс. – Самвил самая влиятельная фигура, на него была сделана основная ставка, но все равно должен быть резерв. Помнишь, в его логове я почувствовал присутствие женщин, а в Дукабесе ходили слухи о похищении благородных девиц?

– Думаешь, баронесса одна из них?

– Не думаю, а знаю точно, – хмыкнул Вебалс. – Она даже имени не посчитала нужным сменить. С этой парочкой все понятно, они вскоре начнут борьбу за престол. Вопрос в другом: где околачиваются еще две дамочки? Но это мы сможем узнать только у Самвила… Нам нужно срочно проникнуть во дворец!

– Значит, опять, опять все заново… офицерскую пьянь по кабакам собирать? – вздохнул Палион, почувствовавший себя старушкой, с трудом дотащившей ведерко до крыльца и, только поднявшись на первую ступеньку, обнаружившей, что ведерко было дырявым.

– Да нет, это нам уже без надобности, – обнадежил разведчика Вебалс и кивнул головой в сторону спящего вампира. – Вот он, наш пропуск во дворец, посапывает, похрюкивает и в подушку слюнки пускает. Надо бы и нам с тобой немного сил поднабраться, а как выспимся, за дело возьмемся.

– Так день же будет, – удивился Лачек. – Разве вампиры днем не спят?!

– Кровососы боятся не дня, а солнечного света, так что не переживай, обузой наш толстопузый друг не станет, – заинтриговал Озет компаньона и, оставив его ломать голову над своими словами, как ни в чем не бывало перевернулся на другой бок и тут же заснул.

Кто бы мог подумать, что лавка для любителей слоняться по улочкам в позднюю пору и лазить по крышам чужих домов может скрываться под вывеской обычной гончарной мастерской. Однако Киф знал куда шел, а стоило лишь Марвету переступить порог подвального магазинчика, как все сомнения тут же отпали. Нет, прилавки действительно были заставлены расписными горшками, в которых любят выращивать цветочки богатые горожане, а вот личность торговца не вызывала сомнений. Низенький, сгорбленный и тощий, как погнутая жердь, коротышка с трясущимися при виде злата ручонками и непрерывно бегающими из уголка в уголок глазок с сине-зелено-коричнево-серыми зрачками. На неровном, морщинистом и усеянном бородавками лбу «гончара» так и было написано: «Продам родную маму за сходную цену, а за отдельную плату сдам папулю в аренду!» Странно, что еще кто-то из домоседок-хозяек покупал у него горшки, Марвет побрезговал бы даже притронуться к утвари, произведенной вот этими кривыми ручонками.

– Здоров будь, Фурф, как делища?! – жизнерадостно прокричал Киф и стукнул ладонью по горбатой спине продавца.

– Дела как дела, идут помаленьку. Ты-то чего приперся? Мой товар знаешь, он не для тебя… иль специализацию решил сменить? – на одной ноте и без всякого изменения интонации произнес привыкший общаться со всякого рода клиентами торгаш и ленивым жестом пригласил посетителей пройти за дверь, в хранилище ночного ассортимента.

– Да нет, кобыл на переправе, как сам знаешь, не меняют, – захихикал, обрызгивая горшки слюной, Киф и, пританцовывая, пошел следом за хозяином лавки. – Дружка приперло… Да, не бойсь, он свой в корягу, не продаст, а если чо надо, то и сподмочь может…

– Скидка два и восемь, обычная… на большее не рассчитывай. Не те времена, Киф, чтоб по дружбе деньгами швыряться и себе в убыток торговать, – жестко прервал болтовню вора торговец и, наконец-то справившись трясущимися ручонками с огнивом, зажег огарок свечи.

Товара в задней комнате было навалено много, но иначе как барахлом назвать его Марвет не мог. Даже они, пробиравшиеся выжженными лесами да покинутыми хуторами, окруженные со всех сторон врагом солдаты, умудрялись делать при помощи обычного деревенского инвентаря куда более прочные и надежные вещи. Что же касалось цен, то они были завышены раз в пять, если не в шесть.

– Ну как? – сложив крест-накрест ручки, проблеял на этот раз даже с интонацией Фурф.

– Скажи, а зачем деньги человеку без головы? – при помощи встречного вопроса высказал свое мнение Марвет и, пристально глядя в хитро забегавшие, разноцветные глазки проныры, продолжил вещать; тихо, вкрадчиво и совершенно спокойно: – Сейчас ты покажешь мне настоящий товар, а на ценниках последние нули подотрешь! Вякнешь что-нибудь супротив, язык твой поганый вырву, высушу и в горнице у себя вот таким вот гвоздищем к стенке прибью! Пусть висит, трофей не трофей, а глазу приятно…

Конечно же, Марвет был далеко не первым, кто говорил подобное. Гончар, торгаш, скупщик краденого, а по совместительству еще и ростовщик наслушался всякого от клиентов, недовольных ценой и качеством его товаров. Однако ни у одного из прежних бузотеров не было таких глаз. Два-три десятка лет упорной борьбы за выживание одиночество и внутренняя опустошенность, уже давно ставшие нормой жизни около тысячи загубленных душ, притом четверть из них не на поле бранном нежелание торговаться и глубочайшее презрение ко всякого рода стяжателям и прохиндеям – вот что нашел хорошо разбирающийся в людях торговец во взоре сотника и не стал будить дремавшего в этом странном посетителе зверя.

– За мной, – скомандовал хозяин лавки и, гремя ключами, направился во вторую комнату.

Именно здесь Марвет и нашел то, что искал. Обычную с виду куртку, наподобие той, что стягивала его широкую грудь, но только с вшитыми изнутри стальными пластинами, легкими, но полноценно заменявшими настоящую боевую кольчугу. Компактное, но прочное снаряжение для быстрого подъема на стену и преодоления как вертикальных, так и горизонтальных преград. Отменно сбалансированные метательные ножи, добротная палица со складывающейся стальной рукоятью вместо обычного древка, состоящей из полых, въезжающих друг в друга трубок. Удобный в применении кляп, тонкие, но необычайно прочные цепи для связывания жертвы и многое-многое другое, что могло пригодиться при нежелательном столкновении с настоящим вампиром иль колдуном.

При личной встрече Вебалс не показался Марвету таким уж сильным противником, но факты, как известно, упрямая вещь, а как раз они-то и показывали обратное. За рыжеволосым чудаком с крысиной косичкой на макушке безуспешно гонялся целый отряд Ордена, да еще во главе с Великим уничтожителем монстров Меруном. Видимо, Жанор отчаялся поймать колдунишку и именно поэтому, как собаку-ищейку, использовал в охоте вампира. Марвет не мог сбросить этого обстоятельства со счетов и именно по этой причине решил как следует подготовиться к ночи, которая вот-вот должна была наступить.

– Этого хватит? – спросил сотник, сгребая в охапку выбранный товар и небрежно бросив под ноги Фурфа туго набитый золотом кошель.

– Вполне, – нехотя произнес хозяин лавки.

– Вот и ладненько, баснословного барыша ты, крысиная душонка, не получил, но зато башка при тебе осталась, а это немало, – в своеобразно душевной манере попрощался Марвет и направился к выходу.

Пораженный необычайной сговорчивостью известного скряги, Киф наконец-то перестал хлопать глазами и поспешно поскакал следом за сотником, видимо, надеясь, что у встречи бывших соратников будет какое-то продолжение.

– Знаешь что, Киф, – произнес Марвет, уже покинув лавку в подвале. – Ты для меня хорошее дело сделал, но следом за мной не ходи! Я в историю влип, что и врагу кровному не присоветуешь. Неровен час убьют, а ведь это тебе без надобности, не так ли?

Солнце должно было вот-вот зайти. Загружая на ходу все обновки в мешок, принесенный с собою в котомке, Марвет направился своей дорогой. Продолжения встречи не получилось, но зато правая рука главаря шайки, Киф, по кличке Слюнявый Задира усвоил важный урок: «Ценнее злата твоя собственная жизнь! Если ее предлагают в обмен на товары или какие-либо услуги с твоей стороны, далеко не всегда стоит отказываться!»

(обратно)

Глава 12 Хищный оскал ночи

Охота на оборотней трудна, и тот, кто хоть раз в жизни отважился пойти на рискованный промысел, уже навряд ли решится отправиться во второй. Начинается все вроде бы неплохо: под воодушевляющие звуки горна и заставляющий сердце биться в учащенном темпе бой барабанов несколько отрядов охотников заходят в лес, беря в окружение логово, как правило, четырех-пяти хищников. Вот на этом-то радостная часть и заканчивается, барабанная дробь стихает, а солдаты вместо того, чтобы плотнее держать строй, разбредаются, как овцы, по оврагам и кустам. Деревья снижают видимость и пугают солдат, ведь за каждым из стволов может притаиться зверь; болота значительно снижают скорость передвижения, и как бы опытен ни оказался командир, а рано или поздно идеально ровный строй солдат обязательно превращается в прерывистую, зигзагообразную линию. О криках лесных птиц и зверей не стоит и говорить, они бередят сердце, заставляя бить чечетку в груди, и мешают нервно вздрагивающим при каждом шорохе бойцам вглядываться в зелень кустов, темноту ям и оврагов. Чем плотнее сжимается кольцо окружения, тем больше становится нервное напряжение, и любой, даже самый отважный воин, с трудом сдерживает в себе естественное желание бросить оружие и бежать прочь.

Марвет шел осторожно, стараясь не ступать на сухие ветки и прикрывая большую часть тела круглым щитом. Впереди были деревья и неглубокий овраг, на дне которого ползали змеи. Слева раздался прерывистый крик, пятеро солдат нарушили строжайший приказ командира не разрывать строй и кинулись на помощь захлебывающемуся своей собственной кровью товарищу. Марвет остался один и растерялся. Он не знал, что делать: то ли присоединиться к своему изрядно поредевшему с начала охоты десятку, то ли продолжать движение в указанном сотником направлении. Как раз в момент принятия трудного решения на застывшего на месте солдата напало косматое чудовище. Оно то ли спрыгнуло с дерева, то ли выпрыгнуло из кустов и, растопырив огромные лапы с окровавленными когтями, летело прямо на него, гипнотизируя взглядом желтых, прищуренных глаз и клацая страшными зубищами. Если бы не щит, которым Марвет прикрылся от удара передней правой лапы, он умер бы еще до того, как мощная зверюга коснулась земли. Щит не выдержал удара, спас хозяина, но все же раскололся пополам. Марвет застыл, не зная, что делать и как начать бой с огромным существом, обладающим не только силой стада быков, но и разумом, не уступающим человеческому.

Марвету так и не удалось узнать, погиб ли он в этой схватке или выжил, разорвали ли его тело на части звериные лапы, или острый меч пропел победную песню, со свистом и хрустом отделив щерившуюся морду от покрытого шерстью, мускулистого тела. Сон – призрак прошедшей армейской поры не успел дойти до конца, а повинен в том был замухрышка-пьянчужка, приставший к задремавшему сотнику с надоевшей ветерану еще в Лютене ерундой: «Дай монетку на согрев, приятель!»

Такая наглая постановка вопроса, как, впрочем, и вызывающее поведение забулдыги, не просто раздражала, а сводила с ума сотника. Он никогда, ни при каких обстоятельствах, как бы ни повернулась жизнь, не уподобился бы приставучему ничтожеству, стоявшему сейчас перед ним. Половина деревень в королевстве пустовала, разоренные разбойниками да нежитью; любой город, любое маленькое поселение с радостью дали бы приют паре даже трясущихся мужских рук. Так нет, этот опустившийся субъект, справлявший нужду явно не снимая штанов, предпочитал честному труду пьянство, тунеядство и попрошайничество в столице. К тому же такие особи (у Марвета не поворачивался язык назвать подобных существ людьми) вели себя почти всегда чрезвычайно нахально и докучали порядочным людям в самый неподходящий момент.

– Эй, оглох, что ль, монету гони! – Живущее в сточной канаве чучело не только повысило голос, но еще и осмелилось схватить Марвета за рукав своими грязными, липкими пальцами с несмываемым желто-коричневым налетом.

Такой наглости сотник уже стерпеть не мог. Сильный и резкий пинок в живот сшиб пьянчужку на землю. Недовольный грубым обращением попрошайка заорал во все свое луженое горло и запустил комком грязи прямо в голову повернувшегося к нему спиной обидчика. Ощущение холодной, мерзкой слизи, медленно растекающейся по затылку и стремящейся попасть за шиворот, стало той самой последней каплей, что переполнила чашу терпения. Убедившись, что улочка по-прежнему пуста и из окон домов на него никто не смотрит, Марвет вынул из ножен меч и, повернувшись на каблуках, быстро направился к продолжавшему недуром верещать и, самое смешное, еще угрожать ему бродяжке. Дотронуться рукой или ногой до доходяги было противно, но не знавший пощады клинок сделал свое дело. Всего один точный удар, и бессмысленная жизнь оборвалась; грязнуля даже не понял, что умер.

Вначале сотник думал оттащить тело и сбросить его в сточную канаву, где для опустившегося наглеца было самое подходящее место, но потом не захотел пачкаться. К чему утруждать себя хлопотами, когда десятки точно таких же вот забулдыг сутками лежат на мостовой? Мимо них преспокойно ходят и горожане, и стража, а обращают внимание на их липкие телеса, когда на смену обычно исходившим от них зловониям приходит резкий и устойчивый запашок мертвечины.

Как ни странно, но сотник, которого многие считали добрым, справедливым и отзывчивым человеком, не испытывал угрызений совести. Ему было лишь обидно, что он не сделал этого раньше, тогда бы в его волосах сейчас не засыхала пакостная, пахучая грязь, а от только что купленной за бешеные деньги куртки так мерзко не разило б помойкой.

Пытаясь истолковать кошмар, посетивший его совершенно не ко времени и не к месту, Марвет наблюдал, как померкли последние отблески солнца, скрывшегося за невидимым из-за домов горизонтом. Улочку окутала кромешная мгла, светились лишь узкие щелки между досок ставней, через которые пробивались слабенькие огоньки лучин да свечей. Наступила ночь, для одних – время отдыха, для других – время жизни, а для него – час «Х» начала исполнения ответственнейшего и самого сложного этапа миссии, взваленной на его богатырские плечи рыцарями «Небесного Братства». Он находился как раз перед домом, в подвале которого сейчас просыпался вампир, а может, уже лакомился добытой им кровью. Стылый ветер, трепавший волосы, холодивший щеки и старавшийся залезть под складки плаща, нашептывал много ласковых и нежных словечек в адрес Меруна. Марвет знал, что никогда не осмелится произнести их вслух в присутствии Наставника, но все равно ему было ужасно приятно перебирать в уме оскорбительные словосочетания и выстраивать из них длинные, изящные комбинации, пока дверь дома оставалась закрытой, пока на улицу не выползло уродливое, костлявое и покрытое гнойниками существо. Марвету не приходилось прежде видеть вампира, поэтому в его голове сформировался именно такой образ кровопийцы, навеянный деревенскими байками и легендами, которые он где-то и когда-то слышал.

Каково же было удивление старика, когда вместо такого вот полусгнившего уродца с пастью, не закрывающейся из-за торчащих в разные стороны, косых и неправильной формы зубов, из дома вышла светловолосая красавица, достойная песни бродячего трубадура и утонченной кисти лучшего из художников. Несмотря на разодранное во многих местах платье, в котором постеснялась бы ходить даже видавшая виды портовая девка, ужасающий взгляд беспорядок в волосах и огромные пятна синевы под глазами, Лукаба была невообразимо красива.

«На такой бы жениться, Вулак нашу жизнь раздери!» – проворчал с вожделением таращившийся на поистрепавшуюся в сундуке красотку Марвет, но сколько бы ни был пленен ее женскими чарами, все-таки не забыл влить в рот содержимое одной из освященных самим Патриархом Ордена склянок.

Вампир шел медленно: прихрамывая и опираясь правой рукой на стену. Общение с рыцарями Ордена и ужасно некомфортабельные условия в дороге отложили свой отпечаток на физическое состояние кровопийцы, а свиная кровь хоть и дала жизненные силы, но не шла в сравнение с человеческой. Лукаба была вялой и походила со стороны на обычную перепившую кабацкую девку, бессовестно оставленную в подворотне дружками после того, как их пыл иссяк. Марвету не составило бы труда догнать ее легким шагом, но, к счастью, сотник не настолько был пленен ее красотой, чтобы делать глупости и идти на сближение с дамочкой, за которой он всего лишь должен был проследить.

Дистанция между объектом слежки и следящим составляла двадцать пять – тридцать шагов и оставалась неизменной в течение четверти часа, пока красавица не покинула темный закуток между домами и не вышла на более или менее освещенную улочку. Здесь Марвет решил увеличить разрыв до сорока шагов. Мерун отвратительно подготовил своего порученца и почему-то не посчитал нужным предупредить, что вампиры замечательно видят во тьме, а следовательно, фактор освещенности местности вокруг не может влиять на степень скрытности.

Девица несколько раз оборачивалась, но идущего за ней Марвета не увидела. Промах Наставника компенсировала склянка с чудотворной жидкостью, превратившая Марвета в совершенную невидимку и «неслышимку». Даже сам бородач едва различал стук своих сапог о каменные плиты мостовой, хотя, с другой стороны, передвигался он весьма осторожно.

Истощенное существо, столь же жалкое с виду, как оголодавший котенок, упорно брело по направлению к центру города и вело себя, по мнению следящего, довольно странно. Раненый зверь всегда спешит забраться в норку и не высовывает оттуда носа, пока не залижет раны. Вампир же как будто специально стремился попасть в богатые кварталы, туда, где еще, несмотря на поздний час, по улицам слонялось много людей, в основном, конечно же, пьяных, ищущих приключений и не желавших дышать чужими хмельными парами по переполненным такими же, как и они, гуляками кабакам.

Незнание природы врага могло привести к трагическим последствиям, но, к счастью, Марвет не торопился с выводами и предпочитал наблюдать, а не строить предположений, основываясь лишь на аналогиях. Буквально через пять минут возникла ситуация, в ходе разрешения которой сотник получил исчерпывающий ответ на свое «почему». Из-за угла ближайшего дома с шумом и грохотом несомых в руках кружек вывернула троица буйствующих молодых людей, судя по одеждам, небогатых дворян, состоящих на службе у одного из столичных вельмож. Присутствие поблизости одинокой красотки, пусть уже и потрепанной кем-то другим, но все равно привлекательной, не могло не побудить сластолюбцев к действию. Оборвав на полуслове запутанный тост и позабыв о плескавшемся в кружках вине, мужчины окружили красотку и тут же, не тратя времени и слов на комплименты, стали лапать ее руками, а затем без труда преодолевая слабое, почти отсутствующее сопротивление, поволокли девицу в подворотню.

Марвет мог представить, чем закончится для шалящих дворян это маленькое приключение, и впервые за целый день стал жертвой сомнений. С одной стороны, у него было задание и строжайший приказ Наставника ни во что не вмешиваться до получения новых инструкций. С другой стороны, сотнику ополчения было трудно стоять и бездействовать, когда совсем рядом оголодавший вампир с аппетитом пожирал троицу пьяных дурачков, хоть и беспутных, но все же людей. Из темноты подворотни не доносилось ни стонов, ни криков, ни признаков идущего боя. Скорее всего расправа была мгновенной, нежити справиться с троицей разгильдяев навеселе, что деревенскому мужику троим цыплятам шейки свернуть. Все же от вмешательства сотник удержался, ему помогла взять себя в руки и подавить ненужный порыв благородства внезапно пришедшая в голову мысль, точнее, осознание жестокой житейской истины. Он просто представил, что на месте кровожадного хищника оказалась бы обычная женщина, и все сразу встало по своим местам. Мерзавцы должны быть наказаны, и совершенно не важно, кто это сделает и как. Закон слеп и глух к простым людям, но его братец Возмездие – куда более расторопный малый и всегда добивается исполнения заслуженного приговора.

В тишине раздался легкий стук дамских каблучков. Инстинктивно, хоть и понимая, что эта мера предосторожности излишняя, но так и не сумев совладать с рефлексами, Марвет прильнул к стене и нащупал правой рукой под плащом рукоять складной палицы. Кровь гуляк пошла явно вампиру на пользу, из подворотни появилась не болезненно бледная, растрепанная замухрышка в разорванном платье, а блещущая красотой и свежестью благородная дама, как минимум настоящая графиня.

Побывавшее не в одной сточной канаве и изрядно помятое в сундуке платье сменилось изящным мужским костюмом, скомбинированным из одежд развратников. Глаза красавицы блестели, а обворожительные щечки пылали здоровымрумянцем. Единственным напоминанием о прежнем образе были спутанные, грязные волосы, свисавшие с прелестной головки грязными патлами. Но женщины мастерицы маскировать свои недостатки и подавать себя в исключительно выгодном свете. Находчивая упыриха не стала мучиться с расчесыванием, на которое ушло бы не менее часа, а спрятала волосы под ярко-красный берет, также снятый с одной из трех жертв.

Оглядевшись по сторонам и не обнаружив вокруг ни души, Лукаба чуть-чуть присела, высоко подпрыгнула и через миг уже оказалась на краю покатой крыши трехэтажного дома.

«Да что у тя, девка, все не по-людски, что ж те по дорогам не ходится?» – проворчал Марвет, поспешно ища на ощупь в своем арсенале под плащом длинную, прочную веревку с маленьким, раздвижным крюком на конце.

Хоть сотник и был всего лишь человеком, притом не практиковавшимся в лазанье по деревьям и крышам уже долгое время, но на подъем по отвесной стене потратил не более минуты. Перебираться по самой крыше было куда труднее, одна черепица предательски треснула под ногой, и женщина-вампир резко повернула голову в его сторону. Марвет замер, по вискам старика побежали капельки пота, а рука уже привычным движением легла на рукоять оружия. К счастью, стоявшая возле печной трубы девушка не обнаружила его присутствия. Буквально через пару секунд потеряв интерес к пустому пространству крыши, со стороны которого донесся звук, Лукаба отвернулась и продолжила созерцать чарующую взор панораму ночного города.

Хищница была прекрасна, высокая и стройная, в обтягивающих женственную фигуру мужских одеждах, неподвижно стояла, раздвинув ноги на ширину плеч, и с загадочным молчанием смотрела в даль. Что видела она среди крыш, а может, что слышала? Марвету этого было не узнать, хотя он в данный момент над этим и не размышлял. Сотник поставил перед собой иную задачу, он давил, выдавливал из себя вдруг проснувшееся мужское начало, толкавшее его на безрассудный поступок: наброситься на красотку и задушить в своих крепких объятиях. Так сложно, нестерпимо сложно делать свое дело, когда враг не уродливая, лесная или кладбищенская тварь, а молодая красавица, просто созданная для того, чтобы стать твоей.

Борьба между инстинктами шла с переменным успехом, однако закончилась неожиданно и без какого-либо результата. Опасная соблазнительница оттолкнулась от крыши и пропала в темноте ночного неба, затем ее стройный силуэт появился уже на вершине трубы соседнего здания. Используя все ту же веревку с крюком, но уже совместив ее с другим хитрым устройством на колесиках, позволяющим быстро и бесшумно перемещаться по горизонтальной плоскости, Марвет нехотя последовал за объектом слежения.

Вампир как будто издевался над ним, быстро перепрыгивая с крыши на крышу, но не отрываясь на достаточное расстояние, чтобы бросить преследование. Впрочем, это было лишь случайное совпадение, а не игра в «кошки-мышки». Красавица не видела его, а если бы вдруг увидела, то не стала бы развлекаться. Марвет знал, что у упырихи имеется куда более важная и захватывающая дух забава, нежели детские игры: найти в большом городе колдуна.

Наконец-то утомительные перелеты закончились. Лукаба снова опустилась на мостовую и застыла, грациозно облокотившись на стену здания, в двадцати – тридцати шагах от входа в приличную, даже по столичным меркам, гостиницу. Стараясь не дышать слишком громко и не бренчать арсеналом под плащом, уставший Марвет завершил последний спуск и бесшумно опустился на плиты мостовой всего в двадцати шагах позади красавицы.

– Передай тому, кто тебя послал, что он здесь. Я нашла его и выполню обещание, – пропел мелодичный голосок, заставляющий мужские сердца дрожать, но отнюдь не богатый волшебными интонационными переливами. – Ты хорошо двигаешься, быстро и почти незаметно, но дальше за мной не ходи… не искушай!

Даже не обернувшись и не бросив на растерянного сотника победоносного взгляда, Лукаба четким, уверенным шагом направилась к дверям гостиницы. Марвет и не думал следовать за ней, опасной хищницей, которая, оказывается, если его и не видела, то прекрасно слышала. Пытаясь ответить на мучивший его вопрос: «Как?», ведь Наставник клятвенно обещал, что вампир не сможет обнаружить его присутствия, старый солдат провел в оцепенении чуть долее пяти секунд, как раз то время, которое понадобилось вампиру, чтобы скрыться за не запираемыми на ночь дверьми гостиницы. Потом за спиной сотника раздались тихие шаги. Пятеро человек осторожно подкрадывались к нему сзади, и Марвет мог поклясться, что намерения у них были далеко не мирные.

– Не хватайся за меч, служивый, тебя же не драться со мной просили, а всего лишь послание передать, – рассмеялся знакомый голос.

Марвет резко обернулся и обомлел. За его спиной, величественно скрестив руки на груди и лукаво улыбаясь, стоял сам Наставник Ордена, Жанор Мерун, а чуть позади его статной фигуры виднелись еще четыре силуэта переодетых бродячими наемниками рыцарей «Небесного Ордена».

Есть много способов разбудить человека среди ночи, например, нежно поцеловать в щечку и прошептать на ушко парочку ласковых слов. Можно потормошить за плечо, а если и это не приведет к желанному результату, то отхлестать по щекам или вылить на сонную голову стакан холодной воды. Палион был не против, чтобы к нему применили любой из перечисленных выше способов, хотя отношение к поцелуям у разведчика было предвзятое, ему было не все равно, от кого они исходили. Будивший же его пошел совершенно по иному пути: довольно сильно ударил кулаком по почкам и тут же отскочил от кровати, разумно предположив, что реакция спящего будет бурной. Так оно и случилось. Ощутив острую боль чуть пониже крайнего ребра с правой стороны грудной клетки, разведчик подскочил на кровати и, мгновенно приняв вертикальное положение, заехал кулаком по челюсти воображаемого противника. Если бы глаза Лачека открылись на секунду пораньше, то он не стал бы утруждать себя лишними телодвижениями. Кулак не попал в цель, а его попытка отомстить обидчику стала лишь поводом для скупой ухмылки Вебалса и необузданного, хоть и тихого хохота Кора.

– А я что те говорил, самый что ни на есть действенный способ, – захлебываясь в приступе смеха, то ли прорычал, то ли пропищал вампир, собственно, и бывший виновником довольно жесткого, но необычайно быстрого пробуждения Палиона.

– Ладно, заткнись, рожа! – одернул резвящегося кровососа Вебалс, а затем обратился к разведчику: – Собирайся, вам нужно уходить!

На ответы на не глупые, но несвоевременные вопросы: «Что случилось?» и «Куда?» Вебалсу не хотелось тратить ни времени, ни сил. Действительно, и он, и вампир были уже одетыми и нервно прислушивались к каждому звуку, доносившемуся из-за входной двери. Поддавшись общей атмосфере тревоги, Лачек быстро натянул сапоги, перекинул через плечо сумку и взял в руки меч вместе с ножнами и перевязью.

– Лезьте в окно! – приказал Вебалс, варварски высадив ногой оконную раму. – Все, до встречи! На все вопросы тебе по дороге вампирюга ответит. Он ведет тебя во дворец, там и встретимся!

Встревоженный какой-то неизвестной и еще не почувствованной разведчиком угрозой, Озет буквально выпихнул товарища на карниз, а вслед выставил тем же путем из комнаты уже насмеявшегося, но все еще радостно лыбящегося толстяка.

– Ну, чо встал, драчун?! Топай ножками, топай! – взял на себя командование бегством Кор, совершенно неделикатно подпихивая Палиона локтями в бок и заставляя его быстрее двигаться по узкой полоске карниза к противоположному краю здания.

– Еще раз локоточком заедешь, и я тебе клычины пересчитаю, брюхо вспорю и весь жир выпущу, будешь у меня стройным, как танцовщица! – пригрозил Лачек, не столько надеясь напугать обнаглевшего толстяка, сколько желая избавиться самым действенным способом, то есть руганью от накопившейся злости.

Довольно ловкий, несмотря на округлый живот, вампир не воспринял угрозу всерьез, однако ехидно подхрюкивать и пихаться перестал.

– Может, объяснишь, что происходит? – задал вопрос Палион, когда они уже почти добрались до угла дома.

– Некогда лясы точить, враги близко, да и солнце через час-другой появиться должно, – проворчал Кор и вдруг схватил разведчика за кисть правой руки. – Давай, служивый, вместе и на счет «три»!

– Что давай? Что вместе? – не понял вампира Лачек, а когда понял, то было уже поздно, он оказался в воздухе.

– Раз, два… прыгать… три! – скороговоркой сосчитал Кор и оттолкнулся от карниза, увлекая за собой растерянно захлопавшего ртом, но к счастью для обоих, не издавшего даже писка разведчика.

Уже в полете, едва парочка пролетела мимо окон второго этажа, тело Лачека начало группироваться перед жестким, очень жестким приземлением. Однако профессиональные навыки солдату не пригодились, когда мостовая была уже совсем близко, а ноги должны были ощутить чудовищной силы толчок, кровопийца-толстяк каким-то неестественным образом изогнулся и подхватил его на руки. Если бы на улице в этот момент кто-нибудь был, то непременно покатился бы с хохоту. На мостовую с неподражаемым чмокающим звуком приземлился обнаженный по пояс толстяк, державший на руках и крепко прижимавший к волосатой груди не изящную девицу, а взрослого мужчину.

Сколь ни опытен был Кор в таких фокусах, но все же ему не удалось удержать равновесия, и парочка в обнимку повалилась на землю. Сей прискорбный факт нисколько не удручил придавленного сверху телом Лачека толстяка, а, наоборот, привел к новому приступу неудержимого хохота.

– Ну, хватит, милый, хватит… мне тяжело, мне больно… я устала! – резвился жирный кровосос, не отталкивая пытавшегося встать на ноги разведчика, а, наоборот, еще крепче прижимая его мощными лапищами к своим вспотевшим, сальным телесам.

Стер улыбку с толстощекого лица лишь крепкий удар кулаком под дых. Видимо, Палиону удалось пробить толстую жировую прослойку, а может, Кор просто слишком увлекся безумным спектаклем и был не готов к защите.

– Чо разлегся?! Ишь, понравилось! Я те не подушка! – огрызнулся, вмиг став серьезным, вампир и, наградив Палиона ответным подзатыльником, резко раскрыл объятия, а затем отпихнул компаньона обеими ногами.

Не успел Палион подняться с мостовой и оправиться, как Кор снова схватил его за руку и, не тратя времени на объяснения или извинения, потащил за собой. К счастью, на этот раз путь пролегал не по крышам и не по карнизам, а всего лишь по быстро мелькавшим перед глазами разведчика улочкам, подворотням, огородикам и снова улочкам. Палиону казалось, что его ноги существуют отдельно от тела, что они вот-вот должны оторваться и понестись дальше, в то время как туловище с головой и правой рукой, находящейся вне капкана цепких пальцев вампира, упадут на мостовую и останутся беспомощно лежать. Примерно так же себя чувствует человек, чья рука случайно запуталась в ремнях седла понесшей лошади. Ноги передвигались с неестественной скоростью, их натянутые, как струны виолончели, мышцы работали в небывало напряженном режиме. Наконец-то Кор остановился, притом он затормозил так резко, что Палион сбил его с ног и, подмяв под себя, повалил на землю.

– Во второй раз уже не смешно, – с обидой в голосе произнес дважды ставший подушкой толстяк, спихивая с себя одеревеневшее тело запыхавшегося попутчика.

– А теперь-то… что? Теперь-то… куда? – выдавил из себя Палион, прилагавший массу усилий, чтобы восстановить сбившееся в ходе сумасшедшей гонки дыхание.

– А теперь, мой тощий, хиленький друг, вон туда, – лукаво улыбаясь, произнес Кор, показывая прищуренными, хитрыми глазками на видневшееся неподалеку отверстие в основании моста, ведущее, как не сложно было догадаться, в коллекторы под лиотонской столицей. – Добро пожаловать во дворец, правда, наш путь будет усеян далеко не розами, но ты уж потерпи, родимый!

Когда наступает последний, решающий миг перед каким-то важным событием, то всегда трудно сдержать дрожь в руках. Вебалс сидел неподвижно за пустым столом и в снова воцарившейся в комнате темноте не сводил глаз с входной двери. Он первым почуял опасность, это произошло всего минуты три назад, но Озету казалось, что прошла уже целая вечность. Чуткий сон божества был прерван едва уловимым запахом находившегося поблизости от их пристанища вампира. Не успел он сесть на кровать, как угрозу почуял и Кор, притом сонный толстяк утверждал, что запах чужака ему знаком, что такие флюиды исходили от кого-то из членов разгромленной и полностью вырезанной дукабесской общины. Сомнений быть не могло: либо кто-то из кровососов стал марионеткой Ордена, либо враг научился подделывать запахи. И в том, и в другом случае ждать чего-то хорошего от ночного визитера было нельзя. Озету предстояла схватка, в которой товарищи были бы только помехой, к тому же, когда над головой нависает угроза, всегда следует разделять риск. От него рыцари Ордена вряд ли б отстали, а у Палиона с Кором был хоть какой-то шанс проникнуть во дворец и покончить с Кергарном, перебив поодиночке всех носителей его сути.

Вкратце проинструктировав вампира и выставив его затем вместе с едва успевшим отойти от сна Палионом, Вебалс стал поджидать ночного посетителя, который почему-то мешкал и, находясь уже внутри гостиницы, не спешил подниматься на верхний этаж. Такое поведение весьма удивило Озета, и он уж грешным делом начал подозревать, что произошла ошибка, виновником которой был Кор, точнее, его раскрасневшийся после вчерашней выпивки нос. Когда речь идет о цветовых оттенках и похожих друг на друга ароматах, так легко перепутать один с другим, тем более если совсем недавно изрядно перебрал со спиртным. Вполне вероятно, что толстяк ошибся и принял за своего бывшего соплеменника кого-то из столичных вампиров, а это в корне меняло дело. Здешние кровососы не интересовали Вебалса, а им, в свою очередь, был до лампады гостивший в столице Озет. Хищники редко нападают на себе подобных, если те не стремятся захватить их территорию.

Однако тонкая нить надежды в скором времени оборвалась, запах стал усиливаться, а слух божества уловил тихий скрип половиц в коридоре. Вебалс положил на стол меч и засучил рукава. Вставать он не собирался, поскольку в первые секунды сражения хотел использовать в качестве метательных снарядов парочку довольно увесистых табуретов, а уж только потом схватиться за меч.

В дверь не вломились, а деликатно постучали. Неожиданное начало, в особенности для наглых кровососов, считавших весь мир по ночам своей вотчиной.

– Открыто, – произнес Озет, готовый метнуть первый табурет, если посетителей окажется больше, чем один.

Дверь открылась, а рука божества вернулась на стол, окончательно распрощавшись с перспективой табуретометания. На пороге стояла небезызвестная Вебалсу Лукаба, когда-то бывшая правой рукой Кора. Выглядела красавица совсем иначе, чем при последней встрече в Дукабесе: вместо элегантного платья с откровенным декольте на ней был надет немного мешковатый, топорщащийся мужской костюм, а в глазах чувствовались недавно пережитая боль и усталость. Здоровый цвет щек, отсутствие синевы под глазами и прочие признаки сытой вампирской жизни не смогли обмануть Озета, привыкшего выделять главное и никогда не обращать внимания на то, что легко подделать.

Оправдалось его первое предположение: девица попала в плен и ради спасения собственной шкуры, кстати, довольно привлекательной, согласилась выследить для рыцарей Озета. Иная цель появления красотки в его убежище не приходила Вебалсу на ум.

– Привет, Лукаба, вижу, тоже путешествуешь? – пропел как можно жизнерадостнее Вебалс и одарил прелестницу самой милой из своих улыбок.

– Где Кор? – с ходу спросила девушка в мужском платье, тут же выдав причину своего недавнего замешательства.

Коль Кор почувствовал ее флюиды, значит, и она ощутила рядом с Озетом присутствие своего собрата. При данных обстоятельствах встреча с бывшим главой общины была крайне нежелательной. Толстяк наверняка видел, как девушка попала в плен, и легенда о чудесном спасении из стальных перчаток жестоких рыцарей уже не сработала бы, а значит, и втереться в доверие к одинокому, вечно испытывающему недостаток общения с женщинами Озету вряд ли удалось бы. Так думал Вебалс, приветливо улыбаясь прелестному созданию. Он почти угадал, всего лишь не предусмотрев возможность, что вампир по его запаху искал не его самого, а его компаньона, Палиона Лачека.

– Где же толстяк? Я отчетливо почувствовала его запах и зашла на огонек, – немного переигрывала красавица, но кое-что из ее слов все-таки было правдой: девушку действительно взволновало душистое амбре, великодушно оставленное волосатым толстяком.

– На подошве моих сапог и на кончике моего меча, хотя нет, лезвием я дорожу, я его уже оттер от крови, – не снимая улыбки с лица, заявил Озет, решивший чуть-чуть подыграть посредственной актрисе и посмотреть, что из этого получится. – Видишь ли, этой ночью он почему-то открыл охоту за моей головой. Даже предположить не могу, с чего это вдруг?.. Бормотал что-то невнятное насчет Дукабеса и клыками все щелкал…

– Ты его убил? – спросила Лукаба, изображая в данный момент то ли удивление, то ли огорчение.

Красавицы редко утруждают себя игрой с интонациями. Они слишком сильно полагаются на свою красоту и мимический шарм, которые безотказно действуют почти на всех мужчин, кроме любителей себе подобных, несчастных, уже израсходовавших запас любовных сил, и представителей славного рода Озетов. Последние из данного списка ужасные зануды и прагматики, они привыкли просчитывать шансы на успех в каждом конкретном случае, а не полагаться на мужское «а вдруг»:…а вдруг я ей нравлюсь… а вдруг, у меня есть шанс, и с этой красоткой что-то получится…

– Я не хотел его смерти, но обстоятельства были сильнее, – с трудом натянув на лицо выражение раскаяния, произнес Вебалс и для усиления трагического эффекта с сожалением развел руками. – Пытался с ним поговорить, пытался объяснить, что жизнь играет с нами суровые шутки, но… он был невменяем… Мне искренне жаль…

Красавица прислонилось спиной к стене, затем картинно закрыла лицо ладонями и, делая вид, что плачет, сползла на пол. Наверное, в этом месте должны были раздаться аплодисменты, нет, оглушительные овации, но единственный зритель спектакля также одного актера едва не давился со смеху.

– Как же мне теперь?.. Куда же мне?.. – сквозь плач и всхлипывания звучали жалобные слова. – Теперь я одна! О-о-о, это так ужасно!

Вполне вероятно, Вебалс потратил бы еще немного времени, чтобы дать дебютантке возможность немного поупражняться в явно новом для нее или основательно забытом актерском мастерстве. Однако донесшийся из коридора стук сапог поставил точку, точнее, многоточие в оборвавшейся на середине импровизации. Озет кинулся к недавно выбитому окну, но царапнувший ухо арбалетный болт заставил его вернуться обратно.

– Дура, ты хоть понимаешь, что натворила?! – прокричал Вебалс, поспешно баррикадируя дверь. – Ты теперь им не нужна, они нас обоих… вместе прирежут!

Лукаба еще не давила из себя слез, но и не предпринимала активных действий, чтобы помешать Озету. Она вдруг поняла, что Мерун обманул ее при постановке задачи, а значит, велик шанс, что не сдержит своего слова и сейчас, когда получит рыжеволосую голову Вебалса. Извечный вопрос: «Что делать?», мучивший на протяжении веков не только людей, парализовал сознание красавицы. Она находилась в прострации, а тем временем события быстро и неумолимо развивались своей чередой.

– Ну, что обомлел? Не рад видеть, что ли? – произнес Наставник, смотря на сотника в воровском одеянии как-то по-другому, кажется, даже с большим уважением. – Повторять за смазливой дурой всякие бредни не стоит. Мы все слышали, мы были рядом… почти всегда.

– Так, значит!.. – в исстрадавшейся душе сотника начал закипать гнев, он вдруг понял, как ловко его провели.

– Тише, тише, старина, успокойся, ничего страшного не произошло. – Мерун пытался одобряюще похлопать Марвета по плечу, но гордый солдат сделал шаг в сторону. – Неужто ты подумал, мы отпустим тебя одного? Неужто верил, что я буду целый месяц сторожить твое захолустье, и брошу в бой с Озетом хоть бывалого, но не подготовленного к встрече с могущественным колдуном ветерана? Это смешно! Что же ты не смеешься?

Марвету не понравились сказанные слова, его раздражала пренебрежительная интонация и просто бесила ухмылка одного из рыцарей, двадцати – двадцатитрехлетнего сопляка, смотревшего на него с превосходством и снобизмом.

– Чо лыбишься, рыцаренок, щас зубы твои в пасть вгоню и сожрать заставлю! – взревел сотник и собирался сказать еще много неприятного и нелестного, но рука Меруна крепко зажала ему рот.

– Пакль, еще раз так на уважаемого господина сотника взглянешь, и я ему позволю осуществить обещанное, а еще лучше, сделаю это сам! – Жанор не кричал, а шептал, но в его голосе чувствовались холод и сталь. – А вы чего, господа, уставились?! Ну-ка, живо за дело!

Повинуясь приказу командира, четыре рыцаря бесшумно проскользнули в направлении гостиницы и, разбившись на пары, заняли как будто заранее оговоренные позиции: двое у входа и двое под окнами. В руках у храмовников появились странные арбалеты, которых Марвет сколь ни воевал, но ни разу не видел на вооружении ни у одной из армий.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, но и ты в мое положение войди. Выхода у меня иного не было, как тебя в неведении держать, – к удивлению ветерана, хорошо изучившего наглую господскую породу, вдруг стал оправдываться Мерун; человек, который мог не только унизить или использовать его, не объясняя для чего, но и растоптать сапогом, как таракана, и даже не почувствовать угрызений совести. – В той гостинице засел опаснейший во всем Лиотоне колдун, Вебалс из рода Озетов. Чтобы найти его, я потратил более года, и все безуспешно. Обнаружить колдуна в огромном городе непросто, с этой задачей мог справиться лишь вампир, у них, понимаешь ли, нюх друг на дружку необычайно хорошо развит.

– Ну а я-то здесь при чем, меня-то зачем понадобилось впутывать? – недовольно пропыхтел Марвет, уже пришедший в себя после потрясения, но все еще не понимающий смысла мудреной рыцарской затеи.

– В том-то как раз и дело, в том-то и загвоздка, что вампиры – твари двуличные по природе своей, и далеко не каждый из них способен слово свое держать, а если уж честно говорить, то совсем никто. – Мерун неотрывно смотрел в глаза Марвета, четко отслеживая изменения в настроении, а также слушает ли его ветеран или пропускает слова мимо ушей.

Вроде бы пока упрекнуть старика было не в чем, он, поджав губы, внимательно слушал, хоть и не кивал и никак по-другому не выражал своих эмоций.

– Ну, дал я поручение этой девке, что с того? Она бы Вебалса нашла и с ним тут же бы спелась, а меня вокруг пальца обвела б. Колдуны, кровопийцы, вутеры, оборотни и прочие твари богомерзкие быстро между собой общий язык находят, а правому делу Небес для них послужить, все равно что нам с тобой Вулаку в верности присягнуть. Если бы я своего человечка за ней приглядеть послал, она б, зверюга хитрая, быстро, что к чему смекнула б и подальше от Озетишки увела б!

– А как же ларь со склянками?

– Эх, старик-старик, да если б такие микстуры имелись, мы бы уж давно весь Лиотон, да что там Лиотон, все королевства от погани отчистили бы… – рассмеялся Мерун. – Вода в той склянке была обычная, ключевая вода, правда, немного подкрашенная. Но ты не думай, как раз тебе-то в этой истории абсолютно ничего не грозило. Девка обрадовалась, что за ней тебя, деревенщину немытую, приглядывать послали, вот бдительность и потеряла; подумала, коль я такой дурак, значит, действительно Вебалса посетить можно. Пока ты доложишь, пока мы приедем, а ее с колдуном уже и след простыл. Разве у тебя, когда по крышам скакал, ощущения не возникло, что она как будто специально тебя поджидала?

– Но почему? – хотел спросить было Марвет, но Наставник не дал ему вставить слова.

– А зачем? Она тебя видела, но позволяла за собой следить. Если бы ты потерял ее след, или если б она тебя сожрала, то мы прибыли б в столицу гораздо раньше, и, следовательно, у нее не было б шанса выбраться из города. А так все замечательно сложилось: ты следил за ней, мы приглядывали за тобой, а она настолько увлеклась игрой в «кошки-мышки», что не заметила нашего присутствия.

– Выходит, я кто-то вроде дурачка-побегунчика бесполезного, кто лишь для отвлекающего маневра годен?!

– При данных обстоятельства считай «да»! – как ни в чем не бывало заявил Мерун и все-таки похлопал Марвета по плечу. – Вот только единственное, в чем мы просчитались, так это в твоих способностях: и с нужными людишками дружбу быстро свел, и по крышам, как горный козел, скачешь…

– Но-но-но, прошу, ваш благородь, без сравнений! – обиженно насупился Марвет, но быстро отошел, понимая, что портить отношения с влиятельными господами – занятие неблагодарное, за такую вольность и без головы остаться можно.

– А что, очень даже похож… и бородищей, и бодливостью. Да ладно, не злись, я ведь в шутку, да к тому же один на один, так что кое-что и мимо ушей пропустить можно.

Один из рыцарей вдруг замахал рукой, подавая условные знаки, Наставник ему ответил кивком головы, а потом показал три пальца. Смысл кода был Марвету не ясен, но по нахмурившемуся лицу собеседника понял, что дело неладно.

– Ну вот, веселуха, кажется, и началась, – подтвердил опасения сотника Жанор. – Вебалс знает о нашем присутствии, пошли!

– Куда еще? Я свое дело сделал, дальше вы уж сами как-нибудь, без деревенщин немытых, – замотал головой Марвет, выражая категорическое несогласие дальше участвовать в борьбе с темными силами. – Да и до Лютена дорога не близкая, ребята меня, чай, уже заждались.

– Нужен ты больно кому, – презрительно поморщившись, хмыкнул Жанор. – Свято место пусто не бывает, такую поговорку знаешь? Так вот, на следующий день, как ты в столицу выехал, почтенные граждане города Лютена нового сотника избрали, и поскольку он в близком родстве с городским управителем состоит, то вряд ли тебе место обратно уступит.

– Да он же растяпа, балбес, каких мало! – взревел Марвет, прекрасно понимая, о каком преемнике Наставник говорит.

– А вот это уже никого не интересует, поверь! – пожал плечами Жанор. – Ты ополчение воинскому делу обучил, дисциплине хорошо выдрессировал, так что местечко теперь тепленькое и очень не хлопотное, на нем любой без труда усидит.

– Да что же вы… Вы слово за меня не замолвили, что я по вашему поручению отлучился! – распереживался Марвет, чуть не позволивший себе схватить рыцаря за грудки.

– А зачем это мне? – снова пожал плечами Наставник и с вызовом посмотрел Марвету в глаза. – Такого пункта в договоре с тобой не значилось, а лишние сплетни мне ни к чему, так что извини, но возвращаться тебе, похоже, некуда, если, конечно, посмешищем не хочешь быть.

– И куда же мне теперь? – Силы неожиданно покинули обескураженного старика, несколько секунд назад потерявшего смысл жизни.

– Можешь к Кифу пойти, он же тебе предлагал… – проявил завидную осведомленность вездесущий Наставник. – А что, дело прибыльное, но вот только соперников много, с законом постоянно не в ладах, да и среди «своих» доброжелателей полно, что тебе в спину кинжал захотят вонзить. Подумай еще, куда бы на службу поступить мог? – Мерун сделал паузу, но поскольку ответной реакции со стороны собеседника не последовало, вскрыл свои карты и закончил игру в недомолвки: – Например, ко мне… Твой опыт и твоя сноровка весьма пригодились бы в Ордене. Операции, вроде этой, естественно, с большей степенью доверия, обучение наемников, воспитание зарвавшихся сосунков вроде Пакля и много-много чего еще… Что скажешь, готов достойно провести остаток лет? Ведь в армию тебя уже не возьмут, для дураков-генералов ты слишком стар, им требуется молодое, покорное мясо. Не молчи, старик, у тебя на раздумье десять секунд! Не я тебя к стенке прижимаю и ответ выдавливаю, а обстоятельства. Или мы с тобой вместе начинаем охоту на Озета, или гнить тебе до самой смерти среди лиотонской голытьбы, сбережений-то, поди, нет?

– Согласен, – сквозь резь пересохшего горла выдавил из себя Марвет.

– Тогда пошли, сержант, – усмехнулся гроза чудовищ, Жанор Мерун, и хлопнул нового члена Ордена по плечу, что в среде рыцарей считалось знаком милости и одобрения.

Таинственный язык жестов, на котором разговаривали рыцари, был довольно прост, и Марвет расшифровал увиденные им послания тут же, как только они с Меруном приблизились к гостинице. Рыцари заметили разбитое окно на третьем этаже и сообщили об этом Наставнику, тот, в свою очередь, отдал приказ не спускать с него глаз.

Рыцари не удивились, что сотник принимает участие в операции, то ли Жанор успел уже с ними этот вопрос обсудить, то ли правила Ордена были настолько строги, что подчиненные не смели даже взглядом выразить свое недоумение.

– Вы трое, глаз с окна не спускать! Пакль, с нами идешь! – не замедляя шаг, приказал Мерун и, быстро миновав стрелков с диковинными арбалетами, направился к входу.

Марвету оставалось лишь следовать за новым командиром и про себя недовольно ворчать, что на первое же задание в качестве члена Ордена ему приходится идти с самоуверенным сопляком, который вряд ли знает, что такое настоящий бой и уж точно не прикроет спину, попади они в опасное положение. А ведь их противники были не кто иные, как настоящий колдун, вампир и неизвестно кто еще, но тоже явно необычайно опасный.

– Все как обычно, в разговоры ни с кем не вступать! Особо не красться, все равно он нас услышит! – отдал приказ Жанор, широко распахнув входную дверь, и ворвался в холл гостиницы так же резко, как в ворота вражеского замка, сметая всех и вся на своем пути.

Несмотря на ночь в приемном зале гостиницы было многолюдно. Повсюду толкались прислуга, рассыльные, слуги постояльцев и много кто еще, чьи одежды настолько жалки, а лица столь омерзительны, что делать свою работу они могли только ночью, пока господа спят и не терпят эстетического дискомфорта от созерцания простолюдинов.

Троица бойко заработала локтями, пробиваясь к лестнице, и почти не встречала сопротивления на своем пути. Лишь один раз какой-то несмышленыш в ливрее осмелился преградить путь и задать какой-то вопрос, которого, правда, никто не расслышал. Жанор ударил гостиничного слугу кулаком в нос, а затем просто отшвырнул в сторону, как ненужную, путающуюся под ногами вещь.

Подъем по крутым ступенькам лестницы не запечатлелся в памяти бывшего сотника, зато он отчетливо запомнил те несколько секунд, что они провели перед запертой дверью. Тонкие доски, которые можно было бы легко пробить всего одним ударом кулака, отделяли закрытых врагов. Они чувствовали, что за дверью кто-то был, слышали его частое дыхание, а враг, в свою очередь, прекрасно слышал их. Последние мгновения перед боем, участники схватки необычайно напряжены, и ни одна из сторон не осмеливается начать первой, нарушить призрачный мир и приступить к тому, ради чего они, собственно, и собрались.

Схватку начал Мерун. Декоративная и явно не предназначенная для защиты от вторжения дверь разлетелась от первого же удара кованого сапога. Однако переломившиеся пополам доски полетели не внутрь комнаты, как это предполагалось, а в противоположном направлении… Колдовство здесь было ни при чем, просто Озет оказался хитрее, и маленький отряд угодил в довольно примитивную, но действенную ловушку.

На стоявшего слишком близко и поэтому не успевшего вовремя отскочить Наставника посыпались обломки досок, а затем рухнул вертикально приставленный к двери тяжелый дубовый стол. Пакль обомлел и тут же получил по раскрытому рту табуретом, быстро вылетевшим из комнаты. Хоть снаряд и не причинил большого вреда, кроме разве что выбитых зубов, но до конца боя на новичка можно было не рассчитывать.

Поняв, что дело плохо и исход схватки зависит теперь только от него, ветеран лиотонской армии кинулся в атаку, пробежав прямо по перевернутому столу, под которым уже зашевелился Мерун. Еще до того, как Марвет увидел лицо врага, перед глазами появилась крышка второго табурета, как не трудно догадаться, направлявшаяся уже в его сторону. Прикрывшись левой рукой от прожужжавшего над ухом и чуть не переломившего кость снаряда, Марвет ворвался в комнату и тут же ударил мечом по шее старого знакомого, внешне почти не изменившегося со времени их первой и последней встречи в Лютене. Колдун легко уклонился от движущегося к его голове лезвия и мгновенно нанес ответный удар в живот противника своим тонким, но необычайно острым и прочным мечом. Марвет почувствовал легкую боль: острие клинка пробило вшитые в куртку пластины, но, потеряв изначальную силу, застряло в мышцах живота, немного не добравшись до жизненно важных органов. Рассвирепев от боли и от вида чужого меча, застрявшего у него в пузе, Марвет нанес второй удар и все также по шее. Вебалс не успел бы вытащить оружие, чтобы прикрыться, и поэтому просто увернулся, но не рассчитал, что противник был вооружен не только мечом.

К удивлению колдуна, из-под плаща сотника с жутким гудением вылетела неизвестно откуда появившаяся палица. Мощный, дробящий инструмент убийства летел снизу, и увернуться от него только что обретшему равновесие после маневра Озету не было никакой возможности. Тяжелый, шипованный набалдашник врезался точно в центр подбородка противника, подкинув колдуна в воздух и подняв фонтан из брызг крови и мелких осколков зубов.

От неожиданно доставшейся победы сотника отделяла всего одна секунда, всего еще один удар, уже по черепу беспомощно распластавшегося на полу тела, но как раз этой секунды у Марвета и не было, как раз именно этот удар ему и не дали нанести.

Сильный толчок сзади сбил ветерана с ног. Едва его нос успел больно стукнуться о доски пола, как на спину приземлилось не тяжелое, но необычайно сильное и когтистое существо. Оно не давало встать, одной рукой давя на хребет, а другой пытаясь добраться до шеи жертвы. К счастью, пластины куртки заметно замедлили продвижение когтей, а на выручку попавшему в незавидное положение солдату вовремя подоспела помощь.

В превратившейся в поле сражения комнате раздался пронзительный женский визг, затем послышался гул удара, мягкий шлепок и протяжный стон. Марвет резко перевернулся на спину и увидел перед своими глазами поразительную картину, настолько неестественную, что в нее трудно было поверить. Каким-то чудом выбравшийся из-под стола Жанор снова вернулся в строй. Он избавил Марвета от сидевшего на его спине вампира, весьма неделикатным способом: схватил Лукабу за волосы и отшвырнул упыриху к стене, оставив себе на память клок ее волос вместе с куском окровавленной кожи. Девица продолжала выть в дальнем углу комнаты, а Наставник, не тратя времени даром, накинулся на начавшего, шатаясь, подниматься на ноги врага, в котором уже нельзя было узнать рыжеволосого весельчака Озета.

Кровавое месиво вместо лица смотрелось ужасно, но что еще хуже, кровь застилала взор, голова Вебалса гудела, как чугунный котел, по которому ради забавы глупый пятилетний малыш бьет палкой, а расплывчатые очертания нападавшего двоились и троились. Вебалс пропустил много ударов рыцарского меча. Обычный человек давно бы уже умер, но колдун по-прежнему стоял на ногах. Жанор упорно теснил врага к стене, чередуя удары клинка и кулака в стальной перчатке, однако, не сделав поправку на глупость своих подчиненных, допустил ошибку, о которой потом очень сильно жалел.

Когда спина колдуна, еле сдерживающего натиск Наставника, появилась в проеме окна, трое стрелков посчитали необходимым выстрелить. Два болта глубоко засели в лопатках Озета, а третий отскочил от металлического крепежа оконной рамы и угодил Меруну в плечо. В победоносной серии ударов возник маленький перерыв, которым не обративший внимания на ранение колдун тут же и воспользовался. Вебалс выпрыгнул в окно и быстро побежал по карнизу. Пока стрелки внизу перезаряжали арбалеты, враг уже успел залезть на крышу и покинуть пределы видимости.

– Идиоты, кто ж вас просил?! – держась правой рукой за простреленное навылет плечо, прокричал высунувшийся из окна Наставник. – Я же вам двадцать раз говорил, стрелять, только если он сам в окно полезет, если бежать попытается!

Крики и последовавшая за ними ругань не могли исправить положения дел. Шанс убить колдуна был безвозвратно потерян, оставалась лишь надежда снова выйти на его след при помощи все еще корчащейся от жуткой боли девицы. Обхватившая обеими руками окровавленную голову Лукаба со злостью смотрела из угла комнаты на повернувшихся в ее сторону мужчин. Она их ненавидела и была готова загрызть, но должна была подчиниться желанию сильного, поскольку хотела жить.

(обратно)

Глава 13 Путь, усыпанный далеко не розами

Что бы ни говорили любители худобы, стремящиеся к идеальной упругости и твердости своих форм, а быть толстым прекрасно, если, конечно, между жиром и костью имеется крепкая мышечная прослойка, а носитель лишнего веса не испытывает дискомфорта от собственной массы и откровенно плюет на презрительные взгляды окружающих. Толстые люди, точнее те из них, кто уже не стремится во что бы то ни стало стать таким же, как все, по-иному смотрят на мир, гораздо мудрее и спокойнее. Они более уравновешены, рассудительны, как правило, обладают завидным чувством юмора, способны посмеяться над самим собой и не придают излишнего значения внешности, то есть обладают почти абсолютным иммунитетом к одному из самых ужасных недугов человечества – нарциссизму, часто доводимому до стадии неизлечимой звездной болезни. Крепыши-толстяки менее подвержены перепаду температур, что часто помогает им пережить холодные зимы; способны дольше обходиться без пищи и обычно более выносливы, чем их антиподы – обезжиренные атлеты. Порой их тело само борется с агрессивной внешней средой и, к примеру, не дает утонуть, когда толстяк устал и уже не может шевелить обессиленными конечностями.

Одурманенный зловонными испарениями и мучившийся от неприятного привкуса во рту Палион с завистью наблюдал за нежившимся на поверхности испражнений Кором, тихо мурлыкавшим себе под нос какую-то популярную и вульгарную, что в принципе одно и то же, лиотонскую песенку. Разведчик устал, после сумасшедшей пробежки и недолгого отдыха ему приходилось плыть, глотая сточные воды ртом, в то время как вампир не прикладывал ни малейших усилий, чтобы двигаться по коллектору, притом с такой же скоростью, как и он. Толстяк просто лег на спину, как поплавок, широко раскинул конечности и великодушно позволил грязной мути нести свои телеса в единственно возможном направлении. Жировые складки хорошо удерживали грузное тело на плаву, и вампир отдыхал, даже, как Палиону показалось, иногда позволял себе погружаться в легкую полудрему. Раззавидовавшийся чужому счастью Лачек попытался поступить по примеру напарника, но тут же пошел ко дну; утонуть не утонул, но всякой мерзости нахлебался изрядно. Вот так вот несправедлива судьба: одни отдыхают, другие гребут изо всех сил, а результат приблизительно тот же.

– Притомился? Может, дать тебе за ножку мою подержаться? – съехидничал Кор, видя чужие мучения, и стукнул ногой по воде.

Фонтан грязной жижи ударил Палиону в лицо, ухудшив и без того неважное настроение. Лачек до сих пор пребывал в неведении, что же напугало Озета, да и выбранный путь проникновения во дворец не наполнял сердце радостью и оптимизмом. Однако вступать в перепалку с игривым вампиром у разведчика просто не было сил, одной злости уже давно не хватало, чтобы открылось второе дыхание. Именно по этой причине Лачек вместо того, что призвать распоясавшегося провожатого к порядку, предпочел позорно ретироваться из зоны водного ристалища. Он зашевелил руками чуть-чуть медленнее и тут же отстал метров на пять от Кора, со скуки решившего поиздеваться над ним.

Вскоре сила потока значительно увеличилась, мутная жижа потекла под уклоном вниз, да и сам коллектор стал вилять то влево, то вправо. У Палиона возникло странное ощущение, что они движутся внутри огромной змеи, которая, в свою очередь, тоже не стояла на месте. Вообще-то подземное сооружение было довольно странным и как-то не сочеталось с эпохой. Насколько он помнил из курса истории, люди изобрели коллекторы гораздо позже, а в Средние века пользовались обычными выгребными ямами.

«Наверное, эту систему стока построили те, кто жил на Шатуре еще до прибытия на планету первых людей с Земли, но, боже мой, как она прекрасно сохранилась!» – подумал Палион и решил уточнить этот вопрос у Вебалса, если, конечно, им еще было суждено свидеться. Разговаривать на такие темы с вампиром разведчик не хотел, да и вряд ли волосатый толстяк мог дать вразумительный ответ, он-то появился на свет явно намного позже.

К примеру, опыт пребывания в Дукабесе только подтверждал предположение разведчика, но здесь, в лиотонской столице прогресс забрел гораздо дальше: в богатых домах и дорогих гостиницах уже имелись «кабинеты задумчивости», а общественные ямы уже были оснащены примитивными механизмами частичной самоочистки. Кроме того, стены самого коллектора, похожего на огромную трубу с множеством мелких дырок по бокам, были на удивление гладкими и чистыми. Палион не видел в темноте, но его пальцы не потеряли чувствительность. Их подушечки скользили по поверхности идеально ровных камней и едва различали узкие швы между плитами. Никакой коррозии, никакого осадка или признаков вредных грибков; все, что стекало в огромных размеров трубу, по ней же и уходило, не причиняя системе очистки вреда.

– Эй, гордый, независимый человечек! Хватит дурня валять, греби шустрей, щас разветвления будут! Не видишь же ни фига, еще завернешь куда не туда, а мне тебя ищи, вылавливай! – проворчал Кор и снова поднял фонтан брызг, на этот раз, правда, не ради глупой забавы, а чтобы показать незрячему в темноте человеку куда плыть.

Ленивый вампир даже не стал притормаживать, и Палиону пришлось приложить немало усилий, чтобы догнать его во внезапно ускорившемся и забурлившем потоке. Наконец-то рука схватилась за что-то мягкое, как оказалось, за толстую ляжку упыря. Кор чувствовал себя настолько комфортно в зловонной среде, что сразу скинул брюки и сапоги, от которых потом все равно пришлось бы избавляться.

– Щас налево, держись! – предупредил дельфинсточных вод и резко поволок за собой компаньона, пытавшегося не захлебнуться в бурлящей, едкой смеси.

К счастью, после парочки поворотов и водоворотов пловцы оказались на мелководье. Зловоние не поубавилось, но зато уставшие ноги Палиона наконец-то нащупали твердую почву.

– Еще немного в темноте побрести придется, но ты уж потерпи и рядом со мной держись! – заботливо предупредил вампир и цепко схватил Лачека за руку. – Шума старайся не поднимать и разговаривай шепотом!

– А что, в канализации крокодилы водятся? – пошутил Палион, но, как оказалось, почти угадал.

– Про крокилов никаких не знаю, а вот с хрупсами встречаться неохота, – пояснил вампир, вдруг забросивший шуточки и ставший необычайно серьезным… даже скучным. – Твари такие в этой грязи обитают. Пасти во-о-о, зубища – во-о-о и хвосты одлиннющие!!!

Кор замахал руками, демонстрируя спутнику гигантские размеры подземных чудовищ. К сожалению, он позабыл, что Палион ничего не видит во тьме, и поэтому тратил силы впустую.

– А почему хрупсы? – поинтересовался разведчик, которого рассмешило название.

– А потому, что когда человечину пополам раскусывают, звук такой противный стоит: «хруп-хруп», – защелкал челюстями вампир, обидевшийся, что его предупреждение не было воспринято всерьез.

На хрупсов путники, к счастью, не натолкнулись, а вот рев их слышали. Он прозвучал неожиданно и так громко, что разведчик, поскользнувшись на слизи, упал и чуть не совершил действо, которого очень стыдятся дети едва научившиеся ходить на горшок, а для взрослого человека ужасно позорное и совершенно неприемлемое. Странно, что Кор еще не отпустил по этому поводу очередную шуточку, видимо, мысль о близости твари беспокоила и его. Возможно, гигантским подземным рептилиям было все равно: питаться человечиной или более высокоразвитыми существами, которыми надменные вампиры себя считали.

Примерно через полчаса скитаний по извилистым коридорам парочка выбралась на участок местности, где уже ставшая родной вязкая пакость доходила всего до щиколоток, а сверху, из маленькой точки открытого люка, струился тоненький лучик света.

– Скоро на месте будем, – произнес вампир, имевший явно собственное представление о «сейчас» и «скоро».

– Час назад обещал…

– Заткнись, – без злобы в голосе проворчал вдруг зашмыгавший носом вампир. – Нам хрупса обходить пришлось. Это, знаешь ли, дело нелегкое, он в стоках как у себя дома: все чует, все знает; а я от вони этой уже почти совсем нюх потерял!

Неизвестно, врал ли Кор или назвал истинную причину задержки, но вот насчет потери обоняния явно преувеличил. Нос его все-таки чуял и через десять минут нового и последнего этапа блуждания в темноте привел путников к месту назначения, в узкий проход, освещенный тусклым светом факелов и перегороженный толстой стальной решеткой. Первое, что бросилось Палиону в глаза, была кладка: примитивная, неровная, поросшая плесенью вперемешку с каким-то гадким, пористым белым грибком и с почти осыпавшимся яичным раствором между изъеденными сыростью камнями.

«Сразу видно, дело рук современников!» – почему-то обрадовался Палион и вопросительно посмотрел на провожатого, который наверняка знал, как обойти появившуюся на пути преграду.

– Чо зыркаешь?! Вот мы и пришли, – огрызнулся Кор, снова ставший угрюмым и брюзжащим.

– Может, ты в летучую мышь обратишься и сквозь прутья и перелетишь, да вот только мне такого не дано. Что делать-то будем? – спросил Палион, улучивший момент, чтобы вылить липкую слизь из сапог.

– Не боись, пройдешь, только ты мне вначале одну вешчь обещать должен.

– Не сорить, на пол не плевать, священные грибки не есть и нехорошие слова не произносить, – рассмеялся Лачек при виде насупившейся рожи вампира.

– Это как раз пожалуйста, сколько угодно… а поклясться ты мне в другом должен, эту дорогу тут же забыть, как только мы во дворце королевском окажемся, – заявил Кор необычайно серьезно и даже с пафосом.

– С чего это вдруг? Сокровища несметные, что ль, припрятал?

– Если бы, – тяжело вздохнул Кор, видимо, вспомнив о дукабесских тайниках, до которых еще лет пять было не добраться. – Это вход в пристанище столичных вампиров. Они необычайно мнительны и злопамятны, если узнают, что человека к ним привел, жди беды, а уж если нас с тобой обнаружат, то как пить дать на месте прикончат.

– А что же ты меня сюда завел? – спросил Палион, почувствовавший серьезность момента. – Другого пути во дворец нет, что ли? Ни в жизнь не поверю, что коллекторы ко дворцу не подходят!

– Почему не подходят, подходят, да только охраняются уж больно сильно. Они там… – Кор затыкал пальцем в грязный потолок, – …дворцовая стража, то есть не совсем дураки и дело свое знают… не пройти. А где стражи да ловушек нет, там хрупсы. Вот и выходит, что самый безопасный путь через убежище идет, я тя специально самой трудной дорогой повел, где столичные снобы не ходят, одежонку, видишь ли, замарать боятся. Если тихо пойдем да шуметь излишне не будем, то все обойдется…

– А если нет?! – насторожился Палион.

– Тогда драпать очень быстро придется: сначала досюда, а там ближе к хрупсам держаться будем. Чистоплюи столичные этих тварей очень боятся, так что не подойдут.

– Странно как, – удивился Палион. – А что же твои собратья убежище в таком опасном месте устроили?

– Почему опасном? Никакое оно не опасное, если куда не надо нос не совать, – пожал плечами Кор. – К тому же у столичных свои причуды, они себя кем-то вроде элиты нашего рода мнят, даже главаря королем обозвали. Король человеческий во дворце восседает, а их как раз под дворцом трон продавливает… По-моему, хоть и чудно, но логично.

– Ладно, веди! Надеюсь, у твоих соплеменников нюх тоже вонью отбит, нас не почувствуют, – устал слушать не относящуюся к делу болтовню и мерзнуть в сыром, каменном мешке Палион. – Даю я тебе слово, даю, а если не веришь, кровью расписаться могу… прям на лбу твоем!

– Ага, очень ценная вещь, жижа твоего тела… – презрительно хмыкнул вампир, – …лет десять всякую гадость жрал… да на тебя теперь мой собрат даже в голодный год не позарится!

Вампир тоже был нелестного мнения о пище, которую Лачеку приходилось принимать до прилета на Шатуру. Консерванты, пищевые добавки и биосмеси, конечно, содержали все необходимые для жизнедеятельности человека компоненты, но в то же время включали в себя множество веществ, засоряющих организм шлаками. Есть из мусорного бачка способен далеко не каждый бродяга.

Кор поворчал-поворчал, но, поскольку сам не смог придумать клятвы более верной, решил просто поверить на слово, тем более что Вебалс уже поручился за своего компаньона. Не говоря ни слова, вампир вдруг подпрыгнул до самого потолка и на лету зацепился когтями за крюк, который на самом деле оказался рычагом. Проржавевшая решетка заскрипела и стала медленно подниматься вверх, открывая тайный проход в логово столичных вампиров.

Мерун был страшен в гневе, и недаром Наставник Ордена снискал славу чудовища, беспощадного к врагам и ротозеям. Трое упустивших Вебалса стрелков благородного происхождения стояли навытяжку и потупили взор, терпеливо выслушивая оскорбления от своего командира. Несвоевременный выстрел одновременно из трех арбалетов не только не привел к желаемому результату, но и позволил колдуну снова уйти. К тому же из левого плеча самого Жанора до сих пор торчал обломок арбалетного болта, но, похоже, Мерун не обращал на такие несущественные мелочи внимания. Он бесновался, как некормленый тигр, и жаждал крови, притом не важно чьей.

Марвет задержался, оказывая помощь раненому Паклю, и поэтому успел лишь к концу представления, даваемому на задворках гостиницы, там, где посреди небольшого парка собралась группа рыцарей Ордена и крепко связанный вампир, отрешенно взиравший на происходившее рядом буйство. Кровь уже не струилась по голове Лукабы, а засохла, образовав отвратительную с виду багрово-коричневую лепешку. Процесс регенерации оскальпированной девицы шел медленно, но неумолимо: под потрескавшейся кровяной коркой образовывался новый кожный покров, но до роста волос было еще далеко.

Хоть Мерун кричал и грозил, но не распускал рук, как это привыкли делать армейские командиры. Марвет отметил это как плюс, а вот виновники поражения предпочли бы получить по паре затрещин и оплеух, вместо тех обещаний, что щедро раздавал разъяренный Наставник. Они-то знали его дольше и не тешили себя иллюзиями, что командир покричит-покричит, отойдет да забудет. Мерун всегда держал свое слово и принципиально наказывал тех, кто был повинен в срыве его планов. Наконец-то праведный гнев командира утих, он обернулся и заметил терпеливо ожидавшего за его спиной окончания бури Марвета.

– Как Пакль? – спросил Наставник уже спокойным голосом, ведь к простолюдину из Лютена у него не было претензий, скорее наоборот.

– Плохо: зубы выбиты, нижняя челюсть разбита, но это еще ничего… Табурет сломал нос и, похоже, маленький осколок попал в мозг. Я, конечно, не лекарь, но…

– Понятно, – прервал дальнейшее объяснение Мерун, уяснивший главное: Пакль не сможет встать в строй, и его отряд уменьшился на одного бойца. Потеря двадцати процентов личного состава вещь весьма неприятная, но вполне приемлемая. – Ну что ж, господа, я даю вам еще один шанс доказать, что вы достойны высокого звания члена «Небесного Братства». Всем разойтись, а через полчаса продолжим охоту на недобитого зверя.

Именно в этот миг Марвет почувствовал себя не у дел, рыцари покинули строй и уселись на пожухлую траву возле кривого двуствольного дерева, не только не пригласив его в свою компанию, но даже не одарив взором нового члена боевой группы. Причина холодного приема в отряд крылась не столько в расположении к нему командира, сколько в неблагородном происхождении бывшего сотника. Подобные ситуации случались с ветераном и раньше. Несмотря на громкие слова о воинском братстве, чести и доблести, благородные даже на войне не считали простолюдинов людьми и старались указать им на их «место» при каждом удобном случае.

Не желая тратить впустую время на тщетные попытки завоевать расположение глупых в своем высокомерии рыцарей, Марвет выбрал для отдыха другое дерево. Присев на траву и облокотившись на широкий, гладкий ствол сосны, ветеран запрокинул назад голову, закрыл глаза и, делая вид, что дремлет, стал прислушиваться к разговору, идущему поблизости. Мерун допрашивал пленницу, и хоть говорил тихо, но все-таки до сотника долетели обрывки кое-каких интересных фраз.

– Ты предала меня, мало того, именно из-за тебя Озету удалось бежать!.. – методично стукая девушку о ствол дерева головой, вел Мерун беседу с перешедшим на сторону врага агентом.

Марвет не любил двуличных хитрецов, опутывающих любое честное дело интригами. Война не была исключением, ведь на войне последствия предательства особенно трагичны. Именно по этой причине ветеран в душе не осуждал чрезвычайно грубое обращение Наставника с женщиной. Будь он на его месте, поступил бы точно так же, если еще не суровей. К тому же женщина, взявшая в руки меч или обнажившая клыки, лишается привилегии неприкасаемости с точки зрения всех писаных и неписаных кодексов воинской чести. У него самого имелся к красотке небольшой разговорчик на тему: «Что такое плохо и что такое очень плохо?» Плохо – вмешиваться в честный поединок двух мужчин, и очень плохо – накидываться на врага со спины и пытаться острыми когтями разорвать ему глотку. Однако девушке и так уже изрядно досталось, и поэтому Марвет великодушно решил простить ей маленький должок.

– …Ты должна очень-очень постараться, чтобы выжить… – прекратив избиение, говорил Мерун, обхватив голову девушки руками и силой заставляя ее смотреть ему прямо в глаза. – Ты чувствуешь его?! Где он, куда направляется Вебалс?!

В ответ Лукаба рассмеялась, за что и получила пощечину. Мерун не сдавался и продолжал допрос, изредка встряхивая теряющего сознание вампира за плечи, а иногда и награждая ее затрещинами. Наставник стал говорить значительно тише, и вскоре Марвету надоело смотреть на немую сцену. Сами по себе побои не вызывали у него интереса, а смысла разговора без слов было, увы, не понять. Бывший сотник закрыл глаза и решил немного вздремнуть, но как только его сознание стало медленно погружаться в приятную негу, над ухом старика пронзительно взвыл походный рожок.

– Вставай, старик, пора отправляться в путь! – оповестил ветерана Мерун, вешая на пояс хоть не совсем мелодичный, но очень полезный в дороге инструмент. – Сбежав, Вебалс прямиком направился к коллекторам, значит, он хочет попасть во дворец. Куда еще можно пробираться таким сложным путем? Только туда.

– По нечистотам плавать? – В голосе старика не чувствовалось оптимизма.

– Не бойся, заплыв отменяется, – рассмеялся Мерун, на глазах у смотревших исподлобья рыцарей хлопнув ветерана по плечу. – Во дворец мы сможем проникнуть и куда более простым путем. Кстати, ты себя в бою великолепно показал, поэтому у меня к тебе особое поручение. Возьми это… – легкий кивок головы в сторону лишившейся чувств Лукабы не оставил сомнений, что, точнее кого, Наставник имел в виду, – …и не спускай с нашей подружки глаз. Если Вебалс опять уйдет, то она нам снова понадобится. Держись позади отряда, но очень сильно не отставай! И не переживай, она совсем не в том состоянии, чтобы кусаться!

Выражение лица Марвета было неправильно истолковано, Марвет действительно нервничал, но по иным поводам. Во-первых, ему еще ни разу не приходилось бывать при дворе, и он не знал, как себя правильно вести. А во-вторых, благородные рыцари – товарищи по отряду косились на него очень нехорошо, и на их поддержку в бою не приходилось рассчитывать, скорее наоборот, впредь предстояло следить, чтобы никто из ревнивцев не вонзил бы ему в неразберихе драки нож в спину. Такие случаи бывали нередко и убивали исподтишка не только титулованных особ.

Идти по коридору было опасно, но намного приятнее, чем плыть в темноте в бурлящем потоке зловонной жижи. Мерно горящие факелы хорошо освещали узкий проход, а под ногами хоть и шуршала всякая всячина, начиная от черепков битой посуды и заканчивая обломками старой мебели, из которых порой на путников смотрели маленькие, красненькие глазки удивленных крыс, но зато было сухо. Уже шагов через двадцать Палион решил поступить по примеру проводника и избавился от грязной одежды. Липкая слизь не только ужасно пахла, но и стала затвердевать, покрыв прилипшую к телу ткань довольно твердой коркой. Идти голышом было намного приятнее, намного быстрее, и к тому же одежду все равно нужно было менять. Уж лучше показаться во дворце с голым торсом (и не только торсом), чем в костюме, от которого разило на целую версту. Из всего обмундирования Палион оставил на себе лишь медальон и широкий пояс, на котором болтался постоянно бьющий по ногам меч. К счастью, его вид никого не смущал, тем более что точно такой же нагой, но сверху еще и покрытый слоем засохшей слизи Кор все время шел впереди. Смотреть на обнаженного толстяка было делом не из приятных, однако на войне как на войне, когда под большим знаком вопроса находится собственная жизнь, то не время думать об эстетическом наслаждении.

– Тише. – Вампир подал знак остановиться, а затем жестом подозвал Палиона к себе.

Разведчик приблизился и присел рядом с опустившимся на корточки упырем, который то втягивал воздух носом, то забавно раздувал раскрасневшиеся от холода ноздри. Неизвестно, слышал ли что толстяк, но Лачек лишь ощущал противный сквозняк, идущий откуда-то из-за поворота коридора.

– Странно, – наконец-то прогнусавил тихим шепотом вампир, судя по выражению лица чем-то очень сильно озабоченный.

– Что странно? – спросил Палион, хоть и испытывающий дискомфорт от легкого дуновения подземного ветерка, но все же не видящий оснований для беспокойства.

– За поворотом находится убежище, нам же дальше идти, где-нибудь через четверть часа должны к подземелью дворца выйти, – произнес Кор, скорее размышляя вслух, нежели отвечая на вопрос разведчика. – Ворота убежища всегда закрыты, такого сильного сквозняка быть не должно…

– А хлюпальник-то твой что чует? – тяжело вздохнув, спросил Лачек, уставший от загадок, холода, подземелья и жаждущий побыстрее прорваться к теплу и нормальному дневному свету.

– Но-но, поуважительней относись к моей носопыре, она нас через все подземелье провела и от встречи с хрупсами избавила. Мерзкие твари, я те скажу…

– Уговорил, если выберемся живыми, куплю твоему хлюпальнику дюжину шелковых платков с кружевной вышивкой. Сейчас же ответь всего на один вопрос: долго еще мы здесь зады будем морозить?

– Я чувствую присутствие вампиров, но что-то не так… Точнее сказать не могу. А тебя разве не смущает, что ворота открыты? Вебалс говорил, ты парень бывалый да смекалистый, такие нюансы без внимания не оставляешь…

С одной стороны, вампир был прав, но это только с одной стороны. Его нос почуял опасность, а значит, нужно было или искать обходной путь или продолжать движение вперед, но быть еще более осторожным. Оставаться на месте и высиживать неизвестно что – бессмысленно, примерно так же, как ждать, что подлец попросит прощения за совершенный им гадкий поступок. Пустая потеря времени и больше ничего!

– У тебя есть предложения? – решил взять командование на себя Лачек. – Вижу, что нет. Тогда пошли, ступай осторожней, а если твой нос вдруг почует неладное, то дай знать!

Обнажив меч и избавившись от только мешавших теперь и раздражавших дурным запахом ножен, Палион стал продвигаться вперед, аккуратно обходя осколки стекла с битыми черепками и стараясь держаться подальше от больших обломков мебели, в которых могли водиться мелкие, но ужасно нервно реагирующие на приближение чужака твари.

Как и предупреждал вампир, ворота подземного пристанища столичных кровососов были не заперты, более того, между массивными, дубовыми створками в два метра высотой виднелся зазор, в который мог легко протиснуться бочком взрослый человек, конечно, за исключением толстяков наподобие Кора. Однако не только это привлекло внимание разведчика. На каменных плитах пола возле самой щели проема виднелся какой-то странный по форме и окраске предмет, рядом с которым, визгливо пища и дерясь друг с дружкой, возилась целая стайка крыс. Когда до ворот осталось всего пара шагов, путники наконец-то поняли, что привлекло внимание хвостатых подземных жительниц. Это была рука, судя по острым и длинным когтям на скрюченных пальцах, рука вампира, изначально по локоть отрубленная, а затем и обглоданная перепачкавшимися в крови грызунами до кости.

Хоть визит внутрь разгромленного логова не предвещал ничего хорошего, но Палион предложил зайти. Неизвестно, какие мотивы движили Кором: то ли жажда наживы, то ли обыкновенное любопытство, но он, несмотря на явную опасность встретиться внутри с собственной смертью, не стал перечить. Разогнав стайку крыс, толстяк стянул с наполовину обглоданного пальца руки перстень с бриллиантом и, втянув объемный живот, прошмыгнул вслед за разведчиком в узкий проем ворот.

Хозяин обглоданной руки нашелся сразу, он висел, приколотый к воротам огромным топором, прорубившим его тело насквозь и крепко застрявшим между дубовых досок. Палион не помнил, как точно называлась любимая забава земных натуралистов накалывать на булавку жуков да бабочек, и взрослый вампир мало походил на насекомое, но общее впечатление было тем же. Вампир убегал, пытаясь спастись от неизвестной опасности, он уже открыл ворота и вот-вот должен был скрыться за ними, как его настиг брошенный с чудовищной силой топор. Метательный снаряд вонзился в его спину и, подбросив в воздух, намертво пригвоздил к воротам. Тело беглеца, беспомощно болтая ногами в воздухе, висело на топоре. Позвоночник был перерублен и верхняя часть тела свесилась назад, так что голова с открытыми ртом и глазами находилась на уровне неестественно выгнутых лопаток. Даже на войне не каждый день можно увидеть такое зрелище, циник Лачек, уже давно относившийся к трупам как к трупам, а не как к покинутому храму бессмертной души, искренне пожалел, что под рукой не оказалось фотоаппарата. Бездельники от искусства: художники да скульпторы заплатили бы бешеные деньги за такой эффектный снимок, с которого потом быстренько склепали бы свою высокоинтеллектуальную мазню.

– Хе-е-е, а я его знаю, – вывел Палиона из состояния задумчивости почему-то повеселевший вампир. – Это Жанкье, изрядной сволочью был, надо сказать…

– Естественно, он же вампир, – съязвил Палион, чтобы получить удовольствие от вида перекосившейся рожи Кора.

Однако толстяк обманул его ожидания, он не расстроился и даже не удивился подобной оценке его племени, просто пожал плечами и, не собираясь спорить, побрел прочь от ворот в глубь разгромленного логова. Лачек расстроился и пошел следом, в душе искренне желая все-таки добиться своего и при помощи колких замечаний вывести невозмутимого вампира из себя.

Повсюду виднелись следы недавнего погрома: перевернутая мебель, разбросанные вещи и трупы упырей, порой даже не порубленные на куски. В целом же у путников создалось впечатление, что каких-то полчаса назад в подземелье изрядно повеселилась бригада пьяных, случайно забредших в поисках выпивки лесорубов. Только вот в чем беда: вампира убить – не стволы рубить, ни Лачек, ни Кор даже не могли представить, кто был способен сотворить такое. Злодеи должны были обладать не только чудовищной силой и немалым проворством, но и каменной кожей, от которой отскакивали стрелы и мечи.

Пока Кор снимал с мертвых тел перстни, кольца и прочие драгоценные безделушки, говоря попросту, мародерничал, Палион не искал выживших, встреча с пережившим бойню вампиром была бы очень даже нежелательна, а пытался все же понять, что произошло в подземелье. Первым делом подозрение пало, естественно, на рыцарей Ордена. Механические существа, конечно, могли бы порвать кровососов на куски, но они настолько были заняты борьбой с детками Кергарна и ловлей Озетов, что не стали бы размениваться по таким мелочам. К тому же логово находилось в столице, а если точнее, то под самим королевским дворцом. Влияние «Небесной Братии» в главном городе Лиотона было весьма ограниченно, а для такой операции необходима основательная подготовка, которую непросто скрыть от зорких глаз дворцовых сплетников и городских властей. Кроме того, и это обстоятельство являлось основным аргументом, сразу после сражения здесь бы было полно людей. Ни рыцари, ни дворцовая стража не оставили бы гнить под землей множество трупов, да и от ценных вещей убиенных владельцев избавили бы. Судя же по тому, как обвесился цепочками, ожерельями и перстнями Кор, убийцы вампиров или очень спешили, или их не интересовал презренный металл, что в общем-то совершенно не типично ни для благородных радетелей правого дела «Небес», ни для королевских слуг, никогда не упускавших возможность набить карманы чужим добром.

Палион безуспешно ломал себе голову и уже не знал, на кого и подумать, как его неожиданно окликнул Кор. Превратившийся в ходячую вешалку для дорогих безделушек и побрякушек вампир присел возле одного из трупов и, издавая невероятный звон, махал руками.

– Ну, как тебе этот нравится, мой друг? – спросил Кор у только что подошедшего Лачека.

– Что, тоже изрядной сволочью был? – пытался пошутить Палион, но при взгляде на обезглавленное тело позабыл о своем намерении и протяжно присвистнул.

Голова мертвеца была отделена от тела довольно необычным образом: то ли оторвана, то ли отгрызена. Если учесть, что Кергарн и ему подобные не стали бы опускаться до подобного варварства, а хрупсы, которых так боялся вампир, заглотили бы все тело, а не только невкусный, жесткий череп с минимальным количеством мяса, то среди подозреваемых оставались лишь оборотни-ренегаты, или «добрые люди» Терены, как Палиону было привычнее их называть. Лесные твари искусно маскировались под людей и даже приучили себя не терзать жертву когтями, а убивать при помощи оружия, по-человечески, но в пылу боя «темное» прошлое взяло свое. Кто-то из нападавших не удержался и откусил голову противнику. Все сразу стало сходиться, все мелкие камушки головоломки сразу стали на свои места. Ренегаты обладали звериной силой и не уступали вампирам по скорости. Шкура оборотня могла выдержать удар острых вампирских когтей, а более прочной чешуе вутера и меч был нипочем.

– Скажи, Кор, а сколько выходов у этого логова, сколько путей ведет в подземелье? – прищурившись в раздумье, спросил Лачек, развивая свою теорию до стадии твердой убежденности, а затем и неоспоримой истины.

– Три, – честно признался вампир, которому уже незачем было скрывать от человека-компаньона сокровенные тайны столичных кровопийц, которые он, кстати, узнал очень недавно и совершенно случайно. – Тот, по которому мы пришли, второй ведет наверх, в подземелье дворца, и третий…

– Что с третьим? – переспросил Палион, видя, что собеседник немного замялся.

– Можно сказать, что его нет, – с печалью вздохнул Кор. – Раньше он был вместо первого, но потом там хрупсы лежбище себе устроили.

– Тот дохляк, что на воротах висит, в коридор бежал, из которого мы пришли. Путь во дворец дальше по туннелю, но все равно выходить через ворота приходится.

– Не-е-е, что ты, не-е-ет! – громко забренчал мотавшимися на толстой шее цепочками и ожерельями Кор, до которого вдруг дошло, к чему клонил человек. – Это невозможно, там же лежбище хрупсов, убийцы не могли оттуда прийти!

– А давно эти хрупсы-пупсы здесь объявились, не раньше пяти-шести лет назад, поди? – сдавленно засмеялся Палион, уже знавший, что ответ может быть только положительным.

Пораженный весельем товарища Кор кивнул и Палион, не став тратить времени на дальнейшие расспросы, быстро направился к коридору, ведущему к лежбищу хрупсов. Найти путь оказалось гораздо проще, чем разведчик предполагал. Уже через две минуты он стоял возле распахнутой настежь решетки и валявшихся на земле сбитых замков. Последние сомнения отпали, друзья Терены прошли именно этим путем. Зверье их не тронуло, поскольку было таким же искусственным, как и они, как лесные гарбеши, болотные ползунки или сычихи. Ответ на один вопрос тут же породил целую серию «почему». Куда направлялись оборотни-ренегаты? Если во дворец, то что им было там нужно? Было ли нападение на вампиров спланированным действием, или упырей просто смели, как хлам, попавшийся дворнику на дороге? Кто они, эти «добрые люди», враги или союзники? К сожалению, ни трупы вампиров, ни ревущие где-то во тьме низшие твари, ни следы недавно прокатившегося по подземелью побоища не могли дать ответ на эти крайне важные вопросы. Единственное, что мог сделать сейчас разведчик, это продолжить свой путь во дворец.

Палион постоял немного, а затем развернулся и пошел обратно к тому месту, где он оставил мародерствующего вампира. К великому удивлению, Кор уже не сдирал с трупов драгоценности, а то, что он уже насобирал, куда-то пропало с жирных телес.

– Куда золотишко-то припрятал?

– А тебе зачем знать? – хитро прищурившись, ответил вампир. – Побрякушки мои, куда захотел, туда и запрятал. Делиться с чистоплюями и ротозеями не намерен, самому нужно было собирать!

– Вулак с ним, с золотишком-то, – тяжело вздохнул Палион, на которого оказывала крайне плохое воздействие гнетущая атмосфера залитого кровью и захламленного трупами подземелья. – Идти нам уже пора.

– Как, прямо так? – удивился вампир, намекая разведчику, что у них нет даже одного фигова листочка на двоих.

– А у тебя есть другие предложения? Не думаю, что окровавленные тряпки, снятые с мертвяков, будут смотреться лучше при дворе, чем абсолютная нагота. Хотя, с другой стороны, тебе бы стоило прикрыться. Я ко всякому жизнью приучен, но от твоих жировых складок у меня уже ком к горлу подкатывает.

– Подкатывает, так блюй! – мгновенно парировал вампир, достаточно наслушавшийся подобных речей насчет своей внешности. – Я портки грязные надевать не предлагаю, но вот если бы ты немного башку напряг, то догадался бы, что у вампиров, как и у людей, не только то шмотье имеется, что на них надето. Мы же в жилище, балда! Здесь же у каждого члена общины своя комната и свой гардероб, от тряпок дорогих ломящийся!

Как ни стыдно разведчику было признаться, но этот вроде бы очевидный, само собой разумеющийся момент он как-то совсем упустил. В поисках новых платьев путники забрели в комнату, используемую скорее не как жилое помещение, а как лазарет. По полу и по поломанным кроватям было разбросано множество фрагментов тел. Судя по всему, больных было двое, они были людьми и женщинами. Палиона поразило, почему находившиеся в плену у вампиров дамы были не съедены или не освобождены, а уничтожены с особой жестокостью. Однако ответ на этот вопрос дал отдохнувший от зловонных испарений коллекторов нос Кора.

– Пахнет Озетами, поклясться могу, Озетами тащит! – затараторил испуганно пятившийся к двери толстяк.

– Успокойся, они уже не воскреснут, – произнес Палион, на удивление быстро нашедший ответы на некоторые «почему».

Столичная община кровососов была уничтожена не случайно. Герцог Самвил всегда и везде легко находил общий язык с представителями кровососущей братии, что в Дукабесе, что и здесь, в столице. Теперь герцог стал большей частью Кергарна, баронесса Октана, тоже одна из частей, была задействована в хитром плане завоевания лиотонской короны, а две остальные дамы, в которых вселился Озет, остались не у дел. Они были своеобразным резервом, на случай, если баронесса и ее влиятельный друг потерпят фиаско. А где можно было надежно спрятать пока бесчувственные тела? Конечно, в подземелье среди вампиров. Столичные снобы, как их любил называть толстяк Кор, ценили дружбу с двоюродным братом короля, а когда он превратился в большую часть Озета, то просто оказались его покорными рабами. Они не могли ослушаться могущественного существа, обличенного к тому же и огромной властью среди людей.

Друзья Терены как-то узнали об этом и объявили крестовый поход. Две из четырех частей Кергарна были найдены и уже уничтожены. Это значительно облегчало задачу, оставалось расправиться лишь с теми, кто находился сейчас во дворце, но были не столь беспомощны, как пребывавшие в безвременном сне дамы.

С вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента Палион мог утверждать, что таинственные союзники из числа искусственных тварей не остановятся на достигнутом и, как они, отправятся во дворец. А вот хорошо это или плохо, Лачек по кличке Палач уже не знал, это должно было показать ближайшее будущее.

(обратно)

Глава 14 Осенний бал

Люди любят праздники, не стоит даже объяснять почему. Однако для некоторых торжество не только веселье, а возможность в непринужденной обстановке, когда разум оппонентов усыплен красочными зрелищами, вкусными яствами и приятно будоражащим вином, решить свои меркантильные вопросы. Большинство сомнительных сделок совершается именно в такой обстановке, а большинство афер становятся явью именно из-за невнимательности чиновника, отложившего любимое перо, спрятавшего казенную печать в надежный сейф, расслабившегося и пришедшего на бал или прием, чтобы просто почувствовать себя человеком.

В Лиотонском королевстве часто отмечали праздники. Одни торжества пытались привить народу жаждущие власти над душами и богатых подаяний священники; другие существовали сами по себе, являлись чтимыми веками традициями и ознаменовывали значимые вехи истории лиотонского народа; третьи насильственно насаждал двор; четвертые должны были прославлять великую и могучую королевскую династию. Однако были среди них и такие даты, что отмечались по совершенно непонятным причинам и с неизвестно каких пор, например последний четверг осени. Ни один университетский ученый, ни один священник или вельможа не могли вразумительно ответить, почему праздник из года в год назначался именно на четверг и по какому поводу в королевском дворце в этот день накрывались столы. Кстати, оставалось непостижимой загадкой и почему в этот день придворные гурманы отказывались от мучного и от стульев. Среди множества изысканных блюд нельзя было найти ни ломтика хлеба, ни куска пирога. Кроме того, поглощение яств происходило стоя и лишь королю вместе с ближайшим окружением полагалась широкая, украшенная изысканной резьбой дубовая скамья, на которой Величеству, Высочествам и Сиятельствам можно было не только посидеть, но при желании и удобно разлечься.

Так уж получается, что на каждой планете проживает множество народов, и у каждого из них свои странности, деликатно именуемые традициями. Палион не хотел постигать загадочную душу лиотонского народа и находить ответы на все «почему». Он пробрался во дворец не для этого, не для этого пережил купание в сточных водах, наблюдал последствия кровавой резни в вампирском логове, два часа прокрадывался по подсобным помещениям и боковым лестницам дворца, умело обходя многочисленные патрули, да еще и терпел компанию толстого вампира, существа хоть и крайне полезного, но необычайно ворчливого. Вот и сейчас Кор, удобно устроившись среди крепежей одной из десятка люстр, освещавших зал для торжеств, не занимался поисками герцога и баронессы, а только мешал Палиону, язвительно комментируя все, что происходило внизу.

– Это не бал, а парад редких монстров, то бишь дворцовых уродцев. Нет, ты только глянь на этого вислоухого ханурика: пожирает капусту с хреном и смердит, смердит и снова пожирает! И главное, никто его мерзостей не замечает, как будто все разом инфлюэнцию подхватили, – брюзжал Кор, который сам был далеко не образчиком культурного поведения. – А вон та фрейлиночка, в синеньком платьице! На ее роже скуластой бесята горох толкли, а она туда же, двух кавалеров уже в укромное местечко сопроводила, теперича и третьего охмуряет… Во-о-о, лысый жирдяй как баранину уплетает, аж ворот весь заляпал и рукава обпакостил! Поди, рад, что хлеба не полагается, без хлеба да зелени больше в брюхо влезет!

– Ну хватит, заткнись уже! – не выдержал Палион постоянного брюзжания. – Лучше делом займись! Герцога с красоткой под ручку не видно?!

– Не видно, не видно, – ответил Кор, который и не думал отвлекаться от завораживающего спектакля, разворачивающегося внизу, но хотя бы перестал его комментировать. – Коль появятся лиходеи, непременно кликну!

К сожалению, Палион был вынужден полностью полагаться на зрение и слух вампира. Сам он, сидя на балке под высоким потолком, не мог различить ничего, кроме расплывчатых, разноцветных пятен да монотонного гула, от которого уже давно заложило уши. Хоть позаимствованный из гардероба какого-то кровососа костюм и был отменного качества, ничуть не хуже нарядов собравшихся внизу вельмож, а среди толпы в несколько сот человек, не считая прислуги, и легко было затеряться, но спускаться вниз разведчик не торопился. Ему нужна была вначале хорошая панорама, хороший обзор, чтобы точно определить диспозицию и план дальнейших действий. Он знал, где находился король, даже различал маленькую белую точку его головы, а вот другие интересовавшие его лица пока еще не были найдены среди гостей. Герцог с баронессой, хотя они, по его расчетам, уже должны были находиться возле самодержца Лиотона; Вебалс, непременно обещавшийся заглянуть, как только уладит дела с навязчивыми ночными визитерами; и, конечно же, «добрые люди» Терены, так же, как и он с Кором, посетившие бал не ради танцев и флирта с разряженными придворными дамочками, а чтобы причислить пока еще крепко сидевшую на плечах голову Самвила к коллекции своих самых ценных трофеев.

Именно по этой причине Лачек и злился на Кора. Толстяк вел себя несерьезно: раскачиваясь на цепях, как пятилетний малыш на качелях, он высматривал забавные эпизоды из жизни двора вместо того, чтобы заниматься делом.

– Да не волнуйся ты, как что увижу, непременно скажу! – прогнусавил вампир, нашедший себе новую забаву: плеваться на головы танцующих и музыкантов.

– А может, принюхаешься? По запаху, может, сумеешь найти? – схватился за тонкую соломинку надежды Палион, нервничающий из-за того, что время неумолимо шло, а они бездействовали.

– Совсем спятил, – покачал головою Кор, после того, как метко послал жидкий снаряд точно в бокал какой-то светской львицы. – Мой нос временно инвалид. Конечно, после купания в сточных водах он еще кое-что может, но найти чудаков, из леса выползших, или Озета в огромной зале да еще с таким количеством специй в блюдах… Хотя нет, постой. – Вампир насторожился и даже прекратил раскачиваться на цепях. – Кажется, один из Озетишек очень-очень близко. Да, нет, не чудится, а точно… поклясться могу!

Палион хотел было усомниться, но внезапно задрожавшая под ним балка подтвердила, что вампир был прав и его распухший «инвалид» между толстых щек был еще на многое способен. Боясь самого худшего, то есть визита под купол дворца Самвила и его девицы, Палион выхватил меч и быстро вскочил на балку, на которой до этого момента сидел. Его тело едва удерживало равновесие на прогибавшемся бруске древесины, но все-таки заняло оборонительную позицию. Однако тревога оказалась ложной, к ним действительно приближался Озет, но тот, на чье прибытие они так рассчитывали.

– Где тебя черти носили? – опять забылся разведчик и упомянул неизвестную на Шатуре разновидность нечисти.

– Немного задержался в гостях у столичных вампиров. Надеюсь, вы заметили в убежище небольшой бардак?

Вебалс пытался шутить, это был подвиг в его состоянии. Палион с ужасом уставился на мертвецки-бледное лицо в обрамлении пламенно рыжих бакенбард и не мог представить, что же с товарищем произошло. Так сильно разукрасить лицо божества мог или очень опасный противник, или испытавший удачу безумец, не ведающий, с кем связался. Даже Кор удивленно присвистнул при виде нового облика колдуна. Нос Озета распух пуще пострадавшей в стоках «сливы» вампира, нижняя часть лица превратилась во вздувшееся багрово-синее пятно с редкими прожилками желтизны, а во рту, как показалось разведчику, не хватало минимум половины зубов. Кроме того, Озет сильно прихрамывал и горбился, как будто невидимый «доброжелатель» вбил ему под лопатки пару огромных крюков, наподобие тех, по которым мясники развешивают свиные туши.

– Вижу, у вас много вопросов, но давайте оставим их на потом. Сообщу лишь главное. Во-первых, Кор, ты оказался прав, твой нос почувствовал действительно Лукабу.

– А во-вторых, о твою рожу переломили пару копий рыцари Ордена, – догадался Палион, который не мог поверить, что белокурая девица из племени кровососущих могла так талантливо разукрасить хоть и не всемогущего, но способного на многое колдуна.

– Нет, ты ошибся!.. Это были не копья, а всего лишь булава, – как ни странно, но Вебалс не обиделся на колкое замечание или обиделся, но решил немного повременить с беседой на тему: «Как следует обращаться с божеством». – В остальном ты совершенно прав, за нами охотятся несколько рыцарей, и во главе их отряда сам Жанор Мерун, довольно опасный противник, надо сказать. Более того, думаю, что доблестные поборники Добра не преминут почтить своим присутствием и это торжество. О, кстати, легки на помине, а вот и они!

Палион прищурился, пытаясь рассмотреть то место, на которое указывал палец Озета, но сколько ни силился, так и не смог ничего разглядеть. Зато Кор звонко хлопнул ладонями по своим толстым ляжкам и грязно выругался, что означало негодование по поводу, что он, чье зрение не уступало зоркости Озета, не заметил спрятавшего среди колонн врага, точнее, целых шести врагов.

– Троица молодых рыцарей, которых я не знаю, но они люди, не механические, – поняв проблему со зрением у напарника, стал описывать диспозицию Озет. – Сам Жанор, бывший сотник, кажется, из Лютена. Неизвестно, каким ветром занесло в эту компанию старика, но, кстати, именно ему я и обязан очаровательной улыбкой…

Вебалс относился к своему ужасному виду довольно скептически и, как показалось Палиону, даже не затаил обиды на отменно владевшего палицей старика.

– И наконец, красавица Лукаба. Бедняжка стала безвольной марионеткой в руках Меруна. Хоть она и навела на меня «Небесную Братию», но ее смелый, самоотверженный поступок спас мне жизнь, поэтому я прошу прелестницу не трогать, – проявил завидное великодушие Озет.

– Ты всерьез думаешь с ними сцепиться? – испугался Кор, не замечавший ранее у Вебалса склонности к самоубийству.

– Возможно, придется, – пожал плечами Озет, явно сожалеющий, что скорее всего повторного столкновения не удастся избежать. – Они охотятся на меня, и стоит только носу твоей бывшей помощницы почуять мою близость, господа без страха и упрека мгновенно кинутся в атаку. Или ты думаешь, они постесняются обнажить мечи при особах королевских кровей?

По тому, с какой интонацией произнес последние слова Озет, Палион не усомнился, что рыцари решатся устроить полноценную драку в королевском дворце, да что во дворце, прямо в этой зале. Храмовникам ведь светские законы не писаны, а у роботов доминирует над всеми «за» и «против» лишь главная цель, основная задача, ради осуществления которой они, собственно, и существуют. Уж кому-кому, а разведчику было хорошо об этом известно…

В поведении роботов-наблюдателей на Шатуре не могло быть ничего, что принципиально отличалось бы от их собратьев с «Небес», а вот состояние и выдержка Вебалса очень сильно удивляли разведчика. Божество, похоже, не чувствовало боли и вело себя, как расчетливый боевой механизм, четко излагая, анализируя ситуации и не поддаваясь эмоциям. Кстати, Вебалс говорил совершенно нормально, не шепелявя, а ведь его рот был разбит. Будь на его месте другой, он вряд ли смог бы даже разжать сломанные, по крайней мере в двух местах, челюсти.

– С одной группой врагов ясно. Они находятся за колоннами возле входа в залу и не покинут удобной наблюдательной позиции, пока не заметят меня, а меня они не заметят, – продолжал описывать ситуацию Озет для своих «подслеповатых» слушателей. – Король на месте, король восседает, где ему и положено, то есть на ритуальной скамье в окружении верных вельмож. – Кор, следи за монархом, как только к нему приблизится Самвил, подай знак, это и должно послужить для нас сигналом! Запомните, ни при каких обстоятельствахнельзя допустить, чтобы баронесса приблизилась к королю на расстояние менее пяти шагов. Как только подойдет, считайте, все пропало, между влюбленными «пробежала искра» и трон Лиотона переходит во владение Кергарну.

– А не проще ли их того… – Кор сделал движение руками, как будто сворачивает шейку цыпленку.

– Кого убить, балда, короля?! – повысил голос Вебалс, почему-то коробясь лишь при одной мысли о возможном цареубийстве. – Ты хоть представляешь, какая драчка за трон начнется! Хочешь развязать междоусобную войну, но только учти, коронацией одного наследника массовая резня не закончится! Соседи почувствуют слабину королевства и тут же, как воронье на падаль, слетятся!

– Людишек жалеешь, а зря, – презрительно хмыкнул вампир, однако предпочел отвернуться и больше не высказывал своего мнения до самого конца разговора.

– Тогда давай на Самвила с баронессой первыми нападем, зачем ждать, пока герцог внимание короля на девицу обратит? – выдвинул встречное предложение Палион, но обомлел, услышав ответ.

– Девицу прирезать можно, а вот герцога трогать нельзя, – произнес Вебалс довольно сдержанно, усилием воли подавляя в себе бушевавший вулкан личных обид.

– Что?! – выкрикнули Лачек с вампиром почти одновременно и оба чуть не свалились вниз, на головы танцующих пар и устало дувших в трубы музыкантов.

Вебалс замолчал, ему трудно было объяснить свою позицию, но еще труднее смотреть в глаза тех, кто имел достаточно оснований, чтобы заподозрить его в нечестной игре. Однако само божество не могло себя ни в чем упрекнуть, а значит, если он найдет правильные слова, то и другие поймут и примут его решение, каким бы абсурдным оно на первый взгляд ни казалось.

– Часто жизнь играет с нами и угощает очень недобрыми шутками. Ситуация изменилась, я понял это в самый последний момент, и расквитаться с герцогом сейчас, означало бы навлечь на головы многих людей такие беды, что вам даже трудно представить. Я готов вам все объяснить, но сейчас на это уже нет времени. Кор, взгляни, кто это там к королю подсел?!

– Самвил, – удивленно пролепетал вампир, еще секунду назад видевший возле монарха лишь пустое место.

– Вот в том-то и дело, что не просто Самвил, а большая часть Кергарна, вышедшая на финишную прямую скачки, приз в которой лиотонская корона. Наш «друг» настолько боится любой случайности, любого вмешательства в конце пути, что тратит массу сил на перестраховку, ведь кроме нас с вами и короля его абсолютно никто не видит. Игра уже началась, мы в ней всего лишь одна из сторон, и шансы на успех не очень большие. Скажу даже больше, мы не добьемся полной победы, в лучшем случае мы сможем лишь уберечь жителей королевства от больших бед и свести ущерб к минимуму. Повторяю, я вам все подробно расскажу, но сейчас нам нужно действовать четко и быстро! У меня есть план, доверьтесь мне на слово, не требуйте объяснений сейчас, и мы выйдем утром из дворца с гордо задранными носами. Хотите поступить по-своему и убить герцога, пожалуйста, пробуйте, сколько влезет, но я вам в этом начинании не помощник, а сами вы и на десяток шагов к цели подобраться не сможете!

Вебалс окончил говорить и вопросительно посмотрел на Палиона, ожидая от него ответа.

– Ты знаешь, что делаешь, но если ты не дашь потом подробных объяснений, то можешь забыть обо всем: и обо мне, и… об экскурсии «на Небеса», – изрек Лачек, боясь сказать лишнего в компании вампира, которому еще пока не доверял настолько, чтобы рассказать правду, откуда он родом и почему появился на Шатуре.

– А мне-то что? Мне все равно. Я ж те, Вебалс, сразу сказал: «…хочу бегать с тобой…», а с кем и против кого, мне до лампады, – кратко и четко изложил свою позицию кровосос и для пущей убедительности зашевелил своими распухшими ноздрями.

– Вот и славненько, господа! Организационный момент решен, кредит доверия получен, а значит, я приступаю к изложению плана! – усмехнулся Вебалс, ничуть не чувствующий боли, не чувствующий потому, что временно, до утра, заблокировал все функции своего непростого мозга, кроме тех, что нужны были ему для решения поставленной задачи.

Его Величество Король Лиотона Гернс Великодушный был сегодня не в духе. Его красивое, волевое лицо выражало лишь усталость и злость, он с отвращением смотрел на пировавших рядом с ним герцогов да принцев, проклинал своих венценосных предков за недальновидность и с нетерпением ждал, когда же этот праздник закончится, точнее, когда в соответствии со сложным, дворцовым этикетом ему наконец-то будет позволено удалиться.

Разве это не парадокс? Он, кто пишет законы, повышает налоги и объявляет войны, должен был подчиняться глупейшей традиции, и все потому, что его прапрапрадед, Герхабил Суровый, однажды позволил себе слабость выпить в обнимку со своими слугами. Этот поступок был так для него нетипичен, так понравился натерпевшимся унижений от жестокого короля слугам, что они схватились за него, как ребенок за подол мамашиной юбки, и вот уже несколько веков их потомки мучают наследника сурового предка, заставляя пить с ними за одним столом.

Гернс хоть и слыл великодушным, но всегда держал дистанцию и не подпускал к своему трону никого ближе, чем на пять шагов. Жалобы, прошения и челобитные подавались ему через слуг, а принцы с герцогами, его дальние и не очень дальние родственнички молча стояли возле трона и терпеливо ожидали монаршей милости: королевского замечания, мимолетного взгляда или всего лишь одобряющего смешка.

Королевская власть священна, монарх же не просто идол, а живое воплощение ее, а значит, не может быть легко доступен в общении даже тем, кто чуть менее родовит и при определенном стечении обстоятельств тоже мог бы взойти на трон.

Глупую традицию, символизирующую непонятно что, было давно пора отменить, поскольку она подрывала устои. Однако придворные блюстители этикета и первые вельможи королевства упорно сопротивлялись, прикрывая свое тайное желание хоть немного, хоть ненадолго приблизиться к высшей власти громкими словами о почтении к предкам.

Раньше было еще хуже. Лет пять-шесть назад вот точно на таком же осеннем балу царедворцы так разошлись, что напоили короля, а затем принялись, отпихивая друг дружку от стола и кидаясь капустой, подсовывать самодержцу на подпись бумаги сомнительного содержания, прикрывавшие их воровство и жалующие высочайшие привилегии. Наутро король уже не помнил, кому и что подписал, поэтому поступил просто. Первым делом казнил всех устроителей празднества, обвинив их в измене и покушении на Его Величественную Особу (монарх столько выпил, что мог и не выжить). Затем расплата настигла и всех без исключения участников веселого застолья: одних король сместил, других сослал, одним словом, основательно проредил свое ближайшее окружение. Конечно, многим это не понравилось, в некоторых удаленных городах даже вспыхнули бунты, но, к счастью, дворцовая кодла весьма неорганизованная общность, мятежные вельможи не смогли договориться между собой, как поделить власть, поэтому беспорядки были прекращены быстро и почти без потерь. Междоусобица продлилась всего месяц и не нанесла урона казне. Что же касалось жертв, то тысяча-другая прирезавших друг дружку солдат – несущественная плата за власть. Зато с тех пор не попавшие под опалу вельможи присмирели и уже не осмеливались докучать просьбами королю во время коллективного застолья. Вот и выходит, что хоть на одной скамье с монархом и сидели люди, но он все равно был один-одинешенек. Позволять другим немного погреться в лучах своей богоподобной особы, вот в этом-то как раз и состоит настоящее монаршее великодушие.

– Ваше величество, позвольте заметить, вы сегодня великолепны, – раздался слева от короля, медленно вертевшего в руках кубок и меланхолично взиравшего на постные рожи притихших придворных, заискивающе нежный голос.

Гернс Великодушный изволил повернуть голову и мельком взглянуть на осмелившегося заговорить с ним льстеца. Это был герцог Самвил, прирожденный интриган, хитрый казнокрад и просто мерзкий червяк, имевший виды на его трон. Гернс с детства недолюбливал двоюродного братца и искренне сожалел, что их родство было близким и с мужской стороны. Если бы по материнской линии или пусть по отцовской, но Самвил был хотя бы троюродным, король уже давно, к великому своему облегчению, сослал бы интригана в пограничную глушь или еще проще, казнил бы, обвинив в растрате казны и в измене. А так, с присутствием при дворе негодяя приходилось мириться и порой жертвовать своим здоровьем настолько, что выслушивать его бредни, в которых почти всегда имелись и скрытый смысл, и хитрый подтекст.

– Чего тебе? – пиршество слишком утомило монарха, чтобы он обращался к родственничку на вы и величал братца герцогом. – Опять какая-нибудь «нижайшая просьба»?

– Нет, что вы, ваше величество, как можно?! – довольно убедительно изобразив на расплывшемся в улыбке лице недоумение, прошептал склонившийся в поклоне Самвил. – Мне показалось, вы скучать изволите, и нижайше осмеливаюсь предложить вам маленькие, но весьма приятные развлечения.

– Знаю я твои забавы, – устало отмахнулся король. – Опять танцовщицы или на этот раз заставишь фрейлин голышом хороводы водить?

– Да что вы, как можно?! Я ни за что не осмелился бы предложить нашему любимому монарху такое вульгарное, низкопробное зрелище, – опять стал кривляться придворный льстец. – Я позволил себе подготовить увлекательные гонки на колесницах, а если у вас душа не лежит к подобным утехам, то прошу обратить ваш божественный взор во-о-о-он туда!

Недоверчиво ухмыльнувшись, король все-таки посмотрел в направлении, куда тыкал холеным пальчиком герцог, посмотрел, обомлел и уже не смог оторвать глаз от изящного создания в бальном платье, олицетворявшем все прекрасное и невинное, как незатронутая людьми высь небес.

– Не правда ли хороша? Она не похожа на всех остальных, она изумруд в куче навоза, так ограните ее, ваше величество, ограните прямо сейчас! – лился в ухо короля мягкий, мелодичный голос герцога, гармонично дополняя нежный и преданный взор баронессы, гипнотизирующий его очи. – Она совершенна, этот цветок, этот шедевр природы зовут баронесса Октана. Она прибыла из провинции лишь для того, чтобы хоть раз припасть к вашей монаршей руке. Не стоит разочаровывать подданных, ваше величество, дайте ей шанс доказать ее преданность и бескорыстную, невинную любовь!

– Почему же невинную? – с разочарованием в голосе произнес король, сердце которого забилось необычайно часто, а в душе возникло неумолимое желание сорвать дикий цветочек, побаловаться с ним часок-другой, а затем растоптать чуть-чуть повядшую красоту сапогами.

– Ее любовь чиста и невинна, – продолжал внушать герцог, – поскольку в отличие от алчных придворных дам она ничего не хочет взамен: ни титулов, ни злата, ни наград, только раз, а может, несколько раз, слиться воедино с вашим божественным, желанным ей телом.

– Через полчаса… ко мне… – трясущимся голосом произнес Гернс, великодушно решивший и даже загоревшийся вдруг желанием пойти навстречу преданным подданным.

– Будет сделано, ваше величество, ваша воля для меня закон, – пропел Самвил тихим голоском и, боясь дотронуться до неотрывно таращившегося на свою протеже короля, быстренько удалился.

– Ну, как все прошло? – Голос баронессы немного дрожал, выдавая волнение бойцовского петушка (в данном случае курочки), просто рвущегося в драку и уже предвкушающего, как будет рвать на части противника.

– Как и ожидалось, великолепно, – пожал плечами герцог, беря Октану под руку и подводя ближе к колоннам, подальше от столов и прислушивающихся к их беседе гостей. – Ты молодец, и смотрела, как нужно, и вовремя отошла, а-то у величества еще чего доброго кое-чего раньше времени случилось бы…

– Давай без пошлостей, – одернула руку Октана. – Дальше-то что? Когда ты меня ему представишь?

– Четверть часика здесь постой, только на глаза любопытным старушкам и престарелым кобелям в генеральских эполетах не попадайся, а там я Кено подошлю, он тебя в королевскую опочиваленку проводит, там вы с Гернсом друг дружке и представитесь… – Улыбка отъявленного пошляка преобразила лицо герцога, выставив напоказ мелкую и гадкую душонку царедворца.

К несчастью, методы достижения цели и союзников редко удается выбирать. Если бы Октана могла, то не стала бы пробиваться к власти таким мерзким путем, а герцог Самвил был бы в числе последних, к кому она обратилась бы за помощью. Но такова жизнь: чтобы добиться результата быстро и без особых затрат, приходится испачкать носик в грязи.

Самвил ушел, оставив баронессу одну среди разряженных, оживленно болтавших между собой чиновников, высших армейских чинов, фрейлин и знатных вельмож, одним словом, сливок общества, откровенно игнорировавших ее присутствие. К девушке вернулись воспоминания от ее первого, совсем недавнего посещения дворца. Сейчас она чувствовала себя так же плохо, но была сильнее надежда, что ее заветная мечта вот-вот осуществится.

– Р-р-р-разрешите пр-р-р…гъ-асить на тъ-а-а-нец?! – прервал вялое течение времени и мыслей мужской голос, более похожий на рык обкормленной хмелем свиньи.

Баронесса быстро обернулась. Судя по громкости выкрика и нескольким каплям слюны, брызнувшей ей на обнаженную шею, перебравший вина незнакомец обращался именно к ней. Удивленным глазам Октаны предстал не молодой, но и не старый мужчина, как говорится, в самом расцвете сил и на пике желания развлечься. Он был чудовищно пьян, пошатывался и взирал исподлобья чересчур откровенно на линию декольте, прикрывающую женские формы. Так смотрят не на светскую даму, а на гулящую девицу, от которой грубые солдафоны хотят лишь одного, притом как можно быстрее и дешевле.

– Я не танцую, сударь, поищите себе другую партнершу, – тихо, но уверенно и далеко не испуганно, ответила Октана и, желая показать, что неприятный ей разговор окончен, отвернулась.

Однако не так-то и просто избавиться от внимания положившего на тебя глаз офицера в сильном подпитии, да еще и неимоверно возгордившегося тем, что его пригласили на бал во дворец.

– А я, я не вижу пр-р-р-и-и-чин, почему бы нам с тобой, то есть с вами, не погалллопир…рвать?! – с трудом выговаривая некоторые звуки и длинные слова, произнес грубиян и положил потную и несколько раз зачем-то облизанную ладонь на открытое женское плечо.

При других обстоятельствах, разозленная наглым, хамским поведением солдафона Октана одним ударом вырвала бы его сердце, точнее даже не сердце, а то, чем неотесанный мужлан явно сильно гордился и что находилось у него чуть ниже поясницы. Однако вокруг было слишком много людей, скучающих от бесед ни о чем вельмож и их холеных супружниц, уже проявляющих живой интерес к зарождающемуся рядом скандалу, но не горевших желанием прийти оскорбляемой девушке на помощь.

– Уймитесь, милостивый государь, я вас прошу… я требую… на нас смотрят! – попыталась усмирить пыл офицера баронесса и резко отдернула его руку.

– А на м…ня всегда глазищами зыркают, я ж гер-р-рой, я в прошлой войне!.. – терзая кулаком свою грудь, снова забрызгал слюной боевой офицер, но потерял мысль и тут же перешел к другой. – Я на те, то есть на вас… тьфу ты… с вами… да… с вами, сударыня-я-я, немного поскакать хочу, и никто, слышь… девка… никто… не смеет мне помеша-ать!

Перепивший грубиян окончательно распоясался и потянулся трясущей рукой к рукояти меча, совершенно позабыв, что при входе в бальный зал стража отобрала у него оружие. Почтенные аристократы стали бочком расходиться, делая вид, что не замечают зашедшего слишком далеко скандала. Кто-то из слуг побежал за стражей, но не успел, пьяный дебош прервался гораздо раньше, чем малый добрался до ближайшего поста.

– Пойдемте, баронесса, нам пора. К тому же полагаю, этот шут вас порядком утомил. Надо бы сказать устроителям, чтобы впредь не пускали на балы кого попало, – внезапно возникший между офицером и Октаной старик почему-то был при мече и просто испепелил хищным взглядом раскрасневшееся и опухшее от спиртного лицо пьянчужки.

Кено взял баронессу под руку и величественно, нарочито медленно повел ее к входу в «золотые апартаменты». Неприятный инцидент был исчерпан и его свидетели стали возвращаться по прежним местам. Не мог смириться с неожиданным концом действа лишь еле державшийся на ногах офицер, который сначала бессмысленным взглядом взирал на спину уводящего его добычу старика, а затем, чуть не падая, мотаясь из стороны в сторону и распихивая мешавшихся под ногами разносчиков блюд, направился следом за удалявшейся парочкой. Стражники, охранявшие вход в часть дворца, открытую лишь для особ королевской крови и их слуг, попытались остановить бузотера, но что могут четверо откормленных увальней против настоящего, хоть и пьяного в стельку, боевого офицера?

– Забавный малый, – усмехнулся Мерун, наблюдавший издалека сначала за сценой ангажирования благородной дамы, а затем и за побоищем возле дверей в апартаменты высших вельмож.

– Напрасно смеешься, – прошептала стоявшая немного позади в плотном кольце из троих рыцарей Лукаба. – Дамочка-то не такая уж и беспомощная голубица, в ее жилах кровь Озетов течет, жиденькая, но все же…

– Марвет, присмотри за упырихой, а вы, трое, живо догнать! – приказал Мерун, чье лицо мгновенно напряглось и, сбросив светский лоск, превратилось в морду хищного зверя.

– Что же сам не пошел, неужто боишься? – пыталась задеть за живое мучителя пленница, но получив от Марвета кулаком в бок, мгновенно успокоилась и поджала красивые губки.

– За залом следи, Вебалс должен, обязательно должен здесь появиться, – произнес Жанор, уже пожалевший, что не прихватил с собой в два, а то и в три раза больше помощников.

Желание монарха – закон, но, к сожалению, многие мелочи неподвластны королевской власти, например Гернс не мог просто встать посреди пиршества и уйти, не осчастливив своих верноподданных заключительным тостом. Однако затем, когда последнюю точку в его вымученной речи поставил звон бокалов, король поднялся и тут же ушел, даже не пригубив вина из поднятого кубка. В очерствевшем с годами сердце седеющего монарха пятидесяти трех лет вновь зашевелилось нечто, явно выходящее за рамки небольшого приключеньица с молоденькой, провинциальной простушкой. Внезапно завладевшая разумом страсть влекла его в спальню, где, скромно сидя на краешке мягкого кресла, его терпеливо дожидалось прекрасное создание. Ему не хотелось говорить и выслушивать томные вздохи в ответ. Проснувшийся внутри него юноша жаждал грубо сорвать с прелестницы платье и не выпускать ее из постели как минимум до утра. Когда всесильный король великой державы жаждет такого, то ничто и никто не может встать у него на пути! Или все-таки может?

Быстро шагая по широкому, богато обставленному коридору «золотых апартаментов», Гернс нарушал строгие правила этикета и прекрасно понимал, что дает повод для сплетен, которые уже к завтрашнему вечеру разлетятся по всему дворцу, а через день станут достоянием всей столицы.

– Ах, его величество был вчера так взволнован, ах, он куда-то так спешил! – будут сетовать словоохотливые кумушки и подкреплять намеки многозначительными взглядами.

Однако Гернсу не было до этого дела, он спешил как можно быстрее добраться до спальни и погрузиться в приятную негу. И вот когда король и сопровождавший его отряд личной охраны уже почти добрался до королевских покоев, слуха монарха достиг чудесный звук, настолько мелодичный и прекрасный, что Гернс остолбенел и даже не сразу понял, что это всего лишь пение женщины, а не голос спустившегося с неба ангела.

«Она… она не только прекрасна, но и так поет!» – зашелся в вожделении король, но вдруг с удивлением понял, что звук исходил не из его спальни, а из апартаментов герцога Олигорна, забавного старичка в маразме, редко бывавшего из-за слабого здоровья при дворе. Насколько король знал, постоянно забывающий свое имя толстячок не появился при дворе и на этот раз. Кто же тогда пел за его дверью, да еще так красиво?

Легкий кивок головы, и верные слуги дружно забарабанили кулаками в дверь. Слегка нахмуренные брови, и из ножен охранников появились мечи, которые тут же стали корежить замок и выворачивать дверные петли. Всего тридцать семь секунд ожидания и дубовый монолит позолоченной сверху двери с грохотом повалился на пол. Сначала внутрь направились охранники, мгновенно разбежавшиеся по многочисленным комнаткам апартаментов, затем порог изволил переступить и сам король, почему-то занервничавший в преддверии встречи с обладательницей божественного голоска.

Певунью нашли в небольшой боковой комнатке. Она спряталась за ширму и, не понимая, что происходит, звала на помощь стражу.

– Вам не о чем беспокоиться, выходите, – снизошел до разговора с силуэтом находившейся все еще за ширмой незнакомки король.

– Я не одета, ваше величество, – узнав голос правителя, пропела обладательница необычайно женственных форм.

– Пшли прочь! – скомандовал хозяин, и верные цепные псы-охранники, гремя доспехами, покинули опочивальню.

– Мы одни, можете выходить, – произнес король, неожиданно для себя решив, что одно приключение хорошо, а парочка за ночь еще лучше.

– Но, ваше величество, я действительно не одета, – пропела обладательница изящных бедер и впечатляющего размерами бюста.

– А я вам приказываю! Неужели вы осмелитесь перечить королю? Это же измена, сударыня! – рассмеялся Гернс, получивший удовольствие не только от голоса, созерцания форм, но и от робкого сопротивления прекрасной дамы.

– Что вы, что вы, ваше величество, конечно же, нет! И моя душа, и мое тело всецело принадлежат вам! Я исполню любое ваше желание, но…

– Никаких «но», сударыня!

– Ваше величество, я боюсь… боюсь вам не понравиться.

– О-о-о, не беспокойтесь, то, что я вижу через ширму, уже впечатляет! Выходи, соблазнительница, мне не терпится заключить тебя в объятия!

Буквально через миг король Лиотона искренне пожалел, что был так настойчив в своем желании. Женщина, которая так чудесно пела и чей силуэт сводил с ума, на самом деле оказалась омерзительным, жирным и волосатым толстяком. Кор взмыл до потолка, легко перепрыгнул через ширму, и не успел монарх даже ойкнуть, как оказался придавленным потной тушей к полу, а острые зубы вампира уже прокусили его шею. Как оказалось, королевская кровь по вкусу мало чем отличается от любой другой.

– Почему он не идет, почему? – уже в который раз задавала все тот же вопрос баронесса и не могла на него ответить.

Вопреки наивному монаршему предположению, девице не сиделось на краешке кресла, она бегала из угла в угол спальни и мучила Кено своей болтовней. Уставший от жалоб старик получил строжайший приказ от герцога немедленно покинуть Октану, как только в покоях появится первый телохранитель короля, но до этого момента оставаться при ней и неустанно стеречь самую большую драгоценность Лиотона, ту, которая вскоре должна стать королевой. Девушка нервировала бывшего сыщика, она трещала, не закрывая рта, и все время то нежно оглаживала покрывало, то поправляла складочки на кровати, где вот-вот должна была свершиться история.

– Ну, где же он, где?! Уже четверть часа прошло, как мы здесь торчим, а королька еще нет!

– Осторожно, баронесса, у стен есть уши и, как мой опыт подсказывает, даже очень большие… – деликатно намекнул слуга Самвила, что всегда следует следить за словами, в особенности там, где на стенах так много картин и гобеленов.

– Отстань! – прикрикнула Октана, пренебрежительно махнув ручкой. – Лучше скажи, что могло так милого моего задержать? Неужто Самвил переоценил свои силы, и чары развеялись раньше, чем старикашка в короне успел до меня дойти?

– Насчет чар не знаю, а вот у мужчин часто бывают дела, которые важнее любовных утех, хотя, не спорю, утехи намного приятней… – попытался успокоить собеседницу Кено и, получив в голову подушкой, невозмутимо продолжил свою речь: – Не волнуйтесь, баронесса, он придет, королю с бала не так-то просто уйти. Потратьте время с пользой, приведите себя в порядок, а то прическа немного поистрепалась. Я же пока за дверью подожду.

Кено не выдержал бурных переживаний истеричной девчонки и, чтобы не отхлестать крикливую выскочку по щекам, что было чревато весьма неприятными последствиями, предпочел удалиться, тем более что многое его самого настораживало. Хоть он довольно убедительно и успокаивал баронессу, но чувствовал, что что-то шло не так, что-то не укладывалось в строго определенные рамки дворцовой жизни и плана его господина. Хитрый «лис» чувствовал это носом, но не мог пока объяснить, а тем временем тревожное ощущение не проходило, а только усиливалось.

Сначала пьяный мужлан, устроивший сцену в бальном зале. Кстати, Кено был не уверен, что бузотер был офицером, по крайней мере формы и знаков различий на нем не было. Хотя, с другой стороны, повадки, прямолинейная напористость, глупое выражение пьяной физиономии и многие другие признаки выдавали многолетнюю армейскую закалку. Потом произошла задержка короля. Будь на месте монарха Кено, он непременно забросил бы все дела и поспешил бы в спальню. И наконец, странное поведение дворцовой стражи. Когда они с баронессой входили в спальню номер один королевства, то у входа дежурили пятеро стражников и еще трое патрулировали по коридору. Теперь же ни тех, ни других дармоедов не было на своих местах, что могло означать лишь две вещи: либо служивые напились, что грозило им каторгой, если не виселицей, либо в «золотых апартаментах» что-то случилось, что в принципе было невозможно, как снег, идущий посреди жаркого, летнего дня.

Загадки, загадки, загадок старик не любил, он ими пресытился, еще когда был на королевской службе. Нынешний же Кено ценил и приветствовал лишь простоту. Непонятное настораживает, но, к счастью, у него в руках был меч, а это многое значило. Старик искренне жалел тех мерзавцев, что попытались бы проникнуть в королевскую опочивальню, когда на посту стоял такой часовой, как он. Бывший лучший мастер клинка столицы и сейчас многое мог, по крайней мере справиться с пятью-шестью наемными убийцами, довольно хорошо подготовленными, ему не составило бы труда. Разница между хорошим бойцом и отличным в кровавом деле скрещивания клинков столь велика, что Кено не волновали наступившая старость, постепенное дряхление мышц и снижение реакции… пока не волновали и еще долго не причиняли бы беспокойства.

Тем не менее бдительность старик не потерял и насторожился, как только из-за поворота коридора, ведущего в центр дворца, к бальному и тронному залам стали доноситься странные звуки: протяжные завывания, звон стекла и грохот падения какого-то довольно крупного предмета, судя по последующей ругани, одушевленного, хоть и мертвецки пьяного. Кено положил ладонь на рукоять меча, но как только увидел, кто был возмутителем спокойствия, тут же убрал ее. С этим смутьяном он мог справиться и без оружия, достаточно лишь было его немножко толкнуть, а затем задать нужное направление для падения.

Уже не шатаясь и не раскачиваясь, поскольку держался обеими руками за стенку, из-за поворота выполз пьяный офицер, тот самый, что приставал к баронессе на балу. Кено подивился его настойчивости, а также, что малышу как-то удалось в таком состоянии обойти посты стражи, которых по пути было немало. Сконцентрировавшись на продвижении при помощи всех четырех, правда, в строго вертикальном положении, изрядно помятый и перепачканный упорно полз по намеченному маршруту.

«Интересно, как только пьяные находят не желающих иметь с ними дело пассий? Наверное, открывается третий глаз и просыпается шестое чувство», – усмехнулся старик, сделав несколько шагов вперед к продолжавшему путь нетрезвому страннику.

Мечом любитель спиртного не разжился, зато где-то умудрился раздобыть две бутылки: одна торчала за поясом донышком вверх; другая, на три четверти пустая, была в руке, а ее еще не высохшее содержимое портило довольно дорогое платье.

– Ты-ы-ы-ы!!! – как взбесившийся бык, пыхтя и брызгая слюной, взревел офицер и рывком оторвался от стены.

Попытка гордо встать руки в боки почти увенчалась успехом, но служивый переборщил, когда задрал голову вверх. Естественно, он завалился назад и упал, с громким стуком ударившись затылком о ковер, под которым находилось не деревянное покрытие, а каменные плиты.

– Этого еще не хватало, – недовольно проворчал старик, глядя на распластавшегося на полу и не подающего признаков жизни офицера.

Как назло, стражники по-прежнему где-то пропадали, и Кено пришлось самому оттаскивать неподвижное тело. Он не мог допустить, чтобы его величество по дороге в спальню обнаружил или, еще чего доброго, споткнулся бы о мертвецки пьяного офицера, неизвестно кем и за какие такие заслуги приглашенного во дворец. Подобная мелочь могла легко нарушить грандиозные планы, и хозяин за преступное бездействие по седой голове не погладил бы.

По старой привычке выругавшись и с горечи плюнув на мерзкую рожу хама, старик нагнулся над бесчувственным телом, чтобы поудобней схватиться за ворот куртки и оттащить в ближайшую комнатку. Однако стоило лишь старому «лису» взяться за ткань, как глаза офицера мгновенно открылись, а левая рука пьяницы быстро обвилась вокруг шеи сыщика и притянула его к себе. Кено еще не успел понять, что он стал жертвой наиподлейшего обмана, а острая боль уже пронзила живот чуть выше кожаного пояса. Старику было не суждено умереть от любимого им вида оружия, меча, почетной смертью в бою с сильным противником. Острый кинжал в твердой руке разорвал, как тонкую ткань, звенья прочной кольчуги и теперь медленно продвигался вверх, вспарывая мышцы живота.

– Привет от Вебалса, бушь знать, как меч в спину вонзать! – со злостью и остервенением прошипел Палион на ухо корчившемуся в предсмертных судорогах старику и отпихнул его тело в сторону, не забыв напоследок отдать должок, то бишь смачно плюнуть. – А это тебе от меня, харкун!

Притворяться пьяным не сахар, но есть вещи и похуже, например, хлебать мутную жижу в коллекторах или обряжаться в женское платье. Встав на ноги, разведчик чуть не повалился обратно. Его сильно мотнуло: то ли он слишком вжился в роль, и привыкший раскачиваться при ходьбе организм не смог самостоятельно отрегулировать крепость ног, то ли он попросту надышался винных паров, вылить-то на одежду пришлось не безалкогольную бутафорию.

Отобрав у умирающего старика меч, Лачек огляделся по сторонам. Пустота коридора и отсутствие стражи смутили его точно так же, как и старика, но в отличие от Кено он догадывался, что тому было виной. От опасного врага, притаившегося под личиной смазливой девицы, его отделяла лишь незапертая дверь, и быть может, пара-другая комнат, точного расположения помещений дворца он не знал. Хоть желание кинуться в последний бой было и велико, но Палион помнил и не думал нарушать инструкции Вебалса, строго-настрого запретившего ему самому атаковать противника. Решив, что план божества стоит довести до конца, Палион перевернул наконец-то дошедшего до стадии трупа старика на живот и всунул ему в быстро теряющую тепло руку початую бутылку.

– За мое здоровье! За твое уже пить бессмысленно, – цинично заявил бывший майор разведки, сделав небольшой и первый за ночь глоток из второй бутылки и усаживаясь возле стены.

Со стороны могло показаться, что двое закадычных дружков пили-пили, пока один из них не выдержал напряженной борьбы и не уснул. Именно такого эффекта Лачек и добивался, а теперь с нетерпением ожидал, когда из-за поворота покажется троица следивших за ним рыцарей Ордена, от которой ему удалось оторваться всего пару минут назад. Разведчик уже стал бояться, что слишком хорошо запутал следы, и охотники за Озетами заплутали, но как раз в этот миг в поле зрения и появились «небесные братцы». Его скромная персона с бутылкой в руке, естественно, привлекла их внимание.

– Где она, слышь, ты, пьянь подзаборная, где она, девка, за которой ты перся?! – схватив притворявшегося разведчика за грудки и рывком подняв его на ноги, орал прямо в ухо разъяренный долгим блужданием по королевскому крылу дворца молодчик.

– Э-э-э! – высунув язык изо рта, протянул актер самоучка, которому довольно сносно удавались роли дурачков и забулдыг, и ткнул бутылкой в сторону двери, за которой начинались королевские покои.

Стерпеть оплеуху от благородного рыцаря пришлось, хорошо еще, что поблизости не нашлось белого коня, отвратно ржущего и бьющего копытом. Зато Палион обрызгал потенциального противника вином и направил, по сути, на верную смерть, ведь ринувшиеся к двери защитники «небес» вряд ли смогли бы пережить встречу даже с «малой частью» Озета.

Дождавшись, пока дверь закроется, Палион оставил бутылку уже окоченевшему старику и с чувством частично выполненного долга побежал обратно в бальную залу. По дороге ему встретился довольно многочисленный патруль. Разведчик едва успел спрятаться за штору, откуда, затаив дыхание, наблюдал за передвижением стражи. Правда, стражники были какими-то странными: слишком небрежно носящими парадную форму, с небритыми рожами копошившихся несколько дней кряду в навозе крестьян, и совершенно не умевшими ходить в ногу.

Наконец-то счастливая улыбка озарила лицо смертельно уставшего от возни на этой дикой планете диверсанта. План Вебалса был хоть и не идеален, но уже на восемьдесят процентов удался. Впервые за долгие годы мытарств Палион ощутил удовлетворение, что расправлялся с врагами их же собственными руками. Правда, грозный Палач до сих пор так и не понял, кто же их главный враг и почему хитрец Вебалс вдруг стал оберегать жизнь герцога Самвила, «большей части» Кергарна, а значит, и его заклятого врага?

Жизнь полна разочарований: вместо короля в распахнувшуюся настежь дверь спальни влетела троица сомнительных личностей с обнаженными мечами в руках.

– А вот и наша красавица! Что же ты, девица, дверку не запираешь?! – ехидно улыбаясь, произнес один из них и подал товарищам какой-то знак.

Те, в свою очередь, лишь кивнули головами и разошлись в разные стороны, отрезая девушке путь к окну и двери.

– Кто такие?! Пшли вон! – выкрикнула восемнадцатилетняя баронесса, уже успевшая вжиться в роль полноправной госпожи апартаментов и всего Лиотона и настолько уверенная в своих силах, что даже не помышляла о бегстве.

«Будь осторожна, они из Ордена! – внезапно появилась в голове Октаны тревожная мысль. – У них под одеждой кольчуги из особого сплава, голыми руками не бей!»

«И не подумаю, – мысленно ответила юная красавица засевшему у нее в голове доброжелателю. – Зачем руками, к чему маникюр портить?!»

В голову того, кто стоял у окна, полетело кресло, и как показалось не успевшему вовремя отскочить в сторону рыцарю, оно было не столь уж и мягким. Бросок послужил сигналом к нападению, в воздухе запели свою грозную песнь мечи, красавица ловко уходила от ударов и, задрав длинное платье аж до бедер, умело пускала в ход кованые каблуки сапожек, то сдирая кожу с колен нападавших, то ударяя по пальцам их ног. Уже на второй минуте возни все три рыцаря прихрамывали, а один держался свободной от меча рукой за разбитую голову.

Октана могла легко убить рыцарей, но лишала себя этого удовольствия, поскольку берегла обстановку спальни для другого дела, которое, по ее мнению, еще могло, нет, просто обязано было этой ночью произойти. Пачкать ковры с мебелью кровью – не лучшая прелюдия для любовных утех, по крайней мере неженку-короля это могло смутить. Заботливая баронесса хотела сначала обессилить противников, затем, придушив, засунуть их тела под кровать.

Первая часть плана ей удалась, уставшие и явно недостаточно подготовленные к бою в таком высоком темпе «небесные братья» стали отступать к двери, уже не падая, а едва успевая защищать свои бедные, истоптанные, истерзанные каблуками ноги.

Поле сражения осталось за победительницей, но тут произошло невероятное, неожиданное и для одной, и для другой стороны событие. В дверях появилась стража, небольшой отряд из десяти человек, явно агрессивно настроенных по отношению к мерзавцам, устроившим в королевской опочивальне несусветный бардак.

– Взять их! – выкрикнула баронесса, совершенно позабывшая опустить платье.

Однако стражники не нуждались в приказах, исходивших от непонятно кого, они и без глупых запоздалых указаний знали, что следует делать. Не успели утомленные боем рыцари повернуться к новой угрозе лицом, как солдаты схватили их сзади и безжалостно перерезали глотки.

– Да что вы творите, дурни! Не здесь, не здесь нужно было! – ужаснулась Октана, увидев, как кровь фонтаном брызнула на ковер и картины.

– Слышь, ребята, она нас дурнями назвала! – не по-доброму рассмеялся один из солдат.

– Стражники дурни, а мы, барышня, нет! Мы всегда знаем, чего хотим и что делаем! – произнес второй, чьи глаза со злостью смотрели на даму из узких прорезей шлема.

Октана вдруг поняла, что перед ней стояла не стража, а кто-то еще, так же, как и рыцари Ордена, жаждущие ее смерти. К несчастью, внутренний голос молчал и не давал указаний, как спастись. Справиться с десятком переодетых убийц уставшая баронесса уже не смогла бы, тем более что одежды мужчин вдруг стали резко трещать по швам, а шлемы соскакивать с увеличивающихся в объеме, вытягивающихся в звериные морды и обрастающих волосами голов, как пробки вылетают из бутылок с вином.

«Это отступники, они пришли убить меня, даже не меня, а того, кто сидит у меня в голове», – подумала Октана и, пытаясь спастись, бросилась к окну. Реакция разумных зверей была молниеносной, только что принявшие свое истинное обличье вутеры да оборотни мгновенно накинулись на баронессу, как только девушка повернулась к ним спиной. Добраться до окна девушка успела, но только по частям, а ее красивая головка даже выкатилась на карниз, став украшением ночного дворца.

– А может, он и не придет вовсе, может, он западню почувствовал? Я вот на его месте или бы притаился в тихоньком уголке, или давно уж город покинул.

– Эх, сотник-сотник, – укоризненно покачал головой Мерун. – Ничего-то ты о нашем противнике не знаешь, наверное, это и к лучшему. Он здесь, я знаю, я чувствую, нам бы с тобой поводыря получше, уже давно мерзавца нашли бы. Да, Лукаба, что притихла?! В игры со мной играть опять вздумала?!

Прислонившийся спиной, почти лежавший на колонне вампир открыл глаза. Девушка прикладывала массу усилий, чтобы не потерять сознание и не сползти. Она устала, устала от побоев, угроз и безвыходности своего положения. Жанор не отпустил бы ее даже на радостях, что ему удалось поймать не просто одного из Озетов, а самого Вебалса, подлейшего из подлейших, по его мнению, колдуна.

– Запахи… здесь слишком много народу и блюд… мне запахи мешают… – произнесла девушка в свое оправдание и получила полный презрения взгляд вместо ответа.

– А ты уж постарайся, красавица, очень хорошо постарайся! – настаивал на своем Мерун, не ведающий, как сложно найти по запаху в толпе человека, даже если его флюиды резко отличаются от кожных испарений других.

– Делаю что могу… А тебе разве одного Озета мало? Я же тебе на девку указала…

– Не смей торговаться, мне нужен Вебалс! – категорично заявил Мерун. – Девка что, девка так… не очень ценное дополнение к коллекции вражеских голов…

– А ты кровожадный, оказывается, это тебя и погубит, – донесся слева от Меруна ехидный смешок.

Марвет увидел противного толстяка в дорогих одеждах, нагло ухмыляющегося и вытирающего шелковым платочком то ли соус, то ли кровь с уголков рта… Рука ветерана сама собой потянулась к оружию, но Наставник Ордена едва заметным жестом остановил его порыв. Во-первых, кругом было чересчур многолюдно, чтобы устраивать потасовки, а во-вторых, сам, добровольно пришедший к тебе враг все-таки достоин небольшого разговора.

Музыка заиграла громче, пары быстрее закружились в танце, и нагло ухмыляющийся толстяк, чтобы его слова были услышаны, подошел ближе.

– Ты хоть меня помнишь, о-о-о, могучий воитель? – вопросил Кор, закончив отчищать уголки губ и переключившийся на рукава, тоже испачканные в чем-то красном.

– Как же не помню, вампирская рожа, еще в Дукабесе твою харю приметил, – невозмутимо ответил Мерун.

– Вот и славненько, значит, не придется тебе объяснять, кто я таков. Приветик, Лукаба, вижу, поживаешь не очень… – Толстяк слегка кивнул находившейся за спиной под надежной охраной Марвета девушке.

– И как только наглости у тебя хватило, вот так просто ко мне подойти? Неужто за жизнь свою никчемную не боишься? – поинтересовался Мерун, демонстративно продолжая держать руки на виду, скрещенными на груди.

– Боялся, ох как боялся, но, знаешь ли, пришлось… Я ведь не просто так к тебе пришел, а как палра… парламект… Ну, в общем, как посредник, – наконец-то Кор догадался заменить трудно выговариваемое им слово «парламентер» на более привычное.

– Парламентер, от кого же? – презрительно усмехнулся Мерун. – Неужто дела у Вебалса настолько плохи, что он с кровососами дружбу водит?

– Плохи не плохи, дружба не дружба, а мы, гадкие кровососы то бишь, сейчас очень ходовой товар, – деловито заявил Кор. – Вон и ты к нашей помощи прибегаешь.

– Есть чего сказать, говори! Я пустую трепотню слушать не намерен! – решил расставить все точки над «i» Жанор.

– Как скажешь, как скажешь, – пожал плечами толстяк, ничуть не испугавшийся ни строгих речей, ни грозного вида. – Вебалс, а меня послал именно он, просил передать, что искренне сочувствует тебе, ты слишком увлекся его ловлей и не видишь, что происходит вокруг. А это, как известно, начало конца!

– Скажи, где этот трус, и я сам ему кое-что передам!.. – Слова колдуна, прозвучавшие из уст вампира, задели самолюбие рыцаря, точнее, включили программу, что его имитировала.

– Да, пожалуйста, пожалуйста, – быстро затараторил вампир и указал толстым пальцем в небо. – Он там, как раз возле той балки, чуть правее третьей справа люстры. Только не торопись, он нас прекрасно видит, и если первым с места двинешься ты, а не я, то он успеет не спеша скрыться.

– Ну и что же он просил передать еще? – спросил Мерун, как ни странно, внявший аргументу. – Что же я не замечаю?! Что творится вокруг?!

– Да так, ничего особенного, сущие пустяки, – опять зашевелил необычайно подвижными руками и плечами кровопийца. – Целая стая оборотней ипарочка-другая вутеров спокойненько разгуливает по дворцу и лакомится жирной, мясистой стражей. Кстати, ты своих людишек случайно не «в золотые апартаменты» отправил? Тогда тебе повезло, существенно подэкономишь на жалованье!

– Ты хоть понимаешь, какую дурь несешь?! – Мерун едва удержался, чтобы не отхлестать по щекам осмелившегося смеяться ему в лицо толстяка. – Оборотни, здесь, во дворце?!

– Здесь, здесь, притом в самой королевской спаленке трапезничают, ну и так, слегка по дороге тоже перекусили… – внезапно лицо толстяка стало необычайно серьезным и злым. – Ты проиграл Мерун, ты погнался за врагом и не заметил, что забежал на болото! Сейчас ты тонешь, и зловонная муть уже подкатывает к горлу, но ты еще можешь спасти положение. У тебя есть два варианта: или ты сломя голову продолжаешь гонку за колдуном, или отправляешься спасать короля, который без сознания, но еще жив и находится пока в безопасном месте неподалеку от своей спальни. Первый путь лично я тебе не рекомендовал бы: слишком малы шансы на успех, да и за резню во дворце тебя по головке не погладят. Ты здесь был, но бездействовал, какое потрясение в веривших в Орден монархов! Как думаешь, вашу «небесную братию» перевешают или просто распустят?!

К удивлению Марвета, его новый командир слушал и не перебивал. Жанор затоптал сапогами свою гордость и не позволил бушевавшему внутри его гневу задушить умничающего перед ним вампира. Наставник вырос в глазах ветерана, ведь старый солдат не знал, из чего сделан и как мыслит его рассудительный командир.

– Второй путь гораздо проще, да и награда побольше. Вы с дружком-крепышом врываетесь в захваченные мерзкой нежитью покои и спасаете его величество, попутно получая в качестве трофея уже отделенную от плеч прекрасную головку девицы из рода Озетов. Ты герой и спаситель монарха, невинные души праведников торжествуют, а слава и влияние Ордена, взявшись под руку, гордо взмывают к «Небесам». Прекрасная картина, не правда ли? Впрочем, выбирать тебе, я слишком жалкое существо, чтобы советовать Наставнику Ордена.

– Забирай свою девку и пшел прочь, жирдяй! – терпеливо выслушав речь вампира, Жанор грубо схватил Лукабу за руку и толкнул Кору в объятия. – Передай своему хозяину, я даю ему день, чтобы покинуть столицу, а затем… затем я все равно найду его и убью!

– Непременно передам, – рассмеялся вампир вслед быстро побежавшим к «золотым апартаментам» Наставнику и его единственному, но стоящему многих солдату. – Я сам бы его с удовольствием… – замечтавшийся кровосос аппетитно причмокнул, – …да, силен, гад, не в меру!

(обратно)

Эпилог

Солнце садилось, постепенно пряча свой величественный лик за крышами трехэтажных домов, а других и не строили в лиотонской столице. В связи с событиями прошлой ночи в королевском дворце жизнь в главном городе королевства полностью изменилась. Никто из горожан точно не знал, что же произошло на «осеннем балу», но последствия были весьма ощутимы. Запрет на торговлю и на ремесла до особого распоряжения. С самого утра по городу бродили усиленные патрули, еще никто и никогда не видел столько стражи на улицах. Ближе к полудню возле главных городских ворот образовался огромный затор из карет и повозок с гербами лиотонской знати. Вельможи поспешно покидали столицу, нет, просто бежали, как крысы с тонущего корабля, и никто не знал, что же их так напугало.

Незнание легло на благодатную почву невежества и страхов, стали рождаться сплетни, одна нелепей другой. Кто-то говорил, что в королевский дворец пробрался колдун и навел на многих гостей и прислужников порчу; другие с пеной у рта кричали о каком-то страшном проклятии, наложенном на всех без исключения девиц благородного происхождения. Естественно, нашлись и такие крамольники, что осмелились порочить и чернить имя самого короля. Предатели Лиотонской Короны утверждали, что король Лиотона Гернс, снискавший любовь народа и по праву заслуживший благими поступками прозвище Великодушный, оказался мерзким людоедом – любителем нежного мяса юных дев. Большинство горожан, конечно же, слухам не верили, но все же искали крупинку истины в шелухе голословной белиберды.

Вот этим и жил город в течение целого дня, а под вечер произошло невероятное: в столицу под звуки фанфар и победную дробь барабанов въехал отряд «Небесного Братства». Такого раньше никогда не случалось, несдержанные на язык пустобрехи попритихли, ведь на площадях уже стали возводиться эшафоты, а на каждом столбе появились листки: «Разыскивается опасный бандит и убийца по кличке Палач. Награда – 1000 синдоров золотом». Самое удивительное, что ни служители столичного сыска, ни главари городских банд о таком «рыцаре кинжала и топора» никогда не слышали. Правда, ходили слухи о появляющихся сами собой на стенах надписях, в основном выведенных кровью или вырезанных ножом, но в такие глупости никто не верил. Честные разбойники не состояли на службе у Вулака, а значит, не умели творить чудеса.

Труднее всех в этот день пришлось стражникам на городских воротах. Служивым необычайно досталось и от командиров, и от спешивших покинуть город господ. Они с радостью кинулись исполнять приказ коменданта еще до захода солнца запереть ворота. Последней столицу покинула небольшая крестьянская повозка, везомая жалкой, костлявой клячей. Невзрачный кучер на козлах наверняка прошелся по всем городским кабакам и собрал богатый урожай оплеух. Его побитая физиономия в обрамлении слипшихся рыжих волос напоминала помятый шар, раскрашенный всеми цветами радуги. К счастью, такие посетители жаловали в столицу нечасто, пожалуй, даже никогда. Груз в телеге был необычный: огромный мешок с похрюкивающим боровом внутри, и еще один совсем уже пьяный мужик, горланящий во сне похабные песни. Возиться с деревенщинами стражам порядка не хотелось, и их быстрее, пока не видит совсем задерганный с утра дежурный офицер, выпроводили за ворота.

Однако едва солнце село, что случилось приблизительно тогда, когда повозка уже отъехала от города шагов на пятьсот, произошла чудесная метаморфоза. Пьяный мужик мгновенно протрезвел, из мешка появилась довольно улыбающаяся рожа лысого толстяка и только возница остался по-прежнему несчастным, задумчивым и побитым.

– Кажется, выбрались, а я-то уж думал все… хана! – прохрюкал по привычке весь путь изображавший откормленного поросенка Кор и панибратски стукнул Палиона по плечу. – Жаль Лукаба вдруг взбрыкнула и с нами поехать отказалась, но бабы – дуры, ничего уж тут не попишешь. Неизвестно, какие тараканы в их башках копошатся…

– Ты прав, – флегматично заметил немного одурманенный винными парами разведчик, – но если честно, меня больше волнует, какой осел завелся в башке у некоего божества, столь нелогичного в своих поступках и столь привычного без объяснений менять наши планы.

– Очень мудрый и альтруистичный, – ответил возница, с трудом шевеля разбитыми губами и онемевшим ртом.

Подавить боль можно лишь на какое-то время. Ночью Вебалсу удалось взять себя в руки, но сейчас, когда резервы божественного организма были значительно истощены, злодейка-боль снова вернулась, но только на этот раз она была гораздо сильнее.

– Мне трудно говорить, но если вы настаиваете, то я сделаю над собой усилие, – тихо пробормотал слывший колдуном Озет.

– Мне трудно об этом просить, но иначе нельзя. Мы с кровососушкой сгораем от далеко не праздного любопытства, – настоял Палион. – Почему ты не убил Самвила, почему не добил Кергарна и не завершил то, к чему мы так долго шли?

– Я вставил палку в колеса наибольшему Злу и пока позволил существовать наименьшему, – стал философствовать Вебалс, надеявшийся, что его спутники сами все поймут и избавят его от нужды шевелить треснувшими в нескольких местах и довольно болезненно сраставшимися челюстями.

– А яснее и без мудрствований лукавых, а то мне на голодный желудок что-то мыслится совсем плохо, – настоял на подробном объяснении Палион, а абсолютно согласный с ним компаньон из рода кровососущих интенсивно затряс свалявшейся бородой.

– Все на самом деле довольно просто. Вы могли бы и сами легко догадаться, но если вам моих челюстей не жаль, то извольте, я все разжую и на блюдечко выложу. – Вебалс из рода Озетов вредничал, поскольку пребывал не в духе, но тем не менее сдержал свое обещание. – Кергарн мой давний враг, да и Самвила я не жалую, скотина изрядная. Мне горько, очень горько, что пришлось оставить негодяев в живых, но, пробираясь во дворец тем же путем, что и вы, я понял одну простую вещь, которую вначале по глупости своей упустил из внимания. Кергарн породил не чудовищ, а развивающуюся общность, которой очень сложно управлять. Это сейчас из-под его контроля вышло всего несколько десятков оборотней-ренегатов, и что произошло? Они пережрали полстражи дворца и уничтожили почти всех лиотонских вампиров. Со смертью трех дам Кергарн ослаб, и ряды вольной нежити в ближайшее время пополнятся. Только Кергарн, точнее «большая часть», сможет сдержать своих клыкастых холуев в узде, а если бы он погиб, то произошла бы трагедия. Лесные твари, призванные защищать своего хозяина, потеряли бы цель существования, объединились бы и пережрали всю округу, то есть Лиотон и соседние с ним королевства. Они хитры, сильны, умеют хорошо маскироваться, да и мозги у них отменно работают, как вы уже, наверное, убедились, так что ни Орден, ни войска всех вместе взятых Королевств не смогли бы сдержать их напора, тем более что твари предпочитают избегать прямых столкновений и действуют исподтишка.

– Хоть мне и кажется, ты краски сгущаешь, но ладно, тебе виднее, – произнес Палион, по большому счету удовлетворенный ответом. – И что мы теперь делать будем, куда направимся?

– Сначала в Ванеру, это тихий, приятный городок на северо-западе. Хочу тебя познакомить с одной довольно обаятельной мастерицей настоек и мазей на основе цендарового мха, – ответил разведчику Вебалс, а затем обратился и к ехидно ухмылявшемуся Кору, уже собравшемуся отпустить колкую шуточку. – Кстати, и тебе полезно с ней познакомиться, только уговор, не жрать!

– А чем человечишка еще вампиру полезен быть может? – подивился Кор.

– Ты днем разгуливать хочешь, или предпочитаешь в мешке валяться да порося изображать?

– Конечно, хочу!

– Так вот, если ты еще кого знаешь, кто для тебя, дурака толстопузого, такую микстуру сварить способен, то, пожалуйста, можешь девицу жрать…

– Да нет уж, я как-нибудь другими посытничаю, – ответил Кор, необычайно обрадованный перспективами, которые вот-вот должны были перед ним открыться.

– Отдохнем несколько дней в Ванере, а там – на юг! – продолжил Озет, предугадавший следующий вопрос Палиона. – Там основные бои сейчас между нежитью и Орденом идут, да и почти все Озеты как полководцы собрались. Потерпи, Палач, уже недолго осталось! Есть шанс с бедой на Шатуре за зиму управиться, а там можно и твою «родину» посетить!

Слова божества обнадежили сердце солдата. События во дворце не изменили степени его доверия к компаньону ни в лучшую, ни в худшую сторону, но зато показали, что Вебалс из рода Озетов если не бог, то точно провидец и умеет творить чудеса. Скрипя всеми четырьмя, еле державшимися на рессорах колесами, повозка медленно двигалась на северо-запад Лиотонского Королевства, где находился небольшой и относительно спокойный городок Ванера. Повозка ехала, а из леса за ней внимательно следили несколько пар желтых глаз.

(обратно) (обратно)

Денис ЮРИН Доспехи из чешуи дракона

Глава 1 На прошлое, будущее и настоящее

– Счастья у тебя в жизни будет много, милая, – вкрадчивым голосом произнес бродяга, неотрывно глядя в глаза розовощекой девице и крепко сжимая ее мягкую, вспотевшую руку в своей мозолистой ладони. – Жениха богатого вижу, богатого да покладистого…Приедет он за тобой скоро, но ты счастье свое не торопи, вспугнешь…Домишко у вас ладный будет, хозяйство отменное, детишек полный двор. Детки красивые: девки в тя, а пацанята в отца пойдут. Заживете счастливо, ни хвори, ни беды какой лет десять не будет, а там не знаю, не вижу покамесь…

Мужчина наконец-то отпустил руку пышной красавицы и отвел в сторону свой тяжелый взгляд. Что еще можно было сказать здоровой крестьянской девке, только и думавшей днями напролет о грядущем замужестве и о «жанихе», который, быть может, окажется лучше ее отца, не будет терзать ее косы за каждую малую провинность? Побыстрее расстаться с опостылевшим родительским кровом мечтала любая девица, тем более когда шел ей уже осьмнадцатый год и деревенские злословы вот-вот начали бы величать ее старой девой. Милва, томно вздыхавшая перед вещуном, не стала исключением из общего правила; она была одной из многих, которым вещун уже продавал это предсказание. Вначале он варьировал слова, подбирал различные формулировки и интонации, но затем, в результате изнурительных повторов, образовался уникальный товар, товар, пользующийся спросом у всех незамужних деревенских девиц в возрасте до двадцати двух лет.

– А про тятю, про тятю скажи! Он выздоровеет?! Продадим ли Пеструху к зиме?! – бойко затараторила девушка, безусловно поверившая случайно встреченному на постоялом дворе вещуну.

– Не могу, она не хочет…– бродяга покачал головой и, допивая отдающее кониной пиво из высокой кружки, сгреб левой рукой валявшуюся на столе медь. – Богиня Судьбы своенравна, она не открывает врата будущего дважды за один день. Через недельку могем попробовать, а щас не-а, извини…

На симпатичном лице простушки появилось сожаление, даже обида, но не на вещуна, а на капризную Богиню. Она надула губки и, думая о чем-то своем, о девичьем, расстегнула пуговку старого платья, специально простиранного и отутюженного перед поездкой в город. Бродяга в протертой, замусоленной рубахе и в штопаном-перештопаном плаще не думал вставать из-за липкого от хмеля и жира стола. Его интересовало не столько, расстегнет ли замечтавшаяся девица еще одну пуговку и предстанет ли его глазам белоснежная, пышная грудь, сколько более меркантильные соображения. Умаявшийся за день торгов и не выдержавший самогонного марафона старший брат Милвы мирно дремал под лавкой и лишь изредка подавал оттуда нечленораздельные звуки, отдаленно напоминавшие человеческую речь. Девица поверила болтовне бродяги, девица заплатила, а значит, можно было поживиться еще, и не только грошами…

Сбыться алчным замыслам прохиндея мешали лишь два обстоятельства: шумный гомон гулявших в душной корчме крестьян и недовольные взгляды, которыми ежеминутно одаривали бродягу толстый, постоянно потевший хозяин да два его широкоплечих сынка, помогавших папаше не только с разноской блюд, но и с выдворением буянивших посетителей. Пока что голодранец-вещун вел себя смирно и платил за пиво, но стоило ему стать участником полноценной потасовки или небольшой возни с соседями по столу, как его мгновенно выставили бы за дверь. Огромный, почти двухметровый рост странника, его широкое, скуластое лицо, окаймленное короткой бородой, тяжелый взгляд бесцветных глаз и даже внушительный размер перепачканных грязью кулаков со сбитыми костяшками не смогли бы послужить веской причиной, чтобы оставить бродягу в покое. Крестьян недюжинной физической силой не удивить, а прислугу постоялого двора при городском базаре и подавно. Они привыкли ко всему, они дубасили и не таких крепышей…

– Ну, прощавай, милушка, – уставший наблюдать озабоченное думами лицо красавицы, бродяга решил немного подстегнуть ход ее сбивчивых мыслей и поэтому лениво привстал из-за стола.

– Ты куда?! – мгновенно очнувшись, девица схватила его за рукав и чуть не порвала тонкую изношенную до полупрозрачности ткань.

– Пора мне, чем мог, тем помог, – дружелюбно улыбнулся верзила, но руку не отдернул.

– Скажи еще чаго…ну, как у вас, у сведущих, принято…о настоящем, о прошлом… Я проплачу, не сумневайся!

– Ах, девица, девица, – укоризненно покачал головой прохиндей, снова опустившись на лавку. – Настоящее твое каждому дураку ведомо, вон оно…под лавкой пьяное валяется…

Для пущей наглядности вещун пнул ногой тихо посапывающее и пускающее слюну изо рта тело. Братец Милвы, явно недовольный таким грубым обращением, издал грозный рык и, не открывая глаз, пообещал какому-то Калву разорвать пасть. Не услышав возражений, на том перепивший и успокоился, а его благовидная сестрица вдруг застеснялась и потупила взор.

– Батюшка твой болен, братец непогрешность твою блюдет и издевается над тобой почем зря. На самом же деле ему на тя плевать, его волнует лишь «…о люди скажут?» – странник в точности воспроизвел голос Милвиного брата, слышанный им еще до того, как торговец сеном и злаками свалился под стол. – Таскает тя за собой на привязи, а сам пакостничает…

– Не без энтово…– прошептала Милва, утирая подкатившую слезу.

– Я, красавица, врать не обучен, я токмо правду людям говорю, правду, какую они не знают, а не ту, что и так видна… Вон про прошлое твое, дело другое, можно слово держать, да только ты его и без меня знаешь. Что сбылось, то ужо сбылось, – бородач развел руками.

Речь голодранца оказалась убедительной, пожалуй, даже чересчур. Девушка замкнулась в себе и больше не уговаривала его остаться. Однако предсказатель не испугался, в его рваном рукаве был припрятан козырь, безотказный аргумент в пользу продолжения разговора.

– Правда, есть кое-что в твоем былом, что будущему навредить способно, – заговорщически прошептал вещун, почти прильнув к липкому столу своей бородой. – Если оно наружу выйдет, то свадьбе твоей не бывать…

Реакция девицы превзошла все ожидания: до этого момента чуть розовые щеки покрылись пунцовым румянцем, а в глазах появился граничащий с ужасом испуг. Он угадал, закинул удочку предположения и теперь мог вытянуть весьма аппетитную рыбешку. Нужно было лишь осторожно подтягивать леску; так, чтобы подраненная, занервничавшая глупышка не сорвалась с крючка.

– Ты о чем? – заикаясь, произнесла Милва и застегнула дрожавшей рукой верхнюю пуговку платья.

– Да о многом…– прошептал предсказатель, слегка ухмыльнувшись. – Слишком людно кругом, чтоб о таких вещах говорить. Услышит кто, потом не отмоешься…Поди, из вашей деревни здесь кто-нибудь есть?

– Есть, – кивнула головой заинтригованная простушка.

– Вот и я о том…Не скажу я те ничего, а если и скажу, то не здесь…– стал развивать успех прохиндей. – Я щас выйду…воздухом свежим подышать да оправиться, а ты, если взаправду мне веришь и помочь себе хочешь, то немного погодя на конюшню приходи.

– На конюшню?! – испугалась заподозрившая неладное девица и отпрянула от стола.

– Люди все одинаковы, – на лице уже многократно отработавшего этот нехитрый прием сластолюбца появилась презрительная ухмылка, как будто он узрел перед собою змею, и не просто змею, а самую омерзительную и отвратную с виду гадюку. – Хочешь вам, дурням, добра, а вы в злом умысле обвиняете. Я возле лошадок буду, а ты как знаешь, уговаривать не стану! Только меня потом словами грязными не поноси, что не настоял…не облагоразумил.

Ловко закинув на плечо видавшую виды котомку и подобрав лежащий на скамье посох, мужчина встал и вразвалку, демонстративно почесывая выпяченный живот, направился к выходу. Толстый корчмарь вздохнул с облегчением: насытившийся его пивом и парой черствых корок скиталец решил продолжить свой путь. Самый большой убыток, который грязный бородач теперь мог причинить его хозяйству, не стоил и выеденного яйца: помочиться на угол заведения или справить иную нужду в конюшне. Стены корчмы и так каждую ночь страдали от дурно воспитанных мужиков, а лошади были чужими…

* * *

Солнце, яркое солнце, оно палило и жгло наглецов, осмелившихся подобраться к нему так близко, парящих в небесной выси. Вокруг плыли замысловатые, похожие на диковинных зверушек белые-пребелые облака, мягкие и невесомые. Слышалось монотонное пение ветра да хлопанье крыльев. Они летели все вместе, вся стая, они воспарили над облаками и на час распрощались с проклятой землей, грязно-зеленым шариком с наростами лесов, уродливыми трещинами рек и выпиравшими наружу монолитами скал. Здесь, в небесной выси, было так хорошо, а внизу копошились букашки, эти жалкие, слабые создания, которым было дано многое, но только не летать…Подниматься над землей – удел избранных, тех, кому не нужно доказывать свое превосходство, поскольку оно явно и неоспоримо…

В который раз, когда он начинал дремать, бродяге являлось одно и то же видение, и он никак не мог понять, а что оно, собственно, означало. Мелкий дождь барабанил по крыше конюшни. Лошади мерно посапывали и переминались с ноги на ногу, видимо, предчувствуя, что с минуты на минуту могло произойти нечто, хотя сам вещун был в этом уже не уверен. Он поджидал крестьянку около четверти часа и искренне сожалел, что выгнал с мягкого сена парочку промерзших, таких же, как и он, бездомных скитальцев. Ему-то было без разницы, находится ли под крышей конюшни кто-то еще или нет, но девицы – народ пугливый, не терпят присутствия поблизости посторонних глаз. В этом правиле жизни так мало исключений, что, можно считать, их совсем и нет. Лишь редкие и очень «благородные» матроны – престарелые герцогини да графини – осмеливаются выставлять свои шалости напоказ, и то далеко не перед всякими зрителями.

Наконец-то настал долгожданный момент, от стены корчмы отделилась тень. Тихо шебурша и разгоняя волны по лужам подолом длинного платья, к конюшне кралась Милва, зачем-то державшая в руке за спиной полено.

– Иди сюда, промокнешь, – вышедший из темноты навеса бородач замахал рукой.

– Слышь, – отрывисто произнесла девица, резко остановившись, а затем неуверенно сделав шажок назад. – Если ты чаго подлое удумал, так я поленом по скулам пройдусь иль мужаков нашинских крикну!

– Иди сюда, дуреха! – приказной тон и суровость мужского взгляда были лучшими лекарствами от девичьей нерешительности. – Сильничать не буду, обещаю! А коль сумневаешься, чо пришла?! Катись к своему братцу дорогому да нянчись с ним!

Сказав веское мужское слово, вещун повернулся спиной и снова удалился в темноту под навесом. Он не соврал, штурмовать складки платья с тем же упорством и рвением, с каким солдаты лезут на стену вражеского бастиона, опытный соблазнитель не собирался. К чему утруждать себя лиходейством, когда люди сами готовы отдать все, о чем ты только попросишь. Нужно лишь правильно подобрать слова, а в этом искусстве скитающийся по дорогам королевства прохиндей был настоящим мастером.

– Эй, ты куда?! Чаго разобиделся?! – отбросив в лужу полено, Милва побежала в конюшню и, лишь зашла под навес, тут же уперлась носом в крепкую и горячую мужскую грудь, едва прикрытую тонкой пахучей рубахой.

– Люди всякие бывают, желаешь им добра, а в ответ лишь оплеухи да слова пакостные. – Сильные мужские руки не прижали пышное тело к себе, а, наоборот, отстранили.

– Ладно, не серчай! Говори, что в прошлом моем такого нашел! – Дрожащий голос и заискивающие интонации были преддверием легкой победы, настолько легкой, что изголодавшемуся по женской ласке мужчине даже на миг сделалось скучно.

– Нашел я лишь то, что, к сожалению, ужо было, а лучше бы не было…– со вздохом произнес вещун. – Меньше, девица-красавица, по сеновалам с парнями нужно было шастать…Не девица ты уже, а баба, вот в чем беда!

– Да!.. – Милва хотела то ли выругаться, то ли спросить, откуда бродяге это известно, но осеклась, вовремя спохватившись, с кем имеет дело. – И что? Что с того?! Да у нас в деревне…

– Знаю, – перебил ее вещун, предвидевший все, что девушка скажет о нравах и обычаях в ее поселении. – И беды-то в том не было никакой, да только жаних твой не из ваших мест будет, заезжий он, заезжий…В его краях парням до свадьбы гораздо больше позволено, а девицам совсем ничего. Он человек опытный, бывалый, сразу твою тайну раскроет. Туча над твоим будущим нависла, ох какая большая туча! Даже я те не скажу, грянет гром или нет. Можа, обойдется, тогда все, как я сказал, случится, а можа, и нет…

– И что тогда? Откажется он от меня, да еще на всю округу ославит?! – хоть это прозвучало как вопрос, но в голосе Милвы не было сомнения, что именно так все и произойдет.

– Если бы…– бродяга с сочувствием покачал коротко стриженной головой. – Человек он очень-очень хороший, но в его селении обычай есть. Гулящим до свадьбы девкам башку топором сносят, на кол насаживают да родителям прям так и относят. Забирайте, дескать, свое добро, не пригоже оно нам, не пригоже!

Долго, неимоверно долго длились плач, всхлипывания и терзания рукавов. Мужчина терпел, хотя мало кто получает от подобных спектаклей удовольствие. Наконец, когда девушка успокоилась, он протянул ей тонкую соломинку надежды.

– Печаль твоя мне понятна, паче что иного жаниха в твоем грядущем нет…

– А можа?..

– Не-а, не видно совсем, – снова покачал головой провидец. – Но помочь я твоему горю могу.

Бродяга достал из котомки черненький шарик размером с горошину и, осторожно держа его двумя пальцами, поднес к самому носу девицы.

– Вот, это зерно маобабы, дерева диковинного. Если его растолочь до порошка без крупинок, а потом на свадьбе жаниху твому в стакан подсыпать, то он апосля и не вспомнит, было ли той ночью у него чаго али не было. Где растет деревцо, не знаю, врать не буду. Сам у старой мальвирской колдуньи за услугу одну получил. Она им очень-очень дорожила, да и я на черный день приберег.

– Тебе-то зачем?! – выкрикнула Мильва и чуть не вырвала маленький шарик из рук.

– Как зачем? – удивился бродяга. – Продам графине какой али герцогине. Деньжищ она мне полную суму насыплет, а можа, и титулом наградит. У простых-то девиц денег-то отродясь не бывало…

– Есть деньги…у меня есть, – не стесняясь присутствия мужчины, бесстыдница задрала подол и сорвала прикрученный бечевкой к стройной ноге кошель. – Вот они, деньги, вот! Все отдам, не жалко!

Бродяга взял добычу, встряхнул на руке, якобы взвешивая, а затем, отрицательно покачав головой, протянул обратно.

– Не-е-е, красавица, так не пойдет! Уж больно мало, если токмо крупицу махонькую отщипнуть, но крупица одна вряд ли подействует…

– А вдруг, вдруг подействует?! Не дай сгибнуть, родимый!

– Слышь, мне тя, конечно, жаль, да я рисковать своей шкурой не буду. Это у вас, у крестьян, дворы имеются, хозяйства, а у нас, бродячих, только молва или как ее еще там называют…– шарлатан нахмурил лоб, как будто припоминая диковинное слово, а потом произнес отрывисто, по слогам: – РЯ-ПУ-ТУ-ЦИЯ! Так вот, если обо мне по округе дурная молва пойдет, то и подать не подадут, вещаний моих слушать не будут, да и батогом от всего сердца огреют!

С минуту под навесом конюшни царило молчание, затем, как и рассчитывал обманщик, Милва вдруг кинулась на него, крепко прижалась и, повалив на стог сена, придавила весом своего пышного, мягкого тела.

– Отдай горошинку, милый, отдай! – томно шептала девица, запуская шаловливые ручки ему под рубаху и страстно целуя в перепачканное, давно немытое лицо. – Барыни, они барыни, а мне средство заморское надобней, мне без него никак! Ни графиня какая, ни гарцогиня тя так не приласкает, не приголубит! Спаси, милый, спаси!

Ну, как тут было устоять? Бродяга, конечно же, поддался нежным уговорам и продал шершавый, неровный шарик всего за кошель медяков.

* * *

Лежа на стогу взопревшего сена и задумчиво рассматривая крышу конюшни, с которой мерно капала вода, бродяга наслаждался жизнью. Где-то поблизости лаяли псы и орали пьяные, пытаясь заменить своим пением соловьев. Всеобъемлющая благодать заполнила каждую клетку его мокрого, медленно остывавшего тела. Ему было хорошо от недавней услады, а уязвленное жизнью самолюбие тешила мысль, что еще ни одному купцу во всем королевстве не удавалось продать обычный козий кругляш полугодичной давности за кошель, полный медных монет. Самое удивительное, что крестьянская девушка по имени Милва обнаружит обман года через два…не раньше, когда любящий выпить братец выдаст ее за соседа или иного деревенского мужика. Жизнь – отвратная штука, но только не для него, ведь бездомному бродяге нечего терять, он может лишь брать и тратить заработанные гроши, не заботясь о том, что же будет завтра.

«Нет, нужно такое же еще раз провернуть. Можно даже здесь, замечательный городишко, где полным– полно непуганых ротозеев и крестьянских дурех, кстати, весьма и весьма ничего из себя», – строил планы бродяга, медленно приподнимаясь на локти и собирая вывалившийся из котомки инвентарь. Микстуры и коренья, небольшая баночка с черными шариками и, конечно же, таинственные амулеты. Кругляши и овалы различных форм были сделаны довольно посредственно, на скорую руку, притом не совсем трезвую, и не могли считаться произведениями искусства, но зато они придавали его немытой персоне неимоверную значительность. С недоверчивыми, уже повидавшими таких прохиндеев, как он, горожанами иметь дело было непросто, а вот неграмотные крестьяне и жаждущая встречи с необычным и сверхъестественным знать легко становились жертвами обмана.

Тарвелис, городишко, в котором он сейчас находился, был местечком неплохим, и здесь можно было приятно провести время, выманивая у деревенских простаков заработанные на базаре гроши и позволяя себя ласкать наивным сельским дурочкам, но больших денег тут не заработать, клиентура не та. Насколько он знал, единственный на всю округу граф, хозяин здешних мест, жил в родовом замке милях в двадцати от городской стены и не часто баловал Тарвелис своими посещениями. Горожане же подобных бродяге «вещунов» недолюбливали, и стоило шарлатану совершить лишь одну промашку, как его, в лучшем случае, выкинули бы за ворота, обмазав с ног до головы дегтем или искупав в навозе. Как ни верти, а ему лишь оставалось околачиваться возле рынка и таких вот постоялых дворов, которых, к превеликому сожалению, было не так уж и много.

«Неделя, от силы две, потом нужно перебираться в Пиорн», – пришел к заключению обманщик, уже уложивший свои вещи в котомку и собиравшийся отправиться обратно в корчму. Девица ушла четверть часа назад, поэтому его возвращение не вызвало бы кривотолков, хотя, с другой стороны, до какого-то бродяжки никому не было дела, к нему даже разносчики блюд подходили через раз. Внезапно песни пьянчужек затихли, а собаки залаяли с удвоенной силой. Нехороший признак, в особенности если учесть, что городская стража хоть изредка, но все же проводила рейды по таким заведениям, и бродяги, в латаных-перелатаных котомках которых водилась какая-то мелочь, становились первыми жертвами наглого грабежа, возведенного в степень закона.

Худшие предчувствия бродяги оправдались, из питейного заведения стали доноситься недовольные крики и возня. Когда же из-за угла корчмы показались фигуры трех мужчин в длинных плащах, приплюснутых шляпах и с кистенями в руках, бродяга проклял себя за глупость и за то, что он так долго задержался на одном месте. Это были стражники, но не местные, а из соседнего города, явно приехавшие в Тарвелис специально за ним. Всего неделю назад он крупно отличился в знаменитом купеческом городе: продал влиятельному ростовщику средство от облысения, обладавшее кучей побочных эффектов, но только не лечебными свойствами; немного пообщался с обеими дочурками помощника городского главы и, пользуясь удачным стечением обстоятельств, позаимствовал деньжат из городской казны, которые, к счастью, успел надежно припрятать в укромном тайничке.

Одним словом, ждать хорошего от встречи нечего, нужно было срочно уходить. Бродяга ловко перекинул за спину котомку, зажал под мышкой посох и стал быстро отвязывать гнедого мерина, хоть и не резвого с виду, но зато не испытывавшего к чужаку явного отвращения. Маневр бы удался, пока посланные за ним в погоню стражники осматривали бы двор, он под покровом темноты смог бы оседлать бедолагу и прорваться к открытым воротам. Однако разорвавший тишину ночи гром и ударившая вслед за ним молния смешали карты беглеца. Преследователи увидели его во время всполоха и, скользя по грязи, кинулись к навесу конюшни.

– Стой, сволочь! Вот он, держи гада! – проорал самый шустрый из троих и, видимо, главный, всего за миг до того, как его ноги разъехались в стороны и он с разбегу шлепнулся лицом в грязь.

Неудача, постигшая старшего товарища, не остановила остальных. Желание поймать преступника было многократно усилено долгой дорогой и поэтому перевесило естественный порыв помочь подняться на ноги своему командиру. Двое крепких парней пронеслись мимо лужи, в которой барахтался сослуживец, окончательно запутавшийся в складках длинного плаща, и, грозно занеся кистени над головами, с криком ворвались в конюшню. Привыкшие к частым дебошам и потасовкам, крестьянские лошади даже не заржали, когда возле их прикрытых попонами крупов завязался настоящий бой.

Стражи порядка недооценили проворство и силу рослого оборванца, иначе бы взялись не за кистени, а за мечи. Удар первого кистеня был отражен играючи, легко и просто. Подставив дорожный посох под окованную железом дубину, мошенник мгновенно развернул кисть и заехал тупым концом палочки-выручалочки прямо в переносицу нападавшего. Потерявший сознание парень упал, не успев издать даже оха. Со вторым стражем пришлось повозиться на пару секунд дольше. Щуплый, но быстрый противник сделал обманный финт и, вместо того чтобы ударить бродягу по голове, ткнул его дубиной в верхнюю часть живота. Как ни странно, но скрытый под холщовой рубахой пресс оказался настолько могуч, что преступник лишь слегка покачнулся вперед, а не сложился пополам, как на то рассчитывал стражник. Последующая комбинация боковых ударов, хоть и была хорошо отработана, но не принесла ощутимых результатов, кистень лишь однажды слегка коснулся плеча умело управлявшегося с посохом громилы. Узкое пространство конюшни не позволило шарлатану использовать все преимущества длинного посоха, поэтому он нанес удар кулаком всего один раз…неожиданно и резко ткнул стража костяшками в центр груди. Нападавший завыл и, упав под копыта коней, закатался по полу калачиком.

Бродяга ехидно усмехнулся, победоносно сплюнул на плащ завывавшего стражника, а затем спокойно повернулся к нему спиной. Странник по собственному опыту знал, как тяжко сейчас приходится его противнику, и не боялся внезапной атаки с тыла. Если щуплый солдат и поднимется без посторонней помощи, то не ранее чем через четверть часа. Однако радость победы была омрачена прискорбным обстоятельством. Старший, мокрый и грязный, как свин, стражник уже успел выбраться из лужи, а ему на подмогу, побросав все дела в корчме, спешил добрый десяток привыкших к работе дубиной и мечом парней. Продолжать бой было бессмысленно, бежать – поздно, а сдаться означало обречь себя на побои и пытки, лучшим исходом которых станут переломанные кости, шрамы по всему телу и минимум десять лет каторжных трудов на рудниках. Из трех выходов был возможен только один, и бродяга выбрал тот, что позволил бы ему не потерять уважения к самому себе: стоять до конца, пока руки бессильно не опустятся, пока не померкнет взор или пока кто-то из стражей не приставит к его горлу меч.

Широко расставив ноги и раскрутив посох перед собой, преступник ожидал нападения. Но оно не последовало, бегущие на него стражники резко остановились и развернулись назад при звуках зычного и властного мужского голоса, доносившегося со стороны распахнутых настежь ворот:

– Не, вы только гляньте, до чего миокские увальни обнаглели?! Мало того, что наших купцов прижимают, так они еще и в Тарвелис приперлись! У вас чо, свои злодеи перевелись или это такой знак уважения?!

Голос принадлежал черноволосому бородатому всаднику, гордо восседавшему на вороном скакуне. Отполированная до блеска стальная кираса, окаймленный позолотой черно-зеленый плащ и герб города на прикрепленном к седлу щите не оставляли сомнений: во двор постоялого двора изволил пожаловать собственной персоной сам комендант Тарвелисского гарнизона, ставленник графа, настоящий рыцарь, а значит, персона куда важнее, чем простой начальник стражи. Естественно, сильные мира сего по ночам в одиночку не ездят, возле ворот гарцевало примерно десять жеребцов, несущих на спинах конных лучников. Не стоит и уточнять, что острия их стрел прямехонько смотрели на изумленные рожи незваных гостей из славного купеческого города Миок.

– Ну чо, языки проглотили, паршивцы?! Кто у вас старший, кого сапогом в рыло пнуть?! – рыцарь не стеснялся в подборе слов, перед ним были не только чужаки, но и простолюдины.

– Я, господин комендант, – робко подал голос и сделал маленький шажок вперед один из пришлых стражников. К удивлению бродяги, не тот, кто извалялся перед ним в грязи. – Я нижайше прошу прощения за наше вторжение, но дело чрезвычайно спешное, и мы не успели вас предупредить о…

– Спешное, это когда надо соседу рога наставить да собственную башку потом унести, – проворчал рыцарь, испепеляя командира миоксцев гневным взглядом.

Лучники за спиной коменданта дружно заржали, притом не хуже своих коней. К их веселью присоединились даже несколько стражников, но потом осеклись, преисполненные уважения к своему командиру, которому сейчас было нелегко и совсем не до смеха.

– Вот этот мерзавец, господин комендант, – командир отряда ткнул пальцем в сторону заскучавшего в стойле бродяги, – мошенник, вор, богохульник и плут. Мало того, он еще и колдун! У нас в городе…

– Да плевать мне, кому он в Миоке нашкодил! – грубо прервал его объяснения комендант. – Во-первых, вы приперлись без спроса, во-вторых, низкий плут и в Тарвелисе напакостил! В общем, так, голодрань миокская, слушай мою команду! Ворюгу связать и к воротам доставить, потом штаны подтянуть, сопли подобрать и шагом марш со двора! К завтрашнему полудню чтоб духу вашего смрадного в моем городе не было! Замешкаетесь, на воротах вздерну! Все, выполнять!

Стражники не стали перечить рыцарю, и их можно было понять, а вот почему бродяга, которому было абсолютно нечего терять, вдруг отбросил в сторону посох и сам, добровольно просунул руки в веревки, могло бы показаться странным…могло бы, если не знать одно обстоятельство. Скиталец был в Тарвелисе впервой, и за ним не тянулся шлейф грязных делишек. Невинная забава с Милвой не в счет: девица никогда, никому и ни за что не расскажет о событиях на конюшне, к тому же до подобных пустяков городским властям нет никакого дела. Благородный рыцарь вступился за него. Мошеннику стало интересно узнать, почему? А вдруг для него найдется какое-то дело, одно из тех, о которые ни комендант, ни городской глава, ни иная влиятельная персона не захотели марать руки?

(обратно)

Глава 2 За неимением лучшего

Яркое солнце слепило, но уже не обжигало кожу. Вожак отдал приказ уйти вверх, и теперь стая парила высоко над белоснежными облаками. С каждой сотней метров подъема становилось все холоднее и холоднее. Это обстоятельство не огорчало, а, наоборот, несказанно радовало каждого из летящих. Вот-вот должен был наступить момент, когда они покинут атмосферу жалкой планетки и навсегда уйдут в просторы манящей черноты. Внизу останутся враги, невзгоды, утрата друзей и менее значительные неприятности. Начнется новая жизнь, и кто знает, что она им принесет… Найдут ли они приют или так и останутся вечными скитальцами.

Один и тот же сон, раздробленный на несколько частей, повторялся с завидным упорством. Бродяга не мог понять почему, и это его беспокоило, точнее – просто бесило. Во всем должна быть какая-то логика, в видениях она почему-то отсутствовала. Бог Сновидений хотел ему что-то сказать, но, видимо, не находил подходящих слов и неустанно мучил его повторами. Противно жить, когда ты точно знаешь, что приснится в следующую ночь, когда исчезает приятный элемент неожиданности и скучная дамочка Жизнь волочит свои старческие ножки по одной и той же, проторенной годами колее.

Ноющая боль глодала напряженную спину. Мышцы окаменели и потеряли чувствительность, за исключением кистей, которые были туго прикручены к поручням кресла веревками и поэтому ныли. Мир для него померк, когда стражники из Миока подтащили его к коню коменданта. Сильный удар чем-то тяжелым по затылку не дал ему досмотреть спектакль «Выдворение зарвавшихся чужаков» до конца. Жаль, такое зрелище по нынешним временам редкость…

Теперь же мир милостиво подзывал к себе изгоя. Связанный по рукам и ногам пленник сидел, и это обстоятельство уже его радовало. Если бы его собирались пытать, то непременно подвесили бы на крюк, наподобие свиной туши. Запахи были приятные и никак не напоминали гнилой смрад тюремного подземелья. Слышались тихие голоса. Где-то неподалеку, на расстоянии всего пяти-десяти шагов, беседовали трое мужчин, судя по тональности и интонации, благородного происхождения. Простолюдины и служивый люд часто глотают слова или отдельные их части, а также не утруждают себя доведением интонационного рисунка фразы до конца. Их речь зачастую похожа на карканье оголодавших ворон, такая же обрывистая и неприятная на слух. То, что слышал бродяга сейчас, больше походило на спокойную, размеренную песнь, исполняемую сразу на три мелодичных голоса.

– Ну как, что-нибудь стоящее есть? – пропел один, уведя на «есть» мелодию резко вверх.

– Нет, обычный бродяжка-шарлатан. Чего с него взять? Зря, ох зря мы с ним связались…– ответил второй одновременно с шебуршанием, легким постукиванием и звоном разбившегося стекла.

– Не скажи, он как раз тот, кто нам нужен. Я уверен в нем более чем в ком-то другом, – тихо и очень убедительно протянул третий голос, видимо, принадлежащий самому авторитетному из присутствующих.

«Интересно, кто это ко мне вдруг воспылал доверием?» – подумал пленник и открыл глаза. Мужчин было действительно трое, а он сидел в кресле абсолютно голым. Хозяева дома не оставили ему даже штанов, что поначалу весьма смутило крайне подозрительного пленника. Неприятная мысль назойливо завертелась в голове, но затем быстро ушла, как только бродяга убедился, что на его наготу присутствующие не обращают внимания.

Убранство комнаты поражало изысканностью и дороговизной. В последний раз шарлатан видел подобную обстановку примерно год назад в спальне графини Дебург, неприступной с виду дамочки, оченьрадушной и гостеприимной к нежданным ночным посетителям. Неапольские ковры, мебель из красного дерева, хрустальные безделушки, картины и исключительно золотая утварь на огромном, занимавшем добрую половину комнаты, столе не оставляли сомнений: он находился в доме преуспевающего купца или привыкшего жить на широкую ногу дворянина.

Одного из троих беседовавших он знал. Это был комендант Тарвелиса, но уже без коня, черно-зеленого плаща и сверкающих лат. Благородный рыцарь, который не в седле казался не таким уж высоким и грозным, стоял возле камина и ворошил непрогоревшие поленья кочергой. Задумчивый взор воина блуждал по ветвистым верхушкам деревьев, мастерски изображенным на огромном, в полстены, гобелене. Двое других, менее благородные по происхождению, но явно более влиятельные и богатые, сидели друг напротив друга за столом, пили вино из золотых кубков и о чем-то беседовали. Хоть троица по-прежнему не одарила очнувшегося пленника своим вниманием, но разговор стал вестись гораздо тише, почти шепотом.

«Ага, заставляют меня понервничать, испугаться, голым задом по креслу поерзать! Ну что ж, молодцы, правильная тактика, я бы тоже ее избрал», – размышлял бродяга, осторожно ворочая связанными кистями. Он не надеялся освободиться, слишком умело были затянуты узлы, ему хотелось лишь немного ослабить путы, которые вот-вот могли прорезать натертую кожу. «Вон тот, смуглый и поджарый, видать, у них главный. Малый приехал недавно из жарких краев. Рожа так обожжена южным солнцем, что только через годик-другой примет нормальный оттенок. Интересно, кто он, неужто городской глава? На всяк случай нужно с ним поосторожней быть, поосторожней. Взгляд недобрый, а в движениях резкость. От такого чего угодно ожидать можно: то ли щас на толстячка с поцелуями накинется, то ли нож возьмет да по горлышку ему полоснет. Ох, не люблю я таких людей, ох не люблю!»

О третьем мужчине бродяга не мог сказать почти ничего. Толстяк в бархатном платье, отделанном бахромой, сидел к нему спиной. Он явно нервничал, поскольку часто вертел непропорционально маленькой головой из стороны в сторону и постоянно вытирал вспотевшие ладошки о собственные, расплывшиеся по скамье ляжки. Такие люди неопасны в бою, но на честную схватку их и не уговорить. Они всегда действуют исподтишка и мгновенно наносят удар, стоит лишь к ним повернуться спиной, притом делают это чужими руками.

Хозяева дома наконец-то сподобились удостоить пленника своим вниманием, видимо, решив, что он уже достаточно понервничал и дорисовал в уме багровую картину своей грядущей судьбы. Южанин прервал разговор с толстяком и, глядя на бродягу, обратился к коменданту:

– Конхер, наш друг уже очнулся. Может, пройтись по его шкуре пару разков каленым железом?

– Не-а, вонять паленым будет, да и парень не дурак: быстро соображает, силу чтит!

– Ну, тогда уважаемый мэтр Монгусье, угостите гостя вашим винцом, – натянув на физиономию улыбку, произнес Южанин и, немного привстав с кресла, дружески похлопал толстяка по плечу.

Как только мэтр повернулся лицом к бродяге и продемонстрировал лоснящиеся булочки щек, у пленника отпали последние сомнения. Перед ним был лекарь, ленивый, ужасно алчный и подлый ученый авторитет, якобы разбирающийся в том, как целить людей, и без пощады уничтожающий всякого, кто ставил его лжезнания под сомнение. Лютая ненависть, презрение и потаенный страх – вся эта жуткая смесь страстей кольнула бродягу из-под густых бровей, где у нормальных людей находятся глаза, а у этого типа виднелись лишь две узкие щелочки между складками напудренного жира. Если бы не присутствие в комнате двух других мучителей, толстяк осмелел бы и собственноручно истыкал бы тело связанного пленника раскаленной кочергой.

– На, пей, ничтожество! – толстая ручка в кружевном манжете поднесла ко рту бродяги кубок с вином и, не удержавшись от соблазна, ткнула краем золотого кубка по губам.

Толстяк ненавидел его, как ремесленники ненавидят творцов, а профессионалы – дилетантов, но тем не менее совладал с собой и не предпринял дальнейших выходок. Страх перед компаньонами был куда сильнее, чем желание собственноручно растерзать позорящего профессию и отбивающего у него хлеб прохиндея.

Рот пленника приятно освежила прохлада приторно сладкого и очень вкусного вина. Это было куэрто или что-то подобное, скиталец не часто баловал себя дорогими напитками, поэтому не был уверен, определил ли он точно марку. По крайней мере, по сравнению с прошлой дегустацией, что произошла также в спальне любвеобильной графини Дебург, у вина был странный аромат и привкус. Бродяга заподозрил присутствие в вине инородной примеси, но все равно осушил бокал до дна: во-первых, у господ не было причин его травить, а во-вторых, и это главное, у пленника просто не было выбора. Не выпьешь сам – вольют силой; не хочешь – заставят!

– Благодарю вас, мэтр! Вы исполнили свой долг эскулапа и честного человека. Тарвелис щедро благодарит преданных ему горожан. Будьте уверены, ваша помощь не будет забыта. – Южанин натянул на свою коричневую физиономию лучшую из дежурных улыбок и, немного привстав в кресле, протянул обескураженному толстяку руку.

Этот жест выражения признательности крайне удивил пленника. Загорелый мужчина говорил от имени города, значит, был городским главой. Каким бы ни был почетным и прибыльным пост управителя городским хозяйством, но ни один представитель благородного сословия не согласился б занять его. Одно лишь предложение встать во главе города было бы воспринято рыцарем как личное оскорбление и могло послужить веской причиной для поединка с обидчиком. Южанин однозначно не был из благородных, но выглядел как дворянин и, судя по оборотам речи, был так же хорошо образован. Кроме того, рыцарь Конхер почему-то позволял Южанину вести разговор, тем самым признавая его старшинство. Слишком странно, слишком необычно, а значит, слишком опасно. Нарушение иерархии между сословиями – первый признак грязных делишек или преступного заговора против короля и его казны.

В первом случае бродягу вполне устраивало сотрудничество, речь могла пойти или о хитрой афере, или о мелких пакостях конкурентам, например об обычном мошенничестве, где нужно искусно втереться в доверие к жертве, или о тайном приготовлении некоторых известных даже школяру, но запрещенных снадобий. Если же эта парочка замыслила второе, то бродяга предпочел бы повернуть время вспять и снова оказаться на конюшне. Тогда у него было больше шансов выжить, чем сейчас.

Толстяк в бархате и бахроме покатился к выходу. Пухлые губки ученого мужа были обиженно поджаты. Эскулап явно хотел что-то сказать, но не решался и лишь на пороге позволил себе задать вопрос, который, однако, так и не осмелился довести до конца.

– А как же?.. – лоснящиеся булочки щек колыхнулись в сторону пленника.

– О-о-о, не беспокойтесь, мэтр, не беспокойтесь! Мы не намерены терпеть в городе шарлатанов, мошенников и прочий сброд. Наш долг – оградить горожан от мерзких козней прохиндеев. Уверяю, уже к полудню мерзавец покинет город. Мы хотим преподать ему небольшой урок, чтобы он позабыл дорогу в Тарвелис. Не думаю…не думаю, чтобы вы захотели при этом присутствовать…

«Бить будут», – радостно подумал бродяга; радостно, потому что, если благородный господин и уважаемый горожанин опускаются до мордобоя, значит, убивать или бросать в тюрьму, что в принципе то же самое, но только дольше длится, они его не собираются.

Однако мошенник ошибся: дубасить кулаками или кочергой его не стали, как, впрочем, и побрезговали марать об него сапоги. Как только дверь за ученым мужем закрылась, благородный рыцарь Конхер перестал рассматривать порядком надоевший ему гобелен и подошел к столу.

– Терпеть его не могу, паскудный лизоблюд и лживый мерзавец, – не обращая внимания на присутствие пленника, комендант открыто выразил свое отношение к покинувшему комнату лекарю.

– Знаю, мой друг, знаю, но только нам он очень помог, – тихо рассмеялся Южанин и, налив полный бокал вина, протянул его все еще негодующему рыцарю. – В жизни приходится общаться с разными людьми, многие из них неприятны и мне, но, увы, правое дело превыше всего! Будь с ним в следующий раз помягче. Думаешь, он не заметил, что ты побрезговал сесть с ним за один стол. Уверяю, заметил и запомнил, а значит, непременно попытается подложить тебе свинью.

– Да уж, не дай бог, попасть к нему под нож, – проворчал рыцарь и, залпом осушив бокал, потянулся наполнить себе следующий. – Что насчет него скажешь?

Легкий кивок головы в сторону пленника стал началом нового разговора. Наконец-то господа обратили на бродягу внимание. Большего он и не ожидал, он был всего лишь вещью, которая, возможно, окажется для них полезной. Заговорить первым означало бы накликать на себя беду, пленник решил молчать, хоть ему и не нравилось, что о нем говорят, словно об отсутствующем.

– Скажу лишь то, что уже сказал. «Да» и еще раз «да», он как раз тот, кто нам нужен, – слегка поморщившись, изрек Южанин и впервые посмотрел бродяге в глаза. – Он силен, не глуп и, ни черта не понимая в целительстве, умудряется убеждать людей в обратном. Попробуй обобрать человека без ножа, но при помощи вот этого барахла, – мужчина презрительно поморщился и сбросил со стола на пол десяток самодельных амулетов. – Для этого нужен талант, и этот талант мы должны использовать…

– Он еще неплохо дерется, посохом двоих миоксцев уложил, – добавил рыцарь и повернулся к пленнику лицом.

– Это как раз не важно, хотя, кто знает, при определенном стечении обстоятельств может весьма кстати пригодиться. – Загорелый мужчина поднялся с кресла и, презрительно морщась, взял в руки баночку с высушенным козьим пометом. – К тому же чем мы рискуем? Ничем. Думаю, стоит дать бродяжке шанс.

– Согласен, только убери от меня эту пакость, – картинно зажал благородный нос рыцарь, – она же смердит.

– Да что ты, а я не заметил, – рассмеялся Южанин и, сделав пару шагов вперед, выкинул банку в распахнутое окно. – Могло быть и хуже, оно могло оказаться жидким…О какие мерзости не пачкают руки мошенники, чтобы вытянуть у доверчивых простачков пару грошей.

Бродяга по-прежнему хранил молчание. К чему напрашиваться на неприятности, когда разговор вскоре не мог обойтись без него. Как ни крути, а хозяева города вот-вот снизойдут до общения с ним, иначе весь этот балаган просто не имел смысла.

– Как кличут? – надменно спросил Южанин, неподвижно застывший всего в паре шагов от кресла пленника.

– Шак, – представился бродяга, глядя прямо в глаза загорелого господина.

– Имя собачье, – хмыкнул пристрастившийся к поглощению вина Конхер. – На шакала смахивает или на ишака…

– Полное имя назови! – потребовал Южанин.

– Шак, оно и есть Шак. Я сирота, родителей не помню и родового имени не имею.

– Еще бы, откуда у торговца козьим дерьмом родовое имя?! – ухмыльнулся комендант, становясь с каждым бокалом крепкого вина все развязнее.

– Слушай меня, Шак, дважды повторять не буду, – произнес Южанин, гипнотизируя пленника строгим взглядом из-под нахмуренных бровей. – Тебе повезло! В Тарвелисе ты еще не успел напакостить, поэтому тебя не казнили. Мы не любим миоксцев, поэтому не дали им забрать тебя с собой. Славная Гильдия лекарей и аптекарей не пачкает руки о шарлатанов, таких как ты, именно по этой причине тебя не искупали в сточной канаве и не выкинули, как шкодливого пса, за ворота!..

– Вам от меня что-то нужно, господин управитель, и поэтому вы снизошли до беседы с жалким ничтожеством, – продолжил логическую цепочку бродяга и, тут же спохватившись, обругал сам себя за несдержанность очень нехорошими словами.

Южанин не ударил осмелившегося перебить его пленника, но одарил недобрым взглядом. Комендант, напротив, положительно отнесся к выходке бродяги и громко заржал. Со двора рыцарю ответило несколько застоявшихся в стойле жеребцов.

– Я оценил твою догадливость, но если еще раз перебьешь, отрежу язык, – не повышая голоса, предупредил управитель и продолжил: – У Святой Инквизиции слишком много забот, чтобы давить всяких мерзких букашек. Мы можем тебя отпустить, а можем и казнить, поскольку мы – власть, а имя тебе – никто. Да, ты прав, нас заинтересовали некоторые твои…способности, и кое-чем ты мог бы нас отблагодарить за сохранение твоей никчемной жизни.

– Жизнь без денег не всласть, – скромно заметил Шак и многозначительно отвел взгляд к потолку.

– Сделаешь дело, и мы тебя наградим, – легкая усмешка пробежала по губам говорившего, явно имевшего опыт в купеческом деле и знавшего, что такое торг. В данном случае он был вполне уместен. – Провалишь – погибнешь без нашего участия, а откажешься – и мы прирежем тебя прямо сейчас.

Как по мановению волшебной палочки, в руках городского главы появился острый кинжал. Конечно же, он не опустился бы до собственноручной казни пленника, но решил припугнуть. Надо сказать, довольно неуместно и примитивно.

– Не откажусь, не дурак, – заверил Шак, даже не оторвав взор от потолка, чтобы взглянуть на оружие. – Мне уже давно нечего терять, но предупреждаю сразу: за похлебку и корку хлеба пальцем не пошевелю, режь глотку хоть сейчас.

– У тебя будет очень наваристая похлебка, собственный дом и множество всякой другой ерунды, но только в том случае, если справишься.

– Тогда к делу, милостивые господа, к делу! – необычайно быстро согласился помочь городским властям бродяга. – И развяжите вы эти проклятые веревки, руки затекли, не дай бог, откажут, от меня толку не будет.

* * *

Зачахшие деревья и черная-пречерная земля под ногами. Гробовое безмолвие, отсутствие привычного щебетания птиц. Скрежет гнущихся от ветра стволов. Уродливые грибы, в два раза больше трухлявых пней, на которых они росли. Зловонные запахи ядовитых испарений, стелящихся по земле и видимых даже невооруженным глазом. Догнивающие останки людей и обветшавшие строения, покрытые плесенью и каким-то желто-зеленым налетом. Вдали человек, одинокая фигура, неторопливо бредущая по дороге среди остовов карет и повозок…

Шак выругался и открыл глаза. Такое с ним случилось впервой. Он часто видел непонятные сны, но никогда не грезил наяву. В тот краткий миг, когда управитель перерезал уже последнюю веревку с его руки, глаза бродяги внезапно закрылись, и у него в голове пронеслось все это безобразие. Поразительно, что в видении присутствовали и запахи, и звуки. Он ощущал на языке неприятный привкус, как будто наелся тех самых ядовитых грибов.

«Все-таки я был прав, они что-то подмешали в куэрто, а иначе зачем бы стали приглашать толстощекого лекаря? Вон комендант, его вообще от одного взгляда на эскулапа наизнанку выворачивает…

– Срамоту прикрой! – благородный рыцарь после десятого бокала винца подобрел и кинул бродяге прямо в лицо перепачканное жиром, а местами заляпанное чем-то еще полотенце.

Хоть он сам, мягко говоря, и не был образцом чистоты, но прикладывать к телу омерзительную тряпку не хотелось. Однако против властей не пойдешь, Шак подчинился насилию над его давно немытой личностью и, немного привстав, повязал вокруг бедер липкую и сальную набедренную повязку.

– Так-то лучше, – заявил Конхер, а затем протяжно зевнул и, потеряв к дальнейшему разговору всякий интерес, развалился прямо на столе.

– Не волнуйся, вскоре ты отмоешься и получишь новую одежду, но не богатую…Деревенское рванье будет тебе в самый раз…– нехорошо, не по-доброму улыбнулся управитель.

– Рванье, так рванье, – пожал плечами бродяга, которого трудно было удивить поразительной щедростью сильных мира сего.

– Задание непростое, опасное, и, поскольку ты в нашем городе впервой, я вынужден тебе кое-что объяснить, что при иных обстоятельствах никогда не достигло бы ушей безродного оборванца. Тарвелис вольный город, но поскольку он находится на землях графа Лотара, то на ключевые посты, такие как комендант гарнизона и городской управитель, Его Сиятельство назначает преданных ему людей. Благородный рыцарь Конхер долго воевал под началом нынешнего графа, я же раньше вел некоторые его дела на юге, далеко за пределами графства. Ты уже заметил, что цвет моего лица немного странен для здешнего климата, – управляющий улыбнулся, то ли ехидно, то ли лукаво. – Раньше, до моего назначения, городской глава выбирался графом из числа уважаемых горожан. Я первый, кто родом не из этих мест, и первый, кому Его Сиятельство доверил управление не только делами Тарвелиса, но и всеми своими землями.

Услышав подобное, Шак не выдержал и присвистнул. Его поразило, с какой легкостью управитель говорит о подобных вещах, ведь он, по сути, был вторым лицом, фактическим хозяином всего графства.

– Да, в моих руках огромная власть, но такова была воля графа. Его Сиятельство знает меня очень давно, высоко ценит мои скромные таланты и прекрасно понимает, что с нависшей над его землями бедой могу справиться только я.

– С какой бедой? – насторожился Шак, всерьез призадумавшийся, а не рекрутируют ли его в полк смертников.

– Вот уже пятый год по графству ползет страшный мор, и это дело рук человеческих. Пошел третий год, как граф Лотар не покидает родового замка, проводя время в компании близких ему людей. Да, граф боится, боится умереть от неизлечимой болезни, ведь по его землям разгуливает настоящий колдун. Заметь, не шарлатан, как ты, не передышавший книжной пылью ученый-еретик, а настоящий чернокнижник, сеющий болезни, страдания и смерть…

Управляющий сделал паузу, во время которой пристально смотрел на собеседника, пытаясь разгадать скопище бушующих внутри него эмоций. Однако не обнаружил ничего, даже суеверного страха, который непременно должен был бы присутствовать. Лицо шарлатана было спокойным и неподвижным, как маска.

– Не знаю, по какой причине этот слуга дьявола преследует графа, но упорство его завидно. К счастью, на стены графского замка наложено заклятие от темных чар, и пока Его Сиятельство находится под родовым кровом, он в безопасности, но так долго продолжаться не может…Изловить колдуна практически невозможно, он чертовски хитер и умен. Несколько раз слуги графа устраивали охоту на нечестивца…

– И как?

– Поредевшие отряды возвращались ни с чем, колдун каждый раз ускользал. За дело взялась Святая Инквизиция, но и ей злодей оказался не под силу. Способности колдуна поразительны: он мгновенно пересекает огромные пространства, меняет личины и, главное, подчиняет своей гнусной воле честных людей, которые вскоре после этого умирают в страшных муках.

– Ну, а я-то здесь при чем? – развел руками продавец фальшивых снадобий.

– Я все думал, когда же ты задашь этот вопрос, – улыбнулся управляющий, но тут же стер с лица неподобающее выражение и строго продолжил: – Ты отправишься в деревню возле замка, где, по нашим предположениям, должен вот-вот появиться колдун. Займешься привычным для тебя делом, обманом да шарлатанством. Служитель дьявола один, а ему крайне нужны помощники. Месяц назад святому отцу Патриуну из Миерна удалось уничтожить последнего из учеников злодея, поэтому колдун ищет теперь замену. Грех не воспользоваться таким шансом, я ведь прав? Конечно, прав, – сам подтвердил управляющий, так и не дождавшись ответа. – Возможно, он обратит на тебя внимание, ведь такие, как ты, – идеальный материал для его ученика. Возможно, он даже не заподозрит подвоха.

– Возможно? – Шак смог выдавить из себя лишь это слово.

– Не будем оценивать твои шансы, они незначительны, но все же имеются, – небрежно отмахнулся распорядитель чужими судьбами. – Я же предупредил, выбора у тебя нет. Откажешься – добро пожаловать на виселицу.

– А чего же тогда ножичком грозил?

– Для наглядности, – честно признался управляющий. – Вид остро заточенной стали заставляет думать быстрее и не валять дурака…По себе знаю! С тобой отправится наш человечек, юнец из лекарских учеников, по дороге обучишь его шарлатанскому делу…

– А это еще зачем? Боишься, сбегу? – Изменение ситуации повлекло за собой и изменение отношений. Бродяга позволил себе обратиться к самому влиятельному в графстве господину на «ты».

– Нет, не боюсь, – проигнорировав фамильярность, граничащую с хамством, покачал головой управитель. – Мне вовремя нужно будет узнать, польстился ли на тебя колдун или нет. Если нет, то возникнет необходимость подготовить новую наживку. Да и охранную грамоту я не на тебя, а на твоего компаньона выпишу, чтоб ополченцы особо не трогали, да и стража к вам не цеплялась. Вотрешься чернокнижнику в доверие, послужишь ему какое-то время, узнаешь слабое место, затем убьешь. А убежать, ты и так не убежишь, жить тебе осталось всего три месяца…

Глава Тарвелиса явно был любителем многозначительных пауз и дешевых эффектов. Однако Шак и без его подсказки понял, почему второй человек в графстве так уверен в его преданности. Нелюбимый комендантом эскулап приходил неслучайно, и поили пленника дорогим вином тоже не из милосердия. В бокале был сильный яд, через три месяца он начнет действовать.

– Да, ты прав, мы тебя отравили, – управителю наконец-то удалось прочесть мысли собеседника. – Вывести яд из организма может лишь господин Монгусье, так что бежать не советую. Видишь, я умный, тебе меня не перехитрить, поэтому не вздумай играть в непонятные мне игры…

– Когда выезжать?

Быстро свыкшийся с безвыходностью своего положения, Шак не желал растягивать надолго неприятный разговор, тем более что полезных сведений ему было все равно не добиться. Южанин сам ничего толком о колдуне не знал, он действовал методом проб и ошибок, легко жертвуя головами таких, как Шак, бесправных и никому не нужных голодранцев.

– Сейчас тебя проводят. Поешь, отмоешься, приведешь себя в божеский вид. А завтра с утра в роще за городскими воротами тебя будет поджидать мой человечек, ну, тот, с которым тебе подвиг вершить придется. Он знает, куда ехать, хоть сам и не из этих мест.

Звонок колокольчика, быстрое появление расторопного слуги, и разговор был окончен. Настроение Шака резко ухудшилось, управитель, наоборот, заметно повеселел, а благородный рыцарь Конхер хорошо выспался на широком столе.

(обратно)

Глава 3 Один в поле не воин

Теплая вода и пахучее мыло, каким прачки обычно стирают белье господ, приносили телу Шака незабываемое наслаждение. Его новый хозяин, загорелый уроженец югов, не поскупился и на заморские благовония, но бродяга самоотверженно отказался от дорогого подарка. Ему с утра предстояло снова отправляться в путь, снова глотать дорожную пыль и обманывать красивыми речами честной люд, взывая к единению с природным началом и рассовывая по карманам да сумкам простаков целебные снадобья сомнительного происхождения. Он не мог, не должен был пахнуть, как граф перед балом. Крестьяне хоть и не особенно привыкли мыслить, но интуитивно чувствуют фальшь, они не открыли бы душу чужаку, то есть тому, кто выглядит и пахнет иначе, чем они сами. Такова уж специфика сложного шарлатанского дела: приходится во многом себе отказывать, но зато можно легко получить то, чего обычные люди добиваются годами.

Шагая по пустынным улочкам утреннего Тарвелиса, Шак с теплотой в сердце вспоминал, как забавно прятала взор и робко отказывалась лезть к нему в бадью хорошенькая служанка, принесшая полотенца. Он уговорил ее, подчинил своей воле и всего за пять минут болтовни уничтожил все догмы, вдалбливаемые с детства в ее маленькую, прекрасную головку. Душа женщины – запутанный лабиринт, но если ты пользуешься правилом правой руки, то без труда найдешь вход и выход.

Новые башмаки, новые лишь потому, что бродяга впервые обул их всего четверть часа назад, не только чересчур громко стучали по мостовой, но и натирали пятки. У городского управителя были странные представления о том, как выглядит крестьянское рванье. Вместо холщовой рубахи Шаку выдали протертый до дыр, пахнущий чужим потом камзол, когда-то давно бывший небесно-голубого цвета, а ныне густо заляпанный пятнами грязи и жира; вместо безразмерных штанов из той же самой холстины нерадивые слуги Южанина принесли старое, полопавшееся по швам и рваное на коленках трико; а вместо простенького дорожного плаща с капюшоном – шляпу горожанина средней руки с обломанным гусиным пером. Одним словом, выглядел миссионер не как бедный труженик полей да огородов, а как оголодавший дезертир, не имеющий ни возможности, ни желания возвращаться к честной, размеренной жизни. Из всего прежнего имущества у шарлатана остался лишь посох да видавшая виды котомка, на дне которой позвякивали несколько случайно уцелевших после осмотра главным городским эскулапом амулетов.

С таким скарбом трудно было бы заработать на хлеб. Выманенный накануне у крестьянки кошель с медяками таинственным образом куда-то исчез. Шак ужасно расстроился по этому поводу, впал в отчаяние и уже морально приготовился поголодать в дороге, но неимоверно вежливые и неестественно доброжелательные слуги управителя клятвенно заверили, что у его спутника, ждущего в условленном месте за городскими воротами, имеется все необходимое, и не только на первое время.

Обманщик поверил улыбчивым слугам, хотя засевший внутри червь сомнения и шептал, что ему бессовестным образом врут. С одной стороны, власти Тарвелиса не были заинтересованы в том, чтобы его в первой же деревне вздернули на суку за воровство иль грабеж, но, с другой стороны, уж слишком часто влиятельные персоны пытались подэкономить на том, на чем экономить совсем не стоило, например, на пустых, вечно урчащих желудках своих порученцев.

В конце улочки показались городские ворота и маленький пятачок, наверное, в шутку называемый площадью. В сердце бродяги закралось сомнение; не потому, что там, за воротами, для него начиналась новая, полная опасностей жизнь, а из-за того, что в ранний час ворота еще были закрыты. Ленивым сторожам явно не захочется прерывать свой сон из-за какого-то оборванца, решившего ни свет ни заря покинуть город, то ли сбегая от наделанных по кабакам долгов, то ли спеша навстречу новым неприятностям. Ожидание у закрытых ворот могло затянуться на час, а то и два. Шак не представлял, чем занять себя в это время. Однако, к неописуемому удивлению бродяги, завидев его еще издалека, седобородый обрюзгший капрал сполз с мягкого лежака и поспешил в каморку.

Примерно через пару минут из сторожки появились пятеро злословящих, трущих руками глаза солдат. Не каждое утро служивым приходилось терпеть подобное унижение, ворочать тяжелый засов, еще не успев отойти ото сна, и, главное, ради чего, ради того, чтобы какой-то случайно забредший в город голодранец смог беспрепятственно продолжить свой путь по дорогам королевства. Но приказ есть приказ, его отдают, требуют выполнения и не удосуживаются дать объяснения порой очень-очень странным вещам.

Так и на этот раз. Шестеро стражников отодвинули скрипучий засов и, проводив быстро прошмыгнувшего за ворота оборванца недобрыми взглядами, поспешили вернуть запорный механизм в исходное положение. Что было потом, Шак, естественно, не видел, но мог легко предположить. Стражники шепотом обругали дурное начальство и, опрокинув по стаканчику, побрели досматривать прерванные сны. Такая уж у них работа: пить, спать да ворчать…

Вдали виднелась заветная роща, маленький островок леса посреди поля, граничащий, с одной стороны, с дорогой, а с другой – с небольшой речушкой, явно питаемой не только чистыми подземными ключами, но и городскими стоками. Недолго думая, Шак свернул с дороги и, сняв башмаки, натершие ноги до крови, направился к берегу. Бродяга решил не торопиться со встречей и сначала понаблюдать за человеком, которого ему навязали в спутники и компаньоны по опасному делу. С напарниками шарлатан никогда не связывался, поскольку привык рассчитывать только на самого себя. Товарищи, приятели и подельщики – странный народ. Обычно они имеют дурную привычку спорить, когда дело ясно как день, не вовремя испытывают угрызения совести и всегда подводят в самый неподходящий момент. Тут же опасность крылась еще и в том, что, по словам управителя, его спутник был «из лекарских…, значит, можно было ждать любого подвоха.

Шак уже мысленно представлял, как отвратного вида ученый-зануда будет с презрением смотреть на него через толстые стекла очков, корча рожи, фыркать и всячески выказывать неуважение, упорно доказывая, прежде всего себе самому, что его компаньон жалкое ничтожество, недостойное даже мизинца порядочного человека. Два-три дня пути Шак еще как-нибудь стерпел бы такую компанию, но неизвестно, насколько могли затянуться его злоключения, в какие ситуации они попадут и как поведет себя в них «самовлюбленная ученая рожа».

За сто шагов до рощи путник избавился от лишней обузы, то есть от бесполезных башмаков, и, замедлив шаг, стал внимательно вглядываться в просветы между растительностью. Пока ни лекаришки, ни телеги не было видно, хотя из-за деревьев отчетливо слышалось конское ржание. Достигнув опушки, Шак лег на траву и, пачкая и без того грязный камзол, пополз по-пластунски между кустами. Буквально через пару секунд или пять-шесть шагов, преодоленных на животе, бродяга увидел все, что хотел: и старенькую кобылу, и довольно сносную телегу, на которой им придется трястись до окрестностей графского замка, и самого компаньона, никак не подходящего под описание типичного представителя чопорной и ленивой лекарской братии.

Невысокий, наголо обритый юноша упражнялся на поляне с мечом. Его не разукрашенное узорами рельефных мышц, но зато крепко сбитое тело двигалось быстро и довольно проворно. Толстая шея и широкие плечи крепыша прекрасно дополняли мощную грудную клетку, а руки были будто у заправского кузнеца, решившего немного отдохнуть от надоевших молотков да горячего горна и самому опробовать только что выкованное им оружие. Увиденное поразило настолько, что Шак, грешным делом, подумал, что он перепутал рощу или влитый в него обманом вчера вечером яд имел побочный, дурманящий эффект. Такого просто не могло быть, перед ним был настоящий солдат, а не жалкий докторишка, не поднимавший в жизни ничего тяжелее склянки. Однако вскоре непонятное стало логичным, а несовместимое совместилось в пытливой голове.

Простенький, довольно грубо сработанный, хоть и хорошо отточенный клинок двигался как-то угловато и неестественно в могучей руке. Несмотря на высокую скорость передвижения во время боя с воображаемым противником, ноги парня порой заплетались. Уходя после атаки в защиту, он никогда не прикрывал левый бок и нижнюю часть туловища. Сами удары были быстрыми, но простыми, без обманных маневров и финтов. Так бьются не рыцари, так сражаются пехотинцы, привыкшие полагаться на плечо товарища и надежный щит. Парень был самоучкой и вряд ли когда-нибудь вступал в бой с настоящим противником. Скорее всего, он был отрядным лекарем и в перерывах между сражениями, когда не нужно было перевязывать раны, штопать распоротые животы и отрезать конечности, наблюдал за тренировками солдат. Такое на войне случается на каждом шагу: лекарь учится владеть мечом, пехотинец – скакать верхом, а дородная куртизанка – стрелять из лука. Страх перед смертью увеличивает тягу к полезным знаниям и не позволяет праздно проводить свободное время.

На лице шарлатана появилась довольная улыбка. Такого, воистину царского, подарка он не ожидал. Ему подсунули не щуплого зануду, пьющего слабительное гораздо чаще, чем вино, а крепкого и, наверное, неглупого парня, на которого в опасных ситуациях даже можно положиться. Шак увидел все, что хотел, дольше колоться о куст дикого крыжовника не было смысла. Бродяга ловко поднялся и нарочито громко зевнул, привлекая внимание азартно наскакивающего на невидимого врага паренька.

– Здоров будь, рубака! Сколь голов ужо отсек? – хоть у Шака и в мыслях не было оскорбить компаньона, но его слова прозвучали как-то задиристо, с издевкой.

– Щас на одну больше станет, – ответил запыхавшийся парень и, откинув меч, стал угрожающе потирать кулаки.

Лицо юноши было умным, даже чересчур умным для его двадцати двух – двадцати четырех лет. Видимо, он кое-что уже повидал, да и над книжками умными сиживал. Карие глаза настороженно, но в то же время не хищно и без страха смотрели на чужака из-под дуг густых бровей. Мышцы лица расслаблены, а на широком лбу не образовалось ни одной морщинки. Хоть «лекарский» и не убивал, но в кулачных потасовках, видать, часто участвовал. Такие, как он, не будут долго кричать на противника, осыпать его ругательствами или запугивать лютой расправой, они просто подойдут и ударят, весьма вероятно, что всего один раз…

– Ладно, не злись, с приветствиями у меня не всегда получается, – дружелюбно произнес Шак, мгновенно излечившись от деревенского говора и режущих слух словечек типа «ужо». – Нам ведь с тобой грызться без надобности, меня управитель Тарвелиса сюда послал.

– Я уж понял, садись на телегу, сейчас тронемся.

Не протянув руки, но и не высказав недовольства по поводу дурацкой манеры незаметно подкрадываться, парень бросил на телегу меч и принялся запрягать лошадь. Шак воспользовался приглашением и, удобно устроившись на ворохе мягкой соломы, стал молча наблюдать за приготовлениями к отъезду. Спутник явно вырос в деревне и с детства был приучен к работе. Это было заметно и обрадовало бродягу, однако имелся факт, который его весьма огорчил. Телега была почти пуста, на ней стоял лишь сундучок, в котором что-то подозрительно позвякивало.

– Слышь, друг, меня Шаком кличут, – завел разговор издалека шарлатан.

– Семиун, – ответил лекарь, не повернув головы.

– Слышь…вот интересно, ты хоть знаешь, куда мы едем и зачем?

– Знаю, – ответил так же сухо и кратко парень.

– Ну, ладно я, а ты-то чего согласился? – задал коварный вопрос шарлатан, но «рыбка» не заглотила наживку.

– Не твое дело, – хмыкнул парень и, закончив возиться с упряжью, сел на телегу. – Не сотрясай понапрасну воздух, дорога дальняя, еще успеем опостылеть друг дружке.

Возница натянул поводья, прицокнул, и лошадь, замахав куцым хвостом, потянула повозку. Неспешный темп передвижения Шака не очень устраивал, однако ехать – не идти. Бродяга вальяжно растянулся на соломе, но, поскольку он был высок, а телега не такой уж и длинной, то его босые ступни ударили по сундуку.

– Да тише ты, балбес, убери культяпы! – вдруг занервничал до этого момента полный спокойствия и невозмутимого наплевательства парень.

– А чо такое, я их мыл вчерась, – изобразил на лице удивление Шак.

– Там растворы, реактивы, реторты хрупкие…а ты по ним ножищами!

Одной рукой ведя лошадь, возница открыл сундук и, только убедившись, что хрупкие склянки не разбились, успокоился.

Куцый хвост оказался не единственным недостатком кобылки, она еще и подхрамывала, правда, чуть– чуть, что нисколько не влияло на скорость движения. Через пару минут они снова оказались на большаке и направились на юг, к границе с Вельсофией и с землями диких тивесских племен. Парень по-прежнему молчал, то ли размышляя о чем-то своем, то ли демонстрируя бродяге-шарлатану свое презрение. Так продолжаться дольше не могло. Шак знал, что если уж они оказались в одной телеге, то рано или поздно между ними возникнет особая связь, основанная на общем деле и элементарной человеческой необходимости почесать в дороге языками.

«Уж лучше раньше, чем позже! Уж лучше самому вскрыть гнойник, чем ждать, пока он прорвется!» – решил Шак и, не выдержав гробовой тишины, нарушаемой лишь свистом ветра да заунывным скрипом колес, продолжил прерванный разговор:

– Слышь, Семий, а зачем те весь этот хлам с собой возить?

– Не Семий, а Семиун, – поправил возница, уйдя таким образом от ответа на вопрос.

– Не-е-е, имечко-то у тя, конечно, чудное, не спорю, но ты не дури, я ведь не о том спрашивал, – не унимался бродяга. – Ты что, кого в дороге целить собрался? Наше ж дело не в этом! Конечно, для представительности инвентарь знатный, деревенщики такого отродясь не видывали, но…

– Скарб это мой, имущество, собственность…окромя него ничего не имею, ни кола ни двора! – вдруг взорвался парень и перешел на крик: – А ты…ты, прохиндей, прилипала кабацкий, нос в мои дела не суй, понял?!

Возница резко развернулся и грозно сверкнул глазами. На миг бродяге показалось, что тот его вот-вот ударит. Однако спасительная потасовка, после которой вспыльчивые драчуны обычно братаются да мирятся, так и не началась. Юноша снова ушел в себя и запер на семь пудовых замков свои сокровенные думы и чувства.

– Да не лезу я к тебе, не лезу, – проворчал шарлатан, расстегивая камзол и подставляя свежему ветру впалый живот. – Меня только интересует, жрачка-то где?

– Какая еще жрачка? – переспросил Семиун через пару секунд.

– Та самая, которую люди обычно едят, а иногда и хавают. С утра ни крохи во рту не было, перекусить уж больно охота…

– Через милю таверна будет, там и перекусим, – довольно миролюбиво ответил эскулап, а затем огорошил бродягу своим признанием: – Только ты не жмоться, не забудь кошель достать, что тебе на дорогу дали, а то у меня с собой нет ни гроша.

Наверное, большинство людей, услышав такое, закатили бы истерику, начали бы кричать, сетовать и бить по ни в чем не повинным бортам телеги кулаками. Однако жизнь уже приучила Шака к подобным пакостям, бродяга лишь рассмеялся, чем несказанно удивил сидевшего впереди паренька.

– Чего ты ржешь, дурень, тебе денег на двоих должны были выдать! Я не ты, я чужого не клянчу!

– Вот в том-то и дело, что должны были, да только не выдали, – вдоволь насмеявшись, произнес шарлатан. – Понимаешь, парень, мы для них, то есть для слуг тарвелисского управителя, дешевый расходный материал, на котором можно слегка поживиться. Казначей им для нас кошель выдал, а они прикарманили, поскольку, видимо, не первые мы, кого за головой колдуна посылают. Никто до нас живым не возвращался, а зачем сапоги висельнику?

– Врешь! – процедил сквозь сжатые зубы Семиун.

– На, обыщи, – широким жестом Шак высыпал на дно телеги скудное содержание котомки, распахнул полы потрепанного камзола и приготовился стянуть ужасно колючее трико.

– Верю, оденься, еще на срамоту твою глазеть мне не хватало! – обиженно проворчал парень и вновь повернулся к собеседнику спиной.

Бродяга пожал плечами, завязал тесемки и стал собирать рассыпавшиеся по телеге амулеты. Тем временем в голове возницы созрела по-детски наивная мысль, и он принялся быстро поворачивать телегу.

– Эй, парень, не глупи! – прикрикнул на компаньона Шак, сообразив, что тот собирается вернуться в город. – Битье гнусных рож мы на потом оставим, я даже тебе в этом слегка помогу, сейчас же дело нужно сделать!

– До замка еще целых два дня пути, а коли дожди пойдут, то и три…Мы ж с голодухи опухнем! Нет, нужно деньги вернуть!

– Да как же ты их вернешь?! – Шак схватил правой рукой за поводья, а левую положил товарищу по несчастью на плечо. – Ну, приедем, ну, устроим скандал, а они отпираться начнут, дескать: «…ы им деньги выдавали, а мерзавцы завернули в кабак и все на девок потратили». Поверь, кроме батогов да плетей, нам возвращение ничего не сулит! Не тот случай, чтобы о правде думать да истину выяснять…

Загоревшийся было глупой идеей восстановить справедливость лекарь вдруг как-то осунулся и обмяк. Его пыл остыл, видимо, пареньку уже приходилось попадать в подобные ситуации. И он принялся в душе ругать себя за то, что своевременно не извлек из них урока.

– Да не волнуйся ты так, не один ты на эту уловку попался! Меня мелкие воришки тоже вокруг пальца обвели, а мне, как опытному обманщику, вдвойне обидней быть должно! – успокаивал лекаря шарлатан, по-дружески хлопая его рукой по плечу. – Насчет еды не боись, мы бродяги, нас дорога кормит!

– У тебя есть какой-нибудь план? – произнес, чуть не плача от обиды, компаньон и посмотрел Шаку прямо в глаза.

– Конечно, есть, – уверенно заявил мошенник, а сам в душе ужаснулся.

Он ошибся, очень сильно ошибся с определением возраста паренька. Несмотря на крепкое телосложение и осмысленный взор опытного, взрослого человека, Семиуну на самом деле едва ли было восемнадцать годков.

* * *

Одинокий человек, медленно бредущий по пустынной дороге. Шак окликнул его, но не получил ответа; Шак пошел за ним следом, тот ускорил шаг, а потом вдруг исчез, растворившись в облаке ядовитого тумана, выползшего на дорогу из мертвого леса. Невесомые клубы быстро перемещались по открытому пространству и вскоре догнали побежавшего прочь шарлатана. Они окутали его, но не отравили, только повлекли за собой в гудящую, как труба, неизвестность.

Нос почувствовал запах гари, где-то вдалеке послышался бой барабанов и стоны, звучащие намного громче и отчетливей, чем боевые кличи бегущих в атаку солдат. Все это перемешалось в голове Шака, а потом вдруг исчезло…

«Во всем виновата река…река виновата», – прошептал вдруг бродяга, совершенно непонятно почему, как будто кто-то заставил его выговорить это странное, абсурдное сочетание слов.

Туман рассеялся, он стоял все на том же месте, а прочь уходил человек; все тот же, но все же другой. Произошедшие изменения можно было почувствовать, но не объяснить…

Это был не сон, не ночное видение, а продолжение все того же кошмара, который грезился Шаку наяву. Всего четверть часа он пролежал на телеге, и хоть глаза его были закрыты, но он не спал, его связь с внешним миром не нарушалась. Он отчетливо ощущал, что происходило вокруг. Скрип сосен, чьи верхушки раскачивал разгулявшийся ветер. Раздражающее слух урчание в желудке кобылы, пощипывающей травку невдалеке. Фальшивое пение юного пастушка, звучащее под аккомпанемент легкого постукивания ладошками по лошадиному крупу. Цокот копыт, скрип каретных рессор; и размеренная мелодия бренчания доспехов, завершившаяся неожиданно, но вполне ожидаемой фразой, произнесенной грубым мужским голосищем, пропевшим на низких нотах:

– С дороги, сволочь!

Бродяга открыл глаза и приподнялся на локтях. Его бородатое и обычно внушающее страх лицо озарила благодушная улыбка. Он не злился. Разве можно злиться на благородного рыцаря, немного рассерженного тем, что путь его лошади и сопровождаемой им карете преградила увязшая в грязи телега? Конечно же, нет, в особенности если ты сам вырыл яму, натаскал туда воды и усердно перемешал землю с холодной жидкостью до состояния однородной смеси.

Место засады на «богатую дичь» путникивыбрали очень удачно. По левую сторону узкой дороги раскинулся пруд, в котором наверняка не было рыбы, но зато водилось несколько дюжин крикливых лягушек; а по правую – шумели ветвями высокие деревья. Потратив примерно с полчаса усилий, чтобы создать вполне убедительный грязевый водоем, оставалось лишь загнать в него телегу, вальяжно развалиться и ждать, пока на дороге не появятся очень спешащие ротозеи, желательно благородных кровей. Рыцари хоть и любят покричать, грозно сверкая глазищами, но наивны, как дети, и совершенно не умеют вести торг.

Вот и этот юнец (людей младше двадцати пяти лет Шак не считал взрослыми, состоявшимися мужчинами) уже забрызгал слюной отполированную до блеска кирасу, истыкал в кровь бока бедной лошади шпорами и сам раскраснелся, как рак, осыпая голову сидевшего перед ним на телеге недотепы, то есть Шака, самой отборной бранью. Запас ругательств неумолимо стремился к концу, как, впрочем, и воздух в легких запыхавшегося юнца, видать, совсем недавно принятого в ряды славного рыцарства. Трое его солдат, люди явно более опытные и поэтому сдержанные, не видели причины для крика и, пока рыцарь рычал, скрипел зубами и угрожал, молча вскинули арбалеты и направили их в сторону леса.

В дороге могло приключиться всякое. Кто знает, не засела ли в ближайших кустах банда кровожадных разбойников. Хоть вид у перепачканного с ног до головы грязью бородача на телеге и пасущего невдалеке хромую кобылку парня был довольно мирным, если не сказать напуганным, но кто знает, не обернется ли через миг невинная овечка серым волком. Всадники подъехали так, что тела лошадей надежно прикрывали левый, повернутый к лесу борт кареты. Ни один арбалетный болт или стрела не могли попасть внутрь и навредить путешествующему вельможе.

У продолжавшего прикидываться деревенским дурачком Шака не возникло сомнений, что внутри экипажа находится пассажир. Бродяга даже точно знал, что это был мужчина, а не дама, иначе вспыльчивый рыцаренок был бы куда осмотрительней при выборе выражений.

– Да уберешь ты свою колымагу иль самим ее в пруд скинуть?! – выдохнул в конце длинной, очень непристойной тирады юнец в панцире из блестящей брони и жалобно всхлипнул, набирая в легкие немного воздуха.

– Ваш милость…вот как на духу! – грязная, липкая ладонь шарлатана звонко шлепнула по не более чистой груди. – Мы б сами отъехали, коли б могли…Колесо окаянное в грязюке шибко застряло! Коряга там, видать…А рессорка-то хлипкая, латаная-перелатаная. Еже встронем, весь воз пополам расползется… По досочке не собрать потом…

– Плевать мне, что там развалится! Благородные господа из-за тебя, смерд вонючий, ждут, проехать не могут! – выкрикнул рыцарь, но уже не так громко, как прежде.

– Мне жаль, милостивые господа, мне жаль, – забил поклоны вставший на колени и заползавший по телеге бродяга. – Но поделать ничего не можу. Вот кумовья о полчаса с анструментами подтянутся, мы уж тялежку вытащим, вытащим и враз вас пропустим…

– Полчаса, полчаса, паскудная рожа! – взревел рыцарь, хватаясь за плетку.

– Не балуй, ваш милость! На землях своих супостатничай, а здесь не смей, мы графски слуги!

Вначале сидевший, а потом ползавший по телеге бродяга поднялся перед эскортом в полный рост и, сбросив камзол, продемонстрировал собеседникам могучий торс и крепкие, мускулистые руки. Ни ширина плеч богатыря, ни посох, вдруг откуда-то появившийся в его руках, ни меч, заблестевший у его подручного паренька, не смогли бы удержать рыцаря от попытки разрешить дорожный конфликт силой; не смогли бы, но дали время подумать над смыслом произнесенных низкородным возницей слов.

Тарвелис находился близко. Местность была довольно открытой, и на другой стороне пруда копошилось в земле около десятка крестьян. Экипаж направлялся в город, и заезжему вельможе вряд ли понравилось бы объяснять городским властям, почему его охрана убила двух непутевых слуг графа, пусть даже обычных смердов. Одно дело отхлестать плетью обнаглевший сброд, а другое – зарубить чужих рабов. Ведь упертая, тупая чернь не собиралась сдаваться без боя.

– Ты что, грозить мне вздумал?! – Рука рыцаря оставила плеть и легла на рукоять меча. – Прочь пшел, червяк навозный!

– Грозить не грожу, а имущество графское в обиду не дам! – твердо ответил Шак, ничуть не смутившись тем, что арбалеты солдат были теперь направлены в его сторону. – Не позволю тележку корежить! Она графу принадлежит, и кобыла вон та графская, и мы с парнем его слуги!

– Больно твоему графу развалюха нужна, ишь, чего удумал! Пшел прочь с дороги! – Рыцарь поднял коня на дыбы, и добротно подкованные копыта засверкали у бродяги прямо перед глазами.

Однако замысел рыцаря не удался: Шак не испугался и не отпрыгнул в сторону, как тот ожидал, а только прищурил глаза, напряг мышцы могучего тела и ловко завертел в руках тяжелый посох.

– Не шали, Ваш милость, мы ужо всяким пуганые! – сквозь зубы прорычал вжившийся в роль крестьянина путник, а тем временем решивший поддержать товарища в опасной игре Семиун быстро вскочил на хромую кобылу, состроил грозную рожу и гордо выставил напоказ свой плохонький меч.

Наверное, со стороны зрелище могло показаться комичным: двое чумазых крестьян с допотопным оружием осмелились угрожать четверым закованным в броню всадникам. Однако путешествующей в карете особе было не до смеху. Видимо, этот человек не входил в круг графских друзей и предпочитал не афишировать свое пребывание на его землях.

– Господин Манор, вас просят! – окликнул рыцаря один из солдат.

Для острастки еще раз грозно нахмурив брови, рыцарь развернул коня и подъехал вплотную к карете. С телеги Шак не слышал, о чем шел разговор, и уж тем более не мог разглядеть таинственного пассажира. Гарцующие возле кареты лошади и всадники на их спинах закрывали владельца экипажа от посторонних взоров. Бродяге оставалось лишь надеяться, что его план удался и разговор между господами идет именно в том русле, на которое он и рассчитывал. Действительно, к чему связываться с неотесанными мужланами и создавать себе лишние хлопоты, когда проще заплатить?

– Вот, держи, паскудник! – вернувшись к телеге, рыцарь бросил в лицо Шаку туго набитый медяками кошель. – Выпороть бы вас, скотов, да неохота мараться! Убирай развалюху с дороги и делай из ее досок настил!

Унизительные слова, произнесенные молодым рыцарем, вызвали широкую улыбку на лице Семиуна. Их рискованный замысел удался, но вот его товарищ вел себя странно: по-прежнему раскручивал посох и не спешил выполнять приказ.

– Оно, конечно, верно вы, Ваш милость, рассудили…И вам с пользой, и нам, – Шак резко прекратил круговые движения посохом и бережно засунул в штаны несколько секунд назад пойманный зубами кошель. – Да вот только неувязочка одна имеется…

– Что еще, червь?! – процедил сквозь крепко сжатые от злости зубы рыцарь и едва удержался, чтобы не плюнуть осмелившемуся с ним препираться мерзавцу в лицо.

– За кобылку приплатить надоть…да за работу…

– Что?! – не прокричал, а пискливо взвизгнул взбешенный рыцарь. – Как ты смеешь, дрянь?! У тебя что, и кобыла в грязи увязла?!

– Не-а, кобылка не увязла, – ничуть не испугавшись, ответил Шак, – да токмо она нам без телеги без надобности…морока одна с ней…А коли вы, Ваш милость, за работенку платить не желаете, так мы уйдем, а вы ужо сами в грязи и марайтесь…

Надерзив юному господину, Шак спрыгнул с телеги прямо в середину лужи, подняв фонтан грязевых брызг, и, опираясь на верный посох, медленно побрел в сторону слезшего с бедной кобылки Семиуна.

– Ладно, пес с тобой, вымогатель! Чтоб ты завшивел, ублюдок! На, держи!

В воздух взмыл еще один кошель, менее тяжелый, чем первый, но все же ничего…увесистый. Шак поймал его, не оборачиваясь, и тут же кивнул напарнику, подавая знак приняться за работу.

Когда за дело берется парочка не боящихся грязи и материально заинтересованных простолюдинов, то работа спорится. Уже через пару минут лишенный досок остов телеги скрылся на дне оказавшегося довольно глубоким пруда, а путешествующий в карете без герба господин вместе с вооруженным эскортом, одолев вырытое мошенниками препятствие, продолжили путь.

– Кажись, обошлось, – с облегчением вздохнул Семиун, доставая из кустов припрятанный сундук с драгоценными реактивами. – Ну, ты и дурак безголовый, они же чуть нас не порубили! Знал бы, что такое учудишь, в жизнь помогать не согласился б!

– А ты и не помогал, – пожал плечами Шак, задумчиво разглядывая мутные воды пруда. – Стоял в сторонке, с кобылкой вместе на травке прохлаждался, в беседе с благородными торопыгами ни разу не поддержал…

– Да, да…да я жизнью из-за тебя рисковал! – выкрикнул лекарь, захлебываясь от переполнявших его гнева и обиды.

– Вот именно по этой причине я и не связываюсь с компаньонами. Помощи никакой, а долю требуют, – невозмутимо продолжил Шак, не обращая внимания на дальнейшие сетования парня, сопровождаемые интенсивной жестикуляцией. – А насчет риска я тебе так скажу. Риск уже в том, что мы с тобой на свет появились. За риск тебе никто кошель медяков не отвалит, если, конечно, сам не попросишь…но очень настойчиво!

Семиун открыл было рот, чтобы возразить, но передумал спорить с беспринципным мерзавцем, привыкшим жить обманом и ложью. Юноша взял на руки сундук, засунул под мышку меч и пошел, пошел вперед, позабыв и о пасущейся лошади, и о циничном напарнике, которого ему навязала судьба.

Шак не стал его догонять. Голод остудит пыл юного и во многом наивного сердца быстрее любых слов. Трактиры возле дороги росли, как грибы, а оба кошелька с заработанными медяками находились у него.

(обратно)

Глава 4 Голодный, злой, без штанов

Шак задержался в пути. Виной тому, как ни странно, было трико, не выдержавшее купания в грязи и треснувшее по швам, как только стало подсыхать, то есть где-то на сто двадцатом – сто тридцатом шагах наиглупейшей гонки за торопыгой-компаньоном.

Семиун не обернулся, услышав треск расползавшейся ткани и последующую за ним ругань. Он вообще принципиально не поворачивал голову, хоть бродяга пару раз и кричал, пытаясь облагоразумить вспыльчивого юнца. Семиун так и скрылся за поворотом дороги, зажав под мышкой меч и держа в руках дорогой его сердцу сундук, в недрах которого где-то между ретортами, склянками и реактивами притаилась охранная грамота, самая ценная вещь для того, кто шагал по дороге в поношенном, грязном камзоле и без штанов.

Печальное происшествие лишь подтвердило правило, выведенное Шаком много лет назад: «Товарищи и друзья особо несговорчивы именно в тот момент, когда от них могла бы проистекать хоть какая-то польза». Юный лекаришка мог бы сбегать в деревню за каким-нибудь старым тряпьем или, размахивая тарвелисской грамотой над головой, уберечь напарника от неприятной беседы с ополченцами, довольно часто патрулирующими дороги вблизи городов. Обычно беседа с представителями власти не смущала нищего скитальца, а частичная нагота не могла послужить причиной для игры в прятки; обычно, но только не сейчас, когда украшенную неровными заплатками и уродливыми швами суму Шака оттягивали целых два кошелька.

Деньги решают далеко не все, но в корне меняют линию поведения в большинстве случаев. Стоило лишь из-за поворота дороги, за которым недавно скрылся Семиун, показаться конному отряду, как Шак, царапая в кровь о колючие ветки голые ляжки, побежал в глубь леса, где нашел приют за гнилым стволом поваленного дерева. Присутствие по соседству недовольно зашипевшей гадюки не смутило беглеца. Не отрывая глаз от дороги, бродяга свернул змее голову, а затем отбросил скользкое, гибкое тело подальше в овраг. Укусы гадов опасны, но не столь смертельны, как алчный блеск в глазах вооруженных людей.

Всадников было пятеро. Их лошади пронеслись по пустынной дороге так быстро, что Шак не успел ничего разглядеть, кроме цвета развевающихся на ветру плащей. «Черно-зеленый с золотыми полосками по краям. Это не ополченцы и не городская стража, это наемники графа Лотара. Интересно, а что они здесь забыли? По словам мальчишки, до замка около двух дней пути… – размышлял Шак, возвращаясь на дорогу и между делом очищая голые ягодицы от прилипших к ним листков да стебельков.

Терпеливо дожидавшаяся кобыла поприветствовала трусливого хозяина радостным ржанием, а ее пустой желудок пропел отвратительную серенаду, недвусмысленно напомнив о том, что верных тяговых слуг нужно иногда и кормить. Трезво рассудив, что верхом без штанов он будет выглядеть чересчур эффектно, чем вызовет ненужный в данный момент интерес у путешествующих дам и может оскорбить завистников мужского пола, Шак взял хромоногую клячу под уздцы и, напевая под нос непристойную песенку, не спеша побрел вдоль дороги. Торопиться ему было некуда. Его задержка в пути должна была позлить Семиуна, который сейчас, как предполагал шарлатан, топчется на пороге корчмы, жадно ловит носом идущие от столов ароматы и проклинает себя за вспыльчивость, а скорее все же своего напарника за то, что тот не догнал его и не уговорил помириться.

Чудесная погода заметно улучшила настроение Шака. Свежий ветер нежно ласкал обнаженные ноги, а взопревшая под трико кожа пела песнь ликования. В этот миг бродяга искренне сочувствовал тем, кто заперт в мрачную темницу приличий. Окажись на его месте кто другой: горожанин, вельможа или даже простоватый сын природы – крестьянин, то до сих пор отсиживался бы в кустах, надеясь, что рано или поздно сможет одолжить у случайного прохожего пару лишних тряпок, чтоб прикрыть наготу. Но, к счастью, все поведенческие запреты и строгие догмы отступают, пасуют перед тем, кто свободен и независим от чужого мнения.

Наслаждаясь возможностью свободно проветривать то, что обычно потеет и преет под грубой тканью одежды, Шак завернул за поворот и тут же, в каких-то пятидесяти шагах, увидел чуть перекошенную избушку придорожного трактира. Когда-то, возможно, совсем недавно, здесь находился домик лесника, в чьи угодья частенько наведывались или сам граф, или любители пострелять рябчиков из его свиты. Конюшня казалась чересчур большой, да и вид у нее был довольно запущенный, хоть, несомненно, и нес на себе отпечаток былой ухоженности.

Хромоногая кобылка заупрямилась, когда хозяин попытался завести ее в стойло. Виной тому были то ли стойкий запах застарелого навоза, исходивший из-под навеса, то ли сногсшибательное амбре от местного пьянчужки, тщетно пытавшегося освежиться в деревянной бадье возле завалившейся набок изгороди. Довольно молодой парень (судя по крепости обнаженного торса, ему было не больше тридцати) упорно макал свою вихрастую голову в мутную жидкость, фырчал, отплевывался кровью и неустанно грозил какому-то Риваю, поблизости отсутствующему, но явно поспособствовавшему раскраске отекшей рожи «купальщика» в багрово-фиолетовые цвета с богатой гаммой оттенков и полутонов.

При виде бродяги дебошир-неудачник выпрямился и, позабыв о водных процедурах, уставился на голые ноги путника. Нечленораздельный звук, нечто среднее между «г-г-м-м-м» и «з-ы-ы-ы-ы», свидетельствовал о крайней степени удивления, зависти к почти идеальной стройности нижних конечностей чужака и неодобрения по поводу чересчур фривольной манеры одежды.

– Вот уж не ожидал…пропойца и строгость нравов, – презрительно хмыкнул Шак и, стараясь случайно не задеть еле стоящего на ногах ворчуна, провел привередливую лошадь на относительно свободный от засохших конских лепешек пятачок.

Однако люди часто путают мудрость и трусость, а нежелание связываться с дураком принимают за слабость. Едва Шак успел привязать лошадь, как его спина ощутила толчок. Острые костяшки пальцев врезались в хребет точно между лопатками, причинив боль и откинув не ожидавшего нападения сзади шарлатана прямо на столб, служивший единственной опорой для обветшавшей крыши. К счастью, удар был не настолько сильным, чтобы Шак повалил столб, а торчащий из дерева ржавый гвоздь всего лишь расцарапал щеку, а не выколол глаз.

Ярость мгновенно охватила рассудок нашего героя, но холодная голова тут же взяла взбунтовавшиеся эмоции под контроль. Когда на шею Шака обрушился еще один, такой же ощутимый удар, он был совершенно спокоен, даже румянец уже успел сойти с обезображенного свежим шрамом лица. Бродяга резко посторонился, и вложивший в третий, завершающий удар остаток сил пьянчуга потерял равновесие, затанцевал на одной ноге, балансируя руками, а затем повалился всем телом на столб. Каким-то чудом широкий лоб драчуна умудрился избежать столкновения с древесиной.

– Р-р-г-з-ээээ! – брызгая слюной и забавно шлепая губами, испустил боевой клич нападавший, тщетно пытаясь оторваться от опоры, на которой полулежал, и снова принять подобающее настоящему бойцу вертикальное положение.

– Э-э-э, дружок, так не пойдет, – зловеще рассмеялся бродяга, вытирая ладонью кровь со щеки. – Ляпанул сам, дай и другим душу отвести!

Конечно, можно было пощадить убогого, ударить кулаком, но Шаку не захотелось мараться. Тело пьяницы было липким и мокрым, в грязевых разводах, а на штанах виднелись куски еще не успевшей отсохнуть блевотины. Дотрагиваться до такого – себя не уважать; другое дело палка – она все стерпит!

Тычок тупым концом в ухо оторвал пьяницу от столба и опрокинул на бок. Два других, более слабых – в лоб и в живот – превратили его тело в обмякшую тряпку.

– Ну, вот и все, вот мы и скисли, – с сожалением пробормотал Шак, брезгливо морщась, и, осторожно взяв драчуна за пояс, потащил его тело к выходу. – Хочешь быть первым бойцом на деревне? Нужна закваска…настоящая, ядреная, крепкая!

Не каждому охотнику помахать кулаками удается попасть под начало такого сурового учителя. В кудрявой башке драчуна еще теплился остаток сознания, а может, в нем вдруг проснулись инстинкты, прежде всего инстинкт самосохранения. Не открывая глаз, парень задрыгал руками и попытался ухватиться пальцами за рыхлую землю. Однако, кроме размельчения нескольких относительно свежих конских лепешек, эта попытка ничего не дала. Жестокосердный мучитель неумолимо подтягивал жертву к бадье, наполовину заполненной мутной жижей.

Задачка, как поднять довольно тяжелое тело и при этом не дотронуться до грязнули, была решена с завидной смекалкой. Наверное, Шак уже знал ответ, когда-то да использовал этот хитрый прием, основанный на умении владеть посохом и на наличии полнейшего отсутствия жалости к оппоненту. Шаг номер один – кончик палки легонько стукнул по подбородку, заставляя зловонный рот открыться. Шаг номер два – все тот же кончик палки заползает внутрь и упирается в нёбо, не только не давая челюстям закрыться, но и затрудняя дыхание. Шаг третий – мучитель поднимает палку вверх, примерно так же осторожно и нежно, как удильщик подсекает рыбку, а пассивная сторона, то есть жертва, совершает чудеса эквилибристики и встает на ноги. Последний этап, завершающий, может варьироваться в зависимости от цели подъема перебравших вина полумертвецов, а также от степени гуманизма активной стороны.

Шак подтащил парня вплотную к бадье, резко выдернул конец палки у него изо рта, что было сопровождено недовольным мычанием, а затем легонько стукнул тем же самым концом по затылку. Пьяница тут же перекувыркнулся через борт бадьи и забарахтался, наверное, представляя в дурманном сне, что он упал со скалы в море. Еще один легкий удар по макушке обездвижил объект воспитания.

– Странные ингредиенты в твоем вареве…Оно и понятно, шарлатан, – раздался за спиной Шака язвительный голосок.

Бродяга обернулся. Двор корчмы был по-прежнему пуст, а на поваленной изгороди восседал откуда-то взявшийся Семиун. «Наверное, парень из леса пришел…нужду справлял…– промелькнуло в голове Шака предположение. – А иначе как бы ему удалось через двор пройти, чтобы я его не заметил?»

– Да и фартучек мне твой нравится, забавный, особенно сзади, – продолжал насмехаться лекарь, мелко мстя за былую обиду. – Не жмет, не мешает и тело проветривает. Или это не фартук? Или это у вас, колдунов со знахарями, ритуал такой? Если голые ягодицы под ветерок не подставишь, то зелье не получится?

– Получится, получится, а ты, вьюноша, умом обделенный да книжками ученый, лучше подальше отсядь! – невозмутимо ответил Шак, усаживая лишенную сознания жертву так, чтоб ее голова находилась над поверхностью воды.

– А что, ритуалу мешаю? Духам мертвых кобыл не даю с тобой в контакт войти?

– Не-е-е, не мешаешь, – покачал головой шарлатан. – Да только я о тебе забочусь. Не понравится тебе зелье мое, ох как не понравится!!!

Семиун не поверил, остался сидеть на изгороди. А зря! Вскоре он об этом весьма пожалел. Рецепт народного средства от пьяной глупости был на удивление прост, но уж больно противен: «Берется большая емкость, лучше всего деревянная. Кладется один забулдыга, лучше всего без сознания. Добавляются четыре лопаты навоза различной степени свежести и охапка прелой соломы. Раствор тщательно перемешивается до истошных криков наблюдателей или до жужжания над ухом как минимум сотни мух, затем емкость накрывается крышкой, которую сверху можно придавить дюжиной камней. Кипятить и взбалтывать необязательно. Эффект стопроцентный. К моменту приготовления, то есть когда пропойце все же удастся выбраться наружу, он волшебным образом превращается в трезвенника».

– Ну, вот и все, – заявил Шак, вытирая перепачканные руки о камзол. – Зелье готово, можно теперь и к столу!

К несчастью, Семиун не смог разделить его радость. Парню было плохо, его лицо побелело, из глаз катились слезы, а на щеках возник нездоровый румянец. Если бы желудок лекаря не был бы пуст, то появилась бы прекрасная возможность добавить в настой новых ингредиентов.

Когда стряпаешь сам, то привыкаешь к запахам. Шак удивленно пожал плечами, глядя, как выворачивает ученого неженку. Но вот почему в стойлах ржали и били копытами лошади, прислуга, ругаясь, закрыла все окна трактира, а огромный сторожевой пес на цепи жалобно заскулил и, поджав хвост, залез в свою будку, шарлатан так и не понял.

– Хватит куражиться, вставай, пошли! – по-дружески стукнув неподвижно застывшего паренька по плечу, Шак гордо прошествовал мимо него к трактиру. – Жрать не хочешь, так хоть пивка выпей…воощем, я внутрях буду!

* * *

Свинство, обычные скупость и свинство правили бал в королевстве низкородных невежд, превративших когда-то опрятный домик лесничего в придорожный трактир. На полу грязь и остатки еды. Со столов трактирщик убирал не чаще одного раза в сутки. Подоконники засалены и заставлены всякой всячиной. В потолке зияет дыра, через которую могла бы пролезть лошадь, а медвежьи и волчьи шкуры на стенах превратились в одноразовые полотенца для сальных губ и рук, поскольку их никто не думал стирать. О посетителях и говорить-то не стоило: одни крестьяне да бродяжий сброд, ищущий случая разжиться на доверчивых простачках, наивно полагавших, что может повезти в игре в кости с мошенниками. Но, как ни странно, в этом маленьком закутке пьянства, вымогательства и разврата существовали правила и нормы приличия.

– Куда?! – раздался грозный рык, заставивший галдевших посетителей оторваться от своих дел и поприветствовать бесштанного бродягу корченьем брезгливых физиономий.

Чудной вид Шака привлек внимание ротозеев всего лишь на краткий миг, а затем жизнь трактира пошла своим чередом. Профессиональные игроки продолжили мухлеж с костяшками, их напарники подливали жертвам вина, а девицы легкого поведения, которых в заведении было всего две, притом весьма поистрепавшейся наружности, отвлекали сынов полей нежными взглядами и игривыми поворотами когда-то вполне аппетитных бедер.

Перед глазами бродяги вдруг выросло круглое нечто, странная композиция из жировых шаров и овалов, густо покрытая рыжим мехом. Это был вышибала, толстый, сильнющий детина, небрежно возложивший свои тяжелые длани Шаку на плечи. Ростом громила был необычайно велик: лысеющая макушка едва не касалась потолка, а третий и далеко не последний по счету подбородок находился примерно на уровне глаз бродяги. Когда нежелательного собеседника трудно и отодвинуть, и обойти, то волей-неволей приходится идти на компромисс и вступать в совершенно излишний разговор.

– Куда что? – переспросил Шак, даже не пытаясь скинуть с плеч волосатые лапища.

– Куда с голым задом прешь, недомерок?! По нужде в лес, а не…– прорычало шарообразное чудище, но не успело договорить…так и застыло с открытым ртом.

Большинству посетителей, как отмечалось выше, не было до внешнего вида нахала никакого дела. За сценой выдворения бесстыдника наблюдали всего двое: сам хозяин трактира, пытавшийся хоть что-то разглядеть за огромными телесами охранника, и Семиун, вошедший вторым и поэтому стоящий у Шака за спиной. Ни тому ни другому не было ясно, почему же произошла заминка, но, в отличие от обрюзгшего старичка, юный лекарь увидел, как вдруг побледнела самоуверенная рожа любителя вкусно поесть, а затем покидаться чем-то тяжелым в сторону порога, лучше всего живым, орущим и дрыгающим конечностями.

– П-п-проходи, – промямлили затрясшиеся толстые губы, а огромная туша вышибалы откатилась в сторону, освобождая Шаку проход.

– Чо застыл, как неродный? – бродяга призывно замахал рукой, настойчиво приглашая компаньона не мяться у двери, а проследовать в питейный, а иногда и закусочный зал.

Свободный стол нашелся быстро, его, по знаку громилы, поспешно освободила парочка расторопных молодцев в серых, прожженных до дыр фартуках. Объедки чужой трапезы полетели в корзину, пахнущую чуть лучше, чем бадья возле конюшни, а заснувший посетитель – на заплеванный пол, откуда его тут же оттащил все еще напуганный, но уже старающийся не показать виду толстяк.

– Штаны почище, пару сапог, что-нибудь выпить да пожрать побольше! – сделал заказ Шак еще до того, как голыми телесами опустился на липкую скамью.

Услужливый паренек-разносчик хотел было прикрыть сиденье полотенцем, но бродяга его остановил; остановил жестом, достойным если не короля, то по крайней мере графа.

– Не стоит, они примерно той же свежести и чистоты: что скамья, что мой зад, что твое полотенце…– заявил Шак и еще раз махнул рукой, повелевая молодцу удалиться.

Одной из двух гулящих девиц показалось, что парочка странных путников куда более лакомая добыча, чем наскучившие игроки, только и знающие, что хлестать вино, бросать кости и азартно сквернословить. Наверное, ее раззадорил лекарский сундучок, бережно поставленный Семиуном прямо по центру стола. Пышногрудая шатенка средних лет поправила декольте, то есть спустила его как можно ниже, и, колыхая прелестями, на которых еще виднелись следы чужих сальных рук, поплыла по направлению к столу вновь прибывших.

– Не сегодня, милая, – не грубо, но голосом, не терпящим препирательств, остановил ее Шак, а более брезгливый и менее терпимый юноша тихо добавил:

– … не в этой жизни.

Окинув парочку зазнаек пренебрежительным взглядом, примадонна придорожного кабака хмыкнула, пошатываясь, развернулась на каблуках и прошествовала обратно к игрокам. Весь ее вид, а не только выражение лица, как будто говорил: «Ну и дураки! Сами потом пожалеете. Я самая лучшая и самая прекрасная. Встреча со мной – это награда, событие всей вашей жизни! Вы упустили свой шанс и еще пожалеете…

Появление на столе кувшина вина и двух потрескавшихся глиняных кружек сомнительной чистоты отвлекло Шака от созерцания гордого отходного маневра прелестницы, да и Семиун вдруг задергал его за рукав.

– Признавайся, пройда, чем громилу толстопузого напугал? Слово, что ли, какое знаешь? – пристал юноша, пристально глядя в глаза компаньону.

– Ага, слово, притом волшебное…Мне его ведьма одна болотная прошептала. Я ей услугу оказал, а она, в благодарность, значит, словечко такое подкинула, что воров, вышибал да еще стражей отпугивает…но только подвыпивших, – подхватил идею и тут же принялся увлеченно врать шарлатан, однако не по годам умного паренька было так просто не обмануть.

– Стража всегда в подпитии, а изредка в стельку…Ты мне зубы не заговаривай, не юли, на вопрос отвечай!

– С какой стати? – равнодушно пожал плечами Шак и налил обоим по стакану вина. – Ты о себе молчок молчком, ты о себе ни слова, всю дорогу как воды в рот набрал, а я с тобой секретами ремесла делиться должен?

– То другое…– замялся Семиун, а потом вдруг залпом осушил целый стакан. – В моей жизни ничего особенного нет, грязь одна, а вот то, что ты сотворил…как тебя детинушка испугался…

– Слушай, паря! – не вытерпел бродяга. – Давай начистоту, как компаньон компаньону! Я те про разное наплести могу, притом так, что поверишь. У меня на каждый твой вопрос по пять, нет, по десять вполне правдоподобных ответов найдется. Если же доверия между нами хочешь, что ж, изволь, я готов кой– какими трюками с тобой поделиться, но и ты, будь любезен, на вопросики отвечай, а не щерься, как щенок одичалой собаки!

– Твой первый вопрос! – в глазах паренька появилась решимость.

– Я его уже задавал.

– Повтори!

– Что ж, изволь…– Шак откинулся назад и вальяжно устроился на скамье, опершись спиной о покрытую грибком плесени стену. – Кто ты и чем ты таким провинился, что связаться со мной согласился да в дело опасное влез? В чем твой проступок и в чем твоя выгода?

– На это парой фраз не ответишь, время нужно, – снова замялся Семиун, не решаясь открыть свое прошлое бродяге, которого знал всего несколько часов.

– А оно у нас есть…навалом. Вон, жрачку несут, – Шак кивнул подбородком в сторону торопящихся к ним разносчиков. – Давай, пока брюхи набиваем, ты правду о себе и расскажи!

– Ну, что ж, изволь, – усмехнулся лекарь. – Но только потом не говори, что я никчемный зануда, видящий жизнь лишь в черном цвете.

Один был готов слушать, другой решился заговорить. Именно с таких моментов и начинается дружба. Корчмарь и прислуга по-прежнему косились на чужаков с опаской, а рыжеволосая девица так и не простила обиды.

* * *

Жизнь несправедлива, а люди в ней, как фишки на игровой доске. Правила многолетнего соревнования с себе подобными столь непонятны и трудны, что еще никому на свете не удавалось их четко описать, а жалкие попытки только запутывают и лишают способности самостоятельно мыслить тех, чье существование поставлено на кон. К примеру, вроде бы незыблемое правило «Выживает сильнейший» на самом деле лишь абстракция и не регулирует совершенно ничего. А все почему? Да потому, что изобретатель ристалища по имени «Жизнь» не удосужился, а может, просто не захотел дать точное определение понятию «сила». В чем она? В возможности легко ломать хребты тем, кто мешает, или в беспринципности, в способности человека нарушать все писаные и неписаные нормы морали, а затем убаюкивать жалобно скулящую совесть, оправдывая свои гадкие, низкие поступки сказкой о суровой необходимости или о высших общественных интересах? Вопрос сложный, вопрос философский и, по большому счету, неразрешимый, как «Быть или не быть» или «А есть ли бог?». Ведь доказать существование Творца не удалось никому, как, впрочем, и опровергнуть. Вот так и с жизнью: никто не может описать правила, но зато все с удовольствием учат жить ближнего своего, забивая чужую голову своими принципами, нормами, алогичными измышлениями и трактуя его поступки на свой, далеко не идеальный лад. В результате одни люди страдают от заниженной самооценки, а другие возносят свое «Я» на такую высоту, что не в состоянии слушать других.

Семиуну в этом плане повезло, он с самого рождения был вне оценки капризного общественного мнения, до бедного сироты просто никому не было дела. Одни с рождения имеют все, другим приходится многого добиваться, а сын миокского купца с малых лет не принадлежал сам себе. Его отец разорился, став жертвой жестокой и жесткой конкурентной борьбы. Имущество семьи пошло с молотка, отец был продан в рабство на рудники, мать сошла с ума: грезила наяву, мечтала быстрее попасть в прекрасное царство «Небытие» и была казнена за убийство собственной дочери, старшей сестры Семиуна. Слухи умалчивали, каким чудным образом он перебрался из Миока в Тарвелис и оказался в услужении у Милба Огуса, самого старого городского лекаря, прожившего неполных восемь десятков лет.

В доме уважаемого, но бедного, как церковная крыса, старца было много учеников. Детство Семиуна прошло на коленях за мытьем то полов, то ядовито пахучих реторт. Самый младший и абсолютно безродный юнец оказался удобной затычкой во всех дырах. Им командовали все, он работал за всех, одним словом, в доме лекаря царил гармоничный симбиоз одной истощенной жертвы и нескольких ленивых паразитов. Про тумаки да ссадины не стоило и говорить, не проходило ни дня без новых шишек или синяка под глазом. Тычки, пинки и оплеухи были такими мелочами, что Семиун даже не обращал на них внимания, не замечал, поскольку потерял им счет.

Когда беззащитному пареньку исполнилось двенадцать, старый лекарь умер, а дело возглавил старший ученик, едва получивший от Гильдии разрешение на ведение практики. Жизнь в услужении стала куда тяжелей, а порой даже настолько невыносимой, что Семиун трижды пытался наложить на себя руки. Его никто не учил, домашних рабов не учат целительству, они созданы для другого мастерства. Элементарные навыки всеми презираемый заморыш получил лишь в четырнадцать, и то благодаря случаю.

В те времена король воевал с соседями за плодородные земли на юге, только что с трудом отбитые у диких тивесских племен. Верный слуга Короны, граф Лотар отправлял на войну несколько отрядов, в основном копейщиков и мечников, поспешно набранных из городской голытьбы да обнищавших крестьян. Естественно, на войну вербовали и лекарей. Старшие «товарищи» избавились от Семиуна и тем самым уберегли свои изрядно пополневшие к тому времени телеса от тряски плохих дорог, смертельных опасностей и прочих невзгод военной поры.

Так маленький неумеха сменил хозяина и из домашнего мастера на все руки превратился в младшего помощника полевого лекаря. Война быстро учит, а у нового распорядителя его подневольной души не было желания превращать паренька в раба. Когда часто идут сражения, то в палатках полевого лазарета ценна каждая пара рук, к тому же умелая. Уже за первый месяц Семиун научился перевязывать раны и накладывать швы, латать распоротые животы и выковыривать из бьющейся в агонии плоти искореженные осколки доспехов, но, главное, он привык к виду крови и очерствел к чужим страданиям. Жалость только мешает работе хирурга!

С каждым днем, с каждым сражением паренек узнавал что-то новое, на практике совершенствовался в мастерстве поддержания жизни в останках того, что еще недавно, до начала сражения, было людьми. В шестнадцать он уже не только сам оперировал раненых, но и знал толк в мирных болячках, например, как спасти испивших из отравленного колодца или облегчить мучения жертвам чумы. Именно этот год стал переломным в жизни паренька, из ученика и первого помощника он превратился в лекаря, и для этого не потребовалось никаких рекомендаций, экзаменов и разрешений.

Дело было под Суршью, маленьким поселением дикарей, которое даже городком назвать нельзя. Пехота не выдержала напора ударившей с фланга вражеской конницы и начала отступать. Полевой лазарет вдруг оказался в самом центре сражения. Между повозками с ранеными шли ожесточенные бои, а через палатку лекаря, как раз в тот самый момент, когда Семиун только начал отпиливать раздробленную конским копытом кисть, промчался отряд рыцарей. Ему повезло, он успел нырнуть под стол, а всех остальных эскулапов даже не порубили, а просто безжалостно затоптали.

Жалкие остатки королевских войск отступили на болота. Несколько сотен копейщиков, латников, мечников, лучников и неполный десяток рыцарей укрылись от врага за деревянным частоколом небольшого форта. Среди несчастных, обреченных на мучительную смерть от голода и болезней, был Семиун, единственный эскулап, переживший бойню под Суршью.

Осада длилась приблизительно четыре месяца, к ее концу осталось не более трех десятков живых, почти полутрупов, изможденных и смертельно уставших. Нехватка провизии и редкие попытки неприятеля взять форт штурмом были не самыми страшными из бед, гораздо больше жизней унесла грязная, кишащая всякой пакостью вода. Семиун не лечил, он лишь облегчал страдания товарищей по несчастью, но солдаты боготворили его за это. Из четверых, которым юноша ампутировал конечности обычным топором, выживал только один, а из доброй сотни мучившихся животами оклемалось не более двух десятков. Однако уже само присутствие среди них молодого паренька в грязно-сером фартуке дарило надежду и лишало желания оборвать свою жизнь точным ударом клинка в сердце.

Спасение к обреченным пришло, когда защитники форта уже ожидали смерти. Наступили холода, новая беда, с которой не было сил бороться. И именно в тот самый день, когда с неба упали первые снежинки, перед воротами крепости появился вражеский парламентер. Война было окончена, правители поделили чужие земли и провели на картах жирные линии новых границ. Враги позволили им уйти, уйти с почетом: с оружием и под дробь барабанов. Чего-чего, а оружия у выживших было полно, однако ни одного целого барабана в форте так и не нашлось. Даже в голодном детстве Семиун не мог предположить, что похлебка из барабанной кожи и требухи подстреленных ворон может быть такой вкусной.

Но нет худа без добра, и даже на десяток печалей найдется одно радостное событие. Командующий отрядами королевской конницы, герцог Ванкан, принявший на себя командование обороной безымянного форта, был признателен юноше за его усердие и помощь бойцам. Высокопоставленный аристократ побоялся нарушить строгие нормы приличий и только по этой причине не предложил юноше поехать с ним в столицу. Тем не менее Его Светлость щедро вознаградил Семиуна за его труды: пожаловал свободу, перстень с собственной руки, звание полевого лекаря и тысячу монет золотом.

Не будь он дураком, новоиспеченный эскулап держался бы от родного города подальше, поселился бы на другом конце королевства, завел бы практику и не знал бы забот. Однако молодость – пора легкомысленных поступков и неуемного желания доказать тем, кто тебя презирал, что ты на что-то способен, что можешь добиться гораздо больше них, брезгливых снобов, у которых все было с рождения. Одним словом, молодой человек совершил ужасную ошибку, на второй год путешествия по королевству развернул коня в сторону Тарвелиса.

Уже к концу первого дня блуждания по знакомым с детства улочкам и подворотням Семиуна арестовали. Именем графа Лотара и короля городской судья обвинил его сразу в нескольких преступлениях, за каждое из которых в отдельности публично четвертовали: дезертирство; подделка личной подписи и печати одной из самых влиятельных персон королевства; незаконное целительство, а значит, сговор с темными силами; и воровство, причем перстень и мешок золотых были признаны основными, неоспоримыми доказательствами. Суд был скорым, а попытки обвиняемого оправдаться всерьез не воспринимались. В принципе ему ни разу так и не дали довести свою речь хотя бы до середины.

Заключенный в камеру смертников, Семиун с нетерпением ожидал дня исполнения приговора, бороться с превратностями судьбы уже не было сил. Но вот однажды произошло чудо. Дверь распахнулась, и на пороге появилась стража. Лекарь подумал, что наступил день казни, но вместо эшафота на городской площади его повели к дому Городского Управителя. Дальше все просто: предложение оказать услугу в обмен на свободу и частичное возвращение того, что было отнято. Естественно, перстень и мешок с золотом ему возвращать не собирались. Что попало в казну, то пропало навеки!

К счастью, Гильдию лекарей не заинтересовал сундук с оборудованием, остатками того, что все-таки удалось спасти из разгромленного лазарета, и никто из стражников не позарился на плохенький меч. Был бы клинок чуть получше, то непременно сменил бы хозяина…

* * *

– Ну, вот и все, – многозначительно произнес Семиун и отправил в рот последний кусок мяса.

Юноша талантливо рассчитал время: конец его печального рассказа точно совпал с завершением трапезы. Тарелки путников опустели, в кувшине еще плескалось несколько капель кисловатого вина, а нерасторопная прислуга пока не исполнила часть заказа, не принесла Шаку штаны да сапоги. Бродяга молчал и, нахмурив лоб, что было явным признаком глубокого раздумья, гонял вилкой по опустевшей тарелке последний листок тушеной капусты.

– Что-то не так? – спросил Семиун, озадаченный молчанием компаньона.

– Что-то, парень, с тобой точно не так, да вот только не могу понять, что, – честно признался шарлатан и, видя, как удивленно вытаращил глаза лекарь, решился поделиться с ним своими сомнениями в правдивости этой истории: – Люди врут, и на слово я уже давно не верю. Умельцев брехать море, я сам из их числа. А байка твоя, хоть и кажется правдивой, да только уж больно много в ней ляпов, нестыковочек, навевающих определенные выводы.

– Это ты о чем? – насторожился парень.

– Война в южных землях год как закончилась. Где ты все это время мотался? – начал перечислять Шак. – В графстве, да и в самом Тарвелисе полно рыцарей, на юге воевавших. Разве они не могли за тебя слово молвить да судейским крысам пасть заткнуть?

– Да я…– открыл было рот парень, но бродяга не дал ему вставить слово:

– Погоди, я еще не окончил! Кому понадобилось тебя в тюрьму сажать, если в городе ты нищетой был, а о богатстве твоем в мешочке никто ведать не ведывал? Меч твой тоже сомнения уж больно вызывает, не меч, а брусок ржавый, по краям слегка заточенный. Раз деньги были, почему лучшим оружием не обзавелся?

– А зачем? – начал отвечать Семиун с последнего вопроса. – Зачем мне меч получше? Я наемничать не собирался, а от лиходеев лесных и этот сгодится. Прав ты, год с той войны прошел, да только хотелось мне свет повидать. Говорю же тебе, путешествовал я, да и на родину возвращаться боялся…как оказалось, правильно. Узнали меня в городе, узнали бывшие «друзья» детства. Зависть их одолела, что платье у меня новое, дорогое было да конь отменный. Вот и донесли, оклеветали, возможно, и им от моих деньжат кое-что перепало. А что же рыцарей касаемо, то рыцарский отряд да лучников конных граф Лотар при себе держал. Когда мы под Суршью в болотах топли, граф в основной армии был, там, где и король воевал…напобережье. Рыцари меня не знают, да и о битве той лишь краем уха слышали. Товарищей же боевых, что под знаменем графа служили, в живых никого. Три пехотных отряда у Лотара было, да за два года войны сгинули все. К той битве лишь полроты копейщиков осталось да мечников десятка два, не больше, а уж после…– парень осекся, о гибели однополчан было трудно говорить, – после того сражения да осады вообще никого из этих краев не уцелело. Некому было за меня вступиться, некому…

– А вот это как раз еще больше сомнений вызывает. Я, конечно, в счастливую звезду верю, но чтоб так везло…– состроив гримасу отвращения, Шак залпом выпил остатки вина прямо из кувшина, а затем оттер рот сальным рукавом. – Ладно, парень, будем считать, ты правду сказал.

– Что значит «будем считать»?! Я ж…– возмутился Семиун и хотел было и дальше убеждать компаньона в правдивости своих слов, но осекся и замолчал под строгим взглядом.

– Житие наше будущее правду покажет, а пока давай-ка сматываться отсюда, уж больно народец мне здешний не по нраву, а мы ему…– Шак многозначительно кивнул в сторону искоса глазевших на сундук игроков. – Эй, корчмарь, скоро мне портки принесут?! Я барских панталон не заказывал!

Хозяин заведения не ответил, даже не повернул в его сторону головы. Плохой признак. Прислуга отошла от шока, и теперь от нее можно было ожидать любых неприятностей. Но более всего волновало Шака то, что происходило среди игроков. Желание вскрыть сундук лекаря и ознакомиться с его содержимым читалось в глазах беспринципных мастеров бросания костей, тем более что последний из дурачков-клиентов уже распрощался с нажитыми грошами и поставил на кон рубаху. Следующими за ней должны были стать сапоги. Рыжеволосая девица, трущаяся возле главаря мошенников, посматривала на Шака с победоносным ехидством и явно подливала масло в огонь, что-то тихо нашептывая на ухо своему дружку. Нужно было уходить, притом как можно быстрее. Решив разжиться одеждой в другом месте и пока потерпеть косые взгляды, Шак поймал за рукав пробегавшего мимо паренька из прислуги и стал отсчитывать ему полагавшиеся за обед медяки. Семиун разделял опасения компаньона и не стал его отговаривать от поспешного прощания с заведением. Если бы они покинули трактир сейчас, то есть еще до того, как проигравший крестьянин распрощается с сапогами и штанами, за ними вряд ли последовали бы мошенники. Трактир находился на опушке, а лесная чаща, как известно, хорошее место для пряток и игры в догонялки. Жертвы могли легко уйти, в то время как здесь им некуда было бы деться. Одним словом, компаньоны торопились, но их планы были нарушены прибытием новых, совершенно неожиданных посетителей.

За жутким грохотом посуды и гомоном посетителей не было слышно, как за дверью зазвенели доспехи, поэтому появление на пороге троих закованных с ног до головы в броню рыцарей стало неожиданностью не только для Шака с Семиуном. Жирный громила, восседавший на скамье у входа, вдруг куда-то исчез. Его способности незаметно ретироваться позавидовал бы любой воришка. Розовощекий, надменный, словно индюк, трактирщик побелел в лице и, выронив из затрясшихся рук кружку, сел, притом мимо табурета. Разносчики все, как один, быстро прошмыгнули на кухню, якобы спеша принести новый заказ, а мошенники дружно притихли и убрали со столов кости.

На благородных посетителях, чей грозный вид внушал покорное уважение и трепетный страх, были черно-зеленые плащи с золотой каймой. «Те самые…с дороги! – подумал Шак, мгновенно изобразив на лице отрешенное выражение и осторожно положив левую ладонь на лежавший поблизости посох. – Не нравится мне, что они вернулись, что прервали погоню за кем-то и развернули коней, ох как не нравится!» Насторожили бродягу не только раскрасневшиеся лица господ с выступившими на лбах и щеках капельками пота, но и доспехи. Воины были в полном вооружении, за исключением шлемов и щитов, которые наверняка оставили на седлах лошадей. Так благородные господа одеваются не каждый день, даже если находятся на службе. Вассалы графа Лотара гнались за кем-то опасным, в конце погони ожидался бой, но, видимо, что-то нарушило их планы. Сейчас же гостей привело в корчму явно не желание промочить горло.

– Их было пятеро! Они по дороге промчались…чуть меня с ног не сшибли, – тихо прошептал Семиун, уставившись в стол и боясь повернуть голову в сторону двери.

– Знаю, остальные снаружи…с лошадьми остались, – тоже шепотом ответил Шак и подал знак не привлекать внимания.

Рыцари задержались в дверях недолго. Всего за несколько секунд осмотрев притихший зал, они дружно, хоть и не сговаривались, направились к стойке трактирщика. Двое быстро и грубо подняли на ноги до сих пор сидевшего на полу хозяина, а третий, наверняка старший, ухватился стальной перчаткой за щеку толстяка и, неотрывно глядя в забегавшие со страху глазенки проникновенным взором голодного хищника, начал допрос:

– Недавно здесь проезжала карета, а при ней конвой. Они у тебя останавливались?

– Не-а, Ваш Милость, не останавливались, – пролепетал трясущийся всем телом трактирщик, плача от страха и боли. По щеке, за которую держал его рыцарь, потекла кровь. – Я в окна не смотрю…мне ж без надобности! Не знамо мне, кто мимо ездит!..

– Проверим, – стальные пальцы перчатки разжались. – Если соврал, казню. Деньги на стол!

Командир рыцарского отряда был немногословен, а решительные действия троицы весьма напоминали обычный грабеж…но только с первого взгляда. Шак сразу понял, что благородных налетчиков интересует не возможность легкой наживы и что они с товарищем влипли в серьезную передрягу. Вскоре воители выхватят мечи, и справиться с ними будет не так просто, как с пьянчужкой возле конюшни.

Хозяин растерялся и застыл, удивленно моргая глазами. Старшему из рыцарей некогда было ждать, пока у толстого олуха пройдет столбняк. Он сорвал с него фартук и бесстыдно запустил железную лапищу в карман отвисших штанов. На стол со звоном высыпалась довольно приличная горстка монет. В основном это были медяки, но кое-где виднелось и серебро. Несколько кругляшей закатилось под стол. Рыцарь схватил трактирщика за шкирку и с силой толкнул его на пол.

– Поднять, живо! – отдал приказ вассал графа и, больше не обращая внимания на хныкающего ползуна, стал рассматривать лежавшие на столе монеты.

Тем временем его подручные привели попрятавшуюся на кухне прислугу. Одни шли сами, других тащили волоком, а кое-кого и подгоняли пинками. По мнению господ, иного обращения упорствующие прислужники не заслуживали.

– Пусто, проклятье, пусто! – не обнаружив того, что искал, командир с грохотом опустил железный кулак на хлипкую стойку.

Деревянная поверхность стола жалобно заскрипела и треснула, однако силы удара оказалось маловато, чтобы повредить опоры.

– Как там у вас?! – спросил командир, с надеждой глядя на спины товарищей, азартно и умело обыскивающих прислугу.

– Пока ничего, – лаконично ответил один, второй помощник просто покачал головой.

– Что они ищут? – шепотом произнес Семиун, который еще не понял, зачем благородные воители, будто обычные разбойники, шарят по чужим карманам.

– Молись, чтобы они не нашли…сильно молись…всем известным богам! – не поднимая головы, произнес Шак. – И приготовь-ка грамотку охранную! Кажется, сейчас она весьма пригодится…

Попадавший в разные передряги бродяга предостерег молодого товарища неспроста. Один из рыцарей радостно присвистнул, внимательно рассмотрев и даже попробовав на зуб одну из множества медных монет.

– Есть, Жаро, есть, вот она! – издал победоносный крик рыцарь, гордо вознеся над головой руку с зажатой между пальцами монетой.

Зловещая ухмылка пробежала по лицу командира. Старший из троицы, рыцарь по имени Жаро, кивнул, и оба помощника тут же напали на слугу, в чьем фартуке был обнаружен проклятый медяк. Один, сбросив на пол посуду и распихивая острыми налокотниками ошарашенных посетителей, затащил парня на стол, а другой приставил к горлу бедолаги острый кинжал и чуть не вдавил ему в ноздри фальшивую монету.

– Говори, шваль! Кто ее тебе дал, когда?! Кто ею расплатился?! – прорычал рыцарь, грозно щерясь и брызгая слюной парню в лицо, а затем надавил лезвием на горло…пока только плашмя, не острием.

Тело перепуганного парня затряслось мелкой дрожью, а штаны стали мокрыми. Несчастный судорожно пытался вспомнить, кто же из гостей подсунул ему фальшивку, но ничего не получалось. Слишком много посетителей было с самого раннего утра, а медь – мелкие разменные монеты, кочующие из рук в руки и лишь иногда остающиеся в карманах прислуги, а именно, когда заезжий гуляка бывает пьян и поэтому щедр.

Возможно, в подобной ситуации Шаку стоило бы промолчать, по крайней мере, многие, окажись на его месте, поступили бы именно так: сидели бы и не высовывались. Однако на стороне бродяги был опыт, горький опыт, накопленный в результате частого попадания в примерно такие же истории. Он точно знал, что если парень не вспомнит, то рыцари будут обыскивать всех, а карманы его камзола оттягивали два почти полных кошелька точно таких же фальшивок.

– Это я, я с ним монетой этой расплатился! – громко произнес Шак и, стараясь не делать резких движений, поднялся из-за стола. – Только я не знал, что она поддельная!

Все присутствующие почти одновременно повернули головы в сторону бесштанного храбреца. Мучители отпустили обмочившегося парня и направились к столу. Командир группы положил ладонь на рукоять меча и встал посреди трактира, отрезая путь предполагаемым фальшивомонетчикам к выходу. К счастью, Семиун уже достал охранную грамоту из сундука и, когда вассалы графа приблизились, предусмотрительно протянул ее им в развернутом виде. Хоть доблестное воинство, в отличие от ученых мужей, и не привыкло проводить вечера да ночи за мудрыми книжками, но читать-то оно умело довольно сносно. (Как известно, приказы бывают не только устными, но иногда отдаются и в письменной форме.)

По суровым лицам господ пробежала тень недоумения. Не произнеся ни слова, они обменялись многозначительными взглядами, а затем передали грамоту командиру. Казенная бумага произвела на Жаро точно такое же впечатление, правда, прочел он ее в два раза быстрее и не усомнился в подлинности подписи и печати.

– Вот оно как…– хмыкнул старший рыцарь, окинув Шака и его юного спутника беглым оценивающим взглядом. – Где деньги?

Не став препираться и требовать компенсации, Шак бросил на край стола оба кошелька.

– Вы получили их от господина в карете без гербов? – задал вопрос командир, пока его подручные забирали добычу.

– Нет, от рыцаря, который сопровождал карету, – совершенно спокойно уточнил Шак, а затем предвосхитил следующий вопрос: – Кто в карете ехал, не знаем, лица господина не видели. Я видел лишь руку…мужскую руку…

На секунду в корчме воцарилось гробовое молчание, затем Жаро произнес краткую речь, обращенную уже ко всем посетителям:

– Во владениях славного графа Лотара завелась опасная банда фальшивомонетчиков. Будьте бдительны, особенно когда с вами расплачиваются медью. А теперь всем кошельки на стол! Именем графа и короля мы забираем ваши деньги до окончания поисков и поимки преступников!

Прокатившийся ропот возмущения мгновенно смолк, когда три длинных рыцарских меча с леденящим сердца скрежетом покинули ножны. Хоть народ в придорожном трактире собрался и простой, но далеко не глупый. Все понимали, что уже никогда не получат назад свои гроши, но тем не менее быстро вынули из котомок и из-за пазух кошельки. Справедливость всегда пасует перед грубой физической силой, а уж если на стороне грабителя закон, то глупо перечить, нужно повиноваться.

Из собранного урожая монет фальшивой окажется каждая десятая, а то и двадцатая. Подделки соберут и отправят на переплавку, остальные же чеканные монеты из настоящего серебра да меди пополнят графскую казну.

Рыцари забрали трофеи и ушли, пригрозив напоследок хозяину, что в следующий раз обязательно спалят его грязный притон. Как только дверь за рыцарями закрылась, Шак почувствовал на себе озлобленные, полные ненависти взгляды нескольких десятков пар прищуренных, налившихся кровью глаз.

– Надеюсь, ты уже открыл окно? – не поворачивая головы, поинтересовался бродяга у компаньона.

– Заклинило, не открывается…– прозвучал ответ, равнозначный для них смертному приговору.

Графская грамота защищала от слуг закона, но была бессильна против праведного гнева обобранной толпы.

(обратно)

Глава 5 Искусство выжить

Туман сгущался, медленно полз над рекой, обычный туман, не ядовитый…В небе ярко светила луна, этой ночью ее отблески были красными, нет, багровыми…как кровь. И каждый знал почему, каждый понял и прочувствовал это странное предзнаменование. Скоро наступит новый день, день спокойствия и созидания, но пока над миром безумствовала ночь смертей, ночь крови и боли, пожаров и разрушения…

Еще никогда над Удмирой не царила такая тишина. Не слышно было ни пения птиц, ни голосов зверей, водившихся в чаще дремучего леса, ни тихого плеска волн. Широкая, могучая река степенно несла свои воды на северо-запад. Она разделяла не просто два берега, а два мира, совершенно различных, но все же имеющих кое– что общее – и там, и там жили люди.

Левый берег был высок и холмист, на нем виднелись строения и поля. Правый был полной противоположностью своего красавца-братца, как будто нерадивая мать-река специально намывала на его песок лишь самое худшее. Он зарос высокой травой и водной растительностью. Уродливые деревья дремучего леса подходили к самой воде, а когда доживали свой век и падали, скошенные ветром, то погружались могучими кронами в зыбкий речной песок, застревали и оставались гнить в реке, угрожающе выставляя вверх острые края обломков. Правый берег был диким, неухоженным, без признаков цивилизации и судоходства, но не был необитаемым. Чуть вдали от воды, в чащах огромного и страшного леса, водились воинственные племена, так редко показывающиеся на глаза жителям королевства, что многие даже не знали их названия.

Из тумана донесся крик, протяжный крик какой-то ночной птицы, гнездящейся только в лесах правобережья. Добрая половина коряг вдруг зашевелилась и медленно поплыла поперек течения к центру реки, а в узких просветах между деревьями появились оскаленные морды хищных зверей: медведей, волков, рысей и прочей клыкастой живности. Их было много, стая состояла не из десятков, а из сотен хищных особей. Они вышли из леса и тут же погрузились сначала в туман, а затем и в воду.

Картинка неожиданно изменилась, отдалилась…С высоты птичьего полета было невозможно что-то разглядеть, кроме медленно ползущего над рекой тумана, но зато были отчетливо слышны крики…громкие, душераздирающие, заставляющие замирать сердце. Потом все стихло, туман рассеялся, и над поверхностью воды уже не было видно звериных голов. По реке плыли лишь гнилые стволы, притом не к центру, а по течению…

Проклятые видения являлись когда попало и, совершенно не принося пользы, только мешали жить. Действительно, какое бродяге дело до взбесившихся зверей и гнилых коряг, решивших переплыть реку ночью, да еще в туман? К тому же туман появлялся ближе к утру, а луна окрашивалась в красный цвет в этих краях настолько редко, что одна лишь возникшая в голове картинка была признаком надвигающегося сумасшествия, к несчастью, именно его.

Видение не только напугало Шака, но и похитило драгоценное время в самый неподходящий момент, а именно, когда решался вопрос жизни и смерти; вопрос, выйдут ли они из трактира на собственных ногах, пусть даже слегка покалеченных, или их вынесут, предварительно забив кулаками, палками, табуретами и прочими предметами, которые попадутся взбешенным людишкам под руку. Гнев толпы – страшная сила, он подобен вулкану и необуздан, как дикий кабан. Всего одна искра, одно резкое движение или крик, и в принципе довольно мирные люди готовы разорвать виновников своих бед на части.

Сейчас эти люди поднялись с мест и очень не по– доброму смотрели на парочку мерзавцев, по чьей милости остались без денег. Ненависть к фальшивомонетчикам, умудрившимся избежать возмездия, объединила и профессиональных игроков, и обманутых ими крестьян, и прочих посетителей, и прислугу, и понесшего убытки хозяина, и лишившихся доходов разносчиков блюд. Гнойник коллективной злости должен был вот-вот прорваться, и именно в этот момент Шак впал в состояние, близкое к дурманному сну. Сколько ни дергал Семиун его за рукав, а шарлатан так и не хотел просыпаться.

Всегда найдется добрый человек, который выведет толпу из замешательства, подольет масла в огонь и кинет клич, побудив озлобленные массы к действию. Той самой иглой, что вскрыла нарыв, была рыжеволосая блудница, так и не простившая пренебрежительного отказа от ее услуг. «Добрая душа» вскочила на стол и принялась сквернословить, посылая в адрес обоих голодранцев и их мужского начала изысканные проклятия. Большего и не потребовалось! Доведенная до крайней степени бешенства толпа накинулась на скитальцев.

Шак очнулся от сильной головной боли. Он лежал на спине, сверху восседал какой-то пьяный мужик и, держа бродягу за уши, методично стукал его затылком об пол. Рядышком суетилось несколько крестьян, пинавших бока жертвы ногами и бьющих палками по всем доступным местам ненавистного тела. Не страдала от их потуг лишь голова, прикрытая руками основного мучителя. Многострадальный череп уже выдержал с десяток ударов, но всему, как известно, есть предел, он мог и расколоться.

Резко выдернув руку из-под каблука чьего-то сапога, Шак впился окровавленными пальцами мужику в пах; тот, в свою очередь, заверещал, как недорезанный поросенок, и запрыгал, испытывая на прочность могучий пресс шарлатана своими костлявыми ягодицами.

Забавная скачка не развеселила толпу, а, наоборот, еще больше разозлила. Кто-то опустил на голову пьяного всадника табурет, а потом, ухватившись за шкирку, выкинул его из «седла». Теперь крепость шарлатанского брюха проверяли не острые мослы, а чьи-то сапоги, судя по причиняемой ими боли, довольно сносно подкованные. Прикрыв голову обеими руками и приняв позу эмбриона, Шак закрутился по полу. Уже не раз побывавший в подобных ситуациях прохиндей знал, что лучше подставить бока и конечности, лучше крутиться, чем просто лежать, и лучше искать подходящий случай, чем просто ждать, пока он не подвернется сам, и надеяться, что озверевший люд одумается.

Спасение не пришло со стороны, шарлатан нашел его сам и ухватился за него, как за соломинку, правда, не руками, а зубами. Среди сапог и башмаков, которыми «добрые» посетители горели желанием попотчевать бродягу в лицо, наконец-то да нашлась босая нога…хоть грязная, но в этот момент жертве толпы было не до эстетики.

С остервенением и хищным блеском во взоре Шак впился зубами в чужую лодыжку. Он крепко сжал ее и зарычал, прокусывая слой грязи и тонкую кожу. Как и ожидалось, несчастный, чью ногу терзали острые зубищи, потерял контроль над своими действиями. Он взвыл, задергался, запрыгал на одной ноге, размахивая налево и направо увесистыми кулаками. Неизвестно, по скольким скулам да хребтам прошлись эти обезумевшие братья-близнецы, но толпа отпрянула, расступилась, образовав достаточное пространство, чтобы Шак мог подняться.

Встать после побоев трудно, а вскочить – почти невозможно, однако обстоятельства не оставляли выбора, промедление означало верную смерть. Вырвав из ноги напоследок небольшой кусок плоти, Шак сгруппировался, подпрыгнул и встал на широко расставленные ноги. Тело бродяги разрывала на части жуткая боль, его рев заглушал даже визг покусанной жертвы. Примерно так же чувствует себя допрашиваемый после долгой беседы с пристрастием, после того как целый час провисел на дыбе, а бессердечный палач полосовал его плоть кнутом.

Нет лучшего обезболивающего для мышц, чем новая физическая нагрузка; а боль в опухших боках отступает, когда к лицу приливает кровь и доведенный до помешательства человек перестает контролировать собственные поступки. Запал толпы иссяк, фитиль ее ненависти уже еле тлел, но разъяренная жертва с окровавленным ртом и бешено вращавшимися глазами была категорически против окончания забавы.

На этот раз Шак не стал ждать нападения, он ринулся на врагов первым, и его разбитые в кровь кулаки замесили ненавистные хари. Кровь уже так быстро бежала по артериям и венам, что бродяга не ощущал боли от побоев. Он вошел в раж, в этот момент ему было совершенно наплевать, сколько еще раз палки опустятся на его спину, а острые костяшки кулаков взобьют опухшие бока. Однако даже во время самозабвенного лупцевания врагов голова шарлатана сохраняла трезвость рассудка. Он не дрался, не разминал кулаки о чужие рожи, он целенаправленно и осознанно калечил врагов, выводя одного за другим из строя.

Вот правый кулак выбил кому-то глаз, вот локоть бродяги прошелся по чьей-то переносице и превратил лицо накинувшегося сбоку в кровавое месиво, а вот и удар в живот, пришедшийся точно в солнечное сплетение и лишивший сознания замахнувшегося палкой противника. Жестокость – не цель, она средство выживания! Тот, кто думает о последствиях в драке, обречен на переломанные ребра и беззубый рот.

Азартно размахивая кулачищами и вертясь юлой, чтобы не дать врагам прижать себя к стене или повалить на пол, Шак не думал о том, как сложились дела у его компаньона. Но, судя по тому, что, несмотря на значительные потери, ряды врагов не редели, а, наоборот, росли за счет прибывающего подкрепления, бродяга понял, что лекарю сейчас плохо. Парень скис, не смог противостоять многочисленному противнику и позволил себя забить…возможно, насмерть.

«Эх, найти бы сейчас свой посох да сразиться бы в открытом поле, а не на этом пятачке!» – появилась в голове Шака мысль, полная жалости к самому себе.

Толпа зажала его в угол, силы бойца-одиночки почти иссякли, а костер ненависти, вдохновившей его на ратные подвиги, стал гаснуть под напором потока боли и усталости, вдруг снова обрушившихся на его тело. Шак уже решил пойти на крайние меры, нарушить собственное правило, которое он никогда, как бы плохо ни было дело, не нарушал, но в этот момент к нему пришла помощь, притом со стороны, с которой он совершенно не ожидал ее получить. Скорее уж наоборот, его союзник должен был одним из первых желать ему смерти!

– Назад, гады, назад!!! – заглушил шум потасовки громкий крик великана, внезапно выросшего позади толпы.

Люди редко прислушиваются к словам, если они не сопровождаются реальными действиями. Продолжая орать, призывая бунтарей к порядку, рослый толстяк пустил в ход пудовые кулачища. Первой жертвой вышибалы стал бородатый, деревенский мужик, тот самый, что проиграл в кости рубаху. Забавно махая руками и дрыгая в воздухе короткими ножками, он отлетел в дальний угол корчмы и затих, пробив головой пивной бочонок. Затем взмыла в воздух парочка разносчиков блюд. Их грязные фартуки реяли, как настоящие стяги, во время недолгого полета. Рыжеволосая блудница первой набросилась на толстяка и попыталась огреть его палкой по голове. Громила хоть и не отличался манерами, но женщин не бил…даже распутных. Он выхватил палку из дамских ручонок, поднял «воительницу» в воздух и, буквально вытряхнув ее из платья, посадил нагишом на балку под потолком. Далее не произошло ничего интересного: еще парочка посетителей отведала молотоподобных кулаков и поломала спинами дубовые скамьи. Когда число жертв великана приблизилось к дюжине, толпа затихла и, побросав палки с табуретами, покорно расступилась. К тому моменту Шак хоть и пошатывался, хоть и напоминал живого мертвеца, но был еще в сознании и довольно крепко стоял на ногах.

– Забирай дружка и проваливай! – пробасил вышибала, инспектируя суровым взглядом побитые рожи посетителей и тем самым предотвращая вторую попытку завязать бой.

– Почему…почему ты нас отпускаешь? – запыхавшись, прохрипел Шак.

– Ты знаешь почему!.. – многозначительно произнес толстяк, намекая на обстоятельство, известное только ему да бродяге и совершенно непонятное остальным.

Завершив осмотр рядов то ли выигравших, то ли проигравших сражение, вышибала повернулся к бродяге лицом и пристально посмотрел ему в глаза. В узких щелочках между толстыми щеками и бровями промелькнула искра интеллекта и житейской мудрости. Бродяга понял, о чем говорил союзник, едва заметно кивнул и, пробормотав разбитыми в кровь губами что-то вроде «спасибо», похромал на поиски своего товарища.

Нашел он его не сразу. Жестоко избитый парень покоился под обломками стола и пары скамей. Семиун был без сознания, но все еще жив. Лицо и затылок лекаря покрывала сплошная маска запекшейся крови. На теле виднелись множественные следы довольно крепких ударов и поверхностных порезов. Кто-то, особо добрый, вогнал ему железную вилку в бок и укусил за предплечье. Но самое худшее, что левая нога паренька сильно опухла чуть ниже колена.

«Наверняка перелом», – тяжело вздохнул Шак, понимая, что до конюшни партнера придется нести. Тогда еще бродяга не знал, что тащить на плечах потерявшего сознание Семиуна придется не пятьдесят-шестьдесят шагов, а несколько миль. Слуги графа Лотара не ограничились сбором кошельков. Рыцари увели из конюшни всех лошадей, не побрезговав даже их куцехвостой хромоножкой.

* * *

«Быстрей, осторожней! Быстрей, осторожней!» – краткий приказ вожака передавался по цепи идущих лесной тропой воинов, передавался из уст в уста, шепотом. Люди боялись разбудить враждебное их роду и мстительное божество Реки, уже в который раз не дающее им переправиться через его владения. Если Оно услышит, как трещат ветки под подошвами меховых сапог или, еще хуже, увидит крадущиеся через лес отряды, то обязательно отомстит и накажет, накажет сурово, кровью…

Нор шел последним в цепочке своего отряда, поэтому промолчал, не стал передавать в пустоту за его спиной строжайший наказ вожака двигаться тихо и быстро. Самый молодой воин не только в отряде, но и во всем племени осторожно поправил сползающий на бок шлем с привязанной поверх него головой рыси и ускорил шаг. На Варха он не злился за глупое обряжение в шкуры убитых животных. Это была воля не вожака, а старейшин, уважаемых и умудренных опытом старцев племени, полагавших, что так можно запутать засевшего в подводном логове Его, кровожадное божество, которое не только урвасы, но и их соседи, маковы с далерами, боялись называть по имени.

Уже в который раз Оно топило и разрывало на части пытавшихся переплыть на другой берег храбрецов. Оно принимало подарки племени, но не становилось благосклонней и добрей. Наверное, те, кто жил на другом берегу, жертвовали Ему что-то более ценное…

Нору трудно было судить об этом, никто из его сородичей еще не ступал ногой на противоположный берег, и лишь некоторым, очень немногим, удавалось увидеть крохотные фигурки чужаков, плывущих по водам Реки в огромных, выдолбленных стволах деревьев. Говорят, врагов щедро одаривает Бог Земли; говорят, им покровительствуют духи зверей, они приказывают своим рогатым потомкам подчиняться воле чужаков и жить под их началом. Соплеменники много чего говорят, но Нор не то чтобы совсем не верил, просто не спешил воспринимать рассказы всерьез, пока не убедится сам, собственными глазами не увидит жизнь чужаков.

Идущий впереди воин в шкуре борочура остановился и поднял руку открытой ладонью вверх. Это был знак, знак приготовиться к переправе. Сейчас станет ясно, спасут ли их шкуры зверей и привязанные к кожаным шлемам клыкастые головы. Предатель-сердце учащенно забилось у Нора в груди, а в сильных руках появилась дрожь. В таком состоянии нельзя браться за топор, да и из пращи метать камни не стоит. Молодой воин закрыл глаза и мысленно протянул долгое «у-у-у-у-у», чудесный звук, позволявший быстро расслабить мышцы и успокоиться.

Монотонное пение про себя помогло: ладонь вновь стала крепкой, а внутри юного тела что-то успокоилось и замедлило стук. Впереди был враг, и не важно, из плоти ли он иль из воздуха, разгуливает ли по земле иль таится под водой. Сражение – цель жизни воина, а смерть в бою – всего лишь неудачная попытка победить. Она не позор, она только показывает, что воин еще не готов, не достиг вершины мастерства и пока еще не достоин, упокоившись, стать духом племени и перейти в верхний шатер. Душе погибшего воина дается еще одна попытка, а может, и не одна. Он рождается заново и проходит новое обучение, обучение всему, полностью: начиная от разделки добычи и заканчивая тренировкой боя с топором. Жизнь – учение и борьба, только сильнейшие и наимудрейшие мужи достойны дожить до седой головы и упокоиться на мягких подстилках из звериных шкур.

Стоявший впереди сделал шаг, затем еще один, а потом, сбросив с плеч тяжелую шкуру борочура, скрылся в тумане. Нор последовал за ним и на всякий случай взял в правую руку топор. Может быть, преждевременно, с топором в руке трудно плыть, но Оно могло напасть внезапно, а биться с могучим божеством голыми руками не хотелось. Юноша расстался с теплой накидкой из шкуры рыси лишь у самой воды. Холод обжег ноги и стал быстро распространяться по телу. Наверное, было бы лучше сразу нырнуть, но настоящий воин заходит в воду бесшумно, особенно если это вода Реки.

За последнюю корягу возле берега уже держалось пятеро бойцов, он стал шестым, последним. Как только рука с зажатым топором обхватила мокрый, скользкий ствол, пловцы загребли, ноги не коснулись дна, начался опасный поход. В плотных клубах тумана было невозможно что-либо разобрать. Нор видел лишь затылок плывущего впереди соседа и лицо соседа справа, лицо пожилого воина, на котором была напряжена каждая мышца. Страх витал в воздухе, страх перед Ним мешал жить и парализовал и так окоченевшее от холода тело. Вокруг было много коряг, много отрядов переправлялось сегодня через Реку. Нор не видел их, но прекрасно слышал тихий плеск, доносившийся то с одной, то с другой стороны. Сегодня они не отступят, сегодня они пойдут до конца и во что бы то ни стало достигнут чужого берега. Божество Реки хоть и могуче, но Оно одно, их же множество. Нор не знал, сколько точно соплеменников принимает участие в набеге, он умел считать лишь до десяти, а звериных голов над водой сейчас плыло намного больше.

Откуда-то справа донесся отрывистый крик, потом шлепок по воде и стон, распадшийся на три голоса, затем глухой удар топора о древесину, и снова воцарилась тишина. В темноте цвет воды был не виден, но она вдруг стала солоноватой на вкус.

«Кровь, вот оно и началось! – бешено запульсировала в голове Нора ужасная догадка. – Ошиблись, ошиблись старейшины! Оно обнаружило нас и начало кровавый поход!»

Через несколько мгновений та же самая комбинация звуков донеслась и спереди, только на этот раз стон более походил на приглушенный крик, как будто вопящего человека затащили под воду и не дали ему допеть последнюю песнь страха и боли.

Товарищи по бревну перестали грести и, взявшись за топоры, образовали подобие круга. Это был надежный способ если не спастись, то хотя бы дорого продать свои жизни. Крики умирающих раздавались уже со всех сторон, а вода с каждым мгновением становилась все солонее и солонее. Плыть к левому или возвращаться к правому берегу было бессмысленно, они уже далеко заплыли, и подводное чудовище не позволило бы им уйти. Воины не знали точно, но чувствовали, что им лучше оставаться на месте. Они скинули шлемы и ныряли попарно, по очереди, боясь пропустить момент приближения смертельной опасности. Как только из воды появлялась одна пара голов, в тот же миг погружалась следующая, и так раз пять, пока Нор не увидел под водой темное пятно, быстро плывущее в их сторону.

– Там Оно, там!.. – выкрикнул Нор, вынырнув из воды и, набрав в легкие побольше воздуха, тут же погрузился обратно.

Его примеру последовали и остальные. Плавать дикари не умели, поскольку воды Реки считались опасными, а на мелководных озерах в глубине леса научиться передвигаться по воде и под водой было невозможно. Однако здоровые организмы воинов были способны надолго задержать воздух и расходовать его крайне экономно. Это могло хоть как-то помочь в неравной борьбе с подводным чудовищем, нападавшим коварно, исподтишка и избегавшим прямых столкновений.

По-прежнему держась одной рукой за бревно, соплеменники образовали полукруг. Тусклые лучи ночного светила плохо освещали пространство под водой. Приближающееся темное пятно внезапно исчезло, хитрое чудовище решило то ли отплыть и подождать, пока в легких жертв закончится воздух, то ли приготовиться к обходному маневру и напасть сзади. Старший из воинов жестом приказал двоим всплыть, а остальным образовать полный круг. Соплеменники четко выполнили указание, но это их не спасло. Оно напало стремительно и не со спины, а снизу.

Нор не сразу понял, что произошло. Его сосед справа вдруг задергал всеми конечностями и выронил топор, тут же устремившийся на дно. Из широко открывшегося рта стали выходить пузырьки воздуха вперемешку с расплывающимися в воде пятнами крови. Крепкий нагрудник из пластин панциря варфала треснул и стал разламываться, пробитый в нижней части тонкой, короткой палочкой с похожими на плавники рыбы наростами на конце. Пока Нор соображал, что же могло послужить причиной смерти товарища, а остальные воины поспешили ему на помощь, горло несчастного пронзил насквозь точно такой же штырь. Урвасы не ведали, что Оно умело стрелять шипами, не понимали, почему из шипа росли плавники, а спереди виднелся маленький наконечник, будто у крохотного копья. Но юноша сразу сообразил, что смерть пришла снизу, с темного-претемного дна.

Подав соратникам условный знак «Вижу противника», Нор перевернулся под водой головой вниз, отцепился от бревна и начал спуск. Плавать юноша не умел, однако набухшая кожа одежд, тяжелый панцирь, прикрывавший и грудь, и спину, и железный топор в руках необычайно способствовали быстрому погружению. Еще двое воинов последовали его примеру и устремились вниз, неумело подгребая ногами. Остальные двое перевалили через бревно тело погибшего товарища и изо всех сил погребли к левому берегу.

Отважного юношу и его сородичей не волновало, сумеют ли они всплыть. Они не рассчитывали выжить в схватке с чудовищем, их задача состояла лишь в том, чтобы выиграть время, немного задержать Его на дне, чтобы дать возможность другим достигнуть заветного левобережья. Единственное, что беспокоило юношу, так это начинающиеся спазмы в легких. Запас воздуха быстро истощался, и он мог не успеть вступить в бой с противником.

В кромешной темноте глубинных вод не было видно, как плывут навстречу смертоносные шипы, но Нор чувствовал их приближение, они рассекали воду совсем рядом, а один даже оторвал мочку правого уха. Юноша не ведал, юноша не знал, что продолжает сближаться с неминуемой смертью один. Оба его товарища уже были мертвы, сначала их тела стали медленно подниматься к поверхности, а затем, когда из пробитых в нескольких местах легких вышел остаток воздуха, камнем пошли на дно.

Встреча с властелином Реки произошла внезапно, как обычно и бывает, когда вокруг не видно ни зги. Погружающийся Нор налетел на что-то твердое, холодное, но не безжизненное. Еще до того как юноша успел сообразить, что он все-таки достиг цели, сильный удар обрушился на его спину и расколол пополам крепкий, пластинчатый панцирь. Возможно, при других обстоятельствах пронзившая лопатки боль и лишила бы его сил, но воздух в легких недавно закончился, кровь бешено пульсировала в висках, и наступило состояние необузданной ярости, называемое урвасами «жаром последней атаки». Левая рука задыхающегося бойца вцепилась мертвой хваткой во что-то твердое, возможно, одну из конечностей чудовища, а другая стала хаотично и быстро наносить удары топором по корпусу противника. Сквозь громкий стук крови, разрывающий на части виски, Нор еще слышал отвратительный скрежет металла и звук, напоминающий рев подраненного борочура. Последнее, что почувствовал Нор, перед тем как потерял сознание, было движение. Чудовище быстро плыло, чудовище тащило его за собой, не в силах разорвать крепкую хватку сведенных агонией пальцев, а может, и не захотев это делать…

* * *

К вечеру пошел «моросей», не ливень, не дождь, а такой мелкий, противненький дождичек, что льет и льет, медленно, но верно превращая дорожную грязь в чмокающую под ногами жижу, а траву на обочине в миниатюрные болотца, неопасные, но ужасно неприятные, в особенности если при ходьбе ступать по ним босыми ногами. Вода неустанно лилась с небес в течение долгих пяти часов. Моросящий дождь прекратился, лишь когда совсем стемнело, а раненый компаньон на спине Шака впервые подал признаки жизни: тихонько застонал и, не приходя в сознание, оросил ухо бродяги кровавой слюной.

Первый день совместного путешествия близился к концу, а вместе с ним наступил и последний этап нищенского многоборья, главным призом в котором были не деньги, не почести или слава, а всего-навсего жизнь, вещь, без сомнения ценная, но абсолютно неликвидная с точки зрения зарабатывания на пропитание.

Началось все с легкой разминки, с рытья ямы и заполнения ее водой, потом настал черед конкурса болтунов. Шаку удалось в нем победить и выболтать у спешивших проезжих пару кошельков монет. Третий вид состязаний – борьба с буйным пьяницей и деревенским моралистом в одном лице, чьим принципам противоречило созерцание стройного мужчины без штанов. Следующий этап – перепалка с властями и отстаивание своих сомнительных прав. Затем целый ряд тяжелых физических упражнений, объединенных одной-единственной целью – выжить в схватке с беснующейся толпой. После недолгой передышки, в ходе которой нужно было успеть перевязать собственные раны и извлечь вилку из бока напарника, пришел черед утомительного марафона по скользкой дороге, да еще с тем же самым напарником на спине. И вот уже в сумерках изрядно уставший и израненный участник состязания с трудом доковылял до финишной прямой, где и столкнулся с почти невыполнимой задачей: развести костер из сырых сучьев без помощи кремня или огнива.

Аккуратно усадив и прислонив спиной к дереву слегка постанывающего, но так и не открывшего глаз Семиуна, Шак отправился ломать сучья. Отсутствие под рукой топора или хотя бы ножа крайне осложнило задачу, но, в конце концов, бродяга и с ней доблестно справился. Охапка хвороста получилась довольно большой, однако сучья были сырыми и не смогли бы даже тлеть без тщательной предварительной обработки. Целый час в кромешной темноте на опушке леса, в котором угугукало и подвывало какое-то зверье, Шак сдирал кожу ладоней о кору, пытаясь трением подсушить сучья. Несмотря на все усилия и страдания, хворост лишь немножко подсох и все равно не смог бы сам по себе загореться. Зато за это время бродяга успел согреться сам, да и пропахшая потом подкладка камзола перестала быть липкой и мокрой. Разорвав в клочья довольно сухую материю, Шак завершил подготовку костра. Лоскуты подкладки, засунутые в промежутки между сучьями, должны были загореться, оставалось лишь малое, умудриться их поджечь.

Есть множество способов добывания огня в походных условиях, но из всех доступным сейчас было лишь одно – долгое, утомительное и чертовски болезненное для стертых в кровь ладоней трение палкой о палку. А костер был путникам необходим! И не только потому, что на лесной опушке было темно, холодно и страшно. Шак должен был еще раз осмотреть раны Семиуна, уж слишком долго парень не приходил в сознание. Хоть порезы на руках и груди и были неглубокими, а кровь уже давно запеклась и перестала сочиться, однако неизвестно, чем они были нанесены. Бывает так, что грязный столовый нож куда страшнее боевого топора; бывает так, что вроде бы незначительная царапина может привести к смерти, если ее своевременно не прижечь или не промыть.

Только боязнь того, что его спутник умрет от заражения крови, заставила Шака нарушить правило. Он удержался от этого поступка в трактире, но там на кону стояла лишь собственная жизнь, сейчас же, наоборот, его бренная плоть была вне опасности, а вот юный лекарь мог в любой миг отправиться в мир иной.

Всего одно легкое движение пальцами – и влажный хворост вспыхнул, как высохшая трава в жаркий летний день. Шак искренне пожалел, что испортил подкладку камзола, но прошлого не вернуть, разорванная в клочья ткань уже догорала между трещавшими сучьями.

Оставив на потом неприятный разговор с совестью, стоило ли нарушать правило и как поступать впредь, бродяга подсел ближе к мучившемуся в бреду парню и осторожно стащил с него рубаху. Порезы на груди и руках выглядели не очень страшно. С момента ранения прошло около семи часов, мышечная ткань уже начала срастаться, а по краям ран не было ни опухолей, ни нагноений. Голова лекаря тоже сильно не пострадала, скользящий удар острым предметом, скорее всего, ножом, лишь разрезал кожу, но не причинил вреда крепкой кости черепа. При таких ранениях всегда много крови, но они не опасны. Кожа на голове быстро срастется, а уродливый шрам скроется под копной волос, правда, не в случае с Семиуном, ведь его голова с рождения была гладка, как колено.

«Придется срочно разжиться деньжатами и разориться на парик. Такой шрам сильно приметен, это все равно что написать свое имя на лбу, – огорчился шарлатан, прекрасно понимая, что врагам, которыми они, вполне возможно, в ближайшее время обзаведутся, будет легко проследить их перемещение от деревни к деревне. – Вот незадача! Мало того, что в брюхе опять урчит, а я почти голый по дороге шастаю, так еще и эта беда! Парик стоит дорого, да и где найти мастера? Умельцы прикреплять мертвые волосы к черепушке водятся лишь в городах, да и то не во всех, а в крупных…Ладно, придумаю что-нибудь, бывало и хуже!»

Осмотрев голову и верхнюю часть торса парнишки, бродяга немного повернул бесчувственное тело и не удержался от крепкого выражения, когда его глазам предстал чудовищно опухший и посиневший бок. Брань была направлена в адрес двух человек: того мерзавца, который использовал в драке не только грязную, но и, видимо, ржавую вилку, и себя самого, недоглядевшего, схалтурившего при первом осмотре. Именно это ранение и было причиной плачевного состояния паренька. Шак слишком торопился, желая как можно быстрее удалиться от проклятой корчмы, и не заметил, что большая часть одного из зубцов обломилась и осталась в ране. Теперь ткань вокруг рваногоотверстия гнила. Плоть плохо относится к тесному соседству с инородным предметом и, не в силах избавиться от него, начинает отмирать. Пока смертельно опасный процесс гниения хоть и зашел далеко, но его все еще можно было остановить. Если же промедлить с вмешательством, то до утра пареньку не дожить!

Чтобы очистить рану и удалить обломок, нужны были огонь и нож. Первое имелось в наличии, а вот второй предмет отсутствовал. Отступление с поля боя было столь поспешным, что Шак не только позабыл стянуть с кого-нибудь штаны, но и оставил потерпевшим от рыцарского произвола свои собственные пожитки: посох, котомку с амулетами и лекарский сундук Семиуна, на дне которого наверняка завалялся маленький нож или даже настоящий лекарский скальпель. Такая уж мерзавка жизнь: позволяя спастись сейчас, она непременно приготовит подлянку на завтра.

Ножа под рукой не было, на обочине дороги, конечно, валялось много бесхозных предметов, и среди них обязательно нашлось бы что-нибудь остренькое, но находка вряд ли оказалась бы в пригодном состоянии. Вскрывать и чистить рану грязным инструментом – только усугублять и без того плачевное состояние паренька.

Будь на месте бродячего шарлатана любой городской лекарь с регалиями и почетными лентами, он бы однозначно поставил на пациенте жирный крест, записав его в потенциальные мертвецы, а затем с чувством выполненного долга отправился бы спать. Однако Шак был не из числа ученых зануд и не собирался так просто отдавать старушке с косой жизнь юного компаньона, к которому уже начал понемножку привыкать.

В надежде, что все-таки сможет что-нибудь придумать, Шак оставил в покое посиневший бок и осторожно, чтобы лишний раз не потревожить израненное тело, снял с паренька штаны. Как он и определил с первого взгляда еще там, в трактире, нога была сломана, но наспех сделанный из досок забора лубок крепко зафиксировал поврежденный участок. Кроме этого перелома, серьезных повреждений не было, лишь ссадины да ушибы. Осмотр нижних конечностей прошел быстро, и уже через минуту штаны пациента вернулись на прежнее место.

За время краткой отсрочки придумать сносное решение так и не удалось, отсутствие ножа по-прежнему оставалось проблемой, грозившей большой бедой. Шак мог вытащить кусок железки руками, мог обработать рану огнем вместо специального лекарского раствора, мог изготовить почти стерильную повязку из относительно чистой рубахи Семиуна, смоченной собственной мочой, но удалить подвергшиеся гниению фрагменты плоти голыми руками, увы, не мог. Мелочь, проклятая мелочь подписала смертный приговор восемнадцатилетнему пареньку, юноше, которому бы жить да жить.

Внезапно в пугающую мелодию ночного леса вторгся какой-то посторонний звук, едва уловимый и поэтому не узнанный сразу, но очень-очень знакомый, который Шак обычно слышал по нескольку раз на дню. Бродяга вскочил на ноги и завертел головой, прислушиваясь то к вою зверья из чащи леса, то к завыванию ветра с пустынной дороги. Вскоре звук повторился. Шак узнал его, и перепачканное кровью и гарью лицо растянулось в широкой улыбке. Это был скрип разболтавшегося колеса или треснувшей рессоры, доживающей последнюю пару миль, а вслед за ним послышался свист кнута и недовольное конское ржание.

«Спасен, повезло ж тебе, парень!» – подумал Шак и, позабыв об осторожности, выбежал на дорогу. Это могли быть разбойники, крестьяне из того самого трактира, где он «повеселился», или просто почитатели строгих нравов, не любящие общаться с незнакомцами без штанов. Шак рисковал, но в эту минуту он не думал, что встреча на ночной дороге может стать началом целой цепочки новых злоключений. Его мысли были совсем об ином.

Из-за поворота дороги медленно выехал крытый фургон. Престарелой лошадке было явно не под силу в одиночку тащить перегруженную повозку. Она то и дело вставала, и тогда жестокий возница, судя по одежде, монах, нещадно хлестал ее по спине кнутом, но не ругался, что вызвало подозрение и отпечаталось в голове Шака. Задние колеса ходили ходуном и могли в любой миг отвалиться. Монах знал об этом, но все равно продолжал путь. Видимо, ехать ему недалеко и дотянуть оставалось совсем немного.

– Постой, добрый человек! – крикнул путнику Шак, широко раскинув в стороны руки и медленно идя навстречу повозке.

Этим жестом бродяга не только вынудил возницу остановиться, преградив телеге путь, но и на всякий случай продемонстрировал, что в руках у него нет ни дубины, ни лука, излюбленного оружия лесных разбойников. Монах был необычайно удивлен, увидев на дороге полуголого оборванца, но не испугался. Он откинул волосатой рукой капюшон и посмотрел на Шака насупленно…исподлобья. Скуластое лицо возницы напряглось, а ноздри приплюснутого носа расширились, как будто говоря, что их хозяин не рад неожиданной встрече и не берет попутчиков.

– Чо надо?! – пробасил монах, весьма напоминавший наемного убийцу, отошедшего от дел, или палача на отдыхе.

– Друг у меня там…товарищ! – затыкал пальцем бродяга в сторону видневшегося с дороги костра. – Нас разбойники обобрали, а он, дурак малолетний, в драку полез, его и пырнули!

– Некогда мне, да и телега вот-вот развалится! – прервал дальнейшее вранье возница и ударил поводьями по спине клячи.

– Да я ж не подвезти прошу, ему щас по кочкам трястись как раз незя! – Шак бесцеремонно взял тронувшуюся было кобылу под уздцы и, вопреки желанию собеседника, продолжил разговор: – Мне б рану ему обмыть да почистить! Нет ли у тя чего, мил человек?! По гроб жизни обязан буду, выручи!

Возница наморщил широкий лоб, но препираться не стал: бросил под ноги Шаку охотничий нож, чистую тряпку и стеклянную флягу с жемеловой водкой. Слова благодарности странный монах пропустил мимо ушей, стегнул кобылу поводьями и продолжил свой путь. Поспешно подбирая воистину драгоценные при данных обстоятельствах дары, бродяга не стал приглядываться, что находилось в фургоне. Хоть возможность имелась, местами старенький тент был порван.

Так часто случается: мысли человека концентрируются на одном, но не замечают другого, вроде бы и не очень важного…Однако обоняние увлекшегося растяпы было не обмануть. Нос бродяги почувствовал отвратительный запах, идущий изнутри повозки. Получив желаемое, Шак не стал утруждать себя излишними, бестолковыми догадками, ведь, по большому счету, ему не было дела до того, что вез в повозке монах: навоз, перегной, протухшую рыбу или заплесневевшие головки сыра, которые не удалось спихнуть городским простофилям на тарвелисском рынке.

Только когда шарлатан вернулся к костру и, тщательно обработав охотничий нож водкой из фляги, погрузил его в бок Семиуна, до него вдруг дошло, что именно так пахнет плоть…гниющая плоть человека. Взор врачевателя вдруг сам собой оторвался от раны и поднялся к небесам. На черном-пречерном покрывале, усеянном крупинками блестящих звезд, ярко сияла только что вышедшая из-за верхушки деревьев луна, она была необычной, горела ярко-красным, пожалуй, даже багровым светом.

* * *

Краткая вспышка сознания не принесла ничего, кроме боли и горечи поражения. Он был еще мокрым, лежал на чем-то горячем и вязком. Едкий, колючий песок облепил лицо и набился в рот, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни выплюнуть накопившуюся в горле грязь и жидкость. При попытке пошевелиться свело мышцы рук и спины, а также сильно заныли лопатки, по которым, кажется, совсем недавно кто-то прошелся кузнечным молотом.

Над ним кто-то стоял, рядом кто-то ходил и омерзительно скрежетал железом. Чужаки, Нор был уверен, что их было не меньше двух, переговаривались друг с другом, но их голоса сливались в монотонный гул. Пока молодой организм боролся за жизнь и, судорожно отплевывая заполнившую рот гадость, пытался совершить первый полноценный вдох всей грудью, чужаки не мешали, но стоило лишь Нору слегка оклематься и чуть-чуть приподняться на ободранных до крови локтях, как тут же что-то тяжелое обрушилось на его затылок. Мир померк, наступило небытие.

Солнце взошло, туман над Удмирой рассеялся. Пара закованных с ног до головы в латы из вороненой стали рыцарей схватила за руки обмякшее тело Нора и потащила его волоком к крытой повозке. В ней уже лежало более десятка тел его соплеменников. Ночь прошла, разрушению не удалось свершиться, а значит, и дню созидания пока не наступить. Это обстоятельство радовало всех жителей левобережья, за исключением одного рыцаря, неподвижно лежавшего на прибрежных камнях. Его искореженная кираса была в нескольких местах пробита топором, а левая рука неестественно вывернулась в локте. Забросив в повозку последнего пленника, рыцари вернулись к берегу, но вместо того, чтобы взять на руки мертвого товарища, бережно укутали его плащами; завернули убитого полностью, особенно тщательно прикрыв от лучей солнца поврежденные места. Затем они ушли, сели на козлы последней из пяти повозок и поехали в замок. Наверное, не стоит уточнять, что рыцарские плащи были черно-зелеными…с золотой каймой.

(обратно)

Глава 6 Новый день – новые неприятности

Наступило утро, холодное, промозглое и злое. На месте прогоревшего костра осталась лишь кучка дымящихся головешек. Семиун очнулся, но был не в себе, точнее, наоборот, чересчур в себе. Лекарь сидел неподвижно, прислонившись спиной к дереву, и взирал на Шака отрешенным взглядом. Так смотрят лишь те, кто побывал во сне в гостях у черта, натерпелся ужасов да страхов, а проснувшись, так и не смог понять, был ли это просто ночной кошмар или какое-то сложное, непостижимое рассудком предзнаменование. Пробуждение Шака не вызвало у парня никаких эмоций, на его не по годам умном лице не дрогнул ни один мускул, и даже рука не пошевелилась, чтобы прихлопнуть пьющего кровь прямо из ладони комара.

– К тебе паразит присосался, – завел разговор Шак, интуитивно чувствуя, что не получит ответа.

Однако он ошибся, Семиун заговорил, хоть и не был многословен:

– Пусть, скоро сам лопнет, – произнесли бледные губы парня, а затем застыли, не удосужившись плотно сомкнуться.

– Как ты? – поинтересовался бродяга, вставая и разминая руками отлежанную на жестком ложе из веток поясницу.

– Жив…вроде бы жив, – ответил пациент без тени радости или сожаления. – Ничего не помню, тело ужасно болит, просто разваливается на части…

– Не похоже, – усомнился Шак, – уж больно спокойно сидишь, да и от боли не воешь.

– А смысл? – удивил бродягу странным ответом товарищ. – Смысл плакать и стенать, крутиться волчком по земле да пробивать в древе дупло головою? Я ж лекарь, я знаю, как терпеть боль и не давать ей свести себя с ума!

«Уж больно рассудителен! Не человек, а камень какой-то! Видывал я, как люди боль терпят, в кровь губы обкусывают, а этот сидит и даже не шелохнется. Странно все это… – подумал Шак, но говорить ничего не стал, только пожал плечами, что означало: «Тебе видней, ты муж ученый!»

– Расскажи лучше, что произошло в трактире? Как нам удалось уйти живыми?

– Не нам, а мне, – поправил паренька Шак. – Несколько миль тебя на спине пер, под дождем и по колено в грязи. Теперь, что жрали вчера, что не жрали, а в брюхе опять сосет да подстанывает! Денег нет, одежды нет, барахло потеряли…– махнул рукой опечаленный Шак. – Правда, ножичком добрым обзавелись, да с полфляги водки еще осталось.

– Уже нет, – расстроил спутника лекарь, кивнув головой в сторону валявшегося возле пня пустого сосуда.

При других обстоятельствах бродяга устроил бы партнеру хорошую взбучку. «Не твоя добыча, не трожь!» – гласил суровый закон скитающейся нищеты. Однако водка без пищи в рот не идет, а Семиун на время смог притупить боль, хоть совершенно не выглядел пьяным.

– А ты в целительстве разбираешься, молодец! По твоей работе не скажешь, что ты шарлатан-попрошайка, – решил снизойти до похвалы представитель лекарского цеха, но ошибся при выборе слов.

– За попрошайку щас по роже схлопочешь, и не посмотрю, что подранок! – осерчал бродяга и одарил парня гневным взором. – Я милостыню не клянчу, с протянутой рукой на паперти не стою, а уж если людишки настолько глупы, что козье дерьмо за чудо-лекарство принимают, то это их, и только их беда!

– Раны здорово обработал, ногу поломанную правильно закрепил, да и в боку моем на славу поковырялся. Я знаю, я уже посмотрел, – не обращая внимания на неожиданную вспышку гнева, продолжал гнуть свою линию Семиун, а его мутные, слезящиеся глаза ни на миг не отрывались от лица компаньона. – Ты не мошенник, ты тоже лекарь. За что тебя выгнали из Гильдии?

Нелепое предположение рассмешило Шака, и он был несдержан в проявлении чувств. Его безудержный хохот вспугнул стайку ворон, гнездившихся среди густых крон высоких деревьев, и вызвал целый каскад испуганных звериных криков из чащи леса. Обвинения в шарлатанстве, мошенничестве, воровстве, прелюбодеянии и вымогательстве стали для Шака привычным делом, но вот в умелом целительстве его еще никто не уличал. И самое смешное, что лекаря в нем увидел не деревенский простофиля, не бондарь-ремесленник, а опытный полевой хирург, отпиливший целую гору конечностей и заштопавший столько животов, сколько обычному городскому лекарю с банкой пиявок под мышкой и за год не приснится.

– Ну, ты и загнул! Спасибо, дружище, так меня еще никто не смешил, – неожиданно положив конец веселью, Шак подошел к раненому и уселся рядом с ним на траву. – Штаны нужно достать…холодно, – не убирая улыбки с лица, произнес бродяга. – Я тебе вот что скажу, как мужчина вьюнцу и целитель целителю. Без портков по дорогам шастать не след, народец ныне дурной пошел, на естественную наготу неправильно реагирует. Это во-первых, – со знанием дела бродяга принялся загибать пальцы. – Во-вторых, не по каждой травке босиком побегаешь, да и коряги всякие ноги уж больно царапают, а об мошкаре кусючей я вообще умолчу. И, в-третьих, самое важное, по здешней погодке немудрено и самое дорогое застудить. Вот оказия приключится, и что потом? И бабы в расстройстве, и самому неприятно!

– Ты не ответил на мой вопрос!

Попытка увести разговор в сторону провалилась. Семиун по-прежнему смотрел в глаза Шаку и ждал ответа, как будто от этого зависел исход их нелегкой миссии. Насущные рассуждения об опасных последствиях путешествия с голым задом лекаря почему-то мало волновали, а вот докопаться до правды о прошлом Шака ему очень хотелось.

– А я на глупости вообще не отвечаю, я их не слышу…принципиально, – заявил бродяга и, чтобы успокоить заурчавший желудок, стал грызть корешок, выдернутый из земли. – Ну, ты подумай хорошенько, паря, какой из меня к бесятам собачим целитель? Я ж на вашего брата совсем не похож, а подлатать свою шкуру в дороге каждый уважающий себя странник должен уметь. С деньжатами у голытьбы туго, а костоправы со знахарями ого-го сколь берут, аппетиты у них огромные, да на горе других наплевать. Есть золотишко – полечат, пара медяков в кармане завалялась – лучше для церкви побереги, за упокой грешной душонки своей напоследок помолиться…

– Складно ты врешь, пожалуй, даже лучше, чем мне бочину заштопал, – остался при своем мнении Семиун. – Да, вот только…

– На, смотри! – Шак вдруг вскочил с травы и, задрав вверх камзол, продемонстрировал недоверчивому компаньону пару упругих, мускулистых ягодиц. – Вон сюда смотри, сюда! – палец бродяги интенсивно затыкал в верхнюю часть правой окружности. – Это укус гадюки. Три дня нарывал, пока я яд из раны голыми руками не выдавил! Худо мне было, ой как худо, в жар бросало, да всякая дрянь наяву мерещилась! Думал, совсем плохо, думал, подохну! Попробуй-ка сам извернуться, чтоб яд из этого места удалить! И никто, ни одна собака мне помощь не предложила!

– Это ты к чему говоришь? И задницу свою убери, мне на нее смотреть не любо!

– Ишь, щепетильный какой! – обиделся Шак, но одернул камзол. – А это я к тому, что бродяга только на себя рассчитывать может и должен многое уметь. Жизнь меня научила штопать подранков, и первый в их череде я сам. Извини, что тебе помог, это такое непростительное свинство, что ты мне его целый век припоминать будешь и подозрениями замучишь! Сомнительно что, сумневайся сколь влезет, но домыслы оставь при себе!

– Извини, я не знал…я не хотел, – пролепетал Семиун, и на его бледном лице возникло подобие виноватой улыбки. – Я не думал, что ты так близко к сердцу воспримешь…

– Не в том дело. – Шак уже немного успокоился и присел на траву. – Хочешь меня лгуном считать, считай сколько влезет, но диспутов на пустом месте не разводи, прибереги силы до лекарских споров! У нас щас куда боле насущные вопросы имеются, чем копаться в моем темном прошлом.

Бродяга вдруг замолчал и о чем-то задумался. После такого концерта Семиун не решился его побеспокоить и, пока компаньон созерцал диковинно изогнувшуюся ветку сосны, сделал первую попытку встать. Естественно, она ему не удалась, как, впрочем, и вторая, и третья. Кроме новых приступов боли в боку, в голове и в остальных частях тела, усилия паренька ни к чему не привели. Покалеченному телу нужен был отдых как минимум в течение двух-трех ближайших дней.

– Ну, и что ты дрыгаешься, что дрыгаешься?! – рассердился Шак, недовольный тем, что кряхтение и потуги Семиуна сбили его с мысли. – Ляг и лежи, нельзя тебе пока пехом переть, ехать придется. Щас колымага какая на дороге появится, подвезти уговорю! Знать бы еще, куда…Я ж не местный, а ты, дружок, до сих пор так и не сказал, как деревенька та называется, куда мы едем и где колдун ваш якобы обитает.

– Велесье, Ольцовка и Гажерье, – закрыв глаза, прошептал парень. – Их три, и от всех до замка графского рукой подать, но только нам еще до них добираться и добираться…почти целый день потеряли.

– Тела наши грешные от могилки уберегли, и за это судьбе благодарен будь! – хмыкнул бродяга, а затем снова погрузился в свои мысли. – Лучше поведай, что ты о море знаешь, том, что по графству гуляет? В чем он выражается, отчего люди мрут?

– А тебе-то зачем, ты же не лекарь? – удивился Семиун. – Неужто кому задарма помогать собрался?

– Себя уберечь не худо было бы, балда, – ответил Шак, даже не удосужившись повернуть в сторону собеседника голову.

Причина расспросов показалась Семиуну весьма уважительной. Направляясь в местность, где люди и скот умирают от неизвестной заразы, действительно не мешало бы призадуматься о природе явления, хотя бы для того, чтоб знать, из какого колодца пить, а из какого погодить.

– Я мало знаю, мне лекари из Гильдии ничего не рассказывали, да и они, похоже, ничего не ведают, поскольку мора боятся и из Тарвелиса носов не показывают. По городу слухи бродят, но на слова из толпы полагаться не стоит, тем более что жители тех деревень редко теперь в город наведываются. Болтают разное, в основном, конечно, лгут. Кому на что умишка хватает, тот на то и напридумывает. Зерно здравого смысла в бреде народном есть, да только через решето логических рассуждений его не просеешь, по крайней мере, пока…пока собственными глазами симптомы не увидишь. Кто про гниль в лесу и на полях говорит, кто про коров взбесившихся лопочет, дескать, они на передних лапах ходить начинают, человечьими голосами разговаривают, да и на хозяев кидаются. Люди паршивят и заживо гниют, дома плесенью да грибами порастают…

– Понял, в общем, обычный бред перепуганных насмерть идиотов, – прервал дальнейший пересказ небылиц Шак и, поднявшись, направился к дороге. – Ты здесь полежи, отдохни, а я на тракт пойду. Там телегу смотреть сподручней, да и пока взад-вперед брожу, авось ценное барахлишко найду, что дурачье богатое из карет господских да возов купеческих выкидывает.

Шак ушел, и только тогда из груди раненого лекаря вырвался протяжный стон. Действие водки заканчивалось, боль постепенно возвращалась, но Семиун не хотел этого показать.

* * *

Поразительно, сколько можно собрать информации, просто около часа простояв на обочине дороги. Агенты разведок других королевств и тайные недоброжелатели Короны попусту растрачивают время по резиденциям именитых вельмож, столичным кабакам и прочим великосветским вертепам. С одной стороны, понять их можно: флиртовать с красотками на балах куда приятней, чем, облачившись в рубище, месить сапогами грязь провинциальных дорог, а подкупать сановников и тайно прокрадываться в здания королевских контор куда безопасней, чем связываться с преступным сбродом, обитающим на дорогах да по лесам. Их мотивы ясны как день: «Идти лишь на обоснованный риск», «Совмещать приятное с полезным» и «Преследовать не только великие цели, но и свои маленькие интересы». Расстановка приоритетов правильная, скажете вы. Так-то оно так, но только с одной стороны…С другой же, безопасные и выгодные для собственного кошелька методы далеко не всегда приводят к намеченной цели, а если и приводят, то зачастую не самым кратчайшим путем.

Поджидая на дороге деревенского простачка, который согласился бы их подвезти до ближайшего селения, Шак многое узнал о жизни приграничного графства, скажем даже более, он прочувствовал атмосферу, царившую в этой части королевства, притом абсолютно не прикладывая к тому усилий.

За время, пока бродяга осматривал хлам на обочине, дважды проезжали кареты…не господские, без гербов и прочих опознавательных знаков. Плачевное состояние экипажей и отсутствие эскорта однозначно свидетельствовали о том, что этой дорогой именитый люд не ездит. Возможно, к замку вел другой, более короткий путь, или скучающий в заточении родовых стен граф Лотар окончательно одичал и пополнил ряды закоренелых противников светского образа жизни, которых тошнит от общения с равными себе. Ведь ни один аристократ не согласился бы нанести визит в замок, к которому не было нормальных подъездных путей, а вела бы такая убогая и опасная дорога. Грязь, пыль, огромные рытвины и ухабы, отсутствие щебенки и даже плохеньких верстовых столбов; на такие дорожные мучения не согласилась бы ни одна благородная дама, ни один дворцовый кавалер. К тому же посты ополчения на тракте отсутствовали, зато спокойненько, прямо среди бела дня, разъезжала всякая шваль: наглая, вооруженная и пьяная.

Шак едва успел запрыгнуть в кусты, когда всего в ста шагах от него из леса выехала довольно большая банда. Всадники, человек сорок или пятьдесят, не спеша, проехали в сторону Тарвелиса и, совершенно не опасаясь, что их услышат, громко горланили похабные песни. Разбойничьи шайки, конечно, не редкость, но бродяге, сколько он ни скитался по дорогам королевства, еще ни разу не доводилось видеть такого крупного и разношерстного отряда. Здесь были дезертиры в выцветших плащах королевского войска, имелось городское ворье, по старой привычке предпочитавшее одеваться в черные или в темно-серые цвета. Особо выделялись на общем фоне пестрые и яркие одежды бывших крестьян, сменивших вилы на кистени, а плуги на луки, но так и не усвоивших элементарного правила: «Яркость и броскость одеяний не являются признаком благополучия». Основную же массу бандитов, как обычно, составляли беглые каторжники, их истощенные, затравленно взиравшие на враждебный мир лица нельзя было перепутать ни с наглыми рожами бывших наемников, ни с вечно опухшими образинами ушедших в разбойничий разгул деревенщин.

Банда проехала мимо и скрылась за поворотом, совершенно не опасаясь внезапного появления графских наемников или патруля ополчения. Едва Шак вылез из кустов, как тут же поспешил снова укрыться в гуще зеленой растительности. По дороге, печатая шаг, прошла рота ландскнехтов в синих королевских плащах. Удивительно, что тяжелые пехотинцы, входящие в состав регулярного войска, маршировали со стороны Тарвелиса, а значит, просто не могли разминуться с конными бандитами. Тому факту, что столкновение закончилось мирно, могло быть лишь два объяснения: разбойники поспешно скрылись в лесу, а королевским солдатам не захотелось блуждать по чаще, или пехотному капитану, их командиру, не было дела до местных банд. Он выполнял лишь приказ привести солдат в пункт назначения, которым был явно не замок, а один из сторожевых фортов на границе королевства.

Какой бы из вариантов развития событий «за поворотом дороги» ни имел место на самом деле, но этот странный факт отпечатался в голове шарлатана и стал одним из первых камушков мозаики-головоломки: «А что же творится во владениях славного графа Лотара?» Для ее немедленного решения пока имелось слишком мало информации, но увиденное вывело их с Семиуном миссию за рамки обычной погони за колдуном. Внезапно Шак почувствовал себя лазутчиком в военное время. Как будто он проник на территорию противника, и теперь любое столкновение с войсками или с мирными жителями могло стоить ему жизни. Раненый товарищ, который не может идти, отсутствие денег, беспорядок в одежде и полнейшее непонимание того, что же он будет делать по прибытии в пункт назначения, только усиливали это странное ощущение, дополняли его палитру новыми красками, преимущественно черными и багровыми.

Вскоре после того, как последний бравый солдат скрылся за горизонтом, пустынная дорога снова ожила, на ней появился купеческий караван, который бедолаге опять же пришлось наблюдать из кустов. На девять повозок было слишком много охраны: около сорока всадников, да и на козлах рядом с возницами восседали по два арбалетчика. Не доехав до укрытия, в котором засел Шак, вереница телег съехала с дороги и стала пересекать поле.

«Видать, торопятся, путь сокращают или заплутали, а теперь пытаются выбраться на нужный большак. Все-таки есть поблизости где-то хорошая дорога. Что ж Семиун не сказал? Хотя он не в том состоянии, чтобы на местности ориентироваться…Да и вряд ли на «торгово-господский» тракт бесштанную рвань пущают!» – это предположение показалось Шаку вполне логичным, а молчание компаньона обоснованным. Все бы хорошо, да только бродяге уже надоело ждать и кормить комаров своей кровью.

Дорога была или пустой, или чересчур многолюдной, его же устроила бы лишь золотая середина, несколько одиночных крестьянских повозок, едущих в сторону замка. Возницу третьей или четвертой по счету Шаку непременно удалось бы уговорить подвезти его и раненого товарища. На лучший результат бродяга не рассчитывал по причине недостающего гардероба и чересчур одичалого вида. Он был грязен, побит, лохмат и почти гол. Проехаться с таким «чудом», пусть даже немного, согласился бы лишь сумасшедший или слепой.

Наверное, тот, кто управляет нашими судьбами, испытывает особую симпатию к бродячим шарлатанам. Он не дает им подняться с общественного дна, но в то же время и помогает не утонуть, заботливо протягивая в самый трудный, почти безнадежный момент руку помощи. Проведению – вершителю судеб – не чуждо ничто человеческое, например тот же самый азарт. Оно увлеченно играет с изгоями в «кошки– мышки» и иногда позволяет им бежать, радуясь, как малое дитя, в преддверии новой ловушки, которую само же вскоре изобретет и в которую его избранники обязательно попадутся, если, конечно, в эту игру без спроса не вмешается Его Величество Случай, конкурирующее божество, только и мечтающее подложить Провидению маленького розовенького поросеночка.

На этот раз «поросеночек» был довольно упитанный, старый, морщинистый и немытый. Он лежал на телеге, груженной тюками, и, кажется, спал. По крайней мере, Шаку с расстояния в восемьдесят-девяносто шагов именно так показалось.

Пара довольно здоровых и ухоженных лошадок-тяжеловозов еле шевелила конечностями, таща огромный воз. Они могли двигаться в три, нет, в четыре раза быстрее, если бы получали от мужика хотя бы легкие шлепки по массивным крупам. Однако развалившегося поверх тюков возницу такая скорость передвижения, похоже, устраивала, что было очень-очень странно. Конечно, день только начинался, а солнце еще не достигло зенита, но до Тарвелиса, в который он направлялся (другого города поблизости не было), ой как далеко. Нет ничего хуже для торговца, чем не успеть до закрытия городских ворот и остаться вместе с товаром на ночь за крепостной стеной. Но спящего мужика это обстоятельство, видимо, нисколько не смущало: он не подгонял коней и даже не шелохнулся, когда навстречу его телеге побежал бородатый верзила в драном камзоле и без штанов.

Шак сильно рисковал, приближаясь к телеге в открытую, он понимал это и поэтому бежал не в полную силу. Увидев его, торговец мог сам испугаться и, не обратив внимания на громкие мольбы бродяги о помощи, пальнуть в него из припрятанного между тюками самострела или по-простецки метнуть топор. Метать подобный инвентарь крестьяне умели ничуть не хуже, чем пользоваться вилами в ближнем бою. Шак уже пару раз убеждался в правдивости этого утверждения на собственной шкуре, поэтому и был готов отскочить в сторону или пригнуться, как только рука мужика скользнет под тюк.

Топор на телеге имелся, да и ручка самострела угрожающе торчала из-под овечьей шкуры, но вот сам забулдыга был мертв. Бродяга заметил это, когда до телеги оставалось каких-то десять шагов, заметил и застыл, позволив понурым лошадкам довезти до него воз с мертвецом.

Возница полулежал-полусидел на одном из тюков, запрокинув голову назад и свесив руки, как плети. Ничто не указывало на причину смерти, но одно Шак точно знал – в смерти торговца были неповинны разбойники. Хоть местность и кишела лихими людьми, но на теле мертвеца не было видно ни одной раны, кроме небольшого пореза на правой ладони. К тому же вряд ли злодеи позарились бы на его товар. Один из тюков порвался, и из него торчал кусок сырой, недубленой кожи. Мужик ехал в город даже не на базар, а к кожемяке. Кроме ремесленника, мастера обработки шкур, груз сырья ни для кого не представлял интереса, да и стоил сущие гроши. Даже в голодные годы войны грабители не связались бы с такой поклажей. Они обычно забирают лишь оружие, драгоценности, одежду, кошельки и прочие вещи, которые легко увезти и несложно продать.

Простенький, слабенький самострел, стрелявший не дальше сорока шагов, был не заряжен, поскольку был нужен торговцу не сейчас, а на обратном пути, когда бы он возвращался из города на пустой телеге, но с деньгами. Шак осторожно вытащил его из-под овчины и осмотрел. Спусковой механизм, как и следовало ожидать, основательно проржавел. Из самодельного оружия – деревенского подобия охотничьего арбалета – стреляли нечасто, да и то наверняка отгоняя ворон с огорода. Оружие было никчемным, но его грозный вид мог отпугнуть дураков, которых на дорогах встречалось немало.

Небрежно закинув за спину проржавевший трофей, благо, что крепежный ремень еще не совсем сгнил, Шак зашарил рукой под овчиной в поиске связки арбалетных болтов. В конце концов, он ее нашел и, положив рядом с собой на землю, всерьез призадумался, что же делать дальше. Инстинкт мародера, живущий в каждом бродяге, настаивал обшарить мертвеца и забрать все ценные вещи, однако природная осторожность молила обождать со сбором трофеев до установления причины смерти. На самом деле, возможных вариантов случившегося было немного, притом все насильственные отпадали. Долгая болезнь, наконец-то доконавшая организм, разрыв сердца от страха, что еще могло сгубить человека в дороге? Третий, самый худший вариант, напрашивался сам собой: мужик ехал из той части графства, где свирепствовал мор, страшная, заразная болезнь, симптомов которой Шак пока не знал.

Выбирая, что же ему делать: забрать добычу или сжечь телегу вместе с трупом и лошадьми, бродяга внимательно присмотрелся к умершему, прежде всего к его бледному лицу, от которого примерно с полчаса назад отлила кровь.

«Смерть, определенно, произошла из-за остановки сердца, но причина не в испуге, тогда отходят мгновенно, а мужик мучился минут пять, если не более…Вон рубаху на груди порвал да ручищами так сильно в телегу цеплялся, что не заметил, как пару раз об вострый топор резанулся…Глазища выпучены, рот открыт, скорее всего, задыхался перед смертью. Эх, грудину бы его посмотреть, да боязно дотронуться».

Найдя на обочине довольно длинную палку, Шак осторожно раздвинул края порванной рубахи. Грудь мужика была ярко-красной, расчесанной в кровь, а в ладони левой руки, которую бродяга до этого момента не видел, был крепко зажат какой-то предмет на длинном шнурке. Не дотрагиваясь до тела, разжать кулак не представлялось возможным, поэтому Шак взял топор и просунул острие между основанием кисти и фалангами одеревеневших пальцев мертвеца. Всего один резкий нажим, и на песок дороги выпал небольшой кругляш на шнуре.

Из груди шарлатана вырвался протяжный звук, означавший одновременно и облегчение, и удивление. Теперь он точно знал причину смерти «сдиральщика шкур», порадовался, что барахло не заразно, но был поражен, увидев знакомый предмет на этом берегу Удмиры.

* * *

Отстояв в небе положенный срок, солнце, как честно исполнивший свой долг часовой, устало покатилось на отдых, к горизонту. Наступила пора, именуемая в народе ранним вечером, то есть когда детишки еще играют во дворе, а чуткие мамаши, чей смысл существования сводится к заботе о малышах, а зона обитания ограничивается кухней, только приступают к приготовлению ужина.

Солнце еще светило ярко, ленивица Удмира мерно несла свои темно-синие воды, а на ее левом берегу, несмотря на строжайшие запреты родителей, резвилась группка детишек шести-восьми лет. Мальчишки бегали за девчонками, пытаясь вцепиться грязными пальцами им в косы; те, визжа и подсапывая от восторга, убегали, в общем, детвора репетировала взрослую жизнь; жизнь, которую им суждено вскоре прожить, если, конечно, из Реки не появятся страшные чудовища и не сожрут весь мир.

Эти мыслишки завелись в юных головках не сами по себе. Доверчивых деток постоянно запугивали строгие родители и безобидные с виду деревенские бабки. Одни крепко бранились и сурово наказывали за игры на берегу ремнем, другие мирно ворковали, рассказывая на ночь ужасные истории о кровожадных существах, обитавших на дне Реки и в лесных чащах правобережья. Однако детское любопытство брало верх над потаенными страхами и боязнью отцовского ремня. Действительно, чего пугаться, когда солнце стоит высоко? Чудовища появляются ночью, а день – пора добра, увлекательных игр и нескончаемого веселья.

Нагонявшись вдоволь за девчонками и попутно передравшись между собой, ребята заскучали и в поисках чего-то нового подошли к самой воде. И тут их внимание привлек какой-то черный предмет, лежащий на прибрежных камнях всего шагах в тридцати вверх по течению. Любознательные юнцы не раздумывали, стоит ли приближаться или нет, они азартно помчались наперегонки, громко испуская победоносные крики, когда удавалось поставить подножку вырвавшемуся вперед товарищу.

К сожалению, ничто не бывает вечным. Забава вскоре оборвалась, а радость на детских рожицах сменилась испугом. Куча черно-желто-зеленого тряпья зашевелилась, и из-под нее медленно поднялся грозный, закованный в черные доспехи рыцарь. Двое из пяти парнишек дружно заплакали и пустились наутек, трое остальных тоже побежали прочь, но не плача, а мочась на ходу в штаны. Теперь детвора знала, как выглядит речное чудовище, оно очень походило на рыцарей из замка, но было без коня, меча и щита.

Какое-то время воин стоял на одном месте и озирался по сторонам, потом поднял голову вверх и долго смотрел на солнце, уже не столь жгучее, как несколько часов назад, но все еще яркое. Неизвестно, чем не угодило небесное светило засоне-рыцарю, но он пригрозил ему кулаком и громко произнес непристойное проклятие в адрес плывущего по небу желтого лика, затем нагнулся, подобрал раскиданные плащи и, небрежно волоча их за собой по мокрой гальке, направился в сторону ближайшего кустарника. Он шел медленно, пошатываясь и скользя на мокрых камнях, а иногда и падая на колени. После каждого нового соприкосновения с камнями из-под забрала доносился яростный, нечленораздельный рык, напоминавший рев рассвирепевшего зверя.

Когда он скрылся в зарослях и густая, выше человеческого роста растительность скрыла его от посторонних глаз, рыцарь наконец-то бросил мокрые, перепачканные грязью плащи и снял шлем. Из плена железного головного убора, призванного не только защищать голову хозяина, но и устрашать врагов, вырвалась копна светло-русых волос. Липкие, перепутавшиеся пряди похожими на крысиные хвостики нитями устремились вниз, к нагруднику. Конечно, после ночного пребывания под водой, а затем целого дня, проведенного в груде плащей под лучами палящего солнца, рыцарь выглядел далеко не идеально, но по его бледному лицу сразу можно было понять, что это молодая женщина, притом очень красивая.

Вслед за шлемом на подстилку из плащей полетели тяжелый нагрудник и наручи. Девушка избавлялась от доспехов с такой поспешностью, с какой змея сбрасывает старую кожу, а загнанный в ловушку вор избавляется от награбленного. Последними груду металла пополнили стальные ботинки. Красавица, а фигура воительницы действительно была достойна восхищения, осталась лишь в обтягивающих кожаных одеждах, которые обычно рыцари надевают под латы для тепла и для того, чтобы смягчить пропущенные удары. Ведь кроме проникновения через броню оружия страшны и ушибы. Сильный удар булавы или топора может не пробить, а лишь слегка покорежить доспех, но вызвать обширные ушибы и даже переломы костей у закованного в стальной панцирь человека.

Девушка быстро собрала боевую броню в кучу, сделала из плащей огромный узелок и легко, как будто была не хрупким, нежным созданием, а могучим амбалом, зашвырнула дорогие доспехи в реку. Ее бросок поднял почти трехметровый фонтан воды. Тяжелая сталь быстро пошла ко дну, а вместе с ней сгинула и прежняя, привычная жизнь, правда, красавица надеялась, что ненадолго.

Она совершила ошибку, позволив какому-то ничтожеству, жалкому дикарю с правобережья сломать ей руку и нанести несколько смертельных ударов. За ошибки нужно платить, а не расплачиваться золотом, как это принято у глупых людишек. Соратники отвергли ее, но только до тех пор, пока она не совершит подвиг. Таково правило, можно сказать, незыблемый закон их Братства. Перед ним все равны: и неуклюжий толстяк Мосо, и даже сам граф Лотар…

* * *

Даже для раненого и страдающего от боли Семиун вел себя слишком буйно. Шак уже начинал опасаться, не привел ли удар ножом по голове к необратимым последствиям, не теряет ли его компаньон рассудок. Парень ерзал по тюкам (парочку мешков с мягкими шкурами бродяга для удобства оставил на телеге, а не выкинул, как остальные, на обочину), постоянно кричал, захлебываясь слюной, ругался, отчаянно жестикулировал, сбивая повязку, с трудом наложенную на поясницу, и в редких промежутках между ругательствами в адрес возницы утруждал бедную голову Шака непонятными, но грозно звучащими терминами. Все было бы ничего, бродяга уже стал привыкать к неадекватному поведению напарника, но время от времени лекарь делал попытки покинуть телегу. Его приходилось утихомиривать, притом осторожно, не повреждая больные места, а уж о том, чтобы привести самый весомый аргумент в любом научном споре – удар кулаком по макушке, не могло быть, к сожалению, и речи.

– Да как ты мог?! Ну, как, как до такого можно было додуматься?! – в очередной, в пятый или шестой по счету, раз завел любимую песню занудливый эскулап: – В графстве мор, а ты затащил меня на телегу дохлого мужика, да еще сам в его шмотки обрядился! Он же со стороны замка ехал, а вдруг он из одной из тех деревень?!

– Возможно, но не факт, – уклончиво ответил Шак, уже уставший оправдываться и спорить с крикливым смутьяном.

Семиун самозабвенно орал и не слушал аргументов оппонента. Он просто не дал Шаку ни разу довести его речь до конца. Как только бродяга открывал рот, лекарь принимался ругаться неизвестными простому народу словами: «дезинфекция», «инкубационный период», «латентная фаза», «микротельца» и другими, выражающими прочие, чуждые слуху понятия. В конце концов темный неуч-шарлатан устал выслушивать агрессивное нытье ученого мужа, бросил поводья и, развернувшись к собеседнику лицом, приставил к его голове самострел, для пущей убедительности заряженный.

– Послушай, ты, сын пробирки и старых щипцов, ты еще долго меня доставать будешь?! Я заразы всякой пуще тебя боюсь, но уже сказал, мужик не от «анъфьекции» помер, а от амулета, – возница знал, как правильно произносится мудреное слово, но специально искорежил его, чтобы придать своему выступлению легкий налет пренебрежительности и сарказма. – Кроме вшей я от его портков ничего не подцеплю, да и сомнительно, чтоб они у него водились. У них ведь, тварей примитивных, «анкубацийонного» времени нет, они, как жрать захотят, так и кусают!

– Только неучи верят в силу амулетов, – невозмутимо стоял на своем Семиун, а потом так же спокойно, как будто невзначай, добавил: – Самострел убери, все равно же не выстрелишь, а держать тяжко, поди…

– Ничего, сдюжу, – произнес Шак, но оружие все же опустил.

Тяжелая, примитивно сляпанная штуковина уже сыграла свою роль. Она заставила Семиуна перестать кидаться беспочвенными обвинениями и превратиться из беснующегося самодура-оратора во внимательного слушателя, по крайней мере, бродяге так показалось.

– Сила у амулета есть, но она не в том, в чем ты думаешь, – Шак осторожно развернул камзол и показал партнеру маленький, блестящий кругляш с серо-зеленоватым камнем посередине и таинственными знаками по краям. – Это не просто амулет, не одна из множества безделушек, что продают на дорогах шарлатаны вроде меня. Это амулет, точнее, родовой оберег далерского шамана. У далеров, это довольно многочисленное племя дикарей, обитающее в лесах правобережья Удмиры, собственность шамана считается священной, ее никто не имеет права брать в руки, кроме самого ведуна и его старшего сына – преемника. На амулет наложено проклятие, каждый, нарушивший запрет, умирает страшной, мучительной смертью.

– Бред, проклятий не существует, – возразил Семиун, но уже окончательно и бесповоротно перехвативший инициативу в разговоре шарлатан подал ему знак замолчать. – В зависимости от того, что ты под этим словом понимаешь. Если проклятие, кара небес, то совершенно с тобой согласен. Однако мы столкнулись с совершенно иным явлением. Видишь этот камень в середине?! Далеры называют его «аракором», а научного названия наверняка нет, поскольку здесь он не встречается. У него есть очень интересное свойство. Если его подставить под лучи солнца, то он становится влажным и при этом выделяет яд, смертельный как для человека, так и для любого иного живого существа.

Шак осторожно взял вруки камзол и поднес его ближе к Семиуну, показывая, что поверхность камня покрылась испариной, а под амулетом, на толстой ткани камзола, появилось малюсенькое, желтоватое пятно.

– Яд выделяется довольно быстро, почти мгновенно впитывается в кожу, но действует не сразу. Похитивший амулет шамана умирает лишь через час, притом последние минуты проводит в ужасных муках.

– А как же сам шаман до него дотрагивается? – удивился лекарь, заинтригованный услышанным и искренне поверивший в рассказ шарлатана.

– Против всякого яда всегда найдется противоядие. Тебе ли этого не знать? – Шак осторожно завернул камень в камзол и засунул его под тюк со шкурами, на котором сидел. – Только далерские шаманы знают, как приготовить нужный отвар. Даже вожди и старейшины племени не имеют представления, пьет ли их ведун регулярно зелье или достаточно всего одного раза.

– А ты-то об этом откуда знаешь, да еще в таких подробностях? Неужто бывал на правом берегу? – глаза Семиуна прищурились, отчего юноша стал походить на армейского интенданта, заподозрившего своего нерадивого помощника в растрате казенного харча и злоупотреблении жемеловой водкой из неприкосновенного запаса.

Такая реакция рассмешила бродягу, поэтому он ответил не очень грубо, со скидкой на юношескую глупость:

– Бывал, но это не твое дело и уж никак не связано с погоней за колдуном. Надеюсь, ты теперь перестанешь блажить и больше не будешь драть горло, оповещая округу, что мы низко павшие мародеры, обобравшие мертвеца? Смотри, кто услышит, так вмиг наследнички набегут. Охотников присвоить чужих лошадок полно до жути!

Давая понять, что разговор окончен и он больше не хочет выслушивать обвинения в легкомыслии и невежестве, Шак повернулся к Семиуну спиной, а лицом к лошадиным крупам, по которым тут же звонко шлепнул ладонями. Нужно было спешить, побыстрее добраться до первого поселения или лучше корчмы, чтобы продать присвоенное добро. Раскатывать на чужой телеге не грех, тем более если законный хозяин помер, но большая глупость! Односельчане мужика могли узнать и воз, и лошадок, и в этом случае, если очень– очень повезет, их обвинят лишь в воровстве, а не в убийстве. Охранная грамота была безвозвратно утеряна, а деревенский люд прост и не любит по пустякам беспокоить уважаемых судей. Подозреваемых просто забьют на месте, забьют всем селением, а потом скинут трупы в компостную яму. Шак знал суровые нравы деревенщин, поэтому и спешил продать все сразу: и воз, и лошадок, и остатки товара в тюках, притом не важно, за какие деньги. Он был готов пойти на сделку с первым же встречным, если, конечно, тот не обнаглеет и не захочет прикупить уж совсем задарма.

– Странно, а как мог амулет далерского шамана оказаться на нашем берегу? – после пятиминутного молчания и тщательного обдумывания полученных сведений подал голос Семиун.

– А я почем знаю? – пожал плечами Шак. – Вряд ли мужик торговал с дикарями шкурами. Во-первых, коровы на том берегу не водятся, а во-вторых, далеры воинственны, чужаков не любят и с самого него шкуру спустили бы, чтоб на боевой тамтам натянуть.

– Так как же тогда? – не унимался дотошный юноша.

– А вот так…ехал мужичок, ехал, в город к кожемяке товар вез, а тут глядь, прям на дороге тело дохлого шамана и валяется…

– Прямо-таки шамана? – усмехнулся Семиун, считавший, что старший товарищ над ним просто издевается.

– Я бы сказал по-другому: «…рямо-таки и валяется!» – произнес Шак и, остановив лошадей, показал пальцем на тело мертвого человека в звериных шкурах, лежащее на обочине.

Бледное лицо Семиуна вытянулось и приобрело легкий зеленоватый оттенок. Полевых лекарей не испугать видом мертвеца, пусть даже и обезображенного. Парень не был исключением из этого правила, причина его замешательства и даже страха крылась в совсем ином. Неприятно ощущать себя актером в театре абсурда, когда привычный мир рушится, почти догматичные представления летят в тартарары и происходят вещи, мягко говоря, невероятные. Как дикарь с правобережья мог оказаться по эту сторону Удмиры, да еще за несколько миль от берега? Если же верить словам Шака, то это был не какой-то странствующий изгой, а настоящий шаман, человек в племени уважаемый и почитаемый, как божество. Далеры осмелились переправиться через реку? Началась война с дикарями? Но почему тогда на дороге так тихо, почему в округе не видно следов их присутствия?

Парень был обескуражен настолько, что остался сидеть, когда Шак спрыгнул на землю и направился к мертвецу. Бродяга не стал тревожить партнера и выводить его из состояния глубочайшего оцепенения. К чему, ведь осмотреть охладевшее тело он мог и сам? Не такое уж это и трудное занятие, определить, когда и почему наступила смерть, раскроил ли голову чужаку топор или его грудь пронзило острое копье. Дикари редко умирают от болезней, уж такой они крепкий народ!

Шарлатан ошибся, он понял это, как только приблизился к телу. В нос опять ударил омерзительный запах гниения, точно такой же отвратительный аромат, как тот, что он почувствовал ночью, проходя мимо повозки монаха. Тело лежало на спине, трава рядом была примята, а на дороге отчетливо виднелись следы волочения.

«Наверное, тело выпало из повозки, вполне вероятно, из той самой, которой управлял монах. Оно уже было мертво и пролежало на дороге несколько часов, пока его не обнаружил крестьянин, – выстраивал на ходу версию Шак, сам еще пока не понимая, зачем. – Интересно, что же могло напугать «обдирщика шкур»? За свою жизнь ведь навидался всякого, человеческим трупом его не удивить. А мужик был напуган…даже очень, он не тащил тело волоком, а спихивал его на обочину палкой, кажется, вот этой…

Шарлатан подобрал валявшуюся поблизости толстую, длинную ветку и внимательно осмотрел ее конец, на котором виднелись мазки желто-зеленой слизи. Обоняние опять пострадало от запаха гноя. Тело разлагалось, но как-то странно: не окоченело, а было мягким и гнило, будто огромный нарыв. Хорошо еще, что труп лежал на животе и ужасной картины разложения не было видно под меховыми одеждами. Шак решил не ограничиваться предположением, а выяснить эту странность до конца. Он просунул конец палки под тело, резким движением перевернул его на спину и тут же пожалел, что не остановился на осмотре палки.

За спиной бродяги раздались шаги, а затем неприятный и очень знакомый звук. Несмотря на сломанную ногу, решивший все-таки подойти и посмотреть на тело Семиун опорожнил желудок. Удивительно, что в животе лекаря еще что-то оставалось, ели они около суток назад. Тело дикаря представляло сплошное месиво, вязкое, клейкое, липкое и ужасно противное. В нем еще виднелись фрагменты внутренностей и костей, но органические ткани разлагались буквально на глазах, превращаясь в однородную массу. Наверное, когда тело обыскивал ныне покойный мужик, оно выглядело намного лучше, иначе он ни за что бы не решился не только дотронуться палкой, но и взять что-либо с этой омерзительной пакости, бывшей совсем недавно человеческим телом. Единственное, что еще удерживало омерзительное желе, было одеяние из звериных шкур, настолько плотное, что не давало жиже растечься и просочиться на землю.

– А на этого тоже амулет подействовал? – прохрипел за спиной бродяги наконец-то угомонивший свой желудок Семиун.

– Нет, – покачал головой шарлатан и ответил загадкой: – На этого подействовал монах.

– Какой еще, к черту, монах? До ближайшего монастыря с неделю пути, да и то в другую сторону.

– Значит, это был не монах. Возможно, нам повстречался тот самый колдун, которого мы ищем. Я встретил его, я его нашел и упустил. Радует лишь то, что по незнанию, – ответил Шак, взгляд которого был отрешенным, а мысли витали где-то вдали. – Постой здесь и ворон отпугивай, нечего птичкам всякую дрянь клевать! – тоном, не терпящим пререканий, приказал бродяга, а сам, не объясняя зачем, отправился к телеге.

Птицы – не люди: что для нас омерзительно, для них самое лакомство. Над тем, что уже нельзя было назвать телом и даже бренными останками, громко хлопая крыльями и галдя, кружилась стайка ворон. Лишь присутствие пока еще живого человека возле кучи аппетитно пахнущих отбросов удерживало падальщиков от начала пиршества. Они не решались напасть на живого, и Семиуну не пришлось отгонять крикливую стаю.

Шак задержался возле телеги недолго, через минуту он уже вернулся, неся в руках охапку соломы, собранную из-под тюков со шкурами, и какую-то тряпку. Именно она полетела в зловонную кучу первой и оказалась свернутым в несколько раз камзолом, в центре которого находился проклятый амулет. Затем омерзительную как с виду, так и по запаху кучу прикрыла охапка соломы. Бродяга достал из кармана трофейных брюк чужое огниво; пара щелчков кремня, и загорелся костер, разнося по округе ужасное зловоние.

– Ну, вот и все, похороны состоялись, и самое удивительное, в лучших далерийских традициях. Они не закапывают, а сжигают своих мертвецов. Разумно, не правда ли? – усмехнулся шарлатан и, посчитав свою миссию завершенной, отправился к телеге.

– Постой, а как же штаны с сапогами? Не грех бы их тоже отправить в кострище! – пытался вразумить подозрительный юноша своего беспечного компаньона.

– Во-первых, уже поздно. Если ты прав, то мы оба давно заразились. А во-вторых, мне почему-то кажется, что амулет не имеет к этому…– Шак кивнул в сторону погребального костерка, – …икакого отношения.

– Кажется тебе, кажется?! – негодовал Семиун. – А если это не так, а если?..

– Тогда мы умрем, – с безразличием пожал плечами бродяга, – умрем мы и многие другие. А чего ж ты хотел?! Мы на землях, где свирепствует мор!

(обратно)

Глава 7 Похоронных дел мастер и милостивая госпожа

Бывает так, что ответы на сложные вопросы приходят сами собой; бывает так, что нить расследования теряется, но Провидение подсказывает верный путь, а если человек особо непонятливый, то просто силой впихивает его в колею событий, ведущих к верному решению. Так случилось и на этот раз. Шак горел желанием еще раз повстречаться со странным путником – перевозчиком трупов, и если тот даже не колдун, лишившийся помощников и вынужденный делать грязную работу сам, то все равно стоило задать ему несколько важных вопросов. Шаку не давала покоя мысль, что по его организму бродит яд, введенный тарвелисским эскулапом. И это с самого начала путешествия необычайно способствовало активности образа действий. У него, конечно, было время, чтобы осматриваться и выжидать, но чересчур затягивать с исполнением важного поручения ему почему-то не хотелось.

Желание желанием, но удручающая реальность была такова, что их шансы догнать таинственного гробовщика колебались где-то около нулевой отметки. Они двигались в том же направлении, что и он, но времени уже прошло немало. Мерзавец, скорее всего, свернул в лес, тому были три веские причины: во-первых, с таким специфическим грузом не стоит показываться в поселениях, да и по дороге лучше ехать ночью, а днем отсиживаться в лесу; во-вторых, телега гробовщика была в плачевном состоянии и вот-вот должна была развалиться; и в-третьих, лес – лучшее место для тайного захоронения тел.

Шак специально не очень подстегивал коней и внимательно осматривал край леса, пытаясь обнаружить какой-то знак, говорящий о том, что вот именно сюда завернула развалюшка с треснувшей рессорой. Знаков не было: ни поломанных веток, ни лоскутов одежды на сучьях, ни отвалившегося колеса на обочине. Они проехали уже более двух миль, и шарлатан впал в отчаяние. Однако в тот самый миг, когда он уже решил завершить поиски, путникам улыбнулась удача. Их взорам предстал не какой-то знак, а вся повозка, правда, уже без лошадей, зловонного груза и возницы. Как и предсказывал Шак, телега развалилась: поломанные колеса валялись тут же, а тент исчез, видимо, таинственный гробовщик сделал из него волокушу, привязал один конец к лошадиной упряжи и, загрузив в нее трупы, отправился в лес. Иначе ему мертвецов не перетаскать, и дело было не в тяжести, а в том, что до тел было крайне неприятно и опасно дотрагиваться.

– Сиди здесь! – скомандовал бродяга и, взяв в руки топор, спрыгнул с телеги.

– Вот еще!

Семиун был категорически не согласен сидеть на телеге и ждать результатов охоты на опасную дичь. Он попытался слезть, но острая боль в боку загнала его обратно.

– Вот-вот, и я о том же, – усмехнулся Шак, наблюдая за мучениями напарника. – Так уж вышло, паря, что в лесу ты только обузой будешь. Сиди здесь и сторожи! Вдруг я его упущу, вдруг он на дорогу воротится, вот тут-то ты его и подстрелишь! Самострел под рукой держи; связка болтов под тем тюком, на котором твоя задница восседает. Все, я пошел, сам в лес соваться не смей!

Шак развернулся и направился было к лесу, но парень окликнул его, притом по делу:

– Шак, глянь, телега-то…чистая!

Бродяга не сразу уловил разницу между «чистая» и «пустая», хотел высказать парню, что тот дурак, но потом, заметив почти идеальную чистоту дна и бортиков повозки, переадресовал нелестные слова в собственный адрес. Лекарь был наблюдателен, он заметил то обстоятельство, которое ускользнуло от взора бродяги. Разлагающиеся трупы были покрыты отвратительной слизью, она липла и пачкала все предметы, с которыми соприкасались тела, хотя бы та же самая ветка, которой мужик спихнул труп шамана на обочину. Здесь же царила чистота, а чуткий нос шарлатана совсем не ощущал запаха разложения.

Обстоятельство было действительно странным и требующим осмысления, но плана действий оно не меняло. Шак кивнул в знак того, что понял, и, закинув топор на плечо, отправился в лес. Он не ведал, что его там ожидало, и радовался, что нашелся предлог оставить компаньона на опушке возле телеги. Кто знает, кем на самом деле окажется таинственный гробовщик и не придется ли ему еще раз нарушить правило.

* * *

В чаще было тихо, слишком тихо для леса. Не слышно было ни пения птиц, ни шебуршания бурундуков, ни прочих звуков от иного мелкого зверья. Лишь гадюки ползали под ногами да по ветвям, раздражая слух шипением и нервируя взгляд переливами блестящей, мокрой, темно-коричневой кожи. Впрочем, в отличие от других людей, гадов Шак не боялся. Их омерзительный вид, быстрое подергивание раздвоенными язычками и отрешенный взор холодных, как будто не принадлежащих к этому миру маленьких глазок не вызывали у него ничего, кроме горькой ухмылки и неприятных воспоминаний о тяжелых временах, которые ему недавно пришлось пережить, в которые он выжил.

Три года назад он был змееловом, правда, ловил ползучих тварей не для того, чтобы выдавливать яд и продавать его прижимистым лекарям. В голодные годы бродяжий люд неразборчив в еде: ловит и ест все, что не может сожрать их самих. Его кусали, он мучился, со слезами на глазах выдавливая из опухших ранок яд, но страдания стоили того. В то время как многие голодранцы клянчили крохи с чужого стола, а получали лишь тумаки, у его костерка всегда был сытный ужин, а на амулетах, которые ныне были утеряны, красовалось несколько змеиных голов и разноцветные кусочки чешуйчатых шкур.

Внезапно послышался крик, последний крик подстреленной птицы. «Кажется, это ворона. Осторожней, Шак, у него арбалет или лук!» – подумал бродяга и ускорил шаг. Хоть преследовать врага в незнакомом лесу всегда трудно, но у Шака был отличный ориентир – следы конских копыт и широкая полоса примятой тяжелой поклажей травы. Вскоре до слуха бродяги донеслось легкое ржание. «Монах» находился где-то рядом, теперь до окончания погони оставалось лишь несколько десятков шагов, которые нужно было пройти осторожно, крадучись, а лучше всего проползти.

Решив выбрать тактику незаметного сближения и быстрого удара по голове обухом топора, бродяга лег на траву и пополз по-пластунски, царапая о сучки руки и незащищенную тканью разорванной одежды грудь. Боль была слабой, скорее, просто неприятным ощущением, как зуд от комариных укусов, – очень малая плата за достижение цели.

Высокие, доходившие до пояса, а порой и груди взрослого человека кусты были не только колючи, но и загораживали обзор. Однако выбора особого не имелось: местность слева была открытой, и на ней паслись лошади, которые непременно заржали б, учуяв приближение чужака, а справа деревья слишком плотно стояли друг к другу, образуя неприступную живую изгородь, через которую не переползти без предательского треска сучьев. Бродяге пришлось пробираться напрямик, ползти вслепую, уповая, что занятый похоронами гробовщик не услышит шума листвы и не увидит легкого подергивания кончиков веток ворошимого им кустарника.

Надежды оправдались, вылазка удалась: лошади не подняли шума, а над головой шарлатана не прожужжал арбалетный болт и не просвистела стрела. Когда исцарапанные руки раздвинули ветки, глазам Шака предстала согнутая спина «монаха», занятого неблагодарной и совершенно не богоугодной работой. Похороны дикарей, а бродяга почему-то не сомневался, что зловонный груз состоял исключительно из трупов воинственных далеров, были почти завершены: братская могила вырыта, тела вместе с тентом отправлены на дно, и теперь как будто совсем не утомленный многочасовым трудом гробовщик закапывал яму. Лица незнакомца не было видно, но Шак точно знал, это именно тот благодетель, который пожертвовал ему тряпку, водку и нож. На миг появилось даже что-то вроде угрызений совести, но суровая необходимость взяла верх над зарождавшимся в голове неправильным, чересчур моралистичным и эмоциональным подходом к делу.

Осторожно покинув укрытие, Шак поднялся в полный рост и, стараясь ступать как можно тише, стал подкрадываться сзади к бойко орудовавшему лопатой «монаху». Лопата быстро мелькала в умелых руках, забрасывая в яму все новые и новые порции сырой земли. С такой скоростью может работать не каждый, только хороший ремесленник, привыкший совершать сей печальный ритуал изо дня в день.

Шак успел вовремя, еще четверть часа, и работа была бы полностью завершена: яма закопана, выровнена и прикрыта сверху аккуратно сложенными справа от гробовщика пластами дерна. Тихо ступая с пятки на носок, бродяга приблизился к цели и уже занес для удара тяжелый, довольно туповатый топор. Ему оставалось пройти шагов пять, не более, когда тишину леса нарушил спокойный, ничуть не возмущенный попыткой оглушить или умертвить его голос гробовщика:

– Чо, руки чешутся? Чо, совсем невтерпеж? Дай хоть дело завершу, иль тела так и оставить гнить? – произнес «монах», не только не повернувшись, но даже не снизив скорость работы лопатой.

Слова незнакомца обескуражили. Шак остановился и опустил топор. «Монах» все же заметил его, хоть и стоял все время спиной. Он не испугался и не предпринял никаких действий, а ведь заряженный охотничий арбалет лежал совсем рядышком, прямо у его ног. Поведение гробовщика, естественно, показалось странным. Пока голова Шака прорабатывала возможные варианты действий, глаза пробежались по растущим вблизи кустам и деревьям в поисках притаившегося напарника злодея, державшего чужака под прицелом. Однако поиски не увенчались успехом, сообщника не было, а прозорливый, хитрый ум шарлатана пришел к неутешительному выводу, что ему остается лишь терпеливо ждать, пока работа будет закончена.

Действительно, хоть мертвые тела и веские доказательства преступления, совершенного неизвестно где, когда и непонятно зачем, но они опасны, их нельзя оставлять на поверхности, их нужно было как можно быстрее закопать или сжечь. Птицы-падальщики, вороны да ангусты, редко залетали в глубь леса, но зверье тоже бывает неразборчиво в еде. Кто знает, с чего пошел мор? Возможно, зараза начала блуждать по графству именно после того, как гробовщику в черном балахоне помешали по всем правилам печального искусства соорудить одно из захоронений или с его развалюхи-телеги случайно свалился труп.

Шак ждал, не выпуская из рук топора и не спуская глаз с лежащего на земле арбалета. Махать лопатой вместо гробовщика ему не хотелось, да и оглушать его теперь уже не стоило, возможно, он и сам был не прочь поговорить. Ведь он почувствовал приближение Шака, почувствовал, но не подал виду, не пристрелил подкрадывавшегося сзади мужика с топором. Шаку вспомнился разговор с управителем Тарвелиса. А вдруг «монах» действительно колдун, и тогда они с Семиуном уже достигли первой цели, прошли первый этап. Им осталось лишь втереться в доверие и, убедившись, что это он, дождаться удачного момента и покончить с мерзавцем.

На выросший на месте ямы бугорок упала последняя горсть земли. «Монах» разогнулся, отер ладонью вспотевший лоб и застыл, осматривая деяние рук своих. Работа была почти закончена, оставалось лишь утрамбовать ногами землю и прикрыть могилу слоем дерна. Всего ничего, но то ли уставший, то ли задумавший провести какой-то таинственный ритуал гробовщик решил сначала избавиться от докучливого незнакомца, стоявшего у него за спиной и мерно постукивающего рукоятью топора о ствол пятилетней сосны.

– Ну, и чо тебе надо? Чего приперся? – высокий мужчина повернулся к Шаку лицом и посмотрел на него бесстрастным, совершенно не злым, но и не добрым взором.

Так смотрят гробовщики на пока еще разгуливающий и радующийся жизни труп или мясники на купающуюся в луже свинью, которая на днях станет просто разделываемой тушей. Взгляд не понравился Шаку, насторожило его и лицо: бледное, неживое, как слегка припудренная гипсовая маска, но по-настоящему встревожило бродягу другое. Его противник, а драка могла начаться в любой момент, пренебрег лежащим у его ног арбалетом, видимо, считая его годным лишь для отстрела назойливых ворон, но не выпустил лопату из рук, хотя любому нормальному человеку после таких трудов она непременно б надоела.

– Спасибо за помощь…там, на дороге…ночью, – на ходу начиная вживаться в только что придуманную им роль, неуверенно начал разговор Шак.

– И это все? И только ради этого ты за мной в лес поперся? – так же монотонно прозвучал леденящий сердце голос.

– Ну-у-у, вроде да…– кивнул головой Шак. – Хотел еще сказать, что ты на дороге трупик один посеял, противненький такой…склизкий и в звериных шкурах.

– Вот как? – Брови монаха-гробовщика впервые подернулись вверх. Это было единственное движение на его безжизненном лице. – Досадное недоразумение, – прошептали тонкие губы с укором самому себе. – Надеюсь, ты тело не трогал?

– Руками нет, но я его сжег. Я еще хотел…

Бродяга не договорил, поскольку его собеседник неожиданно потерял интерес к разговору, и его нисколько не волновало, чего же собственно Шак хотел. Лопата как будто ожила, она быстро взметнулась вверх, и в тот же миг мощный земляной град ударил говорившему в лицо. Несколько комков обожгли лоб и щеки, остальные больно ударили по глазам и залетели прямиком в открытый рот, мгновенно вызвав ответную реакцию здорового организма – фонтан слез и приступ кашля. Всего на долю секунды отхаркивающий грязь и трущий слезы свободной рукой Шак потерял противника из поля зрения, но этого оказалось достаточно, чтобы проиграть битву.

Перед слезящимися глазами, словно в тумане, быстро промелькнул черный балахон, затем живот бродяги заныл, мышцы резко сократились от острой боли, вызванной тычком острой кромки лопаты. Всего через миг последовал удар черенком по правому виску, от которого любой крепыш повалился бы на землю. Однако бродяга устоял, поэтому нападавшему пришлось нанести еще один удар, кулаком точно в переносицу. Голова бродяги закружилась с удвоенной скоростью, ноги стали ватными, обмякшее тело неимоверно тяжелым, а колени сами собой подкосились. Шак опустился на четвереньки, попытался подняться, но тут же, получив удар тяжелым предметом по затылку, упал. Беднягу оглушили его же топором – вот это было очень обидно!

Дальше все происходило, как во сне. Сознание медленно утекало из гудевшей головы, но еще фиксировало основные моменты происходящего. Его взяли за ноги и потащили волоком, его подняли в воздух и кинули. Спина соприкоснулась с чем-то мягким и рыхлым, проваливающимся под весом тела. По рукам, лицу и груди забарабанило что-то мелкое и рассыпчатое.

«Меня хоронят заживо», – успел подумать Шак перед тем, как его мозг погрузился в вязкое и теплое забытье.

* * *

Шак часто видел сны, в последнее время чаще всего наяву. Видения и миражи кружились в его голове, оставляя свой зловещий след, а затем уходили, растворялись, как дым, чтобы вскоре явиться вновь и мучить бродягу непонятными головоломками. Так было всегда, но только не в этот раз. Несколько часов под землей Шак провел в абсолютном беспамятстве, а когда очнулся, с трудом припомнив, где находится, ужаснулся и отчаянно заработал руками, пробивая себе путь наверх, сквозь землю и тонкий, чисто символический слой дерна. Первая его мысль была о том, что именно сейчас, когда он был похоронен заживо всего в каком-то метре над кучей обезображенных трупов, в его гудящей от боли голове совершенно пусто.

Выбравшись наружу, благо, что земля была свежей, рыхлой, а трава дерна не успела срастись корнями, шарлатан обнаружил два весьма удививших его обстоятельства: во-первых, наступила ночь, а во-вторых, он разучился ходить. Попытка встать на ноги не увенчалась успехом: онемевшие конечности не слушались и подгибались, а голова куда-то плыла, волоча за собой податливое тело. Впрочем, головой предмет на плечах было не назвать, скорее уж чугунной болванкой, да еще после недавней встречи с кузнечным молотом: она тянула тело к земле и вот-вот намеревалась треснуть, рассыпаться на мелкие-премелкие части.

Следуя первому и самому важному правилу заправского пьяницы «Если идти не получается, то нужно ползти!», Шак встал на четвереньки и, словно упрямый баран, низко опустив голову, направился к ближайшему дереву, а достигнув его, ухватился за ствол, пытаясь подняться. Не с первой попытки, но все же не очень долго промучившись, пострадавший от рук воинственного гробовщика наконец-то принял вертикальное положение. Опухшая от недавних побоев голова стала постепенно проясняться, а предметы вокруг принимать более-менее четкие очертания. К счастью, ночь была не темной. Мягкие лучи лунного света позволяли хоть что-то разглядеть на небольшой лесной поляне.

Боль постепенно ослабла, взор прояснился, но на Шака накинулась новая напасть – предательски заныл живот, которому в бою тоже немало досталось. Душевных и физических сил позорно проигравшему схватку так и не хватило, чтобы приподнять рубаху и посмотреть на узкую полоску ушиба, оставленную на его теле лопатой. Однако Шак точно знал: инструмент гробовщика был недостаточно острым, и поэтому силы удара не хватило, чтобы вспороть ему живот. Вот так всегда: в мешке с навозом обязательно да найдется медная монетка, а на десяток плохих новостей непременно придется одна хорошая.

Возвращение на дорогу было болезненным и трудным. Шак не помнил, сколько раз он спотыкался и падал, раздирая в кровь ладони с коленями, а сколько десятков раз, как слепец, натыкался на деревья лбом. Однако препятствия, с которыми ему приходилось сталкиваться, притом в буквальном смысле, возмущали лишь тем, что приводили к задержкам. Тело бродяги настолько потеряло чувствительность, что уже не реагировало на новые ссадины и синяки.

Наконец-то лес закончился. Шак вышел на дорогу приблизительно в том же месте, откуда и зашел в чащу. Ошибка всего в двадцать-тридцать шагов – очень хороший показатель для ночного скитания по лесу. Телега была на месте, никуда не делись и лошади, а вот круглой, как отполированный до блеска шар, головы Семиуна не было видно за конскими холками да крупами.

«Наверное, парень спит», – решил Шак и, подволакивая попеременно то одну, то другую ногу, направился в сторону повозки. К счастью, вокруг не было ни души. Любой человек, пусть даже напрочь лишенный чувства юмора, покатился бы со смеху, видя, как неуклюже передвигался бродяга. Шак шел, будто марионетка в руках неопытного кукловода, запутавшегося в сложном управлении нитями: то заваливаясь на один бок, то неестественно выворачивая конечности, путаясь в собственных ногах и совершая неприличные телодвижения. «Надо бы его как следует пожурить. Не дело дрыхнуть, пока я охочусь на опасного мерзавца. А если «монах» выбежал бы к телеге? А если бы ножичком по горлу спящего недотепы полоснул? А вдруг и полоснул?!»

Шак не на шутку испугался за компаньона и побежал, отчего мышцы еще больше заныли, а движения тела стали еще более неестественными: резкими, отрывистыми и смешными.

Дурные предчувствия не оправдались. На телеге не лежал хладный труп с перерезанным горлом. Семиуна вообще поблизости не было, а возле переднего правого колеса валялся разряженный самострел. Стычка с гробовщиком все-таки произошла. Лекарь выстрелил в него, наверное, лишь ранил, а может, совсем промахнулся и, позабыв о собственных ранах (а такое иногда бывает, когда ты на взводе) и руководствуясь юношеской глупостью, погнался за ним в лес, где, скорее всего, и угодил в ловушку. Иного объяснения исчезновению компаньона Шак не находил. Ему нужно было срочно возвращаться в лес и искать тело напарника, возможно, лишь бессознательное, а не бездыханное.

Ругая молодого человека за легкомыслие и элементарное неумение рассчитать свои силы, Шак оторвал от борта телеги жердь поменьше да потоньше и, стиснув зубы от нового приступа боли, обломил ее о колено. Одежда долго не задерживалась на теле шарлатана, таково уж было проклятие зловредной судьбы: стоило лишь ему надеть новую рубаху, и она в тот же день рвалась, пачкалась, терялась или превращалась в непотребные лохмотья. Прогулка по лесу доконала грубую холщовую ткань, недавно снятые с мертвеца одежды уже превратились в грязные, рваные обноски, в которых стыдно было появиться не то что в городе, даже в деревенском захолустье. Поэтому Шак особо не печалился, порвав истрепавшийся балдахин на множество тонких лент и довольно широких полосок. Половину тряпок он обвязал вокруг обломка жерди, превратив его тем самым в плохонькое подобие факела, а остаток засунул за пояс, поскольку понимал, что дольше пяти минут самодельной конструкции не гореть.

Обычно факелы пропитывают специальной горючей смесью, чуть реже, но тоже довольно часто, лоскуты ткани макают в водку, тогда тряпка дольше горит. Отсутствие под рукой и той и другой жидкости значительно сокращало срок службы факела. Еще хорошо, что ткань разорванной рубахи была не сухой, а слегка волглой, как раз в том состоянии, когда могла с трудом загореться, но не сразу прогореть.

К счастью, Семиун не трогал огнива, оно находилось там же, куда Шак его положил, то есть под одним из тюков с сырой кожей. Трясущимся пальцам не с первого раза удалось высечь огонь, но когда он вспыхнул, жадно поедая материю, а маленький пятачок между телегой и лесом осветился мерцающим светом, Шак понял, что ему не придется никуда идти.

Прежде всего Шаку в глаза бросилось небольшое пятно крови возле телеги, затем он заметил тонкую полоску следа колес на земле и четкие отпечатки конских копыт. Здесь проезжал экипаж, не телега, не крестьянская повозка или волокуша, а настоящая добротная господская карета, запряженная как минимум четверкой лошадей. Ее сопровождал эскорт, копыта скакунов были по-другому подкованы, да и следы были иными. Во время остановки лошади, везшие карету, стояли на месте и лишь слегка перебирали копытами, в то время как следы верховых шли кругами. Всадники несколько раз объезжали телегу, что значило лишь одно: они почему-то захотели взять Семиуна с собой, лекарь воспротивился чужой воле, оказал сопротивление, и завязался скоротечный бой, результатом которого стала небольшая лужица крови.

Картина произошедшего не была ясна, в голове Шака закружилось множество «почему?» и «зачем?». Почему благородный путешественник обратил свой сиятельный взор на раненого паренька? Зачем понадобилось забирать Семиуна с собой? Если он надерзил высокородной особе, то его прикончили бы на месте.

Шак догадался о наиболее вероятной причине потасовки, лишь когда повернулся лицом к лесу. В одном из деревьев торчал болт от того самого самострела, что теперь валялся под телегой и был не только разряжен, но и раздавлен конским копытом. На короткой деревянной палочке, вогнанной в сосну не более чем на четверть пальца, висел кусок черной материи. Когда бродяга дотронулся до него, то к пальцам прилипла вязкая субстанция, запекшаяся кровь. В тусклом свете мерцавшего, то гаснущего, то ярко вспыхивающего факела Шак не мог разглядеть, был ли оторванный кусок от черного балдахина «монаха», но по специфическому запаху мертвечины, впитавшемуся в ткань, бродяга пришел именно к этому выводу. Еще до того, как самодельный факел погас, картина произошедших событий промелькнула перед глазами авантюриста.

Сделав свое черное дело и попутно похоронив выследившего его простачка, то есть Шака, гробовщик спокойно вышел из леса, ведя за собой лошадей. Он вышел точно туда, где стояла его развалюха-повозка. Возможно, она служила ориентиром для сообщников, вероятность существования которых путниками почему-то не рассматривалась. Семиун выстрелил и ранил «монаха», скорее всего, в плечо; тот благоразумно решил не нападать на обладателя самострела, ожидая, что парень кинется за ним. Неизвестно, почему гробовщик не воспользовался арбалетом, возможно, он его позабыл или на то были иные причины.

Однако юный лекарь оказался умнее, чем враг предположил, и вместо того, чтобы безрассудно кинуться в погоню, перезарядил самодельное оружие и стал поджидать, пока у гробовщика закончится терпение отсиживаться в кустах. Через какое-то время подъехали сообщники злодея, вот тогда-то все и произошло: быстро и без единого шанса на успех. Семиун не мог убежать, да и всадники догнали бы телегу буквально через несколько шагов. Бедному парню оставалось лишь сопротивляться, пытаясь подороже продать свою свободу, а в конечном итоге и жизнь. Второго болта возле телеги не было видно, наверное, он остался в теле «монаха» или одного из охранников, а если парень промахнулся, то застрял в борту кареты. Перезарядить оружие Семиун, естественно, не успел, и ему оставалось лишь отбиваться от мечей охотничьим ножом. Это было б смешно, если бы не было так трагично!

Шак не догадывался, по какой причине злодеи не расправились с лекарем на месте, а пленили и увезли с собой: что они хотели у него выведать, какую тайну, которую он, по их мнению, знал, хотели выпытать? Ответа на эту загадку, увы, не найти. Бродяга и не пытался утруждать свою голову бессмысленными размышлениями. Он точно знал лишь одно: Семиун обречен, на помощь парнишки уже не стоило рассчитывать. Трудная, почти невыполнимая задача по поиску и казни колдуна теперь всей тяжестью давила только на его широкие плечи.

* * *

Деревенские таратайки непригодны к долгим дорогам. В начале второго часа езды Шак понял, зачем обдирщик шкур взял с собой в город топор. Не самый мирный из инструментов домашнего хозяйства был нужен не столько для борьбы с придорожной шантрапой и лесными бандюгами, сколько для починки то и дело ломавшейся телеги. К несчастью, единственное средство ремонта было утеряно, и вот результат: потрескавшиеся колеса расшатались и ходили ходуном, раздражая слух омерзительным скрипом, а ведь воз был почти пустым, кроме двух тюков со шкурами и развалившегося на них бродяги, на телеге не было ничего. Конечно, можно было бы бросить колымагу и продолжить путь на лошади, так, несомненно, вышло б быстрее и проще, но в то же время Шак испытал бы некоторые неудобства. Во-первых, пока лошадки тянули воз, натерпевшееся побоев тело отдыхало, во-вторых, лишившись повозки и остатков поклажи, путник потерял бы деньги. Хоть его и считали хитрецом, но продать товар, который находился не перед глазами доверчивого покупателя, а где-то там, на дороге, еще не удавалось ни одному мошеннику.

Бродяга не был бессердечным мерзавцем, позабывшим о попавшем в беду напарнике. Если бы у него был хоть малейший шанс нагнать похитителей Семиуна, он, не раздумывая, кинулся бы в погоню, умучил бы свое избитое тело изнурительной скачкой без седла на не привыкшей к верховой езде лошади и уж, естественно, позабыл бы о барыше. Но, к сожалению, нагнать сообщников гробовщика не представлялось возможным. Их лошади были явно лучше, с момента схватки до возвращения Шака прошло какое-то время, да и похитители кого-то боялись. След кареты обрывался буквально в десятке шагов от места ристалища. Видимо, господа специально заметали его, используя ветки, привязанные к заднему ободу кареты. На дороге было много развилок, за час Шак проехал более десяти, а ведь они могли свернуть на каждой, включая и ту, возле озера, что вела к небольшому парому. Хоть бродяга и жалел паренька, понравившегося ему, несмотря на то что тот был эскулапом, но помочь Семиуну он ничем не мог. Так уж сложилось, так уж пошутила злодейка Судьба, холодная, жестокосердная матрона с бесчисленным множеством переменчивых ветров в голове.

Шак не ведал пути, а спросить было не у кого, он ехал наугад, стараясь придерживаться южного направления, ведь именно на южной границе королевства находился замок сиятельного графа Лотара. На очередной, то ли двенадцатой, то ли тринадцатой по счету, развилке возница натянул поводья, останавливая лошадей. В отличие от других распутий, здесь имелся указательный столб, но только он не стоял, а лежал, переломленный пополам вследствие неудачного поворота телеги.

Отламывать еще одну жердь не хотелось, поскольку для этого требовались физические усилия, а новых нагрузок Шаку хотелось избежать, да и телега могла не выдержать сильного рывка, развалиться на части раньше положенного срока. К тому же на лоскуты для факела уже все равно было нечего рвать: рубаха сгорела, штанов лишаться не хотелось, а толстую мешковину голыми руками не разорвать. Когда ни одно из стандартных, привычных решений не подходит, человек идет по самому простому пути, какие б потери с ним ни были сопряжены. Распрощавшись с мечтой продать в ближайшей деревне тюки со шкурами, Шак вытряхнул еще пахнущий скотобойней груз на дорогу и, захватив огниво, направился с пустыми тюками под мышкой к поваленному столбу. Костер из мешковины прогорел весьма быстро, а надписи на указателях были затертыми, но все же бродяге удалось их разглядеть.

«Задворье» – гласила первая надпись, причем промежуток между буквами «д» и «в» был необычайно большим. «Форт Авиота» – было аккуратно выведено на второй табличке, а на третьей просто красовалось огромное колесо, облепленное лепестками роз. Лицо Шака растянулось в улыбке, насколько это позволили опухшая правая щека и разбитый нос. Он знал этот знак, столь редкий для графства Лотар, но довольно часто встречаемый в северных и центральных районах королевства.

Именитые путники даже во времена войн и восстаний редко делили кров с низкородной чернью. Их раздражали запахи, исходившие от простолюдинов, утомлял гомон толпы, не говоря уже о тщеславии, которое сильно страдало от подобного соседства. Заботясь о благе своих родовитых вассалов и во избежание всяческих смут, вызванных вынужденным ночлегом под одной крышей жалких рабов и властных господ, король построил в стране несколько десятков постоялых дворов, предназначенных исключительно для отдыха мелкой и средней знати. «Колесо с лепестками роз» – этот символ сам говорил за себя, он недвусмысленно желал комфорта в пути состоятельным дамам и господам с титулом от лаверса до графа. Герцоги, принцы и прочие члены королевской семьи, которых во всем королевстве, включая грудных детей, не набралось бы и трех десятков, никогда не останавливались в гостиницах на лоне природы. Для них были воздвигнуты особые дорожные апартаменты с золотой короной и резвым жеребцом на гербовом щите.

«Вот повезло так повезло! Бывают же приятные совпадения, – радовался Шак, почти бегом возвращаясь к телеге. – Если похитители парня благородных кровей, а с чего бы иначе им разъезжать в карете да с охраной, то они непременно завернули в этот заброшенный уголок. В графстве мор, а значит, и желающих погостить в замке Лотар не так уж и много. Наверняка мерзавцы сейчас там одни. Сколько их может быть? Трое-четверо охранников; один гробовщик, если он вновь не отправился по своим грязным делам; от силы два господина; ну еще и прислуги человек пять, не больше. Итого с дюжину врагов, мерно похрапывающих ночной порою. Ерунда, вызволю парня без труда, вот только бы тело не подвело, уж больно ему сегодня досталось!..»

Действительно, безоружный шарлатан мыслил довольно оптимистично для человека, не евшего более суток, жестоко избитого лопатой, да еще и заживо похороненного. Что он мог сделать против дюжины врагов, некоторые из которых, вполне вероятно, совсем не были людьми? Даже глупцу ясно, что ничего, но Шак был почему-то преисполнен уверенности и ничуть не сомневался в успехе ночного налета. «Ах, если бы я оказался прав, если бы парень был действительно там!» – волновался шарлатан, что его предположение не окажется верным и битье заспанных рож будет напрасным.

Первым делом Шак нашел самое узкое место на дороге, ведущей в лес к комфортабельному пристанищу благородных путников. Он перегородил его телегой, из которой все-таки вырвал довольно увесистую и длинную жердь. Как и предполагал шарлатан, хлипкая повозка тут же развалилась: лишилась обоих задних колес и правого борта.

«Ну и черт с ней! Колымага с плеч, голове легче!» – перефразировал на своеобразный лад известную народную поговорку Шак и, привязав лошадей к отдельно стоявшему деревцу, углубился в лес.

* * *

Оказывается, надежды питают не только вьюношей, а недооценивать противника свойственно не только мальчишкам, но и вполне взрослым мужчинам. Вместо заброшенного постоялого двора, выглядевшего чуть получше, чем обычные придорожные халупы, глазам Шака предстал вполне ухоженный каменный дом, почти особняк, огороженный со всех сторон высокой железной изгородью. Само по себе присутствие посреди леса такого великолепия было удивительно, а уж тот неожиданный факт, что возле ограды расхаживали пятеро вооруженных охранников, явно из числа бывших солдат, окончательно поверг бродягу в отчаяние. Он рассчитывал всего на четверых-пятерых слуг и приезжих, на самом же деле обитателей островка роскоши в море нищеты и захолустной серости оказалось намного больше, никак не меньше полусотни. Все они были при оружии, и добрая половина из них бодрствовала во дворе.

Желание спасти Семиуна, который, возможно, ине находился внутри, вступило в противоречие с элементарным инстинктом самосохранения, а врожденная осторожность законфликтовала с любопытством и насущным желанием все-таки вникнуть в специфику обстановки в пограничном с дикарями графстве. Похоже, почти всесильный колдун, неутомимо охотящийся за графской головою, был не единственной и далеко не главной напастью этих мест. Хитрый управитель Тарвелиса кое-что не договорил, а точнее, просто утаил от бродяжки-шарлатана. Насколько «несущественные для дела» сведения были опасны для жизни Шака, сейчас предстояло выяснить, ведь бродяге, как любому нормальному человеку, хотелось жить, а выжить в озерке с хищными тварями почти невозможно, в особенности когда ты не догадываешься, что они там водятся.

Риск обычен для изгоя общества, тем более вставшего на скользкую стезю мошенничества и шарлатанства. Его жизнь – ничто и может оборваться в любой момент, поэтому только дурак или окончательно уставшая от пребывания в бренном теле душа способны решиться проникнуть за изгородь или хотя бы к ней подойти. Шарлатан Шак, бывший торговец поддельными амулетами и козьими экскрементами, должен был отступить, должен был уйти и ради здравия собственного живота навсегда позабыть дорогу к этой тайной стоянке заговорщиков или преступников. Однако Шак, миссионер Шак за последние два дня никогда не бросил бы товарища в беде и во что бы то ни стало проник бы вовнутрь.

Голову Шака раздирали пополам два совершенно разных человека, но наконец-то они примирились между собой и сошлись на том, что все-таки нужно рискнуть. Вот тут-то и возникла дилемма, которую могла разрешить лишь третья, совершенно независимая персона, до сей поры мирно дремавшая в голове оборванца.

Шансы незаметно проникнуть в дом были один к ста, если не к тысяче. Храбрец Шак фактически подписывал себе смертный приговор, оставалось лишь надеяться на Удачу, которая, может быть, выдаст ему помилование, что в принципе маловероятно. Шак должен был погибнуть, Шак сделал свой выбор и поставил последнюю точку над «i», когда в его голове родился окончательный и безапелляционный приказ «Вперед!».

«Когда живешь жизнью другого человека и мыслишь, как он, то нужно идти до конца и гибнуть именно так, как этот человек и хотел; отважно, глупо, за идею, за деньги, во имя…вопреки…не важно, главное – как он!» – вот так приблизительно звучало одно из основных правил игры в чужую судьбу. Но дело в том, что сейчас в лесу решалось нечто более важное, чем «жить или не жить» одному человеку. Молчавшему до этого момента арбитру в голове шарлатана вдруг стало ясно, что от того, как он сейчас поведет себя, будут зависеть не только жизни Шака и Семиуна, люда из соседних деревень, жителей королевства, но и судьба всего человечества. Самый беспристрастный судья за всю историю мира недолго колебался, а затем принял решение и отменил все без исключения правила.

Густая, грязная, давно нечесанная борода вдруг ожила и стала расти обратно, под кожу; затем тем же самым занялись и волосы на голове, обнажив правильной формы череп; потом сгладились черты лица, и стала постепенно пропадать кожа вместе с мышечной массой. Примерно через десять секунд с начала метаморфозы Шак совсем исчез, а на землю рядом со стоптанными сапогами упали жердь и поистрепавшиеся штаны. Шарлатан пропал, растворился в воздухе, и невидимая субстанция, образовавшаяся вместо него, быстро устремилась к решетке ограды.

Мерно расхаживающий по проторенному пути часовой вдруг застыл, а его рука сама собой, по привычке потянулась к рукояти меча. Мимо проскользнуло что-то незримое, мерзкое и холодное; стылый ветер пронесся, слегка поморозив щеки, и исчез, уступив место привычно теплому воздуху. Наемник немного постоял, а затем пошел дальше, решив, что заболел и его посетил обычный озноб, предвестник кашля, мокрого носа и сводящего с ума жара.

Добравшись до особняка, невидимка подлетел к единственному окну, в котором горел огонь, и осел на стену. Неизвестная науке субстанция прошла сквозь каменную кладку, но не вышла наружу внутри помещения. Она впиталась в нее, как вода занимает пустоты среди волокон губки, и замерла, слегка уплотнив свою форму. Проникать внутрь было бессмысленно, наоборот, здесь, в стене, была самая выгодная наблюдательная позиция: можно видеть и то, что происходит снаружи, и следить за троицей полуночников, сидевших за столом в богато обставленной комнате дорожных апартаментов.

Двоих собеседников Шак знал. Первым был гробовщик, так и не удосужившийся снять порванный на левом плече и попачканный собственной кровью балдахин. Вторым – молодой статный рыцарь в блестящих доспехах, тот самый, что сопровождал карету фальшивомонетчиков. Ночной разговор на серьезные темы нисколько не повредил разгулявшемуся молодецкому аппетиту. Юноша жадно вгрызался белоснежными зубищами в свиную ножку и азартно терзал ее, как оголодавший цепной пес мучает попавшую в крепкий капкан челюстей ногу неудачливого вора. Горячий жир струился тонкими ручейками по заостренному подбородку и стекал под кирасу, что юношу совершенно не смущало. Пожирание мяса сопровождалось напоминавшими рычание звуками, полностью несоответствующими образу благородного человека. Его поведение было возмутительно, тем более неуместно в присутствии красивой дамы, сидевшей рядом за столом. Наверное, между ними были близкие и очень давние отношения, иначе молодой воин не позволил бы себе такого свинства.

Творение небесной красоты, созданное для пера поэта и чувствительных рук живописца, находилось в одной комнате с темными личностями и преспокойненько наблюдало за трапезой обрызганного слюной и жиром высокородного мужлана. Чуть продолговатое лицо дамы, обрамленное блестящими прядями черных как смоль, ниспадающих на плечи волос, несло на себе отпечаток душевного умиротворения и примирения с собой, самой прекрасной и женственной в этом ужасном мире, наполненном массой ущербных уродцев, недостойных даже ее беглого взгляда. Идеально правильные черты лица и почти мраморно-бледная кожа только подчеркивали, какое глубочайшее презрение испытывает дама ко всем, с кем ей приходится волей судеб общаться и, прежде всего, к тем, кто находится за одним с нею столом.

Большую часть дорожного костюма красавицы скрывал стол, но ту, что попала в поле зрения собеседников, скромной назвать было нельзя. Чересчур открытое и вызывающее даже для придворной дамы платье выставляло напоказ примерно две трети упругих, манящих любого мужчину форм. Дамочка не флиртовала, она жила в мире вечного соблазна и буквально питалась похотливыми взглядами любвеобильных мужчин, черпала в них силы для жизни. Правда, ее компаньоны, похоже, уже привыкли к неземной красоте собеседницы и не обращали на чарующие изгибы линий тела и рельефы форм никакого внимания.

Весьма странно было также, что обладательница такого завидного великолепия имела довольно специфическое представление о подборе гардероба. Ее руки скрывали длинные, доходившие почти до локтей мужские перчатки из толстой черной кожи. Именно такая перчатка всего на долю секунды высунулась из окна кареты, когда Шак, притворяясь крестьянином, выманивал у ее собеседника-обжоры кошелек.

Находившемуся в непривычном для него «обличье» Шаку не сразу удалось расслышать, о чем шел разговор, но через пару минут созерцания немой картинки мир наконец-то наполнился звуками, неприятными, леденящими кровь, поскольку говорил гробовщик, а его голосок был не из тех, что приятно слушать.

– Вы увер…они вас потеряли? – слух «нового» Шака был еще не идеален, и он пропустил довольно приличную часть фразы.

– Успокойся…..

В ответ прекрасная дама долго беззвучно шевелила губами, а в конце своего монолога изобразила скорее снисходительную, нежели доброжелательную улыбку. По выражению лиц самовлюбленных жеманниц вообще трудно понять, когда они иронизируют, а когда говорят всерьез, когда насмехаются, а когда выражают симпатию. Они почти все делают с улыбкой на лице, поскольку так якобы лучше выглядят. Улыбка не выражает искренних эмоций, она лишь дает им возможность упиться своим превосходством над теми дураками, что восхищаются неземной красотой обманчивой внешности.

– Хорошо, если так. Но вам все же лучше отсидеться в укромном местечке. Не суйтесь в Тарвелис, там полно графских слуг! – выслушав красавицу до конца, произнес гробовщик и вдруг насторожился, закрутил головою, вслушиваясь в воцарившуюся тишину.

– В чем дело?! – испуганно прошептала дама.

Тревога старшего заговорщика передалась компаньонам. Даже управившийся с половиной свиной ножки рыцарь прекратил жевать и навострил слух, забавно оттопырив при этом уши.

– Да нет, показалось, – с облегчением вздохнул гробовщик и, поднявшись со скамьи, продолжил выдавать наставления: – Пока все хорошо, все шло по плану, так не портите!.. Вы успешно справились с вашей задачей и должны отдохнуть. Затаитесь на время, пока не прибудут остальные. Я возвращусь к замку и пока буду наблюдать…

– А как же?.. – перебил старшего дурно воспитанный рыцарь, которого в детстве забыли предупредить, что говорить с набитым ртом не очень красиво.

– Не беспокойся, я дам вам сигнал, а пока скройтесь с глаз моих! Вы действуете слишком грубо, вы слишком примитивны! Я не хочу, чтоб из-за вашей неряшливости провалилось все дело! – не стерпел наглой выходки суровый командир и перешел почти на крик, а затем завершил свою тираду довольно звучным ударом кулака о стол.

– Кто б говорил насчет осторожности, – пренебрежительно хмыкнула дама. – Вон, твоя осторожность в подвале валяется…Ума не приложу, как ты позволил им себя выследить?..

Обычно задетые за живое люди отвечают на подобные упреки самым надежным аргументом, кратким и резким «Заткнись!». Однако, как показалось Шаку, гробовщик был не из людского племени, поэтому и среагировал по-иному, просто пожал плечами.

– Пес шелудивый их знает, сам ума не приложу. Обычно люди не видят меня за работой, да и повозка надежно укрыта от человеческих взоров. А этот…– гробовщик на миг замолчал и, заложив руки за спину, заходил по комнате. – Сначала я думал, что бородач взволнован и перепуган…нападение бандитов, умирающий друг на руках. В такие моменты некоторым дано видеть невидимое…иллюзорная пелена спадает…Затем, уже в лесу, я подумал, что он один из слуг Лотара, ну, тех, низших. Однако он оказался увальнем и дохляком, загнулся от первого же удара…

– Угу, ты хоть знаешь, как сильно ты бьешь?! – видимо, вспомнив былые побои, проворчал рыцарь, наконец справившийся с ножкой и отправивший метким броском чисто обглоданную кость прямехонько в камин.

– Возможно, увидевший меня раз, видит и впредь. Возможно, эта способность передается и окружению, – продолжал размышлять вслух гробовщик и все мерил комнату большими шагами. – Только этим я и могу объяснить сей странный казус. Раньше подобного не случалось, этот феномен необходимо изучить…Кстати, как там поживает неугомонный малыш? Надеюсь, из него удалось хоть что-то членораздельное вытянуть?

– Увы, Вилар, увы, – впервые назвала гробовщика по имени дама и, изобразив на лице искреннее сожаление, развела руками. – Жалкий человечек был дерзок, но оказался слишком слаб. Еще одна дырочка в боку, и он потерял сознание до того, как успел что-то пропеть своим юношеским ротиком. Но я займусь им, будь уверен! Я вытрясу из него все, что он знает, а потом…потом немного развлекусь…Если ты, конечно, не против?..

На этот раз улыбка красавицы была искренней и так же, как блеск в глазах, очень-очень недоброй.

– Делай что хочешь, но только не затягивай! Если парень не заговорит, не трать времени, приступай к развлечению, а затем убей! Не тот случай, чтоб слишком усердствовать с пыткой, совсем не тот! Главное, чтобы к утру вас уже здесь не было. С забавными фактами из жизни примитивных существ мы разберемся потом…

Закончив наставления и даже не попрощавшись, гробовщик скрылся за дверью и, прошествовав прямиком во двор, вскочил на коня и ускакал. Плавно и грациозно поднявшись из-за стола, восхитительная мучительница проплыла к двери, ведущей в другую комнату. Надо отметить, что низ ее одежд был куда более вызывающим, чем верх: длинное, обтягивающее бедра и ягодицы платье с двумя разрезами, доходившими аж до поясницы. Непонятно, как красавице удавалось избегать прикосновений грубых мужских рук, но одно Шак мог сказать точно: носить такой дерзкий наряд не осмелилась бы ни одна, даже самая распутная дама.

– Тебе помочь? – спросил наевшийся рыцарь, ведя себя по-солдатски, то есть вытирая сальный подбородок и липкие руки о бархатную занавеску.

– Да сиди уж, защитничек, сама управлюсь, – рассмеялась красавица и скрылась за дверью.

– У тебя на баловство час! – крикнул ей вслед рыцарь и зашарил глазами по столу в поисках чего бы лучше выпить: изысканного красного вина, дорогущей настойки из диковинных заморских фруктов или обычной солдатской водки, напитка отнюдь не благородного, но забористого.

(обратно)

Глава 8 Жажду подвига, не славы!

Форт «Авиота» был одной из немногих пограничных крепостей королевства, где царили тишина и спокойствие. У гордо возвышавшихся над Удмирой невзрачных каменных стен была своя история. Они о многом могли бы поведать ученым путникам из столичного университета, если бы те, конечно, удосужились покинуть уютные кабинеты в библиотечной тиши и посетить пограничные земли на юге королевства; земли, граничащие с неизученными территориями диких племен; земли, через которые проходил довольно важный водный торговый путь.

Широкая река была надежной преградой, защищавшей жителей южного графства Лотар от набегов племен с правобережья. Еще ни одному отряду дикарей не удавалось переправиться через Удмиру, зато они довольно часто нападали на торговые барки, плывущие к морю, в далекие южные страны. После долгого путешествия экипажам возвращавшихся кораблей нужен был отдых, судам хотя бы легкий ремонт, а грузам переучет и немного свежего воздуха после сырого и душного трюма, густо заселенного всеядными крысами.

Сначала на пустынном берегу возник причал и док, затем по приказу короля был построен небольшой форт, призванный защищать корабли, находившиеся у причала и в доке. Строительство крепости «Авиота» было завершено чуть более ста лет назад, и с самого момента возникновения до недавней поры форт неоднократно подвергался нападениям. Для дикарей и иногда заплывавших в воды Удмиры морских разбойников стоявшие у причала корабли являлись легкой добычей. К тому же река была удобным путем для проникновения в страну контрабандистов и всякого беглого сброда. Основание форта «Авиота» положило этому конец, его катапульты хорошо простреливали всю реку и надежно защищали южный рубеж.

Раньше здесь часто бушевали бои, лилась кровь, шли на дно торговые барки и величественные пиратские шхуны. Но вот лет десять назад внезапно наступило затишье: пиратские флотилии больше не появлялись на реке, избегали этого водного пути и шлюпы контрабандистов. Настала эпоха спокойствия, даже неуемные дикари стали реже беспокоить солдат короля, а года три назад их попытки набегов совсем прекратились. Огонь крепостных катапульт и глубокие воды Удмиры унесли чересчур много жизней, чтобы воинственные племена продолжали бесплодные попытки переправы.

Служба в форте слишком долго считалась наказанием, раньше сюда ссылали проштрафившихся солдат и неугодных командиров со всего королевского войска. Однако резкое изменение обстановки не могло не отразиться и на составе гарнизона. Теперь «Авиота» считался чем-то вроде курорта для отличившихся на службе и заслуживших отдых отрядов. Назначение на южную границу больше было не ссылкой, а скорее наградой.

* * *

В туманное утро может привидеться всякое, тем более если ты отстоял ночь на посту и в промежутках между обходом стен дежурным офицером несколько раз позволил себе пригубить припрятанную в складках плаща флягу с живительной влагой. Туман коварен, он дразнит воображение, порой принимая причудливые формы, и заставляет увидеть то, чего не существует и просто не может быть.

Сначала часовому на сторожевой башне форта послышались звуки, мерное постукивание о доски моста конских копыт; потом из полупрозрачного, стелящегося по земле облака выплыл образ столь же нереальный, как матерый дворовый кот, разъезжающий верхом на петухе. Это была красивая белокурая дама на вороном коне, медленно бредущем в сторону запертых ворот крепости.

Конечно, часовой не раз слышал легенду о Сирбильене, весьма распространенную в этих краях. Призрак юной принцессы, то ли засохшей от безответной любви, то ли утопившейся в Удмире, спасаясь от замужества (существовали разные варианты предания), имел дурную привычку неожиданно являться из тумана, ворожить, зачаровывать воинов ангельским пением и уводить за собой в загадочное никуда, откуда еще никто не возвращался.

Часовой сначала испугался, подумав, что настал его черед пуститься за красавицей в таинственное путешествие по дороге к смерти, но потом успокоился и облегченно вздохнул. Между красивой незнакомкой и юной дурочкой королевских кровей имелось несколько существенных отличий. Согласно легенде, у призрака была кобыла белой масти, а глазам солдата предстал не первой юности мерин, к тому же вороной и загнанный до пены у рта. Сирбильена появлялась в полупрозрачном платье, чаруя взоры мужчин округлостями форм, а не в сине-желтом мундире конного гвардейского сержанта. К тому же голос у красавицы из легенды был не таким визгливым, как у орущей на него девицы.

– Долго мне еще ждать?! А ну, давай, лежебока проклятый, дармоедище, харю нажравший, открывай ворота, зови офицера, у меня пакет к коменданту! – кричала во все горло уставшая с дороги кавалерист– девица и бойко барабанила в дубовые ворота рукоятью меча.

– Чего орешь, дура?! – очнулся от оцепенения часовой и в грубой форме приказал задремавшему по другую сторону ворот напарнику сбегать за офицером.

– Я те покажу «дура», мурло! Всю неделю розгами питаться будешь, чувырло деревенское! – прокричала разозлившаяся девица и пригрозила здоровенному мужику в синей форме королевского тяжелого пехотинца своим маленьким, почти детским кулачком.

«Ох, беда с этим бабьем благородным! О тряпках бы думали да о балах. Ну, куда, куда они в армию лезут?!» – мысленно проворчал часовой и, не став отвечать на очередную грубость не на шутку разошедшейся девицы, благоразумно скрылся из поля ее зрения.

К счастью многих солдат, прежде всего ветеранов старой закалки, женщин в армии королевства было не так уж и много. Они служили помощницами полевых лекарей, поварихами или обычными, милыми, вечно улыбчивыми и готовыми обласкать за умеренную плату куртизанками. Так повелось испокон веков, так было при старом короле, но когда после его кончины на трон уселся Альтурий Четвертый, все пошло кувырком, устоявшиеся веками порядки полетели в тартарары. Поддавшись дурному влиянию своенравной сестрицы, которой нужно было родиться мужиком, юный король поломал древние устои, пренебрег традициями своего народа и разрешил девицам из приличных семей служить в гвардейских частях. В результате дурнушки и бесприданницы благородных кровей мгновенно побросали запылившиеся фаты с монашескими робами и, нацепив красивые гвардейские мундиры, повскакали на боевых коней.

Был ли от этого толк или нет, прослуживший верой и правдой долгих пятнадцать лет солдат не знал, но ему не нравились новые порядки. Хорошо еще, что гвардейские части редко появлялись в удаленных провинциях и в основном квартировались в столице и по крупным городам.

«Благородная девица в мундире хуже бабы на корабле», – тихонько шептались по кабакам да казармам рядовые гвардейцы, и в чем-то они были правы. Доблестное рыцарство на службе в гвардии короля безропотно подчинилось воле венценосной особы, но не пожелало приравнять к себе благородных воительниц. В результате избравшие меч вместо постели дамочки получали чины лишь младших командиров, которые прежде занимали заслуженные ветераны. Вместо отцов-десятников, прошедших горнила многих войн и смут, солдатам пришлось подчиняться молоденьким девицам, не имеющим опыта, спесивым, капризным, не умеющим толком владеть мечом и не знающим, как выжить во время серьезного боя, когда непонятно, кто побеждает, где фланг, а где центр сражения и где находится сотник с основной частью отряда.

К счастью, пока лямку за барышень приходилось тянуть лишь в мирное время. В последней войне за нейтральные территории гвардейцы почти не участвовали. То ли сестрица короля пожалела первый выводок благородных воительниц, то ли Антурий Четвертый стал умнеть, слушаться мудрых советников, одним словом, наконец-то взрослеть.

Раздался протяжный скрежет запорного механизма, массивные створки ворот поползли в сторону, впуская внутрь крепости гвардейского сержанта, неизвестно, какими судьбами оказавшегося в этой местности. Девушку встретили трое: бородатый офицер в нечищенной с месяц кирасе и двое солдат, также в полном боевом обмундировании и такие же неопрятные.

– Пакет! – не дожидаясь формального приветствия, произнес дежурный офицер и протянул руку, чтобы забрать у посыльной бумаги.

– Никак нельзя, велено передать лично в руки коменданта форта «Авиота», – бойко отрапортовала девица, восседая на уставшем мерине так же величественно и гордо, как на породистом скакуне.

– Слезь с лошади и давай пакет, – произнес офицер, не убирая протянутой руки.

– Не велено…– повторила красотка, но не успела закончить фразу.

Дежурный офицер лишь слегка пошевелил бровью, как его солдаты накинулись на гонца, схватили за ногу и сбросили из седла наземь. Не ожидавшая коварного нападения девушка не успела защититься и под дружный хохот двоих нападавших и еще троих-четверых часовых шлепнулась красивым личиком в грязь.

– Сказал «слезь», значит, зад подняла и слезла! – объяснил девушке ее ошибку офицер. – Не в том чине, сержант, чтоб моим приказам перечить, да на конгар-лейтенанта, то бишь опять же меня, сверху вниз смотреть!

Девушка медленно поднялась на ноги и одернула перемазанный липкой жижей мундир. Ее белокурые волосы растрепались и после грязевой ванны выглядели уже не так эффектно, а от красоты же юного личика не осталось и следа. Объект всеобщего мужского восхищения мгновенно превратился в обычную замарашку, трясущуюся от злости и очень-очень напуганную.

– Ты…Вы за это ответите, лейтенант! – прошептала девушка сквозь плотно сжатые губы. – Я посыльный, я нахожусь при исполнении…

– А мне плевать, – равнодушно заявил лейтенант. – И на тебя плевать, и на того дурака, что такую красотку с важным поручением отправил. Иль оно не столь уж и важное?

– У меня есть приказ, я не имею права обсуждать…– Правая рука воительницы потянулась к мечу, но ухватилась лишь за пустые ножны.

При падении начищенный до блеска клинок выскользнул из металлических ножен и утонул в луже. Это прискорбное обстоятельство осталось незамеченным гвардейским сержантом, но зато попытка обнажить оружие и ее позорный провал не ускользнули от внимания наблюдавших за сценой солдат.

На этот раз на фоне дружного хохота раздались и выкрики, весьма недружелюбные, но могло быть и хуже: «Манишку запачкала, краля!», «Добро пожаловать в армию, гвардеец!», «Глянь, глянь, сейчас белугой взревет!».

Жестокий командир не мешал своим солдатам веселиться. В удаленном форте служивый люд слишком соскучился по развлечениям, чтобы упустить такой прекрасный случай надорвать бока. Однако, когда надменная ухмылка исчезла с лица офицера, смех мгновенно оборвался и наступила гробовая тишина.

– Вы же рыцарь, как вы можете? – прошептали дрожащие губы готовой вот-вот заплакать девушки.

– Я не рыцарь, я конгар-лейтенант, а ты не кисейная барышня, ты сержант. У тебя есть приказ, так выполняй! – назидательно произнес бородач, а затем обратился к стоящим рядом солдатам: – Киро, отведи коня Ее Гвардейского Высочества в конюшню, овса не давай, своим лошадкам жрать нечего! А ты, Жаф, проводи дамочку к коменданту, только проследи, чтоб она по дороге умылась! У капитана вчера с вечера полы начищены, чтоб не запачкала!

Отдав приказания, лейтенант ушел, а часовые разошлись по постам. Шутовское представление было окончено, жизнь форта вернулась в привычное русло.

Рослый веснушчатый парень по имени Жаф пошел вперед, всем своим видом демонстрируя неуважение и к гвардейцу в юбке, и к своему поручению. Пехотинцы недолюбливают всадников, солдаты линейных частей презирают чопорных гвардейцев, а послужившие годик-другой мужчины не воспринимают девиц на службе всерьез. Все эти три негативных фактора, усугубленные ранним часом визита и скукой несения рутинной службы, и стали причиной такого «теплого» приема посланницы.

Сохраняя на лице прежнее недовольное выражение, девушка шла за сопровождающим и отряхивалась на ходу. Она уже успокоилась, гнев остыл, а обида улетучилась, но глазевшим на нее ротозеям на стенах об этом не стоило знать. К чему? Пусть думают, что она продолжает злиться, тогда никто не обратит внимания на то, как пристально она смотрит на зачехленные катапульты, на пустые конюшни и на продуктовый склад, в котором почти не осталось еды. По большому счету, девушке-сержанту незачем было знать внутреннее расположение форта и количество оставшейся провизии, однако жизненный опыт подсказывал кавалеристке, что не стоит брезговать возможностью получить дополнительную информацию. А вдруг пригодится? А вдруг увиденное и услышанное ею сегодня когда-нибудь сыграет решающую роль?

Пройдя мимо казармы, обойдя стороною кузницу, баню и скотный двор с десятком испуганно кудахтающих при приближении человека куриц, сержант и ее сопровождающий достигли главной башни. Подъем по узкой винтовой лестнице на третий ярус занял не долее полминуты, а вот ожидание, пока комендант форта изволит проснуться, понять, в чем дело, и ее принять, затянулось на целые четверть часа, по крайней мере, девушке так показалось.

Наконец-то часовые открыли перед ней дверь и, недовольно морщась при виде того, какие следы оставляют ее грязные сапожищи на только что начищенном полу, пропустили посланницу внутрь комендантских апартаментов.

Комендант форта «Авиота», сорокасемилетний гвер-капитан Кобар, был не один. На широкой кровати, устланной мягкими шкурами, развалились две упитанные девицы. Вся троица была в неглиже и нисколько не смущалась подобным.

– О, проходи-проходи! Третьей будешь?! – заметив, что посыльный хоть и в форме, но все-таки женщина, обрадовался гвер-капитан и призывно замахал рукой, однако, обратив внимание на суровый взгляд чумазой красавицы, поспешил добавить: – Ну, нет, так нет, неволить не стану!

Конечно, Кобар был грубияном и развратником, но его открытое лицо и широкая улыбка почему-то не вызывали отвращения у сержанта. На крепком теле стареющего солдата виднелось множество шрамов различной глубины и степени заживления. Следы минувших боев свидетельствовали о многом, но прежде всего подчеркивали основную черту характера дослужившегося до коменданта форта ветерана. Он любил жить, жить открыто, незатейливо и просто, не утруждая свой мозг витиеватыми идеями, не стоящими даже ломаного гроша, и не впутываясь в сложные паутины замысловатых интриг, которые хоть и могли поспособствовать ошеломительному карьерному росту, но порой значительно сокращали жизнь. «Вино, женщины, мордобой, возможно, еще добротные мечи и хорошие кони… – вот основные жизненные приоритеты весело проводящего время в обществе двух пышнотелых красоток гвер-капитана. С такими людьми просто общаться, на них грех обижаться, они вне заговоров, идей и интриг, они нашли свое место в жизни и не променяют его даже за самые щедрые посулы.

– Ну, что ты там топчешься, проходи-проходи, не обижу. Говорят, у тя письмишко для меня имеется? Так давай его, давай, не тяни. А вы, милашки, – обратился комендант к заскучавшим красоткам, – сбегайте-ка на кухню и принесите чего перекусить! У нас тут солдатик с дороги, некормленный, чумазый, как порося, и, поди, злой…

Девушка достала из-за пазухи пакет и, вручив его, отошла на всякий случай подальше. Не то чтобы она боялась, что любвеобильный усач силой затащит ее на звериные шкуры, просто она знала о содержании пакета и была абсолютно уверена, что оно не понравится осевшему в отдаленном форте ветерану, уже привыкшему к сытой, размеренной жизни. Гвардейский сержант была готова ко всему, например, что комендант вскочит с кровати и с кулаками набросится на нее, гонца, принесшего дурные вести, что он будет кричать, брызгать слюной и сотрясать стены грозными проклятиями. Однако гвер-капитан повел себя странно, слишком спокойно и даже унизительно дружелюбно, как будто не воспринял приказ всерьез.

– И это все? – спросил комендант, отправляя письмо с гербовой печатью в топку камина. – На словах уважаемый маркиз Жорвье ничего не просил передать? Больше ему от меня ничего не нужно?

– Нужно…просил…– девушку шокировало такое пренебрежительное обращение с казенной бумагой, из-за которой она проскакала столько миль и терпела унижения от бородатого хама.

– Да ты садись, дочурка, садись, в ногах правды нет, – кивнул комендант на стоящий у стены стул, затем, протяжно зевнув, произнес: – Садись и рассказывай, а то дрыхнуть мне ужас как охота…

– Наш отряд получил приказ охранять маркиза Жорвье во время исполнения им и его людьми важной миссии при перевозке ценного груза из соседней провинции в столицу, – стараясь выдержать официальный тон, начала рассказ девица.

– Ага, поборы, то бишь с пошлинами собрать и в казначейство перевезти, – понимающе кивнул комендант. – Проще будь, девушка, проще, чай, не перед генералом честь отдаешь.

Двусмысленность высказывания не ускользнула от внимания девушки, тем более что намек сопровождался ехидной ухмылкой и заигрывающим подергиванием густых бровей. Видимо, господин Кобар так и не оставил надежду «осчастливить» гонца.

– Дорогу размыло дождями, и нам пришлось избрать для продвижения окружной путь, через графство Лотар, – продолжила рассказ девушка, стараясь не обращать внимания на не грубые, но сально-противные заигрывания старшего по званию. – Близ деревни Понорье мы натолкнулись на банду. Разбойники были разбиты и отступили. Пойманные были преданы суду и казнены…

– Вздернули мерзавцев на сучьях, и все тут, – усмехнулся комендант, явно не сторонник благозвучных, маскирующих истинный смысл деяний казенных формулировок. – И правильно сделали, нечего с мразью цацкаться! Ты продолжай, продолжай!

– У нас возникли потери, а местность наводнена бандами. Маркиз опасается…

– Да знаю я, чего старый лис боится, – махнул рукой комендант. – Письмишко его ведь прочел…грамотный я.

– Согласно данным разведки, самая опасная, представляющая реальную угрозу банда находится сейчас в деревне Задворье, что примерно в трех часах пешего марша от вашего форта, – со знанием дела стала излагать диспозицию дама, ничуть не смутившись, что на лице сонного коменданта возникло весьма недовольное выражение. – Численность разбойничьего формирования определить точно нельзя, но, полагаю, не больше сорока человек…все на лошадях. Вам следует направить отряд и к полудню очистить деревню от разбойников. Наш караван прибудет в Задворье примерно к тому же времени. Совместными усилиями…

– Какими, какими усилиями? – переспросил Кобар, делая вид, что по глупости и необразованности не понимает значение этого слова.

Комендант издевался, это сразу же бросалось в глаза, стоило лишь взглянуть на его лукаво ухмылявшуюся физиономию.

– Вы должны!..

– Да брось ты, чаровница, никому я ничего не должен, тем более какому-то разжиревшему индюку-маркизу, испугавшемуся, что разбойнички загоняют его вусмерть и растрясут его жирные бока, – рассмеялся довольно удачному сравнению гвер-капитан и, не стесняясь присутствия дамы, запустил руку под шкуру, чтобы почесать натруженное за ночь место. – Знаешь что? Я те сотню уважительных причин назвать могу, почему я ребяток своих на разбойничков не отправлю, могу, но утруждаться не буду…Ты, девка, кажись, умная, сама поймешь и правильно маркизику своему втолкуешь. Не наше это дело лихой люд ловить да в караванщиках ходить. Мы границу стережем, кораблики купеческие охраняем, да смотрим, чтоб дикари с правобережья к нам, неровен час, не перебрались, одним словом, границу охраняем, а до того бардака, что внутрях графства творится, нам дела нет!

– А как же присяга?! – вспыхнула и налилась краской от возмущения посланница и вскочила с места. – Долг каждого верного слуги короля…

– Заткнись, дуреха! – комендант грубо оборвал вздумавшего читать ему нравоучения сержанта. – Наш долг границу стеречь, и другого долга я не знаю! Так своему маркизу и передай! Хочет подмоги, пущай в замок к Лотару гонцов шлет! Засиделся графчик за высокими стенами, поэтому и бандюги по лесам шастают да на дорогах озорничают! Его это обязанность, порядок в округе блюсти, его промашка, что лиходеи распоясались, вот пусть и исправляет!

– Так ведь…

– Все, девица, все! – поставил точку в конце разговора решивший немного вздремнуть Кобар. – Кругом и шагом марш за дверь! И чтоб духу твоего гвардейского через четверть часа в форте не было. Задержишься, прикажу высечь! Хотя нет…– призадумался комендант, а затем вдруг громко рассмеялся: – … сам тебя с удовольствием отлупцую, уж больно ты сладенькая!

Гвардейский сержант не предоставила коменданту возможность злоупотребить властью. Она быстро покинула его покои и, поспешно оседлав немного отдохнувшего мерина, отправилась в обратный путь, даже позабыв стребовать с гвер-капитана официальный письменный отказ в поддержке. Она точно уложилась в отведенное ей время и ровно через четверть часа после окончания неудачной беседы, под издевательский свист со стены и град летящих ей в спину объедков, выехала за ворота форта «Авиота». Она должна была злиться, но почему-то загадочная улыбка сияла на красивом девичьем лице.

* * *

Стоило лишь стенам форта скрыться из виду, как прекрасная всадница провела рукою по перепачканному грязью лицу и свисавшим уродливыми сосульками серо-бурым волосам. Еще никому на свете не удавалось умываться так быстро и без воды. Грязь со лба, курносого носика и розовых щечек куда-то мгновенно исчезла, а волосы распутались, завились и засверкали прежней белизной. Просто, так просто содержать себя в чистоте, когда ты не человек, а существо иного, более высокого порядка. На отчистке грязи метаморфозы не закончились. Девушке необычайно мешал тесный, жмущий под мышками и в талии мундир. Легкий щелчок тонкими пальчиками, и форма гвардейского сержанта превратилась в элегантный дорожный костюм, поверх которого были надеты стальные наручи и довольно прочный нагрудник. Блестящий кавалерийский клинок потускнел, с рукояти пропали узоры, а лезвие покрылось ржавчиной.

«Если быть честной, то честной до конца. Коли я решила очистить Задворье от банды, то сделаю это без помощи коварных хитростей и чудес, – подумала девушка, пришпорив еле волочившего ноги мерина. – Эх, глупа же солдатня в форте! Неужели они могли подумать, что настоящий гвардеец на такой кляче ездить будет? Впрочем, там ведь одна пехтура собралась, им что мерин, что кобыла, что скакун, разницы никакой!»

Воительница издала низкий, гортанный звук, нечто среднее между боевым кличем дикаря и пронзительным писком летучей мыши, а затем пришпорила коня, направляя его в сторону занятой бандитами деревеньки. Она хотела покончить с разбойниками, хотела перебить банду, чтобы в маленьком селении Задворье воцарились мир, благоденствие и гармония. Девушка никогда не служила в гвардии, как, впрочем, и не было никакого отряда при сборщике податей, застрявшем в дикой глуши и не имеющем возможности добраться до столицы. Она все выдумала, она пыталась обмануть коменданта для того, чтобы заставить помочь перебить засевшую вблизи от форта банду. Ей нужно было совершить подвиг, чтобы заслужить прощение Братства, членом которого девушка всего несколько дней назад еще являлась. Подвиг – лучшее и единственное доказательство, что она достойна вернуться и не заслуживает тяжкой участи изгоя.

При чем же здесь форт «Авиота»? – спросите вы. Зачем было устраивать глупый спектакль и идти таким долгим путем, когда имеются способы и попроще? Да в том-то и дело, что из всех вооруженных формирований, находившихся на землях графства, помочь ей могли бы лишь королевские пехотинцы. Стражники не покидали города, ополченцы были слишком глупы и слабы, а к помощи бывших товарищей не позволял прибегать кодекс чести. К тому же под словом «подвиг» верные вассалы графа Лотара подразумевали нечто другое, отличное от общепринятого понятия о проявлении героизма. Подвиг, с точки зрения людей, – невозможное действие, совершенное бескорыстно и ради других. Подвиг, по мнению Братства, – восстановление гармонии, создание благоприятных условий для процветания человеческой общины, притом в условиях, когда это почти невозможно, а небольшой коллектив людей обречен на вымирание на глазах у других общностей.

Лучшего деяния, чем изгнание с земель графства разбойничьих шаек, было трудно придумать. Это был самый легкий, самый короткий путь, чтобы восстановить свое доброе имя воина, потерянное по глупой случайности, беспощадно порубленное и искромсанное, как ее доспех, варварским топором. Всего одна оплошность, всего одно печальное недоразумение из-за того, что спусковой механизм подводного арбалета зацепился за слегка погнутый, выступающий край перчатки, и она потеряла все и в первую очередь доверие тех, чьим расположением дорожила больше, чем собственной жизнью.

Задворье было одной из множества деревень, страдавших от разбойничьих набегов. По определенным причинам рыцари графа Лотара редко покидали замок в последнее время и не могли защитить крестьян. На городскую стражу и ополченцев рассчитывать не приходилось, а как выяснилось сегодня, королевским войскам из форта тоже не было никакого дела до мучений местных жителей. Деревенька Задворье, в которой находился лагерь одной из самых опасных банд в графстве, была обречена на вымирание. Девушка придумала вполне правдоподобную историю и облачилась в гвардейскую форму лишь для того, чтобы комендант вмешался и покончил с бандитским произволом. Это был мудрый ход, красивая попытка решить проблему чужими руками, но, к сожалению, она провалилась, значит, девушке предстояло или искать другую возможность для подвига, или совершить его в одиночку, что было рискованно, но вполне реально. Всадница не стала долго раздумывать и тысячу раз взвешивать все «за» и «против», она решила попробовать и старалась не думать, что может погибнуть окончательно и навечно, а не так, как это случилось на дне Удмиры.

Старый мерин оказался намного выносливей, чем предполагала воительница. Страдая от острых шпор, вонзающихся в его бока, конь быстро донес ее до небольшого леска на окраине Задворья и только затем пал замертво. Девушка не переживала. Это была всего лишь лошадь, престарелый «арапег», кажется, так называлась эта порода полутяговых-полуверховых коняг, непонятно зачем выведенная королевскими заводчиками и весьма полюбившаяся крестьянам, мелким торговцам и обнищавшим представителям дворянства. «Старик» сделал свое дело и теперь уже был без надобности. Если нападение пройдет успешно, у нее будет богатый выбор скакунов и кляч; если нет, то средство передвижения ей не понадобится, разве что старенький плащ, на котором ее доволокут до выгребной ямы, в которой и похоронят.

Страхи, сомнения и печальные мысли мгновенно проходят, когда настоящий солдат берется за дело, а девушка, несмотря на ее красоту и хрупкость, довольно сносно разбиралась в искусстве убийства людей и себе подобных. Вскарабкавшись на березу, выбранную для наблюдения за местностью, воительница поудобней устроилась на толстой ветке и вся обратилась в зрение.

За пять минут, проведенных на дереве, девушка узнала о разбойниках намного больше, чем за несколько месяцев сбора слухов, долетавших до замка, и сухой, безликой информации о налетах и грабежах, произошедших в округе. Вывод был печален: граф Лотар явно недооценивал угрозу, исходившую от банд. Глазам воительницы предстала не просто стоянка бесчинствующих мародеров, а хорошо организованный походный лагерь довольно сплоченного и боеспособного конного отряда.

С расстояния в двести-триста шагов фигурки людей казались маленькими точками, но по обустройству быта на отдыхе девушка поняла, что исполнить задуманное будет не так-то и просто. У нее даже возникло смелое предположение, что в Задворье «гостят» не обычные преступники, а диверсионный отряд соседнего королевства, переодетый в разбойников.

Лошади паслись на поле за селом, щипали травку и виляли друг перед другом хвостами под присмотром не деревенского дурачка, а шестерых вооруженных всадников. На окраине, хоть уже давно проснувшегося, но все же вялого и какого-то безжизненного села находилась высокая смотровая вышка, на вершине которой виднелись две крохотные головки наблюдателей. На въезде в деревню были вкопаны острые колья, а по внешнему периметру сооружена своеобразная преграда: метровые жерди, между которыми были натянуты в три ряда веревки с привязанными к ним бутылками и флягами. Разбойники боялись, что к ним подкрадутся незаметно, и пытались обезопасить себя от лазутчиков. Мастера топора да кистеня не шлялись между домами в мертвецки пьяном состоянии, не приставали к случайно подвернувшимся под руку бабам и вели себя на удивление пристойно, что ни на йоту не соответствовало существовавшему представлению о буднях лиходеев между набегами.

Загадки, загадки! Как часто случается в жизни, что на их решение просто нет ни времени, ни сил. Результаты наблюдения весьма заинтересовали пытливый ум девушки, но ей нужно было действовать, спускаться вниз и устроить на единственной улочке села кровавую бойню, настоящую резню, о которой потом будут слагать легенды.

Воительница уже начала спуск, составляя в голове план незаметного проникновения и последующего нападения, но тут произошло событие, в корне изменившее и ее намерение, и ход мыслей. К Задворью приближались чужаки, приближалисьне таясь, и, похоже, у них были веские причины, презирая смертельную опасность, гнать коней в деревню, занятую бандой.

(обратно)

Глава 9 Кто самый страшный зверь?

Нет правил без исключений!» – это всем известная истина, которую уже давно следовало бы расширить и дополнить, дав поправку на человеческую леность, дурные наклонности и подсознательное стремление не быть идеальным. Применительно к отдельно взятым личностям обновленная и усовершенствованная формулировка звучала бы примерно так: «Нет правил без исключений, но ради этих исключений мы и выдумываем правила, ради нарушения строгих законов и догм мы и живем!»

Действительно, попытайтесь хоть раз взглянуть на привычные, не подлежащие сомнению вещи с другой стороны, и вас ошеломит результат, весьма забавный и неожиданный. К примеру, ради чего тучная дама ежедневно изнуряет себя упражнениями и голодает, поклевывая, как птичка, семечки вместо полноценной еды? Ради того, чтобы избавиться от парочки лишних пудов и втиснуться в трещащее по швам платье? Возможно, но есть и другое объяснение, куда более правдоподобное.

Обжоры, как ни странно, быстро перестают ощущать вкус еды. Изысканные лакомства, если их помногу есть каждый день, превращаются всего лишь в лишенный вкуса наполнитель для живота, привычный, наскучивший, но без которого уже невозможно обойтись. Переход на иную пищу обостряет притупившееся восприятие вкусовых рецепторов. Человек начинает скучать по недавно еще обыденному, а теперь недоступному. Неудовлетворенность пищевыми суррогатами и обезжиренными компонентами растет, назревает, как гнойник, и когда достигает вершины, а затем стремительно падает вниз, измучивший себя человек испытывает настоящее блаженство. Итак, толстуха голодает не для уменьшения размера бедер и живота, а для того, чтобы почувствовать райское наслаждение, когда ее зубы вонзятся в запретную булочку, а ее организм ощутит почти забытый вкус сдобы. То же самое касается и лежебоки, он бодрствует для того, чтобы уснуть; а ценитель прекрасного – возвышенный менестрель с тонкой душевной организацией – тайно млеет, слушая похабную песенку о приключениях кабацких девок.

Никто никогда не признается в правильности этого суждения, но правда – штука объективная; она, как и время, существует сама по себе и не нуждается в чужих оценках и в людском одобрении.

Шак вошел во вкус. Он нарушил собственное правило и теперь находился на вершине блаженства. Эйфория неповторимого мгновения захлестнула его и, заставляя позабыть, что логично, а что нет, что можно, а чего нельзя, увлекала его в безудержное буйство.

Гробовщик уехал по своим темным, непонятным бродяге делам, загадочная красотка отправилась пытать раненого лекаря, а молодой рыцарь так и сидел за столом: пил да жрал, поскольку беспорядочное, быстрое поглощение остатков еды и вина нельзя было назвать трапезой даже при огромной степени допущения.

Разведывательная миссия была почти завершена, оставалось лишь вызволить Семиуна и, вернувшись в человеческое обличье, бежать. Однако вид жадно запихивающего в рот куски мяса и пучки зелени солдафона настолько раздражал шарлатана, что заставил вслед за первым сделать и второе исключение.

Рыцарь не понравился ему еще там, на дороге, а теперь вызывал отвращение. Шаку необычайно захотелось помочь обжоре перейти в мир иной, к тому же это было неизбежно, ведь им с Семиуном все равно на обратном пути пришлось бы пройти через эту комнату. Другого выхода наружу просто не было. Вдвоем с одним было справиться проще, но мог бы подняться шум, а во дворе скучали несколько дюжин вооруженных людей. Шак решил действовать сейчас, напасть без промедления, но перед тем покрыл стены комнаты тонким слоем невидимой, звуконепроницаемой субстанции, не разлагающейся в течение пяти-шести минут…А дольше ему было и не нужно.

Еще один запрещенный прием, который шарлатан использовал, еще один запретный плод, который он надкусил, немного компенсировался тем, что бродяга напал в человеческом обличье, хотя у рыцаря все равно не было ни малейшего шанса выйти из комнаты живым. Его незрелая жизнь заканчивалась, как только что закончилось невыдержанное вино, кувшин которого обжора-рыцарь миг назад вылил в свой бездонный, набитый едой рот.

Едва ощутимый холодок пробежал по спине увлекшегося чревоугодием рыцаря. После аппетитной трапезы на десерт благородным господам принято подавать зрелище, правда, иногда случается так, что объевшийся созерцатель сам становится участником представления.

«Что за…» – возмущенно выкрикнул гроза свиных ножек и бараньих ребрышек, но было уже поздно. За его спиной, всего в одном шаге от стула, на котором он восседал, из ниоткуда возникло большое облако, мгновенно принявшее форму высокого, мускулистого и обнаженного по пояс бородача. Сильные руки Шака вцепились в голову жертвы: правая за волосы, а левая за подбородок. Он хотел покончить с рыцарем одним-единственным резким рывком, свернуть ему шею и отправиться дальше, но у любителя вкусно поесть явно не было желания умереть легкой, мгновенной смертью.

Буквально за долю секунды перед рывком голова жертвы выскользнула из рук подкравшегося палача, оставив ему лишь прядь сальных волос. Возникло движение, быстрое настолько, что Шак едва его уловил и не смог прикрыться от мощнейшего удара. В левую скулу бродяги врезалось что-то твердое, острое и неимоверно тяжелое, как будто по его лицу со всего размаха прошлись шиповатой булавой. Раздался хруст кости, нижнюю челюсть пронзила острая боль, голова загудела, а неведомая сила повлекла непослушное тело куда-то назад и вбок. Извергая фонтан слюны, крови и мелких осколков зубов, Шак отлетел назад и, свезя по пути парочку не к месту поставленных табуретов, с грохотом впечатался спиной в стену. Комнату сотрясло, со стен упало несколько декоративных щитов. К счастью, снаружи не было слышно звука удара. Бродяга упал на пол, но тут же, шатаясь, поднялся и грозно посмотрел на обидчика исподлобья.

Такого поворота событий рыцарь не ожидал. Обычно после встречи с его кулаком не вставали, людские тела превращались в тюки из кожи, в неподвижную груду мяса, волос и костей. Напавший же мерзавец не только каким-то чудом встал на ноги, но еще и осмеливался вызывающе смотреть на него из-под нахмуренных бровей.

Сильный, быстрый удар содрал со щеки нападавшего кожу, которая теперь уродливо свисала возле окровавленного, обезображенного рта с потрескавшимися и опухшими губами. Взор незнакомца был мутен (рыцарь не узнал в нем наглого вымогателя с дороги), а густые брови сошлись под наморщенным лбом в сплошную дугу. Враг едва стоял на ногах, и рыцарь шагнул вперед, чтобы нанести последний, несущий смерть удар, но внезапно остановился и быстро отпрянул назад. Ему не понравились глаза Шака: бывшие красными из-за полопавшихся капилляров белки вдруг посинели, а карие зрачки стали желтыми, с фиолетовыми прожилками и вертикальными полосками посередине. Превращение продлилось недолго, всего краткий миг, а потом глаза стали прежними. Это было видение, однако рыцарь был уверен, что ему не показалось. Сколько бы он ни выпил водки вперемешку с вином, но такое не могло примерещиться.

– Ну, что же ты? Подойди, добей! – прошамкал беззубым ртом Шак, выпуская изо рта новую порцию крови, мгновенно растекшейся по волоскам бороды.

– Ага, нашел дурака! – усмехнулся закованный в доспехи рыцарь, пятясь назад и вытаскивая из ножен меч.

Он не стал звать на помощь, наверное, повинуясь рыцарскому кодексу чести, гласившему, что с достойным противником, пусть он даже лесной разбойник иль наемный убийца, следует справляться один на один, без помощи солдат, оруженосцев и прочей прислуги. Хотя, с другой стороны, вряд ли опустившийся до подделки монет и участия в сомнительных делишках рыцарь чтил святую букву какого-либо кодекса, а также сохранил представление о чести. Он боялся Шака, именно по этой причине отступал и не хотел звать своих людей. Банда и волчья стая живут по одним законам: показавший слабину недостоин быть вожаком, а удел свергнутого предводителя – смерть.

– Тогда зови на подмогу! – ответил Шак, наблюдая, как рыцарь отходит в другой конец комнаты, переворачивая за собой стол и платяной шкаф.

– Не дождешься, уродец, я тя сам прикончу! – огрызнулся осмелевший молодец и, взяв во вторую руку висевший на стене топор, сделал им несколько пробных поворотов. – Чего застыл-то?! Подходи! Иль поджилки затряслись?!

Забавно слышать подобное от того, кто еще недавно сам трясся со страху. Трусы логику не почитают, и стоит лишь им почувствовать себя чуток уверенней, как тут же они храбрятся, а из их ртов начинает литься поток похабных ругательств и дерзких посулов.

– Ну что ж, ты сам так захотел, – пожал плечами Шак и прыгнул.

Несмотря на молодость, рыцарь не был новичком в ратном деле, поэтому ожидал такого начала схватки и метнул навстречу взмывшему в воздух Шаку топор. Он просчитался, он просто не учел возможности того, что необычный противник сможет изменить траекторию полета и не только увернуться от смертоносного лезвия, но еще и поймать его на лету. Едва Шак приземлился рядом с рыцарем, как тут же нанес удар топором…косой и сильный, идущий точно по горлу, куда не доходила кираса. Сталь всего на миг столкнулась со сталью и противно заскрежетала. Не надеясь на прочность наруча, враг принял удар на высоко поднятое лезвие меча и тут же вцепился пальцами в горло бродяге.

Научиться душить и вырывать кадыки можно только на практике. Теоретические знания не помогут, должно быть хорошо отработано умение, и оно было у рыцаря на высоте. Бродяга почувствовал боль в сжимаемых тканях и понял, что нужно срочно что-то предпринять, иначе все, бесславный конец.

В бою все средства хороши и нет запрещенных приемов. Шак не стал перехватывать руку противника и отдирать ее от хрипящего горла. Он поступил проще, использовал прием, которого враг не ожидал. Левая рука отбросила бесполезный топор и крепко вцепилась в державшую меч кисть рыцаря. В то же время обросший липкой от крови растительностью подбородок надавил на душившую кисть, надавил так сильно, что чуть не переломал крепко сжавшие горло пальцы. Пойманный в ловушку юноша пытался вырваться: сначала задергал руками, потом стал пинаться коленками в стальных наколенниках, метясь в самое уязвимое у мужчин место. Его потуги не увенчались успехом, но все же у Шака было несколько незабываемых, «счастливых» моментов, когда выпирающие стальные заклепки врезались в его незащищенные бедра и ляжки.

Жаль, что в комнате не было зрителей. Со стороны бой казался экспрессивным танцем двух сильных, страстных, обожающих друг друга мужчин. Они кружились по комнате в бешеном ритме, то прижимаясь, то отталкиваясь, то роняя партнера на мебель. Шаку сильно доставалось от тычков противника и его доспехов, больно бьющих по телу при каждом столкновении и падении. Однако больше всего бесило бродягу, что парень то и дело старался ударить его наручем по лицу, да и волосы партнера по «танцу» изрядно кололи лишившуюся кожи кровоточащую щеку.

Наконец-то настал миг возмездия, миг, которого бродяга так долго ждал. При очередном падении спиною на стол хватка пальцев противника ослабла, Шак умудрился извернуть шею, и всего за секунду до того, как стальной наколенник рыцаря должен был с силой врезаться ему в пах, острые зубы бродяги впились в тыльную сторону ладони врага. По комнате пронесся дикий вой, временами переходящий в тонюсенькое верещание. Рыцарь, позабыв о своих коварных планах, забился в конвульсиях, пытаясь высвободить из капкана зубов прокушенную руку. Ему это удалось. Правда, он тут же отлетел назад, споткнулся и упал, с грохотом стукнувшись головою о стену, а в окровавленном рту Шака остался довольно приличный кусок выдранного мяса. Когда кровь противника попала на язык, бродяга понял, с кем имеет дело, и решил нарушить правило в третий раз…уж очень исключительный был случай.

После удара затылком о каменную кладку и потери куска плоти из левой руки любой боец был бы выведен на некоторое время из строя, но только не рыцарь. Парень резко вскочил на ноги и принялся быстро срывать с себя доспехи.

– Ну все, мразь, напросился! – злобно прошипел юноша, уже избавившись от кирасы и поспешно избавляющийся от других частей тяжелого рыцарского одеяния. – Я печень тебе вырву! Всю кожу с рожи сдеру и заставлю ее сжевать!

Пока разозленный юнец грозился и, вопреки здравому смыслу, раздевался перед продолжением боя, Шак успел избавиться от застрявших между зубами ошметков чужой плоти и поднялся на ноги. Как раз для него поведение рыцаря было понятно: доспехи мешают «расти» по ночам, войти закованным мышцам в настоящую силу. Еще до того, как на пол упал последний стальной предмет, рыцарь раза в полтора увеличился в росте и оброс рельефными мышцами неимоверно большого размера, которые, впрочем, вскоре скрылись под густым ковром волчьей шерсти. Перед Шаком возник настоящий оборотень, громко клацающий огромными зубищами, стоящий на задних лапах и подметающий накопившуюся в комнате пыль длиннющим хвостом.

– Я – смерть твоя! – прорычало чудовище и, выставив вперед когтистые лапы, прыгнуло на бродягу.

Зверь напал, но его когти вместо груди человека разорвали лишь воздух. В то же время, кто-то сзади схватил волка-переростка за шерсть на загривке, а кто-то другой намотал на руку хвост. Как выяснилось, это был один и тот же человек, точнее, не человек, а скиталец по имени Шак.

С идущим из глубины души искренним криком укора и негодования «Эк, паскудник, бока нажрал!» бродяга поднял над головой все еще рычащую и размахивающую всеми четырьмя конечностями тушу, а затем резко увлек ее вниз, естественно, не позабыв подставить под хребет зверя колено. Отрывистый, громкий хруст, жалобное поскуливание, и чудовищных размеров махина обмякла на руках у шарлатана.

«Надо же, оборотень, – искренне удивился Шак, скинув на пол поверженного противника и бегло осматривая повреждения собственного тела, тоже пострадавшего в схватке. – Нет, я сразу понял, что с парнем что-то не так…слишком уж много жрал…Но чтоб оборотень…в здешних краях? Интересно, а кем окажется его подружка, красавица, решившая поиздеваться над Семиуном? Надеюсь, калдора или, на худой конец, мерзкий, холодный вампир. Только бы снова не оборотень! Ну должно же быть в жизни хоть какое-то разнообразие?! Она такая скучная и серая!..»

* * *

Бывают прекрасные сны, и жаль, что они проходят. Момент пробуждения наполнен печалью, а суровая действительность, в которую тут же приходится окунаться с головой, зачастую приносит лишь одни разочарования. Жизнь коротка, в ней так мало приятных моментов, что их хочется продлить, растянуть почти до бесконечности.

Возвращение Семиуна из мира грез, из мира сладких иллюзий и забытья не было связано с болью, хотя юноша отчетливо помнил, что до того, как лишился чувств, ему сильно досталось, а значит, тело просто обязано было гореть и ныть. В бою с несколькими противниками, превосходящими его и по качеству вооружения, и по умению им владеть, у него не было шансов. Острый клинок пронзил его спину и вышел из живота еще на первой минуте схватки. Он умер и именно по этой причине не чувствовал теперь боли, хотя мыслил и ощущал ласковые прикосновения к груди нежных, влажных губ. Это уходил прекрасный сон, сон, в котором его баловали изысканными ласками красивые женщины и услаждали слух тихим пением райские птички. Иллюзорный мираж исчезал, уступая место холодной и невзрачной пустоте, но почему-то ощущения пропадали постепенно: звуки затихли, прекрасная картинка перед глазами растаяла, превратившись в черное пятно, а вот кожа еще ощущала приятные прикосновения.

«Так вот ты какая, Смерть! Не такая уж ты и страшная», – обрадовался Семиун, улыбнулся и, удивляясь, что ему это удалось, открыл глаза. Он ошибся, он все еще жил, но лучше бы умер. Уж лучше отмучиться сразу, чем надолго растягивать сомнительное удовольствие жить в страданиях.

Семиун стоял на коленях. Его ноги были крепко привязаны веревками к кольцам, торчащим из пола, а руки воздеты вверх и закованы в цепи, свисавшие с потолка. Юноша полустоял-полувисел и с ужасом наблюдал, как к его животу, как раз на том месте, где должен был находиться уродливый след от меча, прилепилась какая-то зеленая, булькающая, покрытая пузырьками, урчащая масса. Присосавшийся паразит неизвестной породы поддерживал в нем жизнь. Именно благодаря ему юноша не чувствовал боли, хотя, как лекарь, знал, что должен был сейчас дергаться и орать, реветь и унижаться, моля сидевшую перед ним и флегматично наблюдавшую за пробуждением даму о быстрой смерти.

Лекарь не знал природы присосавшейся к нему пакости, была ли она живым существом или просто однородным сгустком какой-то неизвестной материи, но в трех вещах он был точно уверен:

– пакость целила его смертельную рану, и если бы не она, то он бы уже давно был мертв;

– неподвижно застывшая дама на стуле была живой, а не скульптурным изваянием, поскольку говорила;

– дама была врагом, во власти которого он находился.

– Малыш очнулся, малыш готов говорить, – прозвучало из прекрасных губ эффектной незнакомки настолько холодно и без намека на интонацию, что Семиун даже не сразу сообразил: шла ли речь о нем или о заснувшем где-то в подвале ребенке; был ли это вопрос или констатация неоспоримого факта.

Вроде бы в маленькой камере пыток, судя по сырости каменных стен, находившейся под землей, дитяти не наблюдалось, значит, обращение «малыш» было адресовано ему, что было как-то странно…Бледная черноволосая красавица в откровенном платье если и была старше Семиуна, то никак не более чем на пять лет.

– Не крути головой, шею свернешь, – произнесла мучительница и взяла лежащий на коленях кнут. – Итак, малыш готов признаться в своих прегрешениях?

На этот раз ее слова прозвучали как вопрос, правда, голос хозяйки положения был каким-то вальяжно-ленивым, как будто красавица засыпала. Зато удар кнута, кончик которого полоснул по правой щеке пленника и оставил на ней кровавый след, вялым назвать было нельзя. Лицо Семиуна исказила гримаса боли, он едва удержался, чтобы не закричать. Удивительно, что лекарь не чувствовал серьезных ран, а вот прикосновение кнута показалось ему весьма ощутимым. Об этом парадоксальном факте стоило подумать потом, если оно, конечно, наступит, это «потом». Сейчас же мысли Семиуна устремились в другом направлении, он искал выход из плачевной ситуации, в которую, сам не понимая как, умудрился угодить.

Из леса появился «монах», он выстрелил. На него вдруг откуда-то налетели всадники, завязался бой…и вот он закован в цепи в сыром и темном подвале. На распоротом брюхе мерно вздымается пахучая зеленая гадость, а писаная красавица с выставленными напоказ атрибутами своей красоты бьет его кнутом и задает идиотские вопросы.

– Готов ли, малыш, готов?! – голос мерзавки звучал все требовательней и требовательней.

За первым ударом последовал и второй, и третий, притом по все той же щеке. Внушительных размеров грудь мучительницы вздымалась все учащенней и учащенней, на безжизненном лице появилось выражение нарастающего наслаждения, а аппетитные коленки женщины вдруг напряглись и плотно сжались.

– Ну, давай, давай, подставь мне другую щеку, малыш! – почти выкрикнула вошедшая в раж дамочка с кнутом и ударила по голой груди юноши с такой силой, что в лицо не выдержавшего и закричавшего от адской боли Семиуна брызнули капли крови из широкой и глубокой раны над правым соском.

После крика жертвы красавица сразу успокоилась, на сочных губах заиграла довольная улыбка, а гнев был сменен на…на строгий, суровый тон:

– Говори, мерзавец, как вы умудрились заметить Вилара?! Кто твой дружок, кто?!

Вместо того чтобы и дальше истязать юное тело кнутом, женщина поднялась с места и, вальяжно пройдясь, раскачивая округлыми бедрами, опустилась перед Семиуном на колени. Она заглянула ему в глаза и зловеще ухмыльнулась:

– Отвечай, тебе же, малыш, лучше будет! Вот я отдеру сувилу, и в мир иной отойдешь быстро и безболезненно…– Изящная рука в черной кожаной перчатке нежно погладила юношу по залитой кровью щеке. – Ну, отвечай, дорогуша! Думаешь, мне приятно тебя истязать?! Ну да, приятно, – рассмеялась женщина ангельским голоском, а затем вдруг прильнула к щеке пленника благоухающими губами и одним резким движением языка слизала с нее кровь. – Мучить нашкодивших мальчонок – мое призвание, но что до тебя…мне бы хотелось заняться и кое-чем еще…Поторопись, сладенький мой, а то не успеем, времени-то уж очень мало!

Ласковый голос бесстыдной обольстительницы подавлял волю юноши, а ее шаловливые пальчики нежно теребили и поглаживали его соски. В такие моменты мужчина согласен сознаться во многом, даже в том, чего никогда не совершал. Семиун не был исключением, да вот только лекарь не знал, кто таков этот Вилар, и о шарлатане-напарнике, названном почему-то его дружком, не мог ничего рассказать, разве что тот два дня подряд расхаживал по дороге, сверкая голыми ягодицами, и за это время набил немало паскудных рож ханжей-моралистов.

– Он…он шарлатан…бродяжка, обычный мошенник…– закрыв глаза от наслаждения прикосновениями обольстительницы, пробормотал Семиун, но не договорил, а громко взвыл от пронзившей его боли.

Жестокая мучительница оказалась недовольна услышанным и с силой крутанула его нежную кожу, затем ее острые зубы вцепились в здоровую щеку и вырвали из нее кусок плоти.

– Не захотел по-хорошему! Дурачком прикидываешься?! – прошипела разозлившаяся красавица и, выплюнув изо рта откушенное, принялась стягивать с рук перчатки. – Ну что ж, приготовься! Кнут – это так, разминка была, сейчас ты узнаешь, что такое настоящее мучение! Ты мне все, все о бородатом гаде выложишь, не только расскажешь, балладу сложишь и споешь…на два голоса, а если прикажу, и на три!

Нелепые, грубые перчатки из черной кожи, совсем не подходящие к изысканному платью кровожадной обольстительницы, упали на пол. Глазам Семиуна предстало то, что он никак не ожидал увидеть. Парень закричал, но на этот раз не от боли, а от внезапно накинувшегося и парализовавшего его страха. До запястий руки женщины были обычными, если отвлечься от того, что красивыми, но вот дальше они, хоть и сохраняли форму человеческих кистей, но выглядели ужасно. Тонкая, белоснежная кожа резко переходила в прозрачную чешую, под которой не было ни костей, ни плоти, только бесцветная жидкость с плавающими в ней амебообразной субстанцией и мелкими пузырьками воздуха. Такого Семиун ни разу не видел, а те несчастные, перед которыми дама снимала перчатки ранее, уже не могли ничего никому рассказать.

– Человеческая плоть такая мягкая, такая беззащитная, намного мягче, чем ты мог предположить, – с вожделением промурлыкала дама.

Прозрачная рука дотронулась до предплечья юноши, но не легла на него, а прошла сквозь кожу и мышечную ткань. Рука Семиуна сама по себе задергалась в конвульсиях, парень закричал от боли, когда неприятная холодная материя дошла до кости.

– Да, вот так, вот так, – ворковала дамочка, ощупывая изнутри руку юноши. – Ой, сколько канатиков, сколько нервиков! Ой, опять задела!..

Теперь уже дергалась не рука, а сотрясалось все тело. Если бы лекарь что-нибудь знал, то точно бы рассказал. Боль уже перешла все допустимые пределы терпимости, она лишала сознания и поедала его изнутри. Однако запас его знаний был весьма ограничен, слишком мал, чтобы мучительница прекратила пытку.

– Повозка…мы видели повозку с мертвецами…труп на дороге…гниль ужасная! – прокричал бьющийся в истерике парень, а затем, когда прозрачная рука вышла из тела на поверхность кожи, бессильно повис на цепях и затих.

– Та-а-а-к, это уже что-то, – пропела дама и, поцеловав юношу в лоб, погладила шрам на голове. – Малыш устал, малышу было бо-бо, я понимаю, но то, что малыш рассказал, слишком мало, чтобы я его отпустила, – в голосе жестокой красавицы слышалось приторно-наигранное сочувствие. – Меня не волнует, что вы видели, я спросила «Как?». Кто твой товарищ, как он смог заметить повозку и Вилара?

– А что ее не заметить-то? Не таракашка малая. Повозку издалека видать, – плача, промямлил Семиун, действительно не понимавший, в чем суть вопроса.

Лекарь не знал, с кем столкнулся и чего этот монстр в женском обличье хочет от него, зато теперь ему стало ясно, почему дамочка называла его «малышом». Попавшись в руки такого изощренного палача, любой, даже самый мужественный человек готов был заплакать, разреветься, как грудное дитя, и рассказать все, чтобы ему подарили смерть. Куда там заплечных дел мастерам! Они действуют грубо и далеко не всегда могут довести жертву до нужного состояния. Прежде чем начинающий палач чему-то обучится, в его руках погибнет не один десяток жертв, так и не испытавших по-настоящему боли, не прочувствовавших и малой толики тех страданий, которые Семиуну довелось пережить всего за неполную минуту пытки.

– Не о том…А ты опять все не о том лопочешь, – с сожалением покачала головой красавица и положила свою прозрачную ладонь уже на ключицу парня. – Я вот все думаю: то ли работу головки твоей проверить и в мозгах поковыряться, то ли пощупать, как сердечко твое стучит?

Юноше было трудно выбрать: и тот и другой из предложенных ему вариантов был очень болезненным. Он еще не знал об этом, но чувствовал, судя по тому, как блестели глазки мучительницы и насколько пакостной была ее кривая ухмылка. Чудовище не стало дожидаться ответа и запустило водянистую руку в его плечо. Тело Семиуна снова пронзила острая боль. Он чувствовал, как тонкие, холодные пальчики просачиваются через мышцы и ощупывают верх левого легкого, потом они заскользили вниз, подбираясь к неимоверно быстро застучавшему сердцу.

К счастью, Семиуну не удалось узнать, каково оно, когда твое сердце бьется в чужой руке. Кисть женщины вдруг резко устремилась наружу, сквозь плотные ткани тела, а юношу оглушил душераздирающий вопль, вырвавшийся на этот раз, как ни странно, не из его горла.

– Хватит мальчонку мучить! Со мной лучше поболтай, тварь болотная! – раздался за спиной красавицы знакомый лекарю голос, голос, который он слышал довольно часто в течение нескольких последних дней.

Женщина – водяное чудовище выгнулась назад и, продолжая кричать, развернулась. В ее спине, точно между лопатками, торчал топор, брошенный с такой силой, что вошел в плоть аж по самую рукоять.

– Скотина, тебе это даром не пройдет! – угрожающе проверещала она и, вытащив из спины топор, накинулась на бородача, того самого, о котором только сейчас расспрашивала, но слегка побитого и с изуродованным лицом.

Шак увернулся. Наблюдавший за дракой Семиун не ожидал от компаньона такого проворства и такой возмутительной глупости. Оказавшись у промахнувшейся дамы за спиной, в тот самый миг, когда она вытаскивала застрявший в стене топор, бродяга почему-то не использовал выпавший случай напасть сзади и всего одним ударом завершить бой. Вместо этого Шак отскочил шага на два назад и метнул в голову красавицы стоявший посреди комнаты стул. Естественно, он промахнулся. Дама к тому времени уже успела вырвать из щели между камнями грозное орудие убийства и, размахивая им, снова кинулась в бой.

Бродяга довольно шустро двигался для человека, которому явно сильно досталось еще до начала схватки. Его тело в ссадинах и порезах обладало неимоверной гибкостью, оно изворачивалось, подобно змее, и каждый раз, когда лезвие топора пролетало мимо, дама бессильно злилась и, осыпая голову самоучки-акробата ругательствами, недостойными человека благородных кровей, нападала все вновь и вновь. Шак же по-прежнему не наносил ударов, как будто ему нравился безумный танец с чудовищем, вдобавок к прозрачным ручкам вооруженным еще и топором.

Семиун не понимал задумки пришедшего ему на помощь компаньона и стал подумывать, что Шак хочет измотать тварь болотную, лишить ее сил и только затем перейти в наступление. Однако время было не на их стороне: дыхание женщины, попутно с дракой отчаянно злословящей, оставалось ровным, а уставшее тело бродяги уже раскраснелось и покрылось мелкими каплями пота. Шарлатан не нападал и даже не подобрал валяющийся на полу кнут, хоть чуть не споткнулся о его рукоять. Однако, когда сражение приблизилось к висевшему на цепях Семиуну, бродяга резко поменял тактику и перешел в наступление. Дама с топором слишком поздно поняла его задумку, и уже было поздно что-то менять, поздно воспрепятствовать реализации коварного плана.

Уходя от очередного удара топора, Шак прыгнул, перекувыркнулся через голову и, схватив лежащие возле Семиуна перчатки, те самые, что носила дама, быстро вскочил на ноги. Хоть перчатки и были мужскими, но оказались Шаку слишком узки, поэтому бродяга обмотал их, как тряпки, вокруг кулаков. У растрепавшей прическу красавицы еще хватало сил, чтобы ловко размахивать топором, однако оружие было тяжелым, и промежутки между ударами составляли более четырех секунд. Именно в тот момент, когда опасное лезвие было готово снова отправиться в смертоносный полет, Шак и ударил. Он не был обезумевшим эстетом – почитателем женской красоты, поэтому кулак его правой руки сломал даме нос, а буквально через долю секунды левый кулак погрузился завалившейся назад даме в живот. Топор выпал из обмякших рук, и его звон отозвался в голове Семиуна новой болью.

Дальнейшее течение подвального сражения не стоит описывать, схватка превратилась в обычную драку, точнее, в беспощадное избиение все еще стоявшей на ногах, но уже неспособной дать отпор дамы. Наконец, длинные ноги красавицы подкосились, и она опустилась перед Шаком на колени. Бродяга не церемонился с ослабевшим врагом, видимо, вопреки ярко выраженным внешним признакам, не причисляя его к женскому полу. Подобрав топор, Шак резким, отрывистым движением почти без замаха срубил красивую головку и, брезгливо взяв ее двумя пальчиками за волосы, откинул в темный угол комнаты.

Только после того, как с мучительницей было покончено, спаситель приблизился к Семиуну и, присев перед ним, стал внимательно изучать его раны.

– Паршиво дело, – покачав головою, поставил диагноз шарлатан.

– Конечно, паршиво, балда! А ты чего ожидал?! Прошили меня, как букашку, насквозь прошили, на меч насадили…Только благодаря этой слизи и жив, – разозлился лекарь на позарившегося на лавры целителя компаньона.

– Да, это понятно. Я совсем о другом, – отмахнулся Шак, рассматривая противно урчащую слизь и даже пару раз осмелившись ткнуть ее пальцем. – Я уже с подобным встречался. Эта пакость на самом деле очень полезная штука, хоть и выглядит неказисто. Она поддерживает в тебе жизнь и приглушает боль. Ведь приглушает?

Семиун был поражен познаниями шарлатана и, не найдя, что ответить, только кивнул.

– Жаль, что лечить не может, да и к хозяйке жизненной силой привязана. Так уж у сувил водится, таков родовой обычай друг дружку в беде выручать. Одна пострадает, другая часть себя оторвет и к подружке прилепит, жизнью делится, пока та себя не восстановит.

– А откуда ты?..

– Послушай, – перебил товарища бродяга, – сейчас не самое удачное время, чтобы вопросы задавать. Сматываться нам нужно, и как можно быстрее, понял? – Шак хлопнул товарища по плечу и, не дождавшись ответа, стал открывать замки кандалов позаимствованной с головы воинствующей барышни булавкой. – Я те потом все расскажу: и о сувилах, и об оборотнях, и о той твари, которой оказался наш «монах».

– Но откуда ты о них знаешь?! – все-таки задал самый волновавший его вопрос настырный юноша.

– Я же шарлатан, бродяга, – лукаво улыбнулся Шак, заранее подготовивший ответ. – По дорогам скитаючись, всяких баек да бредней наслушаешься. Вот уж никак не думал, что кое-какие правдой окажутся, – спаситель кивнул головой в сторону трупа обезглавленной им девицы. – Не будем времени тратить на трепотню! Во дворе дома полно дядек нехороших в броне да при мечах. Коли выбраться хочешь, давай-ка вставай да ножки разомни!

– Да я ж…

Семиун хотел напомнить партнеру, что нога у него сломана, но бродяга не дал ему возможности договорить. Вскрыв последний замок, он схватил напарника под мышки и рывком поставил его на ноги. Боль умерла, по крайней мере, лекарь ее больше не чувствовал. Неуверенно сделав первый шаг, юноша вдруг ощутил, что может передвигаться самостоятельно, притом довольно быстро и почти не хромая.

– А я о чем говорил? – порадовался за компаньона Шак. – Слизь действует! Хоть нога у тебя не ахти, побегать не сможешь, но до лошадки как-нибудь допрыгаешь, птенчик-воробушек, – шарлатан рассмеялся и, убедившись, что с напарником все в полном порядке, подобрал топор, а затем подошел к женскому трупу. – Часа два-три у нас есть. Пока «зеленуха» не омертвеет и от брюха твоего не отпадет, а там что-нибудь да придумаю.

– Что тут придумать можно? – развел руками отчаявшийся Семиун.

Сейчас открытая рана под слоем слизи показалась ему еще ужасней, чем когда он только очнулся и впервые ее увидел.

– Всяк народ мудрец и сказки не напрасно выдумывает, – возразил ему шарлатан, настроенный более оптимистично. – В легенде о сувилах и про слизь говорится, и про ручки-водючки их необычные…и про свойства их всякие…в быту полезные. Не боись, дружище, я по сказкам тя лечить буду, а не по книжонкам, дураками писанным.

– А если наврал сказитель или что напутал? – забеспокоился Семиун, в глазах которого загорелись искорки надежды.

– Чего те бояться-то, хуже все равно не будет, – привел самый весомый аргумент Шак и высоко занес над головою острый топор.

Привыкшего ко всяким ужасным зрелищам лекаря чуть не стошнило. Бродяга издевался над трупом: отрубил красотке прозрачные кисти, а затем сорвал с нее юбку и, сделав из дорогой ткани что-то вроде узелка, аккуратно завернул в него добытые трофеи.

– При лечении твоем пригодится, ряцепт такой есть, – пояснил Шак. – Надобно взять три с половиной пальца сувилы, волосы из подмышек оборотня, но обязательно в волчьем обличье умерщвленного, еще…

Шарлатан не успел поделиться премудростью приготовления народного зелья. Бывшего полевого лекаря стошнило, притом, как это ни прискорбно, на собственные штаны.

– Ну вот, облямбался весь, – укор прозвучал с отвращением, и самого Шака передернуло при виде того, что сталось с одеждой неженки-партнера. – Кнут подбери, поганец! Как во двор выйдем, он нам понадобится, ой как понадобится!

* * *

Люди – неблагодарные существа: они не ценят сделанного им добра и насмехаются над теми, кто только что спас их никчемные жизни. Стоило лишь парочке авантюристов попасть в комнату, где Шак дал бой рыцарю-оборотню, как ученый заморыш с зеленой слизью на животе, хромой и с располосованной рожей, стал дерзить спасителю, и все потому, что, видишь ли, труп поверженного противника был совершенно голым и лежал в очень пикантной позе на груде перебитой посуды и обломков шкафов. «А что это вы тут делали? Почему рыцарь лежит нагишом? Насколько буйно прошла гулянка, что сокрушили столько шкафов, стульев, стол и комод?» – вот лишь немногие из целого ряда пошлых, ехидных вопросов, которыми повеселевший Семиун оскорбил компаньона.

Люди привыкли справляться со своими трудностями за счет других. Насмешки над Шаком вернули лекаришке уверенность и желание дальше бороться за собственную жизнь. Семиун ожил и даже не обратил внимания на увесистую затрещину, которой отмалчивающийся бродяга наградил его вместо ответа. Дорого ценившему каждую минуту Шаку было некогда объяснять, что балаган в комнате – результат жестокого боя, что рыцарь скинул доспехи сам, поскольку они мешали принять звериное обличье, для чего, собственно, и были сделаны из редкого сплава стали.

Даже после удара насмешки не прекратились, целитель не мог не высказаться, и когда Шак издевался над трупом, а именно, за отсутствием ножа под рукой, сбривал топором волосы из подмышки убиенного оборотня. Шак разозлился, но и тут промолчал, предоставив натерпевшемуся страхов и мук партнеру возможность немножко позлословить. Однако, когда Семиун поднял с пола рыцарский наруч и попытался примерить его на себя, бродяга не выдержал и запустил в напарника обезноженным стулом, который разбился о стену вблизи от головы шутника. Шак попал, хоть онемевший Семиун и подумал, что промахнулся. На самом деле, его спутник метил не в неуемного парня, а именно в стену: хотел не покалечить, а просто немного охладить юношеский пыл и уберечь парня от роковой ошибки.

– Это доспехи оборотня, не смей надевать! – приказал бродяга, сбрив последний лоскут вместе с кусочками кожи. – И меч зверя не трожь, а то пожалеешь!

– Что, в оборотня превращусь?! – сквозь сжатые от злости зубы прошипел Семиун. Выходка со стулом отбила у него охоту шутить.

– Да нет, мужской силы только лишишься и запаршивеешь, – рассмеялся Шак, получивший удовольствие от созерцания перепуганной физиономии любопытного юнца.

Бродяга не соврал, сказал правду. Ему уже доводилось видеть парочку воришек, позарившихся на дорогие наряды проезжего купца-оборотня. Первое время все было хорошо, но затем у неразборчивых членов банды, в которую Шак тогда входил, пошел зуд по коже и образовались странные шишаки на местах, которые молодые оболтусы показывали лишь кабацким девицам. Через месяц по больным телам пошла гнойничковая сыпь, а через год у обоих завшивевших отвалились носы и ногти. Их изгнали из города, обрядив в наряды прокаженных, но бродяга точно знал, в чем крылся секрет наложенного на обоих проклятья. Одежду оборотня брать нельзя, ее может носить лишь сам перевертыш и такие же полулюди-полузвери, как он.

– Нам пора! – скомандовал бродяга и, подобрав с пола узел да топор, направился к двери, ведущей в коридор, в конце которого была небольшая прихожая и выход во двор. – Начинает светать, у нас всего час, чтобы пробиться к лошадям, уйти от преследования и добраться до ближайшей деревни, где я смогу приготовить зелье.

– А может, ты сначала сваришь его? Охранники-то внутрь дома не суются, – возразил Семиун, не последовавший следом, а так и оставшийся стоять возле стены, где его чуть не убил брошенный стул.

Юноша заподозрил неладное и интуитивно не доверял спасителю. Узнать о чудовищах так много из сказок да легенд невозможно, по крайней мере, он, хоть и порядком постранствовал, но ни разу не слышал баек о том, что из частей тел хищных монстров можно сварить раствор, лечащий смертельные раны, а значит, фактически приносящий вторую жизнь, дарящий бессмертие.

– Нет, не сварю, – покачал головой остановившийся в дверях бродяга. – Мне печка нужна, да и парочка более простых компонентов, которых здесь не найти, например козлиная борода. Козлов во дворе много пасется, но они при оружии и остричь себя не дадут.

Ответив на вопрос, а заодно пошутив, Шак скрылся за дверью, предоставив товарищу право выбирать: или следовать за ним, или подохнуть в одиночестве на месте. Семиун задумался, но не над этой дилеммой, тут как раз нечего было решать, а вот личность партнера с каждым днем вызывала у него все больше и больше сомнений. Был ли он обычным вруном, пытавшимся с его помощью убраться из проклятого места, или был не таким уж профаном в целительстве, обладал знаниями куда большими, чем любой лекарь? Кроме того, и это особенно смущало Семиуна, ругавшего себя, что не додумался до этого в первую очередь, бродяга, хоть и обладал большой физической силой, но выиграть два боя подряд с оборотнем и болотной дамочкой было почти невозможно.

«Допустим, ему повезло, но повезло дважды, это уж чересчур! Госпожа Удача слишком ветрена, чтобы проявлять такое завидное постоянство. А может, он и сам зверь?! – пронзила мозг Семиуна ужасная догадка, но тут же испарилась вместе с остальными сомнениями. – Нет, глупость, зачем ему это? Был бы зверем, давно бы меня сожрал. Да и версию с колдуном умной не назовешь. И богомерзкая нежить, и колдуны, конечно, умело скрываются среди людей, но влезать в шкуру нищего бродяжки?! Нет, этого уж точно никто из них не захочет! Что же касается простого обмана, обыкновенного шарлатанства…возможно, но только не при данных обстоятельствах. Не желал бы мне Шак добра, не стал бы выручать, не явился бы в хорошо охраняемый особняк посреди леса».

Несмотря на то что Семиун находил все произошедшее с ними неимоверно странным, он последовал за компаньоном и решил беспрекословно слушаться его и впредь, по крайней мере, до тех пор, пока они не доберутся до деревни и бродяга не приготовит свое чудотворное зелье. А там будет видно: как себя вести и что написать в отчете…

(обратно)

Глава 10 Презирая смерть

Снаружи особняка ничего не изменилось, разве что стало чуть светлее, да количество бодрствующих часовых уменьшилось вдвое. К раннему утру, когда над лесом стоят сумерки, разговоры за кострами затихают, а еще недавно шумно галдевшие собутыльники в унисон храпят, повалившись друг на дружку. Краткий промежуток между первыми и вторыми петухами – самое лучшее время для темных дел, но прильнувший глазом к узкой щели приоткрытой входной двери Шак почему-то не торопился начать трудный путь до конюшни, чего-то ждал и нервно бормотал проклятия в липкую от крови, торчащую в разные стороны уродливыми клоками бороду.

– Что там? – прошептал на ухо бродяге довольно тихо для хромого подошедший Семиун.

– М-да…сам глянь! – ответил бородач и уступил место у двери.

Увиденное не понравилось юноше, а с учетом того, что он бросил взгляд на округу возле дома впервой, просто повергло в шок. Да, большинство воинов в услужении у чудовищ спало, но возле каждого из костров стояло всего лишь по одному бочонку вина, а этого было мало, чересчур мало, чтобы сон вооруженных здоровяков был крепок, а пробуждение долгим. Возле высокой ограды, которую не перескочить даже самому умелому всаднику на самом резвом коне, попарно расхаживали шестеро недавно сменившихся и поэтому не сонных часовых. Еще пара солдат сидела у ворот, и трое бросали кости возле конюшни. Наверняка на крыше особняка устроили пост два-три арбалетчика, не просматривающих территорию, но в случае тревоги обязательно пославших бы по парочке болтов в ягодичные мышцы и спины беглецов. Положение дел было, мягко говоря, неважным, но Шак, в отличие от Семиуна, не впал в отчаяние, а, задумчиво наморщив лоб и расправляя отвердевшие клочки волос на подбородке, принялсяуверенно составлять план побега.

– Знаешь, дружище, несмотря на все то безобразие, что во дворе творится, у нас есть три больших преимущества, – начал излагать свою идею с обнадеживающего заявления Шак.

– Интересно, какие?! – недоверчиво хмыкнул Семиун и, надолго не задумываясь, изложил свой вариант ответа: – Наши рожи страшны, и служивые спросонья нас испугаются. Это первое и единственное преимущество, иных я не вижу!

– Потому что дурак, потому и не видишь, – пожал плечами Шак, которого ничуть не задел ни тон товарища, ни его граничащая с юмором утопленника ирония. – Во-первых, нас двое и охранники об этом не знают. Я проник незаметно, а чтобы такой заморыш, как ты, от их хозяев удрать смог, они даже в мыслях не допускают.

– Заморыш?! – обиделся Семиун, состроив не к месту и не в подходящее время грозную рожу.

– Ты же мечом совсем худо владеешь, а уж с такой раной и подавно гроша ломаного не стоишь, – не желая обидеть, просто констатируя факт, рубанул правду-матку бродяга. – Отсюда вытекает и второе преимущество. Часовые за домом не следят, а наблюдают лишь за лесом по ту сторону ограды.

– Ну, а в-третьих что? – спросил Семиун, довольно быстро для восемнадцатилетнего юнца совладав со своим гневом.

– Мы в лесу, кругом деревья растут, – хитро улыбнулся Шак, а в его красных, мутных глазах (последствие удара рыцарского кулака) промелькнула безумная искорка азарта.

– Не-е-ет, что ты?! Не-е-ет, я по деревьям лазить не могу. Куда мне с ногой-то да брюхом таким?! – испуганно замотал головой Семиун, на миг представив, каково ему будет карабкаться по стволу и перетаскивать еле живое тело с ветки на ветку.

– А тебе и не надо карабкаться, – обрадовал его Шак. – Значит, так! Сейчас тихо выходим, я – на дерево, а ты кустами к конюшне. Охрана там только снаружи, да и то сонная…в кости перебрасывается, чтоб не заснуть. Запрягаешь пару лошадок пошустрее и ждешь, пока я деревьями к ограде подберусь да ворота открою.

– Так там же часовые!

– Моя забота. Говорю, значит, смогу, – снисходительно похлопал по плечу компаньона Шак.

– Но все же?! Часовые шум подымут, их шестеро возле ограды разгуливает. Остальные тоже проснутся, вмиг набегут!

– Не в такой уж и миг. Если ты с лошадками не замешкаешься, то времени на все хватит: и ворота открыть, и конскими хвостами дурням на прощание помахать!

– А если?..

– Выхода другого все равно нет. Ну, чего нам терять, чего? – снова привел самый весомый, просто неоспоримый в данной ситуации аргумент Шак. – Так мы рискнем или предпочитаешь сдохнуть от ран?

– Черт с тобой, – проворчал Семиун и первым скрылся за дверью.

К сожалению, планы – эта особая реалия, зачастую противоположная действительности. С трудом подволакивая плохо слушавшуюся ногу, Семиун уже почти добрался до конюшни, когда его колено предательски заныло. Слизь на животе постепенно начала умирать или исчерпывать свои силы (лекарь не знал, как выразиться точнее, поскольку так и не разобрался, была ли она живым существом или просто бездушной субстанцией). Она еще могла подавлять боль в тяжелых ранах, но периферийные повреждения уже заявляли о себе. Покрытая снаружи пузырьками масса заметно изменилась и внешне: верхний слой усыхал, съеживался, а местами покрылся твердой коркой. Время играло против раненого, начался обратный отсчет его жизни, остановить который мог лишь Шак, и то при условии, что шарлатан не переоценил правдивости народных сказаний.

Обойти игравших в кости охранников не составило труда для хромого подранка. У конюшни было два входа, а лениво бросавшая костяшки троица собралась у одного. Солдаты кемарили, солдаты устали и не испытывали влечения к азартной игре, а уж до того, что происходило у стойл, им вообще не было дела. Что может случиться с лошадьми, если ни один злодей извне не в состоянии незаметно проникнуть за ограду?

Только благодаря беспечности часовых Семиуну и удалось оседлать двух жеребцов и подготовить их к выезду. Кони ржали, недовольно мотали головами и по-иному противились действиям неповоротливого чужака, но их тревожные сигналы оставались безответными. Охранники трижды громко проклинали нерадивого конюха, «…е давшего клячам попить да пожрать…, но так и не сдвинулись с места, считая, что выполнять чужую работу ниже их достоинства.

Семиун был готов бежать прямо сейчас, а вот его компаньон что-то замешкался. Окошко в стене конюшни было маленьким и находилось почти под потолком, но только через него можно было наблюдать за воротами, поэтому, превозмогая боль в нывшей уже от ступни до колена ноге, Семиун вскарабкался на подставленный бочонок и прижался лицом к покрытому паутиной, давно не мытому стеклу.

Ситуация у ворот изменилась, но отнюдь не в лучшую сторону. К часовым у ворот подошел патруль, и завязалась оживленная беседа. Охранники спорили, громко кричали, а иногда и толкали друг дружку. Спящие возле ближайших костров стали просыпаться; кто ругался и, переворачиваясь на другой бок, пытался снова заснуть, а иные вставали, потягивались и шли вразвалку к воротам. Довольно быстро число спорщиков увеличилось до десяти, а затем и пятнадцати человек. При таком положении дел дерзкий план Шака был неосуществим, а все их старания бессмысленны. Семиун не знал, что делать, и, надеясь получить хоть какой-то знак от компаньона, стал всматриваться в густую листву растущих возле ограды деревьев. Однако расстояние было слишком большим, а его товарищ умел прятаться. Сколько ни щурил глаза лекарь, а так и не разглядел ни слипшейся бороды, ни могучего торса напарника.

«Когда понял, что открыть ворота невозможно, он просто бежал…оставил меня подыхать в этой паршивой конюшне!» – подумал Семиун, но тут же усомнился в верности своего предположения. Не таким был человеком бородач, чтобы резко поменять свои планы из-за дюжины-другой солдатни, решившей холодным утречком согреться дракой.

Если задача не решается в лоб, то всегда найдется обходной вариант, к тому же порой он оказывается намного эффективней и проще. На дереве, росшем в пятнадцати шагах снаружи от ворот, вдруг зашевелилась листва, что привлекло внимание примерно трети спорщиков, затем на землю спрыгнул Шак и, быстро спустив штаны, продемонстрировал горделивому, чопорному служивому люду свой обнаженный зад. Неописуемо наглый поступок бродяги привел к тому, что тут же заскрежетали замки ворот. У мгновенно позабывших о разногласиях солдат не нашлось под рукой арбалета. Да и чего им было бояться? Шак был один и к тому же без оружия, а их – чуть более дюжины. Однако логика логикой, а дисциплина дисциплиной. Один из часовых затрубил в походный рожок, и лагерь мгновенно ожил. Воцарившаяся суматоха стала сигналом не только для врагов, но и для Семиуна, который тут же покинул наблюдательный пост на бочонке и довольно ловко для раненого вскочил на коня.

Взяв второго жеребца под уздцы, лекарь вонзил пятки в бока несущего его животного. Конь рванулся, набрав с места довольно приличную скорость, а торопыга-наездник каким-то чудом избежал удара головой о низкую поперечную балку, едва различимую в темноте. Пригнулся бы он всего на долю секунды позже, и странные приключения бывшего полевого лекаря были б окончены.

Трое игроков в кости, подчиняясь тревожным звукам походного рожка, забросили игру и взялись за оружие, но вырвавшихся из конюшни коней им было не остановить. Двое стражников испугались и мгновенно отскочили в сторону, а третий, хоть и отпрянул назад, но не потерял надежды помешать конокраду. Он попытался вышибить Семиуна из седла древком копья, но его постигла неудача. Юноша своевременно заметил его движение и, превозмогая боль во вдруг занывшем боку, пригнулся к самой лошадиной холке. Копье просвистело над головой буквально в сантиметре от лысой макушки.

Стражники остались позади, а два арбалетных болта хоть грозно и прожужжали над головой, но не причинили вреда. Попасть в мчащуюся между деревьями мишень не так-то и просто, да и перезарядка медлительного оружия всегда занимает много времени, поэтому Семиун больше не боялся стрелков и выпрямил спину. Это позволило ему лучше разглядеть, что творилось вокруг.

Воспользовавшись хоть и довольно простой, но весьма эффективной народной уловкой, Шак выманил охранников за ворота и теперь убегал, уводя их за собой подальше от лагеря. Хитрая тактика, в особенности если учесть, что подбежавшие к открытым воротам по сигналу тревоги солдаты не могли понять, за кем гонятся их товарищи и что же им делать. Скопище вооруженных людей толкалось на маленьком пятачке перед выездом. Им явно не хватало командира: луженой глотки и тяжелых кулаков, способных направить людское стадо в момент замешательства на путь истинный. Но рыцарь-оборотень был убит бродягой, и предоставленные самим себе солдаты повиновались лишь стадному инстинкту: раз их товарищи за кем-то гнались, значит, следовало отправляться в погоню и им.

Именно то, что половина солдат побежала по дороге, а остальные поспешили к конюшне, и спасло конокрада от верной смерти. Ширина ворот не превышала восьми шагов, если бы два-три десятка воинов встали бы на этом пятачке плотным строем, то их нельзя было бы ни объехать, ни перескочить, а мчаться напролом означало лишь завязнуть в живой и очень агрессивной массе из плоти и стали.

Но, к счастью, отсутствие руководства помогло лекарю успешно проскочить мимо врагов и помчаться вслед быстро улепетывавшему от часовых шарлатану. К тому времени уже большая часть преследователей поняла тщетность попытки догнать оскорбившего их наглеца на своих двоих, а не верхом, и побрела обратно в лагерь. Некоторые из изнуренных пробежкой в доспехах солдат попробовали остановить Семиуна, но как-то вяло, неловко и без особого энтузиазма. Лишь один из занесенных мечей слегка царапнул его по выставленной вбок ноге, да по крупу лошади вскользь ударил чей-то щит, содрав маленький кусок кожи возле конского хвоста.

Оставив позади всех, кто гнался за неутомимым бегуном Шаком, непобедимым чемпионом забегов от стражи, Семиун немного попридержал лошадей и окликнул быстро шевелящего конечностями напарника.

– Вовремя, очень вовремя! – брызгая слюной, пропыхтел бродяга и, не снижая темп бега, запрыгнул в седло. – Давай, гони!

– Зачем гнать, они ж отстали?! – прокричал лекарь вслед пришпорившему коня компаньону.

Юноша был неопытен, юноша не понимал, что гонка еще не окончена, что их постараются поймать любой ценой. Те, кто пустился за Шаком бегом, пока не представляли угрозы. Они устало брели по обочине дороги, притом в обратную сторону, к особняку. А вот те, кто сразу побежал к конюшне, теперь появились вдали на дороге и еще могли доставить им массу хлопот. Начался второй, куда более продолжительный этап погони, в котором были важны не только скаковые качества лошадей, но и хитрость ездоков.

Семиун пришпорил коня и вскоре поравнялся с напарником. Мчась бок о бок с товарищем, лекарь обратил внимание на факт, противоречащий представлениям о физиологии человека. Бродяга пробежался, и большая физическая нагрузка, естественно, не могла не отразиться на состоянии его организма. Волосы на голове и бороде Шака были мокрыми от струившегося ручейками пота, лицо раскраснелось до стадии перезрелого помидора, но вот что странно: дыхание бегуна было ровным, размеренным, как будто он вообще не пробежал добрые полмили, а прошелся легким прогулочным шагом. В голове юноши снова закопошились сомнения, но обстановка не благоприятствовала раздумьям.

Всадники выехали из леса и на развилке свернули на дорогу, ведущую к Задворью. Их догоняли. Наемники, несомненно, умели лучше управляться с лошадьми, чем лекарь да бродяга, видящие конину лишь на столе в качестве колбасы или запряженную в проезжающие мимо кареты да телеги, так и норовящие обрызгать пеших путников дорожной грязью.

– До деревни не дотянем, догонят! Сворачивай в рощу! – прокричал на скаку Шак и, резко натянув поводья, завернул коня вправо, к деревьям.

Семиун тут же повторил оказавшийся не таким уж и легким маневр. Во-первых, конь его не сразу послушался, а во-вторых, закрепленная лубком из дощечек и тряпок нога лишала устойчивости в седле и затрудняла сохранение равновесия. Каким-то чудом не свалившись на землю, Семиун все-таки сумел развернуть лошадь и завести ее в рощу. Буквально через миг по дороге промчалось около двух десятков всадников. Хоть деревья росли и редко, но густая, высокая трава и довольно глубокий овраг, избранный Шаком в качестве укрытия, помогли путникам на время спрятаться от преследователей.

– Что теперь? Обратно к развилке, а там к замку поедем? – прохрипел Семиун, вдобавок ко всем своим несчастьям еще и осипший от стылого ветра, бьющего всю дорогу в лицо.

– Нет, нам в деревню нужно, – покачал головой Шак, мельком взглянув на почти совсем иссохший комок слизи на животе напарника. – Если через полчаса огонь в печи не разведем да котелок с варевом в нее не поставим, то хана тебе, парень, сдохнешь в муках страшных!

Лекарь знал, что спутник говорит правду. Его самочувствие за последнее время заметно ухудшилось: сломанную ногу снова терзала боль, а первая, уже стянувшаяся рана в боку опять кровоточила.

– Так зачем ты, башка стоеросовая, к деревне свернул?! Что же ты наделал?! – вдруг закричал на компаньона не на шутку испугавшийся за свою жизнь парень. – Надо же было погоню по другой дороге уводить, тогда к деревеньке свернуть могли б! А что теперь?! Куда нам ехать, коль враги сейчас нас в деревне ищут?!

Наверное, при других обстоятельствах Шак наградил бы крикливого юнца полноценной затрещиной, но Семиун и так еле держался в седле. Пока не стоило применять грубые, но эффективные методы воспитания, хотя и очень хотелось…

– Угомонись, визгун, – произнес Шак, стараясь удержаться от применения физической силы и по этой причине не глядя на раздражавшего его юнца. – Я знаю, что делаю, и не так уж глуп, как кажусь. В деревне бандиты лагерем встали. Не спрашивай, откуда, но я точно знаю. Всадники в деревню ворвутся, бой завяжется. Разбойники чужаков не любят и плевать им на то, что охранникам в деревне понадобилось. Мы под шумок в деревню проникнем и, пока кругом резня да бардак несусветный твориться будут, в первый же попавшийся домишко заберемся и делишки наши быстро обделаем. Кто верх возьмет, нам не важно: и от тех, и от других потом улепетывать придется.

– А если?..

– А если б погоня в деревню не залетела, – не дал договорить Шак, – то уже давно обратно проскакала б. До деревушки отсюда совсем ничего, каких-то восемьсот шагов полем. Все, пора нам! Давай подгоняй свою клячу, недолго ей осталось такую обузу нести.

Возможно, Семиун поупрямился бы, поискал бы парочку-другую аргументов против посещения Задворья, но палач-время вело неумолимый отсчет, с каждой секундой приближая его к смерти. Юноше не оставалось ничего иного, как полностью положиться на чутье и жизненный опыт Шака и направить коня прямехонько к зверю в пасть, то есть в деревню, где только что началась ратная потеха, кровавая игра: «Кто не свой, тот враг!»

* * *

Бродяга и на этот раз оказался прав. Еще находясь в поле, они услышали симфонию отдаленного боя: вопли, крики, звон и скрежет стали о сталь. Крестьянские избушки и сараи загораживали панораму сражения, но в том, что оно шло полным ходом и не думало затихать, путники не сомневались. Центр деревни окутало плотное облако поднятой лошадьми пыли и дыма. Горело несколько домов, подожженных, скорее всего, случайно, по недосмотру, а не по злому умыслу, именуемому термином «тактические соображения».

Шак пришпорил коня, направляя его к крайнему дому, небольшой деревянной избушке с развалившимся крыльцом, перекошенными, потрескавшимися оконцами и чадившей трубой.

– Постой, – окликнул товарища почти догнавший его Семиун. – Уж больно дом неказист, того и гляди, рухнет или печь попортится. Давай вон в тот!

Рука лекаря указала на один из лучших в деревне домов, по крайней мере, из тех, что было видно за клубами дыма и пыли.

– Нет, не пойдет, – замотал головою Шак, попридерживая коня. – Слишком добротный домишко, из кирпича…В нем явно разбойнички с луками да пращами засели, да и не добраться нам до него.

Бродяга похлопал Семиуна по плечу и кивнул в сторону леса, где на дороге клубилось облако пыли. Остатки погнавшегося за ними отряда обнаружили, что охранять в особняке уже некого и, движимые желанием отомстить убийцам хозяев, тоже отправились в погоню. Еще немного, и путники оказались бы между двух огней: с одной стороны бой, с другой – озверевшие наемники, мечтающие содрать с них шкуру живьем. Времени колебаться и выбирать домишко поуютней не осталось. Шак погнал своего коня к ближайшему неказистому дому, а жеребец Семиуна побрел следом, уже не чувствуя силы в сжимавшей поводья руке седока. Парень едва доехал до крыльца и, как тюк с опилками, повалился с лошади в заботливо подставленные руки Шака.

– Да что ж я все время с ним нянчусь?! Вот послали Небеса напарничка! – проворчал бродяга, затаскивая бесчувственное тело в дом и между делом давя ногой желто-зеленый, ссохшийся сгусток, бывший еще недавно целебной слизью.

Сгорбленная, худощавая старушонка лет девяноста, если не более, являвшаяся хозяйкой разваливающейся конуры, даже не думала оказывать сопротивление или стенать. Она, как мышка-норушка, зашаркала тонюсенькими ножками к люку в подвал, по привычке спасая свои одряхлевшие и уже давно не представлявшие интереса телеса от ввалившихся к ней в дом мужиков. Уложив Семиуна на пол возле печки, Шак сгреб бабулю в охапку и переместил с пола на кровать, руководствуясь, естественно, лишь благими побуждениями.

– Нечего тебе, бабуся, по погребам кости морозить! Не боись, дело сделаю, и уйдем! – успокоил бродяга хозяйку, а сам прильнул к маленькому оконцу, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи.

Момент для приготовления зелья был выбран не самый удачный, но так уж устроена жизнь: коль что-то не заладилось, и все остальное идет наперекосяк. Бой медленно перемещался от центра деревни к окраине. Умело используя численное преимущество, разбойники вытесняли налетчиков. Самое интересное, что схватка возникла из-за ничего, из-за глупой неразберихи вооруженные люди теперь убивали друг друга и горели дома мирных жителей.

Увидеть много Шаку не удалось: картину боя, идущего буквально уже под окнами, застилали дым и медленно оседавшие клубы поднятой копытами пыли. Однако доносившиеся сквозь щели в стенах звуки дополняли и компенсировали убогие образы. Вот охранники не выдержали дружного напора разбойников, вот бросились наутек, позабыв о тех, чьи лошади были убиты. А вот к ним подошла подмога, внушительное подкрепление, повергшее в ужас и заставившее бежать всего секунду назад праздновавших победу бандитов. Бой снова переместился от окраины к центру, оставив рядом с развалинами, где укрывались авантюристы, несколько свежих трупов.

– Ну, вот теперь, бабуся, можно и зельем заняться, – пробормотал бродяга, обращаясь к хозяйке, но на самом деле кидая слова в пустоту.

Неподвижно сидевшей на кровати старушонке, казалось, вовсе не было дела до того, что творилось во дворе и внутри ее хлипкой избушки. Она уже долгие годы жила, следуя инстинктам и обрывкам воспоминаний, каким-то чудом сохранившимся в ее почти разрушившейся памяти. Хозяйство у бабушки было весьма скудным – только самое необходимое, поэтому в ее конуре не было многих простых вещей, которые можно было без труда найти в любой другой избе. Морковь, редька, репчатый лук и, естественно, козлиная борода являлись недостающими компонентами волшебного отвара, компонентами, которые еще предстояло добыть. Подбросив в печку дровишек и поставив на огонь котелок, наполненный холодной водой, Шак, прихватив топор, направился во двор.

Из-за евшего глаза дыма видно не было даже собственных рук. Бой все еще шел, а пожар благополучно гулял по крышам домов. Тушить огонь жителям мешали сражавшиеся. Положение дел нужно было изменить, но сейчас, в данный момент, перед шарлатаном стояли задачи куда поважнее: остричь козла и обнаружить на ощупь грядки.

Морковь и редька сразу нашлись в огороде, притом в неимоверно больших количествах. Наверное, старушонка питалась исключительно ими, поэтому и дожила до столь преклонных лет. При всем уважении Шака к старости, древние старушки, одиноко доживающие свой век, не вызывали у него чувство сострадания. Многие из них и сами уж не рады, что задержались на этом свете, но искра жизни почему-то все никак не хочет покидать их меркнущее сознание. Провалы в памяти и сознании зачастую зло шутят со стариками, заставляя их творить поистине невероятные вещи, не находящие у любого человека в здравом уме ни малейшего логичного объяснения. Если за такой вот бабусей и присмотреть-то некому, то она вполне может натворить бед. Вернувшись в избушку, Шак застал именно тот момент, когда чахлая старушонка вытащила из печи тяжелый котелок и неизвестно зачем хотела вылить бурлящий кипяток на лежавшего на полу Семиуна. Вот уж верно говорят: старость – не радость. Чувствуя, что это далеко не последний фокус, который способен показать радостно улыбающийся во все четыре зуба цветочек с мутными глазками, Шак решился на крайние меры, хоть они и были ему неприятны. Он положил проказницу на кровать и крепко связал ее тонкие ручки да ножки полотенцами. Затем, стараясь не рассмеяться от тихого писка объекта опеки «Нашилую-ю-ют!», бродяга вернулся к печи и зашерудил кочергой.

Содержимое принесенного с собой узелка было брошено в котелок, отчего по конурке мгновенно распространился тошнотворный запах. Однако пискливой старушонке он был нипочем, она неустанно повторяла одно и то же слово, которое, возможно, годков пятьдесят-шестьдесят назад и было для нее актуально. Вслед за кистями водяной дамы и волосами оборотня в варево отправились редька с морковью. Шаку оставалось добыть еще две составляющие, и сделать это следовало как можно быстрее: долее четверти часа умирающему было не протянуть.

Оказавшись снова снаружи дома, Шак с тревогой отметил, что бой принял затяжной характер, а попытки крестьян бороться с огнем становились все слабее и слабее. Уже начала загораться крыша третьего дома с околицы, и если пламя продолжит пожирать жилища такими же темпами, то через полчаса запылает и крыша их избушки. Стараясь не думать о плохом, а с бедами бороться по мере их поступления, бродяга перепрыгнул через изгородь и оказался во дворе соседнего дома. Лук нашелся сразу, а вот за козлом пришлось изрядно побегать. Одним словом, пакостная скотина вела себя соответственно своему названию и довела преследователя до исступления, прежде чем лишилась своей вонючей, перепачканной чем-то липким, бороды.

Шак хотел возвращаться. Варево в котелке, наверное, уже выкипало и с нетерпением ждало недостающих ингредиентов. Заставляли поторопиться Шака и мысли о Семиуне, готовом вот-вот отойти в мир иной. Однако, когда работающему человеку некогда, ему усиленно стараются помешать всякие тунеядствующие бездельники. Из клубов дыма неожиданно появилась спина наемника, вслед за ним показались и двое нападавших на него разбойников. Вся троица участников драки была перепачкана сажей с ног до головы и, кроме криков да рыков, щедро источала в адрес друг друга проклятия. Шак спешил, становиться четвертым в ратной забаве у него не было ни времени, ни сил, поэтому он просто метнул топор в спину преградившего ему путь наемника и как ни в чем не бывало прошествовал дальше, естественно, не забыв выдернуть на ходу из спины умирающего оружие. Разбойники не накинулись на него, видимо, приняв по ошибке или за своего, или за одного из крестьян. Ведь на закованного в крепкие доспехи солдата голый по пояс бородач был совершенно не похож.

Вылазка прошла успешно: бродяга благополучно вернулся в избу; старушонка хоть по-прежнему и пищала, но не смогла избавиться от пут; Семиун не умер и зловонное зелье не выкипело из котелка. Последние два ингредиента, которые Шак тут же добавил, не прибавили вареву пахучести…там уже и прибавлять было нечего…

Через четверть часа мучений от вдыхания дурных ароматов и бессмысленного наблюдения за ерзаньем неугомонной бабки по кровати Шак наконец констатировал факт, что снадобье готово. Оставалось лишь слить его из котла с отвратительным осадком, немного остудить и влить в рот умирающему. Хоть Шак и не был брезглив, но натерпевшийся организм едва сдерживал приступы подкатившей к горлу рвоты. Хорошо еще, что водянистые кисти покойной красавицы полностью растворились в отвратительном месиве и на дне от них остались лишь две чешуйки.

Аккуратно поставив крынку с дымящейся смесью на подоконник, бродяга открыл дверь и, схватив замотанной в тряпку рукой зловонный котелок, запустил его в огород. «Осадок всяко уже без надобности, а вони в избе поменьше», – здраво рассудил Шак, принявшийся за следующий этап работы. Осторожно взяв крынку в руки, бродяга опустил ее в бадью с довольно холодной водою. Руки бедолаги тут же заныли от резкого перепада температур: изнутри ладони обжигала горячая крынка, а снаружи – морозила ледяная вода. Руки целителя затряслись в локтях, а острые зубы чуть не прикусили нижнюю губу, но результат оправдал все страдания.

Чудотворное зелье было готово и уже через пару секунд проследовало в силой открытый рот умиравшего, а теперь быстро пошедшего на поправку лекаря. Дело сделано, можно перевалить бесчувственное тело Семиуна через седло, сесть на коня самому и продолжить прерванный путь к замку. Однако имелось одно обстоятельство, не позволявшее бродяге уйти, а именно – чувство вины. Ведь именно он направил погоню в деревню с бандитами, ведь именно он стравил два отряда и обрек многих мирных жителей на случайную смерть от огня, копий, мечей, копыт и стрел. Он был виновен. Некоторую вину нельзя искупить, но можно свести вред от нее к минимуму.

«Крестьяне должны тушить пожар! Бой мешает, бой должен быть остановлен!» – принял решение Шак, переступая порог избы и оставив связанную старушку на попечение уже приходящего в себя компаньона.

* * *

Люди разные, и развлекаются они по-разному. Одних увлекают азартные игры и флирт, других – чревоугодие и плотские утехи без сопутствующей им романтической белиберды, третьи ищут чего-то особенного, будоражащего кровь и приближающего к смертельной опасности. Одним словом, каждый тешится, как может, однако, несмотря на завидное стремление людей к нескучному времяпрепровождению, набор доступных развлечений весьма ограничен, и лишь счастливчикам удается открыть что-то принципиально новое, получить впечатление, неведомое остальным. Шаку повезло, хоть он и не искал редких приключений, но экзотика сама ворвалась в его жизнь, дав почувствовать то, что суждено немногим.

Бродяга часто блуждал в тумане, когда не видно было даже кончиков пальцев. Иногда ему приходилось пробираться сквозь пожарища, когда горел лес иль полыхали охваченные пламенем дома. Доводилось скитальцу и прокладывать путь среди толпы сражающихся, выбираясь из города, в который только что ворвались озверевшие после долгой осады и кровопролитного штурма вражеские солдаты. Но еще ни разу, еще никогда судьба не заставляла его делать и то, и другое, и третье одновременно. Шак был доволен, да что там доволен, просто находился на вершине блаженства, ведь ради подобных минут он и жил. Необычные мгновения приходили так редко; они не баловали бедолагу, обреченного скитаться по бесконечным дорогам и посещать похожие друг на друга города, в которых когда-то, очень давно, он уже бывал, но зачастую даже не помнил об этом. Жизнь странника была скучна и однообразна, изысканные потехи быстро надоедали, а среди обыденной серости бытия не часто встречалось нечто, достойное внимания; нечто, что заставило бы дремлющую душу ожить. Сладкое ощущение новизны, неизбитости, небанальности, свежести захлестнуло и околдовало бродягу.

Слева из дыма неожиданно появился воин с копьем и щитом. Шак занес топор и ударил, но, к счастью, его рука сумела вовремя остановиться. Слезившиеся глаза не сразу заметили, что это был не бандит, не прислужник чудовищ, а всего лишь четырнадцатилетний подросток с коромыслом и парой пустых ведер, зачем-то прижатых к груди.

– Беги отсель, зашибут! – посоветовал Шак, убирая топор, лезвие которого секунду назад прекратило свой полет буквально в сантиметре от веснушчатой мордашки.

– Да?! А как же добро?! – промямлил ошалевший парнишка, но обнаженный по пояс бородач с топором не стал его слушать и скрылся в густых клубах дыма.

Интуиция подсказывала Шаку держаться подальше от горевших домов, но именно там чаще всего появлялись и люди, боявшиеся огня, но все равно упрямо продолжавшие заниматься своими делами: дерущиеся с бандитами наемники; пытавшиеся подняться с земли и истекающие кровью раненые; бегущие с ведрами смельчаки, не расставшиеся с надеждой потушить свои дома; спасающие пожитки крестьяне и просто сошедшие с ума, и поэтому смеющиеся люди. Один раз на Шака налетела даже лошадь, несущая в седле истыканного стрелами седока. Бой приближался, точнее, это Шак подходил к тому месту, где еще безраздельно царил накал воинственных страстей, где пока выжившим в битве еще не наскучило греметь сталью доспехов и убивать.

Хоть пожар охватил уже значительную часть деревни, но все же оставались и довольно большие пространства, не затронутые огнем. Дымовая завеса сначала была плотной, но внезапно поднявшийся ветер быстро отогнал клубы дыма к северной окраине деревни, откуда, собственно, Шак и подбирался к месту основного ристалища. Видимость улучшилась, и первый же факт, который шарлатан констатировал, заключался в том, что беглецы в обнимку с ведрами и барахлом попадались навстречу все реже и реже, а сражавшиеся, наоборот, чаще и в больших количествах.

Возле красивого, добротного дома, наверняка принадлежащего или старосте, или местному богачу, промышляющему торговым обманом, четверо спешившихся наемников отбивали атаки неполного десятка бандитов, хуже вооруженных, менее ловких, но весьма озверевших. Судя по расположению трупов на земле и по тому, что воины старались держаться подальше от окон, из которых на их головы лилась всякая горячая дрянь, Шак понял, что произошло, как разви– валась битва за дом в течение последней четверти часа. Восемь наемников пошли на штурм, но засевшие внутри разбойники ожесточенно сопротивлялись, так что внутрь служивым пробиться не удалось. Затем к осажденным подоспела подмога, и ситуация в корне изменилась: налетчики понесли существенные потери и оказались в ловушке, из которой им было уже не выбраться самим. К счастью, им удалось блокировать дверь и запереть нескольких бандитов в доме.

Прижавшись спинами к деревянной стене и стараясь по возможности держаться вместе, воины отбивали дружный натиск врага и надеялись, что вот-вот к ним на выручку придут сослуживцы. Однако те не спешили, видимо, они сами находились примерно в таком же плачевном положении. Силы оборонявшихся быстро таяли, а пыл нападавших все не остывал. Несмотря на потерю двух бойцов за последнюю минуту, бандиты атаковали с прежним остервенением и в конце концов добились успеха.

Крайний солдат справа закричал и выронил щит. Попавшее точно в узкую прорезь между кирасой и наплечником копье пробило насквозь плечо и пригвоздило воина к стенке дома. Товарищи не успели прикрыть раненого от посыпавшихся на него ударов, им едва удавалось защищаться самим. В результате всего за пару секунд по его шлему прошлась шипованная булава, а острый двуручный топор отрубил все еще державшую меч руку по локоть. Прекратил муки несчастного короткий меч, ударивший точно в узкую щель под шлемом. Приколотая к стене «бабочка» затихла, а последовавший буквально через миг чудовищный грохот возвестил, что, по крайней мере, у двоих из троих обреченных раскололись щиты.

Шак разочарованно хмыкнул и решил отправиться дальше на поиски достойного применения своему топору. Его цель состояла в том, чтобы как можно быстрее прекратить битву и дать возможность крестьянам спасти хоть что-то из своего добра. Бродяга не задумывался о справедливости. Естественно, одна сторона должна победить, а другая погибнуть. Таков исход любого боя, если это, конечно, не рыцарский турнир и не прочие игрища благородного люда. Так было всегда, так есть и так, скорее всего, всегда будет. Он лишь хотел немного ускорить расправу над побежденными, благоразумно встать на сторону победителя, который уже определился и без его участия. Троица уставших солдат продержалась бы не дольше минуты. Это было ясно как день, поэтому Шак потерял интерес к схватке и, облюбовав другую «компанию», направился к толпе бьющихся насмерть возле колодца. Там еще было непонятно, кто кого и как долго.

Говорят, что чудес не бывает, но одно произошло у бродяги прямо на глазах. Из горевшего дома напротив выпрыгнула светловолосая девица с окровавленным мечом в руке и, одарив Шака мимолетным, пренебрежительным взором, каким храбрые воительницы удостаивают лишь трусов неблагородных кровей, кинулась на выручку попавшему в беду отряду. Самое удивительное, что девушка была не из числа наемников. Во-первых, охочий до красоток Шак непременно приметил бы смазливую мордашку и восхитительные, вьющиеся волосы еще в лесу; во-вторых, одежда девицы разительно отличалась от доспехов солдат; а в-третьих, и это главное, ни один командир в здравом уме не решился бы держать в отряде такую обворожительную милашку.

Она налетела как вихрь и еще до того, как Шак успел произнести «Какого черта?!», а застигнутые врасплох разбойники повернуться к ней лицом, изменила ход боя. Чтобы бить в спину, не нужно большого ума, но для того, чтобы одним ударом вывести из строя троих, пусть даже стоящих бок о бок противников, требуется большая сноровка. Плохонький, проржавевший меч взмыл вверх и мгновенно опустился по косой линии вниз. Один бандит упал с рассеченной шеей, у второго на спине забагровела широкая полоса, а третий взвизгнул и, бросив оружие, схватился за прорубленную ягодицу. На спасительницу уже двоих оставшихся в живых солдат тут же набросились четверо разбойников, но дамочка оказалась для них слишком ловка, к тому же не брезговала применять грубые приемы, обычно вызывающее отвращение у эстетов и прочих персон с утонченной натурой. Дева не стала парировать мощный удар топора, идущий на нее сверху вниз, она от него ускользнула, отпрянув назад, и тут же, развернувшись вполоборота, приняла на рукоять направленный ей в спину клинок. Короткий, отрывистый удар ребром ладони по переносице погрузил владельца меча в долгую спячку, в то время как его товарищ справа удостоился вечной. Он просчитался, когда решил разбить череп стоявшей к нему спиной воительнице булавой, сделал слишком большой замах, за что и поплатился. Девушка присела в развороте и, еще до того как грозное оружие с шипами стало опускаться, выбросила вперед руку с мечом. Острое лезвие пронзило незащищенную кольчугой плоть чуть ниже поясницы и тут же выскользнуло обратно, парируя тычковый удар копья другого бандита.

Шак поморщился, в его душе взыграла мужская солидарность. Бродяга на миг представил, что не корчащийся на земле бандит, а именно он получил этот страшный и болезненный укол. В такой момент даже заядлый гуманист и отпетый сластолюбец возненавидит женщин.

Быстро покалечив троих и убив четверых, девушка как будто вспомнила о чем-то важном и поспешила прочь. Она побежала к той самой толпе возле колодца, в которую решил было гармонично влиться Шак. За ней никто не погнался. Остаткам разбойников весьма не хотелось связываться с доказавшим свою силу противником, да и воспрянувшие духом наемники не думали вкладывать окровавленные мечи в ножны. Они начали мстить врагу, лишившемуся основного преимущества – численного перевеса.

«А дамочка-то не промах! Ох и делов она натворит! – подумал Шак, опечаленный тем, что ради спасения деревни придется убить не только красивую женщину, но и отменного бойца. – Хотя, с другой стороны…А чем она мне мешает?! У нее с ворьем какие-то счеты, мне осточертели наемники. Каждый вроде занят, каждый при деле…Если первой не нападет, пущай живет…Правда, не грех бы ее научить уважать мужское достоинство и не тыкать в него железякой острой, но это уж потом…если случай представится, да и поркой ограничиться можно».

Теша себя приятными мечтами, как, после очистки Задворья и от бандитов, и от врагов, он перекинет красавицу через изгородь и пройдется по ее упругим ягодицам тяжелой ладонью, извлекая из них звонкие, хлопающие звуки, Шак поспешил к месту схватки. Однако помахать топором ему не удалось, как, впрочем, и насладиться процессом воспитания не уважающей мужское начало воительницы. Вдруг громко завыли походные рожки. В охваченную пожаром и боем деревню ворвался еще один конный отряд. Всадников всего было пятеро, но их появление поставило жирную точку в этой истории. Разбойники хором издали дружный победный клич, а наемники, побросав оружие, опустились на колени. На всадниках были рыцарские доспехи и черно-зеленые плащи с золотой каймой.

(обратно)

Глава 11 Дуракам везет, а вот дурам…не очень

После боя всегда наступает затишье, точно так же, как дурное утро после бурной ночи. Это закон, который никому не дано отменить; закон жизни, закон природы, и он превыше всех остальных законов. Так устроен мир, все происходящее в нем основывается лишь на двух процессах: возбуждение и торможение; и горе тому, кто пытается изменить неуклонный порядок вещей. Чудак, просиживающий ночи напролет над учеными книжками, не ведает, как себе вредит. Его организм не выдержит долгих нагрузок и впадет в спячку в самый неподходящий момент. Трудоголик, работающий по шестнадцать часов в сутки, в конце концов надорвется или, что еще хуже, потеряет вкус к жизни, превратится в аморфное, отупленное нечто, не знающее, ради чего живет. Все хорошо в меру, всегда должно соблюдаться правило золотой середины, и никакие важные хлопоты не должны помешать лишний часок вздремнуть, если очень-очень этого хочется.

Бой отгремел, в погорелом селенье Задворье наступило затишье, и жизнь пошла своим чередом. Уцелевшие крестьяне вяло тушили недогоревшие дома. Плененные наемники, уже без доспехов и оружия, перетаскивали обезображенные огнем и мечом трупы, складывая их, как дрова, штабелями возле колодца. Детвора постарше ловила разбежавшихся лошадей, а победители занимались важным делом: меняли старые кольчуги и непрочные кожанки на настоящие боевые доспехи, которые после сражения валялись на земле в преогромном количестве. Все отдыхали, но в то же время были заняты каким-то полезным делом. Бездельничали лишь двое: крепыш-бородач с обезображенной рожей и его товарищ, хоть и бледный лицом, но совершенно здоровый и блаженно умиротворенный. Они сидели, прислонившись спинами к ограде того самого дома, за который еще недавно велся жестокий бой, и флегматично наблюдали за происходящим вокруг. Их статус был непонятен, а будущее туманно. С одной стороны, они не были пленниками, и таскать трупы их не заставляли, с другой стороны, топор отобрали, и стоявшие всего в паре шагов разбойники во главе с рыцарем, состоящим на службе у графа Лотара, не позволяли им уйти. Вооруженные надсмотрщики наблюдали за работой пленных и изредка бросали настороженные взоры в сторону томившихся в неизвестности авантюристов. Их судьба решалась, решалась в данный момент и в том самом доме, где сейчас трапезничали за круглым, а может, и не очень круглым столом четверо графских рыцарей. Путникам оставалось лишь ждать и уповать на то, что вино окажется не очень кислым, еда не очень несвежей, а также на то, что никто из благородных господ не натер себе ляжки во время быстрой скачки. Смех смехом, а именно такие мелочи могли повлиять на настроение рыцарей и склонить чашу весов в ту или иную сторону. Наших странников могли повесить, а могли и отпустить, великодушно одарив парочкой крепких кобыл. Такова уж она, господская воля: непреклонна, неоспорима и непредсказуема, как придворная ветреница.

– Как ты думаешь, нас просто повесят или сначала выпорют? – прервал гнетущее молчание Семиун, все так же умильно улыбаясь.

– Тебя четвертуют, а меня отпустят да наградят, – буркнул в ответ Шак, бесившийся при виде благодушной, сияющей широкой улыбкой физиономии товарища.

– За что же это? – почти пропел Семиун.

– Тебя за занудство, а меня за то, что так долго терпел его, – проворчал Шак и, чтобы не сорваться и не заехать раздражавшему его компаньону кулаком в челюсть, отвернулся.

На самом деле, настроение у лекаря было отвратным. Он, как и Шак, нервничал в ожидании приговора, но исцелившее его в кратчайший срок зелье дало неожиданный побочный эффект. Парень не мог совладать со взбунтовавшимися мышцами лица и побороть ту вялую леность, что овладела его головой и членами. Он радостно улыбался, хоть был смертельно напуган и прекрасно понимал всю серьезность момента. Однако это была смехотворная плата за почти мгновенное выздоровление. Бывший еще час назад отходящим в мир иной полутрупом, Семиун вновь превратился в пышущего здоровьем и силой юнца. Зелье подействовало, притом так быстро, что даже сваривший его бродяга удивился неожиданно сильному эффекту. Рана в боку и сквозная дырка в животе пациента затянулись, поломанная кость левой ноги срослась, а на щеках и лысом затылке не осталось и следов от былых увечий.

«Видимо, один из ингредиентов был очень сильным, например, козел попался матерый, уж больно он был вонюч, или дамочка давно не питалась человечиной. Сувилы – существа странные, непонятные. Чем они голоднее, тем сильнее… – пытался постичь происшедшее Шак и тем самым хоть ненадолго отвлечься от тяжких мыслей.

Лекарь был как новенький, хотя в его памяти имелись и пробелы. К примеру, он не помнил, как выбрался из избы и освободил ли привязанную к кровати старушку. Ни то ни другое обстоятельство ничуть не интересовало его компаньона, и только что начавшийся разговор затух, словно костер, в который нерадивый костровой подбросил сырые дрова.

К счастью, нелепое молчание продлилось недолго: Шак не успел дожевать третью травинку, пытаясь унять позывы давно пустого желудка, а Семиун еще не довел до бешенства своей идиотской улыбкой находившихся поблизости разбойников. Скрипучая дверь дома открылась, и на лишившемся половины досок и перил крыльце появилась троица рыцарей, вроде бы сытых, вроде бы не оченьзлых и не бросавших на парочку чудаков у изгороди гневных взглядов.

– Эй, ты, борода рваная, зайди, тебя видеть хотят! – пренебрежительно заявил последний выходящий и махнул рукой в сторону двери.

Бродяга не стал заставлять просить себя дважды, тем более что и ему хотелось покончить с этой историей как можно быстрее. Нет ничего хуже утомительного ожидания; даже самый суровый приговор куда лучше, чем его ожидание в гнетущей неопределенности. Шак встал и, осторожно обходя шедших ему навстречу рыцарей стороной, направился к крыльцу. Семиун поспешил за ним, но тут же был остановлен весьма ощутимым тычком кулака в грудь.

– А ты куда прешь, рожа паскудная?! Сядь и сиди! – прокричал ударивший лекаря рыцарь, но потом, видимо, пожалел, что поступил с парнем слишком грубо и снизошел до объяснений: – Дружка твоего только видеть хотят. Отдохни пока здесь, под забором…

Если ты не благородных кровей, то глупо рассчитывать на уважительное обращение. Простолюдины привыкли к хамству и оплеухам господ. Семиун молча сел на место, куда ему указал холеный перст рыцаря, а Шак, в душе надеясь на то, что судьба еще даст ему возможность пройтись по наглой роже высокородного нахала каблуком грязного сапога, прошествовал внутрь богатого дома, бывшего и на самом деле жилищем местного старосты.

Хозяин, дородный лысый толстяк, смахивающий на раскормленного на убой борова, мучил свои телеса, ползая на карачках по полу. Он поспешно подбирал черепки битой посуды и остатки еды, одним словом, боролся с последствиями то ли недавнего погрома, то ли рыцарского застолья. Обстановка в доме была довольно богатой, правда, от поломанных шкафов, побитой посуды и затоптанных грязными сапожищами ковров уже не было толку. Все с трудом (с чужим трудом) нажитое имущество толстяку пришлось бы выкидывать или продать бедным соседям, но зато, к радости хозяина, в доме уцелело хоть что-то, а именно: длинный дубовый стол и широкая скамья, на которой сейчас величественно восседал командир рыцарского отряда, или, точнее сказать, патруля. Это был тот самый грозный воитель, что уже допрашивал Шака в трактире. Теперь он испепелял вошедшего суровым взором из-под нахмуренных бровей и всем своим видом хотел показать, что разговор будет тяжким.

– Садись! – даже опустошенный кувшин вина и съеденный поросенок не сделали рыцаря по имени Жаро добрее, а его голос хотя бы чуток мягче. – Да не сюда! Куда прешь, рвань подзаборная! Еще не хватало, чтоб я на одной скамье с бродягами сиживал!

– А куда же? – развел руками Шак, не видя в комнате ни одного целого табурета.

– На пол шлепайся иль вон на сундук! – старший из рыцарей показал испачканным в остывшем жире пальцем на перевернутый комод, то ли случайно перепутав предметы деревенской утвари, то ли не видя между ними принципиальных различий.

Расшатанная стенка комода, который несколько раз роняли или кидали, жалобно скрипнула под весом могучего тела. Шак застыл неподвижно, боясь пошевелиться. Шанс оказаться на полу был очень велик.

– Ну вот, наконец-то! – проворчал рыцарь, одарив бродягу особо недобрым взором. – Зад свой пристроил, а теперь отвечай, какое дело у тя с дружком в Задворье?

– Никакого, – не покривил душою Шак. – Мы проездом здесь оказались. Думали жратвой в дорогу разжиться, а тут такое началось…

– Ты меня байками не потчуй! – Жаро осерчал и ударил по столу кулаком так, что ползавшему на карачках старосте прибавилось работы ровно на две разбитые миски и треснувший от удара о край скамьи кувшин. – Иль ты, скромник такой, мужичонки смущаешься?! Так я тя живо от скромливости отучу…батогом али чем потяжелее! Вы дважды уже мне на глаза попадаетесь, и каждый раз буза: то в кабаке бедокурите, то деревню палите! Если бы не грамотенка твоя, неизвестно за какие заслуги простаком-управителем выданная, вот этой бы рукой, собственноручно то бишь, в колодце б повесил…сгноил…тьфу ты…то есть утопил бы! – совсем запутался рыцарь.

Забористое деревенское вино, потребленное воинской братией в размере пяти кувшинов на четверых, постепенно давало о себе знать. Язык Жаро немного стал заплетаться, а в слегка одурманенной голове появлялись чуть-чуть не те слова. Однако на суть разговора это никак не влияло. Рыцарю что-то было нужно, он что-то хотел узнать, поэтому и принялся угрожать. Излюбленная тактика высокопоставленных снобов – сначала напугать человека до полусмерти, а затем осчастливить трясущегося от страха тем, что терпеливо выслушивают его сбивчивый рассказ.

– Кстати, а почто управитель Тарвелиса грамотой вас, увальней, осчастливил? Какое поручение выполняешь и что ты за гусь? Ведь просто так таких бумаг важных не дают, – наконец-то перешел от бесплодных запугиваний к интересующему его вопросу Жаро.

– Рад бы сказать, да не могу, клятву дал, – опять не соврал бродяга, про себя подумав, что еще несколько таких разговоров, и он окончательно и бесповоротно потеряет навык в великом искусстве обмана. – Ослушаться я не могу, ослушаюсь – смерть за мной придет лютая.

– А если я щас в колодец тя прикажу?!. – пригрозил рыцарь.

– Тоже смерть, и тоже лютая, но лучше уж погибель с честным именем, чем смерть да позор, – пожал плечами Шак. – Дело ваше, дело барское, как хотите, так и решайте. А я-то что, я от своего не отступлюсь!

– Честное имя…– презрительно, но не зло хмыкнул Жаро. – Как будто оно у тя когда-то имелось. Ты ж рвань, бродяга да мошенник. Я таких, как ты, нутром чую! Ладно, заартачился, так не говори, с управителя потом спросим, какие такие делишки он в нашем графстве тайком творит. Лучше скажи, ты где в дороге карету ту еще не встречал?

Вопрос был задан хитро, с подвохом, но Шак так убедительно замотал головой, что у рыцаря не возникло сомнений в правдивости его ответа. Рыцари явно знали, кому служили напавшие на деревню наемники, и, возможно, догадывались, кто был тому виной. Вполне вероятно, что, идя по следу фальшивомонетчиков, они уже посетили особняк в лесу и видели трупы. В этой истории было много неясного, но больше всего Шака поражало то, зачем чудовищам понадобилось чеканить фальшивые медяки. Или это был только предлог, отговорка, придуманная для глупой, доверчивой черни? Тогда получалось, что слуги графа Лотара зачем-то скрывали настоящую причину погони, в то время как проще было прикрыться охотой на колдуна, слухи о злодеяниях которого уже наверняка распространились далеко за пределами пограничного графства.

– Иди уж…– небрежно махнул рукой рыцарь Жаро. – Пшел с глаз моих, у меня от хари твоей паскудной изжога! Четверть часа даю, чтоб из деревни убраться. Коней возьми, скажи, что я приказал!

Как только дверь за удалившимся Шаком закрылась, рыцарь схватил за ухо ползающего по полу старосту и, не обращая внимания на жалобные охи да всхлипы, с силой притянул его к себе.

– Слушай сюда, червяк! Передай рыцарям, что перед домом стоят, чтоб Олу звали ко мне. Дело срочное, шевелись! – Дав закивавшему головой толстяку напутствующего пинка, Жаро тяжело вздохнул и с печалью уставился на обглоданные поросячьи ребрышки.

* * *

После некоторых бесед, пусть они даже прошли мирно, то есть без пыток и легкого мордобоя, одна из сторон старается удалиться от другой как можно быстрее и как можно дальше. Шак не вышел из дома, а почти выбежал и, тут же подняв задремавшего у изгороди Семиуна за шиворот, потащил его за собой. На все возмущения компаньона у шарлатана нашелся лишь один аргумент: «Шевелись!», а на все вопросы – лишь один ответ: «Потом!» Путникам нужно было спешить, их отпустили, но старший рыцарь мог и передумать, ведь благородные господа – настоящие хозяева своего слова и не привыкли держать его перед какими-то простолюдинами, по их искренней убежденности, низкими червями, недостойными ползать по земле и дышать одним с ними воздухом.

Бандиты, стерегущие и своих, и чужих лошадей, а после боя верховых животных было в избытке, не хотели пожертвовать путникам пару бесхозных кобыл, но стоило Шаку сослаться на Жаро, как в глазах разбойного люда появились уважение, страх и навязчивое желание угодить вершителям воли старшего рыцаря. Наверное, такой поспешности и суеты не вызывали даже приказы их собственного командира, которого, кстати, Шак так нигде и не увидел, хотя очень искал, притом не ради праздного любопытства. Возможно, его убили в бою, но, скорее всего, при появлении рыцарей он, позабыв об амбициях «маленького хозяина», старался без надобности не выделяться из толпы своих слуг. Мудрый принцип «Держись поближе к кухне, а от начальства подальше!» безотказно действовал не только в подразделениях регулярной армии, но и в отрядах весьма сомнительного назначения.

Стоит ли говорить, что товарищи, как только сели в седла, быстрее погнали коней к околице. К счастью, в них стреляли лишь взорами: удивленными, возмущенными, озлобленными, но взгляды не убивают, убивают стрелы, которые пока никто не собирался доставать из колчанов. Перед глазами путников промелькнул грозный пейзаж сожженной деревни. И тому и другому авантюристу он навеял воспоминания о минувших войнах, трудных переходах по разоренной местности и о битвах, в которых обоим не раз доводилось участвовать. Семиун хоть сам не убивал, по крайней мере, он так говорил, но все же воспоминания о кошмарах военной поры гнездились в его голове и занимали там довольно приличное место.

На окраине деревни все так же одиноко торчала нетронутая огнем полуразвалившаяся избушка, пребывание в которой спасло Семиуну жизнь, да дряхлая бабка копалась в своем огороде, ей по-прежнему не было дела до того, что происходило вокруг.

Промчавшись по полю, Шак не сбавил темп передвижения, но попридержал коня, когда путники достигли развилки. На челе бродяги, ожидавшего приотставшего товарища, появились верные признаки глубокого раздумья: брови сошлись в сплошную дугу, широкий лоб наморщился, а взгляд то бегло скользил по окрестности, то поднимался в небесную высь, как будто скиталец молился или просил чего-то у засевших на облаках богов.

– Тебе не показалось странным? – озадачил подъехавшего Семиуна вопросом Шак.

– Что? – удивленно переспросил юноша.

– Да все, – хмыкнул не опускавший задумчивого взора на грешную землю бродяга. – Разбойники, если не состоящие на службе у благородных господ, то все равно относящиеся к ним чересчур уважительно. Отсутствие в банде главаря. Наше помилование, грамота грамотой, но слишком уж быстро Жаро меня отпустил…

– Ты еще про наемников на службе чудищ упомянуть забыл, тоже случай неординарный, – добавил Семиун, полностью разделяя мнение компаньона. – Как-то уж слишком быстро они оружие побросали, когда рыцарей завидели. Рыцари, они, конечно, того…сила, но пятеро, пусть даже на конях и в полных боевых доспехах, все равно бы не смогли изменить ход сражения.

– Да-да, точно, спасибо, что напомнил…Чудовища-фальшивомонетчики тоже вещь странная, – размышляя немного в ином направлении, изрек Шак. – Слуги Лотара скрывают, на кого охотятся. Думаю, не ведать, кто их враг, они не могут. Жаро меня про карету спрашивал. Почему? Наверное, они в особняке побывали и поняли, как мы в деревне оказались. И почему он нас так быстро отпустил, почему меня вопросами не умучил? Грозить расправой грозил, но уж слишком быстро отступился…

– Ну и что? Меня тоже многое интересует, на что я пока ответа не получил, – обиженно заявил Семиун. – К примеру, что за тварь надо мной в подвале издевалась и откуда ты про эту гадину так много знаешь?

– С этим потом! Не время еще для разговоров, пока дело не сделано. Давай-ка еще разок в лесок заедем! Посмотреть мне уж больно на кое-что ой как хочется.

Не став дожидаться одобрения компаньона, Шак направил коня в сторону леса. Лекарю не оставалось иного выхода, как только следовать за ним, хотя идея эта ему очень не понравилась. Дело было не только в тяжких воспоминаниях о сыром подвале, где его подвергла ужасным мукам бессердечная красавица, но и в том, что до окрестностей замка оставался еще минимум день пути, если, конечно, нигде не задерживаться и ни во что не встревать.

Времени с момента их бегства прошло немного, но в лесу кое-что изменилось. Первая странность, на которую Шак обратил внимание, заключалась в том, что телега, поставленная им поперек дороги, уже была сдвинута к обочине, хотя во время погони ни они, ни преследователи не отвлекались, чтобы отодвинуть ее. В отличие от кареты, для всадника такое препятствие не преграда. Хороший конь, а не тяговая кляча, легко перепрыгнет через пару составленных вместе телег. Второй признак того, что с тех пор на господской стоянке кто-то побывал, заключался в том, что их лошади, лично привязанные к дереву Шаком перед проникновением в особняк, куда-то исчезли.

Въехав в открытые настежь ворота, бродяга недовольно нахмурился и, прежде чем слезть с лошади, внимательно огляделся по сторонам. Что-то еще изменилось, что-то еще было не так, но это «что-то» никак не хотело даваться пониманию. Впрочем, это было не важно. Кто бы ни посетил опустевшее логово нежити, теперь его уж точно поблизости не было. Стоянка казалась пустой и заброшенной, как оставленный врагу форт. Бродяга спешился и, не дожидаясь, пока не желающий торопиться Семиун покинет седло, зашел внутрь дома.

В той комнате, где он бился с оборотнем, все выглядело по-прежнему, за исключением того странного факта, что обритого под мышкой трупа уже не было. Исчезло и тело сувилы из подвала, хотя шарлатан точно знал, что сами по себе тела чудовищ после смерти не исчезают, как это описывается в сказках для легковерной детворы и набожного люда. Они не растворяются в воздухе и не превращаются в горстку пепла, охваченные адским пламенем, они коченеют, они разлагаются, как обычные трупы, как обычная мертвая плоть…

– Ну, что? Вижу, прав ты был, побывали тут слуги графские, – раздался за спиной Шака смешок Семиуна, все-таки решившегося посетить место бывших пыток.

– Может быть, побывали, может, и нет, а вот наш старый друг гробовщик точно захаживал, – ответил Шак, окинув взглядом пустой подвал и направившись к выходу. – Не стали бы рыцари с мертвечиной возиться. Не их дело тела подбирать, да и времени у них на эту забаву не было.

– Ты выяснил, кто он?

– Точно сказать не могу, – покачал головой шарлатан. – Но почему-то мне кажется, что он и есть пресловутый колдун. В ученики он нас брать не собирается, так что наш план летит к черту!

– И что же делать теперь? – испуганно заморгал лекарь. – Мне без его головы возвращаться в Тарвелис нельзя, да и в любой другой город лучше не заглядывать. Прям хоть в леса уходи, к разбойникам.

– Они тебя примут, им костоправы нужны, – хмыкнул Шак, тоже не в восторге от перспективы провала задания. – Не боись, один план провалился, составим другой…делов-то. Главное сейчас, горячку не пороть…осмотреться сперва да мыслишками пораскинуть. Ты во двор иди, карету к отъезду готовь, а я пока по дому пошарю. Наверняка здесь ценного барахлишка полно. Мародерничать без удержу не буду, но вещички прихватить, что в дороге пригодиться могли б, дело стоящее.

– Зачем нам карета, на лошадях ведь сподручней, да и быстрее выйдет! С экипажем лишь хлопоты одни. Мы ж не господа, чтоб в экипажах ездить.

– Ой, простота душевная, грязью жизни не заляпанная! – рассмеялся Шак. – Тому много причин. Во-первых, комфорт в дороге вещь немаловажная. И выспаться на мягких креслах сможем, и барахлишко увезти, что я в доме нашарю. Во-вторых, на лошадях нас каждый дурак издалека увидит, а карета, она и есть карета, не сразу еще и поймешь, кто в ней вразвалку сиживает…

– А может, еще и третью причину найдешь, счетовод! – почему-то обиделся Семиун.

– Есть и третья причина, – улыбка вдруг исчезла с обезображенного лица Шака, а его глаза стали серьезными, пронизывающими наивного собеседника насквозь. – Уж слишком быстро нас старый лис Жаро отпустил, хотя про порученьице наше ему весьма узнать хотелось. Наверняка за нами крысеныша послал, человечка, что за каждым нашим шагом следить будет да ему докладывать.

– Да что ж мы сюда?! Да что ж мы время попусту?! – занервничал лекарь.

– Наоборот, так лучше вышло. Человечек его по дороге к замку поехал, а мы след запутали, сюда завернули. Пока сыскарь разберется, что к чему, пока воротится. К тому же мы в карете легко разминуться с ним можем. Он же на кареты внимания обращать не будет, в отличие от всадников, повозок да телег. Ладно, хватит лясы точить, давай ради разнообразия и делом полезным займемся!

Выбрать карету было несложно, тем более что экипажей оказалось всего два: один большой, красивый, с неизвестными гербами на дверцах, а второй маленький, неказистый, истрепавшийся за долгие годы езды по провинциальному бездорожью. Естественно, Семиун выбрал второй, поскольку не хотел привлекать излишнее внимание, да и не горел желанием отвечать на лишние вопросы, которые непременно возникли б у встретившихся на пути вооруженных попутчиков. Разъезжая в роскошной карете, бедняки должны бояться не только разбойников, для которых герб на борту – сигнал к нападению, но и стражников, ополченцев, военных и просто странствующих с личной охраной богатых вельмож. Обвинение в воровстве да разбое на дороге слишком малый повод, чтобы беспокоить судей. Лиходеев и конокрадов вздергивают на деревьях без каких-либо проволочек и сложных процедур, охранной же грамоты у них, увы, уже не было, а значит, каждый, кто сильнее, мог учинить над ними самосуд, конечно же, не побрезговав присвоить имущество, отнятое у воров.

Парень быстро справился с упряжью и уселся внутри экипажа, терпеливо поджидая, пока из дома выйдет Шак. Минут через пять его потихоньку стало клонить ко сну. Эйфория, вызванная действием зелья, постепенно прошла, уступив место сонливости да усталости. Глаза парня слипались, он уже почти не мог сопротивляться одолевшему его сну, но, к счастью, дверь особняка распахнулась, и на пороге появился сияющий Шак, несущий на плече огромный мешок с награбленным барахлом.

– Ну-к, двинься, малец! – подойдя к карете, бродяга бесцеремонно водрузил грязный мешок на сиденье, вместо того чтобы привязать его сзади, как дорожный тюк или сундук. – Вещиц много полезных, все они хрупкие, так что с нами поедут…

– Что набрал? – поинтересовался Семиун, решивший пересесть на козлы.

– Куда полез?! Сядь! Я там поеду, – не дал ему выйти бродяга и силой усадил на прежнее место.

– Так ты ж дороги не знаешь!

– Ничего, зато опасность лучше чую, а дорогу…Что ж, если куда не туда свернем, ты мне укажешь. – Великан надел на голое тело старенький дорожный плащ, накинул на голову капюшон и полез на место кучера.

– А в мешке-то что? Глянуть можно?! – выкрикнул ему вслед любознательный юноша.

– Не лапай, в свое время узнаешь! – голосом, не терпящим пререканий, приказал Шак.

– Ты о чудовищах рассказать обещался, – напомнил Семиун, но получил не удовлетворивший его ответ:

– Слышь, зануда, давай хоть вначале в кабак какой заедем да спокойно пожрем! Терпеть не могу суеты, да на пустое брюхо неохота трепаться.

Сердитый возница громко щелкнул кнутом, звучно прицокнул языком, и лошади тронулись в путь.

* * *

Красота – чудовищная сила, и как можно было уже убедиться, сила чудовищ. Самые опасные и коварные твари прячут окровавленные клыки под маской милого личика, дурманят людей своими чарами и, обещая неземные блаженства, ведут за собой к жертвенному алтарю, который чаще всего становится их же обеденным столом. Вошедшая в комнату старосты девушка была мила и не гнушалась пользоваться своим ангельским личиком для достижения меркантильных целей. Хотя, при определенном стечении обстоятельств, строением глазок дело не ограничилось бы, в ход пошли бы куда более весомые аргументы: томные вздохи, плавные движения рук, слегка поглаживающих бедра, недвусмысленные намеки и прочий арсенал могущественного, безотказно действующего на мужчин оружия. На войне все средства хороши, а выживание – это бесконечный, не прекращающийся ни на минуту бой, в котором невозможно отступить на заранее подготовленные позиции или сдаться в плен. Ждать от победителя милости, все равно что молить небеса о чуде – лоб расшибешь, а толку никакого.

Впрочем, жаждущей подвига воительнице, не сумевшей придумать ничего лучше, как устроить в Задворье кровавую резню, не нужно было строить глазки и пытаться соблазнить командира победителей. Во-первых, на славного рыцаря женские чары оказывали весьма ограниченное воздействие, а именно, только когда он того сам хотел. Во-вторых, они с Олой прекрасно знали друг друга. Как-никак, а много лет оба служили одному господину, сиятельному графу Лотару, полновластному хозяину и защитнику приграничных земель.

– Садись, – твердо произнес рыцарь, из голоса которого вдруг выветрился хмель, а язык перестал выделывать забавные кренделя, путая звуки.

Девушка послушалась и поспешно опустилась на тот самый комод, недавно чуть ли не сломавшийся под весом Шака. Во взоре ее красивых глаз не было покорности, как, впрочем, и дерзости. Несмотря на происшедшее, она считала себя равной Жаро, и, как ни странно, суровый рыцарь тоже придерживался такого мнения.

– Я не должен с тобой говорить, и ты это знаешь, – начал Жаро, отвернувшись от девушки и глядя в окно. – Наши правила – не людские законы. Они одинаковы для всех, и в них не может быть исключений. Такова традиция, нам не дано ее менять. Как бы я к тебе ни относился, но факт есть факт: ты опозорила себя, позволив убить тебя дикарю. Ты должна искупить вину, доказать, что достойна возвращения в Братство, а до тех пор я даже не вправе тебя замечать. Мои глаза должны смотреть сквозь тебя, а уши не слышать твоего голоса.

– Жаро, прекрати! Я все прекрасно знаю, – прервала речь старшего рыцаря воительница. – Не могу только понять, к чему этот тон и, мягко говоря, не самые свежие поучения. Я не первый десяток лет служу Лотару и знаю, что к чему. Лучше объясни, что происходит? Братство принимает в свои ряды разбойников? Не слишком ли странный союз?

– Какой пес занес тебя в Задворье, дура?! – не выдержал Жаро и сопроводил свой крик ударом увесистого кулака о стол. – Чего ты суешь нос не в свои дела и мешаешь мне исполнять волю графа?!

– Волю графа? – искренне удивилась красавица. – Может, объяснишь, во что я суюсь? Я просто ищу возможность совершить подвиг. А в чем же он еще может заключаться, как не в освобождении крестьян от прилепившихся к ним паразитов? Притом, заметь, разбойники обосновались в деревне, а вам почему-то до этого дела нет, не странно ли? Я иду своим путем, стараюсь очистить свое имя от позора, только и всего. Или я чего-то не знаю, кому-то помешала и именно из-за этого ты так горячишься?

– Ты угадала, – прервало пошедший не в том направлении разговор честное признание рыцаря. – Ты многого не знаешь и не должна знать. Не тот ранг, чтобы в дела старших соваться! А ты сунулась, хоть и не преднамеренно…

– Разбойники – нувисы? – внезапно осенила девушку догадка. – Это был отряд переделанных дикарей и он выполнял в Задворье какую-то миссию?

Жаро кивнул и снова повернулся к девушке лицом. В его глазах был не холод, а сочувствие.

– Мне жаль, Ола, но это именно так. По неведению ты натворила много бед. Твой поступок не только привел к бессмысленному кровопролитию, но и поставил под угрозу очень большое дело; дело, ради которого мы уже которую неделю носимся по графству, не покидая седел…

– Но я же не знала…

– Знала, не знала, – покачал головою Жаро. – Это не та категория, не та постановка вопроса. Есть объективная реальность, и она такова, что ты навредила братьям своим, очень сильно навредила. Вилар был недавно поблизости, он уехал, а потом вдруг вернулся вновь. Полагаешь, небольшое сраженьице в деревушке осталось им незамеченным? Думаешь, не насторожится ли он, не поменяет ли свои планы, которые, по счастливой случайности, оказались нам известны? Сначала ты опозорила свое имя, а теперь подвела Братство. Мне кажется, милая, у тебя началась большая полоса неудач…

Несмотря на нейтральную интонацию, с которой были произнесены эти слова, девушка всерьез огорчилась. Тревожные мысли охватили ее настолько, что она до крови прикусила нижнюю губу и, теребя ногти, сорвала кожу с большого пальца. Ее позор ничто по сравнению с угрозой для Братства. Не время думать о чести, когда стоит вопрос о жизни и смерти, притом не только твоей, но и других. Воительница вдруг почувствовала себя маленькой, глупенькой девочкой, пытавшейся ночью изгнать из хлева мышь и из-за этого, в принципе благого дела, нечаянно спалившей сарай.

– Не буду мучить тебя укорами. Вижу, ты все сама поняла, – произнес Жаро, как будто прочитав мысли воительницы. – Конечно, ты можешь и дальше продолжить свой одинокий путь изгоя…но смысл? Какой смысл в восстановлении честного имени, если Братство падет?

– Да, я поняла, Жаро. Ты прав, не время тешить себя оправданиями. Мой путь изгоя может и подождать. Что я могу сделать для Братства? – в голосе девушки послышалась небывалая решительность.

– Ты можешь помочь, но это не будет зачтено…

– Я поняла, давай к делу!

– Как скажешь, к делу так к делу, – пожал плечами рыцарь и с сожалением взглянул на пустой кувшин.

В подвале старосты наверняка имелось еще много вина, возможно, даже и получше, чем эта кислятина, но звать услужливого толстяка рыцарю не хотелось. Не тот разговор, чтобы поблизости были чужие уши, пусть даже такого бестолкового увальня.

– У меня перед тобой был один…человек. – Слово «человек» прозвучало с усмешкой. – Он и еще один бродяга направляются в сторону замка…

– Мне нужно его убить?

– Лотар тебя сохрани! – не на шутку испугался Жаро. – И думать об этом даже не смей! Во-первых, это нам еще больше навредит, а во-вторых, он раздавит тебя, как букашку. Я не шучу! – повысил голос Жаро, увидев, что на лице собеседницы появилась пренебрежительная ухмылка. – Он очень опасен, он не тот, за кого себя выдает…

– Так кто же он?

– Я знаю. – Жаро выдержал паузу, видимо, обдумывая, стоит ли посвящать младшего члена Братства в важные планы. – Знаю, но не могу тебе сказать, да и не стоит тебе знать слишком много. Он не представляет для тебя угрозы, пока ты его не разозлишь или не встанешь на его пути.

– И что же со мной будет в таком случае? – девушка все еще не могла поверить в серьезность слов старшего товарища.

– Надеюсь, имена Гвер Ансола и Тистан Вирс тебе о чем-нибудь говорят?

– А как же! – усмехнулась девушка. – Грозная сувила, любящая перед трапезой «поиграть» с симпатичными мальчиками, и обжора-оборотень, постоянно голодный и поэтому всегда ворчливый. Одни из лучших слуг Вилара, хотя…

– Они мертвы, – прервал девушку рыцарь. – Мы обнаружили их тела сегодня утром в лесу, как раз перед тем, как заехать в Задворье.

Улыбка мгновенно исчезла с девичьего лица. Новость ее поразила, ведь эта парочка была хорошо известна в Братстве Лотара. На счету слуг Вилара множество грязных деяний. Их трудно было найти, а нашедшие превращались в мертвецов.

– Кто-то незаметно прокрался в особняк, охраняемый эдак полусотней наемников-людей. Ведь Вилар часто использует людей в качестве простой охраны. Кто-то переломал в особняке всю мебель, но этого таинственному незнакомцу показалось мало, и он переломил Тистану хребет. Думаешь, он на этом успокоился? Конечно же, нет. Потом он спустился в подвал и искромсал красавицу Гвер топором. Примечательно, что отрубил кисти. Хороший трофей, не правда ли?

– Дай догадаюсь. Это за ним охранники погнались в деревню.

– За ним и его дружком, зачем-то плененным нашими врагами и пытаемым в подвале, – уточнил Жаро. – Это все, что я могу тебе сказать. Я знаю, кто наш «союзник», знаю, зачем он едет к замку и кем он является на самом деле, но сказать больше ничего не могу, извини…

– Постой, постой, – Ола наморщила лоб, пытаясь что-то припомнить. – А ведь я видела его во время боя. Такой огромный здоровяк с изуродованной рожей и с топором.

– Да, это он, – кивнул Жаро. – Еще раз повторю, не смей его злить, не искушай судьбу!

– И что же мне с ним прикажешь делать, соблазнить, что ли?

– Это как хочешь, это на твое усмотрение, – пожал плечами рыцарь. – Твоя же задача состоит в том, чтобы постоянно находиться рядом с ним, вникнуть в его планы, а потом…потом, когда время придет, я найду способ связаться с тобой и передать, что делать. И запомни: этот тип очень важен для Братства. Прилипни к нему, приклейся, не смей его упустить!

Разговор был окончен. Одному собеседнику уже было нечего добавить, а другому не хотелось терять понапрасну драгоценное время. Девушка встала и вышла, даже не попрощавшись с тем, кого знала несколько десятков лет. Напутственные пожелания, рукопожатия, кивки и прочие человеческие ритуалы были не приняты в Братстве Лотара, в котором вообще не было людей.

* * *

Два часа в пути прошли без неприятных встреч, хотя несколько раз Семиуну пришлось понервничать. Возле проклятой развилки они нос к носу столкнулись с рыцарями, покинувшими Задворье и направившимися по дороге к Тарвелису. К счастью, их не узнали, а если б Жаро понял, чья бородатая личина скрывается под глухим капюшоном кучера, то не избежать бы парочке новых расспросов, естественно, начавшихся со вполне логичного вопроса: «Где, мерзавцы, карету украли?»

Однако это было не самое худшее. А вот когда из леса выскакивают вооруженные люди без знаков различий, с небритыми рожами и требуют остановиться, вот это называется настоящее переживание. К счастью, бродяга не потерял навык убедительно лгать. Он рассказал лесной компании слезливую историю о смертельно больном братце, которого он везет к старой, выжившей из ума, но еще не утратившей навыки целительства знахарке. Горемыка поведал, что карета не его, а купца, у которого он ходит в слугах. А затем, когда четверо из шестерых бандитов закинули за спину луки, бродяга поплакался, как тяжко ухаживать за больным, то мечущимся в бреду, то мнящим себя королем, то уподобляющемся собаке, метящей территорию, и поэтому обмазывающим всех встречных соплями и кое-чем похуже. Ему поверили, в особенности после того, как один из небритых мужиков открыл дверцу кареты, и глазам изумленных разбойников предстал весьма убедительно разыгрывающий из себя идиота Семиун, поковырявшийся в носу, а затем потянувший к ним перепачканный слизью пальчик. В общем, их отпустили, причем главарь пожалел Шака настолько, что даже под недовольный ропот товарищей пожертвовал на лечение убогого братца несколько медяков.

Вот так вот путники и развлекались в течение двух часов, пока не достигли корчмы, в которой решили остановиться. Обветшалый домишко, более напоминающий сарай или хлев, нежели пристойное питейное заведение с девками да драками, подошел им по двум причинам. Во-первых, оба проголодались настолько, что уже стали заглядываться на козу, пасущуюся на обочине, а во-вторых, посетителей в придорожном трактире почти не было, разве что парочка оголодавших крестьян, погруженных в свои тяжкие думы и совершенно не склонных лезть в чужие дела да чесать кулаки. Кухня была не очень, вино кислятина, но зато подавали свежее молоко, большую редкость в этих краях, граничащих с деревнями, где бушевал мор.

Путники уселись за наиболее чистый стол, терпеливо дождались, пока им принесут еды, утолили первый голод и только затем начали разговор, на котором любознательный Семиун так настаивал.

– Ну, давай, бреши, только очень не ври! – произнес лекарь, залпом опустошив третью крынку с молоком и вытирая белую жидкость с подбородка рукавом.

– Так брехать или правду рассказывать? – рассмеялся Шак, поразившийся комичности момента: юнец, у которого в полном смысле молоко на губах не обсохло, настойчиво требовал выложить правду о жизни.

– Ты меня понял, и не надо смеяться, а то и сам поржать могу…потом не возрадуешься! – огрызнулся юноша.

– Да рассказывать, в общем-то, особо и нечего, – пожал плечами бродяга, не воспринявший угрозу всерьез. – Легенд о чудищах много по свету бродит: одни глупые да смешные, другие глупые да страшные. Вот если только их все вместе собрать, обмыслить как следует, вот тогда какую-то пользу для себя извлечь и можно.

– А ты, значит, извлек?

– Угу, – кивнул Шак и между делом запустил в рот пригоршню редиски. – Я по королевству много скитался, да и в чужие земли иногда забредал. Много всякого слыхивал, так что долгими вечерами в лесу возле еле тлеющего костра часто о всяком страшном мозговал и кое-что для себя открыл. Как ты мог убедиться на собственной шкуре, открыл правильно и крупицы знания из кучи навоза все же извлек. Вероятно, не все, но больше не получилось…

– Не тяни, говори, кто такая эта сувила? Про оборотня не надо, я и сам кое-что о перевертышах слышал.

– Слышать-то слышал, да явно не все, но насиловать твои уши не буду, тем более что эти злыдни всегда среди людей обитают, и что человеку смерть приносит, то и зверя упокоит, а большего-то нам знать о них и не надо…– не стал упорствовать Шак и перешел к рассказу о главном, о том, что так взволновало юношу: – О сувилах я впервые услышал три года назад в портовом кабаке. Тогда я по побережью скитался. Там хорошо, пищи много, прямо на деревьях растет, а созреет, сама под ноги падает, знай подбирай да жри. Но уж больно климат паршивый, жарко и ветра настырные с моря дуют…Так вот, извини, что отвлекся. Конечно, моряки, когда на землю сходят, в кабаках живут и многого всякого треплют, особенно если девок смазливых поблизости нет и заняться нечем. Верить им – себя не уважать. Но старик, который мне о тварях поведал, был трезв, да и не стал бы впустую языком молоть. Его бриг без команды в порт пришел, он единственный уцелел, когда сувилы ночью из волн появились и всю команду его пережрали.

– И что же тебе поведал просоленный и продутый ветрами морской волк? – в голосе Семиуна послышалась ирония.

– Ох, зря ты так, юноша, зря! – покачал головой Шак. – Кажется, я тебе доказал, что не вся правда мира в книжках таится. Хотя в одном ты прав, многого он поведать мне не смог. Рассказал только то, что и ты теперь знаешь, о прелестных красавицах морских, о водяных руках, сквозь живую плоть проникающих, да о том, что после встречи с сувилами от людей остаются лишь сморщенная кожа да кости. Твари как будто иссушивают, обезвоживают несчастных. Однако рассказ моряка меня заинтересовал. По дорогам много народу всякого бродит, бывает, и ученые попадаются, что в университетах не прижились, отчаялись место в жизни найти и в бродяги подались. Я обо всех моих встречах да беседах рассказывать не буду, на то времени нет, да и ни к чему. Ты же о сувилах знать хочешь, а не то, что именно и от кого именно я добыл. Так ведь?

– Так, – хмыкнул Семиун, согласившись с бродягой. – Излишние подробности лишь пожирают драгоценное время и не приносят пользы.

– Среди животных есть амфобии, ну, то есть те, кто и в воде, и на земле обитать может.

– Амфибии, – поправил не знавшего научных терминов дилетанта Семиун.

– Ну, амфибии так амфибии, тебе виднее. Главное, ты понимаешь, о чем я говорю, – не расстроился Шак. – Так вот сувилы – амфибии в многочисленной орде нежити, они и среди людей жить могут, и под водой, но влага для них очень важна. Оборотень пожирает мясо, вампир пьет кровь, а эти твари куда более развиты, они высасывают более трех десятков различных полезных частиц и соков из любых живых организмов. Предпочитают питаться людьми, поскольку поживиться нами вкусней да полезней. Наши тела по большей части состоят из воды, так что пробраться в них дамочкам легко. Жидкость их тела при прикосновении входит в контакт, перемешивается с жидкостью жертвы. А, как знаешь, из одного сосуда трудно, что ль, воду в другой перелить? Вот так и получается. Вытягивают они из нас все полезное, а шлаки свои нам сбрасывают. В море сувил совершенно не видно, они прозрачные и с водой сливаются, а вот когда на берег выходят, то кожу свою отвердеть заставляют и форму принимают, какую захотят, только кисти прежними остаются. Если они руки человеческим полностью уподобят, питаться не смогут…Даже не знаю, какой пример привести, чтоб понятней те было. Вон твоя мучительница в перчатках ходила, а знаешь почему?

– Ну, и?

– Она на суше, да еще вдали от моря, где климат другой, для сувил непривычный, до предметов других, жидкости содержащих, дотронуться боялась, чтоб вредных веществ себе в организм не занести. Ее руки, будто у нас с тобой зубы. Ты ими жрешь, но стол, к примеру, или камень грызть не рискуешь. Иль как желудок, в который не каждый кусок попасть должен. Попробуй, тухлятины нажрись, а я посмотрю, что с тобой станется…

– Ясно, – кивнул лекарь. – Странно другое…Почему они только в красавиц обращаются, а не, скажем, в здоровых мужиков вот с такими кулачищами, – Семиун выбрал в качестве примера кулак рассказчика.

– Это как раз не странно, а вполне объяснимо, – тяжело вздохнул Шак. – Глуп человек и наивен: как самочку красивую увидит, так перья распушит. К женщинам доверия больше, а к красавицам и подавно. Всяк дурак хорошим и добрым показаться пытается. У нежити это прием излюбленный. Вон те же самые вампирюги, среди них дурнушки редко встречаются, породу блюдут…

– А что же сувила в краях наших, от моря не таких уж и близких, забыла, да еще в компании с оборотнем и колдуном?

Бродяга не нашелся что ответить, просто пожал плечами. Для него это было такой же загадкой, быть может, чуть меньше, чем для его попутчика, но все-таки пока еще неразрешимой. Весьма смущало Шака и возвращение колдуна в особняк. Тот наверняка почувствовал смерть своих сообщников, но только непонятно, зачем ему понадобилось возвращаться?

– А откуда они взялись? – продолжал выпытывать у компаньона сведения о сувилах Семиун. – Почему из моря на сушу выбираются?

– Точно не знаю, могу только догадываться, – честно признался Шак. – Уж, разумеется, это не падшие боги, изгнанные из небесных шатров. Что же касаемо места обитания, то как бы ты на их месте поступил, если в море себя комфортней чувствуешь, а самые лакомые кусочки, человечина, на суше обитают? Легенды рассказывают, что раньше, еще в те времена, когда люди кораблей строить не умели, сувилы на берегу целыми поселениями жили и только потом в воду совсем ушли. Напасть на корабль куда проще и безопасней, чем в городе озорничать…

– Наверное, стоит узнать, что же наша красавица вдали от морской водички забыла, – задумчиво пробормотал Семиун и был чрезвычайно удивлен, когда компаньон вдруг сильно сжал под столом его локоть.

– Думаю, вместо того чтоб о несбыточном мечтать, лучше вот этой цацей заняться, – тихо прошептал Шак на ухо товарищу. – Что-то мне эта красотка не нравится, носом чую беду…

Грубо отвлеченный от праздных мыслей Семиун повернул голову в сторону двери. На пороге корчмы стояла высокая красивая девушка и просто поедала их обоих глазами. Лекарь растерялся, не зная, что предположить; бродяга же, наоборот, прекрасно догадывался, что здесь делала воительница из Задворья. Она и была тем самым «крысенком», которого пустил по их следу рыцарь Жаро.

(обратно)

Глава 12 Третий лишний

Видение опять посетило Шака, но на этот раз оно поленилось сформироваться в сюжет. Отдельные картинки, быстро промелькнувшие в голове, и всё – черный фон перед глазами, постепенно растворившийся и уступивший место сценам из реального мира. Бродяге даже стало как-то обидно, что во сне и наяву не было ничего нового, ни одной новой картинки, одно лишь старое и давно увиденное, но идущее в совершенно нелогичной, хаотично выстроенной последовательности. После таких мгновений хочется рвать и метать, тебя отвлекли от важных дел, настойчиво потребовали внимания, а ради чего?

Вызывающе посмотрев на парочку путников, уплетающих простую деревенскую еду за обе щеки и о чем-то беседующих между собой, красивая путешественница гордо прошествовала внутрь трактира и уселась за стол, притом самый дальний от стола тех, с кого она так и не сводила глаз. Шак отвернулся и сделал вид, что не замечает таращащуюся на них красотку. У Семиуна, наоборот, не хватило сил оторвать взгляд от обворожительной дамочки, на такой странный манер привлекающей к себе внимание.

– А чо это она? – спросил парень у более опытного в общении с женщинами компаньона. – Чо надо-то ей?

– Понимаешь, дружище мой несмышленый, женщины на свете разные бывают, но набор типажей весьма ограничен, – прошептал Шак, по-прежнему не глядя в сторону странной особы. – В данном случае мы столкнулись с типичной представительницей так называемых «звезд». Она прекрасна и сияет высоко на небосклоне, недоступная для таких убогих мужичонок, как мы. Надменные красавицы ленивы и горды. Если им даже что-то понадобилось, то они считают ниже своего достоинства протянуть за этим руку, они будут сидеть и ждать, пока предмет вожделения сам не приплывет к ним в ладони. Тот прием, который сейчас далеко не худшая представительница «звезд» использует, называется «провокация». Она удостоила нас вниманием, а теперь ждет, пока мы не оставим все наши жалкие делишки и не подбежим к ней с придурковатыми улыбками на физиях.

– Так…– Семиун хотел подняться, но Шак остановил воспылавшего блудной страстью компаньона; остановил весьма неделикатным способом, ухватив его под столом за штанину, притом намного выше колен.

– Сядь, не трепыхайся! – зло прошептал бродяга, оставаясь внешне спокойным и немного задумчивым. – Чего ты засуетился, болван?! Сразу видно, неопытный олух, не знающий, как с тетеньками обращаться. У тя ж все мысли твои похотливые на лбу написаны, разве так можно?

– Послушай, а вдруг ей скучно и одиноко, а вдруг кто-то из нас ей понравился? – продолжал гнуть свою линию Семиун, щеки которого заметно порозовели, а изо рта чуть не потекла слюна.

– Остынь! Во-первых, таким дамам никогда не бывает одиноко, скорее наоборот, часто хочется от назойливых кавалеров скрыться, а во-вторых, я эту штучку знаю, она в Задворье с мечом в руке очень неплохо повеселилась, шестерых, а то семерых на тот свет отправила прямо у меня на глазах. Ее рыцари графские в плен взяли, а теперь за нами следить приставили, так что интерес к нам у нее есть, но отнюдь не тот, о котором ты размечтался.

– Не понял! А зачем же тогда она свое присутствие так выдает, дура, что ли, совсем?

Внушение Шака благотворно повлияло на поведение компаньона. Юный лекарь перестал неотрывно таращиться на аппетитную особь противоположного пола, и на его лице появились мысли, далекие от похотливых.

–Скорее наоборот, очень хитрая бестия, – усмехнулся в бороду Шак, по-прежнему стараясь говорить как можно тише. – Поохотившись на нас немножко, она поняла, что мы не очень легкие объекты для слежки. Она явно потеряла нас еще у Задворья, поскольку направилась прямиком к замку и не могла знать, что мы завернули в лес. С трудом нашла и теперь не хочет мучиться, выслеживая и прячась по кустам.

– Так чего ж она хочет, на что рассчитывает? – далекий от интриг, политики и всяких прочих игрищ, Семиун так и не мог понять явного.

– Для нее гораздо проще ехать не за нами, а вместе с нами. Она ждет, что мы первыми обратим на нее внимание, подойдем, заведем разговор и тут же попадем в хитро расставленную, типично женскую ловушку.

– Так давай уйдем!

– А зачем? Не сработает этот трюк, она придумает что-нибудь еще.

– Тогда подойдем и разом покончим…

– Также глупо, – усмехнулся Шак. – Ты барышничеством никогда не занимался, а мне несколько годков пришлось покупечествовать. Основной принцип торговли: «Кому больше надо, тот и проигрывает!» Сиди спокойно, жрачку еще закажи! Нам от нее ничего не надо, а у красавицы к нам интересик имеется, так пусть мозгами своими немножко пошевелит, пусть предлог придумает, как в нашу компанию затесаться.

– Ага, доедем до леса, а там…

– Ох, дурак, дурак, – не выдержал Шак и громко рассмеялся, но затем произнес для маскировки несколько не относящихся к сути разговора фраз и снова перешел на вкрадчивый шепот: – Убить ее трудно, но можно. Но только что нам это даст? Рыцари нового соглядатая приставят, да и какой смысл нам таиться? Мы же на благо графа Лотара стараемся, нам таить, по большому счету, нечего, а рыцари нам не враги, хоть и суют носы куда ни попадя…Нет, убивать нам девку не с руки, а вот держать на дистанции другое дело. Пусть с нами поедет, а там придумаем, как от назойливой компании избавиться. Сбежим, она искать начнет…Пока суть да дело, мы свои делишки обстряпать успеем. Хитрее мыслить нужно, дружище, хитрее, избегать простых решений, они лишь тебе самому навредят!

Послушавшись бродягу, Семиун еще заказал еды, благо, что денег, добытых в особняке вместе с другими вещами, хватило бы, чтобы устроить небольшое пиршество. Компаньоны еще немного пошептались, но уже так, для конспирации, а затем стали громко беседовать на фривольные темы. Неизвестно, что больше утомило наблюдавшую за ними Олу: игнорирование переливов ее волнистых белокурых волос, милого личика и стройной фигуры или пикантные подробности разговора объектов слежки, в каком городе женщины красивее, сколько у кого их было, когда, где и со всеми подробностями. Немного разнообразили беседу двух простолюдинов воспоминания о былых побоищах, устроенных ими по кабакам, и о забавных казусах из жизни бродячего отребья. Как бы там ни было, а девушка не выдержала: грациозно подняла свои формы из-за стола и плавно понесла их в сторону уже четверть часа не обращавших на нее внимания бродяг.

– Благородной госпоже что-то угодно? – состроив удивленную рожу, весьма уважительно произнес мастер лицедейства Шак. – Надеюсь, мы не побеспокоили ваш нежный слух нашими грубыми голосами?

– И не только голосами…то есть…и речи наши, они были не очень…– попытался подхватить эстафету притворства Семиун, но у него получилось как-то вяло.

– Даме угодно, чтобы вы заткнулись и подставили к столу еще один табурет, – ответила Ола, весьма эффектно откинув съехавшую на лоб прядь волос. – Даме есть что вам сказать, и она не хочет попусту терять время.

Шак растерянно пожал плечами, но все же выполнил просьбу: дотянулся рукой до скамьи возле соседнего стола и одним сильным рывком, сопровождавшимся чудовищным скрежетом ножек о половицы, пододвинул ее к самым ногам напросившейся на беседу особы.

– Не люблю долгих разговоров, поэтому буду кратка, – начала разговор в агрессивной манере воительница. – Вы едете к замку, мне в те же края. Мне нужна карета, в седле уже мочи нет, да и сопровождение не помешало бы…Я хорошо заплачу.

– Извиняйте, милостивая госпожа, – Шак бросил беглый взгляд на компаньона, подавая ему знак молчать и не встревать. – Карета нам и самим нужна, барахлишко у нас там, что на лошадях не увезти. А насчет сопровождения вы, видать, шутить изволите…Видывал я вас в Задворье, такому мастеру клинка охрана ни к чему!

– Говорю, надо, значит, надо! – повысила голос дама, знавшая силу своей внешности и никак не ожидавшая отказа от двух простецких с виду мужиков.

– Извиняйте аще раз, но нам как-то в мужской компании сподручней, – пожал плечами упорно стоявший на своем Шак. – Да и вы, хоть не из мягкого теста сделаны, ну, то бишь постоять за себя ой как могете, но все равно барышня, а с благородными дамами в пути одна лишь морока.

– Мой последний довод, – не стала вступать в дебаты Ола и выложила на стол увесистый кошелек, судя по звону, набитый явно не медяками.

– Довод весомый, – широко улыбнувшись, кивнул Шак и тут же спрятал кошель за пазуху раздобытой в особняке рубахи. – Он меня убедил, но только условьице одно имеется. Нам с дружищем в поклаже нашей разобраться нужно, всяк хлам выкинуть, так что часок-другой с отъездом обождать придется.

Сохраняя равнодушное и беспристрастное выражение лица, Семиун интенсивно пинал попутчика под столом, красноречиво говоря на языке тычков: «Что же ты, сволочь, делаешь?!» Однако Шак терпел, прикидываясь, что не понимает, почему острый каблук компаньона пытается продавить носок его сапога.

– Некогда мне, каждый час дорог, поэтому поступим так, – твердо заявила Ола, после принятия бродягой кошелька посчитавшая себя главой компании. – Тронемся немедленно! Первый час, так уж и быть, я на козлах поеду, а вы тем временем в барахле своем разберетесь. Вонь от ваших тюков я уж как-нибудь потерплю, хотя особо прогнившее тряпье советую выкинуть!

Девушка резко встала и направилась к выходу, жестом приказав путникам немедленно следовать за ней.

– Ты что, с ума сошел? – зашептал Семиун.

– Не боись, так оно лучше выйдет, вот увидишь, – ухмыльнулся Шак, радуясь тому, что смог провести девицу.

* * *

Красотка уселась на козлах. Шак привязал ее лошадь к карете, силой затянул пытавшегося усесться рядышком с ней Семиуна внутрь экипажа и громко хлопнул ладонью по крыше, подав знак, что можно трогаться в путь. Возница из воительницы получился не очень, она то подгоняла лошадей, то натягивала поводья, не давая кобылкам войти в нужный ритм. Уже через четверть часа езды копошившийся в пожитках бродяга начал осыпать голову спутницы проклятиями. Как ему показалось, карета протряслась по всем кочкам и ухабам, какие только имелись на дороге. Девушка явно никогда не занималась извозом и, привыкнув бодро скакать верхом, не обращала внимания на естественные препятствия дороги.

– Женщины вообще глупы, поэтому агрессивны и истеричны по натуре своей. Они не думают головой, там у них пустота…ветер свищет, – ворчал бродяга, копаясь в мешках, вытаскивая на сиденье какие-то коробочки, флакончики и тряпочки, но не позволяя своему товарищу на них посмотреть. – Быть под началом у женщины – обречь себя на страдания. С ними нельзя иметь дел, они и сами-то не знают, чего хотят, а когда заканчиваются аргументы, то строят обиженные рожи, хватаются лапками за сердце, стенают иль переходят на визг. Единственный способ общаться с дамочками для мужика – это их порой ублажать, порой колотить, никогда не слушать, зато усыплять бдительность сладкими речами и почем зря дурить. Это им нравится, они мерзавцев и негодяев обожают! Раз блудит, значит, нормальный мужик с неисчерпаемым запасом силы; детишек по соседским деревням наделал – заботится труженик о продолжении рода, не идет супротив природы своей; бьет коромыслом по спине, а кулаком в рожу – опять-таки ревнует и любит. А коли во всем своей ладушке-женушке потакает да ласковые словеса постоянно мурлычет, значит, тряпка, тюфяк, его и обмануть-то не грех! Нет, дружище, усвой эту науку жизни, в книгах ученых такого не прочтешь. Хочешь счастья и спокойствия, веди себя с красотками по-свински, не дай эмоциям взять верх над трезвым расчетом, а глупой романтике – над элементарным похотливым стремлением.

Конечно, во многом бродяга был не прав. Что мог знать о женщинах холостяк и мошенник, общающийся лишь с девицами по кабакам? Но все-таки какой-то смысл в его речах был. Его убеждения основывались не на пустом месте, а на жизненном опыте, пускай однобоком, пускай неполном, но все же…То, о чем он ворчал, очень походило на правду, но все же не укладывалось в голове у Семиуна, имевшего небольшой, но совершенно иной опыт. Бродяга расточал красноречие зря, компаньон вынужден был слушать его, но усердно пропускал сказанное мимо ушей, не желая верить в то, что мир устроен так плохо и неразумно. В то же время вошедшему в раж Шаку не было дела, ложатся ли его слова на благодатную почву или улетают в пустоту, создавая монотонный звуковой фон. Пламенная речь помогала ему занять свои мысли и не источать проклятий, которые бестолковая возница все же краем уха да могла бы услышать. Преждевременный конфликт с дамочкой был без нужды, шарлатан, наоборот, старался его избежать и до нужного момента усыпить бдительность навязавшейся им в попутчицы особы.

– Чего еще удумал? Опять сказки воплощать в жизнь будешь? – поинтересовался Семиун, наблюдая, как неугомонный шарлатан пытается приготовить в походных условиях какое-то зелье.

Засунув два флакона за пазуху и держа еще три под мышкой правой руки, Шак обматывал свободной рукой вокруг шеи и нижней части лица смоченную водою тряпку, притом особо стараясь прикрыть рот и нос. Между коленками бродяги была зажата какая-то емкость, весьма напоминавшая поварскую кастрюлю, но только размером раза в два-три поменьше.

– Не бурчи над ухом, лучше так же обвяжись, – огрызнулся Шак, недовольный, что «ученый скептик» отвлекает его от важного дела, да еще в самый ответственный момент.

– А зачем это?

– Делай, что говорят, а то пожалеешь! – уже прошипел разнервничавшийся Шак, которому с трудом удавалось в условиях тряски держать емкости между ног и под мышкой.

Семиун послушался, хоть ему и было противно подносить к лицу мокрую тряпку. Сначала Шак слил в кастрюлю жидкости из флаконов, которые держал под рукой, затем взял прихваченную из трактира деревянную ложку и тщательно перемешал ставшее бурым зелье. Жидкости, что хранились во флаконах, которые шарлатан держал под рубахой, видимо, были очень опасны, поскольку Шак выливал их осторожно, тщательно соблюдая пропорции и не допуская, чтобы хоть одна капля попала на кожу руки. Полученная в емкости смесь зашипела, забулькала, а потом вдруг успокоилась и превратилась из серо-зелено-буро-коричневой в прозрачную, как роса. Бродяга с облегчением вздохнул, плотно закрыл емкость крышкой и разродился добрым десятком хвалебных тирад в собственный адрес.

– Ну, и что ты наварил: убиватель запаха пота или жидкость для чистки сапог?

Семиун все еще скептически относился к экспериментам попутчика. Такое вот антинаучное варево, конечно, уже раз спасло ему самому жизнь, но, чтобы убедить ученого юношу в правоте и способности нелекаря делать полезные растворы, требовался подвиг побольше, например, накормить весь мир искусственно выращенными из ничего бобами или защитить королевство от натиска вторгшегося соседа.

– Заткнись, тряпку не снимай и не корчь недовольную рожу, ты щас сам все увидишь! – кратко и деловито объяснил Шак, пряча пустые и полупустые флаконы в мешок, а затем приоткрыв крышку и аккуратно смочив в бесцветной жидкости краешек чистой тряпки.

Проделав эту процедуру, Шак осторожно запихнул ногой кастрюлю под сиденье, а затем постучал ладонью по крыше кареты. Примечательно, что, несмотря на тщательно обмотанный низ головы, Шак держал тряпку на вытянутой руке и старался не подносить ее близко к Семиуну. Лекарь мог и ошибиться, тряска не способствует зоркости, но ему показалось, что с поверхности тряпки поднимался какой-то дымок. Жидкость быстро испарялась, еще минута или две, и ткань была бы совершенно сухой.

– Чего вам? – послышался недовольный оклик возницы.

– Останови, хозяюшка, мы уже разобрались с барахлом, – прогнусавил Шак, опасавшийся дышать носом.

– Сидите уж, мне и здесь неплохо, – прозвучал ответ, явно не устраивавший бродягу.

– Барышня, нам бы по нужде, – продолжил уговоры Шак.

Девушка послушалась, сжалившись над бедолагой, перебравшим в трактире парного молока. Ход кареты замедлился, и, как только лошади остановились, бродяга распахнул дверцу и, даже не спускаясь на землю, мгновенно запрыгнул на козлы. Послышалась возня. Семиун выскочил, чтобы помочь товарищу, но опоздал. Широко раскинув руки и запрокинув назад прекрасную головку, девушка без чувств лежала на козлах кареты, а Шак уже был на земле: откинул подальше опасную тряпку и разматывал повязку с лица.

– Ух ты, совсем упарился, – радостно заявил бродяга, взирая на лекаря глазами счастливого экспериментатора, только что воплотившего в жизнь плод своих непосильных трудов и вполне удовлетворенного достигнутым результатом. – Вот так вот, дружище, красавица наша часиков так десять поспит, если не больше…Что скажешь? Вишь, не только лекари зелья умеют варить, но и мы, бродячая шантрапа, кой на что сгодимся!

– Раствор, конечно, интересен…– Юноша опять превратился в ученого сухаря, мерявшего жизнь нормами строгих догматов. – Но бесполезен. Процесс приготовления чрезвычайно опасен, велика возможность случайного инфицирования, необоснованно высокие затраты, да и практическое применение – нуль.

– Как это нуль? – удивился Шак, пораженный услышанным. – Девица-то что, не заснула, что ль?

– Заснуть-то заснула, – хмыкнул Семиун, бросив взгляд на расплывшееся в блаженной улыбке лицо спящей красавицы, – да только есть куда более эффективные способы лишения чувств, например удавка, главное, только не перетянуть, или дубиной по голове…

– Ну уж извиняйте, господин ученый зануда! – зажестикулировал Шак, оскорбленный таким подходом к оценке его трудов. – Женщину по голове палкой дубасить как-то не обучен, воспитаньице у меня не то, не костоправское. Это у вас лучшее успокоительное да обезболивающее по темечку молотком вдарить, а я так не могу…слюнтяй-с мы!

– Не важно это уже, что сделано, то сделано, – произнес Семиун, не желая спорить и отстаивать свою правоту. – Что с красавицей-то делать будем: свяжем и с собой заберем иль здесь оставим?

– Здесь оставим…вместе с каретой, – ответил шарлатан, тоже не видя смысла в продолжении спора. – Лошадей возьмем, а карета нам уже ни к чему.

– А как же барахло, да и ты говорил? – Семиун перестал понимать своего компаньона, еще недавно доказывавшего, что им для скрытности передвижения необходим экипаж, а теперь готового вновь пересесть в седло.

– Что говорил, от того не отрекаюсь, привычки такой дурной не имею, – в голосе Шака все еще слышалась обида. Его изобретение не оценили, плюнули в ранимую душу, а это трудно простить. – Но ситуация немного изменилась. Мы ехали в карете, а девица нас все равно нашла, да и рожи наши уже многим примелькались…

– Не хочешь ли рожу сменить? – пошутил лекарь, но почему-то его слова не вызвали раздражения.

– Угадал, только не рожу, а рожи, и начну я с тебя, – произнес шарлатан совершенно серьезно.

– Совсем сбрендил? – испугался Семиун, понявший по выражению лица компаньона, что это не шутка.

– Мне уговаривать некогда. Иль марш к луже и харю свою отмой…– приказал Шак, уставившись на юношу исподлобья суровым взглядом, – …ль пшел вон отсюда, лекаришка, чтоб я тя больше ни разу в жизни не видел!

Умываться в придорожной грязи – удовольствие сомнительное, но Семиуну пойти на это все же пришлось. Дело было даже не в том, что компаньон, задумавший перейти все грани разумного и поэкспериментировать над его внешностью, был на голову выше ростом, шире в плечах и сильнее. Шак не стал бы заставлять его, но в то же время и решения своего не изменил бы. В силу определенных причин, Семиун не мог разорвать странный союз, да и к бродяге он как-то уже привязался…К тому же не хотелось бросать начатого, когда до конечного пункта их маршрута оставалось всего ничего, какие-то жалкие часы пути.

– Ну-ка, ну-ка, какое безобразие мы тут имеем, – произнес Шак, беря подошедшего к экипажу юношу за подбородок и внимательно рассматривая каждую ямочку, каждую морщинку на его лице. – Довольно сносно. Не долее четверти часа промучу!

Слово «промучу» вызвало у Семиуна дрожь в коленях. Слишком свежи были воспоминания о сыром подвале и обворожительной чаровнице с ее водянистыми ручками, доставившими юноше множество незабываемых впечатлений. Однако среди разложенных Шаком на сиденье кареты вещей: флакончиков, скляночек, помазков да кистей – не было ни скальпеля, ни зажимов, ни пилок по кости, ни ужасающих одним только своим видом шлифовальных инструментов, одним словом, ничего, что могло бы причинить хоть какую-то боль.

Сначала бродяга обмазал верх головы, лицо и шею лекаря какой-то вязкой мазью, пахнущей яблоками и репой, затем осторожно надавил на брови и прошелся по ним другим составом, чуть-чуть пощипывающим, но все же терпимым. После того как мази были удалены с головы юноши влажной тряпкой, Шак улыбнулся, видимо, довольный результатом, и приказал ему закрыть глаза. Что было потом, Семиун не запомнил, но его компаньон обмазал стянувшуюся кожу лица целым десятком различных по запаху и вязкости смесей и чуть было вусмерть не защекотал кисточками. Как и было обещано, мучения лекаря продлились всего четверть часа, ну, может быть, чуть долее.

– Глазища открой и ступай к луже, – дал последнее наставление Шак и стал выкидывать из кареты опустевшие баночки с редкими смесями, полностью израсходованными на товарища. – Только от счастья в лужу не грохнись, всю красоту попортишь.

Семиун усмехнулся, покачал головой, не веря, что его лик хоть чуть-чуть изменился, и побрел к поросшему тростником и осокой болотцу, в котором он совсем недавно смыл дорожную грязь. Присев на бережку, юноша опустил взгляд и…обомлел, чуть ли не шлепнувшись в грязь, как и предсказывал Шак. На него смотрел совсем другой человек, немного старше и с маленьким шрамом на нижней губе, жгучий брюнет с утонченными чертами лица и довольно красивый, хотя и мужественный, одним словом, тот самый типаж знойного мужчины, который так нравится распутным женщинам.

«Не может быть…этого просто не может быть! – металась в голове юноши неприкаянная мысль, так и не находящая объяснения. – Это магия, это чертово колдовство!»

– Все правильно, – рассмеялся Шак, как будто услышавший мысли попутчика. – Притом магия эльфийская и очень-очень дорогая, а в королевстве нашем славном вообще не встречающаяся, как, впрочем, и сами эльфы. Теперь тебе понятно, как нашему знакомцу-колдуну удавалось менять лики и уходить от погони. К счастью, я этим арсеналом чудесных штучек уже пару разков в жизни пользовался, а препараты…так ведь я у гробовщика скляночки позаимствовал. Вообще возрадуйся, Семиун ученый и в чудеса неверующий, не стал я делать из тебя урода, хоть, признаюсь, очень уж хотелось…

– Но как же мое лицо? Неужели я навеки…

– Угу, навеки, пока еще раз не умоешься, – хмыкнул Шак и принялся протирать перед новым применением кисточки. – Все это фальшивое…и волосы тоже, хоть как настоящие даже на ощупь. Ты поосторожней, мазей-то у нас больше нет, только на меня осталось; испортишь личину смазливую, так уродцем ходить и придется.

– Но это все равно…это невозможно, невероятно…нонсенс! – вдруг закидался учеными словами лекарь, осмысливший разумом, но так и не принявший душой происшедшего.

– То ли еще будет, то ли еще увидишь! – предупредил Шак, забираясь внутрь кареты и плотно закрывая за собой дверцу. – Когда я появлюсь, лучше всего сиди, обморок не гарантирован, но вполне вероятен.

(обратно)

Глава 13 Святость границ

Был прекрасный вечер, один из тех немногих вечеров, когда накопившиеся за день тревоги с бедами куда-то отступают и даже самому большому неудачнику хочется жить, надеяться на лучшее и верить, что рано или поздно затянувшаяся череда невзгод останется позади. Ярко-красное солнце неуклонно клонилось к горизонту, но скрыться за его линией, потонуть в тихой, спокойной глади Удмиры должно было еще не скоро, часа примерно через два. Легкий ветерок приятно обдувал щеки дежуривших на стенах форта «Авиота» солдат. Он охлаждал после дневной жары и готовил успешней любой колыбельной к предстоявшему сну. Близилась смена постов. Часовым предстояло еще недолго утихомиривать позывы урчащих животов да с завистью поглядывать на своих сослуживцев, лениво расхаживающих внизу: сытых, довольных, мечтавших со скуки лишь о приятной потехе перед тем, как завалиться на боковую и отойти ко сну, сотрясая стены казармы дружным храпом в две с половиной сотни глоток.

В мирное время да еще в провинциальной глуши, вдали от городов, солдатам тошно всегда. Хоть их комендант, гвер-капитан Кобар, и считал, что строгость нравов не является залогом дисциплины, а лучший путь к сердцу солдата всегда пролегает через сытый желудок, полную вина глотку и пышные телеса куртизанок, но все же служба здешняя была чересчур скучна. Еда была сытной, с десяток услужливых девиц в форте водилось, однако одни лишь плотские развлечения не могли заполнить образовавшуюся пустоту. Стрелкам было легче, арбалетчики с лучниками часто оттачивали свое мастерство, стреляя по воронам и чайкам, кружившимся над крышами башен. Близость реки давала о себе знать как в дурном, так и в хорошем смысле. Вот, к примеру, вчера из далеких стран прибыла барка столичного купца. Небольшому суденышку дня три-четыре назад хорошенько досталось. Возле морского побережья бушевал шторм, и коварные ветра не только разметали паруса и сорвали снасти, но чуть не разбили о прибрежные скалы утлый, перегруженный всякой заморской всячиной корабль. Сошедшие на берег моряки были необычайно словоохотливы и, поглощая ведрами вино, которым их потчевали гостеприимные солдаты, расплачивались за угощение удивительными байками о жизни в далеких странах. Но сегодня после полудня барка отчалила, подняла паруса и отправилась в глубь страны. В пограничном форте снова воцарились сводящее с ума однообразие и разлагающая мозг скука.

Даже в самом тихом царстве нет-нет да появится одна неугомонная душа. В этот вечер ею был среднего роста мужчина в распахнутой настежь рубахе без рукавов. Он то бегал по крепостным стенам, то появлялся в конюшне или среди иных хозяйственных построек форта. Где бы ни возникал его атлетический торс и неровный ежик коротко остриженных волос, там тут же начинался крик, возникал жуткий гомон и неестественная на фоне общей спячки суета. Лениво щурившиеся, объевшиеся и в буквальном смысле засыпающие солдаты давно бы успокоили басовитого крикуна, мешавшего им умиротворенно дремать, да вот только загвоздка в том, что нарушитель общественного спокойствия был офицером, пусть даже не дежурным, но все же имевшим право возникать, где захочет, и раздавать указания, требуя немедленного их выполнения.

Отчитав конюхов и кладовщика, обругав нерасторопного повара на чем свет стоит и пнув пару раз стражника возле ворот, вздумавшего припрятать под шлемом флягу, бузотер в чине аж конгар-лейтенанта изволил посетить площадку для катапульт, где, к счастью для многих, и остался на долгое время. Неугомонный мужчина уселся между зубцами крепостной стены и стал рассматривать неподвижную гладь Удмиры, переливающуюся различными цветами, играющую отблесками ярко-красного солнца.

В голове у ненаходившего себе места офицера бесновались сомнения и страхи. Во многих из них он боялся признаться даже себе самому, не то что другим. Его мучили предчувствия, незримые вестники нависшей над фортом беды. Что-то витало в воздухе, что-то было не так в этой спокойной с виду воде, чересчур ярко светило и заходящее солнце. Говорят, умудренные опытом ветераны заранее чуют день своей кончины, вот и у конгар-лейтенанта возникло подобное ощущение, как будто сама смерть благородно предупреждала его о своем скором появлении.

– Да что с тобой сегодня такое? Сам носишься как угорелый и солдат уж задергал! Ты в полдень с дежурства сменился, иди отдыхай! – прозвучал голос не в воспаленной голове, а за спиной у офицера.

В форте «Авиота» служило всего двое людей, умевших двигаться настолько бесшумно, чтобы незаметно подкрасться сзади к бывшему когда-то армейским разведчиком конгар-лейтенанту Далу Масото. Один бы так никогда поступать не стал, поскольку прослужил под началом Масото более десяти лет и прекрасно знал, чем могла бы закончиться подобная, мягко говоря, неумная затея. Неверный шаг, едва различимый шорох, и шутника ждала бы верная смерть в виде острого кинжала, мгновенно вынырнувшего из-за голенища сапога. В случае же удачи участь доказавшего свое мастерство лазутчика была бы менее суровой, но все равно незавидной. Две недели чистки конюшни и казарменного нужника – такую лютую пытку выдержит не каждый, от такого можно и с ума сойти, если, конечно, прежде не задохнешься или не потеряешь аппетит месяца так на два. Второму претенденту было нипочем наказание, он сам мог кого угодно послать на любые работы, поскольку был комендантом, а о реакции гвер-капитана Кобара ходили легенды по всему королевскому войску. Подошедшим был капитан, это его голос так неожиданно прозвучал за спиной и буквально вырвал Дала из плена одолевших его мыслей.

– Не могу, не спится, – прошептал офицер, не только не встав, но и не обернувшись при обращении к нему командира.

Субординация вещь полезная лишь при воспитании самоуверенных новичков, но она ни к чему, когда говоришь с тем, с кем бок о бок прошел несколько кровопролитных кампаний.

– Что с тобой? – настойчиво повторил свой вопрос комендант, зайдя сбоку и прислонившись плечом к зубцу. – Ты даже кирасу с сапогами сегодня почистил, а такого уж месяца два как не бывало. Неужели визит той гвардейской красотки…

– Нет, – односложно ответил Дал, а затем все же вспомнил об уставе и повернулся к командиру лицом: – У меня дурное предчувствие, о-о-о-очень дурное! Удвой ночную смену, нет, лучше утрой. Все сегодня не так, разве ты не чувствуешь в воздухе напряжения…будто затишье перед грозой?!

– Послушай, дружище, – комендант не стал отвечать на вопрос, возможно, для того, чтоб не врать и не нагнетать атмосферу ожидания неминуемой беды. Ему тоже с утра было как-то не по себе. – Надо держать себя в руках, даже если ты очень-очень устал. Сивер снова пыхтит и на тебя щеки надувает. Сейчас его черед дежурить, а ты ходишь по постам и указания раздаешь, не дело это…

– Потерпит, – огрызнулся конгар-лейтенант, явно испытывающий к дежурившему сейчас офицеру особые чувства. – Мне плевать, пусть злобу на меня затаит. Это все мелочи, а вот это нет, это серьезно! – Дал ткнул указательным пальцем в порез на щеке. – Ты знаешь, я редко бреюсь, почти никогда, если поблизости важных чинов нет. А тут вдруг с утрянки приспичило…

– Ах боже ты мой! – пользуясь отсутствием поблизости солдат, позволил себе громко рассмеяться Кобар. – Грязнуля Масото кирасу начистил, грязнуля Масото побрился, уж точно, не миновать беде! Нет, это точно знак Небес…знак к большой беде, но только к другой…к женитьбе!

– А если в рожу? – проворчал конгар-лейтенант, тоже предварительно оглядевшись и убедившись, что солдат рядом нет.

– Не дури! – смех коменданта внезапно оборвался, а голос стал снова серьезным. – Знаю я, что тебя гложет. Бредней купца наслушался, вот и бегаешь рысью, на всех огрызаешься. Давай здраво мыслить и не паниковать. Оснований для тревоги нет, в округе все спокойно, как никогда не бывало. Есть только слухи и опасения, притом торгаша, человека по натуре своей пужливого и не в меру болтливого…Ему ж за каждым кустом по ворюге да душегубу мерещится. Видишь ли, во время шторма он увидел корабли, видишь ли, потом, уже на Удмире, мачты забрезжили в тумане…Что с того? На реке тихо, вон глянь, никаких кораблей нет!

Горизонт был действительно чист, только водная гладь, тихая и безмятежная, на которой не было видно даже парусов рыбацких лодчонок, иногда появлявшихся в пограничных водах.

– Черт с ним, с купцом! Торгаш, он и есть торгаш, что с него взять? Но ты караулы все-таки удвой. Нутром чую, что-то случится…– прошептал Дал Масото, упорно не хотевший признавать, что для беспокойства нет никаких причин. – У меня интуиция…Она еще никогда не подводила…

– Ваши аргументы, конгар-лейтенант, факты, прошу вас, факты! – отчаявшись убедить подчиненного, избрал официальный тон гвер-капитан.

– Факты, ну что ж…факты так факты. Почиститься сегодня приспичило, это раз, – презрительно хмыкнув, Дал стал загибать пальцы на руке. – Два, я порезался, а уж этого отродясь не бывало. В-третьих, гвардеец-юбочник поутру заявился точно в срок, значит, быть беде…

– Слушай мой приказ, – комендант больше был не в силах спорить. – Поднимайся и дуй к себе! Нажрись, напейся и к бабам сходи, чтоб дурь из башки выветрилась! Нечего те по стенам бегать да солдат будоражить. Все, исполнять, обсуждению не подлежит!

Поскольку конгар-лейтенант по-прежнему неподвижно сидел и только что-то невнятно бормотал себе под нос, комендант решил силой добиться выполнения приказа, то есть попросту поднять старого боевого товарища за шкирку и, не слушая его невразумительной болтовни, довести до самой главной башни, где ярусом ниже его апартаментов находились комнаты офицеров. Однако Кобару не удалось опробовать себя в роли конвоира. На безлюдной площадке для катапульт вдруг появилась фигурка солдата, спешившего прямо к ним.

– Господин комендант, там…там…– промямлил запыхавшийся новобранец, прибывший с последним отрядом солдат и поэтому еще не известный офицерам по имени.

– Чего «там», рожа потная?! – по-отечески добро и заботливо выругался комендант. – Четче рапортуй, четче!

– Господин комендант, главный конюх вас на конюшню просит, – стал излагать немного отдышавшийся посыльный. – Говорит, дело срочное, говорит, лошади запаршивели…все…разом…

– Передай, щас буду. Ступай! – приказал Кобар и только после того, как солдат скрылся из виду, обратился к Далу: – Чо лыбишься победоносно, вещун– каркун проклятый?! Ты мне тут про бритье да мытье свое все трепал, а о гнили конской ни слова не молвил! Глупости из башки выбрось, да пойдем коняг смотреть…чего они там, твари копытные, нажрались…

* * *

Опытный ратник каждый день затачивает свой клинок, как будто готовясь к бою. Лучник перетягивает тетиву и осматривает стрелы гораздо чаще, чем моется. Кавалерист проводит в обществе лошадей намного больше времени, чем среди людей, а уж если и пьет с товарищами за костром, то говорит в основном лишь о копытах, хвостах да холках. Такова уж правда бытия: род занятий накладывает отпечаток и на тебя, и на твой круг общения. Если бы в форте «Авиота» стоял конный отряд, то известие о конском недуге учинило бы настоящий переполох, но поскольку пограничный гарнизон состоял из пехоты, стрелков да обслуги осадных орудий, то известие привлекло внимание лишь нескольких человек, так или иначе связанных с конюшней.

Лошадей было мало, не более десятка, и использовались они только для подвозки зарядов к орудиям да если из ближайшей деревни нужно было привезти зерно, фураж, местное пойло, почему-то называемое вином, и прочую мелкую всячину. Одним словом, конное хозяйство находилось в самом дальнем закутке форта, и о нем вспоминали лишь в случае необходимости. Именно по этой причине главный конюх ожидал увидеть возле стойл коменданта не ранее чем следующим утром и был весьма удивлен его появлению через каких-то четверть часа, да еще в сопровождении конгар-лейтенанта Масото.

Не тратя времени на выслушивание объяснений, которые все равно не раскроют суть дела и обычно больше походят на оправдания, офицеры прошествовали к лошадям. Увиденное озадачило, болезнь не походила ни на что, с чем ветеранам приходилось сталкиваться раньше. И уж точно причина таинственного недуга не крылась ни в плохом корме, ни в ненадлежащем уходе. Внешне лошади выглядели вполне здоровыми, да вот только их копыта потрескались, крошились и покрылись каким-то желто-зеленым налетом, до которого, естественно, никто не осмелился дотронуться рукой. Пол конюшни был усеян отвалившимися подковами, оставалось непонятным, как вообще испуганно таращившиеся на людей животные умудрялись стоять на ногах.

Комендант был озадачен, в его голове возник лишь один вопрос, который он тут же и озвучил трусливо прятавшемуся за спиной Дала конюху:

– Человек, в болячках лошадиных разбирающийся, в округе есть?

– Так все мужики в деревне вроде бы…того…разбираются, но с такой хворью…

– Ясно, – не стал дальше слушать комендант сбивчивую речь еле шевелившего языком лошадника. – От лошадей избавиться, туши за фортом в овраге сжечь. И смотри, передай повару, чтоб не смел их на колбасу пускать! Узнаю, что солдат обкормил иль кому чужому продал, вздерну на воротах…обоих вздерну!

Угроза коменданта была воспринята всерьез. Дал был уверен, что ухаживающий за лошадьми мужик, сколь бы жадным и глупым он ни был, не осмеет ослушаться. Во-первых, потому, что народ суеверен и боится всякой новой заразы, а во-вторых, каждый в форте знал: гвер-капитан Кобар привык выполнять свои обещания без всяких поблажек и исключений – раз сказал, что вздернет, значит, вздернет…

– Ну, вот видишь, вот и сбылось твое дурное предчувствие, – произнес комендант, как только офицеры покинули конный двор. – Мор из деревень возле замка до нас докатился…Лошадок, конечно, жалко, но могло бы быть и хуже…

– Не то, это не то, я чую, – заговорщически прошептал конгар-лейтенант на ухо коменданту. – Удвой на ночь посты, да и у орудий пару десятков парней оставь. Если мы ночь…

– Послушай, ты!.. – гневно прошипел комендант, до хруста в суставе сжав локоть Дала. – Хватит зудеть, хватить пугать! Не смей панику сеять!

Не вытерпевший Кобар еще многое хотел сказать своему излишне беспокойному офицеру и товарищу, но в это время из-за угла столярной мастерской появилась неуклюжая фигурка того же самого посыльного, как нетрудно догадаться, опять спешившего к коменданту.

– Господин гвер-капитан! – Новичок хорошо усвоил недавний урок, рапортовал четко и, добежав, тут же вытянулся по стойке смирно. – Наблюдатель на смотровой башне сообщает. На горизонте появились корабли. Класс пока еще определить не удалось, количество тоже. Направляются в нашу сторону.

Офицеры молча переглянулись, а рука коменданта перестала терзать локоть подчиненного. «А что я тебе говорил, вот оно и началось… – можно было прочесть в суровом взгляде конгар-лейтенанта.

– Пусть тревогу трубят! Часовые на местах, обслуга к орудиям, всем остальным в укрытия! Масото, отдай своим людям распоряжения, а затем ко мне, – приказал комендант и быстрым шагом, почти бегом, направился к смотровой башне, находившейся рядом с орудийной площадкой.

* * *

За час до заката сонный мир ожил и пришел в движение. Завыли рожки и трубы, солдаты забегали, поспешно облачаясь в доспехи, а на стенах форта появились стрелки. В воздух взмыло несколько струек черного дыма. Расчеты четырех катапульт и шести баллист поспешно варили смолу и подтаскивали вручную тяжелые камни-снаряды, готовясь к предстоящему бою. Кто-то заразил лошадей неизвестной болезнью, кто-то хотел затруднить им задачу защитить пограничный рубеж, но этот кто-то не учел одного обстоятельства. Гвер-лейтенант Антоне, щупленький молодой человек с манерами дворцового прихвостня, а не солдата, и добрая половина его людей были теми самыми героями, которые в битве при Фортеро отбили в рукопашной натиск прорвавшегося к осадным орудиям рыцарского отряда. Тогда в бою полегли многие, немалые потери ждали их и сейчас, но обнаженные по пояс солдаты, покрываясь потом, подкатывали к боевым машинам огромные валуны и были готовы сделать все для победы над коварным врагом, которого, кстати, еще и не было видно. Однако раз наблюдатель со смотровой башни сказал, значит, оно действительно так, в их сторону плывет эскадра. Никто не ожидал, что корабли вдруг развернутся и лягут на обратный курс. Кто-то, чей флаг пока не удалось разглядеть, вряд ли бы захотел в последний момент поменять свои коварные планы.

– Вы меня поняли, Антоне. Ступайте к орудиям, – скомандовал комендант, на миг оторвавшись от окуляра подзорной трубы.

Старенькая громоздкая конструкция на расшатанной треноге была трофеем, добытым с потопленного одиннадцать лет назад пиратского корабля. Хоть стекла были плохо отшлифованными и оцарапанными, а металл трубы местами проржавел, но в целом прибор был все же лучше того барахла, что им прислали королевские интенданты. В отличие от тылового ворья, морские разбойники не экономили на оснащении, ведь это могло стоить им жизни. Хоть пиратов и корят за то, что они сорят деньгами по кабакам, но за точную трубу и исправную баллисту капитан любого разбойничьего фрегата или брига, не задумываясь, отдаст последний грош, снимет последние штаны не только с себя, но и со всей команды, кстати, при ее единодушном согласии.

– Твои пехотинцы, Дал, пока в резерве, пусть отдыхают. Думаю, им работка этой ночью еще найдется, – произнес Кобар, а затем обратился к парочке застывших возле него посыльных: – Лучники Сивера на западной стене, арбалетчики Монфа пусть встанут на восточной. Люди Лока и Пирва на севере…возле ворот. Пусть жгут костры и немедленно докладывают о любых мелочах. Передайте интенданту Самелу мой приказ: его бездельники поступают в распоряжение гвер-лейтенанта Антоне. Да, пусть соберет всех поваров и конюхов, нечего мужикам бездельничать, работа у орудий всем найдется.

Когда вестовые скрылись за дверью, а каблуки их сапог отгрохотали по винтовой лестнице, Кобар отошел от подзорной трубы и жестом приказал единственному оставшемуся при нем офицеру, то есть Масото, взглянуть на приближающегося к форту врага. Облаченный в до блеска начищенные доспехи конгар– лейтенант не заставил командира повторять дважды. Он подошел, наклонился, припал лицом к мутному окуляру и тихо, но жестко выругался.

Вражеских кораблей было более двух десятков. Они не плыли, а стояли под спущенными парусами милях в пяти от форта, выстроившись в линию точно посередине реки и находясь не только вне зоны обстрела, но и вне видимости невооруженным глазом. Флотилия в основном состояла из больших военных кораблей, хотя было и несколько невзрачных с виду вспомогательных суденышек, таких же утлых и неповоротливых, как купеческие барки. Флагов на мачтах не было, как, впрочем, и матросов на палубах. Казалось, командующий экспедицией отдал приказ хорошенько выспаться перед предстоящим боем.

– Интересно, кому наш молокосос Альтурий не угодил, что на него такой армадой поперли? – завел крамольную речь комендант, явно не чтивший недавно взошедшего на престол короля.

– Да уж, это не пираты, – согласился с предположением командира Дал. – Морским бродягам подобную эскадру не набрать, в самой крупной их своре кораблей пять, не более, и то не таких. Полноценной войной дело попахивает…

– Угу, – кивнул головой в знак согласия комендант и вернулся от смотрового окна к столу.

– Я вот только понять не могу, чего это они ночи удумали ждать? – высказал свое сомнение Дал и тоже подошел к столу. – Ночью по реке передвигаться труднее, тем более таким махинам. Удмира, конечно, глубока, но только посередине. Здесь точно по курсу идти нужно, один поворот руля вправо иль влево, и сядешь на мель, да и орудия ночью…

– Ошибаешься, они как раз поступили очень умно, – возразил ему командир. – На штурм форта отправятся лишь пара бригов, четыре шхуны и один корвет, они как раз впереди стоят. Остальные будут ждать результата. В темноте управлять кораблем трудно, но и точность наших выстрелов будет небольшой. Не видно ни зги. Костры им жечь, конечно, придется, а нашим ребяткам суждено почти вслепую стрелять…по малюсеньким огонькам. Попробуй тут попади! К тому же нападения стоит ожидать не только с реки. Неспроста, ох неспроста сегодня поутру к нам девица заявилась.

– Думаешь, шпионка?

– Я думаю, – произнес комендант, наливая себе и боевому товарищу вина, – что это не вылазка, не налет, а хорошо продуманная военная операция. Сначала под смехотворным предлогом и с фальшивыми бумагами засылается шпионка. Она не только узнает внутреннее расположение форта, но и травит коней. Все выгоды налицо: и о нас им теперь почти все известно, и к орудиям снаряды трудно подкатывать, да и за помощью не пошлешь…

– Но ведь ты же послал?

– Послал, – кивнул комендант, выпивая кружку залпом, – да только пеших, и проку от этого мало. Когда в Тарвелисе, в замке Лотара, узнают о нападении, от нас и головешки не останется. Думаю, они уже десант высадили, и как только ночь наступит, стоит ждать из леса гостей.

– Но ведь берег слуги Лотара охраняют, они бы дали нам знать…

Конгар-лейтенант осекся под усталым взглядом умных глаз коменданта. Продолжать разговор было бессмысленно, оба ветерана многократно убеждались на собственном опыте, что во время войны между «должен» и «сделал» умещалось несказанное множество различных причин, начиная от легкомысленной беспечности и заканчивая коварным сговором с врагом. Близился закат, а с ним приближалось и начало боя, быть может, последнего в их жизни. Возможно, они уже больше никогда не увидят лучей солнца, начавшего скрываться за горизонтом. Не сговариваясь, оба товарища решили молча насладиться приятным моментом и только затем снова стать командирами обреченного форта.

* * *

Предчувствия, как и предсказания оракулов, порою обманывают, порою нет, но никогда не дают четкого ответа, а что, собственно, произойдет. Ночь опустилась над фортом, ночь, ставшая ужасным продолжением, казалось бы, вполне сносного дня. Естественно, никто не спал, лишь чуточку кемарили разместившиеся в казарме пехотинцы Масото. Лучники на стенах жгли костры и с тревогой вглядывались в царившую внизу темноту, прислушивались к каждому шороху и даже переговаривались шепотом, боясь пропустить тот момент, когда к стенам подкрадется враг. Немного утешало служивых лишь то, что тусклый свет луны был настолько слаб, что враг, сколь бы зорок и опытен он ни был, тоже должен был зажечьфакелы, а иначе ему не приблизиться к крепостной стене, не пробраться через ров, заполненный водой и утыканный острыми кольями. Ночь немного уравняла шансы сторон, хотя нападающий всегда в выигрыше, поскольку только ему решать, когда пойти на штурм, где и какую тактику применить.

– Эй, Силб, я думаю, мне кажется, я что-то слышал, – дрожащим голосом прошептал молодой лучник, перегнувшись через стену и пытаясь осветить факелом грязную воду рва.

– Ох, когда ж ты думать-то, дурак, прекратишь, – недовольно покачал головой другой лучник, изрядно уставший от странной манеры говорить веснушчатого паренька.

Новобранец был родом из дальних земель, вырос в северной части королевства и поэтому изъяснялся порой весьма странно. Его чудаковатый говор часто смешил солдат, но в эту ночь служивым было не до веселья, и то, что обычно вызывало лишь улыбки на лицах и несколько колких, но, по большому счету, безобидных шуточек, теперь ужасно бесило.

– Эй, Силб, там вода пузырьками шевелится, кочевряжится вся аки в поварском котелке над огнем, – продолжал донимать старшего товарища паренек.

– Коли щас пасть не закроешь, я так над тобой покочевряжусь, что век вспоминать будешь! – огрызнулся в ответ солдат.

Ни Силб, к которому обращался юноша, ни стоявшие рядом стрелки не восприняли слова новичка всерьез, а зря, очень зря…Перегнувшийся через стену лучник вдруг выронил факел, задергался и, интенсивно размахивая в воздухе ногами, полетел вниз, в находившийся под стеною ров. Только это обстоятельство заставило стрелков насторожиться и натянуть тетиву луков. Первым к зубцам подошел Силб, он приблизился тихо, на цыпочках, и держа наготове меч, однако осторожность его не спасла. Что-то тонкое, быстрое, проворное, как змея, выскользнуло из темноты и обвилось вокруг горла солдата. Оно душило его и не позволяло издать крик. Ветеран пытался ударить мечом, но вдруг рука перестала слушаться, а сам он полетел вниз, точнее, это ему показалось в последний миг перед тем, как мир померк. Ведь отправилось в ров не все его тело, а лишь голова, так быстро отделенная от шеи, что сознание прекратило воспринимать окружающее не сразу, а через пару секунд.

Трое лучников, удивленно разинув рты, таращились на то, как бился в конвульсиях обезглавленный товарищ, из ровно отрезанной шеи которого фонтаном хлестала красная жидкость, как тело плясало, словно пыталось удержаться на ногах, и как хватали воздух ищущие голову руки. Тем временем между зубцов появилось щупальце, а затем и его хозяин, скользкий, противный, ужасно смердящий урод о двух ногах, лишь отдаленно напоминавший человека. Массивный череп чудовища был обтянут прозрачной кожей, вместо зубов изо рта выпирали кривые клыки, прямо посередине лба виднелась огромная пустая глазница, а больше на лице двухметровой твари, грозно пыхтевшей и обдающей защитников форта зловонием, не было ничего: ни носа, ни ушей.

Один из троих обомлевших стрелков все-таки подавил свой страх и выстрелил, целясь чудовищу прямо в глазницу. Однако все то же окровавленное щупальце, которое оторвало голову Силбу, перехватило стрелу в полете и разломило пополам, затем тварь нанесла ответный удар, быстрый и резкий, так что смельчак не успел сообразить, как его разорванное на части тело оказалось под стеной и куда делись ноги вместе с животом и половиной грудной клетки.

Дальнейшее напоминало кошмар, сопровождаемый топотом, ревом, фонтанами крови и душераздирающими криками. Из темноты по ту сторону стены появились десятки, сотни всевозможных чудовищ, то склизких и вонючих, то огромных, клыкастых и обросших с ног до головы острыми иголками или волосами. Лишь нескольким бойцам удалось выстрелить, перед тем как их загрызли, разорвали на части или сбросили вниз отвратительные твари, взявшиеся неизвестно откуда. В первую же минуту боя погибла большая часть защитников пограничного форта, а участь выживших была не менее тяжкой. Дольше всего сопротивлялись копейщики у ворот, и то только потому, что обычно выставляемая против конницы пехота привыкла биться вместе и держать строй. Солдатам даже как-то удалось насадить на острия копий нескольких тварей перед тем, как их самих чудовища превратили в поздний ужин.

Приготовленные к бою катапульты форта «Авиота» так и не выстрелили – некому было подносить снаряды и нажимать на рычаги. Тем временем на стоявших милях в пяти от форта кораблях поднялись паруса, и они медленно, не зажигая огней, поплыли к беззащитному причалу. Чудищам ни к чему разводить костры: одни из них прекрасно видят во тьме, другие находят жертвы по запаху.

* * *

– А матушка-природа забавница, столько всяких тварей насоздавала…век живи, век дивись! – нервно рассмеялся Дал Масото, выдергивая меч из груди только что поверженного им чудовища.

Это была третья и последняя из тех тварей, что ворвались внутрь башни и, сорвав дверь с петель, накинулись на командиров. Хоть воины и испугались, не ожидая увидеть подобное, но, в отличие от большинства их солдат, страх не парализовал тела ветеранов, а, наоборот, только придал силы бороться за свою жизнь. Кобар был слегка оглушен ударом по шлему когтистой лапы, но, в общем, не пострадал. На Масото тоже не было ни одной царапины, правда, он в ходе короткого боя покрылся потом и валился с ног от усталости, однако настоящий боец никогда не обращает внимания на подобные мелочи: сел, отдышался и снова в бой…

– Природа здесь ни при чем, это дело колдовских рук. Вон, погляди, что творится, – возразил комендант, брезгливо тыча кончиком меча в растворяющееся и растекающееся по полу тело. – Нежить, она и есть нежить, распадается прям на глазах…

– Ладно, уговорил, – кивнул Дал. – Будем считать, что кто-то украл у природы лекала и на свой лад этих уродов переделал. Что делать-то будем, комендант?

Кобар выглянул в широкое смотровое окно. Прямо под ними находилась площадка для катапульт. Краткий бой уже отшумел, и теперь внизу бушевало пожарище. Напав на обслугу орудий, неразумные хищные твари перевернули чаны со смолой, и когда в вязкую, черную жидкость попало одно из горевших поленьев, полыхнуло так, что в радиусе ста шагов не осталось ничего не объятого пламенем. Как известно, огонь обладает поразительной силой, он уничтожает все, что попадается ему на пути, будь то хоть живое, хоть неживое.

– Выбираться нужно, – произнес комендант. – Пламя все бушует и не утихнет, пока смола не прогорит. Боюсь, что на башню огонь перекинется, перекрытия и лестницы в ней деревянные…Ох, мерзавцы строители, пожалели деньжат, чтобы из камня все сделать…

– Ага, прямиком тварям в пасть прикажешь идти. – Дал снял с плеча искореженный паундор, наполовину сорванный мощным ударом звериной лапы и теперь болтавшийся лишь на одном ремешке, который вот-вот лопнет. – Хорошо еще, не приказал форт до последнего издыхания защищать.

– И приказал бы, – как ни в чем не бывало ответил комендант, – да только проку от этого мало. Если б противник другой был бы, то приказа к отступлению никогда не отдал бы.

– Хоть дал, хоть не дал…– хмыкнул Масото, небрежно вытирая меч о собственный плащ, разорванный во многих местах и мотавшийся на нем, как нищенские обноски. – Вдвоем мы остались: кто не погиб, тот разбежался…и правильно, кстати, сделал. С такими врагами вообще не мы, а священники воевать должны да рыцари храма. За четверть часа весь гарнизон изничтожили. А щас-то они чем заняты? Глянь, из оконца не видно?

– Нет, огонь кругом да дым, не разглядеть, – замотал головой бывший комендант бывшего форта и, наверное, уже бывший гвер-капитан. В штабе не любили потерпевших поражение и при этом случайно выживших командиров.

– Паршиво. Ладно, пошли! Пробиваться так пробиваться, погибнуть так погибнуть…Мы народ бывалый, нам не впервой…

Конгар-лейтенант со злости пнул еще не успевший окончательно разложиться труп чудовища и, раскидав ногами обломки дубовой двери, перешагнул через порог. Комендант последовал за ним, но остановился. Именно в этот момент снизу послышались оглушительный звериный рев, тонущий в шуме пожарища, дружный боевой клич нескольких голосов и ставший уже давно привычным лязг стали. Не сговариваясь, офицеры кинулись по лестнице вниз. На самом нижнем ярусе башни еще кипел бой. Ни тот ни другой не могли отсиживаться наверху, когда внизу гибли сражавшиеся до конца солдаты.

Сердце Масото радостно забилось в груди, когда он увидел своих людей. Жалкие остатки его отряда, всего человек пятнадцать, не более, но все-таки они были живы, все-таки они еще боролись, притом успешно, хоть и находились в плачевном положении. Дал не знал точно, каким ветром занесло его ребят в смотровую башню. Возможно, случайно, а возможно, они специально пришли на выручку своему командиру.

Бой шел в самом проходе. Держась плечом к плечу, тяжелые пехотинцы отражали натиск пытавшихся прорваться внутрь чудовищ. Деревянный пол яруса был скользким от крови и той отвратительной слизи, в которую превращалось поверженное зверье. Возле лестницы виднелось несколько изуродованных человеческих тел и пара-другая останков нежити. Видимо, уже раз ночным гостям удалось прорваться внутрь строения, но хорошо вышколенные солдаты отбросили их назад, хоть и сражались без своего командира.

Внезапное, почти волшебное появление любимого командира да еще вместе с обожаемым комендантом придало новых сил уставшим, но не павшим духом бойцам. Испытал необычайный душевный подъем и Масото.

– Расс-с-с-тупись, я прише-е-ел! – взревел мгновенно вошедший в боевой раж конгар-лейтенант и, высоко подняв над головой двуручный меч, устремился сквозь строй поспешно расступавшихся солдат на полчища настырно лезущих в дверь тварей.

Острое лезвие мгновенно отсекло летевшую к его голове лапу чудовища. Еще до того, как зверюга успела взвыть от боли, она упала с отсеченной головой, а его сосед, менее крупный, но столь же уродливый зверь – с распоротой вдоль брюшиной. Дал ловко крутил мечом, вкладывая в удары всю силу и не думая о защите. Он хотел убивать, потрошить животы омерзительных тварей, интуитивно чувствуя, что именно в бешеной агрессии, а не в осторожности, кроется успешный исход этого боя. В конце концов, за его спиной более дюжины верных ему солдат, а это очень многое значило…

Почти одновременно накинувшихся на рыцаря с боку то ли оборотней, то ли иных созданий, покрытых густой шерстью, разрубили на мелкие части, превратили буквально в фарш мечи да топоры солдат, прикрывавших своего озверевшего командира. Ряды алчущего крови и плоти зверья вдруг стали откатываться, но их бегству мешала огненная преграда. Основная масса тварей, хоть и грозно рычала по ту сторону объятой пламенем орудийной площадки, но не могла добраться до пошедших на прорыв людей.

Вскоре бойня была окончена, предпоследний враг упал, разрубленный на части, а последний неудачно вступил в огонь и в считаные секунды прогорел до кости. Кто-то из солдат предложил обойти по узкой кромке стены охвативший площадку огонь и напасть на остальных чудищ, но не потерявший здравости рассудка комендант охладил воинственный пыл смельчака метким словом, хоть и крайне обидным, но справедливым по отношению к забывшему о страхе чудаку.

Перед остатками гарнизона снова встал выбор: или до рассвета отсидеться в башне, до которой постепенно затухавшее пожарище уже точно не добралось бы, или бежать к реке. Кратко посовещавшись, командиры решили в пользу последнего, ведь хоть чудовища и напали ночью, но никто точно не знал, исчезнут ли они с первыми лучами солнца. В легендах и сказках было вроде бы так, но жизнь – не красивое приключение с моралью о Добре и Зле, она весьма суровая штука, и даже маленькие ошибки стоят в ней очень дорого.

По пути к докам, где находилась маленькая, кое-как державшаяся на плаву барка, отряду смельчаков встретилось еще около двух десятков рыщущих по берегу тварей. На палубу вступило лишь семеро прорвавшихся сквозь окружение многочисленного врага бойцов, израненных и очень уставших. Среди них не было ни гвер-капитана, ни конгар-лейтенанта, они остались на берегу, прикрывая отступление своих солдат. Последнее, что увидели их глаза, были плывущая в глубь королевства барка и несколько больших кораблей, медленно приближающихся к объятому пламенем форту. Палубы величественных фрегатов да корветов были уже не пусты, на них копошились сотни, тысячи жаждущих плоти и крови тварей.

(обратно)

Глава 14 Преображение

Белые паруса, множество белых-пребелых парусов, хлопающих на ветру и озаряемых заревом пожарища. Сотни страшных чудовищ, ждущих на палубах своего часа, часа, когда они смогут ступить на причал разрушенного форта и вторгнуться на земли графства. Маленький кораблик, плывущий отдельно от огромной флотилии, и ночь, темная– претемная ночь, пугающая, страшащая многоголосым ревом необычной команды.

Черная земля с поднимающимися над нею ядовито-зелеными клубами пара, черная вода за бортом захваченных кораблей, черное одеяние одиноко бредущего по дороге человека, до которого, сколько Шак ни старался, так и не смог докричаться, которого не смог догнать. Мертвые люди, сотни и тысячи рассеченных мертвых тел, лежащих возле крепостной стены, объятой пожарищем…

Вновь пришедшее внезапно видение на этот раз не расстроило бродягу, а, наоборот, несказанно обрадовало. Во-первых, потому что удачно выбрало время и не оторвало его от важных дел, а во-вторых, он наконец-то сумел собрать воедино все не связанные друг с другом картинки и понять, что же они означали. Это было как загадка-мозаика. Из отдельных фрагментов нужно собрать рисунок, но вот только мозг скитальца вздумал с ним пошутить: выдал сразу всего пару кусочков, еще несколько предоставил лишь по ходу кропотливой сборки, а основную часть фрагментов заставил добыть самому. Действительно, когда Шак объединил всю ту галиматью, что ему привиделась, с теми событиями, что с ним произошли за последние десять-двенадцать дней, то общая картина стала ясной, как прекрасный солнечный день. У Шака уже не возникало вопроса, а что же творится в округе, он это точно знал, но вот над тем, как исправить плачевное положение дел, стоило основательно поразмыслить.

Сейчас же Шак был твердо уверен лишь в одном: бродяжке-голодранцу с этой задачей не справиться даже при помощи вполне преданного и разумного лекаря. Обстоятельства изменились, а значит, следовало изменить и себя, выйти из роли, в которую вжился и которую, к величайшему прискорбию любителя жить жизнями других, не удалось доиграть до конца. Примерно так же чувствует себя музыкант, которому не дали довести до последнего такта струившуюся из самого сердца мелодию.

Трудное решение было принято. Сильные пальцы с хрустом переломили пополам уже бесполезную кисточку, которой он несколько мгновений назад хотел подвести брови. Стоявшая на сиденьи крынка с мутным раствором для изменения цвета кожи, склянки с эльфийскими мазями и прочий антураж лицедея были уже не нужны, как мышеловка без сыра. Одним легким движением руки Шак отправил все дорогие препараты на пол и беспощадно растоптал их сапогами. Затем все еще бродяга разделся догола и неподвижно замер, крепко зажмурив глаза. Он ожидал того момента, который вот-вот должен был наступить. Сложные, непостижимые разумом обычного человека процессы уже начали выстраиваться в единую цепочку превращения. Шарлатану оставалось лишь немного подождать, пока он перестанет быть шарлатаном и станет совсем другим, таким, каким он себя не видел уже более полувека, с тех пор, как тайно покинул столицу далекой Филании…

Все еще разглядывавший свое отражение в мутной воде болотца, Семиун удивленно присвистнул и выругался, когда дверца открылась, и из кареты появился изменивший свою внешность компаньон. До этого юноша искренне считал, что его новое лицо – неподражаемое творение, самое искусное из всех перевоплощений, вершина мастерства маскировки. Однако каким-то чудом, и только чудом Шаку удалось доказать ошибочность этого предположения. Работая над собой, мастер превзошел сам себя, добился того, что ему не удавалось сделать с другими. Он как будто немного уменьшился в росте, стал уже в плечах, и самое главное, всего за четверть часа сбросил эдак десять– пятнадцать годков.

Широкая, скуластая образина, обрамленная грязной порослью сбившейся клоками бороды, вдруг превратилась в гладко выбритое лицо тридцатилетнего мужчины. На этом лице больше не было ни одного уродливого шрама, ни единой неровности или морщинки. Губы стали заметно тоньше, глаза увеличились, стали миндалевидными, большими и, казалось, даже подобрели. Неровные линии ранее сгорбленного носа теперь могли послужить идеалом мужской красоты. На месте торчащего во все стороны ежика давно немытых волос теперь виднелись длинные, блестящие локоны, ниспадающие до самых плеч.

Кроме разительных изменений, произошедших с лицом спутника, Семиуна поразила и его новая одежда, ни разу в жизни лекарем не виданная, и уж точно очень-очень дорогая. Такие доспехи не только отличались чарующей взгляд красотой, но и наверняка были очень прочными. Их могли позволить себе лишь короли, и то не все, а самые богатые из венценосных особ. Юноше трудно было сказать, сколько точно стоило такое рыцарское облачение, да и вряд ли кто-то другой смог бы дать точный ответ: несколько замков, городов, а может, и полкоролевства, которое обычно обещают в придачу за дурнушек-принцесс.

Мускулистое тело компаньона, которого уже нельзя было назвать бродягой, плотно облегали цельные чешуйчатые доспехи темно-коричневого цвета, переливающиеся множеством оттенков в зависимости от того, как на них падал солнечный свет. Пока Шак шел от кареты до изумленно таращившегося на него Семиуна, плечи и широкая грудь шарлатана становились то зелено-, то желто-коричневыми. Такие же цветовые изменения происходили и с другими частями тела, разве что переливы на них были менее заметны глазу. Доспехи были полными, прикрывавшими и руки, и шею, и ноги, только голова обновленного Шака оставалась без чешуйчатой защиты. На руках были обшитые такими же пластинами перчатки, а на ногах – сапоги до колен, немного более темные, чем нагрудник. К широкому черному поясу был прикреплен не меч, а абордажная сабля со сплошной круглой гардой. Таким оружием обычно пользуются не рыцари, а морские разбойники или вольные моряки, порой не гнушающиеся отправить на дно парочку-другую купеческих кораблей.

– Чего пасть раззявил? Я ж предупреждал, – невзначай бросил преобразившийся бродяга, прошествовав мимо обомлевшего компаньона к воде.

За четверть часа заметно изменилась не только внешность, но и голос напарника. Семиун был поражен, услышав мелодичные переливы красивого баритона вместо обычного приглушенного баса с хрипотцой.

– А водичкой маскировку подразмыть не боишься? – не найдясь что еще сказать, спросил Семиун, увидев, как его беспечный спутник умывается, хотя сам его предупреждал, что этого делать не стоит.

– Не-а, не боюсь, – ответил Шак, умывавшийся, даже не сняв перчаток. – Тебе полоскаться нельзя, а для себя я смеси другие использовал, супротив них вода ничего не сделает…не размоет.

– Значит, на мне подэкономил, схалтурил! – обиженно заявил Семиун.

– Послушай, ты парень молодой, тебе харю лишний раз всякой гадостью мазать не след…прыщи пойдут или еще чего, личико твое юное да невинное портящее.

– А броньку такую ты у кого стянул? Неужто у гробовщика?

– Во, странный ты тип! А у кого ж еще, дурья башка? – рассмеялся Шак, используя вместо полотенца огромный лопух. – Я ж, кроме особняка лесного, нигде больше барахло не воровал.

– Что он сам в ней не ходит?

– А почем мне знать? Встретишь, спроси, – пожал плечами поднявшийся на ноги Шак и медленно прошествовал к козлам кареты. – Покрасовалась, девица, дай и другим шмоточку поистрепать!

Пребывавший в завидном расположении духа скиталец забрал у находившейся все еще без сознания Олы черный дорожный плащ и накинул его себе на плечи.

– Так оно получше будет, не столь приметно, – пояснил свой поступок Шак. – Бронька, она, конечно, отменная, но уж слишком хороша для здешней глуши. Я другую б взял, да не было…

– А чего это ты рыцарем обрядился? – Семиун нутром чуял, что компаньон что-то утаивает, и не переставал задавать вопросы.

– Потом, по дороге расскажу, – ответил Шак, которого нисколько не смутила подозрительность товарища. – Поверь, оно так сподручней будет.

Бродяга ловко вскочил на коня Олы и приказал лекарю отвязать лошадей, запряженных в карету. Ездить без седла Семиун умел. Многие простолюдины и оруженосцы не очень богатых рыцарей ездили в ту пору без седел. Парочка продолжила путь, оставив отдыхать на козлах кареты мирно спящую красавицу, и даже весьма непрактично, но зато галантно, не стала уводить с собой лишнюю лошадь. Семиун пытался облагоразумить Шака, объяснял, что как только девица проснется, так тут же кинется за ними в погоню, поэтому лучше прихватить кобылку с собой, тем более что в дороге лишние копыта не помеха, но загадочно улыбавшийся Шак лишь качал головой. Он знал, что к тому времени, когда девушка-рыцарь, состоящая на службе у графа Лотара, проснется, ситуация изменится настолько, что им уже будет не до глупых игр в ищеек и воров, в преследователей и преследуемых.

* * *

Примерно через полчаса довольно быстрой езды всадники выехали из леса. Дальше дорога шла полем, огромным, поросшим сорняками участком земли, тянувшимся, по словам бывавшего в этих краях Семиуна, до самого Гажерье, одной из деревень, где бушевал мор. Неугомонный юноша продолжал мучить Шака расспросами, хотя тот ему все подробно объяснил и рассказал. Из всего барахла, найденного в особняке, выбор бродяги пал на странного вида доспехи далеко не случайно. Во-первых, как уже показало их путешествие, в дороге всегда найдется множество людей, по различным причинам, но чаще всего ради наживы, желающих полоснуть одиноких путников ножичком по горлу или дать лопатой под дых, поэтому разумней быть защищенным броней, нежели щеголять с голым пузом. Во-вторых, пластинчатое одеяние было явно дорогим, и Шак его прихватил в надежде, что потом, когда и если их скитания благополучно закончатся, он сможет продать доспехи и таким образом изрядно поживиться. В-третьих, и это важнее всего, притворяясь рыцарем и слугой, путники могли избежать многих бед, которые непременно обрушились бы на голову странствующего купца или того же самого бродяги. На вооруженных всадников редко нападают разбойники, ведь с них нечего взять, кроме оружия да доспехов, из которых любителей побренчать острой сталью нужно вначале умудриться как-то вытрясти, притом с немалым риском для собственной жизни. Странствующих рыцарей не досматривают патрули, благородные воины свободно проезжают мимо дорожных постов и караулов, в то время как ретиво исполняющие свой долг солдаты охотно потрошат повозки купцов и сумы путешественников.

– А ежели все-таки остановят, то кем ты представишься, какое имя рыцарское назовешь? – скрупулезно искал слабые стороны опасной задумки дотошный и чуточку перетрусивший Семиун.

– Первое попавшееся, что на ум придет, – хмыкнул Шак и тряхнул головой, отправляя назад длинные локоны, к которым еще не привык. – Например, Ферико Кровожадный из Манверо, маркиз Турбонсо Гарфоло Диварнг из Келиорса…Мало ли, лишь бы длиннее имя, тогда его уж точно никто не запомнит.

– А если…

– А если усомнятся немытые мерзавцы, то сапогом по роже! – не дал договорить лекарю Шак. – И вообще, перестань меня злить. Не хочу я заранее башку всякой глупостью забивать. Вот возникнет оказия, тогда что-нибудь и удумаю, а пока дай отдохнуть!

– А если рыцарь…рыцарь на службе у графа к тебе прицепится, что тогда? – гнул свою линию Семиун. – Поединок? А ты уверен, что сможешь достойно владеть мечом?

– Я, как человек благородных кровей, со слугами таких разговоров не веду, – важно напыжился Шак, но все же не смог удержаться от подлой ухмылки, – но тебе все же скажу. Рыцарь рыцарю и по морде дать может без всяких там поединков, лишь бы слуг не в меру болтливых поблизости не было…Ну-ка, дружище, попридержи язычок и езжай шагов на пять позади, не вровень со мной!

Шак потребовал этого не потому, что устал от разговоров, хотя это тоже было правдой. Шагах в ста впереди по дороге виднелась телега, а на ней сидело пятеро-шестеро человек в простеньких кожанках, вооруженных топорами, копьями и деревянными щитами. Судя по одежде, мужиков можно было принять лишь за разбойников, даже деревенские ополченцы вооружены лучше, но воткнутая возле телеги жердь, на которой гордо развевался стяг графа Лотара, упреждала путников, что перед ними не лихие люди из леса, а уважаемые, находящиеся на службе у хозяина здешних земель наемники.

Небритые и нечесаные слуги графа проводили рыцаря и его оруженосца недобрыми, подозрительными взглядами из-под надвинутых на самые брови шлемов. Как и сказал Шак, постовые не стали их останавливать, только один из них, видимо старший, выкрикнул с телеги: «… знает ли благородный рыцарь, что в Гажерье мор?» Семиун правильно повел себя и выкрикнул в ответ, что благородный рыцарь слышал о постигшей земли сиятельного графа Лотара напасти. Наемники кивнули в ответ и потеряли к проезжим всякий интерес. Если бы им ответил Шак, то тогда как раз и начались бы расспросы, вполне вероятно, приведшие к потасовке. Согласно существовавшим в королевстве обычаям, рыцари не удостаивали простолюдинов чести общения, пусть даже находившихся на службе, для этого и не только для этого с ними путешествовали слуги.

Отъехав от заставы шагов на пятьдесят, Шак подал Семиуну знак приблизиться. При этом он даже не оглянулся назад, поскольку все еще чувствовал на своей спине пытливые взоры.

– Ты ничего не заметил? – спросил бродяга, когда юноша поравнялся с ним.

– Лотар отребье нанимает вместо настоящих воинов, – прошептал лекарь, по неопытности опасавшийся, что ветер донесет обрывки его слов до оставшихся позади солдат. – Видимо, с деньжатами в графской казне совсем плохо стало, оно и понятно…мор…какой тут, к черту, урожай да доход?

– Дурак ты, жизнью не ученый, – хмыкнул Шак. – Эти ребята как раз не сброд, хоть и выглядят плохонько. Ты заметил, как лежит оружие у них в руках? Тот, что с краю сидел, прям с топором и родился. Остальные тоже, видать, в баталиях поучаствовали…

– А почему ж они тогда так одеты?

– А потому, несмышленый ты мой, – передразнил Шак компаньона, – что по дорогам графства разъезжает чудесная повозка, груженная трупами. И если б они в полном обмундировании на посту стояли, то это нашего веселого друга-гробовщика совсем чуть-чуть смутило бы. Хитер Лотар, ничего не скажешь, хитер, но только уж больно опасное игрище выбрал…Боюсь, не совладать кошке с мышкой…

– Какие кошки, какие мышки?! Ты, вообще, о чем говоришь и что я приметить должен был?! – потерял терпение Семиун.

– Солдатики не из здешних мест, и вовсе никакие они не наемники, – поразил Шак парня неожиданным признанием. – Скулы слишком широкие, тип лица другой, более угловатый, как будто топором вырубленный, говор, какой ни в нашем, ни в соседних королевствах не встретишь. Кожа на руках и плечах содранная, как после старых, давно заживших ожогов…

– Ну, и кто же они?

– Дикари с правобережья, – произнес Шак так просто, как будто всего-навсего сказал: «А погода сегодня отменная!»

– Но это ж…Ну, это ж…– Семиун хоть и пытался, но так и не смог скрыть своего удивления и явного сомнения в здравости рассудка напарника.

– Это факт, к сожалению, неоспоримый, – печально вздохнул лжерыцарь и, оставив собеседника пребывать в недоумении, пришпорил коня.

Правда, проскакал Шак недолго. Он вдруг резко натянул поводья и остановил лошадь так неожиданно, что чуть не произошло столкновения. К счастью, Семиун ездил верхом куда лучше, чем владел мечом, и смог вовремя увести вбок разогнавшуюся кобылу.

Внимание бродяги привлекло поле, оно было другим, совершенно другим, чем в местах, которые они уже проехали. Потрескавшаяся, сухая земля, на которой зачахли даже живучие сорняки, чередовалась с небольшими пространствами грязевой жижи, от которой исходил зловонный аромат разложения. Поверхность кое-где была покрыта темно-зеленой плесенью и грибками, которые Шак видел в своих кошмарах. Вот только во снах они были большими, а здесь совсем крохотными, даже меньше, чем обычные грибы, из которых крестьяне так часто варят похлебку. Лошади ржали и топтались на месте, призывая неразумных седоков продолжить бег и как можно быстрее покинуть проклятое место.

– Вот тебе и ответ, вот откуда мор пошел, – тихо произнес Шак, скорее сам для себя, нежели обращаясь к компаньону.

– Думаешь, гробовщик лопатой немного помахал? – спросил запыхавшийся от быстрой скачки Семиун.

– Не думаю, а знаю, – кивнул Шак. – Только не спрашивай, что он с трупами делает, почему бренные останки в такую погань превращаются? Но делает он это специально, это точно.

– А чо тут думать? Оно и так понятно. До самого графа в замке добраться не может, вот и мстит, округу омертвляя.

– Слишком сложно и непрактично, – покачал головой Шак. – Нет, уверен, здесь что-то другое, должно быть какое-то иное объяснение его поступкам. Ладно, поехали в деревню, на людишек местных глянем, вдруг кое-чего и поймем.

– А вон она, деревушка-то, вон, околица уже виднеется! – радостно выкрикнул привставший в седле Семиун.

– Вижу, не слепой, – буркнул в ответ Шак и снова, как сумасшедший, погнал уставшую, но обрадованную возможностью удалиться из проклятого места лошадь.

У бродяги было много веских причин для плохого настроения; одну Семиун знал, об остальных даже не догадывался…

* * *

Иногда, просыпаясь, умираешь от головной боли не только с похмелья, а, к примеру, оттого, что огромный мужик накинулся на тебя сзади и плотно прижал к лицу намоченную каким-то пахучим раствором тряпку. Часто после такого пробуждения у девушки наступает или шок, или глубочайшее разочарование в жизни, часто, но не всегда…только не в случае с Олой.

Воительница очнулась к вечеру и, как только пришла в себя, тут же попыталась пуститься в погоню. Однако добраться до седла великодушно оставленного ей обманщиками коня оказалось не так-то и просто. Спрыгнуть на землю не удалось, вместо этого девушка, словно тюк, свалилась с козел кареты и больно стукнулась головой об обод переднего колеса. После неудачного начала воительница поубавила пыл и, осознав, что находится в далеко не самой лучшей форме, решила повторить попытку, но осторожно и медленно. Обмякшее тело едва слушалось, движения были очень вялыми. Человек, отсидевший ногу, едва может потом ходить, девушке же казалось, что она умудрилась отсидеть не только ноги, но и руки вместе с кружащейся головой. К счастью, подобный эффект лишь временное явление. Стоило девушке добраться до жеребца и вцепиться в холку мирно пасущегося животного обеими руками, как онемение конечностей начало проходить. Через некоторое время Ола даже запрыгнула на коня и была искренне удивлена тем, что не свалилась в дорожную пыль, а смогла удержаться на конской спине, притом без седла.

Вслед за физическими страданиями пришли мучения иного плана. Ее обманули, обвели вокруг пальца, будто обычную крестьянскую дурочку. Воительница желала отомстить, но здравый смысл быстро взял верх над эмоциями, а ненависть к хитрым бродягам сменилась укорами самой себе. Ведь это она, и только она повела себя глупо, недооценила странную парочку, хотя мудрый Жаро ее и предупреждал, что бородач с изуродованной рожей не тот, за кого себя выдает, и очень-очень опасен. Самонадеянность сыграла с ней злую шутку уже во второй раз за несколько дней, впервые досадное недоразумение произошло там…на дне Удмиры, и об этом было трудно вспоминать даже теперь, когда гнев остыл, а буря эмоций улеглась и покинула девичье сердце.

К счастью, не догадаться, куда отправились хитрецы, было сложно, почти невозможно. Оглядев оставленную карету и поняв по битым склянкам, стоптанным сапогам и неоднородному месиву на полу, что бродяги сменили не только одежду, но и внешность, красавица неподобающим девушке образом выругалась и направила скакуна в сторону замка. Только полный дурак совершает одну и ту же ошибку дважды. Пока голова кружилась, а руки были ватными, Ола вела коня шагом, но, как только очертания деревьев и иных предметов перестали расплываться перед глазами, перевела его на быстрый бег.

Примерно через час с момента пробуждения девушка достигла заставы в поле. Вид несущейся по полю девицы, да еще при мече, насторожил мужиков. Они быстро спрыгнули с телеги и преградили ей путь.

– Двое…двое путников не проезжали?! – выкрикнула запыхавшаяся и растрепанная красавица, резко остановив разогнавшегося жеребца всего в паре шагов от телеги.

– Кто токая…! С конъа слазъ! – произнес самый рослый и широкоплечий из наемников, с трудом ворочая непослушным языком, как будто это он только что проскакал несколько миль, притом без лошади.

Девушке некогда было спорить и тратить время на ерунду, то есть на общение с тупыми, едва научившимися говорить на нормальном человеческом языке нувисами. При иных обстоятельствах она бы не воспользовалась запрещенным приемом, но дело было срочным и касалось не ее чести, а безопасности Братства.

– Вокенра серва од какнвистри? – пропел мелодичный голосок наездницы тот же самый вопрос, но только на ее родном и более доступном бывшим дикарям языке.

Угловатые рожи наемников графа мгновенно побелели, а руки сами собой вытянулись по швам.

– Превэтствуйу, госпожа, – склонился в поклоне почти до земли старший из мужиков.

– Некогда…на вопрос отвечай! – приказала Ола, оглядываясь по сторонам, поскольку не могла отделаться от странного ощущения, что за ней и за нувисами, сидящими на телеге, кто-то наблюдает, причем этот кто-то находится весьма близко.

– Были путникы, были. За дъен всего двое. Часа тры-четырэ назад…въ Гажеррр…, – довольно бойко произнес другой мужик, видимо, захваченный в плен раньше других.

– Как…как эти двое выглядят? – все еще крутящая головой по сторонам воительница задала вопрос, глупости которого сама подивилась.

Однако что для нормального человека верх идиотизма, для взятого в услужение дикаря с правобережья вполне обычно. Старший из мужиков отвесил звонкую затрещину встрявшему в разговор выскочке и умучил слух красавицы корявыми словечками, скупо подобранными для описания новой внешности Шака и его спутника.

«Видимо, дело серьезно, что бородач как на войну облачился», – подумала Ола и, едва кивнув головой в знак окончания разговора, пришпорила коня.

– Скоро тэмнэтъ…опасно! – донеслось за ее спиной запоздалое и, по большому счету, бесполезное предупреждение.

Воительница и так знала, что творилось в округе замка и что короткий путь до деревни мог быть сопряжен со смертельной опасностью. Сообщники Вилара рыскали по графству, а его слуги, существа примитивные, но весьма опасные, прятались под землей, примерно такой же омерзительной, как это источающее запах гнили поле.

Стоит только подумать о беде, как вот она, голубушка, тут как тут. Конь вдруг громко заржал, замотал головой и замертво пал на полном скаку, увлекая наездницу на землю. Благодаря многолетнему навыку верховой езды, Ола успела выскочить из седла и не попасть под тело мертвого животного. Ловко перекувыркнувшись в воздухе, девушка приземлилась на ноги и тут же обнажила меч. Вблизи был враг, сильный и многочисленный противник, пока еще не показавший свой уродливый лик. Послышался хруст, это рассыпались в пыль копыта мертвого скакуна, видимо, на бегу вступившего в одну из маленьких лужиц жижи, которая уже выползла и на дорогу.

Чуткий слух воительницы заметил движение под землей и легкое гудение в воздухе. Солнце начало опускаться за горизонт. Враги почувствовали ее и поэтому решили рискнуть, появиться на поверхности чуть раньше наступления ночи. Она не успела, не успела совсем немного, ведь до Гажерье оставалось не более полумили.

«Бежать? Бежать бессмысленно…слишком далеко, – подумала Ола, увидев, как запенилась, забурлила грязевая жижа. – Жаль, что на мне нет доспехов, жаль, что в руке не достойный меч, а этот тяжелый кусок ржавой железки! Но ничего, тварей будет не более трех-четырех, как-нибудь справлюсь и так…не впервой!»

Бурлящая жижа довольно быстро изменялась, принимая очертания уродливых голов, лапищ и тел. Девушка ошиблась, выраставших из-под земли тварей никогда раньше не было больше пяти, а сейчас их явилось более десятка. Самое обидное, что Ола не могла воспрепятствовать процессу роста, во время которого твари были весьма уязвимы. На ней не было черных доспехов, позволяющих вступить на проклятую землю, тех самых, которых она была недостойна, и поэтому сама, собственноручно утопила их в Удмире. Благородный жест, вынужденный шаг с точки зрения чести, но весьма опрометчивый, в особенности с учетом нынешних обстоятельств.

Зловонная грязь выросла и окончательно приняла очертания монстров, ужасных с виду, косматых, гладкокожих и покрытых толстой чешуей чудищ. Они смотрели на нее пустыми глазницами, грозно рычали и извергали пар из ноздрей, устрашая одиночку-противницу перед боем. Потом страшилища двинулись, медленно пошли по порченой земле вперед, сжимая кольцо окружения. Число тварей превышало допустимый предел, Ола понимала, что не сможет выжить, но не бросила меч, решив стоять до конца, хотя конец мог наступить очень быстро. Всего один прыжок нескольких чудищ с разных сторон, и ей не удастся увернуться от смертоносных ударов мощных когтистых лап.

Уродливые головы противников прижались к туловищам, грозные мышцы их лап напряглись, до гибели девушки оставались считаные секунды, когда в воздухе раздался пронзительный свист. Острое копье вонзилось в бок готового вот-вот прыгнуть чудовища, разворотило, смяло, пронзило его грудную клетку насквозь и повалило на землю огромную, все еще пыхтевшую тушу. Наблюдая за подготовкой чудовищ к бою, воительница не заметила, что ей на подмогу спешили верные Лотару и его слугам нувисы. Успевшие до начала схватки мужики издали гортанный боевой клич и дружно накинулись на монстров. Закипел бой. На Олу прыгнули лишь три твари вместо всех десяти, и это дало шанс ей уклониться. Перекувыркнувшись по земле, девушка вскочила на ноги и тут же пригнулась, уходя от удара острых когтей, пронесшихся над ее головой. Острый клинок вошел глубоко в пустую глазницу напавшего монстра и выскользнул назад, чтобы мгновенно нанести косой, рубящий удар по едва различимой полоске шеи. Зверь взвыл от боли и схватился лапой за рану, пытаясь прикрыть широкой ладонью хлеставшую фонтаном кровь. Ола нанесла третий удар, последний, смертельный для врага, но тут же ощутила сильный толчок в спину и, выронив меч, упала на землю.

Если бы на нее сзади напал враг, то она уже наверняка была бы мертва, но воительницу толкнул нувис, принявший вместо нее смерть. Огромная пасть косматой твари мгновенно откусила смельчаку голову и тут же выплюнула ее прямо в руки сидевшей на земле девушке. Сбив лапой все еще раскачивающееся на ногах обезглавленное тело, огромный живой ком шерсти прыгнул на Олу, собираясь раздавить ее своей тушей. Девушка перевернулась, вывернулась из-под грузно плюхнувшегося на землю тела и, выхватив из руки все еще дрыгавшего конечностями нувиса топор, нанесла сильный удар сверху вниз по изогнутой хребтине чудовища. Раздался рев, заглушивший предсмертные крики вступивших в неравный бой и мгновенно погибших нувисов. Воительница снова осталась одна, но ряды тварей поредели примерно вдвое. Теперь на нее с ненавистью смотрели всего две пары красных глаз и три пустые глазницы.

В Братстве Лотара не было принято молиться перед смертью, а жаль…Оле так хотелось чем-то занять свой мозг и не думать, что вот-вот, через миг, наступит конец, она превратится в бесформенную груду переломанных костей и растерзанной плоти. Девушка поняла, что все кончено, опустила топор и закрыла глаза, приготовившись к смерти, но тут произошло невероятное, то, чего красавица никак не могла ожидать. Чудовища порычали-порычали, поклацали зубами, пощерились, а затем вдруг отступили, нырнули в лужи, из которых пришли, и мгновенно растворились, как будто их и вовсе не было. Воцарилась тишина, на земле лежали пять безжизненных тел дикарей, а прямо перед девушкой, буквально из ниоткуда, из воздуха, появился высокий мужчина в черном одеянии, весьма напоминавшем робу монаха.

– Приветствую тебя, обольстительница Ола, – рассмеялся мужчина и откинул с головы капюшон.

– Вилар, ты?! – девушка удивилась внезапному появлению перед ней главного противника, непримиримого врага графа Лотара с незапамятных времен.

– Я, я. Рад, что узнала. Сколько мы с тобой не виделись: лет сорок иль пятьдесят? А правду людишки говорят, время над красотой не властно, по крайней мере, в твоем случае…– снова рассмеялся гробовщик и, демонстрируя девушке свое превосходство, повернулся к ней спиной.

Враг был коварен. Рука воительницы все еще сжимала топор, но она знала, что не успеет им воспользоваться. Если бы Вилар хотел, то расправился бы с ней так же быстро и просто, как башмак, давящий в лепешку нерасторопного таракана.

– И ради этого ты меня спас? Призови своих детищ, и покончим с глупым спектаклем, – произнесла девушка и бросила на землю топор.

– «Детища», «покончим с этим»…– передразнил ее Вилар, так и стоявший к собеседнице спиной. – Не слишком ли пафосно? Хотя, впрочем, чего еще можно ожидать от воспитанницы Лотара. Ты, поди, и о чести воина еще заботишься. А тебе твой хозяин случайно не говорил, что гулять без доспехов поблизости от замка небезопасно?

– Он мне не хозяин, – уверенно произнесла гордая воительница.

– Ах да, совсем забыл, – лукаво улыбнулся гробовщик. – В ваших рядах царят ханжество и ложь. Это у нас все просто, а вы, двуличные снобы, не привыкли называть вещи своими именами. Конечно, конечно, у вас нет хозяев, только старшие братья, воля которых закон…Перед кем ты пылкие речи ведешь и шикарную грудь колесом выпячиваешь? Тебя природа сиим богатством не для того одарила…

– Решил поиздеваться, а потом отправить на корм тварям?!

– Да брось ты, это без надобности. Вы и так все вскоре умрете, если, конечно, не одумаетесь…

– Одуматься…Ты о чем это?

– Ступай в деревню, – Вилар вдруг повернулся лицом и пронзилОлу взглядом мудрого хищника, знавшего, что добыча от него никуда не уйдет, но не желавшего бегать за ней понапрасну. – Возьми коня и скачи в замок. Передай Лотару, что в течение суток я готов милостиво принять его капитуляцию, свободу не обещаю, слишком жирно, но жизнь всем сдавшимся сохраню.

– А губа не треснет? – Оле вдруг стало очень смешно, и ее лицо озарила пленительная улыбка. – Решил полчища этих уродов на замок послать. Ты действительно уверен, что это тебе поможет, или издеваешься?

– Зря ты так, – покачал головою монах, постепенно начиная растворяться в воздухе. – Мои малютки против людишек да нувисов ваших предназначены, а с рыцарями Братства…кое-кто другой сражаться будет…

Гробовщик исчез, а вместе с ним пропала и улыбка с лица девушки. Мерзавец хотел использовать ее в качестве посыльной, поэтому и сохранил жизнь. Это было обидно, но, с другой стороны, его совету все равно стоило последовать и передать графу Лотару послание заклятого врага.

* * *

Деревня Гажерье, конечно, не производила впечатления благополучного местечка, но вымершей ее тоже было не назвать, поскольку кое-где все-таки теплилась жизнь. Земля вокруг покинутых, а зачастую и сожженных крестьянских домишек была точно такой, как в поле: омерзительная жижа, в которой порой что-то булькало и урчало, чередовалась с совершенно обезвоженными участками. Шак слез с лошади, нагнулся и, засунув руку в довольно широкую расщелину, оторвал кусок земли. Это ему удалось с трудом: ссохшаяся поверхность превратилась в твердый монолит. Однако, едва часть когда-то плодородной почвы оказалась в руке, она мгновенно рассыпалась в пыль.

– Так я и думал, – покачав головой, проворчал Шак и снова вернулся в седло.

Переодетый рыцарем бродяга не удосужился объяснить компаньону, что же он, собственно, думал, наверное, потому, что чувствовал, лекарю было не по себе и его юную голову не интересовали подробности. В деревне сеял смерть мор, и хоть парень и был эскулапом, но сюда он прибыл не для того, чтобы лечить. К тому же знаний полевого хирурга было явно недостаточно, чтобы одолеть охватившую окрестность заразу.

Даже уцелевшие дома на окраине были пусты. Не было слышно ни пения птиц, ни столь типичных для любой деревни звуков: блеяния, лая, мычания. Если в Гажерье и уцелела какая-то живность, в чем Шак весьма сомневался, то она попряталась со страху, забилась в дальние углы и не подавала голосов. Проехав минут пять, путники так и не встретили ни души, но зато неожиданно натолкнулись на довольно высокий, хоть и косо поставленный частокол. Обычно, если местность небезопасна, то подобные укрепления возводятся жителями вокруг деревни, а не в ее центре, однако, зная, от какой беды пытались отгородить себя выжившие, удивляться не приходилось. Эпидемия, тем более новая, еще ни разу не посещавшая эти края, распространялась постепенно. Пока крестьяне поняли, что к чему, они уже лишились половины односельчан и почти всего скота. Засев за толстыми деревянными стенами, живые надеялись спастись и, конечно же, обнесли частоколом лишь еще не испорченную заразой местность. К тому же, как ни странно это могло показаться, в Гажерье порою жаловали непрошеные гости. Местами бревна укрепления были обуглены, а местами – выдолблены в щепу. Пораженные места древесины походили на результат упорной работы неуклюжего, косоглазого дровосека, который рубил дерево, но каждый раз попадал топором не в прорубленную колею, а в новое место. На бревнах возле трижды-четырежды снесенных, но потом восстановленных ворот виднелись разноцветные пятна: темно– зеленые подтеки засохшей, не добравшейся до земли слизи, и красные – брызги крови защитников.

За подъехавшей к воротам парочкой всадников пристально наблюдали пять пар глаз стоявших на стенах арбалетчиков. Стоит ли говорить, куда было нацелено грозное оружие и какой был бы первый вопрос, как только на стене появился бы командир стрелков. Однако Шака поразило не присутствие в деревне солдат, а их одежды: плотные кольчуги, а поверх них бело-голубые плащи миссионерского корпуса Индорианской Церкви.

Антурий Четвертый, нынешний король, да и все его венценосные предки были сторонниками учения Единой Церкви, самой распространенной из всех религий на Континенте. Оплотом веры Индориан была лишь далекая от этих мест Филания. Оба путника весьма удивились, увидев плащи миссионеров-филанийцев, но знали ответ на вопрос «почему?». Индорианцев привлекали неизведанные земли правобережья Удмиры. Единая Церковь, незаинтересованная в освоении диких земель, милостиво разрешила отправить в дальний путь чужое святое воинство, хоть и странно трактующее некоторые фрагменты святого писания, но все же верующее в того же бога. Очутившись во владениях графа Лотара, небольшой отряд воинствующего духовенства остался, чтобы помочь ему в борьбе с колдуном и насланным им мором, остальные силы корпуса отправились на правый берег, и судьба их была пока неизвестна.

Шак не стал испытывать терпение стрелков, напряженно ждущих появления командира. Он распахнул плащ и продемонстрировал взорам солдат рыцарское одеяние. Ворота не открылись, но зато арбалетчики опустили оружие. Примерно минут через пять изнурительного ожидания между остриями кольев появился могучий торс закованного в доспехи рыцаря и обросшая патлами грязных волос голова, жующая то ли хлеб, то ли иную снедь. На лбу командира красовалась посеревшая повязка с большим, впитавшимся в ткань пятном засохшей крови.

– Кто такие, чо надо? – довольно миролюбиво спросила голова, не знавшая, что, когда ешь, не следует открывать рот.

– Я Гвен Антувий из Кьорна, еду в замок в графу Лотару, – представился Шак и склонил голову в легком поклоне. – С кем имею честь?

– А мне отколь знать, с кем ты и почем что имеешь? – вдруг изрекла жующая голова и громко заржала, что послужило сигналом для дружного хохота солдат. – Не обижайся, мил человек, мы тут совсем одичали, – произнес командир примирительно, видя, как запылали гневом глаза Шака, довольно правдоподобно корчившего из себя отпрыска благородных кровей. – Мы голодаем, народ здешний почти весь передох, богомерзкая нежить почти каждую ночь является…Сам понимаешь, тут уж не до этикета, не до манер…

– Много их за ночь набегает? – спросил Шак, не надеясь получить ответ.

– Да кто ж его знает, – пожал плечами командир. – Штук пять-шесть за ночь бывает, слава Святому Панкусию, не больше…Вон мне по башке тварюга позавчера саданула, весь день бревном пролежал.

– Тяжко вам приходится, – Шак изобразил на лице выражение искреннего сожаления и сочувствия.

– Угу, – кивнула голова, наконец-то прожевав и проглотив последний кусок. – Тебе-то чего здесь надо? В замок едешь, вот и езжай!

– Воды бы, коней напоить, да и самим часок-другой вздремнуть бы не грех.

– А вот этого не выйдет, – довольно быстро для оглушенного замотал головой командир гарнизона. – Жрачки у нас нет, воды тоже в обрез. Гниль за частокол пробралась, так что крестьян в живых почти не осталось. У мя вообще приказ до утра продержаться, а там деревню палим и уходим.

– В замок, так, может, вместе и поедем, а пока ты нас внутрь пустишь? Ночь ведь скоро! – пытался ухватиться за соломинку Шак.

– Не-а, нельзя, приказ никого стороннего не пускать, – впервые за время всего разговора в речи офицера послышался легкий филанийский акцент. – К тому ж мы не в замок, а в Ольцовку отходим, там наши стоят во главе с преподобным отцом Патриуном из Миерна. Там оборону дальше держать и будем, хоть одно село от нечестивой заразы убережем. Езжай с Богом, повезет, еще засветло до Ольцовки доберешься! И главное, ты земляной жижи сторонись…оттуда они и лезут!

Произнеся напутственную речь и перекрестив путников по-индориански, командир спустился за частокол, а стрелки, хоть и остались на стенах, но потеряли к всадникам интерес.

– Ты что, действительно в Ольцовку собрался? – спросил Семиун уже на окраине, когда, следуя строжайшим инструкциям Шака о том, как должен себя вести в дороге оруженосец, осмелился поравняться с рыцарем.

– Именно, а куда же еще? Нам ведь колдун нужен, – хмыкнул Шак и в знак презрения к нечестивым созданиям, появляющимся, по рассказу очевидца, из грязевой жижи, отправил в самый центр одной из луж смачный плевок.

– Ты уверен, что он там появится?

– Да, – кивнул Шак и разгладил рукой непослушные пряди волос, к которым почти привык.

– А почему?

– Кажется мне так, а теперь заткнись, дай хоть в седле вздремнуть!

Путники поехали медленно, отдыхая в пути, поскольку полагались на интуицию, тихо нашептывающую, что засветло им все равно не успеть.

(обратно)

Глава 15 Борцы с мором

На столе, едва освещенном светом четырех почти догоревших свечей, лежала нарисованная от руки карта графства Лотар. Тарвелис был далеко на севере, возле самой границы с герцогством Диолвий и землями, принадлежащими свободному городу Миок. Внизу карты, то есть на юге, находился замок графа и три деревеньки, обозначенные символами укрепленных пунктов. На юго-востоке, в правом нижнем углу, чернели воды Удмиры. У составителя не оказалось под рукой цветных чернил, поэтому карта была нарисована в одном цвете. Над фортом «Авиота», расположенным на самом берегу, виднелся жирный знак вопроса. Он был поставлен совсем недавно, поэтому рука с гусиным пером двигалась над этой частью листа осторожно, чтобы случайно не смазать невысохшее обозначение и не испортить довольно точное творение, созданное за несколько бессонных ночей.

Конечно, любой придворный картограф только посмеялся бы над этим неумелым рисунком, нашел бы кучу огрехов как в неточности расположения объектов, так и в масштабе, соблюденном весьма относительно. Составитель и сам понимал, что его шедевр далек от совершенства, но иной карты у него не было, вот и приходилось мучиться самому, по памяти воссоздавая местность, по которой всего раз проехал около месяца назад. Леса, поля, деревни, трактиры и дороги, их последовательность память могла восстановить, а вот истинные размеры, увы, нет, поэтому одни контуры получились неимоверно большими, другие – чересчур малыми, но, к счастью, карта была начертана для себя, и автор не собирался выставлять ее на суд придирчивых ученых-экспертов из столичного университета.

На довольно большом пространстве нижней части карты виднелись жирные точки. Их было более пятидесяти, притом основная масса сконцентрировалась на маленьком участке местности, между тремя густо населенными пунктами: фортом «Авиота», деревней Задворье и замком графа Лотара, где проживало, по скромным подсчетам составителя, более тысячи человек. Деревни Велесье, Гажерье, Ольцовка, а именно они были обозначены как укрепленные пункты, находились внутри спонтанно возникшего из клякс треугольника. Плотность черных точек вверх по карте была значительно ниже, и вот что странно: точки, обозначавшие участок проклятой земли, выстраивались в извилистую линию, ведущую лесами, топями да горами, то есть труднодоступными для людей местами, к Тарвелису. При первом же взгляде на пожелтевший, измятый лист бумаги складывалось впечатление, что кто-то метил маршрут. Преподобный отец Патриун из Миерна, составивший карту собственными руками, хмурился над ней не первую ночь и точно знал, что это именно так.

Земельная гниль, черная жижа или проклятая земля, назвать это явление можно как угодно, была чем-то вроде ворот или мистических порталов, существование которых и Единая, и Индорианская Церкви отрицали. Она давала возможность тварям – исчадиям ада – появляться ночами на поверхности, а затем, когда всходило небесное светило или острый меч обычного воина отрубал омерзительную голову чудовища, растворяться, превращаться в жижу и утекать обратно, под землю. Преподобный отец был уверен, что каждую ночь его солдатам и слугам графа Лотара приходилось иметь дело с одними и теми же тварями. Святая вода, в которой стало к концу первой недели осады омываться оружие индорианского воинства, и освященные Единой Церковью мечи с доспехами рыцарей на службе у графа хоть как-то спасали положение, не все твари возвращались под землю, примерно треть убитых монстров не смогли разложиться и утечь обратно.

Количество нападавших на деревни возле замка тварей постепенно уменьшалось. Две ночи назад возле Ольцовки появилось лишь восемь чудовищ. Отец Патриун надеялся, что это конец, что им удалось одолеть богомерзких созданий, не только убивавших все живое, но и осквернявших гнилью все, к чему прикасались их нечестивые лапищи, однако прошедшая ночь повергла священника-миссионера в отчаяние. На штурм походного укрепления, построенного на месте загнившей деревни, пошло не пять, как предполагалось, не десять иль двадцать тварей, а более ста. Защитники понесли серьезные потери, гарнизон уменьшился на треть, и если бы не пять рыцарей и около трех десятков наемников, прискакавших им на помощь из замка, то филанийским индорианцам вряд ли удалось бы удержать маленький пятачок неоскверненной земли за частоколом.

Этим полуднем в Ольцовку пришли остатки отряда из Велесья, эта ночь должна стать последней для обезлюдевшего Гажерье. В отряде из-за ушедшего на правобережье миссионерского корпуса осталось слишком мало людей, чтобы распылять силы. Собравшись вместе, они еще могли надеяться удержать Ольцовку, хотя что-то подсказывало святому отцу, что примерно через час он поднимется на стену в последний раз. Если им даже и удастся продержаться неумолимо наступающую ночь, то утром ему придется отдать приказ спалить походный лагерь и двинуться под защиту стен замка, который наверняка тоже вскоре падет. Появление целого полчища нежити вместо разрозненных групп могло означать лишь одно: к тварям подошло подкрепление и, скорее всего, с реки. А иначе зачем проклятому колдуну было портить земли возле побережья? Почему чудовища сразу не появились в большем количестве?

Склонившегося над картой отца Патриуна мучили сомнения. Любая, пусть даже самая правдоподобная догадка оставалась всего лишь предположением, а истину…истину не знал никто, разве что сам колдун, обладающий силой, с которой еще никто из индорианских миссионеров не сталкивался. Именно по этой причине над пограничным фортом и возник знак вопроса. Священник чувствовал, что его защитники, отказавшиеся две недели назад принять помощь иностранных миссионеров, бесславно погибли, чувствовал, но точно не знал, и поскольку в силу выбранного жизненного поприща должен был быть оптимистом, то надеялся на лучшее…

– А ты все над картой колдуешь? Лучше б над златом чах, и то приятней! – почти одновременно со скрипом двери раздался оглушающий бас.

В комнате появился рослый, неуклюжий с виду толстяк по имени Мосо, старший из тех рыцарей в черно-зеленых плащах, что пришли прошлой ночью на помощь сдерживающему натиск тварей гарнизону. Если бы отец Патриун собственными глазами не видел, как наголо обритый здоровяк командовал своими людьми и орудовал булавой, то ни за что бы не поверил, что этот увалень – рыцарь, да еще и командир хоть маленького, но хорошо обученного и сплоченного отряда. В жизни встречаются парадоксы: инфантильный дурак оказывается искусным изобретателем, а обрюзгший мужик, обвешанный пятью-шестью пудами жировых накоплений, скачет по стенам да крышам с ловкостью акробата из бродячего цирка. То же самое можно было сказать и о толстяке Мосо, его неказистая внешность была обманчива, а отсутствие хороших манер на самом деле удачно маскировало прозорливый ум и отменное образование. Отец Патриун умел разбираться в людях и понял это еще до начала первой же, довольно непродолжительной беседы, состоявшейся сразу после ночного боя.

– «Колдуешь», значит, совершаешь богопротивное действо. Ты хотел оскорбить меня, сын м…– Патриун осекся, видя недовольство на толстощеком лице.

Верующие в постулаты Единой Церкви порой морщились, а иногда и грубо высказывались, когда к ним так обращался индорианский священник. Благородные слуги графа Лотара не были исключением из этого правила, хотя весьма лояльно и даже дружелюбно относились к союзникам-миссионерам.

– Да брось ты, преподобный, не те обстоятельства, чтоб ерепениться и норов показывать. Я вон те кой– чего занятное принес. Давай вместе обмозгуем, как до утра продержаться. Солнце-то почти совсем село, вскоре попрут…

Не дожидаясь приглашения, которое все равно последовало бы, рыцарь прошествовал к столу и, небрежно отодвинув самодельную карту графства, положил на ее место план деревни, на котором был отмечен каждый закуток, каждый уцелевший и сожженный дом.

– Ну и избенку ты для ся выбрал! Кривая, гнилая, неказистая…Внутри темно, душно, аж взопрел, – ворчал, не отрывая глаз от рисунка, толстяк, по щекам и лбу которого действительно лил ручьями пот.

– Ты б доспехи-то снял, вот и полегчало б, – посоветовал Патриун, облаченный лишь в бело-голубое походное одеяние.

– Ага, щас…– хмыкнул рыцарь и, наконец-то найдя на собственном плане то, что искал, ткнул железным пальцем в небольшой квадратик: – Во! Чо это у тя здеся?!

– Это молельня, – ответил миссионер, – святому воинству нужно настроиться перед боем и…

– Ага, значит, правильно я приказал ее разобрать, а доски на латание брешей пустить. Не надувай щек, святейшество! Монахи твои к походным тяготам приучены, на свежем воздухе псалмы пропоют. А здесь что? – палец рыцаря показал на другой объект в форме вытянутого прямоугольника.

– Амбар, в нем сейчас больные, мором зараженные, – произнес священник, с трудом усмирив бушевавший в нем гнев.

Рыцарь заявился в деревню и теперь нагло устанавливал свои порядки. Это возмутило священника, но спорить с солдафоном было неразумно по нескольким причинам. Во-первых, миссионеры были чужаками на этих землях, во-вторых, толстяк состоял на службе у Лотара, поэтому мог распоряжаться в Ольцовке, как хотел, и, в-третьих, через четверть часа станет уже не важно, кто прав, а кто не прав.

– Значица, еще не окочурившиеся людишки есть, это хорошо…Сколько из них на ногах?

– Десятка два-три, не больше, ходить могут все, – ответил отец Патриун, сохраняя спокойствие. – Мор гноит тело, но пострадавшие не чувствуют боли…

– Знаю я, что они чувствуют, а что нет. Не забывай, эта зараза здесь еще задолго до тя появилась! Меня вон другое смущает. Два-три десятка бездельников в амбаре отсиживаются, пока наши ребята гибнут! В общем, так, вилы им в руки, и пущай на стены встают!

– Ты соображаешь, о чем говоришь?! – не выдержал отец Патриун и повысил тон: – Они заразны, они!..

– Коль твари нас одолеют, мы все дохлыми будем, а к мертвякам хворь не пристает, – ответил Мосо и громко заржал, не нарадуясь своему складному ответу. – Ничего, ничего, пущай повоюют! Ты монахов своих воинствующих водичкой святой окропи, вот они заразу и не подхватят, а моим ребятам эта хворь что насморк. Настоящего бойца и смерть, и болезнь боится!

– Я уж заметил…– не удержался от многозначительного замечания священник.

– Это ты о чем?!

Лицо толстяка, корчившего из себя простачка, мгновенно изменилось, в глазах появился блеск. Его насторожил комментарий, прозвучавший в устах священника как недвусмысленный намек.

– Да о том, что оружие и доспехи нашего воинства перед походом в земли дикарей освящены были, но только чудовищам это нипочем. Мы мечи и латы перед каждой ночью святой водой окропляем, потери все равно несем, а твои солдаты…

– А что мои солдаты?! – перебил громким выкриком святого отца рыцарь. – Мои солдаты вам на помощь пришли, и в прошлом бою более двух десятков не стало! Так же, как и твои рясочники, с нежитью бились!

– Так-то оно так, – продолжил отец Патриун, понимая, что если собеседник кричит и пытается его в чем-то обвинить, значит, его мысли на правильном пути, – но вот только твои доспехи да нагрудники других рыцарей уж больно крепкие…

– А их служители истинной веры святили, а не какие-то там индорианцы…

– И голову они твою тоже знатно освятили, – с хитрой улыбкой на лице произнес священник. – Я собственными глазами видел, как тварь тебе по макушке лапой заехала. Ты ж лишь слегка покачнулся, а затем, на ногах устоявши, булавой ее богомерзкую рожу разворотил.

– Глазастый ты уж больно, святой отец…лишнее примечаешь, – изрек Мосо, глядя отцу Патриуну в глаза.

– Что лишнее, а что нет, давай потом обсудим, – в голосе священника слышались лишь умиротворение и спокойствие, – сейчас куда более важные темы найдутся.

– Хорошо, – рыцарь кивнул в знак согласия с неоспоримым аргументом и вернулся к обсуждению плана защиты стен: – Больных крестьян вот сюда поставишь, правее ворот. Там брешь большая, заделать наверняка не успели. Пущай первый напор сдержут, им все одно подыхать, так хоть пусть с пользой…Сколь у тя народу осталось?

– Сорок семь мечников, двадцать три копейщика и три десятка арбалетчиков, – не задумываясь, ответил священник. – Но это вместе с легкоранеными.

– Кто на ногах стоит, тот здоров, – глубокомысленно изрек толстяк Мосо. – Стрелков на стены не ставь, перебьют твари, как до частокола дорвутся. Ты на крыши их усади…высоко, безопасно, да и стрелять сподручней. Остальных равномерно распредели по всему периметру, только резерв не оставляй, слишком мало нас, чтоб резерв иметь. Я со своими ворота держать буду. Надеюсь, возражений нет?

– Вас мало, не удержать ворота.

– Не твое дело, сдюжим, – огрызнулся слуга графа Лотара и покинул избушку.

Преподобный отец Патриун усмехнулся, мысленно ругая себя за несдержанность, ведь из-за не к месту вставленного замечания он нажил опасного врага в лице рыцаря Мосо, а возможно, и всего рыцарства из замка. Затем он вызвал посыльных и передал им распоряжения. Выполнив свой долг перед другими, святой отец снял бело-голубое одеяние, в котором еще ни разу не ходил в бой, и погрузился в молитву. Он просил у бога не удачи в сражении, не возможности остаться в живых и не помощи в битве с ужасными тварями, его помыслы были в ином. Бывший пират, беглый каторжник и разбойник Питер Унторес просил, чтобы кровь, которая вскоре оросит его оружие, вновь не очерствила пылкое сердце в груди. Главное для него было не выжить, а не превратиться в бездушного человека, бесчувственный придаток к мечу, каким он уже был в течение долгих, напрасно потраченных лет.

* * *

Как Шак и предполагал, добраться засветло не удалось. До Ольцовки оставалось всего мили две – две с половиной, когда вдруг стемнело, стемнело внезапно, как будто кто-то неимоверно большой дунул и задул свечу, до этого медленно скрывавшуюся за горизонтом. К счастью, путники ехали полем, а не через лес. Хоть видимость заметно и снизилась, но звезды, мгновенно рассыпавшиеся по черному небу, давали какой-то свет. К тому же вдали, как раз в той стороне, куда они ехали, виднелись ярко-красные всполохи. Семиун предположил, что это пылает Ольцовка, охваченная пожарищем, но Шак покачал головой и успокоил товарища:

– Чудовищам огонь ни к чему, они прекрасно видят и в темноте, а вот люди ночью беспомощны, биться не могут, поэтому и жгут костры. Да что там биться, без свечки и до нужника не добредут, – презрительно хмыкнул бродяга и подстегнул лошадь.

– Странно ты как-то говоришь…отрешенно…как будто сам не человек, – с укором произнес Семиун.

Точно подметивший странность речевого оборота лекарь не получил ответа, не удостоился даже взгляда, пусть такого же презрительного, как и тон компаньона. Шак еще раз шлепнул лошадь ладонью по крупу и погнал ее в направлении зарева. И только когда они, проскакав четверть часа, выехали на небольшую возвышенность, с которой открывался прекрасный вид на пылавшую огнями десятков костров и сотен факелов деревню, бродяга резко натянул поводья и перевел лошадь с быстрого бега на медленный шаг. Еще минут через пять неспешной конной прогулки в гробовом молчании бродяга совсем остановил кобылу и спешился. После долгой поездки юноше тоже хотелось размять затекшие ноги, но представшая глазам картина приковала его взгляд, а хоровое пение нескольких сотен мужских голосов парализовало тело.

Полмили выжженного пространства, полмили исковерканной, взрыхленной, пораженной черной жижей земли, тянувшейся аж до самого крошечного, едва видневшегося частокола на горизонте. Прошлой ночью здесь бушевало настоящее сражение, вышедшее далеко за пределы деревни. Повсюду валялись трупы обезглавленных, порубленных на части тварей. Их никто не собирал, не сжигал и не закапывал. Человеческих тел видно не было, святое воинство чтило традиции и хоронило своих мертвецов, не удосуживаясь предать земле куски чужеродной плоти.

– Все просто, мой друг, все очень просто, – ворвался в мозг Семиуна тихий голос бродяги. – Люди закапывают тела павших товарищей, так требует их вера. Твари же распадаются сами и просачиваются под землю, чтобы на следующую ночь снова восстать. Тому фаршу, что ты видишь, не повезло. Они приняли смерть от освященных клинков и упокоились с миром.

– Но ведь тела же разлагаются, от этого мор еще пуще идет! – выкрикнул Семиун, пораженный такой преступной беспечностью не простых воинов, а членов святой братии.

– М-да? – как-то странно произнес Шак, посмотрел на напарника долгим взглядом, а потом все-таки решил объяснить наивному новичку в деле убиения чудищ простую логику тех, кто засел по ту сторону частокола: – Когда тебе набили рожу, глупо грустить из-за сломанного ногтя. Когда извалялся в грязи, то не стоит печалиться по поводу помятости одежд. К чему тратить силы и собирать эту падаль? Вот-вот начнется еще один штурм…возможно, последний.

– Но ведь в округе не души…

– Ты думаешь? Через четверть, а может быть, полчаса, здесь будет очень-очень много…– Шак печально усмехнулся, – …адо же, чуть не оговорился и не сказал «многолюдно». Твари выползают из-под земли. Ты что, оглох? Ты что, не слышал, о чем мы с командиром гарнизона в Гажерье трепались?

– Ну так чего же ты встал?! Чего мы ждем?! Мы ведь еще успеем до деревни добраться, пока сражение не началось!

Семиун не на шутку испугался и пришпорил кобылу, но стоявший возле него Шак среагировал быстро, схватил лошадь за упряжь и не дал ей рвануться с места, чтобы помчать глупого седока туда, где и его, и ее ждала верная смерть.

– Не торопи кончину, чудак! Она сама к тебе придет и разрешения не спросит! Ты думаешь, они почему так поют? Да потому, что эту ночь пережить не надеются. Мало их, слишком мало, чтобы атаку тварей сдержать…

– А ты предлагаешь здесь, в поле, остаться?! За частоколом хоть какой-то шанс уцелеть будет!

Семиун еще раз стукнул по бокам бедного животного каблуками сапог, но Шак крепко держал упряжь и не собирался отпускать товарища на верную смерть.

– Послушай, среди своих подыхать, конечно, веселее, но только какие, к чертям собачьим, филанийские святоши свои? Да и не та у нас с тобою задача. Нам гробовщика отловить нужно, я его лопату хорошо запомнил и поквитаться с паскудником за его нежные ласки собираюсь, – говорил Шак, препятствуя попыткам юноши разжать его ладонь, сжимавшую лошадиные постромки. – Он здесь обязательно появится. В гущу событий не полезет, но вон с того холмика, ведь другой возвышенности поблизости нет, за ходом боя наблюдать будет. Это наш шанс, мы должны…

– Пес шелудивый те должен, а не я! – выкрикнул Семиун, которому не удалось разжать руку товарища, но хватило смекалки подрезать уздечки. – Хочешь погибели, оставайся, а я не дурак!..

«Ох, молодость, молодость! Да что ж ты дурная такая, сама в пасть хищному зверю лезешь?!» – подумал Шак, качая головой. Он мог бы вскочить на лошадь и пуститься в погоню за неразумным напарником, да только перетрусившего юношу не разубедить, а связывать его по рукам да ногам и возить за собой как пленника, поперек лошади, почему-то не хотелось. В конце концов, каждый сам вправе выбирать свою судьбу, это один из основных законов мироздания. К тому же бродяга все равно не успел бы догнать беглеца. В округе еще царили тишина и спокойствие, но ноги переодетого рыцарем скитальца уже ощущали легкую дрожь земли. Там, глубоко в недрах, уже что-то двигалось и поднималось наверх.

* * *

Защитники деревни не открыли ворота перед одиноким всадником, но не потому, что не хотели пускать его за частокол. Просто створки ворот были уже намертво заколочены и подперты изнутри всяким тяжелым хламом. Часовые наверху скинули ему веревочную лестницу, и под дружные выкрики нескольких голосов «Ну, давай, давай! Шустрее, шустрее!» Семиун покинул седло и вскарабкался на стену. Оставлять на произвол судьбы верой и правдой послужившее ему животное было жаль, но Семиун тешил себя надеждой, что привыкшие к человеческой плоти чудовища не позарятся на конину. К тому же глупо переживать, когда нет другого выхода, да и сам ты вряд ли дотянешь до рассвета. Грядущая ночь обещала быть не скучной, так что нечего печалиться по пустякам.

Пара сильных рук не бывает лишней в трудные времена. Солдаты не стали задавать парню вопросы «Откуда ты? Кто?», просто сунули в руки меч со щитом, нацепили на плечи уже не раз побывавший в бою, перепачканный черной слизью нагрудник и, ловко застегнув проржавевшие ремни, заставили опуститься на колени, ведь преподобный отец Патриун еще не дочитал до конца свою молитву.

Семиун не помнил, когда он в последний раз посещал храм. Даже на войне он часто затыкал уши, слыша напыщенную болтовню полевых проповедников, но когда из-под земли вот-вот должна наползти всякая мерзкая погань, то волей-неволей становишься верующим, и тебе нет дела, что те, кто рядом, хоть и молятся твоему богу, но как-то иначе, не совсем так, как тебя учили в далеком детстве. Большинство солдат, так же как и он, стояли на коленях и, закрыв глаза, внимали речам священника в бело-голубой сутане и такого же цвета шапочке на голове, название которой Семиун когда-то знал, но уже не помнил. Их губы шевелились, беззвучно повторяя каждое слово духовного наставника. Однако среди солдат были и те, кто не принимал участия в ритуале очищения души. Это были часовые, наблюдавшие за окрестностью, и пара десятков воинов у ворот, разительно отличавшихся от основной массы защитников деревни как одеждами, так и холодностью надменных взоров. Пять рыцарей в черно-зеленых плащах стояли неподвижно, наблюдая за исполнением обряда, и хранили гробовое молчание. «Молитесь, молитесь! Хоть лбы о землю разбейте, нам все равно, лишь бы дрались славно!» – можно было прочесть в их взорах. Чуть поодаль от них стояли наемники, точно такие же, как те, что они с Шаком видели на дороге, разве что одетые получше. Бродяга считал их дикарями с правобережья, и в их лицах точно было что-то непривычное, необузданное, дикарское. Они смотрели на мир по-другому и, в отличие от воодушевляющего себя перед боем воинства, совершенно не боялись смерти.

Семиун вспомнил о напарнике, отметил, что думает о нем в прошедшем времени, как о мертвеце, и вдруг почувствовал угрызения совести. «Как он там?! Ну почему ж он такой упрямый дурак, почему не поспешил в укрытие?! – пульсировала в голове лекаря мысль, уже оправдывающая некрасивый поступок своего владельца. – Я его не бросал, он сам захотел остаться в поле. Глупо, ой как глупо…неразумно лезть квитаться с колдуном, когда тот если и появится близ деревни, то непременно в окружении своего войска!»

Читавший молитву священник умолк и опустил воздетые к ночному небу ладони. Солдаты взяли в руки лежащее перед ними оружие и разошлись по местам. Все прошло, как обычно, как привычный духовный ритуал перед кровопролитным сражением, но вот только поведение святого отца несказанно удивило лекаря, уже повидавшего не одного и не двух полевых священников. Как только солдаты строились в боевые порядки, святые отцы покидали передовую. Преподобный же отец Патриун, как его называли солдаты, не думал отсиживаться в амбаре до утра и, молясь, ждать исхода боя. Сняв и аккуратно сложив в специальную котомку рукавицы и шапочку священнослужителя, он скинул с плеч бело-голубую сутану и осторожно передал ее вместе с котомкой в руки подбежавшего подростка-прислужника. Глазам Семиуна предстал крепкий мужской торс, изобилующий пучками мышц и испещренный узорами рубленых шрамов. На толстой шее и мощной груди величественно лежала золотая цепь, внизу к которой был прикреплен символ индорианской веры – утренняя звезда. Священнослужитель, в прошлом явно бывалый боец, не стал надевать кольчугу или нагрудник. Его тело как будто питалось ночной прохладой и испытывало от этого необычайный подъем. Взяв в одну руку меч, а в другую утреннюю звезду, отец Патриун поспешил к воротам и, как ни странно это могло показаться, встал не на стену, где находились его собратья по вере, а возле ворот, удерживаемых рыцарями и наемниками из замка.

Интуитивно юноша почувствовал, что если он хочет выжить, а пережить эту ночь ему очень хотелось, то стоит держаться поближе к святому отцу. Поскольку сам он не входил ни в один из отрядов, то право выбора, где и рядом с кем принимать смерть, оставалось за ним. Юноша поспешил к воротам и, когда подходил, услышал весьма странный разговор.

– А как же братья твои? На кого ж ты паству оставил, пастушок? – загоготал толстощекий верзила, бывший среди рыцарей главным.

– Ничего ты не понял, болван, – продолжил шутку другой благородный слуга графа Лотара. – Это он нас на бой решил вдохновлять. Меч вместо кнута, а звезда заместо пряника будет. Кто струсит, тому по заду мечом пройдется, а кто особо ретиво на вражину попрет, тому «пряником» по сусалам, чтоб строй, оказник, не ломал!

– Мало вас, вот я и пришел, – не обращая внимания на смех рыцарей и их вооруженных слуг, произнес отец Патриун и присел на поставленную набок бочку, из которой еще тонкой струйкой лились остатки вина. – А за собратьев моих не беспокойтесь, у них свои командиры имеются. Там я только мешаться буду да от дела ратного отвлекать. Или вы, доблестные рыцари, не желаете дать защиту слабому телом, но сильному духом служителю господа?

Сказав это, священник как будто случайно поиграл крепкими мышцами рук и груди, давая зарвавшимся господам дворянам понять, что если его разозлить, то и зубов лишиться можно.

Неизвестно, продолжилась бы словесная перепалка или могучие рыцари в крепкой броне поостереглись бы задевать воинствующего священника, но пронесшийся над превращенной в походный лагерь деревней рев трубы возвестил о начале кровавой потехи. Семиун был внизу у ворот и не видел, как полезли из черной земли омерзительные, склизкие головы чудовищ, не видел, как из однородной массы стали формироваться и обретать грозные черты уродливые тела, но зато его слух наполнил сердце страхом и заставил колени дрожать. Сразу, едва смолкла труба, раздался громкий, многоголосый вой и послышался топот. Семиуну показалось, что на их лагерь несется многочисленное стадо, которое сомнет ворота, раскидает частокол вместе с домишками по бревнышку и понесется дальше, даже не заметив, что за преграда была у него на пути. В отличие от юноши, чьи поджилки тряслись и не слушались приказов рассудка, защитники деревни сохраняли спокойствие, по крайней мере, не выпускали свои страхи наружу. Они находились в более выгодном положении, поскольку уже продержались одну буйную ночь. Для них теперь рык зверья был что писк комара, немного раздражал слух, но не более…

Через миг земля сотряслась от сильнейшего удара. Семиун едва удержался на ногах и, к великому стыду, выронил из руки меч. Этот факт не остался незамеченным, юноша ощутил на себе несколько полных презрения взоров.

– Слышь, вьюнец, а не пойти бы те на…на стену, – не оборачиваясь, произнес грузный рыцарь.

Парочка расторопных наемников поспешила воплотить волю своего господина в жизнь. Они схватили Семиуна под руки и хотели силой оттащить от ворот, но им на плечи легли сильные руки священника и до хруста сжали звенья кольчуги.

– Пускай остается, – не повышая голоса, но весьма убедительно произнес преподобный отец и посмотрел на рыцаря Мосо немигающим взором.

– Оставьте его, – хмыкнул рыцарь, – пусть сдохнет, где хочет. Мне все равно.

Заступник мгновенно отпустил плечи сжавших зубы от боли солдат и вернулся на бочонок, где терпеливо ожидал, когда же хищные твари размечут ворота по щепкам и наступит пора перейти от красивых слов, которые он уже все сказал, к благим делам, которые он пока еще не совершил.

* * *

«Ну, вот оно и случилось, вот и полезли из гнилостных недр непотребные образины! Наконец-то, а то уж я устал ждать», – усмехнулся Шак, стоя на дороге возле мирно щипавшей пожухлую травку кобылы и не думавшей бояться с ревом и грохотом появлявшихся из-под земли чудищ. Животные, в отличие от людей, примитивны. Они не мыслят, не пытаются выстроить логические цепочки и объять необъятное, они руководствуются лишь инстинктами. Чутье подсказывало лошади, что рядом со своим наездником она в безопасности, поэтому она и не намеревалась прерывать отдых с трапезой из-за того кошмара, который творился вокруг. «Еще недолго, совсем немного подождать осталось…– разговаривал сам с собой шепотом Шак. – …от сейчас они отряхнутся, избавятся от липкой слизи и пойдут на штурм, а мой лесной знакомец появится вон на том холмике. Надеюсь, я сумею подкрасться незаметно, а то придется мерзавца долго искать».

Одинокий рыцарь, наблюдавший за атакой деревни, не боялся чудовищ. Во-первых, потому, что находился шагах в двухстах у них за спиной. Во-вторых, потому, что они были существами искусственными, неразумными и беспрекословно повиновались приказам своего господина, и до одинокого путника на дороге им не было никакого дела. И в-третьих, Шак знал, чего хотел гробовщик и как бы тот поступил при возникновении угрозы лично для него. Он скорее исчез бы, позорно бежал, чем отвлек бы от боя несколько лишних десятков тварей. Ведь его не интересовали филанийские миссионеры как противники, они мешали ему как свидетели. Окрестности замка должны быть полностью очищены перед тем, что случится потом, во время штурма замка Лотара. Никто не должен видеть этого, совершенно никто, Вилар не мог допустить распространения легенд и слухов.

Скитальца печалила только участь Семиуна. Шак уже успел привыкнуть к забавному пареньку, и хоть роль шарлатана была уже доиграна, но привязанность осталась. Однако, с другой стороны, это было и к лучшему, что лекарь находится теперь в деревне, а не рядом с ним. Одно дело наврать про эльфийские мази и доспехи, якобы позаимствованные в особняке, а другое – придумать правдоподобное объяснение тому, что пареньку вскоре предстояло бы увидеть. Все имеет свой разумный предел, даже ложь, возможности которой порою кажутся сказочно безграничными.

Полчища тварей наконец-то достигли стен укрепления, а Вилар все еще не появлялся. Это естественно, ведь его же интересовал не процесс, не красочное зрелище разрушения и пожарища, а конечный результат. Если чудовища справятся с возложенной на их уродливые плечи задачей, то он появится всего на миг. Если же они подведут и на этот раз, как было уже прошлой ночью, то гробовщик пробудет на холмике чуть-чуть подольше: оценит ситуацию и сделает следующий шаг, уж точно смертельный для взявшихся за оружие святош и всех тех, кто вздумал им помогать.

Наблюдая за холмиком и изредка бросая взгляды на красочную панораму развернувшего сражения, Шак скрашивал ожидание праздными думами и совершенно не обращал внимания на то, что творилось у него за спиной, поэтому конское ржание, послышавшееся буквально над самым ухом, весьма его удивило. Повернувшись же, он просто обомлел. В трех шагах от него гарцевала на новом коне красавица Ола. Рука Шака легла на рукоять абордажной сабли, ведь ни одна прелестница в здравом уме не простила бы того, что он с ней сотворил, но почему-то девушку настолько поглотил вид штурма деревни, что она не только не пожелала поквитаться с обидчиком, но и полностью игнорировала его присутствие. Лишь под конец созерцания, поспешно разворачивая коня в сторону замка, девушка тихо прошептала себе под нос: «Интересно, этот кретин Мосо хоть догадался за подмогой послать?» – и лишь затем снизошла до обращения к Шаку:

– Ехал бы ты отсюда, рыцаренок…пока цел!

Девушка умчалась прочь на вороном скакуне, а Шак покатился с хохоту, наконец-то поняв причину такого странного поведения. Ведь он изменил внешность, и Ола, естественно, не узнала его. «Во, дурак, чуть ли сам себя не выдал!» – насмеявшись вдоволь, пожурил себя Шак, но затем быстро стер улыбку с лица. Отвлекаясь на красивую девушку, мужчина зачастую пропускает что-то важное или совершает ошибку, о которой потом долго жалеет. Скитальцу не повезло: он прозевал момент, когда Вилар появился на холме, и теперь только небеса могли знать, сколько он еще на нем пробудет.

* * *

Створки ворот сотрясались под ударами мощных лап, но все еще держались, не разлетелись на части. Рыцари и их слуги пока стояли спокойно, зная, что у них в запасе еще найдется пара-другая минут перед тем, как твари ворвутся вовнутрь. Первое чудище, представшее глазам Семиуна, выглядело ужасно: над частоколом показалась огромная голова с широко разинутой пастью, издающая грозный рык и пугавшая блеском громадных клыков, каждый из которых был длиной не меньше ладони лекаря. Стоявший рядом солдат замахнулся мечом, но был слишком медлителен, и уже через миг нижняя часть его туловища полетела вниз со стены, а верхняя – скрылась внутри ненасытной утробы. Голова монстра издала окровавленным ртом чавкающий звук, мгновенно перешедший в жалобное поскуливание. Семиун не понял, что произошло. Сначала он подумал, что внутри обтянутого гладкой кожей черепа находились шипы, которые зверь мог выдвигать по своему усмотрению, например, когда он собирался ринуться в атаку, но потом до парня вдруг дошло, что те короткие отростки, что торчали из яростно забившейся о частокол головы были не шипами, а арбалетными болтами. Голова исчезла, на ее месте тут же появилась новая тварь, но и она свалилась вниз, утыканная острыми штырями. Разместить стрелков на крышах домов было удачной идеей. Зоркие глаза мастеров дальнего боя видели, где бойцам на стенах приходилось туго, и когда чудовища одолевали, то стрелки делали то, что не смогли сделать мечи.

К несчастью, арбалетчиков было не так уж и много, и они крутились юлой, пытаясь прикрыть все места, в которые прорвались чудовища, но все-таки нескольким тварям удалось перебраться за стену и напасть на защитников с флангов. Все монстры приняли смертьот острой стали освященных мечей и, упав наземь, не растворились, не превратились в жижу, но отвлекшиеся на отражение их фланговых атак бойцы ослабили оборону на основном направлении удара. Вскоре враг вновь появился на стенах в нескольких местах, и с этим уже нельзя было ничего поделать. Стрелки не справлялись, не успевали перезаряжать арбалеты, а ряды пехотинцев неумолимо таяли. Широко разинув от ужаса рот, лекарь наблюдал, как летали со стен тела, иногда почти целые, но чаще всего разорванные на части. Такого сражения ему еще не приходилось видеть. Если в отряде филанийских миссионеров и был полевой лекарь, то он дрался где-то на стенах, для него просто не было работы…В этом бою солдаты священного воинства не замечали ранений и сражались до конца, а если и падали, то только бездыханными трупами.

– Ты что, уснул?! – прикрикнул толстяк Мосо на одного из рыцарей. – Бери двоих и марш на стену!

Шагах в двадцати от ворот чудовищам удалось захватить участок стены. Арбалетчики хоть и стреляли, но ряды нападавших постоянно пополнялись новыми тварями, и брешь в обороне росла. Для того чтоб ликвидировать ее, было мало выделенного отряда, но, как ни странно, рыцарь и двое посланных с ним бойцов успешно справились с возложенной на их плечи задачей.

– В сторону! – крикнул рыцарь троим выжившим миссионерам, пятившимся под натиском многочисленного врага.

Солдаты послушались его приказа и охотно отпрыгнули назад, уступив место прибывшему пополнению. Острый двуручный меч взмыл в воздух, и тут же со стены на землю полетела отрубленная рогатая голова, все еще клацающая в полете клыками. Затем в последний полет отправилось огромное косматое чудище с шестью лапами, притом четыре конечности летели отдельно от визжавшей твари. На рыцаря сыпались многочисленные удары когтистых лап, но он продолжал уверенно идти вперед, сея смерть и тесня врага. Часть ударов парировали наемники, прикрывавшие с флангов своего господина, остальные натыкались на сталь доспехов и, как ни странно, теряли силу, даже не отбрасывая рыцаря назад. Быстро, необычайно быстро брешь в обороне была почти ликвидирована. Несколько монстров еще сопротивлялись натиску рыцаря, когда чудовищный треск, раздавшийся совсем рядом, отвлек Семиуна от созерцания захватывающего боя.

Правая створка ворот не выдержала необычайно сильного удара и разлетелась в щепу. На отряд, защищавший ворота, хлынул поток разъяренных чудищ. Лекарь еще не видел врага так близко и обомлел, в то время как рыцарей и обращенных в слуг дикарей с правобережья вид оскаленных, зловонных пастей, горевших адским огнем глазищ, грозных когтистых лап и прочих частей уродливых тел нисколько не смутил. Рыцари в черно-зеленых плащах первыми кинулись в бой и уже через миг легко и просто вытеснили прорвавшихся монстров обратно за ворота. В узкой щели на месте выбитой створки образовался завал из десятка мертвых тел. Ни одно из них не растеклось и не превратилось в жижу.

Враг отступил, видимо, надеясь выманить защитников наружу, но отряд на страже ворот не стал развивать успех, а вместо этого отошел назад и стал ожидать новой волны нападавших. Тактика оборонявшихся была проста: гораздо выгодней держать ворота и биться на узком пятачке, где враг не может реализовать численного преимущества. К тому же толстяк Мосо настолько был доволен действиями своих бойцов, что отправил еще двух рыцарей и восьмерых наемников на стены. Там действительно кипел настоящий бой, там людям приходилось тяжко, в то время как для охраны этого участка вполне хватило бы двух рыцарей, пятерых наемников, воинствующего священника, все еще скучавшего на винной бочке, и молодого бойца, который страшно корил себя за то, что в нужный момент растерялся, поэтому так и не смог побренчать оружием.

Видимо, лицо Семиуна выдало его душевное состояние, не смогло скрыть расстройства. Отдыхавший на бочке священник по-отечески улыбнулся молодому бойцу и заверил, что бой только начался, до рассвета еще далеко и все еще впереди. Лекарь ему почему-то поверил, хотя бурно развивающиеся вокруг события показывали обратное. Чудовища почему-то отступали, покидая с трудом занятые рубежи и оставляя без поддержки все еще бьющиеся передовые отряды. Маленькие, разрозненные группки врага были быстро окружены и безжалостно уничтожены. Когда обезглавленное тело последнего зверя, широко раскинув лапы, полетело вниз со стены, над лагерем пронесся громкий победный клич, мгновенно затихший и сменившийся тишиной.

– Ну что, твое преподобие, показали мы им? – радостно лыбился толстяк в доспехах, распустив строй и милостиво позволив своим бойцам прилечь на землю.

– Меня радует твой настрой, но неужто ты думаешь, что это все? – невозмутимо изрек отец Патриун.

– Еще заявятся, добавки получат! У моих ребят тумаков на всех хватит! – Чувствующий себя героем Мосо оставил священника в покое и обратил свой взор на Семиуна: – А ты, малой, штаны уже успел обделать или так…еще на подходе?

Солдаты дружно заржали. Возможно, им было и не так уж смешно, но преступление не смеяться, когда командир пошутил. Юноша почувствовал, как его щеки порозовели, а в голове уже начала формироваться трусливая мысль. Он чуть было не опустился до заискивающих объяснений, чуть было не стал оправдываться, что он не воин, а всего лишь лекарь, но вовремя взял себя в руки и промолчал.

– Чо, смерд, в рот воды набрал, когда с тобой рыцарь разговаривает? – продолжал наседать на юношу Мосо, которому после короткого, но жаркого боя необычайно хотелось сделать из кого-нибудь объект насмешек.

– Думаю, – спокойно пожал плечами юноша.

Семиун ужасался в душе тому прискорбному факту, что совсем потерял страх, что готов был надерзить и по-глупому распрощаться с жизнью, но у него внутри как будто что-то оборвалось, и он был уже не властен над своим языком.

– Интересно, и о чем же такой вьюный и храбрый мыслитель думу гонять изволит? – откровенно издевался Мосо, решивший устроить для своих солдат маленькое развлечение.

– О том, как ты, такой жирный, в доспехи умудряешься влазить? Сколько слуг тебя в латы впихивают, дюжины хватает? А мыло используешь или так…на сухую проходит?

И за менее дерзкие речи господские слуги рвали языки обнаглевшим простолюдинам. Семиун уже прощался с жизнью, когда круглое лицо рыцаря вдруг растянулось в широкой улыбке, а тяжелая рука в стальной перчатке трижды похлопала юношу по плечу.

– Молодец, парень, не сробел! – вместо того чтоб убить смельчака в порыве гнева, похвалил его рыцарь. – Вот так и в бою нужно, понял?! Лезь на врага, не давай ему передышки! Не бойся грозных оскалов, разбуди в себе зверя! Ты хищник, гордый и грозный кабан, а не жалкий кролик!

Семиун кивнул и поспешно отошел от ворот. Его трясло, и никакие повеления рассудка не могли унять дрожь в коленях. Он вдруг понял, почему так спокойно сидел на бочонке и отрешенно взирал на происходящее преподобный отец Патриун и почему рыцарь простил ему дерзость. В душе и тот и другой уже считали себя мертвецами, а мертвецы не злятся, им глубоко безразлично, отпускают ли в их адрес шуточки или нет.

(обратно)

Глава 16 Равный противник

Шак давно уже не бегал. Нет, конечно, бывало, он и передвигал быстро ногами, но не в полную силу, а как человек, как слабое, медлительное существо, неспособное обогнать даже лошадь. Холодные потоки ветра уже давно не обжигали его лицо и с ревом не врывались в сжимавшиеся-разжимавшиеся легкие. Мимо проносились рытвины, кочки, трещины, лужи черной жижи и чудища, ради которых он не хотел останавливаться и поэтому через них перепрыгивал. Перед глазами несущегося с умопомрачительной скоростью преследователя была лишь цель, небольшой холмик, а на нем неподвижно застывшая фигура в черном одеянии. В голове Шака пульсировала тревожная мысль, картинка из видения, в котором он не смог догнать человека в черном. Именно этого бродяга и боялся сейчас, боялся, что Вилар исчезнет и все его труды пропадут.

Когда ты чего-то боишься, то именно так оно и происходит. Шак опоздал, он взлетел на холм, когда фигурка в монашеском одеянии уже начала исчезать, растворяться, как туман поутру. Гробовщик удивленно уставился на появившегося возле него рыцаря в чешуйчатой броне, возникшего на холме внезапно и ничуть не запыхавшегося после долгой пробежки. Судя по выражению широко раскрытых глаз и вздернутых бровей, таинственному повелителю чудищ самому было интересно остаться и побеседовать с тем, кто проявил такую прыть и смог увидеть его, невидимого для всех людей, за редким исключением. Неизвестно, узнал ли Вилар в нем встреченного на дороге бродягу, того, кто напал на него в лесу, потом прокрался на тайную стоянку и убил двоих его верных слуг. Однако, к сожалению, несмотря на обоюдное желание сторон непринужденно поболтать, а затем немного погреметь сталью клинка о железо лопаты, процесс исчезновения уже нельзя было остановить.

«Во черт, он ушел! Проклятый гробовщик!.. Да и я, дурак, на девку рот раззявил, вместо того чтоб с холма глаз не сводить!» – обругал себя скиталец, понимая, что видение в этот раз сбылось. Он упустил добычу, и теперь смысл пребывания возле Ольцовки был окончательно и бесповоротно потерян. Хотя нет, ему еще оставалось вытащить парня из деревеньки, в которую со всех сторон настырно лезли мерзкие твари.

Шак обратил взор в сторону светившейся огнями десятков костров деревни и, не удержавшись, присвистнул. Твари уже не атаковали, но и не исчезли под землю. Их полчища находились на расстоянии двухсот шагов от частокола, окружили его полукругом и чего-то ждали. Похоже, убедившись, что дело движется слишком медленно, Вилар изменил тактику нападения, но не планы. Ольцовка должна этой ночью пасть, а все ее защитники – погибнуть. Полчища чудищ терпеливо ждали прибытия тех, кто нанесет последний решающий удар и поставит точку в этой истории.

Шак угадал замысел гробовщика, но только в общих чертах, а незнание деталей порой приводит к плачевным последствиям. Чуткий слух Шака вдруг уловил крики и шум разгоревшегося боя, а уже через миг дождавшиеся этого момента орды чудовищ издали грозный рык и помчались в последнюю атаку. Кто-то незаметно проник за частокол и внезапно напал на людей. Скиталец не стал размышлять «кто?», настала пора не раздумий, а действия.

* * *

Потери были большими, но с точностью до человека никто мертвецов не считал. Миссионеры вообще избегали смотреть в сторону растерзанных тел бывших товарищей, боясь одной только мысли, что подобная участь может постигнуть и их. Боевой дух – вещь хрупкая, как стекло, его так же легко расплескать, как воду из наполненного до краев ведра. В ходе сражения дурные мысли вывешивают белый флаг, но стоит лишь наступить хотя бы недолгому затишью, и они поднимают восстание, заставляют людей совершать трусливые поступки, лишают возможности трезво мыслить и бороться за свою жизнь. Именно по этой причине, а не из-за того, что еретики-индорианцы не уважали мертвецов, командиры поредевших отрядов и приказали солдатам очистить стены от трупов. Потом, если все-таки удастся удержать Ольцовку до утра, выжившие устроят погибшим торжественные похороны, будут говорить красивые речи, но сейчас отдавшие жизни в борьбе со Злом только мешали, загораживали проход, да и их вид навевал не те настроения…

Возле ворот, напоминавших теперь скорее добротную баррикаду из досок и туш мертвых чудовищ, остался всего один рыцарь и четверо дикарей. Остальные пополнили ряды защитников стен. Поведение Мосо показалось Семиуну странным. Парень хоть и не имел большого опыта в ратном деле, но однажды уже просидел в осажденном форте несколько месяцев и представлял, как должен себя вести командир. Во– первых, старший рыцарь из отряда Лотара не принял на себя руководство чужими людьми. Он ни разу не указал отцу Патриуну или десятникам святого воинства, что им делать и куда вставать. Во-вторых, по мнению лекаря, да и святого отца, не скрывавшего своей точки зрения, было чрезвычайно беспечно отпускать от себя большую часть отряда, ведь теперь ворота, один из самых уязвимых участков в обороне, защищало всего семеро бойцов, включая самого Мосо. В-третьих, он не распределил своих людей равномерно по стенам, а поставил их вместе туда, где в деревянной стене зияла огромная брешь. В начале сражения пятачок возле довольно широкого, наспех заваленного телегами, досками и прочим хламом отверстия, защищали заживо гниющие жители деревни. Теперь их тела уже не мучила неизвестная лекарской науке болезнь, а души упокоились с миром. Чудовища уничтожили всех, разметали сильными лапами завалы и уже почти прорвались внутрь укрепления. Об основном направлении следующей атаки можно было не гадать, твари ударят именно туда. Вот и выходило, что командир подставил своих же людей, вместо того чтобы позволить гибнуть индорианским миссионерам. Лекарю казалось, что у Мосо немножко плоховато с головой, что жир протек внутрь черепной коробки грозного воителя и теперь необычайно затрудняет вялотекущие мыслительные процессы.

– Не спеши осуждать, ибо мало известно тебе, – вдруг прошептал отец Патриун, с улыбкой глядя на нервничавшего, кусавшего губы юношу.

– Это ты о чем? – заикаясь, произнес Семиун, которому показалось, что священник может читать его мысли.

– У тебя очень озабоченный вид, и я понимаю причину твоих тревог. Поверь, Мосо знает, что делает. Доверься его опыту, ведь он воевал, когда тебя еще и на свете-то не было, и если он еще жив, значит, в ратном деле кое-что соображает…

Каким-то чудом услышав или просто почувствовав, что разговор шел о нем, наблюдавший за противником через брешь в воротах толстяк повернул голову и одарил Семиуна суровым взглядом. Возможно, этим бы дело не закончилось, вполне вероятно, что запас благодушия рыцаря уже был исчерпан и он приказал бы слугам выпороть неизвестно откуда появившегося в деревне выскочку, но как раз в этот момент произошло событие, означавшее конец небольшой передышки и начало нового, уже последнего штурма.

Послышались крики, затем шум падения тела. С крыши амбара, находившегося в каких-то десяти шагах от ворот, упало окровавленное тело стрелка. Через миг грузно шлепнулось о землю, как тюк с мукой, и второе тело. Находившимся внизу не было видно, что творилось наверху, но по тому, как занервничали те, кто стоял на стене частокола, стали ясными три вещи: внутрь лагеря просочились враги, они начали свое коварное нападение со стрелков, они разительно отличались от тварей, окруживших деревню.

Тела арбалетчиков продолжали падать, и не только с крыши амбара. Солдаты на стенах не знали, что делать, началась паника. Снаружи раздался грозный рык в хоровом исполнении сотни демонических голосов, снова послышался топот.

– Куда полезли, обратно, дурни, обратно! – орал во всю силу луженой глотки на перепрыгивавших со стен на крыши солдат-миссионеров мечущийся между воротами и амбаром Мосо. – Всем оставаться на местах, ваш враг снаружи! Либерто, Квирт, Замелс, живей на крыши, покажите тварям, как нападать исподтишка!

С десятком дикарей возле бреши в стене остался всего один рыцарь. Остальные трое, те самые, которых Мосо назвал по именам, мгновенно выполнили приказ командира. Несмотря на тяжелые доспехи и почти трехметровую высоту ближайшего строения, они, словно огромные стальные пауки, ловко цепляясь за щели между бревнами и небольшие уступы, всего за пару секунд вскарабкались на крышу.

Семиун не видел, что произошло дальше, но до его ушей донеслись звон скрещиваемой стали и неповторимый звук ломаемых хребтами досок. Наверху шел бой, филанийские миссионеры немного успокоились, а через несколько мгновений уже и они погрузились в гущу сражения. Снова полезшие на стену чудовища не дали оценить пехотинцам, как рыцари графа Лотара владели мечами. Повернулся к крышам спиной и Мосо, он был уверен, что его боевые товарищи успешно очистят тылы от прорвавшегося противника, каким бы многочисленным тот не оказался. Не время задаваться вопросами «как?» да «почему?», когда враг вот-вот окажется рядом с тобой.

Однако Мосо было не суждено возглавить оборону ворот. С крыши амбара полетела оторванная голова стрелка, шлепнулась о землю и подкатилась прямо к ногам рыцаря.

– Эй, толстячок, не правда ли, парнишка был похож на тебя? Такие же щечки пухленькие, складочки сальца под глазенками!.. – пропела тоненьким голоском показавшаяся с крыши дома худощавая девчурка лет двенадцати-четырнадцати.

Семиун широко открыл от удивления рот. Над слегка заостренными ушками вполне симпатичной девчушки торчали ветвистые рога, какие бывают лишь у взрослого оленя. По-детски наивное, благодушное личико премило улыбалось и хлопало длинными ресничками. Само появление милого создания в центре боя с кровожадными монстрами повергло защитников ворот в шок…почти всех, за исключением упитанного рыцаря, который недовольно нахмурился и, зловеще облизав языком толстые, слюнявые губы, взял в руки булаву.

– Пес задери…это ж сохатка! Вот принесла же нелегкая…– проворчал Мосо, покинув строй и направляясь к амбару. – Эй, преподобный, держи ворота, а с этой тварью я уж как-нибудь сам разберусь!

Отец Патриун услышал, кивнул, но не поспешил вставать с насиженного бочонка. Возле ворот не было пока так уж много работы. Вместо того чтобы выбить шатавшуюся левую створку или раскидать завал, возникший на месте правой, глупые, разъяренные чудища упорно пытались протиснуться в узенькую щелку. Проникнуть внутрь у них получалось лишь по одному, и как только с внутренней стороны укрепления появлялась скалящаяся рожа очередного урода, на нее сразу накидывались наемники Лотара. Одним словом, пока дикари успешно справлялись с работой, их новый командир спокойно восседал на бочонке и, щурясь, наблюдал, как Мосо бьется с необычным противником. Не торопился примкнуть к защитникам ворот и Семиун, руководствовавшийся старым, как мир, принципом: «…ужак только под ноги лезет да делу мешает…

Рогатая девица, умевшая не только кокетливо хлопать ресницами, но и говорить, явно испытывала уважение к грузным телесам старшего рыцаря. Она не заставила его карабкаться на крышу амбара, а сама спрыгнула вниз, продемонстрировав завидную ловкость и упругость своего необычного тела. Кроме рогов, можно было много чему подивиться, глядя на совсем не страшное, а весьма причудливое и даже забавное творение природы. Девчушка была совершенно голой, но на бедрах и довольно симпатичной груди росли розовые волоски густой шерсти. Стройные ноги заканчивались миниатюрными копытцами, настолько тонкими, что Семиун подивился, как девица умудрялась ходить да еще так замечательно прыгать. На узеньких, длинных пальчиках не было ни уродливых когтей, ни каких-либо еще костяных наростов, но зато они блестели и переливались в ночи ярко-зеленым цветом. Чуть пониже спины из зарослей розовой шерсти произрастал тоненький, но длинный и очень подвижный хвостик с желтой кисточкой на конце. Быстро пританцовывая вокруг приблизившегося к ней рыцаря, комичное творение, названное сохаткой, то ударяло желтой кисточкой о землю, то выделывало гибким хвостиком в воздухе причудливые фигуры, то вытягивало его в струнку. Она ни на секунду не закрывала маленький, но очень языкастый ротик. Она подтрунивала над Мосо, высмеивая его грузные, неповоротливые телеса, сочувственно качала рогами, призывно виляла мохнатыми бедрами, уверяя тщетно пытавшегося раздробить ее маленькую головку булавой рыцаря, что толстяки ее слабость, а поскольку он из всех виданных ею толстяков самый упитанный, то их ожидает прекрасное совместное будущее.

На самом деле, рыцарь не был неуклюжим, и лишний вес нисколько не обременял его движений. Он постоянно нападал на рогатое создание, которое язык не поворачивался назвать тварью, и, ловко орудуя тяжелой булавой, наносил быстрые и меткие удары. Да вот только дамочка обладала неимоверно хорошей реакцией, а ее гибкое тело извивалось, подобно змее. Каждый раз булава пролетала мимо, едва не задевая вертлявое тело и маленькую головку на нем. Однако в бою это «чуть-чуть» означало многое, нельзя чуть-чуть убить иль ранить, тот, кто чуть-чуть не попал, просто-напросто промахнулся. В седьмой раз занеся булаву над головой, Мосо изменил тактику и внезапно ударил щитом. Не ожидавшая такого обмана шалунья сама не поняла, как оказалась на земле. Тяжелая булава понеслась вниз, прямо к ее голове, и только чудо помогло ей вывернуться. Грозное оружие пролетело мимо и вонзилось в землю, отломив по пути треть ветвистого рога. Девица заверещала противненьким голоском, вскочила на тонкие копытца и стала носиться кругами, быстро хлеща обидчика по груди и рукам длинным хвостом. Рыцарь заржал, подобно коню, вид разъяренной противницы явно доставил ему удовольствие.

– Вот, значит, как?! Я к нему с открытой душой, чуть в чуйствах своих девичьих не призналась, а этот мужлан потешаться изволил да красоту мою портить! – верещала девица, стараясь попасть желтой кисточкой на кончике хвоста по незащищенной доспехами голове или шее противника.

Мосо не вступал в разговор, не реагировал на болтовню рогатой красавицы. Верещунья специально отвлекала его, а тем временем пыталась зайти сзади и резко сократить дистанцию. Рыцарь еще пару раз чуть не «осчастливил» булавой юркую противницу и уже считал себя победителем в схватке, как девица использовала неожиданный прием. Она вдруг упала на руки, сгруппировала в воздухе оторванное от земли тело, перевернулась и, как пружина, распрямилась, выбросив ноги прямо в лицо Мосо. Левое копыто оставило вмятину на прочной кирасе, удар откинул толстяка назад, но, по большому счету, не причинил вреда, в то время как правое копыто точно попало в цель. Раздался хруст, челюсть рыцаря треснула в нескольких местах, а на землю вперемешку с брызгами крови хлынул град осколков зубов. Нога сохатки попала в подбородок и, соскользнув с него, свезла щеку рыцаря, превратила ее в кровавое месиво со свисавшими по краям ошметками мяса и кожи. Мосо застыл с выпученными глазами и широко открытым ртом, который, наверное, уже и не закрылся бы. Надо было отдать ему должное. Он не застонал, не закричал от боли, не упал на колени и даже не выронил булаву со щитом. Рыцарь продолжил бой, хоть шансов на победу у него уже и не осталось. Девица теснила его, а затем метко подсекла ноги хвостом и повалила на землю.

Даже раненный, балансирующий на грани потери сознания рыцарь вызывал опасение у рогатой твари, поэтому она действовала наскоками: прыжком подскочила к пытавшемуся подняться на ноги противнику, оторвала с его щеки болтавшийся кусок плоти и быстро отскочила обратно. Семиуна чуть не стошнило, когда он увидел, что рогатая девица засунула эту пакость себе в рот и принялась, громко чавкая, жевать.

– Это ж свинина! – возмутилась девица, пережевав и выплюнув прямо в лоб делавшему упорные попытки встать на ноги рыцарю не понравившийся ей кусок. – Омерзительная, жирнейшая свинина, а я заказывала человечинку с кровью!

Семиун засмотрелся на поединок рыцаря с сохаткой и теперь не знал, сколько с его начала прошло времени, но вокруг многое изменилось, это не могло не ускользнуть от взора оцепеневшего юноши. Кое-где на стенах появились чудовища; зацепившись лапой за выступ, с крыши одного из домов свисало разрубленное пополам туловище оборотня; совсем рядом, у входа в амбар, корчился в предсмертной агонии рыцарь, кажется, его звали Квирт. Обезумевшие от ярости твари все-таки додумались разметать баррикаду у ворот, и теперь заметно расширившийся проход защищали лишь отец Патриун и двое уставших, еле державшихся на ногах наемников-дикарей. В отличие от Семиуна, все были при деле, и никто, никто не мог помочь барахтавшемуся в грязи Мосо подняться на ноги, разве что он…но для этого нужно было побороть продолжавшую издеваться над поверженным противником тварь.

Прикрывшись щитом, юноша кинулся на сохатку. Он не верил в успех собственной затеи, но по-другому не мог поступить. К тому же шансы на успешное завершение боя таяли с каждым мгновением, а значит, и жизнь его обесценилась фактически до ломаного гроша. С крыши упало еще одно изуродованное тело рыцаря, а в спину защитников стен ударили пятеро неимоверно прыгучих и быстрых кровососущих тварей, кажется, их называли вампирами.

Зарубить рогатую девицу со спины не удалось. Она ловко отскочила в сторону и ударила Семиуна хвостом по лицу. Юноша отпрянул назад и сам не понял, как и зачем ухватился зубами за пролетавшую мимо золотистую кисточку. Девица взвыла, закрутилась на месте юлой и запищала тоненьким, противненьким голоском, который бывает лишь у придворных жеманниц, когда в их миленькие головки приходит идея поиграть в необычайно образованных, культурных особ.

– Гаденыш, мерзавец, подлец! Да вы что, сговорились красоту мою портить?! – заверещала дама, через несколько секунд пришедшая в себя и бойко забарабанившая по щиту юноши копытами. – А ну, отдай! Плюнь, плюнь, я сказала!

До Семиуна вдруг дошло, что он до сих пор держит откушенную кисточку на крошечном кусочке хвоста в зубах. Ему вдруг стало не страшно, не противно, а неимоверно смешно. Пытаясь удержаться от приступа смеха, лекарь чересчур широко открыл рот, чересчур глубоко вдохнул воздух и случайно проглотил столь дорогой рогатой дамочке кусок шерсти и плоти.

Как бы ни хотелось, все равно бы не удалось описать выражение, застывшее на лице оскорбленной, плачущей со злости девицы. Она взревела и, как избалованный трехлетний малыш, у которого родители отняли любимую игрушку, накинулась на Семиуна с кулаками. К счастью, ее кулачки били намного слабее, чем острые копытца, поэтому щит разлетелся лишь на восьмом ударе. Пятившийся назад юноша уткнулся спиною в стену амбара. Ему некуда было больше отступать, и девятый удар должен был стать последним. Семиун понимал, что не успеет отразить несущийся ко лбу кулак мечом, и в душе, как истинный лекарь, порадовался, что смерть его будет безболезненной и быстрой. Однако Судьба решила немного продлить его пребывание на этом свете. Тело сохатки вдруг сложилось пополам, причем верхняя часть повалилась назад, а смертоносный кулак ушел в воздух, как бы грозя небесной выси за то, что сыграла с ней напоследок такую злую шутку. Пронзив насквозь живот, из покрытого розовой шерстью пупка торчал острый обломок позвоночника.

– Шпашибо, парен, тепериша квиты, – прошамкал незакрывающимся, беззубым ртом мерно раскачивающийся, едва державшийся на ногах рыцарь. – Вышивем, шелудок промой, не дело вшяку дрянь внутрь пихать!

Острая кромка его булавы была обагрена кровью. Не каждый удар со спины клеймит твое имя позором, в особенности если ты тем самым спас жизнь совсем незнакомому тебе человеку.

Семиун кинулся на помощь своему спасителю, но Мосо властным жестом руки остановил его благородный порыв.

– Иди, вше коншено, – несвязно пробормотали красные от крови губы рыцаря. – В амбар, шпеши в амбар, продершитешь до утра!

Отдав последний приказ, рыцарь не повалился, не упал, а именно лег на землю и укрыл себя вместе с телом все еще поддергивающей обрубком хвоста сохатки черно-зеленым плащом с золотой каймой. Семиуну показалось это странным, но искать объяснение этому факту у него не было времени. Защитники стен не выдержали напора тварей и, бросив на произвол судьбы попавших в окружение товарищей, спешили укрыться в амбаре. Юноша побежал и едва успел протиснуться боком между закрывавшимися створками ворот. Последний рубеж был не спасением, а всего лишь возможностью для отчаявшихся бойцов продержаться хотя бы еще четверть часа и подороже продать свои жизни.

* * *

В тесном амбаре было душно, он не был рассчитан на двадцать-тридцать человек, большинство из которых было ранено и источало зловонные ароматы пропитанных потом и кровью одежд. Если бы не дыра в крыше, через которую заглядывали звезды и проникала внутрь ночная прохлада, то чудовищам можно было и не идти на штурм: рано или поздно люди сами повылазили бы наружу или погибли от удушья.

Пожалуй, Семиун был единственным, кого не коснулись лапищи тварей. На голове преподобного отца, воспользовавшегося минуткой затишья и отдыхавшего возле ворот, красовалась наспех намотанная, пропитанная насквозь кровью тряпка. Возле ног дремавшего богатыря лежали липкий от крови меч и «утренняя звезда», между мелкими звеньями цепей которой застряли осколки костей и звериного мяса. Никто из солдат не тревожил отдых святого отца и не просил о последнем отпущении. Они уже получили его перед началом боя, да и после такой ночки всем борцам со Злом был гарантирован пропуск на небеса. Кого-то это вдохновляло и обнадеживало, а Семиуна била дрожь при одной только мысли, что он погибнет бесславно, в глуши, а тот, кто ему поручил скитаться по дорогам пограничного графства вместе с бродяжкой– шарлатаном, еще долго не узнает, какая участь постигла его порученца, если узнает об этом вообще.

Вслушиваясь в тихое перешептывание солдат, Семиун частично восстановил картину боя, но ничего нового так и не узнал, кроме того, что благородные рыцари графа Лотара сражались отважно и храбро погибли за дело небес. Кое-кто все-таки задался вопросом, а откуда появились внутри лагеря вампиры, оборотни, сохатки, кривоверты и прочие твари, названий которых никто не знал? Единственный вразумительный ответ, который лекарь услышал, был: «… этому приложил руку сам хозяин нечестивых сил… Глубоко верующих миссионеров он удовлетворил, Семиуна нет, хотя бы потому, что лекарь знал о причастности к нападению на Ольцовку некоего колдуна, за которым они охотились и с которым у Шака были еще и личные счеты.

Рассуждать о том, кто и что приложил к их гибели, можно было бы долго, но, по большому счету, в этом не было смысла. Их не помиловали, приговор был лишь ненадолго отсрочен, но почему-то это «ненадолго» растянулось уже на четверть часа. Любопытство взяло верх над осторожностью, Семиун потихоньку прокрался в темноте между сидящими да лежащими телами и припал глазом к щели в досках сарая. Низшие твари, те самые, что появлялись из жижи и только умели, что рвать на части тела да грозно рычать, лакомились трупами. Возле ворот, вдалеке от остальных, стояли кружком снобы-вампиры в черно-красных одеяниях. Они всем своим видом показывали, что презирают собравшуюся компанию и не желают иметь с ней ничего общего. Лекарь приметил несколько скучавших сувил в высоких кожаных перчатках и парочку пританцовывавших на миниатюрных копытцах сохаток. Дамочки скучали, они предпочитали питаться живыми, а не трупами. Небольшая часть оборотней еще пребывала в зверином обличье, но основная масса перевертышей уже превратилась в людей и занималась богопротивным занятием. Они издевались над трупами, насаживали их на колья, причем особо ценными элементами композиций были тела убитых рыцарей графа Лотара, с которых твари уже успели стащить плащи и доспехи, лежащие в куче возле ворот. Командовал «скульпторами» рослый светловолосый великан в довольно приметных доспехах, точь-в-точь таких же, как те, что принадлежали оборотню, убитому Шаком в особняке.

– Где еще один?! Искать его, живей, живей! Мне что, до рассвета в этой дыре торчать?! – басил командир сборного войска нежити, иногда подхлестывая нерасторопных собратьев кнутом.

«Они не нашли толстяка, а без него композиция не совсем полная, – догадался Семиун, теперь понимая, почему Мосо прикрыл плащом не только себя, но и мертвое тело сохатки. – Твари ориентируются в основном по запаху, у многих даже нет глаз. Но оборотни же видят, а тело умирающего рыцаря лежало всего в шагах семи от амбара. Одно из двух: либо рыцарь очнулся и куда-то отполз, либо черно-зеленые плащи обладают магическими свойствами и делают невидимым для нежити то, что зримо для глаз людей. Глупо, хотя, возможно, и нет». Семиуну вдруг вспомнились пытки в подвале. Дамочка хотела от него узнать, кто таков Шак и почему он увидел гробовщика, значит, теоретическую возможность плащей-невидимок исключать нельзя, как, впрочем, и многое другое…совершенно нереальное, но существующее, чему еще недавно бывший скептиком лекарь уже перестал удивляться.

Семиуна огорчала грядущая смерть, печалила участь, наверняка постигшая Шака, но больше всего беспокойств пареньку доставляла усиливающаяся резь в желудке, хотя, с другой стороны, она его и забавляла. Чудовища пожирают людей, но он, скорее всего, был первым и единственным из человеческого рода, кто додумался полакомиться нежитью. Разве такой парадокс не мог рассмешить, да еще в последние минуты жизни?

– Эй, вы там…крысы церковные! – послышался уже знакомый бас командира-оборотня. – Выходи по одному, иль амбар запалим! Мне все равно, как человечину жрать, прожаренную или сырую! Если по-хорошему вылезете, то поладим…живьем есть не будем!

Бойцы очнулись от дремы и, взяв оружие, встали. Было слишком темно, и юноша не видел, появился ли страх в глазах у филанийцев, но «по-хорошему» они становиться ужином не хотели.

– Пасть мерзкую закрой, а то в нее кадило засуну и…проверну! – выкрикнул в ответ священник, берясь за обагренное нечестивой кровью оружие.

– А-а-а, преподобный отец из Миерна! – губы оборотня растянулись в широкой ухмылке, а в хищно сузившихся глазах появилось злорадство. – Вот тебе-то как раз я ничего и не обещаю, тебя-то я по косточкам разберу и собственные кишки жрать заставлю!

– Твоя сестрица до-о-олго горела! – специально стараясь разозлить чудовище, протянул на одной ноте Патриун. – А хочешь, богомерзкая рожа, знать, что с ней до костра сделали?!

За дверью послышался рык разъяренного оборотня, а затем краткий приказ: «Пали сарай!» Решив, что, если уж суждено умереть, так лучше в бою, филанийцы собирались открыть ворота и наброситься на врага, но в этот миг их уши пронзил монотонный, сводящий с ума свист, такой же противный, как писк комара, но только усиленный в тысячу раз. Зажав ладонями уши, Семиун припал к уже полюбившейся ему и ставшей почти родной щели. То, что он увидел, не укладывалось в рамки разумного.

Пронзительный свист действовал на нежить еще сильнее, чем на людей. Десятка два тварей катались по земле, остальные бились головой о бревна частокола, пытаясь хоть как-то унять пронизывающую их мозг боль. А на стене, расставив ноги на ширину плеч и величественно скрестив руки на могучей груди, стоял живой и невредимый бродяга Шак. Омерзительный звук не доставлял ему неудобств, скорее всего, наоборот, веселил, ведь это именно он свистел.

Еще немного, и половина людей лишилась бы слуха, а нежить погибла бы в страшных муках, но, то ли к счастью, то ли нет, звук внезапно оборвался, и воцарилась гробовая тишина.

– А это что еще за свистун?! – пробасил раскрасневшийся от ярости и боли старший над нежитью.

Твари по-разному среагировали на появление невозмутимого рыцаря в чешуйчатой броне. Вампиры ощерились и обнажили клыки, почти все оборотни превратились в зверей и приготовились к прыжку, флегматичные сувилы стянули с водянистых ручек перчатки, а розовошерстные сохатки закрутили длинными хвостиками, предвкушая, каков будет на вкус чертовски смелый и божественно красивый юноша с длинными вьющимися волосами.

– Я б тебе ответил, да мал еще, волчонок, чтоб со мной зубами скрипеть, – ответил Шак, ничуть не устрашившийся хищных оскалов многочисленной нежити. – Значится, так! Ты отпускаешь людей и, поджав хвост, убираешься из деревни. Это твой единственный шанс, не сглупи, воспользуйся им, дважды предлагать не буду!

Хоть одинокий рыцарь уже наглядно продемонстрировал свою силу, но командир-оборотень был чересчур возбужден, чтобы прислушаться к гласу рассудка. Легкий кивок головы, и на Шака одновременно накинулись семеро низших тварей. Семиун подумал, что это предсмертная агония мозга, ведь такого просто не могло быть, но дружный выдох, одновременно вырвавшийся из груди припавших к щелям филанийцев, засвидетельствовал, что ему не померещилось и то, что он видел, действительно произошло.

В Шака вселился какой-то бес, он играючи уходил от мощных ударов когтистых лап и уничтожал тварей, даже не вынув из ножен абордажную саблю. Его движения, удары и прыжки были настолько быстрыми, что их едва улавливал глаз. Если бы даже низшие формы нежити могли думать, то все равно бы не поняли, как человек умудрялся увертываться от их когтей да клыков и внезапно оказываться за спиной, ломая хребты всего лишь ударом кулака. Когда последнее тело твари свалилось вниз, то милостивым предложением покинуть Ольцовку пожелали воспользоваться многие. Первыми перепрыгнули за ту сторону частокола вампиры. Они, как истинные ценители скорости, поняли, что противник им не по зубам, и не захотели превращаться в добычу. Вслед за ними потянулись веселушки-сохатки. Только оборотни, сувилы да еще пара десятков безмозглых низших форм показали преданность командиру. Они стали окружать безмятежно стоявшего на стене Шака. Бродяга нарочито громко произнес «Дураки!» и вынул из ножен абордажную саблю. Однако бою не было дано свершиться.

– Назад, не трогать его! Кто его хоть когтем царапнет, лично убью! – вдруг прокричал к всеобщему удивлению командир. – Вилар только что передал мне приказ. Поганец его кровник! Отходим, сюда направляется отряд из замка!

– Вот так всегда, – печально вздохнул Шак и вложил так и не обагренную кровью саблю в ножны. – Только начинается веселье, непременно появится мерзавец, который все испортит!

Нежить стала быстро покидать деревню, с опаской обходя стороной Шака, и только командир осмелился подняться на стену и, вызывающе глядя ему в глаза, встать напротив могучего противника.

– Не знаю, кто ты, и не хочу знать, – произнес оборотень, пожирая бродягу гневным взором пылающих глаз. – Мне неведомо, чем ты так насолил господину, но смерть твоя будет ужасной, обещаю! После поединка с Виларом не выживают, но если такое вдруг случится…ты мой! – заявил оборотень и, повернувшись к Шаку спиной, стал неторопливо спускаться вниз.

– Эй, Одон, а я твоего братца родного прикончил…неподалеку…в особнячке…– как будто невзначай сообщил скиталец и одарил резко развернувшегося на каблуках оборотня самой милой из улыбок, которые когда-либо появлялись на его лице.

Оборотень ничего не ответил, гневно сверкнул глазами и ускорил шаг. Ослушаться приказа Вилара он не мог, хотя ему очень того и хотелось. Шак обожал такие моменты, в особенности при общении с нежитью, вельможами, ворами и подлецами.

Враг покинул деревню. Уцелевшие филанийцы стали потихоньку появляться из амбара. Они, как и решивший спрятаться в их толпе Семиун, трусливо сторонились своего спасителя. Лишь преподобный отец Патриун поднялся на стену и согнулся перед загадочным рыцарем в доспехах из чешуи дракона в почтительном поклоне.

– Не стоит, святой отец, – произнес Шак, не глядя в его сторону, а с тоскою взирая на звездное небо. – То, что сделано, сделано не для тебя, не для них и даже не для бога, в которого ты искренне веруешь. Реку не благодарят за то, что она просто течет, а деревья не восхваляют, потому что они растут, невзирая на гнущие их стволы ветры…

Отец Патриун удалился, смысл иносказательного изречения был ему ясен. Обстоятельства сложились так, что загадочное существо оказалось на их стороне, хотя могло выйти и иначе. Больше рыцарю никто не докучал, и он пребывал в спокойствии, созерцая мерцавшее огоньками тысячи звезд небо. Он впервые за долгие годы ощущал себя тем, кем на самом деле был, и несказанно радовался этому моменту, в душе зная, что его настоящее «я» наскучит ему еще быстрее, чем те роли, которые он постоянно играл.

Примерно через четверть часа вблизи разрушенной Ольцовки появился конный отряд из замка. Его возглавлял Жаро, а рядом с ним на коне гарцевала Ола, хоть пока не заслужившая прощения Братства рыцарей графа Лотара, но получившая разрешение облачиться в боевые доспехи. Они поблагодарили всех миссионеров за верную службу делу Небес и пригласили их под защиту стен замка. Конечно же, все согласились и поспешили запрыгнуть на повозки. Шак усмехнулся, он-то знал, что чудом пережившие эту ночь глупцы вновь торопятся попасть в пасть хищному зверю. Ведь теперь все враги Вилара и те недотепы, кто попадал в разряд свидетелей его злодеяний, соберутся в одном месте, а значит, вывод напрашивался сам собой…Однако Шак присоединился к отряду, тем более что Жаро не поленился подняться на стену и лично передать ему нижайшую просьбу графа Лотара посетить замок.

(обратно)

Глава 17 Притворство не порок, но…

Кто-то мечтает о подвигах и о славе, другие грезят богатством, почетом и уважением, третьим вполне достаточно, чтобы жизнь вокруг них била ключом, но есть и те, чьи помыслы куда незатейливей. Пережившим страшную ночь миссионерам хотелось как можно быстрее добраться до спасительных стен замка, и они даже позабыли о маленьком гарнизоне, до сих пор пребывавшем в Гажерье. Филанийские индорианцы зачислили менее удачливых боевых товарищей в разряд мертвецов, на том и успокоились…

Ночь еще не прошла, но небо чуть-чуть посветлело. Озаряемая светом нескольких дюжин факелов гусеница каравана медленно ползла по извилистой дороге, старательно огибая участки порченой земли, уже не бурлящей, не клокочущей, а затянувшейся сверху тонкой пленкой плесени и каких-то грибков. Если бы в караване было поменьше повозок, то скорость передвижения заметно возросла. А так сопровождавшим беглецов всадникам приходилось ехать медленно и каждый раз ждать, пока неповоротливые повозки проедут узкие участки местности, например, там, где две лужи упорно стремились слиться в одну и постепенно поглощали маленький островок твердой, как камень, земли.

Семиун по-прежнему прятался от своего бывшего спутника. Шак не хотел мешать ему в этом глупом занятии, ведь рано или поздно, а разговор между ними должен был состояться, и поэтому от самой пылавшей за спиной Ольцовки ехал позади процессии, весьма смахивающей на похоронную. Впрочем, как известно, свято место пусто не бывает. Юноша не хотел заводить разговор, но пребывать в одиночестве таинственному спасителю все равно не дали. Подожженная деревня еще не скрылась из виду, а справа от молчаливого рыцаря в чешуйчатой броне загарцевал конь преподобного отца Патриуна из Миерна. Хоть Шак и недолюбливал священнослужителей, но духовный наставник святого воинства был человеком неглупым и рассудительным, его нельзя было причислить к разряду зашоренных, оголтелых фанатиков, постояннобредящих о грядущей гибели мира и о великой борьбе Добра со Злом, а Света с Тьмою. К тому же отец Патриун не лез к нему с расспросами, а задал весьма практический вопрос, на который Шак с удовольствием ответил.

– Поздравляю, святой отец, вы были почти правы, вам почти удалось самостоятельно найти ответ и понять природу возникновения мора. Если бы у меня была шляпа, то я непременно бы ее перед вами снял, – почтительно кивнув головой, Шак вернул отцу Патриуну ту самую самодельную карту, которую святой отец всегда носил с собой за голенищем сапога. – Сначала вы предполагали, что это метки маршрутов, потом пошли дальше в ваших суждениях и, вопреки догматам вашей религии, склонились к версии о порталах. Да вы еретик, отче!

Шак рассмеялся. Далеко не с каждым представителем духовенства можно было вот так шутить и вести подобные речи. Даже самое страшное обвинение, обвинение в ереси, было воспринято собеседником правильно, без надувания щек и брани.

– Тот, кто блюдет догматы, тот не служит в миссионерском корпусе, – невозмутимо пожал плечами святой отец, а затем лукаво улыбнулся: – К тому же ересь – это отрицание догматов веры, а я не пытался дать иное объяснение привычным вещам. Мы столкнулись с новым явлением, не упомянутым в Священном Писании или в трудах святых, а значит, у церкви еще нет на это точки зрения, нет догмата. Так что же я нарушил?

– Пустое это…– Шак отмахнулся, его не интересовало новое русло беседы, куда приятней было подивить святого отца, рассказав ему правду о том, с чем ему довелось повстречаться. – Этой ночью вы столкнулись с весьма интересным явлением, с колдовством, с созданием неразумных, но очень послушных и грозных в бою форм жизни. В нескольких местах Священного Писания о подобных вещах заходит речь, но мельком и без раскрытия механизмов создания тварей.

– Ага, битва войска Нуила Одаренного с…– начал вспоминать отец Патриун.

– Не знаю…не помню…Я очень давно не читал книг, тем более духовного содержания, – убедительно замотал длинными локонами Шак и, чтобы больше не отвлекаться на близкие к разговору, но чуждые ему темы, перешел к непосредственному объяснению того, что для него самого стало окончательно ясно лишь недавно: – Твари не берутся из воздуха, для любого искусственного создания нужен материал, мясо, кости и прочая плоть…Колдун и его сообщники тщательно готовились к нападению. Прежде всего, они запаслись исходным материалом, собрали, переделали распадающуюся плоть умерших людей в однородную черную жижу. Она живая, она извлекает пищу из всего, с чем соприкасается: почва, живые организмы, вода, даже лунный и солнечный свет поддерживают ее силы…

– Вот как? – перебил святой отец, слегка усомнившийся в достоверности объяснения.

– Именно так. Посмотрите, к примеру, на эту плесень и грибки, – Шак указал на ближайшее скопление черной жижи. – Они питаются лунным светом, извлекают из него нужные элементы, чтоб затем передать их пока бесформенной массе, которая, кто знает, быть может, на следующую ночь станет именно той тварью, что оторвет вам голову.

– Оптимистично, – хмыкнул отец Патриун.

– Это – правда, а настоящая правда никогда не бывает оптимистичной или пессимистичной, она объективна, и ей глубоко плевать на то, кто и как пытается ее трактовать, какие логические цепочки выстраивает и какие струны в душе слушателя пытается задеть. И вообще, хотите слушать, я говорю, нет, что ж, дорога большая, на всех хватит! – Дискуссии порой раздражают, тем более о вещах, в которых оппонент, мягко говоря, не разбирается. Шак был не склонен к вступлению в бессмысленный спор, но до конца все же договорил: – Лужи на поверхности – еще не вся масса, из которой можно создать любую тварь. Там, внизу, находится огромный водоем. Это река, река, текущая туда, куда колдун захочет, но по заранее проложенному руслу. Пока что его думы сосредоточены на штурме замка, так что не будьте дураком, святой отец, берите ваших людей и мчитесь отсюда куда подальше!

– Что суждено, того не миновать, – изрек насупившийся, как попавший под дождь воробей, Патриун. – В войне с нежитью нет места отступлениям, есть только дезертирство, а оно…

– Я открыл правду, остальное меня не касается, – уверенно заявил Шак и, прежде чем пришпорить коня, напоследок сказал: – С прошлой ночи количество тварей резко возросло, что связано с резким увеличением объема гниющей массы. В округе появились и высшие формы «бесовского отродья», они черной жижей не питаются, но могут перемещаться по ней с поразительной скоростью. Кстати, и за частокол к вам они именно так проникли, где-то среди сырых подвалов домов была гнильца…На днях форт «Авиота» пал. К нашему берегу Удмиры причалила целая флотилия проклятых кораблей. В графство прибыло много, слишком много незваных гостей, как примитивных, так и тех, что в состоянии свернуть башку и вам, и храбрым слугам Лотара. Я предупредил, а вы уж сами решайте вашу судьбу! Дорога честь с идеалами – отправляйтесь в замок…как скот на убой; цените жизнь – тогда бегите!

Шак отъехал и еще с четверть часа злился на себя: «Не стоило, ой не стоило объяснять священнику, как действует колдовство и на каких процессах оно основано. С людьми так нельзя, пусть даже с самыми любознательными из них! Они еще слишком мало знают, чтобы постичь природу вещей, с ними нужно изъясняться на языке догматов и не подлежащих сомнению фактов. – Шак вспомнил о Священном Писании, через призму которого верующие смотрят на мир. – Недаром в основной книге, по сути дела, учебнике жизни, написанном как Единой, так и Индорианской Церквями, никогда не раскрывались подробности и технические детали происходящего. «…оззвал богомерзкий колдун к темным силам, и, аки грибы, полезла из-под земли всякая погань!..» Все просто, доходчиво и понятно! Ведь на самом деле людей даже не интересует «как?», в лучшем случае, и самые умные из них способны лишь задать примитивный вопрос «почему?». Остальная же масса охотно пользуется готовыми формулами с формулировками и не утруждает свой мозг поиском доказательств…

Стало светать, звезды ушли с небосклона, уступив место сумрачной мгле. Вдали вот-вот должны были предстать взорам стены графского замка, а у Шака еще оставалось важное дело. Он должен был найти и поговорить с перетрусившим, избегавшим его компаньоном, перед тем как рыцари в черно-зеленых плащах окружат его и сопроводят в покои графа Лотара. Их дорожное братство, товарищество по несчастью распалось, как только Шак перестал быть бродягой и выдал себя в деревне, но открытым оставался вопрос, который скитальцу очень хотелось задать юному и не по годам смышленому лекарю.

Шак без труда нашел повозку, на которой ехал его бывший напарник, но стоило ему лишь приблизиться, как парень тут же забрался под тент, в самую гущу раненых. Вытащить его наружу можно было лишь силой, но рыцарю в чешуйчатых доспехах не хотелось привлекать к их разговору излишнего внимания как с опаской взиравших на него рыцарей графа Лотара, так и обязанных ему жизнью миссионеров, осенявших себя тайком крестным знамением, когда он проезжал мимо. Шак решил обождать, тем более что впереди уже замаячили стены замка. Вилар пошлет полчища тварей на штурм не раньше следующей ночи, а значит, у них остается целый день, чтобы все обсудить. К тому же в графском замке явно имелось множество закутков, где им бы не помешали чужие уши да взоры.

* * *

Одни замки возводят для красоты, другие – в военных целях. Редко бывает так, что замок полностью соответствует всем строгим фортификационным требованиям и в то же время является прекрасным дворцом, под стать королевскому. Зодчий, построивший замок для графа Лотара, был настоящим гением, ему удалось совместить несовместимое и воздвигнуть жилище на все случаи сложной жизни знаменитого вельможи. Неприступные стены отпугивали врагов, а внутреннее убранство жилых построек радовало придирчивый глаз тех аристократов, кто предпочитал причислять графа к своим друзьям. Одним словом, королевский архитектор превзошел сам себя, хоть так и не смог понять, зачем одной из самых влиятельных персон королевства понадобилось переселяться в провинциальную глушь, да еще поблизости от реки, за которой жили дикие варварские племена.

Еще задолго до того, как колеса первой повозки въехали на перекидной мост, ведущий от смотровой башни к воротам внешней крепостной стены, Шак отложил на потом думы о великом и вечном и полностью сконцентрировался на осмотре укрепления. Прежде всего, порадовало глаз то, что земля в радиусе полумили от замка была обычной, без трещин и омерзительных луж с черной жижей. Далеко не каждому графу хватает средств выкопать ров шириною более десяти метров, скорее всего, глубиной в пять, и возвести стены тоже около десяти. К тому же это была только первая линия укреплений, в то время как стены второй, защищавшей главные строения замка, терялись из виду в небесах. На стенах, справа и слева от главных ворот, к которым медленно подъезжала процессия, виднелись площадки для баллист, а в каждой из башен было по пять ярусов стрелковых бойниц. Не только обычный колдун, но и даже любой воинственный сосед не осмелился бы напасть на подобную крепость. Чтобы взять эти мощные, в четыре, а то и пять метров шириной, стены, нужно было легко и непринужденно пожертвовать целым войском. На такое мог решиться или желавший немножко подэкономить на выплате солдатского жалования король, или Вилар, у которого в распоряжении было несметное множество низших существ, все равно неспособных прожить долее одной ночи.

Шак по-прежнему ехал в конце процессии, и когда огромные, окованные железом створки ворот закрылись, в его уши ворвался чудовищный грохот. Двери такой толщины не вышибить даже самыми когтистыми лапами, без мощных осадных орудий нечего было и помышлять о штурме. Конечно, среди нежити имелись крылатые твари, но основная масса чудовищ, как и люди, ходила по земле. Количество же охраны, выставленной у ворот, явно свидетельствовало о большом, если не сказать, неимоверно большом гарнизоне замка, более походившего на пограничную крепость. К тому же, как Шак отметил, большинство стражников были дикарями с правобережья или нувисами, как их пренебрежительно называли тихо переговаривавшиеся между собой рыцари. Неизвестно, что с ними делал Лотар, каким методом промывал дикарские мозги (только никогда не интересовавшемуся порабощением чужого рассудка Шаку было известно около полудюжины вполне эффективных способов), но нувисы были преданы своему господину и без размышления готовы лить чужую кровь и отдать за него собственные жизни. Что же касалось мастерства владения топором, копьем и мечом, то таких проворных бойцов по всем соседним королевствам нужно было еще поискать. Впервые дикари брали оружие в руки в возрасте четырех лет, с ним же они обычно и умирали; дикарь без топора, что обычный человек без обеих рук, совершенно не мыслит своего существования. Но вот лучники из них выходили никудышные, поэтому стрелки на башнях были наемными. Не ускользнуло от острого взора Шака и то, что у некоторых стрелков из-под кожаных шапочек торчали заостренные на кончиках уши. «Это ж сколько остроухому эльфу нужно платить, чтобы он в услужение подался?» – мысленно подивился Шак, но тут же укорил себя за глупость. Служить графу Лотару ради денег также неразумно, как продать стог первоклассного сена всего за один медяк. У экстравагантного вельможи имелись куда более широкие возможности по поощрению преданных ему солдат. К тому же наверняка наемные стрелки никогда не покидали пределов огромного замка, и деньги им были просто не нужны.

На площадке возле ворот отряд разделился. Бледные от ран и усталости филанийские миссионеры стали покидать повозки и, сбившись в одну кучу, удивленно озирались по сторонам, рассматривали добротные казармы, хозяйские постройки и прочие здания, которых в нижней части замка имелось превеликое множество. Опустевшие повозки отъехали к конюшне, а рыцари не покинули седел, они тут же направились дальше, к воротам в верхнюю часть. Лишь командир отряда, рыцарь Жаро, остался на какое-то время в нижней части огромного замка, почти города. Он что-то объяснял преподобному отцу Патриуну, а затем показал рукой в сторону казарм. Священник кивнул, и остатки его отряда незамедлительно побрели в указанном направлении. Среди них маячила и спина Семиуна, однако Шак не спешил слезать с коня и гнаться за ним. Во-первых, не было повода для особой спешки, во-вторых, юноша мог и возгордиться от такого внимания, а в-третьих, у благородного рыцаря Жаро, видимо, имелось что ему сказать. По крайней мере, окончив инструктаж, грозный воитель тут же направил коня к бывшему бродяге.

– Следуйте за мной, вас ожидает граф! – лаконично отдал приказ Жаро и развернул коня, даже не допуская мысли, что у своенравного гостя возникнет желание поступить по-своему.

– Передай, что я буду позже, – довольно небрежно, почти оскорбительно произнес Шак и покинул седло. – Прикажи, чтоб лошадь мою напоили, накормили да в стойло определили! Не думаю, что она мне понадобится, но все ж существо живое…

– Вы не поняли, Его Сиятельство приказал незамедлительно привести вас к нему! Это пока только просьба, но возможен и приказ! – Хоть на суровом лице грозно сдвинувшего брови Жаро и можно было прочесть желание отстегать кнутом осмелившегося дерзить ему и ослушавшегося воли графа мерзавца, но он по-прежнему вел себя уважительно, поскольку явно получил от Лотара строжайшие инструкции, как себя следовало вести.

– Передай уважаемому графу Лотару, что у меня возникло желание побродить по его замку, немного осмотреться…Аудиенция подождет, я дам знать, когда буду готов.

Шак сделал шаг в сторону казарм, но рыцарь на коне преградил ему путь, а наблюдавшие за непривычной сценой ослушания нувисы дружно взялись за оружие.

– Еще раз прошу вас немедленно ехать за мной! – настаивал Жаро, наверное, мысленно проклиная себя за излишнюю вежливость.

– Послушайте, милостивый государь, – Шак решил, что подобная настойчивость и неимоверная сила воли державшего свой гнев в узде Жаро достойны, чтобы обращаться к рыцарю на «вы». – Ваш господин, Сиятельный граф Лотар, наверняка предупреждал вас, что я не обычный гость; гость, так сказать, на особом положении. Определенно, он велел вам не задевать меня и не злить, так будьте любезны, выполняйте приказ!

Шак шлепнул коня рыцаря ладонью по крупу и чинно прошествовал в сторону казарм. Старший рыцарь Жаро за ним не последовал, а развернул коня и тут же погнал его в верхнюю часть замка. Он действительно получил строжайшие наставления от своего господина и должен был повиноваться его воле, хоть и не понимал, почему какой-то бродяжка, ловко поменявший внешность и нацепивший на себя краденые доспехи, позволяет себе черт знает что. В отличие от Олы, он был намного опытней, жил не одну сотню лет и узнал Шака, но, даже зная, что бродячий шарлатан кое на что способен, не понимал, не мог постичь рассудком привилегированности его положения. Однако ход мыслей графа Лотара неисповедим, как пути Господни, и его верный вассал не имел права ослушаться.

* * *

Утро вечера мудренее. Если не цепляться к словам и не понимать эту народную мудрость чересчур дословно, то можно сказать, что именно ею Шак и руководствовался. Будь на его месте кто другой, он непременно отправился бы в казарму и, бесцеремонно растолкав едва успевшего заснуть юношу, прочитал бы ему мораль на тему: «Я тя чем-то обидел?! Так что ж ты, гад, рожу воротишь и по задворкам от меня прячешься?!» Вместо этого Шак дал возможность пареньку пару часов поспать и, пока юный лекарь под храп товарищей по оружию орошал слюною мягкую подушку, решил осмотреть замок, точнее, нижнюю его часть. Два часа рыцарь бродил возле стены и строений, пытался прислушаться к разговорам солдат и прочего люда, а также, как весьма искушенный в военном деле эксперт, производил оценку фортификационных сооружений.

Можно было бы долго рассуждать, что здесь так, а что могло бы быть и лучше, но в любом отчете всегда читается прежде всего строка, где жирными буквами выведено магическое слово «вывод». А вывод был удручающим. С одной стороны, крепость замечательно подготовлена и к молниеносному штурму, и к долгой, изнурительной осаде. Запас провизии имелся на год, если не два. Численность гарнизона, без учета простых слуг и рыцарей, приблизительно равнялась двум с половиной тысячам солдат, что значительно превосходило все мыслимые пределы. О крепости стены и количестве осадных орудий нечего было и говорить. Слой земли на территории замка был не более двух метров, дальше шел каменный монолит, притом из той породы, которая чрезвычайно затрудняла проникновение внутрь черной жижи. Хитрец Лотар хорошо подготовился, но, с другой стороны, Вилар на что-то рассчитывал и, естественно, не проведя предварительной разведки, не стал бы собирать огромнейшую армию под стенами замка. В конечном итоге Шак решил, что защитники замка чего-то да не учли, притом гробовщик знал слабое место и рассчитывал ударить именно туда. Пока Шак не мог даже предположить, в чем заключался подвох, и вряд ли смог бы узнать, ведь ему бы ни за что не позволили осмотреть замок целиком, заглянуть в каждую потайную комнату и облазить с факелом все подземелья.

Но голова всякого разумного создания уж так странно устроена: мысли крутятся, даже если для решения задачи катастрофически не хватает фактического материала. Плутая между какими-то строениями, Шак сам не заметил, как очутился возле ворот в верхнюю часть замка. И тут его позабавила сцена, довольно типичная для военной поры. Двое стражников самозабвенно пинали ногами крутящегося по земле паренька. Наверное, юноша пытался незаметно проникнуть в верхнюю часть замка или слишком настойчиво требовал, чтобы его туда пропустили. Рядом стоял рыцарь в черно-зеленом плаще и монотонно читал наглецу занудное нравоучение о том, как нехорошо оказывать сопротивление властям и твердить о каких-то правах, когда таких-то как раз и не имеется. Подойдя ближе, Шак, к удивлению, обнаружил, что избиваемым был именно Семиун. Правда, он не сразу узнал паренька, поскольку тот забыл его наставление и все-таки умылся, отчего эльфийский грим потек. Теперь юноша был не жгучим брюнетом с утонченными чертами лица, а снова лысым простолюдином, притом с грязными разводами на носу, лысой макушке и щеках.

– За что бьете охальника? Неужто скрал чего? – как бы между прочим поинтересовался Шак у прервавшего чтение морали рыцаря.

– Да нет, милостивый государь, – произнес рыцарь с учтивым поклоном, – в верхнюю часть пытался проникнуть, а туда таким, как он, нельзя. К тому ж чужим именем назвался…

– И каким?

– Да я не запомнил, – отмахнулся рыцарь. – Вот мне еще делать нечего, глупости всякие запоминать. Ну, вы сами посудите, какой из этого ущербного ублюдка граф?

То, что рыцарь снизошел до разговора с ним да еще обращался, как с важной персоной, нисколько не удивило Шака. Видимо, Жаро уже успел оповестить всех, что гостившего рыцаря лучше пока не трогать и стараться избегать конфликтов с ним. Привыкшему за десяток лет скитаний к грубости знати бродяге даже стало как-то не по себе от такого уважительного приема.

– Не стоило с ним так жестоко, а вдруг на самом деле окажется графом? В жизни всякое случается, бывает, и король в хламиды няряжается, чтоб в народ выйти, пивка выпить, похабные частушки с пропойцами в обнимку погорланить да девок пощупать, а то фрейлины уж больно тощие…– всерьез озадачил рыцаря Шак и, уцепившись за ворот рубахи, рывком поднял на ноги державшегося за живот парня. – Ну, что, сиятельство битое, пойдем в сарайчик, родословную мне свою расскажешь!

Ни стражники, ни их командир не стали препятствовать чужаку. Им не хотелось перечить гостю, настолько важному да знатному, что ему разрешалось не только делать что угодно, но и даже заходить в верхнюю часть замка. Если бы Шак пожелал пройти, то его бы пропустили, хоть немедленно и предупредили бы об этом старшего рыцаря Жаро.

* * *

– Не умеешь народ дурить, не берись! А прежде чем графом называться, на рожу бы свою глянул! – проворчал Шак, отпихнув все еще державшегося за живот Семиуна на сено в углу сарая. – Давно у графской ровни в гостях не бывал, чего в господской части замка забыл?

– Да кто ты таков, чтобы я тебе отвечал? Бродячим мошенником прикидывался, а сам!.. – простонал Семиун и закатался по сену в новом приступе боли.

Шака было трудно разжалобить. Уже давно он на собственной шкуре узнал, каков силы удар у тяжелого солдатского сапога. Судя по не успевшим вспотеть лбам стражников, к тому моменту, когда он появился у ворот, учение неслуха уму-разуму шло не долее минуты. Парень должен был еще чувствовать боль, но так кататься по сену и вдохновенно извиваться в конвульсиях было уж слишком большим перебором…

– Тебе б в театру бродячую податься. Там за представление болезных да хворых немало деньжат огребешь, а вот если сам…в жизни, такую спектаклю учинять будешь, то и по роже огрести недолго! – нарочито громко произнес Шак и, прежде чем закрыть дверь сарайчика, осмотрелся, не притаился ли поблизости любитель послушать чужие разговоры.

– Я хвост сохатки проглотил…случайно…– жалобно простонал Семиун. – Теперь вот мучусь…Мне б промывание…сам не могу…а лекаря у них лишь наверху, аж четыре штуки…

– Ну, знаешь что, парень, – вдоволь насмеявшись, выдавил из себя Шак, – слыхивал я, что дети малые да старичье неразумное в рот всякую гадость заместо жратвы тащат, но чтоб хвост сохатки…

– В бою это было, – оправдываясь, простонал Семиун.

– Хорош же бой, – уже с трудом дышал захлебывающийся от смеха Шак. – Ее хвост, которым камни дробить можно, и твои зубки. Не подскажешь, на чем так клычины натренировал?

Внезапно смех рыцаря оборвался. Шак присел над дергающимся телом Семиуна и спокойно, как будто говорил неженке, не желающей ранним утром подниматься с теплой постельки, произнес всего одно слово: «Вставай!» Юноша, конечно же, не поднялся на ноги, но ерзать перестал, а вместо этого изумленно уставился на непонимающего всей трагичности момента напарника.

– Любой человек, попробовавший мяска сохатки, немедленно сдох бы, помер бы в муках ужасных прям на месте. Но еще в Задворье, когда я тебя, дурня, лечил, то полную крынку целебного отвара в твою пасть ненасытную вылил. Организм твой вьюный зельем тем насквозь пропитался, так много его было. Ты ж еще с целый месяц, коль боли не боишься, и под стрелы, и под мечи смело лезть можешь, все срастется и залечится, – усмехнулся Шак и похлопал парня по плечу. – А если гурман, до нежити охочий, то лучше кабарса попробуй. Он тварь редкая, но мясцо у него куда вкуснее сохаткиного хвоста будет…

– Но я ж чувствую, чувствую, как зараза мои внутренности гложет. А резь в желудке, она от нервишек расшатанных, что ли?!

– А сейчас? – быстрым движением Шак дотронулся до мочки уха мнимого умирающего.

Острая боль вдруг куда-то ушла, в животе у Семиуна наступило спокойствие.

– Это шерсть с хвоста звериного тебе брюхо изнутри щекотала. Не боись, до следующего утра больше ничего не почувствуешь…

– А потом? – с опаской спросил Семиун, нашедший в себе силы встать на ноги.

– А что «потом»? Если все не передохнем, то возьмешь свеклу, отваришь да сожрешь. Через час в кусты потянет, там с добычей твоей навек и распрощаешься, – не смог удержаться от смеха Шак, но резко его оборвал и посмотрел на пришедшего в себя компаньона испытующим взором. – Ты мне лучшее другое, парень, скажи! Чо это ты компании моей после Ольцовки чураешься? Слова благодарности за спасение шкуры твоей говорить стесняешься или нужные подобрать не можешь? Так ты обратись, я подскажу, присоветую!

Взор повеселевшего было парня стал вдруг совершенно другим, настороженным. На всякий случай он сделал пару шагов назад, оценил расстояние до двери и только потом решился высказать свои претензии:

– Ты стал другим, точнее, ты и был им, но очень ловко притворялся. Я дружбу водил с шарлатаном, с бродягой, а кто ты таков на самом деле, так и не знаю. Но две вещи сказать точно могу: ты обманщик, и ты не человек!

– Врешь, парень, – покачал головою Шак, неотрывно глядя в глаза вот-вот готового рвануться к двери бывшего компаньона, – в друзьях мы с тобой никогда не ходили. Юн ты еще больно да несмышлен, чтоб дружба между нами завязалась, а насчет остального я так скажу…Обманщиком я был, обманщиком и остался. Разве шарлатанство не обман? Я тебе не открылся, но с какого перепугу я должен был правду о себе говорить? Ты мне ведь тоже с самой первой встречи врал, а я, между прочим, дважды тебе жизнь спасал. Человек я или нет, дело десятое, но тебе я о себе расскажу, если, конечно, и ты лукавить дальше не будешь да честно о себе поведаешь: кто ты, кем и с какой целью ко мне приставлен?

– О чем это ты? – выражение удивления на физиономии лекаря выглядело как-то неубедительно. – Я ж тебе все о себе поведал…

– Эх, парень, парень, – усмехнулся Шак и отвел взгляд от юного лица.

Жившему мошенничеством более десятка лет было больно смотреть на неумелые потуги новичка. События прошлой ночи, телесные муки и тревожные думы о туманных перспективах впереди напрочь выветрили из головы паренька все уроки лицедейства. Он расслабился, отвлекся, поэтому не контролировал ни игру мышц лица, ни настороженный взор, выдающий лгунишку с потрохами.

– Рассказать-то ты мне все рассказал, да только это брехня для растяп легковерных, – Семиун пытался вставить слово, но Шак приказал жестом ему пока помолчать. – Кой-чего ты в жизни повидал, кое в чем тебя эскулапы быстренько понатаскали, но лекарь из тебя, как из пьянчужки подзаборного святоша…В сундучке твоем скляночек, растворов да реторт много было, да только тому, кто в дорогу тя собирал, руки оторвать за такую халтуру нужно. Странный наборчик возит с собой по всему королевству юный лекарь, в нем самые необходимые вещи: слабительное трех видов, средство от грудной жабы и мазь от прыщей, которые на твоей наглой роже уже года два как не появлялись. Про то, как выходец из низов изъясняется, умолчу, допустим, общение в армии с важными господами пошло тебе на пользу. Не буду апеллировать и к некоторым спорным фактам.

– Это еще к каким? – настороженно сощурился Семиун.

– Ко многим, например, что ты гробовщика увидеть сумел, хотя для взора людей он невидим. Не знаю я, ума не приложу, отчего такое приключилось, то ли тебя кое-кто в магии поднатаскал, то ли я сам тому виной. Лечил тебя, дурня, когда в первый раз способностями своими воспользовался, можа, тебе кой-что на время и передалось…Но это не важно, кроме того, еще доводов целая куча наберется. За те повязки, что ты раненым миссионерам наложил, не только руки, но и голову оторвать нужно! Нет, ты все аккуратно, внешне правильно сделал, да только перед тем, как бинты накладывать, ты раны от грязи не очистил. Когда о высоких материях говорить пытаешься, то терминами эскулаповскими хорошо сыплешь, да только некоторые из них совершенно ни к месту приходятся.

– И это все или у господина зануды еще кое-что про запас имеется? – Голос Семиуна стал раздраженным, а взгляд совсем другим, недовольным, презрительным, будто у самовлюбленного, восхищающегося собственной мудростью и красноречием оратора, которому какой-то плебей из толпы осмелился указать на пробелы в логике речи и некоторые косноязычные обороты. – Так выскажи свои домыслы, можешь и в Гильдию пожаловаться, если претензии к моему мастерству имеются!

– Эх, вьюноша зеленый да во вранье неопытный, я б по каждому пункту рожу твою наглую утереть бы мог, коль ты препираться задумал, да только некогда нам диспуты разводить, – тяжело вздохнул Шак и посмотрел на стоявшего перед ним неумеху-вруна исподлобья. – Так уж получилось, что я и в бою под Суршью побывал, и в форте болотном отсиживал. Был у нас там один лекаришка, маленький, неказистый старичок, тоже, кстати, Семиуном кликали. Да только он в первый же месяц погиб, грибочков решил откушать, вот из поганок по глупости своей похлебку и сварил.

– Ты знал, ты с самого начала знал…и все равно?!

Юноша не смог договорить, его захлестнули чувства. Тот, кто раскрыл его легенду почти в первый же день, не поспешил прирезать провалившегося шпиона в ближайшем лесу, а всюду таскался с ним, прикидываясь несведущим простачком, и, кроме того, дважды спасал ему жизнь, рискуя при этом целостью собственной шкуры.

– На сантименты нет времени, – чувствуя, что творится в голове юноши, произнес Шак. – Итак, повторю свои простые вопросы. Кто ты, кто послал тебя за мной следить и, главное, зачем? Кого заинтересовали нелегкие будни обычного шарлатана да бродяги-мошенника?

– Меня зовут Кевий, я потомственный граф из рода Осваров, ближайший друг Антурия Четвертого, а граф Лотар…– юноша вдруг замялся, а затем выпалил на одном духу и отвернулся: – Граф Лотар мой родной дядя. Я рано лишился родителей, и он вырастил меня, как отец.

– Ух ты! – не ожидавший такого поворота Шак даже присвистнул; он был удивлен, но не так уж сильно расстроен.

– Меня послал в графство король, но следить за тобой я не собирался…Это я уж здесь, когда задание провалил и другого выхода не осталось…

– Давай-ка, парень, не спеши, рассказывай по порядку и внятно. Я, конечно, бродяжка далеко не простой, но все же никак в толк не возьму, чем моя скромная персона заинтересовала венценосных особ и алчную кодлу их подхалимов.

– Ты-то здесь ни при чем, – отмахнулся Кевий, но все же внял словам Шака и начал рассказ с событий, происходивших задолго до посещения им Тарвелиса: – Детство мое прошло при дворе. Сколько я себя помню, граф Лотар всегда опекал меня и не давал в обиду придворным. Знаешь, как бывает. Хоть ты и благородных кровей, хоть и имеешь связь с королевским родом, но если растешь без отца, то при дворе всегда найдется масса «доброжелателей»…

– Не надо мне про дворцовые нравы вещать. Бывал я там…– Немного подумав, Шак добавил: – Но давно. По делу давай, по делу!

– Долгие годы, почти все правление прошлого короля, граф Лотар решал все важные государственные вопросы. Без его ведома не издавался ни один важный закон, не подписывался ни один договор с соседями. Фактически это он был королем, хоть никогда и не помышлял сам усесться на трон. Королевство при нем процветало, но около десятка лет назад, мне тогда только исполнилось восемь, граф неожиданно оставил двор и переселился в свой замок. Никто тогда не мог понять почему, я тоже, но сейчас я догадываюсь…

– И в чем же секрет кроется? – судя по хитрому выражению лица, Шак знал истинную причину графского аскетизма, но ему все же хотелось выслушать версию юнца.

– В последний раз я видел его два года назад, на морском побережье, во время войны с соседями за бывшие дикарские земли. Время меняет людей, они стареют, а он по-прежнему оставался молодым и полным сил. Он колдун, точно такой же, как гробовщик, он побоялся, что его обвинят в сговоре с темными силами, поэтому и покинул дворец.

– Кое в чем, надо признаться, ты прав, – снисходительно поморщился Шак. – Но разве ты слышал, чтоб хоть одного придворного шаркуна обвинили в колдовстве и приговорили к костру? К вельможам Единая Церковь относится уважительно, особенно к тем, чьи карманы трещат от злата и за чьей спиной войско, чуть меньшее, чем у самого короля. Нет, парень, дело не только в этом…Но ты продолжай, продолжай, я внимательно слушаю!

– После ухода графа от дел не наступил крах, но многое изменилось, притом не в лучшую сторону. Соседи чтили клятвы былых лет, но не спешили заключать новые союзы. При королевском дворе стали формироваться группировки вельмож, начали возникать бунты на недавно покоренных территориях. Одним словом, страна лишилась сильного лидера, твердой руки. Когда Антурий Четвертый надел корону, то по наущению старшей сестры разорвал союз с соседями и начал войну за дикарские земли…

– Эй, брось, парень, за дурака меня не держи и сплетни, дурнями пущенные, не пересказывай! – лукаво улыбаясь, Шак пригрозил юноше пальчиком. – Все короли так поступают, у которых старшие сестры, конечно, имеются. Королева да принцесса ведь страной управлять не могут, они сильны, лишь пока наследник молод. А Антурий твой пройдоха тот еще. Он экспериментирует, королевством управлять пробует, опыта пока набирается, а все дела, которые по юношескому азарту наворотил, потом на сестрицу свою спишет. Дескать, ну, мужики, чаго хотите? Баба глупая, вздорная, до меня королевством крутила, ужо не взыщите! – Шак довольно умело изобразил крестьянина, как манерой говорить, так и выражением лица, поглупевшего буквально за считаные доли секунды, а затем так же мгновенно ставшего по-прежнему умным. – Молодой король на престол, сестрица с глаз долой: или в монастырь, или за заморского принца замуж. Вот она, нелегкая принцесская доля, на роду написано козой отпущения стать!

– Несмотря на несколько поражений, например под Суршью, военные действия в целом шли довольно успешно. Королевская армия вместе с отрядами богатых вельмож, в том числе и графа Лотара, уверенно вытесняла неприятельское войско со спорных земель. Однако, когда дело уже шло к развязке, граф Лотар вдруг настоял на заключении мира, притом на очень невыгодных для нас условиях. Я помню тот вечер. Граф выгнал тогда всех из королевского шатра, и они с Антурием долго кричали один на другого…После чего Лотар вышел и тут же покинул армию, король два дня был не в себе, а потом вдруг объявил перемирие и заключил договор.

– Послушай, парень, – Шак никак не мог привыкнуть к новому имени юноши, а называть его, как прежде, уже не мог. – А сколько тебе лет?

– Я тогда приврал, но немного…– честно сознался граф Освар. – Три дня назад исполнилось двадцать, но во дворце взрослеешь еще быстрее, чем на войне. Там жизнь другая, очень уж недобрая…

– Теперь понятно, почему в природе имеется королевский питон. Змеюка этого вида на дворцовых харчах росла…– попытался сострить Шак, но его шутка не была понята.

– Прошло время, тогдашняя история уже почти забылась, но месяц назад меня вызвал король и приказал инкогнито отправиться в графство. Он заподозрил графа Лотара в измене. Хоть дядюшка проживает здесь, в далекой провинции, вдали от дворцовой суеты, но слишком многое в политике и торговле по-прежнему завязано на нем. К тому же до столицы дошли слухи о поспешном укреплении замка и о резком увеличении его гарнизона.

– А о море, свирепствующем здесь, наверняка даже пары словечек дворцовые языки пожалели. Конечно, кого такие новости интересуют, – печально ухмыльнулся Шак, видать, действительно не по слухам знавший дворцовые нравы. – Все же поражаюсь я на твоего королька! Такой молодой, а уже себя равным небесному светилу считает. Он себя случайно богоподобным не требует называть? Настолько в силе своего слова уверен, что родного племянника за дядей шпионить послал!

– Мне пришлось, – не стал дискутировать по этому вопросу юный граф. – К тому же с тех пор, как дядя покинул дворец, много воды утекло. Лотар изменился, на войне он даже не замечал моего присутствия, хотя мы довольно часто встречались. А что же касается вопроса, почему именно я? Когда речь заходит о серьезных вещах, то не стоит посвящать в свои планы чужих людей. Мы с Антурием выросли вместе, он мне полностью и всецело доверял…доверяет, – оговорился, но поспешно поправился Кевий. – К тому же я в графстве никогда не бывал, и в лицо меня не могли узнать. Лотар же, по слухам, не покидает свой замок, так что, выдумав довольно правдоподобную историю про бедного полевого лекаря, правда, немного не ту, что тебе рассказал, я отправился в графство.

– Но что-то пошло не так, – догадался Шак, слышавший уже не один десяток историй про то, как тщательно разработанные планы вдруг шли кувырком из-за какой-то мелочи.

– Ты прав, хоть я и не понял, в чем заключался мой просчет. Меня арестовали в первый же день по приезде в Тарвелис и бросили в самую омерзительную из всех камер городской тюрьмы. Продержали пару дней на хлебе и воде, а потом дверь открылась…

– … на пороге появился городской управитель, – Шак помнил, что ему юноша рассказывал в первый раз.

– Да нет, меня изволил посетить сам дядюшка, – поверг в удивление единственного слушателя Кевий.

– Так, значит, он был в то время в городе, а не в замке, – наморщив лоб, принялся размышлять вслух Шак. – Теперь понятно…понятно, почему слуги Вилара появились возле города.

– Он предложил мне на выбор: либо пожизненное пребывание в его замке, что в принципе равносильно заключению, либо я отправляюсь с тобой и сообщаю о каждом твоем шаге. Вот вроде бы и все, все тайны раскрыл, больше скрывать нечего, – развел руками юный граф.

– И как часто ты о моих подвигах сообщал?

– Да ни разу, и не потому, что придерживаюсь строгих моральных правил, – честно признался юноша. – Его люди, через которых я записки передавать должен был, как-то все не попадались. Не знаю почему, но я же столько времени в беспамятстве валялся, да и путешествие наше не простым было, все с приключениями да изворотами судьбы…

– Так что же ты все-таки в верхней части города забыл? Хотел перед дядюшкой оправдаться да на нерадивость слуг его пожаловаться?

– Не без этого, – кивнул головой Кевий. – Правда, прежде всего лекаря искал, но дядины слуги почему-то о графе Осваре, моем отце, не слышали. Сам же видел, что у ворот случилось…

– Видел, – кивнул головой Шак, осмысливая сказанное юношей и пытаясь выстроить логическую цепочку.

– Теперь вроде твоя очередь откровенничать, – заявил парень, ожидая встречного признания компаньона.

– О чем это ты? – удивленно вскинул брови Шак, то ли прикидываясь дурачком, то ли действительно не понимая, что хочет от него услышать юноша.

– Кто ты, точнее, что ты за тварь? Какова твоя природа и что за цель ты преследуешь?

– Столько сделал для людей…и не только для людей, и вот дожил, какой-то графенок, щенок в эполетах, обзывает меня тварью, – Шак тяжело вздохнул, прошептал несколько слов на непонятном собеседнику языке, а затем посмотрел на юного графа пристально, с укором. – Меня звали Кенс Соври-Голова, Шак, Дубайло, Мортас, Огун Тридцать Первый, Инотий Пирланн Отавус, Цебарик, Йок Громила, и это только имена за последние двести лет. Я был королем, казначеем, секретным агентом тайного сыска Геркании, хозяином бродячей цирковой труппы, наемным убийцей, вором и, конечно же, шарлатаном. Какая из тех ролей, что я играл, какая из тех жизней, которыми я жил, тебя, малыш, интересует?

Пронизывающий взор, которым на него взирал бывший попутчик, поразил Кевия и лишил дара речи. Обилие же имен, некоторые были даже знакомы ему по книгам, прочитанным в детстве, создало в голове юноши непроходимый ступор. Мысли не могли пробиться через него к языку и обрести форму слов.

– Кто ты, кто ты на самом деле? – наконец-то произнес Кевий, уже не решившись употребить применительно к собеседнику оскорбительное местоимение «что».

– Я дракон, – произнес Шак без пафоса и так же просто, как если бы предложил собеседнику присесть, – правда, проклятый, обреченный вечно скитаться среди людей и жить в не столь уж и приятном человеческом теле.

– Не может быть, – прошептали побледневшие губы таращившегося на Шака юноши.

К чему слова, они лишь сотрясают воздух. Ни одно разумное существо не будет говорить, когда намного проще и убедительней показать. Шак моргнул, и обомлевший Кевий всего на миг увидел его глаза; те самые глаза, что видел рыцарь-оборотень незадолго до смерти; те самые глаза, бесстрастного взгляда которых испугался громила в корчме; глаза матерого хищника; глаза дракона, уставшего жить в чужом обличье и чуждом мире.

(обратно)

Глава 18 Вердикт дракона

Жизнь не только многогранна, но и состоит из многих уровней. Как бы далеко ни отползал муравей от своего муравейника, но ему все равно не понять, каково быть дельфином или, к примеру, горным козлом. Сколько бы умнейшие из животных ни пытались осмыслить сложную жизнь человека, но их постигнет неудача, сколько бы ученые умники ни утруждали свой мозг раздумьями о сущности бытия, им не суждено узнать, как мир устроен. Многого не знал и дракон, опустившийся до уровня вселенского муравья-человека, а большее из того, что знал, не смог объяснить внемлющему его рассказу, разинув рот, слушателю. Однако он сделал попытку, постарался найти нужные слова и не утруждать довольно примитивно устроенный мозг Кевия сложными понятиями и длинными цепочками логических размышлений.

«…аш мир не единственный, существует множество различных миров, в каждом из которых живут, плодятся, воюют и размножаются свои формы жизни. Их объединяет лишь два фактора: относительная близость друг к другу и Создатели, преследовавшие при их взращивании свои интересы и цели. Любой мир – это поле. Бывают поля засеянные, а бывают ждущие свой черед; на одних растет тыква, на других зреет пшеница, поэтому и жизнь в вашем мире не похожа на жизнь у соседей. Все существующие расы и виды, которые когда-либо обитали там, где находимся мы, и которые будут обитать, – всего лишь сорта, выведенные кропотливым трудом, культивированные и заботливо взлелеянные. Тот, кто создал и вас, и меня, заботится о посевах и надеется на богатый урожай. Я не знаю, что он от нас получает какую-то материю или нематериальную субстанцию, но могу сказать точно, он сам несовершенен, его заботит урожай в целом, и ему нет дела, что один колос пытается погубить другой, что одна тыквина объявила войну или торговую блокаду соседке. Он или они выше этого и не размениваются по пустякам. Именно по этой причине мне и смешно, когда священники устремляют взор в небо и надеются на чудеса.

Для человека, эльфа, гнома, орка и любого иного, проживающего на земле существа, мир – это поля, леса, горы, море, небеса, все то пространство, что вас окружает. Вы ведете оседлый образ жизни, вы – растения, в то время как драконьи стаи были созданы совершенно для иного дела. Мы – пчелы, переносящие пыльцу, но цветочки у нас побольше. Мы не только способны парить в небесной выси, но и странствовать по тому, что воспринимается вами как огромное черное пространство, усеянное мелкими точками звезд. Мы летаем от одного мира к другому и помогаем всходам быстрее расти. Ведь любой крестьянин с детства знает: мало бросить зерно в землю и сложа руки сидеть в ожидании богатого урожая.

Твой мир был засеян недавно, и спустя несколько сотен тысяч лет не случайно, а вточно означенный срок его посетили мы. Был бы ты тогда с нами, видел бы, какие забавные мохнатые и грязные уродцы ползали по равнинам и горным склонам, а ведь это были далекие предки людей, эльфов, гномов и других здешних существ. Пчелы разносят пыльцу, смысл нашего труда в том же, мы помогаем всходам расти и совершенствоваться, но с точки зрения практического исполнения наша миссия выглядит немного по-другому. Мы принесли будущее неразумным расам, даже не задумавшимся над тем, каким образом улучшить свою мерзкую жизнь, мы даровали им существ, ставших их лидерами. Мелкие паразиты, выползшие из-под чешуек на наших телах, стали плодиться и развиваться в вашем мире. Они хорошо адаптировались, намного быстрее прошли, почти пробежали тот же путь, который преодолели здешние формы жизни, путь от неразличимой взором букашки до человека, и через какой-то десяток тысяч лет их уже внешне было не отличить от первобытных людей. Говорят, что эльфы да гномы появились гораздо раньше людей, это чушь, просто они развивались быстрее. Это колосья, которые взошли слишком рано, и мы не успели их опылить, именно по этой причине они постепенно вымирают, у них нет того, что даровано людям, они – тупиковые ветви развития, неплодоносящие всходы.

Вижу скептическое выражение на твоем лице, но иного я и не ожидал. Не каждый день услышишь такое, и для того, чтобы осмыслить и понять, нужно время. Тем не менее факт остается фактом. Те, кто для нас, для драконов, были лишь «жалкими паразитами», быстро развились, быстро приспособились к существованию в вашем мире и, став для только что сбившихся в племена людей всесильными божествами, повели их за собой. Это они научили древних затачивать палку перед тем, как проткнуть ею шкуру зверя, разводить огонь и не есть сырое мясо. И все, что нас окружает сейчас, создано, как ни странно, именно благодаря их лидерству, порой жестокому, расчетливому и несправедливому.

Вот приблизительно так, в идеале, и выглядит работа драконов по «удобрению» миров. Стая прилетела, сбросила груз паразитов и полетела дальше, в следующий мир. Однако в случае с вашим миром произошла заминка. В том черном-пречерном пространстве, что ты каждую ночь видишь над головой, произошло ужасное событие, взорвалась звезда. Не буду объяснять, насколько это страшно и чем это грозит, как нам, так и другим обитающим в том пространстве существам. Тебе этого все равно никогда не понять. Однако получилось так, что стая была вынуждена переждать угрозу и провести в твоем мире несколько лет. Именно этот факт и стал причиной того, что ваш мир уникален, ведь только в нем появился не один, а два различных по природе своей вида «паразитов».

Первый вид был важен для развития жизни в «выращиваемом» мире, ради него мы сюда, собственно, и прилетели. Они существа, так сказать, нашкурные, неприхотливые, привыкли питаться старыми чешуйками, а также извлекать жизненные силы из всего, что попадалось нам по пути: солнечный свет, звездная пыль и т.д. Оказавшись в вашем мире и развившись в положенный срок, они не только внешне уподобились людям, но и их рацион стал очень похож на питание человека. У них есть силы и способности, они хорошо владеют своим телом, подпитываются от камней, солнца, воды, воздуха, одним словом, гармонично сочетаются с человеком и не потребляют его в пищу. Их задача – развивать человечество как вид, но они действуют подсознательно, интуитивно, не зная даже, как попали в этот мир и кем были их предки. Ведь жизненный цикл у этих симбиотов короткий, хотя намного длиннее человеческого. Две-три тысячи лет для дракона чертовски мало, для человека – невообразимо много.

Вначале потомки этого вида явились древним людям богами, потом, когда цивилизация стала развиваться и возникли не племенные, а единые религии, они стали притворяться людьми и, умело используя свои способности, заняли ключевые посты во многих государствах. В принципе смысл их существования заключался именно в этом: стоять во главе, руководить и направлять безвольную массу, думающую лишь о сытости своих животов и не способную заглянуть в будущее. Разбредясь по свету, они не потеряли связь друг с другом, а, наоборот, всеми силами крепят ее. Они легко роднятся с людьми, но принимают в свой круг далеко не всех детишек от смешанных браков. Удостаиваются чести носить их символ, черно-зеленый плащ с золотой каймой, лишь те, у кого ярко выраженные способности симбиота. Кто может легко изменять свою внешность, обладает богатырской силой и, извлекая из объектов неживой природы полезные элементы, способен быстро восстанавливать свой организм после самых тяжких ранений…

– Так, значит, граф Лотар и его вассалы?!.. – не выдержал и перебил рассказчика пораженный услышанным Кевий.

– Да, для вас они, можно сказать, боги, существа высшие и наделенные силой, обычным людям недоступной, – недовольно поморщился потерявший нить мысли Шак и, пока пытался за нее вновь ухватиться, добавил: – Хотя для меня они всего лишь потомки нашкурных паразитов, жалких пожирателей омертвевших чешуек…

– Нет, бред, этого не может быть! Если бы в твоих словах была хотя бы доля правды, то и я бы был божеством! – В глазах усомнившегося в правдивости слов дракона юноши виднелась надежда, что Шак кивнет, подтвердит, что и он, отпрыск благородного рода Осваров, не просто человек…

– А мне почем знать? – Вместо того чтобы сказать: «Да, мальчик, ты тоже бог», Шак просто покачал головой и пожал плечами. – Но вроде бы не похоже. Симбиоты обычно заботятся о своих малышах, даже если в них слишком много от человека. Вот и ответ на мучивший тебя вопрос, почему дядюшка так резко изменился и перестал тебя в упор замечать.

– Не понял…– удивленно заморгал Кевий.

– А чего тут понимать? Все просто, – хмыкнул Шак и выглянул из сарая, проверяя, не подслушивает ли кто их разговор. – Или он тебе совсем не родня, некоторые, наиболее активные симбиоты прячутся от врагов под чужими именами, или в твоих жилах течет менее восьмой части их крови.

– И что же? Как мне узнать, кто я на самом деле?

– Да ты не волнуйся, годкам к шестидесяти ясно станет, если доживешь. Если способности проявятся и вдруг начнешь молодеть, значит, имеешь к одному из трех Братств, например к Братству Лотара, какое-то отношение.

– А если не доживу? Ведь всякое может случиться. Убьют меня или еще что…

– Не доживешь, значит, не доживешь…– с безразличием пожал плечами Шак. – Значит, не судьба тебе узнать, кто ты на самом деле. Не расстраивайся, тебе и так в жизни повезло, ты родовитый граф, а некоторые, между прочим, и батраками рождаются. И вообще, если дальше хочешь слушать, не перебивай. Времени у нас не так-то и много, не стоит злоупотреблять гостеприимством и от встречи с сиятельным графом Лотаром чересчур долго отлынивать.

Шак еще раз выглянул наружу и, убедившись, что ни стражникам у ворот, ни разгуливающим поблизости солдатам не было до уединившейся в сарае парочки никакого дела, продолжил свой рассказ:

«…б одних паразитах ты уже узнал, настал черед поведать о других, тех самых, из-за которых я и был изгнан из стаи. Задержка в вашем мире была недолгой, но нам нужно было что-то есть. Мы могли питаться солнечным светом и черпать силы из воздуха, но это все равно что для вас сидеть на сухарях и воде. Не имея доступа к полноценной пище, мы голодали, и я первым предложил добавить в рацион животных и людей. Наверное, это звучит омерзительно, но я ведь дракон, и людоедство для меня не синоним каннибализма. Идея понравилась, новая пища оказалась весьма питательной и полезной, да вот только в желудках завелись паразиты. Я пытался исправить свою же ошибку, но уже никто не хотел голодать. Несправедливость существует не только в среде людей. Меня не простили, хоть именно я нашел способ выводить наружу омерзительных слизняков, дожиравших все то, с чем не смогли справиться драконьи желудки.

Стая избавилась от недуга и, переждав катаклизмы в небесной выси, улетела. Меня в наказание оставили здесь и, решив хорошенько проучить за боли в опухших животах, заключили в тело человека. Вот так я с тех пор и живу, мучаясь и скитаясь. Я перепробовал все, побывал везде, даже там, где не ступала нога человека, и лишь лет пятьсот назад нашел способ бороться с вечной скукой однообразного бытия. Я живу жизнями других, я так развлекаюсь и пытаюсь примириться со злодейкой– судьбой, которую все равно не изменишь. Но довольно обо мне, не люблю я эту тему, давай-ка лучше о слизняках, или, точнее, брюшных паразитах.

Эта форма вспомогательной жизни возникла случайно и, в отличие от симбиотов, не играла никакой роли в возделывании «вселенских полей», но зато они переняли от нас некоторые способности и пристрастие к человечине, на которой и были взращены. Омерзительные уродцы, побочный эффект развития вашего мира и нашего кишечника, шли своим путем, и шли намного медленней симбиотов. Когда у людей уже появились первые боги, твари еще были неразумными и прятались по лесам, болотам да пещерам, питаясь всякой живностью. Священники ошибаются, называя их нежитью, они живые, но только живут за счет смертей других. Они до сих пор остались паразитами, хоть и обрели разум. Кстати, Вилар не придумывает сам чудищ, он использует живую массу из черных луж, чтобы воссоздать древние формы своего вида. Такими уродливыми были паразиты на заре своей общности, пока еще не стали разумными существами. Их эволюция протекала спонтанно и во многом зависела от среды обитания и пищи, поэтому сейчас существует великое множество паразитирующих на человечестве форм: сохатки и оборотни, питавшиеся вперемешку людьми, травою и лесным зверьем; кабарсы – любители птиц, и потомки болотных пиявок – вампиры. Их не интересовали ни деньги, ни власть, ни подчинение людей, их интересовала лишь человечина, которую можно добыть, не сбиваясь в крупные стаи. В плане организации они больше походили на животных, пока среди них не появились лидеры. Я не оговорился, именно лидеры, дети неудачно скрестившихся с людьми симбиотов. Они получили способности своих предков, но дурные наклонности слабой человеческой натуры. Даже мне неизвестно, какой сумасшедший дурак решился на такой опасный эксперимент, как скрестить свое семя с паразитом, но эффект получился потрясающим: в мире появилось несколько существ подобных Вилару.

В целом же именно из-за них вы стали развиваться иначе, чем другие миры. Вы во многом отстали, а причина кроется в том, что, когда численность разумных паразитов, объединенных родственничками гробовщика, возросла, симбиоты отвлеклись от своей основной задачи ведения масс за собой по пути созидания и переключились на борьбу с враждебными для человека формами жизни. К примеру, Лотар. Он покинул дворец именно ради грядущей ночи. Я чувствую, он специально начал войну за спорные территории. Ведь там, на дикарских землях, вдали от шумных городов, у слуг Вилара были основные охотничьи угодья. Не зря Лотар переселился и сюда. Если бы на левом берегу Удмиры не вырос бы этот замок, то леса правобережья уже давно бы кишели массой всяких хищных существ. Идет война, малыш! Слуги Вилара приплыли сюда, чтобы покончить с твоим дядюшкой и ослабить силы докучающих им симбиотов ровно на треть, а Лотар думает, что он заманил Вилара в ловушку. Сиятельный граф рассчитывает на свое войско, да и насчет моей помощи планы строит…

– Разве он не прав, разве ты не поможешь? – на этот раз не перебил, а, терпеливо дождавшись, пока Шак замолчит, задал вопрос Кевий. – Неужто ты не поможешь избавить мир от чудовищ?

– А зачем? – совершенно неожиданно прозвучал для юноши ответ, облеченный в форму риторического вопроса. – Это не мой мир, не моя война. Что симбиоты, что паразиты, это формы жизни, которые существуют уже много веков. Не хочу брать на себя роль Провидения! Не мне решать, кто достоин жизни, а кто должен умереть!

– Но ведь рыцари графа Лотара на стороне человечества, они, как ты сам говорил, стремятся улучшить жизнь людей! – воскликнул пылкий юноша, несмотря на зрелость в некоторых вопросах, еще страдавший максимализмом.

– Уже давно нет, – уверенно заявил Шак, – их захлестнула агония борьбы. Во имя благих целей они вредят не меньше, чем пожирающие людей твари. Рыцари твоего дядюшки уже сейчас идут по пути насилия и коварства и не свернут с него, даже когда последний из их врагов испустит предсмертный крик. Они придумают себе нового противника и будут тешиться дальше, обрекая на смерть ради их развлечения тысячи невинных людей. Ведь все равно, от чего умереть: от яда или от неумело приготовленного противоядия! Тебе нет разницы, сожрет ли тебя в лесу волк или одичавшая собака! Проклят не только я, но весь ваш мир, в котором царит беспорядок, в котором чересчур многое приобрело иные цели и смысл. Мне не хочется разбираться, что лучше: доброе Зло или злое Добро. Я уже много раз уничтожал и тех и других, но не из-за какой-то там великой идеи, а просто потому, что глупцы мешались у меня под ногами.

– Так как же ты поступишь? Что будешь делать, когда стемнеет и твари полезут на стены? – спросил юноша далеко не из праздного интереса: ведь от решения древнего существа зависела и его собственная жизнь.

– Послушаем, что нам скажет Лотар, – ответил Шак, вставая с сена и отряхиваясь. – Надеюсь, ты составишь мне компанию и прогуляешься до покоев своего великого дядюшки?

– Что-то мне расхотелось его видеть, – произнес юноша с интонацией: «Подсказал бы лучше, как отсюда удрать подальше!»

– Надеюсь, мне не придется заставлять тебя идти со мной? – повторил почти тот же вопрос дракон и, зная, что ответ будет «Не придется», направился к двери. – В конце концов, тебе ведь интересно узнать, кто ты: божество или просто сиятельный граф?

* * *

За интересной беседой время течет незаметно. Юный граф был поражен, что, когда они покинули сарай, солнце уже миновало зенит и прошло больше половины пути к горизонту. Они проговорили несколько часов, минимум шесть, которые пролетели как шесть кратких мгновений.

На этот раз стражники хоть и посмотрели на Кевия недобрым взглядом, но пинать его сапогами не решились. Юноша шел рядом с рыцарем, о котором уже трижды спрашивал появлявшийся возле ворот и почему-то нервничающий Жаро. Даже командир охраны не знал причину беспокойства старшего рыцаря, но искренне надеялся, что чужаки когда-нибудь наговорятся и покинут проклятый сарай, в котором они засели задолго до полудня.

Верхняя часть замка еще больше напоминала центр процветающего города. Прекрасная площадь с парками и тремя фонтанами; красивые дома, в которых жили рыцари и гости замка; несколько шикарных заведений с цветными витражами, верандами и табличками на нескольких языках – все это напоминало какую-то сказку, какой-то иллюзорный, призрачный мир, который вот-вот рассеется и превратится в дым. На фоне поражающего взор великолепия особо выделялся огромный дворец, представлявший собой гармоничную композицию из множества существовавших в ту пору на Континенте стилей: игривого виверийского, возвышенного позднеэльфийского, сурового герканского и, конечно же, напыщенно-помпезного восточно-имперского. Архитектор приложил немало усилий, чтобы взять из каждого направления только лучшее и не испортить общую картину при сведении воедино, казалось бы, совершенно не сочетающихся друг с другом цветов, форм и линий.

– Скажи, а твой дядюшка в королевстве случайно не казной заведовал? После его ухода ревизия не обнаружила солидной недостачи? – пошутил Шак, но юноша не оценил юмора собеседника.

– Нет, он старался не занимать официальные посты, но имел большое влияние, – вполне серьезно ответил озирающийся по сторонам юноша.

– Не таращься так, а если уж глазенки и вылупляешь, то будь внимателен, думай, куда смотришь, – тихо прошептал на ухо Кевию Шак. – Пока ты со мной, тебя никто не тронет, но симбиоты не любят всякую низкородную грязь, носи она хоть королевскую корону. Не забывай, куда ты попал и кто тебя окружает.

– А зачем…зачем им все это: гостиницы, ресторации, парки, фонтаны? Зачем такая красота? – не обратив внимания на предупреждение Шака, продолжал озираться по сторонам юноша.

– Божества привыкли жить в прекрасных садах и лишь изредка посещать грешную землю, например, когда захочется потехи или отыскать десяток новых девиц, – усмехнулся дракон, в отличие от паренька, впервые попавшего в замок дядюшки, прекрасно знавший обычаи и нравы касты избранных существ. – К тому же Братство Лотара всего лишь одно из трех объединений симбиотов. Иногда к ним прибывают гости, иногда замок посещают те члены Братства, кто вынужден отбывать свой срок среди людей и вершить большую политику. У них другая жизнь, и время течет по-иному. Лет двадцать-тридцать при каком-нибудь из дворов министром или советником побыл, потом лет десять попутешествовал, а затем сюда, на полувековой покой…

Не только неподвижное, как гипсовая маска, лицо, но вся фигура Шака выражала полнейшее безразличие к той красоте, посреди которой они оказались. Он был обрадован, услышав за спиной тяжелые шаги закованных в доспехи рыцарей, а вот на юной мордашке Кевия прорисовалось расстройство. Молодой граф был необычайно опечален тем, что им не дали полюбоваться видом прекрасного уголка.

– Милостивый государь, мне очень неприятно прерывать вашу прогулку, но Его Сиятельство, граф Лотар, по-прежнему ждет вашего визита. К тому же вечереет, а эта ночь может оказаться не из приятных, – дипломатично намекнул на возможность штурма замка подошедший сзади Жаро.

– Бойцы Вилара полезут на стены, и ваш чудесный маленький мирок может рассыпаться в прах, – невозмутимо произнес Шак, медленно повернувшись к рыцарю лицом.

На этот раз рыцарей было трое, и все они облачены в одинаковые доспехи и черно-зеленые плащи. По правую сторону от Жаро находился высокий веснушчатый парень, которого Шак еще не видел, а слева стояла Ола. Воительница не узнала в красивом рыцаре того бродяжку, который ее усыпил, но прекрасных глаз с Кевия, известного ей как Семиун, девица не сводила.

«Любовь часто превращается в ненависть, но и ненависть может разбудить в душе самые потаенные чувства», – отметил про себя Шак, немного опасаясь, что девушка не выдержит, вспылит и прямо здесь накинется на юношу.

– Я рад, что вы понимаете всю тревожность момента, – ответил Жаро. – Надеюсь, вы не будете противиться, если я осмелюсь проводить вас до покоев графа?

– Буду только рад, так что можете отпустить конвоиров, – лицо Шака озарила снисходительная улыбка.

– Что вы, это не конвой, это компаньоны для небольшой прогулки графа Освара по парку. Видите ли, граф Лотар не расположен сейчас видеть своего племянника, тем более зная, в каких доверительных отношениях он находится с нашим королем, глубокочтимым всеми нами Антурием Четвертым.

Жаро умел изъясняться красиво и делать изящные намеки. Шак посмотрел на Кевия. С одной стороны, Шаку хотелось, чтобы его спутник принял участие в беседе. Дракон очень многое уже рассказал, и почему-то ему очень хотелось дать понять юноше, пешкой в какой игре он невольно стал. Но, с другой стороны, Кевий боялся своего дядю, а после беседы в сарае страх еще больше укрепился в юном сердце. Шак уже подумывал действительно дать юному графу возможность насладиться чудесными видами парка, но, мельком взглянув на мертвецки бледное лицо Кевия, беззвучно кричащее: «Она же меня прирежет!», вернулся к прежнему решению.

– Плевать мне на Антурия! Тоже мне, король нашелся: недавно с горшка слез да, поди, в двадцать два своих годка еще в солдатики играет, – не просто дерзил, а вел возмутительные крамольные речи Шак. – Граф Освар в доверительных отношениях со мной, и без него я никуда не отправлюсь. Если граф Лотар хочет, пусть сам приходит, а мы его здесь подождем иль вон там, возле скамеечки.

– Но у меня строжайший приказ! – пытался облагоразумить Шака Жаро.

– А мне на ваш приказ, милостивый государь, как на Антурия, – тоже в дипломатичной манере пояснил свою позицию рыцарь в доспехах из чешуи дракона.

– Хорошо, пойдемте, – после недолгого колебания согласился Жаро и подал знак сопровождающим идти следом.

Шак уже долго не ходил под конвоем, но не испытывал от этого дискомфорта. Его раздражало другое: Кевия почему-то трясло, его дыхание было сбивчивым и учащенным, то ли юношу так сильно взволновала предстоящая встреча с родственничком, то ли он чувствовал на спине гневный взгляд Олы и ждал нападения.

– А Лотар тебе дядюшкой по какой линии приходится: по отцовской или материнской? – задал вопрос Шак не потому, что его интересовала родословная спутника, а лишь ради того, чтобы отвлечь юношу от дурных мыслей.

– По матери, – отрывисто ответил Кевий и обернулся.

«Ага, все-таки мечтающая о возмездии девица не дает ему покоя, – с облегчением подумал Шак. – Надо бы успокоить вьюношу. Воительницы очень непоследовательный народ, притом чем горделивее, тем непоследовательней. Чем дольше на тебя волчицей зыркает, тем крепче потом в объятиях сжимает. Вот, помню, одна амазонка пол-леса за мной с топором прогналась, а апосля чуть мне ребра все не поломала объятиями…

* * *

Не стоит и описывать, в какой обстановке жил граф, считавший себя божеством, до сих пор бывший самой влиятельной персоной в королевстве и фактически являвшийся владельцем трети заселенного людьми мира. Роскошь, роскошь, кругом одна роскошь. Кевий вырос среди блеска хрустальных люстр, дорогого убранства и множества золотых безделушек, стоящих целое состояние. Богатством интерьера его было не удивить, но все же и он пару раз застывал посреди широких коридоров и залов, чтобы немного поглазеть на поражающую красотой редкостную диковинку. Шак был выше всего этого вычурного эстетства и замер всего один раз, и то перед живой фигурой, а не скульптурным изваянием.

На пороге графских апартаментов их встретил Кон– хер. Жаро и веснушчатый парень, не попрощавшись, покинули гостей. А Ола и рыцарь, спасший Шака от дубинок миокских преследователей, а потом доставивший его без сознания в дом управителя, сопроводили их к кабинету. В голове дракона мгновенно сформировалась логическая цепочка, приведшая к явному выводу. Шак обругал себя, что не догадался об этом раньше. Загорелый управитель и граф Лотар были одним и тем же лицом. Конечно, сам он тогда чересчур вжился в роль бродяги, а когда такое происходит, то чутье молчит. Он не почувствовал при первой встрече, кем был Вилар, а еще раньше не среагировал на присутствие поблизости двух сильнейших симбиотов: Конхера и самого Лотара.

«Чувства притупляются, когда играешь роль, и это нормально, но логика-то, логика…Почему она меня подвела? Ведь догадаться еще там, в Тарвелисе, было так просто…

Ни один аристократ не додумается поставить управителем в городе своего человека. Явное обманчиво, и с виду самое разумное решение на практике оказывается неприемлемым. В городе, как в любой общности людей, всегда есть противоборствующие группировки, цеховые иль родовые кланы. Когда управителем становится представитель одной, то все остальные тут же превращаются в добровольных осведомителей. Они шпионят за конкурентом и тут же докладывают хозяину о каждой махинации его доверенного лица. Не делая совершенно ничего, граф имеет в городе множество зорких глаз и чутких ушей. Поставив же управителя со стороны, хозяин города и окрестных земель мгновенно оказывается в информационной блокаде. Все дружно прячутся по своим норам и молчат, опасаясь мести слишком влиятельного главы. И тут как раз возникает масса возможностей для безнаказанных краж, взяточничества, торговли доходными постами и спекуляций.

Нет худа без добра. Хоть озарение и пришло с довольно большим опозданием, но все же своевременно. Когда перед давно поджидаемыми посетителями распахнулись двери графского кабинета и Шаку предстала широкая улыбка на загорелом лице Южанина, это его нисколько не удивило.

– Проходите, милостивый государь, проходите вон сюда, к кушетке, устраивайтесь поудобней. Прошу простить меня за чрезмерную назойливость и, возможно, неправильную форму обращения к такому уважаемому гостю, – стал распинаться перед Шаком поднявшийся с кресла граф Лотар, но, когда он увидел за спиной у дракона фигуру робко прячущегося племянника, выражение его лица и тон резко изменились: – А ты что здесь делаешь?! Я же тебе строго-настрого запретил!..

– Не пугай мальца, это я настоял! – произнес Шак, оставшись стоять и не приняв лестного приглашения развалиться на мягкой кушетке. – К тому же он в курсе, я просветил его, кто ты таков, да и про Братство твое рассказал, так что вряд ли он из нашего разговора чего нового для себя почерпнет.

– Вот как, – хмыкнул Лотар, – а о себе случайно не рассказывал? Я бы сам с удовольствием послушал. Ты такой древний, почти как мир, а сведения о тебе раздобыть невозможно. Я даже точно не ведаю, кто ты…

– Но это не помешало тебе довольно нагло обращаться со мной в Таверлисе. За жизнь свою не опасался?

– Нет, не опасался, – рассмеялся Лотар, лукаво и немного вызывающе глядя Шаку в глаза. – Ведь ты тогда играл роль, а роль для тебя свята, из нее ведь нельзя выходить, не так ли? Вот видишь, я все же о тебе кое-что знаю. Этого оказалось достаточно, чтобы заполучить тебя гостем в замок…

– А смысл? Хочешь моими руками расправиться с полчищами Вилара? Должен разочаровать, не выйдет, ты переоцениваешь мои способности.

– Нет, на это я не надеялся. Меня полностью успокоит вид головы Вилара, скажем, на воротах моего замка. Кстати, ты не мог бы мне помочь заполучить такое редкое украшение? – произнес Лотар, а затем повернулся к своим слугам, или как он их привык называть, младшим братьям: – Конхер и ты, Ола, пускай щенок-племянничек остается. Странно себя поведет, рубите башку, не задумываясь!

– И откуда же такая нелюбовь к близкой родне?

– А, давняя история…– поморщился Лотар. – Сестренка моя малость род опозорила, на стороне погуляла, вот и появилось на свет это чудо убогое. Жаль, я слишком поздно узнал, а то бы…

– Скотина! – вдруг выкрикнул раскрасневшийся парень и сделал шаг вперед.

Рыцари за его спиной мгновенно выхватили из ножен мечи и приставили их к его горлу.

– Тронешь парня, я всех убью, – спокойным голосом заявил Шак и позволил себе показать драконьи глаза.

– Пустите его, – отдал команду граф. – Признаюсь честно, я надеялся, что мои люди в особняке близ Задворья обнаружат еще один труп…Вилара. Был разочарован, но надежда осталась. Ну как, поможешь мне?

– Ради чего и зачем? – спросил Шак. – С какой стати ты решил, что я вообще захочу встревать в ваш конфликт?

– А как же та жизнь, которую ты принес в этот мир? Неужто ты позволишь ей сгинуть в ненасытных пастях этих тварей? Другие два Братства слабее нашего, и если замок вдруг падет, то все люди превратятся в кучку объедков. Вилара никто не сможет остановить, а вместе мы свернем его шею и загоним нежить обратно в их леса и болота!

– У-у-у! Вот видишь, Кевий, господа правители никогда не увлекаются историей, – протянул Шак. – Надо было тебе, Лотар, больше с отцом твоим пообщаться, он бы тебе мог многое и обо мне, и о людях, и о жизни в целом рассказать. Он умнее тебя был и разумней, зря ты тогда ему горло перерезал, себя на невежество обрек!

– Ну, что было делать? – обвинение в убийстве отца графа Лотара нисколько не смутило. – Отцеубийство – удел не только королей, богам это тоже необходимо. Ведь мы боги, ты же этого не станешь отрицать?

– Скорее божки, – поправил Шак, – к тому же весьма недальновидные, что ты, что братья твои, что Вилар и ему подобные. Вы мелкие жучки, пытающиеся занять место на вершине навозной кучи…

– Так да или нет?! – настаивал Лотар.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Жаро.

– Лотар, они пошли на штурм, лезут на стены! – выкрикнул рыцарь, обратившись к хозяину чересчур фамильярно, без титула «граф»

– Как, ведь еще не стемнело? – известие удивило хозяина замка, но отнюдь не напугало.

– А они все равно прут!

– Так что ж ты, болван, сюда прибежал! Марш на стену! И ты, Конхер, тоже ступай! Покажите тварям, где их место! А ты, Ола, останься, тебе полезно наш разговор дослушать!

Девушка правильно истолковала иносказательный намек хозяина. «Послушать» разговор она осталась, но внимала беседе как-то странно: стоя в двух шагах за спиной Кевия и демонстративно держа ладонь на рукояти меча. Видимо, Лотар все же опасался вспыльчивого племянничка, да и при беседе с гостем не помешал бы пусть легковесный, но все же аргумент шантажа. Шак уже вышел из роли, но все же таскал юношу за собой, значит, Кевий ему чем-то дорог, и потенциальная возможность гибели юноши могла бы повлиять на принятие им решения.

– Ты только вдумайся в абсурдность твоего предложения, – по-прежнему невозмутимо, скрестив руки на груди, вещал дракон. – Твои знания обо мне куцы и ограниченны: я древний, обладаю силой, люблю притворяться другими людьми, вот и всё, если, конечно, не считать твоей ошибочной убежденности, что именно я породил жизнь. История твоего рода для тебя местами загадка; представления о природе врага, с которым ты борешься, тоже весьма туманны, но это не помешало тебе действовать: обманом затащить меня сюда и теперь приставать с глупыми предложениями.

– А я не архивариус, чтобы пыль книжную глотать, к тому же о тебе там правды все равно не найти. Хороши лишь те знания из прошлого, которые имеют практическую ценность в настоящем. Ты силен и защищаешь людей, а больше мне знать и не надобно. Вспомни хотя бы ту историю, что произошла полвека назад в филанийской столице. Ты знатно отличился, хоть и пропал на некоторое время из моего поля зрения. Тогда ты помог одному некроманту спасти человечество от происков жалкого интригана маркиза Норика, почему бы не вступиться за людишек еще раз? Ведь угроза нависла не только надо мной, но и над ними. Ты ведь осознаешь это, Мортас? Тебя ведь тогда именно так звали, не правда ли?

– Имя не имеет значения, как, впрочем, и поступки полувековой давности, – покачал головой Шак. – Ты пытаешься привлечь меня на свою сторону. Интересно, а Вилар тоже опробовал бы свое красноречие, если бы знал о моем существовании?

– Нет, не опробовал бы, он и так использовал тебя, дуралей, – внезапно раздался ехидный смешок за спиной скитальца.

Шак обернулся, выхватив абордажную саблю, но было уже поздно, он не успел предотвратить беды. В руках у Кевия вдруг откуда-то появилась лопата, тот самый инструмент смерти, что был у гробовщика при встрече в лесу, но только стальные края ее были теперь остро заточены. Сначала ее черенок врезался в кадык стоявшей за спиной Олы, а затем и сама лопата направилась в полет. Лотар лишь всхлипнул и упал на колени, лопата вошла в его грудь аж по самое древко и теперь торчала из нее, словно точно попавшее в цель метательное копье. Через миг глаза Лотара закрылись, и он испустил дух…тихо, как будто уснул. В пустом кабинете Шак остался один на один со своим бывшим напарником, точнее, с тем, кто вселился в его тело, а где-то там, далеко, на стенах, шел ожесточенный бой…

– Вот видишь, от тебя и не потребовалось принимать решение, все произошло само собой, – произнес Кевий голосом гробовщика и рассмеялся. – Я знал о тебе, знал о тебе очень давно и, в отличие от простачка Лотара, не надеялся заключить с тобой союз. Тебя ведь не интересует ни господство, ни власть, да и мирок-то наш кажется тебе жалкой клеткой.

Тело юноши страдало, оно не выдерживало груз вселившегося в него инородного существа. По лицу и рукам Кевия пошли багровые пятна, вены вздулись и образовали уродливые темно-синие узлы. Однако племянник убитого Лотара не чувствовал боли, его сознание было пленено и подавлено могущественным колдуном.

– Я знаю, тебя мучил вопрос, как, каким образом мне удастся проникнуть за высокие стены и избавиться от злейшего врага, – прохрипел гробовщик, глядя на Шака безумным взглядом. – А я на тебя и рассчитывал, в том и заключался мой план, что ты привяжешься к жалкому сосунку и потащишь его за собой к Лотару. Симбиоты ничто без их ныне дохлого предводителя. Начнется борьба за власть, их влияние ослабнет, а затем и само Братство распадется. Вижу, ты хочешь меня убить, но ты бессилен, ты можешь лишь уничтожить оболочку парня. Да я и мешать этому не буду, я же ведь далеко, тебе до меня не добраться, ведь так, кажется, было в твоих снах?

– А ты забавный…жалкий, но забавный, – совершенно неожиданно произнес Шак и рассмеялся. – Случайно не просветишь, как это такому ничтожеству удалось забраться в шкуру парня?

– Это было просто, – ответил Вилар, наслаждавшийся моментом победы. – Сначала я слегка помог согрешить сестренке Лотара обесчестить род Осваров. Да, не удивляйся, паренек мой сын, но родственные связи так мало значат…

– Плоть от плоти…твой сын наполовину ты. К тому же Кевий все же родня Лотару, а значит, шансы подобного переселения, да еще на приличном расстоянии, были достаточно велики, – задумчиво произнес Шак, не проявлявший пока агрессии и даже впавший в какое-то умиротворенное состояние.

– Скажу по-другому, угрозы провала вообще не было, но вот только интуиции ныне покойному графу было не занимать, – состроив плаксивую, жалостливую рожу убогого страдальца, произнес гробовщик. – Трудность была не в переселении, а в том, что Лотар избегал компании своего племянничка. Когда же встречался с ним, то выбирал уж больно неподходящие моменты и неудобные места. Он чувствовал, что общение с родней не кончится добром, хоть наверняка и не подозревал о подобном повороте событий. Нам с тобой нечего делить. Ты абсолютно прав, это не твоя война, а поболтать с ровней себе и с тем, кто тебя умнее да выше, признаюсь, довольно приятно. Дело-то уже сделано, надеюсь, ты пока не убьешь паренька и дашь мне возможность договорить. Мне хочется чуток похвастаться, да и тебе интересно будет узнать, как тебя провели.

– Трепись уж, но не рассчитывай на похвалу.

– Вот и ладненько. – Вилар наслаждался победой, и его ничуть не интересовало, как проходит штурм. Это был всего лишь отвлекающий маневр, сыгравший свою роль и теперь бесполезный. – О тебе я узнал гораздо раньше Лотара, лет эдак двести назад. Ты меня заинтересовал, заинтриговал, но я не питал глупых надежд подчинить своей воле дракона, пусть даже и павшего, проклятого. Вот видишь, я куда разумнее, чем он, – гробовщик кивнул в сторону бездыханного трупа. – Я обхитрил тебя, разработал комбинацию, в которой ты вроде бы действовал, но на самом деле шел по проторенной мною стезе. Шел за мной по дороге…– снова сослался Вилар на видения Шака, которые он сам и навевал. – Сначала я соблазнил сестренку Лотара. Сделать это было довольно просто, ведь ее муж уделял куда больше внимания крестьянским девкам, чем собственной жене. Потом я выждал и в нужный момент, конечно же, через подставных лиц подбросил прямолинейному графу две забавные новости: в чьих объятиях нашла утешение его сестренка и кое-что о тебе. Я не сомневался, что он возненавидит своего племянничка, а в сердце юноши вспыхнет ответное чувство, и это значительно облегчит процесс проникновения в его тело. Что он попытается использовать тебя, тоже было ясно как день. Потом оставались лишь мелочи: начать поганить землю возле замка да подговорить Антурия послать Кевия шпионить за своим дядюшкой. Дальше все оказалось настолько простым, что и не стоит объяснять, правда, пришлось пожертвовать парочкой весьма неплохих слуг, но ни одна борьба, как известно, без жертв не обходится.

– А если б сувила убила твоего сына в подвале? – спросил Шак, вложив, наконец, саблю в ножны.

– Но я же почувствовал той ночью твое присутствие поблизости. Ты бы не позволил свершиться злодейству, даже ради этого вышел из роли шарлатана, свято чтимыми правилами пренебрег, – лукаво усмехнулся Вилар, действительно знавший о невольном союзнике довольно много. – Мне было приятно с тобой пообщаться, хотелось бы поговорить и еще, но, увы, тельце юнца чересчур слабо, оно вот-вот начнет распадаться, так что мне пора уходить.

Безумный взгляд паренька стал меркнуть. Гробовщик был верен себе, покидал тело марионетки, как всегда оставляя за собой лишь трупы. Однако он допустил ошибку и дорого поплатился за то, что втянул в свои козни слишком сильное существо. Всего мгновение, и Шак уже оказался возле него, а сильная рука в перчатке из блестящей чешуи сдавила горло, а затем оторвала умирающее тело Кевия от пола.

– Не спеши, дружок, теперь мой черед объяснять, кто из вас большим умником был, ты или Лотар. – Глаза дракона смотрели на противника бесстрастно, как на букашку, которую он давил. – Или у тебя возникают сомнения в моих мыслительных способностях?

Вилар отчаянно сопротивлялся. Его рука с мгновенно выпущенными наружу длинными черными когтями пыталась пробить грудь мучителя, но скользила по чешуйкам доспехов, бывших на самом деле кожей дракона. Отчаявшись пробить крепкую броню, рука гробовщика нанесла удар по ухмыляющемуся лицу противника, но кожа на голове Шака вдруг тоже превратилась в чешую, отразила мощный удар и мгновенно после этого опять вернулась в прежнее состояние.

– Не трепыхайся, еще хуже будет. Разозлишь – на куски порублю, – произнес дракон, доставая из ножен саблю и поднеся ее вплотную к мучившемуся в агонии удушья лицу.

– Что ты делаешь? Ты же его убьешь!.. – прохрипел переставший дрыгаться Вилар.

– Он и так бы умер, но зато ты теперь не можешь покинуть его тело и, чтобы самому вместе с нелюбимым сынком не сдохнуть, ой как много усилий приложишь! Кстати, о чем мы беседовали? Ах да, сравнительные портреты двух возомнивших о себе бог весть чего идиотов, – без посторонней помощи вспомнил Шак. – Лотар хоть и меньше обо мне знал, но чувствовал силу, поэтому лишь просил, уговаривал, а ты же вдруг таким умным себя возомнил, что со мной, как с мышкой, поиграть вздумал. Не люблю я такого отношения, ой как не люблю! Неужто ты думал, я не найду на тебя управу? Ведь это так просто, создать обратную связь между марионеткой и тобой; гораздо проще, чем прикончить твоих слуг…

– Я тело парня восстановлю, обещаю, – простонал Вилар. – Ты же не будешь вершить судьбу этого мира…это ведь против твоих правил.

– А вот тут ты опять ошибаешься, притом дважды. Я сам себе хозяин, захочу, против собственных принципов пойти могу, и никто мне не помешает. К тому же, убив тебя, я ничего не свершу, ничего не нарушу, наоборот, только восстановлю нарушенный баланс сил. Симбиоты ослабели со смертью Лотара, так, значит, должна ослабеть и другая сторона. Ты сам подписал себе смертный приговор, когда метнул в него лопату. Я должен убить тебя, вскрыть гнойник своевременно и не дать ему лопнуть! Лишившись лидера, твое войско распадется гораздо быстрее, чем Братство. Сколько у тебя, к примеру, вампиров? Всего лишь сотня или две, а сколько тысяч отказалось участвовать в твоей безумной затее? Мир паразитов – мир анархии и разобщенности. Достаточно провалиться всего одной попытке объединения сил, и еще тысячу лет никто не станет помышлять о подобном. Я не мщу, не встаю ни на чью сторону, не ищу правду и справедливость, я выше обид и прочей суеты, я просто не даю этому миру полететь в тартарары и слежу, чтоб количество сорняков не превзошло число всходов пшеницы. Прощай, Вилар, и прости ты, создание уникальное, почти совершенное, но бесполезное…

Сильные пальцы сжались, послышался хруст шейных позвонков. Шак отпустил обмякшее тело и как ни в чем не бывало уселся с ногами на письменный стол хозяина кабинета, замка, окрестных земель и фактически трети заселенного людьми мира.

Дракон ждал чуда, и оно свершилось гораздо раньше, чем очнулась лежавшая на полу без сознания Ола. Мертвое тело убийцы графа Лотара зашевелилось, а затем вдруг поднялось на ноги.

– Не надо…не надо ничего говорить, – прошептал бледный как полотно Кевий, оставшийся для Шака по-прежнему нищим лекарем Семиуном. – Это было ужасно, он был во мне, он управлял мной, а я все видел и слышал, но не мог ничего сделать…

– Знаю, – печально улыбнулся дракон. – Предвосхищу два терзающих твою голову вопроса. Твой отец, гробовщик, мертв, а ты, как сам понимаешь, цел и невредим. Он знал, что я лечил тебя, но не имел представления, какой в действительности силой обладало зелье, сваренное мной в Задворье. А сейчас, извини, мне пора идти!

Шак встал и, похлопав преданно смотревшего ему в глаза юношу по плечу, направился к двери.

– Ты куда, на стены?

– Нет, в этом нет смысла, да и какой из меня спаситель человечества, я старый, уставший дракон, я сам по себе…– произнес Шак, на миг задержавшись и напоследок осмотрев место недавних событий. – Рыцари Братства отобьют первый штурм, а второго уже не будет. Вилар мертв, искусственные твари следующей ночью уже не полезут из земли, а без них его войско ничтожно, разрозненно и бессильно. Я ухожу навсегда, настала пора прощаться!

– А как же я? Что делать мне? Неужели после всего пережитого вместе ты меня бросишь? – в голосе юноши слышались страх перед грядущим, горечь расставания и обида.

– Бросают только котят! Ты знаешь, кто ты, и сам в состоянии вершить свою судьбу. Только мой тебе совет: не задерживайся в замке слишком долго. Хоть ты и родственник графа Лотара, но тебе не простят его смерть. Конхер, Жаро да и с десяток других старших рыцарей спят и видят занять его место. А ты наследник, правопреемник, так что сам понимаешь, при дворе вырос, не мне тебе объяснять прописные истины.

– А сам-то, сам-то ты как?! – выкрикнул напоследок Кевий.

– Я? А что я? – печально усмехнулся застывший на пороге дракон, обреченный влачить жалкое существование в обличье человека. – Займусь привычным для меня делом, буду скитаться, играя в чужую жизнь. Вот, кстати, всего две минуты назад освободилась весьма интересная вакансия. Ты уж извини, дружище, но нужно поспешить, пока товарищи по оружию не обнаружили мертвое тело, не хочу роль упустить!

Шак улыбнулся в последний раз и, ступив за порог, закрыл за собой дверь. Юноша всего на долю секунды замешкался, но когда выбежал из кабинета, то бывшего спутника и товарища уже поблизости не было…лишь пустой коридор и черно-зеленый плащ на полу, затоптанный грязными сапогами.

(обратно)

Эпилог Еще одна роль…

– Счастья у тебя в жизни будет много, милая, – вкрадчивым голосом произнес преподобный отец Патриун из Миерна, неотрывно глядя в глаза розовощекой девицы и крепко сжимая ее мягкую, вспотевшую руку в своей неожиданно крепкой, как будтопривыкшей держать оружие ладони. – Горит в тебе искра божественная. Вижу я дар, Небесами тебе ниспосланный, а значит, и любви в жизни много будет, тепла у семейного очага и света. И все у тебя в жизни сложится, если искорку эту убережешь и не позволишь людям недобрым грязью тебя запачкать. Жених богатый да покладистый, с которым до самой старости душа в душу проживете. Домишко у вас ладный будет, хозяйство отменное, детишек полный двор. Детки красивые, чистые духом и телом прекрасные. Заживете вы счастливо, а иначе и быть не может. Кто веру в себе хранит, того и Небеса оберегают…

Мужчина наконец-то отпустил руку пышной красавицы и отвел в сторону свой одухотворенный взгляд. Что еще можно было сказать здоровой крестьянской девке, только и думавшей днями и ночами напролет о грядущем замужестве и о «жанихе», который, быть может, окажется лучше ее отца, не будет терзать ее косы за каждую малую провинность? Побыстрее расстаться с опостылевшим родительским кровом мечтала любая девица, тем более когда ей шел уже девятнадцатый год и деревенские злословы начали величать ее старой девой. Милва, томно вздыхавшая перед заезжим святым отцом, проповедующим учение далекой Индорианской Церкви, не стала исключением из общего правила; она была одной из многих, которым священник уже говорил эти теплые слова. Вначале он варьировал, подбирал различные формулировки и интонации, но затем, в результате изнурительных повторов, образовался универсальный текст проникновенной, задушевной беседы, радушно воспринимаемой всеми незамужними деревенскими девицами в возрасте до двадцати двух лет.

– А что с тятей моим, душу его перед дорогой на Небеса очистишь?! Ниспошлют ли они достаток?! – бойко затараторила девушка, безусловно поверившая не первому встречному, а святому отцу.

– Я не гадалка, дочь моя, а Небеса не благодарят верующих звонкой монетой, – преподобный отец укоризненно покачал головой. – Небеса благословят тебя, а сейчас, извини, меня ждут прихожане…

На симпатичном лице простушки появилось сожаление, даже обида, но не на святого отца, а на тех, ради кого он спешил покинуть ее и уйти. Она надула губки и, думая о чем-то своем, о девичьем, расстегнула пуговку старого платья, специально простиранного и отутюженного перед поездкой в город. Миссионер встал из-за липкого от хмеля и жира стола и принялся отряхивать от крошек полы дорожной сутаны. Его не интересовало, расстегнет ли замечтавшаяся девица еще одну пуговку и предстанет ли его глазам белоснежная, пышная грудь.

Ловко закинув на плечо видавшую виды котомку и подобрав лежащий на скамье посох, он, по-армейски печатая шаг, направился к выходу. Толстый корчмарь вздохнул с облегчением – насытившийся его пивом и парой черствых корок скиталец решил продолжить свой путь. Самый большой убыток, который святоша-чужак теперь мог причинить его хозяйству, не стоил и выеденного яйца: собрать толпу бродяг на углу заведения или справить духовную потребность общения с Небесами под крышей конюшни. Возле корчмы каждую ночь кто-нибудь да собирался, а лошадям в конюшне было безразлично, молится кто-то рядом или нет.

«Все это уже было, я, кажется, уже играл эту роль, – подумал преподобный отец Патриун из Миерна, с несказанным облегчением покидая пропахшую потом и пивом корчму. – Нельзя нарушать правила, нельзя допускать повторений!»

(обратно) (обратно)

Денис Юрин Время мушкетов

Глава 1 Последний шанс

Наступило утро, семнадцатое по счету с начала штурма безымянного форта. Измученные боями и голодом защитники не хотели сдаваться, тем более что капитуляцию им никто и не предлагал. У дикарей с правобережья Удмиры были свои представления о войне, надо сказать, довольно странные с точки зрения цивилизованного человека. Даже если над перекошенными, разваливающимися деревянными стенами маленького укрепления и взмыл бы белый флаг, то разозленные воины лесов не удостоили бы вниманием этот символ воинского позора, знак признания врагом полной беспомощности. Они воевали не «за», а «против»: не за деньги, не за славу, не за территории, а против пришлых людей, настырно навязывающих чуждые, непонятные им порядки, а также неоднократно осквернявших мир обрядов, ритуалов и священных таинств, в котором жили они и их предки; созданную несколькими десятками поколений духовную среду, в которой существовал род урвасов. Дикарей не интересовал маленький клочок земли за гниющими от сырости, отмеченными следами огня и боевых топоров стенами; они пришли за душами чужаков и не собирались уходить, пока острый кол не украсит окровавленная голова последнего филанийского миссионера.

Туман только-только покрыл густой пеленой небольшой участок земли между стеной форта и опушкой леса. Казалось, наступил самый удачный момент для утреннего нападения: когда не видно даже пальцев на вытянутой руке, лишь сумасшедший лучник поднимется на стену и достанет из колчана стрелу. Жалкие остатки филанийского миссионерского корпуса, которые, собственно, и являлись защитниками обреченного укрепления, лишились в этот час существенного преимущества перед нескончаемыми полчищами обитавшего в лесной глуши врага. Однако отощавшие и небритые солдаты в одеждах когда-то бело-голубого цвета не были опечалены весьма прискорбным фактом и продолжали невозмутимо дремать возле еле тлевших костров. Утомительный бой, растянувшийся на целых шестнадцать дней, и предшествующее ему четырехлетнее пребывание на правобережье Удмиры научили миссионерское воинство многому. Солдаты знали, что враг хоть и беспощаден, но отнюдь не коварен и, по большому счету, наивен, как десятилетний подросток, грезящий ночами о подвигах, овеянных славой, и представляющий войну большим, увлекательным приключением.

Странные традиции запрещали дикому лесному народу использовать в бою многие хитрости и уловки, к которым без зазрений совести прибег бы любой полководец. Незаметно подкрасться в тумане к форту урвасы считали столь же позорным, как ударить врага в спину или напасть на спящих. Они были рядом, они были готовы к предстоящему бою, но терпеливо ждали момента, когда их нежеланный союзник-туман рассеется и ненавистные чужаки смогут встретить их во всеоружии. Так было уже шестнадцать раз, и семнадцатый не должен был стать исключением.

Где-то поблизости пропел кудвор, маленькая, серенькая птичка с ярко-зеленым клювом, писклявым голоском, будящим людей ни свет ни заря, и подлой привычкой воровать редкие куски мяса из солдатских котелков. Ему ответил другой пернатый воришка, но тут же замолк, испугавшись пронзившего тишину утра рева походной трубы. Единственный уцелевший горнист протрубил подъем и, едва успев закончить незамысловатую мелодию, тут же взял более низкие и тревожные ноты. Туман рассеивался, оголяя торчащие вверх кореньями пни, небольшие лужицы стылой болотной воды вперемешку с кровью, несколько десятков истерзанных падальщиками трупов в кольчугах и меховых шкурах, обломки оружия, одним словом, все то, во что превратился когда-то довольно плодородный участок земли между фортом и лесом.

Сигнал тревоги быстро поднял еще сонных бойцов на ноги. Не привыкшие снимать стальные кольчуги и нагрудники даже на ночь филанийцы двигались неестественно вяло, да и не спешили подниматься на стены, а ведь из леса уже стали доноситься звериные крики – самый верный признак предстоящего сражения. Дикари бойко переговаривались на понятном только им языке. Миссионеры не знали, что означают трижды пронесшийся над чащей вой волка, ответившая ему трель иволги, жалобное попискивание куницы и рев оголодавших медведей, кстати, чье племя пару лет назад покинуло эти места. Защитники форта были уверены лишь в трех вещах: враг вот-вот должен напасть, воители лесов не подозревали о приготовленном им сюрпризе, и этот бой должен стать самым кровопролитным, самым скоротечным и самым судьбоносным сражением за всю пятнадцатилетнюю историю покорения правобережья Удмиры, ведь именно от его исхода зависело, вернутся ли они на Родину.

Разминая затекшие во время сна конечности, солдаты подобрали оружие и не спеша направились к тому месту, где еще неделю назад находились ворота, а теперь красовался огромный завал из обломков досок, искореженных доспехов и всякой, давно ставшей бесполезной утвари. Приказов никто не отдавал, но каждый знал, что делать и где его место. Прозорливый командир заранее объяснил бойцам задачу и дал подробные указания, как действовать в случае непредвиденного поворота событий.

Как только в воздухе пронесся грозный и гулкий боевой клич дикарей, а за деревьями на опушке леса что-то пришло в движение, стрелки стали быстро покидать стены. Они уходили, чтобы присоединиться к товарищам, но не бросали верное оружие, а заботливо передавали луки, арбалеты и полупустые колчаны карабкающимся им на смену раненым, тем несчастным, кто хоть и мог сражаться, но был лишен возможности быстро двигаться, а значит, был обречен.

Приблизившись к самому слабому участку обороны на расстояние в двадцать шагов, сонливая толпа из неполных трех десятков вооруженных людей мгновенно организовала строй, а затем дружно сомкнула погнутые, выщербленные, одним словом, побывавшие в жарких боях щиты. Еще недавно их было больше, намного больше, да и стрелки на стенах стояли не так редко; теперь же потерявший более четырех пятых состава отряд едва прикрывал в два ряда ширину ворот и никак не мог выдержать яростного натиска дикарей. В этом не сомневался никто: ни хмуро взиравшие на завал сквозь узкие прорези шлемов солдаты, ни мчавшиеся с криками к лагерю урвасы, ни внезапно появившийся перед переминающимися с ноги на ногу миссионерами священник в бело-голубом походном одеянии, каким-то чудом сохранившем за долгие шестнадцать дней непрерывных боев свою первозданную чистоту.

– Ну, что приуныли, други мои?! Утро чудесно, а грешки вам я отпустил с вечера! Иль вы за ночь набедокурить успели?! Признавайтесь, проказники, кто возле костра на этот раз к кому прижимался?! – рассмеялся преподобный отец Патриун из Миерна, небрежно скидывая на землю сутану и беря в сильные, покрытые пучками раздувшихся вен руки испачканную запекшейся кровью утреннюю звезду.

Два дня назад погиб командир, последний из двенадцати рыцарей, ступивших вместе с отрядом четыре года назад на правый берег Удмиры. С тех пор на мускулистых плечах отца Патриуна лежали не только духовное руководство миссией, но и полная ответственность за судьбу остатков отряда. Солдаты безоговорочно доверяли ему, и не только потому, что видели священника в ратном деле. Нельзя сомневаться в легенде, а преподобный отец из Миерна был живой легендой этих диких краев. Никто из отряда не знал, сколько лет владеющий не хуже любого солдата мечом и дубиной священнослужитель пребывал на правобережье. Ходили слухи, что очень давно, чуть ли не со времен первой, почти полностью погибшей экспедиции. Кто выжил в лесисто-болотном аду долее пятнадцати лет, достоин не только уважения, но и полнейшего доверия, даже если его планы порой и кажутся абсурдными, а фривольные выражения совсем не соответствуют сану.

– Неужто никто не нагрешил?! Не заставляйте, детушки мои, из вас жалкие покаяния силой выколачивать! А что? Я и по харе заехать могу, вы меня, дармоеды, знаете! – продолжал расхаживать перед строем и на своеобразный манер подбадривать бойцов отец Патриун, не обращая внимания на то, что доносившиеся из-за частокола воинственные крики стали намного громче и яростней. – Я жду, небожители! Ну, кто первым душонку опорожнять начнет?! Может, ты, Мал?!

Возможно, седобородый ветеран и сознался бы, что вечером сделал пару лишних глотков из общей фляги, тем самым бессовестно обворовав боевых товарищей, однако на откровение не осталось времени: стрелки на стенах сделали последний залп и, отложив луки, взялись за мечи, а верхушка бесформенного завала угрожающе зашевелилась.

* * *

Посетители жалуют в мужской монастырь не часто, особенно, если духовная обитель находится в богом забытой глуши и не является вынужденным пристанищем немного набедокуривших при дворе аристократов. Скрипучие ворота монастыря Деншон обычно открывались лишь дважды в неделю: по средам, когда монахи везли на базар выращенную их мозолистыми руками каранктузу; и по субботам, чтобы принять привезенные крестьянами дары.

Естественно, что при такой отрешенности от мирского и суетного, привратника ни на въезде, ни поблизости не было, поэтому статному, молодому дворянину на вороном коне, решившему посетить монастырь среди ночи, пришлось не только спешиться, но и долее часа оббивать медную колотушку о дубовые ворота. Мужчина уж было отчаялся и хотел вернуться в деревню, но Небеса решили вознаградить его за прилежные труды. За толстыми створками что-то закашляло, зашаркало и забрюзжало, нарушая тишину ночи то ли молитвой, то ли идущими из глубины еще не проснувшейся души проклятиями.

Заслонка смотрового окошка издала противный звук, но так и осталась на месте, ею уже давно не пользовались, поэтому никогда и не смазывали. Молодой человек чертыхнулся и приготовился к долгим, мучительным расспросам: «Кто?», «Откуда?» и «Зачем пожаловал?» Без исполнения этого изматывающего ритуала сонный монах уж точно не открыл бы ворота, если бы вообще открыл, а не заставил бы путника ждать до утра. Однако дворянин ошибся, не успел он вернуться к коню, чтобы укутаться в теплый плащ, как по ту сторону дубовой преграды послышался радующий сердце лязг. Механизм старого замка пришел в движение, и вскоре одна из двух створок немного приоткрылась.

– Тайно не женим! Ступай с миром, сын мой! – довольно внятно, хоть и причмокивая губами, изрекла высунувшаяся наружу голова дряхлого старца.

– Постой! – громко выкрикнул юноша, испугавшись, что старый монах закроет ворота, и никакие выкрики, никакие посулы и заверения уже не заставят его повторно возиться с механизмом замка. – Я не за этим приехал!

Несмотря на то, что движения поспешно бросившегося к воротам юноши были неосмотрительно резкими, монах не испугался, и его седая, плешивая голова по-прежнему забавно торчала между массивными створками ворот.

– Не смеши, юноша! А зачем же еще благородный и пылкий рыцарь, как ты, мог потревожить сон мирных монахов?! – По испещренному глубокими морщинами лицу пробежала ухмылка.

– У меня письмо для твоего настоятеля, – быстро произнес дворянин и, расстегнув верхний крючок камзола, продемонстрировал собеседнику уголок аккуратно сложенного и скрепленного печатью письма.

– От кого? – удивленно вскинул брови старик, а затем мерзко захихикал.

– Не твое дело, старый хр…! – вскипел от гнева юноша, но, спохватившись, что все же имеет дело со священнослужителем, вовремя остановился. – Проводи к настоятелю… срочно… дело казенное… велено передать лично в руки!

– Велено, так чего ж ждешь, исполняй! – прошамкал старик и, резко выкинув вперед тонкую, трясущуюся ручонку с обвисшей, полупрозрачной кожей, почти ухватился за конверт.

Рыцарь инстинктивно попятился и прикрыл рукой важное послание. Дерзкая, самоуверенная выходка так разозлила молодого гонца, что он, несмотря на духовный сан, захотел все же ударить мерзкого старика, однако его взгляд вовремя остановился на запястье монаха. Золотой браслет настоятеля едва держался на тонкой руке, казалось, полностью лишенной мышц и состоящей лишь из пожелтевшей от времени кожи да хрупкой кости.

– Извините, Ваша Святость… – пролепетал не столько испуганный, сколько обескураженный юноша, доставая квадратный конверт из-за пазухи и беспрекословно передавая его старику, – … я и подумать, не мог…

– Что? Что я такой дряхлый да старый? – продолжил с ехидным смешком морщинистый собеседник.

– Да нет… что вы сами ворота откроете, – неубедительно солгал еще не научившийся достойно врать королевский гонец по секретным оказиям и, отвесив поклон настоятелю, вскочил в седло.

– Постой, а ответ?! – удивленно прошамкал старший в мужской обители.

– Ответа не требуется, это приказ, надлежащий к немедленному исполнению! – прокричал на скаку рыцарь и уже через миг скрылся во тьме ночи.

* * *

Последние мгновения перед боем всегда тягостны для солдат. В разрывающиеся от пульсирующей в висках крови головы приходят самые страшные мысли. Они парализуют, они заставляют тело неметь, а руки предательски дрожать. Даже опытный воин может легко превратиться в трусливого мышонка, если его вовремя не отвлечь, не заставить бьющееся в судорогах страха сознание работать в совершенно ином русле. Умный командир в такие минуты выкрикивает пламенные речи, пытаясь разжечь воинственный дух и ненависть к врагу; мудрый предводитель воинства действует совсем по-иному, он пошлит, вселяя в души презрение ко всему, в том числе и к собственной жизни. Преподобный отец Патриун не допускал и в мыслях, что его мужественная паства нагрешила ночью возле костров, слишком плотно прижимаясь друг к дружке; но он упорно продолжал играть роль блюстителя нравственности до тех пор, пока над вершиной завала не показалась непропорционально огромная голова первого дикаря.

– Къэргаха-а-а-а! – грозно прокричал воин лесов в медвежьем шлеме, размахивая трофейным филанийским топором и, видимо, призывая своих соплеменников карабкаться по скользким бревнам да доскам быстрее.

– Заткнись, детище преисподней, – даже не удостоив шустрого воина лесов взглядом, произнес отец Патриун и метнул утреннюю звезду.

Разрывая воздух пронзительным свистом, грозное оружие священника устремилось в недолгий полет. По строю филанийцев прокатился злорадный смешок: не каждый день удается увидеть, как тяжелые, покрытые мелкими шипами шары дробят голову врага, а цепь, которой они соединены, обвивается вокруг шеи и отрывает все еще орущее, кровавое месиво от тела.

Первая потеря не устрашила дикарей, но и не привела их в ярость. Смерть в понимании детей леса не конец жизненного пути, а лишь начало нового этапа обучения воина, та грань, которую каждый когда-нибудь, да должен перейти.

Долю секунды обезглавленное тело урваса шаталось, держась рукой за торчащее к небу торцом бревно, затем повалилось на лезущих вверх товарищей. Это замедлило подъем дикарей, но ненадолго, уже через миг на вершине показалась добрая дюжина одетых в шкуры и дубленую кожу фигур.

Обычно бой разгорался наверху баррикады: солдаты отчаянно держали опасный рубеж, ценою собственных жизней не позволяя противнику проникнуть внутрь лагеря. Однако на этот раз строй не шелохнулся, ни один из солдат не сделал ни шагу вперед. На окаменевших лицах миссионеров не дрогнула ни одна мышца даже после того, как первые урвасы стали спрыгивать вниз, а их место тут же занимали все новые и новые воины.

– Къэргаха-а-а-а!!!! – в унисон проревел немногочисленный авангард лесных воителей и, потрясая над головами оружием, устремился на застывшего в строю врага.

– Къэргаха-а-а-а!!!! – тут же подхватили боевой клич племени полсотни воинов, вскарабкавшихся на вершину баррикады.

«Къэргаха-а-а-а!!!!» – уже хотели воскликнуть оставшиеся по ту сторону, но дружный крик мужских голосов вдруг был неожиданно прерван чудовищным треском ломающейся древесины.

Время остановило свой бег всего на долю секунды, всего на один краткий миг, за который в глазах обреченных появились непонимание и животный страх, а в глазах «каменных изваяний» филанийцев загорелись искорки надежды. Под грузом все еще размахивающей оружием живой массы подпиленные намедни бревна стали ломаться. Завал начал складываться, проседать, уходить в землю, а острые обломки древесины, наоборот, устремились кверху, пронзая насквозь все, что попадалось на пути, и отрывая конечности у мечущихся, хватающихся друг за друга в тщетных попытках удержать равновесие тел.

Невидимая рука вмешавшегося в бой гиганта мгновенно перемешала живое и неживое, но не размельчила ингредиенты адской смести до однородной массы, а с силой вдавила… буквально впечатала в землю несколько сотен пудов материи.

– Вот и не пропали труды наши праведные! Не зря, не зря землицу стылую ночами рыли! Индорий не любит ленивцев, он лишь труженикам защиту дает! – прокричал отец Патриун, воздев к небу булаву, что послужило сигналом к началу атаки.

Строй филанийцев ожил. Как дикие лани, почувствовавшие поблизости запах хищника, солдаты рванулись с места и вмиг повалили, затоптали ногами застывший в изумлении авангард дикарей. Преодолевая яму, засыпанную обломками баррикады и все еще шевелящимися телами, отряд лишь немного замедлил скорость передвижения, а затем, перестроившись на ходу клином, врезался прямо в середину обомлевшего лесного воинства.

Надо отдать должное урвасам, попавшимся филанийцам на пути. Они не разбежались и даже пытались остановить рвущегося к лесу врага. Однако атака была настолько неожиданной, мощной и быстрой, что штурмовавшие стены форта отряды не успели прийти на помощь своим соплеменникам.

Добыча вырвалась и теперь ускользала, направляясь лесом к реке. Решив, что расправиться с немногочисленными защитниками форта можно и потом, обманутый и оскорбленный вожак трижды протрубил в рог, что у охотников племени Урвас означало начало загона вырвавшейся из западни дичи.

* * *

– Проклятый Кадвик, вот отомстил, так отомстил! – сетовал на жизнь королевский гонец по особым оказиям, кутаясь в промокший насквозь плащ. – Оно и понятно, я же у него, ротозея, прямо из-под носа Дивалу увел. Хотя этот байстрюк меня и так ненавидел: я красив, а он страшен, как пещерный карл; я маркиз, а он сын нишала и служанки. Но все-таки из-за Дивалы тоже. Ох, и заводная она штучка… лакомый кусочек!..

Воспоминания о ласках пышногрудой, игривой блондинки, ходившей в услужении у графини Нуар, немного согрели продрогшего юношу. Он был молод, статен, высок и красив. Всего один мимолетный взгляд его больших карих глаз безотказно разбивал хрупкие женские сердца. Он был не беден, знатен, но все же судьба отнеслась к нему неблагосклонно. Три года назад он приехал в Альмиру, чтобы поступить на королевскую службу. На нем бы великолепно сидел темно-синий мундир лейтенанта филанийской гвардии, но кто мог предположить, что его недальновидный, легкомысленный двоюродный братец додумается обесчестить четырнадцатилетнюю принцессу Анвасу Девур, очень близкую родственницу короля. Гнев венценосной особы, естественно, тут же узнавшей о произошедшем конфузе, обрушился подобно лавине на весь род маркизов Анкар.

И вот результат! Его, потомка древнейшего филанийского рода, выставили на посмешище перед всем двором, сделав всего лишь посыльным, хоть и по особым оказиям. Он должен был сейчас танцевать на балу во дворце, а не ехать по размытой дождями дороге, мечтая побыстрее попасть к пылающему очагу и ощутить приятное соприкосновение тела с обычной деревянной скамьей. Да, да, после трех дней безумной скачки в седле даже табурет кажется мягким креслом.

– И все ради чего?! Из-за чего такая спешка, кутерьма?! Я три дня мок, в седле трясся, страдал, чтобы вручить одряхлевшему старцу какой-то идиотский пакет. Нет, Кадвик точно мстит! Важные послания не пишутся развалюхе-адресату, который вот-вот отойдет в мир иной… Все же интересно, а что было в том приказе? Почему доставлять его поручили мне? Какое отношение имеет Двор к делам Церкви?

Уставший юноша немного расстроился тем, что не воспользовался удачным стечением обстоятельств и не вскрыл секретный пакет. Потом можно было бы сослаться на ливень, промочивший одежду и размывший печать.

Появившийся из-за поворота дороги, более походившей на тропу посреди болота, огонек отвлек юношу от мысли о досадном упущении. Впереди виднелся трактир, тот самый уголок уюта и тепла, мимо которого он недавно на всем скаку проскочил, спеша попасть в монастырь. Пришпорив едва переставлявшую ноги лошадь, посыльный подъехал к конюшне. Конечно же, конюхов не было; проклятые деревенские увальни пили вино в трактире и не думали выходить под дождь, чтобы принять лошадь у продрогшего господина.

«Ну ничего! Вот согреюсь, отдохну, винца выпью, часок сосну, а там и мерзавцев проучить можно!» – тешил себя надеждой маркиз, собственноручно открывая ворота и заводя лошадь внутрь.

Пустое стойло виднелось лишь в самом дальнем углу конюшни. В тусклом свете единственного горевшего факела глаз различал лишь общие очертания предметов, поэтому ничего удивительного, что сапог дворянина несколько раз попадал в кое-что вязкое и пахучее. К такому повороту событий юный посыльный был готов, а вот увидеть на охапке сена дородную крестьянку с задранной юбкой и бутылкой в руке, он никак не ожидал. Исключительно ради того, чтобы проверить, не требуется ли перепившей девице помощь, маркиз сделал пару шагов вперед и тут же пожалел, что поддался благородному порыву.

В темном углу что-то зашевелилось, юноша инстинктивно отскочил назад и попытался выхватить меч, но что-то больно обожгло его правую руку, а затем полоснуло по горлу. В следующее мгновение что-то другое, но не менее острое и твердое забралось под его ребра. В глазах потемнело, расплывчатые очертания предметов слились в одно сплошное, черное пятно.

– Готов? – спросил чуточку картавый голос.

– Мертвяк, – ответил бас с хрипотцой, – и именно тот, кого мы ждали.

На сено рядом с бесчувственным телом девицы упали окровавленные вилы.

– Ну-ка, давай помоги! Подтащим его поближе к девахе! – произнес картавый. – Как раз самое оно! Королев поскакунчик решил порезвиться после тряски в седле. Напоил девицу, сюда приволок, а тут ее ухажер и нагрянул… Все очень даже складно вышло.

– Так он же не пил, да и в трактир даже не заглядывал… – возразил ему бас.

– Ох, дурак ты, дурак! – посетовал картавый. – Давай-ка, его перевернем мальца… Вот теперича он, можно сказать, в стельку…

В полумраке конюшни что-то зажурчало, а затем на оголенные колени девицы упала еще одна пустая бутылка.

– Слышь, а я его вроде знаю! Это ж младший маркиз Анкар, Ивор, кажись…

– Ну, и что с того?!

В темноте послышался звонкий шлепок, возможно, по лысой голове.

– Маркиз, не маркиз, не важно! Он мог прочесть послание!

* * *

Обезумевшие легкие разрывали грудную клетку, стараясь вырваться на свободу и глотнуть свежего воздуха. Мокрые нити волос прилипли ко лбу и пытались залезть в глаза. Мышцы конечностей ныли, не выдерживали нагрузок; они вот-вот должны были начать разрываться. Многострадальные ноги в оковах из отяжелевших сапог уже не бежали, а просто месили болотную воду, бессмысленно двигаясь в никуда. Но значительно больше страданий отцу Патриуну доставляла мысль, что он завел отряд на болота, сбился с пути, всего один раз перепутал лесную тропу и тем самым обрек своих людей на верную смерть.

– Стоять! – разорвал первозданную тишину истошный крик запыхавшегося командира.

Четверо бежавших спереди мгновенно остановились, буквально через секунду к Патриуну подтянулись и остатки отряда; всего их было только семеро. Урвасы – загадочное племя, они каким-то необъяснимым способом умеют общаться на расстоянии. Весть о прорыве отряда миссионеров к реке мгновенно облетела всю округу. Лесное воинство упорно преследовало беглецов, но мало того, навстречу им трижды попадались довольно большие группки охотников. Случайность полностью исключалась, поскольку охотники, в основном дети, калеки и старики, не разбегались при виде большого отряда вооруженных людей, а, наоборот, набрасывались на пехотинцев и мужественно сражались.

Стычки измотали филанийцев, к тому же существенно снизили темп передвижения поредевшего отряда. Патриун не сомневался, дикари уже успели отрезать им путь к реке и теперь методично сжимали кольцо окружения, надеясь загнать их как раз на те самые болота, куда он, перепутав дорогу, и завел своих людей. Конечно, угрызения совести поедали святого отца изнутри, но он не позволил захватить им власть над рассудком. «Действиям – время, а покаяниям – час», – всегда проповедовал он и не видел причины не применить этот принцип к себе.

Осмотр отряда занял всего долю секунды. Солдаты хоть и устали, но еще не исчерпали резерв своих сил, а значит, шанс выжить у них все-таки был. Местность показалась священнику знакомой, он сюда как-то забрел несколько лет назад, перепутав дорогу к Удмире. Они чуть-чуть отклонились на северо-запад и теперь находились всего в полумиле от спасительного берега.

– Мал, – обратился священник к стоявшему по правую руку от него ветерану, – веди людей вон к тем деревьям, там будет тропа к реке. Быстрей доберитесь до берега… Потом сразу сбрасывайте барахло и вплавь! Они… они не осмелятся зайти в воду!..

– А как же?!. – изумленно захлопал глазами старый солдат.

– За меня не беспокойся, – произнес Патриун после глубокого вдоха, – я эти места знаю. Надо ребят вывести. Не все же погибли, кой-кто просто отбился… плутает!

– Ваше Святство… – попытался возразить ветеран, но тут же осекся под строгим взглядом.

– Не время спорить, десятник, ох, не время! Веди отряд к реке! Ногами во всю прыть шевелите, да не смейте кольчуг до берега снимать, толку уже не будет, а в броне биться сподручней!

Хлопнув на прощание десятника по крепкой руке, священник закинул булаву на плечо и побрел обратно к лесу, в сторону, откуда нет-нет да раздавались предсмертные крики. Лишь выйдя из болота, отец Патриун позволил себе обернуться. Возле деревьев на противоположной стороне гиблого водоема виднелась небольшая группка быстро удаляющихся людей.

Мал в точности исполнил указание и вел остатки отряда верным путем. Да, вот только добраться до Удмиры им было не просто, наверняка остатки отряда поджидает засада возле самой воды. За пятнадцать лет жизни на правобережье священник хорошо изучил повадки дикарей, гораздо лучше, чем запутанные лесные тропы. Урвасы оцепили берег еще до начала штурма форта, они не могли позволить чужакам уйти и скрыться от праведного возмездия во владениях речного чудовища, таинственного божества, непонятного и враждебного к их роду.

Вылив из высоких сапог грязную болотную воду, Патриун сел на поваленный ствол дерева и постарался как можно быстрей отдышаться. Он не думал прятаться в лесу, хотя шансы поиграть в прятки были, бесспорно, неплохи. Недаром он блуждал по прибрежным чащам правобережья гораздо больше времени, чем проводил в молельне. Не собирался священник и отправляться на поиски отставших, с ними уже давно расправились дикари или разорвали на части хищные звери. Патриун обманул доверчивого десятника, но эта ложь не была грехом, она была во благо… во благо, прежде всего, тем шестерым счастливчикам, что сейчас, не жалея ног, бежали к Удмире. Преподобный отец знал способ отвлечь урвасов на себя и тем самым дать время выжившим переплыть реку.

«Пора!» – подумал отец Патриун и встал в полный рост. На богатырских плечах и не менее мужественном торсе забагровели полосы свежих порезов и шрамы – следы давних ранений. Закрыв глаза, священник усилием воли разгонял по телу кровь, заставлял клокочущее в груди сердце биться с максимальной скоростью. Потом он поднес ладони и издал крик: долгий, протяжный и сложный, состоящий из множества интонационных фраз и переливов. Древний лес тут же ответил ему раскатами эха, а затем наполнился десятками криков, идущих со всех сторон. На потрескавшихся губах святого отца заиграла бесовская ухмылка. Ему удалось обмануть дикарей. «Враг здесь, срочно нужна помощь!» – означал неистовый крик, и теперь все урвасы, находившиеся в радиусе двух-трех миль, прекратили поиски и спешили к нему… на болото.

«Рано или поздно все умирают, каждый переходит грань… Неизбежное должно свершиться, так почему же не извлечь из этого пользу для других, для близких!» – вспомнились отцу Патриуну в страшный миг ожидания смерти слова старшего шамана племени Урвас. Наставник филанийской миссии любил беседовать со своим духовным оппонентом, но это было давно. Последний спор разгорелся двадцать пять дней назад, еще до того, как кто-то из миссионеров случайно забрел на запретные земли, и началась бессмысленная война.

«Ты прав Кад Вир, ох как прав! Но вот только меня это пока не касается… еще рано, еще слишком рано, да и особо близких у меня пока нет, а ведь во всем должен быть смысл!» – успел подумать преподобный отец буквально за миг перед тем, как на небольшой поляне возле болота появилась первая пятерка изрядно запыхавшихся дикарей.

Близость опасности мгновенно заглушает отвлеченные мысли и превращает людей в жутких прагматиков. Отец Патриун долее не размышлял, что он должен делать, а чего нет. Пришло время действовать: сеять смерть и тут же пожинать кровавый урожай. Шансы на успех стоит взвешивать до ратной потехи, упрекать себя в безрассудстве можно «после», но во время сражения в голове должна резвиться лишь одна мысль: «Как?! Как действовать и как убивать?», чтобы нанести врагу максимальный урон и самому, по возможности, избежать смерти.

Позабыв стереть с лица дьявольскую ухмылку, отец Патриун двинулся на врагов. Он медленно приближался к удивленно таращившимся на него дикарям. Он шел… высокий, мускулистый мужчина в полном расцвете сил; он шел, печатая шаг, поигрывая буграми обнаженных мышц и мерно постукивая на ходу тяжелым набалдашником булавы о свое колено. Символ индорианской веры на золотой цепи гордо возлежал на богатырской груди боевого священника и ярко блестел в первых лучах недавно взошедшего солнца.

Застывшие в оцепенении урвасы наконец-то очнулись и приняли вызов дерзкого смельчака. Двое из пятерых воинов почти одновременно метнули топоры, но неравной схватке было не суждено закончиться так быстро. Командир филанийцев ловко увернулся от летевшего ему в лоб снаряда, а второй топор отбил булавой, причем удар был настолько резким и сильным, что в воздух взмыл фонтан деревянной щепы, а завертевшееся вокруг своей оси железное лезвие скрылось в кроне ближайшей сосны.

Прорычав что-то себе под нос, урвасы набросились на священника, но тут же отскочили назад, едва успев увернуться от кругового удара булавы. Дети лесов были сильны и выносливы, но их ремесло – охота, а межплеменные войны, не говоря уже о стычках с миссионерами, происходили настолько редко, что Патриун не сомневался в успехе боя: «один ОН против пяти».

Попытка взять филанийского «шамана» наскоком повторилась. Она, как и первая, не привела к желанному результату. Воины в медвежьих шкурах успели отскочить назад, но сбились в кучу, дав тем самым врагу возможность перейти в наступление. Шипы булавы обагрились кровью; один из пяти дикарей упал на колени, закрыв трясущимися ладонями кровавое месиво на месте лица. Патриун стал развивать успех, его булава уже сломала одно древко и пару шлемов из медвежьих голов, как вверху левой лопатки, как раз под ключицей, вонзилось что-то острое и зазубренное.

Миссионер оглянулся, к врагам подоспела подмога. Вокруг было столько урвасов, что о продолжении боя не могло быть и речи. Как бы искусно ни владел человек булавой иль мечом, как бы силен он ни был, но ему никогда в одиночку не одолеть несколько десятков вооруженных мужчин, пусть даже не очень хорошо владеющих боевым оружием. Всего пару секунд священник затравленно смотрел на обступивших его врагов, гадая, дадут ли ему умереть в бою, а затем в незащищенный шлемом затылок ударила сильная боль. Мир померк, духовный наставник филанийской миссии потерял сознание еще до того, как подогнулись его колени, а из могучих рук выпала обагренная кровью булава.

* * *

Настоятель монастыря Деншон поглубже укутался в теплый плед и пододвинул кресло к самому камину. Старость – не радость, в особенности, если большая часть жизни прошла в боях и походах. На стариковское тело не лучшим образом действовала холодная осенняя погода, а из-за непрерывно ливших дождей да свободно гулявших по кельям обители сквозняков мигрень разыгрывалась даже у молодых служителей Индория. В это проклятое время года болели все, во всем монастыре нельзя было найти ни одного монаха с не раскрасневшимся, не распухшим от сырости носом.

Преподобный отец Патриун берег свое тело, и тому была куда более веская причина, чем свойственная всем людям боязнь смерти. За считаные секунды он мог без затраты больших усилий превратиться из дряхлого старца в пышущего здоровьем юношу или зрелого мужчину; мог, но не позволял себе такой вольности. Его миссия, его роль, которую он играл вот уже сорок шестой год, так и оставалась незавершенной, а значит, нельзя было перейти к следующей, более интересной… Это нарушило бы правила – правила, которые он устанавливал себе сам и строго следил за их исполнением. Приняв обличье боевого священника, могущественное существо, один из создателей этого мира, попало в ловушку общественных норм и иерархических законов, расставленную неразумным, недальновидным человечеством.

Исполнить предназначение миссионера оказалось намного труднее, чем пройти путь наемного убийцы, бедного студента, короля и шарлатана. Все они действовали на свой страх и риск, могли принимать решения и распоряжаться своими жизнями, как захотят, выстраивая то ровные, то корявые линии судьбы. Священник же не имеет собственной воли, не может действовать по собственному усмотрению, а должен подчиняться догмам Небес и неоспоримым приказам более высоких духовных лиц. Нарушить приказ означало не просто проявить своеволие, а отречься от сана и выйти из рамок роли. Именно распоряжение верхов Индорианской Церкви и послужило причиной того, что слывший когда-то легендой отец Патриун бездействовал и очень скучал в течение последних тридцати лет.

Тонкая, трясущаяся рука старика легла на помятый лист, извлеченный из конверта с сургучовой печатью. К этой бумаге, приказу, выученному уже наизусть, у настоятеля было двоякое отношение: с одной стороны, он ждал ее в течение долгих лет, с другой – не мог понять, что понадобилось филанийскому королю и главе Индорианской Церкви от одряхлевшей развалины, в которую его превратили годы забвения. В нелогичном повелении сильных мира сего определенно крылся подвох, однако у бывшего когда-то давно миссионером монаха не хватало ни ума, ни жизненного опыта, чтобы просчитать в чем.

Его снова поставили на шахматную доску политики и приказали сделать ход. Отказаться он не мог, так как пешки не рассуждают; действовать же вслепую – означало погибель. Всесильный дракон, заключенный в темницу человеческого тела, так втянулся в игру в отца Патриуна, что в случае проигрыша перестал бы себя уважать, а самоуважение и честь для него значили много, гораздо больше, чем люди обычно вкладывают в эти слова…

Рука настоятеля позволила пламени свечи уничтожить приказ. Глаза старца закрылись, и он мысленно стал проигрывать свою роль с самого начала, с самого первого акта, воссоздавая в памяти основные картины былых дней.

Дракон не знал, каким был преподобный отец Патриун до сорока лет, до первой экспедиции филанийских миссионеров на правобережье Удмиры. Он принял его обличье при защите замка Лотар, после того, как доблестный воитель Небес был растерзан и сброшен со стен богомерзкими чудищами. Злые языки нашептывали, что в юности Патриун был пиратом, грозою южных морей, однако этот штрих не укладывался в общую композицию воссоздаваемого образа, и дракон решил его опустить. Кто из людей не грешит, тем более в юности, когда кровь бурлит в жилах?

После успешной защиты замка Лотар остатки первой экспедиции, так и не ступив на правый берег Удмиры, вернулись в Альмиру, столицу Филании. Не удостоив отца Патриуна награды, кроме словесной похвалы, Церковь отправила боевого священника обратно – покорять дремучие леса и живущих в них дикарей. Второй миссионерский корпус удачно переправился на правобережье и даже основал несколько небольших фортов. Однако своенравные урвасы, маковы и далеры не хотели отрекаться от прежних богов и принимать Индорианскую веру. «Слово» не помогало, миссионеры взялись за «дело», но их попытка обращать мечом привела лишь к долгой, затянувшейся на семь лет войне. Солдаты погибали, на смену им приходили новые; всего на пятом году жизни в лесах отец Патриун уже сбился со счету, сколько раз к ним подходило подкрепление, но точно знал, что остался единственным из основателей поселений, из тех, кто был на правобережье с самого первого дня. Устав от бессмысленных стычек, миссионеры заключили с племенами перемирие, которое довольно быстро переросло в крепкий мир.

Шесть лет благоденствия, прекрасные шесть лет, когда солдаты не надевали кольчуг и носили мечи лишь для защиты от диких зверей. В те беззаботные годы дикари появлялись за стенами фортов так же часто, как филанийцы в их поселениях. Две совершенно разные культуры мирно жили бок о бок, никто никому не мешал. Сначала общие будни, затем общие праздники и семьи, освоение правого берега пошло именно тем самым путем, которым и должно было идти. Однако такой подход к делу почему-то не понравился кому-то в Альмире. Присланные на смену «утратившим воинский дух» войскам отряды хотели покорять, а не осваивать территории. Новые командиры и духовные наставники вели себя жестко как по отношению к племенам, так и к тем «слюнтяям», кто проникся симпатией к «грязным дикарям». Они презирали отца Патриуна, но в то же время вынуждены были скрывать свои чувства. Даже высшие саны Церкви не осмелились отозвать старейшего миссионера. Покорителям нужны были его опыт, знание местности и языков населявших правый берег племен. Хоть отношения быстро испортились, но несколько лет сторонам конфликта удавалось обходиться без кровопролития, потом началась война, окончившаяся полным уничтожением филанийского корпуса.

Священник очнулся лишь на третий день после удара дубиной по затылку, очнулся в грязном, пропахшем запахом гнили и пота лазарете форта Авиота. Проведший две бессонные ночи возле его кровати десятник Мал поведал, что священника, как и остальных выживших, спасла патрульная шхуна пограничного форта. Неизвестно, что урвасы хотели сотворить с бесчувственным телом Патриуна, какой лютой смертью казнить, но они выволокли его на берег и, разведя костер, стали вбивать в землю колья. Однако залп четырех шестнадцатидюймовых кулеврин поверг палачей в такую панику, что они бросили тело на берегу и скрылись в лесу.

Через пару недель, с трудом сумеввыбраться целым и невредимым из волосатых лапищ полевых эскулапов, отец Патриун направился в Альмиру. Он не тешил себя надеждой, он был абсолютно уверен, что его снова отправят на правобережье и дадут завершить начатое. Назначение настоятелем удаленного монастыря Деншон стало для миссионера полной неожиданностью. Его списали со счетов и отправили на заслуженный, но нежеланный отдых; о нем забыли на долгих тридцать лет, причем отправили в самую убогую глушь, чтобы именитый ветеран не мозолил глаза.

Проводя остаток жизни за стенами ставшей темницей обители, дракон наблюдал, как менялся мир, как люди совершенствовали орудия убийства и выдумывали новые приспособления. За сорок пять лет, проведенных на периферии цивилизации, изменилось многое: на смену катапультам с баллистами пришли орудия; мечи стали легче и тоньше, а боевые топоры с булавами отправились на переплавку. С луками сейчас ходили только охотники, а грозные арбалеты перешли на вооружение сельского ополчения. Поменялась одежда и мода, дома возводили из более прочных материалов, но люди остались людьми, а следовательно, не перестали строить козни да плести паутину интриг.

«… Вам следует немедленно отправиться в Марсолу и сменить на посту священника местной церкви аббата Курвэ. Более точные указания получите на месте от Вашего предшественника. Да пребудут с Вами Небеса и Святой Индорий!..» – гласил отрывок приказа, врезавшийся в память отца Патриуна.

Покорение диких лесов по ту сторону Удмиры за последние тридцать лет тоже не стояло на месте. С помощью нового, более эффективного оружия воинству цивилизованного мира удалось оттеснить дикие народы далеко в глубь лесов и основать на правобережье несколько крупных поселений. Марсола была центром филанийской колонии и находилась всего на расстоянии десяти миль от Гердоса, второго по значимости города герканской территории. Между этими соседствующими королевствами и, естественно, их колониями вот-вот должна была разразиться война. Настоятель стал догадываться, зачем и кому вновь понадобилась забытая и уже основательно одряхлевшая «живая легенда» диких лесов. Ведь из всех священников, когда-либо ступавших на правый берег, только он смог найти общий язык с непокорными дикарями. Если отец Патриун действительно был бы человеком, за которого выдавал себя вот уже почти полвека, то он наверняка, сославшись на хворобу и немощь стариковских костей, отказался бы от нового назначения. Однако для дракона, томящегося в человеческом теле, это был последний шанс довести надоевшую роль до конца и наконец-то разогнать смертную скуку.

(обратно)

Глава 2 Иерархическое несоответствие

Прибытие ревизора из столицы – та еще головная боль. Проверки боятся все, даже те, кто в жизни ничего не присваивал, но не смог пару раз отказать настойчивым просьбам нечистого на руку начальства. Всего за один день эпидемия панического страха и неуверенности в завтрашнем дне охватила всю герканскую колонию на правобережье Удмиры, начиная с Дельборга, где находился дворец генерал-губернатора, и заканчивая Гердосом, за чьими стенами был расквартирован самый крупный военный гарнизон.

Пятидесятипятилетний полковник Штелер, комендант гарнизона Гердоса, встретил страшную новость стоически. Его мужественная, прагматичная натура не ударилась в беспробудное пьянство, чтобы скоротать время до неизбежной погибели, а, наоборот, заставила его активно действовать: запутывать записи в бухгалтерских книгах, выписывать мнимые офицерские ссуды и собирать ворох бумаг со свидетельскими показаниями о событиях, которых на самом деле никогда не было. Два дня полковник и весь его штаб работали как проклятые, изрядно похудели и перепортили потом кучу сорочек, пока угроза попасть в кандалы не растворилась в призрачной дали иных, не скоро грядущих ревизий.

Нельзя не признать, что результат умелого жонглирования цифрами и показаниями стал шедевром воровского творчества; он не только прикрыл факты хищений да растрат, но создал картину неимоверно трудных, почти героических будней бывалого коменданта. Опасность и смерть подстерегали доблестных герканских солдат, находившихся под командованием полковника Штелера на каждом шагу, они не просто верой и правдой служили, а ежедневно совершали подвиги во славу Короны. Так, например, ловля филанийских лазутчиков по труднопроходимым лесам, которая проводилась два месяца назад, естественно, под личным командованием доблестного полковника, привела к потере трех дюжин новых мушкетов с бочкой пороха; к гибели четырех утонувших вместе с упряжью и телегами в болоте лошадей, а также к порче семнадцати пудов фуража и двадцати девяти комплектов обмундирования.

Наемные диверсанты вражеского королевства были повинны не только в военном шпионаже на территории герканских владений. Они еще подожгли склад зерна и вероломно похитили двадцать пять дюжин теплых панталон, без которых солдаты зимой мерзнут и, как следствие, не могут должным образом выполнять свой долг перед отечеством и королем. Охота на диверсантов, бесспорно, являлась важной военной операцией, за успешное завершение которой полковник Штелер рассчитывал получить орден, на худой конец, медаль и более чем скромное денежное вознаграждение.

Конечно же, дотошный королевский ревизор отнесся бы к отчету коменданта и словам находившихся в его подчинении офицеров весьма скептически, но предусмотрительный полковник заблаговременно запасся неоспоримыми аргументами. Дело в том, что пару месяцев назад возле самой границы действительно был пойман филанийский лейтенант и трое сопровождавших его артиллеристов. Молодой офицер был пьян и так и не смог членораздельно ответить, что же стало причиной перехода границы; солдаты путались в показаниях и несли всякую чушь, то намекая на любвеобильность своего командира и изъявленное им желание наставить кому-нибудь из герканцев рога, то жалобно сетуя, что проказники-вальдшнепы не жалуют филанийские леса.

Разумно рассудив, что от мертвых пленников больше проку, чем от живых, полковник Штелер буквально на следующий день подписал приказ о публичной казни всех четверых обвиняемых в шпионаже. Сейчас же, перед приездом королевского чиновника, он был в выигрышном положении – трудно сомневаться в событиях, свидетелями которых был не только гарнизон, но и все три с половиной тысячи жителей Гердоса. Протоколы допросов, признания, подписанные четверыми пленниками, и настоящие мундиры филанийских артиллеристов прекрасным образом дополнили картину неусыпной бдительности и самоотверженной борьбы герканских офицеров с коварным врагом.

То, что не удалось списать на филанийцев, пронырливый комендант повесил на многострадальные плечи обычных воров из числа поселенцев и время от времени наведывающихся из дремучих чащ дикарей – далеров. Повинной в недостачах стала даже Удмира, чьи разлившиеся по весне воды перепортили несколько тонн ценных товаров. Говоря проще, полковник Штелер и все как один верные ему офицеры были полностью готовы к предстоящей проверке, однако коменданта почему-то терзали плохие предчувствия, смутное ощущение нависшей над ним беды.

Посетивший колонию чиновник был не из королевского казначейства и не из штаба армии, иначе полковник узнал бы о проведении проверки недели за две; да и вел себя ревизор как-то странно. Обычно чиновники по таким деликатным поручениям стараются прибыть инкогнито и не показывают верительные грамоты никому, кроме самого генерал-губернатора. Чудак же порученец путешествовал совершенно открыто, он показал свои документы капитану торговой шхуны, на которой переправился через реку, да и не скрывал цели своего приезда в колонию от начальника порта. Затем вместе с отрядом сопровождения, всего из пяти человек, столичный «простачок» направился прямиком во дворец к генерал-губернатору, где пробыл не долее часа, а затем, даже не осмотрев склады и фортификационные сооружения, покинул пределы Дельборга. Это произошло два дня назад, с тех пор столичного чиновника было не видно – не слышно; он где-то бродил и неизвестно чем занимался, но явно не изучал гостеприимство молоденьких герканских переселенок.

Непонятное и нелогичное пугает, поэтому у коменданта вот уже второй день немного тряслись руки и едва заметно подергивался левый глаз, что, однако, было отмечено всеми без исключения приближенными, начиная от заместителя-интенданта и заканчивая дежурным писарчуком. Бурная деятельность, связанная с подготовкой к ревизии, отвлекала Штелера от тягостных мыслей, но, когда все до одного поддельные документы были аккуратно разложены по красивым кожаным папочкам, а все необходимые разговоры были проведены, наступило томительное, сводящее с ума ожидание.

Вот уже три часа комендант бегал кругами по своему просторному кабинету и судорожно искал, чем бы заняться. Осмотр казарменных помещений и вечерняя муштра солдат на плацу, конечно, немного успокоили бы расшалившиеся нервы, но тогда его тревога передалась бы солдатам, а у всех проверяющих – лисий нюх на подобные мелкие нюансы. Стоит лишь кому-нибудь из офицеров чуточку неправильно посмотреть на чиновника или, наоборот, пугливо спрятать взгляд вместо того, чтобы поедать ревизора честным и преданным взором, и охотник на казнокрадов берется за дело с двойным усердием, иногда даже прибегая к допросам с пристрастием, невзирая на звания, титулы, заслуги и чины.

Когда же наступил долгожданный вечер, а колокол на городской часовне ударил одиннадцать раз, комендант гарнизона с облегчением вздохнул и решил, пропустив пару стаканчиков хорошего винца, перейти к сытному ужину. Сколь бы странным ни был чиновник из столицы, как бы неосмотрительно себя ни вел, но только сумасшедшему могла прийти в голову мысль путешествовать в поздний час по дикой, лесистой местности, где не только блуждали кровожадные дикари, но и некоторые переселенцы охотно занимались разбойничьим промыслом.

«Нет, он не приедет! Точно сегодня не приедет, а может, и завтра пронесет… Ну что, что ему могло понадобиться в нашем захолустье?! Да еще филанийская граница под боком… – тешил себя надеждой комендант, одновременно давая указания слугам, какие блюда и в какой последовательности подать на стол. – На моей памяти трижды проверки были, ни один сноб столичный дальше Дельборга не заезжал да из дворца губернатора носа не высовывал! Этот фрукт, конечно, странно себя ведет, но и тому есть разумное объяснение. Не очень знатный аристократишка, дворцовый чинуша средней руки решил немного по службе продвинуться, а может, и от козней устал, захотел немного развеяться за казенный счет. Наверняка охотится сейчас где или еще проще – вместе с дружками-спутниками в тихом местечке пьянству предался, а грамоты свои специально прилюдно показывал, чтоб каждый дурак подтвердить мог: «Мда… проверка была…»

Теша себя надеждой, что все, скорее всего, обойдется, полковник Штелер величественно погрузил затянутое в парчовый халат тучное тело в кресло и взялся за вилку, чтобы безжалостно расправиться с сочными устрицами под пикантным соусом «а ля фляй». Именно в этот сладостный миг предвкушения вкусной трапезы со двора казармы и раздался шум, вновь пробудивший в голове гурмана тягостные предчувствия и лишивший его аппетита.

Из окна кабинета открывался прекрасный вид на звездное небо и выложенные красной черепицей крыши казарм. Апартаменты полковника находились слишком высоко, и, чтобы увидеть происходящее внизу, тучному офицеру пришлось, кряхтя и пыжась, затащить свои телеса на подоконник. Во время этого гимнастического упражнения парчовый халат распахнулся и всеобщему обозрению предстало уродливое, обрюзгшее, волосатое мужское тело. К счастью, находившиеся на плацу были настолько поглощены своим, что не думали задирать головы вверх.

«Ага, все-таки голубчик пожаловал… вместе с лиходеями своими прикатил… Эки рожи страшные, противней в жизни не видывал…» – расстроился комендант, мысленно справляя поминки по прекрасному ужину и расположению духа, которое только-только стало налаживаться.

На плацу собралось около двух десятков солдат в бело-желтых мундирах гердосского гарнизона. Они были при оружии и с нетерпением ожидали приказа беседовавшего на повышенных тонах с чужаками капитана угостить непрошеных гостей свинцом. Ворота казарм были распахнуты настежь, а возле них на земле лежали часовые: двое неподвижно, без чувств, а их менее удачливый товарищ катался волчком, обхватив обеими руками пострадавший от удара живот. Дежурный сержант сидел посреди большой лужи и, держась правой рукой за распухшую щеку, пытался определить, сколько на небе лун: две или три. Пятеро всадников в черных плащах и надвинутых на самые брови шляпах неподвижно замерли в седлах и терпеливо выслушивали нравоучения сновавшего между лошадиными мордами капитана. Они взирали на него сверху вниз, как на жалкую, перепуганную букашку, которая ничего не может сделать, но громко кричит отчасти, чтобы сохранить уважение смотревших на него солдат, отчасти, чтобы не пасть слишком низко в своих собственных глазах. Шестая лошадь была без седока, и этот факт логически завершал картину недавнего, уже окончившегося инцидента.

Пропадавший неизвестно где почти целых два дня ревизор наконец-то соблаговолил появиться в Гердосе, но выбрал для посещения не самое удачное время. Поскольку дело было уже к ночи, караульные отказались пропустить отряд в казармы и, возможно, опрометчиво произнесли несколько просторечных, нелестных фраз в адрес верительной грамоты и ее предъявителя. Расправа была быстрой, охранники, не покидая седел, преподали часовым урок хороших манер. На шум сбежались солдаты, королевский чиновник предъявил офицеру документ с королевской печатью и потребовал немедленно сопроводить его к коменданту. Ультимативное требование высокого гостя было тут же удовлетворено, а почувствовавший себя оскорбленным и ничтожным капитан стал вымещать свою злость на сопровождающих.

Хоть у полковника Штелера и не было опыта придворного, но двадцать пять лет службы в армии способны научить многому. Когда двери кабинета распахнулась, комендант встретил высокого гостя в парадном мундире, при всех орденах и с самой обворожительной из своих казенных улыбок. Не стоит и упоминать, что количество яств на столе возросло, в кабинете появились второе кресло, свечи, пара растрепанных музыкантов и самые лучшие столовые приборы.

– Пшли во-о-он! – взревело ворвавшееся в кабинет чудовище двухметрового роста и швырнуло облепленный грязью мокрый плащ на спинку одного из лучших во всей колонии кресел.

Музыканты быстро смекнули, что приказ относится именно к ним, и поспешно ретировались. Двое солдат за спиною приезжего тоже поспешили удалиться на безопасное расстояние. Они были свидетелями инцидента во дворе и, в отличие от коменданта, знали, что часовых покалечил разъяренный великан, а не его молчаливые, вполне безобидные охранники.

– Что за бардак?! Дороги – дрянь, городишко – тифозная деревуха! Укрепления ни к черту, солдаты – быдло, а их командир спесивый болван! Если б не устав, и ему пару раз по харе заехал бы! – прорычал ревизор, протягивая коменданту потрепанный, замусоленный конверт, из которого торчал краешек верительной грамоты.

Полковник Штелер обомлел и даже не сразу принял из рук великана конверт. Все ревизоры поначалу недовольны и громко кричат, этим коменданта было не удивить. Манеры ревизора оставляли желать лучшего, но сей удручающий факт тоже был делом привычным. Вынужденные держать себя в строгих рамках приличий, королевские чиновники обычно пускались во все тяжкие, как только покидали пределы столицы. У них сразу за спиной вырастали крылья значительности, а на груди появлялась табличка: «Важная особа из Мальфорна». Полковника шокировало нечто другое, куда более важное и совершенно не соответствующее ситуации – лицо ревизора и его одежда. В голове Штелера даже промелькнула мысль, что перед ним разбойник и мошенник, ограбивший должностное лицо и завладевший его бумагами.

Широкие скулы и лоб, короткая поросль седых волос и длиннющие усы, какие носили на юге Геркании лет сто назад, если не ранее. Руки землекопа со сбитыми до мозолей костяшками; бугры мышц, казалось, разрывающие непрочную ткань одежды. Опаленные брови и поперечный шрам на правом виске – след от едва не убившей картечи. В лице приезжего не было ни капли благородства, ничего, что указывало хотя бы на недолгую службу при королевском дворе. Одежда ревизора заслуживала отдельного внимания, это был видавший виды мундир обычного пехотного майора, кажется, керборского полка. На боку болтался не меч, не изящная, парадная шпага, а массивный пехотный бастард с местами проржавевшей, не чищенной лет пять рукоятью.

Пока комендант вертел в руках бумаги и смотрел на гостя примерно так же, как ученый рассматривает новый вид бабочки, пехотный майор плюхнулся в кресло и стал быстро уничтожать запасы съестного, причем деликатесами, салфетками и столовыми приборами он пренебрег. Нежный слух полковника был многократно оскорблен чавканьем, постаныванием, порою и звериным рыком, а именно в те моменты, когда посетителю не удавалось с первого раза оторвать зубами от кости особо жилистый кусок мяса.

Полковник Штелер уже открыл было рот, чтобы призвать к порядку разнузданного нахала, а затем крикнуть стражу и арестовать самозванца, но великан, для которого комендант при всем желании не мог подобрать иных слов, как «животное» и «мужлан», вдруг оторвался от еды и испепелил его суровым взглядом.

– Чего бумагу даром мусолишь?! Ты ее почитай! – произнес пехотный майор, как будто угадав мысли старшего по званию.

Конверт оказался подлинным, подписи и печати на грамоте тоже. Более того, к великому расстройству коменданта, в письме было указано, что в связи с «особыми обстоятельствами» проведение ревизии колонии поручено майору Шриттвиннеру, приписанному к керборскому пехотному полку. Во избежание недоразумений в верительной грамоте приводилось и довольно подробное описание внешности майора.

– А позвольте узнать, господин майор, что это за обстоятельства такие особые? – снова растянув лицо в улыбке, осторожно начал беседу полковник. – Нет, нет, поймите меня правильно… Я ни в коей мере не ставлю под сомнение ваши полномочия, но согласитесь, это довольно странно…

– Садись, – произнес майор и легко, одной рукой пододвинул к полковнику тяжелое кресло. – В свое время узнаешь…

– И когда же оно наступит, «мое время»? – Хоть полковник и злился, но все же сел за стол.

– Скоро. В полночь говорить бум… – прочавкал майор, а затем непринужденно, между делом, заявил: – Кстати, прикажи слугам еще жрачку нести, да пусть повара спать не ложатся. Щас к нам генерал-губернатор пожалует, вот втроем и поговорим, вот ты все и узнаешь…

* * *

Хлеб за ртом не ходит, чиновник никогда не будет бегать за посетителем, чтобы поставить на его бумагах небрежную закорючку. В мире есть определенный порядок вещей, который никому не дано изменить. Королевские ревизоры хоть и могли совать длинные носы куда ни попадя, хоть и имели право докучать генерал-губернатору расспросами, но знали границу, которую нельзя перейти. Майор Шриттвиннер был единственным проверяющим на памяти коменданта, кто осмелился вызывать к себе губернатора да еще заставил его покинуть дворец и отправляться в опасное ночное путешествие за пределы колониальной столицы.

Полковник был убежден, что это глупая шутка, какой-то неуместный розыгрыш, но стоило лишь колоколу на церковной часовне ударить двенадцать раз, как за воротами казарм затрубили герольды. Наученные горьким опытом часовые не стали пререкаться и тут же бросились открывать тяжелые створки ворот. На плац въехала позолоченная карета с гербами генерал-губернатора и эскорт из полусотни кавалеристов первого дельборгского полка.

«М-да… видать, не только обстоятельства особые, но и полномочия… – подумал полковник, чуть ли не подавившись рябчиком. – Дело не в растратах, не в злоупотреблениях властью. Кто из нас не грешен? На такое недруги постоянно жалуются да самому королю доносы строчат. К такому в Мальфорне привыкли. Зря я, ох зря целых два дня как ошпаренный бегал, бумаги в порядок приводил. Этот мужлан в бухгалтерских книгах копаться не будет, вряд ли он там что-то поймет, да и отчеты ему без надобности, разве что мягкая бумажка понравится… Видать, серьезная оказия приключилась. Неужто заговор при дворе зреет или война с дикарями на носу?»

Более чем скромное, совершенно не помпезное появление в кабинете коменданта генерал-губернатора графа Корпштайна не дало ответа на загадки, а, наоборот, только увеличило их число. Рослый и статный, облеченный могуществом и безграничной властью на всем герканском правобережье Удмиры вельможа не величественно вплыл в жалкую комнатушку, а робко вошел и застыл в нерешительности на пороге. Неизвестно, как прошла первая встреча графа с майором в Дельборге, но, видимо, от нее у вельможи остались неизгладимые впечатления. Полковник впервые увидел правителя в дорожном костюме, без дюжины сопровождающих слуг и молчаливым, как нашкодивший школяр перед поркой. Хоть Штелер и находился в полуобморочном состоянии, но инстинкт самосохранения взял верх над приковавшими его к столу эмоциями. Комендант шустро вскочил и, отвесив губернатору довольно грациозный поклон, пододвинул к нему лучшее, специально прибереженное на случай посещений важных персон кресло.

Пока полковник лебезил и заискивающе обхаживал сиятельного графа, пехотный майор невозмутимо ел, но, стоило лишь к поздней трапезе присоединиться третьему участнику, грозный усач отложил обглоданную не до конца кость и впервые воспользовался салфеткой, чтобы вытереть сальные руки и перепачканный жиром квадратный подбородок.

– Вот мы и собрались, господа. Признателен вам, губернатор, что не заставили ждать. Пунктуальность – черта, не свойственная особам вашего круга, но вы – приятное исключение, – к искреннему удивлению Штелера, дурно воспитанный мужлан в офицерском мундире проявил некое подобие галантности и даже сподобился отвесить вельможе поклон. – Прежде чем вы, Ваше Сиятельство, изволите начать беседу, о конфиденциальном характере которой все присутствующие наверняка уже догадались, – Шриттвиннер многозначительно покосился на коменданта, – мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием еще одного послания, собственноручно написанного лично знакомой вам особой.

Майор достал из-за пазухи аккуратно запечатанный конверт и положил его на стол перед губернатором. Витиеватый слог изложения был совершенно излишним, одного лишь беглого взгляда на печать было достаточно, чтобы полковник понял, о какой такой важной персоне шла речь. Он сам дважды в жизни получал послания с точно таким же оттиском на сургуче «величественный барс с короной на голове»: двадцать лет назад герканский король пожаловал ему орден голубой ленты, а пятнадцать – ему присвоили баронский титул. Письмо, без сомнений, было от самого короля, а значит, дело предстояло серьезное и секретное, если о нем не знали ни в министерствах, ни даже при штабе главнокомандующего.

Потратив на изучение бумаги всего несколько секунд, граф Корпштайн небрежно протянул ее полковнику. Король был резок и немногословен, как и подобало истинному герканскому монарху. Письмо, скорее записка, содержало лишь важную информацию, не давало объяснений и не допускало даже легкого намека на ослушание.

«Генерал-Губернатору Новых Земель,

Графу Корпштайну.

Сиим письмом предоставляю майору Шриттвиннеру неограниченные полномочия на вверенных Вам территориях. Вы, а также все подчиненные Вам армейские офицеры и чиновники штатских служб должны беспрекословно выполнять приказы майора, какими бы странными они ни показались. Неподчинение карается смертью. Вы, граф, несете личную ответственность за успех всех предприятий и за жизнь майора Шриттвиннера.

Король Герканский

Арвий Седьмой»

Генерал с полковником сидели молча и напоминали каменные изваяния. Виданное ли дело – быть на побегушках у какого-то майора, фактически уступить ему свои посты да еще головой отвечать за то, чтобы офицеришка случайно не напоролся на нож в кабацкой драке или, к примеру, пьяным не свалился с коня.

«За что?! Ну за что мне все это?! Чем я королю не угодил?! За что он меня унижает? А если весть до двора докатится?! Я же стану посмешищем, так опозорить весь род…» – вертелось в голове генерал-губернатора. «Уж лучше б ревизия, от проверяющего откупиться можно, если, конечно, приказ об аресте не подписан задолго до начала проверки», – горевал комендант, с вожделением глядя на бутылку вина, дотянуться до которой у него не хватало сил.

Видя, какой эффект произвело на собеседников послание, майор великодушно решил поухаживать за оцепеневшими господами. Он налил им вина и буквально всунул бокалы в покрывшиеся потом ладони.

– Господа, поверьте, ничего страшного не стряслось. Король к вам по-прежнему благосклонен и в случае успеха осыплет почестями, – принялся успокаивать высокие чины майор, не забывая подливать им лекарство от вспотевших рук и пересохших гортаней. – Формально предприятием будете руководить вы, на славу не претендую. Я лишь буду присутствовать и давать советы, обязательные к исполнению.

– Что…что за предприятие предстоит? – слетело с побелевших губ графа, щеки которого, однако, уже снова приобрели здоровый, розовый оттенок.

– Да так, Ваше Сиятельство, ничего особенного… – небрежно отмахнулся великан, потянувшись за новой бутылкой, – небольшая война с филанийской колонией, недели за две-три управимся…

* * *

К удивлению часовых, дежуривших возле ворот, до трех часов ночи в окне третьего этажа главного здания, где как раз находился кабинет коменданта гердосского гарнизона, горел свет. Там шло совещание столь важное, что даже старшие офицеры, занимавшие комнаты на одном этаже с апартаментами полковника Штелера, вынуждены были временно потеснить младший командный состав. Те же, кто не хотел ночевать в походных условиях, то есть в маленьких комнатках на составленных креслах да еще вблизи от храпевшего соседа, отправились на поиски приключений в город, благо что все три кабака Гердоса не закрывались на ночь, а четыре дня назад офицеры как раз получили жалованье.

Меньше, чем офицерам, повезло лишь кавалеристам из Дельборга, сопровождавшим карету генерал-губернатора. Проскакав по размытым дорогам более пятнадцати миль, они остались ночевать на холодном плацу. Хоть лошадей и распрягли, командир отряда не отпустил солдат в казармы. В любой момент возле кареты мог появиться недовольный губернатор (вельможи не пребывают в хорошем расположении духа, если их вынуждают сначала куда-то ехать, а затем не спать по ночам) и потребовать немедленного отправления. К тому же их хозяин – человек, гибель которого могла стоить всем им жизни, сейчас находился в очень странном, неподобающем его статусу окружении, а третий этаж охраняли пятеро чужаков весьма сомнительной внешности. Одним словом, если бы не строжайший приказ Его Сиятельства, командир эскорта ни за что бы не согласился остаться на плацу.

Пока офицеры ворчали, отлеживая спины на самодельных постелях или пьянствуя по кабакам, а лейтенант первого дельборгского полка метался по плацу, рисуя в богатом воображении картины различной степени ужасности, троица в кабинете коменданта вершила историю, точнее, вершил один, а двое других находились рядом, почесывали вспотевшие лбы и внимали его «советам».

Состав участников военного совета с ужина остался неизменным, а вот их диспозиция изменилась к половине первого часа судьбоносной ночи. Посуда и яства исчезли из комнаты, на столе появились карты Гердоса, Дельборга и всей колонии. Листы фиктивного отчета из красивых кожаных папочек были безжалостно использованы на черновики, а из недр письменного стола коменданта были извлечены ворох гусиных перьев и запыленные чертежные инструменты.

Две трети пространства за столом занимала могучая фигура майора. Он навис над разложенной картой и морщил лоб, лишь изредка издавая нечленораздельные звуки – нечто среднее между крепкими армейскими ругательствами и рыком голодного зверя. Сидевшие по обе стороны от мыслителя прекрасно понимали трудности, с которыми столкнулся приезжий, и даже прониклись сочувствием к его наверняка разболевшейся голове. Большую часть карты составляло огромное зеленое пятно, поверх которого чернилами были нанесены две надписи: «далеры» и «маковы», а узенькая полоска, идущая по берегу Удмиры, представляла собой сложную мозаику из значков, линий и надписей. Первые лица колонии хоть и прожили здесь долее пяти лет, но сами с трудом понимали многие неразборчивые надписи и понятия не имели, что обозначают некоторые символы да значки. Настоящих картографов в Гердосе, да и во всей колонии, не было, изменения, которые далеко не всегда были важны, с точки зрения военного дела, наносились офицерами от случая к случаю, по мере необходимости.

– Мд-а-а-а, – качая головой, протянул майор, что означало завершение его нелегких трудов и начало новой, основной фазы беседы, – карта, как и укрепления, – полнейшее убожество! Составителя вместе с инженерами надо бы расстрелять!

– Господин майор, если бы вы соизволили заблаговременно оповестить меня о цели беседы, то сейчас перед вами лежала бы подробная карта колонии, составленная королевским картографом, а не это… недоразумение. Завтра, когда мы с вами переедем ко мне во дворец, она будет в полном вашем распоряжении, – изрек губернатор и мельком одарил полковника гневным взглядом.

– Должен вас расстроить, Ваше Сиятельство, но штаб предстоящей кампании будет находиться здесь, в Гердосе, отсюда до филанийской границы всего пять миль, – произнес майор, что-то рассчитывая на скомканном клочке бумаги. – Впрочем, вам пока лучше отправиться в Дельборг.

– Но… – пытался возразить губернатор, вдруг заподозривший майора в попытке обделить его частью славы.

– Во-первых, долгое отсутствие Вашего Сиятельства может породить ненужные сплетни, – не отвлекаясь на придворные реверансы, стал деловито излагать майор. – Во-вторых, многие подготовительные шаги носят слишком масштабный характер и ими очень неудобно руководить из глуши. И, в-третьих, вам пока здесь просто нечего делать. Возвращайтесь в столицу, господин генерал-губернатор, а карту пришлите…

– Господин Шриттви…вигер, не кажется ли вам, что вы переходите рамки приличий! – выкрикнул полковник и даже осмелился стукнуть кулаком по столу – так ему не терпелось доказать графу свою преданность.

– Нет, не кажется, – невозмутимо покачал головою пехотный майор. – Просто на войне у каждого свои задачи: мы с вами, любезный, будем заниматься всякими тактическими мелочами, а на плечи господина губернатора ляжет основной груз подготовки грядущей кампании. И именно от того, как будет организовано снабжение войск, и зависит исход предприятия.

Генерал-губернатор был полностью удовлетворен такой постановкой вопроса, он подал ретивому коменданту знак сесть в кресло и больше не вскакивать по пустякам.

– К тому же, господин комендант, нам с вами придется тесно общаться в ближайшие дни, так что давайте сразу уточним некоторые нюансы нашей совместной службы. – Как истинный полководец заезжий стратег стал развивать успех: – Старший – я. Надеюсь, сомнения по этому поводу у вас не возникают? Позвольте вам посоветовать выучить наизусть письмо короля, тогда они точно не возникнут и впредь… Кроме того, вам очень трудно дается выговаривать мое имя, поэтому можете ко мне обращаться просто: или «господин майор», или «Анри».

– Анри? Но это, кажется, филанийское имя, – не удосужившись скрыть подозрение в голосе, заявил губернатор.

– Не филанийское, а имперское, – усмехнулся майор, уже давно привыкший к подобным вопросам и недвусмысленным намекам на его сомнительное происхождение. – Знаете ли, мой папочка был большим оригиналом, питал слабость ко всему имперскому… Впрочем, этот вопрос уже обсуждался в определенных кругах… и поскольку я здесь, с вами, а не гнию за решеткой, не стоит придавать ему особого значения.

Недвусмысленный намек на положительный опыт общения с герканской разведкой остудил пыл все еще чувствующих себя оскорбленными офицеров. Дальше беседа протекала однообразно, зачастую в форме довольно скучного монолога то коменданта, то губернатора. Майор крутил ус, задавал вопросы, кивал коротко остриженной головой и что-то записывал. К концу второго часа встречи офицер с непривычным именем Анри неожиданно заявил:

– К сожалению, на настоящий момент мы не располагаем достаточной информацией для составления подробного плана предстоящей кампании. Пока с полной уверенностью сказать могу лишь одно: мы атакуем здесь! – Палец майора ткнул в грязно-голубое пятно на нижнем краю карты, где должен был находиться юг и где проходила узкая полоска пограничной линии. – Кстати, не подскажете, господа, как это озеро называется?

– Это безумие, на противоположной стороне находится филанийский форт, там орудия! – брызнув слюной, выкрикнул полковник, но осекся под взглядом генерал-губернатора. – У него нет названия… но, надеюсь, оно скоро будет именоваться в честь нашей победы.

– Господин полковник, будьте любезны говорить с нами, как с офицерами, а не изнеженными барышнями на балу. Если вы произнесли слово «орудия», то извольте уточнить их количество, калибр, запас зарядов всех типов из расчета на ствол, ориентировочную дальность стрельбы, численность обслуги, характер фортификационных сооружений и погодные условия в этой местности… – Не услышав ответа от покрасневшего толстяка, майор продолжил: – Я верю, что наш с вами враг занял хорошую позицию по ту сторону водной преграды, но взгляните на карту – это единственно возможный путь, – сальный палец стратега заметался по карте, оставляя на ней следы. – На юго-западном и юго-восточном участках границы огромные лесные массивы. Допустим, пехота успешно пройдет их и не попадет в засаду; допустим, мы даже сможем быстро перебросить на филанийскую территорию большую часть кавалерии, а как быть с артиллерией, с обозами?! По лесам они не пройдут, значит, мы не сможем взять штурмом Марсолу и быстро выиграть эту войну. Сложный ландшафт местности не оставляет нам выбора, мы должны непременно использовать водные пути для снабжения войск, а это возможно или по реке, – палец майора заскользил по берегу Удмиры, – или через это чертово безымянное озеро. В первом случае нужен флот, которого у нас, увы, нет. Хоть в гавани филанийцев не более десятка кораблей, среди которых нет ни одного корвета или фрегата, но береговая охрана организована на славу. Здесь же, – перепачканный жиром и чернилами перст снова ткнул в озеро, – батарея у них явно послабее, да и маневрировать на суше легче. Мы можем заранее отправить на вражескую территорию несколько диверсионных групп, которые нападут на форт с флангов и с тыла.

– Однако это довольно сложно осуществить, – со знанием дела заявил губернатор. – В связи с обострением политической обстановки филанийцы не пускают в свои воды герканские корабли, как, впрочем, и мы заворачиваем их суденышки.

– Это детали, которые мы обсудим потом, – отмахнулся Анри, – а именно – через неделю, когда еще раз соберемся в гостях у уважаемого полковника и составим окончательный план кампании.

– М-да? – скорчил гримасу недовольства губернатор. – А чем же нам, позвольте спросить, заниматься целую неделю? Как-то не хочется баклуши бить накануне столь важных событий.

– Не беспокойтесь, Ваше Сиятельство, в ближайшее время бездельничать придется лишь нам с полковником. Мы займемся подготовкой войск, находящихся в Гердосе, подготовкой плавсредств, способных перевести орудия, а также развлечемся рекогносцировкой местности. Что же касается вас, то даю слово дворянина: скучать вам не придется, – слегка улыбнулся Анри и отвесил почтительный поклон, к которому невозможно было придраться. – Ваше Сиятельство, соблаговолите выслушать несколько моих «советов», а вы, господин комендант, извольте взять перо с бумагой и составить для генерал-губернатора краткий список моих «пожеланий».

Полковнику Штелеру почему-то показалось, что записывать ему придется долго, и он обреченно вздохнул. Надо сказать, интуиция не обманула розовощекого толстяка. Список «советов» был огромен, и каждая позиция содержала подробные разъяснения с несколькими вариантами возможных шагов, позволяющих действовать не только наиболее эффективно, но и максимально скрытно. Когда первый военный совет был окончен, генерал-губернатор пребывал в весьма расстроенных чувствах; ему и его подчиненным предстояли очень жаркие семь дней.

(обратно)

Глава 3 Здравствуй, колония! Здравствуй, Марсола!

Из облаков рассеявшегося тумана показался правый берег Удмиры, берег знакомый, но в то же время и совершенно чужой. Он преобразился так же разительно, как меняется домохозяйка, наконец-то понявшая, что путь к сердцу мужчины лежит не только через желудок. Изможденная стряпней и стиркой дурнушка надевает бальное платье, наводит макияж и, мгновенно превратившись в красавицу, становится королевой бала. Такое же чудесное превращение произошло и с когда-то диким, поросшим лесами побережьем, разве что оно изменилось не само по себе, не по мановению волшебной палочки, а по воле и благодаря трудам населивших его людей.

Прошло более тридцати лет, почти треть века с тех пор, как нога преподобного отца Патриуна не ступала на земли диких, своенравных урвасов. Теперь эта местность принадлежала уже не им, на побережье совсем не осталось деревьев, зато возвышались красивые дома, виднелись деревянные строения порта, ремонтные верфи, а на синих волнах мерно раскачивались небольшие, но изящные и величественные корабли. Немного уродовали прекрасный пейзаж серые навесы складов и грязь – вечный спутник торговых, перевалочных пунктов, но, как известно, ни одно живописное полотно не обходится без изъянов.

Холодный речной ветер обжигал стариковские щеки и пронизывал медленно увядавшее тело до костей, однако отец Патриун не отошел от борта шхуны и решил до конца, до самого причала наслаждаться красочным видом панорамы города с реки. Тонкая рука священника быстро нырнула под плащ, но с непривычки запуталась в складках неудобного, тесноватого камзола. Промучившись чуть долее минуты и трижды упомянув за это время имя Индория всуе, Патриун все же извлек наружу небольшую походную флягу, по размеру и вместимости более напоминавшую флакон. Всего один глоток живительного напитка из винограда вернул к жизни продрогшего старика. Застывшая кровь вновь побежала по жилам, щеки старца вмиг порозовели, настроение поднялось, а враг всех престарелых людей – озноб – с позором ретировался.

В который раз за двадцать шестой день пути дракон пожалел, что оделся в старое тряпье и теперь кутался в поношенный плащ, нисколько не греющий и мгновенно промокающий насквозь под дождем. К постоянно уносимой ветром шляпе и стоптанным башмакам, ходить в которых было труднее, чем в тюремных колодках, у бывшего миссионера имелись особые претензии, но, к несчастью, именно эта одежда оптимально подходила для его долгого путешествия. Конечно, монашеская роба или дорожная сутана были не только намного привычней, но и гораздо теплее, однако интуиция подсказывала, что путешествие в одежде священнослужителя чревато нежелательными последствиями, которые или замедлят его продвижение к цели, или втянут в истории, без которых лучше было бы обойтись. Это только со стороны кажется, что народ уважает божьих людей, на самом деле многие стараются воспользоваться чужой добродетелью как товаром или услугой. На памяти старика были случаи, когда его монахов обдирали до нитки и вынуждали голышом добираться до монастыря лишь потому, что у главаря разбойников были какие-то давние счеты с Церковью. Слуги странствующего вельможи без зазрения совести ловят на дороге первого подвернувшегося под руку монаха, отвозят его в гостиницу, запирают в комнате вместе с умирающим хозяином и заставляют денно и нощно читать за его душу молитвы до тех пор, пока больной не преставится или не встанет с кровати.

Дорожных случаев было много, порой смешных, а порой и грустных. Но поскольку отец Патриун получил приказ СРОЧНО прибыть в Марсолу, он предусмотрительно постарался избежать ненужных приключений. Путь, который он выбрал, был продуман до мелочей: проходил по землям, где было меньше всего разбойников и опальных дворян, способных поднять мятеж; шел по дорогам, где было меньше карет и торговых повозок, а следовательно, обрушившихся мостов, сломавшихся паромов и обычных заторов. Его расчеты, в общем и целом, оправдались, вот только с судном не повезло. Сильный шторм возле Виркары, филанийской гавани, куда он прибыл, потрепал немало кораблей. В порту скопились тонны товаров и множество желавших побыстрей их отправить купцов. Рейсы же в колонию были далеко не самыми прибыльными и безопасными, поэтому святому отцу пришлось долее недели провести в логове пьянства и разврата, то есть по нескольку раз обойти все портовые кабаки, прежде чем нашелся капитан, чье судно заходило на Удмиру и доплывало до филанийской колонии. Конечно, священник мог добраться и до находившегося всего в дне плавания пути от колонии альтрусского речного порта Арика. Там он без труда пересел бы на любое, идущее вверх по реке судно, но те места навевали слишком грустные воспоминания: форт Авиота, замок графа Лотара, а по другую сторону Удмиры – леса, по которым он бродил долгие пятнадцать лет.

Хоть старец и скучал по привычной сутане, без которой не получал в дороге ни должного тепла, ни заслуженного уважения, но все же в ношении мирской одежды были и свои преимущества. Например, когда шхуна уже спустила паруса и медленно приближалась к причалу, мимо Патриуна прошел толстощекий, довольно крупный мужчина. Переселенца изрядно штормило, видимо, постоянное присутствие большого количества алкоголя в крови помогало ему справиться со страхом перед морскими разбойниками и новой жизнью на правом берегу,а также подавить спазмы желудка, вызванные морскими и речными волнами. Мужика изрядно качнуло, и он, завалившись на бок всем телом, чуть ли не выбросил тщедушного старичка за борт. Зловонные остатки дешевого пива из кружки окончательно и бесповоротно испортили шляпу и последний чистый воротник, который Патриун всю дорогу берег специально до дня прибытия. Произошедшее, бесспорно, было глупой случайностью, однако реакция пьянчужки оскорбила старика: вместо того, чтобы извиниться, деревенщина громко расхохотался и смачно плюнул за борт. Проказник-ветер снес плевок на стариковский башмак.

Будь на Патриуне сутана или роба, он должен был бы стать образцом смирения и добродетели для мирян, прочесть проповедь об уважении к ближнему и помолиться за отпущение мелких грешков заблудшей душонки. Но поскольку бывший миссионер и бывший настоятель монастыря Деншон путешествовал инкогнито, то поступил он по-другому. Клюка – младшая сестрица дорожного посоха – просвистела в воздухе и обрушилась на правую руку негодяя. Кисть тут же повисла плетью, а пустая кружка отправилась за борт. Осыпая застигнутого врасплох и еще не успевшего почувствовать боль мужика изысканными проклятиями, старик колотил и колотил по его могучим плечам увесистым набалдашником палки. К началу второго десятка ударов пьяный верзила обмяк, как тюк, и под дружный хохот матросов и пассажиров шхуны отправился на поиски своей кружки. Вот именно в этот момент слегка размявшийся священник и прочел длиннющую проповедь о морали и добродетели, призывая собравшуюся на палубе паству уважительно относиться к старикам и не обливать их пивом.

Дракон понимал, что поступил глупо да и жестоко, но он позволил себе избавиться от злости, которую безропотно носил в себе вот уже тридцать лет и лишь смирял ее молитвами, хотя нанесенные подлецами обиды и осознание несправедливости этого мира требовали совершенно другого. Окажись на его месте любой иной священник, тот наверняка рано или поздно поступил бы точно так же, воспользовался бы удобным случаем, дал бы выход негативным эмоциям и испытал бы во время экзекуции истинное наслаждение.

Корабль причалил, когда не проповедовавший двадцать шесть дней священник только взобрался на пик своего красноречия. На памяти капитана еще никогда пассажиры в такой спешке не покидали судна, а команда не забивалась в трюм вместо того, чтобы спешить в кабак. Все-таки сумев поймать зазевавшегося и не успевшего вовремя скрыться юнгу, преподобный отец Патриун задал ему неожиданно простой, по-детски глупый вопрос:

– Скажи-ка, малец, это и есть Марсола? – спросил отец Патриун, стараясь придать изрядно раскрасневшемуся лицу добродушное выражение.

– Не-а, – замотал головой юнга, с опаской поглядывая на клюку старика. – Это Дерг, дедушка, порт и небольшое поселение, Марсола там, дальше по суше, миль пять от берега будет, там дорога одна, не заплутаешь…

– Спасибо, юноша, уж кто-кто, а я точно не заплутаю, – произнес старик как-то странно и, как показалось испуганному юнцу, зловеще. – А ты, сынок, рябого рулевого опасайся, у него не только язык длиннющий, но и голова дурная, дружбу не с теми сухопутными водит…

Юноша открыл от удивления рот, да так и стоял, пока старик не сошел с корабля и не смешался с шумной толпой. Юнга понял намек, да только не мог предположить, как тщедушный старик узнал, что новый член их команды информирует береговую охрану обо всех недекларируемых грузах на корабле. Контрабандисты-то сами узнали об этом лишь два часа назад, узнали, но еще не успели принять меры.

* * *

Проповедь – не просто упражнение в ораторском искусстве на религиозные темы, это очень тонкий инструмент по изменению людей. Ошибки проповедника не только сводят на «нет» все его труды, они приводят к обратному эффекту, вызывают отвращение. Прежде чем обращаться к прихожанам, пастырь должен хорошо изучить свою паству, понять, чем она дышит, какой жизненный опыт имеет и что для нее главное. Неформально относящийся к своему делу священник сначала наблюдает, делает выводы, а уж затем открывает рот.

Именно по этой причине отец Патриун решил немного задержаться в Дерге и присмотреться к людям. Только здесь, возле единственных ворот в колонию, можно было за краткое время получить максимум информации. Жизнь здесь особая, она как выжимка, чистый концентрат напитка под названием «общество», в то время как в других местах колониальных просторов общественные противоречия с язвами не столь обострены, да и слишком много инородных примесей, мешающих понять суть.

Сгорбленный старичок при помощи верной помощницы-клюки ловко взобрался на пирамиду из бочек с вином и, скинув натершие ноги башмаки, приступил к изучению шумной портовой жизни. Сначала его взгляд пробежался по погрузочным причалам и рейду, где стояли ждущие своей очереди торговые суда, затем скользнул под навесами складов, к которым то и дело подъезжали телеги, немного задержался на рядах торговцев портовой площади и, наконец, перешел к изучению многоголового, крикливого чудо-зверя под названием людская толпа. Всего четверти часа оказалось достаточным, чтобы понять, чем живет и дышит колониальный люд, насколько он готов брести за духовным поводырем и стоит ли вообще всерьез браться за нелегкий труд священника.

Результаты первого наблюдения неимоверно расстроили святого отца. Он понятия не имел, чем несколько лет подряд занимался в Марсоле аббат Курвэ вместе с другими священнослужителями, но точно знал, почему того отозвали обратно в Филанию. Колониальная паства была не просто запущена, а испорчена бездействием духовенства. Казалось, в радиусе целой мили не было видно ни одного одухотворенного лица, ни одного человека, способного хоть что-то воспринять на веру. Золотая монета – вот единственный бог переселенцев, ее звон в кармане для них приятней колокольного перезвона, а идеалы, мораль, вера – или пустые слова с размытым значением, или инструменты, при помощи которых всякого рода мошенники легко дурманят головы доверчивых простачков, в основном только что прибывших и еще не успевших освоиться.

Аккуратно спустившись с груды бочонков, отец Патриун отправился с причала на площадь. Грубые окрики грузчиков с мешками на плечах и торопящихся на рынок торговцев ничуть не смущали медленно бредущего по набережной старичка, бредущего и размышлявшего на ходу о причинах, приведших к столь плачевному положению дел.

Прежде всего виной бездуховности колониальной общности стала политика филанийского двора. Обычный человек, будь он хоть горожанином, хоть крестьянином, хоть представителем более уважаемого сословия, никогда по собственной воле не покинет родной дом и не отправится покорять новые земли. На правобережье Удмиры люди бежали или от тюрьмы, или от сумы, большинство жителей были изгоями, нежелательными личностями в самом королевстве. Вполне естественно, что еще в пути в их душах царило смятение и зрела ненависть ко всему, что осталось на левом берегу: к королю, к обычаям, к порядкам и к Индорианской Церкви, в принципе, мало чем отличающейся от любого из министерств королевского двора. Филания отторгла их, они извергли ее из своих душ.

Второй бедой колонии священник посчитал ее юный, почти детский возраст. Переселение произошло совсем недавно, и колонисты были еще вынуждены ввозить многие предметы, к которым привыкли и которые еще не могли производить самостоятельно. Отец Патриун недаром наблюдал за погрузкой судов, его интересовал не столько портовый люд за работой, сколько то, что вывозили с правого берега и что привозили с левого. Корабли везли в Филанию пушнину, руду, некоторые породы редкой древесины, одним словом ресурсы, а привозили в колонию оружие, разного рода припасы, провизию, например зерно, и всякую мелкую утварь.

Третья причина – полнейшая безнаказанность спекулянтов и местных властей, вызванная изолированностью и удаленностью новых земель от остального королевства. Неизвестно, какой повод нашел губернатор колонии, но он издал указ, строжайше запрещающий купцам-перевозчикам торговать с переселенцами напрямую. Все сделки заключались через перекупщиков с портовой площади, в их карманах и оседала основная прибыль, в результате одни много работали, другие быстро богатели, а торговые суда посещали новые земли не столь часто, чтобы обеспечить переселенцев всем необходимым.

Все эти факторы, вместе взятые, формировали среду, в которой все духовное засыхало, как растение без воды или почвы. «Положение катастрофическое! Тот, кто меня послал возглавить церковь в Марсоле, или наивно полагает, что я умею творить чудеса, или, что более вероятно, уже отчаялся восстановить утраченные позиции. Когда битва за души проиграна, проще свалить вину на беззубого, дряхлого старца, одной ногой стоящего в могиле, – пришел к неутешительному выводу отец Патриун, бредя между лотков с товарами и расталкивая снующую толпу клюкой. – Однако я так и не понял, кто же меня из тихой обители заслал в опасную глушь? Почему приказ подписан самим королем, а не одним из епископов – донвенгером?»

Тайна, окутавшая его назначение, весьма настораживала старика, за двадцать шесть дней пути он прикинул множество возможных вариантов, но в конце концов лишь понял, что слишком отстал от жизни, сидя в монастыре, и даже не знает всех фигурантов на внутренней политической арене Филании. Отсутствие свежей, достоверной информации – хороший предлог, чтобы не забивать голову мыслями. Патриун пытался не размышлять попусту, но не мог ничего с собой поделать – время от времени предположения всплывали в его сознании и требовали детального разбора.

Юнга с корабля был не прав, когда он назвал Дерг поселением. Нельзя назвать населенным пунктом место, где не было ни единого жилого дома. Зданий было много, притом красивых, двух– и трехэтажных, но среди них никто не смог бы найти ни одного обжитого угла. Магазины разбогатевших торговцев, весовые и мерные конторы торговых гильдий, таможенный пост, трактиры, казарма береговой охраны, пара переселенческих банков, ломбарды, ростовщики, скупки шкурок пушного зверья и снова многочисленные трактиры. Старцу хотелось передохнуть, но посидеть было негде: в матросских кабаках слишком шумно, слабых настоек не подают, да и клюка в обессиленной руке старца – слишком ненадежное оружие, если дело дойдет до пьяной драки. Единственный постоялый дом на всем берегу из обители тишины и покоя был превращен в рассадник разврата. Владельцу было выгодней сдавать комнаты истосковавшимся в пути по ласкам мужчинам, нежели семьям и старикам, желающим вздремнуть часок-другой перед дальнейшей дорогой в глубь колонии. Из распахнутых настежь окон портовой преисподней громко раздавался хор характерных женских стонов, лишь изредка прерываемый пьяными завываниями про какой-то сундук мертвеца… то ли висельника, то ли утопленника.

Одним словом, состояние дел в филанийской колонии, в шутку называемой при дворе «Дикарией», казалось ясным, однако бывшему миссионеру были непонятны некоторые моменты. Складывалось ощущение, что забывчивый художник не дорисовал на картине несколько второстепенных штрихов или специально подпортил свой шедевр крохотными, приходящимися не к месту мазками.

Нищих здесь совсем не было, а ведь без их пахучих лохмотьев, выставляемых напоказ культей и слезливых историй, распеваемых, как хорал, не обходится ни одно людное место, тем более если рядом склады, торговые лотки да купцы с туго набитыми кошельками.

Старик огляделся, а затем обошел площадь кругом, особо уделяя внимание наиболее посещаемым лоткам. Попрошаек действительно не было, впрочем, как и других представителей «низов» – карманных воров. Единственным мошенником оказался престарелый урвас, пытавшийся выдать окрашенную в синий цвет шапку из пса за головной убор из меха трехлетнего борончура. Доверчивые переселенцы попадались на его удочку, побывавших же в колонии купцов и матросов было не обмануть, они уже испытали на себе, как трудно отмыть с физиономии потекшую под первым же дождем краску. Тем не менее урвасский мошенник торговал открыто и не боялся разоблачения. «Посинеть от борончура» было своеобразным ритуалом крещения для новичков; ставшие когда-то жертвой, великодушно давали испытать незабываемое ощущение и другим…

Торговля меховыми подделками, видимо, считалась в колонии столь же незначительным преступлением, как в жаркий день попить из городского фонтана. Разгуливающие поблизости стражи порядка не обращали внимания на низкого отщепенца из славного рода воителей лесов. Мошенник попытался продать «борончура» и Патриуну, он чуть было силой не нахлобучил на голову старичка мертвый рассадник блох, однако стоило лишь священнику произнести имя «Анвала», как загорелое лицо торговца мгновенно посерело, и он, позабыв на лотке большую часть товара, скрылся в неизвестном направлении. По поверьям урвасов, могущественное божество, чьим именем бывший миссионер пригрозил, сурово карало обманщиков и воров: одних гноило заживо, а волосы других заставляло прорастать внутрь кожи. Обычно божество спало, но, когда слышало свое имя, открывало всевидящее око.

По-детски обрадовавшись победе знания над беспринципностью и нахальством, отец Патриун отправился дальше, а именно вверх по улочке, ведущей, как ему сказал юнга, к воротам на Марсолу. Вдруг священника посетила догадка – он понял, что еще упустил, какой «неправильный штрих» не заметил. Стражники! Они выглядели слишком опрятно, красиво, как на картинке: до блеска начищенные кирасы и шлемы; небесно-голубые мундиры, чистоте которых оставалось лишь позавидовать. К ним как будто не приставала ни складская, ни дорожная пыль, а отглаженные одежды не мялись в толкучке. Такого просто не могло быть, рядом с местными блюстителями порядка стражники филанийской столицы казались бы грязнулями и замарашками.

«Вот и начались чудеса. Интересно, как коменданту удалось?..» – Внезапно священник почувствовал на себе чей-то взор; очень недобрый и холодный, как сталь кинжала, вонзающаяся в спину. Отец Патриун резко оглянулся, но никого не увидел. Люди, шедшие рядом, либо разговаривали между собой, либо были поглощены своими мыслями. Взгляд старика заскользил по окнам домов – тоже никого, а тем временем неприятное ощущение не становилось слабее, наоборот, усиливалось. Хоть натертые ступни и ныли, а натруженные икры разрывала боль, старик совершил невозможное: ускорил шаг, побежал, пробежал почти тридцать метров, затем быстро оглянулся.

Их было двое, – двое бегущих за ним, но потом резко остановившихся и уставившихся в витрину магазина мужчин. Сквозь хрип сбившегося дыхания старик тихо рассмеялся. Лавка, чьими товарами якобы заинтересовались преследователи, торговала корсетами, пудрой и прочими, предназначенными для дам модными товарами.

«А они неплохо бы смотрелись в женском белье, особенно вон тот, что пониже… Его бы побрить, отмыть, волосики расчесать да ножки кривенькие чуть-чуть подправить», – веселился священник, хотя на самом деле ему было не до смеха. Он вспомнил этих двоих, они плыли вместе с ним на корабле и все время удалялись в трюм, как только он выходил на палубу. Тогда он не придал значения этому обстоятельству, мало ли кто где бродит во время долгого путешествия; сейчас же их поведение уже не казалось старику совпадением. Они сохраняли дистанцию, избегали преждевременного контакта. Гораздо проще убить неугодного человека на дороге через лес, чем на судне, когда кругом вода, да и бежать преступникам некуда. «И чем только я этой парочке не угодил? – задал себе вопрос отец Патриун и тут же отказался от поиска ответа. – Чего голову без толку ломать? Я пешка в непонятной игре. Послав меня в колонию, один игрок сделал ход; противник ответил ему, отправив по моему следу убийц. Ну что ж, ребятки знают свое дело, осталось лишь проверить, не разучился ли я устраивать маленькие пакости любителям чулок и женских панталон…»

Сделав вид, что не заметил странного пристрастия довольно мужественных господ к дамским товарам, старик размеренным шагом побрел по улице и больше не оборачивался до самых ворот. На выезде из Дерга находился крупный пост стражи. Солдаты проверяли багаж и проездные документы вновь прибывших в колонию, поэтому, как при каждой проверке, образовалась небольшая очередь. Отец Патриун быстро нашел в толпе стражника с лычками сержанта и довольно шустро засеменил в его сторону.

– Ваш благородь, ваш благородь! – специально путая и обращаясь к сержанту, как к офицеру, зашептал старичок и мертвой хваткой вцепился костлявой ручонкой в голубой мундир.

– Ну что тебе, дед? – недовольно поморщился стражник, отрываясь от осмотра тюков многодетного, шумливого семейства.

– Азмена, милок, азмена, государственной важности, – таинственный шепот и многозначительность взора хорошо получились у давно не практиковавшегося играть простолюдинов притворщика. – Вон те двое, вот те самые, что морды в сторону воротят, азменники. Они говорили, что наш король полный, что ни на есть дурень и недотепа…

– Ох, дедуля, дедуля, шел бы ты от греха… – проворчал сержант и осторожно, чтобы вцепившиеся в него старческие пальчики не сорвали лычки с рукава, высвободил руки. – Эка невидаль, эк удивил! Это ж каждому мальцу известно!

Неожиданная реакция стража порядка повергла старика в шок, на несколько секунд он даже впал в замешательство. Оказалось, что называть филанийского короля дураком в колонии не считалось крамолой. Этот проступок даже не карался штрафом, в то время как в самом королевстве острых на язык вешали лишь за намек на подобное. Парочка приближалась, нужно было что-то срочно предпринять, и Патриуну пришлось пойти на крайние меры. Старик подошел к рослому мужику с кулаками чуть меньше кузнечного молота, как раз и являвшемуся отцом многодетного семейства, привлек внимание великана хлопком по плечу и, встав на цыпочки, что-то прошептал ему на ухо. Новичок-переселенец вдруг раскраснелся, как бык, завидевший красную тряпку, затем сжал кулаки, грубо оттолкнул копавшегося в его тюках сержанта и прямиком ринулся на парочку господ, указанную тщедушным старичком.

Святой отец не стал оборачиваться, он и так по крикам и возне услышал, что завязалась драка. Цель была достигнута, оскорбленный силач наминал его преследователям бока, а затем в потасовку вмешалась стража. «Если повезет, то этих мерзких типов недели две не увижу. Вряд ли в Дерге найдется хороший лекарь, который после побоев, нанесенных такими кулачищами, сможет выходить пострадавших быстрее. Не повезет, и стража слишком рано утихомирит драчуна, значит, в запасе не больше двух дней, что вся троица просидит под стражей. Тоже неплохо, хотя мужика, конечно, жаль, пострадает, дуралей, за свою доверчивость…» – размышлял любитель подлых сюрпризов, покидая Дерг через главные ворота и не спеша направляясь по дороге в Марсолу.

* * *

Извилистая лента дороги скрывалась в лесу в ста шагах от ворот. Колея была широкой, наезженной, но еще не выложенной ни кирпичами, ни даже булыжниками. Из услышанных на площади разговоров отец Патриун узнал, что на территории колонии находились две каменоломни и работа в них шла полным ходом. Однако хоть сотни привезенных на новые земли каторжников и гнули спины с восхода до заката, но производство не поспевало за растущей потребностью, все уходило на строительство домов и прочих, первостепенно важных сооружений.

Бредя по дороге, священник испытал незабываемое ощущение. Он бывал в этих местах прежде, когда еще не было ни дороги, ни Дерга, и стоило лишь старику закрыть глаза, как в голове всплывали расплывчатые образы прошлого, картинки, постепенно восстанавливаемые в памяти. Он когда-то охотился в этих краях, отстреливал дичь в угодьях, принадлежащих урвасам, а форт, тот самый форт, чьей обороной закончилась та война, находился милях в восьми на северо-запад от этого места.

«Как давно это было, как будто в другой жизни… Мы покоряли правобережье пятнадцать лет и проиграли, хотя нет, выиграли, поскольку были всего лишь передовым отрядом цивилизации, первопроходцами, измотавшими силы врага. Все же жаль, что события стали развиваться именно так, что нам не дали миром войти в жизнь и изменить ее. Интересно, как бы выглядели эти места, если бы у нас получилось, что за народ сейчас бы здесь жил?»

Праздные думы священника были прерваны пронзительным женским криком. Медленно едущая впереди телега резко остановилась, и на голову старика полетел бельевой тюк. Патриун увернулся, проявив для своих лет чудеса ловкости. На лесной дороге тут же возникло столпотворение, точнее, маленький заторчик из десяти-двенадцати переселенцев и двух везущих их барахло телег. Наемные возницы дуэтом стали кричать, понося «глупую бабу», поднявшую визг из-за пустяка. Священник полностью разделял мнение мужиков, причины для беспокойства действительно не было, но для вновь прибывших вид висельников на дороге был непривычен, он пугал, поднимая из глубин души самые потаенные страхи.

На толстой ветке сосны, растущей слева от дороги, мерно раскачивались три скелета в выцветших обносках. На груди каждого висела аккуратная табличка с надписью: «За разбой!»

Филанийская стража уже лет сто не практиковала украшение большаков трупами преступников, поэтому нынешнее поколение отвыкло от подобных зрелищ, но на новых землях жизнь протекала по другим законам, Патриун понимал, что подвигло местные власти на подобный шаг. Не только для беглых каторжников и скрывавшихся на правом берегу преступников разбой на лесной дороге был самым быстрым способом обогащения. Проигравшиеся в карты, пропившие свои пожитки и просто разорившиеся бедолаги часто брались за топоры и шли на большак. Остановить их могли лишь очень жесткие меры. От закопанных трупов проку мало, а вот если они раскачиваются на ветру, то это служит предостережением для тех, кто всерьез задумывается над возможностью пойти на преступление.

– Заткнись, дура, хватит визжать! – успокаивал жену дородный крестьянин, тщетно пытавшийся закрыть ладонью ей рот. – Давай, влазь на телегу, поехали!

– Нельзя, так нельзя, их надо похоронить! – не унималась сердобольная крестьянка, ловко увертываясь от ладони мужа. – Пусть они грешники, но их души должны упокоиться…

– Встретила бы их живьем, другое б визжала! Они б тя сперва того… а потом бы упокоили… – буркнул с телеги косматый возница, качая лохматой головой.

«Интересно как получается. Я священник, но меня не заботят души этих мерзавцев, а жалеет их та, кто сама в любой миг может стать жертвой таких же висельников. Парадокс, точнее, обычная людская глупость. Все мы добренькие и милосердные, пока дело не коснется нас самих. На первой же проповеди нужно разъяснить таким вот дурехам, что такое реальная жизнь и под каким соусом следует ее откушивать», – решил святой отец, даже не подумавший вмешиваться в процесс усмирения чересчур ретивой поборницы добрых дел, тем более что на помощь мужу пришла добрая половина застрявших в дороге путников.

Обогнув по опушке толпу и телеги, старик хотел отправиться дальше, но ненадолго задержался вблизи от висевших трупов. В глаза отцу Патриуну бросилась еще одна странность, еще одна особенность местных, пока непонятных нравов. Во рту крайнего слева покойника блестели три золотых зуба. Стражники не опустились до мародерства, а ведь золото – это не кусок древесины, оно стоило дорого, тем более здесь, где не было прииска. Непонятного становилось все больше. Любознательному священнику не терпелось побыстрее добраться до места и побеседовать со своим предшественником, если, конечно, аббат Курвэ уже не отплыл в Филанию.

Три минуты неспешной ходьбы, и толпа утихомиривших бьющуюся в истерике крестьянку скрылась из виду. Впереди оставались две трети пути до ворот Марсолы. Патриун рассчитывал преодолеть три с половиной мили за два с половиной часа и, наверное, уложился бы в расчетное время, если бы возница одной из догнавших его телег не сжалился над еле переставляющим ноги стариком и не усадил бы его рядом с собой на козлы. Мир не без добрых людей. Благодаря зарабатывающему на кусок хлеба извозом мужику, уставший священник смог ненадолго заснуть. Проснулся он уже в Марсоле, когда скрипучая телега остановилась, а новые жители колонии засуетились, разгружая свои пожитки.

* * *

Представьте себе лицо покупателя, которому вместо спелой дыни продали протухший баклажан; или недовольную физиономию воителя, вынужденного сражаться деревянной палкой вместо меча. Примерно такое выражение и застыло на лице преподобного отца Патриуна, когда телега остановилась на гостевой площади за городскими воротами и священник открыл заспанные глаза. Марсола была столицей колонии, самым крупным городом из шести филанийских поселений на правом берегу Удмиры. Здесь находился центр общественной жизни новых земель; здесь располагалась резиденция губернатора, жили самые именитые и богатые люди, стоял самый большой гарнизон. Учитывая, что Дерг удивлял своей красотой приезжих и выглядел ничуть не хуже любого филанийского города, отец Патриун ожидал увидеть в Марсоле нечто особое, поражающее взор уж если не изящностью строений, то хотя бы величием и элементарной опрятностью. Вместо этого повсюду была грязь, перекошенные заборы, деревянные домишки, самое большее в два этажа, немощеные улицы, по которым не спеша прогуливались люди, лошади, козы, собаки и свиньи.

«Наверное, это только окраина, старая часть города, а передо мной дома первых переселенцев. Город растет, строится, и вскоре городской управитель отдаст приказ снести эти уродливые халупы, а на их месте возвести новые, каменные дома, точно такие же, как я видел в Дерге, такие же красивые, как те, что наверняка уже радуют взор в центре столицы. Небритый возница завез меня в город не с тех ворот. Оно и понятно, деревенщинам никогда не разрешается заезжать с парадного входа», – предположил священник, но, стоило ему лишь взглянуть на крепостную стену и ворота, он понял, что это не так.

На землях, где еще не перевелись дикари, а по лесам бродят шайки разбойников, люди в первую очередь ценят безопасность, а затем уж комфорт. И если они построили стены, ворота и башни городской цитадели из дерева, то во всем городе точно не отыскать ни одного каменного строения. Вторым, но не менее важным, что бросилось в глаза распрощавшемуся с добрым возницей священнику, были сами жители Марсолы. За четверть часа скитания по грязным, извилистым улочкам в поисках церкви отцу Патриуну попадались на глаза люди разного достатка и представители разных сословий. Конечно, нельзя было сказать, что они выглядели одинаково, но все же между их платьями было много общего, а именно в костюме почти каждого встретившегося старику жителя Марсолы присутствовал мех: меховые воротники и нарукавники на богатых, хоть и вышедших из моды платьях дворян; и надетые на голое тело охотников куртки и жилеты из дубленой кожи. Торговля с Филанией была явно еще не налажена в полной мере, поэтому переселенцы были вынуждены использовать местный, дешевый и доступный, материал, а именно – меха. Видимо, дело с поставками сукна и красителей для холщовых тканей обстояло настолько плохо, что даже в форме солдат столичного гарнизона присутствовало много элементов из кожи и шкур: высокие меховые шапки вместо стальных шлемов; короткие сапоги из шкур медведя, едва доходившие до колен; кожаные перчатки, отороченные по краям мехом; и куртки из толстой, дубленой кожи, поверх которых надевались кирасы.

Поскольку в прошлом он был миссионером, а значит, наполовину солдатом, отец Патриун быстро оценил все плюсы и минусы нелепого с виду обмундирования. Как ни странно, но плюсов оказалось значительно больше. Вот уж, воистину нет худа без добра – бродить по лесам удобнее и теплее в мехах и коже, нежели в современном солдатском мундире, который не греет, быстро промокает, медленно сохнет и ужасно сковывает движения.

Королевский двор не просто хотел покорить правобережье и полностью уничтожить дикарей, вельможи желали превратить новые земли в малую Филанию, сделать из них точную копию своего королевства и искоренить все инородное, все чуждое. Отец Патриун к своему удовольствию констатировал, что замысел властей не удался. Еще тогда, во времена миссионерства, боевой священник множество раз отмечал в отчетах, что когда два народа находятся вместе, то слияние в той или иной форме чуждых культур неизбежно. Этого не надо бояться, это нужно использовать во благо себе и своему народу. Ему не поверили, высокие чины из Альмиры, как всегда, сделали все по-своему, и к чему это привело? Сотни смертей с обеих сторон. Племена дикарей были вытеснены в глубь лесов, но спустя много лет по улочкам Марсолы все равно бродили урвасы. По крайней мере, за недолгую прогулку от ворот до церкви отец Патриун уже видел троих, притом одетых частично в одежду переселенцев: с флягами на поясе, с солдатскими вещевыми мешками и с мушкетами на плечах. В резных барельефах деревянных домов ясно прослеживались некоторые урвасские мотивы, а по внешнему виду солдат нельзя было точно сказать, кто это: облачившиеся в доспехи урвасы или переодетые в меха филанийцы? Природа взяла свое, законы развития человеческой общины нельзя отменить, и Марсола, какой ее увидел бывший миссионер, была лишь наглядным подтверждением этого неоспоримого факта.

Хоть улочки были запутанными (в городе не было архитектора, и дома строились сначала где попало, затем где хватало места), а жители колониальной столицы не отличались разговорчивостью и проходили мимо, даже не повернув головы в сторону тщедушного старичка, просящего показать дорогу к церкви, но все же отец Патриун за тридцать лет не утратил навыков ориентирования. Проблуждав лишнюю пару-другую часов, священник все же нашел конечную точку своего долгого маршрута. Церковь удивила его не только небольшими размерами, плачевным состоянием местами прогнивших от сырости, перекосившихся стен, но и тем, что ее двери были закрыты.

В уложении Индорианской Церкви о проведении служб и прочих священных таинств было четко прописано: «… Любой молельный дом, церковь или храм открываются с первыми лучами солнца и закрываются лишь по наступлению ночи…» Священники Марсолы нарушили один из основных принципов святого таинства: преградили прихожанам дорогу в храм, хотя до вечерни оставалась еще пара часов. Такое отношение к делу разозлило отца Патриуна, и он пообещал своей совести устроить хороший нагоняй обленившимся в глуши священникам и мелким чинам. Однако прежде стоило выслушать аббата Курвэ, являвшегося здесь старшим священником. Возможно, для такого вопиющего проступка имелись весьма веские основания.

Клюка старца трижды опустилась на дверь, прежде чем с другой стороны послышались тихие шаги.

– Кто? – прозвучал наиглупейший вопрос, учитывая обстоятельства, место и время.

– Душа грешная да заблудшая, истомившаяся в дороге, износившая тело и жаждущая покаяния! – не произнес, а прошипел, как змея, выведенный из себя священник.

Нерадивые служители Церкви заслуживали полноценной порки, отец Патриун точно решил познакомить каждого из них со своей клюкой и начать прямо с того тупоголового ленивца, что откроет дверь. Видимо, служитель нутром почувствовал угрозу, исходившую снаружи, и не отказал разозленному старику в посещении храма.

Дверь скрипнула и тут же открылась. На пороге стоял монах, настолько молодой и с таким невинным взором удивленных и одновременно напуганно прищуренных глаз, что отец Патриун великодушно решил повременить с наказанием. Веснушчатому монаху было лет восемнадцать, если не меньше, виноват был не он, а тот дуралей, кто не обучил его надлежащему поведению с прихожанами.

– Позови аббата Курвэ, у меня к нему срочное дело, – в приказном тоне заявил старик, отодвинув тощего паренька с порога и проходя внутрь тесного, плохо освещенного и невозможно душного святилища.

– Сожалею, сы… – язык юнца не повернулся выговорить «сын мой», – … мил-человек, но аббат Курвэ отошел в мир иной.

– Вот как, – известие поразило старика, но он не подал виду. – Тогда позови любого другого священника. Ну, что стоишь?!

– Больше никаких священников нет. Я остался один, и мой сан столь незначителен, что я не могу принять таинство вашей души. Приходите попозже, со дня на день ожидается приезд преподобного отца Патриуна. Он…

Посетитель прервал уже бессмысленную речь юного монаха. Отец Патриун задрал правый рукав потрепанного камзола и продемонстрировал застывшему с открытым ртом юнцу золотой браслет священника.

(обратно)

Глава 4 Канун великих дел

Кто-то любит физическую нагрузку, а кому-то она в тягость, как непосильный каторжный труд. С назначением комендантом жизнь полковника Штелера разительно изменилась, он перестал проводить сутки напролет в седле и не упражнялся с мечом, поскольку ни в том, ни в другом уже не было необходимости. Высшие офицеры сами редко участвуют в сражениях, их задачи в другом: планировать и руководить, поддерживать дисциплину в войсках и заниматься снабжением, обеспечивать тылы и писать толстые учебники по стратегии. От повседневных забот на ответственном посту коменданта у полковника резко пошатнулось здоровье: стали выпадать волосы и вырос живот, едва умещающийся в прошлогодний мундир.

Сначала полковник стоически сопротивлялся тяжелому недугу, именуемому «оседлый образ жизни». Он ограничивал себя в еде и выпивке, меньше спал, каждый день совершал пешие прогулки и два часа в день фехтовал, правда, работал не с тяжелым мечом, а с его более легкой и верткой парадной разновидностью – шпагой. Так было примерно с полгода, но затем чревоугодие взяло верх над разумом, а леность победила трудолюбие. Беда крылась в том, что у полковника не было стимула поддерживать себя в хорошей физической форме. Как большинство офицеров, он был холост и прагматичен. Ему не нужно было защищать поруганную честь жены, а внимание игривой красавицы никогда не считалось в среде доблестных герканских офицеров уважительным поводом, чтобы скрестить мечи. «Ветреницы недостойны крови!» – был второй тост на офицерских сборищах, естественно, следовавший после дружного клича: «За прекрасных дам!» К тому же гердосские красавицы не обходили вниманием господина коменданта, и им было не так уж и важно, насколько стройна фигура старшего в городе офицера. Одни дамы тешили свое самолюбие, другие пытались извлечь выгоду из близкого знакомства с полковником, отцы третьих прочили его в женихи, но не учитывали того обстоятельства, что сам комендант не спешил связать себя священными узами брака.

И вот после нескольких лет размеренного, не отягощенного нагрузками образа жизни у располневшего полковника Штелера появился личный тренер, и звали жестокосердного мучителя майором Анри Шриттвиннером. Медленная, ужасно тяжкая экзекуция началась сразу после совещания той проклятой ночью и продолжалась вот уже четвертый день. Полковник составлял бумаги, отдавал приказания, бегал по казарме как угорелый, ругался с подчиненными и армейскими поставщиками, проводил по шесть-семь часов в день в седле, лично контролируя подготовку к предстоящей кампании. Он умаялся, устал, заработал россыпь прыщей на месте, соприкасавшемся с кожей седла, лишился аппетита и сна, но, что самое худшее, совершенно измотал себе нервы. За три дня беспросветной беготни еще недавно плотно обтягивающий его округлый живот мундир провис и мотался спереди мокрой от пота тряпкой.

На четвертый день произошло ужасное. С безымянного озера на южной границе с Филанией прискакал вестовой и передал коменданту, что господин пехотный майор настоятельно просит его прибыть к себе до полудня, то есть в течение ближайшего получаса. К тому времени полковник уже понял – «просьбы» майора стоит выполнять так же незамедлительно, как и его «советы», поэтому он тут же вскочил на коня и, взяв с собой лишь пятерых солдат сопровождения, поскакал на доклад к неусыпному мучителю. По приезде его ждало новое испытание – залезть на высокое дерево, в раскидистой и густой кроне которого майор Шриттвиннер оборудовал наблюдательный пункт. К счастью, падающему от усталости, замученному одышкой и учащенным сердцебиением коменданту пришлось взбираться на сосну по веревочной лестнице, а не по совершенно гладкому стволу.

«Совсем из ума мужлан выжил, – стонала душа карабкающегося наверх полковника. – Это он специально, специально, чтобы меня помучить, на дерево влез. Вон же, всего в двадцати шагах смотровая вышка и лестница там удобная…» Конечно, Штелер осознавал полнейшую абсурдность своего предположения, понимал, что майор выбрал дерево, а не вышку по иной, очень веской причине. Наблюдение за границей, естественно, велось с обеих сторон. Филанийский дозорный, следивший за их берегом через окуляр, возможно, очень хорошей подзорной трубы, мог заметить присутствие на герканской вышке высоких офицерских чинов. Этого оказалось бы вполне достаточным, чтобы привести в полную боевую готовность гарнизон пограничного форта и вдвое, а то и втрое, увеличить его число.

Последние веревочные ступеньки давались с особым трудом. Проклятую лестницу мотало из стороны в сторону, и несчастный полковник в бело-желтом мундире ощущал себя листочком по осени, вот подует посильней ветер, его оторвет от дерева и понесет вниз. Боязнь свалиться настолько крепко засела в голове офицера, что он даже стал прикидывать, как извернуться в случае падения, чтобы полететь в воду, а не удариться о земную твердь. К счастью, мысли коменданта не обрели материальную форму, он успешно преодолел последние метры подъема и, испустив из глубин настрадавшегося тела вздох облегчения, лег животом на сколоченную крест-накрест из досок конструкцию.

– Эй, там, потише, не тряси! – не отрываясь от окуляра подзорной трубы, проворчал вместо приветствия сидевший на досках майор. – Ишь, раскормился, господин полковник, прям, как боров. Тя в батальон бы ко мне, уж я б тя погонял, толстяка, по оврагам да кочкам!

Майор пребывал в хорошем расположении духа, поэтому сегодня его хамство обретало довольно мягкие словесные формы, можно даже сказать – деликатные. Утром первого же дня начала подготовки кампании, то есть почти сразу после отъезда генерал-губернатора из казарм, грубый мужик, облеченный безграничной властью, на глазах у изумленных солдат резко отчитал, а затем посадил на гауптвахту почти всех офицеров и щедро раздал зуботычины половине сержантов. Только особые полномочия да богатырское телосложение уберегли седоволосого усача от десятка вызовов на поединок. Арестанты благородных кровей возненавидели его, но солдаты зауважали, поскольку впервые увидели командира, карающего за нарушение устава, пьянство, ненадлежащее исполнение обязанностей и воровство не только солдат. Комендант, конечно же, освободил весь офицерский состав, как только ворчливый майор отправился на озеро. Полковник осуждал его методы, но тем не менее не мог не признать, что в каждом отдельно взятом случае наказание было заслуженным, хоть и суровым.

– Ты только, только глянь… на славу, мерзавцы, устроились! А еще говорят – в войне «филы» ничего не смыслят! Головы бы оторвать таким знатокам! – продолжая наблюдение за вражеским берегом, сетовал обнаженный по пояс майор и громко чавкал, звучно пережевывая огурец. – Чего застыл, полковник? Давай, сюда смелей подползай да сам на энту красотищу глянь. Доски хоть шатаются, но не обломятся, не боись…

Полковник действительно побаивался двигаться по скрипучим, раскачивающимся доскам, но причина заминки крылась совсем в ином – ему нужно было немного перевести дух. Пока раскрасневшийся, как рак, комендант отлеживался после подъема и вытирал пот со лба, его взгляд упал на обнаженную спину майора. Таких внушительных бугров мускулов и такого изобилия рубленых шрамов Штелер еще никогда не видывал. «Одно из двух: или этот солдафон принимал участие во всех известных войнах за последние тридцать лет, или он пьяным заснул на скотобойне, а не более трезвые мясники перепутали его со свиной тушей и перестали молотить топорами да резать ножами, лишь когда мужлан проснулся и заорал», – размышлял полковник, пыхтя, встав на карачки и осторожно ползя по прогибающимся доскам к наблюдателю.

Не удостоив севшего рядом полковника даже похвалы за его героические старания, майор всунул в руки Штелера подзорную трубу, а сам яростно впился зубами в появившуюся из корзинки с провизией куриную ножку. Глазам коменданта предстало филанийское пограничное укрепление, более походившее на настоящую цитадель, только построенную не из камня, а из дерева. Высокая стена с бойницами, из которых грозно смотрели жерла орудий; смотровые башни, на площадках которых виднелись пирамиды с десятками длинноствольных мушкетов; расхаживающие по периметру часовые в уже знакомых полковнику мундирах артиллеристов да несколько рядов вбитых в землю вдоль берега кольев. Ничего особенного, укрепление, как укрепление, по крайней мере, Штелер не понимал, чем вызвано расстройство военного «советника».

– Ну как, понравилось? – поинтересовался майор, выкинув вниз обглоданную до кости ножку.

– Обычная пограничная линия, – пожал плечами полковник, – довольно слабенькая, насколько могу судить, но я сразу предупреждал: форсировать озеро – очень плохая идея. Несмотря на фактор неожиданности и на то, что наши батареи разметают бревенчатые стены рубежа за несколько минут и выведут из строя половину филанийских орудий, больших потерь не избежать – роты две, а то и три положим…

Анри Шриттвиннер как-то странно смотрел на строившего прогнозы будущего сражения стратега, так смотрит ученый на новый вид таракана – с удивлением и одновременно с восторгом.

– Скажите, полковник, – неожиданно перешел на «вы» майор, – а вы давно воевали?

– Недавно, – не моргнув глазом, соврал комендант.

– Нет, я не имею в виду охоту на диверсантов или разгром нескольких шаек лесных бродяг, а настоящую, полноценную войну… Понимаете, НА-СТО-Я-ЩУЮ! – произнес майор по слогам.

– Когда я был капитаном…

– Можете не продолжать, – покачал головой Анри и снова прильнул к окуляру подзорной трубы. – Хоть орудий всего десять, но это или шестнадцатидюймовые кулеврины, или пушки, точнее сказать не могу, поскольку не видно лафетов. Их ядра долетят до нашего берега, так что вы свои батареидвадцатичетырехдюймовок и близко к воде подкатить не сможете. Картечь филанийцев накроет большую часть озера, поэтому переправа под обстрелом равносильна самоубийству. Не важно также, каменные у врага стены или деревянные, преимущества это все равно не дает. Вы обратили внимание на башни? Там хорошо оборудованные позиции стрелков. Мушкеты не обычные, а длинноствольные; зоркий стрелок сможет вести прицельный огонь даже по нашему берегу. Позвольте задать еще один вопрос, а сколько солдат вы насчитали на том берегу?

– Троих.

– Тогда извольте, полковник, взглянуть в-о-о-он туда!

В руках коменданта вновь оказалась подзорная труба, и, благодаря тому, что ее на этот раз направляла рука майора, Штелер увидел то, что при беглом осмотре упустил из виду. Там, где филанийский форт граничил с лесом, находился небольшой овражек, из которого поднимался одинокий дымок походного костра. Вроде бы ничего необычного, да только земля на краю углубления вдруг зашевелилась и поднялась, приняв очертания одетого в коричневый мех и темно-зеленое сукно человека. За спиной воина виднелся лук и колчан, сбоку свисал короткий меч, а за тряпичный широкий пояс были заткнуты два массивных пистолета. Сначала полковник подумал, что это разбойник-маков, подавшийся на службу к филанийцам, но когда человек снял меховую шапку, то по русому цвету волос комендант понял, что ошибался.

– Это егерь, солдат лесов, – прокомментировал увиденное «советник». – Лук в руках умелого стрелка очень опасное оружие, а в лесу просто незаменимое: бесшумное, скорострельное, да и откуда стреляют, сразу не засечь. Десяток-другой таких вот охотников за четверть часа способен уничтожить довольно сносно обученную роту солдат. Сколько их здесь точно, не знаю, пока насчитал три с половиной десятка.

– И вы все равно хотите атаковать форт, – недоумевал полковник.

– Скажу даже больше: мы станем его атаковать, но только не в лоб, а обходным маневром. Когда захватим, то укрепимся и будем удерживать то, что останется, любой ценой. Как я уже говорил, озеро – ключ к нашей победе. Да ладно, не переживай, не такие крепости брали! – Майор панибратски хлопнул полковника по плечу, от чего шаткая конструкция из досок на верхушке дерева сильно зашаталась. – Сейчас поедем в Гердос, и вы мне расскажете о ходе подготовки. Кстати, новости от генерал-губернатора есть?

– Есть, – машинально кивнул комендант, а затем удивленно посмотрел в лицо майору. – Позвольте, так зачем же вы меня вызывали да еще на дерево карабкаться заставляли?! Ведь все это вы мне и в кабинете рассказать могли!

– Рассказать – одно, увидеть собственными глазами – другое, – ухмыльнулся майор и тихонечко подтолкнул полковника к ветке с веревочной лестницей. – Давайте, давайте, господин комендант, шевелитесь! До начала войны каких-то дней шесть осталось, нечего время на пререкания тратить!

* * *

Лейтенант филанийской стражи портового поселения Дерг вот уже две минуты сидел неподвижно и рассматривал своих гостей, еще не закованных в кандалы, но крепко привязанных веревками к стульям. Один был невысоким неопрятным толстяком с лицом, покрытым черной трехдневной щетиной. Другой арестант внешне походил на палача, могильщика или наемного убийцу, по крайней мере, офицер именно так представлял себе людей этих профессий: высокий, крепкий в плечах, абсолютно без растительности на голове и с выдающейся вперед квадратной нижней челюстью.

Двое, казалось бы, совершенно разных людей проделали долгий путь вместе. Согласно бумагам из порта, они оба приплыли в колонию на одном корабле. Команда судна подтвердила, что странная парочка держалась особняком во время всего пути и что мужчины даже сели на судно в одном и том же порту. И надо же было такому случиться, что в первый же день прибытия в Дерг они оба стали участниками одной и той же драки да еще выбрали в противники не какого-нибудь щуплого замухрышку, о которого легко со скуки почесать кулаки, а здоровенного переселенца-кузнеца, всего за полминуты превратившего их и без того некрасивые физиономии в уродливые образины с кровоподтеками, синяками, потрескавшимися и опухшими губами. Такие совпадения случаются нечасто, да и стража обычно и не задается вопросами, кто прибыл, когда, куда, с кем и зачем, а просто наказывает виновников потасовок. Однако стычка возле городских ворот была особым случаем и потребовала более детального рассмотрения, нежели заурядная драка. У лейтенанта были причины лично допросить пострадавших, в то время как зачинщика-кузнеца стражники уже давно показательно выпороли и отпустили.

– Итак, господа, еще раз повторю свой простейший вопрос: с какой целью вы прибыли в колонию? – произнес лейтенант, встав из-за письменного стола и сложив на груди руки.

– Ремесленники мы, я – бондарь, ну, а он – картинки всякие малюет… на вывески да по заказу господ, – пробасил лысый мужчина, глядя офицеру прямо в глаза.

– Допустим, ну а в драку чего полезли? – В голосе лейтенанта слышалась насмешка, он давал понять, что не верит ни одному сказанному слову.

– Ваше благородие, повторяю: не мы полезли, а этот выродок-верзила на нас ни с того ни с сего напал. Видите, как он нас покалечил? – прокартавил низкорослый толстяк, более умело, чем его дружок, разыгрывающий обиженную добродетель. – Надеюсь, его ждет суровая кара?!

– Уже не ждет, – усмехнулся лейтенант, специально вставший, чтобы смотреть на собеседников сверху вниз. – Ему дали двадцать пять розог и отпустили, на более суровое наказание его проступок не тянет.

– Ничего себе! – взревел лысый арестант, разбрызгивая в приступе негодования по комнате слюну. – Он напал, он нас изувечил, а вы его отпустили, а нас пытать взялись?! Дескать, это мы зачинщики и виновные!

– Не надо было жену его оскорблять, тогда бы и по рожам не получили, – заявил лейтенант, вернувшись за стол. – Кстати, свидетели происшествия говорят, что рядом с воротами крутился какой-то старик. Он ваши похабные речи услышал и кузнецу о них сообщил. Так меня вот что интересует, что это за старик и какое вы, господа, имеете к нему отношение?

– Какой еще старик?! – снова взревел хриплый бас лысого задержанного. – При чем здесь какой-то старик?! Нас-то за что в путах держите?! Мы не преступники, мы пострадавшие…

– Ты на рожу свою почаще взглядывай… жертва! – рассмеялся лейтенант и достал из ящика стола небольшой листок бумаги, аккуратно сложенный треугольником. – Ладно, шутки в сторону. Кузнеца мои люди отпустили, поскольку он лишь в мордобое повинен. Не у него эта бумажка вывалилась, а из-за разорванной подкладки вашего камзола, господин Онвье, – обратился лейтенант к толстяку. – Или я все напутал: вы господин Кюсо, а Онвье ваш сослуживец?

Арестанты молча переглянулись. Конверт был вскрыт, печать сломана, и лейтенант явно ознакомился с его содержанием. Дальше ломать комедию и прикидываться простачками не было смысла.

– Так что ж ты, рожа казенная, мозги нам паришь?! – просопел картавый, резко изменившись в лице и поедая офицера гневным взглядом. – А ну, живо нас развяжи и одежду чистую дай! Я те покажу расспросы, ты у меня с эполетами вмиг распрощаешься!

– Тише, господа, тише! Вы не в Филании, а в колонии. Я здесь власть, и мне безразлично, ремесленники вы или из королевской разведки, – не испугавшись угрозы, заявил лейтенант. – Мои люди вас не били, пальцем даже не тронули, а что до веревок касается, так это для вашего же блага. Вы сейчас не в том состоянии, чтобы разумно беседовать. Вдруг кулаки в ход пустите, а ни мне, ни вам увечья ни к чему. Ответьте на мой вопрос и гуляйте на все четыре стороны. Правда, попросил бы не оставлять за собой слишком много трупов, но если уж без этого никак обойтись нельзя, то хоть прячьте их по-умному, не бросайте посреди дороги…

– Да ты сбрендил совсем, служивый! – пробасил лысый, бывший сотрудником филанийской королевской разведки по имени Онвье. – С какой это стати мы перед тобой отчитываться должны?!

– Отчитываться не прошу, хочу лишь знать: за кем вы следите, что за тварь в колонию прибыла и чего от нее ожидать? – Лейтенант был по-прежнему спокоен и не реагировал на оскорбления. – Впрочем, дело ваше, можете и дальше молчать, а я, в свою очередь, сделаю вид, что подкладка не отпарывалась и бумага казенная из-за нее не выпадала. В тюрьме, как минимум, дня три-четыре просидите, пока разбирательство будет идти, время упустите…

– Разговор окончен, делай как знаешь, – не пошел на компромисс картавый арестант, – но только потом ничему не удивляйся, у нас руки длинные, а память хорошая.

Лейтенант кивнул и тут же позвонил в колокольчик. Поскольку разведчики не хотели внять гласу рассудка и добровольно рассказать, в чем состояло их задание, офицер не желал тратить время на пытки, которые, скорее всего, не привели бы к желаемому результату. Прошло чуть меньше минуты, и на пороге появились двое солдат и сержант.

– Развязать, отпустить, убедиться, что покинули Дерг, – кратко отдал распоряжение офицер и кивком приказал сержанту остаться.

Арестантов отвязали от стульев и вывели из кабинета. После того как дверь за ними закрылась, офицер оторвал взгляд от перечитываемого письма, обнаруженного за подкладкой, и обратился к сержанту:

– Они опасны, упрямы и совершенно не желают сотрудничать. Ты знаешь, что делать, но только без шума и свидетелей, – прошептал лейтенант, а затем добавил: – …живых.

Сержант не ответил, сержант лишь кивнул, ему уже доводились выполнять подобные поручения.

* * *

После вкусного, хоть и запоздалого обеда и часовой дремы в мягком кресле возле камина майор пребывал в прекрасном расположении духа. Скинув сапоги и расстегнув мундир более, чем допускали приличия, сердитый усач читал письма от генерал-губернатора, а на его мужественном лице застыло непривычное выражение – довольная улыбка. Полулежащий на кушетке полковник (после трудного дня его измученное тело не ныло от боли лишь в такой позе) искренне радовался, что отчеты графа вызывали у гостя положительные эмоции. В сердце полковника заискрилась надежда, что когда «советник» покончит с главным и доберется до оценки его личных трудов, то готовность к войне войск гердосского гарнизона не вызовет бурного недовольства. Коменданту не в чем было себя упрекнуть, он сделал что мог, но пока еще не воплотил в жизнь и половины так называемых «советов».

Вообще-то Штелер заметил, что офицер, чье полное имя он так и не научился правильно выговаривать, довольно сильно изменился с первой встречи – стал мягче, что ли. И это выражалось не только в том, что с полудня военный «советник» всего десять раз обратился к нему на «ты» и всего четырежды позволил себе фамильярности, нарушающие субординацию и позорящие высокое звание герканского офицера. По дороге с озера в Гердос Анри трижды придерживал коня и терпеливо поджидал вечно отстающего полковника. По прибытии в крепость майор сразу прошествовал в кабинет коменданта и не только не устроил никому разнос, но и весьма терпимо отнесся к тому, что посаженные им на гауптвахту офицеры спокойно разгуливали по плацу. Кроме этой невероятной перемены, Штелер заметил еще одно более чем странное обстоятельство: все пятеро личных телохранителей важной персоны куда-то разом исчезли. Их не было ни на озере, ни в лесных лагерях близ границы, куда была тайно переброшена часть войск. Не появлялись загадочные личности и в самом Гердосе, в противном случае об этом полковнику немедленно сообщили бы его штатные осведомители. Ведь комендант отвечал за безопасность города в полном смысле этого слова. Солдаты не только совершенствовали воинские навыки в казарме, но и выполняли функции стражи, а в подчинении у полковника находились некоторые городские службы, в том числе и сыск.

– О чем замечтались, полковник? – вывел Штелера из состояния задумчивости громкий бас закончившего изучение отчета майора. – Берите перо и бумагу! Дела, сами понимаете, у нас крайне секретные, так что придется вам еще немного писарем побыть.

– Писать ответ генерал-губернатору? – Мгновенно очнувшийся и пересевший за стол комендант не знал, какие листы брать: гербовые или обычные.

– Нет, нет, сначала создадим черновик. Записывайте кратко, по пунктам, а казуистику казенную уж потом сами, без меня разведете. Не умел никогда по артикулу излагать, да и учиться на старости лет не собираюсь, – ответил Анри и, рывком поднявшись из кресла, зашагал по кабинету.

«Хитрит, подлец, – решил комендант, берясь за перо. – Еще бы сказал, что он пишет с ошибками… хотя в его случае и это возможно. На самом деле он просто сохраняет инкогнито: не хочет ставить подписи под официальной бумагой и вообще не желает оставлять свидетельств своего пребывания в колонии. Интересно, чем это вызвано, что это за птица такая? Уж если его сам король наделил полномочиями… В принципе, это не важно. Мне лишнее знать ни к чему… Вот только прискорбно, что в случае провала кампании формальную ответственность придется делить лишь на двоих, усача-то здесь вообще никогда не было…»

– Вначале выразите мое одобрение действий Его Сиятельства. Каждое письмо к вельможе должно начинаться с глубоких реверансов, так что поизощренней, поизощренней, полковник, не скупитесь на комплименты, – майор ни в коей мере не ставил под сомнение умение коменданта общаться с высокими чинами, но все же на всякий случай решил особо выделить значимости позитивного начала послания. – Затем аккуратненько выразите недовольство некоторыми несогласованными со мною шагами…

Анри остановился возле камина, нахмурил широкий лоб и, как заправский таракан, зашевелил длинными усами. «Призадумался, биндюжник», – подумал Штелер, даже боясь представить, по поводу скольких таких «шагов» ему придется высказаться и сколько времени придется потратить на подбор изящных, не оскорбляющих достоинства графа формулировок. Однако майор приятно его удивил, поводов для недовольства оказалось не так уж и много.

– Во-первых, никакой мобилизации среди населения. Пусть срочно отзывает вербовщиков, а уже набранных новобранцев, благо, что набрать многих не успели, сажает на первое же судно и отправляет в Герканию. Обучать их все равно некогда, а шумиха поднимется. Хорошо было бы еще усыпить бдительность филанийских шпионов, не сомневайтесь, полковник, такие в Денборге имеются. Пусть люди графа распустят по колонии слух о грядущей войне, скажем, с Империй. Во-вторых, выкажите мое недовольство письмом, направленным графом в Мальфорн. Конечно, хорошо, что господин генерал-губернатор просил дополнительные войска для поддержания спокойствия в колонии, а не ссылался на предстоящие боевые действия. Однако впредь настоятельно прошу без подобной самодеятельности. Подчеркните это, полковник! У нас достаточно собственных сил для решения поставленной королем задачи. В-третьих, пусть генерал-губернатор не скупится и ускорит переговоры с пиратами островов Конфьера и Марга. Не хватает средств, пусть добавит из наворованного, потом всяко восполнит. Морские разбойники должны блокировать устье Удмиры к пятому дню с начала кампании и не допустить прибытия флота противника. Большой эскадры филанийское адмиралтейство не пришлет, так что трусить пиратам нечего. Вот, пожалуй, и все, всем остальным я пока доволен, только, любезный полковник, не сочтите за труд приписать в конце письма несколько новых «советов».

«Во черт неугомонный! Чтоб тебя вспучило да потом разорвало!» – беззвучно прошептали губы низко склонившего голову над письмом коменданта. Несмотря на завидную маскировку, это пожелание не осталось незамеченным. Майор самодовольно хмыкнул, подкрутил немного отвисшие усы и, подобно батарее довольно крупного форта, выстрелил в усердно скрипящего пером доброжелателя новой порцией «советов».

– Необходимо ускорить подготовку специальной инженерной роты, что сейчас строит плоты на озере к югу от Денборга. Тренировать солдат по шестнадцать часов в сутки, довести время переправы через озеро до трех с половиной минут. По окончании учений плоты не разбирать, а перевести вот сюда… – палец майора ткнул в точку на карте. – Переброску плотов осуществить скрытно, ночью, и не позднее двух дней до начала кампании. Лошадей с телегами пусть откуда хочет берет, не моя забота, но у крестьян кляч не забирать, нам лишние разговоры не нужны!

– Можно у артиллеристов на время позаимствовать, тяговые только у них имеются… – не поднимая головы от листов черновика, предложил полковник.

– Пусть так, – согласился майор. – Егерским ротам, тем самым, что я при каждом полку создать приказал, пошить новую форму. Воевать-то в лесу они как раз сейчас учатся, но уж больно в мундирах среди деревьев приметны…

– Вот это вот вряд ли получится, – замотал головой Штелер. – Во всей колонии столько сукна нужного цвета не сыскать, а если и найдем тряпки, то портным не поспеть…

– М-да… – пальцы майора поочередно забарабанили по краю стола, – тогда пусть плащи зелено-коричневые шьют. Халтура, конечно, но за неимением лучшего…

Раздосадованный крушением великого замысла из-за элементарной нехватки сукна, майор продиктовал еще около десятка приказаний, относящихся как к подготовке войск, так и к их скрытному передвижению на рубежи близ южной границы. Полковник исписал мелким почерком четыре листа, изрядно вспотел и перепачкал все ладони в чернилах. Когда Анри Шриттвиннер закончил наставления и с чувством исполненного долга удалился в приготовленные для него покои, на дворе была уже поздняя ночь. Комендант ужасно хотел спать, но ему еще оставалось завершить работу – облечь хаотичные записи в форму изысканного письма и не позднее, чем в третий раз закукарекают петухи, отправить послание с курьером в Денборг. Только в этом случае генерал-губернатор успел бы прочесть его до полудня и своевременно отдать надлежащие указания.

Полковник приказал принести вина и, дважды протяжно зевнув, собрался продолжить работу. Но стоило лишь Штелеру взять первый гербовый лист и аккуратно вывести наверху: «Его Сиятельству, господину генерал-губернатору…», как дверь кабинета открылась, и на пороге появился капитан Конбер, дежурный офицер этой ночью.

– Господин комендант, к вам прибыл посыльный из Торгового Банка Денборга, – известил капитан, едва удерживаясь от зевоты. – Говорит, дело срочное, говорит, вы…

– Плевать, гони мерзавца в шею!

Штелеру было сейчас не до жалоб на мелких гердосских торговцев, почему-то считавших проживание в другом городе уважительной причиной для невыплат по кредиту банку из столицы колонии. Раз пять, а то и шесть в месяц к нему приезжали порученцы из Денборга и просили содействия. Он всегда шел просителям навстречу и помогал покарать должников, однако в последние дни полковнику пришлось без остатка отдать свои силы и время делам государственной важности.

– Прошу прощения, господин комендант, но служащий утверждает, что на этот раз задолжали именно вы, – произнес капитан, на всякий случай стоя ближе к двери. Несмотря на тучность, полковник порою был горяч и в сердцах мог запустить тяжелым предметом.

– Что-о-о?! – На лице полковника появилось искреннее удивление, правда, тут же сменившееся не менее искренней яростью. – Да как он посмел?! Скотина… Какой еще, к чертям собачьим, долг?! Кто задолжал, когда, кому?! Ну-ка приведи ко мне этого обезумевшего да ребятам своим прикажи пеньку готовить! Вздерну мерзавца, прям на воротах вздерну, чтобы ни одному проходимцу повадно не было мое имя позорить!

Последние слова полковнику пришлось выкрикивать уже вслед. Капитан поспешно удалился, но через пять минут снова появился на пороге, ведя за собой невысокого, статного мужчину средних лет, одетого в костюм не очень богатого, но и не бедствующего горожанина.

– Вот он, господин комендант, – дежурный капитан грубо втолкнул посыльного в кабинет и застыл на пороге в ожидании указаний.

– Ступайте, Конбер, – произнес комендант, чье лицо из пунцового за долю секунды превратилось в матово-белое.

Ночной гость был прекрасно знаком коменданту, правда, ни к Торговому Банку Денборга, ни к любому другому банку он не имел никакого отношения. Это был небогатый дворянин Анвис Борер, не состоящий на службе ни в армии, ни в одном из учреждений колонии, но время от времени выполнявший для генерал-губернатора поручения довольно деликатного характера.

Штелер почувствовал дрожь в коленях, но тут же приложил массу усилий, чтобы побороть иррациональный страх, одолевавший его каждый раз, когда поблизости появлялся этот человек. Анвис не был ни красавцам, ни уродом, у него было неприметное лицо, с каким легко удастся затеряться в толпе. Он вел себя всегда сдержанно и даже говорил, казалось, на одной интонации. На его лбу редко проступали морщины, глаза всегда смотрели на собеседника, а тонкие губы никогда не складывались в улыбку. Больше о слуге графа полковник ничего сказать не мог. Их пути никогда не пересекались, и в глубине души коменданта гердосского гарнизона весьма радовало это обстоятельство.

– Доброй ночи, господин комендант. Прошу прощения за поздний визит и обман, к которому пришлось прибегнуть, – медленно произнес Анвис Борер и, намекая на приглашение сесть, прошествовал к креслу у камина, возле которого встал.

– Прошу вас садиться! Если Его Сиятельство послал именно вас, значит, дело серьезное и поздний час не сможет стать помехой беседе.

– В точку, господин полковник, вы совершенно правы, – Борер сел, положил ладони на колени. – Дело серьезно настолько, что Его Сиятельство не посчитал возможным доверить его клочку бумаги и прислал меня; настолько, что мне пришлось переодеться простолюдином и проделать путь от дворца до Гердоса всего за три часа.

– Не желаете ли… – полковник взял в руки бутылку вина и бокал, но слуга графа остановил его легким движением руки.

– Нет, нет, господин комендант, через четверть часа мне снова в дорогу, так что приступим к делу. Его Сиятельство просил передать вам некоторую информацию о вашем госте…

– Об этом мужлане-майоре? – Полковник не стеснялся говорить при слуге графа открыто.

– О нем, – кивнул Борер, – Его Сиятельство использовал некоторые свои связи и выяснил очень интересную информацию, которой хотел бы с вами поделиться.

– Неужто самозванцем оказался, неужто письмо поддельное?! – обрадовался было полковник, но тут же поник головой.

– К сожалению, нет. Господин Шриттвиннер действительно является майором керборского пехотного полка и был направлен к нам королем с особыми полномочиями.

– Так в чем же тогда дело? – недоумевал полковник.

– Его Сиятельство просил передать, что это очень опасный человек и чтобы вы ни на миг не оставляли его без присмотра, – слуга графа никогда не утруждал себя ответами на пустые вопросы, он просто переходил к изложению сути, в данном случае слов, которые ему приказал передать хозяин. – Три года назад он был всего лишь сержантом, два года назад получил первый офицерский чин, а теперь уже майор. В части его давно не видели, и командир керборского полка отказывается говорить о своем старшем офицере даже с очень влиятельными людьми. Иной информации нет, это все, господин полковник, – посыльный поднялся с кресла и прошествовал к двери, возле которой резко развернулся на каблуках. – Кстати, Его Сиятельство просил обратить ваше внимание на один незначительный факт. Если я не ошибаюсь, у майора ведь пять охранников?

– Пятеро, – кивнул Штелер.

– Так вот, а начальник порта утверждает, что вместе с майором Шриттвиннером с корабля сошли всего двое слуг. Делайте выводы, полковник, делайте выводы…

Анвис Борер ушел, а полковник вернулся к письму, которое закончил лишь ранним утром. В проведенной за работой ночи был один большой плюс – полковника недолго мучили дурные предчувствия и потаенные страхи. Составление красивых, витиеватых фраз и точное изложение содержания беседы с майором отняли у коменданта все силы.

(обратно)

Глава 5 В когтях лесного зверя

Их было шестеро, и все они умерли. Череда смертей священников началась два месяца назад с возмутившего всю Марсолу события. Во время празднования «Невольного покаяния», одного из важнейших торжеств индориан, в церкви неожиданно появился урвасский шаман.

– Было это еще в прежней церкви, с большим залом, – поведал веснушчатый монах, отхлебнув из высокой пивной кружки травяной настойки. – В церкви тогда человек шестьсот, а то и вся тысяча набилась. Душновато было, и преподобный отец Вик, он как раз моленье и проводил, приказал все окна открыть, а то народ уж так надышал, что барышни в обмороки падать начали, прям аки яблоки по осени.

– Погоди, Нуимес, не тараторь, – отец Патриун, наконец-то добравшийся до мягкой постели и попавший в теплый плен мягкого пледа, не мог воспринимать быстрое щебетание юнца. – Так, значит, раньше церковь не здесь находилась?

– Угу, – кивнул монах по имени Нуимес, жадно припав к кружке с настойкой, – только я об этом потом расскажу, а то не по порядку получится.

– Ладно, продолжай, но только помедленней, поимей уважение к моим сединам. Все старички немножко тугодумы, – лукаво усмехнулся священник.

– Ну так вот, когда окна пооткрывали, сразу дышать легче стало. Моленье до середины дошло, да, точно, до середины, поскольку наш хор уже восьмую контарву затянул. Вот тогда-то он, супостат, и появился. Вошел в зал, страшный такой… лицо, будто у хищного зверя, оскаленное. На голове шлем медвежий, а на голой груди, целиком покрытой татуировками, ожерелье из человеческих ушей болталось. Стражники наши его выгонять начали, но отец Вик, упокой Индорий его душу, их остановил. Сказал, что, если человек в храм пришел, гнать его никто не имеет права.

– Это верно, – кивнул Патриун, – двери храма перед всеми открыты… Продолжай, сынок, продолжай!

– А продолжать-то, собственно, и нечего, – повел плечами монах. – Осерчал урвас да как начал что-то по-своему кричать, а затем подбежал к священному алтарю да в него, гад ползучий, и плюнул. Не стерпели прихожане наши такого свинства, выволокли шамана наружу да прям на площади и вздернуть хотели, но тут маркиз Вуянэ вмешался. Объяснил народу, что не стоит всякую мерзость лесную у себя под окнами развешивать. Люди маркиза вместе с солдатами повязали богохульника да в лес сволокли. Там, говорят, в одном из болот его и потопили. Но проку от этого уже не было, он уже проклятие свое богомерзкое наложил.

– Погодь, Нуи…сем, – Патриун не смог правильно произнести необычное имя паренька. – На шлеме у шамана что-нибудь было: коренья какие-нибудь, травы, а может, кости какие?

– Можете называть меня Ну, святой отец, так меня все раньше кликали, – глаза юноши раскраснелись, но он удержался от слез. – А насчет шлема я не скажу, кажись, было что навешано, да щас уж не упомнить…

– Про амулет тоже, наверное, запамятовал?

Юноша потупил взор и кивнул. Взгляды всех прихожан, да и служителей церкви были прикованы к ожерелью из высушенных ушей. Естественно, никто и не обратил внимания, болталось ли на груди дикаря что-то еще.

– Дня через два оно и началось, – испуганно прошептал юноша.

– Что «оно», что началось? – переспросил старик.

– Да проклятие! Первым умер отец Вик, он во время трапезы отравился. Кровь горлом пошла… Ужас! Все, кто за столом сидел, ему на помощь кинулись, да спасти не смогли.

– А кто-нибудь еще эту пищу ел? – спросил отец Патриун.

– Еще четверо из той же миски хлебали, да только им ничего… – в уголках глаз рассказчика появились слезы. – Потом, дня через три, отец Повий под телегу попал. Вусмерть. Тут как раз слух о проклятии и пошел. Возроптали прихожане, да и монахи многие к ним присоединились. Говорили, что проклята церковь и нужно ее закрыть, а лучше всего сжечь, чтобы, значит, скверну извести…

– Сожгли?

– Не-а, – покачал головой Ну, – городской управитель воспротивился, дескать, здание хорошее, чего его задаром палить, да и огонь на соседние дома перекинуться может.

– Так, значит, церковь сейчас пустая стоит?

– Не-а, – опять замотал головой монах, – на нее община охотников тут же позарилась. Этой братии проклятия нипочем, они с дикарями часто дела имеют, так что лесные заклятия на них не действуют. По крайней мере, сами они так считают.

– Вот как? – рассмеялся отец Патриун. – Давай продолжай, что с остальными священниками случилось?

– Через два дня, как мы в эту церквушку переехали, она еще со времен первых поселенцев – основателей Марсолы – стояла, отца Метафа медведь помял. Он и еще пара монахов из Дерга на телеге возвращались, а тут косолапый из леса выскочил да на него накинулся, остальных же и лапой не тронул. Двое других в лесах бесследно сгинули, наверное, их тоже зверье растерзало. Вот тут-то все служки и разбежались, один я да отец Курвэ остались.

– Помер аббат давно?

– Дней десять, как схоронили. Отошел тихо, во сне…

– Ладно, вьюноша, не горюй! Что было, того уже не воротишь. С проклятием мы разберемся, не первое проклятие, которое на святую братию накладывают! К себе ступай, дай старику с дороги вздремнуть, утро вечера мудренее! – произнес отец Патриун и укутался с головой в теплый плед.

Юноша быстро собрал кружки и котелок с остатками еще теплой настойки и покинул келью старика. Стоило двери закрыться, как Патриун откинул плед и, скрестив ноги, уселся на кровати. Рассказ юноши убедил священника лишь в двух вещах. Его приезд никак не связан со смертью священников, ведь аббат Курвэ умер, когда он был уже в пути, и намного позже того, как он получил приказ отправиться в далекую Марсолу. Что же касалось проклятия, то это лишь чья-то преступная игра, рассчитанная на суеверные страхи. Тому были три неоспоримых доказательства.

Во-первых, в церкви появился не шаман, а изгой племени или полукровка. Настоящий шаман никогда бы не переступил порог чужого святилища. По поверьям урвасов, для избранного общаться с духами предков нет большего греха, чем контакт с чужими богами. К тому же урвасские шаманы не носят медвежьих шлемов, их головной убор из шкур рыси, но поселенцы, естественно, не знали об этом. Ожерелья из пальцев, костей и ушей надевают лишь воины, и то перед боем, чтобы устрашить врага. Плевок на священный алтарь, как и на любой иной предмет, несущий на себе отпечаток соприкосновения с высшими силами, такое кощунство, что любой настоящий урвас скорее бы заклеил себе рот, нежели осмелился бы оросить алтарь слюною.

Во-вторых, никто не видел смерть осквернителя и его мертвое тело. Лжешамана отвели в лес, а там то ли потопили в болоте, то ли, отблагодарив звонкой монетой, отпустили. Если всерьез говорить о заговоре против церкви, то маркиз Вуянэ и его люди первые в числе подозреваемых.

Третьим доказательством были, как ни странно, сами смерти священников. В них не было ничего сверхъестественного, ничего, что указывало бы на действие жестокого рока или сильного проклятия. Отравиться можно и ядом, подмешанным, к примеру, не в миску с едой, а в стакан с питьем. Задавить человека телегой проще простого, особенно если задаться такой целью. Нападение медведя, при желании, можно тоже легко объяснить. Оголодавший зверь накинулся на того, кто показался ему наиболее аппетитным. Или священник был тучным, или кто-то специально подложил в его сутану кусок сырого мяса. Пропавшие в лесу могли заблудиться или стать жертвами подкараулившего их убийцы. Смерть аббата Курвэ была настолько естественной, что о ней не стоит и говорить. Он оставался последним священником и ожидал своей очереди умереть. Служители к тому времени все разбежались, нервы аббата были на пределе, его сердце не выдержало ожидания рокового часа. Кроме того, нельзя исключить и действие обычного яда.

Отец Патриун только прибыл в Марсолу, еще не успел собрать достаточно информации, но уже мысленно вычертил круг потенциальных подозреваемых, тех людей, кто был повинен в смерти шестерых священников и кому было крайне нежелательно присутствие на новых землях Индорианской Церкви. Прежде всего подозрение пало на маркиза Вуянэ, возможно, отпустившего лжешамана. Городской управитель и община охотников имели виды на здание церкви, поэтому, как говорят офицеры сыска, имели мотив. Вполне вероятно, что убийца скрывался среди разбежавшихся монахов. Не исключал отец Патриун наличия злого умысла и у единственного оставшегося юнца. Ведь это странно, очень странно, когда восемнадцатилетний парень не боится оставаться один в церкви, над которой нависло ужасное проклятие.

Не привыкший гадать и кидать жребий, священник решил действовать. Отец Патриун встал с кровати и, стараясь не поднимать шума, принялся натягивать штаны. Он должен был разгадать загадку недавних смертей, и начинать поиски злодея стоило с посещения здания оскверненной церкви, где в поздний час наверняка отдыхали презиравшие суеверия охотники. К тому же посещение сборища общины помогло бы отцу Патриуну проникнуться духом новых земель и познакомиться с паствой, пусть пока и не очень-то верившей в святую силу Индория.

* * *

Скрипя всеми четырьмя колесами, старенькая телега еле тащилась по лесной дороге на Марсолу. Было утро, около десяти часов до полудня, в гавань Дерга еще не пришел корабль с новой партией переселенцев, поэтому вокруг не было ни души. На месте возницы, ежась от холода, ехал голый по пояс Онвье. Его сослуживец, толстяк Кюсо, важно восседал на ворохе сена и, вооружившись иголкой да ниткой, чинил разорванный сюртук напарника. Здоровяк-кузнец постарался на славу – он не только оторвал рукава вступившего с ним в борьбу Онвье, но и каким-то образом умудрился отгрызть воротник. Одежде толстяка тоже изрядно досталось, оторванная подкладка была далеко не самой ужасной потерей. На грязном камзоле Кюсо не хватало половины пуговиц, да и на спине разошелся шов. В таком виде в Марсоле появляться было нельзя. Хорошо еще, что Кюсо умел владеть портняжной иголкой, а Онвье не позабыл навыков, приобретенных, когда он был ямщиком.

До столицы колонии было еще далеко, телега едва проехала милю от ворот Дерга. Оба путника долго хранили молчание, но потом все же Кюсо решился заговорить:

– О случившемся в Дерге ни слова. Полковник ничего не должен узнать.

– Почему? – удивился Онвье. – Я бы с радостью вернулся и наказал этого лейтенантишку. Мало того, что нос свой поганый куда не нужно сует, так еще целую ночь в тюрьме продержал. Не знаю, как тя, а меня клопы зажрали!

– Во, наградил господь напарничком-идиотом! – жалобно простонал Кюсо и сильно пнул ногой Онвье по хребтине. – Да разве ты не понимаешь – мы задание почти провалили! Письмо никто не должен был видеть, оно лишь для полковника предназначалось. Мало того, что офицер нас на чистую воду вывел, ему еще и о присутствии полковника в Марсоле известно. А если он в заговоре или хуже того – просто болтун, который на каждом углу о присутствии в колонии агентов королевской разведки трезвонить начнет?

– Так, может, его того… обезвредить? Делов-то… – после минутного молчания предложил силач Онвье.

– За дорогой лучше следи, мыслитель, – проворчал Кюсо и продолжил зашивать разорванное платье.

С одной стороны, недальновидный Онвье был в чем-то прав. Смерть лейтенанта могла предотвратить распространение слухов, могла бы, но, возможно, и привела бы к нежелательным последствиям. Если офицер стражи был одним из участников заговора, то он еще до разговора с ними сообщил о письме своим соратникам, и его смерть лишь обострила бы обстановку. С другой стороны, узнай о промашке полковник, пребывавший в Марсоле инкогнито, он обязательно постарался бы быстрее избавиться от глупых подручных. Из-за нелепой случайности и подлой выходки старичка они оказались между двух огней. При данных обстоятельствах самым разумным было не суетиться, сделать вид, что ничего не произошло. Как показалось Кюсо, лейтенант из Дерга не был дураком, и если он не заговорщик, то будет молчать.

– Предупреждаю еще раз! Не в наших интересах рассказывать полковнику об инциденте в Дерге. Молчи, если не хочешь окончить жизнь с ножом в брюхе или с перерезанной глоткой в сточной канаве!

– А морды наши?! Как мы побои объясним?!

– Просто, очень просто, – тугодум-напарник ужасно раздражал Кюсо, толстяк еле сдерживался, чтобы не огреть его по лысой башке чем-то тяжелым, а затем не закопать в лесу мертвое тело. – Сказать правду про стычку у ворот, только умолчать о подставившем нас старичке, да и про разговор с лейтенантом ни слова. Нас продержали в кутузке всю ночь, а затем отпустили. Нет ничего достоверней полуправды!

– А как же сломанная печать? – не унимался Онвье.

– Как-как? Просто! Мужик одежду как раз на том месте порвал, где письмо было зашито. Ухватился лапищей, вот и не стало печати, оторвалась!

– Не думаю, что полковник поверит, – покачал лысой головой возница. – Был бы доверчивым, до полковника не дослужился б…

– Поверит, не поверит, не важно! – разозлился Кюсо. – По крайней мере, в землю сразу не закопает. И вообще веди себя при нем гордо и уверенно! Мы первую часть задания не провалили, а, наоборот – отлично выполнили. За курьером проследили и от него чисто избавились – раз, – принялся загибать пальцы толстяк, – старичка-духовничка до самой колонии довели и убедились, что он о назначении своем по кабакам не трепался – два. В том, что в Дерге кузнец на нас напал, нашей вины нет, три. Старик в порту ни с кем не общался, а в Марсоле пусть языком треплет, сколько душеньке его угодно, – четыре. Да мы ж с тобой молодцы! С поручением отменно справились!

– Да уж… – тяжело вздохнул Онвье, все же боявшийся встречи с полковником, о котором много слышал, но никогда не видел в лицо.

– Жаль, что ты коней не достал, уже б на месте были, – заявил Кюсо и вернулся к шитью.

– Так я ж говорил, лошадок на почтовой станции Дерга не держат, только телеги да экипажи для важных господ. Ох, и порядки у них! – тяжело вздохнул возница. – Представляешь, телегу без возницы не выдавали. Боятся, пройды, что мужички и коней, и развалюху-повозку умыкнут…

– Подожди, так как же тебе удалось?..

– А нам что, уши в дороге нужны? Как бы мы с тобой щас при мужике-то говорили б? – ответил вопросом на вопрос Онвье.

– Погоди, так ты его что… того? – не на шутку испугался Кюсо.

– Не-е-е, – усмехнулся возница, – только оглушил чуток, пока тот в кустах по большой нужде от народу скрывался. Эх, и противно было: нанюхался да чуть сапог не обмазал…

– Идиот, – едва слышно прошипел сквозь сжатые зубы Кюсо и впервые за много лет обратился к небесам, чтобы они лишили его компании глупого напарника, который рано или поздно, да накличет на них беду.

– Но и энто не помогло, – продолжал вещать похожий на палача возница, явно не понимая своей оплошности и ставя себе в заслугу избиение кучера. – Говорю им, коль ваш ямщик куда пропал, дайте телегу так, я доплачу, а они, гады, уперлись и ни в какую. Если б не сержант, до сих пор бы у ворот куковали иль пешком бы топали…

– Какой еще сержант?! – всерьез обеспокоился Кюсо.

– Ну, тот самый, что нас в кутузке стерег, а затем еще к лейтенанту на допрос водил, – спокойно заявил Онвье. – Я уж думал, дело пропало, думал, пешком плюхать придется, а тут он откуда ни возьмись появился. Старшого ямщика в сторонку отвел, чтоб, значица, я разговора ихнего не расслышал. Но ты ж знаешь, я по губам читать могу, вот и увидел, как служивый тот ямщику и говорит: «Не боись, старина, телега твоя вместе с кобылами уже к вечеру возвернется…»

– Интересно, откуда такая уверенность? – задумчиво пробурчал себе под нос толстяк, и вдруг, догадавшись, что к чему, во все горло заорал напарнику в ухо: – Гони, болван! Что есть мочи гони!

До Онвье не дошло, что так напугало его напарника, но он машинально повиновался крику и изо всех сил хлестнул поводьями коней. К сожалению, было уже поздно. Грянул дружный залп полудюжины мушкетов, и над кустами слева от дороги поднялся зловещий дымок. Кюсо видел, как в обнаженной спине напарника появились четыре крупные дырки, и почувствовал на своем лице брызги горячей крови. В тот же миг его шею обожгла острая боль, а затем заныло под левой лопаткой. Свет мгновенно померк, и толстяк свалился с телеги, больно ударившись при падении о камень правым виском. Сначала Кюсо не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но затем, когда боль чуть-чуть отступила, истекающий кровью разведчик решил, что лучше не двигаться и положиться на волю судьбы. Вскоре послышались тихие шаги, кто-то осторожно приближался к телеге, проехавшей после его падения еще несколько метров.

– Этот дохляк, – произнес знакомый голос, – Варп, Отье, проверьте-ка толстяка!

Сердце Кюсо учащенно забилось в груди, но усилием воли раненый разведчик приказал ему замедлить стук. С дыханием было проще: в свое время его научили останавливать работу легких на две с половиной минуты. Конечно, при данных обстоятельствах было трудно рассчитывать на повторение рекорда пятилетней давности, но Кюсо все-таки верил, что сможет обойтись без воздуха одну-единственную минуту.

Левый глаз разведчика слегка приоткрылся. Он увидел шестерых солдат в голубых мундирах дергской стражи: двое собирали с телеги одежду, двое возились с трупом напарника, вешая его на сосну, а еще двое, обнажив мечи, направлялись в его сторону.

«Сейчас будет больно, очень больно! Терпи, Кюсо, нужно стерпеть!» – подумал раненый, морально готовясь к чудовищной пытке, во время которой ему нельзя было даже чуть-чуть дернуть рукой или крепко сжать зубы. Острый клинок меча легонько ткнул в толстый живот, затем давление холодной стали усилилось. Разведчик почувствовал, как острие разрезает мышечные ткани и вот-вот должно войти в кишечник.

– Сержант, толстяк тоже мертвяк! – выкрикнул солдат, выдергивая из живота раненого покрывшееся кровью лезвие.

– Проверь еще, в него всего две пули попали, да и то вскользь прошли!

– Не-а, мертвяк, – к счастью, солдату было неохота возиться с трупом и еще больше пачкать об него меч. – Пули-то вскользь, да он башкой о камень ударился… Кровищи кругом, просто жуть! Как вешать-то будем?! Обмараемся все!

– Скинь в овраг, да и дело с концом! – выкрикнул знакомый голос, принадлежащий сержанту.

Кюсо действительно чувствовал горячую кровь на лице и понимал, что выглядит ужасно. Он даже представить себе не мог, сможет ли открыть глаза, когда горячая жижа остынет и превратится в липкую массу. Однако сейчас еговолновало совсем другое: сможет ли он не дышать, пока схватившиеся за ноги солдаты волокут его тело к обочине.

Падение с двухметровой высоты принесло новую боль: в грудной клетке сломалась пара костей, а голова снова заныла, но зато он теперь мог позволить себе роскошь выпустить из груди отработанный воздух, а затем сделать небольшой вдох. Ему полегчало. Примерно с четверть часа раненый лежал неподвижно, а затем, открыв глаза и оросив ближайший лопух кровавой слюной, приподнялся на локтях и, превозмогая боль, пополз вверх, на обочину.

Стражников уже не было, как, впрочем, и следов нападения. С дороги пропали не только телега, но даже залитый кровью камень, о который он так больно ударился головой. На ветке сосны одиноко раскачивался труп Онвье с маленькой табличкой на груди: «За разбой!»

Всесильные Небеса услышали молитвы и избавили страждущего от компании тугодума-напарника, правда, сделали это по-своему, как будто нарочно издеваясь над ним.

* * *

Здание бывшей церкви отыскалось быстро. Сначала Патриун шел на шум: на разрывающие тишину ночи выкрики пьяниц, горланящих что есть сил похабные песни. Затем в чудовищную какофонию влились отрывистые звуки струнных и духовых инструментов – это пьяные, не менее чем гости, музыканты пытались воссоздать жалкое подобие мотива. Вскоре показалось и огромное здание, в окнах которого, несмотря на поздний час, горели огни.

«Все-таки странный народ эти переселенцы, а точнее, охотники, молиться в оскверненном храме боятся, а спиртное распивать – им и черт не брат», – подумал отец Патриун, остановившись в двадцати шагах перед распахнутыми настежь дверьми превращенного в кабак святилища. Преподобный отец, благоразумно одевшийся, как горожанин, твердо решил посетить это место, но внутренний голос сдерживал его, тихо нашептывая: что-то здесь не так, что-то неправильно в этом разгульном, ночном веселье.

Хоть последние тридцать лет и прошли в тихом монастыре, однако память быстро восстановила картины из далекого прошлого, еще из той поры, когда он не играл роль святого отца. Методом исключения старик вскоре восстановил несколько штрихов, недостающих в картине массового разврата и грехопадения. Площадь перед бывшим храмом, над которым теперь красовалась огромная вывеска «Общество Вольных Охотников», была совершенно пуста, поблизости не видно ни стражи, ни перепивших, ищущих укромный уголок, чтобы опорожнить натерпевшиеся желудки, ни мелкого ворья – тоже в своем роде охотников, но на куда более легкую добычу. Стекла заведения были целы, а стены девственно чисты, то есть без пошлых надписей, выцарапанных ножами, и без мокрых пятен от чьего-то поспешного общения с природой.

Мысленно преклонившись и сняв шляпу перед здешними нравами, которые оказались не такими уж и дикими, отец Патриун медленно поковылял к дверям, слегка отдохнувшие ступни вновь заболели в жмущих колодках, деликатно именуемых башмаками. Священник уже поднялся на первую ступеньку покинутого храма, когда идущий изнутри заведения яркий свет померк, а путь ему преградил широкоплечий детина, настолько высокий, что его облитый пивом пупок находился на одном уровне со стариковским носом.

– Тебе чо, дед, дома не сидится? – вопросил верзила, глядя на посетителя в летах с насмешкой, но по-доброму, без скрытой или явной издевки.

– Старуха совсем заела, все пилит и пилит, старая грымза! Мне б на молодок пышных взглянуть, вот и полегчало б, внучок, – подражая голосу совсем уже дряхлых старцев, прошамкал священник.

– Э-э-э! Да ты не туда, дедуля, забрел! – рассмеялся громила и поднял открытую ладонь вверх, указывая на вывеску. – Я б пустил, да тута только для охотников. Шел бы ты в обычный трактир, а лучше б к старухе своей возвращался, а то, неровен час, желанием воспылаешь да сердчишко прихватит.

– А я и есть охотник, я охотился, когда ты еще под стол бегал да в портки делал, – прошамкал Патриун.

– Коль так, то проходи, – произнес верзила, но не отошел в сторону. – Только на шапку мою сперва глянь, из чьего она меху: агапедки или борончура?

– Помесь лисицы и волка, три годика зверю было, подстрелили грубо из мушкеты, посколь дырки в меху видны да опалина от пороху. Тому негодяю, что шкуру выделывал, руки бы оторвать да кой-куда вставить…

– Во, дед, во подивил! – вышибала отошел в сторону, пропуская тщедушного старика с клюкой, а когда Патриун поравнялся с ним, громко выкрикнул внутрь зала. – Ребяты-ы-ы, принимайте ветерана охотного дела! Настоящим охотником старичок был, настоящим охотником и остался!

Хоть блюститель дверей, а говоря проще – обычный вышибала, и проорал так, что у священника заложило уши, но сборище вольных охотников откликнулось на призыв вяло. Четверо за крайним столом прокричали что-то невнятное в ответ, более похожее на приказ заткнуться, троица из другого угла звонко грохнула кружками, и около десятка посетителей с подозрением посмотрели на щуплого старичка из-под покрытых испариной краев меховых шапок. «Чо приперся, развалина?! Здесь тебе не богадельня!» – ясно читалось в этих недружелюбных взорах, таких же презрительных, как ухмылка ветерана, видящего мучения зеленого новичка, и таких же холодных, как острая сталь кинжала.

Интерес к посетителю в летах был подобен вспышке, через миг он уже бесследно пропал. Скромно застывший возле входа старичок стал такой же неприметной частью интерьера, как развешанные по стенам шкуры, головы убитых зверей, лисьи да волчьи хвосты и прочие охотничьи трофеи. Патриун не оробел, не испугался, почувствовав себя одиноко среди совершенно инородной толпы, он просто как опытный боец, перед тем как броситься в бой, изучал место предстоящего ристалища и будущего противника.

Еще недавно здесь находился храм, но от бывшего пристанища духовного остались лишь воспоминания в сердцах горожан. Наверное, среди вольных охотников новых земель имелось немало плотников и каменщиков, а иначе как бы они так быстро успели изменить внутреннее обустройство здания и уничтожить все следы церковного антуража? Единственное, до чего еще не дошли руки новых хозяев храма, были цветные витражи, находящиеся высоко под деревянным куполом. Лишь они свидетельствовали о том, что когда-то в этом огромном зале проходили моленья и звучала совершенно иная музыка. Там, где стояли скамьи, на которых неподвижно восседали прихожане, смиренно внимавшие проповедям, теперь находились длинные дубовые столы, ломящиеся от яств и выпивки. На месте алтаря был сооружен высокий помост, где устало водили смычками и дули в трубы взопревшие музыканты. Тишина сменилась гамом, а задумчивое молчание – хмельной разнузданностью, правда, не переходящей эфемерную границу откровенного греха. Быстро снующих между столами служанок никто не лапал, и, как показалось Патриуну, охотники не опускались до сальных комплиментов по поводу выдающихся форм их пышных фигур.

От чудовищного шума, винных испарений, перемешанных с запахами горячего жира, прелости, мяты и пота, а также обилия меховых одежд и небритых рож, сливающихся в одно сплошное мохнатое пятно, у священника закружилась голова. Однако вскоре слабость прошла, он снова смог наблюдать и делать выводы, изучать местный люд и разрабатывать план, как за краткий промежуток времени собрать больше сведений и при этом не привлечь к себе крайне нежелательное внимание вольного охотного люда.

В этот вечер, уже плавно перетекающий в ночь, в шумном зале собралось две-три сотни народу, в основном мужчины, хотя кое-где за столами виднелись и раскрасневшиеся от хмеля женские лица. В море меховых шапок, которых почему-то в среде охотников не принято было снимать, иногда появлялись маленькие кораблики широкополых дворянских шляп и беретов с разноцветными перьями. Охотники презирали сословные различия, Патриун уже давно не видел, чтобы благородные господа сидели в обнимку с «низкородным» отребьем, а иногда и позволяли простолюдинам панибратски хлопать себя по плечу или брать руками еду с их тарелок. Вызвало удивление старца и то невероятное обстоятельство, что присутствующие настолько доверяли друг другу, что все как один явились на сборище общины без оружия. Короткие ножи были не в счет, их посетители использовали исключительно в качестве столовых приборов, и даже если где и вспыхивало некое слабое подобие потасовки, то стороны пользовались исключительно грязными кулаками, кожаными ремнями и глиняными кружками.

Шесть длинных столов, рассчитанных на сорок-пятьдесят человек каждый, были составлены так, что делили зал на три большие части. Между ними в произвольном порядке размещались столы на четверых, шестерых, восьмерых человек и просто бочки, за которыми восседали попарно. Сначала Патриун думал, что расстановка случайна, но затем заметил некую закономерность. Охотники общались лишь с соседями по столу, компаний на два-три стола практически не было. С первого взгляда единая общность охотников на самом деле состояла из трех больших группировок, названных священником «кланами»; семи групп поменьше, получивших условное обозначение «стайки-шайки»; и нескольких десятков индивидуумов, державшихся по двое, по трое.

«Ага, если есть группировки, значит, и здесь политикой попахивает, значит, есть что делить! Интересно, против кого «вольные» дети лесов объединяются, а может, ради чего? Что они делят: собак, добычу иль угодья? – обрадовался отец Патриун, поняв, что лесная общность живет, в принципе, по тем же законам, что и любое королевство, но только в миниатюре. – Первым делом нужно разузнать, по какому принципу группы делятся, затем выявить вожаков трех основных кланов, определить их могущество и сферы влияния. Чую я, ох чую, мужички треплются совсем не о том, кто больше куниц настрелял да капканов наставил! Если у Марсолы и есть своя тайна, а мне кажется, что она все же есть, то разгадка кроется именно здесь, в сборище давно не мытых любителей умерщвления зверьков да пташек!»

Успешно проведя разведку на дальней дистанции, Патриун пришел к выводу, что настала пора окунуться в «море шкур». Как за большими, так и за малыми столами было довольно много свободных мест, однако каким бы искусным ни был пловец, но он должен уметь рассчитывать свои силы. Ни один из трех кланов не потерпел бы соседства незнакомца, тем более дряхлого старца. Шайки охотников тоже вряд ли пустили бы его к себе за стол, а если и потеснились бы, позволив из-за уважения к сединам опрокинуть пару стаканов, то уж точно не стали бы при нем говорить о чем-либо сокровенном. Те, кто пришел на сбор по двое или по трое, вели себя чрезвычайно осторожно: или молча трапезничали, иногда затравленно озираясь по сторонам, или разговаривали, но явно не на важные темы. Они скорее исполняли обязанность присутствия на общем сборище, нежели радовались встрече с товарищами по славному делу ловли и отстрела дикого зверья. Из всех возможных вариантов единственно доступными собеседниками оставались одиночки. Таких было всего трое, причем один сидел чересчур далеко, второй явно перебрал со спиртным и уже был не в том состоянии, чтобы вразумительно изъясняться, а третий выглядел очень грозно и угрюмо.

Естественно, выбор Патриуна пал на мрачного силача, терзавшего зубами свиную ножку и изредка запивавшего горячее мясо пивом из кружки размером с небольшой бочонок. Двигаясь необычайно осторожно, чтобы ненароком не задеть ни мечущуюся между столами прислугу, ни пробирающихся подышать свежим воздухом посетителей, священник взял курс на стоявший возле самой стены бочонок выбранной им жертвы.

– Можно составить компанию? – прокричал, что есть мочи отец Патриун.

Вопрос остался без ответа, то ли увлекшийся содержимым кружки охотник его не расслышал, то ли посчитал ниже своего достоинства разговаривать со стариком. Стоять и ожидать реакции верзилы долее пяти секунд было глупо. Священник сбросил на пол лежавшую на свободном табурете котомку и сел, важно скрестив руки на груди и вызывающе уставившись на оторвавшегося от кружки охотника.

На лице тяжело запыхтевшего верзилы не дрогнула ни одна мышца, только узкие глаза, спрятанные под дугами густых бровей, вдруг налились кровью. Левая рука здоровяка, свободная от все еще не опустевшей кружки, резко подалась вперед, пытаясь схватить дряхлого нахала за ворот камзола и, скорее всего, выкинуть его из-за стола-бочонка. Толстые, сильные пальцы быстро сомкнулись, кисть охотника напряглась, но схватила лишь воздух. Патриун увернулся и с гордой ухмылкой посмотрел на медлительного противника.

Случившееся не стало преддверием разговора. Охотник еще несколько раз повторил попытку, додумался использовать обманные движения, но так и не смог поймать верткого старика. Их несуразный дуэт стал привлекать нежелательное внимание окружающих: за соседними столами делались ставки и разгорались споры, а тугодум-охотник так и не удосужился заговорить. В конце концов, бегство от грязной, обмазанной салом руки надоело священнику, поэтому, когда в очередной раз пальцы противника сомкнулись над его головой, Патриун резко ударил кончиком клюки снизу по локтю. Рука охотника замерла, кисть разжалась и бессильно повисла. Удивленный охотник подтянул онемевшую ниже локтя руку назад и принялся интенсивно ее растирать. Он не чувствовал боли, но в ставших вдруг широкими глазах появился испуг.

– Посиди чуток, скоро само пройдет, – вновь сделал попытку завязать разговор священник, уже понявший, что его собеседник так и не додумается пошевелить языком.

– Сиди уж… сволочь старая, – сурово проворчал охотник, но смирился с присутствием за бочонком незваного и нежеланного сотрапезника.

– Ты даже представить себе не можешь, насколько прав: насколько сволочь и насколько старая! – весело захихикал дракон, на миг позабывший, что заключен в дряхлое тело доживавшего свой век священника.

– Ну, давай, давай, покуражься! – огрызнулся охотник, чья левая рука наконец-то задвигалась. Отошедшие от онемения пальцы непроизвольно попытались сжаться в кулак, но так и застыли в форме когтистой лапы. – Жаль, зубы те выбить нельзя, поди, выпали все…

– А вот тут ты не прав, внучок, ой, как не прав… – покачал головой Патриун и одарил мужика широкой улыбкой.

Глазам побитого ворчуна предстали два почти полных ряда белоснежных зубов. Время не тронуло гнилью самые незащищенные человеческие кости, хотя кое-где и зияли пробелы. Двух верхних резцов отец Патриун лишился еще до того, как его обличье принял дракон; причина их отсутствия осталась неразрешимой загадкой. Крайний нижний зуб слева был потерян во время схватки с урвасами; кулак дикаря сломал тогда священнику челюсть. Верхний клык справа отец Патриун потерял тоже во время боя, когда впился зубами в шею врага и так увлекся, что случайно разгрыз ключицу. «Мои зубы – это тоже моя история!» – внезапно посетила голову старика отвлеченная мысль, но тут же была безжалостно загнана в глубь сознания.

– Коль жевалки на месте, то их и пересчитать можно! – заявил обрадованный охотник, но, кинув взор на щуплую фигурку тщедушного старичка, не мигая смотревшего ему в глаза, вдруг устыдился того, что хорохорится перед старцем. – Ты лучше, пень трухлявый, скажи, чо ты с лапищей моей сделал и почто в сотрапезники набиваешься? У мя чо, лик больно добрый иль объедки здеся вкуснее пахнут?

– Какой же ты охотник, если не ведаешь, как мышцы да жилы по кости растут? А подъедалой я никогда не был и впредь не буду, так что ошибся ты, но коль так разговор пошел, бывай.

Патриун оперся на клюку и слегка приподнялся с табурета, но широкая ладонь охотника легла на его плечо и силой усадила обратно.

– Не кипятись! Ты ж сам ко мне подсел, значица, я и спросить вправе, чо от мя потребовалось. Народец здесь такой, просто так ничо не делается и ни с кем запросто так не пьется… – стал объяснять охотник вместо извинений. – Я вон месяц назад в Марсолу приехал, подсел вон к тем мужикам, думал винцом угощу, познакомлюсь со здешними старожилами, а они мне всей гурьбой бока мять, неделю апосля спина болела…

Небритая рожа здоровяка уже не казалась грозной и озлобленной. Его неприступный вид, как сразу и предположил священник, был всего лишь защитной реакцией на недружелюбную среду. Кланы и шайки неохотно принимали в свои ряды недавно прибывших чужаков. Некоторые охотники ждали этого счастливого момента годами и в глубине души ненавидели тех, кто брезговал общением с ними. Именно такого пока не принятого, а значит, еще отверженного Патриун и хотел заполучить себе в собеседники.

Здоровяк уже месяц посещал охотничье сборище, многое видел, многое знал и не постеснялся излить душу недавно прибывшему в город старичку. После первой же кружки пива, выпитой, естественно, за знакомство, наболевшее полилось рекой из оскорбленной презрением души. Старик качал головой, кивал, поддакивал и впитывал в себя, как губка, новые сведения, в большинстве своем бесполезные, но порою и весьма интересные. Всего через полчаса непринужденной беседы он уже нашел искомые ответы и составил в голове новый перечень важных вопросов.

(обратно)

Глава 6 Секретное оружие филанийской разведки

Все люди боятся встречи со смертью, но у каждого свой страх, свои причины подольше пожить и почаще показывать костлявой старушке с косой смачный кукиш. Одни боятся встречи с небытием и постоянно гадают: есть ли жизнь после кончины, тем ли богам они верили и достойны ли перехода на небеса? Другие искренне считают, что в жизни не догрешили, и не хотят расставаться с обильной выпивкой, вкусной едой и красивыми женщинами. Третьих удерживает боязнь оставить без защиты близких. Четвертые желают возмездия, и природная злость, материализуемая в виде ненависти к конкретному человеку, придает им силы для жизни. Пятые полагают, что на них была возложена особая миссия, и они ее еще не завершили.

Причин множество, а если у человека таковых нет, то он их себе выдумает. Борьба за существование в бренной оболочке заложена в нас, на самом деле мы всего лишь машины из мяса и плоти, в которые введены базовые программы-инстинкты, направляющие и одновременно ограничивающие самостоятельные мыслительные процессы. Однако нет правил без исключений, среди сотен и тысяч людей, появляющихся на свет с одинаковой основой, нет-нет, да попадаются индивидуумы с атрофированными, ослабленными инстинктами. Они мыслят иными категориями и настолько не похожи на других, что окружающие начинают их бояться. Их думы парят вне рамок дозволенного и находят решения там, где другие и не осмелились бы искать. Их можно назвать сумасшедшими, а можно и причислить к гениям, все зависит от того, с какого угла посмотреть на их необычные деяния и как расценивать тот или иной шаг.

Испокон веков знатные и не очень родовитые дворяне Филании ценили службу при королевском дворе, а также мечтали о блестящей военной карьере. Невероятно сложное, а порой опасное дело шпионажа и диверсий традиционно презиралось лицами благородных кровей. Однако сама филанийская разведка от этого нисколько не страдала, желающих попасть в ее ряды всегда было множество как среди стремящихся возвыситься простолюдинов, так и среди обнищавших провинциальных дворян, отличавшихся от крестьян лишь тем, что имели право носить на поясе меч и не могли просить милостыню, сидя на паперти. Фиоро Акара относился к числу вот таких вот «счастливчиков». Кроме солидного состояния, не перешедшего ему по наследству, Небеса обделили его красивой внешностью, статной фигурой и физической силой, но взамен наградили острым умом, переходившей грань разумного целеустремленностью и крепким бойцовским характером.

В юности он трижды поступал в военную академию, но каждый раз проваливал вступительные испытания, поскольку был слабее других претендентов и ужасно неуклюж. После трех лет упорного стука головой в одни и те же ворота любой юнец распрощался бы с мечтой об офицерских эполетах, но только не упрямец Фиоро Акара. Если задача не решается в лоб, то всегда найдется обходное решение. Если юноше было не по карману брать уроки стрельбы и верховой езды, а также нельзя было рассчитывать и на дорогие услуги опытного учителя фехтования, значит, ему стоило поискать место, где бы добрые люди бесплатно научили азам премудростей военного дела. Небогатый юноша переоделся простолюдином, то есть, просто отстегнул с пояса меч и завербовался в полк нуалесских стрелков обычным солдатом. Год в строю с лихвой компенсировал пробелы в образовании, но полностью отвратил от мечты о службе. На четвертый раз испытания при поступлении в академию он прошел, но вовремя представил свое несладкое будущее. Без денег, безупречной родословной и влиятельных покровителей карьерный рост протекал бы чересчур медленно. Бывало, что и бедные дворяне поднимались из низов и достигали самых вершин, но для этого нужно было или прослыть на войне героем, или охмурить дуреху благородных кровей. Первого не позволяли Фиоро физические данные, второго – незавидная внешность. Юноша впал в отчаяние, стал судорожно просчитывать варианты, как поуспешнее построить свою жизнь, но, так и не найдя приемлемого пути, решил сначала пропить все скудные сбережения, а затем покончить с собой.

Приятная часть плана прошла так удачно, что до печальной концовки дело так и не дошло. Акара не помнил, сколько времени он провел в пьяном забытьи и чем занимался, но сказочный момент пробуждения запомнил на всю жизнь. Юноша очнулся в шикарной постели совершенно голый. Справа спала обнаженная графиня Амалия Девикур, первая красавица филанийского двора, а под левой рукой толстяка тихо постанывали во сне две ее молоденькие служанки. На полу валялись дюжина пустых бутылок и оглушенный чем-то тяжелым граф. Юноша не на шутку испугался и потерял сознание, очнулся же он уже в тюрьме.

К счастью, суд состоялся на следующий день после трудного пробуждения, так что Фиоро пребывал в томительном неведении всего одну ночь. Там-то он и узнал, что натворил за три с половиной недели хмельного безумства. Крамольные речи, богохульство и публичное оскорбление членов королевской династии, призывы к свержению короля и возмутительные проделки, ставшие причиной массовых побоищ с множеством смертей и трехдневных общественных беспорядков. Кражи, грабеж, разбой и убийство двенадцати человек, в том числе двух офицеров королевской гвардии, троих стражников и одного герканского дворянина. Пребывая в состоянии шока, юноша долее часа выслушивал длинный список совершенных им за три с половиной недели преступлений. Лишь в самом конце обвинительной речи повеяло чем-то знакомым, судья вскользь и весьма сдержанно упомянул о нанесении оскорбления роду графа Девикур.

Именем короля Фиоро Акара был приговорен к четвертованию с предварительной поркой, клеймением, вырыванием ноздрей и языка, осмелившегося поносить короля. Казнь должна была состояться публично на следующий день, а ночью в камере все еще страдавшего от затянувшегося похмелья юноши появился таинственный посетитель. Незнакомец так и не назвал своего имени, но зато дал приговоренному к смерти узнику шанс не только избежать мучительной казни, но и пожить полной приключений, безбедной жизнью. На резонный вопрос: «Почему именно я?» высокопоставленная персона, скрывающая лицо под маской, ответила так:

«Молодой человек, у вас талант, о котором вы даже не подозреваете. Будничная жизнь губит его, а мы способны его развить и направить в нужное и для вас, и для Филании русло. Вы прирожденный сыщик, мастер выживания, умелец подчинять своей воле людей и, несмотря на грузную комплекцию, довольно сносно владеете многими видами оружия, начиная от меча с кинжалом и заканчивая скамьей с табуретом. Сегодня вы услышали о себе много нелестного, но позвольте перечислить те деяния, о которых по некоторым понятным причинам не упоминалось на суде.

Во-первых, я еще ни разу не встречал человека, способного пить в течение целого месяца, но действовать вполне разумно и побеждать тех, кто абсолютно трезв. Вы неповторимы, когда пьяны, вы уникум, способный творить чудеса.

Во-вторых, вам удалось стать настоящей легендой Альмиры. За вами гонялась вся стража и половина жителей города, а вы хоть и скрывались, но каждую ночь бросали вызов властям, открыто появляясь в общественных местах и учиняя беспорядки.

В-третьих, кроме перечисленных преступлений, вам удалось отменно послужить Короне: потопить судно контрабандистов, раскрыть заговор против короля и убить двух опасных герканских шпионов. Конечно, это случайность, но зато весьма приятная.

И четвертое, тоже довольно важное обстоятельство. Слово «обесчестить» было по отношению к вам очень некорректно применено. Вы не обесчестили графиню Амалию, а соблазнили, притом открыто, при муже, слугах и нескольких свидетелях. Она и ее служанки согрешили с вами без принуждения. Мне очень хотелось бы самому поучиться у вас умению покорять дамские сердца, но, к сожалению, на трезвую голову этот дар вам недоступен, а поить вас я поостерегусь…

Подвожу черту под сказанным: вы мощное оружие, которое глупо уничтожать, вас нужно использовать. Не пугайтесь этого неблагозвучного слова, оно режет слух, но зато точно и кратко отражает суть. Я хочу получить от вас многое, но зато многое могу и предложить. Итак, вы согласны служить мне и прожить жизнь в достатке, наслаждаясь богатством и властью?»

Приговоренный к смерти кивнул в знак согласия, и незнакомец в маске тут же покинул грязную, сырую камеру. Через три часа, на рассвете, опасный преступник Фиоро Акара был казнен, а в рядах филанийской разведки появился новый агент, невзрачный толстяк Фиоро Кюсо.

* * *

Внезапно похолодало. Порыв стылого ветра больно хлестнул Кюсо по залитым кровью щекам и колыхнул ветку, на которой висел Онвье. Конечности висельника задергались в безумной пляске, однако выжившего разведчика таким зрелищем было не напугать. За пятнадцатилетнюю службу Короне он видывал и не такое. Иррациональный, животный страх, возникающий каждый раз, когда старуха-смерть проходит рядом и задевает тебя краешком своего савана, переполнявшие душу и рьяно рвущиеся наружу эмоции и даже собственные страдания Кюсо, которые с каждым мгновением становились сильнее и сильнее, не могли нарушить минуты молчания, печального момента прощания с боевым товарищем, с тем, с кем бок о бок нес службу долее пяти лет.

«Как его звали?! Ну как же его, черт подери, звали?! Думай, думай, Фиоро, хорошенько вспоминай!» – крутилось в голове выжившего, но сильно пострадавшего и еле державшегося на ногах разведчика.

Они никогда не называли друг друга по настоящим именам, в результате вымышленное стало явным, а настоящее превратилось в иллюзию. Парадокс? Парадокс, впрочем, как и то, что всего полчаса назад Кюсо сам желал избавиться от тугодума-напарника, а теперь его сердце щемила боль.

Из-за глупой халатности, элементарного легкомыслия и преступной недальновидности начальства они провели вместе слишком много времени и успели привязаться друг к другу. Став роднее, чем братья, они ослабли, и Кюсо болезненно ощущал теперь свою уязвимость. Привычный мир медленно, но верно осыпался, как листья с дерева по осени, любое событие, любая встряска или столкновение с врагом могли привести его на грань нервного срыва, лишить душевного равновесия, которое было, как никогда, необходимо.

«У него было очень смешное имя, такое же нелепое, как и он сам… – напрягал память истекающий кровью разведчик, не находивший в себе сил сдвинуться с места. – Оно было редким и очень походило на женское… Над бедолагой еще часто подшучивали и называли его «цветочком». Ничего себе лютик с такой рожищей! Лютенто, Гвоздьей, Розало… Нет, это все не то, но близко, очень близко, совсем горячо… Вот оно, наконец-то, – тихо прошептал вслух Кюсо и осторожно рассмеялся. Разведчик боялся, что сломанное ребро может поранить легкие. – Его звали Розик, Розик Богьюр. Ну что ж, Розик, прощай! К сожалению, не могу для тебя ровным счетом ничего сделать. Прости, дружище, не в том состоянии, чтобы снять тебя с дерева…»

Всплывшее в памяти имя поставило точку в молчаливом прощании. Кюсо развернулся и, прихрамывая, побрел по дороге обратно в сторону Дерга. Кровь на лице окончательно запеклась, облепленная вязкой массой щетина отвердела и превратила и так непривлекательного толстяка в омерзительного урода, в страшное видение, прорвавшееся в явь из ночного кошмара. Если проводить более скромные параллели, например, с миром животных, то больше всего Кюсо походил на обвалявшегося в смоле дикобраза. Однако ужасный внешний вид и невозможность привести себя в порядок разведчика не беспокоили, как, впрочем, и то, что их прибытия с нетерпением ждал полковник, а он сейчас специально брел в направлении, противоположном Марсоле.

Имя погибшего напарника послужило своеобразным внутренним кодом-переключателем. Оно усмирило пытавшиеся овладеть его сознанием эмоции и перевело мозг в состояние холодного, трезвого расчета. Прежде всего, разведчик оценил свое физическое состояние. По большому счету, ему повезло, ранения были несерьезными и хоть причиняли боль при каждом движении, но реальной угрозы для здоровья не представляли. Обе пули прошли вскользь: одна слегка оцарапала шею, а другая застряла в толстом слое жира под лопаткой. Кюсо ощущал ее, но старался не обращать внимания на присутствие в теле инородного предмета, который все равно пока не мог удалить. Сломанное ребро беспокоило лишь при резких движениях, перед тем, как приступить к активным действиям, его следовало туго перевязать, только и всего… Проколотый мечом живот причинял страдания, но жизненно важные органы были не задеты. Засунув под широкий пояс лопух побольше, Кюсо почти позабыл об этом ранении. Ушибленные при падении в овраг колени болели, но при желании Фиоро мог пойти в два-три раза быстрее, а если поднапрячься, то и побежать. Опасен был лишь разбитый правый висок: острая боль молотом била по голове и, как и потеря крови, способствовала усилению головокружения. Разведчик устал и ужасно хотел отдохнуть, однако боялся, что если на миг присядет, то потеряет сознание.

Убедившись, что, несмотря на ранения, он вполне еще способен действовать, Кюсо перешел к оценке своего неоднозначного положения. До нападения на дороге они с Онвье находились между двух огней: с одной стороны, возможно, узнавшие об их приезде в колонию заговорщики; с другой – пребывавший вот уже более двух лет в Марсоле полковник, под начало которого они должны были поступить. Игра велась крупная, и высший офицер вряд ли захотел бы рисковать. Заподозрив в измене, он обоих убил бы, уличив в глупости, поступил бы точно так же. Лесная засада расставила точки над «i» и усугубила положение выжившего. Действовать в соответствии с полученными инструкциями он не мог по следующим причинам: во-первых, он направлялся бы прямо в руки к своему палачу. Проникший в стан врага разведчик чрезвычайно опасен, он каждый день боится за свою жизнь и безжалостно уничтожает всех, кто может волей или неволей выдать его. Во-вторых, в таком состоянии Кюсо не избежал бы встречи с марсольской стражей, среди которой наверняка имелось несколько офицеров-заговорщиков. В-третьих, он не знал в лицо будущего командира, а до встречи в условном месте было еще целых два дня, он не протянул бы так долго без помощи.

Вывод напрашивался сам собой. При сложившейся ситуации разведчику оставалось лишь наплевать на полученный в Альмире приказ и действовать на собственное усмотрение. «Победителей не судят!» – эту аксиому явных и тайных войн еще никому не удалось опровергнуть. «Плевать на полковника! У меня есть нить, за которую лишь потяни и размотаешь этот заговор, как клубок… Семерых я знаю в лицо. Солдаты мне не нужны, если под руку попадутся, разделаюсь сразу, а вот с сержантом и с лейтенантом, которого в лесу хоть и не было, но без которого явно не обошлось, придется пообщаться подольше. Ничего, сволочи, вы и за смерть Онвье, и за каждую мою царапинку ответите!» – утешал себя толстяк Фиоро Кюсо, медленно ковыляя в сторону Дерга.

* * *

Примерно за триста шагов до городских ворот Кюсо пришлось свернуть в лес. На ранее пустынной дороге все чаще стали попадаться телеги, везущие семьи переселенцев в Марсолу и дальше, в другие, более удаленные и менее крупные поселения. Всего на карте филанийской колонии было отмечено около полутора десятков населенных пунктов, но больше половины состояли из десятка-другого дворов, находившихся или возле шахт, или при нескольких золотых приисках, где за последний год не намыли и килограмма ценного металла.

Пробираться среди кустов да деревьев, естественно, было куда труднее, чем шагать по ровной, хоть и немощеной дороге. Однако для быстро терявшего силы разведчика это был самый надежный способ незаметно проникнуть в город, а именно к портовым складам, откуда и должен был начаться его крестовый поход возмездия. Голый по пояс, из-за которого, кстати, торчал уже целый ворох окровавленных лопухов, босой и избитый, он не мог не привлечь внимания как стражников, так и горожан. Не важно, сочли бы его дошедшим до пика своего безумия сумасшедшим, отчаявшимся разбойником или, наоборот, несчастной жертвой насилия и грабежа. И в том, и в другом случаях встреча со стражей была бы неизбежной, а именно от нее Кюсо и хотел пока уклониться. Он еще не достиг нужной формы, чтобы предстать перед мерзавцами, чуть не лишившими его жизни.

Как ни странно, но в лесу, подходившем почти вплотную к городской стене, тоже присутствовали люди, правда, не так много, как на дороге. Одни избавлялись от мусора, вываливая его с телеги в огромный, зловонный овраг, над которым кружились рои навозных мух и прочей питавшейся отбросами мошкары; другие забрели на лоно природы по делам более пикантного свойства. Из-за этого Кюсо часто приходилось передвигаться на четвереньках и ползти между кустами на раненом брюхе, что никак не способствовало ни улучшению его физического состояния, ни поднятию настроения. Особенно много хлопот разведчику доставила парочка влюбленных горожан, тоже боявшаяся людских взоров и поэтому часто менявшая место, где наконец-то должно было свершиться знаменательное в их молодой жизни событие.

Только благодаря отменной реакции и титанической выдержке Кюсо удалось избежать нежелательного столкновения. Правда, его старания были вознаграждены, одна из трех нижних юбок призывно стонущей красавицы упала прямо на его спину, когда он проползал мимо в траве. Тонкая, мягкая материя была необычайно хороша для повязок, на которые тут же и была разорвана. Толстяку к тому времени уже порядком надоел ворох размякших и намертво прилипших к животу лопухов.

Как часто бывает, на последние пятьдесят метров пришлось потратить столько же или даже больше времени, чем на весь предыдущий путь. Из-за того, что разведчик был вынужден обползать влюбленных да еще пару-тройку лиц, углубившихся в чащу по иной нужде, он опоздал, приблизился к оврагу, когда телега мусорщиков уже отъехала. Конечно, оставалась еще возможность подобраться к реке и проникнуть в порт по воде, но силы толстяка были, увы, на исходе. Принимать водные и подводные процедуры в его состоянии было столь же немыслимо, как взбираться на высокую сосну.

Следующая телега приехала лишь через час. Это было самое ужасное время за весь непростой день; время, проведенное в сырости, в грязи, в приступах острой боли и полнейшего бездействия, но зато Небеса с лихвой вознаградили страдания Кюсо. Телега на этот раз оказалась из портовых складов. Двое мужиков в длинных, доходивших почти до земли фартуках привезли испортившиеся продукты, судя по радостному жужжанию роя поднявшихся над ямой мух, протухшее мясо и несвежую рыбу. Мужики, чьи лица были плотно обмотаны тряпками, так натерпелись в дороге тошнотворных запахов, что работали с удвоенной силой, стараясь как можно быстрее избавиться от мокрых, пропитанных кровью и слизью тюков. Именно это обстоятельство и позволило Кюсо больше не ползать на ноющем брюхе, рискуя занести в рану грязь. Он поднялся в полный рост и довольно быстро для хромого калеки приблизился к мужикам, естественно, заходя сзади. Ему даже не пришлось вступить в серьезную схватку за остатки зловонного имущества и замученную слепнями кобылу. Когда мусорщики подошли к краю оврага и вдвоем подняли очередной тюк, чтобы сбросить его вниз, Кюсо подошел вплотную и легонько дал пинка самому крепкому из двоих. Застигнутый врасплох мужик зашатался, не удержал равновесия и вместе с протухшим грузом полетел в овраг. Упал он неудачно, звучно стукнувшись головой о дверцу выброшенного с предыдущей телеги шкафа. Второй противник, махая руками, забалансировал на самом краю двухметрового оврага, но, получив удар доской от того же шкафа по затылку, обмяк, упал и больше не подавал признаков жизни.

Самым трудным для Кюсо было не ударить, а правильно рассчитать удар, чтобы его жертва ненароком не свалилась в овраг. Спускаться на дно огромной кучи пищевых и прочих отходов ужасно не хотелось. К тому же, кто знает, не водилась ли в недрах гниющей массы какая-либо омерзительная живность, которую можно увидеть лишь в ночных кошмарах, да и то только после основательного промывания горла крепким деревенским вином. Фиоро не был пуглив и не верил в чудищ, но в жизни случается всякое… Мусорщики тоже не предполагали, что кто-то позарится на их пропитанные нечистотами фартуки, а теперь оба лежали без сознания: один наверху, а другой внизу зловонного оврага.

Стаскивать фартук с бесчувственного тела было омерзительно, но гораздо хуже Кюсо показалось надеть эту пакость на себя. Он как будто принял ванну из нечистот, но по-другому было нельзя. Как правило, самые грязные и грубые методы оказываются наиболее эффективными. Обмотав голову тряпкой и надев рукавицы, филанийский разведчик стал похож на настоящего уборщика. В принципе, между двумя этими профессиями не столь уж и много различий: мусорщики каждый день возились в грязи, а он с ныне покойным Онвье обычно занимался делами непристойными как с точки зрения лиц благородных кровей, так и обычных чистоплюев-моралистов, ужасно боящихся запачкаться кровью.

«Только чьей кровью: врага или все же своей? – задавался вопросом любивший на досуге поразмышлять на эту тему Кюсо. – С графьями, баронами и прочим благородным отродьем все понятно: запарывают вусмерть слуг, но их я за людей не считаю. Остальных со света сживать, благородиям лапок марать не хочется, ведь у них на службе имеются такие, как я… С простолюдинами дело иное: крестьяне да горожане редко убивают осознанно, в основном сгоряча, спьяну или из-за непросветной глупости. Но если уж деревенский мужик и задумывает обагрить руки кровью, то будет долго тереться да мяться, ходить кругами да изводить себя поиском аргументов, доказывая сам себе, что без смертоубийства никак не обойтись. Наконец-то сходит, горемыка, в церкву, помолится, решится, а затем едва представит, как топором вражине мозги наружу выпустит, так сразу испугается, обмочится, домой убежит да со страху напьется. А как протрезвеет, так себя еще месяц-другой всякими моральными глупостями мучить будет. А все из-за чего, все почему? Да потому, что боится, что его собственная башка вот так же на куски разлететься может, что ввяжется в заваруху, в которой сам жертвой окажется, что вражина его опередит… Нет, что точно, то точно – мораль в этом вопросе совсем ни при чем. Если бы не страх за собственную шкуру, люди целыми днями только и делали б, что друг дружку всячески изводили: кто ядом, кто топором, кто сводящими с ума занудством да ханжеством…»

К несчастью, у Фиоро в этот день не было ни сил, ни времени, чтобы размышлять над праздными вопросами. К тому же философствовать хорошо на полный желудок, а не когда в брюхе зияет резаная дыра. Сев на телегу, переодетый разведчик стегнул лошадку поводьями. Бедной животинке так не терпелось убраться из отвратительного места, в котором ей по нескольку раз на дню приходилось бывать, что второго хлопка по крупу не потребовалось. Через пять минут тряски по наезженной колее самозванец-мусорщик уже проезжал через городские ворота. Конечно же, никакого досмотра не было. Привыкшие к частым визитам портовых ассенизаторов стражники быстро освободили проезд, то есть, попросту говоря, отскочили в стороны и зажали носы. Лишь когда телега прогрохотала мимо, один из солдат поинтересовался, куда подевался второй чистильщик. Кюсо не захотелось утруждать себя выдумкой правдоподобной истории, поэтому он ответил дерзко и, не стесняясь в выражениях, посоветовал молодому стражнику прогуляться в лесок и проверить самому причину задержки переевшего с утра бобовой похлебки напарника.

Как и ожидалось, грубость лишь рассмешила служивый люд, скучавший от однообразной работы по проверке чужих котомок, сундуков, а в особых случаях и портков. Не задерживаясь дольше положенного возле ворот, Кюсо направил телегу к портовой площади. Буквально через минуту он обнаружил еще одну схожую черту между своей настоящей и нынешней профессиями.

Стоило лишь кому из знакомых узнать о причастности Фиоро к филанийской разведке, как тут же они начинали избегать встреч, а уж если контакт был неизбежен, то перед ним лебезили, заискивающе глядя в глаза, и тщательно подбирали в беседе слова, чтобы, не дай бог, не сказать чего-нибудь лишнего, что потом будет неправильно понято или умышленно превратно истолковано. Круг тем общения мгновенно сужался, а шутки становились блеклыми, скучными, несмешными, но зато корректными во всех отношениях. Кюсо больше не слышал ехидных колкостей по поводу своей неопрятности, а уж о том, чтобы кто-нибудь, как прежде, осмелился назвать его толстяком, и речи быть не могло. Разведчик из своего парня, веселого собутыльника, сразу превращался в изгоя, в прокаженного, от которого все предпочитали держаться на дистанции.

Примерно то же ощущение возникло у Кюсо и сейчас, когда старенькая лошадка медленно перебирала копытами по булыжникам мостовой, везя пустую телегу и единственного пассажира-возницу в сторону порта. Прохожие не просто сторонились повозки для нечистот, они шарахались, но при этом лишь немногие осмеливались затыкать рукавами или платками носы. Реакцию мусорщиков, пребывавших обычно в довольно нетрезвом состоянии, трудно предугадать. Оскорбленное самолюбие чистильщика общественных нужников могло нанести ответный удар: например, возница мог оторвать от днища телеги налипший кусок однородной массы ишвырнуть его в скорченную от брезгливости рожу обидчика.

«Что разведчик, что чистильщик, что убийца, что палач – все мы из одного клана, клана неприкасаемых и презираемых, об которых «порядочные» люди боятся замарать если не репутацию, так одежду. Ну и что с того? Плевать, зато в нашей жизни есть множество положительных моментов, моментов, которых остальным никогда не понять, мгновений, каких другим никогда не ощутить!» – закончил размышления на оптимистичной ноте Кюсо.

Как ни странно, как это ни противоречит здравому смыслу, но иногда полезно заниматься самоедством и бичеванием язв общества, выставляя себя невинной жертвой, пострадавшей стороной. Это успокаивает и ничуть не вредит психике человека, если, конечно, завершать каждый внутренний монолог вот так – на оптимистичной ноте. Кюсо практиковал такой метод самоуспокоения уже много лет и был весьма доволен результатами. Кроме того, что переживший неприятный день разведчик был к вечеру абсолютно спокоен и флегматичен, как заглотивший лошадь удав, он довольно неплохо скоротал время, которое трясся на телеге до самых ворот портового склада. Единственное, что его еще пока отвлекало от детальной проработки плана предстоящих действий, была боль, но Фиоро знал хорошее средство, с помощью которого он вскоре сможет ее заглушить. Терпеть разведчику оставалось недолго, духовным и физическим страданиям оставалось мучить его последние минуты, а отнюдь, не часы.

* * *

Кто из нас хоть раз не лелеял в жизни мечту стать настоящим магом? Это так прекрасно – научиться летать и, когда захочешь, становиться невидимым; метать во врага огненные шары и в бою вызывать себе на помощь могучих существ. Конечно, есть люди очень миролюбивые, их желания куда скромнее, а реализованные фантазии не приводят к хаосу и разрушениям: наколдовать себе много денег, стать обладателем неотразимого шарма или просто создать из воздуха красавицу для эстетического времяпрепровождения и не таких уж безгрешных утех. Вне зависимости от масштаба желаний и их направленности, приобщиться к таинству магии мечтают все, даже те, кто в нее и не верит. И лишь избранные, то есть счастливчики, на самом деле обладающие волшебным даром, понимают, что магия – страшная сила, которая при малейшей ошибке или просто из-за неблагоприятного стечения обстоятельств может обратиться против ее создателя. Она, как очень импульсивная женщина, требует постоянного внимания, холодного расчета, титанических усилий и, главное, системного подхода. Без четкого соблюдения пропорций ингредиентов, любое снадобье превратится в ядовито-гремучую смесь, убивающую лишь своего изготовителя; а без умелого контроля выпускаемые наружу счастливым обладателем дара силы или покалечат, или вообще убьют своего хозяина. Магия – не только дар Небес, магия – это жесткий самоконтроль и самоотверженный труд, так что тем бездельникам, кто мечтает превращать воду в пиво и добиться взаимности без долгих ухаживаний, проще заработать пару монет и сходить в кабак, где имеется и то и другое в огромных количествах…

Как это бывает в большинстве случаев с избранными, впервые необычные способности Кюсо проявились спонтанно, а их последствия чуть не привели отчаявшегося юнца на плаху. Однако впоследствии Фиоро часто благодарил Провидение, засадившее его в тюрьму, и таинственную персону, появившуюся в сырой камере подземного каземата и приобщившую его к филанийской разведке. Только в монастыре Ланкар, на самом деле являвшемся школой для шпионов, убийц и диверсантов самого высокого уровня, он смог полноценно развить свой довольно необычный талант. Под руководством опытных наставников, разбирающихся в природе человеческого тела не хуже придворных эскулапов, Фиоро удалось выработать оптимальную схему быстрого и безвредного для организма введения себя в нужное состояние. Эксперименты проходили мучительно, ведь каждая неудача вызывала жуткую головную боль и множество иных негативных последствий, начиная от неудержимой, многочасовой рвоты и заканчивая продолжительным беспамятством или временной потерей контроля над некоторыми частями тела. Однако, в конце концов, пройдя сквозь все муки познания, неуклюжий толстяк Фиоро Кюсо научился переводить свое уникальное тело из обычного в боевой режим и обратно без всяких побочных эффектов… по крайней мере, для себя. Случилось это довольно поздно, на третьем году обучения, когда он уже овладел всеми иными навыками, необходимыми настоящему шпиону и диверсанту, или, говоря проще, профессиональному агенту королевской филанийской разведки.

Как выяснилось в конце долгого пути из проб и ошибок, секрет успеха крылся не в количестве выпитого, а в правильном порядке приема вовнутрь строго определенных составляющих, в благоприятном температурном режиме для каждой из жидкостей и, естественно, в пропорциях. Желудок Кюсо был своеобразным сосудом, в котором волшебник-алхимик, то есть он сам, должен был сварить чудесное зелье.

Именно сложность приготовления смеси, состоящей из многих напитков, и привела разведчика в винное хранилище портового склада, а не в обычный кабак, где, как правило, не бывает более десяти наименований выпивки, да и под маркой настоящего вина продают местную бурду. К тому же на небывалый коктейль у Фиоро элементарно не имелось денег, здесь же все было бесплатно, только вначале следовало немного оглушить-придушить парочку вялых, уже пропитавшихся охраняемым имуществом сторожей.

С полчаса изнывающий от ран разведчик пробегал между рядами бочонков, бутылок и бурдюков, прежде чем в его распоряжении оказались все необходимые жидкости. Все же некоторых дорогих сортов, например «куэрто» не менее чем двадцатилетней выдержки, на складе не было, поэтому их пришлось заменить более дешевыми составляющими. Морально готовящий себя к ответственному действу толстяк уже представлял, что с утра у него будет дико болеть затылок, разрываться виски и чесаться слева в области паха. Так бывало всегда, когда вместо благородного «куэрто» приходилось поглощать «анветт» сомнительного происхождения, а доброе герканское пиво заменять подслащенными шеварийскими помоями, притом разбавленными за время пути в колонию, минимум, трижды.

Еще раз убедившись, что внутри склада не осталось никого, кто мог бы помешать ему, Кюсо разжег небольшой костер и, кряхтя, улегся на импровизированное ложе из тюков. Настало время сделать первый глоток и вставать на путь, с которого уже не сойти. Вид составленных рядом запасов спиртного ужасал, но, как говорится, глаза боятся, руки делают, а закаленная глотка все вытерпит. Сначала пошло пиво, немного, всего треть кружки, за ним последовала сложная смесь из шипучки, полусладкого, молодого белого вина, виноградной настойки и примитивного деревенского самогона, почему-то разлитого по бутылкам со столовым вином. Осушив залпом кружку, разведчик сделал паузу, по памяти сравнил появившиеся во рту ощущения с эталонными и, оставшись удовлетворенным результатом, эдак, на слабую троечку, опустошил кружку с подогретыми на костре остатками пива. Затем настала очередь «анветта», именно это вино и еще отсутствующее на складе «куэрто» позволяли разведчику не впадать в беспамятство и с утра помнить, что натворил ночью. Естественно, и то и другое вино было ему в юности не по карману, оно в рационе взбудоражившего всю Альмиру смутьяна отсутствовало, поэтому потом в тюрьме он и не мог вспомнить, какие безобразия творил в течение трех с половиной недель.

После бутылки «анветта» боль окончательно сдалась и отступила, на языке появился приятный привкус, а в членах неимоверная легкость. Полкружки разогретого до семидесяти-восьмидесяти градусов по Фавелу «невеса» чуть не пустили все труды насмарку. Крепленое вино оказалось разбавленным прокисшим «ликоте», и разведчика стало тошнить. Едва удерживая содержимое, Фиоро судорожно пытался припомнить, чем следовало исправлять положение дел в подобных случаях. Память не подвела, хоть и покапризничала, после недолгого кокетства выдала сразу три приемлемых варианта. Кюсо ухватился за самый простой: филанийское пиво пополам с кипящей шипучкой и с последующим добавлением пятидесяти семи капель чистого спирта. Микстура быстро помогла, хотя во рту и появилась невероятная горечь.

Еще с четверть часа разведчик вливал внутрь разные жидкости, то смешивая их, то взбалтывая или подогревая. Если бы хоть один из лежащих рядом без чувств сторожей пришел раньше срока в сознание, то точно бы умер от разрыва сердца при виде подобного вандализма или задохнулся от тошнотворного запаха, исходившего из рыгающих недр глупо улыбающейся живой реторты. Разведчик дошел до нужной кондиции и с вожделением предвкушал, что уже почти наступившей ночью ему будет очень-очень хорошо, а кому-то в голубых мундирах необычайно плохо…

* * *

Когда служба скучна и однообразна, мечтается о всяком, пусть даже пустяковом развлечении. Солдаты, гревшиеся у костра, разведенного возле ворот казармы, были бы совсем не против пропустить по кружке доброго винца или хотя бы придраться к припозднившемуся прохожему. Ночное дежурство только начиналось, а темы для разговора, как назло, не находилось да и вокруг не было ни души. Пьяницы, нищие, портовые девки, резвящаяся на берегу матросня и прочий интересный для общения контингент за милю обходили казармы городской стражи. Ни один заяц, сколь бы он глуп ни был, ни за что сам не залезет в нору к лисице. Часовые ежились от холода, потирали замерзшие ладони и искренне завидовали сослуживцам, патрулирующим сейчас набережную и портовую площадь – самые злачные места, где можно было не только погреться в погоне за каким-нибудь перебравшим смутьяном и развеять тоску, тиская не добравшуюся до кабака гулящую девку. Там ночная жизнь била ключом, здесь же царила скука да и проклятое время тянулось медленно.

Кто ищет, тот обрящет; кто искренне жаждет, тот всегда найдет приключения. В эту ночь повезло и караульным – в дальнем конце улицы появился в стельку пьяный мужик и направлялся он прямехонько к казармам. По одежде можно было сразу сказать, что это грузчик, возница или иной работяга со складов. Только портовый сброд не стеснялся появляться на людях в грязных хламидах и притом еще важно задирать носы, обижаясь, когда на них смотрят свысока и не скрывая презрения.

Солдаты переглянулись, брезгливо поморщились и, приставив к стене мушкеты, стали снимать плащи. Возиться с пропойцей при иных обстоятельствах было бы не в радость: жалкие гроши он уже пропил, а о рожу, столь же грязную, как и одежда, можно было испачкать руки и мундир. Но, к несчастью, пересчитавший лбом все фонарные столбы и пометивший спиною все стены, мимо которых проходил, мужик был наверняка единственным прохожим за всю ночь. Стражи промерзли на стылом ветру, их кулаки зудели, а истомившиеся души жаждали хоть какого-то отдыха от скучной обыденности несения караульной службы.

Когда прихрамывающий, выписывающий кривыми ножками кренделя мужик наконец-то приблизился к посту на расстояние двадцати шагов, служивые чертыхнулись, дружно сплюнули в костер и заместо кожаных перчаток надели на руки холщовые рукавицы, выданные им специально для уборки золы, чистки костровища и прочих хозяйственных работ. Мужик был не только грязен, но и весь в крови. Там, где он так набрался, кто-то уже почесал кулаки об его заросшую черными волосами рожу.

«Не повезло! Как следует не развлечемся, а то совсем забьем!» – печально подумали солдаты и одновременно двинулись в направлении застывшего на месте, раскачивающегося на широко расставленных ногах и тупо таращившегося на них пропойцы.

Если бы жертва была хоть немного трезвее, то небольшой прелюдией к потехе стал бы формальный, ничего не значащий разговор, а так в ход сразу пошли кулаки. Первый же удар, пришедшийся в челюсть, повалил мужика наземь. Однако ноги «грузчика» каким-то чудным образом умудрились сплестись с ногами приблизившегося вплотную обидчика. Растерянный солдат забавно замахал руками, пытаясь удержать равновесие, а затем тоже упал, но так неудачно, что, стукнувшись не прикрытым шлемом лбом о мостовую, тут же потерял сознание. Его сослуживец опешил, не зная, что делать сперва: то ли прийти на помощь товарищу, то ли запинать повинного в случившемся сапогами. Раздумья продлились не так уж и долго, всего пару секунд, но за это время ноги пьяного освободились, и кованый каблук сапога впился солдату точно в правую коленку. Что-то громко хрустнуло, караульный сначала присел, а затем упал и, обхватив обеими руками место ушиба, закатался по мостовой. Мучения сопровождались пронзительным визгом, но звуки живой сирены продлились недолго и не успели перебудить спящих стражников.

– На те! На те, рожа казенная! – обрызгивая слюной всю округу, прогнусавил быстро подползший к раненому Кюсо и дважды опустил кулак на его голову.

Самое популярное в народе и, надо сказать, весьма действенное обезболивающее не подвело и на этот раз. Солдат перестал визжать и, как насытившийся грудной ребенок, закатил глазки, а тем временем вышедший из схватки победителем разведчик удивленно рассматривал свой окровавленный кулак. Первый удар был неудачным, он пришелся по краю шлема, и острые стальные детальки на отполированной до блеска поверхности местами содрали кожу до кости.

– А-а-а, ерун-да… на мне, как на псе… – наверное, хотел только подумать, но вместо этого прокричал разведчик.

Ноги пьяного неимоверно быстро подняли с мостовой его грузное тело. Помочившись в костер и обильно оросив стену казармы, Кюсо прихватил один из мушкетов и, шатаясь, побрел к незапертым воротам. В хмельной голове еще не возникло идеи, как применить мушкет, но разведчик точно знал, что эта опасная штуковина с единственным зарядом в стволе ему точно понадобится.

Идти было трудно, ноги, выплясывающие замысловатые кренделя, жили собственной жизнью, но затуманенный спиртным разум знал, что они прекрасно справятся с делом и не подведут, не уронят в грязь хозяина как в переносном, так и в прямом смысле. К тому же беспокоиться было не о чем: двор казармы был ночью пуст, а для ускорения передвижения можно было использовать и руки, стоит лишь приложить их к стене, ведущей к нужному месту. Так непобедимый герой пьяных баталий Кюсо и поступил, правда, сперва перепутал направление и оказался снова возле ворот.

Наиглупейшая промашка, которую при всем желании даже ошибкой-то назвать нельзя, не разозлила, а, наоборот, ужасно рассмешила разведчика, опустившегося до уровня третьесортного диверсанта. Кюсо пришлось самому затыкать себе рот и несколько секунд сдерживать приступ неудержимого смеха.

Но, к счастью, никто не заметил лежащую на стене животом фигуру. Во-первых, у Кюсо отменно получалось подавлять собственные звуки. Во-вторых, казарма так только называлась, а на самом деле была заведением, где жизнь бурлила лишь днем. Ближе к вечеру стражи порядка расставляли оружие по кладовым и расходились по домам, где их ждали семьи. Исключение составляла лишь немногочисленная дежурная смена, патрулирующая улицы ночного Дерга и охранявшая само здание казармы, нечто среднее между конторой, тренировочным лагерем, а заодно и тюрьмой. Всего в ту ночь во всем огромном здании находилось лишь двенадцать человек, двоих из которых Кюсо уже обезвредил.

Согласно филанийскому уставу несения караульной службы, который Кюсо, как и много иных, обычно бесполезных вещей, знал наизусть, вход в здание должны были охранять трое. Однако, когда грозный пьяница рывком распахнул дверь, на него удивленно уставились не три, а пять пар глаз. Двое стражников оставили свои одиночные посты в пустых коридорах и, прихватив фляги с вином, отправились вниз, играть с товарищами в карты.

Компания расположилась прямо на широких ступенях лестницы и схватилась за оружие, как только из темноты дверного проема появилась приземистая фигура чужака. Хоть дуло мушкета разведчика уже смотрело точно в лоб сержанта и выстрел грянул бы намного раньше, чем застигнутые врасплох стражники успели бы навести на него свое оружие, но все равно преимущество было не на стороне Кюсо. Любой на его месте поспешил бы ретироваться, говоря проще, во всю прыть пустился бы наутек, но нельзя ожидать логичных поступков от мертвецки пьяного. Состроив грозную рожу и вцепившись в спасительный мушкет обеими руками, он медленно пошел на оцепеневшего врага.

Двигаться по прямой линии было неимоверно трудно. Разведчика ужасно мотало, а однажды он чуть было не завалился на правый бок. Но тем не менее его план сработал, стражники подпустили его вплотную и даже не шелохнулись.

– Убивцы, мерзкие кровопийцы, алчущие человечьей крови! Я пришел за вами! Близится час расплаты! – не кричал, а, четко выговаривая слова, вещал нараспев разведчик. – Где он, мне нужен ОН, я хочу забрать его душу!!!

Один из солдат все же хотел выстрелить в сумасшедшего, но стоило ему лишь вскинуть мушкет, как на его плечах тут же повисли товарищи, а чья-то ладонь зажала рот.

– Не дрыгайтесь! Смирно сидите, авось пронесет! – прошептали губы принявшего бело-зеленый окрас сержанта.

– Где он!!! – взревел Кюсо, поравнявшись со стражей и ткнув дулом мушкета прямо в покрытый испариной лоб сержанта.

– Второй этаж, третья дверь налево, – прошептал старший караула, зажмурив от страха глаза.

– За вами потом… в другой раз, готовьтесь! – многозначительно произнес Кюсо и, опустив мушкет, стал медленно, плавно раскачиваясь и испуская зловонные пары, подниматься наверх, мимо композиции едва живых изваяний.

Стражники сидели молча, и лишь когда сверху перестали доноситься шаги, осмелились пошевелиться. Хватка рук, прижавших единственного смельчака, ослабла, и он что есть сил завопил:

– Да что ж это такое творится?!!! Врывается какой-то пьяный поганец, а вы и сами лапки сложили, и мне его положить не дали! Да я ж щас к лейтенанту…

– Сядь, а то сам щас поляжешь! – процедил сквозь крепко сжатые зубы сержант, а руки товарищей вырвали из рук крикуна мушкет и снова прижали стражника к лестнице.

– Тебя сегодня с нами не было, так я объясню, – на все еще бледных щеках сержанта стали появляться багровые пятна. – Мы по приказу лейтенанта и энтого, и его дружка в лесу упокоили. Ночь наступила, призрак мстить возвернулся! Не человек энто, дух мстящий, ему наши пули нипочем…

– … а мечи сквозь плоть его бестелесную пройдут, и вреда никакого… – поддакнул другой стражник.

– Да какой там призрак?! Вы что, капустного супа обхлебались?! Мужик это был, обычный пьяный мужик, рыло об забор расколошматил, вот и в крови весь!.. – не унимался солдат. – Даже если не обознались вы, даже если это тот самый, то мог и выжить, всяк бывает!..

– Не веришь, завтра у Варпа спросишь, он его сам мечом насквозь проткнул.

– А я его в овраг помогал сбрасывать. Точно говорю, мертвяк мертвяком был… холодный, и сердце не билось! – закивал головой еще один стражник. – Ты видел, как он двигался: не шел, а парил?..

– Да не парил он, пьяный в дым, вот и мотало! Ты еще скажи, что вонь мужланом поднятая не вонь совсем, а облаки адские!..

– Послушай, Канс! – на щеках сержанта уже заиграл пунцовый румянец. – О том, что ты словам товарищей своих не веришь, об энтом отдельная беседа, об энтом потом поболтаем! Но если ты щас на место не сядешь и глупость какую сморозишь, я сам тя собственными руками на части порву! Призрак к офицеру пришел, по его душу заявился, поскольку лейтенант приказ смертный нам отдал, а значица, он и злодей! Мы ж только долг свой выполняли, претензий нет. Энто воля Небес, и не тебе, дурику, веления Индория обсуждать! Сядь на место и продолжай играть, нам от живых сторожить велено, а не от мертвяков! Лейтенант же пусть сам разбирается, на то он и офицер…

Бунтарь послушался и присел, беря в трясущиеся руки карты. Играть уже никто не хотел, но солдаты побаивались расходиться. Они так и просидели до смены караула в четыре утра. Призрак умерщвленного в лесу мужика больше не появлялся, не выходил проверять посты и лейтенант, хотя должен был сделать это дважды.

(обратно)

Глава 7 Очень длинная ночь

Грозного с виду, но на самом деле приветливого и общительного охотника звали Аке. Вообще-то его полное имя звучало Акергилионум, но вряд ли кто-то из жителей колонии смог бы его правильно произнести, по крайней мере, на трезвую голову. Он был родом из Витарвиса, крошечного королевства, затерявшегося где-то на границе между Филанией и Виверией; прибыл один и, пока руки крепко держали мушкет, заводить семью не собирался. Такое жизненное воззрение весьма заинтересовало Патриуна, поскольку каждое важное дело не обходится без пары сильных рук, а его старческое тело было хрупко и тщедушно. Кроме грубой физической силы, которая могла понадобиться когда угодно, даже через несколько минут, у добряка Аке имелось еще одно очень полезное качество. Охотник был наблюдателен, впитывал информацию, как губка, а также передавал ее четко, кратко и без искажений, без свойственных простонародью выдумок, домыслов, прикрас. Каждое слово бородача, подобно пуле, било точно в цель и не оставляло и тени сомнений.

Не успели они опрокинуть по кружке пива, как священник, кроме краткого описания жизненного пути охотника, уже узнал много интересных вещей: почему здешний люд предпочитает бродить по лесам с армейскими мушкетами, а не с охотничьими ружьями; чем зарабатывает на жизнь большинство присутствующих в зале и по какому принципу формировались охотничьи кланы и шайки. Действительность зачастую оказывается намного проще предположений и гипотез. Ответы на эти вопросы лежали на поверхности, и ради них не стоило проводить расследования. Основной проблемой довольно молодой колонии было освоение новых земель, и первым его этапом, естественно, стал захват территорий у дремучего леса, обитавшего в нем зверья и ушедших в глубь чащ племен дикарей. Кто, как не охотники, мог успешней справиться с этой задачей? Они лучше подготовлены, чем солдаты, да и их содержание не стоило губернатору ни гроша. В погоне за теплыми шкурами и за килограммами вкусного мяса (основного продукта питания там, где пока еще не было развито земледелие) охотники очищали от зверья огромные пространства, а идущие вслед за ними лесорубы, крестьяне, плотники и горняки превращали эти пространства в пригодные для проживания цивилизованного человека равнины.

Тот, кто управлял колонией, был гораздо умнее обычных казнокрадов-чиновников и знал в своем деле толк. Ему удавалось решать сложные задачи за краткий промежуток времени и с минимальными затратами. Ведь все, что увидел Патриун в Марсоле и в Дерге, было создано за какие-то тридцать лет, за три короткие десятилетия. А народ?! Народ просто валом валил на новые земли! Корабль, на котором прибыл священник, был просто забит переселенцами, добровольно оставившими свои дома и отправившимися на поиски счастья. Для крестьян, ремесленников и прочего рабочего люда колония стала весьма привлекательным местом, в то время как торговцы, перекупщики и прочие искатели легкого барыша предпочитали вести корабли в герканский порт Денборг. Это было неестественно, подозрительно и, конечно же, насторожило умудренного годами старика.

Наглядным примером умелого управления было огромное количество охотников, перебравшихся в филанийскую колонию. Под сводами бывшей церкви пировало около двухсот стрелков, а, по словам Аке, это были еще далеко не все члены охотничьей общины. Многие не выходили из леса месяцами или, по решению сбора, помогали регулярным войскам сторожить неспокойную границу с владениями Геркании. Всего же лесным промыслом занималось чуть более тысячи человек. Во всей Филании не нашлось бы и трети любителей расставлять капканы да стрелять по живым мишеням! Дворянство не в счет, для них охота не промысел, а забава.

Губернатор или тот, кто в действительности заправлял делами в Марсоле и ее окрестностях, не только не любил торговцев, которых светлые университетские умы считали двигателем прогресса и процветания, но и создал условия, способствующие тому, что на новые филанийские земли стекались охотники из почти всех королевств Континента. Хоть в зале, в основном, звучала корявая филанийская речь, но именно национальная принадлежность и легла в основу деления общины на кланы, шайки и мелкие группки. Аке был единственным витарвисцем, поэтому и не смог пока найти себе собутыльников, а следовательно, и компаньонов по охотному делу. К нему присматривались филанийцы, самый многочисленный и влиятельный из трех кланов; оказывали дружеские знаки внимания пребывавшие в меньшинстве виверийцы, герканцы, кольберцы и намбусийцы, но пока еще все они держали его на расстоянии и не приглашали присоединиться к застолью.

Патриун про себя отметил, что ему крупно повезло. Шанс в первый же вечер найти толкового помощника выпадает не каждому. Священник решил обязательно приобщить Аке к делам Индорианской Церкви, тем более, что особых религиозных пристрастий любящий холодное пиво и обжигающее рот жаркое мужик не выказывал. Вера вообще лет пятнадцать-двадцать назад исчезла из картины мира охотника, да так и не думала возвращаться. Кто привык в одиночку бродить по опасным лесам и гиблым топям, редко поднимает голову к Небесам, их просто не видно за густыми кронами столетних деревьев.

– Филанийцы, они, конешно, того… сила, но в одиночку ничего не решают, – гордо заявил Аке, расправляясь с ножкой дикого кабана.

Собеседник Патриуна громко чавкал, причмокивал, и из его большого рта временами вываливались куски пережевываемого мяса, которые он подбирал сальными пальцами и тут же отправлял обратно. Такие возмутительные манеры не считались здесь зазорными, так вели себя почти все.

– Вон там, – охотник ткнул грязным пальцем, с которого капал жир, на два длинных стола, занимавших правую треть зала, – там альтруссцы сидят, жмоты порядочные. А вон там… – указательный палец был плавно переведен справа налево —… имперцы восседают… гордецы ужасные. Вот как раз эти три дружины все вместе и решают, поскольку за ними три четверти голосов сбора наберется, а могет, и более…

Если бы даже Аке и не удосужился объяснить, кто есть кто, Патриун и так бы легко разобрался. Во-первых, в потоке искаженной до безобразия филанийской речи, идущем с тех сторон, иногда слышались альтрусские и имперские выражения, в основном крепкие, забористые, сочные, непереводимые на общедоступный язык без потери экспрессии. Во-вторых, это казалось вполне логичным. Имперцы были самой многочисленной общностью на Континенте, состоящей из двух-трех десятков народов, много столетий назад потерявших свои корни и слившихся в единую этническую массу. Альтруссия же находилась по другую сторону Удмиры, и вполне естественно, что многие переселенцы прибыли именно оттуда, тем более что местные филанийские власти были не против заселения этих мест инородцами, но под флагом их родины. Будь ты хоть имперцем, хоть намбусийцем, а дети твои все равно станут полноценными филанийцами.

Правители бывают разные, среди них часто попадаются деспоты и очень редко встречаются люди, мыслящие перспективно, с прицелом на будущее. Политику, проводимую губернатором колонии по отношению к переселенцам и, в первую очередь, к общине вольных охотников, можно было охарактеризовать двумя выразительными сочетаниями слов: «разумный эгоизм» и «готовность к компромиссу», порой доходящие до высшей степени жертвенности – беспроцентного кредита.

– Деньги здеся не особо в ходу, слово и ряпутация дороже ценются, – признался в разговоре Аке. – Торг же идет все больше на шкурки и мясо. Золотом да серебром только приезжие расплачиваются, да и то сперва, пока что к чему не поймут. Что же медяков касаемо, так они только в Дерге ценность имеют, а здеся их даже скупщики пушнины не берут, не то что трактирщики али девки. А вообще-то, народ здеся очень отзывчивый, можно сказать, душевный. Вон я, когда приехал, в карманах лишь медь звенела, даже мушкету купить не мог, так мне ее просто так, в долг дали…

– Наверное, шапку меховую да накидку в залог оставил? – поинтересовался Патриун, едва отхлебнув пиво из кружки.

– Не было у меня их тогда, это я за месяц настрелял, – гордо заявил охотник, оглаживая сальной пятерней свои одежды. – А ежели даже и были б, да разве я кому их трепать бы дал?! Что еще за слово такое неприличное «залог»?! Ты о нем позабудь, на том берегу Удмиры оставь! Здеся люди на слово друг другу верят. Я слово дал, что расплачусь, мне и мушкету и три мешка пороху с тремя дюжинами пуль выдали. Еще нож предлагали, хороший, но я не взял, поскольку мой лучшее…

Аке полез за голенище сапога и через миг воткнул в бочонок свой нож. Оружие было знатным: отменная сталь, не ржавеющая в любую погоду; и лезвие, которое не сломается, если хозяину вздумается срезать не очень молодое, но и не слишком старое деревцо.

Доверчивых ростовщиков Патриун не встречал давно, а если точнее, то вообще никогда. Священник решил расспросить собеседника поподробней и сделал это очень тонко, все же опасаясь, что их разговор могут услышать. Вроде бы окружающим не было дела, о чем толкуют новый охотник и дряхлый старик, но, как говорится: «…береженого Индорий бережет!»

– Не знаю, – старик скорчил кислую рожу, означавшую недоверие и презрение, – в мои времена на промысел с арбалетом да луком ходили. Ружье охотничье еще туда-сюда, хоть дробь не всегда точно мечет, ну а по мне – мушкет совсем не гож, пуля мех портит. Настоящий охотник с мушкетом в лес никогда не пойдет!

– Понимал бы что, старый кляк! – Аке уже успел проникнуться уважением к ветерану охотного дела, поэтому сравнил его лишь с маленькой болотной птичкой, а не с кем-нибудь еще… длинноухим, упрямым и глупым. – В наших лесах все охотники с мушкетами ходят, поскольку охотничье ружье взять неоткуда, да и без толку оно на большом расстоянии, дробь недалече летит. Дороги ружья, дороги, поэтому лишь господа ими балуются. Шкуру они, конечно, меньше портят, да тут народ неприхотлив, мы ж одежду для себя шьем, а не королевы да бароньи мантилии!..

Хоть Аке не мог правильно произнести слово «мантии», но говорил он дельно, а когда успокоился, то и доходчиво. Охотник поведал священнику о событиях трехлетней давности, о которых сам знал понаслышке. Рассказ пошел о той не очень далекой поре, когда в Марсолу прибыла первая волна переселенцев-охотников.

Народ в колонию пожаловал небогатый, редко кто имел огнестрельное оружие. В основном, на охоту ходили с луками, арбалетами, самодельными самострелами, а иногда и по старинке с вилами да цепами. Отсутствие хорошей амуниции само по себе не могло стать преградой охоте, оно было делом привычным. Охотникам было не впервой использовать на разного зверя разные виды оружия: по птицам били из лука, поскольку скорострельность в несколько раз больше, арбалетный же болт хорошо пробивал шкуру медведя или иного зверя на близком расстоянии. К тому же тетива отсыревает гораздо реже, чем носимый по кулечкам да тряпочкам порох. Однако в чащах встречалось не только зверье. В ту пору часто случалось, что ушедшие за добычей не возвращались, люди пропадали в лесах целыми группами по десять-пятнадцать человек. Властям оставалось лишь гадать: стали невернувшиеся жертвами мстительных урвасов да маковов, которые по-прежнему бродят по лесам и довольно близко подходят к филанийским поселениям, или охотники натолкнулись на отряд герканских диверсантов, нет-нет да проводящих рейды по чужой территории; а может, причина их гибели крылась в обычном разбое. Меткий стрелок, вооруженный мушкетом, прицельно бьющим на расстояние в два полета стрелы, – самый опасный зверь как в чаще, так и на открытых пространствах болот.

Сначала поползли слухи, потом кто-то сболтнул о проклятии древних богов. Все меньше и меньше людей стало уходить в лес, а многие неделями просиживали по домам. Над жителями колонии нависла реальная угроза остаться зимою без спасительного меха и запасов мяса. Домашнего скота было мало, так что по осени переселенцы стали потихоньку уезжать. Ситуация едва не дошла до критической, но на помощь людям пришел губернатор.

Устав писать письма в Альмиру с просьбами прислать караван с провизией, и устав получать бесчувственные отписки чиновников, жалко лепечущих о перерасходе средств, старенький граф Ванкор стал действовать на свой страх и риск, по сути дела, совершил преступление, спасшее жизни многим. Губернатор приказал коменданту Марсолы выдать охотникам оружие с армейских складов, выдать безвозмездно, лишь под честное слово, что они слезут с печей и пойдут за добычей в лес. Мушкеты получили почти все, многие сдержали обещание, но нашлись и такие, кто использовал оружие не во славу охотного ремесла: продал иностранным купцам в Дерге или ушел разбойничать в леса. Первых отступников отправили на рудники, вторых изловили и украсили их трупами деревья. Возможно, граф поступил чрезмерно жестоко, но зато теперь каждый житель Марсолы знал, что нет более тяжкого греха, чем нарушение данного слова.

Парочка завшивевших овечек нашлась и среди высших чиновников колонии. Они принялись писать в Альмиру жалобы, обвиняя губернатора в измене, растрате средств и в открытой подготовке мятежа. Как отреагировал король, никто не знает, но поскольку губернатор до сих пор занимал свой пост, решили, что правитель Филании не поверил грязным наветам. А вот с самими интриганами судьба сыграла злые шутки. Начальник порта проводил инспекцию складов, и на него совершенно случайно упал тяжелый тюк. Заведующий губернаторской канцелярией стал жертвой собственного чревоугодия: подавился бараньей косточкой, и ее не успели вовремя достать из горла. Помощник казначея немного перепил и попал под телегу. Старший интендант марсольского гарнизона подвернул ногу и на глазах у роты солдат, то есть целой сотни свидетелей, разбился насмерть, упав со стены. В отчетах, отосланных в королевский дворец, говорилось о трагичных случайностях, в Марсоле поговаривали о роке и о вмешательстве самого Индория. Люди болтали о разном, но никто даже не намекал на причастность к этому делу губернатора и не роптал на власть.

Судьба неудачливых жалобщиков не беспокоила святого отца, а вот сам рассказ Аке весьма взволновал. Призрак заговора витал в воздухе. По воле, но, скорее всего, лишь с вынужденного согласия губернатора, Марсола встала на скользкий путь противоборства с Альмирой и вот-вот могла объявить себя столицей независимого королевства. Неважно, как стало бы оно называться: «Новая Филания», «Дикария» или как-нибудь еще, более благозвучно и без намека на филанийские корни.

«Вряд ли на бунт мог осмелиться сам граф Ванкор, он слишком стар, чересчур труслив да и получил пост губернатора в качестве почетной ссылки, – размышлял отец Патриун, слушая собеседника. – Кто-то очень умный и могущественный имеет на доживающего свой век вельможу серьезные рычаги воздействия. Но кто? Другие королевства, например Геркания? Но вражеские агенты действовали бы совершенно иными методами. К тому же герканский двор не устраивает возникновение на правом берегу Удмиры хоть маленького и слабенького, но независимого королевства. Это послужило бы плохим примером для собственных колониальных земель, расположенных по соседству. Империя находится слишком далеко, да к тому же ее саму раздирают внутренние противоречия. Альтруссия? Ее нынешний правитель слишком недальновиден и, максимум, о чем мечтает, еще лет пять продержаться на троне. Виверия больше торгует, нежели строит козни на внешнеполитической арене. Кольбер, Намбус и прочих фигурантов не стоит принимать всерьез».

Таким образом, пока Аке говорил, отец Патриун размышлял и пришел к заключению, что заговор против Короны был спланирован все-таки внутренними, а не внешними врагами, людьми не только влиятельными, но и чрезвычайно расчетливыми. Обычно заговорщики делают ставку на грубую физическую силу, мгновенный переворот, осуществляемый при помощи двух-трех верных полков. Преступники же из Марсолы действовали не так прямолинейно и куда основательней, затратив на подготовку восстания годы. Священник не знал, как точно развивались события на каждом из нескольких этапов подготовки мятежа, он прибыл только сегодня и видел лишь результаты.

Во-первых, переселенцам жилось в колонии очень и очень неплохо. Они не только были сыты, одеты, обуты, но и не испытывали на себе произвола знати. Права благородного сословия ограничивались не законами, а близостью леса, где, как известно, с плохим человеком всякое может случиться… Когда настанет день «Х» и на флагштоке губернаторского дома взовьется новый флаг, не стоит долго гадать, кому окажут поддержку простые жители.

Во-вторых, новые земли абсолютно самодостаточны, хозяйственно независимы от Филании и других королевств. Все необходимое для жизни переселенцы добывают сами: и одежду, и продукты, и материал для постройки домов. Конечно, без цехов далеко не уедешь, но, имея под рукой шахты, рудники и богатые залежи древесины, построить цеха, кузни да фабрики можно в течение года. Что же касалось оружия, то его здесь был огромный запас, а когда грянет война, его станет еще больше.

В-третьих, заговорщики заблаговременно устранили нежелательных идеологических оппонентов. В случае мятежа Индорианская Церковь, естественно, стала бы призывать народ к смирению и поддержке законных властей. Теперь священников не было в живых, никто бы не стал помехой бунтарям. Мятежники еще не знали о прибытии в колонию преподобного отца Патриуна, а когда им донесут, его жизнь окажется под угрозой. Впрочем, это прискорбное предположение меньше всего волновало благодушного старичка.

Четвертое достижение заговорщиков стало самым важным, самым решающим. На стороне мятежников была реальная сила. Не только хорошо организованное, но и вооруженное до зубов ополчение охотников могло дать достойный отпор как пытавшимся вернуть свои земли дикарям, так и экспедиционному корпусу, прибывшему с карательной миссией из Филании. К тому же вполне вероятно, что большая часть войск, размещенных в Марсоле, Дерге, других поселениях и на границе с герканской колонией, без долгих раздумий присоединилась бы к мятежу и развернула бы жерла крепостных орудий в сторону королевских войск.

Роль общины якобы вольных охотников было трудно недооценить. Хоть рядовые члены наивно и предполагали, что все важные вопросы в их жизни решаются честным голосованием, но отца Патриуна не обмануть. Кто стоял во главе трех кланов, тот и отдавал распоряжения, кому и как голосовать. Вряд ли враги филанийской Короны упустили такие ключевые посты и не назначили на них верных людей, а поскольку верность в политике – категория относительная и переменная, то можно было со стопроцентной уверенностью предположить, что кланы возглавила сама верхушка преступного сговора.

– А кто у вас за главного? – как будто невзначай, в перерыве обсуждения техники удаления волчьих клыков и способов выделки шкур, задал вопрос старик.

– Ну ты даешь! – возмутился Аке и закачал головой. – Целый час ему толкую, а он опосля такой глупый вопрос задает. Нет у нас главного, все вопросы на сборе, на сходке общей решаем, сообща, вместе… Что, дедуля, скалироза замучила?

– Вожаки-то у кланов есть или нет? – задал вопрос по-другому старик, стряхивая с себя сальную лапищу охотника, по-дружески теребившую его старческое плечо. – Старшие, кто вопросы для обсуждения назначает, порядок дежурств на северном пограничье определяет и прочими мелочами заведует?

– А-а-а, ну, энто, есть. Как же не быть такому? Иначе, без старшого, бардак! Токмо кланы их не назначают, а выбирают сроком на год, так в уставе нашем отмечено.

– Кто они? Если сейчас в зале, покажи! – попросил Патриун, удивленный, что у общины имеется даже устав.

Охотник привстал, оперся широкими ладонями на бочонок, высматривая в рядах пировавших вожаков, и забормотал себе что-то невнятно под нос, наверное, что-то грубое и на родном языке. Патриун воспользовался свободной минуткой и оглядел зал, который за два часа их беседы мало чем изменился. Несмотря на то, что полночь уже миновала, под сводами бывшей церкви было по-прежнему многолюдно. Новые посетители не появлялись, но и нагулявшиеся не покидали своих мест: одни спали прямо за столом, положив руки на хмельную голову; другие, кто совсем перебрал или не был брезглив, устраивались на боковую прямо на грязном полу. Пьяных бузотеров почти не было. Разбушевавшихся охотников утихомиривали свои же дружки когда уговорами, а когда и действиями. Сборище не расходилось, как будто чего-то ждало, и только это обстоятельство удерживало священника в ставшем душным зале.

– Вон он, вон тот толстяк… глянь! – рука охотника опять затеребила старческое плечо. – Это барон Герон Контульсийский, вожак имперцев!

Патриуну пришлось тоже подняться с места, чтобы увидеть за имперским столом лысого толстяка, обнимавшего за плечи двух довольно симпатичных девиц. Дамочки служили захмелевшему обжоре и сластолюбцу вместо рук: блондинка потчевала его вином из высокого кубка, а рыжеволосая веселушка подносила ко рту хозяина зелень и мясо.

– Маркизы Онветты Руак нет, и вообще альтруссцев сегодня не очень много, наверное, по лесам разбрелись, – проинформировал Аке и перевел взгляд на столы, за которыми восседали филанийцы. – Кстати, девка что надо: и собой хороша, и белку в глаз со ста шагов бьет. Жаль, что альтрусска, не люблю я их…

Патриун улыбнулся. Старик понимал, как колониальная знать обманула неискушенных в политике охотников, обвела вокруг пальца, рассказав старую, как мир, и лживую, как покупная любовь, сказку о равенстве, братстве и, конечно же, свободе выбора собственной судьбы. Рядовые члены общины искренне полагали, что они вольные люди, а на самом деле их вожаками были дворяне. Патриун не удивился бы, если бы старшим среди филанийцев оказался какой-нибудь граф или маркиз.

Игры в демократию тем и хороши, что позволяют без особых затрат сил и средств управлять огромной массой народа и при этом ханжески делать вид, что решения принимаются коллективно. При такой постановке вопроса жестокие узурпаторы превращаются в любимцев-избранников, демагоги – в мудрых ораторов, а безжалостные палачи надевают маски самоотверженных вершителей общественной воли. Дракон видывал подобное уже не раз, это была всего лишь очередная картинка из увлекательного альбома «Попаразитируем, господа, на глупостипростолюдинов!»

– Странно, маркиз Вуянэ тоже сегодня не тута, а должен быть! Ему же людей называть надоть, кому на пограничье идти, посты подменять…

Вожаком филанийского клана оказался маркиз Вуянэ. Аке поразило его отсутствие, а вот Патриун расстроился, как он сам не угадал имя лидера самого крупного клана. Пресловутый маркиз играл важную роль в жизни колониальной столицы и, как следствие, был причастен ко многим событиям, например, к «проклятию древних богов», нависшему над Индорианской Церковью.

«Понравилось маркизу добротное строение храма, присмотрел он его для общины своей, а тут как раз и лжешаман появился… какое совпадение!» – рассмеялся про себя священник и, поступив по примеру охотника, хлопнул его по плечу, но только не ладонью, а клюкой.

– Послушай, дружище, стар я уже стал для ночных посиделок, в сон клонит. Патриун зевнул, убедительно подтвердив, что силы старческого организма на исходе. – Час поздний, по домам пора. Те в какую сторону?

Казалось бы, простой вопрос привел бородача в замешательство. Аке смущенно нахмурил лоб и как-то осунулся.

– Здеся я переночую, некуда мне идти. Месяц назад в Марсолу прибыл, домом еще не обзавелся. Здесь многие так… пока перебиваются.

Патриун спросил неспроста, он уже понял, что у большинства охотников не было ни кола, ни двора. Имеющие хоть и захудалое, но собственное хозяйство мужики трудны на подъем, они неудобный материал для войны и заговоров. Замыслившие отнять у короля власть над новыми землями дворяне специально создали такую ситуацию, чтобы охотники не уходили из общины. Мастера лесного ремесла даже жили под одной крышей, естественно, когда не бродили по лесам и не охраняли пограничные рубежи. Технически организовать такое возмутительное безобразие было просто. Сначала охотник уходит на промысел, а когда возвращается с добычей, община отбирает у него большую часть шкур в обмен на выпивку и приют. Построить дом самому не хватает ни времени, ни сил, ведь охотнику надо или снова отправляться в лес, или заступать в дозор на границе.

– Можешь со мной пойти. Приехал только сегодня, но о домишке заранее позаботился, – не врал, а всего лишь говорил полуправду священник, пока утаивая, и кто он на самом деле, и что у него за дом.

– Не знаю, – повел плечами смутившийся Аке, – как-то энто того… щедро.

– Не боись, не щедро, – рассмеялся Патриун. – Я ж те его не дарю, а только пока пожить приглашаю. А что? Мужик ты достойный, с собою ничего не утащишь, да и вдвоем сподручней проживать будет. Воды принести, дровишек наколоть, мне такие забавы уже не с руки, да и отлучаться сподручней будет. Мы вон, когда с тобой собеседничали, я от мысли дурной никак отделаться не мог, что пока я пиво пью, ворье в домишке моем по сундукам озорничает. Добра ценного у меня нет, но все равно неприятно, ведь еще и поднагадят ради забавы, паскудники.

– Ну, если так… – Аке был обрадован приглашением, но стеснялся показать свои чувства. – Коль шкура лишняя у тя есть, то я на ней и приютился бы…

– Шкуры нет, зато есть широкая кровать, чистое белье и свободная к… Комната.

Старик чуть было не проговорился и не произнес «келья». Преждевременное разъяснение, что жилье – это здание старой, тесной церквушки, могло отпугнуть здоровяка. Получив вместо ответа легкий кивок головой, Патриун бросил на бочонок пару серебряных монет, случайно найденных в опочивальне аббата Курвэ, и направился к выходу. С тоскою во взоре огладив на прощание милый бочонок, прослуживший ему несколько дней и столом и кроватью, охотник собрал в котомку скромные пожитки и последовал за стариком.

* * *

После гама и грохота шумного застолья так приятно оказаться в упоительной тиши ночи. Даже холод и ветер, извечные враги стариков, не терзали дряхлое тело священника. Патриун и его новый товарищ не спеша брели по пустынным улочкам ночной Марсолы и, не сговариваясь, хранили молчание. К чему говорить, если темы пока исчерпаны. Конечно, охотник мог поведать кое-какие нюансы жизни в столице новых земель, но ответов на первостепенные, самые важные на данный момент вопросы он не знал. Прежде всего, священника интересовали подробности о вожаках кланов, называемых охотниками на древний манер дружинами. Ни с одним из троицы дворян, решивших позаигрывать с чернью, Аке не был близко знаком. Он их видел издалека на общинных сборах и ни разу даже не стукал своей пивной кружкой по их хрустальным бокалам. О тонкостях отношений общины с губернатором и с комендантом Аке тоже не ведал, разве что знал, что и первое, и второе лицо колонии весьма благосклонно относятся к организации вольных стрелков, считая ее очень-очень надежным союзником при решении как силовых, так и иных вопросов.

О смерти священников Патриун не услышал на сборе ни слова, о ней просто забыли, как о любом рядовом событии, неспособном удержаться в памяти обывателей долее пяти дней. Немного обнадеживало, что охотники – еще далеко не все жители Марсолы, и, судя по реакции наиболее скептично смотревшей на вопросы духовности группы лиц, нельзя было оценивать отношение в колонии к Индорианской Церкви в целом, но то, что лесному люду позволили устраивать пиршества и гуляния в святилище, уже говорило само за себя. Если бы священник провел с утра мессу, то вряд ли на призывный звон церковного колокола собралось более двух-трех десятков старушек. Позиции индориан заметно ослабли, но аббата Курвэ и его почивших помощников нельзя было за это журить, не говоря уже о том, что искать виноватых – самое последнее дело. Мучил отца Патриуна и вопрос, зачем его послали на новые земли и какие указания ему должен был передать при встрече аббат? Состояла ли его миссия в возрождении Веры на лесном берегу, в предотвращении назревающего мятежа или в чем-то ином, более важном как для Церкви, так и для филанийского двора?

Парочка уже прошла большую часть пути от оскверненного пьянством храма до старой церкви, когда своенравный бродяга-ветер, меняющий направление чуть ли не ежеминутно, донес до их ушей странный звук.

– Тише, – прошептал Патриун, остановившись и прислушавшись.

Проказник-ветер сменился опять, привлекший внимание священника звук затих. Сколько полуночники ни напрягали слух, они так и не услышали ничего, кроме отрывистого собачьего лая да пронзительных взвизгиваний сварливой жены, корящей мужа за отсутствие должного внимания к ее персоне и за хроническое безделье.

– Ладно, пошли, – Аке легонько подтолкнул старика, – обычная драка. Напились мужики да морды друг дружке чистят. Потом устанут, дрыхнуть отправятся, а там по утрянке мировую заключат. Дело житейское, дело знакомое…

– Не скажи, дружище, не в каждой драке слышатся предсмертные стоны и лязг стали…

Аке удивленно вскинул густые брови и, не моргая, уставился на самоуверенного старичка, пытаясь разобрать, шутит ли тот или впал в старческое чудачество. Еще никто из напарников, ходивших с ним и на кабана, и на медведя, не додумался упрекать его в глухоте. Услышанный ими звук был кратким, доносился издалека, и охотник не смог разложить его на отдельные составляющие. Он не сумел, а древний старичок смог… это уже попахивало оскорблением!

– Думаешь, из ума выжил или издевку задумал? – прочел мысль, буквально написанную на лбу напарника, Патриун. – Давай-ка, пошли!

– А стоит? – робко возразил охотник.

Аке был уверен, что Патриуну померещилось, но червь сомнений водится в любой голове и гложет хозяина по всякому поводу. На все сто даже в прописных истинах бывают уверены лишь полные идиоты, нормальный же человек всегда допускает, что хоть на одну-две сотые доли процента может быть не прав. Если старику не почудилось, их ожидала встреча с вооруженными людьми, половина из которых, если не больше, убийцы или разбойники. А кто же еще мог звенеть мечами в ночи? Аке ужасно не хотелось ввязываться в чужие дела, уже принявшие опасный оборот, в особенности, когда из оружия имелись лишь кулак да нож за голенищем сапога. Охотник хотел вразумить перебравшего лишнего и поэтому воспылавшего бойцовским духом старичка, но, к сожалению, не успел вымолвить даже слова. Глаза священника, истосковавшегося по приключениям за годы в монастыре, загорелись бесовским азартом, а тонкие пальцы так цепко впились в руку широкоплечего мужика, что оставили на ней синяки даже через медвежью шкуру куртки.

Патриун быстро рванулся с места, показав завидную для его возраста прыть. Аке чуть не упал, запнувшись ногой о торчавший из земли пень, медленно гниющее напоминание о том, что еще недавно на этом месте шумел лес. Бежать под ручку с шустрым старичком оказалось непросто, поэтому охотник, прежде всего, освободился от крепко вцепившейся в его руку ладони. Пробежав по темной улочке шагов тридцать, Патриун вдруг резко остановился и закрутил головой, совершенно не беспокоясь, что чуть не был раздавлен разогнавшимся спутником. К счастью, Аке успел затормозить, но опять споткнулся и, едва не подмяв под себя тщедушного старичка, упал на колени. Священник, казалось, так и не понял, что чудом избежал смерти. Его ставшие с годами хрупкими кости не выдержали бы массы пышущего здоровьем тела, если бы оно придавило его сверху.

– Теперь слышь, я ж говорил! – победоносно воздев к ночному небу клюку, выкрикнул Патриун и схватился свободной рукой за ворот медвежьей куртки, как будто действительно был в силах помочь товарищу подняться.

Аке не ответил, лишь что-то тихо проворчал себе под нос, проклиная суетливого дружка, чьи пальцы вместо звериного меха цеплялись за его густую шевелюру и безжалостно тащили ее вверх.

Хоть охотник не на шутку и разозлился на старичка, но не мог не признать его правоту. Со стороны не более светлой, чем улица, подворотни был слышен шум, который действительно распадался на несколько характерных для ночной схватки звуков: топот и беготня; скрежет ломаемой древесины и звон стали скрещиваемых мечей; ругань, крики о помощи, проклятия, которыми щедро обменивались дерущиеся, и, конечно же, предсмертные стоны. Там в темноте, правда, не в самой подворотне, а где-то за ней, на самом деле полным ходом шел бой, притом, судя по частоте и характеру оружейного звона, можно было точно сказать, что вели его не пара, не тройка дебоширов, еле держащих в руках оружие, а добрый десяток бывалых солдат. Новички и рубаки в подпитии слишком много бренчат оружием, в то время как настоящие мастера стали берегут клинки и принимают на них удары врага только в двух случаях: когда нельзя уйти корпусом или когда хотят выбить из рук противника оружие.

– Ну, давай, шустрей поднимайся! – Патриуна разозлила медлительность компаньона.

– Скажи, а ты взаправду собираешься туда идти? – произнес Аке, вставая с колен, но не торопясь бежать на звук. – Зачем нам в чужие дела вмешиваться, да и толку-то? Ты на себя посмотри, неужто жить надоело?

Охотник был прав: впервые за весь вечер Патриуну не нашлось, что возразить. Первый же удар кулака среднего по силе мужчины оказался бы для него смертельным, не говоря уже о том, что клюкой очень неудобно биться против настоящего боевого оружия. Чувствующий нутром, что просто обязан принять участие в боевой потехе, священник поступил по примеру хитрой женщины, загнанной в угол неуклонной мужской логикой. Он ушел от ответа, точнее просто убежал, скрылся в темноте, поставив рассерженного Аке перед жестким выбором: или следовать за ним, или забыть о новом знакомом, радушно пригласившем его под свой кров. С одной стороны, бросать старика охотнику не хотелось, возвращаться на сбор и спать на бочонке тоже, а с другой стороны, риск лишиться жизни непонятно ради чего – слишком большая плата за кров да ночлег. Охотник колебался, а время неумолимо шло, снижая с каждым мигом шансы найти и вразумить не ведавшего страха, а может, просто не желавшего умирать в теплой постели старца.

* * *

Едва забежав в темноту подворотни, священник поскользнулся на какой-то вязкой массе и интенсивно замахал на бегу руками, пытаясь удержать равновесие и не упасть лицом прямо в простиравшуюся перед ним лужу. Его старания не оказались напрасными, равновесие было восстановлено, темп передвижения почти не нарушен, но все равно не обошлось без потерь. Патриун вывихнул плечевой сустав, да еще проклятая клюка вырвалась из на миг разжавшейся ладони и улетела в неизвестном направлении, хотя, судя по звону разбитого стекла и возмущенному воплю разбуженного средь ночи хозяина дома, о точке приземления опоры в старческой жизни можно было легко догадаться.

Страх, что Аке кинется за ним следом и отнюдь не для того, чтобы помочь принять участие в драке, а, наоборот, помешать, причем применив грубую физическую силу, заставил старика быстро двигаться дальше. Потеря единственного оружия, как ни странно, нисколько не снизила боевой дух. Патриун был уверен, что на месте схватки сможет подобрать меч или дубину. Хватит ли ему сил, чтобы достойно применить оружие, вспомнятся ли старые, давно утраченные боевые навыки, это как раз стояло под большим знаком вопроса, но, как неисправимый оптимист и хранитель веры, священник уповал на лучшее.

Не став дожидаться, пока в погоню за ним пустится охотник, а к нему присоединится хозяин дома, правда, с совсем иной целью, Патриун добежал до небольшого сарая и вскарабкался на его крышу. Появление во дворе грозно пыхтевшего мужика с факелом, навеки потерянной клюкой и в одних панталонах весьма поспособствовало сложному акробатическому этюду: «Неутомимые старики штурмуют крыши!» Во-первых, вид злобно сверкавшего глазами врага придал священнику сил, а во-вторых, отблески пламени осветили двор, и старик заметил перевернутую вверх днищем бадью, приставленную как раз вплотную к стенке сарая.

Пробежаться по крыше и спрыгнуть вниз было несложно, а вот правильно приземлиться оказалось гораздо труднее. Дело в том, что за двором сразу начинался овраг, поросший какой-то дикой растительностью с довольно частыми вкраплениями выброшенного жителями старья. За долю секунды священник рассчитал дальность прыжка и прыгнул, коснувшись земли точно на краю оврага. К несчастью, трава была мокрой и скользкой, проклятая подошва правого башмака заскользила по краю, и старик кубарем скатился вниз, больно ударившись плечом о какой-то массивный предмет и порвав о сучок левый рукав камзола.

Рука предательски заныла, намекая, что лучше бы Патриун возвращался домой, а не занимался ерундой на старости лет. Однако священник остался глух к недвусмысленным позывам своего тела. Дракон не щадил увядающую плоть, поскольку смертельно устал от играемой роли и от всего, что было с ней связано. Бросить все и начать новую роль он не мог, поскольку считал позорным не довести дело до логического завершения, а вот гибель в бою или смерть от ран – чем не достойная концовка для ужасно долгой и чертовски заунывной пьесы?

Скинув камзол, который только стеснял движения и все равно должен был пойти на половые тряпки утром следующего дня, Патриун стал выкарабкиваться из оврага, но, естественно, с другой его стороны. Хоть сбившееся дыхание и пугало упрямца прерывистой хрипотцой, но зато трусливая боль отступила, а кровь с удвоенной силой забурлила по венам. Тело старца вспомнило прежние дни – дни, проведенные в боях, испытаниях и лишениях. Оно, мобилизуя силы, само стало бороться за выживание, поскольку настырный хозяин никак не желал внять гласу рассудка и пойти на попятную.

«Я выжму из тебя все, обветшалый мешок с костями! – грозил старческой плоти дракон, испытавший в этот момент невероятный душевный подъем и наслаждение. – Шевели, шевели тощими ляжками! Движение – жизнь, остановка – смерть! Хорошо поработавшие мышцы – лучшее средство от всяких там … хондрозов да мигреней! Ишь, людишки болячек себе напридумывали, бездельники! Не щади себя, если ты у меня сейчас и загнешься, так совершенно здоровым и бодреньким!»

Дряхлый организм испугался, устрашился угроз и пошел на временные уступки суровому хозяину. Выбравшись из плена кустов, мусора и осыпающейся под ногами земли, Патриун не стал отдыхать, а тут же перелез, почти по-молодецки перепорхнул через высокий забор, за которым дорогу ему преградил очень зубастый и злой обитатель двора. Собака была необычайно огромной, в полтора, а то и в два раза крупнее взрослого волка. Лучшего стража для дома во всей Марсоле было не найти, разве что кому из охотников удалось бы приручить медведя. Злобно щерившийся зверь не залаял, но, грозно рыча, приблизился на расстояние пяти шагов и приготовился к прыжку.

В голове изрядно взопревшего, раскрасневшегося, как вареный рак, священника быстро забегали мысли, ища путь к спасению. За долю секунды, оставшуюся до прыжка, означавшего верную и ужасно нелепую смерть, у незваного ночного гостя, как назло, не возникло подходящего плана. Пес приготовился к атаке, но, вдруг жалобно заскулив и поджав хвост, прижался к земле, а затем на брюхе пополз к своей конуре.

Животное оказалось гораздо умнее людей, оно почти сразу определило, что тщедушное, высушенное и сгорбленное годами тело, для разрушения которого хватило бы единственного удара лапы, было всего лишь жалкой оболочкой, а внутри пряталось могущественное существо, опасный зверь, сильнее всех людей и собак в городе вместе взятых.

Отметив про себя, что нужно как-нибудь еще разок заглянуть в этот двор и подкинуть мохнатому стражу вкусную косточку с огрызками мяса, Патриун поспешил дальше, тем более что сражение шло уже недалеко, а точнее, на улице, по другую сторону ворот.

Хоть последние десять лет священник и провел в тихом монастыре, вдали от шума и мирской суеты, но размеренная жизнь не притупила перешедших в кровь инстинктов воителя, поэтому, прежде чем открыть ворота и кинуться в гущу сражения, Патриун оседлал забор и принялся наблюдать за ходом все еще не затихшего боя.

На маленьком пятачке, огороженном стенами двух из четырех находившихся по соседству домов и высокими заборами, разыгралась настоящая ночная трагедия. С первого же взгляда можно было понять, что дело шло не об обычном разбое, а более походило на попытку убийства важной персоны. Пятеро злодеев, с ног до головы одетых в черное, и с платками, закрывавшими большую половину лиц, напали не на беззащитную жертву, а на дюжину хорошо вооруженных людей, три четверти которых были одеты в форму солдат марсольского гарнизона. Недавно вышедший в свет Патриун пока еще плохо разбирался в современных знаках различия, поэтому не был точно уверен, в каком полку состояли несчастные, по большей части бездыханно лежащие сейчас на земле.

Количеством редко удается достойно компенсировать качество. Напавшие на отряд злоумышленники не были лучше вооружены, но были несравненно опытней в обращении с холодным оружием, также чувствовался богатый опыт в устройстве засад. Скорее всего, они внезапно выскочили из темноты сразу нескольких дворов и за считаные доли секунды сократили дистанцию так, что солдаты не успели даже вскинуть мушкеты. К такому заключению старик пришел, поскольку в воздухе не витал запах пороха, под ногами дерущихся не лежали убитые со следами огнестрельных ран, да и выстрелы услышала бы половины Марсолы.

К моменту, когда старичок уселся на заборе, маленькая битва или очень масштабная драка (как кому более нравится) плавно перетекала в стадию вполне логичного завершения. Жертвы нападения были не столь уж и беззащитны, они оказывали достойный отпор, но все же не сумели изменить свою судьбу и противостоять более умелому противнику. В грязной жиже улочки, покрытой местами настилами из узких досок и неотесанных бревен, лежало около десятка заколотых и зарубленных тел. Возможно, кто-то еще был жив, но пока стороны потасовки не решили разногласий, притихшие жители не высовывали носа из домов и не спешили на помощь раненым. Среди тех, кого уже с уверенностью можно было отнести к числу погибших, было пятеро солдат, трое из которых даже не успели снять с плеча мушкеты; трое мужчин, судя по одеждам – охотников; и парочка убийц, не сумевших должным образом реализовать свои умения, оказавшихся недостаточно проворными, сильными и умными.

Священник сразу приметил, что злодеи были не местными: в их зловещих одеяниях не имелось ни одной меховой детали, что крайне нехарактерно для новых земель; а узкие, приталенные платья вряд ли были филанийского покроя, скорее имперского или герканского.

Пока еще не ставших неподвижными островками в грязи бойцов было семеро, причем двое спасались бегством. Едва державшийся на ногах солдат оттаскивал с места ристалища бесчувственное тело товарища. Мундиры обоих были пропитаны кровью, и добровольный санитар вот-вот мог сам потерять сознание. Закадычным друзьям никто не мешал, троица убийц не обращала на потуги ретировавшихся внимания, а полностью сконцентрировала усилия, атакуя хоть раненого, но все еще сопротивлявшегося офицера и богато одетого дворянина, наверняка и являвшегося целью нападения. Держась ладонью за окровавленную левую часть лица, шатающийся лейтенант все еще оказывал боевому собрату посильную помощь. Он отвлекал на себя одного из убийц, не мог справиться с превосходящим в скорости и выносливости противником, но не покидал позиции и самоотверженно прикрывал спину бьющемуся сразу с двумя убийцами вельможе. Конечно же, он сам понимал, что вот-вот пропустит роковой удар, поэтому делал, что мог, то есть кричал изо всех сил, призывая трусливых жителей на помощь:

– Сволочи, скоты!!! Кличьте солдат… подонки! – естественно, не рассчитывая, что местные мужики похватают дубины и выскочат на улицу, просил о малом истекающий кровью офицер.

Хотя большинство вельмож далеки от ратных дел и носят меч лишь для красоты, а особо изысканные и изнеженные аристократы предпочитают более легкую и не оттягивающую перевязь парадную шпагу, которая малопригодна в настоящем бою, невысокий мужчина примерно тридцати – тридцати двух лет отменно владел боевым оружием. С мечами в обеих руках он не только ловко отражал атаки двух опытных противников, но и сам время от времени наносил точные удары, не остающиеся без последствий. Сквозь разорванный платок на лице одного из убийц виднелся свежий шрам от уха до подбородка; второй прихрамывал и держался левой рукой за кровоточащее бедро, тогда как на бледно-сером жилете вельможи не было видно следов ранений.

«Молодец! Сразу видно, отменный был у парня учитель, да и он сам не из ленивого десятка, регулярно с мечом упражняется. Интересно, где он так фехтовать научился? В какой из альмирских академий учат таким редким приемам? – подумал Патриун и тут же сам ответил на свой вопрос: – Да, ни в какой! Парень явно не из белоручек и поучаствовал в войнах. Он не пользуется заученными шаблонами, состоящими из комбинаций ударов в строго определенной последовательности. Он по-настоящему чувствует меч, живет дракой, импровизирует, заставляя врага отказываться от заранее проигрышных схем отскоков и выпадов, блоков, защит и ответных ударов! Наверняка обоих убийц он положил, хотя, возможно, и лейтенант в сим начинании поучаствовал».

Священник давно не видел такого умельца, залюбовался и позабыл, что с немалым риском для жизни примчался на место схватки не только для того, чтобы поглазеть. Однако быстро развивающиеся события не дали старцу побыть только зрителем. Отражая очередной выпад, филанийский лейтенант замешкался, вовремя не успел отскочить назад и тем самым позволил противнику приблизиться почти вплотную. Намотанный на руку убийцы плащ хлестнул по глазам офицера, тот всего на миг замер, а острый кончик меча наемника легонько скользнул по не прикрытой доспехами ноге чуть повыше икры. Подрезанное сухожилие наверняка пронзило проигравшего острой болью, но он не успел даже вскрикнуть, повалился на колени и уже через миг принял второй, смертельный, удар меча. Сорванная с шеи голова лейтенанта взлетела ввысь и скрылась в темноте за высоким забором. Убийца был опытным, мгновенно отскочил вбок и не дал брызнувшей фонтаном крови запачкать одежду.

Смерть офицера послужила зазевавшемуся Патриуну жестоким сигналом о необходимости срочного вмешательства. В одиночку против троих храброму вельможе было не выстоять. Едва старик успел соскочить с забора, как дворянин сбился с ритма, замешкался и получил удар по плечу, к счастью, скользящий, не сильный, так что задетая рука не повисла безвольно плетью, а второй меч не выпал из ослабевшей ладони.

Небольшая пробежка, сопровождаемая преодолением оврага и лазаньем по заборам, разогрела ослабевшие мышцы священника и на время дала им силы. Патриун даже не почувствовал тяжесть меча, взятого из рук мертвого солдата, хотя и догадывался, что после двух-трех сильных ударов, которые он еще был в состоянии сделать, на его предплечье и кисть камнем обрушатся две неразлучные подружки – ломота да немощь. Исходя из печального факта, что долгого боя ему не выдержать, старик решил не тратить силы на парирование ударов, а по возможности уходить от них, благо что его дыхание и ноги были способны чуть на большее, нежели тонкие ниточки атрофировавшихся с годами мышц рук. Вообще-то собственная идея напасть на троих сильных противников казалась святому отцу быстрым и относительно безболезненным способом самоубийства, но его немного успокаивало то, что он должен не победить, а лишь ненадолго отвлечь на себя одного, а лучше двоих из троих убийц, предоставив тем самым дворянину возможность расправиться с третьим наемником. На все про все у него и храбро борющегося за свою жизнь вельможи было не более одной минуты, дольше старцу было просто не продержаться.

Негодяи в черном уже оттеснили мужчину к забору. Двое, находившиеся на средней дистанции от жертвы, одновременно нанесли нарочито примитивные удары, сверху вниз, вынудив противника немного присесть и скрестить мечи в защитном блоке над головой, а третий, специально державшийся правее и чуть подальше сообщников, собрался сделать глубокий выпад и пригвоздить жертву к забору. Видимо, этот прием был довольно хорошо отработан троицей. Несмотря на его простоту, шансов уйти от лезвия третьего наемника у вельможи практически не было, ведь жертва не видела убийцу, прячущегося за спинами двух других.

Священник вмешался вовремя и спутал мерзавцам крапленые карты. В тот самый миг, когда сталь двух мечей со скрежетом сошлась над головою вельможи, а третий наемник как раз собирался уйти в выпад, сзади к нему подскочил старик. Патриун не стал заносить меч, понапрасну тратя силы на удар, который все равно был бы отбит. Он знал, что враг почувствует его приближение и вместо того, чтобы поставить точку в затянувшемся сражении, предпочтет защитить собственную спину. Как бы хорошо ни был натренирован убийца, как бы он ни стремился достичь цели, а примитивные инстинкты всегда берут верх над разумом. Как любое животное, человек вначале защищает себя, а уж затем уничтожает другого.

Расчет священника полностью оправдался: убийца быстро повернулся к нему лицом, а его смертоносное лезвие, скользнувшее слева направо на уровне переносицы, лишь слегка оцарапало кончик стариковского носа. Успев вовремя сделать шаг назад, Патриун нанес ответный удар, точнее, не он, а его тело, еще помнившее хитрые уловки давно минувших лет. Меч священника лишь слегка дернулся вверх и тут же вернулся обратно, в исходную позицию, но этого отрывистого, едва заметного глазу движения оказалось достаточно, чтобы убийца взвыл от боли, а его разрубленная снизу кисть выронила оружие. Двое других наемников отменно выполнили свою часть коварного плана, они сначала вынудили вельможу поставить блок, затем, одновременно навалившись телами, прижали его руки к забору и ждали решительного удара.

На долю секунды возникла заминка, вызвавшая растерянность у одной стороны и побудившая другую к поспешным действиям. Вельможа, лица которого Патриуну пока не удалось рассмотреть, поскольку оно было прикрыто длинными прядями прямых, мокрых от пота и воды из лужи волос, поступил неподобающе людям своего положения, что, впрочем, только подняло его в глазах старика. Крепкие и острые зубы молодого мужчины впились в руку одного из нападавших чуть пониже локтя, второму жертва просто наступила на ногу кованым каблуком сапога и буквально выдавила из него протяжный крик.

Что произошло дальше, старик не увидел. Что-то неимоверно твердое и обладающее чудовищной силой врезалось в подбородок священника. Ноги оторвались от земли, и Патриун понял, что летит, лишь за миг до эффектного приземления спиною в лужу. Плотно обмотав черный, как небо ночи, плащ вокруг руки, из которой все еще хлестала кровь, убийца не довольствовался одним ударом, а решил добить жалкого старикашку, не только помешавшего планам, но и опозорившего его в глазах товарищей. Возможно, в навыках владения мечом у наемника имелись существенные пробелы и он не умел фехтовать левой рукой, но, скорее всего, его поступок и дальнейшие действия объяснялись жаждой мести, пожиравшей его изнутри.

Он подошел к охающему старику, находившемуся в настолько плачевном состоянии, что он еще был далек от попытки подняться из липкой грязевой массы, и стал безжалостно избивать его сапогами. Удары приходились исключительно по конечностям, видимо, наемник боялся, что один-единственный средний по силе пинок может выбить из сунувшегося не в свое дело старикашки дух, а следовательно, не позволит получить от его охов и всхлипов морального удовлетворения.

Патриун стиснул зубы и терпел, надеясь, что выдержит пытку, а расправившийся с двумя остальными врагами вельможа в знак благодарности спасет и его. Внезапно удары прекратились, священник открыл глаза и увидел, как на него падает тело мучителя. К счастью, бездыханный убийца свалился чуть сбоку, иначе грудная клетка не выдержала бы удара, а прикрыть ее руками старик не мог, поскольку их просто не чувствовал. Лицо мертвеца, на котором навеки застыло выражение удивления, было повернуто в его сторону. Глаза покойника оставались широко раскрытыми, брови вскинуты вверх, а во лбу торчал охотничий нож с уже виденной совсем недавно рукоятью.

– Ну ты и прыток, дедуля, ель тя догнал! – укоризненно покачал головой Аке, бережно подняв старца из грязи и поставив его на ноги. – Упряждал ж тя, не стоит прислухиваться ко всему, чо ветер доносит! Вон глянь, в какую передрягу влип, чуть жизни не лишился!

Патриун, которому еле хватало сил, чтобы снова не стать частью лужи, не мог ничего возразить. Логичного объяснения его поступку нельзя было найти, он следовал чутью, интуиции, которая редко подводила. К счастью, охотник не потребовал объяснений и не стал дальше причитать. Приблизившись к трупу, Аке встал ногой на шею убийцы, нагнулся и одним резким рывком выдернул из кости нож, вошедший в череп почти на две трети лезвия. Только в этот миг священник вдруг понял: здесь что-то не так, вокруг чересчур тихо. Затуманенный, едва концентрируемый взор сощуренных от боли глаз быстро пробежался по бранному полю. Все пятеро наемников были мертвы, а вот вельможа бесследно исчез, как будто его тут и не было.

– Послушай, – звуки едва вылетали из дико болевшего горла священника, – а где тот дворянин? Ну, тот, которого я спас!

Несколько секунд охотник удивленно таращился на старика, а затем вдруг громко рассмеялся.

– Ну, дедуля, с тобой иль в беду попадешь, иль со ржачки сдохнешь?! Ты его спас?! Вот уж влюблен ты в себя, так влюблен! Это ж он с бандюгами разделался и к те, дурню, на подмогу спешил, да только б не успел… Пришлось мне нож обмарать!

– Так где он?

– Ушел, где ж еще?! – подивился охотник. – Не маркизово это дело – дознание проводить да покойничков перетаскивать. Да ты не беспокойсь, нас пачкаться тож никто не заставит. Щас маркиз народец пришлет, всех покойничков по порядку разложат: всех правых сюда, а неправых туда…

– Постой, так он маркиз, ты его знаешь? – докучливый старик замучил спасителя расспросами.

– Да как же не знать? – хмыкнул охотник. – Поди, ты единственный в Марсоле, кто самого маркиза Вуянэ не знает…

(обратно)

Глава 8 Первый день службы

После драки редко чувствуешь себя хорошо, за удовольствие почесать кулаки приходится платить большую цену. Свежие синяки, шишки да ссадины доставляют массу неприятных ощущений, притом зачастую не только проигравшей стороне, но и победителю. Формально Патриун потерпел поражение, более того, его чуть не отправили на тот свет, однако он испытывал победную эйфорию целых три минуты, пока не разболелась помятая в бою спина и не заныли пострадавшие от побоев конечности. В его возрасте кулачные, да и ратные развлечения категорически противопоказаны, но на всем белом свете не найдется ни одного пациента, который хотя бы раз в жизни тайком не нарушал строжайшие предписания лекаря.

Теперь Его Преподобие расплачивалось за учиненную им шалость. Однако мучился он не один, изрядно досталось и его спутнику. Хоть Аке был вынослив и могуч, но все равно изрядно запыхался и взопрел, таща на руках охающие и причитающие стариковские кости. К счастью, путь от места ночного побоища до обветшалой церквушки оказался недолгим. Примерно через полчаса парочка достигла перекошенной ограды храма, у которой даже не было калитки. В ранний утренний час недавно вновь ставшее священным строение выглядело куда угрюмей и мрачнее, чем вечером прошлого дня, когда отец Патриун увидел его впервые.

– Не понял я чаво-то!.. Энто что еще за лисий хвост?! – сердито проворчал хмурящий брови охотник, опуская живую ношу на землю. – Ты куда энто меня, старый пень, завел?!

– А ты что, слепой, не видишь? Церковь перед тобой, значит, мы и пришли, – прокряхтел Патриун, растирая ушибленные бока. – Живу я здесь, а значица, и ты с сегодняшнего дня под кровлей этой дырявой обитаешь. Что губы поджал и пыхтишь, как бычок-трехлеток?! Не хоромы барские, но уж всяко лучше, чем с бочонком в обнимку спать, на котором, кстати, ты и жрешь!

Аке насупился, сдвинул брови и не по-доброму взирал на распинавшегося перед ним старичка. Руки охотника сами по себе уперлись в бока, а правый сапог зарыхлил землю. Со стороны он действительно походил на быка, которого какой-то чудак решился подразнить красной тряпкой.

Окажись на месте священника кто другой, он непременно поспешил бы скрыться в доме и молил бы всех известных богов, чтобы у разозлившегося до временного помутнения рассудка охотника не хватило бы сил выломать дверь. Однако Патриун как никто другой знал, что тот, кто быстро приходит в бешенство, неимоверно отходчив. Старик остался на прежнем месте и смотрел прямо в глаза компаньона, почему-то питавшего ярую нелюбовь к Индорианской Церкви.

– Значица, ты наврал! Никакой ты не охотник, а святоша, на замену окочурившихся проповедничков присланный, – заговорил Аке, и это был хороший признак…

– Кто Святому Индорию служит, врать не приучен!

Старик держался гордо и по-прежнему не отводил взгляда, хоть сам себе признался, что кое в чем и был перед охотником виноват. Ложь – это не только обманные речи и плутовские умыслы; ложь порой кроется в замалчивании важных фактов.

– Раньше охотником был. По чащам топал, когда еще не только тебя, но и папаши твоего даже в задумках не было. А вот на старости лет в сутану обрядился, о душе своей грешной подумать захотелось, да верный путь иным, не столь, как я, жизненным опытом умудренным, показать!

– А им энто нужно?! Нужны они вообще кому, твои проповеди и наставления?! Какой от них прок, какая польза?! Чего вы силком народ к себе затаскиваете?! Правильные речи ведете, пока по карманам трудяг шарите! Ишь, удумал, хитрюга, меня, как зверя дикого, приручить! Крышу над головой дать обещался, а может, еще и миску со жрачкой перед будкой поставишь?!

По мере повышения громкости раскатистого баса Аке пунцовая краска постепенно сходила с его лица. Он успокоился и теперь, максимум, на что был способен, так только развернуться и уйти, а более не помышлял наказать обманщика кулаком.

– Поступай как знаешь. Иди если хочешь, но только знай, я тебя не обманывал, – пожав плечами, совершенно спокойно заявил священник. – Комнату предложил от чистого сердца. Единственная выгода мне от тебя, так это, чтоб ворье всякое в церковь не лазило, а к Вере тебя приучать и не думал. Слишком уж хлопотно каждого гордеца да упрямца за уши к алтарю подтаскивать.

Патриун почувствовал, что будущий соратник срывается с крючка. Слишком уж многое он повидал, чтобы воспринимать хоть что-то на веру. Зубастая щука не ловится на мотылька, а медвежий капкан непригоден при охоте на зайца. К тому же во многом Аке был прав. Патриун знал, за счет кого строились новые храмы и выращивались целые династии толстощеких спесивцев в сутанах. Бывали времена, когда филанийский народ голодал, а подвалы монастырей да храмов ломились от запасов снеди. Таков уж этот проклятый мир: одни – охотники, другие – дичь; одни работают в поте лица, а другие пожирают плоды; одних убивает голод, а других – несварение желудка. Этот мир был для него чужим; мир, который не ему менять, поскольку гости не имеют морального права вмешиваться в дела хозяев. Однако объяснять это все простому охотнику было столь же бессмысленно, как утверждать, что бывают хорошие священники и плохие, как доказывать малограмотному мужику, что Вера – одно, а существующая за ее счет Церковь – совершенно другое. У простого народа своя логика, он судит не по словам, а по конкретным, имеющим материальную ценность поступкам. За последние двести-триста лет Индорианская Церковь показала себя далеко не с самой лучшей стороны, на руках у Аке были козыри, а в ладони Патриуна – одни шестерки…

– Ну, так как? Ты в теплую постель спать идешь иль к бочонку вернешься? – спросил старик, подходя к дверям и берясь за колотушку.

Собравшийся было уйти с гордо задранным носом Аке вдруг спустился с небес на землю и неуверенно затоптался на месте. Сдвинутые в одну сплошную линию густые брови на сморщенном лбу свидетельствовали о состоянии крайней задумчивости охотника. Найти жилье в Марсоле не так уж и просто. Город еще строился, а те, кто уже обзавелся крышей над головою, неохотно пускали постояльцев-охотников. Вновь прибывшие переселенцы еще имели шанс какое-то время потесниться в арендуемых комнатушках или сараях у будущих соседей, а вот лесных бродяг горожане не пускали на порог, пугаясь их вольного образа жизни и втайне завидуя.

– Ладно, остановлюсь я у тя, уговорил. Платить за комнату шкурами буду, что же остального касаемо… – Аке замялся. Его гнев вспыхнул и погас, а теперь охотнику было ужасно стыдно, – … я в сторожи не нанимался, и не мечтай! Конечно, если увижу, что какой супостат в церкву залез и на твои портки святошечные покусился али еще на какое барахло, ну, тогда оглоблей мерзавца по башке огрею, а так…

– Ну вот и славно, вот и поладили, – произнес отец Патриун и постучал в дверь. – Столоваться тебе отдельно придется, а то слух пойдет, что я церковным харчем кого попало потчую.

– Не больно и хотелось! Мне под ваши песнопения блаженные да молитвы преджрачные кусок в горло не полезет… – проворчал Аке и по привычке оперся рукою на изгородь.

Прогнившая от сырости, никогда не знавшая краски деревянная конструкция, бывшая наверняка самой старой из всех оград Марсолы, не выдержала тяжести могучего тела и с треском обвалилась. Охотник упал, причем неудачно, перепачкав в грязи и руки, и лицо, и одежду.

Именно в тот момент, когда рослый скиталец по диким лесам вставал, громогласно оповещая еще спавшую округу, что собственноручно вырвет недотепе-строителю заграждения его косые руки и вставит их туда, откуда им расти совсем не положено, юный монах и открыл дверь.

– Слава Индорию! Преподобный отец, вы целы, вы живы! Где вы были, что случилось?! Я целую ночь глаз не сомкнул, хотел уж, – запричитал обрадованный юнец, но, увидев, что грязный и грозно пыхтящий мужик с расквашенным носом и бешено вращающимися глазищами идет прямо на него, мгновенно замолчал и так поспешно принялся закрывать дверь, что чуть не прищемил Патриуну руку.

– Не бойся, Нуимес, это наш друг. Человек он хороший, хоть и выглядит, как лиходей, – отец Патриун похлопал по плечу перепуганного монаха. – Какое-то время он у нас погостит. Проводи его в свободную келью. И еще… – добавил священник, заметив, как исказилось и без того сердитое лицо Аке при слове «келья». – Уважаемый гость чтит каноны Единой Церкви, поэтому не будет принимать участия ни в наших трапезах, ни в моленьях.

– Ну, веди малец «Ну, и?» – рассмеялся над собственным каламбуром уже окончательно подобревший и смирившийся с происходящим охотник.

Аке слишком резко поднял руку, занеся широкую ладонь, чтобы по-дружески хлопнуть парнишку со странным именем по плечу, но, заметив, что молодой монах испуганно зажмурился, передумал и опустил перепачканную грязью пятерню.

– Мое имя Нуимес, но можешь называть меня Ну, уважаемый бр… – привычное обращение к прихожанам «брат» чуть не слетело с языка, но юноша вовремя спохватился, что охотник исповедует другую веру, и заменил его на нейтральное «гость».

Охотник и монах ушли, а отец Патриун еще какое-то время постоял в дверях, внимательно осматривая мирно спящую округу. Примерно через час Марсола потихоньку начнет просыпаться, наступит первый полноценный день его миссии, цель которой по-прежнему оставалась неизвестной.

* * *

В старой церкви давно не проводились службы, а в некоторые помещения не ступала нога человека несколько лет. В принципе, прежде чем приглашать на проповедь прихожан, нужно было провести основательную уборку, избавиться от пыли, грязи и паутины по углам. Однако на это потребовалось бы не менее трех-четырех дней, раньше юный монах и старик-священник не успели бы превратить грязный свинарник в обитель чистоты.

Охотник сдержал обещание и как только переступил порог, тут же отправился спать, подтвердив свои слова, что церковные дела его не касаются, одним из самых приятных дел и чудовищным храпом, разносившимся гулким эхом среди запыленных стен. Святому же отцу пришлось позабыть об отдыхе, который тем не менее был ему крайне необходим после бессонной ночи и бойцовских приключений.

Понимая, что помощи в сражении с грязью ждать не от кого и все резервы в лице молодого монаха уже задействованы, священник вместе с пареньком засучили рукава и взялись за тряпки. Несмотря на обстоятельства, которые явно были «против», преподобный Патриун твердо решил возобновить служение Индорию именно в этот день, поэтому, не жалея сил и не сетуяна горькую судьбу, ползал на карачках и оттирал въевшуюся в половые доски грязь. За принципы приходится дорого платить, спина священника еще больше заныла, а в шее появилась тупая, ноющая боль. Дряхлое тело усиленно боролось с бездумным эксплуататором-хозяином, показывая, что устало и не сможет долго выдерживать подобные нагрузки. Силы стали быстро иссякать, и поэтому обитатели церкви решили ограничить уборку лишь наведением относительной чистоты в зале для молений. Вымыв окно с подоконником, собрав паутину по углам и прибив пыль на всех бросающихся в глаза местах, священник и его юный прислужник перешли к последней стадии подготовки – расстановке извлеченной из сундуков церковной утвари.

Колокол зазвонил лишь к десяти утра, оповещая всех верующих о торжественном событии. Двери храма открылись. Индорианская Церковь, пусть и совсем не помпезно, но все же вернулась на новые земли. Правда, как оказалось, жители Марсолы не восприняли колокольный перезвон как приглашение на долгожданный праздник. Облаченный в одежды для служения преподобный отец Патриун вот уже долее часа сидел возле алтаря и печально взирал на ряды пустых скамеек. Посетителей не было, напуганные недавними событиями прихожане не спешили возвращаться к моленьям, хотя на улице возле входа в храм собралась довольно внушительная толпа зевак.

– Так, может, мне выйти и пригласить? – робко предложил не менее святого отца переживающий из-за отсутствия паствы монах. – Может, они просто не поняли?

– Не надо, – покачал головой Патриун и расстегнул режущий горло тугой воротник парадного одеяния. – Мы не должны быть навязчивыми. Ты не скоморох, чтобы народ прибаутками зазывать, а храм не ярмарочный балаган. Кому нужно, сам придет!

Более чем скромные ожидания не оправдались. Патриун не рассчитывал на толпу истосковавшихся по Вере горожан, он предполагал, что в первый день моленья посетят лишь всерьез задумывающиеся о переходе на Небеса, и поэтому очень богобоязненные старушки, но даже они, бывшие в последнее столетие основным костяком паствы любого прихода, не осмелились переступить порог. Слухи о нависшем над церковью проклятии оказались сильнее желания пообщаться с высшими и, по искреннему убеждению многих, всемогущими силами.

– Ваше Преподобие, так, может, вам на улицу выйти? Верующие вас увидят и успокоятся. А если вы к ним обратитесь… – не унимался непоседливый молодой монах.

– А может, тебе не суетиться понапрасну, – поняв, что служба не состоится, Патриун снял тяжелый головной убор и принялся расстегивать узкие застежки парадной сутаны. – Я не король, чтоб перед народом во всем великолепии представать! Понимаю, твое пылкое, молодое сердце не может смириться. Тебе хочется что-то сделать, как-то повлиять на людей, подтолкнуть их на путь истинный, но поверь, вот именно сейчас лучше ничего не предпринимать, а просто ждать. Если двери нашего храма будут открыты каждый день, то разбредшаяся паства не сразу, но обязательно вернется.

– Но как же?.. – пытался возразить Ну, но не решил продолжить речь под суровым, не терпящим пререканий взором святого отца.

– Сейчас сердца людей заняты не Верой, а страхом, – продолжил вещать Патриун. – Страх – субстанция недолговечная и без должной подпитки он быстро уходит из людских сердец. Мое же лицо, – священник показал пальцем на ссадину на подбородке и синяк под левым глазом, – только укрепит суеверие об ужасном проклятии. Могу поспорить, что стоит лишь мне ступить за порог, как пара-другая старушек да крикнет: «Гляньте, люди добрые, только приехал, а на него уже порчу навели!» Наверное, это и к лучшему, что пока нас не жалуют посетители, будет время осмотреться, над проповедями поразмышлять и в церкви прибраться.

Последнюю фразу священник сказал самому себе, фактически это была мысль, неосмотрительно озвученная при прислужнике и, возможно, превратно истолкованная им. Отдав распоряжение монаху оставаться в молельном зале на случай, если кто-то все же осмелится переступить порог, Патриун направился к себе, поскольку ощущал всем изнуренным телом острую необходимость немного поспать. Однако стоило лишь святому отцу добраться до кровати, как колокол на часовне пробил двенадцать раз, снаружи раздался звук шагов покинувшего свой пост монаха.

– Ваше Преподобие, к вам пришли, – тут же после стука в дверь послышался встревоженный голос Ну.

– Пусть сами молятся, обедни сегодня не будет, а вот вечерню отслужу, – ответил Патриун, с трудом борясь с одолевавшей его дремотой.

– Вы не поняли, святой отец, – продолжал настаивать не в меру активный юнец, – это не верующие, точнее, верующие, но пришли не молиться…

– И чего же им тогда надо? Что ж за дело такое срочное, что отложить нельзя? – Старик с вожделением взирал на манящую чистотой наволочки подушку и с печалью в сердце предполагал, что ее свидание с его головой может состояться не очень скоро.

– Это господа чиновники из городской управы, они хотят с вами срочно поговорить по очень-очень важному делу, – прозвучало из-за двери.

– Хорошо, сейчас спущусь, – вздохнул старик, потирая слипающиеся глаза, – а ты пока присмотри за господами чиновничками, – громко произнес Патриун, а затем еле слышно прошептал: – Бродят тут всякие по важным делам, а потом свечки да медяки из жертвенного котелка пропадают…

* * *

Посетителей было трое, притом цель визита и род занятий двоих не вызывали сомнений. Двое плечистых мужиков стояли с наглыми рожами (назвать лицами подобные физиономии просто не поворачивался язык) возле входа и поигрывали короткими дубинками в руках. Чиновничья жизнь непроста, и облеченных властью людей мало кто любит; чем больше полномочий, тем крупнее эскорт и серьезнее вооружение. Видимо, низкорослый, худощавый мужчина в строгом коричневом костюме и с кожаной папочкой черного цвета в руках насолил уже стольким в Марсоле, что даже днем побаивался показываться на улицах без вооруженного сопровождения. Впрочем, дубинки, хоть и окованные стальными пластинами с мелкими шипами, нельзя было считать полноценным оружием в городе, где спокойно расхаживали люди с мушкетами на плечах. Отсюда сразу становился явным круг общения клерка из городской управы. Он не имел дела ни с людьми благородного сословия, ни с приезжими, ни с охотниками, а пугал своими неожиданными и нежеланными визитами исключительно мирных простолюдинов, далеких от ратного и охотного промыслов.

«Или сборщик податей, или собиратель-выбиватель долгов. В папочке же лежит стопка решений какого-нибудь охотно принимающего богатые подарки судьи. И с какой это стати этот неприятный тип ко мне приблудился?» – подумал преподобный отец Патриун, изобразив на лице строгое, но весьма доброжелательное выражение.

Бегающие туда-сюда глазки клерка ощупали каждый квадратный метр зала, как будто оценивая состоятельность хозяев и проверяя, не имеются ли в деревянных стенах хитро замаскированные тайники. Чиновник с замашками вора не только крутил головой, но выпячивал грудь, стараясь выглядеть посолидней, отчего становился похожим на пыжащегося перед дракой с петухом воробья.

Появление священника в зале моления не заставило охранников спрятать оружие или хотя бы поднять глаза, зато чиновник тут же обратил на преподобного отца внимание, одарив его взглядом, полным недоброжелательности, презрения и плохо скрываемой злости. Он был почти на полголовы ниже ростом и смотрел на старика исподлобья, затравленно и зло, как одичавший пес, решивший с голодухи загрызть человека.

– Значица, вы и есть новый священник? – прозвучал скрипучий голос человека с папкой еще до того, как Патриун приблизился вплотную.

– Отец Патриун, прибыл заместо упокоившегося аббата Курвэ, – представился старик и кивнул головой в знак приветствия.

– Замечательно, вы-то, голубчик, мне как раз и нужны, – на лице низенького человечка возникло некое подобие улыбки, хотя и хищным оскалом его гримасу тоже можно было назвать.

– Милостивый государь, прежде чем вы приступите к изложению приведшего вас ко мне вопроса, хотелось бы попросить ваших сопровождающих выйти, – произнес Патриун, интуитивно чувствуя, что предстоит неприятный и сложный разговор. – Они вошли в храм с оружием, а это недопустимо.

– Мои люди останутся здесь, – сказал, как выплюнул, забывший представиться чиновник и еще плотнее сдвинул тонкие брови.

– Раз так, то прошу уйти и вас, – пожал плечами священник и демонстративно повернулся к собеседнику спиной. – Даю вам минуту, чтобы покинуть святые своды. Если, милостивый государь, ненароком замешкаетесь, пеняйте на себя, мне придется позвать стражу.

Упоминание о блюстителях порядка рассмешило слуг чиновника.

– Так мы и есть почти стража, дедуля! Чаво нас кликать? Тута мы, – процедил сквозь зубы тот мужик, что стоял правее, и сплюнул, правда, не на пол, а себе в ладонь. – Это там, в Филании, солдатня под началом у благородных слюнтяев порядок блюдет и городских ополченцев за людей не считает, а здеся городской глава всем голова! Мы ж ему служим, значица, сам догадайся, стоит на подмогу звать али нет…

– Я прощаю ваши недостойные речи, прозвучавшие под священными сводами, но терпение Святого Индория не безгранично! Минута прошла, я требую немедленно покинуть церковь! – повысил голос отец Патриун и решительно направился к выходу, чтобы позвать стражу.

– Калс, Вилго, пшли вон, хамы! Снаружи обождите! – внезапно изменил решение маленький человечек, испугавшись последствий фривольного высказывания подручного. – А вас, святой отец, я попросил бы остаться. Видите? Я иду на уступки, так и вы будьте посговорчивей.

– Ты не на уступки идешь, а пытаешься торговаться с Небесами! Мерзкий гнус, низко падшая душонка, недостойная даже телесной оболочки дождевого червя! – осадил нахала священник, как только люди незваного гостя покинули церковь. – Скажи спасибо, презренный, что тебя при холуях позорить не стал! Теперь же излагай суть своего дела и проваливай, пока гнев Индория…

– Значица, так, – перебил пылкую речь священника чиновник, встав ногами на скамью исключительно для того, чтобы посмотреть на собеседника сверху вниз. – Твой предшественник, как его там? Курвэ, кажется, – произнес служка, нарочито медленно заглянув в папочку и уточнив имя покойного аббата, – ровно пять месяцев и четыре дня назад в городской казне крупную сумму денег на обустройство нового храма брал. Срок давно истек. Долг-то погашен, тот храм мы у вас забрали, но процентики со штрафиками набежали, заплатить надобно! Давай по-хорошему, полюбовно дело решим, а то мы у вас, крысы церковные, и эту хибару заберем! Жалуйся потом хоть самому Индорию, хоть королю, одним словом, у кого хочешь пороги оббивай! Даю тебе сроку два дня, так что или платить готовься, или иди, котомки обратно завязывай да сундуки собирай!

Бумага с решением городского совета выпорхнула из зловещей черной папочки и упала прямо на алтарь.

– А пока, только потому, что ты такой строптивый и к властям городским уважения не питаешь, что со своим дурацким уставом к нам в город заявился, я тя уму-разуму поучу, – зло прошипел чиновник, брызгая, к счастью, не ядовитой слюной старцу в лицо, а затем выкрикнул что есть мочи: – Эй, ребятки, заходи, вытаскивай скамьи! Холодновато что-то, надобно костерчик прям у входа разжечь!

– Да как ты можешь?! Это ж храм! Устыдись мерзких поступков, сын мой! – пытался священник устыдить презревшую веру казенную душонку мерзавца-богохульника. – Индорий покарает вас! Я, я немедленно отправлюсь к городскому главе и…

– А он тебя видеть не хочет и знать не знает! – тыкая пальцем Патриуну в грудь, произнес по слогам выбиватель долгов. – Дело со мной иметь будешь, только со мной и ни с кем другим, а то ой как пожалеешь! И учти, папаша святой, когда я на службе, то единственный бог для меня вот эта бумажка! Не ерепенься, не нарывайся! А впрочем, можешь идти и позвать стражу. Солдатики нам скамьи таскать помогут, да и топориком у них разживемся, а то цельные лавки слишком уж долго гореть будут!

Чиновник пакостно захохотал, в который раз оскверняя священные своды. Кроме того, он схватил Патриуна за плечи и силой удерживал, не позволяя помешать двум рослым парням вытаскивать наружу скамьи. Отец Патриун пытался вырваться, но цепкие пальцы клерка давили на горло и ключицы. Священник не знал, что делать, ужасно разозлился и даже хотел нарушить правило, которое не нарушил даже во время ночного боя с убийцами. Но тут произошло событие, которое можно расценивать по-разному: как случайное совпадение, как дружескую помощь или как божественное вмешательство.

Злорадно хихикающий чиновник внезапно еще больше подрос, поскольку вытянулся в струнку, как вставший на задние лапки суслик. Глаза «маленького человечка» расширились, чуть ли не вывалившись из орбит, а зловонная пасть с неполными рядами пожелтевших гниющих зубов извергла из недр уродливого тельца чудовищный крик. Причиной такой перемены стал могучий кулак незаметно появившегося в зале охотника, прошедший вскользь, сверху вниз по сгорбленной хребтине вымогателя.

– Что, преподобный, вижу, ворье уже нагрянуло, скамьи на дрова таскают? – пробасил спросонья злой Аке и легким тычком квадратного кулака в бок столкнул завывающего чинушу на пол.

– Не только, – прохрипел Патриун, потирая пострадавшие ключицы. – Господа чиновники на мелочи не размениваются, они церковь украсть собираются, якобы за долги…

Аке лишь мельком взглянул на казенную бумагу, так и лежащую на алтаре. Он все тут же понял и явно знал истинную цену подобным писулькам, поэтому лишь презрительно хмыкнул и, не говоря ни слова, направился к выходу, откуда навстречу ему уже бежали побросавшие возню со скамьями и взявшиеся за дубинки охранники.

Драка в церкви, пусть и за правое дело, была возмутительным святотатством. Отец Патриун пытался придумать, как остановить неизбежное, но ничто, как назло, не приходило на ум. И в этот миг на помощь своему верному слуге пришел сам Индорий. Когда стороны предстоявшего мордобоя уже почти сошлись, один из охранников, тот самый, что осмелился сплюнуть в кулак, вдруг схватил своего товарища за руку и силой потащил обратно к выходу.

– Пошли, Калс, пошли! Я его знаю, это один из охотников! – усмирял пыл рвущегося в бой дружка Вилго. – Ты же знаешь этих сумасшедших ублюдков, для них ничего святого нет! Одного покалечишь, всей сворой накинутся и измордуют!

Охранники поспешно ретировались, вслед за ними покинул чуть не оскверненный храм и чиновник. Не видя возможности пробраться по стеночке боком мимо хмуро взиравшего на него Аке, злоупотребивший властью и не чтящий Небеса паршивец вылез в окно.

– Надо б те не столь стеснительным быть, батюшка, – рассмеялся охотник, когда кроме него, священника и то ли плачущего, то ли молящегося в дальнем углу монаха никого не осталось. – В следующий раз полезут, не к Индорию взывай, нечего Небеса по пустякам беспокоить, ты меня громко ори! Да и с главой городским побыстрей встреться! Он мужик что надо, понимающий, правда, занятой и доверчивый, поэтому всякое хитрющее сволочье вокруг него и трется…

– Обязательно встречусь, спасибо тебе, – произнес Патриун, провожая уходящего обратно к покинутой мягкой постели охотника благодарным и одновременно настороженным взглядом.

Разбуженный криками и возней в зале охотник примчался на помощь босым и в одних лишь портках. Кроме внушительных бугров мышц и великолепия жировых прокладок, Патриун увидел то, что раньше было сокрыто от его взора одеждой. На животе Аке, чуть повыше пупка, виднелся старый шрам, зарубцевавшийся на месте большой рваной раны. Точно такая же отметина виднелась и на спине. Повидавший за жизнь немало рубцов да шрамов, бывший миссионер сразу определил, что когда-то живот охотника пронзило насквозь копье, а ведь после таких ранений редко кто выживает…

* * *

Вторая половина дня прошла еще веселее и забавнее. Немного поразмыслив, стоит ли расспрашивать Аке об его ранении или лучше отложить разговор до более удачного момента, отец Патриун пришел к вполне логичному заключению, что, перед тем как чем-то заниматься, совсем не грех хорошенько выспаться. Задавшись благой целью часика три-четыре подавить головою подушку, кстати, еще ни разу не опробованную на мягкость, но манящую своей девственной чистотой, старик бодренько побрел в свою уютную спаленку.

Встреча с чиновником совершенно не напугала старика, она лишь немного добавила хлопот, которые предстояли в ближайшем будущем, но совершенно не приоткрыли завесу над тайной смертей предшественников-священников. Даже если долг действительно был, хотя, к примеру, Ну о нем ничего не знал, то проныра-клерк не решился бы пойти на убийство. Человечек с папочкой был пташкой не того полета; он алчный стервятник, а не гордый орел. Служащий городской управы просто пытался воспользоваться ситуацией и, заметив поблизости от своего болотца омуток с мутной водичкой, закинул туда невод.

Свидание затуманенной от недосыпа головы и подушки наконец-то состоялось, правда, продлилось всего лишь час, пролетевший, словно одно сладостное мгновение. Выпорхнувший из окна воробушком обладатель черненькой папочки оказался лишь первой ласточкой, лишь авангардом могучего бюрократического отряда, жаждущего денег священника, которых, кстати, у него совсем и не было. За первый день открытия храма никто не пришел помолиться, но зато набежала толпа чиновников и все с необычайно срочными поручениями.

Ровно в полдень заявился служащий городской управы под номером два (вначале Патриун старался запоминать имена и должности, но вскоре оставил это неблагодарное занятие). В отличие от своего предшественника, улыбчивый толстячок держался достойно и не таскал за собой хамоватых головорезов с дубинами. Видимо, слух о негостеприимном священнике и его дружке охотнике с огромными кулаками быстро распространился по всей управе.

Сетуя на печальное недоразумение, произошедшее исключительно по вине самого священника, не удосужившегося по приезде ознакомиться с постановлениями городского совета, чиновник вручил Патриуну запечатанное в красивый конверт письмо. В казенной бумаге указывалось, что за несанкционированное использование колокола в городе и создание шума, приведшего чуть ли не к массовым беспорядкам, с церкви взимался крупный штраф, а также, во избежание повторения подобной ситуации, священнослужителям предписывалось в течение семи дней снять колокол и отправить его на переплавку. Естественно, все расходы по перевозке и переработке металла Индорианская Церковь Марсолы должна была взять на себя. Так же из этого письма отец Патриун с удивлением узнал, что с недавних пор ударять в колокол мог лишь специально обученный звонарь, служащий при городской управе. Производство же остальных, похожих по тональности, громкости и звучанию шумов, категорически воспрещалось.

Служащий городской управы постоянно улыбался, печально качал головой и строил из себя дурачка, делая вид, что никогда не слышал о привилегиях, которыми на протяжении вот уже четырехсот лет пользовалась по всему королевству Индорианская Церковь, не подчинявшаяся даже королю, не то что какому-то низкородному мужлану из городской управы.

Примерно через час после ухода толстяка вопиющее безобразие повторилось, но только клерк под номером три не корчил из себя сочувствующего добрячка, не выражал неискренних соболезнований да и отнял у священника куда меньше времени. Он заявился в храм по поводу неуплаченного церковью сбора на реконструкцию строений так называемого «коллективного пользования», как то: крепостная стена, казармы марсольского гарнизона и, естественно, здание самой ратуши. Отец Патриун выразил недовольство сразу по двум поводам: во-первых, в списке подлежащих ремонту и достройке зданий церковь не значилась, а во-вторых, святое духовенство испокон веков никому и ничего не платило, у него было освобождение от всяких поборов «на веки вечные». Единственный аргумент, приведенный чиновником, был вершиной мошеннического, надувательского абсурда: «…а мы и не заставляем вас платить. Сбор добровольный, но желательный к уплате…» – подобная формулировка возмутила бы кого угодно, тем более если она сопровождалась бы выразительной мимикой и красноречивым намеком: «Попробуй не заплати! Мы тебе жизнь устроим, как в преисподней!.. Мы такому специально обучены!»

Ближе к вечеру, но еще до положенного часа вечерни, во вновь распахнувший двери храм пожаловали:

– помощник главного смотрителя городских зданий, заявивший, что церковь находится в ужасном состоянии и может стать причиной городского пожара;

– представитель городской гильдии лекарей, утверждавший, что в гниющих стенах святилища завелись грибки, создающие благоприятные условия для распространения различного рода инфекций;

– второй секретарь торговой надзорной комиссии с жалобами от купцов на то, что священники задолжали за поставку свечей, продуктов и всяких иных мелочей;

… а также множество других казенных людишек, требующих исполнения их предписаний, денег и недвусмысленно намекавших на желаемый ими скорейший отъезд Патриуна из Марсолы.

«Одно из двух: или меня хотят с позором выгнать взашей из города, ведь они понимают, что добровольно я Марсолу не покину, или городской управитель страдает от обостренной стеснительности. Он хочет со мной увидеться, но не решается признаться в этом открыто, поэтому и присылает по пустяковым поводам всяких болванов, чтобы я сам пришел к нему, точнее, не пришел, а приполз на коленях. Ну и городок, ну и нравы!» – смеялся, поскольку уже не в силах был дивиться да горевать отец Патриун, складывая письма, распоряжения, предписания, петиции, требования и указания в огромную стопку бумаги, которая пойдет этим вечером на растопку старенького камина.

Священник решил занять твердую позицию и утром следующего дня отправиться с визитом, но не в ратушу, а во дворец губернатора, поскольку правитель новых земель – вот уровень общения главного священнослужителя колонии, а не какой-то там хапуга – городской толстосум, неизвестно, за какие заслуги и благодаря каким махинациям пришедший к власти и возомнивший себя правителем Марсолы.

Дракону очень хотелось нарушить правила и показать обнаглевшим изводителям чернил и чужих нервов почем фунт лиха. Он с радостью в сердце представлял, как перекосились бы их гнусные рожи, узнай они, с кем на самом деле имели дело. Однако, по мнению игрока в чужие жизни, отступать от придуманных самим собой законов было недопустимым ханжеством и неуважением к самому себе. Дракон мог легко наказать чиновников, а вот справиться с этой задачей в обличье отца Патриуна было куда сложнее. Когда живешь не одно столетие, то ценишь не результат, а процесс, наслаждаешься игрой и брезгуешь жульничать, хотя порой и хочется тайком достать из рукава козырную карту.

Все-таки одно правило святой отец решил в этот вечер нарушить. Все церкви, соборы и храмы Святого Индория никогда не закрывали дверей до захода солнца. Небесное светило было еще высоко и должно было скрыться за верхушками деревьев лишь через час, но верующие вряд ли воспользовались бы последними минутами уходящего дня, чтобы приобщиться душой к высоким материям. Отец Патриун решил пораньше лечь спать, ведь завтра ему предстоял довольно тяжкий разговор с губернатором, старичком-вельможей, которому уже не было дела ни до чего, в том числе и до возмутительных фактов притеснения мещанами Индорианской Церкви.

Священник спустился в зал моленья, чтобы запереть дверь, но тут увидел сидевшего на скамье возле статуи Святого Индория богато, хоть и не вызывающе одетого дворянина. Длинные прямые волосы закрывали лицо и скрывали возраст то ли погрузившегося в молитву, то ли просто отдыхавшего от мирской суеты мужчины, но почему-то посетитель показался святому отцу знакомым.

Хоть желание запереть храм пораньше было по-прежнему сильно, но Патриун решил поступиться своими интересами и осторожно, чтобы не потревожить душевный покой первого и пока единственного прихожанина, не помешать ему мысленно общаться со всевышними силами, направился обратно в свою комнату.

– Не уходите, ваше Преподобие, – прозвучал приятный и совершенно незнакомый голос молодого господина. – Моя молитва почти завершена, но мне хотелось бы поговорить и с вами.

– О чем, сын мой? Вас что-то мучает и терзает? – с искренним состраданием в голосе произнес священник. – Поделитесь своими печалями, я буду рад, если смогу помочь.

– Нет, меня – нет, – усмехнулся мужчина, – но, насколько мне известно, кое-кто очень хочет помучить и потерзать вас. Что же касается помощи, вы мне уже помогли, так что, похоже, как это и ни парадоксально, помогать придется именно мне – вам. Но я не против, мне это даже в радость – вытащить из беды хорошего человека.

Молодой дворянин повернулся к священнику лицом и небрежным движением откинул прядь волос со лба. Хоть и не сразу, но Патриун все же вспомнил, где и при каких обстоятельствах он видел этого человека, видел мельком, на расстоянии, поэтому и допускал, что, возможно, ошибся.

– Позвольте представиться, святой отец, – произнес дворянин, поднимаясь со скамьи, – меня зовут маркиз Вуянэ.

(обратно)

Глава 9 Откровение притворщика

Красота бывает разной: внешней и внутренней, притягивающей, манящей и отталкивающей, обжигающей ледяным холодом. Подобно прекрасному имеет свои разновидности и его противоположность – уродство. Внешность маркиза Вуянэ могла послужить наглядным примером того, что удачная комбинация неправильных пропорций и далеких от совершенства линий может быть привлекательной, завораживать взгляд собеседника и, как ни странно, располагать к себе. Изящные, хоть и неброские одежды маркиза не были украшены россыпями драгоценных камней и замысловатыми узорами золотых нитей, но зато ловко скрывали некие диспропорции его фигуры, как то: небольшое отложение жиров по бокам тела и внизу живота, толстоватые ноги и непропорционально длинные руки с тонкими, почти как у девицы благородных кровей, запястьями. Удачный покрой платья вельможи не только сглаживал бросавшиеся в глаза дефекты тела, но и подчеркивал довольно сносно вышедшие у природы места: крепкие шею и плечи, могучую грудь и притягивающие девичьи взгляды упругие ягодицы.

Одним словом, маркиз умел одеваться и превращать неказистость своих форм в объект восхищения. Что же касалось лица, то с этим наследством аристократ, увы, не мог ничего поделать. Его волосы были хоть длинными, но редкими и слабыми. Как бы его слуги ни ухаживали за ущербной с рождения растительностью на голове, но все равно создавалось впечатление, что маркиз только что искупался в липкой грязи и вытер голову полотенцем, как-то позабыв предварительно вымыть ее. Похожие на покрашенную в черный цвет паклю волосы обрамляли лицо грушевидной формы, изуродованное к тому же толстыми щеками и чересчур пухлыми губами. Лоб вельможи был узок, хотя именно этот дефект немного маскировали две большие залысины, простиравшиеся чуть не до макушки. Глаза казались слишком большими, в особенности если учесть, что тонюсеньких бровей почти не было видно, а посредине всего этого «великолепия» торчал маленький курносенький носик с большими ноздрями. Природа вдоволь поиздевалась над потомком древнего и очень именитого филанийского рода, она наделила его мордой жабы, а не человеческим лицом, но потом, видимо, сама устыдившись своего мерзкого поступка, решила немного сгладить характерные для всех земноводных черты.

Непонятно почему, но лицо молодого маркиза не вызывало отвращения, а, наоборот, притягивало к себе оценивающие женские взгляды и располагало к откровенности собеседников-мужчин. К примеру, отец Патриун, запершись с маркизом один на один в тесноте своей мрачной каморки и потягивая слабенькую церковную настойку, вот уже десять минут смотрел на расположившегося в кресле вельможу и ни разу не отвел с отвращением взгляд. Маркиз Вуянэ, несомненно, был некрасив, но, бесспорно, являлся самым привлекательным мужчиной из всей невезучей породы обделенных природой людей.

– Вот это винцо ничего, хотя при иных обстоятельствах я не стал бы его даже нюхать, – честно признался вельможа, дегустируя содержимое всех пяти предоставленных ему на выбор бутылок.

– Что поделать, маркиз? Вы пришли в гости к служителю Святого Индория. Мы приучены к скромности, – развел руками отец Патриун, – но тем не менее кое-кто почему-то считает, что наши сундуки ломятся от злата…

– Кое-кто? Это случайно не людишки из управы? – лукаво подмигнул Вуянэ, избравший, как ни странно, привольно-панибратскую манеру общения с духовным саном, к тому же намного старше его по летам. – Не беспокойтесь, святой отец, все уладится. Я так полагаю…

– Неужто вам уже стало известно? – изобразил удивление Патриун, хотя поражаться-то, собственно, было и нечему. Один из влиятельнейших обитателей Марсолы просто обязан знать, что творится вокруг.

– Конечно, известно, – кивнул маркиз. – Мне даже известно, что завтра с утра вы собираетесь нанести визит губернатору, а тот будет оскорблять вас ужимками притворного сочувствия и клятвенно уверять, что, к сожалению, не имеет возможности уладить произошедшее недоразумение… точнее, целый ряд недоразумений. Нет, нет, не смотрите так, святой отец, я не телепат, я не умею читать чужие мысли, да и предсказатель из меня не ахти, просто мой жизненный опыт подсказывает, что события развернутся именно так…

– А не слишком ли у вас большой опыт, не по годам большой? – не скрывая недоверия, произнес Патриун.

Уродливое лицо сильно старило вельможу, которому на самом деле вряд ли было более двадцати трех лет. Если бы Патриун, имевший кое-какие навыки в лекарском деле и запрещенном искусстве магии, увидел юношу без одежд, то смог бы определить не только возраст в годах, но и дату рождения аристократа с точностью до трех месяцев.

– Надеюсь, вы не думаете, что свору очкастых заморышей-клерков натравил на вас именно я?

– Если честно, то такая идея посетила мою старческую голову, – признался Патриун, – и она расхаживала в ней до тех пор, пока вы сами не пришли поговорить.

– Напрасно, очень напрасно, святой отец, – продолжая лукаво улыбаться, произнес маркиз и, поднявшись с кресла, подошел к камину. – Вы с ней неосмотрительно рано расстались. Да, признаюсь, это именно я устроил вам денек хлопот. И я опустился до подобной низости по четырем важным, на мой взгляд, причинам. Если вы не против, то я осмелюсь перечислить подвигшие меня на сей мерзкий поступок основания.

– Валяй уж!

Патриуна не разозлило откровенное признание высокородного нахала, оно лишь сделало общение проще. Священник тут же перешел в разговоре с вельможей на «ты» и более не был осторожен в поступках, а также в подборе интонаций, жестов и слов. Подобная фамильярность понравилась маркизу, ему показалось, что они со священником нашли общий язык. И надо признаться, юный пройдоха не был далек от истины.

– Причина первая, у меня появился уважительный повод нанести вам визит, не привлекая внимания моих недоброжелателей, которые, как вы, наверное, заметили прошлой ночью, у меня имеются в достатке. Враги знают, что я человек не набожный, скорее уж наоборот, поэтому мое посещение церкви показалось бы им очень странным, а тут вроде все понятно, вроде все на своих местах… – маркиз устал стоять, облокотившись о низкий камин, и вернулся в кресло. – Во-вторых, вы видите, я с вами откровенен, что, мне кажется, способствует общей доверительности нашей беседы.

– Не совсем, – покачал головой сидевший на краю кровати старик, – но переходи к пунктам три и четыре, заблудший сынок гиены и шакала!

– Напрасно вы обижаетесь, преподобный, – в свою очередь мотнул копною длинных висюлек-волос маркиз. – Если бы не я натравил на вас объевшихся властью простолюдинов, то это буквально на днях сделал бы кое-кто другой, и тогда бы я не смог вмешаться и остановить вопиющее безобразие, творимое против служителей Церкви в вашем лице. Знаю, это звучит немного абсурдно, но если вы не попросите меня удалиться и если у вас хватит терпения дослушать несомый мною бред до конца, то все в вашей голове вскоре уложится и встанет по своим местам.

– За свою жизнь я выслушал множество бредовых речей; одной больше, одной меньше – совершенно не важно, так что валяй, смело загружай голову старика мешаниной из слов. Я уж как-нибудь разберусь, что ложь, что правда.

– Ну вот и славно! Мне почему-то казалось, что наша беседа пойдет именно так. Умные люди всегда поймут друг друга, даже если у них взаимоисключающие интересы, хотя это не про нас с вами… – маркиз Вуянэ с уважением посмотрел на старика. Взгляд был искренним, Патриун почувствовал бы фальшь. – Четвертую причину моего возмутительного поступка я назову чуть позже. Поверьте, так будет лучше! А сейчас позвольте выступить в роли, так сказать, старожила этих мест и объяснить вновь прибывшему переселенцу в сутане подоплеку здешнего бытия и уточнить, сколько стоит здесь жизнь.

– Я терпелив, но силы мои не безграничны, молодой человек. Излагайте лишь суть, а то немощный старец может уснуть, – явно прибеднялся преподобный отец.

– Когда три десятка лет назад солдаты доблестной филанийской армии все же очистили маленький пятачок правобережья, то сюда стали прибывать первые переселенцы, а именно тот контингент людей, что в приличных домах принято называть сбродом: бывшие узники и каторжники в цепях, беглые преступники и те, кому посчастливилось скрыться от сурового лика правосудия, а также горстка аристократов, из тех, кто по разным причинам не пришелся к филанийскому двору.

– Наподобие вас? – Патриун сам удивился, что вдруг проникся уважением к собеседнику и снова обращался к нему на «вы».

– Точно, – кивнул маркиз, – хотя я поселился в колонии гораздо позже, когда и Марсола возникла, и приличных людей здесь уже достаточно много было. Но в первые годы освоения новых земель, представляете, преподобный, какие здесь порядки и нравы царили? Убийство было столь же привычным делом, как карманная кража. Закон держался лишь на мечах солдат, а это, как известно, очень шаткая опора. Наш король знал, какова жизнь на правобережье, но бездействовал. А почему? Да потому, что всех при дворе устраивало такое положение дел. Колония – не провинция, она придаток королевства, а не его часть, богатый источник сырья, вот Филания до сих пор и выкачивает из «Дикарии» все, что только возможно: редкие породы древесины, пушнину, руду и, естественно, золото с приисков. О разбое спекулянтов, гордо именующихся коммерсантами, говорить не будем! До недавних пор живущие здесь работали денно и нощно и все равно не могли свести концы с концами. Их грабили, грабили нахально, и ханжески прикрывали творимые злодеяния проповедями ваших ныне покойных собратьев-священников: «…Терпите, и вам воздастся!» Притом благодать должна была наступить когда-нибудь потом, а не сейчас и не здесь, а где-нибудь там, на Небесах… Это нарочно так хитро придумано, чтобы денег у короля никто просить не смел, заметьте, просить, а не требовать! – Маркиз был прав, назвав себя небожителем, уважение к всевышним силам и к земным властям в его юной душе абсолютно отсутствовало.

– Выходит так, что Индорианская Церковь – корень Зла?

– Не утрируйте, преподобный, священники для меня существа неодушевленные, как вещи, инструменты, – Маркиз говорил спокойно, без ненависти. – Они не имеют собственного мнения, а всего лишь несут в народ идеи, которые проповедует Церковь, они рупор властей, громко кричащий: «Терпи!» и еще обзывающий несогласных с их цинизмом людей еретиками, бесовским отродьем и грешниками. Хоть о покойниках плохо говорить не принято, а думать тем более, но вы все же поразмыслите о том, чем занимались ваши предшественники!

– Проповедовали, естественно, несли слово божье, – без запинки ответил отец Патриун, хотя прекрасно понимал, что юноша имеет в виду нечто другое.

– Конечно, поначалу было именно так, да вот только… – маркиз замолчал, осознав, что немного увлекся и перескочил в своем повествовании через парочку весьма важных пунктов. – Дело в том, что пять лет назад ситуация в филанийской колонии изменилась, здесь появился я и еще несколько человек, которых я с гордостью могу назвать единомышленниками. Не буду слишком долго распространяться о себе, скажу лишь, что раньше часто бывал при дворе, служил в королевской гвардии и довольно успешно делал карьеру. Потом война, ранение, после которого я чудом выжил, кстати, тогда-то ваш покорный слуга и получил прозвище «Живчик». Могу рассказать множество забавных историй, подтверждающих обоснованность этого имени, – на лице маркиза мельком появилась улыбка, но тут же погасла. – Но об этой стороне моей жизни побеседуем как-нибудь потом, эти подробности ни в коей мере не относятся к нашему с вами делу. Поймите лишь одно, когда я прибыл в эти края, то мне стало жалко прозябавших в нищете людей, обидно взирать на то, какое омерзительно недостойное существование они влачат, и мы задались целью изменить положение дел.

– Конкретные шаги можете не объяснять, милостивый государь, они просты и понятны! Установить жесткий контроль над властью, всеми правдами и неправдами расставив на ключевые посты преданных вам людей. Пресечь взяточничество и свести на «нет» преступный мир, мешающий осуществлению ваших грандиозных планов. Затем изменить торговую политику, ограничив до минимума прибыль алчных спекулянтов, привлекать в Марсолу ремесленников, создав условия, благоприятствующие их труду. Одним словом, захватить власть, стать фактическим правителем колонии и насадить порядки, соответствующие интересам проживающих здесь, а не по ту сторону Удмиры, в далекой Филании! – выпалил священник на одном дыхании, понимая, что если не скажет этого сам, то юноша будет ходить вокруг да около до самого утра, пытаясь объяснить ему то свои благородные помыслы, то азы мироздания. Позвольте, сударь, лишь два вопроса: чем вам не угодили священники и зачем вы рассказываете это мне? Почему признаетесь первому встречному, да еще обладателю ненавистной вам сутаны, фактически в измене Короне? Вы еще не вывесили собственный флаг, но, чую, уже недалек тот день, когда колония объявит о своей независимости.

– Браво, я в вас не ошибся! Всего-то ничего в колонии полтора дня и одну ночь, а уже прониклись смыслом происходящего. Сразу видно, человек старой закалки! – Радость облегчения и одновременно восхищение проницательностью собеседника были написаны на расплывшемся в широкой улыбке лице маркиза. – Покорно благодарю, вы сэкономили мои силы и наше время. Что же касается интересующих вас вопросов, отвечу так, – маркиз немного замялся, но затем начал говорить быстро и уверенно: – Вначале служители Индорианской Церкви играли исключительно положительную роль. Их проповеди не только вселяли надежду в сердца отчаявшихся людей, но и обращали преступников лицом к Добру, не позволяли колеблющимся совершать дурные поступки. Однако затем, когда я и мои соратники потихоньку начали осуществлять наши планы, ваши коллеги почувствовали конкуренцию на поприще завоевания душ и непосредственную угрозу своему хозяину, филанийскому королю. Не смотрите на меня с таким укором, преподобный! Я только называю вещи своими именами. Индорианство исповедует лишь филанийский народ, и стоит королю обратить свой взор к Единой Церкви, вы канете в Лету. Так кем же мне назвать короля, если не хозяином? – Сидевший на кровати старик не ответил, и маркиз продолжил: – Нам мешали не только и не столько их одухотворенные речи о вечном смирении, сколько та мирская и ужасно грязная игра, в которую они добровольно ввязались. Служители Индория превратились в безнаказанно действующих шпионов короля, и могу поклясться памятью предков, что они многократно нарушали священное таинство исповеди, подробно излагая содержание задушевных бесед с прихожанами в отчетах своему мирскому начальству. Напакостили они много, но я их не убивал и не отдавал такого приказа.

– Тогда кто? Только не надо рассказывать сказку о проклятии древних богов, – лицо преподобного отца не выражало недоверия, как, впрочем, и иных чувств, оно было бледно и неподвижно, словно восковая маска.

– Они сами подписали себе смертный приговор, сами вызвались взойти на плаху, – произнес маркиз так просто и искренне, что ему нельзя было не поверить. – Таков удел всех нерешительных, пугливых людей с убогими душонками трусов. Священники согласились быть безвольными инструментами в чужих руках, а, как известно, испортившийся инвентарь редко чинят, в основном выбрасывают. Аббат Курвэ регулярно отправлял отчеты в Альмиру, информируя Высшее Духовенство и Двор о положении дел в колонии. И вот однажды кто-то из сильных мира сего решил, что ситуация на правобережье Удмиры опасно обострилась. Результат налицо, начальник филанийской разведки посылает в Марсолу своего лучшего агента. Ни я, ни мои сподвижники не знают о нем ничего, кроме того, что его называют «полковником». Звание это или просто кличка, нам неведомо? – Маркиз пожал плечами. – Меня сия подробность не интересовала, а вот то, что эта бестия умна и хитра, часто заставляет ворочаться по ночам. Два года мы терпим его происки, но за это время так и не смогли напасть на его след, хотя паутина его козней опутала и городскую управу, и офицерский состав марсольского гарнизона. Думаю, он смог проникнуть даже в совет общины вольных охотников. Он разрушает изнутри наш… – маркиз призадумался, какое бы определение подобрать для точного названия своих планов, но, так и не справившись с этой задачей, махнул рукой, – … заговор. Не будем ханжами, назовем вещи своими именами.

– Так вы хотите меня убедить, что он избавился от людей, которые были ему всецело преданы и к тому же имели прочное положение, ведь даже вы, убежденный противник Веры, вынуждены считаться с представителями Церкви. Что же это за агент такой? Что за дурак, рубящий сук, на котором сидит?

– Он не дурак, далеко не дурак, – покачал грушевидной головой Вуянэ. – Он порой совершает весьма алогичные, не просчитываемые ходы, но всегда добивается цели. Я не знаю, что он задумал на этот раз, и даже боюсь представить, куда заведут его игры, но могу сказать точно: он делает ставку на вас, и именно вам отводит в предстоящем вскореспектакле главную роль.

– На меня?! – импульсивно выразил свое удивление дряхлый старик. – Побойтесь Индория, молодой человек! Вы только на меня гляньте! Ну что я могу сделать?! Единственный враг, с которым я еще способен совладать, это старческие недуги…

– Поначалу я думал, что бурная фантазия сыграла со мной злую шутку и подвела вплотную к незримой границе сумасшествия, – произнес маркиз совершенно серьезно, неотрывно глядя тщедушному священнику в глаза. – Делать в игре ставку на какого-то одряхлевшего монаха? Простите, святой отец, бывшего наставника монастыря… Но затем я подумал, а зачем в Марсолу, далеко не самое тихое местечко, назначают доживающего свой век старика, которого около тридцати лет гноили в маленьком монастыре, вдали от крупных дел, оживленных городов и большой политики? Непонятное ужасно раззадоривает любопытство, а я человек любознательный, поэтому попросил моих друзей в Альмире потратить несколько дней на копание в пыльных архивах.

Маркиз Вуянэ улыбнулся, отчего напомнил священнику жабу, только что заглотившую жирного, аппетитного комара, а затем вопросительно посмотрел на отца Патриуна, видимо, ожидая, что тот сам расскажет историю своей жизни. Однако старик по-прежнему скромно сидел на краешке кровати и молчал. Священнику не было известно, что точно удалось узнать маркизу, а говорить лишнего не хотелось. К тому же нельзя было исключать возможность обычной провокации. Молодой хитрец никому не писал, ничего не знал, но с помощью ловкой манипуляции хотел заставить старика выложить о себе правду.

– Жители колонии плохо знакомы с историей этих краев, для них она началась лишь тридцать лет назад. Никто из переселенцев и краем уха не слыхивал о миссионерских экспедициях Индорианской Церкви, неудачных, но положивших начало завоеванию новых земель, – чересчур пафосно произнес маркиз, который, как оказалось, не блефовал. – Имя отца Патриуна из Миерна для них не значит совсем ничего, а события полувековой давности сохранились лишь на пыльных страницах исторических хроник, которые, если честно признаться, почти никто не читает. Вы, преподобный отец, живая легенда этих краев, и только Индорию, если он, конечно, существует, известно, каким чудом вы прожили в куда более диких, чем ныне, лесах долгие пятнадцать лет. Вот и ответ на вопрос! Полковнику нужны не ваши безвозвратно ушедшие силы, не ваше медленно отмирающее тело, а светлая голова, сохранившая здравый рассудок, и знания, накопленные в ней. Какого рода сведения интересуют филанийского шпиона, не знаю, – маркиз широко развел руками. – Возможно, он хочет привлечь на свою сторону остатки племен дикарей, а может, в его голове созрел куда более сложный план. Но факт остается фактом – он специально вызвал вас из Филании и пытается настроить против меня, ведь, судя по бумагам, хранящим память о событиях прошлых лет, вы человек своенравный, имеющий смелость мыслить, а не бездумно выполнять приказы. К тому же старые люди весьма далеки от мирской суеты, ему нужно было разозлить вас, вселить в ваше сердце ненависть.

– Ваша любознательность похвальна, маркиз, да вот только тайн древних народов я не знаю, как, впрочем, и расположение их безвозвратно утеряно. Пока же вы сами приложили массу усилий, чтобы попасть в список моих врагов. Ведь вы присвоили себе новый храм, а теперь и меня пытаетесь выжить из Марсолы…

– Поймите, я просто пытаюсь перехватить инициативу в игре и не дать противнику полностью реализовать его задумки. Здание храма, так или иначе, отошло бы к городским властям, а если бы я упустил прекрасную возможность передать его охотникам, то люди полковника внутри общины вмиг ослабили бы мои позиции. Что же касается безумной атаки «чиновничьего эскадрона», – маркиз не выдержал и сам рассмеялся над своими словами, – простите, преподобный, но сравненьице получилось действительно презабавным. Так вот, я завтра с утра дам служивому люду отбой, и они изорвут в мелкие клочки казенные бумаги с предписаниями и прочей ерундой, выдумав для вас, точнее, для ваших покойных предшественников, вполне сносные оправдания. Кое-что в нашей жизни нельзя сделать дважды, и в этом весь фокус! Преступника не судят два раза за одно и то же злодеяние, а бюрократические оказии не подлежат повторному рассмотрению. Полковник, имеющий на клерков городской управы почти такие же мощные рычаги воздействия, как и я, уже не сможет обратиться к коротышке – выбивателю долгов с требованием, простите за грубость выражения, взять вас за жабры. Потомок пьяного карла и похотливой самки борончура только уладит инцидент и предаст своему решению статус законности, он не осмелится возобновить мышиную возню вокруг долга, да еще вывернув свои же былые слова наизнанку. В итоге я фактически спасу, считайте, уже спас вас, от многих неприятностей!

– Условия ставить изволите, господин маркиз? Если буду покладист и запляшу под вашу дудку, то поможете делишки уладить, так, что ли, вас понимать?

– Побойтесь Индория! – замахал руками маркиз. – И в мыслях не было навязывать вам какие-то там условия. Просто не считайте сегодняшние события выпадом против вас и не тратьте попусту время на посещение всяких ослов, это я о губернаторе. Обещаю, к полудню завтрашнего дня вы уже позабудете о всех неприятностях.

– Так все же чего вам нужно? Чего вы хотите от немощного старца, хоть и бывшего когда-то давно воителем, но сейчас превратившегося в беспомощную развалину?

– Ничего, ровным счетом ничего, – лицо маркиза озарила хоть обаятельная, но выражавшая искренний испуг улыбка. – Просто прошу вас не считать меня своим врагом. Занимайтесь душами людей и не участвуйте в политических дрязгах. Проповедуйте спокойно, святой отец, вам никто и слова не скажет! Несите слово Индория людям, но не настраивайте паству против тех, кто не разделяет ваших взглядов, прежде всего, постулата о воздаянии на Небесах за терпимость к земным невзгодам.

– Не могу поверить, что слышу подобную речь из уст человека, фактически заправляющего делами в колонии.

– Ах, если бы это было действительно так! – Притворное кокетство вельможи немного раздражало, но в то же время и давало повод для размышления. – Какой из меня правитель? Сильные мира сего не пляшут с мечами в руках…

– Кстати, кто на вас напал? Люди эфемерного полковника? – Отец Патриун не скрывал, что не совсем доверяет собеседнику, и дал понять, что это продлится до тех пор, пока он воочию не увидит филанийского разведчика.

– Не знаю… – пожал плечами маркиз, сделав вид, что не понял намека. – Представляете, преподобный, понятия не имею, – на этот раз развел руками вельможа, а затем, в знак того, что разговор окончен, встал и направился к выходу. – Ясно лишь одно: это наемные убийцы, а не грабители. Они были хорошо обучены и довольно сносно ориентировались на улочках Марсолы. Возможно, это люди полковника, но покрой их платьев герканский, так что не исключено и вмешательство наших северных соседей. Гадать нет смысла, тем более что Индорий послал мне прекрасного защитника в вашем лице, преподобный отец Патриун из Миерна. А сейчас прошу простить, в сей поздний час меня ждут дела. Желаю хорошо отдохнуть и быстро оправиться от невольно устроенных вам потрясений. В одном сражении мы уже бились с вами плечом к плечу, надеюсь, впредь мы не станем врагами!

Польстив в конце своей речи старческому самолюбию, маркиз Вуянэ удалился и осторожно прикрыл за собою дверь кельи. Патриун по-прежнему сидел на краю кровати и не сдвинулся с места, чтобы проводить припозднившегося гостя. Возле кельи, где довольно мирно протекал разговор, дежурил юный монах. Нуимес должен был проводить вельможу на выход и наконец-то запереть на ночь двери храма, конечно, если это еще раньше не сделал ушедший на очередной сбор охотников Аке.

* * *

Хоть покой отца Патриуна никто и не тревожил, но ночка все равно выдалась бессонной. Проворочавшись в кровати около двух часов, старик понял, что, как ни укладывай голову на подушку, ему все равно не уснуть, и поэтому решил использовать свободное время с пользой, в размышлениях не столько над тем, что сказал маркиз, сколько над тем, что он сам выяснил в ходе приватного разговора.

В поведении вельможи было много странностей, но еще больше загадок крылось в нем самом. Он был умен не по годам, и что более поразительно, мотивация его поступков была далека от эгоистичного стремления завоевать лучшее место под солнцем. Даже если бы возраст вельможи соответствовал его внешности, то он все равно не имел бы должного жизненного опыта, чтобы так трезво мыслить, ясно излагать и вникать в суть вещей.

Отношение к Вере – отдельный, самый поразительный аспект загадочной личности молодого аристократа. Во все времена имелась горстка людей, не верящих в божественные силы и насмехавшихся над любыми проявлениями религиозного начала. Однако мало кто из них решался открыто распространяться о своих убеждениях, а уж тем более вести откровенные беседы со священником, облеченным властью отправить на костер во имя спасения грешной души не только жалкого простолюдина, но и родовитого дворянина.

К тому же все люди в той или иной мере эгоисты, они преследуют свои интересы или, на худой конец, интересы своей семьи, мало кто задумывается об общем благе, и уж тем более ставит его во главу собственной жизни. «Зачем маркизу понадобилось тратить годы на превращение колонии в независимое королевство, когда для достижения собственного благополучия и удовлетворения амбиций имелись куда более легкие и короткие пути?» – крутилась в голове священника назойливая, как муха, мысль, на которую он так и не смог найти ответа. Старенький губернатор, явно не ведавший, что творится вокруг, был милосердно оставлен на роль марионетки, в то время как вельможе ничего не стоило захватить власть над новыми землями официальным путем, с благословением и по приказу короля.

Непонятное пугает и настораживает. Отец Патриун еще раз взвесил все «за» и «против», провел исторические аналогии, использовав свой богатый жизненный опыт, приобретенный за время ношения сутаны, и в конце концов пришел к неутешительному выводу. Поступки маркиза не соответствовали мотивам, движущим людьми, а значит, вельможа был или сумасшедшим, или, что могло прозвучать странно, не являлся человеком. Для сумасшедшего Вуянэ был чересчур выдержан и мыслил слишком разумно, а его глаза навыкате хоть и не были образчиком красоты, но и не пугали собеседника нездоровым блеском. Кроме того, от подавляющего большинства, а точнее, почти от всех душевнобольных исходит специфический запах, который не перепутать совершенно ни с чем и не заглушить дорогими духами. От маркиза же не пахло ничем, от него даже не исходил пряный аромат мужских благовоний, без которых рыцари нынешней эпохи не высовывали носа со двора.

Как ни прискорбно это признать, маркиз Вуянэ не принадлежал к слабому и уязвимому роду людей, только таким образом можно было объяснить зрелость его молодого ума, особый склад мышления и пугающий альтруизм. К этому выводу преподобный отец Патриун пришел еще в самом начале беседы и тщетно силился понять, кто же сидит перед ним в расшатанном кресле. Во времена боевой молодости и в более зрелые, но такие же беспокойные годы бывший миссионер и искоренитель Зла перевидал множество вампиров, выверток, оборотней, сувил, дрягов и сохаток. Однако во всем этом разнообразии паразитирующих на людях существ невозможно было разобраться без освященных церковью приспособлений и сложных ритуалов, способных вывести на чистую воду любой вид богомерзкой нечисти. К тому же паразитирующие существа еще более эгоистичны, чем люди, и интересы общины для них ничто. В их головах просто не укладывается, что можно думать не только о собственном животе, но еще и о благе других.

Задача идентификации восседавшего перед ним, заложив ногу на ногу, и вполне логично рассуждавшего субъекта была неразрешима. Отец Патриун был неспособен вот так вот, в «походных» условиях, определить, кто же почтил его своим присутствием, зато разгадать эту тайну легко мог дракон, дремавший в человеческой оболочке. Конечно, нарушать правила Патриуну не хотелось, но его совесть немного успокаивали четыре существенных обстоятельства: перед ним был не человек, а он играл лишь с людьми; речь шла о благополучии многих; да и к тому же вырвавшееся на миг из плена человеческого тела существо не стало бы предпринимать активных действий, только определило бы природу оппонента, который, еще не факт, что стал бы в будущем врагом. Последний аргумент в пользу кратковременного послабления самому себе был неимоверно парадоксален и в то же время до безумия прост. Филанийский двор слишком странно и неэффективно боролся со зреющим в колонии заговором, послал агента, который разрушал планы мятежников изнутри, в то время как куда проще было бы направить в Марсолу полномочного ревизора, фактически палача, и два-три дополнительных полка солдат. Если полковник действительно существовал, то он преследовал свои цели, а не блюл интересы Короны, и вряд ли тоже был человеком. Две, а может, и больше неизвестные силы оспаривали право на власть над новыми землями, и прежде чем понять «зачем?», нужно было определить «кто?».

Пока маркиз и дальше заверял, что не желал и по-прежнему не желает служителям Церкви зла, отец Патриун потихоньку подвинулся к краю кровати, так, чтобы тусклый свет свечей падал на его руки и плечи, а само лицо оставалось в тени. Далеко не все твари были полноценными «детьми ночи» и могли видеть в темноте, на это и был сделан расчет. Если бы маркиз заметил, какие перемены происходят с лицом священника, то непременно выдал бы себя хотя бы непроизвольным жестом или мимолетным взглядом испуганных глаз. Это значительно облегчило бы Патриуну его труды, хотя, как оказалось, такая мера и была совершенно излишней.

Сокрытая тьмою морщинистая кожа лица вдруг распрямилась, стала упругой и гладкой, а затем обросла чешуйками. Глаза старика расширились, стали желтыми с вертикальными фиолетовыми зрачками. Взгляд дракона сфокусировался на объекте исследования, проник под его кожный покров, тщательно изучил структуру тела, мало чем отличающуюся от человеческой, но все же видоизмененную, а затем ушел в сторону и погас под покрывалом чешуйчатых век. Патриуну не потребовалось полностью превращаться в чешуйчатую бестию, он лишь на минуту приоткрыл дверцу запертой клетки, выглянул наружу, сделал свое дело и скрылся в узилище вновь.

Дракон сразу определил, кем на самом деле является его собеседник, и, надо сказать, весьма удивился полученной информации. Хоть он раньше и сталкивался с этой редкой породой нелюдей, но их интересы никогда не входили в противоречие друг с другом. Пару раз за последние пятьсот лет сородичи вельможи даже были соратниками дракона, игравшего тогда совсем иные роли. Перед ним сейчас сидел не хищник, жаждущий человеческой плоти и крови, но существо довольно опасное, не относящееся к разряду безобидных овечек да козочек.

Обратившись снова в немощного старца, Патриун подсел чуть ближе к собеседнику. Теперь скрывать лицо уже не было смысла, как, впрочем, и обострять отношения с тем, кто совершенно добровольно пришел поговорить и отчетливо заявлял о своих мирных намерениях.

Когда-то маркиз Вуянэ был обычным человеком, но затем, отойдя в мир иной, вновь воскрес и с тех пор жил вечным двадцатитрех – двадцатипятилетним юношей. Оставалось лишь гадать, сколько на самом деле длилась его молодость: десять лет, двадцать, а может, и не одно столетие? Как ни парадоксально, но случайно присвоенное прозвище «Живчик» подходило к нему наилучшим образом. При всем желании, ни Патриун, ни даже скрывавшийся в нем дракон не смог бы определить точный возраст сидевшего сейчас перед ним и добродушно улыбающегося аристократа, но мог сказать наверняка, какая именно смерть постигла юношу. Отравленный кинжал наемного убийцы лишь слегка полоснул по запястью левой руки, скрытому сейчас под толстой кожей перчатки. Рана сама по себе не была опасной, но смертельный яд виверийской болотной гадюки, которым было смочено лезвие, мгновенно распространился по телу и не только умертвил его, но и изуродовал перед смертью. Как раз этим объяснялись неимоверная слабость и неестественный оттенок волос маркиза, две большие залысины, частичное нарушение пигментации кожного покрова, что, впрочем, было незаметно под одеждой, а также вздутие губ и утолщение щек. Тело умершего в муках юноши вскоре вновь обрело жизнь, но не смогло избавиться от уродующих внешность последствий отравления. Так всегда бывает с морронами, иногда называемыми «вечными воинами», «павшими легионерами» или просто «рыцарями смерти». Шрам или иное увечье, приведшее к смерти, остается навеки и служит напоминанием хозяевам, кем почти бессмертные скитальцы являются на самом деле…

Во втором часу ночи отец Патриун стоял голым у открытого настежь окна и наслаждался ночной прохладой. Священник больше не берег стареющее тело, поскольку оно ему было уже без надобности. Ставки в игре за Марсолу и ее окрестности возросли настолько, что дракон уже не мог позволить себе развлекаться, притворяясь священником. Одна сторона назревавшего конфликта определилась, это были морроны во главе с маркизом Вуянэ. Охотник Аке, с которым священник вроде бы познакомился сам, наверняка тоже был морроном и умело втерся в доверие к старику, чтобы докладывать своему родовитому сообщнику обо всех действиях и просто замыслах священника.

Патриуну оставалось лишь определить, кто является противником бессмертных воинов человечества и за что идет борьба? При всем многообразии в мире «нелюдей» количество претендентов на эту роль было весьма ограничено: противоборствующая группировка морронов, имеющих свое видение по ряду ключевых моментов и поэтому пошедших против товарищей; один из кланов вампиров, поскольку в рядах кровососов была хоть какая-то организация, или… (Дракону было даже противно об этом подумать) остатки симбиотов из ослабевшего после смерти предводителя, но не распавшегося братства графа Лотара.

Несмотря на то, что продрогшее тело уже начинал бить озноб, а щеки пылали, как печи кузнеца, Патриун продолжал стоять у окна и припоминал все, что ему было известно о клане морронов, именуемом «Одиннадцатый Легион»:

Любой мир – это не просто хаотичное скопление гор, лесов, рек, озер и обитающих в них букашек различного вида, а хорошо продуманный механизм, в котором важна каждая деталь, каждая гаечка и шестеренка. Мир, в котором сейчас пребывал дракон, изначально работал неправильно, сложная машина мироздания то и дело давала сбои и останавливалась. Повинен в том был именно он, он привел в этот мир не только симбиотов, но и никчемных существ, окрещенных допустившим ошибку драконом выразительным собирательным именем: «паразиты». В результате две породы существ более высокого порядка, чем гномы, эльфы, орки и люди, начали враждовать между собой, делить сферы влияния. Симбиоты вроде бы победили, хотя до полного уничтожения вампиров, оборотней, сувил и прочих паразитирующих на других формах жизни дело так и не дошло. Мир же, в общем и целом, проиграл от этой борьбы, поскольку те, кто должен был двигать его вперед, способствовать развитию, погрязли в дрязгах, раздорах и были озабочены лишь поддержанием своего главенства и могущества.

Что делает крестьянин, когда ломается лопата? Он не идет к продавцу и не требует новую. Он засучивает рукава, берет в руки топор и делает другой черенок, который зачастую выходит даже лучше, чем купленный, поскольку деревенский мужик трудился не на неизвестного дядю, а для себя. Карета мироздания постепенно замедляла бег и вот-вот должна была совсем сломаться, но хитрое человечество переделало ее в волокушу и поехало дальше, в то время как эльфы и прочие существа остались стоять на обочине, где-то там, позади на дороге, и в конце концов стали историей.

Лишенное мудрого руководства человечество само создало себе лидеров и защитников; тех, кто толкал лишившуюся задних колес колымагу вперед и защищал везомый груз от налетов разбойников. Так возникли морроны, перенявшие на себя функции, изначально возложенные высшими силами на плечи забывших о своих главных задачах симбиотов. Разница между этими двумя видами существ была столь же огромной, как между изготовленной искусным мастером, но сломанной рессорой и поставленной ей на замену деревянной оглоблей. Однако карета хоть и медленно, но ехала вперед, а наспех выструганная башковитым кучером палка стала неотъемлемой частью обновленного механизма, в то время, как изящная, но ненадежная рессора с брачком осталась ржаветь на обочине.

Дракон предпочитал не вмешиваться в дела чужого мира, в гостях себя нагло не ведут! Именно по этой причине его и не интересовали морроны, с которыми, надо признаться, он довольно нечасто сталкивался. Его познания об оживших мертвецах были скудными, но достаточными для определения линии своего поведения. Что нужно гостю? Да всего лишь, чтобы хозяева его развлекали и не поубивали друг дружку, по крайней мере, в его присутствии.

О клане морронов, или братстве вечных воинов, известно немного и немногим. Как истинные вершители судеб человечества, они предпочитали держаться в тени и бегали от славы, как служители темных сил от церковного ладана. В истории «Одиннадцатого Легиона» много белых пятен и необъяснимых, противоречащих друг другу фактов. Никто, даже сам дракон, не знал, из какого древнего языка пришло слово: «моррон» и что оно изначально обозначало. От некоторых существ, например от старейших вампиров, дракон слышал, что слово «моррон» переводится как «легионер падших» или «рыцарь смерти», хотя и то и другое понятия не отражают истинной сущности воскрешенного. Дата появления первого моррона – загадка, которая, наверное, уже никогда не будет разгадана. А его сущность на удивление проста – он посох человечества: так же прокладывает путь и помогает защитить жизнь и имущество от разного рода недоброжелателей и лиходеев.

Человек – весьма ущербное существо с неполноценной, неустойчивой психикой. Люди не только разумные, но и коллективные создания, то есть неспособные долго прожить в изоляции от особей своего вида. Некоторые морроны, с которыми дракону все же доводилось вести доверительные беседы, считают, что у человечества даже имеется коллективный разум. Незадолго до возникновения реальной угрозы уничтожения человечества коллективный разум, то есть, согласно гипотезе морронов, некая нематериальная субстанция, объединяющая мысли всех людей, создает моррона, воскрешает одного из множества погибших. У коллективного разума достаточно сил, чтобы уберечь от разложения материальную оболочку и мысли одного умершего из десятка тысяч павших, а также наделить его энергией мыслей умерших. Таким образом, морроны верят, что они не просто воскресшие мертвецы, а носители энергии прошлых поколений. Именно этим они и объясняют, что в минуту опасности слышат зов коллективного разума.

Морроны смертны, хотя их тела в обычных условиях не подвержены старению и даже способны самостоятельно залечить легкие раны. Они чувствуют боль и страдают, как обычные живые существа, у них нет особых способностей (например, как у вампиров), единственное преимущество моррона – богатый жизненный опыт.

Даже дракону не удалось сразу понять, что же такое «зов коллективного разума»? Развитие чужого мира создавало новые реалии, а дракон был слишком стар, чтобы полностью понять и принять то, чего не мог ощутить собственной шкурой. Суть явления, походившего скорее на легенду или поверье, заключалась в следующем: моррон, к которому напрямую обращается коллективный разум, на время превращается в неуязвимого воина, способного мгновенно заживлять даже самые тяжелые раны. После выполнения миссии моррон по-прежнему уязвим, хотя шанс на воскрешение остается. Коллективный разум обращается к моррону, руководит им, использует его как инструмент и направляет в самую гущу событий. Если избранник-моррон погибает, то воскресает через несколько сотен лет и должен ликвидировать последствия своего поражения.

Дракон не знал, следовал ли маркиз Вуянэ пресловутому «зову» или действовал на собственное усмотрение. Оставалось также загадкой, могут ли несколько «легионеров» одновременно общаться с гласом коллективного разума и понимают ли они его одинаково, а не каждый по-своему. Еще раз прокрутив в голове все, что он знал о морронах, и наложив данную информацию на мозаику актуальных событий в колонии, дракон пришел к выводу, что с порядком наскучившей ему ролью преподобного отца Патриуна из Миерна придется покончить. Бессмертные воители человечества хоть действовали в интересах людей, но легко могли натворить непоправимых дел. Не секрет, что именно благими намерениями с чистыми помыслами и выстлана дорога в преисподнюю. Хоть дракон и не любил вмешиваться в чужие дела, но ему не хотелось, чтобы пусть далеко не совершенный мир полетел в тартарары. Никто не хочет находиться в доме, у которого обрушивается крыша…

(обратно)

Глава 10 Жребий брошен

Полковник Штелер был реалистом и никогда не считал себя красавцем, но сейчас на него из зеркала смотрел не человек, а прописной уродец, жалкая карикатура на величие былых дней. Лоснившийся овал лица осунулся и превратился в жуткую образину с отвисшей кожей, раскрасневшимся носом и огромными желто-коричневыми кругами под слезившимися глазами. Отвратительный портрет собственного убожества дополняла черно-седая щетина, проросшая из когда-то розовых щек. «Так проходит слава мира!» – вспомнилась коменданту между третьим и четвертыми бокалами вина бессмертная сентенция древних мужей, весьма подходившая к данному случаю. Дело, конечно же, было не в славе, а в здоровье, которое бесследно пропало всего-то за каких-то несколько дней. Полковнику было до слез жалко самого себя, слишком большую жертву он принес на неблагодарном поприще подготовки предстоящей кампании и сейчас горевал, что его усилий никто не видел, а следовательно, и старания никто не оценит.

В перерывах между поучениями майора, как нужно обучать солдат, он занимался фактически всеми вопросами снабжения сил гердосского гарнизона и колониальных войск вообще. Амуниция и провизия; заготовка древесины, расчистка дорог и подготовка плавсредств; разработка плана незаметного перемещения войск к границе и демонтаж орудий со стен городского укрепления, которые были приданы в усиление полевым батареям; беготня, суета, не желающие самостоятельно принимать даже незначительные решения офицеры и преследовавшие его повсюду посыльные с уже вызывающим бешенство «Ваш благородь…» – все это вместе взятое чуть не свело с ума разрывавшегося на части коменданта, но, к счастью, он пережил эти трудные дни, не потеряв рассудок, хотя и смертельно устал.

Во время непосильных трудов не знавший покоя ни днем ни ночью полковник смертельно устал и проскакал в седле расстояние, вкупе в три, а то и в четыре раза превышающее путь от Денборга до Гердоса. Терпя боль и стоически борясь с дремотой, Штелер тешил себя надеждой, что сможет завершить подготовку за несколько часов до начала последнего военного совета перед началом кампании, а после этого побалует свое заросшее слоем грязи тело купанием в бадье с горячей водой. Затем труженика ждали настоящая трапеза с тремя переменами блюд и долгий сон в нормальной кровати. Однако его насущной и вполне осуществимой мечте не суждено было стать явью. Невежа и грубиян майор жестоко растоптал ее грязными сапогами.

Последний приказ был отдан комендантом в десять утра; его исполнение проконтролировано в одиннадцать. Генерал-губернатор вместе со свитой и эскортом должен был появиться в крепости Гердоса лишь в полночь. У Штелера оставалось минимум десять часов на ублажение самого себя ванной, вкусной едой и крепким сном. Однако в полдень появился проклятый майор и настоятельно «порекомендовал»: объявить об учениях, а также передислоцировать весь гарнизон, за исключением интендантской роты, в тренировочный лагерь, находившийся всего в трех милях от филанийской границы. Даже самому несмышленому из солдат было понятно, какие им предстоят «учения» и что несколько маленьких точек на карте колонии, обозначавших якобы местонахождение лагеря, на самом деле являются исходными позициями предстоящего наступления.

Зачем майору понадобилось выводить из города солдат, хотя этой ночью будет лишь составлен общий план кампании, приняты решения по ключевым вопросам, а детальная проработка некоторых моментов еще отнимет два-три дня? Полковник не понимал хода мысли майора, но не мог ослушаться его «советов», настолько же жестких и однозначных, как настоящие приказы.

Сначала Гердос покинули линейные пехотные части (ведь вся кавалерия находилась в Денборге), затем через узкие ворота крепости потянулись артиллерия и подводы обоза. В общем и целом, с учетом дождливой погоды и неожиданности отданного приказа, вывод войск продлился около четырех часов, а затем предвкушавшего заслуженный отдых коменданта постигло новое разочарование. К майору нежданно-негаданно заявился странный посетитель, по виду похожий на лекаря или ученого мужа из университета. Маленький, щупленький, с козлиной бородкой тип пытался повсюду сунуть свой нос, пока его не сопроводили к Шриттвиннеру. К недовольству полковника, обе противные личности заперлись в его личных апартаментах, как раз там, где находилась приготовленная бадья, накрытый яствами стол и мягкая кровать.

Уединившись с горя в опустевшей комнате одного из старших офицеров, Штелер приказал не беспокоить его ни при каких обстоятельствах, даже в случае преждевременного начала боевых действий. Доведенный до состояния прострации и полного морального истощения полковник пил, чокаясь с зеркалом, жалел себя, упрекал злодейку-судьбу и тешил себя новой надеждой, что скоро предстоит война, а значит, его мучения, так или иначе, закончатся. Майор открыто возьмет на себя руководство войсками; тяжелые вопросы обеспечения лягут на плечи его подчиненных, поскольку на войне от сержантов да лейтенантов зависит куда больше, нежели от штабистов-полковников; а он наконец-то сможет выспаться и восстановить потерянный вес.

* * *

– Значит, в целом дела идут неплохо? – произнес мужчина с козлиной бородкой, отправляя в рот хорошо прожаренный кусок вырезки и запивая его вином из высокого кубка с вензелем полковника Штелера.

– В целом-то, да, – проворчал майор, поднявшись из-за стола и подойдя к окну.

Отблески пламени свечей резвились на его богатырской, мускулистой спине, не прикрытой сверху рубахой. То освещая, то погружая в тень контуры рельефных мышц и линии шрамов, они хаотично создавали причудливые картинки, порою похожие на фигурки людей или иные предметы.

Анри Шриттвиннер с минуту молчал, ожидая, что поглощавший с завидной скоростью еду собеседник отреагирует на его недвусмысленный намек на возникшие трудности и затребует разъяснений, однако с аппетитом пожиравший жареную вырезку и самозабвенно уничтожавший вино из личных запасов коменданта гость не поддался на провокацию.

– Зачем ты приехал?! – взял инициативу в свои руки Анри, резко повернувшись на каблуках и пронзив собеседника суровым взглядом из-под нахмуренных бровей. – Твое появление в Гердосе необычайно рискованно. Мы бы могли, как всегда, побеседовать по коммуникационной сфере.

– Выбрось ее, – внезапно прозвучало вместо ответа из уст гостя, похожего на ученого мужа всем, кроме завидного аппетита. – Времена, к сожалению, изменились, и теперь дистанционно общаться стало слишком опасно. Раньше имперские власти охотились на магов и безжалостно уничтожали все попадающиеся им в руки изобретения. Теперь же Великая Держава на грани распада: ее раздирают внутренние противоречия, да и конкуренции с другими королевствами господа с Востока уже не выдерживают.

– И что? – удивился Анри, не понимая, зачем его очень давнишний знакомый все это говорит.

– А то, мой друг, а то, – вместо того чтобы, как все нормальные люди, облизать перепачканные жиром пальцы, интеллигентного вида мужчина вытер их о салфетку. – Имперская разведка в корне изменила свои взгляды на науку и первая снабдила своих ценных агентов коммуникационными сферами. Ее примеру вскоре последуют, если уже не последовали, особые службы других королевств. В последние годы в эфире воцарился настоящий бардак. Неужто ты об этом не знаешь?

– Нет, представь, понятия не имею! – Анри звонко хлопнул ладонями по голой груди. – Общаюсь-то я лишь с неким козлобородом, а он, тихушник, сообщать об этом до сих пор не торопился!

– Не кипятись, – небрежно махнул рукой таинственный гость, – забывчив я стал на старости лет, забывчив и слишком рассеян… Но согласись, наши разговоры не для посторонних ушей, тем более что не все пошло должным образом, не во всем мы сработали чисто да гладко…

– Ну-ка, ну-ка, давай подробней! – признание собеседника вызвало у Анри живой интерес.

– Генерал-губернатор хоть и набедокурил в прошлом при герканском дворе, кстати, именно по этой причине был отослан в колонию, но кой-какие связи у неудачника-интригана все же остались. В тот же день, как ты приехал, он направил письмо одному из своих бывших друзей.

– Надеюсь, оно не дошло? – не на шутку забеспокоился Анри.

– Нет, отчего же? Дошло, – загадочно улыбнулся собеседник и затеребил куцую бородку, – но только немного откорректированное. У меня тоже есть знакомства в Мальфорне. Парочка приватных встреч с глазу на глаз, и на стол шефа герканской разведки письмишко легло в измененном варианте. Ответ тоже был немного подвержен цензуре, так что тебе не о чем пока беспокоиться, хотя и терять бдительности особо не стоит. Известие о начале войны должно дойти до Мальфорна, когда доблестные герканские войска победным маршем пройдутся по улочкам Марсолы. Сделанного не воротишь, а победителей не судят! Если король узнает сейчас, что якобы сам отправил тебя с «особыми полномочиями», считай, дело пропало. Все придворные лизоблюды носом землю примутся рыть, чтобы узнать, кто таков этот лже-майор и кто додумался послать его в колонию.

– А так, как будто расследования не будет? – усмехнулся Анри, ничуть не беспокоясь тем, что вскоре станет преступником номер один и в Геркании, и в Филании.

– Не будет, – кивнул щуплый мужчина, отодвинув пустую тарелку и берясь за вазу, полную винограда, – все, наоборот, станут утверждать, что именно благодаря им Геркания расширила свои владения. Ведь к тому времени в живых уже не останется свидетелей, способных подтвердить твое пребывание на правобережье Удмиры и твою причастность к произошедшему.

– Не бывает войн без жертв и геройских смертей, – многозначительно заявил майор. – Только вот выбрать не могу: кого жертвой назначить, а кого героем?

– А что тут выбирать? – флегматично пожал плечами гость. – Полковник все же офицер, вот и пускай падет смертью храбреца во время штурма какого-нибудь редута. Возьми это на себя, а я организую несчастный случай для сиятельного графа. Скажем, неожиданный прорыв вражеской конницы, налет диверсантов на штаб или еще какой вариант по ходу дела в голову постучится. Не волнуйся, завтра будет день, завтра будет видно!

– Хочешь остаться? Не кажется ли тебе?..

– Нет, не кажется, – возразил гость, догадываясь, о чем Анри поведет речь. – К тому же я могу подстраховать тебя в случае необходимости. Держаться буду на расстоянии, так что глаза господам офицерам не намозолю. Понадоблюсь, оставь для меня послание в гостинице «Вой вепря», она здесь, в Гердосе.

– На чье имя?

– Мартина Марвэ, – лукаво прищурился гость и поднялся с кресла, собираясь уходить. – Ты же знаешь мой принцип: «Нет ничего достоверней полуправды!», поэтому первое имя настоящее, а второе взял наугад. Ладно, пора мне, скоро уж совет твой начнется…

– Сядь! – Слова Анри прозвучали как приказ.

– А зачем это?! – удивленно повел бровями Мартин. – Я уже все сказал, что хотел.

– А я – нет, – майор силой впихнул соратника в кресло. – У меня проблемка возникла, вот теперь и думаю, когда войну начинать. Хотел через три дня, но, боюсь, придется за оружие взяться гораздо раньше…

– Сколько тебе раз говорить, о важных делах – вначале, не оставляй главного на потом! – зло сверкнул глазами Мартин, уже сам желавший остаться. – Ишь, эффект здесь устроить задумал! Живо выкладывай, в чем дело… лицедей-театрал!

– А дело-то как раз в НЕМ! – Анри выделил интонацией последнее слово и замер в ожидании реакции оппонента.

Мартин Марвэ, известный разведкам большинства королевств под различными именами, в том числе и под настоящим, Мартин Гентар, изменился в лице. Пару секунд он хранил молчание, а затем произнес медленно, растягивая слова:

– Дай, угадаю сам! Ты послал к Живчику ночных визитеров, но он воскрес слишком быстро?

– Нет, – вернувшийся за стол Анри покачал головой, – до этого, кажется, не дошло. Мои люди не вернулись в назначенный срок, значит, они провалили задание и погибли… в лучшем случае, погибли.

Как ни странно, но из груди Мартина вырвался вздох облегчения.

– А это были люди или?..

– Никаких «или», как и договаривались! Одни лишь люди, но проверенные и очень-очень хорошо подготовленные. В одиночку он справиться с ними не смог бы. Ты понимаешь, что это означает?!

– Не сгущай краски: возможно, многое, а возможно, и ничего… – Когда Мартин Гентар размышлял вслух, то часто говорил загадками. – С твоими «проверенными» могло что-то случиться еще до того, как эти парни встретили Живчика, который, кстати, вполне допускал возможность нападения и заблаговременно окружил себя хорошими телохранителями. У него сейчас много врагов, хотя бы те же филанийцы, так что если он жив, то сейчас пребывает в раздумье: кто же мог подослать к нему наемников. Список его врагов огромен, и мы хоть и на первом листе, но в самом конце. Хуже всего, если он взял кого-то живьем. Твои люди умеют держать язык за зубами?

– Да, – с полной уверенностью заявил Анри, но тут же уточнил: – Но если речь идет о Живчике…

– Понятно, тогда ты абсолютно прав! Нам стоит ускорить события, три дня – слишком большой срок, он может успеть разгадать наш план и предпринять ответные действия. Ты-то сам готов к войне?

– Я-то всегда готов, – усмехнулся Анри, а затем стер улыбку с лица и сурово добавил, глядя партнеру и другу в глаза: – Ты ж меня не одну сотню лет знаешь, так чего ж глупости городишь?!

* * *

Свидание с зеркалом затянулось до темноты: сначала полковник пил, а затем, неизвестно сколько времени, пребывал в пьяной дремоте, весьма напоминавшей обычное забытье, но без последующего похмельного синдрома. Очнулся он лишь, когда колокол на часовне пробил одиннадцать раз. Как ни странно, голова не болела, во рту не было неприятного ощущения, а руками не завладела даже легкая дрожь.

«Бывает же», – подумал Штелер, весьма обрадованный тем, что приступ слабохарактерности, вылившийся в поглощение четырех с половиной бутылок крепкого вина, не возымел отрицательных последствий.

Еще пару минут посидев в темноте, полковник зажег свечи и, лично подкатив к зеркалу небольшую бадью с холодной водой, решил привести себя в порядок: умыться, побриться и немного припудрить отеки под глазами. К полуночи в крепость должен был прибыть генерал-губернатор с парой-тройкой важных персон и несколькими дюжинами прихлебателей. Вполне объяснимо, что полковник не хотел показывать, до какого состояния опустился за эти непростые дни. Конечно, можно было не утруждаться самому, а кликнуть денщика да парочку солдат-брадобреев, но Штелер хотел избежать распространения слухов. Ни жестокие порки, ни непосильные хозяйственные работы не могли отучить скучавших солдат от дурацкой привычки обсуждать командиров, причем особый интерес у служивого люда вызывали истории о любовных похождениях офицеров и прочих мелких грешках вроде того, что комендант только что себе позволил. Подобно чуме или иной страшной болезни, сплетни распространялись по гарнизону, а затем расползались по городу и по всей колонии. Если бы полковник позвал на помощь прислугу, а не справился бы с туалетом сам, то через три дня новость об его тайном пристрастии к бутылке облетела бы казармы. Через неделю о ней узнал бы весь Гердос, а к концу второй недели она непременно достигла бы и ушей генерал-губернатора. Впрочем, с учетом того, что граф должен был всего через три четверти часа почтить своим присутствием крепость, тайное стало бы явным самое позднее к концу следующего дня.

Найдя в ящике капитана Фуро мыло и бритву, почему-то завернутые в трофейное женское белье, полковник намылил щеки и принялся наводить марафет. Но стоило лишь ему избавиться от порослей щетины на правой стороне лица, как раздался оглушительный стук. Кто-то ломился в дверь, причем барабанил по ней не кулаками, а каблуками тяжелых армейских сапог. Хоть голова и не отозвалась болью на чудовищно громкий звук, но полковник мгновенно пришел в ярость от такого нахальства. Утопив бритву в тазике с пенной водой, разъяренный Штелер подскочил к двери, рывком отодвинул заслонку, чуть не оторвав ее от доски, и с криком: «Получай, сволочь!» пнул в ответ дубовую дверь.

Мгновенно послышались звук удара, грохот падения тела на пол, а завершил «мелодию буйства» еле слышимый жалобный стон. К удивлению коменданта, пострадавшим оказался не солдат, посланный с поручением, а командир интендантской роты, решивший лично разбудить отдыхавшего полковника.

– Совсем сбрендил? – В голосе Штелера не слышалось злости, скорее сожаление о содеянном.

Вслед за своеобразным извинением комендант протянул руку и помог державшемуся за ушибленный затылок лейтенанту подняться.

– Что за спешка такая? Война началась, нападение дикарей или пожар в пороховом погребе?

– Виноват, – сконфуженно ответил молодой офицер, протягивая полковнику измятый пакет. – Еще два часа назад вам передать велено было. Я б не беспокоил, но до приезда Его Сиятельства всего ничего осталось…

Комендант взял пакет, вскрыл и бегло ознакомился с содержанием. Новый сюрприз судьбы был принят стоически, на наполовину выбритом, наполовину намыленном лице Штелера не дрогнул ни один мускул.

– Когда господин майор покинул крепость? – задал Штелер вопрос, комкая и разрывая на мелкиечасти записку.

– Да почти сразу, как со своим гостем распрощался, часа два назад, не ранее…

– Ступай, лейтенант, холодненькое к головушке приложи, – по-отечески посоветовал Штелер и снова заперся в комнате капитана.

На завершение туалета у коменданта осталось не более пяти минут, поэтому он принялся быстро добривать левую щеку и распрощался с мечтою скрыть пудрой следы усталости. До приезда генерал-губернатора он не успевал завершить водные процедуры. Единственное, что Штелер еще мечтал успеть, так это добежать до своих апартаментов и надеть чистый мундир.

Мужлан Шриттвиннер в очередной раз одарил его множеством новых хлопот. Неизвестно, о чем он беседовал с таинственным гостем за накрытым для коменданта столом, но, видимо, этот разговор многое значил. Майор поспешно отправился в расположение переведенных почти вплотную к южной границе войск и жестко поставил Штелера перед фактом, что военный совет пройдет не в крепости, не в его кабинете, а в тренировочном лагере, то есть в непосредственной близи от места начала боевых действий. Полковник давно не принимал участия в военных кампаниях, но армейские порядки знал хорошо. С точностью в девяносто девять и девять десятых процента можно было предположить, что сумасбродный майор решил начать войну немедленно, утром следующего дня, а если точнее, то буквально через несколько часов.

* * *

В делах особо важной значимости нет мелочей. Любая оплошность, любая промашка или небольшое отступление от намеченного могут привести к краху тщательно разработанного, выношенного бессонными ночами плана. Мартин Гентар, чей опыт противоборства с разведками, кланами, бандами и прочими облеченными властью и окрыленными безнаказанностью группировками насчитывал не одну сотню лет, чтил строгие правила конспирации, поэтому редко когда ходил в одной и той же одежде долее часа. Несмотря на то, что его шхуна только утром причалила в гавани Денборга и он тут же отправился на встречу с соратником в Гердос, план исчезновения после посещения крепости был продуман заговорщиком до мелочей. Прежде всего, он должен был свернуть в тихую подворотню и там переодеться в припрятанные обноски рабочего с шахт. Затем его путь пролегал в одну из гостиниц с дурной репутацией, где комнаты сдаются на час, а вместе с подушками и прочими постельными принадлежностями сомнительной чистоты в аренду сдаются и дамы. Усыпив красотку не первой свежести, заговорщик должен был переодеться в платье состоятельного горожанина, и только затем отправиться в «Вой вепря». Жить в престижной гостинице опытный конспиратор тоже счел опасным, поэтому, договорившись со служащими о приеме и последующей передаче ему почты, приезжий в очередной раз хотел изменить внешность и под видом убивающего путешествиями скуку дворянина надеялся снять комнату где-нибудь в тихом домике вблизи от крепости. Так Мартин планировал поступить, но происки врагов, неизвестно каким образом прознавших о его появлении в Гердосе, спутали все карты.

Он заметил слежку, как только вышел из ворот крепости и ступил на узенькие, опрятные улочки города. За ним шли двое дворян, естественно, делая вид, что беседуют о куда более важных вещах, нежели невысокий эскулап, несущий свой маленький, слегка выпирающий из-под короткой накидки животик в сторону бедняцких кварталов. Притворщики прекрасно справлялись со своими ролями, и это весьма насторожило Мартина. К тому же под длинными плащами бредущих следом господ могли скрываться доспехи и настоящее боевое оружие, не в пример тонюсеньким шпажонкам, болтавшимся, как соломенные тросточки, у них на боках.

Наверное, было б разумнее оторваться от преследователей: выйти на шумную площадь и затеряться в многоголовой толпе или затеять увлекательные гонки по городским задворкам. Однако в этом случае любознательный Мартин никогда бы не узнал, кто же отважился заняться неблагодарным делом ловли политического смутьяна, мага, да и колдуна, кем он вполне заслуженно слыл во многих королевствах.

Хоть список желавших ему смерти по разным причинам был и огромен, но о посещении герканской колонии не знал никто, даже верные, проверенные годами безупречной службы слуги, следовательно, молодые люди шли за ним по пятам по трем возможным причинам. Первая версия, банальный грабеж, была отвергнута сразу поскольку: ранний вечер и центр города – не самые лучшие время и место для нападения; лекарь, в которого он был переодет, – не самая удачная добыча, чтобы проявлять такую настойчивость; и, наконец, сами преследователи не очень походили на любителей заглядывать в чужой кошель, наоборот, на их лицах было написано презрение ко всему низменному, и в первую очередь к плебейскому грабежу. Второе предположение тоже мало походило на правду. По дороге в колонию его никто не мог узнать, поскольку за три дня он сменил более десятка личин, притворялся то странствующим монахом, то старым пропойцей-моряком, списанным с корабля. Третий вариант казался самым правдоподобным. Парочка следила за ним, поскольку он только что общался с Анри. Люди генерал-губернатора, не привыкшего к тому, что чужаки суют нос в дела, обложили его старого товарища, как зверя в норе, и отслеживали все его контакты с Анри.

Что ж, такая версия была Мартину по душе. Слуги генерал-губернатора не будут утруждать себя долгой слежкой, в которой, кстати, они вряд ли сильны. Стоит лишь магу зайти на менее людную улочку, как противники тут же попытаются затащить его в глухую подворотню, чтобы немного «побеседовать». У колониальных властей не так много времени, чтобы играть в сложные шпионские игры, да и не было должного опыта. Придя к такому выводу, Мартин решил упростить молодым людям задачу, тем более что и у него имелось желание их кое о чем расспросить. К чему тянуть время в ущерб дальнейшим планам, когда рандеву в тиши грязной подворотни все равно неизбежно?

Дойдя до перекрестка, Мартин завернул налево, а затем скрылся в дворике маленького, видимо, заброшенного дома. Ситуация складывалась как нельзя подходящим образом для плодотворного общения. Двор был с трех сторон огорожен высокой стальной решеткой, за которой виднелся пустырь, поросший травой в человеческий рост. Когда охотники поняли бы, что сами превратились в жертв, то вряд ли смогли бы спастись бегством. Конечно, было бы лучше перекрыть единственный путь к отступлению, встать между ними и выходом обратно на улицу, но, к сожалению, Мартин был один и не умел раздваиваться. Магу оставалось лишь рассчитывать на собственную быстроту, завидное умение влиять на умы людей и эффект неожиданности, что, говоря откровенно, в любой переделке давало весомые преимущества. Кроме того, в случае неудачи молодчикам просто удалось бы бежать, заговорщик не рисковал собственной жизнью и поэтому был спокоен, как объевшийся поросятами удав.

Бывает так, что даже самые умные и дальновидные люди становятся заложниками самоуверенности, допускают ошибку в цепочке сложных логических расчетов и не учитывают обстоятельств, которыми нельзя было пренебречь. Мартин не понял, где допустил просчет, но только парочка завернувших вслед за ним в подворотню дворян была на самом деле куда опасней, чем выглядела с первого взгляда, и совершенно не намеревалась с ним говорить.

Почти синхронно скинув плащи, молодые люди вынули из заплечных ножен мечи и стали молча обходить с двух сторон пожилого мужчину в одежде лекаря. В арсенале убийц (цель слежки уже стала ясной, как день) не было ни веревок, ни кляпа, ни стальных цепей, а значит, брать живым странствующего мага они не собирались. Короткие мечи, парадные шпаги и по паре длинных стилетов, искусно прикрепленных к подолам камзолов, говорили о многом, хотя бы о том, что убийцы специализировались на ближнем бое, не любили шума и пренебрегали оружием, которое ловкий враг при удачном стечении обстоятельств мог бы использовать против них, например, метательными ножами и прочими хитрыми штуковинами.

Враги не спешили, оценивающе взирали на почти прижавшуюся спиной к ограде жертву и наверняка гадали, какие сюрпризы скрывает зловредный колдун под широкой накидкой лекаря.

«Опытные мерзавцы или, что еще хуже, предупрежденные… В глаза совсем не смотрят, только на грудь пялятся», – с досадой подумал Мартин, который из-за этого не мог применить большую часть своих трюков, называемых несведущими дилетантами колдовскими чарами. Если хотя бы один из пары пышущих здоровьем и силой мужчин посмотрел ему в глаза, Мартин Гентар мог бы создать иллюзию и без труда перебить обоих, пока они гонялись бы за призрачным противником. Он мог бы их усыпить, заставить кровь закипеть в их жилах, внушить нужные мысли или заставить драться между собой, но наемники поедали глазами складки его накидки и не думали поднимать хищные взоры чуть выше.

– Чем обязан, господа? – как-то некстати произнес маг.

Попытка завязать разговор и немного ослабить бдительность противников не увенчалась успехом. Убийцы по-прежнему стояли молча, ожидая, что именно он нанесет первый удар.

«Ведут себя умно, явно предупреждены! Кто ж они такие? Кто их послал? Неужели Живчик осмелился? Но откуда он мог знать? Ладно, об этом позже! – с прискорбием констатировал Мартин. – Если б они ударили первыми, то преимущество было бы на моей стороне. Ну что ж! Если нападать не хотят, придется сыграть по их правилам».

Трое людей на пустом дворе стояли неподвижно, но вдруг пожилой человек резко присел, а из его рук вылетели две маленькие склянки. Убийца справа от жертвы увернулся и тут же набросился на старика, который, в свою очередь, ловко ушел от рубящего удара мечом и быстро оказался за спиной противника. Наемник ударил локтем, метясь Мартину в нос, но маг уклонился в сторону, а затем его тонкие пальцы вскользь коснулись кадыка врага. Мужчина вдруг стал задыхаться и, упав на колени, выронил меч. В течение ближайшей четверти часа он был уже не опасен, Мартин не раз использовал этот удар, точнее, касание, и знал, что может заняться вторым противником, не опасаясь получить удар в спину.

Убийца помладше немного замешкался. Виной тому была склянка, разбившаяся от соприкосновения с его широкой грудью. Брызги кислоты мгновенно проели ткань камзола, но не добрались до тела. Под одеждой убийцы скрывались легкие и гибкие пластинчатые доспехи, они прервали путь смертоносной жидкости. Хоть содержимое склянки и не причинило убийце существенного вреда, но несколько капель все же попало ему на подбородок. Вместо того чтобы сжать зубы, на время позабыть о мгновенно возникшем на коже ожоге и прийти на помощь товарищу, глупый юнец испугался и стал смачивать платок водой из фляги, чтобы стереть с лица остатки губительного раствора. Такое же самое легкое прикосновение пальцев к его кадыку решило исход скоротечной схватки.

– Предупрежденные, но плохо обученные, – подивился вслух Мартин, оглядывая поле сражения, на котором победа досталась ему столь легко. – Интересно, какой же болван послал их на убой?

– Я, – внезапно прозвучал за спиной изумленного мага какой-то неестественный голос.

В затылок Мартину уперлось что-то твердое и холодное, судя по всему – дуло пистолета.

* * *

Естественно, только что проделавший путь из Денборга в Гердос генерал-губернатор не был доволен решением Шриттвиннера перенести время и место военного совета. Обычно аристократы, да еще занимавшие высокие посты на королевской службе, не утруждались необходимостью скрывать свое недовольство возмутительными поступками нижестоящих, но, к удивлению Штелера, граф промолчал и не позволил членам своей свиты обсуждать поведение выскочки-майора. Пробыв в крепости Гердоса не долее десяти минут, кортеж из четырех карет и полуэскадрона первого денборгского полка направился к южной границе.

Генерал-губернатор не удостоил полковника чести ехать с ним в одной карете, чему, если быть искренним, Штелер несказанно порадовался. Ему и так надоела вязкая паутина намеков и двусмысленных речей, сводящие с ума пересуды и предположения, выстраиваемые на пустом месте. Вытянув подготовку кампании фактически на своих плечах, Штелер жаждал тишины и покоя. Он ждал того сладкого момента, когда свершится необратимое: батальоны солдат ринутся в бой, и начнется хоть какое-то реальное действие, а не эта изматывающая, изнурительная тянучка, на самом деле не стоящая даже ломаного гроша.

На невидимом фронте обучения солдат гердосского гарнизона, подготовки технических средств, заготовки амуниции и провизии полковник бился один, в то время как правитель колонии только и сделал, что перепоручил свои задачи ленивым, медлительным дармоедам-чиновникам, главных из которых сейчас и тащил на совет, поскольку сам не мог дать вразумительного ответа ни по одному из важных вопросов.

В первой карете небывало большого по меркам колонии кортежа ехали сам сиятельный граф, его противный секретарь – незаменимый специалист по сплетням, наветам и доносам, – а также казначей, не оставлявший надежды хотя бы в дороге убедить правителя, что война – очень накладное предприятие с непредсказуемыми потерями и сомнительными шансами на превосходящую расходы прибыль. Во втором экипаже важно восседали четверо мрачных полковников, командиры денборгских полков. В третьей карете дремали штатские чины, которых прихватили с собой так, на всякий случай: начальник порта; главный интендант колонии, на чьи плечи в случае победоносного шествия по чужим землям выпала бы ответственная задача перевезти в Денборг все награбленное добро; и специально приглашенный из Геркании картограф. Четвертая карета скорее выполняла функцию грузовой повозки, она была доверху забита всякими мелочами, делающими путешествие не столь некомфортным.

Вся эта кавалькада, напоминавшая более похоронную процессию, двигалась слишком медленно, поскольку кучера боялись в темноте проехаться по кочкам и растрясти внушительные телеса важных господ. Из-за этого генерал-губернатор со свитой прибыл в расположение войск лишь к двум часам ночи, то есть на полчаса позже установленного Шриттвиннером срока.

Как только Штелер выбрался из седла, а его ноги коснулись земли, на коменданта напала дремота. Он даже немного позавидовал низшим чинам, которым не нужно было сейчас тащиться в штабную палатку и до самого утра быть свидетелями незабываемого зрелища: словесной битвы мужлана-солдафона с лучшими представителями избалованной, изнеженной и незаслуженно амбициозной колониальной знати. Штелер даже посочувствовал выскочке-майору, которого в душе ненавидел. Его должна была стереть в порошок, уничтожить как военная, так и придворная кодла, если, конечно, сиятельный граф не соизволит вовремя произнести перед своей элитной сворой кулуарных героев-лизоблюдов магическое заклинание: «Фу!»

В штабной палатке было тесно, в ней едва помещался стол, на котором лежала собственноручно начерченная майором карта приграничных герканских земель и упрощенный схематический рисунок филанийской колонии, а еще – четырнадцать человек – участников судьбоносного совета. Зашедшему в палатку последним Штелеру нашлось место лишь у входа.

– Господа, война начнется в пять часов утра, то есть менее чем через три часа! – Майор Шриттвиннер, по личному распоряжению генерал-губернатора ведущий военный совет в полевых условиях, сразу взял быка за рога и поставил присутствующих перед фактом. – Все недовольства потом, сейчас же приступим к делу!

По рядам присутствующих мгновенно пронесся ропот, но стоило лишь графу щелкнуть пальцами, как он мгновенно затих.

– И еще, господа, совет военный, а у нас тут чересчур много штатских набежало… – Майор сделал паузу, давая понять, что присутствие некоторых персон крайне нежелательно, однако никто из чиновников не сдвинулся с места. – Выражусь яснее всех, кто не при эполетах, прошу на выход!

Собравшиеся зашумели, громче всех возмущался казначей, с пеной у рта утверждавший, что должное финансирование важнее всех стратегических и тактических маневров, вместе взятых. Генерал-губернатор на этот раз промолчал, наслаждаясь зрелищем того, как беснуется шайка его придворных, терзая в гневных выпадах майорскую плоть. Лишь когда щеки майора Шриттвиннера стали пунцовыми, а тяжелый кулак сжался и вот-вот должен был ударить по столу, сиятельный граф величественно, как настоящий король, приказал всем штатским удалиться.

После этого в штабной палатке стало куда спокойнее и намного легче дышать. Генерал-губернатор, пятеро полковников, включая Штелера, и трое майоров заняли места вокруг стола и стали с нетерпением ожидать, чем же их порадует полководец-самозванец.

– Господа, не буду таить, положение наше прескверное, – уверенно обратился к оставшимся офицерам Анри, несмотря на явный недоброжелательный настрой аудитории. – Как вам уже сообщил Его Сиятельство, наш король приказал в кратчайший срок начать боевые действия против соседствующей с нами филанийской колонии и поднять герканский флаг над Марсолой, Дергом и прочими населенными пунктами неприятеля. Приказ Его Величества – закон и обсуждению не подлежит, поэтому все ваши разумные аргументы, что мы не готовы к войне, прошу оставить при себе!

– Давайте без прелюдий, майор! Мы с вами не на балу и не средь судейских крючкотворцев. Говорите по существу! – произнес полковник Квингер, командир первого денборгского кавалерийского полка.

Штелер искренне позавидовал своему коллеге, тот был не в курсе «особых полномочий» майора, поэтому мог позволить себе разговаривать с порученцем короля, как с обычным, младшим по чину офицером. Хотя, с другой стороны, Шриттвиннер не любил, когда его не слушают, а что еще хуже перебивают и перечат, он мог как морально, так и физически раздавить полковника прямо на месте, несмотря на его седины, награды и эполеты.

– По существу? Извольте, полковник, – Анри проявил завидную выдержку и благосклонно отнесся к желанию присутствующих не тратить время на лишние разговоры. – Вообще-то начало кампании планировалось только через три дня, но в связи с тем, что до меня дошла информация о возможном раскрытии филанийской разведкой наших намерений, нужно выступать немедленно, чтобы противник не успел предпринять шаги по укреплению своих позиций.

– Позвольте узнать, господин майор, какая такая информация достигла ваших ушей и каким путем, конечно, если это не военная тайна? – произнес генерал-губернатор пренебрежительно и надменно.

– Никакой тайны нет, Ваше Сиятельство, – мгновенно парировал Анри, предвидевший этот вопрос и знавший, как быстро вернуть разговор в нужное русло. – На будущее я попросил бы вас больше заниматься практической реализацией моих «советов» лично и меньше перепоручать конкретные шаги вашему окружению. Я не знаю, кто из ваших слуг не умеет держать язык за зубами или вступил в сговор с врагом, но о подготовке к войне сейчас болтает каждый грузчик в порту Денборга. Поэтому я и сказал, что, ВОЗМОЖНО, наши планы стали уже известны неприятелю. Не знаю, как вы, Ваше Сиятельство, но я не хочу рисковать. Не мне объяснять вам, что невыполнение или ненадлежащее выполнение приказа короля по герканским законам приравнивается к измене.

После слова «измена» настрой слушателей резко изменился. Каждый участник совета, включая самого генерал-губернатора, превратился в слух и не решался более прерывать порученца венценосной особы.

– Итак, мы выступаем через несколько часов, и обсуждению этот пункт не подлежит! – В качестве наглядного доказательства непреклонности своей позиции Анри легонько стукнул кулаком по столу. – В нашем распоряжении не очень много сил. Два кавалерийских полка, расквартированных в Денборге, и четыре линейных пехотных полка, два из которых не полностью укомплектованы. Итого семьсот пятьдесят девять всадников, включая офицерский состав, и всего тысяча двести шестьдесят семь пехотинцев. Еще около трех с половиной сотен солдат выделено в егерские отряды и инженерную роту. Из артиллерии мы имеем три батареи двадцатичетырехдюймовых орудий и одну вспомогательную батарею, скомплектованную из орудий, снятых со стен гердосской крепости. С одной стороны, это много, наши силы почти в два раза превосходят численность войск противника, но, господа, прошу учесть следующие не благоприятствующие нам обстоятельства: во-первых, пограничные укрепления врага весьма удачно расположены и должным образом оборудованы. Форсировать озеро будет непросто, и без серьезных потерь нам не обойтись. Во-вторых, мы будем вести наступательные боевые действия на местности, которую совершенно не знаем, – майор указал на схематичный рисунок, где между пограничным рубежом и Марсолой простиралось огромное белое пятно. – В-третьих, местность на филанийских землях более лесистая, а у неприятеля имеется многочисленное подразделение, хорошо обученное для ведения войн именно в лесу.

– Уж не о пресловутом ли филанийском ополчении вы упомянуть-то изволили? – рассмеялся командир второго денборгского пехотного полка.

– Похвально, что вы информированы, полковник, но прошу вас, не допускайте ошибку, не сравнивайте дружины вольных охотников со стадом деревенских увальней в ржавых кольчугах и с тесаками за поясом, – парировал майор. – Они хорошо знают местность и, насколько я в курсе, прекрасно вооружены, метко стреляют, умеют расставлять ловушки и отменно организуют засады. Что же касается ближнего боя… – майор Шриттвиннер выдержал эффектную паузу. – Скажите, полковник, сколько человек из ваших солдат отважатся в одиночку, только с вилами наперевес, пойти на медведя?

Оппонент не ответил, ему не нашлось, что возразить, и Анри продолжил:

– Четвертое обстоятельство не в нашу пользу – непредсказуемая реакция дикарей. Поддержат ли урвасы филанийцев или нет, никто предсказать не может. Кроме того, мы не знаем, как поведут себя маковы, узнав, что наши войска ушли на чужие земли. На время войны нам придется снять все отряды с пограничных застав и перевести их в Гердос и Денборг. К тому же необходимо перед началом действий выделить из каждого пехотного полка по роте солдат и отправить их для пополнения гарнизонов, в которых сейчас лишь интендантские роты. Надеюсь, вы разделяете мою точку зрения, что дельце нам предстоит непростое?

Члены совета кивнули.

– Вот и отлично, тогда перейдем к плану кампании. Прошу слушать внимательно и не перебивать! Форсирование безымянного озера на южной границе пройдет здесь, – Анри, пренебрегая указкой, ткнул пальцем в карту и провел ровную, прямую линию от одного берега до другого. – Время начала операции пять часов утра; к семи штурм оборонительной линии противника должен быть уже завершен. Операция будет осуществлена лично под моим командованием силами частей гердосского гарнизона.

– А вы уверены, что управитесь за два часа? – На лице полковника Квингера, впрочем, как и у остальных членов совета, было заметно недоумение.

– Уверен, полковник, иначе бы не говорил, – губы майора угрожающе сжались.

Анри Шриттвиннера, настоящее имя которого было Анри Фламер, ужасно нервировало недоверие старших по званию офицеров. В душе он проклинал своего давнего компаньона и соратника, возведшего его лишь в чин майора, да еще не гвардейского. «Если учесть численные пропорции офицерского состава герканской армии, то полковников почти в четыре раза меньше, чем майоров, следовательно, ровно в четыре раза уменьшается вероятность того, что какая-нибудь нелепая случайность погубит наш план. Не артачься, дружок, стань майором!» – обосновал свою позицию Мартин Гентар, вручая Анри мундир с майорскими эполетами.

– Единственная причина, по которой я детально не расписываю эту часть плана, это то, что большинства присутствующих она абсолютно не касается!

– Позвольте, так что это за совет такой?! – возмутился полковник Айвер. – Это возмутительно, вы ставите нас перед фактом, а нашего мнения и не спрашиваете!

– Вы правы, мне оно нисколько не интересно, – жестко заявил Анри и приготовился опустить кулак или на крышку стола, или на голову смутьяна. – Хорошо, господа, назовем наше собрание не советом, а, к примеру… – Анри задумался, подбирая наиболее точную и наименее обидную для присутствующих формулировку, – … читкой приказа. Всем вам четверым, – полководец указал пальцем на каждого из командиров денборгских полков, – надлежит срочно вернуться в свои части, вывести их из Денборга и, совершив марш-бросок, прибыть к северному берегу озера не позднее семи часов утра. В половине восьмого вы приступаете к переправе, поэтому не забудьте прихватить инженерную роту с плотами, стоящую лагерем сейчас вот здесь, – палец Анри указал место на карте чуть южнее герканской колониальной столицы. – К десяти часам переправа должна быть завершена. Два с половиной часа – вполне реальный срок, ведь вашим солдатам не придется переправляться под огнем противника. Наша основная цель – Марсола, это единственное поселение филанийцев, которое можно назвать настоящим городом. Захватив его, мы фактически захватим колонию; овладеть остальными населенными пунктами не составит труда. Всё, господа офицеры, дальнейшие указания по маршруту и порядку передвижения получите на том берегу озера в десять утра. Что же касается вас, господин Квингер, – Анри специально не обратился к кавалерийскому полковнику по званию, – вашему полку придется с ходу, не дожидаясь инструкций, пойти на прорыв в сторону филанийской столицы. Избирайте открытые участки местности, сторонитесь леса и обходите укрепленные пункты противника, если такие попадутся на пути, и не забывайте регулярно отсылать вестовых. Ваша задача не только, не дав противнику опомниться и собраться с силами, дойти до Марсолы, но и произвести разведку местности. Встретите крупные силы, в бой не вступать, отходите, ваша кавалерия нам еще пригодится! Все, господа полководцы, по коням и в части, я жду вас в десять утра на южном берегу озера!

Высший командный состав колониальных войск удивленно таращился на пехотного майора. Затянувшееся молчание грозило смениться не ропотом, а бурей возмущения, но на помощь своему недипломатичному «советнику» пришел генерал-губернатор:

– Господа, по-моему, приказ предельно ясен, и вам следует немедленно приступить к его исполнению. Письменное подтверждение вы получите чуть позже у моего секретаря.

Командирам денборгских полков не оставалось ничего иного, как подняться с мест и покинуть штабную палатку.

– Ваше Сиятельство, – обратился Анри к генерал-губернатору, как только ворчащие полковники удалились, – мне кажется, вам лучше отправиться в Денборг и лично проконтролировать сборы. Необычайно важно, чтобы подкрепление оказалось на том берегу не позднее десяти часов утра. Если мои худшие предположения верны и филанийцы уже предприняли меры, то их основные части или на марше, или уже находятся невдалеке от пограничной линии. Вы же не хотите, чтобы после удачного штурма враг опрокинул бы доблестных солдат гердосского гарнизона в озеро!

– Я понял, майор, – произнес генерал-губернатор тоном, означавшим: «Я понял, майор, мое присутствие вам лишь мешает». – Надеюсь, вы взвесили все «за» и «против». Надеюсь, мне не придется жалеть, что я следую вашим «советам».

«Как будто у тя другой выход есть, петух с павлиньим хвостом!» – подумал Анри, когда сиятельный граф проследовал за столичными полковниками на выход. Штабная палатка опустела, за столом остались лишь полковник Штелер, старший артиллерийский офицер, майор Бомвер, и двое майоров, временные командиры недоукомплектованных полков гердосского гарнизона.

– Ну вот, господа, мы и остались одни… почти осиротели, – не скрывая усмешки, произнес Анри, когда снаружи донесся топот копыт, крики возниц и скрип рессор отъезжавших карет. – На нашу долю выпала самая трудная задача – форсировать озеро под шквальным огнем неприятеля и избежать больших потерь. Мне думается, следует поступить так…

Анри вместе с тремя остальными майорами склонился над картой, но им помешал приступить к совещанию сдавленный кашель полковника.

– Наверное, я здесь лишний, – прохрипел Штелер, всего минуту назад ощутивший первые симптомы простуды. – Я свое дело по снабжению уже сделал, а что касается командования, то вы взяли его на себя, так что позвольте откланяться.

– Вы обижаете меня, полковник, – изобразил на лице смущение Анри. – Неужели вы могли подумать, что я мог лишить вас заслуженной чести принять участие в штурме, который, несомненно, войдет в учебники военного дела. Присоединяйтесь, полковник, подойдите к столу! Как раз для вас у меня особое поручение, как раз вы-то и сыграете первую скрипку в нашем утреннем концерте.

* * *

– Добро пожаловать в Гердос, ваше Колдовское Могущество, или как вас, колдунов проклятых, принято величать?

Голос незнакомца, приставившего пистолет к голове Мартина, был неприятным. Фраза прозвучала не как вопрос или приветствие, а как набор несвязных слов, но грамматически правильно согласованных и расположенных в нужном порядке. У Мартина возникло неприятное ощущение, что к нему обратился не живой человек, а механический болван наподобие тех причудливых уродцев, которых иногда со скуки собирали его коллеги – опальные маги. Впрочем, это было лишь ощущение, такое же, как холод стали давившего на затылок пистолета. Разум же сразу представил магу ответ на вопрос, почему покусившийся на его жизнь злодей говорил именно так: сухо, отрывисто, неестественно. Он был иноземцем, прекрасно освоившим герканский язык и знавшим, что, сколько бы он ни упражнялся в фонетике чужой речи, все равно допускал бы мелкие ошибки, свойственные его родному языку. Говоря по-геркански, филанийцы мяукают, как мартовские кошки, и задирают концы интонационных фраз вверх; шеварийцы слегка пришепетывают и оглушают согласные на концах слов; альтруссцы, наоборот, до безобразия озвончают. У представителей каждого народа свои огрехи, а злоумышленник не хотел показывать, из каких он мест родом, поэтому и свел богатый набор звуковых и интонационных рисунков к сухому, схематичному минимуму.

– Во-первых, колдун – слово ругательное. Можешь называть меня магом, не обижусь, – невозмутимо ответил Мартин, медленно поднимая руки вверх, хоть об этом одолжении нападавший его и не просил.

– А что же во-вторых? Начал, так договаривай! – Человек с пистолетом иронизировал, хотя по формальным признакам, то есть по мелодии речи, этого было не понять.

– Во-вторых, навел дуло, так стреляй! Нечего просто так шею морозить, я остеохондроза боюсь. Если же говорить хочешь, то не лучше ли на родном для тебя языке? Поверь, откуда бы ты ни был, я на нем лучше смогу лепетать, чем ты по-геркански!

Хоть незнакомый лекарский термин и кольнул слух убийцы, но это нисколько не отразилось на понимании общего контекста сказанного.

– Что ж, давай поболтаем, колдун, – быстро и весело залепетал по-кольберийски третий наемник, – но только и у меня парочка условий имеется, понравится тебе это или нет.

Гентар не понял, что произошло. Медленно приходящие в себя напарники кольберийца только-только стали подниматься с колен, но вдруг над ухом мага что-то просвистело, и вначале один, затем и другой мужчины завалились на бок и больше не подавали признаков жизни. В отличие от парочки его подручных, кольбериец не чурался использовать метательные ножи.

– А вот, собственно, и оно, мое первое условие, – рассмеялся незнакомец, по-прежнему давивший дулом на затылок мага.

– Мне даже страшно подумать, в чем состоит второе…

– О-о-о, не бойся, сущий пустяк! Сделай два шага вперед, сбрось накидку и повернись, но только осторожно… не искушай!

Мартин и не собирался пока играть в игры с опасным противником: шансы на успех были малы, да и глупо затыкать рот врагу, жаждущему общения. Маг в точности выполнил указания убийцы и, медленно опустив руки, повернулся к нему лицом.

Глазам жертвы предстал ее будущий палач: ничуть не страшный, нисколько не уродливый, а обычный человек из толпы с совершенно неприметной внешностью, разве что губы кольберийца были слишком тонкие и чересчур бледные.

– Ну что, узнал свою смерть? – поинтересовался мужчина, на лице которого появилась ехидная ухмылка.

– Нет, раньше никогда не виделись, – покачал головой Мартин. – А вот за что дружков своих упокоил, понять не могу.

– Они не дружки, а ничтожества, бросовый материал. Полгода пришлось дурней терпеть, пока тебя дожидался, вот и озверел, – вновь рассмеялся нездоровым смешком незнакомец, метясь Мартину точно в лоб. – К тому ж не люблю оставлять свидетелей, хоть они по-кольберски ни в зуб ногой. А ты молодец, здорово по-нашенски болтаешь! Долго учился, жена кольберийка или богомерзкие чары?

– Женитьба и я – понятия несовместимые! У меня слишком избирательное и потребительское отношение к прекрасному полу, – гордо заявил маг, а затем перевел разговор на иную тему: – Ну, а кто ты таков будешь? Почему я твою рожу узнать должен?

– Да так, – пожал плечами незнакомец, – думал, слава меня опережает. Впрочем, чего ожидать от колдуна, потешающего народ козлиной брадою? На твоем месте я б убил мерзавца-брадобрея!

– Веселись, да меру знай, – в глазах Мартина промелькнул хищный блеск. – Пуля в дуле всего одна, а вдруг ее не хватит?

– Не беспокойся, чернокнижник, не промахнусь, – незнакомец вдруг стал серьезен, его лицо приняло официальное выражение, словно на приеме в королевском дворце, а изящный стан слегка изогнулся в поклоне. – Позвольте представиться, милостивый государь, – Анвис Борер, благословенный Единой Церковью и Небесами охотник за всякого рода нечестивой мразью…

Самое интересное, что Мартин действительно много раз слышал это имя, но не только не знал живую легенду охоты на ведьм, колдунов и прочих приспешников темных сил в лицо, но даже не предполагал, что его скромные деяния могли заинтересовать такую известную личность.

Как бы то ни было, а происходившее сейчас, на этом пустынном дворе, никак не было связано с затеянным им конфликтом между колониями двух королевств. Вот и нашелся ответ на сложный вопрос: за ним просто охотилась Единая Церковь. Мартин обрадовался и позволил себе улыбнуться, что, однако, было воспринято как вызов и спровоцировало приступ ярости у довольно галантного до этого момента противника.

– Лыбишься, колдун, усмехаешься?! Думаешь, я не в силах отправить тебя обратно в преисподнюю?! – брызгая слюной, сверкая глазами и тряся перед носом мага пистолетом, верещал Борер, оказавшийся на самом деле обычным фанатиком – несчастным, затравленным, привыкшим скрывать ущербность своего внутреннего «я» за лицемерной маской холодного безразличия и Веры. – Ты хоть догадываешься, как долго мне пришлось ждать этого прекрасного дня?!

Гентар молчал. К чему говорить, когда известный охотник за нечистью сам пел соловьем? Фанатиками, как и душевнобольными, движут не эмоции, не расчет, а навязчивые идеи, превращающиеся в смысл существования. Мартину было искренне жаль бесновавшегося перед ним Борера, поскольку борец за дело Добра и Света давно перестал различать, кто коварный враг, а кто невинная жертва. Он измерял жизнь не привычными вехами – детство, юность, создание семьи, воспитание детей, внуков, – а телами сожженных ведьм, заколотых осиновыми колами вампиров и застреленных серебряными пулями оборотней. Инструмент, предназначенный для копания в грязи, сам дурно пахнет да и выглядит не очень. Как Единая, так и Индорианская Церкви использовали благородные порывы таких людей, марали их души грязной работой, а затем безжалостно выбрасывали на помойку истории.

– Целых три года я следил за тобой, пока у тебя интерес имеется в герканской колонии. Пришлось к придурку-губернатору в слуги податься. Ты хоть представляешь, что это за мразь, какие он делишки проворачивает, как над людьми измывается?!

Вытянутая рука с пистолетом дрожала, чернота дула находилась на уровне глаз. Мартину казалось, что вот-вот палец нажмет на курок и мир перед его глазами померкнет. А Борер все кричал, все изливал свою душу, испытывая наслаждение от момента достижения заветной цели.

– Вот и пристрелил бы графа, скольким бы людям доброе дело сделал, – вставил реплику в чужой монолог Мартин, но возбужденный оратор не обратил на нее внимания.

– Целый год ждал, бегал на побегушках, уж думал – ошибся, но тут твой дружок появился! Вы же с ним не разлей вода: где он, там и ты, где ты, там и он!.. Все, спета твоя мерзкая песня, гадкий колдун, не будешь больше над честными людьми измываться! – Анвис Борер внезапно успокоился, а его рука перестала дрожать. – За мерзавцев этих не беспокойся, – охотник за нечистью кивнул в сторону остывающих тел его подручных. – Они слуги губернатора, подонки, такие же, как и он сам…

Гентар не стал разубеждать Борера, что не является исчадием ада или обыкновенным мерзавцем, использующим свои способности во вред людям. Подобная речь была бы бесполезной, да и прозвучала бы под дулом пистолета крайне неубедительно.

– У тебя всего один выстрел. Если уверен, что убьешь, нажимай на курок, но после – не обессудь…

Мартин хотел еще что-то сказать, но не успел. Тишину дворика разорвал выстрел, в воздухе заклубилось облако дыма, запахло порохом, а в голове мага, причисленного церковью к чернокнижникам, появилась дырка внушительного размера.

– Я всегда уверен! Прощай, колдун, – с печальной усмешкой исполненного долга изрек Анвис Борер и, даже не дождавшись, пока убитый враг упадет к его ногам, пошел прочь со двора.

В этом как раз и заключалась роковая ошибка охотника за детищами тьмы. Раскачивающийся мертвец не упал, а всего лишь нагнулся, достал из лежавшей на земле накидки склянку и метким броском направил сосуд с кислотой точно в затылок Анвиса. Раздался душераздирающий крик, началась агония разъедаемой плоти, но никто этого не услышал и не увидел, кроме ворон, мгновенно вспорхнувших с деревьев. Уже неживой легендарный охотник за нечистью не знал, что слышащего Зов моррона нельзя убить всего одним выстрелом, пусть даже в упор. Фанатики глухи к гласу рассудка и не понимают великодушных намеков врага.

(обратно)

Глава 11 Не будите спящего дракона!

Хотя монах-прислужник – невысокий духовный сан и на его плечах не лежит тяжелый груз ответственности за духовность паствы, но все равно у него множество дел и хлопот, начиная с помощи священнику в проведении религиозных обрядов и заканчивая поддержанием в храме чистоты и порядка. Согласно традициям Индорианской Церкви, утренний молебен должен был начаться ровно в шесть. Сомневаясь, что хоть кто-нибудь из верующих посетит церковь, и искренне надеясь, что преподобному отцу Патриуну хватит ума отменить службу, пока не уладятся дела с городской управой, не утихнут слухи о проклятии, а пребывавшая более года в запустении церковь не будет приведена в божеский вид, юный монах все-таки поднялся с постели в половине пятого утра. За полтора часа до начала священного действа ему нужно было успеть переделать несколько неотложных дел: подготовить зал, протереть со скамей да окон налетевшую пыль; помыть полы; разобраться в заваленной всяким барахлом кладовке; найти недостающий церковный инвентарь и приготовить завтрак из скудных запасов съестного, которых даже при жесткой экономии не хватило бы долее, чем на три дня.

Вооружившись ведром да тряпкой, юноша бойко спустился вниз, вбежал в зал и… обомлел, потеряв на какое-то время дар речи вместе с возможностью двигаться. Двери церкви были распахнуты настежь. На третьей по счету скамье от алтаря, широко расставив ноги и опершись локтями на колени, гордо восседал рослый дворянин и трапезничал.

Судя по дорогому дорожному костюму темно-коричневого цвета, мужчина был из благородного сословия, привык к походам и войнам, а также давно не ведал, что такое отсутствие средств. Высокие охотничьи сапоги плавно переходили в кожаные брюки. Верхнюю часть широкоплечего и наверняка мускулистого туловища прикрывала обтягивающая стан кожаная куртка с доходящим аж до подбородка глухим воротом. Все без исключения одеяние незнакомца было из кожи, очень гладкой, поблескивающей под лучами пробивавшегося внутрь церкви сквозь закрытые ставни солнца. Юный монах был несведущ в моде иных королевств, но мог точно сказать, что портной, пошивший такой странный наряд, не был ни жителем колонии, ни филанийцем. Кроме еще невиданного фасона платья поразил юношу и способ выделки шкуры неизвестного зверя, ставшего одеждой незнакомца. Поверхность кожи была идеально гладкой, не видно было даже швов, но в то же время она как будто состояла из отдельных квадратиков примерно одинаковой величины. Наверное, именно из-за этой особенности обработки материала монах не мог отделаться от ощущения, что храм посетил не человек, а принявший форму человеческого тела переросток-змей или ящерица, к тому же отбросившая хвост и отрастившая длинные черные как смоль волосы, ниспадающие на плечи и струящиеся блестящими ручейками по спине.

Лицо чужака удостоилось особого внимания буквально остолбеневшего Ну. Оно было божественно красиво, несмотря на раздувавшиеся, словно у жабы, щеки, постоянно находящуюся в движении нижнюю челюсть и кусочки зелени, прилипшие к губам и подбородку. Незнакомец ел быстро, хоть и тщательно пережевывая. Он запихивал съестное в рот, ничуть не заботясь о том, что некоторая часть снеди летит на пол и на его штаны чуть ниже широкого и тоже кожаного пояса.

Монах не моргая уставился на чужака и силился понять, кто же перед ним: воин, не доверявший эскулапам и поэтому всегда таскавший с собой обшарпанный ларь с пробирками да ретортами, или странствующий лекарь, использующий грозную абордажную саблю, сейчас покоившуюся на скамье, и два торчащих из-за пояса пистолета исключительно в качестве инструментов для приготовления зелий, мазей и смесей.

Появление в молельном зале юного монаха не лишило аппетита красавца-богохульника, скорее наоборот – возможность конкуренции раззадорила желудок, поскольку руки незнакомца заметно быстрее стали отправлять в рот редиску, лук и куски почти превратившегося в заплесневелые сухари хлеба. У Ну возникло подозрение, что запас убогой провизии мужчина не принес с собой, а бессовестным образом позаимствовал из церковной кладовой, дверь которой была открыта.

– Чего глазища сонные выпучил, малец? Подь сюды! – раздался мужской баритон, приятный, несмотря на то, чтозабитый едою рот незнакомца не смог правильно прочавкать больше половины звуков.

Пожиратель церковных запасов неожиданно выкинул вперед руку, не для того, чтобы поймать за полы рясы, а всего лишь жестом подозвать к себе юношу, что, однако, привело к совершенно противоположному результату. Монашек испугался, резко отскочил назад и стукнулся спиною о стену, с грохотом выронив из рук, к счастью, еще пустое ведро.

– Ты б поосторожней на стенку прыгал, так и подавиться с испугу можно, – проворчал незнакомец, вернувшись к поглощению пищи. – Что это у тебя, Ну, за манера такая – гостей акробатическими трюками встречать? Кстати, те еще упражняться да упражняться нужно, пока что погано совсем получается…

– Кто вы? Откуда имя мое знаете? – пролепетали побелевшие губы трясущегося со страху юноши, почти подростка.

– Меньше вопросов, мой друг, больше дела, – поучительно произнес мужчина, отправив в широко разинутый рот целый пучок жухлого укропа. – Чего замер, как будто сам Святой Индорий пред тобою явился, да еще нагишом? Беги за дружком-охотником, разговорчик важный к вам обоим имеется, а с каждым по отдельности речи задушевные вести – язык отвалится!

– Я позову преподобного отца Патриуна, вы ему можете изложить вашу просьбу, – пролепетал юнец, бочком по стеночке отступая к двери, ведущей в жилые помещения храма.

– Вот дурья башка! – выразил негодование мужчина, не сильно, лишь символически, ударив кулаком по скамье. – Говорят же тебе охотника позови! А к преподобному отцу не суйся, заболел он, пущай отлеживается!

Известие о недуге старенького священника, как ни странно, привело юношу в чувство. Он перестал обтирать рясой грязную стену, а заодно и прекратил испуганно трясти головою, что, надо признаться, со стороны казалось довольно забавным действом.

– Давай, давай, милый ты мой, неуклюжий да неповоротливый! Одна ножка здесь, другой уже в комнатушке Аке быть положено! – придав своему лицу строгое выражение, поторопил незнакомец монаха, а затем, чтобы окончательно успокоить и приободрить трусишку, более мягко добавил: – Я не чужак и не злодей, я внучатый племянник преподобного отца, кстати, зовут меня тоже Патриун. Поспеши наверх, милок! Времени мало, время не терпит!

Наконец-то монах очнулся и, кивнув, довольно шустро скрылся за дверью. Дракон полагал, что процесс пробуждения уставшего после ночного гулянья охотника займет, как минимум, четверть часа, и у него хватит времени, чтобы уничтожить все без остатка запасы съестного. Однако он ошибся, рослый охотник вместе с юнцом прибежали в зал уже через двенадцать минут, и последней полудюжине головок редиса все-таки удалось уцелеть.

Как и в прошлый раз, когда священника тряс за грудки озверевший чиновник, охотник появился в неглиже, а его кулаки угрожающе сжимались, поигрывая намозоленными костяшками. На воинственно нахмуренном лице Аке не было видно последствий ночного гулянья, скорее всего, он вообще не отлучался из церкви. Дракон лишний раз убедился, что был прав, предположив тесную, куда более прочную и продолжительную, чем узы охотничьего братства, связь между маркизом и ворчливым силачом. Аке явно выполнял приказ своего собрата по клану морронов, причем не только следил за священником, но и оберегал его жизнь от всевозможных неприятностей. Эффектное появление притворщика-охотника тоже косвенно свидетельствовало о правдивости речей маркиза. Пресловутый полковник действительно существовал, и морронам до сих пор плохо удавалось предсказывать его шаги, иначе бы Аке не пожирал незнакомца таким гневным взглядом, а сзади в его видавшие виды панталоны не был бы заткнут топор.

Предстать в новом обличье можно было по-разному, как, впрочем, имелось и множество способов объяснить внезапное исчезновение старика-священника. Воспользовавшись тем, что о жизни преподобного отца в колонии мало кто знал, дракон решил пойти по самому простому пути и даже не счел необходимым изменить звучное имя, к которому за столько лет уже привык. Выбранная наспех легенда была проста и безупречна. Конечно, при желании можно придраться ко всему, но дракон знал, как избежать опасных ситуаций и не позволить желаниям жертв обмана быть подкрепленными реальными возможностями. Буквально за пять минут общения хитрец умудрился не только успокоить взбудораженных его появлением обитателей церкви, но и расположить их к себе. История, кратко рассказанная им, быстро ознакомила парочку с его жизнью:

«… Его окрестили Патриуном в честь известного когда-то родственника-миссионера. Полное имя звучало немного комично – Патриун Бьерож, поэтому матросы и офицеры филанийского военного фрегата „Пояра“, на котором он служил лекарем третьего ранга, величали его за глаза не иначе, как: „Бей рожи!“, что, впрочем, нередко соответствовало истине. Два года назад ему надоело бороздить моря вместе с командой, не имеющей дурной привычки болеть обычными болезнями, но зато довольно часто попадавшей под пиратские ядра и сабли, и он ушел в отставку.

Жизнь в родном городе протекала довольно приятно, хотя и скучно, поэтому преуспевающий эскулап довольно часто хандрил. От серости размеренной провинциальной жизни ему не позволило окончательно зачахнуть странное письмо, пришедшее от знаменитого двоюродного деда. Преподобный отец Патриун, или, как его называл отец лекаря, Патриун старший и Великий, предложил ему место целителя при церковной больнице в Марсоле. (Фантазия дракона разыгралась, и он вкратце описал далеко идущие планы священника по созданию не только больницы для бедных, но и приюта для осиротевших детей.) Мало кто из умельцев лечить людей способен бросить хорошую практику и сломя голову отправиться неизвестно куда, да еще по зову дальнего родственника, которого даже ни разу в жизни не видел. Однако чувство долга, призывающее позаботиться о родном старике, унаследованный авантюризм и неприятие размеренно текущей жизни подтолкнули бывшего судового врача военного филанийского флота на весьма необдуманное приключение.

Первая встреча двоюродных деда и внука произошла уже в филанийском порту, перед самым отправлением шхуны, привезшей священника в Дерг. К несчастью, путешествовать вместе тезкам помешали бывшие сослуживцы лекаря. Их сильно пострадавший в шторме корабль ремонтировался в порту, а его команда шумной гурьбой кочевала по всем кабакам. Патриун-младший не мог обидеть морских вояк, тем более что со многими из них почти породнился. Он не нашел в себе сил отказать предложению опрокинуть с ними пару десятков стаканчиков, поэтому задержался и прибыл в колонию почти на целых два дня позже занедужившего старика…»

– Складно поешь, – проворчал Аке, выкладывая на скамью довольно большой топор, неизвестно каким чудом уместившийся в его нижнем белье, а затем сам сел напротив внука священника. – Да, вот только, чтобы понять, брешешь ты или правду говоришь, надоть мне со стариком покалякать. Я наверх щас схожу, а ты здеся пока побудь и смотри, не озорничай! Сбегешь или мальчонку обидишь, – квадратный подбородок охотника, обрамленный свалявшейся бородой, кивнул в сторону Ну, хоть и все еще испытывавшего неуверенность, но успевшего прийти в себя от потрясения неожиданной встречи.

– Ага, сходи, сходи, – поддакнул Патриун-младший, – но только обратно не возвращайся! Если порог его кельи переступишь, я тебя в ней и запру на месяц, а то и на два…

– Это чего это вдруг? – удивился Аке не столько самоуверенности лекаря-моряка, сколько необычности постановки вопроса.

– Я ж сразу сказал: занедужил старик. Видимо, взаправду проклятие над священниками в этих землях витает, – из груди лекаря вырвался печальный выдох, сопровожденный отрыжкой. – Я ночью приехал, у дедули жар был, конечности посинели, а глаза навыкате. Сначала понять не мог, в чем дело, а затем вот…

Для более наглядного объяснения старческого недуга Патриун полез в сундук, откуда осторожно достал плотно запечатанную сургучом пробирку. На дне стеклянной тюрьмы вверх лапками лежало какое-то крошечное насекомое, погибшее то ли от нехватки воздуха, то ли еще до помещения в герметичный сосуд.

– Лисий хвост! – пробасил Аке, вспугнув опять отскочившего к стене монаха. – Да это ж уховертка, редкая тварь!

– Я бы назвал этот удивительный экземпляр «беренциус корпиус», – выругался по научному эскулап, – но простонародное название более точно отражает суть процесса внедрения этого паразита в организм человека, кошек и прочей дворовой живности. Я вижу, вы с ним знакомы?

Внук священника попытался пошутить, но Аке не воспринял остроту довольно сомнительного характера.

– Так все ж я понять не могу, почему мне к старику нельзя? – не унимался охотник. – Ко мне, конечно, эти зловредные пакости не заползали, но я ребят знаю, кто с ними долго мучился. Страшная болячка, но не зараза же, мор же не пойдет! – уверенно заявил Аке, даже, пожалуй, чересчур уверенно.

– Не буду вдаваться в сферу высокой терминологии, мой необученный лекарскому делу друг, – с насмешкой произнес Патриун-младший, – но поверь, здоровый организм охотника сопротивляется токсинам, выделяемым подобными букашками, куда активней, чем утомленное годами тело старца. Я со всей ответственностью заявляю, что не исключена возможность мора, к примеру: имперской чумы, серберийского гноения или обычной холеры. К тому же старик пока спит, нечего тревожить его покой. Хочешь убедиться в правдивости моих слов, изволь, прочти! – Лекарь достал из-за пазухи сложенный вчетверо листок и протянул его недоверчивому ворчуну. – Эту бумажку преподобный отец, а для меня просто дедуля, написал перед тем, как выпить мое лекарство и заснуть.

– Хм-м-м! – просопел Аке после того, как взял в руки исписанный лист, развернул его и уставился на непонятные закорючки.

– Грамоте я не очень обучен, да буковки мелкие… Эй, малец, разобрать, что к чему, сможешь?

Монах кивнул, подошел вплотную к охотнику и беззвучно зашевелил губами, видимо, читая по слогам.

– В общем, все правильно он говорит, – робко произнес раскрасневшийся, как девица, монах. – Преподобный отец просит нас, его внука не только под кров принять, но и во всем слушаться…

– Нет уж, извиняй, мил-человек! Ты, конечно, умный да ученый, но я в закорючки какие-то не поверю, если подтверждения собственными глазами не найду! – прокричал Аке и, поднявшись со скамьи, быстрым, развалистым шагом направился в сторону жилых помещений. – И дверь за мной, лекаришка, не советую запирать, выломаю!

– Не тревожь старика и близко слишком к нему не стой! – выкрикнул лекарь недоверчивому охотнику вслед.

Видимо, Аке не был безграмотен настолько, насколько прикидывался. Патриун мог поклясться, что силач сам прочел письмо, а отдал его недоучке Ну лишь в целях маскировки. Его вспыльчивость, порою граничащая с грубостью, объяснялась довольно просто. Ни он, ни приставивший его к священнику маркиз Вуянэ не могли предположить такого поворота событий и не продумали, как должен себя вести страж.

Аке вернулся довольно скоро. Искусная, хоть и не долговечная иллюзия изуродованного болезнью человеческого тела, на три четверти прикрытая сверху простыней, могла убедить даже самого большого скептика.

– И что же теперь делать-то? – удрученно пробасил охотник, грузно плюхаясь на скамью.

– Пока ничего, – пожал плечами лекарь. – Главное, в комнату деда никого не пускать, да и самим не заходить. Я сильное снадобье дал, оно хворь выведет, да и снотворное дня три-четыре действовать будет. Не бойтесь, проснется наш духовный наставник свежим и бодрым, как малосольный огурчик!

– А как же службы? – робко спросил монах, почему-то до сих пор побаивающийся смотреть новому компаньону в глаза.

– Церковь пока закроем, благо что повод достойный есть, – по-военному четко и кратко стал излагать план действий Патриун-младший. – Ты, вьюноша, порядок пока наведи, грязь кругом и пылища, просто срам! А я господ начальничков из управы проведаю, по-своему с ними поговорю, по-флотски, – усмехнулся приезжий со зловещей ухмылкой на лице, разминая костяшки пальцев.

– Ну а мне-то что делать прикажешь? – спросил Аке, пристально и с долей недоверия глядя внуку священника в глаза.

– Делай что хочешь, – пожал плечами вставший и направившийся снова к «больному» дракон. – Мне дед говорил, у вас с ним уговор был…

– Ну, был, что с того? – буркнул охотник, не стесняясь присутствия постороннего, почесывая то место, которое натер побывавший в панталонах топор.

– Так он в силе остался, – заявил Патриун-младший, по-дружески хлопнув верзилу по плечу. – Хочешь помочь, церковь стереги. Самое ценное сейчас в ней… мой дед!

– Это уж точно, – прошептал вслед удаляющемуся лекарю Аке, наивно полагая, что тот его не услышит.

* * *

«Назвался груздем – полезай в кузов!» – смысл этой незамысловатой народной мудрости дракон усвоил хорошо, более того, он был полностью согласен с безымянным творцом-грибником, после третьего или четвертого стакана крепленой настойки придумавшим крылатое выражение. Действительно, как ни крути, а каждое слово рано или поздно приходится подтверждать делом; каждый титул оправдывать соответствующими поступками, а права – постоянно доказывать. Раз дракон принял настоящее обличье, лишь немного подогнав свое чешуйчатое облачение под строгие требования моды современной эпохи, значит, настало время переходить от умозаключений, наблюдений и разговоров к активным действиям. Раз новое имя звучало «Бьерож», значит, нужно было срочно отправляться в городскую управу и устраивать для скучавших по развлечениям жителей колониальной столицы настоящее представление с безжалостным массовым мордобоем и выкидыванием из окон управы письменных столов, вороха казенных бумаг и особо пакостных клерков.

Кулаки Патриуна сильно чесались в преддверии предстоящей потехи, долженствующей не только удовлетворить его насущную потребность размяться, но и спровоцировать врагов маркиза Вуянэ на необдуманные действия. Дракон чувствовал близость развязки, нарыв затянувшегося противостояния вот-вот должен был прорваться, а он все еще не знал, кто является противником «Живчика» и чью сторону примет он, если вообще его вмешательства потребуют обстоятельства. Полковник, скорее уж бывший эфемерным призраком, нежели живым существом, обязательно как-то отреагирует на разгром управы и хаос, который воцарится после этого в городе, он задействует связи или своих людей, чтобы покарать наглеца и тем самым дать Патриуну в руки тонюсенькую ниточку, умело потянув за которую, можно будет распутать весь клубок двойного, а то и тройного заговора. Дракон чувствовал, что кроме обострившегося конфликта Филания – колония, Альмира – Марсола, король – знать новых земель в воздухе витало что-то еще. Пресловутый полковник, представляющий неизвестно какие силы; северный сосед – герканская колония, на границе с которой в последние годы было совсем неспокойно, и притихшие в лесной глуши дикари… у загадочной головоломки было уже пять граней, а кто знает, сколько их на самом деле?

По собственному опыту дракон знал, что иногда необычайно полезно пошерудить палкой в горшке с ядовитыми пауками и затем плотно закрыть его крышкой. Он не находил себе места, бесцельно слоняясь по узеньким коридорам и маленьким комнаткам церкви в ожидании, когда же колокол на часовне при ратуше пробьет девять часов утра, порог управы переступит последний, опаздывающий на службу клерк, а он наконец-то сможет приняться за приятное дело.

Колокол вот-вот должен был пробить на всю округу. Патриун уже собирался выйти из церкви, где им в томлении был изучен каждый уголок да закуток, и дождаться желанного мига снаружи, как уши дракона вдруг потревожил какой-то шум, идущий, как ни странно, не с улицы, а из молельного зала. Звуки ударов, шум падения на пол тел и грохот крушимой мебели, ну как тут было усидеть в келье?

Схватив лежащую на кровати абордажную саблю, Патриун выскочил в коридор, сбежал по крутым ступенькам вниз и, открыв дубовую дверь ударом ноги, сорвавшим ее с петель, ворвался внутрь молельного зала. Наверное, юный монах добросовестно исполнил его распоряжение и прибрался, хотя теперь этого было уже не понять. На затоптанном грязными сапожищами полу валялись обезноженные скамьи, трухлявые обломки, осколки выбитых стекол и мелкая-премелкая щепа, среди которой копошились древесные жучки.

В центре зала для священных ритуалов, который уже можно было легко перепутать с дешевым кабаком после пьяной драки, лежал охотник в разорванных на коленях панталонах и с залитым кровью лицом. Аке ворочался по полу, держась левой рукой за разбитый нос, а правой пытаясь дотянуться до табурета, который, без всяких сомнений, должен был полететь в голову прячущегося за деревянной опорой чужака. Попытка дотянуться до метательного снаряда, разумеется, сопровождалась оскверняющей стены храма руганью и грозно-непристойными обещаниями в адрес «заморыша»-обидчика, дерущегося, по экспрессивно высказанному мнению охотника, нечестно.

Дракон был искренне удивлен наивностью убеждения Аке, что обычное руко– и скамейкоприкладство, деликатно называемое дракой, может протекать по каким-то там правилам, но в одном он был явно согласен с охотником хоть и поваленным на пол, но не чувствовавшим себя проигравшим. Его трусливо прячущийся за колонной противник действительно являлся заморышем, которого мог бы одолеть даже монах Ну, не будь тот жалким, плаксивым трусом. Маленький, толстенький, с кривыми ножками и экономящий на посещениях брадобрея, минимум, в течение двух лет человек просто не заслуживал иного определения.

Патриун не поспешил прийти на помощь товарищу, так и не дотянувшемуся до табурета, но зато нашедшему в себе силы подняться на ноги и снова ринуться в бой. Вооружившись обломком скамьи, охотник, шатаясь, направился к замухрышке-грязнуле, и не стоило гадать, во что превратилась бы голова неразумно вторгшегося в церковь бедолаги после первого же точного удара. Аке уже не нуждался в помощи, к тому же внимание дракона отвлекли от хода драки два интересных наблюдения, заставивших его поразмыслить и поднапрячь старушку-память. Во-первых, нечесаная и небритая рожа незваного гостя была почему-то знакома Патриуну, а во-вторых, осмелившийся ударить громилу-сторожа дуралей был мертвецки пьян, но каким-то чудом умудрялся держаться на ногах и довольно шустро передвигаться.

Размахивая обломком скамьи, словно огромной дубиной, изрыгающий сквернословия охотник отогнал низенького противника от подпорки и зажал в углу, откуда тому уже не было выхода. Патриун решил, что настало время вмешаться, но пока Аке делал замах для последнего удара, настолько сильного, что чужак наверняка лишился бы головы, толстый пьянчужка справился с угрозой смерти сам, притом найдя довольно экстравагантный, редко кем и когда применяемый способ борьбы с озверевшими силачами.

Тяжелая скамья взмыла вверх и вот-вот должна была начать опускаться по воле необычайно сильных рук. Любой на месте загнанной в угол жертвы попытался бы или увернуться, или бежать, прижимаясь как можно плотнее к стене, но хитрый мерзавец поступил по-другому. Он прыгнул, нет, точнее, просто плашмя повалился на великана, причем его заросшая волосами голова уткнулась носом во вражеский пупок, а пальцы вцепились в панталоны и кожу на боках противника. Аке взвыл от боли и все же нанес удар скамьей, естественно, пришедшийся не по голове, а по оттопыренному заду пропойцы. Страдающий от переизбытка спиртного организм отреагировал мгновенно: толстяка стошнило, и, как нетрудно догадаться, прямо на живот и панталоны охотника.

– Ах ты, тварь блюющая… паскудник! – сотряс низкие своды храма громогласный бас Аке, отбросившего в сторону обломок скамьи и пытавшегося оторвать от себя натерзавшие до кровоподтеков кожу на боках ручонки.

«Надо было по башке разок кулаком заехать, вмиг бы пальчонки шаловливые разжались бы! – представил Патриун, как бы он поступил, окажись на незавидном месте яростно дергавшегося охотника, так и не сумевшего ослабить хватку цепких пальцев. – Хотя нет, бить по башке нельзя! Сильный удар лишит дуралея жизни, а лапки могут и не разжаться… мертвая хватка! Отлетит паскудник от кулака к стене, все бока до мяса раздерет. Интересно, а Аке это понимает? Действует ли он осознанно или интуитивно?»

Секунду назад враги, а теперь скорее сцепившиеся партнеры по странному и необычайно болезненному танцу все еще топтались на месте и не могли освободиться друг от друга. Неизвестно, сколько бы продолжалось это безумие, если бы Патриун наконец не решил вмешаться. Два аккуратных нажатия на запястья, и пальцы низкорослого толстяка разжались. Перепачканный тошнотворной массой с пуза до колен Аке быстро отскочил назад и, все еще воя от боли, принялся растирать кровоточащие бока. Короткие, толстые пальцы с давно не стриженными, грязными ногтями не только сильно сдавили плоть охотника, но и прорезали кожу. Пьяный же грязнуля, которого дракон не успел вовремя подхватить, повалился на пол, с грохотом проломив лбом прогнившую половицу, а затем, как и подобает настоящему любителю выпивки, тут же свернулся калачиком и заснул.

– В сторону! – проревел за спиной дракона поборовший боль Аке, явно намеревающийся превратить умильно пускавшего слюнки храпуна в кровавую отбивную или, как выражаются мастера поварского дела, в отбивную с кровью.

– Погоди! – произнес Патриун, резко развернувшись и схватив за руки охотника, желавшего отомстить спящему.

Как разъяренный бык, не только пострадавший, но и униженный охотник рвался вперед, однако был не в силах преодолеть выросшую у него на пути живую преграду. Патриун не только выдерживал солидный вес его тела, буквально повисшего на плечах, но и не ослабил хватки, хотя грозно пыхтевший и гневно сверкавший раскрасневшимися глазищами великан прикладывал отнюдь немало усилий, чтобы вырваться на свободу.

Еще несколько секунд назад дракону не было дела до этой драки, и он не стал бы мешать своему компаньону выместить злость, но загвоздка в том, что медлительная старушка-память наконец-то доковыляла до эпизода, когда он увидел храпевшего и пускавшего пузырьки изо рта и из носа толстяка в первый раз. Как ни странно, это событие произошло не несколько лет, а всего пару дней назад. Толстяк и еще один отвратного вида мужик следили за священником на шхуне и в Дерге, а затем пропали, угодив в расставленную подленьким старцем западню.

– Зачем он пришел?! Что ему нужно было?! – как только Аке успокоился, принялся допрашивать его Патриун, на всякий случай не разжимая рук и по-прежнему защищая грудью спящего толстяка.

– Он… он преподобного спрашивал, – просопел в самое ухо дракона оставивший попытки высвободиться охотник. – Пьяный в хлам! Неужто мне его пускать?! Да и священник не в том состоянии, чтоб грехи пропойцам всяким отпускать!..

– В общем, поступим так, – Патриун убрал руки и посчитал возможным отойти от успокоившегося силача. – Тащи его наверх в мою комнату и уложи на кровать!

– А это еще зачем?!

– Знаю я этого паршивца, он за нами с дедом следил, – честно признался дракон, не видя смысла скрывать ремесло нежданного посетителя. – Потом о его рожу паскудную кулаки почешешь, сначала мне с ним поболтать придется…

– Так он же…

– Знаю, – кивнул Патриун-младший, войдя в новую роль, – но я же бывший судовой лекарь, мне и не таких забулдыг на ноги ставить приходилось.

* * *

Патриун-младший не имел «своей комнаты», была лишь келья, в которую монах отнес ларь со склянками, столь же бесполезными, как и тряпье, наспех запиханное в дорожную суму. Дракон не собирался ночевать в отведенном для него помещении, поэтому довольно легко отдал приказ разместить в нем спящего пьянчужку.

Стоило лишь Патриуну открыть дверь кельи, как в нос ударило отвратительное амбре – универсальный, сильно действующий очиститель желудка, способный вывернуть наизнанку кого угодно, но только не дракона. Воздух в плохо проветриваемом помещении с маленьким окошком был и так застоялым, спертым, а притащивший любителя спиртного Аке то ли позабыл, то ли специально не открыл ставни, решив мелко отомстить лекарю за то, что тот не дал свершиться праведной мести охотника.

По остаткам зловонных испарений, витавших клубами в воздухе, чуткий нос дракона безошибочно определил, какую жуткую смесь употребил шпион перед тем, как впал в блаженное состояние. Ни одному нормальному человеку не могло прийти в голову приготовить чудовищной силы коктейль да еще использовать вместо кастрюли собственное брюхо, где сейчас вся эта гадость булькала, бродила и варилась, подогреваемая теплом тела, и иногда отправлявшая наружу отработанные пары довольно удушливого свойства.

К счастью, Патриун был куда терпимей обычного человека, который тут же захлопнул бы дверь. Прикрыв ладонью нос, дракон сумел добраться до окна и, не желая тратить драгоценное время на возню с заевшей защелкой, просто-напросто выбил стекло ударом кулака. Волна ворвавшегося внутрь свежего воздуха не сразу расправилась со зловонными, парообразными накоплениями, но дышать стало значительно легче. В списке вопросов, которые Патриун хотел задать пришлому пьянице, добавились еще два пункта. Исключительно из любопытства дракону хотелось узнать: зачем шпион с собой такое сотворил, и как ему удалось выжить?

Хоть новоявленный лекарь и бахвалился перед Аке, что может поставить на ноги даже ушедшего в запой матроса, но на самом деле задача эта была далеко не из легких и не решалась при помощи кувшина холодной воды, вылитого на буйную голову пропойцы. Нужны были хорошие снадобья, как минимум, два: одно – чтобы обезопасить жизнь ушедшего в долгую спячку, ведь человеческие внутренности так слабы и могли в любой момент не выдержать чудовищной нагрузки; другое – чтобы привести голову и язык разбуженного в надлежащее состояние. Дракона не устраивало невнятное блеяние в ответ на его вопросы.

Вечный скиталец по временам, дорогам и человеческим душам знал рецепты необходимых снадобий и даже мог найти все ингредиенты, но условий для приготовления не было. К тому же время поджимало, и Патриуну было жалко тратить два-три часа на устройство лаборатории в походных условиях и создание смесей ради того, кто был явно недостоин таких усилий.

Рискуя погубить перебравшего пациента, дракон решил прибегнуть к «топорному» методу, который хоть и увеличивал в несколько раз шанс несчастного случая, но зато экономил время. К тому же на кону были всего лишь жизнь пьяного шпиона и сведения, коими тот, возможно, и не обладал.

Рука в кожаной перчатке легла на лицо пьяницы, надавив ладонью на рот и зажав пальцами мокрый нос. Отсутствие притока воздуха тут же дало о себе знать, грузное тело толстяка заворочалось, задергалось, пытаясь сбросить плотно прижатую к лицу руку, а затем, звучно выпустив с натуги газы и орошая перчатки потоком слюны, замахало всеми четырьмя конечностями. Дракон не отпускал руку, пока мысленно не досчитал до пятидесяти, и только потом убрал ее от уродливого лица. Толстяк с громким хрипом вдохнул, наверное, намереваясь собрать ртом весь воздух в комнате, чертыхнулся, похабно ругнулся пару разков и, повернувшись на бочок, вдруг открыл мутные, слезившиеся глазенки.

– Ты кто таков? Где священник? Я только с ним говорить буду! – произнес пьянчужка хоть медленно, почти по слогам, но довольно внятно.

Дракона поразило быстрое пробуждение пациента, а уж его довольно приличное состояние просто повергло в шок. Язык толстяка ворочался с трудом, речь была медленной, но осмысленной. Ни один человек не способен столько выпить, проспать менее четверти часа, а затем четко выражать свои мысли; ни один человек, но парадокс заключался в том, что толстый грязнуля был человеком самым примитивным и слабым из всех известных дракону разумных существ.

– Священник тяжело болен. Я его внук. Можешь говорить со мной, – ответил дракон, специально изъясняясь короткими, простыми предложениями, содержащими лишь суть, без всяких изысков и прикрас.

– Ты что, глухой?! – возмутился толстяк, зашмыгав красным носом, а затем смачно сплюнул на пол, едва не попав на сапог дракона. – Старичка зови, хворь, чай, не вконец одолела, а не может с постели подняться, меня к нему отведи. Дело важное, не буду я перед всякими смазливыми молокососами изъясняться! К тому же еще проверить не мешало б, что ты за птица такая!

«Я тебе тоже проверочку устроил бы, да боюсь, по частям развалишься, пьянь подзаборная! Эх, почему я такой добрый, почему не позволил Аке бочины тебе намять?» – подумал дракон, не тратя впустую времени, направившись к двери. Спорить с пьяницей было бесполезно, к тому же тяжко, противно и муторно. Гораздо проще было представить ему священника и наконец-то узнать, ради чего был затеян весь этот сыр-бор с битьем рож и кощунственным разгромом святилища.

– Никуда не уходи и пол не замарай! – кинул Патриун-младший напоследок и скрылся за дверью.

Чумазая физиономия Кюсо расплылась в дурацкой ухмылке. Он-то знал свои реальные возможности в подобном состоянии: оросить пол плевками он мог, а вот встать с кровати было бы равносильно подвигу. Хотя, с другой стороны, бывшему агенту филанийской разведки было грех жаловаться: несмотря на слабость в отяжелевших членах и туман в голове, он достиг намеченных целей и сейчас, когда бурная ночь пьяного безумия осталась позади, сохранил ясность рассудка. Он помнил все, все, что он делал и что говорил; мог воспроизвести в памяти каждый свой шаг с точностью до минуты. Единственное, что огорчало разведчика, так это головная боль и иногда возникающие неприятные ощущения в раздувшемся и напрягшемся, как барабан, животе. Побочные эффекты, которые нельзя сравнивать с обычным похмельем, возникли, конечно же, из-за некоторых некачественных ингредиентов. Но что было поделать пьянице-чудотворцу, если поставляющие в колонию дорогое вино купцы жульничали, намешивая в бочонки всякую гадость?

Наверное, разведчик полежал бы еще немного, а затем попытался бы встать, чтобы самому отправиться на поиски старика, но мерзавка-судьба, бессовестно втянувшая Кюсо в опасную передрягу, вдруг сжалилась и послала к нему человека, ради встречи с которым он протопал ночью долгий путь от Дерга до Марсолы, не раз стукаясь лбом о неожиданно выраставшие прямо перед ним сосны да ели.

С раздражающим слух скрипом дверь кельи отворилась, и на пороге возник священник; бледный, осунувшийся, лишь отдаленно напоминавший того бодренького старичка с клюкой, учинившего бучу на корабле и подложившего ему с напарником весьма пакостную свинку возле ворот Дерга.

– Слушаю тебя, сын мой. Зачем желал меня видеть? – прошептали трясущиеся губы дракона, вновь превратившегося в Патриуна-старца.

– У нас мало времени, да и плохо мне, чтобы тебя, дедуля, в правдивости моих слов убеждать, – явно прибеднялся Кюсо, который просто не терпел что-то доказывать, разжевывать и подробно описывать недоверчивым людям. – Ты уж имей терпение, дослушай до конца, а там и сам поймешь, что я рассудком не убогий и не лживый обманщик.

– Слушаю тебя, – кивнул священник и, кряхтя, опустился на табурет в изголовье кровати.

– Ты – преподобный отец Патриун из Миерна, бывший духовный наставник миссионерского корпуса Индорианской Церкви и бывший настоятель монастыря Деншон, получивший недавно приказ отправиться в Марсолу.

– Твоя осведомленность похвальна, – Патриун не стал делать пропойце замечания, что тот упорно обращается к нему на «ты» и почти через каждое слово орошает слюною относительно чистый пол, – но кто же ты? О себе-то я вроде все знаю.

– Вот как? – рассмеялся Кюсо. – Тогда ответь, старик, зачем ты прибыл в Марсолу? Кто тебя прислал и с какой целью? Неужто у филанийской Короны уже не осталось крепких, полных жизненной силы ребят в сутанах, чтобы нести дикарям и переселенцам слово Индория?! Вижу, тебе нечего ответить, тогда заткнись и молчи, если хочешь услышать правду! Многого не гарантирую, но кое-какие фактики интересные почерпнешь, обещаю!

– А что ты хочешь взамен? – спросил старик, знавший, что агенты любой разведки никогда не делают ничего просто так, а если и говорят правду, то или чтобы подтолкнуть человека к чему-то, или за деньги.

– Жить хочется, – честно признался трезвеющий на глазах разведчик, – а в той заварухе, в которую мы с тобой угодили, выжить можно только возле тебя…

– Говори, я слушаю, – дракон счел аргумент весьма убедительным, у мастеров сыскного ремесла обычно весьма недурно развита интуиция.

– Называй меня Кюсо, как зовусь на самом деле – не важно, – начал рассказ толстяк и высморкался в чистую наволочку. – Я и мой напарник, ныне уже покойный, получили задание прибыть в колонию и поступить в распоряжение филанийского агента под кодовым именем «полковник».

«Ага, значит, «полковник» все же существует, он действительно служит в разведке, но это не звание, а секретное имя, что-то вроде бандитской клички, – подумал Патриун, но потом тут же счел нужным особо отметить, – если, конечно, ничтожество с выпученными глазами не врет. Его ведь и маркиз подослать мог, чтобы сказками дивными голову мне затуманить. Хотя, зачем я ему сдался? Вряд ли моррон-заговорщик знает, кто я на самом деле. В книжках про меня не написано, да и на лбу у меня отметины нет. С другой стороны, как знать, как знать…»

– Перед тем как прибыть в Марсолу, мы должны были проследить за тобой и убить каждого, кто вступит с тобой в контакт, – откровенность Кюсо не знала границ, впрочем, он почему-то решил умолчать об убийстве королевского курьера, передавшему священнику приказ. – До Дерга все шло хорошо, ты не доставлял нам хлопот, но вот там мы сплоховали, позволили себя заметить. Как раз с этого момента и начались наши злоключения.

– Уж не думаешь ли, сын мой, меня в том обвинить? – усмехнулся старик, однако не стал дальше развивать скользкую тему.

– Нет, тебя я, старче, не виню, но себя ругаю и знаешь, за что? За то, что мы еще на корабле тебя за борт не отправили, – взгляд разведчика, как никогда, был серьезен и трезв. – Говорят, интуиция заменяет агенту глаза и уши, так вот мы с моим покойным напарничком были совершенно слепы и глухи.

Кюсо не стал вдаваться в слишком уж мелкие детали и вкратце рассказал, как протекал день, когда после драки и допроса их выпустили из-под ареста. Он спокойно, без эмоций, как и подобает настоящему профессионалу разведывательного дела, поведал про нападение в лесу, про приключения на городской свалке и про то, как он напивался на портовом складе; рассказал все без утайки и многозначительно замолчал на том моменте, когда он вышиб ногой дверь в покои лейтенанта дергской стражи.

– Сочувствую, – покачал головой старик, хотя из его уст наигранное соболезнование прозвучало с нейтральной интонацией: «Как это познавательно!» – И что же лейтенант тебе поведал, чтобы ты хозяина предал и церковь своим посещением удостоил?

– А то, что все мы были под колпаком еще там, в Филании – и ты, и мы! Наш несостоявшийся командир – отменная сволочь! Этот чертяга предвидел, что ты заметишь нас в порту Дерга. У лейтенанта стражи был однозначный приказ – избавиться от нас по-тихому. Понимаешь?! Это была не его инициатива, не случайность, а осознанное действие в соответствии с заранее выданной инструкцией! Ты понимаешь, что это означает?!

Разнервничавшись, Кюсо перешел на крик, но его собеседнику громкое сотрясение воздуха не мешало пребывать в задумчивости. Из всего услышанного дракон сделал два вывода. Во-первых, «полковник» хоть и состоял на королевской службе, но преследовал исключительно свои интересы. Слуги короля, в зависимости от обстоятельств, могли быть как его союзниками, так и врагами. Во-вторых, версия маркиза Вуянэ подтверждалась. «Полковник» знал, кем был священник на самом деле, и задумал натравить его на своих врагов, то есть морронов, поддерживавших марсольского вельможу. Патриуну оставалось лишь найти ответы на три вопроса: «Зачем?», «Кто он, этот всезнайка-провидец?» и «Где найти мерзавца, чтобы без жалости и сожалений вывернуть его наизнанку?» Хоть старик-священник оставался внешне спокойным, но внутри его клокотал вулкан негодования. Он вдруг почувствовал себя жалким и ничтожным, как затравленный бойцовский пес, которого сначала морят голодом и бьют палкой, а затем выпускают на арену и заставляют рвать зубами глотку такому же бедолаге, как он. Повидавший жизнь во многих ее проявлениях дракон мог простить многое, но только не личное оскорбление, нанесенное трусливо, чужими руками и исподтишка.

– Скажи лучше, мил-человек, какими речами тебя еще лейтенант развлек? И как ты его убедил пооткровенничать? Офицеры – не чета дуралеям-солдатам, они в призраков-мстителей не верят…

– Конечно, не верят, – поддакнул Кюсо, а его физиономия тут же расплылась в довольной ухмылке. – Зачем призраком притворяться, когда в его спаленке, теплой да уютной, камин имелся. Привязал я его к вертелу и, как барашка, жирненького да сочненького, над огоньком крутить начал… мигом, голубчик, запел!

«Еще бы, – подумал дракон, – от пьяного мужлана чего угодно ожидать можно, зажарит да еще и уплетет за милую душу, если закуси иной не найдет…»

– Не скажу, что все, но многие офицеры в страже, да и в береговой охране тамошней ставленники маркиза Вуянэ, но на самом деле уже давно «полковнику» продались, – перешел к главной части повествования Кюсо. – Он, как паук, все и всех своей паутиной оплел, и главное, большую резню в Марсоле на днях собирается учинить. А еще он, лейтенант то есть, про братство какое-то тайное плел, но только я точно не понял… В сундуке же у поганца вот что лежало.

Толстяк полез за пазуху и извлек оттуда кусок какой-то черной тряпки. Священник осторожно, двумя пальцами принял пропахший потом лоскут и стал его разглядывать. Ткань показалась дракону знакомой и по виду, и на ощупь, однако старушка-память, видимо, заснула и не хотела давать подсказку.

– Заигрался «полковник», совсем заигрался! И против заговорщиков, и против Короны идет. Все грузы, которые Вуянэ негласно к вывозу запретил, тайно на кораблях отправляет, но только не в филанийские порта, – Кюсо шмыгнул сопливым носом и вытер слезу, выступившую от напряжения и от жалости к самому себе. – А мне куда податься прикажешь? Куда ни сунься, везде или прирежут, или задание дадут для самоубийц. Уж лучше я к тебе на время прибьюсь, ты силу имеешь, раз вокруг твоей персоны такая свинопляска закрутилась.

В словах-шпионах была доля смысла. По крайней мере, от того, что толстяк пока побудет при нем, Патриун ничего не терял, а при удачном стечении обстоятельств мог и многое выиграть. Нужно только не верить плаксивой роже толстяка и выудить из него все, что тот знал о «полковнике» и его подручных.

– А какой мне от тебя прок? – пожал плечами старик. – С какой стати я тебя под крылышко брать должен, если ты ровным счетом ничего не знаешь? Все, что мне тут наплел, и так известно. Вот если бы ты знал, как «полковника» найти…

– А разве я сказал, что не знаю? – сощурил хитрые глазки толстяк. – Пожалуй, на всем правобережье Удмиры я единственный, кто и дом полковника показать может, да и знает, что он совсем не мужик, а…

Кюсо не успел договорить. Его глаза вдруг расширились, а руки и ноги затряслись в конвульсиях. Патриун сначала не понял, что происходит, подумал, что с большим запозданием проявились серьезные последствия безудержного пьянства. Однако когда из хрипящего рта Кюсо полилась кровь, а из груди появилось окровавленное острие стилета, дракон забил тревогу. Притворяться перед покойником уже не было смысла: с табурета вскочил старик, а до двери добежал уже красавиц-мужчина в темно-коричневом одеянии. Распахнув одну дверь и вышибив дверь соседней кельи ударом кулака, Патриун ворвался внутрь комнатушки, где только что, буквально несколько секунд назад, находился убийца. Дракон опоздал, в щели между бревнами стены торчала рукоять стилета, а злодея уже простыл и след. Распахнутые настежь створки окна не оставляли сомнений, каким путем враг проник в церковь и каким покинул ее в минуту опасности.

Не тратя времени на выглядывание в окно и попытку найти неизвестно кого, Патриун поспешил обратно в келью и аккуратно уложил тело приколотого к стене мертвеца на кровать. Перед смертью Кюсо сказал, что «полковник» не мужчина, значит, он, точнее, она – женщина. Во всей Марсоле было не так уж и много влиятельных дамочек. Патриун мог бы догадаться, кто из них, если хотя бы знал дом, в котором должна была состояться встреча Кюсо с «полковником».

До сих пор неизвестный противник по ставшей уже довольно кровавой игре, скорее всего, знал, что под сутаной священнослужителя скрывался дракон, но явно не догадывался, на что тот способен. Пальцы в черной перчатке легонько коснулись висков убитого, а затем потихоньку углубились внутрь черепа. Мозг человека умирает не сразу, а в течение семи минут после того, как перестает биться сердце. Исключение составляют лишь те случаи, когда смерть происходит в результате удара по голове и механического повреждения черепной коробки. С момента смерти Кюсо прошло всего две минуты, а значит, у Патриуна оставалось целых пять, чтобы основательно покопаться у покойного в голове. Нужные ответы были найдены всего через две с половиной минуты. Теперь Патриун точно знал, что пьяный шпион говорил правду, а не был подослан к нему в целях дезинформации, а также дракон мог найти дом, в котором «полковник» встречался со своими подручными. Догадка принадлежности хитроумного мерзавца к слабому полу полностью подтвердилась, ведь хозяйкой дома была не кто иная, как Онветта, глава альтрусского клана вольных охотников.

(обратно)

Глава 12 Новое – хорошо забытое старое

Когда часами стоишь на посту, то постепенно привыкаешь к контурам и очертаниям окружающих тебя предметов. Однообразие и неизменность пейзажа захватывают тебя настолько, что можешь и не заметить вновь появляющиеся предметы или изменения, постепенно происходящее со старыми. Почему-то мудрые ученые, кичащиеся своим всезнайством, до сих пор не удосужились дать научное определение этой особенности человеческого восприятия, поэтому сторожам и часовым, охраняющим нерушимость границ и безопасность спящих товарищей, приходится пользоваться народным, неточным термином для описания этого поразительногоявления – «замылился глаз».

Глаза наблюдателя пограничного филанийского укрепления точно «замылились». Стоя на площадке высокой смотровой башни, он не видел ничего, кроме темно-серого из-за грозовых облаков утреннего неба и сплошной пелены покрывшего озеро тумана, через который местами проглядывали пятна темно-синей воды. Картинка не менялась вот уже два часа, как раз с тех пор, как он заступил на пост. Все оставалось по-прежнему неизменным, разве что небо стало немного светлее, а клубы тумана то сгущались, то рассеивались, в зависимости от силы и направления ветра. Слух часового время от времени терзало гудение ветра, но порывы были недолгими и тут же стихали, уступая место завораживающей тиши. Обоняние, очень важное как для людей, так и для зверей чувство не могло помочь часовому; на высоте пяти метров над землей и восьми-девяти над водой почти нет запахов, правда, иногда, при особо сильном ветре, до смотровой площадки долетал дымок медленно прогоравших и постепенно затухавших лагерных костров.

Все было тихо, все было спокойно, как в прошлый, позапрошлый и позапозапрошлые разы, когда часовой выходил на дежурство. На этой границе вообще никогда ничего не происходило, и молодой солдат не мог нарадоваться тому, как ему повезло. Единственными врагами хранителей пограничья были скука и сырость, но от этих недугов имелись хорошие лекарства. Часовому нужно было лишь немного потерпеть, до конца его дежурства оставалось не более четверти часа.

Наблюдатель не всматривался в даль, там нечего было искать, он лишь осязал глазами пространство. Специфический запах костра заметно усилился, и это был хороший признак. Лагерь потихоньку просыпался, а значит, вскоре должен прийти сменщик, настанет пора отправиться на покой и ему.

«О, а вот и он заявился, легок на помине», – обрадовался солдат, слыша, как кто-то, кряхтя, карабкается по лестнице. Однако часового ждало горькое разочарование. К нему с визитом пожаловал не другой солдат и даже не придирчивый сержант, а старшина охотничьего дозора, стоявшего вместе с их частью на страже границы.

Сначала в поле зрения появилась медвежья шапка, затем глазам часового предстала и косматая голова, давно не знавшая ни расчески, ни бритвы. И, как водится, где бы ни появился командир охотничьей банды, там тут же начинался крик:

– Спишь, паразит?! Вон зенки-то совсем слиплися! – проорал старшина, еще не успев полностью подняться на площадку. – Что тут у тя творится, дармоед казенный?! Пожар, что ль, в лесу, а ты и ухом не ведешь!

Рослый грубиян не стал слушать оправданий. Взобравшись на смотровую площадку, он оттолкнул замешкавшегося солдата, да так сильно, что часовой отлетел в сторону и больно стукнулся плечом о пирамиду с длинноствольными мушкетами.

– Гарью тащит, не чуешь, что ль?! – пробасил охотник, приподнявшись на руках над перилами и всматриваясь в сплошную зелень листвы деревьев.

– Не знаю, что там тебе причудилось, да только вашему брату здесь быть не положено, – пролепетал потиравший ушибленное плечо солдат, а затем, набравшись смелости, вдруг прокричал: – А ну, давай, слазь с поста, а то!..

– Жральник захлопни, – не повышая голоса, посоветовал охотник.

Старшине было не до воспитания новобранцев, он был крайне озадачен и даже снял с головы шапку, чего с охотниками почти никогда не случалось. Внушительных размеров пятерня заскребла копну взопревших волос. В лесу все было спокойно: стайки испуганных птиц не кружились над лесом, и нигде над деревьями не поднималось зловещее облако черного дыма. Старшина смачно выругался, сплюнул, перегнувшись через перила, и уже собирался спускаться вниз, как его взор привлекла темно-синяя гладь пограничного озера, над которой кое-где еще клубились сгустки тумана.

Не спрашивая разрешения часового, который, в его понимании, был самым бесполезным из всех находившихся на вышке предметов, охотник подошел к длинной подзорной трубе на треноге и прильнул к окуляру. Часовой так и не понял, что поразило командира охотников. Старшина вдруг подпрыгнул, чуть не проломив пол и, извергнув из дурно пахнущей пасти набор нечленораздельных звуков, так саданул кулачищем по опорному столбу, что из перил чуть не повыскакивали гвозди. Затем охотник схватил привязанный к широкому кожаному поясу рожок и, протрубив в него три раза, не спустился, а съехал с лестницы, ободрав в кровь о древесину ладони.

Пограничный лагерь мгновенно пришел в движение. Возле штабной палатки затрубил тревогу горнист, проснувшиеся охотники и солдаты забегали, натягивая на ходу кто мундиры с доспехами, а кто и меховые куртки. Артиллерийские расчеты быстро заняли свои позиции и принялись поспешно расчехлять стволы орудий. Удивленный часовой так и не понял, что же встревожило вожака охотников, и скорее интуитивно, нежели осознанно посмотрел в подзорную трубу сам.

То, что невооруженному глазу казалось лишь хаотичным скоплением поднимавшихся над водой клубов пара, на самом деле не являлось однородной массой. Туман еще клубился над водной гладью, но был уже не таким густым. Вдали его место занял медленно расползавшийся дым. Весь противоположный берег и примерно треть озера были затянуты этой сплошной пеленою.

Еще не осознав, что происходит, часовой оторвался от подзорной трубы и судорожно зашарил по карманам в поисках куда-то задевавшегося свистка. Он, пусть и с запозданием, хотел вызвать на вышку дежурного офицера, но тот заявился сам, притом вместе с командиром пограничной заставы, капитаном Пьероном.

– Пшел прочь, растяпа! – прокричал появившийся на смотровой площадке капитан в распахнутом настежь мундире.

Часовой поспешно ринулся к лестнице, зная, что вслед за подобным приказом обязательно настанет очередь незаслуженных тумаков, но сплоховал, чуть не поставил ногу на голову поднимавшегося дежурного лейтенанта.

– Гаринэ, давай быстрее! Что ты там мешкаешь?! – Именно этот выкрик капитана спас солдата от порции затрещин да тумаков.

Вместо того чтобы выместить злость на бестолковом новобранце, лейтенант повиновался приказу командира и прильнул к окуляру подзорной трубы.

– Ну, что скажешь?

Даже не глядя в подзорную трубу, ответ можно было прочесть на лице капитана.

– Дымовая завеса, – растерянно пробормотал еще не успевший окончательно отойти ото сна лейтенант. – Возможно, я ошибаюсь, но, кажется, началась война.

– А возможно, и провокация, – покусывая левый ус и теребя правый, произнес капитан. – Кто ж этих герканцев поймет? Эх, не видно ни черта!

– Прикажете открыть огонь, господин капитан?

– Подождем еще чуток, – ответил командир заставы, боясь принять судьбоносное решение. – Выстрелим первыми, нас потом обвинять начнут, дескать, войну развязали. Нельзя же запретить этим паскудникам жечь на своем берегу костры!

– Мне кажется, господин капитан, костры горят не на берегу, – высказал предположение лейтенант, – судя по площади распространения дыма, очаг возгорания уже находится над поверхностью воды, примерно метрах в тридцати от берега. Герканцы могли устроить костры на плотах и под прикрытием завесы начать переправу.

– Не дурак, сам знаю, да только… – капитан замолчал, а затем, видимо, что-то заметив, тяжело вздохнул и скомандовал: – Всем орудиям, картечью, беглый огонь!

Налетевший с юго-востока ветер немного отогнал дымовую завесу, и хоть наблюдавшие за озером лейтенант, охотники и солдаты ничего не заметили, но капитан отчетливо увидел в подзорную трубу несколько плывущих плотов и лодок, а также фигурки солдат в бело-желтых мундирах второго пехотного гердосского полка.

Выстрелы орудий слились в дружный залп, свист картечи разорвал тишину раннего утра, и хоть артиллеристы не видели, попали они в цели или нет, но точно знали – там, в затуманенной дали, воцарились боль, страдания и смерть. Плотность огня была такова, что выжить не мог никто. Канониры сделали три залпа и дали орудиям остыть, сами, с нетерпением ожидая, что же выплывет из-за бело-серой пелены тумана и дыма: жалкие обломки или везущие врагов плоты и лодки. Пристально вглядывались в даль и пехотинцы, сидевшие в обнимку с приготовленными к стрельбе мушкетами за валами земляных насыпей и бревенчатыми укреплениями.

В лагере стало мертвецки тихо, но момент всеобщего напряжения продлился недолго. Произошло то, чего никто не ожидал, но зато каждый отчетливо увидел. Подгоняемые поднятыми разрывами волнами в поле зрения показались не только груды плывущих деревянных обломков, но и несколько плотов, соединенных между собой толстыми корабельными канатами. На одном виднелись два трупа обнаженных по пояс солдат, а на остальных – сидели в три ряда одетые в мундиры соломенные манекены. Над притихшим лагерем зависло безмолвное: «Вот те на!..», выражающее всеобщее удивление и растерянность. Ответ на загадку не заставил себя долго ждать, правда, пришел он не со стороны озера, а из леса. В глубине чащи, вплотную примыкающей к заставе, там, где находились охотники, раздалась хаотичная пальба и крики.

* * *

Семьдесят солдат, ему дали в подчинение всего семьдесят солдат, чуть больше половины стандартной герканской роты. Такого унижения полковник еще никогда не испытывал, когда же Анри Шриттвиннер огласил задачу отряда, не только сам Штелер, но и его подчиненные, собравшиеся за столом совета, поняли, что коменданта фактически отправляют на убой.

Ох, нелегка же она, военная доля! Штелер был вынужден подчиниться, хоть унизительный приказ ему отдал всего лишь майор. Выйдя из палатки, комендант тут же отправился к шатрам вновь сформированной четвертой батареи, возле которых и приютилось вверенное ему подразделение, гордо именуемое первым егерским отрядом.

Глазам полковника предстало жалкое зрелище, жестокая пародия на солдат доблестной герканской армии. Возле пяти костров, плотно прижавшись плечами друг к дружке, сидело почти шесть дюжин солдат, более походивших на мародерствующих дезертиров. Нечесаные, небритые, в грязных мундирах и проржавевших, вытащенных из запасников кольчугах старого образца, вместо блестящих кирас, кутающиеся в темно-зеленые плащи с налипшими и еще не отсохшими кусками грязи.

Однако и в этой банде жалких бродяг еще сохранилась армейская дисциплина. При появлении коменданта солдаты повскакали с мест и, оправляясь на ходу, за пару секунд образовали ровную линию строя.

– Господин комендант, первый… – бойко начал рапортовать не более опрятный, чем его солдаты, командир, но, повинуясь знаку полковника, замолчал.

– Отойдем, лейтенант, – приказал Штелер и первым зашел за крытую повозку с припасами.

Молодой офицер последовал за Штелером и замер в недоумении, о чем же полковник хотел с ним переговорить с глазу на глаз.

– Почему солдаты в таком виде? – шепотом задал Штелер вопрос. – У нас что, интенданты мыла не выдают?

– Виноват, господин полковник, четыре дня из лесов не вылазили, тренировались, а только в гарнизон возвращаться собрались, тут тревога… Вы не беспокойтесь, я щас же…

– Отставить, – опять прошептал полковник. – Побереги силы, они нам еще понадобятся. Вашим отрядом я лично командовать буду, – голос полковника сорвался на хрип. В горле сильно першило, а по телу гулял озноб. – Но ты не радуйся, со мной пойдешь, поскольку и людей своих знаешь, да и в лесу хоть как-то ориентируешься…

«О чем только думал этот неуч-майор? – размышлял полковник, глядя в честные глаза двадцатилетнего лейтенанта. – Всего за неделю подготовить егерей – нереально, на выполнение такой задачи не меньше трех месяцев требуется. Ох, постреляют нас филанийские охотнички, как куропаток, только не влет, а вбег положат!..»

– Слушаюсь, господин полковник! Рад выпавшей чести сражаться с вами плечом к плечу! – зарделся юноша в эполетах. – Какова наша задача?!

– Не тараторь, все в свое время объясню, – голова полковника вдруг сильно закружилась, а ноги стали подкашиваться, но он нашел в себе силы скрыть слабость от подчиненного. – Твои бродяжки на лошадках ездить обучены?

– Ну да, – кивнул лейтенант, весьма удивленный подобным вопросом. – Они почти все из деревень будут…

– Вот и отлично. Возьми лошадей у артиллеристов да фуражиров, а если не хватит, забери и офицерских кобыл. Кто будет возмущаться, скажи, мой приказ, а если и после этого особо ретивые найдутся, бей в зубы. По исполнении доложись, все, ступай!

Приказ был исполнен гораздо быстрее, чем полковник рассчитывал, так что согреться у костра не удалось. У больного щеки пылали жаром, а озноб гулял по спине. Ему так хотелось улечься в теплую постель, накрыться теплым одеялом и не думать совершенно ни о чем, но вместо сна ему приходилось бодрствовать, вместо лечения еще больше напрягать больное тело.

Не посчитав нужным разъяснить солдатам, куда они направляются и зачем, Штелер скомандовал «за мной!» и, вскочив на коня, поскакал в сторону леса. Отряд отправился следом и, к удивлению коменданта, время от времени оглядывавшегося в седле, крестьянские парни, менее года назад сменившие холщовые рубахи на мундиры, оказались довольно сносными наездниками. Несмотря на высокую скорость передвижения и то, что больше половины солдат ехали без седел, отряд конных егерей растянулся не более чем на сто шагов. Полчаса скачки пролетели незаметно. Озноб прошел, уже не мучил разгоряченное тело, а резь в горле прекратилась. Остановив коня на опушке леса, полковник даже смог отдать команду обычным голосом, а не прохрипеть.

– Спешиться, построиться! – прозвучал приказ, когда большая часть всадников достигла опушки.

Полковник оглядел чумазое воинство, вставшее перед ним навытяжку, и пожалел, что много лет назад избрал карьеру военного. «Ответственность огромная, риск еще больше, жалованье – жалкие гроши, а подчиненные – ничтожные тугодумы, предел мечтаний которых – выпить, поблудить да пожрать, – ужасался полковник, пока разглядывал небритые лица взопревших солдат. Надо было все-таки по казначейской линии пойти. Сиди себе, бумагу марай, клерков очкастых гоняй, да барыш подсчитывай, что мимо казны королевской прям в твой карман стекается…»

Покорив себя за глупость и безрассудства, совершенные в юности, прежде всего, за решение стать офицером, полковник перешел от раздумий на отвлеченные темы к исполнению насущных задач.

– Солдаты, егеря! – обратился командир с речью, заранее чувствуя, что не сможет достичь в своих ораторских потугах надлежащих высот помпезности. – Вам… нет, нам с вами выпала честь начать первое сражение в этой войне! Мы первыми вступим на новые земли и выгоним с них жалких филанийцев, только и умеющих, что баб тискать да вино хлестать!..

«Насчет баб я, кажется, напрасно. Куда-то не туда занесло, – честно признался самому себе Штелер. – А все проклятый майор! Из-за его идиотских поручений три свидания пропустил, а какие пышечки меня ждали, какие красотки!»

– Наша задача проста: выйти противнику в тыл и напасть, внеся тем самым суматоху в ряды противника и предоставив нашим товарищам возможность переправиться на другой берег озера. Путь будет не прост! Нам придется пробираться через чащи и болота, кишащие всякой заразной пакостью, а в конце предстоит бой с серьезным противником. Охотники стреляют метко и чувствуют себя в лесу, словно у тещи в бане!..

«Проклятие, опять не туда занесло! Как бы палку не перегнуть, не перепугать недотеп, да и про тещу я не к месту сказанул… Теща – она тоже женщина, некоторые даже послаще дочурок попадаются. Ну вот снова! Чертовы бабы, все время некстати в голову лезут!»

– Но не робейте, вы солдаты, а они жалкий сброд, – начал исправлять свою оплошность полковник, но вдруг почувствовал, что красноречие стало неумолимо стремиться к нулевой отметке. Пора было заканчивать, сотрясать воздух словесами и переходить от напутствующей бравады к делу. – Помните, чему учил вас командир, и победа будет за нами!

После выступления коменданта перед строем трое счастливчиков были отправлены с лошадьми обратно в лагерь, остальной отряд не медля углубился в лес и уже через четверть часа заплутал.

Пробираясь в нескончаемом и ужасно темном лабиринте из деревьев, кустов, оврагов и доходившей местами до пояса дикой растительности, егеря медленно продвигались по труднопроходимой и совершенно незнакомой им местности в направлении на юг. Однако неопытный лейтенант вел их то на юго-юго-запад, то на юго-восток, то терял ориентиры, обходя очередное болотце, то вынуждал отряд делать сложные крюки, причем точка окончания маршрута иногда почти совпадала с исходным пунктом движения.

К счастью, двухчасовые лесные скитания закончились, хоть и привели к потере доброй дюжины солдат, то ли заплутавших, то ли отставших или потонувших в болотах. Горе-егеря, прошедшие всего недельный курс подготовки, несказанно обрадовались, услышав идущий издалека звук охотничьего рожка. Когда же ему ответил тревожный зов походной трубы, на сердцах скитальцев потеплело, а на душе полегчало.

– Ну все, лейтенант, вот и пришли, – пропыхтел уставший полковник, опускаясь на гнилой пень. – Не знаю, с тылу мы вышли или с фланга, но лагерь недалеко. Веди солдат в бой! Раз мерзавцы трубят, значит, вскоре начнется…

Штелер тут же пожалел, что допустил пренебрежительные интонации при отдаче распоряжения. Не только проделавшим сложный обходной маневр солдатам, но и их молодому лейтенанту нужна была сейчас моральная поддержка, которую он, при всем желании, оказать не мог. Дело было не только в усталости и плохом самочувствии. Полковник мог бы собраться с силами и выжать из себя одухотворенную речь, вот только не знал, зачем? У лесных солдат не было ни единого шанса уцелеть. Их жизни, пока еще теплящиеся в телах, были принесены на заклание, возложены на алтарь грядущей войны – войны, развязанной по каким-то глобальным, политическим соображениям, совершенно непонятным ни ему, ни даже генерал-губернатору.

Какое-то время командир егерей еще поглядывал в сторону павшего духом, отстранившегося от происходящего полковника, ожидая, что тот передумает и все же решится сам вести отряд в бой. Однако, осознав, что кроме налипшей на сапоги грязи их коменданта в данный момент ничего не интересует, юноша повел егерей в бой сам.

Поредевший после лесных скитаний отряд растянулся цепью в три шеренги и скрылся за деревьями. Противник находился поблизости, и буквально через минуту полковник услышал хаотичную пальбу и крики. Егеря вступили в бой и теперь гибли сами, в отместку сея смерть. До этого момента холодный рассудок убеждал хозяина, что они обречены, но когда началась ратная потеха, эмоции вытеснили из головы расчеты. Штелер вдруг почувствовал себя дезертиром, жалким трусом, прячущимся за спинами солдат. Понимая, что, так или иначе, погибнет, без разницы – здесь, сидя на пне, или чуть раньше, вместе с отрядом, полковник поднялся, вытащил из-за пояса пистолет, а из ножен меч и поспешно направился в сторону идущего боя.

«Коль все равно погибать, так хоть достойно, не теряя уважения к самому себе! – пульсировала мысль в воспаленном сознании внезапно ощутившего неимоверный прилив сил коменданта. – Да и солдаты… не хочу, чтоб в последние минуты жизни они считали меня мерзавцем и трусом!»

Как и следовало ожидать, несмотря на внезапность нападения, удача отвернулась от плохо обученных войне в лесу герканцев. Первая минута боя унесла около десятка жизней находившихся в лесу по правую сторону от форта охотников, но застигнутые врасплох филанийцы быстро пришли в себя и не дали диверсионному отряду добраться до опушки леса, не то что до бревенчатых стен пограничного укрепления. Метко ведя огонь с заранее пристрелянных позиций, они выкашивали свинцом прячущихся за деревьями и поспешно залегших по кустам егерей. Добежав до простреливаемой с двух сторон позиции остановившегося отряда, полковник насчитал около десятка трупов.

– Поднимай ребят, пока всех не перестреляли! – прокричал Штелер лейтенанту, когда короткими перебежками и, низко пригибаясь к земле, все же добежал до засевшего за двуствольной сосной лейтенанта.

Молодой офицер не ответил, поскольку был мертв. Смертоносные граммы свинца впились точно в центр лба юнца, только недавно познавшего искусство бритья. Наверное, полковнику следовало разозлиться, наверное, в его сердце должна была заклокотать ненависть, а кровь ударить в виски, но вместо этого коменданту вдруг стало неимоверно легко, а все вокруг, включая собственную жизнь, потеряло смысл и ценность. Бытие показалось сумасшедшим абсурдом, и Штелер ужасно захотел как можно быстрее уничтожить окружавший его бардак, жалкий, убогий трагифарс, разыгрываемый бездарными актерами.

– Вперед, за короля! – выкрикнул полковник и, встав в полный рост, побежал на невидимого неприятеля.

Нельзя сказать, что солдаты радостно встретили затею бежать навстречу больно жалящему свинцу, но все же побросали мушкеты и, скинув с плеч маскировочные плащи грязно-зеленого цвета, взялись за мечи.

Уже на второй секунде бега полковник увидел яркую вспышку из-за поросшего травою бугорка. В ушах офицера что-то щелкнуло – виной тому был громкий, отрывистый хлопок. Внезапно занывшая левая рука онемела и, бессильно повиснув плетью, выпустила неимоверно тяжелый пистолет. Филанийский охотник дорого поплатился за причиненную герканскому полковнику боль. Поняв, что не успеет перезарядить мушкет, он поднялся с позиции «лежа» на колени и попытался защитить мушкетом голову от летящего сверху вниз лезвия меча. К его несчастью, удар был такой сильный, что деревянный приклад разлетелся пополам, а острая сталь, не остановившись, а лишь немного изменив траекторию, с хрустом разрубила прикрытую лишь мехом куртки ключицу.

Пробежка стоила дорого. Охотники успели выстрелить примерно пятнадцать раз и забрали семь солдатских жизней, но все же егеря достигли позиции неприятеля и яростно вступили в ближний бой. Пусть охотники и были физически сильнее, но в колониях не бывало ни парадов, ни смотров, поэтому вместо того, чтобы «тянуть на плацу ножку», солдаты больше времени упражнялись с мечом. Результат такого «непарадного» подхода к службе был налицо: герканцы жестоко отомстили стрелкам и обратили их в бегство. Под дружным натиском озверевших солдат охотники отступили к стенам форта, из бойниц которых тут же появились нацеленные в сторону леса мушкеты.

– Назад, все назад! – прокричал что есть мочи Штелер.

Полковник быстро сориентировался в ситуации, понял, что им не успеть ворваться внутрь укрепления «на плечах» быстро бегающего противника, и фактически спас остатки отряда от полного уничтожения. От лесной опушки до стены форта было примерно двадцать – двадцать пять шагов открытого пространства. Первый же залп филанийцев положил бы всех его бойцов.

Хоть задача и оставалась невыполненной, но это не означало, что следует отправлять людей на бессмысленный убой. Егеря отступили в глубь леса и подобрали брошенные мушкеты. Огнестрельное оружие им еще понадобится, ведь филанийцы не захотят оставлять у себя за спиной пусть даже маленький отряд врага.

* * *

– Охотникам досталось, но враг отброшен в лес, – не соврал, а лишь самую малость исказил факты лейтенант Гаринэ, благоразумно умолчав о позорном бегстве за стены укрепления. – Прикажите сделать вылазку?

– Нет… не сейчас, – ответил капитан Пьерон, не отрывая глаз от подзорной трубы.

Смотровая площадка сторожевой вышки превратилась в командный пункт. Вот уже полчаса командир пограничной заставы наблюдал отсюда то за озером, на глади которого мерно раскачивались плоты с разорванными в клочья соломенными солдатами, то за все растущей дымовой завесой, то за неудачной, нелепой попыткой противника взять форт со стороны леса.

– Не могу поверить, что герканцы осмелились пройти через лес, да еще без проводника, – попытался привлечь к себе внимание лейтенант. – Хотя понятно, откуда им проводника взять, если все охотники у нас, а дикари на освоенные земли и не заглядывают.

Командир пребывал в задумчивости, командир хмурил лоб и постоянно теребил хлыстик на рукояти меча. Его нервозность передалась и подчиненному.

– Да, странно, – произнес примерно через минуту капитан, оторвавшись от подзорной трубы. – Сколько их было?

– Не более полусотни, – тут же отозвался Гаринэ, обрадованный тем, что начальство все-таки обратило внимание на его присутствие.

– На что же они рассчитывали? – на лице командира заставы застыло выражение полнейшего непонимания логики врага.

Отвлекающие ходы хороши, только когда за ними следует главное действие, основной удар. Это правило известно не только военачальникам, но и каждому человеку, кто знаком с азами войны и умеет хоть как-то держать в руках меч. Герканцы потрудились на славу: сначала проделали неординарный трюк с манекенами на плотах, затем напали из леса, но ради чего? Неужто они взаправду рассчитывали взять форт силами полуроты, брошенной в атаку сразу после марша через чащи? Конечно же, нет, ведь филанийскую заставу охраняли двести пятьдесят солдат и около сотни охотников. Нападение на левом фланге было лишь отвлекающим маневром, но зачем оно понадобилось? Что последует дальше?

Капитана пугала не столько неизвестность, сколько полнейшая алогичность поступков противника, не приведших ни к чему, кроме того, что гарнизон вверенного ему пограничного форта был приведен в боевую готовность. Артиллеристы не зачехляли орудий после трех довольно успешных залпов, они даже не затушили факелы и были в любую минуту готовы отразить нападение с озера. Пехотинцы и перегруппировавшиеся охотники вместе с подтянувшимися с правого фланга товарищами пресекли бы любую попытку атаковать укрепление с суши. Они легко и быстро смогли бы расправиться с остатками диверсионного отряда герканцев, отсиживающимися теперь в лесу. Однако капитан не отдавал приказа, он не понимал, откуда последует следующий удар и будет ли он вообще? К чему было совершать отвлекающие маневры, стоящие потерь в живой силе, если враг не собирался идти на штурм? Зачем герканцы до сих пор жгли костры на своем берегу и затянули дымовой завесой уже половину озера? Положение дел было настолько неясным, что капитан Пьерон даже решил повременить с отправкой вестового в Марсолу. Ему нечего было пока сообщить командованию, кроме того, что на северной границе происходит нечто, граничащее с безумием. После такого рапорта ему бы уже не носить капитанских эполетов.

– Говорят, отрядом командовал аж целый полковник, – слова лейтенанта прервали бегающие в …надцатый раз по одному и тому же кругу думы. – Может, все-таки послать охотничков в лес да в плен его захватить? Думаю, он сможет пролить свет…

– Если захочет говорить, – усомнился капитан. – Или ты у нас допросам с пристрастием обучен? Хочешь себя на поприще заплечных дел попробовать? А впрочем, почему бы и не захватить? Даже молчащий полковник – хороший трофей. Что мы теряем? Давай, действуй, только пошли не всю дружину, не дело ослаблять форт. Даю на вылазку четверть часа. Мужички не подведут?

– Справятся, им не впервой, – усмехнулся лейтенант и собирался уйти, но вынужден был задержаться, чтобы выслушать еще одно распоряжение.

– И вот что! Пошли кого-нибудь передать Фьюсо, чтобы его канониры через каждые десять минут залп картечью делали. Пускай «прощупают» воду возле герканского берега. Не нравится мне что-то эта завеса…

– Слушаюсь, господин капитан, – взял под козырек лейтенант и покинул смотровую площадку.

Капитан Пьерон остался один и в последний раз взвесил все факты и просчитал все возможные действия неприятеля. Разумного объяснения поступкам герканцев не нашлось, разве что в Денборге началась эпидемия коллективного помешательства. Ну неужели пребывающий в здравом уме полководец пошлет малочисленный диверсионный отряд на штурм укрепленного форта да еще поставит во главе полусотни смертников полковника?

В голове командира пограничной заставы появились и два других варианта, тут же отвергнутые: политическая провокация и попытка проверить боем подготовку филанийской колониальной армии. Для первой цели новые земли – слишком мелкий полигон; вторая – не окупала затрат. Капитан не знал, что еще можно придумать, и поэтому снова прильнул к окуляру подзорной трубы.

Ветер по-прежнему дул с севера, поэтому стелившийся над озером дым медленно полз в их сторону. Капитан страшился представить, сколько деревьев уже сожгли герканцы, чтобы создать это дымовое великолепие. Хотя, возможно, дежурный офицер был прав, и костры находились не только на берегу, но и на плотах. В этом случае несколько точных попаданий могли решить проблему с плохой видимостью. Командир Пьерон уже собирался позвать посыльного и отдать новый приказ канонирам стрелять не картечью, а ядрами, но его внимание вдруг привлекла совершенно иная деталь, то, что поначалу он совсем не заметил.

Ветер был слабым, он мог перемещать невесомые воздушные субстанции, но поднимал на поверхности воды лишь мелкую, почти незаметную издалека рябь, а не волны. Тем не менее семь-восемь плотов с остатками соломенных манекенов вовсе не стояли на месте, причем двигались хоть и медленно, но точно в их направлении. Сейчас они уже почти достигли филанийского берега.

Нехорошие предчувствия закопошились в голове офицера. Смутное ощущение нависшей беды усилилось, и, наконец, догадка молнией поразила мозг Пьерона. Память капитана напряглась и извлекла из своих глубин историю, запомнившуюся ему еще со времен учебы в альмирской военной академии. Примерно триста лет назад, во время четвертой по счету геркано-шеварийской войны, герканцы применили хитрую уловку, позволившую им одержать блистательную победу и захватить почти без потерь считавшуюся неприступной крепость шеварийцев.

– Фьюсо, Фьюсо, ядрами заряжай, огонь по плотам! – не став дожидаться замешкавшегося где-то вестового, прокричал капитан, перегнувшись через перила смотровой башни. – Ядрами, ядрами, огонь по плотам!

Хоть вышка находилась недалеко от позиций орудий, и командующий артиллерийскими расчетами лейтенант его и услышал, и увидел, но слов приказа разобрать не смог. Именно в этот момент орудия сотрясли воздух оглушительным залпом, и картечь понеслась в задымленную даль, туда, где, возможно, и находились дрейфующие плоты с кострами, но врага уж точно не было.

Примерно триста лет назад, на ныне обмелевшей реке Орфалло герканцы добрались до хорошо укрепленных позиций противника под лодками, перевернутыми вверх днищами. Теперь же об этом вошедшем в историю трюке знали практически все, и если бы филанийские канониры увидели плывущие по озеру лодки, то непременно открыли бы по ним огонь. Поэтому командующий колониальными герканскими войсками проявил изобретательность и доказал, что достоин своих смекалистых предков. Соломенные манекены были привязаны к плотам не только для того, чтобы защитники форта приняли их издалека, да еще в дыму, за живых солдат. На самом деле ряды плотно прижатых друг к дружке истуканов в мундирах маскировали дыры размером полтора на полтора метра, пропиленные в центре каждого из плотов. Именно там, по самую шею в холодной воде, и переправлялся передовой ударный отряд герканской армии. Пловцы специально гребли осторожно, не в полную силу, чтобы создать впечатление, что плоты просто прибило к берегу и, конечно же, совершенно случайно возле расположения филанийских орудий.

Когда до берега оставалось не более восьми-десяти метров, голые по пояс, лишь с мечами да ножами в руках герканцы покинули укрытие и открыто поплыли к берегу. Среди артиллеристов, застигнутых врасплох как раз за перезарядкой орудий, началась паника: кто бежал с позиций, испугавшись оказавшегося буквально под носом врага, кто принялся поспешно искать оставленные где-то поблизости мушкеты. К счастью, капитан Пьерон был научен горьким опытом предыдущих баталий – никогда не оставлять орудийные расчеты без прикрытия. Примерно с полсотни расположенных вдоль берега филанийских пехотинцев начали стрелять по плывущему неприятелю. Двадцать, а может, и тридцать пловцов так и не добрались до берега, их мертвые тела потом еще долго плавали по поверхности пограничного озера, но зато остальные полсотни, разозленные гибелью товарищей и ощущавшие насущную потребность согреться, быстро вскарабкались на земляной вал и вступили в бой. Зазвенели мечи, со всех сторон слышались крики и треск ломающихся прикладов. Вовремя бежавшие и поэтому пережившие эту безумную атаку филанийцы потом утверждали, что по пояс обнаженные диверсанты дрались с нечеловеческой силой и бесовским блеском в глазах.

Капитан Пьерон бросил на прорвавшегося врага фактически все силы: и солдат, и не успевших отправиться в лес охотников. В общей сложности на стенах форта осталось не более семидесяти человек, все остальные солдаты приняли участие в схватке. Командир торопился как можно быстрее если уж не перебить, то хотя бы оттеснить противника от орудий. По его предположению, герканский полководец непременно воспользовался бы моментом и вот-вот должен был отдать приказ о переправе основных сил.

Большой численный перевес быстро дал о себе знать, все еще сопротивляющиеся пловцы были окружены и безжалостно истреблялись. Однако вслед за вздохом облегчения, вырвавшимся из груди командира заставы, тут же последовал крик отчаяния, который, правда, никто, даже сам капитан Пьерон, не услышал.

Мир взорвался, взорвался в прямом смысле этого слова. Чудовищный столб огня вырвался из недр земли и поднял в воздух все, что находилось в радиусе двадцати шагов от него: обломки древесины, комья земли, искореженные жерла орудий и лафеты, а также множество обезображенных, хаотично дрыгавших изуродованными конечностями человеческих тел. Все произошло так быстро, так неожиданно, что выжившие целую минуту пребывали в оцепенении и смотрели, как падают с неба доски, металл и куски окровавленной плоти.

Только когда пыль осела и глазам капитана предстала ужасающая картина разрушения, он понял, какую непростительную ошибку совершил, бросив на занявшего артиллерийские позиции врага почти весь личный состав. Целью герканских пловцов было не захват орудий, не удержание их до прибытия подкрепления, им поручили взорвать находившийся в подземном блиндаже пороховой склад. Его оппонент, герканский командир, был не только умен, но и чрезвычайно жесток. Он отправил своих людей на верную гибель, не оставив им даже призрачного шанса выжить. В голове обескураженного капитана не укладывалось, как исполнять такой приказ согласились сами солдаты, явно осознающие, что идут на смерть? К тому же они не просто сражались, а дрались, как звери. Так сражаются лишь те, у кого с противником личные счеты.

«Но ведь война только-только началась!.. Откуда такая ненависть к филанийцам?!» – подумал капитан Пьерон и, чтобы хоть какое-то время не смотреть на режущие глаз последствия чудовищного взрыва, прильнул к подзорной трубе.

Увиденное в окуляр не помогло отправиться от шока и пораженческого настроения, а, наоборот, еще глубже низвергло командира заставы в пучину отчаяния. Ветер частично разогнал дымовую завесу, к тому же, видимо, услышав сотрясший округу взрыв, герканцы перестали подкидывать в костры еловые ветки с поленьями. На северном берегу озера копошились, как муравьи, около двух сотен солдат. Они волоком затаскивали на широкие, сколоченные из цельных сосновых стволов плоты двадцатичетырехдюймовые орудия. У фактически уже проигравшего битву филанийского капитана было богатое воображение, он мигом представил, что случится, когда эти мощные «малышки» достигнут середины озера, а канониры бросят якоря и откроют огонь. Они за считанные минуты разметают его форт по бревнышку, а уж только затем на опустевший филанийский берег ступит герканская пехота.

Не желая сдаваться в плен и не видя возможности удержать без орудий пограничный рубеж, капитан Пьерон отправил гонца в Марсолу, а затем тут же отдал приказ изрядно поредевшему гарнизону отступить в лес. Первое сражение в этой войне филанийцы проиграли, однако пока о капитуляции или о позорном бегстве не могло быть и речи.

(обратно)

Глава 13 Хаос в Марсоле

Несмотря на то, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки, настроение у дракона было не ахти. Патриуна угнетало, что мерзавец-«полковник» попытался использовать его вслепую в своей грязной игре. Кроме того, у священника-лекаря появилась еще одна веская причина злиться, еще одна причина желать скорейшего отправления к праотцам возомнившей о себе черт-те что девицы. Как Патриун-старший, то есть священник, дракон винил охотницу в осквернении храма кровью и готов был за это отправить ее вместе со всей сворой подручных на костер. Как лютый зверь, алчущий человеческой крови и плоти хищник, ведь люди именно так представляли себе драконов, знакомых им лишь по глупым легендам, Патриун-младший жаждал оттаскать Онветту за волосы, прилюдно выпороть до поросячьего визга, посадить на кол, а затем съесть, не важно в сыром, слегка или хорошо прожаренном виде. Девица, которую он даже ни разу не видел, покусилась на святое – по ее приказу ловкий подручный осмелился убить человека в его угодьях, более того, напакостить в его жилище, где право умерщвления всецело принадлежало только ему.

Священнослужители любой Веры не прощают осквернения храмов точно так же, как люди и звери мстят обидчикам за грубое нарушение их прав на собственность, воспринимая всякое личное оскорбление подобного плана очень-очень близко к сердцу. Одним словом, дракону не терпелось наказать нахалку, а заодно помочь Вуянэ с реализацией его грандиозных планов не столько во имя человечества, которое, по мнению древнего существа, уже давно было способно решать куда более сложные проблемы, сколько из-за личной симпатии к жабообразному вельможе и для того, чтобы противникам маркиза было впредь неповадно рассчитывать на него в своих грязных замыслах. К тому же было бы чересчур неосмотрительно не прервать бренное существование амбициозных, жаждущих наживы и власти личностей, знавших, что где-то по дорогам континента под видом бродяги, наемника или священника расхаживает и наслаждается жизнью могущественный дракон.

Резонно рассудив, что глава филанийской агентуры в Марсоле попытается скрыться, Патриун решил не терять времени даром. Кроме грозной с виду и не только с виду абордажной сабли, дракон прихватил с собой парочку кинжалов, обагренный кровью Кюсо стилет, а также засунул за пояс парочку пистолетов. Конечно, он мог задавить «полковника» и голыми руками, притом не одного, а вместе с кодлой его подручных, но тогда бы ему пришлось злоупотребить своими способностями и обречь себя на телесные муки, ведь человеческая плоть слаба, она неспособна долго выдерживать большие нагрузки. Патриун хорошо помнил, что с ним произошло в Альмире примерно сто лет назад: стоило всего пару раз дыхнуть огнем, как около месяца он мучился, искренне полагая, что умирает. Хоть тогда все и обошлось, но дракон дал себе зарок, сражаться в человеческом облике исключительно по-человечьи и лишь иногда, в самых безвыходных случаях, позволять себе вольности.

Вид вооруженного до зубов мужчины не вызвал бы страха в сердцах привыкших к оружию горожан, но все же Патриун скрыл свой арсенал под плащом, грязно-серым, засаленным, испещренным заплатками. Естественно, к его дорогому наряду более подошла бы накидка дворянина, но, к сожалению, такой одежды в церковной кладовой не нашлось.

Странности начались тут же, как только Патриун покинул жилые помещения церкви. Несмотря на его строжайший приказ, двери храма были открыты, а охотника с монахом не было видно ни на кухне, ни в молельном зале. Наверное, дракон поискал бы компаньонов более тщательно, но громкие звуки, доносившиеся снаружи, заставили его отказаться от дачи товарищам последних указаний и выйти на улицу.

Марсола изменилась, изменилась до неузнаваемости. Тихая колониальная столица, где жизнь текла так же размеренно, как в маленьком провинциальном городке, вдруг превратилась в шумное пристанище сошедших с ума людей. Вместо того чтобы заниматься своими делами и работать на благо собственного кошелька, жители бегали, таская тюки и всякую домашнюю утварь. Женщины визжали, причитали да охали, раскрасневшиеся от переноски тяжестей мужики на них орали, а под ногами мешалась вездесущая, беспризорная детвора. По улочке перед храмом одна за другой, грохоча и теряя на ходу часть добра, проезжали груженные доверху барахлом повозки; откуда-то и куда-то пробежала многочисленная группа солдат в полном боевом вооружении и проскакали несколько всадников в одном нижнем белье, но с мушкетами в руках.

Всеобщая суматоха и паника, отражавшиеся на испуганных лицах горожан, могли означать лишь начало одного из четырех прискорбных событий: пожара, эпидемии, восстания оголодавших низов или войны. Поскольку никто из пробегавших мимо не удосужился даже повернуть голову в сторону молодого воина, пристающего ко всем с одним и тем же вопросом «Что случилось?», ему пришлось самому догадываться о причинах неожиданно воцарившегося хаоса, что, впрочем, было не так уж и сложно.

Сколько хватало взора, ни пламени, ни дыма не было видно; горелым в округе тоже не пахло, значит, вариант с пожаром отпадал. Для эпидемии был неподходящий сезон, все без исключения заразные болезни начинают свой смертоносный поход ранней весной, когда теплеет, сходят снега и начинают разлагаться замерзшие зимою накопления нечистот. Если бы в Марсоле вспыхнуло бы восстание, то горожане тоже бегали бы, но вместо тюков да котомок в их руках бряцало бы оружие. К тому же многочисленные выкрики, сливающиеся в одно сплошное, неразборчивое гудение, мало походили на боевые кличи и крамольные призывы. Народ бежал из города, спасая нажитое добро, а не прятал ценные шмотки по подвалам и не перегораживал улочки баррикадами.

Методом исключения дракон определил, что началась война, только с кем – оставалось для него загадкой: то ли с вышедшими из диких западных чащ дикарями, то ли с северными соседями – герканскими колонистами. Не все вещи можно постичь логикой, поэтому Патриун недолго ломал голову, а просто поймал пробегавшего мимо мужика, перевернул его головою вниз и тряс вверх тормашками до тех пор, пока из слюнявого, орущего всякую гадость рта наконец-то не вывалились желанные сведения: «Герканцы идут!!!»

Войнамежду двумя крупными королевствами назревала давно, назревала подобно гнойнику, уже достигшему таких размеров, что ни один лекарь не решался его вскрыть. Когда-нибудь две могущественные державы обязательно должны были столкнуться друг с другом и начать кровопролитную войну, но отставший в монастыре от жизни Патриун не подозревал, что схватка гигантов произойдет на колониальной арене.

– Дурни, куда вы бежите?! В Дерге все равно кораблей на всех не хватит! – громко прокричал дракон, все еще не избавившийся от привычки наставлять толпу на путь истинный и искренне желая остановить коллективное помешательство.

Отпущенный на волю мужик обрадовался свободе настолько, что не стал подбирать выпавшие из-за пазухи шмотки и побежал прочь, смешался с толпой, так и не внявшей предупреждению дракона. Не стоило и гадать, что переселенцы бежали в Дерг, к единственным «воротам» колонии; не стоило и гадать, что перед тем, как начать нападение, орудия денборгского форта блокировали верховье Удмиры, а ее морскую дельту в низовье перекрыли нанятые пираты. Разбойничий сброд как на суше, так и на море, был далек от политики и морали, зато любил золото и добычу, которую для него сейчас, пыжась, кряхтя и потея, сами того не подозревая, тащили на своих горбах трудолюбивые, но недальновидные переселенцы. Бегство было бессмысленно, оно лишь увеличивало шанс стать жертвой войны, но, похоже, никто этого пока не понимал. Горожане должны были осознать роковую ошибку лишь через день или два, когда будут беспомощно барахтаться в холодной воде Удмиры и взирать на догорающие, медленно идущие на дно шхуны, потопленные пиратами.

Толпа бегущих и толкавшихся тюками людей заметно затрудняла продвижение к цели, ведь особняк Онветты находился в противоположной от городских ворот стороне, в небольшом квартале, получившем звучное название «Цветущий сад» только из-за того, что при постройке зданий строители не зверствовали и не вырубали под корень все деревья подряд. Патриун не знал, как выглядела обитель той, что вознамерилась водрузить на свою головку корону принцессы Марсолы. Он не смог извлечь из памяти Кюсо картинку фасада особняка просто потому, что ее там и не было. Умирающий мозг филанийского разведчика выдал лишь скудную информацию описательного свойства: «…особняк двухэтажный, с бело-красным фасадом, за высокой железной оградой находится напротив лавки скобяных товаров братьев Муби…»

Не став рисковать драгоценным временем, Патриун решил пробираться задворками и, легко перепрыгнув через высокий деревянный забор ближайшего дома, погрузился в незабываемый мир компоста, грядок, крестьянского быта и других прелестей городских огородов. В любой другой день такой необдуманный поступок мог привести к нежелательным последствиям, например, вилам в боку, но сегодня был день чудес: хозяева домов и прилегающих к ним участков были заняты сборами и не обращали на шастающего по их владениям чужака никакого внимания. Лишь иногда на дракона лаяли цепные псы, но если его маршрут пролегал близко к их будкам, клыкастые сторожа тут же замолкали и трусливо поджимали хвосты.

Через четверть часа с начала путешествия по дворам Патриун оказался на главной площади Марсолы, тоже заполненной, но уже не беженцами, а собиравшимися в поход войсками. Кого здесь только не было. От разноцветных мундиров пехотинцев, канониров и кавалеристов рябило в глазах. Однако всю эту безликую, разноцветную массу отправляющихся на облагороженную бойню, именуемую войной, объединяло одно – в их обмундировании имелось много меховых элементов.

«Как это символично и патриотично, – подумал дракон, пока никто не видел, перепорхнув через забор и одним прыжком взлетев на крышу двухэтажного дома. – Ох, глупость я спорол! О каком патриотизме здесь можно говорить? Все эти люди идут воевать против вторгшихся герканцев, а патриотизм выражается не словом «против», а словом «за». Так за кого же ребята воевать собрались: за Филанию, за короля, за маркиза с его новыми порядками или за темную лошадку – «полковника», неизвестно чего от жизни хотящего? Так за кого, точнее, за что солдатушки гибнуть-то будут?»

Вопрос был интересным и рассуждать над ним можно было в течение долгих часов, но так и не найти иного ответа, как: «… люди – те же овцы, их гонят то на пастбище, то на бойню! Овцы не думают, они безропотно повинуются приказам пастуха, поводыря, пастыря, полководца, одним словом, лидера!..» Догадка, навеянная случайно употребленным во внутреннем монологе словом «лидер», всплыла в голове дракона внезапно. Он застыл, слишком сильно ударил себя с досады кулаком по лбу и даже чуть не свалился с крыши.

«Лидеры, конечно!.. Разумеется, «полковник» один из симбиотов, только они могли осмелиться вступить в борьбу с морронами, прекрасно зная, кто их противник! И тот лоскут черной материи, что Кюсо с собой прихватил. Это ж кусок от плаща братства Лотара… Вот я дурак сразу не понял, а все потому, что проклятая материя была оторвана неудачно, не было на лоскуте ни зеленой краски, ни золотой каймы». Патриун постоял не долее минуты, поругал себя вдоволь, а затем продолжил путь по скользким, покатым крышам, не столько глядя под ноги или по сторонам, сколько вновь уйдя в раздумье.

Бывает так, что четкий ответ на вопрос ставит не точку, а всего лишь запятую, порождая новую загадку. После событий сорокашестилетней давности, завершившихся смертью графа Лотара, о братстве рыцарей не было слышно. Патриун уж подумывал, что оно распалось на мелкие группки да шайки, как всегда бывает после смерти обладателя «сильной руки», но, видимо, история сложилась по-иному. Слишком уж много странных фактов кружилось в голове дракона, чтобы не воспринимать всерьез возможность возрождения, точнее, выхода из полувековой тени братства Лотара.

Женщина, верховодящая мужичками, да еще вольными охотниками, привыкшими смотреть на слабый пол лишь в двух ипостасях – как на добычу, когда они пытаются завоевать их расположение, и как на хорошо выдрессированную собаку, когда она их кормит да обстирывает.

По словам Кюсо, «полковник» являлся женщиной.

Женщина стояла во главе альтрусского клана, а ведь опустевший замок Лотара находился недалеко, в каких-то сорока милях от Марсолы, по другую сторону Удмиры, в Альтруссии.

Черный лоскут и черно-зеленые плащи братства, хотя насчет происхождения ткани у Патриуна еще имелись сомнения.

Лишь среди симбиотов женщина считалась равноправным членом братства, среди людей же даже дамочки благородных кровей не могли командовать вольными мужчинами. Все вроде бы совпадало, но от этого дракону становилось лишь тоскливей. Хозяин всегда горюет, когда приходится убить взбесившегося кота или верного сторожевого пса, по воле судьбы снюхавшегося с волчьей стаей. Именно ради них, ради проклятых симбиотов, лидеров разумных существ, он и его собратья прилетели когда-то давно в этот мир. Теперь те, кто должен был вести человечество вперед, только тормозили повозку истории, не прижились, не срослись, а лишь мешали остальным, заразившись исключительным эгоизмом.

Путешествуя по крышам, трудно заплутать. Патриун и не заметил, как оказался в квартале «Цветущий сад». Прямо перед ним, в каких-то тридцати шагах, виднелся бело-красный фасад здания, весьма подходивший под описание, извлеченное из головы мертвого разведчика. Дракон был уверен, что нашел нужный дом, но если бы даже его одолели сомнения, то их легко развеял бы вид тридцати-сорока охотников, расположившихся лагерем за высокой железной оградой.

Отряд был чересчур многочисленным, чтобы просто так, напролом ринуться в бой и при этом не переступить грань дозволенного человеку, что означало бы нанесение вреда собственному здоровью. Патриун не собирался отказываться от своих намерений, лишь немного изменил план и, усевшись на краю крыши скобяной лавки, стал наблюдать за охотничьим становьем.

Вроде бы, подобно всем остальным охотникам, альтруссцы собирались на войну, но первое впечатление, как известно, почти всегда обманчиво. Вооруженные не хуже, чем он, то есть до зубов, подкаблучники маркизы Онветты (полное имя дамы дракон принципиально не стал запоминать) не собирались никуда выступать, а, наоборот, укрепляли позицию, как будто враг был уже под стенами города и герканские кавалеристы вот-вот могли появиться на узких улочках. Если отправляешься в поход, то зачем обкладывать окна мешками с песком? Зачем обивать стальными листами двери и закатывать внутрь дома парочку-другую орудий? Правильный ответ был очевиден, из всех возможных вариантов он был единственным: альтруссцы не желали жертвовать своими головами, а собирались отсидеться, превратив дом предводителя в неприступную крепость.

В ходе общего осмотра позиций потенциального противника дракон заметил подозрительное движение в третьем и четвертом окнах справа на втором этаже. Похоже, там проходила важная встреча или военный совет. Ну как тут было устоять перед соблазном подслушать и подсмотреть? Патриун сфокусировал взгляд на окне, постепенно приближая картинку изображения, а затем усилил и слух, отфильтровывая все лишние шумы и звуки доносившейся со двора альтрусской речи. Настройка органов чувств вот-вот должна была завершиться, но в этот миг в ушах дракона вдруг загудело от грохота страшной силы, а левое плечо ощутило острую боль. Стрелок-наблюдатель на крыше особняка заметил наверху дома напротив шпиона и выстрелил, а уже через несколько секунд вокруг дракона начали летать осколки черепицы. Не дожидаясь приказа, охотники во дворе открыли беглый огонь, но, к счастью для искателя приключений, стреляли они с менее выгодной позиции, чем их приятель-часовой, да и солнце, как нарочно, било им прямо в глаза.

Понимая, что если как можно быстрее не ретироваться, то противник, добровольно перешедший из разряда «потенциальный» в категорию «фактический», превратит его в решето, Патриун приложил усилия, чтобы покинуть занятый врагами квартал. Лишь выбравшись из «Цветущего сада» и найдя уединенную подворотню, что было не так уж и сложно, поскольку жители домов уже наверняка проделали полпути до Дерга, дракон решился скинуть плащ и осмотреть, как ни странно, ноющее плечо.

Жизнь хороша тем, что порой преподносит сюрпризы, без которых было бы скучно. Удивленный дракон аж присвистнул, увидев у себя на руке сквозную дырку от пули и уже запекшуюся кровь с обломанными кусочками чешуек по краям. Стреляли в него в первый раз, вернее сказать, в первый раз попали. Наступило новое время, время мушкетов! Маленький кусочек свинца умудрился совершить то, что ни разу не удавалось ни мечу в руках силача, ни стреле, ни арбалетному болту; он пробил одежду дракона, бывшую на самом деле его кожей, его чешуей.

«Надо быть осторожней, теперь уж не полезешь на рожон!» – подумал дракон, осторожно ощупывая рану и с облегчением констатировав, что маленький кусочек металла прошел насквозь, а не застрял в теле.

Без всякого вмешательства со стороны Патриуна ранка затянулась уже через пару минут и снова покрылась блестящей чешуей, постепенно потускневшей и принявшей вид одежды. Все это было, конечно, хорошо, но прискорбный факт оставался фактом: оружие этой эпохи опасно и для него, а значит, он не мог совершить возмездие в одиночку. Однако, как известно, люди плохо объединяются лишь «за что-то», но зато охотно выступают единым фронтом «против кого-то». Патриун-младший и старший в одном лице знал, куда идти и к кому обратиться не за помощью, а с обоюдовыгодным предложением.

* * *

– Отправляйся к своему генералу и передай мой приказ. Пускай станет лагерем вот здесь, – маркиз Вуянэ отметил на карте небольшой кружок примерно посередине между Марсолой и озером на севере, где проходила пограничная линия, ныне занятая врагом. – Дальше не идти, пока не проведете тщательную разведку. Неизвестно, как хорошо укрепился неприятель на нашем берегу и не готовит ли он обходной маневр через готвьерские болота. Судя по началу кампании, противник нам попался толковый, так что рисковать попусту не след!

– Позвольте, маркиз, а когда же прибудете лично вы? – спросил лейтенант из штаба, не собираясь покидать кабинет вельможи без ответа.

Маркиз Вуянэ и стоявший от него по правую руку Аке в полном боевом облаченье старшины охотников многозначительно переглянулись. На губах обоих морронов промелькнула презрительная ухмылка. Филанийская колониальная армия была слаба, слаба во всех отношениях: небольшая численность, устаревшее вооружение, далеко не лучшие командиры. Если бы не Маркиз и Аке, не только руководившие войсками вместо казнокрада-генерала, но и профинансировавшие покупку новых орудий и мушкетов, над ратушей Марсолы давно бы развевался герканский флаг.

– Передайте господину генералу, что я остаюсь в Марсоле и буду обеспечивать нашим бравым войскам надежные тылы. Основные силы охотничьих дружин через полчаса будут на марше. Их возглавит моя правая рука, господин Карвелье, – маркиз кивнул в сторону важно насупившегося Аке. – По мере возвращения с охоты, я сформирую из наших людей еще пару-другую отрядов, а остальные силы оставлю здесь для поддержания порядка. Боюсь, одной оставленной генералом роте с этой задачей не справиться. Все, ступайте, господин лейтенант, у меня чертовски мало времени и много дел!

На этот раз лейтенант кивнул, не посчитав возможным отдать честь хоть и главе ополчения, но все же штатскому лицу, а затем удалился. Аке только хотел что-то сказать, но дверь кабинета не закрылась за снобом – штабным лейтенантом. На его месте появился дежурный охотник.

– Слышь, Аке, – прогнусавил мужик, обратившись к командиру по-простецки, – там тебя какой-то благородный хлыщ кличет, говорит, что дельце важное…

Морроны еще раз переглянулись со смыслом, как будто телепатически общались между собой.

– Пускай сюда заходит, мне ноги лишний раз утруждать не с руки! – скаламбурил охотник и сам раскатисто загоготал.

Едва дежурный шмыгнул за дверь, как глазам морронов предстал Патриун-младший во всем великолепии своего походного одеяния, естественно, благоразумно избавившийся от портящего вид старенького плаща.

– А ты чо приперся? – пробасил Аке, явно не желавший тратить время на общение с каким-то лекаришкой. – Иди дедулю своего лечи да монахом прыщавым командуй! Война – дело сурьезное, оно для настоящих мужчин!

– Тех самых, кто в панталоны грязные топор засовывает, или тех, кто с пьянчужкой совладать неспособен? – с насмешливой улыбкой произнес дракон, недвусмысленно намекая, что верзиле лучше было б чуток помолчать.

– Мы глубоко опечалены несчастьем, постигшим вашего деда, но поверьте, у нас сейчас слишком много забот. Говорите быстрее, чего хотите, и уходите! – расставил точки над «i» маркиз и снова склонился над картой филанийской колонии, пока почти пустой, но вскоре должной запестреть разноцветными линиями, стрелочками, кружочками, обозначениями и прочими мудреными закорючками.

– Хорошо, перейдем сразу к делу, господа! – кивнул дракон, которому такой стиль разговора даже более импонировал. Не знаю, поведал ли вам, маркиз, господин Аке об утреннем приключении, но пьянчужка, с которым он изволил вступить в бой, являлся вновь присланным в Марсолу агентом филанийской разведки.

– Эка невидаль, – хмыкнул маркиз Вуянэ, не отрывая глаз от карты. – С нас и местных вредителей хватает, не хочется даже время тратить, чтоб о новых пакостниках говорить. Прощайте, милостивый государь, выход прямо за вами!

Маркиз Вуянэ оказал посетителю весьма холодный прием, оно и понятно, ведь перед ним предстал не преподобный отец, а всего лишь внук пока еще живой легенды прежних лет, к тому же не родной.

– И вас не интересует шпион, обладающий особыми способностями и присланный в подручные самому «полковнику»?

– Знаем мы эти способности, видали ужо, – пренебрежительно заявил Аке, как будто не он проиграл утреннюю схватку, – вино жрать, народ честной доставать да пакости по углам делать!..

– Будьте любезны, уходя, не хлопайте дверью, – вежливо произнес маркиз, которому явно было не до всяких ничтожных мелочей.

– Ну что ж, – пожал плечами Патриун-младший, – если вас, господа, не интересует, кто такой «полковник», где он живет и что замышляет, тогда мне действительно придется обратиться к кому-нибудь еще.

– Постойте! – почти выкрикнул вдруг выбравшийся из трясины стратегических и тактических расчетов маркиз. – Пожалуй, мы погорячились, пожалуй, стоит послушать этого мерзавца. Надеюсь, он здесь, вы привели его с собой?

Не только Вуянэ, но и Аке заметно оживился. Толстые губы охотника расплылись в зловещей ухмылке, а кулаки сжались в преддверии хорошей драки с довольно ценным призом победителю.

– Господин маркиз, я похож на идиота, что по улицам да еще средь бела дня трупы за собой таскает? – подцепив аппетитную рыбку на крючок, то есть, попросту говоря, заинтересовав собеседников, Патриун счел возможным немного отомстить за холодный прием и чуть-чуть покривляться. – Видите ли, маркиз, господин Аке, приставленный вами, как я понимаю, охранять моего деда, довольно халатно отнесся к своему поручению. Филанийский агент по имени Кюсо был убит проникшим в церковь злодеем. Вот стилет, на нем кровь человека, с которым вы пожелали говорить.

Окровавленное оружие с длинным и тонким лезвием, заточенным лишь на самом кончике, звякнуло, упав на пол. Морроны переглянулись. Аке пожал плечами и, не став оправдываться перед командиром и товарищем, виновато потупил взор.

– К счастью, убийца немного замешкался, и Кюсо успел сообщить мне, кто ваш враг и где его искать, – с пафосной интонацией заявил судовой лекарь и вальяжно устроился в стоявшем напротив стола кресле. – Так вы по-прежнему желаете, чтобы я удалился, или все-таки найдете время немного поболтать?

– Чего вы хотите: золота, угодий? – простив насмешливый тон и довольно вызывающее поведение гостя, маркиз перешел к главному, что характеризовало его с положительной стороны, как человека дела.

– Я хочу собственноручно свернуть мерзавке шейку, – заявил Патриун, глядя Вуянэ прямо в еще больше выпучившиеся от удивления глаза. – Уж больно вокруг неё охранничков многовато обитает, одному мне не справиться…

– «Неё», вы сказали «неё», милостивый государь? – переспросил шокированный услышанным маркиз.

– Да, «полковник» оказался дамочкой, прекрасной или уродливой, не знаю, поскольку ни разу не имел несчастья лицезреть эту особу, но вам-то она хорошо знакома, так что уж сами определитесь, идеал ли она женской красоты или нет!

– Кто?! – прокричал состроивший грозную рожу Аке.

– Кто?! – более сдержанно, но не менее настойчиво переспросил маркиз Вуянэ.

– Небезызвестная вам маркиза Онветта, родового имени не запомнил, все равно ведь вымышленное…

Неизвестно, какие отношения сложились между маркизом и маркизой: была ли она идейным бойцом за независимость колонии, верным боевым товарищем, множество раз спасавшим жизни преданных Вуянэ людей, являлась ли благородная дама его страстной возлюбленной или просто предметом бесплодного воздыхания, но одно было ясно: маркиз Вуянэ не смог смириться с этой мыслью, и, как следствие, в голову Патриуну полетела чернильница. Естественно, дракон увернулся, но несколько капель черной въедливой жидкости все равно угодили ему на лицо и испортили дорогой костюм.

– Вон, пшел вон, мерзавец! – прокричал Вуянэ, задыхаясь в приступе бешенства. – Передай своему дедуле, чтоб не смел больше злословить! Оставьте ваши индорианские интрижки для кого-нибудь еще… подоверчивей! А если старик хорошего отношения не понимает и хочет войны, что ж, он ее получит!

Вид неподвижно развалившегося в кресле и открыто ухмылявшегося нахала еще больше взбесил рассвирепевшего вельможу, пожалуй, даже больше, чем высказанное им предположение. Желая угодить старшему товарищу, а может, просто не боясь кровопролития, Аке ринулся было к Патриуну с явным намерением силой выставить его за дверь. Однако дракон не считал разговор оконченным и не собирался уходить. Великан-охотник не понял, что произошло, но только кресло, в котором только что сидел посетитель, оказалось пустым, а что-то острое и холодное уперлось ему прямо в кадык.

– Не дергайся, дружок! Сомнительная честь сомнительной персоны не стоит освежеванного горлышка, – прошептал на ухо моррона вкрадчивый голос оказавшегося у него сзади Патриуна.

Конечно, если маркиз и его подручные слышали «зов», то таким образом их было не остановить. Проколотое горло мгновенно срослось бы, а на каменные плиты пола не успела бы упасть и капелька крови. Однако воскрешение при постороннем не оставило бы морронам выбора, во имя своей безопасности им пришлось бы избавиться он ненужного свидетеля. Хоть вымышленная болезнь Патриуна-старца сильно подорвала его авторитет в глазах бессмертных воинов, но обострять отношения с темной лошадкой-священником им все же не хотелось, поэтому маркиз был вынужден великодушно сменить гнев на милость и ради блага их заговорщического дела поискать пути к мирному разрешению конфликта, едва не приведшего к поножовщине.

– Отпусти его, а иначе мне придется обнажить меч! – произнес маркиз, опуская ладонь на рукоять меча.

Угроза стала первым шагом в новой стадии переговоров. Наверное, Патриуну следовало испугаться, но ему почему-то стало смешно. В кабинете находились трое разумных и вроде бы неглупых существ, которым почему-то одновременно взбрело в голову поиграть в человеческие игры и вести себя так, как поступили бы обычные смертные.

– Прошу простить мой некорректный поступок. Ужасно нервничаю, когда меня пытаются схватить за шкирку и выкинуть за дверь, как нашкодившего в углу кота, – произнес Патриун, быстрым движением убрав кинжал от горла Аке и спрятав оружие за пояс. – Ваша позиция, господа, мне полностью понятна. Вы, как истинные благородные снобы, предпочитаете до конца тешить себя иллюзиями, вместо того, чтобы узнать горькую правду и своевременно принять меры. Что ж, – пятившийся к двери Патриун развел руками, – удачи вам на войне! А пока вы проливаете кровь, свою да чужую, кое-кто будет отсиживаться в своем уютном особнячке посреди «Цветущего сада» и гадать, сколько противников останется в живых после всех баталий, придется ли вырезать оставшихся и что делать, если верх возьмут герканцы. Хотя не сомневаюсь, «полковник» в юбке просчитала и этот вариант, ведь она умница, она привыкла действовать, а не прятать голову под подушку и внушать себе, что все замечательно, что все обойдется…

– Похоже, над церковью точно витает проклятие: старый священник занемог, а тут и его внучок умом тронулся, а ведь только приехал… – произнес Аке, скорее с сочувствием, нежели со злобой глядя на того, кто еще минуту назад держал острый кинжал у его горла.

– Нет, погоди-ка, – как и предполагал дракон, маркиз Вуянэ обратил внимание на главное в его прощальной речи. – Говоришь, Онветта у себя в особняке? Но как такое возможно, если альтруссцы первыми покинули Марсолу и сейчас находятся вот здесь… – на этот раз маркиз ткнул в карту не пальцем, а кончиком специально обнаженного по такому случаю меча, что, впрочем, не произвело никакого впечатления.

– Так, может, вам, господа, стоит прервать бесплодное корпение над картами, сходить самим да проверить? – посоветовал Патриун, благополучно добравшись до двери. – Советую побольше народу с собой прихватить, авось всех картечь из двадцатичетырехдюймовых орудий и не поубивает… Решайтесь, господа мыслители, решайтесь! Время – оно капризно, оно всегда играет против нерасторопных да чересчур доверчивых…

– А может, он прав? – проворчал Аке, когда Патриун скрылся и осторожно, чтобы не потревожить слух господ морронов хлопком, прикрыл дверь.

– Да нет, не может быть, – замотал головой маркиз, но вдруг застыл, видимо, призадумавшись и снизив степень доверия боевой подруге. – Хотя она не одна из нас, да и в последнее время вела себя как-то странно.

– Я, пожалуй, все же задержусь и проверю. Долго, что ль, до особнячка прогуляться? – предложил верный помощник маркиза.

– Нет, тебе надо вести ополчение, – покачал головою Вуянэ. – По пути нигде не задерживайтесь, а на место прибудете, станьте лагерем как можно ближе к войскам! Присмотри за генералом, как бы он от глупости не набедокурил. А госпоже маркизе я сам визит нанесу. Как-нибудь справлюсь, если, конечно, пиратик не врет…

– Он не пират, – поправил командира охотник, – он лекарем был на фрегате королевского флота.

– Надо же, – усмехнулся маркиз Вуянэ, – замашки совсем пиратские. Как он ловко тебя в заложники взял, наверное, все моряки в душе пираты, бесшабашные пропойцы да висельники. Ох, чую, непростой это человечек, надо б за ним приглядеть! Ну да ладно, этот вопрос потом обмозгуем, сейчас у нас совсем другие дела на носу. Сначала герканцам фалды мундиров накрутим, а затем и с королевскими прихвостнями вопрос решать надо, самое время настало!

(обратно)

Глава 14 Гниющие корни цветущего сада

Раненый зверь опасен, поскольку обезумел от боли и крушит все подряд. Однако еще хуже зверь встревоженный, в нем говорит не слепая ярость, а холодный расчет, вызванный страхом. Он хитрит, прячется, не вступает в открытый бой, а терпеливо выжидает того момента, когда сможет безнаказанно нанести удар в спину потерявшего бдительность охотника. Патриун был уже сам не рад, что несколько часов назад заявился к дому маркизы один и разворошил «альтрусский муравейник». Конечно, ему удалось скрыться, и эту операцию можно было расценивать как весьма успешную разведку, но вот только противник оказался не глуп и извлек правильный урок из своего просчета.

К трем часам пополудни улицы Марсолы совсем опустели: кто сбежал, уже штурмом брал корабли в Дерге, притом не важно, плыли ли они в Филанию или в любое иное, не союзное Геркании королевство; кто ушел воевать, сейчас находился на марше или ставил палатки военного лагеря. В опустевшей колониальной столице остались лишь маленький гарнизон, жители, понимавшие бесполезность бегства, часть заговорщиков да стрелки на крышах, выставленные по приказу решившей усилить оборону Онветты.

Вооруженные длинноствольными мушкетами наблюдатели просматривали пустынные улицы с мостовыми, заваленными потерянным в царившей недавно суматохе барахлом, и в случае возникновения опасности должны были выстрелами предупредить товарищей в особняке о приближающейся опасности. Ни один человек не мог проникнуть в «Цветущий сад» незамеченным, но ведь Патриун не был человеком и даже уже перестал притворяться им. Незаметно прокрасться через посты наблюдения дракону было просто, да вот только если бы маркиз с его людьми все же удостоили бы притихший квартал своим посещением, на что Патриун искренне надеялся, то они непременно попали бы в засаду. С одиночными стрелками на крышах они всяко справились бы, но вот штурм особняка был бы сильно осложнен. По этой причине, хоть Патриун терпеть не мог работать за других, он все же решил поступиться правилами и подготовить для возглавляемого морронами отряда свободный проход.

Быстро и бесшумно передвигаясь по скользким черепицам покатых крыш, дракон умертвил одного за другим уже четверых стрелков, хоть и бывших охотниками, но так и не заметивших подкравшегося к ним вплотную зверя в человечьем обличье. Каждый раз после того, как Патриун резким рывком сворачивал шею, он аккуратно усаживал трупы, чтобы часовые с соседних крыш не заметили отсутствия на постах товарищей. Операция по очистке крыш над улочкой, по которой, скорее всего, должен был пройти отряд, шла вроде бы неплохо и заняла в общей сложности каких-то полчаса, но вот только последний, пятый по счету, наблюдатель оказался куда умнее и опытнее остальных. Перед тем как заступить на дежурство, он не поленился натолочь стекло, которое теперь было рассыпано у него за спиной. Вреда от мелких осколков не было бы никакого, но они непременно б заскрипели и зашуршали, стоило лишь наступить на них ногой.

Патриун заметил ловушку, когда уже почти подобрался к цели. Ему не оставалось ничего иного, как отступить за печную трубу и постараться придумать способ, эффективно, то есть быстро и бесшумно, расправиться с мудрым охотником. К сожалению, летать он не мог, прыжок в шесть полноценных шагов длиной тоже вряд ли ему удался б… на земле – возможно, но не здесь, не на наклонной плоскости и к тому ж без разбега. Выстрел из пистолета свел бы всю работу на «нет», метко брошенный кинжал решил бы задачу, но неизвестно, куда полетело бы тело и не издал бы охотник напоследок предсмертный крик. Из всех возможных способов убийства к данному случаю подходило лишь одно средство, довольно сложно осуществимое, но зато не нарушающее гробовую тишину опустевшего квартала.

Дракон лет пятьсот не управлял стихиями, даже такими податливыми, как небольшие воздушные потоки, поэтому ему не сразу удалось поднять непродолжительный, но очень сильный ветер, со свистом обрушившийся на крышу, едва не сдувший с головы охотника меховую шапку и разметавший все стекло без остатка. Естественно, не заподозрившему неладное наблюдателю осталось лишь чертыхнуться и осыпать проклятиями ни в чем не повинную погоду. Впрочем, воздушным стихиям не было дела до ворчания жалкого человечка, чье сердце перестало биться уже в следующую минуту.

На этот раз дракон не стал усаживать обмякшее тело, а, накинув на плечи меховую куртку и нахлобучив на голову рысью шапку, сам уселся на его место, любуясь, почти умиляясь проделанной работой. Хоть на крышах, находившихся в поле зрения, еще оставалось несколько живых стрелков, но с их позиций нельзя было просмотреть улочку, по которой вот-вот должен был промаршировать отряд во главе с маркизом или, на худой конец, с невзлюбившим его по понятным причинам Аке. Однако это «вот-вот» затянулось уже на четверть часа, а узкая полоска пространства между домами так и осталась пустой. Через час неподвижного сидения на продуваемой всеми ветрами крыше дракон уже стал сомневаться, не допустил ли он ошибку в расчетах, ведь тот спектакль, который он устроил в кабинете вельможи, был рассчитан на логику и психику человека, а не морронов, у которых неизвестно какие бесята верховодят в голове. Как бы там ни было, а пребывать в неведении дракону оставалось недолго, с минуты на минуту должна была произойти смена постов, а значит, и весь труд диверсанта пошел бы насмарку. Дракон был опечален, как расстраивается только мастер пера и чернил, несколько часов подряд самозабвенно поработав на мусорную корзину.

Время шло, у скучавшего Патриуна в голове возникали все новые и новые ругательства в адрес несмышленого вельможи, которому все нужно было положить в рот, за него разжевать, а затем пинками побудить к действию. Дракон добросовестно выполнил два пункта из трех, а вот без ударов ногой под зад решил обойтись, поэтому сейчас и сидел на крыше, как нахохлившийся воробей, пожиная плоды своей непредусмотрительности.

Наконец-то вдали, в самом конце улочки появилась маленькая фигурка человека, за ней вторая, третья… Дракон напряг зрение. Это был маркиз Вуянэ, а за ним вместо вооруженного отряда из ста пятидесяти – двухсот воинов (именно столько охотников требовалось, по оценке дракона, чтобы быстро и с минимальными потерями личного состава взять штурмом превращенный в крепость особняк) следовали всего два человека. Жизнь не приучила маркиза Вуянэ не покидать охотничьего сбора без надлежащего его положению эскорта. Пара охотников, шедших в двух-трех шагах позади вельможи, хоть и были внушительными, широкоплечими ребятами, а кулак каждого достигал той же величины, что голова среднего человека, но все же это было несоизмеримо малое, смешное сопровождение для визита в «Цветущий сад».

Троица была лишь при мечах и кинжалах, ни у одного из них не было ни мушкета, ни пистолетов за поясом. Нарочито расстегнутые рубахи на волосатых телесах охранников демонстрировали, что гости совсем тронулись умом и даже не надели под низ кольчуги. Патриуну оставалось лишь надеяться, что вельможа умнее своих спутников по последней прогулке и доспехи под одежду все же надел. По крайней мере, ворот его строгого, немного полнящего платья был обнадеживающе застегнут под самое горло.

«Одно из двух, – подумал дракон, внимательно следя за тем, как трое смельчаков довольно быстрым, по-армейски четким шагом преодолевали последние пятьдесят метров до ворот особняка, – либо маркиз полный дурак, надеющийся решить вопрос миром, либо он самоубийца, уставший за долгие годы от однообразия бытия. В принципе, что одно, что другое… все едино! Даже как-то жаль, что попусту потратил время на это жабообразное ничтожество. Ну бывают же, бывают нормальные, здравомыслящие и не попадающие под женские чары морроны! Почему же мне не попался, к примеру, Мартин Гентар? Вот подсиропила судьбинушка, решила, зараза, повеселиться!»

Пребывавшие в саду охотники заметили приближение чужаков, когда троице оставалось пройти шагов двадцать до железной ограды. Альтруссцы не вскочили, не закричали, не начали хаотичную стрельбу, а, как и следовало ожидать, невозмутимо открыли перед маркизом и его охраной ворота, пустили не подозревающих подвоха гостей внутрь сада, а там и окружили, дружно взяв на прицел мушкетов.

«Не буду связываться, даже мараться противно, – решил расстроенный дракон, собираясь покинуть крышу, а вместе с ней и Марсолу. – Ну почему, почему я такой уперто жестокосердный, почему дураков терпеть не могу? Ведь говорят, без них было бы скучно…»

На самом деле маркиз Вуянэ был далеко не глуп, но тем не менее показал единственному зрителю на крыше отменное зрелище. Сначала он возмущался, размахивая руками, должно быть, приказывая охотникам опустить мушкеты. Ветер дул в противоположную сторону, и слов пламенной речи, к сожалению, не было слышно, но, видимо, вельможе удалось разозлить одного из мужиков, и тот выстрелил, выстрелил в грудь Вуянэ в упор, буквально откинув его на землю. Обычно после такого переломного пункта в трагедии, написанной в стиле «А ля предательство кругом!», события развиваются довольно просто. Звучат еще два выстрела, на землю падают еще два бездыханных тела, и главный герой в этой сцене, то есть тот самый, кто первым нажал на курок, как будто оправдываясь перед всевидящим оком небес, с неподдельной скорбью в дрожащем голосе выкрикивает: «Он сам напросился!»

Повидавший на своем веку не одну бездарную постановку подобного рода дракон протяжно зевнул и хотел удалиться. Он знал, что маркиз не умер, поскольку был морроном, и месяца через два-три беспамятства придет в себя, целенький и здоровенький, правда, немного рассерженный тем, что ему придется выбираться из ямы, в которую его закопают, или из болота, куда убийцы сбросят его не подающее признаков жизни тело. Однако, к великому удивлению засыпающего от скуки зрителя, постановщик жизненного трагифарса и одновременно исполнитель роли главной жертвы задумал совсем иной поворот сюжета.

Упавший на землю маркиз вдруг одним прыжком оказался вновь на ногах и, вырвав из рук обомлевшего убийцы мушкет, с силой ткнул ему прикладом в скулу. Патриуна больше всего восхитила символичность момента – дырка на простреленной груди маркиза еще дымилась. Чудесное, хотя и не неожиданное воскрешение командира послужило сигналом к действию для его слуг. Завязался бой, точнее, началась свалка, поскольку рослые охранники так и не достали мечи, а, в основном, пользовались кулаками и одноразовыми прикладами вырванных из рук врагов ружей; одноразовыми, потому что после первого же удара не предназначенные для рукопашного боя деревяшки с треском ломались.

«Рад признаться, что ошибался! Маркиз – что надо, вдоволь повеселил, хитрюга! – обрадовался дракон не только понявший, но и увидавший собственными глазами, чем отличается просто моррон от моррона, слышащего «зов» коллективного разума.

Хоть альтрусские охотники и были удивлены неожиданным поворотом событий, но нельзя сказать, что в их рядах воцарились хаос и паника. И сам Вуянэ, предпочитавший драться мечом и кулаком, и его рослые подручные, тоже явно морроны, за неполную минуту боя получили по нескольку колотых, рубленых, резаных и стреляных ран. Их одежды покрылись кровью. Бой шел полным ходом, на землю падали трупы, но враг так и не думал сдаваться, а очень организованно отступил внутрь дома.

Сначала Патриун подумал, что обескураженные альтруссцы допустили непростительную ошибку, ведь в узких коридорах, на крутых лестницах и в заставленных мебелью комнатах гораздо сложнее реализовать численное преимущество, единственное, что давало им шанс выжить. Но, слегка поразмыслив и учтя, что командовали охотниками симбиоты, наверняка прекрасно осведомленные обо всех плюсах и минусах морронов, дракон понял, в чем крылся подлый подвох. С виду обычный дом не знавшей стеснения в средствах особы был изнутри превращен в огромную западню со множеством секретов и ловушек. Победить врага можно разными способами: не обязательно убивать, можно и обездвижить, лишить возможности действовать на нужный для тебя срок.

Немного подумав, Патриун решил, что настала пора вмешаться. Во-первых, потому, что с крыши не было видно, как протекало сражение внутри дома, а во-вторых, он почему-то сомневался, что Вуянэ сможет добиться аудиенции у госпожи «полковника» без его личного и довольно активного участия. Жребий был брошен, скинув с плеч меховые одежды и взглянув в голубую высь небес, где не было даже облачка, дракон достал из ножен абордажную саблю и спрыгнул вниз, естественно, не разбившись, а мягко, совсем, как огромная кошка, приземлившись на слегка согнутые в коленях ноги.

* * *

Первая кровь обагрила абордажную саблю еще во дворе, правда, не лезвие, а эфес. Выбежавший из дома охотник торопился запереть ворота, и, как нетрудно догадаться, прямо перед носом у перешедшего на бег дракона. Расправившись с нерасторопным малым коротким тычковым ударом круглой гарды в лицо, Патриун прикрыл за собой ворота и, оглядевшись по сторонам, что при данных обстоятельствах было излишним, поспешил внутрь особняка, откуда доносились шум драки и ни на миг не прекращающиеся выстрелы.

Стоило лишь дракону открыть дверь, как на него тут же обрушились устремившиеся наружу клубы порохового дыма. В сплошной, щиплющей глаза и нос завесе не было видно ни зги. Привлекали взор лишь частые вспышки выстрелов да расплывчатые очертания тел и предметов, пробегающих или пролетающих рядом с ним на удалении чуть большем, чем расстояние вытянутой руки. Чтобы окончательно не потерять обоняние, Патриун притупил восприимчивость рецепторов носа и прищурил глаза, окрасив зрачки в темно-фиолетовый цвет. Дымовая завеса мгновенно исчезла перед взором. Жаль, что такой способностью не обладали морроны, попавшие из-за нулевой видимости в весьма незавидное положение.

Преследуя отступавших альтруссцев, трое морронов ворвались в дом, где их встретил шквальный огонь засевших возле лестницы на второй этаж двух десятков стрелков. Неизвестно, специально ли враг устроил эту ловушку или так вышло спонтанно, но Патриуну не хотелось сейчас оказаться на месте маркиза и его охранников, чью разлетающуюся на куски плоть терзал безжалостный свинец. Плохая видимость не давала возможности морронам сориентироваться и найти укрытие, к тому же удары врезавшихся в тела пуль отбрасывали несчастных назад и не позволяли им прийти в себя от острой боли, пронзающей насквозь жалами десятков свинцовых ос. Один из спутников маркиза вот-вот должен был потерять руку, мотавшуюся лишь на тонкой ниточке сухожилия; второй катался по полу, тщетно пытаясь подняться. Шквал свинца прижал самого маркиза к стене и дырявил его костюм, вырывая с каждым новым попаданием истошный крик из надрывающейся гортани.

К изначально устроившим потеху стрелкам возле лестницы присоединились и их отдышавшиеся после драки во дворе товарищи, что не только усилило плотность огня, но и заметно ускорило перезарядку мушкетов. Можно было только гадать, сколько могло продлиться это издевательство, имеющее, однако, весьма практический смысл. Морроны не умирали, но слабели, поскольку их тела не успевали залечивать раны, к тому же свинцовый дождь был явно не единственным средством борьбы с бессмертными противниками, имеющимся у сторонников «полковника» в ассортименте.

Не став выяснять, что же предпримут альтруссцы потом, когда у них закончится свинец и порох, бывший миссионер вспомнил старые добрые времена и пошел напролом, испытывая неповторимое наслаждение от того, что сами плохо видящие в дыму враги не смогли бы причинить ему вреда, даже если бы он был обычным человеком. Дракона несказанно радовали растерянные, напуганные физиономии охотников, когда они видели блеск абордажной сабли, внезапно вылетающей из порохового «тумана», или черную кожу перчатки, материализующуюся прямо перед их носом, естественно, вместе с разящим не хуже небесного грома кулаком.

Патриун уже прошел через холл, почти добрался до лестницы, оставляя за собой лишь бесчувственные тела, а иногда и трупы, как подлая интуиция подсказала охотникам, что в их ряды прокрался сильный противник и лучше всего отступить. Бросив на произвол судьбы товарищей, не успевших добраться до крепких дубовых дверей, альтруссцы заперлись на втором этаже, а также отрезали холл от коридора, ведущего к основным помещениям дома на первом.

Выкинув в окно не очень расторопных бедолаг, дракон не только удовлетворил свое давно дремавшее и поэтому теперь ненасытное желание разрушения, но и весьма поспособствовал проветриванию пропахшего кровью, потом и порохом помещения. Дым потянулся в окно. Наверное, снаружи это зрелище выглядело, как настоящий пожар, охвативший нижний этаж дома. Патриуну даже стало немного жалко, что на такую красоту некому полюбоваться.

Как только в холле не осталось ни одного целого стекла, дракон вернулся к обычному режиму зрения. Троица морронов хоть довольно быстро приходила в себя, но все еще представляла жалкое зрелище. Кость почти оторванной свинцом руки одного из охранников почему-то срослась неправильно, и теперь верзила походил на забавную корягу, чьи ущербные, кособокие корешки отдаленно напоминали конечности человека. Другой подручный маркиза делал уже пятую подряд попытку подняться на ноги, но ему постоянно что-то мешало: то ли вываливающиеся из разорванного живота внутренности, толи не успевшая восстановиться коленная чашечка правой ноги. Только маркиз более-менее походил на обычного человека, правда, почему-то плотно прижавшего правую щеку к плечу и страдавшего от врожденного дефекта левой ступни, чья передняя часть при ходьбе не отрывалась от пола.

– А вы как здесь очутились, сударь? – произнес хромавший в сторону дракона уродец, очень похожий на маркиза Вуянэ.

– Не мог же я не посетить бал, на который сам же вас пригласил. Это было бы неучтиво, – рассмеялся довольный небольшой разминкой дракон. – К тому же почему, позвольте узнать, вы задаете такой пошлый вопрос? Неужто вы не рады меня видеть?

– Рады, рады, – прошамкало беззубым ртом странное создание, уже умудрившееся исправить походку и меньше кособочить шею. – Да, только кто ж вы?

– А вам никогда не приходило в голову, маркиз, что «полковник» опасался не столько старенького, слабенького священника Патриуна, сколько его молодой и полной сил родни? Ведь я тоже из его рода, и детство мое также прошло в Миерне, в славном городе, в окрестностях которого творятся поражающие воображение чудеса…

Дракон врал, врал нагло, сплетая тонкую нить интригующей истории на ходу. Говорить правду не было смысла по нескольким причинам. Во-первых, весьма сжатый, выхолощенный рассказ «о себе любимом» занял бы у дракона куда больше времени. Во-вторых, место для выяснения кто есть кто было выбрано чересчур неудачно. В-третьих, маркиз вряд ли поверил бы в правдивую историю его жизни, поскольку она очень напоминала неумелую, наспех придуманную ложь обслушавшегося в детстве сказок и гордо пронесшего свой инфантилизм до зрелых лет крестьянина. И, в-четвертых, самая главная причина с точки зрения пребывавшего в человеческом теле дракона: а кто такие эти букашки-морроны вообще, чтобы идти на поводу у их прихотей и что-либо рассказывать им о себе?

– Значит, ваши таинственные способности, заключающиеся, извините за прямоту, непонятно в чем, являются родовым наследием. Кто ж вы, если не секрет: вампир, оборотень, вукопырь? У кого, интересно, из людей с «особыми способностями» такая тяга к праведному образу жизни и к ношению сутаны индорианского священника?

– Главное не «кто?», а «за кого?». В данном случае за вас, маркиз, так что давайте обойдемся без лишних расспросов. Враг здесь, за дверьми, никуда не делся, поэтому повременим, милостивый государь, с препарированием старушки-правды!..

– Нет, поймите меня правильно, я весьма признателен и за ваше содействие в обличении злодеев, и за вашу помощь, но не могу же я идти в бой рядом неизвестно с кем…

Вуянэ умел быть настойчивым, хоть порою это было и не к месту. Двое полностью восстановившихся слуг теперь стояли за спиной у широко улыбавшегося вельможи и недвусмысленно держали ладони на рукоятях мечей. Если не подействуют уговоры, морроны не побрезговали бы силой принудить спасителя рассказать им правду.

– Не мудрствуй, Живчик, – произнес дракон с тяжким вздохом. – Удача зануд не любит, а от въедливых педантов вроде тебя у нее икота!

Судя по речи спасителя, он, как минимум, был лично знаком с ветреной госпожой, не зависящей ни от небес, ни от преисподней и играющей с судьбами людей и морронов так же легко, как любопытный ребенок отрывает крылышки да лапки беззащитным букашкам.

– Никто тебя не заставляет полагаться на меня в бою. Смотри, сам не оплошай! – Заметив раздумье и нерешительность на челе собеседника, Патриун продолжал настаивать на своем: – Я второй этаж на себя возьму, а ты с подручными первый проверь! Не кажется мне, чтобы маркиза из дома сбежала, здесь у нее лежбище, а может, и что-то еще… – не стал вдаваться в подробности дракон.

– Может, Жакор с тобой пойдет? – маркиз кивнул головой в сторону охранника, которому все-таки удалось запихнуть обратно в брюхо внутренности и «починить» коленную чашечку. – Как-то неудобно иначе получается: врагов и там, и там почти одинаково нас трое, а ты один…

– Не боись, вам куда сложнее будет, – усмехнулся дракон, поднимаясь по лестнице к двери.

– А это еще почему? – искренне удивился старший моррон.

– Потолочные перекрытия этого дома хоть и не плохи, но вряд ли выдержат вес орудий, а я собственными глазами видел, как альтруссцы закатывали в дом несколько двадцатичетырехдюймовых малышек, – пояснил дракон, не обернувшись и даже не замедлив шага. – Не получилось прикончить вас из мушкетов, лиходеи увеличат калибр… не сомневайся!

* * *

У дракона было довольно неоднозначное отношение к Удаче, а ее уродливую и еще более капризную подружку Иронию он открыто ненавидел. Второй этаж оказался совершенно пуст, в то время как с первого доносился грохот, весьма напоминавший орудийную канонаду. Альтруссцам удалось разделить силы нападавших, завершив отступной маневр эффектным спуском по веревочным лестницам. Конечно, вполне вероятно, что запертые наверху охотники просто испугались и сбежали, но Патриун точно знал: их хозяева – симбиоты – не покидали дом. Дракон чувствовал близость позабывших о своем истинном назначении детищ, не ставших от этого менее умными и менее изобретательными на всякие пакости. Присутствие поблизости членов братства Лотара все еще витало в воздухе среди покинутых стен. Каждая несущественная деталь, каждая мелочь богатого интерьера напоминала дракону о былых днях, о посещении неприступного для нежити замка и о падении, не без его помощи, былого величия, окрашенного в черный и зеленый цвета.

Очередной залп орудий, настолько мощный, что чуть не разрушил стены дома и перебил всю посуду в комнате, где находился Патриун, прервал хоть и приятные, но крайне несвоевременные воспоминания. Дракон отложил ностальгическую тягомотину по прекрасным былым дням на «потом» и принялся действовать.

Как оказалось, не весь дом, а только первый этаж был превращен симбиотами в изысканную западню, устроенную, как показалось дракону, специально на морронов. Патриун даже испытал нечто, отдаленно напоминавшее угрызения совести, поскольку именно он настойчиво рекомендовал Вуянэ посетить особняк в «Цветущем саду», хотя, с другой стороны, визит вельможи так или иначе был неизбежен. Пребывание в опустевшей столице довольно крупного отряда не могло остаться незамеченным, рано или поздно маркиз нанес бы визит Онветте, чтобы выяснить, с какой стати ее люди отсиживаются в тылу, а не жертвуют жизнями на передовой.

Альтрусские охотники знали свое дело и умели обездвиживать добычу, которую не хотели умерщ-влять или, как в случае с троицей посетителей, не могли. В полу коридора, буквально в пяти шагах от подпертой бревном дубовой двери, виднелась огромная яма. Прислушавшись к шуму боя, который шел теперь довольно далеко, в царстве половников и кастрюль, то есть в находившейся в другом крыле здания кухне, дракон осторожно подошел к краю и заглянул внутрь зиявшего отверстия.

Стоило лишь одному из морронов ступить на подпиленную половицу, как пол провалился, а несчастный полетел в узкий каменный мешок примерно пяти-шестиметровой глубины. Сверху, над головой жертвы, закрылась решетка, а какой-то сложный механизм, наверняка реагирующий на изменение веса или сильный толчок, зажег огниво, воспламенившее запал. Небольшая бочка с порохом, помещенная там же, на дне ловушки, разорвала жертву на множество мелких частей. Судя по тому, как медленно шел процесс воскрешения, на помощь этого моррона до конца уже затихавшего боя можно было не рассчитывать.

Дальше ничего интересного: выбитые двери, перевернутая мебель, разнообразная домашняя утварь и трупы на полу, навеки замершие в неестественных позах. Правда, несколько раз навстречу дракону попадались и живые охотники, но с ними не пришлось долго возиться – слишком слабый противник, чтобы задержать продвижение красавца-мужчины, в руках у которого внушавшая уважение абордажная сабля. Двое альтруссцев сбежали, только завидев блеск ее лезвия, еще трое вступили в бой, но сразу погибли, даже не нанеся ни единого удара.

Но вот настал тот миг, когда дракон почуял беду, замер на месте и внимательно осмотрелся по сторонам. Дверь кухни, где уже стихли шумы, виднелась в конце коридора, но Патриун не спешил сделать следующий шаг, поскольку сквозь приоткрытую дверь прямо ему в лицо смотрела пустота жерла орудия. Дракон не знал, было ли внутри ствола ядро, и не видел, держал ли кто-то возле запальника горящий фитиль, однако решил рискнуть и сделал шаг вперед.

В уши мгновенно ворвался грохот, глаза ослепила яркая вспышка, а в ноздрях опять появился неприятный запах пороха. К счастью, реакция у дракона была отменной, и он успел присесть всего за миг перед тем, как, снеся часть незапертой двери, у него над головой пронеслось ядро. Нацеленный на уровень груди взрослого и довольно рослого человека снаряд с треском пробил стену, оказавшуюся всего лишь картонной бутафорией, пролетел шага на два дальше и врезался в настоящую стену, каменную. Дракон не успел заглянуть и посмотреть, что же было внутри ловушки, поскольку с потолка почти в то же мгновение упал тяжелый монолит толстого стального листа. Ловушка, которой удалось избежать морронам, захлопнулась. Патриун облегченно вздохнул – смех смехом, но окажись он в западне, то был бы беспомощен, как ребенок. А изобретательные симбиоты всяко нашли бы способ удержать в ней как можно дольше опасного для них врага.

На этом чудеса не закончились, а, наоборот, только начинались. На перевернутой вверх дном кухне не было ни души, если не принимать в расчет несколько лежащих на полу трупов и маркиза Вуянэ, развалившегося прямо на разделочном столе посреди потрохов, костей и прочих малопригодных в пищу частей аппетитно булькавшего в котле над очагом барашка. Вельможа в окровавленной куртке не был ранен, а если в его теле и имелась пара несовместимых с жизнью дырок, то они уже давно благополучно затянулись. Однако по осунувшемуся лицу и заметно учащенному дыханию только бы полный дурак не понял, что дворянин смертельно устал и отдал бы многое, чтобы часок-другой спокойно вздремнуть.

– Подъем! – выкрикнул нараспев жестокосердный Патриун и прошелся кончиком абордажной сабли по висевшим на стене половникам и сковородкам.

– Да чтоб тя перетряхнуло и выпотрошило! – проворчал вельможа, нехотя принимая вертикальное положение и потирая глаза. – Устал я! Думаешь, легко быть…

– … бессмертным морроном, – продолжил за осекшегося маркиза дракон, а затем заявил назидательно: – Знаю, трудно! Каждый вас, бедолаг, обидеть норовит: кто ножичком в животик тычет, чтоб поглазеть, как ранка сама по себе срастается, а кто поизобретательней, так тот иные, поизощренней фокусы выдумывает. Не любят вас люди, ох не любят!..

Эффект мгновенного пробуждения был достигнут. Маркиз Вуянэ больше не был сонным и вялым, в его глазах царствовал холод, а побледневшее лицо из просто некрасивого превратилось в страшное.

– Откуда про морронов знаешь? – задал вопрос вельможа, хоть по-прежнему сидевший на столе, но уже готовый в любой миг вскочить и напасть на проговорившегося Патриуна.

– Я много чего знаю и гораздо больше в жизни видел, чем ты представить можешь. Я уже сталкивался с твоими собратьями и бился с ними плечом к плечу. Не веришь, спроси у Мартина Гентара! Спроси, что значит для козлобородого ворчуна имя «Мортас».

– Мортас, Мортас… Кажется, что-то знакомое, – напрягший извилины маркиз заворошил жиденькие волосенки. – Так когда ты, говоришь, встречался с Гентаром и где?

– В Альмире лет сто назад, точной даты не помню, извини…

Патриун думал, что это признание вызовет у Вуянэ недоверие, удивление, наконец, откровенный смех, но не предполагал, что маркиз вздохнет с облегчением и рассмеется.

– Ну коли так, то слава Небесам – мне не придется тебя прирезать! – довольно самоуверенно заявил вельможа, который, видимо, подзабыл, как и при каких обстоятельствах добровольный помощник спас ему жизнь.

– Почему? – удивленно вскинул брови дракон, не увидевший логики в сказанном.

– Видишь ли, я ко всем отношусь не так, как того требует происхождение или ситуация, а по делам, по реальным поступкам, – начал объяснять издалека Вуянэ. – В действительности мне плевать, что ты за тварь! Плохого ничего не делал, только помогал, за что, кстати, мое искреннее и глубокое спасибо. Однако если бы ты был врагом, то наверняка знал бы, что Мартин Гентар для меня вот уже лет десять, как не самый лучший рекомендатель. Убежден, что «полковник», то есть, как ты оказался совершенно прав, маркиза Онветта – его человек и выполняет указания решившего вставить мне палки в колеса мага.

«Интересное предположение», – подивился про себя Патриун, прекрасно понимая его абсурдность, но, решив не перечить пребывавшему в заблуждении Вуянэ.

– И что за мышь, если не секрет, между вами пробежала?

– Да так, пустяк, – отмахнулся маркиз, не желающий более распространяться на эту тему, – тебе все равно не понять, это внутренние дела «Легиона».

«Похоже, не врет! Не из-за бабы ссора была и не из-за власти! Тут дела посерьезней… Возможно, бывшие друзья, а нынешние соперники по-разному истолковали «зов» коллективного разума или что-нибудь еще, хотя вряд ли для них может быть что-то существенней, в этом состоит смысл их жизни».

– Пустяк, так пустяк, – не стал возражать дракон. – Лучше скажи, товарищи-то где твои?

– А я почем знаю? До кухни вместе пробивались, но ты представляешь, что здесь творилось! Раз нет их, значит, по ловушкам застряли… – довольно спокойно заявил маркиз, что, надо сказать, искренне удивило Патриуна.

– Выручать их не собираешься?

– А зачем? – ответил вопросом на вопрос моррон. – Мы же не люди. Если сами не выбрались, значит, не в том состоянии, чтоб на что-то сгодиться. Пускай там пока полежат, отдохнут!

Странный подход, странное заявление, но в нем, однако, присутствовала логика. На любой войне раненые становятся или обузой, тормозящей передвижение, или уязвимым местом, в которое не знающий чести неприятель всегда стремится ударить. По крайней мере, если уж сам бывший за старшего моррон не захотел выручать товарищей, то с какой стати было беспокоиться об их благополучии ему, стороне, хоть и дружественной, но все же довольно нейтральной ко всему, что относилось к «внутренним делам пресловутого Одиннадцатого Легиона».

– Наверху маркизы нет, если и ты ее не настиг, стало быть, мерзавка сбежала, – Патриун повел разговор о другом, более важном, по его мнению.

– Нет, она точно здесь, – замотал головой Вуянэ. – Собственными глазами видел, что она в кухню вбежала, а как ворвался сюда, ее уже и нет… Окно высоко да слишком уж узко даже для такого утонченного создания, а другого выхода ведь нет… Наверное, колдовство!

– Глупость, обычная глупость, – усмехнулся дракон, подходя к подсобному столу, заставленному огромным количеством кастрюль, и одним движением руки смахнув их на пол.

Стол был обычным столом, вот только на месте крышки виднелся двустворчатый люк, ведущий, скорее всего, в подземелье.

– Поскольку морроны совсем не видят во тьме, а вряд ли госпожа Онветта оставила зажженными факелы, держись-ка, дружище, за мной и за меня, – произнес дракон, протягивая Вуянэ руку в черной кожаной перчатке.

* * *

Ошибаться в мелочах гораздо обидней, чем допускать промашки при решении сложных задач; масштаб игры, в которой сделан неверный ход, в корне изменяет твою самооценку. Одно дело проиграть войну, поскольку не смог правильно просчитать действия противника (к тому же всегда можно свалить вину на объективные обстоятельства, сложившиеся против тебя, и человеческий фактор, то есть предательство, от которого, как известно, никто не застрахован), и совершенно иное – стать жертвой крохобора-торговца, привыкшего обсчитывать покупателей. В первом случае чувствуешь себя великой личностью, которая, к сожалению, совершила ошибку, а во втором – обычным дураком, ни на что не пригодным в жизни. Отсюда напрашивается весьма простой вывод, как следует себя вести в человеческом социуме, чтобы тебя уважали. Главное – не принимать правильные решения, главное – не «не ошибаться», а убедить людей, что ты достоин задач большого масштаба. В этом и только в этом кроется секрет успеха. Гордо выпирающему грудь и нахально лезущему напролом дураку люди простят все, списав заведомо неверно принятое решение на обычное невезение.

Патриун не был человеком, ему было безразлично мнение других, и он сам был себе судьей, притом куда более беспристрастным, чем все вершители закона и надзиратели за порядком вместе взятые. В тот день дракону с прискорбием пришлось констатировать, что в его голове что-то нарушилось, он перестал адекватно воспринимать окружающий его мир и зачастую выстраивал ущербные цепочки логических взаимосвязей. Нет, что касалось решения сложных задач, с этим как раз все было в полном порядке, но зато он один за другим допускал просчеты в ничтожных мелочах, и подобный нонсенс его просто бесил.

Казалось бы, когда спасаешься в подземелье от идущего по пятам врага, вполне разумно гасить за собой факелы и замедлять противнику продвижение. Однако убегавшая от них Онветта, видимо, придерживалась иного мнения, чем заметно снизила Патриуну и без того расшатавшуюся за последние дни самооценку.

Довольно удобная и совершенно не опасная лестница с перилами привела парочку преследователей заигравшейся в политику девицы не в обычный подземный лаз, наспех вырытый и не укрепленный даже прогнившими бревнами, где вода капает с потолка и сочится из стен, а под ногами ползают всякого рода отвратные букашки, а в широкий туннель, столь же комфортабельный, как подземелье королевского замка.

Хорошо освещенный факелами проход вел куда-то в глубь земных недр. Стены, потолок и пол туннеля были выложены камнем, а швы кладки промазаны каким-то особым раствором, не пропускавшим внутрь ни сырость, ни мелких обитателей земной тверди. Это было очень странно, и дракон заподозрил неладное. В новых землях камень являлся далеко не основным строительным материалом, поэтому такое обустройство тайного хода для экстренного случая, а проще говоря, обычного побега, было не только весьма трудоемким занятием, но и откровенным расточительством.

– У тебя есть предположение, куда может вести ход? – спросил Вуянэ, отпуская руку спутника, за которую до этого момента послушно держался.

– В нашу могилу, – проворчал мрачный, как грозовая туча, дракон, судорожно пытавшийся найти логическое объяснение увиденному и отвергавший одно за другим все возникающие в голове предположения.

– А что? Очень даже похоже, – кивнул Вуянэ, у которого с костлявой старушкой с косой были свои, особые отношения. – Чисто, культурненько да и светло, как днем. Надо б по возвращении завещаньице чиркнуть, чтоб благодарные потомки в точно таком вот месте меня и похоронили…

– В твоем случае с этой писулькой можно еще лет двести подождать, – произнес дракон и, жестом подав знак маркизу следовать за ним, направился в глубь коридора, откуда доносился мелодичный звук, весьма похожий на пение.

Неприятное ощущение, возникшее у Патриуна еще в самом начале, когда он только открыл чересчур податливые, как будто специально для них смазанные створки люка, ускоренными темпами переросло в нехорошее предчувствие. Дракон колебался, одной его половине очень хотелось снова подняться наверх, но другая настолько сильно желала поставить точку в этой истории, что неуклонно тянула его вниз, к источнику постепенно усилившегося звука. Похоже, трусливая интуиция терзала не только его, дракон услышал за спиной тихий лязг доставаемого из ножен меча. Маркиз не нервничал, но явно чуял беду, или ему что-то на ухо нашептывал коллективный разум, чей мудрый глас дракону никогда не суждено было услышать. Зато он узнал мелодию, разносимую гулким эхом по каменному коридору. Это было церковное песнопение, а точнее, индорианский гимн Свету, исполняемый совершенно неподобающим образом: не в том месте да и изрядно фальшивящим женским голосом.

– Видать, помолиться приспичило. Неужто в угол гадюку загнали? – оптимизм маркиза поражал, Патриуну хотелось быть столь же наивным, но он не мог позволить себе подобной роскоши.

– Будь осторожен, возможно, мы, как глупые грызуны, сами идем в мышеловку, – честно предупредил о своих опасениях дракон.

– Но мышек же все равно тянет к сыру, – тихо рассмеялся моррон, показывая, что он совершенно не против хорошей драки, лишь бы от нее была польза.

Два довольно рослых и упитанных мышонка в обагренных кровью одеждах осторожно приближались к каменной мышеловке, представляющей собой просторный подземный зал. Вокруг не было темно, скорее наоборот – в подземелье было чересчур много света, идущего от факелов как на стене, так и воткнутых в специальные каменные пирамиды. Посреди совершенно пустого зала находился невысокий постамент, на котором, воздев тонкие ручки к потолку, стояла на коленях фальшивящая и дающая петуха на высоких нотах певунья.

«А вроде бы девица ничего: высокая, стройная, да и волосенки приличные, – бегло оценил внешние данные Онветты Патриун, весьма сожалея, что певунья стоит спиной к ним и что нельзя увидеть ее лица. – Хотя, если подумать, портные такими пакостниками бывают – шьют платья, дефекты стана маскирующие, а мех для таких обманщиков мужского братства самый желанный, самый податливый материал».

На госпоже «полковнике» было действительно чересчур много меха, который, однако, не мешал узреть, что дамочка стройна и фигуриста. Впрочем, иного трудно было бы ожидать. Маркиз Вуянэ, во взоре которого сейчас присутствовали признаки всех чувств, присущих обманутым влюбленным: печаль, горечь, грусть, ненависть и сожаление – вряд ли бы сделал своей избранницей кособокую дурнушку. Чем дольше мужчина живет, тем придирчивей становится к формам женского тела!

Блестящие, из-за падающего на них света факелов, казалось, горевшие волосы ниспадали двумя водопадами на закрытые мехом плечи. Патриун удивился, как опрометчиво маркиз убрал в ножны меч и направился к постаменту в центр зала. Коварная и уже доказавшая свою изобретательность госпожа «полковник» явно удалилась сюда не для того, чтобы поупражнять свой далекий от совершенства голос. К тому же странный выбор репертуара почему-то навевал дракону мысль, что девица открыто издевается над ними, точнее, над ним одним, как будто зная, что его связывало с Индорианской Церковью. Патриун почуял ловушку, поэтому замер у входа в зал, казавшийся с первого взгляда совершенно пустым. Симбиоты славились умением становиться на время невидимыми, но вот только дракона им было не обмануть. За доли секунды Патриун просмотрел зал во всех доступных ему спектрах зрения, которых насчитывалось чуть более двадцати, и, так и не заметив присутствия иных существ, кроме них троих, прошел из коридора в зал. Ощущение все равно оставалось прескверным, как будто множество невидимых глаз не просто смотрели на него, а ощупывали каждый кусочек его тела, разбирали по косточкам…

– Как ты могла, Онветта, как могла? – печально произнес маркиз голосом обманутого возлюбленного.

Хоть сердце моррона было явно уязвлено вероломным предательством близкого человека (теперь даже последнему простофиле было ясно, что между главами кланов имелась любовная связь), но его холодный, расчетливый мозг не позволил эмоциям выйти из-под контроля рассудка. Вуянэ не только держал ладонь правой руки на рукояти меча, но и не подошел к обманщице вплотную, остался стоять на дистанции в три-четыре шага.

– Как я могла, что? Связаться с таким идиотом-романтиком, как ты? – усмехнулась Онветта и, не меняя позы, презрительно посмотрела на Вуянэ. – Видишь ли, у тебя есть одно очень полезное качество. Когда ты спишь, то часто болтаешь во сне, а еще, глупый моррон, ты весьма охотно отвечаешь на все поставленные вопросы. Грех было не воспользоваться таким прекрасным источником информации, так что пришлось побороть природную брезгливость и залезть к тебе в койку.

Растоптанному и раздавленному всего одной фразой маркизу никто бы не позавидовал. После такого откровения не только нечего сказать, но и перестаешь уважать себя как мужчину. Надо признаться, Вуянэ достойно выдержал жестокий удар и не вступил с обманщицей в бессмысленную словесную перепалку, в которой брюки никогда не выиграют у юбки, поскольку язык у женщин подвешен гораздо удачней, чем аналогичный мужской инструмент изъяснений.

Преспокойно высказав моррону все, что она думала о его внешности, манерах, мужских талантах и мыслительных способностях, Онветта наконец-то встала с колен и одарила красавца, спутника маркиза, приветливым взглядом.

«Ошиблась, девица! Я тебе не новая жертва, я тебе не по зубам», – подумал в первую секунду дракон, но затем понял, что в этом взгляде крылась не только попытка обольщения. Жгучая рыжеволосая красавица смотрела на него глазами давней знакомой, уже много лет назад расставшейся с мечтою повстречать еще раз прежнюю любовь. Патриун почувствовал себя неловко, он судорожно пытался припомнить, не пересекались ли раньше их пути, но так и не находил ответа.

– Вижу, не можешь припомнить, а жаль… – когда девица говорила, ее голос звучал приятней, чем во время пения. – Ну припомни, припомни, красавчик! Опушка леса, пустынная дорога, карета, прекрасная спутница на козлах и низкий бродяга, усыпивший ее какой-то гадостью…

Намек лег на благодатную почву, капризная память неожиданно быстро воссоздала в голове дракона картинку почти полувековой давности. Патриун вдруг вспомнил, где и когда он уже видел эти прекрасные черты, правда, тогда их обладательница выглядела совсем по-иному, носила длинные белокурые волосы и звучное имя Ола.

– Вижу, мой старый недруг, ты меня узнал, – на лице красавицы появилась улыбка, а руки как будто сами стали срывать с нее одежду. – А коль меня припомнил, вспомнишь и это…

Глаза моррона, который, в принципе, должен был стать главным героем в этой полной жизненного трагизма сцене, расширились. Под меховой курткой мерзавки, сыгравшей на струнах его души увертюру, показалась не белоснежная грудь, а блестящая сталь черных, как воронье крыло, доспехов.

– Братство Лотара, так я и знал, симбиоты, – прошептали губы дракона, почувствовавшего несказанное облегчение оттого, что его умозаключения оказались верными.

– Кто-кто? – искренне удивился Вуянэ, до этого момента пребывавший в неведении, кто же на самом деле противник, с которым ему суждено было судьбой столкнуться.

– Некогда, потом расскажу, – оборвал дальнейшие расспросы дракон.

– А для тебя, бывший дружок, у меня припасено еще одно откровение, – с нескрываемым презрением произнесла ставшая в сверкающих доспехах еще более прекрасной и желанной красавица. – Догадываюсь, кто тебя уму, разуму научил и глазки слепенькие на мир открыл, да только чуть-чуть ошибся он. – Ола-Онветта выдержала подольше паузу, чтобы насладиться моментом триумфа, а потом вдруг заявила: – Я не «полковник» и даже среди них его нет…

Не сговариваясь, оба мужчины одновременно допустили одну и ту же ошибку – посмотрели в сторону, куда кивнула хитрющая девица. В результате моррон получил сильный удар стальным кулаком по затылку и, падая на пол сам, сбил с ног еще и дракона. Патриун быстро поднялся, он почти мгновенно вскочил, а заодно и не дал товарищу расшибить лоб о каменные плиты пола. Однако за несколько долей секунды вынужденного замешательства диспозиция изменилась и, кроме того, стал постепенно меняться и сам зал. Видимо, перед тем как отпрыгнуть назад и выхватить из ножен меч, Онветта привела в действие потайной механизм. В результате каменные стены зала стали медленно перемещаться, они уже закрыли выход в спасительный коридор и открыли в стенах два других прохода, откуда теперь величественно выходили высокие и статные рыцари в черных доспехах.

Стало ясно, что враг специально заманил их в эту западню, и шутка про могилу прозвучала из уст дракона не напрасно. Еще задолго до начала партии прозорливый противник просчитал все до единого возможные ходы игравшего в священника дракона, а затем создал обстоятельства, приведшие в каменный мешок и его, и доверчивого маркиза. Последний камушек мозаики встал на искомое место, в голове у Патриуна возникла картинка, столь ясная, что стало даже смешно. Он понял, где и когда просчитался, а также уже точно знал, кто именно скрывался под звучной и высокопарной кличкой «полковник». Во всем мире существовал лишь один персонаж, знавший его настолько хорошо, что смог без ошибок, на твердую пятерку с огромным жирным плюсом просчитать ход его мыслей. Когда-то дракон его пощадил, теперь же ему придется исправить собственную ошибку, допущенную в приступе губительной сентиментальности.

Приговор был вынесен, но прежде, чем привести его в исполнение, палачу и его подмастерью предстояло выдержать бой против двух десятков желавших пролить их кровь рыцарей – симбиотов из братства Лотара. Довольно неудачный расклад даже для дракона, взявшего в подручные почти бессмертного моррона.

(обратно)

Глава 15 Мой самый близкий враг

Как и планировал майор Шриттвиннер, первая лодка с герканскими солдатами причалила к южному берегу озера ровно в семь часов утра. Сам полководец вступил на территорию форта противника примерно на пять минут позже. Остатки филанийского гарнизона благоразумно отступили, притом их отход был настолько поспешен, что они даже не успели разрушить стены. Впрочем, филанийского командира нельзя винить в невыполнении этой задачи: герканцы не оставили ему времени, да и после взрыва артиллерийского погреба необходимого количества пороха в кладовых не удалось бы найти.

Высадка пехоты уже почти завершилась. Две роты заняли позиции на стенах, с великой радостью обнаружив, что филанийцы бросили часть вполне годных к стрельбе мушкетов. Одна рота проверяла опустевший лагерь, а остальные солдаты помогали артиллеристам выгружать на берег орудия. Словом, все шло в строгом соответствии с намеченным планом, и довольный этим обстоятельством Анри поднялся на наблюдательную вышку, ту самую, где совсем недавно находился командный пост капитана Пьерона. К сожалению, командир разрушенного форта не оставил противнику ни карт, ни выпивки. Без первого было необычайно трудно планировать дальнейшее течение кампании, а без второго рослому офицеру было тоскливо и муторно на душе. Не прибавлял оптимизма и холодящий кровь пейзаж – огромное пространство выжженной земли с бесформенным нагромождением бревен, искореженных орудий, всякого вспомогательного армейского барахла и множества изуродованных человеческих тел. Вид на бывшие артиллерийские позиции угнетал даже такого привыкшего к неприятным зрелищам вояку, как майор Шриттвиннер.

К счастью, у командира много хлопот, уже через пять минут на вышку вереницей один за другим полезли посыльные, и заботы о пока еще живых вытеснили из головы седоволосого усача неприятные думы о мертвых. К примеру, командир первой роты первого гердосского полка докладывал, что на опушке леса замечено движение, разбитый неприятель отступал чащами в глубь филанийской территории. Лейтенант Арвел просил разрешения пустить в погоню егерей, но получил отказ. Анри не хотел распылять силы, ведь основной марш и главная битва были еще впереди. К чему тратить время и жертвовать жизнями солдат, остатки гарнизона поплутают-поплутают по лесам, а потом или дезертируют, или добровольно сдадутся в плен, в зависимости от того, насколько успешно будут идти боевые действия. Другой лейтенант трижды гонял вестового, чтобы узнать, что делать с тяжело раненными, которым удалось выжить после чудовищного взрыва. Шриттвиннер дважды отдавал приказ «облегчить страдания», но молодой слюнтяй в эполетах проявлял завидное упрямство. У Анри не было ни времени, ни сил, чтобы вдалбливать в голову явно еще не нюхавшего пороха молодого офицера, что умирающие сами отдадут концы задолго до переправы на этот берег единственного на шесть полков полевого лазарета, вопрос состоял лишь в том, какова будет их смерть – быстрой или долгой и мучительной? В третий раз майор приказал передать, что лично утопит непонятливого глупца-сентименталиста в озере. В четвертый раз посыльный на вышку не поднимался.

Гонцы лишь доставляли беспокойство, в большинстве случаев они просили распоряжений по таким мелким вопросам, которые их командиры вполне могли бы решить самостоятельно, не отвлекая командующего от серьезных дум. В голову последнего, седьмого по счету, вестового, пыхтя поднимавшегося на вышку, Анри уже хотел запустить сапогом, как только она появится в поле зрения, но, к изумлению рассерженного майора, его глазам предстал не солдатский, а офицерский шлем, увенчанный полковничьей кокардой.

– Штелер, вы живы?! – не смог скрыть удивления усач.

– Как видите, – с трудом ответил запыхавшийся, чумазый толстяк в облепленном грязью и обагренном кровью мундире. – А вы, я вижу, не ждали!.. Конечно, разве ждут возвращения тех, кого отправляют на убой?!

– Давайте обойдемся без тошнотворной патетики и слезливых историй! Мы на войне, а не на графском приеме! – Анри правильно понял настрой и состояние коменданта, поэтому избрал жесткую форму общения. – Чем недовольны?! Пишите рапорт генерал-губернатору, а пока не получим ответ, извольте выполнять все до единого распоряжения!

– Вот как раз за ними я и прилез, – пропыхтел уставший толстяк, без церемоний усаживаясь на пол.

Анри вдруг стало жалко корпулентного коменданта, оказавшегося на самом деле не столь уж неспособным к войне. Он выжил, хотя должен был погибнуть. Запекшаяся кровь на мундире и грязная, неумело наложенная повязка на левой руке свидетельствовали о том, что он не отсиживался в кустах, пока его солдаты гибли в бою с охотниками, а вел их за собой, руководил и, выполнив большую часть поставленных задач, еще умудрился спасти дюжину жизней. За один день, точнее, за это утро, чиновник в мундире уже прошел половину пути превращения в боевого офицера.

Несмотря на четкую договоренность со своим компаньоном, Мартином Гентаром, Анри решил пощадить полковника и не отправлять его во второй раз на бойню, ведь даже армейский устав запрещает расстреливать дважды, чудом выжившие получают помилование.

– Слушайте мой приказ, полковник! – заметно мягче произнес Анри. – Через четверть часа начнут переправляться полки из Денборга. У вас время до десяти, проведите его с умом: вдоволь наешьтесь и отоспитесь, но только не тратьте драгоценные минуты отдыха на чистку мундира. Ровно в десять жду вас у себя, всё, ступайте!

– Слушаюсь, – пробормотал полковник, немало удивленный такой щедростью, но все равно ожидавший от «мужлана» подвоха.

По сравнению с полковниками из Денборга Штелер был рубакой-парнем и молодцом. Анри не мог не отметить, что увалень комендант не только протянул на своих плечах всю подготовку кампании, но и, достойно выполнив возложенную на него задачу, умудрился выжить в бою. Олухи же из колониальной столицы оказались неспособными справиться с элементарным поручением. В половине восьмого противоположный берег озера был девственно чист, в тылу не было ни одного солдата, за исключением оставленного Анри поста.

Не подошло подкрепление и в восемь, и в половине девятого. Майор уже не нервничал, а бесился, обкусал свои длиннющие усы и сломал деревянные перила ударом могучего кулака. Лишь около девяти часов на противоположном берегу показалась небольшая группа всадников. В подзорную трубу громко злословящий майор наблюдал, как кавалерийский полуэскадрон подъехал к костру заставы, и его командир отдал пехотному сержанту какой-то приказ. Видимо, старший поста возразил, и молодой лейтенант ударил его по лицу плеткой. Пятеро пехотинцев из гердосского гарнизона не осмелились вступиться за своего товарища. А что они могли сделать против целого конного отряда, у командира которого были своеобразные представления о дисциплине? Трое гердоссцев понесли раненого сержанта на плот, а двое оставшихся подошли к одному из всадников и довольно грубо стащили его с коня. Удивление Анри вызвал тот факт, что руки наездника были связаны за спиной, а на его голову был натянут мешок. Сам факт доставки пленника на другой берег показался майору подозрительным, к тому же одет узник был в штатское.

Плот отчалил от берега и повез шестерых солдат вместе с узником к южному берегу. Всадники тут же развернули коней и поскакали к лесу. У Анри возникло очень нехорошее ощущение, и оно подтвердилось после того, как плот достиг земли, солдаты затащили человека в штатском на смотровую вышку и сняли с его головы окровавленный мешок.

– Мартин, ты?! – удивленно воскликнул майор, но тут же опомнился и прикрикнул на ожидавших от него распоряжений солдат: – А вы чего застыли, дармоеды?! Живо пшли к своему командиру!

Моррон по имени Мартин Гентар пару раз чихнул, сплюнул на пол кровью и, не говоря ни слова, уселся прямо на стол.

– Все пропало, Анри! – произнес маг, стараясь не смотреть преданному товарищу и ближайшему другу в глаза. – Не могу понять, где, ну где я допустил ошибку?! Но сейчас мы в огромной беде!

– А мне плевать, я уже составил завещание, – ответил Гентару не Анри, а незаметно появившийся на вышке Штелер.

Уже пробило десять часов. Настало время, когда комендант должен был предстать перед майором для получения новых распоряжений.

– Господин полковник, давайте чуть позже, – как никогда вежливо обратился к Штелеру Анри и стал настойчиво оттеснять его к лестнице.

– Пусть останется, ему будет полезно послушать, – принял неожиданное решение Мартин и начал печальный рассказ.

* * *

– Надеюсь, ты не будешь ныть, что расклад не в нашу пользу? – тихо прошептал Патриун маркизу, обнажившему меч чуть позже, чем он.

– Сетовать не приучен, – ответил моррон, смотревший в этот миг на злорадно ухмылявшуюся Онветту.

Глаза Вуянэ взирали на бывшую возлюбленную совсем по-иному, чем несколько минут назад: без ненависти, горечи и страсти. Так смотрят не на прекрасную, желанную женщину, а на обычного врага, соперника в борьбе за приз под названием «жизнь».

– Ну откуда ж мне знать? – снова зашептал дракон, не спуская глаз с взявших их в круг, но до сих пор не напавших рыцарей. – К примеру, среди воинов неких далеких стран приветствуется ритуальное самоубийство. Окружил тебя враг, ну, прям, как сейчас нас с тобой, а доблестный воин сам себе кинжалом в брюшину тычет, спасая, значится, воинскую честь. Вы там у себя в «Легионе» подобными глупостями не балуетесь?

– Нет, пускай и не надеются, – покачал головой маркиз, в третий раз за этот день решивший подтвердить присвоенное ему прозвище «Живчик». – Почему они стоят, почему не атакуют? Неужто по этикету их паршивого братства начинать бой обязаны мы?

Вопрос был далеко не праздным и очень даже интересным. Вряд ли рыцари их боялись, по крайней мере, в глазах, смотревших на парочку смертников из узких прорезей шлемов, страха не было. Вероятней всего они ждали сигнала от Онветты, но та почему-то медлила, затягивала схватку, которая вот уже несколько секунд как должна была начаться.

– Жаль мушкета с собой нет, в одном придурке дырочку с удовольствием сделал бы. Ишь, как оделись, доспехи из дедушкиных сундуков вытащили! Может, не будешь стоять, как истукан, а пистолетом воспользуешься!

Дракон ничего не ответил, лишь улыбнулся краешком губ. Полвека назад черное стальное облачение рыцарей выглядело грозно, теперь оно лишь вызывало смех. Воины современной поры еще носили шлемы, кирасы и наручи, но уже полностью не полагались на защиту ставшей более уязвимой брони. Порох, свинец и кусок прямой стальной трубы на деревяшке, именуемый мушкетом, сильно изменили мир и готовы были совершенствовать его дальше. Даже мечи, которыми теперь пользовались, стали более легкими и менее прочными, чем оружие прошлых веков. Патриуну было бы трудно объяснить, что для симбиотов значат их доспехи и почему они до сих пор предпочитают убивать хоть более мощными, но медлительными мечами. Объяснить было трудно, а учитывая ситуацию, почти невозможно, зато показать было очень даже легко.

Не тратя попусту слов, Патриун вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил одному из рыцарей в грудь. Свинец звякнул при соприкосновении с крепким металлом, но единственное, что смог с ним сделать, так высечь искру. Должный, просто обязанный упасть замертво воин даже не покачнулся. Оружие тем и хорошо, что его можно использовать по-всякому, если не годен обычный способ, всегда найдется альтернативный вариант, например, рукоятью меча очень удобно колоть лицевые кости и орехи. Не утративший надежду умертвить хотя бы одного из противников при помощи огнестрельного оружия дракон сразу после выстрела подкинул пистолет в воздух, ловко схватил его на лету за длинный ствол и метнул в голову неприятеля. Альтернативный вариант оказался куда более эффективным, наверное, потому, что Патриун вложил в бросок много сил. Деревянная рукоять разлетелась в щепу при соприкосновении с прочной перемычкой прорезей шлема. На этот раз враг не только пошатнулся, но и завизжал, словно убегающий с бойни поросенок. Нельзя было с полной уверенностью сказать, в чем именно крылась причина такой реакции, но, скорее всего, несколько острых заноз залетели рыцарю в глаза, конечно, не убив, но выведя его из строя, как минимум, до окончания боя.

Рыцари тут же атаковали, то ли разозлившись на нечестный, по их мнению, поступок, то ли получив телепатический приказ от прекрасной командирши. Патриуну не осталось времени, чтобы объяснять несведущему компаньону, кто такие симбиоты и как с ними бороться, но взлелеянная в сердце дракона надежда, что моррон не дурак и сам все поймет, оправдалась. Вуянэ слегка присел, отразив одновременный удар трех летящих сверху мечей и, еще не убрав поднятое над головой оружие, сделал короткий левосторонний выпад. Острое лезвие его кинжала погрузилось в узкую щель между кирасой и шлемом одного из противников. Рыцарь не закричал, не упал, но на какое-то время замер, а затем, бросив меч, стал выбираться из гущи боя.

Тем временем Патриун отразил дружный натиск четверых закованных в латы врагов (к счастью, напасть вдесятером на одного симбиоты не имели возможности, им просто не хватило бы места), а затем дал волю наскучавшейся в ножнах абордажной сабле. Оказывается, нелепое и неуклюжее с виду оружие морских разбойников не толькоотражало удары тяжелых и острых мечей, но и смогло прорубить прочные доспехи. Один симбиот опустился на колени, держа обеими руками разрубленный напополам вместе с головой шлем; другой упал, увлекая за собой находившегося слева товарища, на его блестящей кирасе виднелась ровная, длинная прорезь, идущая от ключицы до пояса.

К концу первой минуты Патриун решил подвести первые итоги схватки. В целом бой протекал довольно удачно. На вертящемся юлой, быстро перемещавшемся по залу маркизе появились всего четыре свежих ранения, три из которых можно смело причислить к царапинам. Хоть пару раз вражеская сталь коснулась и дракона, но абсолютно не причинила ему вреда. Тонкая кожа дорожного костюма как будто была заговорена, необычайно острые лезвия не прорезали ее, а лишь проскальзывали по поверхности, оставляя за собой не порезы, а узкие вмятины, которые тут же выравнивались. Семеро противников были выведены из строя, двенадцать остальных уже действовали не столь решительно и начинали побаиваться сильных противников, лишь одна Ола, то есть маркиза Онветта, яростно атаковала маркиза. Оно и понятно, у высокомерной девушки имелись веские причины личного свойства ненавидеть мужчину, с которым ей пришлось провести не одну ночь. Хоть Вуянэ в данной ситуации сам являлся попавшейся в паутину женских чар жертвой, но прекрасную обольстительницу подобные подробности не волновали. Она с присущим большинству красавиц эгоизмом винила в своем грехопадении представителя «похотливого» пола, повинного на самом деле лишь в том, что не повесился, попавшись ей на пути.

Бой был каким-то неестественно легким, а противники слабыми, не чета тем рыцарям, что сорок шесть лет назад защищали пораженные мором деревни от полчищ нежити во главе с колдуном Виларом. Относительно низкие навыки противников во владении мечом были не единственным, что смутило дракона. Само место схватки было выбрано крайне неудачно, прежде всего, для самих нападавших. Как и он, симбиоты черпали силы для лечения ран из объектов неживой природы, а стены подземелья, как нарочно, были выложены самым неподходящим материалом – камнем, оторванным от горной породы, столь же питательным для рыцарей, как для человека сгнивший фрукт или заплесневевший сухарь. Кто-то старался привести противоборствующие силы к равновесию, создать условия, примерно соответствующие честному бою.

Для того чтобы окончательно убедиться в своем предположении, Патриун решился на отчаянный шаг – он бросил на пол оружие и застыл, демонстративно скрестив руки на груди. Как и ожидалось, ни один из рыцарей на него не напал, все до единого накинулись на маркиза.

– Ты что, рехнулся?! – выкрикнул вельможа, едва справлявшийся с заметно усилившимся натиском.

– Брось железяку! – приказал Патриун, а сам тем временем принялся внимательно осматривать прикрытый пеленой полумрака потолок зала.

Хоть Вуянэ и не понял, что происходит, но послушался. Его окровавленный меч и кинжал звякнули, упав на каменный пол. Рыцари тут же вложили в ножны мечи, подобрали раненых и, грязно ругаясь по-альтрусски, направились к проходам в стене. Им не понравился исход боя, но тем не менее никто не осмелился напасть на безоружных. Даже поджавшая побелевшие губки Онветта сдержала вулкан бушевавших в ее девичьей груди страстей и направилась к выходу, лишь показав напоследок обоим мужчинам жест, означавший, что она непременно найдет их и прирежет.

– Что это было? Почему?.. – осмелился выказать удивление маркиз, когда проходы в стенах закрылись и они остались в подземной зале одни.

– Это была проверка, испытание, а заодно и веселая потеха, – ответил дракон уклончиво, непонятно для товарища по оружию, поэтому тут же решил внести ясность: – Наверное, ты знаешь, что у некоторых воинственных народов существует обычай с детства приучать детишек к виду крови и к человеческим страданиям. Четырехлетние карапузы упражняются с луком в стрельбе по привязанным к деревьям пленным; двенадцатилетние юнцы закаляют характер, убивая мечом рабов, а когда наступает пора становиться взрослым, превратиться в мужчину, им устраивают испытание: они бьются насмерть с вооруженным врагом. Так вот, наши противники, не настоящие симбиоты, не воины, а молодняк, проходящий проверку для приема в братство Лотара. Не знаю, почему к ним присоединилась твоя Онветта… Возможно, девица опять нашкодила и проходит традиционный ритуал прощения.

– И что теперь будет? Нас что, отпустят? – пытался осмыслить сказанное моррон, несмотря на богатый жизненный опыт, до сего дня не знавший, кто такой симбиот.

– На это не стоит рассчитывать! – покачал головою Патриун, подобравший абордажную саблю. – Вне зависимости от исхода испытания, всех рабов убивали, а нам… нам предстоит встреча с настоящим противником, только вряд ли он позволит ударить себя мечом.

– Конечно, не отпущу и, естественно, не позволю, – произнес приятный мужской голос, донесшийся откуда-то из-под потолка. – Я столько сил потратил, чтобы вы, господа, оказались сегодня здесь, что о помиловании не может быть и речи. Но разве грешно немного поиграть с мышкой перед тем, как ее съесть? А, преподобный отец Патриун из Миерна, как вы считаете?

* * *

– Выходит, они тебя подкараулили? – произнес Анри, когда Гентар закончил рассказ о своих злоключениях.

– Нет, ты так ничего и не понял, – покачал головой маг, козлиная бородка которого до сих пор стояла дыбом. – Они меня не подкараулили, не нашли! Эти слова подразумевают элемент случайности, а эти мерзавцы были уверены, знали, что я нахожусь в подворотне. Они специально натравили на меня святошу, чтобы выследить, чтобы ослабить…

Присутствие полковника ничуть не смущало мага, он говорил открыто и называл вещи своими именами. В отличие от Мартина Анри недовольно морщился, его план по сохранению жизни Штелеру трещал по швам. Комендант гердосского гарнизона слишком много узнал и об их неудавшихся планах, и о морронах. Правда, по изумленному виду полковника, нервно теребящего лацканы мундира, нельзя было сказать, что он пребывает в здравом рассудке. Мозг службиста был перегружен информацией, которую еще не мог переварить, и, как следствие, наступил ступор, состояние, очень напоминавшее шок.

– Как же ты им дался, ты же моррон да еще «зов» слышишь? – спросил Анри, уже не смущаясь присутствием Штелера.

– Это ты у нас громила-вояка, а я существо хрупкое, я ученый, а не костолом, более десятерых за раз убить не могу! – прозвучало в ответ оправдание, правда, прозвучало весьма неубедительно. – Но дело совсем не в том, моя утонченная натура уж как-нибудь переживет грубость солдафонского обращения, – заявил маг, а затем уточнил: – Хотя это совсем не значит, что я простил обидчиков, прыщавый щенок в эполетах от меня еще получит. Я его найду и заставлю сожрать собственный мундир, а хлыст его паршивый, которым он меня всю дорогу стегал, я у него в таком месте размещу!..

– Итак, переходим к главному, – майору Шриттвиннеру было тяжко смотреть на душевные страдания соратника, а уж тем более слушать его заверения, скорее рано, чем поздно, непременно обязанные воплотиться в жизнь. – Наша затея с самого начала была обречена на провал, поскольку генерал-губернатор, хитрый лис, был в курсе всех наших дел. Он догадался, что письмо от короля фальшивое, но тем не менее подыгрывал мне и начал войну с Филанией…

– А ничего, что я здесь стою? – подал голос очнувшийся полковник и попытался достать трясущейся рукой пистолет из-за пояса. – Вы вроде бы, господа, об измене речь ведете…

– Замолкни, Штелер, а то кулачиной в рожу схлопочешь! – пригрозил Анри.

– Зачем же ты так грубо, мой друг? Никак не приучу тебя действовать более тонко, – покачал головой расстроенный маг. – Давайте, полковник, достаньте оружие и возьмите нас, вероломных изменников на прицел!

Штелер еще больше занервничал, двое заговорщиков, по их же собственным словам, бессмертных морронов, смотрели на него и ждали действий. Но проклятые пальцы тряслись и никак не могли ухватить почему-то невероятно скользкую и тяжелую рукоять. Полковник решил бежать, но ноги как будто приросли к полу.

– Ты опять ошибаешься, Анри, – продолжил прерванный разговор Гентар, убедившись, что его чары подействовали и что ретивый полковник не сможет сдвинуться с места, по крайней мере, четверть часа. – Генерал-губернатор не догадался, а точно знал: это был заговор против нас, против морронов. Мы, как глупые рыбешки, заглотнули червячка, и нас потащили на берег.

– Кто? – задал вопрос всех вопросов Шриттвиннер, он же Фламер. – Вампиры, герканская разведка, охотящиеся за тобой имперцы или Живчик с Аке?..

– Мне кажется, симбиоты, – произнес маг.

– Ну вот опять! – хлопнул себя по коленкам майор. – Опять ты про этих тварей толкуешь, что интриги по всему свету плетут и которых еще пока никто живьем не видел! Ладно, обсудим все потом, что сейчас-то делать будем? Нужно срочно отсюда выбираться!

– Исключено, – Мартин интенсивно затряс торчащей в разные стороны после поездки в мешке бородой. – На том берегу нас поджидают четыре полных полка и три батареи орудий. Мне приказали передать тебе, чтобы ты не смел отводить войска! Любой, кто ступит на герканский берег, будет тут же уничтожен. Призрачным симбиотам, в существование которых ты упорно отказываешься верить, – голос Гентара был ехиден, а на губах сияла злорадная ухмылка, – не нужна война, но они совсем не против маленького пограничного конфликта, который можно будет потом списать на глупость колониальных дураков, например, вас, господин Штелер, – кивнул в сторону онемевшего полковника маг. – Одним ударом они прекращают существование четверых опытных морронов и всех свидетелей!

– Постой, так ты думаешь, что Лохмач Аке и Живчик тоже…

– Да, их жизни тоже под угрозой, как до тебя долго доходит, друг мой! – тяжело вздохнул Гентар. – Сразу видно, пока нормальные люди в университете логику да историю изучали, ты по подворотням мечом махал… Убить нас, конечно, не смогут, но вот вычеркнуть из истории этого мира на сотню-другую лет им, пожалуй, удастся. Перечислить тебе примеры, или сам вспомнишь?

– Давай по существу и меньше отвлекайся на то, кто, где и чем махал… – в спокойном голосе Анри все же слышалась обида.

– А по существу сказать-то мне, собственно, и нечего, – развел руками маг. – Спереди враг, и, как сам понимаешь, довольно непримиримый, раз уж Живчик против нас пошел, так не свернет и в уговоры не поверит, а за спиною тоже враг, но только пассивный, ожидающий, пока нас перебьют, так что вывод один…

– Драться, – произнес Анри без особой радости, но и без страха, и подмигнул испуганно взиравшему на заговорщиков Штелеру: – Ну что, полковник, повоюем?!

– Против своих? – уточнил полковник, который, несмотря на неспособность двигаться, мог говорить.

– Ну зачем же на тот берег под орудия лезть, когда филанийцы с минуты на минуту под боком будут? – рассмеялся Анри. – Ты не волнуйся, комендант, и нас с Мартином, и тебя, и всех до единого твоих солдат бравый генерал-губернатор уже давно к покойничкам причислил. Одним словом, трибунал тебе не грозит, ты до него не доживешь. Так от кого смерть принять хочешь, служивый: от филанийцев и стать героем, или от своих упокоиться, но запятнав свое имя позором дезертирства и измены?

– Скотина ты, – не выкрикнул с пеной у рта, а произнес спокойно, без злости полковник, наконец-то осознавший и смирившийся с наисквернейшей ситуацией, в которую, благодаря мужлану-майору и его дружку, умудрился попасть.

– Поверьте, Штелер, мы не желали вам зла, – заверил Гентар, положив руку на сердце, – но так получилось, что лодка у нас одна, и она тонет. Мы не можем, просто не в состоянии дать вам шанс спастись, но предоставляем выбор, как умереть. Вы можете отдать приказ отступить, и ваши люди станут «пушечным мясом», притом в буквальном смысле этого слова. Вы можете остаться здесь и принять бой с филанийцами, исход которого всем присутствующим, надеюсь, ясен. Тысяча солдат с их стороны плюс примерно столько же охотников из ополчения против ваших неполных четырех сотен. Сами понимаете, шанс выиграть равен нулю, а спастись бегством и того меньше… Подумайте, полковник, это ваше и только ваше право принять решение. Мы будем не против, если вы захотите посоветоваться с офицерами, созовете совет…

– Нет уж, – покачал головой Штелер, – если уж моим солдатам и суждено погибнуть, то пусть они геройски падут на поле брани, а не как мишени в чистом поле. Что же касается правды… – полковник на секунду замолчал, – …то пускай совет загрызет лишь одного меня! Не хочу, чтобы бойцы ощущали себя жертвами и изгоями, пусть сражаются за герканское знамя и верят, что вот-вот подойдет подкрепление. Так будет проще, проще для всех!

Сказав последнее слово, Штелер усилием воли подавил накатившуюся слезу и направился к лестнице. Ноги его уже слушались, а руки довольно крепко держались за поручни.

– Жаль, хороший мужик и зазря пропадет, – покачал головой Анри.

– Жаль… – кивнул головой Мартин. – Жаль, что мы оказались глупцами. Более трех сотен людей уже сгубили, около тысячи на подходе к воротам «того света», а результат? Мы проиграли, весьма прискорбный факт! Однако ни я, ни ты не в силах ничего изменить, а значит, госпожу Судьбу стоит встретить весело и гордо! Примем поражение, мой друг!

– Нет, – покачал головой грозный усач Анри, – мы примем бой! Шансы могут быть плохими, хорошими, но поверь, они всегда есть, а госпожу Судьбу вместе с ее унылым спутником Роком уже не раз на моем веку бивала отличная парочка – Удача да Мужество!

* * *

Нельзя быть постоянно на высоте, даже гении и праведники совершают ошибки, о которых потом очень горько жалеют. Ошибки – не только просчеты при решении конкретных задач, к ним относятся еще и незавершенные действия. Сорок шесть лет назад дракон мог убить всего одного человека, и теперь он не был бы заключен в каменное подземелье, а на северной границе колонии не гибли бы сотни солдат. Много чего еще могло бы «не произойти», но что о том говорить, повернуть прошлое вспять не дано никому, даже самому могущественному магу.

– Хочешь поиграть, ну так выходи или хотя бы рожу свою наглую высунь, а, Кевий! – прокричал Патриун, обращаясь к темноте под потолком.

– Кевий? – хмыкнул хозяин подземелья. – Вот уж не думал, что ты назовешь меня этим именем. Вроде бы для тебя я всегда был бродячим эскулапом Семиуном, хорошим, но ужасно невезучим парнем, попадающим в неприятности чаще, чем пьяный бьется лбом о деревья в лесу. Ну надо ж, я-то думал, что он запомнил меня Семиуном… – голос уже разговаривал сам с собой, фактически мыслил вслух, – в память о былых временах решил даже благородно с ним поступить, подсказочку малюсенькую дать, а он меня Кевием запомнил…

Должно быть, рука невидимого злодея нажала на какой-то рычаг. Раздался протяжный свист, и одновременно вспыхнули два-три десятка факелов, находившихся под высокими сводами зала. Пленники увидели небольшое окошечко под самым потолком, а в нем – крошечную фигурку человечка, облаченного в робу монаха. Зрение дракона было куда лучше, чем у моррона, поэтому он смог разглядеть веснушчатую и по-детски наивную рожицу их тюремщика.

– Ну и ну, господин Ну! – рассмеялся Патриун, мысленно упрекая самого себя за недальновидность и излишнюю доверчивость.

Впрочем, очень уж сильно он себя не винил. Играя роль старичка-священника, он не пользовался многими из своих способностей, поэтому и не заподозрил, что наследник графа Лотара тоже занимался актерским притворством и скрывался под видом юного монаха, постоянно находившегося рядом с ним.

– Ну что ж ты! – с укором произнес пугливый рыжеволосый юнец, на глазах у узников подрастая до размеров взрослого мужчины и меняя свой забавный лик на хорошо знакомое дракону лицо эскулапа Семиуна. – Неужто так трудно было догадаться? В первый же день знакомства трусишка-монашек Ну представился тебе полным именем. А оно как звучало? Нуимес! Нуимес, это Семиун, только наоборот… Такой могущественный, умный да великий, а не справился с такой легкой задачкой!

– Глумись, глумись, гаденыш мелкий! Дай только до тебя добраться!.. – прокричал маркиз Вуянэ, но более мудрый и сдержанный Патриун дернул его за руку, не дав озвучить бессмысленную угрозу до конца.

– Ох, и морока с этими морронами, – тяжко вздохнул тюремщик и покачал обритой наголо головой. – Оно и понятно – заменитель местного производства, жалкая попытка природы создать нечто лучше симбиота. Замысел был хорош, механизмы реализации тоже, а вот исходный материал подкачал… Головенки у человечков слабенькие, многое в них умещается, но лежит мертвым грузом и не работает. Ну, да ладно, сейчас я придумаю, чем занять твоего вспыльчивого дружка, пока старые приятели поговорят. Столько не виделись, есть что обсудить, есть что вспомнить…

Устроитель ловушки, весьма опрометчиво, но зато точно названный морроном мелким гаденышем, дернул еще за один рычажок. На этот раз тоже произошли изменения, но только на уровне пола: несколько камней отъехали в сторону, из отверстий полилась какая-то едкая, омерзительно пахнущая жидкость ядовито-желтого цвета. Искусственная кислота высокой концентрации, точный состав которой не смог определить даже дракон, быстро покрыла пол зала.

Патриуну кислота не причинила вреда. Шипя и пенясь, она лизала подошвы сапог, но не могла разъесть покрывшуюся желто-коричневыми чешуйками кожу. Компаньону же дракона пришлось гораздо хуже. Над ухом Патриуна раздался душераздирающий крик забившегося в конвульсиях маркиза. Едкий состав быстро расправился с сапогами вельможи, а затем стал пожирать ноги. Хоть тело бессмертного воина, слышащего «зов», регенерировалось почти мгновенно, но муки были адскими. Наверное, так чувствуют себя грешники, которых чертенята жарят на сковородках.

– Немедленно прекрати! – выкрикнул Патриун, испытывая желание оторвать мучителю голову, но прекрасно понимая, что при данных обстоятельствах оно неосуществимо.

– Как скажешь, – неожиданно пошел навстречу Семиун-Кевий-Ну, – тем более что, по-моему, с нашего друга хватит…

Еще одно нажатие рычага или кнопки, и в подземелье хлынул поток пенного раствора. За считаные секунды он вымыл, а может, и полностью нейтрализовал кислоту, так что все еще страдавший моррон без опасения за свое здоровье упал на пол. Вуянэ было плохо, Патриун не мог понять, почему, ведь организм его соратника был способен переносить и куда более сильные повреждения.

– Дело не в кислоте, точнее, не только и не столько в ней, – пришел на помощь озадаченному «гостю» догадавшийся о его мыслях «хозяин». – Кладка вашей темницы заметно снижает не только наши, да и твои способности, еще она очень вредна для морронов, но я уж не буду подробно открывать весь секрет.

– Боишься, что выберусь и использую против тебя?

– Да что ты, – отмахнулся Кевий, – вот как раз об этом-то я и не беспокоюсь. Просто очень долго и муторно объяснять. А пока твой приятель «занят сам собой», хотелось бы вспомнить былые дни, да и о нынешних моих достижениях пару словечек молвить.

– Покрасоваться решил?

– Не без этого, не без этого, ведь мне есть чем похвастаться, – с нескрываемой гордостью заявил лжемонах. – Ты сильный противник. Я хорошо помню, что случилось с Виларом, решившим помериться с тобой силами, поэтому мне пришлось порядком поломать голову над тем, как не допустить ошибок злыдня-папаши. Сорок шесть лет нашего с тобой расставания прошли в кропотливых трудах. Думаю, ты по достоинству оценишь их результат. Но, кроме бахвальства, есть и еще одна причина, по которой я с тобой говорю и пока не трогаю последний рычаг…

– Какая же? Не уверен, что сработает, – усмехнулся Патриун.

– Я уважаю тебя, а значит, считаю достойным знать правду! Неужто тебя не интересует, кто что сделал и зачем? Неужто тебе безразлично, соответствуют ли твои логические предположения действительности? Если «нет», ты только скажи, я тут же приведу механизм в действие.

– Думаешь, сможешь меня убить?

– Не знаю, но лет тысячу, а то и две, ты точно беспокоить не будешь. Симбиоты, к сожалению, дольше не живут, так что на мой век хватит.

– Считай, заинтересовал, – кивнул дракон, никогда не лишавший врага возможности излить напоследок душу.

– Надеюсь, ты помнишь, как бросил меня и отправился играть в новую игру? – В голосе Семиуна чувствовался не только упрек, но и давнишняя, накопившаяся за полвека злоба.

– Я тебя не бросал, я тебе даровал жизнь и возможность ею распоряжаться по собственному усмотрению, – кратко и четко ответил Патриун, сейчас очень жалеющий о том благородном поступке.

– Да, конечно, – рассмеялся Семиун, хоть и взбешенный таким ответом, но ожидавший его и поэтому прекрасно владевший собой. – Я был юн и напуган, со мной каждый день творились всякие чудеса, и хоть ты милостиво соизволил дать ответ на мучивший меня вопрос «почему?», но не удосужился объяснить, как мне жить с этим, что делать, если я начну превращаться в симбиота? Тебя ведь в то время интересовало совсем другое: сможешь ли ты справиться с новой ролью, получится ли у бывшего наемного убийцы и бродяжки-шарлатана сыграть священника? Ты был эгоистом и остаешься им сейчас, но я смирился со своей обидой и предвосхищу твою мысль… Нет, я заманил тебя сюда не для сведения личных счетов, я простил твое предательство, а потому, что без этого никак нельзя! Объективное стечение обстоятельств поставило нас, бывших товарищей, по разные стороны баррикад. Считай это роком или драконьим проклятием!

– Ты недостоин даже имени Семиуна, которого я знал. Ты для меня другой человек, жалкое ничтожество по имени Кевий, – произнес вроде бы невпопад дракон, но на самом деле с тайным смыслом.

У Патриуна, да и у находившегося в сознании, но в плачевном состоянии Вуянэ было много дел: выбраться из ловушки, исполнить смертный приговор, вынесенный врагам, и остановить бойню, которая вот-вот должна была начаться на северной границе. Дракону было жаль тратить время на сентиментальные воспоминания и занудные упреки, его интересовал лишь разговор по существу. Жесткая и краткая словесная контратака прервала выливание эмоциональных помоев на его голову и настроила увлекшегося оппонента на деловой лад.

– Как ты и предсказывал, момент нашего расставания был самым трудным в моей жизни. Альтрусский король не хотел меня знать, и стоило лишь мне появиться при дворе, как в моей спине тут же появился бы кинжал наемного убийцы. Между старшими рыцарями братства Лотара началась борьба за власть, и я, как законный правопреемник покойного дядюшки, был весьма некстати. Я не знал, куда идти, как жить и куда податься, а ведь способности симбиота еще дремали во мне. К счастью, Ола оказалась умной женщиной, она почувствовала во мне силу и охраняла до того самого прекрасного дня, когда я стал тем, кем являюсь на самом деле. Не буду вдаваться в подробности, рассказывать, как мне удалось избавиться от самозванцев, занявших место во главе братства, место, принадлежащее мне как по праву рождения, так и по праву грубой, быстро разрешающей самые запутанные вопросы силы.

– Да уж, от сиих подробностей прошу нас уволить, – прозвучал за спиной дракона голос пришедшего в себя Вуянэ.

– Впредь прошу вас не перебивать, милостивый государь, а то мне придется продолжить ваше знакомство с моими изобретениями. Не подействует кислота, опробуем кое-что еще! – пригрозил симбиот, а затем продолжил: – Итак, ты еще блуждал с отрядами филанийских миссионеров по диким лесам, а я уже возглавил поредевшее в междоусобной войне братство Лотара. Кстати, в память о моем героическом дядюшке название мы с Олой решили оставить прежним. Да, именно мы с Олой, с которой очень-очень близки, – специально, чтобы побольше задеть чувства маркиза, уточнил тюремщик и будущий палач. – В ту пору дела шли не очень: братство ослабло, да и два других общества симбиотов потеряли влияние. Мир стал сильно меняться, а закостеневшие «старички» не поспевали изучать новые правила человеческих игрищ да и жизни. Наряду с многочисленными политическими группировками, кланами нежити, весьма точно названными тобой «паразитами», на судьбу человечества, а значит, и мира в целом, стали оказывать влияние морроны, эти жалкие самозванцы, упорно пытающиеся занять наше место и вершить историю.

Маркиз Вуянэ хотел что-то сказать, наверняка что-то дерзкое, но Патриун успел своевременно сжать его руку и едва заметно покачать головой, подавая знак, что спор бесполезен, он ни к чему хорошему не приведет.

– Одним словом, дел у нас с Олой было невпроворот, но, к счастью, наши труды вскоре начали приносить ощутимые результаты. Мы укрепили ряды братства, да и наше влияние заметно возросло. На данный момент ни альтрусский, ни филанийский, ни даже герканский король ничего не осмелятся сделать без моего ведома, или, так сказать, благословения, – пошутил симбиот, намекая на бывшую роль дракона – но, как ты, наверное, догадываешься, мне этого мало… Кто не лезет вверх, тот непременно соскальзывает вниз – это неумолимый закон движения!

– Захотелось абсолютной власти над миром?

– Ой, да брось ты, – рассмеялся Семиун и даже замахал руками. – Только полный кретин принимает всерьез возможность какого-либо абсолюта. Меня не устраивало другое: не пространственный аспект, а временной. Разве ты сам не видишь, какими шагами движется мир вперед? Эта судьбоносная эпоха, если не удержишь власть сейчас, то потом разогнавшуюся телегу уже не догнать и на козлы ее уже не запрыгнуть!

– Ну а зачем со мной комедию ломать понадобилось? Я же в дела людей не вмешиваюсь, а с точки зрения личных обид ты, как сам сказал, меня амнистировал, – подивился дракон, начинающий догадываться, в чем заключалось дело, но все же желавший получить пару подсказок.

– Погоди, осталось уже немного, – заверил Семиун. – Настало время для перехода человеческой культуры на качественно новый уровень, прежде всего – технический, а земли «Дикарии» почти неисчерпаемый кладезь ресурсов, без которых, как ты понимаешь, не обойтись. Многие морроны почувствовали свой «зов» и тягу к этим землям, да вот только поняли его каждый по-своему. «Одиннадцатый Легион» на самом деле не клан, не организация, а скорее клуб независимых, действующих лишь по собственному усмотрению морронов. Чтобы поспособствовать развитию этих земель, морроны поставили перед собой различные цели и избрали непохожие инструменты для их достижения. Надеюсь, твой приятель уже ознакомил тебя со своим видением проблемы? – Хоть Семиун и задал вопрос, но не дал возможности Вуянэ на него ответить. – Живчик – наивный утопист, пытающийся создать справедливое общество, где все живут хорошо, никто не присваивает чужого и каждый получает по заслугам. Признаюсь, ему кое-что удалось сделать в Марсоле, простолюдинам дышится в этом городе свободно, как нигде, но ведь легкая жизнь и благополучие человеческой общности в целом значительно снижают темпы развития. Зачем куда-то стремиться, когда все уже есть? Другие морроны трактовали «зов» по-иному. Они увидели свою задачу в том, чтобы ускорить освоение этих земель, что невозможно, когда право владеть ими оспаривают несколько сильных королевств. Борьба за территории могла затянуться на десятилетия, если бы не парочка смышленых морронов, решивших подтолкнуть этот процесс. Из всех претендентов они выбрали самого перспективного кандидата, им оказалась Геркания, и взялись за дело, то есть спровоцировали и возглавили войну за колонии. Конечно, морроны могли договориться между собой, прийти к оптимальному решению, но тут вмешался я… – Семиун хитро улыбнулся.

– То есть просто поссорил меня с Мартином и Анри, – произнес Вуянэ, в глазах которого явно читалось желание допрыгнуть до окошка под потолком и собственноручно задушить симбиота.

– Стой спокойно, – прошептал Патриун, – оно высоко, даже мне не допрыгнуть… Лучше, пока он треплется, думай, ищи способ выбраться из западни!

– Это было несложно, – честно признался интриган высокого класса. – Парочка гневных писем, несколько сеансов общения по излюбленным вами коммуникационным сферам, естественно, в точности копируя твой голос, – Семиун наглядно продемонстрировал, как удачно ему удавалось говорить за маркиза, – и бывшие соратники избрали тебя на роль врага. Нет, нет, – поправился симбиот, – я выразился немного неточно – не врага, а зашторенного, наивного дурака, не желающего поступиться принципами и хоть немного пойти на уступки. Не зная всех нюансов отношений между морронами, это трудно понять, но я приведу пример, – Семиун решил снизойти до урока дракону. – Представь двух моряков во время бури! Их корабль несется на рифы и нужно повернуть руль. Один пытается повернуть его налево, другой – направо. Каждый не испытывает злобы к другому, считает товарища лишь заблуждающимся глупцом, но тем не менее готов убить его, поскольку иначе корабль не изменит курс и погибнут оба… Переводя этот пример на нынешние события, скажу так: никакой войны между колониями не случится, а значит, и корабль останется цел. Об этом уж я позаботился, будьте уверены, господа, просто произойдет небольшой пограничный конфликт, в результате которого я избавлюсь от троих опасных морронов и одного дракона, а также обрету власть над новыми землями, то есть получу в руки ключ от будущего человечества.

– Все это прекрасно, но вот только дряхлый священник тебе чем помешал?

– Ты непредсказуем, ты опасен, с тобой невозможно договориться, поскольку руководствуешься ты лишь своими дурацкими правилами. Кто может предугадать, что придет тебе в голову завтра? Мудрец не борется с бедами, он устраняет угрозы, уничтожает их в зародыше. У меня появилась реальная возможность обезопасить мои планы от твоего потенциального вмешательства, почему же было не воспользоваться ею? – задал вопрос Семиун, но опять не дал времени на ответ. – Вы вдвоем с маркизом пробудете в этом каменном мешке очень долго, а к завтрашнему полудню, надеюсь, в точности такую же темницу угодят и ваши, маркиз, друзья, правда, они будут пребывать в худшем состоянии, чем вы. Не исключаю, что их привезут в мешках по частям. «Зов» коллективного разума останется без ответа, а вы знаете, что происходит с морроном, провалившим задание. Даже если вы, милостивый государь, и воскреснете, то так и останетесь под землей без всякой надежды выбраться. – Ну все, мне пора, – изобразил на лице сожаление Семиун. – Жаль, преподобный, что так получилось, но тебе нет места в будущем этого мира. Ты и сам утверждал, что ты здесь чужак, а наблюдатели мне не нужны, поскольку рано или поздно они все равно вмешиваются не в свои дела. Пусть тебя, старый друг, немного успокоит тот факт, что я проиграл спор с Олой. Мне почему-то казалось, что ты посчитаешь маркиза злодеем и прикончишь его за меня. Но нет, так нет, я не в обиде. Прощай! – произнес симбиот, и его маленькая фигурка исчезла из окна под потолком.

Почти в тот же миг в стене открылись другие отверстия, но только из них потекла не кислота, а серая клейкая масса, весьма напоминавшая тот самый раствор, что был между камнями кладки. Замысел Семиуна стал понятен. Он хотел не просто запереть своих врагов в подземелье, а похоронить их в быстро заполнявшем пустоту под землей растворе. Товарищи по несчастью только представили свое будущее, и им стало не по себе. Сначала они должны были с головой погрузиться в вязкую жижу и познать весь спектр неприятных ощущений, которые испытывает утопленник, а затем, когда смесь затвердеет и превратится в такой же прочный материал, как настоящий камень, вот тогда-то и начнутся настоящие мучения. И дракон, и угодивший вместе с ним в западню моррон должны были на долгие годы превратиться в живые скульптуры, застывшие в неестественных позах. По сравнению с их будущим, участь людей, замурованных заживо, завидна и легка, смертные умирают быстро, и их душевные страдания не длятся века.

– Вот сволочь, удумал! – Маркиз Вуянэ был по-настоящему напуган, он даже искусал и без того уродливые губы в кровь.

– Давай приниматься за работу, живо! – прикрикнул на вот-вот готового впасть в отчаяние компаньона Патриун.

– Какая работа, ты о чем?!

– Ты маленьким был, куличики строил?! Вот и давай, шевелись! – пояснил дракон, хватая руками быстро застывавший раствор, и, кидая его на место возле стены, где находилось окно. – Нам большой, огромный кулич выстроить нужно, чтоб до самого потолка достал!

Глаза маркиза засветились, а по кровоточащим губам пробежала улыбка, он понял замысел компаньона и, не рассуждая, удастся ли он или нет, принялся за работу, ведь это был их единственный шанс. Неизвестно, из каких составляющих был приготовлен необычный строительный материал, но он застывал очень странно, не начиная с верхнего слоя, то есть того, что соприкасается с воздухом, а совсем наоборот – отвердевание массы происходило по мере поступления в резервуар. Возможно, масса была не столь уж и однородная, состояла из двух или нескольких ингредиентов, хранившихся в отдельных резервуарах, а переход из жидкого состояния в твердое начинался лишь при соприкосновении материй.

К несчастью, раствор прибывал слишком быстро, уже через минуту он доходил узникам до пояса. Дракон двигался заметно шустрее, поскольку к его коже, принявшей форму одежды, засохшие комки прилипали медленней, чем к обычному платью моррона.

– Эй, дружище, я все, увяз! – дрожащим голосом выкрикнул вельможа, когда вязкая масса дошла до груди. – Внизу эта пакость совсем застыла, ноги не слушаются!

– Не ной, потерпи сутки-другие, ничего с тобой не случится! – прокричал Патриун, не оборачиваясь и не отвлекаясь от работы, которую ему приходилось завершать в одиночку. – Стану тебя вытаскивать, застрянем здесь оба, а так я выберусь, мерзавца на суку вверх тормашками вздерну, войну на севере прекращу и вернусь за тобой!

– Обещаешь?! – едва прокричал Вуянэ перед тем, как раствор залил его горло.

– Слово даю! – поклялся Патриун и повернул голову, чтобы напоследок взглянуть в глаза тонувшего моррона.

Уже неспособная говорить голова маркиза кивнула и скрылась в липкой массе. Патриун приказал себе отвлечься от дурных мыслей и заработал с удвоенной силой. Фактически его ноги стояли уже не на полу, а на скользком, до конца не застывшем постаменте. Продолжать работу нужно было быстро, но в то же время, одно-единственное неловкое движение Патриуна могло привести к тому, что не отвердевшая до конца конструкция сломается, и он провалится вниз, откуда уже не выбраться.

На этот раз дракону улыбнулась удача. Когда уровень раствора поднялся уже до колен узника, не менее изобретательного, чем хозяин темницы, дракон из последних сил подпрыгнул, зацепился руками за уступ и, подтянувшись, перевалился в комнатку, из которой с ними разговаривал Семиун.

Как и предполагал Патриун, симбиот решил подстраховаться и заполнить подземелье до самого потолка. Едва дракон отдышался и отлепил от чешуи самые большие, мешающие двигаться куски отвердевшей субстанции, как смесь стала втекать в комнату через окно. Нужно было срочно спешить на выход. Выбив запертую дверь ногой, Патриун побежал по длинному, узкому, совсем не освещенному коридору, уходящему куда-то в темную даль.

Драконы не люди, они не нарушают своих обещаний, но этот раз был особым случаем, неприятным исключением. Нет, дракон собирался возвратиться за Вуянэ, но вот насчет того, что он успеет предотвратить столкновение войск на северной границе и покарать коварных симбиотов у него возникли большие сомнения. Обычно «лидеры» предпочитали держаться подальше от мест, где проходили зачастую спровоцированные ими же бойни. Если Семиун и Ола отправились на север, то ему повезло, если же на восток в Дерг, что было более вероятно, то с актом возмездия придется повременить.

(обратно)

Глава 16 Почти божественное вмешательство

Особые ситуации требуют особых решений. Полковник Штелер не мог и предположить, что ему придется опуститься до обмана солдат и собственноручно размахивать лопатой, выкапывая заградительный ров в мокрой земле. Тем не менее и то и другое действа ему довольно хорошо удались. Абсурдная небылица про нападение на Денборг племен маковов, вступивших в сговор с филанийцами, не вызвала подозрений ни у солдат, ни у офицеров, хотя сам комендант никак не мог понять почему. В последние годы дикари вели себя мирно и были настолько «вовне» грязных делишек цивилизованных людей, что его рассказ о нападении на Денборг и предшествующем заключении союза казался столь же нелепым, как легенды о добром вампире, не пьющем кровь, или о честном казначее, живущем исключительно на одно жалованье. Однако выдумка сработала и немного успокоила солдат, уже начавших тревожно шептаться по углам, обсуждая, где же застряли полки из Денборга и почему на водной глади озер не видно ни одной лодки, ни одного плота.

Укрепить боевой дух было важно, но, вооружившись одним лишь настроем, еще не удавалось выиграть ни одного сражения, поэтому от вопросов общего плана экстренно собравшемуся военному совету пришлось перейти к решению довольно сложных насущных задач. Анри, так и оставивший за собой руководство войсками (впрочем, полковник и не думал оспаривать его права командовать неполными четырьмя сотнями смертников), резонно подметил, что доставшийся им от врага в качестве трофея форт хорошо защищал водный рубеж, но совершенно неприспособлен для отражения серьезной атаки со стороны поля в тылу.

Фланговые удары из леса были не страшны. Герканцы легко бы смогли защитить позиции под прикрытием стен укрепления. Лес был хорош тем, что среди деревьев невозможно разместить артиллерию, а вот открытое пространство поля представляло реальную угрозу, тем более что у филанийцев явно было гораздо больше орудий и они были куда дальнобойней жалких развалюх, из которых состояла единственная уцелевшая батарея. К тому же стены пограничного форта оказались слабы и не смогли бы выдержать вес орудий.

Полковник Штелер предложил разобрать участок стены, сложить настил из бревен, укрепить его, а затем разместить на самодельной площадке орудия, однако у Шриттвиннера нашлось куда более экстравагантное и действенное решение. Батарею из семи орудий разместили не на, а перед стенами форта, таким образом, искусственно увеличив дальность огня. К счастью, длинноствольные мушкеты, оставленные впопыхах бежавшими филанийцами, простреливали все поле до самой опушки видневшегося на горизонте леса. Конечно, расчеты орудий оказались не защищены и погибли бы при первой же удачной кавалерийской атаке, но иногда полководцу приходится усиливать один участок обороны за счет ослабления другого. Анри и не спорил, что его план далеко не идеален, но он более походил на план, нежели все те сумбурные мысли, иногда озвученные вслух, что вертелись в голове у Штелера, Мартина и двух майоров-командиров недоукомплектованных полков.

Оставив на стенах лишь с десяток часовых, все до единого, невзирая на чины, защитники форта взялись за лопаты и бревна. Сначала был вырыт ров, точнее, небольшая траншея, идущая дугой перед будущей позицией батареи. Землю ссыпали в большие кучи, а десяток специально выделенных солдат разравнивали и утрамбовывали их сапогами. Затем большая часть пехотинцев занялась перетаскиванием бревен, которые аккуратно укладывались на искусственную возвышенность, а полсотни бойцов под личным руководством полковника Штелера взялись за топоры.

Изготавливать колья было непросто, тем более что попадавшаяся под руку древесина была или слишком толстой, или чересчур гнилой, но тем не менее работа шла. Через полчаса непрерывного стука топорами заградительная траншея перед батареей ощетинилась остро заточенными кольями, смотревшими в сторону, откуда могла начать наступление вражеская кавалерия.

– Ну вот почти и все, полковник, – послышался за спиной втыкавшего последний кол в землю Штелера до боли в селезенке знакомый голос Анри, – осталось только орудия на настил закатить да траншею сверху молоденькими деревцами прикрыть, но не волнуйся, отдохни, я уже отдал распоряжение!

– Еще бы насыпи защитные сделать, – с ног до головы облепленный липкой грязью полковник повернулся к лжемайору чумазым лицом и несказанно поразил моррона наличием дурных манер, то есть, говоря по-простому, смачно сплюнул на землю и вытер пальцем мокроту из носа.

«Прогресс налицо, тыловая крыса, только и знавшая, как харчи казенные воровать да гроши солдатские присваивать, на глазах превращается в залихватского вояку. Что на белом свете творится?!» – подумал Шриттвиннер, но вслух ничего не сказал, лишь отрицательно покачал головой.

– Ну, что ты башкой мотаешь?! – почти выкрикнул вошедший в раж боевой подготовки комендант. – Что будет, если они по артиллеристам стрелять начнут из тех же самых длинноствольных мушкетов?! Положат же всех!

– Нет, не начнут, – покачал головой уверенный на все сто процентов Шриттвиннер. – Долгая огневая подготовка перед штурмом – не филанийская тактика. Увидев орудия в поле, они сразу пустят в бой кавалерию, вот увидишь! К тому же нам всем и отдохнуть чуток не грех. Уж полдень миновал, враг вот-вот подойдет, а перед боем, как известно, нужно выспаться.

Анри повернулся к замарашке-полковнику спиной и пошел прочь, но тут его остановил громкий окрик Штелера:

– Слышь, майор! – воинское звание прозвучало с интонацией «самозванец». – Я здесь останусь, батареей командовать буду!

– Смотри, полковник, это самый опасный участок, а ты сегодня уже отличился, уже не сплоховал. Может быть, все-таки другого офицера за себя оставишь?

– Не-а, – вдруг рассмеялся заметно повеселевший Штелер, – чем раньше, тем лучше, к чему долго мучиться?!

Анри Фламер, одетый в мундир герканского офицера, понял смысл произнесенных полковником слов и лишь кивнул в знак согласия. Почему-то его вдруг стала мучить давно уже спавшая летаргическим сном совесть. «А может, Живчик в чем-то был прав? Мы не должны шагать по трупам ради великого грядущего всего человечества. Нужно думать не только о будущем, но и о настоящем. Так глупо сегодня сеять смерть в надежде завтра пожать богатый урожай жизни…»

* * *

Как ни горько было Штелеру признать, но мужлан-майор не только проявил завидные навыки полководца, но и был абсолютно прав насчет тактики ведения войны противником. Около трехчасов дня на опушке леса за полем появились филанийские войска. Спесивый самодур-генерал решил ослушаться приказа маркиза Вуянэ и повел свои части на неприятеля. Командовавший ополчением Аке пытался оспорить опрометчиво принятое решение, но надменный генерал не стал слушать какого-то низкородного простолюдина, хоть у того на груди и сиял знак главного старшины охотничьего ополчения. Переубедить командующего колониальной армией мог лишь сам маркиз, который, к сожалению, остался в Марсоле. Филанийские войска выступили к северной границе, и перед Аке, известным среди морронов под кличкой «Лохмач», встал сложный выбор: остаться в походном лагере, лишь послав гонца к маркизу, или позволить горе-полководцу загубить войска бездарным командованием. Мысленно наградив упрямца в генеральских эполетах всеми известными ему ругательствами и возведя его в чин «бешеный борончур», Аке отдал приказ охотникам следовать за войсками.

Комендант гердосского гарнизона, естественно, не знал, какие интриги плелись в столице филанийской колонии, он знал лишь то, что видели его глаза, а они видели несколько сотен всадников под развевающимися знаменами, быстро гнавших коней в их сторону. Не стоит и описывать ощущения, возникающие у любого человека, когда он видит огромный отряд закованных в броню всадников, с громким гулом победного клича мчащихся прямо на его позицию. Море стали, море конских морд, красно-синих мундиров и множества пик, каждая из которых, как казалось полковнику, была нацелена прямехонько в его исхудавшее за последние дни пузо.

«А ведь лжемайор оказался и в этом прав. Филанийцы прямо с марша пустили на нас кавалерию. Сволочь он изрядная, но умница!» – подумал белый как полотно полковник, медленно поднимая вверх правую руку.

– Приготовиться, зажечь факелы! – прокатился эхом по позиции приказ коменданта, озвученный артиллерийским офицером.

Море стали и смерти быстро приближалось грозной волной. Уже слышался громкий сап коней и предвещавший беду лязг доспехов. В глазах большинства солдат, за исключением лишь нескольких ветеранов, была паника.

«Еще рановато, но если промедлю, мои орлы побегут», – подумал полковник и резко опустил руку вниз.

– Поджигай! – прозвучала команда, а уже в следующий миг все остальные звуки заглушил адский грохот.

В густых клубах порохового дыма Штелер не видел, насколько был успешным залп, но точно знал, что море смерти замедлило бег. Рука коменданта снова взмыла вверх, но на этот раз лишь дала отмашку и тут же опустилась.

– Заряжай! Беглый огонь! – пронесся по батарее новый приказ.

Комендант понял, что им уже не успеть выстрелить залпом, и поэтому разрешил канонирам стрелять по собственному усмотрению. Кто успеет – молодец, кто промедлит – значит, промедлит. Пять из семи орудий успели выстрелить еще один раз, а затем изрядно поредевшая филанийская конница достигла позиций батареи.

Неимоверно быстро для своей комплекции полковник вскарабкался на орудийный лафет и отразил мечом удар наскочившего на него кавалериста. Сталь подвела, сломалась, хотя и спасла голову офицера от мощного удара палаша. Недолго думая Штелер схватил брошенный канониром шомпол и столкнул им всадника с лошади. Тучный комендант хотел вскочить в седло, но в этот миг его спину пронзила острая боль, а на ухо закапало что-то липкое и теплое. «Ну вот и все, так оно и случилось: быстро и почти безболезненно… отмучился», – успел подумать полковник Штелер, его глаза закрылись, а окружающий мир погрузился в какофонию отдаленных, чуждых звуков.

К несчастью, защитники форта не смогли прийти на помощь товарищам, вступившим в недолгую рукопашную схватку с кавалеристами. Проказник-ветер подул в их сторону, делая невозможным залп. Никому из герканцев не хотелось случайно попасть в своих, и они впервые за годы службы ослушались приказов командиров, не открыли огонь.

Лошади хоть и прыгают высоко, но ни одному скакуну не дано перепрыгнуть через стену форта. Из медленно развеивающихся клубов порохового дыма донесся зов походной трубы. Филанийский трубач просигналил отступление и умолк. Когда дымовая завеса окончательно рассеялась, то глазам защитников форта предстали спины скачущих обратно к лесу кавалеристов и заваленная порубленными трупами батарея. Но все равно, несмотря на страх, на горечь потери, над стенами форта пронесся раскатистый победный клич, которому подпевал салют из нескольких сотен мушкетов, направленных не в воздух, а в спины не успевшего удалиться на безопасное расстояние врага. Артиллеристы храбро сражались и погибли недаром, враг лишился доброй половины своей кавалерии и еще сейчас нес потери, скакавшие обратно к лесу всадники падали один за другим.

– Вот говорил же я толстячку Штелеру! – обрадованно заявил Анри, наблюдая за ходом сражения через подзорную трубу. – Филанийцы дураки, как орудия в чистом поле увидят, так и пускают на них кавалерию! Нет бы подумать над обходными маневрами или хотя бы сперва орудийную перестрелку устроить. Ты только глянь, сколько трупов в красно-синем! Их кавалерия больше нам не страшна.

– А как же их батареи? – поинтересовался Мартин, стоящий тут же на смотровой площадке.

– А вот с этим плохо, даже я сказал бы, совсем худо, – иным голосом произнес лжемайор, увидев, как филанийцы готовят к стрельбе два десятка дальнобойных орудий, – но, как говорится: «Гентар не выдаст, вампир не съест!» – скаламбурил не павший духом усач. – Не боись, ваша Ученость, не первый день воюем!

Анри сказал что-то еще, но товарищ его уже не расслышал, поскольку воздух пронзали оглушающим свистом летящие в форт ядра.

* * *

– Ну вот и все! Еще четверть часа ребята постреляют и этот чертов форт в щепу разнесут! – хмыкнул генерал, одарив стоявшего перед ним Аке гордым взглядом победителя. – Тех, кто выжил, голыми руками возьмем, офицеров перестреляем на месте, а солдат в рудники. А ты тут философию развел: предварительная разведка, рекогносцировка, потери, понимал бы что в искусстве войны, мужлан!

– Насчет мужлана – отдельный разговор, твое Превосходительство, – без тени уважения произнес мрачный Аке, чем вызвал крайнее недовольство двух находившихся в генеральской палатке полковников. – А вот за то, что ты всю кавалерию положил, прямо сейчас ответишь!

– Кавалерия, а что кавалерия?! Ты хоть знаешь, мужицкая твоя рожа, на сколько золотых эти хвостатые проглоты овса в год жрут?! Кавалерия полегла, казне легче! – привел сомнительный аргумент филанийский полководец и кивнул своим офицерам, которые тут же положили ладони на рукояти мечей. – Пшел вон из палатки, ополченец, пока я не приказал всыпать тебе розог, на заступника твоего, маркиза, не надейся! Его голос с сегодняшнего дня ничто, паршивый трус, даже на войну не явился!

Старшие офицеры уже были готовы наброситься на ополченца и силой выпихнуть его наружу, но в этот миг полог распахнулся и в палатку вошел рослый капитан в мундире курьера генерального штаба.

– Из Альмиры, господин генерал, – произнес офицер, протягивая удивленному старику пакет.

– От кого, капитан? – спросил командующий, но едва дотронулся пальцами до бумаги, как тут же схватился за горло и повалился на пол.

Оба полковника кинулись на помощь начальнику, но тут же получили по головам кулаками: один пал жертвой штабного капитана, другой – не сдержавшего свой гнев Аке.

– А ты кто таков? – проворчал охотник, явно вошедший во вкус рукоприкладства.

– Я? – переспросил офицер, на глазах у моррона превратившись в Патриуна-младшего. – Неужто ты меня не узнал? А может быть, в таком обличье тебе со мной говорить сподручней будет?

В следующий миг глазам, быстро хлопавшим густыми ресницами, предстал сутуловатый старичок в сутане, Патриун-старший.

– Ты кто таков?! – На этот раз возглас моррона был вызван не удивлением, а испугом.

– Потом объясню, – отмахнулся Патриун, на этот раз превратившись в капризного спесивца-генерала, – точнее, не я время на пустые россказни тратить буду, а твой друг Вуянэ, в ловушку «полковника» попавший. Он меня к тебе послал, чтоб братоубийство остановить. Разве ж это дело, что моррон на моррона руку поднял?!

«А об этом ты откуда знаешь?» – было написано на лбу неспособного проронить ни слова Аке.

– Я пока генералом побуду и друзей твоих, морронов, от смерти спасу.

– Это как?

– В плен их возьму, – невозмутимо заявил новоиспеченный генерал филанийской колониальной армии. – Потом скажешь, что меня, то бишь его, – дракон пнул носком сапога бесчувственное тело валявшегося под столом генерала, – свалил с ног неожиданный приступ болотной лихорадки. Их, кстати, тоже, – кивнул Патриун в сторону двух распластавшихся офицеров. – Ты не беспокойся, ты им в рот несколько капель микстурки вот этой накапаешь, и они недели две в себя не придут, а потом, когда очнутся, совсем ничего помнить не будут. Ты же потом руководство войсками возьмешь и обратно победным маршем их в Марсолу приведешь. Маркиз Вуянэ в подвале особняка Онветты находится, только когда вытаскивать его пойдешь, захвати с собой кирку поострее, камня много долбить придется. Ну все, ты пока здесь посиди, а мое дело – доблестными филанийскими войсками командовать, точнее, тем, что от них идиот-генерал оставил, – произнес Патриун и, не дожидаясь реакции обомлевшего охотника, покинул генеральскую палатку.

* * *

После получасового обстрела от форта остались лишь одни головешки да воспоминания. Сыгравший злую шутку с герканцами ветер сносил дымовые облака в их сторону и сделал ответный огонь из мушкетов совсем невозможным. К счастью, у Анри был богатый военный опыт, и он вовремя сообразил, как уберечь от смерти солдат. Он убрал их со стен и приказал расположить поредевшие роты возле озера, у самой кромки воды, докуда не долетали ядра противника.

Уже через пять минут после того, как стихла канонада, филанийская пехота вместе с отрядами ополчения выстроились по ту сторону бранного поля. Вот-вот они должны тронуться с места под барабанный бой и началась бы последняя фаза не очень долгого боя возле озера. Ни у Мартина, ни у усатого ворчуна, обратившегося с пылкой речью к обреченно взиравшим на маленькие фигурки врагов солдатам, не было иллюзий, когда и каким образом все закончится. Некоторые служивые тайком поглядывали на озеро, раздумывая, стоит ли бежать или лучше остаться сражаться. Потенциально готовых к самовольному отступлению солдат удерживал в строю лишь закон герканской армии, безжалостно каравший дезертиров, даже если их преступление и не было доказано. Вернувшихся без офицеров воинов ждал скоротечный трибунал и смерть на суку ближайшего дерева.

Конечно, настроение было упадочническое. Стены форта не только давали укрытие от вражеского свинца, но и поддерживали боевой дух, создавая иллюзию относительной защищенности. Не стало стен, и бравые солдаты были недалеки от превращения в безвольное стадо. Тоже не очень воодушевленные последними событиями пастухи-офицеры выполняли свои обязанности довольно вяло, лишь боясь сердитого усача, бегающего кругами, орущего на всех подряд и из последних сил пытавшегося подготовить полки к сражению.

Спасти герканцев могло лишь чудо, и оно, как ни странно, свершилось. Со стороны вражеского стана заместо барабанной дроби послышалась лишь отрывистая трель флейты, и на поле появился одинокий всадник, державший в руках древко с развевающимся наверху белым флагом.

– Это что за новость? – удивился Анри, неожиданно выросший за спиной прильнувшего к окуляру подзорной трубы Мартина Гентара. – Они что, солдатам в плен предложат сдаться, если те сами офицеров перевешают?

– Скажу тебе больше, – нахмурился Гентар, – эта «новость» не просто «новость», а «новость» в генеральском мундире. Ты когда-нибудь видел парламентера-генерала?

– Ладно, посмотрим, что Его Филанийское Превосходительство нам скажет, – Анри хмыкнул и сплюнул под ноги, что означало отрицательный ответ.

Герканские солдаты получили приказ не стрелять, и командующий филанийской колониальной армии беспрепятственно подъехал к крытому навесу армейского нужника, единственному уцелевшему в форте строению, на хлипкой крыше которого теперь размещался командный пункт.

– Господа морроны, приветствую вас! – озадачил товарищей генерал, чье старческое лицо мгновенно преобразилось и помолодело лет на тридцать.

– Ты?!!! Но ты же умер?! – скорее простонал, нежели выкрикнул Мартин, узнавший в самозванце-генерале бывшего соратника-дракона, погибшего на его глазах около сотни лет назад в главном соборе Альмиры.

– Я это, я, но только так не ори, – прошептал филанийский генерал, боясь, что их услышат стоявшие шагах в двадцати офицеры. – Мы с Живчиком тут в историю одну прескверную попали и случайно выяснили, как некая группа мерзавцев-симбиотов четверых уважаемых морронов и одного меня долго за нос водила.

При упоминании о симбиотах Мартин пронзил не воспринимавшего ранее его догадки Анри торжествующим взглядом, но в глазах боевого товарища по-прежнему был лишь один вопрос: «Что это за фрукт?»

– Одним словом, стравили вас друг с другом, как детишек малых, – продолжил генерал. – Рассказал бы я вам эту сказку забавную, да только время не терпит. Дел у меня по самое горло, так что буду краток и перехожу к изложению сути. Как командующий филанийскими войсками в этой Индорием забытой дыре, предлагаю вам и вашим солдатам капитуляцию на почетных условиях, то есть при оружии, под дробь барабанов и так далее, и так далее… Вы, господа герканцы, дружно маршируете в Марсолу и тут же вступаете в ряды ополчения. При помощи Аке откапываете бедолагу Вуянэ, а затем пьете мировой бочонок пива и продолжаете вершить дела во благо вашего драгоценного человечества… Ну так согласны или нет?

– Согласны, – не раздумывая, закивал козлиной бородкой Гентар и тут же больно ткнул Анри, собиравшегося пуститься в расспросы, острым локоточком в бок.

– Давайте, господа морроны, давайте! Давайте провернем это дельце как можно быстрее, чтобы через четверть часа на этом поганом озере ни одной душонки хоть человеческой, хоть морроньей не было.

– А это еще почему? – удивился Мартин Гентар, но в ответ получил лишь взгляд, завораживающий взгляд желтых глаз с вертикальными темно-фиолетовыми прожилками, однозначно говорящий: «А вот это, старичок, совсем не твое дело!»

(обратно)

Эпилог

Сначала была боль, адская, всепоглощающая боль, пронизывающая каждую мышцу, каждую косточку. Затем она ослабла, наступило странное состояние, похожее на дремоту, когда ты слышишь звуки окружающего мира, чувствуешь дуновение ветра, касающегося твоих щек, но не можешь ни пошевелить пальцем, ни открыть глаз.

Ему казалось, что его безвольное, размякшее, разобранное по частям тело очень-очень низко парит над землей, и лишь остаточная тупая боль в спине и затылке была той тонкой ниточкой, что не давала воспарить ввысь. Она привязала тело к земле и намертво приковала бессмертную душу к поврежденной, жалкой оболочке из плоти. Впрочем, это были лишь ощущения, которые куда более изменчивы, чем вкусы, пристрастия и прочие особенности индивидуума, превращающие его в личность.

Вскоре все изменилось: боль на время ушла, по расслабленным членам пробежало приятное тепло, а глаза сами собой раскрылись и увидели черноту, но не из-за того, что он ослеп, а просто потому, что лежал на животе и упирался носом в землю.

«Нужно подняться!» – подумал Штелер и тут же усомнился, что его изрядно пострадавший организм способен на такой подвиг. Однако руки довольно легко оттолкнулись от земли, и, сам не понимая, как такое могло случиться, полковник очутился на коленях.

Близилась ночь. Глазам коменданта предстало бранное поле и то, что осталось от стен форта. Куда ни падал взор, везде были трупы. На месте былого ристалища царила страшная, леденящая кровь тишина, нарушаемая лишь недовольным карканьем кружащих в небесах стервятников. Птицы почему-то не решались спуститься на землю и приступить к долгожданному пиршеству.

Слегка повернув голову налево, Штелер понял, в чем кроется причина странного поведения падальщиков. На лафете перевернутого орудия сидел человек и, напевая себе под нос какую-то незнакомую песенку то ли на филанийском, то ли на виверийском, грел руки над маленьким, затухающим костерком. Пробуждение полковника не вызвало со стороны незнакомца никакой реакции до тех пор, пока Штелер не поднялся с колен и, шатаясь, как пьяный матрос, не направился в сторону манящего теплом костерка.

– Рад вас видеть, господин полковник, живым и почти в здравии, – довольно бодро произнес человек, не отрывая глаз от вяло пляшущих языков пламени.

– Кто вы? – Губы раненого офицера едва шевелились.

– А это имеет значение? – вопросом на вопрос ответил чужак, к тому же штатский.

– Что вы тут делаете? – не получив ответа на первый, полковник машинально задал второй вопрос.

– Любуюсь, получаю эстетическое наслаждение, – на этот раз вступил в разговор невозмутимый мужчина. – Вам, наверное, не понять, как можно любоваться полем, где правит бал смерть, но если отстраниться от негативных эмоций и собственных страхов, то это все равно, что очутиться на картине гения-баталиста. Такие сочные краски, такие цвета, одна композиция чего стоит! – с восхищением заявил странный человек, а затем посмотрел раскачивающемуся перед ним раненому в глаза. – Думаю, вам теперь стоит направиться в Марсолу, обратно пути уже нет. Не бойтесь, там теперь все ваши, празднуют по кабакам, что не стали кормом для птичек. Филанийцы хорошо отнеслись к пленным, каторга на рудниках вам не грозит.

– Кто вы? – во второй раз задал вопрос Штелер.

– Возьмите мой плащ, по ночам холодно. И вот еще, – не посчитавший нужным представиться мужчина протянул офицеру перевязь с двумя пистолетами и кинжалом, – возьмите, полковник, путь до Марсолы неблизкий, пригодится, а нормального оружия вам сейчас здесь не найти… одни обломки.

Комендант не стал в третий раз просить незнакомца представиться, а вместо этого просто кивнул в знак благодарности и принял щедрые дары. Высокий мужчина тут же поднялся и, затоптав еле тлевший костер сапогом, собрался уходить.

– Постойте! Что я для вас могу сделать? Чем отблагодарить?.. – произнес Штелер, но осекся под пронизывающим его насквозь взглядом красивых карих глаз.

– Не утруждайтесь, мне это уже ни к чему, – улыбнулся в ответ мужчина. – Хотя знаете что… А подарите-ка мне на память о нашей встрече ваш мундир!

– Зачем? – удивился Штелер, растерянно оглядывая свою залепленную кровью и грязью одежду.

– Просто так, – пожал плечами незнакомец, – вам ведь он уже не нужен.

Коменданта поразила необычная просьба, наверное, сумасшедшего бродяжки-художника, но он не стал спорить и углубляться в бессмысленные расспросы, просто снял бело-желтый и красный от крови мундир с рваной прорезью от удара меча на спине и кинул его в руки странного человека.

– Прощайте, господин полковник! Надеюсь, вы не пожалеете об этом дне, – произнес на прощание незнакомец и, одарив растерянного офицера дружелюбной улыбкой, направился к озеру.

Решивший перейти границу и отправиться в герканские владения Патриун пребывал в прекрасном настроении, и тому было целых три причины. Во-первых, он сорвал коварные планы симбиотов. Во-вторых, получил незабываемое впечатление, собственными глазами увидев появление на свет нового моррона, зрелище редкое и чарующе таинственное. И, наконец, в-третьих, – ему удалось заполучить настоящий офицерский мундир с эполетами полковника. А в чем иначе ему было заживо хоронить зарвавшегося симбиота, незаслуженно назвавшегося «полковником»?

(обратно) (обратно)

Денис Юрин Герканский кабан

Глава 1 Маленькое дорожное происшествие

Прекрасны летние дни в герканской колонии, в особенности, если привередливое солнце изволило показать свой сиятельный лик, а у важных господ-туч нашлось куда более неотложное занятие, чем без толку маячить на небосклоне. Легкие дуновения шаловливого ветерка едва колышут листву деревьев. Мелкие зверьки возятся в придорожных кустах, занятые неимоверно важными для них делами, и почти не обращают внимания на редко проходящих по пыльной дороге людей и проезжающие мимо дребезжащие телеги. Птички щебечут, травы благоухают, цветочки подманивают ароматами сладкоежек пчел. Одним словом, складывается впечатление, что ты еще при жизни заслужил короткое путешествие в рай, в прекрасное место, где нет забот и тревог, где можно думать только о вечном, а еще приятней не думать совсем и лишь ощущать, ощущать красоту мироздания каждой клеточкой своего тела.

Природа – гениальный художник, но, к сожалению, как и остальные собратья по живописному цеху, не застрахована от ошибок. Всего один неловкий штрих, случайно соскользнувшая кисть могут безвозвратно испортить самое чудесное полотно. Очарование прекрасного хрупко и зыбко, оно исчезает от мелких изъянов, и его уже не вернуть.

На неповторимо сочном и ярком ковре из зеленой листвы и травы уродливо багровело небольшое пятно. Оно бросалось в глаза, портило впечатление, врывалось в сознание тревожным колером. Зеленый – цвет спокойствия, красный – сигнал тревоги! Одинокий путник, мирно бредущий по лесной дороге, мгновенно прервал плавное течение приятных мыслей и остановился. Его густые брови сами по себе нахмурились, черная как смоль щетина на щеках встала дыбом, а свободная от посоха рука быстро и незаметно скользнула под плащ, где тут же легла на гладкую рукоять заряженного пистолета. За считаные доли секунды цепкий взор прищуренных глаз ощупал каждый метр простиравшегося перед ним леса, а затем, не найдя ничего подозрительного, померк, скрылся за покровами опущенных век.

Путник не обернулся, ведь за ним могли наблюдать из-за деревьев или из-за растущего по левую сторону дороги куста можжевельника, того самого куста, мимо которого он только сейчас прошел и который показался ему таким красивым. Если позади скрывается злоумышленник, то любое резкое движение, даже едва заметный глазу поворот головы могут спровоцировать выстрел. Если сзади притаился враг, то он точно держит странника на прицеле и вот-вот может нажать на спусковой механизм пистолета или доставшегося от деда проржавевшего арбалета, что с учетом близкой дистанции не столь уж и важно.

Глаза человека закрылись, и он полностью превратился в слух. Первые две секунды подозрительных звуков не было, но вот дернулась ветка, путник мгновенно бросился на землю и, развернувшись в падении на сто восемьдесят градусов, выстрелил прямо через плащ. Облако порохового дыма потонуло в клубах поднявшейся дорожной пыли. Пуля улетела в самую середину куста, но крика боли не последовало… послышались лишь быстрый топот удаляющихся маленьких ножек и испуганное фырчание перепуганного зверька, возможно, ежика, не предполагавшего, что обычный поход за грибами да кореньями может быть таким опасным.

«Только порох даром потратил… дуралей! – мысленно обругал себя путник, но, уже когда резким рывком поднялся на ноги, оценил свои действия менее строго: – Ну, и ладно… шут с ним! Зато жив, а подстраховаться никогда не мешает!»

Неуклюжий с виду и бывший очень неопрятным еще до купания в дорожной пыли человек не был жадиной, оплакивающим каждую просыпанную щепотку соли и ругавшим себя за каждый даром потраченный грамм свинца. Причина ворчания крылась в другом. Всего час назад он оступился, упал в дождевую лужу и не уберег от влаги скудные запасы смертоносного порошка. Теперь он не мог перезарядить пистолет, одна из самых ценных в дороге вещей превратилась в бесполезную безделушку.

Всего пару раз лениво ударив ладонями по бокам, неряха отряхнулся и, подобрав отброшенный при падении посох, приблизился к обочине, на которой в каких-то двух шагах от края дороги и багровело привлекшее его внимание пятно. Он не ошибся, это действительно была кровь, притом пролитая не более четверти часа назад и еще не запекшаяся. На примятой траве возле лужи отчетливо виднелись следы сапог, ствол молоденькой березы тоже был перепачкан зловещей, вязкой массой, на бело-черном фоне коры осталось несколько маленьких пятен… явно брызг. Стоило лишь путнику опустить взор и внимательней посмотреть на дорогу, как картина недавнего происшествия тут же стала ясна. Перед ним было множество конских следов, везущая телегу лошадь примерно с минуту топталась на месте. Из всех возможных вариантов произошедшего наиболее вероятным был один, самый незатейливый, можно даже сказать, банальный. Разбойники напали на проезжавшую мимо телегу, сбросили наземь возницу и, убив его острым, рубящим предметом, скорее всего мечом или топором, оттащили тело в лес. Затем как ни в чем не бывало уселись на трофей и поехали делить награбленное добро. Хотя, что взять с обычного деревенского мужика, кроме тощего кошелька с медяками, развалюхи-телеги да хворой, доживающей свой век труженицы-кобыленки?

«Видать, совсем господа лиходеи оголодали, раз нищетой крестьянской не брезгуют», – отметил про себя мужчина и исключительно ради того, чтобы убедиться в правильности своего предположения, пошел по кровавому следу в лес.

Долго блуждать не пришлось, разбойники поленились спрятать мертвое тело, они бросили его тут же, в кустах, лишь немного оттащив за ноги от дороги. Грудь несчастного и его лицо представляли собой безобразное, кровавое месиво. Убивцы явно переусердствовали. Скорее всего возница умер после первого или второго удара, но не имевшие навыков в ратном деле злодеи терзали мертвую плоть топором до тех пор, пока она не перестала дергаться в конвульсиях.

«Кретины деревенские… быдло необученное!» – выругался про себя бывший в недавнем прошлом военным мужчина и, едва удержавшись от кощунственного плевка на землю, вернулся на дорогу, чтобы продолжить прерванный путь.

В неспокойные времена люди становятся рациональными, эгоистичными циниками. Кому сострадать, если возница уже мертв? К чему сетовать на лесной разбой, если ничего нельзя изменить? Глупо печалиться, если не ты стал бездыханным телом на обочине! Нужно жить и… радоваться! Вот путник и радовался, не стесняясь улыбаться во все покрытое щетиной и перепачканное пылью лицо.

Уверенным, четким шагом он направился в сторону Денборга, конечной точки своего долгого пешего маршрута. До главного города герканской колонии оставалось пройти всего около шести миль, притом не опасаясь нападения или прочих неприятных дорожных оказий. Разбойники, хоть вольный люд, но все же подчиняются правилам, они не «озорничают» возле городов и чтят границы «угодий» других шаек. Лиходеи, промышлявшие на этом участке дороги, отправились на покой, а значит, оставшийся до города путь был чист и свободен. Кроме того, порадовала путника и небольшая численность банды. Судя по оставленным следам на месте нападения, да и по тому, что вся лесная компания убралась на одной телеге, разбойников было всего трое или четверо. Несколько неумех, вооруженных лишь топорами, удавками да тесаками, не могут быть основанием для беспокойства, тем более испугать того, кто не неженка и понимает, чем отличается посох от обычной палки…

Колеса повозки оставили на дороге довольно отчетливый след, ведший в сторону Денборга, но примерно через триста шагов две широкие, выдавленные в земле линии завернули направо в лес и исчезли на зеленом ковре примятой травы. Где-то там, среди дремучей, тонущей во мраке теней чаще, находилось прибежище лесной братии, а может, всего лишь перевалочный пункт, тихое, укромное местечко, где разбойники, подобно ростовщикам или старьевщикам, оценивали и раскладывали по кучкам добычу.

Путник хотел как можно быстрее добраться до города и совсем не горел желанием мстить за смерть неизвестного ему человека, который, не исключено, при жизни тоже был порядочным негодяем, однако ноги в стоптанных сапогах сами собой свернули с дороги и повели его в лес. Осознание того прискорбного факта, что вот уже более недели он не упражнялся в искусстве битья рож и крушения костей, не давало путнику покоя. Он шел в Денборг, где его явно не будут рады видеть, небольшая разминка перед опасными приключениями была просто необходима…

* * *

Люди часто расстраиваются по пустякам, точнее, всякие несуразные мелочи имеют дурную привычку вторгаться в человеческую жизнь и портить ее, как только могут. Забрызганный грязью плащ, потрескавшаяся по швам куртка или сломавшийся каблук у единственной пары сапог сами по себе не являются бедами, но они злят, лишают человека на время рассудка и заставляют совершать глупости, мысли о которых при иных обстоятельствах ни за что бы не посетили буйную голову.

Неряшливый, поистрепавшийся и изрядно запылившийся в дороге человек был зол. Он прервал свой путь, полчаса брел по пояс в мокрой траве, рискуя простыть или быть укушенным скользким лесным гадом. И все ради чего? Ради встречи с разбойничками, отвратительными и с виду, и по сути своей, лиходеями, чьи мерзкие рожи были просто созданы для его давно не бывавших в деле кулаков. А что в результате? Ну что он получил взамен утомительного скитания по чаще? Ровным счетом ничего, одно расстройство. Нет, конечно, примятая колесами телеги трава вывела его на тайную стоянку банды, но подраться было не с кем… Путник увидел злодеев, но, даже несмотря на относительную многочисленность отряда «рыцарей большой дороги», не счел возможным зачислить их в разряд потенциальных противников.

В дороге он видел немало курьезов, порою забавных, но чаще грустных: разъезжающие на телегах вместо карет благородные барышни с кавалерами; мужик, пытавшийся использовать ржавый меч вместо черенка для лопаты; крестьяне, торговавшие на дорожной обочине порохом да грибами и много-много всего другого, что вызывало изумление, непонимание, горечь и… полный печали смех. За месяц его отсутствия жизнь в колонии изменилась; изменилась разительно, и далеко не в лучшую сторону. Путешественник думал, что уже морально готов ко всему, что нет ничего, что бы его поразило, но когда он выглянул из-за ствола дерева, мельком окинув взором поляну, на которой расположился отряд разбойников, то на несколько секунд потерял дар речи. Хорошо еще, что инстинкты спасают воина, когда его разум парализован или дремлет. Путник не остолбенел у всей банды на виду, а спрятался в укрытии из густой листвы до того, как его кто-то заметил.

По самому центру небольшого пятачка, свободного от деревьев и травы, стояла древняя перекошенная избушка с заколоченными досками окнами. Над крышей развевался флаг – сшитая из разноцветных лоскутков тряпка, на которой неумелой рукой были вышиты то ли пожиравший кобылу таракан, то ли всадник, падающий наземь через голову лошади. Кроме нелепого, да и неуместного стяга (лесные разбойники в отличие от морских не тешат свои заблудшие души иллюзией боевого братства), путника поразило на поляне количество детей, только из которых, собственно, и состояла банда. Грязные, полуголые отроки да девчонки в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет деловито расхаживали вокруг обветшалого жилища, занимаясь работой взрослых: одни мыли стреноженных лошадей, другие готовили на костре пищу и чистили ножи. Как заведено в каждом настоящем отряде, армейском или разбойном, не важно, юные голодранцы выставили и часовых. На крыше дома сидела парочка драноштаных дозорных, а по краю опушки расхаживало пятеро вооруженных мушкетами и топорами парней.

«Молодняк забавляется… Это не может быть правдой! Это просто странные игры смутной поры! Дети копируют жизнь взрослых, только и всего», – попытался найти разумное оправдание уродливой картине увиденного странник, но очнувшийся от потрясения глас рассудка вытряхнул из головы желаемое и заменил его осознанием суровой, жестокой действительности.

Осторожно выглянув из-за ствола и отодвинув в сторону ветку, путник еще раз осмотрел поляну. Нет, подростки не играли в лесных грабителей, а промышляли самым настоящим разбойным ремеслом. Оружие ладно, порой его проще достать, чем сделать копье из палки или согнуть ветку в лук, но вот кое-что другое, что не сразу бросилось в глаза наблюдателя, не оставило сомнений в серьезности происходящего. Из-за дальнего угла избушки выглядывал край телеги, на которой полулежа восседал четырнадцатилетний юнец и, мурлыча что-то себе под нос, оттирал мокрой тряпкой кровь с топора. Сомнений не возникло, это был тот самый топор, которым менее часа назад прикончили на дороге бедолагу-возницу, та самая телега, которой он управлял, и, скорее всего, тот самый малолетний убийца, прервавший жизнь пожилого крестьянина. Перед порогом избушки валялись два пустых мешка. Видимо, в них хранились свекла, лук и репа, которые крестьянин вез на продажу на рынок Денборга. Добыча не ахти, но у рачительных хозяев, которыми, похоже, являлись молодые преступнички, всякая мелочь шла в дело. Часть скудных даров полей уже варилась в большом котле на костре, а остатки пополнили продуктовые запасники банды.

«Ну и черт с ними! Я, к счастью, не их папаша, мне-то до порки малолетних подонков какое дело?! Все равно зазря лесом протопал, не с молодняком же воевать… – подумал путник, медленно отпуская немного пригнутую рукой ветку и возвращаясь в укрытие за стволом дерева. – Сколь веревочке ни виться, а конец да выглянет. Фортуна капризна, она не каждый день улыбается, а бандюгам и подавно. Рано или поздно детишки оплошают и попадутся в руки стражникам. Пускай те грех на душу и берут, пускай те и решают, кого шеей в петлю, а кого плеткой попотчевать да в приют! Вон, графиня Нарион месяца три назад в Денборге пристанище для портовой да рыночной шпаны открыла, туда паскудники сопливые в конце концов и угодят. Грустно, конечно, что такое свинство вокруг творится, но я-то что поделать могу? Мне к моим делам пора возвращаться…»

Не желая связываться с еще не подросшими до достойных противников негодяями, путник стал пятиться обратно в лес. Он отступал осторожно, стараясь, чтобы под его сапогом случайно не хрустнула сухая ветка, и ни на секунду не сводил взгляд с поляны. «Детишки детишками, а если меня заметят, то непременно выстрелят. Тогда начнется потеха… Не хочу я об них мараться, ох, не хочу», – весьма разумно рассуждал пытавшийся незаметно вернуться в лес странник.

Но у Судьбы имелись свои планы, и раз уж она привела мужчину в лесное убежище шайки, то не желала отпускать его просто так. Путник сразу заметил быстрое, бесшумное движение чуть слева за спиной. Он успел среагировать: развернулся, слегка согнув ноги в коленях, и направил посох на отражение предполагаемого удара, идущего ему или в голову, или в спину. Каково же было его удивление, когда толстое древко рассекло пустоту, вместо того чтобы столкнуться с мечом, топором, кинжалом или чьей-то глупой головой. В тот же миг он заметил низкорослое, темное существо, поднырнувшее под посох и приблизившееся к нему вплотную. В следующую секунду его живот пронзила сильная боль. Острое лезвие то ли кинжала, то ли охотничьего ножа распороло одежду и должно было погрузиться в живот чуть повыше пупка, однако, упершись в рукоять засунутого за пояс пистолета, скользнуло по ней и по инерции ушло вверх, распоров кожу и мышцы до самого правого соска. Мужчина застонал и крепко стиснул зубы, в кровь прикусив нижнюю губу. Инстинкты опять не подвели, они не дали жертве нападения закричать и привлечь к себе внимание остальных разбойников.

Увидев, что первый удар не повалил противника наземь, маленькое, но очень враждебно настроенное существо, облепленное зелеными ветками и с копной рыже-коричневых, сальных волос на голове, не растерялось и тут же нанесло последующих два удара. Оно еще ниже пригнулось, а острая сталь в его руке быстрыми, скользящими движениями прошлась по верхнему основанию икроножных мышц на ногах борющегося с болью человека. Путник тут же упал, сильно ударившись позвоночником и затылком о торчащий из земли корень. Неизвестной породы лесной житель, а может, обычный, но чудовищно грязный подросток мгновенно вскочил на грудь жертвы и занес тоненькую, еще не окрепшую ручку, метясь окровавленным лезвием охотничьего ножа точно в горло поверженного противника. Однако всего за секунду до того, как смертоносное острие должно было коснуться небритой шеи, резко выкинутый вперед правый кулак мужчины глубоко погрузился в самый центр живого куста. Нападавший не издал ни хрипа, ни вздоха, он даже не выронил из кулачка крепко зажатый нож… так и отлетел назад, сильно ударившись спиной об изогнутую ветку, возвышавшуюся всего в метре над землей. За глухим ударом последовал звук падения; обмякшее тельце приземлилось лицом в траву и больше уже не двигалось.

«Проклятый заморыш… шустр не в меру! – подумал мужчина, приняв сидячее положение и сплюнув кровью. – Еще бы чуток, и отправил бы меня к праотцам… Иль не отправил бы? А-а-а, пес его разберет! Мне толком так и не объяснили… Крутили-мудрили, петляли речами заумными, блуждали, как маркитанская лодка вокруг флагманского фрегата… Где ж тут сразу понять, что для тебя опасно, а что нет; что смерть несет, а что лишь неприятные ощущения? Боже, как грудь проклятущая ноет!»

Не став подробнее вспоминать о важном, почти судьбоносном разговоре, состоявшемся более двух недель назад в столице филанийской колонии, Марсоле, мужчина решил проверить главное. Четверо загадочных личностей, именующих себя морронами, огорошили его неожиданной новостью: «…ты умер и теперь стал одним из нас…» Сначала он ничего не понял; кое-что прояснилось потом, но многое так и осталось загадкой. В частности, он не мог постичь, почему, если он бессмертен, то все-таки может умереть? Что такое Коллективный Разум? Каким-таким особым ухом морроны слышат его Зов? И почему сам он не слышит этого Зова, когда и сноб Мартин, и навлекший на его бедную голову неприятности мужлан Фламер, он же Шриттвиннер, с пеной у рта утверждали, что он должен, просто обязан слышать исходящий из глубины сознания глас.

Он им поверил, хотя все четверо дружков были явно не в себе; поверил и отправился по их поручению обратно в Денборг, хотя мог бы сейчас спокойненько прохлаждаться вместе с остальными пленными герканцами в каком-нибудь уютном кабачке и пить во славу Небес, сохранивших ему жизнь в коротком, но кровопролитном пограничном сражении на берегу безымянного озера. Причина такой непозволительной доверчивости крылась не только и не столько в убедительности речей странной компании, сколько в том непостижимом здравым умом факте, что бывший комендант Гердосского гарнизона полковник Штелер отчетливо помнил свою смерть. Меч филанийского кавалериста оставил на его спине длинный и глубокий рубец; рану, доставившую ему массу болезненных ощущений и ноющую время от времени и теперь. Каким-то чудом он выжил, потом не мучился долгими месяцами в военном лазарете, а просто очнулся на поле отшумевшего боя, встал и, как ни в чем не бывало, пошел.

Это было единственное, но очень весомое доказательство правоты так называемых морронов. Теперь же бывшему офицеру герканской колониальной армии представился шанс получить и второе – собственными глазами увидеть, как его изменившийся после смерти организм самостоятельно залечивает новые, неопасные для жизни раны.

«Если кровь остановилась, то так уж и быть, пойду в Денборг, а если нет… тогда нужно побыстрее покинуть колонии! В герканских владениях меня будут искать, как военного преступника, заговорщика и дезертира, а в Марсоле не дадут покоя эти сумасшедшие…» – решил Штелер и рывком разорвал на груди окровавленную рубаху.

От верха пупка до правой груди тянулась ровная линия глубокого разреза. Кровь запеклась, а сама рана, к ужасу полковника, начала срастаться, причем уже почти безболезненно. То же самое творилось и на ногах, Штелер даже смог на них встать и, шатаясь, доковылять до неподвижно лежавшего тела противника. С одним было ясно, он действительно превратился в моррона, хоть в душе и надеялся на другой результат. Теперь ему осталось лишь выяснить, кто же на него напал: маленький человек или злобное сказочное существо, почему-то предпочитавшее магическим чарам остро заточенный охотничий нож.

Сокрытое под покровами зеленой листвы и грязных волос тельце лежало неподвижно и не подавало признаков жизни. Вначале Штелер осторожно разжал маленький, как оказалось, человеческий, кулачок и засунул себе за пояс зажатый в нем нож, а затем, чтобы взглянуть в лицо поверженному одним ударом противнику, перевернул его с живота на спину. Это была девочка лет четырнадцати-пятнадцати, веснушчатая, ужасно чумазая, чересчур худющая и мелковатая для своего возраста.

«Как можно ожидать от девочки-подростка, практически еще ребенка, такого хладнокровия, жестокости и проворства?!» – успел лишь подумать бывший полковник, как его затылок пронзила острая боль, а в голове зазвучала выворачивающая наизнанку какофония разнотональных, скрежещущих и звенящих звуков. Взор вдруг затуманился и померк, Штелер внезапно понял, что он не потерял сознание, но уже не распоряжается ни собственным телом, ни собственным разумом. В него вселялся кто-то другой, точнее, другие…

* * *

Мир не исчез, не уступил место иллюзорной реалии полета под облаками или стремительного падения в глубь земли, туда, где находится Преисподняя и где уродливые бесенята потешаются над грешниками, который век жарящимися на сковородках. Ощущавший чужое присутствие внутри себя полковник по-прежнему видел перед собой деревья и зелень кустов, только вот в глазах помутилось, да напавшая на него девчушка вдруг подросла: в один миг прибавила годков десять-пятнадцать и из чумазой замарашки превратилась в красивую женщину, достигшую возраста совершенства соблазнительных форм.

Маскировочный наряд из зелени и веток оказался слишком мал, он уже не мог прикрыть обворожительную белизну стройного тела. Грязевые разводы с лица исчезли, а волосы уже не были сальными, торчащими в разные стороны и растрепанными. Двумя гладкими, блестящими потоками они стекали с головы на обнаженные плечи и, распадаясь на десятки ручейков, устремлялись к скрытой под покровом листвы груди. Девушка, как и прежде, находилась без сознания, но Штелеру показалось, что она просто спит и вот-вот должна проснуться.

«Что за бесовские шутки?!» – испугалсяполковник и принялся тереть почему-то отяжелевшей, едва слушавшейся рукою глаза. Это не помогло: женщина не превратилась обратно в девчушку, взор не прояснился, а странный гул в голове не утих, хоть и стал намного тише. Не привели к желаемому результату и более решительные действия: легкие хлопки ладонями по щекам и довольно ощутимые пощипывания за собственные ягодицы. Кроме покраснения кожи на лице да нескольких новых синяков на седалище, бывший герканский офицер от издевательства над собой ничего не получил.

Неизвестно зачем, наверное, чтобы убедиться, что он не сошел с ума, полковник выглянул на поляну. Однако соломинка, за которую он пытался ухватиться, оказалась хрупкой, скользкой и тонкой. Возле разбойничьей избушки находился не лиходейский молодняк, а взрослые, причем занимались они теми же самыми делами, но одеты были совершенно по-разному. Только в пьяном бреду или в абсурдном сне можно было бы увидеть, как благородная дама в брильянтовом колье и белоснежном платье чистит свеклу вместе с оборванцем-пиратом, а ухоженный и чопорный дворянин, судя по наряду и властному взору, титулом не ниже графа, моет гнедую кобылу на пару с портовой нищенкой.

Это был сон, кошмарный сон, но сон наяву, от которого никуда не деться, никак не избавиться. Любой человек, окажись он на месте Штелера, тут же впал бы в безумство: стал бы бегать, размахивая руками, и кричать во все дурное горло, вырывая на себе волосы, однако полковник оставался спокойным, даже, можно сказать, неестественно хладнокровным. Он не боялся, хоть и не понимал, почему, и почувствовал, просто узнал, что прекратить этот кошмар можно лишь одним способом – пройти его до конца, а для этого было необходимо соприкоснуться с телом лежащей у его ног красавицы.

Как только трясущиеся пальцы странника робко дотронулись до женской коленки, его голову пронзила острая, молниеносная боль, как будто безумный портняжка ткнул ему шилом в лоб над надбровными дугами. За считаные доли секунды перед глазами Штелера промчалась вся жизнь, причем не его, а бесчувственной красавицы. Картинки из прошлого накладывались на эпизоды грядущей поры. Горечь полного лишений детства перемешивалась с будущими трагедиями и жестокостью, неимоверной жестокостью, которую предстояло девочке совершить, пока она превратится в такую вот красивую и желанную женщину. Разбой на дорогах, налеты и грабежи; искалеченные судьбы и погубленные ради звонкой монеты души; боль и страдания, но только не ее самой, а других людей; коварство и подлость, хитрость, обман и предательство…

За несколько коротких секунд Штелер узнал о лежащей у его ног красавице буквально все, даже с кем, где и как будет она предаваться плотским утехам. Он прочел чужую жизнь, как очень короткую книгу, прочел и теперь не знал, что делать. Пока еще на ребенке не было крови, разве что его, полюбопытствовавшего путника, но это не в счет; пока еще девочка не стала душегубом, но вскоре она должна была начать мерзкий путь превращения в хладнокровного, ненавидящего все живое монстра. Далеко не каждый убийца внутри лютый зверь, полковник знал об этом, как никто другой. Перед ним же спало чудовище, которое в будущем будет убивать не только ради денег, но зачастую просто так, от скуки, на спор или ради глупого самоутверждения…

«Почему же они меня не предупредили?! Почему не сказали, что я могу узреть будущее и что мне придется делать выбор, решать чужую судьбу?! – всерьез разозлился на Анри Фламера и Мартина Гентара новоиспеченный моррон. – Они ведь старше, они мудрее… Почему же они наговорили мне всякой всячины, но упустили главное? Мы, морроны, слуги и защитники человечества, мы инструменты Коллективного Разума, и нами управляет Зов! Но разве инструменты сами решают, как заколачивать гвозди или пилить доску?! Они лишь безвольные орудия, так почему же я должен делать выбор?! Чем я провинился, чем заслужил такую муку?!»

У нервно теребившего сальную щетину полковника не возникло вопросов, как он смог познать чужую жизнь и почему ребенок мгновенно подрос. Если уж он поверил, что превратился в почти бессмертного воина, то стоило ли ломать голову над мелочами, тем более пока не решен куда более важный вопрос. Штелер узрел будущее и теперь не мог просто так встать и пойти прочь. Поселившиеся внутри его головы голоса настойчиво требовали действий, решения. Уйти от выбора нельзя, отсутствие действия – тоже действие, как нулевой результат также является своеобразным итогом. Если он ничего не предпримет, то обречет на верную смерть множество невинных людей, которых спящая перед ним дрянь вскоре задушит, зарежет, загубит. Если он перережет ей глотку, то не только убьет ребенка, что само по себе неприятно, но изменит судьбы других и, возможно, не в лучшую сторону.

Обычная усталость несовершенного человеческого мозга взяла верх над всеми «за» и «против», она перевесила все аргументы и отмела все факты, заставив моррона пойти по самому легкому пути рассуждения. «Если Коллективный Разум умучил меня голосами, значит, он требует от меня решительного действия, на которое обычный человек не отважится! А иначе зачем, зачем он взялся показывать мне будущее?! Почему не позволил уйти сразу, как только маленькая мерзавка потеряла сознание?!» – логично рассудил полковник и, не тратя время попусту, перерезал спящей разбойнице горло ее же охотничьим ножом.

В тот же миг началась обратная метаморфоза – прикрытая лишь листвой красавица снова превратилась в чумазую оборванку, естественно, мертвую. Штелер поднялся на ноги и отвернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом поляну возле избушки, да и не в силах смотреть на деяние рук своих. Остальные члены банды не вернулись в годы буйной юности, они по-прежнему оставались взрослыми, а значит, миссия моррона еще не была завершена.

«С волками жить, по-волчьи выть! Ну, что, Господа из моей головы, затравим зверенышей?!» – подумал путник и, раздвинув руками листву, открыто ступил на поляну.

(обратно)

Глава 2 Тайком по знакомым местам

Память избирательна по природе своей и ужасная оптимистка. Она старается как можно дольше и отчетливей сохранить следы прекрасных моментов жизни и побыстрее уничтожить воспоминания о неприятных эпизодах или, по крайней мере, сделать их менее красочными, схематично-информационными. Однако на все нужно время! Человеку требуются месяцы, чтобы забыть то, что его напугало, и годы, чтобы смириться с потерей близких; морроны же способны свыкнуться с утратой в течение нескольких дней и позабыть подробности совершенных ими злодеяний уже через пару часов. Штелер этого не знал, и это оказалось для него приятным сюрпризом.

Лежа на траве и глядя на затянутое тучами вечернее небо, бывший комендант Гердосского гарнизона дивился огромному пробелу в воспоминаниях о событиях, произошедших буквально только что, каких-то жалких три-четыре часа назад. Он отчетливо помнил, как начинался этот день: как он брел по дороге, а затем свернул в лес; как обнаружил стоянку разбойников и как на него напала юная мастерица маскировки и охотничьего ножа. Он не забыл, как почуял Зов и как тяжко далось ему решение откликнуться на него; а после воплощения в жизнь сурового приговора как долго он смывал пятна свежей крови с одежды и рук. Он помнил все, даже дорогу, по которой вышел на эту небольшую лесную поляну, где утомленный тут же заснул. Но вот сам бой, сама схватка с шайкой, словно птичка, выпорхнула из клетки его сознания. О том, что это был не жуткий сон и расправа все же имела место в действительности, полковнику теперь напоминали лишь ноющая грудь, ломота в мышцах да неотмывшиеся пятна крови на верном посохе и одежде.

«Ну и ладно! Раз не помню, значит, так и положено быть! – устал напрягать свою память Штелер. – Когда приятелей морронов увижу, я им все выскажу! Будут знать, халтурщики, как правильно инструктаж проводить! Попомнят, как забывать о важном, а всякие пустяки мусолить часами!»

Хоть полковник был крайне возбужден и по большому счету несправедлив ко вновь обретенным собратьям, но кое в чем он все же был прав. Ему, только что воскресшему и еще не успевшему прочувствовать, что означает быть членом «Одиннадцатого легиона», тут же поручили выполнить ответственное задание, даже толком не объяснив, в чем же оно, собственно, состоит. Он должен был вернуться в Денборг и расправиться с тайным братством симбиотов. Так требовал Зов, которого он, в отличие от остальных морронов, почему-то не слышал. Кто такие эти симбиоты и чем они вредны для человечества, напыщенный щеголь Мартин Гентар ему кое-как объяснил, но как их уничтожить и почему он должен приниматься за опасное дело один, для Штелера так и осталось загадкой.

«У меня с Анри важные дела в Мальфорне. «Живчик» еще слишком слаб и без «Лохмача» ему не навести порядок в Марсоле, так что придется тебе, дружище, повоевать одному…» – вот и все, что услышал новичок-моррон из уст то ли ехидно, то ли просто насмешливо ухмылявшегося мага.

Он должен был взвалить на свои плечи непосильный груз, должен был… поскольку так диктовали правила новой жизни, которые он еще даже не успел как следует усвоить. Его Величество Возрождение одарило его новыми возможностями, но взамен и обременило обязанностями, от которых невозможно было отказаться. Ни эфемерному Коллективному Разуму, ни вполне реальным братьям по клану бессмертных воинов не было дела до того, что Штелер не знал, как подступиться к выполнению миссии, с чего начать. Не волновало их также, что наверняка объявленному главным заговорщиком бывшему коменданту чрезвычайно опасно появляться как в родном Гердосе, так и в столице герканской колонии. Его легко могли узнать бывшие сослуживцы или чиновники губернаторской службы. В этом случае вновь обретенная жизнь снова повисла бы на волоске, да еще на каком тонюсеньком…

Не видя смысла в дальнейшем созерцании неба и сетованиях на злодейку-судьбу, путник встал, а затем, немного размяв болевшие мышцы рук и спины, принялся собирать пожитки. Рубаху, штаны и плащ пришлось выбросить. Они так пропитались кровью, что первый же стражник, встретившийся ему на дороге, приставил бы к его волосатой груди мушкет, и начались бы долгие, утомительные расспросы… Штелер всегда был мастаком врать, без этого не дослужиться до полковника и тем более не стать комендантом. Однако лишний раз утруждаться, рассказывая сказку о встрече с лесными грабителями, обобравшими его, бедолагу, до нитки, утомившемуся за день страннику уж очень не хотелось. К тому же кто-то из офицеров или солдат мог признать в нем бывшего коменданта, подлого дезертира и заговорщика. Штелер решил не рисковать и поэтому избавился от окровавленных вещей. К счастью, в видавшей виды дорожной котомке нашлась сменная пара штанов, так что родовитый дворянин и офицер в …надцатом поколении был спасен от позорной участи пройти остаток пути до Денборга в несовместимом с рыцарской честью неглиже.

Так и не пригодившийся в бою пистолет был безжалостно сослан в котомку. Порох все равно еще не просох, а просто так сверкать оружием было опасно, да и глупо: только бесшабашные простофили-новички да ни разу не бывавшие в настоящем бою стражники грозят противнику дулом мушкета или острием лезвия; опытные бойцы достают оружие и тут же его применяют…

Затянув потуже узелок, Штелер взвалил полегчавшую ношу на плечи, взял в руки посох и неторопливо пошел через лес в сторону, где предположительно проходила дорога. Спешить моррону не хотелось, да и к тому же в этом не было смысла: до наступления темноты оставалось менее часа, а до города – мили четыре, так что ему все равно не успеть до закрытия ворот. К тому же в неспокойные времена далеко не каждый путешественник имел право посетить столицу герканской колонии. Чтобы попасть за городскую стену, полковнику нужно было что-то придумать, как-то убедить стражу, что у него, голопузого бродяги и запаршивевшего голодранца, имеются в Денборге действительно важные дела. Как назло, он еще не придумал достойной истории, хоть был в пути уже около двух недель. Лень, обычная человеческая лень заставила его отложить это неблагодарное занятие на последний момент, а теперь, когда этот момент настал, гудевшая голова противилась всякому мыслительному процессу. Единственное, на что Штелер еще как-то был способен, так это вспоминать, вспоминать то, что он увидел и услышал во время пути.

За месяц отсутствия полковника колония изменилась до неузнаваемости, и он никак не мог понять, что же послужило тому причиной. Складывалось впечатление, что по родным, знакомым местам пронеслась война, но ведь войны-то никакой и не было. Сражение на безымянном озере хоть и было кровопролитным, но оно велось на филанийском пограничном рубеже, а на герканскую землю не ступали вражеские войска; они не жгли, не убивали, не грабили…

В пути Штелер встречал много разного люду, замкнутого, угрюмого, не желавшего что-либо объяснять пристающему с расспросами чужестранцу, то есть ему. Лишь один мужичок, да и то после второго стакана дармовой настойки, удосужился рассказать любопытствующему путнику, что королевским указом во всей колонии введено особое положение. Как и ожидал полковник, и его самого, и всех солдат с офицерами, бывших под его началом, генерал-губернатор подло обвинил в измене. Якобы войска Гердосского гарнизона не воевали во славу герканского стяга, а затевали обычный мятеж. Когда же их заговор был раскрыт, изменники тайно оставили крепость и, захватив все оружие и припасы, бежали в соседнюю колонию, то есть фактически перешли на сторону филанийцев, которые не сегодня завтра пойдут на герканцев войной.

Слышать подобную чушь было ужасно противно, но иного бывший комендант и не ожидал. Он подавил в себе гнев, удержался от ехидных комментариев в адрес лицемерного генерал-губернатора вместе со всеми его выродками-прихлебателями и, печально покачав головой, налил разговорившемуся крестьянину третий стакан.

Естественно, когда в воздухе зависают слова «мятеж» и «измена», в затронутую беспорядками колонию или провинцию незамедлительно вводятся войска. Карательный корпус появился в Денборге буквально на третий день после публичного заявления о мятеже губернаторствующим старым лисом. Прийти-то солдаты пришли, да вот только командующий карательной экспедицией отдал абсурдное распоряжение. Вместо того чтобы, как это обычно бывает, перетряхнуть всю колонию вверх дном, три новых полка вместе с четырьмя в составе денборгского гарнизона засели в столице, объявив в ней военный карантин. В чем именно он заключался и что происходило в Денборге, захмелевший крестьянин не знал, однако жизнь в остальной колонии незамедлительно изменилась. Отовсюду из всех поселений буквально на следующий день стали уходить войска. Генерал-губернатор зачем-то убрал патрули ополчения и стражи со всех дорог, а заодно и отозвал из Гердоса единственную интендантскую роту.

Какой такой особой необходимостью были вызваны эти нелогичные, абсурдные, наиглупейшие меры, бывший комендант не догадывался, но вот к чему они привели, было ясно, как день. Стоило лишь военным и ополчению уйти, как колонию тут же заполонили шайки бандитов, стайки пришлых неизвестно откуда воров, своры беглых каторжников и прочего разношерстного сброда. Они грабили не только на дорогах, но и совершали набеги на крупные поселения и охраняемые наемниками рудники. Однажды они даже осмелились появиться в оставленном без защиты Гердосе. Правда, там им не повезло, самостоятельно организованное горожанами ополчение дало им дружный отпор и перевешало всех, кто не успел бежать за ворота.

Больше переусердствовавший с выпивкой крестьянин ничего рассказать не успел. Не рассчитав сил, поделенных на крепость филанийской настойки, он завалился набок со стаканом в руке и тут же заснул. Штелер не стал его будить, оттащил обмякшее тело с обочины и уложил труженика полей на траву.

Эта встреча произошла три дня назад, а вечером того же дня странствующий в одиночку моррон убедился в правдивости слов старика. Он подошел к Гердосу, но, не дойдя до городских ворот примерно ста шагов, был обстрелян со стен из луков и арбалетов. Неизвестно, хотели ли защищавшие город жители лишь отогнать его или просто плохо стреляли, но после обстрела бывший комендант не обнаружил на теле ни одной царапины, хотя стрелы и болты пролетали очень близко. Ополченцам было без разницы, кто перед ними: мирный путник или пытавшийся тайно проникнуть в город разбойник, он был чужаком, чужаком, которого не хотели видеть в городе…

Когда ты в дороге, то главное – не думать о ней, не считать шагов, которые осталось пройти. В который раз прокручивая в голове свои путевые заметки, моррон и не заметил, как прошел несколько миль, так и не встретив никого по пути, и оказался возле трактира «Шалуньи-наездницы». Обветшалое и невзрачное придорожное заведение находилось всего в миле от ворот Денборга. Порядочная публика его никогда не жаловала, а лучшими посетителями считались мелкие купцы, опоздавшие к закрытию на ночь городских ворот. Насколько полковнику не изменяла память, обычно в этот час здесь было многолюдно, теперь же двор корчмы был почти пуст: всего пара развалюх-телег да привязанная к изгороди нерасседланная лошадь, больше никого, совсем никого…

В окнах трактира горел свет, хотя ни звуков музыки, ни голосов, ни призывного стука деревянных кружек не было слышно. Штелер решился зайти и за кружкой-другой отдающего конской мочой пива переждать до утра. Грязные стены, не более чистая посуда, плохая еда и ужасная вонь не являлись пределом мечтания прошедшего пешком от Марсолы до Денборга путника, но зато он раньше здесь никогда не бывал, а значит, вряд ли корчмарь или кто-нибудь из сонных посетителей смог бы узнать его в лицо.

* * *

В посещении питейных заведений для простолюдинов, притом самого что ни на есть низшего класса, имеются свои плюсы, и их довольно просто найти, если ты не понаслышке знаешь, что такое походные условия, а урчащий внутри тебя голод делает незначимым качество подаваемой еды. Переступив порог придорожного трактира, полковник тут же ощутил подкатившую к горлу тошноту. В маленьком, плохо освещенном помещении всего на восемь столов витало множество неприятных запахов, однако в амбре из паров прокисшего пива, угара печи, протухших остатков еды, которые почему-то никто не торопился подбирать с пола, и многих-многих других отвратительных ароматов, безусловно, доминировал запах пропитанной потом одежды. Он исходил от четверых скучавших за крайним столом гулящих девиц, которые скорее всего и являлись «шалуньями».

Появление нового посетителя не вызвало оживления в рядах видавших лучшие дни красавиц. Что взять с бродяги, у которого и рубахи-то нет? Всего один поворот головы, всего один беглый, оценивающий взгляд, и потрепанная годами толстушка, наверняка командир эскадрона шалуний, вернулась к разговору с «застоявшимися в стойле» подружками. Штелер не расстроился, он понимал, что выглядит не ахти, да и той ночью ему было совсем не до плотских утех.

Пять столов пустовали, если не считать возвышавшихся на них гор грязной посуды и зловонно пахнущих тряпок. Похоже, дела в заведении шли настолько плохо, что худощавый корчмарь, уделивший новому посетителю ровно столько же внимания, сколько ползающим по стойке тараканам, не считал необходимым убираться каждый день. В другие времена полковник развернулся бы и ушел, а выйдя на свежий воздух, незамедлительно приказал бы солдатам поджечь рассадник заразы. Однако сейчас он путешествовал без мундира с позолоченными эполетами и без отряда сопровождения. Теперь новая жизнь, к которой еще надо было привыкать и привыкать, предоставляла ему намного меньше возможностей и ставила совершенно иные задачи. Путник должен был дождаться утра, а дремать гораздо приятней в избе, чем под открытым небом, тем более, когда холодает и начинает накрапывать противный, мелкий дождь. Кроме того, в трактире он мог получить информацию, попытаться узнать, что творится если уж не в самой столице, то хотя бы перед ее воротами.

Трактирщик разговаривать с ним вряд ли бы стал, как, впрочем, и пара господ за угловым столом, сидевших лицом к стене и всем видом своим демонстрировавших, что они попали сюда случайно, крайне не хотят, чтобы их беспокоили, и попотчуют сапогом любого, кто осмелится потревожить их покой. Девиц волновали лишь деньги, и им было совершенно без разницы, за что их брать: за дело или за слово, за сомнительной нежности ласки или за простую беседу о пустяках. Единственным человеком, с которым, возможно, удалось бы завести разговор, был небогатый купец средних лет, упорно ворочавший ложкой в миске с похлебкой в тщетной надежде найти среди капустных листьев, кусков репы и отрубей хоть какой-то, хоть жилистый-прежилистый кусочек мяса.

Со звоном высыпав на липкую стойку последние остатки меди, Штелер получил в руки большую кружку с пенной жидкостью и, еще раз мельком взглянув на сонных развратниц, пошел набиваться в компаньоны к угрюмому купцу.

– Приятного вечерка, – поприветствовал моррон торговца и в знак того, что хотел бы присесть, аккуратно поставил на стол полную до краев кружку.

– Скинь на пол, – не отрывая глаз от содержимого миски, произнес купец и слегка кивнул головой в сторону лежавшей на скамье котомки.

Разговор не заладился, купец явно не хотел говорить и был полностью погружен в свои думы. Его нужно было как-то растормошить, но Штелер почувствовал, что если начнет задавать простые вопросы, например: «Откуда путь держишь и куда?», то или нарвется на грубость, или получит ответ, но затем еле тлеющий огонек беседы сразу затухнет. К тому же торговый люд не особо любит попрошаек-бродяг, на одного из которых бывший комендант Гердосского гарнизона был очень даже похож. Стоило лишь немного проявить интерес к персоне собеседника, и его тут же сочли бы приставалой-вымогателем, которого и кулаком в ухо попотчевать не грех.

«Обожду немного, осмотрюсь пока, торопиться-то некуда… Похоже, купчина здесь тоже застрял до утра», – решил моррон и наконец-то отважился сделать первый глоток из липнущей к ладони кружки.

Наблюдать за другими, несомненно, интересное времяпрепровождение, главное, чтобы объект созерцания попался б достойный. К сожалению, такие лица в зале отсутствовали. Похожие, как братья-близнецы, жизненные пути четырех дамочек легко читались на их безразличных, сонливых лицах, да и судьба у них была на всех одна… горькая и безрадостная. На лице корчмаря виднелись явные следы тайного пристрастия к бутылочке, отсутствия семьи и наличие принципиальных разногласий с законом. Единственное, что Штелер так и не смог определить, был ли хозяин заведения опустившимся горожанином, вынужденным из-за дурной славы покинуть Денборг, или, наоборот, доросшим до корчмаря придорожного вертепа крестьянином? По большому счету, это не имело значения, и в том, и в другом случае худощавый мужчина обрел свое место в жизни, здесь он и умрет: или от ножа пьяного бузотера, или из-за отказа многострадальной печени. А вот касательно соседа-купца моррон как раз и не мог сказать ничего определенного, отчасти потому, что опасался слишком пристально поглядывать в его сторону. Опытный зверь на охоте никогда не смотрит прямо на жертву, хоть и держит ее постоянно в поле зрения.

Поскольку выбора особого не было, Штелер сконцентрировал внимание на господах, сидевших возле стены и демонстрировавших присутствующим свои спины. Парочка оказалась благодатным объектом наблюдения. Полковника поразило, насколько эти двое походят друг на друга, но в то же время – насколько они разные и просто не должны были бы находиться так за одним столом. Оба ужинали, но с неохотой, их больше увлекала беседа, нежели еда и выпивка. За четверть часа ни тот, ни другой ни разу не повернули голов, даже корчмаря подзывали, не оборачиваясь. Их кожа была одинаково бледной, а волосы, хоть и различались по цвету, были примерно одной и той же длины и перехвачены тесемками в доходившие до середины спины косы. Судя по виду сапог, дворяне пришли сюда пешком, что само по себе весьма несвойственно особам благородного происхождения, однако изюминка крылась не в этом, а в том, что шли они разными дорогами. На сапогах одного было больше пыли, чем комьев мокрой земли, значит, он пришел сюда из Денборга, а второй дворянин явно протопал тот же долгий путь, что и Штелер, и месил ту же самую грязь. Означать это могло лишь одно – в невзрачном придорожном трактире, вдали от городских стен, зорких глаз соглядатаев и чужих ушей, проходит встреча. Встреча настолько важная, что господин слева, высокий, темноволосый, статный аристократ в дорогом дорожном костюме, даже решился обречь себя на неудобства пешей прогулки в ненастную погоду, отвратительные запахи, витавшие внутри корчмы, и омерзительную по вкусу еду.

Пожалев, что не может расслышать слов протекавшей как минимум уже с полчаса беседы, Штелер переключился на осмотр второго мужчины, куда более интересного с точки зрения наблюдения. Скорее среднего роста, нежели высокий, дворянин в плечах был почти в два раза шире своего собеседника. В нем чувствовалось не изящество вельможи, а грубая мужская сила бывалого солдата. Меча при нем не было, но зато из-за широкого, кожаного пояса, зачем-то обшитого сверху стальными пластинками, торчали рукояти двух кинжалов. Простая, местами штопанная кожаная безрукавка плотно облегала богатырскую спину. Рукава серой, а первоначально белой рубахи были высоко закатаны. Вокруг правой руки от самого запястья до локтя была намотана стальная цепь с мелкими звеньями. Полковник тщетно пытался понять, зачем же нужно это «украшение», но, так и не найдя достойного объяснения, решил закончить свои наблюдения и наконец-то перейти к расспросу тем временем задремавшего, положив голову на стол, купца. Благо, что пока он осматривал присутствующих, в голове созрел план, даже несколько планов беседы.

– Ничего себе шалуньи, рожи помяты да кислее капустной закваски! – проворчал Штелер и, смачно сплюнув на дно опустевшей пивной кружки, отставил ее на край стола. – Дивлюсь токмо, на каких-таких ишаках они ездят?! Неужто болваны находятся, кто залезает им «под седло»?! Дурак трактирщик, я б давно их взашей со двора прогнал. Прибылей, поди, никаких, токмо видом да душком своим аппетит портят…

– И похуже видали… – проворчал медленно поднявший голову купец и с выражением: «Ну, чо ты ко мне прицепился?!» посмотрел на соседа исподлобья. – Ты б на свою харю глянул! На вон зеркало, ужаснись!

Только шевариец, только презренный шевариец мог поставить ударение в слове «зеркало» на предпоследний слог. Отчасти поэтому герканцы их и не любили! Разве достоин уважения народ, который не может придумать собственный язык, а вместо этой лопочет на жуткой смеси трех-четырех соседних языков, ужасно коверкая при этом чужие слова. «Зеркало» с ударением на «а», «мотыщица» вместо «мотыга», да мало ль других примеров, когда шеварийцы издевались над герканскими словами, выдавая их за свои!

Штелера удивляло, как шеварийский купец осмелился заявиться в герканскую колонию? Какие у него тут могли быть дела, с его-то режущим слух говором? Однако выражать свое недовольство неправильным ударением моррон не собирался, сейчас было совсем не до того. Он взял из рук купца появившееся из котомки небольшое зеркальце и с нескрываемым ужасом взглянул на свое отражение.

Осунувшееся, вытянутое лицо, покрытое складками отвисшей кожи; щетина, ничуть не хуже, чем у взрослого кабана; огромные коричневые пятна под глазами, из которых ушла радость жизни и в которых, кроме усталости, появилось и нечто другое, что точно, Штелер сказать не мог. Он заметно похудел, стал походить на не кормленного дней десять толстяка, уничтожившего запасы жиров так быстро, что кожа лица не успела подтянуться. Одним словом, зрелище ужасное, но в том были и свои плюсы. Если бы даже он и встретил в Денборге знакомых, то они бы вряд ли его узнали.

– Ну чо, краше девок? Чо скажешь теперча, кто кому за скачки доплачивать должон? – злорадно хихикнул торговец, отомстив на свой лад нахалу, осмелившемуся прервать его чуткий сон.

Штелер мог бы достойно ответить, но ссориться с соседом не входило в его планы. Положив зеркало на стол, моррон огладил щеки и, широко зевнув, заявил:

– Ничего, в дороге поистрепался, не скрою, но вот домой утром вернусь, и тут же в бадью с благовониями залезу. К полудню меня уж не узнать будет…

Как и ожидалось, уловка сработала, в глазах шеварийца появился интерес. Теперь ловкачу оставалось лишь развить успех, но при этом не перегнуть палку, или, говоря языком торгового сословия, не потерять аванс доверия.

– Я ж, как и ты, торгую. Да вот дернуло меня, дурака, без охраны достойной отправиться. Нанял кого попроще да подешевше, а они, мерзавцы, как токмо лиходеев лесных увидали, тут же врассыпную… Обобрали разбойнички до нитки, ладно, хоть жизнь оставили да сапоги не сняли… Ну ничего, впредь мне, дураку, наука, а барыш… барыш еще наторгую.

Видимо, Штелер все же переборщил, шевариец смотрел с недоверием и молчал, а ведь должен был подхватить, ох, насколько актуальную для всех разъезжих купцов тему.

– Домишко у меня славный… – зевнув и потянувшись, продолжил Штелер, решив, что хуже уже не будет, а шанс разговорить собеседника хоть маленький, но все же имелся, – …на площади Гертола Пятого, серенький такой, с красной крышей. Может, видел?

– Мнок чо видивал, – опять поглумился над герканским языком шевариец. – Ты мне лучше, брат-купец, вот чо скажи. Если ты в Денборге самом промышляешь, знако, дела неплохо идут. Так чо ты в дорогу поперся? И почему я тебя в гильдии колонии ни разу не видел?

– Да я ж не тутошний, я ж из Мальфорна, – не моргнув глазом, соврал Штелер. – Домишко так, по случаю прикупил, чтоб по гостиным подворьям клопов не кормить. А тут, как назло, оказия со мной приключилась. Кораблишко у меня ладный, да шторм в море его потрепал. Еле до колонии дотянули. Ремонт в доках денборгских долгий, месяц простоя. Ну сколько ж можно штаны по кабакам просиживать, вот и решил я здеся поторговать… попробовать, как пойдет. А вдруг выгодно, тогда б фактора свого сюдась отправил…

Как ни странно, но шевариец ему поверил, опаска исчезла из прищуренных глаз.

– Слышь, коли так, у меня к тебе дельце имеется… выгодное, – вдруг заявил купец. – Из Марсолы шкуры везу, четыре подводы. Там охотники знатные, да и выдельщики ничаго, товар добротный, не чета герканскому. Возьми все! Совсем задарма не отдам, но дешевше, чем на рынке денборгском будет. По рукам?!

– С какого это такого перепугу?! – мастерски выказал удивление Штелер. – Я шкурами не торгую, да и в обход властей дел не веду…

– А как ты, позволь узнать, в город попасть собрался? – привел весомый аргумент шевариец. – Раз тя обобрали, знамо, и бумаг с собой нет. В гильдии столичной не состоишь, да и знакомцев у тя во всей округе, поди, кот наплакал. По нонешним временам за ворота пройти ох как непросто, паче голытьбе вроде тя. Нет, конечно, рано иль поздно стража разберется и тя пропустит, но о бадье с теплой водичкой на сегодня забудь. В лучшом случае ты в нее деньков через пять окунесся, а то и долее под воротами милостыню клянчить придется.

– А чо энто ты товар свой так торопишься с рук сбыть? Он, случамо, того… не краденый? – Играть, так играть. Вжившись в шкуру купца, Штелер решил поторговаться. – Мне неприятности ни к чему… Лучше уж возле ворот обожду да объедки пособираю, чем в тюрьму ни за что попасть.

– Во, дурья башка! Говорят же те, он из Марсолы, – перешел на вкрадчивый шепот купец. – Чо не знамо те, чо меж Герканией и Филанией в последний месяц творится? Если я на рынок с филанийскими шкурками заявлюсь, а выделку каждый дурак узнает, меня ж такой пошлиной огорошат, что не токмо в убыток сыграю, без штанов останусь… К тому ж я – шевариец, а знамо, допросами всякими умучат. Вы ж, герканцы, как рассуждаете: «Каждый шевариец мерзавец, прощелыга, а в военное время паскудный шпион!» Нет, мне путь на рынок закрыт, как, впрочем, и тебе дорога в город. Иль мы поможем друг другу, иль оба на бобах…

Штелер принялся тереть пятерней лоб и издавать урчащие, гортанные звуки, что должно было означать раздумье.

– Давай, решайся! – продолжал уговаривать купец. – Мой обоз возле самых ворот стоит, так что утром в первую очередь и въедем. Проездные бумаги в порядке, на козла тя посажу, скажу, што возница. Стража каждого не проверяет, ее лишь мы, купцы, интересуем, наемники наши да товар, а до возниц им и дела нет. Возница так, не человек, а придаток к телеге да лошади…

– По рукам! – наконец-то позволил себя уговорить Штелер и крепко пожал протянутую ему пятерню.

Конечно, у него не было ни денег, ни прекрасного особняка с красной крышей, но то была проблема завтрашнего дня. Главное для него попасть за ворота, а там… там можно будет «случайно» затеряться в толпе или использовать одну из уловок, которые Штелер узнал, будучи комендантом.

После решения главного вопроса разговор пошел о мелочах, то есть о скучавших без клиентов «шалуньях». В этом вопросе шеварийский купец продемонстрировал завидную осведомленность. О «наездницах» он ведал гораздо больше, чем бывший полковник о лошадях, и охотно делился богатым жизненным опытом. Первые четверть часа он со знаньем дела рассуждал, какие бывают «наездницы» и какие превратности жизни заставляют молоденьких и не очень девиц «запрыгивать в седло». Затем бывалый торговец плавно перешел к классификации «пород скакунов» и, как заправский коневод, довольно подробно осветил резвость и норов каждой «породы». После получасового монолога, бывшего всего лишь прелюдией самой беседы, знаток перешел к основному вопросу: как правильно выбрать «наездницу», чтобы совершить увлекательную прогулку, а не изматывающую скачку и чтобы после нее чувствовать себя молодым, полным сил жеребцом, а не отъездившим свой век мерином.

Штелер и не подозревал, что выбор компаньонки для веселого вечерка – целая наука и что совершенства в этом вопросе можно достичь, лишь учтя и правильно распределив по значимости шесть важных показателей: возраст, внешность, темперамент, честность «наездницы», ее навыки «езды» и стремление к их приобретению. К удивлению полковника, лишь в далекой юности пользовавшегося услугами подобного рода, в этом деле крылось много подводных камней. Ни одна ночная скачка не доставит настоящего удовольствия, если под утро из-под изголовья кровати пропадет туго набитый кошель или если не в меру разгорячившийся «всадник» женского полу так рьяно будет прыгать в седле, что порвет всю упряжь, начиная с уздечки…

После общих вводных слов и абстрактных рассуждений разговорившийся шевариец стал делиться собственным опытом. Наверное, Штелер почерпнул бы из его откровений много полезной и забавной информации, но захмелевшему купцу бесцеремонно помешали рассказать истории из его бурлящей и бьющей ключом личной жизни.

Сначала со двора донеслись конское ржание и цокот копыт, затем послышались громкие голоса и звонкий женский смех. Приезжих было довольно много, и все они, как ни странно, пребывали в весьма приподнятом расположении духа. Старенькая дверь корчмы распахнулась от сильного удара ноги, и внутрь заведения шумно завалилась веселая компания разгоряченных скачкой и вином молодых людей.

Их было пятеро: трое юношей лет двадцати – двадцати пяти и две дамы примерно того же возраста. О благородном происхождении молодых гуляк свидетельствовали не только ухоженный вид и дорогие одежды, но и брезгливость опухших физиономий, с надменностью взиравших на присутствующих в корчме как на обнаглевших тараканов, не расползшихся при их сиятельном появлении по темным углам.

Штелер сразу почувствовал приближение беды, и не только потому, что перебравший дворянский молодняк не может обойтись без издевательств над простолюдинами и без зверских побоев. Что-то в этой компании было не так, и вдруг обострившийся ум новообращенного моррона, мгновенно приметив все до единой странности, просчитал, что именно стоит за этим эфемерным «что-то».

Несмотря на неспокойные времена, юные вельможи выехали за городскую стену ночью, да еще без доспехов, пистолетов и лишь при тонюсеньких, парадных мечах. Присутствие в обществе молодых повес не гулящих, а благородных девиц, мягко говоря, не сочеталось с нормами приличий и строгостями этикета. На буйную голову каждого из участников ночного веселья пришлась уже не одна бутылка вина, а щеки гуляк даже не раскраснелись, оставались бледными… мертвецки бледными. К тому же юноши, не обращая внимания на стоявших позади них дам, радостно заулыбались при виде группки оживившихся за столом «наездниц».

«Вампиры, черт подери! Это вампиры!» – ужаснулся Штелер, быстро прокручивая в голове возможные варианты предстоящего боя.

Хотя, по словам оставшихся в Марсоле собратьев по клану, кровь моррона была для мерзких кровососов самым страшным ядом, путник чувствовал, что столкновение неизбежно. Судя по наглому поведению «детей ночи» и по тому, что они вышли на охоту группкой, а не в одиночку, это был неопытный молодняк, который не мог… просто был не в состоянии признать в нем моррона.

Любая стычка была сейчас крайне нежелательна. Штелер почему-то не сомневался, что легко и непринужденно расправится с молодыми «пиявками». На его стороне были не только способности моррона, но и опыт настоящих боев. Однако слух о ночном столкновении одиночки-смельчака с вампирами в придорожной корчме наверняка достигнет Денборга, а значит, засевшие за крепостной стеной колониальной столицы симбиоты будут заранее предупреждены о появлении в окрестностях моррона.

Полковник надеялся, полковник искренне уповал на то, что его догадка ошибочна, но когда один из юношей широко улыбнулся, не удосужившись при этом спрятать свои клыки, последняя тень сомнений улетучилась. Руководствуясь элементарным правилом, что, если драка неизбежна, лучше начать ее первым, бывший полковник резко поднялся со скамьи и уже собрался запустить в сверкающую белоснежными клыками пасть ближайшего кровососа пустую пивную кружку. Однако в этот миг под сводами корчмы прозвучал голос – негромкий, вкрадчивый, но долетевший до каждого удаленного его уголка и абсолютно спокойный:

– Пшли вон, мелюзга! – не поворачивая головы, произнес один из господ за столом, тот самый, что был выше ростом, уже в плечах и богаче одет.

Компания кровососов и не думала подчиниться. Пять вампиров одновременно развернулись в сторону осмелившегося им указывать наглеца и, зашипев, уже приготовились к дружному броску, но таинственный господин снизошел до ленивого поворота головы в их сторону.

Сперва Штелер не понял, что произошло. Расталкивая, сбивая друг друга с ног и жалобно поскуливая, как побитая сапогом собака, любители человеческой крови кинулись к выходу и через несколько секунд покинули не только корчму, но и ее окрестности. Лишь когда голова флегматичного незнакомца повернулась еще немного и на застывшего с кружкой в руке бойца посмотрела пара уставших, как будто потухших глаз, моррон догадался, в чем заключалось дело. Перед ним был еще один вампир, но опытный, старый, проживший не одну сотню, а то и тысячу лет…

– Садитесь, господин моррон! Извините за дерзость «детишек»! Вы нам совсем не мешаете. Надеюсь, и наше присутствие не доставит вам неудобств! – прозвучал в голове Штелера все тот же вкрадчивый голос, хотя губы мужчины не шелохнулись.

Вместо того чтобы подчиниться мысленному приказу не желавшего схватки врага или, наоборот, накинуться на парочку за столом у стены, полковник просто застыл. В его вдруг закружившейся голове все перемешалось. «Кровососы – враги людей, а значит, и наши… их нужно безжалостно уничтожать! Не ввязывайся в бой, если не можешь выиграть! Миссия превыше всего! Семь раз отмерь, а один отрежь! Добраться до Денборга без шума!» – затараторили наперебой захватившие власть над его разумом голоса. Штелер понял, что вот-вот потеряет сознание, он попытался сесть на скамью, но обмякшие ноги подкосились… а дальше моррон ничего не помнил, только сильный удар лбом о крепкую доску пола.

(обратно)

Глава 3 Вопреки логике и здравому смыслу

Соблазнение, как бой, всегда требует сил. Если ты силен, а противник слаб и неопытен, то победа дается легко, а риск поражения настолько ничтожен, что о нем не стоит и говорить. На стороне лейтенанта семнадцатого кавалерийского полка были молодость, природная красота, крепкая стать и богатый опыт покорения женских сердец. В первый же день по прибытии в колонию он играючи добился расположения одной симпатичной вдовушки, а из последующих тринадцати ночей, проведенных в Денборге, любвеобильный офицер лишь трижды ночевал в казарме, и то потому, что его физические силы временно истощались увлекательными и неимоверно приятными «баталиями».

К концу второй недели молодой офицер герканской армии заскучал. Желание завязывать новые интрижки куда-то пропало, и все потому, что его не подогревал азарт предстоящих схваток. Неопытный, колониальный противник в юбке быстро сдавал позиции, стоило лишь лейтенанту обратить на него внимание, а обраставшие ветвистыми рогами мужья как будто слепли от блеска его кирасы и не замечали наглых выходок самоуверенного ловеласа. Огонек страсти уже еле тлел, и вот-вот должна была наступить хандра, поедающая изнутри апатия ко всему, что бы ни происходило вокруг. Лейтенант чувствовал неумолимое приближение тяжкого душевного недуга, как мог, сопротивлялся, буквально заставляя себя обращать внимание на томные взоры и кокетливые улыбки горожанок, но запас его сил был настолько исчерпан, что позорная капитуляция являлась вопросом очень скорого времени.

И вот, когда белый флаг уже был привязан к флагштоку и должен был взмыть вверх, в жизнь лейтенанта ворвалась она, женщина-сказка, женщина его мечты. Он увидел ее на прогулке по городу и сразу причислил к самым стойким, самым сильным противникам. Покорить такую надменную, привыкшую к вниманию красавицу было непросто. Хорошо укрепленные бастионы можно взять лишь после долгой осады, когда силы защитников на исходе, в животах с голодухи урчит, а в головах крутится всего одна мысль: «Скорее бы все закончилось!»

Прекрасно понимая, что ухаживания за красоткой отнимут у него месяц, а то и два, лейтенант приготовился перейти в первое наступление, которое, естественно, не увенчалось бы успехом, но зато обозначило быего намерение, да и дало бы ценную информацию, как ему вести себя впредь. Разыгрывать томного романтика-воздыхателя или показать свое истинное лицо, то есть наглую образину гуляки и повесы?

Бравый офицер уже залихватски закрутил юный ус и приготовился ринуться в бой, но в этот миг неприступная с виду дама сама обратила на него внимание.

– Площадь Вертье, угловой дом с красной крышей, сегодня, ровно в полночь, – слетело с пухленьких, чуть-чуть улыбавшихся губ, когда их грациозная и прекрасная обладательница величественно проплыла мимо.

Обескураженный лейтенант примерно с минуту просто стоял и хлопал глазами. Он не мог поверить, что не ослышался. Дама сама назначила ему свидание, притом не невинную встречу в многолюдной церкви или возле городского фонтана, а настоящее рандеву, которое начинается с музыки, вина и цветов, а заканчивается лишь под утро поспешным одеванием на ходу по дороге в казарму. Предвкушение сладких утех заставило юное сердце рьяно биться в груди, но радость повесы почти мгновенно омрачилась огорчением. Он оказался не охотником, а всего лишь дичью, причем настолько легкой, что ущемленная гордость предательски нашептывала ему не приходить в назначенное место.

«Ну и пусть! Ну и что с того?! – подписал лейтенант отставку своему тщеславию. – Для разнообразия не мешает иногда и жертвой побыть! Интересно, как же она меня обольщать собирается? Наверняка искусница и проказница… Какая женщина!» – едва слышно прошептал лейтенант, млея в преддверии многообещающей встречи.

Стоит ли говорить, что закутанный с ног до головы в плащ офицер появился на площади Вертье в начале двенадцатого, примерно за три четверти часа до назначенного свидания. Он быстро нашел угловой дом с красной крышей и долго ходил вокруг него, то и дело поглядывая на единственное светящееся окно на втором этаже. В голове несчастного то бурлила страсть, то бесновались сомнения. Юное сердце стремилось навстречу сладкой неге, но расчетливый ум искал в необычайном приключении подвох. Дама могла оказаться приманкой, и как только он зайдет внутрь, на него тут же накинутся грабители: изобьют иль убьют, отнимут кошелек и все ценные вещи… Могло быть и хуже! Есть такая порода обманутых мужей, которые мстят за потерю чести не в открытую, а подло, исподтишка. Им не хватает смелости или не позволяет низкое положение в обществе вызвать обидчика на поединок, но зато достаточно средств, чтобы оплатить ночь работы парочки широкоплечих верзил. Юноше даже страшно было подумать, во что превратится его красивое лицо после точного удара дубины. «А если бить будут не по лицу?!» – эта мысль вообще заставила лейтенанта задрожать и едва не отказаться от встречи.

Однако желание нежных ласк и врожденная тяга к приключениям подобного рода взяли верх над опасениями рассудка. Как только колокол на часовне ударил двенадцатый раз, юноша сорвался с места и почти побежал к заветной двери.

Его ждали, дверь дома оказалась открытой. Лейтенант шагнул за порог и тут же запер за собою засов. Внутри царила гробовая тишина. Узкий коридор был освещен десятком явно недавно зажженных свечей. Световая дорожка вела к лестнице на второй этаж, туда, где, скорее всего, находилась спальня очаровательной прелестницы. Все еще опасаясь, что может угодить в ловушку, офицер, осторожно ступая по скрипучим половицам, проследовал наверх, а затем, прислушавшись к тиши апартаментов, шагнул навстречу своему безрассудству.

Разбойников не было, его ждала только Она. Прекрасное белоснежное тело грациозно изогнулось на кровати, и было прикрыто от похотливого взора ночного посетителя лишь полупрозрачным пеньюаром, едва доходившим до стройных колен.

– Иди ко мне! – тихо прошептали сочные губы, но приглашение запоздало, оно было излишним.

Скинув лишь плащ, юноша кинулся на кровать и утонул в страстных объятиях. Она ласкала его, целовала и раздевала, а затем, когда мундир с оторванными застежками уже оказался на полу, дама прикоснулась тонкими, изящными пальчиками к пылавшей от любовного жара груди. В этот миг юноша испустил стон и обмяк, потеряв сознание. Пальцы женщины не заскользили по телу офицера, а прошли внутрь него, прямо через кожу и мышцы до самой кости.

«Вот и последний…» – вздохнула с облегчением дама, спихивая с себя бесчувственное тело юнца.

Дальше свидание протекало совсем уж не романтично. Красавица молча оделась и ушла, оставив блаженно улыбавшегося лейтенанта досматривать прекрасные сны. Ее путь быть недолог, перейдя через площадь и пройдя по безымянной улочке не более двухсот шагов, дама оказалась перед оградой резиденции генерал-губернатора. Не говоря ни слова, стражники пропустили внутрь таинственную посетительницу, ведь ее визита уже давно с нетерпением ждали весьма высокопоставленные особы.

* * *

Ночь опустилась над лесом. Где-то там далеко, за непроходимым болотом, завыло зверье, а может, это были неприкаянные духи, блуждающие среди ночных чащ в поисках чего-то, что находилось вне понимания еще живых, еще обладавших бренной плотью.

В небольшом поселении на самом краю топи горел всего один костер. Стражник, седой урвас, неотрывно смотрел на языки пламени и о чем-то размышлял: то ли думал о грядущей вскоре смерти, то ли вспоминал молодость, прошедшую в скитаниях, мытарствах и боях. Ему не нужно было вглядываться в темноту, чтобы сторожить сон своих соплеменников. Он столько прожил, что чувствовал лес, мог по звукам, едва ощутимым ухом, обнаружить приближение к хижинам хищников или врагов. Хотя откуда было взяться врагам? Уже давно прошли те времена, когда они воевали с пришлыми из-за Удмиры чужаками. Они проиграли и, потеряв в многолетних войнах не только земли предков, но и боевой дух, отступили в глубь дремучих чащ.

Тихо было вокруг. В небольших хижинах из жердей, шкур, коры и мха спали его соплеменники, жалкие остатки когда-то могущественного и многочисленного племени Урвас. В эту позднюю пору лишь в одном из хлипких домишек изредка раздавались какие-то звуки. Там жил шаман, настолько старый, что уже никто, даже он сам, не мог припомнить, сколько же ему лет. Когда стражник еще бегал ребенком, шаман уже был седым стариком, а ведь воину-урвасу недавно исполнилось сорок пять лет, до такого возраста в племени редко кто доживал. Конечно, древний провидец и целитель уже давно отошел от дел и передал свои таинства вместе с шаманскими амулетами подросшим правнукам, но это было еще до того… до того, как проснулись древние боги и у медленно вымиравшего племени появилась надежда.

«Старшие люди» общались только с Кад Виром, не внимая мольбам молодых шаманов. Их незримые глазу тени каждую ночь появлялись в жилище старика и вещали свою волю. Вот и сейчас воин чувствовал, что хранитель мудрости предков и знаток лесных таинств не один. Он ощущал в колебаниях воздуха присутствие чуждых этому миру сил и боялся, жутко боялся, хоть внешне оставался совершенно спокойным. «Старших людей» никогда не смущало присутствие сторожа у костра. Главное было – не шуметь, не поворачивать в сторону хижины голову и уж тем более не осмеливаться заходить внутрь, не осквернять своим жалким присутствием места, где проходило соединение верхнего и нижнего миров…

Тем временем в жилище старика-шамана царили тишина и темень. К чему свет, если из верхнего мира на землю спускаются лишь тени «старших»? К чему исполнять обряды и шептать молитвы, когда тени приходят каждую ночь и сами обращаются к нему? Их тихие голоса внезапно появлялись в голове Кад Вира и так же неожиданно исчезали, иногда не договорив фразу или оборвав на середине слово, но, всегда успев изъявить свою волю.

Щуплый старик, от когда-то могучего тела которого теперь остались лишь кожа да кости, сидел, скрестив на груди руки, и, закрыв глаза, мысленно разговаривал с божеством. Для урвасов и далеров боги были не всесильными хозяевами, требующими повиновения и подчинения, а старшими братьями. Они хоть порой и приказывали, но чаще советовали… объясняли, как правильней поступить в той или иной ситуации пока еще живущим на земле, как сделать, чтобы Род процветал. Боги были как люди, они переживали, сердились, радовались и терпеливо относились к тому, что их братья меньшие иногда спорили и проявляли упрямство. Общение со «старшими» не было похоже на армейскую читку приказа, это был диалог! С чем-то Кад Вир соглашался, а чему-то противился, не боясь говорить всемогущим силам жесткое «нет».

В ту ночь у старика был особенно тяжелый разговор. В гости к нему пожаловал Анбарас, один из наиболее почитаемых «старших», основатель Рода, самый старший прародитель всех урвасов и далеров.

– Род чахнет и умирает! Слушай, что я говорю, Кад Вир! Следуй моим советам, и ты спасешь свое племя и весь Род. Чужаки не уйдут с наших земель… слишком поздно, но они отступят из леса, прекратят терзать землю! – вещало божество, не требуя безоговорочного повиновения, а убеждая.

– Мы благодарны тебе, Анбарас, и всем твоим родичам, кто посещал меня в ночную пору! – Хоть шаман думал, а не говорил, его потрескавшиеся, иссохшие губы все равно беззвучно шевелились. – Вы помогли нам выжить, не дали сгинуть на болотах. Многие крепкие воины, кто покинул племя и ушел к чужакам, вернулись обратно. Нас стало больше, мы стали сильнее, но не настолько, чтобы бросить вызов врагу.

– Ты слушаешь, что я говорю, иль от старости мозги отсохли?! – потеряло терпение божество.

– Прости, Анбарас, но я действительно уже очень стар и неспособен проникнуться мудростью твоих наставлений. Обращайся к моим потомкам, к шаманам, мне же давно пора на покой! Возьми меня наверх, Анбарас, мой век на земле окончен!

– Не тебе мне указывать, с кем говорить, а кого обходить молчанием! – уже спокойно и даже примирительно заявило божество. – Ты плохо обучил своих потомков, они еще долго будут не готовы говорить со мной. Раз так, ты останешься на земле и будешь нести мое слово племени до тех пор, пока я не решу призвать тебя! Перестань жаловаться, Кад Вир, твое тело еще крепко, а ум ясен! В тебе еще много осталось жизненных сил, так не прозябай в бездействии, используй их на пользу племени Урвас и всего Рода! Далеры уже совершили более десятка обрядов, и результат налицо, чужаки отступили из леса! Даже маковы, не принадлежащие к Роду, слушаются советов моего брата Башвара! Их племена живут и будут еще жить не одну сотню лет, а урвасы бесславно сгинут, зачахнут, если ты и твои соплеменники будете перечить! Вы вершите судьбу племени в настоящем, мы, прошлые поколения Рода, дальше глядим в будущее! Последуйте мое…

Речь великого прародителя внезапно оборвалась, как это уже бывало несколько раз, когда к Кад Виру обращались Коверка, Сэнкхар и воинственный брат Анбараса Башвар. Призрачные ворота между верхним и нижним мирами снова закрылись. Раньше было не так, «старшие» никогда не уходили, не договорив и не попрощавшись. Повинным в зыбкости связи миров было не нынешнее поколение, а их деды, урвасы из молодости и зрелых лет Кад Вира. Именно они, и сам он в том числе, позволили чужакам осквернить своим присутствием священные земли. Тогда началась очередная и весьма кровопролитная война, шаткий мир с пришлыми рухнул, племя потеряло много людей, а лично он лишился троих сыновей и очень интересного собеседника, с которым мог ночами напролет воевать не на ратном поле, а на поприще мудрых речей и красивых слов.

Старый шаман нахмурил лоб, пытаясь извлечь из памяти имя того священника, что был духовным наставником чужаков более полувека назад. Через несколько секунд мысленного напряжения Кад Вир вспомнил имя врага, которого уважал и даже по-своему любил. «Преподобный отец Патриун из Миерна».

Кад Вир узнал от тогдашнего вожака племени, что этот необычный священник (таких, как он, шаман потом не встречал) не только поддерживал крепость духа своих собратьев в трудный для них час, но и возглавил оборону осажденного урвасами форта. Он погиб в бою, пал, как великий воин, в неравной схватке один против нескольких сильных врагов. Сам Кад Вир не видел мертвого тела единственного чужака, который, в определенном смысле, был близок ему по духу, но приказал устроить ему достойные похороны, провести на берегу Удмиры обряд, который позволил бы духу Патриуна присоединиться к «старшим». Однако ритуалу посмертного роднения с Родом не суждено было свершиться, труп священника отбили чужаки и увезли с собой на большой лодке под парусами. Кад Вир горевал, он знал, что они никогда больше не встретятся и никогда не будут вести захватывающие дух беседы. Верхних миров много, у каждого из Родов свои шатры и свои угодья. Шаман надеялся, что его оппонент займет почетное место в своей части Небес, но смутное представление об обычаях чужаков заменило твердую убежденность всего лишь надеждой.

В этом как раз и крылось одно из основных различий между верованиями его племени и чужаков. Урвасы допускали возможность существования других божеств, захватчики их земель категорически отрицали подобное. Одни старались понять и осмыслить, другие просто судили, осуждали все то, что было им чуждо. Кад Вир с уважением относился к странному обычаю пришлого люда строить большие дома для молений, но от души смеялся, когда миссионеры-священники пытались проповедовать среди его собратьев и своевольно, по-детски наивно трактовали многие из их обычаев.

Всплывшее в голове слово «ритуал» резко прервало воспоминания старика и заставило его задуматься о насущном. Морщинистый лоб старейшего, но давно уже не старшего шамана племени нахмурился. Посетивший его в эту ночь Анбарас хотел, чтобы они провели ритуал «Гарбараш» в излучине речушки Милока, как раз там, где находилось небольшое поселение чужаков и деревянный дом, из которого вел путь под землю.

Урвасы знали, что с бывшим шаманом общаются «старшие», они надеялись на советы божеств и были готовы безоговорочно выполнить все, что Кад Вир им скажет. Даже нынешний старший шаман сам, добровольно предложил старцу занять его место, а совет племени собирался на каждой заре и с нетерпением ждал вестей с Небес.

Старик не сомневался, что соплеменники не колеблясь исполнят желание самого основателя Рода, но сам очень боялся непредсказуемых последствий. Ведь «Гарбараш» был самым страшным и действенным ритуалом боевого жертвоприношения. Ни обучивший его шаманить дед, ни дед его деда не помнили, чтобы урвасы когда-либо осмеливались на подобный шаг. Их братья по Роду, далеры, уже провели несколько обрядов, и теперь ни один урвас не осмелился бы посетить их владения. Там царствовал страх, там повсюду подстерегала жуткая смерть…

Миссионеры искренне были убеждены, что человеческое жертвоприношение необходимо, чтобы умилостивить кровожадных богов. Кад Вир поражался тому, насколько наивно это суждение. Ведь даже несмышленый ребенок знает, что, когда урвас уходит на Небеса, открываются ворота между мирами. Когда же свершается ритуал лишения жизни, связь осуществляется в обе стороны: кто-то покидает нижний мир, кто-то или что-то в него приходит… Между мирами, между поколениями Рода, происходит обмен. У каждого человека свой путь, своя задача и свои недуги. Женщина должна рожать, но из-за тягот жизни не каждая на это способна. Когда рождается мало детей, племя приносит в жертву юную, не знавшую мужчины деву, прося у «старших» повысить плодовитость и удлинить жизненный путь их женщин. Нельзя только просить и ничего не давать взамен, нельзя раздобыть дичь, не охотившись!

«Гарбараш» – ритуал для тех, кто идет по пути воина, по пути защитника. Он проводится на земле, которую нужно уберечь, взять под защиту. Небольшой отряд воинов нападает на врагов и, погибнув в неравной схватке, открывает ворота между двумя мирами. Души бойцов уходят наверх, кто-то спускается на их место, и в окрестностях лютует смерть. Чем больше бойцов погибнет, тем дольше будет призрачная связь и тем сильнее свершится проклятие. Остального Кад Вир не ведал, но точно знал, что если совет старейшин и шаманы племени решатся провести «Гарбараш» возле деревянного дома, то у излучины Милоки лучше не появляться десять, а то и двадцать долгих лет.

К несчастью, он не мог обмануть соплеменников и умолчать о совете Анбараса, хоть ему этого очень сильно хотелось…

* * *

Ночь медленно угасала. Темнота постепенно сменялась сумерками, уличные фонари затухали. Денборг спал, отдыхала вся колония, и лишь в паре окон на самом верхнем этаже резиденции генерал-губернатора горел свет. Серьезные думы о делах государственных не давали сиятельному графу Корпштайну нежиться в мягкой постели, поэтому он и променял ее на довольно жесткое кресло возле письменного стола.

Хоть заботы вельможи были воистину велики, но они отягчали не только его плечи. В поздний час в его просторном и роскошном кабинете находились еще три персоны, которых, видимо, также одолела бессонница. Первую особу, красивого, молодого мужчину в неброском, черно-белом одеянии, недолюбливали и побаивались вся графская свита и все без исключения начальники королевских колониальных служб, хоть простым горожанам и офицерам чином ниже полковника о нем было совершенно ничего не известно. Это был недавно прибывший в колонию незнатный рыцарь Кевий Фуар, которого, к великому удивлению двора, генерал-губернатор тут же назначил своим доверенным лицом и личным советником по особым вопросам. Формулировка «особый» весьма обтекаема и абстрактна, на практике же она включала в себя буквально все, а дотошный советник нагло совал свой маленький, аккуратненький носик в дела всех служб, советов и ведомств. Он не только инспектировал, но также нахально распоряжался от имени генерал-губернатора. Если кто из чинов требовал официальных распоряжений, тот тут же получал казенные письма с соответствующими указаниями. Кто все равно продолжал строить препоны и «спускать дело на тормозах», тот по какому-то невероятному, загадочному стечению обстоятельств в тот же день оказывался за недоимки в тюрьме, а если таковых не находилось, то с парой переломанных ребер и разбитым лицом – в сточной канаве.

В отличие от Его Сиятельства, который откровенно дремал за столом, советник Фуар неустанно расхаживал по кабинету и, как могло показаться, был переполнен мыслительной энергией и жаждой активной деятельности, для которых, к сожалению остальных присутствующих, пока не находилось достойного поприща. Он то бегал из угла в угол, то прикладывался к бокалу с вином, осушая его жадно, большими глотками, то внезапно замирал, неотрывно глядя на пляску огня в камине. Одним словом, вел себя, как обычный больной во время очередного, сезонного обострения неизлечимого душевного недуга.

Второй особой, решившей своим присутствием скрасить генерал-губернатору бдения в поздний час, являлась более известная колониальной общественности персона. Какой денборгский щеголь не пытался когда-то ухаживать за обворожительной маркизой Онветтой Руак? На сердце и руку знатной красавицы было множество претендентов, да вот только она опечалила всех, год назад внезапно покинув герканскую колонию и уехав в неизвестном направлении. У знати свои неписаные законы, в среде благородных вельмож не принято просто так, в одночасье, собраться и отправиться путешествовать. Сначала нужно объявить о намерении, а затем дать прощальный бал. Своенравная же маркиза попрала все нормы приличия, но стоило лишь белокурой «жемчужине» колонии пару недель назад вновь появиться, как ей тут же простили нарушившую этикет выходку.

Дама сидела молча в углу на софе и с завидным аппетитом откушивала фрукты. Казалось, ее совсем не беспокоило то, что происходило вокруг, но, как известно, внешность часто обманчива, а потомственные аристократы искусные мастера скрывать за маской усталости и холодного безразличия бушующие внутри них эмоции.

Третьей полуночницей тоже была дама; темноволосая, высокая и стройная. Она стояла посреди кабинета и говорила, хотя как минимум одному из троих слушателей до ее отчета не было абсолютно никакого дела. Генерал-губернатор мерно посапывал за столом и лишь иногда, когда голос красавицы становился громче, приоткрывал узкие щелочки сонных глаз. Любой правитель может позволить себе дремать, когда у него имеется умный да бойкий советник, но вот только власть иногда потихоньку просачивается, как вода сквозь пальцы, и утекает из его рук…

Державшая отчет перед вельможами девушка в простеньком дорожном платье и мокром плаще была очень красива. Если ее поставить рядом с маркизой Руак, то более восхитительной пары женщин не сыскать во всех колонии, да и в целой Геркании тоже. Однако если выбирать, кому отдать пальму первенства, то ни у одного из мужчин не возникло б сомнений. Ответчица во многом проигрывала маркизе: в манерах, в изяществе обольстительных форм, в умении одеваться и ухаживать за своими пышными волосами. Черты лица темноволосой обольстительницы были не столь утонченными, как у маркизы, а пухленькие губки, хоть, несомненно, и привлекали внимание противоположного пола, но их вид не пленял красотой, а лишь порождал в умах мужчин вульгарные, пошлые мысли. Одним словом, этой женщине не хватало «породы», любой вельможа при встрече навесил бы на нее ярлык «простушка» и повел бы себя соответственно…

– Итак, я проверила всех! Среди прибывших в колонию офицеров ЕГО нет. Считаю, я выполнила свою часть сделки, – закончила говорить дама и застыла в ожидании, неотрывно глядя на задумчиво рассматривающего огонь в камине советника.

– Поручение, Силва, это было поручение, а не сделка, – прозвучал приятный, вкрадчивый голос Фуара секунд через пять. – Сделку совершают партнеры, а ты только работаешь на нас, мы тебя наняли, значит, ты лишь выполняешь наши поручения, не более…

– …И получаю за них обещанную плату, – вернула разговор в нужное ей русло дама. – Называй, как хочешь, Кевий, с меня не убудет, но исправно плати по счетам…

Женщина держалась независимо, самоуверенно и даже нагло. Никто, даже сам генерал-губернатор, не осмеливался называть рыцаря Фуара просто по имени и обращаться к нему на «ты». К тому же дама решилась на дерзость, она позволила себе неслыханное: усомниться в крепости слова советника.

– Ты получишь обещанное вознаграждение. Завтра, точнее, уже сегодня, с утра подойдешь в дворцовую канцелярию, там с тобой и рассчитаются. Его Сиятельство немедленно отдаст соответствующее распоряжение.

Услышав, что речь вдруг зашла о нем, генерал-губернатор приоткрыл опухшие веки и едва заметно кивнул в знак того, что все слышал и непременно прикажет своим служащим расплатиться с красоткой, но только не «немедленно», а чуть позже, когда выспится…

– А сейчас пошла прочь, у нас дела! По городу просто так не мотайся! Понадобишься, сам найду! – приказал Фуар тоном настоящего вельможи, не ниже графа, и пренебрежительным жестом указал женщине на дверь.

Впервые за весь разговор на лице Силвы появилось хоть какое-то выражение, а ее сочные губки искривились в презрительной усмешке. Так смотрит гений, который по воле злодейки-судьбы должен прислуживать недальновидному, умственно ограниченному ничтожеству и ждет не дождется, когда сможет расквитаться за свои унижения. Но час возмездия еще не настал. Женщина развернулась и ушла. Как только за ней закрылась дверь, маркиза Руак вдруг потеряла интерес к спелым фруктам, а Его Сиятельство чудесным образом проснулся. Разве можно позволить себе дремать в присутствии самого Кевия, предводителя Братства Лотар, одного из трех рыцарских орденов симбиотов?

– Ну, что скажешь? – обратился Кевий к маркизе Руак, более известной в Братстве под именем Ола.

– Скажу, что и раньше тебе говорила. Имя нужно было сменить! Не очень-то оно и распространено в здешних краях. У сведущих могут возникнуть ненужные ассоциации.

– Вот видишь, и ты допускаешь возможность… – Кевий не договорил. Эту тему он не хотел обсуждать даже при других членах Братства. – Спасибо, граф, ступайте спать! На сегодня ваши услуги уже не понадобятся, а завтра, как только Силва покинет канцелярию, пошлите за ней двоих… Вы знаете, кого.

– А может быть, лучше включить ее в отряд, что отправляется… – высказал предположение генерал-губернатор, но не договорил, замолк под тяжелым взглядом советника Фуара.

– Еще раз оспорите мое решение, Ваше Сиятельство, – произнес Кевий с выражением «Еще раз осмелишься рот открыть, старый пень!..», – и я буду вынужден исключить вас из Братства.

Братство симбиотов не было обычным рыцарским орденом. Вступали в него исключительно по праву рождения, а выходили лишь в случае смерти. После такого недвусмысленного намека графу Корпштайну осталось лишь удалиться, притом очень поспешно.

– Не был бы родовит, как сам король герканский, давно бы от него избавился… такой болван! – качая головой, произнес предводитель Братства Лотар, когда дверь за вельможей закрылась. – Так все же, что ты думаешь? Стоит ли верить этой спесивой сувиле? Они все себе на уме и лживы, как вампиры. Может быть, еще раз проверить новичков-офицеров и наемников?

– Послушай, ты мне не нравишься! Твоя подозрительность и твой страх сводят меня с ума! – сурово произнесла прекрасная маркиза, по прибытии в Денборг снова ставшая блондинкой. – Твои опасения не только мешают нашему делу, но и совершенно напрасны! Ловушка в Марсоле захлопнулась, их до сих пор не нашли. Думаю, не найдут лет сто или двести… это самое меньшее… Может, ты перестанешь бояться призрачного Его и возглавишь охоту на настоящих, реальных призраков! Наши шахты бездействуют, почти все простаивают, кроме одной, а это не на пользу общему делу!

– Не бери в голову, – вздохнул Кевий и, немного успокоившись, присел рядом с маркизой. – Шахты могут постоять и еще лет двадцать, лишь бы своды не обвалились. Это, прежде всего, наш задел на будущее, а не проблема насущного дня. Кстати, простаивают они именно все. Сегодня утром я отдал приказ отозвать горняков с последнего места добычи. Есть у меня подозрение, что вызываемые проклятыми дикарями духи не могут появиться, если вокруг нет людей. Надобно эту версию проверить… Вот уж никогда не думал, что у лесных шаманов есть чему поучиться… Для нас они всегда были лишь хорошим материалом для слуг – нувисов, а оказывается, в головах под медвежьими шлемами могут найти пристанище и знания…

Самые сильные и расчетливые тоже порой устают, даже если они вовсе и не люди, а могущественные симбиоты. Потомственный лидер Кевий Фуар смертельно устал от постоянного напряжения и был загнан то и дело появлявшимися из подсознания страхами на грань нервного срыва. Но он держался! Во многом ему помогала Ола – верный товарищ, возлюбленная и друг на протяжении более полувека. Она трижды спасала ему жизнь во время жестоких, междоусобных войн симбиотов, о которых человечество и не слышало, во многом помогала ему и сейчас. Он платил ей той же ценной монетой. Они были не просто парой, а парой, плывшей в одной лодке, которая каждый миг могла перевернуться и утонуть…

Голова Кевия легла на колени дамы. Ола приняла этот дар и стала нежно поглаживать его по волосам. Глаза предводителя Братства закрылись, и на четверть часа в кабинете генерал-губернатора воцарилось молчание. Затем могущественный симбиот очнулся и был уже совершенно спокоен. Нежность близкого существа помогла быстро восстановить душевное равновесие и вернуть трезвость ума.

– Итак, давай оценим ситуацию еще раз. – Уже совсем иной, бесстрастный и расчетливый, Кевий снова зашагал по кабинету.

– Давно пора вплотную заняться шахтами. – Радость озарила прекрасное лицо маркизы, но тут же исчезла, поскольку любимый опять завел разговор на прежнюю тему.

– Шахты подождут! Прежде чем начинать крупную игру, нужно убедиться, что в ней не будет принимать участие Он. А если будет, то следует хорошенько подумать, стоит ли ее вообще начинать и как обезопаситься?

– Почему ты его боишься? Он силен, но он один, к тому же наивный чудак с принципами… На нашей же стороне неограниченная власть и огромная мощь, – не разделяла опасений своего друга и предводителя Ола. – Даже если Он и сумел выбраться из каменного мешка, то не сможет ровным счетом ничем нам помешать. Он всего лишь дракон, закованный в темницу слабого человеческого тела. Он играет по правилам, которые сам же себе установил и которые ужасно боится ненароком нарушить. Мы будем иметь дело не с могущественным существом, а всего лишь с бойцом-одиночкой, обладающим кое-какими способностями…

– Ах, Ола, Ола, – тяжко вздохнул Кевий, не зная, как разубедить пребывающую в заблуждении подругу. – Жаль, что ты была без сознания, когда чудовища Вилара штурмовали замок Братства. Ты не видела, как лебезил перед этим «наивным чудаком» сам Лотар и как этот одиночка играючи лишил сил Вилара, предварительно вытащив его из моего тела. Да, он дракон, но ты знаешь об этих крылатых бестиях лишь по глупым человеческим сказкам! Летают, пыхают огнем, крадут золото, чтобы сиживать потом на нем в темных пещерах, похищают принцесс, чтобы их пожирать, и прочие бредни, достойные жалких, людских мозгов. На самом же деле он существо древнее и могущественное. Фактически он один из создателей нашего мира, всего, что нас окружает, в том числе и нас самих… Ты ведь слышала проповеди о падших ангелах? Так вот, на самом деле падших ангелов не бывает, но зато я лично знаком с одним падшим богом… – на бледном лице Кевия появилась печальная улыбка, к нему снова стали возвращаться ненадолго забытые страхи, – …предела возможностей которого к тому же мы не знаем. Да, он ограничен человеческой плотью, не может даже превратиться в оборотня или сувилу, поскольку древний запрет его сородичей не допускает возможности трансформации, но… – Кевий вдруг замолчал и, подойдя к камину, на огонь в котором до этого только смотрел, бойко зашерудил в нем кочергой. – Ты верно подметила! Он сам устанавливает себе правила, беда в том, что мы-то их в точности не знаем… даже я, хоть путешествовал с ним довольно долго. Он не только могущественен, но и непредсказуем. Да, я боюсь Его, боюсь, что Он смог выбраться из нашей ловушки и теперь будет мстить. На кону не только наши планы, с которыми можно чуток повременить, но и наши собственные жизни. Ты разве этого не понимаешь, Ола?

– В тебе говорят эмоции, соберись, возьми себя в руки и обратись к фактам! – Маркиза Руак ласково улыбнулась. Хоть состояние Кевия и удручало Олу, но ей было ужасно приятно, что только с ней он давал волю своим слабостям. – Нет никаких оснований полагать, что наш «друг» и маркиз Вуянэ выбрались из западни. Наши агенты в Марсоле доносят, что Вуянэ не появлялся ни в общине охотников, ни в городской управе, ни среди своих дружков морронов. Более того, Анри Фламер и Мартин Гентар недавно покинули порт Дерга. Они сели на корабль, плывущий в Виверию, следовательно, поиски пропавшего моррона уже завершены, и никто их не будет возобновлять. В столице филанийской колонии остался всего один моррон, некто Аке, по кличке Лохмач, он туповат, ограничен и совершенно неопасен… Тебе этого недостаточно?

– Складно говоришь, – покачал головою Кевий, – да только ответь всего на один вопрос. Как этим мерзавцам удалось выжить? Как им удалось остановить бойню на границе? Притом заметь, предложение сдаться поступило именно с филанийской стороны.

– Да кто ж их разберет… морроны, – пожала обнаженными плечиками маркиза. – Аке глуп, Фламер, насколько я знаю, тоже умом не блещет, зато оба отменные специалисты по битью рож и потрошению брюшин двуручным мечом… – Когда дело дошло до характеристики третьей персоны из списка морронов, Ола немного призадумалась и, даже позабыв об опасности появления морщин, нахмурила лоб. – Что же касается Гентара, я, признаюсь, толком не знаю. Он держится всегда в тени, но вот у Единой и Индорианской Церквей к нему большие претензии… его колдуном считают. Определенно, он в этой милой компании мозговой центр, уж умнее Вуянэ, что точно, то точно!

– Возможно, ты и права, возможно, этот Гентар и оказался достаточно умным, чтобы остановить пограничную бойню, – нехотя согласился Кевий, – но нельзя исключать и худшего…

– Послушай, – перебила предводителя Братства потерявшая терпение маркиза. – Хватит беситься и себя изводить глупыми предположениями! Если бы твой дракон вырвался на свободу, то уже давно бы «прилетел» в Денборг! Я даже знаю, что ты скажешь: «Он хитрый, он непредсказуемый и терпеливый! Он притаился, чтобы ударить в самый опасный момент!» Но пойми, его нет в городе! Мы наняли десяток сувил, они проверили всех, всех до единого, кто прибыл в столицу за последний месяц! Купцов, офицеров, моряков, путешествующих бездельников, наемников, всех до единого, но твоего дракона среди них не нашлось! Отчет последней сувилы ты только что слышал. Она не могла ошибиться и не могла соврать! Пока ты без толку терзаешь себя и ищешь то, чего нет, наши планы летят к чертям! Город задыхается от вони солдатских сапог, а тем временем на дорогах колонии бесчинствуют банды. Не пора ли использовать войска, а по завершении дела уничтожить разбойников? Мы наняли более сотни оборотней, сувил и отщепенцев-вампиров. Позволь узнать, почему этот наемный сброд нежити до сих пор рассиживается по кабакам и лакомится горожанами, а не уничтожает по лесам дикарей вместе со всеми их духами и призраками?!

– Я понял, Ола, я понял, где мы допустили ошибку! – Как только маркиза плавно перешла к нравоучению, Кевий также по привычке перестал ее слушать и задумался о своем. Упоминание о сброде нежити навело его на очень интересную мысль. – Понимаешь, мы искали только среди людей, поскольку Он прикован к человеческой оболочке и неспособен к трансформации, как оборотни или сувилы…

– Ты хочешь сказать… – в хитрых глазках маркизы появился огонек азарта.

– Да, именно! – торжественно заявил Кевий. – А почему, собственно, нашему «лицедею» не поиграть роль вампира? Вот уж оптимальный выбор: и новизна ощущений, и подобраться к нам может очень близко! Кровососы внешне ничем не отличаются от людей, разве что клыки с коготками порой выпускают, но это только порой… Он мог просчитать, что мы решим устроить проверку, Он знает о способностях сувил, но также и ведает, что ни один вампир не позволит дотронуться до себя «даме с водянистыми ручками».

– Вампиров в Денборге много, слишком много, – маркиза Руак тут же стала просчитывать вслух новый вариант. – Они составляют большую часть нашего наемного воинства нежити. Как же их побыстрее проверить?

– Мне кажется, что у меня имеется по этому поводу мысль, – лукаво усмехнулся коварный предводитель симбиотов. – Думаю, наш «герой», если он здесь, непременно проявит себя. Надеюсь, у тебя готова новая ловушка?

– Была бы она не готова, я бы не осталась в Денборге, – хитро улыбнулась маркиза и, нарушая человеческий этикет, сама налила себе и Кевию по бокалу вина.

* * *

Луна стояла высоко в небе и ярко освещала поросший густой травой бережок Милоки. Это было хорошо, очень хорошо для нескольких притаившихся на опушке воинов племени Урвас. Чем светлее ночь, тем крепче будет связь между мирами, тем больше шансов выполнить почетное поручение, возложенное на их могучие плечи старейшинами, шаманами и всем племенем. Скрытность была уже не важна, бой так или иначе должен произойти, а вместе с ним должно свершиться и священное таинство древнего ритуала.

Семь воинов, все как один, скинули с плеч меховые шкуры и потуже затянули ремни кожаных доспехов. Затем, осмотрев оружие, подготовили его к бою: затупившиеся топоры немного подточили и подтянули ослабевшие тетивы луков. Урвасы уже давно пользовались мушкетами, частично доставшимися им как трофеи, частично выменянными у чужаков на шкуры и прочие дары леса. Однако ночь не любит грохота выстрелов, к тому же в давние времена, когда ритуал «Гарбараш» проводился довольно часто, урвасы не ведали пороха и свинца. Кад Вир приказал стрелять только из луков. Кад Вир боялся, что оружие новой поры нарушит ход боевого жертвоприношения, а это может привести к ужасным последствиям. Тогда в лучшем случае смерть воинов будет напрасна, а в худшем – воинственные духи из верхнего мира разозлятся и обрушат свой гнев на племя. Никто не знал, что точно может произойти, и поэтому смертникам запретили брать с собой ружья.

Когда последние приготовления были завершены, воины тронулись в путь, как всегда тихо, по привычке боясь нарушить сон живущих на том берегу чужаков. Речонка была узкой и мелководной. Перейдя ее вброд, лишь двое из семерых замочили одежды выше поясов. Затем отряд остановился, и воины, не спуская глаз с недостроенного частокола вокруг крохотного поселения всего из нескольких домов, откупорили два принесенных с собою кувшина. В первом было вино, во втором находилась густая, липкая масса – кровь убитых на охоте животных. Кувшин с вином бойко пошел по кругу и, вскоре опустев, скрылся в водах неглубокой речушки. Содержимым второго сосуда хранившие молчание воины стали тщательно обмазывать лица и руки. Этого не требовал ритуал, по крайней мере, мудрые шаманы не обмолвились о крови и словом, но так урвасы в последние полвека ходили в бой, если сражение происходило ночью. Еще не засохшая кровь на их разгоряченных телах пугала сонных врагов, глупые чужаки в первые мгновения схватки думали, что на них напали «демоны из преисподней». Лишь жившим некоторое время вне племени урвасам было ведомо, кто такие эти демоны и что это за ужасное место – преисподняя, но все до одного воины много раз видели, какой трепетный страх нагоняет их вид на врагов. Этого было вполне достаточно, чтобы, морщась от брезгливости, обмазывать руки, щеки и лоб холодной, липкой массой, к тому же весьма отвратительно пахнущей.

Беззвучно пройдя около сотни шагов сквозь заросли высокой травы, небольшой отряд добровольно идущих на смерть приблизился к частоколу. На вышке охранник отсутствовал, пустовала и крыша «деревянного дома», по которой обычно и днем, и ночью расхаживала парочка вооруженных мушкетами и мечами людей. Легко и быстро трое бойцов перелезли через частокол, а четверо проникли внутрь поселения через брешь между бревнами. Вокруг было темно и тихо, даже не разносился лай собак, которые просто не могли не почувствовать чужаков, пахнущих кровью умерших животных.

– Вакар, Анвал, обшарьте дома! Остальные ко мне! – тихо прошептал вожак, прячась в тень ближайшего дома.

В такие минуты сердца большинства людей учащенно бьются в груди, пытаясь разорваться с натуги или выпрыгнуть наружу. Пятеро урвасов, ожидавших возвращения разведчиков, не были исключением. Непонятное пугает, а то, что они видели вокруг, не укладывалось в рамки объяснимого. Если их кто-то опередил и напал на поселенцев раньше, то где трупы и прочие следы сражения? Сами же, по собственной воле, чужаки никогда бы не ушли. То, что хранилось в недрах земли, за вратами большого дома, было слишком важно и ценно для пришлых людей, чтобы оставить его без охраны.

Изматывающее ожидание бойцов продлилось недолго, вскоре их товарищи вернулись и принесли недобрую весть. Шахтерский поселок был пуст, вход в шахту завален камнями, а из домов исчезли не только люди, но и пожитки.

– Что дальше, Кулбар? – после продолжительного молчания задал вопрос один из разведчиков.

– Ждать, Анвал, ждать, – ответил вожак, тот самый старый воин, что сторожил племя позапрошлой ночью, когда тень прародителя Анбараса посетила мудреца Кад Вира. – Рано или поздно они вернутся или придут иные! «Гарбараш» должен свершиться именно здесь! Не важно, пройдет ли ритуал этой ночью или позже. Не важно и то, кто станет нашим врагом, кто поможет нам принести себя в жертву!

(обратно)

Глава 4 Первый день в городе

Когда дважды в день теряешь сознание, следует всерьез призадуматься о своем здоровье. Это сигнал о сбоях, который подает тебе организм, это признак телесной слабости и расстройства нервной системы. Кроме того, человек в бессознательном состоянии полностью беззащитен и в бою так же полезен, как бездыханный труп. С лишившимся чувств можно сделать что угодно: начиная от элементарной кражи кошелька и заканчивая осуждаемыми моралью действиями… Когда мозг дремлет, боли нет, но зато, когда нервные цепочки восстанавливаются, пострадавшие участки тела сигнализируют о повреждениях с удвоенной-утроенной силой.

Штелеру было дурно: лоб раскалывался, затылок гудел, спина ныла, а выпитое ночью пиво пыталось вырваться наружу из растревоженного дорожной тряской желудка. К тому же проклятое солнце било прямо в глаза и, прорываясь сквозь закрытые веки, заставляло их слезиться.

«И выпил-то вчера вроде немного!» – пришла в голову бывшего полковника привычная мысль, но тут же угасла, раздавленная вернувшейся памятью. Он вспомнил все, даже то, как хлопнулся лбом о крепкую доску пола, однако сейчас не мог понять, куда же его все-таки везут и почему одеревеневшие руки да ноги не связаны? Естественно, стоило ему лишь открыть глаза, как ответы на эти несложные вопросы мгновенно нашлись бы, но вот только сделать над собой усилие и превозмочь боль было не так-то и просто.

«Коль сделали меня бессмертным, так разве сложно было заодно и от боли избавить? К чему мне она, чтоб жизнь после смерти сладким пряником не казалась?» – укорив воскресивший его Коллективный Разум за явный просчет и халатное отношение к своим должностным обязанностям, бывший офицер вступил в ожесточенную борьбу с собственным организмом и, как ни странно, выиграл. Узкие щелочки глаз с третьей попытки открылись, а отяжелевшая, кружащаяся, как раскрученное колесо, голова все же немного приподнялась с мягкого мешка.

Вверху ярко светило солнце, впереди была запруженная еле движущимися телегами дорога, а еще дальше, шагах в тридцати, виднелось огромное серое пятно, постепенно принимавшее очертания крепостной стены Денборга и его главных ворот.

– Ну чо, очухался? – прозвучал откуда-то сверху и сбоку знакомый голос с режущим слух шеварийским акцентом.

Штелер осторожно повернул голову на звук. Как ни странно, но при виде невыспавшейся, опухшей физиономии шеварийского торговца ему стало легче… значительно легче. Боль в голове сначала ослабела, а затем совсем ушла, как поспешно ретируется базарный воришка, заметив в толпе потертые камзолы стражников.

Его собеседник по прошлой ночи ехал рядом с телегой на лошади. Ехал – громко сказано, скорее просто сидел в седле, поскольку кобыла едва передвигала ногами, как, впрочем, и все остальные животные вместе с пешими странниками,столпившимися в ранний утренний час перед главными воротами герканской колониальной столицы.

Досмотр грузов и вещевых мешков проводился с особой тщательностью, но вот только непонятно, что стражники хотели найти. Они переворачивали вверх дном содержимое всех тюков и мешков, но между тем разрешали приезжим проносить в город оружие и те товары, которые всего месяц назад считались контрабандой. Если они искали кого-то, то вели себя глупо, даже карл или гном не поместятся в вещевом мешке, да и когда их в последний раз видели, гномов?

– Филанийцев в Денборг таперича не пущают, а с ними и тех, кто с филанийской границы пришел… акромя купцов денборгской гильдии… Нам поблажка, с пониманием власти к делам торговым относятся, – как будто прочитав мысли бывшего полковника, пояснил купец. – А так, если у кого хоть зекарлоцку, хоть слезник найдут, сразу взашей погонят!

Штелера опять передернуло. Ну, разве трудно было проклятому шеварийцу сказать «зеркальце» или «платок»? Он то говорил нормально, то, как будто нарочно, вворачивал в речь словечки из своего уродского языка, получая наслаждение при виде того, как их звучание коробит лица герканцев.

– Что со мной было? – спросил бывший полковник, с кряхтением и оханьем поднявшись и сев на телеге, груженной тюками со шкурами филанийской выделки.

– А чо с тобой было? – хмыкнул в торчащую ежиком бороду торговец. – Опился дурным пивом на тощий желудок, вот и повело! Поди, раньше никогда крестьянского пойла не пивал?!

– Миловали Небеса, – соврал бывший полковник. – А что потом?

– А чо потом? Сидел-сидел, а как господа благородные в трактиру пожаловали, вскочил из-за стола, словно кипятком пришпаренный, да и грохнулся лбом об пол, – поведал купец, почему-то не упомянув о том, что молодые вельможи оказались вампирами.

– Это до или после того случилось, как в… господа убежали? – Штелеру вдруг показалось, что лучше не употреблять в беседе с купцом слова «вампир», по крайней мере, пока…

– Ты, я вижу, совсем хворый! – сочувственно покачал головой шевариец. – Чо им бегать-то? Не по нраву им пришелся трактир, вот и ушли из грязной халупы. Я б тоже там ночь не куковал, если б было еще куда податься…

– Ну, а те двое?.. Они, как я на пол свалился, ко мне подходили? И когда из корчмы ушли?

Шевариец долго смотрел на него, а потом вдруг рассмеялся.

– Знаешь, брат-купец, не завиткую я те! – с искренним сочувствием в голосе произнес торговец. – Мало того что в бабах ничего не смыслишь, да еще питейного опытца с воробьиную кучку… Не все, что в хмельном бреду мерещится, правдой быть должно. И совет те хорош даю, – умудренный жизнью «ходок» и гроза пивных бочонков потряс перед носом Штелера указательным пальцем, – ты никому не сказывай, какие такие картинки расчудесные твою башку одурманенную посещали! Мне можно, а вот другие засмеют…

– Так они ко мне подходили или нет? – твердо стоял на своем Штелер.

– Вот еще надобно господам к каждому охмелю на подмогу кидаться, – хмыкнул купец, опять ввернув шеварийское словечко вместо того, чтобы просто сказать «пропойце». – А когдать они уехали? – Торговец задумался и зачесал пятерней потный лоб. – Да кто ж его знает? Я не следил… Те-то что до них? У господ своя жизнь, свои дела, а у нас свои… купеческие. Ты, кстать, наш уговорчик не запамятовал? Я-то слово свое сдержал ужо… вот-вот в Денборг въедем.

Шевариец был прав. Длинная очередь из повозок, пеших и всадников медленно, но верно двигалась к воротам. К счастью, телега Штелера, как и остальные подводы из каравана случайного знакомого, находилась почти у самого изголовья огромной змеи-вереницы, растянувшейся на добрую милю.

Больше путнику ничего не удалось узнать о событиях этой ночи. Стража начала досмотр их каравана, и шевариец поспешно проехал вперед, к головной телеге, где уже возникли некоторые разногласия между стражниками и наемной охраной.

Штелеру было над чем поразмыслить. Его сотрапезник не заметил клыков молодого дворянина, да и вряд ли слышал слова старого, бывалого вампира. Одно из двух: или бывший полковник сходил с ума, или у него появилась способность, о которой собратья-морроны забыли предупредить, дар видеть то, что другим не дано узреть. Как назло, выбрать из двух вариантов единственно верный Штелер не мог. Поблизости не наблюдалось ни одного моррона, и обратиться за разъяснениями было не к кому. Решив, что лучше уж побыть оптимистом, странник пришел к заключению, что у него открылась чудесная способность, и дал себе слово в ближайшие дни больше не ставить под сомнение трезвость своего рассудка. Иначе нельзя, иначе он просто окончательно запутается и не сможет приступить к выполнению возложенной на него миссии.

Неприятный инцидент со стражей был успешно исчерпан, естественно, не без участия самого купца и не без помощи двух серебряных монет, оттянувших и без того не пустой карман сержанта стражи. Караван тронулся с места, и хоть придирчивый досмотр все равно состоялся, телега, на которой сидел Штелер, уже через четверть часа прогрохотала через городские ворота. Одна из самых важных задач на сегодняшний день выполнена. Моррон успешно проник в город. Теперь дело оставалось за малым – незаметно покинуть воз рассчитывавшего на ответную услугу купца.

Шеварийцы – народ подозрительный, а те из них, кто промышляет торговым делом, просто не умеют доверять. Естественно, за чужаком на возу следили. Парочка наемников, бредущих рядом с едущей впереди телегой, то и дело оглядывались и косились в его сторону. Чувствовал Штелер настороженные взгляды и из-за спины, но не оборачивался, опасаясь усилить бдительность соглядатаев. Перед отъездом его скудный скарб предусмотрительно положили на другую подводу, а бесчувственное тело самого разместили на телеге, едущей точно посередине каравана. Купец сделал все, что мог, чтобы обезопасить свою инвестицию в виде услуги, но вот только не подозревал, с кем связался. Бывший комендант еще тогда, в корчме, уже знал несколько вариантов, как незаметно покинуть караван благодетеля. Теперь же на ум Штелера приходили еще разные способы, но он их уже отметал… за ненадобностью. Бежать-то он мог лишь один раз, так чего же зря голову себе забивать?

После площади возле ворот караван свернул на одну из узких улочек, ведущих к торговым складам юго-западного, самого ближнего рынка. Дорога шла в гору, лошадям не хватало сил, чтобы втянуть перегруженные повозки наверх, поэтому всем участникам торговой процессии: и сменным возницам, и охранникам – пришлось толкать телеги, помогая уставшим животным. С задачей справились, но когда отдышались, то обнаружили, что должника хозяина и след простыл…

* * *

Холодная вода из колодца быстро привела Штелера в чувство. Хоть его исчезновение и прошло успешно, но опыт подсказывал, что лучше как можно быстрее и дальше убраться восвояси. Довольно сносное знание улочек Денборга, в котором ему приходилось бывать по делам не раз, помогло ему всего за каких-то полчаса оказаться в другой части города. Конечно, пришлось пробежаться, но результат полностью оправдывал растрату сил. Погоня не забралась бы так далеко, тем более что для нее понадобились бы люди, которых у шеварийца было не так-то и много. К тому же, пока товар не разгружен на складе, торговец не решится долго преследовать беглеца и оставить повозки без должной охраны.

Штелеру стало вдруг стыдно, что он так низко поступил, хотя в «прошлой» жизни, то есть в бытность комендантом Гердосса, он вытворял и не такое: воровал, брал взятки, жертвовал невинными подчиненными при ревизиях, присваивал казенные деньги и тайком распродавал солдатские портянки да харчи. Что же касалось поставщиков-купцов, так он их и за людей-то не считал. Однако после смерти в его голове что-то изменилось, как будто кто-то взял ложку и перемешал мозги. Он чаще стал рассуждать, что хорошо, а что плохо; вдруг возненавидел воров во всех их ипостасях, начиная от карманников и заканчивая ожиревшими чиновниками-казнокрадами; и ни с того ни с сего стал прислушиваться к совести, которую раньше, исключительно из жалости и сострадания, содержал в самом дальнем каземате своего сознания. Превращение в моррона сильно изменило его внутреннюю систему ценностей, хотя Штелер и осознавал, что падение в бездну мешающей жить морали началось еще, когда он был человеком. Встреча с мнимым майором – мужланом Шриттвиннером, который на поверку оказался морроном Анри Фламером, положила начало изменениям его личности. Участие же в маленьком пограничном конфликте сделало процесс этой загадочной метаморфозы необратимым. Он сам выбрал свою судьбу, он сам добровольно полез к орудиям на передовой рубеж, хотя мог отсидеться за спинами солдат. Кто знает, если бы он тогда не отважился на этот безумный поступок, сидел бы он сейчас в какой-нибудь марсольской корчме, распивал бы дешевое пиво и сетовал бы на судьбу из-за того, что на его мундире не хватает полковничьих эполетов. Сдавшимся в плен не оставляют знаков различия, а высокое звание и завидная должность коменданта были не только предметом тщеславной гордости армейского карьериста, они давали ему деньги, власть и уважение, которых теперь так недоставало… особенно денег.

Воспоминание о презренном металле, точнее, о его абсолютном отсутствии, мгновенно испортило настроение Штелеру. Конечно, он уже сделал многое: не привлекая внимания стражи, пробрался в город и сбежал от купца, фактически взявшего его в заложники невыполнимого обещания. Однако многое было впереди, и прежде чем начать хотя бы планировать дальнейшие шаги, путнику нужно было раздобыть деньги и новую одежду. Причем, чем больше он достанет средств, тем шире будет спектр его возможностей. Чем больше он будет походить на обычного, невзрачного горожанина, эдакого серенького середнячка, тем незаметней он будет для стражи и его врагов – симбиотов, которых он ни разу в жизни не видывал.

Когда ты богат от рождения или имеешь собственное торговое дело, то деньги – не вопрос. Золото, серебро и жалкая медь сами сыплются тебе в руки звонкой капелью. Но если ты оказался в чужом городе, непричесан, неухожен, небрит, а в грязных штанах не меньше дыр, чем в старенькой рыбацкой сети, шансов быстро заработать пару сотен монет фактически нет. Хоть горбаться сутками напролет на верфи, хоть таскай на своей спине тяжелые мешки в порту, а получишь за труды лишь похлебку, в лучшем случае с куском мяса и початой бутылкой кислого вина. «Закон не благосклонен к добродетели, а честный труд – самое низкооплачиваемое занятие в мире. Вот он парадокс, достойный саркастического умиления!» – подобная мысль посещала голову полковника и раньше, теперь же она, к сожалению, приобрела некоторое практическое значение.

Штелер должен достать деньги, но не видел для этой цели достойных путей… достойных, то есть законных, поскольку преступных было хоть отбавляй. В городе, переполненном солдатами, беженцами из дальних уголков колонии, пьяными моряками и наемным сбродом со всего света, есть что своровать и есть кого ограбить, причем почти безнаказанно. Бывший же комендант превратился, прежде всего, в моррона, а уж затем в моралиста. Выполнение миссии куда важнее, чем жалобные сетования совести и представления о морали, поэтому он твердо решил отправиться на темное дело. Другого выхода ему все равно, сколько ни морщи в раздумьях лоб, не найти.

Шансы ограбить лавку или залезть в богатый дом были настолько малы, что Штелер сразу исключил эти возможности. Не в каждую лавку нищего бродягу пустят, да и в домах зажиточных горожан полным-полно домочадцев да слуг. Нападение же на тех, кто сам имел сложные отношения с властями и с законом, тоже не привело бы к желаемому результату. Это только в представлении наивных, не ведающих жизни мещан можно просто так взять топор и заявиться к ростовщику. Заявиться-то можно, но вот парочка рослых бугаев на службе у бессовестного стяжателя быстро превратят тебя в отбивную посредством твоего же топора и снимут последние портки, чтобы продать их старьевщику в качестве компенсации морального ущерба. Навар с тряпья не ахти, но для профессиональных вышибал главное – не деньги, а принцип!

Хоть бывший офицер и мог постоять за себя, но шуметь и привлекать внимание стражи не входило в его планы, по крайней мере пока… Поэтому самым верным способом быстро нажиться было нападение в укромной, хоть и не темной средь бела дня подворотне. Ждать же до ночи – только драгоценное время зря терять!

Да вот только столичный люд умный, редко посещает подворотни, даже если в кармане лишь жалобно звякает мелочь. Штелеру нужна была ситуация, благоприятное стечение обстоятельств, при котором наивный дурак свернул бы в безлюдный уголок. Сам он не мог заманить прохожего, но благодаря застольным откровениям шеварийского купца в его голове постепенно сформировался весь приемлемый план. Среди гулящих девиц, как и в любой другой профессиональной среде, существовала иерархия. Одни скрашивали досуг клиентов в богатых апартаментах, другие «ловили рыбку» по кабакам, но были и те, кто промышлял на улицах, под дождем и солнцем, в любую погоду. Это было самое дно! Лишь опустившиеся, спившиеся или постаревшие до неприличия девицы занимались охотой на улицах. У них не было ни защитников, ни покровителей, ни хозяев, они уже «выпали» из промысла и действовали исключительно на свой страх и риск. Как объяснял шевариец, у многих даже не имелось небольшого угла с проеденным клопами матрасом. Им некуда было привести мужчин, разве что в заросшую травой и диким кустарником заброшенную подворотню. Их клиентами становились случайно разжившиеся медью бродяги, вечно голодные подмастерья, состоящие на службе у жадного мастера, и очень-очень пьяные солдаты. Конечно, с голодранцев денег много не взять, но это было бы хоть что-то, хоть какая-то сумма, с которой можно начать превращение в уважаемого горожанина.

Штелер закончил водные процедуры, то есть, проще говоря, вылил на разгоряченную голову еще одно ведро холодной воды, и вразвалочку, поскольку после беготни у него не осталось сил, отправился на поиски подходящей приманки и жертвы. Улочка должна была быть не простой, а довольно оживленной, лучше всего ведущей из рабочих кварталов к центру. Там и стражников шастает меньше, не появляются богатые господа в окружении бдительных псов-охранников, да и спешащий по делам народ настолько занят своими проблемами, что совершенно не смотрит по сторонам и обращает ровно столько же внимания на нищенствующих бродяг, сколько на дорожную пыль.

Такое место быстро нашлось, почти мгновенно обнаружилась и приманка, дама лет тридцати пяти – сорока с крупными формами, отпечатком нелегкой жизни в затуманенном взоре и сиявшим всеми цветами радуги синяком под глазом. Штелер присел на мостовую, опершись спиной о стену дома, и приготовился терпеливо ждать подходящего случая. Стражников вокруг действительно не наблюдалось. Не жаловали на кишевшую людьми улочку и кареты господ, зато повсюду виднелись мундиры и блестели на солнце кирасы солдат. Это были чужаки, не денборгцы. Видимо, где-то поблизости был расквартирован один из недавно прибывших в колонию полков. Служивый люд еще не освоился в городе и поэтому бродил по улицам группками, что довольно основательно осложняло задачу Штелера. Если будущая жертва или не ведающая о его планах приманка успеет закричать, то на помощь в подворотню сбежится десяток, а то и более, хорошо вооруженных солдат. Однако подобное обстоятельство хоть и смутило, но не заставило Штелера отказаться от его намерений. Опустившийся до разбоя офицер и дворянин лишь пришел к выводу, что должен действовать четко, особенно быстро и без губящего дело слюнтяйства.

Первые полчаса ловли на пышнотелого живца прошли довольно скучно и однообразно. Солдаты и горожане проходили мимо, лишь окидывая презрительным взором помятую и потертую жизнью даму. Те же, кто на нее заглядывался и откликался на ее окрики, или хотели просто немного подначить ветераншу любовного дела, или сами страдали от недостатка средств. Штелер очень пожалел, что у него нет шляпы. Если бы он выложил на мостовую головной убор, такой же жалкий, как и его одежда, то мог бы насобирать мелочи. Хоть какая-то польза от бестолковых посиделок.

Наконец-то клиент появился, но такой замарашка, что с него нечего было взять. Единственное, чем он мог расплатиться с уличной дамочкой, была еще не початая бутылка вина, которую так и так следовало с кем-то распить. Толстушка долго упрямилась, отмахиваясь от доходяги в лохмотьях и называя его словами, смысл которых полковник едва понимал. Видимо, у денборгских низов был свой собственный жаргон, нечто среднее между бранью извозчиков и языком вечно пьяного портового люда.

Дама упрямилась, но назойливый кавалер в штанах, протертых на коленях и левой части седалища, все не уходил. В конце концов жажда и осознание того удручающего факта, что бродяжка отпугивает прочий имеющий мелочь в карманах люд, сделали свое дело. Потрепанная красавица и вызывающее смех чудовище удалились в подворотню. Естественно, следом моррон не пошел. «Рыбка» ловится на одного «живца» всего один раз, а с этого тощего «пескаря» брать было совсем уж нечего. Штелер хотел уж уйти, но потом передумал, надеясь, что в скором времени мимо проплывет и средней упитанности «карась».

Надо отдать должное интуиции бывшего офицера. Еще не наступил полдень, а на сомнительной свежести «наживку» клюнула довольно аппетитная «рыбка». «Мой клиент!» – подумала дама и приняла самую игривую позу. «Моя добыча!» – подумал полковник, поднимаясь с мостовой и растирая затекшие от долгого сидения конечности.

По улочке со стороны центра быстро шел юноша в темно-синем мундире одного из пехотных полков и с ярко-красной нашивкой на правом плече. Юному барабанщику едва ли исполнилось восемнадцать годков, хотя роста и телосложения он был вполне даже внушительного. Паренек почти бежал, а в его отвисшем кармане призывно что-то позвякивало. Штелер радостно улыбнулся, добыча была как раз той, которую он ждал, довольно «жирненькой» и практически беззащитной.

Армия на постое в крупном городе превращается из дисциплинированного войска в плохо организованное, пьяное стадо. Высшие офицерские чины удерживает от буйного разгула забота о репутации, без которой невозможна дальнейшая карьера, они всегда на виду у местного дворянства, духовенства и городской общественности. Солдаты с сержантами часто закладывают за воротник, но тихо, позволяя себе дебоширить лишь в допустимом уставом порядке, то есть вне казармы, подальше от богатых кварталов и преимущественно по дешевым кабакам, куда ни офицеры, ни состоятельный люд не заглядывают. Что же касается младших офицеров, в их среде, действительно, царствуют безудержный разврат и разгул. Позабыв обо всем, и прежде всего о воинской чести и офицерском достоинстве, они сутками не появляются в казармах, а иногда даже игнорируют приказы начальства. Небритые, с опухшими, раскрасневшимися рожами защитники Геркании и Короля слоняются по городу большими, шумными компаниями и пьют… пьют там, где приспичило: в кабаках, на улицах, площадях, в парках – везде, в любом месте, где застала жажда.

Поглощая одну кружку за другой и произнося тосты один сумбурней другого, офицеры часто дерутся между собой, то защищая честь дамы, то во славу знамени полка, и стараются облапать все, что носит юбку и имеет неосторожность попасть в их поле зрения. В глухих подворотнях и двориках вблизи от притонов то и дело слышны звон мечей и грубые словеса. Одним словом, «их благородия» развлекаются, но иногда наступают неприятные моменты, когда деньги в карманах пьяной братии заканчиваются. Тогда еле держащиеся на подкашивающихся ногах чучела в расстегнутых мундирах вдруг вспоминают о солдатах, точнее, о денщиках, и шлют их за деньгами в казарму. Если же прислужника под рукой не оказалось, важная миссия срочной доставки средств ложится на плечи любого случайно пойманного на улице солдата в мундире родного полка.

Видимо, юному барабанщику не повезло. Гуляя по городу, он попался в потные лапищи одного из пьяниц в эполетах и теперь, уже наполовину выполнив ответственное поручение, возвращался к командиру с кошельком.

Бывалая дамочка сразу поняла, что здесь можно поживиться, и, нагло загородив путь юнцу своими телесами, стала назойливо уговаривать завернуть с ней на четверть часика в подворотню. Солдат пытался сопротивляться, но неуверенно и не очень охотно. Невооруженным глазом было заметно, что юноша много слышал о том, как следует общаться с женщинами, порою бахвалился под смех старших однополчан вымышленными подвигами, но еще никогда не знал близости с представительницей слабого пола. Проходившие мимо солдаты лишь посмеивались, не торопясь прийти на помощь неопытному пареньку. Не все ж молодому бойцу томиться в смятении и воздыхать, когда-то же надо и делом заняться…

Препирания продлились недолго. Видя, что служивый уже колеблется и близок к согласию, толстушка обхватила юнца, плотно прижала к себе и, как голодная паучиха, потащила парализованную жертву в подворотню. Штелеру было стыдно обирать неопытного юношу. Однако он знал, что дама не только заявит необоснованно завышенную цену на свои сомнительного качества услуги, но и не успокоится, пока не выманит у наивного дурачка все до единой монеты. Несколько дней подряд эта нелепая парочка будет бродить по кабакам да притонам, потом же престарелая обольстительница незаметно исчезнет, а растратившему деньги своего офицера юнцу останется либо идти на каторгу, либо подаваться к разбойникам лес.

«Фактически я его не граблю, а делаю ему, простачку, одолжение! – успокаивал себя начинающий разбойник, озираясь по сторонам и медленно направляясь в подворотню. – Так его ждет трибунал, и приговор будет суров, а если же я его «обчищу», то парня накажут лишь за ротозейство… пару десятков розог дадут да из жалованья удержат, не более… Пускай привыкает к жизни армейской, крепкая задница – залог здоровья солдата!»

Штелер немного ошибся, у дамочки имелся свой уголок, правда, уютным назвать его было нельзя. Она принимала «гостей» в небольшом сарайчике, вплотную примыкавшем к завалившемуся набок забору, отгораживающему двор от пустыря. Огромная куча тряпья, наспех наваленная на гниющие доски, – вот и все удобства; несколько пудов одрябшей плоти – вот и все удовольствие, за которое юный солдат должен был заплатить необоснованно высокую цену.

Выбив ногой еле державшуюся на проржавевших петлях дверь, налетчик ворвался внутрь темного, тесного закутка. Дама уже снимала последнюю юбку, парень испуганно застыл без штанов, не зная, что делать дальше. И как раз в этот миг появился благородный разбойник и спаситель теряющих невинность юнцов. Несильный, но точный удар кулака в лоб мгновенно повалил юношу на ворох тряпок и лишил его чувств, а вот с дамой полковнику чуть-чуть пришлось повозиться. Толстушка принялась визжать, да так громко и противно, что Штелер чуть сам не потерял сознание. К счастью, распутная женщина допустила ошибку: вместо того чтоб и дальше кричать, она закрыла рот и накинулась на бывшего коменданта с припрятанной под грудой тряпья короткой дубинкой. Настоящий лиходей непременно бы наказал оказавшую сопротивление особу, отнял бы примитивное оружие из неумелых ручек и тут же прошелся бы им по глупой голове. Однако у бывшего офицера еще сохранилась привычка галантно обращаться с дамами, поэтому он лишь обезоружил темпераментную особу, а затем слегка придушил.

Убедившись, что обе жертвы, хоть и без сознания, но дышат, Штелер облегченно вздохнул и с чистой совестью приступил к мародерству. Как он и предполагал, парень нес деньги своему офицеру, как следовало из обнаруженного в кармане письма, некому капитану Фанке, пьянствующему в компании сослуживцев хоть и в не престижном, но неплохом борделе. Когда-то бывший полковник там тоже бывал, и, несмотря на более чем скромную обстановку заведения, в его памяти сохранились лишь приятные воспоминания о нескольких довольно продолжительных посещениях этого «храма любви». Не ошибся грабитель и в намерениях алчной дамы. Она первой ограбила не разбиравшегося в ценах юношу, отобрав у него добрую половину серебра. В общей сложности добыча составила более сотни монет, что с лихвой хватило бы и на новое платье, и на сносный ночлег, и на сытный ужин в недорогой корчме где-нибудь на окраине Денборга.

* * *

Превращение из грязного бродяжки в уважаемого горожанина прошло в три этапа и завершилось лишь к вечеру, когда солнце потихоньку скрылось за крышами высоких домов. Прежде всего Штелер посетил лавку старьевщика, где купил поношенную одежду, а заодно и разменял три серебряные монеты на пригоршню медяков. Старьевщики и ростовщики не привыкли задавать лишних вопросов, поэтому бродяга-моррон практически не рисковал, тогда как расплатись он серебром в другой лавке, хозяин тут же послал бы за стражей.

Теперь он выглядел, как престарелый подмастерье после продолжительного запоя, когда голова уже соображает, а изо рта почти не разит перегаром, но торчащие во все стороны щетина и волосы, сальные настолько, что к ним прилипает рука, ясно говорят о том, чем человек занимался в течение последних нескольких дней.

Без визита к цирюльнику было не обойтись, хоть Штелер и опасался, что ухоженного да причесанного его легко смогут узнать бывшие сослуживцы. Когда бритье да помывка остались уже позади, моррон долго не решался взглянуть в зеркало, но то, что он в конце концов увидел, его отнюдь не расстроило. Когда-то лоснящееся, округлое лицо осунулось и похудело настолько, что он сам не признал в себе еще недавно упитанного и довольного жизнью полковника.

Последний этап оказался наиболее сложным, отнял массу времени и сил. В одежде ремесленника не пускают во многие заведения, да и если появишься в центре города, то у бдительной стражи непременно возникнут вопросы. Поскольку Штелер не знал, куда его нелегкая занесет и где он вскоре окажется, то срочная смена платья была жизненно необходима.

Портных в Денборге оказалось не столь уж и много, большинство из них позакрывали лавки, как только наступили трудные времена. Колонию лихорадило, в воздухе витало что-то, но вот только никто не мог понять что. Состоятельным горожанам было не до новых нарядов, дворяне привезли сундуки с модными платьями с собой, а на солдат и офицеров не стоило рассчитывать. Военные – плохие клиенты, ходят только в мундирах и платят за покрой сущие гроши, а чуть что не так, не стесняются дать зуботычину. Одним словом, преобразившемуся путнику пришлось основательно побегать, прежде чем он нашел открытую мастерскую.

Двое стареньких портняжек, говоривших с мяукающим виверийским акцентом, неохотно взялись за дело, но зато довольно умело набили цену. Штелеру пришлось основательно переплатить и за срочность заказа, и за якобы виверийский материал наилучшего качества (а из другого мастера не шили), и за быстрые сроки исполнения. К тому же примерка была столь утомительной, что бывший комендант уже на втором часу мучений ощутил упадок сил и острую необходимость что-нибудь съесть.

Лишь к вечеру, после пяти долгих часов утомительных примерок и душевных мучений, связанных с выслушиванием далеко не деликатных реплик в адрес его нестандартной, непропорциональной, несуразной фигуры, моррон вырвался на свободу. Хоть парочка и прожужжала ему уши, какие они великие мастера, новая одежда сидела ужасно: штаны висели мешком в коленях, но плотно обтягивали ягодицы, весьма стесняя движение. Кафтан был узковат в плечах, но зато руки свободно болтались в широких и длинноватых рукавах. Плащ оттягивал плечи назад, широкополая шляпа постоянно сползала набок, а перчатки сжимали пальцы не хуже тисков палача.

В другое время и при других обстоятельствах Штелер собственноручно придушил бы портняжек, но, к несчастью, он не мог откликнуться на отчаянную мольбу своей оскорбленной души о возмездии. Пострадавшего за собственные деньги успокаивало лишь то, что других мастеров ему все равно было не найти и что он довольно быстро справился со сложной задачей. Внешне выглядел костюм вроде бы неплохо, как раз так, как он и хотел, а многочисленные дефекты халтурного покроя можно было и потерпеть.

В изрядно отощавшем кошельке еще позвякивало около сорока серебряных монет и примерно столько же кругляшей презренной, медной мелочи. На улице стемнело, вот-вот должны были зажечься фонари. Наступила пора подумать о сытном ужине и о ночлеге. Проголодавшийся моррон не без оснований счел все задачи на этот день выполненными и, решив не экономить на еде, отправился на поиски подходящего заведения.

Как назло, везде было многолюдно, значит, ему не дали бы спокойно насладиться вкусной едой, которую он уже так давно не пробовал. В пустом желудке постанывало и урчало, а все трактиры поблизости, как назло, были забиты гуляющей, шумной солдатней. Проходя мимо переполненных служивыми заведений и втягивая носом призывные ароматы, идущие с кухонь, Штелер очень пожалел, что на нем сейчас нет мундира с полковничьими эполетами. Тогда бы он зашел в первый попавшийся по дороге трактир и, быстро наведя порядок в рядах пьяных солдат, а говоря проще, выгнав их взашей, смог бы утолить пожиравший его изнутри, сводящий с ума голод.

У новой жизни было множество недостатков, но тем не менее она Штелеру все-таки нравилась. Он странствовал пешком, а не разъезжал в карете, часто не бывал сыт, да и видок у него до недавних пор был подобающий нищему попрошайке-бродяге. В его голове часто происходило что-то непонятное, что можно было легко назвать помешательством. Он видел то, что для других оставалось незримым, постоянно слышал голоса и боялся, страшно боялся этих внезапно появляющихся и быстро проходящих галлюцинаций. Однако минусы были ничем по сравнению с тем, что он уже получил. Он был почти бессмертен (товарищи предупреждали, что моррона можно убить) и абсолютно свободен! Он находился вне привычных норм и правил, руководствовался не приказами и не законами, а наивысшими интересами общества, которые порой сам же и определял. Он больше не должен был лебезить перед генерал-губернатором и мог не бояться въедливых, самовлюбленных, алчных ревизоров из Мальфорна. В бытность комендантом он был тем, кем ему довелось стать, теперь же он мог превратиться в того, в кого б захотел, или попробовать жить разными жизнями. Зачем далеко ходить? Вот, к примеру, сейчас! Всего несколько часов назад был презренным бродяжкой в драных штанах, а теперь выглядит как состоятельный горожанин. А что будет завтра? Бывший полковник сам этого не знал. Жизнь текла и изменялась, подобно бурной, горной реке, а не застаивалась, как гнилое болото.

– Эй, любезнейший! – внезапно прервал плавное течение приятных мыслей громкий окрик. – Темнеет ужо, шли б вы домой! Небезопасно становится.

Штелер оглянулся. Задумавшись, он и не заметил, как буквально прошел сквозь патруль. В нескольких шагах стояли семеро стражников в полном боевом облачении и с насмешкой смотрели на витавшего где-то в облаках зеваку, то есть на него.

– Небезопасное время вы выбрали для прогулок, милейший! Да и по сторонам не мешало б смотреть! На злодеев натолкнетесь, что делать-то будете?! – назидательно проворчал обратившийся к нему ранее сержант и, махнув рукой, отдал приказ солдатам двигаться дальше по намеченному маршруту.

Моррон был полностью согласен с усатым сержантом, он проявил непростительную беспечность: погрузившись в мысли, отвлекся от главного – поиска пищи и забрел неизвестно куда. Вокруг толпились дома, но серые, невзрачные. Этот квартал был плох даже для постоя проштрафившихся солдат, но тем не менее патрулировался стражей, значит, находился где-то недалеко от центра. Вспомнив направление, в котором шел, Штелер осмелился предположить, что находится сейчас между Гвиндерской и Андонской площадями, то есть неподалеку от северного рынка.

Еще тогда, в те почти забытые времена, когда он носил мундир, этот закуток пользовался дурной славой. Здесь не было трактиров и лавок, как, впрочем, и мастерских небогатых ремесленников, но зато по ночам часто творились непонятные вещи: здесь собирался городской сброд, бесследно исчезали люди, а по утрам часто находились трупы с характерными следами удавок на шее и колотых ран.

Добропорядочные горожане избегали бродить по этой округе, особенно перед близким наступлением ночи. Штелер перевоплотился в состоятельного мещанина, с которым даже стражники уважительно разговаривают, и, следовательно, должен был соответствовать выбранной роли. Не успел патруль скрыться из виду, как бывший полковник поспешно зашагал следом, стараясь как можно быстрее выбраться из опасного места. Это ему почти удалось, но внезапно вмешавшееся Провидение изменило его планы.

Моррон бравым армейским шагом двигался в направлении центра, но вдруг застыл. Остановка произошла так быстро, что он едва удержал равновесие и чуть-чуть не упал. Внимание Штелера привлек, в общем-то, всего лишь неприметный прохожий, медленно бредущий по противоположной стороне улочки. В широкоплечем мужчине, плотно закутавшемся в серый, латаный-перелатаный плащ, бывший комендант вдруг узнал одного из тех двух вампиров, с которыми столкнулся прошлой ночью в кабаке с игривым названием. Нет, это был не тот высокий и статный красавец, прогнавший прочь компанию кровососущей молодежи, а потом разговаривавший со Штелером мыслями. Нет, это был его собеседник, с виду бывалый наемник с парой кинжалов за поясом и намотанной на руку стальной цепью.

«Симбиоты и нежить – враги! – вспомнились Штелеру наставления Мартина Гентара. – Однако, если их интересы совпадают, они могут временно объединиться против кого-то третьего, например, нас…»

«Возможно, это ниточка, за которую следует потянуть, хотя, может, и нет… – подумал голодный моррон, мысленно попрощавшись с ночлегом и сытным ужином. – Но, коль случай выпал, я должен проверить. А вдруг что получится? Не воспользуюсь этой возможностью, а с чего тогда завтра поиски начинать?»

Руководствуясь высшим приоритетом, который сам же себе и установил, бывший комендант Гердосского гарнизона осторожно направился следом за незнакомцем. Вот так вот оно и бывает, далеко не всегда внутренняя свобода и право делать выбор сочетаются с сытым желудком.

(обратно)

Глава 5 Роковая добыча

Порою случается так, что одно и то же обстоятельство одновременно и радует, и огорчает. Незнакомец из корчмы все шел и шел в северном направлении, а Штелер двигался за ним следом, стараясь держаться на расстоянии и как можно незаметней. Объект и субъект слежки миновали Гвиндерскую площадь, перешли мост через речушку, более похожую на разлившуюся сточную канаву, и углубились в дебри рабочих кварталов. Они находились уже почти на самой окраине, вот-вот должны были увидеть крепостную стену, но мужчина в плаще все не сбавлял шаг.

В голове всерьез засомневавшегося в правильности своего решения моррона теснились мысли. Он судорожно пытался определить, заметил ли его противник или нет, поскольку от этого зависело очень многое. С одной стороны, в поведении незнакомца не было тревожных признаков. Прячущийся под маской наемного солдата вампир не оглядывался, не плутал по городу, нарезая ненужные круги, и не ускорял шаг. Однако Мартин Гентар предупреждал о коварстве вампиров и об их удивительной способности чувствовать морронов на расстоянии. Кровь легионеров была смертельна для кровососущих тварей и обладала характерным запахом. Его могли не учуять новички, но не опытные вампиры, каким жертва несомненно являлась. Выходило, что или Штелер сошел с ума, и все, что произошло в придорожной корчме, ему померещилось, или у наемника имеется свой коварный план, как поступить с тем, кто осмелился пойти за ним следом. Как это ни парадоксально, но оба варианта и радовали, и огорчали. Если вампир знает, что за ним следят, то жизни Штелера грозит опасность, его заманивают в западню, но в то же время это и свидетельствовало о трезвости рассудка новообращенного моррона. Если же вампир не ведает о слежке, то все обстояло с точностью до наоборот. Хороший выбор, нечего сказать! Одним лишь Небесам было известно, чего следовало больше желать…

Сомнения и страхи не давали бывшему полковнику покоя. Он не знал, чего ожидать, и опасался открытого столкновения с преследуемым. Штелер отдавал себе отчет, что вряд ли сможет противостоять опытному кровососу, а если же в западне, куда его заманивают, окажется несколько вампиров, то шансы выжить будут равны нулю, точнее, гораздо ниже нулевой отметки. Однако моррон продолжал идти, какая-то неведомая сила не давала ему остановиться и влекла за плечистой фигурой в драном сером плаще.

В отличие от Штелера, новичка сыскного дела, «наемник» был совершенно спокоен, а может, просто не подавал виду, что присутствие «компаньона» за спиной его тревожит. Не ускоряя шага и даже ни разу не оглянувшись, он медленно брел в известном только ему направлении, а затем вдруг остановился возле небольшого трактира, из окон которого доносились не только выкрики пьяных да призывный грохот кружек, но и… Штелер даже не поверил ушам… приятная, успокаивающая музыка.

Постояв немного, как будто поджидая подходящего момента, «наемник» вошел внутрь. Моррона очень насторожило, что подозреваемый в вампиризме незнакомец так и не оглянулся и даже не посмотрел по сторонам, перед тем как войти в явно пользующееся дурной славой заведение.

Здравый смысл и обычный, свойственный не только человеку, но и моррону инстинкт самосохранения попытались удержать Штелера от необдуманного шага, но тщетно… Бывший полковник очень не любил бросать дела на середине, не доведя их до логического завершения. Поэтому он направился к двери притона, хотя куда разумнее было бы просто удалиться.

* * *

«Вельможи живут во дворцах, нищие ютятся в халупах. Одними движет страх скатиться вниз; другими – желание подняться. И те, и другие люто ненавидят друг друга, но, к счастью, их жизненные пути редко пересекаются. Между ними огромная прослойка из тех, кто еще не поднялся или еще окончательно не скатился» – этот закон жизни настолько аксиоматичен, что ставить его под сомнение просто нелепо.

Неизвестно, чем руководствовался владелец корчмы на северной окраине Денборга, какие цели себе наметил, но ему удалось невозможное – собрать под крышей своего заведения и знать, и нищету, а также представителей всех промежуточных сословий.

В зале, гораздо большем, нежели можно было бы предположить, глядя на заведение снаружи, собралось около сотни гостей. По соседству со столиком, который весьма удачно успел занять Штелер, трапезничала пара вельмож в расшитых золотом камзолах. Они откушивали на серебре и невозмутимо о чем-то беседовали, изредка поглядывая на небольшой помост, наподобие сцены, где постоянно проходило какое-то действие. Довольно неплохо владеющие скрипичным смычком и умеющие нажимать на нужные клавиши клавесина музыканты сменялись далеко не безголосыми певцами, а те, в свою очередь, уступали место искусным танцорам. Развлечение продолжалось вне зависимости от того, шумели ли посетители или на краткие мгновения затихали. Людей искусства ничуть не смущали ни громкие выкрики, ни чавканье, ни звон разбитой посуды, ни довольно часто возникающие, но мгновенно затухающие потасовки. Кто-то из гостей спорил, кто-то вздорил, но если дело доходило до кулаков, то драки ограничивались обменом двумя-тремя ударами и не охватывали, как это обычно бывает, весь зал.

Рядом с парочкой нетребовательных к окружению аристократов, что уже само по себе вызывало подозрение, сидела группа наемников, недовольно поглядывавших в сторону галдевших поблизости солдат третьего денборгского полка. Немудрено, что платные мастера меча и мушкета недолюбливали «деревенщин в мундирах», хуже обученное, но зато более дисциплинированное и послушное армейским порядкам «мясо войны». Вид нашивок и эполетов весьма раздражал привыкших воевать за звонкую монету солдат, однако никто из них не осмеливался прервать наглые бахвальства разошедшихся в пьяном угаре юнцов. Брезгливостью во взглядах да насмешливыми ухмылками дело и ограничивалось.

Блюда и посуда на столе наемников были намного проще, чем трапеза аристократов. Суетливые разносчики приносили приборы каждому «по статусу», да и перечень предлагаемых яств был для представителей каждого сословия разным. Удивительно, что трактирные служки никогда не путались и не оскорбляли достоинство гостей неподобающими его рангу кушаньями и приборами. Наемники и солдаты неторопливо скребли деревянными ложками по глиняным тарелкам, вельможи рядом мерно позвякивали серебряными ножами да вилками, а Штелеру, выглядевшему как состоятельный горожанин, принесли железные приборы и недорогой фарфор. Посетители были очень разными, но что-то ведь их объединяло, что-то привело под одну крышу, да еще в забытый Небесами уголок на городской окраине?

Сколько ни силился моррон, а ему так и не удалось определить, что же было общего у нищих, горожан, наемников, солдат, родовитых и не очень господ, выбравших для ужина именно это заведение. Впрочем, возможно, Штелер и нашел бы ответ, да только он не мог полностью сконцентрироваться на этом парадоксе. Кроме поглощения аппетитного, горячего рагу, ему еще мешало наблюдение за вампиром, из-за которого он, собственно, и оказался в этой, как ни странно, вполне пристойной дыре.

Только переступив порог, невзрачный с виду путник тут же присоединился к компании, разместившейся за длинным столом возле входа на кухню. Наблюдательная позиция моррона находилась хоть и далеко от умело совмещавшего трапезу и важный разговор люда, но зато Штелер мог, совершенно не привлекая внимания, следить не только за «наемником», но и за его собеседниками. Вообще-то компания была странной даже для этого необычного заведения. Десять человек склонились над столом и о чем-то шептались. Среди них было как минимум три наемника. Род занятий еще двоих было сложно определить: то ли успешные воры-домушники, то ли удачно помародерствовавшие наемники, то ли обычные разбойники, которым улыбнулась удача разжиться приличным барахлом. С краю стола, плотно прижавшись плечами друг к дружке, сидели две дамы, возможно, даже из уважаемых денборгских семей. Посередине стола развалился брюхатый толстяк, судя по манерам, раскатистым движениям рук и громогласномубасу, довольно богатый купец. Добавляли абсурдного колорита несовместимой компании еще два ее члена: худой старикашка-нищий с костлявыми, грязными ручонками и доходившей до пояса седой, свалявшейся бородой, и невысокий, статный мужчина в красно-синем мундире одного из вновь прибывших полков.

Хотя слов разговора и не было слышно, но только полный дурак, каким Штелер ни в коей мере не являлся, не догадался бы, что компания обсуждает какой-то план. Почти все ее члены, за исключением неподвижно застывших дам, активно пользовались пустой посудой, остатками еды и имеющимися под руками приборами, чтобы воссоздать на липком, засиженном мухами столе карту известной только им местности. Иногда возникали споры, до драк не доходившие, но обильно сопровождаемые тычками несогласного оппонента кулаком в бок и звонкими затрещинами. Дряхлый старичок, который, наверное, и ноги-то с трудом волочил, вел себя особенно активно. Он упорно размещал объеденный стебель зеленого лука между хлебной горбушкой и своей миской и выдавал по звучному щелбану каждому, кто пытался передвинуть не раз побывавший во рту объедок немного в сторону. Незнакомец с цепью на руке явно был вожаком необычной компании, он много говорил, но не принимал участия в бурных спорах. Любые дебаты мгновенно затихали, как только мужчина открывал рот и произносил всего несколько тихих и наверняка веских фраз.

Наблюдать за сборищем было интересно, но совершенно ничего не давало. Моррон так и не мог ответить на два самых важных для него вопроса: «Вампир ли незнакомец?» и «Связан ли этот разношерстный сброд с загадочными и могущественными симбиотами?» Возможно, за их столом дозревал заговор, который вскоре повлияет на судьбу мира, а может быть, компания просто обсуждала какую-нибудь мелочь, например: как выкопать дедушкин клад, не привлекая внимания остальных родственничков, или как лучше напасть на караван богатого купца?

Время шло, полночь уже миновала, Штелер уничтожил свой ужин и смаковал десерт, а компания все не расходилась, видимо, решив остаться в трактире до утра. Такое положение дел не устраивало моррона. Он устал, он страшно хотел спать, и его не смогли растормошить даже безумствующие на сцене комедианты. Замотавшийся и полностью истощивший за день силы полковник медленно засыпал, его отяжелевшие веки неуклонно двигались вниз, но все изменилось, когда на жалком подобии сцены появилась ОНА…

Она не вышла, а ворвалась на сцену, обрушилась на зал бурной лавиной страстного до безумства танца. Прекрасная женщина, под стать богине, обворожительная танцовщица тридцати – тридцати пяти лет мгновенно пленила всех и каждого, зачаровала, околдовала и заставила замолчать. Ее длинные, белые прямые волосы жили собственной жизнью, гармонично дополняя и усиливая эффект ритмичных движений стройного, гибкого тела, красоте и правильности форм которого позавидовала бы любая женщина. Свободное, полупрозрачное и нарочито простое красно-черное платье так удачно сочеталось с белизной ее кожи и волос, что каждый мужчина, сидевший в зале, позабыл о всех делах и завороженно взирал на ежесекундно меняющийся в ритме сумасшедшего быстрого танца калейдоскоп всего из трех цветов.

Зрелище парализовало, оно намертво приковывало к себе взгляды и не позволяло собравшимся думать ни о чем другом. Музыка была всего лишь невзрачным дополнением к чарующей красоте довольно простых, но импульсивных и страстных движений. Порой она даже мешала, не поспевая, не выдерживая сумасшедшего ритма пляски. Женщина не танцевала, она даже не говорила с залом на языке движений, она просто жила, позволяя притихшим зрителям быть свидетелями «лебединой песни» идущих из самого сердца эмоций. Она то страдала, то радовалась, то держалась надменно, как герцогиня, то походила на развеселившуюся деревенскую простушку. Резкие контрасты, сочетание несочетаемого, энергия, боль, сила, страсть, немощь и страдания – все так перемешалось внутри одного короткого танца, что когда светловолосая красавица остановилась, а музыка замерла, то в зале воцарились гробовая тишина и полнейшее оцепенение. Придирчивый враг, то есть зритель, был полностью деморализован и разбит!

Победители – особый народ, у них свои привычки. Танцовщица не стала дожидаться запоздалого взрыва оваций и восторженных криков. Она лишь слегка поклонилась в знак признательности зрителям и удалилась под защиту спасающих от поклонников кулис.

Внезапно вокруг Штелера вспыхнуло настоящее безумство, как будто коварный волшебник взмахнул своей мерзкой палочкой и мгновенно перенес застывшего со столовым ножом и вилкой в руках моррона на поле брани в самый разгар кровопролитного сражения. Опрокидывая стулья и роняя на пол яства, очнувшиеся зрители повскакали с мест и зааплодировали, не жалея ладоней, закричали во множество луженых глоток. Билась дорогая посуда, а вместе с ней и разбивались мужские сердца. Наверное, никто в трактире не смог избежать могущественных женских чар. Сильное магическое заклинание, облеченное в форму движения и пластики, подействовало на всех, почти на всех…

Краем глаза бывший полковник заметил, что компании заговорщиков каким-то чудом удалось избежать колдовства танцовщицы. Они по-прежнему сидели за столом и, пододвинувшись друг к другу поближе, поскольку разговору сильно мешал шум, продолжали беседовать и что-то вычерчивать пальцами на столе. Но только теперь их было не десять, а девять. Таинственный незнакомец, предводитель компании, куда-то исчез.

Такой поворот событий не опечалил моррона. Во-первых, за столом осталась вся остальная компания, а во-вторых, Штелер надеялся, что главарь заговорщиков еще придет. Возможно, он знаком с искусной танцовщицей и удалился, чтобы лично выразить ей свое почтение. Собратья по клану подробно рассказали о повадках старших вампиров, а также поведали, в чем кроется секрет поразительного долголетия некоторых сто– и тысячелетних особей. Он заключался именно в том, что опытные кровососы не только избегали нападать в людных местах, но и не питались теми, кто был на виду. Полковник был совершенно уверен, что прекрасной танцовщице ничто не грозит. Если кровосос и заявился к ней, то лишь для легкого флирта или приятной, дружеской беседы.

В такую женщину было невозможно не влюбиться, и дело заключалось не только в ее изяществе, гибкости и красоте. От танцовщицы исходила энергия, мощный поток желания и жизненных сил. У нее было изумительно мощное обаяние, то, что называется роковым шармом, то, что притягивает мужчин и уже не отпускает. Даже Штелер, который еще совсем недавно благодаря своему положению и возможностям не испытывал недостатка во внимании жгучих красоток, вдруг почувствовал, что влюбился, влюбился, как курносый романтик-мальчишка, и не может противостоять внезапно обрушившемуся на него чувству. Его тянуло за кулисы. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал необходимость быть рядом с красавицей, разговаривать с ней, смотреть на нее и просто держать за руку. А иначе, а иначе ему нельзя, иначе бы он зачах и погрузился в вечную тоску…

«Пока слишком рано, пойду… обязательно пойду, но чуть позже… Ну надо же ей отдышаться после выступления, да и поклонников там, поди, пруд пруди!» – бывший полковник решил не торопиться, чуть выждать, тем более что в голове у него опять зашумело, а на члены напало легкое оцепенение. То ли он нервничал перед знакомством с дамой, что с ним уже не случалось очень давно, то ли Зов Коллективного Разума противился такому вопиющему безрассудству. Штелер не гадал, в чем кроется причина внезапно нахлынувшей на него слабости. Он точно знал, что пойдет за кулисы и никто, ни вампиры, ни симбиоты, ни сам эфемерный Зов не смогут противостоять встрече с его судьбой, с той единственной, которую он, быть может, всю жизнь искал.

Гвалт пьяных голосов постепенно затих, посетители вернулись на свои места и продолжили выпивать и закусывать, естественно, несколько раз грохнув кружками за прекрасных дам. На маленькой сцене терзали инструменты взопревшие музыканты, в общем, жизнь трактира пошла своим чередом. Даже главарь заговорщиков, и тот вернулся за стол к своей разношерстной компании.

Моррону нужно было что-то предпринять, как-то осторожно, не вызывая подозрений, подсесть к шайке поближе, чтобы хоть краем уха услышать, о чем они так долго ведут разговор. Сделать это было довольно сложно, поскольку вблизи от превращенного в карту стола не было свободных мест. Единственным способом оказаться по соседству было завязать знакомство с кем-то, кто сидел рядом. Штелер окинул беглым взглядом собравшийся в том закутке люд и вдруг с ужасом заметил, что через два стола от сборища заговорщиков шумно гуляет компания молодых вампиров, тех самых безрассудных юнцов кровососущего племени, которых он видел прошлой ночью в корчме.

Отличий было только два. Молодняк уже изрядно поднабрался и поэтому был куда более решительно настроен, чем в прошлый раз. К тому же в пьяной компании появилось еще несколько рослых и статных парней. Даже соседство со старшими товарищами (руководствуясь логикой и здравым смыслом, Штелер предположил, что вся шайка заговорщиков умеет отращивать клыки по ночам) не мешало громкой браваде и вызывающему поведению недавно познавших лицо ночи юнцов. Со стороны их кривляния выглядели вызывающе, и полковника поражало, почему никто из сидевших рядом наемников не взялся урезонить разошедшихся молодцов да девиц. Их громкие выкрики игнорировались, а дерзкие жесты оставались без внимания, как будто ветераны ратного дела взаправду боялись молодых негодяев, или, что, впрочем, маловероятно, наемники знали, что перед ними вампиры. Возможно, была еще третья причина возмутительного, разнузданного поведения. У группы кровососущих тварей имелись серьезные покровители, связываться с которыми боялись даже прошедшие горнила многих войн солдаты.

Это предположение как раз и обрадовало моррона, даже вызвало улыбку на его сытом и довольном лице. Если у сопляков и были покровители, то точно симбиоты, ведь именно они, могущественные существа с претензией на лидерство, сейчас заправляли в Денборге и имели реальную власть…

«А вот и еще одна ниточка появилась. Две ниточки – это уже хорошо, это уже что-то, а за какую из них сперва потянуть, мы сейчас посмотрим!» – радостно подумал Штелер, вставая из-за стола и, как будто направляясь к выходу, осторожно приблизившись к месту дебоша. Его интересовало, о чем говорил молодняк, точнее, не стесняясь присутствующих, громко кричал.

– Вот это будет забава так забава! Ну, кто со мной?! – с виду самый задиристый и отчаянный из всей компании юнец вскочил на стол и высоко поднял руку с кубком. – Пью за эту ночь, за ночь без правил, за наше приключение! Сегодня мы отведаем настоящий нектар, не то что жалкое деревенское пойло или эту кислятину, именуемую вином!

«Ах, вот оно как!» – усмехнулся в душе Штелер, выведший из короткой речи молодого вампира сразу три важных заключения.

Во-первых, у кровососов действительно имелся хозяин или хозяева. Ведь должен же был кто-то устанавливать эти правила? Лорды-вампиры? Нет, это невозможно, полностью исключено. Главы, а зачастую и основатели кланов были принципиальными противниками освоения новых земель как здесь, на правобережье Удмиры, так и на бескрайних просторах недавно открытого Нового Континента. Это бы подорвало основу их власти, большие расстояния значительно ослабили бы «кровные узы» их детищ и слуг. Хоть подавляющее большинство вампиров принадлежало кланам, но имелось и много изгоев, одиночек, живущих сами по себе. Именно они и отправлялись в колонии, чтобы быстрее забыть свой позор или оскорбления, нанесенные в кланах. Нет, хозяин их был местным, проживал здесь, в Денборге.

Во-вторых, хозяин, личность которого пока еще стояла под знаком вопроса, вел какую-то опасную игру. Именно по этой причине он и нанял вампирское отребье, чтобы в случае неудачи было не жалко кем-то пожертвовать. Он боялся глупости и необузданности молодняка, поэтому установил им, как спесивым деткам, правила. Одно из них, видимо, заключалось в том, что вампиры не должны были питаться в Денборге. А иначе, что бы означала фраза бойкого юнца «…жалкое деревенское пойло или эту кислятину, именуемую вином…»? Вот почему прошлой ночью буйствующая компании посетила придорожный трактир. Им разрешалось кормиться только за городом!

В-третьих, этот вывод как раз Штелера и не обрадовал. Уставший от подчинения господину молодняк решил сейчас немного нашкодить. Светловолосый юнец с кубком в руке подбивал своих товарищей на приключение, то есть, говоря проще, призывал нарушить запрет и полакомиться кем-то, причем он с уверенностью заявлял, что кровь добычи будет намного вкуснее, чем их обычная пища. Значит, жертва уже определена, она уже выбрана…

– Утихни, Квил, и слезь со стола! Запах твоих грязных ножищ невыносим! – вопреки одобрению большинства стаи, вдруг заявила симпатичная дама в неброском, сереньком платьице. – Хочешь в стоках жить да крысами питаться? Хочешь на костер взойти? Пожалуйста! Только нас за собой не тащи, наши головы не подставляй! Кто нарушит правила, того даже не изгонят, они того прикончат!

«Ага, значит, хозяин не один, значит, их много!» – обрадовался новой информации моррон, незаметно, бочком, подобравшийся уже почти вплотную к потерявшей бдительность компании.

– Сама ты пожирательница крыс, беззубая, домашняя зверушка! – решил задавить оскорблениями оппонентку светловолосый юнец, настолько тощий и слабый с виду, что Штелера удивляло, как он стоит на ногах и не падает под тяжестью висевшего на поясе меча. – Хочешь всю жизнь пресмыкаться – изволь! Только мы вольное племя, мы настоящие хозяева жизни, а не всякие… – юный оратор чуть было не проговорился, но вовремя спохватился и, чтобы сгладить неловкий момент, залпом осушил вино из кубка. – Ночь проходит, наше приключение ждет! За мной, повелители ночи!!!

Предводитель шайки кровососов ловко спрыгнул со стола и, по-дружески обняв парочку рослых и крепких упырей за плечи, под одобрительные выкрики остальных направился с ними к выходу.

– Одумайтесь, идиоты! Нам не простят! – пыталась воззвать к гласу рассудка приятелей дамочка в сереньком невзрачном платьице, но ей это не удалось. С ней за столом остались лишь двое, а все остальные отправились на охоту.

Штелер решил, что ему улыбнулась удача, и поспешил к выходу. Охотники сами уязвимы во время охоты, тем более когда они молоды, горячи, неопытны и пьяны. Их внимание полностью концентрируется на выбранной жертве, и они не замечают, что творится у них за спиной, что за ними тоже охотится более сильный и более хладнокровный зверь. Моррон не столько хотел спасти несчастного, для которого эта ночь должна была стать последней, сколько желал привлечь к своей персоне внимание хозяев упырей. Если он перебьет хотя бы нескольких пьяных вампиров, то тут же завяжется интрига, начнется игра. Симбиоты, а Штелер все больше приходил к убеждению, что отважиться держать на службе вампиров могли только они, заметят его и встанут перед выбором: или убить, или заполучить на свою сторону. В любом из этих случаев клубок чужих планов начнет распутываться, а именно этого он и хотел…

– Эй, приятель, погодь! – внезапно на плечо уже почти достигшего выхода Штелера легла чья-то тяжелая, крепкая рука.

Моррон быстро обернулся, неимоверным усилием воли удержавшись, чтобы тут же, с разворота, не заехать кулаком по физиономии наглеца, осмелившегося до него дотронуться. Перед ним стоял рослый, широкоплечий наемник, один из тех, кого бывший полковник окрестил «заговорщиками».

– Чо надо?! – злобно прищурившись, произнес моррон и ловко выдернул из-под увесистой ладони плечо, так что рука верзилы под собственной тяжестью полетела вниз, а ее хозяин на долю секунды потерял равновесие.

– Поболтать с тобой хотят, вот чо! – проворчал парень, едва удержавшись от ответного действия и стерпев вызывающий взгляд.

– Кто?! – продолжая жестко вести разговор и игнорируя возможность того, что его скорее ударят, нежели ответят, спросил Штелер.

– Да тот, за кем ты сюдысь приперся! – ухмыляясь, заявил парень.

Штелер быстро перевел взгляд с веснушчатой рожи наемника на компанию «искателей дедушкиных кладов». Главарь смотрел на него в упор и едва заметно кивнул в знак того, что действительно хочет с ним побеседовать. Не говоря ни слова, моррон сделал шаг вперед, но рука верзилы мгновенно впилась в его локоть.

– Да куда ж ты?! Не здеся!!! – прошипел, как змея, сквозь зубы рассерженный верзила. – Пошли, я отведу!

Наверное, разумно было бы отказаться от ночной прогулки в такой компании, но Штелер не стал упрямиться. Он все равно уже потерял много времени и не успел бы догнать отправившихся на охоту кровососов. Одна нить расследования ускользнула сквозь пальцы, но ее место заняла другая и, как знать, возможно, более короткая, ведущая в самую сердцевину запутанного клубка денборгской интриги.

Рослый наемник резко отпустил его локоть и направился к двери трактира, моррон последовал за ним. В том, что с ним собирались поговорить на свежем воздухе, Штелер не заподозрил ничего необычного, ведь в трактире слишком много лишних ушей и имелись твари, обладающие необычайно чутким слухом.

* * *

Когда к горлу приставляют нож или надавливают на затылок дулом пистолета, то от тебя что-то хотят. Так начинаются многие разговоры с теми, кто боится чужих ушей. Но когда тебя хватают за руки, а кто-то быстро выпрыгивает из-за дерева и набрасывает на шею удавку, ясно как день, что ни о какой беседе не может быть и речи.

Штелера не обрадовал такой поворот событий. Во-первых, он настроился на разговор, и те слова, которые он припас для загадочного главаря, канули в Лету, а бывший комендант не любил утруждать свой мозг бессмысленной, лишней работой. Во-вторых, это было низко и подло – заманить человека обещанием встречи в подворотню, а там задушить. И, в-третьих, что самое обидное, он как бывший полковник и потомственный дворянин не заслуживал позорной смерти в петле. Даже младших офицеров в армии не вешали, а расстреливали. На худой конец Штелер был согласен на нож, подло вонзенный в бок или спину, но удавка… Этот низкий поступок чистоплюя-убийцы, боявшегося замарать ручонки кровью, попахивал личным оскорблением и был достоин самого сурового наказания.

Схвативший моррона за руки веснушчатый верзила не успел и глазом моргнуть, как гибкие кисти жертвы выскользнули из его захвата, а место схождения ног пронзила острая боль. Даже в борьбе с негодяями Штелер не хотел использовать нечестный прием, но так уж оно само собой получилось. Парень был выше него ростом, и когда полковник резким круговым движением высвобождал руки, то костяшки правого кулака чисто случайно, по инерции, скользнули сверху вниз по самой важной части мужского организма.

Любой на месте наемника завизжал бы, заорал бы, заскулил или заплакал, однако у любителя подворотен номер один была отменная выдержка. Он сдержал вырывающийся наружу крик, лишь широко открыл рот и издал приглушенный гортанный звук, нечто среднее между скрипом телеги, шипением змеи, басистым храпом и ленивым мяуканьем перекормленного кота. Одним словом, вопль был приметным, жаль, что продлился недолго, а исполнителю не представился случай его в будущем повторить, поскольку именно будущего-то у страдальца и не было.

Удавка крепко сдавила горло Штелера, напрягшиеся и вот-вот готовые лопнуть мышцы шеи не справлялись с нагрузкой. Второй наемник буквально повис на спине у моррона, сковывая движения тела, заваливая его назад. Еще пара секунд – и грязное дело было бы успешно завершено, но, к несчастью злодеев, у их жертвы имелся кое-какой опыт борьбы с ночными убийцами, нападавшими подло и чаще всего со спины. Они ведь не знали, что Штелер был комендантом, имел огромную власть, постоянно ставящую его жизнь под угрозу. Метящие на его место подчиненные, городские чиновники, которым он перешел дорогу, или просто считавшие его несговорчивым негодяем поставщики часто писали доносы, но иногда не брезговали и подсылать ночных гостей. Только за последний год полковник пережил два покушения, причем спас свою жизнь собственными силами. Ленивая охрана, как всегда, только вертелась под ногами, а в опасный момент ее поблизости не было.

Вместо того чтобы бороться с удавкой, напрягая все тело, и схватиться высвободившимися руками за сдавливающий горло шнур, Штелер, наоборот, расслабил мышцы и поддался убийце, завалившему его на себя. Обескураженный враг не успел вовремя среагировать и повалился на землю, естественно, увлекая жертву за собой. Бывший полковник хоть и исхудал в странствиях, но пушинкой его было не назвать. Вес грузного тела вдавил убийцу в мостовую, а удар затылка несостоявшейся жертвы по его переносице завершил дело, мгновенно лишив подлого наемника чувств.

Уже через пару мгновений моррон был снова на ногах, причем даже не удосужившись снять с шеи все еще давящую и мешающую дышать петлю удавки. Штелер боялся потерять драгоценное время, ведь нанесенный им удар костяшками ниже пояса причинил хоть и жуткую, но парализующую лишь ненадолго боль.

Сжимая левой рукой пострадавшее место, верзила правой выхватил кинжал. По пижонской привычке наемников рослый парень носил меч на спине и, конечно же, не успел бы до него дотянуться. Блеснувшее во тьме лезвие кинжала понеслось по прямой в живот моррона. Опять же из-за разницы в росте враг не сумел воспользоваться более коварным ударом, идущим снизу вверх.

Вместо того чтобы отскочить назад, Штелер ринулся вперед и немного вбок. Кинжал едва скользнул по нижнему левому ребру и вместе с рукой убийцы по инерции прошел дальше. В следующий миг противники прижались вплотную друг к другу, причем правая рука наемника, та самая, в которой находился кинжал, оказалась крепко зажатой под мышкой моррона. Враг был сильнее, в любой миг он мог заключить жертву в смертельный захват или одним резким разворотом вывернуть ее руку, но этого мгновения ему как раз и не хватило. Человек, борющийся за свою жизнь, не ведает страха и брезгливости, а в ход пускаются любые средства. Зубы моррона лязгнули, как створки медвежьего капкана, и с силой сомкнулись на кадыке врага. Резкий рывок, убийца обмяк, а в лицо озверевшего Штелера брызнул фонтан крови. Подобно лютому зверю, разъяренному волку или обезумевшей бойцовской собаке, моррон вырвал зубами кадык врага.

Выплюнув изо рта кусок липкой от крови плоти, Штелер наконец-то снял с шеи удавку и бросил ее на мостовую. Он был весь в крови, но это была не его кровь! От осознания этого приятного факта на душе у запыхавшегося бойца посветлело. Не омрачила радость победы даже мысль, что новенькое, только сегодня сшитое платье безвозвратно испорчено. Полковник вдруг почувствовал азарт и восхищение собой, а также резкий прилив душевных и физических сил, вызванный видом двух тел на мостовой: одного мертвого, бьющегося в конвульсиях в быстро растекающейся луже крови, а другого – бесчувственного, еще живого, точнее, пока еще живого.

Война не прощает слюнтяйства, а милосердие во время нее хорошо лишь в ограниченном количестве. Щадить можно только мирных жителей и тех, кто сам бросил оружие. Не чувствуя угрызений совести, страха и других негативных эмоций, моррон подошел к еще теплому и дрыгающему ногами телу рослого убийцы, нагнулся, перевернул его набок и вытащил из ножен на спине меч. Клинок был отменным, хоть сделанным под руку наемника и для полковника чуть-чуть тяжеловат. Однако к этому чуть-чуть можно было быстро привыкнуть, если, конечно, пускать оружие в дело, а не носить его просто так.

Возможность опробовать трофей появилась мгновенно. Второй убийца стал приходить в себя и, жалобно застонав, заворочался на земле. Еще через несколько секунд он открыл бы глаза и, схватившись руками за окровавленное лицо, стал бы медленно подниматься. Однако только что избежавший смерти полковник не дал ему такой возможности. Один короткий замах, и острая сталь вертикально вонзилась в грудь; один резкий поворот – и между ребер что-то хрустнуло… неудачливый мастер удавки медленно испустил дух.

«Вот и все, только ухватился за нить, а она тут же рвется в руках! – подумал Штелер, вытирая о плащ убитого перепачканный кровью трофейный меч. – В трактир я вернуться не могу… Весь в крови, мне бы отмыться да одежу сменить, прежде чем на люди показываться! Да и что мне в трактире делать? Поредевшей не без моих усилий компании там уже давно нет. Обманули меня, обвели вокруг пальца! А все-таки кто же они: обычные люди, вампиры или какая иная мразь?»

Вопрос был несложным, но так и остался вопросом. Убитые Штелером были людьми, но это совсем не означало, что главарь шайки не вампир, да и остальные ее члены не имеют острых клыков. В Денборге творилось черт знает что: нищие пировали под одной крышей с господами; танцовщица, достойная лучших подмостков Геркании, плясала в грязном кабаке на забаву пьяной толпы, молодые вампиры трепетали при слове «хозяин», так почему же наемные убийцы не могли ходить в услужении у шайки хитрых кровососов?

Штелер отчистил оружие и одежду, как мог, на месте схватки ему уже нечего было делать, да и опасно находиться там, где все еще пачкали кровью мостовую два бездыханных тела. Однако моррон по-прежнему стоял. Он судорожно пытался сообразить, что же ему дальше делать и куда идти, но в затуманенной голове пока не появилось ни одной достойной идеи. Безмолвствовали и проклятые голоса, обычно появляющиеся в самый неподходящий момент и зачастую лишь мешающие принять решение.

Внезапно глаз уловил движение, на крыше дома быстро промелькнула тень, затем вторая, третья… Послышался тихий свист, ему ответил свист с другой крыши. На губах познавшего вкус убийства моррона появилась злорадная усмешка. Теперь он знал, как скоротать время до утра, ведь он совершенно случайно, по воле влекущего его в неизвестность рока, оказался в самом центре кровавой охоты. Отважившиеся нарушить запрет хозяина вампиры окружали его, брали в кольцо, пока еще прячась на крышах. Наверное, им до этого не повезло, они упустили выбранную добычу, а потом просто рыскали по городу в поисках припозднившихся прохожих. Запах крови двух мертвых тел привлек к себе неопытных кровососов, и тут им не повезло во второй раз! Они и предполагать-то не могли, что уже давно превратились из охотников в дичь.

* * *

В жизни всякое бывает! Даже опытные игроки допускают нелепую ошибку и уступают партию зеленому новичку. Искусный стрелок мажет, потому что дрожит рука после лишней кружки, а охотник выбирает вместо упитанного кабана мелкую, абсолютно лишенную какой-либо ценности дичь. С головы до ног перепачканный кровью мужчина в полном расцвете сил, а рядом с ним два еще кровоточащих мертвых тела, души которых только пару минут назад отлетели в мир иной. Казалось бы, что может быть лучше для шайки жаждущих живительной влаги тварей? Где еще они могли найти в уже предрассветный час столько качественной, свежей пищи? Кровь воинов высоко ценилась у вампиров, она была куда питательней, чем розовенькая жижа юных девиц. Однако стайка упырей на крышах проигнорировала присутствие уже приготовившегося к бою Штелера и куда-то быстро умчалась прочь.

Охота шла не на него, и это вызвало недоумение у полковника. Вряд ли кровососы испугались блеска его меча. По молодости они не могли почуять ядовитую кровь в его венах, да и если бы были старше и опытней, то все равно бы не определили, что в нескольких метрах от них внизу находится не человек, а моррон. Запах крови убитых им наемников был настолько силен, что забивал все остальные ароматы. В конце концов Штелер пришел к выводу, что «дети ночи» не признали его достойной добычей и тем самым нанесли ему тяжкое оскорбление. А за поруганную честь, как известно, следует платить весьма дорогой монетой!

Мысленно пообещав себе, что никого не оставит в живых, моррон засунул меч под мышку и полез на крышу ближайшего двухэтажного дома. Открытого столкновения со стаей не произошло, но кто знает, может, так и лучше. Штелер вернулся к первоначальному плану, то есть решил охотиться на охотников, если он, конечно, успеет выследить свою дичь, прежде чем та не выпустит острые клыки в лебединую шейку какой-нибудь знатной дамочки, имеющей дурацкую привычку разъезжать в карете по ночам без охраны.

Стоит святоше помянуть черта, как перед ним тут же появляется рогатый, косматый бесенок и подсовывает на подпись контракт; стоит моррону о чем-то подумать, как это непременно произойдет. Едва успел Штелер подняться до второго этажа, как из соседней подворотни донесся испуганный женский крик.

«Ах, вот вы меня на кого променяли… на дамочку!» – подумал моррон, спрыгнув обратно на мостовую и побежав на крик. Карабкаться на крышу не было смысла. Охота подошла к завершению: свора тварей окружила добычу, отрезала ей пути к бегству и, судя по всему, уже набросилась на припозднившуюся дамочку.

«Ничего, я успею, – утешал себя моррон, потративший напрасно время на лазанье по карнизам. – У меня еще есть время! Вряд ли сопливые кровососы уведут с собой жертву, это не в их духе. Они жадно набросятся на девицу и растерзают ее прямо на месте. А пока они будут лакомиться, я добегу, обязательно добегу! Я должен успеть!»

Целью Штелера было не спасение невинной, наивной души, блуждающей в одиночку по ночам, а перебить вампиров, поэтому доживет ли женщина до его появления или нет, при данных обстоятельствах не казалось ему важным. Судьба красавицы, а дурнушек вампиры редко когда откушивают, висела буквально на волоске. Однако ей повезло, моррон вбежал в подворотню вовремя, то есть еще до того, как в мягкое девичье тело вонзились пять пар острых клыков.

Видимо, крестьянская кровь была не столь уж и плоха, как заявлял вожак стаи по имени Квил. Вампиры не выглядели голодными, они не накинулись на добычу, не разорвали ее на части, а только играли, удовлетворяя самое низменное из чувств, свойственное всем разумным существам, – наслаждались своей властью и абсолютной беззащитностью жертвы. Двое вампиров прижали женщину спиною к стене, зажав ей рот и крепко вцепившись когтями в ее руки и ноги, третий безжалостно рвал на куски довольно дорогую одежду. Двое остальных, в том числе и сам Квил, стояли поодаль и мерзко улыбались, получая наслаждение от вида чужих страданий.

Неизвестно, какие извращенные мысли блуждали в маленькой голове тощего, но ужасно задиристого и пакостного вампира? Неизвестно, через какие унижения и издевательства должна была пройти жертва перед тем, как ее умертвят? Об этом знал лишь Квил, но он не торопился делиться своими задумками даже с товарищами. Как истинный лидер и вожак, он посвящал в свои намерения постепенно, по чуть-чуть, тем самым завоевывая признание и дешевое уважение.

Штелер не хотел нападать сразу, собирался выждать удачный момент, все-таки схватка с пятью сильными тварями – не шутка даже для того, кто уже мертв. Плотно прижавшись левым плечом к стене и стараясь держаться в тени от дома, он осторожно подкрадывался к врагам, но стоило лишь моррону приблизиться на тридцать шагов, как все до единого кровососы обернулись в его сторону и почти одновременно ощерились. Его выдал запах, запах впитавшейся в одежду крови. Такое зловонное амбре нельзя было не учуять с близкого расстояния. Для людей оно всего два-три шага, а для обладающих куда более чутким обонянием вампиров оказалось примерно в десять раз больше.

Полковник понял свою ошибку, но поскольку исправить ее способа не было, ему оставалось лишь вступить в бой. Уже не прячась, а просто обнажив доставшийся от убийцы меч и искривив лицо в самой омерзительной ухмылке, моррон вышел из тени и двинулся на врага. Его разум был холоден и спокоен, хотя схватка обещала быть нешуточной. Штелер надеялся, что не проявит эмоций до самого завершения боя, но в этом-то как раз моррон и ошибся…

Четверо вампиров также обнажили мечи, видимо, решив, что не стоит рисковать и драться традиционным способом, то есть когтями и клыками. У противника было оружие, и, судя по количеству чужой крови на одежде и лице, он неплохо умел им пользоваться. Один кровосос не принял участия в драке, подельники оставили его удерживать жертву, пока они не проучат наглеца, осмелившегося бросить им вызов. И тут Штелер увидел заплаканное лицо женщины. Кровь мгновенно ударила в голову моррона и бешено забарабанила по вискам, чуть не разрывая сосуды. Это была Она, та самая танцовщица из трактира, с которой он так и не успел познакомиться.

Ярость ввергла мозг моррона в пучину безумия, и он, позабыв об осторожности, бросился на врага. Он проиграл схватку, проиграл в самом начале, поскольку пренебрег элементарным правилом, которое заставляют выучивать наизусть любого начинающего бойца: «В основе боя одного против нескольких противников должны лежать осторожность и трезвый расчет! Сначала защищаться, а уж затем нападать!»

Первый удар не увенчался успехом, как впрочем, и второй, и третий… Вампиры были быстры и гораздо лучше владели оружием, чем Штелер предполагал. Они легко отразили его непродолжительную атаку, и тут же сами перешли в наступление, ударив одновременно с четырех сторон. От двух летящих сверху мечей моррон ушел, слегка пригнув голову и отскочив в сторону, удар длинного клинка слева парировал, взяв его на перекрестье меча, а вот четвертое лезвие все же достигло цели. Оно скользнуло по ноге и повредило икроножную мышцу. Полковник опустился на одно колено и был уже не в силах подняться. Он не мог встать, не мог быстро двигаться, то есть фактически был обречен. Бой мог завершиться в любой миг, всего через пару-тройку ударов, Юные вампиры были настолько уверены в своей победе, что перестали шипеть и убрали клыки. К противнику перестали относиться серьезно. Разве можно бояться того, кто истекает кровью и полностью беззащитен, кого остается лишь добить?

Штелер знал, что поврежденная мышца быстро срастется. Это был лишь вопрос времени, нескольких минут, а может, даже и секунд. Похоже, не спешившие прикончить его кровососы собрались немного поиграть, а значит, у моррона еще оставался шанс выбраться из передряги.

Важный вопрос, что же произойдет раньше: срастется ли поврежденная мышечная ткань или один из мечей вонзится в грудь моррона, так и остался без ответа. Впрочем, он мгновенно потерял значимость, как только за спинами лыбящихся в преддверии новой веселой потехи вампиров выросла чья-то не очень высокая, но широкоплечая тень.

– Марстел, сзади!!! – успел выкрикнуть охранявший танцовщицу вампир, но опоздал, его товарища уже ничто не могло бы спасти…

Пакостная ухмылка на физиономии одного из вампиров вдруг сменилась гримасой боли. Он широко открыл рот, то ли пытаясь вдохнуть, то ли закричать, но так и не смог произнести ни звука. Послышался хруст ломаемых костей и треск распарываемой ткани. Тело несчастного изогнулось, прогнулось назад, сведя вместе лопатки, а из его живота, точно там, где находится солнечное сплетение, внезапно появился окровавленный кончик лезвия. Марстел испустил последний хрип вперемешку с кровью и упал лицом вниз на мостовую, так и не выпустив из рук меча. Вампиры встрепенулись и занервничали. Из спины их мертвого товарища торчала рукоять кинжала, но ведь поблизости никого не было, даже тени, которую несколько секунд назад приметили моррон и один из вампиров.

– Что за чертовщина?! – выкрикнул Квил, как и его приятели, испуганно озираясь по сторонам и хаотично рассекая воздух вокруг себя мечами.

Ответом ему стал лишь душераздирающий крик. Вампир, охранявший танцовщицу, вдруг плотно прижался спиной к стене и задергался в безумном танце конвульсий. Из его окровавленной груди торчала точно такая же рукоять, а по стене быстро промелькнуло какое-то темное, расплывчатое пятно.

– Что это?! Кто это?! – испуганно, захлебываясь собственной слюной, затараторили наперебой пока еще живые вампиры.

– Уходим! – отдал последний приказ не менее остальных напуганный Квил и, запустив меч в стену, где только секунду назад находилось пятно, первым кинулся прочь из подворотни.

Его подельникам не нужна была повторная команда, они еще быстрее вожака пустились наутек и почти беспрепятственно ретировались с места сражения. Их никто не преследовал, не метал им в спины кинжалы, но когда троица упырей уже почти скрылась из виду, один из вампиров вдруг заорал и, высоко подскочив на бегу, схватился обеими руками за свои шустрые ягодицы. Возможно, их просто свело от неимоверно резкого сокращения и выпрямления мышц, но что более вероятно, невидимый спаситель моррона и танцовщицы дал напоследок негодяю здоровенного пинка.

Тем временем разрезанная мышца Штелера уже благополучно срослась, и он, кряхтя, поднялся на ноги. Бой еще не был окончен, поэтому рука моррона крепко сжимала меч, а глаза пристально вглядывались в темноту, где прятался неизвестно кто, а может, уже и не прятался, а покинул подворотню. Личность спасителя, впрочем, как и его намерения, оставались для Штелера загадкой. Обладающий редким даром невидимости спаситель мог оказаться кем угодно, например, более могущественным хищником, лишь отогнавшим от приглянувшейся ему добычи хилую мелочь.

В отличие от своего горе-заступника, все еще остававшегося в боевой стойке и вглядывающегося в темноту, танцовщица не была удивлена и напугана. Не стесняясь своей наготы, она взялась за укладку растрепанных волос, затем принялась облачаться в разорванные одежды. Как ни странно, но на ее прекрасном лице были видны лишь усталость и… огорчение. У полковника сложилось абсурдное впечатление, что красавица крайне расстроена тем, что не стала пищей вампиров. Впрочем, женщины – существа загадочные, они порой весьма странно проявляют эмоции, и ни одному мужчине никогда не постигнуть, какие мысли бурлят в их прекрасных головках, какими чувствами в тот или иной момент преисполнено трепещущее в восхитительной груди сердце.

Наконец облачившись в разорванное платье, танцовщица обратила внимание на застывшего с мечом в руке моррона и неторопливо направила стопы в его сторону.

– Какая же ты скотина! – с горечью произнесла красавица, подойдя к оцепеневшему Штелеру, и с размаху одарила его звонкой пощечиной.

Из темноты, откуда-то слева и очень близко от моррона, раздался тихий смешок.

– А ты… ты просто мразь! Знать тебя не хочу! – пропел прелестный голосок, обращаясь к кому-то в темноту.

Повергнув моррона в еще большее недоумение, чем то, в котором он пребывал, красавица величественно удалилась, покинула грязную подворотню с грацией и достоинством настоящей королевы, на худой конец, герцогини…

– Забавные они создания, женщины, не правда ли? – послышался за спиной потиравшего раскрасневшуюся щеку полковника красивый, мужской баритон.

Штелер обернулся и от удивления чуть не выронил из руки меч. В шагах трех-четырех от него стоял тот самый наемник с цепью, обмотанной вокруг руки. Неизвестно кто, вампир, человек, а может, кто-то еще, печально улыбался и с интересом смотрел в лицо застигнутого врасплох незадачливого заступника неблагодарных девиц.

– Ну что, господин моррон? В прятки, как видите, и я умею играть, – рассмеялся незнакомец, а затем, мгновенно придав лицу серьезное выражение, добавил: – Не кажется ли вам, что нам пора объясниться?

– Здесь и сейчас? – спросил бывший полковник, язык которого еле слушался, а в горле образовалась неимоверная сухость.

– Именно здесь и именно сейчас, – слегка кивнул головой загадочный персонаж. – Не вижу смысла в выборе другого места и времени…

(обратно)

Глава 6 Древний ритуал

Где-то высоко в кронах деревьев пропел квикор. Верный признак, что наступил полдень; полдень второго дня, как небольшой отряд урвасов расположился лагерем в опустевшем поселке колонистов возле покинутой шахты. Конечно, было бы проще ориентироваться по солнцу. Если небесное светило в зените, значит, середина дня, эту примету знают все, даже пришедшие из-за Великой реки Удмиры чужаки. Но когда небо затянуто тучами и постоянно льет дождь, время можно определить лишь по скрипучему воркованию довольно большой, уродливой птички с облезлым оперением и клювом, настолько крупным и острым, что без труда способен пробить череп взрослого человека.

Старый охотник и, пожалуй, самый опытный воин племени медленно поднялся с чужой кровати и первым делом посмотрел на свои опухшие, изуродованные узлами вен ноги. Он глядел на них каждое утро и мысленно обращался к «старшим», прося их дать ему сил встать. Вот так оно всегда глупо и происходит! Ни вражеский меч, ни свинец из мушкета, ни острые зубы борончура, ни тяжелая лапа медведя не смогли отнять его жизнь, хоть много раз и пытались. Кулбар знал лик самого страшного, самого беспощадного своего врага, у которого больше шансов покончить с ним, чем у всех чужаков и зверей вместе взятых. Это были его ноги, его собственные ноги, которые могли отказать в любой момент. Сталь и свинец, коготь и клык обрывают жизнь мгновенно или растягивают смерть на недолгий срок. Этот же враг был куда беспощадней и подлее: сначала он превратит старика в беспомощное подобие человека, а затем обречет на жалкое существование в течение мучительно долгих лет, финалом которых станет хоть и не позорная, но и не завидная для воина смерть, смерть в постели.

Кулбар боялся начала своего конца, боялся дня, когда он не сможет подняться, поэтому и обрадовался возможности стать участником и жертвой ритуала «Гарбараш». У него была веская причина оборвать свой век на земле и с почестями перейти в шатры верхнего мира, а вот у некоторых его молодых соплеменников такой причины не оказалось, да и власть Рода над их душами заметно поубавилась. Бездействие притупляет бдительность, расслабляет натренированные мышцы и ослабляет волю. Чего Кулбар боялся, то и произошло, в рядах его небольшого воинства этим утром завелись дезертиры.

Минувший день прошел довольно спокойно, в том-то и крылась беда! Они осмотрели каждый дом в поселении возле шахты, разведали окрестности, а затем после плотной еды, приготовленной из оставленных колонистами припасов, принялись разбирать заваленный камнями вход в недра земли. Командир не надеялся, что поселенцы укрылись в узких и душных подземных проходах, он лишь хотел занять делом заскучавших воинов. Когда тело работает, дурные мысли уходят прочь; а когда в голове пусто и чисто, люди не совершают мерзких поступков.

Последний камень из «большого дома» был убран, уже когда на небе появилось ночное светило. Урвасы устроились на ночлег в покинутых домах чужаков, а проснувшись утром, обнаружили отсутствие часовых. Предав Род и свое племя, двое воинов ушли: оставили спящих товарищей без защиты и скрылись в лесу.

Кулбар сразу понял, что речь идет об обычном предательстве, а не о нападении на стражей хищных зверей. Беглецы захватили с собой не только оружие, но и припасы. Командир знал, в какую сторону отправились дезертиры, мог повести оставшихся воинов в погоню и быстро нагнать отступников. Он мог провести отряд по следу, но не сделал этого, даже более, – утихомирил гнев, бушевавший в душах воинов, верных Роду и племени Урвас. В жизни каждый выбирает свой путь, свою судьбу. Беглецы наказали себя сами, ограничили век своей души лишь земным пребыванием. Они добровольно отреклись от соплеменников и от предков; и даже если, уйдя к чужакам, примут их веру, то никогда не станут для захватчиков с другого берега Удмиры до конца своими: ни здесь, на земле, ни в их части Небес. Всю жизнь быть безродным изгоем, всю жизнь называться «грязным дикарем» – что может быть хуже, какое наказание может быть суровей?

Старик медленно облачался в боевые одежды, надеясь, что делает это в последний раз. Он устал жить, устал нести на себе бремя ответственности, но тем не менее не сложил руки, не положился целиком и полностью на судьбу. В его поредевшем без боя отряде осталось всего четыре воина, двое из них Вакар и Анвал, бойцы опытные и никогда не жившие среди чужаков. Они не сбегут, да и другим не дадут, поэтому старик и позволил себе небывалую роскошь поспать среди дня.

Кулбар уже давно не был тем могучим воином, о котором слагали легенды не только соплеменники, но и маковы с далерами. Его стать усохла, тело ослабело, а в глазах, которые бесспорно являются зеркалом души человека, появилась усталость. Единственным, что его не покинуло, был опыт: знание леса и умение владеть топором, которое, впрочем, не очень многого стоит без физических сил. Если бы речь шла об обычном походе, он бы воздержался от участия в нем, не стал бы путаться под ногами у молодых и сильных, но поскольку их целью было не выиграть бой, а достойно погибнуть, одряхлевший воитель сам вызвался возглавить отряд.

Едва командир успел завязать последний ремешок кожаного нагрудника, как за дверью послышались тяжелая поступь и жалобный скрип продавливаемых половиц. Через миг заскрипела и дверь, а на пороге появилась широкоплечая фигура Анвала.

– Они идут, Кулбар! Они все-таки пришли! – с нескрываемой радостью в голосе произнес воин и рассмеялся. – Все даже лучше, чем мы ожидали! Не поселенцы, не лесные бродяги, а настоящие солдаты, только вот…

– Что «только вот»? – невозмутимо спросил старик, по привычке проверяя перед боем остроту топора.

– Одежды на них другие, цвета не те… да и доспехи уж слишком блестят…

– Новенькие, – догадался командир. – Видно, недавно из-за Удмиры прибыли… Ну, что Анвал, покажем свеженьким чужакам, на что способны воины племени Урвас?

– Мы ждем тебя! Без тебя не начнем! – произнес еще довольно молодой урвас, с почтением и преданностью глядя на готовящегося к последнему бою старика. – До встречи в гостях у «старших», Кулбар!

– До встречи, Анвал, но только не в гостях… – усмехнулся старик. – Мы сами уже почти «старшие», уже почти боги… До встречи на новых угодьях, Анвал, и пусть рука твоя будет твердой, а дух крепок до самого конца земного пути!

* * *

Темно-серые грозовые тучи нависли над головою и заметно ухудшали и без того отвратное настроение, в котором пребывал молодой лейтенант 17-го кавалерийского полка. Хорошо еще, что ливень закончился, и проштрафившемуся офицеру приходилось месить сапогами дорожную грязь лишь под мелкими каплями противного, моросящего дождя. Это был единственный плюс, единственный положительный момент за целые, растянувшиеся до неимоверных пределов сутки. В остальном же все было плохо, нет, просто нестерпимо ужасно! Он не гарцевал на своем вороном любимчике, а месил грязь сапогами. Рассеченная в драке правая бровь еще болела, не позволяя моргать. Вокруг него не скакали бравые молодцы из его эскадрона, а уныло брела невзрачная пехтура в темно-зеленых, навевающих хандру мундирах. Вчерашний день обещал быть замечательным, но уже к полудню превратился в сущий кошмар. Началась череда неудач, какой в жизни молодого офицера еще не бывало.

Он проснулся поздним утром в том самом доме и в той самой кровати, где всю ночь напролет предавался плотским утехам с игривой красавицей. Он лежал на кровати один, незнакомка исчезла, но этот прискорбный факт ничуть не мешал ему нежиться после бурных забав прошедшей ночи. Странно, что он ничего не помнил, но по расслабленному телу растеклась приятная усталость. В идущей кругом голове не осталось каких-либо образов, но плоть офицера сохранила воспоминания о неимоверно приятных ощущениях: нежных касаниях и ласках, о сжигающей изнутри и вырывающейся с криком наружу страсти, какой он еще никогда и ни с кем не испытывал.

Он решил, что влюбился, и был опечален тем, что не проснулся утром в объятиях красавицы. Впрочем, с прекрасной, темноволосой обольстительницей все было иначе, совсем по-другому, нежели с другими дамами. Она не кокетничала, не предавалась пассивному флирту, не утруждала себя намеками и не мучила кавалеров жеманством. Она, как охотница, нет, настоящая хозяйка податливых мужских сердец, просто брала, что хотела, а затем исчезала, внезапно и неизвестно куда.

Поспешно одеваясь, поскольку он уже давно должен был находиться на построении в казарме, лейтенант продумывал, как будет искать пленившую его сердце красавицу, но вскоре отказался от глупой затеи по целому ряду причин. Во-первых, второе свидание могло оказаться гораздо хуже, чем первое, поскольку в нем явно не будет ни пленяющей сердце интриги, ни томительного ожидания, ни смертельного риска, ни азарта. Во-вторых, он по опыту знал, что стоит лишь показать женщине свою заинтересованность, как сразу же она подберет подол юбки и взгромоздится тебе на шею, откуда ее потом очень сложно согнать. В-третьих, роковые женщины всегда опасны как для нервов и жизни, так и для карьеры. И, наконец, в-четвертых, красавица явно была хищницей, а охотницы очень не любят, когда к ним привязывается по каким-то причинам отпущенная на свободу добыча. В общем, юный, но уже хорошо разбирающийся в женщинах лейтенант решил не предпринимать поиски дамы. Если она захочет встретиться, то найдет его сама. Любые же шаги с его стороны будут выглядеть жалко и достойно осмеяния.

Хоть путь до казармы был недалек и его одевавшийся на ходу офицер проделал бегом, но он, конечно же, опоздал даже к концу утреннего построения. Обычно смотревший на ночные гулянки офицеров сквозь пальцы полковник в тот день оказался неимоверно зол, криклив и строг. Видимо, бои на личном фронте у него шли не столь удачно, как у его молодых подчиненных, да и подсаженная печень не позволяла разгуляться на старости лет. Его удручающее, достойное сочувствия душевное состояние мгновенно отразилось почти на всех припозднившихся офицерах. Лейтенант выслушал массу нелестных слов в свой адрес, да еще и в присутствии посмеивающихся за его спиной солдат, но каким-то чудом он все же умудрился вернуть расположение командира и избежать позорного посещения гауптвахты. Ему повезло, но именно с этого момента и началась полоса неудач.

Не побаловав кавалеристов даже часом своего времени, юноша покинул пределы казармы и вместе с десятком офицеров из родного полка отправился в полюбившийся им трактирчик «Пьющий рыцарь». Впрочем, до заведения с названием само за себя говорящим компания не добралась, поскольку натолкнулась на знакомых гуляк из 46-го пехотного. Вино полилось рекой прямо на улице. Как водится, разговор почти сразу зашел о любовных похождениях, и юный кавалерист имел неосторожность похвастаться успехами прошедшего дня и ночи. Пехотинцы, естественно, усомнились в правдивости рассказа. Один капитан с раскрасневшейся рожей даже осмелился назвать его «юнцом-пустобрехом». Слово за слово, упрек за упреком, оскорбление за оскорблением, и оно, то есть побоище, началось, как водится, со звонкого удара бутылкой по захмелевшей голове обидчика.

Если бы «состязание» офицеров двух полков произошло в трактире или, на худой конец, в укромном закутке подворотни, каких в Денборге полно, то лейтенант отделался бы лишь рассеченной бровью. Но, к несчастью, офицерским кулакам приспичило зачесаться в самом центре колониальной столицы, а именно, на главной площади, возле резиденции генерал-губернатора. Немудрено, что стражники примчались быстро, они появились почти мгновенно и повязали всех благородных господ, кто вовремя не дал стрекача.

Почти всех его сослуживцев поймали, но уже через час отпустили из городской тюрьмы. Он же был выявлен как зачинщик беспорядков и просидел в сыром, кишащем крысами и какими-то жучками каземате до позднего вечера. Потом юный бузотер предстал перед военным трибуналом. К счастью, он отделался довольно легко. Кавалерийского лейтенанта не исключили из полка, не разжаловали, не взяли под стражу, не передали городским властям, а лишь временно приписали к штрафному батальону и дали ему в подчинение пехотную полуроту.

Иметь в подчинении полсотни воришек, мелких казнокрадов, окончательно спившихся мерзавцев и прочий недисциплинированный сброд, одной ногой уже бредущий в сторону каторги, казалось бы, что могло быть хуже? Однако неудачному дню нашлось достойное продолжение. Около полуночи только что прибывшего в батальон лейтенанта разбудил дежурный офицер и отправил к командиру. Доживающий на службе последние дни и грезящий по ночам об отставке майор не стал вдаваться в долгие объяснения перед еще незнакомым ему новичком, просто вручил приказ вместе с вверенной ему полуротой выдвигаться к шахте на реке Милока. Отряд пехотинцев должен был встать лагерем возле шахтерского поселка и нести охранную службу до дальнейших распоряжений.

Вот так по воле злодейки-судьбы и случилось, что многообещающий офицер, бравый кавалерист и любимчик столичных дам месил сапогами грязь и пачкал свой красивый мундир за компанию со сборищем самых худших солдат во всей герканской колониальной армии.

– Ваш благородь, а харчи нам позжей подвезут иль у местных кормиться бум?! – вывел офицера из тяжких раздумий о превратностях судьбы дерзкий окрик из строя.

Недолго думая, лейтенант повернулся к маршировавшим рядом солдатам лицом и со всего размаху заехал кулаком в ухо осмелившегося с ним заговорить усача.

– Как ты смеешь, мразь, обращаться не по уставу?! – взревел офицер, выждав немного, пока грузное тело плечистого солдата не достигло земли. – А где «дозвольте обратиться»?! У бабки на блинах загуляло?! Что за разговорчики на марше?! Я вам покажу! Где сержант?! Кто вожак в этом стаде баранов?!

По вине все той же решившей окончательно извести лейтенанта судьбы сержант и два капрала его полуроты на днях потравились паленым пойлом, тайком пронесенным в батальон из дешевого кабака, и мучились сейчас животами в армейском лазарете. Так что главным бараном оказался он сам.

Очередное, свалившееся на него несчастье, как ни странно, лишь развеселило лейтенанта. Запас пакостей в арсенале судьбы уменьшался, а их калибр мельчал на глазах. Это было достойной причиной, чтобы обращаться с солдатами чуть помягче.

– На два дня вам провизию пайком выдали, а дальше не ваша забота! Я командир, у меня голова о ваших прожорливых животах болеть и должна, – проворчал лейтенант, и чтобы его больше не доставали глупыми расспросами о всяких низких, бытовых мелочах, пошел не рядом, а на пару шагов впереди строя.

Бескрайние просторы вырубленной не одним поколением поселенцев пустоши закончились, впереди показался лес, самое начало еще не освоенных цивилизацией земель. На зелено-черно-коричневом фоне офицер едва различил крыши небольшого шахтерского поселка. Лейтенант скомандовал остановиться и расположиться на отдых. С одной стороны, было глупо устраивать привал, когда до конца перехода осталось всего двести-триста шагов. Но это только по мнению тех, кто не знал жизни в герканской колонии. Лейтенант кое-что слышал в Денборге об обычаях переселенцев, живущих в таких вот маленьких поселках возле шахт, вырубок и охотничьих угодий. Далеко не все покорители новых земель любили герканскую армию, да и к колонистам-горожанам относились порой, мягко говоря, неоднозначно. Лейтенант не знал, чем был вызван более чем странный приказ стать лагерем возле шахты, не знал, от кого ее охранять: от разбойников, делавших редкие вылазки из леса дикарей или от самих взбунтовавшихся шахтеров. В казенной бумаге, которую он получил, о причинах вылазки войск не было ни слова, а «дальнейших распоряжений», впрочем, как и устных разъяснений, пока еще не последовало. Нет ничего хуже, как быть застигнутым врасплох и сложить голову по глупости, поэтому, прежде чем приблизиться к поселению, офицер выслал одного из солдат на разведку.

Естественно, это почетное, но и опасное поручение заслужил тот самый солдат, которому не терпелось набить брюхо. Удар в ухо был лишь первой частью его наказания, лейтенант решил мстить до тех пор, пока все еще бушевавший гнев при виде наглого усача не сменится на сочувствие и жалость.

Солдат ушел, а его товарищи-штрафники расположились на земле и с азартом закопошились в мешках в поисках съестного. Офицер же по-прежнему стоял и смотрел то на, казалось бы, абсолютно безлюдный поселок, то на спину быстро удалявшегося солдата. Расчет командира был прост. Если разведчика убьют, что случится еще до того, как он достигнет недостроенного частокола, то нужно готовиться к бою. Если же он вернется обратно без харчей, значит, шахтеры близки к бунту, но еще не решились поднять мятеж. В этом случае следовало разбить лагерь прямо здесь и ждать, ждать, когда же, наконец, поступят эти чертовы «дальнейшие указания». Ну, а если штрафник вернется довольный и за обе щеки жующий, значит, можно спокойно ввести солдат в само поселение, там им рады, там их давно ждут.

К сожалению, ни один из вариантов не оказался верным. Разведчик достиг частокола, скрылся за ним и больше не появлялся. Потянулись долгие минуты ожидания. Через четверть часа лейтенант скомандовал «К бою!», и уже уничтожившие почти весь двухдневный паек солдаты поспешно организовали что-то наподобие строя. Еще через минуту мечи были проверены, мушкеты заряжены и приготовлены к ратному делу. Неровная линия строя выровнялась, и жалкое сборище неопрятных штрафников стало походить на вполне боеспособный отряд. Все-таки что-что, а муштровали солдат в герканской армии отменно, на твердую пятерку с плюсом!

Весьма довольный беглым осмотром своего нового отряда лейтенант отдал приказ наступать, но запретил солдатам стрелять до его распоряжения, которое незамедлительно последовало бы, как только со стороны шахты раздался бы первый выстрел или между плохо отесанными зубьями недостроенного частокола промелькнула бы голова в меховом шлеме или ином негражданском уборе. Строй мгновенно растянулся в цепь, состоящую из трех шеренг, и отряд пошел в наступление. Молодой офицер не спешил, не гнал бойцов. В его юном сердце все еще тлел слабенький огонек надежды, что нерасторопный болван, которого он послал на разведку, просто замешкался, то ли болтая с поселенцами, то ли выпрашивая у них харчи, и что его взлохмаченная голова вот-вот появится над частоколом.

Так оно и случилось; так, да только не совсем так… Голова появилась, но, увы, отдельно от тела. Окровавленный шар взмыл высоко вверх над кольями и, пролетев около семидесяти шагов по оптимальной для дальнего броска сорокапятиградусной траектории, грохнулся оземь точно под ногами солдат первой шеренги. Последние сомнения отпали, шахта захвачена врагом, которого еще не было видно, но чья бессмысленная жестокость говорила о серьезности предстоящего сражения. Неизвестный враг готов к обороне и не собирается покидать захваченную шахту; его не пугала численность наступающего отряда, он уверен, что победа будет за ним.

– Скоты, падаль гнилостная! – что есть мочи заорал командир, сопровождая ругань активной жестикуляцией. – Живьем хоть парочку взять! Я их сам, подонков, на куски порежу и зверью скормлю! Что застыли?! На штурм! Бегом, арш!!!

Несмотря на молодость лет, лейтенант был не совсем уж новичком в ратном деле. Он успел поучаствовать в трех небольших боях и усвоил одно из самых важных, незыблемых правил войны: если противник пытается деморализовать твое войско, применяя перед боем такие вот примитивные, но весьма действенные акты устрашения, командир должен срочно взять инициативу в свои руки и любым способом быстро обратить страх своих воинов в праведный гнев. Жестокость – палка о двух концах, и лишь от командиров зависит, по кому она ударит больнее…

Слова юноши в эполетах возымели желаемое действие, паника не началась. Отряд побежал к поселку, а звучное и громкое «Ура!» в исполнении пятидесяти луженых глоток гулко прокатилось по затихшей округе. Дружному крику мгновенно завторило эхо, в небесной выси послышалось беспокойное карканье поднявшегося и закружившегося над деревьями воронья. Кто-то за частоколом выкрикнул: «Кьергарха-а-а-а!!!» – но боевой клич урвасов не был услышан, он потонул, затерялся в многоголосом реве. Зато стоило лишь из-за кольев появиться медвежьему шлему дикаря, как тут же грянул дружный выстрел позабывших в приступе ярости о приказе своего командира солдат. Залп произвели в движении, поэтому лишь две пули из сорока девяти попали в цель, но этого было достаточно, чтобы головной убор разлетелся на мелкие куски. К сожалению, под ним почему-то не оказалось самой головы жителя лесов…

Не успел пороховой дым рассеяться, как в поле зрения бегущих появились пятеро лесных воинов с натянутыми луками. Воздух одновременно пронзил свист сразу пяти стрел, ни одна из которых не пролетела мимо. Двое солдат упали замертво; двое замедлили бег, схватившись за раненые конечности; слегка покачнулся и лейтенант: наконечник пущенной в него стрелы скользнул по ободу шлема и, уйдя вниз, оторвал мочку левого уха.

У мушкетов много преимуществ перед луками, но есть один существенный недостаток: их слишком долго перезаряжать. Выстрел схитривших дикарей остался безнаказанным. Слишком рано разрядившие оружие герканцы не думали его перезаряжать, они со злостью побросали на землю неповинные в их глупости и недисциплинированности мушкеты и, выхватив мечи, ринулись на штурм недостроенного частокола.

Дикари же, как это ни странно, сохраняли удивительное спокойствие, хотя вверх по бревнам уже карабкался враг, превосходящий их в десять раз. Пятеро урвасов еще раз появились на стене и выстрелили в упор, после чего четверо из них благополучно скрылись. Один выстрел все-таки грянул, это лейтенант разрядил свой пистолет в целящегося в него из лука врага. Смертоносный свинец вонзился точно в центр лба дикаря и отбросил замешкавшегося стрелка со стены.

Понимая, что не смогут сдержать натиск штурмующих, урвасы поспешили к домам в надежде еще какое-то время продержаться на крышах и увести с собой в иной мир как можно больше солдат. Однако они просчитались, недооценили смекалку воинов-чужаков, хоть и обезумевших от ярости, но не настолько, чтобы действовать бездумно. Пока основная часть отряда штурмовала в лоб, то есть перелезала под обстрелом частокол, шестеро солдат зашли с тылу, проникнув в поселок через брешь в недостроенной стене. Они отрезали врагу путь к отступлению, и хоть служивым и досталось от топоров урвасов, но именно благодаря их находчивости бой и закончился так быстро. Толпа солдат, организованным строем назвать это скопище было никак нельзя, нахлынула сзади и смяла, более затоптала, нежели покарала мечом, малочисленную группку врагов. Всего несколько секунд массового безумства, и в лагере воцарилась гробовая тишина, слышно было лишь тяжелое дыхание запыхавшихся солдат.

– Вы, шестеро, осмотрите поселок, обшарьте каждый дом! – приказал лейтенант, очнувшись от какой-то пустоты и прострации, образовавшейся в голове. – Оружие подобрать, раненым оказать помощь, трупы зарыть… с почестями, но без салюта из мушкетов! Не до того сейчас! Ты, ты и ты, – ткнул пальцем офицер, не знавший по именам да и еще толком не запомнивший лица своих солдат. – Отрубите головы дикарям! Башки их в мешок, тела закопайте, но только не вместе с нашими… Ты, – обратился он к самому старшему и наверняка наиболее опытному из солдат, – сколько лет служишь?

– Двадцать три, ваш благородь! Еще с Дарвелесской кампании… – четко отрапортовал ветеран, мгновенно вытянувшись в струнку и взяв под козырек.

– Прекрасно, будешь пока сержантом в отряде! – После боя, прошедшего довольно успешно, у молодого офицера язык не поворачивался назвать свой отряд стадом. – Выставь дозорных: троих на стенах, двух на крыше шахты! И чтобы в оба смотрели, не расслаблялись! Кто знает, сколько еще дикарей по округе бродит?! Остальные пусть оружие в порядок приведут, и всем отдыхать! Через пару часов направь людей по домам, тащите с собой всю провизию, что найдете… – Отдав распоряжения, лейтенант собирался уйти и наконец-то заняться раненым ухом, но, вспомнив, что забыл самое важное, остановился. – И вот еще что… Отправь троих-четверых в шахту! Пусть проверят, не уцелел ли кто из поселенцев. Шанс невелик, но всякое может быть.

Передав ветерану, самовольно возведенному в чин сержанта, бразды правления, лейтенант отправился обрабатывать еще кровоточащую рану. Несмотря на то что стрела теперь уже мертвого урваса навеки испортила его красоту и городские красотки уже не будут считать его столь же привлекательным, как прежде, молодой офицер был в общем и целом доволен. Черная полоса в его жизни, казалось, закончилась, фортуна опять повернулась к нему надменным ликом. Юноша искренне радовался, что невзгоды уже позади, ведь он не знал, не мог даже догадываться, какое страшное проклятие нависло над ним и его людьми…

* * *

Привычка засыпать и просыпаться по утрам на чужих подушках оказалась весьма полезной в походных условиях. Как только лейтенант обработал рану и прилег на мягкую постель в покинутом доме какого-то поселенца, так его сразу же одолела приятная нега. Уставшие мышцы мгновенно расслабились, боль в подстреленном ухе утихла, веки отяжелели, а по телу растеклась приятная теплота. Он погрузился в сон, из которого его вывели неприятный голос, зловонное дыхание наевшейся чеснока да лука пасти и грубые, болезненные удары твердых костяшек по плечу.

– Ваш благородь, ваш благородь, просыпайтесь живее! Беда! Ваш благородь! – талдычил как дятел сержант, то тряся спящего офицера за плечо, то дерзко стукая командира по плечу.

– Пшел вон, свинья! – заорал офицер спросонок и, едва открыв глаза, тут же ударил замучившего его назойливого ветерана кулаком по лицу.

Мучитель вовремя отпрянул назад, и кулак офицера рассек воздух у него перед носом. За долгую службу седой солдат хорошо усвоил, как следует будить господ и с какими опасностями это ответственное поручение сопряжено. Пока тело сонного офицера медленно и нехотя принимало вертикальное положение, ветеран не только успел ввести командира в курс случившегося, но и благоразумно удалился на безопасное расстояние, то есть дошел уже до двери.

– Ну, рассказывай, что стряслось? Дикари объявились? – произнес все еще не проснувшийся лейтенант, позевывая и потирая пальцами желающие вновь закрыться глаза.

– Никак нет, ваш благородь, не объявились, – отрапортовал ветеран. – У нас другая беда! Если бы дикари, а так еще хуже…

Вполне разумный и вполне уместный вопрос «Так такого же лешего ты, болван, меня разбудил?!» застрял в горле у мгновенно проснувшегося офицера. Что могло быть хуже, чем нападение дикарей, не дождавшихся возвращения оставленных в шахтерском поселке воинов. Глупо ведь предположить, что урвасы впятером перебили всех поселенцев, численность которых, судя по количеству домов, была не менее семидесяти человек. За последние сутки лейтенант стал суеверен, он всерьез считал, что его преследует злой рок. После такого заявления солдата командиру показалось, что судьба опять взялась за свои жестокие игры, что в ее арсенале нашлось куда более действенное оружие, чем пятеро кровожадных безумцев.

– Ну, и что ты замолк, болезный? Давай, рапортуй, что за беда такая-эдакая приключилась? – Лейтенант остался внешне невозмутим и насмешлив, хотя его вновь начинало трясти от иррационального страха и беспокойства.

– Те, четверо, которых я в шахту послал, – почему-то вдруг перешел на шепот ветеран, – так вот, они вернулись сами не свои и тут же бедокурить начали. Мы с ребятами троих утихомирили, а один в лес убег… Совсем ополоумел, Фила-прохвоста чуть не загрыз!

– Пойду сам погляжу, – тяжко вздохнул командир отряда, встал с кровати и, застегиваясь на ходу, направился к выходу. – От тебя, дурня, все одно толкового объяснения не дождешься…

– А еще, еще, ваш благородь, часовые со стен пропали… Все как один исчезли! – прокричал ему старый солдат вслед.

Яркий свет солнца не резанул по глазам лейтенанта, как это обычно бывает, когда выходишь из темноты. И дело даже не в том, что день был пасмурным и непогожим. Офицер проспал до самого позднего вечера, хотя лично ему показалось, что он только прилег и был тут же бесцеремонно разбужен. Глаза юноши не заболели, не заслезились, и в этом был плюс, который, однако, был тут же перевешен огромным минусом. Стоило лишь лейтенанту шагнуть за порог, как его чуткий нос был оскорблен отвратительным запахом. В воздухе витало дурное амбре, состоящее из нескольких ароматов: вонь давно не стиранных портянок, смрад гниения мертвой плоти и запах мокрой собачьей шерсти. Откуда взялась первая составляющая сводящего с ума аромата – не стоило и гадать, ответ был очевиден. А вот второй и третий компоненты никак не должны были присутствовать в воздухе: мертвые тела после боя были тут же зарыты, а собак в поселении уже давно не водилось, хоть мокрых, хоть сухих. Но это, к сожалению, была далеко не единственная загадка.

Весь поредевший отряд, за исключением вновь выставленных на стену и крышу шахты дозорных, собрался на небольшом пятачке в центре поселка. Солдаты не голосили, что обычно бывает на таких сборищах, а стояли молча, неотрывно взирая на что-то, находившееся у них под ногами, в самом центре образовавшей круг толпы. При появлении офицера штрафники очнулись от оцепенения, встрепенулись и разомкнули ряды, предоставляя возможность и их командиру взглянуть на объект, точнее – объекты, удостоившиеся их внимания.

Это были тела, мертвые тела пятерых солдат. Головы троих были так окровавлены и изуродованы, что если бы даже лейтенант и знал своих солдат в лицо, то не смог бы определить, кто лежит перед ним хладным трупом.

– Вы только гляньте, ваш благородь, какое изуверство сотворилось! – прозвучал за спиной офицера испуганный голос ветерана. – Это они, паскудники, их так уделали… А самих-то уж мы пристрелили, не обессудьте! Чо нам делать-то было?!

Лейтенант понял, о чем говорит назначенный им старшим в отряде старик. На двух других трупах не было заметно следов насилия, кроме маленьких, аккуратных дырочек от пуль. Их пристрелили свои же товарищи, одного в грудь, а другого в спину. Стоило лишь офицеру взглянуть на бледные лица убитых, как у него отпало желание наказывать солдат за самосуд. Это были не человеческие лица, а бледные, как полотно, неподвижные маски, гротескное отражение ненависти, ярости, боли и смеси прочих чувств, так поработивших покойников при жизни, что они, не задумываясь, превратили лица своих товарищей в кровавое месиво.

– Прикладами били! И главное, спорища-то никакого между ними не было! – догадываясь, о чем думает командир, нашептывал ему на ухо ветеран. – Выбегли из шахты и на ближайших тут же накинулись! Прикладом в рожу – и лупить, лупить, пока головы, как дыни, не разлетелись. Мы ж и понять-то ничо не успели, как трое уже были мертвы… Извиняйте, ваш благородь, без вашего приказа ополоумевших пристрелили… утихомирить пытались, да не смогли…

– Правильно сделали, молодцы, ребятушки! – произнес офицер, подбадривая застывших в ожидании его приговора солдат. – Хвалю за сообразительность! Бешеных псов стрелять надобно, и весь тут сказ! Коль кто спросит, в бою солдаты погибли, смертью доблестной пали, понятно?

Солдаты, словно игрушечные болванчики, дружно закивали головами, послышались вздохи облегчения, а на лицах некоторых воинов даже заиграла улыбка. Идти под трибунал за самоуправство со смертельным исходом никому не хотелось. Для пехотинца из штрафной роты нет иного приговора, чем топор да виселица…

– Вы и сейчас не сплоховали, и в бою себя проявили! Посему, как только в Денборг вернемся, походатайствую за вас всех рапортом… Нечего таким орлам в штрафниках ходить!

– А как же с часовыми-то быть, ваш благородь? – робко спросил ветеран. – Прикажете искать?

– Нет, – покачал головой лейтенант. – Мне все ясно, перепугались мерзавцы и сбежали, а может, просто надоело лямку тянуть да разбойной воли в лесах захотелось! Нечего по пустякам сапоги стаптывать! На них я тоже рапорт напишу, а вы… – лейтенант обвел взглядом неровный строй всех солдат, – вы все как один подтвердите, что паскудники эти с боевого дежурства с оружием в лес убежали. Нечего трусливых дезертиров жалеть. Поняли?!

Несколько голосов возгласили: «Так точно!», остальные просто закивали головами. Юноша и не сомневался, что в показаниях солдат будут какие-то разночтения. В данный момент его интересовал куда более важный вопрос.

– Где третий? Здесь я только двоих ополоумевших вижу, – кивнул лейтенант на трупы. – Надеюсь, третьего вы мягче «утихомирили»?

– В избушке он, ваш благородь, вот в той! – ткнул пальцем сержант в сторону небольшого домишки возле самого частокола. – Мы его повязали и под присмотром двоих оставили. Ребята хотели сразу прикончить, но я не дал… Хотелось, чтоб вы собственными глазами узрели напасть ту.

– Мудро, хвалю, – кивнул лейтенант, еще раз убедившись, что не ошибся в выборе сержанта, и твердо решив, что когда вернется в Денборг, напишет еще одно ходатайство, узаконит самовольно присвоенный им старику чин. – Пойду гляну! Сержант, за мной! Всем остальным отдыхать, и чтоб не смели в шахту без приказа моего соваться!

Хоть лейтенант и оставался внешне спокоен, но его одолевал страх. Ноги подкашивались, в руках была дрожь, а по спине стадами бегали мурашки. Болезнь – самый страшный враг, против нее бессильны мушкет и меч. У отряда имелось вдоволь и пороха, и провизии, но не было при данных обстоятельствах главного – очкастого заморыша-лекаря, который бы определил природу помешательства и, если бы не вылечил больных, хотя бы уберег остальных. Конечно же, было бы разумно отдать приказ отступить и, пока не заразились остальные солдаты, вернуться в Денборг. Однако у лейтенанта был приказ! Приказа нельзя ослушаться, распоряжения старших по званию не подлежат обсуждению. За ослушание – штрафной батальон, а если ты уже в нем, то расстрел. Таковы законы герканской армии, самого многочисленного, самого дисциплинированного и боеспособного воинства со времен начала упадка Великой Восточно-Континентальной Империи.

«Ничего, ничего, – крепил лейтенант свой дух разумными мыслями. – Сейчас собственными глазами увижу этого бедолагу, а там и решу, что делать. Если в себя пришел болезный, помешательство может быть и временным, например, от страха, то расспрошу, что они в шахте увидели. Да под охраной бедолагу пока подержу, чтобы свои же под горячую руку не растерзали. А если все серьезней… Впрочем, чего мне бояться? На худой конец исполню приказ дословно, то есть встану лагерем возле поселка, а не в нем самом…»

Когда же лейтенант вместе с сержантом переступили порог домишки, то оптимистичный настрой сразу куда-то исчез. Один из солдат, охранявших обезумевшего товарища, лежал на полу с окровавленным лицом. Мушкет, оружие, которым был нанесен смертельный удар, валялся возле бездыханного тела. Обломок его приклада был весь в еще не загустевшей крови. Однако тому, кто совершил убийство, одного удара показалось мало. В грудь трупа был вогнан меч, притом с такой чудовищной силой, что перекрестье рукояти застряло в расколовшейся надвое от удара кирасе. Второй охранник стоял к вошедшим спиной, стоял неподвижно, навытяжку, прижав руки по швам и закинув мушкет за спину.

– Нечистая сила, чур меня, чур! – крякнул с испугу оторопевший ветеран и закрестился, как предписано канонами славной Единой Церкви.

Лейтенант был согласен со стариком. В избушке определенно порезвились темные силы. Ведь один из охранников спал крепким сном, а другой был убит, причем тот, кого они сторожили, был по-прежнему крепко связан, и более того, не подавал признаков жизни. Он сидел на полу, обмотанный веревками и низко склонив голову. Справа в шее безумца торчал кинжал.

Наверное, разумней всего было бы бежать без оглядки прочь и поджечь проклятый домишко, но офицеру вдруг захотелось докопаться до истины. Он не мог уйти просто так, не узнав, что здесь случилось. Один из солдат был еще жив, хоть и спал стоя, как лошадь. Возможно, его усыпили колдовскими чарами, и вполне вероятно, что перед тем, как погрузиться в непробудную дремоту, он все-таки что-то да видел.

– Ей, служивый, очнись! – закричал в самое ухо стража офицер, крепко вцепившись и тряся его за плечо.

Спящий часовой почти мгновенно открыл глаза и с ненавистью уставился на командира. Лейтенант испугался, такого взгляда он не видел очень давно. Лицо солдата казалось застывшей гипсовой маской, и только глаза, безумные глаза были преисполнены гнева. Офицеру вдруг показалось, что на него смотрит не сам солдат, а вселившееся в него злобное существо, кровожадный демон, завладевший чужим телом.

Рука лейтенанта сама собой потянулась к заряженному пистолету, но он опоздал. Сильный и быстрый удар, пришедшийся точно в середину кирасы, отбросил его назад, а еще через миг его не защищенный шлемом затылок соприкоснулся с бревнами деревянной стены, и мир померк. Последнее, что запомнил лейтенант перед тем, как потерял сознание, были ехидный бесовский смех и чудовищный треск рвущихся ремешков нагрудника.

Он очнулся лишь утром, лежа на окровавленном полу в том же самом домишке. Напавшего на него солдата уже не было, а на полу лежал еще один труп, мертвое тело сержанта, пытавшегося защитить командира. Вокруг было тихо, слышалось лишь радостное жужжание пировавших на трупах мух. Превозмогая боль, одновременно ударившую с двух сторон: в ушибленные грудь и затылок, лейтенант с третьей попытки все же поднялся на ноги. Внутри домишки нестерпимо пахло разлагающейся плотью и превратившейся в холодную, мерзкую слизь кровью. Не дожидаясь, пока его стошнит, а что-то уже поднималось из глубин желудка, офицер побрел к выходу.

Свежий воздух должен был помочь, но, наоборот, лишь усугубил удручающее состояние едва державшегося на ногах офицера. На дворе нестерпимо пахло мокрой собачьей шерстью. Лагерь был мертв, повсюду валялось оружие, перевернутые телеги, провизия и трупы, множество изуродованных, заколотых и зарубленных тел. Весь отряд был мертв, по какой-то причине смерть не коснулась ледяной рукой лишь его. С одной стороны, это было хорошо, а с другой… лейтенант просто не знал, что же теперь ему делать, куда пойти и как объяснить произошедшее?

(обратно)

Глава 7 Выгодное предложение

– Крови моей испить желаете или просто на тот свет отправить? – произнес моррон, бесстрашно глядя таинственному собеседнику в глаза.

Единственным достойным ответом на такой вопрос был смех, и он незамедлительно последовал, притом не жалкий смешок, а полноценный, раскатистый. Незнакомца так развеселила реплика Штелера, что он даже пару раз хлопнул в ладоши, а затем, став мгновенно серьезным, взялся сразу за два дела: повел разговор и стал вынимать из трупов кинжалы. К оружию своему он относился бережно, даже, пожалуй, чересчур. Полковник еще не видел, чтобы хоть один наемный вояка так осторожно вынимал сталь из мертвых тел и так тщательно вытирал кровь с лезвий об одежды убитых.

– Ваш вопрос столь неуместен, господин моррон, что аж парадоксален, поэтому я и позволил себе посмеяться, за что искренне прощеница прошу, – начал разговор в панибратски-дружеском тоне наемник, но при этом без малейшего намека на собственное превосходство и без тени пренебрежения к собеседнику. – Хоть я и стар, и жизнь для меня довольно скучная штука, но я пока не надумал с ней прощаться. А если мне когда и захочется прекратить свое бренное существование, то поверьте, выберу куда более изящный способ ухода, нежели потравиться кровью подобных вам существ. К тому же вы слишком юны, мой друг, в ваших венах течет слишком слабенький яд… Я буду мучиться, я буду страдать, но все-таки выживу. Так вот и спрашивается, зачем мне пить вашу кровь? Я не любитель неприятных ощущений. Надеюсь, я убедительно ответил на первую часть вашего вопроса?

– Ага, значит, просто хотите меня убить, а в перерывчике между душегубствами решили немножко поболтать? – первоначальное предположение Штелера оправдывалось, перед ним был вампир. Это следовало и из его слов, да и клыки пару раз блеснули, когда незнакомец улыбался.

– Послушайте, господин моррон, мне очень не нравится ваш настрой, он слишком неконструктивен для предстоящей беседы. – Незнакомец повернулся и одарил бывшего полковника насмешливым взглядом. – С чего это вы вдруг взяли, что я собираюсь вас убить? Еще от побоища не отошли? Так сделайте над собой усилие, умерьте кровь, бурлящую в жилах! А то вам воинственная дурь в голову ударяет и, поверьте, только вредит! Если я сказал, что поболтать желаю, значит, желаю только поболтать…

– Тогда, может быть, выберем другое место для беседы? – предложил моррон, все еще опасавшийся, что вампир на него накинется и для верности вонзит в него не один, а сразу два своих грозных кинжала.

– Позвольте, чем же вам этот закуток не нравится? Тихо, спокойно, вокруг ни души, никто не мешает, – развел руками кровосос. – Может, вам хочется горло после драки промочить, но уж, извиняйте, потерпеть придется. Не в вашем виде по городу шляться!

Как ни горько было Штелеру признать это, но незнакомец был кое в чем прав. Его одежда выглядела так, как будто он собственноручно забил дюжину-другую поросят. На улице его арестовал бы первый же патруль, а о посещении кабачка не могло быть и речи. Моррон еще не думал, как раздобыть новое платье, и не хотел пока утруждать голову по этому поводу. Сейчас ему нужно было сконцентрироваться на разговоре и постараться уйти из подворотни. Иллюзия, что он сможет справиться с необычайно сильным противником, не тешила его сознание.

– А если патруль заявится или, и того хуже, дружки крово… вампиров набегут? – Штелер осекся, при разговоре с незнакомцем не стоило употреблять слово «кровосос», как минимум это было невежливо по отношению к своему спасителю.

– Да бросьте, сударь! – хмыкнул незнакомец, которого рассмешили и ход мысли моррона, и его запоздалая застенчивость. – По ночам в эту часть города патрули не заглядывают, да и не с вашими способностями солдатушек бояться. А что же молокососов-кровососов касаемо, то они так напужались, что по подвалам забились и еще ночи три носов своих на свежий воздух не высунут! Не убедили вы меня, сударь, не убедили, – широко улыбаясь и не боясь смутить собеседника видом острых клыков, покачал головою вампир. – По-прежнему остаюсь при своем мнении, лучшего места для спокойной беседы нам с вами не найти.

– Да, извольте, милостивый государь, – наконец-то перестал упрямиться Штелер и всем своим видом попытался изобразить безразличие, даже воткнул в землю трофейный меч. – Только о чем нам с вами говорить? О том же, о чем с вашими слугами в подворотне?

На этот раз вампир не рассмеялся, а лишь назидательно покачал головою, подобно тому, как выражает свое недовольство поведением нашкодившего дитяти родитель.

– Я к вам со всей душой, а вы старые грешки мои поминать! Нехорошо, господин моррон, хотя что иного от вас ожидать? Вы новичок, в легионе, видать, недавно, так что еще не научились мыслить трезво, как ваши собратья, не научились отделять главное от мишуры и заглушать в себе эмоции, подавлять слабости, свойственные бывшему человеку. Ваше прошлое еще живо, память о нем мешает вам быть адекватным…

Большинство вампиров чуют морронов по запаху крови, а самые опытные из них могут почти безошибочно определить возраст противника. Этим Штелера было не удивить, а вот поведение старого, но молодо выглядевшего упыря насторожило полковника. Кровосос явно провоцировал его проговориться о встречах с другими морронами. Видимо, его интересовала цель появления новичка-легионера в Денборге и хотелось выведать, что замышляют оставшиеся в Марсоле морроны.

«А вот накося, выкуси, кровососушка, на таком меня не поймаешь, на таком меня не проведешь! Знал бы ты, дуралей древний, как тяжела жизнь армейского коменданта!» – подумал Штелер, а затем проигнорировал намек и плавно перевел разговор в иное русло.

– Ничего себе старые грешки! – картинно подавил смешок бывший полковник. – Еще часа не прошло, как ваши цепные псы придушить меня пытались. Или у вас, кровососущей нежити, время по-иному течет? Что-то я вам в трактире не показался интересным собеседником!

– Там не показался, а здесь приглянулся, – пожал плечами вампир. – Зачем придавать значение всяким второстепенным мелочам? Но если вы настаиваете, то извольте, объясню! Представьте, вы приезжаете в город по очень важным делам, у вас много встреч и масса хлопот, а тут за вами начинают следить, да еще так неумело, что это просто раздражает и одновременно смешит. Как бы вы поступили на моем месте?

– Наверное, так же, – кивнул моррон. – И вас теперь интересует, зачем? Зачем я за вами следил?

– Нет, – неожиданный и явно искренний ответ незнакомца сразил полковника наповал. – Я и без того знаю, что по неопытности да по глупости суете нос в чужие дела. Так бывает с каждым недавно воскрешенным морроном, и уж поверьте, милостивый государь, эх и перевидал я вашего брата на своем веку!

– Если вам и так все ясно, так к чему же вы речами себя утруждаете? Неужто желаете в шайку своюзавербовать? – решил посмеяться Штелер, никак не ожидая, что попал в точку.

– А почему бы нет? Что это вас так покорежило? – изобразил на лице искреннее недоумение вампир. – Вы просто ничего не знаете о городе и о тех делах, что здесь творятся. Вы, как слепой кутенок, тыкаетесь носом по углам и думаете, что познаете мир… Мы с вами долго можем препираться и упражнять наши языки пустыми дебатами о смысле жизни, но скоро наступит утро, скоро солнце взойдет, а я его… – вампир замялся, – …я его не боюсь, но не люблю. Поэтому, позвольте, я перейду к ознакомлению вас с моим предложением, а вы оставите свои вопросы на потом!

– Сначала только скажите, чем же я вас заинтересовал?

– Вот именно с этого я как раз и хотел начать! Имейте терпение, сударь! – назидательно заявил таинственный главарь весьма необычной шайки. – Морроном вы стали недавно, около месяца назад, когда произошел мятеж Гердосского гарнизона, – произнося слово «мятеж», вампир хитро сощурился. «Ведь мы же оба знаем, что произошло в действительности!» – говорил этот взгляд. – Скорее всего вы погибли во время сражения, да и выправка у вас армейская, мой друг. Как легионер вы пока что нуль и не представляете для меня ни опасности, ни интереса, поэтому я сперва и приказал моим ребятам избавиться от вас. Вы определенно встречали в Марсоле кого-то из клана, а иначе бы не знали, что такое «Одиннадцатый Легион» и кто такие морроны, – показал завидную осведомленность вампир. – Однако ваши товарищи слишком были заняты важными делами и не захотели тратить время на ваше обучение, бросили на произвол судьбы. А куда податься только-только воскресшему? Конечно, на другой берег Удмиры, в родную Герканию, туда, где ваш дом. Ведь вы же еще не распрощались с прошлой жизнью. Наверняка торопитесь к родным, показать, что вы не умерли, а живы! Вот вы и протоптали пешком долгий путь от филанийской границы до Денборга, точнее, почти до его порта. И тут проказница-судьба сыграла с вами злую шутку. Вы наслушались заумных речей, что кровососы – враги человечества, восприняли их поверхностно, вот и стали следить за мной в надежде прикончить меня в темной подворотне. Не надо ничего говорить! – вампир вовремя пресек попытку моррона вставить хоть слово в его длинный монолог. – Я видел, как вы вскочили, когда в трактире появилась компания «малышей». В вас взыграла жажда охоты и ненависть ко всем «паразитам», лютая, данная от природы ненависть, которую испытывать может лишь моррон. Но мышка оказалась кошечке не по зубам! – вампир пакостно хихикнул. – Вы поняли это только здесь, в подворотне, когда неосмотрительно налетели на молодняк. Вы даже сил своих рассчитать не можете… Правда, отдаю должное, вы быстро учитесь. Вы сразу поняли, что я могу легко справиться с вами, и поэтому сейчас меня слушаете, а не валяетесь со вспоротым брюхом в луже собственной крови.

– А может, вы ошибаетесь? – воспользовавшись небольшой паузой, спросил Штелер. – А вдруг я прибыл в Денборг с каким-то заданием?

Ответом моррону был смех, громкий, продолжительный и очень-очень обидный.

– Извините, не удержался, – насмеявшись вдоволь, вампир изобразил на лице сожаление. – Ну вы сами подумайте, насколько это нелепо! Как можно послать на поединок того, кто и меч-то в руках не держал?! Разве можно возложить на плечи не окрепшего разумом новичка хоть сколько-нибудь ответственную миссию? Признаюсь, я нелестного мнения о большинстве ваших собратьев, очень часто они ведут себя, как недальновидные дураки. Но разве можно быть глупым настолько?! Перестаньте строить из себя миссионера! Вас просто бросили на произвол судьбы, обучать вас морронам было недосуг. У него или у них, не знаю, скольких бессмертных вы повстречали, нашлись куда более важные дела, чем учить вас ходить и подтирать платочком сопливый носик.

– А коли и так, вам-то что с того? – У коменданта почти всегда получалось весьма правдоподобно изображать удивление и обиду. Этот случай не стал исключением.

– Ты хорошо владеешь мечом для человека, и в тебе скрыт большущий потенциал, а я такие вещи чую! – С губ вампира мгновенно исчезла усмешка, а бледное лицо стало серьезным, даже строгим. – Мне подручные нужны для очень сложных и хорошо оплачиваемых дел. Не буду скрывать, ты мне приглянулся, вот и хочу тебя заполучить! О делах и не спрашивай, все равно ничего не скажу, пока ты одним из нас не станешь! У меня в отряде и вампиры, и оборотни, и морохи, даже парочка сувил имеется, только моррона до полного комплекта не было, вот и решил я исправить это упущение!

– Значит, я должен ввязаться в дело, не ведая, что предстоит; встать под твое начало, не зная тебя, да и за сколько шкурой рисковать придется? Хорошего же ты мнения о моей башке, ничего не скажешь! – для наглядности Штелер похлопал себя ладонью по голове. – Неужто ты и взаправду считаешь морронов настолько сумасшедшими?!

– Рисковать? – вампир, имени которого моррон даже не знал, вдруг снова громко рассмеялся. – Да ты, дуралей, даже не понял, что смертный приговор себе подписал, как только в Денборг приперся! Считай, тебе очень крупно повезло, что ты до разговора со мной дожил! Ты хоть знаешь, что в городе всем заправляют симбиоты?! Ты хоть слово такое от твоих собратьев по клану слышал?!

Вопрос застал моррона врасплох. Штелер не знал, стоит ли ему кивнуть или отрицательно замотать головой. Мысли, как назло, перемешались, а нужно было сделать правильный ход… и быстро.

– Значит, не знаешь, значит, и об этом твои дружки промолчали, – собеседник принял молчание полковника за отрицательный ответ. – Так я тебе поясню, кратко, в двух словах, – наемник-вампир сделал паузу и пристально посмотрел в глаза нахмурившего лоб в раздумье моррона. – Это очень-очень скверные и могущественные существа, с претензией на господство в мире. Они считают себя кем-то вроде поводырей человечества, и их братства куда многочисленней, могущественней и сплоченней, чем ваш жалкий «Легион», да и все кланы вампиров вместе взятые. Морроны для них основные враги, нежить вроде меня не представляет угрозы, поэтому нас симбиоты и нанимают для всяких своих грязных и не очень почетных делишек. Ты попал в логово симбиотов, и если бы не пошел за мной, а направился бы прямиком в порт, то уже висел бы на дыбе в темнице. Но пытки не самое страшное, самое страшное ожидало бы тебя впереди. Симбиоты знают, как расправляться с морронами, и ты ой как пожалел бы, что не смертен. Даже если ты и слышишь ваш так называемый «Зов», это тебя не спасло бы. Как тебе перспективочка быть замурованным заживо в стене или веками лежать обмотанным цепью на дне потайного колодца? Вот и выходит, дружище, что выбор у тебя невелик: либо принимаешь смерть, либо вступаешь в мой отряд. Впрочем, имеется и еще один вариантик, – вампир мерзко хихикнул, – но вряд ли он тебе понравится. Возвращайся пешком обратно в Марсолу, а там, если повезет, садись в Дерге на первый попавшийся корабль и плыви в Филанию. Неизвестно, сколько лет тебе придется проскитаться по портам да по морям, прежде чем ты достигнешь герканского берега; неизвестно, сколько горя хлебнешь…

– Как я понял, ты состоишь на службе у симбиотов, так почему же…

– Не утрируй, – не дал продолжить моррону вампир. – Я никому не служу, у меня с симбиотами договор, а это разные вещи. Они мне платят и ставят передо мной задачи, и только я, и никто другой, решаю, какими способами мне эти задания выполнять и кого нанимать в подручные. Пойдешь с нами, можешь спокойно по всему Денборгу шляться, даже если вплотную на симбиота натолкнешься, то он в тебе моррона не признает. Ведом мне небольшой секретик, как запашок, от вас, морронов, идущий, маскировать, – ухмыльнулся вампир, – чай, не один век с вами, любезными, делишки имею.

– Я не о том, – покачал головой Штелер. – Симбиоты с морронами враги, значит, ты призываешь меня идти против своих.

– Опять упрощенное понимание действительности, – назидательно произнес главарь наемной шайки. – Рассуждаешь, прям как дитя, впрочем, дитя несведущее ты и есть. Наше дело – на границе с землями дикарей, мы с твоими собратьями не столкнемся, так что против них ты не пойдешь. В конце концов главное сейчас для тебя выжить, поскорее убраться из колонии и ступить на герканский берег. Я тебе предлагаю самый быстрый и надежный способ достижения цели, а ты упрямишься, как баран!

– Баран туп, барану нужно подумать! – в голосе Штелера прозвучала нескрываемая обида. – Сколько времени есть у барана, прежде чем дать другому барану ответ?

– Надо, так думай! – не обращая внимания на ершистость вопроса, ответил вампир. Его взгляд был устремлен ввысь, на заметно посветлевшее небо. – Поскольку вы, морроны, как и люди, ужасные тугодумы, то даю тебе времени до следующего утра. Надумаешь, так в тот же трактир приходи, я там следующей ночью буду. И вот еще что… – вампир выдержал паузу, видимо, размышляя, как это сформулировать, чтобы, с одной стороны, подчеркнуть серьезность своего предупреждения, а с другой – не выложить пока еще чужаку слишком много. – Вижу, ты на Лору запал, на танцовщицу! Так вот, эта барышня не для тебя. Держись от нее подальше, а то…

– Что «а то»?! – не дал договорить Штелер, восприняв слова как угрозу расправы.

– …а то хлебнешь ты с ней горя, вот что! – произнес со смешком вампир и исчез, просто растворился в воздухе, лишь по стене ближайшего дома быстро промелькнула черная тень.

* * *

Оставшись один, Штелер еще некоторое время стоял посреди подворотни и завороженно взирал на воткнутый в землю меч. Он не мог понять, то ли ему повезло, то ли нет; то ли ему улыбнулась капризная Удача, то ли его заманивают в западню, и стоит только сделать первый шаг, как он тут же станет и последним. Вампиры хитры по натуре своей и двуличны, их учат врать с самого обращения, и тот, кто прожил несколько веков, непревзойденный мастер в искусстве обмана. Возможно, таинственный кровосос, не назвавший даже своего имени, не врал, а только говорил полуправду; возможно, но не факт. В любом случае Штелеру предстояло хорошенько пораскинуть мозгами, прежде чем пуститься в рискованную авантюру, которая, быть может, подскажет ему, как разведать замыслы коварных симбиотов, а возможно, и приведет к гибели, точнее, к той самой расправе, которой боится каждый моррон. Быть заживо замурованным в стене или целую вечность лежать на дне глубокого колодца, мечтая о смерти как о желанном избавлении, – богатый выбор, ничего не скажешь…

Утро лишь начиналось. Хоть небо заметно посветлело, но солнце еще не показало свой лик над крышами высоких домов. У моррона был в запасе целый день и почти вся следующая ночь, чтобы подумать, стоит ли ему принять предложение присоединиться к странной шайке или не рисковать. В конце концов, если вампир говорил правду, то рано или поздно симбиоты сами его найдут. Хотя это был самый крайний и очень нежелательный вариант из всех возможностей развития ситуации. «Никогда не уступать инициативу, ни в споре, ни в бою!» – это правило бывший комендант не просто усвоил при жизни человеком, а многократно прочувствовал. У активного игрока больше простора для действия, больше шансов на успех, он ведет игру, а не дрейфует по течению обстоятельств.

Штелер был склонен принять предложение, но многого опасался, поэтому в душе и обрадовался представившейся возможности отложить судьбоносное решение на потом, тем более что в данный момент у него было множество хоть и менее значительных, но более актуальных забот.

Прежде всего моррона не радовал его внешний вид. Окровавленная одежда – визитная карточка преступника, лучше уж появиться на улице голым, чем в платье, пропитанном кровью. Конечно, он мог схитрить, прикинуться жертвой разбойного нападения. Изобразив на лице испуг, кинуться к стражникам с криками «Помогите! Лиходеи убивают!», отвести стражей порядка в подворотню поблизости и показать им тела наемников, выдав их за своих охранников, погибших в неравной схватке с бандитами, защищая его драгоценную жизнь. Это был хороший и простой вариант, однако далеко не идеальный. Вне зависимости от того, поверили бы ему солдаты или нет, его задержали бы для дознания и стали бы задавать вопросы, на которые у него не было достойных ответов. Следовало быстро придумать правдоподобную историю о том, как он попал в город и вообще, откуда он и кто, собственно, таков. Врать Штелер умел хорошо, фантазии ему было не занимать, как, впрочем, и убедительности в речах, да вот только стражники такой гнусный народец, что не верят словам, если нет доказательств: свидетелей, поручителей или казенных бумаг. Как нетрудно догадаться, ни доброжелателей, готовых подтвердить его личность, ни дорожных документов с гербовыми печатями и грациозными росчерками важных сановников у моррона на руках не имелось, а значит, его ожидало долгое разбирательство и бездействие под надзором. Сидеть в кутузке, пусть даже в хороших условиях, моррон не хотел, это как-то не соответствовало его планам, следовательно, нужно было раздеваться почти догола и на оставшиеся серебряные монеты, жалобно позвякивающие в кошельке, приобрести новое, менее дорогое платье.

Едва моррон успел стянуть куртку, как со стороны улицы раздались шаркающие шаги и гнусавое, пьяное бормотание наподобие пения. Штелер обернулся и рывком вытащил воткнутый в землю меч. Однако увиденное его поразило. Пение и шарканье по-прежнему были слышны, а вот взгляд лишь ощупывал пустоту. «Еще один невидимка, только пьяный… Везет же мне сегодня на них!» – подумал моррон, но тут же понял, что ошибся, поскольку его локтя коснулись чьи-то холодные, трясущиеся пальцы.

Полковник резко повернулся, решив отточенным годами приемом срубить голову незаметно подкравшегося сзади злоумышленника, но меч рубанул лишь пустоту, и в тот же миг чьи-то неимоверно твердые и холодные костяшки обожгли его кожу под левым глазом. Удар был настолько сильным и, главное, неожиданным, что моррон не просто отшатнулся, а, пролетев пару шагов назад, упал, больно ударившись копчиком о выступавший из мостовой булыжник.

– Бушь знать, подлюка, как штариков забишать! Ишь, молодешь кака охломонистая пошла, шедины нишкольк не увашают! Ты к ним по-хорошему, а они враш башку рубить! – прошамкал беззубый рот неизвестно откуда появившегося в подворотне старика.

Держась одной рукой за опухший глаз (костлявый кулак старика не просто оставил отметину, а содрал лоскут кожи), а другой с силой сжимая ушибленный низ спины, Штелер приподнялся и сел на мостовой. К счастью, продолжать драку не было смысла, хоть полковнику и хотелось наказать обидчика, но здравый смысл взял вверх над эмоциями. Видимо, процесс превращения горячей человеческой натуры в более трезвомыслящую сущность моррона хоть медленно, хоть с запозданием, но все же шел.

Перед ним был не просто старик, а тот самый нищий со свалявшейся седой бородой до пояса, что так активно жестикулировал за столом с заговорщиками и непрерывно, в ходе оживленной дискуссии, отвешивал затрещины да тумаки своим непонятливым, несговорчивым тугодумам– компаньонам.

Поскольку ведущий себя куда более воспитанно, чем его дряхлый подручный, вампир сам признался, что у него в отряде имеется морох, то с идентификацией ворчливого старикашки-нищего трудностей не возникло. К сожалению, у Мартина Гентара, лучше всех морронов разбирающегося в разновидностях нежити, не нашлось времени, чтобы просветить отправляющегося на миссию новичка об этом виде паразитирующих на людях существ. Со Штелером провел беседу Лохмач Аке, который сам-то с трудом ориентировался в данном вопросе. Огромного роста, широкоплечий охотник мог многое поведать об охоте и войне, но в научных вопросах был полным профаном. Он сообщил ученику лишь азы, которые сейчас побитый нищим полковник и пытался судорожно вспомнить.

Из всех паразитирующих на людях организмов морохи были самыми безобидными, но в то же время и отвратительными созданиями. Они питались не кровью, не плотью живых существ, а продуктами их жизнедеятельности. Тех, кому довелось застать мороха в процессе питания, одолевали брезгливость и отвращение настолько, что они мгновенно опорожняли свои желудки, тем самым преподнося мерзким, но безобидным по сути своей тварям чудесно пахнущий, аппетитный десерт. Хоть морохи не уступали по силе оборотням, а по быстроте движений могли сравниться с вампирами, но они никогда не вели себя агрессивно по отношению к тем, кто давал им «хлеб насущный». Они редко нападали и пускали ход свои костлявые лапищи лишь, когда защищались. Морохи не причиняли людям зла, и в каком-то смысле их даже можно было назвать золотарями. Морроны часто шутили: «Хочешь узнать, не забрел ли в деревню морох, наведайся к выгребной яме, а затем посети свалку! Если морох есть, то он обязательно ошивается там».

У этой породы нежити было множество преимуществ перед остальными собратьями-паразитами, которые должны были убивать, чтобы раздобыть себе пищу, но имелся и ряд существенных недостатков. Лохмач не просветил Штелера, как морохи продолжают свой род и превращают людей в себе подобных тварей, но хотя бы объяснил, что творится с человеческим телом в ходе болезненной, длящейся несколько недель метаморфозы. Попавшая в человеческий организм «зараза» (грозный с виду охотник выразился именно так) высасывает из него все соки, укрепляет кости и мышцы, но внешне делает мороха похожим на древнего старика. Трудно по виду сказать, сколько мороху лет: несколько сотен или менее года? В течение всего своего века, длящегося в среднем около трех тысяч лет, эти твари практически не изменяются. На них не действуют ни солнечный свет, ни осиновый кол, ни серебро, зато так же, как и люди, они могут погибнуть от обычного оружия. Болезни их не берут, однако отсутствие разнообразия в пище может раньше срока оборвать их существование. Именно по этой причине морохи держатся там, где большое скопление людей, или странствуют, переходя от деревни к деревне, как заправский аристократ-гурман, который обязательно должен за день отведать шедевры нескольких кулинаров.

Вот в принципе и все, что знал моррон о стоявшей перед ним твари. Вполне достаточно, чтобы не бояться повторного нападения. От себя Штелер мог лишь добавить, что почтившая его присутствием особь обладала исключительно дурным характером.

– Ну, и шо ты, болешный, глашища вылупил?! – заворчал старик, размахивая перед самым носом моррона своими грязными, смрадно пахнущими ручищами. – Шо, таких, как я, не видывал?! Так и будешь шиднем шидеть?!

– Я б встал, да о тя замараться боюсь! Потолиз, пожиратель вторичных калориев! – по своему опыту Штелер знал, что с хамами, ворчунами и сквернословами можно плодотворно общаться лишь на доступном им языке. – Лишь посмей свои вонючие лапищи ко мне сунуть, вмиг по харе запаршивевшей сапожищем огребешь! – пригрозил сидевший на мостовой моррон и, чтобы убедить грязнулю в серьезности своих намерений, изловчился и пнул нищего в живот.

Как ни странно, но он попал. Кованый каблук сапога глубоко погрузился в дряблую стариковскую утробу. Однако сильный удар не причинил нищенствующему старику вреда, тот даже не покачнулся, но зато на физиономии старого ворчуна мгновенно возникло выражение одобрения.

– Ну наконец-то, хоть один нормальный собеседник за год попался! – произнес старик, почему-то прекратив шепелявить. – Вставай, лягун доморощенный, морронья твоя морда! Не боись, не запачкаю… коль сам не попросишь!

– Нетушки, я как-нибудь без этого обойдусь! – поверив старику на слово, Штелер поднялся, по-прежнему держась руками за ушибленные места. Надо признаться, выглядел он в этот миг весьма комично.

– Меня к тебе прислал… Ну, ты сам, поди, догадываешься, кто! – Нищий не решился назвать главаря своей шайки по имени. – Велел передать вот это…

Старик, кряхтя, полез в висевшую за спиной суму и извлек из нее замусоленный сверток, который тут же кинул моррону. Штелеру пришлось оторвать руки от ушибленных мест. Он едва успел поймать пахучий «подарок», полетевший ему прямо в лицо. В грязную, заляпанную чем-то отвратительным и с виду, и по запаху ткань был завернут уже знакомый моррону серый, старенький дорожный плащ.

– Можно сказать, с барского плеча гостинчик, – пакостно захихикал нищий и заулыбался беззубым ртом. – С себя наш вожак снял и тебе свою одежу пожаловал. Велел передать, чтоб ты его тут же надел и особливо чтоб не распахивался! Не дело в окровавленной одежде по городу щеголять! Одни испужаются, другие раззавидуются!

– И на том спасибо, – недовольно проворчал моррон, на самом деле обрадованный, что ему не придется раздеваться почти догола и в таком виде бегать по утреннему городу в поисках портняжкой лавки.

– И вот аще, – морох извлек из сумы туго набитый кошель и бросил его под ноги моррону. – Чтоб те, дурню, ничего не думалось, велел старшой наш сразу тя предупредить. Это не задаток, он тя ни к чему не обяжет. Это те компенсация за моральный ушербец. За то, что недавнось в подворье недалече отсель стряслось. К деньжатам аще и азвяненьице прилагалось, но токмо ты от мя яго не дождешься!

– Вали отсель шустрей, помойка бродячая! – попрощался со старцем моррон на привычном для мороха языке.

Старичок мерзко захихикал, а затем чинно и важно побрел прочь, всем своим гордым видом показывая, что ему безразлично мнение других о его незаурядных, весьма запоминающихся внешности и запахе.

* * *

Когда ты один, а кругом лишь в лучшем случае существа, безразличные к твоей судьбе, то стоит осторожно относиться к подаркам. Тщательно осмотрев, а затем все-таки надев великодушно пожертвованные ему обноски, Штелер прямиком направился не к портному, а к аптекарю. Удивленный появлением раннего посетителя старичок в сером переднике, надетом поверх ночной рубашки, долго рылся на полках, пытаясь найти готовые снадобья и вещества, которые настойчиво требовал моррон. Звон трех серебряных монет, покатившихся по столу, чудесным образом освежил его память и излечил от стариковской медлительности, поэтому посещение лавки не заняло более четверти часа.

Сгребши в охапку покупки, а некоторые из реторт засунув под мышку, Штелер вприпрыжку проследовал в ближайший дворик, по счастливой случайности оказавшийся совершенно безлюдным, и вылил все снадобья, а затем высыпал все порошки в старенький, ржавый чугунок. Гремучая смесь тут же забулькала и приняла приятный, ласкающий глаз розовый цвет. Выждав несколько минут, пока на поверхности не полопаются последние пузырьки, Штелер скинул с плеч плащ и, аккуратно разложив его на траве, тщательно оросил выцветшую от времени подкладку.

Этому фокусу его научил Мартин Гентар, не только маг, не только непревзойденный мастер иллюзии и многое чего еще, но и выдающийся лекарь. Он рассказал новичку-моррону, как быстро из имеющихся в аптеке любого города зелий и снадобий приготовить смесь, способную выявить присутствие всех до единого ядов, которыми отравители потчуют своих жертв, нанося их на различные вещи. Не всякая отрава действует через живот, некоторая впитывается в кожу и приводит к мучительной смерти.

Розовая жидкость быстро впиталась, но не изменила свой цвет на желто-зеленый. Штелер облегченно вздохнул, подаренный ему плащ, плащ, который он уже носил на себе около получаса, не был отравлен, а значит, ему не предстоял еще один визит к аптекарю и приготовление противоядия. На всякий случай моррон высыпал в чугунок и серебро из кошелька. Ничего не случилось, жидкость была по-прежнему розовой.

Вампир, в личности которого было куда более таинственного, нежели отталкивающего и ужасного, не собирался его отравить, и это уже говорило в пользу недавнего собеседника.

Собрав обратно в кошель скользкие монетки и закутавшись в пропитавшийся влагой плащ, Штелер быстро пошел прочь. Он не боялся простуды, скорее опасался заснуть на ходу. После довольно нервного дня и бессонной ночи на него навалилась такая усталость, что угроза свалиться наземь и захрапеть была вполне реальной.

Прежде чем размышлять о серьезных делах, бывшему полковнику было просто необходимо промочить пересохшее горло кувшинчиком доброго вина и вздремнуть пару-тройку часов, желательно в тишине и на мягкой, чистой подушке – роскоши, которую он уже позабыл за недели пеших скитаний.

Моррон так устал, что не пустился бродить по городу в поисках постоялого двора, который был бы, с одной стороны, неплох, а с другой – по его карману. Он зашел в первую же попавшуюся на его пути гостиницу и без сожалений расстался с содержимым своего не такого уже и толстого кошелька. Денег хватило впритык, тютелька в тютельку, на оплату небольшой комнатушки на втором этаже под крышей и на кувшин молодого мионского вина не лучшего сорта, но и не обдирающего горло.

Момент вожделенного единения с мягкой постелью был уже близок. Штелер поднялся наверх, открыл маленьким, выскальзывающим из рук ключиком дверь, переступил порог и, закрыв ее изнутри, собирался задвинуть засов, как вдруг за спиной моррона раздался шорох одежд, скрип кровати и сдавленный кашель.

– Ну, здорово, дружище! Что-то ты долго до города добирался! – произнес нараспев красивый мужской баритон, уже где-то слышанный и знакомый.

– Ты?!! – удивленно воскликнул полковник, едва успев обернуться.

– Ну я, дружище, я! Не рад, что ли? – рассмеялся в ответ незваный посетитель, по-хозяйски развалившийся на чужой кровати и даже не скинувший грязные сапоги.

(обратно)

Глава 8 Опека и доверие

Порою в жизни случаются чудеса, не просто происходит нечто неожиданное, а свершается невероятное, невозможное, непостижимое. В маленькой комнатке своего временного пристанища Штелер был готов увидеть кого угодно: таинственного вампира, способного превращаться в тень; зловонного мороха, присланного передать ему очередные обноски; шеварийского торговца, каким-то способом прознавшего, где остановится обманувший его лжекупец; прозорливого агента денборгского сыска и даже скучавшую от одиночества и серости бытия даму, но только не ту особу, которая вальяжно развалилась на его кровати и пачкала сапогами свежие простыни.

– Ну, здрав будь, господин полковник! Иль как тебя сейчас прикажешь величать? – рассмеялся незваный гость, откинув со лба прядь длинных, но редких и сальных волос.

Хоть оделся визитер и неброско, но роду он был именитого, это выдавали его манеры, никак не соответствовавшие простоте обычного дорожного наряда небогатого дворянина. В движениях его непропорционально длинных рук с тонкими, словно у девицы благородных кровей, запястьями крылись желание показать утонченность своей натуры и неуместное при данных обстоятельствах жеманство. До этого момента бывший комендант видел посетителя лишь дважды, но ни с кем не спутал бы его приметное лицо. Похожие на выкрашенную в черный цвет паклю волосы обрамляли овал грушевидной формы, изуродованный к тому же толстыми щеками и чересчур пухлыми губами. Лоб вельможи был узок, хотя именно этот дефект немного маскировали две большие залысины, простиравшиеся чуть не до макушки. Глаза казались слишком большими, в особенности если учесть, что тонюсеньких бровей почти не было видно, а посредине всего этого «великолепия» торчал маленький курносенький носик с большими ноздрями. Природа вдоволь поиздевалась над потомком древнего и весьма именитого филанийского рода, она наделила его мордой жабы, а не человеческим лицом, но потом, видимо, сама устыдившись своего мерзкого поступка, решила немного сгладить характерные для всех земноводных черты. Непонятно почему, но лицо молодого человека лет двадцати пяти – тридцати не вызывало отвращения, а, наоборот, притягивало к себе оценивающие женские взгляды и располагало к откровенности собеседников-мужчин.

Сомнений быть не могло, кровать полковника мял и пачкал сапожищами маркиз Вуянэ собственной персоной, очень влиятельная личность в соседней филанийской колонии и собрат Штелера по «Одиннадцатому Легиону».

– Что застыл, как изваяние: то ли видеть не рад, то ли зенки настолько уже залил, что своего не признал? – не дождавшись ответа на первый вопрос, задал маркиз второй.

Штелер действительно на некоторое время лишился и дара речи, и способности двигаться. Страшные сомнения, а не сходит ли он с ума, снова вернулись. Они было оставили новичка-моррона на некоторое время, но теперь вновь посетили его, вызванные абсурдным видением. Маркиз остался в Марсоле, Штелер знал это точно. Если бы даже знатный вельможа и уладил быстро свои дела, что вряд ли, то все равно не смог бы оказаться в Денборге раньше него, да еще в его номере, всего менее четверти часа назад оплаченном.

Мучаясь вопросом, кто же перед ним: наглый обманщик, каким-то чудесным способом сумевший принять обличие моррона, или просто мираж, Штелер молча прошествовал в центр комнаты и поставил на стол еще не открытый кувшин с вином. Разбить довольно дорогую покупку ему не хотелось. Затем полковник быстро развернулся, и сокрытый под длинными полами старенького плаща меч вырвался наружу. Его острие быстро достигло подушки, где покоилась уродливая голова, но рассекла лишь тонкую ткань.

«Видение, мираж!» – успел подумать полковник, но в тот же миг кулак, влетевший в его правое ухо, доказал несостоятельность опрометчиво сделанного заключения. Штелер отшатнулся и чуть было не вывалился в окно, по счастью, закрытое. Напавший же на него то ли злодей, то ли призрак больше не проявлял агрессии, даже не смотрел в сторону чуть не убившего его собрата по клану. Он внимательно рассматривал покрытый мелкими пятнышками крови меч, неизвестно каким образом переместившийся из рук Штелера в его тонкие, изящные ладони.

– За мнительность хвалю, в городе сейчас всяких тварей полно, в том числе и тех, что внешность по сто раз на дню меняют! – произнес маркиз Вуянэ, более известный среди морронов под прозвищем Живчик. – А вот исполнение твоего замысла, мягко говоря… – маркиз поморщился, долго думая, стоит ли осквернять беседу бранным словом, и в конце концов решил обойтись без просторечных вульгаризмов. – Ну, ты сам понимаешь! Реакция замедленная, удар слишком размашистый, равновесие совсем не держишь… Мог бы в дороге, пока из Марсолы шел, хоть немного поупражняться! Не от каждого противника в ухо кулаком получать будешь, найдутся доброжелатели, кто и поострее предмет туда запихнуть постарается!

– Ты здесь? – все еще не веря, что перед ним настоящий маркиз Вуянэ, пробормотал Штелер и встал с подоконника, на котором полулежал в весьма игривой позе.

– Да, я здесь, – маркиз наконец-то оторвал взгляд от меча и по праву победителя откупорил кувшин с вином. – А что тебя удивляет? Неужто ты и вправду подумал, что мы новичка на ответственное задание одного пустим? Вон, ты за пару паршивых дней сколько дров наломал… – сделав глоток из кувшина и по-плебейски вытирая рукавом рот, начал перечислять маркиз: – Сопляков-разбойничков за что-то на тот свет отправил. Конечно, юным мерзавцам там и место, но смысл… смысл в действиях, не приводящих тебя к цели?! – Вуянэ сделал многозначительную паузу и смотрел Штелеру прямо глаза, однако не получив ожидаемого ответа, продолжил перечисление оплошностей новичка, не забывая при этом загибать тонкие пальцы: – Это раз! Теперь о твоих похождениях в корчме. Шеварийца зачем обманул? Неужто нельзя было придумать иного способа попасть в город? Думаешь, он успокоился? Да нет, его люди тебя по всему городу ищут! Это два! С бандой кровососов зачем сцепился?! Ты там с ног до головы себя выдал, благо что вампир мудрый попался и твою башку несмышленую уберег! Твои похождения в городе вообще верх идиотизма! Разбойное нападение, кража, присвоение чужого имущества, неуместная и неумелая слежка, и наконец последний подвиг… нет, это просто шедевр! – Маркиз загнул уже все пальцы, и ему ничего иного не оставалось, как просто развести руками. – Скажи, как, каким образом дурацкая драка с вампирским молодняком могла бы поспособствовать выполнению твоего задания?! Чудом ты извернулся и из этой ситуации, но что ты получил в результате?! Ты не узнал о планах симбиотов ровным счетом ничего, но зато наши враги знают, что в Денборге появился моррон, то есть что мы, «Легион», проявляем к их действиям в герканской колонии живой интерес!

Маркиз был неплохо осведомлен, как будто за Штелером постоянно наблюдали его незримые соглядатаи. Бывший полковник уже ничему не удивлялся, у каждого, кто встречался ему на пути, имелись свои секреты, и собратья-морроны не были в этом правиле исключением. Новичок-«легионер» лишь поражался, как его, неподготовленного и не посвященного во многие-многие таинства, отправили на ответственное задание, в чью дурную голову пришла эта бредовая мысль? Праведный гнев и обида бушевали в голове новичка, и, по счастливой случайности, рядом оказался тот, на кого их можно было излить.

– Да, пошел бы ты, маркиз, пехом до Марсолы! – неожиданно взревел Штелер и злобно пнул Живчика в живот.

Этот удар достиг цели, сноб-учитель согнулся пополам, когда кованая подошва тяжелого сапога врезалась в расслабленные мышцы его немного выпиравшего живота. Однако этого наказания за менторский тон и мудрые поучения вместо реальной помощи Штелеру показалось слишком мало. Приблизившись к скрежещущему зубами от боли маркизу, Штелер впился пальцами в его жидкие, но длинные волосенки, а затем изо всех сил ударил коленом согнувшегося противника по уродливому лицу. Выкинув назад руки, как плывущий на спине пловец, вельможа отлетел назад и чуть было не вышиб затылком дверь. Впрочем, кость черепа аристократа оказалась достаточно прочной, чтобы выдержать жесткое соприкосновение с дубовыми досками. Повалившись на пол, Вуянэ тут же обхватил гудевшую голову руками и протяжно застонал… то ли от обиды, то ли от боли.

Штелер мгновенно успокоился, но запоздалое раскаяние все равно не удостоило его визитом. Отчищая пальцы от приставших к ним сальных волос, выдернутых из шевелюры маркиза, бывший полковник нарочито медленно прошествовал к столу и, чтобы не оставить ни капли дурманящей влаги вздумавшему его поучать собрату, залпом осушил кувшин до дна. Он не чувствовал угрызений совести и не упрекал себя за то, что нарушил законы братства морронов, а, наоборот, был уверен в правильности и справедливости своего поступка. Насколько его успели просветить перед отправкой в Денборг, в «Легионе» не было ни учеников, ни учителей, ни младших, ни старших членов. Если по каким-то причинам более опытный моррон испытывал недовольство действиями другого моррона, то у него все равно не было права того отчитывать и уж тем более выставлять дураком.

– Да чтоб тя, толстобрюха! – послышался от двери жалобный стон поднявшегося уже на четвереньки маркиза.

– А это тебе за весьма неуместное нравоучение, господин маркиз, – хмыкнул Штелер, наконец-то растянувшийся на кровати. – А еще и за то, что ложе мое сапогами грязными обпачкал. Вас что, во дворцах не учили сапожищи в гостях снимать? – с насмешкой произнес полковник, настолько не боявшийся в тот миг ответной атаки побитого им вельможи, что даже позволил себе закрыть глаза. – Коль следил за мной, почему не вмешался? Коли знал, что не дело творю, так чего тогда советом не помог? А теперь нечего перышки распускать да павлином прикидываться! Да, я много всякого наворотил, но в том больше вашей вины! Зачем меня, неуча, в стан врага одного отправили? Если солдат необучен, в том лишь командира вина! Это я те, маркиз, как бывший офицер говорю! Ваша с Лохмачом промашка, так вот себе поучения и прочти, но только потом… не при мне, – поучительно заявил Штелер и повернулся набок, делая вид, что собирается заснуть.

– Ты только глянь, припадочный, что ты наделал! – чуть не заплакал маркиз, взглянув на свое отражение в маленьком зеркале на стене возле стола.

Штелер нехотя повернулся, намереваясь ответить на упрек банальной, приевшейся фразой, что синяки да ссадины украшают лик любого мужчины, но то, что он увидел, остановило слова, уже вертевшиеся на языке. И без того жиденькая растительность на голове маркиза изрядно поредела, но это было не главное последствие вспышки его гнева. Кожа на лбу моррона разбухла и отвисла, вот-вот собираясь сползти на брови, а затем на глаза. Еще большее безобразие творилось на щеках: набухшая, как будто отслоившаяся кожа собралась складками возле подбородка и рта. Маркиз Вуянэ упорно пытался разгладить взбунтовавшуюся плоть, но его усилия так и не увенчались успехом.

– А-а-а, бес с ним! Все равно без толку! – отчаявшись привести в порядок лицо, произнес маркиз и резким рывком сорвал со своей головы кожу вместе с большей частью волос.

На полковника смотрело нечто, лишь отдаленно напоминавшее человеческое лицо. Изуродованный, покрытый буграми, бороздками шрамов и вмятинами череп был плотно обтянут какой-то тонкой, серо-зеленой пленкой или тканью.

– Вот видишь, у каждого из нас свои секреты, – рассмеялся жуткий овал на месте головы. – Каждый из нас несет на себе отпечаток прошлой человеческой жизни. И в каждом есть что-то особенное: у меня – моя уродливая образина, а у тебя… – маркиз замялся, – я еще не знаю, но уж больно чудна твоя привычка чуть что, так грохаться в обморок. Был бы девицей, еще куда ни шло…

– Что… что с тобой случилось? – заикаясь, произнес Штелер, которому сейчас было уж совсем не до сна.

– Долго рассказывать, да и смысла нет, – ответил маркиз, упорно разглаживая бесформенную, сбившуюся комками массу, еще несколько секунд назад бывшую его лицом. – Видишь ли, дружище, меня не напрасно Живчиком кличут. Пожалуй, я единственный из всех морронов, кто, будучи человеком, погиб не во время сражения. Я был отравлен ядом, и это, как ты видишь, наложило свой отпечаток… Почему-то, воскресив меня, Коллективный Разум не удосужился восстановить лицо. Не знаю почему, и уж лет сто не задаюсь этим вопросом. Ответа все равно не найду, а лишний раз терзать себя неприятными воспоминаниями неохота.

Разгладив пластичную, податливую и мягкую маску из неизвестного материала, моррон умелыми движениями рук натянул ее на свой уродливый череп и вновь превратился в маркиза Вуянэ.

– Не будем о прошлом, что свершилось, то свершилось! Давай лучше вернемся к вещам, которые мы в состоянии изменить, – произнес маркиз, с досадой взирая на опустошенный до самого дна кувшин. – Признаюсь, я повел себя не совсем верно, ты делал все, что мог, и поступал согласно своему разумению. Я не должен был тебя винить в просчетах. Не суди меня слишком строго, я еще никогда не имел дела с новичками… не доводилось…

– Зачем меня послали в Денборг? Почему не вместе с тобой, а отдельно? Какой смысл в моем присутствии, если за дело берешься ты? – не обращая внимания на более чем скромные извинения, задал Штелер мучившие его вопросы.

– Лишние руки никогда не помешают, – уклончиво ответил маркиз, что-то скрывая от молодого собрата, точнее, просто до конца не договаривая. – Миссия у нас одна, и ты ее цель прекрасно знаешь, так что огородов городить не буду. А почему по отдельности в столицу пожаловали? Да чтобы риск меньше был…

– Ага, вот оно что, – вдруг рассмеялся полковник, сопоставив сказанное со словами вампира и умело применив военный опыт прошлых лет. – Я что-то вроде отвлекающего маневра… Симбиоты присутствие морронов чуют, но не так, как вампиры, не по запаху крови… Я, значится, их внимание отвлек, а ты преспокойно в город пожаловал. Враги успокоились, а чего им переживать-то? Ведь они думают, что к ним в гости заявился недотепа-новичок, а не такой прожженный интриган, как вы, господин маркиз!

– Ну… приблизительно так, – рассмеялся маркиз, садясь на кровать рядом со Штелером. – Так, да только не совсем так! Не буду в лишние подробности вдаваться. Их знание тебе все равно не поможет, а повредить сможет. Скажу лишь одно, ты не у меня на подхвате! Ты по-прежнему действуешь самостоятельно и решения принимаешь сам. Мои же дела будут тебя касаться лишь в той мере, насколько я сочту целесообразным.

– Ясно, я пешка, мне многого знать не положено!

– Я бы сказал по-другому, – довольно дружелюбно заявил Живчик и даже осмелился похлопать строптивого собеседника по плечу: – Ты офицер, я генерал; ты занимаешься тактическими вопросами, а мой удел – стратегия!

– А сколько рот солдат к нам на подмогу пожалуют? – с издевкой вопросил Штеллер.

Бывший полковник не любил, когда штатские, тем более вельможи, корчили из себя великих стратегов, учили искусству войны кадровых военных, да еще и употребляя в разговоре армейские термины.

– Если понадобится, то вся филанийская колониальная армия, – без заминки ответил маркиз, видимо, заранее предполагавший, что подобный вопрос последует. – Но надеюсь, что до полноценной войны дело не дойдет, постараемся ограничиться маленьким, неприметным конфликтом. Не по существу вопросы задаешь, полковник, не по существу! – назидательно заявил вельможа.

– Так, хочешь дельный вопрос?! Ну, что ж, изволь! – назидательный тон вельможи бесил Штелера хоть и значительно меньше, чем в начале разговора, но все же довольно сильно.

Полковнику уже стало казаться, что он зря пожалел аристократа, когда тот, схватившись за голову, стонал у двери; и что если бы он продлил экзекуцию на несколько сильных пинков и увесистых оплеух, то беседа шла бы сейчас куда плодотворней.

– Сколько соглядатаев ты по моему следу пустил? Они обычные люди или, как и мы, морроны? На какие силы, в случае открытого столкновения, мы может рассчитывать? – выпалил Штелер на одном дыхании и замолк, поедая маркиза вопросительным взором.

Первые секунды Вуянэ удивленно таращился на несущего сущий бред собрата, но потом его некрасивые губы растянулись в широкой улыбке, и вельможа громко захохотал.

– Ах, вот ты о чем?! – наконец-то произнес Вуянэ, справившись с приступом раскатистого смеха. – Никаких соглядатаев нет, нас в городе только двое: ты да я, и рассчитывать мы можем пока лишь на эти скудные силы, так что будь осторожен и на рожон не лезь!

– За дурака меня держишь? – без злобы, но с упреком в голосе произнес Штелер. – Ты ведь о каждом моем шаге знаешь! Позволь поинтересоваться, от кого?!

– Во-первых, глупцом тебя не считаю. Был бы глупцом, не щеголял бы в прошлом в полковничьих эполетах, да и гарнизоном не командовал бы. Во-вторых, не обо всех твоих похождениях мне ведомо, далеко не обо всех, – заявил Вуянэ с явным сожалением, – к примеру, не знаю, о чем ты с вампиром в подворотне так долго трепался. Да и личность самого твоего собеседника для менязагадка, а ведь я многих, очень многих вампиров знаю.

– О чем разговор имел, потом расскажу! – напыжившись и приняв важный вид, заявил Штелер. – Ты от вопроса не уходи!

– А я и не ухожу, – пожал плечами маркиз. – Просто думал, ты сам уже догадался. Но коли хочешь из моих уст услышать, так изволь! Видел, что с лицом моим приключилось? Так ты что, думаешь, у меня одна маска? Нет, друг мой любезный, у меня их приличный запас, и личины ношу разные, так что хоть невидимым становиться мне и не дано, но прятаться я хорошо умею. Был я и в дорожном трактире, и потом за тобой следом шел, да вот только в подворотне той появляться мне было бы опасно.

– Так ты видел?! – встрепенулся полковник, явно занервничав. – Ты видел, как эти мерзавцы меня чуть не придушили, а потом… потом кровососы! Ты видел и не вмешался!

– Да, не вмешался, – как ни в чем не бывало ответил маркиз, – поскольку угрозы реальной для жизни твоей не было! Придушить тебя невозможно, ты же моррон, да и ты сам хорошо с убийцами справился. А что же банды вампиров касается… – на миг Вуянэ замолчал. – Понимаешь, дружище, не знаю, как, но почувствовал я того невидимку. А поскольку он вред явно не тебе причинить собирался, то и встревать не стал. Слишком далеко я от вас находился, поэтому и не знаю, о чем вы беседовали. Может, поделишься?

Штелер чувствовал себя обиженным недоверием. От него скрывали правду и тогда, когда он был человеком, не стали морроны откровеннее и теперь. Полковнику очень хотелось свредничать и отделаться полуправдой, но, к сожалению, так поступить он не мог. Они с маркизом плыли в одной утлой лодке по неспокойному морю под названием Денборг. Даже маленький обман навредил бы не только общему делу, но и лично ему. Поэтому полковник просто был вынужден рассказать Вуянэ все о встрече с таинственным вампиром и даже ни разу не соврать, хоть ему очень и хотелось.

Вельможа слушал внимательно, явно что-то в голове прикидывал, а затем тут же ушел, лишь на пороге заявив обескураженному таким неучтивым поступком полковнику, что было бы весьма неплохо, если бы он поступил в сборный отряд нежити, состоящий на службе у симбиотов.

Дверь закрылась, Штелер наконец-то улегся на кровать и почти мгновенно заснул. Ему уже не нужно было ломать голову, а стоит ли присоединяться к вампиру? Решение было принято за него, хоть какая-то польза от так называемых товарищей!

* * *

Сон пролетел незаметно. Штелер только закрыл глаза и мгновенно открыл их, правда, это мгновение растянулось на целых семь часов. Совсем недавно миновал обеденный час, когда ленивые, объевшиеся горожане нехотя берутся за прерванные дела и мечтают лишь об одном, как бы быстрей дотянуть до вечера и растянуться на любимом лежаке. У активных особ все не так, как бывает у обычных людей. Штелер поднялся с постели и в отличие от рабочих, лениво стучавших молотками в гостиничном дворе, чувствовал себя бодрым, свежим и, вот что странно, совсем не голодным.

Бывший полковник был полон сил и готов к действиям. Он мог отдыхать в маленькой, уютной комнатушке хоть до самого позднего вечера, но спать, как назло, уже не хотелось. Лежать же просто так и часами таращиться в потрескавшийся потолок – занятие не из приятных и весьма утомительное. К тому же лишь законченные бездельники страдают от хандры и скуки. Не может найти себе дела лишь тот, кто не хочет искать! В этом Штелер был непоколебимо уверен.

Хоть наиболее важная проблема разрешилась сама собой, точнее, при помощи Живчика, фактически приказавшего ему вступить в отряд нежити, но у моррона оставалось несколько насущных и весьма актуальных проблем. Прежде всего, он так и не обзавелся новой одеждой, а кошель был уже пуст. Посетивший его вельможа был настолько погружен в свои мысли, покидая гостиницу, что не только не попрощался, но и забыл помочь нуждавшемуся собрату звонкой монетой. А может, и не забыл, а может, это была всего лишь маленькая, подленькая месть с его стороны; месть за побои, за дерзость и за опустошенный полковником практически в одиночку кувшин вина. Штелеру не хотелось гадать, ему нужна была свежая одежда и, по возможности, не такая старая и заношенная, как его дырявый плащ, не гревший, не защищавший от дождя, но, к счастью, прятавший от любопытных взоров горожан висевший на поясе меч и окровавленную одежду. Кроме того, как бывший офицер Штелер просто не мог не провести разведку и беглую рекогносцировку местности. Ему нужно было понять, чем жил город в последние дни и насколько верно утверждение, что Денборг заполнен не только солдатами, но и симбиотами вместе со всяческой нежитью. В конце концов полковнику еще и хотелось узнать, как выглядят эти таинственные существа, симбиоты. На кратком веку моррона он их еще не встречал, да и представления опытных «легионеров» были чересчур абстрактными и расплывчатыми. Похоже, многие даже не верили в их существование. Исходя из подлежащих выполнению задач, бывший полковник наметил себе два первоочередных места проведения разведки: рынок и порт. Именно там можно было услышать последние сплетни и увидеть кого угодно: не только живого симбиота, но и дрессированного борончура.

Трижды проверив перед выходом, не торчит ли из-под полы плаща острие меча и не видны ли пятна крови сквозь местами протертую до дыр ткань, Штелер отправился в город. Хозяину гостиницы моррон солгал, что еще вернется и оплатит комнату еще на два дня. Хоть ложь и не украшает человека, зато может значительно продлить жизнь и уберечь от ненужной растраты нервов. Если за ним уже следили симбиоты, а после разговора с Живчиком Штелер стал еще более мнительным, то они пока ограничатся лишь наблюдением, а не перейдут к активным действиям. По крайней мере, агенты тайного герканского сыска или армейской разведки, с которыми полковнику когда-то давно приходилось общаться по долгу службы, поступили бы именно таким образом.

Проплутав по улочкам около получаса, моррон убедился, что за ним никто не следит, если, конечно, соглядатай не был невидимкой, и с чистой совестью направился к рынку. День был солнечным, жарким, и прохожие удивленно таращились на кутавшегося в плащ чужака. Пару раз его неуместная при данной погоде одежда привлекала внимание и стражи, но, к счастью, блюстители порядка были слишком ленивы и не хотели доставлять себе лишнюю мороку в такой прекрасный, теплый денек.

Уже почти достигнув самого оживленного места в городе, то есть рынка, Штелер едва не попал под довольно быстро промчавшуюся мимо карету. Это событие внесло изменение в планы моррона, и дело было не в том, что чуть не задавленному лошадьми захотелось догнать экипаж и отдубасить наглеца-кучера. Полковник взглянул на борт кареты и обомлел. На нем красовался герб «Грозный кабан, мчащийся по пшеничному полю». Хоть бывший военный и недостаточно хорошо разбирался в сложной герканской геральдике, но этот герб он не мог не узнать, ведь это был герб его рода.

Отец полковника давно умер, старший брат погиб на войне, а младший скончался еще в детстве, когда Штелеру не исполнилось четырнадцати лет. Других ветвей у древнего, почти зачахшего рода не было, а значит, единственного и последнего из славных «вендерфортских кабанов» чуть не погубил обесчестивший их род самозванец.

Кровь мгновенно ударила в голову Штелера и заглушила слабенькие голоса, пытавшиеся призвать его к осторожности. Полковнику было не важно, ловушка ли это или нет и насколько влиятелен его обидчик. Пусть он хоть родственник генерал-губернатора, хоть самый главный из всех симбиотов, полковник должен смыть кровью нанесенное не только ему, но и всем его предкам оскорбление. Уже не боясь, что кто-то случайно заметит кровь на одежде, моррон побежал вслед за свернувшей на многолюдную улочку каретой.

Обнаглевший кучер хоть и не гнал лошадей в полную силу, но ехал довольно быстро, нисколько не боясь сбить шарахающихся в стороны прохожих или быть остановленным стражей. Видимо, его господин действительно являлся важной персоной, одним из тех высокопоставленных мерзавцев, для которых уберечь от колес своего экипажа десяток-другой человек не повод, чтобы опоздать домой к обеду или на любовное свидание.

Скорость же перемещения Штелера была гораздо ниже, хоть он и бежал в полную силу. Ему приходилось протискиваться сквозь уже разозленную толпу, распихивать возмущающихся горожан локтями, а порой и применять силу, как это было в случае с тремя солдатами, вздумавшими остановить его за то, что он сбил с ног их замечтавшегося о чем-то офицера.

От летящего ему навстречу кулака Штелер уклонился, немного отпрянув в бок, а затем, не желая тратить время, просто повалил наземь служивого и, не останавливаясь, наступил ему ногой на живот. Второй солдат, находившийся сзади, попытался ударить неучтивого торопыгу по основанию шеи, но не рассчитал расстояния, промахнулся и в результате саданул кулаком по голове своего же дружка. Третий солдат не стал рисковать и просто накинулся на бегущего, сгреб его в охапку и попытался удержать, пока не очухаются остальные или не встанет из лужи немного подвыпивший офицер. Лапищи у служивого были сильными, а пальцы цепкими, но он не понял, с кем связался. Тщетно пытавшийся высвободиться из оков крепких рук Штелер не на шутку разозлился и ударил силача лбом точно по переносице. Стойкий противник взвыл, но не ослабил хватку, тогда моррон поступил недостойно, за что себя впоследствии очень даже корил. Он впился зубами в щеку солдата и сжимал ее до тех пор, пока на языке не появился солоноватый привкус, по губам потекло что-то теплое, а воющий белугой вояка его отпустил.

На охоте, как, впрочем, и в жизни, есть правила, которым нужно неукоснительно следовать, если ты, конечно, не враг сам себе. Одно и, пожалуй, самое важное из них: «Не вставай на пути у разъяренного кабана!» Военный патруль пренебрег этим правилом, за что и поплатился в полном составе!

Заминка с солдатами чуть ли не привела к необратимым последствиям. Экипаж быстро удалялся и вот-вот должен был скрыться из виду. Однако Судьба, а может, и ее взбалмошная сестрица Удача решили вознаградить моррона за его упорство и целеустремленность в достижении цели. Разогнавшаяся карета ненадолго остановилась, ей преградила путь телега пивовара, везущего свой товар на рынок. Возница зазевался и не успел остановить лошадей при выезде с боковой улочки. Только благодаря счастливой случайности и быстрой реакции кучера кареты толстощекий производитель хмельного дурмана избежал удара конских копыт.

Издали Штелер видел, как из кареты выскочили двое мужчин, судя по одеждам, благородных кровей и, не вступая в дебаты, просто надавали вознице по шее, а затем стали откатывать повозку. Побитый пивовар визжал на всю улицу и звал стражу на помощь, однако к нему никто не проявил сочувствия. Даже проходивший мимо патруль не решился связаться с распоясавшимися слугами влиятельного господина. Полковник осмелился бы, да еще как… более того, он этого очень желал, но, к несчастью, не успел вовремя. Когда он добежал до перекрестка, побитый пивовар уже, прихрамывая и держась рукою за правый бок, ковылял к своей повозке, а экипаж вельможи снова набирал ход.

«Ну ничего, мерзавец, я до тебя все равно доберусь! – мысленно обратился полковник к самозванцу и продолжил преследование его экипажа. – Я шкуру с тебя живьем сдеру, а затем высеку, высеку, высеку!!! Превращу твою наглую рожу в такое месиво, что даже Живчик на твоем фоне красавцем покажется! Будешь знать, хлыщ денборгский, как к славному роду «кабанов» примазываться! Кровососы хоть кровь пьют, а этот негодяй честью моего рода покормиться вздумал!»

Неизвестно, то ли ненависть придала преследователю сил, то ли вельможа передумал спешить и приказал кучеру сбавить ход, но только расстояние между Штелером и каретой стало неумолимо сокращаться. Еще минута-другая гонки, и обиженный за всех своих славных предков моррон запрыгнул бы на закорки кареты, едущей под его же гербом. Но тут произошла неожиданность, необычайно осложнившая миссию возмездия. Карета стала заворачивать к воротам роскошного особняка, видимо, являвшегося конечной точкой маршрута. Возле изгороди, кроме спешивших открыть ворота слуг, расхаживала парочка вооруженных охранников и скорее всего около десятка наемных стражей дежурили в самом доме и с задней стороны двора.

Разумней было бы выждать, а не лезть на рожон, но бушевавшая в голове ненависть помешала полковнику прислушаться к гласу рассудка. Несмотря на численный перевес вероятного противника, Штелер решительно направился к ограде, намереваясь непременно покарать мерзавца. Он был готов безжалостно уничтожить каждого, кто осмелится встать у него на пути, погибнуть сам, но непременно отомстить за поруганную честь рода.

Мститель уже почти добежал, уже почти достиг медленно закрывавшихся за экипажем ворот, когда дверца кареты распахнулась. Сначала показался один из охранников, а следом за ним появился и сам обидчик. Штелер опешил, Штелер застыл и потерял дар речи. Легко и грациозно, как порхают бабочки на зеленой лужайке, из экипажа вышла статная, красивая дама в украшенном драгоценными каменьями темно-фиолетовом платье. Ее длинные, белокурые волосы ниспадали на плечи, подобно блестящему в лучах солнца водопаду.

Такого поворота моррон никак не ожидал! Честь рода превыше всего, но мстить женщине, да еще и такой красивой, недостойно того, кто называет себя мужчиной и в чьих жилах течет хоть капелька благородства. Штелер не знал, что делать. Он просто стоял и хлопал глазами, судорожно пытаясь поймать за хвост хоть одну из разбежавшихся мыслей.

Ворота уже почти закрылись, когда благородная незнакомка чуть-чуть повернула прекрасную головку, и моррон увидел в профиль ее лицо. Это была та самая танцовщица, которую он неумело попытался спасти этой ночью. Та самая, но этого никак не могло быть! Светские дамы не пляшут по кабакам и не шляются ночами по городу!

Голова Штелера предательски закружились, а в образовавшейся в ней пустоте опять появился неслаженный хор нашептывающих всякую неразборчивую чушь голосов. «Ну вот опять! И, как всегда, в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте!» – успел подумать моррон, прежде чем потерял сознание и медленно сполз по ограде на пыльную мостовую.

(обратно)

Глава 9 Галантные кавалеры и благородные дамы

Каждый человек, будь он хоть мужчиной, хоть женщиной, раз в жизни да задавался вопросом: «Кто же из нас слабый, а кто сильный пол? И в чем, собственно, заключается эта абстрактная сила?» Если рассмотреть чисто физиологические показатели, то заметен явный парадокс: мужчины сильнее, но дамы выносливей и зачастую обладают куда лучшей реакцией и большей ловкостью. Живут женщины дольше, могут вынести более сильную боль, да и старение женского организма протекает намного медленней. Несмотря на недолговечность женской красоты и весьма краткий срок способности иметь детей, остальные функции организма хрупких барышень угасают довольно медленно. К тридцати пяти годам мужчина начинает дряхлеть как мужчина. Его желание продолжать род заметно слабеет или совсем угасает, в то время как большинство женщин в ту же пору только достигают пика активности. Вот и выходит, что мужчину считают сильной особью лишь потому, что он крепче может садануть по столу кулаком.

Общественная жизнь мужчины намного сложней, и совсем не потому, что от него больше требуют. В общении с женщинами существует множество ограничений и запретов, которые не каждый кавалер осмелится переступить. Дамам позволено открыто выражать свои эмоции, лить на голову мужчин поток бранных слов и при этом оставаться совершенно безнаказанными. Согласно нормам приличия, хорошо воспитанный кавалер никогда не оскорбит даму в ответ, не то чтобы ее ударить. Он должен выслушивать, он должен терпеть и при этом оставаться невозмутимым, спокойным и мило улыбаться. Если же на его лице возникнет хоть тень недовольства, его тут же обвинят в отсутствии галантности и в том, что он совсем не мужчина. Порою в светской жизни герканского двора возникали презабавные ситуации, когда благородные дамы и девицы набрасывались на своих мужей иль ухажеров с кулачками, а те были вынуждены спасаться бегством под дружный хохот свидетелей этого проявления чувств. Если девица разъярена и бьется в истерике, то уважающему себя кавалеру не остается ничего другого, как позорно ретироваться или мученически сносить побои остреньких кулачков да локотков. Так какой же из этого можно сделать вывод? Кто из нас: мужчины или женщины поставлены природой и обществом в более невыгодное положение?

Данный вопрос, конечно, спорный и весьма многогранный, однако те мужчины, кто хоть раз в жизни попадал в подобное неловкое положение и бесился от бессилия, не воспримут иных аргументов. К примеру, генерал ванг Нордверг, командующий экспедиционным корпусом, присланным в герканскую колонию для ликвидации последствий якобы произошедшего мятежа, был готов провалиться под землю и одновременно сгореть со стыда. Его, кадрового заслуженного офицера, прошедшего долгий и отнюдь не легкий путь от сержанта-пехотинца до корпусного генерала, осмеливалась поучать и стыдить какая-то капризная девчонка, по нелепейшему стечению обстоятельств наделенная немыслимыми полномочиями. Она разговаривала с ним на повышенных тонах, постоянно язвила, обвиняла в некомпетентности и старческом маразме, одним словом, измывалась, как хотела, разве что не била веером по изуродованным шрамами щекам.

– Вы не генерал, а деревенский пастух, обычный старый мужлан, настолько впавший в маразм, что не способен справиться со своими баранами! Да, господин генерал, вы командуете не солдатами, а стадом тупых, вечно пьяных баранов! За последние три дня в городе произошло двадцать шесть драк, двадцать шесть массовых, пьяных побоищ, и в каждом из них отличились ваши вояки! Что солдаты, что офицеры, все хороши! Моя бы воля, всех бы отправила по штрафным ротам! А лучше ваш корпус целиком сделать штрафным! Поздравляю, господин генерал, вы командуете первым и единственным штрафным корпусом доблестной герканской армии! – Тут маркизе Онветте Руак не хватило дыхания. Она не так уж часто упражнялась в устройстве скандалов, поэтому была вынуждена сделать паузу, чтобы ее полный возмущения голос не сорвался на пискливый, комичный визг.

Подобное представление не доставляло ванг Нордвергу удовольствия. Окажись на месте крикливой, взбалмошной маркизы, почему-то возомнившей себя великим стратегом, кто-либо другой, хоть сам генерал-губернатор, командующий корпусом, быстро бы отучил его распускать язык: даже не вызвал бы на дуэль, а поступил бы гораздо проще, собственными руками стянул бы с кабинетной задницы парчовые портки и отхлестал бы плашкой собственного меча. Однако с дамой так генерал поступить не мог, поэтому и стоял, как болван, навытяжку и выслушивал всякий вздор.

– Позвольте заметить, госпожа маркиза, что в сложившейся ситуации, бесспорно удручающей, есть некоторая часть вины и генерал-губернатора, чьи строжайшие указания мне приходится сейчас исполнять, – воспользовавшись возникшим в кабинете молчанием, осмелился возразить генерал.

– А-а-а! – протянула красавица, явно уже отдохнувшая и готовая перейти ко второй и далеко не заключительной части своей истерики. – То есть это его сиятельство виноват в том, что ваши офицеры – пропойцы и дебоширы, а солдаты – просто грязные, недисциплинированные скоты?! Может быть, вы мне прикажете заняться их муштрой?!

«Тебя бы саму пару раз прогнать сквозь строй!» – подумал генерал, но вслух произнес совершенно иное, притом даже попытавшись изобразить на лице некое подобие галантной улыбки:

– Госпожа маркиза, позвольте разъяснить вам один очень важный момент. Но прежде хочу сказать следующее: я не знаю, чем руководствовался его сиятельство, назначая вас, восхитительную, божественно прекрасную барышню, советником по военным вопросам, но, полагаю, у него были на то веские основания, которые я не вправе и не смею подвергать сомнениям, – произнес генерал с почтением в голосе и галантной улыбкой на лице.

«Шла бы ты лучше в куколки играть или кавалера на роль женишка присматривать. Балы да приемы – вот твои баталии!» – примерно таков был истинный смысл сказанного, который, как и полагал генерал, не ускользнул от маркизы.

– Видите ли, госпожа маркиза, армия – это единый, хорошо отлаженный боевой инструмент, который нужно знать, как использовать и как правильно содержать в чистоте и порядке…

– К чему вы клоните, генерал? – довольно грубо перебила собеседника Онветта Руак, которой на миг показалось, что генералу что-то известно об ее с Кевием планах. Уж больно витиевато и двусмысленно изъяснялся старый службист, как будто боялся сказать лишнее, а только хотел на это лишнее вскользь намекнуть.

– Солдаты привыкли жить на поле брани, а мирное время проводить в казармах крепостей или в военных лагерях. Это их привычная среда обитания. Вы же по каким-то неизвестным мне причинам держите мой корпус в столице, в городе, переполненном войсками; в городе, полном блудливых девок, вина и кабаков! Немудрено, что дисциплина немного расшаталась, – закончил свою мысль командующий, сделав особый упор на слове «немного».

«Ничего тебе не известно, ах, старый ты козел!» – с облегчением подумала Онветта, поигрывая, как монах четками, небрежно намотанным на руку ожерельем.

– В колонии неспокойно. По дорогам и лесам разгуливают шайки бандитов, дикари вновь повылазили из своих болотных нор, а мы сидим здесь без дела! – продолжил генерал, истолковав молчание советницы как раздумье. – Я неоднократно обращался к генерал-губернатору и отмечал, что для охраны Денборга более чем достаточно сил местного гарнизона. Выпустите моих ребят за ворота, мы и порядок наведем, да и горожанам дадим вздохнуть спокойно. Мой корпус может разместиться вот здесь, – ванг Нордверг указал хлыстом на небольшую равнину на карте колонии. – Лучшего места для лагеря не найти! Всего две неполных мили от города. В случае возникновения беспорядков, о которых вы все здесь говорите, вверенные мне войска уже через полчаса марша окажутся возле крепостной стены и придут на помощь денборгскому гарнизону. Какой смысл морить нас здесь, в переполненных казармах и разбросанных по всему городу квартирах?

– Господин генерал, а вам известно, что такое приказ? Неужто мне следует объяснять вам, человеку, более тридцати лет жизни отдавшему армейской службе, что приказы не обсуждаются, а исполняются! – начала поучать прекрасная маркиза, беспощадно испепеляя генерала одним из самых гневных своих взоров. – Ваша забота не рассуждать, не вникать в сложную и напряженную обстановку в колонии, а просто делать то, что вам говорят! Здесь я командую, генерал, и я мыслю! По-моему, вы получили довольно подробные указания о моих полномочиях и от его сиятельства, генерал-губернатора, и от его светлости, герцога Малькорна, маршала герканской армии. Вы оспариваете мои решения?! Вы хотите поднять бунт?!

В словах красавицы не было здравого смысла, как, впрочем, и в том, как маркиза осуществляла военное руководство. Генерал Нордверг уже добрую тысячу раз проклял недальновидного маршала и небрежно относящегося к своим обязанностям генерал-губернатора, которые по каким-то исключительно внутриполитическим соображениям навязали ему эту спесивую, напористую девицу. Военачальник в юбке – это очень смешно, если ты, конечно, не под ее руководством, а иначе – хочется плакать!

– Никак нет, – кратко ответил генерал, боясь, что сейчас у барышни начнется очередная истерика.

– Скажите, это вы послали солдат на шахту близ речушки, как уж там ее, ах, да… Милока? – не оправдала ожиданий генерала вспыльчивая, но быстро отходчивая красавица.

– Никак нет. За последние сутки ни я, ни мои полковники не отдавали приказов, связанных с выходом подразделений вверенного мне корпуса за границу их территориального расположения. – Нарочито официальная манера общения часто выручала генерала на ковре у начальства, но только не в этом случае.

– А если не вы, то кто тогда послал солдат на шахту?

– Не могу знать!

– Так узнайте, – маркиза Руак была очень бледна и спокойна, что однозначно предвещало беду. – Узнайте и доложите мне, кому из ваших офицеров вздумалось самовольничать! Мер пока принимать не надо, я сама их приму! Все, генерал, у меня много дел, можете идти! – Онветта небрежно махнула рукой в сторону двери. – Ах да, чуть не забыла! Отрядите две-три роты, пусть очистят округу от разбойничьих банд. Даю вам сроку три дня, по исполнении доложите моему секретарю!

«Черт подери! Вот наделили безмозглую куклу властью, а мне теперь мучайся! Все соки из меня выпьет, все жилы вытянет, самодурша! Семь пятниц у кокетки на неделе! И чего это я, старый болван, в отставку месяц назад не подал? Ведь чувствовал, что такое начнется… Когда родовитые идиоты, принцы да герцоги, генералам указывают, это еще полбеды, а когда девицы с поучениями лезут… Эх, в отставку пора!» – подумал генерал ванг Нордверг, с учтивым поклоном покидая апартаменты военного советника.

* * *

Выпроводив генерала, Онветта не принялась читать ворох лежащих на столе казенных бумаг, а расстегнула тугие застежки слишком приталенного платья и, с облегчением вздохнув, направилась в спальню. Она немного тосковала по тем дням, когда не носила тесные дамские наряды и бестолковые золотые побрякушки, а самой любимой ее одеждой был охотничий костюм, платье удобное и для путешествия, и для охоты, и просто для активного образа жизни. Еще недавно, когда она жила в Марсоле, ей не приходилось ежедневно истязать себя неудобной, но красивой одеждой, тратить массу времени на всякую чепуху: наведение макияжа, подбор украшений, утомительный маникюр и изнурительное обновление гардероба. Среди филанийских охотников она могла неделями расхаживать в одной и той же охотничьей куртке, и красавицу еще считали чистюлей за то, что она каждый день меняла белоснежные манжеты и воротнички. В Денборге же ей приходилось вести светский образ жизни и часто общаться с людьми, хоть и далекими от Двора, но считавшими себя аристократией, пусть даже и второсортной, колониальной. Ей приходилось соответствовать глупым нормам и правилам неизвестно зачем придуманного этикета, трижды на дню переодевать наряды, таскать на себе пару килограммов драгоценных камней и заниматься прочими, бессмысленными и крайне утомительными делами.

«Светские бездельницы напридумывали себе забав, чтобы скучные, монотонно тянувшиеся дни чем-то занять, а я страдаю… Я вынуждена играть по их правилам! Все-таки мужчиной быть проще, намного проще! Они не понимают, как им повезло, глупцы!» – подумала красавица, наконец-то избавившись от оков опостылевшего платья и блаженно растянувшись на мягкой постели.

Маркиза не спала уже третьи сутки, нагрузка большая даже для симбиота. Светские рауты сменялись требующими умственного напряжения делами, непринужденный флирт с кавалерами – руганью с подчиненными, а чарующие улыбки, от которых уже потрескались красивые губки, изматывали не хуже вызывающих головную боль размышлений. Онветте просто необходимо было поспать, она с трудом выкроила на отдых пару часов, но, по закону подлости, сон так и не приходил. Не помогло даже вино, обычно действовавшее как безотказное снотворное. Красавица осушила уже два бокала, но не добилась желаемого результата, голову не затянула приятная пелена, а в ней, наоборот, появились нежелательные в данный момент мысли о только что проведенной беседе.

«Бедный генерал! И как только старичок терпит мои выходки?! Надо быть с ним все же помягче! Жаль мне его, вскоре он станет козлом отпущения и ответит за все, что произойдет в Денборге и за пределами города. Так уж задумано по нашему с Кевием плану!»

Мысли – странная субстанция, их ход необъясним и непредсказуем. Они самостоятельно переходят от одной темы к другой и при этом игнорируют желание хозяина просто отдохнуть. Думы о старике, обреченном стать виновным в их злодеяниях, перескочили на более сложную и менее приятную тему. Онветте очень не нравилось то, что творилось с ее возлюбленным в последнее время. Он медлил с осуществлением планов, постоянно нервничал, балансируя на грани безумства, страдал мнительностью, нерешительностью и боялся, жутко боялся мести могущественного дракона. С одной стороны, женщина, прожившая с главою Братства Лотар вот уже более полувека, понимала страхи возлюбленного и мирилась с его неадекватным поведением, но, с другой стороны, Онветта была не только женщиной, но и симбиотом, всегда трезвомыслящим, расчетливым существом, неудержимо стремящимся к лидерству.

Как симбиот маркиза понимала, что Кевий сильно сдал, морально ослабел и его нерешительность может привести планы к краху, а их самих к гибели. Впрочем, был возможен еще и другой вариант развития событий. Кто-нибудь из приближенных симбиотов заметит слабость своего вожака и, естественно, попытается захватить власть. Начнется новая война, новая междоусобная возня среди симбиотов. С большими трудами восстановленное Братство погрязнет в распрях, ослабеет и будет уничтожено одним из врагов: вампирскими кланами, «Легионом» или держащейся пока в тени, но набирающей силу организацией недавно появившихся из ниоткуда загадочных шаконьесов, людей, но довольно странных, чья физиология имеет ряд существенных отличий от человеческой.

В последнее время Онветта часто задумывалась, а не взять ли ей бразды правления в свои руки, не превратиться ли ей из фактического вожака в вожака явного? Однако ее останавливали четыре обстоятельства. Во-первых, Кевий был для нее больше, чем просто любимым мужчиной, он являлся единственно дорогим для нее существом во всем огромном мире. Он стал частью ее жизни, частью ее самой, а прийти к власти можно было лишь через его бездыханное тело. Во-вторых, маркизу вполне устраивало ее нынешнее положение в Братстве. Она руководила, она влияла на многие дела, но при этом сама оставалась в тени и имела свободу, в которой любой формальный предводитель весьма ограничен. В-третьих, она была женщиной, а властелин в юбке всегда вызывает у мужчин раздражение. И четвертая, самая важная причина состояла в том, что маркиза полностью разделяла опасения Кевия. Недавно они предприняли очень рискованный, но необходимый шаг, фактически разбудили спящего дракона, вырвав его из бытия безобидного священника и заманив в марсольскую западню. Удался их план или нет, до сих пор оставалось загадкой. Осведомители в столице филанийской колонии почему-то молчали, впрочем, виной тому могла быть масса иных, не относящихся к сути дела причин. Если их замысел удался, то очень опасный игрок заблаговременно удален перед ответственной схваткой на мировой политической арене, и им можно смело начинать действовать. Если же нет, об этом маркизе было даже страшно подумать. Она сама боялась, что страхи Кевия отнюдь не безосновательная паранойя.

Однако истинные симбиоты ставят во главу угла факты, а не домыслы, и уж тем более не эмоции. И именно конкретные факты, все как один, свидетельствовали о том, что их враг до сих пор прозябает в каменном мешке. За все это время в Денборге появился всего лишь один неумеха-моррон, настолько безобидный, что его даже не хотелось пока трогать. Дракона же не было, никто не мешал их планам и не охотился за их головами. Проверка всех вновь прибывших в Денборг завершилась на днях и не дала никаких результатов. Бредовое предположение Кевия, что врагу вздумалось поиграть в вампира, тоже оказалось безосновательным. Неопровержимые доказательства этого маркиза Руак получила буквально этим утром. Тайные агенты – симбиоты, вынужденные временно стать кровососами, донесли, что подвергли испытанию всех вампиров-стариков, тех, кто прожил минимум триста лет, а в новичка дракон превратиться не смог бы, иначе, как он объяснил бы собратьям, что на него не действует солнечный свет? Последние две провокации были произведены этой ночью. Агенты маркизы подбили вампирский молодняк на нападение в черте города. Естественно, сделали они это в присутствии проверяемых «стариков». Один даже не вмешался, поскольку жертва оказалась не столь для него и важна, а другой заступился за человека, за даму, на которую у него имелись виды, но проявил себя в схватке исключительно как вампир, не продемонстрировал способностей, выходящих за рамки возможностей кровососущего племени. Временно становиться невидимым может примерно каждый четвертый опытный вампир, а отменно владеет мечом да кинжалом – каждый второй. Если бы объект провокации оказался драконом, то он не стал бы рисковать жизнью представляющего для него познавательный интерес существа и использовал бы более быстрые и эффективные способы усмирения бесчинствующего молодняка. К чему становиться невидимым, к чему такие сложности, когда можно просто растоптать противников, как тараканов? Дракон хоть и вживается в образ копируемого существа и привык играть по установленным им же самим правилам, но, не размышляя, забывает о своей забаве, как только жизни близкого человека или просто партнера по его увлекательной игре грозит настоящая опасность. Было бы это не так, не спас бы дракон когда-то давным-давно жизнь дорогого ее сердцу Кевия, не переломил бы оборотня, как тростинку, и не выпотрошил бы в подвале сувилу…

Итак, проверка завершилась. Она узнала об этом в пять утра, а всего через полчаса о том, что дракон не прячется среди вампиров, стало известно и Кевию. Он почему-то продолжал действовать нерешительно, прикрывая свой подсознательный страх ничего не значащим, мелким событием. Какой-то недотепа в эполетах решил погеройствовать и послал на последнюю, пока не занятую древними духами дикарей шахту полроты солдат.

«Ну и что с того? Кто-то из старших офицеров заскучал, вот и отдал самовольный приказ. Неужто Кевий думает, что лапу к этому приложил дракон? Что мифический «ОН» отдал этот проклятущий приказ? Это уже просто смешно! – с печалью подумала Онветта, поднимаясь с кровати и избавляясь от остатков опротивевшей одежды. – Пускай мой дорогой и любимый еще боится, но зато хоть какие-то распоряжения соизволил отдать, хоть что-то началось делаться. Конечно, три роты – слишком малое войско, оно не переловит всех разбойников, но зато жизнь в колонии чуть-чуть наладится! Да, и наемная нежить уже засиделась в городе! Слава Небесам, что Кевий решился отправить к шахтам два их отряда. Ничего, все будет хорошо! Еще парочка-другая спокойных дней, и страхи совсем уйдут, мой Кевий станет прежним: решительным, дерзким и сильным… настоящим вожаком!»

На этой положительной, согревающей сердце мысли обнаженная красавица и уснула. Сон приходит внезапно, стоит лишь успокоиться и избавиться от тревог.

* * *

Нет ничего лучше, чем спать обнаженным на мягкой постели, нежась от свежести душистого белья и ловя каждой клеточкой изнуренного тела живительную прохладу струящегося из окна свежего воздуха.

Маркиза Руак проспала всего пару часов и проснулась от колокольного звона, оповещавшего горожан о наступления полудня. У нее была масса дел, но среди них, к счастью, не нашлось ни одного столь важного, чтобы поднять обнаженную красавицу с постели и заставить ее снова втиснуться в чулки, плотно обтягивающие стройные ножки, а также облачиться в сжимающий тело корсет и опротивевшее платье.

«Никуда не пойду! Светская шушера поскучает денек без меня! Так и буду блаженствовать до самого-самого вечера! А там придет Кевий, и пусть только посмеет завести разговор о делах! Ха, да ему и в голову такое не придет, когда увидит меня обнаженной!» – думала Онветта, млея в предвкушении вечерних, ночных и утренних ласк, которыми ее щедро одарит любимый.

Наступило то самое мгновение, когда могущественный симбиот почувствовал себя лишь слабой женщиной, слабой, поскольку без таких мгновений она не могла обойтись и вообще давно уже воспринимала мир исключительно через призму постельных отношений и чувственности.

«Мужчины живут по-другому, они ставят перед собой цель и преследуют ее в течение всей своей жизни. Любовь для них – лишь развлечение, игра, в которую они иногда уж слишком заигрываются. Многие даже не видят различий между Любовью и Страстью, Страстью и Похотью. Бедные они, как мне их жаль! Они неспособны постичь, что в жизни, как и в испитии вин, важен не результат, а процесс! Нельзя растрачивать драгоценное время ради чего-то, связанного с делами, каким бы заманчивым ни был приз! Нужно жить ради наслаждения, ловить прекрасные моменты, бережно хранить их в памяти и тешить себя надеждой, что подобные ощущения повторятся!» – философствовала маркиза, лежа на кровати и нежно поглаживая свои великолепные формы.

К сожалению, минуты, когда ты можешь насладиться одиночеством, побыть наедине с самим собой, очень кратки. Всегда найдется мерзавец, который осмелится нарушить твой задумчивый покой и явит свою гнусную, нахальную рожу в самый неподходящий момент. Дверь спальни открылась, открылась тихо, без стука иль скрипа, и маркиза Руак даже сразу и не заметила, что за нею наблюдает парочка похотливых, насмешливых глазок.

– Вот это удача так удача! Какой же я молодец, как вовремя я зашел! Не каждому в жизни доводится узреть такое восхитительное зрелище! «Первая красавица Геркании тешит сама себя ласками!» – вот уж картина, достойная пера великого живописца! – внезапно разорвал тишину и прервал плавное течение приятных мыслей противный, скрипучий голос.

Маркиза встрепенулась и, тут же открыв глаза, уселась нагая и красивая на кровати. Действие, типичное для всякой женщины, застигнутой посторонним мужчиной врасплох, схватить простыню и прикрыть наготу, почему-то не последовало. Наверное, потому, что Онветта была разъярена и не собиралась прятаться или защищаться.

– Ах ты, похотливая скотина, старый болван! Да как ты осмелился, мужлан, солдафон неотесанный, переступить порог моих покоев?! – прошипела, подобно приготовившейся к броску змее, маркиза, да и тело свое выгнула соответствующе…

Стоявший на пороге ванг Нордверг и не думал стыдиться своего неделикатного поступка. Седой генерал стоял, облокотившись на дверной косяк и, скрестив руки на груди, нагло ухмылялся. Его похотливый взор скользил по изящным формам красавицы, дерзко ощупывал каждый миллиметр ее прекрасного тела. Старый вояка молчал, и это не предвещало ничего хорошего.

– Пошел вон, скотина, животное! – выкрикнула маркиза, а в ее изящной ручке вдруг откуда-то появился кинжал с длинным и тонким лезвием.

Блеск оружия не испугал вторгшегося в чужие покои старого вояку, а, похоже, наоборот, лишь раззадорил и побудил к действию. По-прежнему храня молчание и лишь пакостно улыбаясь, старик принялся расстегивать пуговицы на своем мундире.

«Мундир! Почему он в мундире? Ведь сегодня утром он приходил ко мне в обычном платье, в простом, неброском костюме?» – родилась в голове Онветты совершенно не соответствующая обстоятельствам мысль. Благо, что обладавшая завидным опытом как в ратных делах, так по защите своей чести, на которую за последние полвека многие пытались покуситься, красавица не упустила из-за отвлеченных размышлений момент, когда нужно было быстро атаковать. Как только не на шутку раззадорившийся генерал отвел взгляд с оружия и стал пожирать ее аппетитные формы, маркиза Руак тут же метнула кинжал. Бросок был выполнен на оценку «великолепно», но почему-то старик не упал, держась окровавленными руками за пробитую грудь, а по-прежнему стоял на ногах и, не отрывая похотливого взора от трепещущей женской груди, небрежно поигрывал правой рукой с перехваченным в воздухе орудием. Подобное не должно, просто не могло случиться, учитывая высокую технику выполнения отточенного годами броска и малое расстояние между дверью и постелью.

Хоть неудача и поразила маркизу, однако сейчас было не самое подходящее время задаваться вопросами «как?» да «почему?». Коль не помогло одно средство девичьей самообороны, в ход мгновенно пошло другое. Одним прыжком вскочив с кровати и оказавшись возле самого окна, проворная девица выхватила припрятанный в тайнике за шторой меч.

– Нагая, с мечом и чертовски красивая! – ухмыльнувшись, произнес генерал и движением, едва уловимым взглядом, быстро выкинул вперед левую руку.

Что-то узкое, острое и очень твердое вдруг впилось в горло красавицы, перекрыло дыхание и заставило Онветту захрипеть от режущей боли. Быстро теряющий четкость взор все же уловил тонкую полоску, идущую от напрягшейся руки генерала к самому горлу. Чувствуя, как острая, словно сталь, нить все глубже впивается в тело, разрезая кожу и ткани, а по груди струятся ручейки горячей крови, маркиза все-таки собралась с силами и рубанула перед собою не выпущенным из руки мечом. Послышался протяжный звон, как будто невидимый музыкант слегка тронул кончиками пальцев струны лютни. Боль в горле только усилилась, красавица с ужасом поняла, что нити уже нечего резать, подобно обвившей шею висельника петле она затянулась вокруг шейных позвонков. Всего один рывок, всего одно небольшое усилие со стороны генерала, и ее красивая головка полетела бы на кровать.

Однако противник неожиданно проявил милосердие, он не прикончил балансирующего на грани между жизнью и смертью симбиота. Боль внезапно прошла, а поврежденные ткани перестали ощущать присутствие в них инородного предмета. Позабыв о стычке и о неподвижно стоявшем возле двери противнике, маркиза кинулась к столу и крепко вцепилась пальцами в то самое ожерелье, которым она несколько часов назад поигрывала как четками. Золото вместе с камнями плавилось и исчезало в окровавленных руках, а рваная рана на изуродованной шее красавицы постепенно затягивалась. Когда в ладони впитался последний грамм золота и растаял последний камушек, регенерация симбиота была полностью завершена. Вот уж правду люди говорят: «Лучшие друзья девушки – украшения!»

– Ну что, маркиза Онветта Руак, или правильней Ола, просто Ола! Больше дрыгаться не будешь? – с победоносной усмешкой произнес ванг Нордверг, пряча за кожаный пояс коварное и смертоносное оружие. – Ты уж извини, что в смущение ввел. Я-то, дурак, думал, ты каждому своими красотами попользоваться позволяешь, с кем тебя судьба сталкивает. Но коли нет, так нет! – развел руками военный и тихо засмеялся: – Герканский солдат девицу не обидит! Не хочешь удовольствие со мной разделить, давай хоть поговорим!

– Кто ты?! – тихо, очень тихопрошептала маркиза, с ужасом понимая, что перед нею вовсе не старенький, простоватый генерал, а кто-то другой.

Командующий корпусом был просто солдатом, обычным человечком, которого они использовали вслепую. Он не мог ничего ведать про симбиотов, да и знать ее настоящее имя, которым ее уже давно никто не называл, даже Кевий. К тому же, реакция у визитера была слишком быстрой для дряхлеющего старика в эполетах. «Неужто, Кевий был прав? Неужто ко мне заявился вырвавшийся из ловушки в подземелье Марсолы дракон?! Тогда это все, я погибла!» – подумала маркиза, прекрасно понимая, что не сможет защитить свою жизнь от нападения могущественного существа, тем более что ее организм хоть полностью и восстановился после смертельного для обычного человека ранения, но был неимоверно слаб. Голова маркизы кружилась, контуры предметов расплывались перед глазами, а она сама едва удерживала равновесие на подкашивающихся ногах.

– Да ты присядь, присядь! – с презрительным смешком произнес незнакомец в обличье генерала, по-прежнему находившийся возле двери. – В ногах правды нет, особенно в твоих… с трясущимися коленками…

– Кто ты? – повторила свой вопрос маркиза, не побрезговав воспользоваться приглашением противника.

Красавица боялась услышать ответ, боялась, что оказалась права, и сейчас медленно тянутся последние минуты ее жизни, с которой было самое время начать прощаться. Однако незнакомец приятно ее удивил. Как прекрасная дама, грациозно стягивающая с вытянутой в струнку ножки чулок, он взялся руками за отвислые щеки, а затем легко и непринужденно стянул личину генерала ванг Нордверга со своей головы.

– Живчик?! – вырвался из груди маркизы тихий вздох, как ни странно, вздох облегчения.

Реакция красавицы весьма поразила ее бывшего филанийского любовника. Она ему врала с самого начала их бурного романа, она его предала, использовала, а затем заманила в смертельную западню, нагло рассмеявшись в лицо напоследок. И вот он пришел, настиг ее в Денборге, а вероломная изменщица почему-то радуется его визиту. Маркиз Вуянэ ожидал увидеть в когда-то любимых глазах страх, ненависть, презрение, любое другое сильное чувство, но только не радость.

– А ты, оказывается, мастак менять личины! Вот уж не ожидала, – рассмеялась маркиза. – Можешь снова надеть маску, а то меня от твоей уродливой рожи тошнит!

«Ну, слава Небесам!» – с облегчением подумал маркиз, уже боявшийся, что внезапно помешался рассудком. А вскоре ему стало понятно, почему Онветта не трепещет испуганно в преддверии его мести.

– Значит, все-таки удалось из ловушки выбраться! Значит, опасения Кевия были не напрасны! Силен дракон, ничего не скажешь! – покачала головою красавица, испытывая наслаждение при мысли о том, что ее милый сердцу вожак симбиотов не трясущийся от эфемерных страхов параноик, а расчетливый, мудрый стратег, почти провидец.

– Дракон? – презрительно хмыкнул моррон, и не думавший снова торопиться, надевая одну маску на другую.

Уж слишком тяжко дышалось его настоящей коже, которую, за исключением Штелера, ни разу не видел никто, в том числе и Онветта, хотя с нею он провел не одну бурную ночь.

– Мне кажется, дорогуша, ты и твой прохиндей-любовничек слишком переоцениваете возможности этого пережитка древней эпохи и чересчур недооцениваете «Легион»! Ведь именно мои собратья вытащили нас из проклятого подземелья и остановили бойню на границе! – торжественно заявил моррон по кличке Живчик. – Они, Мартин Гентар и Анри Фламер, а не он! И сейчас, здесь, в Денборге, тоже мы вас прикончим, а не дракон, настолько старый и впавший в маразм, что даже имени своего настоящего давно не помнит! И вообще, ты что-то чересчур спокойна для той, кто через несколько минут будет болтаться в петле! Иль думаешь, я настолько слюнтяй, что не осмелюсь прикончить мерзавку, которая меня предала?!

– Конечно, осмелишься, но ведь вначале ты будешь меня уговаривать предаться приятным воспоминаниям о былых страстных ночах? – с томным придыханием промурлыкала красавица и, призывно оглаживая свои формы, приняла очень игривое положение, растянувшись на постели. – Или тебе не нравится то, что ты видишь?

– Меня от тебя тошнит! – брезгливо поморщился маркиз Вуянэ, хотя, конечно же, врал.

Вид прекрасного женского тела не может не волновать настоящего мужчину. В этом как раз и слабость якобы «сильного» пола!

– Ну и ладно! Не хочешь, как хочешь! – с полнейшим безразличием заявила маркиза и села на кровати. – Хотела сделать наше прощание романтичным, но ты, как всегда, все испортил!

– Брось, ты меня никогда не любила! Ты просто играла мною!

– Да, играла и сейчас играю, но только вот второго кинжала под подушкой у меня, к сожалению, нет. Можешь проверить! – честно призналась женщина-симбиот, совсем не боявшаяся смерти. – Ты же меня все равно убьешь! Я ослабла, камушков других под рукой нет! У меня ни одного шанса спастись, так почему же не поиграть напоследок? Почему не сделать мой уход из жизни для обоих приятным?!

– Какая же ты все-таки прагматичная, бесчувственная дрянь! – покачал головою маркиз Вуянэ, преисполненный в этот миг брезгливостью.

– Какая уж есть! Когда-то я тебе даже очень нравилась! – пожала плечиками Онветта. – Ну и что делать будем, господин моррон? Предлагаешь мне выслушать твою пламенную речь: «Ах, я тебя так любил, а ты, а ты, а ты!» Или иные планы имеются?! Советую с убийством моим не тянуть, а потом быстрее из города скрыться! Кевий за меня отомстит!

– Кевий за меня отомстит! Нет, это ж надо?!! Кевий за нее отомстит! – слова маркизы задели самолюбие моррона, и у него началась истерика. Наружу выплеснулось все, что давно накипело в душе, в том числе и усиленно подавляемая ревность к той, которая хоть и обманула его, но до сих пор не была безразлична. – Твой Кевий – жалкое ничтожество! Он не может просчитать элементарную комбинацию! Он боится дракона, он трясется только при одной мысли о нем! А где ваш пресловутый всемогущий враг?! Хочешь узнать, пожалуйста, я тебе отвечу!

Маркиза Руак с безразличием пожала плечами, хоть в душе и радовалась. Она добилась своего, вывела Живчика из душевного равновесия, взбудоражила его чувства, и теперь он выболтает ей все свои планы. А почему, собственно, не покрасоваться напоследок перед той, которая через несколько минут умрет? Да вот только ситуация находилась не настолько уж под контролем моррона, как тот предполагал. Симбиоты всегда дерутся до последнего и не опускают малодушно руки в ожидании смерти.

– Твой дракон жалкое ничтожество! Он боится! Да, боится нас, морронов, и вас, симбиотов! Ведь в нас настоящая сила! Он испугался и, поджав свой чешуйчатый хвост, трусливо удрал на другой берег Удмиры! Решил спрятаться, отсидеться, а не приехал в Денборг и не выколотил душонку из твоего слизняка-любовничка. Интересно, как ты его в постели величаешь: милый, любимый или хозяин?

– Кевий великолепен, а ты мерзкий, истеричный жабеныш, недостойный того, чтобы называться мужчиной! – подливала масла в огонь Онветта. – Твои мозги еще более жалки, чем твоя уродливая физиономия! Ты ведь ничтожество, ты ничего собой не представляешь! Без поддержки Гентара и Фламера – ты полный, бессильный ноль! Твои дружки-морроны покинули колониальные земли, и ты без них в Денборге и дня не протянешь!

– Какая поразительная осведомленность! Браво, маркиза! – хлопнул ладонями по толстым ляжкам возмущенный моррон. – Да только отъезд моих собратьев ни твоего дружка, ни всех вас, выродков, не спасет! Мартину, видишь ли, показалось, что дракон – надежный союзник, что, объединившись с ним, «Легион» способен уничтожить всех симбиотов, стереть вас с лица земли! Вот и пускай бегает за чешуйчатым трусом, а затем его уговаривает! А пока они с Фламером без толку время тратят, я реализую свой план!

– План?! Ты сказал «план»?! – громко захохотала маркиза и даже картинно схватилась за сердце. – Вот уж не смеши! Твой крохотный мозг сумел породить настоящий план?! Кто бы мог подумать!

Доведенный до бешенства Живчик в кровь закусил нижнюю губу. Он поднял руку, чтобы ударить Онветту, но сдержался.

– Напрасно смеешься! Я ведь знаю, что творится на ваших шахтах! – победоносно заявил маркиз Вуянэ, выделив интонацией последнее слово. – Да, да, я в курсе того, что урвасам помогают духи их предков. И что дикари провели древний ритуал. Твой Кевий по всему Континенту нанял нежить, чтобы шахты от враждебных духов очистить! Я знаю даже то, что этой ночью Денборг покинут два отряда наемных тварей: один направится к шахте на филанийской границе, а второй очистит рудник у речушки Милока. Вот видишь, милая, я не такой простачок, как тебе казалось!

Маркиза Руак довольно умело изобразила удивление и страх, впрочем, сделать это было совсем нетрудно. Она, действительно, не ожидала, что вельможе из Марсолы так много известно о том, что творится в герканской колонии. Окрыленный достигнутым результатом, ведь ему удалось заставить Онветту наконец-то воспринять его всерьез, Живчик самодовольно улыбнулся и даже осмелился похлопать красавицу по щеке. Впрочем, ему пришлось быстро отдернуть руку, острые зубки щелкнули возле самой его ладони.

– Так вот! – заметно повеселевший Живчик продолжил развивать свой успех и выбалтывать свои планы. – Если ты думаешь, что я подниму всю филанийскую колониальную армию вместе с охотничьим ополчением и с остатками так называемых «гердосских мятежников» и поведу их на Денборг, то очень сильно ошибаешься! Я не хочу развязывать войну, в этом нет необходимости! Сегодня, после того как убью тебя, душа моя, я направлюсь прямиком к одной из шахт. А там… там произойдет непредвиденное! Видишь ли, по природе своей духи лесных дикарей и мы, морроны, очень сильно похожи. Примерно, как дальние родственники, ведь мы были созданы одним и тем же божеством, имя которому Коллективный Разум. Мы разные инструменты, у которых фактически одна и та же цель – защищать человечество! Они не нападут на меня, они просто не могут напасть. Я же через блуждающие по земле души умерших и при помощи шаманов племен войду в контакт с древними божествами этих земель. И сделочку им предложу! Колониальные земли возвращаются к их законным хозяевам, то есть маковам, далерам, урвасам, а они помогут «Легиону» справиться с симбиотами, и прежде всего с их главарем, то есть твоим любовничком! Вот видишь, дуреха, я не такой уж простак, каким кажусь с первого взгляда. У нас с Мартином всегда были разные мнения по многим вопросам. Он – мозг, да и я на кое-что гожусь! Цель же у нас всегда была общая: избавиться от вас и от прочих паразитов, живущих за счет человечества.

Маркиз Вуянэ торжествовал победу и внешне не скрывал этого. Он не просто собирался убить Онветту, вначале ему хотелось отравить последние минуты ее существования, лишить надежды, морально уничтожить как симбиота и, главное, как женщину. Он хотел, чтобы она узнала, что их дело скоро погибнет, а ее любимый Кевий проживет не долее нескольких дней. Месть свершилась, глядя на искаженное ненавистью лицо красавицы, моррон вкушал сладкие плоды своего триумфа.

– О Небеса, какой же ты идиот! – вдруг совершенно спокойно, без намека на бушевавшие внутри чувства, произнесла обнаженная красавица и грациозно, как львица, растянулась на кровати. – Спасибо тебе, ДУ-РА-ЧОК!

Не успел моррон и бровью повести, как белоснежная ручка красавицы легонько надавила на рычажок, спрятанный в изголовье кровати. В тот же миг постель разверзлась, словно врата Преисподней, и обнаженная девица вместе с подушками, простынями и двумя пуховыми перинами провалилась куда-то вниз. Живчик кинулся вперед, но створки кровати снова встали на свое место. Коварная Онветта перехитрила моррона, ушла красиво, получив все, что хотела, то есть информацию. Обманутому во второй раз маркизу ничего не оставалось, как только подойти к столу и залпом осушить бокал вина, ведь от пламенных речей у него уж очень пересохло в горле.

– А я-то думал, у нее тайный ход, как у всех нормальных людей, за камином. Во симбиоты, все у них через… постель, – произнес вслух маркиз Вуянэ, радуясь, как дитя, и верности своего наблюдения, и красоте спонтанно сложившегося каламбура.

Он выполнил все, что хотел; глупышка-рыбка клюнула на наживку, но лицедейство его утомило. Вечером он должен отправиться за отрядом нежити к речушке Милока, а до того времени еще оставалось множество не столь важных, но тем не менее хлопотных дел. Игра продолжалась, он удачно завершил очередной этап, и вот-вот должна наступить долгожданная развязка.

* * *

Жизнь в большом городе не только накладывает свой отпечаток на внешность человека, но меняет его характер, систему ценностей и то, что принято называть душой. Люди становятся напыщенней, черствее и настолько замыкаются на своих мелких, насущных проблемах, что игнорируют буквально все, лежащее за гранью их убогого и жалкого мирка. Горожане редко проявляют сострадание к чужим бедам, они не приютят странника, оставшегося без гроша, и позволят потерявшему сознание прохожему целый день проваляться на мостовой, а то и в сточной канаве. «Это не мое дело! Это не моя беда!» – подобные мысли – первый и самый явный симптом пожирающего душу эгоизма, безразличного и безучастного отношения ко всему, что не относится к собственной, поставленной в центр мироздания персоне.

Потерявший сознание Штелер пролежал возле ограды несколько часов и даже успел покрыться толстым слоем дорожной пыли. За все это время на него обратили внимание лишь двое: какой-то проходимец, стащивший у него меч и кошель с парой жалобно позвякивавших медяков, и подслеповатый завшивевший пес, по слабости зрения перепутавший моррона с поваленным столбиком, очень удобно лежащим, чтобы задрать над ним заднюю лапу… Такое внимание со стороны окружающих весьма огорчило полковника, но более неприятной была сильная головная боль, вызванная ударом затылка о железные прутья ограды.

С трудом приняв вертикальное положение, то есть попросту сев на мостовую, Штелер попытался сфокусировать взгляд, что оказалось не так уж и просто. Когда очертания домов и людей, бредущих по улочке, наконец-то перестали троиться и двоиться, полковник решил сменить неудачное, слишком приметное и грязное место дислокации. Ухватившись обеими руками за плетеные прутья ограды, Штелер поднялся в полный рост, а затем сделал над собой титаническое усилие и не перешел, а, шатаясь и раскачиваясь, как матрос во время шторма, перебежал на другую сторону улочки, где опять же грузно плюхнулся в уютном закутке возле крыльца. Здесь его жалкая фигура не только не бросалась в глаза окружающим, но и он сам мог прекрасно видеть ворота особняка, а также большую часть двора.

Карета с его фамильным гербом по-прежнему стояла перед парадным входом. Кучера хоть и не было видно, но зато экипаж был полностью готов к выезду. Судя по всему, лошадей даже не распрягали, а это означало, что прекрасная незнакомка пожаловала в особняк с визитом и должна вскоре отъехать. Слабая улыбка озарила болезненно-бледное лицо моррона. Он успел очнуться вовремя, он не пропустил отъезд особы, дерзко присвоившей его родовой герб.

До того как он лишился чувств, все было просто и понятно. Обидчик, хоть и оказался дамой, к которой моррон испытывал сильную романтическую симпатию вперемешку со страстным, плотским влечением, но все же должен был поплатиться за нанесенное оскорбление. Однако беспамятство многое изменило! Штелер уже не знал, не был уверен, что именно следовало бы ему сделать, когда он окажется с красавицей-танцовщицей лицом к лицу. Во время сна, точнее, забытья, к нему являлись образы, не связанные между собой картинки и короткие эпизоды то ли из прошлого, то ли из грядущего. Примерно то же с ним произошло на поляне в лесу, когда он безжалостно перебил целую шайку разбойников. Но тогда он прикоснулся к одному из тел и увидел будущее каждого лиходея, увидел его наяву. Сейчас же физического контакта ни с каретой, ни с ее хозяйкой не произошло, однако видения были столь яркими, что Штелеру даже казалось, будто он перенесся на время в иной мир и там жил, присутствовал не духом, а всей телесной оболочкой. На миг закрыв глаза и усилием воли попытавшись побороть барабанящую по затылку боль, полковник стал медленно, по частям воссоздавать быстро уходящие из памяти образы.

«Ночь… лесная дорога… идет бой… перевернутая набок карета… медвежьи шлемы… блеск стали в лунном свете… повсюду трупы и кровь», – вот и все, что сохранилось в памяти от первого видения, неизвестно как, но точно связанного с танцовщицей. «Деревня… пылают дома. В панике мечутся люди, а на них нападают вампиры», – второе видение стерлось еще быстрее, оно, словно карточной домик, мгновенно рассыпалось от легкого прикосновения руки.

Больше моррон ничего не смог вспомнить. Похоже, злодейка-память играла с ним в нечестную игру. Она лишь приоткрывала завесу над тайной и тут же задергивала шторки, окончательно и бесповоротно… навсегда. Информации не осталось, сохранилось лишь ощущение. Издевавшийся над морроном Бог Сна уподобился хитрому управляющему, лишь мельком показавшему хозяину записи в расходных книгах, но зато подсунувшему под самый нос листок с итоговой, весьма удручающей, отрицательной цифрой.

Штелеру не открылись факты ни из прошлого, ни из будущего. Однако в его голове сформировалась непреклонная, твердая убежденность, что судьбы его и танцовщицы как-то переплетаются между собой и что никогда, ни при каких обстоятельствах он не должен не только поднимать на нее руку, но и совершать поступки, которые хоть как-то могли бы ей повредить.

Такая вот прескверная ситуация: с одной стороны, моррон жаждал мщения, а с другой – был повязан по рукам и ногам странными видениями, да и собственной волей. Он и так, и без указаний Коллективного Разума, знал, что не сможет поднять руку на строптивую красавицу, от которой пока не получил ничего, кроме звонкой пощечины да незаслуженного оскорбления.

Сидя возле крыльца, точнее, почти под ним, Штелер задавался вопросом: а чего же он, собственно, ждет, если не собирается мстить? Так часто бывает у безнадежно и безответно влюбленных: ходят по пятам за объектом своего вожделения, ловят мимолетные взгляды, стараются чаще попадаться ему на глаза, но прекрасно понимают, что им не о чем говорить и нечего предложить своей избраннице, кроме тощего кошелька, драных штанов да пылкого сердца.

Трижды Штелер собирался уйти, но каждый раз оставался, теша себя надеждой, что тема для разговора найдется сама собой. Прискорбное обстоятельство, что вокруг светской дамы много охраны, почему-то не смущало бывшего полковника. Он не считал зазорным силой добиться короткой аудиенции, не важно, где, например, в той же самой карете. Главное было, что он знал, с чего начать беседу. Красавица просто не могла проигнорировать один имевшийся у него вопрос.

Минуты ожидания незаметно сложились в часы. Число прохожих значительно снизилось, а интервалы патрулирования стражи соответственно возросли. Наступил вечер, солнце еще не село, но уже стремилось скрыться за крышами домов. Откуда-то подул холодный ветер, довольно быстро разогнавший дневную жару. От сидения на холодных камнях у полковника стали неметь конечности и побаливать место, о котором мужчины предпочитают говорить лишь с лечащим эскулапом.

«Так недолго и болячку подцепить!» – подумал Штелер, забывший как-то уточнить у собратьев по клану, какие функции мужского организма подлежат регенерации, а какие, увы, нет? Допустив худшее, полковник привстал и подсунул под замерзшее седалище побольше ткани плаща.

Стоило лишь моррону поудобней устроиться и начать согреваться, как дверь особняка напротив открылась, и во двор вышла прекрасная обольстительница, но на этот раз в другом, куда более скромном платье и в сопровождении уже не двоих, а троих господ. Парочку охранников Штелер узнал сразу. Это были те же самые небогатые дворяне, что сопровождали в поездке загадочную госпожу: то ли аферистку-танцовщицу, то ли игривую аристократку. А вот лица третьего господина полковник не разглядел. Широкополая шляпа виверийского фасона была надвинута на самые брови, а высокий намбусийский воротник доходил почти до середины щек. Открытой оставалась лишь узенькая щелочка глаз. Узнать человека было практически невозможно, но Штелеру вдруг показалось, что он где-то уже встречался с прячущим свой лик господином. Что-то до боли знакомое было и в его движениях, и в непропорциональной фигуре. Когда же незнакомец стал прощаться с садящейся в карету дамой и согнулся перед ней в поклоне, смелая догадка молнией поразила мозг моррона.

– Живчик! Что он-то, шельмец, тут делает?! – от удивления произнес вслух полковник и сразу же зажал себе рот, боясь, что его кто-то услышит. Естественно, опасения были напрасными, ведь до мило беседующих вельмож было весьма далеко, а Штелер всего лишь прошептал свое возмущение, а не прокричал на всю улицу.

Продлившееся несколько часов и все еще продолжавшееся за пределами уютных апартаментов свидание наконец-то завершилось легким реверансом с одной стороны и галантным поцелуем ручки с другой. Дама села в карету, и незаметно для взгляда моррона пробравшийся на козлы кучер тут же стегнул лошадей. Экипаж стал медленно выезжать из ворот, а перед Штелером встал выбор: то ли последовать за танцовщицей, то ли проникнуть в дом и заставить маркиза рассказать ему правду… всю правду, без остатка. Ведь вельможа нагло его обманул, заверив, что лишь недавно прибыл в Денборг и что у них, двух морронов-одиночек, нет в столице союзников. А откуда в таком случае у него этот особняк? А многочисленная охрана, выходит, тоже не в счет? Кроме того, Живчик утверждал, что не знает вампира, с которым Штелер пробеседовал почти всю прошлую ночь, но в то же время очень тесно общался на протяжении нескольких часов с танцовщицей, для которой личность кровососа явно не была загадкой.

Вел ли маркиз Вуянэ свою игру, не соответствующую интересам «Легиона», или просто реализовывал хитрый план, в который его, новичка, не удосужились посвятить? Как близко он знаком с красавицей и кем является она? Почему его использовали втемную? Кому и зачем понадобилось изобразить на дверце кареты его родовой герб? Вопросов было так много, а времени, чтобы решить, от кого из двух участников встречи получить ответ, так мало…

Из двух зол всегда выбирается меньшее, а из двух дел – то, что легче осуществить. Справиться с двумя, пусть и вооруженными, охранниками Штелеру показалось куда проще, нежели взять штурмом особняк, укрепленный изнутри, как настоящая крепость. Теша себя надеждой, что все-таки вскоре непременно пообщается с Живчиком и добьется от него правды любым способом, даже при помощи кулаков, Штелер побежал за быстро удалявшейся каретой.

На этот раз возница не очень спешил, и догнать экипаж не составило особого труда, тем более что тело Штелера ощущало острую необходимость согреться и ноги сами рвались вперед. Поравнявшись с задними колесами, полковник сбавил темп и даже перешел на быстрый шаг. Вокруг еще было слишком много народу, а открытое нападение в людном месте не приветствуется даже в таком своеобразном городе, в который недавно превратился Денборг. Хоть полковнику и не терпелось начать разговор по душам с прекрасной дамой, но он вынужден был ждать, ждать подходящего случая, который, по счастью, вскоре подвернулся.

Немного не доехав до площади Монтерна, карета свернула на небольшую улочку, которая оказалась совершенно пустой. Решив не искушать судьбу промедлением, вошедший в раж преследования моррон стал действовать: грубо, топорно, но зато быстро и эффективно. Вскочив на правую подножку, Штелер не открыл дверцу, а ударил через боковое окошко и с радостью понял, что его кулак достиг цели, то есть лица одного из охранников. Конечно, моррон рисковал, ведь он бил наугад и мог или ударить в пустоту, или, что еще хуже, поранить даму. Он не знал, как пассажиры расположились в карете, и руководствовался лишь правилами дорожного этикета, согласно которым сопровождающие лица, если они не одного ранга с дамой, должны сидеть спиною к движению и лицом к госпоже. У каждого правила, как известно, есть исключения, и Штелер очень боялся, что его случай – как раз одно из них, но удача была на его стороне, жалобный и короткий всхлип явно был порожден мужчиной.

Схватив за ворот куртки мгновенно обмякшее тело, моррон с силой толкнул его на соседа. Пока второй охранник сталкивал с себя ставшего обузой напарника, что было весьма затруднительно, учитывая узость пространства, полковник уже оказался внутри кареты и каблуком сапога помог обоим парням прогуляться на свежем воздухе. Испуганная дама отрывисто вскрикнула, но на том ее возмущение и закончилось, поскольку сильные пальцы налетчика бережно, но надежно сдавили ее красивую шейку.

– Пасть закрой и гони, скотина! Иль хозяйку твою прирежу! – что есть мочи взревел полковник, жестко пресекая попытку возницы остановить экипаж и позвать на помощь.

Кучер не был дураком и не стал геройствовать, рискуя жизнью своей госпожи. Лошади быстро помчались по улочке, и через несколько минут езды похититель и его жертва были уже далеко от места нападения. Штелер расслабился и, пребывая в уверенности, что красавица не станет кричать, убрал руки с ее горла.

– Держи и пшел прочь, хам! – испуг дамы быстро перерос в гнев, и на колени полковника упало рывком сорванное с шейки колье.

– Не стоит горячиться, сударыня, – с трудом произнес еще не отдышавшийся после схватки Штелер и, вернув даме украшение, пересел к ней на сиденье.

Красавица была необычайно хороша в гневе. Ее тонкие губки поджались, прекрасное личико налилось румянцем, а обольстительная грудь призывно вздымалась. В этот миг Штелер поблагодарил Небеса, надоумившие прелестницу надеть к вечеру строгое платье. Если бы в ее наряде имелось хоть маленькое, скромненькое декольте, полковник не удержался бы, и их разговору не суждено было бы состояться.

– Кто вы, что вам угодно? – необычный поступок разбойника настолько обескуражил жертву, что она даже обратилась к низкому мерзавцу на «вы».

– У меня есть к вам вопросы, много вопросов, – усмехнулся полковник, которому приходилось следить через маленькое смотровое окошко впереди за спиною кучера, и поэтому он был лишен возможности в полной мере насладиться прелестью гневного выражения на лице собеседницы. – Но вначале прошу вас представиться!

– Вот это наглость, неслыханная дерзость! – возмутилась танцовщица, довольно умело разыгрывавшая из себя благородную госпожу. – Да кто вы такой, чтобы вам представляться?!

– Я?! – ответил вопросом на вопрос Штелер. – Я тот человек, который вас похитил и от которого зависит ваша жизнь.

– Ну что ж, извольте, господин лиходей! – довод полковника показался даме убедительным. – Вы имеете честь ограбить графиню Агнеллу ванг Штелер! – гордо задрав носик и, пожалуй, чересчур напыщенно заявила дама.

– Вот как? – рассмеялся полковник, чем еще больше поверг красавицу в недоумение. – Сударыня, мой вам добрый совет, – вежливо произнес моррон, усилием воли подавив приступ смеха. – Когда вы в следующий раз будете воровать чье-то доброе имя и фамильный герб, то соизвольте осведомиться о родословной! Ванг Штелеры не графы, а бароны.

– Да кто вы, черт побери, такой?! – воскликнула дама уже с немного иной интонацией, в которой было значительно меньше презрения и гнева, но зато появился неподдельный интерес.

– Я? – усмехнулся моррон. – Я Аугуст Фердинанд Отто ванг Штелер и, судя по всему, ваш законный супруг.

Полковник много раз представлял, как назовет свое имя и как изменится выражение лица красавицы. В принципе, порожденные его воображением образы полностью соответствовали действительности, но сама беседа пошла дальше совсем не так, как он надеялся. Вместо того чтобы возмутиться и продолжать ломать комедию, женщина вдруг ловко нанесла удар, и ее остренький локоток больно вонзился в левую бровь внезапно объявившегося супруга. Полковник всего на миг упустил инициативу из рук и поплатился за это, вернее, даже не он, а его спина и многострадальный затылок, ощутившие жесткость денборгской мостовой. Воспользовавшись замешательством, дамочка выпихнула «муженька» из кареты и голосом, совсем не соответствующим ее светлому образу и правилам этикета, прокричала кучеру: «Гони, сволочь, гони!»

(обратно)

Глава 10 Прощай, Денборг!

Говорят, что мужчины созданы для хаоса и разрушения, а женщины призваны созидать и наводить порядок в том несусветном бардаке, который сотворили их любимые. Данное утверждение неверно в корне, поскольку оно делит людей по неправильному критерию, а именно – половой принадлежности, в то время как более логичным было бы взять за основу суждения теорию противоборства эгоизма и альтруизма. Эгоисты всегда разрушают, поскольку подстраивают мир под себя; альтруисты создают, ибо заботятся прежде всего не о себе, а о ближних, тех людях, кто живет с ними рядом и ради которых они существуют.

Мужчина-эгоист никогда не построит дом, поскольку ему проще выжить из дома другого; не воспитает ребенка, поскольку озабочен исключительно продолжением своего рода и подсознательно стремится наделать по свету как можно больше детей. Привязка же к одной женщине и одной семье не только затормаживает реализацию его грандиозных планов, но и лишает свободы, подменяя ее ответственностью, то есть фактически ставит в условия, при которых его основная задача невыполнима. Эгоисты ленивы, они не станут утруждать себя монотонной, изматывающей работой, поскольку гораздо проще воровать или отбирать у других силой. Женщина-эгоист ставит себя в центр мироздания. Она врывается в жизнь мужчины, подобно необузданному урагану, и крушит все, что до нее было построено, а затем заставляет обескураженного, растерянного чудака-избранника возвести на руинах его души храм любви к ней, на худой конец – обычный дворец…

Барон ванг Штелер искренне считал себя закоренелым эгоистом, но в тот вечер, с трудом поднявшись с мостовой и растирая множество ушибленных мест, он с ужасом понял, что совершенно неожиданно для себя превращается в альтруиста. Разрушительная метаморфоза шла неимоверно быстро, и он не в силах был ее остановить. Хотя прекрасная обладательница острых локотков вроде бы и не проявляла к нему интереса, но она уже порушила многие из его планов. Спасая ее, он ввязался в драку с вампирами и получил звонкую пощечину в качестве вознаграждения. Жалея ее, он отказался от мести и вместо того, чтобы просто прирезать мошенницу, осмелившуюся присвоить его имя и родовой герб, как презренный неженка и последний слюнтяй решился поговорить, завязать знакомство, которое по большому счету ему и не нужно. Зачем моррону женщина, зачем ему возлюбленная? Наличие дамы сердца весьма осложняет существование того, кто возрожден для решения важных задач. Результаты проявленного милосердия были очевидны, их сейчас Штелер весьма болезненно ощущал, пытаясь остановить кровь из рассеченной острым локотком брови и судорожно растирая ушибленную при падении из кареты спину. Полковнику даже страшно было представить, в какой кошмар превратится его жизнь, когда и если своенравная танцовщица ответит ему взаимностью.

Вскоре ранка над глазом затянулась, перестала болеть и спина, но, к несчастью, организм моррона оказался неспособен залечить раны, нанесенные женскими глазками в сердце. Штелер чувствовал, что его еще сильнее тянет к танцовщице, что он попал под власть ее чар и уже не в состоянии освободиться. «У-у-у, проклятая ведьма, околдовала! – подумал полковник, но тут же и нашел для прелестной чаровницы весьма убедительное оправдание. – Все женщины ведьмы, с этим нужно просто жить!»

Незаметно подкралась ночь. Солнце окончательно скрылось за крышами домов, небо потемнело и вот-вот должно было превратиться в черный ковер, усыпанный мелкими блестками. Месть не удалась, разговор с красавицей не получился, а несчастный полковник по-прежнему был все в той же одежде; теперь уже не только окровавленной, но и изрядно попачканной грязью из луж да обычной городской пылью. Что и говорить, вторая половина дня не задалась. Штелеру оставалось лишь надеяться, что встреча с вампиром и его компанией в трактире, куда он, хромая, брел, пройдет немного удачней. В конце концов разногласия не должны возникнуть. Моррон не горел желанием спорить с предводителем нежити, он просто собирался вступить в его небольшой отряд. Осложнений с поступлением на службу не предвиделось, но, как известно, планы – это особая реалия, почти всегда стопроцентно противоположная действительности.

На этот раз в трактире было куда меньше посетителей, чем прошлой ночью. Завсегдатаи кабаков – солдаты – почему-то отсутствовали, видимо, командование наконец-то решило поднять пропитую мораль и укрепить расшатавшуюся дисциплину в рядах славного герканского воинства. Наемников было примерно столько же, генералы да полковники им не указ. Они привыкли исполнять приказы офицеров лишь на бранном поле, что же касалось пивных баталий, то тут каждый из платных вояк был сам себе командиром и опускался до такого свинства, какое мог себе позволить. Впрочем, некоторые ограничения существовали и в этой среде. «Пей, обжирайся и веселись, делай, что угодно, но только не мешай другим!» – так гласило, пожалуй, единственное правило, прижившееся в наемном братстве. Тех, кто о нем забывал, мастера мушкета и меча утихомиривали быстро, дружно и прямо за столом. На полу возле сборища вояк полковник заметил несколько «отдыхавших» тел, и лишь немногие из них пали в нелегкой борьбе с будоражащей кровь живительной влагой из кувшинов, графинов и бочонков. Особого внимания был достоин юноша восемнадцати-двадцати лет. Крепкое вино так подняло его воинский дух, что собутыльникам пришлось связать его, засунуть в слюнявый рот кляп и уложить на пол. Пока наемники пили, невезучий юнец лежал под столом, опутанный веревками по рукам и ногам, все время дергаясь и тщетно пытаясь выпихнуть изо рта языком кусок грязной тряпки, возможно, одной из тех, которыми прислужники протирали столы.

Задержавшись на пороге не долее пары лишних секунд, Штелер направился в закуток, где прошлым вечером совещалась разношерстная компания нежити. Каково же было его удивление, когда длинного стола на прежнем месте не оказалось, а из всех тех, кого он вчера про себя окрестил заговорщиками, присутствовали лишь двое и командира отряда среди них не было.

Старик-морох первым заметил появление моррона и призывно замахал ему костлявой ручищей. Сидевший на почтительном расстоянии от компаньона-грязнули артиллерийский капитан в красно-синем мундире с нескрываемым презрением взирал на очередного «замарашку», направившегося к его столу. «Ну, вот и еще один бродяга пожаловал! Как бы об него не запачкаться! Надеюсь, он догадается руки мне не подать!» – было написано на довольно красивом лице, которое, однако, ужасно уродовала надменная гримаса.

В этот миг бывший полковник очень пожалел, что лишился своего мундира с золотыми эполетами. Встреться он с брезгливым привередой всего пару месяцев назад, он преподал бы ему достойный урок, по-армейски доходчиво объяснил бы, как следует вести себя в обществе незнакомых людей и какие мысли не стоит выставлять напоказ. Тогда он был полковником, сейчас фактически никем, а значит, нужно было мириться с недовольными взглядами и презрительными усмешками тех, кто еще недавно лебезил бы перед ним и заискивал.

«Жаль, не могу свища по струнке поставить! Но мое нынешнее положение тоже не так уж и плохо! Будет рожи особливо брезгливые корчить, могу в зубы дать! Просто и действенно, быстро и без уставной волокиты!» – утешил себя моррон, присаживаясь за стол странной компании.

– Где хозяин? – недовольно проворчал Штелер вместо приветствия, не дав начать разговор уже открывшему было рот мороху.

– Вот за что я вашего брата моррона терпеть ненавижу, так за напускную деловитость и дурные манеры! – выкрикнул мгновенно разозлившийся старик и ударил кулаком по столу, чем практически выдал себя.

Ни одному силачу из числа людей еще не удавалось проломить толстую дубовую доску. Древесина жалобно треснула и раскололась почти по всей длине, однако, по счастливой случайности, сам стол устоял, не развалился пополам.

– Ты потише, дружок, культяпами размахивай! – прошипел офицер, явно недовольный выходкой своего товарища.

– А чо он?! – брызнул смрадной слюной пожиратель помоев и нечистот. – Чо он занятого особливо тут корчит?! Ни о настроеньице спросить, ни выпить в компании, ни здравия пожелать?! Приперся тут, а мы отчет перед ним держать обязаны?!

– Остынь! Мы потом его манерам научим! – не обращая внимания на присутствующего за столом Штелера, обратился артиллерийский офицер к мороху. – Давай пойло свое допивай – и пошли! Дел по горло, нечего зря рассиживаться!

– Дела, дела, суетливые все какие стали! Нет бы посидеть, по душам поговорить… – обиженно проворчал старик и залпом осушил полную кружку пива.

– Постойте-ка, господа! – очнулся Штелер. – Я, кажется, вопрос задал, хочу с командиром вашим поговорить!

– Ну, ты только глянь, ему все неймется! – опять разозлился, а если точнее, просто раздулся от злости оборванец-старик. – То он хозяина ищет, намекая, что мы холопы, то командира ему подавай! Эй, чучело любезное, ты что, с колокольни свалился?! Ты на рубахе моей сержантские лычки видишь?!

То, что морох назвал рубахой, на самом деле было старым, заляпанным всякой мерзостью и протертым до дыр рваньем. Такую одежду было не то что надеть противно, а даже вытереть ею затоптанный грязными сапожищами пол. Однако Штелера разозлило совсем не это, а то, что зловонная лапища старика осмелилась опуститься на его плечо. Моррон хотел ударить чумазого наглеца, но все же сдержался. Старенький, и без того перепачканный плащ было не жалко, его все равно следовало менять, и чем быстрее, тем лучше.

– Я пришел встретиться. Мне нужно поговорить… Ты сам знаешь, с кем! – резким движением скинув руку с плеча, произнес полковник. – Где он? Позови его!

«Заговорщики» как-то странно переглянулись. По тонким губам холеного капитана пробежала ухмылка, то ли злорадная, то ли лукавая, а в надменном взгляде не было ничего, кроме презрения. Штелер подумал, что сейчас инициативу в разговоре возьмет на себя сноб-артиллерист, но ошибся. Офицеришка, видимо, был из благородного рода и считал для себя невозможным вступать в дискуссию с неизвестным ему бродягой, к тому же из числа презираемых нежитью морронов. Он лишь поднялся, бросил на стол пару серебряных монет и, прошептав мороху: «Жду снаружи», – величественно удалился.

– Слышь, дружок! – почему-то перешел морох на шепот. – Ты б поосторожней с этим вампиром! На мечах рубится знатно, не чета те, да и козни плести мастак! Валдар его ценит, а по мне, так наигнуснейший тип, самая мерзкая мразь!

Как понял Штелер, Валдаром звали таинственного вампира, командира отряда нежити. Моррону захотелось как можно быстрее сообщить это имя Живчику, возможно, оно ему знакомо, но вдруг полковник вспомнил, что они с собратом так и не договорились, когда и где произойдет их следующая встреча. Утром маркиз просто ушел, вечером он видел вельможу во дворе особняка, но не факт, что Вуянэ находится там и сейчас.

– Эй, морронище, ты мя слышишь?! – На этот раз морох не осмелился дотронуться до плаща моррона, поэтому лишь замахал у него перед носом грязной лапищей, тем самым привлекая внимание задумавшегося собеседника.

– Капитан – вампир?! – голосом, полным удивления, произнес Штелер, резко отпрянув назад и чуть не свалившись на пол. Ладонь старика источала такое зловоние, что полковника чуть не вывернуло наизнанку.

– А чо тя удивляет? – заинтересовался старик и как-то странно прищурился. – Нет, ты не отмалчивайся, ты скажи, скажи!

– Не знаю, мне так показалось… показалось, что он не вампир, – сумбурно ответил моррон.

Штелер действительно не находил слов, чтобы объяснить высказанное им вслух сомнение. Он не знал, как и почему, но был абсолютно уверен, что заносчивый офицер в начищенном мундире не был ни оборотнем, ни вампиром.

– От мнительности есть средство хорошее, правда, оно те не понравится, – учтиво предупредил старик, прежде чем открыть секрет. – Коли мне когда чо кажется, я сразу в конюшню бегу! Конский пот вперемешку с…

– Хватит! – в свою очередь, громыхнул по столу моррон, не желавший выслушивать всякие мерзости, пусть и натощак. – Ты мне, ободранец вонючий, зубы не заговаривай! Ты к Валдару меня веди!

– Ну, так подымай седалище, и пошли! – развел руками морох и беззвучно рассмеялся, широко открыв беззубый рот. – Мы сегодня на дело уходим, вот за городом всех и увидишь: и Валдара, и остальных! Вот от сувилок те советую подальше держаться, им что человечка сожрать, что моррона, все едино… всеядство и неприхотливость вот такие!

– Постой, но ведь Валдар сказал…

– Что те Валдар сказал, то сегодня утречком ранним было, – перебил морох, неожиданно заторопившийся, вскочивший из-за стола и потянувший моррона на выход. – А щас за оконце глянь, снова ночь ужо на дворе! Жизня течет, сочные букашки по навозцу ползают, усе меняется! Дельце у нас в лесах появилось, вот сегодня ночью и выступаем, только тя, неучтивца тугодумного, здеся сидим и ждем! Пошли давай, вставай, вставай! О чем те с Валдаром лясы точить?! Раз пришел, знаца, с нашим предложеньицем согласился, знаца, ты один из нас, вот и пошевеливайся, морронья морда!

– Да стой ты! – Штелеру пришлось попотеть, чтобы вырваться из цепких пальцев старичка. – У меня дельце здесь одно имеется, кое с кем парочкой слов перекинусь и сам приду.

– Ну, с кем, с кем те здеся разговоры водить, коль усе наши ужо за крепостным рвом… нас токмо дожидаются?

– Танцовщица… Вчера здесь выступала, а затем в той самой подворотне, на нее вампиры… – попытался объяснить Штелер неугомонному, импульсивно дергавшему его за рукав старичку.

Возможно, почему-то сильно разнервничавшемуся и застеснявшемуся своего желания пообщаться с красавицей полковнику и удалось бы выстроить разбегающиеся слова в осмысленную фразу. Но его единственный собеседник уж больно торопился покинуть трактир, а затем и город. Морох не стал возражать словами, он возразил действием, резко ударил моррона кулаком в поддых, а когда тот согнулся пополам и жадно захватал ртом воздух, просто потащил егок выходу. Со стороны могло показаться, что заботливый старик выводит на свежий воздух дружка, перебравшего винца.

* * *

Артиллерийский офицер не обманул, он действительно поджидал парочку снаружи, только не возле самого трактира, а чуть поодаль, на пустыре за соседним домом, где стояла запряженная парой лошадей небольшая карета, настолько узкая, что моррон подивился, как смогут они поместиться в ней втроем. К тому времени Штелер уже оправился после нанесенного ему удара и шел самостоятельно, с нескрываемой ненавистью поглядывая на спину противного старикашки, дважды осмелившегося распускать свои увесистые лапищи. Соблазн рубануть кулаком по просвечивающей сквозь дырявые лохмотья хребтине хоть и был неимоверно велик, но полковнику пришлось удержаться от мести. Раз уж он ввязался в эту историю, то должен дойти до конца, и ничто, никакие скользкие шуточки и дурацкие выходки компаньонов не могли его остановить.

– Ну наконец! Сколько можно ждать?! – поприветствовал их расхаживающий возле кареты капитан.

Необычный вид офицера заставил моррона всерьез призадуматься. За то время, что они беседовали с морохом в кабаке, затем плелись до подворотни (морохи не только выглядят как древние старики, но и так же быстро ходят), спесивец успел переодеться. Он предстал перед ними в полном боевом обмундировании герканского артиллерийского офицера. На голове капитана сверкал отполированный до блеска шлем с тремя красными перьями; его широкую грудь надежно защищала столь же начищенная кираса, в которой полковник мельком увидел жалкое отражение своей небритой, изрядно помятой рожи, а овальные наплечники придавали грозный вид его довольно тщедушной без доспехов фигуре. Для полноты комплекта не хватало лишь наколенников и обшитых стальными пластинами сапог, но в экипировку артиллеристов эти излишества и не входили. Вот уже более тридцати лет полное обмундирование из стали полагалось лишь тяжелой пехоте да дворцовым полкам, призванным не столько воевать, сколько тянуть на парадах ножку.

Судя по боевому облачению офицера, им предстояло серьезное дело, а не романтическая поездка за город при луне. Это очень не понравилось моррону, ведь у него самого не было не только доспехов, но даже меча. Какой-то мерзавец стащил его добытый в бою трофей, и если теперь им пришлось бы столкнуться с противником, Штелеру оставалось только пустить в ход кулаки. А ведь он не был настолько ловок, чтобы справиться с вампиром без оружия, да и по силе его руки значительно уступали лапам оборотня или грязным ручонкам мороха. Оставалось только надеяться, что остальные члены отряда пожалеют безоружного новичка и пожертвуют ему хоть что-то, хоть ржавый топор, хоть случайно завалявшийся в запасниках старенький арбалет со сбитым прицелом и заклинивающим спусковым механизмом.

– Не лай, жестянка! Взопреешь – проржавеешь! Сам бы эту тушу на себе волок! – огрызнулся в ответ морох и кивнул в сторону плетущегося следом за ним, державшегося за все еще ноющий живот моррона.

– Давайте быстрее! Времени мало, вряд ли до места к рассвету доедем! Висвел, ты в сундук, а ты на козлы! – скомандовал офицер, явно давая понять, кто в их группе старший.

– А чо это мне в сундук?! – громко выкрикнул морох, отчего у находившегося слева Штелера заложило правое ухо. – Я те тряпка, что ль?! Сам в сундуке катайся! У тебя и одежка подходящая, о стенки бока не намнешь! Знаешь, на ухабах тряска какая?!

Мороху, конечно же, не понравилась затея компаньона заставить его путешествовать в довольно большом сундуке, привязанном позади кареты. Однако у офицера нашлись убедительные аргументы, чтобы утихомирить и уговорить раскричавшегося старика.

– Висвел, ну не будь же ты дураком! Где это видано, чтобы благородные господа в одной карете с нищими разъезжали, да еще дурно пахнущими?!

– Это кто дурно пахнет?! Хочешь сказать, это от меня тут смердит и вонь исходит?! – Морох упорно не желал признавать очевидного.

– Для тебя, дружище, запах помойки и нужника – наиприятнейшие ароматы, а вот для них… – офицер небрежно кивнул на стоявшего поблизости и не вмешивающегося в разговор старых приятелей моррона – …это даже не запах, а жуткая погань! Нас же у ворот стражники остановят, и плевать им будет на все мои бумаги. Коль подозрение в башку стража закралось, ему хоть грамоту с королевской печатью под нос тычь, все равно не поможет!

– Ладно, я тогда за кучера буду! – тряхнул свалявшейся бородой старик и собрался лезть на козлы.

– Да куда ж ты, дурья башка! – силой отпихнул его офицер. – Ты на лошадей глянь, вон как бедолаги испужались!

Пара гнедых, действительно, рьяно забили копытами и закрутили головами, почувствовав резкое усиление зловония.

– А им ноздри чем забей! Хошь, воск аль плесень достану… шустро достану?! – упирался упрямый старик. – Ты не боись, я уж так делал, опыт имеется!

– Хватит чушь молоть! Для стражника нет разницы, где нищий едет, что на козлах, что в карете, все едино! Вот не выпустят нас из города, сам перед Валдаром ответ держи!

Упоминание имени командира отряда живо успокоило мороха. Состроив плаксивую рожу и издав протяжный звук из отвисших штанов, явно свидетельствующий о сильном душевном расстройстве, старик побрел к сундуку.

– Но учти! – предупредил нищий, легко открыв массивную крышку временного пристанища и, ежась, залезая внутрь. – Я это делаю исключительно из уважения к Валдару! А коли ты, щеголь перистый, когда за ворота городские выедем, меня отсюда не извлекешь, я вот этим… – старик вытянул вперед руку с крепко сжатым, костлявым кулаком, – …на твоей стальной башке такие марши выведу, что до конца дней своих кровососных помнить будешь.

– А ты чего встал? Тебя тоже, как дитятю малую, уговаривать надобно? – обратился офицер к моррону, закрыв на три замка крышку сундука. – Давай-ка, марш на козлы!

Штелеру уже давно никто не отдавал приказаний, тем более те, кто чином был ниже генерала. Однако бывший полковник не стал спорить, ведь хоть офицер был надменен и груб, но рассуждал абсолютно верно. Стражники тщательно проверяют только тех, кто покидает город внутри кареты, и, если выездные документы в полном порядке, то служивым совершенно без разницы, кто трясется на козлах и что хранится в дорожных сундуках путешественника.

– Дуй прямиком к городским воротам! Гони лошадей, что есть мочи! На загулявших зевак внимания не обращай, не до них сейчас! – послышались новые указания, как только моррон сел на козлы и взял в руки поводья. – Даю тебе четверть часа, чтобы до ворот добраться! Что замер, гони же, гони!

«Хорошо еще, что не добавил «скотина», – подумал Штелер, стегнув кнутом лошадей. – Ох, погоди, твоя… благородь! Придет время, и я спесь с тебя собью! Вот этим самым кнутом всю надменную дурь из твоей глупой башки выбью!» – тешил себя сладкой надеждой моррон, даже не предполагая, как быстро наступит время отмщения.

* * *

Лошадки самому именитому из всех возниц за последнюю сотню лет, а возможно, и за всю историю Герканского королевства, попались шустрые, что показалось барону ванг Штелеру весьма подозрительным. Откуда в городе, переполненном войсками и приезжим торговым людом, офицер в чине капитана мог достать лошадей? Конечно же, только из конюшни своей батареи или полка. Однако насколько бывший полковник разбирался в вопросах снабжения, дислокации и перемещения войск, артиллеристам выделялись лишь грузные тяжеловозы, лошади неуклюжие, медлительные, но зато сильные и выносливые. Что же касалось самих офицеров, то им, естественно, полагались обычные, ездовые лошади, но, как правило, интенданты подсовывали артиллеристам, пехотинцам и командирам вспомогательных родов войск самых слабых, негодных для кавалерии животных. Но эти лошадки, по крупам которых Штелер хлестал поводьями, а порой и хлыстом, были породистыми скакунами, каких и в карету-то запрягать жалко.

Это было лишь первое и самое незначительное наблюдение, которое озадачило моррона. Вторая странность состояла в том, что офицер, усадив незнакомца на козлы, приказал мчать карету к воротам, но не объяснил дороги, которую Штелер мог и не знать. Версия, что надменный вампир, маскирующийся под капитана, признал в нем бывшего коменданта Гердосского гарнизона, полностью исключалась, поскольку моррон и внешне сильно изменился, да и сам капитан носил мундир не колониального полка. Кроме того, Штелер всегда считал, что лошади чуют вампиров, именно по этой причине кровососы редко путешествуют в карете или верхом. А их лошади не ржали, не трясли головами, вели себя всю дорогу спокойно, и это обстоятельство не могло не озадачить пытливого моррона.

Впрочем, у Штелера не было достаточно времени, чтобы как следует пораскинуть мозгами и прийти к какому-либо заключению. Он следил за дорогой, стараясь случайно не сбить припозднившихся горожан и забрызгать как можно больше патрулирующих улицы стражников грязью из лужи. Первую задачу он выполнил намного лучше, чем вторую. Стражи порядка обладали каким-то непостижимым чутьем, они шарахались в сторону еще задолго до приближения экипажа, и брызги не долетали даже до их сапог, не то что до откормленных, довольных жизнью рож.

Одна узкая улочка сменялась другой, перед глазами моррона быстро мелькали дома, редкие фигурки прохожих и фонарные столбы, порою так неудачно установленные, что несущаяся карета несколько раз чуть не лишилась правого переднего колеса. Штелер злился и мысленно осыпал проклятиями перемудрившего чудака, решившего, что они должны покинуть город именно в карете. Ведь на самом деле, куда проще было бы офицеру выехать верхом, а им с морохом выйти через ворота пешком, как обычным нищенствующим странникам. Однако чуть позже моррон понял, что не учел одно важное обстоятельство. Вся эта морока с каретой была придумана именно из-за него. Ведь Висвел намекнул ему, что задание отряд получил неожиданно. Он же должен был прийти на место сбора в трактире лишь ночью, в ту самую пору, когда городские ворота уже закрыты и никто не мог покинуть Денборг до утра. Выходило, что офицер задержался в городе именно из-за него, это хоть как-то объясняло, почему напыщенный щеголь взирал на Штелера с таким недовольством. Разрешение на выезд без ограничений, видимо, имели не все члены отряда, да и видок у некоторых из них был, мягко говоря, неподобающий. Вряд ли стражники всерьез восприняли бы документ, предъявленный им морохом, будь на бумаге хоть три или четыре казенные печати.

Предположение подтвердилось, как только они достигли городских ворот. Обычно запруженная телегами, повозками и каретами площадь была совершенно пустой, разве что у самой крепостной стены лениво расхаживали около десятка несших ночную вахту стражников. Штелер натянул поводья, лошади охотно перешли с бега на шаг, и экипаж медленно подъехал к посту. Десять пар глаз смотрели на него с таким удивлением, как будто он был не обычным кучером, не просто управлял экипажем, а посреди бела дня стоял голым на главной площади, да и еще не просто стоял, а, распевая похабные песенки про высокопоставленных герканских вельмож, размахивал под окнами резиденции генерал-губернатора филанийским флагом.

– Куда прешь, болван?! Вороть назад! – еще довольно вежливо обратился к моррону сержант, видимо, пребывавший в хорошем расположении духа.

Не успел Штелер и рта открыть, как в окошке кареты появилось красное оперение шлема.

– Сержант, офицера ко мне! – кратко скомандовал капитан, но поскольку старший дежурный замер на месте, а не бросился немедленно исполнять его указание, артиллеристу пришлось применить то, что в армии именуется командным голосом: – Чего застыл, морда?! Чего лупоглазы выпучил?! А ну, живо за офицером! Сгною мерзавца!

От крика, подобного горному камнепаду, бедные лошади чуть не пали замертво, а у вздрогнувшего от неожиданности Штелера сильно зазвенело в ушах. Офицеры часто кричат на нерадивых солдат, поскольку только через крик от них можно чего-то добиться, но у командиров орудийных расчетов и батарей особый дар по произведению шума. Далеко не каждому дано перекричать грохот пушечной канонады!

Конечно же, такой приказ не мог остаться без немедленного исполнения, впрочем, бежать перепуганному сержанту никуда не понадобилось. Отдыхавший в сторожевой палатке дежурный майор просто не мог не проснуться от подобного крика, через миг после которого залаяли все до единой собаки в округе. На заспанном лице офицера, на ходу застегивающего мундир, было видно явное недовольство и желание наказать скандалиста-капитана. Так орать среди ночи мог позволить себе лишь сам генерал.

– В чем дело? – строго вопросил офицер, подойдя вплотную к карете.

– Зайдите, майор! – тоном, не допускающим пререканий, приказал капитан и открыл перед дежурным офицером дверцу.

Из-за все еще не смолкшего собачьего лая и до сих пор не прошедшего звона в ушах Штелер так и не расслышал, о чем толковали благородные господа за его спиной, то есть внутри кареты. Существенный интерес к этой беседе проявил не только он, но и солдаты, хоть и державшиеся на почтительном расстоянии, но обступившие карету полукругом и навострившие слух. Буквально через пару минут разговор двух офицерских чинов был окончен. Раскрасневшийся, как вареный рак, и явно недовольный результатом беседы дежурный майор покинул экипаж, а затем, вытирая рукавом пот со лба, к недоумению своих солдат, приказал немедленно открыть ворота.

Как только пятеро солдат взялись за длинную ручку подъемного механизма, Штелер стегнул лошадей. Ему почему-то казалось, что стоит ему немного промедлить, и удача продемонстрирует свою спину. Из сторожевой палатки вновь выскочит дежурный майор и прикажет взять самозванцев под стражу. Выездные документы могли оказаться липовыми, да еще неизвестно, служил ли когда-нибудь и где-нибудь сам капитан, более походивший на заносчивого аристократа, нежели на служаку. Однако все прошло гладко, конские копыта уже прогрохотали по подъемному мосту, а за спиной не раздалось ни криков, ни выстрелов. Не успел экипаж проехать и полсотни шагов, как в спину возницы не больно, но ощутимо ударил какой-то тупой предмет. Это единственный пассажир толкнул его рукояткой меча через узкую смотровую щель.

– Езжай к лесу, там останови! – приказал капитан, почему-то больше не пожелавший демонстрировать свои поразительные возможности оглушающего, буквально парализующего крика.

Моррон сдержался и лишь кивнул в ответ, хоть на языке уже вертелась и очень просилась наружу оскорбительная тирада. Каждый раз при общении со Штелером мнимый артиллерист не упускал возможности продемонстрировать свое превосходство. Вот и сейчас он специально толкнул его рукоятью меча, обошелся с ним так же пренебрежительно, как с обычным мужиком-кучером, несмотря на то, что вообще не стоило таким образом привлекать внимание возницы. Офицеру достаточно было лишь сказать, на худой конец крикнуть всего лишь в четверть силы.

Добравшись в отчаянно трясущемся на ухабах экипаже до опушки леса, Штелер тут же покинул опостылевшее место кучера и, не думая открывать перед заносчивым офицером дверцу, принялся разминать затекшие ноги и поясницу.

– Чего встал?! – прикрикнул на моррона офицер, слишком вжившийся в роль хозяина. – Вытащи Висвела из сундука и давай на козлы! Дорога дальняя, нечего прохлаждаться!

На этот раз моррон разозлился уже не на шутку. Еще немного, еще одна выходка или всего лишь слово, и Штелер набросился бы на раскомандовавшегося сноба, выволок бы его за перья из кареты, повалил бы на землю и познакомил бы брезгливую, вечно искривленную в надменной ухмылке рожу с коваными подошвами своих стоптанных сапог. Вулкан ненависти и злобы должен был вот-вот взорваться в его голове, но пыл моррона вовремя остудил Висвел.

– Эй, ну чо вы там?! Долго мне еще бока штариковские отлеживать?! А ну, выпускайте, охальники проклятущие! Мочи ужо нет! – заорал морох из сундука и забарабанил по бедной крышке могучими кулачищами.

Как ни странно, но сундук выдержал удары рвущегося на свободу мороха. Поборов бушевавшую злобу, Штелер подошел к сундуку и, провозившись около минуты с замками, которые, по большому счету, вообще не стоило запирать, выпустил наконец-то ходячее зловоние на свежий воздух, отчего последний сразу же стал не таким уж и свежим.

– О-о-о-о, лапушки мои бедны-ы-ы-е! О-о-о, спинушка моя роднуленька-а-а! – завыл и запричитал морох, как настоящий старец, отлежавший за ночь на жесткой скамье свои дряблые мышцы. – И што ж так гнал-то, шкотина?! Всю душу из меня вытряхнул и по кочкам растряс!

Стенания продолжались. Тело Висвела гнулось и изгибалось с жутким хрустом, а на его заросшем бородою лице были видны боль и страдания. Видимо, сундук оказался чересчур неудобен даже для мороха. Глядевший на мучения старика с неподдельным сочувствием Штелер даже боялся подумать, как бы он вытанцовывал, если бы его вместо мороха несколько миль провезли в сундуке.

– Ну что ты опять застыл?! – закричал офицер на моррона. – Хватай его в охапку и давай сюда, ко мне!

– Сам хватай! – огрызнулся Штелер, и не подумавший выполнять указание.

Во-первых, моррону уже надоели барские манеры попутчика, а во-вторых, он опасался попасть под горячую руку страдающего от боли старика. Мышцы живота еще чуть-чуть ныли, напоминая о том, какие крепкие у мороха кулачки. Возникла заминка. Капитан по-прежнему не желал покидать насиженное местечко в карете, а Штелер боялся приблизиться к изгибавшемуся в неестественных позах, хватавшемуся то за локти, то за коленки страдальцу, который уже исполнил причудливый танец: «Ах, зачем вы меня, супостаты, пополам перегнули?» – и, видимо, устав стоять на подкашивающихся ногах, упал на траву и задергался, то принимая позу эмбриона, то выпрямляясь в струнку; то задирая высоко вверх ноги, то переворачиваясь на живот и изгибаясь ломаной дугой.

– Не поеду я никуда! Не хочу-у-у-у! Дайте мне здесь сдохнуть! – стенал старик в кратких перерывах между завываниями и жалобными поскуливаниями.

– Ну что ты онемел, что замер?! Не видишь, что ли?! Морохушка наш обычную спектаклю закатывает! – прорычал офицер, все-таки покинувший карету и решивший сам прервать затянувшееся выступление бесспорно талантливого лицедея. – Он такое по пять раз на дню устраивает! То истерика у него, видишь ли, его, вонючку, никто не любит, то припадок мнительности, кругом заговоры, и его, драгоценного, погубить всем миром хотят! – Капитан изловчился и, ухватившись за ступни дрыгающегося, извивающегося мороха, волоком потащил его по земле к карете. – Если каждый раз его болтовню всерьез воспринимать, то…

А что же именно может случиться, если воспринимать слова мороха всерьез, Штелеру так и не удалось узнать. Далее из горла капитана вместо слов стал доноситься лишь хрип, а все потому, что коварный Висвел ловко извернулся, освободил свои ступни из рук офицера и, по-молодецки вскочив на ноги, впился цепкими пальцами в шею обидчика. В мгновение ока морох поднял офицера примерно на метр над землей и так и держал его, все сдавливая и сдавливая уже кровоточащее горло.

Теперь уже извивался офицер, судорожно пытаясь освободиться от захвата неимоверно сильных пальцев, а барахтающимися в воздухе ногами стараясь ударить мерзкого притворщика по лыбящемуся лицу или, на худой конец, пнуть его каблуком в грудь. Со стороны фигура капитана выглядела весьма забавно. Казалось, что он быстро бежит, но только вися в воздухе, слишком сильно накреняясь из бока в бок и зачем-то ухватившись трясущимися руками за собственные ключицы.

Остолбеневший, озадаченный моррон смотрел на происходящее и силился понять, в чем же смысл это странной игры двух приятелей. Осознание того, что это не диковинная игра чудаковатой нежити, а обычное убийство одной хищной тварью другою, пришло к Штелеру, лишь когда он увидел, что пальцы мороха уже разодрали в клочья вампирское горло и почти добрались до шейных позвонков.

Несмотря на страшное ранение, артиллерийский капитан упорно продолжал борьбу и даже добился незначительных успехов, то есть, говоря проще, пару раз попал носками сапог по физиономии мороха и разбил ее в кровь. Кроме того, его шея почему-то срасталась, а блестящий шлем вдруг забулькал, потек и стал как будто впитываться в голову.

– Эй, морронушка, подсоби! – прохрипел Висвел, по-видимому, уже ослабевший. – Это не вампир, а симбиот! Шпион Лотарский, за нами следить подосланный! Кровососом притворялся, подлюга! Подсобни, дурень, я ж долго не выдержу! – прохрипел старик, хоть крепко державший жертву, но уже пошатывающийся. – Доспехи, доспехи с него, гада, срывай! В них его сила, ими он лечится!

Действительно, уже не только шлем, но и кираса с наплечниками на капитане как будто оплавились, а горло… (Штелер не мог поверить своим глазам)… горло быстро срасталось. У моррона не было времени взвешивать, на чью сторону ему встать, как впрочем, и рассуждать, почему, собственно, морох воюет с одним из тех существ, которым служит. Штелер вмешался, он пришел на помощь старику, руководствуясь лишь одной причиной – уж больно капитан был ему противен!

Не всегда удачно увертываясь от сапог, все-таки пару раз прошедшихся по его лицу, Штелер стянул с груди капитана горячую, обжигающую ладони до волдырей кирасу, а затем сорвал и наплечники. Силы симбиота мгновенно угасли, он тут же обмяк и едва дергался в терзавших его горло руках мороха. Наконец-то дело было доведено до конца: обезглавленное тело грузно повалилось на землю, а отделенная от него голова с оплавленным блином вместо шлема почти тут же скрылась в котомке изрядно взопревшего и умаявшегося старичка.

– Спасибочки! – прохрипел не на шутку запыхавшийся Висвел и, как ни в чем не бывало, побрел к карете.

– Эй, подожди! А ты, случайно, не хочешь мне кое-что объяснить? – Штелеру не нравилось быть бездумным инструментом в чужих руках, тем более таких нечистых, как лапищи мороха.

– А чо тут объяснять-то? – пожал плечами Висвел, небрежно закинув котомку с головою капитана на дно дорожного сундука. – Мы, наемники, выполняем для симбиотов одно дельце, настолько грязное да опасное, что им самим ни мараться, ни жизнями своими рисковать не с руки. Те ж, чудак, Валдар вчерась об этом трепался. Я поодаль был и усе слыхал.

– Ну, так, а зачем ты его?..

– А-а-а, ты про это! – отмахнулся старик, как будто речь шла не об убийстве союзника, а о мелком воровстве. – Симбиоты, они и в Денборге симбиоты! Высшие существа, не доверяют никому, вот и заслали в каждый отряд наемников по одному шпийону, чтобы он, значица, за нами следил и о всех проступках докладывал…

– Ну, так, а убивать-то было зачем?! – недоумевал моррон.

– Приказ Валдара, – пожал плечами морох, – он у нас гордый, не любит, когда за ним подглядывают да подслушивают…

– Но ведь когда мы вернемся в город…

– Слышь, морронушка, умучкал ты мя совсем вопросищами! Вот когда приедем к остальным, вот когда ты с Валдаром лицом к лицу встретишься, вот тогда свои сумненьица да опасеньица и высказывай. А мне их выслухивать не хотца! Ты вот лучше столпом не стой, а мне с трупиком подсоби! Подтащи его за ноги к овражку, мы его тудысь и сбросим, а сверху ветками покась прикроем!

Штелеру, конечно же, не хотелось дотрагиваться до тела, из которого, кроме крови, вытекала еще какая-то желто-зеленая, вязкая субстанция. Но делать было нечего, не спорить же из-за подобного пустяка с тем, кто может легко оторвать голову от тела? Проклиная себя за то, что послушался Живчика и все же ввязался в эту непонятную авантюру, моррон нагнулся и взялся за ноги трупа. Он уже распрямлялся, когда на основание его шеи обрушился сильный удар, и мир перед глазами доверчивого простака мгновенно померк.

(обратно)

Глава 11 Довольно странная компания

«Ну, вот и все! Отмаялся, умер!» – посетила Штелера страшная мысль, но тут же была опровергнута четырьмя неоспоримыми доказательствами, что он все еще жив. Карету тряхнуло на кочке, и по всему ноющему телу прокатилась волна боли. Покидая бренные оболочки, души не чувствуют ни ломоту в шее, ни резь в натертых веревками руках. Они вообще неспособны ощущать хоть что-то, происходящее вокруг. По крайней мере, так учила Единая Церковь, на чьих незыблемых канонах полковник был с детства воспитан. Вторым доказательством была громкая, грязная ругань мороха, видимо, сидевшего на козлах и кое-как управлявшего разогнавшейся на проселочном бездорожье каретой. Убийцы редко следуют за своими жертвами на тот свет, а значит, моррон пока пребывал на этом. Третьим аргументом являлся сам факт, что его крепко связали по рукам и ногам и куда-то везли. Обычно трупы перевозят лишь похоронных дел мастера, а уж если убийце и приспичило запрятать в другом месте бездыханное тело, то с какой стати связывать покойничка, да еще так основательно, так добротно и крепко? И четвертое, последнее, самое неопровержимое доказательство, что он пока не переместился в иной мир, – моррона просто разрывало на части от злобы и ужасно бесило собственное бессилие!

Карету неимоверно трясло. Ее подбрасывало на каждой кочке, а их на пути попадалось неисчислимое множество, и каждый раз карету накреняло то влево, то вправо, в результате чего лежащий на полу моррон то стукался головой о дверцу, то откатывался назад, обдирая подбородок и щеки об острые зазубрины давно не шкуренного и не крашенного пола. Штелер страдал от боли, его душила злость, но зато немного успокаивало обстоятельство, что он путешествует внутри экипажа, а не в том самом тесном, неуютном сундуке, где сейчас каталась и билась о стенки оторванная голова притворявшегося вампиром лазутчика. Хоть Висвел, бесспорно, и был беспринципным подлецом, но все же в его мерзкой душонке плескалась капля сострадания, а также и водилось представление о том, что живых нельзя помещать в один ящик с мертвыми. Одним словом, моррон хоть и ненавидел своего зловонного пленителя, но и испытывал к нему что-то вроде благодарности, поэтому хоть и поклялся непременно его убить, но решил, что сделает это не очень уж жестоко.

Экипаж вдруг стало меньше трясти, скорость заметно снизилась, послышались странные звуки: шуршание и потрескивание. Видимо, морох свернул с того безобразия, что называлось дорогой, и погнал лошадей полем, через заросли высокой травы. Не видящий, что происходит вокруг, и ориентирующийся лишь по звукам да силе толчков Штелер пришел к заключению, что их путешествие близится к концу. Он не ошибся, вскоре карета остановилась, а шустрый возница прыжком покинул козлы. До слуха моррона донеслись чьи-то шаги, потрескивание пламени, жадно пожиравшего сухие поленья костра, и незнакомые голоса: много голосов, никак не меньше пяти; не шепчущие, а звучащие в полную силу, а иногда и громко хохочущие.

– Ну, что, привез барашка?! Так тащи его сюда, к огоньку! Глянем вблизи на моррошу! – пробасил первый, явно принадлежавший самоуверенному, привыкшему распоряжаться и щедро раздавать ценные указания мужчине.

– Вы, симбиоты, морронину все равно не кушаете, так что пузенько свое подбери, Мосо, и нечего тут облизываться! А если меня подразнить вздумал, то я нежное мяско предпочитаю! Вот была бы Кива человечьей девицей, я бы ею полакомился, всласть укушался бы, – прозвучал красивый, мелодичный мужской баритон, немного подпортив концовку интонационной фразы мерзким хихиканьем.

– Отравился б, волчонок! У меня не только характер прескверный, – небрежно ответила женщина, уже привыкшая к плоским шуточкам мужчин.

– Ну, так где ж твой пленник, замухрышка?! Не ныкай добычу, дай нам на нее подивиться! Чай, не сожрем! – настаивал толстяк по имени Мосо.

– Пока Валдар не приедет, пускай в карете полежит! А то рожи ваши паскудные узрит и с перепугу обделается! – проскрипел голосок мороха.

– Так это ж тебе, дурачина, выгодно! Будет тебе десерт! Вкусный, мням-мням! – прогнусавил новый голосок и тут же потонул в хоре дружного хохота.

– Ой-ой, заржали, кони ретивые! – по всей вероятности, кривляясь и корча рожи, произнес старикашка, когда смех чуть-чуть поутих. – Смотрите, пасти с натуги не порвите! А те, Мосо, могу на голову твоего дружка дать глянуть! Вона она, в сундуке валяется!

– Себе оставь! Можешь заместо своей тупой башки пришить! Сколько раз те повторять, что прихвостни Кевия мне не дружки?! Еще раз услышу, вздую, как солдат прачку! – обиделся толстяк и, судя по последующим звукам, швырнул в мороха чем-то тяжелым, но тот увернулся, и пострадала невинная жертва.

Некоторое время сидевшие возле костра ругались между собой. Кто-то, видимо, пострадавший, проклинал неповоротливого, косоглазого Мосо. Кто-то отчитывал мороха, встав на защиту покинувшего ряды симбиотов толстяка. Остальных представителей нежити более интересовал актуальный вопрос: куда же запропастился Валдар? Близилось утро, небо уже чуток посветлело, и через час-другой должно было взойти солнце, с которым у некоторых членов отряда были «особые», не очень приятные отношения.

– Чо раскудахтались, как глупые квочки?! – решил восстановить пошатнувшуюся дисциплину морох. – Раз Валдар с Лорой задерживаются, значица, на то причинки имеются. Чо трепыхаться-то без нужды?! Без них дело всяк не начнется! А коль кто тут за шкурку свою трясется, лучиками солнечными ее подпалить не хочет, тот пущай в карете спрячется али в сундук, к башке симбиотской! Заодно пущай и кровушку со стенок сундучка слижет! И ему пропитание, и другим польза – чистота!

– Язык бы тебе оторвать, помойная образина! – недовольно прогнусавил один из членов отряда, видимо, вампир. – Если симбиоты с этим делом благим не справятся, сам, когда все закончится, за него возьмусь!

– Ой-ой-ой, как страшно! Ужо обделался с перепугу! – закривлялся морох, сопроводив свой противный голосок непристойными звуками, вызвавшими у присутствующих шквал негативных, бурно проявляемых эмоций.

Омерзительная и низкая выходка старика не ограничилась лишь безобидным сотрясанием воздуха. Послышался топот и чертыхания, члены небольшого отряда разбегались от костра, спасая свои чувствительные носы от резких, удушливых ароматов. Моррону тоже вдруг стало нехорошо, и его слегка затошнило. Один только Мосо не покинул своего места и громко гоготал, прокомментировав прискорбный инцидент по-солдатски задорно и просто: «В зловонном теле – зловонный дух! А иному откуда взяться?!»

– Ладно, болезные! Посколь у вас всех носохлюпальники такие нежные и к благовониям не приученные, я вас щас порадую, зрелищем небывалым потешу! – примирительно заявил старичок, распахивая дверцу кареты. – Глядите, нигде такого не увидите! Ни один бродяжий аллюзиониста такого не покажет! Морроша полоненный и повязанный! Нате, глазеть глазейте, но лапищами и прочами анструментами не трогать!

Пахучая ручища мороха быстро протянулась к Штелеру, крепко вцепилась в воротник его куртки и резким, сильным рывком буквально выбросила его к костру, под ноги вновь собравшейся возле огня нежити.

Возле костра, разведенного прямо посередине поросшего бурьяном поля, воцарилось затишье. На лежащего на земле пленника смотрели шесть пар глаз: одни с любопытством, другие с презрением, но вот что поразило связанного моррона, ненависти в них не было, скорее даже имелось сочувствие. Так смотрят аристократы в минуты томных раздумий о судьбах мира на жалких, лебезящих перед ними слуг. Точно так же взирают состоятельные горожане в трактире на нищего, жадно пожирающего объедки со столов. Тот же взгляд и у красавицы при встрече с дурнушкой. «Бедный, ну довелось же тебе таким уродцем уродиться!» – читал полковник во взорах таращившейся на него нежити.

– Ну, ладно! Позыркали, спектаклю увидели, пора и честь знать! – противно захихикал морох и, подняв моррона за шиворот, толчком отправил его на ворох скошенной травы. – Там пущай пока поваляется, а Валдар приедет, он моррошку к месту и определит. Ты ж, Шнык, давай ж к карете присматривайся, лежбище поудобней себе приготовь! Скоро солнце взойдет, а мы быстро поедем, день из-за тебя пережидать не будем! Травы мало накидаешь, так в дороге усего растрясет, до последней твоей вампирюжьей косточки!

– Ишь, какой бравый командир выискался! – огрызнулся вампир, повадками и одеждой напоминавший бродяжничающего не один год мародера, но все же послушался совета и занялся благоустройством салона кареты.

Лежать на свежескошенной, душистой траве было куда приятней, чем в душной, пропахшей морохом карете. К тому же Штелера обрадовали и некоторые другие преимущества его нового «места» в отряде. Он удобно лежал на спине, а не утыкался носом в грязный пол. Чуть-чуть развернувшись боком, он прекрасно видел, что происходило вокруг, а его восприятие мира больше не ограничивалось звуками и отвратительными запахами. Легкий утренний ветерок приятно ласкал липкие от пота щеки и делал почти неощутимым присутствие поблизости такого зловонного существа, как морох.

Хоть во рту полковника и не торчал кляп, но разговаривать с нежитью было бесполезно, да и воинственные нечестивцы быстро потеряли к нему интерес и снова расселись возле костра. Присутствие рядом пленника заставило их быть более сдержанными в общении, а может, им просто уже не о чем было говорить. Неизвестно, сколько они уже прождали приезда своего командира, и возможно, все темы для разговоров давно были исчерпаны. Лишь изредка члены небольшого отряда переговаривались между собой, и то делали это вкрадчивым шепотом. Штелер мог только наблюдать за теми, от кого сейчас зависела его судьба, а может, и жизнь.

Старикашка морох, расположившийся по настоятельной просьбе остальных наемников подальше от костра, не вызывал у моррона интереса, на него он уже вдоволь насмотрелся. К тому же никакой гурман не будет набивать живот одним яством, когда на стол выставлено множество диковинных яств. Самым изысканным и привлекающим внимание блюдом, безусловно, был изгой симбиот Мосо, единственный в отряде толстяк. Он сидел так близко к костру, что языки пламени, казалось, касались его толстых, прикрытых стальными пластинами коленей. Он постоянно жевал, извлекая из огромного мешка за спиной то баранью ножку, то еще какую-то снедь. Хоть Штелер в лучшие времена и сам не отличался отсутствием аппетита, но впихнуть в себя столько еды он просто не смог бы физически. Однако моррона шокировала не только способность грузного мужчины потреблять огромное количество съестного и притом совсем без вина, но и его, мягко говоря, не соответствующий эпохе наряд. Только базарный комедиант или один из блаженных, которых немало возле церквей, мог бы облачиться в полные рыцарские доспехи: в тяжелые, громоздкие латы, в которых лет сто, если не более, назад ходили деды или прадеды нынешнего поколения герканцев. Комедиант смешон, а вот вид Мосо вызвал у моррона совсем иные чувства. Пляшущие языки пламени отражались от черной, вороненой стали и придавали фигуре толстяка какой-то особо зловещий вид. Он походил на древнего демона, вышедшего из огня и собиравшегося вот-вот снова в него вернуться. Лежавшая возле ног «рыцаря» палица, которую Штелер не сразу приметил, спутав ее с бревном, однозначно предупреждала, что с толстяком-хозяином лучше не шутить. У существа, способного поднять и пустить в дело такую махину, хватит сил и голой рукой раздавить человеческий череп.

Шустрый вампир, набивавший салон кареты травой, раздражал взгляд быстрыми, хаотичными перемещениями. У моррона не возникло сомнений, за что суетливый кровосос получил прозвище «Шнык». С виду он не отличался особой силой, но внешность этой породы нежити часто обманчива. От него в бою можно было ждать и любой хитрости, и сильного, молниеносного лобового удара.

О мужчине, похоже, спавшем возле стреноженных лошадей, нельзя было сказать ничего определенного. Выглядел он как обычный побывавший во многих переделках пехотинец-наемник, привыкший больше пользоваться мечом и кулаком, нежели пистолетом или мушкетом. Одна из двух, сидевших возле костра дам назвала его «волчонком», поэтому Штелер предположил, что наемник был оборотнем, но вот только лошади почему-то совсем не боялись его присутствия. Впрочем, подобными мелочами моррона было уже не удивить. Каждая тварь как-то находила способ маскировать свою истинную сущность, не выставлять ее напоказ. Чему удивляться, если некоторые вампиры спокойно разгуливают днем и с усмешкой щурятся на неспособное причинить им вред солнышко?

Наверное, ужасно неучтиво, когда мужчина в последнюю очередь обращает внимание на присутствующих в компании дам, но о барышнях, плотно прижавшихся друг к дружке, полковнику было нечего сказать. Они были чем-то похожи, хотя явно не состояли даже в близком родстве. Одинаковая манера скромно одеваться, схожие черты лица и одинаковые черные перчатки, закрывавшие их изящные ручки аж выше локтей. «Серенькие мышки» из большого города вроде Денборга, иное определение трудно было найти. Опять же из того разговора, который он слышал, лежа в карете, полковник знал, что одну из парочки звали Кива, но кого именно, оставалось для него загадкой.

Осмотр отряда, к которому моррон присоединился уж очень странным образом, был практически окончен. Тьма на небе постепенно рассеивалась, уступив место сумеркам, которые вскоре должны были сгинуть при первых лучах восходящего солнца. Ночь подходила к концу, отряд нежити ждал задержавшегося командира, а Штелера терзали опасения за свою судьбу и то и дело возникающие в голове мысли о побеге. Пока моррон не видел возможности улизнуть, хоть и упорно просчитывал все новые и новые варианты. Полковник не бездействовал, он напряженно думал и сам не заметил, как внезапно уснул. Усталость, свежий воздух и мягкая трава сыграли с ним злую шутку.

* * *

Просыпаются люди по-разному. Кто-то от нежного поцелуя мягких и сочных губок, а кто-то и с больной головой, в которой вертится всего одна мысль: «Ну зачем же, зачем же я вчера столько пил?» Однако ты не можешь считаться настоящим мужчиной, если хотя бы раз в жизни не пробудился от звонкой, обжигающей щеку пощечины. Исходя из этого утверждения, можно сказать, что в то знаменательное утро затянувшийся на пару десятков лет ритуал превращения Штелера в полноценную особь мужеского полу был успешно завершен.

Полковник не успел заметить, кто же помог ему преуспеть в благом начинании, но был абсолютно уверен, что коснувшаяся его небритой щеки ручка была женской. Только дама способна на такое низкое изуверство, мужчина определенно проявил бы сострадание и лишь легонько ударил бы кулаком в ухо или слегка пнул бы засоню носком сапога в расслабленный живот. Когда полковник открыл глаза, то подозрение пало не на двоих, а сразу на трех особ: двух, уже виденных им у костра, и одну новенькую, видимо, только-только приехавшую на стоянку вместе с командиром отряда. Она была высока и стройна, но красива ли лицом, неизвестно. Строгий дорожный костюм плотно обтягивал внушавшие мысли о сладких, плотских утехах формы, а вокруг головы женщины был намотан темно-зеленый шарф. Его бывшие подчиненные, те офицеры, которым довелось поучаствовать в неудачной намбусийской кампании, рассказывали, что именно так ходят кочевники на Востоке. Особая плотная ткань головных шарфов спасает не только лицо и волосы от пыли степей, но и уберегает затылок от солнечного удара. Зачем даме понадобилось одеваться на восточный манер, Штелер не знал, но в принципе этот вопрос его мало беспокоил. Какая разница, скрывалось ли под шарфом прелестное личико красавицы или отталкивающая образина рябой, косоглазой дурнушки? Обстоятельства все равно были совершенно не те, чтобы помышлять об ухаживаниях.

С прибытием командира и его спутницы небольшой лагерь в открытом поле уже не напоминал сонное царство. Всё и все пришли в движение. Старикашка-морох обтягивал карету сверху брезентом, видимо, опасаясь, что лучи только что взошедшего солнца смогут пробиться внутрь через щели и доставить массу неудобств скрывавшемуся в ней вампиру по кличке Шнык. Судя по всему, они были давнишними приятелями, а иначе зачем зловонному старикашке было бы проявлять столько беспокойства? Наемник-оборотень вместе с одной из девиц поспешно запрягал лошадей, а другая «серенькая мышка» раскладывала провизию и какие-то тряпки по пяти большим тюкам. Могучий толстяк в рыцарском одеянии тушил костер старым, дедовским способом, и, несмотря на то что вроде бы в последнее время он только ел, но не пил, ему это очень хорошо удавалось. Таинственный вампир по имени Валдар успешно исполнял роль командира, то есть выдавал указания, как лучше паковать припасы, запрягать лошадей и обтягивать бока кареты брезентом, только вот для Мосо у него не нашлось достойного совета…

Из всех присутствующих бездельничали лишь двое: Штелер, поскольку был связан по рукам и ногам, да вновь прибывшая незнакомка. Дама отрешенно взирала на все происходящее вокруг и лишь оглаживала по гриве оседланную, отдыхавшую после долгого бега лошадь. Иногда ее замотанная шарфом головка поворачивалась в сторону моррона, но долго на нем не задерживалась. Бывший полковник уже привык к тому, что дамы не обращают на него внимания, когда он без эполетов и мундира.

Сборы отряда близились к завершению, оставалось доделать сущие пустяки, и явно пользующийся огромным авторитетом среди своих подчиненных командир решил провести маленькое совещание перед тем, как тронуться в путь, а иными словами, просто раздать указания.

– Висвел и ты, Дагарон, загружайте в карету тюки! Только поосторожней, не потревожьте Шныка! Молодежь очень нервничает, когда в их обитель вторгаются посторонние да еще в компании солнечного света! Может и конфуз выйти! – усмехнулся Валдар. – По себе знаю, сам таким вспыльчивым был пару-тройку сотен лет назад!

Морох и тот, кто по предположению Штелера был оборотнем, почти синхронно поморщились, но отправились исполнять указание. Даже гримасы на их недовольных лицах была почти одинаковыми.

– Сейчас уже тронемся! Кива и Вака поедут впереди!

– А это еще почему? – возмутилась одна из девиц. – Вроде бы ты командир, да и дорогу ты лучше знаешь…

– Я знаю, где находится шахта, но не ее точное расположение, – пояснил командир, ничуть не смутившись тем, что подбоченившаяся особа попыталась оспорить его указание. – Там рядом течет небольшая река, почти ручеек, под названьем Милока. Вы с подружкой быстрее остальных почувствуете воду, и это очень важно. Проклят не только сам рудник, но и земли вокруг него. Нам нужно вовремя узнать иподготовиться, прежде чем въехать на них. Так что давайте-ка, девоньки, не перечьте! Я говорю, потому что так надо, потому что так нужно для общего блага, а не из-за того, что мы, вампиры, недолюбливаем сувил.

– Правда, что ли? – презрительно хмыкнула одна из девиц, но более сдержанная и разумная подружка одернула ее за рукав.

– Мы поедем впереди и оповестим вас, как только почувствуем воду! Не беспокойся, Валдар! – с примирительной улыбкой на лице заявила вторая сувила. – На Ваку ты не серчай! Давно человечинкой не питалась, вот и нервничает… а близость морронов, сам понимаешь, обостряет голод…

«Интересно и весьма познавательно!» – подумал Штелер, получивший из коротенькой, незначительной перепалки столько ценной информации. Во-первых, дамочки были сувилами, существами, о которых моррон не так много и знал. Товарищи лишь успели предупредить его, чтобы он держался от этих тварей подальше. Если кровь моррона была для большинства вампиров смертельным ядом, то для сувил плоть возрожденных являлась весьма лакомым, желанным кусочком, чем-то вроде изысканного десерта. Во-вторых, пленник наконец-то разобрался, какая из двух девиц была Кивой, а какая Вакой. В-третьих, Штелера забыли просветить о давней вражде между вампирами и сувилами. И, наконец, в-четвертых, сувила сказала не «моррона», а «морронов». Неужто в отряде нежити есть еще кто-то из его собратьев?! Поскольку вид всех присутствовавших тварей был уже давно определен, Штелер, естественно, обратил внимание на приехавшую с Валдаром особу, которая хоть и держалась в стороне от остальных, делая вид, что разговор нежити ее не касается, но все же тайком прислушивалась к речам. «Если это так, то почему она не придет мне на помощь?! А Живчик, Живчик разве не знал, что в округе присутствует еще один моррон? Почему он мне не сказал? Разве может собрат идти против собрата?!»

– Мосо, ты будешь замыкать отряд! – Никак не среагировав на выходку одной из девиц и молча приняв извинения другой, Валдар обратился к рыцарю: – К нам должен присоединиться отряд Карвигара, так что не хватайся за палицу, если увидишь всадников позади, просто сообщи мне!

– Не боись, не напутаю! – ухмыльнулся толстяк, легко закинув свое грузное оружие на плечо. – Бойцов у Карвигара всего не более дюжины, а коли на нас попрут ОНИ, так несколько сотен будет! Мы, симбиоты, считать умеем! И голова у нас на плечах, чтобы думать, а не чтоб шапку носить! – важно заявил толстяк и надел настоящий рыцарский шлем с длинными ветвистыми рогами и забралом, сделанным в форме оскаленной пасти какого-то хищного зверя.

Факт присутствия в отряде нежити симбиота как-то не укладывался в голове моррона. Мосо был симбиотом, но в то же время и ненавидел других симбиотов, называя их «Они». Если ты с кем-то во вражде, то зачем открыто присоединяться к отряду наемников, находящемуся у врага на службе? Кроме того, толстяк ходил в броне прошлого века, хотя убитый морохом лазутчик-симбиот не чурался носить современные доспехи. Непонятна была моррону и цель самого отряда. Если они выполняли поручение симбиотов, то почему опасались погони? Почему Валдар отдал приказ убить лазутчика, но Мосо никто не трогал, хоть все и знали, что он симбиот?

– Раз все понятно, давайте по коням и в путь! – отдал приказ командир, до сих пор не удостоив даже взором тихо лежавшего на траве пленника.

– Послухай, а о морронишке ты и забыл? – подал голос с козел кареты жующий какую-то мерзость Висвел. – Чо с ним делать-то? Кому его везти-то? Ко мне нельзя, ко мне он ужо не влезет!

Действительно, экипаж у отряда был один, и громоздкие тюки заняли все свободное место и позади кареты, и на ее крыше. Мысль, что его прикончат, в голову моррону не пришла. К чему тогда было заманивать его в отряд? Нет, по какой-то причине он был заговорщикам нужен. Его обязательно должны взять с собой. Штелер испугался, что ему придется ехать внутри кареты; связанным, рядом с прячущимся от солнца вампиром. Далеко не лучшая компания, особенно если учесть обстоятельства.

– М-да, на крыше он не поместится, а Шныка лучше сейчас не злить, – нахмурил лоб Валдар. – Что ж, придется тогда тебе, Мосо, его везти! Через коня перекинь и езжай поосторожней, а то, не ровен час, растрясешь добро драгоценное!

– Вот еще! – возмутился толстяк в доспехах. – Если б я тебя сильно не уважал, то кое-куда послал бы вместе с твоим приказом! А так просто говорю: «Нет!» Морронятину лучше подальше от меня держать, еще чего доброго не выдержу и придавлю гаденыша!

– И на меня не смотри! – угадал ход мыслей командира оборотень Дагарон. – Я тоже за себя не ручаюсь! Твоя идея, сам с ним и возись! Извини, Валдар, но это выше моих сил!

Парочка сувил уже приготовилась сказать хором свое «нет», но тут в разговор вмешалась, до этого момента отрешенно взиравшая на происходящее дама в шарфе.

– Хватит из пустяка проблему делать! Со мной он поедет! Времени мало, давайте быстрее в путь! – произнесла таинственная особа и легким, грациозным движением сняла с головы шарф.

Еще до того, как копна густых, блестевших под лучами утреннего солнца волос упала на красивые плечи, Штелер узнал незнакомку, узнал ее по чарующему слух мелодичному голосу, который он слышал совсем недавно в той самой карете, из которой его так жестоко выпихнули… Моррон не мог поверить своим глазам, не мог осознать такое небывалое совпадение! Здесь, в чистом поле, вдалеке от Денборга, стояла она, его мечта, живое воплощение всех его сладких мужских грез. Весьма неприятную компанию нежити почтила своим светлым присутствием та самая прекрасная танцовщица, разжегшая пожар в его сердце; та самая коварная обманщица, присвоившая его титул и похитившая его герб. Она, женщина, с которой он был едва знаком и которая для него так много значила…

* * *

В чем самая большая слабость мужчины? В желании общаться с женщиной: не просто пару раз в день удовлетворять свои естественные, а поэтому и непредосудительные потребности, а иметь рядом родственную душу, человека, который тебя всегда поймет и редко когда осудит. В чем сила мужчины? Его сила в любви, в желании действовать, меняться самому и менять мир ради дорогого его сердцу человека. Это естественное стремление любить и быть любимым, быть нужным не кому-то абстрактному, а конкретному партнеру заложено в человеческой натуре так глубоко, что никому не дано изжить его в себе даже после превращения в моррона.

Она сама развязала его ноги, она сама усадила его на лошадь, а не попросила попутчиков перекинуть пленника через седло. Такое невинное начало уже заставило сердце полковника учащенно биться в груди. Ему было даже страшно подумать, а что будет дальше, не сойдет ли он с ума от блаженства, когда отряд тронется в путь?

Быть может, для кого-то и оскорбительно ехать связанным на лошади; быть может, для настоящего воителя и недостойно быть пленником женщины, но Штелер в эти прекрасные минуты не думал о подобных пустяках. Она села сзади, ее упругие формы коснулись его спины, а ноги, прекрасные ноги, от которых он не мог оторвать глаз во время ее выступления в корчме, плотно прижались к его довольно далеким от совершенства ляжкам. Он ощущал ее дыхание, ритмичное биение ее сердца и, зажмурив глаза, просил Всемогущие Небеса всего лишь об одном крохотном одолжении – не дать ему застонать, не дать ему показать, какое удовольствие он получает от близости той, кого, по сути дела, должен был ненавидеть. И пусть их близость была не настоящей, а вынужденной, и пусть их тела отделяла материя платьев и надетая на барышню кольчуга! Далеко не только дамы умеют фантазировать и выдавать желаемое за действительное!

Отряд отправился в путь. Лошадь, везущая двоих, как будто читала мысли плененного седока, как будто прониклась к нему сочувствием и специально прошлась копытами по всем кочкам да рытвинам. Всадников трясло, от чего приятные ощущения только усиливались, и Штелеру еле удавалось держать себя в руках. Моррон едва не удалился от тяготившего бытия в свой собственный мир, прекрасный мир волшебных грез, где безраздельно царствовали две милые сестрички: госпожа Чувственность и госпожа Нежность. В те сладостные мгновения самого счастливого из всех мужчин в колонии, да, пожалуй, и на всем свете, не волновало ни будущее, ни прошлое, ни его проваленная миссия, ни удручающее положение. Были лишь Он, Она да добрая фея, способствующая их близости, – гнедая лошадь. Единственное, что грозовой тучей омрачало голубые небеса восхитительных грез, было осознание того удручающего факта, что ловкая наездница, так плотно прижавшаяся к его спине, совсем не разделяет его сладостных ощущений. Для нее это всего лишь вынужденное действие, и ее мысли в данный момент весьма далеки от тех бескрайних прекрасных просторов, на которых резвилось, как вольный ветер, его сознание.

Однако разве можно долго думать о плохом, когда вожделенная красавица обнимает тебя сзади, а ее горячее, просто обжигающее страстью дыхание овевает шею и ухо. Моррон терял связь с окружающим миром, моррон сходил с ума и был рад такому сумасшествию!

К несчастью, мгновения блаженства кратки и обрываются как раз в тот миг, когда ты почти уже достиг вершины блаженства. Красавица натянула поводья, гнедая резко остановилась, и призрачный мир сказочных грез мгновенно растаял, уступив место реальной действительности, настолько удручающей по сравнению с вымыслом, что просто не хочется жить.

– Впереди река, приехали, – произнесла сувила по имени Кива, подъехав вплотную к Валдару. – Что-то слишком все спокойно. Может, не здесь?

Командир отряда промолчал. Видимо, он не только не знал точно местонахождение шахты, но и не ведал примет, способных привести отряд к конечной точке маршрута. Вдали, там, где кончалось поле и начинался лес, виднелись крыши домов, но в колонии столько заброшенных поселений, что нельзя было определенно сказать, виднеется ли впереди шахтерский поселок или оставленный людьми много лет назад хуторок. Еще недавно на месте пустоши шумели густые дубравы. В них бродило много всякого люда: дикари, разбойники, лесорубы, охотники и просто те, у кого были веские причины жить вдали от людей. Возле шахты протекала небольшая река, но мало ли на границе с лесом озер, ручейков, речушек и всяких прочих водоемов. Никто не ведал, никто не считал, поэтому старший над нежитью находился сейчас в весьма затруднительном положении. Он не знал, не ошиблись ли они дорогой, не сбились ли они с пути, поэтому единственное, что он смог сделать, обратиться к специалисту, которым, как ни странно, оказалась именно везущая Штелера красавица, то есть самозванка Агнелла ванг Штелер.

– Что скажешь, Лора? – обернувшись вполоборота в седле, обратился Валдар к танцовщице, назвав ее просто по имени, возможно, настоящему.

– Мы здесь… Я чувствую движение в воздухе… Еще слабое, но оно усиливается, очень быстро усиливается, – прозвучал за спиною полковника встревоженный голосок. – Мы опоздали, мы уже заехали на проклятые земли, надо спешить! – внезапно перешла на крик красавица и так резко спрыгнула с лошади, что связанный Штелер чуть ли не вывалился из седла.

Самое удивительное, что полковник тоже что-то почувствовал: какое-то движение в воздухе и под землей. В голове моррона появилось очень нехорошее предчувствие, и проснулись долго дремавшие голоса, теперь что-то нашептывающие, но тихо и на незнакомом полковнику языке. Они обращались к нему, о чем-то просили, но этого было не разобрать.

Нервозность дамы мгновенно передалась и остальным. Оборотень Дагарон чертыхнулся и, натянув поводья, выхватил из ножен меч. Сувилы дружно стянули с рук перчатки, и глазам изумленного полковника предстали две пары водянистых ручек, покрытых сверху прозрачной оболочкой кожи. Морох вскочил на крышу кареты и стал испуганно озираться по сторонам, как будто ища невидимого противника. Толстяк Мосо перекинул на спину щит и, взяв в руки грозную палицу, величественно и неторопливо спешился. Хоть рыцарь и держал себя в руках, но в его затравленном взгляде и нарочито вальяжных движениях моррон почувствовал страх – страх перед встречей с грозным, неизвестным противником. По-прежнему невозмутимыми остались лишь двое: сам Штелер, пока еще не видящий причин для беспокойства, да Валдар, безупречно справлявшийся с ролью не теряющего присутствия духа командира.

– Лора, что ты возишься? Лора, ты скоро? – прозвучал спокойный глас командира.

– Уже сейчас, уже почти готово! – выкрикнула красавица, ищущая что-то в тюках. – Эй вы, идиоты, что застыли?! Хватит из себя бравых вояк корчить! Давайте, живо ко мне!

Штелер подумал, что барышня просит о помощи в ее поисках, однако ошибся, когда возле нее собрались все члены отряда, в руках у девицы уже находился искомый предмет, оказавшийся всего лишь обычным стареньким котелком. Дальше произошло необъяснимое, то, что Штелеру было никак не постигнуть рассудком. Дама его мечты выхватила из-за пояса длинный кинжал и быстро провела острым лезвием по своему левому запястью. Ярко-красная жидкость потекла в подставленный котелок, и все, включая самого Валдара, напряженно взирали, как хлещущая из раны кровь постепенно наполняет закопченный походный сосуд.

Тем временем округа постепенно стала оживать: земля задрожала, небеса потемнели, а со стороны леса появились быстро приближающиеся к ним облака густого тумана. Голоса в голове моррона уже не шептали, а перешли на крик, они хором произносили всего одно слово «ордона», они повторяли его часто-часто, и хоть Штелер впервые слышал странный язык, он прекрасно понимал, что означает это слово. Это было непреклонное, настойчивое требование. Это был приказ: «Убей!»

Полковник с ужасом осознал, что с каждой секундой его воля слабеет, что он вскоре будет уже не в силах перечить кровожадным голосам, а поскольку его руки до сих пор оставались связанными, то он накинется на нежить и будет рвать их глотки зубами.

Когда котелок наконец-то заполнился на две трети, Дагарон быстро выхватил его из ослабевших рук побелевшей в лице, едва стоящей на ногах красавицы. Выхватил, но не припал к его краям губами, а сунул в него руку и принялся поспешно обмазывать кровью шею, ладони и лицо, то есть все не прикрытые одеждой участки тела. К удивлению Штелера, примеру перевертыша последовали все члены отряда за исключением Валдара. Таинственного вампира почему-то не интересовала кровь из котелка, его внимание полностью поглощало наблюдение за быстро приближающимся к ним туманом, в клубах которого вдруг стали появляться расплывчатые очертания то ли человеческих фигур, то ли контуры чудовищ.

Впрочем, леденящее кровь зрелище продлилось недолго, таинственный фантом внезапно исчез, не скрылся под землю и не ушел в небеса, а просто растаял, растворился всего за одно мгновение, когда глаза моррона моргнули. Настойчивые голоса в голове «легионера» тоже вдруг замолчали, а он ощутил небывалую легкость, радость и пустоту. Такой набор ощущений обычно появляется у солдата, когда он успешно справился с ответственным заданием. Это было довольно странно, ведь полковник не выполнил волю Зова, он никого не убил.

– Что рты раззявили, дармоеды?! Давай живей, подсобите! – вывел Штелера из состояния задумчивости крик командира отряда.

Потерявшая много крови девушка лишилась чувств, что вообще-то должно было произойти намного раньше, и бессильно упала в объятия вампира. Первым на помощь Валдару пришел Висвел, поскольку сувилы замешкались, натягивая на окровавленные ручки перчатки. Мосо не знал, куда деть свою громоздкую дубину, а оборотень явно не стремился оказать содействие спасшей их жизни девушке. Шустрый старичок быстро спрыгнул с крыши кареты и бережно принял бесчувственный груз из рук своего командира, который тут же извлек из-за пазухи какой-то флакон и вылил его содержимое в слегка приоткрытый рот красавицы. Буквально через миг женщина пришла в себя и, открыв глаза, встала на ноги.

– Сработало? – едва слышно прошептали побелевшие губы, и она улыбнулась.

– Сработало, – кивнул Висвел вместо командира, который почему-то мгновенно потерял к спасительнице интерес, – но тебе сегодня больше нельзя… Ты и так слишком много крови отдала, это опасно!

– Ничего, ведь у нас же есть он, – небрежно кивнула Лора в сторону Штелера и вдруг, к удивлению окружающих, нежно погладила зловонного старикашку по сбившейся комками, грязной бороде.

Этот знак благодарности вызвал глубокое отвращение не только у изумленного полковника. Личики сувил синхронно искривились в брезгливой гримасе, Дагарон выругался, высказав свое мнение по поводу дурного вкуса красавицы, а Мосо просто плюнул на землю.

– Чего расслабились?! Живо по коням! – скомандовал Валдар, уже сидевший в седле своего скакуна. – Не обольщайтесь, у нас еще много дел! Хотите богатств, хотите красивой жизни и достатка?! Так пора бы их отработать!

Ненадолго остановившийся отряд собирался продолжить свой путь. Штелер не знал, кто на этот раз усадит его на свою лошадь, но, впрочем, ему было совершенно не до того, чтобы строить предположения да гадать. Радость куда-то ушла, пустота в голове наполнилась дурными предчувствиями, из прежних, только что заполнявших его ощущений осталась лишь легкость, быстро переросшая в физическую слабость. Ноги моррона вдруг обмякли, и он потерял сознание.

(обратно)

Глава 12 Ради звонкой монеты и кое-чего еще…

Штелер очнулся лишь к вечеру, совершенно нагой и на мягкой, чистой кровати. Руки и ноги не были более стянуты тугими путами, на скамье лежали одежда, доспехи и меч, а в изголовье постели сидела Она, его Лора, загадочная женщина, которую он совсем не знал, но горячо любил. Она нежно гладила его волосы и улыбалась.

«Я умер, это не может быть правдой!» – пришла к моррону уже привычная за последнее время мысль, но тут же покинула его воспаленную голову, когда красавица нагнулась и легонько дотронулась мягкими, влажными губами до его горячего лба и гудевших висков. Это был не сон, не одно из тех приятных наваждений, какими мозг иногда балует своего обладателя. Это была правда, и Штелер не знал, что же ему делать: стеснительно закутаться в простыню, притянуть оказывающую ему знаки внимания красавицу к себе или заняться самым наиглупейшим при данных обстоятельствах делом – замучить ее расспросами. Несмотря на врожденную робость, сердце подсказало моррону пойти по второму пути. Его руки обхватили женщину за тонкую талию и попытались притянуть к себе, но дразнящая его обольстительница оказалась готовой к такому повороту событий.

– Ого-ого, а вы, оказывается, еще тот жеребчик, господин полковник! – рассмеялась Лора и, видя краску смущения на лице растерянного мужчины, ласково погладила его по щеке. – Ты мне нравишься, очень нравишься, но сейчас не та обстановка и не те обстоятельства… У нас есть дела, срочные дела!

– Какие еще дела? – проворчал в ответ моррон, не понимая, о чем идет речь, да и воспринимая происходящее как иллюзию, как мираж, который вот-вот может рассеяться.

Красавица не только гладила его по голове, но и открыто призналась в своей симпатии, а потом еще и заговорила о каких-то делах, которых, собственно, не было. Единственно разумный вывод был сделан морроном мгновенно: «Это не сон, это всего лишь иллюзия, коварные игры злых духов, осквернивших своими мерзкими чарами землю вокруг шахты! Я нахожусь в их власти, я всего лишь брежу! Раньше мучили лишь голоса, теперь в гости пожаловали и видения! Радует только то, что они чертовски приятные!»

– Дела – это по моей части! О делах лучше говорить со мной. Я и толк в них больше знаю, и объясню доходчивей! – неожиданно прозвучал голос Валдара из дальнего угла комнаты, хоть и темного, но достаточно хорошо освещенного, чтобы увидеть, что там никого нет. – Спасибо, Лорочка, твое дальнейшее присутствие при нашей беседе не совсем желательно, оно будет отвлекать господина полковника, – раздался из пустого угла смешок, а вслед за звуком глазам моррона внезапно предстала и плечистая фигура командира отряда. Она отделилась от большой тени на стене и тут же развалилась на скамье.

Определенно, Валдар пользовался большим авторитетом в отряде. Насколько Штелер разбирался в женщинах, его избранница была далеко не из породы безропотных, безвольных особ, позволяющих мужчинам приказывать. Однако она молча встала и направилась к двери, лишь одарив все еще удивленного расположением красавицы моррона воздушным поцелуем. Выходило, что вопрос действительно важный, хотя в чем, собственно, он мог состоять, полковник совершенно не догадывался.

– Сначала о приятном для вас, господин бывший комендант Гердосского гарнизона, а ныне один из членов прославленного «Одиннадцатого Легиона», – проявил завидную осведомленность вампир, говоривший без издевки, но смотревший на собеседника как-то по-особенному, то ли насмешливо, то ли просто лукаво. – Во-первых, вам ничего не грозит. Висвел повязал вас по моему приказу и исключительно, чтобы уберечь вас от собственной глупости. В прежние времена я довольно часто сталкивался с вашими, так сказать, собратьями, и у меня сложилось впечатление, что иногда вы позволяете себе действовать сгоряча, не просчитав варианты возможных последствий.

– Ну, насчет того, что мне грозит, а что нет, мы еще разберемся! – недовольно пробурчал Штелер, прикрыв наготу простыней и бросив быстрый взгляд на лежавшее возле постели оружие.

– Можете взять этот меч, он приготовлен для вас, как впрочем, и все остальное: и одежда, и доспехи! – Беглый взгляд полковника не остался незамеченным. – Думаю, как бывшему офицеру, вам известно, как их надевать.

– Да, худо-бедно управлюсь! Переходите ко второй приятности, господин всезнайка-кровосос, а заодно и не забудьте уточнить, откуда вам обо мне так много известно!

– От маркиза Вуянэ, – мгновенно ответил вампир, судя по всему, говоривший правду. – Впрочем, проявите терпение, и я все вам объясню. И причину моей заинтересованности в вас, и необходимость вашего плена, и вообще все то, что здесь происходит. Однако прежде всего пару слов о Лоре и о вашей с ней, не буду таить, взаимной симпатии. Вы сами видели, что барышня оказывает вам знаки внимания, и знайте, что это не какая-то игра, а искреннее проявление чувств.

– Тебе-то откуда?.. – вспылил моррон, но не договорил, осекся под строгим взглядом.

– Вы не просто люди, которые встретились и понравились друг другу! – медленно произнес Валдар, неотрывно глядя моррону в глаза. – Вы мыслите одинаково, вы чувствуете одинаково, между вами связь, хоть и не родственного свойства в привычном понимании, но настолько сильная, что ее не разорвать, даже если задаться такой целью. Когда вы будете любезничать с другими женщинами, то всенепременно станете думать о ней и корить себя за недостойное поведение. Ее потенциально возможное кокетство и легкий флирт приведут к такому же результату. Ваша пара уникальна, вы обречены друг на друга, как мужчина и женщина на необитаемом острове! Вижу ваше недоумение, но поверьте мне на слово, что это именно так. В будущем вы сами убедитесь, что я не вру!

– И в далеком? – недоверчиво усмехнулся Штелер. Конечно, ему хотелось в подобное верить, но мошенники часто обманывают людей именно посредством того, что угадывают их желания и говорят то, что доверчивые простаки сами хотят услышать.

– Кто знает, – пожал плечами вампир. – Все зависит от вас, от того, как внимательно вы будете слушать и как часто перебивать всякими глупостями. Попробую все изложить за четверть часа, но наша беседа может и затянуться, притом исключительно по вашей вине. Ну так как, вы обещаете мне спокойно выслушать и не встревать с глупыми комментариями?

– С глупыми не полезу, а вот по существу вопрос, если что, задам! – довольно уклончиво ответил моррон, решив, что настала пора и одеться.

– О, это сколько угодно! – рассмеялся вампир, а затем как-то странно, как будто изучающе, посмотрел на полковника. – Странные вы все-таки существа, что люди, что морроны. Говоришь с вами о действительно важных вещах, касающихся всего человечества, а вы нос с презрением воротите, но стоит лишь вас заинтересовать каким-нибудь маленьким, шкурным интересом, и вы мгновенно превращаетесь в очень внимательных слушателей. Не обращайте внимания, мой друг, это я так, немного философствую на отвлеченную тему, – произнес вампир, деликатно потупив взор, когда голый полковник стал натягивать портки. – Итак, перейдем к главному. Эта шахта, как и еще несколько рудников, представляют огромный интерес для симбиотов, а именно для Братства Лотар. Здесь под землею покоятся особые породы угля и металлов, которые пока стоят довольно дешево, но вскоре, через каких-нибудь сто-двести лет, будут настолько важны для быстро развивающегося человечества, что за них будут вестись войны, настоящие войны, а не какие-то жалкие пограничные конфликты. Естественно, симбиоты пытаются укрепить свою власть в этих диких краях, и надо признаться, у них довольно неплохо это получается. Они полностью контролируют герканскую колонию, и если бы не старания ваших, почитаемых мною, собратьев по клану, то и филанийские рудники уже давно находились бы в их владении.

– А вам-то, нечестивцам, что с того?! – Моррон не выдержал долгого и вроде бы мало относящегося к делу рассказа. – Какая разница вампирам да оборотням, на чьих землях питаться людьми?

– Я же просил не перебивать! – Валдар повысил голос, хоть и не перешел на крик. – Поверьте, времени у нас мало, да и я его не привык терять даром. Итак, оставьте ваши сомнения… Вы их выскажете потом, если, конечно, захотите!

– Уговорили, превращаюсь в слух, – немного устыдился своей несдержанности моррон, уже успевший одеться, но решивший повременить с облачением в доспехи.

– Итак, о чем это я? Ах, да… – вспомнил вампир, ненадолго потерявший нить рассказа. – Закрепиться в филанийской колонии симбиотам во главе с неким Кевием помешали морроны, а вот в герканской его планы поставили под угрозу, как ни странно, дикари. Народы, которым раньше принадлежали эти земли и которые уже лет двадцать не представляют реальной угрозы для переселенцев с другого берега Удмиры, то есть для нас с вами, господин полковник! Их племена стали малочисленны, они вымирают, но недавно во вполне естественный вроде бы процесс медленного избавления колоний от коренного населения вмешались древние, почти забытые боги. Они взяли под свою весьма могущественную защиту земли возле всех шахт и наложили на них страшное проклятие. В чем оно состоит, вы уже частично убедились, а вскоре и осознаете всю силу этих редких, забытых ныне чар. Вам достаточно выйти во двор и убедиться в том, что творится в округе. По поселку разгуливают мертвяки, бывшие солдаты герканской армии, неосмотрительно присланные сюда несколько дней назад, чтобы восстановить порядок. На нас они пока не нападают, и вы, наверное, догадываетесь, почему…

– Кровь Лоры, – высказал предположение моррон.

– Именно так, – кивнул Валдар. – Она им сродни, хоть марионетки духов нас и видят, но принимают за своих. Как только кровь прекратит источать специфический аромат, они тут же на нас накинутся.

– Значит, вас симбиоты послали очистить поселок от мертвецов?

– Ну да, послали, – хмыкнул вампир. – Мы же всего лишь их платные наемники, жалкие, не представляющие угрозы отщепенцы из вампирских кланов и изгои из волчьих стай. Мы пушечное мясо этой необычной войны, о которой никто и никогда не услышит. Мои ребята не промах, мы перебьем каких-то полсотни бродячих мертвецов всего за пару минут, но затем… Затем прибудут они, – произнес вампир и, быстро вскочив со скамьи, оказался возле моррона и зашептал ему прямо в ухо: – Те, кого ты видел в тумане и кто приказывал тебе нас убить! Думаешь, я не знаю, что ты слышишь голоса?! Думаешь, я не ведаю, что твои обмороки происходят не от испуга?! – произведя на собеседника достойный эффект, удовлетворенный вампир широко улыбнулся, показав свои острые клыки, а затем как ни в чем не бывало похлопав опешившего Штелера по плечу, вернулся на скамью. – Только в отличие от тебя я ведаю, кто с тобой говорит. Я знаю, чей Зов ты слышал этим утром!

– Ну, и?.. Не терпится услышать.

– А ты потерпи, потерпи, время того рассказа еще не пришло, – ухмыльнулся вожак стаи нежити. – Итак, планы симбиотов тебе сейчас ясны. Нашими руками, или, если хочешь, лапами, они хотят очистить эти края от проклятия и получить свои шахты обратно. Заплатив мне и моим бойцам жалкую мелочь по сравнению с тем богатством и властью, что они получат в будущем, хитрые симбиоты с претензией на право безраздельно хозяйничать в этом мире убьют сразу множество зайцев. Тебе, случайно, не кажется, полковник, что это как-то несправедливо?

– Хочешь заставить их поделиться? Говоря языком торговцев, хочешь войти в долю? – Штелер счел возможным тоже перейти с вампиром на фамильярное «ты».

– Нет, – качая головой, рассмеялся кровосос. – Симбиоты ни с кем никогда не делятся и безжалостно уничтожают простаков, которые осмеливаются ставить им условия или просто выторговать лишний медяк. Не веришь мне, спроси толстяка Мосо. Он сам симбиот и когда-то давно, еще до начала их братоубийственных войн, занимал завидный пост в Братстве Лотар. К тому же меня не интересуют богатства, доступные лишь через парочку-другую сотен лет. Я уже столь долго живу, что вряд ли узрю ту светлую пору. Мой отряд мог бы давно пролить свою кровь в этом проклятом поселке и избавить округу от разгуливающих по ней призраков прошлого, а быть может, погибнуть. Врать не буду, мне неизвестно, насколько сильны духи дикарей, и если честно, то я никогда и не задавался этим вопросом. У меня и моих ребят немного иные планы…

– В чем же они состоят? Ты ведь собираешься меня в них посвятить, а иначе зачем этот треп? – развел руками полковник, действительно пока еще не понимающий, почему Валдар удостоил его разговора и чего вампир, собственно, от него хочет.

– Я хочу их ограбить, – честно признался Валдар, – добраться до их казны в Денборге. Там много и золота, и всякого иного немало стоящего добра…

– Но так в чем же дело? Почему ты здесь, а не в столице колонии?

– Видишь ли, в своей краткой жизни моррона ты еще не сталкивался с этими тварями. Ты не знаешь, насколько они сильны и как проворны. Обычным ворам с этой задачей не справиться, да и нам не под силу. Сокровищница Братства в безопасности до тех пор, пока по землям колонии бродит хотя бы один симбиот, поэтому мы и решили заманить их сюда и прикончить, перерезать всех до единого, включая их вожака!

– Не слишком ли много на себя взял? – не выдержал моррон и, проявив неуважение к говорившему, все-таки рассмеялся. – Их, поди, в одном Денборге два-три десятка, да еще под их началом войска, а герканская армия…

– Не беспокойся, армию они близко к шахтам не подпустят! Как вновь прибывшие полки, так и Денборгский гарнизон нужен совсем для иных целей, – не обидевшись, продолжил объяснять вампир. – Ну, а с численностью войска самих симбиотов ты чуть-чуть ошибся…

– И сколько составляет это «чуть-чуть»?

– Пару-тройку сотен, – как ни в чем не бывало отмахнулся вампир. – Какая, собственно, разница? Вместо того чтобы гибнуть в бессмысленной и плохо оплачиваемой борьбе с духами здешних краев, мы возьмем их в союзники и вместе покончим с выродками из Братства Лотар, а затем… – размечтавшийся вампир вновь обнажил в улыбке клыки, – затем ничтожные дикари получат обратно свои жалкие земли, а мы доберемся до набитых золотом сундуков в подземелье дворца генерал-губернатора.

– Тонкий расчет, нечего сказать, – покачал головою Штелер, искренне удивленный примитивностью мышления вроде бы опытного, много повидавшего на своем веку вампира. – Ты сначала плюхаешься в воду, а затем вдруг вспоминаешь, что не умеешь плавать. Как ты симбиотов сюда заманишь, да еще всех разом? А с духами как договоришься, чудак? Советую тебе убраться отсюда подобру-поздорову, а заодно и покинуть колонию, пока не поздно!

– Понимаю, ты считаешь меня дураком! – совсем не обиделся вампир. – Видишь ли, у всех свои секреты. Не вижу смысла рассказывать, как я заставил Кевия покинуть дворец и отправиться в эту глушь. Но будь уверен, он и все его рыцари, гремя доспехами, уже гонят коней в нашу сторону. Они думают, что мы в западне, и даже предположить не могут, что мы способны найти общий язык с силами потустороннего мира, с духами прежних времен.

– А разве это не так? Разве они ошибаются?

– Вот тут-то мы и переходим к вопросу, зачем нам, собственно, понадобились ты и Лора, почему я трачу свое драгоценное время и так перед тобой распинаюсь.

– Ну, и с чего же такая честь мне выпала?

– Скорее уж доля, – уточнил вампир, но тут же поспешил заверить: – Нет, мы тебе зла не желаем! Никто из моих ребят тебя и пальцем не тронет, разве что в бою с симбиотами сам не сгинешь, что, впрочем, вряд ли, вы, морроны, еще более живучие твари, чем эти так называемые «лидеры», – на губах Валдара заиграла презрительная усмешка. – Видишь ли, объяснять все подробно очень долго, скажу лишь главное. Вы с Лорой не просто морроны, а морроны особенные, уникальные, таких больше нет, вы оба погибли и воскресли именно в этих краях, на землях дикарей, и притом почти при схожих обстоятельствах. Ты в бою на пограничном озере, а ее люди с небольшим отрядом пехоты попали в ловушку урвасов лет тридцать назад. Выбраться им удалось, но когда остатки добрались до поселения, грянул новый бой. На этот раз на переселенцев напала банда вампиров, таких же не состоявших в кланах отщепенцев, как я. Ваши морронские составляющие почти идентичны, ваши бренные тела питает та же самая таинственная субстанция, исходящая из душ солдат, переселенцев и дикарей, погибших именно на этом берегу. Как морроны, вы брат и сестра, хотя не беспокойся, – лукаво улыбнулся вампир, – близкого родства в привычном смысле между вами нет, и вы можете позволить себе некие приятные вольности…

«Так вот оно что!» – Теперь Штелеру стало понятно, почему в его сердце воспылали чувства, как только он впервые увидел танцовщицу. Ведь они были не просто мужчиной и женщиной, а родственными душами, именно тем, что называется «две половинки одного яблока». Вполне объяснимым стало и нападение на Лору вампиров. Преисполненная ненависти к тем, кто когда-то лишил ее жизни, дамочка собралась отомстить. Она сама спровоцировала их, сама возвела себя в роль жертвы, чтобы не разбирающийся в запахах вампирский молодняк напился ее ядовитой крови. Понятно, почему тогда в той самой подворотне она одарила его пощечиной и так рассердилась на помешавшего ее игре Валдара. Ведь хоть он и убил парочку кровососов, но фактически спас жизнь остальным, в то время как ее кровь, кровь моррона, сделала бы смерть всей банды неотвратимой.

– Изволили задуматься, господин полковник? Не вовремя это вы как-то! Дайте уж мне доказать, а там мечтайте, сколько душенька пожелает! – прервал размышления Штелера насмешливый голос вожака нежити. – Человечество – это общность как умерших, так и живых. Она едина, но в то же время в ней множество групп и подгрупп. Возьмите любую Церковь, хоть Индорианскую, хоть Единую! Она живет по единым канонам, но в каждом приходе имеются свои небольшие особенности, а в каждом монастыре – свой устав. Примерно то же самое и с той субстанцией, которую вы, морроны, называете Коллективным Разумом. Долгие века дикари жили на этом берегу обособленно, у них сформировалась своя культура, свой уклад и образ мышления. Они воспринимают мир по-иному, и как следствие у энергетики душ из здешних краев своя специфика.

– А покороче можно? – не вытерпел моррон запутанных философствований на темы, от которых был очень далек.

– Изволь, так для меня даже проще, – с радостью кивнул вампир, вновь перешедший на «ты». – На практике выходит так, что все те, от кого пахнет вашей с Лорой кровью, воспринимаются духами как дружественные существа, как часть единого, что в нашем, что в загробном мире Рода. Как видишь, мы уже большую часть дня находимся в шахтерском поселке, вокруг бродят мертвяки, округа переполнена враждебной ко всему живому энергетикой, а нам хоть бы что… ни одного нападения.

– То есть, иными словами, мы для них что-то вроде союзников? – Полковник применил более привычную для него армейскую терминологию.

– Не совсем так, – покачал головою вампир, тоже разбиравшийся в военном деле. – Скорее мы для них беженцы, которым позволено находиться на этих землях. Но вот симбиоты, которые здесь непременно появятся, не могут не появиться, будут однозначно восприняты как враги, и начнется потеха… – взгляд Валдара был преисполнен в этот миг злорадством и коварством.

– И все-таки я не понимаю, зачем ты мне все это говоришь? Зачем тратишь время? Ведь я же фактически ваш пленник, вы и так можете взять мою кровь и обмазаться ею. К чему убеждать меня принять вашу сторону?

– Видишь ли, – Валдар немного замялся, – ты абсолютно прав, но нам же все равно пока нечем заняться. Симбиоты еще в пути, и я томлюсь в ожидании. А кроме того, пара лишних рук в бою совсем не помешает, и лучше, чтобы они были на нашей стороне!

– Но ведь есть и еще одна причина, не так ли? – догадался полковник, почувствовав, что Валдар немножко темнит, немножко недоговаривает.

– Да, ты прав, есть, – кивнул вампир. – Видишь ли, чтобы осуществить свой план, мне пришлось заручиться поддержкой твоих собратьев по клану, а иначе ты с Лорой не находились бы здесь, да и Живчик не стал бы заманивать Кевия на шахту. Ведь именно благодаря его стараниям вскоре здесь грянет бой.

«Вот же мерзавец этот Вуянэ! Он знал, он все прекрасно знал, но не обмолвился мне даже словом! Вот это называется доверие, вот это называется братство морронов!» – злился полковник, хоть внешне и оставался абсолютно спокойным.

– Учитывая обстоятельства некоего альянса, – продолжал вампир, – мне пришлось гарантировать сохранность твоей жизни. Не удивляйся, но мы в некотором роде уже союзники, и я не могу тебя убить, как, впрочем, и не хочу этого делать! Хоть я и мерзкая тварь, сосущая кровь, хоть я и вампир, но не сторонник излишней жестокости.

– Ага, а также ты боишься, что морроны начнут на тебя охоту. В «Легионе» не любят, когда предают и нарушают обещания!

– Ты прав, ты абсолютно прав, – кивнул Валдар, видимо, посчитавший, что разговор окончен, и направившийся к выходу. – Советую тебе прогуляться по поселку, так сказать, осмотреться на местности и хорошенько запомнить лица тех, на чьей ты стороне. Мне не нужны нелепые случайности со смертельным исходом и стычки между своими, когда враги на подходе. Надеюсь, мы друг друга поняли?

Не дождавшись ответа, Валдар скрылся за дверью и оставил моррона наедине с его далеко не самыми приятными мыслями. Полковник чувствовал себя униженным и обманутым, использованным вслепую и заманенным в западню не вампиром, не прочей нежитью, а собственными собратьями. И вот он должен теперь натянуть доспехи, заточить меч и пойти воевать, а другого выхода у него просто не было. На какое-то мгновение моррон впал в отчаяние, но затем в голове у него вдруг прояснилось, и в ней зазвучал голос, не множество невнятных, бормочущих да шепчущих голосов, а один, всего один, но ясный и четкий: «Твоя миссия почти исполнена! Еще чуть-чуть, и симбиоты покинут эти земли, ведь ты же именно это должен был сделать! Не гнушайся союзниками! Какими бы алчными ни были их цели, но у вас общий враг, так что встань и иди дерись! Ты доведешь свою миссию до конца и получишь в награду то, о чем так долго мечтал: признание тех, с кем ты теперь в родстве, и любовь восхитительной женщины!»

Штелер не знал, чей это был голос. Был ли это Зов Коллективного Разума, или довольно удачная попытка вампира внушить ему нужную мысль, а может быть, прорвавшееся из глубин подсознания собственное «Я». Штелер не знал и не хотел гадать, поскольку это не имело значения. Он был полностью согласен с услышанным. Он не хотел вдаваться в бессмысленные размышления, откуда же, собственно, взялся этот проклятый Глас.

* * *

Валдар был прав. К местности, на которой вскоре предстояло сражаться, нужно сначала привыкнуть, и дело это было не из легких. Между деревянными домами, хозяйственными постройками и покосившимся частоколом бесцельно расхаживали гниющие мертвяки в темно-зеленых мундирах штрафной роты. Они бродили бесцельно, как будто вслепую, наталкиваясь то на стены, то друг на дружку. Их оружие валялось на земле, а из мертвых уст нет-нет да доносилось невнятное бормотание на том самом языке, из которого пришло слово «ордона». Их командир, кавалерийский лейтенант, кажется, еще жил, по крайней мере, его плоть не гнила. Неизвестно, как ему удалось уцелеть, но вот свой рассудок юноша точно не уберег. Он сидел на краю крыши одного из домов и мерно раскачивался, непрерывно повторяя одну и ту же нелепую фразу, когда-то имевшую для него смысл: «Встать лагерем возле шахты… дождаться дальнейших распоряжений! Встать лагерем возле шахты… дождаться дальнейших распоряжений!»

Штелер проникся сочувствием к офицеру, хотевшему всего лишь надлежащим образом исполнить приказ и выбраться из штрафной роты, в которую угодил, видимо, совсем недавно. Судя по тому, что он еще не успел сменить мундир, всего за несколько часов, максимум день, до того как получил приказ вести свой отряд к шахте. Разве он мог знать, что отправляется с солдатами на погибель? Разве он мог представить, какая участь постигнет его самого; участь, гораздо худшая, чем вечное забвение; участь страшнее, чем смерть. Полковнику оставалось лишь гадать, какому дураку пришла в голову мысль – послать на шахту солдат. Он знал многих денборгских офицеров, и среди них нашлось бы немало достойных кандидатов. Однако ответ пришел сам собой, он просто прозвучал из-за спины.

– Это Валдар солдат послал. Он и мысли умеет внушать, да и лицедей отменный… – пропел голосок неслышно подошедшей к полковнику Лоры. – Я ведь угадала, о чем ты думаешь? – произнесла красавица, нежно гладя Штелера по небритой щеке.

– Угадала, – стараясь не показать, насколько приятны ему эти прикосновения, ответил моррон. – Да только понять не могу, зачем вампиру понадобилась эта подлость?

– К сожалению, иногда приходится кем-то и чем-то жертвовать, – тяжко вздохнула Лора, отпрянув назад. – Кевий испугался и успел отозвать из поселка шахтеров. Поэтому дикари не смогли провести свой ритуал. А нам очень нужна эта ловушка!

– Но ведь полно и других шахт! Зачем нужно было…

– Эта особенная, здесьмагия леса сильнее, – помешав полковнику окончить фразу, произнесла нараспев красавица и вдруг удалилась, просто развернулась и ушла, не дав никаких объяснений, куда идет и зачем.

Штелер не понимал женщин. Их поступки порою были настолько непредсказуемы и алогичны, что просто ставили полковника в тупик. Вот, к примеру, сейчас, куда побрела Лора и зачем она подходила? Только для того, чтобы погладить его по щеке, заставить его зардеться, как мальчишку, от ласки и оставить преисполненным нежных чувств, которые некуда излить? Нет, Штелер никогда не понимал женщин и уже давно решил, что эта сложная задача не по его плечу.

Подправив чуть-чуть жмущие под мышками ремешки новенькой, блестящей кирасы, пожертвованной ему щедрым вампиром, Штелер сошел с крыльца и, стараясь не приближаться более чем на пару шагов к расхаживающим по округе мертвецам, направился к частоколу. Без труда поднявшись по трясущейся лесенке на невысокую стену, он принялся осматривать поселок, превращенный нежитью Валдара в некое подобие укрепленного лагеря. Бреши в стене были заделаны, возле наглухо заколоченных ворот возвышался огромный завал из всевозможного домашнего барахла и цельных бревен. На крышах домов были оборудованы позиции стрелков, а в трех котлах возле самого входа в шахту бурлила смола, которую нежить, видимо, собиралась выливать на головы лезущих на частокол противников. В принципе отряд неплохо подготовился к встрече многочисленного врага; неплохо, но не без замечаний. Например, бывший полковник не видел смысла в возне со смолой. Как и в чем собирались защитники шахты перетаскивать ее на стену? В ведрах, но это был верный способ самим обвариться! Костры для этих целей следует разводить или на самих стенах, или на башнях. Башни в поселке отсутствовали, а помосты единственного яруса стены были настолько узкими и шаткими, что не выдержали бы веса даже пустого котла.

Кроме того, наемники не догадались вбить колья вокруг частокола, что заметно замедлило бы продвижение как конницы, так и пехоты противника. Полковник хотел даже вмешаться и дать несколько дельных советов по усовершенствованию укреплений, но в последний момент передумал, просто махнул рукой и решил не вмешиваться. Во-первых, потому, что нежить уже закончила работу и явно не собиралась браться за нее вновь. Во-вторых, он все равно оставался для них презренным чужаком, советы которого были бы посланы точно туда же, куда и их «вумный» источник. И, в-третьих, Штелер до сих пор не верил в победу, хотя остальные защитники поселка, включая Лору, в ней почему-то не сомневались. То ли они были чересчур наивными и слишком полагались на силу здешних духов, то ли он кое-чего не знал, не видел козырей, которые бесспорно бывший себе на уме Валдар не счел необходимым ему показывать.

Как каждый военный с большим опытом, бывший полковник оценивал шансы на успех только исходя из того, что видели его глаза. А факты были, мягко говоря, удручающими. Укрепление подготовили неплохо, но если бы даже оно соответствовало оценке «отлично», то не смогло бы сдержать врага долее получаса. Численность защитников поселка возросла примерно до двух десятков тварей, не отличающихся с виду от обычных людей. По всей вероятности, уже подошел отряд, о котором Валдар предупреждал еще в пути толстяка Мосо. Однако их по-прежнему было мало, слишком мало, чтобы на что-то всерьез рассчитывать. Против врага, явно неплохо обученного и великолепно вооруженного, а также имеющего фактически десятикратный численный перевес, долго им не выстоять.

Внезапно мысли моррона оборвались и резко сменили свое направление. Крови, пожертвованной утром Лорой, хватило лишь на отряд Валдара. Так почему же все слоняющиеся по поселку мертвяки игнорировали присутствие тех, кто приехал позже? Или во втором отряде также имелся моррон, воскресший в этих, или… Догадка поразила полковника, и он рассмеялся, поскольку ни злиться, ни горевать уже не мог. Теперь он понял, почему проспал практически целый день, а не всего пару часов, как это обычно бывало после его обмороков. Пока он находился без чувств, нежить взяла его кровь. С ним поступили как с дойной коровой, но благоразумно решили об этом умолчать. Тело моррона быстро залечивает легкие ранения, так что, когда он очнулся, от ранки на шее или на руке не осталось и следа.

«Ну, хоть на этом спасибо! Такие деликатные потребители крови пошли! И берут незаметно, и потом не смущают жертву откровениями», – мысленно потешался Штелер, не горевший желанием, да и не видящий смысла закатывать Валдару скандал.

– Чо лыбишься, морронятина?! Чо гляделки таращишь?! – прозвучал за спиной полковника бас, который нельзя было перепутать с голосом ни одного из членов отряда. – То ли над убожеством форта потешаешься, то ли прикидываешь, как пошустрее сдернуть, когда потеха начнется?!

– Да нет, – невозмутимо ответил Штелер, поворачиваясь к стоявшему возле него Мосо. – Дивлюсь по иным поводам! Во-первых, каким макаром такой грузной махине, как ты, удалось на мостки забраться, да чтоб ни одна досочка не скрипнула? А во-вторых, силюсь понять, как ты, такой жирный, в доспехи умудряешься влазить? Или ты их с тех пор, как животину отрастил, не снимаешь?

Грузный рыцарь определенно должен был разозлиться, но вместо гримасы ярости на его заплывшем жиром лице появилось выражение глубокой задумчивости.

– Знаешь чо! – примерно после минуты молчания произнес ни капельки не разозлившийся толстяк. – А кто-то мне уже подобный вопрос задавал, и, как ни странно, при схожих обстоятельствах, перед боем… Да вот только давно это было, полвека назад или более, уже не припомню! Я за это время столько бошек глупых посносил, что все остряки на одно лицо стали.

– Хочешь и с моей головой тот же фокус проделать? Ведь хочешь, признайся! – Штелер вдруг почувствовал какой-то азарт, у него возникло желание довести «рыцаря» до бешенства.

– Эх, дурак ты, дурак, на драку без толку нарываешься, а еще туда ж, герканский офицер! – устало заявил Мосо, остудив завидной выдержкой пыл задиры. – Вот-вот такое начнется, что тя от крови тошнить будет! А пока на-ка возьми, отлей соратникам своей жижи чуток! – Толстяк всунул в руки моррону все тот же знакомый котелок, днище и стенки которого были заляпаны запекшейся кровью. – Да смотри не жалей, нас больше стало, так что пока до краев не нацедишь, я от тя не отстану!

Хоть Штелеру и казалось это добровольное жертвоприношение постыдным, но другого выхода не было. В жизни приходится часто чем-то жертвовать, уж лучше пролить свою кровь таким неблагородным образом, чем оросить ею поле боя. Достав из-за голенища сапога короткий охотничий нож, также подаренный ему вместе с мечом и доспехами, Штелер наотмашь полоснул им по левой руке, прямо под ладонью. Хоть рана казалась и не глубокой, но густая, темно-красная жидкость хлестала с таким напором, что буквально за минуту заполнила до краев котелок. Голова моррона закружилась, а мгновенно отяжелевшие веки сами собой стали закрываться.

– О-тя-тя!!! Держись, дружок, стоять, не падать! – грянул над самым ухом моррона оглушающий бас, спасший Штелера от потери сознания.

В тот же миг моррон почувствовал, как его «атакуют» две сильные, закованные в сталь руки. Одна обвилась вокруг него, буквально сгребая в охапку, и удержала от падения вниз головою со стены, а другая разжала рот и впихнула в него комок какой-то вязкой, неимоверно кислой гадости. Язык и нёбо стало жечь, в горле запершило, из глаз моррона хлынули слезы, а из носа, к его великому стыду, тоже потекло. Вкусовые ощущения были не из приятных, но зато они помогли не потерять сознание.

– Во-вот, молодец! Быстренько оклемался! – по-дружески похлопал по плечу Штелера радостно улыбающийся Мосо. – Чую сразу, вояка ты что надо! Эх, жаль, нам с тобой ранее не довелось…

В мгновение ока взгляд толстяка изменился, а на расслабленном, расплывшемся в широкой улыбке лице появились тревога и напряжение.

– Слышь, морронище, шел бы ты отсюда, пока слаб! – произнес «рыцарь», всматривавшийся в даль простиравшегося до самого горизонта поля, туда, где несколько секунд назад появилось маленькое облачко пыли.

Очертания находившихся даже поблизости предметов расплывались, двоясь и троясь перед глазами Штелера, и он не мог увидеть то, что так встревожило рыцаря в черных доспехах, но зато моррон почувствовал колебание в воздухе и дрожь земли, а всего через секунду блуждавшие по поселку мертвяки хором завыли, подавая сигнал, что приближаются чужаки.

«Вот оно и началось! – совершенно без горечи и даже с какой-то необъяснимой радостью подумал Штелер, глядя вслед ловко бегущему по узким доскам толстяку Мосо. – Вот и пришло время «ордона»!»

* * *

Выбрав удобную стрелковую позицию на одной из крыш, Штелер занялся осмотром пары мушкетов, которые умудрился прихватить со стоявшей возле ворот телеги. Облако пыли хоть и росло, хоть и быстро увеличивалось в размере, но пока еще из него не стали проступать силуэты всадников. На той же самой крыше, где сидел полковник, находились еще два защитника, которых моррон не знал. Бойцы из отряда Валдара избегали встреч с ним, то ли брезгуя компанией «морронятины», то ли неукоснительно следуя приказу своего мудрого командира, опасавшегося, что между бывшим пленником и взявшими его в плен могут сложиться особые, лишь мешающие общему делу отношения. В принципе вампир был прав, хоть моррон и не собирался вонзать кому-нибудь под шумок нож в спину. Когда пытаешься достичь главного, то миришься с мелочами. Штелера, как, впрочем, и всех остальных, волновала лишь схватка с симбиотами, а с уничтожением двоих-троих заносчивых паскудников можно и подождать, тем более что в данный момент они были соратниками и так же, как и он, готовились к бою.

Парочка неразлучных сувил сейчас находилась на самой широкой крыше самого высокого строения в поселке, которым, естественно, являлся вход в шахту, а заодно и склад горняцкого инвентаря, оставшегося от поселенцев. Мосо вместе с «волчонком» Дагароном расхаживали возле укрепленных баррикадой ворот. Могучий рыцарь, словно тростью, помахивал в воздухе грозной палицей и что-то объяснял пятерым бойцам, собравшимся возле баррикады. Видимо, ни он, ни оборотень не желали упражняться в стрельбе по скачущим мишеням, а предпочитали вступить в бой сразу с холодным оружием в руках. В какой-то степени Штелер их понимал. Перезарядка мушкетов – занятие долгое, неблагодарное и утомительное; пара выстрелов, возможно, и метких, а затем пока ты возишься с шомполом да засыпаешь порох в ложбинку, к тебе подскакивает враг и сносит твою неразумную голову ударом меча. Учитывая смехотворность укрепления, те, кто засел на крышах, еще успели бы пару-тройку раз перезарядить оружие, а вот заградительный отряд у ворот должен был почти сразу вступить в ближний бой. Так какой же смысл был таскать на спине громоздкое тяжелое стрелковое оружие и утяжелять свой пояс мешочками со свинцовыми кругляшами да порохом? Гораздо целесообразней для защитников ворот было, достав мечи, слегка поразмяться перед схваткой, а заодно и послушать наставления командира. Чем, в принципе, они и занимались.

Вампира по кличке Шнык нигде не было видно. Поскольку солнце еще не село, скорее всего он и остальные молодые кровососы, которых среди защитников было не так уж и много, или прятались внутри домов, или приготовились к обороне внутри шахты. Суетливый старичок-морох крутился у котлов со смолой, то помешивая в них длиннющей жердью, то отгоняя ударами кулаков да пинками случайно подбредших к кострам покойничков. Лора так ни разу и не попала в поле зрения полковника. Красавица почему-то не пожелала сражаться с ним бок о бок, а возможно, и получила от мечущегося сейчас по лагерю и раздающего последние указания командира важное и ответственное задание. Валдар доверял женщине-моррону, и это было странно даже в свете того, что вампир рассказал Штелеру. Впрочем, полковник был уверен, что хитрюга-кровосос поделился с ним далеко не всеми секретами. Такие личности, как их командир, вне зависимости от того, вампиры ли они, обычные люди, оборотни или симбиоты, никогда не договаривают до конца и придерживают в рукавах парочку козырей до самого пика игры.

Монотонный вой мертвяков заметно усилился, теперь они стонали во всю мощь своих разлагающихся глоток, вызывая, однако, не страх, а лишь раздражение. Над речушкой и опушкой леса вдруг заклубился зловещий туман, точно такие же густые, белые-пребелые облака, какие Штелер наблюдал ранним утром этого дня. Причина пробуждения мирно дремавших духов была ясна, точнее, не одна причина, а целое множество. Теперь на горизонте виднелось не облако, а монолит черной, однородной массы, быстро текущей в направлении поселка. Она зловеще блестела под лучами уже садившегося солнца, принявшего вдруг багровый окрас. «На нас надвигается не враг, а сама смерть!» – витала в воздухе мысль, парализовавшая волю и заставившая покрыться холодным потом некоторых из бойцов, тех, кому пока еще не доводилось встречаться с этим необычным противником. Впрочем, смятение в душах новичков продлилось недолго, всего каких-то три-четыре минуты, пока черная река не приблизилась на расстояние в четыреста-пятьсот шагов и внушающая трепетный ужас масса не распалась на отдельные фигуры закованных в латы всадников.

Такого устрашающего, леденящего кровь зрелища Штелеру еще не доводилось видеть даже тогда, в том проклятом бою возле озера, когда на его батарею неслась филанийская конница. Всадников было триста, а то и четыреста, и все они, как один, были закованы в точно такие же черные, «дедовские» доспехи, которые носил симбиот Мосо. Видимо, у рыцарей Братства Лотар имелись особые причины так странно одеваться, отправляясь на бой; видимо, их черная как смоль броня была заклята особыми чарами, куда более сильными, чем те, что какое-то время поддерживали жизнь убитого Висвелом шпиона.

Уши моррона пронзила громкая барабанная дробь. Протяжно взвыл целый десяток походных труб, наводящих еще больший ужас на защитников шахты. Штелер заметил, как нежить занервничала, да и ему самому стало не по себе. Желание драться куда-то ушло, а в голову моррона закралась подленькая мыслишка бросить оружие и бежать, быстрее прятаться и спасаться от многочисленного отряда конницы, который просто их раздавит, сомнет и поглотит.

«Лотар!» – пролетел грозный боевой клич над ровными рядами черных панцирей, щитов и шлемов. Вой труб усилился и стал просто невыносим. Участившаяся барабанная дробь сводила с ума. Бывший полковник с ужасом осознал, что его одолевает страх, который ему не дано осилить, а руки трясутся дрожью, которую не остановить. Некоторым тварям стало еще хуже, чем моррону, и они воплотили его унизительное желание в жизнь, то есть, попросту говоря, поспрыгивали с крыш и, бросая оружие, понеслись к лесу.

В этот трудный, в этот решающий миг Валдар вел себя странно, никак не подобающе командиру. Вместо того чтобы пытаться всеми правдами и неправдами, смешками да угрозами подбодрить павших духом бойцов и вернуть по своим местам беглецов, он, скрестив руки, просто стоял на крыше главного здания шахты и всматривался в быстро приближающуюся, несущуюся на них орду. Смотрел внимательно, напряженно, как будто кого-то искал, а затем, видимо, обнаружив искомый объект, радостно и одновременно немного печально заулыбался.

Внезапно хор устрашающих звуков стих. Рев труб, барабанная дробь и боевой клич, исходивший из трехсот-четырехсот глоток, заглушило мощное всепоглощающее гудение. Белый туман не подкрался, а подобно хищному зверю, долго таящемуся перед единственным и решающим броском, накинулся на черную массу, окутал ее густой, непроглядной пеленой. К удивлению защитников поселка, на долю секунды воцарилась полнейшая тишина, а затем она вдруг взорвалась лязгом стали, скрежещущей о сталь, множеством разрозненных голосов и грохотом падения закованных в железо тел. Белый туман мгновенно рассеялся, и взору Штелера предстала страшная, захватывающая дух картина идущего полным ходом сражения. Черные всадники рубили мечами, а их лошади топтали копытами появившихся из ниоткуда дикарей в медвежьих шлемах и в доспехах из звериных шкур.

Расправа была быстрой, буквально за минуту рыцари-симбиоты подавили сопротивление уступавшего им и по численности, и по вооружению отряда. Однако затоптанные и зарубленные мертвецы вдруг стали подниматься, а им на подмогу из леса спешили еще несколько отрядов. «Кьергарха-а-а!» – разнесся по округе старый, уже давно не слышанный колонистами боевой клич урвасов, чье племя сейчас было столь малочисленно, что не смогло бы выставить и жалкую сотню бойцов.

В воздухе чувствовалось колебание, сильное, мощное. Штелеру слышались крики на неизвестном ему языке, и он уже не знал, откуда они доносятся: то ли с бранного поля, то ли из глубин его собственной головы. Окружающий мир стал иным, на миг моррону показалось, что открылись крепко запертые ворота, исчезла тонкая, но нерушимая грань, отделявшая мир мертвых от мира живых. В кровавом и жестоком сражении, где не брали в плен и безжалостно добивали раненых, участвовало не одно, не два, а многие и многие поколения урвасов, все воины дикарей, жившие на этих землях в течение последних двух-трех сотен лет. В гуще массового побоища трудно приглядываться к отдельным бойцам, но все же моррон заметил, как разительно отличались нагрудники и щиты дикарей: у одних они были просто из кожи и дерева, а доспехи других были обшиты стальными пластинами. Были и такие урвасы, кто сражался не копьем и топором, а рубил врагов трофейным мечом и разряжал в упор пистолеты в защищенные шлемами головы.

Обе стороны дрались отчаянно. Симбиотов спасали крепкая броня и врожденная способность быстро залечивать раны. Не каждый удар не всякого топора прорубал их нагрудники, и далеко не каждая нанесенная черным рыцарям рана становилась смертельной. Кто-то из всадников падал с коня после второго иль третьего удара, а были и такие, чьи доспехи походили на порубленную полосками жесть и буквально разваливались на окровавленных телах, тем не менее державшихся в седле и продолжавших сражаться. Был даже всадник, которому топор урваса почти отрубил голову, но это не стало причиной для его выхода из боя. Придерживая левой рукой державшуюся всего на узенькой полоске стальных доспехов и окровавленной плоти голову, рыцарь продолжал рубить врагов правой и покинул строй лишь, когда четверо дикарей подняли его на копья.

Количество урвасов вначале возрастало, все новые и новые отряды, ведомые боевым кличем «Кьергарха!», появлялись из леса, однако затем их поток резко уменьшился, да и убитые поднимались гораздо реже. Что-то необъяснимое творилось и с разгуливающими по поселку мертвяками, они разлагались буквально на глазах, теряя части плоти и целые конечности. Дверь между мирами закрывалась, сила наложенного на земли возле шахты проклятия слабела, пока совсем не иссякла. Рыцари Братства Лотар понесли ужасные потери, лишились многих, но выдержали удар и сами перешли в наступление. Они беспощадно уничтожали маленькие группки воинов, дерущихся до конца и даже не помышлявших о бегстве к лесу. А затем, после того как на землю упала срубленная голова последнего из урвасов, взоры оставшихся в живых симбиотов тут же обратились к поселку, огороженному лишь каким-то жалким частоколом, за которым их поджидали всего два – два с половиной десятка не очень-то и сильных противников.

«Лотар!» – бросил боевой клич вожак симбиотов, высоко подняв над головою окровавленный зазубренный меч. «Лотар!» – подхватили клич уже не сотни, а всего лишь десятки уставших голосов, и жалкие остатки всего полчаса назад многочисленного отряда симбиотов направили коней к частоколу.

«Ничего, твари, щас вы у нас получите! Не так уж много вас и осталось, всего полсотни, не более!» – разжигал в себе воинский дух Штелер, внезапно ощутивший звериную злость и страстное, пожиравшее его изнутри желание отомстить за гибель лесного воинства. Он схватил мушкет и, практически не целясь, выстрелил. Смертоносный свинец с жутким грохотом покинул обитель ствола и унесся вдаль, навстречу надвигавшейся черной массе. Полковник не знал и не видел, достиг ли выпущенный им заряд цели и принес ли смерть одному из врагов. Но это было не важно, в пылу сражения часто не думаешь о результате своих поступков, а стремишься совершить новое действие, сеять смерть, пока тебя самого она не настигнет.

Буквально в следующий миг после выстрела моррона прогремел дружный залп полутора дюжин мушкетов. Двое рыцарей свалились с быстро скачущих коней, еще около полудюжины покачнулись, но удержались в седлах. Когда конница уже почти достигла частокола, грянул и второй залп, куда более слабый и менее эффективный. Краткая прелюдия перестрелки окончилась, наступило время основного сражения, наступило время проверить, насколько расчеты корыстного хитреца Валдара оказались верны.

Лошади симбиотов проявили чудеса прыти. Наверное, это была какая-то особая порода специально выведенных боевых скакунов. На полном скаку они перепрыгнули через высокие, почти трехметровые ворота и смяли, раздавили копытами небольшой заградительный отряд, не успевший даже достичь баррикады. Произошло настоящее чудо, которого не ожидал никто, даже громко чертыхнувшийся и хлопнувший себя ладонью по голове Валдар. Такого небывалого прыжка не увидеть ни на скачках, ни в настоящем бою.

Из всего отряда возле ворот в живых остались лишь толстяк Мосо да оборотень Дагарон. Первый вовремя отскочил от буквально падающей на него сверху лошади, а затем могучим ударом грозной палицы выбил из седла седока. Неожиданно для себя ставший метательным снарядом рыцарь с силой ударился спиною о ворота, снова отлетел вперед и повалился на перепрыгивающего через преграду собрата, подмяв его под себя и завалив набок вместе с жалобно заржавшим, переломавшим при приземлении ноги конем. Грозное оружие ожиревшего богатыря не выдержало удара и треснуло. Ловко выбив ударом кулака ближайшего симбиота из седла, толстяк Мосо бабочкой вспорхнул на остановившуюся на миг лошадь и тут же смешался с помчавшимся дальше отрядом точно таких же, как он, черных рыцарей.

Дагарон же избрал другую тактику. Выпустив из рук меч, он высоко подпрыгнул вверх, превратился из человека в оборотня и, звонко щелкнув в полете зубами, приземлился на спину одного из рыцарей. Острые клыки волка, конечно же, не прокусили крепкую вороненую сталь, но зато сильные лапы быстро нащупали щели между пластинами доспеха, раздвинули их и, запустив внутрь когти, оторвали наезднику-симбиоту руки. Наверное, превращение в зверя возымело бы успех в обычном бою, но эта тактика не могла ни смутить, ни напугать симбиотов. Стоило лишь копытам лошади, везущей на спине оборотня и окровавленного, громко орущего наездника, коснуться земли, как тело зверя тут же пронзили насквозь два острых копья. Одно вошло в него точно между лопатками, а вышло наружу прямо из середины покрытой шерстью груди. Второе проделало дыру в жертве чуть ниже и показалось на свет из середины живота. Одновременное усилие двух мстящих за боевого товарища всадников – и отчаянного оборотня в прямом смысле слова разорвало на части.

Не успел Штелер и глазом моргнуть, как первые симбиоты уже появились на крышах, притом на всех и почти одновременно. Закипел ожесточенный бой, но силы были неравны, да и далеко не все оружие оказалось способным прорубить крепкую вороненую броню. С ужасом Штелер наблюдал, как острый меч одного из его соседей натолкнулся на подставленный врагом щит, отлетел назад и в мгновение ока разрезал обомлевшего хозяина от левой ключицы до пупка. Второй защитник успел перезарядить мушкет и выстрелил в упор в лицо симбиоту. Свинец лишь жалобно звякнул о забрало шлема и расплющился, покорежив створки. Рыцарь немного отшатнулся назад, мотнул пару раз головой, а затем резким ударом закованного в стальную перчатку кулака превратил лицо зазевавшегося вампира в кровавое месиво. Задняя часть головы несчастного разлетелась, как перезревший арбуз, случайно свалившийся с телеги торговца. Ошметки мозгов вперемешку с осколками черепа взмыли фонтаном в воздух.

Покончив с противниками, оба симбиота набросились на полковника, но расправиться с морроном оказалось не так-то и просто. Неизвестно, что придало Штелеру сил, то ли особые чары местности, то ли обычная злость, посещающая каждого настоящего солдата в бою. Резко отпрянув назад, полковник одновременно ушел сразу от двух ударов. Кулак симбиота справа просвистел в воздухе над самым ухом Штелера, а меч рыцаря слева лишь вскользь оцарапал его нагрудник. В следующий миг моррон нанес свой удар, лезвие его меча с силой врезалось в самый центр кирасы противника и, расколов ее, как орех, вонзилось в мягкую плоть. Штелер обомлел, он сам не ожидал такого эффекта, он всего лишь рассчитывал резким тычковым ударом сбросить противника с крыши и уж никак не надеялся пробить неимоверно прочную сталь.

«Во повезло, меч хороший попался!» – подумал моррон, но в тот же миг в его голове появился чужой, осмелившийся с ним спорить голос. «Дурак, дело не в мече, а в руке! Ты же не просто моррон, ты защитник этих мест, и часть еще не угасшей силы проклятия предалась и тебе!» – прогнусавил совершенно незнакомый и ужасно неуважительный глас, а затем мгновенно исчез, оставив моррона в недоумении. Второй симбиот поступил разумно, он не стал связываться с тем, кто обладал неимоверной физической силой, источник которой был вне его понимания. Он позорно ретировался с крыши, напоследок подло плюнув Штелеру в лицо.

– Ко мне, все ко мне! – пронесся над объятым сражением поселком крик Валдара. – Пробивайтесь, отступаем в шахту!

Симбиоты оказались бравыми вояками. Всего за пару минут они подавили сопротивление защитников поселка и теперь добивали врагов поодиночке. Неизвестно, к кому именно обращался вожак, ведь, кроме него и троих прикрывавших его бока соратников, в живых фактически не осталось никого. Штелер смог постоять за себя, на соседней крыше, плотно прижавшись друг к дружке, еще отбивались от мощных атак две неразлучные сувилы, Кива и Вака, но секунды их жизни были уже сочтены.

Спрыгнув на землю, моррон бегом бросился к шахте. Когда он уже почти достиг заветных котлов, смолу из которых так и не успели использовать, в спину ему вдруг ударил какой-то твердый предмет. Если бы не Мосо, вовремя подхвативший его на руки и волоком втащивший внутрь шахты, полковник непременно бы свалился в один из горячих котлов. Последнее, что он увидел, прежде чем тяжелые створки последнего прибежища закрылись, был тот самый предмет, который ему метнули в спину. Это была отрубленная, еще моргающая глазами и кричащая от боли голова одной из сувил: то ли Кивы, то ли Ваки, ведь неразлучные подружки были так похожи…

* * *

Они шли рядом, пробирались бок о бок по узкому подземному проходу, ведущему в глубины неизвестности и отчаяния. Их осталось всего пятеро; пятеро пока еще живых, но все равно обреченных на смерть. Об этом ежесекундно напоминали раздающиеся за спиной глухие удары, которые противное эхо разносило по всему подземелью. Несмотря на свою силу, симбиоты не смогли сразу открыть прочную дубовую дверь шахты и теперь пробивали ее тараном, благо, в горняцком поселке на окраине леса имелось множество крепких бревен. План Валдара провалился, теперь это было ясно, как день. Недальновидный, переоценивший свои силы командир погубил и себя, и своих людей, хотя вряд ли людьми можно было назвать нежить.

Рядом со Штелером шла Лора; женщина, которую он любил, хотя практически не знал; женщина, которая могла бы стать его судьбой и подарить ему множество счастливых мгновений. Теперь же им предстояло вместе умереть, и полковник надеялся, что не увидит ее смерть, а также, что им обоим не будет суждено воскреснуть, чтобы прозябать многие столетия в плену мрачного подземелья, куда Валдар их сейчас вел. Моррон мысленно поклялся себе, что будет защищать любимую до последней капли крови и погибнет прежде, чем меч одного из симбиотов прервет ее жизнь.

В данный момент его возлюбленная не страдала, и это был единственно приятный факт. Штелер не видел красавицу в бою, но, по всей вероятности, она управлялась с мечом так же ловко и грациозно, как танцевала. На левой руке, возле самого локтя, еще кровоточил глубокий порез, на прекрасном лице девицы виднелась парочка царапин. Подобные «украшения» могли повергнуть любую красавицу в пучину отчаяния, но только не ту, которая состояла в легионе почти бессмертных борцов за право человечества на счастливую жизнь. Раны должны были скоро зажить, их уродливый вид не волновал ни саму Лору, ни обожавшего ее Штелера. В данный момент всех выживших, за исключением разве что уверенно шагавшего вниз командира, тревожило совершенно иное.

– Куда ты нас ведешь? Ты уверен, что там есть проход? Уверен, что его не засыпало? – с опаской в голосе пробасил запыхавшийся Мосо, догнавший Валдара и положивший свою закованную в стальную перчатку длань на его плечо.

– А разве я утверждал, что там есть проход? – огорошил вампир симбиота неожиданным, пугающим ответом. – Нет там никакого прохода! Там не выход, там наше спасение и наша победа!

Чудак-кровосос еще надеялся на какую-то победу! Такая нелепая, граничащая с безумием самоуверенность взбесила Штелера, но, как ни странно, остальные пропустили это, мягко говоря, необоснованное заявление мимо ушей. Мосо убрал руку с плеча командира и молча кивнул. Видимо, этот грозный боевой механизм привык беспрекословно верить тем, кто ведет его в бой, и никогда не ставил под сомнение трезвость начальственного рассудка. Лора была в тот миг вообще далека от каких-либо мыслей и настолько устала, что засыпала на ходу. Облаченная в залитую чужой кровью кольчугу женщина еле передвигала от усталости ноги, и если бы не Штелер, заботливо обнявший и поддерживающий ее, наверняка отстала бы от отряда. На чумазой, сморщенной физиономии Висвела вообще не было заметно расстройства. Казалось, мороху совершенно безразлично, куда их ведет командир. Видимо, он надеялся, что симбиоты побрезгуют обмарать меч о его грязное, вонючее, тщедушное тельце.

Они продолжали спускаться в глубь земных недр по плохо освещенному тоннелю, которому не было видно конца. Грохот ударов, ставший для них уже привычным, внезапно прекратился, и наступила гробовая тишина. Нечего было и гадать, что произошло. Добротная дубовая преграда в конце концов пала под ударами тарана, и теперь симбиоты начали погоню, быстро спускались за ними следом на самый нижний уровень шахты.

– А вот мы и пришли, – усмехнулся не теряющий присутствие духа вампир и, как подобает настоящему командиру, первым вступил в огромный, ярко освещенный факелами зал, бывший конечной точкой их бегства.

Далекий от добычи руд и металлов Штелер как-то по-иному представлял обустройство нижнего уровня шахты. В его голове мгновенно пронеслось множество вопросов «зачем?» да «почему?». Зачем горнякам понадобилось выдалбливать огромную нишу в каменном монолите, да еще в форме почти правильного круга? Почему здесь не видно ни обломков кирок, тележек да досок, то есть вполне естественных следов когда-то производимых строительных работ и добычи? Почему так ярко горят факелы, хотя должны были еле-еле тлеть? Вопросов возникло множество, но все они меркли перед одним, самым главным и важным на данный момент: «На что Валдар надеялся?»

Штелер хотел возмутиться и уже открыл было рот, чтобы озвучить этот вопрос, бесспорно, как ему тогда казалось, волновавший и всех остальных, однако на его пересохшие губы была мгновенно наложена сочная, мягкая и очень приятная печать. Лора вдруг обняла его, крепко прижала к себе и одарила страстным, пламенным, парализующим и отвлекающим от тревожных дум и дурных настроений поцелуем.

– Все будет хорошо, все будет замечательно! Нас впереди ожидает счастье, огромное… Верь мне, милый! – внушал приятные мысли ее томный голос, а нежные руки настойчиво тянули неспособного возражать и сопротивляться полковника в центр зала, туда, где уже стояли Валдар, Мосо и Висвел.

Потом снова были поцелуи и объятия. Скинутая кираса и брошенная наземь кольчуга. «К чему стесняться посторонних, когда вот-вот уйдешь из жизни? Какая ты умница, Лора! Спасибо тебе, счастье мое, что скрашиваешь последние мгновения, что даешь мне насладиться жизнью перед смертью!» – думал моррон, естественно, не воспринявший всерьез успокаивающее, нежное бормотание о спасении. Красавица пыталась ему помочь, помочь справиться с тягостными минутами ожидания, и за это полковник был ей предельно благодарен.

Когда находишься в объятиях любимой женщины, да еще пылкой и страстной, время меняет свой ход: минуты летят незаметно, а мгновения растягиваются на часы. Казалось, губы красавицы только коснулись его уст, а в подземный зал уже ворвались первые рыцари симбиоты. Их было много, чудовищно много, чтобы воспринять возможность спасения всерьез; чуть более трех десятков и чуть менее трех дюжин. Все они, как один, закованные в черные латы, с ненавистью и злорадным торжеством смотрели сквозь узкие прорези шлемов на загнанных в угол жертв, на последние кусочки лакомой добычи. Они перекрыли единственный выход наружу и неподвижно застыли, видимо, ожидая приказа находившегося среди них, но внешне ничем не выделявшегося командира.

– Ну, и кто из вас, жестянок, главный? Неужто придется с каждого шлем сдирать, чтоб добраться до Лотара-младшего? – раздался голос Валдара.

Он почему-то не потерял присутствия духа, а наоборот, сложив руки на груди, с какой-то даже меланхоличной усталостью смотрел на строй грозных противников. Симбиоты никак не отреагировали на жалкую браваду одного из смертников. Видимо, чтить присутствие духа у врагов было у них не в чести. Шлемы сняли сразу двое: привлекательный юноша лет двадцати шести и белокурая красавица, в которой бывший комендант узнал легендарную маркизу Руак, самую обольстительную, желанную и в то же время недоступную даму во всем герканском королевстве, включая и маленькую колонию, в которой они имели несчастье находиться. Он видел ее давно, случайно, лет десять или пятнадцать назад, когда служил в Мальфорне. Однако даже случайные встречи с такими красавицами не забываются мужчинами, тем более что маркиза за это время практически внешне не изменилась.

– Ты, что ль, Кевий Лотар? – обратился к юноше Валдар, но тот не удостоил вампира вниманием, даже не посмотрел в его сторону. Зачем разговаривать с тем, кто всего через несколько секунд станет бездыханным трупом?

– Кто из них, Онветта? Который? – задал вопрос немного запыхавшийся после боя и пробежки в доспехах юноша.

– Не знаю, – покачала головой тоже немного сбившая дыхание красавица. – Судя по фигуре, вон тот, – кивнула женщина в сторону Валдара, – но Живчик та еще пройда! Меняет личины, как перчатки, а накладное пузо сделать нетрудно! Пусть вот этот мерзавец снимет шлем! Только гнусный моррон может позволить себе наглость облачиться в доспехи симбиота!

– Я те слова твои обратно в пасть забью, а ухмылочки пакостные сожрать заставлю! Совсем ты, Олка, распоясалась! Видать, давно тебя под зад поводьями не стегали! – не дожидаясь, пока ему прикажет Кевий, добровольно стянул шлем толстяк Мосо.

Оплывшая физиономия толстяка растянулась в благодушной и в то же время ехидной улыбке. Один из старейших, а ныне опальный рыцарь Братства с презрением и сочувствием смотрел на двух сопляков, сумевших благодаря мерзким интригам узурпировать власть среди симбиотов и избавиться от всех, кто был когда-то достоин чести носить гордое звание рыцаря Братства Лотар. Это был звездный час рыцаря славной прошлой поры, он получил истинное наслаждение от того, что на лицах властолюбивой парочки пусть на краткий миг, но все же появились неподдельный страх и животный испуг.

– Никак признали, паскуднички?! – радостно хохотнул толстяк, а затем стер улыбку с лица и состроил грозную рожу. – Ну, кто первым желает прочность моей булавы изведать?

Лишившись двуручной палицы, Мосо где-то умудрился раздобыть булаву, оружие, хоть не такое большое, как прежде, но не менее грозное, особенно в его руках.

– Не торопись, пивной бочонок, мы и до тебя доберемся! – произнес Кевий, сумевший быстро справиться со всего на долю секунды одолевшим его страхом. – Я лично твою опухшую башку к воротам Денборга прибью, а из кожи барабанов наделаю, благо, что ее много! Сейчас же меня интересует, кто из вас маркиз Вуянэ, он же моррон по кличке Живчик?! Ну, что же ты прячешься? Неужто ты меня не узнал?! Неужто не хочешь поквитаться со мной за те мучения, что ты принял в подземелье Марсолы?!

Лотар-младший почему-то смотрел на Валдара. Видимо, он подозревал, что именно под видом вампира скрывается легендарный моррон. Штелера просто распирало от хохота, спровоцированного такой недальновидной глупостью, и он хоть и сдерживался, но все же позволил себе слегка рассмеяться. Ведь смешно, ужасно смешно наблюдать за тем, как человек, имеющий претензию чуть ли не на «высший разум», ищет того, кого здесь совсем нет. Однако сдавленный смешок раскрасневшегося с натуги моррона был истолкован неправильно, взоры всех до одного симбиотов мгновенно обратились в его сторону.

– Так вот, значит, в кого ты замаскировался! И как я сразу не догадался? Ведь рожу гнуснее и придумать нельзя! Впрочем, твоя настоящая физия мало чем лучше! – обратился Кевий к полковнику, а тот еще пуще расхохотался. – Смейся, смейся! Все равно ты сейчас умрешь! – произнес предводитель симбиотов со злобой и подкинул в воздухе меч, собираясь затем его поймать и метнуть в грудь заливающегося смехом весельчака.

– Отстань от него, убогий! – вдруг прозвучал под сводами подземелья знакомый некоторым из присутствующих голос, голос маркиза Вуянэ, зачастую называемого в «Легионе» Живчиком.

Кевий мгновенно отказался от злодейского плана и удивленно уставился на маленькое, тщедушное и чудовищно грязное существо, до сих пор скрывавшееся за широкой спиною Мосо. Пораженный Штелер перестал хохотать и тоже изумленно посмотрел на вдруг подросшего, выпрямившегося и вставшего в гордую позу Висвела.

– Искал меня, заморыш, ну так вот он я! – произнес зловонный морох, стянув с себя личину вместе с бородой и в мгновение ока превратившись в настоящего, не поддельного, не иллюзорного Живчика. – Что дальше?! Сразишься со мной один на один или девку на меня свою натравишь?! Эй, Онветтка, или как тебя там, по-настоящему… ах, да, Олка, помнишь, как нам с тобой в Марсоле бывало хорошо?

Чтобы позлить бывшую любовницу и ее хозяина-кавалера, маркиз Вуянэ совершил несколько непристойных жестов и телодвижений, никак не соответствующих его статусу в «Легионе» и положению в филанийском обществе. Впрочем, в походных и боевых условиях светские манеры вместе с этикетом отправляются в бессрочный отпуск, и даже настоящие принцы ведут себя, как некультурные свиньи, не то что какие-то там маркизы.

– Да ну! – состроил в ответ пакостную рожу Кевий, весьма разозленный выходкой маркиза и не видевший необходимости скрывать ненависть. – Сейчас вы все умрете, так что не будем заниматься глупостями и ду-ели устраивать, – нарочно исказил слово «дуэль» симбиот. – Мне просто хотелось убедиться, что ты здесь, что ты попался в западню, а также хотел задать тебе напоследок всего один вопрос…

– И какой же? – удивленно вскинул брови моррон, ничуть не боявшийся предстать перед ликом смерти. – Хороша ли Онветтка в постели? Скажу тебе, как знаток… не очень…

Сохраняющий завидное спокойствие моррон нагло дерзил, как будто специально напрашиваясь на особое внимание палачей, как будто желая, чтобы его смерть была мучительно долгой.

– Нет, не этот, – поджал губы еле сдерживающий эмоции Кевий, а его рука крепко сжала локоть Онветты, уже собиравшейся лично отрубить голову открыто оскорблявшему ее мерзавцу. – Мне хотелось узнать, каково это – быть на побегушках у дракона?

Живчик промолчал, притом почему-то загадочно улыбаясь и пожимая плечами. Вместо него счел возможным ответить до сих пор отмалчивающийся, не вмешивающийся в разговор двух господ вампир Валдар:

– Если тебя это действительно интересует, то следовало бы обратиться к первоисточнику! Но ты ведь никогда не шел легким путем, не правда ли, Семиун?

Валдар назвал главу симбиотов именем, которое ничего не говорило ни удивленно наморщившему лоб Живчику, ни Штелеру, ни толстяку Мосо, однако на самого Кевия Лотара и его подружку это произвело сильное впечатление. Снобизм, презрительное превосходство и все амбиции мгновенно покинули осунувшееся лицо съежившегося, ставшего даже меньше ростом Кевия. Губы надменной красавицы задрожали и что-то тихо зашептали, кажется, слова молитвы.

– Ты… это ты?! – наконец-то смог хоть что-то произнести еще секунду назад грозный, а теперь жалкий симбиот.

– Быть может, так ты меня лучше узнаешь? – пропел на одной ноте необычайно мелодичный баритон довольно улыбающегося вампира.

Легким движением Валдар сорвал цепочку с левой руки. Как только она рассыпалась по полу мелкими звеньями, неведомые ни присутствующим морронам, ни симбиотам чары мгновенно рассеялись. Невысокий, но плечистый наемник-вампир вдруг подрос, сузился и превратился в высокого юношу, эталон мужской красоты. Претерпела разительные изменения и его одежда. Местами протертая до дыр, а местами кое-как заштопанная кожанка-безрукавка вместе с грязно-серой рубахой в одно неуловимое глазом мгновение стали монолитом доспехов из мелких, темно-коричневых чешуек, сверкающих в отблесках факелов и, казалось, живых, дышащих и движущихся. У всех без исключения присутствующих внезапно создалось одно и то же впечатление, и всем показалось, что вампир превратился в дракона, но только маленького, как будто сильно сжатого неведомой силой и стиснутого до размера обычного человека. В огромном зале кроме зловещей тишины воцарился еще и суеверный, иррациональный страх. Многим захотелось бежать без оглядки прочь, но что-то притягивало ноги к полу и не давало им двигаться.

Штелер вдруг с ужасом понял, что видел этого юношу еще и раньше, несколько месяцев назад, на опустевшем бранном поле, где и когда он, собственно, и стал морроном. Тогда юноша отнесся к раненому полковнику доброжелательно, оказал ему помощь, что же он задумал сейчас? Не понимающий, что творится вокруг, и боящийся того, что может произойти в следующий миг, моррон посмотрел на Живчика, азатем и на остальных членов отряда. Его соратники были удивлены, с трепетным восхищением наблюдали за небывалым, волшебным превращением, но оставались абсолютно спокойными. В их взорах читалась уверенность, что не менее загадочный, чем вампир Валдар, рыцарь в доспехах из чешуи дракона не причинит им вреда.

– Теперь-то ты меня хоть признал, негодный, шкодливый мальчишка? – рассмеялся преобразившийся Валдар.

Кевий Лотар, да и его подружка, маркиза Руак, были настолько напуганы, что даже не нашли в себе силы ответить, а лишь закивали головами. Их подручные не могли до конца осознать истинные размеры угрозы, нависшей над их головами, но интуитивно поняли, что дело плохо, и плотнее сомкнули строй. Те из симбиотов, кто позволил себе открыть на время беседы забрала, поспешно захлопнули их и крепче сжали рукояти мечей.

– Разговаривать-то нам с тобой особо не о чем, – продолжал Валдар, хоть и видящий, что его собеседники не могут достойно поддержать разговор, но искренне надеющийся, что они способны слушать. – Мы в прошлый раз с тобой знатно потолковали и прояснили все неясные места в наших неоднозначных отношениях. В Марсоле ты нанес мне оскорбление, ты плюнул мне в душу! Я решил отомстить, и вот мы собрались здесь, в уютном подземном местечке… Долго живший в моей памяти Семиун умер еще тогда, в Марсоле, сегодня же я убью не старого товарища – добродушного и наивного паренька, а всего лишь Кевия из братства симбиотов Лотар. Я не призываю тебя бросить оружие и, пав на колени, молить о пощаде! Это бессмысленно! Но все-таки в память о старых, добрых, но, к сожалению, забытых тобою днях, я все-таки дам тебе послабление…

– Какое? – пролепетал оцепеневший, побледневший со страху лидер симбиотов.

– Мои соратники сейчас уйдут, покинут шахту, а твои воины не ударят им в спину, не причинят вреда! – произнес дракон, до последнего момента скрывавшийся под маской вампира Валдара, пронзая суровым взглядом темно-фиолетовых глаз с вертикальными зрачками потупившего взор, боявшегося смотреть на него Кевия. – Это не одолжение мне, а, наоборот, мой тебе последний подарок! Мы останемся в этом зале одни: я и вся твоя банда! В этом случае у вас есть хоть какой-то шанс выжить! Думай, даю тебе полминуты, чтобы принять решение!

– Хорошо, но вместе с ними, а точнее, чуть раньше их, уйдет она! – почти мгновенно ответил Кевий и кивнул на Онветту.

Маркиза Руак пыталась возразить, но Кевий крепко прижал возлюбленную к себе и, покрывая нежными поцелуями мокрые от слез щеки, зашептал слова прощания.

– Любовь прекрасное, возвышенное чувство! Меня даже как-то удивляет, что она соблаговолила посетить таких мерзавцев, как вы, – немного пофилософствовав вслух, дракон недовольно засопел, но все же кивнул в знак согласия.

После страстного, хоть и недолгого прощания с любимым маркиза Руак одарила полным ненависти и жаждой мести взором всех присутствующих врагов, естественно, за исключением самого дракона, которого боялась ничуть не меньше, чем Кевий, а затем, беззвучно прошептав слова проклятия, побежала наверх, к выходу из шахты.

– Теперь они могут уйти! – произнес Кевий через пару минут после ухода возлюбленной, затем предводитель симбиотов обратился к явно недовольному такой поблажкой изгою Мосо: – Я знаю, что ты мне ничего не должен, как, впрочем, и то, что ты обязательно последуешь за ней! Но я все же тебя прошу, дай ей час форы!

– Дам, слово симбиота! – нехотя проворчал толстяк и, грубо распихивая локтями бывших собратьев, а ныне врагов, направился к выходу.

Строй рыцарей молча расступился перед тремя морронами. Штелеру было как-то не по себе, ему казалось, что они позорно сбегают с поля боя, оставляя своего товарища на верную смерть. Полковник еще размышлял, а может, ему лучше остаться, но Лора с Живчиком вовремя заметили раздиравшие душу новичка сомнения и, дружно подхватив его под руки, силой потащили к выходу, тем самым не позволив ему совершить самую большую за всю его жизнь глупость.

Хоть подниматься наверх обычно гораздо труднее, чем спускаться, но возвращение троицы на поверхность прошло довольно быстро. Когда морроны только вступили в темный тоннель и не успели даже пройти пятидесяти шагов, позади раздались первые звуки сражения: первый лязг стали о сталь, первый крик и первый грохот падения умерщвленного тела. Когда же они достигли выбитых тараном дверей, шум боя затих, неизбежное свершилось…

(обратно)

Эпилог

Мосо опять обжирался. Способность изгоя-симбиота поглощать пищу вне зависимости от обстоятельств и обстановки просто поражала. Он шел всего лишь чуть впереди морронов, но когда троица вышла из шахты, грузный рыцарь уже развел костер и поджаривал на огне извлеченные из тюка со съестными припасами четыре больших куска мяса. Кроме того, на коленях толстяка покоилась надкусанная головка сыра, а между ними была зажата ополовиненная краюха хлеба. Челюсти обжоры непрерывно двигались, перемалывая, как мельничные жернова, все, что попало в его ненасытную пасть. Изгой Братства Лотар как будто уже знал, кто победил в недавно закончившемся в шахте сражении, и не видел причин поспешно покидать превращенный в поле боя поселок. Вид множества трупов, валявшегося на земле оружия и десятков оседланных лошадей без седоков нисколько не смущал толстяка. Он был весьма благодушно настроен, и его душевное спокойствие как-то само собой передалось и остальным.

Лора и Штелер молча подсели к костру. Им хотелось узнать, кем же на самом деле был Валдар, а также и пролить свет на все темные места в этой истории. Выяснилось, что Лора, как и Штелер, знала далеко не все. Маркиз Вуянэ не любил отягощать ум соратников лишними подробностями, и рассказал ей только то, что ей положено было знать. У сидевших в обнимку морронов возникло много вопросов, но вот только рассказчик не поспешил удовлетворить их любопытство. Прежде чем парочка успела подвергнуть Живчика допросу, он позорно бежал, скрылся в направлении реки, лишь бросив на прощание, что скоро вернется.

И без объяснений всем стало ясно, куда и зачем отправился маркиз. Естественно, купаться в речушке и смывать с себя грязь, так долго бывшую частью его антуража. Ради успешного осуществления хитрого плана несчастный вельможа, привыкший к чистому белью и чудесным запахам благовоний, должен был притворяться грязнулей-морохом, то есть ходить в рванье, носить на себе слои зловонной грязи и откушивать всякую пакость вместо изысканных блюд. Что и говорить, аристократу за это время пришлось многим пожертвовать и через многое переступить, но зато результат оправдал ожидания: братство симбиотов Лотар было полностью разгромлено, да и месть обманутого влюбленного свершилась.

Толстяк Мосо не хотел отвечать на вопросы, а когда Штелер сделал попытку его разговорить, в ответ лишь донеслось недовольное рычание из набитого едою рта, смысл которого звучал примерно так: «Вы, морронятина, между собой разбирайтесь, а ко мне не лезть! Занят я, очень занят!»

Оставшись наедине, поскольку самозабвенно причмокивающего и урчащего Мосо трудно было назвать полноценным членом компании, влюбленные «голубки» наконец-то получили возможность заняться сами собой, но вот только далее страстных поцелуев дело не зашло. Пошатываясь и держась рукой за кровоточащий левый бок, из шахты показался Валдар, точнее, то странное существо, которым вампир являлся на самом деле. На его бледном, как саван, лице виднелось несколько глубоких порезов, а от поражающей великолепием чешуйчатой брони остались лишь жалкие ошметки, да к тому же еще и залитые кровью. Одиночка-боец походил в этот миг на огромную, плохо очищенную тупым ножом рыбу. Победа далась ему нелегко, ему пришлось приложить немало усилий и претерпеть немало боли, чтобы иметь возможность просто подойти к костру и произнести всего два кратких слова: «Все кончено!»

Он не сел у огня и не завел разговор. Он оставил без ответов тех, кто заслуживал объяснений. Он просто присвистнул, подзывая верного коня, а затем сел на него, но, прежде чем уехать, бросил под ноги Штелеру довольно объемистый сверток, с трудом извлеченный раненым из привязанной к седлу котомки.

– Это вам, полковник! Мне он не понадобился! Гаденыш даже в предсмертный миг вел себя недостойно! Воинские почести не для него! – произнес дракон вместо слов прощания и погнал коня прочь.

Ни Штелер, ни Лора, ни толстяк Мосо не сделали попытки его остановить, честно говоря, его поспешный отъезд не слишком их огорчил. Ведь там, где появлялся дракон, всегда лилась кровь и разоблачались интриги, он частенько бывал в гуще событий, и выжить, находясь с ним бок о бок, почти всегда было не так уж и легко.

Скорее боясь какого-либо неприятного сюрприза, нежели горя желанием узнать, что же находится внутри, Штелер осторожно развернул сверток. Глазам моррона и его компаньонов предстал красивый мундир с позолоченными аксельбантами и полковничьими эполетами. Это был тот самый мундир, в котором бывший комендант Гердосского гарнизона барон ванг Штелер принял несколько месяцев назад смерть и в котором возродился в качестве моррона.

– Ух ты, твой?! – чавкая и плюясь крошками пищи, изрек Мосо, с неподдельным интересом рассматривая мундир герканского полковника. – Вот знал же я, что ты мужик стоящий… Подари! Ну, как хочешь… – не очень-то и расстроился рыцарь, после того как Штелер отрицательно покачал головой.

– Брось его в огонь! Зачем он тебе? Брось в огонь! – предложила плотнее прижавшаяся к Штелеру Лора. – Он уже не твой, он из той, из прошлой жизни…

– Нет, – еще раз покачал головой Штелер, аккуратно завернул мундир в старенький плащ и положил его по правую руку. – Это память… память о нем… – кивнул моррон в сторону распахнутых ворот, из которых всего несколько минут назад скрылась лошадь, везущая на себе самого удивительного и загадочного из всех всадников на свете – …и о дне, когда я стал морроном. Нельзя отрекаться от прошлого и от того, кем ты был!

Как только запасы съестного, включая и четыре огромных куска жареного мяса, были исчерпаны, обжора в черных как смоль доспехах рыцаря-симбиота покинул компанию. Мосо выполнил обещание, данное Кевию, сдержал свое слово не отправляться в погоню ранее часа, но стоило лишь времени, подаренному беглянке, истечь, как толстяк быстро вскочил на коня и начал преследование. Морроны чувствовали, что он ее обязательно найдет, рано или поздно, но непременно настигнет или здесь, в Денборге, или далеко за пределами колонии. Есть проступки, которые не прощаются, а лишь смываются кровью. У Мосо, ставшего жертвой междоусобных симбиотских войн, имелось множество претензий к маркизе Руак, но они совершенно не касались морронов.

Свято место пусто не бывает, по крайней мере, долее нескольких секунд. Как только Мосо покинул поселок, к затухающему костерку тут же подсел чистый и благодушно улыбающийся, как малое дитя после хорошего купания, Живчик. Наконец-то долго пребывавшие в неведении морроны узнали от своего собрата по клану все, абсолютно все, что касалось этой истории. Узнали и расстроились, поскольку ожидали от исповеди маркиза гораздо большего.

Еще до того, как только что ставший морроном Штелер достиг Марсолы, столицу филанийской колонии посетил дракон, известный им под вымышленным именем Валдар. Он поведал Живчику и другим морронам, как разом избавиться от всех симбиотов, при этом не ставя под угрозу жизни простых людей. В то время Кевий с Онветтой уже засели в Денборге и уже запустили механизм сложного заговора, целью которого было не только провозглашение независимого королевства на месте герканской колонии, но и дворцовый переворот в самом Мальфорне. Прямое нападение на резиденцию генерал-губернатора не только вряд ли бы увенчалось успехом, но и привело бы к кровавой бойне, которую бессмертным, естественно, хотелось предотвратить. Они одобрили план дракона и разыскали Лору, ставшую морроном на этих землях много лет назад. Затем Фламер вместе с Мартином покинули колонию, что не ускользнуло от взгляда имевших своих агентов в Марсоле симбиотов. Лучший враг – это враг, пребывающий в неведении! Возвращение Штелера в герканскую колонию не только не взволновало преемников легендарного Лотара, но, наоборот, успокоило. Раз морроны прислали в Денборг новичка-наблюдателя, значит, им неведомы истинные планы, а следовательно, со стороны «Легиона» и не стоило ожидать активных действий.

Пока Штелер бродил по дорогам герканской колонии, Живчик присматривал за прибывшей в Денборг Лорой, вживался в образ мороха, а заодно и несколько раз курсировал по маршруту Денборг – Гердос – северная граница, проверяя, не попал ли Штелер в какую-либо неприятную историю наподобие той, что чуть не произошла ночью в придорожном трактире. Боязнь того, что зачастую слишком активный и далеко не всегда предсказуемый Штелер (поскольку бывший полковник слышал не только Зов, но и голоса основателей Рода) натворит много дел в последний день пребывания в столице и, еще чего доброго, не вступит в отряд Валдара, заставила маркиза пойти на хитрость. Это он надоумил Лору раскатывать по городу в карете с родовым гербом ванг Штелеров и отвлечь тем самым новичка-моррона от глупых затей, которые могли прийти в его буйную голову.

Пока Живчик, он же маркиз Вуянэ, успешно реализовывал пункты из своей части общего плана, дракон использовал свои способности, чтобы под видом сразу нескольких «старших» из Рода войти в контакт со старейшими шаманами племен и надоумить дикарей провести на шахтах древний ритуал «Гарбараш», следствием которого и стали увиденные нынешней ночью чудеса. На это благое и полезное для всех, в том числе и для детей леса, дело ушло немало ночей, а днями же неутомимый мститель под видом вампира Валдара собирал вокруг себя наемную нежить, готовую рискнуть и пойти против своих хозяев – симбиотов. Слух о несметных богатствах в подземелье дворца генерал-губернатора дал нужный стимул, чтобы многие изгои кланов и стай встали под его стяг. Дракон часто признавался Живчику, что ему омерзительна и скучна роль вампира и что лишь мечта о мести Кевию не дает ему разорвать намотанную на его руку цепь, защищающую его настолько могущественными чарами, что не только остальные кровососы, но даже сувилы не смогли бы обнаружить его истинную сущность.

Вот и все, поведанное парочке влюбленных морронов маркизом Вуянэ, нисколько не испытывающим угрызений совести из-за того, что использовал собратьев по клану вслепую. Затем он вежливо попрощался со Штелером, галантно поцеловал Лоре ручку и, не тратя времени на глупости вроде отдыха, отправился прямиком в Марсолу, где уже давно не был и где его ждали очень важные дела.

Наступило утро, над местом недавней сечи взошло ярко-красное солнце. Наконец-то оставшиеся наедине влюбленные не стали терять времени даром, а оседлали коней и быстрее погнали их в чистое поле, как можно дальше от проклятой шахты, в недрах которой упокоились их враги. И в этом поле на простыне из благоухающей, мягкой травы и под покрывалом из ласкающих кожу ветров они провели несколько дней и ночей, а затем вернулись в Денборг, откуда не собирались уезжать, по крайней мере, ближайшую сотню лет. Ведь они были не просто морронами, они являлись частью Рода, защитниками этих мест, в которых с каждым годом оставалось все меньше и меньше дикого.

(обратно) (обратно)

Денис Юрин В когтях ястреба

ИЗМЕНА – пожалуй, самое страшное слово на свете! Чума, мор, проказа, проклятье, палач, казнь – тоже звучат по-особенному и заполняют людские сердца трепетным страхом. Даже у отважнейших смельчаков при сочетании этих звуков и соответствующей им тревожной интонации вмиг подкашиваются колени, а по телу проносится холодная дрожь. Слова – предвестники беды необычайно выразительны, они обозначают угрозу, большую опасность, но отнюдь не верную смерть для того, кто их услышал. Далеко не каждому суждено погибнуть от страшной болезни, косящей в зараженной округе по несколько десятков людей на дню. Проклятье можно снять или, на худой конец, сбежать от него. Палач может попасться недостаточно опытный, и пленник умрет еще до того, как боль сведет его с ума. Приговоренного к казни преступника могут в последний момент помиловать или освободить сообщники. Нет, эти слова хоть и страшны, но не исключают надежду, не выжигают ее из сердца каленым железом, в то время как слово «измена» обладает воистину магическим свойством; оно расставляет все точки над i и предвещает неминуемую погибель, которая вот-вот тебя настигнет.

Нет ничего страшного, если ты услышишь это зловещее слово в переполненном верной стражей королевском дворце или на рыночной площади перед изощренной казнью избитых, жалких с виду заговорщиков, прошедших через умелые руки безжалостного палача. Но если оно прозвучит в самом разгаре боя, можешь считать себя мертвецом!

Мартин ГЕНТАР, маг и моррон

(обратно)

Глава 1 Возвращение

«Измена!» – пронеслось по рядам защитников крепости. «Измена, нас предали!» – прокатился по верхнему ярусу укрепления многоголосый крик, на краткий миг заглушивший все остальные, куда более громкие звуки. Рев могучих катапульт, гулко извергающих в черное ночное небо пылающие огнем заряды; лязг стали доспехов; крики солдат; команды снующих по стене командиров; свист сотен арбалетных болтов, летящих со стен в огромную, занимавшую всю Шермдарнскую степь массу из плоти, стали и огней, медленно наползающую на крепость; предсмертные стоны падающих вниз орков; заглушающие друг друга боевые кличи отрядов нападающих и все остальные шумы идущего полным ходом сражения внезапно стихли, как будто преисполнившись глубочайшим уважением перед одним коротким и очень емким словом. Так расступаются в стороны молодые, задиристые бойцы, когда на арену ступает нога прославленного воина; не шумливого, с виду ничем не приметного, но смертельно опасного, способного сразить врага всего одним, отточенным годами ударом.

Плавно нажав на спусковой механизм, сержант отправил в толпу карабкающихся по стене орков последний болт и бросил вниз, на головы нападающих, уже бесполезный арбалет. Запас зарядов был быстро исчерпан, и вряд ли наемник смог бы найти связку новых болтов. В эту ночь защитники крепости стреляли, практически не целясь: когда на штурм идет несколько десятков тысяч врагов, важна не точность, а скорость стрельбы. Куда ни полетел бы выпущенный болт, он всяко нашел бы себе цель.

Сержант был не первым, далеко не первым из солдат верхнего яруса, кто, выхватив меч, бросился к противоположной стене и, перегнувшись через бортик без зубцов, собственными глазами увидел причину смятения в рядах защитников Великой Кодвусийской Стены, которое в любое мгновение грозило перерасти в панику. От горевших казарм к крепости быстро приближался многочисленный отряд, состоящий из гномов и рыцарей Храма. Первые ряды изменников уже достигли нижнего уровня и ударили защитникам пограничного рубежа в спину. Рассудок наемника, прошедшего через горнила десятков кровопролитных войн, временно помутился и не смог помочь застывшему от недоумения хозяину найти хоть какое-то разумное объяснение увиденному.

Ладно гномы, на этот низкорослый и очень воинственный народец люди всегда смотрели с опаской. Никто никогда точно не знал, что творится в широколобых головах малышей, обитавших в подземных пещерах. А уж те из них, кто выполз на земную поверхность и какое-то время прожил среди людей, были гномами из гномов, то есть отличались необычайной агрессией и крайне задиристым норовом. Гремучая, убойная смесь, в особенности если учесть природную физическую силу обитателей горных подземелий, поражающие воображение упорство и выносливость, а еще – остроту покрытых диковинными узорами топоров. Одним словом, если в бой вступили низкорослые бородачи, то схватка предстояла не из легких.

От гномов можно было ожидать чего угодно, в том числе и союза с орками, но храмовники!.. Священное воинство, призванное защищать человечество от нечистых сил и скверны, вступило в сговор с мерзкими орками и предало людей, тех, кому оно, собственно, и было обязано служить. Ведь если падет Стена, отделявшая мир людей от диких степей, то полчища уродливых, клыкастых тварей хлынут на разрозненные, ослабевшие после долгих войн королевства, и прольется столько крови, что страшно даже представить. Картина, увиденная сержантом и другими солдатами, была абсурдной, противоречила здравому смыслу и, как следствие, деморализовала защитников пограничного рубежа.

– Что рты раззявили, дармоеды?! Ишь, зрелище себе нашли! Можь, вам еще по краюхе раздать да чарку винца налить?! – вывел сержанта из состояния оцепенения звучный бас командира отряда, громыхнувший прямо у него за спиной.

Щедро раздавая оплеухи и тычки, рослый вивериец с повязкой капитана на левом налокотнике врезался в толпу зевак и всего за считаные секунды превратил обомлевшее стадо в хорошо организованное воинство.

– Никогда церковным крысам не доверял! И вам скок раз говорил, чтоб подальше от храмовников держались! Слишком мыслили много святоши воинствующие, оттого мозги и прокисли! – излагал свою точку зрения командир наемников, бойко орудуя локтями. – Вот к чему тараканы в башке приводят! А все потому, что и попами, и воителями хотели быть! Нельзя так… на двух лошадях усидеть седалища не хватит!

Воякам, осчастливленным капитанским кулаком, локтем или коленом, не потребовалось повторного аргумента, дабы вновь возвратиться на покинутые позиции. Лишь когда последний из них вернулся к стене и принялся сбрасывать на орочьи головы камни, капитан перегнулся через бортик и, просопев себе под нос что-то по-виверийски, выразил свое нелестное отношение к происходящему внизу.

Напав внезапно, да еще умело использовав значительный численный перевес, рыцари с гномами оттеснили наемников с флангов и зажали быстро таявший отряд нижнего уровня в центре позиции, как раз возле ворот. Положение было критическим, поэтому командир роты наемников не раздумывая отдал приказ, нарушающий все инструкции и предписания кодвусийского коменданта.

– Дибл, Фивер и ты, Жал, – немного подумав, кивнул капитан сержанту, – возьмите своих людей и живо вниз! Перережьте молельно-горняцкий сброд!

Приказ отдать легко, а вот исполнить его куда сложнее… Из десятка сержанта остались лишь четыре бойца: двое погибли, один находился при смерти, а трое остальных помогали обслуге катапульт подтаскивать тяжелые снаряды и камни. В десятках Дибла и Фивера было чуть больше людей, резерв же бил баклуши в башне, и Жал не мог понять, почему капитан не отправил вниз именно его. Однако что наемники, что солдаты регулярной армии не привыкли обсуждать распоряжения командиров, даже если и считали их неразумными. Не сказав своим людям ни слова, сержант лишь кивнул в сторону лестницы, возле которой уже толпились два неполных десятка солдат, и обнажил меч, предвидя, что вскоре блестящая сталь отполированного до блеска клинка обагрится кровью.

Спуск шел медленно, часто возникали сводящие с ума заторы. Нарушить приказ коменданта и послать на нижний ярус бойцов решился не только их капитан, но и остальные командиры. Непредвиденные обстоятельства требуют риска и опасных решений. Что толку защищать верхние уровни крепости, если изменники сумеют открыть ворота и впустить орду орков?

На третьем ярусе снизу собралось около полусотни бойцов, с нетерпением ожидавших, когда же им удастся добраться до лестницы и, грохоча коваными каблуками сапог, сбежать вниз, туда, где шел бой, откуда доносился лязг оружия о доспехи, монотонный гул слившихся воедино тяжелого пыхтения с крепкой руганью и последние крики умирающих. «Долгое ожидание боя намного хуже самой кровавой резни!» – эту непреклонную истину знал каждый наемник. В гарнизон Великой Кодвусийской Стены не брали зеленых новичков. Мундиры и блестящие латы Защитников надевали лишь те, кто уже поучаствовал в сражениях и сумел доказать командирам свою годность для тяжкого ратного дела.

Жал заскучал и уже прикидывал, как бы спуститься со стены при помощи подручных средств, например связав веревку из солдатских яке. Затянувшееся ожидание шло явно не на пользу ни ему, ни приунывшим, взопревшим от бестолковой толчеи солдатам. Оно медленно подрывало воинский дух и вело к истощению моральных сил. Но тут сражение само пришло к ним, правда, столкнуться пришлось не с рвущимися к воротам изменниками, а с главным врагом; с врагом, чей лик никак нельзя было назвать человеческим…

Внезапно за спиной солдат возникло движение. Побросав арбалеты, стрелки у бойниц выхватили мечи и со всех ног побежали в сторону, противоположную лестнице. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять причину возникшей кутерьмы. Орки поднялись до третьего уровня, и их передовой отряд сумел проникнуть внутрь крепости. Все защитники третьего яруса кинулись на помощь сражавшимся товарищам, поспешили заткнуть брешь.

Подтверждения единственно возможного предположения пришлось ждать недолго. Уже через миг в ближайшем к Жалу просвете между зубцами появилась оскаленная, клыкастая рожа врага. Орк грозно рычал, вцепившись могучей рукою в край стены, и совершал отрывистые, резкие телодвижения, пытаясь протиснуть свое огромное тело в узкое отверстие. Несмотря на грозный вид и звериный рык, исходивший из его слюнявой пасти, иных эмоций, кроме дружного смеха, загнавший себя в каменную ловушку враг не вызывал. Какое-то время его тщетные потуги выбраться веселили томящихся в ожидании солдат, но когда толпа на лестнице быстро двинулась вниз, один из копейщиков прервал потешные мучения застрявшего противника. С треском ломающихся костей и противным хлюпаньем острие копья погрузилось в узкую щель между стальным воротом нагрудного доспеха и шлемом. Орк дернулся всем телом, в последний раз взвыл и с силой ударил квадратными кулаками по стене, отбив небольшой кусок кладки, затем он обмяк и замер. Солдат резко выдернул копье, и на толпу брызнул фонтан темной, густой орочей крови.

Это происшествие немного скрасило утомительное ожидание Жала и его солдат. Проход был свободен, можно было спускаться вниз, но тут за спиной сержанта раздался грозный боевой клич. Резко обернувшись, Жал увидел поспешно отступавших к лестнице солдат и опьяненную успехом в сражении толпу преследовавших их орков.

Не дожидаясь команды офицера, которого, собственно, поблизости и не было, наемники быстро организовали строй и, пропустив к лестнице отступавших, дружно сомкнули щиты перед бегущим на них врагом. Дюжина, а может, и больше орков с ревом налетела на сборный отряд, но не смогла смять его, разорвать единую, стойкую живую линию бойцов. Щит сержанта завибрировал под сильным ударом массивной булавы, дрожь тут же передалась напрягшейся левой руке. Уже в следующий миг боящийся потерять равновесие и упасть Жал отвел щит резким движением в сторону и в выпаде вонзил меч по самую рукоять в узкую щель между доспехами занесшего булаву для второго удара орка. Рослое чудище зарычало, извергнув из клыкастой пасти фонтан слюны вперемешку с кровью, согнулось пополам и, повинуясь инерции, полетело прямо на стоявшего перед ним сержанта. Жал пытался отпрянуть назад, но не сумел отскочить, поскольку натолкнулся спиной на щит недостаточно расторопного товарища. Две, а то и все три сотни килограммов еще теплой плоти и стали обрушились на сержанта и придавили его к доскам деревянного перекрытия. Жал задергался, пытаясь выбраться из-под окровавленной туши, но от этого ему стало еще хуже. Бой продолжался, бьющимся насмерть не было дела до тех, кто упал. На голову и грудь погребенного под тушей врага сержанта наступали то кованые сапоги товарищей, то обернутые кусками вонючей кожи орочьи лапы. Жуткая боль и помутившая рассудок обида терзали лишившегося возможности двигаться бойца. Продолжая дергаться и изворачиваться изо всех сил, Жал закричал, но его крик потонул в монотонном гуле сражения, а затем… затем был толчок, мощный толчок, от которого, как показалось бедолаге, вся крепость сложилась, словно карточный домик, и полетела прямиком в преисподнюю.

* * *

Болезненное соприкосновение затылка с твердой поверхностью заставило Штелера мгновенно открыть невидящие глаза и крепко выругаться. Впрочем, вместо забористого армейского проклятия из его рта вылетело лишь невнятное бормотание. Язык распух и не хотел слушаться легкомысленного хозяина, вот уже какую неделю злоупотреблявшего вином и совершавшего всевозможные глупости, о которых, к счастью, он довольно быстро забывал. Стоило опухшим векам лишь чуть-чуть приподняться, как перед мутным взором моррона тут же всплыли две мерзко ухмылявшиеся орочьи рожи в украшенных пожухлыми цветочками и выцветшими ленточками кружевных чепцах. Штелер испугался и закричал, а правая рука бывшего офицера инстинктивно зашарила по бедрам в поисках рукояти меча. Благие помыслы далеко не всегда завершаются достойными и пристойными делами! Вместо крика вновь получился жалкий гортанный сип, слюна из едва открывшегося рта замарала ворот рубахи, пальцы вместо эфеса вцепились в собственное «достоинство», а попытка выхватить меч привела к немедленной потере шаткого равновесия. Непослушное тело перепившего моррона принялось вяло заваливаться на правый бок и прекратило падение, лишь когда его плечо с головою натолкнулись на какое-то препятствие, довольно теплое и относительно мягкое.

Несмотря на постоянную тряску и расползавшиеся в разные стороны ноги, бывший полковник все-таки обрел устойчивое положение, а его затуманенный взор медленно, но верно стал проясняться. Парочка дамских чепцов осталась, а вот уродливые орочьи физиономии в них начали постепенно изменяться, пока не превратились в два довольно милых женских лица. Все еще пытавшийся выдавить из непослушного горла крик Штелер мгновенно успокоился и, сложив мокрые от слюны губы в умильную улыбку попортившего пеленки младенца, тут же снова закрыл глаза.

– Это был сон, всего лишь сон… одно из мерзких видений, которые тебя преследуют с тех пор, как ты погиб и превратился в моррона! – в такт мерному поскрипыванию колес и небольшой дорожной тряске успокаивала Штелера одиноко блуждавшая по его одурманенной голове Мысль. – Не забивай головушку ерундой, бедняжке и так тяжело… похмелье!

– Неправда! Кошмар был весьма и весьма странным, ничуть не похожим на грезы, что ты видел ранее! – возмущенно отверг поверхностное суждение Мысли вдруг очнувшийся от спячки Здравый Смысл и выдвинул аргументы, которые было тяжко оспорить: – Этот кошмар никак и ничем не связан с тем, что ты в последнее время пережил! В нем не было даже отдаленных намеков на события из твоей собственной жизни… ни одной связующей нити с пережитым недавно! Видение было чересчур реальным, логически связанным и совершенно чужим. Это послание, возможно, от Коллективного Разума… Тебе нельзя его забывать! Запомни хорошенько, проанализируй, подумай, сделай выводы! Прямо сейчас за работу берись, не ленись, а то будет поздно!

– Чушь, бред! Меньше пей, и черти с орками не привидятся! – обиженно возразила преисполненная здоровым скептицизмом Мысль. – Вон, позавчерась почти целый бочонок виндальского в одиночку выжрал, а затем еще и в драку полез! Вот скажи, за что ты того офицера кавалерийского сапогом в рожу?! А корчмаря зачем на пару с девкой разгульной в бочонок пустой засадил да крышку гвоздями забил? Что они в тесноте такой сделать смогли?

– Это-то здесь при чем?! – удивился Здравый Смысл, а затем, рассердившись на уводящего разговор в сторону оппонента, добавил: – Дура, блудливая дура!

– А ты, а ты!.. Неудачник, напыщенный сноб и оголтелый женоненавистник! – истерично проверещала оскорбленная Мысль и, напоследок надменно фыркнув, покинула пределы сознания.

Вот уже в который раз Здравый Смысл восторжествовал. Победа мужского начала означала, что вместо того, чтобы просто успокоиться и снова заснуть, моррон был вынужден чуток призадуматься над тем, что увидел во время загадочного сна, более походившего на сказку из далекого детства, нежели на быль или какое-то предупреждение.

Древние доспехи и громоздкое оружие, которыми бились встарь прапрапрадеды. Почти забытые раритеты из прежних времен: арбалеты и луки. Их теперь можно увидеть лишь в трясущихся ручонках очень бедных, пропивших даже свои мушкеты охотников. Королевство Кодвус, о котором в народе ходило множество сказаний, но ни один из рассказчиков не ведал, где оно находилось. Легендарная Кодвусийская Стена, когда-то давно якобы защищавшая земли людей от орд орков и иных мифических, вымышленных болтливыми старушонками существ. Любой умный человек лишь рассмеялся бы и попытался поскорее позабыть никчемные образы, пришедшие к нему в пьяном сне, но только не барон Аугуст ванг Штелер. Бывший полковник герканской колониальной армии не был глуп, однако не был он и человеком. Более двух лет назад он превратился в моррона, в довольно могущественное существо, которое многие здравомыслящие люди тоже посчитали бы вымышленным. Штелер привык, что его сны что-то да значили; земля, на которую ступала его нога, заблаговременно давала подсказку к загадке, которую ему предстояло в скором времени разгадать. И только от него зависело, сложится ли сложная головоломка; только от его правильного или ошибочного толкования снов зависели многие жизни.

Первое вещее видение пришло к нему еще два года назад, когда он только приблизился к столице герканской колонии, Денборгу. Это был сон наяву. Почти всемогущий Коллективный Разум человечества дал ему узреть будущее небольшой лесной шайки, состоявшей исключительно из кровожадных, попиравших все нормы морали и принципы жизни подростков. Они безжалостно убивали за ломаный грош и должны были вырасти в отпетых негодяев. Тогда все до одного разбойники приняли смерть от его меча, они, бесспорно, заслужили свою участь. Однако Штелер до сих пор сомневался, не истолковал ли он пришедшие образы слишком упрощенно, прямолинейно, не означало ли посланное ему видение всего лишь то, что связь между будущим, прошлым и настоящим на землях колонии необычайно сильна, ведь буквально через несколько дней он столкнулся с призраками воинственных дикарей. Коллективный Разум посылал ему ключ, но почему-то всегда забывал уточнить, от какого именно замка и где он висит: на сундуке или двери? Он вел себя подло, издевался, словно какой-нибудь заштатный оракул, окутывающий себя ореолом таинственности, нес с первого взгляда несвязную чушь, которая на самом деле что-то важное да означала.

С тех пор видения посещали моррона довольно часто, и он с грехом пополам да научился распознавать скрытый в них смысл. Однако этот сон был особенным, притом не только тем, что барон видел прошлое, которое, возможно, вовсе не существовало. Всплывшие в голове пребывавшего в дурманном забвении барона картинки были чересчур яркими, да и видел он их от первого лица, что случилось впервые. Он был одним из участников загадочного кошмара, более того, ощущал себя иным человеком, как будто его разум выпорхнул из пьяной плоти, перенесся на многие мили и через многие века, чтобы вселиться в чужое тело.

Интуиция подсказывала напрягавшему гудевшую голову моррону, что он еще не раз вернется к этому сну. Сейчас же для решения этой загадки у него просто-напросто не было сил. Здравый Смысл хоть и призвал утомленного недавней борьбой с бочонком хозяина к работе, но чересчур оптимистично оценил его физические возможности. Штелер упорно боролся с дремотой, но в конце концов проиграл, его вновь потянуло ко сну.

* * *

В голове была пустота, а в членах – необычайная легкость. Он парил в разноцветных мерцающих облаках и наслаждался ласковыми, игривыми прикосновениями воздушных потоков. Своенравная память стерла начало полета, тот самый момент, когда его покинувшая тело душа оторвалась от грешной земли, а все еще живому сознанию было не под силу предугадать, чем же завершится плавное перемещение среди причудливых небесных тел, не имеющих ничего общего с теми белыми или грязно-серыми облаками, которые люди видят с земли. Он не хотел гадать, он наслаждался чудесными мгновениями, пожалуй, самыми лучшими из тех, что он пережил за свою долгую для солдата жизнь в тридцать семь с половиной лет.

Недавнее прошлое уже позабылось, а о скором будущем еще не думалось, существовало лишь настоящее. Были лишь он и облака, а все, что осталось внизу, на земле, казалось чуждым, отрешенным и нереальным. Невесомое тело парило и постепенно сливалось с небесными массами в единое целое. Страха не было, были лишь наслаждение и легкая горечь, что ему не довелось попасть сюда раньше, что без толку потерял столько времени на земле.

Ничто не бывает вечным, а за эйфорией восторга непременно наступит горькое разочарование. В тот самый сладостный миг, когда спавший сержант уже почти ощутил себя частью воздушной стихии, его вдруг пронзила острая боль. Подобно удару молнии, она сотрясла все тело, заставила его страдать и, самое страшное, вернула вес. Он падал, беззвучно крича, быстро приближался к растущей перед глазами земле, а когда коснулся каменной тверди, почувствовал не только новую боль, но и обреченность. Небеса отвергли его. Подземное царство, куда после смерти телесной оболочки попадают заблудшие нечестивые души, тоже не открыло перед ним своих врат. Он остался один, он остался в мире людей и боялся даже представить, что ждало его впереди, как долго продлятся незаслуженные мучения.

* * *

То, что происходит во сне, чаще всего напрямую не связано с действительностью, зато любой резкий сюжетный поворот непредсказуемого видения обусловлен вполне реальными, происходящими наяву событиями. Дремавший на козлах кучер недосмотрел, потерял бдительность, и при повороте дороги заднее колесо экипажа попало в яму возле самой обочины. С жалобным скрипом старенькая карета накренилась вправо и чуть было не перевернулась, а находившихся внутри пассажиров так сильно тряхнуло, что на затоптанном сапогами полу оказался не только пребывавший в пьяном сне Штелер.

Сидевшая напротив дама не успела даже возмущенно ахнуть, когда в ее юбку непристойно выше колен ткнулась раскрасневшаяся, потная рожа попутчика. Не дав несчастной возмутиться, сила неожиданного толчка оторвала ее от спинки сиденья и настойчиво повлекла к противоположному углу экипажа. Впрочем, далеко женщина не улетела: хоть, широко раскинув руки в тщетной попытке за что-либо ухватиться, верхняя часть дамы и рвалась в полет, но ее нижнюю часть надежно припечатала к скамье недовольно урчащая и пускавшая слюну голова дремавшего моррона. Увлекая за собой мешающую достичь противоположного угла живую преграду, тело попутчицы повалилось на пол. Хоть женщина больно и ударилась лбом о сиденье, но все же ей повезло больше, чем оказавшемуся под нею мужчине. Во-первых, скамья кареты была обшита мягкой обивкой, и от весьма болезненного удара не осталось даже мало-мальского синяка, а во-вторых, дама оказалась сверху и, как следствие, не слишком сильно запачкала о грязный пол платье.

Второй, более молодой спутнице моррона повезло куда меньше. При толчке левая дверца кареты открылась, и юная девица, испуганно завизжав, чуть было не выпорхнула наружу. К счастью, все произошло довольно быстро. Кучер оказался опытным, не растерялся и тут же стегнул лошадей кнутом, отчего потерявший устойчивость экипаж повлекло вперед. Заваливающаяся набок карета всего пару секунд проехала на жалобно скрипящих правых колесах, а затем выровнялась и помчалась дальше, трясясь по ухабам размытой недавними дождями дороги.

Как только неприятное дорожное происшествие осталось позади и возмущенные женщины, поправляя помятые платья, чинно и важно расселись по своим местам, в адрес раззявы-возницы было сказано множество нелестных и грубых слов. Если бы Штелер пребывал в данный момент в сознании, то непременно бы подивился красочности, язвительности и колкости оскорбительных высказываний, которыми кучера одарили не грубияны-солдаты и не несдержанные на язык матросы, а две хрупкие нежные дамочки благородного происхождения. Некоторые особо обидные сравнения бывший полковник обязательно запомнил бы и не погнушался бы потом применить в жарком споре с собратьями по «Легиону» или перед одной из пьяных драк в портовом иль придорожном кабаке. Однако, к сожалению, словесные изыски прекрасных созданий, призванных вдохновлять художников и поэтов, прошли мимо его ушей. Моррон еще пребывал во сне, поэтому единственное, на что у его бессознательного тела хватило сил, так это подняться на четвереньки и каким-то чудом вновь заползти на мягкую и куда более чистую, чем пол, скамью.

Прерванное внезапным падением видение ослабло и стало постепенно отпускать плененное сознание моррона. Связь с окружающим миром крепла. Голову, и не только одурманенную голову опального герканского барона, начала терзать жуткая, ноющая боль, тело затрясло в легком ознобе, а все еще закрытые глаза пронзила такая нестерпимая резь, как будто злая волшебница-белошвейка использовала их вместо подушечки для своих заговоренных иголок. Барона ничуть не удивила реакция ослабевшего организма, это были вполне закономерные последствия разгульного образа жизни, который он вел в последнее время.

Уже в поездке Штелер приобрел несколько свежих ссадин с ушибами, но и до того, как он отправился в путь, его почти бессмертному телу основательно досталось в пьяных драках по кабакам, постоялым дворам, портовым притонам, почтовым станциям, деревням, сторожевым постам и прочим местам; иным словом, везде, где за медь или серебро наливали вино и где находились недовольные возмутительным поведением пьяного бузотера. Бывало, Штелер сам нарывался на драку, то приставая к чужим спутницам, то оскорбляя честь и достоинство неосмотрительно оказавшихся по соседству мужчин; но чаще всего одно лишь его шумное появление в очередном питейном заведении являлось поводом и одновременно причиной для возникновения потасовки. Иногда он сам затевал ссоры, но порой и охотно уступал инициативу разгоряченным хмелем забиякам, вне зависимости от их достатка и сословия. Куражился ли над его пьяным бредом простой матрос, грубил ли ему в ответ зарвавшийся деревенский мужик или занудно читал нотации о приличиях напыщенный рыцарь врасшитом позолотой дорожном костюме, было, по большому счету, не важно. В любом случае словесная перепалка кончалась одним и тем же: правая рука моррона тянулась к мечу, а левая мгновенно выхватывала из-под собственного зада увесистый табурет. Но вот чего ни разу за почти двухмесячное пьянство не случалось, так это того, чтобы кто-то из благородных оппонентов успел пройтись по его небритым щекам перчаткой. Охотники соблюсти занудный протокол вызова на поединок находились, да только добротный табурет разбивался об их голову в самом начале рыцарского церемониала. В новой, полной опасностями и событиями жизни моррона не было места для глупых формальностей высокородного сословия, о принадлежности к которому он уже и сам почти позабыл.

Легче всего бывший полковник и лишенный титула барон находил общий язык с армейскими ветеранами да наемниками. Бывалые вояки понимали его без слов, просто смотрели опьяневшему дворянину в глаза и читали в них нестерпимую потребность намять ближним бока и обагрить свежей кровью острие заскучавшего в ножнах меча. Они думали, как он. Они всегда принимали его за своего и по-товарищески приходили на выручку, помогая осуществить желание куда более сильное, нежели неугомонное стремление напиться до беспамятства или банальная похоть.

Два месяца подряд бывший полковник герканской армии пил; пил каждый день; пил по причине, которую старательно пытался побыстрее забыть. Однако вино лишь притупляло, а не лечило душевную боль, а вызванное им разнузданное поведение приводило к появлению мучений физических. Тело моррона быстро справляется с синяками и легкими ранами, но вот от болезненных ощущений все же приходилось страдать.

Отупляющее, деморализующее сознание и ослабляющее волю пьянство началось еще в Денборге, столице герканской колонии по другую сторону Удмиры, затем продолжилось на корабле, когда страдавшего душой и телом моррона вдруг потянуло на Родину… в Герканию, в маленький городок Вендерфорт, где он вырос, где прошло его детство.

Неделя плавания прошла довольно спокойно. Путешествующий инкогнито драчун спровоцировал лишь три поединка, вышел из них победителем и, поскольку больше рыцарей на корабле не осталось, принялся приставать к судовой команде. Тут его потехе помешал капитан, приказавший матросам связать бузотера и до прибытия в первый же герканский порт держать на цепи в сыром трюме. Четыре дня Штелер не тешил чесавшиеся кулаки и проклинал тот день, когда его нога ступила на борт утлой посудины. Терзаемая печальными воспоминаниями душа моррона скучала по бойцовским потехам, и эту тоску Штелер самозабвенно топил в вине, ведь дуралеи-матросы приковали его рядом с бочонком виндальского, хоть немного и кисловатого на вкус, но весьма бодрящего напитка.

Опальный барон был первым пассажиром, сошедшим на герканский берег. Как и обещал капитан, в Линдере арестанта буквально выпихнули с корабля, отобрав в качестве компенсации за опустошенный бочонок скудные пожитки и отощавший кошель. Разозленные доставленными им хлопотами и весьма заметными отметинами на парочках скул моряки обобрали шумного пассажира до нитки, оставив на нем лишь грязное, поношенное платье да на потертом ремне меч, который согласно суровым герканским законам нельзя было забрать хоть у спившегося, но все же дворянина.

Любого на месте Штелера опечалил бы такой поворот событий, но барон был не из тех, кто горюет по пустякам и жалобы предпочитает действиям. В первом же кабаке, куда бывший полковник забрел, дабы промочить першившее после судовой кислятины горло, он учинил драку, в результате которой не только разжился толстеньким кошельком – заслуженным боевым трофеем, срезанным с пояса вздумавшего ему перечить купца, но и благополучно покинул пределы разгоревшегося ристалища еще до прибытия портовой стражи.

Около месяца линдерских корчмарей прошибал холодный пот, как только шатающаяся фигура в поношенном, перепачканном грязью из всех окрестных луж платье появлялась на пороге их заведений. Он стал легендой, он стал грозой портовых кабаков и чуть было не угодил в тюрьму за множество мелких и не очень мелких грешков, накопившихся на его счету. К счастью, заглушенный вином рассудок вовремя очнулся от дурманной спячки и дал дельный совет своему неразумному хозяину. Штелер чуток протрезвел, на последние деньги нанял карету и наконец-то отважился посетить Вендерфорт, город, в который он, с одной стороны, хоть и стремился, но в то же время и немного боялся попасть. Моррон не знал, как на его плачевном душевном состоянии скажутся воспоминания детства, той светлой поры, в которую ему так хотелось вернуться.

Впервые в жизни столкнувшись с серьезным ранением душевного свойства, полковник не знал, как можно унять боль, но упорно боролся, методом проб и ошибок пытаясь найти лекарство, которое его исцелило бы.

Относительно трезвым Штелер пробыл довольно недолго, а точнее, до первой же почтовой станции, где, основательно набравшись, он устроил приличный по дорожным меркам дебош. Затем по пути было еще несколько остановок и несколько драк. И вот теперь бывший полковник трясся по ухабам размытой дождями дороги, страдал от множества затянувшихся, но жутко болевших ран и судорожно пытался припомнить, когда и при каких обстоятельствах успел обзавестись двумя даже очень симпатичными попутчицами.

«А она совсем даже ничего!– подумал Штелер, растянувшись вдоль сиденья и разглядывая сквозь узкие щелочки опухших век даму, сидевшую напротив него. – Старовата, конечно, годков тридцать – тридцать пять, девицей уже не назвать, но выглядит аппетитно, и формы привлекают, и лицо миловидно… ухоженная штучка. Ишь, как на меня косится! Сразу понятно, виды имеет. Я хоть и пьян, и рожа моя опухла, да и от драного платья разит, как из-под ослиного хвоста, но зато дворянин, человек благородный. Выгодная партия для не первой молодости служанки, приставленной блюсти честь юной и неопытной девицы. Надо быть с ней поосторожней: а вдруг задумает окрутить? А мне подобные беспокойства сейчас ни к чему, не за сердечными потехами в Вендерфорт еду! Этого добра и в Линдере, и в Денборге было навалом! Но все же где я их подсадил иль все наоборот: они подобрали меня из жалости и я трясусь в их карете? Если так, то куда они меня везут? Может, взять да спросить? Нет, это будет выглядеть бестактно. Еще возьмут да и высадят…»

«Очнулся, жалкий пьянчуга, ничтожество! Амбре от него и так ужасно, а вот сейчас, как ворочаться начнет, хоть из кареты выпрыгивай! Ох уж эти нищенствующие дворянчики, навидалась их на своем веку! Титулы громкие, имена длиннющие, не выговорить, за душой ни гроша, а гонору поболее, чем у маркиза иль настоящего герцога будет! – мысленно возмущалась дама постарше, стараясь не смотреть в сторону приоткрывшего глаза попутчика. – Ну надо же было так низко пасть, так упиться! Приличные люди в таком дырявом, пахучем тряпье и на порог-то его не пустят, несмотря на благородство происхождения. Старый, нищий, пьяный… а еще туда же, приставать. Меня по заднице шлепнул да на Анвеллу заглядывался, паскудник. Ох, за что мне такое наказание?! Одна радость, до Вендерфорта уже недалеко. Господи, помоги до города быстрее добраться! Клянусь, если бы не госпожа, то пешком бы весь путь прошла. Не по силам мне подобное испытание! О боже, за какие грехи ты послал мне такого попутчика?!»

«А вот молоденькой я вроде не по нраву пришелся. Оно и понятно, опустившихся пьянчуг ей в папенькином замке, поди, видеть не приходилось. Страдает бедняжка, напугана так, что аж в сторону мою ненароком глянуть боится. Все в окошко таращится, как будто там что интересное есть: одни деревья, трава, грязь да лужи… Надо как-нибудь поосторожней, поаккуратней со скамьи встать… Одно мое резкое движение, и девица в обмороке. И все же как я с ними очутился в одной карете? Не думаю, что красавицы мечтали о таком мерзком попутчике, как я…» —подумал моррон, а затем, стараясь излишне не кряхтеть и случайно не издать неприличного звука, поднялся и сел на скамье.

«Проснулся… в сторону мою посмотрел… Что же сердце так бьется? – еще пуще прежнего заволновалась молоденькая баронесса Анвелла ванг Банберг, а ее пухленькие щечки покрылись румянцем. – Настоящий рыцарь, настоящий герой! И честен, и храбр. В плечах сила недюжинная чувствуется, да и лицо под стать… мужественное! Как он быстро с разбойниками на дороге расправился, хоть еле на ногах держался. Даже страшно представить, как хорош он в бою, когда трезв… Дух захватывает! Ну и что, что пьян да нечист? Что с того, что лицо опухло, камзол в дырах да борода клочками торчит? В мужчине это не главное… Вон, папенькины вассалы ухожены и галантны, с виду все рыцари, а как до битвы с лесными голодранцами дошло, все до одного разбежались. Никто за честь мою не вступился, оставили на поругание госпожу, негодяи трусливые! Ах, если бы маменька в сопровождающие не эту старую грымзу Линору определила, а Любель иль Нифолу… тогда б осмелилась, тогда бы точно осмелилась первой заговорить… Почему он на меня не смотрит, почему глаза отводит? Неужто не нравлюсь?!»

Колеса кареты мерно скрипели, миля за милей приближая случайных попутчиков к Вендерфорту. Ни вдруг устыдившийся своего вида Штелер, ни путешествующие вместе с ним дамы так и не решились заговорить. Юная Анвелла боялась суровой наставницы, а сопровождавшая баронессу вдова Линора Курье считала беседу со спившимся отребьем ниже своего достоинства. Пассажиры кареты около четверти часа прозябали в неловком молчании, пока моррон не проявил деликатность, достойную любого галантного кавалера. Он откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза, притворяясь, что снова заснул. Впрочем, его обман вскоре обернулся правдой. Утомленное тело настойчиво требовало отдыха и использовало для исцеляющего сна любую мало-мальскую возможность.

Все трое мечтали как можно быстрее доехать до Вендерфорта. Как только старенький, дребезжащий экипаж добрался бы до городских ворот, их жизненные пути навсегда разошлись бы. Все еще страдавшему от глубокой душевной раны моррону, возможно, удалось бы утопить печаль в светлых воспоминаниях детства. Юная баронесса поселилась бы в доме графа Норвеса и через месяц, как и планировали родители, вышла бы замуж за его старшего сына. А высокомерная наставница, бывшая, кстати, не простой служанкой, а дальней родственницей баронов ванг Банберг, всего через пару дней по приезде возвратилась бы обратно, в родовой замок ее покровителей, находившийся неподалеку от Линдера.

Однако Проказница Судьба любит подкидывать сюрпризы и сплетать в одну неразрывную нить жизни совершенно разных людей. Ни бывший полковник, ни юная баронесса, ни уж тем более ее надменная сопровождающая не могли и предположить, что с того самого момента, как Штелер защитил честь обеих дам от надругательств лесных разбойников (впрочем, сам герой о том и не помнил), они будут практически неразлучны.

(обратно)

Глава 2 Один за всех и все на одного

Тяжесть сдавила грудь, было трудно дышать, а ослабевшее тело тянуло к земле. Дрожащими руками сержант нащупал липкие от крови ремешки, рывком отстегнул застежки и сбросил бесполезный нагрудник. К чему носить на себе доспехи, когда бой уже позади, когда он был единственной живой душой в округе на несколько миль? Впрочем, на этот счет у Жала имелись сомнения. Только что побывавшему в небесных высях трудно поверить, что он вновь спустился на землю и что он все еще жив.

Повсюду виднелись лишь руины, огромное и жалкое нагромождение камней на месте еще недавно возвышавшейся крепости. Великая Кодвусийская Стена, перекрывавшая узкий горный проход и отделявшая земли людей от бескрайних Шермдарнских степей, пала. Чуть задержавшись, чтобы расчистить от обломков узкий проход, орда орков хлынула на Кодвус, а может, уже давно держала путь на не подозревающие о беде королевства. Возвращенный на поле сражения воин не знал, сколько прошло времени с момента его гибели, сколько часов или дней назад погиб последний защитник Стены. Трупов поблизости не было, кроме тех несчастных, чьи тела навеки остались лежать под завалами. Пронзительно каркая, в небе кружились стаи голодного воронья, чувствующего смерть, но неспособного найти добычу. Орки хоть и дикари, но не звери; они существа разумные, знающие, что, если позволить трупам гнить, может начаться мор. От самых руин Стены до сгоревших казарм протянулось огромное пространство перерытой земли. Кладбище! Походное захоронение изуродованных взрывом останков. То, что еще недавно двигалось и жило, теперь стало бесформенной массой из плоти, костей и железа.

«Почему же ненужной? – посетила вдруг затуманенную голову Жала вполне разумная мысль. – Через год или два здесь зашумят листвою такие сады! Разлагающаяся плоть – отличное удобрение для ростков и побегов. Жизнь не уходит, не дав начала новой жизни! Смерть не что иное, как переход, кокон, в который заползает личинка, чтобы вскоре выпорхнуть оттуда прекрасной бабочкой!»

Сержант испугался своей мысли куда сильнее, чем той страшной, нереальной картины, что он видел вокруг. Подобные отрешенные заумствования никогда раньше не посещали его голову, привыкшую думать лишь о том, как бы получить дополнительную порцию жратвы, обыграть приятелей в карты, избежать штрафного дежурства и при посещении города получше провести время. Жал испугался. Он был прежним, но что-то в нем изменилось… и это касалось не только плавного течения более сложных, чем прежде, мыслительных процессов.

На его теле виднелось множество порезов, ссадин, ушибов и неглубоких ран. Он ощущал боль, причиняемую сломанными ребрами, но в то же время знал, просто знал, что это тело не его. Сержант чувствовал, что остался лежать там, под завалом; его мертвая плоть перемешалась с костями и мышцами придавившего его орка, и теперь они разлагались вместе; ткани и соки тел впитывались и слипались друг с другом. Прах к праху, смерть к смерти! Кем же тогда является он? Чьи руки он видит перед собой своими и в то же время не своими глазами?

Разум человека оказался слишком слаб, чтобы ответить на подобный вопрос, поэтому он просто заблокировал пугающую мысль, переключился на решение куда менее глобальных и куда более насущных проблем. Сняв с себя окровавленное яке и уже ненужные доспехи, сержант, прихрамывая, медленно побрел в сторону Кодвуса. Орки наверняка разорили беззащитный город и, сея смерть роду людскому, прошли дальше, через протянувшийся на многие мили дремучий лес к землям людей. Возможно, они оставили в приграничье небольшой гарнизон. Идти к городским руинам было небезопасно, но Жал не знал, где ему еще раздобыть какую-нибудь одежду и хоть немного еды. Из всего снаряжения он оставил себе лишь меч, но и то не думал, что ему доведется им воспользоваться. Один в поле не воин! Сержант и не надеялся перебить весь орочий отряд, у него была куда более простая цель – выжить, а если повезет, то и найти своих. Он не мог, просто не мог быть единственным пережившим штурм Великой Кодвусийской Стены.

* * *

– Давай живей! Что застыл, рожа, задом, что ли, примерз?! Слазь, тебе говорят! – кричал почему-то пискливым голоском орк, притом на человеческом, а именно на герканском, языке. Уродливый воин далеких степей гарцевал на взопревшем от скачки быке и размахивал боевым топором, зажатым в левой лапище. – Не зли меня, ничтожество, высеку!

– Не балуй, господин! Чужого добра не трогай, не позволю! – очень неуверенно, со страхом в голосе лепетал в ответ сидящий на камне бородатый оруженосец, поджав ноги и прикрываясь от грозного воина выщербленным деревянным щитом.

– Оставьте нас в покое, милостивый государь! Езжайте своей дорогой! Где ваши манеры, господа?! Вы что, не видите, перед вами благородные дамы! Одумайтесь! – сперва возмущалась стройная амазонка в едва прикрывавшей прекрасные формы одежде, но затем, видимо посчитав, что взывать к чести и достоинству орков все равно, что воду в ступе толочь, издала протяжный боевой клич: – Лю-ю-юди добрые, помоги-и-ите! Грабют, лиходействуют!

– Заткнись, дура! – пропищал в ответ орк, морща мохнатую рожу от пронзительного женского крика, а правой рукой пытаясь крепче сжать поводья и успокоить занервничавшее при непривычных звуках животное. – Чего орешь, как будто чести лишают?! Успокойся, старушка, никого твои прелести не интересуют!

– Ах так, значит, СТАРУШКА?! – пуще прежнего заголосила прекрасная амазонка, выхватив из-за пояса нож и ловко метнув его в голову наглеца-обидчика.

Смертоносное лезвие почему-то не мелькнуло в воздухе, подобно молнии, не издало пронзительного свиста, а медленно проплыло, изменив в конце полета свою траекторию, и не угодило в ухмылявшуюся морду орка, а лишь слегка коснулось рогов ни в чем не повинного быка. Могучий воин из Шермдарнских степей повел себя странно. Вопреки ожиданиям, он не вступил в бой с покусившейся на его жизнь воительницей, а лишь мерзко рассмеялся и, развернув боком ездового быка, нанес сильный удар по отсиживающемуся на камне оруженосцу.

Бородатый мальчонка с сединой в волосах среагировал быстро, спрятался под щитом, но это его не спасло. Тяжелый топор с грозным жужжанием опустился на непрочную древесину, рассек щит надвое и скинул испуганно съежившегося упрямца с камня на землю.

– Вот и все, делов-то! – прогнусавил заметно повеселевший орк, а затем обернулся вполоборота и обратился к стоявшим поблизости боевым товарищам: – За работу, господа! Давайте не будем заставлять наших прекрасных спутниц томиться в ожидании!

«Представляю, насколь хороши спутницы орков, какие очаровательные прелестницы, просто милашки! Потные, грязные, волосатые, с бородавками на гнусных рожах бабищи размером с корову… Пахнут отвратно, а моются раз в месяц, и то если на марше приходится форсировать реку», – с отвращением подумал Штелер и, чтобы убедиться в правильности своего предположения, наконец-то открыл глаза.

Проклятый сон опять сыграл с бароном злую шутку. Дурманное видение ушло не сразу, а постепенно; иллюзорные образы из далекого небытия ненадолго подменили людей из реального мира. Но, к счастью, стоило лишь отяжелевшим векам подняться, а взору чуть-чуть проясниться, как призраки из детских сказок и глупых деревенских баек мгновенно исчезли, а их место заняли весьма привычные персонажи. Грозный орк на сопящем быке превратился в разодетого в парчу молодого красавца-вельможу, надменно восседавшего на породистом скакуне. Не менее уродливые товарищи воина – орки тоже стали людьми благородного происхождения, притом, судя по богатым одеждам и манере держаться, не уступающими вожаку ни в богатстве, ни в родовитости. Почти обнаженная амазонка оказалась все еще возмущающейся наставницей юной девы, Линорой, а старый не по годам оруженосец чудным образом превратился в жалобно стонущего, валяющегося на земле кучера.

Видимо, недовольный упрямством мужика аристократ ударил беднягу кнутом, а затем, схватив за шкирку, сбросил с козел кареты. Только этим можно было объяснить такое брезгливое выражение на ухоженной физиономии родовитого юноши и ту тщательность, с которой он протирал батистовым платочком запачканную о грязную и потную ливрею возницы перчатку.

Хоть до сих пор сотрясавшие воздух вопли возмущения сидевшей напротив дамы мешали Штелеру сконцентрироваться и быстро вникнуть в суть происходящего, но общий смысл конфликта он все-таки уловил. Барону было достаточно лишь слегка высунуть взъерошенную голову из окошка и мельком взглянуть на размытую дождем дорогу, небольшой пролом в досках покосившегося набок мосточка и на стоявшую перед ним карету, украшенную позолотой и герцогскими гербами на бортах, чтобы понять, что к чему…

Четверо юных отпрысков знатных семейств Вендерфорта и три дамы примерно того же возраста и сословия, которые теперь утомленно наблюдали за спором из окошка кареты, совершали увеселительную загородную прогулку. Судя по месту встречи и по привязанной к седлам всадников дичи, одной из целей выезда аристократов была охота на куропаток, а другой, возможно и главной, – небольшое романтическое приключение на лоне природы. В противном случае знатные юноши захватили бы с собой не менее дюжины слуг и им не пришлось бы опускаться до унизительного общения с мужиком на козлах.

Застигшая знатную молодежь врасплох непогода не только помешала невинному флирту на полянке с ромашками да лопушками, но и, размыв переправу через небольшой ручеек, грозила основательно подмочить репутацию светских особ. Герканские нравы были весьма суровы и не позволяли незамужним прелестницам отлучаться из родительского дома без надлежащего сопровождения, которого Штелер в кортеже титулованных девиц не заметил. Если отцы благородных семейств узнали бы об отлучке беспутных дочерей, да еще и в такой компрометирующей компании, то в страхе за вставшую под сомнение честь обязательно предприняли бы суровые меры: или поскорее бы выдали замуж дурех, или заперли их в монастырь, пока не нашлось бы достойной партии.

Именно по этой причине юные кавалеры сейчас и нервничали, именно поэтому они и собирались совершить действо, весьма напоминающее обычный разбой, а проще говоря, высадить из первой попавшейся на дороге кареты пассажиров, разобрать ее и смастерить некоторое подобие переправы. Только так кавалеры успели бы в срок вернуть дам своих распутных сердец под родительский кров, ведь у дворян не было под рукой топоров, а валить деревца, пусть даже молоденькие да тонкие, мечами – весьма сомнительное удовольствие, сравнимое разве что с выкапыванием ямы граблями или со штопкой чулок наконечником стрелы. Посылать же в город за подмогой при данных обстоятельствах было бы весьма неразумно. Во-первых, пришлось бы прождать немало времени, а во-вторых, это могло бы привести к распространению губительных для репутации слухов.

Естественно, кучер как мог противился гнусному произволу. Старшая попутчица Штелера, в отличие от обомлевшей подопечной, тоже пыталась оказать сопротивление распоясавшейся вендерфортской молодежи. Однако поскольку аристократы возниц и за людей-то не считали, а платья путешествующих вместе с морроном дам имели довольно плачевный вид после недавней встречи с лесными разбойниками и совсем не походили на одеяния знатных особ, то словесные аргументы наставницы, сопровождаемые метанием веера в противника, как и жалкие попытки возницы отбиться от господского кнута, были оставлены благородными лиходеями без внимания.

Кряхтя и жалобно сетуя на злодейку-судьбу, сброшенный с козел возница пополз к ближайшему кусту, где намеревался растереть ушибленный при падении бок и оттереть лопушком рассеченное кнутом лицо. О дальнейшей борьбе бедолага и не помышлял, он и так уже чуть было не преступил тонкую грань сурового герканского закона и едва не осмелился замахнуться на знатного дворянина поводьями.

Убрав с пути единственное и не очень-то серьезное препятствие в виде возницы, благородные господа заметно повеселели и тут же принялись осуществлять свой, мягко говоря, бессовестный план. Окажись Штелер на месте юнцов, то, скорее всего, поступил бы точно так же: дождался бы первой телеги, подводы, кареты и без угрызений совести быстренько бы пустил чужую собственность на дрова, предварительно утихомирив не словом, так кулаком возмущающихся хозяев. Однако не только люди, но и морроны эгоистичны по природе своей и неохотно входят в положение других. Штелеру не было дела до щекотливой ситуации, в которую случайно угодили аристократические сластолюбцы, не волновали его ни участь старенькой кареты, ни судьба обеих спутниц. Он лишь хотел засветло добраться до Вендерфорта, а зарвавшиеся молокососы неосмотрительно встали у него на пути.

По-молодецки лихо покинув седла, юноши дружно принялись за работу, как будто проделывать подобное им было не впервой. Один, самый старший, крепкий в плечах и, видимо, наиболее красноречивый из дружков, отправился отвлечь разговором необычайно взволнованных и совершенно не понимающих, что происходит, спутниц в герцогском экипаже. На его долю выпала далеко не простая задача: не только успокоить трепещущих барышень сомнительным заверением, что все вскоре уладится и их строгие родители не узнают о своевольной отлучке дочерей, но и убедить троицу во многом наивных созданий, что в действиях его товарищей нет ничего предосудительного с точки зрения гуманности и морали, что бессовестный разбой, чинимый сейчас у красавиц на глазах, на самом деле таковым не является. Сердца юных дев очень доверчивы к страстным речам, ласкающим слух интонациям вкрадчивого голоса и томным, наполненным восхищением и нежностью мужским взглядам. К тому же благородным девицам порою проще не замечать несправедливостей, творимых вокруг, верить явной лжи в блестящей обертке и успокаивать зачатки совести довольно примитивным суждением: «Это не моя забота, это дело мужчин!» В общем, хоть оратору и пришлось бы изрядно попотеть на поприще жеманных ужимок и изящных словесных выкрутасов, но, учитывая характер аудитории, его миссия была просто обречена на успех.

Тем временем двое других «благородных разбойников» принялись распрягать чужих лошадей, а предводитель аристократической шайки, тот самый белокурый тощий юнец с длинными вьющимися волосами, что сбросил с козел кучера, прямиком направился к дверце кареты. На тонких губах юноши играла ухмылка, а в узеньких лисьих глазках светились нездоровые огоньки. Похоже, ему даже понравилось, что дамы не поддались словесным уговорам, что ему теперь предстояло силой высадить не только продолжавшую возмущаться наставницу, но и ее побелевшую от страха, вжавшуюся в угол салона воспитанницу. О присутствии же в экипаже мужчины, да еще при мече, проказники, естественно, и не подозревали, ведь пьяный засоня не подал голоса в самом начале спора, не встал, как должно настоящему рыцарю, на защиту сопровождавших его женщин, да и из окошка кареты выглянул всего разок, и притом очень осторожно.

– Пожалуйте на воздух, Ваша Ворчливость! – не скрывая презрительной насмешки ни в голосе, ни на лице, произнес молодой вельможа, рывком распахнув дверцу кареты и даже не удосужившись протянуть дамам руку. – Нам уже опостылел ваш визг, а вот зайчата да ежики – весьма благодарные слушатели, ни слова поперек не скажут! Уверен, им понравится ваше занудство на тему морали, а ваш прелестный голосок, возможно, даже поспособствует их плодовитости, ведь…

Уже почти справившиеся с упряжью товарищи громко захохотали в одобрение язвительной речи негодника. Им обоим не терпелось узнать, каким таким образом осипший голосок выражавшей недовольство дамы может поспособствовать размножению мелких лесных зверьков, однако как раз концовки интригующей речи грабителям услышать не довелось. Едва предводитель их маленькой банды распахнул дверцу и протянул руку, чтобы ухватиться за подол платья Линоры, как перед его расплывшимся в мерзкой ухмылке лицом тут же возникла грязная подошва стоптанного сапога.

Никто из грабителей не услышал звука удара, то ли из-за ржания взволнованных лошадей, то ли из-за дружного дуэта кричащих дам, которым так и не суждено было покинуть карету и вдоволь насладиться обществом ежиков, зайчиков и прочей мелкой лесной живности. Не заметили молодые дворяне и самого сапога, лишь на долю секунды показавшегося из салона кареты и тут же вновь скрывшегося в ней, но зато их взорам предстала небывалая картина, опровергающая привычное представление, что человек не птица и не умеет летать.

Широко раскинув в стороны руки и издавая пронзительный писк окровавленным ртом, их белокурый товарищ воспарил над землей и, быстро размахивая передними конечностями, пролетел целых пять-шесть шагов. Возможно, он смог бы улететь и дальше, если бы на его пути не встретился толстый ствол дерева. В детстве вельможи, конечно, слышали сказки о феях, дарующих людям способность летать. Они вполне могли бы допустить, что ворчливая дама в карете оказалась одной из добрых волшебниц, наделяющих людей чудесными способностями, да вот только увиденный ими полет был довольно странным, неестественным, совсем не таким, каким он представляется людям в приятных снах. Во-первых, ни одному здравомыслящему человеку и в голову не придет, что можно летать задом наперед, да еще так интенсивно дрыгая ногами, что в воздухе слетают перевязь и сапоги. Во-вторых, за пролетевшим мимо незадачливых грабителей с разбитым лицом протянулся омерзительный шлейф из кровавых брызг и мелких осколков, как созерцатели полета чуть позже догадались, выбитых зубов.

Дворяне обомлели, они не успели понять, что произошло, и, как следствие, даже не схватились за мечи, ведь с момента чудесного взлета и до весьма болезненного приземления их товарища прошло не более пары секунд. Когда же обмякшее тело неудачливого оратора коснулось земли, проклятая карета извергла из своих недр настоящее чудовище. Оно выпрыгнуло наружу: грязное, потное, в рваных лохмотьях когда-то дорогого камзола и в клубах зловонных паров, частично винных, частично иного свойства. Крепко сжимая в правой руке покрытый старой, запекшейся кровью меч, а в левой – короткий узкий кинжал, оно взирало на них опухшими, налившимися кровью глазищами и что-то бормотало, но так неразборчиво, что слова родного для юношей герканского языка слились в единый протяжный звук, временами напоминавший то сопение, то рык. Растрепанные, торчащие клочками волосы на голове и как будто ощетинившиеся усы, борода да брови лишь добавляли ужаса внезапно возникшей перед грабителями особе. Первое впечатление, первый страх, что они угодили в лапы свирепого монстра, в лучшем случае оборотня, с течением времени не прошел, а, наоборот, заметно окреп. Благородные господа одновременно отпустили поводья и, не сговариваясь, бросились наутек.

На этом, собственно, неприятное дорожное приключение могло бы благополучно закончиться. Штелер не жаждал крови распоясавшихся глупцов и считал ужас, который он на них нагнал своим эффектным появлением, вполне разумным наказанием. К тому же самый пакостный и задиристый негодяй, отдыхавший сейчас под дубком, лишился передних зубов и еще долго не смог бы упражняться в злословии, да и потом нечасто открывал бы щербатый рот, боясь стать всеобщим посмешищем.

Как ни странно, но все сложилось наилучшим образом. Двое напуганных аристократишек шустро запрыгнули в седла и вот-вот должны были пришпорить коней, а кучер в ливрее герцога уже стеганул лошадей и принялся поспешно разворачивать карету, чтобы погнать ее обратно в лес, куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого места. Однако, как водится, в любой компании всегда найдется герой, который все испортит и из-за своих глупых амбиций доведет любую разрешимую довольно мирным путем ситуацию до кровавого и, по большому счету, никому не нужного абсурда.

– Стоять, скотина! Куда лошадей погнал, мразь?! – выкрикнул красавчик, до этого момента тешащий разговорами дам, и, ловко вскочив на козлы, отвесил сжавшемуся от страха вознице звонкую оплеуху, после чего спихнул слугу на землю ударом ноги в спину. – Кто приказывал трогать?! Я иль, быть может, виконт?! А вы, господа!.. – проучив трусливого кучера, не в меру бойкий юнец принялся стыдить не более храбрых товарищей. – Стыдно! Нарвиса в беде бросили! И кого испугались?! Какого-то жалкого, грязного забулдыгу в вонючем рванье!

Все еще стоявший в грозной позе и продолжавший рычать Штелер пропустил слова «грязный забулдыга» мимо ушей. Это было правдой, тем более что в последнее время подобные отзывы моррон частенько слышал от всяких самовлюбленных, разодетых в дорогие наряды бездельников. Не оскорбила его и вполне адекватная оценка поистрепавшегося платья, а вот необоснованная характеристика «жалкий» резанула слух. В воспаленном мозгу моррона, кстати начинавшего потихоньку трезветь, возникла нестерпимая потребность доказать переоценивающему свои силы молокососу обратное методом сдирания и выворачивания наизнанку его холеной, слегка смугловатой шкуры. Желание у опального барона имелось, а подходящие инструменты он уже держал в руках. К тому же зарвавшийся оппонент совершил опрометчивый поступок, весьма облегчавший задачу.

После своей пламенной речи, более походившей на воззвание, юноша не выхватил из-за пояса пистолет и благоразумно не выстрелил, а, спрыгнув с козел кареты, уверенным, мерным шагом направился к Штелеру, лишь поглаживая ладонью правой руки рукоять висевшей на боку шпаги. Возможно, у иного противника возник бы вполне уместный вопрос «почему?»: почему молодой боец так самоуверен, не воспользовался явным преимуществом в оружии, а решил устроить некое подобие честного поединка? Однако именно такого поворота событий моррон и ожидал. Он знал ответ на это «почему?», который, кстати, был довольно простым и даже закономерным.

Человек – тот же зверь, но только разумней и хитрее. Жизнь человека куда более многогранна, и поэтому если в стаде баранов или в волчьей стае всего один вожак, то в любом сообществе людей: в разбойничьей шайке, в боевом отряде, в компании бездельничающей молодежи или в целом королевстве – не важно, их как минимум два. Один вдохновляет собратьев делами, другой – пленяет их умы красивыми речами; один отвечает за крепость тел бойцов, второй – за боевой дух; первый отождествляет собой грубую силу; второй – живость ума и дерзость языка. Еще ни одному предводителю не удавалось объять необъятное и быть единственным, бесспорным, абсолютным лидером в своей стае. Пусть страной управляет король, но что он без армии и духовенства? Пусть грубая мужская сила в цене, но любая компания развалится без веселых повес и коварных задир!

Тщедушный юнец по имени Нарвис был шутом и главным злословом в компании аристократической молодежи. Он придумывал забавы для своих скучавших дружков и был первым, кто в них пускался, подавая более робким и стеснительным товарищам дурной пример. За это его и ценили! Однако когда кто-то давал проказникам и весельчакам отпор, место лидера тут же занимал «дамский угодник», бывший, судя по всему, лучшим бойцом. Трудно сказать, какой из предводителей знатной вендерфортской молодежи был главнее. Скорее всего, оба вожака гармонично дополняли друг друга и уж точно не думали соперничать между собой, деля пальму первенства. Один был душой компании, а другой – ее кулаком; одному доставалось признание товарищей, а другому – их уважение и внимание дам. Молодые барышни любят наделенных силой красавцев и редко ценят изобретательный ум.

Темноволосый, высокий и статный юноша не дошел до Штелера примерно пяти шагов, остановился и принялся оценивающе разглядывать будущего противника. Самоуверенность бойца разумно попятилась, уступив место внезапно проснувшейся и подоспевшей на подмогу интуиции. Видимо, провидец – внутренний голос – стал назидательно нашептывать красавчику, что «забулдыга» не так-то и жалок, как показалось с первого взгляда. Юноша молчал, не желая тратить слова на пустую болтовню, ведь замершие возле лошадей дружки и прильнувшие к окнам спутницы в шикарной карете ждали от него не слов, не утомительной дискуссии, а быстрой и красивой победы. В то же время он опасался вступить в бой, пока не поймет, с кем имеет дело.

Моррон не знал имени красавчика, с кем он вскоре будет вынужден скрестить мечи, но на оценку противника потратил куда меньше времени, чем его менее опытный в ратном деле оппонент.

«Высокий, крепкий, старше своих собутыльников года на три-четыре. В армии не служил, иначе общался бы с компанией постарше, а не якшался с сопливой мелюзгой. Хотя как знать, возможно, он не так богат и знатен, поэтому через детишек ищет способ, завоевать милость отцов.

Оружием владеет хорошо, притом обеими руками, хотя от природы правша. Слева на лбу едва заметный шрам, наверняка под камзолом с десяток таких же царапин да следов от уколов. Любит подраться, притом на публике. Победа в поединках – основа его авторитета, однако труслив, если почувствует, что я сильнее, в драку не ввяжется, начнет, слюнтяй, загрязнять воздух словами, ища достойный путь и ретироваться, и позора избежать. Вряд ли найдет, чересчур самолюбив да прямолинеен.

В общем, боец средненький, чуть хуже, чуть лучше… ничего особенного, но и не профан. А вот его оружие достойно похвал, мне бы такую шпажку! Довольно легка и тонка, чтобы работать кистью, а не рубить сплеча, но в то же время, судя по ножнам, лезвие достаточно надежное, чтобы не только парировать, но и принять удар моего меча. Перекрестье изогнутое, нужно быть осторожней, в бою он может внезапно поменять хватку или быстро сменить руку. Сперва подержусь на дальней дистанции, на рожон не полезу, а там видно будет…»

Решив выждать, Штелер уступил противнику почетное право начать бой первым, в конце концов, ведь именно юноша подошел к нему, а не наоборот, и, следовательно, по правилам рыцарского этикета он должен был бросить вызов, а Штелер либо его принять, либо наложить отказом клеймо бесчестия на свое имя. Впрочем, что-что, а честь рода в данный момент волновала моррона меньше всего. Во-первых, он путешествовал инкогнито, во-вторых, имя барона ванг Штелера и так было запятнано позором измены герканской короне, и новое маленькое пятнышко грязи жалко бы смотрелось на фоне ушата вылитых на него не так давно нечистот. И, наконец, в-третьих, став морроном, бывший полковник жил совсем по-иному и мерил жизнь непривычными для других мерками. В отличие от дворян и представителей низших сословий Штелер не делил людей на особ благородного и не очень происхождения, на законнорожденных и байстрюков, на герканцев и инородцев, на молящихся правильным образом и иноверцев. По его мнению, все люди подразделялись лишь на три категории: те, кто ему помогал; те, кто стоял у него на пути; и серая, безликая масса, пока незнакомая, пока аморфная и нейтральная, но постепенно распадающаяся и медленно пополняющая первую и вторую группы.

Противник медлил, тратил время моррона из-за своей нерешительности, таким образом, несмотря на его бездействие, стал медленно, но верно превращаться из нейтрала во врага. В принципе, у юноши был еще шанс изменить к себе отношение. Ему было достаточно лишь убрать ладонь с рукояти и сделать шаг в сторону, к чему он, собственно, и клонился, но, как всегда, в дела мужчин не вовремя вмешались дамы. Впрочем, грех их винить, они толкнули юношу на опрометчивый шаг по глупости, а не со злого умысла. Когда эмоции берут верх, здравый смысл пугливо забивается в самый дальний уголок прекрасной девичьей головки и ни за какие посулы вылезать оттуда не собирается.

– Одо, ну долго нам еще ждать?! Что ты возишься с мозгляком?! – прозвучал из кареты с герцогским гербом молодой женский голосок, хоть и выражающий крайнее недовольство, но приятный на слух. – Отец сегодня из столицы возвращается. Если не успеем, не сносить тебе головы! И вам тоже, господа, не поздоровится!

Как рассудил Штелер, последняя фраза была обращена к топтавшейся возле лошадей парочке. Страх перед гневом самого герцога и немилость его голосистой доченьки все-таки заставили боявшихся обнажить шпаги юнцов прекратить без толку теребить конскую упряжь и отправиться на помощь к своему задумавшемуся вожаку.

– Не надо, я сам! – подал знак дружкам остановиться противник Штелера, звавшийся Одо, и во имя своего пошатнувшегося авторитета все-таки принял нелегкое решение начать бой.

Наконец-то уж было затосковавший Штелер услышал лязг стали, покидающей ножны, наконец-то увидел перед собой бойца, а не ростовщика, чересчур долго оценивающего попавшееся ему на глаза старье и вусмерть замучившего самого себя вопросом, выгадает ли он от сделки или потерпит убытки.

Как и полагал моррон, бой начался резко и неожиданно, без предупреждения, без предварительного разогрева несильными, пробными ударами и без совершенно ненужных лишних оскорблений. Вместо того чтобы, как принято у большинства юных, чересчур осторожных бойцов, начать кружить вокруг противника, надеясь по четкости его движений вычислить слабые места в обороне, а также определить скорость реакции оппонента, Одо ударил сразу. Всего одним прыжком юноша сократил дистанцию вдвое и вошел в глубокий выпад, метя острием шпаги точно в солнечное сплетение врага. Зная, что не успеет отразить молниеносный укол более тяжелым мечом, Штелер положился на быстроту ног и отпрянул вбок, так что кончик шпаги лишь слегка царапнул ткань и без того рваного рукава. Ответного удара не последовало, моррон трезво оценил скоростные качества противника и понял, что не успеет ни полоснуть кинжалом по кисти, ни срубить вроде бы незащищенную голову Одо мечом.

Бойкий юнец не обманул ожиданий более опытного бойца. Лезвие шпаги попортило одежду моррона и тут же скользнуло обратно, а его хозяин быстро вышел из глубокого выпада и нанес следующий, рубящий удар. Легкий клинок шпаги проделал в воздухе дугу и буквально в следующий миг ринулся к горлу моррона, притом коварно, снизу, намереваясь хотя бы едва полоснуть его кончиком, если не разрезать артерию, то уж точно причинить боль, а затем, используя силу инерции, вернуться с пика своего дальнейшего взлета и обрушиться на раскрасневшуюся, потную физиономию Штелера по скользящей косой сверху.

Барон знал этот прием, он назывался «виверийский росчерк» и был весьма популярен среди любителей покрасоваться на глазах у впечатлительных дам. Впрочем, положа руку на сердце, Штелер признавал, что трехэтапная комбинация была не только эффектной, но и эффективной, да и за ее исполнение юнцом был готов поставить наивысший балл.

Однако и на этот раз шпага противника лишь дважды полоснула воздух, так и не задев отпрянувшего назад лица. Разочарованный второй подряд неудачей, Одо не потерял хладнокровия, как это случилось бы с доброй половиной его сверстников, а, наоборот, стал действовать осмотрительней и хитрее, разбавляя новые комбинации довольно простыми, но быстрыми и точными одиночными ударами. Штелер не отвечал, лишь сохранял дистанцию, что было довольно сложно, и не поддавался на провокации, прекрасно зная, что некоторые противники очень любят якобы совершать ошибки и случайно открываться для удара. Образно выражаясь, они кладут в мышеловку свежий пахучий сырок и надеются, что наивный зверек попадется.

Для зрителей прошла всего пара минут утомительного, однообразного действа, более походившего на танец, чем на бой, ведь клинки дуэлянтов ни разу не поприветствовалидруг дружку звоном при встрече, зато ноги и все остальные части тел сражавшихся проделывали невероятные как по быстроте, так и по сложности движения. Дамы в карете с герцогским гербом скучали, юноши возле лошадей тоже были не в восторге от увиденного. Молодая знать ожидала совсем иного, она жаждала скрежета стали и крови. К тому же были еще обстоятельства, о которых не следовало забывать.

– Да что вы возитесь, барон?! Быстрее заканчивайте! Времени нет пируэты выписывать! Хотите потанцевать, так приходите завтра на бал! – вновь донесся из экипажа герцога рассерженный девичий голосок.

Выкрик дамы на долю секунды привел Штелера в замешательство. Естественно, дочурка правителя Вендерфорта обращалась не к нему, а к сопернику, но как было не среагировать на титул, который он носил в течение долгих лет? К тому же сам голосок нетерпеливой прелестницы уж больно напоминал чудесные звуки, издаваемые прекрасным ротиком той женщины, которую Штелер изо всех сил старался забыть. Он гнал прочь мучительные думы о ней и даже запретил себе произносить имя, когда-то заставлявшее его сердце таять и дрожать в предвкушении сладкой неги.

Всего секундного замешательства порою достаточно, чтобы лишиться головы. Штелер отвлекся на мысли, немного поздновато отпрянул назад при очередной атаке противника, и в результате острая, холодная сталь больно ужалила его в левый бок. Укол был не опасным, но болезненным, да и кровь, тут же хлынувшая из свежей раны, перепачкала и без того неприглядный камзол. Мужская часть аристократической компании, за исключением очнувшегося Нарвиса, предпочитавшего в данный момент горевать над своей безвозвратно попорченной внешностью, одобрительно закричала и громко захлопала в ладоши. Дамы в одной карете весело защебетали, а из другого экипажа донесся грудной, сдавленный вздох, испущенный, конечно же, не притихшей на время поединка Линорой.

Одо приободрился и стал развивать успех, однако, несмотря на кровоточащую рану в боку, противник по-прежнему соблюдал дистанцию и не подпускал его к себе ближе, чем на расстояние в полтора клинка. Затем, отпрыгнув еще пару раз от укола и рубящего сильного удара сверху вниз, Штелер наконец-то решил перейти к активным действиям, притом отнюдь не из-за боязни истечь кровью. Колотая рана в боку быстро затягивалась и уже почти не причиняла боли. Он достаточно изучил противника, да и время стало играть против него. «Танец» с оружием истощал силы бойца, который был не только гораздо старше врага, но и мучился с похмелья. Моррону лишь оставалось выбрать подходящий момент для молниеносной контратаки, и счастливый случай не замедлил представиться.

Сделав несколько обманных финтов и ложных движений, Одо прыжком сократил дистанцию и ушел с уколом в очередной выпад. На этот раз Штелер не отпрыгнул, а, наоборот, упал на колени, притом немного вперед, одновременно отражая проносящееся над головой лезвие шпаги кинжалом. Не ожидавший его падения, да и уже привыкший к постоянным отскокам юноша даже не успел осознать своей роковой ошибки, как его живот чуть повыше ремня пронзил меч. Лезвие прошло снизу вверх, мгновенно разрывая напрягшиеся мышцы брюшины и углубившись во внутренности.

Согласно неписаным правилам боевого искусства, Штелеру следовало бы довести начатое до конца: пронзить юношу насквозь и, во избежание его ответного, идущего из последних сил удара шпагой по голове, резко провернуть меч, не только расширяя рану, но и заставляя тело врага забиться во всепоглощающих судорогах боли. Однако победитель поступил иначе, можно сказать, проявил слабоволие и неуместный гуманизм, которые, вполне возможно, возымели бы плачевные последствия. Он вытащил из раны меч и, не в силах быстро подняться с колен, упал на траву, пару раз перекувырнулся, отдаляясь от так и застывшего в выпаде врага, а только затем, уже не спеша, встал на ноги.

К тому времени придерживающее левой рукой свои внутренности живое изваяние наконец-то издало первый хрип, заменивший крик, и, обильно орошая траву капавшей с распоротого живота и идущей ртом кровью, повалилось на спину и закрутилось волчком, борясь с обрушившимся на него шквалом боли. Зрители были в шоке от жестокой развязки вроде бы невинного «танца», к которому уже успели привыкнуть. Из обеих карет донеслись стоны да охи; обезображенный Нарвис на миг позабыл о собственном горе и застыл, широко разинув окровавленный, беззубый рот; и только дружки поверженного вожака, обнажив шпаги, сделали шаг вперед, но уж больно нерешительно, как будто исполняя обязательный ритуал, иным словом, ничего не меняющую, но успокаивающую совесть формальность. Одного взгляда моррона оказалось достаточно, чтобы мстители отступили и вложили оружие в ножны.

– Лучше дружку помогите! – изрек запыхавшийся Штелер, отдаляясь от места схватки, но на всякий случай не убирая меча, с лезвия которого свисала и капала отвратительная багровая масса.

Не тратя драгоценного времени, ведь испуг молодых аристократов мог в любой миг смениться приступом лютой ненависти и привести к новой, на этот раз уже совместной атаке, Штелер приблизился к стоявшему прямо напротив размытого мосточка экипажу вельмож и двумя сильными ударами меча срубил с петель дверцу. Это ему удалось, поскольку кузнецы герцога заботились прежде всего о красоте, а не о прочности конструкции, предназначенной в основном для парадных выездов и недалеких поездок. Правитель Вендерфорта, да и все члены его семейства, покидали пределы города и окрестных владений нечасто, но вот зато кареты меняли не реже, чем раз в пять лет. Так требовал высокий статус аристократической династии, дамы из рода герцога Вендерфортского не могли, не имели права позволить себе отставать от веяний дворцовой моды.

Внутрь украшенного дорогой обивкой салона полетели щепа и кровавые брызги с меча. В ответ оттуда послышались визги, шебуршание складок платьев, учащенное хлопанье вееров и шепот страстной мольбы, обращенной то ли к пришедшему по их души чудовищу, то ли ко Всевышнему. Моррон не хотел еще пуще пугать не привыкших к жестокостям дамочек, да и желание побеседовать в нем не проснулось, поэтому, воткнув в землю меч с кинжалом, победитель схватки, по-стариковски кряхтя, нагнулся, поднял украшенную позолотой с золотыми завитушками дверцу и, забавно переваливаясь с боку на бок, потащил добычу к размытой дождем переправе.

Кучер в широкополой шляпе с длинным пером и яркой, красно-золотистой ливрее, то есть в цветах герцогского герба, не стал противиться произволу и благоразумно ретировался. Он затрусил под защиту с ног до головы перепачканных кровью господ, отчаянно рвущих на себе дорогие камзолы да белоснежные рубахи, чтобы перевязать ужасную рану уже притихшего, потерявшего добрую половину крови и сознание товарища. Слуга герцога сбежал, а вот возница, нанятый Штелером в Линдере, наоборот, воспрял духом, выбежал из кустов и, правильно истолковав действия пассажира, принялся быстро запрягать лошадей.

К сожалению, одной, даже очень большой дверцы оказалось недостаточно, чтобы заполнить брешь в мосту. Штелеру пришлось вернуться за другой и повторить акт вопиющего, да и к тому же двойного вандализма: во-первых, рубки на дрова почти произведения искусства, а во-вторых, затупливания о древесину далеко не плохого боевого меча, доставшегося ему в качестве трофея в одном из портовых кабаков Денборга.

На этот раз изнутри кареты не донеслось ни звука, ни жалобного писка. Воспользовавшись отлучкой «чудовища», оставшиеся без защитников барышни убежали в лес. Оно было и к лучшему, Штелер не горел желанием созерцать испуганные рожицы молоденьких вендерфортских красоток, а вот о том, что он не увидел самого бегства, моррон сильно пожалел. Одна лишь мысль о том, как чопорные модницы несутся наперегонки, задрав длинные платья со множеством нижних юбок, и как летит пудра с их лиц и париков, заставила начинающего женоненавистника широко улыбнуться. Впрочем, радость продлилась недолго. Погрузившись в сладостный мир комичной фантазии, вандал уронил на ногу дверцу, а после того, как отчертыхался и отпрыгал свое, о грезах больше не помышлял.

С грехом пополам проклятый мост был восстановлен. По крайней мере, одну карету он выдержать мог, как Штелер на то искренне надеялся.

– Давай, давай шустрее, дружище! – что есть мочи прокричал кучеру моррон, призывно взмахивая руками. – Промедлишь, мало не покажется! И тебе на орехи достанется!

И правда, повод для беспокойства был, притом довольно основательный. Наконец-то прекратив хныкать да горевать над своим хоть и неприятным, но далеко не смертельным ранением, Нарвис стал подзуживать, взывая к мести, кое-как перевязавших живот Одо дружков. Надо сказать, речь юнца была не безуспешной. Не решаясь реализовать численное преимущество – трое против одного в ближнем бою, – разгоряченная ненавистью молодежь схватилась за пистолеты. В воздухе уже давно засвистели бы пули, если бы оружие было заряжено. Коря друг дружку за неосмотрительность, троица бросилась к лошадям, к чьим седлам были привязаны охотничьи мушкеты.

Задержка сыграла моррону и его попутчикам на руку. Он как мог помог кучеру провести более легкую и значительно меньшую, чем герцогский экипаж, карету по разваливающемуся под колесами мосту, а затем, ухватившись обеими руками за открытую для него дамами дверцу, запрыгнул на подножку. Это произошло как раз в тот самый момент, когда за спиной грянул залп из трех слившихся в один выстрелов.

Шквал мелкой дроби забарабанил по спинке и крыше кареты, изнутри донеслись испуганные крики, тут же разделившиеся на ругань и плач, а в сшитой из толстой кожи одежде кучера появились три новые дырки.

«Какое счастье, что господа-аристократы выехали пострелять куропаток, а не медведей! Дробь мелкая, повезло так повезло!» – подумал моррон, ощущавший присутствие в спине около дюжины крошечных, ужасно жгучих предметов.

Возница оглянулся и тут же понял, что хозяин ранен гораздо сильнее, чем он, и без посторонней помощи ему внутрь кареты не забраться. Благодарный за отмщение, а также и спасение его старенькой развалюхи, мужик захотел помочь и начал потихоньку тормозить разогнавшихся лошадей, однако пассажир и защитник не оценил его благих помыслов.

– Гони, сволочь, гони! – прокричал что оставалось сил Штелер, раскачиваясь на открытой дверце, и сам ужаснулся своим словам.

Из дальнего, запертого на дюжину крепких замков закутка памяти вдруг всплыли воспоминания и образ той, от которой он впервые эти слова услышал: манящий и желанный образ женщины, которую он тщетно пытался забыть.

(обратно)

Глава 3 Призраки прошлогои настоящего

Когда в спину жалит дюжина свинцовых ос, шаткая дверца, на которой ты повис всем телом, раскачивается взад-вперед на полном ходу, а напуганный кучер усердно исполняет твой же приказ и гонит лошадок что есть мочи, необычайно трудно, почти невозможно, попасть внутрь кареты. Компания разъяренных юнцов у размытого мостка уже давно осталась позади, а Штелер все мотался из стороны в сторону, крепко вцепившись обеими руками в жалобно скрипящую дверцу, и выделывал левой ногой в сапоге с наполовину оторванной подошвой невероятные кренделя в попытке хотя бы зацепиться носком за ступеньку. Попутчицы не могли ему помочь, но, к счастью, и не мешали лишь раздражающими при данных обстоятельствах советами да сетованиями.

Наконец-то попытки барона завершились успехом. Его нога не только попала на подножку, но и не сорвалась, когда карету в очередной раз тряхнуло, а болтавшегося снаружи пассажира сначала отбросило назад, затем – с удвоенной силой – кинуло вперед. На удивление ловко перебирая онемевшими ладонями по тонкому, скользкому краю, Штелер подобрался чуток ближе и, оттолкнувшись всем телом, совершил прыжок внутрь экипажа, в результате которого сам моррон оказался в ногах у одновременно вскрикнувших дам; к его ранениям добавился разбитый о днище нос; а несчастная дверца, послужившая опорой для толчка, треснула пополам и отвалилась.

– Да что же вы, милостивый государь, так неаккуратно! Все платья запачкали! – еще не успев подняться, услышал Штелер над самым ухом занудное ворчание Линоры, к которому, как ни странно, уже привык. – Ладно мое, а как госпоже баронессе в доме жениха в таком наряде появиться? Я его только в порядок немного привела, а тут ваши лапищи! И как вас только угораздило так перепачкаться?! Просто талант какой-то! Вот, правду говорят, любитель выпить всегда грязь найдет и других замарает!

Если бы моррон чуть меньше устал, то непременно бы рассмеялся. Обвинение наставницы прозвучало так нелепо и неуместно, что для возражений просто не находилось слов, а смех стал бы единственно достойной реакцией на такое заявление. Он только что выиграл бой, он пострадал за общее дело, сберег попутчицам нервы и туфельки, которые они могли бы поистрепать во время пешей прогулки по лесу до самых ворот Вендерфорта. Его же не только не поблагодарили за геройский поступок, но принялись корить по пустякам, кстати во многом от него не зависящим.

Штелеру захотелось что-то ответить. Его почему-то раззадорило сердитое брюзжание женщины, хоть и не очень молодой, но не растерявшей за последние десять-пятнадцать лет своей красоты. Испепеляющий презрением взгляд карих глаз лишь подчеркивал красоту привлекательного лица, слегка смугловатая кожа изысканно гармонировала со сжатыми в струнку пухлыми губками. К сожалению, на даме был чепец, но если бы его снять, черные волосы потекли бы на плечи пленительным водопадом. Впечатляющие округлости форм и тонкую талию не прятало даже чересчур строгое дорожное платье, по крайней мере опытный мужчина с хорошей фантазией мог разглядеть под толстой, нарочито грубоватой тканью все, что хотел.

Моррон подловил себя на том, что смотрит на ворчливую попутчицу глазами мужчины и что внутри все продолжает расти желание вступить с нею в увлекательную перепалку, пленить остроумием, ради собственного удовлетворения пару раз загнать красивую ворчунью в неудобное положение четкими и изысканными умозаключениями. Именно так в большинстве случаев и начинается флирт: со словесного противоборства, не переходящего, однако, незримой грани и не вступающего на тупиковый путь взаимных оскорблений.

Штелер был готов вступить в забавную игру, но, к несчастью, в его голове царила полнейшая пустота. На ум не приходило ни одной яркой мысли, ни одной достойной озвучивания реплики. Поскольку желание не соответствовало в данный момент необычайно скудным возможностям, защитнику дам оставалось лишь утереть идущую носом кровь и, стараясь больше не пачкать ничьих нарядов, подняться и сесть на скамью. Несколько секунд барон ощущал неловкость и душевный дискомфорт. Он должен был что-то сказать, что-то ответить и плавно перевести разговор на более приятную тему. Обе дамы смотрели на него и ждали хоть какой-то реакции, но, как назло, язык мужчины присох к гортани, а рвущийся в бой разум заперло на замок вредное стеснение.

Как ни странно, достойный выход из неловкой ситуации помог найти кучер, причем сам того не подозревая. Лошади вдруг замедлили бег, а деревья за окном замелькали не так часто. Экипаж проехал с десяток-другой шагов, затем под звук «Пру-у-у!» совсем остановился. Не столько встревоженный нежданной задержкой, сколько обрадованный возможностью прервать затянувшееся, явно гнетущее не только его молчание, Штелер покинул карету.

Вопреки ожиданиям какого-то подвоха, дорога оказалась совершенно свободной. Впереди не виднелось ни встречного экипажа, с которым нельзя было бы на ходу разъехаться, ни поваленного дерева, преграждавшего путь, лишь развилка. Правое ответвление вело к Вендерфорту, о чем гласил покосившийся указатель с едва читавшимися буквами, а левая колея, проторенная по траве и грязевой жиже, уходила к опушке леса, где резко поворачивала и тянулась вдоль пшеничного поля к какой-то небольшой деревушке.

– В чем дело, братец? Что встал? Седалище, что ль, взопрело иль дружков-разбойничков поджидаешь? – пошутил моррон, сердцем чуя что-то неладное.

Нет, дело, конечно же, было не в лесных грабителях, нападавших на одиночные экипажи, случайно или по злому умыслу возниц заезжающие вот в такие глухие закутки. Преступный сговор спрыгнувшего с козел и стыдливо прячущего глаза кучера с шайкой мерзавцев был сразу исключен бароном из числа возможных причин остановки. Во-первых, они находились слишком близко от города; там, где довольно часто проезжали конные патрули. Во-вторых, после того, как сейчас мнущийся от нерешительности и делающий вид, что подтягивает съехавшую подпругу одной из лошадок, мужик увидел своего пассажира в бою, он не отважился бы познакомить его со своими лесными дружками, если же, конечно, теоретически допустить, что такие имелись. И, в-третьих, эта причина казалась самой веской, пассажиров было бы просто бессмысленно грабить, с них нечего взять, кроме драных штанов да парочки поистрепавшихся в дороге платьев. Свой тощий кошель Штелер добровольно отдал кучеру еще до отъезда, а все, чем пропойца разжился в пути, было благополучно промотано по придорожным кабакам. В данный момент при бывшем бароне не было даже оружия, ведь меч с кинжалом остались воткнутыми в землю на месте схватки. Впопыхах, вынужденный быстро ретироваться победитель о них совсем позабыл. Что же касалось имущества благородных дам, то у них при себе не было ни украшений, ни багажа. Их уже до этого успешно ограбили, а спаситель девичьей чести был тогда настолько пьян, что не смог пуститься в погоню за быстро разбежавшимся разбойным отребьем, прихватившим с собой все ценные безделушки.

– В чем дело, скотина?! Отвечай, не мямли! Что ты там от меня за конским задом прячешься, рожа гнусная?! – не дождавшись вразумительного объяснения, повторил свой вопрос моррон, но на этот раз уже грозно подбоченясь и со сталью в голосе.

– Не серчайте, милостивый государь, но дальше я не поеду, – донеслось из-за лошадиного крупа несвязное бормотание. – До Вендерфорта с полторы мили всего. Вы с благородными госпожами легко доберетесь… И четверти часа не пройдет, как лес закончится, стены городские увидите. А я… Вы уж извиняйте, окольными путями в Линдер возвернусь, я ужо страхов натерпелся…

– Что за бред?! – воскликнул возмущенный Штелер, нахмурив густые брови. – Какое еще пешком?! Ты что, ополоумел?! От тряски мозги в пятки залетели?! Так я живо тебе их на место возверну! Забылся, свинья?!

Пораженный и оскорбленный услышанным Штелер быстро обошел лошадей, намереваясь задать зарвавшемуся мужику хорошую трепку. Однако кучер не побежал, не поспешил спрятаться в лесу и даже не пытался оказать сопротивление, а шлепнулся рассерженному нанимателю в ноги и так крепко их сжал трясущимися пальцами, что чуть не разорвал протертую ткань штанов.

– Ваша милость, помилосердствуйте, не губите! Во имя Небес прошу, у меня детки малые! Нельзя мне в Вендерфорте появляться, никак нельзя! – быстро запричитал мужик, заискивающе глядя моррону в глаза и умело выдавливая из себя скупую слезу. – Господа-то те и дамочки их жуть какие знатные были… Поди, с самим герцогом местным в родстве! Герб-то на каретке ихней видели?! Вам-то что, вы-то в городе скроетесь, приоденетесь, и всё… не узнают вас, не сыщут. Стража прежде всего карету мою искать кинется, а как найдут, супостаты, так шкуру с меня батогами спустят да лошадок отберут… Ради всего святого, милости от вас прошу! Не губите, прогуляйтесь до города ножками, тут недалече уже, ничуть не устанете!

Как ни горько это признать, а трусливый возница был прав. В мыслях Штелер грубо обругал себя за то, что не подумал, как его лихие действия скажутся на других. Дамам ничего не грозило, сразу по приезде они скроются в доме жениха баронессы, явно столь же знатного и влиятельного, как шалящая по лесам молодежь. К тому же им никто и не выдвинет серьезных обвинений, разве что слегка пожурят Линору за допущенное в благородном обществе сквернословие и за неумение наставницы выбирать попутчиков. Его самого в Вендерфорте ни стражникам, ни слугам вельмож не поймать, а если кто и умудрится выследить барона в родном городе, где беглецу с детства известна каждая улочка, подворотня да закоулок, то удачливый следопыт весьма пожалеет о своей находчивости. А вот кучера, который вовсе ни в чем не виноват, стражники найдут через час-два после того, как получат от командиров приказ, если он, конечно, не бросит карету. Продать старую колымагу после дальней дороги было практически невозможно: никто бы не дал за нее и треть цены. Именно он, вот этот самый жалкий, плачущий мужик, мертвой хваткой вцепившийся в колени моррона и выдавливающий из глаз слезу, должен был стать козлом отпущения за грехи нанимателя, держать ответ перед законом за попорченную физиономию одного знатного сопляка, за распоротый живот другого и за испуг ветреных девиц, вынужденных чуть-чуть протрястись в небольшой пробежке по кустам, буреломам да оврагам. Разозленные неудачными поисками стражники выместят на кучере злость, и если даже не забьют до смерти, то отправят на каторгу и обрекут на нищенское существование его семейство.

Ради того, чтобы уберечь невинного мужика от крупных бед, Штелер был готов совершить небольшую пешую прогулку. Ему оставалось лишь убедить в необходимости променада уже занервничавших, высунувших из окошка прекрасные личики спутниц.

– Вставай! – больно ударив кучера по рукам, Штелер освободил свои многострадальные штаны от его цепких пальцев, а затем схватил мужика за плечи и рывком поставил на ноги. – В деревню лучше не заезжай! Стражники из разъездов любят с вдовушками по укромным уголкам засиживаться. Часа два-три искать тебя не будут: пока молодежь до города доберется, пока пожалуется, пока то да се… Но лучше не рискуй, объезжай деревню и дуй на первый же большак! Купеческих повозок сторонись, торговый люд чересчур мнительный да докучливый, а пустая карета посреди дороги подозрения вызывает…

– Спасибочки вам, спасибочки огромное! – залепетал мужик, отвешивая на радостях почти земные поклоны. – Да хранят вас Небеса, милостивый государь!

– И за что же вас так благодарят, позвольте узнать? – проворчала Линора и надменно посмотрела на барона в ожидании немедленного ответа.

– За то, уважаемая, что я, вы и ваша очаровательная спутница сейчас немного прогуляемся пешком, – впервые вступил в беседу с дамой моррон за время всего путешествия, и первая же фраза, как назло, оказалась весьма неудачной.

– Что-о-о-о?! – протянула возмущенная Линора, придав вопросу интонацию: «Да как вы смели?!» – Неужто вы взаправду предположили, что мы будем топтать эту мерзость?! – головка негодующий наставницы слегка кивнула в сторону огромной лужи на дороге. – С какой, собственно, стати, вы милостивый государь, осмеливаетесь решать за нас?! Какое право имеете?!

– Вылазьте, мадам, а то силой высажу! – не прокричал, а просто оповестил о своих намерениях внешне спокойный и невозмутимый Штелер.

Его ровный, негромкий голос прозвучал так убедительно, что наставница вдруг замолчала, недовольно фыркнула, тряхнув чепцом, и, схватив за тонкую белоснежную ручку все время молчавшую в смущении воспитанницу, покинула карету, естественно не забыв напоследок как следует хлопнуть дверцей.

Не веря своему счастью и больше всего на свете боясь, что сжалившийся над ним господин и его благородные спутницы вдруг передумают и прикажут везти в Вендерфорт, кучер по-молодецки шустро вскочил на козлы и хлестнул поводьями по спинам лошадей так бойко, как будто за его развалюхой гналась целая банда оголодавших дикарей-людоедов. По несчастному недоразумению, левые колеса кареты тут же въехали в глубокую лужу, и вся троица была обрызгана с ног до головы фонтаном холодного грязного месива. «Вот и делай людям добро!» – подумали товарищи по несчастью одновременно, но вслух каждый сказал свое. На этот раз даже стеснительная и робкая Анвелла выругалась, притом употребив слова, недостойные девицы из славного рода баронов ванг Банбергов.

* * *

Он лежал на траве, слушал тихий шелест травы с пением пташек и сквозь колышущуюся листву на кронах деревьев смотрел на голубое-преголубое небо, по которому изредка проплывали причудливых форм белые облака. Штелера не тянуло ввысь, ему не хотелось широко раскинуть руки-крылья и воспарить над землей, ему было комфортно и здесь, в густой траве среди порхавших со стебелька на стебелек бабочек и медленно проползавших по телу букашек. Совершенно обнаженный, без малюсенького лоскутка материи на когда-то тучном, а сейчас не худеньком, но мускулистом теле, барон Аугуст ванг Штелер, последний из славного рода «вендерфортских кабанов», чувствовал себя превосходно и никуда не торопился. Поблизости не было шумливых людей, а иногда пробегавшие мимо дикие твари хоть и издавали какие-то звуки, но не тревожили неподвижно лежащего человека, фактически бывшего частью лесного ландшафта. Звери, даже хищники, не мешали моррону наслаждаться наладившейся погодой и целиком отдаться плавному движению медленно протекавших в голове мыслей.

Он был абсолютно трезв и не чувствовал потребности опрокинуть стаканчик; он думал о женщине, и впервые за долгие месяцы эти думы не вызывали в нем ни злости, ни раздражения. Нет, былые обиды на слабый пол в целом и на отдельных его представительниц в частности не прошли, они просто стали менее значимыми и раздражающими, потускнели, отступили, затупились, как топор-колун, который давненько не затачивал нерадивый хозяин. Моррон и предположить-то не мог, что вспышка женского гнева произведет такой исцеляющий эффект, сможет погрузить его израненную всяческими переживаниями, нескончаемым самоедством и вином всех сортов душу в умиротворяющую негу самодостаточности и спокойствия. Душевное равновесие, в поисках которого он, собственно, и отправился в город детства, еще не было обретено, но, словно парус надежды, уже замаячило на горизонте. И все это случилось… сбылось благодаря ей, той женщине, которая ненавидела его, пожалуй, больше чем всех остальных мужчин на свете, возможно и вместе взятых.

«Вы ничтожество, милостивый государь! Слышите, жалкое, убогое ничтожество! Спившийся старый слизняк, не способный ни на что! Вы – само Невезение и сама Глупость в одном лице! – отчитывала барона особо прекрасная в гневе Линора, тыча ему в грудь кончиком длинного изящного пальчика. – Коль уж угораздило вас взяться нас спасать, так довели бы дело до конца, но нет, вы лишь прогнали разбойников! Вы напились как свинья, вы едва стояли на ногах и, конечно же, не кинулись в погоню за мерзавцами! А они, между прочим, утащили не только наши с Анвеллой платья! Из-за вашей нерасторопности и вопиющего слабоумия пропало все: и дорожные грамоты, и письмо от барона ванг Банберга, и подарки семье жениха!»

«Беда моя в том, что я слишком серьезно воспринимаю женщин… – размышлял Аугуст ванг Штелер, слушая звуки леса и вспоминая пламенную речь возмущенной красавицы, – а они устроены совсем по-иному, гораздо незамысловатей, чем мы. Что Лора, что Линора яркие тому примеры! Их грех за это винить, надо лишь с ними как-то уживаться. Мы, мужчины, существа прагматичные. Мы ощущаем себя лишь маленькой частичкой огромного мира, жалкой крупицей. Мы пытаемся найти себя в нем, а женщины мыслят иными категориями. Каждая считает себя центром мироздания, а все близкие и не очень люди – лишь совокупность ее ощущений. Если эмоции положительные, и подлеца обоготворит! Принес ухажер даме сердца колечко, и она искренне радуется подарку… Лишь немногие из красавиц призадумываются, где и как он его достал: украл, выиграл в карты или слугам недоплатил, сэкономил, что, в принципе, то же самое воровство. Мы для женщин лишь источники впечатлений, жалкие производители их настроения, а не живые, так же чувствующие существа. Если барышне хорошо и комфортно, то все вокруг милые люди, а если корсет жмет или красотка встала не с той ноги, тут и праведнику на орехи достанется!»

Штелер беззвучно рассмеялся, искренне радуясь, что процесс душевного исцеления начался, что его разум стал постепенно отрешаться от въедливой, назойливой мысли о том, что в расставании с Лорой была его вина, что он вел себя совсем не так, как следовало бы, и что сделал далеко не все возможное, пытаясь ее остановить.

«Вы корчите из себя спасителя и благодетеля! Вы милостиво позволили нам ехать в вашей карете… И что же вышло?! Вы хоть разок подумали, как нам нелегко с бедняжкой баронессой пришлось, сколько мы натерпелись?! – продолжала обличать Штелера вошедшая в раж Линора. – Всю дорогу вы храпели и пускали ртом пузыри, о прочих звуках, издаваемых вами, я промолчу! Фи, поведение, недостойное человека хотя бы с намеком на благородство! Мы задыхались от перегара и запаха пота! Вы когда в последний раз мылись, милостивый государь, и в какой луже?! Небеса послали испытание, нам пришлось терпеть ваше далеко не приятное общество несколько часов, и какую же благодарность мы получили в итоге?! Вместо того чтобы уладить простое дорожное недоразумение мирным путем и уберечь госпожу баронессу от кровавого зрелища, вы преступили закон, вы стали убийцей, причем на глазах у кроткого, невинного создания. Вы хоть подумали, какую глубокую душевную травму нанесли бедняжке? Гляньте на нее! Бледная, до сих пор вся дрожит от страха…»

«Мужчина выступает в роли судьи, пытается разобраться в ситуации, взвесить обстоятельства, встать на место совершившего проступок и только затем приходит к выводу, на основе которого и выносит вердикт. Женщина же всегда выступает в роли обвинителя. Она всегда ищет виноватого, сначала делает вывод, а уж затем подводит под него обвинение, причем используя порой доводы, просто убийственные с точки зрения здравого смысла, – пришел к неутешительному заключению Штелер. – Ну надо же было столько всякой всячины нагородить, сделать из меня чудовище, и только потому, что у пары путешествующих дамочек денек не задался. Как я должен был поступить? Проехать мимо, когда их багаж потрошили грабители, или оставить на дороге посреди леса, чтобы бедняжки не дышали перегаром в моей карете? Нет, ну разве ж можно воспринимать подобные аргументы всерьез? Так и с ума сойти недолго! То же самое и в ситуации с Лорой, она сделала меня виноватым во всем лишь потому, что ей вдруг стало скучно, а я оказался недостаточно опытным шутом, чтобы развеять тоску-печаль. Сама бы она скоморошничать попробовала, так ведь нет, это горький удел мужчин – развлекать скучающих дам и делать каждый их день незабываемо интересным…»

«Ваша глупость и бестолковость погубили репутацию моей бедной воспитанницы! Что теперь о ней подумают в свете? А свадьба? Ваша вина, если она не состоится! Как появиться баронессе в доме графа? Ведь это ее имя будет в центре скандала, а не ваше… Впрочем, вам этого не понять, у вас-то имени никакого наверняка и нет… – продолжала унижать спасителя Линора, даже не подозревая, насколько она ошибалась и насколько род ванг Штелеров был древнее и знатнее ванг Банбергов. – Видеть не могу вашей… рожи. Не ходите за нами, я запрещаю! Не хватает еще, чтобы нас вместе увидели, позора не оберешься!»

Эти неприятные слова прозвучали примерно час назад. Истощив запас желчи, Линора схватила под руку трясущуюся отнюдь не со страху, а от сырости баронессу и ушла, недовольно ворча уже что-то себе под нос и шебурша на прощание многочисленными складками длинного платья. Штелер мог не послушаться и пойти следом за ними, но благородно решил не доводить перенервничавшую даму до сердечного приступа и поваляться часок на траве, тем более что спешить ему, собственно, было некуда: до закрытия ворот он в город попасть всяко успел бы, а недавняя схватка утомила барона, и ему требовалось немного отдохнуть.

Скинув всю без остатка одежду, Штелер так и пролежал в густой траве час, а может, и все два. Он дышал свежим воздухом, наслаждался пением птиц, неспешно, абсолютно спокойно размышлял о допущенных ошибках на нелегкой стезе общения с прекрасным полом и продумывал возможные линии своего поведения, чтобы в будущем подобных промашек не совершать. Прошлое нельзя забывать, это опыт, из него нужно делать выводы!

* * *

У боли и у забот есть общая черта: они не торопятся отпускать человека, а если кому на время и удалось скрыться от них, то непременно рано или поздно беглец будет настигнут. Штелер отрешился от мирской суеты, немного побыл наедине с природой и самим собой, но вынужден был вскоре вернуться в житейскую круговерть. По дороге, от которой моррон отошел, чтобы прилечь, не более чем на дюжину шагов, проехал отряд конной стражи. Всадники звучно прогрохотали доспехами, и хрупкая душевная идиллия тут же оказалась нарушенной. Дождавшись, когда последний из служителей порядка скрылся за поворотом, моррон поднялся с помятой травы и, стряхивая с себя паучков да букашек, начал продумывать план дальнейших действий.

Отряд был слишком большим для обычного конного разъезда, а это значило, что пострадавшие от его руки аристократы уже добрались до города и успели пожаловаться своим высокопоставленным родителям. Охота за его головой началась и велась не только в Вендерфорте, но и за пределами городских стен. Промчавшиеся мимо стражники не думали прочесывать лес, им и в головы прийти не могло, что преступник вот так вот, раздевшись догола, лежит на травке и созерцает голубое небо. Солдаты рыскали по округе, но искали пропойцу-смутьяна в людных местах: в деревнях, придорожных трактирах, почтовых станциях, то есть везде, где водилась выпивка. У них имелось лишь смутное, довольно расплывчатое описание злодея, покусившегося на жизнь благородных господ и честь светских дам, поэтому Штелер искренне посочувствовал всем тем несчастным, кого в этот день схватят вместо него. Разговор у стражников простой: вначале набьют морду всем подозрительным личностям, а лишь затем, связав по рукам и ногам, отвезут в город для опознания и разбирательства.

Поскольку стражи порядка искали спившегося небогатого дворянина, моррон был вынужден изменить внешность, а для этого пришлось распрощаться с большей частью своего поистрепавшегося, но все же годного к употреблению гардероба. Он надел лишь штаны, предварительно оборвав их до колен, и накинул на голое тело рубаху, не забыв избавить ее от излишеств, то есть от пуговиц, манжет и самих рукавов.

«Если ищут нуждающегося дворянина, то на странствующего голодранца и внимания не обратят, – резонно рассудил Штелер, не по слухам зная, как мыслят стражники. – Попрошайничающего бродяжку в любой иной день от ворот прогнать бы могли так, со скуки и из-за вредности службы, а сегодня солдатушкам будет не до того. Замухрышки без меча и сапог даже не будут удостоены вниманием!»

Если допустить, что рассуждения моррона были верны, то можно сказать, что он замаскировался отменно. Волосатое мужское тело просвечивало сквозь протертую ткань рубахи и рваные дыры в штанах, проделанные специально перед тем, как отправиться в путь. А стоило лишь преступнику поневоле немного потоптаться по лужам и пару раз упасть в грязь, как образ нищенствующего странника был готов. Даже недавние попутчицы не узнали бы в грязном бродяжке своего спасителя, к которому, впрочем, питали совсем иные чувства, нежели благодарность.

Не забивая голову мыслями о вопиющей несправедливости жизни, Штелер взлохматил волосы на голове, обильно полил их грязью и, спрятав в кармане фамильный перстень, последнее, что могло выдать в нем человека знатного происхождения, отправился на прогулку до городских ворот.

Возница не соврал. Не прошло и четверти часа, как впереди появилось поле, а на горизонте замаячили серые крепостные стены с ярко-красными настилами на башнях. Насколько Штелер помнил, камня в окрестностях Вендерфорта было много, на юге от города находилась огромная каменоломня, где медленно убивали себя непосильным трудом более трех сотен каторжников. Никто из ученых мужей так и не смог объяснить, почему у добываемой породы был специфический грязно-серый оттенок, весьма неприятный взгляду. Еще в детстве, когда юный Аугуст смотрел на крепостную стену, он никак не мог отделаться от ощущения, что солдаты вендерфортского гарнизона только и делают, что с утра до ночи маршируют по окрестным болотам, затем моют сапоги и выплескивают грязную воду прямо на стену. Жители Вендерфорта старались как могли компенсировать невзрачность крепости, стен своих домов и иных построек, поэтому крыши выкладывались черепицей ярких, броских цветов, а вывески лавок и кабаков поражали приезжих чрезмерной художественной изысканностью и завидной цветовой палитрой. Сначала резкий контраст серости низа строений и многоцветия верха шокировал и раздражал, но уже на второй-третий день пребывания в Вендерфорте гости привыкали и не щурили глаз. Привычка – великое дело! Привыкнуть можно ко всему, даже к грязи, в которой живешь, даже к ярко-желтым крышам на фоне голубого неба.

Однако дикая смесь из серости и пестроты, примитивной угловатости зданий и всяческих лепных и резных украшений на них была далеко не единственной особенностью города с пятисотлетней историей, гордо возвышавшегося на левом берегу широкой и полноводной реки Вендер.

Посещавшие Вендерфорт впервые еще задолго до проезда через главные ворота начинали тереть глаза и крутить головами в поиске жалких, убогих лачуг бедняков, которые должны были портить прекрасный пейзаж перед крепостной стеной, но почему-то отсутствовали. Вокруг простиралось лишь поле, через которое пролегала аккуратно выложенная булыжниками широкая дорога. У изумленных приезжих сначала складывалось обманчивое впечатление, что вендерфортцы не знают тягот нужды, что город – маленький рай для богатых и обеспеченных людей, однако оценка мгновенно менялась, стоило лишь путешественникам проехать через ворота. С левой стороны по ходу движения красовались добротные дома, а по правую руку пугал взгляд убогостью мир трущоб и полуразрушенных сараев, протянувшийся вдоль стены на несколько миль. Чужаки долго не могли понять, о чем думали Его Светлость герцог и городской управитель, позволившие беднякам селиться внутри городских стен, а не за ними. Даже не все коренные вендерфортцы знали причину такого необычного градоустройства. И только те, кто ведал историю города и Герканского Королевства, могли объяснить этот парадокс, а также иные странности вендерфортской архитектуры, например почему главные и единственные со стороны суши ворота города назывались Южными, хотя находились на западе.

Барон Аугуст ванг Штелер не только вырос в Вендерфорте, но и принадлежал к одной из самых знатных семей города. В честь его предков жители назвали несколько улиц и даже площадь перед храмом Мината. В генеалогическим древе самого герцога было несколько ветвей, тесно переплетающихся с древним, многократно прославившимся на ратном поприще родом. С пяти до десяти лет строгие учителя вбивали Аугусту розгами скучную, изобилующую сложными названиями, длинными, труднопроизносимыми именами и множеством событий историю Вендерфорта и Герканского Королевства. Если бы кто-нибудь из господ и дам, едущих верхом и в каретах к городским воротам, не морщил бы лоб в недоумении, пытаясь понять, почему хибары бедняков не облепили стены города, как мох вокруг пня, а обратил бы свой взор на неспешно бредущего по обочине бродяжку в лохмотьях, то он мог бы узнать много интересного и поучительного о городе, который ему предстояло посетить.

Первые сто лет с момента основания родной город Штелера был маленьким поселением, даже не значившимся на картах тех времен. Удобное расположение на берегу судоходной реки постепенно начало привлекать купцов и капитанов их неповоротливых, вечно перегруженных торговых барок. Пока коммерсанты перекладывали на суше тюки, отделяя попорченные водою и солнцем грузы от находившихся в еще сносном состоянии товаров, моряки пополняли запасы провизии, всячески веселились, а в перерывах между этими важными занятиями поправляли такелаж и конопатили протекающие днища. Таким образом, порт, доки, склады и примыкающие к ним питейные заведения с достаточно плохой репутацией сыграли важную роль в становлении города, но, как ни странно, не являлись главной причиной его роста и процветания.

Свое имя город получил примерно триста пятьдесят лет назад, в эпоху кровопролитных и жестоких геркано-шеварийских войн, чья нескончаемая череда растянулась аж на два с половиной столетия. Земли от правого берега Вендера до нынешней шеварийской границы не отличались плодородием, но были богаты камнем и рудой, поэтому и считались спорными территориями. Герканцы упорно защищали однажды захваченное, а шеварийские монархи столь же настойчиво пытались отнять то, что, по их мнению, принадлежало соседям не по праву. У каждой венценосной династии была своя точка зрения, но основным аргументом в данном споре, естественно, стала грубая сила.

Герканская корона постоянно отбрасывала захватчиков далеко за Вендер, то и дело восстанавливая разоренные, пожженные пограничные земли. К сожалению, лесисто-болотистый, а местами скальный ландшафт правобережья реки не позволял герканцам возвести мощные фортификационные сооружения в непосредственной близи от границ. Крепость – это не только стены, но и надежное основание, к тому же большую роль в обороне всегда играли подъездные пути, по которым гарнизону доставлялись провизия и припасы. Не найдя достойного решения для оптимального обустройства самого пограничного рубежа, правящий в ту пору в Геркании король Манфред Четвертый превратил небольшой торгово-перевалочный пункт на Вендере в неприступную крепость и, недолго думая, нарек ее Вендерфортом, что значило «Крепость на Вендере».

С тех пор шеварийская армия ни разу не проходила в глубь страны и не добиралась до столицы Геркании, Мальфорна. Уничтожив пограничные гарнизоны, захватив ненадолго шахты и разорив мелкие поселения на правом берегу, враги упирались в неприступные крепостные стены и начинали длительную осаду, настолько изнурительную для них же самих, поскольку в тылу простирались болота да леса и совсем не было хороших дорог, что в большинстве случаев шеварийские войска отступали еще до того, как герканский король успевал выслать им навстречу главные силы.

Крепость на Вендере была необычайно большой и занимала площадь, на которой разместились бы два, а то и три средних герканских города той поры.Вендерфорт не раз спасал королевство от внезапных вторжений. На огромных пространствах внутри городских стен селились беженцы с правобережья, довольно основательно пополнявшие городской гарнизон. Внутри города находилась парочка довольно больших озер и несколько мелких прудов, бывших завидными источниками питьевой воды. В мирное время на городских пустошах пасся скот и выращивалось все, что могло взрасти, так что провизией жители осажденного города были обеспечены на много лет вперед. К тому же крепостная стена защищала маленькую каменоломню и рудный прииск, добыча на которых начиналась исключительно когда враг становился лагерем под стенами. Город был независим, обладал всеми необходимыми ресурсами, чтобы выдержать пяти-, а то и десятилетнюю осаду, и именно поэтому над его башнями ни разу так и не взвился шеварийский стяг.

Все это почему-то вспомнилось Штелеру, пока он преодолевал путь от лесной опушки до Южных ворот, которые, как говорилось уже, находились на западной городской окраине. Виноваты в географической путанице были купцы, плававшие встарь с севера по Вендеру до Вендерфорта, в порту перегружавшие товары с кораблей на телеги и продолжавшие свой путь в находившуюся на юге Виверию уже по суше. Именно они прозвали главные ворота города Южными, и, как ни нелепо было это название, оно прижилось. Простые люди часто подхватывают то, что на слуху, и не задумываются, насколько обоснованно то или иное название.

– Кто?! – вырвал моррона из плена воспоминаний об уроках истории прозвучавший над самым ухом голос, а в следующий миг на его плечо легла тяжелая ладонь в кожаной перчатке.

Бредя по дороге, путник не заметил, как влился в поток странствующих пешком простолюдинов, и вот теперь настал его черед предстать перед суровым ликом усатого, толстощекого сержанта, намеревавшегося выпытать цель прибытия. Судя по недоброму взгляду стража порядка, настроение у него было не ахти, а значит, многим странникам низшего сословия: крестьянам, наемным рабочим, мелким торговцам и просто бродягам – грозила возможность заночевать перед воротами, теша себя надеждой, что стражники, которые будут дежурить завтра, окажутся подобрее и посговорчивее.

– Человек, – ответил моррон первое, что пришло ему в голову.

По тому, как сузились щелочки глаз сержанта и как сильно его пальцы сдавили ключицу, Штелер понял, что дал неверный ответ, воспринятый не иначе как грубость.

– Для кого и филаниец человек, – процедил сержант, все сдавливая и сдавливая плечо и испепеляя допрашиваемого грозным взглядом. – А ты случайно не из этих… не из филанийцев будешь? Что-то рожа у тя подозрительная… Ну-ка, скажи-ка чо подлиньше, словечков несколько, говорок филанийский вмиг разберу. Я вас и виверийцев тупоголовых носом чую!

– А коли такой нюхастый, могет, распознаешь, чем у меня из штанов несет? Че я поутрянке пожрал и от чего апосля в леске избавился?

Ответ был дерзким, но метким, на то и был сделан расчет. Штелер мог получить от сержанта кулаком в ухо, но имелся и немалый шанс завоевать симпатию у стражников, изрядно уставших за несколько часов вахты от трусливого заискивания и плаксивых, жалостливых взоров голодранцев, пытавшихся во что бы то ни стало попасть за ворота и заработать на похлебку пару грошей. Грубый же юморок на тему испражнений был всегда у солдат в цене. Этого ли не знать бывшему полковнику?

Как известно, дерзость берет города и пленяет сердца. Сержант разозлился и что-то прорычал себе в усы, а вот двое стражников за его спиной дружно захохотали и одобрительно захлопали.

– Да ладно те, Карв, пропусти мужика… Сразу видно – служивый… из наших, – заступился за Штелера пожилой стражник с нашивкой капрала на плече.

– Это еще посмотреть надо, из каких это он наших, – проворчал командир поста, убирая руку с ноющей ключицы Штелера, но продолжая испытующе смотреть ему в глаза. – Нет, он герканец, точно, но говорок-то странный. Откуда ты, где помотало?

– По Удмире плавал, на шхуне «Красабиэль». Полкоманды альтрусцы, а нас, герканцев, всего четверо было, и то капитан, паскуда виверийская, всех до одного на берег списал. В кабаке линдерском девок с филанийцами не поделили, – не моргнув глазом соврал Штелер и тут же продолжил забивать голову стражника вполне правдоподобными выдумками: – Путь от Линдера долгий, в дороге поизносился, а в корчме тут одной неподалече все в кости до штанов спустил. Хорошо еще женушка корчмаря сжалилась, вот эти лохмотья дала, а то до самого Вендерфорта голышом бы так и пощеголял.

– А у нас-то ты что позабыл? От Линдера путь до Берконта ближе… Че по западной дороге не отправился? – все еще искал подвох недоверчивый сержант, но у лжеца и на это был продуман ответ, кстати весьма правдоподобный.

– Как же?! – удивленно вскинул брови обманщик. – В Берконте-то что я позабыл? Я же сам отсюда родом, лет десять назад у кузнеца Варгара в подмастерьях ходил, пока нелегкая на лоханку проклятую не занесла. Думал, страны дальние повидаю, деньжат заработаю, а вишь, как все обернулось…

– Это у какого Варгара? – сделал вид, что поверил рассказу, сержант и, сменив суровый взгляд на дружескую улыбку, задал провокационный вопрос: – У того, что оружейный магазин в квартале Вандра держит, или у кузнеца в квартале Луктора?

– Да ты че, мил-человек, – рассмеялся Штелер. – Кто же кузницу в квартале Луктора держит? Там же лавки лишь для господ, да и в Вандре уважаемый люд проживает. На юго-востоке Варгар кузню держал, там, где ремесленнику обитать и положено… Да, третий дом от башни Сорката, там любой те подскажет…

– Хватит трепать, проходи! – недовольно проворчал командир поста, чья уловка не удалась, и, схватив Штелера за недавно превращенную в лохмотья без ворота и рукавов рубаху, силой впихнул его за заградительный барьер, то есть туда, где уже начинался город.

Моррон боялся, что из вредности сержант отвесит ему пинка. Путник морально приготовился стерпеть унизительное оскорбление и удержаться от того, чтобы дать сдачи, но удара сапогом, как ни странно, не последовало. Штелер не мог знать, что сержант сам был родом из Вендерфорта, а старенький кузнец Варгар, вот уже пять лет как покойный, был закадычным другом его отца. Это обстоятельство заставило командира поста причислить мерзкого бродяжку к разряду «свои» и удержаться от унизительной для того процедуры ногоприкладства.

(обратно)

Глава 4 Неладно что-тов Вендерфорте

Сто лет назад отшумела последняя геркано-шеварийская война, и отброшенные далеко на северо-восток соседи уже не помышляли о богатых ресурсами землях. Геркания окрепла и превратилась в могущественное государство, чьи границы заметно расширились и чья армия снискала ратную славу во всех уголках континента. Угроза нападений, что с востока, что с севера, давно миновала, и крепость Вендерфорт потеряла стратегическое назначение.

Штелер сидел возле одного из пяти колодцев на площади у ворот, там, где путники с дороги поили уставших лошадей и счищали дорожную пыль с костюмов перед тем, как въехать на улицы города. С ностальгической печалью во взоре моррон любовался знакомыми с детства крепостными стенами, с горечью размышляя о том, что все в мире меняется и что, к сожалению, в жизни не бывает постоянных величин. Когда-то вендерфортская крепость считалась неприступным оплотом и вершиной военно-инженерной мысли, теперь же она казалась жалким, заброшенным раритетом прошлого, оставленным медленно распадаться и обваливаться неблагодарными людьми. Стены и башни еще сохраняли прежний грозный вид, но лишь в глазах неискушенных в воинском деле людей. Над башнями еще гордо развевались герканские стяги, а по стене время от времени еще, позвякивая доспехами, прохаживались патрули, но крепость уже давно потеряла свое основное назначение. С высоты стен стражникам было удобно наблюдать за порядком в городе, а дежурившие в башнях стрелки уже не вглядывались с тревогой в даль, боясь увидеть на горизонте вражеские войска, а всего лишь следили, чтобы прощелыги-контрабандисты и прочий воровской сброд из округи тайком не перебрались через заросший травой ров и не перелезли с тюками запрещенного добра через стену.

С укрепления сняли все, что когда-то было крайне необходимо: котлы для варки смолы, катапульты, баллисты и устаревшие, как и сама крепость, орудия. Бывший комендант гердосского гарнизона полковник Штелер вынужден был с прискорбием констатировать, что с военной точки зрения цена вендерфортского укрепления равнялась нулю. Пустующие орудийные площадки были не приспособлены для стрельбы из современных орудий: слишком малы, а их основания не могли выдержать веса пушек крупнее шестнадцатого калибра. К тому же кладка заметно обветшала, ее не обновляли полвека, если не более, и первый же залп вражеских осадных мортир проделал бы в стене такие огромные бреши, что несчастному гарнизону осталось бы лишь тут же сдаться на милость победителям. Вендерфортская крепость навсегда и безвозвратно потеряла свою былую боевую мощь и теперь являлась чем-то средним между памятником старины, символическим рубежом между городом и окрестностями и хорошим наблюдательным постом для блюстителей порядка. Если какой-нибудь бедолага становился жертвой грабежа на тихой ночной улочке и ему посчастливливалось вырваться из рук злодеев, то он бежал к ближайшей из башен, где преследовавших его негодяев встречали залпом свинца. В остальном же крепость превратилась в абсолютно бесполезное сооружение.

Близился вечер, и хоть до наступления темноты было еще далеко, прибывающих в Вендерфорт становилось все меньше и меньше. Кареты с гербами или без таковых лишь изредка проезжали через ворота, да и поток пеших странников заметно поредел, зато по мостовой довольно часто грохотали груженные товарами подводы. Из разговоров, которые Штелер услышал за час отдыха возле колодца, притворяющийся нищим опальный барон узнал, что в этот день в город пожаловали сразу три крупных купеческих каравана. Это значило, что в порту, на складах и их окрестностях, а проще говоря, в восточной части города возле реки не протолкнешься среди людей и телег, а в окрестных кабаках и на постоялых дворах будет засилье купеческих кафтанов и нечищеных доспехов наемной охраны. Если бы Аугуст желал напиться и почесать кулаки о чьи-то небритые рожи, то непременно бы отправился на восток: в порт и прилегающие к нему кварталы. Однако на медленно приближавшийся вечер у бывшего полковника имелись совершенно иные планы. Он должен был найти себе кров, притом не среди заброшенных лачуг да сараев; ему хотелось пройтись по знакомым с детства улочкам и, конечно же, посетить родительский дом, хоть издалека увидеть родные стены, а если повезет, то и попасть внутрь.

Штелер был реалистом и прекрасно осознавал, что для того, чтобы оказаться в собственном доме даже в качестве гостя, ему придется приложить немало усилий. Родители барона давно умерли, братья тоже, и, согласно праву наследования, особняк в самом центре Вендерфорта на площади Доблести и родовой замок милях в десяти на северо-западе от города перешел к нему, однако гердосский мятеж, которого на самом деле и не было, не только ударил по положению полковника в обществе, но и оставил его без всего движимого и недвижимого имущества. Барон Аугуст ванг Штелер был объявлен главным заговорщиком, лишен титула и заочно приговорен самим королем к позорной для офицера смерти через повешение. Имя ванг Штелера было опозорено, втоптано в грязь, а дом, в котором прошло его детство, отошел к казне, хотя моррон и не исключал, что на ухоженный особнячок возле самой резиденции герцога своевременно успели наложить алчные лапки какие-нибудь пронырливые дальние родственнички с побочных ветвей его родового древа. Так что, скорее всего, отеческим домом Аугусту пришлось бы любоваться лишь из-за ограды, да и то для этого сперва следовало раздобыть приличную сумму денег и вновь обрести вид, подобающий человеку его происхождения.

Хоть испокон веков в черте городских стен селились все, начиная от бродяжек и заканчивая высокородными господами, в Вендерфорте существовали четко обозначенные границы, кто где мог жить и куда ходить. В нищенских лохмотьях Штелера и близко бы не подпустила к благополучным кварталам бдительная стража. В грязной и рваной одежде он мог отправиться лишь на юг и восток, туда, где ютились бедняки, отравляли воздух едким дымом цеха мануфактур и, проливая семь потов на дню, трудились ремесленники. Даже порт и его окрестности были для бедняков закрыты, а если кому и удавалось задворками миновать кордоны стражи, то его быстро ловили, притом не без помощи местных жителей, и отправляли прямиком в тюрьму.

Так что барон не просто развалился возле колодца и, ковыряя запыленной травинкой в зубах, созерцал разнородный, шумливый поток приезжих. Он размышлял, думал о том, как побыстрее раздобыть денег и куда отправиться потом за приличной одеждой. Варианты воровства, грабежа и иные связанные с насилием способы он сразу исключил из списка возможных. Во-первых, на улицах еще было довольно многолюдно и злодею пришлось бы дожидаться темноты, а во-вторых, в городе, где между местами обитания сословий проводились четкие границы и стражников насчитывалось, пожалуй, в десяток раз больше, чем воров, трудно встретить «жирную» добычу в укромном уголке. В кварталы, где проживала знать и более-менее зажиточные горожане, его бы просто не пустили, а у бедняков нечего брать. Единственной возможностью обогащения оставалась продажа фамильного перстня, до сих пор пребывавшего в грязных штанах лже-бродяжки. Барон был морально готов расстаться с последней вещью, связывающей его с родом, но и в этом случае возникли бы значительные осложнения. Он не знал в Венденфорте торговцев, которые купили бы украшенный драгоценными каменьями перстень у нищего. Да и к тому же на перстне был герб, а значит, на Штелера могли донести властям. Конечно же, стражники не признали бы в нем опального барона, но тюремный палач пытал бы его до смерти, чтобы узнать, где и при каких обстоятельствах в руки бедняка попала редкая драгоценность.

От маленького невзрачного пятачка, гордо именуемого Привратной площадью, в город шли три дороги. Одна прямиком вела к площади Сегмунта, названной в честь знаменитого прапрадеда Штелера, ко дворцу герцога, к площади Доблести и многим красивым, ухоженным улочкам, где проживала знать и состоятельные горожане. По ней проезжали кареты и благородные господа, предпочитавшие поездки верхом. Именно туда моррону следовало попасть в конечном итоге, но пока эту дорогу избрать было нельзя. По дороге, что справа, громыхали повозки да телеги и взбивали пыль сапогами усталые наемники. Это был объездной торговый путь, ведущий от ворот через пустоши и цеха, мимо кварталов бедняков на северо-восток. Тракт хорошо охранялся людьми купцов вместе со стражей, да и в переполненном народом порту Штелеру нечего было делать. Единственная дорога, по которой одетый нищим барон мог пока пойти, была неказистой, не покрытой брусчаткой, и по ней двигался основной поток странствующих голодранцев. Она вела в квартал Ринктара, где ютились бедняки и водился разбойно-воровской сброд. Только там Штелер мог попытать счастья и за вечер сбыть очень дорогую вещь, которую из-за гонений на него практически невозможно было продать. Хоть моррону и не хотелось отправляться в царство покосившихся сараев, разваливающихся гниющих лачуг, но иного пути у него не оставалось. Причина же, из-за которой он до сих пор сидел сиднем и размышлял, вместо того чтобы действовать, была ужасно банальна. Он не был в Вендерфорте около двадцати лет, да и в детстве и в юности мальчик из богатой и знатной семьи редко покидал пределы охраняемых стражей благополучных кварталов и уж тем более не общался с воровским отребьем. Он просто не представлял, куда пойти и где искать скупщиков краденого. Вряд ли они вывешивали вывески над дверями своих домов.

Аугуст силился что-то придумать, но в голове возникали лишь предположения, одно глупее другого. Разум моррона не справлялся с задачей, но ему неожиданно пришла на помощь память. Штелеру было лет десять, когда в доме отца произошел неприятный инцидент. Один из дворовых слуг бежал, прихватив с собой не только кошель господина, но и столовое серебро. Воришку нашли, ведь поиски возглавил сам глава городского сыска, бывший у семьи барона в долгу. Неудачливый беглец продал добычу старенькому ростовщику, проживавшему чуть южнее тюремной площади, где каждую субботу проводились публичные казни и пытки преступников, а также порой сжигали изредка забредавших в Вендерфорт ведьм. Тогда старичок-перекупщик долго отпирался, но в конце концов помог властям найти виновника и выдал тайник с краденым добром в обмен на небольшой штраф и свободу. Что и говорить, старичок умел торговаться, а жажда наживы была у него в крови. Говаривали, что в роду у скупердяя с редким именем Витаниэль Винель водились эльфы, мифические существа, о которых рассказывали много легенд, но которых никто никогда не видел. С тех пор прошла уже четверть века, старый скряга наверняка отошел на Небеса, хотя, скорее, за свои делишки провалился в преисподнюю. Однако у него был внук, чуть постарше Штелера, и, возможно, он продолжил грязное семейное дело.

Поскольку на ум все равно ничего более стоящего так и не пришло, моррон ухватился за этот шанс, поднялся с насиженного местечка и, стараясь ненароком не угодить под колеса проезжавших телег да карет, направился по третьей дороге, в зловонный и неприглядный квартал Ринктара; место, куда чужаку было небезопасно заходить даже днем, не то что вечером.

* * *

Настроение – субстанция непредсказуемая, зависящая не от воли или сознания, а от многих объективных обстоятельств, в частности от того, кого и что мы видим вокруг. Красивые, цветущие сады, добротные дома с ровными, выкрашенными в приятные глазу цвета карнизами и резными украшениями на окнах, а также опрятно одетые, сытые, довольные, улыбающиеся люди могут вывести любого из плохого расположения духа. Точно так же, как серость и убогость окружения способны вызвать депрессию даже у самого психически стойкого человека.

Солнце скрылось за крышами домов почти в тот же миг, как Штелер переступил незримую границу квартала Ринктара. Обшарпанные, испещренные трещинами и надписями стены небольших домиков и огромных бараков на десять-двадцать семей, однородная грязевая масса вместо мостовой и валявшиеся прямо под ногами отбросы, включая испражнения как животных, так и людей, вызвали у моррона множество негативных эмоций, начиная от отвращения и заканчивая сочувствием к тем, кто вынужден всю жизнь прозябать в нищете и постоянно видеть перед глазами лишь грязные стены да нечистоты. Стараясь как можно меньше запачкать босые ноги, Штелер поспешил быстрее добраться до дома Винеля. Точное местонахождение халупы старьевщика и ростовщика моррон не знал, но все-таки кое-как ориентировался среди бараков, да и темно-серые, высокие стены тюрьмы, грозно возвышающиеся над приземистыми одноэтажными жилищами рабочих и нищих, помогали ему сохранять приблизительно правильное направление движения. Винель жил на юге от тюрьмы, а барон пока находился на западе-юго-западе, значит, до конечной цели заплыва по грязи оставалось не так уж и далеко.

В бедняцких кварталах не только грязно, но и чудовищно шумно. Днем между собой ругаются соседки, которым трудно поделить одну протянутую между деревьями веревку для сушки стираных-перестираных портков да юбок, а также беснуется детвора, хоть и имеющая родителей, но в действительности такая же беспризорная, как и ошивающиеся возле рынков шайки малолетних воров. С наступлением вечера дети и женщины уходят на покой, а на вахту заступает вторая смена производителей шума – вернувшиеся из цехов мужчины. Маленький пересменок, во время которого в районе бараков царит относительная тишина и спокойствие, продолжается чуть менее часа. В это время многочисленные семейства ужинают, а затем трудовой люд высыпает из бараков на улицы и пьет, горланит, дерется почти до полуночи. Но стоит колоколу на часовне Юнктара ударить двенадцать раз, двери бараков тут же захлопываются и неизвестно зачем (красть-то у бедняков все равно нечего) запираются на тяжелые, проржавевшие засовы. Снаружи остаются лишь те, кто перебрал со спиртным и не смог доползти до своего жилища или просто запутался среди одинаково серых, невзрачных, похожих друг на дружку, как братья-близнецы, бараков. Пострадавшие от плохого вина и «несвежих» настоек так и ночуют на улицах, а если не в силах уснуть, то бродят, шатаясь, как матросы во время шторма, и воют, как призраки в ночи, хотя им-то самим кажется, что они поют.

С полуночи до вторых петухов наступает относительное затишье, лишь изредка прерываемое выкриками страдающих от бессонницы пропойц. Как только небо светлеет, бедняцкий квартал оживает. Сонные и совсем не отдохнувшие люди вновь отправляются на работу в душные цеха. Круг замыкается, начинается новый день, такой же серый, изнурительный и скучный, как вчерашний.

Штелер шел по кварталу Ринктара в самое опасное время. Рабочие поужинали, высыпали на лавки перед бараками, уже опрокинули по паре стаканчиков, иными словами, уже потравили свои организмы дозой хмельного зелья, достаточной, чтобы высвободить накопившуюся внутри за день злость, но слишком малой, чтобы, вскочив со скамьи, горя желанием подраться, тут же под нее и свалиться. Именно в этой промежуточной стадии охмеления и вершится большинство побоищ. Если чужаков поблизости не находится, то дом идет стенкой на дом, улица на улицу, а квартал на квартал.

Моррон спешил, почти бежал, стараясь обходить не только лужи, но и места скопления шумных компаний. Задача была не из легких, поскольку пьянство царило буквально везде: на каждой лавке, возле каждого заборчика и сарайчика расположилась маленькая или большая группа желающих утопить тяготы однообразной жизни в вине. Опасности подстерегали моррона повсюду, пару раз в его сторону не только со злобой смотрели охмелевшие силачи, по пятнадцать часов каждый день перетаскивающие тоннами мешки, тюки, камни иль стальные болванки, но кое-кто из рабочего люда делал в его направлении несколько решительных шагов. Однако ни одна из назревавших драк так и не свершилась, что вызвало у барона искреннее удивление. Более трезвые собутыльники потенциального противника не давали ему накинуться на прохожего, скопом набрасывались на забияку и утихомиривали: когда вразумительными нравоучениями, а когда и отработанным, мгновенно лишающим сознания ударом кулака по хмельной голове.

В первые два раза Штелер подумал, что ему просто повезло; после третьего случая моррон возомнил, что ему в этот вечер покровительствует капризная Удача, но когда подобная сцена повторилась в восьмой раз, странник не на шутку испугался и стал оглядывать себя с ног до головы, силясь понять, что же с ним, собственно, не так: не выросли ли на макушке рога, не торчит ли из драных штанов дьявольский хвостик и не покрылась ли где кожа под слоем грязи зловонными бубонами чумы или гнойниками проказы. Так и не найдя на себе ни меток бесовского проклятия, ни первых симптомов смертельной заразы, Штелер насторожился. Что-то в квартале Ринктара было не так; не так, как в точно таких же рабочих кварталах Денборга, Гердосса, Линдера, Мальфорна и иных герканских городов, которые он когда-либо посещал.

Подозрения заметно усилились, когда моррон проходил мимо затхлой корчмы, устроенной в сарае без половины крыши. Двое здоровенных парней, скорее всего прислужников, силой выволокли из дверей еле стоящего на ногах, но рьяно сопротивлявшегося мужика. Отвесив на прощание громко, но несвязно орущему бузотеру увесистого тумака, они спихнули обмякшее тело в грязь. Несмотря на то что из-за пояса выгнанного возмутителя спокойствия обильно посыпались медяки, парни не бросились подбирать мелочь, а, лишь тоскливо взглянув на нее разок, зашли обратно в корчму. Монетки так и остались лежать в вязкой, пахучей жиже, поблескивая не хуже, чем бриллианты в куче навоза. Из питейного заведения выходили люди, в него входили, компания с дюжину собутыльников расположилась у забора совсем невдалеке от входа. Все видели медяки, но почему-то никто не сделал даже попытки их подобрать, а ведь, как навскидку прикинул моррон, на земле пропадала довольно приличная по меркам бедняцкого квартала сумма.

Раз никто не пожелал воспользоваться практически ничейным добром, а у голодного путника в животе урчало и в карманах свистел ветер, Штелер решил приступить к древнейшему из человеческих занятий – собирательству. Однако стоило лишь ему сделать шаг в сторону лужи и слегка нагнуться, как от компании отделились двое парней и, громко крича, замахали ручищами, кстати по габаритам весьма напоминавшими кувалды.

– Сбрендил, что ль?! А ну, пшел отсель, жук помойный! Сам хошь, лысей на здоровье, а нам из-за тя, урода, страдать неохота! – кричали парни наперебой, испепеляя гневными взглядами не сделавшего пока ничего предосудительного моррона.

Хоть остальные гуляки и не кричали, но Штелер почувствовал, что, если он поднимет хотя бы один медяк, на него тут же накинется не только вся компания, но и парочка вновь возникших на пороге корчмы вышибал, пока молча наблюдавших за сценой из дверного проема и поигрывающих в руках увесистыми дубинками.

Так и не поняв, почему окружающие побрезговали поднять мелочь и как связано между собой его невинное мародерство и процесс коллективного облысения, Штелер решил не связываться и отступил.

– Добрые люди, дорогу случаем не подскажете? – примирительно и даже с заискивающей интонацией произнес моррон, сделав два шага назад и подняв вверх руки, тем самым показывая зло смотревшим на него завсегдатаям и прислужникам, что внял их убедительным уговорам. – Я дружка своего старинного ищу, Винеля, у него еще дедуля лавку где-то здеся держал. Я помнил дорогу, давненько в городе не был… заплутал.

– Коль дружка навестить приехал, так возвращайся домой! – пробурчал в ответ один из парней, хоть и не дружелюбно, но уже не демонстрируя явного желания устроить мародерствующему нищему взбучку. – Повесили его три года назад. Ожерельицем он одним красивым разжился, да обидел особу знатную, какую оскорблять вовсе даже не следовало. Сыскали быстро, лапы загребущие отрубили, да так и вздернули… Три месяца почти на площади Позора висяком раскачивался, пока воронье не склевало, – сообщил парень, а затем чего-то вдруг испугался и, быстро оглядевшись по сторонам, проорал так громко, что залаяли все окрестные псы: – Так ему, мерзавцу, и надо! Позор и смерть ворам! Человек должон быть честен и чужого не брать!

– Хватит блажить! – урезонил горластого крикуна собутыльник справа, а сосед слева резко ткнул парню кулаком в бок.

– Ты, странник, зря в Вендерфорт пожаловал, – обратился к Штелеру один из вышибал, до этого момента молчавший. – Зря путь долгий проделал. Мертв твой дружок, а где похоронен, так у дедка его спроси… Третий дом слева вон по той улочке…

– Так старьевщик Витаниэль еще жив?! – не поверил услышанному моррон.

– Жив, конечно жив, – презрительно хмыкнул детина. – Что скряге горбатому сделается? Кто честных людей обирает, тот долго живет, поскольку кровопийцей почище вампира будет! – удивил Штелера вышибала и захлопнул дверь корчмы.

Поскольку нищий уже не покушался на медленно тонущую в грязи мелочь, компания собутыльников занялась прерванным делом, то есть пустила по кругу полупустую бутыль какой-то мутной, подозрительной по цвету жидкости, от одного вида которой в животе странника забила острыми копытцами дюжина недовольных бесят. Моррон немного постоял и, видя, что на него никто больше не обращает внимания, потихоньку побрел к дому Винеля.

Уже стемнело. Ни один старьевщик и уж тем более ростовщик не открыл бы дверь посетителю в такое позднее время, но долгожитель Витаниэль был не просто спекулянтом, наживающимся на людском горе, он еще и скупал краденое, а значит, самые выгодные клиенты появлялись у него в лавке именно ночью.

* * *

Говорят, глаза – зеркало души человека, но, видимо, на тех, в чьем роду были эльфы, это правило не распространяется. Глазки Витаниэля были мутными, с маленькими неподвижными зрачками, смотревшими, как могло бы показаться, в пустоту. Они взирали на ночного гостя через узкие щелочки уродливых, складчатых образований на месте обычных человеческих век и не выражали ни удивления, ни злобы, ни интереса, ни сомнений, в них не было вопроса, в них вообще ничего не было.

– Проходи, раз пришел, – прошептал потрескавшимися губами низенький, сгорбленный старичок в новеньком парчовом халате, а затем, нисколько не боясь, что у незваного гостя могут быть дурные намерения, повернулся к открытой двери спиной и зашлепал куда-то в глубь темного, заваленного барахлом коридора.

«Мда-с, такую пародию на человека не каждый день увидишь. Эк его времечко-то перекорежило да скрючило! – подумал Штелер, но тут же устыдился своей иронии. – Посмотрим, как я буду выглядеть, когда и если доживу до его лет…»

Мысль, пронзившая совесть гостя укором, была хоть и правильна, но абсурдна. Сколько бы ни жили морроны, годы не имели власти над их телами. Сам Штелер примкнул к Легиону недавно и не имел еще случая убедиться в правильности этого суждения, но зато знал, что многие из его собратьев жили не одну сотню лет, а выглядели точно так же, как в тот день, когда их настигла костлявая старуха с косой, ну, может быть, чуть-чуть постарше….

Захлопнув неблагоразумно оставленную стариком открытой входную дверь, Штелер запер все до единого семь сложных засовов и, взяв с пустого бочонка возле порога еще горевший огарок свечи, смело шагнул в черноту набитого всяким хламом коридора. Впереди не было видно ни зги, но маячил маленький огонек – свечка в руках хозяина, которая не могла осветить пространство вокруг, но показывала направление движения. Свой огарок моррон понес в вытянутой руке, тщательно стараясь разглядеть хоть что-то вокруг. Коробки, тюки, корзинки, просто доски с торчащими вверх остриями ржавыми гвоздями и контуры прочих предметов всплывали перед глазами гостя лишь в самый последний момент. Не прошло и пяти минут блуждания по темному извилистому лабиринту, как на теле моррона появились новые ссадины, синяки, порезы, а к грязным волосам, бороде и усам прилипло что-то легкое и щекочущее, напоминающее перья из подушки.

Когда хозяин дома и гость наконец-то достигли конечной точки пройденного вслепую маршрута, Штелер убедился, что его предположение не расходилось с истиной. Он был весь в перьях, как недощипанный, сбежавший из-под ножа повара гусь.

– Ну вот-с мы и пришли-с, – прокашлял Витаниэль, медленно опуская свое иссушенное годами тельце на низенькую кушетку возле заваленного бумагами и всяческими безделушками стола, такого же старого и дряхлого, как и его хозяин. – Показывай, зачем сон старческий потревожил!

Штелер никак не мог разобрать, куда же его завел ростовщик: в подвал, кладовку, на склад, в специальную комнату для приема ночных гостей. Огарок в его руках погас, а кроме него, горели только три свечи, выхватывая из темноты помещения лишь часть огромного дубового стола да кушетку, где развалились живые кости в парчовом халате и намотанном на горло шарфе. Однако моррон мог поклясться, что поблизости был кто-то еще. Он чувствовал, как за каждым его движением внимательно наблюдала из темноты парочка, а может, и не одна, настороженных глаз. Наверняка стоило лишь ему проявить неуважение, агрессию или начать угрожать немощному старику, как в спину тут же вонзилось бы острое, длинное лезвие стилета. Не только скупщики краденого, но и все, кому приходится часто иметь дела с разбойниками да ворами, предпочитают не оставаться с клиентами один на один.

– Вот, – не тратя времени на объяснения, Штелер кинул на стол перстень.

Хоть по глазам и испещренному складками морщин лицу старика нельзя было совершенно ничего понять, зато потянувшаяся к объекту предстоящего торга рука поведала моррону о многом. Узенькая, тонкая, изъеденная прожилками и узелками вен, она быстро схватила добычу и ловко завертела ее в длинных костлявых пальцах с непропорционально большими и невероятно чувствительными подушечками. Моррон сбился со счету, сколько раз фамильная драгоценность перевернулась в дряблой ладони, сколько раз она побывала на каждом пальце скупщика, кроме большого. Самое удивительное, что за все время оценки вторая рука старика, внимательно всматривавшегося в блеск трех бриллиантов и одного рубина, не покидала кармана халата.

– Вещица дорогая, – наконец-то изрек Витаниэль, весьма удивив продавца.

Обычно скупщики вели себя совсем по-иному. Стараясь сбить как можно ниже цену заинтересовавшего их товара, они первой фразой выражали лишь недовольство и крайнее разочарование. Если бы торг начался с заявления вроде «Ну, я не знаю…», «Подделка, могу дать…» или более радикального высказывания: «Зачем тратишь мое драгоценное время на всякую ерунду?», то Штелер воспринял бы это как должное, но к такому неожиданному началу беседы он оказался совсем не готов, поэтому и стоял как вкопанный, хлопая, словно девица, ресницами и молча слушая, что говорил старик.

– Работа виверийца Антоно Карболо… Великий мастер был… умер лет триста назад, а за десять лет до кончины изготовил этот перстенек на заказ для самого Онгора ванг Штелера. С тех пор вещица ни разу не продавалась, а переходила по наследству, от отца к старшему сыну. Последний владелец барон Аугуст ванг Штелер, вшивая овца, опозорившая древнейший род, – пробормотал на одном дыхании старик, продолжая любоваться прекрасным образцом виверийского ювелирного искусства и совсем не глядя на посетителя.

По правде сказать, моррон был даже рад, что скупщик не обращал на него внимания и разговаривал как будто не с ним, а с поблескивающими в тусклом свете свечей каменьями. Если бы Витаниэль хоть на миг оторвал взор от прекрасной безделушки и взглянул на посетителя, то непременно заметил бы, как злость на долю секунды исказила лицо оклеветанного барона, а при данных обстоятельствах это было бы совсем излишним.

– В подлинности перстня нет никаких сомнений, – продолжал удивлять моррона старик, снискавший в народе славу кровопийцы и скряги. – Его стоимость около двух тысяч золотых. Я же могу его продать за тысячу шестьсот – тысячу восемьсот… как повезет. Если бы его принес сам барон, я бы дал…

Тут Витаниэль почему-то замялся, его мертвые, неподвижные глазки вдруг забегали, ощупывая темноту комнаты, а ноздри маленького носика задергались, как будто принюхиваясь к какому-то подозрительному запаху, недавно появившемуся в воздухе.

– …я бы его обманул, дал бы всего тысячу, хотя должен был бы купить за полторы, – через силу выдавил из себя старик, поставив логическое ударение на слове «должен», как будто кто-то невидимый в комнате заставлял его так говорить и признаваться в своих нечестных помыслах. – В общем, повезло тебе, парень! Пришел бы три месяца назад, дал бы те сотню серебром и заставил бы еще руки мне облизывать за то, что не спрашиваю, откуда перстенек этот достал: снял с мертвого тела барона или в карты у кого выиграл? А щас… – Скупщик на секунду замялся. Его губы задрожали, а по складкам морщин на лице прокатилась скупая слеза. – Слышь, не терзай мне душу! – вдруг прокричал Витаниэль и, высоко подскочив на кушетке, швырнул прямо в лицо Штелеру туго набитый кошель, неизвестно откуда появившийся у него в руке. – Забирай тысячу золотом и проваливай! – последнее, что провизжал, зашедшийся в истерике старик.

Еще до того, как старенький скупщик, горько плача и подрыгивая всем тельцем, свернулся маленьким калачиком на своей любимой кушетке, в плечи и кисти моррона впились две пары невидимых рук. Быстро вынырнувшие из темноты подручные мертвой хваткой вцепились в клиента и, давая понять, что сделка свершилась и больше ему тут делать нечего, без слов и угроз потащили моррона на выход. Штелер не сопротивлялся насилию, во-первых, потому, что прекрасно видящие слуги скупщика не причинили ему боли и деликатно провели между всех нагромождений ящиков да тюков, а во-вторых, потому, что он был обескуражен такой неслыханной щедростью отпетого спекулянта и вымогателя последнего гроша.

«Что это было?! Нет, в Вендерфорте точно творится что-то неладное… Что-то не так, совсем не так, как должно было быть… – думал моррон, оказавшийся снова на улице за быстро захлопнувшейся у него за спиной дверью. – Нет, не может быть! Три сотни золотых предел… Я только на это мог рассчитывать, – бредя под накрапывающим дождем и вертя в руках туго набитый кошель, более напоминавший по размерам мешок, продолжал беседовать сам с собой пораженный Штелер. – Наверное, хитрый мерзавец меня все-таки обманул. Сказал, что заплатил тысячу, а набил кошель медяками. Потому за порог так поспешно и выставили… еще и спектаклю устроил… Вот уж… одной ногой в могиле, а туда же… комедиант!»

Дрожащими руками моррон развязал тугие тесемки, а когда грубая ткань мешочка разъехалась в стороны и взору предстало содержимое, то так и не смог удержаться от тяжкого вздоха. Внутри поблескивало золото, а не жалкая медь. Еще с четверть часа опешивший моррон простоял на опустевшей к ночи улице, пытаясь сообразить, что же творится в округе. Звон колокола, пронесшийся над кварталом с часовни Юнктара, вывел барона из состояния, близкого к шоку. Наступила полночь, лавки портных уже давно были закрыты, да и находились довольно далеко. Разгуливать по темным улочкам ночью с целым состоянием в руках было слишком опасно даже для почти бессмертного. Резонно рассудив, что лучше всего переждать в укромном уголке до утра, Штелер перешел через улочку, перепрыгнул через покосившуюся ограду и, найдя в густых зарослях каких-то колючих кустов достойную защиту от дождя и недобрых взглядов в виде старенькой, стоящей на трех сломанных колесах телеги, залез под нее, удобно свернулся калачиком, крепко прижав к животу мешок с золотом, и тут же заснул.

* * *

Разрушенные стены городской крепости и сожженные дома, брошенные вещи и изломанное оружие, сотни источающих трупный смрад мертвых тел на мостовой и стаи пресытившихся стервятников на уцелевших остовах крыш – вот и все, что осталось от Кодвуса после того, как через него прокатилась лавина безжалостных орков. Захватчики торопились, видимо боясь, что некоторым жителям удалось скрыться в лесу еще до начала штурма. Разрозненные группки перепуганных беглецов не представляли опасности для могучей орды, но они могли добраться до ближайшего королевства, Филании, гораздо быстрее войска и предупредить людей о надвигающейся опасности. Только эта и никакая иная причина могла заставить степных гостей, не захоронив трупы, в том числе и своих павших воинов, тут же отправиться в долгий переход через болота и лесные чащи.

Еще задолго до того, как приблизиться к выбитым тараном городским воротам, Жал зажал рукой нос и старался дышать только ртом. Амбре из запахов все еще витавшей над городом гари и разлагающейся плоти было невыносимо и настолько парализовало далеко не привередливое обоняние солдата, что сержант не сразу почувствовал присутствие в воздухе еще одного весьма специфического и неприятного аромата. Солдаты – неприхотливый народ, что в казарме, что в походе могут питаться любой гадостью, спать под дождем и справлять нужду там, где она их застала. Тысячи грозных воинов на марше превратили разоренный город в такой зловонный нужник, по сравнению с которым тюремная выгребная яма показалась бы благоухающей поляной.

Сержант не выдержал шквала навалившихся на него ощущений и излил скудную желчь из давно пустого желудка прямо на исклеванный вороньем труп орка. Затем, отплевавшись и прислушавшись к царившей вокруг тишине, Жал отправился дальше, к видневшимся впереди руинам сгоревшего лишь наполовину дома. Ему, как любому нормальному человеку, хотелось как можно быстрее покинуть это молчаливое и страшное место, а не рыскать по мертвому городу, каждую минуту рискуя попасться на глаза похоронной команде из пленных и их охранников. Однако перед тем как избрать путь спасения: добираться до границы Восточно-Континентальной Империи по пустынному и долгому торговому тракту или отправиться прямиком в Филанию, через кишащий орками лес, – нужно было разжиться едой. В удрученном сердце солдата разбитой армии теплился слабенький огонек надежды, что в подвале одного из уцелевших домов он сможет найти хотя бы немного провизии, хоть что-нибудь съестное, случайно не замеченное и не прихваченное с собой прожорливыми орками.

Темень и сырость десятка подземелий не прибавили оптимизма. Солдаты вражеской армии выгребли из запасников горожан все, до чего только смогли дотянуться их огромные волосатые лапищи. Зато в бесплодных скитаниях по подвалам был и плюс, точнее даже два. Теперь Жал не боялся нападения, он точно знал, что орки не оставили в городе ни гарнизона, ни даже маленького отряда наблюдателей. Кодвус был мертв, Кодвус был безлюден. К тому же отсутствие еды и ноющий с голодухи желудок не заставили беглеца долго мучиться с выбором, какой же дорогой пробиваться к своим… то есть к людям. Путь на восток, по торговому тракту, был намного безопасней, но долог, да и дичи в той пустоши почти не водилось. В лесу же на юге хозяйничали орки, но их отряды наверняка успели уйти далеко, а распуганное вторжением чужаков зверье уже вернулось к любимым полянам, дуплам да норам. Не столько ненависть к врагу и желание побыстрей встать в ряды любой человеческой армии, сколько вполне естественная боязнь скорых мук от жажды и голода заставила Жала избрать более короткий и опасный путь. Решив не пережидать в мертвом городе ночь, сержант отправился на юг, в Филанию, через лес.

* * *

Это был сон, опять тот же самый проклятый сон, разделенный повелителем ночных кошмаров на несколько частей, показываемых моррону с завидной методичностью. Теперь уже Штелер не сомневался, что видел послание, но только необычное, созданное в форме загадки, которую ему следовало разгадать. События, произошедшие со стрелком-сержантом очень-очень давно, были как-то связаны с тем, что творилось сейчас в Вендерфорте, со странным поведением людей, как будто боящихся чего-то или кого-то и поэтому ведущих себя неестественно: не подбирающих деньги,валяющиеся у них буквально под ногами, и даже боявшихся обмануть при торге.

Все еще лежа под телегой и утирая со лба испарину холодного пота, барон закрыл глаза и попытался снова заснуть. Он не страшился видений, он хотел досмотреть послание до конца и, получив все до одного фрагменты головоломки, наконец-то найти ответ на вопрос, что за напасть блуждает по улицам Вендерфорта. Однако Коллективный Разум или кто-то еще, посылавший сны, был против нечестной игры и ненавидел жульничество. Сколько ни пытался моррон вновь попасть в плен иллюзии и ощутить себя сержантом Жалом, а желанная дрема не наступала. Наоборот, в голове с каждой минутой появлялось все больше посторонних мыслей, мешающих расслабиться и погрузиться в столь необходимое для дела забытье.

Потеряв без толку около часа, неудачливый засоня в конце концов сдался, утешая себя надеждой, что повторит попытку чуть позже, в более подходящих и комфортных условиях: с пуховой подушкой под головой, на мягкой-премягкой перине, укрывшись теплым одеялом и предварительно осушив кувшинчик доброго винца.

Наступившее утро было солнечным, хоть и немного прохладным. Стараясь не поднимать излишнего шума, Штелер отложил в сторонку приятно позвякивающий мешок, осторожно выполз из своего укрытия и огляделся по сторонам. На тихой улочке не было ни души, из чего моррон заключил, что сейчас еще довольно рано, где-то между шестью и семью часами утра. Сонные мужчины уже ушли трудиться в цеха, а их женушки да детишки еще досматривали последние сны в нагретых за ночь постелях. В отличие от деревенских жителей домочадцам рабочих не было нужды вставать ни свет ни заря. Здесь не держали домашней скотины, тем более в рабочих кварталах, где пьют не закусывая, а если на хмельные глаза попадется еда, то могут и стащить с чужой тарелки надкусанный огурец, не то что позаимствовать из соседского хлева тощую-претощую свинью или жилистого петуха.

Немного оглядевшись и окончательно убедившись, что появление его всклокоченной головы среди веток разросшегося куста осталось незамеченным, барон вернулся в убежище. Как ни боязно было ему расставаться с вырученными за перстень деньгами, но он все же принялся рыть ямку, где собирался захоронить все свое добро, за исключением разве что двух дюжин золотых, кое-как распиханных по дырявым карманам. Оставлять целое состояние в крайне ненадежном тайнике было чрезвычайно опасно, его могли случайно обнаружить вышедшие на улицу поиграть дети или какая-нибудь хранительница домашнего очага, которой вдруг пришло бы в голову порубить старую телегу на дрова или использовать ее для иных хозяйских нужд. Однако иного выхода у барона не было. Трудно представить нищего, расхаживающего по городу в обнимку с мешком золотых монет. Первый же стражник обобрал бы бедолагу до нитки, а затем засадил бы надолго в тюрьму. Штелер и так побаивался брать с собой даже небольшое количество золота, но вернуться к скупщику и попросить разменять с десяток монет серебром и медью он не решился. Закапывая мешок, моррон рисковал, но тот риск был обоснованным и отнюдь не напрасным. Богач в нищенских лохмотьях рассчитывал потратить час, самое большее два, на то, чтобы разжиться приличной одеждой и привести в порядок растрепанную немытую растительность на голове. Затем, приняв надлежащий его положению вид, он тут же вернулся бы и забрал припрятанное добро. Это уже можно было сделать открыто, на глазах у десятка изумленных кумушек и детишек. Никто бы не осмелился напасть на дворянина при мече, тем более что в ту пору в квартале мужчин-то как раз и не было бы.

Предположение подтвердилось, Штелер не потерял отсчет времени. Едва он присыпал тайник землей и вылез из-под телеги, как колокол на часовне Юнктара ударил семь раз. Все до единой ставни ближайшего барака были плотно закрыты, а окна дома Винеля, находившегося на другой стороне улочки, еще оставались занавешенными плотными шторами. Немного успокоив себя обещанием, что если припрятанные деньги пропадут, то он их непременно найдет, даже если придется потратить целый день и перерезать глотки половине квартала, Штелер замурлыкал под нос фривольную песенку и пошел прочь из квартала по направлению к Южным воротам. Все время ходьбы моррон предусмотрительно держал руки в карманах, боясь, что золото может зазвенеть при резком движении или, того хуже, ненароком прилюдно вывалиться.

(обратно)

Глава 5 Оскверненный очаг

Все утро Штелеру сопутствовала капризная госпожа Удача, до этого бывшая к барону не очень-то благосклонной. Без всяких злоключений он покинул район обитания нищих да тружеников цехов и легко, почти не прячась и не утруждая себя ползаньем на животе по сточным канавам, обошел посты стражи на границе квартала Рэбара – места, где проживали не очень богатые горожане, но уже и не бедняки. В маленьких, но не таких уж и невзрачных домишках проживал разный люд. Здесь ютились клерки различных управ, торговцы средней и малой руки, стражники с их многодетными семействами, лекари, костоправы, а также держали мастерские портные, сапожники, ювелиры, оружейники и прочий ремесленный люд, имевший небольшой круг собственной зажиточной клиентуры, хоть и не делавший их богачами, но зато позволявший продавать плоды своих трудов напрямую заказчикам, минуя алчных посредников, скупщиков и прочих любителей перепродавать и получать процент, зачастую составляющий большую часть дохода. В отличие от обычных ремесленников, трудившихся не покладая рук с утра до позднего вечера, мастера из квартала Рэбара не считали необходимым вгонять себя и подмастерьев в семь потов. Они являлись зодчими ремесла, художниками, создающими почти шедевры, а не ремесленниками, делавшими упор на количество и пренебрегавшими качеством.

Если небогатым дворянам или состоятельным горожанам понадобились новые сапоги или платье, они шли в мастерские квартала Рэбара, где с них заботливо снимали мерки улыбчивые мастера, не просто шьющие одежду или обувь, а еще и подгонявшие ее под далеко не всегда стандартные ступни и фигуры. Если есть деньги, то зачем же мучиться в камзоле, который жмет в талии или узок в плечах, зачем стирать ноги сапогами, которые жмут?

В принципе, Штелер был привычен ко многому, поэтому мог и претерпеть небольшие неудобства, тем более что при его образе жизни одежда долго не держалась. Он мог бы пойти на один из рынков, где, не переплачивая втридорога за заискивающую лесть и лживые улыбки портных, подобрать себе довольно сносное платье и не очень стесняющие движение сапоги, однако подобная экономия, скорее всего, привела бы к беде. Одно дело превратиться из нищего бродяги в благородного господина на глазах у портного и парочки его подручных, не имеющих дурной привычки задавать не относящиеся к делу вопросы, и совсем иное – проделать подобное на глазах у целой толпы, в которой обычно водятся не только воры, но и иные личности, внимания которых опальному барону весьма хотелось бы избежать. Его разыскивали не только стража и слуги аристократов, нерадивым «детишкам» которых досталось в лесу от его сапога да меча. Хоть мнимый гердосский мятеж произошел более двух лет назад, вездесущие и не дремлющие, будто око господне, тайные агенты короля еще не оставили надежды поймать одного из главных зачинщиков колониальной смуты. Моррону было лучше избегать появления в слишком уж многолюдных местах, да еще при обстоятельствах, вызывающих непонимание и интерес.

Хоть мастерские портных открывались не ранее десяти, у Штелера в карманах позвякивал отменный набор отмычек, способный распахнуть любую дверь. Переодетому нищим барону стоило лишь показать горсть золотых монет недовольно таращившемуся на него сквозь смотровое окошко подмастерью, как глаза паренька расширились, а в замке запертой двери заелозил ключ. Его обслужили быстро, наговорили массу лестных слов о его хорошей фигуре и, главное, в течение каких-то пары часов создали довольно приличный по меркам провинциального города костюм. Конечно, показаться в таком наряде на балу у герцога было нельзя, но к светским развлечениям барон и не стремился. Переступив порог портняжной мастерской жалким оборванцем, Штелер вышел из нее господином: хоть и не аристократом, но человеком, без сомнений, благородного происхождения, не богатым, но со сносным достатком.

Однако задуманное превращение еще до конца не свершилось. Чтобы выглядеть дворянином, моррону было необходимо сделать еще три вещи: обзавестись сапогами, привести свои бороду и волосы в надлежащее состояние, то есть элементарно подстричь да побрить, а кроме того, повесить на перевязь меч или шпагу. Грязнуля-дворянин без сапог и оружия – такое же необычное и привлекающее к себе внимание зрелище, как светская дама, расхаживающая по городу пешком, а не разъезжающая в карете.

За срочность сапожник попросил двойную цену, моррону пришлось уступить. Цирюльник тоже постарался нажиться на необычном клиенте и утомил Штелера бесконечной надоедливой болтовней о его запущенных волосах. Выслушав совершенно неинтересные наставления по уходу за разросшейся шевелюрой, барон, не споря, отсчитал три золотых, хотя более одного работа брадобрея не стоила, и уже собирался мирно покинуть заведение, когда раззадоренный сговорчивостью доверчивого клиента мастер попытался всучить ему флакон якобы редкого, якобы эльфийского средства для удаления волос с недоступных бритве участков тела. Такая вопиющая наглость просто не могла остаться безнаказанной. Не говоря ни слова, Штелер вырвал флакон из слабеньких ручонок подстригателя усов да бород и вылил его содержимое мерзкому обманщику в штаны.

Под звучный аккомпанемент из визга, причитаний и стонов, а также дружного хохота недолюбливающих хозяина слуг барон покинул цирюльню и направился в оружейную лавку. Тут его постигло разочарование, притом не из-за убогости выставленного на продажу ассортимента. Захваченной с собой суммы не хватило. В кармане уныло позвякивали два золотых, а самый плохонький, сносный с виду, но ужасно грубо и даже небрежно выкованный меч стоил целых три с половиной. На поиски другой лавки Штелеру не хотелось тратить драгоценного времени, ведь мешок золота под телегой остался практически без присмотра, и чем дольше он там лежал, тем больше было шансов, что его случайно найдут. Дав слово оружейнику, что вернется чуть позже и доплатит недостающую сумму, барон повесил на пояс тяжелое и бесполезное в бою убожество и покинул лавку. Напоследок он мысленно осыпал проклятиями голову проходимца-кузнеца, кующего оружие не для ратного дела, а для вида и зарабатывающего на этом гораздо больше, чем действительно знающие свое дело мастера. Конечно же, почти любой на месте Штелера надул бы низкого обманщика, торгующего под видом оружия кое-как сделанным барахлом, но гость в родном городе твердо решил сдержать данное им слово. Он не мог отказать себе в удовольствии высказать свое мнение негодяю в глаза, а под конец пламенной речи из ругани и отборного сквернословия отходить его ниже спины плашкой проданного за тройную цену меча.

На этом, собственно говоря, неприятности моррона в то утро и закончились. Еще до полудня он вернулся к не обнаруженному никем тайнику и, забрав золото, отправился обратно в квартал Рэбара, где снял на два дня небольшую, но довольно уютную комнатку. Выбор места временного пристанища был обусловлен сразу тремя причинами. Во-первых, жилье в небогатом, но приличном квартале соответствовало его положению. Небогатые дворяне, прибывавшие на несколько дней в Вендерфорт, останавливались именно здесь. Казенные дела или хлопоты о наследстве заставляли их часто посещать Городскую Управу, находившуюся по соседству в квартале Виндра, да и до центра города отсюда было недалеко. Всего четверть часа неспешной пешей прогулки, и приезжий уже на площади перед храмом Мината, еще столько же, и он достиг площади Доблести, где находились особняки аристократов и прекрасные ресторации для знатных господ, «случайное» знакомство с которыми за бокалом вина бывает весьма полезным. Во-вторых, в домах по соседству жили семейства стражников, начиная от домочадцев сержантов и заканчивая родней низших офицерских чинов. Здесь он мог спокойно припрятать под кроватью мешок и не тревожиться, что в его отсутствие заявится вор. Городские преступники предпочитали лишний раз не докучать страже и появлялись вблизи от их домов крайне редко. И, в-третьих, никто бы не додумался, что разыскиваемый убийца поселится именно здесь, под самым носом у ищеек, до сих пор так и не взявших его след.

Полдень только прошел, до вечера было еще далеко, и моррон пока не знал, чем заняться, ведь он собирался проникнуть в родительский дом, а сделать это, скорее всего, ему пришлось бы тайно, под покровом ночи, следовательно, выходить на разведку следовало вечером, никак не раньше часов пяти. Пары часов моррону потребовалось бы, чтобы изучить окрестности и узнать в центре города, что изменилось за годы его отсутствия, затем не мешало бы посетить ресторации и послушать сплетни да слухи, а уж потом приступать к главному делу, по возможности не наживая новых врагов и не попадая в очередные неприятные истории.

Несколько часов Штелер мог провести развалившись на кровати, и барон не преминул воспользоваться этой возможностью, тем более что тем самым он совмещал приятное с полезным, надеясь не только отдохнуть после утомительного похода по лавкам да мастерским, но и досмотреть загадочный сон, посылаемый ему неизвестно кем и непонятно зачем.

* * *

Сны – словно кошки. Они лезут на руки к человеку в самый неподходящий момент и настойчиво требуют от хозяев внимания. Однако стоит лишь самому взять домашнего любимца на руки, как он, а еще сильнее она, тут же начинает вырываться, царапаясь острыми коготками, издает жалобные скрипучие звуки, отдаленно напоминающие мяуканье, и всем своим видом показывает, что не потерпит возмутительного насилия над ее кошачьей личностью. Как бы вы крепко ни держали своенравное существо, но оно все равно выждет подходящий момент и вырвется из рук, оставив на прощание кровавые отметины от мелких, но очень острых коготков. Самое поразительное, что в действительности никакая свобода кошкам и не нужна. Убежав от вас, питомец прячется в укромный уголок под кроватью и оттуда следит за вами, терпеливо ожидая, когда же вы займетесь делом и он сможет запрыгнуть вам на руки. Вот так же противно ведут себя и сны: они приходят, не спросив на то разрешения, но принципиально игнорируют ваше желание их увидеть.

Моррон основательно подошел к процедуре быстрого погружения в сладкую негу забытья. Он сделал все возможное, чтобы желанное видение пришло как можно быстрее. Разделся догола, предварительно заперев на засов дверь своей комнаты, вылил на себя два кувшина прохладной воды, чтобы освежить настрадавшуюся под слоем грязи кожу, а затем, осушив одним залпом полграфина довольно сносного вина, занырнул в кровать, устроился поудобнее и накрылся мягким, пахнущим свежестью лесных трав одеялом. Желанная дрема наступила уже через пару минут, а вот сон не пожаловал, точнее, барон увидел совсем не то, на что он рассчитывал:

ОНА не вышла, а ворвалась на сцену, обрушилась на зал бурной лавиной страстного до безумства танца. Прекрасная женщина, под стать богине, обворожительная танцовщица тридцати – тридцати пяти лет мгновенно пленила всех и каждого, зачаровала, околдовала и заставила притихнуть. Ее длинные белые прямые волосы жили собственной жизнью, гармонично дополняя и усиливая эффект ритмичных движений стройного гибкого тела, красоте и правильности форм которого позавидовала бы любая женщина. Свободное, полупрозрачное и нарочито простое красно-черное платье необычайно удачно сочеталось с белизной ее кожи и волос.

Зрелище парализовало, оно намертво приковывало к себе взгляд и не позволяло собравшимся думать ни о чем другом. Музыка была всего лишь невзрачным дополнением к чарующей красоте довольно простых, но импульсивных и страстных движений. Порой она даже мешала, не поспевая, не выдерживая сумасшедшего ритма пляски. Женщина не танцевала, она даже не говорила с залом на языке движений, она просто жила, повинуясь страсти и идущим из самого сердца эмоциям. Она то страдала, то радовалась, то держалась надменно, как герцогиня, то походила на развеселившуюся деревенскую простушку. Резкие контрасты, сочетание несочетаемого, энергия, боль, сила, страсть, немощь и страдания – все так перемешалось внутри одного короткого танца… Но вот музыка прекратилась, светловолосая красавица остановилась, повернулась к Штелеру прекрасным личиком и, одарив его презрительной и в то же время надменной ухмылкой, произнесла всего одно слово: «Ничтожество». Оно прозвучало как приговор, как команда «Пли!» – последнее, что слышит расстреливаемый.

Барон проснулся с криком и в холодном поту. Утирая мокрый лоб одеялом, Штелер пожалел, что израсходовал весь запас воды, хотел крикнуть прислужника, но потом передумал. Он больше не мог находиться в комнате один на один с предательски закопошившимися в голове мыслями. Он должен был срочно встать и пройтись, забить голову ненужными делами, срочно пуститься в какую-либо авантюру, пусть даже опасную, но только избавиться от нежелательных дум, навеянных сновидением.

Посылавший ему сны действительно не любил жуликов и, чтобы раз и навсегда отучить хитреца от нечестных проделок, послал ему в наказание не очередной эпизод из скитаний сержанта Жала, а напоминание о НЕЙ. Ведь к нему явилась не просто прекрасная танцовщица, а Лора, женщина, которую барон еще любил, с которой он совсем недавно был вместе и которая так хладнокровно и жестоко прошлась по его душе грязными сапогами.

Не желая вновь оказаться в плену горьких воспоминаний и печальных, бестолковых переживаний, от которых все равно ничего бы не изменилось, а настроение заметно ухудшилось, моррон поспешно оделся и отправился на прогулку в город примерно на три часа раньше, чем запланировал перед тем, как его посетил сон ужаснее любого кошмара и омерзительнее, чем нечищеные сапоги во время парада.

Свежий воздух и легкие прикосновения ласкового ветерка быстро расправились с печалями о былом. Они развеяли их и вселили уверенность, что жизнь хороша, несмотря даже на то, что порою в ней случаются мерзкие пакости и происходят вопиющие несправедливости… Барон не спеша, прогуливался по знакомым с детства местам, ведь именно сюда, в квартал Рэбара, он убегал из-под назойливого присмотра отцовских слуг. Обманув гувернера или заболтавшуюся с соседской прислужницей няньку, маленький Аугуст любил часик-другой погулять по шумным городским улочкам, наблюдая за бурлившей жизнью, как ему тогда казалось, простых людей. Это сейчас барон понимал, насколько наивны были его тогдашние представления о жизни, людях и достатке: каждого, кто был беднее и неродовитей отца, юный Штелер считал простым человеком, можно сказать из низов. Глаза мальчика открылись и увидели правду, лишь когда он уже стал юношей, почти мужчиной. Он попал в армию, точнее, в военную академию и наконец-то понял, что такое сословия и как важно не просто носить на боку меч, но еще и иметь грамоты, подтверждающие знатность твоего рода. Потом молодой офицер был приписан к полку, и его весьма удивило, что даже среди сержантов и солдат имеются свои гласные и негласные иерархии, ведь люди не могут и не хотят быть равными, они вечно пытаются поделить остальных на «выше или ниже, лучше или хуже меня…», они стараются определить свое место в жизни и вечно равняются на других, в то время как гораздо разумнее было бы судить о своих достижениях объективно, с точки зрения свершенных дел. Редко кто скажет: «Я живу хорошо» или «Я живу плохо», для подавляющего большинства людей предпочтительнее иные формулировки: «Живу не хуже других», «Я богаче соседей» или «Мой род древнее рода самого короля!»

Отдавшись плавному течению отнюдь не тревожных, а даже приятных мыслей о природе людской, барон и не заметил, как заблудился. Нет, он не зашел в глухую подворотню и не попал в безлюдный тупик, из которого не видно было выхода. Он по-прежнему шел по довольно оживленной улице, но только, к великому стыду, не понимал по какой и не знал, какого направления ему придерживаться, чтобы выйти к храму Мината, на площадь, названную в честь его славного предка, а уж затем, немного полюбовавшись величественным зданием храма, пойти дальше, ко дворцу герцога.

Когда заблудился, то куда проще спросить у прохожих дорогу, чем долго плутать по незнакомым улочками, теша мужскую гордыню ложным, смешным до абсурдности и неизвестно каким дураком выдуманным утверждением: «Настоящий мужчина способен найти дорогу сам, конечно, если он настоящий мужчина!» Штелер так и поступил, обратился за помощью, однако реакция окружающих повергла его в шок. Вместо того чтобы просто, пожав плечами, ответить «не знаю» или указать заплутавшему господину путь, люди испуганно шарахались в стороны, услышав невинное и привычное для них сочетание слов «площадь Сегиума». Наверное, меньший страх на подуставших под вечер горожан нагнали бы иные, более агрессивные комбинации слов, к примеру такие, как: «Гони кошелек!» или «Цыпочка, задирай юбку!»

Особо отличился низкорослый, толстоватый и почти совсем облысевший мужчина в строгом черном платье и с казенной папкой в руках. Писарь, а может, учетчик одной из городских управ, словно лягушка, отскочил от моррона на три-четыре шага назад и, зачем-то прикрывшись папочкой, заорал что есть мочи противным пискливым голоском: «Изменщик! На помощь! Стража!» К счастью Штелера, мимо проходил молодой офицер в мундире лейтенанта стражи. Он быстро утихомирил паникера и живо отослал обратно примчавшихся на крик, изрядно взопревших от бега в кирасах и шлемах солдат из патруля. Затем разумный не по годам, чрезвычайно рассудительный офицер учтиво и доходчиво объяснил приезжему дворянину, что уже два года, как площадь называется Храмовой, а имя когда-то народного героя и прославленного генерала, барона Сегиума ванг Штелера, лучше не употреблять как в публичных местах, так и в разговоре с малознакомыми людьми, если, конечно, оплошавший гость Вендерфорта не желает оказаться в маленьком уютном особнячке на пересечении Цветочной и Извозной улиц, а проще говоря, в местной штаб-квартире королевского тайного сыска.

Искренне поблагодарив молодого офицера за его полезный совет и благородное участие, Штелер мило раскланялся и пошел дальше, прилагая немало усилий, чтобы не показать, насколько он зол, как крепко вцепились отравленными когтями ему в горло обида и ярость и как он возненавидел в этот миг герканского короля вместе со всей сворой его придворных интриганов. Два года назад Штелер легко воспринял известие об опале и о вынесенном ему смертном приговоре, но он был искренне убежден, что королевская немилость коснулась только его, что венценосный самодур не осмелится переписать историю королевства и вычеркнуть из нее прославленные имена его предков. Подобное нельзя было простить, бывший полковник и бывший барон делать это и не собирался. Уже шагая по Храмовой площади, мимо величественного собора, на который кипевший от злости моррон не взглянул даже мельком, последний из рода ванг Штелеров дал себя клятву во что бы то ни стало отомстить покусившемуся на святое королю и восстановить честное имя предков.

Достигнув площади Доблести, на которой находился не только дворец герцога Вендерфортского, но и его собственный особняк, Штелер уже остыл, а его разум принялся просчитывать комбинации и строить планы будущей мести, для осуществления которой у него, как ни странно, имелось много возможностей. Даже неприятное зрелище, увиденное им у Стены Славы, не произвело на опального барона особого впечатления, он воспринял его отрешенно, как само собой разумеющееся, как должное….

Испокон веков в Вендерфорте существовала традиция вывешивать на огромный монумент, расположенный по самому центру площади, щиты отличившихся в боях и на мирном поприще дворян. Щит ванг Штелеров всегда висел на самом видном, самом почетном месте, а теперь он валялся в грязи, закрашенный черной краской, и каждый желающий мог пройтись по нему грязными сапожищами. Впрочем, за два года эта забава народу изрядно поднадоела, и хоть Штелер провел у Стены Славы около получаса, охотников потоптать его родовой щит он не заметил. Зато его неживой двойник – довольно точно изготовленное чучело в полковничьем мундире без эполетов и нашивок – пользовался огромным успехом. Чучело мерно раскачивалось на виселице, и любой желающий всего за пару жалких медяков мог запустить в него перезревший помидор, а за пять – пронзить толстое-претолстое пузо разжалованного полковника специально приставленным к виселице копьем.

Моррону вдруг стало смешно, хотя подобное зрелище должно было лишь еще сильнее разозлить его. Раньше он даже не представлял, насколько люди глупы и наивны, как искренне верят всему, что слышат с трибуны, и даже не ставят под сомнение слова королей, герцогов и иных вождей. Никакого гердосского мятежа не было, но это всем безразлично, ведь колония так далеко. Главного заговорщика не нашли, поэтому городские власти не придумали ничего глупее, чем исполнить смертный приговор, повесив чучело. С тех пор опальный барон похудел раза в два и заметно окреп в плечах, но никому не было до этого дела. Штелер даже подумывал заплатить пять медяков за удовольствие самому ткнуть себя в пузо копьем и вдоволь повеселиться над толпившимися вокруг виселицы горожанами, наверняка не узнающими его. Однако потехе не суждено было сбыться. Стоявшие поблизости кареты разъехались, и моррон увидел отцовский дом, находившийся вдалеке, на другом конце площади. Улыбка мгновенно слетела с лица Штелера, а в прищуренных глазах появилась тревога. Он пока еще не знал, стоит ему радоваться или горевать, но прежде всего ему следовало разобраться, что же сотворили вассалы герцога с его родовым особняком.

* * *

В детстве Штелер любил гулять в отцовском саду, где росли, наполняя воздух благоухающим ароматом, яблони и вишни. Он пропадал в нем часами, а если строгие родители были в отъезде, то и днями. Деревья были его лучшими друзьями, они выслушивали его истории, заботились о нем, укрывая листвою от жары и успокаивая мерным колыханием веток в самые трудные минуты жизни. Сюда малыш Аугуст убегал, получив от отца ремнем по розовой попке. К своим молчаливым друзьям он спешил, если его обижали старшие братья. Особо прекрасен сад был ранней весной, в ту пору, когда зимние холода отступали, наступали первые теплые деньги, только начинали радостно щебетать неизвестно откуда прилетевшие птички и цвели вишни. Штелер так любил их цвет, а теперь… теперь сада не было, на его месте чернела земля, на которой кто-то развел огромное кострище, а там, где росли деревья, торчали уродливые, обугленные стволы… все, что осталось от его верных молчаливых друзей.

Сад был полностью выжжен, а дом цел, хотя и он претерпел разительные изменения. Стены, балконы, окна и крыша пугали глаз своей чернотой. Они были перепачканы сажей, копотью и еще какой-то непонятной черной субстанцией, напоминавшей огромного расползшегося слизняка. В перекошенной железной ограде местами зияли бреши. Некоторые прутья решетки были так вывернуты и перекручены, что, казалось, по ним били тараном, а затем, поняв бессмысленность затеи, стали палить из пушек, притом не самого мелкого калибра. Подтверждений тому, что дом пережил и осаду, и настоящий артиллерийский обстрел, и последующий за ним штурм, было множество. Кое-где возле стен валялись ядра и мелкие шарики картечи, земля вокруг дома была вся в ямах и рытвинах, как будто безумный садовод, перед тем как предать дом с садом огню, решил выкорчевать и пересадить деревья. Штелер не мог понять, зачем и кому понадобилось так издеваться над домом и почему, если по особняку стреляли из пушек, стены остались целыми, ведь на них не было ни одной дыры, ни одной вмятины, да и окна не остались без стекол. Однако жалкий вид особняка был не самым удивительным, не самым нереальным зрелищем.

Верхом абсурда было то, что творилось вокруг, всего шагах в пяти от поваленной и перекошенной ограды. Дом окружал сплошной ров, заполненный грязной, мутной водою. За ним была возведена высокая земляная насыпь с обустроенными позициями для стрелков, настоящий полевой редут, которых бывший полковник перевидал на своем веку превеликое множество. По всему периметру окружавшего дом укрепления, с интервалом всего в десять шагов, были расставлены часовые, то ли охранявшие дом от гнева горожан, ненавидящих изменников ванг Штелеров, то ли, наоборот, оберегавшие жителей Вендерфорта от праведного возмездия дома, который мстил за то, что его пытались разрушить и сжечь.

Неподалеку виднелись армейские походные палатки. Штелер насчитал их с десяток, а значит, комендант города пригнал к особняку никак не меньше целой роты солдат. В землю вокруг насыпи были вкопаны большие, в полтора человеческих роста, ритуальные кресты, соединенные друг с другом серебряными цепями, на которых, как постиранное белье во время сушки, колыхались от каждого дуновения ветра иконы и выдернутые листки из Святого Писания. Кроме стражников, почему-то боявшихся не только пересекать отмеченную цепью границу, но и поворачиваться к дому спиной, моррон заметил еще пятерых священников, готовящихся к проведению какого-то сложного церковного обряда. Трое из них были одеты в черные балахоны святой инквизиции.

Самое поразительное, что вся эта нелепица (иного слова Штелер не мог подобрать) происходила не где-нибудь на задворках города, а в самом сердце Вендерфорта, в каких-то пятидесяти шагах от ограды герцогского дворца и в семидесяти-восьмидесяти шагах от площади, по которой неспешным, прогулочным шагом прохаживались отдыхавшие горожане. К тому же зачем кому-то понадобилось так измываться над добротным особняком? Не проще ли было королю пожаловать его новым владельцам, а не приказывать обмазать стены какой-то пакостью и устраивать бессмысленное представление «а-ля изгнание бесов»? В конце концов, бывшего полковника обвинили всего лишь в измене Короне, а не в продаже бессмертной души рогато-хвостатым купцам из преисподней!

Конечно же, Штелер пытался расспросить окружающих, что это еще за глупое представление. Да вот только обратиться было не к кому… Часовые не отвечали на его вопросы, а когда моррон сделал всего пару шагов в сторону палаток, то услышал за спиной грубый окрик и характерный щелчок взводимых курков. Служивый люд оказался крайне неразговорчивым, видимо, офицеры запретили солдатам пускаться в разъяснения. Прохожие на площади тоже не удосуживались снизойти до разговора с удивленным приезжим, а стоило лишь барону деликатно и учтиво задать гулявшим вопрос, как от него шарахались в сторону. Лишь двое из доброго десятка опрошенных скудно удовлетворили его любопытство: старенькая дама тихонечко прошептала зловещее слово «проклятье», а пробегавший с посланием в руках из дворца к палаткам вестовой прокричал на ходу «Карантин!».

Единственным местом, где он мог хоть что-то узнать, была ресторация «Доблесть и Честь», располагавшаяся на противоположной стороне площади, ее окна выходили как раз на обложенный со всех сторон, словно лисья нора, особняк баронов ванг Штелеров. Заведение было очень престижным и, как следствие, дорогим. Его посещали лишь представители самых знатных семей Вендерфорта, дворяне на службе у герцога и приезжие аристократы. Лиц неблагородного происхождения туда не пускали на порог, а дворяне с тощими кошельками уходили сами, как только улыбчивые прислужники давали им взглянуть на цены. Посещение «Доблести и Чести», бесспорно, ударило бы Штелера по кошельку, но зато там он мог разговорить кого-нибудь из обслуги, подслушать сплетни придворных и, самое главное, увидеть из окошка церковный ритуал, который вот-вот должна была начать святая инквизиция.

Глупо жалеть деньги, когда того требует дело. К тому же два золотых за бокал хорошего вина не такая уж и большая плата, если в придачу ты бесплатно получаешь ценные сведения.

* * *

Время – самый жестокий палач, оно убивает медленно, постепенно, растягивая муки выбранной жертвы на долгие годы, а то и на десятилетия или века. Все, что когда-то было могущественным и величественным, рано или поздно станет жалким, убогим и нелепым; все, что когда-либо процветало, когда-нибудь да обратится в прах.

Штелер только прибыл в город и не знал, когда точно начался упадок преуспевающей ресторации, но симптомы болезни, называемой людьми красивым словом «банкротство», заметил сразу, как только переступил порог. В дверях его не встретил улыбчивый слуга в белоснежном парике и ливрее цвета морской волны, а это уже был первый признак нависшего над заведением разорения. Сцена, на которой ранее денно и нощно сменяли друг друга певцы, музыканты и танцоры, развлекавшие своим нехитрым искусством откушивающих гостей, теперь была пуста, а на стульях скрипачей да виолончелистов виднелся такой толстый слой пыли, что барон сразу понял: выступления не предвидится, просиди он хоть до полуночи. В огромном зале, рассчитанном как минимум на пятьдесят-шестьдесят не привыкших к стеснению персон, обедало всего около десятка посетителей, причем по их одеждам сразу было ясно, что до аристократии им далеко. В основном это были приезжие, зашедшие в когда-то шикарную ресторацию по старой памяти, так же, как и моррон, весьма удивленные отсутствием прежнего лоска да блеска, но все-таки оставшиеся ненадолго перекусить. Если ранее около каждого столика стоял услужливый слуга, готовый быстро исполнить любой каприз посетителя, то теперь разносчиков блюд было всего шестеро на весь огромный зал, да и меню стало заметно проще, без изысков и деликатесов, хотя цены остались по-прежнему высокими. На стенах было пустовато, видимо, не сводящий концы с концами хозяин, избавившись от лишних слуг и прекратив подавать яства, которые заказывают не чаще раза в полгода, уже принялся продавать картины. Его можно было понять, расходы заведения остались высокими, а вот доходы заметно оскудели. Штелеру даже стало интересно, какой он по счету клиент до закрытия когда-то гремевшей на весь город «Доблести и Чести».

Прошествовав через зал, Штелер занял пустующий столик у окна и, поскольку все разносчики пока были заняты, стал наблюдать за проходившей возле его дома церемонией, немного напоминавшей освящение, немного – похороны. Под дружное песнопение священников, а может быть, просто под чтение стихов из Святого Писания, восемь солдат осторожно несли ко рву большой чан, наполненный какой-то кипящей жидкостью. Моррон предположил, что жидкость – смола, а иначе как можно было объяснить возникновение на стенах особняка огромных черных пятен, похожих на слизь. Однако его догадка оказалась неверной. Немного постояв перед рвом, наверное дожидаясь, пока священнослужители закончат молитву, стражники перевернули чан и вылили содержимое в ров. На этом, собственно, церемониал и закончился. Служивый люд оттащил чан обратно к костру, а священники, сняв ритуальные одеяния, скрылись в одной из палаток.

– Чего изволите, милостивый государь? – раздался рядом голос разносчика, оторвавший моррона от размышлений.

– Бутылку «Минфарэ», жареную куропатку и хозяина, – не отрывая глаз от окна, сделал необычный заказ Штелер.

– Простите? – удивленно переспросил слуга, которому показалось, что он просто не расслышал названия последнего блюда.

– Хозяина позови, поболтать с ним надо! «Минфарэ» принеси, а о куропатке можешь забыть, – упростил заказ посетитель.

– Видите ли, – замялся слуга, – наш хозяин не выходит к гостям.

Не желая тратить впустую время на глупые пререкания, Штелер небрежно бросил на стол серебряную монету, которая тут же исчезла в фартуке слуги, еще даже не успев коснуться скатерти. Парень мгновенно испарился, и, как показалось Аугусту, в направлении кухни, а это был хороший знак.

«Если хозяин находится на кухне, значит, он сам потеет возле котлов, следовательно, повар уволен или сбежал… Дела в заведении совсем плохи, а это хорошо… для меня хорошо, – размышлял моррон в ожидании заказа. – За несколько золотых отчаявшийся хозяин расскажет мне все, поделится всем, о чем другие почему-то молчат… Ох и надоела же мне эта таинственность!»

Не прошло и минуты, как возле столика появился невысокий толстячок, судя по мутным зрачкам и огромным мешкам под глазами, очень уставший и нормально не спавший несколько дней. Это было естественно, если учесть, в каком состоянии находятся дела заведения. Когда весь в долгах, то волей-неволей начнешь страдать от бессонницы.

– Изволили видеть, милостивый государь? – произнес хозяин ресторации, так спешивший на зов посетителя, что даже забыл снять перепачканный жиром и приправами фартук.

– Я еще и вино заказывал, – напомнил Штелер скромно притаившемуся за спиной хозяина разносчику. – Видите ли, уважаемый, я приезжий, но когда-то несколько лет прожил в Вендерфорте, – начал разговор моррон, как только любопытный парень побежал за вином. – Город изменился, люди тоже, да и ваше заведение уж совсем не то…

– Можете передать Монфьеру, что я отдам долг, послезавтра отдам! – резко и грубо перебил моррона хозяин и, повернувшись к посетителю спиной, отправился на кухню.

Звон презренного металла творит чудеса, он куда доходчивей объясняет серьезность намерений, нежели лишь сотрясающие воздух слова. Как только пять золотых покатились по пустому столу, хозяин остановился, а затем вернулся.

– Вы ошиблись, милейший, я не посланник от вашего кредитора, – поставил точки над «i» моррон, кивком головы указав хозяину на стул. – Мне хотелось бы получить лишь некоторую информацию, за которую я готов хорошо заплатить.

– И о чем же вы хотите узнать? – медленно произнес хозяин, чьи глазки забегали, попеременно глядя то на лицо собеседника, то на горстку золотых на столе.

– А как вы сами думаете, о чем? – Штелер ненадолго потерял терпение и чуть было не перешел на крик, так ему надоели сплошные загадки вокруг. – О том, что происходит в городе! О том, что случилось с вашим заведением и что, черт возьми, вот это такое?! – Штелер указал пальцем в направлении осажденного особняка за окном. – Что там такое творится: учения городской стражи или отпевают кого-то?! А может, Его Светлость герцог Вендерфортский решил фамильный склеп на месте особняка баронского соорудить и на всякий случай землицу освящает?!

– Тише, милостивый государь, умоляю вас, тише, – прошептал хозяин, испуганно озираясь по сторонам, – за одни только речи такие….

– Говори, что в городе происходит?! – перешел на шепот моррон и крепко сжал ладонь аж взопревшего со страху хозяина.

– Ничего я вам не скажу, а коли с вопросами глупыми не уйметесь, так и за стражей пошлю. Вон она где, близко совсем, – проявил упорство собеседник и выдернул ладонь из-под руки моррона. – Пейте ваше вино, и не забудьте за него расплатиться!

Штелер недооценил прыткость толстячка. Не успел моррон и опомниться, как собеседник уже удалился на несколько шагов от стола и быстро перебирал коротенькими, немного косолапыми ножками в сторону кухни. Несколько секунд посетитель провел в раздумье, стоит ли ему последовать за хозяином на кухню и там продолжить разговор, ведь с кастрюлей горячего соуса на голове люди куда сговорчивее, или все же не связываться с перенервничавшим толстячком.

Неизвестно, к какому решению пришел бы моррон, но буквально через секунду это уже не имело значения, поскольку произошло событие, в корне изменившее ситуацию и заставившее удивиться даже повидавшего многое на своем веку барона. Не успел толстяк скрыться за спасительной дверью кухни, как в зал вбежал запыхавшийся, раскрасневшийся слуга и, брызгая слюной во все стороны, в том числе и в тарелки посетителей, прокричал: «Хозяин, он… он идет!»

Довольно странное заявление сразу поделило присутствующих на две группы. Только что приехавшие в Вендерфорт господа оторвались от тарелок и удивленно уставились на сошедшего с ума прислужника. А завсегдатаи заведения быстро повскакивали с мест, запачкав при этом воротнички едой, и бросились врассыпную. В возникшей толчее и сумятице некоторые даже пытались, позабыв о приличиях и собственном достоинстве, ретироваться в окно. Однако они опоздали. Никто не успел покинуть зал, как дверь открылась и на пороге появился ОН.

Штелеру было чрезвычайно интересно увидеть того, чье приближение вызвало такой переполох. Он наделся узреть влиятельного вельможу, одного лишь кивка головы которого хватило бы, чтобы стража бросила всех присутствующих в темницу; задиристого наемника – грозу заведений подобного рода; на худой конец, прославленного убийцу, одного из тех мастеров меча и кинжала, о которых идет дурная молва и которые так предусмотрительны и хитры, что хоть все и знают об их преступлениях, но не могут отправить за решетку. На всякий случай моррон убрал правую руку под стол и положил ладонь на рукоять меча. В этот миг он очень пожалел, что до того, как отправиться на прогулку в эту часть города, не посетил лавку хорошего оружейника и не обзавелся достойным клинком.

Однако эта мера предосторожности оказалась излишней, ведь порог переступила не грозная личность, одним только видом внушавшая трепетный страх. В зал вошел бледный, как сама смерть, худой музыкант, с ног до головы закутанный в серый плащ и прижавший обеими руками к груди старенький, обшарпанный скрипичный футляр. Не обращая внимания на выкрики и хаотические перемещения по залу присутствующих, болезненный с виду юноша медленно прошествовал к сцене и, не снимая плаща, стал доставать свой инструмент.

– Прошу тебя, умоляю, ну, только не сегодня! – взмолился хозяин заведения, упав перед музыкантом на колени. – У меня дела едва-едва пошли на лад!

Юноша остался глух к уговорам толстячка, не обращал он внимания и на выкрики из зала. Одни молили его, другие осыпали проклятиями, но вот что удивительно, никто из тех, кто до появления музыканта пытался поспешно ретироваться, теперь не осмеливался покинуть заведение. Они обреченно расселись по своим местам, некоторые из них даже заплакали, в отчаянии обхватив голову руками. Парочка приезжих, для которых это зрелище было в новинку, собирались покинуть зал, но и другие гости, и слуги во главе с хозяином кинулись их уговаривать остаться.

– Сейчас нельзя,останьтесь, господа, а то еще хуже будет! – донеслась до моррона мольба трясущегося от страха и плачущего хозяина.

Хотя Штелеру было и противно смотреть на компанию глупцов, боявшихся непонятно чего, однако любопытство взяло верх, и он остался сидеть, желая досмотреть и дослушать концерт абсурда до конца. «Как знать? Быть может, этот бледный немощный юноша как-то связан с тем бардаком, что творится около моего дома?» – подумал барон, скрестив на груди руки и без особого восхищения слушая первые скрипучие звуки какой-то нудной мелодии, выдавливающей слезу жалости к страдавшему от не очень умелых движений смычка инструменту.

Юноша играл, хотя до того, как выходить на публику, ему не мешало бы попрактиковаться в каком-нибудь укромном уголке или в доме, где живут глухие. Одна музыкальная фраза была фальшивей другой, однако посетители почему-то слушали раздражающие слух ляпы затаив дыхание. Но вот смычок перестал терзать струны и медленно опустился. Начинающий музыкант обвел зал отрешенным мутным взором и заговорил.

– Ты, – сказал, словно выплюнул, юноша и ткнул смычком в сторону одного из гостей, – ты присвоил земли соседа, ты должен вернуть их, иначе твоя старшая дочь умрет…

Он вынес этот приговор и снова заиграл. Несмотря на полнейшую абсурдность заявления, вельможа, которому были адресованы слова музыканта, воспринял их всерьез. Его руки сжались в кулаки, а на глазах появились слезы.

Через пару движений смычком музыкальный пророк вновь замолк, а затем обратился к упитанному господину, прячущемуся за спиной своего соседа.

– Ты, Фэрдик ванг Граберг! Ты украл из казны пятьсот золотых… Даю тебе три дня, вернешь тысячу! – голосом, не терпящим пререканий, важно изрек юноша и вновь заиграл.

«Он просто сумасшедший проповедник, безумствующий мошенник, а эти дураки слушают разинув рты и верят каждому слову, – подумал моррон, вставая с места и направляясь к выходу. – А я-то, дурак, надеялся что-нибудь стоящее услышать…. Вот уж, действительно, нет конца и края людской глупости…»

– Ты! – резко выкрикнул музыкант, когда моррон проходил мимо, и, для того чтобы привлечь внимание покидающего зал неблагодарного слушателя, ткнул его смычком, чуть не попав Штелеру в ухо. – Ты скрываешься, ты трусливо прячешься под чужой личиной, вместо того чтобы встретиться с врагами лицом к лицу и восстановить свое честное имя! Ты безвольный слизняк, которому и меч-то не нужен! На тебя возлагали большие надежды, а ты бросил друзей и общее дело, позорно сбежал из колонии, когда тебя отвергла какая-то гулящая девка! Ты, барон Аугуст ванг…

До тех пор, пока юный безумец не стал говорить о нем, Штелер не воспринимал его слова всерьез. Любой землевладелец мечтает наложить лапу на земли соседа, некоторым даже это удается… Любой чиновник, достигший значимого поста, тащит из казны… Так можно ткнуть пальцем в каждого и не ошибиться. Однако юноша не мог знать, что Штелер прибыл из колонии, да и про то, что он пребывал в Вендерфорте инкогнито, на лбу у него не было написано. Моррон поверил музицирующему пророку и при иных обстоятельствах, наверное, вернулся бы на место и дослушал его речь. Однако Штелер не мог допустить прилюдного разоблачения, ведь юноша уже почти до конца договорил его имя… К тому же барон не на шутку разозлился: никто, никто на свете не имел права называть растоптавшую его сердце Лору гулящей девкой, хотя, по чести признаться, именно ею она и являлась. Он и только он мог осыпать имя бывшей возлюбленной оскорблениями, и то лишь про себя; Штелер никогда бы не отважился произнести вслух и половины эпитетов, которыми он щедро одаривал в мыслях так безжалостно поступившую с ним женщину.

Неизвестно, что стало основной причиной поступка моррона: то ли взыгравшая в его сердце ярость, то ли обычная боязнь разоблачения. Легко запрыгнув на сцену, он отвесил юноше звонкую затрещину, а затем, схватив за ворот плаща, собирался вышвырнуть его в окно. Но тут произошло чудо… настоящее чудо. Тощая фигурка тщедушного юноши вдруг рассыпалась в прах, старенькая скрипка со смычком упали на пол, а в руках у барона остался лишь потертый плащ.

На две, а может, и три секунды зал погрузился в гробовое молчание. На Штелера изумленно смотрели десятки пар испуганных глаз, в которых ясно читался один и тот же вопрос: «Что же ты, дурень, наделал?!» Затем тишина была прервана звуками падения на пол посуды, столов и стульев. Все, кто находился в ресторации: и слуги, и посетители – почти одновременно повскакивали с мест и, толкая другу дружку, рванулись к выходу. Не поддался общей панике лишь хозяин. Толстячок устало опустился на стул и, широко улыбаясь, заплакал, но эти слезы были не от горя, а от счастья….

– А ты знаешь, мил-человек, ты ведь мне удружил, – через пару секунд радостного рыдания обратился хозяин ко все еще стоявшему на сцене и державшему в руках пустой плащ моррону. – Такую услугу оказал! От проклятия меня избавил… Вот теперь я тебе все… все как есть расскажу!

(обратно)

Глава 6 Вендерфортский затворник

За окном ресторации чернели стены родного дома, казавшиеся особо зловещими в лучах угасающего, постепенно скрывающегося за крышами домов и башен солнца. Штелер уже несколько часов сидел за столом, пил заказанное вино, заедая его лучшими сортами сыра и все-таки принесенной ему не дожаренной впопыхах куропаткой. Зал ресторации был пуст, в нем не было даже слуг. Напротив сидел хозяин и без умолку тараторил, делая небольшие паузы лишь для того, чтобы протереть мокрым платочком взопревший лоб да смахнуть с глаз слезы, время от времени появляющиеся у него то ли от нервного напряжения, то ли от радости, что ему уже не грозит перспектива опуститься до незавидной участи корчмаря убогого придорожного трактира. Толстячок торопился, говорил поспешно, много и сбивчиво, порою путаясь в датах и названиях или забывая некоторые из таинственных событий, произошедших в Вендерфорте за последние три месяца.

Вроде бы желание моррона сбылось. Он уже получил и продолжал получать изобилующую подробностями информацию, к тому же совершенно бесплатно, ведь проявивший широту души хозяин отказался взять пять золотых за рассказ. Однако Штелер отнюдь не радовался, он уже начал потихоньку проклинать тот день, когда решил излечить любовный недуг посещением родного города. Его несвоевременный визит в Вендерфорт оказался как раз одним из тех лекарств, которое куда опасней уничтожаемой им инфекции.

Говорил рассказчик много, но слишком путано: часто отвлекался на излишние подробности или начинал болтать о знакомых, о которых барону и слышать-то не хотелось. Однако общение с купцами и прочим торговым людом приучило Штелера пропускать мимо ушей глупую болтовню, выделяя из множества слов лишь ценное и полезное. Был бы моррон странствующим музыкантом, написал бы балладу, которая, как пить дать, прославила бы его на всю Герканию; был бы сказителем – сложил бы сказку, и начиналась бы она примерно так:

Однажды ранней весною пожаловал в славный герканский город Вендерфорт убогий странник. Жалок он был и одежкой поношенной, и бородою с усами, которые год или более не чесал, не мыл и не брил. Ходил странник по людным местам, коих в городе имелось превеликое множество, и умы людские речами смущал, вроде бы с первого взгляда правильными, да только с подвохом…

Говорил о Добре и Зле, о том, что в согласии и любви с ближними жить должно, да только мало кто из горожан к его занудным речам прислушивался, поскольку научены уже были жители Вендерфорта… горьким опытом научены. Заявится вот такой праведник, сперва речи красивые ведет, потом учеников-сподвижников вокруг себя собирает да о миссии великой твердит, а через месяцок, глядь, последователи его с пустыми карманами да все в долгах оказываются, а просветителя безгрешного и след простыл…

Мошенников в ту пору было много, поэтому прогонять стали люди человека убогого, а слов его вовсе не слушали, уши себе затыкали. Трижды стражники проповедника за ворота выставляли, но он упертым был, каждый раз возвращался, и все за свое – речи, слуху противные, вести. Посадили дурня в тюрьму, а он и там не унимался. Бьют его палачи плетью, а он все о Добре, милосердии да сострадании толкует, совсем не желая понять, что слушать-то его никто и не хочет.

Неизвестно, как уж оно так получилось: то ли палачей праведник чересчур упрямством своим разозлил, то ли тюремщиков с заключенными нескончаемыми речами замучил, да только сгинул бродяга. Из тюрьмы тело его гробовщики ночью вывезли и в лесу подальше от города потихоньку закопали. Хотели, как и подобает, на кладбище городском схоронить, да только святые отцы супротив были, не разрешили прахом еретика землю освященную осквернять.

Не прошло и двух недель, как в Вендерфорт другой человек заявился, лицом и статью на покойного бродяжку похожий, да только совсем не тот… Красиво бородка была подстрижена, ус ладно закручен, а волос на голове гладко лежал. Одежей на купца богатейшего смахивал, а по манерам и повадкам ну точь-в-точь граф или маркиз. Поселился чужак в квартале Виндра и, поскольку, видать, дел у него особых не имелось, по городу днями и ночами бродить начал, но не просто гулять, а по площадям да улочкам не спеша прохаживался, всякое да разное примечая. Обронит кто кошель, а другой подберет, тут, откуда ни возьмись, господин иноземный появляется.

«Оставь, пусть лежит кошель, где лежал! Не твое ведь, подбирать негоже!» – говорил человек счастливчику, улыбаясь ласково, а в глазах его ехидство скрытое играло, наперед ведь знал, что не послушает его тот, кто кошель подобрал. Разное народ умнику отвечал, в основном обидно, а бывало, кое-кто и с кулаками на чужеземца набрасывался, да только побить его никому не удавалось, поскольку ловок злодей был да силен. А на следующее утро у каждого, кто на добро чужое позарился, волосы на голове выпадать начинали да зуд по коже неуемный шел.

Не только людишки, чужое присвоившие, без волос оставались, но и купцы, кто покупателей обирал, вдруг лавок своих да товаров лишались. Умирали родичи у господ благородных, кто крестьян оброками угнетал, и иные вещи необъяснимые в Вендерфорте вдруг твориться стали.

Много всяких случаев было, многие пострадали, пока не смекнули горожане, что приезжий – мерзкий колдун, да сходства с праведником погибшим не приметили. Тут-то как раз святые отцы и вмешались, приказали они гробовщикам место найти, где еретик закопан, да водицей святою окропить. Отправились мужички послушно в лес, а к вечеру, когда возвратились, со страху тряслись. Была могилка проповедника-самозванца пуста, а землица раскопанная как смоль черна…

Издал тут герцог указ колдуна-чужеземца изловить, повязать да, чтоб он народ честной более не портил, в полдень дня следующего на костре сжечь. Кинулись стражники волю правителя исполнять, да только исчез бесовский прихвостень, сколько ни искали, каждый закуток в городе проверили, а все без толку. Но вот лишь полночь наступила, колдун сам перед дворцом герцога появился. Встал, лиходей гнусный, подбоченясь важно, прямо посреди площади Доблести встал, и речь держать начал, да так звучно и громко, что не только стража, его окружившая, услышала, но и до самых отдаленных уголков Вендерфорта слова приспешника темных сил на крыльях ночи долетели:

«Глупы вы, люди, и злы от своей глупости! Каждого, кто к вам с добром пришел да по доброте своей на пороки ваши указывает, извести готовы! Не понимаете слов! Говорить с вами – лишь время впустую тратить. А коли так, я с утра завтрашнего за дело всерьез возьмусь! Каждый, кто нагрешит и ближнего своего обидит, по делам да получит!»

Как заклятие мерзкое слова колдуна прозвучали, и тут же гром с небес грянул да молнии засверкали. Испугались стражники, разбежались, а злодей, душой нечестивый, в дом на площади пошел и с тех пор там проживать начал. Денно и нощно наблюдает колдун из-за черных-пречерных стен за тем, что в Вендерфорте творится, за жизнью многих людей следит, и кто проступок какой совершает, пусть даже мелкий, тут же нещадно карает.

Так бы начиналась сказка, являвшаяся, к сожалению, былью, для которой пока не было написано счастливого конца.

– Напужались, значица, стражнички, но вскоре-то страх их прошел, – продолжал говорить хозяин, все вытирая и вытирая уже мокрым от пота фартуком лоб, – пришли они в храм Мината, чтобы святые отцы им с нечестивцем бороться помогли… Те, конечно же, согласились. А как же иначе, ведь это их забота – люд праведный от всякой погани защищать. Пока темно, к особняку баронскому соваться не стали, поскольку ночью чары колдовские сильны, а вот только утречка дождались, сразу же и отправились. Молитвы, как положено, сперва отчитали, а там и за факелы взялись… Загорелся дом ярким пламенем, да только горел-горел, а никак не сгорел…

– Это как? – спросил Штелер, брезгливо ковыряясь вилкой в остатках торопливо зажаренной куропатки.

– Да вот так… – повысил голос толстяк, но тут же, испугавшись, вновь перешел на вкрадчивый шепот: – Дымина валит, огонь пылает, стены аж жаром пышут, а не валятся, всё стоят и стоят, окаянные… Опоздали святые отцы, заколдован дом уже был, и сколько священники молитв ни читали, а чары нечестивые ни днем ни ночью снять не смогли. Подождали солдатики, пока пламя стихнет, да вовнутрь ворваться пытались, только двери все заперты накрепко, и сколько их выбить ни тужились, все зазря. Даже орудия подкатили, думалось мне, что в щепу дом проклятый разнесут, но ядра от стен, слизью мерзкой покрытых лишь отскакивали и обратно летели, чуть самих себя стражники не поубивали.

– Ох, дружок, что-то кажется мне, что ты слегка привираешь… Не может такого быть!

– Ага, а ты из окошка, мил-человек, выглянь да убедись! – разозлился обиженный недоверием толстяк. – Уж че токмо с доминой этим проклятым ни делали, каких только святош ни вызывали! Из самого Мальфорна святые отцы приехали, служители святой инквизиции пожаловали, да только все без толку, стоит домина, и все тут… Но вот что странно, – хозяин согнулся над столом так низко, что его жиденькая бороденка перепачкалась в жире многострадальной, давно остывшей дичи. – Колдун за попытки дом его разрушить совсем даже и не мстит… Ему как будто все равно, что его из пушек расстрелять да заживо запалить пытаются.

– Конечно, все равно, – презрительно хмыкнул моррон, – поскольку ничего у вас не выходит, да и дом-то не его, а баронов ванг Штелеров.

– Ты, мил-человек, нездешний, поэтому совет тебе добрый дам! Ты имя изменщика лучше не поминай, а то услышит кто не тот, в каталажку надолго попадешь, а то и на каторгу отправят… Что же особняка касаемо, так он уже года два как маркизу Варсану принадлежит… Повезло же вельможе, вовремя путешествовать отправился, а то в пленники к колдуну угодил бы. Слухи ходят, что нечестивец этот – сам барон ванг Штелер и есть, но только не изменщик, чье чучело на площади копьем пыряют, а один из предков его…

– А кто именно – не говорят: дед, а может быть, прадед?! – с насмешкой спросил барон.

Злость уже давно не душила Аугуста, она куда-то ушла, уступив место бессильной иронии. Что бы ни случилось в городе в ближайшие десять лет, во всем будут обвинять самого барона или его предков. Появился колдун – это покойный ванг Штелер из могилы поднялся и мстить за позор принялся; окажется дочь герцога незаконнорожденной – предатель полковник в юности пошалил…

– Вот чего не знаю, того не знаю, – на полном серьезе ответил хозяин, не почувствовавший в интонации вопроса издевку. – Может, Штелер, а может, и нет, только кажется мне, недаром он в особняке том поселился…

– Ладно, а дальше-то что? Колдун-то пошаливает или смирно в доме сидит? Как вы с ним боретесь?

– Знали бы как, так давно бы уже мерзавца извели, – с печалью вздохнул толстый трактирщик. – Дом его неприступной крепостью стал, и как в нее попасть или разрушить, никому не ведомо. Сам же он, ирод, над попытками стражи лишь насмехается. Говорит, что в дом сможет войти лишь хозяин, тот, кому он по праву принадлежит. Герцог за маркизом посылал, да только гонец, подлец, чересчур болтливый попался. Вельможа ведь не дурак – по доброй воле на верную смерть возвращаться! На люди злыдень-колдун не показывается, но все ведает, что в городе происходит, и людей за проступки жестоко карает: на кого порчу напустит, а на кого мертвецов натравит. Нет на него управы, только вот святая водица во рву да кресты с цепями серебряными чуток помогают… Слава Небесам, один из инквизиторов присоветовал.

– Это как? – удивился моррон, знавший о многих ритуалах инквизиции, некоторые из которых даже помогали бороться с нежитью, но о таком странном способе слышавший впервые.

– Ну, я толком не знаю, – развел руками корчмарь, – но вот шурин мой слышал, как святые отцы господам офицерам объясняли. В общем, колдун-то сам в доме сидит, а наружу по ночам чары посылает. Водица святая их впитывает и ослабляет, а цепи да листы из Святого Писания их обратно к колдуну отсылают. Если поутру листки пожухли совсем иль дотла сгорели, значица, чары колдовские чересчур сильны оказались и наружу проникнуть сумели, а если…

– Пусть так, – махнул рукою Штелер, отчаявшийся услышать что-нибудь толковое и уже порядком подуставший от додумок, выдумок и прочего бреда. – А герцог-то сам почему Вендерфорт не покинул или ему по нраву соседство новое пришлось?

– Да что ты, мил-человек! – интенсивно замахал руками корчмарь. – Да какому же честному человеку такое понравится, тем более ГЕРЦОГУ?! Как только напасть приключилась, так в первый же день все господа благородные, горожане уважаемые да купцы уехать пытались, да только куда там… колдун строго-настрого всем жителям запретил надолго из города отлучаться. А коли кто больше трех дней отсутствовать будет, так гнев на себя навлечет!

– Ага, запретил, а люди добрые нечестивца так и послушались, – усмехнулся Штелер, все меньше и меньше доверявший рассказчику.

– А деваться куда? Как тут не послушаться? – обиделся корчмарь. – Ты город покинешь, а он порчу вдогонку пошлет или с семейством твоим что сотворит. Силен колдун, от его чар и далече не скрыться! Боятся люди, да и я сам со страху трясусь. Вон глашатай его, что ко мне заходить повадился, – наконец-то хозяин заговорил о проклятье, постигшем его заведение, – слышал, поди, как он гостей в проступках уличил. Так ведь правда все, вот руку на отсечение даю, чистейшей воды правда, глашатаи чернокнижника проклятого никогда не врут! Попались господа хорошие, один на подкупе судьи, другой на краже… Ты что же думаешь, они проступки свои исправлять не кинутся? – хмыкнул корчмарь, активно жестикулируя и подпрыгивая на стуле. – Да завтра же побегут: один земли, у соседа отнятые, обратно отписывать, а другой казну из собственного кармана пополнять! Жизнь да душа бессмертная всяко дороже богатства!

– Ну а что же за грешок за тобой водится? От какого проклятья я тебя избавил? – спросил напоследок барон, решивший закончить изрядно поднадоевший разговор, из которого уже все равно вряд ли бы нашлось что почерпнуть.

– Да было дело, – потупив взор, замялся толстяк, но в конце концов не решился скрыть от спасителя правду. – Ты сам, мил-человек, слышал, как музыкантишка тот играл, инструмент лишь терзал… Просился он ко мне гостей развлекать, я же его прогнал. Потом еще раз пожаловал, на любую работу просился, бедняга, полы иль посуду мыть, фартуки стирать, видать, совсем жизнь его прижала. А я, дурень, злой на него был да чиновниками из управы задерганный, – в общем, велел я слугам парня взашей прогнать. Он же, как назло, с голодухи в тот день и преставился. Колдун, конечно же, меня в смерти его обвинил, ведь парень ко мне последнему за помощью обращался. Вот уже второй месяц пошел, как мертвец ко мне в гости захаживал да посетителей, мирно откушивающих, в грехах обличал. Как только господа благородные о том прознали, так сразу же сюда ни ногой! Кому же охота на себя проклятье накликать?

– А я, значит, глашатая по ветру распылил и, тебя тем самым от проклятья избавив, на свою голову его перевел, – догадался моррон.

– Выходит, что так, – развел руками хозяин ресторации, ничуть не опечаленный выгодным для него поворотом событий. Однако толстяк вовремя опомнился и, побоявшись получить кулаком по физиономии, быстро стер довольную улыбку с лица. – Хотя как знать, быть может, колдун ко мне другого мертвеца зашлет…

– Не боись, не зашлет, – ответил Штелер, поднявшись из-за стола, и, не сочтя нужным поблагодарить хозяина за бесплатное угощение, направился к выходу. – Повара поскорее найми, сам готовишь отвратно! – лишь произнес моррон на прощание.

* * *

«Проклятый корчмарь, решил меня отравить!» – подумал барон, выходя из когда-то лучшей ресторации в городе и с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. В привычном ко всякой еде животе моррона неприятно тянуло и громко урчало, а жуткая изжога не только заставляла пожалеть о том, что поел, но и мешала сосредоточиться. Возможно, хозяин и приготовил дичь в точности по рецепту, доставшемуся ему от сбежавшего повара, но вот только к котлам и кастрюлям толстяка не следовало подпускать.

«На месте властей я бы давно прикрыл заведение. Неизвестно еще, кто больше людям вредит: сумасшедший колдун, взявшийся учить горожан жить по совести, или недотепа-корчмарь, травящий их бурдой, называемой соусом», – задал сам себе философский вопрос Штелер и, понимая, что сколько бы ни старался, но так и не найдет на него ответа, откупорил бутылку вина, благоразумно прихваченную с собой.

Глоток приторно сладкой, едва дурманящей жидкости немного унял бушевавший в чреве огонь и вселил в моррона надежду, что, может быть, дармовой ужин и обойдется без нежелательных последствий в виде долгой и мучительной отсидки со спущенными штанами в кустах. Колокол на часовне пробил одиннадцать раз, до полуночи оставался целый час: слишком много времени, чтобы тут же отправиться к отцовскому дому, который Штелер во что бы то ни стало желал посетить; и слишком мало, чтобы как следует подготовиться к опасному визиту. Единственное, чем мог заняться моррон кроме выпивки, так только сидеть и размышлять, еще раз прогнать через голову дикую смесь из слухов, сплетен, баек и суеверных выдумок, которую напуганный корчмарь наговорил, и выделить из этого непотребного варева крохотные крупицы истины.

Не боясь привлечь к себе внимание расхаживающих взад-вперед по площади патрулей стражи, Штелер быстро дошел до извергающего в воздух многочисленные струи воды фонтана, грузно опустился на одну из пустовавших скамеек и могучим залпом ополовинил не такую уж и большую, как раньше казалось, бутылку вина. Тому, кто собирался вот-вот отправиться к черту в пасть, усачи-солдаты не страшны. Да и служивые вряд ли бы стали приставать с расспросами к слегка перебравшему господину, чей проступок состоял лишь в том, что он недооценивал опасность находиться так близко к логову чернокнижника, да еще незадолго до наступления полуночи.

Безусловно, рассказ корчмаря, подтверждаемый многими происшествиями, которые опальный барон видел собственными глазами, мог бы любого заставить затрястись от страха и очертя голову побежать в ближайший храм, чтобы укрыться за святыми стенами от мести могущественного мага-злодея. Однако если осмыслить все на холодную голову, отрешившись от мешающих здраво рассуждать эмоций, положение, в котором моррон да и, по большому счету, все жители Вендерфорта оказались, выглядело не таким уж и плачевным. Вот те факты, которые Штелер узнал из беседы с темным, неграмотным толстяком, пребывавшим, как и большинство людей, в плену глупых суеверий и не знавшим в жизни ничего, кроме необходимости улыбаться богатым гостям да торговаться за каждый грош с алчными чиновниками и жуликами-поставщиками.

Около трех месяцев назад неизвестно кто (давать определение существу, взвалившему на свои плечи тяжкий крест мессии, Штелер пока остерегался) решил научить людей жить по простейшим заповедям, доступно изложенным в Святом Писании.

"…Не укради, не убий, не вожделей, не возжелай, не возлежи… и т. д.» Их все знают наизусть, все чтят, но почему-то в жизни ими дружно пренебрегают. Местом осуществления великой миссии по какой-то пока неизвестной причине был избран герканский город Вендерфорт. Попытка вразумить людей Словом, конечно же, провалилась, и тогда бескорыстному доброжелателю пришлось взяться за Дело, общаясь с воспитуемыми глупцами на единственно понятном для них языке, языке «преступление – искупление или наказание». Добрый проповедник в городе не прижился, а вот злой колдун пребывал в здравии и благоденствии. Закрывшись в особняке барона, вполне вероятно ставшем его временным прибежищем совершенно случайно, лишь из-за выгодного местоположения, тот, кого горожане величали колдуном, по сути, стал верховным судьей. Он издавал законы и неусыпно следил за их соблюдением. За нарушение одних – карал сразу: «подобрал чужое, так лысей», в других случаях давал нарушителям шанс исправиться, искупить свою вину не покаянием, не раскаянием, а поступками, делами… Как понял моррон, в целом же затворник в жизнь города не вмешивался. Он не требовал от герцога издавать выгодные ему указы, не облагал никого данью и не оказывал иного воздействия. Любой, кто не совершал нечестных поступков: не крал, не воровал и не злодейничал каким-либо другим образом, – находился в безопасности от богомерзких чар. К тому же силы затворника были не столь уж и велики, как мнили горожане, а иначе он непременно покарал бы детишек вельмож, распоясавшихся недавно в лесу. По большому счету, чудак-моралист, принципиально отказывающийся понимать, что человеческую натуру не изменить даже колдовством, был безобиден и никому не мешал, разве что герцогу да епископу, чья власть над городом находилась под огромным знаком вопроса.

Если Штелер правильно понял логику поступков странного существа, то, во-первых, хозяин «Доблести и Чести» рано обрадовался и проклятье с него еще не было снято, а во-вторых, как раз моррону расплата и не грозила. Да, он уничтожил вестника воли колдуна: призрака, иллюзорный фантом или просто оживленного мертвеца, но сделал это случайно, по неведению, а не со злым умыслом. Даже если бы чудак-затворник и узрел в его поступке вину, то непременно дал бы шанс на искупление. Пока же к одиноко сидевшему возле фонтана барону не подошел ни живой, ни мертвый глашатай. Штелер мог бы благополучно покинуть город, да и вряд ли блюститель справедливости отважился бы связаться с морроном, с существом, которого не так-то и просто убить и за смерть которого обязательно отомстят собратья по клану.

Аугуста ванг Штелера держал в городе отнюдь не страх и даже не желание выгнать из-под отеческого крова захватчика-самозванца. Пока барон не вынудил короля восстановить его честное имя и вернуть конфискованное имущество, ему было без разницы, кто живет в особняке: возомнивший себя чуть ли не богом затворник или какой-нибудь придворный хлыщ, маркиз. Совсем другое дело, что защитники людей и поборники добра частенько испытывали многострадальные стены дома на прочность ядрами, огнем и картечью. Кто знает, какой способ изгнания скверны им пришел бы на ум завтра и выдержали бы новое испытание чары затворника. Кто бы ни выиграл в этой войне, но рано или поздно дом точно превратился бы в руины: в груду жалких, обугленных головешек и каменных осколков.

У моррона был лишь один выход уберечь свое бывшее и будущее имущество. Он должен нанести поборнику справедливости визит и любым способом, пусть даже применяя грубую силу, убедить его выбрать иное пристанище. Но для этого Штелеру нужно было хотя бы понять, с кем он имеет дело: с человеком, достигшим некоторых вершин познания, или с иным разумным существом, обладающим чудесными способностями?

Испокон веков все, что не укладывается в узкие рамки понимания, люди привыкли называть магией. Однако Мартин Гентар, моррон, которого церковь считала одним из наисильнейших колдунов и, пожалуй, самым зловредным чернокнижником, утверждал, что магии не существует вообще и что есть лишь знания, пока людям неизвестные, непонятные, поэтому и воспринимаемые как богомерзкие проделки темных сил. А святые отцы говорили, что демоны дарят своим приспешникам на земле «черные книги», чтобы те с их помощью творили мерзкие дела, изводя род людской и сея скверну. На самом же деле колдуном можно было считать обычного ученого мужа, получившего или самостоятельно открывшего знание, неизвестное другим, и иногда использующего его себе на благо.

Исходя из этой отнюдь не сказочно-мистической, а применимой к жизни точки зрения, Штелер с уверенностью сделал вывод – таинственный затворник мог оказаться кем угодно, но только не колдуном и не человеком, имеющим знания, недоступные другим. Жизнь человека довольно коротка, и ни один ученый не смог бы сделать за это время множество гениальных открытий и уж тем более довести свои подтвержденные экспериментами теории да гипотезы до стадии практического применения. Судя по всему, затворник отменно разбирался в лекарском деле, поскольку и порчу мог навести, и мертвеца из могилы поднять; он сумел защитить дом от огня и пушечных ядер, и запереть двери так, что никто не смог их открыть. Он мог слишком многое для человека, которому был отпущен жизненный срок в шестьдесят-восемьдесят жалких лет, добрую половину из которых он пребывает в детско-юношеской наивности или в старческом маразме. Чтобы сделать столько открытий, нужно прожить гораздо дольше…

Так называемый колдун явно был не человеком, а кем-то еще, одним из иных существ, обладающих, кроме врожденных способностей, еще и знаниями. Сочетания слов «ученый-вампир» или «исследователь-оборотень» почему-то не укладывались в голове моррона, как, впрочем, и «праведник-симбиот». Сувилы, как правило, притворялись только женщинами, но если бы вдруг одна из них и решилась сменить пол, то не смогла бы существовать под частым воздействием высоких температур и не прожила бы трех дней без высасывания соков из податливой человеческой плоти. Иссушенных же трупов ни в городе, ни в его окрестностях пока не находили. Если бы был хотя бы один, коллекционер сплетен – корчмарь обязательно о нем бы поведал. К тому же сувилы были настолько замкнуты сами в себе, что воспринимали людей исключительно в качестве пищи. Вряд ли хотя бы одна из них стала утруждать себя борьбой за справедливость.

Сколько ни ломал голову моррон, а результатом стали лишь два более-менее правдоподобных предположения. Затворник мог оказаться существом очень редкого вида, о котором никто пока не слышал, или (в это было еще труднее поверить) одиночкой-морроном, чье представление о долге бессмертных перед человечеством весьма расходилось с представлениями остальных легионеров. Штелер, конечно же, слышал о парочке подобных изгоев, но никогда не воспринимал всерьез возможность их повстречать. Они не любили людных мест и обходили стороной даже маленькие деревни, не то что города.

Когда голова занята мыслями, а желудок больше не страдает от рези, время летит незаметно. Аугуст был весьма удивлен, когда колокол ударил двенадцать раз, оповещая о наступлении полуночи. Кем бы ни был затворник, какими бы силами ни обладал, а моррон и не думал откладывать посещение осажденного дома. Он почему-то был уверен, что сможет найти с чудаком общий язык, а о таких мелочах, как оцепление перед домом, даже не волновался. Еще не взял в руки мушкета такой стражник, еще не надел сутану такой священник, которого нельзя было бы обмануть, притом не прилагая больших усилий.

* * *

– Стой, стрелять буду! – раздался грозный окрик часового, сопровождаемый щелчком взводимого курка, еще до того как Штелер приблизился к охраняемому солдатами рву на тридцать шагов.

Аугуст послушно остановился и даже поднял вверх ладонями руки, показывая, что, кроме меча на поясе, у него оружия нет, да и тем он пользоваться совсем не собирался.

– А кто таков – не спросишь? – опередил барон всего на долю секунды часового, как раз и собиравшегося задать этот вопрос.

– Умный, что ли? – задиристо произнес немного сбитый с толку и чуточку разозленный стражник, переведя дуло мушкета с груди нарушителя на его добродушно ухмылявшуюся физиономию.

– А те что за разница? – еще больше удивил часового барон и, кивнув головою в сторону светящейся палатки командира, вежливо попросил, по крайней мере такой была его интонация: – Офицера позови, деревенщина тупая! Устава, что ли, не помнишь? Перед тобой дворянин, значит, расспрашивать меня ты рожей не вышел, это дело начальства твоего… Что застыл? Давай, свисти офицера!

Несмотря на явное желание сначала выстрелить в нагло ухмыляющуюся физиономию, а уж затем позвать офицера, часовой не осмелился нарушить устав караульной службы, о котором незнакомец так много знал. Во-первых, потому, что командирская палатка находилась слишком близко и дежурный лейтенант мог слышать разговор, в который пока не считал нужным вмешиваться. Во-вторых, нарушитель говорил слишком уверенно, да и смотрел на солдата по-особенному: с дерзкой насмешкой, но в то же время и с отеческой заботой, как может смотреть лишь бывший или действующий офицер чином никак не ниже майора.

Не выпуская из рук все еще нацеленный на проходимца мушкет, часовой подобрал губами висевший на шее свисток и отрывисто свистнул три раза, подав условную команду, что крайне необходимо присутствие офицера.

– Кто таков, что нужно? – отрывисто и властно произнес почти тут же показавшийся из палатки лейтенант.

– Хозяин, иду за своим имуществом! – сперва огорошил офицера ответом моррон, а затем, во избежание излишних расспросов, достал из-за пазухи помятый лист бумаги и протянул его часовому.

Бедный караульный, видимо не наделенный природой сообразительностью, сначала не понял, чего от него хотят, и завороженно уставился на протянутый ему белый листок, сложенный в четыре раза. На помощь непонятливому солдату пришел офицер, точнее его грубый окрик, после которого часовой быстро выхватил бумагу из руки моррона и передал ее командиру.

Пока офицер читал неразборчивые каракули, выведенные Штелером при тусклом свете уличного фонаря всего несколько минут назад, дуло мушкета зловеще смотрело в лицо нарушителю, однако как только лейтенант умудрился разобрать размашистую писанину до конца, он тут же жестом приказал солдату опустить оружие. Бросив на чужака беглый взгляд, выражавший целую гамму противоречивых эмоций: восхищение, удивление, страх и презрение, – молодой офицер выказал недопустимую торопливость, выдающую его волнение, он почти побежал к палатке, в которой, судя по кресту над входом, находились священники. Именно на это моррон и рассчитывал, вопрос был слишком серьезным, чтобы какой-то лейтенант решал его сам. Дать разрешение на проход в оскверненный дом мог лишь глава кордона, как Штелер и предполагал, старший из инквизиторов.

Минуты ожидания протянулись, словно целая вечность. В светящейся палатке лишь колыхались тени, но не доносилось ни звука. Моррон не мог понять возникшую заминку, ведь составленный им впопыхах фальшивый документ давал святошам шанс, за который они просто не могли не ухватиться. Штелер уже начал подумывать, что его план провалился, как полотняные створки походной палатки распахнулись и из нее вышла и величественно поплыла к обманщику высокая зловещая фигура в черном одеянии магистра инквизиции. К счастью, Аугуст не увидел скрытого за блестящей маской лица грозы бесов и беспощадного палача приспешников темных сил. Зрелище вряд ли было бы приятным. Люди, проводящие большую часть жизни в кельях да пыточных камерах, сами походят на мертвецов, притом совершенно бесстрастных. Они даже хуже, чем разумная нежить вроде вампиров и оборотней, поскольку не жаждут ничего, даже крови, а в их потускневших зрачках отражается лишь холод небытия.

– Я, маркиз Луиджи Варсан, находясь в здравом уме и трезвой памяти, – начал монотонно читать текст фальшивой дарственной исходивший из-под маски голос; голос, сам по себе уже звучавший как смертный приговор, – передаю Аугусту Дарвингу Гронбергу, отставному капитану сто семнадцатого рейдового полка корпуса генерала Конфера, права владения моим особняком в Вендерфорте, а также всем движимым и недвижимым имуществом, находящимся в нем, – маска дочитала до конца, а затем, небрежно скомкав и без того помятый лист бумаги, перевела взгляд черных глазниц, в которых не было видно глаз, на лицо обманщика. – Что это значит, шутки шутить изволим, милостивый государь? Плохие шутки, в плохое время…

– А это значит, святой отец, что маркизику вашему стоило из-за стола выйти, коли карта не пошла, – рассмеялся моррон, делая вид, что не понимает намека на раскрытый обман.

Моррон не зря представился отставным капитаном. О головорезах Конфера ходила очень дурная слава, быстро распространившаяся не только среди герканских войск, участвовавших в окончившейся полгода назад намбусийской кампании, но и по всему королевству. В рейдовые полки набирали самых отчаянных и беспощадных мерзавцев со всей Геркании и наемников-перебежчиков из армий соседних королевств. Это был настоящий сброд, но сброд прекрасно обученный и весьма отчаянный. Они так хорошо сражались, что командование герканской армии закрывало глаза на бесчинства, творимые обезумевшими от жажды крови наемниками во взятых намбусийских городах. Поговаривали даже, будто Геркания выиграла ту войну исключительно из-за отваги головорезов-рейдовиков в бою и из-за их зверств, творимых после сражений. Врагу было проще уступить Геркании несколько богатых провинций, чем видеть, как безжалостно вырезают мирное население обезумевшие звери в мундирах. Как только война закончилась, снискавший дурную славу корпус Конфера был тут же распущен, а большинство наемников уже через месяц пополнили ряды висельников и каторжников. Они просто не могли остановиться, они и дня не могли прожить без насилия, грабежа и убийств…

Штелер не зря представился отставным капитаном рейдового полка, это была часть его плана. Только у отчаянного головореза, не боявшегося даже самого черта, не то что какого-то чернокнижника, был шанс войти в дом и если уж не выйти оттуда живым, то хотя бы нанести колдуну ощутимый урон. Теперь же моррону лишь оставалось вести себя соответствующе, что он успешно и делал.

– Какого черта, святой отец?! Меня пустят в мой дом или нет?! – перешел Штелер на крик, делая вид, что крайне взбешен. – Что у вас за город такой, что за порядки?! Попы в мирские вопросы влезают, вместо того чтоб душонки людские спасать!

Барон вдруг испугался, что перегнул палку и его грубость перешла границу, которую ни в коем случае нельзя было пересекать. В его затылок уперлось холодное дуло мушкета, а стоявший за спиной священника лейтенант обнажил меч, горя желанием собственноручно порубить на куски обнаглевшего мерзавца. Однако инквизитор не позволил свершиться заслуженной каре.

– Не богохульствуй, сын мой! Если хочешь, ступай, препятствий чинить не станем! – произнес инквизитор по-прежнему бесстрастно, без малейшего намека на то, что его оскорбили дерзкие слова. – Но знаешь ли ты о скверне, поселившейся под этой крышей?

– Знаю, уже о проклятье наслышан, народец здешний много чего болтает… – усмехнулся моррон. – Теперь-то я понимаю, почему хитрюга-маркиз такую домину на кон поставил, а ведь у подлеца еще деньжата в карманах звенели… Повстречаю, – убью!

– И что, известие о страшном проклятье тебя не пугает?

– Да я быстренько, святой отец! Одна нога здесь, другая там. Только осмотрюсь да вещички ценные заберу. Жить-то, конечно, под одной крышей с нечестивцем не стану… А то, чего доброго, еще перепутаете ненароком и вместо колдуна меня запалите! – мерзко рассмеялся не ведавший страха перед нечестивцами шутник и, воспользовавшись милостивым разрешением, ловко перелез через цепь, тут же перепрыгнул через ров и направился к черневшей как смоль двери дома.

– Послушайте, святой отец! – обратился к инквизитору офицер, не веривший своим глазам. – Но ведь эта бумажка явная фальшивка…

– Может, фальшивка, а может, и нет, – невозмутимо изрекла маска, наблюдая, как лжекапитан бойко шагает по обугленной земле, бывшей когда-то прекрасным садом. – Если он наврал, то колдун его не пустит. Забыли, что ли? Только хозяин дома может порог заколдованный переступить.

– Ну а если они с колдуном заодно? Если это его подручный?

– Если он выйдет, а колдун останется жив и чары мерзкие не развеются, то мы его сожжем, – невозмутимо вынес приговор инквизитор, как будто речь шла всего лишь о мухе на столе, которую следует прихлопнуть. – Послушайте, лейтенант, лгал ли он или говорил правду, представился собственным именем или нет, хозяин ли он проклятого дома или обычный вор, которому жажда наживы затмила рассудок, нам-то какая разница? Мы в любом случае ничего не теряем…

– То есть если он выйдет, а проклятье не спадет, то я должен… – пытался уточнить приказ запутавшийся офицер.

– Сожжем его, скверна не должна проникнуть за ров со святой водою! – тяжко вздохнув, ответил уже изрядно уставший от чрезмерной прямолинейности подручных инквизитор и скрылся внутри палатки.

(обратно)

Глава 7 Визит в преисподнюю

Как только нога моррона ступила на проклятую землю, серебряная цепь за его спиной задрожала, листки из Писания слегка заколыхались, а по воде во рву прокатилась волною рябь. Неизвестно, защищала ли еще освященная жидкость от чар колдуна или уже потеряла силу. Штелер решил не рисковать и с быстрого шага перешел на бег, стремясь как можно быстрее достичь двери и скрыться внутри дома. Почему-то ему казалось, что среди бывших когда-то родными стен затворнику будет труднее с ним расправиться, к тому же у обманщика-барона был еще один противник, не столь опасный, как колдун, но куда вероломней.

Инквизитор, скорее всего, не поверил фальшивой расписке, но позволил ему пройти, частично преследуя свою выгоду, а частично из любопытства. Кто знает, какие еще мысли блуждали под его блестящей, изображавшей благочестие маской? Он мог в любой момент передумать и приказать солдатам открыть огонь. Разрывающий плоть на огромной скорости свинец мог оказаться столь же разрушителен для тела моррона, как и уже начинающая искрить черная слизь на стенах дома. Штелер не знал, бессмертен он в данный момент или нет,можно ли было воспринимать посылаемые ему видения Зовом Коллективного Разума. Если да, то выстрелов можно было не бояться, хотя отлитые для армейских мушкетов пули доставили бы ему куда более неприятные ощущения, чем мелкая охотничья дробь. В противном случае его участь зависела от меткости смотревших ему в спину солдат. Один точный выстрел в затылок или в позвоночник мог надолго вывести его из строя или даже убить. Барон находился между двух огней, и это была очень невыгодная диспозиция. Уж лучше иметь дело с одним сильным противником, чем с двумя; уж лучше сражаться внутри дома, где можно и укрыться, где у единственного неприятеля куда меньше возможностей для маневра.

От шипящей и переливающейся разноцветными огоньками слизи на стенах неожиданно отделились пять комков. Всего на долю секунды они зависли в воздухе, а затем с оглушающим ревом понеслись в сторону приближающегося чужака. К счастью, Штелер бежал не по прямой, а петляя между ямами, обломками искореженной мебели и торчащими из земли погнутыми прутьями ограды. Хоть естественные препятствия и значительно замедляли передвижение, но зато мешали прицелиться, что стрелкам за спиной одиночки-беглеца, что плевавшейся в него слизи. Три комка пролетели мимо, от четвертого, летевшего ему точно в голову, моррон уклонился, так что неизвестной природы черная масса лишь слегка коснулась пряди волос на левом виске, а вот пятый, к сожалению, достиг цели.

Уже совершая последний, решительный рывок к черневшей в каких-то пяти шагах от него двери, моррон ощутил жуткую, свербящую резь чуть повыше левой коленки. Он не остановился, хотя пораженная конечность быстро немела, взлетел на крыльцо и тут же сел под дырявым навесом, плотно прижавшись спиной к хоть и черной под толстым слоем копоти, но не покрытой слизью двери. Еще как следует не отдышавшись, барон выглянул из-за крайне ненадежного укрытия и оценил ситуацию. Только убедившись, что стражники и не думали стрелять ему в спину, а слизь на стене успокоилась и перестала искрить, моррон позволил себе заняться осмотром свежей раны.

Комок слизи растекся ровным слоем по наружной стороне ноги от того места, куда попал, почти до самой ступни. Однородная, летучая масса уже не булькала и не шипела, а образовала на теле идеально гладкую, зеркальную поверхность, которая быстро твердела. Неизвестное вещество не только причиняло боль и привело к онемению, следовательно, и к снижению подвижности в предстоящем бою, но и попортило совсем новые, не проношенные и дня штаны. По краям ровной лепешки торчали обожженные лоскутки дорогой ткани. Слизь расправилась с материей всего за доли секунды, а вот повредить кожу сапога так и не смогла, поэтому просто затекла за голенище и намертво приклеила дубленую кожу к живой…

«А колдунчик-то не просто чудак, а еще и гуманист! – рассмеялся Штелер, почувствовавший вдруг необычайный прилив веселости и бодрости. – Стреляет эффектной гадостью, страшной с виду, да и жужжащей отменно… с завыванием, но совершенно бестолковой… Что толку в пакости, что даже кожу прожечь не может? Он не хочет убивать глупых людишек, только обездвиживает? Интересно, и от кого это затворник пацифизмом заразился? В какой такой „черной книге“ прочел, что людей убивать нельзя?! А может, я зря мучаюсь, может, просто в дверь постучаться и попросить, чтобы он на крылечко поболтать вышел? А что? Почему бы и нет! Интересно, а он с собой бутылочку винца прихватить догадается или все богомерзкие колдуны трезвенники? Вина не пьют; охотятся лишь на крыс, кидаясь в них тапками, трубки с намбусийской травой не курят, да и в женщинах видят лишь кухарок да постирушек…»

В голове смеющегося, никак не способного унять внезапно завладевшее им веселое настроение барона рождались идеи одна смешнее и глупее другой. Довольно скучная тема «Образ жизни ученых мужей» достигла апогея комичности и абсурдности. Но вдруг все прошло, разум прояснился, и глупые мыслишки в нем уже не появлялись. Уже через минуту Штелер смог рассуждать по-прежнему здраво и тут же понял, в чем крылся секрет черной слизи, которая, кстати, окончательно затвердев, начала покрываться трещинами, а затем и отваливаться с ноги небольшими кусками, оставляя на коже легко стираемые обслюнявленным пальцем отметины.

Примерно год назад, сидя за кружкой холодного филанийского пива в одном из кабаков Марсолы, он услышал от Мартина Гентара об искусственных, не встречающихся в природе веществах, способных оказывать на человеческий ум непродолжительные воздействия различного свойства. Стоит напоить человека одним отваром, и он мгновенно забудет, что с ним было вчера, стоит впрыснуть ему под кожу иглой другое зелье, и ему начнет казаться, что вокруг уродливые монстры, а не дружелюбно улыбающиеся соседи. Закрывшийся в его доме ученый муж использовал слизь как деморализующее, порождающее видения оружие. Попадая на ткань мундира или сталь доспеха, она уничтожала любой неживой материал, вне зависимости от его прочности, чтобы добраться до кожи живого существа и, просочившись через ее поры, попасть внутрь организма. Наверняка мерзкая с виду, но совершенно не вредящая здоровью слизь вселяла в солдат ужас и страх. Бросая оружие, они что есть мочи бежали прочь, гонимые витавшими в воздухе призрачными чудовищами.

На него же весьма гуманное по меркам любой войны оружие оказало совершенно иное воздействие, и в этом не было ничего удивительного, поскольку далеко не каждый день в гости к мечтающим об уединении и спокойствии затворникам жалуют морроны, существа, хоть и бывшие когда-то людьми, но все же от них разительно отличающиеся. Скорее всего, загадочное вещество действовало на обычного человека в течение нескольких часов, а вот более стойкий ко всяким воздействиям организм бессмертного изгнал инородную субстанцию всего за пару минут.

Осмыслив забавное происшествие (а по-иному охарактеризовать случившееся с ним моррон не мог), Штелер сделал три вывода. Первое, затворник, без сомнения, был мужем ученым и разбирался в природе живых и неживых тел куда основательней, чем напыщенная университетская профессура. Второе, быть может, это существо и было богомерзкой тварью, но отнюдь не задавалось целью извести род людской, а иначе не боялось бы не только убивать, но даже калечить людей. И, третье, пожалуй, самое печальное для моррона, он зря позабыл в Денборге коммуникационную сферу. Теперь он не мог связаться ни с одним из собратьев по клану, а занудные наставления и поучения Мартина Гентара были бы сейчас как никогда кстати…

Поврежденные мышцы еще не обрели былую упругость, но уже и не походили на кусок дерева. Штелер осторожно согнул ногу в колене и, убедившись, что способен ходить, поднялся и взялся за ручку запертой то ли на засов, то ли чарами двери. Сидеть на прежнем месте было не только бессмысленно, но и опасно. Наблюдавший за его пробежкой дежурный офицер явно неправильно истолковал довольно продолжительную остановку. Наверное, он подумал, что самозванец, собиравшийся обманом присвоить проклятый дом, смертельно ранен и умирает, поэтому и решил поспособствовать облегчению перехода заблудшей души в мир иной. Трое солдат, стоявших возле него, по краткой команде дружно вскинули мушкеты и прицелились, как догадался моррон, совсем не в выглянувшего из окна колдуна и не в растекающуюся по стенам дома слизь. Еще секунда, и ночную тишь нарушил бы залп из трех выстрелов, но, к счастью, со второго рывка дверь поддалась и с чудовищным скрипом открылась. Тот, кто самовольно поселился в особняке и так сильно запачкал чужое имущество, признал в бароне Аугусте ванг Штелере истинного, законного владельца.

* * *

Дом, милый дом, моррон так давно в нем не был! Чуть более двадцати лет назад, подобно красавцу-кораблю, юный Аугуст ушел в далекое плавание и даже не подозревал, что вернется в тихую гавань детства, став уже зрелым мужчиной и даже однажды умерев и воскреснув. С тех пор как его нога в последний раз ступала по начищенному до блеска паркету холла отцовского дома, прошло очень много времени. Все его семейство, жившее когда-то здесь, уже отправилось на Небеса, да и слуг, чьи лица он еще смутно помнил, явно уж не было в живых.

Определенно, новый владелец отцовского дома, маркиз, не был женат. Его супруга непременно поменяла бы устаревший по меркам нынешний моды декор, да и от мебели бы старой уж точно избавилась. Тогда барону было бы куда легче войти в свой бывший дом, его не мучили бы воспоминания детства, сентиментальные чувства, совсем неуместные в данный момент.

В простом убранстве хоть и небольшого, но довольно просторного холла ничего не изменилось, разве что со стен исчезли щиты и знамена с гербом его рода и появились новые, чуждо и как-то блекло смотревшиеся. Наверх вела широкая лестница. Там находились апартаменты барона и членов его семьи, гостевые комнаты, просторный кабинет отца и большой зал, нечто среднее между обеденным помещением и залом торжеств. Больше всего воспоминаний было связано именно со вторым этажом, но как раз туда Штелер пока идти не собирался. Вначале он хотел осмотреть первый этаж и подвал, где размещались кладовки, винный погреб и небольшая темница, или, как пошучивал его старший брат: «Гостевая для нежданных ночных визитеров». Традиции древних герканских родов строго предписывали не беспокоить власти по ничтожным пустякам, таким, как: наказание провинившихся слуг или заключение в темницу пойманного вора. Однако, кроме того, в темном, сыром подземелье имелась еще одна дверь, которая, собственно, и интересовала моррона. За нею скрывался узкий тайный проход, выходящий наружу где-то в квартале Виндра. Как бы ни был знатен род герканского аристократа, но в смутные времена никто не застрахован от нападок соседей и королевской немилости. Именно через тайный ход Штелер и собирался покинуть дом после разговора с существом, считавшимся колдуном. Выйти через парадный вход или дверь для слуг он вряд ли бы смог, ему слишком были знакомы нравы и привычки святой инквизиции. Во избежание распространения скверны они были готовы убить любого, кто находился слишком долго один на один с колдуном. Методы святых отцов весьма походили на предписания неуча-лекаря, который не знал, как лечить заразную болезнь, поэтому убивал всякого, у кого обнаруживал первичные симптомы.

«Перед тем как совершить вылазку, необходимо продумать пути отступления!» – это военное правило бывший полковник запомнил хорошо, поэтому, прежде чем «идти к волку в пасть», предусмотрительно собрался заняться поисками тайной двери. Только вот в чем беда, в детстве Штелер не так уж часто бывал на первом этаже, где располагались комнаты слуг, складские помещения и кухня. Он не помнил, какую из четырех совершенно одинаковых дверей следует открыть, чтобы добраться до винтовой лестницы, ведущей в подвал. Память отказалась ему помогать, поэтому барону ничего не оставалось, как воспользоваться правилом левой руки, то есть войти в крайнюю левую дверь, а если она не приведет туда, куда нужно, пройти и все остальные, строго слева направо.

Моррон решительно направился к выбранной двери, но всего за пару шагов остановился. В доме было тихо, даже чересчур тихо, а ведь колдун знал о появлении гостя. Штелер нутром ощущал чужое присутствие и приближающуюся опасность, только не мог понять, в чем же она заключается. Постояв немного, но так и не догадавшись, что же являлось источником тревоги, барон открыл дверь, но только не так, как это обычно делают люди, взявшись рукою за ручку, а по-армейски, изо всей силы ударив по ней кованым сапогом.

Дверь открылась, но в тот же миг в полу распахнулся и снова быстро захлопнулся люк. Штелер не успел заметить, что таилось внутри ловушки: утыканная острыми кольями яма или натянутая рыбацкая сеть, поэтому моррон так и не понял, хочет ли колдун его убить или просто поймать.

И в том, и в другом случаях бессмысленно было стоять и ждать, следовало продолжать поиски пути к отступлению. Ведь, возможно, затворника в доме вовсе и нет. За время своего пребывания в особняке он мог обнаружить тайный проход и каждую ночь выходить в город. Только так Штелер мог объяснить поразительную осведомленность колдуна и появление в Вендерфорте живых мертвецов, глашатаев его воли. Что оживить труп, что создать довольно точную иллюзию человека можно лишь в непосредственной близости от него. Если бы колдун проделывал нечестивые опыты в особняке, то тут бы призраки и летали. Как утверждал Гентар, иллюзии распадаются в душных и темных помещениях, там, где не хватает воздуха и света.

Осторожно перешагнув место, где в полу находилась ловушка, Штелер встал на пороге открывшейся двери. Он медленно, пядь за пядью, ощупал взглядом каждый уголок коридора, освещенного тусклым светом факела, и шагнул в него только после того, как убедился, что по крайней мере вблизи от двери его не поджидают новые сюрпризы: что пол не провалится, а на голову ему ничего не упадет.

По обеим сторонам коридора находились комнаты слуг, двери некоторых были не заперты. Штелер заглянул в парочку маленьких темных помещений, но входить не стал, поскольку там просто нечего было делать. Небольшой платяной шкаф возле кровати, статуя святого Артора, покровителя дома, возле завешенного пыльными шторами окна – вот и все убранство жилищ, более походивших на кельи монахов, нежели на опочивальни слуг преуспевающего, знатного господина. Оно и понятно, почему на полу, на стенах и предметах домашней утвари накопилось столько пыли да грязи. Перед тем как перейти в руки маркиза, дом пустовал почти десять лет, поскольку его тогдашний законный владелец служил в рядах славной герканской армии и ему было не до обустройства домашнего очага. Новый хозяин дома обходился меньшим количеством слуг, чем отец Аугуста, поэтому многие комнаты пустовали очень-очень долго.

Барон прошел коридор до конца, он закончился тупиком, точнее, замурованной дверью, над которой мерно горел один-единственный факел. Кто-то перегородил вход в другое помещение дома: на кухню или в кладовку. Штелеру ничего не оставалось, как вернуться обратно и попытать счастье в другом коридоре, но не успел он сделать и трех шагов, как одна из запертых дверей с шумом распахнулась и путь к отступлению перегородил грозный рыцарь, с ног до головы закованный в черные доспехи.

«Симбиот, – пришло в голову Штелера, но здравый смысл тут же отверг первое, ошибочное предположение. – Нет, это всего лишь иллюзия симбиота! Откуда ему здесь взяться, да и доспехи-то старые, в таких члены братства Лотара уже давно не ходят!»

Возможно, внезапно возникший противник и был всего лишь иллюзорным творением, но сделанным очень даже добротно. Тяжелые доспехи гулко загрохотали, когда видение, призванное лишь пугать суеверных людишек, выхватило из-за спины полуторный меч и, издав грозный боевой клич, быстро пошло, почти побежало к пятящемуся обратно в тупик незваному гостю. Обнажая оружие, Штелер уже не в первый раз горько пожалел, что перед тем, как отправиться в дом, не нашел лавку толкового оружейника и не обзавелся хорошим оружием, но в то же время и возрадовался, что не польстился на тонкую шпагу и купил хоть плохонький, но меч. Шпага хороша для боя на высокой скорости, когда есть возможность маневра. Здесь же, в узком коридоре, ему некуда было отступать, негде было кружить вокруг противника, сбивая его с толку. Здесь он мог лишь отражать удары полуторного меча неповоротливым клинком и наносить в ответ свои, и слава богам, что мог, поскольку как бы ни хороша была шпага, а ее лезвие непременно переломилось бы после второго, максимум третьего соприкосновения.

– Сдохни, моррон, сдохни! – проревел древний рыцарь и обрушил на голову противника тяжесть мощного меча, помноженную на чудовищную силу удара.

Предположение Штелера частично подтвердилось: рыцарь являлся кем угодно, но только не симбиотом. Приверженцы Лотара были надменны и спесивы, ничуть не уступали в этих качествах сказочным персонажам, эльфам. Они бы никогда не опустились до проявления грубости, свойственной лишь более низким существам, например человеку, и не стали бы выставлять напоказ свою ярость.

Моррон быстро отпрянул вбок, плотно прижавшись спиною к стене, и выставил вверх меч под углом так, чтобы громоздкое, тяжелое оружие рыцаря обрушилось на его клинок возле основания и соскользнуло с него, отлетев по инерции к противоположной стене. Тогда бы у барона был шанс, пока рыцарь вновь поднимает меч, нанести быстрый тычковый удар яблоком рукояти в опущенное забрало, а затем действовать по обстоятельствам, в зависимости от того, как повезет. Если рыцарь не устоит и отпрянет назад, то ударить мечом, лучше всего по стыку между шейными пластинами и левым наплечником; если же противник удержит равновесие, а забрало лишь слегка погнется, то попытаться прижать к стене руку врага, державшую меч, естественно, ногой, а не навалившись на нее всем телом. Сам рыцарь был выше Штелера почти на голову, значит, и тяжелее, да и доспехи его весили немало. Моррону нужно было во что бы то ни стало избежать боя на близкой дистанции, почти вплотную, ведь враг мог бы прижать его к стене и не только лишить подвижности, но и, переломав ребра, раздавить грудную клетку.

Однако планы редко когда сбываются в поединке, бой один на один – действо спонтанное, непредсказуемое, в котором хоть и можно что-то задумывать, но нельзя целиком отдаваться планам. Удар полуторного меча оказался куда сильнее, чем барон рассчитывал. Клинки лязгнули при встрече, высекли искру, а Штелер хоть и сжал рукоять своего меча изо всех сил, но так и не смог удержать его в руках. Меч упал, в правой кисти что-то хрустнуло, и моррону не оставалось ничего иного, как ударить по забралу противника неповрежденным, левым кулаком.

По пустому коридору пронесся глухой звук, похожий на угасающее гудение колокола. К несчастью, усилия были напрасны, враг ничего не почувствовал, даже не отпрянул назад, а вот сбитые в кровь и, возможно, поломанные костяшки левой руки сильно заболели. Почти в тот же миг рыцарь нанес второй удар, снизу. Если бы Штелер каким-то чудом не успел вывернуться, то широкое острое лезвие разрубило бы его пополам чуть повыше пояса.

Не зная, за какую руку держаться, поскольку обе жутко болели, барон отступил назад и прижался спиной к камням, которыми затворник заложил дверь. Рыцарь наступал, занеся меч для последнего удара. Фактически они уже не являлись противниками: один был бессильной что-либо изменить жертвой, а другой – безжалостным палачом. В сжавшемся сердце барона все еще теплился слабенький огонек надежды увернуться от удара, а затем, быстро проскользнув в узкую щелочку между рыцарем и стеной, позорно спастись бегством к находившейся сейчас за спиной у врага двери в холл. Но тут произошло невозможное, можно сказать чудо. Каменная твердь за спиной у моррона стала необычайно мягкой и податливой. Он прошел через стену, точнее, провалился сквозь нее и оказался лежащим на полу кухни.

Штелер не поверил глазам, когда доски заложенной с той стороны камнями двери, через которую он только что «просочился», вдруг заколыхались, как волны, задвигались, принимая зловещую форму меча и рыцарских доспехов. Могучий враг не остановился, пошел следом, но здесь, на пустой кухне, было куда больше пространства, а следовательно, у барона, гостя в собственном доме, появилось и существенное преимущество: противник двигался значительно медленней, а он хоть и потерял оружие, хоть и был ранен, но мог маневрировать. В этот миг только вскочившему на ноги и вооружившемуся кочергой и кастрюлей барону, было не до того, чтобы подумать и подивиться. Почему на кухне, в которую не ступала нога повара как минимум месяца два, нет ни паутины, ни пыли; почему в очаге горит огонь, а на крюках висят распотрошенные птицы, ободранные тушки кроликов и даже наполовину разделанная свиная туша?

Полетевшая в шлем только что прошедшему сквозь стену и дверь рыцарю кастрюля, к сожалению, не достигла цели. Рыцарь сбил ее на лету рукой, а затем тут же ударил мечом, разрубив на две почти ровные части только что висевшую за спиной моррона разделочную доску. Загнутая на одном конце кочерга была слишком короткой, чтобы воспользоваться ею словно копьем или крюком, да и от удара таким «оружием» по доспехам было мало толку. Штелеру не оставалось ничего иного, как избавиться из бесполезного инструмента в руках, и он бросил его… конечно же, не на пол, а во врага. Раздался звон, доспехи противника взяли высокую ноту.

– Морронятина, на гуляш порублю! – взревел разозленный противник, чьи уши (если они у него, конечно же, были) весьма пострадали от звона.

Рыцарь рассвирепел и обрушил на барона серию сокрушительных ударов, каждый из которых был способен разрубить его пополам. Однако Штелер быстро перемещался, ловко маневрируя между столами, табуретами и прочими препятствиями, пока наконец не добрался до заветной, волшебной двери. И вот тут Аугуста постигло горькое разочарование. Засов поддался, дверь открылась, но камни уже не дрожали, словно желе, а были твердыми. Наложенные на проход чары действовали лишь в одну сторону: попасть на кухню сражавшиеся смогли, а вот выбраться, увы, нет. Раздосадованный барон на секунду замер и чуть не поплатился за свою нерасторопность головою. По-прежнему мощный, как будто рыцарь совсем не уставал, удар раскроил на две половинки дубовую дверь и чуть не отсек голову вместе с левой рукой моррона.

«Бежать некуда… если здесь и есть выход, то мне его не найти – не успею!» – подумал Аугуст, судорожно ища хоть что-то, что могло нанести противнику урон, а до тех пор постоянно перемещаясь и от отчаяния швыряя во врага все, что только попадалось под руку: пустые кастрюли, половники, разделочные ножи, глиняные плошки, медные тазики, столовый фарфор и птичьи да кроличьи тушки. Нельзя сказать, что хаотичный обстрел был бесполезен: урона он рыцарю не нанес, но зато довел грубияна до вершины бешенства. Отбиваясь от летящих в голову предметов, рыцарь ругался, а каждый раз, когда металлический предмет звенел о его шлем, сотрясал воздух зловещими обещаниями лютой расправы.

Запас пригодных для метания предметов постепенно иссяк, крюки опустели, лишь на одном из них одиноко болталась свиная туша. И тут барона осенило. Это был шанс, хоть опасный, трудно осуществимый и необычайно рискованный, поскольку у него могло элементарно не хватить сил, но единственный. Выбор был прост: или схватиться за последнюю возможность спасения, или ждать, когда рыцарь настигнет жертву и воплотит в жизнь все, что наобещал, начиная от четвертования и заканчивая медленным поджариванием на еле тлеющих углях.

Подбежав к обезглавленной, аккуратно разрезанной вдоль и избавленной от внутренностей туше животного, Штелер схватил ее за задние лапы, что было сил рванул на себя и поднял над головою. Громкий крик боли вырвался из груди моррона, ему уже никогда не забыть, как сильно заныли поврежденные кисти, какая тяжесть одновременно обрушилась на дрожащие от напряжения мышцы рук, ног, спины и, казалось, разрывающегося на части живота. Чувствуя жуткую резь во всех конечностях, Аугуст не только высоко поднял за задние лапы свиную тушу над головой, но и, продолжая оглушать противника диким воплем, принялся ее раскручивать. Во время первых двух витков Штелеру казалось, что его руки вот-вот разорвутся в локтях и улетят вместе с тушей к камину, но затем барон вдруг перестал чувствовать боль, он вообще не ощущал страдающего от непосильной нагрузки тела. Напряжение мышц оказалось так высоко, что мозг заблокировал нервные окончания, сигнализирующие о боли.

С грозным жужжанием туша вращалась над головою наступающего на рыцаря моррона и с каждым витком увеличивала скорость вращения. Противник опешил и стал отступать, держа перед собою меч и никак не решаясь ударить. Но вот Штелер зажал в угол не догадавшегося вовремя изменить направление отступления рыцаря. Еще пара витков, еще два-три небольших шажка вперед, и разогнавшаяся туша проверила бы на прочность рыцарский шлем и наплечники.

Лжесимбиот понял, что рубящий удар навстречу не только не достигнет цели, но и навредит. Меч не сможет разрубить летящую на большой скорости тушу, в лучшем случае он прорубит ее лишь наполовину, застрянет между ребрами, и его вырвет из закованных в стальные перчатки рук, какими бы сильными они ни были. У рыцаря оставалась единственная возможность спастись, и он догадался ею воспользоваться. Не делая выпада, который мог бы стоить ему жизни, симбиот вложил всю свою силу, всю мощь своего длинного и острого меча в прямой, нацеленный точно в центр живота моррона укол. Едва стоящий на подкашивающихся ногах и с трудом удерживающий равновесие Штелер просто не мог ни отпрянуть назад, ни отскочить в сторону. Однако барон просчитал такую возможность, был готов к коварному уколу и знал, как его отразить, хоть это и было необычайно рискованно и физически трудно осуществимо.

Когда острие вражеского меча понеслось к животу барона, собираясь проткнуть его насквозь, как букашку, Штелер резко рванул тушу вниз, изменяя траекторию ее движения, и каким-то чудом все же сумел разжать одеревеневшие пальцы. Тяжелая свиная туша отправилась в последний полет, между делом ударив рыцаря по рукам ниже локтевых суставов, мгновенно выбив меч из сильных рук и отбросив оружие и его хозяина к противоположной стене. В следующий миг раздался чудовищный грохот: это летящая свинья ударилась о стену, за долю секунду до этого разбив в щепу навесную полку и раскрошив на мелкие черепки с сотню глиняных плошек, горшков да тарелок.

Сила инерции хоть закрутила барона, но он все же устоял на ногах, а вот рыцарь упал, и как только черные доспехи коснулись пола, они тут рассыпались на отдельные части. Симбиота внутри не оказалось, как и предполагал моррон, он сражался с фантомом, однако способным не только пугать звуком и видом, но и убивать.

– Сражаться свиньей?! – донесся откуда-то сверху знакомый голос симбиота, а затем послышался задористый, продлившийся никак не меньше минуты хохот.

– А ты сюда выйди… Я и тебя свининкой попотчую, – с трудом произнес Штелер, превозмогая спазмы в висках и терпя вернувшуюся боль во всех остальных частях ноющего, одеревеневшего тела.

– Ну вот еще! – хмыкнул в ответ голос, наверняка принадлежащий затворнику-колдуну. – Я с тобой по-людски обошелся, в дом впустил, а ты вместо того, чтобы мне визит нанести и прямиком в зал торжеств отправиться, как воришка недостойный, по уголкам укромным шарить начал, что-то выискивать… Злоупотребил гостеприимством, барон, так вот теперь и терпи!

– Да я ж думал… – пытался соврать Штелер, но невидимка вновь захохотал.

– Да ладно, я не сержусь… Ты меня даже позабавил, – честно признался затворник, а затем, слегка прокашлявшись, изменил голос на женский, причем Штелеру очень даже знакомый. – Будем считать, одну из четырех дверей ты прошел… Сам виноват, сам себе задачу усложнил, что, впрочем, тебе свойственно. Ох не ищешь ты, Аугуст, легких путей! – упрекнула барона его бывшая возлюбленная. – Ну что ж, начнем второй акт нашего многообещающего рандеву. Дорогуша, ты готов?

Прежде чем обескураженный барон успел хоть что-то ответить, голос Лоры торжественно объявил: «Акт номер два», и через стыки в плитах каменного пола на кухню стала быстро прибывать вода: не горячая, а теплая, как парное молоко… Боль внезапно покинула еще секунду назад нывшее тело, голова моррона закружилась и куда-то поплыла. Штелер понял, что его усыпили, что он теряет сознание, но он ничего не мог с этим поделать, сколько ни силился, а навалившейся дремы ему было не побороть. После закрытия глаз какое-то время губы еще шевелились, наконец с них слетело слово «дрянь», и барон Аугуст ванг Штелер окончательно погрузился в царство иллюзорных грез.

* * *

Сон продлился считаные секунды, а может, его и вовсе не было. Штелер только закрыл глаза, только погрузился в приятную дрему и тут же вышел из нее… полный сил, абсолютно здоровый, без разбитых костяшек на левой руке и, главное, без ноющей боли надорванных мышц по всему телу. Невероятным казалось также и то, что он лежал не на залитом теплой водою полу кухни, а в холле дома, возле парадной двери, откуда и началось его путешествие по особняку. Волшебные чары оказались настолько сильны, что смогли поднять далеко не легкое тело барона в воздух и переместить его на добрые полсотни шагов. Хотя как знать, быть может, невидимка-колдун действовал куда проще и приказал слугам перенести тело спящего гостя. Аугуст знал о противнике-моралисте так мало, что уже пожалел о слишком раннем, крайне опрометчивом появлении в доме.

«А вот обо мне, мерзавец, знает все, точнее, почти все… Явно умеет мыслишки людские читать», – пришел ко вполне логичному заключению барон, сев на пол и оглядевшись по сторонам, ища поблизости потерянный меч, который, возможно, хозяин решился вернуть гостю перед началом «второго акта» увлекательной игры в «кошки-мышки».

К сожалению, затворник не оказался настолько любезен. Возможно, он считал, что оружие моррону не понадобится, а может, просто решил оставить себе меч в качестве заслуженного трофея. Как бы там ни было, а что с мечом, что без него, положение барона оставалось незавидным, он стал безвольной марионеткой в чужой игре и волей-неволей должен был соблюдать правила, специально придуманные для него невидимым игроком. Штелер мог только догадываться, какие новые испытания и встречи ждут его за остальными дверьми. Затворник знал его жизнь, и следующим соперником мог оказаться кто угодно, любой персонаж из прошлого, хотя бы иллюзия Лоры, фантом маркиза Вуянэ или довольно точная копия усача Анри Фламера.

Аугуст испытывал не только злость, но и стеснение. Каково узнать, что какой-то негодяй изо дня в день подглядывает за вами в душе, копошится в грязном белье и читает тайный дневник, в который вы записываете самые сокровенные мысли? Однако у моррона оставалось и маленькое утешение. Мерзкому колдуну не удалось проникнуть в уголок сознания, в котором хранились тайные видения, посещавшие Штелера в последнее время. Коллективный Разум, а теперь моррон не сомневался, что сны из чужой жизни посылал именно он, умел защитить конфиденциальную информацию от посторонних глаз. Затворник не знал о снах ровным счетом ничего, а иначе… а иначе в узком коридоре ему бы повстречался не рыцарь-симбиот с полуторным мечом, а страшилище-орк с двумя топорами, наводящий ужас на врагов не только своим видом, но и смрадным запахом немытых годами потных ног и подмышек.

Впрочем, замыслы колдуна оставались столь же загадочными, как и его личность. Единственное, что барону удалось понять из краткого общения, так это то, что затворник не моррон-одиночка, не причисляющий сам себя к рядам Легиона. Какими существенными ни были бы разночтения в понимании долга перед человечеством, какими обидами ни был бы пропитан мозг изгоя, а он никогда не употребил бы (и не позволил бы подобной вольности своей марионетке) в адрес бывших собратьев по клану слова вроде «морронятина» или «сдохни».

– Ну и долго мы сиднем сидеть вознамерились? Что, приятно впустую чужое время тратить, барон? – раздался откуда-то сверху насмешливый голосок бывшей возлюбленной.

– Голосок смени, а то ненароком полы замараю… – решил немного поиздеваться над затворником моррон.

– Хорошо, – на удивление быстро согласился колдун уже голосом Мартина Гентара, – хотя я лично сильно сомневаюсь, что вы, человек… извините, моррон благородного происхождения, представитель такого знатного и славного рода, осмелитесь поганить полы в доме ваших предков… Фи!

– А ты еще Лоркиным голоском пропищи, и увидишь, что выйдет! – продолжал веселиться Штелер, которому было так приятно хоть ненадолго, хоть немного выйти за жесткие рамки отведенной ему роли подопытного кролика, на котором испытываются новые виды иллюзий.

– Второй раз «фи», господин барон! – с укором произнес затворник. – Как не стыдно так отзываться о когда-то любимой женщине? Она же вас все-таки любила, в определенном смысле, по-своему… – съехидничал напоследок враг.

– Все мы кого-то любим, я вот крольчатину обожаю, а дамочки разбитые сердца с пикантным соусом из скупых мужских слез деликатесом считают, что с того? – прокричал моррон в пустоту. – А время, время свое ты сам тянешь. Можешь не выходить, коль рожи своей стесняешься, давай так поговорим, но по делу!

– Нет у меня с тобой никаких дел и быть не может, – с тяжким вздохом произнес мерзкий колдун голосом Анри Фламера и замолк.

Сколько ни взывал моррон в пустоту, сколько ни пытался разозлить или задобрить колдуна, а ответом были лишь молчание и омерзительный запах, вдруг откуда-то появившийся в холле. Вначале Штелер принюхивался, пытаясь определить его природу и источник, но затем был вынужден оторвать от подкладки рваной штанины лоскут материи и заткнуть им нос, настолько сильными и отвратными оказались быстро распространившиеся по помещению флюиды. Колдуну надоело ждать, надоело, что гость просто сидит и не идет в новую западню, навстречу новому испытанию. Когда антракт между актами затягивается, служащий театра использует колокольчик, но затворник знал куда более действенное средство, чтобы заставить единственного актера выйти на сцену и продолжить прерванное представление.

Первым делом барон направился к лестнице, но не смог не только ступить на нее ногой, но даже взяться за перила. Путь наверх, к апартаментам и залу торжеств, преграждал невидимый барьер, который не могли преодолеть ни твердое, ни жидкое тело. О последнем экспериментируемый моррон узнал, поскольку с досады плюнул на лестницу. Не просто капля слюны – а символ досады и презрения – на секунду повисла в воздухе, а затем медленно поползла вниз, оставляя на прозрачной поверхности барьера неприятного вида след.

Крайняя дверь слева, ведущая к комнатам прислуги и в кухню, была запертой изнутри, так что барону пришлось отказаться от надежды подобрать потерянное в бою с иллюзией симбиота оружие. Из трех остальных дверей открылась лишь крайняя справа, и то не с первой попытки, как будто злодей-невидимка придерживал ее изнутри, решив в отместку немного поиздеваться над осмелившимся ему перечить подопытным.

Уверенность, что затворник проводит над ним жестокий эксперимент, все крепла и крепла в сознании моррона. Штелер правильно определил гнусные помыслы ученого мужа, но только ошибся с целью и задачами проводимого не без его активного участия исследования. Не знающий ни жалости, ни сострадания колдун не испытывал свои иллюзорные творения на прочность, а изучал особенности организма моррона, подвергая его различного рода воздействиям. Если за первой дверью он проверял смекалку и живучесть моррона в бою с превосходящим по силе и вооружению противником, то во втором «акте», точнее сказать, стадии эксперимента тело Штелера исследовалось на предмет воздействия различных ядовитых веществ и резкого перепада температур.

Едва барон переступил порог такого же темного, как и первый, коридора, ему на голову тут же свалилась скользкая, шипящая веревка, на поверку оказавшаяся виверийской гадюкой, чей яд был настолько опасен для человека, а повадки так непредсказуемы, что ловить ее отказывались даже самые опытные змееловы. Аугуст промучился с извивающимся, выскальзывающим из рук существом чуть больше минуты, прежде чем наконец-то сумел сбросить ее с себя и растоптать сапогами. За время борьбы гадюка укусила его четырежды: два раза в лицо, третий раз в руку и четвертый – за место, столь дорогое каждому человеку, которое любой уважающий себя мужчина никогда не выставляет напоказ ни в присутствии дам, ни в обществе кавалеров. К счастью, уже на третьем укусе яд гадюки иссяк, и барону не грозила боль в нижних полушариях, ему с лихвой хватило неприятных ощущений и в верхних…

Пораженная рука и щека мгновенно распухли, Штелер почувствовал, как невидимый огонь пожирает его изнутри, быстро распространяясь по телу и заставляя кости ныть, а мышцы произвольно сокращаться. Глаза моррона чуть ли не лопнули в попытке вылезти из орбит, а гортань так распухла, что вместо крика из нее вырвался лишь сдавленный хрип, напоминающий рычание кота, заметившего поблизости соперника. К счастью, мучения продлились недолго. Организм моррона быстро нейтрализовал агрессивное инородное вещество и вывел его наружу в виде обильного потоотделения. Наверное, увиденное весьма поразило экспериментатора, следившего за страданиями гостя и засекавшего время, за которое моррон справится с недугом. Подобное любопытство должно было определенно разозлить Аугуста, но вызвало лишь злорадную ухмылку на его лице. Дело в том, что ученый затворник не соблюдал чистоту эксперимента и, как следствие, получил сомнительный результат. Во-первых, все морроны разные, воскресли при сходных, но все же весьма отличающихся друг от друга обстоятельствах, и та энергия павших в боях, что возвратила к жизни и подпитывает их организмы, имеет целый набор отличий. Что проверено на одном, нельзя перенести на всех, так что усилия экспериментатора оказались бессмысленными. И во-вторых, Штелер и сам не знал, слышит он Зов Коллективного Разума или нет, можно ли воспринимать видения как сигналы, получаемые от высшей субстанции, объединяющей все человечество. Моррон, слышащий зов, и тот же самый моррон, но в обычное время – два различных существа с разительно отличающимися возможностями и степенью уязвимости.

Злорадство продлилось недолго, барон опомнился и, побоявшись, что наблюдатель сможет прочесть его мысли, убрав ухмылку с лица, изобразил на нем злость и попытался загнать весьма порадовавшую его догадку в самый далекий уголок сознания, туда, куда не смог бы добраться колдун. Буквально через пару шагов достойно выдержавшего смертельные укусы гадюки барона подстерегало новое испытание. Одна из дверей открылась, и на него набросились несметные полчища ядовитых пауков, скорпионов и каких-то мелких противных жучков. В борьбе за свою жизнь бывший полковник, как и подобало офицеру доблестной герканской армии, расправился со всеми тварями, но его нижняя часть тела распухла от укусов. Одним тварям удалось забраться по ногам и искусать Штелера от поясницы до колен, другие каким-то чудом сумели прокусить довольно прочную кожу сапог. На нейтрализацию яда организму моррона потребовалось чуть больше времени, чем после укуса змеи, болевые ощущения были примерно теми же, но вот что странно: едкая слюна насекомых вызвала побочный эффект. Барону вдруг захотелось женщин, не одну, не двух, а никак не меньше целой дюжины.

Борясь с похотливым желанием, которое все равно не было возможности удовлетворить, Аугуст дошел до конца коридора, где его ожидал финальный сюрприз. Сначала из стены полыхнуло пламя, от которого моррон успел уклониться и поэтому лишь слегка подпалил рукава да заработал пару несущественных ожогов, успевших пройти еще до того, как стены и двери покрылись толстой коркой льда, а в доме стало холодно, как в самую лютую зиму на далеком севере. И это испытание было пройдено успешно, Аугуст хоть и продрог до кости, но не замерз, а его тело не потеряло способности двигаться.

Видимо, затворник решил, что вторая фаза эксперимента закончена и перед тем, как приступить к третьей, увы не заключительной, не мешало бы выгнать «лабораторную мышку» из тупика в конце коридора. Для этого колдун также использовал температурное воздействие: он усилил мороз в тупике и ослабил его ближе к выходу, так что моррон был вынужден побежать обратно и снова выйти в холл.

Как только Штелер покинул коридор, дверь за ним тут же захлопнулась и, сколько он ни дергал за ручку, уже не открылась. Зато другая дверь распахнулась сама собой, приглашая подопытного барона зайти. Аугуст принял приглашение, поскольку ничего иного ему не оставалось. Он мог просидеть в холле и день, и два, но затворник все равно не выпустил бы его на свободу. Как ни странно, на бывшем складе оружия, одежды и домашней утвари моррона поджидало испытание не телесного, а душевного свойства. В одном углу красовался стол, изобилующий ароматно пахнущей едой, от вида которой слюнки текли, и изысканной выпивкой, уже разлитой в десятки кубков и бокалов. В другом уголке танцевали три прекрасные танцовщицы, призывно строя гостю глазки и покачивая аппетитными бедрами. В третьем углу высились полки со старинными книгами в кожаных переплетах и древние манускрипты, наверняка хранящие в себе сокровенные таинства. И, наконец, в четвертом (тут затворнику явно отказала фантазия) три сундука с откинутыми крышками поблескивали разноцветной россыпью драгоценных камней и золота.

Затворника интересовало, в какой из углов моррон прежде всего направится. Этим экспериментом он наверняка пытался определить, насколько значительные изменения претерпевает разум человека при перерождении его в моррона: насколько сильны врожденные инстинкты и в какой степени их контролирует здравый смысл. Яства с выпивкой, женщины и богатство прельщают животное, неразумное начало. Еще не успев подумать, любой мужчина сразу накинулся бы на одно из трех благ, умный человек предпочел бы богатство, поскольку золото и драгоценности способны на всю жизнь обеспечить его и едой, и женщинами, и многим другим, чего только не пожелает его пресытившаяся душонка. Существа же высшего порядка, каковыми считали себя многие эльфы, вампиры и ученые мужи, обратили бы свои взоры прежде всего к книгам, поскольку в толстых томах и полуистлевших манускриптах скрывались знания, способные дать не только богатство и долголетие, но и власть над другими людьми, а значит, и неограниченную свободу. Желание стать всесильным, как бог, и повелевать у высших форм разумных существ куда сильнее, чем примитивные инстинкты. Затворник явно хотел определить степень разумности морронов, но Штелер понял его замысел и из вредности разочаровал. Даже не глядя в сторону красоток, книг и злата, барон набросился на еду и стал жадно запихивать в рот руками большие куски мяса и зелени, жадно запивая снедь вином, большая часть которого оказалась на его потрепанном платье. Он вел себя, как животное, позабыв о приличиях и столовых приборах, и от души веселился, представляя, как разочарован сейчас колдун.

Созерцание обжорства очень быстро утомило наблюдателя, поэтому он решил закончить эксперимент, не дав гостю вдоволь насладиться яствами. Не успел Штелер и глазом моргнуть, как еда превратилась в уголь, стол в поленницу дров, сундуки со златом и драгоценностями – в мешки с истлевшим зерном,а обольстительные красавицы – в трех серых грязных крыс, подвешенных к потолку в клетке.

– Опять тебя поморозить или сам в холл вернешься? – милостиво снизошел до разговора весьма разочарованный, судя по голосу, результатом эксперимента исследователь.

– Ага, сам, – ответил Штелер с набитым ртом, – вот только угольком сейчас отплююсь и вернусь.

– Можешь не усердствовать, – не скрывая презрения, ответил колдун, – что к тебе в брюхо успело попасть, в уголь не превратилось…

– Вот за это спасибочки, – издевался моррон, – ужасно не люблю регрессивный процесс, ну то есть когда еду обратно….

– Я понял! – не выдержав, выкрикнул разозленный колдун, но потом быстро взял себя в руки и замолчал.

За четвертой дверью Штелера ожидало последнее и наверняка самое сложное испытание. Но, видимо, крайне разочарованный результатом предыдущего эксперимента колдун его отменил. Моррон беспрепятственно прошествовал через кладовку, ожидая, что вот-вот из-за мешков на него набросится страшная тварь или начнет обольщать иллюзорная красавица, и нашел дверь, как ни странно незапертую, за которой скрывалась винтовая лестница, ведущая в подвал. На всякий случай приготовившись к самому невероятному повороту событий, Аугуст спустился в темницу, озираясь по сторонам и прислушиваясь к каждому мышиному писку, вышел через нее в винный погреб и обнаружил отодвинутый в сторону пустой бочонок, за которым скрывалась дверь потайного прохода.

Возле двери лежал утерянный в схватке с рыцарем меч, знак того, что затворник его отпускал, однако барон не верил в добрые и бескорыстные помыслы как людей, так и иных существ, считавших себя высшими. Ни один ученый муж не способен отпустить «лабораторную мышку» на волю, даже если эксперимент уже завершен. Руководствуясь разумной бережливостью, он придержит подопытное существо до следующего испытания. К тому же моррон был отнюдь не беспомощной, безобидной мышкой! За помощью к инквизиторам он бы, конечно, обращаться не стал, и об этом затворник догадывался, однако оскорбленный барон мог доставить много неприятностей в будущем, например призвать в город собратьев по клану, чтобы расправиться с колдуном и вернуть себе дом.

Довольно долго Штелер колебался, не зная, идти ли в тайный проход, в котором наверняка имелись коварные ловушки, или остаться и поискать иной выход. К тому же, с одной стороны, цель его визита не была достигнута и следовало остаться, а с другой – колдун не желал говорить с ним и у моррона не имелось ни единого средства, чтобы принудить затворника к беседе. В конце концов, придя к разумному заключению, что его затея провалилась и остается только одно – как можно быстрее покинуть дом, барон с опаской шагнул в потайной проход. Иного тайного выхода могло и не быть, к тому же колдун так ловко обходился с живой и неживой материей, что, скорее всего, просто не дал бы барону вернуться из подвала в дом.

Около получаса Штелер промучился в кромешной мгле, постоянно запинаясь о торчащие из земли коренья и зарабатывая синяки да ссадины, натыкаясь на прогнившие доски, торчавшие из разрушенных временем деревянных стен. Затворник хоть и отдал напоследок меч, за что моррон был ему благодарен, но лучше бы оставил у выхода факел. Наконец-то впереди замаячила узенькая полоска света, вселившая в сердце барона надежду на скорый отдых в теплой и мягкой постели. Однако сон пожаловал к Штелеру в гости гораздо быстрее, чем он мог предположить. Как только он выдавил плечом такую же прогнившую, как и стенки, дверцу и сделал первый глоток свежего воздуха, голова барона закружилась, а не повинующиеся его воле глаза закрылись сами собой. Он заснул, даже не успев выбраться из подземелья.

(обратно)

Глава 8 Два неприятных снаи одна коварная иллюзия

Рука опять дрогнула, дрогнула в последний момент, когда он уже спускал тетиву. Короткая стрела с жалкими остатками оперенья, жужжа, подобно разозленной пчеле, отправилась в недолгий полет и уже через миг с хрустом вонзилась в ствол дерева. Сидевший на ветке тетерев вспорхнул и тут же скрылся в густой зелени крон.

Это был уже третий промах за день. Разозленный очередной неудачей Жал переломил о колено неповинный в его слабости лук и отбросил обломки в кусты можжевельника. Он не хотел больше стрелять, не хотел охотиться, поскольку его усилия все равно оказывались бесполезными, жалкими потугами раздобыть хоть немного еды. Еще вчера он винил в неудачах плохонький, рассохшийся лук, случайно подобранный где-то на улицах Кодвуса, и горевал, что при нем нет его арбалета, так неосмотрительно выброшенного на Стене. Но сегодня Жал посмотрел правде в глаза и честно признался себе, что причина промахов крылась в нем, а не в самодельном неточном оружии. Как бы ни слаба была натяжка тетивы, как бы ни изогнута была рассохшаяся древесина лука, а промазать в большую птицу с каких-то десяти шагов опытный стрелок просто не мог. Точно не мог, конечно, если он до этого не скитался по опустевшей чаще в течение трех мучительных дней, за которые ничего не ел, а пил лишь росу, слизывая холодные капли со стволов деревьев да пожухшей листвы. Отсутствие пищи истощало его и без того ослабевшее тело и весьма затрудняло охоту. Замкнутый круг, из которого был лишь один выход… долгая, мучительная голодная смерть.

«Это был тетерев! Огромный, жирный, вкусный тетерев! Он был здоров! Я точно видел, он был не плешивый… Мой шанс, мой последний шанс выжить, – бессильно опустившись на колени, бормотал Жал. – Я все испортил… Нужно было лишь собраться, на миг унять дрожь. Да я вслепую мог в него попасть, если бы не проклятая рука!»

Голод обостряет чувства. Тихо подкравшийся зверь не издал ни звука, не шелохнул даже ветки на разросшемся кусте, но отчаявшийся солдат вмиг почувствовал угрозу, исходившую из-за спины, почувствовал опасность, как будто у него на затылке открылся пресловутый третий глаз. Хищник резко оттолкнулся всеми четырьмя лапами от земли, на краткий миг взмыл в воздух в прыжке и чуть-чуть не успел приземлиться человеку на спину. «Чуть-чуть, едва, почти…» – как много глубокого смысла скрыто в этих простых словах!

Действуя скорее инстинктивно, нежели по расчету, Жал повалился на правый бок и выставил острием вверх выхваченный из ножен меч. Сильный толчок, и ослабевшая кисть сама собой разжалась, выронив окровавленное оружие. Однако дело было сделано… На сержанта повалилась рычащая, тяжелая, теплая, извергающая поток липкой горячей жидкости туша. Подобно телу убитого сержантом на Стене врага, умирающий зверь придавил человека к земле.

Жал с трудом скинул с себя еще дышащее тело, хотя хищник весил куда меньше того проклятого орка. Солдат, кряхтя, поднялся, сел, а только затем осмелился открыть закрывшиеся сами собой со страху глаза. Это был волк; огромный, матерый волчище, но, к сожалению, такой же плешивый, как большинство живности в этом гиблом, наверное проклятом орковскими шаманами лесу.

Несмотря на то что клыки испускавшего дух волка по-прежнему грозно скалились, а в его желтых глазах еще не угасла жажда крови и плоти, вид его вызывал отнюдь не страх и не гордость, что удалось одним точным ударом сразить такого опасного врага. Стоя над поверженным хищником и мерно пошатываясь на подкашивающихся ногах, Жал чувствовал лишь отвращение и жалость. Зверь был ослаблен, был обречен на смерть еще до того, как острое лезвие клинка вспороло его брюхо. Он страдал, причем не только от голода, но и от жуткой болезни, наверняка неизвестной людским эскулапам.

Темно-серая шкура волка была неестественно сальной, как будто кто-то ради шутки вылил на зверюгу ведерко жира или искупал его в чане с топленым маслом. Посеченные, поседевшие на кончиках волоски странным образом торчали вверх, словно иголки напуганного дикобраза. Волчий хвост, облезший до последнего волоска, от основания до кончика был покрыт гнойничковой коркой и, поскольку неподвижно лежал на траве, весьма походил на уродливый корень большого растения, неизвестно как и зачем высунувшийся из-под земли. На все еще вздымавшемся при дыхании боку отчетливо виднелись три покрытые узелками гноящихся язв залысины. Из распоротой брюшины сочилась кровь, но не красная, не багровая, а темно-зеленая, поскольку перемешалась с гноем, вытекающим из разрезанных мечом внутренностей.

Это были метки той страшной болезни, что пожирала не только лесное зверье, но и прошедшие через дикие чащи отряды воинственных орков. Впервые Жал натолкнулся на труп с такими отметинами два дня назад. Высокий и плечистый даже для обитателя Шермдарнских степей, воин сидел, опираясь спиной на молоденькую сосну. От тяжести его грузного тела бедное деревцо согнулось и почти касалось верхушкой земли. Орк был абсолютно лишен волосяного покрова, как будто его ради забавы обрили боевые товарищи. Могучие лапы покрывала гнойная, потрескавшаяся корка, а из-под надвинутого на лоб шлема и сползшего набок нагрудника сочилась точно такая же вязкая масса, отвратительная с виду и ужасно дурно пахнущая. С тех пор бывший сержант видел не один десяток изуродованных язвами трупов. Неизвестно откуда появившийся в лесу мор не щадил ни врагов, ни иной живности, но вот что странно: он как-то слабее, медленнее действовал на зверей и птиц, чем на вражеских воинов. За два дня скитаний по лесу Жалу еще ни разу не попадалась полностью облысевшая дичь.

«Дальше идти нельзя! Уж лучше с голоду сдохнуть, чем заживо сгнить, как тот орк! – все еще наблюдая, как медленно умирает волк, размышлял едва не теряющий от зловония сознание сержант. – Зараза идет по пятам могучей орковской армии и будет преследовать чужаков, пока не изведет их всех до последнего воина! Пока не поздно, пока сам эту дрянь не подхватил, нужно возвращаться в Кодвус… А что делать там? Куда отправиться дальше? Сколько я еще выдержу без еды? Не важно, пока это не важно… Быстрее прочь отсюда! Что бы ни случилось, что бы мне на роду написано ни было, я не хочу, чтоб мой труп выглядел ТАК!»

* * *

Похоже, змее, проползавшей по спине барона, не понравился запах, исходивший от потного, облепленного комочками земли тела, а быть может, она среагировала на резкое движение рукой, случайно совершенное спящим. Как бы там ни было, а проснулся моррон от боли, причиненной укусом маленьких зубок в шею. Новая порция яда быстро распространилась по организму, но потеряла свою силу еще до того, как ловко перевернувшийся с живота на спину Аугуст изловил обидчицу за скользкий хвост и, не раздумывая, защищалась ли тварь или вознамерилась полакомиться крохотными кусочками его плоти, свернул ей шею. Впрочем, Штелер мог и не совершать акт возмездия, поскольку змея и так умерла бы от десятой доли капельки его крови, попавшей при укусе в ее примитивнейший организм. Кровь моррона являлась смертельным ядом не только для вампиров, но и для всех насекомых, зверей и рептилий, вознамерившихся им полакомиться.

В первые мгновения в слегка одурманенной голове была пустота. Аугуст пытался понять, каким образом он очутился в подземном проходе, бывшем немного пошире лисьей норы. Наконец-то память вернулась, моррон вспомнил все, включая и очередную часть сна, которую Коллективный Разум милостиво позволил ему посмотреть. Не столько боясь, что отпустивший его затворник вдруг передумает и вышлет за ним в погоню свои творения, сколько устав лежать на сырой земле и смотреть на мир сквозь узенькие щелочки между прогнивших досок двери прохода, барон поднатужился, выдавил плечом старенькую, открываемую в последний раз лет десять назад, если не больше, дверцу и выбрался на поверхность.

Игравшие поблизости детишки дружно заголосили и убежали, наверное посчитав моррона ожившим мертвецом, выбравшимся из могилы. Впрочем, их страхи были напрасными, поскольку в сказках покойные оживают лишь по ночам, да и до кладбища было довольно далеко. Не обнаружив поблизости никого, кроме уже ретировавшейся с визгом детворы, Штелер поднялся в полный рост, стряхнул с себя землю, насколько это было возможно, и огляделся, пытаясь сориентироваться на давно позабытой местности и хотя бы приблизительно определить, где же он находится.

Как ни странно, задача оказалась довольно простой. Вокруг заброшенной землянки, откуда он так эффектно появился, разбив трухлявую дверь, простирался пустырь, заросший травой и заполненный всякой убогой всячиной, которая не могла пригодиться в хозяйстве даже нищенствующим беднякам. На западе и на севере гордо возвышалась крепостная стена, на юге виднелся большой водоем, с которого ветер приносил неприятные запахи стоялой воды, тины и гниения. Городская окраина начиналась на востоке, именно там, шагах в ста – ста пятидесяти портили вид крошечные приземистые хибарки, а за ними уже находились строения, которые можно было назвать домами. Примерно в миле к юго-востоку от места «появления на свет» моррона виднелась очень приметная, ярко-красная крыша со шпилями и развевающимися на них флагами. Это было здание Главной Городской Управы, расположенное в квартале Виндра. Из всего этого барон заключил, что прополз под землею около трех с половиной миль и сейчас находится на западной городской пустоши, чуть севернее знаменитого «гнилухиного» пруда, снискавшего свое название более двухсот лет назад, когда в Вендерфорте еще водились большие банды разбойников. Во время одной из облав стражники загнали в воду и потопили более полусотни злодеев. Потом мертвые тела вытащили на берег баграми, но, наверное, не все, поскольку с тех пор в пруду перестала водиться рыба, а в окрестностях водоема воцарился устойчивый запах гниения.

Результаты беглой рекогносцировки местности не только не обрадовали, но и крайне удивили бывшего офицера. Он не мог поверить, что проделал под землей такой длинный путь за такое краткое время, да и в детстве ему много раз говорили ныне покойные родственники, что тайный подземный проход ведет в квартал Виндра и выходит на поверхность в парке одного из домов. Штелер не мог напутать, что-что, а это воспоминание детства крепко засело у него в голове. Выходит, затворник чуть-чуть поиграл с пространством и временем, каким-то неизвестным науке образом удлинив проход и сократив время перемещения по нему моррона. Как бы там ни было, какими бы знаниями колдун ни воспользовался, а это оказалось весьма на руку барону.

Аугуст и представить не мог, что бы вышло, если бы он, ободранный, с ног до головы перепачканный землей и еще какой-то зеленоватой пакостью, выбрался бы на поверхность днем, в парке, по которому мирно прогуливались бы отдыхавшие парочки состоятельных горожан. Здесь же, на пустыре, его появление напугало лишь оборванцев-детишек, которым и в голову-то не придет звать стражу, а если и придет, то какой же дурак на этот зов явится и кто примет всерьез детский лепет про вылезающих из-под земли мертвецов?

Что ни говори, а пробираться к своему временному пристанищу по пустырю было гораздо безопасней и удобней, нежели по задворкам оживленного городского района. Судя по положению солнца на небосклоне, вечер только начинался и в квартале Виндра было сейчас не протолкнуться от спешивших по домам клерков и только начинающих свой вечерний променад благородных бездельников: богатых купцов, гордо именовавших себя «коммерсантами», и членов их степенных семейств, знатных и не очень родовитых дворян и, конечно же, высших городских чиновников, спешивших в ресторации и увеселительные заведения, чтобы в непринужденной обстановке за крылышком индюшки под бокал прекрасного вина и созерцание пластичных извиваний полуодетых девиц решить между собой самые важные служебные вопросы. Кому сколько дозволено своровать, каким образом облагородить акт присвоения казенных средств и кто в случае неблагоприятного стечения обстоятельств станет козлом отпущения?

Хоть путь с окраины до гостиного двора, в котором остановился Штелер, был чуток длиннее, но зато через пустырь можно было идти не таясь и не прячась, а следовательно, добраться до бутылки свежего вина и до бадьи с горячей водою гораздо быстрее, чем из состоятельного квартала. В данный момент быстрым армейским шагом направившегося на юго-восток барона тревожило совсем иное. Если снискавший славу колдуна ученый муж знал способ изменять пространство и время, то возникал вполне резонный вопрос: «А какой сегодня, собственно, день?» Моррон представления не имел, как долго продлилось его пребывание под отеческим кровом, бегство по тоннелю и последующий сон: чуть долее двенадцати часов или несколько суток? Если последнее, то Штелер вновь стал нищим, ведь он заплатил за комнату всего за два дня. Или новый постоялец, или гостиничная прислуга, которая будет приводить комнату в порядок, непременно обнаружит припрятанный под кроватью мешок с золотом. Виновного в краже можно будет быстро найти, а вот наказать и вернуть свое добро, увы, не представлялось легким делом.

Успешно добравшись до зловонного пруда и, зажав ладонью нос, обходя его стороной, Штелер вышел к покосившимся, едва не разваливающимся хибарам бедняков. Здесь его появление осталось почти незамеченным, поскольку счастливые обитатели этого места целиком сконцентрировались на мутном и пахнущем ничуть не лучше воды из пруда содержимом грязных стаканов, а те, кому еще не улыбнулась удача разжиться выпивкой, рыскали по городу в поисках сердобольных горожан, желающих поделиться с попрошайками мелочью. Зато, как только барон покинул трущобы и добрался до квартала Рэбара, к его персоне был проявлен недюжинный интерес. Одни почтенные горожане лишь косились на него с презрением, другие шарахались в стороны, боясь, что пьянчужка из числа опустившихся до бродяжничества дворян начнет выклянчивать деньги и затеет ссору, а то и того хуже – запачкает грязными лапищами их одежды.

Наверное, окажись барон на месте горожан, он и сам бы предпочел обойти благородного грязнулю стороной, поэтому не особо и злился, когда за его спиной раздавались смешки и нелестные реплики, а из открытых окон домов ему на голову лились помои и летели объедки. Люди есть люди, и их природу не изменить: простолюдины низко склоняли головы перед дворянами, но стоило лишь человеку благородного происхождения хлебнуть нищеты, как он становился всеобщим посмешищем. Впрочем, не все прохожие питали к быстро шагавшему по улице моррону одинаковые чувства, в сердце одного молодого человека вид ободранного замарашки вызвал не презрение, а лютую ненависть.

До спасительного гостиного двора оставалось каких-то двести-триста шагов, когда за спиной у чувствующего себя уже в безопасности моррона раздался душераздирающий, истошный крик захлебывающегося слюной и рвущего голосовые связки юнца: «Это он… ОН! Стража, на помощь! Убийца барона!» Штелер сразу даже и не понял, что взбудораживший и напугавший всю улочку пискливый крикун имеет в виду именно его, но когда моррон глянул через плечо, то, грязно выругавшись, быстро прибавил шагу, то есть, попросту говоря, перешел на бег. Чуть ли не бьющийся в истерике и что есть мочи зовущий служителей порядка юноша оказался не кем иным, как одним из участников лесного происшествия.

Учитывая, что один противник Штелера по стычке умер, а другой был сильно покалечен, а также принимая во внимание, что в деле была замешана репутация нескольких благородных, но отнюдь не благонравных дам, включая дочь самого герцога Вендерфортского, барону оставалось или немедленно заткнуть паникеру рот, или быстро ретироваться в ближайшую подворотню. Поскольку вдоволь наблажившийся рыцарь схватился за пистолет, а с обеих сторон улочки на помощь к нему уже спешили патрули, моррон выбрал второй вариант, то есть благоразумно сбежал.

Аугуст даже не ожидал, что после ночного приключения он еще способен на такие подвиги. Ловко перепрыгнув на бегу через небольшую ограду, моррон забрался на крышу сарая, после чего спрыгнул с нее и, грубо распихивая локтями удивленных прохожих, помчался в сторону небольшого парка, где и надеялся скрыться. Во время бегства за его спиною все время раздавался топот преследователей. Как ни странно, стражники проявляли недюжинную прыть. Несмотря на тяжелые, бряцающие на ходу доспехи, они хоть и отставали от преследуемого, но не слишком. Аугусту пока не удалось увеличить отрыв и скрыться из их поля зрения.

Кавалькада бегущих, состоящая в большинстве своем из стражников, не могла не привлечь внимания широких масс общественности. К погоне за затравленной дичью присоединилась парочка доброхотов из горожан, видимо решившихся погеройствовать, но это было еще полбеды. Тревога быстро распространилась по всему кварталу, и все находившиеся поблизости патрули поспешили присоединиться к погоне. Самое удивительное, что многие блюстители порядка даже не подозревали, что гонятся за убийцей молодого барона, они лишь знали, что преследуют опасного и вооруженного преступника. К счастью, чаще всего патрули опаздывали, они появлялись из подворотен через пару секунд после того, как их миновал моррон, и могли лишь присоединиться к уже основательно разросшейся толпе «охотников». Правда, некоторые солдаты ленились и вместо того, чтобы бежать, вскидывали мушкеты. Несколько раз пули пугали Аугуста зловещим свистом, одна даже царапнула мочку правого уха, но остальные, по счастью, проносились мимо быстро бегущей и постоянно вилявшей от дома к дому, от дерева к дереву цели.

Он почти успел. До спасительной ограды парка, в котором было бы необычайно легко затеряться, оставалось всего ничего, как путь беглецу перерезал отряд стражи. Солдат было слишком много, чтобы надеяться пробиться сквозь них, тем более когда за спиной более трех десятков разъяренных стражников, мечтающих содрать шкуру с мерзавца, заставившего их так побегать и порастрясти жирок. Штелеру не оставалось ничего иного, как вновь скрыться в подворотне и продолжить гонку через нескончаемые заборы, ограды и крыши каких-то построек.

Когда силы беглеца были уже почти на исходе, капризная госпожа Удача решила ему улыбнуться, но тут же, видимо устыдившись своей доброты, в отместку загнала осчастливленному острую шпильку в бок. В бесконечном лабиринте из плотно стоявших друг к дружке домов и сараев Штелер сумел оторваться от преследователей, но, к несчастью, закуток, в который он забежал, оказался тупиком. По бокам находились тыльные стены двух домов, впереди возвышалась высокая и гладкая каменная стена, через которую не перелезть, а перепрыгнуть ее мог бы лишь кузнечик, притом размером со взрослую лошадь. Моррону оставался лишь путь назад, но на улице возле подворотни уже появились преследователи, пока еще не понимающие, куда подевался беглец, а поэтому разделившиеся на небольшие группки и начавшие методично прочесывать окрестности.

С улочки вся подворотня была видна как на ладони. Единственной возможностью для барона скрыться от взглядов охотников стало довольно большое дерево с густой кроной, на вершину которого моррон тут же залез и притаился, боясь даже дышать и ни на секунду не отрывая глаз от небольшого отрезка улочки, на котором уже появились пятеро стражников.

Охотники не обнаружили загнанную на дерево дичь, надежно укрытую от их пристальных взглядов густой листвою. Они прошли мимо, но это отнюдь не значило, что опасность миновала. Маленькие группки блюстителей порядка в блестящих доспехах еще долго будут рыскать по окрестностям, пока или не найдут беглеца, или не поймут тщетность поиска, что, впрочем, было маловероятно. Теперь уже наверняка все участники травли знали, за кем они гнались, и представляли, каков будет размер благодарности герцога за голову опасного преступника.

Хоть Штелер уже отдышался, он решил не рисковать и отсидеться на дереве, по крайней мере до наступления темноты, тем более что сидеть на широких, раскидистых ветках было удобно, а листва была настолько густой, что его не увидели бы с земли, даже если преследователи подошли бы вплотную. Однако довольно миролюбивое поведение моррона, не желающего ни впустую размахивать мечом, ни устраивать драку со стражей, шло вразрез с планами иного существа, не только могущественного, но и ужасно зловредного.

– Ну что, так и собираешься до ночи кукушкой прикидываться? – внезапно раздался откуда-то сверху и чуть справа насмешливый голос. – Тогда хоть под дерево шляпу положи да табличку на ствол прибей: «Прокукую, сколько вам жить, всего за пару медяков. За точность предсказания отвечу головой!»

Моррон точно помнил, что, когда он карабкался по стволу, на дереве никого не было, да и сидел он почти у самой вершины. Выше ветки были тонкие и не выдержали бы вес даже пятилетнего сорванца, не то что взрослого человека, чей голос он сейчас слышал. Не скрывая удивления, Аугуст повернул голову в сторону, откуда прозвучали обидные слова, и на всякий случай положил правую ладонь на рукоять каким-то чудом не потерянного при бегстве меча.

Чудеса продолжались. Зловредный колдун преследовал сбежавшую «мышку» даже вне стен превращенного в лабораторию пыток дома. Около дерева мерно раскачивалось в воздухе прозрачное облако со слегка голубоватым отливом, в центре которого летучая материя неизвестной природы уплотнилась и образовала овал человеческого лица, правда, без четко прорисованных черт.

– Че те надо, мерзость колдовская? – проворчал моррон, нутром чуя, что затворник послал фантом неспроста и ему уготована очередная какая-то весьма неприятная пакость. – Решил разговор затеять? Так поздновато спохватился! Надо было болтать, когда я к те пришел, а сейчас уж, извини, не до тебя. Сам вишь – дела!

– Да уж! – захохотало облако. – Знаем мы ваши, морроньи, дела: одному кулаком в зубы, другому ногой в живот! Мордобою много, толку мало!

– Вот уж нет, чего-чего, а драться я как-то не собираюсь! – честно признался моррон, сквозь листья дерева пристально всматриваясь в даль, где вновь появился небольшой отряд стражников.

– А если придется? Тогда что? Многих покалечить да убить собираешься? – не унималось облако, видимо решив окончательно измотать барона своим занудством.

– Как выйдет, – буркнул в ответ моррон, даже не повернув головы.

– А тебя не смущает, что стражники ни в чем не виноваты? Они просто выполняют приказ герцога и ловят опасного преступника. Они ведь не в курсе того, что на самом деле случилось в лесу. Ты же сам был офицером, неужто ты способен убить солдат, чья вина состоит лишь в том, что они добросовестно и ревностно выполняют приказ?

– Да отстать ты от меня! Не видишь, никого я ни убивать, ни калечить не хочу, поэтому здесь и сижу, воробушка изображаю…

– Больно уж дерзко чирикаешь, – хмыкнул фантом, а затем переместился к земле и, мгновенно уплотнившись, принял форму человека в длинном плаще, уже знакомого Штелеру недоучки-скрипача. – Барон Аугуст ванг Штелер, слушай волю моего господина! – громко возвестил глашатай затворника, глядя на моррона, но в то же время как будто сквозь него. – Негоже офицеру в воинском звании высоком, подобно вору низкому, по деревьям да кустам прятаться! Мой господин приказывает тебе вступить в бой!

– Да пшел он со своим приказом борончуру под хвост! – прозвучало в ответ из ветвей излюбленное пожелание филанийских охотников из Марсолы.

– А когда сойдешься в потехе ратной, – не обратив внимания на грубо выраженный протест, продолжал вещать вестник воли колдуна, – приказывает тебе мой господин ни одной души человеческой не загубить! Калечить стражников тебе дозволено, но не сильно, – сделал поблажку глашатай.

– Полетел отсель быстрее, морда иллюзорная, пока я тебя в стакан не упрятал да в гнилухином пруду не потопил! – не выдержал подобной наглости Штелер. – Ишь ты, условия мне ставить, негодник, вздумал! А сам-то, трус, боится даже на глаза показаться! Ну что, что создатель твой мне сделает, если ослушаюсь?!

– А коли ты ослушаться вздумаешь, – нараспев возвестил фантом, – то постигнет кара суровая, но не тебя, а красавицу, которая к тебе чувства глубокие и нежные питает!

Заявление фантома обескуражило Штелера, оно прозвучало не только нереально, но и ужасно глупо. Единственная женщина, с которой барон общался в течение последних двух лет, была горячо любимая им Лора, но она не питала к нему абсолютно никаких чувств, а иначе… иначе он не застал бы ее в постели с кавалерийским капитаном и не услышал бы от нее чудовищные обвинения вместо оправданий.

Он был для нее всего лишь игрушкой, а когда «бравый солдатик» красотке наскучил, она безжалостно вышвырнула его, даже не простившись, как подобает бывшим возлюбленным, а унизила, растоптала его достоинство, выдвинув совершенно безосновательные обвинения: "…Негодяй, ничтожество, самовлюбленный мерзавец, придурок, корчащий из себя умника, скрытый альфонс, решивший паразитировать за мой счет…» Смысл последнего оскорбления Штелер долго пытался постичь, но его разум категорически отказывался понять, как альфонс может быть скрытым и как можно паразитировать на ком-то, чьи счета ты регулярно оплачиваешь? Нет, если красавица Лора и питала к нему чувства, то они были весьма далеки от глубоких и нежных! Скорее всего, она уже давно позабыла его и за время их разлуки сменила двух-трех страстных кавалеров.

– Да ты, я смотрю, шутник, – рассмеялся с дерева Штелер. – Ну что ж, валяй карай!

– Это не Лора, – произнес фантом, отчего моррону стало не до смеха. – Есть другая дама, которой ты небезразличен… Не важно, кто она, но ее жизнь в твоих руках! И только от тебя зависит, доживет ли она до восхода солнца! – изрекло иллюзорное творение и растворилось в воздухе, перед этим громко прокричав на всю округу: – Все ко мне! Он здесь, в подворотне… на дереве!

– Вот скотина! – со злостью прошипел Штелер, услышав ответные выкрики стражников, раздавшиеся со стороны улочки, и топот тяжелых сапог. – Так и придется кровь проливать…

Неизвестно, что и когда привиделось затворнику: принял ли он ругань Линоры при прощании в лесу за проявление чувств или сам факт путешествия моррона с дамами в одной карете был истолкован как подсознательная симпатия барышень к напившемуся чудаку, отбившему их у разбойников. Затворники странный народ: от одиночества и постоянного чтения мудрых книг оценка событий, происходящих в реальной жизни, весьма смещается. Колдуну определенно что-то привиделось, показалось, и он сделал скоропалительный вывод, настолько нелепый, что Штелеру стало даже смешно.

Как бы там ни было, а моррон воспринял угрозу, прозвучавшую из уст глашатая, всерьез. Барон решил принять бой, тем более что другого выхода из подворотни не было, и обещал сам себе приложить массу усилий, чтобы удержаться от инстинктивных, непроизвольных действий и ненароком не перерезать кому-нибудь горло. Его никто не любил, к нему никто не питал даже обычной, человеческой симпатии, но это отнюдь не означало, что кто-то должен из-за него пострадать, тем более женщина.

Поскольку отсиживаться в листве долее было бессмысленно, Штелер выхватил меч и спрыгнул на землю. Он приземлился удачно, на обе ноги, и даже не покачнулся при столкновении с мостовой, хоть высота была довольно приличной. Стражники не заставили себя долго ждать, четверо солдат вошли в подворотню практически в тот же миг, как ноги барона коснулись земли.

– Ну что, мразь, добегался! – прохрипел запыхавшийся сержант, расстегивая тугие ремешки шлема. – Меч на землю, пошли!

Вместо ответа Штелер просто покачал головою: порою скупые жесты выразительней слов.

– Может, пристрелим? – предложил стоявший от сержанта по правую руку солдат, доставая из-за пояса пистолет и взводя тугой спусковой механизм.

– Заткнись, дурень, – отдернул его за руку другой стражник, – за мертвого граф Норвес всего триста золотых даст, а живым он целую тысячу стоит.

– Тогда давай ребят крикнем, чтоб верняк…

– Ага, а награду тоже на всех делить? – постучал кулаком по шлему молодого стражника более старший и опытный товарищ. – Не дрейфь, возьмем чудака быстро, даже не покалечим, чтобы видок неподпорченный был…

– Вот уж не думал, что меня ценят… – тихо, но так, чтобы услышала стража, произнес Штелер, а затем, чтобы пуще раззадорить противников, добавил: —…так дешево.

– Я за тя и ломаного медяка не дал бы, но у господ свои причуды! – ничуть не испугался сержант, явно служивший не только в страже. – Ну коль по-хорошему не хочешь, воля твоя, давай по-плохому! Но только учти, я в корпусе генерала Корверга три года лямку тянул и в таких передрягах побывал…

По знаку сержанта трое остальных стражников достали мечи и стали медленно приближаться к Штелеру, обходя его полукругом. Запрет на убийство и нанесение тяжких травм значительно сужал набор имевшихся у моррона возможностей, но все же кое-что он мог сделать… К тому же стражников было всего четверо, а значит, у барона был шанс выбраться из подворотни живым и даже не очень сильно потрепанным.

– Пять лет… третий гердосский полк… под началом полковника ванг Штелера, – отрывисто произнес моррон, решивший немного поиздеваться над противниками. – Слышал о таком?

– Серьезно, – кивнул головою сержант, немного замедлив шаг. – Так, значит, ты у нас не только убивца, но еще и изменщик?! Ну что ж, тогда нам за тебя двойная награда выйти должна. Слышите, ребят, как нам подфартило?! Поскольку ты птаха у нас важная и сурьезная… – усмехнулся сержант, явно не желавший убраться подобру-поздорову. – Эй, Карв, Вител, поставьте-ка мятежника на колени!

Не только двое стражников, но и их третий товарищ почти одновременно взвели курки и выстрелили в Штелера, причем, как приказал сержант, по ногам. Первая цель моррона была успешно достигнута: три из четырех пистолетов оказались разряженными, а хоть ноги и пронзила острая боль, но они не подкосились и не потеряли возможности двигаться. Барону пришлось бы куда хуже, если бы блюстители порядка выстрелили позже и метились бы в совсем иное место, в грудь или в голову.

– Стойкий попался, надо же, – искренне удивился сержант, видя, как рычащий от боли сквозь сжатые зубы противник покачивается на окровавленных ногах.

Посчитав, что бой уже закончен и преступник вот-вот упадет, солдаты повеселели, и двое из них даже убрали в ножны мечи. Однако наибольшую ошибку совершил самый опытный стражник, сержант. Он подошел к Штелеру слишком близко и поднял пистолет на вытянутой руке, метясь моррону в предплечье.

Ни бывший солдат из корпуса генерала Корверга, ни его нынешние сослуживцы так и не поняли, что произошло и как единственный заряженный пистолет попал к заговорщику. В следующий миг что-то хрустнуло, сержант упал на колени, держась обеими руками за разбитое в кровь лицо, а затем прогремел выстрел, и всю троицу окутало облако порохового дыма. Второй стражник закричал и запрыгал на одной ноге, из ступни второй фонтаном хлестала кровь. Двое стражников мгновенно опомнились и выхватили мечи, но накинуться на врага смог лишь один. Борясь с приступом несусветной боли, подстреленный солдат случайно натолкнулся на своего товарища, и оба повалились на землю.

Штелер легко отразил незамысловатый рубящий удар меча стражника и, не тратя драгоценного времени на финты и сложные выкрутасы, ударил зажатым в левой руке пистолетом противнику в лицо. К счастью, вендерфортская стража носила открытые шлемы, деревянное оружие с острыми стальными деталями превратило физиономию стражника в кровавое месиво и заставило бедолагу поспешно выйти из боя. Последнему солдату наконец-то удалось скинуть грузное, да еще и в доспехах, тело подмявшего его под себя раненого товарища. Он не был трусом, едва высвободившись, тут же пытался подняться и вступить бой, но острое лезвие меча, приставленное к кадыку, заставило его передумать.

– Побереги силы, дружок, тебе еще на себе приятелей до казармы тащить! – обратился к единственному непокалеченному стражу порядка Штелер, сам пораженный, что ему удалось так быстро и без особых потерь выбраться из передряги.

Впрочем, радость барона оказалась преждевременной. Убедившись, что стражник его понял и не собирается вставать, пока он не покинет подворотню, барон медленно поковылял в сторону улочки. Две пули прошили мышцы насквозь и не остались в теле, а вот третья все-таки задела кость, которая до сих пор жутко болела. Пуля выходила мучительно, выдавливаемая наружу срастающимися мышцами. С одной стороны, моррону было бы лучше немного постоять и подождать, пока окровавленный свинец не шлепнется на мостовую, тогда бы каждый шаг не доставлял ему таких страданий, но, с другой стороны, он понимал, что на звук четырех выстрелов просто не может не сбежаться стража.

Так оно и случилось. Не проковылял моррон и десятка шагов, как впереди появился новый отряд стражи, на этот раз и лучше вооруженный, и более многочисленный. Штелер чертыхнулся, сплюнул и достал из ножен меч, собираясь снова вступить в бой и по возможности удержаться от убийства. Однако блюстители порядка повели себя странно, вместо того чтобы наброситься на преступника, они пробежали мимо него и принялись помогать раненым товарищам.

– Где он? – спросил у пришедшего уже в себя сержанта офицер, стоявший от обомлевшего Штелера всего в паре шагов.

– Он, он… – пришел на подмогу младшему командиру единственно не пострадавший в схватке стражник, – он в подворотню зашел… а тут уже вы… Растаял, мерзавец, как сквозь землю провалился…

«Все ясно, колдовские причуды продолжаются, – подумал про себя Штелер, все-таки дождавшись, когда искореженная пуля шлепнется на мостовую, а затем побрел прочь. – Видимо, затворник посчитал, что я уже справился с его наказом, и приберег ловкую подопытную мышку до следующего чудачества, накрыл меня чарами невидимости или солдатушкам пыли магической в глаза напустил. Интересно, что он еще придумает и долго ли я выдержу его забавы?»

Оставшийся путь до гостиницы прошел совсем без приключений и даже как-то скучно. Хозяин гостиницы хоть и выпучил глаза, необычайно удивленный шокирующим видом приличного постояльца, но возмущаться благоразумно не стал, выдал ключ от комнаты и робко пообещал как можно быстрее принести полотенца и горячей воды. У Штелера тоже не было желания пускаться в объяснения и врать про опрокинувшую его в грязь карету или про проделки разбойников с городской окраины. В знак благодарности барон кивнул и, едва перебирая ногами по необычайно узким и скользким ступеням, побрел к себе на второй этаж. Телу моррона за последние сутки изрядно досталось, оно многократно залечивало раны и в результате истощило запас своих сил. Аугусту был крайне необходим отдых, поэтому как только он вошел в комнату, тут же запер за собой дверь и, не снимая грязных одежд, плашмя упал на кровать. Помыться, выпить и поесть он смог бы потом, вначале моррону нужно было как следует поспать, провалиться в манящее небытие часиков на двенадцать, если не долее.

* * *

Он еле брел, едва передвигая непослушные ноги. Шесть дней без еды выдержит не каждый. Возвращаться в Кодвус было еще сложнее, чем пробираться в Филанию через лес. Та же самая дорога, но совсем иной настрой, да и сил почти не осталось. Шесть дней назад его вела Надежда, теперь она покинула сержанта, трусливо сбежала, оставив его один на один сражаться со Злодейкой-Судьбой. Жал уже не тешил себя иллюзией спастись, не согревал свое сердце желанием найти хоть какую-то еду. Последние два дня он пребывал в отчаянии и, как животное, как испуганный зверь, повиновался лишь основному инстинкту – инстинкту самосохранения. Он убегал от страшной болезни, прекрасно понимая, что в любой миг может умереть с голоду или стать добычей лесного хищника.

К концу шестого дня лесного скитания Жал вновь очутился возле крепостной стены разрушенного Кодвуса. Стервятники отпировали, над мертвым городом уже не кружились стайки воронья и не раздражали слух солдата своим зловещим карканьем. А в остальном все было по-прежнему, так же, как шесть дней назад: мостовая, заваленная трупами да хламом; разрушенные стены да сгоревшие дома; только вот зловоние стало куда сильнее. Санитары матушки-природы, падальщики, призванные пожирать все, что люди не успели захоронить, на этот раз не справились с возложенной на их черные крылья миссией. Война преподнесла угощение, оказавшееся не под силу даже очень прожорливым едокам. Птицы расклевали не более трети разлагающихся тел и улетели, как только почувствовали угрозу для собственных жизней. Трупы выделяли яд. Когда его концентрация стала слишком большой, вороны покинули Кодвус, оставив на улицах гнить множество изуродованных смертью и клювами объедков.

Голод мучил затуманенный рассудок солдата, но, несмотря на страшные спазмы разрывавшегося на части желудка, Жал не воспринимал изуродованные останки под ногами как еду, и дело было даже не в том, что куски мертвой плоти были когда-то людьми. Сержант дошел до такого состояния, когда не раздумываешь над тем, что за кусок мяса попал тебе в рот. Он был готов съесть лошадь, собаку, человека, орка, эльфа, таракана, лишь бы унять ноющую и все усиливающуюся резь внутри оголодавшего чрева. Если человек долго не ест, то он пожирает сам себя и в какой-то степени уже является людоедом. Но тот же самый инстинкт, что погнал его прочь из охваченного мором леса, не позволял ему притронуться к гниющему под жаркими солнечными лучами мясу.

Шатаясь и выделывая ногами замысловатые кренделя в попытках сохранить равновесие, сержант блуждал по пустынным улицам, выискивая подвалы, которые он случайно пропустил шесть дней назад. Такие местечки, конечно же, нашлись, но вот их осмотр не привел к желаемому результату. Еды в мертвом городе не было, как не было ее и в лесу. Изможденному не только голодом и жаждой, но и жарой со зловонием сержанту оставалось лишь сесть, закрыть глаза и погрузиться в манящее забытье, из которого не было бы иного выхода, кроме смерти. Не в силах больше бороться за жизнь, Жал уже сполз по стене на мостовую, когда к нему вдруг вернулась Надежда. Она пришла внезапно, как распутная девица, без приглашения являющаяся к мужчине в ночи; как неверная жена, почему-то решившая оставить красавца-соблазнителя и вернуться к опозоренному ею супругу.

Сначала слух уловил едва различимые звуки, отличные от шелеста листвы под дуновением ветра и трепыхания обрывков одежд на трупах. Прошло еще немного времени, и чуждые картине разрушения шумы усилились, проявили свою сущность. Сержант отчетливо различил цокот конских копыт, бьющих железными подковами по камням мостовой,скрип рессор, грохот колес старенькой, расшатанной телеги, позвякивание упряжи и голоса; не орочьи, вроде бы человеческие, но разговаривающие на неизвестном ему языке.

Отяжелевшие веки сержанта слегка приподнялись как раз в тот момент, когда небольшой конный отряд, сопровождавший всего одну подводу, вывернул с соседней улочки. Пятеро облаченных в доспехи людей и трое одетых в походные камзолы и серебристые плащи эльфов медленно проехали мимо Жала, видимо посчитав его одним из множества трупов, по случайности хорошо сохранившимся, не заклеванным птицами.

«Откуда здесь эльфы, да еще такие причудливые? Что делают в Кодвусе люди и люди ли эти всадники вообще?» – вдруг всплыла в замутненном сознании солдата весьма разумная мысль.

За время службы в армиях трех королевств Жал повидал множество эльфов: озлобленных, жестоких и трусливо-миролюбивых, лебезящих перед людьми, одержавшими давным-давно над ними верх; жалких, оголодавших и самодовольных, сытых, разбогатевших на торговле знаниями своего вымирающего народа; тосковавших по прежним временам господства «остроухих» над людьми и мечущихся в душевной агонии полукровок, тщетно пытавшихся осознать, кто же они, эльфы или люди. Однако таких спесивых, остроухих снобов, с явным пренебрежением взиравших на трупы людей и руины их нелепых построек, Жал еще не видывал. В их надменных лицах виднелись лишь презрение и надменность. Они до сих пор не смирились с нанесенным им поражением и не признали победы человечества, свершившейся многие годы назад. Сержанту показалось, что это не просто эльфы, не просто аристократы древнего народа, а эльфы из прошлого, далекие предки нынешних эльфов, при помощи магических чар переместившиеся в настоящее и с негодованием взиравшие на то, до чего довели мир их неразумные потомки. Всадники-люди показались притворявшемуся мертвецом сержанту тоже какими-то странными: слишком высокими, чересчур плечистыми, да и с кожей неестественного зеленоватого оттенка. Никто толком не знал, что творилось долгие годы за спасавшей людей Великой Кодвусийской Стеной, какие племена кочевали по огромной Шермдармской степи, возможно, среди них были и существа, весьма похожие на людей. Простому солдату было сложно строить предположения о происхождении всадников, да к тому же вскоре его сознание померкло, уступив место куда более могучей силе – всепоглощающему природному инстинкту.

Превращение из человека в животное произошло, когда мимо «трупа» прислонившегося к стенке сгоревшего дома прогрохотала телега с припасами. Необычайно обостренное обоняние голодавшего учуяло еду: ласкающий ноздри аромат сыра, душистые запахи колбасы, пряностей и свежего хлеба. Позабыв о смертельной опасности, исходившей от явно недружелюбно настроенных к людям чужаков, Жал «ожил», вскочил и одним прыжком оказался на самом верху телеги. Трясущимися от нетерпения руками, урчащий как зверь, солдат мигом разорвал довольно прочную ткань походного покрывала, а затем… затем впился зубами в чарующе пахнущую, разжигающую и без того бесновавшийся аппетит колбасу. Он терзал свежее мясо, яростно рвал его зубами, а потом глотал большими кусками вместе с толстой и жесткой кожурой.

Ах, какой это был сладостный миг! Пожалуй, самое лучшее мгновение в жизни солдата, жаль только, что продлилось оно недолго. Сильный удар тяжелого, тупого предмета – рукояти меча или кистеня – сотряс затылок позабывшего об осторожности воина. Жал тут же потерял сознание и лишь по счастливой случайности не подавился застрявшей в горле кожурой.

(обратно)

Глава 9 Злом за доброи добром за зло

Сон может прерваться по-разному: нежным прикосновением губ любящей женщины, ласкающих твое расслабленное тело, или ушатом холодной воды, вылитым все той же особой прекрасного пола. Но порой отдых прерывается криком, истошным, напуганным криком, и подобное начало нового дня не предвещает ничего хорошего…

Штелер еще не успел открыть глаза и понять, ночь на дворе или день, проспал ли он до раннего утра или только до позднего вечера, когда из коридора донесся пронзительный протяжный визг, сопровождаемый страшным, оглушающим грохотом и раздражающим слух металлическим лязгом. Только что очнувшемуся рассудку моррона потребовалось чуть больше доли секунды, чтобы понять характер и причину потревоживших его звуков: женщина кричала от испуга, какие-то мерзавцы выбивали ударами сапог дверь, и, скорее всего, в его комнату. Как ни странно, крепкие дубовые доски и добротный железный засов оказывали достойное сопротивление агрессивно настроенным чужакам, но, к несчастью, на петлях хозяин гостиницы сэкономил, их с гвоздями вырвало из косяка всего после второго удара.

Четверо вооруженных мужчин ворвались в комнату еще до того, как барон успел вскочить с кровати и выхватить из ножен меч. Сильный удар дубинкой по голове застал моррона врасплох и отбросил обратно, на перепачканное грязной одеждой одеяло. Налетчики действовали быстро и слаженно, сразу было понятно, что это далеко не первый их визит к заспанным постояльцам гостиницы. Двое схватили моррона за руки, плотно прижав их к кровати, а третий цепкими пальцами одной рукой вцепился жертве в горло, другой же достал из ножен и брезгливо отбросил в сторону его жалкий, вызывающий у настоящих бойцов лишь отвращение меч. Что делал четвертый разбойник, барон, пытавшийся сопротивляться, не видел, но понял, как только кисти правой руки сдавили крепкие путы. Его привязывали к кровати, а значит, не собирались убивать. На дюжих парнях не было формы стражи, следовательно, это были всего лишь грабители, позарившиеся на мешок с золотыми под его кроватью.

«Возьмут деньжата и уйдут! Не стоит мне пока дергаться, я после на них отыграюсь: на них и на шкодливом хозяине… Надо ж, сам золотишко присвоить не решился, так бандюг на меня натравил! Ничего, вы у меня все потом получите, и дюжину золотых из добычи потратить не успеете, как станете пищей для червей! Я уж об этом позабочусь», – здраво рассудил моррон, и поскольку сопротивление в данный момент ничего, кроме боли, ему не давало, расслабил мышцы рук и закатил глаза, притворившись, что потерял сознание.

Его спеленали по рукам и ногам примерно за минуту. Довольно плохой показатель, если учесть, что жертва грабежа уже не сопротивлялась, а работа велась вчетвером. После того как последний узел был благополучно затянут, один из налетчиков, как и предполагал моррон, полез под кровать за мешком, но вот остальные господа грабители повели себя странно: один куда-то ушел, второй задернул шторы на окне, а третий выплеснул барону в лицо холодную воду из кувшина. Штелеру показалось, что его собираются допрашивать, но только о чем вести беседы злодеям и жертве грабежа, когда добыча не где-то припрятана, а уже находится у разбойников в руках? К тому же ему не заткнули кляпом рот, хотя при обычном налете это делается в первую очередь.

Совокупность совсем не типичных для поведения разбойного люда фактов натолкнула моррона на довольно неприятную для него мысль. Поздний визит нанесли не обычные ночные злодеи, хоть от позвякивающей в мешке добычи посетители не отказались. Скорее всего, вооруженные дубинками и мечами бугаи состояли на службе у очень влиятельного и богатого господина, не стеснявшегося отдавать своим людям приказы, мягко говоря противоречащие всем нормам приличий и строгим положениям герканского закона. Какими бы дерзкими ни были лихие люди, какой бы безумной отвагой ни пылали их жестокие сердца, но они бы никогда не отважились открыто носить под одеждой кольчуги, а оружие прятали бы под полы длинных плащей. Кроме того, воры, налетчики и убийцы предпочитали совсем иное оружие. Их мечи были почти в два раза короче обычных клинков, они непременно носили с собою кинжалы, которые и к горлу жертвы удобней приставить, да и в замочной скважине при случае можно поковырять, а для бесшумного обезвреживания жертвы использовали удобные удавки. Дубиной по голове били в основном лишь начинающие лиходеи, боявшиеся неправильно накинуть петлю на горло и дать жертве возможность спастись.

Нет, определенно незваные визитеры не принадлежали к числу мастеров грабежа, но что они в таком случае хотели от Аугуста? Ответ на этот вопрос отыскался довольно быстро, его привел в комнату четвертый, отлучившийся на время наемник, и со всей галантностью, на которую был только способен, сопроводил до кровати со связанной по рукам и ногам жертвой. Пленник не поверил глазам, когда порог комнаты робко переступила прекрасная, хоть немного бледная и заплаканная Линора Курье.

«Неужто в женском сердце нет даже крохотного уголка, где могла бы приютиться благодарность? – с горечью подумал моррон. – Я спас красавицу и ее воспитанницу от бесчестия разбойников, я приютил их в своей карете, избавил от опасной пешей прогулки по лесу, не говоря уже о наказании распоясавшихся молодчиков. А что получил взамен, где оно, „скупое женское спасибо“? Дамочка выдала меня даже не властям, а слугам жаждущих моей крови сопляков, неспособных самим постоять за себя… Только вот как же она узнала, где я снимаю угол?»

На этот вопрос, по сути не столь уж и важный, барону пока не удалось найти ответа. Ему просто не дали времени пораскинуть мозгами. Как только прекрасная Линора увидела привязанного к кровати бывшего попутчика, стеснение ее куда-то исчезло, а робость сменилась пламенной яростью.

– Это он, он, господин Гербранд! Он похитил бедняжку Анвеллу! – выкрикнула мгновенно раскрасневшаяся красавица и, сжав маленькие кулачки, ринулась к кровати, явно намереваясь забить ими удивленного барона до смерти.

Наверное, разъяренная женщина могла бы его растерзать, но двое рослых слуг вовремя преградили ей путь и, деликатно подхватив под руки, повели обратно к двери.

– Он и господина барона убил, и лик господина Нарвиса обезобразил! – голосила все рвущаяся и рвущаяся в приступе праведного гнева к кровати Линора. – Пустите ж меня, я сама… собственными руками!

Что же именно с ним хотели совершить маленькие красивые ручки, созданные чтобы не бить, а ласкать, моррон так и не услышал. Двое мужчин вывели женщину, третий наемник тут же занял позицию возле выбитой двери, а тот, кто, видимо, был господином Гербрандом, тяжко вздохнув, уселся на стул и пронзил лежащего на кровати барона холодным, испытующим взглядом. В отличие от госпожи Курье старший из слуг не испытывал к пленнику злости. В его слегка прищуренных, внимательно изучающих моррона глазах не было ненависти, только бесстрастная решимость методично, со знанием дела довести поручение его господина до конца.

Штелер сразу понял, с кем его свела судьба. Такие люди не шумят, не сотрясают воздух пустыми угрозами лютых расправ, а просто задают вопросы и умело принуждают ответить на них. Слуга неизвестного барону господина хотел от него что-то узнать, а после… как только бы он получил нужные сведения, тут же перерезал бы пленнику глотку… Жалость, сомнения и сожаления – категории, свойственные людям, а перед Штелером сидел не человек, а расчетливая машина дознания и убийства.

– Мое имя Филлиол Гербранд, я служу Его Сиятельству графу Анвесту Норвесу, – учтиво представился будущий мучитель и палач. – Был бы ты обычным бандюгой, я бы с тобой не церемонился, совсем по-иному поговорил бы, но сразу видно, ты боец бывалый, а значит, и человек, достойный уважительного подхода. Так вот и ответь мне честно, как солдат солдату, ты зачем все это натворил?

– Что натворил? Когда? – попытался разыграть удивление Штелер, но резкий удар кулака в скулу заставил его передумать и оставить глупые игры в непонимание.

– Скажу тебе честно, – невозмутимо продолжил господин Гербранд, чьи жестокие действия никак не соответствовали спокойному и плавному течению его приятного, мелодичного голоса, – сынок графа – тот еще гаденыш! У меня самого давно кулаки чесались наглому сопляку зубы пересчитать, но, к сожалению, наши желания далеко не всегда соответствуют скудным возможностям… Я тебе искренне благодарен, – признался мучитель и картинно положил руку на сердце, – мне доставляет истинное наслаждение созерцать, как щенок Нарвис шамкает беззубым ртом. И если бы дело касалось только оскорбления, нанесенного непутевому сыну моего господина, я бы приложил к поискам тебя куда меньше усилий. Но ты перегнул палку и зашел уж слишком далеко. Продырявленный тобой Одо умер бы сам через несколько дней, так зачем ты пробрался к нему в дом и прирезал умирающего?

Обвинение прозвучало глупо и смешно, однако Гербранд не шутил, и барону тоже было не до смеху. Штелера обвиняли в бессмысленной жестокости, которую он вовсе не совершал, но самая абсурдная клевета еще поджидала его впереди.

– Ладно, шут с ним, с молодым барончиком, скользкий типчик, щеголь и хмырь, одним словом, особа, недостойная долгого обсуждения, хоть и мечом отменно владел, – изобразил презрение на лице мучитель. – Месть за его смерть – дело герцога и его родни, но вот баронессу ты напрасно обидел…

– Послушай, – пытался вставить слово Штелер, но второй, не сильный, но болезненный удар костлявого кулака, пришедшийся на этот раз по виску, заставил его закрыть рот.

– Я еще не договорил, – учтиво объяснил мотив своего поступка слуга графа Норвеса и мститель за его поруганную честь, – ты лежи-лежи, не волнуйся, я тебя очень внимательно послушаю, но когда придет твоя пора говорить… Не могу понять, если тебе баронесска юная понравилась, так чего же ты в лесу ее отпустил? Почему там не похитил, пока она до дома графа не добралась? Зачем тебе масса неприятностей из-за каких-то любовных глупостей? Или здесь не чуйствами попахивает, а чей-то хитрый расчетец замешан? Не сегодня, так завтра слух о похищении юной прелестницы весь Вендерфорт облетит, а через недельку и до Мальфорна доберется. Хорошего же при дворе будут мнения о моем господине: не смог ни сына своего от унизительных побоев уберечь, ни невесту его защитить. Репутация графа упадет ниже конского хвоста. – Прервав нить усыпляющих размышлений вслух, Гербранд вдруг перешел на крик: – А ну, признавайся, кто тебе приказал хозяина моего осрамить?!

Штелер не мог решить, что из услышанного являлось более нелепой бессмыслицей: уверенное заявление о его шашнях с юной Анвеллой; новость, что языкастый задира является женихом баронессы; обвинение в том, что он прикончил умирающего Одо; или безосновательное подозрение, что он был лишь инструментом исполнения воли врагов графа Норвеса? К сожалению, пораскинуть мозгами и спокойно взвесить степень абсурдности каждого из пунктов ложного обвинения Штелер не мог. Собеседник ждал от него немедленного ответа и в любой миг был готов превратиться в искусного мастера заплечных дел, а затем и в убийцу.

– Никто, – честно признался пленник и напряг скулы, ожидая, что кулак в третий раз опустится на его многострадальную голову.

Моррон ошибся, кулак не коснулся опухшего лица, но зато кованый каблук сапога быстро привставшего со стула собеседника вонзился ему точно в центр живота. Прикусив до крови нижнюю губу, Штелер был готов взвыть от боли, но, к счастью, удержался от опрометчивого поступка. Крики и стоны жертв лишь раззадоривают большинство палачей, а моррону не хотелось проверять на собственной шкуре, из их ли Гербранд числа. В конце концов, его участь могла быть и хуже. Каблук мог опуститься чуть ниже и повредить то, что каждый мужчина привык беречь с детства и до глубокой старости, поскольку не богатырские руки, не широкие плечи и даже не изрытый буграми крепких мышц торс, а именно эта маленькая, неприметная частица тела чуть пониже пояса и составляет мужскую суть.

– Я к тебе отнесся как к равному, но ты не оценил доброго отношения. Что ж, будь по-твоему, продолжай упорствовать… – произнес Гербранд голосом, полным разочарования и печали, а затем со злорадной ухмылкой добавил: —…сколько вытерпишь. А меня всего-то интересовало имя твоего хозяина и где ты прячешь малышку Анвеллу. Право, такие мелочи, мой друг…

Если бы Штелер знал, то непременно удовлетворил бы любопытство настырного собеседника, да только в похищении юной попутчицы он не участвовал, а хозяина у него отродясь не бывало, если, конечно, не считать, что все герканцы служат королю, а все морроны выполняют волю Коллективного Разума. Однако такое откровение вряд ли устроило бы весьма серьезно настроенного господина.

– Викер, – обратился Гербранд к подручному, что стоял у входа, – передай хозяину клоповника, чтобы никого наверх не пускал, затем позови Синра. Генатор пусть пока с госпожой Курье с полчасика в карете посидит, развлечет ее приятной беседой. Наш друг упорствует, придется чуток задержаться. Да, и скажи, чтоб Синр еще веревок с собой прихватил, этих, боюсь, не хватит…

– Так, может, с собой заберем? – робко спросил часовой, косясь на связанного пленника. – Дома-то оно сподручней, в нашей темнице любой соловьем запоет!

– Нет, – покачал головою командир, – нечего всякую дрянь графу под нос таскать… Его Сиятельство не за то нам платит, чтоб в собственном доме от криков по ночам просыпаться, да и сопляк Нарвис все дело испортить может, горяч больно, злобен и мстителен. Здесь спокойней и надежней! Второй этаж почти пуст, да и хозяин наш человек, не впервой ему, лишнего болтать не станет.

Часовой кивнул и быстро ушел. Штелер ненадолго остался с Гербрандом один на один, но так и не успел испытать выпавший ему шанс на освобождение. Веревки, которыми он был связан по рукам и ногам, оказались слишком тугими, и барону удалось лишь слегка их ослабить, когда в коридоре вновь послышалась тяжелая поступь кованых каблуков.

Усилия пленника пропали даром, поскольку двое вновь посетивших комнату наемников сами стали его отвязывать. Для того чтобы добиться от Штелера признания, им нужно было основательно потрудиться над его телом. Доморощенным палачам было куда сподручней, когда объект будущей пытки находится не в горизонтальном, а в вертикальном положении, например раскачивается вниз головою, привязанный за ноги к крюку, на котором совсем недавно висела люстра на восемь свечей.

Как только Синр и Викер развязали веревки на ногах, пленник попытался оказать сопротивление, но острие меча, приставленное смеющимся господином Гербрандом к его кадыку, заставило Штелера смириться с незавидной участью. Окончательно освободив жертву от прежних пут, мучители первым делом содрали с нее местами уже превращенную в жалкие лохмотья одежду, а затем вновь принялись вязать узлы, так ловко скрепляя руки и ноги между собой, что барону было больно даже пошевелить пальцами рук, не то что подвигать кистями да локтевыми суставами. Подготовка допрашиваемого к предстоящим мучениям продлилась не долее двух минут, а затем, как и предполагал Штелер, на его ногах затянули петлю, наемники сняли люстру и, перекинув другой конец веревки через крюк в потолке, подвесили моррона так, что его мгновенно налившаяся кровью голова находилась чуть выше уровня колен палачей.

Определенно, Штелер был не первым, с кем компания наемников проделывала подобный трюк. Работу палачей-самоучек можно было бы считать безупречной, если бы не один маленький, неучтенный впопыхах нюанс. Жертва не могла шевелиться, но могла раскачиваться, а не заткнутый кляпом рот давал ей возможность не только говорить, но и пустить в ход зубы. Когда один из парней приблизился к пленнику, чтобы подтянуть слегка ослабевшую веревку на его руках, барон быстро изогнулся, напрягая до спазмов мышцы живота, немного приподнял верхнюю часть тела, находившуюся в данный момент внизу, и, широко открыв рот, впился острыми зубами в штаны палача как раз чуть пониже ремня. Сперва парень закричал и замахал руками лишь от испуга, но уже через миг, когда резцам моррона удалось прокусить толстую ткань и добраться до плоти, мучитель заголосил и запрыгал по-настоящему.

В воцарившейся на несколько мгновений сумятице пленнику было все равно не спастись, а его жестокий поступок разозлил палачей. Барон прекрасно знал об этом, но, однако, отважился осуществить свой рискованный план. Пока Гербранд с подручным схватились за дубинки и стали методично превращать подвешенное вверх ногами тело в отбивную, Штелер все-таки успел обагрить рот вражеской кровью, правда, пожалел молодого парня и прокусил ему всего лишь пах, а затем тут же разжал зубы и умело притворился, что потерял от побоев сознание.

Обман удался, поскольку деревянные дубинки не только многократно прошлись по торсу пленника, но пару раз опускались и на его голову. Хоть дикий вой рьяно припрыгивающего на обеих ногах наемника и заглушал остальные звуки, но барон все же расслышал приказ Гербранда второму подручному:

– Отведи бедолагу вниз! Пускай хозяин к ране мокрую тряпку приложит да за лекарем быстрее пошлет… Сам при нем пока останься, здесь я один управлюсь…

Наемники быстро ушли, точнее, один утащил на себе другого. Штелер вновь остался с Гербрандом один на один, и хоть его раскачивающееся на крюку, как свиная туша, тело было по-прежнему окутано путами, шанс на освобождение все же оставался. Моррон не надеялся повторить свой случайно удавшийся трюк еще раз, хотя бы потому, что палач был настороже и держался на приличной дистанции от якобы потерявшей сознание жертвы. Слуга графа Норвеса допускал возможность, что пленник вновь попытается укусить за очень пикантное место, но не мог знать, что еще за два месяца до отъезда из Денборга Штелер тесно общался с морроном Мартином Гентаром и что хитрец-ученый, снискавший во многих королевствах славу зловредного колдуна, успел научить подопечного нескольким весьма пакостным и полезным в жизни фокусам.

Один из них мог быть весьма удачно применен именно в подобных ситуациях. Когда палач и жертва остались один на один, между их сознаниями, сознаниями простого человека и моррона, был установлен особый, бессловесный контакт. Для этого Штелеру даже не потребовалось открывать глаза, он просто сосредоточился, «нащупал» мысли находившегося поблизости человека, вклинился в них, подменил их своими и подавил чужой разум так быстро, что уже через какую-то минуту Гербранд превратился в безвольную марионетку, не раздумывая выполнявшую приказы недавнего врага.

Сначала палач освободил моррона и перерезал мечом путы, затем, беспрекословно повинуясь мысленному приказу, снял с себя всю одежду и отдал ее вместе с оружием потиравшей затекшие конечности жертве. В этот миг, миг блаженства и триумфа, барон все же ощутил легкое разочарование и обиду на несовершенство своей природы. К сожалению, этот трюк можно было проделать только с людьми, не чаще раза в год, да и то продолжительность мысленного воздействия, которое можно было бы при определенной степени допущения окрестить «чарами», была весьма незначительной, не долее пяти-десяти минут. Глава наемников вот-вот мог прийти в себя и наброситься на бывшую жертву с кулаками, поскольку оружия у него в руках больше не было.

Штелер не питал к выполнявшему приказ графа наемнику ни личной неприязни, ни иррациональной антипатии, поэтому и не стал доводить дело до примитивного мордобоя. В определенном смысле и Аугуст считал Гербранда «равным себе», поэтому, когда непродолжительная связь между их рассудками уже начала ослабевать, моррон отдал последний приказ, а человек его выполнил в точности и незамедлительно: лег на кровать, свернулся калачиком и заснул крепким сном не ведающего ни житейских забот, ни тревог младенца.

* * *

В Вендерфорте только-только стемнело. Начиналась очередная ночь, возможно готовящая опальному барону массу новых неприятных сюрпризов. Штелер не знал, заканчивался ли этот день или его прерванный налетчиками сон продлился более суток. Но это было не столь уж и важно. Время не имеет значения, когда ты свободен, независим от встреч, событий и дат, когда живешь вне человеческой общности и не имеешь ни перед кем обязательств. Ты сам себе господин и вершишь свою судьбу так, как считаешь нужным и правильным, как тебе советует внутренний голос, не важно чей, твой собственный или глас Коллективного Разума. Морроны не получают приказов ни от собратьев по клану, ни даже от своего создателя. Зов ведет их, лишь указывая направление движения, но никого не тащит на поводу. У воскрешенного бойца всегда есть выбор, был он сейчас и у барона ванг Штелера.

Он мог уйти через окно: выбраться на карниз и спрыгнуть вниз. Высота казалась не очень большой, при падении он не заработал бы даже небольшого синяка, не то что серьезного увечья. Путь к бегству, точнее, к очередному отступлению в войне, которую он вел в родном городе, был свободен, но что-то удерживало Аугуста, что-то не давало ему уйти от врагов, все еще находившихся на первом этаже гостиницы и не подозревавших о его освобождении. Больше его ничто не держало в Вендерфорте. Он выполнил задуманное, он посетил родной кров, и хоть свидание с безоблачным детством прошло совсем не так, как ему мечталось, но изменить Штелер ничего не мог. Барон был слишком слаб, чтобы в одиночку бороться с могущественным существом неизвестной природы, поселившимся в доме его предков, но самое удивительное, Штелер сомневался: а стоило ли идти против затворника вообще? То, что творил колдун в Вендерфорте, конечно, никак не укладывалось в узкие рамки привычной человеческой жизни, но в то же время жестокими методами преследовались благородные цели. Не воровать, не красть, не убивать… колдун как будто учил людей жить в мире друг с другом, и казалось, грешно ему было в этом мешать. Пусть его приемы борьбы за справедливость и были необычайно наивными, способными вселить страх в сердца людей, но не изменить их природу, но зачем бороться с ученым, пытающимся найти правильное решение сложной задачи методом проб и ошибок? Мартин Гентар как-то рассказывал, что ему однажды пришлось провести более сотни неудачных экспериментов, чтобы найти рецепт зелья от выпадения волос. Изменить человечество к лучшему – дело намного более сложное, а значит, и ошибок в будущем колдун допустит куда больше…

Признать за вендерфортским затворником право на поиск или нет, такую задачку Штелер не мог решить в одиночку. Он должен был выбраться из города и как можно быстрее связаться с другими легионерами. К несчастью, его коммуникационная сфера осталась в Денборге, но зато моррон знал, где искать собратьев по клану. И Анри Фламер, и Мартин Гентар пребывали сейчас в Альмире, столице соседней Филании, до которой было всего меньше недели пути.

Да, он мог свободно уйти, и слуги графа Норвеса не были ему помехой. Аугусту потребовался бы всего час, максимум два, чтобы раздобыть в ночном городе хорошего скакуна и, обманув стражу возле ворот, покинуть пределы родного Вендерфорта. Однако у него имелась веская причина остаться.

Колдун играл с ним, и истинная цель этой игры пока оставалась загадкой. Наверняка именно он, хитрый экспериментатор-затворник, подослал в дом графа фантом, выглядевший точь-в-точь как барон. Зачем ему понадобилось похищать юную баронессу ванг Банберг, зачем он учинил жестокую расправу над смертельно раненным бароном по имени Одо, полного имени которого Штелер даже не знал? Хотел ли таким образом колдун удержать свою «мышку» в городе или погубить чужими руками, а может, затворник все еще продолжал свои эксперименты, целью которых было изучение природы морронов, только перенес их из своей «лаборатории» на просторы городских улиц? Барон не знал ответа, но должен был его получить, прежде чем предстать перед остальными легионерами и рассказать им о странных событиях в Вендерфорте.

Итак, жребий был брошен, Штелер задернул шторы и, достав из ножен добротный, но чуть-чуть тяжеловатый для его руки меч, доставшийся ему в качестве трофея от мирно посапывающего на кровати Гербранда, вышел из комнаты в коридор. Он решил встретиться лицом к лицу с теми, кого он даже считал не врагами, а так, небольшими препятствиями на своем пути, крохотными лужицами, через которые можно перешагнуть, даже не замочив подошв сапог.

– Синру уже лучше! Сейчас ему примочку холодную тряпками подвяжут, и я его до кареты доведу, – отчитался перед морроном рослый парень, медленно потягивающий пиво за стойкой хозяина заведения. – А ты что так быстро? Неужто псюль кусючий таким дохликом оказался, неужто опять вырубился?!

Наемник графа Норвеса явно перепутал Штелера с Гербрандом, оно и не мудрено, ведь он сидел спиной к лестнице, и в крошечном холле гостиного двора не было никого, кто бы указал отдыхавшему подручному на его роковую ошибку. Хозяин, да и вся имевшаяся в доме прислуга находились в подсобке, оттуда наперебой доносились их громкие голоса, полные возмущения и одновременно сочувствия. Как нетрудно догадаться, сочувствием обитатели гостиницы прониклись к недавно укушенному наемнику, а свое презрение выражали, естественно, в адрес мерзкого негодяя, опустившегося в бою до использования зубов. Уж как только не окрестили хозяин и его подручные бедолагу барона, вынужденного в неравном бою пойти на крайние меры, какими только проклятиями низкие подхалимы не осыпали его грешную голову. «Подлец, негодяй, ничтожество, мерзкий прыщ, пес шелудивый…» – вот только некоторые из прозвучавших ругательств, притом самые безобидные.

– Ага, вырубился… – с хитрой улыбкой на лице ответил моррон, ничуть не ускорив свой медленный, можно сказать даже величественный спуск с лестницы. – Пару раз по почкам ударил, и хиляк готов…

– Мда, несурьезный народец пошел, здоровьицем хлипкий, – печально покачал головою подручный и поднес кружку с пенистой жидкостью ко рту, чтобы сделать следующий глоток.

И тут до безмятежно расслабившегося головореза вдруг дошло, что голос, прозвучавший у него за спиной, ничуть не похож на грудной баритон его командира, да и Гербранд не стал бы поощрять, что его подчиненные бездельничают, пока он трудится в поте лица, притом в прямом смысле этого слова. Не выпуская из рук кружки, наемник схватился за лежавший на стойке меч и собирался развернуться, однако не успел он и привстать с табурета, как его затылок сотряс удар тяжелого предмета. Штелер не стал метать удобную для броска дубинку, в этом просто не было необходимости. Противник обнаружил обман слишком поздно, и за это время барон успел подойти к недотепе вплотную.

Флегматично созерцая, как обмякшее тело сначала опустилось на стойку, а затем медленно сползло на пол, барон вложил в ножны свой меч и подобрал клинок наемника. В последнее время он слишком часто терял оружие, и небольшой запас смертоносной стали ему совсем бы не помешал.

Третий противник находился в подсобке, и хоть он был после недавней травмы совсем не опасен, но хлопотавшая возле него челядь могла натворить много бед. Вряд ли кто из трусливых прислужников во главе с самим хозяином двора осмелился бы напасть на вооруженного злодея, уже обезвредившего двоих умелых бойцов, но они могли поднять шум, едва он переступил бы порог заведения. А шум и суета, как известно, мешают творить великие дела!

Долго не раздумывая, поступает ли он хорошо или плохо, Штелер быстро перепрыгнул через стойку, захлопнул за спинами челяди дверь подсобки и задвинул тяжелый засов. Изнутри раздались возмущенные крики, лекари-самоучки оказались не только взаперти, но и в кромешной темноте, что, впрочем, ничем не грозило их здоровью, а следовательно, ничуть не могло потревожить расчетливое сердце моррона.

Немного прислушавшись к доносившимся из-за двери голосам, а также к интенсивной дроби кулаков по дубовым доскам, барон счел звуковой фон слишком громким и поэтому крайне нежелательным для проведения последней стадии пока успешно осуществляемой операции.

– Еще раз рявкнете, притон запалю! – предупредил моррон негромко, но уверенно.

Удары кулаков и ругательства мгновенно стихли. Видимо, его скромная персона уже снискала среди челяди определенную репутацию, и никто из прислуги не отважился сомневаться, что жестокосердный и крайне опасный преступник решится воплотить в жизнь свою угрозу. Сгореть заживо, да еще ни за что, никому не хотелось.

Задерживаться долее в холле Штелеру было незачем. Хоть барон еще не нашел отобранного у него мешка с золотыми, но вряд ли наемники отдали случайно попавшуюся им в руки добычу на сохранение хозяину гостиницы. Скорее всего, остаток его состояния мирно поджидал законного владельца в карете, стоявшей неподалеку от входа. Кстати, в ней же томилась в ожидании конца затянувшегося «мужского разговора» ненавидящая его всем сердцем Линора. Конечно же, скучавшую даму охранял бдительный кучер и еще один наемник, однако моррон твердо решил побеседовать с ворчливой воспитанницей баронессы, и парочка раззяв, пусть даже при оружии, не могла его остановить. Дело было даже не в том, что Аугусту хотелось изменить ложное представление о его персоне, сложившееся у весьма импульсивной, довольно вздорной и опрометчиво судящей о людях госпожи Курье. Ему нужно было узнать, что именно случилось в ночь похищения Анвеллы, что именно обвинявшая его в преступлении дама видела собственными глазами, а что лишь являлось ее досужими домыслами.

Хоть нога так и тянулась вышибить дверь заведения, в котором с ним так негостеприимно обошлись, барон сдержался и, взявшись за круглую ручку, как все приличные люди, открыл ее рукой. Лицо моррона ласково лизнул приятный вечерний ветерок, а колокол на часовне поприветствовал его съезд из гостиницы, пробив ровно десять раз. До полуночи, то есть до поры, когда в Вендерфорте начинали твориться нечестивые чудеса, оставалась еще добрая пара часов. Этого времени моррону вполне хватило бы, чтобы угнать карету вместе с ее прекрасной, но несдержанной на язык пассажиркой, привезти ее в ближайший укромный уголок и спокойно, вдали от посторонних глаз и ушей, побеседовать со вздорной наставницей, а там уж и решить, что ему следует дальше делать: немедленно покинуть город или благородно, но безрассудно отправиться на спасение юной баронессы?

Уверенным, однако небыстрым шагом Штелер направился к экипажу. Он не хотел спугнуть кучера, хоть и сонного, но все-таки по выработанной годами извоза привычке вполглаза наблюдавшего за всем, что происходило вокруг. Неспешные движения и расслабленная, вальяжная походка почти сделали свое дело. До поры до времени кучер не обращал на него внимания, барону удалось, не поднимая шума, проделать большую часть пути, однако, когда до кареты осталось совсем ничего, каких-то жалких пять-шесть шагов, бородатый часовой нелюбезно поднял тревогу. Наверное, глазастый мужик узнал камзол, до недавней поры принадлежавший господину Гербранду. Иного объяснения провалу затеи Штелер не нашел: в лицо кучер барона не мог знать, а неспешная походочка обманщика была безукоризненна.

Бросив поводья и даже не подумав воспользоваться висевшей на поясе дубиной, кучер спрыгнул с козел и тут же припустился во всю прыть наутек, нарушая тишину готовящегося ко сну города душераздирающими криками: «Стража, на помощь! Стража, режут! Мясник вернулся!»

«Во народ, лишь бы ярлык привесить! – с легкой иронией подумал Штелер, естественно не пожелавший гнаться за орущим дурнем, но ускоривший шаг, чтобы быстрее достичь дверцы кареты. – Чуть что – мятежник, а парочку мерзавцев утихомирил – сразу мясником нарекли… Не любят людишки копаться в сути вещей!»

Вопли беглеца существенно осложнили задачу, во-первых, потому, что в дальнем конце улочки появился быстро бегущий патруль, а во-вторых, поскольку дверца кареты открылась и оттуда моррону навстречу выскочил готовый к бою наемник. Штелер отдал противнику должное, тот был не трусливого десятка и кое-что умел.

Прежде всего охранник притихшей в карете госпожи Курье выстрелил из пистолета, разрядив оружие почти в упор моррону в живот. Расстояние было настолько малым, что барону не удалось уклониться от смертоносного свинца. Пуля разорвала ткань его нового камзола, а заодно и проделала довольно большое отверстие в добротном кожаном ремне. То, что злодей не упал, корчась и извиваясь от боли, а лишь слегка покачнулся и, скрежеща стиснутыми зубами, достал из ножен меч, хоть и смутило слугу графа, однако не повергло его в замешательство. Не дожидаясь, пока преступник ударит первым, наемник сделал выпад, и лезвие его меча быстро понеслось к груди моррона.

Барон не отпрянул, не ушел вбок и уж тем более не думал парировать удар, нанесенный с близкой дистанции, на это ему все равно не хватило бы времени. Вместо этого он резко присел, позволив лезвию пронестись у него над головою, а затем, развернув корпус вполоборота, выбросил вперед левую руку, ухватился за «рабочую» руку противника чуть повыше локтевого сустава и резко рванул на себя. Не успевший выйти из выпада наемник мгновенно потерял равновесие и упал, повалился, как тюк с мукой, наземь и уже в следующий миг не помышлял о сопротивлении, поскольку ему в лоб врезалась увесистая рукоять меча.

Моррон видел Линору. Она была так близко… бледная, сидела в карете и дрожала от страха, вполне разумно предположив, что «вендерфортский мясник» на этот раз пришел по ее душу. Штелеру хотелось бы как-то разубедить наставницу похищенной баронессы, найти нужные слова, чтобы привлечь ее на свою сторону и заставить рассказать о происшествиях прошлой ночи, но, к сожалению, эта задача была невыполнима при данных условиях. Трудно проявить чудеса красноречия, когда в простреленном животе бушует костер боли и адское пламя пожирает поврежденные внутренности. К тому же неусыпная стража была уже невдалеке, в каких-то жалких двадцати шагах от экипажа. Четверо солдат продолжали бежать, быстро приближаясь к месту схватки, а двое уже вскинули мушкеты и готовились угостить преступника новой порцией свинца.

В запасе у Штелера было не более пяти секунд. Как можно за такое краткое время завоевать доверие враждебно настроенного к тебе человека, да еще получить от него нужные сведения? Однозначно никак, поэтому моррон не стал попусту тратить время на нелепые заверения вроде: «Это не я!» или «Меня невинно оклеветали!» Линора никогда бы ему не поверила, тем более если она действительно хоть что-то видела собственными глазами. Подстраиваясь на ходу под неблагоприятно сложившиеся для него обстоятельства, барон решил изменить тактику разговора. Стараясь не думать, о разрывающей его изнутри боли, барон подбежал к приоткрытой дверце кареты, рывком распахнул ее и на одном дыхании выпалил в лицо испуганно сжавшейся в дальнем углу наставницы:

– Харчевня «Крылышко куропатки»… ровно в полночь. Жду одну! Не придешь иль с кем-то заявишься, Анвелла умрет!

Огорошив и без того напуганную женщину жестким ультиматумом, Штелер схватил лежавший на сиденье кареты мешок с золотом и быстро захлопнул дверцу. Барон понимал, что поступил крайне жестоко и недостойно, но зато был абсолютно уверен, что красавица придет на назначенную им встречу и не приведет с собой ни стражу, ни слуг графа Норвеса.

Преследователи были уже в каких-нибудь десяти шагах. К счастью, бегущие стражники мешали точно прицелиться стрелкам. Грянувшие один за другим выстрелы из мушкетов лишь сотрясли воздух и напугали уже надевавших ночные колпаки жителей, но не причинили вреда моррону. Пули пролетели совсем близко, одна даже шваркнула по дверце кареты, ободрав с нее краску, но не причинила живой мишени никакого вреда, разве что пара острых щепок вонзились барону в левую щеку.

Наверное, моррон мог бы победить в неравном бою с шестью стражниками, да только в кровопролитии не было смысла. Стражников в Вендерфорте великое множество, а он всего один и должен себя беречь для выполнения куда более важных задач, чем бессмысленные уличные потасовки.

Рыча и одновременно обливаясь слезами от выворачивающей кишки наизнанку боли, барон бросился бежать, надеясь скрыться от блюстителей общественного спокойствия в ближайшей подворотне. Никак не желавшая угомониться резь в животе необычайно замедляла его движения, но, к счастью, стражники изрядно подустали от долгой пробежки в тяжелых доспехах да так и не сумели его догнать. Забежав во двор небольшого дома, моррон довольно шустро, учитывая обстоятельства, залез на крышу старенького сарая, пробежался по ней, спрыгнул, еще пробежался, с грехом пополам перевалился через высокую ограду и только там позволил себе остановиться и немного перевести дух.

За деревянными досками забора царила абсолютная тишина. Он убежал, стража потеряла его след, а жители дома, на задворках которого он оказался, уже закрыли ставни и наверняка благополучно и благонравно, как это и полагается степенным горожанам, отошли ко сну.

До назначенной встречи в харчевне оставалось чуть меньше двух часов, а моррону еще нужно было успеть где-то раздобыть плащ. Человек, разгуливающий по городу с дыркой в животе и в залитом кровью камзоле, не может не вызвать подозрений, и дальше первого поста стражи он не пройдет.

Едва успокоив сбившееся во время бега дыхание, Штелер пытался собраться с мыслями и сообразить, что вернее: ограбить ли одну из уже закрывшихся на ночь лавок портных, влезть ли через окно в находившийся перед ним дом и тихонько покопаться в гардеробе спящих обитателей или поступить еще проще – сорвать плащ с припозднившегося прохожего.

К сожалению, оптимального решения этой непростой задачи он так и не нашел. Ослабевший после ранения организм настырно требовал отдыха, и барона совсем неожиданно потянуло в сон. Аугуст упорно пытался сопротивляться внезапно навалившейся на него дреме, но, кроме натертых глаз да век, его усилия ни к чему не привели. Голова закружилась, мышцы тела сами собой расслабились. Закрыв глаза, барон сперва сполз спиной по забору на землю, а затем, не в состоянии удержать свое тело даже в сидячем положении, бессильно завалился набок и тут же заснул.

* * *

В забытье не ощущаешь времени. Оно летит незаметно, и трудно сказать, сколько ты провел в беспамятстве: час, день, а может, и год. Когда Жал приходил в сознание, то ему далеко не всегда удавалось открыть глаза. Похоже, ему в веки влили свинец, такими они были тяжелыми. В эти мгновения он не ощущал окружающий мир, не знал, что творится вокруг и где лежит его обессиленное тело. Зато голова наполнялась мыслями, притом чужими, непонятными обрывками не связанных между собою фраз, звучащих почему-то на неродных для него или совсем неизвестных языках:

– При ковке главное – следить за работой мехов… Плавне, плавне на рычаг дави! – кричал рассерженный гном.

– Когда они впехоте нашей завязнут, вот тут конница и ударит! – заглушил бас кузнеца-гнома мяукающий голос виверийского полководца.

– Хорошо пивко пробрало! Эх, девок бы щас! – коверкал слова филанийского языка охмелевший шевариец.

– Квендо армис непэра! Диатока монва осцело… къерг! – звонко смеялась молоденькая девица на языке, который сержант не только не знал, но даже ни разу в жизни не слышал.

– Гирб, точнее молотом бей! Эк чудо-секирка получится!

– Фланговые удары хороши под конец сражения! Если ударить раньше, то противник введет в бой резерв!

– Девки-то, девки-то где?! Мне б попышнее!

– Синета пиорва квол… Армис делока!

Вот такая забавная многоголосая чехарда творилась в голове Жала, когда он не мог приподнять отяжелевшие веки. В тех же случаях, когда ему все-таки удавалось открыть глаза, перед взором пленника представали смутные, расплывающиеся контуры и очертания: сырая, покрытая мохом и плесенью стена темницы, рука, подносящая к его рту чарку с пахучим отваром, распоротая брюшина и руки, копошащиеся в его внутренностях.

Посещали плененного солдата и совсем иные видения. Вот он куда-то бежит, обгоняя скачущую рядом лошадь; вот тренируется, ловко нанося удары мечом по троящемуся контуру противника в латах; вот таскает огромные камни на вершину горы, а затем спихивает их ногой обратно. Возникавшие в одурманенной голове картинки были одна абсурдней другой. Однако, когда они проносились перед взором Жала, он не чувствовал ни боли, ни усталости. Сержант не ощущал ровным счетом ничего, даже когда по чьему-то приказу усердно бился о каменную стену головой.

Он уже не был хозяином собственного тела, да и порой возникающие в голове мысли ему тоже не принадлежали. Собственным был лишь иногда посещавший сержанта страх, ужас, что он превращается в кого-то иного. В нем росло, росло неизвестное существо, подавляющее и постепенно, шаг за шагом, уничтожающее былую личность. Жал умирал, в его теле зарождался кто-то другой, как взрастали деревья на том месте, где были захоронены его боевые товарищи, защитники Великой Кодвусийской Стены.

(обратно)

Глава 10 Союзники поневоле!

Звон проклятого колокола вырвал Штелера из крепких объятий сна, когда моррон был так близко от разгадки. Наступила полночь. Прекрасная Линора уже наверняка переступила порог корчмы, а он все еще был здесь, лежал под забором, как последний пропойца, и судорожно пытался сохранить в памяти все до единой картинки последней части видения. До «Крылышка куропатки» было около получаса довольно быстрого хода, Штелер поспешно поднялся и тут же отправился в путь, однако не столь уж сильно и беспокоясь, что спесивая и несдержанная на язык дама соскучится без его компании и уйдет. Свидание, на которое он опаздывал, было прежде всего необходимо Линоре, а не ему, ведь именно близкий ей человек попал в беду. Барон лишь хотел помочь, притом не столько из соображений галантности, сколько преследуя свои меркантильные интересы. Он хотел постичь, какую игру затеял колдун, а спасение плененной юной особы было лишь тешащим мужское самолюбие, приятным дополнением к выполнению основной задачи.

Двигаясь почти на ощупь по темным извилистым проулкам, Аугуст полностью сконцентрировался на дороге и думал только о том, как бы не угодить в доходившую до колен лужу и не порвать и без того попорченную одежду о ржавые гвозди, угрожающе торчащие из гниющих досок заборов. Но когда барон покинул городские закутки и вышел на хорошо освещенную улочку где-то на границе между кварталами Ринктара и Рэбара, в его голове тут же зашевелились мысли, притом, как ни странно, весьма далекие от размышления над тем, где же раздобыть какой-никакой плащ и прикрыть залитую собственной кровью одежду. От него шарахались припозднившиеся прохожие, и первый же патруль непременно попытался бы задержать перепачканного кровью чудака, разгуливающего по ночным улочкам с дыркой от пули в животе, однако своенравный мозг упорно не желал решать практически значимую задачу и изо всех сил пытался углубиться в абстрактные размышления.

Успокоился он лишь, когда память моррона собрала воедино все части загадочного сна, разум проанализировал большое видение, наложил его на происходящее с бароном в реальной жизни и пришел к весьма поразившему Штелера выводу. Как ни крути, а выходило, что борющийся своеобразными методами за справедливость затворник являлся не кем иным, как многострадальным сержантом Жалом, точнее, тем существом, которое получилось из кодвусийского стрелка в результате эльфийских или чьих-то еще экспериментов.

Только приняв за правду эту гипотезу, Штелер мог ответить на многие «почему?». Почему сон так часто прерывался, притом на самых нелогичных, требующих продолжения местах? Коллективный Разум пытался предупредить своего верного порученца, с чем и с кем ему придется столкнуться в родном городе, однако хитрый колдун, наверняка перенявший многие знания своих создателей – эльфов, скорее всего, умел блокировать идущие к мозгу моррона сигналы. Постепенно набирая силу, его чары многократно прерывали видение, но поскольку Коллективный Разум человечества тоже был не так прост, нужная информация, хоть и в виде несвязных обрывков, в конце концов с грехом пополам все же достигала адресата. Только это предположение объясняло необычайное могущество колдуна и его нелюбовь к морронам, ведь именно благодаря Легиону была разрушена Великая Кодвусийская Стена и каким-то чудом выжившего сержанта Жала постигла незавидная участь. На закате своей цивилизации, когда уже все ресурсы для дальнейшей борьбы с набравшим силу человечеством были исчерпаны, древнему народу удалось создать грозное оружие. Однако почему оно не вступило в бой, моррону казалось необычайно странным. Возможно, эльфийские ученые не успели довести череду экспериментов до конца, а может быть, могущественное существо по какой-то случайности обратилось против них самих. Штелер был не силен в науке, но Мартин Гентар частенько рассказывал, что даже незначительное пренебрежение мерами безопасности в ходе исследовательских работ может привести к плачевным последствиям. У любого мага куда больше шансов отравиться неудачно сваренным зельем или взорваться при случайном опрокидывании колб с опасными жидкостями, чем сгореть на костре святой инквизиции.

По большому счету, Штелера не волновали события, произошедшие в далеком прошлом. Гораздо важнее было понять, что же так долго не показывающийся на людях колдун собирается делать теперь. Почему он объявился именно в Вендерфорте и зачем изучает природу морронов? Пока что барону на ум пришло лишь одно, самое правдоподобное объяснение. Бывший сержант Жал собрался мстить, но перед тем, как вступить в бой с действительно серьезными противниками, то есть старшими и куда более опытными, чем Штелер, легионерами, расчетливый и хладнокровный колдун решил немного попрактиковаться на несмышленом новичке, к тому же находящемся вдали от собратьев по клану. Борьба за справедливость в городе была лишь ширмой, за которой скрывались его грязные помыслы. Затворник хоть и выпустил моррона из особняка, но не прекратил эксперименты, а лишь перевел их в новую стадию. Теперь уже Аугусту казалось, что похищение баронессы понадобилось колдуну лишь для того, чтобы поставить перед безвольной «лабораторной мышкой» очередную задачу. Экспериментатора интересовало, ринется ли подопытный спасать юную красавицу или последует совету холодной, расчетливой логики, то есть попросту покинет город, в котором его уже ничего не держало.

Ощущать себя подопытным – дело малоприятное, однако барон не мог себе позволить оставить бедняжку в беде. Он переродился, превратился из человека в моррона, но в то же время не находил в себе сил отрешиться от людского прошлого. Как мужчина, он должен защитить женщину, а как единственный носитель прославленного имени ванг Штелер, просто обязан был вступить в борьбу за торжество справедливости. Бесстрастная логика заставляла делать барона одно, а честь и долг призывали к совершенно иному. Выбор был за ним, и моррон его сделал, хоть и понимал, что поступает глупо, подчиняясь крайне невыгодным правилам навязанной ему игры. Он решил спасти оказавшуюся по его вине заложницей колдуна баронессу и поэтому ускорил шаг, торопясь на встречу с Линорой.

Как однажды сказал мудрец, имя которого барон не только подзабыл, но никогда и не знал: "…самые сложные дела вершатся сами собой…» Штелер нашел плащ, когда его, собственно, еще толком и не искал. Осторожно крадучись по улочке и стараясь держаться поближе к стенам домом, чтобы в случае опасности успеть скрыться в подворотне, моррон заметил пару сапог, торчавших из веток раскидистого куста, недавно кем-то или чем-то примятых. Резонно отметив, что сапоги сами собой по улице не ходят, моррон допустил, что если подойдет ближе, то обязательно обнаружит в колючей зелени и их владельца. Так оно и случилось, хозяин стоптанных подошв и местами залатанных голенищ преспокойно храпел, широко раскинув конечности и пуская открытым ртом здоровенные пузыри. На руку, в которой были одновременно зажаты шляпа и почти пустая бутылка какой-то мутной гадости явно не коллекционного разлива, был намотан старенький плащ, хоть повидавший виды, но еще вполне пригодный для носки. Позаимствовав находку, Штелер из жалости оставил возле спящего золотой. Моррон по собственному опыту знал, что деньги весьма пригодятся бедолаге, когда он проснется: опохмеляться мерзким пойлом, от которого ты и впал в дурманное забытье, – не самая лучшая затея.

Последнее препятствие было удалено, теперь барон мог смело отправляться на свидание, хотя, говоря по чести, перспектива встречи с красавицей его ничуть не вдохновляла. Во-первых, какому же мужчине в здравом уме и трезвом рассудке понравится, когда его постоянно унижают и обвиняют в проступках и преступлениях, которых он не совершал? Госпожа Линора Курье была крайне остра на язык, и к Штелеру у нее уже сложилась устойчивая антипатия. Аугуст не сомневался, что первая часть разговора пройдет на повышенных тонах и он услышит многое, чего не хотел бы услышать. Барону не доставляла удовольствия незавидная участь – сидеть дурак дураком и изредка робко оправдываться. Во-вторых, и эта причина тоже была немаловажна, Штелеру не нравилось место, где он назначил встречу. Харчевня «Крылышко куропатки», которую он приметил еще в первый день по приезде, была излюбленным местом сборища городской стражи. Сюда приходили после дежурств уставшие блюстители порядка, а многие стражники, свободные от несения вахты, заявлялись перекусить даже со своими степенными семьями. Это было, пожалуй, одно из самых спокойных мест в городе. Закоренелые преступники и просто сброд обходили его стороной, и человеку, которого разыскивали, переступать порог заведения с аппетитным названием было необычайно опасно. Штелер понимал, что его могут узнать, но тем не менее назначил встречу госпоже Курье именно там осознанно, а не по неведению. Сколь ни велико было бы желание наставницы спасти воспитанницу, она вряд ли пришла бы одна, без сопровождения, в иное, менее спокойное место, да и ждать его слишком долго не стала бы. Моррон как чувствовал, что опоздает на встречу. К тому же к даме с такой эффектной наружностью всегда прицепится парочка-другая негодяев, а в «Крылышке куропатки» невзлюбившая его была как нигде защищена от пьяных домогательств. Конечно, сами стражники, тем более не на дежурстве, тоже изрядно любили пошалить, но для веселых утех выбирали иные заведения. Какой же дурак пустится в пьяные проделки на глазах у степенных семейств сослуживцев? Присутствие в харчевне хотя бы одной женушки офицера или сержанта напрочь отбивало у шаловливых гуляк настроение цепляться к случайным посетителям или посетительницам.

Барону оставалось лишь надеяться, что ни один из солдат – участников погонь за ним не придет сегодня в заведение промочить горло. Впрочем, одежда сильно меняет внешность человека, и его могли не узнать, ведь участники последней погони, видевшие его в костюме «от Гербранда», еще не сменились с дежурства и если бы даже появились в «Крылышке», то только ближе к утру.

Прикидывая в голове, в каком ключе следует начать беседу с Линорой, чтобы ее вступительная нотация продлилась не долее пары минут, барон и не заметил, как оказался возле харчевни. Колокол на часовне возвестил своим заунывным боем о наступлении половины первого ночи.

Вроде бы ничто не предвещало беды. Четверо стражников без доспехов в одних лишь привольно расстегнутых мундирах мирно болтали возле входа, распивая между делом бутылку вина. Приближение барона не заставило их встревожиться и хоть как-то проявить интерес к собиравшемуся посетить питейную обитель стражи чужаку. Ни один из них даже не одарил гостя пронизывающим насквозь, испытующим взглядом. Когда моррон взялся за дверную ручку, то не услышал за спиной ни вопроса, ни окрика, хотя был морально готов к проявлению к его персоне нездорового внимания.

Однако у Штелера все же возникло тревожное ощущение, что за ним наблюдает пара зорких глаз и что вот-вот начнется новый виток неприятностей, только непонятно, кто будет их виновником: то ли отдыхавшая после службы стража; то ли Линора, возможно все-таки не послушавшаяся его и пришедшая на встречу не одна; то ли зоркий колдун, каким-то образом умудрявшийся знать почти все, что происходило в городе и вблизи от его стен. Успокаивая себя мыслью, что ранее как-то выбирался из самых безвыходных передряг, что глупо бояться за жизнь, когда живешь во второй раз и уже однажды умер, Штелер переступил порог излюбленного блюстителями порядка заведения.

Как и ожидал барон, в этот поздний час в харчевне было многолюдно, но довольно тихо… без потасовок, оглушающей музыки и пьяных драк. Основную массу посетителей составляли солдаты, только готовящиеся заступить на долгое, двенадцатичасовое дежурство и отходящие за стаканчиком-другим доброго вина от двух-трехдневной спячки междусменья. За столами в зале сидели и пять дам. Три из них явно являлись женами низших чинов; одна была скучавшей офицерской вдовушкой, которую хоть и тянуло на приключения, но только в кругу своих, умеющих держать язык за зубами бывших сослуживцев мужа; и в последней особе барон тут же узнал притомившуюся в ожидании Линору. Одевшаяся во все черное, прямо как на похороны, красавица уныло ковыряла вилкой в миске с салатом и почти не притронулась к стоявшему на столе вину. «Похоже, моя задержка пошла ей на пользу, бойцовский дух иссяк, и дамочка не будет меня костерить уж слишком долго», – отметил про себя барон, отнюдь не торопящийся подойти к столику и тут же начать сложный разговор.

Харчевня была специфическим заведением, и это выражалось не только в своеобразности клиентуры, но и в довольно нетипичном для иных питейных мест антураже. На стенах не было ни гобеленов, ни картин с прекрасными видами, но зато, как в настоящем военном арсенале, повсюду были развешаны щиты, оружие, стяги и доспехи. Кроме того, на маленьком пятачке между стойкой хозяина и камином была устроена своеобразная экспозиция трофеев, когда-либо отнятых у наиболее выдающихся нарушителей правопорядка. Тут висели и самодельные кольчуги, обагренные кровью знаменитых преступников; и хитрые воровские приспособления для взлома замков и незаметного проникновения в чужие сокровищницы; а также прочие замысловатые вещицы, о назначении которых несведущему человеку оставалось лишь только догадываться. Однако внимание моррона привлекли два предмета, явно чуждые коллекции под названием «Из быта преступного мира».

Прежде всего, барона возмутил вид его собственного щита, прибитого к стене между копной волос остриженной перед казнью воровки и деревянной культей портового попрошайки, провинившегося перед законом тем, что он не только выпрашивал мелочь в неположенном месте, но и ловко срезал кошельки с ремней не дававших мзду зевак. Перечеркнутый крест-накрест герб древнего герканского рода смотрел на своего хозяина с молчаливым укором и молил о возмездии. Пьяная солдатня вытирала о щит сальные руки, а когда была особо навеселе, кидала в него кости, метясь в центр, где под черной краской позора еще проступали контуры свирепого герканского кабана, совсем недавно символизировавшего честь и доблесть прославленного рода ванг Штелеров. Хоть при взгляде на превращенный в унизительное посмешище щит сердце барона и сжалось от боли, но не только это далеко не самое приятное зрелище привлекло внимание посетителя и заставило немного повременить с беседой с давно уже поджидавшей его дамой.

Посреди хоть и забавного, но давно уже бесполезного хлама, выставленного напоказ, была одна очень ценная вещь, об истинном назначении которой, похоже, стражники и не догадывались. На железной трехногой подставке сиротливо возвышалась настоящая коммуникационная сфера, точь-в-точь такой же шар, какой Штелер забыл в Денборге. «Богомерзкий шар для вызова мертвяков и духов усопших, – гласила выведенная корявыми мелкими буквами надпись на стальной полосе, соединявшей подставку-треногу, – отобран у четвертованного, а затем сожженного колдуна-прорицателя Казимика, наводившего порчу на благочестивых жителей славного Вендерфорта…» Год казни приспешника темных сил не был указан: возможно, его не знали устроители экспозиции, но вполне вероятно, что на подставке просто не хватило места.

Рука моррона непроизвольно потянулась к шару и чуть было сама собой не легла на его гладкую хрустальную поверхность. К счастью, Штелер вовремя опомнился и отдернул руку назад. Если хотя бы один из присутствующих увидел, как засветилась разноцветными огоньками коммуникационная сфера при прикосновении к ней его вспотевшей ладони, то обвинения в колдовстве было бы не избежать. К тому же заявившегося в обитель стражи колдуна постигла бы участь куда ужасней, чем неизвестного ему шарлатана, использовавшего ценную вещь не по назначению. Аугуста не колесовали бы, не четвертовали бы, а незамысловато и просто разорвали бы на мелкие части испугавшиеся за чистоту своих бессмертных душ блюстители порядка.

«Потом я обязательно добуду ее, но потом, чуть позже… – успокоил себя моррон, направляясь к столу, где с нетерпением поджидала уже заметившая его появление Линора. – Никуда она от меня не денется. Примерно через час в харчевне не останется почти никого: стражники уйдут за доспехами да оружием в казармы, а их смена еще не закончит нести караул. Между двумя и тремя часами ночи здесь будет пусто, останется не более двух трех человек, и можно будет рискнуть…»

– Так вот вы каковы! Не только грубиян, пьянчужка, ничтожество, не гнушающееся ни похищением девиц, ни убийством, но еще и хам, каких мало! Вы, милостивый государь, не только вынудили меня явиться к вам на встречу одну, в поздний час, но еще и заставили ждать вашу необычайно важную особу! – вкрадчивым шепотом поприветствовала Линора подсевшего за ее стол сотрапезника. – Вы хам, милостивый государь, гнусный шантажист и хам! Бедняжка Анвелла, молю за нее Небеса!

Вкратце выразив свое нелестное мнение о партнере по предстоящей беседе, говорливая дама перешла к следующей части тщательно продуманной, но в ходе исполнения ужасно скомканной речи. В результате продолжительного ожидания красавица не только лишилась своего красноречия, но и подрастеряла душевные силы, так необходимые для точного изображения на лице соответствующих словам эмоций. Короче говоря, обвинительному вступлению пламенного монолога крайне не хватало страсти и куража, а при исполнении последующих причитаний, стенаний и заламывания рук было маловато слез. Конечно, дама не лицедействовала, не играла, а действительно чувствовала и страх за воспитанницу, и ненависть к пригласившему ее в харчевню барону. Однако моррон уже так устал от однообразного репертуара как будто живущей эмоциями и вечно недовольной им женщины, что не мог воспринимать ее слова и мимику всерьез. Аугусту не хватало сил, чтобы злиться, да и было лень искать слова, дабы что-то возразить, поэтому моррон и прервал выступление собеседницы в более приемлемой для него краткой и четкой манере…

– Заткнись! – с тяжким вздохом произнес Штелер, а затем учтиво добавил: – Будь любезна!

Как и следовало ожидать, наставница замолчала, а на ее красивом лице надолго отпечаталось выражение удивления. Она не могла поверить, что человек благородного происхождения, пусть даже опустившийся до пьянства, дебошей и похищения юных девиц, осмелился разговаривать с дамой в подобном тоне…

– Да, да… как вы осмелились! – Щеки прекрасной ворчуньи налились пунцовым, похоже, к ней пришло второе дыхание.

– Вы сами изволили назвать меня хамом, сударыня, вот я и пытаюсь соответствовать! – невозмутимо рассмеялся Штелер и залпом осушил стоявший на столе кубок, а затем без каких-либо церемоний принялся ковыряться чужим ножом в чужой тарелке, вылавливая из груды капустных листьев и прочего обилия зелени редкие куски мяса. – Если вы собрались сообщить мне, какой я гнусный тип, то, ради Небес, поищите иных, более достойных слушателей! Но мне почему-то кажется, что вы пришли сюда не за этим, а ради спасения вашей воспитанницы. Если я прав, то смените-ка тон и не смотрите на меня, как солдат на вошь!

– Как будто вам есть дело до того, как я на вас смотрю?! – единственное, что смогла прошипеть в ответ, обескураженная и растерянная Линора.

– Мне?! Мне совсем безразлично, – пожал Штелер плечами, – а вот стражники по соседству уже присматриваются к нашей парочке. Представляете, что будет, если они меня узнают?

– И что же страшного случится? Преступника настигнет возмездие? – в словах Линоры было все меньше гнева, но зато все больше злорадства и ехидства.

– Ага, – невозмутимо кивнул барон, – а поскольку, где находится баронесса, знаю только я…

– Довольно, – на лице госпожи Курье появилась решимость и одновременно испуг. – Чего вы хотите за освобождение Анвеллы? Деньги, драгоценности или вам нужно что-то еще?!

Хоть вопреки распространенному среди глупцов мужского пола мнению все женщины далеко не одинаковы, но многие из них грешат одним и тем же: говорят загадками да намеками, когда нужно выражаться просто и кратко. Штелер был озадачен словами наставницы и, хмуря лоб, долго пытался сообразить, что же крылось за этим таинственным «что-то еще» и что означали загадочные кивки головою в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где, по всей вероятности, находились комнаты для приезжих. Минуты две моррон изображал изумленное изваяние, пока его наконец-то не озарила догадка, и тут барону пришлось приложить немало усилий, чтобы не рассмеяться и тем самым не обидеть самоотверженную женщину, готовую пойти на крайние, с ее точки зрения, меры ради спасения любимой воспитанницы.

– Нет, что вы, сударыня! Мне не нужно от вас ни одно, ни другое, ни третье! – произнес барон как можно серьезней, хоть его губы предательски и пытались растянуться в широкой улыбке. – Вообще-то мне нужен сущий пустяк, и в нашей встрече не было бы необходимости, если бы ваш кучер не оказался шустр да криклив.

– Так чего же вы хотите?! – потупив взор, произнесла Линора. Похоже, ей было стыдно за свое предложение и в то же время как-то обидно, что отпетый мерзавец его отверг.

– Вы утверждаете, что были свидетельницей похищения баронессы. Вот я и хочу, чтобы вы мне рассказали, как именно было дело, как я ее похитил.

– Невероятно! – чуть не задохнулась в приступе негодования наставница. – Вот мерзавец, каких еще поискать! Мало того, что у меня на глазах Анвеллу выкрал, так еще и рассказывать меня об этом заставляет! Что дальше?! Может, мне еще в балладе ваш мерзкий поступок воспеть прикажете?!

– Не стоит, вряд ли вы преуспеете в сложении рифм, слишком уж вспыльчивы и импульсивны, а служение музам, как известно, не терпит суеты! – почти прошептал моррон, но, чтобы задушить на корню нараставшую вспышку гнева, схватил руку женщины под столом и крепко сжал ее своей ладонью. – Я понимаю, что звучит моя просьба странно, но, знаете ли, у меня в последнее время провалы в памяти образовались. Видимо, беспробудное пьянство дает о себе знать, – уверенно врал моррон, резонно рассудивший, что сказать красавице правду пока рановато.

– А вы… вы не обманете?! Вы обещаете, что отпустите Анвеллу, если я все расскажу?! – была готова пойти на унизительную уступку Линора.

– Я обещаю, что я ее освобожу! – не покривил душою Штелер, хотя за его словами и крылся совсем иной смысл, нежели подумала наставница.

Линора начала рассказ, принесший барону лишь разочарование. Красавица не поведала ничего интересного, ничего, за что можно было бы ухватиться и разгадать загадку затворника. Штелер внимательно слушал, но не почерпнул для себя никаких полезных сведений и очень сожалел, что потратил впустую время и усилия на эту бестолковую встречу.

Похищение баронессы произошло чуть позже полуночи, то есть примерно в то же самое время, когда он только вошел в захваченный колдуном дом. Чародейская иллюзия, фантом, бывший довольно точной копией его собственной персоны, проник через окно в спальню Анвеллы и, не постеснявшись присутствия наставницы в покоях баронессы, утащил юную деву с собой, лицемерно заявив напоследок, что это расплата, расплата за несдержанность Линоры на язык и ее возмутительное злословие и что если бы она, то есть Линора, отнеслась к ее благодетелю, то бишь барону, более благосклонно в лесу, то он бы не похитил бедняжку.

Теперь Штелеру хоть стало понятно, почему госпожа Курье, превратно истолковавшая слова фантома о «благосклонности», так упорно намекала на перемещение разговора на второй этаж. С опозданием, с огромным опозданием она хотела загладить свою вину и умилостивить мерзавца – похитителя девиц. Все это могло бы показаться очень смешным, если бы не было таким грустным. Аугуст по-прежнему не знал причины, толкнувшей колдуна на похищение юной девушки, почти ребенка. Хотел ли борец за правду научить благодарности самовлюбленную, эгоистичную даму, чересчур высоко оценивающую свои прелести, или это был очередной шаг в игре, направленной против него и всего Легиона? Моррон предполагал, что скорее второе, хотя не исключал и первой возможности. В любом случае он чувствовал себя обязанным помочь попавшей в плен бедняжке, хотя и сомневался, что колдун ее обесчестит или натворит с ней иных непристойных дел.

– Спасибо, госпожа Курье, я полностью удовлетворен вашим рассказом, – соврал моррон и тут же опустился до второй, не менее возмутительной лжи: – Возвращайтесь домой и отдохните, на вас лица нет. Ну а за Анвеллу не волнуйтесь, к вечеру этого дня она будет свободна…

– Нет, – твердо заявила наставница и даже осмелилась тихонько стукнуть кулачком по столу. – Я пойду с вами, и вы при мне отпустите баронессу, милостивый государь!

– Вы меня притомили и кого угодно можете с ума свести вашими ершистостью и упрямством! – на этот раз не соврал барон. – Делайте, как я сказал, и не смейте перечить! Вы не в том положении, чтобы ставить условия!

Моррон не поверил своим глазам, когда своенравная дамочка поднялась из-за стола и покорно направилась к выходу. Наконец-то его слова прозвучали для нее убедительно и не спровоцировали желание перечить. «Вот ведь есть люди, все делают по-своему, наперекор, их хлебом не корми, дай лишь норов свой дурной проявить!» – подумал барон, чувствуя не только облегчение, но и некоторое расстройство.

В принципе, Линора была не только красивой, но и очень хорошей женщиной. Она могла осчастливить любого, кто бы умудрился подобрать к ее сердцу ключик и был бы способен противостоять ее вечно рвущейся в бой натуре. Как ни странно, поведение госпожи Курье напомнило барону о поступках колдуна. У них, совершенно разных существ, была одна общая черта – обостренное чувство справедливости. Однако если затворник ратовал за справедливость вообще, в глобальном смысле, то Линора боролась за справедливое отношение к себе, ставила себя в центр мироздания и поэтому, в отличие от могущественного чародея, производила впечатление не наивного чудака, а вечно недовольной всем и вся, сварливой особы. Причина же ее недовольства крылась не в событиях, происходящих вокруг нее, а в неудовлетворенности своим положением в обществе. Она была еще молода и красива, однако со смертью мужа потеряла смысл жизни и никак не могла найти новую партию. Детей у вдовушки не было, поэтому она не смогла превратиться в своеобразный гибрид орлицы и наседки, прикрывающей потомство от бед мира своим крылышком, но так плотно, что подросшие птенцы никак не могут вылететь из гнезда и до собственной старости не имеют ни малейшей возможности отвоевать право стать взрослыми. Мужчины происхождением ниже ее как потенциальные супруги красавицей не рассматривались, а высокородные господа, конечно же, не строили серьезных планов в отношении хоть и привлекательной, но бедной и не столь знатной, как они, особы. Линора, определенно, желала всем сердцем найти свое счастье, но глупые представления о положении и статусе подрезали крылья женской мечте. До одних она не могла опуститься, другие не предоставляли ей шанса подняться.

Аугусту было грустно наблюдать за мучениями норовистой красавицы, но планов насчет ее укрощения он не строил. У него элементарно не хватило бы сил для выполнения этой трудной задачи, к тому же он сам ни в коей мере не соответствовал представлениям женщины о выгодной партии. Изгой, лишенный рода и племени, не знающий, как проведет эту ночь и где окажется завтра. Такие, как он, не созданы для тихого семейного счастья, не для того его воскрешал Коллективный Разум, чтобы он коротал вечера у домашнего очага и обзаводился потомством!

* * *

Барон не ошибся. С момента ухода Линоры прошло всего полчаса, а в харчевне уже почти не осталось завсегдатаев в мундирах. Заведение вот-вот должно было закрыться, троица припозднившихся горожан у окна допивала последнюю бутылку, а намаявшиеся за день прислужники нехотя начинали уборку. Впрочем, торговля выпивкой и съестным замирала здесь ненадолго, всего на пару часов. В половине второго или в два часа ночи «Крылышко куропатки» закрывалось, а открывалось каждый день около четырех утра, когда уставшие после двенадцатичасовой вахты патрули стекались к казармам, а там, избавившись от натерших мозоли доспехов, стражники отправлялись в любимый уголок, чтобы пропустить по паре стаканчиков перед сном. Харчевня жила особой жизнью, дни в ней измерялись не восходами и заходами солнца, а расписанием вахт и дежурств вендерфортского гарнизона.

К тому моменту, как горожане наконец-то опустошили злосчастную бутылку и, слегка пошатываясь, поднялись из-за стола, Штелер уже доблестно расправился с фирменным блюдом. Побывать в «Крылышке куропатки» и не попробовать яство, созвучное названию, было нелепо и смешно. Отметив про себя, что местный повар неплохо готовил, но не продержался бы при придворных половниках и кастрюлях и пары жалких дней, поскольку вкусы и пристрастия изнеженной знати были куда тоньше и изысканней здорового аппетита простой солдатни, моррон осмотрел пустой зал и пришел к выводу, что настала пора действовать.

Конечно, стащить в пустой харчевне сферу и остаться при этом незамеченным было невозможно, но, с другой стороны, ни троица драящих швабрами пол и оттиравших жир со столов тряпками слуг, ни сам хозяин, неестественно худой да щуплый для корчмаря, при всем своем желании не смогли бы оказать вору достойное сопротивление. Единственной помехой мог бы стать детинушка-вышибала, но по вполне понятной причине как раз он-то в заведении и отсутствовал. Шанс, что кто-то отважится учинять бузу в зале, переполненном стражниками, был настолько мал, что хозяин разумно решил сэкономить пару-другую золотых в месяц на содержании верзилы.

Поднявшись из-за стола и щедро расплатившись за пришедшуюся по вкусу его животу еду, моррон быстро направился к экспозиции воровского хлама. Он собирался схватить покоившуюся на треноге сферу и тут же бегом броситься к выходу, до которого было не более трех столов и шести-восьми шагов. Скорее всего, прислужников настолько удивил бы странный поступок гостя, что никто не успел бы очухаться и преградить ему путь. Впрочем, если бы среди сонных парней и нашелся смельчак с хорошей реакцией, он бы все равно не смог противостоять натиску опытного солдата. Бывшему полковнику даже не понадобилось бы обнажать меч, чтобы подавить неумелое сопротивление привыкших к подносам и швабрам, а не к оружию и доспехам противников. План побега с добычей был необычайно дерзок и прост, но все же он не удался, и притом по причине, которую нельзя было ни предвидеть, ни просчитать.

Правая рука барона коснулась верхушки сферы, но вместо того, чтобы схватить ее, резко отдернулась назад. Сначала уже приготовившийся к бегству моррон почувствовал на ощупь, что что-то было не так, а уж затем его мозг осознал всю глубину его просчета. Поверхность шара была не столь гладкой, как должна быть у настоящей коммуникационной сферы, да и при прикосновении ладони внутри его не заискрились, не засверкали разноцветные огоньки. Шар был ненастоящим, довольно точной подделкой, и только… К тому же, скорее всего, сделанной из обычного стекла, а не хрусталя.

– Хороший муляж, не правда ли, господин? – раздался за спиной замершего в растерянности моррона дружелюбный голос корчмаря. – Это гордость моей коллекции, шар для вызова духов! – произнес приятный голос с едва заметной ноткой печали. – Эх, жаль, что только муляж…

– Надо ж, а выглядит как настоящий, – не покривил душой барон, а затем, побоявшись, что хозяин его самого может заподозрить в причастности к колдовскому делу, пояснил: – Лет десять назад заглядывал я как-то к одному прорицателю, так у него был точно такой же…

– С виду, господин хороший, только с виду… – не скрывая расстройства, вздохнул корчмарь. – Кто же позволит простому бедному корчмарю держать настоящую колдовскую вещь, да еще выставлять ее напоказ? А жаль, я не отказался бы от такой вещицы… магические штуковины редко встречаются и дорого ценятся… Но позвольте заверить, муляж сделан на удивление точно! – оптимистично заметил корчмарь, а затем перешел на вкрадчивый шепот: – Знаете, господин, ко мне пару недель назад настоящий колдун собственной персоной заглядывал; тот самый, от которого наш город страдает. Вы, видать, приезжий, но, поди, о колдуне-то нашем слыхивали?

– Слыхивал, слыхивал, – хмыкнул в ответ барон, оторвавшись от созерцания фальшивой сферы и повернувшись к хозяину харчевни лицом.

– Ну так вот, этот колдун как шар призраков поддельный увидел, так до того шибко его расхвалил, что мне аж страшно стало… душа в пятки ушла… Думал, накажет меня сейчас за то, что для любого чернокнижника мерзкого важную вещь подделывать решился. Думал и мне, и стеклодуву несладко придется… Ан нет, колдун не разозлился, а, наоборот, очень даже довольным остался и несколькими золотыми пожаловал за то, что шар точно изобразил… Приказал с мастером поделиться, я и поделился… Кто ж осмелится воли колдуньей ослушаться? Уж больно силен он…

– Мда, муляж на славу удался! Уж если даже сам колдун работу высоко оценил, то что тут скажешь? – решил польстить корчмарю барон. – Но вот только одно мне непонятно: как мастеру удалось шар в точности сделать-то? Ведь чтоб копию создать, оригинал видеть надобно, хотя б мельком…

– Обижаете, господин хороший, обижаете, – лукаво усмехнулся корчмарь. – Все вещицы у меня правильные, и если под ними что написано, так на самом деле и есть! Шар призраков настоящий мне, конечно же, стражники не пожаловали, поскольку такая вещь опасная в надлежаще освященном месте храниться должна. Но, как только колдуна Казимика казнили, на пару деньков мне ее одолжили. Я тут же к лучшему стеклодуву Вендерфорта обратился, к Манкрону из квартала ремесленников… Три цены за срочность с меня старый скряга содрал, но я не в обиде, его работа того стоит! – подбоченившись, с гордостью заявил корчмарь. – Уж коли не только люд честной, но и даже колдун богомерзкий не сразу подделку от настоящей вещи отличил…

Штелер почувствовал облегчение, у него появилась надежда, которую вселили слова корчмаря про «надлежаще освященное место». Вполне вероятно, что настоящая коммуникационная сфера до сих пор находится в одном из храмов города или в монастыре неподалеку, а не была уничтожена священной инквизицией. Моррон должен был расспросить корчмаря, но беседу надлежало вести крайне осторожно, поскольку заподозривший неладное коллекционер мог замолчать, и уж тогда никакими побоями от него не выведать правды.

– Так-то оно, конечно, так, – недоверчиво ухмыльнулся барон, – но вот если два шара рядышком поставить иль сначала на один, а затем на другой хотя бы мельком взглянуть, то оригинал от копии завсегда отличить можно…

– Уверяю вас, это не так! – разгорячился хозяин. – Мой муляж выглядит точь-в-точь как настоящий шар призраков. Вот недавно сам преподобный отец Милвар заходил, а он толк в богомерзких приспособлениях знает… Так он как шар увидел, чуть было в колдовстве меня не обвинил… Уж потом только разобрался, когда господин капитан Берварг, у меня тогда отдыхавший, ему все разъяснил. Но все ж на всяк случай молитву святую над шаром прочел и лишь тогда успокоился, когда экспонат в прах не обратился.

«Ага, посмотрел бы я, как настоящая сфера от молитвы рассыпалась бы!» – усмехнулся про себя моррон, уже изрядно подуставший от пустых суеверий и домыслов святых отцов.

– Впрочем, вы бы и сами, милостивый государь, в правдивости моего заверения убедиться смогли бы. До недавней поры настоящий шар для вызова духов в храме Мината хранился и преподобные отцы его всем прихожанам показывали, чтобы честные люди знали, как анструменты нечестивцев выглядят, и чтоб коли у кого из соседей такую вещицу приметят, то сразу оповестить о том праведников святых могли б!

– До недавней поры?! Почему «до недавней поры»?! – удивленно вскинув брови, переспросил моррон.

– Да потому, – шепот разоткровенничавшегося корчмаря стал еще тише, – что колдун наш слишком силен для святой инквизиции оказался, не могут его преподобные извести. А шар, черную силу в себя впитавший, даже такое святое место, как храм Мината, осквернить может. Вот и приказал епископ его уничтожить! О том даже прихожан известили, да только… – хозяин заговорщицки огляделся по сторонам, – да только неправда это! Тишвар, прислужник мой, разговор стражников недавно слышал… Они по приказу герцога и шар призраков, и еще кой-какие вещицы ценные из храма в подвал дома графа Норвеса тайно свезли. Говорят, не только епископ, но и сам герцог о том распоряжение отдал…

– Выходит, дом какого-то графа святее храма будет? – выразил недоверие барон.

– Вы, милостивый государь, о графе так не говорите! Графа Норвеса весь город почитает, да и в Мальфорне….

– Ладно-ладно, – примирительно похлопал Штелер корчмаря по руке. – Род Норвесов и знатен, и славен, в том сомнения нет, но почему к нему в дом трофеи колдовские свезли?

– А мне почем знать? – пожал плечами корчмарь. – Но только предки Норвеса в походах святых участвовали и в жилах их течет кровь борцов за дело Добра и Света…

– Спасибо, милейший, – прервал дальнейшее, по большому счету, пустое объяснение барон, бросив на стол золотую монету. – Разговор с вами – прекрасный десерт к сытному ужину! Не забудь выразить повару мое почтение!

Не слушая благодарный лепет в ответ, Аугуст быстро направился к выходу. Судьба опять сыграла с ним злую шутку. Если бы он знал, что шар всего лишь подделка, а настоящая сфера пылится в подвале особняка питавшего к нему недобрые чувства графа, то не отпустил бы так быстро Линору. Госпожа Курье гостила в доме Норвеса, он мог бы ее расспросить и получить массу полезных сведений о том, как незаметно проникнуть в особняк, затем, минуя часовых и просто мучающихся от бессонницы домочадцев, пробраться в тайную кладовую подвала и завладеть вещью, так ему сейчас необходимой. Моррона не терзали угрызения совести, хоть его помыслы с первого взгляда и были недалеки от примитивного грабежа, да еще со взломом. Ни граф Норвес, ни его прославленные предки, ни уж тем более святые отцы не были настоящими владельцами так называемого несведущими обывателями колдовского шара. Наверняка случайно оказавшаяся в Вендерфорте коммуникационная сфера в прошлом принадлежала одному из морронов. Неизвестно, сколько незаконных владельцев сменил злополучный шар, пока не оказался в грязных руках шарлатана Казимика? Сейчас же барон не планировал низкое воровство, он только хотел забрать то, что принадлежало Легиону по праву.

* * *

Ночной воздух хоть и привел в порядок сумбурные мысли, но не поспособствовал возникновению в голове даже отдаленного подобия плана. Штелер потерял еще одну ночь, а значит, должен бесцельно пробыть в Вендерфорте как минимум еще один день. Посещение особняка графа Норвеса было возможно лишь в темноте, а вскоре уже начнет светать. Вдобавок ко всему моррон даже не знал, где следует искать жилище аристократа.

Испокон веков знатные семейства селились в самом центре города, их дома располагались на площади Доблести, а также невдалеке от дворца герцога и храма Мината. Однако граф Норвес был приезжим, его семейство относительно недавно перебралось в Вендерфорт, по крайней мере Штелер не помнил, чтобы во времена его безоблачного детства щит графского рода Норвесов украшал Стену Доблести города, да и имя-то у вельможи было не герканское, а слегка отдавало филанийским душком. Среди потомственных аристократов из Вендерфорта да и всей Геркании считалось зазорным продавать родовые дома в городах, в отличие от замков и усадеб, которые довольно часто меняли владельцев. И хоть большая часть особняков в центре Вендерфорта пустовала десятилетиями, ни один из их хозяев, проживавших в Мальфорне или в иных городах королевства, даже в случае крайнего стеснения в средствах не осмелился бы продать родовое гнездо. Подобный поступок считался в обществе столь же позорным, как продажа фамильного перстня, что бывший барон совсем недавно без зазрения совести и совершил. В немилость же к королю аристократы в последнее время попадали крайне редко, за последние полсотни лет во всем королевстве лишь род ванг Штелеров был лишен имущества. Граф Норвес, как бы его ни уважалгерцог, не мог ни купить, ни получить в подарок чужой дом, следовательно, он мог его лишь построить, притом не в центре, где уже давно не возводились строительные леса и не стучали молотки по весьма банальной причине отсутствия свободного места. Скорее всего, его особняк находится где-то невдалеке от дворца герцога, в северной или северо-восточной части города, то есть в квартале Лукторы или на площади Пяти Торговых Постов. Туда моррон и направился, как только покинул харчевню, но поскольку путь был неблизким, район поиска являлся довольно большим, а ночью трудно найти, у кого спросить дорогу, Штелер не тешил себя пустыми надеждами, при самом удачном стечении обстоятельств он смог бы отыскать графский дом лишь к утру.

Искренне сожалея, что неосмотрительно поспешил отделаться от компании ненавидящий его Линоры и что даже не поинтересовался, где сиятельный граф Норвес вместе с его языкастым сынишкой изволят проживать, моррон медленно брел по пустынной ночной улочке. Он не знал, куда идти, лишь придерживался направления на северо-восток и инстинктивно шел поближе к спящим домам и спасительным при встрече со стражниками подворотням. Ведь близилось самое опасное для разгуливающего по улочкам преступника время – пора смены патрулей и постов. Освободившиеся от несения вахты стражники могли узнать его по пути к харчевне, и началась бы очередная погоня, от которых моррон уже основательно подустал. Трудно быть даже шустрым зайцем, если приходится разгуливать среди стай оголодавших волков.

Проходя мимо одной из подворотен, барон вдруг услышал тихий звук, не похожий ни на сдавленный крик, ни на шелест листвы, ни на скрип неплотно прикрытой ставни, раскачивающейся под дуновением ветра. Штелер уж было подумал, что ему померещилось, и собирался продолжить путь, как странный звук повторился. Его природу моррон по-прежнему не сумел определить, но зато мог поклясться, что ему не послышалось и что странный то ли скрип, то ли шелест исходит именно из подворотни. Непонятное одних пугает, а других привлекает. Барон оказался особой любознательной и, решив ненадолго отложить свое путешествие на северо-восток города, свернул в небольшой закуток между двумя домами, заканчивающийся выходом на параллельную улочку.

В царившей вокруг темноте было трудно что-либо разглядеть. Штелеру пришлось подолгу всматриваться в каждый куст, в каждую доску гнилого забора, но его усилия не увенчались успехом, и лишь когда моррон поднял вверх глаза, то не только понял природу странного звука, но и обнаружил его источник.

– Ночки вам доброй, госпожа Курье! – не смог сдержаться и все-таки рассмеялся барон при виде сидящей на ветке степенной дамы, запутавшейся в разодранных полах собственного платья. – Коль в следующий раз надумается вам детство вспомнить и по деревьям полазать, советую надеть поменьше юбок! Уж больно они в ночной тиши шебуршат, да и карабкаться без них сподручней. Сам не пробовал, но мне так почему-то кажется!

Обнаруженная в убежище среди густой листвы Линора ничего не ответила, лишь обиженно поджала губки, и в этот миг она стала очень походить на раздосадованного домашнего зверька, кошку, пришедшую утром позавтракать, но не обнаружившую в своей миске ни кусочка рыбки, ни свежего молока.

(обратно)

Глава 11 В западне

Любовь в определенном смысле схожа с безумством, временным помешательством, заставляющим пораженных ею разумных существ творить абсурдные, непостижимые здравым смыслом поступки. Только безумцы способны так увлечься беседой, чтобы бродить по опасным улочкам ночного города и мило ворковать, не обращая внимания на зловещую темноту, презирая возможно притаившуюся в ближайшей подворотне опасность и ничуть не беспокоясь, что о них подумают встретившиеся по пути люди, например промышляющие ночною порой разбойники или патрулирующие улицы стражники. Но вот что странно, сама Удача как будто покровительствует влюбленным парочкам, оберегая их от губительных встреч с лиходеями и просто подонками.

Патруль прошел мимо. Солдаты даже мельком не взглянули на шагавших под ручку и премило беседующих мужчину и женщину. А зря… ведь если бы они пригляделись повнимательнее, то сразу бы поняли, что последнюю пару часов оба «голубка» провели в делах, весьма далеких от любовных утех с романтическими воздыханиями. Подол платья женщины был разорван во многих местах, и из дыр не только просвечивала белая ткань нижних юбок, но и торчали небольшие обломки веток то ли куста, то ли дерева. На не прикрытой чепцом голове «вошедшей в самый сок» красавицы творилось невообразимое безобразие, которое даже в темноте никак нельзя было спутать с прической. Половина застежек на платье была оторвана. Волосы женщины были растрепаны, торчали в разные стороны, и между ними местами тоже застряли листья. На щеках и на лбу дамы красовалось несколько свежих царапин, левая сторона лица возле глаза слегка припухла, а из краешка нижней губы едва заметно сочилась кровь. Галантно ведущий ее под руку кавалер выглядел с первого взгляда куда лучше, но лишь потому, что усиленно прикрывал полами плаща переднюю часть своего дорогого наряда, скрывая от посторонних взоров довольно большую дыру с опаленными порохом краями и пропитанную кровью ткань. Оба спутника хоть неотрывно и глядели друг на друга, но в их взорах не было ни восхищения, ни умиления, да и разговор, который они тихо вели, никак не напоминал слащавое воркование влюбленных.

– Да перестаньте вы руку мою сжимать! Мне больно! Куда вы меня тащите, милостивый государь?! – почему-то боявшаяся привлечь внимание проходивших мимо стражников, Линора яростно возмущалась, но шепотом.

– Я не тащу, я лишь провожаю вас до дому, сударыня! Час поздний, по пути всякое может приключиться, всякий сброд может встретиться.

– Сброд мне уже встретился, это вы! И откуда мне знать, что ваши намерения чисты?! А вдруг вы затащите меня в подворотню и?..

– Я вас в подворотне и нашел, – невозмутимо опроверг смелое и далеко не лестное для мужского достоинства предположение спутницы Штелер, – для этого «и» совсем не стоило тащить вас куда-то силком, достаточно было остаться на месте и свершить то, в чем вы меня упрекаете. Не волнуйтесь, – усмехнулся моррон, – одну красавицу я уже похитил, а на вторую в моем возрасте и силушки-то не хватит…

– Ослабьте вашу хватку, мне больно, – видно принявшая приведенный аргумент всерьез, сменила тему упреков Линора, – гляньте, что вы и так со мной сотворили!

– Я?! – искренне удивился барон, все же немного ослабивший хватку. – Мне кажется, вы переоцениваете мои скромные заслуги. Я всего лишь ловил вас, когда вы весьма неудачно спрыгивали с дерева… Кто же вас просил потом еще дергаться?! Какой шаловливый бес нашептал на ваше прекрасное ушко, что нужно лезть обратно да еще дрыгать ногами как сумасшедшая?! Вполне естественно, что я вас немного не удержал…

– Не надо было руки распускать! Ловить – вовсе не значит за грудь пятернею хвататься! – надменно заявила дама и ткнула в бок барона острым локотком.

– Как получилось, так и поймал, – превозмогая боль и смех, ответил моррон. – К тому же вы мне так и не объяснили, зачем на дерево забрались.

– Так получилось, – раз в пятый, если не более, дала все тот же ответ наставница, но затем, решив, что не стоит долее скрытничать, осмелилась рассказать правду, естественно не упустив возможности обвинить в своем довольно банальном для ночной поры злоключении моррона. – Между прочим, как кавалер, хотя бы краем уха слышавший, что такое галантность, могли бы сразу догадаться проводить меня до дому. Я вышла из харчевни и отправилась домой, но тут впереди показалась компания. Молодые люди были довольно сильно пьяны, они направлялись в какой-то кабак и хотели силой затащить меня с собой. Я вырвалась и убежала, залезла на дерево. Они меня не нашли, потом появились вы…

– Ага, и это «потом» растянулось примерно на полчаса, – недоверчиво покачал головою барон.

– Что?! – удивленно вскинув брови, переспросила Линора.

– А то, сударыня, – пустился в разъяснение моррон, – что между охотой за вами подвыпившего молодняка и моим появлением прошло около получаса, если не более…

– Ну знаете ли, милостивый государь! Это уже переходит все границы! Вы осмеливаетесь в чем-то меня обвинять?! В вас нет ни капли такта, ни капли сочувствия! – возмутилась Линора и резким рывком выдернула свою руку из ладони спутника. – Как вы осмеливаетесь меня еще и допрашивать?! Разве непонятно, что я просто потеряла счет времени… Посмотрела бы я на вас, окажись вы, господин невежественный сухарь, на моем месте!

– Ну, на вашем месте мне никогда не бывать! За мной-то пьяная компания вряд ли погонится, – усмехнулся моррон, отметивший про себя, что хоть спутница и освободилась, но не помышляла от него бежать. – Я как-то не представляю интереса для пьяных молодчиков… разве что для морячков, но порт, к счастью, далече!

Шутка не удалась, поскольку предназначалась отнюдь не для нежных ушек чопорных наставниц юных благородных особ. Линора лишь презрительно хмыкнула и отвернулась от спутника, хотя и не ускорила шаг, чем ненавязчиво намекнула, что при сложившихся обстоятельствах она согласна и на такого бестактного, грубого провожатого, как он. Аугуст благоразумно принял новые условия игры и долее не докучал обидевшейся даме разговорами. Во-первых, по большому счету, говорить-то им было и не о чем, любая тема все равно свелась бы к упрекам, а во-вторых, Линора, сама того не подозревая, и так оказывала ему огромную услугу. Красавица думала, что это он сопровождает ее, хотя на самом деле она вела барона к дому, который он хотел найти.

Как и предполагал барон, они продвигались на северо-восток города и, довольно быстро обойдя с юга центральную его часть, вошли в квартал Пяти Торговых Постов. Наверняка до конечной точки путешествия оставалось совсем недалеко, когда наставница баронессы вновь заупрямилась и продемонстрировала во всей красе свой необузданный норов.

– Все, милостивый государь, дальше сопровождать меня не стоит, мы уже почти пришли, – гордо заявила красавица и, выразив благодарность всего лишь легким и даже немного оскорбительным кивком, быстро зацокала каблуками по мостовой, удаляясь от моррона вдоль освещенной фонарями улочки.

При иных обстоятельствах Штелер был бы куда настойчивей и напросился бы в провожатые до самой двери, точнее, ворот графского особняка, которого, кстати, поблизости не было видно. Однако, учитывая упрямство спутницы и имея некоторые подозрения насчет ее «случайного» пребывания на дереве, барон решил уступить требованию дамы.

Он сделал вид, что пошел прочь, а затем, незаметно перебравшись через ограду одного из домов, быстро вскарабкался по водостоку на крышу и, стараясь не тревожить сон горожан громыханием кованых каблуков по черепицам, отправился за красавицей следом. Продвигаться поверху оказалось довольно удобно и, как ни странно, вполне безопасно, поскольку дождя давненько не было и черепицы были нескользкими, а крыши оказались относительно пологими. К тому же из-за нехватки места стены и, соответственно, крыши домов в этой части города вплотную примыкали друг к дружке. Штелер не спускал с Линоры глаз, а она хоть несколько раз и оглядывалась, но так и не заподозрила, что навязчивый провожатый за ней до сих пор следит. Оставался барон невидимым и для патрулей, время от времени появляющихся на улочке. К счастью, стража пока не додумалась прохаживаться ночами по крышам, а бредущие по мостовой солдаты редко задирали головы вверх.

Наконец-то глазам моррона предстал и дом графа Норвеса, точнее, не дом, не особняк, а целое поместье, занимавшее почти всю северную окраину далеко не последнего по площади квартала в городе. Даже с крыши барон не разглядел наверняка великолепное здание – его заслоняла сплошная зеленая завеса из крон деревьев недопустимо большого по городским меркам парка. Только действительно очень богатый и влиятельный вельможа мог позволить себе подобную роскошь. Парк вокруг дворца самого герцога казался убогим садиком по сравнению с представшим глазам моррона зеленым великолепием. Естественно, массив величественных деревьев был отделен от города высокой оградой, и хоть бывший полковник и не увидел расхаживающих вдоль нее часовых, но не сомневался, что охранники графа Норвеса предприняли все меры предосторожности, чтобы воришки из города и иные злодеи не проникли в дом господина и не нарушили его покой. Наверняка по парку ночью разгуливали не кормленные несколько дней сторожевые псы или, как это недавно стало входить в моду у герканской знати, диковинные зверушки с огромными клыками и когтями, специально привезенные морем из далеких южных земель. Кроме того, ночами явно не спали и сами охранники. Барон помнил неприятную встречу с господином Гербрандом и мог поручиться, что вояки, подобные его незадачливому мучителю, основательно подходят к любому делу. В парке незваного визитера, вне всякого сомнения, поджидали не только звери, но и другие не менее опасные сюрпризы.

Соваться во владения графа Норвеса без предварительной разведки было крайне неосмотрительно и просто глупо, Штелер отдавал себе в том отчет, но на сбор сведений об охранных ухищрениях обитателей странного дома ушло бы не меньше недели даже у самого опытного армейского разведчика, которым полковник, к сожалению, не являлся. Жестокая необходимость и необычайно сжатые сроки толкали бойца-одиночку на необоснованно высокий риск, однако куда большему риску он бы подверг и себя, и всех остальных морронов, если бы долее задержался в городе. Колдун что-то замышлял против Легиона, Аугуст просто обязан был как можно быстрее сообщить о его происках одному из собратьев по клану, любому, кто первым ответит ему во время связи через коммуникационную сферу.

Отвлекшись на наблюдение за бескрайними зелеными просторами, которые ему в скором времени предстояло посетить, Штелер всего на минуту выпустил из виду крохотную фигурку в потрепанном черном платье. И каково же было его удивление, когда отвергшая его компанию дама направилась отнюдь не к воротам имения. Она осторожно шла вдоль ограды, затем резко остановилась, огляделась по сторонам и, убедившись, что за ней никто не следит, а поблизости нет даже случайных прохожих, каким-то чудным образом просочилась сквозь прутья решетки и скрылась за деревьями.

«Во шельма! Всего пару дней в доме, а уже тайный лаз нашла!» – подумал пораженный Штелер, восхищаясь находчивостью и проворством с виду простой, неброской и ничем не выдающейся, кроме красоты, особы. Госпожа Курье не переставала его удивлять, барон уже всерьез призадумался о роли наставницы в этой истории. Ее поведение и, главное, поступки были весьма нетипичны для женщин, тем более склонных к злословию и истерикам. Для моррона до сих пор оставалось загадкой, как Гербранд и люди его так быстро вышли на него в весьма многолюдном городе, каким, бесспорно, являлся Вендерфорт. У Линоры хватило храбрости одной прийти на встречу в харчевне, причем не к безобидному воздыхателю, а к убийце и похитителю юных девиц. Хоть Штелер и не дал ей особого выбора, но все же предполагал, что поблизости от «Крылышка куропатки» его будут поджидать слуги Норвеса. А ее лазанье по деревьям переходило все допустимые границы. Аугуст, конечно же, не поверил бредовому рассказу обнаруженной в засаде лазутчицы о домогательствах пьяной компании. Во-первых, даже именитые господа предпочитали для фривольных похождений менее благополучные кварталы, а во-вторых, если жертва несостоявшегося насилия скрылась, то одурманенные винными парами сластолюбцы не стали бы искать ее долее пяти-десяти минут: жажда острых ощущений взяла бы свое, и они бросились бы искать новую, менее прыткую красотку.

Его попытка расспросить Линору не увенчалась успехом, разговор, как обычно, свелся к бесконечным стенаниям, сетованиям, обвинениям и ворчанию, именуемыми кратко среди мужчин «истерикус бабус обыкновенус». Люди всегда со снисхождением относятся к несдержанным, импульсивным глупцам, особенно женского пола, поэтому очень прозорливые и умные хитрецы порою разыгрывают из себя дураков и не владеющих собственными эмоциями дурочек. Линора всегда сводила на нет любой из разговоров, которые барон пытался с нею завести, однако во время беседы в корчме она проявила поразительную терпимость. Дело было важным, дело касалось ее, и поэтому хитрая женщина не проявила типичных для нее эмоций, выслушала Штелера до конца, а не набросилась на него с кулаками еще в середине разговора. Но все это казалось ерундой, все это меркло перед тем, что Штелер увидел собственными глазами буквально с минуту назад. Пробывшая в чужом доме не более двух дней, ничем не примечательная наставница, по сути лишь слегка приподнятая над остальной прислугой служанка, смогла найти тайный лаз и гуляла по усеянному ловушками для ночных гостей парку, как по собственной спальне.

Логика подсказывала, что следует обождать, отказаться на время от опасной затеи и попытаться пробраться в дом только после того, как выяснится, что собой представляет Линора. Штелер допускал вариант, что женщина была никакой не наставницей, а тайным агентом королевской разведки, разыскивающим его как мятежника, а возможно, и принадлежала к остаткам братства Лотара. Впрочем, моррон не исключал и элементарной паранойи, затуманившей его рассудок. Однако во всех этих случаях лучше было обождать с проникновением в дом, сперва собрать информацию, а уж затем… хотя этого «затем» у Штелера не было и не могло быть. Колдун задумал что-то неладное, у вступившего в противоборство с ним барона не было в запасе даже лишних часов, не то что нескольких дней. В который раз Аугусту пришлось положиться на удачу и компенсировать отсутствие стратегически продуманного плана умелыми тактическими действиями, а говоря проще, рисковать, рисковать и еще раз рисковать, но при этом проявлять крайнюю бдительность и осторожность!..

Спуск с крыши не занял много времени, а вот для того чтобы подобраться к ограде, моррону пришлось прождать около четверти часа. Дело в том, что путь ему преградили сразу два патруля стражи. Встретившиеся на пересечении двух маршрутов солдаты о чем-то болтали и никак не хотели продолжать путь. Видимо, до окончания их дежурства оставалось совсем немного: ну как тут не позволить себе отдых и за вяло протекавшим разговором не потянуть время? Кстати, не только свое. Штелер злился, но приходилось ждать. А тем временем небо уже заметно посветлело, начинались предрассветные сумерки… странная пора, когда еще не наступил день, но еще и не окончилась ночь.

К счастью, всему на свете приходит конец и люди устают от всего, в том числе и от шевеления языками, в которых на самом деле нет костей. То ли исчерпав темы для болтовни, то ли побоявшись получить нагоняй от давно поджидавшего их возвращения офицера, стражники лениво разошлись, уже не неся на плечах, а устало волоча по мощенной камнем мостовой свои грозные с виду, но медлительные и весьма неточные мушкеты.

Мысленно поклявшись, что если ему доведется когда-нибудь стать комендантом вендерфортского гарнизона, то он первым делом заменит устаревшее оружие стражи более скорострельными и точными образцами, а второй его указ будет направлен на то, чтобы отправлять с каждым патрулем сержанта или офицера, отвечающего головою за соблюдение графика передвижения, барон наконец-то добрался до места, где Линора пробралась сквозь ограду. Лаз он сразу нашел, точнее, даже не лаз, а просто местечко, где прутья располагались чуть дальше друг от друга. Если поднапрячься, поднатужиться и как следует втянуть живот, то через прутья мог проникнуть и худощавый вор, и стройная женщина, каковой, бесспорно, являлась Линора, но только не широкоплечий, крепко сложенный мужчина, да еще опоясанный мечом.

Ограда оказалась высокой, а прутья чересчур скользкими, так что через преграду было не перелезть, по крайней мере, барон на такой подвиг не отважился. Штелеру оставалось лишь попытать счастья и протиснуться между прутьями, но для этого, прежде всего, ему пришлось не только отстегнуть меч, но и раздеться по пояс и даже снять сапоги. Первым делом моррон отправил по ту сторону ограды одежду и оружие, затем поджался и как-то втиснулся сам, скрежеща зубами от боли, когда обдирал о решетку мгновенно пошедшую красными пятнами кожу. Минут пять он промучился, заработал несколько кровоподтеков и синяков, но в конце концов свершилось чудо, и незваный гость оказался в парке.

Среди деревьев было неимоверно тихо и темно; не слышалось ни лая сторожевых псов, ни пения ночных птиц, ни даже шелеста листьев, хотя легкий ветерок и холодил вспотевшую спину быстро натянувшего сапоги, а затем и одежду барона. Когда утренний туалет на свежем воздухе был наконец-то окончен, Штелер на всякий случай заранее обнажил меч и осторожно, стараясь не трещать валявшимися под ногами ветками и держаться поближе к деревьям, стал пробираться в глубь огромного парка. Именно в этом и состояла его роковая ошибка. Как только Агуст коснулся рукой ствола, то тут же почувствовал, что прилип. Ужасаясь глупости садовника, которого угораздило погубить дерево, перепачкав его липкой, вязкой гадостью наподобие смолы, Штелер напряг мышцы руки, но это не привело к желанному результату. Моррон прилип, и еще до того, как он попытался повторно освободиться, лишившее его свободы дерево вдруг ожило. Оно загудело, как будто подавая сигнал, что поймало нарушителя, а из гладкого и ровного ствола внезапно появились руки; много рук, настоящих, человеческих кистей, но только покрытых древесной корою. Они крепко вцепились в замешкавшегося от неожиданности и не успевшего отскочить в сторону барона и с силой притянули его к стволу. Штелер сопротивлялся, вырывался изо всех сил, так что трещали швы на камзоле, извивался всем телом и даже прокусил одной из кистей большой с указательным пальцы. Но все его потуги оказались напрасными, многорукое древо крепко прижало чужака к себе и, продолжая гудеть, удерживало пленника до прибытия к месту хозяев. Впрочем, Штелеру не довелось увидеть, как примчались на зов бдительного стража слуги графа. Одна из кистей изловчилась, добралась до его горла и пережала холодными скользкими пальцами сонную артерию.

* * *

Его разбудил звук, пронзительный и недолгий рев рожка, означавший, что пришло время кормежки. С трудом поборов желание спать, он открыл глаза, и мутному взору предстала все та же картина, что и вчера, позавчера… что и много-много дней назад. Темные стены подземелья, поросшие плесенью да грибком; вода, стекающая по ним с растрескавшегося потолка едва заметными глазу ручейками и образовавшая уже довольно большую лужу на полу его маленькой темницы.

Где-то возле ног стояла кастрюля с несвежими объедками, которыми его изволили потчевать хозяева. Он еще не поднимал головы и не видел своего ужина, но уже определил по запаху, из чего состоит протухшее яство. Немного человеческого и орочьего мяса, не отделенного от кожи и с мелкими фрагментами костей, обычно застревающих между зубами; гниющая зелень, собранная из-под господских столов; небольшие ломти черствого хлеба и несколько крохотных огрызков яблока. Вся эта снедь, которой добрый хозяин не накормит даже собаку, была свалена в одну старенькую, не мытую с месяц кастрюлю, слегка перемешана и залита прокисшей жидкостью грязного серого цвета, бывшей ранее или разбавленной водой сметаной, или молоком. Его обоняние уже давно стало настолько чутким, что он еще ни разу не ошибался и всегда точно определял все ингредиенты тошнотворных смесей, бывших для него единственно доступной едой.

Раньше он пытался бежать, тешил себя надеждой наперекор злодейке-судьбе вырваться на свободу и отомстить своим мучителям. В краткие промежутки между пребыванием в забытье он тщетно силился сокрушить стены темницы, но его руки были слишком слабы и хоть били изо всей силы по камням, но не причиняли им вреда. Это было весьма странно, ведь по воле иногда выводивших его из темницы хозяев он не раз одними лишь кулаками крушил твердый монолит горной породы и ломал как щепки столетние дубы. Там, под неусыпным надзором хозяев, он был непобедим и почти всесилен; здесь же, в сырой темнице, жалок и немощен, как грудное дитя.

Человек привыкает ко всему, и любая мерзость рано или поздно кажется изысканным яством. Пленник медленно поднялся, сел, поджав под себя ноги, и потянулся за едой. Хоть до сих пор он испытывал к ней отвращение, но всегда поглощал ее без остатка, а затем еще и тщательно вылизывал опустевшую кастрюлю. Ему нельзя было не есть, ведь в противном случае во время испытаний, которые хозяева устраивали почти тут же после кормежки, он почувствует голод и будет страдать. Так уже было несколько раз. Как только истощенному организму не хватало сил, в его животе быстро разгоралось адово пламя, пожирающее внутренности и причиняющее жуткие мучения. Он ел не потому, что был голоден, а чтобы потом, во время предстоящего, десятого или сотого по счету испытания, не почувствовать ту страшную, сводящую с ума боль… единственный вид боли, который он еще ощущал.

Рука Жала по привычке потянулась за зловонной кастрюлей, но так и не дотронулась до перепачканной жиром и копотью ручки. Наступил его час, ему улыбнулась удача. Уходя, принесший ужин охранник забыл запереть за собой дверь, и теперь бывший сержант наконец-то мог осуществить то, о чем мечтал дни, месяцы, а может, и долгие годы… ведь превращенный в чудовище пленник уже давно потерял счет времени.

Пошатываясь на подгибающихся под весом тела коленях и, чтобы не упасть, держась ослабевшими руками за липкие и скользкие стены темницы, Жал быстро, как только мог, пополз к выходу. Впервые за долгое время в одурманенной зельями да снадобьями голове возник страх. Солдат боялся не успеть воспользоваться ошибкой охранника, который в любой момент мог опомниться и вернуться, чтобы запереть за собой дверь. Нет ничего хуже, чем едва почуяв надежду, тут же ее потерять.

Жалу повезло, он достиг дверного проема и из последних сил открыл казавшуюся ему неимоверно тяжелой дубовую дверь. Трезво оценив свое плачевное физическое состояние, сержант призадумался, а стоит ли ему совершать побег, ведь его вскоре хватятся, а уползти далеко он вряд ли сумеет. Однако стоило лишь пленнику миновать порог, как произошло настоящее чудо: к нему вновь вернулись прежние силы.

«Видно, в стенах темницы сокрыт какой-то секрет. Хозяева сложили их из особого камня… Хотя какие они мне хозяева?! Они мои самые ненавистные враги! – подумал Жал, легко поднявшись на ноги и тут же воспарив над полом узкого, темного и такого же сырого, как и ненавистная темница, коридора, – …и сегодня наконец-то пришла ночь их смерти!»

Уже не столько ощущая стремление к свободе, сколько движимый жаждой крови, бывший сержант мгновенно превратил свое тело в бесцветную эфирную субстанцию и быстро поплыл по узкому коридору на свет одиноко мерцающего во тьме факела. Ему не надо было ни произносить молитвы, ни читать сложные заклинания, чтобы мгновенно совершить со своим телом небывалую метаморфозу. Для существа, которым он не по своей воле стал, превратиться в туман было так же естественно и просто, как для обычного человека вытянуть руку и слегка пошевелить кончиками пальцев.

Коридор темницы закончился. Просочившись сквозь замочную скважину обитой железом двери, Жал оказался в небольшом помещении, где, положив на стол голову и руки, мирно дремал широкоплечий и рослый охранник. Это был не человек, хотя издали и напоминал мужчину, только очень крупного и сильного, какими бывают лишь тяжелые латники да кузнецы. Толстая кожа с чуть зеленоватым оттенком, скуластое лицо, неестественно широкий лоб и острые зубы, обильная растительность на голове и руках… Жал уже видел с десяток, если не более, таких странных существ. В них было что-то от человека, но и что-то от орка. Хозяева называли их «шэконьэссами» или как-то похоже… Его мучители не говорили на человеческих языках, будь то мягкий филанийский или картаво-каркающий герканский, а их язык Жалу изучить не позволили.

Воин был могуч, в его спящем теле чувствовалась и завидная сила, и ловкость, и дарованная природой выносливость. Однако он был не страшен пленнику, который играючи мог расправиться и с десятком, и с сотней широкоплечих и рослых бойцов, ловко орудующих острыми саблями. К тому же хоть ненависть и клокотала внутри освободившегося существа, но обращена она была лишь на господ. Полукровки человека и орка были всего лишь слугами, почти такими же безвольными созданиями, как и он… запертый в темницу безвольный раб. Разве можно питать ненависть к мечу, вспоровшему тебе брюхо, или к стреле, даже если она и впилась тебе между ребер? На инструменты войны, какими, бесспорно, являлось оружие, нельзя злиться, к ним вообще невозможно испытывать чувства, их нужно отбирать у врагов и самим умело использовать. Что, собственно, Жал и собирался совершить.

«После расправы над хозяевами эти солдаты будут служить мне! – решил Жал и тут же устыдился, что по старой привычке до сих пор именует „хозяевами“ своих мучителей. – Они не хозяева, отныне я свободен! Пора отвыкать от унизительного слова! Они враги, они будут уничтожены без жалости и сожаления… Но перед смертью они на собственных шкурах, мерзких, холеных и пахнущих благовониями шкурах почувствуют, что такое страдания, как разрушителен страх!»

Судьба вражеских слуг была решена, но уже через миг Жал отказался от своего намерения и милостиво даровал охраннику и остальным шаконьессам свободу. Чтобы понять сущность существ, ходивших в услужении у бывших господ, да и разузнать расположение комнат здания, в котором он находился, фантом проник в мысли спящего. Это было довольно легко, один из самых простых трюков, которым его учили. И тут, почти позабывший, что такое быть человеком, сержант вдруг испытал изумление… чувство, которое уже давно было ему чуждо.

Охранник всю свою жизнь страдал от унизительной доли слуги. Он мечтал о свободе ничуть не меньше Жала, но должен был смириться с незавидной участью прислужника, поскольку хозяева были сильнее, да и его соплеменники шаконьессы не поддержали бы идею о бунте. Он не по забывчивости, а специально оставил дверцу темницы открытой, чтобы вырвавшееся на свободу чудовище наконец-то прекратило мучения, разрывающие его душу на части. Шаконьессы хотели свободы, но боялись ее обрести, боялись пойти войной против тех, кому испокон веков подчинялись. Три бутылки вина, валявшиеся теперь пустыми под столом, помогли отважившемуся на самоубийство охраннику впасть в последнее забытье.

«Оружие» оказалось разумным, и поэтому Жал не посчитал возможным его использовать. Тот, кто добился свободы, как никто иной поймет другого раба. Бесцветный туман, в форме которого пребывал Жал, сгруппировался, и в его центре появилась рука, бесшумно и плавно вытащившая из ножен охранника обоюдоострый кинжал. «Спасибо», – вырезал пленник на доске стола по-геркански, но затем, вспомнив, что не знает, на каком из человеческих языков разговаривали зеленокожие существа, повторил ту же самую надпись три раза: по-филанийски, по-виверийски и шеварийски… Других языков, к своему великому стыду, Жал не знал.

Оставив охранника досматривать дурманные сны, туман вновь стал однородным и бесцветным, а затем, сложив все отдельные картинки помещений в единое целое и мгновенно составив план здания, оказавшегося замком, помчался учинять расправу. Вряд ли кто из спящих на широких кроватях шаконьессов заметил легкое дуновение ветра, быстро пронесшегося по притихшей казарме и, усыпив стражников на посту, ворвавшегося в ту часть замка, куда могли входить лишь их ученые господа. Большая часть апартаментов оказалось пуста. Шумно, светло и людно было лишь на кухне да в просторной зале, где шел пир, похожий скорее на обычную оргию с вакханалией. Обнаженные танцовщицы услаждали не только взор охмелевших ученых мужей, за чревоугодием, пьянством и плотскими утехами отдыхавших от тяжких раздумий и изнурительных экспериментов. Их была ровно дюжина, здесь собрались многие, но далеко не все из тех, кто издевался над Жалом.

Лица мужчин изменились, и дело было не только в том, что взопревшие лбы да щеки раскраснелись от прилившей к головам крови, а взоры стали невыразительными, мутными. Они разительно поменялись внешне: сотворили себе новые черты лица и заметно укоротили когда-то остроконечные уши. Представители древнейшего в мире народа возжелали походить на глубоко презираемых ими людей. И, как ни странно, Жал тут же догадался почему. Последняя надежда возвратить эльфийское господство покинула безумных ученых, однако это не означало, что они были согласны уйти в прошлое. Отнюдь, они собирались и дальше жить, процветая, и мстить, ненавидя людей и изводя их тайно, исподтишка, не забывая, однако, о собственной безопасности и сытости живота.

Возможно, у группы эльфийских ученых, последними покинувших пределы бескрайних Шермдарнских степей, и были большие планы на будущее, но Жал не позволил их осуществить. Пребывая по-прежнему в бестелесном состоянии, искусственно созданное существо стало разделяться. Процесс копирования самого себя из редких воздушных частиц остановился, лишь когда количество полноценных боеспособных двойников стало соответствовать числу пировавших в зале мужчин. Затем бестелесные, невидимые фантомы зависли за спинами каждого из врагов. Жал мысленно отдал приказ «Пора!», и его двойники, все как один, обрели вес, цвет и форму. Дюжина протяжных, душераздирающих криков мгновенно слились в один громогласный хор безумствующих голосов, слегка усиленный испуганными женскими криками. Двенадцать возникших из воздуха фантомов одновременно накинулись на свои жертвы и голыми руками принялись разрывать бьющуюся в агонии плоть на части. Обнаженные, перепачканные брызгами крови танцовщицы бегали кругами и визжали, а по залу летали ошметки горячей плоти. Этот миг показался Жалу кратким мгновением его долгожданного триумфа. Натерпевшаяся жертва наконец-то расправилась со своими палачами. Однако радость была омрачена еще до того, как стих последний стон. В зале находились не все… далеко не все мучители. Бывший сержант знал, где их искать, и примерно представлял, какие мерзкие замыслы против людей вызревали в их головах, но вот что плохо: умирающие злодеи каким-то непостижимым образом умудрились послать тревожное предупреждение остальным соплеменникам. Теперь враги ведали о постигшей их товарищей участи и о том, что их творение вырвалось на свободу. Они узнали то, что не должны были знать, и первым делом надежно обезопасили себя. Сержант перестал их мысленно чувствовать, хотя до этого момента прекрасно знал, сколько эльфов и где притаились не только вблизи, не только в одном королевстве, а на бескрайних просторах всего континента.

* * *

Его разбудил звук: пронзительный и недолгий рев рожка. Испугавшись, что страшный сон был явью, Штелер вскочил, сел, широко расставив голые ноги, и, щурясь, стал озираться по сторонам. К счастью, видение не продолжалось. Барон успокоился, ведь темница была другой, не той, в которой провел дни, месяцы, а может, и годы бедолага Жал, да и под ногами не стояла зловонная кастрюля. Впрочем, несколько общих черт у двух узилищ имелось: их стены были похожи, по стенам, как во сне, так и наяву, текли тонкие ручейки воды, образовавшие на полу лужу, и двери были один в один: крепкие, дубовые, которые было не выбить ногой и не высадить плечом не только обычному человеку или моррону, но и могучему богатырю из детских сказок, способному в одиночку отправиться на целое войско и извести врагов, даже не обнажив меча.

Видение, бесспорно, давало почву для раздумий, и Коллективный Разум наконец-то решился открыть своему слуге, с кем ему довелось столкнуться в родном городе. Аугуст узнал тайну затворника, хоть и многого из увиденного откровенно не понимал. К примеру, что сталось с эльфийскими учеными и почему бывший их пленником колдун собирается бороться не со своими мучителями, а с морронами. Сон ответил только на один вопрос, но это была лишь жалкая кость, ради издевки брошенная оголодавшей собаке. Ответ породил множество новых вопросов, разбираться с которыми было, однако, не время и не место. Штелер был заперт в темнице, не помнил, как в нее попал, но что более всего поразило моррона, на его перепачканном грязью и зеленью теле не было даже жалкого лоскута одежды. Он был гол как сокол и, кроме стыда, испытывал еще и физический дискомфорт. Каменный пол, на котором он восседал, не был ни теплым, ни сухим, а так ведь недолго и заработать болячку, которой весьма боятся мужчины.

Барон вдруг с ужасом и великим стыдом осознал, что пребывает в полнейшей растерянности. Единственное, что он мог сделать и тут же сделал, так это поднялся на ноги и заходил взад-вперед по темнице, растирая ледяные ягодицы ладонями. Наверняка зрелище было комичным, но только вот зрителей, к большой радости пленника, не наблюдалось.

Нарезая по комнате круги и стараясь не ступить босыми ногами в лужу, Штелер попытался собраться с мыслями и прежде всего понять, кто же его тюремщики. На ум приходили лишь два варианта. Его пленил колдун, перехватив при попытке проникнуть в дом вельможи с филанийским именем, и тогда получалось, что стражи-деревья ожили благодаря его чарам или граф Норвес сам знатно разбирался в колдовстве. Хоть первое предположение и казалось наиболее логичным, но в нем было два существенных «но». Штелер не мог понять, почему затворник не похитил его еще до проникновения в парк, да и зачем было охотиться за тем, кого сам же и отпустил на свободу? С другой же стороны, на первый взгляд абсурдная мысль, что именитый и влиятельный вельможа опустился до богомерзкого колдовства, занятия унизительного для аристократа и не соответствующего его положению, все крепла и крепла в сознании барона. Выходцу из Филании, пусть даже в пятом-шестом колене, было крайне трудно влиться в среду герканской знати, хотя он и был родовит и богат. Герканцы всегда презирали соседей из западных земель, а теперь же, когда королевства находились в состоянии очень близком к войне, филанийского вельможу не пустили бы на порог приличного дома. Однако графу Норвесу жилось в Вендерфорте довольно вольготно. Сам герцог был с ним на короткой ноге и позволил выстроить посреди города целое поместье, дерзкий сынок Норвеса творил что хотел, а весьма придирчивые в вопросах веры священники решились хранить отобранные у чернокнижников трофеи не где-нибудь, а именно в подвалах дома родовитого иноверца. Пусть даже сам граф и исповедовал Единую Веру, но его филанийские предки были индорианцами, а этого, с точки зрения святых отцов, уже вполне достаточно, чтобы смотреть на вельможу с подозрением. Вопрос, как графу Норвесу удалось так быстро завоевать положение в обществе, не давал моррону покоя и в конце концов привел к заключению, что без колдовства тут не обошлось и, следовательно, его темница находится в подвалах графского дома. С одной стороны, это было хорошо, ведь тогда коммуникационная сфера где-то совсем рядом, возможно в соседней комнате, но, с другой стороны, узнику стоило ожидать самой жестокой расправы. Граф Норвес не простил бы ему ни унизительного уродства своего сына, ни расстройства свадьбы своего нерадивого отпрыска и уж тем более отомстил бы за похищение из своего дома баронессы ванг Банберг, нанесшее сокрушительный урон его наверняка не такой уж и безупречной репутации.

Одним словом, положение было плачевным. Бежать не представлялось возможным. Аугусту оставалось лишь надеяться, что при допросе, на который его рано или поздно поведут, будет присутствовать кто-нибудь из слуг герцога. Тогда он сможет назваться собственным именем, и это непременно приведет к столкновению интересов правителя Вендерфорта и пригретого им вельможи-колдуна. Герцог ни за что не отказался бы от награды за поимку опасного заговорщика, мятежного барона ванг Штелера. Тогда бы слуги герцога вырвали его из рук врага и посадили в обычную тюрьму, пусть даже под самым усиленным надзором. Оттуда он смог бы бежать еще до того, как за ним прибудет конвой из Мальфорна; бежать, покинуть город и тут же направиться к филанийской границе, скорее достигнуть Альмиры и рассказать Гентару с Фламером обо всем. Штелер уже корил себя, что пошел по легкому пути и, позарившись на коммуникационную сферу, так глупо угодил в западню.

Внезапно снаружи донеслись шаги: сначала едва различимые, а затем все громче и громче. Как ни странно, пришедший за ним, а может, и за кем-то еще тюремщик был один. Зловещая поступь стихла где-то совсем близко, скорее всего, перед его дверью. Аугуст не только замер на месте, но и затаил дыхание, в голове судорожно забилась надежда на побег. С одним-двумя охранниками он сумеет справиться даже голыми руками, на это моррон и рассчитывал, притаившись сбоку от двери. Как только тюремщик войдет, барон на него набросится и задушит еще до того, как беспечный недотепа обнажит оружие.

Снаружи призывно зазвенела связка ключей, затем заскрежетал металл в замочной скважине, и наконец-то заскрипел тугой, видимо давно не смазываемый засов. Дверь дернулась, слегка приоткрылась. Аугуст приготовился для броска, но охранник, то ли нутром почувствовав опасность, то ли просто неожиданно повредившись в уме, так и не вошел. По тюремному коридору вновь загрохотали кованые каблуки, а затем наступила тишина, как ни странно напугавшая моррона. Реальная жизнь все больше и больше походила на только что виденный сон. Кто-то открыл дверь, кто-то выпускает его на свободу, и опешившему моррону оставалось только догадываться, с какой целью.

(обратно)

Глава 12 В когтях ястреба

Похвально, когда палач жалеет жертву, а тюремщик радеет о здоровье узников. Штелер открыл дверь и тут же чуть не споткнулся о собственные сапоги, заботливо выставленные у порога. Неизвестный освободитель, которого барон, конечно же, уже не увидел, положил на каменный пол перед дверью темницы еще одну важную часть конфискованного гардероба, а именно штаны, хоть и запачканные зеленью и все от пояса до колен в мелких крошках древесной коры – следах столкновения с многорукими стражами, – но зато очень теплые. Такая забота была как нельзя кстати. Поспешно облачающийся барон мысленно поблагодарилтаинственного доброжелателя, но в то же время и пожурил его за то, что тот поленился или не догадался заодно уж прихватить плащ, камзол и ремень с перевязью, которые явно хранились там же, где и возвращенные трофеи.

Коридор узилища был темен и пуст, а со стороны винтовой лестницы, ведущей наверх, не доносилось ни звука, кроме мерного потрескивания едва горевшего факела. Определенно, у графа Норвеса водилось немало врагов, по крайней мере, в его домашней темнице было с дюжину камер. Все дубовые двери были заперты на крепкие засовы, но, к счастью, решетка, преграждавшая путь к лестнице, была не только открыта, но и распахнута настежь, как будто моррона весьма деликатно и уважительно приглашали прошествовать наверх и вернуть себе свободу. Такое радушие не могло не насторожить, но Аугусту не оставалось ничего другого, как только принять странное предложение. Все-таки не веря в искренность намерений таинственного благодетеля, барон осторожно прокрался к лестнице, ожидая какого-либо каверзного подвоха. В любой миг на него мог обрушиться потолок или под ногами открыться потайной люк. Не исключал барон и возможности, что вот-вот распахнется одна из дверей и ему предстоит новая схватка или с одетым в древние латы симбиотом, или с огромным намбусийским львом, или с кем-то еще, клыкастым, зубастым и чрезвычайно голодным. Тюремщики во все времена питали слабость к кровавым развлечениям, в особенности если пленника следовало умертвить жестоким и мучительным способом. У графа Норвеса накопился к нему большой счет, однако наверняка имелась и потребность в допросе. Это немного успокоило Аугуста, но не настолько, чтобы он перестал всматриваться в темные углы плохо освещенного помещения и прислушиваться к каждому шороху. За время, пока он спал, ситуация могла измениться, баронесса чудесным образом найтись и, следовательно, необходимость в допросе с пристрастием отпасть.

Стараясь бесшумно ступать вновь обретенными сапогами по каменным плитам пола, Штелер подобрался к лестнице и осторожно взглянул в темноту уходящего ввысь проема. Конечно, куда проще было снять сапоги и пройти весь путь босиком, но моррон так промерз, что не собирался подвергать свое тело новому испытанию сыростью да холодом.

Вверху никого не было, по крайней мере, так пленнику показалось, и он, резонно рассудив, что в любом случае должен подняться, стал осторожно продвигаться наверх, где, как выяснилось, его действительно не поджидал неприятный сюрприз – кинжал или удавка в руках палача. Лестница вывела к двери, за которой находился небывало широкий коридор, расходящийся в дальнем конце на два рукава правильной буквой «Т». Здесь не имелось ни дверей, ни окон, но зато было светло как днем, частично из-за света более десятка горевших лампад, но большей частью потому, что местами потолок вовсе отсутствовал, вместо него вверху виднелись толстые прутья решетки, над которыми шумела листва уже плачевно знакомых моррону деревьев-стражей. Дивясь, какой же сумасшедший зодчий додумался построить эту нелепую темницу, барон прошествовал до конца длинного коридора и остановился точно на развилке. Проход, ведущий направо, был относительно недлинным, хорошо освещенным и заканчивался широким проемом без двери, за которым виднелись все те же оживающие деревья и находившаяся примерно в двадцати-тридцати шагах от выхода из темницы ограда парка. Там был путь к свободе, путь к спасению. Штелер непроизвольно сделал шаг в сторону проема, но тут же остановился. «Игры, опять эти проклятые игры! – появилась в голове у моррона тревожная мысль. – Не может быть, чтобы меня выпустили так легко… Здесь кроется какой-то подвох. То ли деревья опять облапают, то ли сторожевые псы порезвятся, за мной гоняючись, то ли хозяин дома решил устроить веселую охоту. Засел где-нибудь поблизости с подвыпившими гостями и, как только я на просторах парка окажусь, тут же начнут по мне из охотничьих ружей палить… Отпустить все равно не отпустят, но всего свинцом усеют. Во, удивятся же Его Сиятельство и остальные мерзавцы, когда мелкая дробь из спины у меня полезет!»

При воспоминании о том, как это бывает болезненно, когда поврежденные мышцы срастаются и выталкивают наружу мелкие инородные предметы, барона непроизвольно передернуло, и он, не то чтобы специально, скорее по педантичной привычке все доводить до конца, взглянул и в другую сторону коридора. Там тоже был коридор, но только более длинный и заканчивающийся закрытой дверью. Заперта она была или нет, моррон не знал, но решил проверить.

Дверь поддалась легко, открылась без усилий и даже малейшего скрипа, но вот за нею не было ни коридора, ни комнаты, ни даже узенького прохода, только небольшое пустое пространство, посреди которого стоял низенький стол, а на нем… (Штелер не поверил глазам) лежал его меч. Не то противное и глазу, и руке убожество, с которым он ходил в течение последних дней, а ЕГО меч; меч, по нелепой случайности и похмельной забывчивости оставленный на лесной поляне. Соблазн вновь обрести заветное оружие был велик, и Штелер даже не пытался с ним бороться. Он подошел к столу и взял в руки клинок, расставание с которым было чуть менее болезненным, чем с любимой женщиной. Пока он держал на весу меч и любовался блеском его гладко отполированного лезвия, все было в порядке, но как только ладонь моррона коснулась рукояти, произошло то, на что беглец никак не рассчитывал. Дверь за его спиной внезапно захлопнулась, и из-за нее послышался скрежет засова. Больше всего угодившего в ловушку пленника поразило то, что с наружной стороны двери засова-то как раз и не было. Затем комнату слегка тряхнуло, и раздался грохот, в пустом коридоре что-то пришло в движение. Взяв на изготовку меч, барон встал в оборонительную позицию и начал озираться по сторонам, готовый к любому сюрпризу. Неизвестно, какая изощренная казнь, какое изуверство могло прийти в голову решивших немного «поиграть» тюремщиков.

Вскоре леденящие сердце звуки стихли, и кто-то снаружи отпер засов. Ничего особенного не произошло, из гладких каменных стен не выскочил ни противник, ни зверь, а высокий потолок не обрушился на голову пленника. Наступила абсолютная тишина. Уже ничто не предвещало беды, но барону было все же не по себе. Наверное, с минуту он стоял на месте, просто прислушиваясь, но слышал лишь биение собственного сердца да треск пламени единственного факела, освещавшего его новую темницу, в которой вроде бы его никто и не держал, но которую он опасался покинуть.

Наконец-то он решился… Левая ладонь пленника медленно легла на круглую дверную ручку и осторожно потянула ее на себя, естественно, из правой руки моррон не выпускал рукоять приготовленного к бою меча. Дверь поддалась, так же беззвучно отъехала в сторону, и удивленному взору барона предстал коридор… все тот же, но одновременно и изменившийся до неузнаваемости. Кто-то могущественный свершил то, что было не по силам даже самому плечистому силачу. Он раздвинул стены коридора в стороны и тем самым увеличил помещение в два, а то и в три раза. Собственно, теперь это уже был не коридор, не длинная, вытянутая буква «Т» из железа и камня, а правильной формы квадрат без малейшего намека на спасительный проем, сквозь который приветливо махали ветвями деревья, да и на винтовую лестницу, по которой барон выбрался из подземной темницы. Но больше всего поразило Аугуста то, что посредине огромного каменного мешка неподвижно стоял закутанный в черный плащ человек.

Даже выйдя из комнаты и приблизившись к неизвестно откуда появившемуся незнакомцу на пару десятков шагов, моррон так и не смог понять, кто же стоит перед ним: призрак или человек; жаждущий его крови слуга графа или очередная колдовская иллюзия затворника. Одежда была не видна под едва колышущимся от дующего по ногам сквозняка плащом, а лицо молчаливого незнакомца скрывала черная маска. Аугуст не знал, кто перед ним, но зато с первого же взгляда узнал эфес пока что покоящегося в ножнах оружия. Это была шпага, шпага смертельно раненного им и добитого посланцем затворника вельможи по имени Одо. Штелер не мог ошибиться. Как можно позабыть оружие, которое ты возжелал, но так и не смог присвоить себе?

– Кто ты? – прошептал барон, надеясь, что услышит хоть что-то, но ответом стал лишь лязг покидающего ножны оружия.

Шпага летает быстро, в особенности если находится в руке проворного бойца. Прежний владелец вожделенного бароном клинка был весьма неплох, а нынешний просто поражал быстротой и четкостью ударов. Он не сделал ни одного лишнего движения, нанеся моррону молниеносный укол, лишь по счастливой случайности пришедшийся не в обнаженную грудь не успевшего отпрянуть назад бойца, а чуть левее – в последний момент подставленное плечо.

Несусветная боль пронзила тело барона, но, как ни странно, не парализовала, а, наоборот, придала ему сил, мгновенно мобилизовав не только резервы давно требующего отдыха организма, но и накопившуюся в душе Штелера злость. Быстро отпрыгнув вбок, барон соскочил с холодной стали клинка и ударил мечом снизу. Тяжелое и острое лезвие должно было отрубить руку противнику чуть пониже согнутого локтя, но лишь просвистело в воздухе и ушло вверх. Впрочем, расстроенный удачным маневром врага барон тут же укротил силу инерции и направил ее в русло нового, быстрого, мощного и очень опасного косого удара по голове противника. Как ни странно, враг успел ускользнуть, а острый меч даже не коснулся его верткого тела, но зато проделал в черном плаще большую, идущую четким зигзагом дыру.

Удивленный барон на долю секунды застыл, и эта заминка стоила ему дорого. Инициатива в схватке вновь перешла к противнику, и тот не замедлил ею воспользоваться, нанеся несколько ударов, нацеленных в голову морона и по его рукам. Три удара Штелеру удалось отбить, от одного барон ушел, уклонившись в сторону, а вот в пятый раз кончик шпаги полоснул по левой щеке. К счастью, это была всего лишь царапина, настоль неглубокая, что вряд ли потом от нее остался бы шрам, будь барон даже не морроном, а обычным человеком.

Напор рвущегося в атаку противника крепчал, а хоть в зале и было много места для маневра, но Штелеру так и не удалось увеличить дистанцию. Враг действовал быстро, постоянно преследовал его, не давая даже секундной передышки, следствием которой стала бы контратака. Из множества ударов, большинство которых Штелер все-таки или отбил, или блокировал клинком, еще два достигли цели. На предплечье правой руки барона кровоточил свежий разрез, а в его животе, чуть пониже и левее пупка, появилась неглубокая, но очень болезненная рана. Обычный человек уже опустил бы оружие, истек кровью и лишился сил, но Штелер по-прежнему стоял на ногах и, быстро перемещаясь по залу, отражал следующие одна за другой атаки. Впрочем, это нисколько не удивило противника, скорее всего знавшего, кто перед ним, а вот личность самого закутанного в плащ бойца для барона по-прежнему оставалась загадкой.

Наконец-то противник совершил ошибку, проведя очередную серию из трех опасных ударов, он решил обмануть моррона и сделал финт, однако весьма неудачный. То ли боец устал, то ли ладонь, державшая шпагу, слишком вспотела и работа кистью не удалась. Обманное движение вышло чересчур неуклюжим и медлительным, чем тут же воспользовался барон. Резким прыжком сократив дистанцию вдвое, Штелер ударил средней частью меча по основанию шпаги противника, чуть повыше эфеса. Поскольку его меч был намного тяжелее, а сила удара большой, оружие вылетело из руки не ожидавшего контратаки противника. Вот так всегда и бывает, в бою не стоит мудрить! Любая даже самая красивая и изысканная комбинация может быть прервана банальным, заурядным ударом чуть более расторопного противника.

Лишившись оружия, незнакомец на секунду застыл, а затем резко отпрянул назад, но было уже поздно. Он запоздал на какое-то краткое, но, однако, решившее его судьбу мгновение. Недолго думая, Штелер просто и незамысловато полоснул оппонента по горлу острой кромкой меча, причем во время движения немного повернул кисть, так чтобы разрез получился косым и рваным. В следующее же мгновение кровь брызнула фонтаном из разрезанного горла, и несколько брызг попали барону в лицо.

Как и полагается человеку, получившему подобное ранение, враг схватился обеими руками за горло и, издавая гортанные хрипы, повалился на колени. Но вот то, что произошло в следующий миг, уже никак не вписывалось в ожидаемый и закономерный ход событий. Он не упал, не завалился, как положено, набок, а, пытаясь сдержать ладонями хлеставшую из горла кровь, закачался из стороны в сторону. В то же время из-под его внезапно поблекшего плаща повалили клубы дыма, как будто одежда под ним горела и плавилась. Смертельная рана, пугающая своим видом не только новичка, но даже опытного, привыкшего к виду крови бойца, вдруг начала быстро затягиваться.

– Проклятье! Это же симбиот! Как он сюда добрался?! – хотел про себя выругаться Штелер, но не сдержался и произнес свои мысли вслух.

Догадка оказалась верной. Рана совсем даже не умиравшего бойца быстро затягивалась, а в его плаще стали появляться дыры. Так лечиться могли лишь симбиоты, те существа, которых моррон частенько встречал на другом берегу Удмиры, но совсем не ожидал увидеть одного из них здесь, в родном городе, за многие мили от колониальных границ.

Раздумье в бою всегда чревато последствиями: то удар пропустишь, то враг сбежит. Аугуст слишком поздно отошел от удивления и не успел добить противника, который, как только чуток пришел в себя, тут же трусливо обратился в бегство. По-прежнему зажимая ладонями уже едва кровоточащую рану, враг поднялся из лужи собственной крови и, оставляя на каменных плитах пола мокрые багровые следы, кинулся прочь от места схватки. Барон помчался за ним, но не сумел догнать, недобитый противник просто исчез, растворился в воздухе, а на полу, на том самом месте, на которое только что ступили его сапоги, возникло ярко-синее, дрожащее и гудевшее пятно из какой-то однородной блестящей субстанции.

«В портал сбег, подлец!» – догадался барон и, не желая оставлять преследование, сам вступил в скользкую и липкую массу неизвестного происхождения. По ногам моррона прокатились волны тепла и вибрации, но ничего не произошло, он не перенесся вслед за врагом, но зато на полу стала медленно вырисовываться кровавая надпись. Как будто в зале присутствовал кто-то еще, но только невидимый, и теперь он макал незримую кисть в лужу из крови сбежавшего симбиота и тщательно выводил букву за буквой. «Брось меч!» – прочел моррон еще до того, как таинственный наблюдатель за схваткой успел начертать восклицательный знак.

Барону не хотелось расставаться с только что обретенным мечом, тем более сейчас, когда он находился среди врагов, но выбора у него не было. Иной выход из каменного мешка, возможно, и имелся, но его не было видно, да и липкая масса, уже просочившаяся в сапоги, приклеила к полу его ноги. Отброшенный меч звякнул, ударившись о плиты пола, и в тот же миг в теле моррона возникла не то чтобы боль, а неприятное ощущение, как будто кто-то косточка за косточкой перебирал его скелет и бесцеремонно копошился внутри живота. Потом не было ничего. Аугуст вдруг очутился в кромешной темноте и почувствовал, как какая-то неведомая сила с огромной скоростью несет его сквозь наполненное черной пустотой пространство.

* * *

Он не помнил ни большей части самого полета в кромешной мгле, ни его окончания. Момент приземления выпал из памяти, несмотря на то что он наверняка был необычайно болезненным. Когда Штелер очнулся, то лежал на полу лицом вниз и, хоть на членах не было тяжелых оков, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Глаза видели, но перед ними была лишь пыльная каменная плита, весьма неинтересное зрелище, зато слух порадовал моррона множеством разнообразных звуков. Потрескивание пламени камина, приятная музыка, звучащая где-то недалеко, но негромко, шорох подолов платьев, тихий и совсем не раздражающий слух скрип деревянной мебели и голоса, мелодичные, спокойные и совершенно невозмутимые.

– Ты слишком увлекся сложными комбинациями… Не спорю, выглядело это красиво, но в бою главное – результат, а он чаще всего достигается быстротой и незамысловатостью, – поучал кого-то приятный мужской баритон, в котором барон не сразу, но все же узнал голос Гербранда. – Меньше обманных финтов и разворотов корпусом, больше реальных, эффективных действий! Работай кистью, а не с плеча, хотя, признаюсь, твои выпады были неплохи, но ускорь время выхода. Ты еще очень медлителен.

– Побыстрей, чем он, – прохрипел собеседник, а затем нарушил гармонию нежных звуков отрывистым кашлем.

– Быстрее, не спорю, но не настолько быстр, как мог бы! – невозмутимо поучал наставник. – Ты еще не вошел в свою лучшую форму, и доказательство этому – результат поединка… Ты позволил себя ранить!

«Он позволил себя убить! – мысленно поправил Гербранда моррон, поскольку был не в состоянии говорить. – Ах, если бы не этот проклятый трюк с телепортом! Я бы непременно добил ублюдка!»

– Да хватит тебе! – прервал наемника незнакомый Штелеру голос, прозвучавший по-хозяйски вальяжно и в то же время властно. – Дай бедолаге Одо отдышаться! Не шутка ведь, две такие удручающие неприятности за каких-то три дня! Глянь, на юноше лица нет, да и наша дама устала слушать твои поучения. Давайте лучше поговорим о приятных мелочах! Не помните, когда истекает срок ультиматума шеварийскому королю?

Услышанное поразило моррона настолько, что на какое-то время он даже прекратил попытки оторвать руки от пола. Выходило, что юнца по имени Одо никто не убивал, что, впрочем, было проблематично, учитывая то обстоятельство, что он являлся симбиотом. Пронзенный насквозь живот юноши, а затем и перерезанное противником горло казались одному из участников странной беседы всего лишь «удручающими неприятностями», но не более того. Судя по словам учителя, что в первый, что во второй раз Штелер сражался с одним и тем же бойцом, но насколько разительны были перемены и в скорости, и в технике ведения боя. Одо в лесу и в подметки не годился Одо, напавшему на него в подземелье.

– Да пес с ним! Как дураком был, так дураком и помрет! Сынок его старший уже давно на престол заглядывается, надо бы поддержать потуги мальца! – ответил баритон, точно принадлежавший господину Гербранду. – Ваше Сиятельство, этот вроде еще не очухался… помочь?

Вторым участником беседы, как понял моррон, являлся граф Норвес собственной персоной. О том, что глава охранников подразумевал под презрительным «этот» именно его, Штелер догадался, но в данный момент барона интересовала совсем не собственная участь. Граф упомянул, что рядом находится дама. «Неужели это Анвелла? Если и ее никто не похищал, то к чему Норвесу было устраивать представление?» – подумал моррон и тут же ощутил неимоверную легкость в членах. Неведомая сила не только освободила пленника от невидимых оков, приковавших его к полу, но и помимо воли моррона стала медленно поднимать его в воздух, а затем резко перевернула, так что он принял желанное вертикальное положение, но только не стоял, а висел примерно в метре от пола.

– Можно я пойду? – робко подала голос скромно сидевшая на стуле в уголке комнаты дама, оказавшаяся не юной баронессой ванг Банберг, а ее наставницей Линорой, непривычно бледной и молчаливой.

Яркий свет и сочные краски, царившие вокруг, на какой-то миг ослепили повисшего в воздухе моррона, но резь быстро прошла, и, когда мутная пелена упала с глаз, Штелер во всем великолепии узрел помещение, в котором он не по своей воле очутился. Это был скорее зал, нежели комната, большое помещение, где царили комфорт и режущая глаз полнейшая безвкусица в невообразимых сочетаниях красок и цветов. Барельефами батальных и мирных сцен были украшены не только серые стены и колонны, но даже закопченные стенки камина. Дорогая мебель из красного дерева выглядела бы куда более эффектно, если бы на ней не было ярко-зеленой обивки, совершенно не сочетающейся с богатой палитрой красных тонов, которыми был окрашен зал. Больше всего резали глаз огромные полотнища стягов, не только свисавших с потолочных перекрытий и прикрывавших колонны, но и развешанных на стенах вместо картин и гобеленов. На всех до единого знаменах, да и на кое-где видневшихся щитах было изображено одно: черная лапа хищной птицы, пугающая взгляд позолотой огромных когтей, на фоне ярко-красного поля. Немудрено, что у пленника тут же заслезились глаза и он не сразу разглядел лица присутствующих четырех господ и одной дамы. Скромно приютившаяся у камина группа из трех музыкантов и парочка стражников у двери были не в счет, их плененный моррон воспринял как неотъемлемую часть аляповатого интерьера, на который было явно потрачено множество средств и который определенно нуждался в основательной переделке профессионалами-оформителями.

– Куда шпешишь? Не лишай наш швоей компании! – прошамкал беззубым ртом юноша, сидевший возле камина, в котором моррон не сразу узнал изувеченного им сынка графа.

Мерзавцы неспособны к обучению, они не извлекают пользу даже из самых жестоких уроков. Хоть Штелер и изуродовал негодяя в лесу, но это не помогло, ничуть не повлияло ни на его ехидство, ни на грязные помыслы, ни на наглость зарвавшегося молодца. Всего через несколько дней после инцидента он чувствовал себя по-прежнему комфортно и уверенно. Юнец вел себя вызывающе, а взгляды, устремляемые им на гостившую в доме его отца наставницу невесты, были весьма откровенными и совершенно непристойными. Однако это ничуть не смущало присутствующих. Барон также с прискорбием подметил, что сынок графа лишь слегка шепелявил, в то время как не должен был пока совсем говорить. Это обстоятельство опечалило моррона, но в то же время и не удивило. Ведь если Одо был симбиотом, значит, к братству принадлежат и все остальные.

– Кажется, не к тебе обращались, так заткнись и не смеши меня своим шамканьем! – к радости Штелера, урезонил молодца Гербранд, на секунду оторвавшись от партии в шахматы, которую он вел с графом.

– Не забывайся, это все же мой сын! – заступился за нерадивого отпрыска вельможа, но как-то вяло, как будто исполняя давно наскучившую ему формальность.

– А я и не забываюсь, Ваше Сиятельство! Если бы не родство с вами, я бы уж давно…

Гербранд так и не озвучил своих несбыточных желаний в отношении не в меру агрессивного и наглого юноши, но граф, худощавый мужчина с виду сорока пяти – пятидесяти лет, и без слов понял отношение наемника к его сыну. Наверняка Гербранд не в первый раз нелестно высказывался о юном виконте. Такое проявление неуважения к его роду со стороны слуги почему-то ничуть не смущало седого графа, он даже не дернул остроконечной бородкой, услышав возмутительное заявление, а его тонкие пальцы, украшенные перстнями, даже не сжались в кулак. Впрочем, между присутствующими были явно особые отношения, разительно отличающиеся от отношений между обычным слугой и хозяином. К своему великому стыду, Штелер мало знал о жизни симбиотов, он их встречал лишь в бою и впервые попал в их обитель.

– Вот и наш гость пришел в себя, предлагаю отложить партию! – произнес граф Норвес, величественно одарив зависшего над полом Штелера презрительным взглядом.

– Нет, я сдаюсь, – покачал головою Гербранд и, взяв собственного короля, швырнул его в огонь камина.

– Зачем? – вскинул брови граф, явно удивленный таким абсурдным поступком.

– Король в шахматах что генерал на поле боя. Раз проиграл, должен погибнуть! – четко и ясно объяснил свой поступок наемник. – Выкупать из плена стоит только солдат. Нельзя ставить во главу войска однажды сдавшегося полководца, а куда его девать?

– Мой друг, но это лишь шахматы, фигуры, а не люди!

– Не скажите, Ваше Сиятельство, тут важен принцип! Может войти в дурную привычку… Да и склонивший голову король – дурной талисман…

– Вот уж не подумал бы… – видимо, пытался съязвить сынок графа, но лежавший на кушетке поблизости Одо на миг оторвал голову от подушки и запустил в приятеля сапогом.

Смертельно раненный симбиот быстро приходил в себя, чему во многом способствовали небольшие камни, аккуратно разложенные слугами по кушетке. Если организм морронов восстанавливался сам по себе, постоянно подпитываемый энергией павших, то тела симбиотов исцелялись за счет разложения соединений живой и неживой природы. Особенно «питательными» для них были камни и металлы, к сожалению, не известных ни морронам, ни людям пород. Возможно, братство избрало своим пристанищем Вендерфорт именно потому, что руда и камень, добываемые в этой местности, обладали не только неприятным для взгляда грязно-серым оттенком, но и целебными свойствами. Еще немного, и Одо вновь был бы на ногах, а вот положение Штелера никак нельзя было назвать завидным. Несмотря на то что раны его срослись еще во время полета, Аугуст был беспомощен, как дитя. Он висел в воздухе, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но, кроме того, даже рот барона не открывался. На него наложили чары, притом настолько могущественные, что проделки колдуна казались теперь лишь простейшими цирковыми фокусами. Но больше всего бесило моррона то, что собравшиеся в зале совсем не обращали на него внимания. Нет, они говорили о нем, но при этом не пытались с ним общаться, вели себя так, будто пленник был мебелью или, в лучшем случае, домашним любимцем, о котором можно поговорить, но разговаривать с которым так же глупо, как вести научный диспут с декоративной рыбкой. Впрочем, не один он не вписывался в компанию симбиотов. Сжавшейся в комочек Линоре тоже было не по себе. Женщине явно было страшно, и она многое бы отдала, чтобы покинуть дом графа Норвеса, да и Вендерфорт.

– Не обращай внимания, Гербранд! Он юн и горяч, заслуживает взбучки, но… от моей руки, – успокоил граф Норвес наемника, резко развернувшегося в сторону языкастого юнца, причем говорил о собственном сыне, словно о какой-то собаке, наказывать которую и кормить должна лишь одна рука, рука хозяина. – Итак, давай вернемся к делам и подытожим, что мы имеем. Перед нами, бесспорно, моррон, представитель так называемого Одиннадцатого легиона. В бою мы увидели, как быстро заживают его раны, притом подпитка происходит сама собой, значит, он не из братства Лотара.

За недолгое время пребывания в воздухе, Штелер хорошо уяснил, что на него смотрят как на вещь, а скорее даже как на препарируемого лягушонка, привязанного за лапки к лабораторному столу. К этому он уже привык и больше не удивлялся странной манере общения его тюремщиков, но вот то, что он сейчас услышал из уст самого графа, его не просто удивило, а сразило наповал. До недавних пор враги не знали, кто он, и уж тем более изумительно было, что они сперва приняли его за посланца из братства Лотара, а ведь именно так именовали себя симбиоты. Тогда возникал вопрос: а кто же, собственно, сами они?

– Еще до приезда в город моррон подранил двоих, он бросил вызов. Спрашивается, зачем? – продолжал рассуждать вслух седой граф, даже не поворачивая головы в сторону пленника.

– Я ж говорил, это случайность! Твой отпрыск чересчур несдержан на язык! – прохрипел с кушетки вновь приподнявший голову Одо. – Любой бы на его месте… – внезапно вступился за барона противник, но, заметив блеск недовольства в прищуренных глазах вельможи, посчитал уместным обойти опасную тему. – Ты приказал его охранять, вот я и исполнил приказ. Сам видишь, что из этого получилось…

– Вижу, вижу, тебе по заслугам воздам! Сейчас важно другое, – внял словам юноши граф, нисколько не рассердившись на фамильярное обращение. – Инцидент в лесу опустим, но вот его появление в городе… – Норвес затеребил бородку, – явно нельзя назвать случайностью! Морроны Вендерфорт не посещали лет двести, если не больше, а тут на тебе, гость дорогой пожаловал, а через три месяца и этот появился.

Поскольку граф Норвес кивнул головою в сторону пленника лишь при слове «этот», Штелер понял, что под «дорогим гостем» граф имел в виду совсем не его. Указанный срок в три месяца и последующая речь вельможи подтвердили смелое предположение барона, что речь шла о колдуне-затворнике.

– Ох, собственными руками задушил бы того шаконьесса, который гиндала на свободу выпустил! Такой удачный эксперимент был, а что в итоге вышло?! Оружие полезно, когда оно в твоих руках, а не разгуливает на свободе, – отвлекся граф, но быстро восстановил цепочку прерванного рассуждения вслух: – Мало того, что моррон в город пожаловал, так он тут же визит гиндалу нанес. И тот его не отверг… пустил, а может, все-таки они заодно? Эх, если все же попробовать разузнать у мерзавца, о чем они беседу вели?

На этот раз Норвес смотрел на него, поэтому Штелер понял, что допросить вельможа хотел именно его. Пронизывающий насквозь пытливый взгляд Норвеса напомнил плененному барону взор хищной птицы, пикирующей с небесной выси на испуганно мечущуюся на земле добычу. Наверняка тюремщики знали, что он их слышит, но не стеснялись говорить открыто, значит, его участь уже решена. А держали его здесь лишь для того, чтобы немного полюбоваться унижением побежденного противника. Зато ни граф, ни его окружение не догадывались, что Штелеру была известна их истинная суть, что благодаря снам он знал и кто такие шаконьессы, и что гиндалом они наверняка именовали несчастного сержанта Жала, и кем были они, когда-то ученые-эльфы, а ныне замаскировавшиеся под людей мерзавцы. Они были могущественны, умели лечить раны, как симбиоты, но не принадлежали к недавно разгромленному братству Лотара.

– Не стоит, – покачал головою Гербранд, явно лучше разбирающийся в природе морронов и искусственно выведенного существа, которое граф называл гиндалом. – Возиться уж больно долго, да и толку никакого. Морроны упрямы и правду вряд ли скажут даже под самыми суровыми пытками. К тому же не исключено, что гиндал наложил на него чары и мы услышим лишь то, что он хотел бы, чтобы мы слышали. Меня вот другое смущает…

– И что же? – поинтересовался граф.

– Его поймали деревья. Когда мы дали ему шанс бежать, он взялся за меч, опасаясь многоруких стражей. Он не знал, что днем они безопасны, что оживают лишь под светом луны! – заявил Гербранд так торжественно, как будто открыл смысл жизни, притом для каждого живого существа в отдельности.

– Ты прав, – закивал головой граф, – ты абсолютно прав! Теперь я понимаю, почему ты настоял на этом испытании… Гиндал не рассказал ему о стражах, значит, не рассказал и о нас… О чем же они тогда говорили?

«Я бы на твоем месте, балда, призадумался, зачем я вообще в дом к тебе заявился!» – подумал про себя моррон, которому уже изрядно поднадоел переставший быть интересным разговор, в конце которого его наверняка ждала смерть или, что еще хуже, вечное заточение в какой-нибудь сырой яме глубоко под землей.

– Боюсь, нам этого никогда не узнать, – покачал головою Гербранд, – пытки не дадут результата. Чары гиндала способны скрыть то, что не следует знать посторонним ушам, мы его этому обучали. Придется довольствоваться малым. Мы перехватили моррона и заманили к себе в дом до того, как он связался со своими.

– Да, признаюсь, историю со сферой ты здорово придумал, – похвалил граф слугу, а затем обратил взор на притихшую наставницу баронессы. – А вы, сударыня, очень нам помогли, так умело его заманили… Премного благодарен! – напоследок граф изобразил что-то вроде легкого кивка.

– Я только хотела спасти Анвеллу, – робко произнесла Линора из своего закутка, но на ее реплику беседующие не обратили внимания.

– Хозяин корчмы тоже хорошо подыграл! Правда, мне это стоило… – намекнул глава наемников на возросшие расходы.

– А, деньги ерунда, – отмахнулся вельможа, делая вид, что не понимает намека. – Важен результат, а мы его получили!

«Так, значит, я, как последний дурак, попался на выдумку! Коммуникационной сферы не только у графа в доме, но и в Вендерфорте никогда не было!» – с горечью подумал моррон, но последующие слова Гербранда пролили бальзам на свежую рану.

– К счастью, я надежно припрятал сферу, и ему до нее не добраться, – самодовольно заявил наемник. – Но вот только зачем мы ее храним? Бесполезный хлам, не проще ли было бы…

– Не сметь! – неожиданно вышел из себя граф и даже ударил по столу кулаком, отчего на пол посыпались резные фигурки пешек, ладей и лошадок. – Не смей учить меня, что стоит, а что не стоит! Не смей сомневаться в правильности моих поступков!

– Извините, Ваше Сиятельство, – вспомнив о субординации, низко склонил голову Гербранд, но только ненадолго, на какой-то миг. – Что прикажете делать дальше?

– А что делать? Да ничего, следить, чтобы новые гости в Вендерфорт не пожаловали, – развел руками граф, на удивление быстро справившийся с приступом гнева. – Гиндал силен, но для нас слаб, ему не проникнуть в дом Ястребов, да он уж более и не решится. Посидит у себя в логове, посидит, ослабнет, да и сбежит, откуда пришел. Главное, чтобы он с морронами иль лотаровскими недобитками не успел связаться.

– Но как покинет Вендерфорт, так ведь свяжется! – возразил Гербранд.

– Ну и пусть! Мы уже будем очень-очень далеко! – усмехнулся граф, а затем с сожалением покачал головою. – Такой славный городок, мне здесь так нравилось. Вот создали же на свои головы твореньице, что и убить-то никак не можем. Хорошо еще, что он расквитаться с нами не в силах, а то бы уж давно все были мертвы…

– А как с ней поступим? – Гербранд кивнул головою в сторону Линоры.

– Одо! – позвал граф уже залечившего рану и теперь громко посапывающего на кушетке молодого человека.

– Да, Ваше Сиятельство! – мгновенно проснувшись и вскочив с удобного лежака, вытянулся Одо по стойке «смирно».

– Возьмешь ее себе для забав! – прозвучало распоряжение графа, неожиданное не только для мгновенно вскочившей со стула и захлопавшей ресницами наставницы, но и для юного Норвеса.

– Как же так, отец?! Я тоже с ней пошалить хочу! – возмутился обделенный рабыней юнец.

– Хватит уже, нашалился, с барышнями благородными накуролесил, – проворчал Его Сиятельство. – Да и что, тебе Анвеллы мало?! Вот отобьем ее!

– А если не отобьем?! Да и жена – одно дело, а для потех… – едва сдержал слезы жалкий и с виду, и по сути своей юнец.

Гербранд и Норвес, не сговариваясь, переглянулись и разочарованно покачали головами. Наследник славного рода был готов унижаться и выпрашивать со слезами на глазах, выклянчивать часть добычи, которая ему вовсе не причиталась. Жалкое зрелище!

– Не позорь мои седины своей глупостью! – ответил опечаленный поведением недостойного сына отец. – Честь Анвеллы ванг Банберг запятнана похитителем, ты не можешь взять ее в жены, а отпускать домой девицу нельзя… Слишком много она видела, а вдруг у нее язык такой же длинный, как твой, окажется? Будет твоей рабыней… – постановил граф Норвес, а затем тихо добавил: – Если у гиндала ее в целости отобьем.

Далее моррон ничего не услышал. Гербранд очертил рукой в воздухе большой круг, и мир вокруг пленника погрузился в абсолютную тишину, если, конечно, не принимать в расчет легкого гудения в ушах. Фигурки «людей» двигались, перемещались по залу, разговаривали между собой, но пленник не слышал ни звука, только мог догадываться, о чем они беседуют. Вот заметно повеселевший и окончательно оправившийся от ранений Одо приблизился ко вжавшейся в угол Линоре, быстро поборов ее сопротивление, грубо облапал и потащил красавицу за собой. Вот мерзкий юнец, которого Штелер возненавидел еще больше, беззвучно прокричал что-то вслед своему облагодетельствованному хозяином дома дружку: то ли мерзкие пошлости, то ли просьбу поделиться добычей. Тем временем Норвес и Гербранд продолжали беседу, ничуть не обращая внимания на забавы полного сил молодняка, и задумчиво глядели в его сторону, видимо решая сложную задачу, какой же лютой смерти предать пока подвешенного в воздухе врага. Судя по ехидной ухмылке имевшего личные счеты с бароном наемника, он нашел подходящее решение. Граф Норвес внимательно выслушал его и кивком головы выразил свое одобрение.

Как только это случилось, легкие Штелера тут же почувствовали нехватку воздуха. Его медленно душили, но не для того, чтобы умертвить. Смерть врагов бывших эльфийских ученых, живущих вот уже не одну сотню лет среди людей и именующих себя Ястребами, не могла быть такой быстрой и легкой, тем более если жертва была ненавистным им морроном. Они еще не отомстили Легиону за падение Великой Кодвусийской Стены, поставившее много веков назад точку в длительных и кровопролитных эльфийско-человеческих войнах.

(обратно)

Глава 13 Побег

Покинув зал, в котором он пребывал в качестве то ли экспоната, то ли декоративного дополнения к когтистым стягам, то ли наглядного примера «так будет с каждым», барон на собственной шкуре убедился в несправедливости поговорки «Голь на выдумки хитра!». На самом деле завидную изобретательность могут показать не только нищие, но и благородные господа. К тому же у них куда больше свободного времени на выдумки всяких изощренных пакостей и больше возможностей по их незамедлительному воплощению в жизнь. Попадись моррон в руки обычных разбойников, его бы просто и незамысловато закопали в землю живьем, предварительно крепко связав по рукам и ногам. Черви и прочая мелкая подземная живность глодали бы его все еще живое тело в течение долгих лет, но продолжительные физические мучения были бы не самым страшным наказанием. Каково это – вечность пребывать в кромешной мгле и ждать, долго-предолго ждать, пока тебя случайно откопают? Бесспорно, наказание жуткое, но то, что придумал Гербранд, было куда тоньше и изощренней. Мстя за свое унижение, наемник не только обрек врага на вечные страдания, но и цинично вознамерился извлечь пользу из растянутой на столетия казни.

Штелер очнулся. После того как он потерял сознание в зале, его связали и перенесли в помещение, находившееся глубоко под землей. Темницей место, где он очутился, назвать быль нельзя, у темницы есть стены и двери, здесь же был лишь потолок, опирающийся на две опорные балки, а еще – уже затухающий факел, оставленный палачами лишь для того, чтобы пришедший в сознание пленник видел, какая участь его вскоре постигнет. Аугуст лежал на полу небольшой ниши, находившейся в конце какого-то подземного прохода. В земляных стенах не было червей, но виднелось множество корней, тянувших к моррону свои разветвляющиеся уродливые отростки. Замысел врагов удался, Штелер понял, что ему предстоит, и сердце барона сжалось от страха. Как всяким живым существам, в том числе и растениям, стражам-деревьям необходимо чем-то питаться. Так уж заведено природой, что чем сложнее организм, тем больше пищи он поглощает. Привычные удобрения эффективны лишь для подпитки обычных деревьев, а для растений-стражей требовалось что-нибудь более питательное, чем, собственно, моррон и должен был вот-вот стать. Еще секунда-другая, и корни обвились бы вокруг его связанного тела и медленно, постепенно принялись бы высасывать из него жизненные соки. Простой человек вряд ли прожил бы дольше четверти часа, но, к несчастью, организмы бессмертных регенерируются, получая подпитку в виде потоков энергии павших воинов. Деревья разрушали бы его телесную оболочку, а Коллективный Разум ее упорно воссоздавал бы, тем самым делая мучения барона вечными. Унизительно ощущать себя бездушным предметом мебели, но еще страшнее осознавать, что ты стал всего лишь куском мяса, который можно долго-предолго жевать, но так и не съесть…

Как только первые отростки обвились вокруг обнаженных рук и груди, Штелер убедился в правильности своего предположения. Моррон почувствовал, что его принялись есть, хотя непривычные ощущения нельзя было назвать болью. Их вообще нельзя было ни с чем сравнить, разве что с ощущениями быстрого опустошения переполненного мочевого пузыря. Примерно то же чувствует мужчина, перебравший вина и, к своему великому счастью, наконец-то нашедший укромный уголок, где тут же принимается избавлять организм от избытка жидкости. Страданиями это, конечно, назвать нельзя, но если процесс длится долее пяти минут, то это изрядно утомляет.

Барон неподвижно лежал и терпел примерно с четверть часа, а затем его одолела слабость. Медленно поедаемый организм постепенно лишался сил, и моррона стало клонить ко сну. Взор затуманился, и Штелер уже перестал различать однообразную картинку освещенного угасающим факелом подземелья. Он видел лишь расплывчатое красно-желтое пятно на фоне кромешного мрака и слушал лишь тишину, в которую вдруг ворвалась громкая, раздражающая слух поступь. К одному световому пятну вскоре прибавилось и другое, более яркое и сильнее колышущееся. Темнота пришла в движение и стала неоднородной. Разум Штелера понимал, что это всего лишь пришел посмотреть на его мучения один из палачей, но помутившийся взор так и не смог выделить из темноты расплывчатые очертания фигуры. Воздух колебался, приблизившийся вплотную палач что-то делал возле него, но моррон уже не мог ни понять, ни увидеть, что именно.

Вскоре колебания воздушных масс прекратились, окружающая пленника темнота вновь стала однородной. Одно красно-желтое пятно исчезло, но вот второе разгорелось еще ярче. Присматривающий за ним слуга графа зачем-то заново зажег факел, вместо того чтобы его загасить. Это обстоятельство удивило ослабевший разум моррона, но гадать пришлось недолго. Через несколько секунд Штелер почувствовал, что неприятные ощущения куда-то исчезли: его уже не ели, а окружающий мир постепенно стал возвращаться. Сначала в тишину вновь ворвался треск огня, жадно пожиравшего воздух в душном и сыром подземелье, а затем контурам предметов вернулась былая четкость.

Моррон неожиданно понял, что неизвестный посетитель был не мучителем, а благодетелем. Он не только вернул ему свет, но, избавил его тело от мерзких отростков, а заодно и от пут. Несмотря на то что в руках и ногах ощущалась прежняя тяжесть, но веревки на них были перерезаны. Из земляных стен торчали обрубки мертвых корней, густо политые какой-то зеленой светящейся жидкостью, а пол по всей подземной нише был усеян тонкими шевелящимися отростками, еще живыми, но уже безопасными. Сюрприз был приятным, хоть и оставалось загадкой, кому же понадобилось его освобождать. Но совсем иное больше всего удивило озадаченно озиравшегося по сторонам барона. У входа в темный проход, как раз под прикрепленным к балке факелом, лежал его меч и какой-то круглый предмет, плотно обернутый толстой холстиной.

Любопытство взяло верх над усталостью, да к тому же освобожденному пленнику все равно нужно было как можно быстрее покинуть место неудавшейся казни. Вслед за нежданным союзником в любой миг могли нагрянуть враги. И пусть они не бессмертны, как он, но с познавшими таинство симбиотов эльфами было трудно бороться, уж слишком умело они на практике применяли знания, называемые людьми магией, уж слишком быстро залечивали смертельные раны и наносили удары.

Борясь со слабостью, все еще сковывавшей его тело, барон поднялся на ноги и первым делом поднял с земли меч. Затем моррон вслушался в тишину подземного прохода и, лишь убедившись, что в нем никого нет, взял в руки довольно увесистый сверток. Холстина была обернута вокруг круглого предмета в несколько слоев, и это раздражало, но зато, когда она упала наземь, барон не смог сдержать вырвавшийся из его груди радостный крик. В его руках сияла сфера, настоящая коммуникационная сфера, а не жалкий муляж, который он видел в харчевне. Наконец-то он мог сделать то, чего уже давно желал, то, чего так сильно боялся Норвес и его сподвижники. Моррон мог связаться со своими и попросить о помощи. И пусть подмога пришла бы не сразу! Он бы выждал, он сумел бы спрятаться в бедняцких кварталах города и до-ждаться Гентара вместе с Фламером, а там… там бы на зов собрата о помощи подтянулись бы и остальные: те, кто остался на землях колонии, и многие-многие другие морроны, которых он даже не знал, которые были разбросаны по всему континенту и незримо для людей, не заботясь о почестях и славе, защищали человечество от нависших над ним бед и угроз.

Недостаток любого везения в том, что оно уж слишком быстро заканчивается, поэтому на него никогда не стоит полагаться. Сколько бы ни тер барон грязными от земли и пота руками поверхность сферы, а внутри ее так и не засветились в полную силу разноцветные огоньки. Из тускло мерцающего шара доносились лишь треск и раздражающие слух шумы. Видимо, корни деревьев были длинными, а его узилище находилось глубоко под землей, так глубоко, что сквозь толстый слой плотного грунта не могли пробиться эфирные волны. Резонно рассудив, что ему придется поменять местами пункты своего бесхитростного плана и сначала выбраться на свободу, а уж затем призвать на помощь собратьев, Штелер перестал тереть выкраденный для него из кладовой графа шар и аккуратно завернул «подарок» в валявшуюся под ногами холстину. Разгадывать загадку, кем был его освободитель, а заодно и выяснять, каким таким чудесным раствором таинственному доброжелателю удалось прижечь корни деревьев, не было времени. На счету у моррона была каждая минута или даже секунда. В любое мгновение враги могли заметить гибель волшебного сада, да и сам освободитель, хоть и проник незаметно в городское поместье графа, вряд ли бы смог из него так же легко выбраться. Если бы на него набросилась стража, а такой шанс был весьма велик, барон счел бы своим долгом прийти на помощь союзнику, следовательно, ему стоило поспешить.

Бережно прижимая левой рукой к груди коммуникационную сферу, Штелер долго размышлял, что взять с собой: факел или меч? С одной стороны, в темном проходе, возможно бывшем лишь частью огромного подземного лабиринта, он бы легко сбился с пути или угодил в ловушку. С другой стороны, факел далеко не лучшее оружие, тем более если он случайно затухнет. Выбор был сложным, но прийти к решению помогла элементарная логика. «Если незнакомец принес меч, значит, так нужно! Не напрасно же он его тащил?» – подумал моррон, и, надеясь, что не освещена лишь часть прохода, ближняя к тупику, в котором он находился, подобрал меч и шагнул в темноту подземного коридора.

Рассуждения и здравый смысл часто помогают людям в жизни. Не подвели они и барона. Не прошел Штелер вслепую и пятидесяти шагов по узкому извилистому тоннелю, как впереди забрезжил свет и беглец услышал голоса, что весьма его огорчило. Стараясь не поскользнуться на мокрой рыхлой земле и ненароком не выронить сферу, барон медленно опустился на четвереньки и осторожно пополз, пока не достиг границы между тенью и светом.

И беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы оценить ничтожность перспективы незаметно выбраться на свободу. Проход, в котором он прятался, выходил не наружу и даже не в подвал одной из построек, а в огромную нишу с высоким потолком, освещенную светом десятка, если не более факелов. Из своего укрытия Штелер увидел четыре прохода, подобных тому, из которого он только что выполз, и широкий проход с каменными стенами, идущий наверх. Большая часть подземного зала была занята бочонками, корзинками и мешками. Возле противоположной стены стояли три армейские пирамиды, но только вместо мушкетов, алебард да мечей на них были развешаны крестьянские вилы, грабли, лопаты и прочий огороднический инструмент. Посреди помещения стояли в кружок видавшие виды лежаки, на которых сидели четверо крепких, давно немытых и небритых мужиков, которые, громко бранясь, а в промежутках просто сквернословя, играли то ли в кости, то ли в карты. Пока одна смена отдыхала, другие садовники подземелья распарывали мешки, смешивали их содержимое с пахучими растворами из бочонков, а затем, нагрузив зловонную смесь на носилки, уносили ее в глубь тоннелей. Судя по витавшим в спертом воздухе запахам, по разбросанным по полу крохам удобрений, да и учтя события, произошедшие недавно с ним, Аугуст тут же разобрался, что к чему. В доме графа явно к чему-то готовились. Рабочие, использовавшие подземный зал в качестве кладовой и места для отдыха, подкармливали питательными составами деревья, желая ускорить их рост, а может быть, для того, чтобы наделить растения-стражи особыми, пока не имеющимися у них свойствами. Оставалось только гадать, то ли граф Норвес боялся затворника и пытался таким образом усилить защиту своего дома от чар колдуна, то ли, наоборот, сам хотел атаковать и извести когда-то созданного им гиндала. Впрочем, второй вариант совсем не сочетался с услышанным во время беседы Его Сиятельства и Гербранда. Хотя, с другой стороны, порой ситуация так быстро меняется, что за нею не уследить. Моррон не знал, к чему именно готовятся граф и его сподвижники, но в данный момент его мысли были заняты совсем иным.

Прячущемуся в темноте барону оставалось только подивиться, каким таким чудным образом освободителю удалось прокрасться к нему через добрую дюжину людей и выбраться обратно, не привлекая внимания отдыхавших рабочих. Сначала Штелер подумал, что он прикинулся одним из подкармливающих деревья «садовников», но тут же отмел это предположение за полной абсурдностью и несостоятельностью. Ведь его освободителю нужно было не только пройти через весь зал, но и пронести с собой в тоннель оружие со сферой, а это казалось маловероятным, учитывая тот факт, что именно в проход, где засел барон, удобрения и не носились. К чему тратить ценные питательные вещества, когда есть более эффективный и не затратный стимулятор роста – моррон?

Личность спасителя и способ его проникновения в стан врагов барона оставались загадкой, но сейчас Аугуста больше волновало другое, а именно, как ему действовать самому. Сидеть и ждать удобного случая для побега было не только глупо, но и опасно. Шанс незаметно прошмыгнуть наверх, возможно, и был, но казался настолько малым, что трудно было решиться. К тому же если рабочие заметили бы, как он прокрадывается в каменный коридор, идущий наверх, то он попал бы между двух огней: с одной стороны коридора его бы поджидала явно дежурившая на выходе стража, а с другой – путь к отступлению преградили бы разъяренные мужики с вилами да граблями. Меч у него был, но разве легко справиться с окружившей тебя толпой, тем более что вилы в крепких мужицких руках порой куда опасней быстрой шпажки в ладони придворного франта? «Бежать или напасть, вот в чем вопрос», – долго мучил себя тревожными раздумьями моррон, пока наконец не выбрал, какой из двух этих незавидных вариантов наименее рискованный. Опыт подсказал бывшему полковнику – не оставлять врагов за спиной и пойти на прорыв методично: огнем и мечом расчищая путь, и не страдая неуместной при данных обстоятельствах гуманностью. К тому же фактор неожиданности всегда способствовал успешному осуществлению самых дерзких, почти безумных операций.

Аккуратно отложив в сторону сферу, которая не только мешала бы ему в бою, но и могла случайно разбиться, моррон ринулся из темноты укрытия на врагов, естественно не забыв сорвать на бегу со стены факел. Мужик, сидевший к проходу лицом, даже не успел вскочить с лежака, как к компании отдыхавших подскочил обнаженный по пояс моррон и без грозного крика или боевого клича, быстро и хладнокровного срубил голову ближайшему рабочему, а другому, который только-только собрался закричать, ткнул в лицо горящий факел.

Своды зала мгновенно содрогнулись от душераздирающего крика забившегося в конвульсиях здоровяка; сквозь щели в деревянном потолке посыпались комья земли; а в воздухе появились новые, еще более зловонные ароматы – запах паленой плоти и вспыхнувших, как сухая солома, волос. Третий игрок в кости успел вскочить, но оказался недостаточно шустрым. Уже в следующее мгновение он упал, а сквозь разрез на спине, идущий через всю рубаху, хлынула багровая кровь. Четвертого, сидевшего дальше всех от него противника Штелер успел бы достать мечом, но, как назло, именно в этот момент из одного прохода появились двое рабочих. Один громко закричал, призывая стражу, а другой – легко, как пушинку, поднял над головой пустые носилки и, издав надрывное кряхтение, запустил их в барона, на долю секунды замешкавшегося.

Гудение, изданное носилками, пронесшимися над головою успевшего присесть барона, и последующий затем грохот, когда они разбились о бочку, не только привлекли внимание остальных рабочих и дремавшей наверху стражи, но и, по сути, были символом, знаком, что первая стадии схватки окончена, преимущество, данное эффектом неожиданности, безвозвратно утеряно, а инициатива в бою окончательно и бесповоротно перешла в руки отошедшего от испуга и перегруппировавшегося противника.

Любитель кидаться тяжестями, недолго думая, схватился за бочку (Аугуст понадеялся, что пустую). Случайно выживший игрок подскочил к ближайшей пирамиде и выхватил из нее вилы. Из двух проходов прибежали еще четверо мужиков, но самое страшное крылось не в этом. На крик и шум в подземелье спешила стража. Моррону оставалось лишь надеяться, что еще не появившиеся, но уже бегущие на помощь рабочим охранники окажутся обычными бойцами, а не долгожителями-эльфами, умело маскирующимися под людей и перенявшими множество ценных в бою качеств от симбиотов.

Вопреки надеждам барона бочка оказалась не пустой. Она пролетела в воздухе, разбрызгивая по залу зловонную темно-желтую жидкость, от одного запаха которой можно было сойти с ума. Похоже, совсем недавно в нее дружно помочились все до единого окрестные коты. Несколько брызг попало на Штелера, и барон тут же почувствовал, как что-то заныло внизу живота, а к горлу подкатил ком тошноты, что, конечно же, не способствовало поднятию его боевого духа, а вот работавшим днями и ночами напролет с удобрениями мужикам запах тот был уже привычен.

Первым на моррона набросился избежавший расправы игрок, но капризная госпожа Удача ему тут изменила. Недотепа пытался примитивным ударом вспороть брюшину беглеца и поддеть его на вилы, но промахнулся, а уже в следующий миг катался по полу, держась обеими руками за обожженное лицо, о которое барон затушил до этого момента еще горевший факел. Четверо пришедших на помощь рабочих, побросав поклажу, кинулись к пирамидам за вилами. Моррон поспешил наперерез, чтобы преградить им путь, но допустил ошибку, а именно всего на один краткий миг выпустил из вида фигуру любителя покидаться бочонками. Широкоплечий и высокий здоровяк, видимо слегка подуставший от поднятия тяжестей, решил заняться чем-нибудь более легким и пустил в ход кулаки. Его первый же удар был сокрушителен и точен, он обрушился на скулу зазевавшегося моррона и, как пушинку подняв его в воздух, отбросил к противоположной стене.

Проехавшись спиной по двум-трем тюкам, сломав ногою корзинку с вязким и очень пахучим содержимым, Штелер завершил свой полет, пробив головою большую дыру в одном из бочонков, который, по счастливой случайности, оказался пустым. Тело предательски заныло, моррон почувствовал боль в треснувшей скуле и острую резь в поломанных ребрах. Но все же ему повезло, потому что, во-первых, подобные мелочи не могли заставить его прекратить схватку, а во-вторых, во время полета он выронил только факел, но каким-то чудом удержал в руке меч. Клинок ему тут же и пригодился. Полулежавший-полусидевший барон блокировал им удар мгновенно подскочившего и намеревавшегося рассечь ему голову лопатой противника.

Здоровяк сперва тихо ойкнул, а затем жалобно заскулил, когда кованый каблук сапога моррона погрузился в его мягкую плоть чуть пониже мускулистого и потного живота. Завершив дело ударом рукояти меча, пришедшимся точно между глаз силача, Штелер отпихнул обмякшее тело в сторону и тут же доставившим массу неприятных ощущений прыжком поднялся на ноги, чтобы встретить лицом к лицу четверых новых противников.

Когда ты опьянен азартом боя, то не замечаешь, что творится вокруг, но ловко уходящему от тычков вил и быстро перемещающемуся по залу в надежде не дать себя окружить четверым оставшимся на ногах противникам барону пришла в голову странная мысль. Из каменного коридора до него все еще доносилась тяжелая поступь бегущей стражи, но пока еще ни один охранник не пришел на подмогу его противникам. Моррона заинтересовало почему: то ли они находились уж слишком глубоко и пробежка была долгой, то ли неизвестный доброжелатель помогал ему и сейчас, каким-то непостижимым образом удерживая солдат на лестнице и удлиняя их спуск.

В который раз бывший полковник убедился, что на войне главное не соотношение сил, не умение владеть оружием, а маневры. Пока он быстро перемещался по залу, то прячась между бочонками да тюками, то неожиданно выскакивая из-за них и нанося растерянным противникам удары, он был хозяином положения. Силы запыхавшихся мужиков быстро таяли, да и их число сократилось до трех. Одного нападавшего барон все-таки умудрился вывести из строя, оглушив его рукоятью меча. Более выносливый и привычный к затяжным схваткам беглец медленно, но верно побеждал, но тут произошло непредвиденное. Нелепая случайность чуть не стоила моррону жизни. Во время беготни по залу кто-то, скорее всего один из рабочих, хотя Штелер не исключал и возможности, что это был он сам, опрокинул на пол корзинку с вязкой и липкой массой, по цвету и запаху весьма напоминавшей помет. Аугуст поскользнулся и, выронив меч, упал на живот. На него тут же, как ястребы, слетелись обрадованные мужики и еще до того, как беглец поднялся на четвереньки, утыкали его спину вилами. К счастью, зубья были деревянными, а не стальными. Парочка обломались о крепкую мускулистую спину, а те семь или восемь, что пронзили плоть, вошли неглубоко. Они хоть и достали до внутренних органов, но не прошили моррона насквозь, не пригвоздили его к полу.

К великому удивлению торжествующих рабочих, их враг не умер и не потерял сознание, а, злобно рыча и осыпая их нечесаные головы грубыми проклятьями, приподнялся на руках и, скользя по липкой жиже на полу, начал вставать на ноги. Видимо, мужики не догадывались, у кого ходят в слугах и какой чудесный сад взращивают, однако это не привело их ко вполне естественному замешательству и не заставило застыть в шоке. Крестьяне – крепкий народ, с очень здоровой психикой. Если враг встает, значит, его надо добить, а уж затем поражаться его живучести и выносливости. На голову моррона, на его спину, а также и остальные части тела посыпались удары босых ног, болезненные и очень-очень обидные. Возможно, Штелер вновь бы упал и уже не поднялся, но злость придала ему силы. За все на свете нужно платить или расплачиваться. Вот «садовники подземелья» и расплатились за подобное неуважение и дерзость. Нельзя пинать грязными ногами в лицо того, кто еще совсем недавно носил титул барона.

Один из мужиков взвыл и тут же задергался в конвульсиях, когда Штелер по-собачьи поймал на лету его ступню зубами и хоть не прокусил ее насквозь, но содрал с нее кусок мяса и кожи. Мучения одного сказались и на остальных. Запрыгав на здоровой ноге, рабочий не только поскользнулся и повалился сам, но и сбил с ног товарищей, с треском и грохотом повалившихся в склизкую, зловонную массу. Недолюбливая бои в партере, моррон предпочел подняться, и пока его противники, чертыхаясь и сквернословя, барахтались в грязи, взялся одновременно сразу за три дела: пинал врагов кованым каблуком левого сапога, балансировал, удерживая равновесие, на правой ноге, и вытаскивал окровавленными пальцами из собственной спины довольно крупные обломки зубьев.

Как ни странно, Штелер успешно справился со всеми тремя задачами и даже ни разу не упал в грязь. Вскоре последний крестьянин затих, упокоившись в зловонной массе, зуд в спине почти прошел, а собственная кровь перестала затекать барону в штаны тонкими и горячими ручейками. Битва была выиграна, но из коридора до сих пор доносились шаги бегущих и позвякивание оружия. У барона не осталось сил гадать, в чем же кроется секрет такой долгой пробежки охранников. Подобрав перепачканный в птичьем помете меч и дожидавшуюся его в углу сферу, Штелер устало поковылял к выходу, прижимая левый локоть к болевшему боку и как-то умудряясь прихрамывать сразу на обе ноги.

Чем выше поднимался моррон по выложенному плитами покатому полу, тем отчетливей становились звуки погони, идущей непонятно за кем. Довольно широкий коридор был окутан клубами густого тумана, снижавшего видимость до расстояния вытянутой руки. Несколько раз мимо него пробегали охранники (кажется, их было трое), но почему-то солдаты в кольчугах под одеждами и с обнаженными мечами не обращали на беглеца никакого внимания. Увлеченные погоней, они проносились мимо и исчезали у моррона за спиной, а через пару секунд вновь появлялись впереди и продолжали безумный бег по замкнутому кругу. Искусно наложенные чары не только не позволяли им уже какую минуту преодолеть короткое расстояние в тридцать-сорок шагов (примерно столько составлял путь от подземного зала до железной решетки, за которой виднелся винный погреб графского дома), но и увидеть убегающего пленника, парочку раз чуть не сбитого ими с ног.

Затворник почему-то помогал ему, другого объяснения Штелер просто не находил, хоть, впрочем, он не очень-то и усердно утруждал свой мозг размышлениями. Пока он не выбрался из владений графа Норвеса и не связался через сферу с собратьями по клану, все силы следовало отдать побегу, а не отвлекаться на несущественную ерунду: кто кого ненавидит, кто кому мстит и какие цели преследует. Хоть могущественный союзник у барона внезапно и появился, но он был временным и в любой миг мог превратиться в опаснейшего врага.

* * *

Успешно миновав винный погреб и даже не натолкнувшись на парочку захмелевших слуг, тайно сцеживающих из бочонков хозяйское вино, Штелер вышел в главный коридор огромного подвала и очутился перед дверью, ведущей наверх. Обитатели были так уверены в невозможности проникновения чужака внутрь графского дома, что даже не выставляли часовых и не запирали на засовы крепкие дубовые двери, и это было моррону на руку. Легко взбежав по винтовой лестнице наверх, Аугуст очутился в просторном и все так же безлюдном холле. Слева виднелась красивая парадная дверь с искусными витражами и резными украшениями. Возле нее не было не то что охранника, но даже раззявы-лакея. Из открытых настежь окон в холл врывались потоки свежего воздуха. За окном был парк, мощенная булыжником дорожка и главные ворота, возле которых дежурила троица подуставших от однообразия службы охранников. За окном была свобода! Барону оставалось лишь открыть дверь, пробежать двадцать-тридцать шагов по дорожке, подавить наверняка не очень-то уж и сильное сопротивление охранников, и он вновь оказался бы в городе. Побег мог успешно завершиться всего через пару-другую минут, но Штелер почему-то задумался, а затем, так и не сделав ни первого, ни последующих шагов к заветной двери, побежал направо, к лестнице, ведущей на второй этаж особняка, то есть в совершенно противоположную сторону.

Так уж непрактично и странно устроен каждый порядочный мужчина, что не может оставить женщину в беде, даже если она, мягко говоря, довольно глупая истеричка и ничего ему не принесет, кроме ругани, бед и разочарований. Штелер пожалел Линору, несмотря на то что не без ее участия угодил в западню. Ведь, по сути, она была лишь безвольной пешкой, неспособной постичь игру, в которую угодила. Наставница хотела спасти воспитанницу, поэтому и пошла на поводу у графа и его приспешников. Она помогла им найти моррона в городе, а затем сообщила о месте их тайной встречи. Граф оказался хитрее, чем рассчитывал барон, и вместо того, чтобы послать в харчевню с десяток своих лучших людей, просто подкупил трактирщика и заставил его рассказать чудесную историю о магической сфере. А тем временем исполнявшая приказ графа Норвеса Линора и не думала спешить домой. Она специально поджидала барона, чтобы отвести его к западне, специально забралась на дерево и так же не случайно зашуршала платьем, чтобы привлечь его внимание. Доверявший женщине барон был обманут, обведен вокруг пальца и оказался в дураках, но что получила взамен прекрасная обманщица? Когда ловушка захлопнулась, надобность в ее услугах отпала, и граф обошелся крайне жестоко с бывшей союзницей. Ее ждала унизительная участь рабыни, практически такой же постельной принадлежности, как подушка или одеяло. Наверное, находившемуся всего в шаге от обретения свободы барону стоило позлорадствовать, но он не был способен на подобное. Кроме того, он не находил в себе сил оставить недальновидную и в душе трусливую госпожу Курье в беде, ведь она искренне полагала, что делает доброе дело, что спасает любимую воспитанницу, а не заманивает не раз выручавшего ее Аугуста в западню. Так уж непрактично и странно устроены благородные мужчины, что им часто приходится страдать из-за чужой глупости и выручать тех, кто им ранее навредил.

Примерно около часа Штелер блуждал по огромному дому, тщетно пытаясь найти госпожу Курье. Он мог бы управиться куда быстрее, если бы не приходилось таиться и прятаться за колоннами, шкафами и прочими предметами богатого убранства, как только поблизости открывалась одна из дверей. На дворе был день, дом жил своей жизнью, и вполне естественно, что обитатели сновали туда-сюда, погруженные в свои текущие хлопоты. Больше всего неудобств доставляли моррону горничные. Прибираясь в господских апартаментах, взбивая подушки и меняя простыни, они не только все время сновали по коридорам и открывали настежь двери, но, часто встречаясь, начинали без умолка трещать языками, обсуждая любовные похождения благородных обитателей особняка и прочие несущественные мелочи. Например, пока барон прятался в одном из чуланов в правом крыле здания, он почерпнул из разговора двух болтушек множество интригующих, но совершенно бесполезных сведений о пристрастиях членов графской семьи.

Хоть герканский закон и запрещал иметь более одной жены, у графа Норвеса их было пять, причем все они жили под одной крышей в загородном замке аристократа и прекрасно ладили между собой. Точного числа прямых потомков вельможи и плодов мимолетных шалостей – байстрюков не знали даже дворовые сплетницы, но статус наследников получили лишь двое: его непутевый старший сынок и Одо, хоть и имевший титул барона, но предпочитавший зваться, как простолюдин, просто по имени, нежели носить родовое имя ненастоящего отца, обесчещенного когда-то графом и заколотого потом на дуэли небогатого барона из Линдера. В последние годы пристрастия хозяина дома заметно изменились, он редко посещал замок, но был частым гостем в монастырях, черпая вдохновение в совращении юных монашек.

Его старший и самый зловредный сынок, которого не могла терпеть даже привычная ко многому прислуга, был юн, дерзок и избирателен во многом, в том числе и в выборе партнерш для плотских утех. Лишь три категории женщин удостаивались внимания взбалмошного виконта: гулящие девки, притом или уличные, или из самых грязных кабаков, юные и избалованные дочурки вельмож и их зрелые служанки. Если бы Линора не имела несчастья быть наставницей его похищенной невесты, то она даже не привлекла бы внимания сластолюбца.

Как оказалось (а может, наивные горничные лишь так думали), возглавляющий охрану вельможи Гербранд являлся дальним родственником Норвеса. Он никогда не приводил женщин в дом своего хозяина, но зато часто отлучался, а когда появлялся, то казался изможденным и сонным, а на самых красивых прислужниц смотрел лишь с усталостью и отвращением.

Незаконнорожденный, но милостиво пригретый графом Одо был, так сказать, всеяден: его привлекали женщины всех сословий и возрастов, но сами любовные утехи молодца выходили далеко за рамки общепринятых и дозволенных. Некоторых женщин, которые имели несчастье появиться в его комнатке под крышей, уже больше никто и никогда не видел.

Из трескотни двух милых болтушек моррон сделал вывод, что ему следует поторопиться, поскольку своенравную госпожу Курье угораздило попасть не просто в рабство, а в очень нехорошие руки. К счастью, он теперь знал, где следовало искать апартаменты его противника по двум поединкам. Барон чувствовал, что грядет третья, решающая схватка, и хоть до сих пор он каждый раз побеждал, в сердце моррона закралась тревога.

Наконец-то горничные ушли, и хоть во время дальнейшего пути барону попадались навстречу охранники да служители, так долго он на одном месте уже не задерживался. Всего за четверть часа, а может, даже раньше, барон обнаружил лестницу, ведущую на мансарду, а значит, и к апартаментам жестокого сластолюбца. Ошибки быть не могло, из-за двери наверху раздавались протяжные стоны и крики. Он нашел тех, кого искал, и сгорал от нетерпения поскорее закончить расправу и вернуться к своим делам, то есть, попросту говоря, завершить затянувшийся побег.

Воспитанные люди стучатся, прежде чем войти, а если их руки заняты, изыскивают иные способы оповестить хозяев о своем присутствии. В правой руке барона был зажат меч, а левая держала замотанную в холст сферу, поэтому, недолго думая, Штелер ударил по замку ногой, не только вежливо оповестив Одо о своем визите, но и избавив молодого человека от необходимости отрываться от важного дела и открывать дверь. Хоть створки и были крепкими, а врезанный замок и выглядел внушительно, но они не смогли выдержать резкого и мощного удара, в который барон вложил всю злость и обиду, накопившиеся за последние дни. К тому же Штелер устал. Ну сколько можно убивать одного и того же противника, становящегося к тому же после каждого воскрешения все сильнее и ловчее?

Дверь распахнулась, а левая створка слетела с петель и ударилась об пол, отчего по всему помещению под крышей прокатился гулкий звук, протяжный и заунывный. Нога моррона переступила порог, через который часто проходили женщины, но никогда мужчины, кроме разве что самого сластолюбца Одо и старшего сынка графа, наверняка время от времени принимавшего участие в пикантных развлечениях своего братца.

Глазам барона тут же предстала странная картина, увидеть которую он совсем не ожидал. Довольно большой и хорошо меблированный чердак представлял собой нечто среднее между экстравагантной спальней юного любовника, вечно витавшего среди облаков романтических настроений, комнатой неряшливого солдафона, забывающего чистить кирасу и сапоги, и камерой опытного палача, использующего вместо пыточного стола широкую трехспальную кровать и знающего множество хитрых приспособлений, чтобы обездвижить жертву и причинить ей максимум телесных страданий.

Посреди кровати лежала привязанная за руки Линора. Из всего многослойного платья на наставнице осталась лишь искромсанная ножом нижняя юбка. Однако не необычное убранство комнаты и отнюдь не обворожительная нагота прекрасного женского тела привлекли внимание моррона и поразили его настолько, что он застыл в дверях. Посреди груды раскиданных по полу лоскутов изрезанного платья в луже собственной крови лежал широко раскинувший руки мучитель. Одо еще не умер, грудь юноши едва заметно вздымалась, а из его разбитой головы текла кровь. Как только удивление прошло, моррон мгновенно воссоздал в голове картину несчастного, а может, и счастливого случая (в зависимости от того, как посмотреть). Увлекшись срезанием одежды с новой рабыни, мучитель позабыл об элементарных мерах безопасности и не зафиксировал веревками ее ноги. В результате один-единственный толчок ноги сопротивлявшейся жертвы привел к трагичным для него последствиям. Ярость и отчаяние придают людям силы, и женщины, которыми хотят овладеть, вопреки их воле, отнюдь не исключение из этого правила. Удар красивой ножки отбросил потерявшего бдительность юнца далеко от кровати, и при падении Одо налетел затылком на острый угол стенки камина. Все было просто, но в то же время и необычно. Штелер приготовился к сражению и никак не ожидал, что дамочка, способная лишь ворчать да бросаться безосновательными обвинениями, выполнит за него большую и самую опасную часть работы благородного освободителя.

– Я убила его… я убила! – испуганно затараторила красавица, как только увидела барона в дверях. – Боже мой, я его убила!

Как ни странно, но вполне естественная реакция напуганной собственным поступком женщины весьма удивила моррона и чуть ли не привела к новому замешательству. Он так привык, что, едва завидев его, Линора или недовольно ворчит, или вываливает на его многострадальную голову целую корзину обвинений, что ее поведение и отсутствие враждебности в голосе казались столь же странными, как честность скупщика краденого, которого он недавно посетил.

– Нет, успокойтесь! Вы его не убили! – покачал головою пришедший в себя моррон.

Еще до того, как Линора успела открыть рот и что-то пролепетать в свое оправдание, Штелер подошел к неподвижно лежавшему, но все еще живому юнцу и осторожно, чтобы не перепачкаться брызнувшей кровью, нанес мечом четкий и резкий удар в самое горло. Одо не издал ни звука, лишь его тело подернулось в последней конвульсии и затихло. Поскольку юноша изначально находился без сознания, он не мог излечиться, да и целительных камней поблизости не было. На этот раз противник упокоился окончательно и бесповоротно. Штелер был настолько уверен в успешном завершении дела, что посчитал излишним отрубить трупу голову.

– Это я его убил! Пусть ваша совесть будет чиста! – обратился моррон к притихшей и вот-вот готовой разрыдаться Линоре.

Он устал спорить с красавицей и не стал объяснять ей, что такое жизнь воинов, жизнь настоящих мужчин, в чем заключается истинное благородство и что порой кажущиеся ужасными поступки на самом деле творятся во благо ближним. Меньше всего в данный момент барон желал выслушивать нотации и нелепые рассуждения о том, как благородный человек должен был бы поступить, вместо того чтобы пойти на поводу у примитивных, звериных инстинктов. Однако упреков не последовало, привязанная к кровати жертва восприняла жестокий поступок как должное.

– Что дальше? – не произнесла, а почти прошептала Линора, сжавшись под пристальным взором приблизившегося к кровати мужчины, который, кстати, не отрывал взора от ее обнаженной груди и ног. – Что вы собираетесь делать дальше?

Наверное, Линора боялась, что мужчина воспользуется ситуацией и попытается завершить начатое юнцом, но барон лишь ограничился созерцанием ее красивого тела. Это был его утешительный приз, и он не видел причин от него отказываться.

– А дальше все просто! – наконец-то произнес моррон, осторожно, чтобы не повредить руки пленнице, перерезая острием меча путы. – Либо вы остаетесь здесь, либо идете со мной! Иного выхода я не вижу… Выберемся вместе из владений графа, а там ступайте на все четыре стороны!

– Нет уж! – неожиданно выкрикнула Линора, быстро вскочив с кровати и пряча свою красоту под тканью бархатного покрывала. – Я с вами до конца! Надеюсь, вы не забыли, что обещали освободить бедняжку Анвеллу?! Да и куда мне в Вендерфорте без денег и платья податься?! Мне идти некуда! Если в вас еще осталась хоть капля благородства…

Неугомонная моралистка опять взялась за свое. И если наставница, даже не поблагодарив спасителя, вновь принялась читать нотации и настойчиво требовать внимания к своей неповторимой персоне, значит, уже пришла в себя после сильного потрясения. Штелеру оставалось лишь печально ухмыльнуться и направиться к выбитой двери. Есть люди, которые ничему в жизни не учатся, их не способны изменить даже самые опасные ситуации. Кто изначально считает себя центром мироздания, тот не видит рядом с собой других людей и уж тем более не признает за ними вполне естественного, элементарного права на чувства.

(обратно)

Глава 14 Преддверие грозы

На белом свете много суеверных людей, верящих в якобы защищающие от злых чар талисманы и прочую иррациональную ерунду. Раньше Штелер гордился, что был не из их числа, но бегство из дома графа Норвеса заставило его усомниться в истинности своих прежних убеждений. Закутанная в покрывало красавица, семенившая следом за ним, явно приносила пользу и удачу. Линора не только подсказала самый короткий путь до холла, и они сэкономили примерно с полчаса, которые точно проплутали бы по извилистым коридорам и небольшим проходным залам, но, кроме того, компания разгуливающей во фривольном виде красавицы помогла избежать крайне нежелательных встреч. Нет, конечно, им по пути встречались слуги, но так уж получалось, что люди на службе у графа либо не замечали их, либо были настолько поглощены своими заботами, что не обращали на парочку полураздетых чудаков внимания. Тревога непременно бы поднялась, попадись беглецам хотя бы один охранник, но все наемники как будто исчезли из дома, и моррон не мог понять почему. Естественно, это его тревожило, но не настолько, чтобы прервать побег и начать разбираться в сути проблемы. Свои интересы всегда важнее, чем абстрактная и, по большому счету, никому не нужная истина, а первоочередной задачей барона было как можно быстрее покинуть владения врагов и найти в городе укромный уголок, где он наконец-то мог бы заняться добытой сферой.

У входной двери так и не появилась охрана, да и сам двор был совершенно пуст. Спящий возле ворот стражник был не в счет, его так утомила неимоверно скучная без напарника вахта, что он даже не приоткрыл глаз и не прервал могучего храпа с обильным выделением слюны, когда заскрипели открываемые бароном ворота.

И хоть свобода поприветствовала бежавших пленников ненастной, ветреной погодой и мерзким моросящим дождем, настроение у обоих было приподнятое. Даже оказавшаяся посреди улицы в непривычном для нее неглиже госпожа Курье изволила улыбнуться, чем весьма удивила барона, ожидавшего, что вот-вот спутница вспомнит о своих старых привычках и начнет надувать губки и занудно ворчать.

Как обычно и бывает, обретшие свободу не знают, что с нею делать. Примерно в таком же положении пребывал и Аугуст. Он знал, что должен побыстрее использовать сферу, но у него не было ни укромного уголка, где это можно было спокойно сделать, ни денег, чтобы его снять хотя бы на час. Все его имущество, все его богатство, умещавшееся в довольно внушительном кошельке, было или присвоено слугами Норвеса, или утеряно во время схватки с деревьями-стражами – точно моррон уже не помнил. На нем не было одежды, если не считать штанов с сапогами, да и спутница его выглядела, мягко говоря, непристойно. При всех ее манерах и гордо вскинутой головке закутанную в покрывало красавицу можно было легко перепутать с обычной гулящей девкой, успевшей выпрыгнуть из окна во время пожара на дешевом постоялом дворе. Одним словом, в таком удручающем виде дальше первого же патруля им не уйти, поэтому барон и решил рискнуть выйти на связь с собратьями незамедлительно, в походно-полевых условиях ближайшей подворотни, а уж затем расходовать драгоценное время и силы на поиски одежды и еды. В желудке моррона подсасывало, Линора тоже не выглядела сытой, поэтому чем следует разжиться в первую очередь – платьем или тарелкой наваристой мясной похлебки – еще стояло под огромным знаком вопроса.

Прекрасно понимая, насколько опасно задерживаться возле городского поместья Норвеса, барон все же схватил пытавшуюся скрыть под покрывалом не только прелести, но и голые плечи красавицу под руку и, игнорируя мгновенно посыпавшиеся вопросы «Почему?» да «Зачем?», потащил ее в подворотню. Хоть Линора весьма экспрессивно выражала изумление вперемешку с недовольством, надо отдать ей должное, на этот раз она удержалась от обвинений и оскорбительных домыслов касательно вызывающих у нее подозрения намерений спутника. Штелера не обвинили, по крайней мере вслух, в неблагородном желании воспользоваться ситуацией для удовлетворения своей похотливой мужской сущности, он был рад и этому.

В квартале города, где проживают лишь богачи, неимоверно трудно найти тихую подворотню, захламленную мусором и всякой отжившей свой век всячиной, где можно было бы скрыться от посторонних глаз. Одни хозяева домов исправно выплачивают жалованье сторожам и дворникам, но более разумные предпочитают выкупить небольшой участок земли за домом и разбить на нем некое подобие сада, естественно огородив высокой решеткой искусственно созданный рай от грязных сапог чужаков. Однако госпожа Удача, сколько бы ее ни обвиняли в легкомысленности и коварстве, на самом деле чем-то походит на мудрого крысолова, который никогда не станет злить загнанную в угол, обезумевшую от безвыходности крысу. Дела у барона шли из ряда вон плохо, и хоть он еще не впал в отчаяние, но был близок к тому, по крайней мере, так посчитала ветреница-фортуна, решившая одарить его своей улыбкой.

Первая же подворотня, в которой решили уединиться беглецы, хоть и просматривалась со всех сторон, но все же в ней имелся закуток, недоступный чужим глазам. В самом центре двора на вкопанных в землю деревянных опорах стояла разобранная карета, вокруг которой были аккуратно разложены отдельные детали и инструменты. Видимо, что-то стряслось с задней рессорой, и ее требовалось срочно заменить. Но как это часто бывает, чем богаче хозяин, тем больше любит экономить на мелочах. Вместо того чтобы приказать оттащить непригодный для поездок экипаж на ближайшую кузню, он заставил возиться с ремонтом кучера, по-господски рассудив, что тот, кто управляет лошадьми, справится и с колесами. Не посвященный в тонкости кузнечного дела возница, конечно же, напортачил, о чем свидетельствовали треснувшая ось и несколько поломанных деталей. Наверное, он побежал упрашивать знакомого кузнеца оказать ему бесплатно услугу или, что более вероятно, отправился разыскивать товарищей по цеху, у которых можно было и совета спросить, и нужную детальку незаметно позаимствовать. Как бы там ни было, а разобранная карета с добротным, просторным салоном осталась без присмотра, что не могло не порадовать моррона, стремящегося уединиться со спутницей, которая, впрочем, не разделяла желания своего спасителя и даже была изумлена его настойчивым приглашением залезть внутрь.

– Зачем?! Что вы задумали?! – удивленно вскинула брови Линора и отдернула руку, когда барон галантно распахнул перед ней дверцу кареты и жестом пригласил пройти.

– Не беспокойтесь! Совсем не то, о чем вы подумали, – скороговоркой пробормотал Штелер и, боясь, что красавица будет сопротивляться до последнего и задавать банальные вопросы, вместо того чтобы просто довериться ему, легко приподнял строптивицу за локотки и усадил в карету.

Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что в окне дома не видно растерянных физиономий зевак, Аугуст запрыгнул в экипаж сам, после чего тут же захлопнул дверцу и задернул шторку. Еще до того, как открывшая было ротик Линора собралась озадачить спасителя новой серией неуместных вопросов, барон развернул сферу и приложил к ее поверхности вспотевшую ладонь.

Коммуникационный шар, который непросвещенные обыватели наделяли колдовскими свойствами, тут же ответил на прикосновение моррона разноцветным сиянием. Когда же в тиши кареты послышались первые тихие эфирные шумы, из груди изумленно наблюдавшей за таинственным действом Линоры непроизвольно вырвался тяжкий вздох. Бесспорно заинтригованная увиденным, но быстро пришедшая в себя красавица уже вознамерилась задать спутнику парочку-другую неуместных вопросов, как на фоне монотонного, звучащего то громче, то тише шума стал отчетливо слышен нарастающий треск. Через несколько секунд треск прервался. Изнутри блестящей разноцветными огнями сферы донесся едва разборчивый, часто пропадающий, но все же отличимый от множества помех мужской голос.

– Аугуст, драная ты подстилка из плешивого борончура! Какого беса… сферу… нборге забыл?! Пьянь ты подзаборная… Да разве так можно?! Мы с ума пос…или, – сквозь шум помех отчитывал барона издалека маркиз Вуянэ, более известный среди морронов как Живчик. – Тебя вот уже… дней… Мартин…искивает. Попадись мне только, шкуру спущу, трясину болотную жевать заставлю!

Маркиз находился далеко, очень далеко. Он остался в Марсоле, столице филанийской колонии, и между ними были сейчас многие и многие сотни миль. Однако при звуках его недовольного голоса в тесной карете повеяло чем-то родным, близким и теплым… Штелер не выдержал и, не обращая внимания на присутствие рядом дамы, позволил себе прослезиться. Вранье, наглое вранье, что настоящие мужчины не плачут! Они ревут, как белуги, и рыдают, как дети, только делают это редко, очень редко, и их слезы стоят куда дороже, чем соленая жидкость, почти каждый день выделяющаяся из глаз воспринимающих мир через эмоции женщин. К счастью, госпоже Курье хватило такта, а может, благоразумия сидеть молча и не докучать барону ни расспросами, ни замечаниями о его непристойном для мужчины поведении. Даже привыкшие устраивать по нескольку раз на дню истерики женщины чувствуют, когда следует не открывать рта и притвориться, что ничего не происходит.

– Аугуст, ты меня слышишь?! Я уже на корабле… Через несколько дней буду, держись! Сейчас попытаюсь связать тебя с Мартином! – озадачил моррона страннымзаявлением голос собрата по клану и исчез.

Из коммуникационной сферы доносился лишь треск и позвякивание, как будто кто-то водил железным бруском по прутьям ограды. Живчик исчез из эфира, оставив Штелера пребывать в растерянности и недоумении. Сколько ни силился, Аугуст так и не смог понять, зачем его разыскивал Мартин Гентар и что любитель диких лесов, а не бурных вод Живчик делает на корабле. Что значило его «Держись!» и почему он спешил к Аугусту? Откуда маркиз Вуянэ узнал, где сейчас находится тайно покинувший колонию барон? В голове озадаченного короткой беседой моррона крутилось еще много вопросов, которые, к сожалению, некому было задать, а найти на них ответ самостоятельно не представлялось возможным. Штелеру оставалось лишь надеяться, что вскоре он услышит Мартина и старый занудливый ученый, маг и колдун с чернокнижником в одном лице, сможет хоть как-то прояснить непонятную причину беспокойства легионеров за его персону.

В сфере что-то трещало, шумело, позвякивало и шкваркало, как масло на сковороде, но внезапно все до единого звуки стихли, и воцарилась такая тишина, что барон со спутницей даже услышали, как снаружи, во дворе, дворник ругал на чем свет стоит нерадивого садовника, разбросавшего повсюду срезанные с кустов ветки. Аугуст уж подумал, что внутри сферы что-то сломалось, но вдруг раздавшийся голос Мартина Гентара развеял его беспокойство.

– Аугуст, ты слышишь меня? – ясно и отчетливо прозвучал в тиши голос мага, как будто не находившегося где-то далеко, а сидевшего рядом в карете.

– Слышу, Мартин, притом очень хорошо! – не сразу ответил Штелер, а выждав пару секунд.

– Это неудивительно! Живчик еще на корабле, плывет по Удмире, а я уже миновал герканскую границу и нахожусь очень близко от Вендерфорта! – произнес маг быстро и деловито, даже чересчур деловито. – Связь может оборваться в любой миг, так что говорим кратко и без эмоций! За то, что ты, раззява эдакий, сферу в Денборге оставил, потом тебя отчитаю, еще успеется!

– Откуда ты знаешь, где я?! – не смог удержаться барон и все-таки задал волновавший его вопрос, который, возможно, был и не к месту.

– Не откуда, а от кого! От гиндала, конечно… Он связался со мной, он попросил о помощи! – сразил Штелера наповал неожиданный ответ. – Послушай, у нас действительно очень мало времени, чтобы растекаться мыслью по древу! Сообщу лишь главное! Тот, кого в Вендерфорте считают колдуном, на самом деле гиндал, очень редкое, а сейчас уже единственное существо, созданное симбиотами много веков назад…

– Не симбиотами, а эльфийскими учеными, – не смог удержаться от уточнения Аугуст.

– Они не эльфы! – раздался из сферы оглушающий крик раздраженного тем, что его постоянно перебивают, мага. – Они симбиоты, но не из братства Лотара! Это очень древняя и могущественная общность симбиотов, именующих себя Братством Ястребиного Когтя! Полагаю, ты уже ощутил на себе их хватку! Подробней тебе сам гиндал расскажет, он наш союзник!

– Да-а-а?! – протянул Штелер с таким удивлением, что находившийся далеко маг понял сомнение, одолевающее его собрата.

– Да, он наш союзник! Ты, дурья башка, будешь меня слушать или нет?! – вновь прокричал Гентар, торопящийся сказать главное и из-за этого то и дело терявший терпение. – Враг наших врагов, наш друг! Надеюсь, тебе не надо разжевывать смысл этой давней истины?! – произнес маг со злорадной издевкой. – У него с «Ястребиным Когтем» давние счеты. Он не мог уничтожить их всех сразу, сил не хватало, поэтому он столетиями разыскивал небольшие группки симбиотов и уничтожал их по отдельности, а затем исчезал, уходя от возмездия. В Вендерфорте он впервые не рассчитал! Тандем Норвес и Гербранд оказался ему не по зубам. Он ослабел, он очень ослабел, борьба истощила его силы, и ему пришлось укрыться в твоем родовом особняке. Вот-вот симбиоты начнут штурм, вот-вот мы лишимся союзника, без которого в будущем не сможем ни найти, ни раздавить симбиотскую мразь! Ты должен прийти ему на помощь! Твоего меча, твоего бессмертия и тех сил, что у гиндала еще остались, должно хватить, чтобы вы смогли продержаться всего пару дней!

– А ты… а ты хоть знаешь, что этот «союзник» надо мной издевался, эксперименты ставил и насмехался?! А мне, значит, теперь ему помогать?! – не смог удержаться барон.

– Знаю, – невозмутимо ответил маг. – И что с того? Он проверял тебя, только и всего! Он хотел знать, насколько мы сильны, и, видимо, результаты проведенных над тобой экспериментов его устроили. Будь мудрее, отрешись от обид и рассуди трезво! Тому, кто столетиями воевал в одиночку и полагался лишь на себя, очень сложно переступить через свои привычки и обратиться к кому-то за помощью, а еще труднее доверять союзникам! Нам же прямая выгода его поддержать! С его помощью мы сможем избавить человечество от очень могущественных врагов! Да кому я объясняю… Разве ты не слышал Зова?! Разве Коллективный Разум не посылал тебе видений?!

– Пусть так! – хоть это было и трудно, но Штелер все же усмирил бушевавшую внутри его злость. – Но что я могу сделать?! Один?!

– Продержаться, – ответил маг, – всего лишь продержаться, притом не так уж и долго! Я прибуду в Вендерфорт завтра ближе к полудню… Анри будет в городе вечером, Живчик через два дня! Вот-вот к нам присоединится еще дюжина морронов! Мы раздавим врагов, ты, главное, продержись! На твой меч вся надежда! Исход этой битвы решат не дни, а часы, а может, даже минуты! Торопись, не теряй время попусту!

– Легко сказать, – замотал головою и замахал руками Аугуст, но затем, вспомнив, что через сферу можно только слышать собеседника, но не видеть, оставил бесполезную жестикуляцию, лишь пугающую притихшую в уголке кареты Линору. – Видел бы ты их деревца, да и сами симбиоты такое творят!..

– Иди к гиндалу, помоги ему, он наш союзник! Иди к гиндалу, помоги! – не обращая внимания на весомые аргументы Аугуста, сомневающегося, что его помощь затворнику окажется действенной, повторил голос Мартина Гентара дважды, а затем затих.

Вот так всегда и бывает! Сначала ты к чему-то упорно стремишься, не жалеешь ни сил, ни времени для достижения цели, а когда получаешь вожделенный приз, то не испытываешь ровным счетом ничего, кроме, конечно же, разочарования и горечи. Штелер так рассчитывал на этот разговор и последующую за ним помощь собратьев, а вышло все с точностью до наоборот. Это он должен незамедлительно помочь Легиону, это он срочно должен вступить в битву, шансы на выигрыш в которой были гораздо ниже нулевой отметки. Барон был обескуражен, раздавлен и испытывал страх. Он боялся выйти из кареты, ведь как только его нога коснется мостовой, он должен будет принять решение: или послушаться Мартина и вступить в войну на стороне весьма сомнительного союзника, который при удобном случае сам, не задумываясь, ударит в спину и предаст, или немедленно покинуть Вендерфорт, чтобы спастись. Естественно, второй вариант был более заманчивым, но тогда какая бы его ожидала жизнь? Он мог пойти против своих собратьев, он мог даже навсегда потеряться на бескрайних просторах Континента, но от возмездия Коллективного Разума ему не уйти, по крайней мере, барон не слышал, чтобы когда-нибудь кому-нибудь из морронов подобная затея удавалась.

Штелер долго молчал, взирая на погасшую коммуникационную сферу, внутри которой уже не бегали разноцветные огоньки и из которой слышались лишь шумы. Рядом сидела Линора. Ей нужно было срочно что-то соврать. Но какая ложь могла хоть как-то оправдать только что услышанное? Возможно, при иных обстоятельствах Аугуст и смог бы выкрутиться, но сейчас его голова отказывалась придумывать правдоподобную историю, маскирующую правду о Легионе, о симбиотах и о сумасшедшем гиндале, оплошавшем со своей местью и уже фактически втянувшем морронов в войну, без которой пока можно было бы и обойтись.

Штелер не знал, что сказать, поэтому просто взял в одну руку сферу, а в другую – меч и, выйдя из кареты, быстро пошел прочь. Вначале его постыдное бегство удалось, но не успел барон покинуть подворотню, как за спиной раздалось звонкое пошлепывание по лужам маленьких босых ножек. Линора увязалась за ним, и это было очень некстати.

– Ну куда ты?! Не ходи за мной! – резко развернувшись, обратился барон к наставнице, изобразив на своем лице самое что ни на есть суровое выражение. – Ты и представления не имеешь, с кем ты связалась и в какую кучу… неприятностей угодила! Не ходи за мной! Возвращайся к ванг Банбергам! Денег дать на дорогу не могу, извини, – развел Штелер локтями, демонстрируя обескураженной женщине, что, кроме меча да сферы, у него ничего нет. – Я не могу тебя больше защищать! Ты что, не поняла?! Я же практически смертник! Тебе со мной нельзя, погибнешь!

– Ах вот, значит, как, милостивый государь! – по привычке подбоченившаяся и принявшая строгий вид наставница, в отличие от барона, не забыла об этикете и, хоть ситуация не располагала к соблюдению формальностей, обратилась к Штелеру, как и было положено, на «вы». – Вы вырвали меня из рук мерзкого насильника и считаете, что на этом ваша миссия благородного спасителя окончена?! А как же ваше обещание освободить бедняжку Анвеллу?! Вот интересно, вы хоть подумали, а что мне делать теперь, куда податься?! Я одна, вдали от дома, у меня нет денег, на мне нет даже платья! И вы готовы бросить меня, оставить на произвол судьбы! Нечего сказать… Вы настоящий мужчина! Вот оно, лицо истинного благородства!

– Вы хоть понимаете… – пытался взять инициативу в свои руки барон, но Линора не собиралась давать спасителю слова.

– Нет уж, милостивый государь! Война с Норвесом и помощь богомерзкому колдуну – это ваши дела! Я не спрашиваю, с кем вы общались по чародейскому шару, и мне без разницы, почему ваш собеседник называл вас бессмертным… Но извольте, коль уж взялись, довести начатое до конца и, прежде чем бросаться с головой в омут, позаботьтесь о моей безопасности! Настоящий благородный человек никогда не оставит женщину в затруднительном положении, да и слово свое привычен держать! Обещали спасти Анвеллу, так извольте действовать! И пока я не увижу несчастную баронессу, я от вас не отстану!

– Я иду на верную смерть, а бессмертие мое – это преувеличение! – не в силах что-то объяснять и уж тем более спорить, кратко ответил моррон. – Я не бросаю вас, наоборот, забочусь о вашем благополучии! Я направляюсь туда, где…

– …где, проклятый колдун держит в холодной страшной темнице бедняжку Анвеллу! Нам по пути, я иду с вами! – перебила барона прекрасная в гневе наставница. – Прошу не тратить время на пустые споры, бесполезно! Я не отстану от вас, пока…

На этот раз настал черед Штелера проявить неуважение и перебить тираду собеседницы, но сделано это было без слов, по-мужски. Барон устал от пустых пререканий и вместо того, чтобы и дальше убеждать спутницу в ее неправоте или опуститься до благих угроз, угроз, которые были бы дурехе только на пользу, развернулся и, даже не попрощавшись, пошел прочь. Однако от спесивой Линоры было не так-то просто отвязаться. Не прошел Аугуст и десяти шагов, как позади вновь раздалась мягкая поступь босых ножек. Уже в какой раз наставница проявила упорство, которому бы позавидовала самая упрямая ослица. Она шла за ним, шла на верную смерть, туда, где вот-вот должно было начаться сражение пострашнее любой войны.

«Ну и пусть за мной тащится! – сдался барон, пытавшийся сберечь силы для выполнения предстоящей задачи, а не растрачивать их на пустяки вроде споров со своенравными дамочками. – Я спас ее от разбойников! Я вырвал ее из грязных ручонок сопливого мерзавца! Все, хватит быть добреньким! Пусть кто-нибудь другой возьмется спасать дуреху от нее самой! В конце концов, я сварливой вдовушке в охранники не нанимался!»

Ускорив шаг, моррон отправился на площадь Доблести. Его вновь ожидала встреча с родительским домом. Позади, едва поспевая за ним, семенила утиравшая слезы Линора. Прохожие таращились на странную парочку, но не удивлялись, поскольку считали, что невольно стали свидетелями обычной семейной ссоры. Ведь это не редкость, когда уставший от словесных перепалок с женой муж уходит из дома на все четыре стороны, прихватив с собой что под руку попадется, а сообразившая, что перегнула палку, супруга бежит за ним следом в неглиже и упрашивает вернуться. Видимость всегда обманчива, она, как первое впечатление о человеке, никогда не бывает верной, поскольку мы оцениваем лишь внешность, преподносимую нам оболочку, а не вникаем в суть событий и не проникаем в глубины чужой души.

* * *

Жизнь в городе меняется, когда в него входят войска регулярной армии. Насколько эти перемены бывают разительными, Штелер смог убедиться еще до того, как они вместе с Линорой добрались до площади Доблести и увидели родовой особняк барона, в котором последние часы отсиживался неугодный ни властям, ни церкви, ни уж тем более братству «Ястребиный Коготь» затворник.

По улицам Вендерфорта без залихватских песен и барабанной дроби маршировали отряды четырнадцатого пехотного гекленбергского полка. Лица солдат, как водится, были угрюмы и выражали полнейшее безразличие. Они шли на площадь, ведомые офицерами, различными улочками сходились к месту предстоящего штурма, и бедный барон не сомневался, что после победы, вне зависимости от того, одержит верх колдун при его участии или ополчившееся на затворника Герканское Королевство, от дома, родимого дома останутся лишь жалкие воспоминания. Впрочем, моррон не тешил себя иллюзией победы. Чары чарами, колдовство колдовством, но солдаты регулярной армии – это не увальни стражники, перед их дружным напором, перед могуществом закаленных в битвах мечей еще никому не удавалось выстоять. Штелер не знал, как он сможет помочь гиндалу, но, исполняя долг перед Легионом, все равно шел туда, где вскоре должен был сложить голову.

Мирные горожане из окрестных домов благоразумно предпочли отсидеться за запертыми дверями и наглухо закрытыми ставнями. Те же, кто был поумнее, решили на некоторое время воссоединиться с природой и отлучиться из превращенного в арену боевых действий города. К сожалению, Аугуст не мог последовать их примеру, хотя, несомненно, ему этого и хотелось. Они с Линорой были, пожалуй, единственными чудаками, еще расхаживающими по улицам и спешившими не к городским воротам, а в обратном направлении, туда, где вскоре тишину разорвут пушечные выстрелы, ружейные залпы и боевые кличи.

Когда до площади оставалось не более трехсот шагов, на их пути возникло препятствие, казавшееся на первый взгляд непреодолимым. Улочку, по которой все еще маршировали колонны войск, преграждал усиленный кордон стражи. Военных, естественно, служители порядка пропустили, а вот сомнительных полуголых личностей одарили издалека такими красноречивыми взглядами, что барон тут же понял – лучше не приближаться. Остановившись и подождав, пока до него досеменит следовавшая за ним упрямица, барон схватил ее под руку, нечаянно чуть ли не сдернув с красавицы еле державшееся на теле покрывало, и потащил в ближайшую подворотню, где забился вместе с нею в кусты в самом укромном уголке и приказал ждать.

Почти четверть часа, проведенные в томящем молчании, были далеко не самым лучшим временем в жизни моррона, да и его спутницы тоже, но зато их мучения вскоре вознаградились сторицей. Стражники тоже люди, хоть в стальных доспехах и напоминают живые машины големов. Караульная служба утомляет, а пыль, поднятая сотней-другой армейских сапог, забивается во все возможные щели и прежде всего в нос и гортань. Пересохшее, запыленное горло следует промочить, а коль жидкость попала в живой организм, то рано или поздно непременно попросится наружу. Руководствуясь этой примитивной, но в то же время весьма мудрой житейской логикой, Штелер и сделал расчет, который не обманул его ожиданий.

Вскоре в безлюдную подворотню завернули четверо подпрыгивающих на ходу стражников. Их беда состояла в том, что они хоть и трепетали при упоминании о колдуне, но не воспринимали проводимую операцию всерьез, не осознавали опасности, грозившей им в тылу, на приличном расстоянии от главной городской площади, превращенной в плацдарм перед штурмом. Если бы было иначе, то хотя бы один служивый немного потерпел и посторожил облегчающихся товарищей, но стражники были настолько уверены в собственной безопасности, что, отставив алебарды, почти одновременно заняли исходную позицию возле стены и, не сговариваясь, дружно «открыли огонь» по и без того сыроватой стене сарая.

Справиться с раззявами было просто, того, кто отставил оружие, можно и не убивать, так что Штелер решил на этот раз удержаться от проявления чрезмерной жестокости. Отдав на время Линоре сферу и меч, барон выскочил из кустов и напал на опорожнявшихся бойцов сзади. Не прошла и минута, как все четверо уже лежали на земле, а из-под их кирас все еще продолжали бить небольшие фонтанчики.

– Чего сидим?! Добро пожаловать одеваться, сударыня! – стаскивая с одного из стражей кирасу и шлем, поторопил моррон замешкавшуюся в кустах наставницу.

– Одеваться?! В это?! – возмутилась брезгливо поморщившаяся Линора и презрительно указала пальчиком на огромное мокрое пятно, расплывшееся по штанам отдыхавшего без сознания солдата.

– Нет, возможно, красота и спасет мир, но брезгливость красавиц его точно погубит! – тяжко вздохнул Штелер, не в силах убеждать спутницу, что ради благой цели стоит немного и потерпеть неприятный запах и сырость в нижней части тела.

Поскольку моррон не принялся ее уговаривать, а, наоборот, выказывая всем своим видом полнейшее безразличие, пойдет ли красавица с ним или нет, продолжил облачаться в тяжелые доспехи, госпожа Курье сочла возможным усмирить свое отвращение и сменить подмоченную репутацию разгуливающей по городу почти нагишом особы на просто мокрую одежду. Естественно, она провозилась слишком долго, и, когда Штелер был уже готов появиться на улице в отменно сидевших на нем доспехах, Линора лишь отстегнула ремешки кирасы и начала неумело дергать за ремень, чуть ли не приведя в сознание оглушенного солдата. Аугусту пришлось ей помочь: сперва ударить ногой по лицу слегка приподнявшего голову бедолагу, а затем, стащив с него «опозоренную одежду», умудриться облачить в нее разразившуюся стонами и ворчанием Линору.

Мужское платье всегда смотрится на женщинах с крупными формами нелепо: выпирает в одних местах, чуть ли не разрывая ткань, и забавно отвисает в других. Увидев спутницу в облачении стражника, бывший полковник чуть не покатился со смеху, но, вспомнив о приличиях, вовремя удержался и лишь искривил губы в улыбке. К счастью, госпожа Курье была так занята разглаживанием своего топорщащегося маскарадного костюма и одергиванием впившегося в широкие бедра поясного ремня, что беззвучный смех барона остался незамеченным.

Как во многих иных, и не только герканских, городах, вендерфортские стражники носили открытые шлемы, поэтому, когда парочка вновь появилась на улице и стала продвигаться в сторону кордона, обманщикам пришлось низко опустить головы, что, в свою очередь, чуть ли не привело к плачевным последствиям. Шедшая по правую руку от спутника Линора не заметила двигавшегося навстречу ей стражника и едва не налетела на него. К счастью, столкновения шлемами не произошло, поскольку настоящий служивый вовремя отпрянул в сторону, а наказание растяпы, то есть госпожи Курье, ограничилось лишь несильным тычком в плечо и парочкой нелестных словечек, которыми вряд ли кто-нибудь до этого даму награждал.

Пока злоумышленники отсиживались в подворотне, войска уже промаршировали на площадь. И теперь по улице тянулась длинная вереница подвод, перевозящих бочки с порохом, картечь, ядра, заряды для громоздких, но весьма эффективных осадных катапульт и, конечно же, сами катапульты, но только в разобранном виде. Видимо, герцог да и граф Норвес не желали посвящать в подробности проведения предстоящей операции посторонних людей. Наверняка они хотели использовать в бою с затворником средства, о которых простым горожанам было лучше не знать, поэтому вместо обычных грузчиков и возниц перевозкой снарядов занимались непривычные к подобной работе стражники. Естественно, то там, то тут возникали сумятица да путаница: то телегу тряхнет и ядра раскатятся, то колесо на булыжнике сломается или крепежная веревка порвется. Поскольку вокруг то и дело что-то да происходило, а стайки запыхавшихся стражников без устали сновали между подводами, обманщикам не составило труда смешаться с кишевшей, находящейся в постоянном движении толпой и, успешно миновав кордон, оказаться на площади.

Вот тут-то Штелера и постигло настоящее разочарование. И дело было даже не в том, что площадь изменилась до неузнаваемости, все дома вокруг, включая герцогский дворец, были превращены в фортификационные сооружения, а из их окон угрожающе смотрели в сторону его особняка жерла полевых орудий. Всю площадь занимали войска, готовые при первом же сигнале походной трубы начать наступление. Беда крылась в том, что на штурм пристанища колдуна должны были идти солдаты-гекленбуржцы, стражников, в которых они с Линорой были переодеты, не пускали дальше площадки для трех катапульт, находившихся чуть ли не на противоположной стороне площади.

Незаметно приблизиться к особняку не представлялось возможным, любого стражника, пройди он дальше положенного, тут же изрешетили бы пулями часовые, получившие от своих командиров четкий приказ не подпускать к месту предстоящего сражения никого, даже герцога или вельможу из его свиты, не то что каких-то недотеп-стражников, неспособных поддержать порядок в собственном городе.

Как голодный кот, расхаживающий возле миски со сметаной, Штелер ходил из одного конца в другой по площадке, на которой стража устанавливала из привезенных частей катапульты, и пытался придумать, как бы им проникнуть в дом и при этом ограничиться как можно меньшим уроном. Линору он решил оставить на площади, но сообщать ей об этом не стал. Барон уже подустал от бестолковых препирательств со своенравной красавицей, да и, в конце концов, дамочка не была настолько глупа, чтобы, когда он пойдет на прорыв, последовать за ним под шквальный огонь мушкетов.

Осматривая площадь и расположившиеся на ней отряды, бывший полковник отметил несколько странных особенностей. Во-первых, все солдаты и офицеры оказались примерно одного роста и одинаковой конституции, что было бы вполне понятно, если бы речь шла об отборной гвардейской части, а не о линейном пехотном полку. Во-вторых, перед атакой солдаты обычно болтают без умолку, пытаясь скоротать минуты, а иногда и часы тягостного ожидания, ведь для кого-то даже самый легкий и быстрый бой может стать последним, и нервишки у служивых шалят. Гекленбуржцы же сидели на мостовой, словно каменные изваяния: никто не болтал, никто не осматривал перед штурмом оружие, да и расположились-то они как-то странно, не кружками, а как будто в сидячем строю. В-третьих, и это было самое поразительное, их мундиры, доспехи и, главное, сапоги выглядели как после парада, а ведь от Гекленбурга до Вендерфорта далекий путь. Неужто командир полка сделал привал в окрестностях города, чтобы уставшие, измотанные долгим переходом солдаты смогли начистить кирасы перед тем, как промаршировать через ворота Вендерфорта? Конечно же нет. Ни один полковник, даже самый отпетый карьерист, не додумался бы до подобной глупости! Совокупность перечисленных фактов заставила моррона внимательней приглядеться к лицам солдат, и тут ему стало не по себе, ведь не каждый день увидишь пять-шесть сотен близнецов, сидевших ровными рядами посреди площади.

Вывод напрашивался сам собой, хотя и был абсурден. Это не настоящие войска, но кто или что? Если глазам барона, да и всех жителей Вендерфорта предстала иллюзия, то это было самое поразительное и могущественное колдовство, которое когда-либо люди видывали! Какой же силой, каким же могуществом должен обладать колдун или ученый, способный сотворить такое?

Штелеру стало страшно, но в то же время моррон почувствовал и облегчение. Иллюзии иллюзиям рознь, и некоторые из фантомов так же опасны в бою, как и живые солдаты, но, с другой стороны, искусственные творения необычайно глупы, они неспособны мыслить самостоятельно и лишь выполняют приказы хозяина. Наверняка в одном из домов засел граф Норвес со своими сторонниками и оттуда руководит подготовкой к сражению, управляя бездумными массами. В этом и был шанс барона! Он сможет проделать большую часть пути до дверей особняка, прежде чем кто-нибудь из симбиотов заметит странного стражника, зашедшего туда, где ему быть совсем не положено, то есть приблизившегося к объекту предстоящего штурма.

Ситуация изменилась, объективные обстоятельства, как ни странно, стали благоприятствовать замыслам, но перед тем как начать опасный путь, Аугуст решил предупредить свою компаньонку.

– Скоро начнется, держитесь, пожалуйста, в стороне и за мной не ходите! – прошептал барон на ушко не отходившей от него ни на шаг Линоры.

– Не беспокойтесь, я не дура под пули лезть! – приятно удивила барона красавица, чье благоразумие наконец-то взяло верх над спесивостью. – Но только не думайте, что так легко от меня отделаетесь. Я буду здесь, и когда вы выйдете…

– Хорошо, – кивнул напоследок Штелер и, боясь, что наставница передумает, тут же приступил к реализации своего бесхитростного плана.

«Когда вы выйдете… Для того чтобы выйти, нужно сначала войти, да и в доме самом, чую, жарко придется!» – подумал барон, быстрым шагом направляясь к дому и стараясь держаться как можно дальше от уже вставших в линию и приготовившихся к атаке передовых отрядов.

Его замысел почти удался, но «почти», к сожалению, не означает «полностью». Лжестражник уже почти добрался до окружавшего дом рва, уже почти приблизился к месту, на котором раньше стояли палатки инквизиции, как за спиной у него грянул первый залп. Не тратя времени на окрики и предупредительные выстрелы, противник открыл по нему огонь, и, в отличие от живых солдат, фантомные вояки стреляли на удивление метко. В спину барона вонзились несколько дюжин разъяренных ос. Барон почувствовал, как пули разрывают в клочья недостаточно толстую сталь кирасы, дырявят ее, как решето, и вонзаются в мгновенно пронзенную болью спину. Сила множества толчков слилась в один мощный удар и сбила моррона с ног. Пролетев пару шагов вперед, Штелер упал в грязь, но, превозмогая боль, приложил все усилия, чтобы подняться и поспешить укрыться за спасительной дверью. Следовало поторопиться. Время шло, время работало против него, и, пока он боролся с пронизывающей все тело болью, враги перезаряжали мушкеты.

Изгибаясь и извиваясь всем телом, барон все же заставил ноющие от боли и произвольно сокращающиеся мышцы работать. Кое-как он успел доковылять до рва и рухнуть в мутную, застоявшуюся воду, перед тем как грянул второй залп. До цели пробежки было еще далеко, и Штелер не знал, удастся ли ему преодолеть остаток пути и не потерять сознание. Но тут дом, его родной дом пришел моррону на помощь. До этого момента мерно мерцавшая слизь на стенах вдруг ожила, задвигалась, и из нее повалил туман, огромные клубы тумана, всего за несколько секунд достигшие рва, в котором отлеживался раненый моррон. Видимо, затворник действительно являлся союзником и поспешил прийти на помощь пробиравшемуся к нему бойцу-одиночке.

Третий залп сотни, а то и двух сотен мушкетов сотряс воздух, но солдаты-фантомы стреляли наугад, так что, когда Штелер вылез изо рва и побежал к едва различимым очертаниям видневшейся вдалеке двери, в его спину вонзилось гораздо меньше свинца. Последние метры пробежки были нелегкими. Измученное тело отказывалось слушаться и постоянно пыталось сложиться на бегу пополам. Но все же моррон достиг заветной двери и уже собирался ударить по ней кулаком, подавая знак, чтобы затворник, прикрывший его марш-бросок под пулями, впустил его внутрь, как дверные створки вдруг сами собой распахнулись, неведомая сила подняла моррона над землей и буквально впихнула внутрь дома. Весьма обрадованный таким поворотом событий барон еще не успел упасть на пол, как дверь за его спиной захлопнулась и вокруг воцарилась невероятная тишина.

(обратно)

Глава 15 Капля правды в море выдумок и лжи

Далеко не всем, даже из тех счастливчиков, кто видит вещие сны, удается сначала узреть море из сотен живых фантомов, а затем, только выплыв из него, тут же попасть в призрачное царство грез наяву, туда, где сны сливаются с явью и творения чар неотличимы от обычных реалий мира. Штелеру повезло, он узрел то, что не было дано видеть другим, но только почему-то барон был не особо обрадован выпавшей на его долю честью. Единственное, о чем он мечтал, оказавшись в собственном доме, так это просто не сойти с ума, сохранить четкость восприятия и трезвость рассудка хотя бы до той поры, пока все не закончится, пока он не погибнет или пока не выполнит возложенную на него собратьями по клану задачу. Хотя, впрочем, моррон не сомневался в своей бесполезности и беспомощности, он по-прежнему считал себя никчемным балластом в жестокой войне, ведомой диковинными методами шайкой ученых-симбиотов и одиночкой-гиндалом. Сойтись в бою с живыми противниками, пусть даже несколькими, – одно, а противостоять силам, которые выше твоего понимания, – совсем иное. Аугуст искренне недоумевал, как же он сможет помочь затворнику-чернокнижнику, но более его в данный момент поражало то, что творилось вокруг, буквально у него перед глазами.

Наружных стен у дома не было, точнее, они имелись, но были совсем прозрачные, так что находившийся в холле дома барон видел все происходящее снаружи до мельчайших подробностей и чувствовал себя малюсенькой рыбкой в огромном стеклянном аквариуме, только с точностью до наоборот. Он видел и солдат, и их командиров, а вот глазам военных, точнее, фантомов в армейской форме, представала лишь черная слизь, покрывавшая стены дома.

Граф Норвес, герцог Вендерфортский, Гербранд, а может, и иное лицо, командовавшее операцией, отдал приказ о начале штурма. Барон видел, как снаружи взвивались клубы дыма над батареями полевых орудий и как извергали в небесную высь огромные камни могучие катапульты. Снаряды, ядра и рой пуль, выпущенных залпом из сотни-другой мушкетов, неслись к единственной цели и точно попадали в стены дома, но не причиняли ему вреда, лишь сбивали с поверхности комки слизи и, потеряв силу, отлетали назад, обильно покрывая собою огромное пространство мертвой земли, бывшее когда-то давно прекрасным садом. Снаружи перемешались между собой грохот, вой и рев. Если бы Аугуст находился по другую сторону двери, то у него уже давно полопались бы барабанные перепонки. Однако внутри дома царила поражающая тишина, лишь изредка прерываемая тихим скрипом половиц, лязгом раскачивающихся цепей, на которых висели люстры, и негромким завыванием сквозняка, вальяжно разгуливающего среди запыленных комнат, в которые уже давно не ступала нога человека.

Моррон не только не слышал грохота идущего полным ходом массированного обстрела, но и совсем не чувствовал тряски, даже когда ядра, пули и картечь врезались в стену дома в непосредственной близости от того места, где он стоял. К этому небывалому зрелищу и ощущениям нужно было сначала привыкнуть, и у барона ушло более десяти минут, прежде чем он освоился в странном месте, куда попал. Лишь затем, немного свыкнувшись с невероятными реалиями, Аугуст уделил внимание убранству дома и тому, что творилось внутри.

В последний раз Штелер посетил отеческий кров всего несколько дней назад, но с тех пор все внутри разительно изменилось, как будто прошло более сотни лет. Стены облуплены, с осыпающейся штукатуркой, а местами и с дырами в кладке. Доски дверей, столики, стулья и лестничные перила растрескались, к тому же с них слезли последние остатки лака и краски. Гобелены изъела коварная моль, шторы на окнах выцвели и протерлись до дыр. В лестнице на второй этаж отсутствовала большая часть ступенек. Повсюду висела паутина и лежала пыль, а по всему холлу медленно летали маленькие частицы какого-то серого вещества, весьма напоминающего золу после пожарища, но только не оседающую на пепелище, а парящую в воздухе и перемещающуюся лишь строго в горизонтальном направлении. Даже воздух внутри дома казался каким-то особенным… живым. Он то уплотнялся, и из него проступали причудливые формы диковинных зверей и непонятных предметов, то, наоборот, становился разреженным, так что видимость заметно улучшалась, но зато становилось почти невозможно дышать. Все вокруг, кроме разве что самого моррона и стен, находилось в постоянном движении, и это, мягко говоря, весьма тлетворно влияло на рассудок.

– Ну, чего застыл в дверях? Ждешь, пока я за тобой лакея пришлю? – прозвучал откуда-то сверху и в то же время со всех сторон насмешливый голос, на этот раз походивший на давно не слышанный, но незабытый голос отца барона. – Поднимайся в зал, я тебя жду. Надеюсь, помнишь, где он находится?

Как можно забыть голос человека, нянчившего тебя в детстве? Как можно забыть место, с которым было связано столько приятных и не очень теплых воспоминаний? Конечно же, Штелер помнил, где находится зал, который братья в шутку называли тронным. Однако барон не пошел наверх, а лишь сделал несколько шагов вперед и остановился, глядя на огромный проем в лестнице и прикидывая, а сможет ли он его перепрыгнуть и не треснет ли верхняя ступенька, на которую он приземлится всей тяжестью своего тела.

– Извини, не учел мелочь! Никак не могу привыкнуть, что ты почти человек и пустяки подобного рода имеют для тебя значение, – учтиво извинился как будто прочитавший мысли моррона затворник.

В следующий миг воздух возле лестницы пришел в движение и уплотнился как раз в том месте, где зияла огромная дыра. Из невесомых и невидимых воздушных частиц, буквально из ничего на глазах у барона возникли ступеньки, но только не цвета древесины, а прозрачные. Это была, естественно, лишь иллюзия, но иллюзия необычайно прочная. Ступеньки выдержали осторожно прошествовавшего по ним хозяина дома, а затем растворились так же внезапно, как и возникли.

– Советую поспешить, господин барон! Первый акт жалкого трагифарса, устроенного моими давними «дружками», уже заканчивается, и вы рискуете пропустить начало второго действа, а оно обещает быть более интригующим! – вновь прозвучал из ниоткуда голос гиндала, хоть и насмешливый, но без ноток издевки. – Да, кстати, хорошее местечко я для вас приберег. Увидите все, ничего не упустите!

– Мне б на рожу твою сперва глянуть, – едва слышно прошептал, почти беззвучно пошевелил губами моррон, но его реплика каким-то странным образом достигла ушей вездесущего собеседника.

– О-о-о, это пожалуйста, сколько угодно! – с задором и звонко рассмеялся затворник, видимо пребывавший в хорошем расположении духа, даже несмотря на то, что в его дверь усердно «стучались» незваные и нежеланные гости. – У меня их много, какую желаешь узреть? Есть рожи, тебе знакомые, есть совсем неизвестные. Красивые рожи, безобразные физии, полный набор омерзительных морд, которые и человеческими даже трудно назвать… Рожи прыщавые, рожи рябые…

– Заткнись! – выкрикнул барон, изрядно подуставший от выслушивания пустой болтовни и немного запутавшийся в замысловатом переплетении многочисленных коридоров. – Настоящую рожу твою видеть хочу! Уж пойди на уступку, раз мы с тобой теперь союзники!

Насколько Штелер помнил, раньше добраться до главного зала было куда проще. Моррону оставалось только гадать, изменил ли планировку верхнего этажа его покойный отец или он стал жертвой очередного чудачества гиндала, специально усложнявшего его путь.

– Сейчас направо, а затем дважды свернешь налево, – ничуть не обидевшись на грубость зашедшего в гости хозяина дома, подсказал дорогу затворник. – И смотри не напутай, а то еще забредешь туда, где тебе не выжить! Что же личины моей истинной касаемо, то ладно уж, так и быть, предстану в первозданном обличье, хотя, по правде говоря, оно мне не нравится… поднадоело как-то за сотни безрадостных лет.

Насчет «безрадостности» своей жизни затворник, конечно же, слукавил. Быть нелюдимым вовсе не равнозначно зароку вести образ жизнь монаха-аскета и отказывать себе в маленьких удовольствиях. Штелер понял это сразу, как только достиг зала и открыл его дверь. Как и весь дом, зал для торжеств претерпел значительные изменения. Барон даже не сомневался, что виновником перестановок и нового обустройства был именно гиндал, а не ныне покойный отец Аугуста, и уж тем более не последний хозяин, получивший особняк по милости Его Величества, герканского короля. Ни у одного человека, даже с самым необузданным воображением, не хватило бы ни выдумки, ни возможностей, ни времени создать подобную нереальную обстановку.

Весь зал был заполнен водой, по ровной глади которой плавали гуси, лебеди и еще несколько видов неизвестных барону птиц с пестрым и пушистым оперением. Возле дальней стены виднелся небольшой островок, на котором возвышался настоящий трон, сделанный из золота с хрусталем, а по бокам подлокотников украшенный опалами и изумрудами. Возле трона мерно расхаживал взад-вперед высокий человек в причудливом балахоне, слегка напоминавшем робу монаха с глухим капюшоном, но куда более изысканного покроя. Вокруг островка расселась весело щебечущая стайка русалок, а на застывшего в дверях барона пристально уставился голодными глазами высунувший уродливую морду из прозрачной воды огромный крокодил. От двери к островку вел узкий и шаткий подвесной мосточек. Это был единственный путь, по которому можно было пройти, но барон боялся, что, как только его нога ступит на первую доску и веревки вместо перил лишь слегка задрожат, прожорливое чудовище набросится на него и, перекусив пополам, утащит под воду. Кстати, глубина призрачного водоема была довольно большой, по такому фарватеру смог бы пройти даже перегруженный фрегат.

– Не бойся! Он тебя не тронет, если, конечно, не оступишься и не упадешь в воду! – раздался голос над ухом моррона, хотя сам его хозяин расхаживал весьма далеко, да и, кажется, не открывал рта.

– А можно вот это все убрать? – поинтересовался Аугуст, так и не решившись ступить на мосток.

– Можно, – тут же ответил гиндал. – Не любишь красоты, жаль! Некоторые чудаки пребывают в искреннем заблуждении, что она спасет мир. Видать, ты не из их числа. Впрочем, в свете последних событий в твоей жизни у кого угодно возникла бы устойчивая аллергия на все красивое и броское, – не отвечал, а беседовал сам с собою вслух весьма экстравагантный союзник. – Вот ведь мужику не везет! Что ни баба, то отпетая дрянь! Лорка та еще штучка была, да и последняя…

– Почему, почему «была»? – упоминание имени бывшей возлюбленной неприятно кольнуло слух моррона, но более непонятно и страшно барону стало из-за того, что затворник говорил о ней в прошедшем времени. – Она что, умерла?!

– Да, – невозмутимо ответил гиндал, – для тебя умерла, окончательно и бесповоротно! Но не стоит о ней, не такая уж персона выдающаяся, чтобы о ней горевать более двух дней! Не стой в дверях, иди ко мне, нам о многом нужно поговорить!

Желание гиндала побеседовать показалось барону странным. Затворник выбрал не самое удачное время и место для разговора. Снаружи дом обстреливали десятки орудий и вот-вот должны были пойти на штурм войска. В таких обстоятельствах следовало действовать, а не упражняться в красноречии, однако затворник определенно придерживался иного мнения.

Аугуст все же решился ступить на мосток и проделать опасный путь над бездной, заполненной необычайно прозрачной водой и кишащей жуткого вида тварями, из которых здоровенный крокодил был самого приятного вида. Но лишь стоило ноге моррона коснуться первой доски, иллюзия мгновенно исчезла, а внизу оказался обычный пол. Зал стал совершенно пустым, из всего великолепия в нем остались лишь прекрасный трон и одинокая фигура затворника, по-прежнему расхаживающего вдоль дальней стены.

Неторопливо и с опаской Штелер пошел на сближение. В любой миг стоило ожидать неприятного сюрприза: пол мог разверзнуться, и барон мог оказаться висящим над пропастью, или из стен полезли бы всевозможные твари. Некоторые существа непредсказуемы настолько, что с ними опасно иметь дело, даже если они являются союзниками. Гиндал был определенно из их числа.

– Ну и о чем будем беседовать? Чем я могу тебе помочь? Колдовать-то я не умею, да и искусству сотворения чудищ не обучен, – начал разговор Штелер, приблизившись к фигуре, закутанной в черное одеяние, вплотную. – Скажи хоть, как тебя величать: колдуном, чернокнижником, гиндалом или, быть может, Жалом?

Барон полагал, что, когда он назовет настоящее имя затворника, тот хотя бы удивится, поразится его осведомленности, но гиндал остался невозмутим и спокоен, по крайней мере, моррону так показалось.

– Всему свое время, помочь ты мне еще успеешь, а пока что присядь, – проигнорировав вопрос, касавшийся его имени, произнесла фигура, лица которой барон до сих пор не увидел, и жестом указала на трон. – Мог бы для тебя создать скамью, да негоже хозяину в собственном доме на всякой убогости сиживать. Трон куда более подходит потомку славного рода баронов ванг Штелеров.

Слова затворника и его манеры показались моррону странными. Аугуст уж подумал, не родилась ли в голове обезумевшего от одиночества существа дурная мысль свергнуть герканского короля и посадить его на престол. Опыт подсказывал, что от темной личности можно ожидать не только непонятных речей, но и не менее темных дел. Штелер принял лестное приглашение, но как только сел на трон, тут же об этом и пожалел. Подлокотники ожили и мертвой хваткой вцепились в его руки. Слегка кривоватые передние ножки трона, подобно лианам, обвили ноги моррона, а из спинки вылезли длинные пальцы с огромными когтями и ухватились за горло, но, как ни странно, не причинили боли, лишь обездвижили голову, да так, что Штелер даже не мог ею кивнуть.

– Ах вот, значит, как?! Такой, значит, у нас с тобой разговорчик получается?! Ничего себе союзничек! – негодовал барон, дергаясь в жалких и тщетных попытках вырваться из магических оков.

– Успокойся, это для твоей же безопасности! Злых умыслов у меня по отношению к тебе нет… Ты же обычно чересчур ерепенишься… В беседе нашей многое можешь услышать, что тебе не понравится. Не хочу я время даром терять, тебя успокаивая, не так уж и много у нас его осталось, – кудивлению попавшего в ловушку Штелера, вдруг принялся оправдываться затворник, а когда договорил, махнул рукой.

Трон развернулся, и Аугуст оказался сидящим лицом к стене. Впрочем, созерцать долго кладку ему не пришлось. После еще одного взмаха руки гиндала камни вдруг задрожали, изменили цвет и в конце превращения стали прозрачными.

Штелер увидел площадь, окутанную клубами порохового дыма. Пушки исчерпали запас ядер, и настала пора иллюзорной пехоты показать, на что она способна. Моррон увидел сразу четыре роты, одновременно пошедшие на штурм. Солдаты-фантомы быстро бежали в атаку, грозно размахивая мечами да алебардами, и что-то беззвучно кричали, наверное, издавали боевой клич. Еще одно движение руки затворника, и слизь, покрывавшая стену особняка, ожила, из нее стали появляться точь-в-точь такие же солдаты, только форма на них была другой, не красно-синей, а однородной черной. Видимо, гиндал или поленился, или просто не счел нужным придавать правдоподобность своим фантомам. Два войска сблизились, и начался бой, одно из тех сражений, каких бывший полковник давненько не видел и по которым он, если честно признаться, немного соскучился. Сердце учащенно забилось в груди моррона, его охватил нездоровый азарт, однако жестокий и подлый затворник не дал ему насладиться завораживающим видом массового ристалища. Он щелкнул пальцами, и стена вновь стала прежней, грязной и серой.

– Мда, не завидую господину Норвесу, – задумчиво произнес гиндал. – Создать столько фантомов непросто, да и поддерживать их та еще морока… Учитывая примитивные технологии симбиотов, они потратили на жалкий полк немало и сил, и средств. Каких-то шесть-семь сотен солдат да дюжины три орудий стоили им целого состояния, разорились, наверное, «ястребки», – не скрывая ехидства, затворник мерзко захихикал. – Потратились основательно, но ничего, еще наворуют. Но вот если бы дурни живых солдатушек нагнали, это им куда дешевле обошлось бы!

Аугуст окончательно запутался. Гиндал вроде бы попросил морронов о помощи, поэтому Штелер и оказался здесь. Но, похоже, затворника мало интересовало сражение, идущее за стенами дома, да и к могущественным врагам он относился как-то чересчур пренебрежительно.

– На самом деле попытки «Ястребиного Когтя» разрушить твой дом не столь уж и тщетны, – «успокоил» барона затворник, продолжавший расхаживать взад-вперед и до сих пор не показавший лица под капюшоном. – Геарвес… ну, та субстанция, та слизь, которую ты, как и остальные жители города, видишь, продержится еще часик, быть может, полтора, а затем враги ворвутся в дом.

– Что от меня требуется и о чем ты собрался говорить? – избрал сухую манеру общения моррон.

– Говорить о многом, а от тебя требуется лишь слушать, воспринимать слова, размышлять над сказанным и делать выводы, – ответил затворник и резким рывком откинул с головы капюшон. – Не волнуйся о том, что снаружи. Поверь, эта магическая возня тебя не касается. Это лишь листья, опадающие по осени с деревьев, капли дождя, орошающие землю, причудливый пейзаж – одним словом, фон, мишура, недостойная даже малой доли нашего с тобою внимания!

Как ни странно, но барон поверил противоречащему здравому смыслу заявлению. Во-первых, потому что голос гиндала оставался ровен и спокоен, а во-вторых, моррон наконец-то увидел лицо и глаза то ли врага, то ли союзника. Эти глаза не могли врать, они были выше лжи, в них светилось знание наивысшей истины и таилась смертельная усталость. Вендерфортский затворник действительно оказался сержантом Жалом, одним из защитников Великой Кодвусийской Стены, попавшим в плен к эльфийским ученым и ставшим жертвой их бездушных экспериментов. Это лицо Штелер уже видел несколько раз, видел во снах, только теперь оно сильно состарилось, покрылось сеткой глубоких морщин, да и волосы гиндала были совсем седыми.

– Вижу, признал, – слегка улыбнулся сержант, то ли прочитавший мысли моррона, то ли бывший в курсе его снов. – Говорить буду я, и поведаю тебе о многом! Твоя ж забота – слушать, слушать и еще раз слушать, – ультимативно заявил затворник, поленившийся сотворить табурет и усевшийся прямо на воздух. – Но прежде чем начнем беседу…

– Скорее уж исповедь. Что, решил в грешках покая… – перебил было барон гиндала, но вдруг почувствовал, что язык во рту распух и отяжелел.

– Не беспокойся, это пройдет, не люблю, когда перебивают. Это неприлично! – видимо, пошутило таинственное существо. – Так вот, прежде чем начнем беседу, изволь ответить всего лишь на один вопрос. Меня мучает любопытство. Почему ты решил прорваться в дом через площадь с войсками, а не воспользовался подземным ходом, как, я предполагал, поступил бы любой здравомыслящий человек на твоем месте?

– Ну вот еще, что я, с ума сошел, под землю лезть? Хватит с меня, только из подземелья вырвался – и опять к бесам в пасть? Ненавижу корни, ненавижу деревья! – поскольку язык так и не двигался, лишь подумал моррон, но, к его удивлению, мысли прозвучали вслух, по крайней мере, он сам их слышал.

– Понятно, иррациональный страх, фобия, – как заправский ученый муж, пришел к заключению гиндал, – что ж, в тебе многое осталось от человека, хоть ты и моррон. Признаюсь, меня это радует. Значит, я не ошибся, значит, есть надежда, что моя затея не была напрасной, а слова, которые сейчас прозвучат из моих уст, не унесет первый же ветер… Они западут тебе в сердце, останутся в голове и рано или поздно дадут нужные всходы.

«Ох, встать бы с проклятого трона да сапогом бы ему по…!» – непроизвольно подумал моррон, но тут же осекся под насмешливым взглядом собеседника. К несчастью, в его случае думать и говорить было одно и то же.

– Оставь! К чему помышлять о том, что все равно не сбудется! Уж извини, бить себя я не позволю, тем более у тебя сапоги давненько не чищены, – усмехнулся затворник. Но затем стал серьезен. – Если ты будешь внимательно меня слушать, а иного выхода у тебя нет, то узнаешь об очень важных вещах. Не буду забегать вперед и оглашать все пункты нашей беседы. Начнем с простого, с самого простого, а именно: кто же такие Норвес и ему подобные – притворяющиеся людьми эльфы или симбиоты? Отвечу сразу – второе! Да, они симбиоты, но не подобные тем, которых ты прежде встречал. Лотары – воины, члены братства «Ястребиного Когтя» тоже воины, но в то же время и ученые, постигшие когда-то давно материи, о которых люди до сих пор без понятия. Симбиоты возникли давно, когда еще люди были рабами эльфов, поэтому вполне логично, что существа с претензией на лидерство вначале стали приспосабливаться к древнему народу. Они внедрились в их общество, они выглядели как эльфы и даже мыслили привычными для эльфов категориями. Но затем… затем наступила череда долгих эльфийско-человеческих войн. Одни, в том числе братство Лотара, узрели в поднявших голову людях большой потенциал и приняли их сторону, другие же – более консервативно настроенные – сделали ставку на эльфов. Братство «Ястребиного Когтя» оставалось с остроухими снобами до конца, и, даже когда война была окончательно проиграна, они не сдались. Это была их затея основать лабораторию в далеких Шермдарнских степях, там, где жили лишь дикие племена орков, и готовить новое оружие для реванша. Как тебе известно, Одиннадцатый легион поучаствовал в падении Великой Кодвусийской Стены и сорвал планы не эльфов, а симбиотов, притворяющихся эльфами. Наверняка об этом тебе рассказывали Мартин и Анри. После падения стены ученые «Ястребиного Когтя» продолжили работу по изобретению нового оружия. Одним из результатов их экспериментов стал я, но об этом ты знаешь, недаром же я подготавливал тебя к этому разговору и посылал видения…

Глаза Штелера округлились, а в голове появилась ужасная мысль. Его обманули, его чудовищно провели. Он думал, что получает предупреждение от Коллективного Разума, а на самом деле сны были делом гиндала, вдруг с чего-то решившегося поведать моррону о себе.

– Вижу удивление на твоем лице, – лукаво усмехнулся затворник, – да, признаюсь, я виновен, повинен в том, что перехватывал сны, посылаемые тебе Коллективным Разумом, и заменял их своими. Этому меня научили ученые «Ястребиного Когтя», они наделили меня способностью чувствовать морронов и перехватывать ваш пресловутый Зов.

– Но как же Мартин? Он ведь тоже слышал Зов… и Живчик, – подумал Аугуст, ища опровержение откровенному признанию.

– Ничего они не слышали, – отмахнулся затворник, между делом копошащийся в мыслях онемевшего собеседника, – но об этом чуть позже, не хочу с мысли сбиваться! Готов дальше слушать?

Штелер кивнул и в тот же миг почувствовал, что его язык обрел способность шевелиться и стал нормального размера, то есть уже не занимал весь рот.

– После того как орды орков покосил мор, а их слуги шаконьессы разбрелись по свету и перемешались с людьми, у «Ястребиного Когтя» не осталось другого выбора, как отрешиться от эльфийского прошлого и уподобиться людям. Человечество стало основной силой в мире, и только управляя им, симбиоты могли реализовать свою функцию лидерства, а проще говоря, приспособиться и паразитировать. Переход к новой сущности был сложноват, это как с горячего скакуна пересесть на подушки кареты. И ощущения не те, и экипаж медленно тащится, и кучер дурак, – рассмеялся затворник. – Но ко всему быстро привыкаешь! Стоит пару сотен миль продрыхнуть на сиденье в карете, и тебя уже не заставить ехать верхом… Лень-матушка действительно двигатель прогресса! Нет, конечно, поначалу и «Ястребиный Коготь», и могущественный «Золотой Перст», третье братство симбиотов, с которым ты пока не сталкивался, помышляли о мести жалким людишкам, но жажда человеческой крови вскоре быстро прошла. В каком-то смысле поспособствовал этому и я… Мой побег из рабства заставил их призадуматься и в конце концов отказаться от планов мести. Они вдруг поняли, что не в силах управлять оружием, которое создают, и остановили исследования. Вот уже около пяти сотен лет «Ястребиный Коготь» не проводит новых исследований, симбиоты пользуются лишь прежде открытыми знаниями, и этого им для сладкой жизни среди людей более чем достаточно. Но вот противостоять мне – им трудно. Вишь, как бедолаги мучаются, а чтобы силенки на этот жалкий штурм накопить, им пришлось аж целых три месяца терпеть меня у себя под боком. Я же это время не тратил даром! Я экспериментировал, я творил, я побывал в местах, где до меня не было ни одного живого существа, я постигал природу вещей, никому не понятных и даже не осязаемых…

– Мечтал о мести? – все-таки не удержался и вставил слово обретший дар речи моррон.

– Это одна из причин, – кивнул гиндал, – но, впрочем, совсем не главная. Мне было скучно среди людей. Ваши интриги, ваши помыслы и стремления для меня лишь приевшаяся пустота… В этом я чем-то схож с тем существом, которое помогло вам, морронам, избавиться от братства Лотара, – намекнул затворник на дракона. – Он пытался разнообразить свое бытие играми в человеческие судьбы, я сделал ставку на познание. Он выиграл, я проиграл. Дракон до сих пор скитается по свету и притворяется кем-то, а мне уже все опостылело, я потерял интерес ко всему… – Гиндал сделал паузу, а затем изрек, глядя моррону прямо в глаза: – Так уж получилось, что мои создатели сотворили меня почти бессмертным. Абсолютной неуязвимости и полного бессмертия нет, и ты как никто другой знаешь об этом. Сегодня я уйду, уйду добровольно, совершу позорный с точки зрения людей акт самоубийства, но перед этим я хочу оплатить долги, которые еще остались неоплаченными.

– Уничтожить «Ястребиный Коготь»? – выдвинул предположение моррон, но по тому, как гиндал на него посмотрел из-под седых бровей, понял, что ошибся.

– Зачем?! – ответил вопросом на вопрос затворник. – Меня уже давно не прельщает месть. Я ею пресытился, она мне приелась, как деликатес, который ты уплетаешь каждый день, а затем тебя тошнит только от его вида. Перед смертью, точнее, прекращением моего уникального бытия я хочу исполнить последний долг перед человечеством и перед теми, кто когда-то погиб на Кодвусийской Стене, искренне полагая, что защищает людей от врагов, и, не подозревая, что на самом деле действует людям во вред. Ведь никто из твоих собратьев так и не удосужился объяснить гарнизону, что к чему… Но я не осуждаю, я понимаю, что это было невозможно, и не держу на морронов зла.

Штелеру вдруг показалось, что на глазах сидевшего перед ним старика появились слезинки. Но они так быстро исчезли, что, возможно, ему лишь почудилось.

– «Ястребиный Коготь» не правит миром, – продолжил гиндал, – я не вижу разницы между симбиотами и обычными паразитами вроде оборотней или вампиров. Только одни пожирают человеческую плоть или пьют кровь, а другие угнетают людей при помощи власти, силы и денег. Вся эта возня на самом деле чересчур мелкомасштабна, она никак не сказывается на прогрессе, который пока движим людьми…

– Пока? – удивленно вскинул брови моррон.

– Да, в том-то и дело, что только пока. Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, – признался затворник. – Человечество вырождается, становится слабым и поедает само себя, а тем временем за его спиной вырастает новая сила, куда более грозная, чем вампирские кланы и симбиоты. Основой мира прекращает быть Род, племя, общность! Люди становятся самовлюбленными эгоистами, их представления о чести и долге медленно, но верно атрофируются, а порой и подменяются лживыми понятиями. Ты ведь знаешь поговорку: «Выживают сильнейшие»?

– Конечно, знаю, – кивнул моррон.

– А кто теперь хорошо живет в мирное время и кто выживает в войнах? – с горечью произнес затворник. – Воры и подлецы всеми силами пробивают себе путь наверх, чтобы угнетать других. Трусы не идут в первых рядах в атаку и не защищают стены родного города до конца. Лучшие люди гибнут в сражениях и прозябают в мирное время, зачастую даже не имея возможности оставить потомство, а представления о морали и справедливости формируют лишь выжившие, приспособившиеся. Вот и выходит, что в нынешнем мире сила человека в его умении приспосабливаться, выживать любыми честными и нечестными способами! Как это ни парадоксально, но сильными, в достатке и при деньгах оказываются те, кто не имеет ни морали, ни принципов, кто готов предать и презирает любую идею, кроме заботы о сытости собственного брюха. Человечество постепенно становится сборищем беспринципных мямлей и эгоистов. Вот в этом его беда! Сильна же лишь общность, состоящая из личностей, а личностей как раз становится с каждым веком все меньше и меньше… Люди отучаются думать своей головой и сами отдают себя в рабство ложным ценностям и их носителям.

– И что, а симбиоты разве не такие? Может, хватит, язвы общества бичевать? – устал выслушивать прописные истины моррон.

– Симбиоты – это прошлое, они человечеству не страшны, – покачал головой затворник. – Но век человечества проходит, скоро, очень скоро придут шаконьессы, а они куда сильнее людей, потому что они – единая общность с едиными интересами. В них основная беда, в них угроза для людей! Может быть, ты думаешь, будто тот шаконьесс-тюремщик выпустил меня из темницы, потому что ему надоело жить или потому что у него было обостренное чувство справедливости? – рассмеялся гиндал. – Он пожертвовал собой и поставил под угрозу жизнь остальных шаконьессов-слуг ради всех шаконьессов в целом! Он знал, что я перебью их господ, и был готов умереть за то, чтобы его Род наконец-то обрел свободу! Я понял это недавно, всего с полсотни лет назад… В последнее время шаконьессы очень окрепли, и внешне их не отличить от людей. В будущем слабость – участь людей, а за полукровками орков – мощь и сила. Будущее принадлежит им, и только вы, морроны, в состоянии это изменить…

– Ах вот в чем дело, – догадался барон, – ты хочешь, чтобы я убедил собратьев по Легиону…

– Не глупи! – внезапно затворник перешел на крик и даже стукнул кулаком по воздуху. – Не для того я затащил тебя в Вендерфорт, чтобы ты стал простым посланником! Поверь, у меня и без этого достаточно возможностей, чтобы связаться с каждым легионером, но только толку от этого… пшик! Коллективный Разум наделил вас лишь теми способностями, которые нужны вам для выполнения поставленных задач! Он готовил морронов как офицеров-тактиков, а не как стратегов-полководцев. Корабль человечества плывет по волнам Мироздания, и, когда в днище появляются дыры, вы, морроны, призваны их поспешно латать. Вы – трюмные рабочие, а не штурманы! Вы не знаете и не хотите знать, где и когда появится риф, на который налетит ваша утлая посудинка. Вы думаете не о людях, а о человечестве в целом! Вы защищаете человечество лишь при возникновении угрозы, притом только от внешних врагов, а основным врагом вашей общности является деградация людей как личностей. Люди вырождаются, медленно, но верно превращаются из мыслящих индивидуумов в готовые подчиняться чужой воле биологические единицы, в пустышек, в ограниченно мыслящие тела, если хочешь! Скоро, очень скоро смысл существования большинства людей сведется лишь к примитивным животным потребностям: хорошо пожрать, сохранить свой зад в безопасности и тепле, а затем, на зависть соседям, обильно размножиться! Помимо этого… ничего… полнейшая пустота! С чего начали путь, к тому и пришли, и стоило ради этого брать палку в руки и превращаться из обезьяны в человека?!

– Ты хочешь, чтобы я защищал людей от них самих, притом против их собственной воли?! – барон не смог сдержаться и рассмеялся. – Однако не много ли ты возжелал от того, кто совсем недавно стал морроном?

– В этом твое преимущество! Именно по этой причине я говорю с тобой, а не с Гентаром и не с остальными долгожителями вашего клана! Ты молод как моррон, твой мозг пока гибок и не подвержен влиянию привычных шаблонов, догм и стереотипов! – Затворник был по-прежнему спокоен, и, кажется, смех собеседника его ничуть не разозлил. – Когда наш разговор закончится, ты можешь сделать выбор! Пойти тем путем, какой я подскажу, и попытаться изменить природу человека и человечества в целом в лучшую сторону или остаться обычным морроном, жить, как прежде жил. Ты можешь остаться обычным легионером или, отстранившись от собратьев по клану, избрать собственный путь, используя в своих интересах силу врагов, хотя бы тех же самых симбиотов… Не скрою, в этом случае ты натолкнешься на непонимание или откровенную вражду со стороны бывших собратьев, тебя будут считать отступником, а может, и врагом! Твоя судьба – твой выбор. Силком в спасители человечества я не затягиваю! Нет так нет… Меня вообще не касается, что станет с этим миром на следующий день! Примерно через полчаса я прекращу свое существование. Мои слова – не последняя воля, обязательная к исполнению, это всего лишь совет и инструкция, если ты, конечно, захочешь ее выслушать и ею воспользоваться… Так мне продолжать говорить?

– Прежде чем начнешь, отпусти меня! – изрек после недолго молчания барон, решив, что стоит выслушать последние слова гиндала, хотя бы потому, что они будут бескорыстным советом. Собирающегося покончить с собой уже не заботит личная выгода.

– Рад твоему согласию, – приветливо улыбнулся затворник, – но вот с освобождением придется чуток повременить. Сперва я сознаюсь, в чем перед тобой виноват, а затем, когда ты благополучно выпустишь пар в форме сотрясающих воздух ругательств, вот после этого я тебя отпущу.

– Откуда такая уверенность? Да и в чем ты передо мной так сильно провинился? – удивился моррон. – Если ты хочешь попросить прощения за свою грубость во время нашей первой встречи, то считай, я тебя извинил…

– Видишь ли, – деликатно начал исповедь затворник, – наше знакомство с тобой произошло гораздо раньше, чем ты посетил Вендерфорт… Я присматривался к тебе с того самого момента, как ты стал морроном… Я выбирал из нескольких молодых морронов одного самого достойного, и выбор не сразу, но все же пал на тебя.

– И что же? – Штелер еще не понимал, куда гиндал клонит.

– Это я поссорил тебя с Лорой! Это я свел ее с тем офицером! – как ни в чем не бывало признался затворник.

Первую пару секунд Аугуст сидел неподвижно, силясь осмыслить и переварить это странное заявление, а затем его стала душить ярость, а злость так укрепила мышцы, что он чуть не вырвался на свободу из цепкого кресла. Естественно, как и предполагал гиндал, попытка освобождения сопровождалась потоком грязных ругательств, которые затворник хладнокровно выслушивал, пропуская мимо ушей. Ну а когда буря эмоций собеседника поутихла, гиндал продолжил:

– Понимаешь, ваш союз был обречен с самого начала! Я не разрушил твое счастье, а лишь ускорил этот неизбежный и необратимый процесс! – и интонация, и взгляд вероломного существа выражали лишь сожаление и сочувствие. – Твоя беда в том, что ты никогда не понимал женщин, хоть, признаюсь, умеешь их завоевывать. Каждую красавицу, как только она достигает тридцати лет, начинает мучить мысль о неминуемой старости, и от этого она совершает различные глупости. Лоре повезло, она обратилась в моррона и сохранила навеки свою красоту, а если красота осталась, ее носительнице просто необходимо покорять мужские сердца! Женщины созданы так, что внимание к их персонам мужчин – вопрос первостепенной важности! Ваш брак просуществовал бы кое-как еще пару-тройку лет, а затем ты бы стал для нее неинтересен, ей все равно понадобились бы новые ощущения и новые поклонники. Уж такой она человек, извини за откровенность…

– Ладно, теперь отпусти! – прошептал барон, разумом понимавший, что затворник говорит правду, а сердцем, сердцем после вспышки гнева уже неспособный ощущать ровным счетом ничего.

– Но это не единственная моя провинность, – ухмыльнулся гиндал, лукаво щурясь. – Это я внушил тебе мысль посетить Вендерфорт. Видишь ли, для нашей встречи можно было бы подыскать другое место и время, но не моя вина, что «Ястребиный Коготь» избрал своим прибежищем именно твой родной город. А эта общность симбиотов – твоя первичная цель! Они паразитируют на человечестве, так почему бы тебе не использовать их в своих целях? К тому же встреча с детством еще никому не повредила.

– Это все? – произнес Аугуст, не скрывая подозрения в голосе.

– Я продолжал присматриваться к тебе уже в городе и порою ненавязчиво подталкивал к тем или иным решениям. Поскольку я наделен способностью копировать внешний облик других людей, притом одновременно существовать в нескольких телесных оболочках, то порою я выглядел так… или так…

Сначала гиндал превратился в неумеху-музыканта, что, впрочем, не произвело особого впечатления на моррона. Штелер лишь про себя отметил, что жители Вендерфорта глубоко ошибались, считая, что колдун засел в особняке, а к ним подсылает мертвецов – глашатаев своей воли. Каждый раз перед провинившимися в чем-нибудь горожанами являлся сам гиндал. Затем фигура затворника уменьшилась раза в два и скрючилась. Перед бароном предстал скупщик краденого, которому он так выгодно продал фамильный перстень. Дряхлый старик с трясущимися ручонками вдруг вытянулся и превратился в стройную красивую девушку, робко прячущую стыдливый взор. В ней барон не сразу узнал баронессу Анвеллу ванг Банберг, которую, оказывается, никто и не похищал. А затем, затем Штелера постигло глубокое разочарование… Формы юной красавицы укрупнились, округлились, и взору моррона предстала сердито поджавшая губки госпожа Курье, закутанная в покрывало…

– Так, значит, ты все время был рядом? Так, значит, Линора… – не смог скрыть разочарования в голосе барон.

– Это значит, что госпожа Курье с ее воспитанницей никогда не посещали славный город Вендерфорт, – загадочно улыбнулся принявший прежний облик затворник. – Но только тсс… это тайна! О подмене не догадался даже граф Норвес, один из моих создателей. Ах, если бы старый боров только узнал, как я был близок от него! Представляю его паскудную рожу в этот миг! – гиндал не удержался и громко захохотал. – Твое знакомство с бесспорно привлекательной и достойной внимания госпожой Курье закончилось на прощании в лесу. Ни она, ни ее воспитанница так и не добрались до ворот Вендерфорта.

– Ты их убил?

– Убил бы, если бы в том была необходимость, – честно признался гиндал. – Однако поскольку надобности в том не было, то я отправил их обратно к отцу. Неподалеку от места, где вы так не по-доброму расстались, их догнала карета с посланником от барона ванг Банберга. У доверенного лица барона было письмо, в котором говорилось, что сын графа мерзавец (в этом я не наврал) и что свадьба расстроилась. Милая дочурка и ее наставница немедленно отправились назад под теплое отеческое крылышко. Да, уверяю тебя, по приезде их не постигло разочарование. Надеюсь, они уже благополучно добрались. И письмо, и посланник, и даже карета были настоящими, а не иллюзиями.

– Предоставил благочестивому папаше парочку интересных фактов из жизни графской семейки? – предположил моррон и в ответ тут же получил кивок и ехидную ухмылку.

– Вот видишь, желания мстить «ястребиным когтям» у меня уже давно нет, а вот сделать им мелкую пакость почему-то до сих пор приятно, – признался затворник. – Ну, вроде бы это все мои провинности перед тобой, по крайней мере крупные… Ах нет, совсем позабыл, – разочарованно покачал головою затворник. – По коммуникационной сфере с тобою тоже разговаривал я, так что Мартин Гентар не в курсе вендерфортских событий. Ну, можно тебя отпускать? Иль тебе так понравилось быть привязанным к креслу, что…

– Развяжи, – кивнул барон, более не в состоянии злиться на так долго игравшего с ним в кошки-мышки собеседника.

– Хорошо, – кивнул затворник, – теперь, с твоего позволения, я приступлю к изложению плана… Но только прошу, восприми его как добрый совет существа, когда-то давно бывшего человеком, а не как приказ или распоряжение. Поверь, я далек от…

– Говори, – уже однажды решивший выслушать гиндала моррон не видел оснований, чтобы менять свое мнение.

Четверть часа пролетели незаметно, и все это время в огромном зале царила абсолютная тишина. Затворник излагал свой план мыслями, то ли боясь не успеть сказать самого главного, то ли не исключая возможности, что даже у стен зачарованного им дома могут быть уши. Потом сержант Жал печально улыбнулся, пристально посмотрел моррону в глаза, как будто говоря: «Принимай решение, будущее в твоих руках!» – и исчез, бесследно растворился в воздухе, оставив после себя лишь две вещи: золотой медальон на потертом шнурке в форме ястребиного когтя и фамильный перстень барона.

Какое-то время все было по-прежнему тихо, но потом до барона стал доноситься шум все еще идущего снаружи сражения. Чары гиндала начали слабеть и рассеиваться, но поскольку он был великим ученым (или могущественным колдуном), происходило это медленно, постепенно, как по осени опадают листья с деревьев.

По старой армейской привычке отдав честь месту, на котором только что находился собеседник, Штелер встал и пошел к выходу, все еще размышляя над услышанным и откладывая момент, когда он должен будет сделать окончательный выбор. К сожалению, времени на размышления у него оставалось не так уж и много. Вот он покинул зал, вот прошествовал по разветвляющимся коридорам второго этажа к лестнице и спустился по ней. Всё, настал момент истины, он должен принять решение.

Из дома на свободу вели два пути, и оба были открыты. Он мог пройти по тайному ходу и исчезнуть, затеряться в городе, а затем навсегда покинуть Вендерфорт. В этом случае в его жизни мало что изменилось бы: он остался бы легионером и морроном. Но у Штелера был и второй путь, барон мог выбрать иную судьбу, куда более опасную и насыщенную событиями. В этом варианте он должен выйти через главный вход, но тогда вчерашние враги на какое-то время станут его соратниками, а собратья по клану, его друзья и товарищи… они возненавидят его. Аугуст не знал, что делать, он колебался до последнего, но все же принял решение.

«Пусть Одиннадцатый легион заботится обо всем человечестве, но кто-то должен защищать и отдельных людей! Пусть выживают сильнейшие, но меркой силы не должна быть врожденная подлость и приобретенный навык приспосабливаться к обстоятельствам!» – сделал свой выбор барон Аугуст ванг Штелер и взялся за ручку парадной двери.

(обратно)

Эпилог

Небольшой зал был погружен в полумрак. Огонь, мерно потрескивающий в камине, и пламя десятка свечей создавали атмосферу комфорта и уюта. Тихая плавная мелодия ласкала слух, а пять почти обнаженных танцовщиц услаждали взор двоих лежащих на мягких кушетках мужчин, уже в который раз за время непринужденной приятельской беседы поднимавших хрустальные бокалы с вином.

– Итак, господин барон, что вы намерены делать дальше? Предлагаю еще погостить в моем доме. Куда вам спешить? – предложил граф Норвес и поднял бокал, жестом и выражением лица давая понять собеседнику, что пьет за его здоровье.

– А не слишком ли рано, граф, вы величаете меня бароном? – спросил в свою очередь Штелер и, сделав ответный жест вежливости, пригубил вино.

– Ах оставьте, Аугуст, пустые формальности! – рассмеялся вельможа. – Сегодня утром мой гонец отправился в Мальфорн. Лошадка у него быстрая, значит, к полудню мое письмо оказалось в нужных руках. Вечером Его Величество делами не занимается… Сами понимаете, вечера для утех! Но завтра утром он непременно прочтет мое послание и восстановит вас и в титуле, и в правах.

– Вы так уверены? – выразил Штелер сомнение. – Не забывайте, я все же мятежник, бунтовщик, заклейменный позором…

– Бросьте, барон! – небрежно махнул рукой граф Норвес. – Поверьте, мое слово при дворе многого стоит. К завтрашнему полудню Его Величество, король Геркании, издаст указ о восстановлении вашего честного имени, а к вечеру гонец привезет подтверждение, вот увидите! Завтра вас ожидает хорошая весть! Да, кстати, совсем позабыл… Епископ Вендерфортский тоже написал письмо, красочно описав ваше участие в борьбе с богомерзким колдуном. Так что ожидайте приятного сюрприза. К лику святых вас, конечно же, не причислят, но, думаю, к ордену Святого Инкдуна представят.

– Зачем он мне? – пожал плечами моррон.

– Будет чем блистать на балах да парадах. Кстати, в армию вернуться не хотите? Мне кажется, вам бы пошли генеральские эполеты.

– Нет уж, увольте, у меня совсем иные планы, – покачал головою Аугуст. – Борьба с гиндалом меня утомила, да и знакомство с вашими милыми деревцами подорвало силы. Мне нужен отдых, долгий, продолжительный отдых! Много сна, много женщин, побольше хорошей выпивки, еды и покой, главное – много покоя…

– Ну вы уж зла на нас не держите! – изобразил искреннее сожаление на лице вельможа. – Кто же знал, что вы примете нашу сторону? Я, признаться, до сих пор поражен, что моррон…

– Послушайте, граф! – немного повысил голос Аугуст. – Мне кажется, я уже объяснился. Не пора ли поставить точку в этом разговоре? Я прибыл в Вендерфорт, как только узнал, что здесь объявился гиндал. Прибыл по собственной воле, а не по велению Легиона… Я не легионер, но я моррон! Разницу я уже объяснял и не хочу повторяться… Я сам по себе, другие морроны мне не указ. Что же касается моей скрытности при первом знакомстве, то, во-первых, вы даже не изволили со мной поговорить, а во-вторых, тайные замыслы стоит открывать лишь тогда, когда дело уже сделано. К тому же главным для меня в тот момент было завоевать доверие гиндала, иначе он не подпустил бы меня близко и я не смог бы нанести роковой для него удар.

– И когда же вы поняли, что это доверие завоевано? – поинтересовался вельможа.

– Когда он пришел в темницу и помог мне бежать…

– Довольно, извините, барон! Вы совершенно правы, давайте не будем о прошлом! Куда заманчивей обсудить перспективы… – многозначительно улыбнулся граф Норвес. – Позвольте узнать, каковы ваши планы на ближайшее будущее?

– А позвольте узнать, чем вызван ваш интерес? – задал встречный вопрос Аугуст.

Штелер хорошо запомнил слова затворника. Симбиоты из «Ястребиного Когтя» не уважают слуг, не уважают наемников, они считаются только с теми, в ком видят партнеров, равных себе, а значит, в общении с Норвесом нужно сохранять бдительность и не позволить хитрому интригану заманить себя в западню. Граф любил ставить тех, кто ему приглянулся, в зависимое положение.

– Ну, многим, – растерянно пожал плечами вельможа. – Вот, к примеру, ваш дом. Когда чары после штурма растаяли, он рассыпался в прах, от него остались лишь руины. Собираетесь ли вы его восстанавливать или желаете продать? Если вы ищете покупателя, то я бы мог заплатить вам хорошую цену….

– Спасибо, но нет, – усмехнулся моррон. – Я отстрою родовое гнездо, но чуть позже, после того, как вернусь от ванг Банбергов.

– Вы хотите высказать свои соболезнования барону? – на этот раз искренне удивился граф Норвес. – Ведь бедняжка Анвелла стала жертвой нелепой случайности, она погибла, когда обрушились стены вашего дома. Могу я рассчитывать, что вы не сболтнете ванг Банбергу лишнего и что мое имя предстанет исключительно в лестном свете? Кстати, наставница баронессы обезумела. Она зверски убила бедолагу Одо и сбежала…

– Не беспокойтесь, граф! – со сталью в голосе заявил Штелер. – Все, что касается ванг Банбергов, я беру на себя, к этому семейству у меня есть определенные интересы, а у Вашего Сиятельства наверняка найдутся куда более важные дела, чем заметать следы былых неудач. Даю вам слово, неприятная история с похищением девицы канет в Лету.

– Что ж, прекрасно, прекрасно, – развел руками граф Норвес. – Я верю вашему слову, барон, а в помыслах моих и не было желания вторгаться в зону ваших интересов. Хотя… – вельможа лукаво улыбнулся, – …мне хотелось бы лишь узнать, не входит ли в ваши планы немного отдохнуть в живописных горах Шеварии?

– Возможно, а что?

– Видите ли, барон, у нас есть некоторые разногласия с шеварийским королем. Если бы вы посетили эту страну ближе к зиме, то мы могли бы оказаться весьма друг другу полезными. О таком союзнике, как вы, можно только мечтать.

– Думаю, что воздух гор весьма полезен для здоровья, в особенности после долгого пребывания в подземелье, так что можете рассчитывать на меня, Ваше Сиятельство, но только если я попрошу вас об услуге…

– Не обижайте меня, барон! – по-дружески улыбнулся граф Норвес и даже снизошел до легкого кивка головой. – Я достаточно пожил на этом свете, чтобы знать, как заводятся друзья и как наживаются враги. Когда вам понадобится помощь, только скажите, вся мощь, все связи и все богатство «Ястребиного Когтя» в вашем распоряжении. Ваши враги станут моими врагами!

Вельможи выпили еще по бокалу вина, вновь обменялись ничего не значащими любезностями и разошлись, точнее, граф Норвес остался с танцовщицами, а Аугуст, сославшись на слабость, уединился в своей комнате. В ту ночь барон Аугуст ванг Штелер долго не спал, размышляя о своем будущем, пока что скрытом темной пеленою. Впереди был долгий путь, и пройти его предстояло в одиночку. Легионером ему уже не быть, вряд ли его цель и средства, которыми он собирался ее достичь, могли бы понравиться собратьям по клану. Но он по-прежнему оставался морроном и по-прежнему шел по жизни, прислушиваясь лишь к Зову Коллективного Разума и велению собственного сердца.

(обратно) (обратно)

Оглавление

Денис Юрин Одиннадцатый легион

  Глава 1 Начало

  Глава 2 Передышка

  Глава 3 Лесная братия

  Глава 4 И снова в путь…

  Глава 5 Страна Амазония

  Глава 6 Джентльмены удачи

  Глава 7 Секрет маркиза Норика

  Глава 8 Мнимые откровения

  Глава 9 Пограничье

  Глава 10 Барон Диверто и компания

  Глава 11 Замок графини

  Глава 12 Правда – убийца

  Глава 13 Старые долги

  Глава 14 Караван смертников

  Глава 15 Цена альянса

  Глава 16 Проблема выбора

  Глава 17 Легионеры

  Эпилог

Юрин Денис Самый сердитый гном

  Глава 1 Истинная причина глупости

  Глава 2 Застава

  Глава 3 Блуждающие во тьме

  Глава 4 Мечты сбываются

  Глава 5 Выгодный контракт

  Глава 6 Предел терпения

  Глава 7 Досадное недоразумение

  Глава 8 Стечение обстоятельств

  Глава 9 Обман, кругом обман

  Глава 10 Дела гномьи и людские

  Глава 11 Союз отверженных

  Глава 12 Стольный град Альмира

  Глава 13 Ночная прогулка

  Глава 14 Дотянуть до заката

  Глава 15 Пленники чести

  Глава 16 Мелодия ночных подворотен

  Глава 17 И сны дурные, и просыпаться тяжко

  Глава 18 Пожары

  Глава 19 Кровные узы

  Глава 20 Череп и кирка

  Глава 21 Кровожадный гуманист

  Глава 22 Тезисы об истинной сути морронов

  Глава 23 Тайны исповедей

  Глава 24 Опасные союзники

  Глава 25 Крестовый поход нечестивых

  Глава 26 Последние аргументы

  Эпилог

Денис Юрин Наследие орков

  Глава 1 Вызов

  Глава 2 Ночной визит

  Глава 3 Повороты судьбы

  Глава 4 То, что не канет в Лету

  Глава 5 Дриблинг авантюриста

  Глава 6 Нейтральная территория

  Глава 7 Гарпун судьбы

  Глава 8 Через тернии в Старгород

  Глава 9 Зимние игрища

  Глава 10 Ночное рандеву

  Глава 11 Танцы загнанных в угол крыс

  Глава 12 Пикантная ситуация

  Глава 13 Пустые хлопоты

  Глава 14 Под Северным мостом

  Глава 15 Проблема отсутствия выбора

  Глава 16 СЭБ во всей его красе

  Глава 17 Старгородский гамбит

  Глава 18 Дела государственной важности

  Глава 19 Старый и противный

  Глава 20 Нежданные гости

  Глава 21 Муки совести

  Глава 22 Основной инстинкт

  Глава 23 «Свой – чужой» и прочие взрослые игры

  Глава 24 Один среди волков и крыс

  Глава 25 Призраки прошлого

  Глава 26 Старый долг и набежавшие проценты

  Эпилог

Денис Юрин Имперские истории

  История 1 Сезон дождей

  История 2 Работенка, проще не бывает

  История 3 За правое дело!

  История 4 Драгоценная безделушка

  История 5 Пешки и Короли

  История 6 По праву сильного

  История 7 Ловец джентльменов удачи

  История 8 Падение сокола

  История 9 Дороги Мурьесы

  История 10 Невозможные союзы

  История 11 В стране цветов и моря

  История 12 Пронзающий время и пространство

  Эпилог

Денис Юрин Забавы агрессоров

  Глава 1. Эскадрилья назойливых мух

  Глава 2. Смена приоритетов

  Глава 3. Побег из Полесья

  Глава 4. Свинство – порок

  Глава 5. Проказы реаниматора

  Глава 6. Спаситель и плут

  Глава 7. Логике вопреки

  Глава 8. По следам призраков

  Глава 9. Воинские пляски

  Глава 10. Разные точки зрения

  Глава 11. Ночной марш-бросок

  Глава 12. Новый взгляд на прежних друзей

  Глава 13. Этаж-призрак

  Глава 14. Шутки в сторону, господа!

  Глава 15. Есть повод призадуматься

  Глава 16. Удары на опережение

  Глава 17. Великий день кровавых дел

  Глава 18. Неудачный расклад

  Глава 19. А поезд мчался на восток

  Глава 20. Виверийское танго

Денис Юрин Воскрешение

  Глава 1 «Трехногий петух»

  Глава 2 Стратегия и тактика

  Глава 3 Стольный град Альмира

  Глава 4 Старый город

  Глава 5 Ночи Альмиры

  Глава 6 Торги по-филанийски

  Глава 7 Служитель святого Индория

  Глава 8 Преподобный отец Арузий и его компания

  Глава 9 Весьма полезные знакомства

  Глава 10 Портовое рандеву

  Глава 11 Единственный шанс

  Глава 12 Исполнение желания

  Эпилог

Денис Юрин Турнир

  Глава 1 Три прекрасные жертвы

  Глава 2 Кровавые следы

  Глава 3 Ночные гости Мелингдорма

  Глава 4 Маски долой!

  Глава 5 Старые знакомые – новые хлопоты

  Глава 6 Кровь моррона

  Глава 7 Под крылом капризной Удачи

  Глава 8 В преддверии великих дел

  Глава 9 Привет из прошлого

  Глава 10 Алтарь победы

  Глава 11 Рейд смерти

  Глава 12 Долина туманов

  Глава 13 Коварство в святилище чести

  Глава 14 Суд Небес

  Эпилог

Денис Юрин Разведка боем

  Глава 1 Перед бурей

  Глава 2 Чужой берег

  Глава 3 Вечер, достойный трудного дня

  Глава 4 Сюрприз на сюрпризе

  Глава 5 Неудача за неудачей!

  Глава 6 Путь в преисподнюю

  Глава 7 Свободу герканским шпионам!

  Глава 8 Прощай, Верлеж!

  Глава 9 Доблесть против коварства

  Глава 10 Под стенами Кенерварда

  Глава 11 Расплата за милосердие

  Глава 12 Под знамена Геркании!

  Эпилог

Денис Юрин Война

  Глава 1 Сон наяву

  Глава 2 Дорогой на Удбиш

  Глава 3 Под крылом удачи

  Глава 4 Одна задача, два решения

  Глава 5 Замыслы и обстоятельства

  Глава 6 Рабы страха

  Глава 7 Дерзость – не порок

  Глава 8 Затишье перед грозой

  Глава 9 Сделка с нечестивцами

  Глава 10 Ловушка на вампиров

  Глава 11 И грянул бой!

  Глава 12 Терпимость и расчет

Денис Юрин Призраки подземелий

  Глава 1 То ли союзники, то ли враги

  Глава 2 Подвох так подвох

  Глава 3 Заброшенный прииск

  Глава 4 Неоспоримое доказательство

  Глава 5 Следы былого

  Глава 6 «Сногсшибательное» открытие

  Глава 7 Сыны Великого Горна

  Глава 8 Последний штурм

  Глава 9 Общее дело

  Глава 10 Добыча не по зубам

  Глава 11 Отступление

  Глава 12 Переправа

  Глава 13 Роковая ошибка

  Глава 14 Аргахар

Денис Юрин Логово врага

  Глава 1 На новом месте

  Глава 2 Печать вырождения

  Глава 3 Военно-полевой маскарад

  Глава 4 Все ближе и ближе к цели

  Глава 5 Под флагом измены

  Глава 6 Предатели и союзники

  Глава 7 Новые лица – новые планы

  Глава 8 Досмотровый кордон

  Глава 9 Ловушка

  Глава 10 Неожиданный оборот

  Глава 11 Эхо войны

  Глава 12 Долгожданная, но неожиданная встреча

  Глава 13 Путь ко дворцу

  Глава 14 Горечь победы

Денис Юрин Заступник и палач

  Часть I РЦК 678

    Глава 1 ВЕБАЛС ИЗ РОДА ОЗЕТОВ

    Глава 2 ПАДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ

    Глава 3 БЕЗ ОСИНЫ И СЕРЕБРА

    Глава 4 ТАЙНА РОДА ОЗЕТОВ

  Часть II НЕДЕЛЬКА В ДУКАБЕСЕ

    Глава 5 ВОЛЯ НЕБЕС

    Глава 6 СВИНЬИ ГРЯЗИ НЕ БОЯТСЯ

    Глава 7 ПАРАДОКСЫ ЭВОЛЮЦИИ

    Глава 8 ДЕНЬ ЗАБАВ И ЧУДЕС

    Глава 9 ОТКРЫВ ЗАБРАЛО

    Глава 10 ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО

    Глава 11 В МЫШЕЛОВКЕ

    Глава 12 ВРАГ МОЕГО ВРАГА МНЕ ТОЖЕ ВРАГ

    Глава 13 УЖАСЫ ВУТЕРКЕЛЬСКОГО ЛЕСА

Денис Юрин Охота на короля

  Глава 1 Бал во дворце

  Глава 2 Вдали от цели, вдали от дел

  Глава 3 Законы большой дороги

  Глава 4 Вот и встретились два одиночества

  Глава 5 Вне рамок введенной программы

  Глава 6 Компромиссы и альянсы

  Глава 7 Дуракам везет

  Глава 8 Точка отсчета – два часа до заката

  Глава 9 Пройдоха, кровопийца и старый лис

  Глава 10 Такие разные, а цель одна

  Глава 11 Валюта ценнее золота

  Глава 12 Хищный оскал ночи

  Глава 13 Путь, усыпанный далеко не розами

  Глава 14 Осенний бал

  Эпилог

Денис ЮРИН Доспехи из чешуи дракона

  Глава 1 На прошлое, будущее и настоящее

  Глава 2 За неимением лучшего

  Глава 3 Один в поле не воин

  Глава 4 Голодный, злой, без штанов

  Глава 5 Искусство выжить

  Глава 6 Новый день – новые неприятности

  Глава 7 Похоронных дел мастер и милостивая госпожа

  Глава 8 Жажду подвига, не славы!

  Глава 9 Кто самый страшный зверь?

  Глава 10 Презирая смерть

  Глава 11 Дуракам везет, а вот дурам…не очень

  Глава 12 Третий лишний

  Глава 13 Святость границ

  Глава 14 Преображение

  Глава 15 Борцы с мором

  Глава 16 Равный противник

  Глава 17 Притворство не порок, но…

  Глава 18 Вердикт дракона

  Эпилог Еще одна роль…

Денис Юрин Время мушкетов

  Глава 1 Последний шанс

  Глава 2 Иерархическое несоответствие

  Глава 3 Здравствуй, колония! Здравствуй, Марсола!

  Глава 4 Канун великих дел

  Глава 5 В когтях лесного зверя

  Глава 6 Секретное оружие филанийской разведки

  Глава 7 Очень длинная ночь

  Глава 8 Первый день службы

  Глава 9 Откровение притворщика

  Глава 10 Жребий брошен

  Глава 11 Не будите спящего дракона!

  Глава 12 Новое – хорошо забытое старое

  Глава 13 Хаос в Марсоле

  Глава 14 Гниющие корни цветущего сада

  Глава 15 Мой самый близкий враг

  Глава 16 Почти божественное вмешательство

  Эпилог

Денис Юрин Герканский кабан

  Глава 1 Маленькое дорожное происшествие

  Глава 2 Тайком по знакомым местам

  Глава 3 Вопреки логике и здравому смыслу

  Глава 4 Первый день в городе

  Глава 5 Роковая добыча

  Глава 6 Древний ритуал

  Глава 7 Выгодное предложение

  Глава 8 Опека и доверие

  Глава 9 Галантные кавалеры и благородные дамы

  Глава 10 Прощай, Денборг!

  Глава 11 Довольно странная компания

  Глава 12 Ради звонкой монеты и кое-чего еще…

  Эпилог

Денис Юрин В когтях ястреба

  Глава 1 Возвращение

  Глава 2 Один за всех и все на одного

  Глава 3 Призраки прошлогои настоящего

  Глава 4 Неладно что-тов Вендерфорте

  Глава 5 Оскверненный очаг

  Глава 6 Вендерфортский затворник

  Глава 7 Визит в преисподнюю

  Глава 8 Два неприятных снаи одна коварная иллюзия

  Глава 9 Злом за доброи добром за зло

  Глава 10 Союзники поневоле!

  Глава 11 В западне

  Глава 12 В когтях ястреба

  Глава 13 Побег

  Глава 14 Преддверие грозы

  Глава 15 Капля правды в море выдумок и лжи

  Эпилог